«Кама-Сутра», один из стриптиз-клубов с русскими девушками, готовился к вечернему открытию. В пропахшем вчерашним потом, духами и сигаретным дымом зале, было тихо.

В гримерке, где переодевались девушки, тоже.

Валентина, выкрашенная перекисью блондинка с узким, неприятным лицом, спокойно пыталась отодрать от зеркала стикер, на котором было мультяшными буквами написано: «Флори».

Словно не замечая взглядов, которые исподтишка бросали на нее остальные, Валентина собрала в пакет содержимое ящиков, после чего переложила в него свою собственную косметику.

Теперь она пыталась уничтожить последнее напоминание о бывшей владелице.

Со стороны зала раздались шаги и, отдернув занавеску, в гримерную вошла Ира. Усталость и раздражение сквозили в ее глазах. Валентина с грохотом захлопнула ящик и, упершись кулаками в бедра, повернулась ко вновь прибывшей.

– Ну, что там? – заговорили со всех сторон. – Что полиция?

– Ничего, – отрезала Ира. – Самоубийство.

– Самоубийство? – с ужасом спросила Джессика, округляя глаза.

На самом деле, ее звали Олей, но этот факт своей биографии, Джессика вспоминать не любила. Как и большинство стриптизерш, своему настоящему имени, она предпочитала звучное английское.

– Да, золотце, – огрызнулась Ира. – Когда человек вешается, это, как правило, самоубийство!

– Зачем она это сделала? – Маша, бывшая соседка Флори по комнате, вновь принялась всхлипывать.

– Потому что – дура, прости меня, господи!

– Как тебе не стыдно так говорить о мертвых?! – возмутилась Валентина.

– Тебе же не стыдно занимать ее стол в раздевалке! – парировала Ира.

– Флори его любила! – истерически выкрикнула вдруг Маша. – Понятно тебе? Любила!!! Тебе этого не понять!

– Любила?! Стол?

– Ваньку!

Ира в бешенстве швырнула сумку на свой столик:

– Да откройте глаза, дуры! Просто откройте свои долбанные глаза и посмотрите правде в лицо! Вы думаете, кто-то из тех, кто сюда приходит, ищет любовь? Нет, мои ласточки, они ищут, кого бы трахнуть! И если бы у Флори было чуть больше мозгов, она бы просто нашла себе другого. Но не-е-е-т! Флори решила всех наказать за то, что Иван Сергеич ее не любит. Всех, кроме Ивана Сергеича! Потому что он сегодня утром улетел в Хабаровск, и сейчас спокойно ужинает свой ужин со своей женой и своими двумя детьми. Конец!

– Ты… Ты – холодная! – прошептала Маша, указывая в Ирен пальцем там, словно собиралась проткнуть ее им насквозь.

– Нет, это Флори теперь холодная, – ответила Ира.

И больше никто не произнес ни слова.

С тех пор, как ей позвонили из дома, где жили девочки и сообщили страшную новость, Таня не переставая плакала и пила валерьянку. Она была администратором клуба всего лишь месяц. И весь этот месяц у нее было полно неприятностей и с девочками, и с конфликтами девочек между собой, но когда она уже почти что поверила, что худшее позади, Флори преподнесла ей главный «сюрприз».

Сидя в кондиционированной прохладе офиса, Таня никак не могла успокоиться.

Хозяйка «Кама-Сутры», Марина Кротова – женщина с жестким, властным лицом, сидела за столом и раздраженно поигрывала кубиками льда в стакане с водой.

– Почему они держали вас так долго?

– Сначала вс…вск…вскрытие делали, – заикаясь, пробормотала Таня. – Они брали показания у нас, а потом делали вскрытие.

– Вам что ли? – раздраженно спросила Марина.

– Ф..флори!

Марина плотно сжала губы, позвенела в своем бокальчике льдом. Предстояло еще очень много всего, в том числе: разговор с безутешными родителями, агентской фирмой, через которую к ним попала Флори и, совсем уж нелегкий, с братом.

Все то время, что они на паях владели «Кама-Сутрой», Марина только и делала, что ругалась с ним из-за того, что он спит со стриптизершами. Иван слушал, кивал и… принимался за старое. А Соня сидела дома и растила детей, в надежде, что когда-нибудь ее Ваня угомонится. Ведь не ушел же до сих пор, значит, любит.

А он и впрямь не думал о том, чтобы уходить от жены. До тех пор, пока не познакомился с Флори. Марина, зная брата, как облупленного, насторожилась, едва увидев их вместе. И не зря.

Как чувствовала…

«Что ж ты вчера ничего не почувствовала, дура?!» – набросилась она сама на себя.

Марине было что скрывать: накануне у них с Флори состоялся долгий и неприятный разговор об Иване. Поначалу директриса пыталась быть терпеливой и мудрой: с кем не бывает?

Ей уже не раз приходилось вести подобные беседы с пассиями Ивана и девушки обычно чувствовали, что прав не тот, кто прав, а у кого больше прав. Они уходили без боя, признавая правоту ее слов и не упорствуя в типично женском стремлении верить в сказку о том, что даже женатые мужчины порой бросают жен из-за любовниц.

Флори оказалась упрямой. Марине пришлось оставить душевную философию и задействовать тяжелую артиллерию. Пригрозив непокорной стриптизерше выслать ее домой без денег и, не добившись успеха, Марина повела себя, как на базаре. Открыла пошире рот и загрузив ошалевшую стриптизершу оскорблениями и прогнозами о том, что с Флори станет после того, как брат поматросит и бросит. А он бросит: другого пути нет.

И сейчас, когда его жена снова беременна, Флори и мечтать не следует о том, что Иван бросит Соню.

Последнее было враньем, но видя, как девушка изменилась в лице, Марина ухватилась за удачную находку и прибавила еще подробностей.

Выпроваживая Флори из своего кабинета, Марина была уверена в том, что между ними с Иваном все будет кончено.

Правда, ей и в страшном сне не могло привидеться, что кончено будет все таким образом. Теперь Марину мучила совесть… И страх.

– А Ирен почему поехала? – спросила она у Тани.

– Она первая ее увидела. Точнее, первой была Маринка, но она едва говорит по-английски…

– Странно, что она не оставила никакой записки, – медленно проговорила Марина, возвращаясь к своим собственным опасениям. – И никому ничего не сказала…

– Я попросила Валентину поспрашивать…

Марина изменилась в лице.

– Зачем?!

– Ну… Ну, вы же сами всегда хотите быть в курсе, что происходит между девочками…

– Ничего я не хочу! – огрызнулась Марина. – Ладно, хватит уже. Иди работай. Девять часов, а у тебя витрина пустая. Иди, поторопи их.

Пиво было теплым.

Ира допила, морщась, остатки. С силой вдавила банку в песок и тут же потянулась за новой. Пляж, бассейн и пиво, вот и все развлечения…

Солнце стояло в зените, однако здесь на берегу это ощущалось не так сильно, как у бассейна возле их дома. Там солнце просто вдавливало тебя в шезлонг, размазывало по нему раскаленной ладонью. Здесь, охлажденное свежим бризом с моря, его прикосновение становилось почти что нежными.

Солоноватый запах моря смешивался с дымом от жарящихся на жаровнях креветок и кальмаров. На лотке у «Севен-Элевен» через дорогу, жарили на гриле куриные окорочка и нанизанные на деревянные палочки, куриные сердечки.

Справа и слева слышались выкрикиваемые на корявом английском предложения торговцев едой и фруктами с лотка.

– Food, Madame? Food?

Побережье Паттайи жило своей дневной суетливой жизнью.

Торговцы сувенирами спешно навязывали загорающим кошельки из кожи «крокодила», покрывала с вышитыми слонами, и дурацкие шапки, – полосатые, с вытянутым вверх хвостиком, вроде той, что носил Буратино.

Народные «целители» – чудодейственные таблетки, которые гарантировали женщинам то потерю веса, то рост груди. А мастера татуировки хной, разрисовывали ничего не понимающих туристов, требуя взамен четыреста батт.

Побережье суетилось, спеша до заката успеть выручить как можно больше наличных. А солнце между тем уже окрашивало море в цвета расплавленной бронзы.

– Странно все это, – задумчиво пробормотала Ники, вдавливая в песок окурок. – Все так же, как было раньше, ничего не изменилось! И никто даже не заметит, что одним человечком на свете стало меньше. Только Машка попросила ее перевести в другую комнату.

– Ага, к Рульке! – Ира коротко усмехнулась. – Может, мне тоже попроситься к Стьяго? Я боюсь спать на том же самом этаже, где все произошло!

Ники не улыбнулась, продолжая чертить пальцем какие-то линии на песке.

– Меня другое поражает, – сказала Ира, вновь становясь серьезной. – Как можно так поступить с родителями? Ты представляешь, что они сейчас чувствуют?

– Тебе кажется, будто все родители такие, какими были твои. А есть и другие, как у Флори: отец – алкаш, который пьет и лупит их смертным боем и мать-мученица, которая заделалась иеговисткой.

– И все равно! Из-за Ивана Сергеича вешаться…

– Тебе ведь все равно, Ир. Тебе же плевать…

– Плевать или нет, но я не понимаю. Я бы так ни за что не поступила!

– А представь, если бы Стьяго был женат и с детьми!

– При чем тут Стьяго?

– При том, что ты с ним уже три года расстаешься, потом снова напиваешься и возвращаешься. Когда-нибудь, он не выдержит и даст тебе пинка под зад. И вот тогда, Ирочка, ты запоешь по-другому.

– Если бы… Ты же знаешь, как тяжело работать, когда на тебя твой парень смотрит. Работал бы он в ресторане, как Машкин Рулька, это еще куда не шло. Но когда он у нас ди-джеем работает… Ты же знаешь, какой он бешеный – хуже Ивана Сергеича. Мне и без того тошно, как подумаю про свой возраст, да про то, что идти некуда, хоть вешайся. А денег, с тех пор, как Стьяго крутит нам диски, у меня едва хватает на уколы от целлюлита.

– Деньги в жизни не главное.

– Да-да, знаю. Главное, это – любоф-фь. До гроба. Как у Ромео и Джульетты.

Ира поджала губы, слегка дернув при этом головой. Сделав большой глоток пива и поднялась.

– И что ты собираешься делать?

– Пойду, куплю еще пива…

– Да нет, со Стьяго.

– А что я могу с ним сделать? – спросила Ира, игнорируя последний вопрос. – Жениться на мне он не может, а просто так жить с ним в Германии я не могу. Вот и сказке конец.

– Но почему он не может на тебе жениться?..

– Потому что его папочка – итальянец, а я трясу голыми сиськами и танцую приваты. И что скажут-скажут! – она раздраженно вскинула указательный палец, – что его девушка – проститутка. Такой не место в семье благочестивых католиков…

Ники поморщилась. Грань между показом своего тела и его продажей была слишком тонкой. Она и сама стеснялась своей профессии, а потому слова Стьяго, пусть даже и не им лично сказанные, причинили ей боль.

– Мы – не проститутки! – свирепо начала было Ники, но тут же умолкла: прямо к ним, торопливо перебирая пухленькими ножками, бежала Джессика и ее грудь тряслась в чашечках лифчика, как желе.

– Девочки, мне та-ак стыдно! – вопила на бегу Джессика.

– Застрели меня, – простонала Ира.

– Я сейчас выхожу из воды, смотрю: тот мужик, с которым я вчера в эскорт ходила, идет. Та-а-к стыдно, девочки, ужас! Спрячьте меня!

– Иди в пень, Джессика, – раздраженно отталкивая от себя холодное мокрое тело, пробормотала Ира. – За что тебе стыдно? Что ты вчера всего с одним индусом вчера в эскорт сходила?!

Глаза Джессики округлились. Гримаска невинной девочки заставила ее лицо разгладиться, рот приоткрылся, ресницы хлопнули дважды.

– А не надо этого стыдиться! – почти нежно сказала Ира. – Если не умеешь зарабатывать головой, зарабатывай другой дыркой, только целочку из себя не строй!

– Голова – не дырка, – обиделась Джессика.

– Смотря у кого! – резонно ответила Ира, поднимаясь. – И сделай так, чтоб, когда я вернусь тебя не было, хорошо?

Девушки проводили взглядами стройную фигуру Иры, которая прошмыгнула между раздвигающимися стеклянными дверями в «Севен-Элевен» и прямиком направилась к холодильным шкафам с пивом.

– Почему она на меня так злится? – спросила Джессика. – Это все-таки, она меня ударила!..

Подруга замялись.

– Завидует. На нее индусы внимания не обращают.

Джессика немного подумала, старательно прикрывая лицо широкими полями шляпы, после чего ее миловидная, но на редкость глупая рожица вновь появилась на свет.

– Я все рассказала Тане, – таинственно прошептала она.

– Что именно?

– Что Ирка меня вчера ударила…

– Гос-споди! – Ники взволнованно села, обхватила колени руками. – Она тебя не ударила… Она тебя похлопала по щеке.

– Нет, ударила! – перебила Джессика. – Я подошла к мужику, с которым она сидела, а она дала мне пощечину.

Ники нервно прищурилась.

– Это тебя Валентина научила, что сказать?

– Валентина тут ни при чем! – Джессика уставилась на свои ноги.

– А я так думаю, что «при чем». На этой работе, дурочка, друзей нет. И если Валентина с тобой дружит, значит ей что-то нужно. Но поверь, что когда ты перестанешь быть ей нужна, она тебя выбросит, как использованный гандон.

– Ты так говоришь, потому что Ирен – твоя подруга! Но это еще не дает ей права бить меня по лицу…

Сзади внезапно звякнули друг о друга жестянки. Девушки рывком обернулись, как застуканные за чем-то непристойным, две школьницы.

– Ой! – пискнула Джессика, глядя на Иру так, словно та на ее глазах превращалась в Годзиллу. – Ты вернулась?

Ира не ответила: она сосредоточенно крутила головой в поисках чего-то, судя по выражению лица, важного. Видимо ее взгляд набрел на искомое: лицо Ирен просветлело и она сосредоточенно рванула к, только что закончившим волейбольный матч, мужикам.

– Можно у вас мячик попросить? На секундочку?

– Такая девушка, как вы должна не просить, а приказывать, – галантно ответил владелец мяча – сурового вида мужчина средних лет, чья манера говорить и обилие синих татуировок на заросшей седой шерстью груди, выдавала в нем выходца из крутых девяностых.

Ира поймала брошенный ей мяч и, подкидывая его на пальцах, вернулась к Джессике.

– Ударила тебя по лицу, говоришь? – спросила она так нежно, что Джессика про себя отметила: не стоит вызывать ее на еще большую мягкость.

Ира легко вскинула мяч, подняла руку и по волейбольному, четко и сильно, послала мяч в ствол одной из растущих вдоль набережной кокосовых пальм.

Звонко бумкнув о ее ладонь, мяч стрелой метнулся вперед, еще раз громко ударившись о ствол пальмы, вернулся в пославшие его руки.

– Если я тебя ударю, Джессика, – мягко начала Ира, поигрывая мячом, – у тебя башка отлетит.

Последние слова она произнесла быстро и настолько уверенно, что храбрость изменила не только Джессике, но и сидевшей рядом с ней Ники.

Джессика испарилась быстрее, чем вернулся к владельцам мяч.

– Гос-с-споди, – проговорила Ира, – и где только таких дур делают?..

– Дома, – ответила ей Ники. – Под одеялом.

Они рассмеялись, потом осторожно чокнулись запотевшими в один миг банками «Чанга», после чего дружно сделали по глотку.

Стемнело внезапно, как всегда в тропиках.

Девочки выбрались из тук-тука, пыхтя замершего у их дома, и, смеясь, пошагали по подъездной аллее. До отъезда на работу, – автобус обычно приходил в половине восьмого, – оставалось около двух часов.

Весь персонал клуба, за исключением администраторов и официанток-таек, жил в небольшом отеле, состоящем из трех, расположенных в виде буквы «П» двухэтажных зданий. В центре этого открытого прямоугольника располагался бассейн у которого было так уютно вести долгие длинные разговоры, или просто ржать и пить пиво после работы.

Стриптизерши жили в том домике, что служил «П» верхней перекладиной. Домик, на первом и втором этажах, опоясывала узкая терраса, вдоль которой располагались входные двери в номера. Ира и Ники жили на втором этаже.

Они уже подходили к лестнице, когда навстречу им поднялся со ступеней темный силуэт. Им не надо было гадать, кто это мог быть: чуть помедлив, широкоплечая фигура шагнула в полосу света, идущую из открытой двери первого этажа, медленно выпрямив шею, Стьяго заглянул ей в глаза.

За несколько минут Ира пережила, кажется, сразу несколько жизней. Сердце ее трепыхалось, пульсировало где-то в горле, мешая дышать. В глазах отразилось по стоящему перед ней парню, но прежде, чем она сумела взять себя в руки, чтобы хоть что-то сказать, Стьяго кивнул головой Ники и отошел к стене, давая им пройти.

– Ребят, – начала по-английски Ники. – Вы, как дети!..

Ира похолодела изнутри, чего так не хватало дрогнувшей в ее руке банке с пивом. Воспоминания окружили ее, как рой пчел и жалили они так же больно. Губы Стьяго на ее губах, их дикие ночи, или, вернее сказать, рассветы, когда они занимались любовью, исступленно, с такой яростью, словно у них не было завтра.

Помимо воли ее глаза вновь и вновь обращались к его лицу, пытаясь отыскать в его чертах хотя бы намек на то, какие чувства испытывает он, но лицо Стьяго было неподвижно, как лицо статуи.

– Ну, почему же, как дети? – его голос был спокоен, как и лицо. – По-моему, мы ведем себя, как взрослые.

Ира почувствовала, что Ники взяла ее за руку и тянет за собой к лестнице, вслед за собой. Единственное, на что ей хватило сил, так это переставлять ноги. Словно что-то внутри нее умерло, разбилось на лету о стену его холодного безразличия.

Теперь ей все было ясно: он не просто выдерживал характер. Он разлюбил ее. Она любила его, как никогда прежде, любила, всем своим существом, но не могла позволить себе такую роскошь, как быть с ним.

И хотя сердце ее ныло, рвалось к нему в предсмертной тоске, разум был тверд. Заглушая стоны умиравшей надежды, разум повторял лишь одно:

– Все, что ни делается – к лучшему.

Контингент в их клубе в тот месяц был так себе. То арабские строители, то индусские погонщики слонов, – Ира делала вывод из того, как от них мерзко пахло, то – еще хуже: русские пары.

Эти были противнее всего: индусы спрашивали «бум-бум», а получив отрицательный ответ, пили пиво, вытаращив глаза, круглые, как фары у «запорожца». Русские считали, что раз уж они заплатили за свои дриньки, им обязаны дать шоу. И браслетики «all inclusive» у них на руках, говорили о том, что ждать от них чаевых стоит с той же вероятностью, что и от индусов.

Когда появлялись индусы, по залу неслось протяжное:

– Джес-с-сика, работать!

Когда приходили русские, Валентина включала им Ногано и все, кто не был занят болтовней с подружкой, немедленно начинали орать в такт песне:

– Е… насос, Жора, где ты был?

Русские, обычно, удалялись после третьего повтора песни про Жору. Гордо, как царская чета в ссылку. При этом, прозрачно намекали грубым девкам, что «теперь понятно, почему у вас зал пустой».

Те уточняли, что «теперь будет пустой» и рассаживались с чувством выполненного долга по банкеткам, в ожидании гостей, которые будут платить.

Ира, чьи нервы были натянуты, как струна, надеялась, что ей удастся отсидеться в уголочке, но в ночь приезда Стьяго все было иначе.

Не успели они переодеться, как в зал завалилось человек десять веселых марокканцев, которые называли себя французами. Платил за всех, как обычно, один человек – Анри, с выпученными глазами и голосом, как у Зеда из «Полицейской академии».

Он сравнивал девушек с автомобильными марками и орал на весь клуб так, что заглушал даже свой любимый трек Питбуля, который при их появлении играл не стихая. Нора, красивая статная девушка с газельими глазами и целой копной длинных шелковистых волос, наслаждалась моментом: ей был пожалован титул Феррари.

Ира, которая с Анри не ладила, злилась, что ее назвали «тойотой» и допытывалась у Ники, что он имел в виду. Самооценка падала все ниже.

А гости все шли и шли.

Таня на своем месте у входа, приставала к Стьяго, который заглянул наверх – поздороваться. Видеть, как они весело что-то обсуждают, было совсем уж невыносимо.

А гости все шли и шли. Словно кто-то свыше указал им путь и дал пинка для ускорения. Джессика довольно скоро появилась из раздевалки в уличной одежде и сделала всем ручкой, а Таня помчалась в их раздевалку – к компьютеру, убирать ее песню из списка. Следом бросилась Джейни – изменить порядок выхода на витрину, который писала перед началом работы.

Гостей было так много, что через какое-то время им негде было сидеть. Таня отменила выходы на витрину и велела всем, кто может развести своих «оболдуев» на эскорт, валить в «Микс», или куда там они еще ходят.

Нора и Фокси тут же отчалили под вопли Анри. Правда, Нора так долго прихорашивалась перед походом в «Микс», что пьяные французы ушли без нее, а Таня попыталась оставить ее в клубе – работать дальше…

Когда они вышли из клуба, над Walking Street занимался серый рассвет. Ира, которой к утру удалось преодолеть свою хандру и заработать кучу чаевых, была пьяна и счастлива. Как, к слову, и те немногие, что оставались в автобусе. Остальные торчали в «Миксе» и издевательски махали руками с балкона, когда автобус проезжал мимо дискотеки.

Стьяго сидел на одном из передних кресел, откинув красивую голову на подлокотник, и мрачно смотрел в потолок. Ощутив укол боли, Ира прошла на свое место.

– Ничего, – говорила она себе, баюкая свою боль, как мать баюкает своего младенца. – Ничего… Ничего, все пройдет, я справлюсь.

А на ее глазах помимо воли вскипали слезы.

Покосившись на затылок сидящего как статуя Стьяго, Ира чуть слышно шмыгнула носом и надела очки.

Ничего…

Джессика, задыхаясь от радости и отдуваясь от бега, сбежала по лестнице и ринулась к бассейну. Там по шею в воде, в глубокой задумчивости бултыхалась Ира.

– Он пригласил меня на свидание!

– Кто? – мысли Иры не сразу вышли из сумрака. Она в таком возмутительном спокойствии подняла глаза, что Джессика даже обиделась: какой смысл спать с бывшим подруге, если той на это на… плевать?

– Он! Ну, ди-джей! Стьяго.

На этот раз процесс пошел. Ира не изменилась в лице, но само лицо слегка побледнело, веки дрогнули расширяясь. Едва сдерживая улыбку, Джессика сложила губы бантиком и часто заморгала. Ира молчала. Лишь вода тихо плюхнулась об борт, когда она повела плечами, прекрасно осознавая при этом, что ее деланное безразличие не обманет даже такую дуру, как Джесс.

– Да ладно тебе! – растягивая каждую гласную, та хитро улыбнулась, подтверждая догадку о том, что она не столь глупа, как выглядит. – Я-то знаю, что вы с ним раньше встречались.

– Пригласил – так сходи, – выдавила Ирен, отворачиваясь, однако, Джессика и не думала уходить.

– Кажется, он всерьез на меня запал, – жужжала она. – Сказал, что я куда лучше, чем его бывшая девушка. Конечно, я уверена, что он не имел в виду тебя. Наверняка, у него были и другие девушки.

Ира, конечно, не была настолько наивна, чтобы думать, будто Джессика ее не ненавидит, однако этот удар застал ее врасплох. Даже испепеляемая догадками насчет того, кто заменит ее в постели Стьяго, она не могла представить на своем месте Джессику.

Возмущенная его выбором, тем, что он променял ее на эту корову, Ира вскинула голову, как готовая ужалить змея. Но не успела она и рта раскрыть, как Джессика подскочила над бортиком и, глядя поверх Ириной головы, сиропным своим голоском возопила:

– Стьяго!

Герой приближался к бассейну, шествуя по вымощенному мраморной плиткой полу, и улыбался Джессике так широко, что сияющее солнце отражалось на его зубах.

Руки Иры, напряженные, готовые одним рывком поднять из бассейна тело, обмякли. Вся ярость вышла: а что, если она не врет? Что если Стьяго и, правда запал на нее? Если убрать тот факт, что Джессика – дура, набитая с особой жестокостью, она еще и гибкая аппетитная девица с формами индийской танцовщицы.

«…куда лучше, чем его бывшая девушка».

Ире расхотелось убивать Джессику. Ей захотелось умереть самой. Мысль о том, как именно Стьяго сказал это Джессике, на каком языке, как-то не решилась войти к ней в голову. Потоптавшись чуть-чуть, мысль ушла к Джессике.

Та даже приоткрыла на миг пунцовые губки, обернулась опасливо: а вдруг поймет? Но Ира медленно погрузилась с головой в воду. Якобы, спасаясь от палящего солнца. И задержалась под водой, насколько хватило воздуха, слушая глухие, монотонные удары сердца. Ах, если бы можно было умереть сейчас!..

Собрав остатки мужества в кулак, Ира выбралась из бассейна, и, подхватив на ходу полотенце, прошла в дом.

На следующий день Джессика стала главной мишенью для шуток и розыгрышей, авторство над большей частью которых принадлежало Ире. Похоже, что она провела без сна большую часть отведенного на него времени, так как к подъему уже располагала следующими словесными жемчужинами:

«А потом он повернулся и излил ей душу. Прямо на колени…»

«Джессика не говорит по-английски. Это был единственный способ показать, что он на самом деле к ней чувствует».

И, наконец, самое популярное:

«Мой бывший парень плюнул мне в душу, а я радуюсь: ведь своей новой девушке он наблевал на грудь».

Вечером, заглянув на свою страничку на «Одноклассниках», Джессика узнала, что четверо ее «Друзей» поставили последнее себе в статус…

Как ни странно, Стьяго, который был всему виной, не только не пострадал, но еще больше всех развеселил, когда на вопрос: «Тебе настолько не нравится Джессика?» оскорбленно ответил: «Ей нужно только мое тело, а не то, что у меня внутри!»

Конечно, он сказал пострадавшей, что ему «really fucking sorry», но Джессика так и не поняла, чего он собственно хочет. Извиниться или потрахаться.

Валентина, к которой она обратилась с этим вопросом, чуть не лопнула со смеху. Она и лопнула бы, но по приезду в клуб ее ждало неприятное открытие: Таня уволилась.

Новая администратор – хорошенькая блондинка с голубыми глазами на пол-лица была представлена коллективу, после чего работа пошла своим чередом: витрина-зал-стейдж-чаевые-зал. Валентина, еще не отвыкшая считать себя первой фрейлиной королевы-регентши, как-то не сразу освоилась с тем, что эта новенькая блондиночка сделана из пуленепробиваемого стекла.

Джессика была забыта: радоваться злоключения Валентины было куда приятнее.

Усевшись за угловым столом, они как-то мельком, походя, выпили, вспомнив, что сегодня девять дней по Флори. Поспорили немного о том, попадают души самоубийц в ад или в рай, а потом снова заговорили о Валентине, которая пользуясь отсутствием гостей, сидела в гримерке.

Сойдясь в вопросе о том, что будь на месте Флори эта тварь Валентина, они бы сегодня праздновали, девочки посмеялись и как-то равнодушно отбросив память об умершей подруге, заговорили о том, почему бог создал гостей без денег.

– Девочки! – шикнула новая администраторша.

И Маша, чья песня играла в этот момент, в мгновение ока оказалась на сцене у шеста.

Не особо усердствуя, Маша заходила вокруг него, готовая в любой момент как начать раздеваться, так и спрыгнуть со сцены, если, испугавшись пустоты в клубе, гость уйдет прочь.

Новая администратор, прижав к губам сложенные, как для молитвы руки, чуть поклонилась кому-то, кто только что вошел в зал. На ее лице блистала самая радушная улыбка, что кто-либо из присутствующих когда-либо видел.

Девицы с интересом обернулись, в вечном любопытстве, кого им подкинет нынешний вечер и по залу пробежал чуть слышный одобрительный ропот. Гостей было двое – статный высокий блондин и толстый лысеющий брюнет, ведущий за собой миниатюрную тайку.

Стьяго, каким-то образом, оказавшийся позади Иры, негромко присвистнул. И в тот же миг, взгляд блондина обратился к нему.

– Янис? – смутился последний и так покраснел, что даже спасительный полумрак клуба не мог этого скрыть. – Ты здесь работаешь?

Он говорил по-немецки и Ира, оказавшаяся между ними, сделала стойку: немцы, как правило, не говорили по-английски, но при этом не жмотились, вопреки байкам об их природном скупердяйстве. И пускай ее немецкий был далеко не безупречен, она владела им вполне достаточно, чтобы пробудить в немцах желание купить ей несколько «леди-дриньков».

– Nein! – возмутился Стьяго, переходя на родной язык. – Я – ди-джей. Просто спустился поговорить с девчонками.

Блондин смущенно огляделся вокруг. Полуголые дивы, из которых две или три выглядели по-настоящему роскошно, не оставляли сомнений в том, что разговор с ними может быть по-настоящему интересен.

– А где?.. – начал было Стьяго, но тут блондин чуть ли не вспыхнул, что несколько насторожило наблюдавшую за ним Иру, которая уже успела прикинуть на глаз стоимость его часов и сандалий.

– Мы расстались! – спешно сказал блондин. – Все в прошлом.

Ира метнула взгляд на Стьяго. Тот качал головой, то ли сочувствуя, то ли подтверждая, что все – суета сует, прах если и в прах обратишься.

– Говорят, ваши девки «на выход» ходят, – влез в разговор толстяк с блестящей, словно лакированной лысиной, трогательно замаскированной редкими прядями. – Хотим пару подснять на ночь.

Его похотливый взор скользнул по стоявшей перед ним Ире.

– Сколько ты стоишь? – спросил он по-английски, четко выговаривая слова.

Ира хищно сверкнула в ответ зубами. Этой фразе ее научил Стьяго, так что в грамматике она не сомневалась, поэтому ответила по-немецки:

– Учитывая твой шарм, дорого. Ты столько не зарабатываешь.

Возмущенный Стьяго полоснув обалдевшего толстяка злобным взглядом и, положив руку Штефану на плечо, сильно сжал его.

– Развлекайся! Не обращай на меня внимания, – сказал он, чуть ли не втаскивая его в клуб. – Тем более, что я ухожу.

За два часа до этого.

…Штефан брел по Walking Street, а безысходность лежала на его плечах, как удав в фильме «От рассвета до заката», лежал на плечах Сальмы Хаек.

Рядом, не умолкая ни на миг, шел, размахивая руками, его старый приятель Роланд, исполняющий сегодня роль гида. За Роландом семенила на высоченных каблуках миниатюрная таечка. Насколько Штефан мог судить, уже не та, с которой вчера вечером приятель встретил его в аэропорту.

Об этом, собственно, Роланд и распинался. Пел самому себе хвалебные оды. О том, как хорош он со всех сторон, а особенно, в постели. И время от времени, когда рассеянные кивки Штефана становились особенно оскорбительными, он тряс свою подругу за плечо:

– Ты счастлива со мной? – спрашивал он по-английски, четко выговаривая слова. – Are you happy with me?

Девушка, послушно обнажала в улыбке две полоски белые зубов: да, да, очень счастлива. Very happy!

Штефан тут же показывал в ответ собственные зубы. Назвать эти гримасы улыбками у него не поворачивался язык. В глубине души, он еще вчера пришел к выводу, что проститутки вряд ли говорят клиентам чистую правду. Наблюдая за бредущими вдоль Walking Street мужчинами, – уродливыми, толстыми, с покрытыми угрями или какими-то язвами лицами, каждый из которых, подобно Роланду вел за собой тайку, он окончательно убедился в сделанном выводе. Вряд ли клиенты приезжали в Тайланд за правдой.

Все они, – красивые, уродливые, молодые и старые, хотели слышать одно: как они хороши. И проститутки заученно, с одними и теми же улыбками, говорили им то, что они хотят слышать.

И хотя Штефан ничего не имел против того, чтобы пользоваться услугами проституток, пользоваться услугами таек ему не хотелось. Штефан был брезглив, и вид возможных предшественников отбивал у него желание.

– Ну, это не дело!.. Я имею в виду, зачем здесь быть, если не хочешь кому-нибудь здесь «присунуть», – Роланд противно заелозил толстыми бедрами, имитируя процесс.

Проходившая мимо женщина брезгливо поджала губы и отвернулась, когда Роланд попытался послать ей воздушный поцелуй.

Штефан поморщился.

Ему было стыдно за Роланда, за его упрямое нежелание взглянуть себе, нынешнему в лицо. Когда-то давно, еще в школе, этот лысеющий полноватый брюнет с сальным потасканным лицом, был первым в школе красавцем. Теперь от прежнего красавца остались лишь мальчишеские манеры, да уверенность в том, что любая женщина только и ждет, что его внимания.

– Ты же знаешь, мне не нравятся тайки.

– Они не-е-ежные, – с наслаждением, словно смакуя сигару, пропел Роланд, прижимая свою спутницу к своей полной груди.

Штефан не ответил.

– Здесь, друг мой, не Тибет, – сказал Роланд, почесывая свободной рукой затылок.

– И что теперь? Обязательно с кем-то трахаться? – кисло спросил Штефан.

– Ну, да! Слушай!.. Не хочешь тайку, давай найдем русскую. Есть один клуб тут, на Walking Street, с белыми шлюхами.

– Да? – спросил Штефан. – Я думал, только местные могут работать здесь проститутками…

– Ну-у, на самом деле, это стрип-клуб, но все знают, что тамошние девки трахаются. Если, конечно, дашь ей денег, тайком от менеджера.

– Ты сам там был?

– Нет, но мне говорила одна баба из «Гэлэкси».

– Ясно, – пробормотал Штефан.

Он не особенно доверял тому, что одна стриптизерша говорит про другую, однако других планов у него все равно не было и они уже почти что подошли к трехэтажному зданию, на котором ярким пеналом выделялась стеклянная кабина с танцующей внутри девушкой.

– Давай, а я за компанию посижу.

Штефан пожал плечами и огляделся.

Девушка в витрине ему не нравилась: слишком уж простецкая внешность: маленькая грудь, бедра как у надувного поросенка и нелепо плотные ноги, на которых красовались огромные стрип-шузы с каблуками-стаканами.

Но отказать Роланду, если тот вбивал себе что-то в голову, было невозможно…

И вот, Штефан сидел на узком белом диванчике у стены: на подлокотнике справа от него сидела самая роскошная девчонка, если не считать Нины, которую он в жизни видел, а слева – надутый Роланд, которого все открыто игнорировали по причине наличия рядом тайки. Приятель собирался уходить и звал его за собой. Штефан сопротивлялся.

Он понимал, конечно, что его новая знакомая – такая же профессионалка, как сидящая рядом с Роландом таечка. С той лишь разницей, что последнюю можно просто взять за руку и отвести в отель, а первая будет ломаться и строить из себя леди.

Стриптизерши на его взгляд мало чем отличались от приличных девушек, которые требовали дорогих ужинов, цветов и шампанского, а потом заявляли, что хотели бы остаться друзьями. Они так же кокетничали, так же хлопали ресницами и требовали «леди-дриньков». Единственное отличие состояло в том, что стриптизерши не носили утягивающих колгот, граций и лифчиков, чье содержимое почти полностью состояло из поролона.

Его новая знакомая была сложена, как амазонка. У нее были длинные ноги с тонкими коленками, плоский живот, круглая попка и грудь, что только во сне может присниться. Последняя выглядела настолько совершенной, что Штефан не удержался от вопроса, кому принадлежит сие произведение искусства. Природе или пластическому хирургу.

– Потрогай, – сказала Ира.

Штефан залился краской, не понимая, шутит она или говорит всерьез. Однако, Ира рассеянно попивала чай, краем глаза наблюдая за сборами утомленного сидением Роланда.

– Так хочется секса, – ее рука сжала его бедро именно в тот момент, когда приятель обернулся к нему, чтобы попрощаться.

– Со мной!?

Ее губы изогнулись в насмешке.

– Нет, с этим толстяком!.. Конечно с тобой, глупый.

– Подожди, – насторожился Штефан. – А сколько это будет мне стоить?

Ира взглядом указала на карточку «Crazy Menu». Эскорт на два часа стоил шесть тысяч батт.

– Это понятно, – сказал Штефан, притворяясь опытным. – Но, сколько я должен буду дать тебе лично?

– Нисколько, – сказала Ира. – Я же сказала: мне хочется секса. Так что просто забери меня отсюда…

Он с удивлением посмотрел на нее, ожидая услышать смех, но Ира была серьезна.

– Я сейчас! – пылко пообещал он и чуть ли не бегом припустил на лицу, к банкомату.

Молния не бьет в одно и то же дерево дважды. Бомба не падает в уже развороченную воронку. И только человек продолжает наступать на одни и те же грабли, будучи убежден, что уж на этот-то раз он не получит по лбу.

Штефану Адлеру не везло с женщинами. Вопреки логике и здравому смыслу, он, имеющий все данные встречаться с порядочной девушкой, то и дело влюблялся в совсем не порядочных. Так, однажды он встретил Нину.

Нина тоже работала стриптизершей. А заодно, проституткой.

Они познакомились после съезда стоматологов во Франкфурте-на-Майне, когда стоматологи, обсудив проблемы полости рта, захотели переместиться в область гинекологии…

Ее красота, ее бархатный с поволокой взгляд, как у восточной гурии, сразили Штефана наповал. И хотя Нина изо всех сил старалась не последовать по кривой дорожке, влюбившись в клиента, противостоять вспыхнувшей страсти, у нее получалось недолго.

С тех пор, как она избавилась от мужа, которого, как и большинство ее соотечественниц получила от родителей к пятнадцатилетию, Нина старалась держаться от мужчин подальше. Она спала с ними, поскольку в этом состояла ее работа, однако в душу к себе не впускала.

Но теперь, когда их еженощные встречи стали регулярными, Нина, проклиная себя за глупость, дала Штефану номер своего телефона. Ему необязательно приезжать к ней в клуб, сказала она.

Так все и началось. Каждую пятницу после обеда, Штефан ехал во Франкфурт, а в воскресенье вечером отправлялся домой.

Он казался ей настолько простым и чувствительным, что Нина уже всерьез зондировала почву, на которой стояли их отношения. Они встречались уже почти шесть месяцев и подумывали провести вместе отпуск в Тайланде. В его любви не было никаких сомнений, но когда Нина намекнула ему, что не прочь выйти за него замуж, Штефана словно подменили.

Его скомканные объяснения о том, что он против перевода их отношений в законное русло, Нина не сразу восприняла всерьез. Как и его твердое нежелание иметь детей. Она не обратила внимания и на то, что после серьезного разговора о будущем, у Штефана резко прибавилось работы по пятницам.

Их дальнейшие встречи уже не приносили никакого удовольствие. Нина кричала, плакала, требовала, умоляла, но Штефан оставался непреклонен.

Разумеется, он тоже плакал и умолял ее просто жить вместе, без детей и регистрации в ЗАГСе, но Нина уперлась и стояла на своем, не желая уступать.

Вопрос о женитьбе стоял ребром: либо они женятся, либо расходятся. Третьего не дано.

И когда Штефан, заливаясь слезами, сказал, что не женится, Нина просто взбесилась. Она подробно и дотошно, как патологоанатом, вскрыла и извлекла на свет божий все его недостатки. И как дважды два доказала, что кроме нее он никому не нужен.

Штефан не хотел расставаться с Ниной, но быть с ней в законном «пока смерть не разлучит нас», тоже не хотел. Нина поставила заключительный аккорд в этой пьесе. Сама. Так же уверенно, как когда-то сыграла первый.

И теперь, мучимый одиночеством и воспоминаниями, Штефан хотел одного – забыться.

Он в мгновение ока сбегал за деньгами, вернулся в клуб и выслушав от улыбчивой администраторши стандартной предупреждение:

– Эскорт – не секс, если вы думаете, что девушка пойдет к вам в отель, лучше забудьте. Потому что потом я вам денег не верну, – кивнул.

Ира стояла рядом и улыбалась, как Мона-Лиза.

– Он знает, – промурлыкала она по-русски. – Ты только посмотри на него: какой «денег назад». Он же простой, как кокосовый орех, только его расколоть проще.

– Смотри, как бы тебя молоком не забрызгало, – ответила Рита и, довольные собой, девушки расстались…

Как ее звали на самом деле?..

Ира понятия не имела. Знала лишь, что за три месяца «любви», что пылала между ней и Иваном Сергеичем, как костер адского пламени, Флори из цветущей красавицы с лучистым взором огромных, как у Бэмби, карих глаз, превратилась в бледное подобие себя самой.

Под глазами у нее залегли темные круги, взгляд потух.

Последние недели Флори постоянно плакала и жаловалась на свою горькую судьбу всем, кто соглашался слушать. Она говорила о любви и о муках совести, о чувстве вины за то, что спит с женатым мужчиной. И о том, что он извел ее своей ревностью, нелепыми обвинениями и упреками.

Ах, если бы она знала, как равнодушен окажется герой ее грез к тому, что она с собой сделает. Хватило бы у нее тогда сил залезть на маленький зеленый стульчик и надев на шею щедро политый шампунем капроновый шнур, с этого стулика спрыгнуть.

И хотя Ира никогда не любила Флори при жизни, ярость за ее нелепую смерть внезапно поднялась к самому горлу.

Она с грохотом распахнула дверь в свою комнату, разбудив Ники. Вытащила из-под кровати свой чемодан и, отыскав что-то на его дне, вылетела из номера, игнорируя возмущенные вопросы подруги о том, что собственно, происходит.

– Ванечка! – крикнула она звонким, не лишенным яда, голосом. – Тут кое-что осталось от нашей общей знакомой из двадцать четвертого номера. Ты не мог бы передать это ее родителям?

Она протянула обалдевшему от неожиданности хозяину «Кама-Сутры» толстую черную тетрадь с небольшим замочком из желтого металла. И не дожидаясь ответа, пулей взлетела на второй этаж и захлопнула дверь.

Ники мазала лицо кремом у большого зеркала, вмонтированного в платяной шкаф. На полке деловито шипел чайник. Она обернулась на грохот, который издала дверь и спросила:

– Иван Сергеич новеньких привез?

– Ага, – Ира налила себе еще чаю, прошла на балкон, выходивший на противоположную сторону, где крики со двора были слышны чуть тише и села, закинув на перила ноги.

– Как из себя?

Ира пожала плечами, зная, что если не отвечать, Ники не выдержит и убежит смотреть. Больше всего на свете, ей хотелось сейчас остаться одной.

Вспоминая о том, как Иван Сергеич отзывался о Флори, чей единственный грех заключается в любви к нему, она размышляла о том, переменится ли он в своем мнении, прочитав ее дневник. Или же, наоборот, укрепится?

Что он почувствует, когда поймет, что Флори не изменяла ему, ни за деньги, ни просто так.

Интересно, а что бы чувствовал Стьяго, если бы умерла не Флори, а она, Ира? Вел бы себя, как Иван Сергеич: делал вид, что все в порядке?

Наверное… Если кто и способен горевать по-настоящему, то лишь кто-то наподобие немца, с которым она познакомилась вчера ночью… Как там его?.. Штефан.

В дверь неожиданно постучали. Резко и грубо, словно необходимость встречи была для визитера оскорблением личности. Решив, что пришла Валентина, Ира нахмурилась. До отъезда Тани та часто врывалась без стука. Все надеялась застать их с Ники за распитием после работы алкоголя, что Иван Сергеевич строго настрого запретил.

Ира тогда вышла из себя и на повышенных тонах объяснила, что если Валентина еще раз так войдет, то она, Ира, откроет дверь ее головой, помогая выйти.

С тех пор Валентина стучала. С такой яростью, будто вбивала кулаком гвозди.

– Чего тебе? – раздраженно крикнула Ира.

Ответа не последовало.

– Сука долбанная! – прошипела она, выбираясь из-за стола.

Чего этой гадине опять от нее надо?

Ира рывком распахнула дверь, намереваясь закончить разговор так же быстро, но вместо Валентины перед ней стоял совсем другой человек.

Ирино сердце заколотилось где-то в горле, запульсировало, толчками посылая кровь к щекам, которые вспыхнули так, словно она час провела под палящим солнцем.

Стьяго смотрел себе под ноги, с таким видом, будто даже сам ее облик вызывал у него отвращение. В руке он держал телефон.

– Янис, – начала было Ира, желая покаяться и получить у него амнистию. – Насчет вчерашнего…

Он вскинул руку с телефоном, призывая ее к молчанию.

– Это твой друг, – голос, вопреки застывшей на лице маске, звучал мягко, по-дружески.

– Друг?

Какой друг?

Ира протянула дрожащую руку.

– Алло?

– Привет, – раздалось на том конце взволнованное лепетание. – Помнишь меня? Мы вчера…

Штефан.

– Помню, – сказала Ира, по-английски, косясь влево.

На лице Стьяго не дрогнул ни один мускул.

– Ты… Ты забыла у меня телефон. Прости, что беспокою, но я подумал…

– Штефан, – сказала она ласково, – не извиняйся. Спасибо, что позвонил.

– Я подумал, может быть, принести в клуб?

– Нет, – быстро сказала она, искоса поглядывая на Стьяго. – Давай встретимся в городе. Ты знаешь, где находится «Фестивал Централ»? Это недалеко от тебя.

– Нет, но я спрошу, – быстро сказал он. – Когда?

– Если я выеду сейчас, то примерно минут через сорок, – сказала Ира.

– Хорошо! – в его голосе слышалась неподдельная радость.

Взгляд Иры снова скользнул по Стьяго, который стоял, скрестив на груди руки, весь в масле для загара, блестящий, как бронзовый идол. Потом она мысленно сравнила его со Штефаном и сердце внезапно заныло, словно в предчувствии какой-то беды.

– Увидимся, – сказала она в трубку.

Стьяго протянул руку и взял у нее телефон, умудрившись не коснуться при этом ее пальцев.

– Насчет вчерашнего, – повторила она.

– Мне насрать, веришь – нет? – в его взгляде плескались злость и презрение. – Теперь-то ты понимаешь, что между стриптизершей и проституткой невелика разница?

Ира стиснула зубы.

– После него, я тебя знать не желаю, поняла?

Стьяго вскинул подбородок и гордо пошел вдоль веранды. Ира изо всех сил хлопнула дверью и, прижавшись к ней лбом, прерывисто задышала.

Почему ей так больно, господи, почему?! И когда дыхание начало выравниваться, в голове, прямо из бездны рожденной болью пустоты, всплыли такие строки:

С тех пор, как Стьяго в последний раз говорил с Ирой, прошло в общей сложности, восемь дней. С тех пор она почти что не появлялась дома.

Как же он раскаивался в том, что сказал ей тогда, на террасе! Сказал, больше из злости, чем искренне так думая. Сказал, будучи уверенным, что Штефан, который имени-то ее не помнил, звонит исключительно, чтобы вернуть телефон.

Кто мог подумать, что этот кретин, в очередной раз решится начать роман с девицей сильно облегченного поведения.

Что бы там не происходило между нею и Штефаном, видимо, это было гораздо серьезнее того, что происходило между ним и той румынкой из Франкфурта. Зная по опыту, какой вкрадчиво-нежной и чувственной она может быть, Стьяго понимал, что Штефан попался. Хуже было то, что попалась еще и сама Ира.

Неужели, за маской ранимости и неуверенности в себе, Штефан скрывал нечто, действующее на женщин подспудно, помимо их воли. И изменяет глубоко, навсегда? Что, если Ира в него влюбилась?

Последний вариант огорчал Стьяго безмерно. Не желая признаваться себе, что сам толкнул ее в объятия Штефана, когда она была готова вернуться к нему, Стьяго убеждал себя в том, что он не при чем. Все дело в деньгах Штефана.

«Шлюхи существуют для того, чтобы совать в них свой член, а не для того, чтобы пускать их в свое сердце!» – так выглядело краткое содержание его бесконечных аутогенных тренировок.

Но чем дольше он убеждал себя в том, что ему на нее плевать, тем больше ему хотелось, чтобы Штефан Адлер обанкротился и стал импотентом.

Практически все в городке, откуда оба они были родом, знали, что помимо оставленных ему отцом денег и успешной стоматологической практики, примерно год назад, состояние Адлера увеличилось на двадцать пять миллионов евро, которые он выиграл в лотерею.

Получи он такие деньжищи, Стьяго первым делом бросил бы работу и отправился на Ибицу или, на Миконос, развлекаться. Штефан же эти деньги вложил в какие-то акции. Конечно, он прекрасно зарабатывал, как дантист и одних только этих денег ему с избытком хватало на жизнь. И потому, вместо того, чтобы изменить жизнь человека, которому деньги были так нужны, двадцать пять миллионов евро достались человеку, который совершенно в них не нуждался.

Надежда еще была: поскольку Ира до сих пор не сделала «стоп-контракт», который стоил всего три тысячи долларов, которые Штефан мог дать не задумываясь. Однако, при мысли о том, что нежелание связывать себя более серьезными отношениями снова исходит от Штефана, Стьяго становилось не по себе.

Захочет ли она вернуться, когда Штефан уедет в Германию?..

И каждое утро, возвращаясь после работы домой, Стьяго долго ворочался под толстым стеганым одеялом и, вслушиваясь в завывания кондиционера, гадал, где она сейчас и чем занимается.

Гадать приходилось недолго: чем он сам занимался с ней год назад, после, разумеется, длинной прелюдии на тему: «Брось стриптиз!» И понимая, что Штефан сейчас, скорее всего, занимается с ней тем же самым, Стьяго задыхался от боли, вызванной ревностью.

Не в силах и дальше оставаться в постели, он скинул с себя одеяло и подошел к окну.

– Надо с кем-то потрахаться, иначе, я просто сойду с ума, – сказал он себе.

Штефан Адлер сидел на балконе, наблюдая, как на горизонте загорается новый день. Ира, положив голову на сложенные вместе ладони, крепко спала.

Глядя на ее спокойное, расслабленное во сне лицо, Штефан с нарастающим беспокойством размышлял, как ему быть с ней дальше.

С Ниной все было по-другому. Он хотел ее, потому что ее нельзя было не хотеть. Ему даже казалось, что он ее любит, – тогда казалось. Теперь он понимал, что раньше он ничего не знал о любви.

Ира была другая. Она ничего не просила, она смотрела на него снизу вверх, она с радостью принимала от него пустяковые подарки и уверяла, что дорого внимание.

Узнав, что он с легкостью может себе позволить забирать ее после работы, Ира, тем не менее, не требовала подарков дороже. Черт, да она же неделю встречалась с ним, даже не зная, что он богат!

Штефан вспомнил, как она предложила приезжать к нему в отель после одиннадцати, по правилам, девушки должны были оставаться в своем доме с пяти до одиннадцати утра. Но посмотрев пару дней на ее измученное недосыпом лицо, предложил забирать ее после работы и, если иначе нельзя, платить.

Что значили несколько лишних сотен евро, если каждую ночь он засыпал, сжимая ее в объятиях? Если просыпался с ней рядом, с нею завтракал… Никогда раньше не будучи связан с женщиной дольше, чем того требовало простое соитие, Штефан день за днем открывал для себя нечто новое в сфере чувств.

Они притирались друг к друг незаметно, как бы исподволь. Постельные экзерсисы чередовались с разговорами по душам. Ночные клубы с экскурсиями. Они ездили кататься на слонах, они ездили на острова…

И никогда она его ни о чем не просила, не намекала, не требовала. А когда он сам, чувствуя себя виноватым, решился заговорить с ней о том, что брак для него неприемлем ни при каких обстоятельствах, Ира сказала, что замуж не собирается. Что в России девушка считается старой девой, если не выскочила замуж сразу же после школы. А ей уже скоро тридцать и потому, плевать, выйдет она замуж или же нет.

Осторожно ступая по холодному, покрытому мраморной плиткой полу, Штефан приблизился к кровати и сел рядом с ней. Убрал с лица прядь волос и долго смотрел на нее, спящую.

– Ира, – прошептал он чуть слышно, словно пробуя ее имя на вкус.

Веки девушки внезапно дрогнули. Испуганно распахнулись глаза. Она вопросительно уставилась на него, не понимая, что случилось и неожиданно для себя, Штефан задал ей давно мучивший его вопрос:

– Ты… Ты бы хотела навестить меня в Германии?

Иван Сергеич, с которым Ира пришла условиться, что сегодня и завтра на работу не придет, а взамен – вот ему пятьдесят тысяч батт, за два суточных эскорта, был настроен поговорить:

– Что ты ему показала такое, что он без тебя жить не может? – игриво мурлыкал он, наливая себе водки в бокал со льдом.

– Я ему не сказала, я ему показала, – в тон ему отозвалась Ира.

Поскольку официально в контракте каждой из девушек был вписан штраф «За оказание сексуальных услуг», слово «секс» в разговоре не прозвучало.

– Как думаешь, когда он приедет домой и протрезвеет, он будет звонить и требовать деньги?

Босс сверкнул белоснежными зубами. Эпизод с требованием денег назад был вчера, когда Мэри и Ричи, наобещав арабам больше, чем Шехерезада за тысяча и одну ночь, довели их до «Микса», а там бегом вернулись в «Кама-Сутру» и, хихикая, затаились в раздевалке.

Обычно такие фокусы сходили им с рук, но вчера то ли звезды встали над ними боком, то ли это были не те арабы, что заседлав нефтяную трубу, не особо парятся за какие-то там сто пятьдесят баксов.

Клубу пришлось вернуть им деньги.

– Сколько тебе лет, Ирен? – почти по-дружески спросил вдруг Иван Сергеевич.

– Двадцать девять, – сказала она.

Холеная физиономия босса вытянулась.

– С-сколько?

– Двадцать девять.

– Блин, ты что, такая старая?

– Иван Сергеич!

– Да ладно, расслабься в бедрах. Пошутил я.

– Ты такой шутник! – ядовито сказала Ира.

Иван Сергеич внезапно подошел к шкафу и, достав еще один стакан, не спрашивая, наложил в него льда, плеснул на два пальца водки и ловко толкнул по столу в Ирину сторону.

Та удивленно взглянула на босса, едва успев подхватить стакан. Немой вопрос остался висеть в воздухе. Иван Сергеич выглянул за дверь и, убедившись, видимо, что их никто не видит, плотно прикрыл ее и запер на ключ.

– Выпей, – сказал он сурово.

Ира молча подчинилась. Серьезная, как инфаркт, физиономия Ивана Сергеича ее забавляла.

«Чего это с ним? «Финляндия» попалась несвежая?»

– Я хочу тебе сказать кое-что. Поделиться, так сказать, опытом…

Ира чуть не подавилась жгучей сорокоградусной жидкостью.

– Думаешь, я не вижу, что происходит между тобой и Стьяго?.. Вижу. И вижу, как ты с ума по нему сходишь. Да только что он может тебе дать? Все, что есть у Стьяго – это смазливый фейс и железные сиськи. И когда не станет этого, не станет и Стьяго.

Иван Сергеич вздохнул, вглядываясь в какую-то точку над Ириной головой застывшим взглядом пророка.

– А этот немец, он тебя любит. И если ты не дура, а я мне хотелось бы верить, что ты – не дура, плюнь на Стьяго и сосредоточься на этом чудике, – торжественно произнес он. – И не потеряй его, как я – Флори. Знаешь, каково это – сожалеть о том, чего не вернуть, чего не исправить?..

Ира неуверенно улыбнулась. Если она чего-то и не ожидала, так это разговора по душам с Иваном Сергеичем. Кто бы мог подумать, что за обликом хозяина стриптиз-клуба, скрывается нежная душа поэта.

– Ладно. Уговорил. Выйду за него замуж… Только не бери с него деньги за первую брачную ночь!

Иван Сергеевич посмеялся.

Но так кисло и натянуто, что Ира, нюхом почуяла, что пора уносить ноги. Слишком уж хорошо она знала мужчин, чтобы не понимать, что ее сейчас ждет. Вслед за этой сентиментальной чушью, что Иван Сергеич только что так торжественно рек, на грудь ей вскоре закапают его пьяные слезы.

– Спасибо за водку, – сказала она, поднимаясь. – И за совет.

– Пожалуйста, – Иван Сергеич махнул рукой на дверь и, налив себе еще водки, прямо в шлепанцах завалился на белоснежный диван.

На выходе из клуба, Ира столкнулась с подругами, которые поспешили уведомить, что пока она «два дня кувыркалась со своим немцем», Ники влюбилась.

Заключалось это в том, что ее страстная подруга, чье настоящее имя было Елена, в очередной раз вообразила, что полунищий болван с кудряшками – ее царевич Парис. И, заплатив Ивану Сергеичу, взяла сама себя в эскорт на весь день.

– Да, ну?! – Ира была в шоке. – Серьезно?! Опять?

– Ага! «Я, – говорит, – его люблю! Деньги не имеют значения!» – рассказали ей.

Ира недоверчиво покачала головой: именно на такой случай и существуют правила, согласно которым даже в свой выходной, каждая девушка ровно в пять утра, должна быть в своей комнате, в крайнем случае, во дворе у бассейна. И выходить не имеет права до одиннадцати часов. Режим, как в пионерлагере: после дискотеки – всем спать! Чтобы влюбившись, возжелав не тратить время на сон, она или он платили. Много и часто.

– Не дай бог, так влюбиться! – прошептала она. – Самой платить за эскорт! Ужас…

Подруги переглянулись, словно говоря друг другу: чья бы корова мычала. Можно подумать, не Ирка совершенно бесплатно и только из любви, подскакивает каждое утро в десять часов, чтобы ровно в одиннадцать послать в камеру наружного наблюдения поцелуй и отчалить к своему немцу.

Тоже, надо заметить, совершенно бесплатно. Однако, за эскорты она не платила и это был факт. Поэтому подруги предпочли вернуться к сердечным делам Ники. Хотя влюбленность Ирен, так же не подлежала сомнению…

То, что она влюбилась в этого типа было ясно всем стриптизершам. Во-первых, Ира перестала напиваться, как поступают отчаявшиеся женщины, во-вторых, она перестала обращать внимание на французов, в-третьих, Мэри, севшая после нее за компьютер в Интернет-кафе, уверяла, что Ирен выясняла подробности получения гостевой визы в Германию.

Конечно, там не говорилось, что она поедет куда-либо за свой счет, но общее мнение по поводу Штефана было однозначным. То, что у него есть деньги, просто удача. Не будь их, Ира достала бы собственную заначку.

О своих выводах, конечно же, первым делом известили Стьяго, который после того, как Ира встретила Штефана, ходил с опущенными плечами и ничем не интересовался. Тот мрачно послав вестниц куда подальше, помчался к Ире и устроил своей бывшей подруге сцену в лучших традициях Болливуда.

Конечно же, он не стал ни петь, ни тем более, танцевать, но!.. Половина обитателей клубного «поселения» слышала или видела, как Стьяго плакал у Иры в ногах, умоляя к нему вернуться.

Другая половина свидетелей, напротив, уверяла, что Стьяго не унижался, а просто высказал Ирке все, что думает о меркантильных шлюхах, пригрозил, что расскажет об этом Штефану. А вот когда Ира ушла, напился и плакал в ногах шезлонга, на котором она до этого загорала.

Но как бы то ни было, Стьяго разошелся не на шутку, обольщая направо и налево одиноких туристок, с которыми его видели потом то в «Миксе», то на пляже. И поскольку в «Микс» он ходил не просто так, а в эскорт, клуб от склоки этих двоих был в таком выигрыше, что руководство молилось о том, чтобы не дай бог, Ира и Стьяго не помирились.

…Попрощавшись с подругами, Ира поманила рукой ожидавшего ее Штефана и уже собиралась уходить, как внезапно, на лестнице возник Стьяго обнимавший за талию незнакомую Ире девушку.

При виде стоящей у выхода пары, Стьяго переменился в лице. Он уже не в первый раз неприязнью отметил, что рядом с Ирой, Штефан держится настолько уверенно, что едва ли напоминает себя прежнего. Но сегодня это отчего-то вывело его из себя.

– Поздравляю, Штефан! – крикнул он по-немецки.

– С чем? – не заподозрив ничего дурного, поинтересовался тот.

Стьяго выдержал эффектную паузу, обнажая в плотоядной усмешке великолепные зубы.

– Ты такой крутой! – сказал он грудным голосом. – Тебе даже проститутки отдаются бесплатно.

Она как раз размышляла о том, насколько вероятен такой исход, как видение любимого, бредущего украдкой в другой клуб, когда поднималась в гримерку.

Она была настолько поглощена своими страданиями, что не сразу сумела вернуться в реальность. А реальность была поразительной: посреди их гримерки стоял Стьяго в парусиновых штанах и совещался о чем-то с накладывающей макияж Джейн. Та, по своему обыкновению была в костюме Евы.

Джейн была на четыре года моложе, а ее тело, не тратя слов понапрасну, можно было описать всего одним из них: совершенство. И Джейн это знала, оголяя свои бесстыжие сиськи где только можно.

И хотя Ира сильно завидовала возрасту Джейн, ее собственное тело выглядело не хуже.

Не раздумывая над тем, что именно в гримерке забыл Стьяго, она поздоровалась и спешно принялась раздеваться. В гримерке было полно народу, все бегали, вопили, требовали то что-то из косметики, то утюг для волос, то еще что-нибудь, поэтому подслушать, о чем они говорят не представлялось возможным.

Забыв о Штефане, невзирая на все попытки думать только о нем, Ира лихорадочно ломала голову над тем, что именно происходит между этими двумя в другом конце стола.

Она трижды проходила мимо, якобы не в силах найти лифчик, который лежал на полке над ее зеркалом, исключительно ради того, чтобы обратить на себя внимание Стьяго.

На третьем дефиле, ей это удалось.

– Осторожнее! – взревел Стьяго, прыгая на одной ноге.

– Ой, прости! – фальшиво изумилась Ира. – А что ты здесь делаешь?

– А просто так нельзя спросить? – окрысился он. – Обязательно по ногам топтаться?

Пойманная с поличным, Ира сильно смутилась и спросив что-то у Джейн, ретировалась на свое место.

– Мы будем делать шоу, – важно сказала та. – Как на 14-ое февраля. Руководству понравилось.

И тогда до Иры дошло.

И то, что здесь делает Стьяго и то, для чего была вся эта нежная дружба, которой к ней так внезапно воспылала Джейн.

– Сука! – сказала она, настолько пораженная, что у нее не было даже сил это скрыть. – Какая же ты сука…

– За языком следи, – холодно посоветовала Джейн.

Задыхаясь в бессильной ярости, не в силах ни сесть на место, ни отыскать подходящих слов, Ира стояла посреди раздевалки. Глаза ее метали молнии, рот открывался и закрывался, а из ноздрей, казалось, шел дым.

Стьяго с любопытством смотрел на нее.

– С тобой все в порядке?

– Нет! – отрезала она. – Когда я просила тебя танцевать со мной, ты был слишком крут для таких портянок. А тут, надо же! Раз-два и наш великий танцор уже на сцене.

Ей хотелось ударить кого-то из них, разбить что-нибудь, но под рукой не было ничего подходящего для такой цели, а в раздевалке, после участившихся в последнее время разборок, висели выдержки из контракта:

Ира рухнула в кресло и Стьяго, собственно, этого и добивавшийся, ощутил себя свиньей.

– Прости, – пробормотал он, примирительно похлопав ее по спине. – Я не думал, что ты узнаешь. Думал, что это всего пару раз.

Ира бросила на него уничтожающий взгляд, но ничего не сказала.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Джейн? – спросила она.

И когда ответа не последовало, сама же закончила:

– Ты сначала рубишь сук на котором сидишь, а потом жалуешься, что упала…

И хотя в самих словах ее не было ничего особенного, сидевших в раздевалке отчего-то прошибло холодом. Джейн продолжала спокойно краситься и лишь сжатые плотно губы выдавали ее состояние.

– Я делаю это ради тебя! – внезапно выпалил Стьяго на своем родном языке. – Ты хочешь денег? У меня будут деньги!

И хотя Ира действительно учила немецкий все эти три недели, ее познания в нем не отличались своей глубиной. И потому из сказанного им она поняла лишь то, что он хочет денег и как, неважно.

Возвращение домой, в Германию, случилось безрадостным. Глядя на серую полосу дорожного полотна, на покрытые жесткой желтой травой поля, кое-где присыпанные серым грязным снегом, Штефан ощущал тоску более пронзительную, чем та, что охватила его в тот миг, когда мотобайк на котором уехала Ира, скрылся за поворотом на Бич Роад.

Неумолчная трескотня Сюзанне его бесила. Отчасти потому, что речь шла о Ютте Мартинелли и ее всех тайных и явных достоинствах, отчасти потому, что Сюзанне не давала ему и рта открыть, чтобы рассказать ей о девушке, в которую он влюблен.

Ютта – то, Ютта – се…

По словам Сюзанне, выходило, что желаннее этой женщины у него и быть не могло. Ведь любил же он ее когда-то давно… А раз так, то снова полюбит.

Штефан пытался намекнуть, что любовь к вышеупомянутой даме у него прошла лет в пятнадцать, когда самой Ютте было уже двадцать шесть. И что теперь, в свои тридцать восемь, он меньше всего на свете жаждет стать жертвой женщины на девять лет старше. Даже если она выглядит моложе.

Старенький фольксваген, урча, остановился у белого двухэтажного здания. Как раз напротив блестящей таблички, на которой черными аккуратными буквами было написано:

Ютта Мартинелли открыла пудреницу, чтобы еще раз придирчиво изучить свое отражение. В свои сорок пять фрау Мартинелли выглядела, как не самый удачный клон Дженис Дикинсон. У нее были такие же длинные черные волосы, за двадцать пять евро прядь, силиконовые, третьего размера, груди и полные губы, которые перед приездом Штефана стали еще полнее, невзирая на предостережения ее косметолога. Фрау Миллер опасалась, как бы во время работы дантист не нанес ее клиентке случайную травму. Фрау Мартинелли лишь посмеялась. Она хотела встретить Штефана во всеоружии.

В общем, единственное, чего ей теперь не хватало, были новые зубы. И, что важнее, новый муж, который их оплатит. Идея отыскать своего «Половина» в том самом мужчине, который их сделает, фрау Мартинелли пришла совершенно случайно.

В тот день, когда впервые припарковав свой фольксваген рядом со сверкающим черным лаком «мерседесом», который стоял аккурат под этой самой табличкой, она вспомнила мальчика, когда-то носившего то же имя. Штефан Адлер, недотепа-брат ее подруги Сюзанне.

Прикинув на глаз стоимость «мерседеса», фрау Мартинелли внутренне содрогнулась, осознав внезапно, что сама она на такой не заработает даже если совсем перестанет есть и переедет в коробку из-под телевизора. Именно благодаря этому «мерседесу», образ Штефана в ее голове внезапно претерпел изменения к лучшему.

Сама она последние десять лет провела в Нюрнберге. Не так далеко, чтобы сплетни совсем потеряли бы к ней дорогу, но и не настолько близко, чтобы вместо вечно краснеющего слюнтяя представить себе одного из лучших дантистов Баварии, да еще и унаследовавшего большую часть семейного состояния.

И хотя фрау Мартинелли не совсем понимала, что за причины заставляют молодого миллионера работать в маленьком городке, вместо того, чтобы перебраться в город побольше, она четко осознала, чего хочет сама. И помог ей в этом его «мерседес».

Мелодично зазвенели над головой дверные колокольчики. В холле стояли старинные напольные часы с тяжелым бронзовым маятником. У журнального столика, на котором веером были разложены глянцевые журналы, стояла уютная софа и два, того же благородного серого цвета, кресла.

Если бы мерседесу требовались свидетели, приемная могла подтвердить, что дела у доктора Адлера и впрямь идут хорошо. На стенах, в отличие от большинства клиник висели не плакаты с рекомендациями по уходу за полостью рта, а прелестные пейзажи в стиле Моне.

В стойку регистратуры был вмонтирован аквариум, отделанный «под море». Толстые, неизвестные фрау Мартинелли рыбы золотистого цвета, важно пошевеливали плавниками.

Вместо гнетущей тишины, столь свойственной медицинским учреждениям, играла ненавязчивая мягкая музыка, в которой слышались то голоса птиц, то ропот тропического ливня. В воздухе витал аромат горькой вишни.

Немного поразмыслив над тем, по карману ли ей будут услуги доктора Адлера, фрау Мартинелли решила, что есть лишь один способ это выяснить – спросить.

Из глубины клиники доносился звук работающей бормашины. Гулко зазвонил телефон, заставив фрау Мартинелли вздрогнуть. Послышался стук каблуков и мимо нее к стойке переваливаясь, протопала секретарша. Фрау Мартинелли чуть прищурилась.

Неужели?..

Хм! Вот так сюрприз! И когда секретарша закончила разговор, посетительница собрала все свое обаяние и превратила его в одну большую улыбку.

– Инге!..

Она жестом фокусника сорвала с носа большие темные очки и развела руками: вуаля.

У секретарши сильно отвисла челюсть, а глаза выпучились, будто собирались выпрыгнуть из глазниц.

– Ютта? – словно немая, которой Иисус сказал: «говори», выдавила из себя секретарша. – Ютта Мартинелли? Это – ты-и-и? Даже не изменилась!

«Надо полагать!» – надменно подумала фрау Мартинелли, однако ни в глазах, ни в улыбке ее не отразилось даже тени этой мысли.

Иметь своего человека в стане потенциальной жертвы было более, чем просто удобно. Неплохо было бы возобновить знакомство и с его сестрой. А уже дальше, обложив со всех сторон, нанести решающий удар и повязав его обещаниями, отвести к себе на работу – в ЗАГС.

Она уже наводила справки о семейном положении доктора, но отсутствие официальных данный еще не означало, что в его сердце не поселится какая-нибудь молоденькая щучка, которая на все пойдет ради денег.

Так оно, собственно и вышло в итоге. Да еще ее сын, которого можно было во многом заподозрить, помимо глупости, позвонил из Таиланда, требуя срочно объяснить ему, что нужно для того, чтобы жениться на русской… Янис и выдал секрет, что Штефан хранил от всех. Именно потому он и решился на женитьбу, чтобы удержать эту стерву, которая наложила лапу на Штефана.

Фрау Мартинелли, естественно, пришла в ужас. Оттого, что ее мальчик попался на крючок вульгарной девке, которая, к тому же, на пять лет его старше. То, что сама она старше Штефана на девять лет, ее не смущало. И прочитав сыну резкую отповедь, фрау Мартинелли позвонила сестре Штефана и предложила вместе поужинать. За этим ужином она и выдала им с Инге все, что только что выяснила от сына.

Теперь можно было спать спокойно. Сюзанне всю жизнь вертела Штефаном, как хотела. Можно было быть уверенной, что под венец с ним если кто-то и пойдет, то не русская стриптизерша. Не видеть ей ни денег Штефана, ни его мерседеса, ни его клиники!

Сама фрау Мартинелли всю жизнь считала мужчин бездушным прибором, сочетающим в себе функции банкомата и вибратора; поэтому ей и в голову не приходило, что какая-то женщина может интересоваться ими как людьми, друзьями, любовниками. Как и то, что Штефан Адлер может иметь какие-то свои, собственные планы для своих кошелька и сердца.

Эта – другая женщина была в ее понимании единственной преградой: женщин она боялась. То ли опасалась соперничества, так как сам этот термин уже подразумевал, вероятность проигрыша. То ли, за свои жизнь, здоровье и репутацию, – ибо всех судила по себе.

…Между аккуратными бровями фрау Мартинелли безуспешно попыталась пролечь морщинка. Однако, с тем же успехом можно пытаться резать асфальт ножом для сыра. Ботокс у нее в лице уже не был инородным элементом. За последние годы фрау Мартинелли сделала столько инъекций, что посмеиваясь про себя, думала порой, что в ее крови уже половина ботокса. Впрочем в этот миг, справедливости ради, думала она не о своей постоянно требующей новых вливаний красе.

Она размышляла о том, кто мог бы осуществлять эти вливания в будущем. Судя по рассказам Инге, которая, видимо, случайно вложила в свой бред и граммчик полезной информации, доктор Адлер обещал стать легкой добычей. Тем более, что он когда-то сам был в нее влюблен.

Фрау Мартинелли толкнула стеклянную дверь; зазвенели мелодично колокольчики и внезапно ее сердце дрогнуло: спиной к ней стоял широкоплечий высокий блондин. Он обернулся на звон колокольчиков, вздрогнул в такт ее сердцу, но тут же взял себя в руки.

– Фрау Мартинелли?

– Штефан…

– Инге готовит кабинет, – сказал он вежливо, но холодно. – Она Вас пригласит.

И не прибавив ни слова, даже обычно-вежливого, положенного в таких случаях: «Как дела?» или «Рад Вас снова увидеть», он повернулся к фрау Мартинелли спиной и исчез за дверью своего офиса.

Если бы она сейчас в гневе развернулась и ушла, как подсказывала гордость, все в конечном итоге, могло сложиться иначе. Однако, фрау Мартинелли никогда не принадлежала к числу женщин, которые сдаются так просто. И она осталась, не подозревая, что совершает страшную ошибку, которая в итоге будет стоить ей сына.

За время ее отсутствия в клубе, да и в гостинице, где они жили, изменилось многое. Оставалось лишь удивляться, как много всего интересного происходит, стоит ей хоть на неделю уехать и как мало, когда она месяцами сходит с ума на одном и том же шезлонге.

Во-первых, Иван Сергеич, к молчаливому возмущению всего коллектива, ухлестывает за новенькой. За той крупной блондинкой, что называет себя Амариссой.

Амарисса, или Бульдозер, как ее называют все остальные, уже выбила себе фиксированную зарплату и вместо того, чтобы зарабатывать стартовые шестьдесят тысяч, сидит на диванчике и с томной рожей пьет зеленый чай. А вокруг, – пока нет гостей, – козликом скачет Иван Сергеич и рассказывает ей занимательные истории из своей насыщенной событиями жизни.

Лина сходит с ума от ревности и оттягивается тем, что по утрам после работы занимается с гантелями. Точнее, не столько занимается, сколько катает их по полу, мешая Бульдозеру уснуть.

Иван Сергеич пока еще не вмешивается в их склоку, но уже пишет Лине СМС-ки. «Уважай других девочек!» или «Имей совесть!». Лина гордо отвечает ему, что совесть нельзя поиметь, но Ивану Сергеичу этого, видимо, не понять.

Накануне истерику закатила уже Валентина, которой из-за недостачи всего двух тысяч до нормы, вместо тринадцати штук, выдали одиннадцать.

Как уверяла Ники, показательное выступление сводилось к тому, что Валентина пустила злую слезу и, провопив, – я тебе, Ваня, никогда говна не делала, а ты вместо того, чтобы это оценить, платишь фиксированную зарплату не мне, а этому Бульдозеру! – выбежала из клуба. Видимо, ее всерьез задевал тот факт, что руководство не удосужилось оценить ее подрывную работу в качестве дятла…

– А в остальном, – заключила Ники, – все так же, как всегда. Все фигово, «костюмов» – нет.

В подтверждение ее слов, в тот день в клубе было пусто часов до двенадцати. Девчонки, разбившись на группки, о чем-то болтали, одни учили друг друга новым элементам, оккупировав шест, другие пили чай с купленными перед работой шоколадками и смолили сигарету за сигаретой, словно непрерывное курение помогало им сократить время ожидания.

Валентина в эту идиллию явно не вписывалась.

Злая, раздраженная, не в силах понять, что именно сделала не так, Джейн подошла к столику, за которым вместе с Норой и Ники сидела Ирен и требовательно, в привычной своей дурашливой манере, сказала:

– Дай сигарету!

Ира подняла на нее глаза. С таким видом, словно ее в могиле потревожили.

– У меня нет.

– Врешь ведь! – обозлилась Валентина: она не далее, чем пять минут назад видела, как Ира распечатывает новую пачку.

Валентина и раньше подозревала, что за со всех сторон обступившим ее молчанием, стоит именно Ирка. Подозревала, но сама же себе не верила. Слишком уж банально все выходило. Однако в тот миг, глядя в ее оледеневшей лицо, Валентина поняла все.

– А если и вру? – спросила Ира.

Чашка громко звякнула о стеклянную столешницу, когда она поднялась. Теперь их разделял только столик, который даже при всем желании нельзя было принять за серьезную преграду.

– А не куй врать! – грубо сказала Валентина. – Дай сигарету…

У Иры задрожали руки. Как-то сразу вспомнились первые дни в этом клубе, два года назад, когда эта пигалица подставила ее так, что ей пришлось два месяца работать только на штрафы. Потом, собственная же глупость, когда она к себе эту змею опять к себе подпустила, пригрела, рассказала о заветном своем желании упросить Стьяго, делать с ней номер.

Конечно, тогда ей и в голову не приходило, что Штефан и после отъезда будет звонить ей, как обещал, как не приходило и то, что Стьяго способен на такую подлость, как сообщить о ней семье Адлеров, но тем не менее Джейн в очередной раз запудрила ей мозги и выставила тупицей.

Вспомнились и более мелкие, но в свое время, весьма ощутимые пакости, вроде увода из-под носа денежного клиента, или воровства сигарет…

– Уйди, – прошелестела Ира, одновременно, как мантру повторяя про себя: «Драка – штраф пять тысяч батт!»

– Дай сигарету – уйду! – не унималась Джейн, готовая пожертвовать эти деньги, а в придачу несколько прядей волос.

Кровь у нее бурлила. Она уже представляла, как Ирка бросится на нее с растопыренными, как у кошки лапами, норовя расцарапать лицо. И внезапно собственные претензии на Стьяго показались ей достойными того, чтобы за них подраться.

Вытянув шею Джейн плюнула Ире в лицо, с яростью стреноженного ребенка у которого отобрали игрушку.

Она уже отступала на шаг, готовая перехватить протянутые к ней руки, она была так уверена, что выиграет этот заезд, что даже не поняла, что за белая вспышка сверкнула перед глазами.

Лишь когда нос занемел, а по губам ручьем потекло что-то теплое и соленое, Джейн в ужасе закричала, пытаясь руками остановить кровь. Какая-то молния мелькнула между ними: охранник оттолкнул Иру на кресла, второй рукой, отталкивая ее, Джейн.

А потом она оступилась на каблуках и полетела на пол, заранее зная, что мягкой посадки не будет.

– Черт! – вскричала Ники, с ужасом глядя на вывернувшуюся под неправильным углом лодыжку Джейн.

Не из жалости, а скорее из страха перед увиденным, Нора зажала рукой рот, словно опасалась, что ее стошнит.

В мгновение ока их окружили все: стриптизерши, официантки, охрана. Держась руками за сломанную ногу, Джейн выла не своим голосом. Ее зубы, красные от крови, съехавший набок нос и потоки туши на щеках, скорее напоминали маску к прошедшему Хэллоуину.

И когда ее истерика достигла своего апогея, в зал, как водится, вошли первые за сегодня гости.

Ира вернулась домой под утро.

Колени до сих пор дрожали, а щеки горели, стоило лишь вспомнить о случившемся. Невзирая на то, что руководство было в подробностях извещено о том, что и как именно произошло между девушками, избежать скандала не удалось.

Ночь напролет ей пришлось выслушивать нелицеприятные эпитеты в свой адрес и запоздалые требования в случае подобных конфликтов немедленно ставить в известность руководство. И еще много всего: угрозу оштрафовать ее на всю следующую зарплату, оставить в Тайланде на второй срок, отрабатывать за Джейн, которая в ближайшие несколько месяцев явно не сможет появиться на сцене.

Это ее и спало…

Пока ее коллективно перевоспитывали, в клуб явилась полиция. Ира так и не поняла, по какому именно поводу. Просто в зале внезапно стихла музыка, зажегся свет и незнакомый мужской голос на характерном для тайцев шепелявом английском потребовал у администратора зала документы…

Дальнейшее напоминало дурной сон.

Дверь офиса тут же оказалась запертой изнутри и забыв про Иру, все принялись торопливо названивать адвокатам, знакомым высокопоставленным полицейским и всем, кто мог хоть в чем-то помочь.

Паспорта девушек были вынуты из сейфа и разложены по порядку. Руководство шепотом совещалось о том, кто виноват в том, что решил сэкономить на их разрешениях на работу и кто теперь будет за все за это платить.

На фоне таких убытков, Джейн была забыта, а Ира, которая сжавшись в комок, сидела на маленьком диванчике, была отправлена в полицию с пачкой паспортов.

Бог знает, что там наверху перепуталось: тревога заела, или так получилось, но поискав в стопочке паспорт Джейн и припомнив, что она уехала с ним вместе в госпиталь, Ире вручили оставшиеся паспорта и вручили со строгим наказом: быстро смыть макияж и притворившись ветошью, просочиться из черного входа и уехать домой, где ее будет ждать адвокат.

Теперь, сидя на кровати в свете неверных пасмурных сумерек, Ира перебирала странички своего паспорта, рассматривая варианты «за» и «против». Обида за то, как с ней разговаривали, не желая принимать во внимание тот факт, что начала не она, становилась все горше. И пропорционально обиде, росло желание воспользоваться моментом.

– Вот возьму и сбегу, – сказала она себе. – Будут знать, как людей с дерьмом смешивать…

И хотя она вполне отдавал себе отчет, что отношения с руководством клуба портить не стоит, поскольку девушек ее возраста боссы клубов берут без особой на то охоты, Ира была преисполнена уверенности в том, что не пропадет.

Еще перед отъездом Штефан взял с нее обещание, что она приедет к нему в апреле, когда закончится контракт. И повторял свое приглашение не раз, строил планы, чем именно они займутся, когда она приедет. И планы эти были такие громоздкие, что «неделя» незаметно превратилась в месяц, а месяц в три…

Дрожа от нетерпения, Ира набрала номер Штефана и дождавшись, чтобы он ответил, выпалила:

– Ты все еще хочешь, чтобы я приехала?

И когда растерянный Штефан пробормотал, что конечно хочет, Ира приказным тоном велела ему немедленно забронировать на ее имя первый же попавшийся рейс Бангкок – Владивосток, или же, если не получится, любой город России сегодня же.

– А как же твой контракт? – растерянно спросил Штефан.

– Будем считать, что он кончился, – нервно выглядывая в окно, произнесла Ира.

– Что случилось?

– Пока еще ничего, так что забронируй билеты и скажи мне номер вызова такси, которое везло тебя в аэропорт.

– Я просто обязана тебя как-то отблагодарить! – выпалила женщина. – Позволь пригласить тебя на ужин?..

К этому моменту фрау Мартинелли готовилась уже давно, а потому ее речь, несколько раз отрепетированная перед зеркалом, звучала так же искренне, словно и впрямь была сказана в порыве.

Во всяком случае, Инге, которая бессовестно подслушивала их разговор под дверью, победоносно сжала кулаки за подругу: решилась. Ну, слава богу!

Ответ Штефана спустил ее на землю.

– Ничего ты мне не обязана! – возразил он. – Это моя работа.

И вышел, оставив фрау Мартинелли стоять посреди кабинета с отвисшей челюстью и выпученными глазами.

Ира просто не знала другой жизни. И не желала думать о том, что она существует. И лишь теперь, проклиная себя за тупость, она могла рассчитывать лишь на то, что Штефан не обманет ее надежд.

Он стоял у выхода из зала получения багажа и, вытянув шею, искал ее в толпе. Внезапная вспышка стыда за то, как она выглядит, пронзила Иру насквозь: он был такой красивый, свежий, одетый в щегольские джинсы, которые вряд ли стоили меньше двух сотен евро. Ире привиделось, как взгляд Штефана падает на нее, его глаза округляются, прежде, чем закатиться и он падает в обморок, прямо на руки стоящих за ним сограждан.

Ира никогда не любила его так, как любила Стьяго, но в данный момент ей до боли в сердце захотелось выглядеть лучшим образом. Черт бы подрал эту простуду!

Чувство стыда тем временем разрасталось и предчувствуя, как оно возьмет над ней верх, Ира яростно тряхнула головой, словно отгоняя от себя наваждение, прикрыла глаза темными очками, чем сильно удивила попутчиков и решительно двинулась к встречающему ее блондину.

– Привет, – хрипло сказала она, – прости, я ужасно выгляжу.

И если у Штефана и были до этого причины упасть с обморок, он взял себя в руки до того, как это случилось.

Пока они, заблудившись в лабиринтах франкфуртского аэропорта, искали парковку, тревоги, владевшие Ирой с тех пор, как она приехала в Новосибирск, рассеялись.

Уже казалась нелепой сама мысль о том, что выйти замуж за этого простого, надежного и красивого мужчину, пусть даже немного робкого и застенчивого, как старая дева, – неправильно. И шагая рядом с ним, прижимаясь головой к его плечу, Ира весело болтала, украдкой зыркая по сторонам. Встречные женщины смотрели на Штефана с ярко выраженной на лице завистью и тот факт, что кто-то находит ее спутника привлекательным, не имея при этом ни единого шанса на взаимность, наполняла ее осознанием собственной значимости.

Мысли Штефана были далеки от столь же спасительной идиллии. За то время, что она провел с фрау Мартинелли в беседах о свадьбе, она все же сумела порядком расшатать его недавно обретенную уверенность.

Когда о свадьбе рассуждала Ира, все выглядело логично и здраво: они поженятся, просто распишутся и все. Ведь иначе она не сможет оставаться с ним в Германии. Она подпишет брачный контракт, что не претендует на его деньги и все будет прекрасно: ведь они любят друг друга. Если жизнь друг с другом перестанет их устраивать, они разведутся.

Фрау Мартинелли делала упор на другое: после трех лет в Германии, ему не избавиться от супруги до конца дней, даже если они разведутся. А уж если ей вздумается завести здесь ребенка, то сам Дьявол не остановит ее, ибо на стороне беременной в Германии всегда стоит государство.

Все это пугало робкого Штефана, который не видел в себе никакой ценности, как мужчины. По словам фрау Мартинелли Ира выходила хищницей, которая таких штефанов ест на завтрак. И надо сказать, звучали эти слова убедительно: кому, как не фрау Мартинелли было знать о повадках хищниц в кукольных обличиях.

Ему всегда казалось, что Ира для него слишком лакомый кусочек. Теперь, после цикла бесед с фрау Мартинелли, он был в этом уверен. И когда Ира, как бы между делом заметила, что сертификат А1, подтверждающий начальное знание немецкого, она может сдать буквально через неделю, в Швэбиш-Халле, Штефан испугался уже не на шутку.

Сертификат А1 был необходим для заключения брака в Германии и тот факт, что Ира успела об этом узнать, заставил его насторожиться. Ира это заметила, но подавив в душе страх, готовый прорваться яростью, заговорила о другом.

Штефан отвечал невпопад: его мысли были далеко отсюда. Тогда, в Таиланде, где она ничего не просила, а как-то, когда у него заблокировалась сама собой карта, даже предложила денег, ему казалось, что ее любовь – настоящая. Сейчас его мозг корчился в неприятных предчувствиях и ощущение чего-то постыдного, не покидало его.

А готов ли он к тому, чтобы делить с ней свое время и деньги; прожить с ней, пока смерть не разлучит и все такое? Не совершили ли они ту самую ошибку, о которой ему не раз приходилось слышать: решение продлить курортный роман?

Штефану приходилось слышать, что такие штуки в реальной жизни так же подходят, как купальные трусы для офиса. Теперь у него был шанс удостовериться в этом лично.

Ира чувствовала его напряжение и душа ее корчилась в отчаянии. Однако лицо оставалось безмятежным. Профессиональная выучка взяла свое: благожелательно улыбаясь, Ира села в сверкающий лаком и хромом мерседес, будто бы только и делала, что ездила в таких автомобилях, сообщив по его поводу лишь то, что могло успокоить нервничающего кавалера:

– Какая чистота! Ты его, наверное, на мойку отогнал перед моим приездом?

Штефан рассмеялся.

Смех получился нервным, как у посетителя комнаты ужасов, который обнаружил, что напугавший его вампир – обыкновенный человек, пусть даже и в очень хорошем гриме.

Ира сделала вид, что не обратила внимания на его состояние, хотя ощущения внутри были и не из легких. В обычном случае она с вызовом спросила бы: «Что-то не так?» и показав средний палец, гордо ушла бы в закат. Теперь идти было некуда и чуть ли не впервые в жизни поступившись гордостью, Ира решила умолкнуть.

Мрачно глядя на пролетающее мимо полотно автобана, густые кроны деревьев, на которых буйными кудрями вилась свежая листва, она пыталась представить себя живущей здесь и не могла. Германия не принимала ее и обостренный до предела нюх опытной стриптизерши, сменившей за десять лет немало стран, Ира поняла, что жить здесь она не будет.

Даже не поняла, скорее, почувствовала, – и что-то холодное, скользкое сжало ей грудь, так что больно стало дышать. И впервые за всю свою жизнь, которая по количеству взлетов и падений могла сравниться с кардиограммой, ей стало по-настоящему страшно. Словно Смерть провела костлявым пальцем по животу, в районе солнечного сплетения.

И от подступающих к горлу слез, больно защипало в носу.

Внезапно, несмотря на яркое солнце и буйство зелени за окном мерседеса, Ире стало страшно. И ощущение беды, обступившей со всех сторон, усилилось.

Не желая поддаваться неприятным предчувствиям, Ира крепко сцепила пальцы.

«Нечетное, значит все будет хорошо: мы поженимся!» – загадала она про себя.

Красный автомобильчик с номером «729» плюнул в них черной тучей смрадного дыма.

Четное. Нет.

Сука! Ира почувствовала, как напрягаются мышцы лица.

«Я буду еще работать?»

Белая «ауди», которой не хватало лишь надписи "ПОМОЙ МЕНЯ", сделанной пальцем на забрызганном грязью боку, стрелой пролетела мимо. Ира вывернулась на сиденьи, стараясь не упустить цифры.

«783». Четное. Нет.

"Видимо, буду здесь умирать!» – раздраженно подумала Ира. И чтобы проверить, правду ли говорит гадание, она задала вопрос, ответ на который знала наверняка:

«Любит ли меня Стьяго!»

И увидела на ближайшем к ней номере три подряд круглые тройки. Нечетное. Да.

Тревога сжимавшая рассудок разжала пальцы. От облегчения Ира даже рассмеялась.

Стьяго!

Да он слова такого не знает «любить». И от осознания того, что гадание было неправильным, обернулась к Штефану.

– Все хорошо? Ты выглядишь, как будто бы я убила твою собаку.

Штефан вздрогнул и попытался улыбнуться в ответ. Предостережения фрау Мартинелли еще звучали у него в ушах, но сейчас, глядя в любимые, хоть и покрасневшие глаза, он чувствовал себя доверчивым идиотом. Ну, с чего он взял, что врет, желая выйти за него замуж именно Ира?

Ее-то он сам пригласил в гости, никто его не заставлял. И ведь… Да какого черта?! Разве не с нею он хочет быть вместе? Разве не ее образ, кажется, навеки заслонил от него лица других женщин?

И балансируя на краю опасности окончательно сорваться в поэзию, Штефан вдруг моргнул несколько раз – глубоко и быстро, прогоняя вскипающие на ресницах слезы и в порыве чувств сжал тонкую бледную руку Иры.

– Прости меня! – проговорил он. – Я – просто дурак!

Она повернулась к нему. Нежность сиявшая в ее улыбке, казалось, осветила машину.

– Нет, – сказала она. – Никакой ты не дурак…

– Дамы, а вот и мой сын!

Стьяго кисло улыбаясь, наклонился к матери, которая картинно расцеловала его, гордясь перед подругами и случайными посетителями своим молодым красавцем сыном.

– Ты, конечно, помнишь Сюзанне? – фрау Мартинелли только что на фальцет не срывалась, кудахтая от восторга. – А Инге?

Стьяго было не до стареющих подруг матери, но вежливость взяла верх, он улыбнулся. Настроения сидеть в кругу трех куриц, одна из которых, а именно, его матушка, напоминает приторговывающего собой леди-боя, у Стьяго не было.

Как, впрочем, и выбора. Все трое уже сидели на диванчике в их небольшой гостиной и пили кофе, когда он, приняв с дороги душ, зашел попрощаться с матерью.

– Куда это ты собрался? – возмутилась фрау Мартинелли, на полном серьезе предвкушавшая уютные посиделки, на которых Стьяго, узнав о том, что его возлюбленная уже месяц живет со Штефаном Адлером, вывернет ее прошлое наизнанку, дав им тем самым, повод ненавидеть ее еще сильнее.

– В Швайнфурт. Хочу поговорить о работе…

– Но я специально пригласила девушек, чтобы ты нам рассказал об этой Ирине, – фрау Мартинелли поморщилась, словно имя соперницы отдавало на вкус тухлятиной.

– Сходите к ней и попросите ее саму вам все рассказать, – сухо ответил Стьяго.

Мать бросила на подруг извиняющийся взгляд и потрусила за сыном. Она схватила его за локоть в тот самый миг, когда Стьяго уже готовился выйти из дома.

– Не смей так со мной обращаться при подругах! – прошипела она.

Стьяго смерил ее взглядом. С тех пор, как мать отказалась помочь ему самому жениться на Ире, их отношения сильно ухудшились.

– Подругах? – громко спросил он. – С каких пор они стали тебе подругами? С тех пор, как положила глаз на Адлера?.. Зря стараешься, мам: если он на ком-то и женится, то не на тебе, а на Ирине.

Из гостиной раздался громкий выдох.

Фрау Мартинелли ухватилась рукой за стену. Сердце билось так сильно, что от количества прилившей к голове крови, она чуть не потеряла сознание.

– Да как ты смеешь, так со мной разговаривать? Ты, щенок?! – взвилась она.

– А что? Разве у подруг есть тайны? – Стьяго уже держался за ручку двери, но тут передумал, опустил руку. – Вы знаете, Сюзанне, как сильно моей матери нравится Ваш брат? Очень сильно. Особенно, на фоне его счета в банке…

Сюзанне приподнялась над креслом, в котором сидела, то ли в ужасе, то ли в страхе. Однако не из-за того, что он сказал – его слова она приняла за ревность к матери, а из-за того – каким тоном он это сказал.

– Ей так хочется быть фрау доктор, что…

Звук хлесткой пощечины заставил Стьяго умолкнуть. Он зло усмехнулся, держась рукой за щеку. Глаза смотрели холодно и зло. Фрау Мартинелли в ужасе поднесла руку к губам. Они дрожали, едва удерживаясь от мольбы о прощении.

Однако, шанса сказать их, Стьяго не дал. Он смерил мать презрительным взглядом и отворил дверь.

– Знаешь, в чем твоя проблема? – тихо спросил он. – Ты всех судишь по себе…

Дверь негромко щелкнула, закрываясь, а фрау Мартинелли продолжала стоять, глядя на нее. Ее рука была прижата ко рту, словно пытаясь не дать вырваться наружу рыданиям.

– Ах, Ютта, – голос Сюзанне вывел ее из ступора. – Не принимай близко к сердцу. Он просто не хочет, чтобы ты выходила замуж, вот и говорит тебе гадости…

…Стьяго любил свою мать. Даже теперь, когда стараниями пластических хирургов она превратилась в не самый удачный клон Дженис Диккенсон. Но воспитанный матерью-одиночкой, проработавший не один год в ночных клубах, он был циничен не по годам. А потому, с тайной жалостью разглядывая свою мать, со стыдом расшифровывая взгляды смотревших на нее мужчин, Стьяго понимал: этот заезд ей не выиграть.

Злость на нее, боролась с болью. Ему было жаль ее, жаль себя, жаль того, что счастье, которое было так близко, в очередной раз прошло мимо. И слезы вскипали в его глазах, когда он, закусив губу, как в детстве, старался не расплакаться.

Он прибавил шагу, стараясь выплеснуть эту боль и вдруг остановился как вкопанный: в нескольких метрах от него стояла Ира. В ее безвольно повисшей руке был сжат вафельный конус из-под мороженого. Сами шарики растекались по раскаленному асфальту.

И не понимая, что делает, скорее отвечая на одному ему слышный зов, Стьяго пересек разделявшую их площадь и взял ее за руки.

Фрау Мартинелли нервно курила у приоткрытого кухонного окна. На подоконнике стояла забытая чашка кофе, в которую то и дело летел пепел. Забывшись в гневе, женщина искренне принимала ее за пепельницу.

Давно ушли и Сюзанне и Инге, но выходка Яниса не шла у нее из головы. Фрау Мартинелли с гневом окунула сигарету в горячий кофе и лишь тогда очнулась. Вот же черт! Женщина вылила испорченный напиток в раковину и прихватив из шкафчика на стене стакан, направилась в гостиную, к бару.

В данный момент ей требовалось кое-чего покрепче. Слова сына звучали в ее мозгу, словно грохот набата. И чем дольше, тем больнее ей становилось их вспоминать. Как он смел вообще такое сказать?! Да еще перед Сюзанне!

Брови пытались сойтись в переносице, но ботокс был на месте. Поэтому, фрау Мартинелли прищурила глаза. Она сделала один глоток и бренди приятно обожгло ей желудок.

С сыном она еще могла бы управиться, но вот со Штефаном дело обстояло сложнее. Последний уже три раза подряд являлся к ней на работу: изучал подробности требований для заключения брака.

Фрау Мартинелли, конечно, пыталась его образумить: объясняла, как сложно жить в браке с иностранкой. Но тут судьба нанесла ей три моральных травмы подряд. Во-первых, эта сука уже знала немецкий. Во-вторых, имела безукоризненную визовую историю. В-третьих, видимо была последней из гордого племени Женщин, Которые Не Были Меркантильны…

Все, чего она добилась с доктором Адлером – это завоевала его доверие, что в принципе, не было большой победой. Доверяя ее суждениям, Штефан так и не удосужился изменить собственные. А когда она, будто бы в шутку намекнула на приглашение выпить, в качестве благодарности, он на полном серьезе прислал ей бутылку дорогого коньяка. Его-то она как раз и пила, пытаясь стереть из памяти слова сына.

А Стьяго тем временем уже позабыл о том, что сказал матери. Он не умел долго помнить о нанесенных им оскорблениях. К тому же, разве его вина, что матушка выглядит, как стареющий транс с Walking Street? В данный момент он сидел у фонтана на Маркт-платц и рассказывал Ире о том, что произошло в клубе после того, как выяснилось, что она сбежала.

Стьяго не скупился на подробности, но из всех красочных описаний того, что хотели бы с ней сделать хозяева клуба, самым страшным было подтверждение ее страхов: в Тайланде ей больше не работать.

И поскольку Стьяго был единственным человеком, которому Ира по ее мнению могла сейчас доверять, она поведала ему новость, которая немало порадовала бы его в прошлом: он, Стьяго, был прав. Штефан не хочет на ней жениться. Ни на ней, ни на ком-либо другом.

– Его просто клинит, – жаловалась она. – Он готов взять меня на содержание, приглашать к себе каждые три месяца, проводить время вместе там, где мне не нужна виза… Он готов на все, лишь бы только не жениться.

– Не такой уж плохой вариант! – пробормотал Стьяго.

– Да ты спятил?!! – воскликнула она, срывая с себя очки.

Испуганный ее вспышкой, он отпрянул было, ожидая продолжения и уже слыша мысленно шум голубиных крыльев, когда птицы сорвутся с крыш, испуганные ее воплем.

Но Ира надела очки и отвернулась.

– Ты был прав насчет него, – прошептала она. – Полностью прав, а я была самоуверенной дурой…

Стьяго взял ее за руку принялся растирать ледяные, невзирая на летний зной пальцы. Предложение бросить Штефана и уйти к нему, висело на кончике языка, но так и не сорвалось: куда к нему? У него нет ни квартиры, ни даже машины. Конечно, кое-какие деньги он сумел скопить, но этого не хватит даже на полгода.

– Надави на него, – сказал он. – Скажи, что потеряла все. Скажи, что если он не женится, ты вернешься на работу, а он может катиться ко всем чертям.

– Я бы ему сказала, – задумчиво произнесла Ира, словно взвешивая это предложение в уме. – Но только он – мой последний шанс, Ян. Если он на мне не женится, все будет кончено…

И отогнав мрачное предчувствие, поспешив списать его на излишнюю впечатлительность, Стьяго спешно заговорил о другом, даже не подозревая, что пожелай он жениться на ней сейчас, Ира приняла бы предложение не раздумывая, а его мать – сделала бы все возможное, чтобы расписать их как можно скорее…

– Мне надо идти, – сказал Стьяго, с беспокойством поглядывая на часы. – Может, увидимся завтра? После обеда…

Ира медленно покачала головой: ни к чему это.

Они поднялись со скамьи и внезапно она обняла его крепко-крепко, словно кто-то мог вырвать Стьяго из ее рук.

– Что с тобой? – прошептал он.

Но Ира уже отпрянула, сцепила руки за спиной и лишь еще раз медленно покачала головой.

– Пока, – сказала она и крутанувшись на каблуках, быстро пошла прочь.

Это была их последняя встреча.

Ира и сама не знала, чего ждала. Но после встречи со Стьяго, что в ней надломилось.

Она по-прежнему ходил в магазин, готовила, прибиралась, но обреченность сквозила в каждом ее движении, а попытки Штефана заговорить о том, что она будет делать после отъезда и не хочет ли она попытаться продлить визу, натыкались на каменную стену.

Штефан видел, что она ускользает от него, подобно сну, который будучи ярким при пробуждении, абсолютно уходит из памяти где-то к обеду.

И когда он отважился наконец, спросить, в чем же дело, она ответила:

– Ты ведь с самого начала все знал… Когда мы говорили о том, чтобы быть вместе, ты уже тогда знал, что не женишься…

Штефан замер с открытым ртом. Если бы она орала, как обычно, он испугался бы меньше. Перед ним сидела прежняя Ира, но что-то в ней изменилось. Неуловимо и вместе с тем осязаемо.

И то, как сверкали в тот вечер ее глаза, каким-то сверхъестественным, пугающим блеском, не позволили ему солгать. Штефан расплакался.

– Я не могу, – всхлипывал он. – Просто не могу. Ты не понимаешь…

– Я все понимаю, – перебила она, вскинув руку.

– Ира! – умолял Штефан. – Выслушай меня!

– Я тебя уже наслушалась. Я должна собрать свои вещи…

– Ира, нет! – взвыл он, не понимая, как противен ей в таком состоянии. – Я прошу тебя! Я дам тебе денег, сколько хочешь. Только не уходи.

– Ты уже мне соврал. С какой стати мне тебе верить? Мы уже месяц переводим документы, я получила гребаный сертификат, но мы так и не сходили в ЗАГС. И если я не нужна тебе на все время, ты не нужен мне тоже.

Он проводил ее взглядом и что-то дрогнуло в его стойком нежелании связывать себя браком. Штефан догнал Иру у выхода из гостиной, схватил за плечи, прижал к себе.

– Я все сделаю, все. Только прошу тебя, прошу тебя, не уходи!

Фрау Мартинелли тем временем, времени не теряла. Едва добытые сведения были немедленно сообщены Сюзанне. Та, уверенная, что счастье женщины в материнстве, особенно, если она не имеет ни профессии, ни достойных занятий, не верила своим ушам: не хочет детей. Рассказ Ютты потряс ее, мать, до глубины души.

– Она его не любит! – воскликнула Сюзанне, когда ее подруга закончила свой отчет, в котором не только приукрасила ответ Иры, но и добавила в него несколько общих фраз, которых соперница на самом деле не говорила, но, – в этом фрау Мартинелли была уверена, вполне могла бы сказать.

– Ей нужны только его деньги! – в отчаянии, продолжала Сюзанне. – Только деньги!

Фрау Мартинелли охала, ахала и поддакивала в нужных местах, пока Сюзанне не принялась торопливо прощаться, чтобы позвонить брату. Фрау Мартинелли могла бы собой гордиться. Она бросила недокуренную сигарету в урну и уже собиралась вернуться в офис, как увидела сына.

– Что ты здесь делаешь, милый? – спросила она.

– Зашел отдать ключи.

– Уже сделал копию.

– Да.

– Прекрасно! – она щебетала, не в силах выдержать его молчание, но от ее щебета становилось лишь хуже.

Повторив несколько раз о погоде, фрау Мартинелли, наконец, умолкла.

– Ты понимаешь, что ты делаешь? – мрачно спросил сын.

– Что?

– Ты сталкиваешь человека в пропасть. Даже если она уедет, он не женится на тебе.

– Главное, чтобы не женился на ней, а остальное – не твоя забота.

Стьяго пожал плечами и наградив мать хмурым взглядом, пошел прочь. Остановился через несколько шагов, обернулся.

– А тебе не кажется, что все было бы проще, если бы в свое время ты позволила жениться на ней мне?

Фрау Мартинелли чуть не подавилась собственным языком, однако ответа найти не сумела. И не говоря больше ни слова, ее сын отвернулся от нее и пошел прочь.

– … то есть как это, ты не хочешь детей?!! – кричала в трубку Сюзанне, пугая редких посетительниц туалета своими воплями и давая им повод для беседы. – Ты меня пугаешь, дорогой!.. Как это "слишком молод"? Тебе тридцать восемь, Штефан!..

Она покосилась на свое отражение в зеркале и повернувшись к нему спиной, присела на раковину.

– Ты говоришь, что любишь ее, она говорит, что любит тебя. Вы собираетесь пожениться и не хотите детей!? Что все это значит?

Какое-то время она молчала, кивая головой в тон его словам, а губы все чаще дергались в накатывающей на нее яростью.

– Штефан Адлер, – воскликнула она, вскакивая. – Я всегда была на твоей стороне! Даже когда казалось, что это не так. Но теперь мне искренне жаль эту несчастную девчонку. Потому что, что бы ты там не думал, чем бы не оправдывался, правда одна: ты ее не любишь!.. Как я это знаю?.. А просто, дорогой! Когда любишь человека настолько, чтобы жениться, то хочешь иметь от него детей. Хочешь видеть маленьких человечков, которые являются продолжением вас обоих! А то, что к ней чувствуешь ты – самая обыкновенная похоть! И не будь ты моим братом, я бы первая раззвонила по всему Герольцхофену, что ты привез себе из Таиланда девчонку, чтобы одновременно сэкономить на кухарке, домработнице и проститутке!..

Отзвук слов Сюзанне еще звенел у него в ушах, когда Штефан вернулся в гостиную, где на диване, уткнувшись в одну из заказанных по почте книг, сидела Ира.

Последнее время отношения у них были весьма натянутые и вспоминая Тайланд, он никак не мог понять, что случилось. Похоже, правы были те люди, что уверяли, будто курортным романам нет места в повседневности будней.

Ира изменилась. И изменения эти были не в лучшую сторону.

Во-первых, она пила и пила много. Во-вторых, повисшее между ними молчание, словно Ира решила заморозить свои чувства до тех пор, пока он выполнит свою часть сделки и женится на ней. В-третьих, она перестала за собой следить, словно воссоединение с ним в Германии дало сигнал: ешь. И ее тело, так восхищавшее его поначалу, уже не вызывало в нем прежних желаний.

Ира была несчастна. Будь у нее такая охота, она созналась бы, что тоскует по пьяному водовороту событий, смеху подруг, щедрым клиентам и танцам. Она не знала иной жизни, кроме ночной и теперь не видела в ней для себя места.

Штефан видел, что она страдает, но не понимая истинной причины, помочь ей ничем не мог. Его познания о женщинах подсказывали, что из депрессии женщин выводит шоппинг. Но Иру покупки не интересовали. Она не выходила из дома, а если и выходила, что облачалась в недавно купленные спортивные штаны и футболку, чтобы скрыть от самой себя тот факт, насколько поправилась. И глядя на ее отсутствующее лицо и потухший взгляд, Штефан испытывал двоякие ощущения.

Часть его требовала приложить все усилия и вернуть настоящую Иру, ту, которую он узнал в Тайланде и полюбил. Другая часть желала лишь одного: чтобы все это наконец, кончилось. Чтобы она уехала, а его жизнь вернулась бы в прежнюю накатанную колею. И лишь одно было ясно обеим его половинам: назад дороги нет. Он никогда ее не забудет.

Никогда…

Слова Сюзанне заставили его подойти к проблеме с другой стороны, хотя и не с той, где они действительно находились.

– Я хочу с тобой поговорить, – негромко сказал Штефан.

Ира пожала плечами и неохотно отложила книгу.

– О чем опять?

– Почему ты говоришь со мной таким тоном?

– Потому что мне надоело говорить. Что еще тебе нужно? Чтобы я психанула, собралась и уехала, оставив тебя наедине с твоей свободой?

Штефан громко выдохнул, трусливо потупив взор: пьяная или трезвая, она теряла своей пугающей способности выявлять его истинные желание и придавать им форму в словах.

– Это насчет детей.

– Мы, кажется, договорились.

– Да, но… Понимаешь, я не думал о том, как это важно для женщины… Возможно, ты… Ты же знаешь, я не могу. В смысле, что у меня детей быть не может.

– Знаю.

– А ты?

– Я не хочу детей, Штефан, расслабься, – по ее губам скользнула вяленькая улыбка.

– Правда?

– Да! Ты из-за этого так волнуешься? Что я рожу от кого-нибудь ребенка, а тебе придется за это платить?

– Да! – признался он.

Она рассмеялась.

– Нет. Я не хочу детей и никогда не хотела.

Штефан слегка расслабился, присел рядом с ней. Сегодня, после посещения ЗАГСа она выглядела такой свежей, ухоженной, как когда-то в Тайланде. Улыбка осветила ее глаза.

– Но тогда в чем дело? – спросил он, обнимая ее за плечи. – Ты не любишь меня больше?

Она покачала головой: мол, дело не в этом.

– Мне скучно, – сказала она, медленно подбирая английские слова. – У меня нет здесь ни подруг, ни занятий. Я всю жизнь была занята. А теперь я свободна… И это убивает меня. Я хотела бы снова танцевать, вот чего мне не хватает. И в Швайнфурте есть клуб…

Штефан медленно отстранился:

– Здесь есть только бордели.

– Я не про стрип. Обычный клуб, где работает Стьяго…

– Ах, Стьяго! – в его имя Штефан вложил столько скрытого смысла, столько яда, что продолжать не имело смысла.

Она отвернулась и, едва сдерживая слезы, закусила губу.

Штефан наблюдал за ней отстраненно, словно чуточку свысока. Любовь к Ире, столкнулась в его душе с любовью к привычной, пусть пустой и рутинной, но ЕГО жизни. И лишь чувство вины за то, что он вырвал ее из привычной ей среды, помешала ему сказать, что человеку всегда приходится чем-то жертвовать.

Это-то и вызвало вспышку ярости в его, обычно кроткой душе: никто не злит тебя так, как тот, перед кем ты чувствуешь себя виноватым.

– С меня хватит! – неожиданно даже для самого себя закричал фальцетом Штефан. – Мне надоело смотреть, как ты превращаешься в чудовище и только об одном и думаешь, как бы вернуться к Стьяго! Ты думаешь, у меня нет чувств, думаешь, я не помню твои попытки порвать со мной отношения всякий раз, когда что-то идет не так?! Ты не хочешь ни учить язык, ни работать, ты просто хочешь сидеть дома.

– А кем мне работать?! Мыть полы в твоей клинике?

– А на что ты еще способна?

Звук пощечины отрезвил его еще быстрее, чем рецепторы передали в мозг сигнал боли.

– Танцевать, разводить мужиков на деньги и танцевать «приваты», – медленно перечислила она, поднимаясь. – Забыл, где меня встретил?

Этот тон напугал его больше, чем визг.

Расширенными в ужасе глазами, Штефан провожал ее взглядом, пока Ира, как раненная в обе ноги, поднималась по лестнице. Потом ее шаги раздались в коридоре, а затем послышался звук упавшего на постель тела и тихие, горловые рыдания.

И какое-то страшное, холодящее внутренности чувство, змеей скользнуло в его душу и свернулось там, словно давая понять, что пришло надолго. Штефану хотелось подняться следом, броситься к ее ногам, сказать, что любит ее, что хочет быть только с ней. Но гордость, так редко поднимавшая голову, теперь стояла во весь рост, вскинув руку, как Статуя Свободы. И вместо того, чтобы покаяться и успокоить ее, Штефан вышел из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Фрау Мартинелли изворачивалась как могла, но решение было принято в тот самый миг, когда она решилась на эту маленькую, – с ее точки зрения, – пакость. И теперь, шесть недель спустя у нее уже не оставалось иного выбора, как во всем признаться.

Время приперло ее к стене и заставило держать ответ. Притворяться виноватой и к тому же испуганной, особенно не пришлось. Ее и без того колотило, как левретку на холодном ветру. Но глядя в глаза Штефана, она увидела не злость, а отражение своего собственного ужаса.

Он поднялся, как сомнамбула, так и не дослушав ее путанных объяснений насчет кто и что забыл. Его не волновало, кто виноват, он был больше озабочен вопросом: ЧТО ДЕЛАТЬ?

Будучи по природе своей неспособен на подлости, никогда не сталкивавшийся с женским талантом улыбаться, держа за спиной камень, Штефану и в голову не пришло сомневаться в словах Ютты. Конечно же, это нелепое стечение обстоятельств… Коллега забыла подготовить документы, решив, что их подготовит Ютта. А Ютта положилась на коллегу.

Ира будет, конечно, в бешенстве, но если она любит его, на самом деле любит, то поймет. После того разговора в гостиной, она резко бросила пить и вместо того, чтобы бесцельно сидеть в гостиной, оплакивая былое, записалась в спортзал, на курсы немецкого и еще куда-то.

Теперь она была почти прежней. Они ездили по окрестным маленьким городкам, рассматривали старинные церкви и замки, а когда Штефан работал, она часто бывала в клинике, помогала Инге.

Казалось, она навсегда выбросила из головы идею вернуться в танцы и была счастлива, изучая под руководством Инге, обязанности младшего помощника.

Стьяго стоял с лотерейным билетом в руке, и тупо смотрел на него, не веря в свое счастье. Он то расплывался в улыбке, то сосредоточенно хмурился, будто высчитывая что-то в уме, а потом, снова улыбался.

Случившееся казалось ему сценой из наивного голливудского фильма, в котором юному неудачнику вместо сдачи втюхивают лотерейный билетик. Он вообще в удачу не верил. Только в ту, что заработана тяжелым трудом.

Но полоска красной бумаги в его руке считала иначе. Два евро обернулись для него в пять тысяч евро, ежемесячно, в течение шести лет.

Да, не много, но ведь он молод и полон сил.

Он уже раздумывал, не пойти ли с этим билетиком прямиком к Ире и сунуть ей под нос со словами: не миллионы Штефана, но возможно, тебя заинтересует? Стьяго расплывался в улыбке, уверенный, что она согласится. Если не из любви, то из безысходности.

В том, что со Штефаном будет покончено в тот самый миг, как она поймет, что они не поженятся, Стьяго не сомневался. И лишь одно удерживало его от желания позвонить ей домой: гордость. Ведь Ира сама его бросила, а значит, прийти к нему она должна будет тоже сама.

Стьяго не сомневался, что так и будет. И тогда-то он ее обрадует: сунет под нос счастливый билет.

Продолжая счастливо улыбаться, он уселся в старенький фольксваген своей матери.

– Ты еще не знаешь, старичок, но скоро тебя здесь уже не будет, – сказал он, проворачивая ключи в замке зажигания.

…А в это время Штефан сидел в своем мерседесе, не решаясь войти в дом. Он прокручивал в голове так и этак слова, что помогут ему объяснить ей, что произошло. Слова, которые дойдут до ее сердца. Глядя невидящими глазами на папку документов, Штефан осознавал, что его тайная трусливая надежда сбылась, но… не сделала его счастливым.

И предчувствие, что вползло ему в душу, когда они ссорились в тот раз, две недели назад, повешелило своим холодным хвостом. По телу Штефана прошла дрожь: это конец! Он потеряет ее.

И страшная уверенность разлилась по всему его существу. Она не поймет и не простит. Зная Иру, он мог предположить, что она потребует от него не доказательств его любви, а голову фрау Мартинелли. И ей будет плевать, что это мать Стьяго, плевать, что разразится скандал…

О мысли о скандале, Штефан похолодел еще сильнее.

– Я должен ее убедить, – сказал он самому себе, – должен…

Он вышел из машины в решимости, которая таяла с каждым шагом к двери дома.

Убедить Ирен. Он добился бы большего успеха, решив обратить белую акулу в вегетарианство.

Ира лежала на диване. Она спала.

Штефан сидел с ней рядом и, глядя на то, как она спит – свернувшись в клубочек, смешно причмокивая во сне губами, не решался разбудить ее. Секундная стрелка на его часах тикала чересчур громко, раздражала его.

Штефан снял часы, положил их на тумбочку.

Ира резко перевернулась на спину и открыла глаза.

– Привет! – она распахнула руки, сладко потягиваясь.

Сонная улыбка появилась на ее лице. И Штефан, который внезапно подумал, что еще никогда не видел ее такой красивой, ощутил внезапно, как что-то внутри него дернулось и замерло.

– Что ты такой мрачный? – спросила она. – Кто-то умер? Кто-то из пациентов?

Губы Штефана дрогнули в улыбке. Потом прежняя тень набежала на его лицо.

– Бэйби, – сказал он. – У меня плохая новость…

– Что случилось? – она ласково сжала его руку и наклонилась, глядя в его глаза.

– Твои документы…

Она не закричала, не заплакала. Она просто криво улыбнулась в ответ.

– Я с самого начала знала, – проговорила она, уткнувшись в его плечо. – С самого начала… Эта тварь все подстроила!

– Нет, ты не понимаешь…

– Это ты не понимаешь! – взвилась она.

…Ира громко вдохнула, пытаясь подавить всхлип. Горло саднило, голова болела от слез. Что бы не говорил Штефан, она слышала лишь одно: он на стороне Мартинелли, он не собирается на нее жаловаться. Ей же придется ехать домой.

Домой!

У нее уже давно не было дома в России.

Ей предстояло направиться в неизвестность.

Одной мысли об этом было достаточно, чтобы слезы вновь стальным кольцом сжали горло. Чемоданы стояли в ожидании ее в спальне, широко раззинув пустые пасти. Ира принялась машинально выбрасывать одежду из шкафа на кровать.

Только самое необходимое, самое новое. Остальное Штефан может оставить себе, как знак памяти об убитой любви. Слезы, наконец, хлынули из глаз и текли теперь сплошным потоком, ослепляя ее.

Ей почему-то вспомнилась концовка «Унесенных ветром», где Скарлетт говорит свои знаменитые слова: «Я верну Ретта, не знаю как, но верну».

Но Ире было не встать сильной духом своего народа.

Дух ее народа твердил, что в таком возрасте ей уже не светит выйти замуж, как бы она не старалась. К тому же с такой «профессией». И стоя у могилы своих надежд, Ира внезапно приняла решение:

– Никуда я не поеду! – сказала она вслух.

Слезы высохли.

Ира спустилась в библиотеку. Тщательно притворив за собой дверь, она присела к письменному столу и вытащила из пухлой пачки цветных листочков для записей один, цвета фуксии.

«В моей смерти, – четким ровным почерком начала она, – прошу винить Ютту Мартинелли, работницу ЗАГСа. Пользуясь своим служебным положением и имея виды на моего любовника, она…»

Ира дописала еще несколько слов и сунула записку себе в бюстгальтер. Злая улыбка на миг разрезала ее губы: теперь можно не волноваться. Местные кумушки обеспечат дорогой фрау Мартинелли счастливое будущее.

Она открыла сейф, вынула из него револьвер, неприятно пахнущий оружейным маслом и, проверив наличие в барабане пуль, решительно открыла рот. Даже оружие у Штефана было маленьким и жалким, как и он сам.

– КАК? Как я могла влюбиться в такое ничтожество?.. – мелькнуло в голове.

Однако, последняя ее мысль была не о Штефане.

Вести в маленьких городках путешествуют быстро. Ире, которой не везло при жизни, словно решили воздать после нее все святые и ангелы. Когда тело готовили к вскрытию, санитар заметил записку.

Штефан, оглушенный горем, тем не менее, успел посетовать, что скандал разгорится еще и по этому поводу.

Он был прав. Не прошло и часа, как загудели телефоны по всему городку. Фрау Мартинелли, которая успела добраться до своей квартиры и укрыться в ней, словно раненая волчица, зализывающая свои раны, узнала из сообщения на автоответчике, что начальница пытается прикрыть ее, как может, но, тем не менее, ей «придется кое-что объяснить». Того же хотела от нее Инге, Сюзанне, еще несколько знакомых…

Фрау Мартинелли мрачно пила коньяк и напряженно думала. Ее мозг истерично искрил, пока мысль металась в подвале прошлого, пытаясь среди надлежащих к делу улик, обнаружить лазейку к спасению своей репутации и, одновременно, убедиться, что не оставила за собой улик.

Она заметила, как на Герольцхофен опустилась ночь, лишь когда темнота стала густой и непрозрачной, как черничный кисель. Поставив стакан на пол у дивана, фрау Мартинелли поднялась и неверной походкой двинулась на балкон. Подставив лицо свежему ночному ветерку, она почувствовала, что смертельно пьяна и устала.

– Где бы ты ни была, сука, надеюсь, что ты сгоришь в аду! – произнесла она в полголоса. – Будь ты проклята!

Но это были всего лишь слова: фрау Мартинелли прекрасно понимала, что на каком бы огне не горела ее соперница, ей самой светит до конца дней гореть с нею рядом…

Однако, больше всего она боялась не начальства, больше всего она боялась встречи лицом к лицу с сыном. И ее напряженные нервы трепетали всякий раз, когда рядом с домом раздавался рокот машинного мотора.

Светало.

Прикорнувшую на диване женщину разбудил резкий звонок домофона.

– Милый, это ты? – спросила она испуганным хриплым голосом.

– Янис Мартинелли здесь живет?

– Его нет дома, кто это?

– Полиция. Откройте дверь.

Стьяго обнаружили рано утром.

Когда патологоанатом в Швейнфурте пришел на работу – освидетельствовать труп девушки, которая застрелилась, то не обнаружил тела.

Готовый поднять панику, патологоанатом все же обошел пустые носилки и остановился, как вкопанный. Теперь, вместо одного трупа, у него их было уже два!

На полу, прислонившись головой к стене, сидел удивительно красивый молодой человек. На руках, как ребенка, он держал обернутое в простыню тело девушки… Его глаза были закрыты, словно он спал. Но рука была холодной, как лед.

Позднее, вскрытие показало, что парень умер от передозировки наркотиков. Но еще раньше, то же самое показали валявшийся рядом жгут и пустой шприц. В бумажнике лежало несколько мелких купюр и водительские права на имя Яниса Мартинелли.

Никто так и не понял, как он туда попал: на дверях не было следов взлома. Уборщик, который получил от странного парня некую сумму денег, знал это, но благоразумно решил смолчать.

Единственное, о чем Янис Мартинелли хотел сказать перед смертью, было написано на лотерейном билете, зажатом в его руке:

«Похороните нас вместе!»