Убийство на романической почве

Вступление

Стальное преспапье мне придавило душу, Метель в разгаре; череп стал не тверд, Но я – атлет – свою любовь разрушу О бесподобный стэк! Я английский форверд! Отсутствие любви меня не беспокоит. Слюнявый небосвод бросает воду вдруг. И много мерзости другой, о чем писать не стоит, Над головой моей все замыкало круг, Любовный герб на лбу моем оттиснул, Под крышкой черепа – революционный бунт, И все экстраординарно-гнилые мысли Глотает он – обжора Урбурун.

1918

«Собственно говоря, вы – африканская женщина…»

Собственно говоря, вы – африканская женщина, И я удивляюсь, почему вы европейка, У вас глаза – электрические лампочки, А сердце по всему телу, как змейка; По движению бровей я понимаю сердце И чувствую ваш хронический хмель. А когда В тепловатый апрель Вы садитесь в общую карусель И вертитесь, Я знаю, вам это очень неприятно, Но я очень галантно Целую вашу перчатку И провожаю домой. Скажите… А ведь вы ночью вздыхаете под луной, Не правда ли?

«Ее глаза, как цифра восемь…»

Ее глаза, как цифра восемь, Колодцы благостных кислот, А в волосах проснулась осень Для нежных и слащавых од. Какой-то профиль бомбу бросил И скрылся у нее в глазах. А я… когда б меня ни спросят, Предвидел свой любовный крах.

«Я полюбил бы вас, предвестников туманов…»

Я полюбил бы вас, предвестников туманов, Влагающих мой ум в коробку папирос, Когда бы ваш приход, страдающих болванов, Не предвещает лед в предутренний мороз. Когда в осенний час не падают снежинки, И в тусклый день зимы не плачут небеса Туман влечет меня в безвестные тропинки, Где вдохновляет светлая роса, Где в зимний день, так ласков и так сладок Твой нежный запах летний l'Origan, Когда влечешь в седой туман Ты белизной своих перчаток. Ах! каждой ночью свет лампадок Вздымает мыслей караван.

«Для вас одной не стоит вырыть…»

Для вас одной не стоит вырыть Моих неотразимых чар, Пусть в сердце трепетная сырость И, черный от любви нагар. Пусть в голову ползет любовь И душит горло, точно астма. Но не иметь души ужасно И не услышать тихий зов. Сегодня здесь футбольный матч, А завтра страстное томленье, И чувствовать и день и ночь Одно земное притяженье.

«Блестящий кавалер танцует с дамой вскользь…»

Блестящий кавалер танцует с дамой вскользь, Слюнявый фрак и страшно белый лиф. Сквозь едкий дым английских папирос Вы тянетесь ко мне, чуть-чуть не Суламифь. Ваш длинный взгляд от сладости лоснится, Живет душа, страдает каждый нерв! Нет! в сторону любовь, и сердце, и Бодлер, И вы, развратная и юная девица!

«Равновесие души моей…»

Равновесие души моей Лишь держит один трамвай номер третий, Если она не приедет скорей Взвей флаг о моей смерти. Мое сердце уже полчаса не бьется, Еще две минуты – и я погиб. И вспоминается к чему-то Моцарт И кончик маленькой ноги. Я жду… хоть я не верю в черта, Ведь вы сказали «мне не верьте» Он едет, едет, номер третий! Но мне смеется ватманова морда.

«На твердой паперти балкона…»

На твердой паперти балкона Распухла страсть в сердцах у нас. Когда над нами с тихим звоном Болталась пьяная луна. И в час, когда рассвет корявый Нарисовал верхушки гор, С улыбкой сладостной одна вы Допили розовый ликер. Я ждал, благое сбросив иго, Судьба какой мне жребий кинет, Мне не найти в забытых книгах Фигурки маленькой богини.

«Ведь вам совсем уже не кстати…»

Ведь вам совсем уже не кстати Моя прогнившая любовь: Я – нигилист и провокатор, Вы – укротительница львов. Я помню, где-то в карнавале, Моя невеста предсказала, Среди веков, имен и дат, Любовный, но прекрасный мат. У вас в руке подпрыгнет браунинг, Но прежде, чем мне лечь на пол, Железные закрою ставни На крепкий и тяжелый болт.

Заключение

Пусть кровь еще течет по жилам гневно, И пусть сильней кипит горячая любовь Но я устал от безмятежных снов, Когда под утро душит сердце ревность. Пусть безнадежный плач в душе моей потонет – Мне хочется взорвать любви моей бетон И бросить в грудь отъявленных любовниц Один, один невыкрикнутый стон.

1919