Charles Stross

THE JENNIFER MORGUE

Ни одна книга не пишется в пустоте, и эта – не исключение.

Я бы хотел поблагодарить моих издателей, Марти Гальперна из «Golden Gryphon» и Джинджье Букэнан из «Ace», а также моего агента, Кейтлин Бласделл, – все они помогли этой книге появиться на свет.

Еще я хотел бы поблагодарить сотни своих бета-ридеров – без всякого порядка: Саймона Брэдшоу, Дэна Риттера, Николаса Уайта, Элизабет Бир, Брукса Мозеса, Майка Скотта, Джека Фойя, Луну Блэк, Гарри Пейна, Андреса Блэка, Маркуса Роуленда, Кена Маклауда, Питера Холло, Эндрю Уилсона, Стефана Пирсона, Гэвина Инглиса, Джейка Дейтона, Джона Скальци, Энтони Квирка, Джейн Макки, Ханну Райаниеми, Эндрю Фергюсона, Мартина Пейджа, Роберта Снеддона и Стива Стерлинга.

Также я хочу сказать спасибо Хью Хэнкоку, который благородно помог мне продраться через канон Бондианы.

25 августа 1975 года, координаты 165°W, 30°N.

Ребята из группы А и группы Б уже пять недель сидят на попе ровно посреди океана. И не только они: еще вся команда от капитана до последнего помощника кока и агенты из ЦРУ. Но остальным хоть иногда находилось какое-то дело.

Команде нужно заниматься судном – нечестивым неповоротливым чудищем: 66 000 тонн разведывательного корабля для добычи полезных ископаемых в глубоководных районах, на постройку которого ушли четыреста миллионов долларов и семь лет. Ребята из ЦРУ подозрительно косятся на русский траулер, который болтается где-то на горизонте. А техасские бурильщики уже несколько дней не покладая рук трудятся на гидростабилизированной платформе, складывая одну за другой шестифутовые стальные трубы в бурильную штангу и спуская ее в глубины Тихого океана.

Но вот группам А и Б несколько недель было совершенно нечем заняться – разве что смазывать и проверять огромную махину, которая покачивалась в шахте посреди корабля, а потом нервно бить баклуши, пока бур спускал ее в непроглядную тьму.

А теперь, когда «Клементина» почти достигла цели, приближается шторм.

– Хреновая погода, – ворчит Милгрэм.

– За выражениями следи, – бросает педант Дюк. – Ничего страшного…

Милгрэм расправляет бумагу – последнюю сводку из метеоцентра на палубе С, где Стэн и Гилмер склонились над зелеными экранами радаров и телексом из Сан-Диего.

– По прогнозам, в ближайшие сорок восемь часов будет девять баллов. Вероятность – от шестидесяти и выше. Это слишком, Дюк. Колеса не удержат нас на месте и при шести. Потеряем штангу.

Юнец по имени Стив подходит ближе:

– В Шпик-Сити уже сообщили?

Ребята из Лэнгли засели в трейлере на палубе Е за герметичным люком. Все ее теперь называют Шпик-Сити.

– Не-а, – беспечно качает головой Дюк. – Во-первых, ничего еще не произошло. Во-вторых, мы всего в сорока фатомах от точки ноль.

Он щелкает пальцами в сторону нескольких любопытных голов, которые повернулись в его сторону от экранов камер:

– Давайте, парни! За работу!

«Клементина» – гигантский, более 200 футов в длину, захват на конце бурильной штанги – весит около 3000 тонн. Громоздкий подъемник выкрашен в серый: это помогает противостоять коррозии. По бокам торчит по пять стальных ножек, и это делает его издали похожим на скелет омара. Или скорее на гигантский капкан, который медленно опускается в глубину рундука Дейви Джонса, чтобы схватить и поднять нечто со дна моря.

Дюк царствует в инженерном отсеке, сидя на своем троне в центре помещения. Одна стена завешана инструментами, с другой стороны – иллюминаторы с видом на шахту в центре корабля. Через дверь в этой стене можно выйти на металлический мостик в пятидесяти футах над шахтой.

Здесь, в инженерном отсеке, шум гидравлических стабилизаторов не такой оглушительный: просто механический скрежет и дрожь, которую все чувствуют через подошвы ботинок, зато убийственный грохот приглушен до терпимого уровня. Буровая вышка у них над головой спускает бесконечную череду труб в центр шахты со скоростью шесть футов в минуту – день за днем. Стив пытается не смотреть в иллюминатор на трубы, потому что этот процесс оказывает гипнотический эффект: они уже много часов мерно уходят в воду, спуская захват к самому дну океана.

Судно намного больше, чем захват, который болтается под ним на конце пятикилометровой стальной трубы, но во всем зависит от него. Эта труба – громадный маятник, и пока захват медленно опускается среди глубоководных течений, кораблю приходится отчаянно маневрировать, чтобы оставаться над ним. Высокие купола на мостике впитывают данные с флотских спутников и передают их автоматической системе стабилизации, которая управляет кормовыми и носовыми двигателями и цилиндрическими компенсаторами, на которых держится подъемник. На поверхности корабль кажется спокойным, будто лебедь, но под водой неистово борется с течениями.

Всё: вложенные четыреста миллионов, десять лет секретных операций Компании – зависит от того, что произойдет в ближайшие несколько часов. Когда захват достигнет дна.

Стив снова поворачивается к экрану. Очередное чудо техники: база захвата оснащена камерами и прожекторами, вакуумными трубками, способными работать в бездонных глубинах. Но его камера сбоит, по экрану волнами пробегают помехи: давление, многие тонны на квадратный дюйм, ломает водонепроницаемые кабели, по которым идут питание и сигнал.

– Вот дерьмо, – ворчит он. – Так мы ее никогда не увидим, если только…

Он замолкает. Из-за соседнего стола поднимается Норм и указывает на что-то на своем экране. На другом конце комнаты раздаются возбужденные возгласы. Стив щурится, глядя на свой экран, и среди помех видит прямоугольную тень.

– Матерь Божья…

Под потолком трещит громкоговоритель:

– Команде «Клементины»: К-129 на экранах два и пять, расстояние примерно пятьдесят футов, направление два-два-пять. Полная готовность, точная подстройка двигателей.

Свершилось – они нашли то, что искали.

Если достаточно долго работаешь в Прачечной, в конце концов привыкаешь к мелким унижениям, проверкам перерасхода скрепок, омерзительному кофе в столовой и бесконечной, неизбежной бюрократии. Твое эстетическое чувство отмирает, и ты уже не замечаешь потрескавшейся салатовой краски и тошнотворно-бежевых перегородок между офисными кабинками. Но вот великие унижения всегда приходят внезапно, они-то и могут тебя погубить.

Я уже почти пять лет работаю в Прачечной и временами погружаюсь в умудренный цинизм, «плавали, знаем» – обычно именно в эти моменты на меня бросают что-то унизительное, постыдное или опасное. И хорошо, если не все три пункта сразу.

– Вы мне предлагаете ехать… на этом?! – взвизгиваю я, обращаясь к женщине за столом в конторе по прокату автомобилей.

– Сэр, эта квитанция выдана вашим работодателем, в ней указано…

Она брюнетка: высокая, худая, вежливая и очень немецкая, как школьная училка, так что сразу хочется проверить, вдруг у тебя ширинка расстегнута.

– Вот – Смарт Форту. С… с компрессором. Очень хорошая машина. Если хотите, можно заменить с доплатой.

Заменить. На «Мерседес SI90», за… всего-то двести евро в день. Просто обалденно – если бы только не за мой счет.

– Как отсюда доехать до Дармштадта? – спрашиваю я, пытаясь как-то спасти положение.

(Чертов отдел логистики. Чертовы бюджетные авиарейсы, которые никогда не летят туда, куда тебе нужно. Чертова погода. Чертово совещание в Германии. Чертова «экономия бюджетных средств».) Женщина снова пугает меня идеальной работой своего дантиста:

– Я бы поехала на поезде «Интерсити». Но ваша квитанция возврату не подлежит, – говорит она и вежливо указывает на бумажку: – А теперь, пожалуйста, посмотрите в камеру, нужно пройти биометрическую регистрацию.

Через пятнадцать минут я уже скорчился за рулем двухместной машинки такого размера, что ее, наверное, можно было бы засунуть сюрпризом в пакет кукурузных хлопьев. Смарт – неимоверно очаровательная и юркая малютка, выдает примерно семьдесят миль на галлон бензина и потому является идеальным вариантом, чтобы шнырять по городу. Только я не собираюсь шнырять по городу. Я еду по автобану со скоростью около ста пятидесяти километров в час, а в спину мне какой-то шутник стреляет из пушки «мерседесами» и «порше». А я сижу за рулем разогнанной детской коляски. Я даже включил противотуманки в надежде, что это убедит других водителей не превращать меня в украшение на капоте, но реактивная струя от каждой обгоняющей меня менеджерской колесницы того и гляди сбросит нас со смартом в кювет. И это все без учета сербских дальнобойщиков, ошалевших от счастья ехать по дороге, которую не разбомбили, а потом не починили по самой дешевой цене.

Когда я не сжимаюсь в комок от холодного ужаса, я тихо ругаюсь себе под нос. Это все Энглтон виноват! Это он меня послал на это дурацкое заседание объединенного комитета, так что с него и спрос. Следом за его гипотетической и явно мифологической родней до седьмого колена я витиевато проклинаю дурацкую погоду, дурацкий учебный график Мо и все остальное, что мне приходит в голову. Это позволяет чем-то занять тот клочок мозга, который не волнует сейчас непосредственно обеспечение моего выживания, – всего лишь крохотный клочок, потому что, когда тебе приходится ехать на смарте по трассе, где скорость всех остальных проще описать числом Маха, приходится быть очень внимательным.

Спустя примерно две трети пути до Дармштадта движение становится потише, и я позволяю себе с облегчением вздохнуть. Это ошибка: передышка короткая. Вот я еду по вроде бы пустой дороге, покачиваюсь из стороны в сторону на городской подвеске смарта, а у меня под ягодицами надрывается моторчик размером с фен – а вот вдруг вся приборная панель у меня сверкает, как фотовспышка.

Я дергаюсь так, что чуть не пробиваю головой тонкую пластиковую крышу. Сзади распахнулись очи Преисподней – два прожектора, ослепительных, будто посадочные огни заблудившегося Боинга-747. Кто бы ни сидел за рулем, он явно вдавил тормоз так, что колодки наверняка дымятся. Я слышу рев, а потом плоский спортивный «ауди» вихляет и пролетает мимо так близко, что чуть не задевает меня боком. Блондинка за рулем гневно машет мне рукой. По крайней мере мне кажется, что это блондинка. Уверенности нет, потому что все вокруг серое, сердце у меня норовит выскочить из груди, а сам я отчаянно цепляюсь за руль, чтобы мой пластиковый скейт не перевернулся. Миг спустя она уже скрылась впереди, вернувшись на правую полосу передо мной и врубив форсаж. Клянусь, я вижу, как алые искры летят из двух могучих выхлопных труб, прежде чем она растворяется вдали, захватив с собой примерно десять лет моей жизни.

– Сучка тупая! – ору я и так сильно стучу по рулю, что смарт начинает тревожно заносить, и я в ужасе сбрасываю скорость до 140. – Тупая овца на «ауди», мозги твои вафельные…

Я замечаю знак «ДАРМШТАДТ – 20 КМ», как раз когда что-то – наверное, «Старфайтер» на бреющем полете – обходит меня слева. Через десять бесконечно долгих минут я уже зажат между двух здоровых фур на окружной дороге Дармштадта, сижу задницей в луже холодного пота, а волосы у меня стоят дыбом. В следующий раз сяду на поезд, и к черту логистику.

Дармштадт – один из тех немецких городов, которые сравняла с землей авиация союзников, перекроила Красная армия, а потом отстроили по плану Маршалла американцы. Он прекрасно демонстрирует, что а) иногда выгодней проиграть войну, чем выиграть, и б) некоторые из худших преступлений против человечности совершают молодые архитекторы. В наши дни то, что осталось от строгих бетонных конструкций пятидесятых, покрылось мхом и патиной, а худшие крайности необрутализма шестидесятых – стеклом и ярко раскрашенной сталью, которые самым чудовищным образом не сочетаются со старым рейнским пряником.

Это мог бы быть любой безликий город в ЕС, чуть более новый и менее ветхий, чем его ровесник из США, но выглядит он почему-то робким и стеснительным. Скряги из конторы все-таки раскошелились на встроенный навигатор (роскошь, конечно, но лучше так, чем позволить мне жечь казенный бензин и заблудиться), так что, ускользнув с Дороги Смерти, я еду на автопилоте, потный и обмякший от животного облегчения – я выжил! я живой! А потом я оказываюсь уже на отельной парковке между «тойотой» и ярко-красной «Ауди ТТ».

– Твою ж мать.

Я снова луплю ладонями по рулю, скорее от гнева, чем от ужаса, поскольку именно сейчас скоропостижная смерть мне не грозит.

Я присматриваюсь: да, та же модель, тот же цвет.

Уверенности, конечно, нет (ведьма летела так быстро, что доплеровское смещение помешало мне заметить номера), но нутром чую – это она: мир тесен. Я качаю головой и выползаю из смарта, достаю багаж и тащусь к стойке администратора.

Если видел один международный отель – видел их все. Романтика путешествий быстро выветривается после того, как впервые застреваешь в аэропорту с полным чемоданом грязного белья через два часа после отправления последнего поезда в город.

То же касается и роскошных бизнес-отелей на четвертой командировке в месяц. Я регистрируюсь так быстро и безболезненно, как только возможно (в этом мне помогает еще одна из жутковато услужливых немецких девушек, только эта чуть хуже говорит по-английски), и взлетаю на шестой этаж отеля «Рамада». Потом блуждаю в бесконечном, вызывающем легкую клаустрофобию лабиринте коридоров, пока не нахожу свой номер.

Я бросаю на пол сумку, вытаскиваю туалетные принадлежности и сменную одежду, а затем ныряю в ванную, чтобы смыть с себя зловоние ужаса. В зеркале отражение подмигивает мне и указывает на новые седые волоски, пока я не запугиваю его тюбиком зубной пасты.

Мне всего двадцать восемь: слишком молод, чтобы умирать, и слишком стар, чтобы гонять по трассе.

Во всем виноват Энглтон. Это он меня завел на эту дорогу ровно через два дня после того, как комиссия одобрила мое повышение до старшего офицера – это, в общем-то, самый нижний чин, которому доверяют хоть какие-то организационные задачи.

– Боб, – сказал он, припечатав меня своей ужасной покровительственной улыбкой, – я думаю, тебе нужно чаще выбираться из офиса. Пора увидеть мир, свыкнуться с менее оккультными аспектами нашего дела и все такое. Можешь для начала подменить Энди Ньюстрома на нескольких низкоприоритетных международных совещаниях. Что скажешь?

– С удовольствием! – радостно согласился я. – Какие будут указания?

Ну, то есть, по сути, винить мне нужно себя самого, но Энглтона как-то проще – ему очень трудно сказать нет, к тому же он отсюда в восьми сотнях миль. Легче винить его, чем самому себе отвесить пинок под зад.

В спальне я вытаскиваю свой планшет из багажа и включаю его. Настраиваю широкополосное соединение, пробираюсь через унылый сайт платной регистрации, а потом поднимаю VPN, чтобы связаться с конторой. Затем скачиваю активную магическую защиту и запускаю ее как скринсейвер. Она похожа на диковинный геометрический узор, который без конца переливается всей цветовой гаммой, пока не превращается в выжигающую сетчатку стереоизограмму, на которую вполне можно бросить взгляд, но если незваный гость будет смотреть на нее слишком долго, она выжжет ему мозги. Перед уходом я набрасываю на экран пару потных трусов, а то вдруг придет кто-то из обслуживания номеров. Клеить волоски к дверному косяку, чтобы проверить, не приходили ли к тебе чужие, уже не модно.

У стойки администратора я интересуюсь, нет ли для меня сообщений.

– Письмо для герра Говарда? Пожалуйста, распишитесь здесь.

В углу я замечаю неизбежный ларек Старбакса и тащусь туда, разглядывая на ходу конверт. Он сделан из дорогой кремовой бумаги, толстой и тяжелой, и, присмотревшись, я замечаю в ней тоненькие золотистые нити. Мое имя, правда, напечатано на лазерном принтере курсивом, и это немного портит эффект. Вскрываю конверт своим швейцарским кибер-инструментом, пока переутомленный турок за стойкой занимается моим заказом. Карточка внутри тоже тяжелая, но текст написан уже от руки:

– Хм-м, – ворчу я.

Что за черт? Я приехал, чтобы принять участие в ежемесячном заседании совместного комитета с другими спецслужбами ЕС. Оно проводится в рамках Объединенной межправительственной инфраструктуры по борьбе с космологическими вторжениями ЕС, которая, в свою очередь, работает в соответствии с положениями о совместной обороне, изложенными во втором договоре в Ницце. (Вы ничего не слышали об этом евродоговоре, потому что это секретная конвенция: никто из подписавших ее стран не хочет поднимать глобальную панику.) Несмотря на секретность, мероприятие это довольно скучное: мы съезжаемся сюда, чтобы обмениваться служебными слухами и новостями, рассказывать друг другу о процедурных изменениях документооборота, через которые нам всем предстоит продираться, чтобы добыть полезную информацию из наших бюрократов, и всячески расшаркиваться друг с другом. Всего десять лет осталось до положения Омега (согласно документам под кодом ЗЕЛЕНЫЙ КОШМАР, это период максимальной опасности, когда звезды встанут правильно) – вся Европа тщательно смазывает колесики и шестеренки машины оккультной обороны. Никто ведь не хочет, чтобы соседей одолела орда безумных зеленых мозгоедов: от этого сильно падают цены на недвижимость. После собрания я должен привезти домой протоколы и сообщить сводку Энглтону, Борису, Резерфорду и всему остальному начальству, а потом переслать протоколы в другие отделы. Так проходит слава шпиона.

В общем, я ожидал получить повестку дня и указания, где именно пройдет встреча, а не приглашение в бар от какой-то загадочной Рамоны. Роюсь в памяти: может, я кого-то знаю с таким именем? Или это было в какой-то песне?.. Нет, это Джоуи Рамон. Я складываю конверт пополам и кладу в задний карман. Не имя, а какой-то псевдоним порноспамера.

Я вырываюсь из неторопливой очереди за кофе как раз вовремя, чтобы отвлечь от работы усатого бариста. Где тут вообще бар «Лагуна»? В атриуме перед стойкой администратора обнаруживается несколько темных, разделенных стеклянными перегородками зон. Обычные отельные кафешки, безмерно дорогие рестораны и круглосуточные лавочки, где можно купить все, что ты забыл положить в чемодан вчера в четыре утра. Я брожу там, пока не замечаю слово «Лагуна», выписанное золотым готическим шрифтом над одним из темных дверных проходов – наверняка это все для того, чтобы запутать гостей.

Я заглядываю внутрь. Это бар с дорогим оформлением в духе ретро семидесятых: куча итальянского мрамора и баухаусной хромированной мебели. Сейчас там почти нет посетителей (хотя, может, не во времени дело, а в том, что они дерут по шесть евро за пиво). Смотрю на телефон: 18:15. Черт. Подхожу к стойке и оглядываюсь в надежде, что назначившая мне встречу особа не забыла прихватить картонку с надписью «Я РАМОНА. ИДИ КО МНЕ».

Вот такая шпионская секретность.

– Ein Weissbier, bitte,[1] – говорю я бармену, использовав примерно 60 % своего немецкого словарного запаса.

– Запросто, приятель, – отвечает он и поворачивается за бутылкой.

– Я Рамона, – тихо шепчет мне в левое ухо женский голос с легким акцентом американского Восточного побережья. – Не оборачивайся.

Что-то твердое упирается мне в ребра.

– Это у тебя антенна мобильника или ты настолько не рада меня видеть?

Это наверняка мобильник, но я исполняю приказ: в такой ситуации рисковать не стоит.

– Заткнись, умник.

Тонкая рука незаметно протискивается мне под мышку и ощупывает грудь. Бармен как-то слишком долго ищет нужную бутылку.

– А это что за хрень?

– Наплечную кобуру нашла? Осторожно, там лежит мой приемник GPS. А в этом кармане шумоизолирующие наушники для айпода – осторожно, они дорогие! – и запасные аккумуляторы для наладонника, а еще…

Рамона оставляет в покое мою разгрузку, и через секунду твердый предмет, который упирался мне в спину, исчезает. Бармен радостно разворачивается с диковинным стаканом в одной руке и бутылкой с культурно-стереотипной наклейкой в другой.

– Приятель, это сойдет? Это отличный «Weizenbock»…

– Боб! – чирикает Рамона, обходя меня так, что я наконец ее вижу. – Мне джин-тоник, со льдом, но без лимона, – добавляет она бармену с улыбкой, похожей на рассвет в швейцарских Альпах.

Я кошусь на нее и теряю дар речи.

Добро пожаловать в мир супермоделей – или, может, она дублер Умы Турман? Рамона почти на пять сантиметров выше меня, блондинка с такими скулами, за которые Мо задушила бы кого угодно.

И во всем остальном тоже хороша. У нее такая фигура, о какой мечтают фотомодели, – если, конечно, она сама не подрабатывает моделью, когда не тыкает пистолетами в спину госслужащим, – а шелковое вечернее платье наверняка стоит больше, чем я зарабатываю за год, и это без учета сверкающих украшений. Настоящее физическое совершенство – не то, что часто удается лично увидеть парню вроде меня: едва успеваешь восхититься – и бежишь со всех ног, прежде чем красота загипнотизирует тебя, как змея, которая смотрит в глаза какой-нибудь зверушке – мелкой, пушистой и съедобной.

Красивая, но смертельно опасная: сейчас ее тонкая рука скрывается в черной сумочке, и, судя по легкому напряжению в уголках ее глаз, я готов поставить на то, что она сжимает маленький автоматический пистолет с перламутровой рукояткой. Одно из защитных заклятий покусывает меня за запястье, и я понимаю, что вижу перед собой – чары. Я вдруг чувствую что-то вроде тоски по Мо, которая, по крайней мере, родом с моей родной планеты, хоть и имеет привычку играть на скрипке в самое непредсказуемое время.

– Какая неожиданная, но приятная встреча, дорогой! – с некоторым запозданием добавляет Рамона.

– Совершенно неожиданная, – соглашаюсь я и отступаю в сторону, чтобы взять стакан и бутылку.

Сраженный ее улыбкой бармен уже тянется за стаканом для джин-тоника. Я ухмыляюсь в порядке эксперимента. Рамона мне напоминает одну бывшую (ладно, если честно, напоминает Мэйри, признаю и стараюсь не поморщиться), только доведенную до совершенства и в режиме хищницы. Как только я привыкаю к влиянию ее чар, у меня возникает странное чувство, что я ее уже где-то видел.

– Это твоя красная «ауди» стоит на парковке?

Она обрушивает на меня всю мощь своей улыбки:

– А если и так?

Буль-буль… дзинь. Кубики льда падают в стакан.

– Шестнадцать евро, приятель.

– Запишите на мой счет, – механически говорю я и протягиваю ему ключ-карту от номера. – Если твоя, то ты меня чуть в кювет не сшибла на трассе A45.

– Чуть не… – Она смотрит сначала озадаченно, затем огорошенно. – Это что, ты ехал в этом хрустике?!

– Если бы контора заплатила за «ауди», я бы тоже гнал с ветерком. – Видя ее замешательство, я чувствую легкое злорадство. – За кого ты меня принимаешь? И кто ты такая? Что тебе нужно?

Бармен уплывает на другой конец стойки, продолжая блаженно улыбаться. Я моргаю, чтобы отогнать тревожные проблески искажений, которые возникают в поле зрения, когда я смотрю на нее.

Чары как минимум третьего уровня, говорю я себе и невольно ежусь. Моим магическим контрмерам не хватает силы, чтобы пробиться через них и показать мне, как она выглядит на самом деле, но, по крайней мере, я знаю, что мне морочат голову.

– Я Рамона Рандом. Можешь звать меня Рамоной.

Она пригубливает джин-тоник, а потом обеспокоенно смотрит на меня сверху вниз: так аристократ-элой разглядывал бы неуклюжего полуслепого морлока, который каким-то образом выбрался на поверхность. Я на пробу отхлебываю пива и жду продолжения.

– Хочешь меня трахнуть?

Пиво идет через нос.

– Шутишь?! – Это все же вежливей, чем «я скорее займусь любовью с королевской коброй», и не так жалко, как «моя девушка меня закопает», но стоит мне это сказать – и я тут же понимаю, что это правильная, интуитивная реакция. – Что там под чарами? Наверняка ничего такого, что стоит тащить в постель.

– Это хорошо, – говорит Рамона и кивает, локон светлых волос на миг закрывает лицо. К моему вящему облегчению тема закрыта. – Все парни, с которыми я спала, умирали меньше чем за двадцать четыре часа. – Кажется, я изменился в лице, потому что она оправдывается: – Это совпадение! Я их не убивала. Ну, по большей части.

Я понимаю, что пытаюсь спрятаться за стаканом с пивом, и заставляю себя выпрямиться.

– Приятно слышать, – ответ выходит несколько поспешным.

– Я просто спросила, потому что нам предстоит работать вместе. И было бы очень печально, если бы ты со мной переспал и умер, потому что это нам не годится.

– Правда? Как интересно. И чем, по-твоему, я занимаюсь?

Рамона ставит стакан на стойку и вынимает руку из сумочки. И опять дежавю: вместо пистолета она держит трехлетний «Palm Pilot». Техника старая, и я даже немного задираю нос, узнав, что хотя бы в одном важном плане у меня перед ней преимущество. Она откидывает щиток и смотрит на экран.

– Я думаю, ты работаешь на Столичную прачечную, – спокойно заявляет она. – Номинально ты старший офицер в отделе внутренней логистики. Тебе поручено представлять свой отдел на разных совместных комитетах и заниматься закупками в сфере IT. Но на самом деле ты работаешь на Энглтона, верно? Значит, они в тебе увидели что-то, чего я… – она скептичным взглядом окидывает мою потертую футболку, джинсы и разгрузку с гиковскими приблудами, – …не вижу.

Я надеюсь, что сдулся не слишком заметно. В общем, ясно: она в игре. Так даже легче – хотя это еще вопрос спорный. Я глотаю пива (на этот раз успешно).

– Может, скажешь тогда, кто ты такая?

– Уже сказала. Я Рамона, и я не собираюсь с тобой спать.

– Хорошо, Рамона-и-я-не-собираюсь-с-тобой-спать. Кто ты? Ты вообще человек? Я ничего не вижу за твоими чарами, и это меня нервирует.

Река времени никого не ждет, но иногда сильный стресс заставляет ее обмелеть. Забрось наживку на четыре недели назад и увидишь, что поймаешь, подсекая воспоминания месячной давности…

Ребята не отвязывают меня от кресла, пока не начинает действовать ибупрофен, – вот какие тщательные и осторожные.

– Ладно, – говорю я, откидываясь на спинку и глубоко вздыхая. – Борис, что вообще происходит?

– Это чтобы она тебя не убила, – мрачно сообщает Борис; он явно раздражен – как и я. – И чтобы создать неотслеживаемый канал связи для задания, о котором ты ничего не знаешь, потому что…

Он показывает на лэптоп, и я вдруг понимаю, почему он так раздражен: Энглтон не пошутил, когда написал, что инструкции самоуничтожатся.

– Вот твой билет на самолет, открытый, на ближайшее свободное место. Дальнейшие инструкции получишь на Сен-Мартене.

Он вручает мне книжечку с авиабилетами.

– Где? – я чуть их не роняю.

– Нас отправляют на Карибы! – радуется Пинки, даром что не кувыркается. – Солнышко! Песочек! И надувательство! И нам дали игрушки!

Брейн методично собирает оборудование, укладывая его по частям в большой чемодан на колесиках. Его явно что-то забавляет. Я пытаюсь перехватить взгляд Бориса: он смотрит на Пинки то ли с восхищением, то ли с жалостью, то ли и с тем, и с другим.

– А «на Карибы» – это куда именно? – спрашиваю я.

Борис встряхивается.

– Совместная операция, – объясняет он. – Европейская территория, франко-голландское правительство – нас туда пригласили. Но Карибское море – американское. Поэтому Черная комната прислала нам Рамону.

Я морщусь:

– Скажи мне, что ты шутишь.

Вмешивается другой голос, не слышный всем остальным:

«Эй, Боб! Я все еще тут. Девушку нельзя заставлять долго ждать».

У меня возникает ощущение, что заждавшаяся Рамона может вести себя очень плохо, так плохо, что последствия никакая страховка не покроет.

– Не шучу. Совместная операция. Много возни. – Он аккуратно берет свой мертвый ноутбук и прячет в портфель. – Завтра иди на комитет, возьми протоколы, потом езжай в аэропорт и улетай. Рапорт по итогам заседания подашь потом, когда спасешь мир.

– Уф. Лучше я сейчас пойду и выпущу Рамону из клетки.

«Уже иду», – телепатирую я ей.

– Насколько ей можно доверять?

Борис сухо улыбается:

– Насколько можно доверять гремучей змее?

Я выхожу в коридор, хотя голова у меня по-прежнему раскалывается, а мир слегка плывет по краям. Кажется, я теперь догадываюсь, что это была за вспышка энтропии. Я останавливаюсь у дверей своего номера, но ручка больше не покрыта жидким азотом, а просто холодная.

Рамона сидит в кресле напротив стены с дырками. Она мне улыбается, но в глазах нет и следа этой улыбки.

«Боб. Выпусти меня отсюда».

Вокруг кресла нарисован пентакль, подключенный к компактному синему генератору шума. Он по-прежнему работает – Брейн не подключил его к своему пульту.

«Минутку. – Я сажусь на кровать напротив нее, сбрасываю кроссовки и потираю виски. – Если я тебя выпущу, что ты собираешься сделать?»

Улыбка становится шире.

«Ну, лично… – она косится на дверь, – ничего особенного».

На миг у меня перед глазами встает очень неприятная картина, в которой фигурируют острые как бритва ножи и потоки артериальной крови, но потом она ее приглушает (почти с сожалением), и я понимаю, что она думала о ком-то другом, кто находится очень далеко отсюда.

«Честно».

«Второй вопрос. Кто твоя настоящая цель?»

«Ты меня выпустишь, когда мы доиграем в эти двадцать вопросов? Или у тебя что-то другое на уме?»

Она кладет ногу на ногу и внимательно следит за мной. «Все парни, с которыми я спала, умирали меньше чем за двадцать четыре часа», – вспоминаю я.

«Я не шутила», – добавляет она.

«Я так и подумал. Я просто хочу знать, кто твоя настоящая цель».

Она фыркает.

«Эллис Биллингтон. Тебе что за дело?»

«Пока не знаю. Давай проведем еще один, последний эксперимент?»

«Какой?»

Она привстает, когда я поднимаюсь с кровати, но защитное поле не дает ей двинуться ко мне.

«Эй! Ай! Скотина!»

У меня слезы наворачиваются на глаза. Я хватаюсь за правую ногу и жду, пока стихнет боль от удара о ножку кровати.

Рамона тоже согнулась и держится за ногу.

«Ясно», – бурчу я, а потом становлюсь на колени и выключаю генератор.

Мне не очень хочется это делать: честно говоря, я себя чувствую намного безопаснее, когда Рамона сидит в пентаграмме, и от одной мысли, что ее придется выпустить, мурашки бегут по коже, но кое-что про это запутывание уже вполне понятно – помимо того, что мы можем говорить так, что нас не подслушают, есть и другие (куда менее приятные) побочные эффекты.

«Ты же не мазохист, правда?» – уточняет она, ковыляя в сторону ванной комнаты.

«Нет».

«Хорошо».

Она захлопывает за собой дверь. Через несколько секунд я в ужасе хватаюсь за промежность, потому что меня охватывает легко узнаваемое ощущение, с каким опорожняется полный мочевой пузырь. Секунды уходят на то, чтобы понять – не мой. Пальцы-то у меня сухие.

«Вот сука!»

Кажется, в эту игру могут играть двое.

«Сам виноват, что заставил меня ждать».

Я тяжело вздыхаю:

«Слушай. Это вообще не моя идея…»

«И не моя!»

«…поэтому давай заключим перемирие?»

Молчание, окрашенное острым нетерпением.

«Видишь, рано или поздно даже до тебя все доходит, обезьяныш».

«Да что ты заладила: „обезьяныш“ да „обезьяныш“?» – возмущаюсь я.

«А что там с нечеловеческой кровососущей демоницей? – ядовито парирует она. – Не лезь ко мне в голову со своим ханжеским религиозным бредом, и я оставлю твой мочевой пузырь в покое. По рукам?»

«По рукам. Но никакой я не религиозный ханжа. Я атеист!»

«Ага, а конь, на котором ты приехал, – член коллегии кардиналов».

Я слышу за дверью шум спускаемой воды и вспоминаю, что мы на самом деле не разговариваем вслух.

«В Бога ты, может, и не веруешь, зато веришь в Преисподнюю. И считаешь, что там место таким, как я».

«А ты разве не оттуда?..»

Дверь открывается. Чары на ней не ослабли: выглядит Рамона так, будто только на минуту отлучилась с модной вечеринки, чтобы припудрить носик.

«Об этом поговорим в другой раз, Боб. Ты можешь просто заказать еду, если проголодался, а мне необходимы более сложные приготовления. Увидимся завтра».

Она берет с прикроватного столика свою сумочку и уходит.

Мой вылет немного задерживается. Я провожу примерно восемь часов в ближайшем полицейском участке, где меня допрашивает один бумагомаратель из ГСА за другим. Поначалу мне кажется, что они собираются меня арестовать – прикончить гонца, который принес плохие вести, это расхожая забава в шпионских кругах, – но через несколько часов тон допроса меняется. Кто-то наверху явно взял ситуацию под контроль и решил облегчить мне дорогу.

– Вам лучше завтра же покинуть нашу страну, – с улыбкой говорит Герхардт из Франкфурта. – У нас потом еще будут вопросы к вам, но не сейчас. – Он качает головой. – Если вы случайно встретите госпожу Рандом, пожалуйста, передайте, что к ней у нас тоже есть ряд вопросов.

Молчаливый полицейский отвозит меня обратно в отель, где чистильщики ГСА уже заменили дверь в конференц-зал куском совершенно новой и глухой стены. Я держу лицо, проходя мимо нее, а потом отступаю в свою защищенную спальню и провожу бессонную ночь, задним умом пересматривая все свои действия. Но прошлое не просто не вернешь, его даже на гарантийный ремонт не принимают, так что рано утром я спускаюсь вниз, чтобы сесть в прокатный автомобиль.

В гараже меня ждет кошмар техподдержки. Пинки расхаживает туда-сюда с планшетной папкой и корчит из себя официальное лицо, а Брейн по локоть залез в кузов с тестером и мотком изоленты.

– Какого хрена? – вопрошаю я, опираясь плечом о бетонную колонну.

– Мы для тебя переделали этот смарт! – радостно заявляет Пинки. – Тебе нужно рассказать обо всех его особых приспособлениях.

Я протираю глаза:

– Послушайте, ребята, вчера меня пытались сожрать зомби-мозгоеды, а вечером мне лететь в Сен-Мартен. Сейчас неподходящее время, чтобы хвастаться мне своими новыми игрушками. Я хочу просто вернуться домой…

– Это невозможно, – мычит Брейн, зажимая во рту несколько грязных болтов, которые самым подозрительным образом выглядят так, будто их только что выкрутили из мотора.

– Энглтон нам приказал тебя не отпускать, пока ты не пройдешь инструктаж! – сообщает Пинки.

Спасения нет.

– Ладно, – зеваю я. – Закрути болты обратно, и я поеду.

– Загляни в багажник. Осторожно, не задень трубу! Хорошо. Теперь внимание, Боб. Мы установили под водительским сидением хост Bluetooth и перенастроили видеоплеер так, что теперь на нем запускается Linux. Периферийные экраны по пяти кардинальным точкам, пять граммов могильной пыли с бергамотовым маслом и языком саламандры в гнезде прикуривателя и полностью подключенный контур Ди-Гамильтона под корпусом кузова. Пока включено зажигание, ты защищен от попыток одержания. Если потребуется избавиться от зомби на пассажирском сиденье, просто нажми кнопку прикуривателя, и повалит волшебный дым. У тебя ведь есть мобильник? А на нем Bluetooth и Java? Отлично, я тебе перешлю утилиту. Запустишь ее, спаришь телефон с хабом машины – и потом просто набирай 6-6-6, чтобы она к тебе приехала, где бы ты ни оказался. Другая утилита позволяет удаленно запустить все магические меры безопасности в машине на случай, если кто-то туда заберется, чтобы устроить тебе сюрприз.

Я трясу головой, но она все равно кружится.

– Дым от зомби в прикуривателе, контур Ди-Гамильтона под корпусом и машина приедет, когда я ее вызову. О’кей. А что это?..

Пинки бьет меня по руке, когда я тянусь к прямоугольному свертку, который примотан изолентой к переключателю передач.

– Эту кнопку не нажимай!

– Почему? Что будет, если я трону эту кнопку, Пинки?

– Машина катапультируется!

– Ты хотел сказать «пассажирское сиденье катапультируется»? – с сарказмом уточняю я, потому что уже устал от этого бреда.

– Нет, Боб. Ты слишком много триллеров смотрел. Машина катапультируется.

Он протягивает руку и похлопывает толстую трубу в центре багажного отделения.

Я сглатываю:

– А это ведь немного… опасно?

– Там, куда ты отправляешься, тебе пригодится любая помощь, – хмурится Пинки. – Внутри ракетный двигатель и моток кабеля, прибитые к шасси. Воздушные подушки надуются, когда акселерометр сочтет, что ты достиг апогея, если ты их еще не использовал в режиме водного преследования. Ни в коем случае не нажимай эту кнопку, если едешь по тоннелю или не хочешь разрушить свое прикрытие. – Я смотрю на бетонную крышу отельной парковки и вздрагиваю. – Воздушные подушки хорошо закреплены, если приземлишься на воду, сможешь просто уехать. – Он замечает мой скептический взгляд и снова похлопывает по трубе с двигателем. – Это все совершенно безопасно! Их на военные вертолеты уже пять лет ставят!

– Господи боже, – я закрываю глаза и выпрямляюсь. – Это же гребаный смарт! Их на ренджроверы вешают вместо спасательных шлюпок. Неужели нельзя было выдать мне что-нибудь приличное? «Астон-Мартин», например?

– С чего ты взял, что мы дали бы тебе «Астон-Мартин», даже если бы могли себе позволить такую машину? Кстати, Энглтон просил тебе напомнить, что он взят на прокат у одного из наших партнеров из частного сектора. Не поцарапай смарт, а то будешь отвечать перед корпорацией «Крайслер». Ты уже превысил расходную часть нашего бюджета, учитывая сгоревший на комитете «Компак». Кстати, новый ждет тебя в футляре в багажнике. Дело серьезное: ты будешь представлять Прачечную перед Черной комнатой и несколькими очень крупными подрядчиками минобороны, так что тебе нужен галстук и все дела.

– Я учился в средней школе Норт-Хэрроу, – устало сообщаю я, – нам не разрешали галстуки носить с тех пор, как мы попытались линчевать Зануду Брайана.

– Кхм. Понятно, – кивает Пинки и достает толстый конверт. – Твой маршрутный лист с момента прибытия в аэропорт Принцессы Юлианы. В торговом центре «Марина» есть приличный портной, мы уже отправили твои размеры. О! Ты застегиваешься на правую сторону или…

Я открываю глаза и смотрю на Пинки, пока он не замолкает.

– Восемь трупов, – говорю я и поднимаю соответствующее количество пальцев. – За двадцать четыре часа. И мне придется ехать по автобану на этой колымаге?!

– Не придется, – говорит Брейн, который наконец выбрался из-под капота и вытирает руки тряпкой. – Нам нужно загрузить смарт в контейнер, чтобы завтра отправить его на Махо-Бич. Ты поедешь с нами. – Он указывает на блестящий черный «мерседес», припаркованный напротив. – Так лучше?

Ого! Ну что ж, теперь-то меня не будут обгонять улитки на BMW. Иногда все-таки случаются чудеса, даже если работаешь в Прачечной.

– Поехали!

Следующий час проходит в мороке усталости. Я запираю дверь за Гриффином и кое-как забираюсь в постель, прежде чем провалиться в глубокое забытье. Беспокоят меня только странные сны – странные, потому что я в них одеваюсь в женскую одежду, а не потому, что мозг мне выжирают зомби.

Неизвестно сколько времени спустя меня возвращает к реальности настойчивый стук в дверь и ироничный голос в голове, который говорит: «Просыпайся, обезьяныш!»

– Отстань, – стонаю я, сжимая подушку, как спасательный круг. Я до смерти хочу спать, но Рамона не оставляет меня в покое.

– Открывай, обезьяныш, а то я начну петь. Тебе не понравится.

– Петь?

Я переворачиваюсь. И понимаю, что даже не снял кроссовки. И этот проклятый костюм. Я его даже для перелета не снял – кажется, я превращаюсь в менеджера среднего звена. Меня вдруг охватывает неодолимое желание вымыться. Ну, хоть галстук уполз в свою грязную нору (или где они там обретаются, когда не душат жертв).

– Начну с «D: Ream». Все только к лучше-му-у-у…

– Не-е-ет! – Я начинаю метаться и падаю с кровати. И от этого просыпаюсь настолько, чтобы сесть. – Ладно, стой, сейчас…

Ковыляю ко входу и открываю дверь. Это Рамона, и уже во второй раз с момента прилета я испытываю чувство экзистенциального ужаса, раздражающее, как жвачка, прилипшая к подошве. Идеальный, супермодельный лоб покрывается морщинками, когда она приподнимает бровь, разглядывая меня с головы до ног.

– Тебе нужно в душ.

– Еще как.

Я протяжно зеваю. Она нарядилась в облегающее черное платье, а в ушах и на шее у нее сверкает небольшое состояние в бриллиантах. Ее прическа выглядит так, будто стоила больше, чем я заработал в прошлом месяце.

– А что у нас? Званый обед?

– Разведка боем.

Она входит в номер и запирает дверь на ключ.

– Расскажи мне о Гриффине. Что он сказал?

Я снова зеваю.

– Давай я освежусь, пока мы говорим.

Пинки же что-то говорил про туалетные принадлежности в чемоданчике, верно?

Я роюсь в нем, пока не нахожу черную сумочку с биркой «Ив Сен-Лоран», с которой и ухожу в ванную. Мой сон был утечкой от Рамоны. И дальше будет только хуже. Очень надеюсь, Энглтон собирается нас распутать как только, так сразу – иначе я могу превратиться в огромную и невольную дыру в системе безопасности. Меня тревожат и куда худшие перспективы, но их я собираюсь героически игнорировать. В нашей работе слишком сильная паранойя даже опасней ее отсутствия.

Я открываю сумочку и в конце концов обретаю зубную щетку и тюбик пасты.

«Гриффин чокнутый, – телепатирую я Рамоне, отдраивая нижнюю челюсть. – У него дикая паранойя на ваш счет, ребята. К тому же настаивает, что у него есть право вето на любые мои действия, что более чем неудобно. – Я переключаюсь на верхние зубы. – Ты ему мозги свинтила?»

«Мечтай больше!»

Я почти чувствую, как она презрительно фыркнула.

«Мне его представили как неуправляемого психа, которого отправили сюда на пенсию, чтобы не мешался в ваших внутренних интригах. Он застрял в шестидесятых – в плохом смысле слова».

«М-да, – я осторожно пробую коренные зубы на случай, если Энглтон внедрил туда микроинструкцию о том, как вести себя в подобных ситуациях. – Я не могу ничего говорить о принципах кадровой политики Прачечной на Карибах… – (Потому что я о них ровным счетом ничего не знаю: может, поэтому меня и выбрали для этой операции? Назначили грибом, которому ничего не говорят и разыгрывают втемную?) –…но с твоей характеристикой Гриффина я согласен. Он на всю голову двинутый».

Я вхожу в душ и устраиваю себе натуральную Ниагару. Я должен отчитываться Энглтону, но так, чтобы Гриффин думал, что именно он мой непосредственный начальник: что это должно мне сказать об игре, которую разыгрывает дома Энглтон? Качаю головой. Я пока не готов ввязываться во внутренние интриги Прачечной. Так что лучше сосредоточиться на том, чтобы вымыться, а потом хорошенько вытереться.

«А теперь мой вопрос: зачем ты вытащила меня из постели?»

«Потому что хотела свинтить мозги тебе, а не Гриффину. – Она посылает мне визуальный образ себя с надутыми губками, что сильно мешает, особенно когда смотришься в зеркало, чтобы побриться. – Мне сообщили из нашего оперативного отдела, что Биллингтон прилетел сюда несколько часов назад. Скорее всего, он зайдет к себе в казино, прежде чем…»

«К себе в казино?»

«Да. Ты не знал? Это его отель».

«Ого. Значит…»

«Он сейчас внизу».

Я вздрагиваю и на собственном опыте узнаю, что порезаться электробритвой все-таки можно, если очень постараться. Я быстро заканчиваю это мероприятие и открываю дверь. Рамона вручает мне объемную сумку.

– Одевайся.

– Где ты это взяла?

Я вынимаю аккуратно сложенный смокинг; под ним виднеется еще что-то.

– Забрала для тебя у администратора, – улыбается Рамона. – Ты должен выглядеть соответственно, чтобы у нас все получилось.

– Черт.

Я ныряю обратно в ванную и пытаюсь разобраться с одеждой. На брюках странные застежки в неожиданных местах, и я понятия не имею, что делать с шелковым красным шарфом, и радуюсь хотя бы тому, что бабочку выдали уже завязанную.

Когда я открываю дверь, Рамона сидит в кресле у кровати и аккуратно заряжает крошечный пистолет. Она смотрит на меня и хмурится.

– Это нужно повязать на пояс, – сообщает она.

– Я такого никогда не носил.

– Я покажу. Давай-ка…

Пистолет исчезает, а Рамона подходит ко мне и наводит порядок. Через минуту она отступает на шаг, чтобы смерить меня критическим взглядом.

– Ладно, пока сгодится. В полумраке, если выпить пару коктейлей. И не горбись, а то выглядишь так, будто пора подавать в суд на твоего ортопеда.

– Прости, это все туфли. А еще ты нанесла критический удар по моему гиковскому целомудрию. Точно нельзя просто надеть футболку и джинсы?

– Нельзя. – Внезапно она улыбается. – Обезьянышу неудобно в обезьяньем костюмчике? Скажи спасибо, что тебе не приходится иметь дело с лифчиком на косточках.

– Как скажешь.

Я зеваю и, прежде чем мой задний мозг успевает снова дать команду выключения системы, подхожу к кейсу, чтобы забрать все необходимое, что упаковал туда Борис: часы «Tag Heuer» с кучей разных циферблатов (один из них показывает уровень тавматургической энтропии – не знаю, что делают кнопки), ключи от машины с брелоком, в котором скрывается трекер GPS, большой старомодный мобильный телефон…

– Ой, что-то с этим телефоном не так! Какой-то он… тяжелый.

Я вдруг понимаю, что Рамона оказалась у меня за спиной.

– Выключи его! – шипит она. – Кнопка включения – это предохранитель.

– Ладно-ладно! Выключаю! – Я кладу телефон во внутренний карман, и Рамона расслабляется. – Борис ничего не говорил о том, что это за штука?

И тут до меня наконец доходит.

– Вот черт!

– К нему и попадешь, если направишь на Папу, включишь и наберешь 1-4-7-звездочка, – кивает Рамона. – Он стреляет девятимиллиметровыми патронами. Тебе годится?

И она приподнимает одну идеально нарисованную бровь.

– Нет!

Я не привык к огнестрельному оружию, оно меня нервирует; мне куда комфортней с наладонником с загруженными защитными заклятьями и заряженной Рукой Славы. Но все равно, если только что кого-то чуть случайно не застрелил, сразу просыпаешься. Я вожусь с новым планшетом, который мне выдал Борис, включаю его и запускаю защиту от незваных гостей.

– Пойдем поймаем Биллингтона?

Я умудряюсь добраться до своего номера в отеле, не заблудившись, не уснув стоя и даже не заглянув в собственный скринсейвер. Некоторое время я полулежу в кресле, но по телевизору показывают только старый приключенческий фильм с Джорджем Лэзенби, под такое я точно усну. Поэтому я вешаю на дверь табличку «Не беспокоить», раздеваюсь и ложусь спать.

Засыпаю я почти сразу, но покоя нет: я в чьей-то голове, и мне это очень не нравится. В прошлый раз пожилой инженер из Дюссельдорфа, который склеил светловолосую проститутку, был печален и даже немного жалок; на этот раз мне мерзко. Я (нет, он – я стараюсь отделить себя от него) каждый день перед работой хожу в качалку рядом с казино, и там я не только выжимаю штангу и бегаю на дорожке. Я тренирую связки с заломами, ударами руками и ногами, и от этого внутри поднимается такой же теплый чувственный восторг, какой охватывает меня, когда я метелю какого-нибудь идиота, который попался под руку. Мне уже позвонил клиент, и я собираюсь уходить с работы, чтобы поискать ему заказанный товар, когда из зала выходит та американская принцесса и – кто бы мог подумать… Это она мне авансы отпускает? Она где-то потеряла богатого ботана, с которым пришла, – скатертью дорожка; придется, видать, отвезти ее домой, а это значит… да, она сгодится. Две лузы одним шаром, так сказать. Точнее, двумя шарами в моем случае. Только она же посетительница – нужно быть осторожным. Так что я ей улыбаюсь и любезничаю, а она хихикает, потом я предлагаю угостить ее выпивкой, а она соглашается, и я ей назначаю встречу в баре «Сансет-Бич», обещаю показать город. Она удаляется, вихляя бедрами, а я ухожу и быстро заканчиваю дела.

Пора проложить еще одну дорожку Чарли в уборной.

Сдав смену, я перехожу дорогу и чувствую приход. Я снова царь горы, по моим жилам струится холодное пламя, как тогда, в деревне под Бужумбурой, когда мы с Жаком поймали пацана на воровстве, и мы… Воспоминание проскальзывает мимо, как кусок сала, только эхо запаха крови и фекалий, отзвуки криков в ушах – и я опять чувствую горячее напряжение, будто молния ищет путь на землю. Секс – это поможет.

Если только она не начнет ломаться.

Она ждет меня у стойки, ножки скрестила, на лице надежда. Щечки пухлые, губки как… Я выкатываю улыбку, покупаю ей выпить и болтаю. Она улыбается и задает вопросы, чтобы выяснить… ха! Она хочет знать, нет ли у меня постоянной девушки, пилотка тупая. В общем, я ей рассказываю, что моя Элоиза погибла в аварии два года назад, и с тех пор я по ней скорблю.

Ну, дура, купилась на это, вопросы мне задает, сочувствует. Думаю, завтра я ее сдам человеку заказчика на Анс-Марсель, но сперва мы с ней повеселимся. Я корчу из себя скромного парня, который только для нее открывается, потому что половина сучек хотят, чтобы их жестко отымел совершенно незнакомый мужик, им только нужно сначала убедить себя, что он тонкий и чувствующий, чтобы выключить предохранители. В какой-то момент она начинает на меня смотреть с отвисшей челюстью, даром что слюни не пускает, так что явно пора. Я ее приглашаю к себе, и она соглашается.

Мы идем пешком – тут всего три квартала, – а она и глазом не моргнула на кучи мусора и закрытые ставни. Мы поднимаемся, я открываю дверь, а когда оборачиваюсь, чтобы втащить ее внутрь, она меня лапает! Обычно на этом этапе они все холодеют и начинаются отмазки, но на этот раз все идет как по маслу. У меня, конечно, стояк, и когда она меня целует, я обхватываю ее и начинаю задирать юбку. Рофинол в холодильнике, умней было бы сперва его ей дать, но какого черта, она и так вроде очень не против. Этой точно хочется жесткого секса – жалко, конечно, что она не знает про клиента, но тут уж что – жизнь такая. Я беру ее на руки и несу внутрь, захлопываю ногой дверь, а потом бросаю ее на постель и сам валюсь сверху. И что самое забавное, она не возражает, не отбивается, и сердце у меня заходится, а голова между ее ног, влажное мясо, теплое мясо, будто она и не знает, что отец сказал, что так нельзя, никогда так легко не давалось, и нельзя, чтобы она потом болтала, хоть она меня за плечо укусила и сосет, и – ох, отец, в груди больно…

Я открываю глаза и пялюсь на потолок отеля, пока не замедляется сердцебиение. У меня опять эрекция, я замерз на мокрой простыне, и чувство такое, будто меня сейчас стошнит.

– Рамона! – хриплю я, потому что горло у меня еще плохо работает со сна.

«Этот ублюдок просто скопытился на мне! – Я больше не чувствую его сознание, но он лежит на ней сверху, все еще спазматически подергиваясь, и я чувствую на языке ее отчаяние и страх. – У него, кажется, слабое сердце оказалось, лишнюю дорожку занюхал. Помоги мне кончить, Боб!»

«Что?..» – Тут я понимаю, что держусь за свой пенис, и отдергиваю руки так, будто они аджикой вымазаны.

«Помоги мне кончить! Пожалуйста!»

Теперь и я чувствую ее суккуба, будто черную воронку пустоты за фоном сознательных мыслей. Ничего человеческого в нем нет, ничего теплого – только сама смерть, не краткое забытье оргазма, а его полная противоположность – ледяная и полая, но алчущая жизни. Пустоту нужно наполнить, суккуб требует жертвы, и она выбрала Марка, но тот слишком рано преставился, и теперь…

«Ему нужна маленькая смерть в пару к большой, и чем дольше ты тянешь, тем он голодней, – заполошно говорит Рамона. – Если ему ее не дать, он меня сожрет, и тебе это может показаться хорошей мыслью, но только если ты забыл, что мы с тобой запутаны…»

«Но я…» – Я же хочу Мо, да? Правда? Мо не прячется за чарами. Мо не ест людей, как секс-вампир. Мо не убийственно роскошная блондинка, она просто Мо, и мы с ней, наверное, рано или поздно поженимся, и мне стыдно и страшно, потому что Мо не поймет того, о чем меня просит Рамона.

«Никаких но! – Я чувствую возбуждение Рамоны, а за ним – подступающую волну страха. – Господи, Боб, сделай же что-нибудь! Помоги мне!..»

Она такая маленькая и беспомощная перед пустотой демонического голода, и Мо здесь нет, да и самой Рамоны тоже. Я чувствую пустой голод, стараюсь от него отгородиться, но я нужен Рамоне. Она балансирует на грани оргазма, голод ждет ее, и если она встретит его одна, то живой не вернется. Я не могу так поступить.

Или могу?

«У меня нет допуска на сексуальную магию», – говорю я, скрипя зубами.

Но Рамона посылает мне тактильную картину себя: теплая тяжесть на груди, голова Марка болтается из стороны в сторону, набухшая, растянутая членом мертвеца вульва, сладостное чувство близости к чудовищному небытию, чувство, с которым балансируешь на краю пропасти, – и я хватаюсь за него и начинаю отчаянно двигать рукой, потому что я все еще на взводе от отзвуков ее секса. Роковое предчувствие тут же отступает, а затем происходит нечто неожиданное – Рамона кончает, совершенно неожиданно для меня.

Ее оргазм все длится и длится, и я уже почти готов просить пощады. Наконец чувственные волны спадают, и она уже просто задыхается под остывающим трупом Марка. Остаточное тепло наполняет ее жизнью – и она ему радуется.

«Спасибо, – с чувством говорит Рамона, и я даже не сразу понимаю, говорит она это мне или мертвому серийному насильнику. – Если бы ты не подключился, он бы меня наверняка прикончил».

Голова трупа покачивается у нее на плече, с губы свисает ниточка слюны. Рамона отталкивает его.

«Тебе тоже было хорошо?» – спрашивает она и нежно целует мягкие, безответные губы.

У меня по коже бегут мурашки.

«А тебе-то как понравилось», – говорю я прежде, чем успеваю прикусить язык.

Но уже поздно.

«Тебе тоже нравится есть, но ты же это не ради удовольствия делаешь, – огрызается Рамона. – И не надо рассказывать, будто тебе самому не понравилось».

Я ежусь от ее злости. Что скажет Мо, когда узнает? Это же не секс – нет, это просто одновременный оргазм с согласным и взрослым человеком, подсказывает язвительная совесть. Черт, какой переплет. Я вскакиваю и шаркаю в ванную для поздней встречи с душем.

«Эй, а как же я?» – возмущается Рамона, пытаясь сдвинуть с себя пустую оболочку своей жертвы.

«Я не хочу сейчас об этом говорить», – бурчу я и откручиваю кран. Чувствую себя грязным.

«Все вы, мужики, такие…»

«На себя посмотри! Вот уж образец для подражания! – Я делаю воду обжигающе горячей, а потом прикусываю язык и становлюсь под струю. – Ты ко мне в штаны хотела забраться, верно?»

«Тебе уже говорили, что ты сволочь, обезьяныш? Если бы я тебя хотела – получила бы прямо там, на балконе в казино, а я чуть не погибла в этом клоповнике».

Она пытается привести одежду в относительный порядок. Марк лежит на полу рядом с кроватью. Она резко бьет его ногой так, что у меня болит ступня, и я вдруг понимаю, что она дрожит от адреналина, вызванного смертельным страхом.

«Скотина!»

Она и вправду напугана – это ехидно подсказывает моя совесть; она уже пару минут гундит, но расслышал я ее голос за шумом в голове только сейчас. Зачем Рамоне врать? Я сглатываю подступившую к горлу желчь. Я ей нравлюсь. Черт знает чем. Заставляю себя придумать какое-то извинение.

«Я больше обычного сволочь, когда сильно пугаюсь».

Звучит слабо, учитывая последующее молчание, но я не знаю, что еще сказать.

«Это точно, – сухо говорит она. – Иди спать, Боб. Сегодня я тебя больше не побеспокою. Сладких снов».

На третьем километре по дороге в Гран-Кас, откуда можно попасть на прибрежную трассу до Мариго, я замечаю хвост. Я вообще в эти детективные игры играю паршиво, но на Сен-Мартене это не слишком трудно: все дороги двухполосные. Примерно в двух с половиной сотнях метров от меня держится внедорожник «Судзуки». Я ускоряюсь – он ускоряется. Я сбрасываю скорость – он притормаживает. Так что я съезжаю с дороги и останавливаюсь на туристической парковке, чтобы посмотреть, как он проедет мимо. И замрет прямо перед следующим поворотом. «Вот зануда», – думаю я. И выхожу в эфир.

«Рамона? Ты занята?»

«Пудрю носик. Что случилось?»

Я смотрю на машину впереди и стараюсь хорошенько ее визуализировать, чтобы отправить ей картинку.

«Ко мне пристали. И не отстают».

«У-ди-ви-тель-но! – хихикает она. – Чем ты их довел?»

«Да так, всяким. – Я пока не готов рассказывать ей о своем маленьком расследовании. – Яхта Биллингтона стоит на якоре у Норт-Пойнта, и кое-кто из местных по этому поводу не в восторге».

«Кто бы мог подумать. А машина откуда?»

«Они сели мне на хвост! – говорю я и даже самому себе кажусь сварливым, если не капризным. – А Биллингтон следит за причалом. Использует чаек для наблюдения. Это меня нервирует».

Мне вообще плевать на этих летающих морских крыс, но очень неприятно думать, что кому-то на яхте хватило мозгов наложить на них заклятье Аль-Хариджуна, не говоря уж о том, что у него нашлись лишние глаза, чтобы отслеживать видеопоток от нескольких сотен мертвых птиц.

«Так сбрось его?»

Я глубоко вздыхаю.

«Для этого придется нарушать ПДД. А мне этого делать не полагается. Это называется „привлекать к себе внимание“. И придется оформлять кучу документов, начиная с бланка A-19/B, иначе все штрафы вычтут из моей зарплаты. Еще и лицензию могут отобрать!»

«М-м? Лицензию на убийство?»

«Нет! На вождение! Права у меня отберут! – Я в отчаянии бью кулаками по рулю. – Это же не какой-то шпионский триллер: я простой госслужащий. Нет у меня ни лицензии на убийство, ни письменного разрешения соваться во все уголки мира и избивать там интересных людей. Понимаешь?»

У меня вдруг кружится голова. Я щипаю себя за нос и глубоко вздыхаю: на ужасную секунду в глазах темнеет, но потом зрение возвращается – вместе с тревожным чувством, будто я смотрю одновременно двумя парами глаз.

«Что за черт?!»

«Это я, Боб. И долго я так не смогу… Видишь внедорожник впереди?»

«Ну?»

Я смотрю на него, но пока без понимания.

«У парня, который из него вышел и идет к тебе, есть пистолет. И особенно дружелюбным он мне не кажется. Я понимаю, что ты не хочешь превышать скорость и вообще нарушать, но я бы советовала…»

Есть преимущества и у смарта – радиус поворота у него круче, чем бедра Рамоны. Я выжимаю газ: шины жалобно воют, а машинку так шатает, что на миг становится страшно, что она вот-вот перевернется. Тот парень медленно поднимает пистолет, но я уже утопил педаль в пол, а по прямой смарт катится не так уж и медленно. Защитные заклятья щиплются и щекочутся, как песчаная буря, а приборную доску окутывает слабое голубоватое сияние.

Что-то врезается в заднюю дверцу – просто камешек, говорю я себе, петляя по дороге в сторону Орлеана.

«Молодчина! Я в тебя верила! – передает Рамона голосом чирлидерши. – Чем ты сумел так их взбесить?»

«Расспрашивал о Марке».

Я смотрю в зеркало заднего вида и вздрагиваю: преследователь вернулся в свой внедорожник и уже развернул его. Когда он стартует следом за мной, пыль фонтаном бьет из-под колес. Я резко виляю, чтобы обогнать полную пенсионеров легковушку, которая плавно катится по середине дороги с включенным левым поворотником, а потом резко кручу руль в другую сторону, чтобы не перевернуть свой смарт.

«Вот это было просто гениальное решение, да? – резко спрашивает Рамона. – Зачем ты это сделал?»

Меня слегка отвлекают несущественные мелочи: двухмоторный самолетик заходит на посадку в аэропорт Гран-Кас.

«Я хотел проверить свои подозрения!»

И выяснить, приснилось мне все это или нет.

Передо мной неторопливо едет фургон. Я выезжаю на другую полосу, чтобы увидеть дорогу впереди, но по встречке едет фура, так что приходится вернуться обратно. А позади резко сокращает дистанцию внедорожник.

«Мне нужно сбросить с хвоста этих парней, прежде чем они позвонят приятелям, чтобы те устроили мне теплый прием на дороге в Филипсбург. Есть идеи?»

«Да. Я выеду через пять минут. А пока просто не позволяй им тебя догнать».

«Поторопись, ладно? Только не убейся».

Я отчаянно кручу руль, выжимаю газ и обгоняю фургон, водитель которого жестами посылает меня куда-то очень далеко. Впереди поворот, и я проскакиваю его на самой высокой скорости, на какую готов решиться. Смарт, конечно, подпрыгивает на каждом горбике и шатается, но не может же он держаться на трассе хуже, чем внедорожник?

«Но что они делают с женщинами?»

«Какими женщинами?»

«Женщинами, которых похищал Марк и продавал людям с яхты. Ты же не хочешь сказать, что ты этого не знала?»

«Судзуки» уже тоже оставил фургон позади и теперь нагоняет меня, а дальше, как назло, ни единого съезда. Отсюда трасса идет три километра по прямой у подножия Маунт-Парадиз, прежде чем выйти на Ориент-Бич и развилку к морю. А потом еще пять километров до следующего разъезда. Я уже гоню под восемьдесят, что для этой дурацкой дороги многовато. К тому же мне кажется, что я веду сразу две машины – крошечный городской смарт и спортивный кабриолет, который рассекает туристическую тянучку, как скаковой конь овечье стадо. От этого кружится голова и подкатывает тошнота.

«А что ты знаешь о… о похищениях?»

«Женщины. Молодые. Блондинки. У его жены косметическая компания, а сам он выглядит слишком молодо. К какому выводу мы можем прийти?»

«Ну, у него хороший пластический хирург. Погоди».

Кабриолет небрежно обгоняет автобус, а внедорожник уже поравнялся со мной, и водитель с пистолетом жестом приказывает мне остановиться. Я еще раз кошусь на него и вижу глаза. Мертвые, хуже, чем мертвые, – будто он неделю пролежал в воде, но никто не решился его съесть. Я узнаю этот взгляд: они используют зомби на дистанционном управлении. Вот дерьмо. По рулевому колесу бегут искорки: это включилась магическая защита, чтобы отбить их мозгоедское заклятье.

Я напрягаюсь и жму тормоз, а затем защелкиваю прикуриватель в гнездо, прежде чем он снова поравняется со мной. Мы останавливаемся на гребне невысокого холма. Со стороны водителя из внедорожника выходит мертвец с пистолетом и подходит ко мне. Я принюхиваюсь: из прикуривателя сочится зловонный дымок.

Мертвец неуклюже шагает к пассажирской двери, продолжая держать оружие на виду. Я не снимаю рук с руля, а он открывает дверцу и садится.

– Вы кто? – нервно спрашиваю я. – Что происходит?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – говорит он невнятно, будто не привык пользоваться этим горлом; его дыхание воняет гнилым мясом. – Поворачивай. Едем обратно к Анс-Марсель.

Он направляет пистолет мне в живот.

– Как скажете.

Медленно кладу руку на рычаг переключения передач, а потом разворачиваю машину. Внедорожник остается сиротливо стоять у обочины, а мы уезжаем прочь. Я ползу с черепашьей скоростью: тяну время. Запах разложения смешивается с неприятным ароматом горящих трав. Руль окутало голубоватое пламя, а по коже у меня бегут мурашки. Я кошусь на зомби, но у него в глазах нет зеленых червей – просто блеклый взгляд трупа суточной давности. Удивительно, как смерть меняет людей: я вздрагиваю, когда узнаю его.

– Быстрей, – приказывает он и тыкает пистолетом мне в ребра.

– Как давно вы взяли Марка? – спрашиваю я.

– Заткнись.

Мне нужна Рамона. Запах горящих трав становится невыносимым. Я обращаюсь к ней: «Позвони мне».

«А что случилось? Я еду так быстро, как…»

«Просто набери меня! На мобильник!»

Проходит пятнадцать или двадцать бесконечных секунд, и мой телефон звонит.

– Мне нужно ответить, – говорю я пассажиру. – Я должен регулярно отчитываться.

– Отвечай. Скажи, что все в порядке. Если скажешь что-то другое, я тебя пристрелю.

Я протягиваю руку и принимаю звонок, отворачивая от него экран. А затем очень быстро вызываю программное меню и нажимаю красивенькую иконку, которая включает одновременно все системы магической защиты в машине.

Я и сам не знаю, чего именно ждал. Снопа искр, вертящихся голов, потока зеленой эктоплазмы? Но ничего подобного. Просто вышибала Марк, который умудрился умереть от передозировки кокаина за миг до того, как суккуб Рамоны высосал его душу, вздыхает и оседает, как безвольная кукла. К сожалению, он не пристегнулся, поэтому валится мне на колени. Это очень неудобно, потому что мы едем на скорости пятьдесят километров в час, а он заблокировал мне руль. На несколько секунд жизнь становится чрезвычайно увлекательной, а потом я все-таки останавливаю машину на обочине рядом с небольшой пальмовой рощей.

Опускаю стекло и высовываю голову, чтобы глубоко вдохнуть благословенный, теплый и незловонный океанский воздух. И только теперь приходит страх: я опять это сделал, понимаю я, опять чуть не погиб. Опять сунул нос в то, что по большому счету не мое дело. Я отталкиваю Марка и замираю. Что же мне теперь с ним делать?

В общем случае попадаться полицейским за границей в компании трупа и пистолета – довольно плохая идея. Вскрытие покажет, что у него примерно день назад случился сердечный приступ, но он у меня в машине, и это как раз из тех обстоятельств, которые внушают следствию самые неправильные мысли – косвенные доказательства, понимаете ли!

«Вот дерьмо», – ворчу я и оглядываюсь.

Рамона едет сюда на двухместном кабриолете. Дважды дерьмо.

Мой взгляд останавливается на пальмовой роще. Гм-м.

Я снова завожу мотор и задом подкатываюсь к деревьям. Паркуюсь, затем выхожу и начинаю возиться с телом Марка. Он на удивление тяжелый и негибкий, а сиденья в смарте слишком эргономичные, но, попотев и выругавшись пару раз, я все-таки выволакиваю его на водительское место.

Теперь он опирается на дверцу так, будто отсыпается с похмелья.

Я забираю свой смартфон, запираю дверцу, а потом начинаю возиться с чертежами в небольшом приложении, предназначенном для сборки полезных в полевой работе заклятий. Тянуть провода вокруг машины не нужно – Брейн и Пинки уже ее замкнули, – поэтому когда я решаю, что все подобрал правильно, то просто нажимаю кнопку загрузки и отворачиваюсь. Когда я снова смотрю, я, конечно, знаю, что там что-то есть, но у меня зудит затылок, а зрение мутится. Если бы лично не припарковал там смарт, проехал бы мимо и не заметил.

Я плетусь обратно на обочину и смотрю в обе стороны (никакого тротуара тут, конечно, нет), а потом начинаю идти в сторону Ориент-Бич.

История требует героя, вокруг которого вертится весь мир, но какой прок в герое, который не может дышать под водой?

Чтобы не показывать вам Боба в не лучшие минуты его жизни и позволить рассмотреть акульим глазом мутные воды, в которые ему довелось нырнуть, нужно на миг прерваться, будто во сне, – или онейромантическом потоке, выхваченном с экрана смартфона Боба, – и бросить взор за океан, на события, происходящие ровно в то же время в одном кабинете в Лондоне.

Не бойтесь за Боба. Он вернется, пусть и слегка подмоченный.

«Как интересно, – говорит Рамона в чернильной тьме, пока я захлебываюсь обжигающе холодной соленой водой. – Не знала, что ты так можешь».

В груди у меня горит огонь, а барабанные перепонки будто протыкают ледяными иголками, и я начинаю метаться, как в бреду. Я чувствую, как мое сердце бухает, словно свайный молот, и страх сжимает меня, точно смирительная рубашка. Я умудряюсь удариться локтем об одну из стен тоннеля – острая боль среди черной тяжести.

«Прекрати сопротивляться».

Меня обвивают тонкие руки; она прижимает меня к себе, притягивает голову к своей груди, и я чувствую, как колотится ее сердце. Она тянет меня вниз, как русалка – утонувшего моряка, и я замираю – и в панике выдыхаю. А потом мы оказываемся в более просторном помещении (я чувствую, как расходятся стены), и вдруг мне уже не нужно дышать. Я чувствую, как ее (или мои) жабры втягивают прохладную сладкую воду, как ветерок с весеннего луга, и снова ощущаю одолженную у нее подводную свободу.

«Где мы? – вздрагивая, спрашиваю я. – Что это такое?»

«Мы точно под центральным отражательным контуром платформы. Думаю, он приглушил нашу связь, когда мы его проплывали».

Мои глаза постепенно приспосабливаются, и я начинаю различать в рассеянном вокруг зеленоватом сумраке отдельные предметы. Тоннель превратился в квадратное отверстие посередине купола, расположенного в центре плоского черного потолка (низкого и неровного на ощупь). По сторонам я различаю другие темные силуэты: какие-то опорные конструкции, уходящие в мрачную глубину. За ними – мутный простор открытого моря.

«Я думал, его до самого дна залили».

«Нет. Риф проходит в считанных метрах от поверхности воды, но потом резко уходит в глубину, до дна здесь почти шестьдесят метров. Платформу построили на краю подводного обрыва, а на дно опираются вот эти колонны».

«Понятно».

В экспериментальном порядке я отталкиваюсь от нее и отплываю на некоторое расстояние, пока не возвращается тяжесть в груди. Выходит, самостоятельно я могу отплыть примерно на восемь метров – здесь, в тени защитного контура. Я разворачиваюсь и медленно возвращаюсь к Рамоне.

«Так что ты мне хотела рассказать? Говори, пока нас снова не прервали».

В сумраке ее лицо кажется призрачной тенью.

«Нет времени. Злодеи на подходе».

«Злодеи… – Я слышу наверху гулкий рокот и поднимаю глаза к бетонному потолку. – Так. У них гарпуны?»

«Угадал, обезьяныш. Плыви за мной».

Она скользит к одной из колонн, а я поспешно устремляюсь следом, чтобы не оказаться за пределами пузыря, в котором у нас общий метаболизм. Колонна толщиной примерно в мой корпус, из грубого бетона, покрытого слоем ракушек и каких-то диковинных наростов, наверное новорожденных кораллов. За ней – открытое море: зелень наверху (мы, кажется, метрах в десяти под водой) и темень внизу. Рамона подтягивает колени к груди и переворачивается головой вниз, а потом резко выпрямляет ноги и стрелой летит в сумрачную глубину. Я сглатываю, а затем неуклюже следую ее примеру. Мое внутреннее ухо сходит с ума, но мне почти удается убедить его в том, что я карабкаюсь по толстой серой колонне. Мне немного не хватает воздуха, но с учетом обстоятельств все в порядке.

«У тебя все хорошо?» – спрашиваю я.

«Нормально», – внутренний голос Рамоны звучит напряженно, будто она дышит за нас обоих.

«Тогда не гони так».

Позади в сумраке маячит бежевая стена, подходящая ближе к колонне. Вдали я вижу тонкие силуэты охотящихся рыб.

«Давай сюда, между колонной и утесом».

Сверху слышны булькающие звуки.

«Вот они».

Рамона всматривается в мутное марево над нами.

«Давай».

На этой глубине ширина зазора между колонной и скальной стеной примерно метр. Я заплываю в него, а потом оборачиваюсь и беру Рамону за руку. Она подплывает ко мне, продолжая смотреть в далекое небо, и я затягиваю ее в тень колонны.

«Сколько мы сможем тут прятаться? Если они решат, что мы просто без аквалангов ныряем, такую глубину проверять не станут».

«На такое везение не рассчитывай, – говорит она, закрывает глаза и прижимается ко мне. – Ты кого-нибудь убивал, Боб?»

«Кого-нибудь убивал?.. – Это, конечно, зависит от того, что значит „кого-нибудь“. – Только паранормальные сущности. Это считается?»

«Нет, нужен человек, – Рамона вдруг напрягается. – Нужно было раньше спросить».

«Что значит нужен человек?»

«Это недосмотр, – коротко отвечает она. – У тебя должна быть кровь на руках».

«О чем ты?..»

«Это гейс. Ты должен одного из них убить. – Она медленно поворачивается, ее волосы вьются вокруг головы, как темный нимб. Мы на глубине в двадцать метров, но у меня во рту сухо, как в пустыне. – Ты должен совершить некоторые шаги, чтобы принять свою роль в магистральном сюжете. Опасность в далеком городе, встреча с темной сущностью, убийство одного из приспешников – хотя бы одного, лучше больше, – а потом нужно будет придумать, как обойти мой… черт, вот они. Потом объясню. Готовься».

Она вкладывает что-то мне в ладонь. Миг спустя я понимаю, что это рукоятка ножа с зазубренным лезвием. А потом Рамона скрывается в тени у скальной стены. Я оглядываюсь – наверху проплывает тень, ныряльщик в гидрокостюме. Смотрит вниз, вглядывается в глубину.

На секунду меня охватывает острое чувство отвращения и неприятия. В прошлом мне уже грозила смертельная опасность, но она никогда прежде не исходила от людей. Это неправильно. Любой из чокнутых подручных Алана наверняка может покрошить дюжину ополченцев Аль-Каиды перед завтраком и в ус не дунуть, но я к этому не готов. Я умею стрелять по мишеням, и я смерть на колесиках, если речь идет о радикальном прекращении демонического одержания, но от мысли о том, чтобы хладнокровно убить настоящего человека, какого-то парня, который ест, пьет, спит и работает на яхте миллионера, – от этого все колокольчики у меня в голове тревожно звенят. Хуже всего, я нутром чую: что бы там ни задумала Рамона, она права. Я здесь не случайно, и я должен правильно сплясать магический танец, по порядку выполнить все па, иначе все пойдет насмарку. И если Энглтон прав и Биллингтон готовится всех нас прихлопнуть, мои желания не имеют значения. Потому что, когда приходит война, бомбам все равно, на кого падать: на пацифистов или на патриотов. Кстати говоря, о бомбах…

Аквалангист что-то увидел. Ну или просто любит плавать головой вниз вдоль старой бетонной опоры. Я бросаю взгляд вниз и вижу, как Рамона огибает колонну – ее кожа блестит серебром, как лед в лунном свете. Я чувствую тяжесть в груди. И злость.

«Ты что там творишь?»

«Рискую задницей, чтобы ты не промахнулся».

Звучит легкомысленно, но я чувствую, что она взведена, как пружина. До меня долетает эхо ее сомнений: «Решится ли он?» У меня кровь холодеет в жилах, потому что под этим вопросом кроется твердая уверенность в том, что, если я не решусь, мы оба погибнем.

Аквалангист опускается кругами, высматривая засаду, а Рамона повернулась спиной к морю у того места, где колонна уходит в риф, делая вид, что ничего не боится. Я сжимаюсь в щели между колонной и скалой, а он быстро гребет вниз, стараясь держаться с другой стороны колонны от Рамоны. В руках он сжимает что-то похожее на дробовик, если вставить дробовику в ствол зазубренный гарпун. Ну, просто отлично. Что там пытался вбить мне в голову Гарри-Конь? «Не бери нож, если дуэль на гарпунах», кажется?

Везение заканчивается, когда он еще в трех метрах надо мной и в десяти над Рамоной. Аквалангист замедляет спуск, вглядывается в темную щель, и я вижу, как меняется его поза. Вот дерьмо. Все происходит до жути медленно, как в замедленной съемке. Я упирался ногами в колонну и теперь пружиной вылетаю к нему, вытянув вперед нож. Что-то с шипением проносится мимо меня, огнем обжигает мне грудь, а потом я врезаюсь в ныряльщика плечом. Он уже уклонился от моего ножа, поэтому я пытаюсь ударить снова. Я не могу дышать – Рамона и ее жабры слишком далеко – и с мрачной ясностью осознаю, что сейчас умру. Давление в груди ослабевает, когда он пытается достать меня своим ножом, который я скорее чувствую, чем вижу, но я уже рядом, поэтому перехватываю его руку, и мы кувыркаемся в воде вместе. Он сильный, но я в панике и ужасе, так что как-то умудряюсь обхватить рукой его шею, и мое лезвие упирается во что-то. Я наваливаюсь изо всех сил, а он пытается высвободить руку, и тут что-то подается. Ныряльщик конвульсивно дергается, выпускает меня и пытается всплыть, а над ним – серебристый поток пузырьков, слишком большой и яркий для обычного выдоха. Рамона уже совсем рядом.

«Поплыли, – выдыхает она, дергая меня за лодыжку. – В глубину!»

«Но я же только что…»

«Я знаю, что ты сделал! Быстрее, пока они снова нас не засекли! Никто в здравом уме не будет нырять в одиночку. – Она отпускает мою ногу и перехватывает меня за руку. – Поплыли!»

Рамона разворачивает нас обоих и уводит меня прочь от колонны, назад в мутную темень под бетонной платформой. Я чувствую ее страх и позволяю тянуть себя, но в голове у меня каша: не то чтобы тошнит, но мне о многом нужно подумать.

«Надо вернуться обратно в тоннель», – решительно говорит Рамона.

«В тоннель? Зачем?»

«Его они обыскали первым. А еще большинство ныряльщиков не любят замкнутые пространства и пещеры. Думаю, они сосредоточатся в открытых водах снаружи рифа, потому что там они нас уже видели. И мы сможем пересидеть их…»

«В тоннеле».

Что мы здесь делаем? Качаю головой. Зачем это все? У меня в голове на повторе крутится видеоролик – серебристая парабола пузырьков взлетает над тонущим аквалангистом…

«Мы упускаем что-то важное», – мрачно говорит Рамона.

«Как они нас нашли?»

«Хороший вопрос. Они открыли канал, чтобы протащить своих прислужников, но основной защитный контур работает, а ты чище, чем… – Она смотрит на меня и моргает. – А. Вот как».

Свод уже прямо у нас над головами, а в обрамлении купола чернеет вход в тоннель.

«И как же?»

«Я ошиблась, на тебе нет жучков. Им это не нужно, – кратко отвечает Рамона. – Они могут найти тебя где угодно. Достаточно просто сориентироваться на главный сюжет. Но только не здесь: тебя закрывают контуры защитной платформы, хотя они и проделали в них тоннель для своих сообщников…»

«О каком таком сюжете ты говоришь?»

Я почти ною. Терпеть не могу, когда все вокруг лучше меня понимают, что происходит.

«Гейс Биллингтона. Это оккультный аналог брандмауэра с отслеживанием соединений. Он не пропускает никого, если только не пройти заданную последовательность состояний. Последовательность определяется законами подобия и заражения и опирается на очень мощный архетип. Когда ты их проходишь, это называется „идти по главному сюжету“, и ты пока что отлично справляешься. Мало кто вообще может это сделать – например, ты можешь, а я нет. Есть дополнительная сложность: нельзя его пройти, если ты заранее знаешь требования, потому что брандмауэр не принимает рекурсивных атак. Поэтому тебе нужно просто быть храбрым и… – Рамона вдруг замолкает. – Черт. Забудь, что я это сказала. Серьезно – забудь. Сам все увидишь. – Она замирает перед угольно-черным проемом тоннеля. – Поплыли».

«Но ты же сказала…»

«За пределами тоннеля контур нас не защищает. Хочешь поучиться плавать с гарпуном в ребрах?»

«Вот уж нет! – Я подплываю ближе к Рамоне, и мы оба оказываемся под входом в тоннель. – Я чуть не утонул, когда мы были тут в прошлый раз».

«Этот эффект распространяется всего на несколько метров. Ближе. Обними меня. Нет, вот так. – Она обвивает меня руками и ногами. – Сможешь всплыть? Точно вверх, пока не почувствуешь, что уже не тонешь?»

«Как тут отказаться? – Я смотрю ей в глаза, они так близко, что мы почти касаемся друг друга носами. – Ладно. Только один раз. Ради тебя».

А потом я плыву строго вверх, в черное сердце безвоздушной зоны.

Когда я вхожу в свой номер, по ковру, как тигр в клетке, туда-сюда мечется Борис.

– Где тебя черти носили? – возмущается он, постукивая пальцем по циферблату часов. – Я чуть не объявил код красный из-за тебя!

Пинки подключил к телевизору PlayStation и пищит, подпрыгивая на кровати; Брейн, судя по звукам из ванной, тестирует в душе радиоуправляемый дрон.

– У меня были дела, – устало отвечаю я. – А потом я поехал купаться.

– Купаться? – качает головой Борис. – Даже спрашивать не буду. Энглтону уже отчитался?

– Ой. Забыл. – Выдвигаю стул из-за стола и опускаюсь на него. Бедра и предплечья ноют в непривычных местах: завтра мне будет ой как паршиво. – Как вы сюда пролезли?

Пинки сохраняет игру и поворачивается ко мне.

– Замок взломали, – сообщает он, показывая мне что-то до боли похожее на отельную ключ-карту.

– Взломали, – медленно повторяю я. – Замок.

– Ага. – Он бросает мне карту, и я ловлю ее. – Это смарт-карта с индукционной петлей вместо магнитной полосы. Перебор универсальных кодов от производителя гарантированно занимает не более двадцати секунд.

– Понятно, – говорю я и кладу ее на стол.

– Эй, она мне нужна! Куда я игру сохранил, по-твоему?

Борис фыркает, а затем смотрит на меня:

– Боб, отчитывайся.

– Ладно, – скрещиваю руки на груди. – Утром я уехал, чтобы проверить одну догадку. В итоге на горьком опыте выяснил, что Биллингтон держит под тотальным наблюдением французский Куль-де-Сак к северу от горы Парадиз. На Анс-Марсель повсюду мертвые чайки. Зомби на дистанционном управлении. Человеческие мертвецы тоже. – Борис, кажется, собирается меня перебить, но я продолжаю говорить: – У меня с ними вышла стычка. Рамона помогла мне выбраться, мы сбросили их с хвоста – подплыли поближе к защитному поясу острова. Который, кстати, подправили: сделали дыру в антимагической зоне в трех милях от берега – вы это знали? Рамона говорит, мол, ее источники утверждают, что Биллингтон сегодня снова будет в казино, так что мы назначили там свидание. Как это соотносится с вашими планами?

Дослушав меня, Борис кивает.

– Делаешь успехи. Продолжай в том же духе. – Он поворачивается к Пинки: – Зови Брейна. – И снова ко мне: – Даю добро на контакт сегодня вечером. Эти двое сейчас покажут технику для самозащиты. Позвони мне потом.

И он уходит под звуки спускаемой воды из туалета, откуда затем появляется Брейн.

– Ладно, – говорю я, указывая на полуспущенный желтый спасательный пояс у него на бедрах. – А это что такое? Или мне лучше этого не знать?

– Тестирую, – отвечает Брейн, снимая пояс через ноги. – Дай-ка мне свои костюмные туфли.

– Туфли?

Я наклоняюсь и роюсь в чемодане. Жуткие колодки из блестящей кожи с подошвами будто из столетнего дуба.

– А зачем они тебе?

Пинки возится с PlayStation.

– Для этого.

Он достает еще одну смарт-карту, которую Брейн вкладывает в незаметный шов на язычке правой туфли.

– И для этого, – добавляет Брейн, показывая мне шнурок.

– Это же…

– Миниатюрный стомегабитный кабель. Смотри внимательно, Боб, ты же не хочешь остаться без сети? Вот так поворачиваешь, а когда нужно включить, вот так тянешь. Его можно размотать на три метра, а пластиковые зажимы расширяются под любой стандарт сетевых входов. Он годится и как заземляющий браслет. Ну и, конечно, слишком сильно затягивать шнурки не стоит.

Я пытаюсь подавить стон:

– Ребята, а это обязательно? Это мне сильно поможет на задании?

Пинки склоняет голову набок.

– Прогностический отдел говорит, что с вероятностью 10 % ты провалишь задание и умрешь страшной смертью, если не возьмешь его, – хихикает он. – Будешь рисковать, фартовый парень?

– Да ну тебя. Что мне действительно нужно знать?

– Вот. – Брейн бросает мне стальную зажигалку «Зиппо». – Антиквариат, смотри не потеряй. Прогностический отдел говорит, она тебе пригодится.

– Я не курю. Что еще?

– Все как обычно: в каждом хвосте бабочки по флешке с взлом-пакетом, Wi-Fi-адаптер в брелоке, гибкая клавиатура в кушаке, ручка ловит Bluetooth и может работать мышью, и еще резонатор Тиллингаста в левом каблуке. Включается поворотом каблука на сто восемьдесят градусов, выключается наоборот. Другой каблук обычный: мы туда хотели засунуть глаз василиска, но какой-то умник в экспортном отделе завернул запрос, потому что ты работаешь за границей. Да, и вот это еще. – Брейн лезет в чемодан на кровати и вытаскивает нейлоновую плечевую кобуру и черный автоматический пистолет. – Вальтер P99, калибр 9 мм, магазин на пятнадцать патронов, посеребренные экспансивные пули с полуциклическим заклятьем изгнания, выгравированным енохианским алфавитом высотой в девяносто нанометров.

– Патроны с изгнанием? – нерешительно спрашиваю я, а потом поднимаю руку. Постой-ка. У меня же нет разрешения на ношение огнестрела в поле!

– Мы решили, что экзорцизм в боезапасе отлично соотносится с твоей лицензией на оккультные вооружения. Если кто спросит – это просто устройство для высокоскоростного внедрения антидемонических глифов в противника. – Брейн садится на кровать, вынимает магазин, передергивает затвор, чтобы убедиться, что в стволе нет патрона, а потом начинает разбирать пистолет. – Энглтон сказал, что злодеи, скорее всего, будут во всеоружии, так что и тебе нужна пушка.

– Ого. – На миг я отключаюсь. Я только час назад перерезал воздуховод какому-то ублюдку, и теперь мне очень тяжело это все уложить в голове. – Он правда так сказал?

– Да. Мы же не хотим тебя случайно потерять, если кто-то начнет стрелять, а ты безоружен?

– Да уж, не хотим. – Брейн вручает мне кобуру, и я пытаюсь понять, как ее надевать. – Если вы закончили, то, может, уйдете, чтобы я позвонил домой?

Я вижу сон, но при этом понимаю, что сплю, – кажется, у меня осознанное сновидение. И это меня совсем не радует: Энглтон, настырный ублюдок, воспользовался моим сомнамбулическим состоянием, чтобы пробраться со своим проектором ко мне в голову и закатать туда очередной заготовленный тайный инструктаж, показывая слайды на моих веках, как на экране. Не знаю, какие у вас ночные кошмары, но они наверняка не страшнее, чем рабочий инструктаж в исполнении старого чахлика, если ты при этом спишь и не можешь проснуться, да еще и страдаешь от надвигающегося похмелья.

– Внимание, Боб, – строго приказывает он мне. – Если ты жив, ты видишь это сообщение, потому что сумел пробиться за семиотический брандмауэр Биллингтона. Следовательно, ты приближаешься к самой опасной части этого задания – и ее тебе придется разыграть на слух. С другой стороны, у тебя в рукаве туз в лице мисс Рандом. Она должна сейчас находиться в безопасном убежище, которое организовала твоя группа поддержки, так что через нее ты сможешь связаться с нами, чтобы получить совет и дальнейшие инструкции.

«Но она не там!» – пытаюсь заорать я, но он опять заморозил мне голосовые связки, и я не могу говорить не по скрипту. А инструктаж продолжается с неумолимой логикой сна.

– Биллингтон распространил информацию о том, что он проведет голландский аукцион, чтобы продать объекты, которые он собирается поднять со дна на Точке Два ДЖЕННИФЕР МОРГ. Они описываются как «хтонические артефакты и устройства» – в неопределенных, но заманчивых выражениях. Разумеется, там нет ни слова о его познаниях в онейромантических движках свертки класса «Могильная пыль», как и о наличии поблизости мертвого представителя ГЛУБЬ СЕМЬ. Подавать заявки на аукцион он разрешил только уполномоченным представителям правительств с местами в Большой восьмерке, а также Бразилии, Китая и Индии. Закрытые ставки делаются в самом начале операции, а результат аукциона будет оглашен по ее завершении. Это непрямое давление, с одной стороны, вынуждает нас принять участие в аукционе, с другой – не позволяет нам действовать против него прямо: Биллингтон весьма искусно стравил участников аукциона друг с другом. Куда тревожнее то, кого Биллингтон не пригласил на аукцион, – представителей СИНЕГО АИДА. Как я уже упоминал в предыдущем инструктаже, наши непосредственные опасения связаны с реакцией СИНЕГО АИДА на действия Биллингтона на Точке Два и с тем, что именно Биллингтон собирается делать с поднятыми артефактами на самом деле. Как бы там ни было, твое задание не меняется: ты должен выяснить, что задумал Биллингтон, и не допустить любых его действий, на которые могут отреагировать СИНИЙ АИД или ГЛУБЬ СЕМЬ – и которые могли бы убедить их, что мы нарушаем свои обязательства по договору. В дополнение к твоему прикрытию ты назначаешься официальным представителем правительства Ее Величества с поручением передать нашу ставку в торгах за артефакты с Точки Два ДЖЕННИФЕР МОРГ. Это настоящая ставка, хотя мы, разумеется, надеемся, что нам не придется за нее отвечать. Условия следующие: за получение эксклюзивной лицензии, как указано в приложении один к этому соглашению, именуемому в дальнейшем «Контракт», между Эллисом Биллингтоном и его партнерами, корпорациями и другими аффилированными структурами, с одной стороны, и правительством Соединенного Королевства Великобритании, с другой стороны, сумма в размере двух миллиардов фунтов стерлингов…

Энглтон продолжает бормотать на унылом юридическом языке еще примерно пару веков. Он и в лучшие времена зануден, но теперь это просто кошмар; план уже пошел под откос, и хуже всего то, что я даже не могу на него заорать. Постгипнотический приказ Энглтона заставляет меня запоминать дословно этот проклятый договор, который мы даже не собираемся в действительности заключать, но дерьмо уже понеслось по трубам, а Рамона попалась. Я бы скрежетал зубами, если б мог. Полагаю, что тайная стратегия Энглтона – сливать через меня дезинформацию Черной комнате посредством Рамоны, разумеется, – уже пошла прахом, потому что я сомневаюсь, что Биллингтон всерьез настроен проводить этот аукцион. Иначе вряд ли бы он так парился и шел на риск уголовного расследования, чтобы только продвинуть косметический продукт. И не стал бы похищать представителей потенциального покупателя. Эта сова настолько не налезает на глобус, что я в растерянности. Меня терзает горькое подозрение, что весь план Энглтона пошел коту под хвост еще прежде, чем я сел в самолет в Париже: у него даже ставка неправдоподобно низкая, учитывая, что́ стоит на кону.

Наконец инструктаж меня отпускает, и я счастливо погружаюсь в глубь озера сонного беспамятства. И в нем покачиваюсь из стороны в сторону, как паланкин на спине слона. Миг спустя я понимаю, что у меня раскалывается голова, а во рту будто устроили выгребную яму какие-то грызуны. И я не сплю. О нет, только не это. Я дергаюсь и пытаюсь понять, где нахожусь. Я лежу на спине, что само по себе плохо, дышу ртом и…

– Он очнулся.

– Хорошо. Говард, хватит притворяться.

На этот раз мой стон уже слышен всем. Вместо глаз у меня соленые помидорчики, и открыть их получается только неимоверным усилием воли. Мозг завершает перезагрузку, и в него поступают новые факты. Я лежу на спине, одетый, на чем-то вроде кушетки или дивана. Голос я опознал – это Макмюррей. Комната хорошо освещена, и я замечаю, что лежанка укрыта тонкой вышитой тканью, а изогнутые стены покрыты панелями из старого красного дерева: в общем, на местный полицейский участок не похоже.

– Секундочку, – бормочу я.

– Садись.

В его голосе нет нетерпения, только полная уверенность в себе.

Я напрягаю мышцы – слишком тяжелые и непослушные со сна, – сбрасываю ноги на пол и одновременно сажусь. Волна головокружения чуть не укладывает меня обратно, но я беру себя в руки и протираю глаза. Спрашиваю неуверенно:

– Где я?

«И где Рамона? Все еще в ловушке?»

Макмюррей присаживается напротив: скамья, на которой я лежу, змеей обвивает трапециевидную комнату с наклоненными наружу стенами и дверью в единственной прямоугольной стене. Здесь довольно уютно, только у двери маячит горилла в черном форменном комбинезоне, берете и зеркальных темных очках (что совершенно несуразно, потому что уже хорошо за полночь). Окна маленькие и овальные, с симпатичными, но вполне рабочими на вид металлическими крышками, а в основание скамьи встроены ящики. Гудит не только у меня в голове – звук идет из-под пола. И все это может значить только одно.

– Добро пожаловать на «Мабузе», – говорит Макмюррей. Затем сконфуженно пожимает плечами: – Прости за то, как тебе выдали посадочный талон: Иоанна не самая тактичная личность, а я поручил ей пригласить тебя так, чтобы ты не отказался. Это бы совершенно разрушило сюжет.

Я потираю виски и издаю тихий стон.

– А обязательно было… нет, не отвечай, давай угадаю: это традиция, старинный устав или что-то в этом роде. – Продолжаю потирать виски. – А стакан воды можно? И в туалет? – Меня терзает не только барбитуратное похмелье: коктейли тоже решили отомстить. – Если ты меня поведешь к большой шишке, мне нужно сперва освежиться.

«Пожалуйста, пусть он скажет да», – молю я любого из капризных богов, какой только ни услышит меня сегодня; одного похмелья хватит, не нужно меня еще и бить.

Секунду я думаю, что зашел слишком далеко, но Макмюррей дает знак громиле, и тот поворачивается, чтобы открыть дверь, а затем выходит в узкий коридор.

– Соседняя дверь. У тебя пять минут.

Макмюррей смотрит, как я неуверенно поднимаюсь на ноги. Он кивает – вполне дружелюбно – и жестом указывает на другую дверь рядом с комнатой отдыха (или что это за каюта, куда меня положили отоспаться?). Открываю дверь и обнаруживаю за ней своего рода ванную, размером едва ли больше туалета в самолете, но тоже очень красиво обставленную. Я успеваю помочиться и выпить примерно полпинты воды из заботливо оставленного пластикового стаканчика, а потом примерно минуту сижу на унитазе и пытаюсь не сблевать.

«Рамона, прием?»

Если она что-то и отвечает, я ее не слышу. Итак, что мы имеем? Мой телефон пропал вместе с заклятьями на цепочке, часами и плечевой кобурой. Галстук-бабочка болтается на воротнике. Тесные туфли с меня благоразумно решили не снимать. Я приподнимаю бровь, глядя на парня в зеркале, а он мрачнеет и пожимает плечами: ничем, мол, не могу помочь. Поэтому я умываюсь, пытаюсь пятерней привести волосы в порядок и возвращаюсь назад.

Снаружи меня ждет горилла-охранник. Макмюррей стоит у закрытой двери в комнату отдыха. Охранник жестом зовет меня за собой, а затем поворачивается и идет прочь по коридору, я покорно плетусь следом. Макмюррей замыкает шествие. Коридор то и дело разделяют герметичные переборки, а значит, и надоедливые перемычки, через которые приходится переступать. К тому же остро не хватает иллюминаторов, чтобы понять, где мы: декораторы явно поработали на славу, но этот корабль строили не как роскошную яхту, а его новый владелец, очевидно, поставил боевую живучесть судна выше эстетики. Мы минуем несколько дверей, поднимаемся по очень крутой лесенке, и я понимаю, что мы вошли на Территорию Хозяина: металлический пол уступает место тиковому паркету и коврам ручной работы, и вот здесь коридоры расширили, чтобы проходили толстые котики. Или наоборот – соорудили покои хозяина там, где раньше хранили крылатые ракеты и боезапас для носового стомиллиметрового орудия.

Вертикальные пусковые установки ракет «Калибр-НК» немаленькие, и хозяйский холл метра на три длиннее всего моего дома. Вместо обоев стены затянули чем-то вроде золотой парчи, которую, к счастью, по большей части скрывают девяностосантиметровые дисплеи «Sony» в бесценных антикварных картинных рамах. Сейчас они все выключены или показывают скринсейвер с логотипом корпорации «TLA». Мебель такая же безвкусная. Я вижу диван, который явно успел сбежать из Версаля за минуту до того, как туда ворвалась революционная полиция моды, книжный шкаф, заставленный самоучителями бизнесмена («Справочник обвиняемого по процедурам Международного уголовного суда», «Социопатия за двенадцать простых шагов», «Секреты глобализации для быстрого вывода активов»), и старинный сервант, избыточный, как барокко. Я невольно начинаю искать глазами дешевую репродукцию картины, на которой собаки играют в покер, или ту, где клоун с грустными глазами… в общем, что угодно, чтобы хоть на миг отвлечься от трагического столкновения больших денег и чрезвычайно плохого вкуса.

А потом я вижу Стол.

Для директоров стол – это как тюнингованный «Мицубиси-Кольт» с легкосплавными дисками, покраской под металлик и огромной хромированной выхлопной трубой для быдлана – то есть огромный символический член, которым можно помахать, чтобы показать собственную важность. Если хочешь понять начальника, смотри на его стол. И вот Стол Биллингтона требует писать себя с большой буквы. Как трон средневекового короля, он создан, чтобы внятно говорить бедняге, которого сюда призвали: «Владелец этого предмета мебели выше тебя». Когда-нибудь я напишу учебник по выведению характера человека по его имуществу; пока скажу только, что этот пример громко орет – мания величия.

Пусть у Биллингтона самомнение размером с авианосец, но даже он не настолько тщеславен, чтобы оставить стол пустым (это значило бы, что он вроде как бездельник) или захламить бессмысленными безделушками (которые указывали бы на смехотворную пошлость). Это стол серьезного человека. На нем стоит рабочий (смотрите, я работаю!) компьютер, а на другой стороне – телефон и галогеновая лампа. Еще один предмет вызывает у меня неприятное потрясение, когда я узнаю узор на нем: миллионы людей о таком не подумали бы, но владелец этого предмета мебели использует матрицу сдерживания Бельфегора-Мандельброта второго рода в качестве коврика для мыши, что делает его либо высококлассным адептом магии, либо маньяком-самоубийцей. В общем, диагноз подтверждается. Это стол очень амбициозного сумасшедшего, склонного идти на безумный риск. И он не стыдится, он хвастается этим – и явно свято верует в альфа-самцовые демонстрации статуса посредством мебели.

Макмюррей жестом останавливает меня на ковре перед Столом.

– Жди здесь, босс придет через минуту. – А затем указывает на изломанную конструкцию из стали и тонкой черной кожи, которую мог бы принять за кресло только Ле Корбюзье: – Садись.

Я с опаской сажусь и не удивился бы, если бы стальные наручники вдруг выскочили из скрытого отделения и пристегнули меня к подлокотникам. Голова раскалывается, меня бросает одновременно в жар и холод. Я кошусь на Макмюррея – надеюсь, небрежным, а не запуганным взглядом. В Прачечной инструкции по поведению в полевых условиях самым преступным образом умалчивают о том, как себя вести, если ты вдруг оказался в плену на борту яхты безумного миллиардера-некроманта. Ну, кроме обычного строгого наставления сохранять все чеки по расходам при исполнении.

– Где Рамона?

– Не помню, чтобы я разрешал тебе задавать вопросы.

Макмюррей смотрит на меня через свои очки в тонкой стальной оправе до тех пор, пока у меня на спине не вырастают сосульки.

– У Эллиса есть особая необходимость в сотруднике такого… типа. А я – специалист по управлению таким персоналом. – Пауза. – Пока вы запутаны, с ней можно будет совладать, так что нет нужды от нее избавляться.

Я сглатываю. Во рту пересохло, пульс стучит в ушах. Не так все должно было быть: она должна была остаться в убежище, работать передатчиком! Макмюррей понимающе кивает.

– Не стоит принижать и вашу собственную ценность для нас, мистер Говард, – говорит он. – Вы для нас не только удобный рычаг. – У него на поясе тихонько жужжит пейджер. – Мистер Биллингтон идет сюда.

Дверь позади Стола открывается.

– Ага, мистер Б… Говард.

Биллингтон входит и решительно садится в черное офисное кресло за Столом. Судя по развороту плеч и улыбке, которая играет у него на губах, Эллис в отличном настроении.

– Я так рад, что вы смогли приехать сюда сегодня вечером. Полагаю, вечеринка моей жены пришлась вам не совсем по вкусу?

Я разглядываю его. Биллингтон – обходительный, самодовольный сукин сын в смокинге, и на миг на меня накатывает почти неодолимое желание двинуть ему в нос. Мне удается его сдержать: громила у меня за спиной означает, что на это у меня будет только один шанс, а последствия повредят Рамоне в той же мере, что и мне. Но искушение все равно велико.

– Мне поручили сделать ставку на вашем аукционе, – говорю я, сохраняя невозмутимое лицо. – В похищении не было нужды, и это может подтолкнуть моих работодателей к тому, чтобы пересмотреть свое весьма щедрое предложение.

Биллингтон хохочет. Точнее, неприятно хихикает на высокой ноте.

– Да бросьте, мистер Говард! Вы же не думаете, что я до сих пор не знаю про жалкие два миллиарда, на которые пытается поймать меня ваш начальник? Увольте! Я не дурак. Мне все известно о вас и о вашей коллеге, мисс Рандом, а также о команде наблюдения и разведпункте, которым командует Джек Гриффин. Я даже помню вашего начальника, Джеймса, еще по старым временам, когда он не был призрачной фигурой за сценой. Я знаю куда больше, чем вы думаете. Более того, я знаю все.

Ого-о. Если он говорит правду, все очень усложняется.

– Тогда что же я здесь делаю? – спрашиваю я в отчаянной надежде, что он блефует. – Если уж вы такой всеведущий и всемогущий, зачем вообще похищать меня, не говоря уж о Рамоне, и тащить нас на свою яхту? – О судьбе Рамоны я могу только гадать, но мне не приходит в голову другое место, где ее могли бы держать. – Не говорите только, что вам больше заняться нечем, кроме злорадства; вы же пытаетесь закрыть многомиллиардный аукцион, верно?

Биллингтон смотрит на меня своими странными, змеиными, глазами, и я вдруг холодею: деньги – последнее, что его сейчас интересует.

– Вы здесь по ряду причин, – добродушно говорит он. – Опохмелитесь?

Он приподнимает бровь, и громила бросается к серванту.

– Я бы не отказался от стакана воды, – признаюсь я.

– Ха! – Он кивает своим мыслям. – Видимо, архетип еще не вошел в полную силу.

– Какой архетип?

Макмюррей откашливается:

– Босс, мне нужно об этом знать?

Биллингтон бросает на него холодный взгляд.

– Нет, не думаю. Хорошая реакция.

– Тогда я пойду и проверю, как там Рамона? А потом отполирую нактоуз или проверю узлы на вантах.

Макмюррей быстро исчезает за дверью. Биллингтон задумчиво кивает.

– Умный подчиненный. – Он приподнимает бровь, глядя на меня. – Это полбеды, знаете ли.

– Полбеды?

– Держать корабль на плаву. – Громила вручает Биллингтону бокал виски, ставит передо мной стакан с минералкой, а затем возвращается на свое место у двери. – Если подчиненные достаточно умны, чтобы оказаться полезными, они придумывают, как стать незаменимыми: как забраться повыше, как говорите вы, бритты. Если они слишком глупы, чтобы быть полезными, они просто черная дыра в расписании. Все корпорации работают на экономике внимания – сверху донизу. Вам стоит брать пример с Макмюррея, мистер Говард, если вы когда-нибудь вернетесь в свою пыльную государственную контору. Он великолепный старший полевой агент и ценный сотрудник для своих работодателей. Ни один менеджер в здравом уме его не уволит, потому что ему нравится полевая работа и он не проводит в офисе столько времени, чтобы поставить ногу на эскалатор к повышению. И он об этом знает.

Биллингтон замолкает. Я пользуюсь паузой в его монологе, чтобы глотнуть воды.

– Поэтому я и переманил его к себе из Черной комнаты.

Когда я наконец заканчиваю хрипеть и кашлять, он задумчиво смотрит на меня.

– Вы мне кажетесь вполне гибким и разумным молодым человеком. Очень жаль, что вы пропадаете на госслужбе. Вы уверены, что я не смогу вас подкупить? Как насчет миллиона долларов на номерном счете в банке Каймановых островов?

– Идите к черту, – бурчу я, пытаясь восстановить дыхание.

– Если причина только в вашем глупом удостоверении, мы можем что-нибудь придумать, – с хитрецой добавляет он.

Ой. Вот это удар ниже пояса. Набираю полную грудь воздуха.

– Не сомневаюсь, но…

Он фыркает. И довольно ухмыляется.

– Этого и следовало ожидать. Вас бы сюда не прислали, если бы думали, что вас легко перекупить. Я ведь могу предложить вам не только деньги, мистер Говард. Вы привыкли работать в организации, которая осознанно выстроена так, чтобы сопротивляться всем инновациям и мешать благотворным изменениям. Мои требования, скажем так, иные. Умный, одаренный и трудолюбивый человек – особенно морально гибкий – может далеко пойти. Не хотите подняться на борт заместителем вице-президента по разведке в Европе, Африке и на Ближнем Востоке? Поначалу – просто поучитесь, но, учитывая ваш опыт в одной из ведущих оккультных шпионских организаций мира, не сомневаюсь, вы скоро себя покажете.

Я обдумываю его слова. Так долго, что понимаю: он прав, я не приму его предложение. Он предлагает мне крошки с барского стола, даже не озаботившись выяснением моих вкусовых предпочтений. А значит, делает мне комплимент – считает надежным агентом. И в этот момент я с удивлением понимаю, что так и есть. Мне не по нраву обстоятельства, в которых я давал присягу, я ворчу и ерничаю по поводу зарплаты и условий работы, но есть большая разница между ворчанием и предательством всего того, что я поклялся защищать. Даже если я только теперь это понял.

– Я не продаюсь, Эллис. Во всяком случае, за то, что вы мне можете предложить. Так что там с архетипом?

Биллингтон кивает в такт моим словам, разглядывая меня так, будто я только что прошел какое-то важное испытание:

– Я как раз хотел к этому перейти.

Он поворачивается с креслом так, чтобы оказаться вполоборота к большому монитору справа от меня, а затем тыкает пальцем в коврик для мыши, и я вздрагиваю, но вместо лиловых искр и призыва жуткого душееда он просто выводит Windows из режима сна (впрочем, разница невелика). На секунду я почти расслабляюсь, но потом понимаю, какую программу он запускает, и в животе у меня холодеет от безнадежного ужаса.

– Я все делаю в PowerPoint, знаете ли. – Наверное, сам Биллингтон считает свою ухмылку проказливой, но его жертве (то есть мне) она видится зловещей. – Я поручил своим подчиненным написать несколько дополнительных приложений, которые бы делали все, что мне нужно, но… ага, вот…

Он быстро проматывает серию унылых маркированных списков, пока не находит кадр с фотографией. Это завод: много рабочих в халатах и масках сгрудились у столов и стальных машин, расположенных у нескольких металлических цистерн.

– Это завод Эйлин в Ханчжоу. Там делается наша линейка продуктов «Аристократическая бледность»™ Гидромакс®. Как вы уже, вероятно, догадались, в основе крема содержится аэрозольный связующий агент, заряженный трансферно-контагиозными чарами, которые поддерживаются непосредственно из нашей штаб-квартиры в Милане. В отличие от большинства других косметических средств на рынке, он действительно делает морщинки невидимыми. Ингредиенты обеспечить нелегко, но Эйлин с этим отлично справляется: в то время как старой модели требовался бесконечный поток молодых женщин, чтобы сохранить красоту одной старой перечнице, нашей смеси нужно лишь десять частей девичьей крови на миллион. Еще одно чудо современных технологий стволовых клеток. К сожалению, мы не смогли найти замену стрессовому простагландину, но без огрехов ничего не бывает.

Биллингтон щелкает кнопкой мыши.

– А вот другая сторона этого комплекса. – На экране полная комната дешевых компьютеров, над каждым склонилось по смуглому худощавому парню в летней рубашке. – Это моя оффшорная программистская галера на борту «Хоппера». Вы о ней читали, я полагаю? Вместо того чтобы отдавать аутсорс в Бангалор, я просто купил старый лайнер, переоборудовал его и предложил группе индийских кодеров пожить на борту. «Хоппер» не входит в территориальные воды, а благодаря спутниковой связи коннект у него такой же, как в Майами. Только они, по сути, ничего не программируют, а отслеживают поток разведданных с косметики: помимо трансферно-контагиозных чар, продукты линейки «Аристократическая бледность»™ «Горящие глаза»® содержат частицы с выгравированным на нано-уровне Знаком Баал-Ше’вры, который подключает их к моей сети наблюдения. Моя производственная линия на шестьдесят нанометров, кстати, занимается именно этим, а не узкоспециализированными микропроцессорами, как все думают. Это очень полезный пример применения принципа подобия – все, что может видеть или слышать носитель, могут перехватить мои наблюдательные станции. К тому же мы ввели гибкие производственные протоколы, которые позволяют присвоить уникальный код для каждого косметического продукта, чтобы их можно было различать. Даже совестно, сколько разведданных можно получить таким образом, особенно учитывая, что аффилированные структуры поддерживают программу лояльности, которая стимулирует клиентов регистрироваться и указывать личные данные, чтобы получить бесплатные пробники, так что мы даже по именам их знаем.

Мне уже страшно.

– Вы хотите сказать, что превратили свою косметическую компанию в международную оккультную разведывательную структуру?

– Так и есть, – самодовольно кивает Биллингтон. – Обходится, конечно, недешево, но мы почти что выходим в ноль с ценой в двадцать долларов за тюбик туши, так что в конечном итоге все хорошо. И это куда незаметнее, чем рассылать по миру несколько миллионов мертвых птиц. – Он откашливается. – В общем, бежать можно, а вот скрыться – нет. А теперь позвольте объяснить, почему вам и не следует бежать…

Биллингтон переключается на следующий слайд, и это уже не фотография, а прямая трансляция с камеры. Я почти уверен, что она находится где-то на борту этого корабля. На экране, разумеется, Рамона. Она лежит пластом на двуспальной кровати в шикарной каюте. Без сознания.

– Это мисс Рандом. Полагаю, вы уже усвоили, что не сможете с ней поговорить без моего разрешения. О ней вам следует знать три вещи. Во-первых, пока у меня вы, я могу заставить ее сделать все, что мне хочется, – и наоборот. Вы это уже поняли? Отлично.

Биллингтон замолкает на несколько секунд, а я с трудом заставляю себя не пытаться отломать подлокотники от кресла.

– Не переживайте, мистер Говард. Я не причиню вам обоим вреда, если вы меня не вынудите. Вы здесь, потому что я хочу, чтобы она исполнила одно задание, связанное с подъемом нечеловеческого артефакта, и мне необходимо ее добровольное сотрудничество. Это второе. Теперь третье. Вы ведь уже познакомились с мистером Макмюрреем? Хорошо. Вам может быть интересно узнать, что он – специалист по контролю над сущностями вроде суккуба Рамоны или некрофага Иоанны. Я мог бы угрожать вас убить, если она попытается сопротивляться, но я всегда считал, что позитивная мотивация оказывает на работников лучший эффект, чем большая палка. Поэтому я собираюсь предложить ей сделку. Если вы и мисс Рандом будете мне содействовать, я прикажу мистеру Макмюррею навсегда отделить ее от ее маленького помощника. И поскольку он состоял в команде, которая изначально призвала его и привязала к ней… как полагаете, что она на это скажет?

Я беру стакан и допиваю воду, надеясь, что мне придет в голову хоть что-то, ну хоть какой-то выход. Биллингтон не удосужился выяснить мою цену, но вот с Рамоной он, кажется, постарался на славу.

– А что нужно сделать?

Биллингтон щелкает кнопкой, и загорается новый кадр: на нем большой металлический зал вроде фабричного цеха – только пол залит черной водой. Сперва я ничего не понимаю, но потом…

– Это ведь «Гломар Эксплорер»?

– Он теперь называется «TLA Эксплорер», но да, вы правы, мистер Говард.

Я присматриваюсь к трубе. К ней прикреплено что-то большое, трудно разглядеть под водой.

– Что это?

– А вы не догадались? Это ГБД-2, копия первой подводной установки Хьюза, оснащенная телеметрией, изготовленная из новейших материалов, чтобы вызванная давлением хрупкость не помешала захвату сработать как следует.

– Но вы же знаете, что Глубоководные не позволят вам поднять…

– Правда? – его ухмылка становится шире.

– Но как?! – У меня голова идет кругом. Я знаю про ГБД-1, про операцию ДЖЕННИФЕР и систему защиты СИНЕГО АИДА, которая чуть не утащила корабль на дно. – Вы сказали, что дело в Рамоне?

– Она им родня, – радостно пускается в объяснения Биллингтон. – У нее иннсмутский вид, вы заметили? Она нравится их прислужникам, глубинным полипам. Вы же не думали, что Глубоководные охраняют каждый дюйм своей территории лично, правда? Полипы неразумны, они работают просто как сигнализация: отслеживают биохимические индикаторы, чтобы отличать самих себя от других. – Он берет стакан с виски. – Я хочу, чтобы она отправилась на дно вместе с захватом и следила за ним, пока он не примет цель. Если защитники глубин почувствуют в воде запах Старшего Рода, они не вылезут из своих нор в придонном иле. Что вы на это скажете?

– Интересная гипотеза, – соглашаюсь я, и это правда, потому что я понятия не имею, сработает это или нет.

– Это более чем гипотеза. Я много денег потратил на то, чтобы Черная комната прислала именно ее, мальчик мой. Ее сородичей не так уж много, и большинство из них скорее умрут, чем позволят использовать себя для таких целей. Ее приручили, что необычно, а у вас есть на нее влияние, а у меня есть вы. Так что я сделаю вам другое предложение. Убедите ее добровольно спуститься вниз с захватом, и я прикажу Макмюррею освободить ее от демона. Убедите ее спуститься, и мне даже не придется вам угрожать. Что скажете?

Я понимаю, что он загнал меня в угол. И не только угрозами; штука в том, что он действительно угадал, за что можно купить Рамону. Я был у нее в голове, пусть и недолго, и я не уверен, что готов ее за это критиковать. Или встать у нее на пути, если она и вправду решит это сделать. Угрозы и пытки не нужны: просто принудить ее жить так дальше – это уже пытка. К тому же, если Рамона откажется ему помогать, Биллингтон может разозлиться и выместить зло на моей шкуре. И это мне напоминает о другом…

– Но почему я? Если вам нужна была она, почему для контроля над ней необходим именно я? Я для вас ничто. У вас есть Макмюррей. Вы уже знаете суть предложения моего правительства. Что я здесь делаю? Почему бы вам просто не провести ритуал распутывания и не выбросить меня за борт?

Биллингтон улыбается еще шире, и это меня тревожит.

– А вот здесь вы ошибаетесь, мистер Говард. Ваше присутствие здесь не позволяет никому другому – например, ВМФ США – явиться и испортить мне праздник. Я с самого начала понимал, что это вполне вероятный ответ на мой план, так что предпринял меры, чтобы его предотвратить: в форме чрезвычайно дорогостоящего и довольно сложного гейса фатумного запутывания, который принуждает участников принимать определенные архетипические роли, набиравшие силу от сотен миллионов верующих в течение полувека. Этот гейс не влияет на причинно-следственные связи напрямую, но повышает вероятность событий, которые укладываются в его фатумную модель, а другие сценарии становятся менее… возможными. Идти против гейса трудно: агентов сбивают машины такси, в самолетах необъяснимым образом отказывают приборы и все такое. А теперь вы прошли все этапы этого гейса и тем самым чрезвычайно усилили его. Вы приняли роль героя-противника. А это, в свою очередь, означает, что никто другой не сможет тут играть в героя. И, в соответствии с другим аспектом этого гейса, вы пока что находитесь в моей власти и будете оставаться в моей власти, пока добродетельная женщина не освободит вас. Это понятно?

У меня кружится голова. К чему он вообще клонит? И где я найду добродетельную женщину на борту яхты сумасшедшего миллиардера в три часа утра, когда мы на всех парах идем к Бермудскому треугольнику?

– А как же аукцион? – жалобно спрашиваю я.

– Ах, мистер Говард! – хрипло смеется Биллингтон. – Аукцион с самого начала был только уловкой, чтобы ваше начальство поверило, что меня можно продать и купить! – Он наклоняется ко мне через Стол и хмурит кустистые брови: – На кой мне черт, по-вашему, еще несколько гигабаксов? У нас тут совершенно другие ставки. – Он смотрит поверх моего плеча на громилу у дверей. – Отведите его обратно в комнату и заприте там до утра. Мы продолжим этот разговор за завтраком.

Громила подходит и кладет мясистую ладонь мне на плечо.

– Когда я заполучу ДЖЕННИФЕР МОРГ, они сделают все, что я захочу, – бормочет Биллингтон, и у меня мурашки бегут по коже, потому что он уже, кажется, говорит не со мной. – Все, что угодно. Им придется меня слушать, когда я получу всю планету.

Я просыпаюсь с больной головой в странной, будто вибрирующей кровати, а в руках и ногах у меня воют и ноют такие мышцы, о самом существовании которых я еще вчера не догадывался. В иллюминатор льется мягкий утренний свет. Сон не хотел меня отпускать, но пробуждение приходит быстро, как ведро морской воды в лицо: я на яхте Биллингтона!

Я выкатываюсь из кровати и иду в туалет. Глаза у меня красные, а подбородком можно краску сдирать вместо специальной щетки, но сонливость как рукой сняло. И у меня нет связи с Центром! Этот факт сидит у меня на плече и орет через мегафон прямо в ухо. И я имею в виду не промежуточное звено в лице Гриффина: мне нужен Энглтон – немедленно, а лучше шесть часов назад, но определенно до приближающегося делового завтрака. Вчерашняя апатия отступила, и теперь кажется настолько чуждой, что я хмурюсь, глядя на себя в зеркало: да какого черта? Это совсем на меня не похоже!

Наверное, дело в этом гейсе, в который меня встроил Биллингтон и о котором Рамона отказывается говорить в ясных выражениях. Значит, я не могу доверять собственным инстинктам. И это очень фигово. Биллингтон на всех парах несется к полному безумию, он перекупил человека из Черной комнаты, аукцион за ДЖЕННИФЕР МОРГ нужен был только для отвода глаз, и я в дерьме по самые брови, а дыхательной трубки не видно.

– Ну ладно, – бормочу я себе под нос, без удовольствия разглядывая свою вчерашнюю одежду. – Посмотрим.

Натягиваю брюки, затем рубашку и вдруг замираю. Приблуды. Пинки же говорил про… игрушки. Фыркаю. Беру галстук-бабочку, чтобы швырнуть его на другой конец комнаты, а потом замечаю что-то на концах ленты. Это же флешки с взлом-пакетом, верно?

– Бред какой, – ворчу я, сматывая бабочку.

Они бы мне пригодились, если бы меня заперли в комнате с компьютером, подключенным к корабельной сети Биллингтона, но они не настолько дураки. Я с тоской смотрю на светлые пятна на столешнице. В моем кушаке скрывается клавиатура, но без машины, к которой ее можно было бы подключить, пользы от нее, как от шоколадной ножовки.

Нужно чем-то занять себя до завтрака, поэтому я сажусь перед плоским экраном телевизора и просматриваю названия на полках. Несколько романов в мягких обложках, названия знакомы по фильмам: «Шаровая молния», «На секретной службе Ее Величества». Рядом с ними несколько DVD-дисков – тоже из проклятого цикла про самого знаменитого выдуманного шпиона в истории. Человек, который обставил эту комнату, явно был помешан на Джеймсе Бонде. Я вздыхаю, беру пульт, думаю, что можно и посмотреть какой-нибудь из этих бессмысленных фильмов. А потом включается экран и на нем возникает знакомое меню на синем фоне, а я зачарованно смотрю на него, как идиот, который никогда в жизни не видел телевизора.

Потому что это не телевизор. Это компьютер, на котором установлена Windows XP Media Center Edition.

Ну не могут же они быть такими кретинами. Это наверняка ловушка. Даже расходные приспешники злодея в комбинезонах, которых полно в каждом из этих фильмов, не сделали бы такой глупости!

Или сделали бы? Они ведь заперли меня в стенном шкафу на яхте этого сукина сына, все остальное полностью соответствует клише, так почему бы и нет?

Наугад беру с полки диск – это «Шаровая молния», которая даже подходит по теме, хотя на фоне этого корабля «Disco Volante» кажется игрушкой для ванны – и под этим предлогом пробегаю пальцами по кромке телевизора. Вот приемник для дисков, а сразу под ним – два USB-порта.

Есть! Ладно, они не совсем кретины. Они же забрали клавиатуру и запустили компьютер в полноэкранном режиме, а для доступа оставили только пульт ДУ. Пароля администратора у меня нет, клавиатуры тоже, так что они, наверное, подумали, что это безопасно. И ошиблись. Нажимаю кнопку. Наружу выскакивает лоток для дисков, и я вставляю фильм. Вернувшись к креслу, беру кушак и бабочку и бросаю их на стол перед телевизором. Что еще? Ага… Надеваю пиджак, хмурюсь, а затем небрежно достаю из внутреннего кармана ручку и тоже кладу ее на стол. Наконец усаживаюсь и трачу пять минут на то, чтобы сделать самое очевидное и самым очевидным образом – на случай, если за мной следят.

Я уже десять минут смотрю дополнительные материалы «Как снимался этот фильм», когда дверь открывается.

– Мистер Говард, вас ждут наверху на завтрак.

Я поворачиваюсь и очень медленно встаю. Охранник равнодушно смотрит на меня через свои темные очки. Форма на этом судне ориентирована на темные тона: черный берет, черная рубашка, черные ботинки. Даже оружие: сейчас громила не направляет на меня дуло своего «Глока», но успеет его поднять и наделать во мне дыр быстрее, чем я до него допрыгну.

– Ладно, – говорю я и замолкаю, глядя на оружие. – Вы уверены, что это безопасно?

Он не улыбается.

– Лучше не рискуйте.

Я медленно приближаюсь к двери, и охранник отступает в коридор, прежде чем жестом приказать мне идти вперед. Кстати, он не один, и его напарник вооружен укороченным «Штейром», к дулу которого прикрутили столько диковинных сенсоров, что автомат больше похож на переносной шпионский спутник.

– Сколько он вам платит? – небрежно спрашиваю я, когда мы подходим к лестнице, ведущей на территорию хозяина.

– У нас очень хороший соцпакет, – хмыкает Первый Берет, а потом добавляет: – Лучше, чем в морской пехоте.

– И опционы на акции, – добавляет Второй Берет. – Про них не забывай. Сколько еще доткомов предлагают акции вооруженной охране?

– В общем, мы вам не по карману, – небрежно бросает его напарник. – После ППП уж точно.

Ясно, они мне голову морочат. Я затыкаюсь, но на верхней ступеньке оглядываюсь через плечо.

– Дверь налево, – говорит Первый Берет. – Идите, он вам голову не откусит.

– Если, конечно, из-за вас его драники не остынут, – уточняет Второй Берет.

Я открываю дверь и оказываюсь в просторной, дорого обставленной столовой. Стол в центре сейчас накрыт к завтраку: пахнет яичницей с беконом, тостами и свежим кофе. Я так хочу есть, что кажется, будто желудок к спине прилип. И все это было бы прекрасно, если бы мне не портила аппетит компания – два стюарда, Биллингтоны и особая гостья, Рамона.

– А, мистер Говард, – улыбается Эллис. – Присаживайтесь.

Сегодня он надел пиджак с воротником-стойкой, какие в обязательном порядке носят все суперзлодеи в технотриллерах – хорошо хоть голову не выбрил и не приобрел монокль или ужасный шрам. Полную противоположность ему представляет Эйлин в своем светло-вишневом деловом костюме с подплечниками, которые пришлись бы впору квотербеку в американском футболе. Она кривится, глядя на меня так, будто меня кошка поймала, пожевала и притащила, а затем снова начинает ковырять круассан с маслом, словно у нее желудок свело.

Подходя к столу, я бросаю взгляд на Рамону, и какой-то миг мы смотрим друг другу в глаза. Кто-то проник в ее номер в отеле и привез багаж – она сменила вчерашнее платье на обычную одежду девушки из соседнего подъезда.

– Это кофе? – спрашиваю я.

– Ямайский «Блю-Маунтин», – едва заметно улыбается Биллингтон. – И да, угощайтесь. Я не люблю вести разговор, когда собеседник в коматозном состоянии.

Стюард наливает мне чашку кофе. Я сажусь, стараясь не подать виду, как мне нужна, как необходима доза кофеина. (Еще пара часов без него, и придет неизбежная головная боль, посланная моим кофейным демоном как кара за воздержание.) Когда я делаю первый глоток, что-то касается моей лодыжки. Я умудряюсь сдержаться и не пнуть это нечто ногой. Это же, наверное, кошка, правда?

Кофе хорош ровно настолько, насколько можно ожидать на завтраке миллиардера.

– Кофе был мне действительно нужен, – признаюсь я. – Но я по-прежнему слегка озадачен тем, зачем я вам здесь.

(«Хоть это и намного лучше вероятной альтернативы», – не добавляю я.)

– Я-то думал, это вполне очевидно, – ухмыляется Биллингтон с мальчишеским очарованием бизнес-разбойника, самым опасным оружием которого является его личное обаяние. – Вы здесь, потому что вы оба – молодые, умные, активные профессионалы с отличными перспективами. В наше время очень трудно найти толковых людей… – Он кивает на Эйлин, которая сидит на противоположном конце стола, игнорируя нас и глядя куда-то вдаль. – И я убедился, что личная беседа с кандидатами – отличный способ избежать впоследствии разочарования. Возможности кадровой службы ограничены.

Я замечаю, что Рамона внимательно следит за Эйлин.

– Что с ней? – спрашиваю я.

– Ах, мысли ее блуждают, – вздыхает Биллингтон, а затем берет нож и вилку и начинает полосовать сосиску. – Преимущественно по производственным цехам. Дистанционное наблюдение – великолепный инструмент для менеджмента, не находите? – Сосиска истекает соком ему на тарелку, и я вдруг понимаю, что перед ним нет ни драников, ни помидоров, ни грибов, вообще ничего такого – только мертвая плоть животных. – Советую как-нибудь попробовать.

Рамона смотрит мне в глаза.

– Он рассказал, чего от меня хочет, Боб.

Я приподнимаю бровь.

– Чего? Спуститься с захватом на дно морское?..

– А вы будете вести репортаж, – вкрадчиво добавляет Биллингтон. – В конце концов, ваше печальное состояние имеет и некоторые преимущества, верно? – Он улыбается.

– Еще он рассказал, что он мне предлагает, – растерянно говорит Рамона. – Прости, Боб. Ты был прав.

– Ты… – Я замолкаю.

«Ты ему поверишь?» – спрашиваю я по нашему личному каналу.

«Дело не только в… в моем духе, – говорит Рамона, неуклюже подбирая слова. – Если я ему помогу, он прикажет Макмюррею меня освободить. Какой у меня еще выбор?»

Некоторое время Биллингтон наблюдает за нами молча. Теперь он вмешивается, обращаясь ко мне.

– Позвольте объяснить, – он кивает на Рамону. – Перед вами стоит простой выбор. Окажите мне содействие – и один из моих компаньонов проведет ритуал распутывания. Вы навсегда освободитесь друг от друга, а также от демона мисс Рандом. И вы оба будете жить долго и счастливо, если не считать пары коротких недель, которые вы проведете у меня как гости с ограниченной свободой передвижения, пока я не закончу свой текущий проект. По его завершении я могу гарантировать, что никакого наказания от начальства вас не ждет. Тут ничто не может пойти не так. Видите, мне не нужно даже вам угрожать: это взаимно беспроигрышная ситуация.

Я облизываю пересохшие губы.

– А что, если я не захочу оказывать вам содействие?

– Тогда, – пожимает плечами Биллингтон, – вы не будете исполнять мои поручения, и я вам за это не заплачу. – Он накалывает кусочек бекона, распиливает его напополам и подносит ко рту. – Бизнес есть бизнес, мистер Говард.

Я ежусь, будто кто-то прошелся по моей могиле. Он делает мне предложение, от которого невозможно отказаться: только угрозу насилия подает как пассивное бездействие. Чтобы запугать нас, ему достаточно просто позволить природе нашей запутанности развиваться естественным путем. Я вспоминаю бездонный ужас, прячущийся позади души Рамоны, бесчувственную тяжесть тела Марка на ней, грузного, не дающего дышать. Запри ее в каюте на несколько дней – что же она будет есть? Твари в ней нужно питаться. У меня перед глазами вдруг встает жуткое видение: я и Рамона уже сливаемся по краям, один запутанный разум в двух телах, запертых в разных комнатах, и нам в спину дышит темная сторона нашей двойственной души – Другой входит в оргиастическое исступление, которое можно утолить, только проглотив наши сознания…

«Я не сдамся», – телепатирую я ей, а затем киваю Биллингтону.

– Ситуацию понял. Бизнес есть бизнес. Я буду вам помогать.

– Отлично. Или, как вы, англичане, говорите, «превосходно»!

Он радостно улыбается, накалывает вторую половинку бекона на вилку и опускает на уровень коленей. Белая молния вылетает из-под стола, чтобы сорвать бекон прямо с вилки.

– Ах, Пушок. Вот ты где! – Биллингтон наклоняется и поднимает большого белого кота, который поворачивается и смотрит на меня небесно-голубыми и до жути человеческими глазами. – Думаю, пора вас познакомить. Поздоровайся с мистером Говардом, Пушок.

Пушок смотрит на меня так, будто я мышь-переросток, а затем противно шипит. Биллингтон ухмыляется мне из-за шести килограммов злобного кота.

– Вот ради Пушка я это все и затеял, мистер Говард. Все ради того, чтобы покупать ему сухой корм.

– Сухой корм?

Я качаю головой. На шее у Пушка красуется ошейник с такими бриллиантами, что им бы место в Тауэре под охраной полка бифитеров.

– Ну, лично я приветствую наших новых кошачьих владык, – я иронично киваю животному.

– Я думала, накормить котика вы можете на карманные деньги? – говорит Рамона.

– У Пушка очень дорогие вкусы, – нежно воркует Биллингтон, а проклятая тварь наконец слегка успокоилась и позволяет ему почесать себя за ухом.

Завершающим аккордом этой сюрреалистической сцены становится Эйлин: она вдруг судорожно вздрагивает, будто ее ударили током. Затем качает головой, зевает и оглядывается.

– Я что-нибудь пропустила? – ворчливо интересуется Эйлин.

– Ничего важного, дорогая, – ласково отвечает ее муж. – Какие новости?

«Просто завтрак с семейством Гитлеров», – думаю я, глядя в пустоту между ними.

– Ох, – придя в себя, Эйлин горбится, как птица-падальщик. – Все в порядке, центральные бизнес-группы наступают по всем фронтам, сегодня новостей нет. – Она внимательно смотрит на меня, затем на Рамону. – Думаю, остальное нам лучше обсудить в офисе. Лишние уши, ты же понимаешь.

Биллингтон бросает взгляд на сервированный на столе завтрак. Я поспешно подливаю себе кофе, прежде чем он поднимает взгляд.

– Хорошо. – Он резко встает, по-прежнему держа на руках Пушка, и кивает мне, а затем Рамоне. – Вы можете доедать. А потом возвращайтесь в свои комнаты. Уже недолго осталось.

Они с Эйлин выходят из столовой через дверь в задней части комнаты, оставив меня наедине с Рамоной, остатками завтрака и тревожным чувством, что я слишком близко подошел к краю обрыва – гравий уже сыплется из-под ног, и поворачивать назад поздно.

В конце концов побеждает прагматизм: если ты пленник, ни за что не угадаешь, когда снова позовут на деловой завтрак, так что я хватаю пару тостов и набираю полную тарелку закусок. Рамона сгорбилась, сидя на стуле и глядя в иллюминатор над сервировочным столиком. От нее исходят черные волны подавленности и тоски.

«Мы еще не проиграли, – беззвучно говорю я ей, набив рот драниками. – Если сумеем выйти на связь с центром, можем еще переломить ситуацию».

«Думаешь? – Она протягивает свою чашку, и стюард наполняет ее кофе. – Как считаешь, что они сделают, если мы им расскажем, что происходит на самом деле? Дадут нам время убраться с корабля, прежде чем откроют огонь?»

Рамона делает глоток и ставит чашку на стол. Я чувствую, как горячий кофе обжег ей язык, и морщусь от внезапного приступа изжоги.

«Тогда придется нам самим его остановить», – пытаюсь ободрить Рамону я.

«Да ну. Не так все работает, Боб».

«Что – все?»

«Гейс».

Она встает и улыбается стюарду:

– С вашего позволения.

Стюард отходит в сторону. В его глазах нет ничего человеческого; я протискиваюсь мимо, прижавшись спиной к стене. Рамона открывает боковую дверь рядом с лестницей. За ней – короткий коридор с несколькими дверями.

– Я хочу кое-что тебе показать.

Что? С каких это пор Рамона так освоилась на яхте Биллингтона? Я медленно иду за ней и пытаюсь не гадать, что же происходит.

– Сюда, – говорит она, открывая одну из дверей. – Об охранниках не беспокойся, они либо внизу, либо на верхней палубе – это личные покои владельца, пока мы отсюда не выходим, охрана не нужна. Это большая гостиная.

Комната на удивление просторная. Вдоль стен стоят литые скамьи с кожаными сиденьями, книжные шкафы и стеклянные этажерки. В центре стоит нечто, что, кажется, было в прошлой жизни бильярдным столом, прежде чем безумный моделист превратил его в диораму.

– Что это такое?

Я наклоняюсь поближе. С одной стороны выставлены две модели кораблей, один – «Эксплорер», его я узнаю по бурильной вышке. В центре красуется странная композиция: старые книжки с загнутыми страницами и видавший виды автоматический пистолет лежат поверх бобины с кинолентой и карты Карибского бассейна. И еще кое-что: от всего тянутся тонкие провода…

– Вот черт! Это же схема Вульпис-Теслы. А вон та коробка… к ней что, подключена «Могильная пыль» модели 60? Духов мертвых призывают? Что за чертовщина?

Там же стоит игрушечный солдатик в вечернем костюме и с пистолетом. К нему проводок от контура идет прямо в пластиковую промежность. Справа и слева от него стоят две Барби в бальных платьях, одна в черном, другая в белом. Позади притаился другой солдатик, на этот раз переделанный в лысого и бородатого злодея в серой форме, похожей на вермахтовскую.

И тут вдруг я все понимаю.

– Это ядро фатумного гейса, да? Вроде запутывания, только в большем масштабе. Джеймс Бонд и дух Яна Флеминга в роли сценариста… Господи.

Я бросаю взгляд через стол на Рамону. Она покраснела и выглядит настороженной.

– Да, Джеймс… – говорит она и прикусывает губу. – Прости, обезьяныш. Гейс тут работает в полную силу.

Я смотрю на нее, прищурившись. О да, я начинаю понимать. Мне уже почти хочется пристрелить ее, а потом выбросить в иллюминатор, прежде чем злодеи выбьют из нее всю подноготную, но мне сейчас нужны союзники – любые союзники, – и пока я не уверен, что она переметнулась на сторону СПЕКТРа, я не могу себе позволить…

Что. За. Чушь?!

Я быстро моргаю.

– А можно мы отойдем куда-то, чтобы не так близко?..

– Да. В соседнюю каюту.

В соседнем помещении обнаруживается библиотека, или курительная комната, или как там это называется. Голова у меня перестает кружиться, как только между мной и адской диорамой возникает стена.

– Дело плохо. В чем смысл? Зачем Биллингтон хочет превратить меня в Джеймса Бонда?

Рамона погружается в слишком мягкое кресло.

– Дело не в тебе, Боб. Дело в сюжете. В структуре гейса он поставил себя злодеем в чудовищном фатумном заклятье, направленном против любого агента разведки или правительства на планете. Конечное состояние для этого заклятья заключается в том, что герой – то есть любой, кого захватил архетип Бонда, – приходит и убивает злодея, уничтожает его плавучий штаб, срывает его планы и получает девушку. Но Биллингтон не дурак. Он, конечно, гнется под архетип злодея, но он контролирует этот гейс, и у него отличное чувство времени. Прежде чем архетип Героя реализуется в развязке, он оказывается в руках злодея, при этом никто другой не может помешать осуществлению его плана. Эллис считает, что он сможет потушить гейс прежде, чем он перейдет к финальной части и заставит исполнителя роли Бонда его убить. И тут Биллингтон оказывается неуязвим, потому что единственный агент на планете, который может его остановить, вдруг вспоминает, что он не Джеймс Бонд.

С минуту я все это обдумываю.

– О-го-о-о.

– Вот так мы и влипли, – мрачно говорит Рамона. – У Биллингтона с самого начала был рычаг против меня. А я – его рычаг против тебя, а ты – его рычаг против Энглтона. Он нас выстроил как костяшки домино.

Я глубоко вздыхаю.

– А что будет, если я вернусь туда и разобью диораму?

– Сигнал такой силы… – качает головой Рамона. – Ты заметил, как быстро она спадает? Если ты окажешься достаточно близко, чтобы ее разбить, откат тебя убьет, но Биллингтон, скорее всего, останется жив. Если бы мы смогли сообщить своим, что происходит, стоило бы попробовать, но сейчас рядом нет никого, кто мог бы вмешаться, – так что мы снова на первой клетке. Этот гейс нужно потушить по всем правилам, так же, как его устанавливали. Наверное, поэтому Биллингтон и притащил сюда этого гада, Патрика.

– Погоди, – медленно говорю я. – Гриффин был уверен, что на этой неделе в город прибудет жуткий убийца из Черной комнаты. Кодовая кличка «Чарли Виктор». Он сможет что-то сделать с Биллингтоном, если мы очистим ему путь?

– Боб, Боб. Это я – Чарли Виктор.

Она смотрит на меня с состраданием, которое обычно приберегается для неизлечимо больных. Я некоторое время обдумываю услышанное. А потом, повинуясь атавистическому инстинкту, щелкаю пальцами:

– Значит, ты в сюжете… ты шикарная женщина-убийца из конкурирующей разведки, так? Как майор Амасова из фильма «Шпион, который меня любил» или Джинкс из «Умри, но не сейчас». Ты Хорошая Девушка Бонда или Плохая Девушка Бонда?

– Ну, не думаю, что я плохая… – Рамона недоуменно смотрит на меня. – О чем ты вообще говоришь?

– В фильмах у Бонда обычно две Девушки… – начинаю я.

Черт, черт, черт, она же не из Англии. Все время забываю. Ей ведь не приходилось мучительно терпеть ритуальный показ какого-нибудь фильма о Бонде на ITV каждое Рождество. Я-то их все посмотрел к пятнадцати годам и некоторые книги прочел, но никогда прежде это знание не было мне нужно…

– Смотри, у Бонда почти всегда две Девушки. Иногда три, а в нескольких поздних фильмах экспериментально вывели одну, но почти всегда их две. Первой появляется Плохая Девушка Бонда, которая обычно работает на злодея и спит с Бондом, прежде чем погибнуть. Вторая, Хорошая Девушка Бонда, помогает ему по ходу сюжета и не трахается с ним до самых титров. Ты со мной пока не спала, что, наверное, означает, что ты в безопасности, по крайней мере, ты не Плохая Девушка Бонда. Но ты можешь быть роскошной женщиной-убийцей из конкурирующей организации: это своего рода ревизионистская смесь из Хорошей и Плохой Девушек Бонда, она появляется позже, выручает Бонда из многих бед, потом пытается его убить и наконец спит с ним…

– Я надеюсь, это не подкат, обезьяныш, потому что иначе…

– Набор перекошен. И я так понимаю, что скоро нашего полку прибудет.

– А? О чем ты?

– Не бывает двух Девушек в фильмах, где есть роскошная женщина-убийца, – говорю я, пытаясь сообразить, что это означает. – И этот сюжет не ложится в канву. Потому что сюда едет Мо.

– Мо? Твоя девушка?

Рамона смотрит на меня очень суровым взглядом. Я оглядываюсь. На полках стоят бизнес-самоучители вперемежку с первыми изданиями романов Яна Флеминга – наверное, усилители гейса, – а в иллюминаторе раскинулось темно-синее море под голубым небом.

– Она сказала, что прилетит сюда, как только устроит головомойку Энглтону, – добавляю я и жду реакции.

– Это сомнительно, – чопорно возражает Рамона. – Я читала ее досье. Она же просто университетский преподаватель, который случайно наткнулся на засекреченную тему!

– Да, но я готов биться об заклад, в этом досье почти ничего нет о том, что с ней было после того, как твоя организация дала ей разрешение на выезд. Это было три года назад. Ты знала, что она теперь работает на Прачечную? А скрипку ее слышала? Такая музыка – умереть не встать…

Десять часов в самолете – это всегда не самое большое удовольствие, даже если летишь бизнес-классом. Когда Мо чувствует, что передние шасси коснулись посадочной полосы, так что зазвенели бокалы на бортовой кухне, на нее наваливается смертельная усталость, прогнать которую могут только полные двенадцать часов сна на слишком мягком отельном матрасе.

Но нет. Нет. Мо тихонько напевает себе под нос, пока аэробус катится к терминалу. «Во что он вляпался на этот раз?» – спрашивает себя она, когда яркое пятно тревоги пробивается через марево усталости. Энглтон ее совсем не успокоил, и после их разговора с Аланом она кое-что выяснила. Спросила у однорукого Мильтона, старого сержанта в службе безопасности, у которого хранятся ключи от оранжереи и склада с инструментами. «Ну-ка, ну-ка, еще раз. Что такое „белуха“?» – недоверчиво повторяет она, отказываясь верить первому ответу и замечать покалывание в ушах и прилившую к лицу кровь.

Ядерная бомба? Твою мать! Этот сухонький ублюдок предлагал Алану – прямо у нее под носом! – страховку камикадзе. От этого ее опасения становятся только сильнее. Боб ввязался во что-то настолько рискованное, что Энглтон подозревает, что полного эсминца ребят из ОВС и СКСН не хватит и придется закрыть ситуацию при помощи баллистической ракеты «Трайдент D5». Такие выходки обычно входят в меню только в плохих шпионских триллерах – ну, за исключением ситуации ЧАС ЗЕЛЕНЫЙ КОШМАР, но она еще не началась, и даже тогда настоящие гады, скорее всего, не вылезут еще лет десять после большой констелляции.[18]

Как только гаснет значок с ремнями и стюардесса объявляет, что пассажирам можно вставать с мест, Мо подпрыгивает, как на пружине, и вытаскивает с багажной полки сумку, широкополую шляпу и потертый скрипичный футляр. Всю дорогу до выдачи багажа она сжимает футляр так, будто идет по плохому району, а это пистолет. Но когда таможенник хмурится и просит открыть его, Мо улыбается, щелкает замочками и показывает ему… скрипку.

– Видите, – говорит она. – Это особый инструмент от Эриха Цанна с подключением в Гильбертовом пространстве. Не думаю, что найдется вторая такая по эту сторону Атлантики.

Она рассчитывает, что его невежество ей поможет. Отполированная до блеска старой слоновой кости электрическая скрипка поблескивает в футляре, как пулемет Томпсона, и выглядит по всем статьям обычным музыкальным инструментом. «Только не просите меня сыграть», – думает Мо. Таможенник кивает, убедившись, что это не оружие, и жестом пропускает ее. С показным спокойствием Мо закрывает футляр и кивает. «Если б вы только знали…»

Все аэропорты похожи друг на друга. Мо катит свой чемодан к выходу, где у обочины выстроились такси. Воздух горячий и влажный, с ноткой гниющих водорослей. Всюду люди – туристы в яркой одежде, местные, бизнесмены. Женщина в костюме протягивает ей планшет:

– Здравствуйте! Не хотите ли взять бесплатный пробник подводки для глаз?

А почему бы и нет? Мо кивает, берет пробник, механически растирает чуть-чуть на запястье, чтобы посмотреть цвет, и уходит, прежде чем женщина успеет завести свою продающую песню. Ладно, теперь в отель. Как только Мо выходит наружу, климат Сен-Мартена прилипает к ней теплым, мокрым одеялом, и по телу сразу начинает катиться пот. Она вдруг испытывает благодарность к Костюмерной, которая выдала ей шляпу и летнее платье. Это, конечно, совершенно не ее стиль, но в обычных джинсах и блузке… Да ладно. Просто скажите честно, что я Злая Ведьма Запада, и дело с концом. Мо обмахивается шляпой, подходя к череде такси. Полная чепуха.

– Куда едем, мадам? – спрашивает водитель.

Он принял ее за туристку, видимо американку; он даже не выходит из машины, чтобы помочь ей погрузить чемодан.

– В отель «Махо-Бич».

Мо бросает на него взгляд через зеркало и видит морщинки у не по возрасту старых глаз и волосы цвета свежей типографской краски.

– О’кей. Двадцать евро.

– Годится.

Он заводит мотор. Мо откидывается на спинку сиденья и закрывает глаза. Она не выпускает из пальцев скрипичный футляр, но выглядит все так, будто ее просто сморила смена часовых поясов. На самом деле, если она не высматривает в зеркале хвост, то сверяется со списком, который выучила наизусть. Итак. Заселиться, позвонить домой с рапортом, проверить, что Алан на месте, а потом… Чувство вины. Вперед по бездорожью. Найти Боба. Если будет нужно, найти эту самую Рамону. Убедиться, что с Бобом все в порядке. Выяснить, как их распутать, прежде чем дело зайдет слишком далеко…

Тревога не дает ей уснуть до самого отеля, где она устало подходит к стойке администратора.

– Миссис Хадсон? Ваш муж уже заселился утром. Он предупредил, что вы приедете. Вот ваш ключ от номера, – механически улыбается администратор. – Приятного отдыха!

Какой муж? Мо моргает, кивает и на автопилоте издает благодарное мычание.

– В каком он номере?

– Вы в люксе 412. Лифты слева за фонтаном.

Мо едет в лифте и думает. Какой еще муж? Это не Боб. Он бы не стал проворачивать такой финт, не предупредив ее. И это люкс: Прачечная обычно не идет на такие расходы. Алан Барнс? Или?..

Мо задерживается у двери с номером 412. Она кладет сумку на чемодан, снимает темные очки и шляпу, а затем открывает скрипичный футляр. Мо вставляет ключ-карту в замок той же рукой, которой держит смычок, и поворачивает ручку: к моменту, когда дверь открывается наполовину, она уже держит смычок над струной, которая будто окутана голубоватым свечением эффекта Черенкова.

– Выходи так, чтобы я тебя видела, – тихо говорит Мо, пинком отправляет внутрь неуклюжую башню багажа и входит следом, позволяя двери захлопнуться у себя за спиной.

– Я здесь.

Пожилой белый мужчина в летнем костюме, не Алан. Он сидит в офисном кресле за письменным столом и нянчит в руке стакан, в котором плещется, скорее всего, не вода. Его подбородок украшает двенадцатичасовая щетина. Вид у него измотанный.

– Только тебя и прислал Энглтон? Господи боже.

– Что ты здесь забыл? – Мо делает еще один шаг в комнату, оглядывается по сторонам, косится через двери в две спальни и ванную. – Ты не входишь в мое прикрытие.

– В последнюю минуту план изменился, – криво улыбается он. – Убери уже скрипку. Что ты с ней делать собралась? Сыграть, чтоб я сплясал?

– Кто ты? – Мо держит скрипку наизготовку, направив гриф в сторону незнакомца.

– Джек Гриффин, отдел П. – Он обводит рукой номер. – Весь твой. Тут неувязка вышла.

Ага, это начальник разведпункта. Левая сережка Мо подрагивает. Это заклятье, призванное сигнализировать, когда люди говорят правду. Мо по опыту знает, что в среднем человек произносит маленькую невинную ложь примерно раз в три минуты. Знать, когда ей говорят правду, намного полезнее, чем знать, когда ей лгут.

– И что ты тут делаешь? – напряженно спрашивает она.

– Возникло осложнение, – с сожалением говорит Гриффин; выговор у него правильный и старомодный. – Твой предшественник вляпался, и Энглтон попросил меня взять над тобой шефство, чтобы ты не последовала его дурному примеру.

– «Вляпался», говорите? – Мо уже почти подошла к нему вплотную, прежде чем поняла, что делает; струна гудит, усиливая ее тревогу. – Что произошло?

– Взялся работать с агентом противника, – говорит Гриффин, ставит стакан на стол и тяжело смотрит на нее. – Биллингтон их обоих забрал, где-то двенадцать часов назад. Пригласил их на какую-то закрытую вечеринку в казино, а потом опомниться не успели и оказались на вертолете, который летит на его яхту. Береговая защитная линия взломана, чтоб ты знала. – Гриффин пожимает плечами. – Я его предупреждал, что ей нельзя доверять, что она явно работает на Биллингтона за долю…

Сережка выстукивает азбукой Морзе: Гриффин смешивает ложь и правду, чтобы создать непроницаемую завесу. Мо начинает выходить из себя.

– Слушай, ты…

– Сама послушай, – перебивает Гриффин и достает из кармана что-то вроде металлического портсигара. – Вы, ребята из центра, облажались, уж простите за мой французский, по всем статьям – послали олухов делать работу профессионалов. Так что ты будешь делать то, что я скажу…

Мо глубоко вздыхает и легонько проводит смычком по струне. Звук такой, будто маленький хищник воет от смертельной боли и ужаса, и это только отзвук. Капли крови выступают на подушечках пальцев там, где они касаются грифа. Джин-тоник разливается по ковру из стакана, который выронил Гриффин. Мо подходит к нему, переворачивает подергивающееся тело и приседает на корточки рядом. Когда конвульсии стихают, она приставляет скрипку к его затылку.

– Слушай. Это скрипка Эриха Цанна с электроакустическим усилителем и контуром Ди-Гамильтона в деке. Я могу сделать тебе больно, могу убить. Если я захочу, у тебя не просто сердце остановится – она порежет твою душу на ленты и пожрет воспоминания. Ты меня понял? Не кивай, у тебя кровь из носа идет. Ты меня понял? – жестко повторяет Мо.

Гриффин ежится и выдыхает так, что по полу разлетаются капельки крови.

– Что за…

– Слушай внимательно. Твоя жизнь зависит от того, поймешь ты, что я сейчас скажу, или нет. Мой пропавший предшественник очень много для меня значит. Я собираюсь его спасти. Его запутали с агентом Черной комнаты: ладно, значит, мне придется вытащить и ее тоже, чтобы их распутать. Ты мне можешь помочь или помешать. Если ты будешь путаться под ногами и в результате Боб умрет, я тебе сыграю такую мелодию, что больше ты уже ничего не услышишь. Ты меня понял?

Гриффин снова пытается кивнуть.

– Дос. Дужда. В’треть.

Мо ловко встает и отступает на шаг.

– Возьми салфетку.

Она провожает его грифом скрипки, когда Гриффин медленно поднимается и уходит в ванную.

– Ты жебщида жесская, – обиженно говорит он, стоя на пороге и прижимая к носу одноразовую салфетку, по которой быстро растекается алое пятно. – Я да твоей стороде.

– Это в твоих же интересах, – говорит Мо, прислонившись к столу, и поднимает смычок на безопасное расстояние над струнами. – Вот что мы будем делать: ты спустишься вниз и обеспечишь мне вертолет. Я позвоню домой и выясню, куда запропастилась моя группа поддержки, а потом мы полетим на «Мабузе» – в гости к Биллингтону. Ясно?

– До од же будет на яхте! Од тебя схватит!

Мо чуть улыбается.

– Это вряд ли. – Она не сводит скрипку с Гриффина. – Биллингтона интересуют только деньги. Нет в нем ни любви, ни ненависти. Поэтому я его ударю туда, где он не ждет. Будь здесь через час, – холодно добавляет она. – И поверь – ты не хочешь опоздать.

Мы молча спускаемся на придонную равнину и стараемся не пускать друг друга в свои мысли.

Спуск занимает не час, а втрое дольше. Мы надолго останавливаемся в батиальной зоне на глубине километра, где Рамона выполняет странные упражнения, которые должны позволить ей приспособиться к давлению. Ее суставы издают загадочный треск при движениях, и каждый щелчок вызывает укол боли. За пределами круга света – непроглядная темнота. Один раз Рамона отстегивается от кресла и подплывает к краю платформы, чтобы справить нужду. За ней пуповиной тянется шланг, подающий горячую воду в ее костюм. Когда она смотрит в глубину, ее глаза медленно приспосабливаются: я вижу на краю обзора группу красноватых точек. Здесь, внизу, с глазами Рамоны происходит что-то странное: будто хрусталики выгибаются, и она видит дальше в красной части спектра, хотя по-честному должна была бы ослепнуть. Судя по звукам, точки – это вяло светящиеся креветки, которые питаются крошками биомассы, опускающимися из более освещенных слоев, словно океанская перхоть.

Вода здесь ледяная: если бы у Рамоны не было подогрева в костюме, она бы замерзла насмерть, прежде чем успела бы всплыть. Она возится с парой вентилей у подбородка, и волна теплой воды омывает ей лицо и приносит легкий запах серы и машинного масла.

– Ладно, поехали, – бормочет Рамона, когда неприятный зуд у жабр спадает, и с легкой дрожью добавляет: – Если я здесь останусь надолго, я начну меняться.

Она снова пристегивается к креслу и переключает рычажок, чтобы продолжить спуск. После бесконечного ожидания раздается оглушительной звон, который вибрацией расходится по всей платформе.

– Ага! – Рамона оглядывается через плечо и видит, что ролики прошли выпуклость в трубе, на которой белой краской написано «100». – О’кей, пора замедляться.

Она нажимает на тормоз, и мы плавно минуем еще одну выпуклость с числами «90», затем «80». Это обратный отсчет в метрах, понимаю я, расстояние до чего-то.

Я чувствую, что Рамона удаленно двигает моей челюстью. Довольно неуютно – у меня во рту будто кто-то помер.

– Почти на месте, – говорит она технику, который сменил Биллингтона на время скучной части спуска. – Через пару минут должны встать на стыковочный конус. – Она чуть сильней нажимает на ручку тормоза. – Тридцать метров. Какая высота?

Техник смотрит на экран, которого я не вижу.

– Сорок метров над точкой ноль, сто семьдесят градусов на два-два-пять метров.

– О’кей…

Мы уже еле движемся. Рамона снова нажимает на тормоз, когда мимо проплывает метка «10». Тормоза усилены гидравликой – захват, на котором она сидит, весит как аэробус, и громадные ролики наверху скрипят и воют, сдирая краску с трубы и обнажая блестящий титанографит. (И здесь не поскупились: из этого материала обычно строят спутники и ракетоносители, а не буровые штанги, которые потом собираются распилить на части, когда вытащат на поверхность.) Я вижу, как Рамона хмурится, глядя на индикатор направления, а потом осторожно нажимает другой рычаг, чтобы выпустить воду из струйного руля и развернуть платформу под расположение стыковочного конуса. Затем снова отпускает тормоз – ровно настолько, чтобы мы неспешно прошли последние метры.

Труба расширяется втрое, а затем вообще перестает быть трубой: на конце буровой штанги болтается гигантская коническая пробка с ребрами, которые входят в пазы на нижней части платформы, как личная анальная пробка Сатаны. Мы плавно опускаемся, конус раздвигает ролики, а затем стыковочная система плотно садится на него.

– Есть. Сейчас наведем захват, – говорит Рамона и нажимает на последний рычаг. Снизу раздается неровный перестук, с которым входят в пазы гидравлические распорки, закрепляющие платформу на конце штанги. – Направляйте нас на цель.

– Проверьте, что вы пристегнулись к креслу, – шепчет мне в ухо техник. – Визуальный осмотр. Защитные контуры не нарушены?

Рамона включает фонарь-налобник и направляет его на металлические панели у себя под ногами. Бледный свет выхватывает неевклидову схему вытесняющего Вульпис-массива, нанесенного на палубу сварочной горелкой.

– Есть. Контур чистый и цельный. Как его запитать?

– Об этом мы позаботились.

Ну отлично: похоже, они собираются опустить Рамону внутрь поля вокруг ДЖЕННИФЕР МОРГ – поля, которое убивает электронику и, возможно, все живое, – только с одним защитным контуром, которому для активации требуется кровь.

– Внутри «Аристократическая бледность»™ Номер Три®, а в камере «четыре» наготове жертва. Эксангвинация должна начаться через две минуты.

– Ага, ладно. – Рамона смотрит на компас, пытаясь подавить приступ гнева такой силы, что я чуть не зеваю. – Чем жертва заслужила эту звездную роль?

– Понятия не имею: плохой годовой отчет по продажам или еще что-то. Таких, как она, у нас бесконечный запас. – Техник на некоторое время уходит по приказу Биллингтона, а затем кивает и снова появляется в поле зрения. – Так. Вы сейчас увидите, как контур засветится. Если он останется темным, немедленно сообщите мне.

Рамона смотрит вниз. Над рунами на платформе порхают призрачные красные искорки.

– Светится.

– Хорошо.

Где-то рядом, неприятно близко к моему сознанию, ее демон тревожно извивается во сне, по нам обоим пробегает сладострастная дрожь – он чует близость смерти. У меня бегут мурашки по коже в паху, я чувствую, как набухают соски Рамоны. Она вздрагивает.

– Что это?

Теперь надо мной склоняется Биллингтон.

– Вы на расстоянии двадцати метров над краем заградительного поля в центре контагиозной сети и защитного контура. Если я не ошибся в своем анализе, поле примет жертву, а вас пропустит. Фатумная запутанность с Бобом собьет с толку датчик дистанции, так что вы должны выжить. Сейчас рекомендую открыть перископ: с этого момента вы действуете самостоятельно – пока не сбросите балласт.

Он ловко отступает на шаг, и контур на полу вокруг моего кресла загорается так ярко, что отсветы пляшут на потолке, а я вдруг на миг возвращаюсь в собственную голову.

– Эй!.. – начинаю говорить я, и тут…

Все.

Становится.

Сложно.

Я Рамона: я склоняюсь над узким стеклянным ящичком в центре консоли, смотрю на бурое поле ила, орудую рычагами управления и подвожу платформу и захват ближе к цилиндрическому холмику посреди плоской равнины. Я в своей стихии, мокрой и скользкой, и совершенно не чувствую тысяч тонн воды, которые давят на меня сверху.

Я Боб: безучастно лежу тряпкой в стоматологическом кресле в центре пентакля, в глаза мне бьет свет, в левой руке у меня катетер, через который капает физраствор, – они меня чем-то накачали, я тут пассажир, а не водитель.

И я кто-то другой: напуганный до смерти, привязанный к каталке так, что не могу пошевелиться, а вокруг темные фигуры в балахонах нараспев произносят странные слова, а я бы закричал, если бы мог, но у меня что-то не так с горлом, почему меня никто не спасает? Где полиция? Этого не может быть! Или это какое-то дурацкое посвящение в сестринство? У одной из сестер большой нож. Что она делает? Когда я отсюда выберусь…

Я смотрю на илистое дно под платформой. Поворачиваю перископ и осматриваю десять захватных рук: вроде бы с ними все в порядке, хотя наверняка не скажешь, пока я не запущу гидроцилиндры. Руки отбрасывают на дно длинные тени. Между ними что-то белеет: какие-то кости. Чьи-то кости.

На сером фоне вспыхивают серебристые проблески, будто паутина, сплетенная существом размером с кита. Из ила поднимаются конусы с черными дырами наверху, словно жерла потухших вулканов. Там спят стражи. Я чувствую их сны, потревоженные мысли, ожидание. Но я могу заверить их: «Я не та, кого вы ждете». За ними снова равнина. Ощущение холодного огня по коже, когда я проплываю через невидимый барьер, оставшийся с войны, которая закончилась еще до рождения человечества…

Она беззвучно кричит, и ужас взрывается у меня в голове, когда нож перерезает ей горло, а кровь ритмично хлещет, течет…

Демон у меня в голове проснулся, заметил…

Кровь исчезает, пропадает в огненной стене на дне океана…

И вот мы внутри заколдованного круга вокруг ДЖЕННИФЕР МОРГ.

Через час, сделав все возможное с импровизированного компьютера, я кладу смартфон в карман и открываю дверь.

На самом деле с компьютера, подключенного вроде бы к изолированной, но на самом деле взломанной ко всем чертям сети, за час можно успеть сделать очень многое, особенно если у тебя полная флешка хакерских утилит. К сожалению, куда меньше можно сделать так, чтобы админам в ту же секунду не стало ослепительно ясно, что сетку крякнули. Но с третьей стороны, на данном этапе мне уже все равно. Я ожидаю, что мои выкрутасы с компьютером обнаружат в течение нескольких часов, но беспокоиться об этом нужно, только когда закончишь беспокоиться о том, чтобы остаться к тому моменту в живых. В такое время нужно смотреть на любую возможность и думать: «Сейчас или никогда, крошка». И это время явно на исходе, когда ты считаешь минуты до того, как за тобой придут люди в черном. Так какого черта?

Для начала я отключаю все механизмы входа в систему, чтобы они не смогли сразу разобраться, что происходит. Порты удаленного доступа я настраиваю так, чтобы они закрылись через час, скремблирую базу паролей (зря они на нее полагались) и добрасываю shell-скрипт, который поджарит реляционную базу данных системы управления наблюдением, переназначив все версии, а потом аккуратно повредит резервные копии.

Но это только разминочка. Вся империя Биллингтона выстроена на одном принципе: покупаешь дешевый ширпотреб, подгоняешь его под военный стандарт, а потом продаешь правительству с прибылью в 2000 %. Большая часть его сети – все рабочие станции, на которых вкалывают муравьи из Мумбаи, – работает на Windows. Если вы сейчас подумали о корпоративном релизе Vista (под замком и охраной бешеных сисадминов в шипастых ошейниках), вы попали в десяточку: по обычным коммерческим стандартам сеть у Биллингтона очень неплохая. Но штука в том, что модель защиты Windows всегда была кривая и кособокая, а еще на всех компьютерах стоит один и тот же сервисный пакет. Это классическая корпоративная монокультура, и у меня как раз есть подходящий гербицид в одном конце галстука-бабочки – спасибо группе поддержки из Прачечной. Критичный сегмент системы наблюдения Эйлин работает на сверхдорогих компактных серверах под ОС UNIX стандарта АНБ, но вот рабочие станции… скажем так, когда я с ними закончу, их состояние будет описываться научным термином «кирдык», а у Эйлин обнаружатся совершенно не те зомби, что ей нужны.

Прачечная пожадничала и не выдала мне хорошую машину, хоть я и могу доказать, что «Aston Martin» медленнее изнашивается и дешевле в техобслуживании, чем смарт (учтите, что половина из собранных АМ до сих пор колесит по дорогам, то есть служит уже три четверти века), но они, не моргнув глазом, дали мне флешку со зловредом, разработка которого стоит примерно два миллиона и который я собираюсь применить в течение следующего получаса, а потом он утечет в общий доступ, а потом его найдут владельцы антивирусного ПО и испытают множественный оргазм, а авторов этого зловреда будут проклинать по всей планете – от полюса до полюса. Классический пример неправильно ориентированной экономии, при котором амортизируемые активы ценятся в тысячу раз выше, чем плоды реального труда, но уж такова природа всех госорганизаций. Скажу просто, что если плоды моих трудов можно будет разгрести быстрее, чем за несколько сотен админо-часов и полную рабочую неделю, то нет среди моих имен ни Оливера, ни Фрэнсиса.

Закончив работу, я кошусь на телефон. На дисплее светится миленькая анимированная иконка голубенького смартика, из-под колес которого вьется пыль, и полоска индикатора с текстом «62 км/74 %». Я кладу смартфон обратно в карман, затем беру туфли, которые мне выдали Пинки и Брейн, и морщусь, завязывая шнурки. Потом поворачиваю левый каблук. В тот же миг тени в моей каюте становятся глубже и темнее. Включается резонатор Тиллингаста: в таком тесном пространстве он как раз успеет подать мне сигнал тревоги, чтобы я успел обгадиться перед смертью, если Биллингтон доверил систему безопасности демонам, но на открытом месте… в общем, выражение «взять ноги в руки» приобретает некоторый новый смысл.

В коридоре за дверью темно и странно пахнет. Я останавливаюсь на пороге и жду, пока глаза привыкнут к полумраку. Эллис Биллингтон и его приспешники сейчас на борту «Эксплорера», но мало ли кто остался здесь? Пока я жду Мо, я могу принести пользу и выяснить, что происходит на «Мабузе». Эллис не дурак, у него наверняка есть какой-то план отхода на случай, если дела пойдут плохо, некий план «Б», а также планы «В» и «Г», если он не сработает. Но если я узнаю, в чем они состоят…

Ой! Дверь на другом конце коридора открывается.

– Эй, ты! Ты что здесь делаешь? А ну быстро в каюту!

Черный берет тянется за пистолетом. Вдруг мое сознание мигает, а потом возникает чувство внутренней пустоты, и я слышу двойное сердцебиение.

«Это ты, Рамона?»

«Что ты?..»

– У меня кран поломался, – слышу я собственный голос. – Можете посмотреть?

И я открываю дверь и отступаю назад, чтобы дать ему место.

«Давай я тут разберусь, обезьяныш».

Я чувствую в носу морскую воду.

«Что ты делаешь? Макмюррей свихнулся?..»

«Нет, но Эллис – да. Он приказал Эйлин покинуть „Мабузе“ десять минут назад, и как только она отплывет достаточно далеко, на яхте взорвутся подрывные заряды. Какие-то контагиозные поломки в онейромантической матрице. Он считает, что кто-то взломал корабль, и не хочет идти на полумеры…»

Вот дерьмо. Это же я устроил, верно? Громила подходит ближе, и я вижу зеленые проблески за его темными очками: зеленые черви извиваются в гнилых глазницах трупа, когда он подходит ближе и поднимает обеими руками…

«Глок 17», – сообщает Рамона.

И перехватывает управление.

Я прыгаю через всю узкую каюту, хватаю левой рукой пистолет и отталкиваю его назад, а правая рука неудобно выгибается, чтобы ударить охранника в левый глаз. Бьется стекло, он тянет пистолет вверх, но не отдергивает его так, чтобы я не достал, поэтому я выворачиваю ствол в сторону. Выстрел. Грохот в тесном помещении такой, будто меня приложили головой о дверной косяк. Левую ладонь словно освежевали, но я продолжаю держать оружие, уклоняюсь от ответного удара, кручусь – при этом бок пронзает боль, будто я потянул мышцу, – а потом оказываюсь лицом к лицу с зомби, сжимая ствол пистолета левой рукой. Правой хватаю рукоять и нажимаю спусковой крючок – бах! – и еще раз, потому что я каким-то образом сумел промахнуться с полуметра, – бах! Кровь брызжет на внутреннюю сторону двери, откуда-то издали слышится звон гильз, отскакивающих от экрана телевизора.

Я задыхаюсь, меня тошнит от вони. Тварь на полу – по крайней мере, то, что мне показывает резонатор Тиллингаста, – умерла несколько недель назад.

«Еще раз – что случилось?» – спрашиваю я.

«Биллингтон».

Она открывает глаза, и я проникаю в ее голову. Рамона все еще под водой, но уже не сидит в кресле на захвате, а плывет почти в полной темноте, гребет наверх вдоль штанги, и я чувствую, как усталость тугой петлей сжимает ее бедра. Я чувствую ее страх.

«Это была уловка».

«Говори со мной! – Я заставляю себя нагнуться и обыскать карманы трупа: нахожу запасную обойму и бейдж – карту с радиометкой. Я забираю ее и осматриваю каюту. Правая рука кровоточит, но выглядит не так плохо, как мне казалось. (Заметка на будущее: не стоит хвататься за ствол автоматического пистолета, когда из него стреляют.) – Сколько у меня времени? Где ты?»

«Захват… я была на полпути наверх, когда вдруг сработал один из стыковочных шлицев: панель управления отсоединилась и застряла на штанге, а груз продолжил подниматься. Это наверняка нарочно. Он меня с самого начала собирался тут бросить!»

Я чувствую ее панику – личную, жуткую, эгоистичную, жалкую.

«Держись! Если ты выберешься на поверхность, мы тебя подберем…»

«Ты не понимаешь! Если я тут пробуду слишком долго, я начну меняться – это наследственное! Я это оттягивала, сколько могла – была на суше, но я уже взрослая, и если я слишком долго пробуду на глубине, я начну приспосабливаться – необратимо! И тогда демон решит, что я пытаюсь сбежать…»

«Рамона, – говорю я и замечаю, что сам начал тяжело и часто дышать. – Послушай…»

«Биллингтон знает! Наверняка знает! Поэтому он послал охранника тебя убить! Он Макмюррея запрет, убьет или еще чего похуже!»

«Рамона. Послушай! – Я глубоко вздыхаю и думаю о свежем воздухе и твердой земле. – Слушай меня. Чувствуй через мою кожу. Дыши моими легкими. Вспомни, откуда ты. – Я стою над трупом и заставляю себя думать о зеленых лугах. – Ты смогла поделиться со мной своим метаболизмом, когда я тонул. Давай попробуем сделать наоборот».

Дышать, нужно дышать за двоих, иначе она отрастит щупальца и покроется чешуей. И это совсем не легко. Сами попробуйте когда-нибудь.

«Беги с корабля!»

«Откуда ты знаешь, что делает Эллис?» – спрашиваю я, переступая через тело и выходя в коридор. Тут еще мрачнее и воняет, как в могиле – землей, тьмой и слепыми подземными тварями.

Первая дверь направо, по трапу, налево, коридор…

«У нас с Патриком есть запасной канал. – Рамона плывет, и ритмичные движения немного успокаивают ее. (Мне кажется, или вокруг уже не настолько темно?) – Когда он в последний раз выходил на связь, он меня предупредил про подрывные заряды. Он считал, что тебя заберут с корабля вместе с Эйлин. А потом он поставил между нами блок. Это все, что я знаю – клянусь!»

«Ага. – Ступени вот-вот рассыплются в пыль у меня под ногами, источенные червями половицы перескрипываются друг с другом. Воздух липкий. Нужно дышать, напоминаю я себе. – Вы ведь с Патриком были не до конца со мной честны. Вы свой блок ставили, чтобы я не доставал у тебя из головы разведданные. Играли на мне, как на дудке».

«Ох, кто бы говорил! – Слишком поздно: я понимаю, что она выхватила мои воспоминания об инструкциях Мо. Захватить гейс-генератор. – Вы тоже его хотите получить».

«Нет, – мрачно говорю я. – Мы хотим, чтобы его никто не получил. Потому что если человеческое государство начнет играть с хтонианской техникой… попробуй представить себе реакцию СИНЕГО АИДА, это ведь будет…»

У меня в голове играет жутковатая скрипка, и от этого волоски на загривке встают дыбом – как раз когда я поворачиваю за угол и сталкиваюсь лицом к лицу с другим зомби в черной форме. У него на шее висит автомат MP-5, но на моей стороне адреналин и элемент неожиданности. Я трижды нажимаю на курок, прежде чем заставляю себя остановиться.

«…нарушение Договора о бентосе, – заканчиваю я, затем глубоко вздыхаю и стараюсь унять дрожь в руках. – Откуда тут столько зомби? Биллингтон что, убивает своих наемных акционеров, чтобы уклоняться от налогов?»

«Не знаю. – Рамона вымещает свою ярость на воде. – Шевелись, а? У тебя около шести минут, чтобы убраться с корабля!»

Захватить гейс-генератор. Коридор будто пульсирует, сжимается и расширяется, как теплая мускулистая глотка – жуткое ощущение. Запах разложения крепнет. Я подбираю автомат и даже не выблевываю кишки, когда ремень проходит сквозь шею зомби. Я смахиваю с него гниющие лохмотья, засовываю пистолет в карман и позволяю Рамоне моими руками проверить режим огня на MP-5. Пригибаясь, пробегаю коридор и оказываюсь на перекрестке перед дверью в хозяйский салон – и…

Я не один.

– Ба, да ведь это тот самый мистер Говард, которого так легко недооценить! – желчно улыбается она. – Лучше не давить на курок – все оружие заряжено экзорцист-патронами на случай, если Черная комната что-то выкинет: если начнешь стрелять, спалишь генератор. А ты ведь этого не хочешь, верно?

Это Иоанна Тодт, подручная Макмюррея. Удивительно, но когда я смотрю на нее вместе с Рамоной, ничего роскошного в ней не остается – а может быть, дело в армейском комбинезоне, спасательном жилете и размазанном макияже, не говоря уж о застарелом запахе смерти, который она таскает за собой, точно любимую игрушку. Иоанна стоит по другую сторону диорамы в центре контура гейс-генератора и держит молоток в десяти сантиметрах от головы фигурки Бонда. Ой-ой.

Я все еще пытаюсь придумать ответ, когда инициативу перехватывает Рамона:

– Вот так встреча, дорогуша. Патрик списал тебя в утиль или ты сама решила набить себе цену?

– Рамона? – Иоанна склоняет голову набок. – Следовало догадаться. Третий лишний: пошла бы ты отсюда, сучка.

Я умудряюсь временно перехватить контроль над собственным горлом:

– Она останется здесь.

«А ты продолжай глубоко дышать», – говорю я себе. Двойное зрение начинает меня раздражать: вокруг Рамоны вода уже явно светлее, как небо перед рассветом. Я стараюсь держать автомат так, чтобы дуло смотрело куда-то в сторону Иоанны, но она права – если начну стрелять, попаду скорее в гейс-генератор, чем в нее.

– Что ты здесь делаешь?

– В отличие от некоторых, я знаю, на кого работаю. Я решила угоститься остатками со стола богача, поскольку только что активировала подрывные заряды. А ты ведь лакомый кусочек. Думаю, для начала ты сгодишься. – Иоанна плотоядно ухмыляется, до меня долетает могильное зловоние ее дыхания. – Я могу вас распутать, Мона, ты знала? Могу даже разрушить твою цепь, не убивая Макмюррея. Я украла его значки, когда помогала ему признать свои ошибки на гауптвахте. – Свободной рукой она показывает мне маленькую пластиковую коробочку. – Все здесь. И вы оба – мои.

Дыши! Рамона напрягается и быстрее плывет к свету. Бедра и ягодицы пронзает боль: она уже проплыла примерно километр и начинает уставать от борьбы, от необходимости подавлять адаптивный стресс, который искушает ее знанием, что стоит воспользоваться другими мускулами – и все станет намного проще…

– Так чего ты от нас хочешь? – спрашиваю я, делая шаг к ней.

– Стой. Не шевелись, – приказывает Иоанна и добавляет почти мечтательно: – Я хочу, чтобы ты меня обожал. Чтобы стал моим телом. Мона, отдай его мне, и я тебя отпущу и даже Эллису не скажу…

На миг я оказываюсь в теле Рамоны – плыву к поверхности в постепенно светлеющем океане: вокруг еще сумрак, полная темнота для человеческих глаз, но я вижу тени вверху. Половину неба занимает черная громада, к которой уходит буровая штанга, а на некотором расстоянии от нее – другой темный силуэт. Я управляю телом, гребу непривычными ногами и более слабыми руками – и направляюсь к дальнему силуэту…

Тем временем Рамона в моем теле. Отбросив автомат, она уже почти перепрыгнула плексигласовую крышку диорамы и издает горловое шипение, как кошка, готовая подраться за свою территорию. Иоанна бьет молотком, целясь мне в голову, но промахивается и попадает по шее. Вспыхивает острая боль – и мы уже сцепились; она кусается и пытается врезать мне в висок, а Рамона делает моими руками какое-то невероятное движение, какой-то блок. Я чувствую, как растягиваются мышцы (или рвется сухожилие?), когда бью Иоанну по запястью. Она блокирует, я поднимаю колено…

Дыши за двоих, потому что «Мабузе» стоит на месте, но до нее еще треть километра…

– Сучка! – вопит Иоанна, а затем кусает меня за плечо и одновременно бьет по яйцам.

Рамона, не привыкшая защищать такую внешнюю уязвимость, не успевает вовремя отреагировать. Зато успеваю я – и выворачиваюсь так, что рука Иоанны болезненно врезается мне во внутреннюю часть бедра, но все-таки не превращает меня в скулящий студень. У меня в кармане без толку болтается «Глок». Потом я замечаю зубы Иоанны в правом плече. Они одновременно ледяные и обжигающие, это неправильно: от укусов не должен расходиться холод. В ней все неправильно: рядом с резонатором Тиллингаста я вижу, как что-то шевелится внутри нее, что-то до ужаса похожее на суккуба Рамоны, но другое. Эта тварь кормится не маленькой смертью – она призывает большую, великую, окончательную. Рядом с ней я чувствую слабость, подавленность от нуминозного ужаса.

«Твою мать, дыши, обезьяныш! Ты что делаешь, кретин?! Нас обоих погубишь!»

Это Рамона. Но она будто кричит мне что-то с другого конца очень длинного коридора. Дышать? Я лежу на полу поверх Иоанны. Как мы тут оказались? Она неподвижна, как труп, но всадила зубы мне в плечо и обняла, как возлюбленного. И мне так тяжело. Просто дышать – неимоверное усилие. В глазах темнеет. Дышать?

Рука – моя? – лезет в карман штанов.

Дышать.

Все вокруг стало серым. Тоннель погружается во тьму. На другом его конце ждет Иоанна Тодт, ее улыбка – радостная и теплая, как стакан жидкого гелия. Но я откуда-то знаю, что, если выпью его, меня ждет вовсе не она: Иоанна похожа на светящуюся приманку на носу морского черта, а за ней скрывается жадная пасть небытия. Она меня обняла, и если я схвачу приманку, то встану таким же пустым, как и она, вообще перестану быть собой – стану гниющей куклой, которую дергает за ниточки ее демон.

Дышать?

БАХ.

Подо мной дергается Иоанна, корчится и напрягается. Ее бедра обмякают.

БАХ.

Я вспоминаю, как дышать, и кашляю от горячего запаха горелого пороха.

Иоанна бьется в конвульсиях, барабаня пятками по полу, а вокруг ее головы лужа крови и обрывки тканей. Хватая ртом воздух, я вдруг понимаю, что пистолет всего в паре дюймов от моего виска, а рука ноет так, будто ее вывернули из сустава. Подгоняемый одновременно острым страхом и отвращением, я пружиной вскакиваю на ноги, и от этого воют все мускулы.

«Рамона?»

«Я здесь, обезьяныш».

Она задыхается – нет, она борется за каждый вдох. Жабры горят огнем, и она едва сдерживает рефлекс – полностью их расправить. Рамона плывет к вытянутой тени «Мабузе», темнеющей на фоне светлой поверхности моря примерно в двухстах метрах впереди.

«Дыши же! Меня судороги берут! Я так больше не могу».

Я начинаю пыхтеть, как большая собака, а потом медленно и осторожно опускаю пистолет. Я опять растянул мышцы, а правая рука воет волком, еще и укус на плече. Я тыкаю в него левой рукой и чуть не падаю в обморок. Смотрю на свои ногти. Кровь.

«Черт. Сколько?..»

«Если эта сучка сказала правду, у тебя осталось две или три минуты, чтобы забрать диораму и выбраться на палубу».

Я оглядываюсь, пытаясь разобраться в этом абсурде – шикарная яхта, мертвая женщина на полу… и большая диорама под стеклом. Я не смогу забрать ее целиком: весь ящик размером примерно с бильярдный стол. Охаю. Похоже, что первым результатом моей попытки запустить План «Б» стало то, что Биллингтон переполошился и приказал затопить корабль. И вариантов у меня сейчас немного.

Но. Захватить гейс-генератор. Это ядро заклятья Биллингтона, а теперь он пытается сам его уничтожить самым грубым способом из возможных. Не просто повернуть рубильник – взорвать все судно. (Почему? Потому что я поумничал и спустил с цепи тявкающих левреток информвойны.) Если я смогу поддерживать работу гейса, семантика заклятья потребует, чтобы Джеймс Бонд – или его хороший дублер – нас спас. Нужно только придумать, как мне его поддерживать, когда я буду спасаться с тонущего корабля.

В заднем кармане у меня лежит смартфон. Я тянусь за ним правой рукой и чуть не ору от боли. Потом неуклюже включаю «Трео» и направляю камеру на диораму. Когда заполняется карта памяти, мне приходится остановиться. Смотрю на дисплей – 72 км/97 %, – а потом пихаю телефон в набедренный карман.

После беглого осмотра выясняется, что в комнате нет ничего подходящего, но рядом по коридору расположена столовая. Ворвавшись туда, я нахожу то, что нужно, под грудой грязной посуды. Хватаю скатерть, жду, пока стихнет звон посуды, и ковыляю обратно в зал. Потом с размаху бью рукояткой пистолета по стеклу.

Дыши. Я перехватываю отзвук Рамоны, боли в бедрах и пояснице. Огнем горят и плечи, но она подгребает к поверхности с левого борта «Мабузе». Воздух здесь зловонный: пахнет сточной водой, разложением и сырым мясом. Я бросаю пистолет в карман, затем обеими руками беру скатерть, бросаю ее поверх разбитого стекла и диорамы, наклоняюсь вперед – дышать, не забывать дышать! – и сгребаю содержимое. Затем поднимаю с пола пластиковую коробку со знаками, которыми Иоанна дразнила Рамону. Когда я наконец завязываю углы скатерти узлом, у меня дрожат руки.

«Есть», – говорю я Рамоне.

«Тогда – беги!»

Ей не приходится повторять дважды. Я бросаюсь к двери, подхватив на ходу автомат, и бегу по коридору к двери на верхнюю палубу.

«Сюда, Боб…»

От яркого дневного света на привыкшие к сумраку глаза наворачиваются слезы. Я выхожу на палубу и подхожу к борту, затем смотрю в сторону кормы. Вдали воду прорезает белая полоска пены. Дыши. Я моргаю и смотрю глазами Рамоны из-под киля фрегата. Снизу он кажется огромным, как целый город. Беги. Я мчусь на корму, на ботдек. У подъемника за борт уходит лестница, ведущая к плавучей платформе у ватерлинии. Перепрыгивая через две ступеньки за раз, я так спешу, что чуть не падаю в воду.

«Прыгай в воду! Быстро!»

Дышать. Я вижу решетчатую платформу, тени своих ног на металле.

«Не сейчас».

Я хватаю ртом воздух, в глазах сверкают искры от гипервентиляции. Бросаю на платформу узел с диорамой и вынимаю телефон: 74 км/99 %.

«Как мы попадем на „Эксплорер“? Ни ты, ни я не сможем туда доплыть, а он к тому же движется!»

Вода пенится у носа гигантского бурового судна – это заводятся позиционные двигатели. Биллингтон не собирается сидеть совсем рядом с яхтой, которая вот-вот взорвется: даже если он не боится отдачи гейс-генератора, то уж точно опасается топливных баков.

«Нам нужно попасть туда!»

Она уже у самой поверхности.

«У меня есть план».

Дышать. Я опускаю руку в воду, когда…

Из последних сил она тянется к руке, пробившей серебристо-зеркальный потолок у нее над головой, и…

«Ой!»

Когда Рамона выныривает и хватается за руку, меня окатывает водой.

– План? Какой план? Ой-ой…

Я шатаюсь. У меня в спине какой-то позвонок подает жалобу в трех экземплярах, а потом начинает бессрочную забастовку. Рамона переворачивается на спину и обмякает. Я чувствую ее мускулы. И совсем этому не рад.

– Смотри туда, – говорю я и показываю пальцем.

Полоска пены выворачивает к нам, будто чудная ракета летит прямо над водой. В центре виднеется что-то похожее на блестящую черную сферу между четырьмя большими оранжевыми шарами.

– Это моя машина.

– Ты. Наверное. Шутишь.

– Не-а. – Я ухмыляюсь, как чокнутый, когда смарт мчится ко мне, рассекая воду внешними воздушными подушками. – Это, конечно, не БМВ и не «Aston Martin», но приезжает по первому зову.

Машина притормаживает у края платформы. Рамона устало садится и начинает снимать гидрокостюм. Кожа у нее серебристо-серая, явственно проступает чешуя: даже нескольких часов в воде хватило, чтобы запустить изменения, а между пальцами начали расти перепонки. Когда она справляется с верхним слоем, смарт выезжает на платформу и глушит двигатель.

– Кто это? – спрашивает Рамона, указывая на лобовое стекло.

– Ой, я о нем забыл. – Это Марк, бывший вышибала, а потом зомби. Он разбух и растекся по лобовому стеклу и дверце с водительской стороны. – Тебе придется помочь мне его оттуда вытащить.

– Вот поэтому я никогда не прихожу на второе свидание. Чтобы не поднималась вонь.

Я открываю дверь, и в нос мне с размаху бьет аромат, вполне сравнимый с амбре Иоанны.

– Фу.

– Это точно, обезьяныш. Он же запачкал сиденья. Думаешь, я сюда сяду?

– Про подрывные заряды мне сказала ты, кнопка зажигания заблокирована под мои биометрические данные. Сама решай.

Я беру труп за руку. К моей величайшей радости, она не отрывается. Рамона открывает противоположную дверцу и толкает тело ко мне. Я танцую тустеп с мертвецом, разворачиваю его и сбрасываю с платформы, затем хватаю узел с гейс-генератором и бросаю его в ящичек, который здесь исполняет роль багажника. Рамона морщится, пытаясь пристегнуться, и поднимает какой-то предмет.

– Что это?

– Марк так начинает знакомство. – Я передаю ей автомат. – Ты с ними лучше обращаешься, а я возьму пистолет. – Разумеется, это снова «Глок» с лазерным прицелом и расширенной обоймой. – Ну что, поехали в гости к Эллису?

Я нажимаю кнопку зажигания, проверяю, что дверцы и окна заперты, а затем легонько жму на педаль газа. На панели мигает красная лампочка, но двигатель заводится. Смарт опасно накреняется, когда мы съезжаем с платформы, но быстро выравнивается, и вот мы уже подпрыгиваем на волнах, как поплавок. Я снова жму на газ. Взвиваются брызги: смарт – не самая лучшая в мире гребная шлюпка, но мы движемся прочь от «Мабузе», и я включаю дворники, чтобы видеть, куда мы плывем. В четырехстах метрах впереди темнеет серая громада «Эксплорера». У его кормы уже бурлит пена, но, думаю, далеко он не уйдет – даже смарт сумеет обогнать буровой корабль водоизмещением в шестьдесят тысяч тонн. Рамона прислоняется к моему больному плечу, и я чувствую ее смертельную усталость и кое-что еще – растущее самодовольство.

– А ведь мы с тобой – отличная команда, – шепчет она.

Я как раз собираюсь сказать что-нибудь, что заменит остроумный ответ, когда зеркальце заднего вида сверкает, как фотовспышка. Я выжимаю газ, мы резко дергаемся и чуть не кувыркаемся носом вперед, когда всюду взлетают брызги. Затем позади раздается такой звук, словно захлопнулась дверь в ад, и второй рывок раскачивает смарт из стороны в сторону. Столб воды поднимается почти до высоты радиолокационной мачты, на миг зависает над кораблем, а потом обрушивается вниз.

– Черт-черт-черт…

Мы едва успели отойти от «Мабузе» на расстояние корпуса, но оказались с противоположной стороны от зарядов. Наверное, это нас и спасло: основная волна пошла в противоположном направлении. Фрегат кренится почти на шестьдесят градусов, под ватерлинией у него пробоина – она поднялась так высоко, что я вижу ее в зеркале заднего вида. В такую, наверное, войдет сотня тонн воды за секунду. Иоанна открыла переборки под ватерлинией, и взрывная волна переломила киль – будто мало было разорванного корпуса. Кажется, о деньгах Биллингтон уже не думает: когда он станет Планетарным Правителем, у него будет столько яхт, сколько он захочет. А вот я думаю, что в двух сотнях метров от меня сейчас разваливается конструкция размером с десятиэтажный дом. Это, конечно, перебор, чтобы закрыть рот лишним свидетелям и наверняка отключить гейс-генератор, но, если у него все получится, жаловаться будут только ребята из «Lloyds».

Корабельные надстройки висят в небе, как мираж, под углом в почти девяносто градусов. Сорванные шлюпки и контейнеры скользят по палубе и падают в море. Медленно и величественно фрегат снова начинает выравниваться – боевое судно не так просто перевернуть, – и я готовлюсь к неизбежной волне, которую поднимет, уходя на дно, тысячетонный корабль.

Я вжимаю в пол педаль газа, чтобы хоть чуть-чуть увеличить дистанцию, и в этот момент двигатель, разумеется, глохнет. Приборная доска стыдливо пищит. Давлю пальцем на кнопку зажигания, но ничего не происходит, и тут я замечаю, что теперь красный индикатор не мигает, а горит ровно. Рядом расположен небольшой ЖК-дисплей для системных сообщений, и я не могу поверить своим глазам, читая: «ИСТЕК СРОК ИСПОЛЬЗОВАНИЯ БЕЗ ТЕХОСМОТРА. ДЛЯ ПЕРЕЗАПУСКА ДВИГАТЕЛЯ ОБРАТИТЕСЬ К ПРОИЗВОДИТЕЛЮ».

У меня за спиной тонет фрегат, а впереди набирает скорость «Эксплорер». Я начинаю грязно ругаться – и не в обычном чертисранодерьмовом духе, а по-настоящему грязно. Рамона вцепляется в мою левую руку.

– Этого просто не может быть! – говорит она, и я чувствую, как ее охватывает отчаяние.

– Не может. Держись.

Я сбрасываю крышечку с рычага переключения передач и жму на кнопку. И машина катапультируется.

– Похоже, – говорит Биллингтон, описывая вокруг меня ленивый круг по палубе, – слухи о вашей находчивости не были преувеличены, мистер Говард.

Он холодно улыбается мне, а затем снова смотрит на палубу у своих ног, проверяя окруживший нас контур. Через несколько секунд он пропадает из виду. Я чувствую, как Рамона напрягает стянутые ремнями руки, и в следующий миг он входит в ее поле зрения. Еще два стоматологических кресла установлены бок о бок спинками друг к другу на том же возвышении в центре управления: у Биллингтона, наверное, крупная скидка на них на злодейском Амазоне. К сожалению, к ним привязаны мы с Рамоной – в окружении полусотни черных беретов, которые либо поглаживают автоматы, либо возятся с консолями. Эти черные береты все еще люди, не подпавшие под сомнительные чары Иоанны Тодт, но выведенные на полу человеческой кровью контуры зловеще мерцают под моим взглядом, усиленным резонатором Тиллингаста.

– Увы, пользы от вас уже никакой, – говорит Эллис, вновь появляясь передо мной.

Он снова улыбается, а его странные зрачки сжимаются щелочками. С ним что-то не так, но я не могу точно сказать, что именно: это не бездушный ужас вроде зомби-солдат, но и не обычный человек. Чего-то не хватает в нем, какого-то чувства самости.

– Очень жаль, – небрежным тоном добавляет он.

– Что ты собираешься с нами сделать? – спрашивает Рамона.

«Вот это ты зря спросила», – беззвучно говорю я, и сердце у меня сжимается.

«Отстань, обезьяныш. Пусть болтает! Пока он вещает, нас никто не пытает…»

– Что ж, это интересная задачка, – произносит Биллингтон и бросает взгляд через плечо на одного из прислужников у консолей. – Будьте добры, найдите Эйлин и поинтересуйтесь, почему она задерживается. Обычно расчет подчиненного не занимает у нее много времени. – Тот кивает и быстро уходит. – По логике ситуации, доминировавшей, прежде чем я затопил «Мабузе», мне следовало бы вас пытать или бросить в бассейн с голодными пираньями. К счастью для вас, гейс-поле должно было уже окончательно рассеяться, а пираньи, вопреки фольклору, не слишком любят человеческое мясо. – Он снова улыбается. – Раньше я хотел проявить милосердие: всегда можно найти место для умного молодого менеджера в отделе контроля качества, к примеру… – Я вздрагиваю и всерьез думаю, что бассейн с пираньями, наверное, лучшая альтернатива. – Или для красивой девушки ваших дарований. – Улыбка сползает с его лица, как маскировочная сетка с дула орудия. – Но потом я узнал, что тебя, – он указывает пальцем на Рамону, – прислали сюда, чтобы меня убить, а тебя, – костлявый палец нацеливается на меня, – в качестве диверсанта!

Он злобно шипит, глядя на меня.

– Диверсанта? – Я моргаю и стараюсь изобразить удивление. В любой непонятной ситуации – ври напропалую. – О чем вы?

Биллингтон указывает на огромное окно, отделяющее центр управления от шахты.

– Смотри!

На стальных тросах висит титановая конструкция, сжимающая почерневший цилиндр со скошенным концом – ДЖЕННИФЕР МОРГ Два, хтонианское оружие. Корпус покрывают геометрические узоры с извивами и узелками, похожими на сучки на дереве. Отсюда артефакт больше похож на гигантского окаменевшего червя, чем на буровую машину. Он неподвижен, словно уснул или умер, но… Я не уверен. Резонатор Тиллингаста позволяет мне замечать детали, которые бы иначе укрылись от человеческого взгляда, и от этой махины у меня идет мороз по коже, будто она не жива, не мертва, и даже не немертва, а вообще в другом состоянии; будто она ждет в тени и равнодушна к вопросам жизни и смерти, как каменный астероид, целую вечность летевший в ледяной пустоте космоса, чтобы ворваться в литосферу планеты, окутанной хрупкой сине-зеленой оболочкой экосистемы. От одного взгляда на артефакт мне становится не по себе и кажется, что все человечество вот-вот спишут в сопутствующие разрушения при проведении военной операции.

– Ваши хозяева хотят помешать мне ему помочь, – объясняет Биллингтон. – И он очень недоволен. Тысячи лет он провел в ловушке, на пустынном плато в разреженной и холодной тьме. Не мог пошевелиться. Не мог исцелиться. Не мог даже воскреснуть.

С днища бурильной платформы тянутся вниз шланги, которые впиваются в шкуру хтонианского артефакта, словно внутривенные катетеры. Я моргаю и перевожу взгляд на Биллингтона. «Он с ума сошел, – говорю я себе с нарастающим ужасом. – Обезумел».

«Ты это только сейчас понял? – спрашивает Рамона. – А я-то была уверена, что ты быстро соображаешь».

Несмотря на сарказм, я чувствую ее холодный страх. Думаю, кое-что она знала, но не представляла себе реальных масштабов безумия Биллингтона.

– Я всё знаю про ваших хозяев, – добавляет тот, глядя на Рамону.

Он не слышит нашего беззвучного разговора, не чувствует, как она пытается разорвать ремни, и не замечает, как я прикидываю силовые параметры контура, в который он нас посадил, – он просто хочет поговорить, хочет, чтобы его выслушали и поняли дьявольские искушения, которые не дают ему спать по ночам.

– Я знаю, как они хотят им воспользоваться. Прислали тебя ко мне, надеялись разменять хорошее орудие на лучшее. Но он – не орудие! Он – киборг, бог-воин, пожиратель душ и творец землетрясений, рожденный с единой целью великими силами верхней мантии. Его гейс требует, чтобы он вернулся к святой войне против водных тварей, как только его тело восстановится настолько, чтобы он смог в него вернуться. А наша природа требует, чтобы в высшем проявлении своего предназначения мы покорились его воле и бросили все свои силы на эту славную войну.

Биллингтон резко разворачивается и экзальтированно отдает честь висящей в титановой колыбели твари. Он переходит на крик:

– Он требует покорности, и мы должны покориться! В подчинении слава! В преданности цели! – Биллингтон вскидывает сжатый кулак. – Глубинный бог повелевает восстановить его тело во всем его ужасном блеске! И вы мне поможете! Будет и от вас прок!

Мне в лицо прилетают брызги слюны. Я дергаюсь, но ничего не могу поделать – ни пошевелиться, ни съязвить. Не стоит бесить сумасшедшего. Во мне зреет холодная уверенность на грани ужаса – в течение следующих нескольких минут он убьет одного из нас.

– Как он говорит с вами? – спрашивает Рамона, и только легкая дрожь в голосе выдает, что ладони у нее мокрые, а сердце стучит, как барабан.

Биллингтон сдувается, как дырявый воздушный шарик, словно вдруг понял, как выглядит со стороны.

– О нет, это не голоса в голове, если ты об этом, – пренебрежительно бросает он и криво ухмыляется. – Я не безумен, хоть это и полезно в нашем деле. – По мосткам снаружи идет охранник, а за ним мелькает розовый костюм. – Он не одобряет сумасшествия среди своих слуг. Говорит, что это придает их душам неприятный привкус. Нет, мы говорим по телефону. Конференц-звонки каждую пятницу в девять утра по восточному поясному времени. – Он указывает на консоль на другом конце зала, где старая бакелитовая гарнитура лежит на серой коробке, в которой я узнаю корпус коммуникатора «Могильной пыли». – Ведь куда проще набрать «Дагон-01», чем мучиться с призрачными голосами и расступающимися под пальцами стенами. Мы разработали решение для удаленного присутствия: он поселился во временном теле, чтобы лично следить за всем, пока мы не восстановим первичный носитель до полной функциональности. Разумеется, обитание в другом теле дорого ему обходится энергетически, поэтому следует строго соблюдать распорядок жертвоприношений как критичный элемент всего проекта, но в отделе продаж всегда хватает лентяев, которые не выполняют планы, так что… ах да. – Он смотрит на часы. – Все точно и вовремя.

Охранник и женщина в розовом костюме входят ровно в тот момент, когда Биллингтон указывает в окно. Снаружи ровно под конической головой хтонианца заканчивается конструкция, похожая на багажный конвейер в аэропорту. Я щурюсь: на острие видны изогнутые линии, словно резьба на буре или свитые щупальца. Конвейер несет к платформе нечто – и это нечто дергается и извивается, как червяк на крючке.

«Что это?..» – Рамона возникает у меня в голове, смотрит моими глазами.

«Не что – кто».

Я присматриваюсь и моргаю. Пленник на конвейере еще жив, но по краю платформы с дальнего конца пляшет черное пламя. Удивительно, как меняется перспектива в зависимости от точки зрения: я вдруг вижу лицо и выпученные от страха глаза и понимаю, на что смотрю. Его связали изолентой и заклеили рот, чтобы не кричал, но я узнаю Макмюррея и ни с чем не спутаю человеческое жертвоприношение. Он едет к платформе, и меня настигает озарение…

– Остановись! – кричу я Биллингтону. – Зачем ты это делаешь? Это же безумие!

– Отнюдь нет, – говорит Биллинтон, отворачиваясь от меня и складывая руки за спиной. – Мне это не доставляет удовольствия, но это необходимо, чтобы достичь в третьем квартале поставленных целей по энергоснабжению матрицы ревитализации. Кстати, вам лучше расслабиться: вы ведь тоже в списке участников.

Я начинаю рваться из ремней и чуть не задыхаюсь.

– Что?..

– Черт! – шипит Рамона, дрожа от ужаса и отчаяния.

– Учитывая, что вы не дали вернуться Иоанне, это – самое меньшее, что вы можете для меня сделать, – объясняет Биллингтон. – Мне нужен пожиратель душ. Иначе это просто бесполезное мертвое мясо. И поскольку вы так неудачно запутаны, я подключил вас обоих в призывный контур, чтобы сократить потери при передаче.

Когда Макмюррей оказывается у платформы, она открывается, как шлюз. Я слышу отзвук его воплей в голове Рамоны: «Спасай меня! Это приказ!»

Биллингтону нужен инфоядный дух, понимаю я. Он кормит хтонианца, уничтожая души рядом с ним. У меня дрожат колени: я уже такое видел. А значит…

Рамона бьется в ремнях и начинает задыхаться. Я хриплю, у меня сводит живот, потому что до меня докатывается эхо необдуманных слов Макмюррея, отдающихся громом в ее черепе. Рамона обязана подчиниться, но она обездвижена и не может откликнуться на голос хозяина, зато может задушить себя ремнем и утащить меня с собой на тот свет.

«Вытащи меня!» – воет Макмюррей, а конвейер выкладывает его на платформу под цилиндром. Затем она уходит вниз, а створки шлюза начинают смыкаться, и я понимаю, на что смотрю: это гидравлический пресс, смертоносная «железная дева».

Пробуждается демон Рамоны. Я чувствую жуткое давление в яйцах. Ничего толком не вижу, задыхаюсь, не могу шевельнуться – Рамона не может, – и омерзительное тепло растекается в паху. Ее паху. Демона возбуждает близость смерти – самой Рамоны или ее жертвы. И смерть тут как тут – в обличье стальных плит, которые приводятся в движение гидравлическими цилиндрами. Я слышу визг моторов – он становится глубже, медленнее – и какой-то приглушенный звук, который не могу опознать. Я не могу дышать – или Рамона не может дышать, – а ее демон чует поток жизни из «железной девы» внизу. Когда поток вливается в нас, демон жадно пожирает его, а Рамона содрогается и теряет сознание. Из последних сил я хрипло вдыхаю и ору.

– О боже, – говорит Биллингтон, оборачиваясь. – В чем дело?

Я снова вдыхаю.

– Вот этого тебе делать не следовало, – говорит женщина в розовом костюме от дверей.

– Ей плохо… – хриплю я, а затем начинаю кашлять; я не ощущаю демона Рамоны, но сама она лежит без чувств. – Ей нужна вода. Много морской воды.

Я дышу за двоих, но не могу набрать достаточно воздуха, потому что сейчас Рамоне нужно оказаться в воде. Я чувствую изменения в ее клетках, чувствую, как органы медленно сжимаются и сдвигаются в ее теле, чувствую жар мутации, который отступит только со смертью или полным превращением…

– Что тебя задержало, дорогая? – спрашивает Биллингтон, глядя на дверь.

– Рисовала себе лицо, – говорит женщина в розовом.

Я продолжаю хрипеть, когда двое черных беретов подходят к креслу Рамоны с ведрами в руках, но что-то в облике женщины в розовом костюме привлекает мое внимание. Постойте-ка, это же не Эйлин…

– Отлично. – Биллингтон косится на черных беретов рядом с Рамоной и хмурится. – Кажется, у нас небольшая проблема: эта оказалась не такой крепкой, как предыдущая.

Я всматриваюсь в женщину в розовом. В одной руке она держит блестящий металлический кейс, а другую прижимает к телу так, будто спрятала в рукаве линейку. Я пытаюсь сосредоточиться на искорках вокруг нее – чары третьего уровня по меньшей мере. Она выше и моложе Эйлин, и, если прищуриться – я всматриваюсь в отражение в стекле у нее за спиной… Рыжие волосы…

– А чего ты ожидал? – спрашивает женщина, которую все, кажется, принимают за Эйлин Биллингтон. – Она ведь не киногерой, верно? И он тоже, кстати.

– Верно, я же остановил показ, – резко бросает Биллингтон. – Ты, ты и ты – идите выбросьте пираний за борт, наполните аквариум морской водой и тащите ее туда…

– Правда? – спрашивает женщина. – Ты правда уверен, что фильм закончился?

Биллингтон переводит на нее взгляд.

– Вполне уверен, если не считать нескольких мелких деталей – массовых жертвоприношений, призыва хтонических полубогов, землетрясений на десять баллов по Рихтеру, истребления Глубоководных, метеоритных дождей и создания тысячелетней мировой империи. Сплошные банальности. Все схвачено, дорогая. А почему ты спрашиваешь?

– Хотела уточнить: это значит, что кто-то, кого подхватил архетип Героя, точно не выскочит из тени, вооруженный до зубов и с особым смертоносным устройством, чтобы спутать наши планы?

Биллингтон начинает поворачиваться.

– Да, разумеется. Но почему ты вдруг начала беспокоиться о…

Моему измененному некромантией взгляду все кажется происходящим в замедленной съемке. Она разжимает кулак: из рукава выскальзывает, как дубинка, костяного цвета смычок. Она ловит его за конец и открывает застежки на кейсе – обе створки падают на пол, и у нее в руке остается ручка и ремень, прикрепленный к белесой скрипке, которую она вскидывает к подбородку плавным движением, говорящим о долгих тренировках. В створках кейса – колонки-усилители, а на нижней части скрипки виднеется наклейка с черными буквами на желтом фоне: «ЭТО УСТРОЙСТВО УБИВАЕТ ДЕМОНОВ». Я пытаюсь выкрикнуть предупреждение, Рамона начинает шевелиться, на горле у нее слабо подергиваются жабры, а Биллингтон пытается начертить сигил в воздухе перед своим лицом…

– Это песня развязывания, – говорит Мо, и смычок скользит по пульсирующим нитям, которые на самом деле вовсе не струны, потому что они горят огнем у меня на сетчатке и оставляют за собой призрачный след, когда Мо движется. Звучит первая нота, тревожно дрожит в воздухе и набирает силу, как первый ветерок, предвещающий ураган. – Она открывает всё.

Самые внимательные черные береты поднимают тревогу и вскидывают автоматы. Вторая нота с дрожью и воем рвется из инструмента и отдается болью у меня в зубах. Все волоски на теле одновременно пытаются встать дыбом. Эти звуки не предназначены для человеческого уха, психоакустическая модель неправильная: я себя чувствую так, будто внезапно услышал песню летучей мыши, звуки, которые сводят с ума собак, кровавые, рваные ноты безмолвия. Короткий перестук автоматной очереди вгоняет гвозди мне в уши, затем прерывается звоном разбитого стекла и коротким вскриком, когда Мо сжимает гриф. Смычок мерцает красным. Скрипка рождает третью диковинную ноту, которая нарастает одновременно с первой и второй, потому что они не стихли, а пустили корни в воздухе, загустевшем и посиневшем. С треском рвутся привязывавшие меня к креслу ремни.

Снова крики. Биллингтон не дурак: он метнулся к двери, ведущей на мостки в шахте. Смычок достиг высшей точки и скользит обратно вниз. Вокруг распахиваются шкафчики, и наружу сыплются бумаги и канцелярские принадлежности; рвутся молнии, расстегиваются пояса, раскрываются двери. Шум такой, что кажется, будто какой-то бог рвет реальность напополам. Я больше не чувствую и не слышу Рамону, и ее отсутствие становится огромной пустотой в моей душе, раскалывает меня надвое. Новый выстрел бьет меня в ухо, когда я сажусь и вижу, как Мо идет к охранникам по залу, играя одну жуткую ноту за другой. На ее коже трещат статические разряды, волосы стоят дыбом, а черный берет с пистолетом снова целится. Я глотаю воздух, чтобы закричать, предупредить ее – но Мо замечает опасность, и моя помощь не требуется, потому что она просто направляет на него гриф, и кровь вырывается из сдерживавших ее сосудов и артерий. На другом конце зала сверкает яркая вспышка, из одной из стоек начинает валить дым. Под потолком печально блеет сигнал тревоги, а затем оживают громкоговорители:

– Тревога! Приближаются вертолеты! Все на защиту корабля!

Куда же делся Биллингтон? Я трясу головой, пытаясь избавиться от кошмарного погребального плача струн. Ремней больше нет. Я сажусь и перегибаюсь через подлокотник, а потом кое-как поднимаюсь на ноги и иду на другую сторону. Рамона в обмороке, выглядит она паршиво – дышит часто, мертвенно-синюшные жаберные складки пульсируют на фоне белесой чешуи на шее. Ей здесь слишком сухо, понимаю я. Слишком сухо? Укол вины: я кошусь на Мо, которая целенаправленно гонит выживших черных беретов прочь из зала. Они бегут в панике. Где же их хозяин?

Я смотрю в разбитое окно, и у меня кровь стынет в жилах. Тварь в колыбели захвата судорожно подергивается. Под ней скорчилась на палубе знакомая фигура: Биллингтон смотрит снизу вверх на хтонианскую машину для убийств. Черт! Вот куда он делся! А потом я замечаю вторую фигурку, мелкую. Временное тело. Он пытается активировать артефакт! А значит…

Я кое-как ковыляю прочь от кресел и чуть не падаю, споткнувшись о пистолет. Наклоняюсь и подбираю его – футуристического вида P99 с лазерным прицелом, то ли тот же, что у Марка, то ли брат-близнец.

– Мо? – зову я.

Она оборачивается и что-то говорит. Я не могу разобрать ни слова из-за воя ее скрипки.

– Я должен его остановить! – кричу я и сам себя едва слышу. Мо не реагирует, поэтому я указываю на дверь в шахту: – Он там!

Она решительно указывает на одну из внутренних дверей, словно приказывая мне идти туда. Я качаю головой и плетусь к мосткам. Вспышки позади намекают, что горит уже и другое оборудование – тут все под высоким напряжением. Я перегибаюсь через ограждение и смотрю вниз. Двадцать метров – маленькая цель на таком расстоянии. Поднимаю пистолет и включаю лазерный прицел. Рука дрожит. Если я прав…

Красная точка пляшет на противоположной стене. Я веду ее вниз, ругаясь себе под нос, и быстро пробегаю ею по палубе к центру шахты. Я не кладу палец на курок. Ведь если я ошибаюсь…

Биллингтон – профессионал по части чудовищных душеедов. Теперь он служит другому, большему злу: тело хозяина повреждено, и он предоставил ему временную замену, пока не наберет достаточно жертв и запчастей, чтобы починить его изначальную оболочку. Кто же на борту этого корабля проявлял черты, свойственные хладнокровному убийце, в сочетании с чудовищным, зашкаливающим тщеславием и леностью выздоравливающего бога войны, прохлаждающегося в личной Вальхалле, пока прислужники починят ему доспехи? У меня только один ответ.

Персидский кот сидит под чужеродным ужасом и беспечно вылизывается.

– Ну же, Пушок. Покажи, кто ты на самом деле.

Мы все всё знаем про кошек и лазеры. Лазер – лучшая кошачья игрушка в истории: божество неуловимой красной точки. При небольшом умении можно заставить кошку бежать за ней так целеустремленно, что она врежется головой в стену. Это как сидеть в картонной коробке или обнюхивать выставленный указательный палец. Все кошки так делают, если только они не взбешены настолько, что предпочитают игнорировать приманку и вылизываться.

Пушок наводится на точку пару секунд, а затем реагирует – резко и отчаянно. Он бросает взгляд на палубу, замечает пляшущую рядом красную точку – и мчится от нее прочь так, будто у него горит хвост.

– Боб! Нужно отсюда уходить! Эллис сбежал. – Я оглядываюсь. Мо стоит в дверях, приложив к уху ладонь. – Подрывные заряды сработают, как только он покинет судно…

Дежавю. Ну, у нее хотя бы глаза не горят синим огнем, и она не левитирует. Качаю головой и показываю в шахту.

– Помоги мне! Нужно его остановить!

– Кто цель? – Мо выходит и останавливается рядом со мной.

– Он! – Спускаю курок. Рикошет отдается в ушах через долю секунды после выстрела. Я и близко не попал. – Черт, промазал!

– Боб, нужно уходить! Ты еще чувствуешь эту сучку из Черной комнаты? Хроматический дезинтермедиатор должен был разорвать вашу запутанность, но… зачем ты пытаешься пристрелить кота?

– Потому что… – Стреляю снова. – …он одержим!

– Боб.

Мо смотрит на меня как на сумасшедшего. Из центра управления раздается взрыв, и человеческая фигура в черном берете выбегает на сомкнутые створки шахты: я инстинктивно стреляю и промахиваюсь, а он прыгает в укрытие.

– Да брось ты этого кота… ой, там же Биллингтон!

Она вскидывает скрипку и собирается играть. Кот белой молнией несется к упавшему злодею. Я стреляю еще дважды. Мимо.

– Не Биллингтона! Кота!

Мо скептически фыркает.

– Ты уверен?

– Да, черт побери, уверен! – Биллингтон стоит перед «железной девой», будто готовится прыгнуть внутрь. – Это он враг! Давай, иначе нам крышка!

Мо поднимает скрипку, мрачно щурится, глядя на палубу внизу, а потом извлекает из инструмента такой звук, будто миллиону кошек отрывают хвосты прямо над Пушком. Он распахивает клыкастую пасть для крика, а затем взрывается, как кровавый одуванчик. Мо оборачивается и сурово смотрит на меня.

– Как по мне, обычный кот. Если ты…

– Он был одержим анимационным узлом ДЖЕННИФЕР МОРГ Два! – бормочу я. – Он спалился… увидел красную точку и сбежал…

– Боб. Погоди минутку.

– Да?

– Кот. Ты сказал, что это враг. В нем что, поселилось сознание этой твари?

Она показывает на потолок, где хтонианский воин уже явственно извивается и дергается. У меня глаза вылезают из орбит.

– Кхм, ну, я имел в виду…

– И ты подумал, что, если его убить, ситуация улучшится?

– Да?

Один из выступов-сучков на шкуре воина растет. Затем он открывается – глаз размером с шину грузовика. И смотрит прямо на меня. Мо отвешивает мне подзатыльник:

– Бежим!

Огромное щупальце бьет по палубе там, где преклонил колени перед своим божеством Эллис Биллингтон. По палубе проходит такая дрожь, что из окна выпадают остатки стекол, а от миллиардера остается только кровавое пятно. Наверное, поэтому мы с Мо и спасемся: мы вваливаемся обратно в центр управления примерно за две секунды до того, как щупальце толщиной со ствол дерева врезается в стену с силой сорвавшегося с откоса паровоза. Стальные фермы скрежещут и гнутся от удара. Я начинаю кашлять, на глаза наворачиваются слезы. Воздух серый от дыма и густой от жирного запаха горелой проводки. Я бью по большой красной кнопке у двери, и за разбитым стеклом начинают опускаться металлические ставни – может быть, поздно, но так мне все же легче.

– Где Рамона? Мы должны ее отсюда вытащить!

Мо сверлит меня взглядом:

– С чего ты взял, что в список моих задач входит ее спасение? Вы распутаны, верно?

Я тоже смотрю на нее, гадая, кем она себя возомнила, вломившись сюда с тавматургическим оружием класса А. Затем моргаю и вспоминаю, как мы медленно завтракали несколько недель назад, прежде чем все это началось… Это все?

– Мне кажется, я понимаю, о чем ты подумала, – медленно говорю я, чувствуя внутри огромную усталость и пустоту, – но между нами такого не было. И если ты ее бросишь, потому что ревнуешь, то совершишь ошибку, которую уже не исправить. К тому же ты ее оставишь этому.

ДЖЕННИФЕР МОРГ лупит по стальным ставням так, что осколки стекла градом летят на пол. Ставни гнутся, но пока держатся: тварь явно очень плоха, иначе бы давно уже выбралась из шахты, оставив за собой обломки титановых конструкций. Выбросив управляющий разум из временного тела, мы досрочно пробудили хтонианца – смертельно слабого и голодного. Мо не сводит глаз с моего лица. Она высматривает что-то, какой-то знак. Я смотрю в ответ, гадая, куда она прыгнет и не ударил ли ей в голову гейс: не принес ли он вместе с силой, свойственной роли, еще и ее жестокость.

Через несколько секунд Мо отворачивается:

– Потом обсудим.

Я ковыляю к паре кресел. Рамона так и не пришла в себя. Прикладываю ладонь к ее лбу и отдергиваю: она в горячке.

– Помоги мне…

Я забрасываю одну руку Рамоны себе на плечо и начинаю поднимать ее с кресла, но в текущем состоянии я слишком слаб. У меня уже подгибаются колени, когда кто-то подхватывает вторую руку.

– Спасибо… – говорю я, выглядывая из-за ее безвольно повисшей головы.

– Сюда, парень, – ухмыляется за загубником призрак. – Живо!

– Как скажешь. – Возникают все новые фигуры в черном – на этот раз в гидрокостюмах и бронежилетах. – Алан здесь?

– Да. А что?

– Понимаешь ли… – От окна раздается грохот, и я вздрагиваю. – За этой стеной чужеродный ужас, и он очень хочет пролезть сюда. Передайте ему.

Я начинаю кашлять: здесь уже нечем дышать.

– Ага, Боб – в своем репертуаре! Про нездешний ужас не беспокойся, у нас есть план на этот случай: как только мы эвакуируемся, долбанем по нему «Скальпами» и отправим обратно вниз. Но вот именно тебя я и надеялся увидеть. Как дела, старик? Готов мне дать сводку о противнике?

Я моргаю мутными глазами. И точно – это Алан: в акваланге и с такой гарнитурой, какую надел бы только борг. И все равно он умудряется выглядеть восторженным школьным учителем.

– Бывало и получше. Значит так, первые фигуры противника уже мертвы; думаю, Чарли Виктор может попросить политического убежища, если ритуал развязывания сделал с ней то, что я думаю; но вот смарт на бурильной палубе…

– Да-да, я знаю, что он чуток обгорел по краям и в обшивке дыры от пуль, но тут не бойся: Ревизоры на обычный износ не хмурятся…

– Не в том дело, – мотаю головой я, пытаясь сосредоточиться. – В багажнике. Там скатерть с диорамой внутри. Пожалуйста, поручи кому-то из своих парней ее взорвать. Иначе бондомагия, которая тут все перевернула, поедет с нами домой и не даст нам с Мо снова быть вместе – разве что на одну ночь.

– О! Это правильный ход. – Алан нажимает кнопку и ворчит что-то в микрофон. – Еще что-то?

– Да. – То ли тут сгустился серый дым, то ли… – У меня голова кружится. Я на минутку присяду…

В Англии настал август, и я уже почти переключился на британское летнее время. У нас опять неслыханная жара, но тут, на побережье Норфолка, все не так плохо: с залива Уош веет легкий бриз, не то чтобы холодный, но после Карибских островов он кажется ледяным.

Мы называем это место Деревней – старая шутка для посвященных. Когда-то здесь была деревенька, совершенно обычная, только без церкви. Одна из трех деревень без единой церкви в этой местности и последняя сохранившаяся до наших дней – остальные ушли под воду давным-давно. Поблизости проходила только одна извилистая дорога, состоявшая преимущественно из ям и ухабов. Шестьдесят или семьдесят лет назад тут жили собиратели улиток и рыбаки, выходившие в море на утлых лодчонках. Все они приходились друг другу родней, цвет лица имели бледный, а репутацию в соседних поселениях – плохую, поэтому в основном держались своих. Некоторые, как говорят, так в этом преуспели, что от рождения до смерти никого, кроме родни, не видели.

Но вмешалась Вторая мировая. И кто-то вспомнил чудну́ю статью, которую деревенский врач пытался в середине двадцатых опубликовать в «Ланцете», а кто-то другой отметил близость деревеньки к нескольким интересным подводным объектам, и вот – одним росчерком пера военное министерство принудительно переселило всех, кто жил у моря. И люди из отдела 66 МИ6 провели сюда электричество и телефон, построили бетонные бункеры на берегу, а дорогу перепроложили так, чтобы она замыкалась сама на себя и вовсе не доходила до деревни по пути к другой дороге, ведущей в следующее приморское поселение. Затем они системно стерли Деревню со всех карт, удалили ее из почтовых списков и вообще из публичной сферы. В некотором смысле Деревня так же далеко от Англии, как Сен-Мартен или Луна. Но в другом смысле – слишком близко.

Сегодня Деревня покрылась патиной запущенности, характерной для комплексов, которые зависят от щедрости крупных госорганизаций, а ремонтируются при помощи изоленты и юридического иммунитета, который позволяет нарушать все возможные стандарты. Это не живописная райская деревенька вроде Портмериона, да и номера вместо имен нам здесь тоже не присваивают. Но есть и некоторое сходство с той Деревней из сериала: над молом у пристани расположился ряд зданий, в том числе старомодный паб, с фасада которого уже осыпается краска, а внутри пол стелен линолеумом, зато из кранов на бочках наливают вполне пристойное, хотя и солоноватое пиво.

Я приехал из Лондона вчера – после того как комиссия выслушала мой рапорт о завершении дела с ДЖЕННИФЕР МОРГ. История закончилась и теперь погребена в засекреченных папках архива Прачечной под станцией метро «Морнингтон-Кресент». Если у вас высокий уровень доступа, можете почитать – спросите у архивистов ЧАС ЗОЛОТОЙ ГЛАЗ. (Кто сказал, что у них нет извращенного чувства юмора?)

Меня эта история вымотала. Я чувствую себя избитым и использованным и пока не готов говорить с Мо, поэтому мне нужно было найти какое-то логово, чтобы зализать раны. Деревня – не курорт, но тут расположено трехэтажное современное здание отеля под вывеской «Морской черт», которое вполне похоже на «Моат-хаус» в шестидесятых (думаю, его изначально строили как общежитие для женатых офицеров), а еще тут можно выпить в «Собаке и свистке». И если я напьюсь и начну болтать о прекрасных русалках-людоедках и подводных ужасах, никто и глазом не моргнет.

Приближается вечер, и я уже подбираюсь к концу второй пинты, развалившись на диване в восточном углу бара. В такой час я единственный клиент – остальные разошлись на учебные курсы или по рабочим местам, но бар все равно открыт.

Распахиваются двери. Я безуспешно пытаюсь перечитать биографию в потрепанной мягкой обложке, но глаза скользят по словам, как по кубикам льда, которые выскальзывают, стоит только нагреть их взглядом. Сейчас книга медленно покрывается мхом на кофейном столике передо мной, а я верчу в руках зажигалку «Зиппо» – единственную деталь своего походного набора, которую я привез домой. Приближающиеся шаги стучат по голому полу. Я сижу в углу и устало думаю, не сбежать ли. А потом уже слишком поздно.

– Он мне сказал, что я тебя здесь найду, – говорит она.

– Правда?

Я кладу на стол зажигалку и поднимаю на нее взгляд.

Ненавижу такие дни.

В это дождливое утро понедельника я опаздываю на работу в Прачечную из-за какой-то неполадки в метро. Добравшись до своего стола, первым делом нахожу записку из отдела кадров, где говорится, что кто-то из их начальства желает побеседовать со мной – причем срочно – о компьютерных играх в рабочее время. И вишенка на этом дерьмовом тортике – пустая офисная кофе-машина, которую не потрудился заправить ни один из прочих обитателей этого гребаного дурдома. Вполне достаточно, чтобы начать мечтать о высоте и винтовке… но в конце концов я направляюсь в отдел кадров, решив взять быка за рога, – настолько декофеинизированный и злой, каким только бывает лишенный кофе Боб.

На ослепительных высотах отдела кадров новехонькая мебель и свежевымытые окна. Небо и земля в сравнении с моим оперативным отделом, который похож на убогую крысиную нору (не нам интересоваться почему – по крайней мере, на публике).

– Мисс Макдугал сейчас вас примет, – говорит секретарша, глядя на меня свысока с каким-то сожалением. – Очень постарайтесь не запачкать ковер, мы только утром его отпарили.

Вот сволочи.

Я плетусь по толстому кремовому ковру к святая святых Эммы Макдугал, старшего вице-суперинтенданта в управлении оперативного персонала, и стараюсь не таращиться, как деревенщина на красоты в витринах. Я тут не в первый раз, но никак не могу отделаться от ощущения, что вхожу в другой мир, предназначенный для посетителей министерской важности и утроенного бюджета. Головокружительные высоты настоящей госслужбы, полная противоположность нам, бедным морлокам из оперативного отдела, которые отдуваются за всех.

– Мистер Говард, входите, пожалуйста. – Когда Эмма обращается ко мне, я инстинктивно выпрямляюсь. Она так действует на большинство людей – ей на роду было написано стать директрисой или налоговым инспектором, но, к несчастью, однажды судьба по ошибке привела ее в управление персоналом, и с тех пор мы не можем о ней забыть. – Присаживайтесь.

Ее кабинет источает смрад безмятежной роскоши по стандартам Прачечной: кресло большое и удобное, оно не протиралось, не царапалось и не билось поколениями посетителей до состояния скрипучей развалины. Сам кабинет светлый и просторный, окно чистое, а на подоконнике шеренга симпатичных и не жухлых растений в горшках. (Компьютер на столе сто́ит минимум в два раза дороже, чем любое устройство, которое когда-либо попадало в мои руки по официальным каналам, и он даже не включен).

– Очень рада, что вы нашли время заглянуть ко мне.

Ее улыбка режет как бритва. Я сдерживаю вздох: похоже, сейчас начнется.

– Я занятой человек.

А вдруг сработает морда кирпичом, а?

– Не сомневаюсь. Тем не менее. – Она постукивает пальцем по бумажке на своем бюваре, и я напрягаюсь. – Боб, мне подали по поводу вас тревожную докладную.

Вот блин.

– Какого рода? – осторожно спрашиваю я.

Ее улыбка способна заморозить стекло.

– Позвольте, я выскажусь прямо. Я получила докладную – не будем говорить, от кого, – о том, как вы играете в компьютерные игры на работе.

А. Вот она о чем.

– Ясно.

– Согласно этой докладной, в последнее время вы в основном играете в «Ночи Невервинтера». – Она с наслаждением проводит пальцем по распечатке. – Вы даже выбили себе старый сервер департамента, чтобы поднять на нем локальное многопользовательское онлайн-подземелье. – Она поднимает взгляд и напряженно смотрит на меня. – Что вы можете сказать в свое оправдание?

Я пожимаю плечами. А что тут скажешь? Она меня прижучила.

– Кхм.

– Вот именно. – Она стучит пальцем по бумаге. – В прошлый вторник вы играли в «Ночи Невервинтера» четыре часа. В этот понедельник вы играли два часа утром и три часа днем, оставшись еще на час сверх вашего официального рабочего времени. Всего шесть часов. Что вы можете сказать в свое оправдание?

– Всего шесть? – подаюсь вперед я.

– Да. Всего шесть. – Она снова постукивает по докладной. – Боб. За что мы вам платим?

Я пожимаю плечами.

– Чтобы в инвентаре был хакер.

– Да, Боб, мы платим вам за поиски в ролевых онлайн-играх угроз национальной безопасности. Но за последнюю неделю вы тратили на это в среднем не более четырех часов в день… вам не кажется, что вы нерационально используете свое время?

TLA (Three letter acronym) – трехбуквенная аббревиатура (англ.).

АБВЕР – орган немецкой разведки и контрразведки, созданный в 1921 г.; после Второй мировой войны в угоду Союзникам организация якобы занималась только контрразведкой [Германия].

АНБ (NSA) – Агентство национальной безопасности (американский аналог ЦПС) [США].

ГБЭК (CESG) – Группа безопасности электронных коммуникаций, подразделение в составе ЦПС [Британия].

ГРУ – Главное разведывательное управление [РФ].

ГСА (Geheime Sicherheit Abteilung) – тайная служба безопасности, оккультная разведка в современной Германии [Германия].

ДОМ НОМЕР ДЕСЯТЬ на Даунинг-стрит в Лондоне – резиденция премьер-министра Великобритании [Британия].

ИНТЕРПОЛ – международная организация уголовной полиции, создана в 1923-м, чтобы объединить усилия национальных правоохранительных органов [Все].

КГБ – Комитет государственной безопасности, в 1991-м переименован в ФСБ [СССР].

КИНЕТИК (QINETIQ) – см. УИО [Британия].

КОБРА (Cabinet Briefing Office Room „A“) – место заседаний комитета безопасности кабинета министров, который может вводить в действие вторую статью закона о непредвиденных обстоятельствах в обществе (читай – военное положение) [Британия].

КОМПАНИЯ – см. ЦРУ [США].

МИ5 – Национальная служба безопасности, отдел 5, контрразведка [Британия].

МИ6 – Национальная служба безопасности, отдел 6, также известна как СРС, внешняя разведка [Британия].

ОВС (SAS) – Особая воздушная служба, спецназ британской армии [Британия].

ОВС 21 – Двадцать первый полк ОВС (см.), также известный как «Искусные стрелки» [Британия].

ОЛС (SBS) – Особая лодочная служба, королевские морпехи [Британия].

ОСРБ – Общая служба разведки и безопасности, голландская контрразведка [Нидерланды].

ОТДЕЛ Q – отдел в Прачечной, связанный с научно-исследовательскими разработками [Британия].

ПРАЧЕЧНАЯ – неформальное название бывшего департамента Q в УСО, с 1945 г. – отдельная организация, официальное название не разглашается [Британия].

РУ ВМС (ONI) – Разведуправление ВМС [США].

СРС (SIS) – Секретная разведывательная служба, см. МИ6 [Британия].

СУПЕРЧЕРНЫЙ (в отношении черных организаций и операций) – секретный и недоступный даже правительственным органам надзора [Все].

УИО (DERA) – Управление исследований и оценок, приватизировано как «КинетиК» [Британия].

УСО (SOE) – Управление специальных операций (британский аналог УСС), официально распущен в 1945-м; см. также Прачечная [Британия].

УСС (OSS) – Управление стратегических служб (американский аналог УСО), расформировано в 1945-м, превращено в ЦРУ [США].

ФАУСТ-ФРОНТ – см. ГСА [Германия].

ФСБ – Федеральная служба безопасности, известная ранее как КГБ [РФ].

ЦПС (GCHQ) – Центр правительственной связи (британский аналог АНБ) [Британия].

ЦРУ – Центральное разведывательное управление, также известно как «Компания» [США].

ЧЕРНАЯ КОМНАТА – криптоаналитическое агентство, официально расформировано в 1929-м; предшественник АНБ, тайно переориентировано на оккультно-разведывательную деятельность [США].

ЧЕРНЫЙ (в отношении организаций или операций) – секретный, известный только правительственным органам надзора [Все].