Это неправда, что у вампиров не бывает друзей. У меня, например, они есть. И не только среди таких же неприкаянных покойников, как я сам. Среди живых — тоже. В том числе и тех, кто знал меня еще при жизни. Как это может быть? — спросите вы. — Они что, в гробу меня не видели? Видели они меня в гробу, видели — ну и что? Трудно, что ли, было списать все на летаргию? Трудно, что ли, было обаятельно (без клыков, боже упаси!) поулыбаться, где надо, сунуть кому надо «на лапу» — и «воскреснуть» официально?

Нет, конечно, проблем хватало. Днем мне на улицу ходу нет, а вечером все похоронные конторы, ЗАГСы, паспортные столы, отделения милиции, ЖЭКи и т.д. закрываются, так что пришлось изворачиваться, выписывать доверенности, давать взятки, а иногда и рисковать своим посмертным существованием. Тем не менее за пару месяцев я все уладил, хотя крови эти паразиты из меня попили немало! Но я на них тоже отыгрался и попил их крови — уже в буквальном смысле. Так что в итоге парой наиболее закоренелых бюрократов стало меньше.

Только все это были еще цветочки. Те самые, которые поначалу приносят на могилу. (Извиняюсь за черный юмор, но какой еще юмор может быть у вампира?)

Самым худшим оказалось не это. Я до сих пор не знаю, какое проклятие для вампира худшее: совесть или скука? Наверное, все-таки совесть. По крайней мере, поначалу больше всего досаждала именно она. (Может, это я такой неправильный вампир?) …Или все же скука? Со скукой, конечно, можно как-то бороться, притворяясь живым, занимаясь тем, что и раньше: книги, музыка, фильмы, долгий, едва ли не до утра, треп с друзьями, анекдоты, карты, женщины… О да, женщины! Я находил в этом какое-то извращенное, садистское удовольствие: знали бы они, с кем ложатся в постель!..

Некоторые из моих партнерш обращали внимание на мои холодные руки, но я неизменно отшучивался: «Они и при жизни такие были». При этом я нагло врал: при жизни мои руки были куда теплее.

А потом, во время очередной бурной ночи, на меня нашло затмение, и очнулся я в окровавленной постели, и завыл от бессилия, глядя на разорванное горло и остановившиеся глаза еще недавно так страстно целовавшей меня женщины…

Совесть… Кто не был в моей шкуре, тот не знает, что это такое! Неоднократно я пытался наложить на себя руки, но всякий раз внутри подымалась властная темная волна, отшвыривая меня назад от той грани, за которой ждали покой и забвение. Прав Генрих: вампиры неспособны покончить с собой. Так что мне оставалось жить (если только посмертное существование можно назвать жизнью), мучиться от сознания того, что я — убийца, монстр, чудовище, оживший кошмар, бродячий труп, гнусный кровосос, урод гофрированный… как я только себя не называл в припадке самобичевания! — и продолжать убивать. Я ничего не мог с этим поделать!

Что? Выпивать человека не до конца? Оставлять в живых?

Ха-ха три раза! Не бывает!

…Почему?

Не спешите. Всему свое время.

Генрих при очередной встрече объяснил: лет за двадцать-тридцать это пройдет. Я привыкну и стану воспринимать людей не как равных себе существ, а как обычный скот, который изначально предназначен на убой. Успокоил, называется! Тем, кому я разрываю горло, от этого не легче…

Кое-что я все же придумал. В скором времени в городе заговорили о жестокой разборке между криминальными группировками, в результате которой то один, то другой местный мафиозо отправлялся в мир иной, а милиция не очень-то спешила искать убийц.

Так что отделу по борьбе с организованной преступностью я существенно помог и продолжал помогать в меру моих скромных сил до сих пор.

Правда, теперь местные «авторитеты» заметно улучшили конспирацию, и мне все больше попадалась мелкая сошка. В общем, я успешно вел борьбу с преступностью; кое-кто из перепуганных доморощенных гангстеров уже сам спешил отдаться в руки закона, дабы не разделить участь своих коллег. В итоге «криминогенная обстановка в городе значительно улучшилась» — как заявил начальник областного управления на одном из совещаний. Это, само собой, меня, как честного гражданина (пусть и вампира), не могло не радовать — но, с другой стороны, кушать-то хочется! Хотя на мой век отребья хватит. Они как тараканы: не успеешь одних схарчить — глядь, уже новые объявились! Иногда даже противно становится грызть всех этих моральных уродов, но зато совесть потом почти не мучает…

Почти?

Чушь все это! Сам ведь знаю, что чушь. Сказка для детей младшего школьного возраста, которую я сам себе сочинил для очистки совести и в которую сам не верю! А совесть у меня уже почти атрофировалась, одни очистки и остались.

Генрих снова оказался прав.

Теперь, по прошествии двух десятков лет, я это понимаю.

Вампир — санитар общества! Это надо же такое придумать! Гы!

Убийца я. Убийца и кровосос. И циник к тому же. Точка.

И не с совестью я воюю — со скукой! Надо быть честным хотя бы перед собой. Выслеживать бандитов, которые потом еще и пытаются сопротивляться, куда интереснее, чем просто выпить до дна невинную девушку или глупого доверчивого мальчишку.

Однако лет за двадцать охота на бандитов тоже приелась, и старая знакомая — скука — навалилась на меня с новой силой.

Пробовал рисовать (при жизни я этим увлекался). Кое-что выходило даже весьма неплохо — но меня хватило ненадолго. «Успею еще этим заняться», — думал я, с кривой ухмылкой вешая на стену свой последний кладбищенский пейзаж.

И я вновь начал искать, чем бы заполнить окружавшую меня тоскливую, засасывающую пустоту.

Теперь я уже был умнее. Сперва я отлавливал очередного рэкетира и утолял голод. Несколько раз потом приходилось менять одежду: мои «клиенты» взяли за моду палить в любую приближающуюся тень. Мне, конечно, на их пули наплевать (хотя и больно!) — но не идти же после на вечеринку или на дискотеку в простреленном в нескольких местах костюме?! И только после этого, сыт и благодушен, я отправлялся веселиться.

Наверное, мы, вампиры, действительно обладаем скрытой магией — хотя люди и сильно преувеличивают наши способности. Просто после смерти мы начинаем жить как бы в другом мире. Мы по-другому видим, по-другому слышим, по-другому чувствуем…

Но, кроме того, есть у нас и некий особый «магнетизм», некая необъяснимая притягательность. Генрих как-то назвал это свойство «некрообаянием». Очень похоже. Во всяком случае, мы чем-то притягиваем к себе людей — как притягивают хищники своей смертельно опасной грациозностью. Причем внешняя красота тут особого значения не имеет — это какое-то внутреннее свойство, которое мы приобретаем… умирая! Действительно, «некрообаяние» — хоть сдохни, лучше не скажешь!

Так что за последнее время у меня появилось множество новых друзей и знакомых, и я стал желанным гостем во многих компаниях. В одной из таких компаний совсем еще молодых людей, которым льстило общение со мной — столь взрослым и загадочным! — я и познакомился с Ней.

Это случилось совсем недавно — каких-то два месяца назад; по нашим (да и по людским) меркам — пустяки. А мне уже кажется, что мы знаем друг друга целую вечность, как ни банально это звучит.

Ее я увидел сразу: разметанное облако рыжих волос, таких пушистых, что мне тут же захотелось зарыться в них лицом; загадочные зеленые глаза, большие, чуть раскосые; нежный атлас губ. Одета Она была, как одевались, кажется, в позапрошлом веке: атласное платье со шнуровкой — и в то же время вызывающее декольте, наполовину открывающее небольшую тугую грудь. Она напоминала очаровательно невинного и одновременно неуловимо порочного эльфа… Эльфийку? Эльфицу? Нимфу? Нимфетку?.. Не важно!

Блики свечей, негромкая музыка, шепот из темноты — все это было романтично и пошло, но сейчас я не видел ничего, кроме Ее приближающегося лица и этих огромных зеленых глаз, в которых отражалась, казалось, вся комната. Вся, кроме меня.

— Тебя можно пригласить на танец?

Малахитовый бархат, переливы золотых блесток — таким был для меня Ее голос.

Я не удержался, взглянул на Нее изнутри.

Серебристые сполохи — и за ними трепещет, бьется, складывая и раскрывая крылья, пурпурный мотылек.

Я смотрел, смотрел — и не мог оторваться.

Разумеется, в конце концов она добилась своего, причем отнюдь не оригинальным способом. Я вполне мог бы предвидеть подобный исход — если бы любовная дурь не застила мне глаза! Это произошло через месяц после нашего знакомства.

Эльвица неоднократно пыталась набиться ко мне в гости, но каждый раз натыкалась на мой вежливый, но твердый отказ. Одно из главных правил вампира: никому никогда не выдавай своего убежища, если не хочешь, чтобы однажды к тебе заявились «гости» с осиновыми кольями! Даже «своим», таким же не-мертвым, не стоит показывать место, где ты спишь днем. А о людях и говорить нечего!

У всех нас имелось по несколько убежищ, и каждый, в основном из «спортивного интереса», регулярно пытался «вычислить» убежища других. Иногда нам это удавалось: я, например, знал пару мест, где прятался Генрих, и одно дневное пристанище Безумной Нищенки, которая извела в городе всех цыган — видать, уж очень насолили они ей при жизни! А Генриху наверняка известно о паре моих «схронов» — но обо всех тайных местах другого не знал никто. Я, к примеру, отсыпался днем отнюдь не в своей старой квартире, где время от времени принимал друзей, учиняя ночные посиделки, а то и разгульные оргии (нет-нет, только танцы, вино для гостей и женщины, никакой крови, боже упаси!).

В этой квартире Элис была уже несколько раз, но она хотела выяснить, где я прячусь, а узнать это я не мог позволить даже Ей. Мы, вампиры, немного «поведены» на собственной безопасности.

Не раз мы с Девочкой Эли гуляли по ночным кладбищам. Еще бы, романтика: ночь, серебрящиеся в лунном свете надгробия, чернильные провалы теней — словно разверстые могилы, а рядом с тобой — «живой» вампир! Благоухание сирени смешивается с запахом свежей земли и легким душком тления, адреналин бурлит в крови, жутковато-сладостная волна поднимается откуда-то из глубины души, все кажется сном, и в то же время ты понимаешь: все происходит наяву, с тобой, и в любое мгновение тот, кто идет рядом, может… О, как это возбуждает, как щекочет нервы! Я прекрасно понимал Эльвицу и немного подыгрывал ей, выбирая наиболее таинственные аллеи и рассказывая по дороге соответствующие (в основном, тут же выдуманные) истории. И все же в этих прогулках было нечто большее, чем просто поиск острых ощущений для симпатичной девчонки. ВЕДЬ МЫ НА САМОМ ДЕЛЕ ЛЮБИЛИ ДРУГ ДРУГА! Во время подобных ночных «экскурсий» Эли нередко просила показать мою могилу или склеп, но я обычно отшучивался. Пару раз мы проходили совсем рядом с убежищами Виктора или Безумной Нищенки, но я, естественно, ничего не говорил об этом Эльвире. В итоге Эльвина сообразила, что сплю я отнюдь не на кладбище, как положено вампиру (надо сказать, что так считала не только она, но и большинство «наших»).

А вот я этого никогда не понимал! Конечно, на старых кладбищах еще сохранилось некоторое количество склепов, где вполне можно переспать день, спасаясь от солнца. Но зачем спать в пыли и паутине, в жестком гробу, когда есть возможность обеспечить себе куда более комфортабельное и вполне надежное убежище? Помню, как-то пару раз пришлось отлеживаться днем в технических тоннелях метро (полезная вещь — подземка, когда не успеваешь затемно добраться до дому! хвала нашему мегаполису!). Но вот условия там… Бр-р-р! Конечно, когда выбора нет, и не в такую дыру забьешься, лишь бы спастись. Но спать в подобном месте добровольно… Благодарю покорно! А склеп ведь, по сути, ничуть не лучше!

Короче, Эли меня в итоге раскусила, и вот как-то раз она меня выследила!

Не знаю, как ей это удалось, но девчонка, у которой в голове гуляет ветер и которая влюблена в вампира, способна и не на такое! В чем я очень скоро убедился.

Проснувшись в очередной раз после захода солнца и отперев свои тройные бронированные двери со множеством замков, я обнаружил на лестничной площадке лукаво улыбающуюся Эльвицу.

— Так… — протянул я, бросил быстрый взгляд на лестницу, убедился, что, кроме Эльвицы, там никого нет — и одним движением втянул девушку в квартиру.

— Посидишь пока здесь, — сообщил я ей не терпящим возражений тоном, — а я иду на охоту. Часа через два вернусь. Можешь пока музыку послушать — комплекс вон стоит, компакты на полке над ним. Или на компьютере поиграй. Только не вздумай выходить!

— Я с тобой… — заикнулась было Эльвира, но я довольно резко оборвал ее:

— Сиди здесь, я сказал! Вернусь — поговорим.

Прихватив связку ключей, я захлопнул за собой дверь и тщательно запер ее снаружи.

Состояние у меня было еще то, так что я снова проморгал две пули, испортившие очередной костюм. «Когда-нибудь эти болваны все же додумаются до серебра», — с неприятным предчувствием подумал я, производя контрольный выстрел в голову неудачливого громилы из его же револьвера.

И поспешил домой, к ждавшей меня Элис.

Надо было серьезно объясниться с девчонкой — но когда, старательно заперев за собой дверь, я вошел в комнату, все заготовленные по дороге фразы мгновенно вылетели у меня из головы.

Эльвина ждала меня в кровати, совершенно обнаженная, приняв позу, явно высмотренную в каком-нибудь «Плейбое» или «Пентхаусе».

Она меня соблазняла!

И, надо сказать, делала это весьма успешно: я едва удержался, чтобы немедленно не сорвать с себя одежду и не прыгнуть к ней в постель.

— Хорошо смотришься, — с голосом я все же не совладал, и он прозвучал более сипло, чем обычно. — Некрофилией, значит, решила заняться? — я грубил ей намеренно, но ничего у меня не вышло.

— Думаешь, обижусь? — она подмигнула мне — знаю, мол, что у тебя на уме, и знаю, какой ты «целомудренный». — И не надейся! Лучше лезь в постель и займемся наконец тем, чем положено заниматься влюбленным.

— Чтобы спать с вампиром, надо хотя бы школу закончить! — строго заявил я, уже сдавшись, но все еще по инерции сопротивляясь. Ну не хотел, не хотел я ломать ей жизнь — но она сама сделала свой выбор!

Я заставил свое лицо посинеть, дал проступить трупным пятнам, обнажил в кривой ухмылке пожелтевшие клыки: когда я захочу, я могу выглядеть и так.

— А я как раз сегодня последний экзамен сдала! — ничуть не смутившись, сообщила мне с кровати Эльвира. — Ты еще о родителях моих вспомни. Я им до лампочки! Сказала, что замуж выхожу — так они даже внимания не обратили! Решили — пошутила! В общем, хватит меня запугивать — я тебя уже всяким видела. Прекрати этот маскарад и иди ко мне! — скомандовала она — и я, махнув на все рукой, подчинился. В конце концов, если она так хочет, то почему я должен сопротивляться? Видит бог — я сделал все, что мог!..

Я оказался у нее первым — но она была горячей и страстной, как будто уже знала толк в любовных играх. Ей было больно — но я мгновенно снял эту боль — уж на это-то моих способностей хватило! Я плыл в волнах ее тепла, купаясь в них, и я чувствовал, как бесконечная нежность к ней растворяет что-то в моем закоченелом и заскорузлом от крови мозгу, как я словно оттаиваю, и тело мое становится теплым… На мгновение мне даже почудилось, что у меня бьется сердце.

А потом все произошло само собой: знакомая, трепещущая в ожидании голубая жилка под бархатистой кожей, мой нежный, совсем легкий поцелуй, почти незаметная ранка…

Она понимала, что происходит, и глядела на меня сияющими, полными смертного блаженства, счастливыми глазами, постепенно подергивающимися мутной поволокой.

Она уходила, уходила из жизни — ко мне, в мой мир, и я уже ничего не мог сделать: так было назначено Судьбой…

Я чуть не упустил тот неуловимый миг, когда жизнь как бы зависает, покидая тело — но все же почувствовал его, спохватившись в последнее мгновение. Одним движением вскрыв жилу на своей руке, притиснул брызнувший багрянцем фонтанчик к ее губам, даря ей то, чего она так хотела, не понимая, чего лишается и что получает взамен. Она была еще совсем ребенком…

Потом я отнес ее — обмякшую, уже не живую, но еще не Восставшую, в соседнюю комнату, бережно уложил в стоявший там гроб. Из этого гроба в свое время восставал и я. Давно следовало его выбросить, но — дурацкая сентиментальность не давала! Ностальгия, понимаешь!.. Кто ж мог подумать, что он еще пригодится?

Аккуратно задвинул крышку.

Это — ритуал.

Спи, любимая.

До завтра.

Как вампир, она была бесподобна! Лучшей подруги, напарницы и любимой я не мог себе и желать! Какой соблазнительной и доступной умела она казаться — так что я бы даже начал ревновать, если б не знал, что она всего лишь играет. Но играла она идеально, не сфальшивив ни разу! И когда сопящие от возбуждения парни устремлялись за ней в темноту проходного двора или глухого закоулка — там уже ждал их я. Конечно, еду выбирал я, придерживаясь своего старого, хотя, по большому счету, достаточно глупого принципа: употреблять в пищу исключительно бандитов, «гопников» и прочую «урлу». Да, конечно, охотиться на подобных типов довольно интересно, но…

А вот Эльвица с радостью приняла правила кровавой игры, доверив мне выбор жертв (которых мы все, с легкой руки Генриха, обычно называем «клиентами»).

Похоже, Эльвица действительно считала, что мы занимаемся благородным делом — очищаем город от всякой мрази. Я не стал разубеждать ее. Пусть «живет» этой иллюзией. На самом деле мы просто питались, а заодно искали острых ощущений, которые, пусть ненадолго, но дает такая охота. Что же касается совести, то она у меня давно стала весьма сговорчивой. Прав был Генрих…

Так вот, «клиенты» сворачивали в заранее облюбованную нами подворотню или иное укромное место, один из парней нетерпеливо подступал к Эльвире (обычно их было двое: одного нам с Эли не хватало, но мои «подопечные» в последнее время взяли моду никуда не ходить поодиночке, что оказалось нам только на руку!). Эльвира тут же сама прижималась к нему, обнимала, ее губы касались шеи «любовника», в глазах вспыхивали хищные зеленые огоньки…

Первый мальчишка неподвижно лежал на ворохе пыльного тряпья, брошенного на продавленный топчан у самой двери — и лишь слабо пошевелился, когда мы вошли. Один безучастный взгляд в нашу сторону, и снова — полная неподвижность. Пятно серой обреченности, исходящей по краям зыбкой дымкой, и лишь в самой сердцевине — тусклые багровые огоньки. Да, этот практически безнадежен.

Второй сидел в углу и чуть покачивался в обшарпанном кресле-качалке, закрыв лицо руками. Мрачная чернота, но в ней — нет-нет да и проглядывали яростные багровые сполохи. Этого еще, может, и удастся вытянуть. Только стоит ли?

— Да, Людоедка Эллочка, натворила ты дел, — пробормотал я.

Кажется, Эльвира впервые обиделась, но тут же поняла: да, сама виновата — и с надеждой заглянула мне в глаза.

— Им можно помочь?

— Сомневаюсь. Но попробую. Эй, парни, я понимаю, как вам сейчас хреново, но попытайтесь на некоторое время сосредоточиться и послушать меня. Ничего не обещаю, но вы, по крайней мере, сможете четко уяснить, что с вами произошло и какой у вас теперь есть выбор. Ну так что, будем слушать?

Лежащий слегка пошевелился и открыл глаза. Даже попытался сесть, и со второй попытки это ему удалось.

— А ты кто такой? Доктор? — неприязненно осведомился сидевший в углу, не отнимая рук от лица.

— Ага, — ухмыльнулся я как можно веселее, хотя на душе у меня скребли кладбищенские крысы. — Добрый доктор Айболит!

— Тогда вали отсюда своих зверей лечить, пока цел, — посоветовали мне из угла. — А от нее держись подальше, а то станешь таким, как мы. Хочешь?

— Ты опоздал, приятель, — оборвал его я, чувствуя, что парня вот-вот понесет. — Я уже такой, как вы — и именно поэтому знаю, каково вам! Только я с этим в свое время справился — а вы пока нет. И справитесь ли — зависит только от вас!

— Так ты… тоже?! — он наконец отнял руки от лица, и я увидел потеки от слез и тонкую струйку крови, засохшую в углу рта. — Вы?! — он наконец узнал меня. Виделись пару раз в компании, где я познакомился с Эльвирой.

— Я. А теперь заткнись и слушай! И ты слушай. Эльвира — вампир. И сделала вампирами вас. Не перебивать! Меня не интересует, верите ли вы в вампиров. Вы теперь сами одни из них, вернее, из нас, так что поверите, никуда не денетесь. Она не хотела вам зла — скорее наоборот, но она не учла, что вы совершенно не готовы к такой трансформации. Ведь вампир — это не просто живой труп, не просто изменение физиологии и еще кое-чего. Это прежде всего состояние психики, состояние души, если хотите! Это надо принять как данность, поверить — и все. Разглядеть «черный огонь» в глубине своего сердца — и постараться раздуть его. Никакого «научного объяснения» тому, что произошло с вами, у меня нет и не будет. Я и сам вампир. Вот, смотрите.

Я широко оскалился, продемонстрировав клыки, а потом медленно поднялся в воздух и некоторое время парил под потолком.

— Значит, все-таки правда, — обреченно выдохнул тот, что заставил себя сесть на топчане.

— Правда, — угрюмо буркнул парень в кресле. — Я уже и сам понял. Ты вот скажи лучше, раз такой умный, что нам теперь делать? Как жить дальше?

— Хороший вопрос, — кивнул я. — Только жить вам больше не придется. И мне тоже. Мы все — мертвые. Молчи, Эльвира, мне лучше знать! Мы — мертвые, и для поддержания своего посмертного существования должны регулярно убивать живых и пить их кровь. Вот так.

— А по-другому — никак нельзя? — робко подал голос парень с топчана.

— Можно. Осиновый кол в сердце — и все. Отмучился. Только сам ты этого сделать не сможешь — по себе знаю. Пробовал. А еще можно тихо загибаться тут без пиши. Ты будешь жить — хотя мы и не живем по-настоящему, но лучшего слова пока никто не придумал — так вот, ты будешь жить долго, очень долго. Но голод постепенно сведет тебя с ума, и ты уже будешь готов на все, будешь готов убить родную мать, чтобы только прекратить свои мучения — но у тебя не останется сил, чтобы добраться до чьего-нибудь горла… Ну как, нравится?

Они долго молчали.

— Значит — убивать или умереть самому? — подал наконец голос парень в кресле.

— Именно так, — кивнул я.

— А если — зверей? — на миг встрепенулся мальчик на топчане. — Мне кажется, я бы смог…

Кажется ему! Он даже не смог произнести слово «убивать»!

— Зверей — можно. Только это довольно противно, и все равно долго не продержишься.

— А может… консервированная кровь? С донорских пунктов? Как в том фильме…

— Забудьте! — одним взмахом перечеркнул я повисшую было в воздухе надежду. — Консервированная кровь — для плохих фильмов и комиксов! Кровь для нас скорее символ. Выпивая кровь жертвы, мы пьем ее силу, ее жизнь — и делаем ее своей! Вот за счет чего вампир поддерживает свое существование. А консервированная кровь — просто жидкость, не более. Забудьте о ней.

Она вам не поможет. И о том, что можно выпить кого-то не до конца, сохранив ему жизнь — тоже забудьте.

— Я… попробовал один раз, — глухо произнес парень в кресле. — Я думал — я его ненавижу. Он… а, не важно! — махнул он рукой. — Но когда я увидел его мертвым… Нет, я не смогу еще раз! — он снова закрыл лицо руками, содрогаясь всем телом.

— Ну что ж, тогда мне больше нечего вам сказать. Вы можете стать настоящими вампирами и регулярно убивать людей; вы можете долго и мучительно умирать здесь — но такой смерти я не пожелаю и врагу! И, наконец, вы можете разом прекратить свои мучения — но тогда нужен кто-то, кто поможет вам в этом. Я все сказал. Выбирайте.

И я повернулся к выходу.

— Постойте!

Мальчишка с топчана.

Я обернулся, остановившись в дверях.

Серая, с темно-лиловыми прожилками, обреченность. Но вместе с ней — и решимость.

— Вы… поможете мне умереть насовсем?

Да, чтобы принять такое решение, надо тоже обладать немалым мужеством! Недооценил я его.

— Помогу. Но я бы советовал тебе хорошо подумать.

— Я уже все обдумал. Я не смогу убивать других. И я не хочу мучиться — это уже начинается, я чувствую! Прошу вас…

— Хорошо. Я приду завтра, и если ты не передумаешь — помогу тебе уйти.

— Спасибо, — прошептал он серыми губами. — Только обязательно придите. Вы обещаете?

— Да, я обещаю.

Всю обратную дорогу мы с Эльвирой подавленно молчали.

— Влад, я не хотела. Я не знала, что такое может случиться! — подняла она на меня полные слез глаза, когда мы уже входили в подъезд. — Неужели ничего нельзя сделать?!

— Только для одного. У того, что сидел в кресле, еще есть шанс. Второй обречен. Теперь ты знаешь, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями?

Она молча всхлипнула, но я не обратил на нее внимания, потому что увидел: дверь моей квартиры приоткрыта. А я точно помнил, что тщательно запер ее, уходя!

— Заходи, Влад, заходи, не бойся! — я узнал голос Генриха и слегка перевел дух. Впрочем, радоваться и вздыхать с облегчением рано: если Генрих заявился ко мне вот так, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. К тому же, раз он не только «вычислил» мое место обитания, но и смог открыть дверь в квартиру — значит, грош цена такому убежищу! Надо срочно менять место дневки.

Мы вошли, и я тщательно запер дверь. Все замки были в порядке.

— О, да ты не один! — криво усмехнулся Генрих, вынув изо рта свою неизменную сигару. — Впрочем, я мог бы и сам догадаться. Что же ты? Представь меня даме!

— Это — Генрих Константинович, мой Отец, — обернулся я к замершей на пороге Эльвире. — А это — Эльвира. Моя «дочь».

— И любовница, — закончил Генрих. — Ого, да вы еще не разучились краснеть, леди! Не надо смущаться, я не хотел сказать ничего плохого. А у тебя прекрасный вкус, Влад. Впрочем, не могу сказать того же о вкусе твоей дамы. Ну да ладно, присаживайтесь. Есть новости, и очень нехорошие. Я не вполне понимаю, что происходит, но, подозреваю, кое-что сможете прояснить вы.

Мы с Эльвирой молча уселись в свободные кресла, и я потянулся к лежавшей на журнальном столике пачке сигар. «White Owl». Да, у Генриха губа не дура! Я вынул из пачки сигару, содрал с нее целлофановую обертку, с наслаждением понюхал и аккуратно прикурил от зажигалки Генриха.

— Итак? — я выжидательно посмотрел на него.

Посмотрел изнутри.

Однако Генрих «закрылся», так что кроме серой брони его внутреннего «щита» и чуть насмешливой улыбки, я ничего не увидел. И все же я почувствовал, что моему Отцу сейчас не до смеха.

— Пропали Безумная Нищенка и Виктор. Я подозреваю, что их ликвидировали.

— Может, они просто сменили убежища?

— Нет. У меня есть свои способы проверки. Их наверняка убрали. Или пытались убрать, и они ушли на дно; впрочем, это маловероятно — они бы дали знать об опасности.

— Ты подозреваешь, кто мог это сделать?

— Я не подозреваю — я знаю! Один из нас может погибнуть случайно, но сразу двое — никогда! Значит, Бессмертный Монах здесь и идет по следу.

Эльвира переводила растерянный взгляд с меня на Генриха и обратно — я ничего не успел рассказать ей о Бессмертном Монахе. Да и сам я мало что знал о нем. Мне всегда казалось, что это — легенда, «ужастик» для вампиров. Выходит, ошибался…

— Но это не все, Влад, — Генрих в упор посмотрел на меня. — Бессмертный Монах никогда не появляется просто так. Произошло что-то, вызвавшее его появление в нашем городе. Он чувствует наших, но не настолько, чтобы примчаться издалека, пока все идет, как обычно. А по моим сведениям, в последнее время он находился в Англии. Значит, был всплеск, который привлек его. Ее Приобщение? — Генрих посмотрел на съежившуюся в кресле Эльвиру. — Навряд ли… Значит, случилось еще что-то. Что? Я должен знать!

— Есть еще двое. Их приобщили за последнюю неделю, — тихо произнес я, глядя в сторону.

— Я так и знал! — Генрих ударил кулаком по подлокотнику кресла, и подлокотник жалобно хрустнул. — Это ее работа! — его желтый прокуренный ноготь на указательном пальце уперся в Эльвиру. — Ты бы до подобного не додумался! Ты, конечно, разгильдяй и пижон, но не до такой же степени!

— Да, моя! — с вызовом почти выкрикнула Эльвира. — И что теперь?

— Ничего, девочка, — Генрих как-то разом обмяк, глаза его потухли. — Просто ты привела сюда погибель для всех нас.

— Спокойно, Генрих! — я наконец справился с первым потрясением и постарался взять себя в руки. — Ты всегда знал больше нас всех. Того, что случилось, уже не изменить, но я не собираюсь сдаваться без боя. Да и бегство — тоже выход. Но чтобы противостоять Монаху, мы должны как можно больше знать о нем. Рассказывай.

— К сожалению, о нем известно не так уж много, — Генрих постепенно приходил в себя и вернулся к своей обычной повествовательной манере. — Год рождения — неизвестен, но, по всей видимости, он появился на свет где-то между 1410-м и 1435-м. Первая его достоверно известная акция по истреблению вампиров датируется 1456-м годом, Лион. По происхождению — француз, настоящего его имени я не знаю, но среди служителей церкви он известен, как брат Жан; кличку «Бессмертный Монах» дали ему уцелевшие лондонские вампиры после резни, которую он учинил там в 1611 году.

— Он действительно бессмертный?! — не удержалась Эльвира.

— Действительно. Чем это обусловлено — никто не знает. Говорят, он уже не вполне человек; но то, что он не вампир — это точно. Он явно не вполне нормален — нет, он не безумец, но истребление вампиров стало единственной целью его жизни. Возможно, он так долго отнимал жизни у бессмертных, что научился впитывать их силу и стал бессмертным сам. Впрочем, это лишь предположение, одно из многих.

— Его можно убить?

— Наверное, — пожал плечами Генрих, раскуривая новую сигару. — Только пока это никому не удавалось. Пять с половиной веков войны с вампирами — никто из нас не прожил столько! В итоге он приобрел такой опыт, что бороться с ним практически бесполезно. Он знает о нас почти все, прекрасно вооружен и подготовлен. Бессмертный Монах не пренебрегает ничем: от чеснока и Библии до автоматической винтовки с серебряными пулями. Кстати, особым человеколюбием он не страдает: нередко по его вине гибли не только вампиры, но и люди, но ему все сходило с рук. Похоже, он считает, что цель оправдывает средства. Так что заложником, к примеру, от него прикрываться бесполезно: он, не задумываясь, убьет обоих. На жалость его тоже не возьмешь — он лишен этого чувства в куда большей мере, чем, к примеру, ты, Влад, а может быть, даже в большей, чем я. И у него просто нюх на вампиров.

— Он действует один?

— К сожалению, нет. Насколько я знаю, лет семь назад при Интерполе было создано специальное секретное подразделение «Z», и возглавляет его некий майор Жан Дюваль. Думаю, не стоит пояснять, чем занимается это подразделение и кто этот майор?

— Не стоит… Хотя, подожди! Ведь Интерпол не военная организация, не спецслужба, даже, по большому счету, не полиция. Там сидят обычные чиновники, которые координируют деятельность полиции в разных странах. У Интерпола нет оперативных подразделений! Даже обычных…

— К сожалению, времена меняются, Влад. Теперь — есть. Возможно, Интерпол — только «крыша»… Впрочем, в данный момент это уже не имеет значения.

— Да, ты прав… Его люди подготовлены так же хорошо, как и он сам?

— Что касается экипировки — думаю, да. А вот насчет опыта… Они не бессмертны, и подготовка у них, конечно, похуже, но не стоит недооценивать и их: все они профессионалы и, кроме того, имеют духовный сан.

— Батальон Всех Святых! — хмыкнул я. — Кстати, сколько их?

— Точно не знаю, но, думаю, десятка три-четыре.

— И все они приехали сюда? — голос Эльвиры дрогнул, зазвенел испуганным серебром с черными переливами.

— Вряд ли. Но человек десять он с собой прихватил наверняка. Возможно, к ним подключился и кто-то из местных.

— Что-нибудь еще о нем известно? Как он выглядит, во что одевается, как предпочитает действовать?

— Вот, — Генрих протянул мне фотографию.

Крепкий широкоплечий мужчина лет сорока, с густой бородой и кустистыми насупленными бровями, из-под которых на меня глядели пронзительные, глубоко посаженные глаза. Сероголубая сталь холодного, нечеловеческого рассудка, облаченная в тело двуногого вепря. На человеке была незнакомая мне форма без погон, со множеством накладных карманов.

— Фотография сделана три года назад, — пояснил Генрих, когда я передал снимок Элис. — Форма — того самого подразделения. Но надевают они ее только на операцию. А так ходят в штатском. Действовать они предпочитают наверняка: долго «вычисляют» твое убежище, а потом являются днем, когда ты практически беспомощен.

— Но это подло! — воскликнула Эли, и мы с Генрихом не удержались от улыбок.

— Это война, девочка, — мягко, как ребенку, пояснил Генрих. — А на войне все средства хороши. Особенно когда они позволяют уничтожать противника без особого риска для своих. Хотя при необходимости они действуют и ночью. Вот, пожалуй, и все, что мне известно.

— Негусто. Сколько осталось в городе наших?

— Мы трое — и все. Ну, если не считать тех двоих, которых приобщили вы, Эльвира.

— Тех двоих можно не считать, — хмуро бросил я. — Ты намерен отсидеться или попытаешься скрыться из города?

— Еще сам не знаю, — он раздавил очередной окурок в пепельнице, — но вам я бы советовал перебраться в другое убежище.

— Спасибо. Об этом я и сам подумал. Если нашел ты — найдут и они. Может, нам стоит действовать сообща? Как нам тебя найти в случае чего?

— Я сам вас найду.

— У меня есть кое-какой арсенал. Могу поделиться.

— Спасибо. У меня — тоже. Ну что ж, я узнал все, что хотел, и предупредил вас. Теперь мне пора. Надеюсь, еще увидимся. И смените убежище — не тяните с этим.

— Ладно, понял. Земля тебе пухом!

— К черту!

Мы оба невесело усмехнулись нашей старой шутке, и я проводил Генриха до дверей.

— Кстати, Влад, — окликнула меня Эльвира, когда дверь за нашим гостем закрылась, — я понимаю, сейчас не до того, но у меня есть еще новости. Меня пригласили на банкет — как ты думаешь, к кому? — К Ахметьеву!

— Ого! Где ты успела подцепить этого босса мафии?

— Ну, не самого босса — его племянника.

— Понятно. И ты хочешь…

— Сделать то, о чем ты сам не раз говорил. Ведь мы — «санитары города»?

Да, Эльвица действительно восприняла мое высказывание слишком серьезно. Но к Ахметьеву и его людям я подбирался уже давно, и упускать такой шанс не стоило. Эх, поохотимся напоследок на крупную дичь, пока не началось сафари на нас самих!

— «Санитары»! И лучшие друзья гробовщиков, — усмехнулся я. — Вижу, что ты и делом тоже занималась. Что ж, Монах Монахом, а навестить Ахметьева надо!

Я с удивлением ощутил, что моя «жизнь» вновь обретает вкус и поблекшие за годы краски. Неужели я все время искал себе достойного противника, сам того не осознавая? Совесть, «санитарная миссия», жалкие попытки бандитов обороняться — ерунда и чушь собачья! Мне нужен был настоящий противник, настоящий риск, настоящий азарт!

Кажется, мне надоело бродить по игре под названием «жизнь», включив режим неуязвимости!

Или…

Или я неосознанно стремлюсь к собственной гибели, к окончательной смерти?!

Нет, только не сейчас, когда у меня появилась Элис!

Два тела, погруженные в прозрачный студень, на высоких, похожих на надгробия, постаментах, под мерцающим светом бестеневых ламп.

Голос.

— Эксперимент переходит в критическую фазу… сценарий предусматривает повышение… экстремальные условия… толчок… скачкообразных психофизиологических изменений…

Тревожные багровые сполохи, черный мрамор монумента дает трещину.

Никак не удается разглядеть лицо склоняющегося надо мной.

Надо мной ?!

Сон, который приходит вновь и вновь. Обрывки слов сменяются, голоса исходят разными цветами, сплетаются, текут, цепляются друг за друга шероховатыми краями — но основное остается неизменным: смазанное лицо, склоняющееся над двумя телами на высоких, похожих на надгробия…

Тела!

Два тела!

Я должен знать, кто эти двое!

Потому что у меня возникло одно очень нехорошее подозрение…

Прежде, чем идти «на дело», я показал Эльвире два из моих запасных убежищ. Конечно, они были не столь комфортабельны, как основное, но отсидеться в них некоторое время вполне можно.

— На случай, если мы разминемся, уходя, — пояснил я. — А уходить, возможно, придется с шумом. И помни, наша главная цель — сам босс. Если мы закусим кем-нибудь из его «шестерок», то он сразу уйдет на дно, и мы до него не доберемся. Мы должны первым же ударом отрубить им голову — остальные запаникуют, начнут метаться — и рано или поздно попадут в наше меню — никуда не денутся.

— Я поняла, Влад, — чуть улыбнулась Эльвица. — Если бы мы еще могли растекаться туманом, как в фильмах — было бы проще. А то я пока даже летать не научилась.

— Ничего, еще научишься. Значит, запомнила? Ты охмуряешь племянничка и потихоньку подкатываешься к дядюшке. Потом оступаешься, падаешь и «теряешь сознание»; они, конечно, малость переполошатся, начнут приводить тебя в чувство — и обнаружат, что сердце у тебя не бьется, и вообще ты уже окоченела — температуру регулировать ты теперь умеешь без проблем. Можешь даже «заморозиться» посильнее — чтоб у них совсем крыша поехала! Я тем временем под шумок «делаю» босса. А ты сможешь закусить тем, который останется возле тебя последним. Потом уходи в убежище № 2, что возле трамвайного круга.

— В эту конуру? — брезгливо сморщила носик Элис.

Ну что ты с ней будешь делать?!

— Да, в эту конуру! Скажи спасибо, что пока не приходится в могилке отлеживаться. Так вот, уходишь в убежище № 2. Я буду следить со стороны, как пойдет дело дальше; если возникнут проблемы — помогу уйти. Запасной вариант: если не удастся «сделать» Ахметьева сразу, я проникаю в дом и дожидаюсь, пока он отправится спать. В этом случае без меня никого не трогай — чтобы не спугнуть раньше времени.

— Информация к размышлению принята! — Эли приложила руку к своим пышным рыжим волосам. — Разрешите выполнять, мой генерал?

— Вольно, сержант. Выполняйте, — усмехнулся я. — Только запомните на будущее: к пустой голове руку не прикладывают!

Я наблюдал за происходящим, удобно устроившись в развилке дерева неизвестной мне породы. Дерево росло в небольшом скверике через дорогу от особняка, во дворе которого разыгрывалось помпезное действо, именуемое «банкетом мафии». Многометровый стол, ломившийся от вин и закусок, белые плетеные кресла, скелетами выпирающие из темноты. Да и темнота-то была весьма относительной: гирлянды цветных китайских фонариков, матовые светильники рассеянного света на высоких ножках, похожие на светящиеся грибы или экзотические цветы, блики цветомузыки — все это изрядно разгоняло мрак и несколько беспокоило меня. При такой иллюминации не очень-то подберешься незамеченным. Разве что взлететь? Это мысль. Я тут же начал прокладывать маршрут возможного полета, одновременно наблюдая за вальяжно фланирующими по парку гостями, но беспокойство не проходило. Что-то здесь не так. Слишком много корректных вежливых мальчиков в безукоризненных черных костюмах прогуливалось по саду, как бы невзначай заглядывая по дороге во все самые темные уголки. Да и возле чисто символической ограды высотой всего в полтора человеческих роста постоянно торчали несколько коротко стриженных типов, время от времени переговариваясь друг с другом при помощи портативных радиотелефонов. Нет, глушить подобную технику я пока не научился, хотя Генрих утверждал, что ему это пару раз удавалось. Но на то он и Генрих. Вампир-исследователь! По-моему, он и вампиром-то стал, чтобы получше изучить их (то есть наши) возможности!

А вон и моя Эльвица. Игриво улыбается молодому хлыщу в лоховском малиновом пиджаке. (Ох, уж эти мне «новые русские»! Неужели дядя не мог привить племянничку нормальный вкус?! А еще мафия называется. Постыдились бы — вон, даже «шестерки»-охранники одеты с бóльшим вкусом!) Эльвица исправно крутит хвостом, племянничек уже явно готов на все, лишь бы затащить ее в постель — да, ты прав, парень, она того стоит! Только не про тебя она, лох ты мой малиновый с анкерным «болтом» девятьсот семьдесят шестой пробы на безымянном пальце!

В какой-то момент Эли поворачивается в мою сторону, и по лицу ее скользит тень озабоченности. Ну да, она заметила то же, что и я: слишком много охраны, и слишком тщательно осматривают они парк каждую минуту. Конечно, подобное сборище и должно неплохо охраняться — но не до такой же степени! И они явно настороже. Чего-то ждут? Чего? Уж во всяком случае не нас с Эльвирой! Ладно, будем действовать по плану. Меня мучают нехорошие предчувствия, но отступать поздно: там Эли, и отозвать ее я уже не могу. Придется рискнуть. Надеюсь, в обоймах у них не серебро — а на остальное нам наплевать. В крайнем случае — «вознесемся» на глазах у всей толпы — терять нам уже особо нечего, если Бессмертный Монах в городе. А с ним рано или поздно доведется встретиться — это я чувствовал.

Вот Эльвира обернулась к столу, небрежно взяла бокал с красным вином, поднесла к губам…

Это — условный знак. Пора! Я проверяю, надежно ли сидит отобранный у очередного «клиента» револьвер в наплечной кобуре — на этот раз я решил взять с собой оружие. Мало ли… Похоже, не зря я коллекционировал клиентские «стволы». Ох, не зря!

Эли, не торопясь, смакуя, цедит вино. Что-то не так. Что-то явно не так! Но понять, что именно, я не успеваю: Эли, оступившись, теряет равновесие и неловко падает, скользнув рыжей гривой по острому углу стола. Идеально сработано! Многие видели, как она падала, видели, как растрепались при ударе ее пышные волосы, а вот насколько силен был удар — не сможет сказать никто! От легкого касания до смертельной травмы. Молодец, Элис!

В следующее мгновение я бесшумно пикирую вниз и стремительно несусь к дому под прикрытием высоких кустов. Мой темный размытый силуэт сливается с их контурами, так что со стороны должно казаться: порыв внезапно налетевшего ветра прошелся по живой изгороди, всколыхнув упругие ветви.

Поворот.

Навстречу бьет свет фар, я прижимаюсь к кустам и со свистом проношусь мимо. Кажется, не увидели. А даже если увидели…

Еще поворот.

Главное — не сбавлять скорости. Даже если кто-то что-то заметил, он просто не успеет уследить за моими перемещениями.

А вот теперь — вверх, вдоль ствола старой липы — раствориться в кроне, проскользнуть меж густыми ветвями — и короткий рывок к самому дому, в узкую тень под коньком крыши.

Все. Можно ненадолго зависнуть, прижавшись к стене, и осмотреться.

Суматоха внизу уже в самом разгаре. Эльвира лежит без движения, лицо ее заливает молочная, даже с какой-то прозеленью, смертельная бледность — сверху мне это хорошо видно. Молодец, девочка, постаралась! Вот над ней склоняется пожилой мужчина в светлом костюме в тонкую полоску; на «мафиозника» не похож — скорее всего, доктор. То-то будет для него шок! Сердце не бьется, и уже окоченеть успела — меньше чем за минуту! А для полноты эффекта Эльвире следовало бы еще подмигнуть ему и продемонстрировать клыки — точно эскулапа инфаркт хватил бы! Но это так, мои шуточки, которые к делу не относятся. А вон и тот, кто мне нужен — сам Ахметьев. Плотный мужчина лет пятидесяти в дорогом, но строгом костюме, с весьма неприятным тяжеловесным лицом. Несокрушимость лилового постамента брезгливости с зелеными прожилками скуки все уже повидавшего хозяина жизни. Стоит чуть в стороне, недовольно морщится, наливает себе рюмку водки… Рядом — практически никого. Вот он, момент!

Нет, я спикировал не к нему; да и не спикировал я, а скорее просто рухнул вниз, в последнее мгновение затормозив у самой земли. Меня скрывал дальний край длиннющего стола; скатерть свисала почти до самой земли, охранники были заняты патрулированием вдоль периметра изгороди, гости и внутренняя охрана — моей Эльвицей — и я ничтоже сумняшеся нырнул под стол. Нет, ползти я, конечно, не стал, а довольно быстро полетел над самой землей в нужную мне сторону. Свисающая с обеих сторон скатерть скрывала меня полностью, так что заметить меня никак не могли.

Здесь. Перед самым моим лицом недовольно переминаются два черных лаковых штиблета, втаптывая в землю молодую траву. Ну, поехали!

Свечой выныриваю из-под стола. Перед глазами мелькает дорогой костюм со свисающей из кармана золотой цепочкой, разом побледневшее лицо господина Ахметьева; он раскрывает рот, но вскрикнуть не успевает: я зажимаю ему рот ладонью, крепко притискиваю к телу метнувшуюся за пистолетом руку… Теперь одним рывком увлечь «клиента» под стол, протащить несколько метров, быстро перекусить — и можно уходить. Пока они опомнятся…

— Стоять! Отпусти его — не то мозги вышибу! Руки за голову!

Высверки лязгающей стали на фоне торжествующей охры. Красивый голос. И очень опасный.

Они оказались куда расторопнее, чем я предполагал. И не спускали глаз со своего босса ни на секунду. На меня направлены сразу четыре ствола, и все четыре смотрят мне в голову. Это уж слишком! Я еще ни разу не получал пулю в голову, и проверять, что из этого выйдет, мне что-то не хочется. Подозреваю — ничего хорошего. Мозг — он и в Африке мозг, даже у вампира. Кажется, придется спасаться бегством.

— Спокойно ребята, спокойно. Я был не прав, — я медленно отнимаю руку ото рта главного мафиозо, и тот немедленно разражается нецензурной бранью. Отпускать его совсем я не спешу — в случае чего, я успею свернуть ему шею раньше, чем любой из парней нажмет на спуск — и они это понимают.

Сбоку ко мне подходит еще один человек, непохожий на «шестерку», хотя и одетый так же, как и другие охранники. Ох, не нравится мне он! Куда больше, чем те, что держат меня на прицеле. Хотя и из них один… Есть у них что-то общее — выражение лица, что ли?

Внутренний взгляд.

Они действительно — одинаковые! Золотистые сполохи на лиловом фоне, а в самой сердцевине — угольная чернота. И еще у них обоих на груди, под одеждой — ослепительно сияющие распятия. Истинные распятия!

— Кончай маскарад, упырь, — почти дружески советует подошедший. Говорит он с легким акцентом. — А чтобы у тебя не возникло желания выкинуть какой-нибудь трюк — смотри!

Он проходит сквозь расступающуюся перед ним толпу, склоняется над лежащей на земле Эльвирой и приставляет револьвер к ее голове.

— Думаешь, я не знаю, кто она? Если дернешься — вышибу ей мозги серебряной пулей. И для тебя серебро тоже найдется, не сомневайся! Радуйтесь, что пока нужны нам «живыми» — хотя вы уже давно мертвые! — усмехается он.

Я бросаю осторожный взгляд на револьвер второго охранника с распятием. Так и есть! Тусклое сияние в гнездах для пуль — так блестит только аргентум!

Влипли!

И тут вспыхивает свет. Настоящий. Не заманчивое мерцание китайских фонариков, не разноцветные блики цветомузыки — а несколько мощных прожекторов! Становится светло как днем. Охранники инстинктивно жмурятся, прикрывая глаза свободной рукой — и я понимаю, что у нас появился шанс.

— Всем бросить оружие и оставаться на своих местах! — орет мегафон. — Вы все задержаны по обвинению…

Нет, ну в кои-то веки блюстители закона объявились вовремя!

Да здравствует родная милиция, которая бережет всех нас, даже вампиров!

В следующую секунду происходит очень много разного, и я понимаю, что пришла пора действовать и мне.

Во-первых, раздается несколько выстрелов, и один из прожекторов гаснет. Это внешняя охрана решила выполнить свой долг и защитить «крестного отца» от суровой руки закона. Ладно, пусть пробуют.

Во-вторых, интерполовец на мгновение отвлекся и отвел револьвер от головы Эльвиры. И Эльвица не подкачала. Даже я не видел удара — но револьвер интерполовца, коротко блеснув в свете прожекторов, проворно улетел в темноту.

В-третьих, второй агент Интерпола, который целится в меня, не выдерживает и нажимает на спуск.

На остальные, менее существенные события, вроде падающих рядом мафиози, сраженных ответным огнем нашей доблестной милиции (вернее, ОМОНа), я уже просто не обращаю внимания. Не до того!

Реакция у агента была хорошая: он опоздал всего на какую-то долю секунды, за которую я одним движением успел свернуть шею «крестному отцу» и вместе с ним начал валиться набок. Так что серебряная пуля прошла впритирку к моей голове, обдав горячим ветром. Еще несколько пуль угодили в уже мертвое тело босса мафии, которым я прикрылся, как щитом. Пока мы падали, я успел сунуть руку под пиджак — и когда коснулся земли, наган был у меня в руке.

Первая пуля досталась расторопному интерполовцу, расплескав его мозги красным фейерверком на пышный цветник позади него.

За ним последовали двое охранников, на которых я истратил еще два патрона. Навряд ли и в их пистолетах был аргентум, но рисковать я не хотел.

Еще один охранник упал, срезанный автоматной очередью. Так что четвертый патрон я сэкономил.

Теперь я мог наконец посмотреть, что с Эльвирой.

Уцелевший агент, у которого моя Эльвица выбила револьвер, за это время успел выхватить из кармана нечто вроде ниндзевского сюрикена — явно тоже серебряного — и коротко взмахнул рукой. Но и Эльвица не теряла времени даром, успев дотянуться до пистолета одного из убитых охранников.

Выстрел отбросил интерполовца назад. Он пошатнулся, но устоял. Эльвира снова выстрелила, потом еще раз; каждая пуля отбрасывала агента еще на метр, разрывая в клочья его костюм, но он все никак не умирал и всякий раз пытался занести руку для броска.

Бронежилет!

Мой наган коротко плюнул свинцом, и у виска интерполовца появилась маленькая аккуратная дырочка. С другой стороны пуля вырвала полчерепа, и неудачливый борец с вампирами рухнул в вытоптанную траву, так и не увидев, кто его прикончил.

— Уходим, Эльвира!

Она вскочила, рванувшись ко мне — и тут же с каким-то испуганным криком упала.

— Нога!

Рядом сиренево взвизгнула пуля, и я каким-то шестым чувством ощутил: аргентум!

Стреляли сверху, откуда-то из дома, возможно, даже с крыши.

«Снайпер! Третий, — догадался я. — И хорошо, если последний!»

Палить по нему отсюда из нагана не имело никакого смысла, но надо было что-то делать, и притом делать быстро — иначе он пригвоздит нас обоих серебряными пулями.

Я перекатился на бок, еще раз — и оказался рядом с Эльвирой.

— Держись за меня!

Подхватываю ее на руки. А теперь — бегом к углу дома. Там — «мертвая зона». Снайпер — на чердаке. Наконец-то я определил его местонахождение. Взлетать было нельзя — снимет влет, это я знал наверняка.

Вокруг визжали пули, две или три из них даже попали в меня; к счастью, это были не серебряные, а обычные.

Прикрывая Эльвиру собственным телом, я зигзагами добежал до угла дома и только там, уже в относительной безопасности, опустил ее на землю.

Рана оказалась не слишком страшной, но все равно неприятной: серебро для нас хуже кислоты. Но главное — кость цела. Я смазал уже начавшую гноиться рану собственной слюной — чтобы не началась «серебряная лихорадка», когда вампир начинает гнить «заживо» — Генрих говорил, такое бывает — и поднял взгляд на Эльвиру.

— Это ему так не пройдет. Я убью его, — твердо сказал я.

— Не надо, Влад, летим отсюда! — она произнесла это таким умоляющим тоном, что я на секунду заколебался.

— Нет, Эли. Не поможет. Они уже «вычислили» нас. Нам не уйти. Так что остается драться. Сиди здесь, вот тебе второй револьвер, — я вытряхнул пустые гильзы из своего нагана, дослал на их место целые патроны и вручил оружие ей. — Жди меня. Время до рассвета у нас есть.

— Влад! — она поймала меня за руку, когда я уже делал шаг, чтобы уйти, и притянула к себе. — Если тебя убьют, я тоже не буду жить, — очень серьезно сказала она, глядя мне прямо в глаза.

И я не стал напоминать ей, что она и так не живет.

Поначалу Эльвицу с непривычки заносило на виражах, да и наша ноша отнюдь не способствовала полету. Так что по дороге мы чуть не сшибли несколько фонарей, чудом избежав столкновения в последний момент, едва не «подключились» к злобно загудевшей на нас пронзительно-голубой линии высокого напряжения, а пару тянувшихся к нам веток мы таки снесли — хорошо еще, что я снял капитану боль, и он этого даже не заметил.

Добравшись наконец до места, мы ухнули вниз, и я едва успел замедлить падение. Все же посадка получилась не вполне мягкой. Капитан негромко застонал.

— Приехали, Василий. Сейчас «лечить» тебя будем, — сообщил я.

— От смерти не вылечишь, — прошептал Прохоренко.

— Верно мыслишь, капитан! — почему-то мне было весело, хотя ничего веселого не происходило. — Только мы тебя не от смерти, а от жизни лечить будем. Есть такое универсальное лекарство от всех болезней…

— Гильотина, что ли? Или цианистый, блин, калий? — через силу усмехнулся Василий.

— Вроде того. «Поцелуй вампира» называется. Элис, ты не находишь, что у капитана вполне наш юмор?

— Нахожу, — улыбнулась Эли. — Вы будете с нами, капитан! Мы еще знаете как повеселимся завтра, празднуя ваше воскрешение!

— Ребята, делайте, что хотите, — Прохоренко попытался махнуть рукой, но это ему плохо удалось. — Сдохну — не обижусь. Все одно я уже не жилец, блин. Ну а если оклемаюсь и смогу еще того лейтенанта достать — большое спасибо скажу.

— Сдохнешь, а потом оклемаешься и достанешь, — пообещал я Василию, который не нашелся, что ответить, поскольку от наших «пояснений» у него явно начала ехать крыша.

Так, развлекая по дороге уже почти мертвого капитана, мы осторожно спускались в подвал по выщербленным ступеням.

Жалобный скрип двери.

Последние две ступеньки.

Пришли.

— Это мы, ребята! — машу рукой в темноту.

Молчание.

Здесь что-то не так!

— Эльвира…

В следующее мгновение в дальнем углу вспыхивает кровавый глаз лазерного прицела. Смертоносная светящаяся нить с клубящимися в ней пылинками упирается в грудь Эльвиры — как раз под левым соском.

— С прибытием! — раздается в углу чей-то насмешливый, чуть картавый голос. — А вот и парочка влюбленных трупов. Стойте, где стоите, и продолжайте держать эту падаль. Скоро за вами приедут — подождите немного. И не вздумайте дергаться — в стволе у меня серебро!

Очень интересно. Второй раз нас пытаются взять «живьем». Что-то не похоже на Бессмертного Монаха, если верить рассказам Генриха. Его люди явно ведут какую-то свою игру. Если это вообще его люди.

Наконец мне удается их рассмотреть. Не его, а именно их. Второй засел в самом дальнем углу подвала. В руках у него точно такая же автоматическая винтовка «М-16», как и у первого, с посеребренным штыком и подствольным гранатометом. Только вместо лазерного прицела на ней установлен инфракрасный. И целится он в меня. А у того, что держит на прицеле Эльвиру — инфракрасные очки.

Да, ребята подготовились серьезно. Я бросаю два коротких взгляда налево и направо. Нет, их только двое. Но можно не сомневаться: скоро здесь появится целая бригада. Небось и способы удержания у них разработаны. Что там: распятия, пентаграммы, чеснок, серебро, святая вода, омела?.. Вполне достаточно, а есть наверняка и еще что-то. Эльвириных «крестников» в подвале, естественно, нет — успели увезти. Мальчишки небось и сопротивления не оказали. А этих двоих оставили караулить нас.

Да, времени у нас практически нет, тем более что и рассвет уже скоро. Но сдаваться им никак нельзя — независимо от того, зачем мы им нужны (могу себе представить — зачем!). Ну что ж, сегодня у нас ночь чудес — попробуем сотворить еще одно и вырваться отсюда.

— Интересно, а зачем мы вам понадобились? — бросаю я пробный шар. — Такие холодные, скользкие, можно сказать — замороженные заживо… (Пойми, Эльвира, ну, милая, ты должна понять! Ведь ты уже один раз проделывала подобный трюк сегодня!) Зачем мы вам? Будете держать нас в холодильнике и изучать? Так мы можем обойтись и без холодильника! (Есть! Она поняла!) Я ощущаю, как слегка касающаяся меня рука Эльвиры начинает быстро коченеть — и поспешно включаю свою собственную «криогенную установку». Дайте нам только пару минут, чтобы как следует понизить температуру — и мы еще посмотрим, помогут ли вам ваши инфракрасные приборы, работающие на тепловых лучах! Ну а лазер… доберемся и до него!

— Ты что, совсем умом тронулся, мертвяк? — интересуется тот, что держит на прицеле Эльвиру. — Или решил шизиком прикинуться? Прикидывайся-прикидывайся, недолго тебе осталось! У нас небось по-другому запоешь!

— У вас? — изумляюсь я. — Это где же? В Интерполе? А я-то думал, вы нас просто убиваете — без суда и следствия. Ошибался, выходит. Прошу прощения. Образцово-показательный суд над вампиром! Звучит. Правильно, Правосудие — оно для всех! And justice for all!

Ага, зашевелился; пытается перенастроить свои очки. И тот, второй, тоже явно забеспокоился. Главное, чтобы они не заподозрили раньше времени, в чем дело. Еще минута…

— Что-то больно разговорчивый ты, покойничек! По-моему, ты просто напрашиваешься на пулю. Для начала — в ногу — чтоб не был таким прытким. Следовало бы укоротить тебе язык, но он нам еще понадобится…

Нет, конечно, исполнить свою угрозу он не решается: ведь тогда ему придется на какое-то мгновение оставить «без присмотра» Эльвиру — а на такое он не пойдет… Ну, кажется, все — предел. В конце концов, физики уже давно установили, что Абсолютный Нуль недостижим!..

— Эй, вы что там творите? Стоять на месте!

— А мы и стоим, начальник. Разве не видите?

Не видят! Остался лазер. Ну что ж — лазер…

Я знал, именно знал: у меня получится! Откуда? Не важно!

Я мысленно потянулся к упирающейся в грудь Эли ниточке луча, скользнул по ней прямо к излучающему энергию кровавому зрачку, припал невидимыми губами… Отдай мне свою силу! Отдай!..

Жгучий поток хлынул внутрь — поток чужеродной энергии, которая вот-вот сожжет меня изнутри, испепелит, как солнечный свет…

Нет, врешь! Не выйдет! Я впитаю тебя, переварю, как кровь и жизнь очередного «клиента»! Я…

— Что за…

Лазер гаснет.

— Эли, падай!

Прости, капитан — но уложить тебя аккуратно нет времени.

Грохот выстрелов — отчаянный, суматошный. Аргентум противно визжит над нашими головами, рикошетит от стен.

Внутри, ища выхода, бурлит чуждая энергия. Черт, как бы у меня лазеры из глаз бить не начали! По ним ведь и засекут.

…Пора!

Распластываюсь в броске, не вполне понимая: кто я, что я? лечу, бегу, прыгаю? тело? туман? Мгновения смазываются, пространство подвала искажается под немыслимым углом; я вижу медленно поворачивающийся мне навстречу ствол, судорожно дергающий спуск палец — но выстрела нет! Молодец, парень — весь магазин с перепугу высадил!

Посеребренный штык проходит впритирку к моим ребрам — и я, приземляясь, просто бью интерполовца кулаком в висок. Не кулаком — короткой черной молнией. Такое ощущение, что в последний миг я успеваю увидеть удар его глазами. Вокруг взрывается темнота. Черт! Неужели убил?! Ведь он нам живым нужен! Ладно, потом.

Второй бросок, вдоль стены — стремительной тенью, размытым пятном без очертаний — наверное, так я выгляжу со стороны… И щелчок вставляемого в гнездо магазина похоронным набатом отдается в ушах. Я не успеваю, не успеваю!

Успел — не я. Успела Эльвира. Силуэт поднимающего винтовку человека на мгновение раздваивается. Короткий вскрик, хруст. Лязг металла…

Стон.

Странно! Почему он еще жив?

— Ты что, ему шею не сломала?

— Нет, только руку. Я же есть хочу! — почти детская обида в голосе.

Действительно, экая я свинья: сам закусить успел, а об Эльвице и не подумал!

— Погоди, сейчас посмотрю, что с моим. Кажется, я слишком сильно приложился.

Нет, ты гляди, уже шевелится! Живучий попался. Очень хорошо. А то второй, похоже, по-русски ни бум-бум. А мой английский, особенно разговорный, оставляет желать лучшего.

Перезаряжаю его винтовку, забрасываю за плечо. Инфракрасные очки тоже пригодятся. Ага, вот запасные магазины, гранаты, пистолет, нож… Ч-ч-черт! Жжется! У него не только клинок посеребренный!

Отбрасываю подальше опасную и бесполезную для меня игрушку.

Первое, что видит очнувшийся интерполовец, — это горящие угли моих глаз и дуло собственной «беретты», глядящее ему в лоб.

— Вот теперь и поговорим… покойничек! — сообщаю ему я.

— На себя посмотри! — огрызается он.

Плохо. Раз огрызается, да еще и острит — значит, быстро «расколоть» его не удастся. А времени у нас нет. Или он просто еще не понимает, что с ним случилось? Думает, я с ним шутки шутить буду? Они с такими, как мы, не церемонятся — и мы с ними не станем!

— Речь сейчас не обо мне. Эли, не трогай пока своего! Смотри только, чтоб не выкинул чего, — я коротко бросаю взгляд в ее сторону и тут же вновь сосредоточиваюсь на своем подопечном. — Твой приятель по-русски говорит?

— Нет.

— Очень хорошо. Эли, закусывай спокойно. Приятного аппетита.

— Спасибо.

— No! No! Please, no!..

Голос захлебывается; хриплый, булькающий вздох, негромкий стон; отчаянная багровая вспышка — и расползающееся чернильное пятно; исходит дымкой, истончается…

Все.

— С ним — все. А у тебе есть шанс. Понял?

— Упырем сделаете? — кривая усмешка. Вот только губы у тебя дрожат. Дрожат ведь? Да, я тебя понимаю! С бандитом или даже с маньяком-психопатом, приставившим тебе нож к горлу, есть хоть какой-то шанс договориться. Запудрить мозги, подкупить, обмануть, отвлечь внимание, выбить нож… В конце концов, и бандит, и психопат — тоже люди. А вот с вампиром, живым мертвецом… Я хорошо вижу кромешный мрак животного ужаса, который уже подступает к горлу парня. К горлу…

Мой острый ноготь почти ласково касается шеи интерполовца, и тот дергается, как от укуса.

— Поверь, это — ни с чем не сравнимо! Уж я-то знаю. Это стоит жизни, парень! Неужели ты не хочешь…

Молчит. Ладно.

— Можно и по-другому: когда нож входит тебе в кишки, медленно проворачивается…

Черт, самому противно — хотя уж я, казалось бы, ко всему должен был привыкнуть. Но на войне все средства хороши. Мне нужна информация — и я ее добуду! Если понадобится — стану резать его на кусочки. Вот только времени может не хватить.

— Поверь, мне очень не хочется так поступать — я ведь вампир, а не садист. Но ты можешь просто не оставить нам выхода. Пожалуй, я начну с того, что у тебя в штанах. Да, от этого ты можешь умереть — но не сразу, далеко не сразу!

Я сделал вид, что лезу за ножом. Пока — только вид. Но если он будет упрямиться…

Парень отшатнулся, вжался спиной в стену, инстинктивно пытаясь отодвинуться от меня подальше.

— Нет… не надо! Пожалуйста!

Все! Сломался. Он мой. Быстро, однако. Я думал, он покрепче окажется…

— Хорошо. Я могу не мучить тебя. И оставить в живых. Даже не делать таким, как я. Но ты должен мне кое-что рассказать. Мертвецы, они, знаешь, бывают довольно любопытны.

— Как я могу верить тебе на слово? И не говори мне, что мертвые не лгут!

— Ты прав. Лгут. Но у тебя нет выбора. Тебе придется поверить и ответить на мои вопросы — или умереть. Умереть такой смертью, какой я и врагу не пожелаю! Я тебя даже целовать не стану — слишком много чести. Ну так как?

— Что ты хочешь знать? — с трудом выдавил он. Хорошее воображение у парня. Небось, как представил себе, что может сделать с ним оживший покойник…

— Во-первых: почему ты так хорошо говоришь по-русски?

— Потому что — русский! — он даже фыркнул. Вот, мол, какой вампир недогадливый попался! Ничего, пусть расслабится немного — посмотрим, как тебе понравятся следующие вопросы.

— Ты работаешь в Интерполе?

— Да.

— В подразделении «Z»?

Пауза.

— Да.

Ага, значит, и до нас эта зараза добралась. Очень интересно!

— Вас придали в помощь майору Жану Дювалю?

— Откуда ты?!

— Можешь не продолжать. Следующий вопрос, и постарайся хорошо подумать, прежде чем ответить. Почему вы нас просто не убили? Зачем мы вам нужны?

На этот раз пауза была куда более долгой.

— Они… они хотят вас изучить.

— Они?

— Исследовательская группа при подразделении «Z». Я не знаю подробностей, — парень заспешил, словно боясь, что я ему не поверю, — знаю только, что это какой-то секретный международный проект. Минимум семь стран. Интерпол — «крыша», а кто там всем заправляет на самом деле — не знаю! Честное слово, не знаю! Мы только исполнители. Ловим таких, как ты — и передаем ученым. Я не знаю, что они с вами делают! Клянусь, не знаю!.. — кажется, у него начиналась истерика, так что пришлось слегка хлестнуть его ладонью по щеке.

Интерполовец пришел в себя почти сразу. Осекся на полуслове, мотнул головой, словно отгоняя наваждение, покосился на меня, отвернулся.

— Курить будешь? — почти дружески осведомился я, доставая сигареты.

Он только судорожно кивнул. Я дал ему прикурить, прикурил сам и подождал, пока он сделает несколько затяжек. Надо спешить, но сейчас нельзя перегнуть палку. Это ж надо: я — в роли вампира-следователя! Кто б раньше мне сказал…

— И много наловили? Таких, как мы? — поинтересовался я небрежно.

— У нас в городе — двоих. И еще двоих малолеток отсюда забрали. Сволочи! — неожиданно окрысился он, на миг забыв о себе. — Детей-то — за что?! Жечь таких, как ты, надо! Осиной! Каленым серебром!

— Вот и жгли бы. Как брат Жан.

Недоуменный взгляд.

— Ну, майор ваш. Жан Дюваль. Он так и делает. Убивает нас. Это, по крайней мере, честно. Он — нас; а мы — его, если достанем. А вы?!

Он промолчал.

— Никогда не задумывался, зачем они нас исследуют? Эликсир бессмертия ищут? Лекарство от рака? Или что-то другое? Молчишь?! — теперь уже завелся я. — Хочешь верь, хочешь нет — а сюда я шел, чтобы помочь этим детям! Упокоить. Они просили потому, что сами — не могли. А теперь ваши «ученые» опыты на них ставить будут! На детях — опыты! Ты понял?! На мертвых детях! Куда их повезли?! Говори!!!

— Исследовательский центр… при институте… институте биохимии.

— Знаю. Где именно?

— Экспериментальная лаборатория. Закрытая. Корпус номер семь. Самый дальний. За забором.

— Понял, — видел я это здание когда-то издалека. Так вот, значит, что там… — Теперь: что можешь сказать о майоре Жане?

— Ну…

Короткая тревожная вспышка на самом краю сознания. То самое чувство опасности, которое столь хорошо развито у нас, вампиров — да и кое у кого из людей.

Я прыгнул с места, как сидел — прыгнул, упал, поспешно откатился в сторону.

Очередь была на полмагазина, от души. Чтоб наверняка.

Полтора десятка серебряных пуль. Не среагируй я вовремя — со мной было бы все кончено.

Но пули не пропали даром. Я видел, как дергается в смертной агонии тело интерполовца, как сползает на пол, оставляя на стене кровавый след.

Я сдержал слово. Не мы убили тебя — свои.

Я не стал стрелять в ответ — просто швырнул в узкий прямоугольник входа трофейную гранату.

От грохота разом заложило уши, но я все же расслышал чей-то отчаянный крик. Вот только всех их граната навряд ли уложила. Как опомнятся — жди ответного «гостинца».

— Эли, тут есть другой выход?

— Нет.

Вляпались. Прорываться наружу? С умирающим капитаном — не прорвемся (да и без него — сомнительно), а бросить его здесь… Да, я убийца и вампир — но своих я не бросаю!

Черт, что же делать?!

— Мы влипли, Влад?

— Да, Элис. Но мы выберемся! Мы обязательно выберемся! Главное — очень захотеть! Главное — поверить!.. — я плохо соображал, что говорю ей, а на глазах уже каким-то образом оказались трофейные инфракрасные очки. Вампирское ночное зрение, помноженное на достижения техники — какое-никакое, а преимущество! А то внутренний взгляд забирает уж слишком много сил. Ну-ка, ну-ка, осмотримся… Мягкая пульсация серого и зеленоватого, видимость — как сквозь толщу воды, но предметы проступают куда отчетливей, чем даже при моем зрении. А это что за странный квадрат на полу — отсвечивает бледно-лиловым, переливается?.. Никак люк? Что ж я его раньше не заметил? Не вампир, а слепая тетеря! Нет, тетеря — она глухая… А, не важно!

Я явно перестарался — крышка люка едва не осталась у меня в руках.

— Элис, быстро — хватаем капитана — и ноги! Туда, в люк. Винтовку не забудь — пригодится!

— Влад! Он совсем плох! Как бы он…

— Выдержит! Держись, капитан, уже недолго осталось!

За шиворот сыплются целые пласты многолетней пыли, подошвы скользят на влажных скобах. Колодец теплоцентрали. Повезло!

Каким-то чудом спускаем вниз капитана, и я задвигаю крышку на место.

Вовремя. Гулкие раскаты выстрелов. Палят явно наобум, боясь сунуться внутрь. Но это ненадолго.

Над головой — толстые трубы в блестящей изоляции, с торчащей из стыков стекловатой.

Сгибаемся в три погибели, ползем по узкому тоннелю. Ничего, потерпи, капитан! Сейчас мы найдем другой колодец, выберемся отсюда — и Эли сделает все, что нужно…

— Влад… — я едва расслышал голос капитана. — Чего у тебя руки такие холодные?

Непонятно, бредит он или нет. А ведь мы и вправду все еще «замороженные»!

— На Деда Мороза тренируюсь.

Он слабо улыбается.

— Со мной все, Влад. Бросайте. Отхожу я. Спасибо… за все.

Мы с Эльвирой обмениваемся короткими взглядами, и я киваю. Осторожно опускаю капитана на пол.

— Нет, капитан. Не дадим мы тебе уйти просто так. Мы обещали. Так что приготовься к рождественскому подарку: поцелую Снегурочки!

— А что, скоро Рождество?

— Да. Твое рождество. Второе. Ну что, готов, Василий?

— Как пионер, блин, — сил на улыбку у него уже не осталось.

Я отступаю на шаг назад, и Эльвица, встав на колени, склоняется над капитаном.

Сейчас я почти завидую Василию. Испытать такое еще раз… За это действительно можно отдать все!

Отдать жизнь.

Два тела на ложах из прозрачного студня. Пригашенные лампы под потолком. Зеленоватый сумрак. Так выглядит мир сквозь прибор ночного видения. Откуда я это знаю ? Не важно. Негромкое жужжание. Лицо. Склоняется. Где-то я уже видел это лицо, видел, видел… Черты лица смазываются, разглядеть его никак не удается. Как всегда.

Как всегда ?!

Значит, так уже было? Было, и не раз?

Не раз… раз… раз…

Эхо звоном отдается в ушах.

Тот, что погружен в студень, не может ни видеть, ни слышать. Он — не здесь.

Откуда я знаю? Где я? Кто я? Это я лежу на студенистом ложе? Или кто-то другой? И кто лежит рядом? Кажется, женщина. Я хочу посмотреть, но не могу.

Не могу повернуть голову. Почему? Ведь я же гляжу со стороны! Почему я не могу просто повернуть голову и посмотреть? Почему?!

Может быть, потому, что у меня нет головы ? Нет тела ? Кто же я?!

Шепот в ушах (в ушах?!). Стоящий над ложем человек с кем-то говорит. Голос серый, с отливом в голубизну, на другом конце — антрацит. Слова смазываются, плывут; краски тоже расплываются, словно пьяный художник мазнул… нет, не так. Раздолбанный магнитофон тарахтит, тянет, жует пленку — наверное, садятся батарейки.

— …по сценарию? …хорошо. Результаты совершенно не… штампы! заезжено! За что вам платят ? За такие деньги могли бы… сценарий и пооригинальнее! Вам… фантазии? надо…

Шепот, шелест, скрип иглы по запиленной пластинке.

Другой голос. Темный пурпур, прожилки фиолетового, уход в багрянец. На самом краю — чернота хриплых трещин.

— …необходимы узнаваемые стереотипы …в книгах, фильмах. Иначе — отторжение. Нет базы… достраивать картинку… достоверности. Ведь конечный результат вас вполне устраивает ?

— Да, вы правы. Хорошо…

Голоса уплывают, комнату заливает молочной мутью, быстро переходящей в промозглую сырость болотного тумана, серую мглу, и вокруг смыкается чернота могилы…

Некоторое время я лежу с открытыми глазами.

Темнота не мешает. Я знаю, что снаружи — вечер. Уже почти стемнело. Еще чуть-чуть — и…

Я снова был там. В повторяющемся сне. И снова сон не хотел отпускать меня, он еще жил во мне, я слышал шелестящие голоса, видел погруженное в студень тело. На миг мне показалось, что стоит сейчас повернуть голову — и я наконец пойму…

Искушение было слишком сильным. Я повернул голову — и провалился в два изумрудных колодца, раскрывшихся мне навстречу.

— Ты опять был там?

— Да, Элис.

(Откуда она знает?!!)

— И я — тоже.

—  Ты?!!

— Я. Это уже не в первый раз. Только раньше я не говорила, потому что почти ничего не помнила. А теперь… Я знала, что ты рядом — но я не могла повернуть голову и посмотреть.

— И я — тоже! Значит, это ты — на том, втором ложе; как и я, залитая в студень?

— Да, Влад. Знаешь, иногда мне кажется… мне кажется, что там лежим мы-настоящие. В коме. Там мы, наверное, очень хотели жить — и на пороге смерти создали себе этот мир, мир посмертного существования — чтобы уйти сюда насовсем, когда врачи устанут бороться за наши жизни. Там мы еще живы — но нам осталось недолго.

Она помолчала.

— Когда я думаю об этом — мне становится страшно, Влад.

— Почему, Эли?

— Потому что я боюсь, что когда мы умрем там — здесь тоже все кончится. Навсегда.

— Ну, здесь мы уже умерли, — наигранно усмехаюсь я. — Но даже если все так и есть, и здесь мы — лишь беглецы от смерти, то когда наши настоящие тела там умрут, мы останемся здесь. Нам просто перестанет сниться этот сон.

— Я очень надеюсь, что ты прав, Влад, — Эльвира серьезна, как никогда. — Но еще больше я боюсь другого. Я боюсь, что там мы очнемся. И жизнь вновь станет серой и скучной. Как раньше. Как у всех них. А это все окажется только сном…

Вот как? Девочка моя, ты убежала от жизни — сюда, ко мне и теперь боишься вернуться?

Вот это — действительно страшно!

Я не стал говорить ей о своих подозрениях.

Нет-нет, мы всего лишь видим один и тот же сон! Просто сон. Один на двоих. Ну, может быть, не совсем сон. Прорыв в какую-то другую, невероятно искаженную реальность. Кто знает, на что способна извращенная, уже не человеческая психика немертвого?

Сон разума рождает чудовищ. А сон чудовища?..

Но если Эльвира все-таки права, и мы видим не просто сны — то там нас отнюдь не лечат, отнюдь не пытаются вернуть к жизни. Этого она может не бояться.

Все гораздо хуже.

Там на нас ставят какой-то эксперимент. Там нас ведут по сценарию, в конце которого может ждать только одно…

Так что пусть уж лучше наши видения окажутся просто снами, кошмарами для вампиров. Кошмарами, которыми мы пытаемся отгородиться от самих себя.

Да, отгородиться, защититься! Потому что если на самом деле мы лежим там, то все, что происходит здесь — сон, иллюзия! Чей-то идиотский сценарий, безумный эксперимент… Но ведь тогда на нас нет вины, нет ничьей крови! А значит… значит, мы, сами того не осознавая, хотим, чтобы кошмар оказался реальностью, встал между нами и нашей истерзанной, умирающей совестью, ее останками!

Но рано или поздно совесть умрет в нас окончательно.

И тогда мы проснемся.

Проснемся здесь.

Или…

…Дверца сейфа заскрипела так, словно специально задалась целью поднять на ноги даже мертвых: ржавчина зубов крошится о сиреневое стекло, вот-вот готовое пойти изломами трещин. Ну и ладно, мертвые нам не помеха, а живые авось не услышат.

Оба пистолета были на месте, завернутые в заскорузлые от засохшего за эти годы масла тряпки. Главное — не перепутать: «парабеллум» — с обычными пулями, а вот в «ТТ» — аргентум. Кажется, так. На всякий случай проверил. Нет, не забыл, все верно. Теперь — запасные обоймы: четыре к «парабеллуму», две к «ТТ». Все, что есть.

Серая паутинка шороха.

Там, на лестнице, ведущей в подвал.

«Если это Бессмертный Монах — то прямо сейчас и проверим, насколько он бессмертный!» — зловеще усмехнулся я, передергивая затворы на обоих пистолетах…

Они прыгали позади нас из окна второго этажа, вскидывали оружие, ловя нас в прицелы. А мы с Эльвицей никак не могли набрать высоту — мы словно бились в невидимый серый потолок, сквозь который тускло светили далекие звезды.

Луна куда-то исчезла, вслед нам тянулись голые ветви вязов, словно пытаясь удержать… (Почему — вязы?! И почему ветви — голые?!) Пули противно выли идущей по следу стаей псов, вбивались в низкий потолок серебряными гвоздями, гвоздями в крышку гроба, до которого нам не добраться, не добраться, потому что рассвет вот-вот наступит и сожжет нас, ветер нас развеет, словно пыль…

«НО Я НЕ БЫЛ НИКОГДА РАБОМ ИЛЛЮЗИЙ!»

Молнии — уже не из глаз, из самого сердца.

Моего мертвого сердца.

Треск разрядов. Плавится серебро. Небо горит, и земля горит, потолок отшатывается прочь, пространство вокруг трескается, неохотно выпуская из себя знакомые здания, в испуге притихшие клены…

Врешь, брат Жан! Я не поддамся! Я теперь знаю, как! Пока ты сильнее, но если мы переживем наступающий день…

Институтские корпуса изгибаются, тянутся к нам оскаленными пастями выбитых окон.

«Это только иллюзия, всего лишь иллюзия, параноидальный кошмар, который он пытается внушить нам!» — твержу я себе.

Но я уже знаю — иллюзии могут убивать!

Сейчас остались только мы — я и Бессмертный Монах. Поединок двух разумов, двух воль. И если я проиграю — он уничтожит нас всех в одно мгновение.

Я тянусь в ночь, зачерпываю полные пригоршни бледнеющего, из последних сил сдерживающего подступающий рассвет мрака. Тьма, в который уже раз за сегодняшнюю безумную ночь, послушно закручивается вокруг нас бархатными жгутами. Укрывая от глаз преследователей, от лазеров наведения, от всевидящих зрачков инфракрасных прицелов.

И напрасно теперь тянутся к нам оскаленные пасти иллюзорных кошмаров, напрасно ищут нас в ночном небе огненные нити, напрасно поводят готовыми извергнуть потоки аргентума стволами твои подручные — Тьма сокрыла нас от очей незрячих!

Что, брат Жан, не попадались тебе еще такие вампиры? Мы уйдем от тебя, теперь уж точно уйдем, а потом…

И тут тупым ударом, болезненно отдавшимся во всем теле, пришел ответ! Окружавший нас спасительный кокон тьмы разлетелся в клочья.

— Глупый мертвый мальчик! Мне встречались Враги посильнее тебя. И я подарил им упокоение — как подарю его тебе. Ты хорошо сражался — но скоро рассвет. Тебе не уйти. Смирись. Смерть от солнца — страшная смерть для таких, как ты. Дай мне сделать это легко…

Я чувствовал, как мимо воли замедляется наш полет, как вновь наваливается сверху невидимый потолок, как сворачивается вокруг пространство, течет киселем, вязким студнем, сковывая движения, отнимая волю, надежду…

Заряд картечи в клочья разрывает живот выскочившего из-за угла «святого отца».

Осталось шестеро.

Масляный шелест передергиваемого затвора. Кувыркается в темноту картонная гильза. Рядом плюется короткими очередями автоматическая винтовка в руках Эльвицы.

Ржавые вспышки в ответ. Серебряный ливень. Скорее прочь!

Улица плавно изгибается, уходит вниз. Эльвица со свистом рассекает воздух рядом. Сейчас свернуть в проход между домами…

Прохода нет! Дома сливаются в одну сплошную стену без начала и конца, и нет ни просвета, ни сил перемахнуть через крыши — потому что дальше здания громоздятся вплотную, все выше и выше, до самого бледнеющего неба, и в стенах нет даже окон, чтобы влететь внутрь, затаиться, укрыться от преследователей и встающего солнца.

Улица уносится назад бесконечной кишкой великана, но кажется, что мы висим на месте, а пули каким-то чудом мчатся следом за нами, огибая углы, вписываясь в повороты, настигая, ввинчиваясь в мозг сверлящим визгом!

Я уже не уверен, что это иллюзия! Да и какая разница: ведь иллюзии, в которые мы верим, убивают нас!

В последний миг успеваю растечься туманом, и тут же — антрацит слепящей вспышки боли! Во мне — черная дыра; еще немного — и я вытеку в нее весь, испарюсь, исчезну, как роса под солнцем!

Падение. Боль. На сей раз — тупая, серая, и от нее я прихожу в себя. Порыв ветра. Рядом — Элис.

— Влад! Что с тобой?! — в голосе любимой чернота моей боли мешается с фиолетовыми отблесками ее отчаяния.

— Ранили.

— Лететь можешь?

— Нет.

— Я… я понесу тебя!

— Не на…

Так она меня и послушалась! Ночь нашей встречи — только наоборот.

— Ну вот вы и дома, — сказал Куратор и мягко улыбнулся.

Его лицо плыло золотистыми сполохами, так что разглядеть его никак не удавалось, он походил на костер: то вспыхивающий от порыва ветра, то вновь подергивающийся тонким слоем пепла, под которым рдеют раскаленные угли.

И все же мне отчего-то казалось, что где-то я уже видел это лицо!..

Интересно, мы со стороны выглядим так же?

Я обернулся к Элис.

Золотая сияющая богиня с кошачьими зелеными искрами в глазах — вот как она смотрелась здесь.

Здесь… Где — здесь? На небе, в нирване, в раю?

Переливающаяся волнами теплого, радужного света бесконечная равнина. Волны исходят алмазным туманом, скрадывающим очертания, навевающим сладостные грезы…

Но почему — мы? За что нам — неземное великолепие, ласковый свет, покой, умиротворение?! Нам — ночным тварям, исчадиям ада, демонам-убийцам?! Я не верю! Я боюсь поверить. Мы не заслужили!

«И каждому воздастся по вере его».

Но я никогда не верил в это!

Впервые я услышал этот голос неделю назад, когда торопился на работу и как раз собирался перебежать улицу на красный свет. И вдруг кто-то отчетливо и властно сказал: «Стой!» Я замер, в первую секунду решив, что меня остановил милиционер, которого я в спешке не заметил. В следующее мгновение из-за угла вылетел тяжелый «КрАЗ» и, обдав меня смрадом выхлопа, стремительно прогрохотал мимо. Оказывается, я был на волосок от смерти! У меня затряслись колени, и я обернулся в поисках своего спасителя, чтобы поблагодарить его. Однако рядом никого не оказалось. И кто же сказал «Стой»?

— А теперь иди, а то на работу опоздаешь, — сообщил тот же голос.

Действительно, впереди зажегся зеленый. Я был в недоумении, но все же внял дельному совету и, ускорив шаги, направился ко входу в институт.

Через десять минут я начисто забыл о странном происшествии — прибежал шеф, устроил разнос и пообещал лишить меня премии, если я завтра не выдам ему графики и расчет энергии активации. Конечно, можно было резонно возразить, что виноват тут совсем не я, а Сашка Кройдман, который вовремя не сделал анализы. Но Сашка, если разобраться, тоже не виноват, потому что у него накрылся масс-спектрометр, а наладчик, как всегда, куда-то пропал, и Сашка сам целый день сидел и ковырялся в подлом агрегате, вспоминая «незлым тихим словом» наладчика, изготовителей и наш отдел, давший ему заказ. Короче, я пошел к Сашке и объяснил ситуацию. Масс-спектрометр Сашка с грехом пополам починил. Вдвоем мы за четыре часа сделали все анализы, и я, облегченно вздохнув, пошел обедать.

В столовой, как всегда, голодной змеей извивалась очередь, но я все-таки достоялся, взял свой суп и котлеты с вермишелью и уселся за столик рядом с Федей Глазиным из соседней лаборатории. Федя уже поел и теперь с явным удовольствием пил лимонад. Я немедленно вознамерился взять и себе бутылку, но тут тот же голос, что и утром, произнес:

— Не бери.

— Почему?

Видимо, я сказал это вслух, потому что Федя с интересом уставился на меня и поинтересовался:

— Что — «почему»?

— Ничего. Это я о своем.

— А-а… — протянул Федя и пошел относить посуду.

Лимонад я брать не стал и в недоумении принялся за суп. Я даже не заметил, какого он был вкуса, да и котлеты тоже, и очнулся только за рабочим столом, узрев перед глазами результаты анализов.

За три часа я составил график, рассчитал энергию активации и отнес шефу результаты своей бурной деятельности. Наконец-то появилось время поразмыслить. Что это был за голос? Почему я раньше никогда его не слышал? Галлюцинации? На работе перегрелся? Шарики за ролики заехали? Ничего дельного на ум не приходило. В голове булькала неудобоваримая каша, из которой лишь периодически всплывали анекдоты про внутренний голос. Но что же это все-таки было?

— Я — твой Ангел-Хранитель.

Теперь я точно разобрал, что голос идет не снаружи, а изнутри. И это не голос даже, а мои мысли. Только мои ли?

— Нет, не твои.

— Понятно. И откуда же ты, Ангел-Хранитель, взялся?

Голос молчал.

— И что тебе от меня надо?

— Ничего. Я буду помогать тебе.

— Ну, спасибо. Да, ты ведь мне сегодня жизнь спас! Но кто ты? Откуда?

Голос молчал.

— Ну ладно. Не хочешь говорить — не надо. Все равно, спасибо тебе. Кстати…

Я выскочил в коридор и распахнул дверь соседней лаборатории.

— Федя есть?

— Нет. Отпросился. Живот у него схватило.

Итак, во мне поселился Внутренний Голос. Или, как он сам себя называл, Ангел-Хранитель. Отныне он вовремя предупреждал меня о малейшей опасности — не только угрожавшей жизни или здоровью, но даже грозившей просто испортить мне настроение.

Теперь меня не окатывали грязью машины, в столовой я безошибочно выбирал наименее несъедобные блюда, а когда появлялся шеф, чтобы дать мне очередное задание, оно уже было выполнено. Что и говорить: такая жизнь пришлась мне по вкусу! Коллеги, даже те, кто постарше, начали относиться ко мне с уважением; а Юра Тимохин, который, кроме Ломоносова и Менделеева, никаких авторитетов не признавал, однажды тихонько подошел ко мне и попросил помочь разобраться с особо заковыристой кривой десорбции. Вместе мы за час «добили»-таки строптивую кривую, и когда Юра ушел, я понял, что удостоился чести встать в один ряд с двумя великими умами прошлого. Ну и, естественно, с самим Юрием Тимохиным.

Поначалу Ангел-Хранитель вмешивался в мою жизнь лишь в наиболее критических ситуациях, однако постепенно он стал проявлять все большую инициативу. Но все его советы были действительно дельными, и я ничего не имел против. Я хорошо помнил прогрохотавший мимо меня «КрАЗ».

В пятницу рабочий день у нас заканчивается на четверть часа раньше, и уже в четыре я начал поглядывать на часы: на сегодня у меня было назначено свидание с Людой. Я искренне надеялся, что сейчас и она с нетерпением смотрит на циферблат.

— Не ходи.

Сначала, поглощенный сладостными грезами, я даже не понял, кто это сказал. Только через несколько секунд до меня дошло, что вновь проснулся мой Ангел-Хранитель.

— Почему?

Он молчал.

— Я все равно пойду.

— Не ходи.

Спорить или задавать вопросы было бесполезно, он просто не отвечал. Но на сей раз я не собирался его слушаться. В конце концов, кто здесь главный — он или я?! Пусть советует, пусть предупреждает, но решать-то я все равно буду по-своему!

«А вдруг там что-то должно случиться?! — мысль ударила меня изнутри, едва не подбросив со стула. — Ведь тогда опасность может грозить и ей!»

— Это опасно?

Он не отзывался.

Надо идти. Обязательно.

— Не ходи.

— Заладил: «Не ходи, не ходи»! Надоел! Все равно пойду!

— Не ходи.

Как испорченная пластинка. До звонка оставалось семь минут. Я поспешно сложил бумаги, защелкнул «дипломат» и выскочил за дверь, чтобы со звонком пересечь проходную. Голос молчал — значит, шефа я по дороге не встречу. Или он на меня обиделся? Ну и черт с ним! Может, там сейчас произойдет авария, или взрыв газа, или еще что-то — я должен успеть увести ее оттуда! Я уже почти бежал.

На часах было 16:40, но я пронесся через проходную так, что даже вахтер понял — надо.

Встречались мы неподалеку, в скверике, под фонарным столбом. Я шел быстро, по дороге соображая, какая в этом месте ей может грозить опасность. Может рухнуть фонарный столб. Или провалиться асфальт — скажем, прорвало водопровод, подмыло грунт, образовалась пустота… нет, ерунда все это! Хулиганы пристанут? Место людное, светло еще… Что же тогда, что?! Хоть бы подсказал, тоже, Ангел-Хранитель называется!

Но он молчал.

Когда я дошел, почти добежал до скверика, на часах было 16:51. Еще девять минут в запасе. А вон и Люда. Что-то она рано сегодня — обычно мне ее ждать приходится. И ведь под самым столбом стоит! Надо увести ее отсюда, пока… Стоп! А если ЭТО должно случиться не здесь? И почему с ней? Может, со мной? Наверняка со мной! А если она будет рядом… Эх, не надо было сюда идти! Зачем я его не послушался?! Лучше, пока не поздно, свернуть в боковую аллею…

Нет, поздно — Люда меня заметила. Тогда поговорить пять минут, сослаться на дела и уйти — авось обойдется. Но сначала все же увести ее от столба. Стоит здесь неизвестно сколько лет; наверное, ржавый внутри весь — того и гляди завалится.

— Привет. Давно ждешь?

— Нет. Что-то ты рано сегодня. И запыхался. Случилось что-то?

— Нет, ничего. Просто я к тебе спешил.

— А-а…

Что-то не понравилось мне в этом ее «а-а…»

— Ну что, пошли куда-нибудь?

— Подожди, я тебе хотела сказать…

— Сейчас скажешь, только давай отойдем.

— Куда? Я и здесь могу сказать. Так вот…

— Нет, давай все-таки отойдем.

— Ты что это сегодня? Я хотела тебе сказать — ты извини, конечно — но я больше с тобой встречаться не смогу.

— Почему?! — мир вокруг разом дал трещину, и я отчаянно цеплялся за ее края, тщетно пытаясь свести их вместе.

— Ну… Ну не могу, и все… В общем, прощай. Извини…

Я стоял и глядел ей вслед.

Так вот что имел в виду мой Ангел-Хранитель!

— Да, именно это.

Я повернулся и медленно побрел по аллее в противоположную сторону. Он, как всегда, оказался прав. Не надо было идти. Но… но ведь если не сейчас — она сказала бы мне то же самое потом, по телефону. Что бы изменилось? Он мог только оттянуть неприятный момент, но не предотвратить его… Да, а я-то думал — что-то должно случиться, бежал, хотел ее спасти… Вот и случилось. Только совсем не то…

На душе было тоскливо. Я полез в карман за сигаретами.

— Это вредно. Выбрось.

— Да иди ты… Сам знаю, что вредно. Мой организм, хочу — травлю.

— Не твой, а наш.

— Что-о?!

Он не ответил.

Значит, он считает себя равноправным хозяином моего тела?!

— Я хочу, чтобы твое тело сохранило здоровье и прожило как можно дольше. Все, что я советовал, всегда шло тебе на пользу.

— Ну и что? Хоть в мелочах ты можешь мне уступить?

— Это не мелочь.

— Надоел!

Я чиркнул спичкой и закурил. Первая затяжка, как всегда, доставила удовольствие, следующие три — тоже, на меньше, и дальше я курил уже по инерции, чтобы успокоиться.

— Осторожно!

Я резко остановился. Под ногами зиял открытый водопроводный люк. Безобразие! И даже крышки рядом нет.

Я обошел люк и двинулся дальше. Странное дело, но я уже не испытывал благодарности к своему Ангелу-Хранителю. Вот он сейчас опять, наверное, спас меня от травмы, а я не чувствовал ничего, кроме раздражения.

Позади раздался сдавленный крик. Я обернулся, но вначале ничего особенного не увидел, и уже собирался идти дальше. Но тут заметил, что возле открытого люка на асфальте лежит портфель. Кто-то туда свалился! Сначала я невольно усмехнулся, но тут же подумал, что, может, надо помочь человеку, и повернул обратно.

В полутемном колодце, на большом вентиле с маховиком, похожим на штурвал, сидел мужчина средних лет, в измазанном и помятом плаще, и осторожно придерживал левой рукой правую.

— Давайте руку, я вам помогу.

— Я, кажется, сломал руку.

— У вас вторая есть. Не будете же вы там сидеть! Залезайте на вентиль и хватайтесь.

Мужчина послушался совета, вскарабкался на вентиль и протянул мне руку. Запястье у него было грязным и скользким, я вцепился в него обеими руками, ободрал пальцы о металлический браслет часов — но в итоге, с грехом пополам, вытащил пострадавшего из люка.

— Большое вам спасибо! Не знаю, что бы я без вас делал.

— Ерунда. А руку вы действительно сломали?

— Кажется, да.

— До больницы дойдете?

— Дойду-дойду. Не нога ведь, — он улыбнулся и тут же сморщился от боли. — Спасибо вам еще раз. Не беспокойтесь, я дойду, — он поднял здоровой рукой лежавший у люка портфель и, прижимая больную к груди, прихрамывая, заковылял прочь.

Я проводил его взглядом, взял свой «дипломат» и медленно пошел по направлению к дому. Спешить было некуда. Люда на свидание больше не придет. Никогда…

И тут меня прошибла — да, именно прошибла мысль.

— Слушай, а ты знал, что этот человек упадет в люк?

— Знал.

— Так почему не сказал? Я бы его предупредил.

— Я ведь твой Ангел-Хранитель, а не его.

— Значит, что творится с другими, тебе все равно? Если начнется землетрясение, ты будешь говорить, куда мне стать, чтобы уцелеть, а другие будут гибнуть?

— Естественно.

Конечно, я в определенной степени эгоист и, случись то же землетрясение, в первую очередь буду спасаться сам, но — знать и не предупредить?! Такого типа внутри себя я не потерплю! Будь он хоть трижды Ангел-Хранитель!

— Слушай, тебе придется или думать о других, или уйти.

— Я не могу думать обо всех.

— Ну, хотя бы о тех, кто рядом.

— Все равно.

— И если за углом будут убивать человека, ты мне не скажешь?

— Нет. Ты пойдешь его выручать и можешь сам погибнуть.

— Все. Я тебя раскусил! Ты даже не меня — ты себя спасаешь! И откуда ты взялся? Я тебя не звал. Уходи.

— Не уйду.

— Я не буду тебя слушаться.

— Я заставлю тебя слушаться.

— Посмотрим.

— Посмотрим. Я стараюсь ради твоего же блага.

— Да пошел ты…

Я полез в карман за сигаретами.

— Брось!

— Не брошу!

Ага, он табачного дыма не любит, сейчас он у меня получит!

Я вставил в зубы сигарету и достал спички. И вдруг ощутил, что рука не желает открывать коробок. Словно кто-то мягко, но крепко перехватил мою кисть. Он начал действовать!

Я напрягся и медленно, с усилием открыл коробок. Несколько секунд пришлось бороться за вторую руку, которая не хотела доставать спичку — словно от этого зависела моя жизнь. Достал. Но в этот момент губы сами выплюнули сигарету. И тут же руки стали действовать свободно. Мне показалось, что он смеется.

— Ну, это уж слишком!

Он молчал.

Я достал другую сигарету, крепко зажал ее зубами и снова попытался прикурить. Наконец мне это удалось. Я с облегчением затянулся. Все-таки я его победил! Но тут мне стало страшно. Сегодня я победил. А завтра, через месяц, через год? Похоже, он постепенно набирает силу. Сейчас я уже с трудом с ним справляюсь. А завтра он может победить. И что тогда? Я превращусь в марионетку, которая будет двигаться, говорить, действовать по его воле.

— Не думай глупостей. Я только поправляю тебя, когда ты ошибаешься. А от курения я тебя все равно отучу.

Я почувствовал, что меня начинает тошнить, и поспешно сам выбросил сигарету. Тошнота мгновенно прошла.

Значит, он и это может! Это конец.

— Ничего, привыкнешь.

А ведь самое страшное, что он прав. Привыкну. Привыкну быть не самим собой, делать не то, что хочу, а то, что «надо», и буду делать это уже сам, по привычке. Я стану таким, как он. Только без дара предвидения.

— Стой!

Я не остановился.

— Стой!!

Ноги теперь двигались с трудом, словно я шел по пояс в воде, но я упрямо продолжал их переставлять, не обращая внимания, что иду по проезжей части.

— Стой!!!

Из-за угла вылетели синие «Жигули». Кажется, я еще мог увернуться, но не сделал этого. Раздался визг тормозов. «Ну вот и все», — почти с облегчением подумал я. В следующее мгновение передо мной мелькнуло что-то сине-блестящее, металлическое, меня отшвырнуло к тротуару, и все померкло.

Звуки наплывали постепенно, по мере того, как я возвращался из небытия. Шарканье ног по полу, звяканье инструментов, приглушенные голоса. Голоса. А мой Голос? Я прислушался к себе. Вроде ничего.

— Эй, ты еще здесь?

Тишина. И я почувствовал, что его нет. Совсем. Сбежал, как крыса с тонущего корабля. Все. Свободен!

Мгновением позже я ощутил боль. Болела левая нога и бок. И голова тоже. Я открыл глаза. Надо мной стояла Люда. Лицо у нее было очень испуганное, и на щеках виднелись дорожки от потекшей туши.

И я нашел в себе силы улыбнуться.

— У тебя вся тушь потекла, — выговорил я.

Воздух над космодромом задрожал, изображение на экране исказилось, расплылось и тут же приняло первоначальный вид. Только сверкающий шар М-космолета исчез.

— Седьмой, — констатировал Джордж, отходя от экрана.

Они помолчали.

— Если через неделю ни один из М-кораблей не вернется, я попробую сам.

— Зачем? Да тебе и не позволят — Родригес и так еле выбил разрешение на седьмой пуск.

— Мне разрешат. Я полечу с ограничителями.

— Ты по-прежнему считаешь, что это шутки подсознания?

— Да. В корабле космонавт надежно защищен от всего. От всего, кроме… самого себя.

— Три тысячи восемьсот сорок седьмой — в норме…

Два черных «Форда» я заметил только при выезде из города. Без сомнения, это были люди Файкина. Не скажу, чтобы я очень испугался, но все же мне стало как-то не по себе. В памяти сразу всплыл вчерашний разговор.

— Тебе нравится твоя работа?

— Да, шеф.

— А ты хотел бы получать за нее вдвое, нет, втрое больше?

— Конечно, хотел бы!

— У тебя есть такая возможность. Но это связано с некоторым риском.

Я еще не понимал, куда он клонит.

— Дело пустячное и для тебя привычное. Перевезешь груз, куда надо, — тебе заплатят. Вот и все. Правда, груз не совсем обычный. С ним лучше не попадаться.

Тут я наконец понял. Наркотики. У нас давно ходили слухи, что Файкин промышляет перевозкой «травки», а то и «белой смерти», но я им не слишком верил. Зря, как выяснилось…

— Нет, шеф, это не для меня. Я буду возить для вас обычные грузы за обычную плату. А сегодняшнего разговора просто не было. Я ничего не слышал.

Файкин поднял на меня глаза. Нехороший у него был взгляд, тяжелый. Он как будто сочувствовал мне, но так, как может сочувствовать палач приговоренному к смерти.

— Ты свободен, иди, — только и сказал он.

Я вышел из его кабинета. Через час я встречался с Линдой, так что я действительно тут же забыл об этом разговоре. Не было его. Не было — и все.

А вот Файкин не забыл.

Я украдкой взглянул на Линду. Нет, она ни о чем не подозревает.

«Может, пронесет?» — мелькнула слабая надежда. Но я уже знал: не пронесет. Я не переоценивал своих возможностей. Их там не меньше четырех человек, и все с оружием. Да и моторы у них получше, чем у моего старенького «Пежо». Шансов нет практически никаких. Но главное не это. Линда окажется свидетелем, и они убьют и ее. Поэтому, хоть и знал, что это бесполезно, я прибавил скорость.

Серпантин горной дороги несся нам навстречу. На повороте машину занесло, но мне удалось вырулить.

— Не гони так! — испуганно вскрикнула Линда, когда край обрыва пронесся всего в нескольких дюймах от нас.

Я молча ткнул пальцем в зеркало заднего обзора. Два черных «Форда» неотступно следовали за нами, постепенно сокращая дистанцию.

— Кто это? — голос Линды задрожал.

— Бандиты. Если мы не оторвемся от них или не доберемся до полицейского поста — нам крышка.

Мотор уже надсадно выл. Мимо со страшной скоростью проносились столбики ограждения. Позади затрещали выстрелы. Заднее стекло мгновенно покрылось тонкой сеткой трещин. Пуля обожгла мне ухо, и в лобовом стекле рядом с моей головой появилась аккуратная круглая дырка.

Поворот. Я резко бросил машину влево. Задние колеса занесло. В какую-то долю секунды я увидел, что дальше дороги нет, она уходила в никуда, и там все было скрыто плотным мерцающим голубоватым туманом. Я не успел ничего подумать, не успел даже удивиться. В следующее мгновение мы влетели в этот туман, и все исчезло…

…Я не знал, сколько прошло времени, пока я очнулся. Мы были в нашей машине. Мотор не работал, и вокруг стояла мертвая тишина. Я никак не мог понять, где мы находимся. Крутом — темнота, но темнота какая-то фосфоресцирующая, словно в ней роилось множество слабых светлячков. Линда лежала на сиденье, откинув голову назад. Ее длинные волосы свисали вниз и слегка колыхались, как от дуновения ветра, хотя я не ощущал ни малейшего движения воздуха. Грудь Линды мерно поднималась и опускалась — она была в забытьи.

Я зажег спичку и взглянул на часы. Они стояли. Сколько же прошло времени? И, главное, где мы? Что с нами произошло?

Я помнил, как увидел, что дальше дороги нет, как мы влетели в голубой туман, а дальше — провал.

Я потянулся к ручке двери. Она щелкнула, и этот звук разбудил Линду. Я скорее угадал, чем увидел, что она открыла глаза. Села на сиденье.

— Где мы? — шепотом спросила она.

— Не знаю, — почему-то так же шепотом ответил я.

— Я помню, как мы въехали в туман — и все.

— У меня то же самое. Надо выйти и осмотреться.

Мы вместе выбрались из машины и сделали несколько неуверенных шагов вперед. Пол казался металлическим, но этот металл почему-то мягко прогибался под ногами. Но не весь, а лишь в том месте, на которое наступишь. Словно плотная резина. Вокруг по-прежнему стояла тишина. Свечение, казалось, раздвинулось, приобрело форму купола, как если бы роившиеся в воздухе светлячки уселись на его поверхность. Но каких-либо предметов или подробностей различить не удавалось.

Этот полустанок ничем не отличался от других таких же построек, разбросанных на длинных уральских перегонах между крупными станциями. Заплеванный семечками бетонный пол, окурки под облупившейся и изрезанной ножами скамейкой; стены, испещренные надписями, начиная от «АС/DC», «Петя — дурак» и «Коля + Лена = любовь» и заканчивая импортными «факами». В самом темном углу — всегда закрытое окошечко кассы, и рядом — замазанное известкой расписание поездов. Еще на полустанке имелся буфет, и он, как ни странно, работал.

Полная розовощекая буфетчица в грязно-белом переднике налила мне стакан еще теплой бурды, которую во всех подобных заведениях именуют «кофе с молоком», выдала два свежих сметанника и, сделав вид, что не нашла сдачи, удалилась к себе в подсобку.

Кроме меня, в буфете был лишь один посетитель. Он расположился за столиком у окна и пил сок с теми же сметанниками.

— А соку у вас нет? — громко спросил я в темный проем подсобки.

— Кончился, — лаконично отозвались из глубины.

Я направился к окну.

— Разрешите?

— Да, конечно.

Мужчина подвинулся, уступая мне место, и переставил в угол умостившийся под столом черный «дипломат».

— И как вы это пьете? — осведомился он, указывая на мой «кофе».

— Да вот как-то пью, — усмехнулся я. — За неимением лучшего…

— Не следует довольствоваться худшим, — закончил он.

Я молча отхлебнул «кофе» и принялся за сметанник, изредка поглядывая на своего соседа. На вид ему было лет двадцать шесть — двадцать восемь, но чувствовалось, что он многое повидал за свою жизнь — обветренное, хотя и довольно интеллигентное лицо, прямой нос, ровные, немного насупленные брови. И какая-то отчужденность, притаившаяся в глубине серых, со стальным отливом глаз.

Незнакомец допил свой сок и достал из кармана пачку «Кэмела». Я молча указал на табличку «Не курить» в углу, но он, в свою очередь, указал на кучу окурков под этой табличкой и щелкнул зажигалкой. Дурные примеры заразительны, и я, покончив с «кофе» и сметанниками, тоже достал сигарету. Незнакомец предупредительно протянул мне горящую зажигалку раньше, чем я начал искать по карманам спички. С минуту мы молча курили. Молчание становилось тягостным.

— Вы куда едете, если не секрет? — поинтересовался я.

— Никуда.

— Что же тогда, простите за нескромный вопрос, вы здесь делаете?

— Курю.

— Ну, я тоже курю. И жду поезда.

— А я курю и не жду поезда. Хотя нет. Жду.

— Ну вот, а говорили, никуда не едете.

— Не еду.

— А, так вы кого-то встречаете?

— Почти угадали. Несколько странный у нас разговор, не находите?

— Пожалуй…

— Но, я вижу, вас заело любопытство.

— Ну, как вам сказать…

— А так и говорите. Я не обижусь. Я вообще разучился обижаться. К людям я или равнодушен, или ненавижу их.

— Ну зачем же так? По-моему, люди этого не заслужили.

— На моем месте вы тоже изменили бы свое мнение о людях.

— Ну… не знаю. Я, к счастью, не на вашем месте. И все же, что плохого сделал вам род человеческий?

— Именно что «к счастью». Это длинная история. — Он взглянул на часы. — Осталось чуть больше часа. Могу и рассказать, коль уж вам так интересно. Как раз успею.

Он достал новую сигарету, закурил. Я приготовился слушать. Судя по всему, ему страшно хотелось выговориться, пусть даже первому встречному — все равно кому. И пусть выговорится. Может, легче станет.

— Вы когда-нибудь слышали про оборотней? — неожиданно спросил незнакомец.

— Слышал, конечно. Читал, вернее. В сказках, в детстве еще. Ну и фильмы там, «жутики» всякие…

— Понятно. А вам никогда не приходило в голову, что эти сказки и «жутики» могут иметь под собой реальную основу? Пусть сильно искаженную, стилизованную, приукрашенную вымыслом, измененную тысячекратными пересказами, затасканную во второсортных фильмах, но — реальную?

— Нет, не приходило.

— А зря. Мне вот пришло. Давно, лет десять назад. И я начал собирать сказки, мифы, легенды, старинные трактаты, просто упоминания об оборотнях. И оказалось, что подобные поверья и истории, в разных вариантах, существуют практически у всех народов. На востоке это тигры и лисы-оборотни, у нас и в Западной Европе это обычно вервольфы; есть упоминания о медведях-оборотнях и так далее.

В большинстве сказок оборотни, как правило, персонажи отрицательные, вот они и превращаются в опасных для человека зверей, чтобы легче было убивать свои жертвы. А в конце приходит какой-нибудь добрый богатырь, убивает вовкулака, и — счастливый конец. Для всех, кроме перевертыша, разумеется. Так оно, по-видимому, и бывало на самом деле.

— В смысле — «на самом деле»? Вы что, хотите сказать…

— Да, да, именно это я и хочу сказать! Оборотни — не выдумка. Существовали люди, знавшие какой-то секрет, дававший им возможность превращаться в зверей. Естественно, их считали злыми колдунами, и, если узнавали об их способностях — убивали. Люди всегда боялись того, чего не понимали. И из страха старались уничтожить все непонятное.

— Но постойте! Это обычная мистика. Точно так же можно «вывести» существование леших, водяных, русалок, драконов и любой другой чертовщины!

— А кто вам сказал, что всей этой «чертовщины» нет и никогда не было? Может, и была. Может, и сейчас прячется где-нибудь в глухих чащобах, подальше от людей. Но тут я с вами спорить не стану — нет доказательств. А насчет оборотней доказательства у меня есть. Я сам оборотень.

«Сумасшедший!»

Как видно, эта мысль отразилась на моем лице.

— Что, испугались? — сейчас он должен был усмехнуться. Но он не усмехнулся. Только в голосе прозвучали едва заметные нотки горькой иронии.

— Не бойтесь. Я не сумасшедший, — голос его прозвучал устало. — Я и вправду оборотень. На мое несчастье.

Он замолчал. Я тоже молчал, чувствуя, что это только начало. Незнакомец снова достал сигарету, и я последовал его примеру.

— Да, я оборотень, — снова заговорил он. — Но не совсем такой, как в сказках. Понимаете, я изобрел средство, при помощи которого любой человек может менять свой облик. Вообще-то я нейрокибернетик. Слышали о такой специальности?

— Краем уха.

— Могли и вообще не слышать. Наука эта новая, и я попал в один из первых наборов на свою специальность. Есть такой институт биокибернетики под Москвой. Вот туда я и поступил.

Я был на четвертом курсе, когда наткнулся на эту идею. То есть, наверное, сидела она во мне уже давно, но окончательно оформилась лишь к тому времени. Вы не специалист, но я постараюсь кратко объяснить вам суть. В мозгу человека существует несколько центров, назначение которых до сих пор неизвестно. Они вроде бы не влияют ни на память, ни на мышление, ни на восприятие, ни на гормональную сеть — но зачем-то они все же нужны — природа ничего не делает зря. И еще. Где-то в человеческом организме запрятан огромный запас энергии. Иногда, в экстремальных ситуациях, он высвобождается, и тогда человек творит чудеса: женщина приподнимает самосвал, наехавший на ее ребенка, рабочий, испугавшись забежавшего в котельную кабана, запрыгивает на пятиметровую высоту, а потом не может слезть — я знаю десятки примеров.

Так вот, мне пришло в голову, что один из тех загадочных мозговых центров открывает «клапан» для высвобождения запаса энергии, а другой регулирует форму ее высвобождения. И одной из таких форм может быть трансформация человека в другое существо. Сознание и память при этом должны сохраняться — иначе «оборотень», один раз превратившись, не смог бы снова стать человеком.

Но для такой трансформации нужны еще некоторые условия. Во-первых, надо уметь управлять трансформационным центром. А мы не умеем. Я немного научился, да и то без стимулятора обойтись не могу.

А во-вторых, надо «знать», в кого превращаться. В мозгу должен быть записан генетический код зверя, которым ты хочешь стать. Он как бы, говоря языком кибернетиков, задает программу. Без нее «компьютер» — наш мозг — работать не будет.

И я нашел в мозгу нужный узел! В нем имелись «чистые» нервные клетки — они предназначались для записи кода. Но код мог быть записан только один — вот почему оборотни в сказках почти всегда имеют «узкую специализацию».

У колдунов из сказок всегда есть разные колдовские зелья. Я думаю, часть из них представляли собой препараты для генетического кодирования. Эх, раздобыть бы где-нибудь такого зелья на анализ! Но где его теперь найдешь — сейчас настоящих колдунов практически нет, одни шарлатаны…

Ну а я обошелся вообще без зелья. Современная наука располагает такими средствами, о которых и не мечтали средневековые колдуны. В частности, нейроволновыми излучателями. Простейшая модуляция на нужном мозговом ритме — и вся информация вводится прямо в мозг в течение нескольких секунд.

Но с этим я не спешил. Сначала нужно было научиться управлять трансформационным узлом мозга. Эксперименты я ставил на себе. Для начала досконально изучил, какие нервные окончания ведут к этому узлу. И оказалось: все они выходят в так называемые активные точки, известные восточной медицине уже тысячи лет. В частности, в эти точки производится иглоукалывание. Я нашел двадцать восемь таких точек, но теперь мне достаточно четырех, и пользуюсь я не электрическим разрядом, как в первый раз, а собственными пальцами.

Итак, способ кодирования найден, узел найден, способ воздействия на него тоже найден. Я предусмотрел все, в том числе и специальный стимулятор, повышающий чувствительность нервных окончаний.

В древности, я думаю, знавшие секрет обходились без подобных ухищрений. Что-нибудь вроде йоги, долгий путь совершенствования, в результате которого человек обретает контроль над своим организмом, включая мозг — в том числе и над трансформационным узлом. Не знаю, как они добивались нужного результата, но знание это, без сомнения, зародилось на Востоке, а потом уже начало просачиваться в Европу, да так до конца и не просочилось. Во всяком случае, на Востоке легенд об оборотнях куда больше, да и сейчас, я думаю, там сохранились люди, знающие секрет превращений.

Но я отвлекся, — он взглянул на часы. — Осталось полчаса, а я не рассказал и половины.

Итак, все было готово, но оставалась последняя проблема — как потом снова стать самим собой? Я долго думал над ней, но так ничего и не придумав, решил положиться на русский «авось» — как-нибудь выкручусь. Имелась у меня одна мысль, и, как позже оказалось, я был абсолютно прав. Трансформированное состояние для человека, как системы, должно являться энергетически невыгодным, и при достаточном постороннем воздействии человек должен самопроизвольно возвращаться в исходное состояние. То есть вновь обретать человеческий облик. Я надеялся, что для этого будет достаточно новой порции нейростимулятора.

Из всех зверей я остановился на тигре. Почему? Сам не знаю.

Тиграм я всегда симпатизировал. Сходил в зоопарк, выбрал там понравившегося мне тигра помоложе и снял с него копию. Как? Очень просто. Под вечер, когда у клеток никого не было, я стрельнул в него иглой со снотворным из духовой трубки, какой до сих пор пользуются южноамериканские индейцы. Снотворное это действует почти мгновенно, и тигр свалился у самой решетки. А я быстро перелез через барьер, вытащил шприц и взял пару кубиков крови на генетический анализ. Это для меня дело привычное. Ну а потом закодировал полученную информацию и ввел ее в свой трансформационный узел. Я понятно объясняю?

— Ну… более или менее.

— Осталось двадцать минут. Ну ладно, постараюсь покороче. Вы представляете мое волнение, когда я впервые лег на «прокрустово ложе» с электродами, проглотил стимулятор, подождал, пока он подействует, и протянул палец к кнопке? То самое, что называется «и хочется, и колется». Но хотелось все-таки больше. И я нажал кнопку.

А вот этого вы представить себе не можете! Это надо почувствовать. Ощущение свободы, какой-то воздушной легкости, слияния со всем миром — нет, такое невозможно передать словами! Ради одного этого ощущения можно было навсегда остаться тигром, если бы эксперимент не удался.

Ощущение это длилось лишь какое-то мгновение, но я сумел растянуть его до… Нет, не могу подобрать слов. Нет таких слов в человеческих языках. А потом я почувствовал, что все стало, как обычно. Ну, думаю, — не сработало. Уже хотел встать, и тут взглянул в зеркало. А оттуда на меня смотрит тигр. Натуральный. Уссурийский. Совсем как тот, с которого я снимал копию. Получилось!!!

Пошевелил лапами — шевелятся. Хвостом — тоже. Меня никто не учил, как пользоваться хвостом — как-то само собой вышло.

И целая гамма новых ощущений. Звуки, запахи! Правда, цвета несколько тусклее, но к этому быстро привыкаешь. Я был на седьмом небе от счастья. Целый час носился по комнате, привыкал к новому телу. И на первых порах довольно неумело, потому что в конце концов в дверь стали звонить соседи. Была у меня мысль их попугать, но дверь лапами открыть не смог. В общем, ушли они. Я тогда к стимулятору. На всякий случай двойную дозу проглотил. Несколько секунд прошло, и вдруг — как толчок какой-то. Все вокруг поплыло, комната перед глазами кружится… Потом пришел в себя, глядь в зеркало — а это уже снова я. Стою, в чем мать родила, на четвереньках, глаза квадратные, и в зеркало смотрю.

Ну и пошло. Пристрастился я к этому делу, как к наркотику. Каждый вечер на несколько часов становился тигром. Был у меня большой соблазн в таком виде на улицу хоть на минуту выскочить — озорство играло — но все же не выскочил. Вдруг кого-нибудь инфаркт хватит, думаю.

Ну, недели через две я немного успокоился, написал, как полагается, заявку на изобретение и отправил в Госкомитет…

— Подождите! Извините, что перебиваю, — эта мысль только сейчас пришла мне в голову, — но тут у вас неувязочка получается. А закон сохранения массы? Вы ведь сколько весите? Килограммов семьдесят… ну, восемьдесят. А тигр — двести.

— До трехсот, — он посмотрел на меня, как на школьника. — И все почему-то забывают, что нет закона сохранения массы, а есть закон сохранения массы-энергии.

Я прикусил язык.

— Так вот, послал я заявку в Госкомитет, и тут-то начались неприятности. На заявку мне не ответили. Я послал вторую. После нее в деканат пришла бумага, в которой администрацию просили прекратить неуместные шутки с моей стороны. С меня сняли стипендию и влепили выговор. Но я не сдавался. Я понял, что словами здесь ничего не докажешь. Надо было продемонстрировать все на деле. И я продемонстрировал. После чего меня выгнали из института «за хулиганство с использованием гипноза». Видели бы вы лица этих «экспертов», когда я у них на глазах превратился в тигра! Как они лезли на деревья, как удирали в разные стороны! А потом все свалили на гипноз, а меня выгнали.

Вот тогда я действительно озверел. Уже собирался предпринять очередную трансформацию и заявиться в таком виде в институт, но потом махнул рукой. Мне вдруг стало все равно. Не хотите — не надо. А я буду жить в свое удовольствие. И не человеком, а тигром — как мне хочется.

И я уехал на Дальний Восток. Вышел на каком-то забытом богом полустанке вроде этого один, без вещей, с одной только коробкой стимулятора. И пошел в тайгу. Для верности шел двое суток, хотел забраться подальше. Потом разделся, закопал одежду, «настроился» и нажал на нужные точки.

Он немного помолчал.

— Вначале было очень трудно. Я попросту не умел охотиться. Не умел выслеживать добычу, бесшумно подкрадываться, часами лежать в засаде — пока всему этому научился, чуть не умер с голоду. Но все же не умер. И научился. И чем дальше, тем легче мне становилось, тем свободнее дышалось в лесу. Лес принял меня, я чувствовал себя здесь своим. У меня появилась настоящая тигриная походка, движения стали мягкими, упругими, я научился зря не тратить силы, а в нужный момент выкладываться в стремительном броске. Это приходило постепенно, само собой. Я открывал все новые возможности своего тела, и мне все больше нравилась моя жизнь.

А потом я встретил ее.

— Кого — ее?

— Кого? Ну, ее. Тигрицу. У тигров нет имен, но для себя я называл ее Грацией. Да, она и была сама грация. Куда мне до нее! Мы были счастливы. Ведь тигры — кто сказал, что у зверей нет разума? — он у них есть! У тигров, по крайней мере. Не смотрите на меня, как на психа. Я знаю, что говорю. Они не глупее нас. Да, они не делают орудий труда и не изменяют природу — но им это и не нужно. Они сами — часть природы. Разумная часть. У них есть свой язык — очень простой, я выучил его за месяц. Но мы с ней им почти не пользовались — нам он был не нужен. Мы и так понимали друг друга. Да, мы были счастливы. Я никогда не был так счастлив до того и никогда уже не буду после.

Но это длились недолго — всего полгода.

Он вздохнул и снова замолчал.

— В то утро мы охотились порознь. Я как раз подбирался к косуле, когда услышал выстрел. И сразу почувствовал — что-то случилось с Грацией. Не знаю как, но почувствовал. И бросился на звук. Я несся, не разбирая дороги, но опоздал. Видел, как по проселку проехала машина, и заметил за стеклом лицо человека. Сытое, самодовольное. Оно до сих пор у меня перед глазами.

Мой собеседник порылся в карманах, достал листок бумаги и молча протянул его мне. Я посмотрел на листок. Обрюзгшее лицо человека лет пятидесяти, с глубоко посаженными маленькими глазками и обвислыми «бульдожьими» щеками. Весь рисунок был истыкан ножом. Я представил себе, как незнакомец, привесив картинку к стене, остервенело и метко бросал в нее большой охотничий нож, и каждый раз лезвие с тупым звуком глубоко вонзалось в стену.

На рисунке было лицо Ляшенко.

Я поднял взгляд.

Незнакомец спрятал листок обратно в карман и с усилием произнес:

— Вот и все. Почти все. Грации я не нашел, но обнаружил следы крови. Вот когда я узнал: и тигры могут плакать… На следующий день я отправился к тому месту, где зарыл одежду и стимулятор. Месть. Единственное, что мне оставалось.

Я поступил работать на прииски. За год заработал достаточно, чтобы начать розыск. Дважды этот гад уходил от меня, но теперь не уйдет. Осталось десять минут.

Он помолчал.

— Теперь вы понимаете, почему я не люблю людей? Они отняли у меня все. Но я бы все простил, если б не Грация, — он застонал, стиснув зубы, и отвернулся. По-моему, он плакал.

Да, переубеждать его бессмысленно. Да и стоит ли? Но я обязан попытаться. Ляшенко, конечно, тип еще тот — но мы обязаны его защитить. И будет лучше, если дело обойдется без эксцессов.

Наши сведения частично подтверждали рассказ незнакомца. Два года назад Ляшенко действительно привлекался к суду по делу о браконьерстве, но каким-то образом выкрутился. А недавно обратился к нам с просьбой защитить его жизнь. Он был напуган до икоты. Якобы на него уже дважды покушались. Но ничего подобного мы и предположить не могли! Если только рассказ моего собеседника — правда…

— И не пытайтесь меня переубедить, — он словно читал мысли. — Или, тем более, задержать. Пистолет вам не поможет.

Он меня раскусил! С самого начала. Молодец! Но задержать его все же придется.

— Если вы обещаете не покушаться на жизнь Ляшенко, я не стану вас задерживать. С Ляшенко разберется закон. Я понимаю ваши чувства, но никто не имеет права… — ах, черт, слова не те, казенные какие-то… Осталось пять минут.

— Ни черта вы не понимаете! Не были вы в моей шкуре! — он уже кричал. — А Ляшенко я все равно убью!

— Ну что ж, тогда пройдемте со мной, — нас разделяет столик. Так, спокойно. Сейчас шаг назад, и достаю пистолет. Если что — стрелять по ногам.

— Послушайте, не дурите. Вы мне ничего плохого не сделали, но если вы попытаетесь мне помешать…

Я делаю шаг назад. Рука уже нащупывает рубчатую рукоять «Макарова».

Этого я предусмотреть не мог. На меня через стол метнулось что-то темное, бесформенное. Из глаз брызнули искры, и вокруг сомнулась тьма.

…Очнулся я почти сразу. Лежал на полу, сжимая в руке пистолет (успел все-таки вытащить). Незнакомца в буфете не было, а за окном грохотал поезд. Сильно болела голова и шея. По-моему, он ударил меня рукой, но ощущение было — что двухпудовой гирей.

В этом поезде едет Ляшенко!

Мысль обожгла меня и, как пружина, подбросила с пола. Поезд шел медленно, и когда я выскочил на перрон, то успел заметить, как захлопнулась одна из вагонных дверей. Он уже внутри!

Ноги слушались плохо, но я заставил их двигаться. Поравнялся с дверью, подпрыгнул, уцепился за поручень. Дверь поддалась и открылась — этого он все-таки не учел. Кстати, в поезде у него должен быть сообщник. Это я отметил мимоходом, вкатываясь в тамбур.

На ходу снимая «Макаров» с предохранителя, толкнул дверь. У самой двери в коридоре лежал Миша Беликов. Он был без сознания — видимо, получил такой же удар, как и я.

В каком купе едет Ляшенко?

Я подхватил Мишу под руки, усадил на откидное сиденье и встряхнул. Миша застонал и открыл глаза.

— А, Николай, — вяло сказал он и снова обмяк.

Я яростно захлестал его по щекам — надо было срочно привести его в чувство. Через несколько секунд Миша снова открыл глаза. На этот раз взгляд его был уже осмысленным.

— Где Ляшенко?!

— Четвертое купе.

Миша попытался подняться, но не смог.

— Достань пистолет и сиди здесь. Если он выскочит — стреляй по ногам, — я уже бежал по проходу.

— Там Сергей, — слабо крикнул мне вдогонку Миша.

Это не меняло дела. Сергей сейчас, скорее всего, находился в том же состоянии, что и Миша две минуты назад.

Вот и четвертое купе. За дверью раздается пронзительный крик. Так может кричать только человек, увидевший свою смерть. Успеть! Рывком отбрасываю в сторону дверь.

— Стоять! Руки за голову!

Но что это?! На меня бросается что-то черно-рыже-полосатое. Прямо перед собой я вижу усатую морду и оскаленные клыки. Тигр! Палец сам жмет на спуск. В то же мгновение меня сбивает с ног. Я стреляю еще и еще раз. Оскаленная морда плывет перед глазами. Кажется, это конец. Но нет, он почему-то медлит. Я с усилием поднимаюсь, держась за дверь. На полу в луже крови лежит незнакомец. Он совершенно голый и смотрит мне в глаза.

— Эх, ты…

Его голова бессильно откидывается назад. На сиденье обмяк Ляшенко. На другом безвольно раскинулся Сергей. Кажется, он жив, хоть и без сознания.

Но что это было? Галлюцинация? Гипноз? И зачем я стрелял?! Ведь хорошего, в общем-то, человека убил. Не повезло ему. Опять не повезло.

— Поторопился ты, оборотень. Не успел я тебе сказать. Жива твоя Грация. Тогда ее ранили только, а потом вылечили и в зоопарк отправили…

Снова галлюцинация?! Очертания человека на полу начали расплываться, он весь светился, внутри него что-то лилось, перетекало, меняло форму. И вот уже передо мной не человек, а… снова тигр! Целый и невредимый. Но на этот раз я выстрелить не успел. Одним движением высадив стекло, он выпрыгнул в окно.

В углу зашевелился Ляшенко. Он, похоже, просто потерял сознание от страха. И тут ни с того ни с сего я начал хохотать. Наверное, это была истерика, наверное, капитан милиции, от которого только что сбежал опасный преступник, должен вести себя несколько иначе, но я ничего не мог с собой поделать. Застонал, приходя в себя, Сергей.

Все было в порядке.

Вот, пожалуй, и все. Конечно, меня могут обвинить в мистике, в чертовщине, в банальной лжи, списать все на галлюцинации после удара по голове, на тот же гипноз — но все это я видел собственными глазами. Тот человек действительно был оборотнем. До сегодняшнего дня о нем больше не поступало никаких сведений. Если не считать известия, что из Владивостокского зоопарка сбежала тигрица и ее так и не поймали. А ведь ту тигрицу отправили именно туда…

Игорь Симанков в очередной раз взглянул на часы. Без двадцати девять. Пора было выходить. На ходу дожевывая бутерброд с сыром, он сунул ноги в растоптанные львовские кроссовки на финской подошве, проверил, с собой ли пропуск, подхватил стоящий в прихожей «дипломат» и хлопнул дверью. Каждый раз ему казалось, что он опаздывает, и каждый раз он приходил за четыре минуты до звонка. Вот и сейчас Симанков спешил, хотя знал, что успеет вовремя. А купить сигарет все равно не успеет.

Правду говорят, что понедельник — день тяжелый. И что он начинается в субботу — потому что уже в субботу начинаешь с тоской думать, что в понедельник — снова на работу. Симанков не был лентяем или тупицей — он был вполне грамотным инженером, и работать он хотел — именно работать, а не создавать видимость, как почти все в его организации. То есть что-то эти люди все-таки делали, но результаты их труда потом аккуратно подшивались в папки, складывались на полки, пылились там лет десять или больше и в конце концов сдавались в макулатуру более молодыми и предприимчивыми сотрудниками.

При всем этом (что больше всего удивляло Симанкова) институт регулярно выдавал экономический эффект, сотрудники получали премии, ездили в командировки, защищались, и со стороны могло показаться, что институт и впрямь приносит немалую пользу.

Но Симанков-то знал, что это не так. Знали и другие, но молчали. И Симанков молчал.

Игорь свернул за угол, поднялся по ступенькам и толкнул дверь, на ходу доставая пропуск. На часах было без четырех девять. Как обычно. Он показал вахтеру пропуск и, не останавливаясь, прошел через проходную. Вахтер посмотрел на Симанкова с таким видом, будто он, Симанков, являлся шпионом иностранной разведки, и вахтер это знал, но не имел доказательств, чтобы тут же его арестовать. Впрочем, он на всех так смотрел. Кроме директора. На директора вахтер смотрел, как на шпиона, только со спины. А при встрече вскакивал и отдавал честь. А директор всякий раз добродушно хлопал вахтера по плечу и шел дальше.

Симанков поднялся на третий этаж, расписался в журнале, поздоровался с сотрудниками и уселся за свой стол. Прозвенел звонок. Рабочий день начался.

На столе лежала записка от шефа. Шеф уехал на неделю в командировку и на это время оставил Симанкову задание. Задание выглядело пустяковым — два дня работы, не больше. А потом до конца недели опять окажется нечего делать.

Игорь со вздохом достал последнюю оставшуюся в пачке сигарету и отправился курить. Он неоднократно пытался бросить, но в институте некурящие были обречены на вымирание — от скуки.

Вдалеке послышались шаги. Сначала едва слышные, они постепенно приближались, становясь все отчетливее и громче. Хрустнула под ногой сухая ветка.

Тигрица тревожно приподнялась, подалась вперед и вышла на поляну. И в этот же момент из-за поворота тропинки показался человек. Он был высокого роста, в голубой сверху и серой на ногах шкуре. Человек шел быстрым размашистым шагом, держа в правой передней лапе длинную прямую ветку, блеснувшую на солнце, когда он выходил на поляну.

Человек увидел тигрицу и остановился. Если бы он сейчас отвел глаза в сторону и отступил назад, ничего бы не произошло. Но вместо этого он приставил к плечу свою длинную ветку и направил ее на тигрицу. Тигрица припала к земле, намереваясь прыгнуть, но тут из ветки полыхнуло огнем, бабахнуло, и тигрица с глухим рыком опрокинулась на бок, несколько раз дернула лапами и затихла.

Пуля попала ей точно между глаз.

Связь с Ковальским оборвалась через сорок восемь минут после его выхода. Поначалу этому никто не придал значения — кислорода в скафандре хватает на двенадцать часов, а то, что передатчик барахлит — так подобное уже случалось.

Через четверть часа Андре попытался связаться с Ковальским на аварийной волне, но Криштоф по-прежнему не отвечал. Нас охватило беспокойство, и Андре включил пеленгатор. Криштоф находился рядом со своей бурильной установкой, на участке № 1, куда он и собирался, но не двигался и на вызовы не отвечал. С тяжелым предчувствием я распорядился выслать вездеход.

…Через полчаса доктор вышел из медицинского отсека. По его бледному, словно восковому лицу стекали капли пота; глаза смотрели куда-то мимо нас. Несколько секунд он стоял молча, и никто не решался задать вопрос.

— Очень странная смерть, — произнес, наконец, доктор. Голос его звучал непривычно глухо.

— Две колотые раны на шее. Одна задела сонную артерию.

— Но скафандр…

— Скафандр пробит. Последняя модель, которая выдерживает даже попадание микрометеорита. Но не это самое странное. В его организме не осталось ни капли крови. Его высосали, как лимон, — доктор отвернулся.

С минуту все молчали, ошеломленные услышанным.

— Но ведь до сих пор считалось, что на Луне жизни нет, — растерянно произнес Шутхарт.

— Жизнь?! — вздрогнул Андре. — У кого могут найтись зубы, способные прокусить термосиловый скафандр?!

— Может быть, вакуум? Разница давлений?

— Нет. Я читал много отчетов о гибели людей в космосе. В том числе и по причине пробоя скафандра. Вакуум, конечно, успевает «высосать» часть крови, но рана очень быстро замерзает или, наоборот, запекается, в зависимости от температуры, и большая часть жидкости остается в теле.

— Док, вы можете найти этому какое-нибудь объяснение? — спросил я.

— Правдоподобное — нет.

— А неправдоподобное?..

— Вампир, — коротко бросил доктор, повернулся и скрылся за дверью медицинского отсека.

…Сверкающий лунный пейзаж простирался за обзорным окном. Вязкие, непроглядно-черные тени резко контрастировали с сияющими на солнце гранями, на которые было больно смотреть. Словно гигантская друза причудливых кристаллов медленно плыла в необъятной бархатной черноте Космоса, усеянной яркими немигающими глазами звезд.

Но сейчас меня не радовало это застывшее великолепие. Где-то там, в расщелинах, в черных провалах теней, притаилась смерть. Непонятная и страшная, для которой не преграда даже сверхпрочный противометеоритный скафандр.

Смерть ждала.

Что это было? Какая-то жуткая лунная тварь, ископаемое чудовище давно минувших геологических эпох? Пришелец из другого мира? Или действительно нечто сверхъестественное, потустороннее, чему уже давно не осталось места на Земле?

Но все приходившие на ум предположения были чересчур фантастичны и попахивали дешевой романтикой и мистикой. На деле все обстояло куда проще и страшнее: погиб человек, причина смерти не ясна, и нам необходимо ее выяснить.

На Землю я уже обо всем сообщил, и теперь там, в Центре, пребывали в полной растерянности. Ничего более дельного, чем «Усилить осторожность, меньше, чем по двое, из купола не выходить, при передвижениях использовать вездеходы», они придумать не смогли. А до такого решения мы уже и сами додумались. Но теперь над всеми нами тяготела эта жуткая смерть, и каждый, помимо воли, пытался найти разгадку. Пока — безуспешно.

— Серж, можно тебя на минутку? — Андре поманил меня за собой.

Мы вошли в лабораторию, и дверь за нами бесшумно закрылась. Андре молча заблокировал замок.

— Зачем?

— Нам надо поговорить без свидетелей. Иди сюда.

Мы подошли к спектрографу. На экране застыли разноцветные кривые, обозначения химических элементов и ровные столбцы цифр.

— Что это?

— Спектрограмма соскоба с краев отверстий в скафандре Криштофа.

— Ты ведь знаешь, я не химик.

— Но тебе известно, что такое СТ-Супер?

— Конечно. Новый сверхтвердый сплав. Применяется в буровых работах…

— Так вот, скафандр Криштофа был пробит орудием из этого сплава.

— Ты уверен?! Но ведь тогда получается…

— Именно! Сомнительно, чтобы существовало чудище, а тем более вампир, с зубами из СТ-Супер. Это убийство. И совершил его человек.

До ближайшей станции не менее тысячи километров. Значит, убийца — среди нас. Кто же он? Все время погруженный в свои мысли, но исполнительный и добросовестный Шелдон? Вынашивает черные планы? Вряд ли. Мало ли о чем человек может думать!.. Мечтательный романтик Шутхарт? Нет, этот скорее потенциальный герой, чем злодей. Док? Врач, нарушивший клятву Гиппократа? Специально запугивает нас своим вампиром?.. Бред! Так ничего не получится. Можно подозревать с равной вероятностью кого угодно. Даже самого себя…

Стоп! Почему это — с равной вероятностью? Ведь тот, кто убил Криштофа, должен был выйти со станции!.. «Это же элементарно, Ватсон!» — Узнать, кто еще выходил вместе с Криштофом — и убийца изобличен!.. Слишком просто получается. Но, как говорится, все гениальное…

Так. Мы с Андре находились в центральном посту, в поле зрения друг друга. Значит, мы вне подозрений. Док. Что он делал в это время?

Я набрал код медотсека. Экран мигнул, и на нем появилось чуть полноватое серьезное лицо в старомодных круглых очках. Как говорится, «сапожник без сапог». Сам врач — а все никак не соберется пройти курс коррекции зрения.

— Скажите, где вы были вчера с одиннадцати до двенадцати?

— Вчера… Да как обычно, в оранжерее.

— Один?

— Нет, мне помогал Шелдон. А в чем, собственно… Ах да, понятно. Нет, я не верю, что такое мог сделать человек — это чисто физически невозможно.

— Ладно, спасибо. Я учту ваше мнение. Кстати, а вы не знаете, где в это время находился Шутхарт?

— Наверное, на складе. Он собирался проверить что-то из оборудования. Спросите у него.

— Понятно. Спасибо.

Я отключился.

В складе есть отдельный шлюз для выхода на поверхность. И если бы Шутхарт захотел незаметно выйти — лучшего варианта не придумаешь. Вся загвоздка состояла в том, что установить, выходил Шутхарт со станции или нет, было практически невозможно.

— Послушай, Серж, я думаю, стоит осмотреть то место еще раз. Может быть, остались какие-то следы. Надо найти убийцу. Я чувствую — опасность не миновала. Он не ограничится одним Криштофом.

— Ты знаешь, у меня тоже такое предчувствие. Я сам туда съезжу.

— Хорошо. Только не один. Давай, я поеду с тобой.

— Нет. Мы и так слишком часто уединяемся. Ни к чему вызывать у людей подозрения. Оставайся на станции. Заодно, кстати, присмотришь за остальными — ты здесь единственный, кому я полностью доверяю.

— Тогда езжай с Шутхартом — он лучше всех знает тот район, да и вездеход водит отлично.

Я слегка вздрогнул, но Андре, кажется, ничего не заметил. О своих подозрениях насчет Шутхарта я не сказал пока даже ему. Нельзя бросать тень на человека, не имея веских доказательств.

— О’кей. Возьму его.

Садясь в вездеход, я успел заметить, как Шутхарт что-то сунул под сиденье.

— Что там у тебя, Рауль?

— …Револьвер, — поколебавшись, ответил он.

— Во-первых, откуда он у тебя, а во-вторых, зачем? — мои подозрения усилились.

— Привез с собой с Земли. На всякий случай. А сейчас — сам знаешь, зачем.

«Романтик!.. Или убийца».

— Покажи.

Рауль нехотя вытащил револьвер и протянул его мне. Здоровенный восьмизарядный «кольт-ВК-1500-магнум» 54-го калибра, предназначенный специально для стрельбы в вакууме. Даже здесь, на Луне, я почувствовал его тяжесть. В гнездах барабана поблескивали серебром головки пуль. А ведь это, кажется, действительно серебро!

— Ты что, зарядил его серебряными пулями?

— Да. У нас было килограмма три для припоя — из него и отлил.

— Значит, ты считаешь, что это вампир?

— А кто же еще?

«Он или дурак, или умело прикидывается».

Поколебавшись, я все же вернул револьвер Шутхарту.

— Ладно, поехали.

Стена ангара поднялась, и вездеход выкатил на равнину. Несмотря на мягкую подвеску, тут же началась тряска. Впрочем, на Луне всегда так. Мимо проносились желто-белые срезы освещенных солнцем скал, в глаза то и дело били сверкающие блестки кристаллов, переливавшихся на свету всеми цветами радуги; в черных разрезах теней чудились бездонные пропасти, окна в другой мир.

Раньше мне казалось, что эта мертвая неземная красота не может наскучить, что ею можно любоваться снова и снова. Наверное, я тоже немного романтик.

«Романтик… Нет, уж слишком он наивен для своих двадцати семи лет. И только он мог тогда выйти со станции незамеченным. Да, но…»

Вездеход резко затормозил.

— Приехали.

Машина остановилась метрах в ста от буровой установки, возвышавшейся причудливым механическим деревом среди кристаллического лунного пейзажа.

— Оставайся здесь, а я осмотрю место, где нашли Криштофа.

«Нет, в меня стрелять он не станет. Даже если он потом выбросит револьвер — ему не оправдаться. А вот несчастный случай… Или ЭТО. Что все-таки ЭТО было? Ведь док прав: даже имея оружие из СТ-Супер, человек все равно не сможет пробить термосиловый скафандр! — дошло вдруг до меня. — Для этого необходимо просто чудовищное усилие!»

Подобные мысли отнюдь не способствовали улучшению моего настроения, но, тем не менее, я продолжал длинными скользящими шагами приближаться к буровой установке.

Вот и она. Криштофа нашли тут, в нескольких метрах от установки. Здесь поверхность Луны была засыпана ровным слоем перемолотой буром извлеченной породы, так что отпечаток тела хорошо сохранился. Вокруг было полно следов гермоботинок, но установить, кому они принадлежали, не представлялось возможным.

И вдруг я увидел. Совершенно невозможный, жуткий, невероятный след — и, тем не менее, он отчетливо отпечатался у самого края грунтовой площадки.

След стопы человеческого скелета!

Я почувствовал, как волосы у меня под шлемом встают дыбом. Такого просто не могло, не должно быть! Но след упрямо говорил об обратном.

Я несколько раз сфотографировал отпечаток и пошел в обход грунтовой площадки. Однако больше ничего интересного мне обнаружить не удалось.

Закончив обход, я напоследок подошел к буровой установке. И снова содрогнулся! Создавалось такое впечатление, что кто-то огромный и очень сильный пытался разорвать установку на куски: мотор сплющен, трубы погнуты и в нескольких местах проломаны; многие мелкие детали попросту оторваны и валяются вокруг… Я сделал еще несколько снимков, потом подобрал пару обломков и спрятал в сумку.

И тут в шлемофоне раздался вопль Шутхарта. В его крике звучал такой беспредельный ужас, что сердце у меня буквально ушло в пятки, и я, забыв обо всем, бросился к вездеходу.

Вот только о неровностях лунной поверхности забывать не следовало! Не пробежав и трех шагов, я споткнулся о камень и полетел кувырком. В шлемофоне тем временем слышались какие-то приглушенные хлопки, потом снова раздался крик Рауля, треск, металлический скрежет, резкий свист, сопровождаемый судорожным хрипом, какое-то странное бульканье — и все смолкло.

Я еще не верил, что произошло непоправимое. Поднявшись, я снова побежал к вездеходу, на бегу крича в шлемофон: «Рауль! Что с тобой?! Отзовись! Ты меня слышишь? Рауль!!!»

Но все было напрасно. Он больше не отвечал.

Я добежал до вездехода и остановился как вкопанный. Шутхарт лежал на земле у самой двери. Его револьвер валялся рядом. На абсолютно белом, без кровинки, лице Рауля застыло выражение смертельного ужаса, а в скафандре, у самого основания шлема, виднелись два аккуратных отверстия.

Теперь оправдываться придется мне.

— Значит, кроме нас с Раулем, со станции никто не выходил?

— Да. Я следил за доком и Шелдоном все время — если они и исчезали из моего поля зрения, то минут на пять, не больше.

— И, тем не менее, Рауль убит. Точно так же, как и Криштоф…

— Ну не верю, не верю я, что это оживший мертвец! — взорвался Андре.

— А я подобного и не утверждаю. Единственным, кто действительно верил в вампира, был Рауль. Он даже взял с собой револьвер с серебряными пулями. Но это не помогло — он расстрелял почти весь барабан, но его все-таки убили… Что с фотографиями?

— Док подтвердил: на снимках след стопы человеческого скелета. Только стопа увеличена раза в полтора.

— А те железки?

— Следы СТ-Супер и инструментальной стали. На скафандре — тоже СТ-Супер. Как и в прошлый раз.

— …Андре, мне страшно.

— Мне тоже. А дока, по-моему, вообще трясет…

— А Шелдон?

— Замкнулся еще больше.

— Понятно… Ладно, надо сообщить на Землю.

Через сорок минут с Земли пришел приказ: срочно законсервировать станцию и эвакуироваться в течение суток.

В последующие часы мы все были заняты до такой степени, что даже почти забыли о нависшей над нами опасности.

Через девятнадцать часов я доложил на Землю об окончании подготовки к консервации. Оставалась только система жизнеобеспечения, запрограммированная на самоотключение через двадцать минут после старта корабля.

Андре, док и я собрались в центральном посту. Отсутствовал один Шелдон.

— Куда он запропастился?! — док нервными шагами мерил помещение.

Медленно тянулись минуты; Шелдон не появлялся.

Наконец, потеряв терпение, я включил систему обшей связи, и мой голос загремел из динамиков, разносясь по всей станции:

— Инженер Стенли Шелдон, немедленно явитесь в центральный пост! Повторяю…

Прошло еще несколько минут. Шелдон не объявился и даже не ответил на вызов.

Андре, не дожидаясь моего разрешения, включил все видеомониторы. Шелдона нигде не было.

— Кажется, еще один, — голос Андре дрогнул.

— Значит, ОНО уже внутри?! — доктор не смог скрыть свой страх — да и мы с Андре, наверное, выглядели не лучше.

— Но мы его не видим!

С минуту мы, все трое, внимательно изучали мониторы, но ни Шелдона, ни неведомое чудовище так и не обнаружили.

— Ладно, надо уходить. Весь путь отсюда до корабля хорошо просматривается — думаю, дойдем, — я выключил пульт. — Быстро, за мной!

Мы бегом промчались по коридорам станции и, тяжело дыша, остановились у запертого люка корабля. Вбежавший последним Андре уже блокировал двери ангара.

Я повернул маховик, и крышка люка медленно отошла в сторону.

— Сначала ты, Андре, потом вы, док. Я последний.

Андре ловко нырнул в люк, за ним поспешно вскарабкался док.

— Сейчас, проверю стартовую автоматику — и присоединюсь к вам, — крикнул я внутрь, закрыл крышку люка и повернул маховик. Потом быстро направился к щитку на стене.

«Таймеры… система автоматического запуска… дистанционное управление… блокировка двери… Блокировка двери. Нет, я не сделаю этого! Это выше моих сил. Это…» — но руки, казалось, действовали уже помимо моей воли. Я отключил блокировку двери, поспешно раздвинул створки, выскользнул в коридор и быстро заблокировал замок снаружи. На внешнем щитке горел сигнал полной стартовой готовности. Я включил отсос воздуха; теперь они уже не смогут открыть люк — автоматика блокирует его. Система автоматического старта… Все. Через три минуты корабль уйдет к Земле.

Я повернулся и быстро пошел в центральный пост. Войдя, заблокировал изнутри дверь, снова включил пульт, отменил консервацию системы жизнеобеспечения и взглянул на мониторы. Как раз в этот момент пол слегка содрогнулся, и на экране я увидел, как раскрылись створки ангара, вспыхнуло ослепительное пламя, корабль оторвался от стартплощадки, на секунду завис на конце огненного столба — и рванулся вверх…

Я остался один. Или не один? Я вновь внимательно изучил мониторы. Нет, ничего подозрительного.

…В своей комнате я открыл ящик стола и извлек оттуда револьвер Шутхарта. В барабане оставался один-единственный патрон с серебряной пулей. Вот только серебро бессильно против того, с чем мне предстояло встретиться. И, тем не менее, я сунул револьвер за пояс и вышел из комнаты.

…Комната Шутхарта. Здесь все осталось так же, как и при жизни Рауля. Аккуратно застеленная кровать, на столике — стопка книг и небольшой стереопортрет симпатичной блондинки с доверчиво распахнутыми голубыми глазами. Жена. Вернее, уже вдова.

Прости меня, Рауль. Прости, что подозревал тебя, что посмеивался над тобой, что зашел в твою комнату и сейчас стану рыться в твоих вещах. Но это необходимо. Необходимо, чтобы все-таки найти убийцу и поквитаться с ним за тебя, за Криштофа… и за Шелдона.

…Я нашел то, что искал, в третьем ящике стола. Картонная коробка с патронами. А вот и то, на что я так надеялся — патроны с красными ободками на головках пуль. Бризантные пули. Пятьдесят четвертого калибра. Укладывают любую известную науке сухопутную тварь, до слона включительно. Вот только уложат ли ЭТОГО?

Таких патронов было всего два. Я вставил их в барабан и почувствовал себя немного увереннее.

…Мои шаги гулко разносились в тишине коридора; гладкие, серо-стального цвета стены тянулись по обе стороны, под потолком горели бледные, как белые черви, лампы. Интересно, кто додумался обозвать такой свет «дневным»? Точнее было бы назвать его «мертвым». Правда, это пришло мне в голову только сейчас…

Шаги… Или это только эхо моих собственных? Останавливаюсь и долго стою, затаив дыхание. Нет, показалось. Нервы на пределе — вот и мерещится…

Давящая, звенящая тишина, мои оглушительные шаги, мертвенный, стерильный свет… Если ОНО не появится в ближайшие часы, я просто сойду с ума…

…Центральный пост. На мониторах по-прежнему чисто. Снова выхожу.

…Комната Шелдона. Небрежно застеленная кровать, на столе — несколько книг по автоматике, робототехнике и программированию. Пролистываю одну из них, и тут на стол выпадает сложенный листок бумаги. Старый, пожелтевший от времени. Осторожно, чтобы не порвать, разворачиваю его.

Карта. Карта нашего района Луны. Очень похожая, только большая и поновее, висит на стене в центральном посту. Ага, вот и наша станция — обозначена звездочкой.

И тут я увидел то, что заставило меня на мгновение застыть.

Год выпуска карты. Этой карте было более ста лет! Тогда еще не существовало даже проекта нашей станции…

А чуть ниже года стоял гриф: «Совершенно секретно».

Позади послышался едва уловимый шорох. Я резко обернулся — и у меня перехватило дыхание от ужаса.

Огромный, выбеленный временем и уже начавший трескаться череп оскалился в проеме двери, демонстрируя два отточенных сверкающих клыка. В темных глазницах, словно в бездонной черноте Космоса, мрачно горели два красных огонька. Медленно поднялись длинные суставчатые руки, заканчивающиеся костлявыми пальцами с кривыми когтями. Вампир пригнулся, готовясь к прыжку, и тут я увидел, что за ним в дверях стоит Стенли Шелдон.

Шелдон криво усмехнулся и сделал небрежное движение рукой. Чудовище замерло.

— Стенли, вы…

— Да, я.

— Так вот кто стоял за всем этим!

— Да, их обоих убил я. Вернее, мое детище, мой Вамп.

— Робот? — догадался я.

— Робот, — довольно усмехнулся Шелдон. — Я знаю, ты хотел во что бы то ни стало найти убийцу — можешь себя поздравить — ты его нашел. Вернее, это он нашел тебя. А теперь ты последуешь за своими коллегами.

— Подождите, Шелдон! — я сидел вполоборота к нему, и он не мог видеть револьвер у меня за поясом. Моя правая рука уже сползла со стола и теперь опускалась все ниже. Надо говорить — говорить до тех пор, пока она не нащупает рукоятку…

— Скажите мне только — зачем? Я понимаю, что все мы мешали вам — но в чем? Что здесь находится?

— Тебе все равно конец, так что могу сказать. Ты видел карту?

— Да.

— А звездочку на ней?

— Видел. Я сначала решил, что это наша станция — координаты совпадают — но потом увидел год…

— Это старая ракетная база. Здесь, под нами, целый арсенал. Общая мощность — тысяча двести мегатонн! Ты представляешь, что это значит!? Власть над миром — вот что! К ней стремились все великие люди прошлого — но только я смогу теперь получить ее!

Глаза его горели, на щеках появился лихорадочный румянец, он уже кричал, брызжа слюной. Он явно был сумасшедшим — только мозг параноика мог породить это кошмарное чудовище и воскресить безумную идею мирового господства.

…Моя правая рука легла на рукоятку «магнума»…

— Понятно. Вы нашли эту базу и собирались расконсервировать ее. Но Ковальский со своими буровыми работами подобрался слишком близко к вашей находке. Тогда вы создали робота-убийцу и выпустили его на Ковальского; а потом оставили охранять базу.

— Ты весьма догадлив. Все. С тебя достаточно. Ты знаешь все, что хотел, — Шелдон сжал что-то в правом кулаке.

В глазах робота снова вспыхнули зловещие огоньки, и в тот же миг я рванул из-за пояса револьвер.

«Но если в стволе не бризант…» — успел подумать я, нажимая на спуск.

Оглушительный грохот выстрела заложил мне уши; руку со страшной силой рвануло назад, но я успел увидеть, как разлетелся оскаленный череп. Перехватив револьвер обеими руками, я выстрелил снова. Вторая бризантная пуля разорвала робота на куски, швырнув обломки в коридор и сбив с ног Шелдона.

Шелдон приподнялся, сунул руку в карман — но он оказался недостаточно расторопен, этот несостоявшийся властелин мира. В следующее мгновение серебряная пуля Рауля Шутхарта вошла ему точно между глаз.

«Кентавр» вынырнул из гиперпространства в заданном районе и тут же приступил к торможению. Работала противоперегрузочная система, и поэтому Командир спокойно рассматривал медленно приближавшийся шар красного гиганта, к которому они, собственно, и стремились. У этой звезды еще не было названия. В каталоге она значилась под номером RG 3713 и отстояла от Солнечной системы на семнадцать с половиной парсеков. «Кентавр» был послан сюда потому, что астрономы установили наличие у RG 3713 системы из четырех планет. Эти-то планеты и предстояло обследовать экипажу «Кентавра».

Командир и без исследования видел, что наиболее перспективной является вторая планета. Он произвел коррекцию курса, направляя звездолет к ней.

Результаты дистанционного анализа только подтвердили его предположение. Температура на поверхности колебалась около двадцати градусов Цельсия, в составе атмосферы преобладали гелий, азот и кислород. Кислорода было около шестнадцати процентов. При таких условиях вполне могла существовать белковая жизнь. Гарантий, конечно, нет, но в первую очередь необходимо исследовать именно вторую планету.

«Квант» вынырнул из гиперпространства в заданном районе и приступил к торможению. Капитан, не отрываясь, смотрел на полыхающий в черноте космоса огромный шар красного гиганта, к которому они приближались. Недавно у этой звезды, занесенной в каталог под номером RG 3713, была обнаружена система из четырех планет. Для их исследования сюда и направили «Квант».

Капитан сразу определил, что пригодной для жизни может оказаться только вторая планета. Анализ спектров и данные инфракрасного зондирования подтвердили его предположение. В атмосфере имелось не менее шестнадцати процентов свободного кислорода, температура на поверхности — около двадцати градусов Цельсия. Капитан произвел коррекцию курса, направляя звездолет ко второй планете.

Посадка прошла успешно. Когда клубы дыма и пыли, поднятые звездолетом, немного рассеялись, на экране проступил угрюмый пейзаж чужой планеты. Охристо-ржавая каменистая равнина тянулась, сколько хватало глаз. Редкие чахлые кустики с крючковатыми ветвями без листьев трепетали на ветру. Над равниной завис огромный, в четверть неба, багровый диск красного гиганта. Казалось, он вот-вот обрушится на видневшиеся на горизонте обломанные клыки гор.

— И все же здесь есть жизнь, — заметил неслышно возникший позади Командира Биолог.

— Да, есть. Но, по-видимому, только низшие формы.

— Ну, об этом судить еще рано.

Командир утопил клавишу селектора.

— Возьмите пробы воздуха и грунта. Весь измерительный комплекс — наружу. Параллельно запустите «сковородку» — пусть обследует местность в радиусе ста километров. И готовьте вездеход. Вы тоже готовьтесь, — обернулся он к Биологу.

— А вы?

— Я остаюсь. Я отвечаю за всю экспедицию. Будем держать радиосвязь. Старшим разведгруппы назначаю вас. О любых изменениях обстановки докладывать немедленно.

— Ясно. Оружие брать?

— Разумеется. Еще неизвестно, с чем мы здесь можем столкнуться. На вездеходе есть стационарный лазер, кроме того, возьмите суперлайты.

На экране появилась «сковородка». Так космонавты прозвали автоматический зонд, предназначенный для изучения других планет. Внешне он действительно напоминал большую летающую сковороду с короткой ручкой. Сейчас зонд запустили в автономном режиме, но при необходимости им можно было управлять и с корабля.

«Сковородка» медленно плыла над поверхностью планеты на высоте около ста метров.

Командир включил экран связи с зондом. Внизу проплывала все та же пустынная местность, кое-где покрытая огрызками невзрачной флоры.

— Все то же, — констатировал Командир.

На самом деле он прекрасно понимал: то, что здесь вообще есть хоть какая-то жизнь — уже редкая удача. Однако Командир до последнего момента втайне надеялся на большее. Буйная растительность, кишащее вокруг экзотическое зверье; возможно — ящеры, похожие на вымерших на Земле динозавров. А если совсем уж повезет — встреча с аборигенами. А вместо всего этого вокруг простиралась однообразная каменистая пустыня зловещего красноватого цвета. Низкорослые кустики, ломкие травинки — и ни одного животного, не говоря уже о разумной жизни.

— Смотрите, Командир!

Командир взглянул на экран. Внизу что-то двигалось, но с высоты полета «сковородки» не представлялось возможным разглядеть подробности. Командир уже протянул руку, чтобы переключить зонд на ручное управление, но тут «сковородка» сама пошла на снижение — это было предусмотрено программой. Зонд опустился до высоты в десять метров и завис на одном месте. Командир добавил увеличение и замер, прикипев взглядом к экрану. Внизу стоял маленький красный чертик и с интересом глядел на зависшую над ним «сковородку».

Посадка прошла успешно. «Квант» опустился посреди обширного плоскогорья, тянувшегося во все стороны до самого горизонта. На ветру трепетали редкие кустики с крючковатыми ветвями без листьев, ветер срывал с пригорков красновато-бурую пыль и уносил ее вдаль.

«Совсем как на Марсе, — думал Капитан, — жизнь есть, но какая-то скудная, вялая. Им не хватает энергии. Это умирающий мир. Ну а разумная жизнь… Может, она когда-то и была здесь, а, может, так и не смогла развиться. Но, в любом случае, планету надо основательно исследовать».

В кабину управления вошел Корабельный Врач.

— Ну что, Капитан, невеселая нам попалась планета?

— Посмотрим. Анализы готовы?

— Да. Грунт — осадочные породы с примесью железняка, ничего особенного. Состав воздуха — тот же, что и по спектрометрическим данным. Бактерий мало, но все равно выходить придется в скафандрах. Зонд уже запустили.

— Хорошо. Готовьте вездеход — через час первая группа отправится на разведку. Пойдут Второй Пилот, Биолог, Геолог и Лингвист. Старший — Второй Пилот.

— А я?

— А вы останетесь на корабле вместе со мной и Кибертехником.

Врач тяжело вздохнул и ушел. Разумеется, всем хотелось принять участие в вылазке. Но Врачу, как и Капитану, не полагалось покидать звездолет при первой разведке. Кибертехник тоже был нужен на корабле.

Зонд вскоре вернулся, не обнаружив ничего интересного. Его дисковидный силуэт промелькнул на экране и нырнул в открывшийся перед ним вход ангара. Через десять минут после возвращения зонда Второй Пилот доложил, что и разведчики, и вездеход к вылазке готовы. Капитан дал «добро» и включил радиосвязь. Через минуту открылся шлюз, и вездеход, прозванный космонавтами «лягушкой» за свою способность совершать длинные стремительные прыжки, выскочил на поверхность планеты.

— Все нормально. Грунт рыхлый, но достаточно прочный. Будем передвигаться на воздушной подушке. Идем на запад, в сторону заходящего светила.

— Согласен. Глубина поиска — двести километров. При любом изменении обстановки докладывайте немедленно.

— Вас понял. До связи.

— До связи.

Поднялся вихрь пыли — это Второй Пилот запустил компрессоры воздушной подушки. «Лягушка» приподнялась над землей и, постепенно набирая скорость, двинулась в сторону багрового диска RG 3713.

Вездеход шел на предельной скорости. Второй Пилот выжимал из машины все, на что она была способна. Существо, красовавшееся на экране, подключенном к «сковородке», переворачивало вверх дном все устоявшиеся представления земной теории эволюции, еще молодой ксенобиологии и нескольких других наук. Больше всего существо напоминало черта. Самого настоящего, с рогами и хвостом, покрытого редкой клочковатой шерстью. Двуногого, прямоходящего. Правда, копыт у «черта» не наблюдалось; вместо них имелись нормальные ступни, как у ребенка, только с шестью пальцами. На передних лапах (или руках?) — также по шесть пальцев. Чертик стоял на двух тоненьких ножках и, сложив ручки на груди, удивленно улыбался, глядя на зависшую над ним «сковородку». У него было круглое морщинистое личико, широкий сплюснутый нос и узкий рот, растянутый сейчас в какой-то задумчивой улыбке. Из головы торчали невысокие прямые рожки с утолщениями на концах. Довольно длинный хвост с кисточкой время от времени возбужденно подергивался. Чертик был глянцево-красный; Биолог определил, что рост его около шестидесяти сантиметров.

Вездеход шел по пеленгу, данному «сковородкой». Всем не терпелось поскорее взглянуть на существо вблизи.

— Я всегда подозревал, что черти существуют на самом деле. Особенно наглядно в этом убеждаешься после хорошей попойки, — заметил Второй Пилот, лихо огибая преградивший дорогу вездеходу скальный выход. — Но мы ведь все трезвые, господа? Ни в одном глазу? И даже не с похмелья? И видим одно и то же? Верно? — он немного помолчал. — Что ж, воистину: «О сколько нам открытий чудных…» Может, со временем отыщется и планета, населенная ангелами. Чертей вот уже нашли.

— Пока только одного.

— Ну не может же он быть один на всю планету?!

В следующий момент вездеход выскочил на пригорок, и Второй Пилот резко затормозил. Геолог чуть не вылетел из своего кресла и непроизвольно чертыхнулся.

— Ну, это ты к нему обращайся, — Лингвист с нервным смешком указал на маленькую фигурку метрах в пятидесяти впереди, над которой висел черный диск «сковородки». — Он и возьмет.

Биолог криво усмехнулся и полез из вездехода.

— Вы пока останьтесь, — предупредил он Геолога. — Будете держать связь с кораблем. Не расстраивайтесь, потом Пилот вас сменит.

Биолог, Лингвист и Второй Пилот направились к «чертику», поднимая ногами легкие облачка рыжей пыли. Длинные, причудливые тени волочились по земле, убегая далеко назад — красное светило уже клонилось к закату.

Они остановились метрах в двух от «чертика» и уставились на него. Он оказался действительно около шестидесяти сантиметров ростом и вблизи выглядел каким-то ненастоящим, игрушечным. Так и хотелось крикнуть: «Такого не бывает!» Но «чертик» был. Он стоял в двух метрах от людей и с интересом глядел на них снизу вверх, переводя взгляд с одного на другого. Так продолжалось около минуты. И вдруг раздался сухой треск электрического разряда, рожки «чертика» вспыхнули синеватым светом, и в грудь Лингвисту ударила короткая голубая молния. Никто не ожидал ничего подобного, и в первый момент Биолог и Второй Пилот растерялись. Лингвист пошатнулся и стал валиться на спину. «Чертик» с удивлением поглядел, как он падает, и повернулся ко Второму Пилоту. Но тот уже пришел в себя и рванул из кобуры суперлайт. Яркая вспышка на миг ослепила обоих. А через секунду стало видно, что маленькое тельце, обугленное, лежит на земле, и лишь одна ножка еще подрагивает, конвульсивно роя землю.

«Лягушка» стремительным прыжком взлетела на вершину холма, и Второй Пилот резко затормозил. За холмом открылась широкая ложбина, и на дне ее виднелось несколько десятков серых прямоугольных коробок, похожих на дома. Все, затаив дыхание, смотрели туда. Первым опомнился Второй Пилот.

— Видим прямоугольные серые строения, скорее всего, искусственного происхождения. Обитатели пока не обнаружены, — доложил он. — Даю изображение. Разрешите обследовать вблизи?

— Хорошо, — голос Капитана едва заметно дрожал от волнения, — но только осторожно. Держите связь.

— Есть держать связь. Идем на сближение.

Второй Пилот потянул на себя рукоятку, и «Лягушка» медленно двинулась вниз по склону. Все четверо молчали, разглядывая незнакомые сооружения и надеясь увидеть их обитателей.

До построек добрались быстро. Второй Пилот остановил вездеход возле крайней. Она имела метра два в высоту, метров десять в длину, около четырех в ширину и была сложена из крупных пористых камней, скрепленных чем-то вроде цемента серого цвета. Сомнений больше не оставалось — это искусственное сооружение!

— Останься в машине, — бросил Второй Пилот Геологу, — а мы выйдем осмотримся. Держи связь.

Он первым выбрался из вездехода, за ним последовали Биолог и Лингвист. Все трое медленно обошли вокруг постройки и обнаружили круглое отверстие диаметром около полуметра, расположенное у самой земли и, видимо, служившее входом. Внутри — темнота. Второй Пилот отцепил от пояса фонарик и посветил внутрь. Там немедленно что-то шевельнулось, и Второй Пилот инстинктивно отпрянул. Через секунду из отверстия проворно выскочило… существо. Трое землян застыли от удивления. У стены стоял маленький красный чертик, ростом чуть больше полуметра, с рожками и длинным хвостом, и с интересом разглядывал пришельцев.

Время натянулось стальной струной, по которой бежал стремительный ток секунд. В шлемофонах слышалось лишь тяжелое дыхание. А потом рожки «чертика» вспыхнули голубым светом, раздался треск, и прямо в лицо Второму Пилоту ударила короткая синяя молния. Второй Пилот пошатнулся и упал на спину. Стоявший рядом Лингвист схватился за оружие, но Биолог не дал ему выстрелить.

— Быстро в вездеход! — скомандовал он.

Подхватив Второго Пилота, оба бросились к машине.

— Умер, не приходя в сознание. Слишком сильный разряд.

— Так…

Больше Командир не сказал ничего. В кабине повисла тишина. За минуту напряженного молчания Командир привел свои мысли в порядок и наконец заговорил.

— Итак, на нас совершено нападение. Погиб Лингвист. Но исследование планеты должно продолжаться. Мы переходим на чрезвычайное положение. Выходить наружу только в скафандрах высшей защиты и строго по графику, не менее чем по двое. От корабля не удаляться более чем на двести метров, для более дальней разведки использовать вездеход повышенной защиты. Всем постоянно иметь при себе оружие. Но в основном будем использовать зонд. Лингвиста похороним завтра утром. У меня все.

— Да, в первый же день… Бедняга Лингвист, — Биолог отвернулся, помолчал. — Но работа есть работа, вы правы, Командир. Меня очень волнует один вопрос: на него… на нас напало животное или разумное существо?

— Это мы и должны выяснить. Через час перепрограммируем зонд и с его помощью начнем осмотр местности по расширяющейся спирали. Черт бы побрал эту планету!

— Кстати, а как мы ее назовем? Она ведь до сих пор безымянная.

— Преисподняя. Здесь и черти водятся. Электрические, — мрачно пошутил Второй Пилот.

— Принято. Возражений нет? Так и запишите в бортовой журнал: планете дано название Преисподняя.

— Умер, не приходя в сознание. Высоковольтный разряд.

Капитан встал. За ним поднялись остальные. Минуту длилось молчание.

— Вот он, враждебный разум, — нарушил наконец Лингвист скорбную тишину. — То, чего Человечество так долго опасалось.

— Может быть.

— Что значит «может быть»?! Ведь нападение не было спровоцировано!

— Этого мы не знаем. У них может быть другая логика, другая психология, другая этика, другая мораль, в конце концов, банальная физиология! Мы ничего о них не знаем!

— Враждебная логика и враждебная психология. Это и есть…

— Ну не верю, не верю я в «злой разум»! Скорее имело место недоразумение, нелепая случайность.

— Но Второй Пилот убит! Землянин убит существом из другого мира!

— Да, убит.

Капитан помолчал.

— Мы должны во всем разобраться. Надо понять, почему он это сделал! Ведь должны же быть какие-то причины.

— Предлагаю выслать туда зонд для наблюдения.

— Согласен. Мы должны понять их, прежде чем… судить.

— Смотрите, Командир!

На экране возникли приземистые прямоугольные строения, с высоты похожие на большие серые кирпичи. Зонд пошел на снижение.

— Неужели они разумны?! — с ужасом прошептал Биолог.

— Узнаем. Может, это естественные образования.

— Нет.

Но Командир уже и сам видел, что — нет. Возле построек суетились десятки красных «чертиков». Над одним из сооружений поднимался дымок, и «чертики» непрерывно таскали туда нечто бурое в небольших ящиках, попадая внутрь через круглое отверстие, расположенное у самой земли. Вдруг из отверстия на другом торце постройки выбрался «чертик», что-то таща за собой. Командир добавил увеличение и увидел, что это небольшая полоса блестящего, как будто только что выплавленного металла.

— Металлургический завод! — воскликнул позади Кибернетик. — Примитивный, но завод!

Еще несколько минут все, не отрываясь, смотрели на экран. «Чертики», не обращая внимания на зависшую над ними «сковородку», продолжали свою работу. Время от времени между аборигенами проскакивали короткие синие разряды, как при пробое конденсатора.

Наконец Командир оторвался от экрана и повернулся к остальным членам экипажа, столпившимся за его спиной.

— Итак, вывод ясен. Они разумны. Но мы уже имели трагическую возможность убедиться: это агрессивный, враждебный людям разум.

Зонд шел на снижение. Капитан, не отрываясь, следил за изображением на экране. Вот промелькнул пологий холм, и за ним открылась ложбина с серыми прямоугольниками построек. Вокруг них двигались маленькие красные фигурки «чертиков». Зонд опустился еще ниже и завис над селением.

Собравшись возле одного из строений, аборигены смотрели вверх, на зависший над ними зонд. На лицах «чертиков» (если, конечно, считать их мимику аналогичной земной!) было написано любопытство, смешанное с удивлением. И никаких враждебных эмоций. Но Капитан все равно не мог спокойно смотреть на эти маленькие сморщенные рожицы. Ведь несколько часов назад один из них убил его товарища по экипажу. У Капитана так и чесались руки нажать кнопку бомбосброса, но он не давал воли чувствам, продолжая наблюдать. И тут произошло неожиданное. Один из «чертиков» «выстрелил» молнией в другого. И пошло! В собравшейся внизу толпе замелькали электрические разряды, словно кто-то крутанул ручку невидимой динамо-машины. Но, самое главное: разряды не причиняли «чертикам» никакого вреда! Молнии попадали в головы, туловища, рожки аборигенов и исчезали без следа. Капитан смотрел, и из смутных догадок, роившихся в его голове, постепенно вызревало понимание…

Капитан утопил клавишу селектора.

— Срочно готовьте вездеход. У меня есть гипотеза насчет случившегося — но ее необходимо проверить. Поедут Лингвист, Кибертехник и я. Всем надеть скафандры высшей зашиты. Кибертехнику взять с собой электромагнитный анализатор с кристаллическим устройством памяти. Через десять минут доложить готовность. Врачу явиться в кабину управления — он остается за старшего в мое отсутствие.

— Настрой анализатор на дискретное запоминание зарядов со всеми их параметрами. Без суммирования. С синхронной записью всей информации на кристаллический носитель, — распорядился Капитан двадцатью минутами позже. Вездеход, в котором они сидели, уже на полной скорости мчался к селению.

— Без проблем. Сейчас… — Кибертехник споро забарабанил по клавиатуре, программируя нужный режим.

— А что ты задумал? — работая вместе, Капитан с Кибертехником обычно переходили на «ты».

— Понимаешь, я только что видел, как «чертики» обменивались разрядами друг с другом без всяких последствий. Возможно, это у них своеобразный способ общения. А если я прав, то выходит, абориген не собирался никого убивать! Он просто хотел что-то сказать. Задать вопрос…

— Сомнительно, — пробурчал Лингвист, — но проверить надо. Потом загрузим информацию в компьютер и посмотрим, что получится.

— Вот именно. Тогда и настанет черед вашей ксенолингвистики.

— Если только вы не ошибаетесь…

Вездеход взлетел на пригорок, и Капитан увидел уже знакомую лощину с разбросанными по ней постройками и зависший над ними черный диск зонда. Вездеход устремился вниз и вскоре затормозил у крайней постройки.

— Оставайтесь в машине, — предупредил Капитан своих спутников и, выдвинув приемную антенну анализатора, выбрался из вездехода. Несмотря на скафандр высшей зашиты, Капитану было не по себе, но он старался не подавать виду.

Аборигены не заставили себя долго ждать. Через минуту из-за построек высыпали несколько десятков «чертиков» и окружили Капитана. Несколько секунд землянин и аборигены молча смотрели друг на друга. А потом в Капитана ударила первая молния. Вернее, не в него самого, а в антенну анализатора, как Капитан и рассчитывал. И тут же со всех сторон затрещали разряды. «Чертики» выпускали их и друг в друга, и в Капитана, вспышки следовали целыми сериями, иногда сливаясь в непрерывный поток.

Скафандр держал разряды исправно. Капитан терпеливо ждал. Надо накопить как можно больший объем информации, чтобы компьютеру было с чем работать.

Через несколько минут «чертикам» надоело это занятие, и они начали потихоньку расходиться. Оставшиеся пять или шесть аборигенов обменялись разрядами, один пустил напоследок молнию в анализатор, и последние «чертики» тоже разбежались. Капитан вернулся к вездеходу.

— Ну, надеюсь, информации хватит, — сказал он, усаживаясь в кресло. — А теперь назад, к «Кванту».

Чиано очнулся от холода. Было темно. Все тело ныло после жестоких побоев. Чиано протянул руку и нащупал склизкую поверхность стены. Ну конечно, его бросили в яму. Но ведь он ни в чем не провинился перед тхунами! Каждый день выходил на работу, допоздна таскал тяжелые корзины с рудой, а потом возвращался домой и, поев, тут же засыпал. Он ни разу не ослушался надсмотрщика, ни разу не опоздал, никогда не говорил дерзких слов. И работал — ну, не то чтобы изо всех сил — но и не пытался притворяться больным, как некоторые. За что же его схватили?

Неужели Пино все-таки донес на него?!

Несколько дней назад Пино подошел к нему и сказал:

— Ты знаешь, что твой отец — бунтовщик? Он готовил заговор против наших господ — тхунов, и за это его бросили в яму и скоро сожгут.

— Знаю.

— И ты, наверное, тоже участвовал в заговоре?

— Нет! Как ты мог такое подумать, Пино?! Разве бы я осмелился…

— Ну, даже если ты сам не бунтовщик, ты все равно знал про заговор и не донес об этом.

Чиано задрожал. Однажды ночью, случайно проснувшись, он действительно слышал, как отец совещался со своими товарищами. Они что-то говорили об оружии, о восстании, а дальше Чиано не разобрал, но все равно понял, что отец готовит заговор. Чиано тогда очень испугался, но решил молчать. Ведь он мог и не проснуться, и тогда бы ничего не услышал. Кто об этом узнает? И Пино не мог знать — он только догадывался. И все же…

— Не бойся, я тебя не выдам, — улыбаясь, сказал Пино. — Десять пеко — и я буду молчать.

— У меня нет десяти пеко, — пролепетал Чиано, и тут же поспешно добавил:

— И вообще, я не знал про заговор. Отец мне ничего не говорил.

— Почему же ты тогда дрожишь?

— Холодно, — нашелся Чиано.

— Смотри, в яме будет еще холоднее. Ну так что?

— У меня нет денег. И вообще я ни в чем не виноват, — твердо сказал Чиано.

— Ну, как знаешь. Потом поздно будет, — и Пино ушел.

Прошло несколько дней, и Чиано почти забыл о том разговоре. Пино его небось просто запугивал. Хотел денег выманить. Ха! Нашел дурака!

Но сегодня утром, едва Чиано явился в карьер, его схватили и стали спрашивать, что ему известно о заговоре отца. Чиано кричал, что ничего не знает; тогда его стали бить. Били до тех пор, пока он не потерял сознание. И вот он в яме.

Холод пробирал до самых костей. В яме было сыро, на дне стояли лужицы воды. Чиано с трудом поднялся и стал приседать, стараясь согреться. Тело ныло, острые камешки царапали босые ноги. Вскоре Чиано устал и снова сел, привалившись к склизкой стене. Даже воздух здесь был затхлый, с кисловатым запахом. Чиано знобило. Может, рассказать тхунам правду? Отца все равно схватили, его уже не спасти. Нет. Тогда они станут спрашивать, почему он не донес сразу, и ему будет нечего ответить.

А может, сказать им про Пино? Что он вымогал у него деньги, а потом оклеветал? Да, так и надо сделать! Это единственный шанс. Если тхуны ему поверят, то его отпустят, а Пино не поздоровится. Он ведь их обманул! И тогда Пино самого бросят в яму. Чиано даже улыбнулся при этой мысли.

Вот только отца жалко. Но он сам виноват — зачем устраивал заговор против тхунов? Было уже много заговоров, и каждый раз тхуны все узнавали заранее, или просто побеждали — и заговорщиков сжигали. Тхунов нельзя победить. Их стальные панцири и прозрачные шлемы неуязвимы для пуль, и оружие у них сильнее, и вообще, они всегда были господами, а чики — их рабами и слугами. Правда, отец говорил другое. Он говорил, что тхуны прилетели на Чику с другой звезды двадцать лет назад. Тогда была большая война, но тхуны победили. И с тех пор властвуют над Чикой.

Но это, скорее всего, сказки. Сколько Чиано себя помнит, тхуны всегда были господами, а чики — их рабами. И ни одним заговорщикам не удалось победить тхунов. Значит, бороться с ними бессмысленно. Надо покориться и выполнять все их приказы. Тогда лет через десять тебя, возможно, сделают надсмотрщиком. А надсмотрщику и платят больше, и работа у него легкая — знай себе подгоняй других; и боятся его все… А заговоры устраивать — верная смерть. И зачем отец в это дело ввязался? И ему, Чиано, теперь тоже выкручиваться приходится. Только бы тхуны ему поверили! Только бы выбраться из этой вонючей ямы! А Пино — на его место.

Небо над головой начало светлеть, но теплее пока не становилось. У Чиано зуб на зуб не попадал; ступни ног посинели от холода и уже ничего не чувствовали. Наконец наверху послышался шум, и в яму спустили лестницу.

— Вылезай, — хмуро сказал сторож.

Чиано лез медленно, одеревеневшие от холода руки и ноги не хотели слушаться. Сторож обругал его, и когда Чиано наконец выбрался из ямы, дал ему хорошего пинка.

— Иди! Наши господа тхуны хотят поговорить с тобой.

Чиано побрел по каменистой, с выбоинами, тропинке, которая вела к укрепленному пункту тхунов. Сторож шел сзади, с винтовкой наперевес.

Из предрассветного тумана показалась увенчанная рядами колючей проволоки сырая бетонная стена укрепленного пункта. Из-под проволоки торчали черные стволы лучеметов. У пропускника стоял тхун в черном панцире (отец называл его почему-то скафандром) и прозрачном шлеме, с импульсатором у пояса.

— Господин, я привел его, — сказал позади сторож.

— Можешь идти, — голос тхуна был каким-то безжизненным, механическим, лишенным интонаций. — А ты следуй за мной.

Не дожидаясь Чиано, тхун скрылся за дверью. Чиано оглянулся. Сторож уже пошел обратно и успел скрыться в тумане. Вот сейчас можно прыгнуть в сторону с тропинки и убежать. Гнаться за ним вряд ли будут, а если и погонятся, то в таком тумане все равно не найдут.

Чиано сам испугался своих мыслей. Ну, убежит он — а потом что? Куда податься, где жить, где найти еду? Правда, говорят, в горах живут чики, которые не подчиняются тхунам, и даже иногда нападают на них. Но это, скорее всего, тоже сказки.

Чиано помедлил немного и вслед за тхуном вошел в караульное помещение. Здесь были грубые бетонные стены, такой же бетонный пол, железный стол, несколько табуретов. В углу, за решеткой — аккуратно выставленные в ряд лучеметы с длинными стволами. Под потолком горели резавшие глаза ярко-белые лампы. Их свет, казалось, проникал даже сквозь закрытые веки.

На табуретах сидели два тхуна, а тот, что вошел, стал у двери, рядом с Чиано.

— Итак, ты участвовал в заговоре? — спросил сидевший ближе.

— Нет, господин.

— Но ты знал про заговор?

— Нет, господин.

— Ты лжешь.

— Нет, господин. Отец мне ничего не говорил. Я сам узнал, что он заговорщик, только когда его арестовали.

— Почему же наш осведомитель назвал тебя заговорщиком?

— Вы говорите о Пино, господин?

— Неважно. Отвечай на вопрос!

— Пино требовал с меня десять пеко. А когда я отказался, он сказал, что сообщит вам, что я заговорщик, и меня бросят в яму. Но где я мог взять десять пеко? И я ни в чем не виноват! Пино сказал вам неправду, господин.

— Хорошо, мы разберемся с Пино. А как ты можешь доказать, что ты действительно не заговорщик и ничего не знал о заговоре?

— …Не знаю… Спросите моего отца! Он подтвердит: я ничего не знал. Он мне не доверял!

— Хорошо. Мы поверим тебе на первый раз. Завтра утром ты пойдешь на площадь и посмотришь, что бывает с заговорщиками. Ты будешь стоять в первом ряду и смотреть. Понял?

— Понял, господин.

— Вот и хорошо. А сейчас иди на работу.

Толпа собралась большая — присутствовать при казни должны были все жители поселка. Чиано, как ему и велели, пробрался в первый ряд. Посреди площади выложили длинный штабель дров, и над ним возвышалось девять столбов, к которым сегодня привяжут мятежников. В воздухе чувствовался запах бензина, которым один из тхунов поливал дрова. Еще четверо, в своих неизменных панцирях и шлемах, с импульсаторами у пояса, прохаживались по площади. Один налаживал установленный чуть поодаль огнемет.

По низкому серому небу ползли неприветливые свинцовые тучи. Было холодно. Порывы ветра пронизывали до костей, ветхие штаны и роба почти не защищали. Чиано переминался с ноги на ногу, тер ладони друг о друга, но это мало помогало. «Скорей бы уж!» — вертелась в голове единственная мысль.

Толпа справа зашумела и расступилась. Шестеро тхунов вывели на площадь заговорщиков. Их выстроили перед штабелем, лицом к толпе, и один из тхунов начал читать приговор. Читал он долго и нудно, монотонным, бесцветным голосом. Арестованных обвиняли в организации заговора, в хранении оружия, в подстрекательстве к бунту и во многом другом, и приговаривали к смертной казни через сожжение.

Пока тхун читал приговор, Чиано все время смотрел на отца. Чиано думал — отец будет раскаиваться, просить о снисхождении, и даже втайне надеялся, что его, может быть, помилуют. Но в глазах отца он не видел ни страха, ни раскаяния, ни сожаления — только горечь и бесконечная усталость. Казалось, он тоже ждал, когда же это все закончится.

Тхун дочитал приговор и, сложив лист вчетверо, спрятал в планшет. Приговоренных подвели к столбам. Но тут произошла заминка. Из толпы вырвалась женщина, вся в черном, и, плача, бросилась в ноги тхунам. Чиано узнал свою мать. Она умоляла тхунов пощадить ее мужа, плача, ползала на коленях, хватая их за руки. Один из тхунов пнул ее ногой, и она упала в пыль; попыталась подняться, но не смогла. Тогда, отчаявшись, она стала призывать проклятия на головы тхунов. Двое тхунов схватили ее и тоже поволокли к штабелю дров.

И в этот момент раздался выстрел. Никто не заметил, как молодой парень (его звали Фаре, Чиано знал его) выскользнул из-за угла и достал из-под одежды пистолет с толстым стволом. Наверное, пистолет был заряжен какими-то особыми пулями, потому что стоявший недалеко от Чиано тхун пошатнулся и грохнулся на землю.

Фаре продолжал стрелять. Он успел ранить еще одного тхуна, но тут пронзительно взвизгнул импульсатор, и Фаре упал на землю с развороченной грудью. Один из тхунов направился к нему, другой вышел на середину площади. Остальные уже привязывали приговоренных к столбам.

— В следующий раз мы казним не только заговорщиков, но и всех их друзей и родственников, — объявил тхун и направился к огнемету.

Чиано переступил с ноги на ногу и почувствовал под ногой что-то твердое. Он взглянул вниз и увидел импульсатор, вывалившийся из кобуры убитого тхуна. Еще не понимая, что делает, Чиано медленно нагнулся и поднял оружие. Тяжелый! Длинный узкий ствол, прицел… Рубчатая рукоятка пришлась как раз по руке.

«Надо выйти и отдать его тхунам», — по привычке подумал Чиано. Но тут же почувствовал, что его рука с импульсатором медленно, но неотвратимо поднимается вверх. Было страшно, но Чиано уже ничего не мог с собой поделать. «Убьют — так убьют. Чем так жить — лучше сдохнуть!» — мелькнула мысль. И сразу ему вдруг стало легко и свободно.

Он сделал выбор.

Чиано никогда не держал в руках оружие, его никто не учил стрелять, он действовал по какому-то наитию.

Импульсатор уже поднялся на уровень груди. Ствол его смотрел на тхуна, который возился с огнеметом. Повинуясь безмолвному внутреннему голосу, Чиано сделал шаг вперед и нажал на спуск. Импульсатор коротко взвизгнул, дернувшись в руках.

Тхун упал навзничь, опрокинув огнемет. Тхун, стоявший ближе других, обернулся к Чиано, но опоздал. Чиано выстрелил первым. Разряд ударил тхуну в живот. Чиано видел, как полетели во все стороны кровавые клочья, и тхун, сложившись пополам, повалился на землю.

И тут позади раздались крики.

— Что он делает?!

— Тхунов нельзя победить!

— Они сожгут нас всех!

— Заговоры устраивать — верная смерть!

— Он сумасшедший!

— Бейте его!

Чиано успел выстрелить еще раз, но тут в него вцепились десятки рук. Кто-то начал душить его, кто-то бил по ребрам, сразу несколько человек, мешая друг другу, пытались вырвать импульсатор. И тут Чиано увидел Пино. Отчаянным усилием ему удалось освободиться, и он, не целясь, выстрелил. Пино упал. Но в следующий момент у него вырвали оружие, сбили с ног и стали сосредоточенно топтать.

…Опрокинутая чаша Дорана-3 заняла весь экран. Внизу, за прерывистым покровом желтых облаков, уже можно было различить очертания материков и крупных островов. Наш челнок шел на снижение. Он должен опуститься в пустыне, милях в тридцати от города, чтобы не было свидетелей. Челнок высадит меня и снова уйдет к базовому звездолету, на орбиту. Там будут ждать сигнала. Я подам его, когда выполню задание.

Перегрузки нарастали. Меня вдавило в кресло. Кожа растеклась по лицу, по рукам, я словно сплющивался — хорошо, что мне не привыкать, другой на моем месте давно бы потерял сознание. Но у меня это уже восьмая планета. И там, внизу — Крэй. Единственный, кто смог добраться до Абсолютного Исполнителя. После чего Крэй исчез. То есть не совсем исчез. Его индикатор работает в режиме SOS. На звездолете все время держат пеленг, да и у меня в браслете — встроенный пеленгатор. Я должен найти и вытащить Крэя. На Альтанге хотят знать все, что узнал он. Но это для Центра. А для меня — для меня Крэй просто друг. Мы вместе замерзали на Сонтре, вместе отбивались от туземцев на Моранге-2, на Ингре он три дня тащил меня на себе, когда мне прострелили обе ноги, а на Киоте я шел ему на выручку, когда он один отбивался от целой банды фанатиков, узнавших, кто он такой. Помню, тогда пришлось поработать излучателем — они стояли до последнего.

А теперь меня снова послали выручать Крэя. И я его найду и вытащу, чего бы это мне ни стоило. Плевал я на то, что он узнал, и на Центр тоже — мне нужен Крэй, мой друг Крэй!

Челнок ныряет в мутную пелену облаков. Через несколько минут сядем. Точно: экран резко светлеет. Внизу, совсем близко, видно скалистое плато, наполовину засыпанное грязно-желтым песком. Это место посадки — мы вышли точно в заданный район.

На мгновение мы зависаем над плато. Штурман осторожно поворачивает ручку гравикомпенсатора, и наш челнок аккуратно опускается — ни шума, ни грохота, ни даже толчка — штурман свое дело знает. Несколько секунд мы молча сидим на своих местах. Потом я начинаю отстегиваться. Тяжесть здесь умеренная, чуть меньше, чем на Альтанге. Это хорошо — я люблю планеты с пониженной гравитацией.

И вот я стою у выходного люка.

— Счастливо вернуться.

— Пока, ребята. Ждите сигнала.

Я спрыгиваю на землю, и люк за мной мягко захлопывается. Приехали. Начинается работа.

Песок здесь твердый, слежавшийся. Идти по нему достаточно удобно. Я засекаю направление по пеленгатору и, не оглядываясь, двигаюсь туда, куда указывает красная стрелка. Размеренный, не слишком быстрый, но и не слишком медленный шаг. Через шесть часов я должен быть в городе.

Не выдерживаю и все же оглядываюсь. Грязно-желтый, под цвет местности, диск челнока мягко отрывается от земли, на секунду зависает в воздухе и стремительно уходит вверх. Снизу диск имеет цвет рваных облаков над головой и почти сразу сливается с небом.

Все. Я остался один.

Я открыл глаза. Звенел будильник; за окном вальяжно булькали голуби. Семь часов утра. Лучи теплого майского солнца мягко оглаживали кожу. Пора вставать.

Опять эти сны. Они начались около года назад. Четкие, логичные, как хорошие цветные фильмы. Там меня звали Влад, и я был косморазведчиком с планеты Альтанг. Передо мной по очереди проходили все планеты, на которые я высаживался. Я не только видел их, но и слышал грохот выстрелов, чувствовал пьянящий запах огромных цветов в джунглях Ингры и смрад горелого мяса на Киоте, у меня болели простреленные ноги, я ощущал вкус крови, когда, закусив губу, вытаскивал раненого Крэя из-под огня. Прямо хоть садись и пиши книгу — сюжет готов.

Это было тем более странно, что я не любил фантастику и почти не читал ее. Откуда тогда такие «космические» сны? Причем настолько подробные, словно я видел все наяву.

Я дважды ходил к невропатологу, один раз к психиатру, но ни тот, ни другой ничего у меня не нашли. Я был здоров. Я хорошо помнил всю свою жизнь — родной дом в Симферополе, учебу в школе, институт и все пять лет работы в НИИ Катализа… Ничего необычного со мной никогда не происходило, психическими расстройствами я не страдал — и вдруг год назад начались эти сны. Хотя, с другой стороны, даже интересно — вроде бесплатного кино, но еще лучше — с максимальным «эффектом присутствия».

Подобные мысли овладевали мной всякий раз после очередного сна, а сны в последнее время участились — я видел их почти каждую ночь.

Я закончил зарядку, наскоро ополоснулся под душем, поставил на плиту яичницу и быстро оделся. А вообще-то я бы для косморазведчика вполне подошел — и силы хватает, и здоровья, и реакция хорошая. Вот только в науке я что-то медленно продвигаюсь — до сих пор защититься никак не могу. И тема вроде перспективная, и результатов экспериментов накопилось достаточно, и выводы кой-какие есть — но что-то не клеится у меня с диссертацией.

Я проглотил яичницу, выпил кофе, поставил посуду под кран, проверил, не забыл ли ключ, и хлопнул дверью.

…Эти трое выросли передо мной словно из-под земли. В грязно-желтой маскировочной форме, бесформенных, похожих на булыжники, касках, с автоматами в руках. Они молчали. Я тоже молчал, тем более что в спину и в затылок мне ткнулись еще два ствола. В затылок — это правильно. Во-первых, для психологического эффекта, а во-вторых — на случай, если я в бронежилете. Молодцы, ребята. И маскироваться умеют. Только ведь я сейчас просто повернусь и упаду — конечно, очень быстро — и они перестреляют друг друга. Кто ж приставляет ствол в упор? Должны бы знать.

Но тут я вовремя заметил блеск оптического прицела на холме, метрах в ста впереди. Они и это предусмотрели. Я прикинул, успею ли я его достать из реактивной пушки, спрятанной в моем правом рукаве. Может, и успею. А может, и нет. Пятьдесят на пятьдесят. Можно, конечно, рискнуть, но что-то подсказывало мне, что сейчас не стоит. А я всегда верю своему «внутреннему голосу».

Я медленно поднял руки. Пока меня обыскивали, я с интересом рассматривал их. Несомненно, группа захвата — автоматы, ножи, гранаты, запасные магазины, у каждого еще и по пистолету. И действуют толково, слаженно. Чувствуется выучка. А вот руки вязать они не умеют. При необходимости я освобожусь за десять секунд. Ну что, все? Пистолет, обоймы, нож — все забрали. Только самое главное не нашли: рукавную пушку. А в ней, как-никак, шесть зарядов. Еще повоюем! А теперь — в город? Точно, в город. Ага, у них и машина за холмом стоит. Тем лучше — быстрее доберусь. Спасибо, ребята.

В последний момент я все же очнулся и успел отскочить на тротуар, чуть не сбив с ног полного гражданина в шляпе, тащившего два огромных торта. Такси с визгом затормозило на том самом месте, где я находился секунду назад.

— Ты что, ослеп?! Прямо под колеса лезешь! Вот я сейчас как выйду… — но тут он взглянул мне в глаза и осекся. Толстый гражданин тихо сказал:

— Наркоман. Милицию надо вызвать.

Он думал, я не услышу. Но я услышал.

— Вызывайте.

Гражданин испуганно шарахнулся в сторону и поспешно затерялся в толпе. Никого он не вызовет — его же, в случае чего, в свидетели потянут, а ему домой надо — торты кушать.

Я дождался зеленого света, перешел улицу и зашагал к институту. Однако, что же со мной происходит? Во сне — ладно, я за год привык; но сон наяву — это уж слишком! Так действительно недолго под машину угодить.

Рабочий день, как обычно, начался со словесного поединка с Генкой Зеленковым, которого все у нас звали просто Зеленкой. Гена, как всегда, начал клянчить трансформатор для своей установки (второй год не могут выписать!), а я, естественно, не соглашался, потому что мне тоже надо было ставить эксперимент. В конце концов мы сошлись на том, что в первой половине дня ставлю эксперимент я, и Гена дает мне свой осциллограф (осциллограф у Зеленки классный, «широкоэкранный», не то что мой), а после обеда я возвращаю ему осциллограф и трансформатор в придачу.

Гена отправился в библиотеку, а я отсоединил свой осциллограф, подсоединил Генкин, включил установку и начал «откачивать вакуум». В идеале, конечно, надо догнать его до одиннадцатого порядка, но мне и десятого хватит, тем более что на одиннадцатый придется качать почти весь день.

За час я вывел установку на режим, установил катодный ток, включил масс-спектрометр, самописцы и уселся за осциллограф. Кривая ползла, как ей и полагалось: маленький пик, провал, большой пик и медленный плавный спад с выходом на нулевой уровень. Можно снимать осциллограмму и считать энергию активации.

Я еще раз взглянул на экран осциллографа и замер…

…Выкрашенные в серый цвет бронированные ворота успели местами облупиться и проржаветь. Они со скрипом отворились, пропуская нас, и снова захлопнулись. Я услышал лязг задвигаемого засова. Приехали.

Меня вытолкали из машины и повели в дом. Мы поднялись по заплеванным ступенькам, прошли по узкому коридору и остановились перед высокой обшарпанной дверью без надписи. Старший из моих конвоиров вошел, а двое других остались караулить меня. Обезоружить их не составило бы особого труда, но я хотел посмотреть, что будет дальше. Возможно, мне удастся получить какую-нибудь полезную информацию.

Через минуту дверь открылась, и меня пинком направили внутрь. За столом сидел толстый майор в серо-зеленой полевой форме и листал бумаги. Когда я вошел, он оторвался от этого занятия и уставился на меня. С минуту он молчал, оценивающе меня рассматривая. Видимо, прикидывал, что делать с новым задержанным. Старший группы захвата, судя по знакам различия — капитан — стоял у меня за спиной. Наконец майор решил, что изучил меня достаточно, и разлепил недовольно надутые губы.

— Я знаю, что вы будете говорить, и знаю, что все это вранье, — от него сильно несло перегаром. — Поэтому давайте сразу начистоту. Правда — единственное, что вас может спасти. Итак, с каким заданием вы высадились?

Правду я ему, конечно, не скажу, но и прикидываться случайным прохожим тоже бесполезно. Особенно учитывая конфискованный у меня арсенал.

— Разведка.

— Что именно вы должны были разведать?

— Я получил приказ проникнуть в запретную зону.

(Так у них называется зона вокруг Абсолютного Исполнителя).

— Один ваш уже проник туда.

— Не знаю, о ком вы говорите.

Конечно, это он о Крэе. Значит, Крэй у них, как мы и думали. Уже легче. Им он нужен живым.

— Не врать! — он ударил ладонью по столу. — Вы все прекрасно знаете. Откуда вы прибыли?

— Вам не все равно? Из Серана.

— Не врать! Мы засекли ваш аппарат еще в стратосфере. И тот, на котором прибыл ваш сообщник — тоже.

Неплохо у них работает служба наблюдения! И все равно он дурак, хоть и много знает. В Центре давно догадывались, что им известно о наших визитах. Теперь догадки подтвердились. Ладно, скажу ему правду — это уже роли не играет.

— Хорошо, не буду врать. Я с Альтанга.

Майор был несколько удивлен.

— Что такое Альтанг?

— Планета, вращающаяся вокруг звезды, которую вы называете Клонг.

Майор вытаращил глаза. Кажется, я сказал лишнее. Или он за сумасшедшего меня принял? Впрочем, мне без разницы.

Однако он на удивление быстро взял себя в руки.

— Что вам было нужно в запретной зоне?

А вот этого говорить нельзя. У них полно легенд о запретной зоне, но точно они ничего не знают. Знаем только мы, да и то не все. Все теперь известно одному Крэю. Да и то не факт.

— Это наше дело.

— Послушайте, — майор с трудом сдерживался, — здесь вам не ваш Альтанг. Если вы будете молчать, мы все равно найдем способ вытащить из вас то, что вы знаете. А потом расстреляем. А если вы признаетесь сами, у вас есть шанс выжить.

Хватит. Пора заканчивать представление.

— Я расскажу вам все. Вы можете не поверить, но… — продолжая говорить, я незаметно проворачиваю внутри пут кисти рук. Веревка съезжает вниз. Готово. Руки свободны.

С разворота бью ребром ладони по шее стоящего сзади капитана и, пока он валится на пол, срываю с него автомат.

— Ни звука, или вы — покойник.

Майор ошалело хлопает глазами и постепенно белеет. Достать пистолет он и не пытается.

Решетки на окне нет — явный недосмотр. И прямо под окном стоит машина. Возле нее двое в военной форме курят и лениво переговариваются.

— Не двигаться.

Ногой высаживаю раму и выпрыгиваю в окно. Те двое не успевают ничего сделать — я бью одного автоматом в висок, другого ногой в пах и прыгаю в машину. На заднем сиденье лежит тяжелый пулемет и сумка, из которой торчат коробки с патронами. Очень кстати. Включаю зажигание и даю газ. Что-то засиделся я у них в гостях!

На меня быстро надвигаются запертые ворота. Вскидываю правую руку. Пушка работает безотказно. Ворота с грохотом окутываются дымом и распахиваются. Из будки выскакивает часовой. На автомат нет времени — я снова стреляю из пушки, и на его месте встает столб огня и дыма. Позади начинается суматошная пальба. Сейчас бы гранату, но гранаты нет. Ничего, прорвемся! Я проскакиваю ворота, но в этот момент пуля ударяет в заднее колесо. Машину заносит, ее ведет юзом, и я жму на тормоз. Приехали. Из ворот уже бегут солдаты в серо-зеленой форме. Я разряжаю в них автомат и переваливаюсь на заднее сиденье. Двое упали, остальные залегли.

Вот он, пулемет. Хватаю его в одну руку, сумку с патронами — в другую и выскакиваю из машины. Рядом полуразрушенный дом — вполне подходящее укрытие. Пригибаясь, бегу туда. Вокруг визжат пули.

Кажется, влип.

Я очнулся. Звенел звонок на обед. Передо мной поблескивал экран осциллографа с застывшей на нем зеленой кривой. Опять это наваждение! Да что же со мной происходит?! Поспешно переснимаю кривую, записываю в журнал параметры, выключаю установку и спускаюсь вниз, в столовую.

После обеда я принялся за расчеты. И чем дальше, тем больше приходил к выводу: эксперименты, которые я ставил уже третий месяц, наконец-то дали положительный результат. Активность образца была на порядок выше, чем в предыдущих опытах — дело сдвинулось с мертвой точки. Пожалуй, я все же закончу диссертацию до конца года! Я забыл про сны, про сегодняшние «отключения» — работа захватила меня, и когда прозвенел звонок, я поднялся из-за стола в самом радужном настроении. Ай да я! Кажется, за сегодня я сделал больше, чем за предыдущий месяц.

Взглянул на часы. До свидания с Таней оставалось еще полчаса. Сегодня она уговорила меня пойти на дискотеку. Вообще я не против современной музыки, но танцевать не умею, и на дискотеки поэтому не хожу. Но тут — особый случай. Только надо будет переодеться — не идти же на дискотеку в костюме.

…Отрубился я только часа через два, когда розовые слоны перестали, наконец, носиться по каюте и попрятались где-то по углам. Пока они не успокоятся, хрен заснешь: бегают туда-сюда, пищат — покемаришь тут, как же! Очнулся я в двадцать два с чем-то. Только вот какой день — хоть убей, не мог вспомнить, а календарь у нас уже давно сломался. Голова с перепою гудела, как старый трансформатор, во рту явно ночевал еж, и я, с трудом передвигая конечностями, поплелся на камбуз. Когда я, наконец, оторвался от крана, наш бортовой запас воды заметно уменьшился. Ну и черт с ним — все равно завтра прибываем в систему Ориона, там и заправимся. Сейчас бы пива холодного — но я еще три дня назад прикончил последнюю банку.

Я снова вернулся в свою каюту и без сил упал на койку. Что за черт?! И время остановилось — по-прежнему двадцать два с чем-то… Только через полчаса до меня дошло: я смотрю на термометр. А часы у меня на руке — только они стоят. Ладно, на пульте-то часы точно в порядке — и я побрел в рубку. По дороге заглянул к Джеку, но тот валялся у себя на койке в полной прострации — отходил после очередной дозы порошка или травки — черт его знает, чем он на этот раз закинулся. В рубке часы действительно работали. И показывали они 22:17.

Значит, мы должны быть на подходе к Ориону — так почему его до сих пор не видно? Или до него еще сутки лету? Тут я взглянул на курсограф и, несмотря на свирепый бодун, разом все понял. Похоже, Джек, когда рассчитывал курс, был изрядно под кайфом, и теперь наш звездолет пер в мировое пространство хрен его знает куда.

Как и положено в таких случаях, я для начала помянул Обдолбанного Джека незатейливым восьмиэтажным посланием, а потом начал изучать приборы. За ту неделю, что я был в запое, а Джек под кайфом, нас успело занести довольно далеко, и ни одной цивилизованной планеты поблизости не наблюдалось. Горючее, вода и кислород на исходе. Но в данный момент меня больше волновало другое: у меня со страшной силой горели трубы, а на борту не осталось ни капли пойла. Сейчас сошел бы даже самый дрянной самогон — пресловутое «грызло» — но не было и его. Впрочем, найти бы только сырье — аппарат у меня есть. Трясущимися руками я включил локатор и начал шарить им по сторонам в слабой надежде отыскать пригодную для посадки планету. И вдруг — о чудо! — в окрестностях ближайшей звезды загорелась зеленая точка. Локатор нащупал планету!

…Руки у меня все еще дрожали, поэтому наш корабль болтало, как в миксере, несмотря на относительно спокойную атмосферу. Старая жестянка чуть не развалилась, пока с треском не впечаталась в поверхность планеты. Меня вышвырнуло из кресла (как обычно, забыл пристегнуться), и я влип лбом в панель компьютера. Выдав трехэтажный привет планете и пятиэтажный — компьютеру, я с трудом поднялся на ноги. Компьютер злобно замигал на меня всеми своими лампочками и выплюнул на дисплей что-то двенадцатиканальное в двоичном коде в мой адрес.

Судя по анализам, планета попалась вполне сносная. Так что скафандр я решил не надевать, только осушил перед выходом флакон «Галактического Чумобоя» (ну и гадость! могли бы и на спирту сделать) и прицепил к поясу бластер. Как обычно, метров на сто вокруг нашего корабля все было выжжено, дальше виднелась какая-то обгорелая трава, постепенно переходившая в зеленую, а приблизительно в километре начинался тропический лес. Так, посмотрим, нет ли тут сырья для моего аппарата? Вода здесь явно имелась, но сейчас меня больше интересовало сырье. И я направился к лесу.

…Первая стрела просвистела у меня над ухом, когда я нагнулся, чтобы рассмотреть один любопытный корешок. Несмотря на похмелье, мышцы среагировали мгновенно: бластер едва ли не сам прыгнул в ладонь. Но тут вторая стрела с силой ударила меня в ногу, глубоко вонзившись в бедро. Еще несколько стрел были уже в воздухе, когда бластер полыхнул огнем. Стрелы мгновенно превратились в пепел, так и не долетев до меня. Заодно обуглились и с треском рухнули несколько деревьев и полуголый тип, прятавшийся за одним из них. Целая банда таких же размалеванных идиотов с дикими воплями бросилась наутек. Я несколько раз выстрелил им вслед, но, кажется, не попал — они мгновенно исчезли в джунглях.

Чертыхаясь и скрипя зубами от боли, я попытался вытащить засевшую в ноге стрелу. С третьей попытки мне это, наконец, удалось. Хлынула кровь, я заревел от боли и тут же поспешил залепить рану бактерицидной замазкой из походной аптечки.

Черт, а стрела чем-то смазана! Разумеется, ядом. Ну вот, что ж теперь делать? Надо срочно возвращаться на корабль, сделать анализ проклятой отравы и отыскать противоядие. Если, конечно, успею.

Уже на ходу я осторожно понюхал стрелу. И тут же остановился. Стрела пахла спиртом!

Я развернулся и с удвоенной скоростью, прихрамывая, побежал вслед за скрывшимися туземцами.

Грызло!

До деревни я добрался часа через полтора. Состояла она из двух десятков глинобитных хижин с круглыми соломенными крышами. Посредине каждой крыши торчал длинный шест с каким-нибудь экзотическим черепом, рогатым или зубастым. Черепа на всех хижинах были разные. На частоколе, окружавшем деревню, тоже красовались черепа, на этот раз одинаковые, и весьма напоминавшие человеческие. Веселое место.

Все вокруг носило на себе следы поспешного бегства: двери многих хижин распахнуты настежь, в пыли валяется брошенная впопыхах утварь, какие-то палочки, бусы.

Чутье безошибочно привело меня к крайней хижине. Внутри оказалось полутемно. Тем не менее в углу я разглядел связку стрел; а посредине, на небольшом возвышении, стоял примерно полулитровый глиняный горшок с мутной жидкостью. И от него пахло спиртом!

Бросив бластер, я схватил горшок обеими руками и, припав к нему, сделал несколько судорожных глотков. Почувствовав, как приятное тепло разливается по телу, в голове проясняется и боль в ноге постепенно исчезает, я с облегчением вздохнул и уже не спеша допил жидкость. Более гнусного самогона мне пробовать не приходилось — недаром дикари использовали его в качестве яда. Но сейчас мне было все равно.

Постепенно я ожил и начал проявлять интерес к окружающим предметам. Например, что там за темная куча в углу? Ага, какие-то корнеплоды, немного напоминают нашу свеклу. Вот из чего они гонят свою отраву! Ничего, мой аппарат переработает их в чистый спирт, а не в эту мутную жижу.

Я нашел большую корзину и набрал в нее «буряков». Тут меня привлек странный блеск в противоположном углу хижины. Насколько я помнил, там лежали стрелы. Да, стрелы. Но их наконечники… Это было золото!

Когда я выбрался из хижины, держа в руках корзину с «буряками» и золотыми наконечниками, то сразу заметил несколько раскрашенных рож, выглядывавших из-за частокола между насаженными на него черепами. Вот-вот, там им самое место! Прямо близнецы-братья. Я погрозил дикарям кулаком, и рожи мгновенно исчезли. Еще бы! Нагнал я на них страху. Вместо того чтобы упасть замертво после их «отравленной» стрелы, я погнался за ними, метая громы и молнии, добрался до их деревни и выпил запас яда, наверное, на целый месяц! Теперь больше не сунутся. Я перехватил корзину поудобнее и зашагал к кораблю.

…Джек сидел посреди заросшего высокой травой луга и самозабвенно набивал очередную самокрутку.

— А, это ты, Фрэд! (Вообще-то мое имя Федор, но Джек зовет меня на свой лад.) Посмотри, что я нашел!

— Что?

— Да ведь это же конопля! Вроде нашей индийской. Тут целое море кайфа! На всю жизнь хватит. И никакой полиции, — на лице Джека блуждала мечтательная улыбка. Видимо, он уже успел выкурить пару косяков, и теперь пребывал в благостном расположении духа, сидя посреди огромного конопляного поля. Впрочем, после местного самогона мое настроение было примерно таким же.

— А я нашел сырье для своего аппарата и золото, — похвастался я.

— Слушай, Фрэд, давай поживем здесь недельку-другую. Я запасусь планом, ты — своим грызлом, а потом полетим дальше. Здесь, наверное, и уран есть — будет на чем лететь.

После недолгих раздумий я согласился. Не планета, а рай!

…Розовые слоны весело носились вокруг меня, сотрясая землю, и мешали спать. Наконец они все же угомонились, и я отключился.

Когда я очнулся в очередной раз, то почему-то не увидел ни зеленого солнца, ни розовых слонов, ни Обдолбанного Джека, ни нашей старой жестянки. Вокруг возвышались светившиеся сами по себе салатного цвета стены без окон, а я лежал на выдвижной жесткой койке, и сверху на меня лилась холодная вода.

Черт! Да это же альдебаранский вытрезвитель! Ну конечно, я опять надрался в «Межзвездном Алкоголике» у Колченогого Билла, и меня оттранспортировали прямиком сюда. Теперь штраф сдерут, и немалый — я к ним уже в третий раз попадаю.

Я выдал свое любимое сложносочиненное предложение и, дрожа, выбрался из-под холодного душа.

Только это был не просто сон. И даже не «белочка»! Со мной случился «прорыв», нечто вроде ясновидения. И я найду эту планету! Выберусь отсюда, отыщу Обдолбанного Джека, заправим нашу старую жестянку… Да, надо только не забыть, чтобы Джек как следует закинулся своей дурью перед тем, как составлять программу курса к Ориону!..

…Мы сидели за столом не больше двух часов, но в воздухе уже повисло сизое сигаретное облако «топорной» концентрации, стол был засыпан рыбьими костями и чешуей, а в канистре оставалось не более трех литров пива. Все находились уже в стадии легкого веселого опьянения, сыпали плоскими шутками и анекдотами, и каждый преимущественно слушал самого себя. Из обшарпанных колонок хрипел «ДДТ», на который, кроме меня, никто не обращал внимания. Песни хорошие, но ведь слышали их все уже по сто раз. Скукота. Пиво, рыба, полузнакомая компания и хрипение магнитофона — все то же. Есть, конечно, книги, есть друзья из рок-клуба, и еще есть нелюбимая работа. Про нее и вспоминать не хочется. И зачем я на экономический поступал? Надо было предков не слушать — идти на литературный. Ну не поступил бы сразу, ну отслужил бы в армии — так вернулся бы и все равно поступил. А так с этими бумагами… Предки теперь на два года в Венгрию укатили, а я тут сижу и дурею от скуки…

— Слышь, Серега, а что у тебя за повязка на руке? Металлист, что ли? Тогда почему клепок нет?

Если бы я еще сам точно знал, что это за повязка! Была там вроде какая-то родинка. Но как в шестнадцать лет перед днем рождения отец мне повязку на руку наложил, так я ее больше и не разматывал. И у самого, кстати, такая же. Говорит — наследственное. Болезнь какая-то, вроде рака. Не дай бог, свет на родинку попадет — все. Помереть можно. Пока ребенок — еще ничего. А после шестнадцати, и до самой старости — выход один: носить повязку и никогда не снимать.

Правда, что-то я про такую болезнь никогда не слышал. Но эксперименты проводить не хочется — уж очень серьезно отец тогда говорил. И сам повязку никогда не снимает. Даже когда купается.

— Серега, да очнись ты! Перебрал?

— Нет, я в норме.

— Так я тебя спрашиваю: что за повязка?

— Да ничего особенного. Упал когда-то, руку до кости об железяку разодрал. Шрам там жуткий. Лучше не смотреть.

— А мы не слабонервные. Покажи.

— Шрамов никогда не видел?

— И то правда, Стас, ну чего ты к человеку пристал?

— А мне интересно. Что за жуткий шрам такой, на который и посмотреть нельзя?

Черт бы побрал этого Стаса! Вечно, как напьется, ему дурь всякая в голову лезет. Может, действительно показать, чтоб отвязался? Да нет, отец же не зря предупреждал. Надо было правду сказать… Так все равно бы не поверили, на смех подняли!

— Слушай, Серега, ты меня уважаешь?

Ну вот, началось! Нализался-таки. Скажешь: нет — так еще и драться полезет. А драться я с ним не хочу.

— Да, уважаю.

— Тогда покажи шрам.

— Слушай, Стас, я тебя уважаю, но повязку снимать не буду.

— А, так ты меня не уважаешь?

— Я же сказал — уважаю.

— Тогда покажи.

— Да не хочу я!

— Почему?

— Ну, повязку разматывать неохота. Да и тебя самого наизнанку вывернет, если увидишь. Все пиво пропадет.

— Не пропадет. Я еще столько же выпить могу. Показывай!

Вот пристал! Как банный лист. Покажи да покажи. Меня понемногу разбирала злость.

— А вот это видел? — я показал Стасу фигу.

— Ах ты козел! Ты еще и дули крутишь?!

Стас полез ко мне через стол, опрокидывая бокалы с пивом; на пол посыпались остатки рыбы, зазвенело разбитое стекло. Сколько раз давал себе слово не пить с малознакомыми людьми! Так балбес Колька опять затащил!

Колька схватил Стаса сзади за штаны и стащил со стола обратно на диван. Стас сопротивлялся. Он был весь в пиве, в рыбьей чешуе, красный как рак, и отчаянно ругался. Но Коля все-таки его успокоил. Просто стукнул кулаком по башке, и Стас утих.

Вот, прошу любить и жаловать: компания интеллектуалов! Допились до свинского состояния. Особенно Стас. Музыкант, называется. Или кто он там. Да и я хорош. Все, пора завязывать. Больше никаких пьянок. Иначе добром не кончится.

— Спасибо, Коля.

— Да не за что. Кстати, шрам свой мог бы и показать. А если Стаса стошнит — пусть на себя пеняет.

— Не стошнит, — снова подал голос Стас. — Ну покажи, жалко, что ли? — вдруг заныл он.

— Не, и правда, Серега, чего ты ломаешься? — подал голос Саша — кажется, так его зовут.

— Точно! — отозвался кто-то из угла.

Тьфу ты! Теперь и все туда же. Достали! Или… хрен с ним?

Видимо, я тоже выпил немало, и во мне проснулась хмельная удаль — один раз живем! Покажу по-быстрому — и сразу обратно завяжу. Авось не облезу. Да и самому, в конце концов, интересно: что там? Ведь, считай, уже девять лет не снимал.

— Ладно, уболтали. Сниму, но на минуту, не больше.

— Об чем разговор!

— Только шрама там никакого нет. Наврал я все.

— А черт тебя разберет, когда ты врешь. Показывай.

Я с трудом расстегнул уже основательно проржавевшую металлическую застежку (тоже мне, нержавейка называется!) и стал аккуратно разматывать тонкую ленту черной кожи. Кстати, надо бы и вправду заклепок на нее насажать — пусть думают, что металлист. Приставать меньше будут.

Моя собственная кожа под повязкой выглядела неестественно белой, с синими и красными прожилками — словно полупрозрачная; и совсем без волос. Ну, однако, папа и намотал! Перестраховщик. Вот хохма будет, если там вообще ничего нет. Ага, краешек родинки показался. Ну, вот.

— Чего это у тебя, Серега? Татуировка? — все с интересом придвинулись к моей руке.

Я и сам с интересом разглядывал собственную руку. На месте родинки — две пересекающиеся окружности, каждая диаметром с двухкопеечную монету, перечеркнутые крест-накрест. Откуда они взялись? Сроду у меня на руке ничего похожего на было!

И тут руку словно ожгло огнем. Окружности вспыхнули горячим красным светом, как спираль электроплитки. Нестерпимый жар быстро распространялся по телу. Перед глазами все поплыло, в ушах нарастал звон, окружающее стремительно проваливалось в жаркую кровавую пустоту. «Ну вот, предупреждали же! — успел подумать я, выпадая из реальности и погружаясь в огненную геенну беспамятства. — Подохну сейчас ни за чих собачий…» Но частица моего сознания продолжала отчаянно цепляться за край разверзшейся бездны. Значит, я еще жив! Я смутно чувствовал: вокруг что-то происходит. Некое неуловимое движение, чуть слышные, размытые звуки. Время исчезло. Снаружи могли пройти секунды, могли — часы…

Повязка! Срочно закрыть проклятое пятно! Может, еще не поздно…

Я не ощущал ни рук, ни ног — вообще ничего. Не существовало даже головы, мозга — лишь потерянная крупица моего «я» плавала в окружающем расплавленном мире. Я постарался отдать приказ несуществующим рукам, но не знал, дошел ли он — обратной связи не было.

Но тут кровавая пустота начала постепенно темнеть, звон — затухать, и с последним его отзвуком сознание погасло окончательно. На этот раз я ничего не успел подумать, превратившись в абсолютное Ничто.

Интересно, кто придумал так неправильно укладывать шпалы: либо слишком близко, либо слишком далеко друг от друга? А то и вообще как попало, через неравные промежутки. Короче, шагать по ним совершенно невозможно. Или это специально так делают, чтобы не ходили? Так ведь все равно ходят.

Песок на насыпи был сырой после недавнего дождя, слежавшийся; идти по нему оказалось куда легче, чем по шпалам. Постепенно все последовали моему примеру и зашагали рядом с полотном «железки».

— Далеко еще? — осведомился Олег.

— С километр, — безразлично бросил Андрей — он один знал дорогу.

Помолчали. Песок мерно поскрипывал под кроссовками.

— Только смотрите, вниз с насыпи не спускайтесь. Там болото, — предупредил Андрей.

— Говорил уже.

— Ну и что? На всякий случай. Чтоб не забыли.

Начал накрапывать мелкий дождик. Девчонки как по команде раскрыли разноцветные зонтики. У меня зонтик тоже имелся, но мне лень было его доставать, и я просто надел кепку. Глеб сделал то же самое, и только Андрей с Олегом продолжали идти, не обращая внимания на дождь.

Местность вокруг тянулась унылая: кочковатая серо-зеленая поверхность болота, кое-где поросшего осокой; в кювете валялись ржавые, полусгнившие вагоны; над головой проносились низкие рваные тучи, а выше все затянула сплошная серая мгла; мокро блестели рельсы, по которым уже давно не ходили поезда, а впереди дорога постепенно скрывалась за неясной пеленой дождя. Выбрались, называется, на вылазку! И место, и погода соответствующие.

— Ну, Андрюша, ну, Сусанин, — ворчал Олег. — Ну, если мы ничего не найдем — а так оно и случится — мы тебя там и оставим. Будешь жить в здешнем болоте. Станешь местным Водяным.

— А я не обещал, что мы там обязательно что-то найдем. Только ты же сам знаешь, что об этом месте рассказывают.

— Знаю, знаю. Посмотрим. Но местную прописку мы тебе все равно устроим. Будешь сидеть на кочке и петь: «Я Водяной, я Водяной!»

— Кстати, мы уже, считай, пришли, — сказал вдруг Андрей, чем сразу оборвал поток Олегова остроумия на тему водяных и прочей болотной нечисти.

— Вот спуск с насыпи. Там дальше сломанный шлагбаум и тропинка. Еще десять минут — и мы на месте.

Песок кончился. Ноги скользили по размокшей глине; чертыхаясь, спустились вниз сами и помогли спуститься «слабому полу». Впереди, метрах в тридцати, действительно виднелся сломанный шлагбаум с облупившейся и выцветшей от времени краской.

— Вот. Дальше я, правда, не ходил, но знаю — там должна быть тропинка. Надо идти по ней и придем на место.

— Ну, Сусанин… — Олег не закончил фразу и решительно двинулся вперед.

Теперь все мы находились в одинаковом положении — дальше никто из нас дороги не знал. Олег дошел до шлагбаума, пнул ногой обломок и, обернувшись, махнул нам рукой. Медленно, как бы нехотя, весь наш маленький отряд потянулся следом.

Да, вот и заросшая травой, но еще достаточно заметная тропинка. Вокруг туман, в двадцати метрах ничего не видно. Идем, как в белесом призрачном коридоре. В тумане мерещатся неясные тени, кажется, что вот-вот что-то жуткое выскочит на тропинку. Конечно, это просто клубы тумана плюс игра воображения; и все же — страшновато! Рука сама нащупывает в боковом кармане рюкзака ракетницу. Всего лишь самодельная однозарядка, которая палит максимум на пятьдесят метров. Но хоть какое-то, а оружие. Ага, вот и моя пушка. Она сразу придает мне уверенности. Да и вообще, чушь все это! Туман как туман, ничего особенного.

Тем не менее я продолжаю сжимать рукоятку ракетницы. С ней как-то спокойнее. Кстати, вон и Олег передвинул поудобнее свой любимый штык-нож, который до того все время хлопал его по одному месту. Тоже нервничает. Все идут молча. Туман скрадывает шаги, глушит звуки; ступаем как в вате. Слышно лишь тяжелое дыхание да изредка хлюпанье воды под ногами. Хотя нет, какие-то посторонние звуки тут есть. Временами из тумана слышится отдаленное чавканье, скрипы, хлюпанье — негромко, но отчетливо. Черт его знает, что там хлюпает и чавкает. Но страшно! Еще и эти россказни… Б-р-р!

Туман расступился как-то сразу, и мы увидели дом. Несомненно — тот самый дом. Обветшалая крыша, осыпавшаяся со стен штукатурка, в окнах тускло блестят осколки стекол.

— Ну вот, пришли, — хрипло выдыхает Андрюша.

Дождь прекратился, тумана тут почти нет, и все постепенно успокаиваются. Обычный заброшенный дом, и больше ничего.

— Ладно, раз пришли — посмотрим, что тут есть, — подает голос Олег.

Чуть поодаль вырисовываются еще какие-то строения, ржавые железные фермы, но нам сейчас не до них. Первым делом — обследовать дом.

Олег берется за ручку обшарпанной двери, и дверь со скрипом отворяется. В полутемных сенях — запах сырости и запустения. Олег толкает вторую дверь, и мы оказываемся в комнате. Здесь тоже осыпавшаяся штукатурка, на полу — обломки мебели, битое стекло. В углу — закопченная железная печка. С потолка свисают обрывки проводов.

— Так, тут ничего интересного, — констатирует Олег. — Пошли дальше.

В следующей комнате то же самое, только сохранилось несколько продавленных кресел да на стене висят старинные часы. Естественно, сломанные — колесики от них валяются по всей комнате. Отсюда лестница ведет на второй этаж. Осторожно поднимаемся по ней. Лестница громко скрипит под ногами, того и гляди рассыплется. Но нет, ничего, держит.

На втором этаже несколько светлее. Стены — в потеках сырости, один из углов комнаты закопчен — видимо, здесь жгли костер из остатков мебели.

Вот и последняя комната, маленькая, такая же заброшенная, как и все остальные. На потолке из-под обвалившейся штукатурки видна дранка. В углу — покрытый толстым слоем пыли старинный письменный стол с гнутыми ножками, и на столе — старая общая тетрадь с выцветшей обложкой. Олег сразу устремляется к ней.

Тетрадь исписана примерно наполовину, и в том месте, где кончаются записи, в нее вместо закладки вложен пожелтевший обрывок газеты.

— Ладно, думаю, стоит здесь сделать привал. Спустимся вниз, разведем огонь в печке и почитаем, что тут написано, — предлагает Олег.

Против такого плана никто не возражает, и мы снова спускаемся вниз. Да, обычный заброшенный дом. Ничего особенного. Хотя нет, одна странность все же есть: нигде не видно ни одной пустой бутылки или хотя бы бутылочных осколков. Обычно в заброшенных домах подобного добра хватает. Но, с другой стороны, какой дурак попрется выпивать в такую даль, на болото? Я прячу ракетницу обратно в рюкзак и достаю бутерброды и термос с чаем.

Глеб с Андреем уже суют обломки мебели в печку и пытаются ее растопить. С третьей попытки им это, наконец, удается. В печке разгорается, весело треща, пламя, она начинает гудеть, постепенно в комнате становится теплее и как-то уютнее. Мы с Олегом приносим из соседней комнаты уцелевшие кресла, стряхиваем с них пыль и рассаживаемся. Броня тут же принимается грызть яблоко, Глеб с Андрюшей дружно закуривают, я достаю бутерброд с колбасой и впиваюсь в него зубами.

— Ну, посмотрим, что здесь пишут, — Олег раскрывает тетрадь на первой странице. — О, интересное изречение: «Грешник, к тебе обращаюсь я: беги отсюда! Ибо праведник не придет сюда». Выходит, все мы грешники, как я в общем-то и подозревал.

— Ладно, чего там дальше? — осведомился Глеб.

— Сейчас. Ага, вот, разобрал. Тут дальше идет дневник. Только непонятно, какой год. Одни числа. Значит, так, начинается с 16 мая.

«16 мая. Пробовали выйти по той же тропе. Не можем пройти. Что-то не пускает… Зачеркнуто… Дальше неразборчиво… Ага, вот: Вернулись. Припасов хватит на три дня. Завтра обследуем другие выходы.

17 мая. Прошли ко второму дому. Кругом черви и еще какая-то дрянь. Пришлось вернуться. Пробовали через болото. Пашка чуть не утонул, еле вытащили.

18 мая. Пропал Степан. Пошел на разведку в сторону насыпи и не вернулся. Васе послышался крик, но он не уверен. Степана искали до вечера — никаких следов.

19 мая. Снова ходили к тропе. Но там что-то… Нет, не хватает слов. Но это что-то ужасное. Опомнились только здесь. Решили больше туда не ходить».

— Ну что, хватит? — усмехнулся Олег. — Хорошо запугивают? — Однако в его веселости явно было что-то наигранное. По-моему, дневник и на самого Олега произвел впечатление.

— Читай дальше, — отозвался Глеб.

— А может, не надо? — испуганно спросила Кристина.

— Ладно, потом дочитаем. Времени у нас хватает. Давайте жрать, — согласился Олег.

Намеренно грубоватые слова сделали свое дело — напряжение ослабло, все зашевелились, доставая еду и придвигаясь поближе друг к другу.

— Про это место вообще разные слухи ходят, — рассказывая, Олег не забывал жевать колбасу (впрочем, остальные, хоть и слушали, делали то же самое). — Один мой знакомый, после того как здесь побывал, в кришнаиты подался. А раньше ничем таким не интересовался — работал диск-жокеем, еще где-то подрабатывал, а в свободное время в основном бухал и по бабам шлялся. А сейчас все забросил, сидит дома, книжки по кришнаизму читает, медитирует и бормочет «Харе Кришна». Вот такие дела.

— А Петька-фарцовщик отсюда с японским магнитофоном вернулся, — сказал Андрюша. — Если не врет. Магнитофон-то он и в другом месте достать мог. Но говорит, здесь нашел. И ни в какие кришнаиты не записывался.

— Ну почему обязательно в кришнаиты? Это я так, для примера. Другие в православие ударяются, в баптизм, кое-кто — в буддизм, в философские разные изыски… Меняются здесь люди, вот в чем дело. Только никто не рассказывает, что с ним тут произошло. Ни один. Не хотят. Или не могут.

— Ну почему? Петька рассказывал. Ходил он тут, ходил, потом смотрит — магнитофон лежит. Он его взял, походил еще, больше ничего не нашел и вернулся.

— Сам же говоришь, что Петька твой — трепло. А магнитофон мог где угодно добыть — это для него не проблема, — заметил я.

— Может, и так. Не знаю.

— А кое-кто отсюда вообще не вернулся, — мрачно пробурчал Глеб. — Пропали — и все. Никаких следов.

— А ты таких знаешь? Из твоих знакомых тут кто-нибудь пропал? — набросился на него я. Тут девочки и так сидят, зубами стучат и дрожат, а он еще страху нагоняет.

— Из моих знакомых — нет. Но мне рассказывали.

— Мало ли что тебе рассказывали! Вон Андрею Петька тоже лапши на уши навешал. Про магнитофон.

Глеб обиделся и замолчал.

— Давайте дневник дальше почитаем, — предложила Дина.

— Давайте, — Олег снова взял в руки тетрадь.

— Ой, не надо. Я боюсь, — Кристина действительно вся дрожала. — Лучше уйдем отсюда.

— Ну чего ты, — попытался успокоить ее я. — Ничего тут страшного нет. Обыкновенный заброшенный дом. А Глебовы рассказки, или дневник… — я осекся, увидев побелевшее лицо и расширенные от ужаса глаза Брони. Она смотрела словно сквозь меня. Вернее, на нечто за моей спиной.

Реакция у меня, в общем, неплохая. Я резко опрокинулся назад вместе с креслом, рубанув рукой позади себя. Но рука лишь рассекла воздух, а я больно ударился затылком. Перевернувшись, я поспешил вскочить на ноги, чувствуя себя последним дураком — и невольно попятился. Из-под двери выползала, отблескивая черным глянцем, скользкая шевелящаяся масса, извиваясь отростками щупальцев. Дверь уже трещала под напором этой мрази. Хорошо еще, кто-то догадался запереть дверь на засов — чтоб не скрипела.

Я ощутил: волосы на голове встают дыбом. В дом вползало нечто ужасное, невозможное! И через несколько секунд оно ворвется сюда — дверь долго не продержится.

Дальше я действовал «на автопилоте». Прыжок к рюкзаку. Выхватываю из кармана ракетницу. Изо всех сил жму спусковую скобу. И с отчаянием понимаю: не убьешь эту тварь из моей самоделки!.. А тут еще и выстрела нет — что-то заело. Проклятие! Сейчас бы нормальное оружие…

В следующий миг я вдруг осознал, что в руке у меня никакая не ракетница! А… удобный, хищного вида, пистолет с длинным стволом! Я чувствовал его тяжесть, его масляную рубчатую рукоятку. Не игрушка — настоящее боевое оружие! Не раздумывая и почти не целясь, я нажал на спуск. Полыхнула лиловая вспышка, раздался треск, из двери полетели горящие обломки. Сжав пистолет обеими руками, я судорожно давил на спуск. Еще и еще. Дверь разлетелась в щепки, раздался жуткий хриплый вой, мелькнули извивающиеся щупальца, но в следующее мгновение все скрылось в потоке слепящего пламени. Вой продолжался, и я, не помня себя, жал и жал на спусковой крючок. Пистолет дергался в руках, плюясь огнем, и до меня не сразу дошло, что, кроме треска выстрелов и гула пламени, не слышно больше никаких звуков. Я убил это!

Только тогда я наконец опустил пистолет. От двери и косяка вообще ничего не осталось. Дверной проем увеличился чуть ли не вдвое — часть стены разнесло выстрелами. А в прихожей догорала черная спекшаяся масса — все, что осталось от жуткого существа.

Еще дрожа от ярости и страха, я обернулся к своим товарищам.

— Что это было? — прошептала Лариса.

— И откуда у тебя такая пушка? — добавил Глеб. — Ни фига себе! Натуральный бластер!

— А я знаю — откуда? Увидел эту мразь, глядь — в руке пушка. Вместо моей ракетницы. А что, как, откуда — у меня времени разбираться не было.

— Кажется, мы все-таки влипли, — констатировал Олег. — Надо отсюда выбираться. Не знаю, что здесь происходит, но подобные милые зверюшки мне совсем не нравятся. Хорошо хоть, оружие теперь есть. Только неизвестно, сколько в нем осталось зарядов.

Я повертел в руках пистолет и увидел сбоку прозрачное окошечко. В нем светилась цифра «815».

— Сейчас проверим, — я выстрелил в стену. Брызнули осколки кирпича и штукатурки, и в стене появилась дырка с неровными краями, величиной с кулак. Теперь в окошке горела цифра «814».

— Зарядов хватает. Осталось 814.

— Это радует, но уходить все равно надо.

— Сначала хорошо бы посмотреть, что творится снаружи. Вдруг там еще какая зараза… ползает? — справедливо заметил Глеб.

— Я пойду, — конечно, было страшно. Но у меня теперь имелся бластер. Значит, идти мне.

— Только не в одиночку. Возьми еще кого-нибудь.

— Глеб, пойдешь?

— Честно говоря, боюсь.

— А с оружием?

— А у тебя еще есть?

— Сейчас будет, — я уже начал догадываться, что здесь происходит. — Постарайся сосредоточиться, и представь: тебе угрожает нечто жуткое, вроде того чудовища. И тебе позарез нужно оружие.

— Попробую…

Глеб опустился в кресло, закрыл глаза, расслабился… Через минуту он вдруг напрягся, его правая рука начала подниматься, сжала невидимую рукоятку… Я не уловил момент, когда в руке Глеба появился большой пистолет с толстым стволом фаллической формы.

За спиной Глеба послышалось ехидное нервное хихиканье. Кто-то высказался насчет сексуальной озабоченности. Возник вопрос: а чем он у Глеба стреляет?

Глеб с удивлением осмотрел пистолет, подавился собственным смешком, но тут же, став серьезным, направил оружие на продырявленную моим бластером стену и выстрелил. Полыхнуло куда сильнее, чем у меня. С грохотом посыпались кирпичи. А когда осела пыль, стало видно, что в стене зияет пролом около двух метров в диаметре.

— Ого! Вот это пушка! — уважительно констатировал Андрюша.

Больше никто не смеялся.

— А теперь — пошли.

Старательно переступив через обугленные останки уничтоженного мной чудовища, мы выбрались наружу, держа наготове оружие.

Никого. Туман рассеялся, дождь закончился, и шагах в ста были хорошо видны развалины еще одного дома и ржавые железные конструкции, похожие на фермы моста.

— Посмотрим, что там?

— Пошли.

— Только давай сразу договоримся — я впереди, ты метрах в десяти сзади. И внимательно смотри по сторонам. Чуть что — стреляй, не думая. Только если будешь палить в мою сторону, кричи «Ложись!». А то еще меня зацепишь.

— Понял. Договорились.

Короткими перебежками, как под обстрелом, останавливаясь, чтобы осмотреться, под прикрытием очередного дерева, мы двинулись вперед. Пока вокруг было спокойно, но здесь могло случиться что угодно — я это чувствовал.

До развалин, вернее, до железных конструкций, которые оказались чуть ближе, добрались благополучно. Глеб догнал меня, и мы молча стояли, осматриваясь и переводя дух.

Действительно, фермы моста, и довольно большого. И откуда здесь мост? Тут и речки-то нет, одно болото. Непонятно.

— А ну-ка, Глеб, иди справа от этих железяк, а я пойду слева. Встретимся возле развалин.

Осторожно раздвигая высохший бурьян, в котором, кстати, может скрываться любая гадость, двигаюсь вперед. Нет, пока ничего подозрительного. Мост как мост, старый и ржавый, бурьян как бурьян, с капельками дождя на листьях. Ничего особенного.

Развалины уже совсем близко. Впереди из-за фермы моста появляется Глеб. Я успеваю заметить, что идет он как-то неестественно прямо, на негнущихся ногах, как робот. В следующий момент Глеб поднимает руку, и я инстинктивно отшатываюсь в сторону. Рядом вспыхивает бурьян. Я прыгаю за широкую стальную балку и падаю в траву. Надо мной вспыхивает огненный шар, вниз ползет плавящийся металл.

— Глеб, ты что, сдурел?! Это же я!

Рядом ударяет огненная струя. Я откатываюсь в сторону, поднимаю пистолет. Отсюда мне видна лишь голова Глеба и рука с пушкой, слепо двигающаяся из стороны в сторону. Вот сейчас как влеплю в него заряд из бластера — мокрого места не останется!

Стоп! Это же Глеб! Я что, тоже рехнулся?! Он же не в себе! Или это больше не Глеб? Все равно, стрелять нельзя! Надо попробовать подобраться ближе и выбить у него пушку.

Осторожно ползу в обход. Рубашка и брюки мгновенно промокают насквозь, руки все в грязи, но другого выхода нет. Поднимешься — тут же получишь плазменный заряд, или чем там Глебов пистолет стреляет.

Осторожно выглядываю из-за очередной балки. Ага, вот и Глеб, совсем рядом. Стоит вполоборота ко мне, поводя из стороны в сторону своей пушкой, как заведенный. Тихо кладу бластер на балку — чтобы не мешал, а главное, чтобы не было искушения выстрелить — и встаю. Глеб меня не видит — я захожу сзади, делаю два шага — и тут у меня под ногами звякает какая-то железяка. Глеб резко оборачивается, но я с перепугу успеваю раньше и ногой выбиваю у него оружие. Вторым ударом сбиваю Глеба с ног и прыгаю к его пистолету, но цепляюсь за что-то ногой и падаю. В следующий момент раздается хриплое шипение, я переворачиваюсь на спину и вижу нависшую над нами метрах в пяти огромную слюнявую пасть с кривыми желтыми клыками.

— Глеб, стреляй! — кричу я, забыв, что мы оба безоружны. Пасть быстро опускается, надвигаясь на меня. Глеб приподнимается, сует руку в карман и выхватывает что-то оттуда. Из его сжатого кулака ударяет тонкий прямой луч. Чудовище заходится в реве, дергаясь из стороны в сторону, сверху хлещет вонючая черная жидкость, и тут мне удается нащупать рукоятку Глебова пистолета. Получи, мразь! Очередь ослепительных вспышек сливается в один сплошной поток пламени. Горит все: развалины, железные фермы, земля, трава, оскаленная морда наверху…

…В себя я пришел через несколько минут. Глеб тряс меня за плечо:

— Очнись, Димон!

— А, что? Где этот монстр? Я его сжег?

— Сжег, сжег. От него почти ничего не осталось. Вставай, пошли. Кстати, где твоя пушка?

— Там, на балке лежит.

— А зачем ты ее там оставил?

— А чтоб тебя, дурака, ненароком не застрелить!

— Не понял?.. — на лице Глеба отражается искреннее недоумение.

— Ты что, не помнишь, как стал стрелять по мне ни с того ни с сего?

— Я?!!

— Ты! — передразниваю я его.

— Не помню. А что случилось?

— Вышел ты из-за вот этой балки, развернулся и начал лупить по мне из своей пушки. Хорошо, что ты известный мазила! Пришлось подкрасться к тебе и обезоружить. А тут как раз чудище вылезло. И, как назло, ни у меня, ни у тебя оружия нет. Кстати, из чего это ты в него стрелял?

— А черт его знает!

Я взглянул на до сих пор крепко сжатый кулак Глеба. Глеб перехватил мой взгляд и медленно разжал кулак. На ладони лежала старая, хорошо мне знакомая зажигалка Глеба. Мы оба удивленно уставились на нее.

— Ничего себе! Вот так номер!

— Как тебя угораздило палить из зажигалки?

— Не знаю. Услышал, как ты орешь, меня пробило, что пушка у меня в кармане — вытащил и выстрелил. Только сейчас дошло, из чего я стрелял!

Чудеса. Тут, оказывается, и зажигалки стреляют.

— Ладно, пошли отсюда. Надо возвращаться к нашим. Попробуем выбраться той же дорогой, что и пришли.

Я подобрал свой бластер, и мы, поминутно оглядываясь, направились обратно.

До дома дошли без приключений. В окне маячил Андрюша с тяжелой автоматической винтовкой в руках.

«Тоже вооружились, — подумал я. — Ну ладно, как-нибудь выберемся. С такими-то пушками — и не пробиться?!»

— А они в кого-то тоже стреляли, — заметил вдруг Глеб. — Вон выжженное пятно, и вон еще.

— Ага, и ветки на деревьях пулями сбиты.

Андрей в окне передернул затвор винтовки.

— Стой, кто идет?!

— Ослеп, что ли? Мы с Глебом.

— Стойте там.

— Сдурел, Андрей?! Может, ты еще и стрелять будешь?!

— Сунетесь — буду.

— Не понял?.. Вы нас в дом пускать не собираетесь?

— А какого черта вы в нас стрелять начали?

— Мы?! Когда?!

— Да минут десять назад.

Только тут я заметил, что в фасаде дома в нескольких местах зияют рваные дыры с обгорелыми краями.

— Да не было нас тут десять минут назад! Мы вон у того дома от какого-то чудища отбивались.

— А кто тогда в нас стрелял? Вы и стреляли!

— Двойники, — тихо сказал Глеб.

Я молча кивнул, соглашаясь. Значит, здесь и такое возможно.

— Андрей, это не мы в вас стреляли. Кто-то другой. Ну, хочешь, мы подойдем к дому с поднятыми руками?

Андрей заколебался. Из соседнего окна выглянул Олег.

— Пусть идут, — сказал он Андрею.

— Идите, но без фокусов! Вы у нас на мушке.

Сунув оружие за пояс и подняв, как дураки, руки, мы направились к дому.

У дверей нас поджидали Дина с Ларисой.

— Все в порядке, — возвестила Дина. — Это они.

Сверху спустился Олег. За поясом у него торчал длинный самурайский меч в золоченых ножнах с иероглифами. Вполне в его стиле — он у нас помешан на всякой восточной экзотике.

— Вы, ребята, простите, но десять минут назад нас обстреляли двое, в точности похожие на вас. Ладно, инцидент исчерпан, рассказывайте, что видели.

Я рассказал. И про наваждение Глеба (кстати, сам Глеб ничего не помнил), и про монстра, и про стреляющую зажигалку.

— Да, дело плохо. Пока нам все сходило с рук, но вечно так продолжаться не может. До темноты надо отсюда выбраться. У нас в запасе еще четыре-пять часов. Должны успеть. Все. Собираем шмотки и двигаем.

— Пробуем тем же путем, что и пришли?

— Пробуем. Хотя сам знаешь, что написано в той тетради.

— Ерунда. У них было так, у нас — по-другому. Здесь каждый видит свое. Кроме того, у нас есть оружие.

— Ладно, попробуем. Становитесь к окнам; Лариса и Дина — к двери; Броня и Кристина — собирайте вещи. Через десять минут уходим.

Я шагнул к окну — и увидел. Словно какое-то зыбкое марево двигалось вдалеке между деревьями, постепенно разрастаясь и приближаясь к дому.

— Олег, там что-то есть!

— Где?

— Вон, между деревьями.

— Вижу. Плохо дело. Быстро все на второй этаж!

Хватаем рюкзаки и вихрем взлетаем наверх. Броня чуть замешкалась, но мы с Олегом втащили ее за руки. Успели! Даже все вещи забрали.

Марево подобралось уже вплотную. Оно, как вода, струилось под окнами, а мы смотрели на него сверху. Неприятное ощущение — может, ничего страшного, а может, это смертельно. Ничего не известно!

Марево тонкими прядями вползло в дверной проем и за несколько минут заполнило весь первый этаж. К счастью, выше полутора метров над землей оно не поднималось. Струи марева, казалось, просачивались сквозь стены, и все оно, как поток, текло куда-то сквозь дом, на втором этаже которого мы засели.

Исчезло оно так же быстро, как и появилось; последние струи чуть светящейся, колеблющейся субстанции выползли из дома и втянулись в удалявшееся облако. Вскоре оно совсем исчезло из виду.

Только тогда мы с облегчением вздохнули. Пронесло!

— Мы с Ларисой спустимся вниз, посмотрим, что там, — спокойно сказала Дина, поудобнее перехватывая автомат с подствольником.

Обе, осторожно ступая по скрипучим ступеням, скрылись внизу.

Через пару минут мы увидели, как Лариса вышла из дома, осмотрелась по сторонам, оглянулась на нас и, уже не оборачиваясь, зашагала прочь.

— Стой! Ты куда?! Назад! — крикнул Олег. Но Лариса продолжала удаляться, так ни разу и не обернувшись.

По ступенькам, дробно стуча каблуками, взбежала Дина.

— Что случилось?

— Ты куда Лариску одну отпустила?

— Никуда. Она здесь. Сейчас поднимется.

Действительно, через минуту появилась Лариса.

— Что там?

— Мне стало страшно — словно какая-то стена, барьер из страха — стоит на дороге и не пускает. Я вернулась.

— А это тогда кто? — Андрей указал на удаляющуюся фигуру.

— Не знаю…

— Двойники, — отчетливо сказал Глеб.

Андрей поднял винтовку.

— С ума сошел?! Не стреляй! — я схватил ствол винтовки и отвел вниз.

— Но ведь Лариска здесь! Это двойник! Чужой!

— Все равно. А если он… она тоже человек?

Андрей нехотя опустил винтовку. Вскоре Ларискин двойник скрылся во вновь объявившемся тумане.

— Ладно, давайте думать. Итак, что мы имеем? Чудовища — раз, оружие — два, двойники — три. Марево можно пока в расчет не принимать — мы все равно не знаем, что это такое. Да, и барьеры из страха — в тетради о них тоже есть.

— И еще стрельба по своим, как под гипнозом, — добавил я.

— Да, и это тоже. Теперь посмотрим, что получается. По-моему, здесь имеет место быть избирательная материализация чувственных образов.

— А попроще нельзя? — взмолилась Кристина.

— Попробую. Когда мы сюда шли, мы подсознательно чего-то опасались — недаром здешние места пользуются дурной репутацией.

— Да, согласен.

— Так вот, в каждом из нас сидел страх, и в какой-то момент этот коллективный страх материализовался в первого монстра. Но тут же у всех появилось сильнейшее желание спастись, и оно пересилило — Дима сжег монстра бластером. Кстати, о бластере. Он появился в момент, когда был жизненно необходим — его материализовала концентрация желания и воли.

— Да, вроде похоже, — согласился Глеб.

— Вот с двойниками и «гипнозом» Глеба сложнее, — продолжал Олег. — Похоже, над нами проводят эксперимент. Эксперимент на выживание. Вернее, на человечность. Вот вам примеры: они отключают сознание Глеба и используют его, как автомат. Глеб стреляет в Диму, но, заметьте, не попадает! Если б нас действительно хотели убить, то не стали бы пользоваться такими странными и ненадежными способами. Убить человека можно куда проще и эффективнее. Но это не входило в их планы. По крайней мере — пока. Они ставили эксперимент, и Дима в данном случае играл роль подопытного. Станет он стрелять в Глеба или нет? Дима не стал, и выиграл — оба остались живы. В то же время от них отделяются двойники и приходят обстреливать нас — заметьте, опять ни в кого не попадая. Мы делаем то же самое — стреляем, чтобы их отпугнуть. Они уходят. Кстати, если бы мы убили тех двойников, то настоящие Глеб и Дима скорее всего погибли бы. Скажем, их сожрал бы монстр. Но все заканчивается благополучно — все живы, монстр уничтожен.

— А барьер страха? — спросила Броня.

— Эксперимент не окончен. Барьер нужен, чтобы мы не ушли. Должно произойти что-то еще. Но помните: главное — человечность. Если мы окажемся достаточно гуманными — мы выберемся отсюда; если же нет… Сами понимаете.

— Да, но если они (кстати, кто — они?) ставят эксперимент, то при чем здесь материализация страхов и оружие?

— Точно не скажу, но, думаю, это создает критическую ситуацию, в которой должны проявиться наши истинные качества. Они просто нагнетают напряженность. А вот кто они — не знаю. Можете считать их пришельцами, хотя лично я не стал бы спешить с подобным предположением.

— Если не пришельцы — то кто?

— Я же сказал — не знаю! Я вам излагаю рабочую гипотезу, а вы требуете ответов на все вопросы. Что думал, то и сказал. Может, я неправ. Подозреваю — скоро узнаем.

— Да, оставаться гуманистом, когда у тебя в руках бластер, а вокруг — монстры, довольно трудно, — заметил я.

— Вот именно. Это они и хотят проверить. По крайней мере, я так считаю.

— Двойники, — бесцветным голосом сообщил Андрюша.

Все разом замолчали. Действительно, из тумана выходили человеческие фигуры, приближаясь к нам. Их было восемь, как и нас. Вон Лариса, Дина, Олег, Глеб, Кристина, Андрей, Броня, — а вот и я сам, с точно таким же, как у меня, бластером. Двойники медленно приближались. Дойдя до какой-то невидимой черты, они одновременно остановились и подняли оружие. Я видел черную дырку ствола. Ствол был направлен мне прямо в лоб. Я инстинктивно отшатнулся в сторону, но ствол качнулся вслед за мной. На лбу у меня выступил холодный пот, рука судорожно нащупывала рукоятку бластера.

— Не стрелять, — тихо сказал Олег.

— А если они… — Кристина не закончила, судорожно сжимая обеими руками рукоятку пистолета.

— Не должны, — но в голосе Олега не было уверенности.

Вот он, последний эксперимент. Нет, стрелять действительно нельзя — и даже не потому, что мы у них на мушке. Это же мы сами! — понял вдруг я. — Наши зеркальные отражения. Если выстрелю я — выстрелит и мое отражение. Я убью сам себя!

Но бластер уже в руке, палец застыл на спуске. Вот она, самая изощренная ловушка! Оружие, казалось, сулившее возможность выбраться, обратилось теперь против нас. Очень трудно не выстрелить, когда в тебя целятся. Удержатся ли они? И, самое главное, удержимся ли мы?

…Краем глаза я успел заметить, как палец Андрюши, лежавший на спуске, начал выбирать слабину крючка. Забыв о своем двойнике, я рванулся к нему, хотя и понимал — не успею. Но успел не я. Сверкающим полукругом мелькнуло лезвие меча, и отрубленный ствол винтовки со стуком упал на землю.

На мгновение все мы застыли в оцепенении, уставившись друг на друга, а потом как-то разом обернулись к окнам.

Двойники исчезли. Вместо них сквозь редеющий туман начала вырисовываться железнодорожная насыпь. Она оказалась совсем рядом — за пять минут дойти можно.

Только тут я ощутил, что рука моя пуста. Бластер исчез вместе с двойниками. Эксперимент завершился.

…Эдди скользнул в вагон в последний момент, и гильотинные двери с лязгом захлопнулись за его спиной. Взвыла стартовая сирена, и поезд со свистом и грохотом рванул с места, мгновенно набрав скорость. Кто-то непроизвольно вскрикнул, упав на шипастый подлокотник. Эдди только горько усмехнулся — этот или сойдет с дистанции на первом-втором круге, или погибнет. Попасться на такой ерунде! Вот растяпа! Подземка таких не терпит…

…Затормозил поезд еще резче, чем стартовал, однако на торчащие из торцевой стены иглы на сей раз никто не наткнулся. Мгновение Эдди раздумывал, стоит сейчас выходить или нет — и эта секундная задержка спасла ему жизнь. Высокий спортивного сложения парень в клетчатой ковбойке и синих, в обтяжку, штанах рванулся к выходу, и тут сработал брейк-режим. Створки гильотинных дверей без всякого предупреждения стремительно сомкнулись, и парня рассекло пополам. Хлынула кровь, но в полу распахнулась черная пасть утилизатора, и обрубки тела вместе с кровью ухнули вниз. Пол встал на место. Лишь несколько багровых капель напоминали теперь о неудачнике.

Брейк-режим срабатывает редко, особенно на первом круге. Значит, до следующей станции подвохов можно не опасаться. Но там уж точно придется выйти. Железное правило десс-райдеров: не больше двух остановок в одном вагоне.

Под потолком мертвенно-бледным светом мигали гост-лампы, и в их мигании все пассажиры вагона сильно смахивали на выходцев из загробного мира. «А ведь многие из нас в ближайшие часы действительно станут покойниками», — подумал Эдди. «Вернее, из них», — тут же мысленно поправился он. Эдди в покойники не собирался. Как, впрочем, и остальные; как и тот парень, которого срезал брейк-режим.

Поезд затормозил в дальнем конце станции. Однако их вагон остановился в таком месте, где еще можно было допрыгнуть до перрона. Эдди первым, едва раскрылись створки, выскочил на платформу, без труда преодолев семифутовый провал. Почти одновременно с ним приземлился молодой паренек с только начавшими пробиваться черными усиками. Эдди мимоходом успел оценить точность и собранность его движений. Сильный соперник. С ним надо держать ухо востро. Еще неизвестно, что у него в карманах. Правда, и у Эдди кое-что есть, и тем не менее…

…Эскалатор резко кончился, под ногами разверзлась пропасть, но Эдди был готов к подобной каверзе. На «обрыве» ловятся только новички. Он одним движением перебросил свое тренированное тело на соседний эскалатор, шедший вниз. Первый круг пройден. Но это так, разминка.

Ступенька под ногами ушла вниз, и Эдди остался висеть на поручне. Позади раздался чей-то крик и тут же оборвался — несчастного поглотили вращающиеся внизу шестерни. Эдди оглянулся с тайной надеждой, но чернявый парнишка был жив — висел на поручне, как и он сам.

Ступенька встала на место, и Эдди тут же отпустил поручень. Вовремя! По всей длине поручня с треском прошел электрический разряд, и несколько человек, не успевших отдернуть руки, в судорогах попадали на ступеньки. Но большинство среагировало вовремя — в том числе и чернявый.

Эдди ловко спрыгнул с эскалатора, благополучно миновал разверзшуюся под ногами «пасть дьявола» и побежал по перрону. Начался второй круг.

Поезд подошел почти сразу и остановился посредине платформы. Подозрительно! Но долго оставаться на одном месте еще опаснее, и Эдди, не раздумывая, прыгнул внутрь. Еще несколько человек, включая чернявого, успели вскочить в вагон, прежде чем гильотинные двери захлопнулись. Кому-то отсекло руку. Ну, этот, хоть и без руки, но жить будет — на втором круге раненых еще спасают. А вот после третьего…

…Пол разошелся, и Эдди, да и многие другие, повисли на поручнях. Кто-то, как всегда, зазевался и исчез под колесами. Да, не зря ему не понравился этот поезд. Вот сейчас еще как долбанет током по рукам! Хотя нет, не долбанет. В подземке так не бывает. Здесь шанс есть всегда. Пусть малый — но есть. Это только у русских, говорят, есть такие места, где вообще нет шансов. Но русские и там проходят. Если не врут.

До станции оставалось секунд двадцать-тридцать, когда висевший рядом здоровяк неожиданно ударил Эдди ногой в живот. От боли Эдди чуть не разжал пальцы, чудом удержавшись. Он знал: на помощь здесь рассчитывать нечего — но подобной выходки все же не ожидал. Дальше мускулы действовали рефлекторно. Ребром стопы Эдди отбил второй удар, и в следующий момент носок его ботинка глубоко вошел в солнечное сплетение здоровяка. Еще секунду здоровяк держался, но потом пальцы его разжались, и он с хриплым воем рухнул под колеса. Эдди предпочел бы обойтись без этого, но тут уж выбора не было. В любом случае из них двоих до станции доехал бы только один.

Поезд остановился; сверкающие отточенной сталью створки дверей разошлись, но внизу вместо пола по-прежнему чернел провал. Впрочем, Эдди предвидел такой вариант. Как-никак, в прошлый раз он добрался до седьмого круга. Правда, там его чуть не задавил «хохотунчик», и Эдди пришлось сойти с дистанции.

Эдди качнулся, в точно рассчитанный момент разжал пальцы и упал вперед, успев уцепиться за край платформы. Контактный рельс был совсем рядом, но Эдди предусмотрительно поджал ноги. Он легко подтянулся и перевалился через край платформы. Ага, третий круг. «Лабиринт». Скользящие дорожки ползли по платформе во все стороны, пересекаясь на разных уровнях, то и дело проворачиваясь, меняя направление. Несколько секунд Эдди наблюдал за, казалось бы, хаотическим движением дорожек. Пока интуитивно не уловил в нем систему. Он не смог бы сказать, откуда явилось к нему это знание, но он уже чувствовал, как надо двигаться. Не колеблясь, Эдди прыгнул на выбранную дорожку. Рядом снова оказался чернявый. Сзади, не отставая, ехали еще трое. Да, только трое. Итого, их осталось пятеро. А впереди еще большая часть пути. Быстро отсеялись. Вот только чернявый…

…Эдди инстинктивно перепрыгнул на соседнюю дорожку, и в следующую секунду на место, где он только что стоял, опустился тяжелый пресс. Эдди пригнулся, пропуская над собой очередную магистраль, перепрыгнул на следующую дорожку, потом еще на одну… За десять минут он благополучно добрался до противоположного края платформы, избежав нескольких не слишком опасных ловушек. Оглянувшись, Эдди обнаружил, что все четверо его преследователей тоже живы и невредимы.

Поезд уже ждал их. Все вскочили внутрь благополучно, только последнему оторвало каблук на ботинке. Повезло. Могло и ногу оттяпать.

Едва поезд рванул вперед, как в вагоне погас свет. Это не сулило ничего хорошего, и Эдди поспешно извлек из кармана инфракрасные очки. И вовремя! Из стен поползли извивающиеся отростки щупальцев, усеянные присосками. Вагон-спрут! Вот влип! Сразу четвертый круг! Эдди выхватил из рукава нож и принялся рубить тянувшиеся к нему щупальца. Остальные были заняты тем же. Вся битва происходила в тишине и полной темноте, слышалось лишь тяжелое дыхание яростно отбивающихся людей да изредка — свист ножа, рассекавшего воздух.

Одно щупальце все же добралось до Эдди, и он почувствовал, как присоски впились в его руку, прорывая одежду и кожу. Он, не глядя, махнул ножом, но отрубленное щупальце не отпадало, кровь хлестала из руки. С трудом Эдди удалось отодрать от себя ненасытное чудовище. Кое-как перевязав руку оторванным рукавом рубашки, Эдди перевел дух. Все-таки отбился! Хорошо бы хоть немного передохнуть, собраться с силами. Но такая возможность представится только на седьмом круге — там есть островок безопасности. А пока надо держаться. На сей раз Эдди намеревался пройти дистанцию до конца и не собирался отступать.

Как и остальные четверо. Вернее, уже трое. Четвертый неподвижно лежал на полу, обвитый со всех сторон жадно пульсирующими щупальцами. Кажется, он был еще жив, но помочь ему уже невозможно — даже если обрубить все щупальца, он умрет от потери крови. Тем не менее, высокий худощавый парень в очках — и как этот интеллигент до сих пор уцелел? — склонился над лежащим, пытаясь высвободить его из смертельных объятий. Это было совершенно бессмысленно, но Эдди невольно, сам не зная почему, почувствовал уважение к очкарику.

Перрон. Прыжок, перекат. Позади щелкает «прищепка», но поздно. Так, теперь куда? На другой край перрона, на пятый круг, или… Да, вот он, «адский тоннель». Если пройдешь его, можно сразу попасть на шестой круг, минуя пятый. Рисковать — так рисковать! И Эдди нырнул в тоннель. Он сразу заскользил вниз по абсолютно гладкому наклонному желобу. Здесь было темно, и Эдди снова надел инфракрасные очки. Он со все возрастающей скоростью несся внутри отполированной металлической трубы, то и дело полого изгибавшейся под разными углами. Благодаря очкам Эдди вовремя успел заметить выскочившее впереди из пола лезвие и, бросив тело к стене, промчался в дюйме от него. Поворот, еще поворот. Сверху нависают стальные крючья. Эдди вжался в пол, стараясь стать как можно более плоским. Крючья пронеслись в каком-то полудюйме над ним. Дальше, дальше…

И вдруг Эдди увидел впереди свет. Ему потребовалось меньше секунды, чтобы понять: это фары поезда. «Адский тоннель» выносил его прямо под колеса! У Эдди оставалось всего две-три секунды. Этих секунд ему хватило, чтобы выхватить вакуумную присоску и изо всех сил влепить ее в стену тоннеля. Эдди еле удержался — такую скорость он успел развить. Поезд грохотал в нескольких футах от него, а Эдди висел, вцепившись в спасительную присоску, и переводил дух. Он только успел подумать: «Пронесло!» — как на него со страшной силой обрушилось что-то (вернее, как он тут же понял — кто-то), присоска не выдержала, и Эдди вместе с тем, кто на него сверзился, полетел под колеса…

Кадзияма проснулся и открыл глаза. Над ним покачивалась ветка дерева, слегка позолоченная восходящим солнцем. Сквозь листья виднелся клочок ярко-голубого неба. На секунду Кадзияме показалось, что он у себя дома, на Окинаве, лежит под ветвями старой сакуры, которую посадил еще его дед. Но тут же вспомнил: дом его далеко отсюда, а сам он сейчас на севере Индии, в глухой, забытой Богом и людьми деревушке, куда забрел в своих долгих странствиях.

Мимо прошел худощавый пожилой крестьянин в одних подкатанных холщовых штанах, с мотыгой на плече. Он с любопытством взглянул на расположившегося под деревом японца и пошел дальше. Кадзияма жил здесь уже неделю и вскоре собирался отправиться дальше — он нигде подолгу не задерживался. Японец поднялся, подошел к протекавшему неподалеку ручью, умылся, сделал несколько глотков холодной, вкусной воды и, вернувшись под дерево, уселся в позу «лотоса». Это утреннее время он всегда посвящал размышлениям. Вот уже несколько лет Кадзияма бродил по свету. Он пересек весь Китай, Тибет, Гималаи — и вот теперь оказался в Индии. Он не знал, что ищет. Ему нравилась кочевая жизнь — новые люди, новые города, горы, бескрайнее небо. И пока он шел, он чувствовал: что-то меняется внутри него; он постоянно обновлялся, приближаясь к еще неясной ему цели. Кадзияма чувствовал — цель близка. Быть может, завтра, или послезавтра, или через неделю он достигнет ее. А даже если понадобятся еще годы — что за беда? Он не знал, что это будет, но чувствовал: он придет именно к тому, что ему нужно…

…Кадзияма открыл глаза и вновь вернулся к окружающему миру. С площади слышался какой-то шум, возбужденные голоса, и Кадзияма отправился посмотреть, что там происходит. Он не отделял себя от других людей, не считал себя выше — он был одним из них. Наверное, поэтому его всегда принимали, как своего, хотя и знали, что он чужестранец.

Посреди площади стояли два пыльных джипа, и четверо индийцев выгружали из них тюки с палатками, чемоданы и другие вещи. Руководил разгрузкой толстый краснолицый европеец в пробковом шлеме и костюме цвета хаки. «Англичанин», — отчего-то решил Кадзияма. И был уверен, что не ошибся. Другой англичанин, высокий и сухощавый, не вынимая изо рта длинной трубки, разговаривал с деревенским старостой. Вокруг сгрудились местные, с интересом прислушиваясь к разговору.

— Да, разрешение у нас есть, — приезжий извлек из кармана некую бумагу.

Староста долго читал, шевеля губами, потом вернул бумагу сухощавому.

— Пожалуйста, располагайтесь. Может, вы хотите остановиться в одном из домов?

— Нет, у нас есть палатки. Кроме того, я думаю, мы здесь долго не задержимся. Нам потребуется два-три дня, не больше. Сегодня отдохнем с дороги, а завтра начнем охоту.

— Ну вот, а говорили, теперь на тигров охотиться нельзя. А им, значит, можно? — удивленно сказал пожилой крестьянин, стоявший рядом с Кадзиямой, и почесал в затылке.

— А им все можно. Иностранцы, — уважительно отозвался другой.

Кадзияма молча кивнул, соглашаясь, и пошел прочь. Все ясно. Эти двое дали взятку чиновнику в Дели, и тот выписал им лицензию на отстрел тигра. Японец вернулся под дерево и начал готовить свой немудреный завтрак. Он не любил шумных и нахальных европейцев, бесцеремонно вторгавшихся в чужую жизнь, всюду совавших свой нос в поисках развлечений, экзотики и острых ощущений.

«Что за радость охотиться, когда все преимущества на твоей стороне? — думал японец. — Обычно они стреляют, даже не выходя из джипа — к чему утруждать себя и подвергать хоть какой-то опасности?.. Охота — поединок на равных, а не кровавая забава, какой ее сделали в последнее время… Поединок. Один на один. Без оружия…»

…Был уже вечер, когда Кадзияма подошел к палатке англичан. Оба европейца сидели на раскладных походных стульях у небольшого столика, на котором стояли бокалы и бутылка виски. Толстый англичанин дымил сигарой, высокий курил неизменную трубку.

Кадзияма поздоровался, слегка поклонившись. Оба англичанина с интересом уставились на него.

— Вы японец? — осведомился наконец сухощавый.

— Да.

— Присаживайтесь с нами. Я был в Японии. Передовая, цивилизованная страна, не то что это захолустье. Не стойте, присаживайтесь. Эй, Заил, принеси еще один стул для нашего гостя.

— Спасибо, не надо. — Кадзияма уселся прямо на землю, подобрав ноги под себя.

— Ах да, я и забыл. Национальная традиция, — едва заметно усмехнулся англичанин. — Давайте знакомиться. Вот этого джентльмена зовут Томас Брэг, а я — Уильям Хэнброк.

— Очень приятно. Киеки Кадзияма.

— Хотите сигару? — впервые заговорил Брэг.

— Нет, спасибо, не курю.

— Тогда виски? Отличный шотландский виски, вы такого, наверное, давно не пробовали.

— Да, пожалуйста. Немного.

Кадзияма взял протянутый бокал, сделал глоток. Виски действительно был отменный.

— Я слышал, вы приехали сюда охотиться на тигров?

— Да. А зачем еще ездят в Индию?

— И завтра идете на охоту?

— Да, с утра пораньше. У нас есть проводник, так что, я думаю, за день мы управимся. Черт побери, после введения новых законов это стало стоить уйму денег! Но за такое стоит и заплатить.

— Если вы не против, я пойду с вами.

— Вы тоже охотник?

— Нет.

— Хотите посмотреть, как мы охотимся? С удовольствием предоставим вам такую возможность.

— Нет.

— Тогда, простите, я отказываюсь вас понимать…

— Я хочу сразиться с тигром один на один.

— Без оружия?!

— Без оружия.

Брэг от удивления выронил изо рта сигару.

— Но вы же погибнете!

— Вряд ли.

Несколько секунд англичане молчали, озадаченно переглядываясь друг с другом.

— Но мы заплатили деньги, чтобы самим охотиться! — нашелся наконец Брэг.

— Если я убью тигра, шкура достанется вам. Если я его не убью… Что ж. ваша лицензия останется в силе.

— Но… если вы все-таки погибнете?

— Это мое дело. Вы никакой ответственности не несете — несчастный случай на охоте.

Они снова помолчали. Постепенно лицо Хэнброка просветлело.

— Послушайте, Брэг, мистер Кадзияма предоставляет нам неповтормую возможность! У нас есть фотоаппарат — мы сможем заснять поединок человека с тигром. Второго такого шанса у нас не будет. А шкура все равно достанется нам. Как вещественное доказательство, в том числе. Я думаю, стоит согласиться на предложение мистера Кадзиямы.

Брэг, соображавший намного хуже своего товарища, некоторое время недоуменно смотрел на него, переваривая услышанное, но потом его толстое лицо расплылось в улыбке.

— Вы правы, Хэнброк! Мы можем заснять уникальные кадры! Будет о чем рассказать в Англии. Я согласен.

Они шли уже больше двух часов, постепенно углубляясь в джунгли. Впереди — проводник-индиец, за ним — Хэнброк с Брэгом; Кадзияма шел последним, думая о своем. Сейчас он не ощущал такой уверенности, как вчера. Ввязавшись в это дело, он уподобился шагавшим впереди европейцам. Самое лучшее сейчас — повернуться и уйти. Пусть англичане думают, что он испугался — ему все равно. Но что-то удерживало его от, казалось бы, столь правильного поступка. Он продолжал идти вслед за англичанами.

Проводник остановился.

— Следы. Он был здесь совсем недавно.

Действительно, на влажной почве виднелись свежие отпечатки тигриных лап. Следы вели в сторону от тропинки, к густому кустарнику метрах в ста впереди.

— Он там, — тихо сказал проводник, указывая на кусты.

Хэнброк деловито снял с предохранителя магазинную винтовку внушительного калибра. Брэг поспешно взвел курки двустволки. Кадзияма прошел между ними, отведя стволы ружей вниз, мимо уважительно посторонившегося проводника, и не спеша направился к кустарнику. Позади щелкнул фотоаппарат.

До кустов оставалось метров тридцать, когда они зашевелились, и из них выскользнул тигр, оранжевой вспышкой разорвав темную зелень. Кадзияма сделал еще несколько шагов и остановился. Сейчас дальше идти нельзя — он это чувствовал. Тигр чуть подался вперед и застыл в напряженном ожидании — тоже почувствовал серьезного противника. С минуту они молча оценивающе смотрели друг на друга. Потом Кадзияма медленно, не сводя глаз с тигра, опустился в позицию «сэйдзэн». Тигр припал к земле и… тоже замер, не решаясь прыгнуть.

Поединок начался.

Кадзияма полностью отключился от внешнего мира, как в момент глубочайшего сосредоточения. Их осталось только двое — тигр и он. И чтобы победить, ему нужно на какое-то время самому стать зверем. Сейчас он не думал о том, что может погибнуть, о том, как лучше напасть или защититься — не думал вообще ни о чем. Осталась единственная цель: когда противник окажется в пределах досягаемости — нанести решающий удар. Только один. Если он не достигнет цели, возможности для второго удара уже не будет. Кадзияма чувствовал, как внутри него все сильнее натягивается невидимая тетива, стрела на которой — он сам. Чтобы победить в молниеносной схватке, сначала надо выиграть этот немой поединок. Проиграет тот, кто не выдержит и первым бросится на противника…

…Завершающий аккорд прокатился по залу и замер. Мгновение стояла полная тишина, потом раздались аплодисменты. Не слишком бурные, но и не вялые. Зрители просто выполняли свой долг перед музыкантами — ведь они пришли сюда не аплодировать, а слушать музыку.

Джон аккуратно закрыл крышку рояля, откинул волосы назад и вытер пот со лба. Сегодня он выложился до конца, но музыка не доставила ему полного удовлетворения. Нет, музыка не виновата; он хорошо чувствовал, что вложил автор в свою сонату, постарался максимально раскрыть замысел, но… Чего-то здесь все-таки не хватало.

Еще несколько секунд Джон отдыхал, полностью отключившись от внешнего мира, потом до него донесся шум зала, запоздалые хлопки, стук кресел, шарканье ног, обрывки фраз — публика устремилась к выходу. Джон поднялся со стула и отправился переодеваться.

Когда он уже застегивал свой повседневный пиджак, к нему вошел дирижер, он же руководитель оркестра, он же концертмейстер Малькольм Кейт.

— Вы хорошо сегодня играли, Лэкер.

— Спасибо. Но чего-то в этой музыке не хватает. Глубины, что ли?

— Возможно, вы правы. Мне тоже так кажется. Да и слушатели не в восторге. Думаю, через неделю придется снять сонату мистера Галлероди с репертуара. Да, Лэкер, я прочел то, что вы написали. Интересно. Весьма интересно. Но — не для нас. У нас симфонический оркестр, а ваше творение — оно скорее ближе к року. К симфороку, но тем не менее. У нас это не пойдет. Здесь нужны другие инструменты, да и сам стиль непривычен для нашей публики. Боюсь, нас не поймут. Хотя вещь весьма интересная.

— Но ведь кто-то должен быть первым.

— Безусловно. Но не забывайте, мы зависим от публики. Наши финансовые дела идут не так хорошо, как хотелось бы, и мы не можем допустить провала. Вашу музыку не оценят, а последствия отразятся на всем оркестре.

— Но вы же сами сказали…

— Да, я сказал, и повторю: вещь интересная. Более того, она мне понравилась. Но рисковать я не могу. А почему бы вам, в конце концов, не предложить свою сюиту какой-нибудь рок-группе? Достаточно хорошей и достаточно известной. Из этого может выйти толк. Я вам даже посоветую, к кому обратиться.

— Спасибо. Я подумаю.

— Подумайте. Если надумаете — скажите мне. Я познакомлю вас с нужными людьми. Вот ваши ноты. До свидания.

— До свидания.

Джон взял исписанные нотами страницы, рассеянно перелистал их, сунул в портфель. Кейт натолкнул его на новую мысль, и она все больше овладевала им.

Джон вышел на улицу. С неба сыпал мелкий дождь. В мокрой мостовой отражались огни реклам и автомобилей. Где-то играла музыка. Прохожих, несмотря на дождь, было много. Ночная жизнь города только начиналась.

Но Лэкер не замечал ничего вокруг. Ему требовалось взвесить все «за» и «против», чтобы сделать выбор. Так, думая о своем, он дошел до дома, открыл дверь, достал из портфеля ноты и уселся на диван. Он снова перечитал свою сюиту. Пожалуй, Кейт прав. Здесь ввести партию бас-гитары, переписать партию рояля для электрооргана, тут чуть изменить темп — да, это настоящий симфорок, как он сразу не догадался?! Правда, тогда исчезнут партии виолончели и флейты… Впрочем, если повезет с составом группы, флейту можно и оставить. А если… В общем, надо хорошо подумать. Но выбор он должен сделать в любом случае.

Итак, Кейт отказал ему. Сказал: его творения — не для симфонического оркестра. Значит — начать сотрудничать с какой-нибудь рок-группой? Джон начал перебирать в уме известных ему исполнителей. Но все они чем-либо его не устраивали. Одни — слишком жесткой манерой исполнения, другие — шокирующим, орущим вокалом, третьи были слишком знамениты, чтобы связываться с ним, четвертые принципиально играли музыку только собственного сочинения, пятые…

Все оказалось не так просто. Шел третий час ночи. Джон листал ноты, перебирал в уме фамилии музыкантов и названия групп и время от времени отпивал по глотку из высокого бокала, наполненного виски с содовой. Нет, всюду он натыкался на различные препятствия.

Мелькнула совсем уж неожиданная мысль: «А почему бы не создать свою группу?» Джон усмехнулся, но вдруг задумался всерьез. Действительно, а почему бы и нет? Он сразу вспомнил, что у него есть знакомый гитарист, Чарли Берком. Сейчас, после распада группы, в которой он играл, Берком остался не у дел. У Чарли наверняка сохранились нужные знакомства.

Конечно, нужны деньги. На инструменты, на аппаратуру, на рекламу, на аренду зала… На первое время его сбережений хватит, а потом… потом как-нибудь выкрутимся! Не бесплатно же они будут играть, в самом деле!

Но тут в голову Джона закралось сомнение. А что, если, как сказал Кейт, слушатели не поймут, не проникнутся? Что, если…

Проникнутся! — оборвал он себя. Кейт же понял. Даже хвалил. И другие оценят. А то, что его музыка не для симфонического оркестра — тут Кейт, пожалуй, прав.

Значит, своя рок-группа? Да. Решено.

…Джон взглянул на часы. Половина первого. Ну конечно. Вчера он заснул в четыре часа. Точнее, не вчера, а сегодня. Что ж, пора, не откладывая в долгий ящик, приниматься за дело.

А может, не стоит? — шепнуло на ухо предательское малодушие. Нет, стоит! Довольно он играл чужую музыку. Пора начинать играть свою. У него получится!

Джон набрал телефон Чарли.

— Привет, Чарли. Это Джон Лэкер, помнишь еще такого?

— Помню-помню. И зачем я тебе понадобился? — Чарли всегда был излишне прямолинеен.

— Раз ты сразу заговорил о делах, я тоже не стану ходить вокруг да около. Я хочу собрать рок-группу и тебе предлагаю место лидер-гитариста.

— Оп-ля! — Чарли был приятно удивлен. — Значит, ты все-таки забросил свой оркестр?

— Еще не забросил, но если соберем группу, то брошу.

— Ясно. Ну, спасибо, старина, что вспомнил обо мне. Я согласен. Весьма вовремя. А то у меня всюду облом, сижу дома, ничего не делаю, а денег все меньше и меньше. А кто еще с нами будет играть?

— Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Нужны еще басист и ударник и, возможно, вокалист.

— Вокалист нужен обязательно! Чистый инструментал сейчас не в моде. У меня как раз есть на примете подходящий человек.

— Ну, хорошо. Хотя, я полагал, мы будем играть в основном инструментальные вещи.

— Уж не твоего ли сочинения?

Джон слегка зарделся — благо Чарли не мог этого увидеть через телефонную трубку.

— Моего. Ты угадал.

— Это было нетрудно. И ты собираешься играть на клавишных?

— Само собой.

— Понятно. Но без вокалиста нам все равно не обойтись. Инструменталы — дело хорошее, но и песни с текстом тоже нужны. Без них мы не получим признания. Только знаменитости могут себе позволить играть, что хотят. Остальные играют то, что нравится публике…

Снова те же проблемы. Но отступать поздно. Он соберет группу, и они будут играть его, Джона, музыку! В конце концов, имеет смысл поступиться в малом, чтобы выиграть в главном. Вставить в программу несколько «заводных» вещей, чтобы понравиться публике, а потом, когда они приобретут известность…

— …Хороший парень, а басистом можно взять Ника Флетчера.

Джон очнулся. До известности еще далеко, если она вообще когда-нибудь придет, а решать надо сейчас.

— Хорошо, Чарли. Поговори с ними, и встретимся сегодня в восемь в кафе у Элма, на Кавентри.

— Кафе Элма? Знаю.

— Да, и еще прикинь, сколько денег потребуется на инструменты, аппаратуру и все остальное.

— Прикину.

— Тогда до вечера.

— До вечера.

Когда Джон вошел в кафе, Чарли уже ждал его, сидя в углу за столиком в обществе двух длинноволосых парней.

— Привет, Джон! — закричал Чарли на весь кабачок. — Иди к нам! Мы тебя давно дожидаемся.

— Бенни Байт, ударник. Ник Флетчер, басист. Я тебе о них говорил, — представил Чарли длинноволосых парней.

Бенни и Ник смущенно улыбнулись, пожимая руку Джона. Парни явно чувствовали себя не в своей тарелке, что никак не вязалось с обликом бесшабашных рок-музыкантов, каких Джон привык видеть на концертах. В жизни это оказались скромные и даже застенчивые парни.

— Вокалист прийти не смог, но я с ним уже договорился, — деловито сообщил Чарли.

— Надо бы его послушать.

— Послушаешь завтра. Я арендовал небольшой зал в Саутгемптоне, так что завтра можем начать репетировать.

— И за сколько?

— Пустяки. Пятьдесят фунтов в неделю.

У Джона екнуло сердце, но он постарался не подать виду.

— Ты подсчитал, сколько нам нужно денег для начала? — осведомился он.

— Приблизительно. Инструменты у ребят есть, у меня тоже. У тебя, я надеюсь, орган найдется?

— Да. Стоит дома.

— Отлично. Значит, остается аппаратура, синтезатор и еще кое-какие мелочи. Все укладывается в пять тысяч. Я знаю, где можно взять со скидкой.

Джон вздохнул с некоторым облегчением. Такие деньги у него были. Даже кое-что должно остаться.

— Хорошо. Столько у меня найдется.

— Отлично! Значит, завтра начинаем репетиции. Тебя какое время устраивает?

Секунду Джон колебался. Но нет, отступать поздно. Ему придется уйти из оркестра.

— Мне все равно. Давайте начнем с утра. Скажем, часов в десять.

— Идет. Слышали, ребята, что сказал шеф? Завтра в десять будьте на месте со своими инструментами. Где находится зал, знаете. Пока.

Бенни и Ник поднялись, неловко попрощались с Джоном и направились к выходу. Джон заметил, как Бенни, выходя, достал из кармана очки в дешевой оправе и нацепил их на свой длинный нос.

Лэкер огляделся по сторонам. Народу в заведении было немного — как правило, толпа набивалась сюда позже. Здесь собирались в основном люди, имевшие отношение к искусству, — актеры, писатели, музыканты, художники. Джон заметил несколько знакомых лиц.

— Ну что, ты доволен? — осведомился Чарли.

— Это я смогу сказать, когда услышу, как они играют. Кстати, почему ты назвал меня шефом?

— А, ерунда. Просто я сказал ребятам, что ты нас финансируешь. Может, они неправильно меня поняли и решили, что ты миллионер?

Зал оказался пустым и холодным. Половина ламп под потолком не горела, сквозь незаметные глазу щели проникал колючий ветер, крутя по полу пыль, конфетные бумажки и окурки. Правда, сцена имела вполне приличный вид.

Чарли, Ник и Бенни уже устанавливали аппаратуру. Оторвавшись на несколько минут от своего занятия, они помогли Джону втащить на сцену его старенький электроорган. Несмотря на устаревшую конструкцию и потертый вид, орган давал отличный звук, и Джон был им доволен.

В углу, уткнувшись в газету, сидел парень лет двадцати пяти, тоже длинноволосый, в потертой кожаной куртке с многочисленными «молниями», таких же потертых джинсах и коричневой шляпе, надвинутой на самый нос.

— Дэвид Тьюз. Вокалист, — представил его Чарли.

Вокалист вяло поздоровался с Джоном и снова уткнулся в газету.

Настройка аппаратуры заняла около двух часов. Наконец все было готово. Джон раздал музыкантам ноты и уселся за электроорган. Рядом поблескивал кнопками новенький синтезатор — концертный «Roland», только что доставленный из магазина по заказу Беркома.

— И это все? — осведомился Чарли, пробежав глазами ноты. — Тут всего на двадцать минут игры. И вокала нет.

— А ты хочешь репетировать сразу целую программу?

— Конечно! Но я это предвидел и прихватил кое-что из своих сочинений. Тут и слова есть.

— Ладно. Но сначала попробуем сыграть мою вещь. А через пару дней я напишу еще — у меня уже есть замысел. Начали! — Джон уселся поудобнее, дал отмашку и взял пробный аккорд. Переливчатый звук раскатился по залу. Инструмент звучал хорошо. Джон заиграл вступление.

Через несколько тактов к нему подключился ударник. Незаметно, исподволь в мелодию вплелась соло-гитара — Чарли был мастером своего дела; басист немного запоздал, но быстро сумел подстроиться.

Вокалист оторвался от газеты и с интересом слушал.

Джон играл, и ему все больше нравилась собственная музыка. Он находил в ней новое, ранее не слышанное им звучание, которое придали его произведению электрические инструменты. Когда замолк пропущенный через ревербератор последний звук, Джон ощутил тихую радость. Получилось именно то, чего он хотел. Вновь образовавшаяся группа играла еще не очень слаженно, но в целом впечатление осталось хорошее. Музыканты знали свое дело, более того, они почувствовали его музыку, поняли ее. А это — главное.

Несколько секунд все молчали. Потом Чарли отложил гитару, подошел к Джону и протянул ему руку.

— Ты написал настоящую вещь, — сказал он. — Не знаю, примут ли ее, но это — музыка.

Они сидели в заведении у Элма, где встретились накануне. По предложению Чарли они решили отметить создание новой группы.

— Итак, как мы обзовем себя? — спросил Чарли, когда им принесли выпивку.

— Я предлагаю назвать нашу группу «The Way То The Тор» — «Путь к вершине», — робко предложил Бенни, поправляя очки и беря в руку бокал. — Ведь именно это я уловил в вашей сюите, мистер Лэкер?

Джон с удивлением взглянул на ударника — парень понял все, что он хотел сказать своей музыкой! И играл хорошо — Бенни ему сразу понравился.

— Да, ты прав. Именно это я и хотел выразить. Мне название нравится. А как вам?

— Вполне прилично, — отозвался Чарли.

Ник и Дэвид согласно кивнули.

— Тогда поднимем бокалы за то, чтобы этот путь действительно привел нас к вершине! — провозгласил Джон.

В тот памятный день, ознаменовавший новую веху в его жизни, комиссар Фухе предавался своему любимому времяпровождению — послеобеденному отдыху. В канистре оставалось еще литра три пива, на столе валялась очередная пачка «Синей птицы», а сам Фухе, откинувшись на спинку старого кресла, уже начинал слегка похрапывать — когда что-то с изрядной силой ударилось в дверь его кабинета. Фухе перестал храпеть и недовольно приоткрыл левый глаз.

— Эй, кому там жить надоело?! — проворчал комиссар. — Пресс-папье захотели?

— Шеф, это я! — раздался из-за двери полузадушенный голос инспектора Пункса. — Помогите, шеф, он меня сожрет!

И в приоткрывшуюся дверь просунулась взлохмаченная голова инспектора, почему-то находившаяся не выше метра от пола.

— Ты что, опять напился? — поинтересовался Фухе, еще окончательно не решив, стоит ли пускать в ход пресс-папье. — Кто это тебя сожрет? И вообще, как стоишь перед начальством?!

— Он меня держит, — жалобно сообщил Пункс.

— Кто?! — Фухе начал понемногу выходить из себя.

— Ну этот… полосатый! Схватил за мундир — и держит! Сейчас сожрет…

— Кто — полосатый? Зэк, что ли? Этот, как его… комбинал из тюрьмы сбежал? Так тот бы тебя не держал — сразу б сожрал!

— Каннибал, — робко поправил шефа Пункс. — Только это не он! Тут этот, как его… лев!

В следующий миг Пункс с визгом шмякнулся на пол, расквасив нос — чем немало позабавил комиссара. «Пусть живет, — великодушно решил Фухе, — хватит с него и разбитого носа».

— А за «льва» ты еще ответишь! — послышался из-за двери чей-то рык, после чего в проеме объявилась усатая тигриная морда.

— Пррростите, я имею честь лицезррреть знаменитого комиссаррра поголовной полиции Ферррдинанда Фухе? — вежливо и даже с некоторой робостью осведомился тигр.

Надо сказать, что с Фухе случалось и не такое (хотя именно ТАКОГО с ним как раз не случалось!) — поэтому комиссар воспринял сие явление достаточно спокойно.

— Да, это я, — с достоинством подтвердил он. — А ты, Пункс, всегда был не силен в зверологии! Это не лев, а тигр — я в этом… зверопарке видел. И даже название на клетке прочитал! — не преминул похвастаться комиссар своей грамотностью.

— Зоологии… — жалобно хлюпнул Пункс с пола разбитым носом, но Фухе пропустил поправку мимо ушей.

— Пожалуйста, не напоминайте о клетке! — умоляющим тоном попросил тигр. — Вы ррразрррешите мне войти?

— Заходи, — милостиво разрешил Фухе, явно подкупленный вежливостью полосатого посетителя.

Тигр не замедлил воспользоваться приглашением, по дороге мстительно вытерев все четыре лапы о стонавшего на полу Пункса.

— Это тебе за «льва» — терррпеть их ненавижу! — процедил он сквозь клыки. — В следующий ррраз ррруку откушу! Или ногу…

— Но-но, тут тебе не зверопарк! — осадил зарвавшегося посетителя Фухе. — Ты мне Пункса не обижай — шкуру спущу! И на стену повешу… — комиссар погрозил тигру своим знаменитым пресс-папье.

Похоже, тигр уже был наслышан о страшном оружии комиссара и в ответ счел за благо промолчать. Неблагодарный Пункс тем временем поспешил ретироваться, оставив на полу кровавую лужицу.

— Ну, и чего тебе? — с некоторым интересом осведомился Фухе, извлекая из пачки сигарету. — Курить будешь?

— Спасибо, не курррю, — как можно почтительнее прорычал тигр. — А к вам, комиссаррр, я по делу. Только вы можете нам помочь…

— Ну это понятно, что только я, — самодовольно усмехнулся Фухе, выпуская изо рта квадратное кольцо дыма. — Пиво будешь?

— Спасибо, не откажусь. А то что-то в горррле перрресохло.

— И у меня тоже, — удовлетворенно кивнул комиссар, вытаскивая из-под стола канистру, после чего извлек из сейфа две пивные кружки. Тигр улегся прямо на пол и стал довольно ловко лакать из кружки, придерживая ее передними лапами.

— Не слишком холодное — но ничего, сойдет, — отметил посетитель, довольно быстро вылакав свою порцию.

— Ты гляди, он еще и перебирает! — изумился комиссар. — Ладно, говори, зачем пришел, а то я человек занятой… Постой-постой, — вдруг осенило Фухе, — да ведь тигры не разговаривают!

— Заговоррришь тут, когда две недели жрррать не дают! — мрачно буркнул тигр. Было ясно, что данная тема ему неприятна; однако Фухе это обстоятельство мало волновало.

— Так тебе, что же, специально жрать не давали, чтоб заговорил? — сей новый метод изрядно заинтересовал комиссара.

— Ну да. Чуть с голоду не сдох! Так что волей-неволей научился…

— Занятно, занятно, — пробормотал Фухе себе под нос, — надо будет на подследственных опробовать. А то я все больше пресс-папье. А после него они почему-то больше не разговаривают… Наверное, потому, что покойники. Вот недавно, допрашивал я этого бандюгу Леонарда… Кстати, а тебя как зовут? — очнулся вдруг от раздумий комиссар — ибо долго думать было не в его привычках.

— Вообще-то в Индии пррринцесса называла меня Рррамсатьюмасадом, но мне это имя не нррравится…

— Мне тоже, — согласился Фухе, — слишком длинное.

— Можете называть меня Ррреджинальдом — так, кажется, звали того терррроррриста в самолете, которррому я ррруку откусил, — предложил тигр.

— Тоже длинно, — поморщился Фухе. — Реджинальд… Джинальд… Джин на льду… Джин со льдом… Джин! Хороший напиток. Я буду звать тебя Джин!

— Не возррражаю.

— Попробовал бы возразить! Я б тебе больше пива не дал! — Фухе снова наполнил кружки.

— Ну а теперь — рассказывай…

— Я к вам по делу, господин комиссаррр… — снова начал Реджинальд, но тут зазвонил телефон, и Фухе, чертыхаясь, схватил трубку…

Рассказать комиссару о своем деле оказалось не так-то просто: Фухе дважды вызывал начальник управления поголовной полиции де Бил, один раз — заместитель де Била Конг, которого комиссар изрядно побаивался; звонили осведомители, полицейские, сантехники, дворники; бандиты, пытавшиеся угрожать Фухе; какой-то болван все время ошибался номером. Потом зашла уборщица Мадлен, весьма удивившись столь малой луже крови на полу. Заглядывал немного осмелевший Пункс в зашитом мундире и с пластырем на носу… В общем, рассказ Реджинальда все время прерывали, и тигру много раз приходилось начинать сначала, поскольку после очередного разноса у начальства у комиссара все вылетало из головы.

Тем не менее к концу рабочего дня Реджинальд поведал Фухе свою историю.

— Ты прав, приятель, что обратился ко мне, — заключил комиссар, дослушав рассказ и потрепав тигра по холке. — Думаю, смогу тебе помочь. Только вот мозги у меня что-то плохо варят. Заглянем-ка в «Крот», попьем пива — глядишь, и придумаем чего-нибудь. Кстати, а деньги у тебя есть? А то до получки еще далеко, а я малость поиздержался…

— Есть! — ухмыльнулся Реджинальд во весь тигриный оскал. — Тут, на шее, в мешочке. Пррринцесса дала мне несколько рррубинов и изумрррудов из папиной сокррровищницы. Стащила, понятно. Но у магаррраджи их много, не обеднеет.

Фухе со своим новым знакомым, определенно пришедшимся по душе комиссару, зашли по дороге в ювелирную лавку, где продали один из украденных принцессой рубинов. И в приподнятом настроении отправились в бар «Крот» пропивать вырученную — немалую, надо сказать! — сумму, не особо заботясь о том, что хитрюга-ювелир неплохо погрел руки на этой сделке. На самом деле рубин стоил раз в пять дороже.

По дороге комиссар попытался еще раз прокрутить в голове рассказ Реджинальда.

…Реджинальд (которого вообще-то звали Рамсатьюмасадом) родился в зверинце Рахатлукума Кагора, магараджи штата Раджастхан. Говорить его научили еще в детстве, регулярно прокручивая юному тигру магнитофонный курс английского языка какого-то Бонка («Поймаю этого Бонка — ррруку откушу! Или ногу…») и не давая есть. Пришлось заговорить, чтобы попросту не сдохнуть с голоду. Зато у магараджи теперь был говорящий тигр, которым он мог хвастаться перед гостями. Реджинальду пообещали пустить к нему в клетку молодую тигрицу Свамидаму, если тот выучит еще хинди, китайский, французский и русский — и Реджинальд усердно учил эти проклятые языки, надеясь не слишком состариться к моменту долгожданной встречи со своей невестой, клетка которой стояла рядом. Свамидама всячески его торопила, но помочь ничем не могла — языки давались туго…

Впрочем, эту часть истории Фухе прослушал вполуха — любовно-лингвистические терзания Джина его не слишком волновали. А вот далее тигр поведал уже кое-что поинтереснее.

Не так давно принцесса Рабиндрагурия — дочь магараджи, всегда с сочувствием относившаяся к Реджинальду — обратилась к тигру с неожиданной просьбой.

Почти год назад бесследно исчезла ее мать — махарани Юльчетай, некогда привезенная молодым магараджей из далекой Туркмении. Долгие поиски, в которые включились и люди магараджи, и вся полиция штата, и местное население, никаких результатов не дали. Видимо, махарани похитили туги-душители — жуткая древняя секта, все еще тайно действовавшая в Индии. Несчастную женщину, скорее всего, принесли в жертву зловещей богине Кали, которой поклонялись туги.

И вот недавно принцесса Рабиндрагурия стала замечать, что за ней следят. Похоже, она должна была стать следующей жертвой тугов — приближалось очередное празднество Кали. Принцесса рассказала о своих подозрениях отцу, но тот лишь отмахнулся. После исчезновения уже несколько состарившейся махарани Рахатлукум азартно утешался с молодыми танцовщицами и быстро забыл о потере. Магараджа только посмеялся над страхами дочери и посоветовал выкинуть весь этот «мистический бред» из головы. Дескать, никаких тугов нет, а пропавшая Юльчетай, скорее всего, стала жертвой известного разбойника Абдуллы во время очередной прогулки. (Махарани действительно любила гулять одна.)

Несчастная принцесса пыталась обратиться в полицию. Там ее вежливо выслушали — на том все и кончилось. («Ну да, слышал я про вашу полицию, — проворчал Фухе. — Небось пресс-папье никогда не нюхали!..»)

А к магарадже тем временем зачастили подозрительные личности с уголовными рожами — и в душу Рабиндрагурии закралась страшная догадка — уж не ее ли отец и является главой убийц-тугов?! Слишком уж быстро смирился он с исчезновением жены, слишком легко отмахнулся от слов дочери; да и эти постоянно толкущиеся во дворце мрачные типы с немытыми ногами…

(При этих словах комиссар обиженно засопел и пошевелил пальцами в заскорузлых до пуленепробиваемого состояния носках.)

Слуги наверняка были в сговоре с хозяином, так что бедной принцессе оставалось лишь уповать на помощь Рамы, Шивы и Вишну — да еще знаменитого комиссара Фухе из Великой, но Нейтральной державы. А Реджинальд должен был стать ее посыльным. Тигр любил принцессу, которая пыталась тайком подкармливать его во время обучения английскому. Он явно не состоял в сговоре с убийцами-тугами и терпеть ненавидел тирана-магараджу. А самое главное — Реджинальд умел говорить, и при этом его никто не брал в расчет, поскольку тигр сидел в клетке.

В скором времени магараджа собирался отправить одного тигра в дар центральному зоопарку Великой, но Нейтральной державы. Этим и решили воспользоваться заговорщики. Предназначенного к отправке тигра Рабиндрагурия усыпила при помощи изрядной дозы украденного у отца гашиша. Затем она отперла клетки, Реджинальд перетащил пребывающего под кайфом собрата в свою, и принцесса вновь ее заперла. Реджинальд перебрался в клетку, приготовленную к отправке, а замок на ней Рабиндрагурия подпилила ножовкой. Достаточно было одного хорошего удара лапой, чтобы дверь открылась.

Остальное оказалось несложно. Правда, в воздухе самолет, в котором везли тигра, захватили террористы и потребовали лететь в Парагвай — но Реджинальда, который прекрасно все слышал из багажного отделения, это не устраивало. Он сломал замок, ворвался в салон и первым делом откусил одному из террористов руку, в которой тот держал автомат «узи». Автоматом тут же завладел какой-то изрядно поддатый пассажир и успел застрелить второго бандита. В итоге трупов оказалось всего два, и оба — неудачливых террористов: тот, которому Реджинальд откусил руку, умер от болевого шока и потери крови. Четверо пассажиров отделались простреленными левыми руками. Досталось бы и Реджинальду, поспешившему присвоить имя убитого террориста — но в «узи» кончились патроны. Реджинальд, как мог, успокоил перепуганных пассажиров, самолет снова взял курс на столицу Великой, но Нейтральной державы, а поддатый стрелок, представившись Доном Санчесом, до конца рейса поил пивом нового полосатого приятеля.

В аэропорту Дон Санчес объяснил Реджинальду, как добраться до управления поголовной полиции, и отправился по своим делам. Реджинальд спрятался в подсобке аэропорта, дождался темноты, добрался до города, к рассвету разыскал управление поголовной полиции и решил отдохнуть до открытия оного в подвале дома напротив. Там после бурных событий в самолете и бессонной ночи его и сморил сон.

Проснулся тигр уже после обеда и направился прямиком в управление, выждав момент, когда у входа никого не было. Первым человеком, который попался Реджинальду внутри, оказался инспектор Пункс из отдела Фухе. («Хорошо, что Конга не встретил. Тот бы сразу — гантелей!.. А может, и зря не встретил — откусил бы ему руку, — задумчиво пробормотал комиссар, — больше бы своей гантелей не размахивал…») Но Реджинальду попался именно Пункс. При виде тигра инспектор побледнел и стал хвататься за револьвер, забыв, что в кобуре у него лежит соленый огурец. Когда же Реджинальд вежливо осведомился, как пройти к комиссару Фухе, Пункс вообще потерял дар речи и начал, крестясь, пятиться от тигра. Реджинальду пришлось повторить вопрос, а для ясности ухватить инспектора зубами за мундир на спине и как следует встряхнуть. Дар речи от этого к Пунксу не вернулся, но он, по крайней мере, попытался жестами показать дорогу, так что тигру пришлось тащить своего проводника в зубах, а инспектор лишь затравленно указывал дрожащей рукой в нужную сторону.

Этот эпизод весьма позабавил комиссара. «Эх, Конга бы так!» — мечтательно подумал он.

Дальнейшее происходило уже на глазах у Фухе.

Картина преступления была ясна. «Лиминтарное дело»! — слетать в Индию и посредством пресс-папье разобраться со всей шайкой. Но что-то все же смущало комиссара. Его интуиция подсказывала своему хозяину: не все здесь так просто. Но без дюжины кружек пива тут было не разобраться — и Фухе с Реджинальдом спустились по заплеванным ступенькам в бар «Крот».

В баре уже вовсю звенели бокалы, пиво лилось рекой — часто на столы или вообще на пол; кого-то выносили на улицу — еще не мертвого, но как того индейца, «уже очень хорошего». Маскировочная завеса сигаретного дыма окутывала столы; в углу громко визжали и ржали кобылами накрашенные девицы легкого поведения…

Короче, обстановка для непринужденного отдыха и раздумий была самая подходящая.

— Фред! — заорал изрядно поддатый доходяга из-за дальнего столика. — Я тебя уже заждался! Давай сюда! Кстати, а это кто с тобой? — поинтересовался, икая, субъект, когда Фухе с тигром подошли к его столику. И попытался сфокусировать взгляд на Реджинальде. — Он что, из тюрьмы сбежал?

— Нет. Это Джин, — комиссар счел данную информацию вполне достаточной. — А это мой друг Габриэль Алекс.

Тигр проворчал что-то вроде: «Ну у вас и дрррузья, комиссаррр!» — но, покосившись на оттопыренный карман Фухе, где лежало пресс-папье, поспешно умолк.

— А, так он моряк! — решил Габриэль Алекс. — То-то я смотрю, что у зэков полоски эти… вертикательные, а у этого — как их?.. — горизонтательные!.. Или наоборот… Моряк, как там тебя… ты пиво пьешь?

— Пьет, — ответил за тигра Фухе. — Эй, гарсон! Пива! Много!

— И мяса! — потребовал Реджинальд. — А то жрррать очень хочется!

— И мяса! — заорал комиссар. — И поторопись — а то пресс-папье схлопочешь! А Джин тебя потом съест! — и Фухе захохотал над собственной шуткой.

Все заказанное появилось с молниеносной быстротой — в баре хорошо знали, чем обычно заканчиваются шутки комиссара. Друзья принялись за пиво (тигру его налили в немалых размеров тазик), а Реджинальд — параллельно и за мясо, проворчав: «Лучше бы сырррое — но и так сойдет».

Фухе уже приканчивал первую дюжину, и в голове его забрезжили кое-какие мысли, когда обстановка в баре резко накалилась. Из угла, где веселились девицы, раздался истошный визг, с грохотом опрокинулся стол, зазвенели разбитые кружки… Несколько упившихся матросов не поделили девиц с местными парнями — и началась отменная драка. Поначалу комиссар взирал на это безобразие с философским спокойствием, но тут в их стол врезалась пустая бутылка, разбив Комиссарову кружку.

— Р-р-р!!! — взревел Фухе не хуже Реджинальда, выхватил из кармана пресс-папье и ринулся в самую гущу драки. Реджинальд последовал за ним, а Алекс остался прикрывать приятелей, швыряя кружки в головы хулиганов.

Драка закончилась быстро. Четверо матросов лежали на полу с проломленными черепами, рядом валялись откушенные руки и ноги местных хулиганов. Еще трое распростерлись под столом, сраженные меткими бросками Алекса. Фухе вытер пресс-папье об одежду одного из убитых и спрятал любимое оружие в карман. Тигр облизнулся. Алекс, допив восемнадцатую кружку пива, рухнул под стол.

И тут осмелевшие девицы, во время побоища затравленно жавшиеся в углу, с радостным визгом бросились обнимать победителей. Фухе поспешил отмахнуться пресс-папье, и девицы шарахнулись от него в разные стороны. А вот Реджинальд, не имевший еще опыта общения с местными представительницами древнейшей профессии, тут же попал в их цепкие объятия.

— Пошли с нами, полосатик! — наперебой кричали девицы.

— Уж мы тебя отблагодарим!

— Такую ночь устроим!..

— Комиссаррр, что мне делать?! — прорычал из-под груды женских тел полузадушенный Реджинальд.

— А ничего! — ухмыльнулся Фухе, переступая через лужи крови и расплесканных мозгов. — Они сами все сделают. Так что иди развлекайся. Но завтра к одиннадцати чтоб был у меня в кабинете!

— Слушаюсь, шеф! — долетел до комиссара осипший голос тигра.

На следующий день, с самого утра, комиссар явился в кабинет Конга и изложил тому суть дела.

— В Индию, говоришь, — задумчиво проговорил Конг, поигрывая боевой гантелей. — Ладно, отпущу я тебя, голубь шизокрылый, так и быть. Но ты мне смотри — опять международный скандал не устрой! Или, там, войну. А то я знаю, с тебя станется!

И вот еще что — дам я тебе попутно одно задание. Тут, по нашим сведениям, активизировалась одна банда торговцев наркотиками. Судя по всему, эта отрава поступает к нам из Индии. Так что туги — тугами, а эту наркомафию ты мне найди! Не найдешь — можешь не возвращаться. Лучше сразу к своему тигру на обед отправляйся!

— А… группу поддержки? — заикнулся было Фухе, но Конг тут же оборвал его:

— Никакой группы поддержки! Хватит и тебя с этим полосатым сексуальным маньяком!

— Как вы сказали? — не понял комиссар.

— Так и сказал! Сексуальный маньяк и есть! Весь город только об этом и шумит — как твой новый приятель с местными шлюхами всю ночь развлекался! Так что обойдешься без группы поддержки. Но оружие возьми. Можешь даже свое пресс-папье прихватить — только не переусердствуй! С Интерполом я свяжусь — в случае чего, помогут. Эта наркомафия по их линии проходит…

Реджинальд уже ждал комиссара в его кабинете, имея весьма помятый и несколько сконфуженный вид.

— Ты чего там вчера натворил?! — набросился на тигра Фухе. — Матрас полосатый! Этот… саксаульный маньяк!

— Сексуальный… — робко поправил комиссара Реджинальд. — Я дендрррофилией не стрррадаю!

— Дерьмо — чем? — не понял Фухе, но тигр не стал объяснять.

— Это не я сексуальный маньяк! — попытался оправдаться он. — Эти человеческие самки…

— Какие еще сумки?! — рассвирепел Фухе.

— Ну… бабы, — пояснил тигр. — Они меня всю ночь… ублажали. Еле вырррвался… под утррро… Чуть до смерррти не… отблагодарррили. Ну, вы меня поняли, комиссаррр.

— А, эти могут! — немного оттаял Фухе, закуривая «Синюю птицу». — Ни в чем меры не знают!..

— Вот-вот, — жалобно подтвердил Реджинальд. — Еще там, в Индии, эти танцовщицы… но те хоть по одной пррриходили… — продолжал жаловаться он. — Что я теперррь своей невесте скажу?

— А там что говорил? — поинтересовался комиссар.

— Ничего.

— Вот и теперь ничего не говори! — посоветовал Фухе.

— Вы как всегда пррравы, господин комиссаррр! — просиял Реджинальд. — Как это я сам не додумался!?

— Да где уж тебе! — самодовольно усмехнулся Фухе. — Ладно, хватит о саксаульных делах — говори, сколько до этого вашего празднества Колли времени осталось?

Тигр что-то прикинул в уме.

— Неделя, — сообщил он.

— Нормально. Успеем. Послезавтра и полетим.

— А до того где я жить буду? Только не у этих… самок! А то они меня совсем замучают! А еще тут один ваш, из полиции, в меня из гррранатомета целился. Чуть не выстрррелил. А я это огнестрррельное оррружие терррпеть ненавижу! Давайте полетим отсюда скорррее.

— А, это Дюмон, — сразу сообразил комиссар. — Надо было ему руку откусить! Или гранатомет его сгрызть…

— Так он железный и длинный — до ррруки не доберррешься! — резонно возразил тигр.

— Ну, это ничего — мы тебе титановые коронки на зубы поставим — как у меня — будешь железо грызть, что масло! — пообещал Фухе. — А поживешь пока у меня — жена как раз уехала, места хватит.

На том и порешили.

Вечером комиссар с Реджинальдом отправились к Фухе домой. По дороге к Реджинальду то и дело цеплялись какие-то девицы, наперебой предлагая тигру провести ночь у них. Реджинальд затравленно прятался за спину Фухе, а комиссар посылал девиц подальше — и они, завидев в руке Фухе роковое пресс-папье, спешили удалиться в указанном направлении.

Ночью комиссар проснулся от какого-то невнятного шума, стонов и рычания. Заглянув в комнату, где расположился тигр, он обнаружил Реджинальда в объятиях обнаженной особы женского пола. Комиссар плюнул в сердцах, пробормотал: «Смотри, чтоб не сперла чего!» — и закрыл дверь.

«И как она ухитрилась забраться в окно пятого этажа? — думал Фухе, снова проваливаясь в сон. — Одно слово — сумка!»

Следующий день прошел без особых происшествий, если не считать трех ограблений, двух убийств, полусотни карманных и десятка квартирных краж, взрыва бомбы на автобусной станции, небольшого землетрясения и группового изнасилования, жертвой которого оказался Реджинальд. Три давешних девицы в отсутствие комиссара умудрились пробраться в его квартиру и, шантажируя тигра («Вот сейчас повернемся и уйдем!»), заставили его заниматься с ними тем, что они называли «любовью».

Фухе спешно распорядился врезать в дверь два новых замка, поставить на окна стальные решетки — а сам тем временем заглянул с тигром к дантисту, где Реджинальд получил обещанные титановые коронки, что несколько приободрило осунувшегося за эти дни полосатого хищника.

Среди ночи Фухе снова проснулся от странного звука. Ругаясь на чем свет стоит и протирая спросонья глаза, комиссар подошел к окну и обнаружил пристроившуюся снаружи на подоконнике полуголую девицу, усердно пилившую оконную решетку ржавой ножовкой.

Комиссар молча отобрал у сексуальной взломшицы ножовку, затем заглянул в комнату Реджинальда и предупредил:

— Перекусишь решетку — шкуру спущу! И на стену повешу.

До утра в доме было тихо, только жалобно хныкала сидевшая на подоконнике девица. Под утро Фухе пожалел ее и столкнул вниз. Реджинальд, похоже, немного обиделся, но постарался не подать виду.

Наутро комиссар вместе с наконец-то немного отдохнувшим Реджинальдом зашли в управление поголовной полиции, где Фухе получил командировочные, а тигр, решив испытать новые коронки, перекусил пополам гранатомет Дюмона. Фухе и Реджинальд остались довольны результатом, в отличие от бессильно злобствовавшего Дюмона.

Загрузив в чемодан несколько запасных пресс-папье, дюжину гранат, именной «парабеллум» с цинком патронов, новенький «магнум», три блока «Синей птицы», пару упаковок баночного пива (больше в чемодан просто не влезло) и еще кое-какие мелочи, приятели отправились в аэропорт.

Здесь возникла некоторая заминка: у Реджинальда не было документов, и ему не хотели продавать билет на международный рейс. Однако Фухе быстро уладил это недоразумение, промокнув своим пресс-папье рыжую шевелюру кассира и лысину прибежавшего заместителя начальника аэропорта. Кассира увезли в реанимацию, замначальника — в морг, а Реджинальду немедленно выписали билет.

Заметив поднимающихся по трапу комиссара и Реджинальда, несколько подозрительных личностей с оттопыренными карманами и объемистыми спортивными сумками поспешили покинуть самолет — и были немедленно схвачены доблестными сотрудниками поголовной полиции. Так что полет прошел почти спокойно — комиссар и тигр пили пиво, по очереди читали свежий номер «Полицай тудэй» и болтали о всяких интересных вещах. Типа того, что эффективнее: откусывать конечности или бить пресс-папье по черепу? Впрочем, им тут же представился случай проверить оба метода: в самолете все-таки завалялась парочка террористов, прятавшихся в багажном отделении и не знавших, КТО летит этим рейсом в числе прочих пассажиров. Едва террористы ворвались в салон и наставили на пассажиров автоматы, как Фухе молодецким ударом пресс-папье раскроил череп одному из бандитов на две совершенно равные половинки.

— Джин! Откуси ему правую руку! — скомандовал комиссар, указывая на застывшего в проходе второго террориста. Тот в ступоре уставился на своего мертвого товарища.

— Я же сказал — ПРАВУЮ! — сокрушенно вздохнул Фухе через секунду.

— И я же сказал — РУКУ! — добавил он после очередного треска разгрызаемых костей.

— Ну да ладно, и так неплохо получилось, — философски заключил комиссар еще через несколько секунд, когда Реджинальд, чтоб уж точно не ошибиться, поотгрызал у несчастного террориста все конечности. — Вот тебе и закуска под пиво!

Дальнейший полет прошел без приключений, и вскоре приятели уже сходили по трапу в международном аэропорту Дели.

Таможню Фухе с Реджинальдом миновали на редкость легко — поскольку при виде тигра таможенники попросту разбежались.

— Меня испугались, — довольно усмехнулся комиссар.

— Скорррее уж меня, — не согласился Реджинальд.

— Ну да! Хочешь сказать, что какой-то там тигр страшнее великого комиссара Фухе?!

— Может, и не стрррашнее, но ведь они вас не знают, господин комиссаррр.

— Еще узнают! — пообещал Фухе, и оба двинулись на поиски вокзала, чтобы оттуда поездом добраться до штата Раджастхан.

Долго им не удавалось ни у кого узнать дорогу, поскольку все прохожие при виде этой парочки спешили спастись бегством. Наконец Фухе ухитрился поймать за шиворот какого-то не слишком расторопного старика в длинной белой одежде и как следует встряхнул его.

— Как добраться до вокзала? — без всяких церемоний поинтересовался комиссар.

— Моя-твоя англишки не понимай! — попытался отвертеться старик.

— Сейчас твоя будет все понимай и все рассказывай, — пообещал старику Фухе, — иначе вот он, — он указал на Реджинальда, — тебя поедай. Прямо тут. Понял?

Реджинальд при этом зарычал как можно страшнее — совсем как Фухе в баре.

— Понял-понял! — тут же заговорил старик на вполне приличном английском. — Я все скажу: и кто убил Индиру Ганди, и кто поставляет оружие сикхским сепаратистам в Кашмире, и кто в правительстве работает на пакистанскую разведку, и даже, — тут он понизил голос, — кто ворует финики у мамаши Нури! Только скажите ему, чтоб не ел меня, хорошо, саиб? У меня жена, дети, внуки, правнуки и еще родня в деревне…

— Заткнись! — прервал Фухе это словоизвержение. — Про Кошмар и Гондураса Инди ты расскажешь в другом месте. Финики у этой старой дуры ты же и воруешь, — Фухе выхватил из рук старика полотняный узелок, из которого действительно посыпались сушеные финики. — А нам нужно всего лишь знать, как пройти на вокзал. Ну, говори!

— А, так вы хотите взорвать вокзал и накормить тигра трупами пассажиров! — почему-то обрадовался старик. — Вам надо пройти по этой улице, в самом конце свернуть направо, пройти мимо сада царицы Кунти и еще чуть-чуть вперед — и вот он, вокзал!

— Спасибо, — поблагодарил вежливый Реджинальд, отчего у старика отпала челюсть, и он сел прямо на пыльную мостовую. Фухе решительно зашагал в указанном направлении, жуя на ходу конфискованные финики. Реджинальд последовал за комиссаром, оставив старика искать свои вставные зубы.

Поезд в Раджастхан отходил через час, в кассу стояла огромная очередь полуголых индусов с баулами, сумками, корзинами, базуками, пулеметами и прочей поклажей, но при появлении Реджинальда очередь мгновенно испарилась. Кассиру из окошечка тигра видно не было, поэтому он спокойно продал Фухе два билета и устало вытер пот со лба — наконец-то можно немного передохнуть!

— А ты иногда бываешь полезным спутником, — заметил Фухе. — Думаю, мы с тобой сработаемся.

— Рррад старрраться, господин комиссаррр! — расплылся Реджинальд в своей обворожительной ухмылке, сверкавшей теперь к тому же титановым оскалом.

Приятели еще успели купить пива в ближайшем ларьке с невразумительной вывеской «Бомбейплодоовощхоз» и погрузились в поезд, который должен был доставить их в Раджастхан к завтрашнему утру.

В вагоне по неизвестной причине никого, кроме них, не оказалось, и Фухе с Реджинальдом могли наслаждаться заслуженным покоем и, попивая пиво под стук колес, беседовать на разные интересные темы.

— Скажите, господин комиссаррр…

— Можно без «господина», — великодушно разрешил Фухе. — И вообще, можешь звать меня просто Фердинандом или даже Фредом.

— Хорррошо, скажите мне, Ферррдинанд, а как вы узнали, что тот старррик сам и воррровал финики?

Видимо, этот вопрос давно мучил Реджинальда.

— Как узнал? — с чувством превосходства улыбнулся Фухе, закуривая «Синюю птицу». — Это же лиминтарно, Джин! Интуиция!.. Кстати, а кто такой этот Гондурас Инди, о котором бормотал старикан?

— Не Гондурррас Инди, а Индиррра Ганди; и вообще, это женщина, — пояснил тигр.

— Ну? — не понял Фухе. — И кто она такая?

— …Может, стоило сдать дедугана в полицию? — наутро размышлял вслух Фухе, узнавший накануне от своего полосатого приятеля, кто такая Индира Ганди, а также прослушавший краткую лекцию о внешнем и внутреннем положении Индии. — Вдруг он и правда чего знает?

— Врррал он все, — сонно отвечал Реджинальд. — Чтоб только отпустили.

— Может быть, может быть, — задумчиво проговорил Фухе. — А может, и нет… А, черт с ним! — махнул рукой комиссар. — Старикан уже далеко, и вообще, Конг просил не учинять международных конфликтов. Пакистанская разведка, сепаратисты, убийство этой… Ганди; финики, опять же… Точно международный скандал был бы! Правильно мы его отпустили. Пусть местные сами разбираются. Только надо было напоследок его пресс-папье приложить — про наркотики и тугов он все равно ничего не знал.

Поезд тем временем уже замедлял ход, подъезжая к какому-то захолустному полустанку.

— Нам здесь выходить, — сообщил окончательно проснувшийся Реджинальд. — От этого полустанка до дворррца магаррраджи часа тррри ходу.

Вскоре оба уже стояли на совершенно пустой платформе; впрочем, тут никого не было и до их появления.

Дорога заняла несколько больше трех часов, и когда из-за поворота наконец показался белокаменный дворец с мраморными колоннами, террасой и разбитым вокруг парком, комиссар обливался потом и валился с ног от усталости. Жаркое индийское солнце к тому времени поднялось в зенит и явно задалось целью поджарить все, до чего могло дотянуться своими огненными лучами.

— Значит, так, — решил Фухе, — я иду во дворец и выкладываю магарадже цель своего визита — насчет наркотиков… Кстати, где их тут искать? А ты не вздумай показываться — а то опять в клетку засадят. Ты мне на свободе нужен. Встретимся в полночь возле вон той беседки в парке. Все понял?

— Понял. Только вы там поосторррожней, комиссаррр…

— Еще чего! — возмутился Фухе. — «На живца» ловить будем, — загадочно произнес он и уверенно зашагал ко входу во дворец, подобрав чемодан, который большую часть пути нес в зубах тигр.

Двое слуг в вышитых золотом одеждах с удивлением уставились на усталого саиба-европейца.

— Скажите, кто вы и по какому делу явились? — осведомился один на довольно чистом английском.

«Ну да, магараджа даже тигра говорить научил — а уж этих обезьян и подавно, — подумал Фухе. — Небось тоже жрать не давал».

— Доложи магарадже, что прибыл комиссар Фухе из Великой, но Нейтральной державы — по делу о торговле наркотиками. Да поживее, а то пресс-папье схлопочешь!

— Комиссар Фухе из Нейтральной, но Великой державы. Прибыл торговать наркотиками, — вслух повторил слуга, чтобы не забыть — и поспешно скрылся в недрах дворца. Фухе устало уселся на свой чемодан и достал «Синюю птицу». От комиссара не ускользнуло, что слуга то ли ошибся, то ли не так его понял. Что ж, это могло оказаться даже на руку.

Ждать пришлось недолго. Фухе еще не успел докурить сигарету, как в дверях дворца возник весь прямо-таки сияющий дородный бородатый мужчина в атласных одеждах, расшитых драгоценными камнями.

«Тьфу ты, вырядился, как попугай!» — подумал комиссар Фухе и сплюнул на чисто подметенные ступеньки.

Как оказалось, магараджа был весьма наслышан о делах великого комиссара и «счел для себя большой честью оказать гостеприимство столь знаменитому гостю». Комиссар тоже был отчасти наслышан о делах магараджи, но решил об этом пока не распространяться.

Гостю с дороги была немедленно предложена прохладная ванна с ароматной водой, затем — изысканный завтрак (или обед? — Фухе так и не понял), а после они с магараджей уселись на террасе, попивая из высоких бокалов охлажденный выдержанный кагор и заедая его рахат-лукумом.

— Я рад приветствовать вас в моем скромном жилище, — заговорил первым магараджа, — но я весьма удивлен тому, что сообщил мой слуга.

— И что же он вам сообщил?

— Он сказал, что знаменитый комиссар Фухе из Великой, но Нейтральной державы прибыл сюда торговать наркотиками!

«А он не так прост, этот магараджа, — подумал комиссар. — С ним надо будет держать ухо востро. Я-то надеялся, он тут же попытается всучить мне партию героина или гашиша! Или у него и вправду нет наркотиков? Но, в любом случае, он может быть связан с этими… тугами».

— Разумеется, ваш слуга все напутал! — елейно улыбнулся Фухе, вспомнив, как умел улыбаться Джин. — Я по линии Интерпола расследую дело о торговле наркотиками. Что я и сообщил вашему слуге.

— О, харе Рама, все разъяснилось! — просиял магараджа. — Да, но почему тогда вы явились ко мне? — снова нахмурился Рахатлукум Кагор. — Конечно, я рад принять у себя такого гостя, но…

— Все очень просто, — попытался усыпить бдительность магараджи комиссар, — по нашим сведениям, где-то в этом районе расположена тайная база торговцев наркотиками. Мне порекомендовали вас как честного и влиятельного человека, у которого я мог бы остановиться и получить необходимое содействие в расследовании. (Комиссар сам дивился, как это у него выходит так складно врать.) Мне надо будет осмотреть окрестности, опросить людей — может быть, кто-то что-то знает…

— О, Харе Кришна! — облегченно вздохнул магараджа. — Разумеется, я и все мои люди будем в полном вашем распоряжении. Я отнюдь не пуританин, но наркотики… Признаюсь, — магараджа перешел на шепот и наклонился к уху комиссара, — в молодости я и сам баловался этой отравой, но теперь — все! Завязал. В натуре! Раньше у меня во дворце и гашиш водился — так, немного, для себя — но сейчас я сжег всю эту гадость!

Кстати, если хотите, можете осмотреть дворец.

Последние слова магараджи несколько озадачили Фухе. Либо Рахатлукум вел весьма тонкую игру, либо и впрямь не имел отношения к торговле наркотиками. Но оставались еще туги и жертвоприношение Кали. В запасе у комиссара было всего два дня.

— Ну что вы! Разумеется, завтра я с удовольствием осмотрю ваш дворец — но только как прекрасный образец архитектуры и искусства древних мастеров. Помилуйте, какие наркотики? У вас во дворце?!

Оба рассмеялись и дружно допили вино.

— А теперь я, пожалуй, пойду посплю, — сообщил Фухе. — Устал с дороги. А делами займемся завтра.

— Как вам будет угодно. У нас действительно темнеет рано… Вот ваш слуга. Его зовут Мумак Сингх. Он говорит по-английски. Мумак Сингх покажет вам комнату. И вообще, если что понадобится — зовите его. Спокойной ночи, господин комиссар. И да поможет вам Шива в вашем благородном деле!

Фухе поблагодарил гостеприимного хозяина, пожелал ему спокойной ночи и отправился вслед за плечистым бритоголовым слугой по полутемным переходам дворца к своей комнате…

Когда слуга удалился, Фухе витиевато и многоэтажно выругался, вздохнул с облегчением и достал пачку «Синей птицы». «Нелегкое это дело — притворяться культурным человеком!» — подумал комиссар, закуривая и швыряя обгорелую спичку на пол.

…Прошло несколько часов. «Пора», — решил Фухе. За это время он убедился, что телефон в комнате не работает, зато в одной из стен имеется потайной глазок. Завесив глазок сорванной с окна занавеской, Фухе еще раз прислушался к безмолвию ночного дворца. Ничего подозрительного. Вооружившись пресс-папье и «парабеллумом» с запасной обоймой и прихватив с собой карманный фонарик, комиссар тихо открыл окно и спустился в сад, благо его комната располагалась на первом этаже.

«А принцесса так и не появилась», — отметил Фухе, пробираясь к условленному месту.

Реджинальд ждал его возле беседки.

— Ну что, невесту свою видел? — поинтересовался комиссар.

— Видел.

— Все такая же полосатая? Ладно, шучу. Что она говорит?

— Ничего особенного за вррремя моего отсутствия не пррроисходило, — доложил тигр. — Только слуги вчеррра таскали какие-то ящики.

— Куда? Во дворец?

— Нет, к опушке леса. Там есть забрррошенный хрррам.

— А вот это уже интересно. Пошли!

До храма оказалось не слишком далеко. Фухе мельком взглянул на старинные развалины и, включив фонарик, полез в темный провал входа. Узкий луч света выхватил из темноты кусок неровного каменного пола, затем какой-то жутковатый порнографический барельеф на стене — и почти сразу уткнулся в аккуратный штабель деревянных ящиков, сложенных в углу.

Комиссар молча отодрал доску от верхнего ящика, запустил руку внутрь и понюхал то, что извлек оттуда.

— А вот и наркотики, — удовлетворенно заключил Фухе. — Гашиш.

— Да тут вся ваша стрррана обдолбится!

— Это точно! Но меня интересует еще кое-что. Гашиш — это для Конга. Пусть хоть сам курит, хоть Интерполу сдает. А моя интуиция подсказывает… Слушай, Джин, ты ищейкой никогда не работал?

— Я, тигррр, — ищейкой?! — возмутился Реджинальд. — Да за кого вы меня деррржите, комиссаррр?! И вообще, тут так воняет гашишем, что и собака ничего не учует!

— Ладно, придется самому, — пробормотал Фухе и начал методично простукивать пол каблуком своего бронированного ботинка.

Услышав наконец долгожданный звук, комиссар негромко хмыкнул и, сунув фонарик в зубы тигру, принялся осматривать заинтересовавшую его плиту.

— Ты можешь стоять смирно?! — озлился Фухе, когда тигр в очередной раз мотнул головой и луч света ушел в сторону. — Сейчас я тебе самому такой фонарь поставлю — как прожектор светить будет!

— Комаррры, — пожаловался Реджинальд и уронил фонарик.

— Почему же они меня не кусают? — осведомился комиссар, подбирая с пола чудом уцелевший источник света.

— Потому что от вас «Синей птицей» несет. А здешние комаррры этого не любят.

Тут Фухе наконец нащупал то, что искал — умело замаскированное железное кольцо — и что есть силы потянул за него. Плита с негромким скрипом поддалась, и из открывшегося чернильного провала пахнуло холодом и плесенью.

— А вот и тайный храм поклонников богини Колли, — констатировал Фухе. — А все почему? Потому что интуиция!

Часа два комиссар и Реджинальд занимались перетаскиванием различных предметов из храма во дворец и обратно. Фухе успел как следует изучить подземный зал. Судя по покрытой засохшей кровью статуе богини Кали и горе черепов и костей в небольшой кладовке, тут с завидной регулярностью уже много лет приносились человеческие жертвы.

Фухе произвел в верхнем зале, где хранился гашиш, а также в нижнем, жертвенном, кое-какие мало заметные постороннему глазу манипуляции — и остался вполне доволен результатом. После чего он отпустил тигра, велев утром быть наготове, и с чувством честно выполненного долга отправился спать.

За завтраком комиссар пребывал в самом лучшем настроении, много пил, много ел, много шутил, а под конец поинтересовался:

— Скажите, а где ваша очаровательная дочь Рабиндрагурия? В Дели мне говорили, что другой такой красавицы не сыскать во всей Индии! Почему бы вам не представить меня ей?

— К сожалению… моей дочери сейчас нездоровится, — ответил магараджа, чуть запнувшись. — Но, надеюсь, вы погостите у нас достаточно долго и сможете с ней познакомиться.

— Она больна? Что-то серьезное? — проявил несвойственное ему участие Фухе.

— Да нет, ерунда, — излишне беззаботно махнул рукой Рахатлукум Кагор. — Так, застарелый сифилис… Ой, что это я, блин, говорю?! — спохватился магараджа. — Простите, господин комиссар, я еще не вполне проснулся и болтаю ракшасы знают что. У нее просто сибирская язва… Тьфу ты, опять на медицинском справочнике заклинило! Простудилась она, вот!

— В такую жару?

— Именно в такую жару легче всего простудиться, — заверил комиссара Рахатлукум. — Если не верите — могу показать вам медицинский справочник.

— Да что вы, я вам и так верю! — замахал руками комиссар. — С чего бы вам врать?! («С чего бы этому жирному брехуну говорить правду?» — подумал он при этом.)

— Кстати, вчера вы обещали показать мне дворец, — вспомнил вдруг Фухе. — Сейчас я как раз не отказался бы воспользоваться вашим любезным предложением.

— О, разумеется, господин комиссар! — магараджа облегченно вздохнул. — Я сам покажу вам все наиболее интересное. Идемте.

И они отправились осматривать дворец.

Проходя мимо двери одной из комнат на втором этаже, Фухе неожиданно поскользнулся на гладком мраморном полу и со всего размаху впечатался плечом в закрытую дверь. Дверь затрещала, но не открылась, зато из комнаты раздался испуганный женский визг.

— Кто это там? — поинтересовался Фухе нарочито громко.

— Моя дочь Рабиндрагурия, — с перепугу сказал правду Рахатлукум.

— Зачем же вы заперли больную? — еще громче спросил комиссар.

— Ее нельзя беспокоить, у моей девочки постельный режим… — залепетал магараджа.

Тут в дверь изнутри забарабанили кулаками.

— Выпустите меня! — услышал Фухе крик Рабиндрагурии.

— Вы слышите? Ваша дочь хочет, чтобы ее выпустили. Думаю, стоит выполнить ее просьбу — тем более что она уже все равно встала с постели.

— Не лезь не в свое дело, фараон! — зашипел Рахатлукум Кагор.

— Давно бы так, старый козел! — обрадовался Фухе. — Тут у тебя, кстати, еще и гашиш на полу рассыпан — так что теперь не отвертишься! — и комиссар шаркнул ногой по полу, подняв облачко коричневой пыли с характерным запахом.

— Мумак, Саид, Махмуд, Рамакришна, на помощь! — заорал магараджа, поняв, что разоблачен — но в следующую секунду прямо в его распахнутый рот ткнулся ствол «магнума», а над головой зависло зловещее пресс-папье.

— Давай, кричи громче, дворцовая крыса, — посоветовал комиссар. — Ты как предпочитаешь — чтобы мозги вылетели у тебя из затылка — или вообще разлетелись во все стороны? Выбирай. А то я сделаю и то, и другое сразу.

— Ой, блин, только не это! — не на шутку испугался магараджа.

— Тогда для начала открой дверь и выпусти свою дочь. А потом отведешь меня к телефону, который работает, и я вызову вашу полицию, Интерпол и похоронную команду.

— А зачем — похоронную команду?

Рахатлукум явно что-то заподозрил.

— Ну надо же будет кому-то трупы убрать. А вот будет ли среди этих трупов твой — зависит только от тебя самого. Понял?

— Понял, — хмуро кивнул магараджа.

— Тогда для начала выпусти дочь.

Фухе вынул ствол «магнума» изо рта Рахатлукума и приставил его к затылку магараджи.

— Не волнуйся, теперь твои мозги, в случае чего, вылетят через рот, — успокоил Рахатлукума комиссар.

Магараджа тут же успокоился и достал ключ.

— Извините, комиссар, у вас закурить не найдется? — послышалось сзади.

— Найдется, — ответил Фухе и машинально полез в карман за сигаретами.

В следующий миг на голову Фухе обрушился страшный удар, и свет в глазах комиссара померк.

— …И до часу ночи чтобы этот легавый стал жмуриком, — это были первые слова, которые Фухе услышал, очнувшись.

— А что делать с вашей дочерью? — поинтересовался другой голос, который, как понял комиссар, принадлежал Мумак Сингху.

«Замумачу!» — со злостью подумал Фухе, ощупывая здоровенную шишку на затылке.

— Облом, в натуре, но придется ее тоже кончить, — узнал комиссар голос магараджи. — Слишком много знает.

— Я понял, господин.

— Ништяк, что усек. В час клиенты подваливают. Все должно быть чики-чики.

— Яволь! — ответил Мумак Сингх почему-то по-немецки.

По коридору затопали удаляющиеся шаги, и все смолкло.

Фухе с трудом сел и огляделся по сторонам. Он находился в крохотной сырой камере без окон; под потолком горела вполнакала засиженная мухами лампочка без абажура. Дверь была окована толстыми листами железа и, как тут же убедился комиссар, заперта.

«Ну почему они никогда не забывают запереть дверь?» — с тоской подумал Фухе. Он исследовал содержимое своих карманов и убедился, что и пресс-папье, и «магнум» бесследно исчезли. На сигареты и спички бандиты, правда, не позарились, и Фухе немедленно закурил. Тут комиссар догадался посмотреть на уцелевшие часы. Было около половины одиннадцатого вечера. Времени оставалось совсем мало.

Не успел Фухе докурить сигарету, как в коридоре снова послышались шаги, и в двери открылось зарешеченное окошко.

— Ну что, господин комиссар, очнулись? — расплывшееся в довольной ухмылке лицо Мумак Сингха едва умещалось в окошке.

— Это ты меня приложил? — поинтересовался в ответ Фухе.

— Разумеется! — ухмылка Мумак Сингха сделалась еще шире. Фухе очень надеялся, что физиономия индуса сейчас треснет, но этого, увы, не произошло.

— Неплохо, — оценил комиссар. — Но слабовато. После моих ударов обычно не выживают. И ты не выживешь.

Мумак Сингх весь затрясся от смеха, но тут же взвыл, схватившись за левый глаз, в который угодил метко пущенный комиссаром окурок «Синей птицы».

— Первый раз сижу в вашей тюрьме, — сообщил Фухе. — Но должен отметить: окошки в дверях у вас хреновые. Решетка слишком редкая. Ты сам только что убедился.

— Спасибо, что подсказали, — ехидно ответил Мумак Сингх, обнаруживший, что глаз его, как ни странно, цел. — Только вам это уже без разницы. Сегодня у Кали будет в два раза больше пищи, чем обычно.

Фухе невольно вздрогнул, но постарался не показать, насколько его заинтересовали слова Мумака.

— Ага, дрожишь! — по-своему истолковал тюремщик реакцию комиссара. — Ты будешь дрожать еще не так, когда тебя введут в зал Посвященных. Магараджа, этот жалкий драг-дилер, приказал просто убить тебя и его дочь — но мы поступим лучше.

Сегодня — ночь Кали. Наша богиня вновь вкусит жертвенной крови — и благодать снизойдет на верных сыновей и дочерей Кали!

Но сначала ты у меня съешь этот «бычок».

Мумак Сингх подобрал с пола угодивший ему в глаз окурок и начал звенеть ключами в поисках нужного. Но тут, видимо, какая-то мысль пришла в голову тюремщику, и он на мгновение застыл.

— Что, испугался? — подзадорил его Фухе.

— А пусть даже и испугался, — неожиданно легко согласился Мумак Сингх. — Я понял, чего ты хотел! Чтобы я разозлился и открыл дверь — вот тут-то ты бы на меня и бросился. Да, у тебя был шанс. Но теперь его нет! Я не клюну на эту удочку! Все равно ты скоро отправишься на встречу с Кали.

Тут Мумак Сингха неожиданно заинтересовал окурок Фухе, который он все еще брезгливо держал двумя пальцами. Тюремщик осторожно поднес окурок к мясистому носу, шумно втянул ноздрями воздух…

— Э-э-э, да вы еще и наркоман, комиссар! — снова расплылся в улыбке служитель Кали. — Попросту говоря, торчок! Вот уж от кого — от кого, а от вас не ожидал. О, да у вас еще есть! — Фухе как раз извлек из кармана пачку «Синей птицы».

— А может, и мне дадите сигаретку? — вдруг перешел на заискивающе-просительный тон Мумак Сингх. — А я тогда вас совсем не больно зарежу!

— А может, выпустишь? — без особой надежды осведомился Фухе.

— Ну что вы, комиссар, как можно?! Всего за одну сигаретку с гашишем… Нет, не пойдет!

— Ладно, на, травись, — сдался Фухе, передавая через решетку Мумаку сигарету. — Только чтоб не больно резал!

— Да что вы, комиссар, — заулыбался Мумак, закуривая. — Вы даже не заметите ничего! Раз — и перед вами уже Кали.

— Ладно, там видно будет, — мрачно пробормотал комиссар, прикуривая в свою очередь.

— Правильно-правильно, покурите, комиссар, да побольше, — захихикал Мумак Сингх. — Тогда вообще ничего не почувствуете! Ну ладно, пора мне, а то главная жрица ждать не любит. До скорого, комиссар! — и по коридору забухали удаляющиеся шаги.

Фухе остался один. Докурив одну сигарету, он, немного поразмыслив, последовал совету тюремщика и достал следующую.

Из камеры Фухе, пребывавшего в состоянии полной абстракции, вынесли Мумак Сингх и Рамакришна. Комиссар лишь вяло шевелился и бормотал что-то невразумительное, вроде: «Мама мыла Раму, мама мыла Кришну, Кришна в харю Раме, Рама в харю Кришне!..» Это было отнюдь не удивительно: тюремщики насчитали на полу более десятка окурков, а в самой камере стоял ядреный гашишный дух, смешанный с табачным перегаром «Синей птицы».

— Ну вот, и вязать не надо, — заключил пребывавший в благодушно-гашишном настроении Мумак Сингх.

— Зато тащить всю дорогу придется, — мрачно возразил Рамакришна, которому гашиша не досталось.

— Харя Кришны! — подал голос Фухе. — Ну и харя!..

Комиссара действительно пришлось нести почти всю дорогу, поскольку на ногах он стоял плохо, а идти отказывался наотрез. Тем не менее без четверти двенадцать Фухе был доставлен в храм и на веревке спущен в потайной жертвенный зал.

Рабиндрагурия — стройная черноволосая девушка с широко распахнутыми от ужаса глазами — была уже здесь. Ее не связали — в зале находилось десятка два крепких полуголых мужчин, и бежать девушке было совершенно некуда. Когда из люка в потолке выпал Фухе, принцесса невольно вскрикнула.

— Господин комиссар?! Что они с вами сделали?! Накачали наркотиками?! Изверги! Палачи! Теперь мы погибли!

Рабиндрагурия узнала великого комиссара по фотографиям, которые давно собирала.

— Я сам-м-м н-н-накачалс-с-ся! — с трудом выговорил Фухе и вновь отключился.

Тут глухо застучали барабаны, выбивая какой-то первобытножуткий, засасывающий ритм, участники обряда расселись по местам и затянули загробными голосами:

— Кали-и-и, Кали-ма-а,

— Кали-и-и, Кали-ма-а!..

— Калин-ка-а, малин-ка-а, — попытался Фухе включиться в общий хор. Но комиссар все время сбивался с такта и потому вскоре бросил это занятие.

— Кого первого кончать сегодня будем? — спросил один из хористов у другого, очевидно, более осведомленного, не прекращая при этом петь.

— Мужика, — авторитетно заявил другой приверженец Кали, также не переставая петь. — Который комиссар. Он тут тутов искал, это нас то есть, а заодно наркотики. Нашел, однако. И нас. и наркотики — вишь, как обдолбился!

— А принцессу жалко, — вмешался третий туг.

— Теперь уж поздно жалеть. Если сюда попала — выход один…

Неожиданно в зале в одно мгновение наступила тишина. Никто не понял, откуда появилась одетая в серебро и чернь женщина с широким кривым ножом в руке.

— Главная жрица, — пояснил новичкам всезнающий туг.

— Мама! — вскрикнула Рабиндрагурия.

— Твою мать!.. — пробормотал Фухе.

— Теперь твоя мать — великая Кали! — просветила Рабиндрагурию женщина. — Скоро ты предстанешь перед ней.

— И ты меня зарежешь, мама?! — все еще не веря, всхлипнула принцесса.

— Всенепременно, доченька! А ты как хотела? Но сначала мой помощник Мумак Сингх зарежет вот этого дядю. Ты не бойся, дяде не будет больно — он под кайфом. И тебя я тоже не больно зарежу…

Рабиндрагурия заплакала.

— Кали слезам не верит! — наставительно изрекла главная жрица.

Тем временем Мумак Сингх подтащил вяло передвигавшего ноги комиссара к алтарю, располагавшемуся перед статуей богини Кали, и взял протянутый ему главной жрицей ритуальный нож. Обернувшись, Мумак Сингх обнаружил, что Фухе стоит на четвереньках над алтарем, обхватив его руками, и, похоже, собирается блевать.

— Обдолбился, скотина, — проворчал помощник главной жрицы.

— Убей его поскорее, пока он алтарь… тово… не осквернил, — посоветовала ему жрица.

Мумак Сингх схватил комиссара за шиворот.

— Ты готов к смерти? — спросил палач.

— А ты? — в свою очередь осведомился Фухе совершенно нормальным и к тому же весьма злорадным голосом.

— Я?! А мне зачем?

— А вот зачем, — охотно пояснил комиссар — и в руке его мелькнуло пресс-папье. Хрясь! — и голова Мумак Сингха разлетелась кровавым фейерверком.

— Я же говорил — после моего удара не выживешь, — несколько запоздало заметил Фухе. В другой руке он сжимал «парабеллум».

— Джин, сюда!!! — что было сил заорал комиссар. — Принцесса — ко мне за спину! Вот тебе нож этого придурка — в случае чего, отмахаешься. Пистолеты заряжать умеешь? Ну и отлично.

Джин, Шива тебя побери, где ты шляешься?!! Сейчас мы без тебя всех их перебьем!

— Убейте их!!! — закричала пришедшая в себя главная жрица.

— Как бы пробуйте! — злорадно ответил Фухе.

К Фухе и принцессе со всех сторон бросились туги, на ходу доставая ножи, кастеты, велосипедные цепи, нунчаки, «розочки» из бутылочных горлышек и индейские томагавки; к счастью, огнестрельного оружия у врагов не было.

Фухе хладнокровно разрядил в нападающих всю обойму «парабеллума», бросил пистолет принцессе на перезарядку, а сам тут же ударом пресс-папье проломил голову подбежавшему к нему тугу, вооруженному ржавой монтировкой.

— Это вам не англичане с их войсками и пушками, — заметил комиссар, успокаивая еще одного излишне ретивого туга. — Вы еще моего пресс-папье не нюхали!

Тут в дальнем конце зала раздался торжествующий рык, и во все стороны полетели откушенные руки и ноги.

— Я здесь, комиссаррр! — ревел Реджинальд, вгрызаясь в тела в ужасе вопящих тугов. — За ррродину! За свободу! Тьфу, какой гнусный тип попался! За Ферррдинанда Фухе! За пррринцессу! Что, это опять ты? Я ж тебя только что съел! А, это был твой брррат? Ну тогда отпррравляйся вслед за ним!..

Принцесса наконец перезарядила «парабеллум», и пистолет вновь оказался в руках комиссара. Опять загрохотали выстрелы, и несколько тугов упали как подкошенные, так и не добежав со своими удавками до комиссара и принцессы. Главная жрица, увидев, что в живых осталась она одна, бросилась к потайной двери в углу зала. Фухе прицелился ей в спину, но принцесса вцепилась ему в руку.

— Не надо, господин комиссар! Это же моя мать! Я сама!

И, коротко размахнувшись, принцесса метнула широкий ритуальный нож вслед убегавшей жрице. Сверкающим, бешено крутящимся колесом нож со свистом пронесся в воздухе и с хрустом срезал голову жрицы у самого основания шеи.

— Круто! — по достоинству оценил бросок Фухе.

— А вы как думали! — улыбнулась Рабиндрагурия. — Это мама меня и научила… На свою голову.

К ним подошел облизывающийся Реджинальд.

— И где тебя черти носили?! — пожурил его Фухе, снова перезаряжая «парабеллум».

Тигр виновато понурил голову.

Тут комиссар взглянул на часы и заторопился.

— Без четверти час. В час должны подъехать торговцы наркотиками. Надо успеть накрыть еще и их, — и он потащил принцессу к потайному ходу. Тигр не отставал.

Они долго шли по длинному темному тоннелю. Неожиданно впереди мелькнул свет. Фухе приложил палец к губам и на цыпочках подкрался к приоткрытой обшарпанной двери, откуда на пол тоннеля падала яркая желтая полоса. Комиссар заглянул внутрь и с удивлением обнаружил очередного бритоголового туга, сидевшего перед дисплеем компьютера и увлеченно давившего на клавиши. На экране мелькали разнообразные монстры, а туг упоенно расстреливал их то из пулемета, то из базуки, то вообще из бластера. Пару минут Фухе напряженно следил за игрой, забыв обо всем на свете. У него из-за спины выглядывали Рабиндрагурия и тигр. Наконец Фухе опомнился.

— Это чего? — озадаченно спросил он принцессу.

— Игра такая. «ДУМ-2» называется. В ней… — но комиссар прервал объяснения Рабиндрагурии. Он аккуратно отстранил девушку и шагнул в комнату. Увлеченный игрой туг так ничего и не заметил. «Это, значит, «ДУМ», а это — туго-дум, — заключил комиссар. — Был», — тут же поправился он, вытирая пресс-папье о шкуру вошедшего следом Реджинальда.

«Эх, и сам бы поиграл с удовольствием, — подумал Фухе, — но только чтоб дверь была бронированная и — не забыть запереть. А то будет, как с этим… туго-думом…» Комиссар с сожалением бросил последний взгляд на дисплей и поспешно покинул комнату. Времени до прибытия торговцев наркотиками оставалось совсем мало.

Все трое залегли в кустах неподалеку от развалин храма. Не прошло и пяти минут, как послышался шум подъезжающих машин, сверкнули огни фар, и возле развалин остановились два крытых армейских грузовика. Из них тут же выскочили несколько человек. В свете фар комиссар различил тучную фигуру магараджи, который отдавал распоряжения. Приехавшие один за другим нырнули в темноту входа. Рахатлукум Кагор немного помедлил, огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, последовал за остальными.

Фухе, чертыхаясь, зашарил руками по траве, наконец нашел то, что искал, и, намотав конец веревки на руку, дернул изо всей силы.

Через четыре секунды раздался оглушительный грохот, блеснуло пламя, и во все стороны полетели камни и части человеческих тел. Чья-то рука шлепнулась перед самым носом принцессы, и девушка испуганно вскрикнула.

— Вот теперь — все, — удовлетворенно заявил Фухе, поднимаясь с земли и отряхивая свой клетчатый костюм. — Хана гашишистам.

Но тут из-под обломков камней выбрался изрядно ободранный, но живой магараджа. Погрозив Фухе кулаком и выкрикнув что-то на неизвестном комиссару языке, Рахатлукум бросился наутек.

В руке Фухе тут же оказался «парабеллум», но Реджинальд опередил комиссара: в три прыжка он догнал убегающего магараджу и с хрустом перегрыз его пополам.

— Вот теперррь — действительно все, — заявил тигр, возвращаясь.

Все уцелевшие жители дворца и комиссар Фухе собрались в главном зале и теперь потихоньку приходили в себя, обильно угощаясь вином и пивом и обсуждая бурные события этой ночи. Освобожденная из клетки Свамидама тоже была здесь. Прислуживали до того непонятно где скрывавшиеся симпатичные танцовщицы — поскольку все слуги оказались если не тугами, так торговцами наркотиками, и теперь их останки покоились под развалинами храма.

— А твоя невеста очень даже ничего, — тоном знатока тихо проговорил комиссар, наклоняясь к Реджинальду.

— А ты как думал! — самодовольно ухмыльнулся тигр. После событий этой ночи он счел себя вправе обращаться к Фухе на «ты».

— А теперь, комиссар, расскажите нам, пожалуйста, что же тут на самом деле происходило и как вам удалось спасти нас всех? — попросила принцесса.

— О, это было лиминтарно, принцесса! — усмехнулся Фухе. — Ваш отец — на самом деле никакой не магараджа, а разбойник Абдулла из Туркмении. Настоящего магараджу он убил еще в Туркмении, когда тот приехал искать себе невесту, а сам заявился сюда под его именем. Он действительно похож на покойного Рахатлукума Кагора, но я почти сразу опознал его по фотографии из разыскной ориентировки Интерпола. Так что его я раскусил быстро.

— Это я его РРРАСКУСИЛ! — встрял было Реджинальд, но комиссар пропустил реплику тигра мимо ушей.

— Здешних слуг он частично переманил к себе на службу, частично перебил, и стал править здесь со своей женой Юльчетай. Однако Юльчетай, ваша мать, принцесса, здесь познакомилась с тутами, приняла их веру и со временем стала верховной жрицей богини Колли. Когда жреческие обязанности стали отнимать у нее слишком много времени, она инсценировала свое похищение, чтобы не объяснять и далее мужу частые отлучки.

Абдулла же занялся торговлей наркотиками, развлекался с молоденькими танцовщицами, и потому совсем не горевал о потере жены.

Когда я прибыл сюда, мы с Джином благодаря помощи его невесты (комиссар галантно поклонился внимательно слушавшей его тигрице) в первую же ночь обнаружили и хранилище наркотиков, и тайный храм богини Колли. После этого я решил обезопасить себе тылы и заминировал склад наркотиков, а в храме кое-что припрятал. Основной же мой план был таким: я рассыпал и спрятал во дворце часть гашиша со склада в храме, выяснил, что принцесса находится под замком на время операции по продаже наркотиков — и наутро хотел накрыть Абдуллу с поличным. Но тут мне не повезло: меня оглушили и бросили в камеру. К счастью, у меня не отняли мои сигареты, в которые я предусмотрительно добавил гашиш. В пару сигарет — как следует, а в остальные — чуть-чуть, для запаха. Так что потом я легко смог изобразить, что нахожусь под кайфом — и таким образом избежать веревок или наручников.

Дальше все было просто: под алтарем в храме Колли я спрятал свое пресс-папье и «парабеллум» с запасными обоймами — и с помощью Джина и принцессы перебил собравшихся приносить нас в жертву тугов. Потом мы выбрались через потайной ход и взорвали склад наркотиков вместе со всей местной наркомафией.

— А я РРРАСКУСИЛ Абдуллу! — напомнил Реджинальд на тот случай, если кто-нибудь об этом забыл.

— Совершенно верно, — подтвердил Фухе, — а Джин РАСКУСИЛ Абдуллу. Вот, собственно, и все, — и комиссар отхлебнул еще пива.

Некоторое время все молчали, переваривая услышанное и пиво.

— А у нас сегодня первая брачная ночь, — напомнил Реджинальд Свамидаме.

— Только я, как ваша, по крайней мере бывшая, хозяйка, — заявила принцесса, — требую себе право первой ночи. С Рамсатью… с Реджинальдом!

— Ну вот, опять началось! — вздохнул Фухе. — И что они к тебе. Джин, все так липнут? Может, ты и правда этот… саксаульный маньяк?! А тебе, девочка, — обратился комиссар к Рабиндрагурии, — еще не рано?

— Отчего же? — ничуть не смутилась принцесса. — У нас так принято. Кстати, для вас, комиссар, всегда найдутся танцовщицы…

— Да они тут все помешались! — пробормотал комиссар. — Нет уж, спасибо, у меня дома жена есть, и вообще, я устал — спать пойду. Всем приятной ночи — что спокойной она не будет, я уже вижу.

И Фухе удалился в свою комнату.

Но на этом сюрпризы сегодняшнего (или уже вчерашнего?) дня и ночи не кончились. Фухе устало опустился на кровать и достал из пачки «Синюю птицу».

Увы, комиссар совсем забыл, что это была сигарета, которую он сам от души начинил гашишем. После двух затяжек окружающее поплыло перед глазами Фухе, и комиссар стал проваливаться в омут, наполненный сладостными грезами…

…Наутро Фухе проснулся с тяжелой, как с похмелья, головой и, умываясь, попытался припомнить, что с ним происходило вчера ночью после злополучной сигареты с гашишем. Вспоминалось с трудом, и комиссар никак не мог понять, что из всего этого было реальностью, а что — гашишными галлюцинациями.

В самый разгар мучительных потуг к Фухе в комнату ввалился изрядно помятый Реджинальд с упаковкой баночного пива в зубах. Комиссар тут же вскрыл несколько банок, и они стали вспоминать вместе, потому что у тигра также наблюдались провалы в памяти.

— Сначала, помню, пришли эти… танцовщицы. В чем мать родила. Две или три… Нет, все-таки, кажется, две… А потом… Ой, вспомнить стыдно…

— А меня пррринцесса тоже чем-то таким напоила… До сих поррр вррремя от вррремени перрред глазами двоится… Пррринцессу помню… Или то не пррринцесса была? Вот танцовщиц точно помню! Тррри… нет, четыррре… или пять… И Свамидаму…

— А у меня так вообще… Женщины, женщины перед глазами… и все голые… Одна вроде тоже принцесса была… А одна того… полосатая, — понизил голос Фухе. — Может, твоя?.. Или это все глюки были? Не пойму…

Приятели еще долго пили пиво, но так и не смогли разобраться, что из вчерашнего происходило на самом деле, а что было плодом их разгоряченного гашишем воображения.

— И что я теперь жене скажу? — сетовал Фухе.

— А что ты ей обычно в таких случаях говоррришь? — поинтересовался Реджинальд.

— В каких — «в таких»? — передразнил тигра комиссар. — Обычно я на ночь гашиш не курю. И с принцессами — а тем более с тигрицами! — не сплю. Хотя это все, наверное, глюки были. Чертов гашиш…

— А в… дррругих случаях что говоррришь? — продолжал допытываться тигр.

— В других?.. Ничего.

— Вот и сейчас ничего не говоррри.

В этот момент дверь в комнату приоткрылась, и в нее заглянули принцесса и Свамидама.

— Спасибо, ребята, за вчерашнее, — сказали они хором. — Что б мы без вас делали? — И обе, хитро улыбнувшись, исчезли за дверью.

Для Фухе и Реджинальда так и осталось загадкой, на что намекали дамы: на вчерашнюю бурную ночь или на чудесное спасение из рук тугов и наркомафии?

Провожали комиссара все немногочисленные уцелевшие обитатели дворца. Местная полиция уже успела разобрать завал и увезти трупы; протоколы были подписаны, акты оформлены; принцесса вступила в законное право наследования. Фухе тактично умолчал, кем на самом деле были покойные родители принцессы. Рабиндрагурия на прощание подарила Фухе небольшой мешочек, туго набитый рубинами и изумрудами. Отказываться комиссар не стал — это было не в его привычках.

Молодая чета тигров осталась жить во дворце — но уже на воле — и Фухе сильно подозревал, что от такого обилия женщин Джину скоро придется туго.

— Приезжай, если надумаешь, — попрощался комиссар с тигром. — Мы с тобой хорошо сработались!

— Ловлю на слове, — осклабился тигр. — В случае чего — пррриеду!

Похоже, Реджинальд тоже подумал о возможных «саксаульных» проблемах.

Последние поклоны и слова прощания, последний поцелуй принцессы — и вот уже поезд уносит комиссара обратно в Дели.

— …Эй, Фухе, зайди ко мне в кабинет! — послышался в трубке голос Акселя Конга.

Через две минуты комиссар уже стоял по стойке «смирно» в кабинете заместителя начальника управления поголовной полиции.

— Тут твой полосатый приятель из Индии, маньяк этот сексуальный, телеграмму прислал, — рокотал, нависнув над комиссаром, Конг, поигрывая гантелей. — Хочет приехать. Да еще с женой — надо понимать, такой же полосатой. Там у него сексуальные проблемы! — хохотнул Аксель.

«Можно подумать, у него их здесь не будет», — подумал Фухе.

— Так это еще не все, голубь мой шизокрылый. Он к нам в поголовную полицию просится!

— Нам такие кадры нужны! — твердо заявил Фухе. — Вакансии у нас есть?

— Только на должность ищейки, — снова хохотнул Конг.

— Нет, на это он не согласится… — пробормотал комиссар, задумавшись. Но тут же лицо его просветлело. — Придумал! — воскликнул Фухе.

И он действительно придумал.

Но это была уже совсем другая история…

Писать по заданию Глеб не умел. Рассказы приходили к нему сами, они рождались в его голове совершенно неожиданно — во время поездки в метро, на работе, во сне. Во сне. Поспать, что ли? Да нет, когда нужно, чтобы что-то приснилось — никогда не получается. Хотя… Да, это выход! Медитация.

Глеб снял тапочки и опустился на коврик в позицию «сэйдзен». Закрыл глаза, волной расслабил мышцы — от лица вниз, вплоть до ступней, успокоил дыхание и, перестав его ощущать, начал медленно погружаться.

…Волна пришла какая-то необычная, но очень четкая. Глеб не был к этому готов, и едва не вылетел обратно «на поверхность». Кто-то, тоже в глубокой медитации, «работал на прием». Это был очень сильный телепат — он принимал мысли сразу нескольких человек. Глебу подобное никогда не удавалось; да и сейчас он мог это делать только через неведомого посредника.

«Черт, что же писать? Ну и тема! Заезжена до упора. День пришельца на Земле! Попробуй придумай здесь что-нибудь новенькое!»

Ясно. Это Серега с третьего этажа мается.

«Зеленые скользкие щупальца оплели спящего Андрея, он проснулся, хотел крикнуть, но не успел — рот ему заткнуло…» Это Мишка. Его стиль. Ужасы.

«Сун-Кирон выхватил бластер, но Кен-Сен опередил его, точным ударом ноги выбив у пришельца оружие».

Это Дима. Он из всего боевики делает.

Кстати, ни у кого ни одной интересной мысли. Впрочем, он еще не все «слышал».

Да, но кто это все принимает? И зачем? Глеб вынырнул из глубин подсознания и открыл глаза. Мысль работала быстро и четко.

Телепатический прием осуществляется только через верхнюю, носолобную чакру, или «третий глаз». А столь четкий контакт возможен лишь в том случае, когда передающий находится совсем рядом, и чакра обращена к нему. Значит, он здесь, за стенкой, в соседнем номере.

Глеб рванул в коридор, уже догадываясь, кто это может быть, но еще не веря в это. С грохотом снеся с двери задвижку, он вломился в соседний номер. Сидевший в кресле имел уже почти нормальный вид. Но Глеб успел заметить, как быстро обрела плоть лежавшая на подлокотнике рука, бывшая за секунду до этого полупрозрачной…

Утро началось с броуновского движения. Сначала ко мне пришло объявление. Оно сообщило, что сегодня в 16 часов 42 минуты 17 секунд по Гринвичу состоится футбольный матч между командами «Шаровик» шарикоподшипникового завода и «Половик» паркетного комбината. Но футболом я не интересуюсь, и объявление ушло. Я вообще не читаю объявлений. Зачем их читать?

Но тут в дверь снова позвонили по телефону. Я открыл крышку люка. На пороге стояли сапоги. Новые. Кирзовые.

Я предъявил им квитанцию об оплате счета за электричество, но сапоги не уходили. Тогда я показал справку, что я освобожден от военной службы. Сапоги явно смутились. Им очень хотелось забрать меня в армию, но они не знали, как это сделать. В армию я не собирался, а потому закурил и нахально бросил окурок в левый сапог. Сапог увернулся, затоптал окурок, и оба, поняв, что делать им тут нечего, удалились.

А потом пришли хулиганы. Они ругались по-английски, пили самогон и били морды всем, кто попадался под ногу. Мне хулиганы дали по паху. Было очень больно, и я поспешил закрыть дверь.

Но этого я так не оставил. Я достал из кладовки хранившееся там ведро ароматизированных помоев и вылил его на головы хулиганов, когда те выходили из подъезда. Эти помои я берег специально для соседского мальчишки, но он уехал на курсы повышения квалификации и не вернулся.

Ну, пожалуй, хватит визитов на сегодня. Я подошел к аквариуму и стал кормить рыбок железными опилками. Рыбки радостно замяукали, хватая корм, и завиляли хвостами. Когда рыбки насытились и начали светиться, я включил аквариум в сеть. Зазвучала песня Гребенщикова «Я змея, я сохраняю покой».

А ведь это он про меня поет! Сегодня Новый год. Год Змеи, и я, как Змея, сохраняю покой. Вот объявление приходило, сапоги, хулиганы — а я все равно сохраняю покой.

И тут пришел Новый Год. И сказал: «С Новым Годом!» Я пожал его крепкую свежемороженую ногу и сразу все понял. Я так и сказал ему об этом: «Новый Год? Понял. Наливай!»

Новый Год тут же превратился в Зеленого Змия с огромной медицинской чашей. На чаше было написано: «Касторка». Я понюхал жидкость и скривился. Это действительно была касторка.

Змий начал искушать меня отведать содержимого чаши, но я на искушения не поддался, а достал из шкафа бутылку коньяка «Четверговый». Но тут же вспомнил, что сегодня не четверг и этот коньяк пить нельзя. А другого у меня не было.

И тогда я начал бороться за трезвость, выгнал Зеленого Змия и проснулся.