Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

– Стой! Сворачивай! Во двор! Я почуял.

Митя резко крутанул руль и включил мигалку. Ночной город вздрогнул, шарахнулась оказавшаяся на пути легковушка. Они съехали с хорошо освещенного шоссе и будто пересекли границу живых и мертвых. Вместо гладкого асфальта под колесами оказались колдобины и лужи; свет фар продирался сквозь темень, как сквозь джунгли, выхватывая то чуть тронутые ржавчиной железные качели, то пустые сейчас скамейки, то двери подъездов. В окраинных районах дома представляли собой похожие друг на друга панельные коробки, причем исключительно многоподъездные. Беда для оперативника в таких работать!

Яму они не увидели, но уж ощутили – будь здоров! Машина чиркнула брюхом об асфальт, Митя сквозь зубы выругался, но Костя вообще ничего не заметил. Впрочем, шофер не удивился: раз сказано «я почуял», значит, начинается странное. Все они, когда чуют, становятся странными, будто уже и не людьми.

Костя указал, где остановиться, схватил чемоданчик и выскочил из машины, едва та затормозила. На мгновение замешкался. Два подъезда рядом. В какой? Времени на раздумье не было, и пришлось выбирать наугад.

Подъезд приветствовал запахом кошачьей мочи, окурками и полумраком. Это иногородние уверены, что в Москве везде неоновые огни, дорогие автомобили и сплошной праздник жизни. Те, кто уже пожил в столице, знают, что такая нищета, как в этом городе, мало где встречается. Впрочем, и такая роскошь тоже. Одних это закаляет, других ломает и лишь на дежурных оперативников действует как духовная практика, после которой к жизни начинаешь относиться философски. Сложно стремиться к деньгам и власти или бояться бедности, когда одно сменяет другое со скоростью маленькой желтой машинки, мотающейся по городу по вызовам и провожающей в последний путь нищих и миллионеров, работяг и поэтов, убийц и их жертв.

Запах вел лучше любого фонаря, ноги сами перемахивали через две-три ступени, а в голове стучало «успеть-успеть-успеть!». Слишком мало времени оставалось. Пятый этаж. Это должно быть здесь. Костя вдавил кнопку звонка, еще и еще раз. Залаяла собака, затем раздались шаркающие шаги, звяканье ключа…

– Кто там? – послышался старческий голос. Из-за двери сочилось недовольство. Все они поначалу недовольны, раздражены, пока не поняли, пока не поверили в то, что происходит.

– Фохао. Реинкарнация.

Сдавленный вздох услышать было невозможно, но Костя знал, что он есть. Всегда бывает.

Дверь распахнулась, но, против ожиданий, запах не усилился. Испуганные глаза, взъерошенные седые волосы, полосатая пижама… нет, от этого старика не пахло смертью. Тогда кто же?

– Вы за мной? – пролепетал он.

Костя гаркнул:

– Кто еще в квартире?!

– Я один живу…

Пес жался к ногам старика, не переставая отчаянно, до хрипоты, облаивать странного незнакомца, что ввалился среди ночи, напугав хозяина.

Стоило реинкарнаторам почуять смерть, и окрестные псины сходили с ума от злости и страха. А вот кошки плевали на все с высокого дацана. Говорят, недавно ученые выяснили, что и реинкарнаторы, и кошки живут на границе миров, между жизнью и смертью, а собаки как хранители жизни терпеть не могут проводников смерти. Вот и бесятся и от тех и от других. Сами реинкарнаторы в этот бред не верили, тем более фамилий «ученых» под исследованием не стояло. Зато пресса активно обсасывала новость. У кошек, понятное дело, комментарии получить не удалось.

– Ох… вы что же, за моим Графом? Нет ведь, правда? – обнял старик лохматого сеттера.

Костя даже отвечать не стал. Это первые годы, в начале работы, ему казалось нужным и важным просвещать, отвечать на идиотские вопросы, объяснять, развеивать мифы. Потом стало ясно: все без толку. Народное творчество сильнее всех доводов, фактов и логики. И пусть. Хотят люди считать, что реинкарнаторы – мифические существа с черными крыльями, острыми зубами и когтями? Пусть. Уверены, что те питаются кровью и человеческими мечтами? Тоже пусть. Думают, будто способны наслать на врагов смерть и лично от Князя Смерти получают указания? Да пусть! Лишь бы не мешали работать.

А то впадут в истерику от страха и потратят драгоценные минуты на ерунду. В том году один псих при виде Кости стал убегать от него – по всему подъезду бегал в чем мать родила, орал и отмахивался, так что даже пришлось вызвать шофера на подмогу. Только вдвоем удалось скрутить полоумного и привязать к стулу. Так и помер, бедолага… Но хоть не дрался! Тяжелей всего работать с теми, кто защищается, кто уверен, что сражается за свою жизнь! Вроде с детства всем вбивают в голову правила первой помощи умирающим, объясняют, что делать, если приехала Скорая реинкарнаторская, но большинству это как колокольный звон: в одно ухо влетело, в другое вылетело. Выучил – сдал – забыл. Старик вот считает, будто реинкарнаторам есть дело до домашних питомцев…

Костя не заметил, что прошел насквозь коридор, гостиную и спальню, и очнулся, лишь когда уперся в стену, из-за которой несло чуть сладковатым запахом смерти. В народе его как только не называли: и запахом трупа, и смесью одеколона «Шипр» с жженым сахаром, и даже запахом жареного мяса. Ужасное сравнение, ставшее с легкой руки писателей штампом. Реинкарнаторы от него морщились, все, кого ни спросишь. Грубо очень, наотмашь, и неверно. Смерть пахнет чуть слышно, тонко, она и сама крайне деликатная особа, приходит мягко, как снег, но бескомпромиссно. С жареным мясом честнее сравнивать жизнь. Ни у кого она не бывает, как говорят англичане, well done. То с кровью, то с болью, а то и в печь приходится лезть да по горячим углям ходить. Души иначе не закаляются.

– Что там? – рявкнул Костя, уперев палец в стену.

Старик вздрогнул:

– Квартира в соседнем подъезде, там живут…

Но Костя уже не слушал, ринулся прочь, обратно по лестнице вниз, перепрыгивая ступеньки. «Успеть-успеть-успеть…» – билось в его мозгу.

Он не заметил, как выскочил на улицу, рванул дверь в соседний подъезд и взбежал на пятый этаж. В этом состоянии реинкарнаторы вообще окружающий мир почти не замечают. Тот размывается, будто смотришь через толщу воды: ткань бытия истончается, уходит на задний план, и лишь запах пульсирует, словно вена, соединяющая умирающего с реинкарнатором. Спроси его потом, где был, что видел, – он лишь недоуменно пожмет плечами. Смерть видел, что ж еще?

Эта особенность убирает все эмоции, в том числе страх. О, сколько пафосных книг и стихов написано о героях, ради слепка кармы пересекающих линию фронта или бросающихся в горящий дом! Люди восхищаются их бесстрашием, принимая его за самоотверженность. Сами же реинкарнаторы считают, что прославлять их смелость – все равно что восхищаться отвагой умственно отсталого: ни тот ни другой просто не ощущают опасности, не видят ее, не понимают.

Костя снова вдавил кнопку звонка и снова услышал вопрос «кто там?». Ответ все тот же: «реинкарнация», и опять тяжелый вздох. Раньше он пытался угадать, кто откроет дверь: мужчина или женщина, молодой или пожилой, но результаты не выходили за рамки «статистической погрешности», как их оценил друг Женька. Другими словами, ощущение смерти никак не связывало с личностью умирающего. Реинкарнаторы понятия не имеют, за кем пришли, пока не сталкиваются с этим человеком нос к носу.

Дверь открыла невысокая стройная женщина. На ночную рубашку накинут халат, пальцы теребят узел пояса. Нет, с ней все хорошо… Правда, «хорошо» продлится недолго, еще две минуты и сорок семь секунд. Он запретил себе жалеть родственников еще лет пятнадцать назад, иначе просто невозможно, иначе надо уходить из профессии. Самое сложное не в том, чтобы каждый день слышать последний вздох умирающего; гораздо тяжелее выдерживать горе оставшихся в живых.

Женщина уже поняла, что пришла беда, но признавать все еще отказывалась. Она смотрела снизу вверх на высокого худого мужчину в черной форме, так похожей на военную, на сосредоточенные зеленые глаза, резко очерченные скулы и темные лохматые волосы. Так выглядела смерть. Для нее.

– За кем? – прошептала, с ужасом перебирая в голове варианты. Из детской раздался плач, и пальцы непроизвольно стиснули пояс халата.

Но на разговоры времени не оставалось совсем. Костя вихрем ворвался в квартиру, отпихнув хозяйку.

– Светка, кто там? – открыл дверь комнаты и прошлепал босиком по коридору отец семейства. Жить ему оставалось какие-то крохи. Вместе с запахом из мира исчезали и краски, и сейчас лишь этот полноватый мужчина лет сорока в семейных клетчатых трусах казался нестерпимо, чрезмерно ярким и реальным. Натянутые Костины нервы чуть отпустило: успевает! Остальное не важно.

Многие называли реинкарнаторов бесчувственными, лишенными эмоций, а то и извращенцами, получающими удовольствие от чужой смерти. Это, конечно, ерунда. Они обычные люди, с разными чувствами, так же радуются и печалятся, бывают добрыми и злыми. Просто к смерти относятся спокойно. Но это тоже не уникальная особенность: далеко не все боятся умереть.

Странно: почти пятьсот лет как на Земле появились Купола, тьма народу живет по второму, третьему, а то и четвертому разу, и при этом до сих пор многие считают смерть чем-то ужасным. Ну да, это не прогулка в театр, но сходить с ума от горя?! Костя не мог этого понять. Наверное, потому, что он, как и все реинкарнаторы, с рождения знал, что такое смерть, чувствовал ее, видел ее глазами.

В два года в гостях маленький Костя спокойно произнес, что «деда чичас умрет». В памяти не остались ни взволнованные взгляды родителей, ни сжатые добела губы деда, ни беготня. Зато тот первый запах, запах, сопровождающий его жизнь, он запомнил очень четко, навсегда. Откуда он знал, чем пахнет? Просто знал.

Родители не хотели верить… В конце концов, с дедушкой он мог просто угадать: тот давно болел, последнее время не вставал с постели. А пахло… может, лекарствами. Увы, через несколько лет мальчик вновь «угадал». Мать потом долго рыдала в спальне, а отец ходил кругами по квартире, будто верующий вокруг ступы. Это уже позже Костя понял, чего это они. Тогда же просто пожал плечами и выбросил из головы. Ну подумаешь, чует смерть. Верка вон помнит своего убийцу, поэтому в бассейн не ходит. Воды боится до одури. Дядя Леша объяснил, что это панические атаки, а про убийцу Маринка всему классу растрепала, а еще подруга называется! Хорошо, Верка не в курсе, что все уже знают… А раз он, Костя, чует смерть, значит, он еще и беспамятный – никогда не вспомнит своей прежней жизни, жизни до рождения.

– В комнату! Живо! – Костя втолкнул умирающего за дверь, бросился на колени, быстро, но бережно положил перед собой чемоданчик и щелкнул замками. Краем глаза увидел в дверном проеме знакомый халат и, не поворачивая головы, приказал: – Вон отсюда!

– Нет! – жена из оцепенения сорвалась в истерику. – Вы не можете! Это ошибка! Он здоров! У нас дети! Так нельзя!

– Будите детей! Закончу – попрощаетесь! – Костя подскочил, выпихнул ее из комнаты и захлопнул дверь, мысленно добавив: «Если успеете…»

– Значит, я сейчас умру? – растерянно пробормотал мужчина, сидя в одних трусах на смятой кровати, где только что спал в обнимку с женой.

Ответа он не услышал. Лишь лампочка на кармографе на мгновение мигнула зеленым, а затем стала красной.

Костя отошел на два шага, чтобы не смазался слепок. Черные хромовые сапоги громко цокали о паркет в тишине.

– Мне страшно… – Мужчина задыхался, разевая рот, как рыба. На несколько секунд ему удавалось прийти в себя, и тогда он говорил. Видимо, это придавало сил пережить следующий приступ.

– Не бойтесь, это не самая плохая смерть. У вас она будет быстрой и легкой.

– А что дальше?

Костя развел руками:

– Будто не знаете! Переродитесь как миленький. Я же успел!

– Да… все никак не привыкну умирать. Тошка, Машка… они ж еще в садик ходят, как Светка с ними справится без меня?

Костя вместо ответа спросил имя и фамилию – потом потребуется для отчета.

Кармограф пискнул, и лампочка вновь стала зеленой, как Костины глаза. До последнего он сомневался, что успеет. Слишком поздно почуял, времени почти не оставалось.

– Прощайтесь! – крикнул он, распахивая дверь.

В спальню влетели жена и двое детей и замерли в ужасе. Папа стоял на карачках, задыхался, хватал ртом воздух, нелепо размахивал руками в попытках схватиться за что-нибудь. Лицо уже начало синеть.

– Помогите ему! – закричала женщина, но Костя разбирал кармограф и будто не слышал. Симптомы походили на тромбоэмболию в легочной артерии, а это однозначная смерть. Впрочем, диагноз абсолютно не важен. Если появился запах, то все уже не важно.

Пока жена бессмысленно суетилась, а дети ревели, Костя вышел из комнаты и вызвал «скорую» медицинскую помощь. Именно она зафиксирует смерть. Затем ушел, пока на него никто не обращал внимания.

Женский отчаянный крик, переходящий в вой, был слышен даже на улице, а для Кости мир наконец обрел свой объем, запах и цвет. Преобладал черный. Цвет ночи.

Машина нашлась по огоньку сигареты: Митя вовремя вылез на перекур.

– Едем? – приготовился он выбросить окурок.

– Погоди.

Косте нужно было очухаться, подышать холодным осенним воздухом, подождать, пока сердце перестанет стучать, как у жокея на скачках, и адреналин уйдет из крови. Он не боялся смерти, но до ужаса боялся не успеть. У Кости, как и у коллег, иногда на руках умирали по-настоящему. Без слепка кармы. Значило ли это, что они больше не перерождались? Неизвестно. Весь штат московского НИИ реинкарнации не мог ответить на этот вопрос. Считалось, что умершие без слепка рождались вновь, но не помнили прошлую жизнь.

Оставались ли они теми же самыми личностями? Над этим вопросом до сих пор ломают головы философы, для простых же людей смерть без слепка кармы – окончательная, настоящая. Если живешь в другом теле, в другой семье, может, даже в другой стране и ничего не помнишь о себе прежнем – ты уже другой человек, прежний ты умер. Умер не только для всех родных и друзей, но в первую очередь для себя.

– Ладно, хватит мерзнуть. Поехали, – вздохнул Костя.

Они забрались в тепло салона, и двигатель ожил. Желтая машинка с надписью «Скорая реинкарнаторская помощь» тихонько, чтобы не разбить подвеску о колдобины, поехала на патрулирование по Москве. На капоте красовался символ Министерства реинкарнации: круг, прерывающийся в трех местах. Он же был на чемоданчике с кармографом и на вороте кителя сотрудника «скорой».

Костя достал свой рабочий коммуникатор. Машину потряхивало, и палец то и дело попадал в соседние буквы. Это бесило, но останавливаться не хотелось. Надо всего лишь записать имя, адрес и время слепка, и опыт подсказывал, что лучше это сделать сейчас, пока помнишь. Без этих записей в статотделе не примут пластины с кармой, сиди потом, насилуй память.

Покончив с бюрократией, он включил радио. Пощелкал и остановился на новостях. «Президент нанес официальный визит в Королевство Раттанакосин…», «Два человека погибли во время демонстрации за независимость Сенегала от Франции…», «Российские хоккеисты вышли в полуфинал…».

Митя поморщился, но смолчал. По негласной привычке во время дежурства реинкарнаторам никто не смел перечить, они выбирали дорогу, радиостанцию, темы для разговоров и даже кофейню, где под утро, когда спать хотелось сильнее, чем жить, покупали обжигающе горячий кофе в бумажных стаканчиках. Впрочем, Константину Юрьевичу вообще мало кто осмеливался перечить: семнадцать лет работы на «скорой» – это не шутки!

Его неоднократно звали к себе частные фирмы, но он отказывался, несмотря на мизерную зарплату и выматывающий график сутки через двое. Формально, конечно, через трое, но оперативников всегда не хватало, так что часто приходилось затыкать дыры. Вот как сегодня. Все знали: самые тяжелые смены – с ним. Ни отдыха, ни продыха. Он будто гончая, взявшая след. Закончить пораньше хоть на полчаса? Ха! Забудь. Спасибо, если еще не задержишься на час-другой.

Новости на радио сменились болтовней об отмене обязательной реинкарнации. Законопроект рассмотрели уже со всех сторон, о нем высказались не только политики и экономисты, но даже артисты, певцы и спортсмены. Лишь российская буддистская община молчала, будто дала священный обет. На окончательное решение по законопроекту, при горячей поддержке правительства и категорическом неприятии Ордена реинкарнации, могла повлиять именно позиция общины – позиция третьей силы. По радио проправительственный экономист сулил огромную экономию бюджетных денег. Вот только не уточнял, что экономия предполагалась за счет увольнения реинкарнаторов и еще большего снижения и так скудного финансирования «скорой» помощи. Молчал и о том, что в частных компаниях цены за слепок кармы сразу бы подскочили вдвое, а то и втрое, что закрывало возможность перерождения беднякам, а это несколько миллионов россиян. Зато о пополнении казны за счет налоговых отчислений разливался соловьем.

Костя злился, когда слышал эти аргументы, но через секунду все это стало не важно.

– Газу! Газу!

Шофер вздрогнул, вдавил педаль в пол, врубил мигалку и крутанул руль. К счастью, разворот на сто восемьдесят градусов с заносом прошел без инцидентов: Рязанское шоссе по случаю глубокой ночи и начала праздника Огней пустовало. Будь Костя сейчас в нормальном состоянии, Митя бы огреб. Ну кто так водит?! Врезались бы – и машину угробили, и к пациенту не успели бы. Но он не заметил опасного маневра и привычно ткнул пальцем в карту на коммуникаторе. Точка замигала красным, сообщая диспетчеру Скорой реинкарнаторской, куда они едут.

К первому запаху внезапно примешался второй, еле ощутимый, но все же вполне четкий. Костя ткнул снова в коммуникатор, и вторая точка, будто гематома в порванной артерии, запульсировала, сообщая еще об одной смерти. В этот момент ожила рация:

– Четвертый, видим ваши сигналы, куда поедете?

На выбор оставалось несколько секунд. Костя мог спасти лишь одного: между двумя умирающими чуть больше километра, и оба долго не протянут. Но у второго все же время смерти позже, и есть небольшой шанс, что к нему успеет другой оперативник.

– К первому.

– Вас понял.

Через несколько секунд второй запах пропал: Костя вышел из зоны восприятия. Утопив педаль газа в пол, шофер гнал к тому, кто умрет раньше.

Желтая машинка нырнула в очередной двор, вспугнув кота, но не остановилась у домов, а пролетела дальше, к мусорным бакам и железной дороге.

– Тормози. Дальше не проедешь, – скомандовал Костя и обхватил ручку черного чемоданчика.

Под сапогами хрустело битое стекло. Ветер мотал полиэтиленовый пакет, зацепившийся за торчащий из земли железный прут. Воняло тухлятиной, как обычно на помойках, но сладковатый запах смерти все перебивал. На самом деле реинкарнаторы не осязали его в прямом смысле слова, это был внутренний «запах», узконаправленный, он чувствуется тем сильнее, чем ближе находишься к умирающему. Метров за семьсот-восемьсот можно поймать этот «луч» и идти по нему, ощущая всем телом, как компасом. Запахом его называли лишь оттого, что за все столетия существования Куполов так и не придумали лучшего слова.

Костя продрался через мокрые кусты, под ногами захлюпала жижа. Кто-то стонал, привалившись к стенке мусорного бака, но в темноте не разглядеть. Костя вытащил фонарик и осветил длинную рану через весь живот, которую бродяга зажимал руками. Смерть тут уже нетерпеливо переминалась с ноги на ногу в ожидании нового гостя.

Жестяная банка из-под «Праны» под сапогом со скрежетом смялась, привлекая внимание. Очумевший взгляд бродяги сфокусировался, уставился на черную форму. В темноте не рассмотреть ни нашивку Министерства реинкарнации, ни шеврон «скорой» помощи, но все же умирающий моментально понял, кто перед ним. Сухие, обветренные губы пошевелились, а затем с хрипом выплюнули:

– Иди в ад, отродье!

Костя, будто и не слыша этих слов, продолжал собирать прибор прямо на мягкой и липкой от дождя земле.

– Прочь! Не имеешь права!

Лампочка на кармографе загорелась зеленым, продемонстрировав готовность прибора к работе, и Костя поднялся.

С резким гудком пронесся поезд дальнего следования. Фары на миг осветили помойку, и этого бродяге оказалось достаточно. Тот вдруг очутился сзади Кости, встал вплотную и обвил его шею правой рукой; левая продолжала сжимать края распоротого брюха. Запах давно не мытого тела и крови ударил так, что на мгновение перешиб запах смерти. Горло сдавливало все сильнее, воздуха почти не осталось; видно, бродяга не раз пользовался этим приемом, вот только для его успешного проведения требовались обе руки.

Нападение было абсурдным, Костя его не ожидал, за что сейчас и расплачивался. За годы работы чего только не случалось! Это не первая попытка его убить. Инструкция для таких случаев однозначна, и Костя, не колеблясь, выполнил ее: вместо того чтобы пытаться освободиться от захвата, он что есть мочи ударил нападавшего в живот. Раздался всхлип, босые ноги подкосились, и дерущиеся упали в грязь. Бродяга оказался сверху, но шею не отпустил, наоборот, сдавил ее из последних сил. Костя дернулся, попытался освободиться, но оказалось, что не так-то просто сбросить с себя семьдесят килограммов живого пока еще веса. Тогда он врезал кулаком в голову нападающему. Одного раза оказалось недостаточно, а с третьего бродяга потерял сознание.

Из-под обмякшего тела выбраться удалось не сразу. Отдышавшись, Костя проверил пульс на шее своего пациента. Жив. Хорошо. Хотя инструкция предписывала бить на поражение, убивать не хотелось. Да тот и так вот-вот умрет, но пусть все же не от его рук. Реинкарнаторов учили самообороне, экзамен по рукопашному бою по сложности ничуть не уступал экзамену по медицине. Выбить из рук неподготовленного человека нож или пистолет – не проблема. Один на один Костя бы справился со многими. Однако нужно не только справиться, нужно сделать это быстро, обездвижить и успеть снять карму. Это уже получалось не у всех и не всегда.

Перемазанный грязью и кровью, оскальзываясь на картофельных очистках, Костя подтащил кармограф поближе к бродяге и врубил запись. Для нее нужна всего лишь минута! Минута, за которую умирающий не выползет из радиуса действия прибора. Иначе все впустую. Иначе зря он торопился, рисковал жизнью, дрался. Иначе – он не спас еще одну личность от забвения. Костя хорошо знал, что такое жить, не помня ничего; совершать ошибки на ровном месте, руша дружбу и любовь из-за детской незрелости; познавать с нуля мир, людей, себя – все то, что перерожденные уже давно знают, что выучили в прошлых жизнях.

Нет, ни этот бродяга и никто другой такого не заслужили. Этому несчастному сейчас кажется, что лучше начать все с чистого листа. Наверняка за жизнь сделал столько дерьма, что знает: в следующей жизни ему ничего хорошего не светит. Вот и пытается сбежать. Но он просто не понимает, что от кармы это не избавит. Причинно-следственную связь невозможно обмануть, и ей все равно, помнишь ты что-то или нет. Тебе, твоим врагам и твоим друзьям воздастся по заслугам твоими руками – эти законы работают, даже если о них не подозреваешь. Просто будешь молотком. Невежественным, ничего не понимающим молотком. Как беспамятные.

Сидя прямо на мокрой и холодной земле, Костя держал кармограф и был готов в любой момент рвануть вслед за идиотом, который хочет покончить жизнь самоубийством. Осталось досчитать до шестидесяти.

На счет тридцать пять бродяга заворочался и захрипел. На счет сорок три – попытался подняться, но рухнул лицом в грязь.

– Гад, дай мне просто сдохнуть! – всхлипнул он. – Я не хочу продолжать!

На счет пятьдесят три бродяга наконец сообразил, как можно избежать слепка, и пополз, но тут лампочка поменяла цвет с красного на зеленый. Готово. Надо уходить, причем быстро, пока измученному жизнью и болью не захотелось отомстить. Сколько раз Костя собирал и разбирал кармограф! Он мог это делать с закрытыми глазами, на ощупь, как солдат собирает и разбирает автомат. Нормативы на время в «скорой» помощи не сдавали, но за годы работы всем оперативникам пришлось научиться действовать предельно быстро. Костин личный рекорд сборки – сорок секунд. Но тогда его хотели застрелить…

Едва различимые проклятия замолкли, и в следующее мгновение на него обрушилась вся реальность мира: холод, запахи, темнота, тишина и страх.

– О боги Тушита! Вам помочь?

– Ага, выведи из сансары… – попытался улыбнуться Костя своему водителю, но увидел недоуменный взгляд и махнул рукой. Шутки у него дурацкие, как говорил Женька, и если уж друг их не понимал, чего ожидать от юнца с пушком вместо усов? – Вода еще осталась? Салфетки? Тащи.

Первым делом – тщательно обтереть чемоданчик. Тот, конечно, защищал прибор от влаги, грязи и ударов, но все же лучше перестраховаться. Поломка кармографа – это трагедия. И даже не потому, что тот стоит, как квартира в центре Москвы, а потому, что его никто не умеет чинить. Без кармографов реинкарнаторы бесполезны. Что толку чуять смерть? Надо ведь успеть записать карму.

После возни с чемоданом дело дошло и до себя. Заезжать переодеваться – только время терять, уже и так конец смены, пришлось лишь умыться и сполоснуть руки. Форма от налипшей грязи не отчищалась, все телодвижения с салфетками оказались бессмысленными, так что Костя просто попинал колесо левой и правой ногой, стряхивая с сапог налипшие комья грязи, и постелил на сиденье пакеты, чтобы не испачкать салон. С трудом стянул тяжелый от влаги китель, швырнул его на пол машины, к заднему сиденью, оставшись в белой рубашке.

Митя вопросов не задавал. Знал, что босс на них не ответит.

Машина медленно выезжала на шоссе по разбитому асфальту. В салоне запахло тухлой рыбой и кровью, но Костя не хотел открывать окна, чтобы не выпускать тепло, наоборот, выкрутил печку на максимум. Аккуратно закатал рукава почти до локтей, чтобы скрыть измазанные кровью манжеты. Движения головой отзывались болью, видимо, шея скоро превратится в один сплошной синяк.

Светало. Из-за вечно серого, затянутого тучами и смогом неба рассвет скорее угадывался, но в желтой машине поняли, что конец смены близок и скоро на базу. Там еще писать отчет, но хотя бы можно принять душ и переодеться. Насыпать себе чаю из жестяной банки и, пока закипает чайник, грызть шоколад, закинув ноги на стол, – все равно в такую рань в кабинете никого, кроме дежурных.

Коммуникатор мигнул красным, и вместе с ним ожила рация.

– Четвертая, прием, четвертая, вы меня слышите?

– Слышим, – ответил Костя.

– Только что пришел вызов с Народной улицы. Вы сейчас ближе всех. Примете?

Митя тяжело вздохнул. До конца смены оставалось минут пятнадцать, можно отказаться, никто слова не скажет, но он знал своего босса.

– Да. Минут через десять будем.

И вновь на желтой машине включились проблесковые маячки.

Ночные дежурства были непредсказуемы, зачастую опасны, но зато продуктивнее дневных. Сколько раз реинкарнаторы торопились по вызову и в бессилии сжимали кулаки, передвигаясь в потоке со скоростью пешехода! Сколько оскорблений, жалоб и угроз на плохую работу службы выслушивали диспетчеры! А с чего ей быть хорошей? Низкие зарплаты отбивали у обычных людей все желание устроиться в службу «скорой» помощи, беспамятных же не хватало. Те, кто был, мотались без продыха по всему городу, точнее, стояли в столичных пробках. Так что в Москве лучше было умирать ночью.

Костя у дома поймал нить запаха, и записанный в коммуникатор номер квартиры не понадобился. Конечно же, в кирпичной башне подъезд оказался всего один. По закону подлости многоподъездные дома встречаются именно тогда, когда нет адреса и очень мало времени.

Этот район оказался приличнее предыдущего, хотя и не столь шикарный, как в центре. Садовое кольцо невидимым куполом надежно отгораживало действительно богатых людей от всех остальных. Впрочем, большинство и не рвалось перейти эту границу. Зачем? Нос при входе в подъезд зажимать не надо, кнопки в лифте не прожжены сигаретами, лампочки все целые, шприцы и банки из-под «Праны» не валяются, хулиганы не пристают, во дворе можно спокойно отпускать детей. Что еще надо?

Костя не заметил ни новеньких почтовых ящиков, ни чистого лифта, ни цветов на подоконнике общего коридора. И хотя нужная дверь оказалась приоткрытой, он для проформы постучал, хотя дожидаться ответа не стал. Квартира оказалась большая, но запах вел лучше любого навигатора.

– Фохао. Реинкарнация. Леонхард Янович?

– Да. А вас как величать? – Старик закашлялся и схватился за грудь. По бледному лбу скатились капли пота. Приступ продлился всего несколько секунд.

– Константин Юрьевич Колесов.

– Хорошо, Костя, надеюсь, ты умеешь пользоваться этой штукой, – кивнул он на кармограф, разглядывая мрачного реинкарнатора в несвежей белой рубашке с закатанными рукавами, черные сапоги оставляют комья грязи на дубовом паркете.

Костя молча положил чемодан на пол и щелкнул замком; он давно не реагировал на подобные подначки даже в обычном состоянии, а уж когда шел по запаху – и подавно.

Леонхард Янович явно хотел умереть. В бледно-голубых глазах не отражалось ни капли страха или волнения, только любопытство. Сколько ему лет? Восемьдесят? И он все еще сохранил любопытство? Обычно оно уходило, стоило ребенку вспомнить прошлую жизнь.

Был период, когда дети долго не взрослели, познавали мир, восхищались банальными вещами, открывая их для себя. Но длилось то время недолго. Если в Средние века детям рано приходилось впрягаться в тяжелую работу, чтобы выживать, то с появлением Куполов стало нормой лет в десять, а то и раньше резко повзрослеть.

У всех память возвращалась по-разному, у одних мозаика по чуть-чуть складывалась в пазл и финальный рисунок проявлялся лишь к юности. На других воспоминания обрушивались в одночасье, как снежная шапка на безрассудного горнолыжника. Но все стояли перед выбором: принять старую личность или стать кем-то другим, продолжить прежнюю жизнь или начать новую. Однако что ни выбери, а прошлые опыт, навыки и отношение к миру перейдут по наследству, от них не отмахнешься. Сыщик в новой жизни забудет, как чистить зубы, но внимание к деталям и недоверие к людям останутся на подкорке. Воришка в юном теле не вспомнит таблицу умножения, но руки сами залезут в карман попутчика за бумажником. Никого уже не удивляет, когда семилетний ребенок проводит интубацию отцу, переставшему дышать.

Любопытство в этом мире сохраняли лишь журналисты и ученые. А детство – только беспамятные.

Костины пальцы привычно собирали кармограф, взгляд скользнул вдоль стен по стеллажам, заваленным передатчиками, трансформаторами, а также разными деталями: от транзисторов до компьютерных плат. В голове мелькнула мысль, что старик – радиолюбитель, это объясняло, почему он спокоен. Сильно увлеченные делом часто снимали себе ячейку в банке памяти. Смерть – лишь небольшая помеха, пауза между жизнями. Да и помеха ли? Старое тело уже неспособно продолжать полноценно жить: руки трясутся, голова не соображает, болезни выматывают.

Изредка реинкарнаторов встречали с радостью. Всего лишь умереть, и через несколько лет у тебя молодое, крепкое тело, много энергии и наработки всей прежней жизни. В банках памяти оставляли коды от сейфов с деньгами, акции, документы на недвижимость, научные исследования, недописанные романы – все, с чем не хотелось расставаться после смерти. Да, такие банки незаконны, но кого это волнует, если на кону возможность сохранить что-то действительно ценное? С людьми, которые так относились к перерождениям, работать проще всего. Увы, их меньшинство.

Косте долго казалось странным, что большинство не готовятся к новой жизни заранее. Банально, но деньги не помешают. Кто знает, в какой семье родишься? Можно ведь рискнуть и оставить себе накопления. Да, есть вероятность, что государство найдет и закроет банк, в котором твоя ячейка, но вдруг нет? Потом он понял. Просто посмотрел, как люди относятся к собственной пенсии. Лишь двое из его знакомых копили на старость. И дело даже не в том, что остальных устраивали гарантированные государством выплаты – прожить на такие копейки невозможно. И не в том, что не было денег. Были. Больше или меньше, но копить могли многие. Просто не планировали на тридцать-сорок лет вперед. Даже двадцать лет казались ужасно долгими и нереальными. Было бы странно ожидать от таких людей планирования следующей жизни.

Леонхард Янович вновь дернулся от приступа и закашлял так, будто собрался выхаркать легкие.

– Костя, сколько мне еще?

– Минут десять. Не волнуйтесь, успею.

Хорошо, когда есть возможность работать наедине, в спокойной обстановке. Люди непредсказуемы. Кто знает, что в следующую секунду выкинет тихая старушка, увидев, что карму ее мужа записывают на тонкую стальную пластину? Ведь именно от этой записи зависит новое перерождение. Метнется с запоздалыми объятиями, чем запорет снимок? Или возьмет молоток и вдарит изо всех сил по кармографу? И такие случаи были…

Эта минута пробежала намного быстрее, чем у мусорных баков, и когда лампочка мигнула, Костя традиционно выдохнул. Успел.

– Ну вот и все. – Он мазнул взглядом по пациенту и вздрогнул.

Глаза старика стали другие. Теперь в них отражалось то ли безумие, то ли восхищение, даже цвет сменился с блекло-голубого на бирюзовый, будто кто-то почистил озеро. Старик начал озираться, словно впервые увидел собственную комнату, поднялся повыше на подушку, чуть не наполовину высвободившись из-под одеяла. Он оказался совсем невысоким, щуплым, ребра выпирали из-под тонкой кожи, живот ввалился, видимо, болезнь в последние дни мешала поесть. Но при этом выглядел не вымотанным и измученным приступами, а наоборот – энергичным и упругим, будто каучуковый мяч попрыгунчик, что долго не может остановиться, если его бросить на пол. Костя никогда не видел такого преображения.

– Вы в порядке?

– Я… я не знаю, что считать порядком. Могу только сказать, что это… изумительно! Да-да, изумительно! Благодарю вас!

– Не за что… – пожал плечами Костя. – Удачи в новой жизни.

Это было традиционное пожелание, только не всегда реинкарнаторы успевали его произнести.

– Благодарю, но мне она уже не понадобится. Это моя последняя жизнь. – В бирюзовых глазах мелькнуло… торжество?

Леонхард Янович – Будда или псих? На мгновение показалось, что он действительно Просветленный, выходящий из сансары. Но это же невозможно! Костя себя одернул. То, что он, Костя, не верит в Будду, не означает, что прервать цепочку перерождений невозможно. Вот только этим занимались монахи в монастырях и дацанах, и Министерские реинкарнаторы туда не допускались. Изредка Косте встречались мирские гуру, уверяющие, что они архаты или бодхисаттвы, – это помогало набирать учеников. Но за минуты до смерти, один на один с реинкарнатором, гуру срывающимся голосом задавали извечный вопрос: а что там, после жизни? Помнить посмертие не дано никому.

Впрочем, это не важно. Будь старик хоть Просветленный, хоть псих, Костя свою работу сделал, дальнейшее от него не зависит. Он убрал кармограф в чемодан и щелкнул замками.

Леонхард Янович улыбнулся и произнес с такой теплотой в голосе, будто обращался к лучшему другу:

– Прощайте, и удачи. Вам она как раз понадобится.

Костя ничего не ответил, взял чемодан и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. На тумбочке рядом с телефоном и ключами от квартиры сиротливо валялась раскрытая книга, обложкой вверх: «Теория карма-поля».

Смерть зачастую приходила к людям неожиданно, и вдруг оказывалось, что вещи и домашние питомцы пережили своих хозяев. Книги оставались недочитанными, шарфы – недовязанными, животные – в одночасье брошенными. Раньше эта обыденность пугала Костю. Потом он привык, хотя ощущение неправильности осталось. В такие минуты он отчасти понимал древних египтян, отправляющих в могилу вместе с фараоном все его имущество.

Но пока горечь не ощущалась. Леонхард Янович еще жил, а значит, Костя не способен ни сочувствовать, ни радоваться, ни бояться. Он просто шел к лифту, не обращая внимания на подсохшую грязь, сыплющуюся с сапог. Пора вызывать медиков, пока доедут…

Машина нашлась не по включенным фарам – ее вдруг стало видно. Входная дверь дома то и дело хлопала: жильцы торопились на работу до утренних пробок.

В салоне играло что-то бодрое: шофер в отсутствие босса включил музыкальный канал. Костя аккуратно положил чемодан на заднее сиденье, сам плюхнулся на переднее и выключил радио. Хотелось тишины. Митя ничего не сказал, просто вдавил педаль газа и с пробуксовкой рванул с места.

– Мы никуда не торопимся. Не жги сцепление, – хмуро отчитал его Костя.

Мир вдруг обрел свои краски, и лучше бы он этого не делал. Заболела шея, сапоги стали тяжелыми и грязными, брюки и китель воняли тухлятиной. Навалились усталость и сонливость. Сколько он уже на ногах? Больше суток? Костя закрыл глаза и открыл их лишь после резкого торможения перед шлагбаумом, преграждающим путь на Станцию скорой реинкарнаторской помощи им. А. А. Скоробогатова Департамента реинкарнации города Москвы. Вахтер приветливо махнул, пропуская знакомую желтую машину, и через мгновение показался трехэтажный особняк с облупившейся фасадной штукатуркой.

Митя кипел от возмущения и умотал в гараж, даже не попрощавшись. Сегодня они приехали позже на полтора часа. Такие переработки не оплачивались, и многих бесили регулярные задержки и форс-мажоры, так что текучка среди вспомогательного персонала обеспечивала кадровиков постоянным занятием. Лишь реинкарнаторы работали на одном месте десятилетиями. Если первый год продержался, не бросил это дело, не ушел к частнику или, на худой конец, в больницу, значит, останешься тут на всю жизнь.

Сначала Костя полез в душ. Долго стоял под горячими струями, смывая не только грязь, но и налипшие, будто плевки, ненависть, страх, мольбы, проклятия – все, с чем возвращался с дежурства. Даже научившись не принимать чужие эмоции на свой счет, не допускать их до сердца, после смены он чувствовал себя опустошенным.

Мыслей не было, лишь привычные движения. Вылить шампунь на ладонь. Намылить волосы. Смыть. Выдавить гель. Намылить тело. Ладони скользили по плечам, груди, животу, ощущали маленький треугольный шрам, скользили дальше. Шрам казался несерьезным, однако стилет, что его оставил, чуть не забрал жизнь. Остальные отметины больше пугали, чем угрожали. Подумаешь, полоснули перочинным ножиком по плечу! Ну перенервничал тогда пациент, решил, что его убивать пришли. Еще рубец – это ткнули заточкой в ногу. Мелкие хулиганы, хотели кармограф отобрать, потом для них же пришлось медиков вызывать: не бросать же с переломами рук на улице. В общем, у Кости все нормально, Женьке вот не повезло гораздо больше.

Какое же наслаждение после суток в тяжелых сапогах и казенной форме постоять под горячим душем и влезть в тапочки, удобные хлопковые брюки и рубашку!

Комната оперативников оказалась пустой: отработавшая смена уже ушла домой, а новая разъехалась на дежурства. Костя щелкнул кнопкой чайника, чуть сыпанул пуэра из банки в большую красную чашку с драконом – Женькин подарок на тридцатый день рождения. Ох и чумовое получилось отмечание! Только этот балагур мог раскрутить хмурого трудоголика и интроверта на поход по барам и ночным клубам! Костя так и не вспомнил, как тогда оказался дома и откуда взялась в его постели Джун… Эх, Женька, Женька! Как же тебя не хватает!

С обжигающим глотком чая пришли знакомые горечь и сладость, запах чернослива и кожуры грецкого ореха. Нет, все же Костя не понимал тех, кто выбирал кофе. Пуэр бодрит не хуже, но насколько интереснее, разнообразнее его вкус! С каждым глотком сила разливалась по телу, сон уходил, шея переставала болеть и жизнь казалась вполне терпимой.

В комнату ввалился уставший и злой, как асур, Самдан: тоже задержался на дежурстве. Кивнул и уткнулся в свой отчет. Задавать вопросы о том, что случилось во время смены, у оперативников было не принято. Кто захочет – сам расскажет.

В отличие от большинства коллег Костя к отчетам относился спокойно, даже с приязнью. Подробно описывать дежурства изо дня в день, из года в год – это как писать сагу. И хотя даже копии отчетов никому показывать не разрешалось – «скорая» помощь, конечно, не разведка, но и у нее есть секреты, – Костя надеялся, что когда-нибудь расскажет о своей работе всю правду. Он не питал иллюзий насчет больших тиражей: честная книга о реинкарнаторах – это даже хуже, чем честная книга о войне. У военных хоть иногда встречается что-то героическое, а тут сплошная боль, кровь, слезы, грязь, ненависть и смерть. На войне есть шанс выжить. У тех, к кому приходят реинкарнаторы, такого шанса нет. Если появился запах, значит, человек умрет. Так или иначе. Что бы кто ни делал. Причины могут быть разные, финал один. Но все же мысль о том, чтобы на пенсии засесть за роман, грела.

Положив чемодан на стол, Костя вынул из него тонкие листы стали формата А4. Обычная сталь превращалась в носитель информации, на который можно записать карму человека. Почему именно она? Увы, в НИИ реинкарнации не знали ответа. Экспериментировали со всеми известными материалами, но ни один больше не подошел.

На каждом листе при записи кармограф выбивал символьный код, не похожий ни на один известный язык. Говорят, он послужил прообразом штрих-кода. Символы так и не расшифровали, но все же некоторые закономерности найти удалось. Первый блок, уникальный для каждого, как отпечатки пальцев, идентифицировал личность. Насколько проще жилось бы оперативникам, если бы его расшифровали! Никаких отчетов!

Увы, пока приходилось все записывать самим, вручную, что не всегда удавалось. Как узнать имя бродяги, который бросается на тебя с кулаками? Оперативники бурчали, что занимаются бюрократией, мол, кому вообще нужны все эти имена, если в следующей жизни будут другие? Это не надо ни мертвым, ни живым, лишь отделу статистики.

Подробно описав в отчете нападение бродяги с объяснениями, почему пришлось применить силу, Костя зевнул. Бодрость после душа и пуэра прошла, вновь навалилась усталость, причем такая, что боязно моргать: закроешь на мгновение глаза – и уснешь. Пора домой.

Он попрощался с Самданом и спустился на первый этаж. В одной руке – чемоданчик, в другой – пластины. По ступеням лестницы цокали черные хромовые сапоги, с них осыпалась подсохшая грязь, оставляя следы: так в сказках дети бросали рисовые зерна, чтобы потом найти дорогу назад. Тут же нахлынули воспоминания о драке, заболела шея. Давно уже на реинкарнаторов не нападали, в столице к ним обычно относятся уважительно, как и к врачам «скорой» медицинской помощи. И те и другие пытаются спасти жизнь, только разную. Вот Костя и расслабился.

Небольшое окно в двери с надписью «Хранилище» было закрыто, и Костя постучал. В ожидании ответа выглянул во двор. Отвыкшие от солнца за два месяца слякотной и дождливой осени глаза тут же заслезились. Внезапно погода решила побаловать москвичей, подарив им голубое небо и тепло. Костя даже пожалел, что весь сегодняшний день проспит, но после суточного дежурства сил ни на что иное не осталось.

Из хранилища никто так и не выглянул, и он постучал еще раз, погромче. Навалившись на деревянный подоконник под закрытым окном приемки, отколупнул потрескавшуюся и съежившуюся белую краску, покрывавшую дверь как кора сухого вяза. Кусочек краски отскочил сразу, будто совсем не держался. Ремонт в этом крыле не делали никогда. В Департаменте реинкарнации Москвы хронически нет денег.

Раздался щелчок, и в окне появилось знакомое лицо. Можно было догадаться, что сегодня ее смена: из-за возраста и лишнего веса она ходила медленно, все делала неторопливо, правда, тщательно. В отличие от напарницы всегда знала, где что лежит, какой номер кармографа за каким реинкарнатором сегодня закреплен, кто не сдал отчет и сколько пластин поступило за смену.

– Здрасьте, Нинванна! – Костя плюхнул перед ней чемодан с эмблемой Министерства.

– Здрасьте, здрасьте, вы с Самданом себе по второй смене взяли, что ли? Последние остались! Где дружок-то твой?

– Отчет мучает…

– Ох, а кармограф-то где так измазюкал?

При солнечном свете стало заметно, что влажные салфетки помогли слабо. Разводы покрывали весь чемодан, грязь забилась в тиснение в форме прерывистого круга.

– Да так получилось… Вы уж извините, не успел помыть.

– Ты сам-то цел? – нахмурилась приемщица, внимательно посмотрела на Костю и охнула, зажав рукой рот, поскольку шея реинкарнатора опухла и наливалась синим.

– Цел, Нинванна, не переживайте. До свадьбы заживет.

– Больничный возьми, слышишь? А то загонишь себя до смерти!

Костя кивнул. Никакой больничный он, конечно, не возьмет, но спорить – себе дороже.

Приемщица покачала головой и перевела взгляд на пластины, по инструкции это называлось «первичный осмотр». Соответствующий пункт гласил, что «каждая пластина должна быть целая, без повреждений, на ней должна визуально просматриваться запись». Это значит, что на стальном листе можно рассмотреть бороздки, как дорожки на граммофонной пластинке. Пластина без записи будет гладкой на ощупь.

Вопросов не возникло, Нина Ивановна шлепнула в толстой книге печать «сдано», Костя расписался и собрался уходить, но приемщица попросила подождать немного. Торопливо переваливаясь по-пингвиньи, она скрылась в недрах хранилища, но тут же возвратилась с кульком в руке.

– Нинванна! Ну что вы!

– Держи-держи, голодный небось! – сунула она ему самоса. – Жены нет, живешь бобылем, кто ж тебя покормит?

Костя улыбнулся одними уголками губ и поблагодарил. Это уже стало традиционной игрой: она регулярно приносила для него кулек, а он всегда отнекивался, но в итоге брал. Пирожки у нее были вкусные, с разными начинками: с тыквой, с картошкой, со шпинатом, даже с крапивой, смешанной с сыром!

Солнце, видимо, перепутало времена года и решило, что сейчас лето, так что и в расстегнутом пальто оказалось жарко. Костя неторопливо шел к трамваю, опустошая на ходу кулек. Запах съестного кружил голову, организм внезапно вспомнил, что его не кормили часов двенадцать, и требовал еды – любой и побольше.

Добраться до дома на метро быстрее и проще. От трамвайной остановки же придется еще минут двадцать топать пешком, но именно этого сейчас и хотелось. Побыть обычным бездельником, бесцельно брести по улицам, глазеть на витрины, слушать чириканье воробьев. Может, даже посидеть на лавочке, щурясь от ярких лучей. Мысль спуститься в подземку и спрятаться от внезапного подарка погоды казалась кощунственной.

Полупустой трамвай весело звенел на перекрестках, обгоняя молодую маму с коляской, гогочущую компанию школьников, проезжал мимо жилых высоток и одноэтажных чайных, мимо йога-клубов, оформленных в восточном стиле, и современных европейских магазинов. Витрины украшали гирлянды огней, на подоконниках квартир то и дело мелькали свечи, и Костя вспомнил, что сегодня пятое ноября, а значит, в полночь начнется Лхабаб дуйсэн – праздник тысячи огней.

От самоса с картошкой и созерцания города отвлек детский плач. Девочка лет шести с двумя белыми бантами, в ярко-зеленом распахнутом пальто и нарядном платьице наверняка ехала с утренника, посвященного грядущему празднику. Мать ей что-то втолковывала, но это вызывало еще больший крик.

– Не хочу быть девчонко-о-ой, – ревела та, размазывая слезы. – Я боевой офице-е-ер… Я в арми-ийу-у… хочу!

– Боевой офицер, а плачешь! В армии тоже плакал? – подключилась соседка по трамваю, поняв, что мать не справляется.

– Я никогда-а-а не пла-а-акал! А сейчас оно само! Не могу остановиться! Это потому, что я теперь девчо-о-онка-а!

– Ну-ну, не переживай. Привыкнешь. Я вот тоже в прошлой жизни мужчиной была, хлеб выращивала. Ты любишь пирожные, печенья?

– Не-е-ет!

– Лиза, ну вот теперь тебе, офицеру, особое задание: научиться жить девочкой. Вот увидишь, это очень даже интересно! – Замученная мама придумала еще один аргумент. Похоже, все более разумные уже озвучивались, и не раз.

– Не хочу-у де-е-евочко-о-ой!

Соседка вздохнула, шепнула матери, но так громко, что даже Костя услышал:

– Давно она вспомнила?

– Два дня как. Ревет без перерыва. Не думала, что это случится в один момент и так рано. Не представляю, что теперь делать. Наверное, надо к психологу сходить.

– Отведи ее в дацан, пусть с ламой поговорит, – предложила свой вариант соседка, но тут обнаружила, что трамвай стоит на ее остановке, подхватила сумку и бросилась к открытым дверям.

Костя молчал, не вмешивался. Что он мог сказать, ведь он-то ничего не помнил. Но это не печалило. Возможно, Будда, карма, мироздание или просто случайные стечения обстоятельств вручили ему царский подарок, лишив памяти. Кто знает, не превратилась бы его жизнь в ад, вспомни он себя. Но если это был подарок, то его тут же свели на нет, всучив в нагрузку способность чуять смерть.

Тренькнув в последний раз, трамвай спрятался за поворотом, оставив Костю на остановке. Сон отступил, но не ушел, лишь притаился. Пустой кулек полетел в мусорное ведро, а ноги сами понесли домой длинной дорогой, через парк, где в десять утра встречались лишь пенсионеры. День хоть и предпраздничный, укороченный, но все же рабочий.

Костя любил ходить мимо дацанов из-за чудесных парков и садов, разбитых в обязательном порядке местными монахами. Никакая другая религия не была так тесно связана с растительным миром, с красотой природы, как буддизм. Что парки! Буддийские монахи разводили вокруг своих монастырей целые рощи! На это у них хватало и времени и желания. В свое время традиция создавать храмовый сад перекочевала из Индии в другие буддистские страны, а затем охватила и весь мир. Суровый русский климат, конечно, накладывал свои ограничения, но это лишь развивало садовое искусство, а не ущемляло его. Японцы создали «сад камней», а русские – хвойный сад.

Выложенная плитами дорожка петляла между небольших елочек причудливой формы, по краям живым забором раскинулся золотистый можжевельник. Иногда Костя наталкивался на целые композиции хвойных деревьев, но больше всего в этом парке он любил два высоченных кипариса, метров двадцать в высоту. Они росли рядом, как семейная пара, и смотрели свысока на прочие хвойные. Тут, в самом сердце парка, царили такое спокойствие и безмятежность, что легко забывался шум мегаполиса. Казалось, это не Москва, а чудесный сказочный лес.

Но вот показались гирлянды из разноцветных молитвенных флагов, натянутые меж высоких деревьев, а значит – близко дацан и пора сворачивать в другую сторону, на дорожку, которая ведет за территорию храма, к дому.

У подъезда соседка с первого этажа украшала домик духов. Молодая сиамка хоть и была ровесницей, выглядела намного младше. Такой образ создавался из-за ее небольшого роста, в сравнении с Костей и вовсе крошечного, худенькой фигуры и испуганных раскосых глаз, а при виде реинкарнатора Константина Юрьевича она всегда пугалась и становилась похожей на мышонка. Вот и сейчас: обернувшись на звук шагов, сиамка отшатнулась и что-то пробормотала, наверное, охранную мантру.

– Фохао, – поприветствовал ее Костя, стараясь лицом не выдать презрения. Он с уважением относился к верующим, но не ко всем.

Костя изучал буддизм и по большей части принимал его как философскую концепцию, поддерживал идею отсутствия единого Бога-Творца, Спасителя и непознаваемость Высшего. Но категорически не верил в гору Сумеру – центр Вселенной, пантеон богов и демонов, что постоянно вторгаются в мир человека для помощи или помехи, и подобную сверхъестественную чушь, как он это называл. Но если классическую религию еще можно было принять, то «народный эзотерический буддизм» раздражал. Подобное язычество, выросшее в разных культурах и позже не отброшенное, а вплетенное в буддизм, казалось Косте неимоверно глупым.

Вот эта сиамка… кажется, ее зовут Нит. Она с мужем приехала в Москву, в этот дом, из Королевства Раттанакосин года четыре назад и тогда же построила домик духов у подъезда: чуть больше метра в высоту, простой, в виде деревянной беседки в восточном стиле. Она сама красила его в белый цвет, а замысловатые узоры затем покрывала золотистой краской. Сиамцы считают, что в таких домиках живут духи – защитники жилища, и их нужно ублажать: кормить сладостями, окуривать благовониями, на праздники – украшать цветами, фонариками. Если этого не делать – духи прогневаются и будут мстить. Подобная ерунда весьма распространена у приверженцев тхеравады и не имеет никакого отношения к буддизму. Вместо того чтобы самому заняться своими делами, развивать разум и тело, как учит религия, множество псевдобуддистов занимаются вот такой ерундой: подкармливают духов дома, молятся рекам и горам, вешают подкову над дверью «на счастье», сверяются с гороскопом и плюют через левое плечо, если черный кот переходит им дорогу.

– Фохао, – сложила ладони перед грудью Нит и поклонилась, но на всякий случай сделала еще один шаг назад. Зачастую именно подобные псевдобуддисты считали реинкарнаторов спустившейся на Землю Смертью, не людьми в черной форме на службе Министерства реинкарнации, а демонами, асурами, по собственной воле отбирающими жизнь.

Костя с удовольствием бы не общался с людьми и вообще не выходил из дома. Все, что надо, у него в квартире есть. Но кто тогда будет спасать жизнь умирающих? Или следует спасать только везунчиков, которые отправляются в посмертие из дома, в окружении родственников, способных вызвать службу реинкарнации? Да, в этом случае чующие смерть не нужны, слепок кармы сделает любой болван, только научи его правильно вставлять пластину в кармограф и нажимать кнопку. Но как быть с теми, кто умирает ночью в глухой подворотне? Или теми, кто вскоре погибнет под колесами автомобиля или в переполненном вагоне метро от тромба, закупорившего артерию? Им не способен помочь никто, кроме Кости и таких, как он. Никто, кроме них, не знает о смерти за двадцать минут до того, как она придет.

Введение обязательной записи кармы для всех граждан обсуждали в России неоднократно, последний раз – на Костиной памяти, но все упиралось в деньги. Кармографы в крупных больницах работали круглосуточно, без перерывов, выходных и праздников и еле успевали обслужить лишь тяжелобольных и тех, кому предстояла операция. Этим пациентам слепок гарантировался законом. В мелких больницах же приборов просто нет, так что будь ты хоть трижды тяжелобольной, вот тебе направление на слепок и добирайся до федерального медцентра как хочешь.

У «скорой» даже в столице кармографов не хватало, впрочем, как и реинкарнаторов. Вот и приходилось работать на полторы-две ставки, а в регионах и того больше. Увы, но НИИ реинкарнации могло собрать сколько угодно приборов, если только для этого найти сердечники. Кармограф без сердечника – все равно что автомобиль без двигателя. Как ни улучшай аэродинамику и подвеску, но без мотора это просто груда железа.

Костя вошел в квартиру, стянул грязные сапоги, швырнул пальто на пуфик в коридоре и, расстегивая на ходу рубашку, направился в комнату. Кажется, он заснул еще до того, как рухнул на диван.

Звонок разбудил в девять утра. Определитель показал рабочий номер, и Костя напрягся. С работы звонили крайне редко, лишь когда возникали проблемы. Последний раз это было год назад, тогда сообщили, что Женьку убили.

– Алло, алло, Константин Юрьевич, вы меня слышите?! Это Полина из регистратуры! – прокричала она в трубку. Костя наморщил лоб, вспоминая, кто это: девчонка, полгода как пришла работать после какого-то училища или колледжа.

– Слышу. Что случилось?

– Ох, приезжайте быстрее. Сергеич рвет и мечет! Вас вызывает. Срочно!

– Еду.

Со стороны казалось, что Костя, как обычно, спокоен, только чуть больше собран и хмур. Три минуты – одеться, пять минут – дойти до метро. Пока поезд стучал колесами, в голове проносились мысли о том, что могло произойти. Что-то не так с отчетом? Ограбление? Кого-то убили? Впрочем, гадать бесполезно.

Коридоры Станции Скорой реинкарнаторской помощи им. А. А. Скоробогатова были пусты: большинство вспомогательного персонала по причине праздника не работали, оперативники в это время на дежурствах. В этой звенящей тишине шаркающие шаги раздались особенно громко. Конечно, это шаги приемщицы. Костя направился на звук.

– Ох, чего делается, чего делается… Сергеич белый как полотно. Говорят, звонил в Орден… – запричитала Нина Ивановна, увидев его. Обычно ее сплетни утомляли, то сейчас Костя их жадно слушал. После слов об Ордене внутри что-то тренькнуло, будто заглушка слетела с пружины.

– Нинванна, да расскажите, что произошло!

– Да я толком не пойму. Дождалась Самдана, сдала все ваши пластины, а к вечеру позвонили из технички и запросили твой кармограф. Говорят, надо проверить, барахлит, что ли. Ну, я выдала, конечно, сама уж нервничаю, чего бы ему барахлить? Все твои листы в норме же! Сегодня с утра не стерпела, сама звоню, спрашиваю: ну что? Ответили, что прибор в порядке, но надо еще кое-что проверить. Больше ничего не объяснили, но тут все забегали, засуетились. Потом уж мне шепнули, что Сергеич в Орден звонил.

– Так. Сергеич сейчас у себя?

– Да уж ждет тебя!

Костя кивнул приемщице и взбежал по лестнице на второй этаж, перемахивая длинными ногами через ступеньки.

Нина Ивановна прошептала в удаляющуюся спину: «Помоги тебе Будда».

Перед дверями, обитыми бордовым дерматином, Костя остановился, чтобы успокоить дыхание. Табличка гласила, что это кабинет заведующего Станцией Скорой реинкарнаторской помощи Зайцева Кирилла Сергеевича. Оперативники не часто сюда заходили, Сергеич обычно сам к ним спускался, и это означало, что надо взять еще одну смену. Вздыхали, но брали. Понимали, что надо. Да и за переработки платили по двойному тарифу, а при их зарплатах это хорошие деньги. Заведующий был неплохой мужик, его поддерживали и даже сочувствовали: не всякий сможет с таким скудным бюджетом поддерживать нормальную бесперебойную работу станции.

Костя вспомнил, как в двенадцать лет стоял перед похожей дверью в кабинет директора и боялся ее открыть. Думал, что его исключат из школы. Чего сейчас бояться? Увольнения? Смешно. Костя даже чуть улыбнулся этой мысли и уже спокойно потянул дверь на себя.

Секретарша, увидев его, сразу подняла телефонную трубку:

– Кирилл Сергеевич, Колесов подошел.

Лишь потом поздоровалась кивком и позвала:

– Заходи, он ждет.

Сергеич оказался не один. Гостья выглядела большим боссом какой-то крупной компании, с дресс-кодом, четкой иерархией и высокими зарплатами, и совершенно непонятно, что она делала здесь и зачем ей понадобился реинкарнатор. Заведующий выглядел обеспокоенным. Старше Кости всего лет на десять, сейчас он казался усталым стариком. Китель с шевроном «скорой» висел на спинке стула, а белая рубашка, обычно идеально выглаженная, сейчас напоминала рубашки реинкарнаторов после полутора суток дежурства.

– Фохао, – поздоровался он с Костей и перевел взгляд на гостью. – Знакомьтесь: Константин Юрьевич Колесов, один из наших лучших специалистов, Эльвира Рашидовна Мирзоева – командор Ордена реинкарнаторов.

Симпатичная татарка протянула руку для приветствия, при этом рукав пиджака чуть задрался, обнажив запястье, украшенное символом Ордена: оранжевым узелковым браслетом, сплетенным особым образом. Тайна плетения держалась все века в секрете, и даже те, кому удавалось выкрасть сам браслет, так и не смогли скопировать его.

Ладонь оказалась узкой и холодной, а Костю бросило в жар. Неужели его пригласят в Орден?

– Константин Юрьевич делал тот самый слепок, – продолжил заведующий.

Костя вопросительно посмотрел на него, но тот перевел взгляд на Мирзоеву, ожидая ее разрешения рассказать. Она кивнула, и лишь после этого Сергеич пояснил:

– На одной из твоих пластин нет кармы.

– Не может такого быть! Я лично проверял! Символы, бороздки – все на месте!

– Все верно. Запись есть, только пустая, как если записать тишину на грампластинку.

Костя открыл рот, словно ребенок, впервые увидавший салют. Это что же, он снял карму у Просветленного? Да быть того не может! Если Просветленные и существуют, в чем он сомневался, то они не вызывают районного реинкарнатора. Во-первых, в монастырях свои реинкарнаторы и других туда и на порог не пускают, во-вторых, Просветленному не нужен слепок кармы, у него ее просто нет.

В памяти пронеслись пациенты последнего дежурства, все, к кому он приезжал. Костя вспомнил бирюзовые глаза и странные слова.

– Это пластина Леонхарда Петмансона?

Заведующий кивнул, а Мирзоева оживилась:

– Вы что-то можете про него рассказать? Что случилось во время записи?

– Да ничего особенного. За исключением слов, что у него была последняя жизнь. Я тогда решил, что старик просто уже не в себе.

– Он так и сказал – «последняя»? Это все?

– Я пожелал удачи в следующей жизни, он ответил, что она ему не понадобится, потому что нынешная жизнь – последняя для него.

– Мы с таким никогда не сталкивались, – снова заговорил Сергеич. Он явно устал и хотел спать. Небось глаз не сомкнул со вчерашней смены, когда техники обнаружили проблему. – Это не сбой прибора, это именно нулевая карма. Так, по идее, должна выглядеть запись у Просветленного. Ну в теории. Никто никогда еще не пытался снять карму с Будды.

– Да, Будда к нам не заглядывал последние две тысячи четыреста пятьдесят девять лет [1], – попытался съязвить Костя, но никто не отреагировал.

– В общем, мы передаем это дело под юрисдикцию Ордена, – вздохнул заведующий то ли от облегчения, что проблемой займутся другие, то ли от огорчения, что вмешиваются в дела его конторы.

Изначально Орден создавался для организации процесса записи кармы и передачи пластин в Купола, но с годами это бремя перешло на правительства стран, чему Орден активно способствовал. Создание Министерств реинкарнации, государственной «скорой» помощи и прочих подобных ведомств по всему миру – это тоже их дело. Так что у них остались лишь функции контроля. Контроля над тем, чтобы все шло правильно.

– Эльвира Рашидовна хотела бы, чтобы расследованием этого дела занялся ты, – закончил заведующий.

– Я? – обалдел Костя. – Но я ведь даже не состою в Ордене!

– Это поправимо. Предлагаю вам вступить в него, – чуть улыбнулась «бизнес-леди».

О боги с небес Тушита! Ему действительно это предлагают? Он не ослышался? Костя от неожиданности превратился в каменное изваяние: не мог ни пошевелиться, ни сказать что-либо, даже мысли будто оцепенели. Так же он реагировал, когда узнал, что Джун ушла. Так реагировал, когда его вышвырнули из Института реинкарнации. Но сейчас ведь радостная весть, тогда откуда эта паника? Легендарная организация, чью власть признавали все государства и религиозные течения, организация, о которой не знали почти ничего конкретного, ибо ее тайны хранились не менее рьяно, чем тайны спецслужб. Организация, куда Костя с детства мечтал попасть. Он готов был пешком дойти до Тибета, чтобы вступить в нее, а сейчас…

– Я никогда не занимался расследованиями, особенно подобных дел, – озвучил он сомнения, хотя на самом деле переживал не об этом.

– Мы поможем. У нас целая структура, и вся она будет в вашем распоряжении. Аналитики, безопасники, другие инспекторы – можете обращаться за помощью, к кому потребуется. И ко мне, конечно. Я буду вашим куратором, – успокоила Мирзоева.

Внезапная мысль пронзила Костю:

– Мне придется уйти из «скорой» помощи? – Он растерянно посмотрел на Сергеича. У того и так с людьми проблема, а если еще и он уйдет…

Заведующий хмыкнул:

– Кто ж тебя отпустит? Просто не будешь по полторы ставки брать. Освободим тебя от дежурств, когда скажешь.

Костя пытался осознать столь щедрое предложение, а Сергеич его молчание воспринял по-своему:

– Насчет денег – не переживай. Насколько я знаю, Орден своих не обижает, у них там финансирование получше, чем у нашего Министерства, я прав? – обернулся он к Мирзоевой.

Та кивнула.

– Я согласен, – спохватился Костя, поняв, что от него до сих пор ждут ответа.

– Хорошо, – снова кивнула Эльвира Рашидовна. – Тогда поедем в офис, там все оформим. Паспорт с собой?

Костя кивнул, торопливо вслед за своим новым куратором пожал руку Сергеичу и вышел из кабинета.

Солнце решило, видимо, развлечься на Лхабаб дуйсэне и второй день не пряталось от москвичей за серыми тучами. Наоборот, играло с ними, превращая в узкоглазых китайцев, отправляло веселых зайчиков малышне, высушило грязь и лужи и обмануло воробьев, поверивших, что пришла весна.

– Прошу, – махнула рукой Эльвира Рашидовна в сторону обычного темно-синего седана. Костя почувствовал укол разочарования родом из детства: тогда казалось, что члены Ордена – это супергерои из любимых комиксов про Анзана. И они, конечно, должны ездить на крутых черных машинах, носить мантию с застежкой в форме уробороса, прикрывать лицо капюшоном и взглядом превращать врагов в камень. Но, очевидно, лучшая маскировка – это не тонированные стекла и капюшон, а офисный костюм и вот такой хороший, но не элитный автомобиль. Тогда достаточно снять с руки оранжевый браслет, чтобы раствориться в толпе.

Проснувшегося в Косте ребенка сейчас больше всего интересовало, где находится офис Ордена. И хотя адрес и телефон знали не только посвященные, но и главврачи больниц, заведующие станциями «скорой» помощи и многие другие, в интернет они его не сливали.

Эльвира Рашидовна проехала станцию метро «Таганская» и затормозила, не доезжая до «Лхасской». Симпатичный трехэтажный особняк красного кирпича выглядел как отреставрированное здание прошлого века: тогда как раз вошел в моду тибетско-китайский стиль с загнутыми вверх законцовками крыш и украшениями в виде ступ. Входную дверь окаймляли стилизованные тигры и драконы, обрамленные причудливыми узорами. Подобных домов много осталось внутри Садового кольца, хотя далеко не все в таком хорошем состоянии.

Внутри Костя ожидал увидеть фигуры божественных существ, скульптуры Будды и прочие украшения, характерные для этого стиля, однако перед ним предстал классический европейский офис. Чем-то он напомнил станцию «скорой» помощи. Правда, для полного соответствия не хватало ободранной краски на косяках дверей, дешевого дерматина, унылых зеленых стен и ощущения упадка. Здание скорее походило на офис процветающей торговой компании: светлые стены с фотографиями и картинами, большие окна, цветы на подоконниках, на полу – ковровые дорожки.

– Он со мной, – кивнула куратор охраннику на входе, и тот протянул Косте карточку с надписью «Гостевой пропуск». Первой сквозь рамку прошла Мирзоева, лампочка над головой мигнула оранжевым, а вот на Костю она отреагировала зеленым цветом. О том, что пропуск служит не только для прохода в офис московского горкома, но является опознавательным знаком члена Ордена, Мирзоева рассказала по дороге в кабинет. Офисы по всему миру оборудованы специальными рамками, встроенный сканер считывает информацию, и если карты нет, то датчик не срабатывает, лампочка не загорается и очевидно, что посетитель – не член Ордена. Простая идентификация личности.

О принципе работы сканера Костя спрашивать не стал, постеснялся, но для себя решил, что вряд ли карта магнитная: Эльвира Рашидовна упомянула, что запись на ней невозможно стереть или повредить – если, конечно, сам носитель цел. А еще она обмолвилась, что более сложные сканеры считывают не только уровень доступа, но и личную информацию: имя, должность, возраст и Будда знает что еще.

Встречные в коридоре здоровались с Мирзоевой, косились на новенького, но вопросов не задавали. Все выглядели старше него, но это ожидаемо: младше тридцати пяти в Орден просто не принимают. По одной из версий, это правило связано с возрастом, в котором Сиддхартха Гаутама стал Буддой, хотя прагматики больше склонялись к версии, что к тридцати пяти годам человек окончательно взрослеет и успокаивается. Кому нужны взбалмошные юнцы, готовые поставить под удар организацию из-за гормональной бури или желания стать героем? Так или иначе, но звали в Орден (если звали) только после тридцати пяти. Впрочем, мало дождаться предложения, нужно еще доказать свою пользу организации. Звали-то многих, оставались единицы.

– Через мое ведомство все проходили, – одними уголками губ улыбнулась куратор и кивнула на табличку на двери кабинета. Помимо имени и фамилии там была написана и должность: командор Управления по связям с внешними организациями.

Костя задумался: сколько Мирзоевой лет? Выглядит на пятьдесят, но у татарок сложно определить возраст по внешности.

Эльвира Рашидовна жестом предложила войти и располагаться на мягком кожаном диване, сама же опустилась в компьютерное кресло, будто села на табуретку.

Кабинет выглядел уютным и стильным: никаких ярких цветов, в основном черные, серые и белые, как Костя и любил. На стенах висели уникальные фотографии: Купола с разных континентов, реинкарнаторы за работой, причем кадры явно архивные, прошлого и даже позапрошлого веков. Каждый казался произведением искусства, его хотелось рассматривать, изучать детали, наслаждаться работой мастера, показавшего красоту привычного мира. Но взгляд пришлось отвести, сейчас не до фотографий.

Эльвира Рашидовна в сером костюме казалась частью этого кабинета, и Костя решил, что это правильно. Орден – это не работа, куда ходишь с девяти до шести пять дней в неделю, это жизнь, в которую врастаешь, пускаешь корни и не можешь уже их вытащить. Семья, друзья, родные, хобби и все прочее уходило на второе-третье место. Сколько раз люди умирали за дело Ордена! Удивляло большое число женщин: за годы работы на «скорой» он привык, что реинкарнаторы – это крепкое мужское братство, а женщины… они встречались редко и казались совершенно непонятными. Костя не ожидал от них ничего хорошего и избегал их общества.

Однако сейчас именно красивая женщина предлагала ему стать инспектором Ордена. Ему! Инспектором! Инспекторы были «голубой кровью», и лишь в самых смелых детских мечтах Колесов рассчитывал на эту должность. Никто не знал, по каким критериям новичков отбирают для того или иного управления, но большинство сходилось во мнении, что роль играют психоэмоциональные особенности кандидатов. С его нелюбовью к общению он рассчитывал на место в архиве.

О процедуре приема в Орден, о которой рассказывала куратор, Костя знал давно. Теперь на три месяца у него испытательный срок, он считается кандидатом со всеми правами и обязанностями полноправного члена Ордена. Командор загрузит его работой, а затем оценит не только качество и скорость ее выполнения, но и эмоциональное состояние, взаимодействие с коллегами и асур знает что еще. Эдакая игра в инспектора с полным погружением. Во время этого испытательного срока ему придется работать со всеми управлениями Ордена, и соответствующие командоры также будут его оценивать. Через три месяца за него должны поручиться минимум два члена Совета московского горкома Ордена. Если нет, то все, игра окончена. Большинство кандидатов вылетают именно на этом этапе, и второй шанс им уже никто не дает. Если же поручители найдутся, то испытательный срок продлится еще девять месяцев. За это время надо заручиться поддержкой двух третей членов Совета, и только в этом случае он станет полноправным членом Ордена.

– Все так сложно, потому что уйти из Ордена можно лишь в течение этого года, после – невозможно, – пояснила куратор. – Именно поэтому так долго длится период взаимной притирки, узнавания, принятия решения. И мы, и вы должны быть абсолютно уверены, что устраиваем друг друга. Есть какие-то вопросы?

Один вопрос у Кости все же нашелся:

– Как мне узнать, кто входит в Совет? Ну чтобы заручиться его поддержкой.

– Никак, – улыбнулась Мирзоева, и в это мгновение из холодной бизнес-леди превратилась в живого человека. – Не надо никого уговаривать выступить поручителем. Вообще на три месяца забудьте об этом. Просто делайте свою работу так, как можете, все остальное – наша забота. Не беспокойтесь, члены Совета найдут способ оценить вас.

Костя кивнул. Разумно. Орден создает эдакое стекло с односторонней прозрачностью: кандидата видно отлично, сам же Орден скрыт в тени – это решает сразу несколько задач. Причем невозможность выслужиться перед высокими чинами – не главное. Скорее дело в безопасности организации, нежелании раскрывать своих людей и тайны перед теми, кого тут не будет после испытательного срока.

– Если возражений нет, то заполните заявление с просьбой вступить в Орден. – Эльвира Рашидовна протянула ручку и пододвинула бланк. Костя пробежал его глазами: «…прошу рассмотреть мою кандидатуру… выражаю желание вступить…» Оставалось лишь вписать свое имя, номер паспорта, поставить дату и роспись.

– И еще подпишите соглашение о неразглашении. Вы подтверждаете, что ничего из относящегося к секретной информации никому не расскажете. Думаю, вы понимаете: нам не нужна открытость.

Эльвира Рашидовна пододвинула еще одну бумажку. Костю интересовали пункты об ответственности. Штраф за нарушение соглашения составлял его годовую зарплату.

– А что относится к секретной информации?

– Об этом подробно расскажут ваш командор и юрист. Кстати, в ближайшее время нужно будет съездить на двухдневные начальные курсы для инспекторов. Недалеко, на нашу базу в Подмосковье. Точную дату я скажу позже, пока сама не знаю.

Костя черканул подпись и вернул документ.

– Это ваш пропуск на вход. Носите его всегда с собой, – Эльвира Рашидовна протянула белую карту безо всяких надписей, похожую на гостевой пропуск. – Завтра я выдам вам безлимитную банковскую карту. Зарплаты как таковой у нас нет, мы не коммерческая и не государственная организация, но это не значит, что члены Ордена должны голодать.

Костя мысленно присвистнул. Ничего себе! Безлимитная карта! Похоже, его восторг отразился на лице, так что Мирзоева предупредила:

– Чересчур не радуйтесь. В конце месяца придется отчитываться по всем расходам и за нецелевое использование прилетят такие штрафы, что сто раз пожалеете! Ладно, на самом деле я вас пугаю и все не так страшно, – одними уголками губ улыбнулась она. – Просто тратьте в разумных пределах. На еду – без проблем, на одежду тоже. А вот покупать машину, отдых на Хайнане или коллекционное вино не стоит. Потом не расплатитесь.

Костя кивнул, вновь мысленно соглашаясь с действиями Ордена, который обеспечивал своих людей всем необходимым для нормальной жизни, чтобы они не отвлекались на другую работу ради денег. Роскоши не будет, но о базовых ежедневных потребностях голова не болит.

– Пойдемте, устрою небольшую экскурсию по офису. Покажу, где какое управление находится, расскажу, кто чем занимается.

Некоторое представление об общей структуре Ордена, о его лидерах имели все. Во главе Ордена стоял Совет из девяти магистров территориальных комитетов. Те хоть и не были публичными персонами, но нет-нет да и мелькали на телеэкране. В последнее время все чаще в связи с законопроектом об отмене обязательной реинкарнации. Магистры выступали категорически против, уверяя, что люди не представляют, чего лишают себя лично и человечество в целом. И в этом Костя их всецело поддерживал: кто, как не он, знал, каково жить без памяти!

Если бы Далай-лама выступил также против – законопроект бы сняли с голосования. Пусть не Далай-лама, но глава хотя бы одного из основных направлений буддизма. Увы, но религиозные деятели от комментариев отказывались, как и российская буддистская община. Ну спасибо, хоть не поддерживали сомнительный проект…

О структуре региональных комитетов, из которых и состояли территориальные, уже мало кто знал. Известно, что их возглавляли приоры, и все значимые решения принимались членами Совета соответствующего уровня.

По дороге на второй этаж Эльвира Рашидовна рассказывала о том, что Орден учредил несколько институтов по изучению реинкарнации и записи кармы по всему миру, в частности, московский НИИ реинкарнации.

Эльвира Мирзоева возглавляла Управление по связям с внешними организациями, то есть с госорганами, станциями «скорой» помощи, религиозными и другими подобными организациями. Так что звонок Сергеича мог прийти только к ней. Кроме того, ее управление занималось подбором и обучением кандидатов на вступление в Орден.

Половину третьего этажа занимал аналитический центр. Официально он назывался Управлением службы информации, но все использовали гораздо более простое и понятное название – архив. Мирзоева рассказала, что у них есть доступ к централизованной картотеке всех записанных пластин, а когда Костя узнал, что картотека включает в себя не только российские пластины, но и все мировые, то ахнул. Такой базы нет ни у одного Министерства реинкарнации ни в одной стране!

Орден вообще не ограничивал себя странами. Он вырос из буддизма и считался вне политики, хотя при этом выступал серьезным лоббистом своих интересов во многих правительствах. Теркомы занимались территориями, которые далеко не всегда совпадали с границами государств, наоборот, часто сразу несколько стран находились в ведомстве одного магистра. В этом проявлялась религиозная сторона Ордена. Тхеравады же придерживаются не только на территории Испании и Португалии, а махаяны – не только во Франции и Германии. Множество последователей этих и других буддийских школ рассредоточено по всему миру, и дацаны строят без оглядки на государственные границы.

Впрочем, Орден хоть и вырос из буддизма, развивался в другом направлении. Формально это до сих пор религиозная организация, однако духовными или философскими вопросами она не занимается, ее волнуют сугубо практичные вещи: контроль и безопасность записи кармы и загрузки пластин в Купола. И поэтому вот уже почти пятьсот лет она остается непререкаемым авторитетом для всех сангх и государств, хотя юридически не имеет никакой власти.

Управление расследований оказалось последним, куда его привела куратор. Мирзоева потянула ручку двери, и Костино сердце сделало несколько кульбитов. Ладони внезапно стали влажными, чего не случалось уже лет десять. Костя украдкой вытер их о штаны.

Он перешагнул порог и наступил на хвост уроборосу. Цветной мозаикой на полу был выложен полуметровый змей, кусающий себя за хвост, – символ Ордена реинкарнаторов. Чешуйчатое тело извивалось, образуя четыре лепестка, переливающихся от ярко-зеленого до черного. На эту красоту боязно было наступать, хотелось стоять и рассматривать, но взгляд жадно заметался по сторонам, пытаясь за несколько мгновений охватить всю картину. Заглянуть в святая святых, в Управление расследований Ордена, это все равно что побывать на Эвересте: мечта, осуществимая лишь избранными.

Справа от входа в просторном зале стояло больше десятка столов темного дерева, на каждом – компьютеры фирмы «Зингер». Они угадывались даже не по овальному логотипу со стилизованной буквой S, а по деревянному корпусу с вензелями, опирающемуся на четырех львов. Новомодные компьютеры навеяли тоскливые воспоминания о месячной зарплате реинкарнатора. Костя ожидал увидеть здесь настоящих инспекторов, но наткнулся на тишину и черноту мониторов. Праздник же.

В эркере у окна располагалась то ли зона отдыха, то ли такая специфическая переговорная: фикус в кадке, шесть плетеных кресел и длинный добротный стол, который выдержал бы даже бурные танцы всех инспекторов разом. Несмотря на массивность, стол казался изящным, легким, видимо, из-за фигурных ножек и резьбы понизу. Этим он походил на коня породы шайр: мохноногого британского тяжеловоза, одного из самых мощных и высоких в мире, способного в одиночку тащить самолет, но при этом элегантного, как английский аристократ.

А вот аристократического порядка тут не наблюдалось. Чашки вперемежку с нэцке и сувенирными фигурками, ручками, книгами и даже чьими-то перчатками грозили вытеснить со стола настольную лампу с фарфоровым абажуром.

Костя посмотрел налево и уперся взглядом в стеклянный кабинет, похожий на большой аквариум. Боковые прозрачные стены стыдливо прикрылись опущенными изнутри жалюзи, а сквозь переднюю просматривался еще один стол, король столов в этом зале. В отличие от остальных – за ним кто-то сидел: очевидно, командор Управления расследований. Тот увидел гостей, приветливо махнул и вышел навстречу.

Эльвира Рашидовна улыбнулась ему так, как улыбается женщина, симпатизирующая мужчине. Костя глянул на своего командора ее глазами. Худой смуглый бурят, чуть за пятьдесят, но определенно очень стильный. Бородка в стиле бретта добавляла ему брутальности. Черный пиджак а-ля китель расстегнут, рукава светло-серой рубашки подвернуты вместе с рукавами пиджака, на левом запястье – оранжевый браслет члена Ордена, на правом – крупные часы на кожаном ремешке.

Командор оказался модником: популярные в США джинсы только недавно стремительно ворвались в моду других стран и стоили недешево. Конечно, эта мода пришла из Синьту, граничащей с США на севере. Китайские колонисты облюбовали эти прочные штаны американских ковбоев и продолжали носить даже в метрополии. Азиатские дизайнеры быстро подхватили новинку, несколько известных домов моды выпустило свои коллекции джинсов, и началось безумие. В Россию оно дошло только в этом году и приняло самые странные формы. По крайней мере, Костю весьма удивляли джинсы в сочетании с фраком или поддетые под платья.

– Вот, привела тебе нового инспектора, – улыбнулась Мирзоева и представила обоих друг другу: – Амгалан Тумэнович Доржиев. Константин Юрьевич Колесов.

– Отлично! Людей катастрофически не хватает, – с легким акцентом произнес Амгалан и протянул руку. От него исходили спокойствие и приветливость, что очень располагало. Доржиев… Доржиев… фамилия казалась знакомой, вот только Костя не помнил, откуда он ее знает.

– Ну что ж, на этом моя экскурсия окончена. Амгалан Тумэнович – профи, он вас введет в курс дела и будет помогать с расследованием. Если что – мой телефон у вас есть. – Эльвира Рашидовна мельком кивнула Косте и посмотрела на Амгалана так, словно последняя фраза на самом деле предназначались ему.

– Всегда рад встрече, – расплылся в улыбке бурят, а его узкие глаза и вовсе превратились в две щелочки. – Заходи почаще!

Мирзоева улыбнулась.

Косте казалось, будто прошла как минимум неделя, хотя на самом деле еще не наступил вечер. За этот день его вызвали в «скорую», рассказали о странностях с записью кармы, предложили вступить в Орден, поручили расследование, показали офис горкома, и вот теперь он стоит перед своим командором в ожидании того, что случится дальше. Впору взмолиться о том, чтобы хоть полчаса ничего не происходило!

Амгалан Тумэнович опустил взгляд и увидел Костины сапоги. Хромовые сапоги реинкарнатора.

– Я одно время тоже пахал на московской станции «скорой» помощи. Только вы на «Сухаревской», а я на «Юго-Западной».

– Долго работали?

– Несколько лет, когда в Москву переехал.

– И как?

– Нравилось. Только раздражали тяжелые сапоги. Тогда они были кирзовыми, – улыбнулся Амгалан Тумэнович и пригласил в свой кабинет.

– Чаю? – вытащил он из буфета две белоснежные фарфоровые чашки.

Костя от удивления забыл все слова, лишь кивнул и завороженно смотрел, как в стеклянном чайнике распускаются скрученные маленькие шарики, словно просыпаются бутоны цветов. По кабинету поплыл чуть уловимый цветочно-фруктовый аромат. Костя мгновенно перебрал все возможные сорта чаев и решил, что это Бай лун чжу – Белая жемчужина дракона. Очень нежный белый чай, для его изготовления берут нераскрывшиеся почки и два самых верхних листочка. С названием связана китайская легенда. Якобы в одной из деревушек провинции Хэнань поселился добрый дракон, жил он с людьми в мире и согласии. И случился как-то засушливый год, когда чайные кусты погибали от жары. Тогда дракон взмыл в небо и загородил солнце своими крыльями. Урожай был не просто спасен – вкус полученного напитка стал настолько изысканным, что им угостили императора. За каждую выпитую чашечку тот дарил крестьянам по жемчужине.

Меньше всего Костя ожидал встретить в Ордене ценителя чая!

Командор плеснул чаю и пододвинул чашу с шоколадными конфетами. Колесов вообще-то не очень любил сладкое, но сейчас съел аж три штуки: перегруженному мозгу нужно было кинуть топливо, а быстрые углеводы для этого подходят лучше всего. Тем временем перешли на обсуждение дела Петмансона, и командор делился своими соображениями:

– За все время существования Куполов в нашей базе нашлось лишь два подобных случая. Там, правда, все проще. В одном случае прибор оказался неисправен, и это обнаружилось сразу же, а вторая ситуация и вовсе к нам не применима. Она произошла около двухсот пятидесяти лет назад, во время бума изобретений кармографов. Собственно, это одна из самых успешных попыток: прибор что-то даже записывал, но, увы, все пластины с такой записью оказывались пустыми. Ни одного слепка он так и не сделал. Так что у нас, скорее всего, какой-то глюк кармографа или брак в пластине. Еще есть вероятность, что в квартире сбоит сигнал из-за работы какого-то устройства. Мне медики со «скорой» жалуются, что если рядом с домом проходят высоковольтные провода, то кардиограмму не снимешь, электромагнитное поле искажает картину. Про кармографы я ничего подобного не слышал, но все же нужно съездить в квартиру Петмансона, проверить.

С этими словами он достал из-под стола черный чемоданчик со знакомым кругом на крышке.

– Это кармограф? – обалдел Костя от того, что прибор вот так просто стоит под столом в горкоме Ордена.

– Ага. Тот самый, которым вы снимали карму Леонхарда Яновича. Съездите с ним в его квартиру, сделайте еще один слепок.

– С кого? – не понял Колесов.

– С себя. Увы, с Петмансона его сделать уже никак не получится. Хотя было бы крайне познавательно. Вдруг он действительно Просветленный? Да, за кармограф отвечаете головой. Вернуть мне в целости и сохранности! Я взял его с вашей станции «скорой» помощи под свою личную ответственность.

– Понял.

– В квартире особо обращайте внимание на странности, непонятные вещи. Поговорите с соседями. Пусть они опишут этого Петмансона. Чем он занимался, кем был? Верующий ли? Возможно, причина в чем-то банальном, но, если есть хоть крошечная вероятность того, что это нечто иное, мы не имеем права сбрасывать ее со счетов. Даже если это кажется нам невозможным. Да, и я советую не откладывать расследование, а съездить на квартиру как можно быстрее, прямо сейчас. Из-за промедления даже в один день можно потерять все улики.

Очевидно, этот совет обсуждению не подлежал.

– Как мне туда попасть? Старик умер, дверь наверняка закрыта. Не ломать же ее, – спросил Костя.

– Зачем ломать? Не надо, конечно. Вы просто поедете туда как оперуполномоченный МВД, – огорошил его командор и пояснил: – Все легально. У нас есть договоренность с полицией, и все наши инспекторы оформлены в особом отделе. Вы тоже, с сегодняшнего дня. Так что не стесняйтесь доставать удостоверение, если надо, и настаивать на всяческом содействии в расследовании. – С этими словами он открыл ящик стола, пошарил в нем и протянул Косте удостоверение с его фамилией, именем, отчеством и фотографией.

– Ого! – только и смог тот вымолвить. О таком в интернете точно не писали.

Амгалан подлил еще чаю.

– Ключи от квартиры обычно хранятся вместе с другими личными вещами в морге, куда увезли тело. При виде «корочки» их обязаны выдать. Если что – побольше уверенности в голосе, обычно помогает, – хмыкнул командор, явно что-то вспомнив.

– А как узнать, в какой морг увезли Петмансона?

– Это в архив. Они знают все!

– Третий этаж, да?

Амгалан кивнул.

– Я сейчас звякну там кое-кому, попрошу его помочь. Данзар Александрович – высококлассный специалист, найдет что угодно в два счета. Советую с ним подружиться, потому что в архиве вам придется жить. – Из уст командора это прозвучало как факт, обыденность. – Информация – наше главное оружие. После мозгов, конечно.

Мозги кипели. Впечатлений хватало уже с лихвой, хотелось затормозить, отдохнуть, но некогда. Предстояло заниматься расследованием, и очень бы пригодилась свежая голова. Костя потянулся за четвертой конфетой.

– Данзар должен был уже собрать досье на Петмансона. Почитайте, подумайте, может, найдете какие-то нестыковки или что-то необычное.

Амгалан Тумэнович провел краткий ликбез о том, что можно и чего нельзя инспектору во время расследования. Все опиралось на здравый смысл и логику: просто так о деле не болтать, но если действительно необходимо рассказать – делать это без подробностей об Ордене. Колесов вспомнил, что подписывал документ «о неразглашении», так что отдельно задал вопрос, чего именно ему нельзя разглашать. Командор успокоил, что ничего секретного тот еще не знает, так что может работать совершенно спокойно.

– Ведите дело, как считаете нужным, как подсказывает интуиция.

Костя кивнул и сунул в карман еще две конфеты.

«Архив» поражал воображение. Сленговое название Управления службы информации сбивало с толку и не отражало истинных масштабов того, чем занимались его сотрудники. Никаких стеллажей с бумажными документами тут не было. Вообще, зал больше напоминал аналитический центр фантастического будущего, а не библиотеку. Первым делом в глаза бросилось трехмерное изображение Купола выше человеческого роста, которое крутилось в центре зала. Присмотревшись, Костя узнал его: тибетский Купол на горе Кайлас. Самый первый из обнаруженных. Несмотря на то что все семь выглядели, казалось, одинаково – как гладкие белые «ракеты» высотой с пятиэтажный дом, все-таки небольшие отличия имелись. В основном из-за характера гор, где они появились.

Купол на Кайласе более узкий и меньше остальных из-за слишком маленького плато, на котором одновременно помещаются лишь несколько человек. Если возле русского Купола, на горе Белуха, помимо исследовательской станции вырос еще и небольшой поселок, то на Кайласе такое попросту невозможно. Все станции, вся инфраструктура вынуждены довольствоваться подножием.

Костя оторвался от созерцания трехмерной модели и перевел взгляд на рабочие места «архивариусов». В отличие от Управления расследований тут вовсе не было столов, их заменяла странная конструкция-трансформер из пластика. Больше всего это походило на кресло, совмещенное с компьютером. Видимо, каждый настраивал его под себя: большинство в нем полулежали, но некоторые сидели. Изогнутая конструкция не заканчивалась у ног, а вновь росла вверх, становясь держателем для монитора компьютера. Таким образом, архивариус мог лежать и видеть перед собой экран, а то и несколько: Костя заметил, что у некоторых было закреплено аж три. Судя по хаосу, каждый перетаскивал свое «кресло» в наиболее удобное ему место в зале.

Костя глубоко вздохнул, сжал кулаки и направился к людям. Он не очень-то легко сходился с незнакомыми, благо в работе реинкарнатора это и не нужно. Сейчас же все изменилось. Во-первых, ему поручили «подружиться» с каким-то Данзаром Александровичем, но самым страшным было во-вторых. Очевидно, что инспектору необходимо уметь убеждать, входить в доверие, угрожать, казаться милым и добрым – в общем, всячески общаться с людьми, чтобы выуживать информацию. Это пугало намного больше.

Взгляд скользил по «креслам»-трансформерам и пытался выхватить нужного человека. Многие «кресла» стояли пустые, в двух он заметил пожилых женщин, а затем наткнулся на… гору. Костя на мгновение опешил. Но гора его увидела и пробасила на весь зал:

– Ты, что ли, Колесов?

– Я.

– Меня зовут Данзар, – обрадовался толстяк и протянул руку. – Да-да, знаю, странное имя. Мои родители – яростные буддисты, и их ничего не смутило в сочетании Данзар Александрович Абрамов. Меня, понятное дело, не спрашивали. Я хотел поменять имя на Дениса, но потом плюнул. К шестнадцати годам, когда это можно сделать самому, стало не до того, да и привык.

Колесов не ожидал так внезапно обрушившейся на него истории имени. Удивительное дело, Данзар меньше чем за минуту умудрился заполонить собою все огромное пространство архива: он был громок, весел, трещал без остановки и размахивал руками.

– Давай сразу на «ты». Не люблю все эти пафосные реверансы и социальные расшаркивания. Тащи пуфик, садись и рассказывай, зачем пришел. – Он ни на тон не снизил громкость своего баса, будто пытался докричаться до другого конца огромного архива.

У ближайшей стены обнаружилось множество пуфиков и кресел-мешков, видимо, для посетителей; Колесов принес один, плюхнулся в него и вкратце рассказал о совете командора съездить на квартиру. Данзар в это время задумчиво барабанил толстыми пальцами по подлокотнику, а затем те же самые пальцы, еще секунду назад казавшиеся неуклюжими, полетели, будто бабочки, по клавиатуре, прогоняя столбцы цифр и наименований. Костя даже прочесть их не успевал, не то что понять.

– Нашел. – Клацанье клавиш внезапно стихло. – Морг тридцать пятой больницы, адрес сейчас отправлю тебе. У них сегодня короткий день, так что поторопись. Пока будешь ехать – я им скину запрос от МВД, сообщу, что ты работаешь по этому заданию, а то на новенького могут и рявкнуть. Но потом обязательно расскажи, что найдешь в квартире этого Петмансона! Мы же теперь с тобой напарники, – пробасил Данзар и тут же услышал слева от пожилой сотрудницы:

– Данзар Александрович! Пожалуйста! Вы же не на стадионе!

Данзар сложил лодочкой ладони у груди, смиренно поклонился, будто китайскому мандарину, и пробормотал извинения, хотя было очевидно, что виноватым он себя совсем не ощущает. Затем развел руки, и Колесов оценил размах медвежьих лап.

– Говорят, я постоянно болтаю, причем громко. Вот уж не знаю, с чего они это взяли? Я всегда говорю только по делу! И не повышаю голос. Я ж не виноват, что у меня бас. Вот, помню, был один реинкарнатор, мы с ним работали по делу о пропавшей пластине, так у него баритон, но такой, что весь архив дрожал, а я всего лишь…

– Данзар Александрович! – снова воскликнула недовольная, а та, что сидела справа, лишь закатила глаза.

Костя улыбнулся. Кажется, проблема с коммуникацией решена. Хотя и странным образом.

До морга проще оказалось добраться на метро, так что Колесов нырнул в подземку на «Лхасской», а вынырнул уже через тридцать минут на окраине города. Дорога вела через небольшой парк, мимо дацана, чей блеск показался задолго до самого храма. Жидкое золото с крыши стекало на землю, превращаясь в маленькие огоньки; они танцевали вдоль дорожек, водили хороводы у входа, обнимали каждый столб. С началом Лхабаб дуйсэна огни мерцали везде, но особенно – в дацанах. Верующие спешили к началу хурала, будто ручейки вливались в расплавленное солнце. Каждый постарался принарядиться; из-за холода приходилось кутаться в теплые пальто, но из-под них виднелись яркие разноцветные одежды, особенно у женщин.

Три дня вся страна будет ходить друг к другу в гости, дарить подарки, буддисты примут участие в церемонии катхина, остальные проведут время с детьми и любимыми. Кому не нужны три дополнительных выходных? Наверное, только Косте. Все праздники, особенно религиозные, казались ему сумасшествием, и больше всего раздражал Сагаалган – буддийский Новый год, который, страшно подумать, длится аж месяц! К счастью, у реинкарнаторов не бывает праздников, люди умирают всегда.

Колесову пришлось, будто ледоколу, вклиниться в толпу верующих и пересечь ее поперек. На него удивленно оглядывались, но вежливо пропускали, притормаживая. На фоне пестрой одежды мирян и оранжево-желтых кашай монахов его пальто и высокие сапоги смотрелись черной кляксой посреди радуги.

В морге, спасибо Данзару, все прошло наилучшим образом, если не считать того, что пришлось побегать по всему зданию, отыскивая хоть кого-то, кто работает в этот праздничный день. Хмурый сонный дежурный – явно всю ночь отмечал – не задал ни одного вопроса, просто выставил на стол стандартный металлический пенал. Там вперемешку с часами, золотыми запонками, брелоком, кожаным кошельком и другими личными вещами нашлись и ключи.

Обратно до метро Костя решил пройтись медленно и спокойно. Хотелось подышать холодным воздухом и привести мысли в порядок. Ему в этом лучше всего помогала чайная церемония, но это дополнительные два часа, которых сейчас не было.

Старомодные часы на цепочке показывали час дня. Женька постоянно подшучивал над ним из-за этих часов, обзывая замшелым ретроградом. Несмотря на обеденное время, есть не хотелось, и он ограничился кофейней по дороге. Отхлебнул горячую черную жидкость из большой чашки и достал планшет, врученный Данзаром. Подобные выдают в библиотеках, в закрытых секциях: ни сохранить, ни скопировать, ни изменить информацию на нем невозможно, следует только прочесть, после чего вернуть планшет обратно. Данзар закачал туда все, что собрал о Петмансоне, и это стоило изучить до поездки в квартиру старика.

Дата рождения, дата смерти, номер пластины с кармой; с женой лет пятьдесят как в разводе, дочь умерла, но осталась внучка, причем уже взрослая, других близких родственников нет… – это все сейчас не особо интересно, не важно, а вот то, что Леонхард Янович хоть и вышел на пенсию, но продолжал работать в НИИ реинкарнации на кафедре приборостроения, заставило Костю вздрогнуть. Слишком много воспоминаний нахлынуло на него. Слишком много связано с этой кафедрой. И все это Костя давно забыл. Очень надеялся на то, что забыл.

Петмансон оказался профессором, известным специалистом в области кармографостроения, издал несколько научных книг, ездил по миру с лекциями, по его учебнику учились студенты. Колесов вспомнил, что сам читал его труды, они даже есть в его домашней библиотеке, в той половине шкафа, где стоят книги по исследованию кармы.

Информации о Петмансоне оказалось много, в основном энциклопедического характера. Конкретику по делу придется добывать самому. При всей своей усталости и нелюбви к общению Костя сейчас рвался вперед. И дело не только в том, что он хотел доказать, что достоин вступить в Орден, хотя он хотел это доказать. Костя считал, что смерть Петмансона – это его ответственность, его вина. Колесов помнил каждого, кого не смог спасти, всех, кому не успел записать карму. И это будто раны на его душе – со временем они рубцевались, но продолжали ныть. И вот сейчас еще одна. Формально он сделал все, что мог, но реинкарнаторы знали, что их работа не в том, чтобы нажать кнопку на приборе, а в том, чтобы обогнать смерть. Они чувствовали ее, ежедневно бегали с ней наперегонки, и в этот раз Костя не справился: старуха с косой каким-то образом обхитрила его, повредив прибор или пластину. И он обязан узнать, что произошло, чтобы такого больше никогда не повторилось.

Колесов долго колебался, куда пойти вначале: тестировать прибор в квартире или расспрашивать соседей? Первое казалось проще и привычнее, поэтому он оставил это напоследок.

В файле кратко сообщалось о трех соседях Леонхарда Яновича по этажу. Семья из четырех человек, где мать – учительница в школе, отец – менеджер транспортной компании и двое детей – погодки, школьники. Холостяк сорока трех лет, безработный, перебивается случайными заработками. И одинокая старушка.

Костя прикинул, кто мог чаще всего общаться со стариком ученым. Семье явно не до него. Там работа, дети, школа, стирка, готовка. Такие обычно общаются с соседями, если у них дети подружились, тогда и взрослые приятелями становятся. Или же если сосед – немощный пенсионер, которому нужна помощь. Тогда учительница могла бы проведывать его, покупать лекарства, продукты. Но Петмансон был бодр практически до последних часов жизни. Сорокалетнему безработному вроде бы тоже без надобности общаться с пенсионером, пусть даже светилом науки. Будь он сам ученый или инженер – его могли заинтересовать разговоры с крупным ученым, но сосед подрабатывал то водителем такси, то грузчиком, то курьером. Вряд ли такой человек увлекался кармографостроением.

Оставалась пенсионерка. Примерно одного возраста с Леонхардом Яновичем, детей нет, сидит дома. Скучно, наверное. Шанс, что она периодически заходила на чашку чая к соседу, был высок.

Подъезжая к знакомой кирпичной башне, Костя уже знал, что делать…

– Фохао. Оперуполномоченный Колесов. – Он раскрыл удостоверение и поднес к щели между дверью и дверным косяком так, чтобы читалась фамилия. – Вы Василиса Степановна Мишкина? У меня к вам разговор… Я войду?

Испуганный взгляд был ему ответом.

– Да, конечно, проходите… – наконец словно очнулась седая сухонькая пенсионерка, с лязгом сняла цепочку и распахнула дверь. Черно-белая кошка высунула нос из комнаты, увидела чужака и юркнула обратно.

Костя только сейчас сообразил, что с последнего дежурства так и не помыл сапоги. И хотя грязь давно засохла, разгуливать в них по квартире, где пахло лекарствами, показалось невежливым. Он начал разуваться, но Василиса Степановна всполошилась:

– Что вы, что вы! Не надо! Идите так!

– Наслежу ведь.

– Ничего страшного!

Костя кивнул. По его опыту, споры со стариками занимали массу времени, а в итоге все равно приходилось делать, как им хочется, даже если это нелогично, неправильно, а то и вовсе вредно. Он лишь скинул в коридоре пальто и прошел вслед за хозяйкой на кухню.

– Хотите чаю? С печеньем. А еще у меня варенье есть, абрикосовое, без косточек, сама варила.

– Обожаю абрикосовое варенье! – соврал он. – Сто лет его не ел. Увы, его почти никто сейчас не делает, а в магазине не то, совсем не то.

– Кушайте-кушайте, у меня целая банка! – засуетилась старушка.

Костя придвинул большую чашку с бледно-желтым чаем и вазочку с вареньем. Ничего. Если надо, он готов съесть даже пачку лакричных конфет и не поморщиться.

– Василиса Степановна, вы же общались с Леонхардом Яновичем?

– Мы соседи, как не общаться? То лампочка перегорит, а мне нельзя на табуретку залезать, голова кружится, то деньги надо собрать на ремонт двери в подъезде, то еще чего. Неужто его убили?..

В ее глазах плескался страх, разбавленный любопытством, и Костя понадеялся, что разговор пойдет легко.

– Вы понимаете, я не могу этого рассказать. Тайна следствия… – многозначительно посмотрел Колесов и отхлебнул чаю. Тот, конечно, оказался отвратным. Пенсионерка экономила на заварке. – Расскажите, пожалуйста, что он был за человек.

– Да что рассказывать… Хороший человек! Добрый. Хоть и профессор, а никогда не отказывал, ежели помощь нужна. Приветливый такой… и дверь подержит, и вперед себя пропустит, и сумки мне как-то доносил до квартиры.

– Странностей за ним не замечали?

– Каких странностей?

– Может, пропадал куда-нибудь надолго. Или приходил к нему кто необычный. Или, может, он говорил вам что-то странное. Что-нибудь про следующую жизнь или про прошлую…

Мишкина в растерянности теребила кухонное полотенце.

– Ничего такого не замечала. Ну пропадал, но он, говорят, часто на сиптозиумы ездил…

– Симпозиумы?

– Да-да. На них. Гости бывали, конечно, тоже, но я же не следила. Это вам лучше у Юлии Дмитриевны спросить! Она постоянно отслеживает, кто пришел, кто ушел. Ноги у нее болят, почти не ходят, вот и сидит сутками напролет у окна, пялится, все ей интересно, кто к кому ходит, кто о чем говорит, сплетни по всему подъезду собирает.

– Спасибо, спрошу. В какой она квартире?

– Да в первой. Как раз окна рядом с входной дверью.

Костя сунул в рот ложку с вареньем, покивал, мол, вкусно и продолжил:

– А Леонхард Янович был верующим? Ходил ли в дацан?

– Да я что-то не замечала. С праздниками поздравлял, но ни Будды, ни благих символов я у него в квартире не видела.

– Ни с кем не ругался в последнее время?

Мишкина пожала плечами:

– Не слышала. Он вообще ни на кого голос не повышал. Хороший человек был, как жаль, что вот так быстро, в один день, сгорел.

– В день смерти тоже ничего необычного не видели и не слышали?

– Я телевизор весь вечер смотрела, потом спать легла. Все как обычно.

Черно-белая кошка вбежала в кухню и прыгнула Косте на колени, включив урчалку.

– Маруся, да что с тобой?! Ты будто в детство впала, – Василиса Степановна смахнула ее полотенцем. Тогда Маруся начала тереться о Костин сапог.

– Иди, иди отсюда! – прогнала ее старушка и закрыла дверь на кухню. – Вот и в ночь, когда Леонхард Янович умер, эта егоза прыгнула на меня и давай башкой тереться. Не знаю, может, она так на новый корм реагирует? Или правда в детство впадает. Сто лет ее такой возбужденной не видела.

Костя вздрогнул, но не показал виду. Это могло быть все что угодно. Начиная с того, что кошка просто почуяла смерть и реинкарнатора, заканчивая… реакцией на новый корм.

Колесов еще раз похвалил варенье, отказался от баночки с собой и распрощался с пенсионеркой.

С утра, выспавшись, как и велел командор, Костя поехал в офис горкома, даже не задумавшись о том, что он может быть закрыт. Костя привык, что реинкарнаторы работали по своему графику, не ориентируясь на праздники и выходные. Однако по дороге засомневался, застанет ли командора: все же тот буддист, а сегодня второй день Лхабаб дуйсэна, день, когда верующие посещают дацаны, слушают праздничные хуралы, зажигают огни, благодарят матерей за саму жизнь.

Небольшая очередь у турникета на вход в офис обнадежила. Значит, наверняка и Доржиев придет, если не сейчас, то позже, можно подождать в инспекторском зале. Кажется, там стоял автомат с кофе.

Вначале показалось, что в зале никого нет, и Костя медленно пошел вдоль рядов темно-коричневых полированных столов, проводя пальцами по их гладкой поверхности. Возможно, за каким-то из них вскоре ему сидеть. До сих пор Костя не видел ни одного инспектора, и любопытство разгоралось все больше. Кто они? Как его примут? Какие тут порядки? В спину ему смотрели лишь одинаковые черные глаза мониторов.

Но не все столы были пусты. Монитор, клавиатура и телефон не в счет, в них нет индивидуальности. Фотография ребенка в рамке и небольшая черная орхидея рядом говорили об инспекторе больше, чем он бы сделал это сам. Или вот стол, обклеенный записками с напоминаниями, да календарь за 2459 год весь в пометках, некоторые даты обведены фломастером. Но Костю привлекли горящие свечи. Конечно, светодиодные, члены Ордена не безумцы. Одна освещала фотографию Далай-ламы XIII, другая – ритуальный серебряный буддистский колокольчик. Между ними притулилась статуэтка Купола, но какого из семи – не опознать. Сердце ужалило яркое напоминание о том, что Орден не просто занимается обеспечением безопасности Куполов и записи кармы.

Костя развернулся и пошел обратно, к «аквариуму», и лишь сейчас заметил, что в нем люди. Спиной к нему стоял командор, и Костя одновременно смутился, что не заметил его сразу, и обрадовался, что не придется ждать. Он уже хотел ускорить шаг, но внезапно остановился. Мягкие ботинки, в отличие от хромовых сапог, не выдавали его присутствие. Амгалан Тумэнович кого-то обнимал. Виднелись лишь длинные черные волосы и руки, оглаживающие плечи Доржиева. Оба были настолько поглощены друг другом, что не замечали ничего вокруг. Кажется, дама шептала что-то на ухо мужчине, но стены «аквариума» заглушали звуки.

Колесов ошарашенно замер и увидел, как дама попыталась поцеловать командора, а он мягко, но уверенно отстранился от объятий. Возмущенный стон разнесся по всему залу:

– Это невыносимо! Ты уже давно не монах!

– Но на мне до сих пор обет.

Костя попятился к выходу: лучше уйти, пока не заметили.

Амгалан Тумэнович что-то тихо добавил, но его слова не успокоили:

– Да я прекрасно помню об этом!

С этими словами дама вскинула голову и наткнулась на Костин взгляд. Губы сжались в нить, а черные глаза вспыхнули яростью и словно прокричали: «Как ты посмел подсматривать?! Вон отсюда!» Рывком Мирзоева, а это оказалась она, дернула жалюзи, и те водопадом обрушились вниз, скрывая двоих от лишних взглядов.

Костя понял, что нужно убираться, и выскочил за дверь. Угораздило же его на второй день службы в Ордене стать свидетелем тому, что два командора явно хотели сохранить в тайне! Сердце стучало, пульс чувствовался даже в висках, и несколько долгих секунд Костя стоял в коридоре, прислонившись спиной к стене, и переводил дыхание.

Очевидно, оба командора любят друг друга, но у Амгалана Тумэновича обет… какой? Видимо, брахмачарья – полный отказ от близости. Но его практикуют лишь монахи в монастырях. Ерунда какая-то. Командор же беспамятный, поскольку чует смерть, а таких в монастыри не берут. Или «монах» – просто прозвище? Для мирян брахмачарья – это верность спутнику жизни, разумное воздержание, контроль над желаниями. Может, он женат?

У Доржиева в ближайшее время появляться не стоило, а к Мирзоевой и вовсе лучше не заходить месяц или два, так что Колесов решил прятаться в архиве. Звуки шагов в длинном коридоре приглушались ковровой дорожкой, сохраняя иллюзию одиночества. Костя размышлял о том, что в его жизни стало слишком много странных совпадений. В бога он не верил, а вот в карму – да, и такие совпадения не могли быть случайностью. Как говорится, карма нас ведет, даже если мы этого не знаем. Что такое карма? Следствие твоих поступков в прошлом. Круги на воде от брошенного камня. Если съел испорченный фрукт, то твоя карма в том, что вскоре заболит живот, и ей все равно, помнишь ли ты, что ел, и как сильно хочешь, чтобы живот не болел. Не бог, не сверхъестественные силы или духи, но лишь сам человек ответственен за все, что с ним происходит сейчас. Именно сейчас он пожинает плоды того, что посеял раньше. И именно сейчас сеет новые семена, которые дадут всходы через час, через год или в следующем воплощении.

Возможно, у Кости какая-то кармическая связь с Доржиевым и Мирзоевой? Если бы он помнил…

Данзар поднялся навстречу и пожал руку своей лапой. Впервые Костя увидел напарника в полный рост, для этого даже пришлось поднять голову. Подумалось: интересно, сколько в этом медведе росту и весу? Раскрыв руки, можно было обнять лишь половину Данзара.

– Хорошо, что зашел, – пробасил Данзар. – А то все с ума посходили с этим кармографом, то ли найденным, то ли нет.

– Что за кармограф?

– Ты, кажется, единственный, кто еще не слышал! Вроде как давно украденный кармограф нашли, но не абы где, а в норе главы одной ОПГ. Глава умер, и поползли слухи.

– ОПГ? – не понял Костя.

– Организованная преступная группировка, по-простому – бандиты.

– Ого! Думаешь, они его продадут? Какие сейчас расценки на черном рынке? Пять миллионов? Или еще больше?

– Вряд ли продадут. Для них пять миллионов – фигня, не деньги. Самое дорогое – это налаженный нелегальный канал связи с Куполом. И если у бандитов есть прибор, значит, скорее всего, есть и контакт, а это гораздо хуже. Это ведь кто-то из ваших, из реинкарнаторов, на них работает, больше ни у кого доступа нет.

– Знаю, – нахмурился Костя.

Кармографов не хватало, поэтому во всех странах их распределение давно регулировались законами. В России приборы стояли во всех крупных больницах, где пациентам делали слепки вне зависимости от толщины их кошелька, по медицинским показаниям. Ну и конечно, реинкарнаторы без них не могли работать. Не оставлять же умирающего без слепка. Увы, в небольших городах не хватало ни кармографов, ни реинкарнаторов, ни больниц.

Да, были люди, официально купившие кармограф, но, по сути, это не вложение средств, а благотворительность, пожертвование на развитие реинкарнаторской службы. Покупка подразумевала и массу обременений, включая согласие на возврат в случае чрезвычайных ситуаций. Вся сфера, связанная с записью и хранением кармы, оказалась полностью дотационной. Да и как на этом зарабатывать? Продавать стальные пластины для записи? С этим прекрасно справлялось несколько крупных частных компаний, имеющих госзаказ, – этот бизнес сложился еще до того, как власти задумали прибрать его к рукам. Держали его буддистские общины, сангхи, а с ними никто не хотел портить отношения. Брать же деньги за слепок кармы – это аморально даже для правительства. Все равно что требовать с утопающего вначале заплатить и только после зачисления денег на счет бросать спасательный круг. Так что Министерство реинкарнации вечно находилось в положении просителей.

Небольшое количество приборов крутилось на черном рынке, но толку от такой покупки не много. Слепок кармы надо не только сделать, но еще и загрузить в Купол, а как, если пластина нелегальная? Каждый прибор находится на учете, и, если какой-то пропадет, его идентификационный номер моментально окажется во всех базах. Дальше дело техники. Номер кармографа выбивается на каждой пластине при записи. При попытке загрузить такую пластину в Купол моментально срабатывает оповещение и злоумышленник препровождается в полицию для выяснения обстоятельств.

Конечно, есть люди, нелегально загружающие слепки в Купола: в мире, где обо всем можно договориться, возникает вопрос лишь в цене. Но если готов платить такие деньги, то проще официально купить кармограф или дать взятку реинкарнатору в больнице, и тот сделает тебе слепок кармы вне очереди. Если найдешь такого смелого и сам не боишься тюрьмы.

– Данзар, а можешь кое-что проверить? У моего коллеги два года назад украли кармограф. Я знаю, где и когда, знаю номер. Можно выяснить, это его сейчас нашли или нет? – Внезапно у Кости мелькнула надежда, хотя он сам не знал, что бы изменилось, если бы это оказался тот самый кармограф.

Архивариус утоп в кресле, хрустнул костяшками пальцев и торжественно, будто пианист перед выступлением, положил кисти на клавиатуру.

– Посмотрю, что вообще есть в архиве по этому делу. Как зовут коллегу?

– Звали… его убили при этом ограблении… Женька… Евгений Кузьменко.

Пальцы Данзара забегали по клавишам, и через несколько минут на экране компьютера появилась вся найденная информация. Ее оказалось немного: имя, фотография и адрес покойного бандита, предположительно владеющего нелегальным кармографом, и фотография дома. Ни номера прибора, ни данных о том, как и когда тот пропал. Костя разочарованно вздохнул и уже отвел взгляд от монитора, как что-то кольнуло. Какое-то слово. Он еще раз прочел все, что нашел Данзар… Стоп. Макеев Александр Анатольевич. Именно эта фамилия была в ежедневнике покойного Леона. Ведущий специалист кафедры приборостроения Института реинкарнации за две недели до своей смерти встречается с человеком с той же фамилией, что и у главы ОПГ, у которого, по слухам, нашли кармограф. Совпадение? Или карма?

– Нет, всякое бывает… Может, и однофамилец, но выглядит это очень странно! – озвучил он свои сомнения.

– Согласен. Съездить бы тебе туда, посмотреть, чего как. Может, на месте найдешь зацепки или кто-то из родных Макеева вспомнит Петмансона, – предложил Данзар.

Костя побледнел. Нет, он, конечно, не трус и во многих передрягах побывал, но лезть в дела бандитов… С другой стороны, Данзар прав. Если он хочет раскрыть свое дело, то надо ехать в логово.

Рабочий день в Научно-исследовательском институте реинкарнации начинался в девять утра, и без пятнадцати девять Костя уже стоял перед башней из стали и стекла недалеко от метро «Сокол». Погода вновь испортилась, солнце ушло в спячку, прислав вместо себя ветер. Спасибо, что не дождь. Кусты жалостливо протягивали голые ветки, умоляя если не о тепле, так хотя бы о снеге, но мольбы до неба не доходили: их уносил ветер. Почти месяц до зимы, так что снег имел полное право еще гулять где-то далеко от Москвы.

Чтобы избежать вопросов, Костя просто надел форму и вместо приветствия на входе произнес: «Скорая реинкарнаторская». В панике охранник не заметил, что у реинкарнатора в руках нет черного чемоданчика.

Кафедра приборостроения находилась на пятом этаже, и в лифте Костя ехал один, хотя сотрудники, стоящие в фойе возле лифта, явно торопились на работу. Ничего. Ему не привыкать. В таком отношении даже есть свои плюсы. Особенно в час пик в метро, когда люди толпятся, втискиваются в соседние вагоны, но не подходят к нему ближе вытянутой руки.

В длинном коридоре было тихо. Никаких студентов, гвалта, суеты: НИИ хоть и тесно сотрудничает с Институтом реинкарнации, но полностью самостоятельное образование, со своим зданием, где студентам делать нечего. Тут занимаются наукой. Например, изобретают приборы, которые записывают карму…

Костя не стал стучать в единственную на всем этаже обитую бордовым дерматином дверь, а просто открыл ее и вошел. Он знал, что при виде реинкарнатора люди теряют дар речи, так что не дожидался вопросов.

– Я пришел к Игнатенко Петру Тарасовичу, – прочел он золотистые буквы на металлической табличке. Дверь из приемной вела в кабинет заведующего.

Юная секретарша ойкнула, подняла трубку и пролепетала:

– Петр Тарасович, к вам тут… тут… Служба реинкарнации. Просятся войти.

Завкафедрой выскочил из кабинета белый, будто по дороге просыпал на себя муку. Его руки дрожали, как у пораженного болезнью Паркинсона, хотя выглядел Игнатенко здоровым кабаном, способным в одиночку вытащить из грязи застрявший внедорожник.

– Фохао. Я войду?

– К-конечно!

Когда-то Костя мечтал, что окончит институт, займется научной работой, попадет в НИИ, вот как раз на эту кафедру. Сложись тогда все иначе, возможно, сейчас он работал бы у Игнатенко и продолжал по выходным смотреть остросюжетные фильмы об Ордене. Так что по сторонам Костя огляделся с особым любопытством. Большой стол из дешевого ДСП, как и у Сергеича из «скорой», давно следовало заменить, ворох бумаг скрывал потертости и царапины. Где-то между стопками папок приютился дешевенький ноутбук десятилетней давности. Игнатенко его еще не успел включить. Компьютерное кресло из экокожи, еще один дээспэшный стол для небольших совещаний и несколько стульев – вот и все. Судя по одинаковым кабинетам у завкафедрой приборостроения и заведующего Станцией Скорой реинкарнаторской помощи, зарплаты научных сотрудников явно не превышали зарплат реинкарнаторов. Но что удивило, так это скрученный коврик для йоги между двумя фикусами и портрет Далай-ламы XIII на стене. Ну надо же! Не президента!

Костя считал, что ученые, как и большинство реинкарнаторов, не религиозны. Да, карма существует, это доказано, но все остальное, о чем проповедуют в дацанах… это религия. Ученым не пристало влезать в религию. Обычно они и не стремились.

– Меня зовут Константин Юрьевич, я из Ордена реинкарнаторов.

После этих слов завкафедрой резко вспотел, и кровь прилила обратно к голове, от чего щеки покраснели, будто у нашкодившего мальчишки.

– Я бы хотел поговорить с вами о Викторе Андреевиче Кучике. Если вы не возражаете, конечно.

– Нет-нет, конечно, присаживайтесь. Может, чай или кофе?

– Нет, спасибо, у меня мало времени.

Игнатенко вновь побелел.

– Так вот, – как ни в чем не бывало продолжил Костя. – Он сегодня на работе?

Петр Тарасович замотал головой:

– Нет-нет, он накануне звонил мне, отпрашивался, сказал, что его кузина при смерти и ему надо уехать.

– А когда вернется?

– Сказал, что пока не знает, это будет зависеть от ее самочувствия, мы договорились оформить потом эти дни задним числом как отпуск за свой счет, – пролепетал завкафедрой, будто оправдываясь: – Он очень хороший работник, никогда без причины отгулов не брал, обязательный, исполнительный. Ну такие семейные обстоятельства, я пошел навстречу…

Костя нахмурился. Кучик уехал неизвестно куда и неизвестно когда вернется. Ниточка грозила оборваться.

– Он отпросился в первый день Лхабаб дуйсэна?

Игнатенко кивнул.

– А где кузина проживает или как ее зовут – не сказал?

– Сказал лишь, что в Новгороде, а уж ее имя и адрес я не спрашивал.

Даже если Кучик не соврал, в чем Костя сомневался, найти его в городе-миллионнике будет практически невозможно. Нужна хоть какая-то зацепка.

– Расскажите мне о Викторе Андреевиче, что он за человек? Есть ли семья? Хобби? С кем дружит, кто его враги?

– Да рассказывать особо нечего. Тихий, спокойный человек. Исполнительный сотрудник, не гений, конечно, как Леонхард Петмансон, пусть ему достанется лучшее перерождение, но профессионал в своем деле. Практически не пьет. А то, знаете, в научной среде такое часто бывает… Вот у нас на кафедре некоторые регулярно закладывают за воротник. И не уволишь – хорошие ведь сотрудники, опытные, толковые, но в двенадцать часов дня уже не стоять на ногах – ну не дело это, не дело. А Виктор Андреевич практически не пьет. Ну несколько рюмок по праздникам. Сагаалган там, день рождения. Хотя дни рождения-то я не помню, чтобы он отмечал. Я этих дней рождения на кафедре уже боюсь. Такой возраст, много юбилеев, многим пятьдесят, шестьдесят лет исполняется, а отмечают – будто подростки! Пьянки, гулянки, а потом в больницу попадают…

– Петр Тарасович, – перебил его Костя, – ближе к делу, пожалуйста.

– Да-да, извините, я о больном. Так вот, Виктор Андреевич работает хорошо, раньше летом ездил на дачу, потом, кажется, забросил.

– Почему?

– Дача – это была страсть его жены, но у нее лет десять назад обнаружили рак. Бедняга долго мучилась, лежала прикованная к кровати, а Виктор Андреевич за ней ухаживал. Мы уж советовали – найми сиделку, так ведь и себя в гроб загонишь, но он лишь отмахивался. Переживал очень. Поседел весь. Злой тогда ходил, дерганый. Вроде был шанс вылечить жену, но требовалась дорогостоящая операция. Причем какая-то нереальная сумма, несколько миллионов. Откуда столько у ученого? Но мне кажется, он себя до сих пор винит, что не смог тогда раздобыть эти деньги. Вот и все. Жена умерла, детей у них не было, Виктор Андреевич живет один. О его врагах мне ничего не известно, а друзья… друзей мало, после смерти Леонхарда Яновича, боюсь, вообще не осталось. Кучик тяжело сходится с людьми, да и не стремится к обществу.

– Он дружил с Петмансоном?

– Да. Они были близкими друзьями. Родных-то у обоих не было.

– Ну у Петмансона есть внучка… – пробормотал Костя внезапно осипшим голосом.

– Да? – На мгновение Игнатенко задумался, а затем просветлел лицом. – Да, точно, есть. Но насколько я знаю, они не общаются практически. Не общались. Он даже не говорил, как ее зовут. Или я, старый маразматик, не помню. Мне кажется, Леону даже нравилось жить одному. Он совсем другой, не такой, как Витя: боевой, энергичный, общительный. Рядом с ним постоянно люди вертелись, да он и сам то на одну конференцию, то на другую, а еще умудрялся и докторскую написать и несколько изобретений запатентовал. Мы его называем – человек с моторчиком. Точнее, называли. Такая потеря для нашей кафедры и для всей науки! Ох, какая потеря!

– Над чем работал Кучик?

– Он после смерти жены помогал Петмансону в его исследовании, фактически они трудились вдвоем.

– О чем оно? – Костя увидел, как здоровяк встрепенулся, у него загорелись глаза.

– О существовании карма-поля. Есть такая гипотеза, и Леонхард Янович – ее активный приверженец, что карма человека создает определенное поле, как заряженная частица – электромагнитное поле, и именно на этом основан принцип работы кармографов. Они просто фиксируют это поле и по характеру возмущения восстанавливают первопричину. Ну как восстановить функцию по полному дифференциалу с помощью криволинейного интеграла.

– Да, я в курсе, – перебил его Костя, опасаясь, что рассказ об этом затянется надолго. О теории карма-поля он довольно много читал, но к делу это не относилось. – Спасибо большое, вы мне очень помогли. – Он пожал руку Игнатенко и почувствовал, какая влажная у него ладонь. – Ну счастливо оставаться.

– А… а вы не будете снимать мне карму?

– Зачем? – наигранно удивился Костя.

– Перед смертью же так положено, – смутился завкафедрой.

– Но вы не умираете!

– Как?

– Точно-точно, я чувствую, когда люди умирают. Вам это в ближайшее время не грозит. Я наведывался, чтобы поговорить о Кучике. Кстати, буду очень признателен, если поможете его найти. Мне очень важно с ним побеседовать. Буквально вопрос жизни и смерти. Может, кто-то из его коллег знает? Если что-то выясните – звоните в любое время.

Костя записал на бумажке номер своего телефона.

– Да-да, конечно, – ошарашенно ответил завкафедрой.

Косте на секунду даже стало его жаль. Если честно, он повел себя с ним по-свински. Но будь он искренен и благороден, стал бы Игнатенко с той же охотой все рассказывать? Может быть… но вдруг нет? Да и теперь Костя цинично надеялся, что после «счастливого избавления» от смерти завкафедрой приложит все силы, чтобы выполнить его просьбу. Костя не сомневался: если кто-то в институте знает, где Кучик, Игнатенко выяснит это и позвонит. Вот только интуиция шептала, что таинственный друг Петмансона очень не хочет, чтобы его нашли, и сомнительно, чтобы он кому-то разболтал, куда уехал. Единственный, кому он мог все рассказать, – это Леон. Но тот уже, наверное, бродит по Бардо Дхарматы, то есть по первой фазе посмертного опыта. Вряд ли с ним получится в ближайшее время поговорить. А жаль.

Колесов размышлял и медленно брел вдоль Петербургского шоссе. Люди, увидев его, ускоряли шаг или вовсе переходили на другую сторону, но его это не отвлекало. Пока что складывалась следующая картина. Гений-ученый Леонхард Янович Петмансон работал над доказательством своей гипотезы о существовании карма-поля. Когда у лучшего друга умирает жена и тот теряет смысл жизни, Петмансон берет его себе под крыло. Вообще, это кажется странным. Нет, в том, что гений дружил с посредственностью, как раз ничего удивительного, но обычно такие отношения завязываются еще в институте, если не в школе, и тянутся всю жизнь. Только, судя по досье, и тот и другой учились в разных школах и разных институтах и до работы в НИИ не пересекались. Связь из прошлой жизни? Очень похоже. Вопрос в том, что это за связь. Хорошо, если просто любовная, и тогда все понятно. Но бывает все сложнее и запутаннее.

И болезнь жены Виктора Кучика… Не потому ли они оба связались с бандитами? Сценарий, в котором ученые, дабы найти денег на лечение, стали оказывать услуги ОПГ «Китай», казался довольно вероятным. Но Костю в нем смущало несколько моментов.

Во-первых, судя по тому, что жена Кучика умерла без лечения, достаточной суммы они от бандитов так и не получили. Но при этом сотрудничество продолжили, раз Леон за несколько дней до смерти встречался с Макеевым. Зачем? Петмансон – ученый, известный по всему миру, совсем не бедный человек, достаточно посмотреть на его чай и золотые запонки. Неужели он рисковал своим именем, своей карьерой просто ради денег? Ох нет. Если он и работал с ОПГ, то, скорее всего, не за деньги. А за что? Ради чего он был готов пойти на риск потери репутации и свободы?

Во-вторых, ученые, даже занимающиеся исследованием карма-поля и кармографов, не имели прямого доступа ни в Купола, ни в хранилище к пластинам. При удачном стечении обстоятельств Петмансон мог выдать нелегальную карму за легальную, но мог ли проворачивать такое регулярно? Крайне маловероятно. Почти невозможно. Или же цепочка была более сложной и ученый в ней выступал лишь одним из звеньев.

В общем, какие бы услуги ни оказывали бандитам двое ученых, после смерти одного из них второй почувствовал угрозу и сбежал. Возможно, бандиты решили, что теперь обязанности Петмансона должен выполнять его напарник, а тот оказался не способен? Если принять эту версию, тогда Кучик заезжал к Петмансону не попрощаться, а замести следы.

В памяти всплыли слова свидетельницы с первого этажа о человеке, которого она видела: уставший, в пальто и с чемоданчиком. Костя еще тогда решил, что речь идет о кармографе, но отмел эту мысль. А что, если это действительно был кармограф, только нелегальный? И Кучик приезжал не с ним, а за ним? В этом появлялся смысл, но вопросов оставалось больше, чем ответов. Есть еще один нелегальный кармограф? От кого тогда его прятали? От Ордена? От бандитов?

Костя внезапно замер, будто стукнулся лбом о стеклянную дверь. Из раздумий его нагло, за шкирку выдернул запах. Запах смерти. Мир потерял свои ощущения, звуки, образы и цвета, превратившись в серый туннель, и лишь одна жизнь пульсировала в конце. Костя устремился к ней, будто протон в адронном коллайдере, набирая скорость и ни на что больше не обращая внимания.

Через минуту он обнаружил свою ладонь на плече парня лет восемнадцати с рюкзаком за спиной и горячим сладким хоттоком в руке. Парень испуганно обернулся: белое лицо, усыпанное веснушками, оттопыренные уши, рот, испачканный сладким блинчиком, съехавшая набок шапка-петушок и недоумение в глазах.

– Двадцать минут. От силы – двадцать пять. Стой тут, может, «скорая» успеет, – приказал он и вызвал диспетчерскую. Лопоухий еще ничего не понимал, а Костя уже чеканил в трубку: – Скоропостижная смерть в течение двадцати минут. Срочно пришлите реинкарнатора. Адрес… – тут он замялся, стал озираться и нашел табличку с номером дома: – Петербургский проспект, сорок семь.

Вот тут парень осознал, что происходит, и вдруг по-детски закрыл глаза ладошками и завыл. Прохожие стали оборачиваться, притормаживать, перешептывания раздавались все громче, а полная женщина в бордовом берете с вызовом бросила:

– Зачем вы обижаете мальчика?!

Костя молчал. Отвечать на подобные претензии бессмысленно, хотя иногда приходится. А вот «мальчик» вдруг вспомнил, что умеет говорить, и вой сменился на истеричное «я не хочу умирать!».

– Эй! Ты же реинкарнатор, сделай что-нибудь! – осмелел еще один прохожий, уверенный, что решит проблему, на несколько секунд оторвавшись от телефонного разговора.

Костя молчал. Он уже давно не реагировал на подобное. Не объяснять же каждому очевидные факты, что без кармографа нельзя ничего сделать, а кармографы выдают только оперативникам на дежурстве. Единственное, что сейчас имело смысл делать, – это прощаться с родными и близкими, но осмысленных действий от лопоухого ждать не приходилось. Пробка на проспекте означала, что водитель маленькой желтой машинки не успеет, даже если за рулем Сан Саныч. Смерть побеждала, и Костя ничего не мог с этим сделать, лишь наблюдать и ждать, когда его отпустит «запах» и накроет волна отчаяния и бессилия.

Не обращая внимания на зевак, он потряс за плечи орущего парня. Не помогло. Тогда Костя похлопал в ладоши у него перед носом. Лопоухий заткнулся, а в глазах проступила осмысленность.

– Как тебя зовут?

– Юра.

– Юра, тебе когда-нибудь делали слепок кармы?

Тот помотал головой. Плохо дело.

– Вы же меня спасете, да?

– У тебя есть близкие? Родители? Девушка?

Юра зашмыгал носом и кивнул.

– Звони им. Прощайся.

Руки у парня дрожали так, будто держал он не телефон, а отбойный молоток. Не с первого и даже не со второго раза ему удалось набрать нужный номер.

– Мама… мама, я скоро умру.

Тут он снова зарыдал, но сразу получил легкий подзатыльник. Костя не мог позволить, чтобы так бездарно тратили последние минуты жизни.

Весь в слезах, хлюпая носом, он лепетал по телефону, когда мотоциклист устал толкаться и нюхать машинную вонь и газанул, чтобы объехать пробку по тротуару. На мокром асфальте его повело, и, хотя скорость была небольшая, от удара в спину Юра упал и стукнулся головой о бордюр. Смерть наступила мгновенно на глазах прохожих. Кто-то заверещал, кто-то бросился на помощь, где-то сзади раздалось: «Алло, „скорая“?!» Костя же просто пошел прочь. Звуки, ощущения и краски рухнули на него со всей тяжестью этого мира; пусть и ожидаемо, но в первые минуты это было особенно тяжело.

В спину полетели запоздалые обвинения и оскорбления от зевак, винивших его в смерти, ведь именно он остановил парня и приказал тут стоять. Костя знал совершенно точно, что через двадцать минут Юра бы умер так или иначе, в этом или в другом месте. Может, кирпич бы на голову упал. Или его сбили бы на пешеходном переходе. Или что-то еще. Способов умертвить человека бессчетное множество, и если реинкарнатор почувствовал смерть, значит, судьба, бог, карма – выбирай, что по вкусу, – уже завершила эту жизнь, а каким способом она нажмет кнопку «стоп» – абсолютно не важно.

Костя махнул рукой проезжающей машине с шашечками. На сегодня общения с людьми довольно. Домой, в тишину и одиночество. Мучительны не оскорбления – это ерунда, всего лишь слова, – мучительно чуять смерть и не иметь возможности спасти жизнь. Увы, невозможно всегда носить с собой кармограф, поэтому между дежурствами Костя старался не выходить из дома.

К счастью, Касимов находился в ведомстве московского теркома Ордена, так что для работы в городе не требовалось разрешение чужого приора. Со своим же Амгалан Тумэнович договорился быстро. Для этого оказалось достаточно одного телефонного звонка. В нагрузку командор поручил проведать местный райком, выяснить, как там дела:

– При разговорах по телефону многое остается за кадром, а лично по всем райкомам и горкомам не наездишься, поэтому в местные комитеты обычно заходят командировочные. Отчеты – это, конечно, хорошо, но личное общение никто не отменял. Разузнай, что у них там на самом деле.

– То есть я к ним пойду с проверкой? – не обрадовался Костя этой идее.

Амгалан грустно улыбнулся чему-то своему:

– Да ну, с какой проверкой. С проверкой к ним пусть приор ездит. Абсолютно бессмысленное занятие. Они будут его поить и кормить, рассказывать, как его любят, как у них «все хорошо, вот только есть одна проблема, на которую нужны деньги и люди». Знаю я, как такие проверки выглядят. Вылизанные отчеты, прекрасные цифры, за которыми скрывается асур знает что! А вот перед тобой, их коллегой, нет смысла лепить красивый фасад. Посиди, чаю с ними попей, можешь даже водки, если надо. Поругай начальство, пожалуйся на жизнь, на цены, на погоду, на курс валют – в общем, просто поговори. Если у них действительно какая-то беда есть – сами расскажут.

Командор посмотрел в глаза своему подопечному и заметил в них еще один вопрос, на который ответил сразу, не дожидаясь, пока Костя решится его задать:

– Ничего им за это не будет, никаких кар начальственных, это не донос. Будем им помогать, если надо. В маленьких организациях почему-то до ужаса боятся озвучивать проблемы – видимо, чтобы не выглядеть перед руководством плохими работниками. Бывало, что молчали о таких вещах, о которых молчать нельзя. И всей организации это выходило боком. Есть, правда, и другие. Те наоборот: раздувают мелочовку, просят чуть ли не армию Ордена и сундук золота, чтобы сделать то, с чем справится и один профессионал. В общем, просто поговори с ними, осмотрись. Может, они и Кучика помогут найти. Теперь по поводу легенды, с которой пойдешь к Туманову. Есть идеи?

Колесов покачал головой.

– Главное – не спугни. Лучше узнать меньше, чем надавить, запугать и в итоге потерять след. Если что – обращайся за помощью. Хоть в местный комитет, хоть мне звони. Ты, главное, узнай, где обитает рыба и нужна ли она нам, а рыбаков, умеющих подсекать, мы пришлем.

Амгалан с ходу накидал несколько идей, как попасть в квартиру к Туманову и переговорить с ним.

Пообещав разработать себе легенду и согласовать ее с командором, Костя поехал домой. Время неслось, как скаковая лошадь, и казалось, что Кучик уносится все дальше и дальше и скоро его станет не догнать. А это значит, нужно торопиться, и, скорее всего, в Касимов надо было ехать еще вчера. На завтрашнем утреннем рейсе оставалось несколько свободных мест. Вот только прежде чем покупать билет, нужно придумать, как попасть к Туманову и что делать дальше.

Стемнело. Свет фонарей и проезжающих автомобилей падал в окно комнаты, выхватывая из черноты то призовые кубки, то картину с изображением вороного коня на снегу, то корешки книг на этажерке. Толковых идей так и не появилось, и Костя злился на себя за это. Ему хотелось куда-то бежать, делать хоть что-то, выплеснуть свое бессилие. В таком состоянии отлично колотить боксерскую грушу, но ужасно разрабатывать план действий. Костя с ужасом осознал, что он не успевает.

Он не любил просить о помощи, делал это крайне редко и по очень большой нужде, так что чувствовал себя неуютно, набирая номер Данзара. К счастью, архивариус просто выслушал сбивчивую просьбу и пообещал скоро приехать.

Костя ходил тигром по квартире, когда пискнуло сообщение от Ани. Сердце принялось отплясывать чечетку, и перед тем, как взять в руки телефон, пришлось сделать пару глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. Костя даже смог философски отстраненно удивиться самому себе: только что переживал, разговаривая с Данзаром, а теперь опять волнуется, открывая сообщение от Ани. Но как же отличаются эти чувства друг от друга! А ведь ему уже казалось, что эмоции – это то, с чем он давно попрощался, причем навсегда.

«Привет! Как съездил в Институт реинкарнации? Что собираешься делать дальше? Могу ли я чем-то помочь?» – прочитал Костя сообщение и задумался. Три головы – лучше, чем две. Он еще раз трезво оценил свои силы и понял, что сейчас от него толку вовсе никакого, так что голова тут будет лишь одна, Данзарова, а значит, Анина помощь не помешает. Смущало, что она не член Ордена, но мозг быстро нашел лазейку: командор же сказал вести расследование, как сочтет нужным, да и помогла она ему уже дважды.

– Алло, привет. Я напал на след, и мне нужно помочь придумать план, – скороговоркой, пока не передумал, проговорил он в трубку.

– Ого! Ты прямо Виньер де Сар! – Костя не смог определить, искренне ли Аня восхищается им, сравнивая с известным сыщиком, или же подсмеивается над ним. – Конечно, помогу! Как известно, у каждого детектива должен быть помощник.

– Тогда, может, подъедешь ко мне? – Почему-то в этот момент он себя почувствовал пятнадцатилетним мальчишкой, с трудом решившимся позвать симпатичную девочку в кино.

– Если это приглашение на свидание, то можно было придумать другой повод. – Тут уже точно слышался сарказм, и Костя замолчал, не в силах придумать адекватного ответа. Аня поняла, что перегнула палку, и отступила: – Шучу-шучу. У меня вообще специфическое чувство юмора. Диктуй адрес, выезжаю.

– Ну да. Как у всех медиков, – буркнул Костя. Хотя в среде реинкарнаторов щепетильностью никто не страдал, но от циничного юмора медиков даже они вздрагивали.

Аня и Данзар приехали быстро и почти одновременно. Костя успел лишь немного прибраться да сложить диван. После дежурств хотелось просто рухнуть спать, а не заниматься поиском простыни или одеяла, так что диван обычно стоял незаправленный, со смятым одеялом и накиданными подушками. Все равно гости заходили редко. Последним был Женька.

– А у тебя миленько, – улыбнулась Аня, разглядывая черно-белую однокомнатную квартиру. Сам он этот стиль называл «шахматная доска» и долго ругался с женой, чтобы та позволила сделать такой ремонт. Косте нравилась строгая простота цветов, но жена выступала категорически против черных стен и потолка, так что под свой вкус он переделал квартиру лишь после ее ухода. Стены, пол и потолок кухни – черные, но холодильник, небольшой стол и вся мебель – белые. В комнате же наоборот: пол, потолок и стены покрашены белым, а мебель полностью черная. Впрочем, из всей мебели в небольшой комнате уместились лишь диван, двустворчатый платяной шкаф, этажерка, заваленная книгами и безделушками вроде его старых наград, стол с ноутбуком да кресло.

Костя представил Ане Данзара как коллегу по ведомству, не вдаваясь в подробности. К счастью, должность второго гостя ее не интересовала, внучка Леона больше выспрашивала про Туманова и цель поездки. Колесов честно рассказал про анонимку, про то, что неведомый Туманов может привести к Кучику, однако умолчал о странностях относительно его возраста и о чудесах, происходивших в городе.

Данзар тем временем разглядывал корешки книг: учебники по приборостроению в реинкарнации, оставшиеся с институтских времен, труды по философии и этике кармы, по влиянию буддизма на культуры различных народов. Встречались и художественные книги, в основном фантастика, но не только. Несколько комиксов о супергерое-реинкарнаторе Анзане были запрятаны между философскими трудами. Данзар их нашел, вытащил и хмыкнул. Косте внезапно стало стыдно за такое дурацкое чтиво, он дернулся отобрать, но архивариус уже сам вернул комиксы на место и вытащил потрепанную от чтения книгу в мягкой обложке под названием «Кто такие беспамятные?». Рядом с ней пылился подобный нон-фикшен.

Костя мысленно махнул рукой – пусть смотрят что хотят – и ушел на кухню. Поставил кипятить воду, достал пузатую банку и высыпал немного лао шен пуэра в ча хэ, «чайную коробочку». В качестве нее он в свое время пристроил фарфоровую чашку, в которую удобно засовывать нос. Вручил ча хэ Данзару для «знакомства в чаем» и, пока они с Аней по очереди вдыхали запах хорошего старого пуэра, занялся собственно чайником. В глубине души он им гордился. Отличный чайник, из исинской глины, он стоил как подержанный автомобиль. Костя давно мечтал о таком чайнике, но с зарплаты реинкарнатора накопить на него не мог, а вот Женька смог. Подарил ему на тридцатилетие. Знал, что друг – чайный маньяк. Женька вообще денег на друзей не жалел, все, что имел, спускал на совместные пирушки или вот на такие подарки.

Вначале чайник и чашки полагалось ополоснуть кипятком и лишь после этого отобрать ча хэ у Ани и высыпать в чайник скрученные темные сухие листья.

Первую заварку Костя сразу же слил – чай нужно промыть. Снова налил кипятка и теперь уже ароматную жидкость вылил в «чашу справедливости», как поэтично называли в Китае сливник. Он уже настолько привык к сливнику, что каждый раз в гостях искал его взглядом на столе и удивлялся, как другие без него обходятся. Ведь если разливать чай прямо из чайника, то кому-то достанется верхняя слабая заварка, а кому-то вся горечь со дна.

Прихлебывая горячую ароматную жидкость, они начали мозговой штурм. Сложность состояла в том, что Туманов нигде не работал, так что прийти к нему с профессиональным вопросом не представлялось возможным. Можно было нагрянуть под видом почтальона или водопроводчика, но как при такой легенде разговорить его, не выдавая себя? Да и водопроводчик из Колесова тот еще. Идею представиться оперуполномоченным забраковал еще Амгалан Тумэнович, и все трое с ним были согласны. Вряд ли человек, скрывающий Кучика, будет откровенен с полицейским.

– Вы говорите, он работал часовщиком. Причем крутым таким часовщиком, известным, заслуженным, – задумчиво произнесла Аня, наслаждаясь запахом, оставшимся из-под чая в пустой чашке. – Нельзя добиться успехов в том, что тебе не нравится. Думаю, он любит часы, а раз любит, то так или иначе возится с ними. Может, чинит их соседям или собирает дома что-то уникальное. Он не мог бросить свое дело.

– Так. Дайте мне интернет и полчаса не трогайте. Я что-нибудь накопаю. – У Данзара загорелись глаза. Вот уж кто точно любил свое дело!

Костя сомневался, что архивариус за полчаса найдет то, что не смог за целый день, с доступом в базу Ордена, но включил ноутбук. Надежда оставалась. Анино предположение выглядело довольно разумно.

Потребовалось больше часа и еще две заварки чая, прежде чем Данзар воскликнул: «Есть!» – и развернул ноутбук к ним экраном. Статья посвящалась людям с необычными увлечениями, и где-то в середине рассказывалось об умельцах, собирающих из деталей часов фантастической красоты фигурки людей, животных, зданий. Размеры одних доходили до двух метров, другие, наоборот, умещались в ладони. Костя невольно залюбовался фотографиями таких статуй. Действительно красиво. А потом он увидел фамилию Туманов. И имя Андрей. О нем рассказывали как об умельце из Касимова.

– Вот тебе и зацепка. Хочешь – притворись, что у тебя такое же хобби. Хочешь – представься журналистом. Или коллекционером, желающим прикупить что-то из его поделок. Только я поеду в Касимов с тобой, – заявила Аня.

Костя напрягся:

– Нет. Это опасно.

– Чем опасен Касимов? – захлопала она ресницами и сложила губки бантиком. Ну прямо кукла. Так делала его Джун перед мужчинами, пытаясь от них что-то получить. – Я же там буду достопримечательности изучать.

Костя задумался. Ёккарганай, она действительно помогает, и он действительно хочет, чтобы она была рядом.

– Ладно. Достопримечательности – изучай, а к Туманову не пойдешь.

– Как скажешь, босс. – Аня развела руками, продолжая играть роль послушной девочки. – Я тогда поехала собирать вещи. Завтра в восемь у автобуса, да?

Костя кивнул, и Аня ускакала, одарив его на прощание улыбкой, растопившей все сомнения.

Данзар остался продумывать подробности, а Костя все пытался сосредоточиться на легенде. Вместо этого перед глазами то и дело всплывали то песочный локон, то ехидная улыбка, то округлые бедра.

После получаса обсуждений, еще одного чайника чая и споров Данзар предложил прийти к Туманову под видом влюбленного, ищущего запоминающийся подарок своей девушке. Костя вздрогнул. Неужели архивариус догадался о его сердечном томлении? На самом деле было неважно, под каким предлогом попасть в квартиру и что наплести. Все равно за десять минут втереться в доверие нереально. Особенно если человек на самом деле что-то скрывает. И десять минут у Кости будет в лучшем случае! Суть плана состояла в том, чтобы подбросить «жучок» и дальше слушать разговоры Туманова.

Такой план Амгалан Тумэнович одобрил:

– Я договорюсь, тебя у автобуса будет ждать Владек Витович Мазур. Отличный спец по средствам слежения, хотя характер у него – как порох. Но мне бы очень хотелось, чтобы вы сработались, – выделил командор слово «очень» и попросил Данзара «как обычно, сделать обеспечение легенды». Тот подтвердил, что управится к приезду Кости в Касимов.

– Да, с Владеком нелегко, взрывается действительно как порох, – скривился Данзар, когда командор положил трубку. – Но специалист он отменный. Тебе действительно полезно с ним подружиться.

Костя кивнул и внимательно посмотрел в глаза собрату по Ордену. Показалось или тот сейчас на что-то намекает? И Амгалан вот рекомендовал сработаться… Неужели этот Мазур – командор службы безопасности? А если так, то в том числе и от его решения зависит судьба Кости в Ордене. Мирзоева предупреждала, что за ним будут приглядывать командоры Управлений, вот Мазур и решил лично оценить новенького?

Костя мысленно поставил себе зарубку обратить внимание на этого Мазура и расслабился. Заварил лао шен пуэр, протянул чашку Данзару. Тот глотнул, одобрительно покивал и откинулся на гладкую черную спинку дивана. В глазах заблестели ехидные огоньки.

– Она же тебе нравится. Почему ты так боишься сделать шаг?

Костю будто мерин лягнул: на мгновение перехватило дыхание и заболело в груди. Он не привык обсуждать свои чувства. Несколько секунд понадобилось, чтобы вернуть контроль над собой, после чего родилась шальная мысль, что раньше ему и обсуждать особо нечего было, а сейчас появилось – так, может, стоит научиться?

– Я реинкарнатор. Я беспамятный. Зачем мне портить ей жизнь?

– Ерунда. Она кажется вполне взрослым человеком, способным самостоятельно испортить свою жизнь, без твоей помощи. Ты ей явно нравишься. По-моему, не она, а ты боишься разочарований и разбитого сердца.

– Она думает, что я полицейский, и не знает, как все на самом деле. Данзар, ты такой же. Старше меня, но не женат. Да кто из наших женат? Не знаю, как в Ордене, а у нас на «скорой» почти все холостяки: либо одиночки, либо бабники.

– В Ордене есть семейные. Не много, но есть. Женщины в основном. Им как-то проще совмещать. Но ты хотя бы попробуй!

Костя отставил чашку:

– Пробовал. Не получилось. Жена уверяла, что моя профессия – не проблема. А через год выяснилось – еще какая проблема! Проблема размером со статую сиамского Будды! Мы с ней жили, как два инопланетянина без переводчика: я говорил одно – она понимала другое, я делал что-то для нее – оказывалось, ей это не нужно. Впрочем, если молчал и ничего не делал, становилось еще хуже.

– Ха! Можно подумать, у обычных мужчин и женщин таких проблем не бывает. Вот мои родители мало того, что все помнили, так они еще в прошлой жизни были семейной парой. Только отец – женщиной, а мать – мужчиной. Казалось бы, у них должен получиться идеальный брак! Ага. Разошлись. А ребенка воспитывать я бы вообще им запретил. Впрочем, суд и запретил…

– Ребенка? Это в смысле тебя?

Данзар кивнул и замолчал. Костя его не торопил, понимал, что будет продолжение.

– Я расскажу мою историю, чтобы ты перестал загоняться прошлой жизнью. Выкинул бы из головы, что раз беспамятный, то к людям тебе нельзя, мол, будешь косячить, вести себя по-идиотски и все испортишь. У тебя хотя бы оправдание есть – ты новичок в этом мире, а вот у них… Нет никакого.

В детстве я был тонким и звонким. Родители, убежденные веганы и буддисты, кормили меня пророщенной пшеницей, и мне было нормально. Правда нормально. Меня вместо театра, цирка и куда еще принято с детьми ходить водили в дацаны и монастыри, читали мне на ночь сутры вместо сказок, пели мантры вместо колыбельных, и мне было нормально. Я хорошо учился в обычной школе, у меня были приятели, футбол во дворе по воскресеньям и счастливое детство. Единственное, чего у меня не было, – памяти. Родителей это напрягало, но они надеялись, что я просто еще маленький и все вспомню позже. Увы, в четырнадцать лет я почуял смерть, о чем беспечно и разболтал матери. Это стало фатальной ошибкой. Я не знал, как они относились к беспамятным, мы это никогда не обсуждали.

В общем, с того дня меня заперли в квартире, почти не давали даже ростков пшеницы и заставляли делать простирания. Вначале тысячу в день, потом – две тысячи, потом, когда не помогло, три.

Костя вздрогнул. Он видел простирания верующих в храмах. Считается, что это лучший способ очистки неблагой кармы, и фанатики делают их тысячами, помня о трех с половиной миллионах простираний великого буддистского учителя ламы Цонкапы. Он сделал их, раздирая в кровь колени, локти и ладони, так что на полу храма остался отпечаток его тела.

Вообще, это больше похоже на физическое упражнение. Вначале сложенные ладони поднимают к макушке, потом прикладывают ко лбу, горлу и к грудной клетке. Потом встают на колени, опираются руками о пол и вытягиваются полностью, скользя ладонями вперед. Поднимаются на ноги в обратной последовательности. Это одно простирание. При этом верующий читает специальные мантры. Для четырнадцатилетнего мальчика тысяча простираний в день – довольно большая нагрузка, а чтобы сделать три тысячи – нужно только этим и заниматься.

– Мать мне объяснила, что беспамятство и способность чуять смерть – это признаки очень плохой кармы, поэтому если я буду усердно молиться и каяться, если очищу карму, то смогу вспомнить прошлую жизнь и стану нормальным. Я ей верил.

– Погоди, ты сказал, они у тебя буддисты. Откуда такая ересь в головах?

– Ты что, не знаешь, как сангха относится к чующим смерть?

Костя пожал плечами:

– Ну знаю, что религиозные деятели не любят Орден и не особо жалуют Скорую реинкарнаторскую, но всегда считал, что виной тому споры о собственности и борьба за сферы влияния.

– Это уже следствие. Изначально в монастырях и дацанах пугали беспамятными: мол, они асуры в человеческом обличье. А религиозная среда весьма консервативна и очень неохотно меняет свое мнение.

Костя кивнул, и Данзар продолжил:

– Так прошло почти два года. Два адских года. Несмотря на разные приспособления для простираний, колени и ладони у меня постоянно кровили, я постоянно хотел есть и выглядел как скелет, уже ничего не соображал, лишь одно понимал: все это меня убивает. Тогда я попробовал сбежать. Отец меня нашел, вернул и посадил на цепь. На длинную цепь. Чтобы не мешала простираниям. А мать решила, что стоит испробовать последнее средство: сорокадневную голодовку. Ну ты помнишь, что просветления Сиддхартха Гаутама достиг под деревом Бодхи после сорокадевятидневной медитации?

– А ничего, что чуть ранее он пришел к выводу, что жесткая аскеза не способствует духовному развитию? – поразился Костя.

– Ничего, – хмыкнул Данзар. – Такие мелочи не отбили моим родителям желание причинить мне добро.

В общем, сознание я потерял где-то на двадцатый день. Мать перепугалась и все-таки вызвала «скорую» помощь. В больнице медсестра догадалась спросить, что со мной произошло, и я как честный мальчик все ей рассказал. В общем, дальше уже другая история. Мать с отцом лишили родительских прав, меня отправили в детский дом для беспамятных. Через полгода родители развелись и, насколько мне известно, больше практически не общались.

– Детский дом для беспамятных? Есть и такие?!

Чай в сливнике остыл, но ни Костя, ни Данзар о нем так и не вспомнили.

– Лучше тебе о нем не знать. Это оказалось еще более кошмарным местом. Так что, когда мать через год добилась восстановления своих прав и предложила вернуться, я согласился не раздумывая. Благо до совершеннолетия мне оставался всего год.

– Ёккарганай, что же там творилось, в этом детском доме?..

– Эксперименты. Там опытным путем изучали, как работает наш мозг. Например, каждый день нас водили в хосписы, а по возвращении все воспитанники заполняли анкеты: за сколько времени почуяли смерть, на каком расстоянии, личные ощущения и тому подобное. Сравнивали, кто раньше, кто больше, «передовиков» хвалили и кормили дополнительным ужином. Умирающих через нас проходило не один-два человека, а десятки в день.

У Кости слова застряли в горле. Он, взрослый мужик, с трудом переносит десять смертей в сутки, и это одна смена, после которой один-два дня перерыв, когда накрывает отходняк и хочется удавиться. О том, какая это нагрузка на детскую психику, он даже не мог себе представить.

– Я сейчас через Орден пытаюсь потихоньку поднимать эту тему, вывожу ее на широкое обсуждение, ведь мало кто знает, что в этих детдомах происходит, но все очень сложно. Полностью закрытые учреждения, даже в тюрьму проще пробиться. Впрочем, мы уже ушли в сторону. Я все это тебе рассказал не для того, чтобы поплакаться, какая тяжелая у меня была юность, а чтобы ты понял, как косячат нормальные люди, те, кто помнит.

– Ты так и остался жить с матерью?

– Нет, в день, когда исполнилось восемнадцать, сбежал. Без вещей и почти без денег. Колесил по стране, подрабатывал где мог – на нормальную работу меня никто не брал, я ведь даже девять классов не окончил. В знак протеста начал есть мясо, рыбу, всякую ерунду типа шоколадок, печенек и прочего – в общем, перешел с саттвической пищи на самую грубую и примитивную. Начал пить алкоголь, курить, но сигареты быстро бросил, а вот мясо полюбил и до сих пор огребаю за это презрительные взгляды и насмешки. Ну ты знаешь, сам не веган. – Данзар хлебнул чаю, но тот, остывший, потерял почти весь свой вкус.

Костя кивнул. О, эти взгляды на тебя как на убийцу за то, что на твоей тарелке лежит свиная отбивная! Было дело, из-за мяса у него сорвалось свидание. Как звали ту рыженькую? Настя? Надя? Он пригласил ее в кафе, но сдуру попросил официанта принести стейк. Настино выражение лица он еще долго помнил: смесь ужаса и презрения. Рыженькая, надув губы и хлопая ресницами, молча поднялась и ушла. Впрочем, на фоне дальнейшего отношения к реинкарнаторам насмешки по поводу мяса стали казаться Косте полной чепухой и уже давно не трогали.

– М-да. А я считал, что это у меня сложные отношения с родителями! – Колесов грустно улыбнулся и осушил чашку, даже не заметив, что в ней.

– Вот и не придумывай проблем там, где их нет. Если, конечно, не стремишься следовать завету Будды Шакьямуни и исследовать истину страдания до конца. Ладно, тебе завтра вставать ни свет ни заря, так что я удаляюсь. Спасибо за чай, я оценил. И удачной поездки, инспектор.

Косте казалось, что после всех событий сегодняшнего вечера заснуть он не сможет, но отключился, стоило только забраться под одеяло. Через пять часов по звонку будильника он в полусне оделся и побрел на улицу. Холодный воздух взбодрил, но ненадолго: в духоте московского метро опять сморило. Зато при виде смешной шапки с ушками и ярко-зеленой куртки, выделявшейся на фоне черных и коричневых пальто, Костя моментально проснулся.

– Не выспался? – посочувствовала Аня.

– Ничего, я привык. – Он вновь ощутил себя подростком. Топтался и не знал, что сказать. Наконец вспомнил, что Аня еще не в курсе их окончательного плана и не знает, что с ними едет третий. И лучше бы его как-то представить.

– С нами будет еще мой коллега, специалист по средствам слежения. Я, правда, не знаю, как он выглядит, – мы не встречались. Знаю лишь, что зовут его Владек Витович Мазур. Похоже, поляк.

«И как его опознать?» – задумался Костя, поняв, что не спросил даже возраста безопасника.

Колесов закрутил головой в его поисках. Может, это вон тот парень в спортивных штанах, жующий хотток? Или сосредоточенный старик в длинном пальто и старомодном цилиндре? Или коренастый мужчина, похожий на работягу с вахты, что неуклюже тыкал большими пальцами в маленький телефон?

– Константин Юрьевич? – Безопаснику оказалось около сорока пяти; черное пальто, выправка, будто у военного, стриженные под машинку волосы, широкая шея, пухлые губы и высокомерный взгляд опытного сотрудника на новичка.

– Владек Витович?

Они пожали друг другу руки, и Костя представил ему Аню. Мазур дернулся, словно перед его носом помахали мышью на веревочке. Несколько секунд молчал, а затем выплюнул:

– Меня не предупредили, что ты будешь со своей бабой.

Костя почувствовал, как покрывается железной непробиваемой коркой, слова зазвенели металлом:

– Анна – мой помощник.

– У нас не принято брать на расследование своих личных помощниц.

– Она не личный помощник, а помощник в расследовании.

Костя представил, как бьет по этим пухлым губам, и безопасник вместо оскорблений выплевывает кровь и зубы. Но он понимал, что не ударит. Не сейчас. Это могло повредить делу. Лишь холодно отрезал:

– С командором согласовано.

– Ой ли? – хмыкнул Мазур. – Монах бабу согласовал?

– А ты позвони и спроси. – Костя резко протянул свой телефон.

Безопасник глянул ему в глаза, будто залез через них в душу и там все узнал, затем дернул губой, хмыкая. Демонстративно отошел в сторону и крутанул колесико зажигалки, прикуривая. Больше он не обращал внимания на обоих до самого Касимова.

Костя лишь после всей перепалки глянул на Аню. Та, кажется, даже не поняла, что произошло: стояла совершенно спокойно, не утратив хорошего расположения духа и легкой улыбки на лице. Конечно, она все слышала. Надеялась, что Костя разберется? Или же ее просто такие слова не цепляют? Он выяснять не стал: не сейчас и не тут. Но ситуация с безопасником напрягла. Взрывной характер – это не то слово! Мазур просто хам! А ведь им вместе работать несколько дней… и оба уже совсем не в восторге от этого. Кажется, Амгалан Тумэнович и Данзар не зря предупреждали.

Да, может, этот хам и командор, но сейчас имеет значение только его опыт работы с «жучками». Им нужно найти Кучика, а уж проверяют при этом Костю или нет – дело десятое. Хотя и неприятное. Костя мысленно вздохнул. Поездка с этим типом обещала стать испытанием его терпимости. Ему и так-то тяжело выдерживать людей, а уж хамов…

Места в автобусе у Кости и Ани оказались рядом, у Мазура – за два ряда от них, и Костя порадовался этой мелочи.

– Ну и мерзкий же тип! Извини, что тебе пришлось выслушивать эти гадости, – повернулся он к Ане, когда автобус поехал. Та пожала плечами.

– Ерунда. Пусть.

– Но он оскорблял тебя!

– Он оскорблял, а я не оскорблялась.

Костя завистливо вздохнул.

– Стальное у тебя спокойствие. Буддистское прямо! Я так не умею.

– Ты просто забываешь, что только сам можешь навредить себе, никто другой этого не может.

– Как же, не может! А если этот Мазур – командор… – тут Костя понял, что чуть не проговорился и сразу перевел тему. – Если Мазур наябедничает моему руководству, то меня и уволить могут. Это не вред?

В синих глазах блеснули искорки, и Аня вспомнила слова индийского мыслителя, буддистского монаха:

– Шантидева говорил: «Когда человек заболевает, у него нет выбора – он заболел, и у него появляются симптомы болезни: кашель и прочее. Было бы глупо испытывать гнев на то, что человек кашляет, – у него нет выбора. Наоборот, надо испытывать сострадание в этот момент. И точно так же никто не хочет злиться, гнев сам по себе возникает, как болезнь ума, и затем появляется и „кашель“ в виде грубых слов, ругательств». В общем, не надо реагировать на гнев, на неприятные слова – тот, кто их говорит, в этот момент болен. Не стоит заражаться его болезнью. Наоборот, надо стать врачом, сделать что-то, чтобы гнев этого человека успокоился.

– Легко говорить…

– Нелегко, но это единственный путь, чтобы стать счастливым и не испортить себе и ему карму.

– Это что, если я осажу хама, то испорчу себе карму? Мне надо молча обтекать?

– Один раз обозвал человека собакой – создал себе причину для того, чтобы пятьсот раз получить рождение в виде собаки. Оно того стоит?

– Действительно, – хохотнул Костя, – пусть лучше Мазур пятьсот раз собакой родится.

Аня вздохнула и поправила волосы. Костя засмотрелся и не сразу услышал ее слова:

– Вот поэтому ты и несчастлив, поэтому постоянно страдаешь.

– Это почему же?

– Потому что, когда вредишь другим, еще больше вредишь самому себе. Желать зла другому – это тоже вред. Мы же все живем во взаимозависимом мире, каждый друг от друга зависит: прямо или косвенно. Любое живое существо в прошлом, настоящем и будущем зависит от других живых существ.

Костя надолго замолчал, разглядывая город через окно автобуса. Теперь понятнее Анино поведение… Ясно, почему там, где обычный человек впадет в панику или истерику, она демонстрирует спокойствие, уверенность и оптимизм. И ее отношение к нему стало понятнее. Это не женская симпатия к мужчине. Просто она верующая буддистка. Не такая, как большинство обычных людей, а по-настоящему верующая. Может быть, в прошлой жизни она была монахом, а сейчас выбрала мирской путь помощи людям и работает на «скорой».

Костя никогда тесно не общался с истинно верующими и уж точно никогда не влюблялся в таких. Да, Джун заявляла, что она буддистка, но ее «веры» хватало лишь на вегетарианство и поход в дацан на торжественный молебен в ночь на Новый год, после чего она весь «белый месяц» моталась по вечеринкам. Настоящих верующих же Костя побаивался, не понимал, как себя с ними вести, и старался держаться от них подальше. И вот жизнь его столкнула с Аней.

Она не выглядела фанатиком и вроде не использовала всю эту сверхъестественную чушь вроде подношений духам, астрологического календаря и прочего язычества а-ля «эзотерический буддизм». «Ну да, а еще у меня командор, похоже, бывший буддистский монах, и я пытаюсь вступить в религиозный Орден», – напомнил себе Костя. Похоже, пришло время пересмотреть свое отношение к религии и если не принять ее, то хотя бы не противиться ей.

– Да, многие зависят от окружающих, но ведь можно так выстроить собственную жизнь, чтобы не зависеть ни от кого, – решил Костя продолжить этот философский диспут. Теперь настал черед Ани задуматься и молчать, но недолго.

– Я расскажу одну притчу. Жил-был богатый человек, и в один из дней поехал он в город, чтобы выгодно продать на аукционе несколько картин, а заодно навестить давнего друга, шеф-повара известного ресторана. Богач ехал на дорогой машине, и его сопровождал джип охраны. Тем временем по обочине шел в город буддистский монах. Богач увидел его и решил: «Подвезу его – сделаю благое дело, что улучшит мне карму». Сказано – сделано. Монах поблагодарил за заботу и сел на заднее сиденье автомобиля. Но проехали совсем немного, как узкий путь оказался перегорожен грузовиком. Оказывается, рыбак вез устриц и так торопился на рынок, что не заметил железяку и пропорол колесо. Грузовик развернуло, и одному тут было не справиться.

Богач же торопился на аукцион, поэтому решил не тратить время, а приказал своей охране выпихнуть грузовик в овраг, что те и сделали. Монах увидел это и остался помогать рыбаку. С грузовиком возились долго, но в конце концов и из оврага вытащили, и колесо заменили. Глядь – а на дороге кошелек с деньгами. Монах смекнул, что богач обронил его, когда выходил из машины.

«Как я могу отблагодарить тебя за помощь?» – спросил рыбак.

«Найди владельца этого кошелька и верни его», – ответил монах.

Тем временем богач уже приехал в город и при заселении в отель узнал о своей пропаже. Он решил, что телохранители его обокрали, наорал на них и пригрозил уволить. Те многие годы служили ему верой и правдой, и их всегда оскорбляло такое отношение. Не первый раз уже на них спускали собак, причем чаще всего – просто не разобравшись в ситуации. Так что, когда богач вышел из номера, телохранители забрали его картины и ушли, решив, что хватит с них терпеть такого хозяина.

Богач пришел в ресторан навестить друга и узнал о катастрофе. Оказывается, вечером ожидался банкет и гости заказали устриц, но завистники шеф-повара, прознав про это, скупили всех устриц на рынке. Рынок уже закрылся, и что делать – непонятно. На банкете ожидались очень известные и влиятельные люди, и шеф-повар сходил с ума. Богач утешал друга, но ничего не мог посоветовать, как вдруг увидел того самого рыбака в грязной рубахе. Тот вернул кошелек, объяснив, где его нашел, и богач тут же вспомнил, какой товар он вез в грузовике. Радостный шеф-повар заплатил тройную цену за все устрицы – рыбак и надеяться не мог, что так выгодно их продаст!

Вернувшись в отель, богач обнаружил, что телохранители его обокрали. Он вспомнил монаха, буддийское учение, весь свой день и вместо того, чтобы кричать, топать ногами и грозить небесам, как он делал всегда, если с ним случалась беда, – лишь вздохнул. Внезапно он увидел все связи, понял, что создал эту ситуацию своими руками, понял, что это не гнев богов или несправедливость мироздания, но неминуемая карма, которую он сотворил сам.

– Я твою мысль понял, – кивнул Костя. – Но как ты предлагаешь применять это в реальной жизни? Вот когда я в форме, на дежурстве… – Костя хотел сказать в «скорой», но вовремя вспомнил, что он оперуполномоченный, а не реинкарнатор. – Знаешь, сколько гадостей приходится в свой адрес выслушивать? Впрочем, ладно, на слова я стараюсь не обращать внимания. Но когда я в патруле, например, и мне надо задержать преступника, а он сопротивляется, – что, проникнуться буддийскими принципами и не причинять ему вреда? Ждать, пока преступник кого-нибудь убьет, а потом придет сам сдаваться в полицию?

– Ну зачем ты утрируешь? Буддизм не отменяет здравый смысл. Принцип ахимсы, непричинения вреда – это не бездумное следование какому-то канону.

– А как иначе? Нельзя же нарушать основные принципы!

– Хорошо. Вот тебе пример: ты решил практиковать сатью, то есть взял на себя обещание не врать, не обманывать. И вот ты стоишь возле дома, а мимо как очумелый проносится парень в красной куртке. Через несколько минут к тебе подходит человек с ножом и спрашивает: «Не видел тут парня в красной куртке? Куда он побежал?» Что ты ответишь?

– Лично я – совру, скажу, что парня видел, но укажу неверное направление. Но если я буддист и практикую сатью… наверное, должен сказать правду?

– Если ты скажешь правду, то ты хреновый буддист, – улыбнулась Аня.

– Почему? Разве можно нарушать свои обеты?

– Нет, обеты нарушать, конечно, плохо, но нужно перед совершением поступков анализировать, приведут они к благой карме или неблагой. Где больше неблагой кармы: способствовать убийству живого существа или солгать? Убийство хуже. Кроме того, если в данном случае соврать, то ты не только спасешь жизнь живого существа, но и поможешь тому человеку не совершить убийство, предотвратив появление у него неблагой кармы, за которую ему потом расплачиваться.

– М-да. Как все запутано. Мне казалось, что религия как раз дает простые ответы на сложные вопросы и четкие инструкции, как достигнуть просветления и стать счастливым.

– Дает, – подтвердила Аня. – Но без мудрости ими не получится воспользоваться. Заставь глупца простирания делать – он весь лоб расшибет. Мудрые люди заботятся о счастье в следующей жизни, и счастье в этой жизни к ним приходит само по себе. Не мудрые же люди думают только о том, как испытать радость в этой жизни, и даже в этой жизни у них нет счастья.

«Видимо, я совсем дурак, – подумал Костя, – я даже о радости не забочусь». Он не заметил, как пролетело время за беседой. Автобус тряхнуло, затем еще раз, и внезапно оказалось, что они приехали.

Касимов произвел странное впечатление. С одной стороны – это российский центр по производству пластин для записи кармы. Огромный завод построили около пятидесяти лет назад, и с тех пор он обеспечивал пластинами всех реинкарнаторов центральноевропейской части страны. Аня загорелась идеей сходить в музей завода. Там, помимо старого оборудования и документов времен строительства, хранилась уникальная экспозиция раритетов. Была даже пластина с кармой Саин-Булата. Костя, правда, сомневался в ее подлинности – столько веков прошло! Но Аня уверяла, что экспонат подлинный. Как известно, касимовский царь всея Руси жил долго, карму записывал часто, вот одна из промежуточных и сохранилась.

С другой стороны – город переживал не лучшие времена. Под ногами – разбитый асфальт и лужи, на улицах – бродяги. Один такой, в подземном переходе, грелся и умолял о подаянии, протягивая прохожим пластиковый стаканчик, но руки так дрожали, что мелочь со звоном рассыпалась по грязному мраморному полу, и бродяга громко матюгнулся. Многие фонари разбиты. Сейчас, в разгар дня, света солнца, что еле пробивался сквозь затянутое тучами небо, хватало, но Косте бы не хотелось ходить по касимовским улицам ночью. Серые кубы домов не добавляли красок и жизнерадостности, зато квартиры в них стоили дешево, так что руководство завода щедро раздавало их работникам. Ну хоть что-то.

Любой школьник времен Костиной юности знал, что Касимов знаменит своими пластинами. По сути, это был моногород. Несколько тысяч работников обеспечивали полный цикл производства: от выплавки нужной стали до упаковки с этикеткой. Завод занимал третье место в стране по объему выпуска пластин после Екатеринбурга и Усть-Зеи, что по Амуру граничит с китайским Хэйхэ.

Это-то и подкосило город, когда Европа завалила мир дешевыми товарами. Да, немецкие пластины хуже, но цена ниже почти вдвое. И конечно, нищее Минреинкарнации стало закупать именно их, несмотря на то что брака в слепках серьезно прибавилось. Госзаказы в Касимове упали почти до нуля, ну а для розницы касимовский товар не годился. Мало кто сейчас держит у себя на всякий случай чистую пластину – если только совсем древние старики, которые еще от своих дедов слышали, как те копили всю жизнь на похороны. И не дай Будда умереть раньше, чем наберешь нужную сумму! Сталь тогда ой какая дорогая была!

Сейчас для выполнения заказов хватало пятой части заводских мощностей, сотрудников поувольняли, другой работы в городе не было, и Касимов потихоньку вымирал. Руководство пыталось переориентироваться на экспорт, заключать договоры с экономически развитыми странами, такими как Тибет, Китай, Сиам, Индия, Лансанг и даже с их колониями в Америке и Африке. Но там хватало своей высококачественной продукции.

На металлургических заводах Екатеринбурга и Усть-Зеи столкнулись с теми же трудностями, но смогли частично переориентироваться на другое производство. К тому же в этих городах-миллионниках работы всем хватало: только заводов там было больше десятка. Немногочисленным касимовцам не оставалось ничего другого, кроме как уезжать на заработки в Москву, а это пять часов на автобусе только в одну сторону. Работали вахтами, жили в общежитиях по десять человек в комнате, питались дешевой лапшой, месяцами не видели жен и детей. Или же оставались дома и пили. На водку денег уже не хватало, поэтому гнали самогон.

Первое, что увидели Костя, Аня и Владек Витович на центральной площади – резную стелу с часами. Ту самую! Как на фотографии! Стелу окружала металлическая ограда, рядом прогуливался усатый полицейский с резиновой дубинкой и рацией, из которой что-то шипело. На вопрос, зачем тут ограда и полиция, он вальяжно, но добродушно пояснил, что стела – это памятник архитектуры, охраняется государством, а малолетние вандалы регулярно пытаются вырезать на ней свои инициалы или популярное русское слово из трех букв.

Аня огорчилась, что издали не сможет хорошенько рассмотреть резьбу, но усатый махнул дубинкой в сторону группы старушек, намекнув, что эти предпринимательницы с удовольствием предоставят в пользование бинокль. После непродолжительной беседы с ними сторговались на сто рублей за пять минут. Судя по виду и размеру биноклей, в прошлой жизни те явно обитали в театре. Вероятно, вместе со старушками. Правда, и те и другие тогда были моложе.

Дерево за эти годы немного ссохлось и потрескалось, а может, это ловкие мальчишки все же оставили свои отметины, но многие искусно вырезанные фигурки потрескались, будто покрылись паутиной. Тем не менее созерцание этой титанической и прекрасной работы привело в восторг. Костя узнал сцену заключения мира в Великой войне под патронажем Далай-ламы V. Сложно не узнать то, что подробно описано во всех учебниках истории, изображено на множестве картин, о чем написаны тонны книг и сняты километры кинопленки.

Аня с интересом рассматривала в бинокль стелу, то хмыкая, то, наоборот, хмурясь. Костя не предполагал, что это вызовет у нее столько эмоций! Ну вот, уже не бесцельно свозил девушку на экскурсию. Мазур молчал, но всем своими видом показывал, что его все бесит. Эта поездка, этот новенький инспектор и особенно эта баба, пялящаяся на какую-то ерунду. Лишь мельком глянул он на произведение искусства и смолил одну сигарету за другой, ожидая, пока инспектор двинется дальше.

Костя задрал голову, рассматривая часы. Ажурные стрелки изящно смотрелись на циферблате, похожем на большое блюдце из тончайшего китайского фарфора. В промышленном городе, среди работяг и нищих, часы казались даром богов. Их явно делали во времена расцвета Касимова, и, вероятно, мастер набирался вдохновения и умения не в этом месте. Скорее всего, Туманов переехал сюда из каких-то более просвещенных и утонченных земель. Но почему остался? Любовь? Несчастье? Или от кого-то прятался? Костя вспомнил кадр, где тот пытается прикрыть лицо. Это случайный жест или нет? Сплошные вопросы.

– Может, твоя баба останется пялиться на деревяшку, а мы займемся делом? – не выдержал Мазур. – То есть я имел в виду – ваша личная помощница.

Костя почувствовал, как адреналин впрыскивается в кровь.

– Да вы идите, я догоню, – легонько коснулась его руки Аня и улыбнулась. Удивительно, но этого оказалось достаточно, чтобы мозги заработали вновь ясно и спокойно. Врезать возможному командору – не лучший способ построить карьеру, но и терпеть его дальше Костя не мог, так что предложил разделиться.

Оставив Аню на площади, поймал такси и продиктовал адрес райкома Ордена. Внучка Леона намеревалась облазить все музеи города, благо их тут не очень много. Владек Витович же взял другое такси и поехал к дому Туманова: изучить окрестности и выбрать наилучшее место для прослушки.

Дом по Рабочей улице сказал о состоянии райкома больше, чем любой разговор с его сотрудниками. Наверное, здание построили еще в прошлом веке и с тех пор не только не ремонтировали, но даже не убирались в нем. Входная дверь, поскрипывая, болталась на одной петле, а из подъезда несло кошками, табаком и чем-то кислым. Потемневшая табличка рядом с квартирой на первом этаже гласила, что тут находится некое «АРС-транс», но Костю это не обмануло. Комитеты Ордена никогда не работают открыто. В регионах они чаще всего маскируются под офис небольшой фирмы, а на здании московского горкома, например, и вовсе нет никаких опознавательных знаков.

Костя вдавил кнопку звонка, и вскоре из-за двери появилась лохматая рыжая кудрявая шевелюра. У ее обладателя оказались голубые глаза и лицо, усыпанное веснушками, как у того лопоухого, Юры. На тридцать пять лет этот юнец совсем не тянул. Костя только открыл рот, чтобы попросить позвать старшего, как рыжий возмущенно начал его отчитывать:

– Это опять вы?! Еще и недели не прошло! Мы же договорились, что все оплатим, как только придут деньги. Кому вы еще сдадите эту халупу? Можно подумать, на нее прям очередь желающих!

Костя посмотрел на себя глазами этого юнца. Взрослый мужик в черном длинном пальто и с суровым выражением лица: ну точно недовольный арендодатель! Не сдержавшись, он улыбнулся и хмыкнул. Рыжий резко замолчал и ошарашенно уставился на гостя, а Костя вновь стал серьезным и тихо приказал:

– Старшего позови.

Лохматая шевелюра нырнула в дебри офиса, откуда доносился запах кофе. Впрочем, долго ждать не пришлось. Дверь широко распахнулась, и на пороге показался седой старик лет шестидесяти в шерстяной кофте, изъеденной молью. Кофта казалась его ровесником.

– Вы ведь не из Каскомимущества.

Костя отрицательно покачал головой.

– Кто вы?

– Я войду?

Старик посторонился, и Костя перешагнул порог.

– Москвич небось?

Костя кивнул.

– С проверкой, что ли?

– Нет. Я тут по делам, а к вам Амгалан Тумэнович просил заехать, посмотреть, как живете, не надо ли чего.

– Живем хорошо. Денег нет, работы нет, людей нет, надо уйму чего, но вы ж все равно не дадите. Ну, проходи, раз приехал, не стой в коридоре. Пойдем кофе попьем. – Тапочками, стертыми до состояния балеток, старик прошмыгал в сторону кухни.

О том, что пропуск в кармане служит не только для прохода в офис московского горкома, но является опознавательным знаком члена Ордена, Косте рассказали на экспресс-курсах. Все офисы Ордена по всему миру оборудованы специальными рамками: проходишь сквозь нее, и сканер считывает информацию с карты. Если у тебя есть допуск, то лампочка загорается зеленым, нет допуска – красным, вообще нет карты – датчик не срабатывает, лампочка не загорается. Все просто.

Впрочем, принцип работы сканера им не раскрыли. Карта явно не магнитная. Надежда Сергеевна с курсов уверяла, что запись на ней невозможно стереть или повредить – если, конечно, сам носитель цел. А еще она обмолвилась, что более сложные сканеры считывают не только уровень доступа, но и личную информацию: имя, должность, возраст и Будда знает что еще.

Офис касимовского комитета располагался в обычной однушке. На плите, оставшейся на кухне еще со времен татаро-монгольского ига, кипел чайник со свистком. Костя уже и не помнил, когда такие видел в последний раз. Кажется, у бабушки. В чашку с крупно намалеванной розой и сколотым краем старик плеснул кипятку и только потом спросил, чаю или кофе. Костя прикинул, какой тут может быть чай, и выбрал кофе, насыпав пару ложек из жестяной банки.

– Константин Юрьевич Колесов, инспектор, – протянул он руку. Старик быстро обтер свою ладонь о кофту и пожал в ответ.

– Валерий Иванович Хоботков. Управление внутренней безопасности.

Колесов хлебнул огненно-горячий кофе и обжег язык. Ну надо же! Кто бы мог подумать… Безопасник!

– А что там за юноша? И сколько ему лет?

Судя по внешности, рыжему еще и восемнадцати не исполнилось, то есть он никак не мог быть членом Ордена, а допускать посторонних в офис райкома, насколько знал Костя, строжайше запрещено.

У безопасника чуть заметно дрогнула рука с чашкой.

– Антон его зовут. Сирота. Беспризорник. Он чует смерть.

Вопрос о возрасте Хоботков проигнорировал, и Костя уже все понял, но настоял на ответе.

– Лет ему сколько?

– Слушай, ты сказал, что приехал по своим делам, – вот и занимайся ими! Не лезь в наши. Мы тут как-нибудь сами разберемся.

Облокотившись о клеенчатую скатерть, Костя впился в светло-серые глаза безопасника. Первым не выдержал старик.

– Он член Ордена?

– Да нету в Касимове больше Ордена! Все развалилось! На мне последнем держится, как сарай на трухлявой палке: пни – и рассыплется! – психанул Хоботков, с надрывом выкрикивая каждую фразу. – Мне уже семьдесят шесть! У меня подагра, артроз и перенесенный инфаркт. Единственное, что я могу, – отвечать на телефонные звонки и идиотские письма от руководства. А этого мальчика я учу! Воспитываю в принципах Ордена! Он станет хорошим сотрудником. Получше многих! И он тут пашет! И за инспектора, и за архивариуса, и за безопасника, и за асура лысого! Хочешь сдать нас? Давай! Вперед! Парня вышибут пинком под зад! Он снова пойдет бродяжничать и воровать. Я помру. Отделения в Касимове больше не будет! А тебе объявят благодарность!

– Дед, успокойся! Устроил тут истерику! А еще в безопасности работаешь! – рявкнул Костя, словно на паникующего пациента, к которому приехал делать слепок.

Валерий Хоботков и правда замолчал. Успокоился ли? Не факт. В таком состоянии люди могут творить что угодно. Бывает, что затишье приводит к очередной буре, еще более сильной, а то и к попытке избить или даже убить реинкарнатора. Так что Костя старался не выпускать старика из поля зрения. Тот может решить, что терять ему уже нечего, и проще московского пижона просто огреть чайником или пырнуть ножом и сделать вид, что никто и не приходил.

– Эй, Антон! Иди-ка сюда! – крикнул Костя, решив, что при парне старик будет держать себя в руках. Ну и, может, этот рыжий что-то внятно расскажет.

Тот моментально возник в дверях: видимо, ждал. Костя махнул ему, мол, присаживайся.

– Пока твой наставник пытается успокоиться, расскажи-ка мне, что у вас тут происходит? Почему такой упадок? Где все остальные беспамятные?

– Где? Да в Москве, где ж еще? Завод как захирел, так весь город и помирает. Раньше, когда нормально работал, отчислял столько налогов в городской бюджет, что хватало на все: я маленький был, помню, и детские парки открывались, и автобусы новенькие ездили, и праздники проводили. А теперь в бюджете минус, школы и детские сады не ремонтируют, медикам и учителям зарплаты не платят, трубы постоянно прорывает, и даже на Сагаалган гуляний не организуют! И реинкарнаторская служба уже тоже давно в упадке.

Костя хмыкнул. Юнец вряд ли сам начал бы рассуждать такими категориями. Чувствуется мастерская обработка наставника.

– Это тебе Валерий Иванович открыл глаза?

Антон потупился:

– Да я и сам все вижу. Не дурак.

– Ну хорошо. Не дурак. Но как это все связано с вашим комитетом? Вы ведь не на госфинансировании в отличие от реинкарнаторов.

– Люди уезжают. И члены Ордена тоже. Тут ловить нечего, – вклинился старик. Он уже немного успокоился, только хриплый голос выдавал недавнюю истерику. – Людей нет, а что за Орден без людей? Деньги сами не поймают преступника, не будут вести архив, обеспечивать безопасность. Нужны люди. А у нас, почитай, на весь город осталось человек пять беспамятных.

– А из других городов не приезжают?

Старик только фыркнул. Костя и сам понял, что сморозил глупость. Кто сюда поедет?

Хоботков глотнул уже почти остывший кофе и с интересом уставился на чашку, избегая смотреть Косте в глаза.

– Раньше к нам часто гости из Ордена приезжали. Не только из московского, из других регионов. Хлопов и Никитина – безопасники из Оренбурга, Стас Комаров из Ростова, да много кто! Больше всего мы дружили с ребятами из Ликино-Дулево. Вот эти чашки – их подарок, знаменитый дулевский фарфор. Посмотрите на трещины и сами догадайтесь, когда последний раз у нас были гости.

От этих слов веяло такой безысходностью, что Антон встревожился и решил подбодрить:

– Дядя Валера, мы прорвемся, восстановим райком!

Но старик пропустил это мимо ушей, нырнув в воспоминания. Наверное, видел себя сейчас молодым и сильным, в окружении коллег. Завод работал, жизнь кипела.

– Вы ведь меня не выдадите? – с мольбой в голосе спросил Антон.

Костя сглотнул. Ситуация сложилась неоднозначная, и он не понимал, как поступить. Впрочем, об этом можно подумать позже, а сейчас пугать рыжего и его наставника явно не стоит.

– Не переживай об этом. Помоги мне разузнать кое-что об одном человеке из Касимова. Посмотри, есть ли в базе данных что-то на Андрея Туманова.

– Мне дядя Валера не разрешает выходить в общую базу, но у нас есть касимовская локалка. Если он проходил через наш райком – я найду.

Старика оставили на кухне, Антон плюхнулся на продавленный диван, зажатый стеллажами с папками, и привычно зашуршал по клавишам. Судя по завываниям большого допотопного компьютера, вентилятор у него требовал замены.

При первом впечатлении казалось, что рыжий одет молодежно. Оранжевая футболка с карикатурно нарисованным монахом в обнимку с девушкой и надписью: «Живи, как в последний раз». У молодежи это сейчас модно: разные шуточки про уход в нирвану, про буддизм и память. Обилие жизней их тяготит. Хочется получить удовольствие здесь и сейчас и не думать о том, что завтра придется расхлебывать последствия. Хочется выйти из сансары, но не трудиться ради этого. Некоторые, правда, снизили планку: согласны и на перерождение в мире богов, так и быть. Но максимум, на что они готовы ради этого, – поставить какой-нибудь религиозный статус в соцсетях и подписаться на флешмоб: «Сделай сто добрых дел». Совершать эти дела уже вроде как и не обязательно.

Но, приглядевшись, Костя понял, что у рыжего с деньгами швах. Футболка – стираная-перестираная, брюки такие ни один уважающий себя подросток не наденет: полушерстяные костюмные штаны – это что-то из дедушкиного шкафа. Возможно, их даже отдал ему Хоботков. Похоже, фраза, что Антон пойдет бродяжничать и воровать, если его выгнать отсюда, – не преувеличение, а реальность. Где старик вообще откопал этого парня? Какая судьба свела их вместе? И почему вдруг специалист по внутренней безопасности, тот, кто отвечает за охрану даже не Куполов, а самого Ордена, грубо нарушил один из основных законов Ордена? Костя понял, что не хочет всего этого знать. Ему и так надо принять нелегкое решение, а чем больше личных подробностей, тем сложнее набрать номер Амгалана и обо всем рассказать.

– Нет, у нас на Туманова ничего нет, – покачал головой Антон.

Костя рассеянно кивнул. Здесь делать больше нечего, пора уходить. Он хотел попрощаться с Валерием Ивановичем, но тот проигнорировал протянутую ладонь. В отличие от наивного Антона старик знал, что московский инспектор доложит обо всем. Не может не доложить. Безопасник и сам бы сделал это, будь он на месте инспектора, и от этого злился еще сильнее.

В холле гостиницы с незамысловатым названием «Касимов» к Косте подскочила Аня. Протараторив, что через двадцать минут ждет его в ресторане на ужин, она убежала, не дав возможности ответить. Но даже за эти несколько мгновений Костя почувствовал, что успокаивается. Взъерошенные мысли будто пригладили, натянутые нервы – чуть ослабили. Аня действовала на него как транквилизатор. Чем дольше она рядом, тем умиротвореннее и даже счастливее становился Костя. Ни с кем больше у него такого не было.

Туристы Касимов и так не жаловали, а уж накануне зимы и подавно, так что в ресторане Костя увидел лишь Владека Витовича. На мгновение его охватила досада: он-то предвкушал, что за столом окажется один на один с Аней, а про Мазура и вовсе забыл, но быстро взял себя в руки: он сюда работать приехал, а не на свидание. Пустой зал пестрел яркими красками. Цветные складки занавесок, диваны с многочисленными расшитыми подушками, низкие столики, позолоченные светильники на стенах – все говорило о том, что коронные блюда в этом заведении – бешбармак и эчпочмак, что Костю лишь радовало, поскольку татарская кухня осталась одной из немногих, сохранивших традиции приготовления мяса в мире вегетарианцев. И конечно, тут можно было рассчитывать на хороший чай.

Аня еще не подошла, что оказалось кстати. Членам Ордена нужно было скоординировать завтрашние действия, и лучше бы наедине. Заказав круглолицему официанту плов с бараниной, Костя рассказал безопаснику, что с утра он под видом покупателя позвонит в квартиру Туманова и попросит продать одну из фигурок, собранную из деталей часового механизма. Мол, это такой подарок любимой девушке на день рождения, а о мастере он узнал в интернете. Предполагалось, что Туманов пригласит его зайти, чтобы показать коллекцию, и Костя в процессе этого подбросит «жучок». Возможно, Кучик сейчас прячется у Туманова, и при крайне благоприятном раскладе можно будет даже заметить его следы: сумку с вещами, одежду или что-то в таком роде.

Мазур скривился, услышав Костин заказ, однако ничего не сказал, глотнул прохладный катык и одобрил план величественным кивком.

– Не трать время на поиски Кучика, сосредоточься на «жучке», – достал он из кармана обычную на вид зеленую пластиковую зажигалку. – Если сможешь оставить ее в квартире, то дело почти сделано, нам останется лишь слушать. Аккумулятора хватит на шестьдесят часов работы, и за это время мы разберемся, прячет кого-то этот тип или нет и замешан ли он вообще в эту историю.

По словам безопасника, напротив дома Туманова очень удачно расположена библиотека, где можно торчать часами, не привлекая внимания. Собственно, в ней он и намеревался засесть с утра, чтобы следить, кто входит и выходит из подъезда. Судя по плану квартиры Туманова, несколько окон смотрели в сторону библиотеки, так что подкинуть зажигалку нужно было в одну из тех комнат.

– «Жучок» я включу сразу, так что буду слышать весь твой разговор с Тумановым. Когда пойму, что ты на точке, – отвлеку: позвоню ему по городскому телефону. У тебя в лучшем случае будет минута, но ориентируйся на несколько секунд. Прикинь заранее, куда делать закладку, и, как только этот тип отойдет, не теряй время. Ну а если что-то пойдет не так… – Мазур повернул голову и увидел Аню с распущенными волосами, в обтягивающем трикотажном платье. Тут же на его лице появилось презрение, и фразу он закончил на несколько тонов громче:

– …то у нас же есть девушка Аня, помощница, вот она и поможет.

Костя промолчал. Ему внезапно стало все равно, что брешет безопасник. Улыбка. Пряди соломенных волос. Синие глаза, заглядывающие в душу. Нежность. Костя и злился на присутствие третьего, и радовался. В одно мгновение хотелось подойти и просто обнять Аню, в другое – сбежать от нее в Москву. Он боялся. Не того, что она его отвергнет. Что примет.

«Перестань сейчас же думать об этом! – приказал он сам себе. – Подумаешь о ней после успешной поездки к Туманову». В этот момент очень кстати принесли плов и картофельные лепешки.

Утро встретило дождем и серыми тучами, беспросветно затянувшими небо. Отличная погода для того, чтобы остаться дома в депрессии.

Мазур уехал на свою точку, в библиотеку. У Кости же до выхода оставалось несколько часов, в течение которых он пытался придумать себе занятие, чтобы заглушить волнение. Выбежал купить пачку сигарет – на всякий случай, чтобы не возникало вопросов о зажигалке, затем пытался засесть за материалы по делу Леонхарда Петмансона, но без толку. Сосредоточиться не получалось. Он крутил меж пальцев зеленый пластик и думал о том, что даже в школьном театре никогда не играл, да и влюблялся последний раз восемь лет назад, в Джун, и уже забыл это ощущение. А ему нужно выглядеть беспечным романтиком, влюбленным, ради подарка для девушки проехавшим сотни километров!

Перед выходом, как и условились, он позвонил безопаснику, чтобы узнать обстановку, но ситуация не изменилась. Ни Туманов, ни Кучик из подъезда не выходили, а значит, до сих пор непонятно, есть ли они вообще в этой квартире. Дождь за окном припустил со свежими силами, и на улицу не хотелось. На мгновение Костя позавидовал Ане: ей можно остаться в номере и спать хоть до обеда, но тут же запретил себе эти мысли. Пора!

Пока он добрался до нужного дома – промок так, словно искупался в Оке. Пальто впитало воду и стало тяжеленным, в ботинках хлюпало. Впрочем, это даже хорошо: проще замаскировать нервное напряжение; очевидно же, что человека трясет от холода, а вовсе даже не от страха – у Кости еще хватало сил шутить.

Он вдавил кнопку звонка и, пока ждал, с пальто натекла приличная лужа.

– Вы ко мне? – окинул его с головы до ног денди с фотографии.

Да, выглядел тот лет на тридцать, но глаза… «Гусиные лапки» и взгляд не могли скрыть прожитое. Действительно, ему гораздо больше тридцати. Такой взгляд был у Леонхарда Петмансона до записи кармы.

– Фохао! Вы же Андрей Туманов? Вы делаете скульптуры из часовых механизмов?

– У вас ко мне какое-то дело?

Роль нужно было отыграть достоверно. Костя через силу улыбнулся как можно шире и добавил голосу восторженности.

– Меня зовут Коля, и у моей невесты скоро день рождения. Я просто обязан сделать ей особенный подарок! Что-то, что приведет ее в восторг и будет напоминать обо мне долгие годы. Не банальное колечко или кулон, не торт, который она съест, и уж точно не платье, коих у нее миллион. Я перерыл весь интернет и нашел вас. То, что вы делаете, – это фантастика! Я видел фото ваших скульптур и понял, что это как раз то, что надо. Это будет восхитительный подарок! Вы ведь продаете их?

– Ну… не то чтобы я занимался этим на продажу, но… проходите, – пробормотал хозяин и отступил назад, пропуская гостя.

Костя мысленно выдохнул. Первый этап пройден успешно: он в квартире.

Разувшись и сняв мокрое пальто, Костя прошел за Тумановым мимо одной закрытой двери, другой, мимо кухни и свернул налево, в просторную гостиную – единственную комнату, чьи окна смотрели во двор. Худший вариант для «жучка». Его нужно оставить где угодно, но не тут!

Увиденное впечатлило. Всю гостиную заполонили фигурки зверей, птиц и других существ, собранных из часовых деталей: шестеренок, стрелок, винтиков, пружин. Одни были крошечные, размером с фалангу мизинца, другие крупные, до метра, но большинство помещались на ладони. Костя видел в интернете фотографии трех скульптур, однако и представить не мог, что их такое множество и это так красиво!

Все полочки оккупировали механические животные, но больше всего мастеру нравилось создавать птиц. Те сидели на подоконнике, на телевизоре, на подушках дивана, а некоторые даже «жили» в клетках, подвешенных к потолку.

– Это… прекрасно… – ошеломленно произнес Костя, забыв на мгновение, кто он и что тут делает. – Их можно трогать?

– Спасибо, – кивнул Туманов. – Конечно. Они довольно крепкие.

Костя снял с полки ближайшую скульптуру. Лошадь сантиметров пятнадцать в холке. Созданная из шестеренок, она тем не менее обладала собственным характером и отличалась от других лошадей. Они все были уникальны. Вот явно жеребец – вожак табуна. Большой, сильный, мускулистый. Наглый. Рядом с ним несколько кобыл: одна тихая и покорная, другая вздорная, нервная, неукротимая, готовая чуть что лягнуть и своих и чужих. А вот кобыла с жеребенком. Тот боится своего отца-лидера и жмется к матери. В руках у Кости оказался второй жеребец. Один из подрощенных. Упрямый, как асур. Еще немного, и он бросит вызов лидеру. Ну прямо как его вороной Пегас!

Костя не понимал, как все это возможно передать обычными шестеренками, деталями из сломанных часов. Просто магия! Впрочем, талант и несколько жизней практики еще и не такие чудеса творят.

– Вот это вам еще больше понравится! – Туманов открыл одну из клеток, достал райскую птицу и протянул гостю. Та казалась еще более реальной, чем кони. Костя буквально видел мягкие перья, длинный пушистый хвост, хрупкость и крутой нрав маленькой пичуги. В дополнение ко всему в его руках ее глаза стали изумрудными.

– Вы определенно волшебник! – воскликнул Костя. – Сколько стоит эта птица?

– Она не продается. Это, можно сказать, мой талисман, оберег. Но вы можете выбрать из множества других. – Туманов махнул рукой в сторону полок-насестов, где птицы толкались, выбирая лучшие места.

– Ох, их действительно много. Я вас не отвлеку, если какое-то время повыбираю? – Костя чихнул и шмыгнул носом. Нет, он не простыл под дождем, а тянул время и напрашивался на чай: ему просто необходимо попасть хотя бы на кухню – ее окна выходили в нужную сторону. Хотелось бы еще заглянуть за две закрытые двери. Вдруг все намного проще и Кучик сейчас в одной из тех комнат? Тогда не нужен «жучок», достаточно вызвать службу безопасности, и дальше уже их работа. Но на такой подарок судьбы Костя не рассчитывал.

– Пожалуйста, выбирайте. – Туманов оставил его одного, прикрыв за собой дверь.

Костя перевел дух. Ноги медленно двигались вдоль стеллажей, а мысли тем временем бешено носились, как райские птицы меж ветвей. Он заметил, что ванная и туалет находятся в коридоре между гостиной и кухней, так что сейчас самый разумный вариант – сделать вид, будто ему необходимо в туалет. Если кухня пуста – проскользнуть туда и оставить «жучок». Если нет… придется придумывать другой план.

– Вы что-то ищете? – С хозяином квартиры Костя столкнулся, когда вышел из гостиной.

– Да, хотел спросить, можно ли воспользоваться удобствами.

– Конечно, я вам покажу.

Костя медленно мыл руки, решая, что делать дальше. Продолжить попытки попасть на кухню или оставить «жучок» в гостиной? Да, из библиотеки сигнал не поймаешь, но можно перебраться с рацией во двор. Минусов масса: неудобно, привлекает внимание, но все лучше, чем ничего! Вряд ли появится второй шанс попасть в эту квартиру.

– Не хотите ли чаю? – предложил Туманов, заглядывая в ванную.

– Не откажусь.

У Туманова оказался настоящий ча гао, и Костя внезапно осознал, что этот человек богат. И дело не только в чае. Одни двери в комнаты говорили о неплохом достатке. Качественные вещи Костя мог отличить от европейской дешевки – спасибо бывшей жене и обществу, в котором она вращалась. Очевидно, деньги для Туманова совсем не проблема, хотя формально он безработный. Предположим, что за прошлые жизни он немало скопил, это не редкость, но почему тогда живет в этом депрессивном городе? Мог бы переехать в Москву, Петербург, да куда угодно! Хоть в Пекин или Гонконг! Что он забыл в этой дыре?

Пока пили чай, говорили о скульптурах из часовых механизмов. Костя усиленно ими восторгался, играя роль, и мысленно перебирал варианты, куда спрятать «жучок». В один из шкафчиков с посудой? Нет, там его быстро обнаружат, всего лишь сунувшись за тарелкой или чашкой, между прочим, китайского фарфора. Бросить на пол под стол, в самый угол? Тоже плохая идея. Сунуть между стеной и микроволновкой? Опасно так близко к электроприбору. Безопасник предупреждал, что этого лучше не делать, могут возникнуть помехи.

Взгляд упал на широкий подоконник за шелковыми занавесками. Заваленный баночками с приправами, зубочистками, салфетками, загроможденный старой сахарницей, перечницей и прочим хламом, он оказался идеальным местом для того, чтобы там потерялась зажигалка. Когда зазвонил телефон и Туманов вышел снять трубку, Костя пристроил ее между жестяной банкой и ароматической свечой.

– Благодарю за чай, я пойду еще раз взгляну на ваши фигурки. Никак не могу выбрать между двумя восхитительными птицами! Кстати, они у вас не поют? Думаю, это вполне реально сделать.

– Реально, но мне это не интересно. Если я захочу послушать пение птиц, то просто выйду на улицу. У нас тут великолепные леса, и уж кого-кого, а птиц там предостаточно.

– Даже зимой?

– Зимой можно и музыку включить. У меня хорошая стереосистема, – с гордостью улыбнулся Туманов, и «гусиные лапки» вокруг глаз тут же добавили ему еще с десяток лет.

Костя рассматривал птиц, когда в гостиную вошел Туманов:

– Вы кое-что забыли.

В руке он держал ту самую зеленую пластиковую зажигалку. Косте вдруг стало очень холодно и неуютно. Ее нельзя было заметить случайно. Или можно? Ошметки надежды еще болтались на дне сознания, но улетучились после следующего вопроса:

– Как мне вас называть, кандидат в члены Ордена реинкарнаторов?

Туманов был абсолютно спокоен, и это означало лишь одно.

– Вы меня ждали?

– Уже несколько дней.

– И знаете, зачем я тут?

Туманов хмыкнул:

– Даже лучше, чем вы сами. Хотите еще чаю?

– Конечно. Он у вас превосходный.

Ситуация перевернулась с ног на голову. Его не просто ждали, но и явно хотели что-то рассказать.

Андрей Туманов разжал ладонь, и зеленая зажигалка полетела на плиточный пол, а затем хрустнула под каблуком ботинка, рассыпавшись на пластиковые осколки. Туманов аккуратно смел их веником на совок, ссыпал в мусорное ведро и как ни в чем не бывало продолжил священнодействовать с чайником. Он явно не хотел, чтобы их разговор слушал кто-то еще.

– Как вы узнали, кто я?

– Райская птица.

– Ее глаза… – понял Костя.

– В ней такой же считывающий сканер, что и в рамках офисов вашего Ордена. Самое смешное, что вас я мог не узнать: у членов Ордена идентификатор вшит под кожу, вы же, кандидат, могли просто оставить карточку дома…

В этот момент в Костиной памяти мелькнула зажигалка со светящимся глазом. Где он ее видел? Совсем недавно… у Кольчина! Тот ею чиркнул, и фантастическое животное проснулось. Каким цветом вспыхнули его глаза? Тоже зеленым? Или нет? Не сейчас. Он попробует вспомнить это позже.

– А вы, я смотрю, знаток Ордена! – с ноткой ехидства произнес инспектор, уязвленный своей ошибкой.

Туманов в ответ посмотрел так снисходительно, будто Костя – пятилетний малыш, прибежавший к отцу поделиться грандиозным открытием: крабы передвигаются боком!

– Я присутствовал при его создании и еще не впал в маразм.

Во рту внезапно пересохло, и Костя залпом допил чай. В голове вспыхнула дата основания Ордена – 2075 год, то есть 384 года назад. Значит, это четвертое, а то и пятое перерождение Туманова, и помнить он ничего не может, помнят только прошлую жизнь. Вот брехун!

– На самом деле помните?

– Видите ли, молодой человек, вы ошибаетесь. Да-да, я догадался, что вы посчитали. Но это второе мое перерождение, так что я прекрасно помню не только создание Ордена, но и Великую войну, и Старого Пасана, и много чего еще. Да, я вижу, что вы, как и все члены Ордена реинкарнаторов, недоверчивы, упрямы и считаете себя особенными. И, как любая молодежь, уверены, что все старики выжили из ума. Но я ждал вас не для того, чтобы в чем-то убеждать. Я кое-что расскажу, а вы передадите это своему командору. Поверите лично вы или нет – меня не касается. Мне триста двадцать один год, и убеждать в чем-то заносчивых детей у меня нет никакого желания.

У Кости вскипела кровь, захотелось рявкнуть на наглеца, но он лишь сжал кулак под столом так, что заболели пальцы. Гнев притих, голова прочистилась. Мало ли его в жизни оскорбляли? Это всего лишь слова. Впрочем, была разница. Одно дело – умирающий или его близкие гневом выражали свою боль и растерянность, а реинкарнатор в их глазах был дэвом или асуром, вершащим судьбы. Да и в своих собственных, чего уж врать самому себе. Другое дело – сейчас. Его просто походя припечатали.

– Не беспокойтесь. Я все передам. Даже если не поверю ни единому вашему слову.

– Отлично. Тогда слушайте урок истории от очевидца. – Туманов плеснул еще чаю. – Две тысячи семьдесят пятый год от паринирваны Будды. Войной охвачена вся Юго-Восточная Азия, Индия, Шри-Ланка, восток России, Монголия, Япония. Локальные бои проходят в Европе и Африке – в общем, на всех континентах, где стоят Купола. Записи кармы практически прекратились. Никто не хочет лезть в пекло ради слепков. Заводы по изготовлению пластин остановлены. Нужно ковать мечи и стрелы для арбалетов. Да и кто пластины-то покупать будет? «Гробовые» деньги давно потрачены на еду.

В это время создаются два Ордена. Один, впоследствии известный на весь мир, к нему прислушиваются главы государств и ламы всех школ, – Орден реинкарнаторов. Существование другого держится в тайне, о нем знает не больше двух сотен человек, – Орден анагаминов.

Я уважаю Старого Пасана за два великих дела. Он создал систему записи кармы и спас вас, беспамятных. Думаете, это сейчас вас ненавидят и боятся? Родились бы вы лет четыреста назад – до тридцати пяти не дожили бы. Мелких детей тогда убивали сами родители: за ноги – и головой об угол дома. Те, у кого дар чуять смерть проявлялся в старшем возрасте, сбегали и бродяжничали, ночуя под мостами, по постоялым дворам, а то и вовсе уходили в леса отшельничать. Никакого применения вашему дару не было. Первые лет сто считалось, что беспамятные входят в состояние транса, выбирают в нем жертву и убивают ее.

На Совете глав основных буддистских школ Старый Пасан предложил создать Орден реинкарнаторов. Его идея понравилась далеко не всем. Были те, кто хотел контролировать Купола сам, разрешая перерождения только истинно верующим, а не всяким там христианам и мусульманам. Были и те, кто вообще не хотел никакой искусственной системы. Опущу подробности, как именно он уговаривал лидеров, но в итоге большинство его идею одобрило.

Я и мои друзья тогда были молодые и горячие и хотели сами управлять своей жизнью. Все эти Купола и система Пасана нам были не по нраву. Мы считали, что человек – это хомячок, бегущий в колесе сансары. Буддизм махаяны предлагал бежать в нем до тех пор, пока колесо не рассыплется, по пути помогая остальным хомячкам. Но мы вообще не хотели бегать! Почему бы просто не остановиться и не выйти из колеса, прогрызя пару прутьев? Нас было не много, сто четырнадцать человек, и больше половины – ламы тхеравады. Мы отказались признать решение Совета и создали свой Орден, Орден анагаминов, то есть тех, кто более не намерен перерождаться в этом мире. В него помимо меня вошли и те, кого вы, молодой человек, знаете под именами Леонхард Янович Петмансон и Виктор Андреевич Кучик.

У Кости дрогнула рука, чуть не расплескав темную смоляную жидкость. Он торопливо опустил китайский фарфор на блюдце.

– Леон был гениальным инженером. Бабник, любитель розыгрышей и позер, он становился крайне дисциплинированным и серьезным, когда дело доходило до исследований. Тщательно конспектировал все свои удачи и поражения, хранил материалы в банке памяти – они как раз стали появляться после окончания Великой войны. Жаль, государство так и не узаконило их. Впрочем, я понимаю почему.

Костя тоже понимал почему. Идентификация личности. В этом вся загвоздка. Похожая проблема с идеальным переводчиком с иностранных языков. Нельзя его создать, не создав искусственный интеллект: ведь чтобы правильно перевести фразу, нужно осознать ее смысл. Так и с банком памяти: чтобы доказать, что ты владелец банковской ячейки, нужно доказать, что нынешний ты являешься той же личностью, что арендовала эту самую ячейку в предыдущей жизни. Но если это доказать, то придется тебя официально признать либо той личностью, либо ее правопреемником, а это тянет за собой такие имущественные, финансовые да и личностные споры, что потребует перестройки вообще всех сфер жизни.

Обычно запрет банков памяти объяснялся тем, что системы идентификации личности становились черноземом для мошенничества. Уже стало традицией: через пятнадцать-двадцать лет после смерти очередного миллионера появлялась толпа его «перерождений», претендующих на содержимое его ячейки. Власти особо рьяно с банками памяти не боролись: закрывали уж совсем зарвавшихся наглецов, возбуждая уголовные дела по статье «мошенничество». И все прекрасно знали, что пользоваться услугами этих банков можно лишь на свой страх и риск, и каждый сам оценивал, чему он больше доверяет: сомнительному банку или схрону в лесу.

Возможно, были и надежные банки. Вряд ли Леону постоянно везло. Если он присутствовал при создании Ордена, значит, нынешняя смерть у него примерно пятая. За пять раз не наткнуться на мошенников? Крайне маловероятно. Скорее уж надежные банки создавались для своих, и люди со стороны о них даже не знали.

– Леона я не виню, он всегда твердил, что нам поможет наука, но вот к остальным у меня есть вопросы… – Туманов сжал губы, и в глазах мелькнула ярость. – Мы пошли своим путем. Точнее, путями. Все же среди нас были выходцы из разных школ буддизма, с разным мировоззрением. Это и привело в итоге к большому расколу. Через сто сорок три года после основания Ордена анагаминов на общем собрании мы решали, что делать дальше. Спорили до хрипоты. Три дня мы рано утром собирались и поздно ночью расходились, чтобы в оставшиеся несколько часов найти новые, более сильные аргументы в поддержку своей точки зрения. Чуть до драки не дошло. Нервы у всех были взвинчены. Уходить на третий виток реинкарнации никому не хотелось, но как выйти из сансары? Способов видели два.

Вы, молодой человек, счастливец. Вы ничего не помните. Вы даже не представляете, насколько это ужасно – помнить. Ладно ошибки. Ну подумаешь, в прошлой жизни ты убил человек двадцать. С этим можно смириться, себя можно простить, оправдать. Этим, в конце концов, можно даже гордиться. Самое ужасное в том, что ты помнишь свое место и не можешь его уже изменить. Как в школе: в первый класс приходит умненький хорошенький мальчик, но оступается и падает в лужу на глазах у всех. В него тычут пальцем и смеются. Потом он брякнет какую-нибудь чушь. Одноклассники снова смеются. Потом его толкают, а он теряется и не дает сдачи, молчит. И все. Место этого мальчика в социальной иерархии определено до конца школы. Что бы он ни делал. Но мальчик еще может что-то изменить: перейти в другую школу, в конце концов вытерпеть, отучиться и поступить в институт, туда, где его никто не знает. Начать завоевывать свое место в обществе заново, с чистого листа. А у нас этими перерождениями отобрали чистый лист.

За среднюю жизнь в семьдесят лет твое место в мире выжигается у тебя на подкорке. Нет, в новой жизни никто тебе не указывает, что делать и как жить. Ну кроме родителей, конечно, и то лишь в первые годы. Потом поди заставь ребенка, к которому вернулись воспоминания, делать то, что ему не хочется! Но ты указываешь себе сам. Сам знаешь, что ничтожество и не способен добиться большего. Или наоборот, что вождь, ведущий за собой глупых людишек. Ой, да вариантов бесчисленное множество. Беда в том, что они не тасуются, они повторяются. Почему бы тебе, великому вождю, не прожить тихую жизнь домохозяйки? Это новый опыт, передышка. Это, наконец, просто интересно, пес задери! Но нет. Даже если ты родился девочкой в донельзя традиционно-патриархальной семье, то не сможешь совладать с прошлым и стать домохозяйкой. Стремление занять свое место, пришедшее из прошлого, – оно с каждым днем проявляется все сильнее, ибо с каждым днем ты вспоминаешь все больше и больше.

Туманов замолчал, и надолго. Костя его не торопил и не спорил, хотя был не согласен. С чистого листа всегда сложнее работать, спроси об этом писателей! Именно благодаря памяти о прошлых жизнях человечество совершило грандиозный скачок в развитии, не только научном. Буквально за одно перерождение изменилось отношение к женщинам, детям, во многих странах рухнули диктатуры, сократилось число убийств, да много какие перемены произошли в обществе, в основном позитивные. Но напоминать сейчас об этом – не лучшая идея.

– В общем, с перевесом в десять голосов победили технократы. Если тогда, на собрании, говорилось лишь о «рекомендациях», то уже через несколько лет технократию сделали главенствующей идеологией и стали косо смотреть на тех, кто упорствовал в другом мнении, а вскоре и вовсе собрали нас, упертых, и поставили ультиматум.

– Вас – это кого? – рискнул перебить Костя.

– Нас – это тех, кто считал, что хомячок из колеса выберется не с помощью технических средств, а используя свой мозг и дух. Эти идиоты заявляли, что мы извращаем саму идею Ордена анагаминов. Они не хотели понять, что духовную проблему можно решить только духовными методами. Самое смешное, что они в итоге оказались правы, как доказал Леон… Короче, меня изгнали из Ордена как человека, отказывающегося принимать новую утвержденную доктрину. Меня и еще нескольких. Остальные трусливо поменяли свои взгляды, предав то, чем занимались сто пятьдесят лет.

Я не стал им рассказывать, что уже очень близок к нахождению ключа. И я его нашел. Мне было девяносто лет, когда оно наконец сработало. Первым делом я вернул себе молодое здоровое тело. На сутки одна из яблонь в Рязанской области, а я прятался в одной из рязанских деревень, покрылась молодильными яблоками. Ну да, банально, знаю, но заниматься изысками у меня тогда не было никакого желания.

– Погодите, что сработало? Как вы такое сотворили?

Туманов хмыкнул. Налил еще чаю себе и гостю. Тот, правда, уже чувствовал себя наполнившимся бочонком от выпитого, но не посмел отказаться.

– Кто-то назвал бы это духовным хакерством. Я называю духовной практикой. Ничего сложного. Определенная ментальная методика, повторить которую способен любой. Для этого не надо ни изнурять себя аскезой, ни соблюдать какие-то принципы. Выполняешь методику – и начинаешь управлять миром, будто осознанным сном. Хочешь – отменяй закон тяготения, хочешь – делай себя королем, хочешь – создавай драконов и пегасов. Раз это сон, то в нем все возможно. Буддизм подсказал мне, куда двигаться.

– Почему же вы не сделали себя королем, не создали драконов? Если все так просто, как говорите…

– Мне достаточно периодически обновлять себе тело да находить в земле несколько килограммов золота, а драконов себе заберите.

– Я вам не верю. – Костя подался вперед и посмотрел в глаза человеку, якобы живущему уже не одну сотню лет. На мгновение показалось, что он глядит в глаза собранной из шестеренок механической птицы. Они будто вспыхнули красным и погасли.

– Это неважно. Там есть одна побочка, но это сейчас совершенно не важно. Я не собираюсь рассказывать вашему Ордену об этой методике. Я и своим-то не сказал. Они умоляли, обещали что угодно в обмен, но зачем мне? Что угодно я и сам могу получить. Увы, но не смог я всего одной вещи, той, ради которой все и затевалось: выхода из сансары я этим способом не нашел. Жить бесконечно – могу, желания исполнять – могу, но сансара держит. Если я умру, а это возможно от каких-то внешних причин, то, увы, вновь буду рожден. Поэтому я пока предпочитаю не умирать.

Сердце в Костиной груди забилось намного быстрее, мозг лихорадочно прокручивал возможные варианты. Этого не может быть! Это же настоящее чудо! А чудес в нашем сугубо материальном мире не существует! Должно ведь быть какое-то научное объяснение. Мало фактов. Или Туманов врет. Или… это действительно возможно?

– Федор Белкин – это все же вы?

Туманов кивнул.

– Мне надо было чем-то заниматься, я освоил профессию часовщика. Крайне занимательное дело! Потом собирать часы надоело, я переключился на эти безделушки. – Он мотнул головой в сторону гостиной. – Ну и пора было менять личность, так что вместо Белкина появился Туманов.

– А как вас зовут на самом деле?

– Ох, ну что за наглая молодежь пошла! Вас не учили тому, что ковырять в носу и спрашивать имя у того, кто представился псевдонимом, – неприлично? – Вновь этот менторский тон, от которого Костя начинал вскипать. – Я вообще всю эту историю рассказываю не для того, чтобы обсуждать свою биографию, а чтобы вы поняли, ну или кто-то в вашем Ордене, кто поумнее, понял, что происходит. Вы ведь сюда приехали в поисках Вити? Так что же не спрашиваете, где он?

– А вы знаете? – Костя не верил, что Туманов ответит. Тот выдержал театральную паузу и наконец соизволил произнести:

– Где он сейчас, я не в курсе. Но он приезжал несколько дней назад. Честно – я рад, что не знаю, куда он поехал. Не хочу ввязываться в разборки двух Орденов. Но я знаю, что у Вити с собой. Вы пытаетесь узнать, почему у Леона не записалась карма, но не представляете, что прячет, трясясь от страха, его давний друг. Видите ли, кандидат в инспекторы, наш гений изобрел прибор, перенастраивающий кармограф с записи кармы на ее стирание.

Эффект удался. Костя в ужасе прошептал:

– Если это правда… Вы же понимаете, к чему это приведет?

Туманов кивнул с видимым удовольствием:

– Любой сможет выйти из круга перерождений. Да, он не станет бодхисаттвой, но и пес с ним! Кому нужен Будда, спасающий от страданий, если любой сможет сам себя спасти, всего лишь включив прибор? Это то, к чему стремился наш Орден: добровольный выбор. Продолжать жить по кругу или умереть навсегда, возможно, направившись после этого в нирвану. Мы – за демократию.

Холодный пот прошиб Костю. Сердце, как древний тракторный мотор, чихнуло, пропустив пару ударов. Новость оказалась катастрофической важности. Если прибор запустить, то мир снова изменится, но совсем не так, как планировал неведомый строитель Куполов. Впрочем, его цели до сих пор остаются лишь гипотезами. Сообщить о них он не соизволил, посчитав, что людям достаточно лишь информации о том, как пользоваться Куполами и для чего те нужны.

– Зачем вы рассказываете об этом ненавистному вам Ордену реинкарнаторов?

Туманов отбросил менторский тон, ответил буднично и спокойно:

– Вы ведь сюда приехали, получив анонимку. Это дело рук анагаминов. Они… не поверили, что я не в курсе, где Витя. Полагаю, они считали, что я его прячу в гараже, или в сарае, или где-то еще. Тогда пошел в ход банальный шантаж. Ну а я плевал на них и их шантаж. Подумаешь, сдадут меня вашим псам! В общем, я действительно не знаю, где Кучик.

– А знали бы – сказали?

– Им – наверное, да. Уж лучше пусть прибор попадет в руки анагаминов, чем реинкарнаторов. Те хотя бы деньги на нем заработают, ваши же его просто похоронят под десятью замками. И почему? Из благородства? Ерунда! Власть – вот что интересует ваш Орден. А прибор Леона отнимет ее, и я не собираюсь вам помогать.

– Этот прибор… такой выход из сансары… это читерство. Карму нужно отработать. За свои поступки нужно отвечать.

Туманов пожал плечами:

– В формате правил, которые придумал ваш Орден, – да. Но кто дал вам право устанавливать правила? Я вот не давал.

– Правила устанавливали не мы…

– А кто?

– Тот, кто создал Купола.

– Тот, кто их создал, никаких правил по почте под расписку нам не присылал. Он просто предоставил устройство и объяснил, для чего оно. Разве эта неведомая сила вводила закон об обязательной реинкарнации, а не ваш Орден?

– Неужели вы против?

– Конечно. Я сам хочу распоряжаться своей жизнью и смертью. А вы разве нет?

– А я хочу жить. И помогать другим жить. Даже если им сейчас кажется, что смерть привлекательнее. Например, потому что любимая девушка бросила.

– То есть тех, кто самостоятельно хочет распоряжаться такими базовыми основами личности, как жизнь и смерть, ваш Орден считает неразумными подростками, над которыми нужно взять шефство, – подытожил Туманов. – Ну-ну. Вот поэтому я бы предпочел, чтобы прибор Леона нашли анагамины.

– Вы хотите сказать, что Виктора Кучика сейчас ищет не только наш Орден, но и ваш? – Костя внезапно обнаружил, что участвует в соревновании на скорость.

– Он не мой! Мой Орден меня бы не сдал, – прошипел Туманов.

– Хорошо, и как же мне найти «не ваш» Орден?

– Зачем? Вам надо искать Витю и прибор, а уж анагамины, думаю, найдут вас сами. Впрочем, дальнейшие события меня уже не волнуют. Если вы перегрызете друг другу глотки, меня это полностью устроит.

Костя кивнул, поднялся из-за стола.

– Что ж, спасибо за чай. Давно я не пил ча гао. У него крайне необычный и удивительный вкус.

Туманов проводил Колесова до входной двери и задумчиво смотрел, как тот обувается и влезает в мокрое пальто. Косте хотелось побыстрее убраться отсюда, но один вопрос не давал покоя, и он все же его задал:

– Вы всю жизнь искали способ выйти из сансары. Почему же, когда у вас в квартире оказалось изобретение Леона, вы им не воспользовались?

Андрей Туманов молчал долго, и Костя уже решил, что тот не ответит, однако ошибся. Вот только ответ оказался странным.

– Вы читали «Критона»?

Костя покачал головой.

– Прочтите. Всего доброго.

– Четвертая, прием, вызов с Дмитровского шоссе, сто пятьдесят девять.

Костя услышал голос диспетчера по громкой связи и нырнул в машину, чтобы ответить:

– Вас понял. Едем.

Они только отработали предыдущий вызов, и водитель вылез размять ноги и подставить курносый нос внезапным лучам уже почти зимнего солнца. Кажется, этот паренек лишь недавно окончил школу и всего несколько месяцев работал в Скорой реинкарнаторской. С непривычки беднягу шатало от усталости. Десятый час за баранкой, задница приняла форму кресла, хотелось вытянуться и поспать.

Косте не нравилось, как водит этот новичок, но он молчал. На такую зарплату приходили далеко не автогонщики, а Сан Саныча, шофера от бога, на всех не хватит. Да и старенький он уже, чтоб выдерживать Костины двойные смены.

На МКАДе встали в пробку. Намертво. От воя включенной сирены звенело в голове, но без толку: их маленькую желтую машинку зажали со всех сторон. Костя барабанил пальцами по бардачку, пытаясь унять раздражение, то и дело бросал хмурый взгляд на часы. Часовая стрелка двигалась, кажется, быстрее, чем их машина.

Новый вызов по рации застал у съезда на Лианозовскую.

– Четвертый, отбой. Пациент уже умер.

– Твою мать! – врезал Костя кулаками по панели перед собой. – Демоны тебя задери! Ты вообще ездить умеешь?!

– Константин Юрьевич, тут пробка, – пролепетал курносый трясущимися губами.

– Из-за тебя только что умер человек! Ты понимаешь это вообще? Ты знаешь, что такое, когда умирает близкий без слепка кармы?! Ты либо подонок, которому плевать на все, либо инфантильный дебил!

– Константин Юрьевич…

– Что?! Что ты вообще можешь сказать?!

Костя чувствовал себя пойманным диким зверем, от безысходности грызущим железные прутья клетки, понимал, что это бессмысленно, но продолжал кричать, потому что иначе – только лечь и завыть. Он не успел, он не смог сделать то единственное, ради чего пришел на этот свет. То единственное, что оправдывало его существование.

Неизвестно, сколько бы еще обвинений вылилось на голову несчастного, если бы не возник запах. Костя почуял, и в это же мгновение преобразился, будто из него вытянули все человеческое, оставив лишь функцию. Мозг переключился в режим компьютера, просчитывающего варианты и выбирая оптимальный. Запах на грани слышимости, но смерть наступит скоро, через десять-двенадцать минут. Доехать они не успеют, но можно дойти. Этого достаточно. Реинкарнатор взял чемоданчик и шагнул из машины.

– Константин Юрьевич! Вы куда?! – заорал ему вслед окончательно перепуганный водитель, но его голос потонул в рычании моторов.

Костя шел вдоль МКАДа, не замечая машин, те для него сейчас были словно деревья в лесу – всего лишь препятствие, которое надо обойти. Временами «деревья» начинали двигаться и сигналили, но он не обращал на это внимания. Шел по своему туннелю, и время тикало, будто бомба с часовым механизмом. Не успеешь – взорвется и кого-то убьет. Реинкарнатор не знал кого, но ему очень этого не хотелось.

А вот и причина пробки. Два автомобиля застыли смятой фольгой, рядом мигала проблесковым маячком машина ГАИ, а на обочине бригада медиков суетилась над распростертым телом. Даму лет сорока пытались вернуть к жизни. Ее красивые светлые волосы рассыпались по асфальту, но на них никто не смотрел.

– Разряд! – крикнул реаниматолог, и от удара током хрупкое тело дернулось.

– Еще!

Дефибриллятор вновь отдал импульс тока и умер. Больше чем на два раза его не хватало, и, пока его спешно заряжали, медик стал делать массаж сердца, ритмично надавливая на грудь.

– Фохао. Реинкарнация. Мне нужно пространство, – произнес Костя, опустил на асфальт чемоданчик и привычно начал собирать кармограф.

Медик, большой и грузный, похожий на бурого медведя, гаркнул:

– Какого демона?! Кто его сюда пустил?! Прочь!

Двое в белых халатах, женщина лет пятидесяти и молодой интерн, растерянно переглянулись. Как можно не пустить реинкарнатора? И если он тут, то… дело плохо. И пусть он исполнит, что должен. Сам же Костя и не слышал ничего. Закончив собирать прибор, он уже потребовал:

– Освободите пространство. Метр от умирающего!

– Выкуси! Она не умрет, пока я рядом! – прорычал реаниматолог, не прекращая нажимать на грудную клетку.

– Она умрет. В любом случае. Но либо со слепком кармы, либо без. Убирайся отсюда!

– Илья Ильич, может, правда дать ему минуту, пусть сделает слепок, – осторожно предложила врач.

– Заткнись! Где кислород, твою мать?!

Женщина бросилась к машине «скорой» помощи и через мгновение уже надевала на блондинку маску.

– Ты убьешь ее. – В Костином голосе не было эмоций, лишь констатация факта.

– Это ты убьешь ее!

– Она мертва. Или будет такой через две минуты. Я почуял это десять минут назад.

– Или ты ошибаешься!

– Я никогда не ошибаюсь.

Внутренние часы тикали с ужасающей громкостью. Костя не мог позволить, чтобы смерть снова победила, поэтому он просто подошел к здоровяку и отвесил ему хук. Тот рухнул мешком и отключился.

Костя успел нажать кнопку на кармографе, прежде чем получил кулаком от интерна. В голове взорвалась сверхновая, кровь из разбитой губы заляпала белую форменную рубашку, но он остался в сознании. Бить так, чтобы вырубать противника, в мединституте явно не учили, в отличие от реинкарнаторской. Так что это ерунда, не страшно. Вот только интерн бросился делать массаж сердца…

Костя выключил прибор. Медленно начал его разбирать, складывая в чемоданчик с тиснением в форме круга. Секунды стучали в голове, как град по листу железа. Сорок… тридцать… Здоровяк со стоном приходил в себя, врач замерла белым изваянием, а интерн все жал на грудную клетку.

Мир обрушился, будто водопад. Автомобильные гудки, выхлопные газы, холод, боль, усталость, жажда и еще множество ощущений и, самое ужасное, эмоций. Захотелось взвыть. Он бы успел! Он же почти ее спас! Ну что за дебилы работают в реанимации?! Ну почему люди должны умирать, когда он рядом?! Костя схватился за голову и застонал.

– Она умерла? – тихо спросила врач.

Костя не глядя кивнул.

– Вадик, хватит. Проверь пульс, запиши время смерти.

– Зинаида Михайловна, давайте разряд! Я смогу…

– Вадик! – рявкнула врач. – Зафиксируй время смерти!

Костя с трудом отошел на обочину и почти рухнул на землю. Его трясло: то ли от холода, то ли от невыплаканных слез. Он. Опять. Не. Успел. Эти четыре слова – самый большой страх всей его жизни. То, что не дает ему покоя ни днем ни ночью. И сталкиваясь с ним лицом к лицу, вот как сейчас, хотелось выть, скулить, кататься по земле, сделать что угодно – лишь бы не чувствовать то, что раздирает его на кусочки.

– Это ты ее убил.

Костя даже не сразу понял, что эти слова – в его адрес. Здоровяк в белом халате навис глыбой.

– Я сказал: буду с ней – будет жить. Но ты решил по-своему.

Костю учили не только вырубать противника, но и убивать. И сейчас эти навыки включились сами. Будь перед ним худощавый интерн, запоровший слепок кармы, наверное, все кончилось бы очень плохо. Но двухметрового бугая весом под сто килограммов не так просто убить, даже если умеешь.

Когда вмешался гаишник, все уже само кончилось. Больше других пострадал несчастный Вадик, бросившийся на подмогу. Кажется, ему даже выбили зуб, и не один. Вот только непонятно кто, реинкарнатор или реаниматолог? У Кости набухал фингал, рубашку можно было пустить на тряпки, и стоило сделать рентген ребер. С левой стороны после медвежьих объятий неприятно ныло. Самым целым выглядел здоровяк, но Костя подозревал, что у того сотрясение – очень уж он крепко приложился головой об асфальт.

К счастью, кармограф не пострадал, а ребра и губа заживут, дело житейское. Зато черная безысходность на время уползла в свою нору, так что стало возможным дышать и даже жить. В этот момент Костя и увидел девочку лет шести, в бежевом пальто и белой шапке с огромным розовым помпоном. Она сидела на обочине, поджав колени к груди, и не отрываясь смотрела, как медики укладывают труп на носилки, накрывают его белой простыней и несут в машину. Похоже, девочка не заметила драку, она смотрела только на маму.

– Тебя как зовут? – Костя подсел ближе. Слева резануло, и пришлось закусить губу, чтобы не застонать.

– Даша.

– Даша, у тебя родные есть?

Та кивнула, не отрывая взгляда от уезжающей «скорой»:

– Да. Дядя полицейский сказал, чтобы я никуда не уходила. Скоро за мной приедет папа.

– Это правильно. Давай подождем твоего папу.

«Скорая» исчезла с горизонта, и тогда девочка впервые глянула на Костю.

– А когда мама проснется? И почему так быстро заснула?

– Устала очень.

Вряд ли он – тот человек, который сможет правильно объяснить ребенку, что такое смерть. Ребенку, который еще не вспомнил собственную смерть.

– Амгалан Тумэнович, нам нужен Борецкий, он – последняя возможность выйти на Кучика. Но члена Ордена он и на порог не пустит. Давайте обратимся за помощью в местную сангху? – Костя ходил по комнате отеля, прижав телефонную трубку к уху.

– Нет, к буддистам не суйся.

– Но, Амгалан Тумэнович…

– Нет.

Костя закатил глаза. Ну вот, еще один командор боится перейти дорогу сангхе. Доржиев не похож на Оболкина, а в этом вопросе ведет себя так же. Или перестраховывается? Боится, что о приборе Леона узнает кто-то вне Ордена? В памяти всплыли слова Туманова о том, что возможность стирать карму – это прямая угроза власти Ордена. Неужели Туманов прав?

– Борецкий – буддистский монах. Если в монастыре с ним поговорят…

– Костя, нет! Я запрещаю обращаться за помощью в любой монастырь или дацан!

Костя растерялся от такого приказа и замолчал. Других идей не было, так что он продолжал прижимать к уху трубку, но не знал, что сказать. Командор воспринял молчание по-своему и пояснил:

– Они нам не помогут. Не помогут, но будут использовать нашу просьбу потом, в своих целях. У нас не просто так принято соглашение о невмешательстве.

– Но Борецкий – их монах, и он вмешивается в кармический закон… Это же даже не наши дела, это их касается напрямую…

Амгалан на несколько секунд замолчал, а затем произнес совсем другим голосом, тихим и мягким:

– Я тоже был буддистским монахом. До двадцати двух лет. В Бурятии. А мой отец служил в том монастыре ламой. Потом он уехал в Питер и основал там дацан Гунзэчойнэй, может, слышал про это.

Слышал ли он? Да об этом вся страна слышала! То-то фамилия командора ему с самого начала показалась знакомой. Ну конечно! Тумэн Доржиев! Буддийский лама, ученый, общественный деятель.

– Я не думал, что вы сын того самого Доржиева… – ошалело ответил Костя. – У вас, наверное, отличные отношения с сангхой?

– Они меня вышвырнули из монастыря, – хмыкнул Амгалан. – Сказали, выбирай: ты или монах, или реинкарнатор. Многие священнослужители считают беспамятных людьми второго сорта. Якобы что-то с нами не так, раз мы не помним прошлую жизнь.

– А им не приходило в голову, что, может, у нас просто первая жизнь?

– Приходило. Но в ходе многолетних философских диспутов на эту тему они решили, что новички на Земле не умеют чуять смерть. А те, кто чуют… вроде как плуги у крестьян. Нужные и полезные, но созданные только ради одного, люди-функции. «Плуг» можно улучшать, совершенствовать, но бессмысленно пытаться вести его по Срединному пути. По этому пути нужно вести крестьян.

– Поэтому вы ушли из монастыря?

– Ну по большому счету выбора-то у меня не было. Мне, конечно, формально его предложили, но… как отказаться от дара? Это физически невозможно. Я просто пытаюсь объяснить, что понимаю сангху лучше, чем ты, и что нынешние соглашения появились не просто так, это зафиксированное на бумаге статус-кво.

– Я понял, командор, – кивнул Костя, хотя тот его не мог видеть.

– К Борецкому можно подобраться иначе. Ивановский горком, говоришь, следил не только за ним самим, но и за всеми его клиентами? Вот и попроси у них списки. Скорее всего, «с улицы» Борецкий не принимает, должен быть какой-то пароль или что-то такое. Узнаешь этот пароль – сможешь поговорить с ним самим.

Мысль о необходимости каким-то чудом уговорить клиента Борецкого сдать пароль вызвала легкую панику. Но за месяц, что Костя отработал в Ордене, ему уже пришлось сделать столько всего, чего он никогда не делал, что каждое следующее дело воспринималось проще. Да и некогда переживать и паниковать – надо срочно подобраться к монаху, пока и эта нить не оборвалась. Костю выводило из себя, что в последний момент у него все срывалось. На этот раз нельзя такого допустить!

Он набрал телефон Киры.

К вечеру она прислала всего одно имя. Из списков свидетелей, проходивших по делу Борецкого как вероятные клиенты, лишь Маша девяти лет от роду жила в Иванове. Ее папа владел гостиницей «Интурист», самой крупной в городе. С остальными клиентами поговорить было бы слишком затруднительно. Впрочем, и в отношении девочки могли возникнуть проблемы. Тяжелейший ДЦП с детства; она практически не ходила, но у семьи хватало денег и на хорошую коляску, и на няню, вывозившую ребенка погулять в парк. Осталось всего лишь подобраться к девочке так, чтобы няня или охрана не подняли шум, и убедить ее рассказать незнакомому мужику, как найти мошенника, которого она отмазала от полиции. М-да. «Всего лишь».

На совете трех – Амгалан Тумэнович присутствовал по громкой связи – решили, что идти к Маше нужно именно Косте, хотя Кира упирала на то, что ей с ребенком найти общий язык проще, а при виде мрачного двухметрового мужчины в черном пальто не то что дети, но и собаки попрячутся. Колесов с радостью спихнул бы на нее эту миссию. Рядом с детьми он чувствовал себя деревянным, не представляя, что делать и как разговаривать. Тут и со взрослыми непросто… Но Амгалан был непреклонен: если к Борецкому пойдет Костя, то и к ребенку идти ему же.

– Мы имеем право засветить лишь одного человека, – пояснял командор. – Во-первых, Киру могут знать как члена Ордена, и тогда операция провалится, не начавшись. Во-вторых, не исключено, что у бывших клиентов есть договоренности со своим спасителем, например, они докладывают ему о новых желающих стереть память. Если к ребенку придет женщина, а пароль произнесет мужчина, Борецкий может заподозрить неладное и разыграть ничего не понимающего дурачка.

Оба вынуждены были согласиться.

– А он меня не вскроет? – задал Костя вопрос, крутившийся в голове все это время.

– Если будешь вести себя как обычный клиент – не должен. Борецкий тебя никогда не видел, ты вообще впервые в Иванове, да и в Ордене недавно. Практически нет шансов, что он тебя знает, – заверил его командор.

– Нет, я не этого боюсь. Вот он начнет мне стирать воспоминания… а их нет.

– Кость, – голос Амгалана Тумэновича показался отеческим, – во-первых, без аванса он тебе ничего стирать не начнет. Во-вторых… ты правда думаешь, что он на такое способен? Орден за ним больше года наблюдает и не нашел не то что доказательства, но даже намека на реальность этих уникальных способностей.

– Но что-то же он делает, раз к нему продолжают ехать страждущие!

О том, что наблюдает за чудотворцем не Орден, а ивановский горком, Костя решил не напоминать. В конце концов, это его личные, субъективные сомнения в качестве работы под руководством Оболкина.

– Что-то – наверняка делает. Вот заодно и узнаешь, что. Так близко к Борецкому из наших еще никто не подбирался. Твоя цель – хоть что-то разузнать у него о Кучике, но и методы работы этого скользкого типа нам тоже интересны.

Остаток дня придумывали правдоподобную легенду. Благо это оказалось не трудно: вряд ли Борецкий настаивал, чтобы клиенты подробно о себе рассказывали. Есть деньги – и ладно.

В итоге Костя превратился в Алексея Алексеевича Кондрашова, бизнесмена из Москвы. Якобы до него дошли слухи, что в Иванове чудотворец стирает воспоминания о прошлой жизни. Долго придумывали бизнес Кондрашову, ведь может так случиться, что разговор хотя бы на элементарном уровне придется поддерживать. Костя признался, что разбирается лишь в работе «скорой», чае и лошадях, так что новоявленный Алексей стал владельцем конного клуба. О его содержании, доходах и расходах Костя знал не многим меньше, чем Иван Викторович, уже лет двадцать владеющий клубом, конюшня которого стала домом для Пегаса. Иван Викторович даже звал Костю к себе заместителем, но для этого пришлось бы уйти из «скорой».

Амгалан пообещал, что к завтрашнему дню Данзар «обеспечит правдоподобие» легенды, и на этом распрощались.

С утра Костя поехал исследовать близлежащие парки и детские площадки с фотографией девятилетней Маши, и лишь где-то на периферии сознания мелькнула мысль об Ане. В последние дни они почти не виделись, но ее улыбка, ее глаза и особенно ее бедра напоминали, что в мире существует не только работа. Что она ему сказала за завтраком? Кажется, что займется религиозным туризмом? Да, монастырей и дацанов тут много, надолго хватит.

Шел третий час бесплодных прогулок в поисках девочки в инвалидной коляске. У Кости уже даже зубы мерзли, не говоря о руках, сунутых в карманы и сжатых в кулаки в надежде сохранить толику тепла; пальцы ног одеревенели. Ветер не только не стих, но стал, казалось, злее, от чего пришлось поднять воротник и вжимать в него голову. Видок словно у карикатурного шпиона. Маша могла быть в школе, больнице, уехать к бабушке в другой город или просто решить, что сегодня слишком холодный день и лучше остаться дома. Это значило, что ему придется ходить по детским площадкам завтра, послезавтра и неизвестно сколько еще. И все для того, чтобы няня завопила «не подходи к ребенку!» или что-то подобное. Но других вариантов у них не было.

Костя прогуливался по гравийной аллее центрального городского парка и вяло размышлял, получится ли подкупить няню или же такое предложение ее только сильнее отпугнет, когда из-за поворота появилась коляска. Ему даже не пришлось смотреть на фотографию, спрятанную во внутренний карман пальто, – это определенно была Маша. Шапка с помпоном вызвала воспоминания о девочке, потерявшей мать в автомобильной катастрофе у МКАДа. Однако на обочине московской дороги сидел ребенок, тут же – взрослый человек, побитый жизнью, но лишь ставший крепче и умнее. Такой взгляд отличает тех детей, кто вспомнил свою жизнь, причем вспомнил разом, подробно. Годам к двадцати уже сложно понять, то ли зрелость пришла рано, то ли память, а на детском лице этот взгляд настолько диссонирует с пухлыми щечками, с зайчиками на шарфике, с милой улыбкой, что не заметить его невозможно.

Девочка о чем-то весело трещала с идущей рядом няней (или это ее мать?) и совсем не выглядела несчастной. Если бы не взгляд, если бы не коляска, приводящаяся в движение сервоприводом, ее можно было принять за обычного беспечного ребенка. Но это определенно была Маша – та, чей папа готов был заплатить огромные деньги, лишь бы дочь спала по ночам без снов.

Их взгляды встретились. Костя так и не решил, как правильнее всего поступить, поэтому поддался интуиции: ткнул пальцем себе в грудь, затем указал на девочку и, как мог, показал, что им нужно поговорить. Детская улыбка моментально растаяла, будто кусочек льда в горячем чае. Маша что-то тихо сказала матери (или это няня?), а на ее возражения повторила это еще раз, настойчивее, и женщина смирилась, отошла назад, к лавочке. Коляска мягко покатилась в сторону Кости.

– Ты ведь Маша, да? – все же спросил он. От ее взгляда стало еще более неуютно, чем от ветра, захотелось глубже вжаться в поднятый воротник. К взрослым с такими глазами он уже привык, а у детей видел редко.

Она кивнула.

– Меня зовут Алексей Алексеевич. Можно просто дядя Леша. Я ищу Борецкого.

Маша молчала, наверное, минуту, показавшуюся часом, но все же ответила:

– Я помогу тебе. Ты не полицейский, ты тоже помнишь то, о чем лучше бы забыть. Я вижу долгие годы страданий в твоих глазах, такое нельзя подделать.

– Он тебе помог? – жадно спросил Костя. – Ты действительно забыла?

Девочка кивнула.

– Накануне я всю ночь сидела и записывала. Все те ужасы, что совершила в прошлой жизни. Я будто резала себя тупым ножом, вытаскивая на бумагу жилы из себя. Некоторые слова потом так и не удалось прочесть: все время, пока я писала, я рыдала, слезы капали и смывали чернила, но я этого не видела, не перечитывала. Если бы ничего не получилось – на следующий день я бы все сожгла, но на следующий день история моей жизни читалась как захватывающий ужастик или триллер. Мне было… просто любопытно. Я ведь ничего не помнила. Умом понимала: это моя жизнь, но внутри ничто не резонировало, не откликалось. Меня не мучила совесть – впервые за многие годы. Я ведь очень рано все вспомнила, по сути, детства мне не досталось. Только научилась ходить на горшок, как превратилась в сорокалетнего мужика в теле ребенка. Спасибо Борецкому, теперь учусь опять быть маленькой девочкой.

– Ты выглядишь… довольной. Несмотря на коляску.

– Да, я довольна. Не представляешь, как довольна! Звучит, наверное, дико, но сейчас у меня просто отличная жизнь! Дело в сравнении. А моя болезнь… я знаю, за что она мне, и, вот честно, каждый вечер благодарю Будду за то, что легко отделалась.

– Я бы тоже хотел прочесть о своей прошлой жизни на бумаге, – не соврал Костя. Ох, долгие годы он мечтал узнать, кем же был до этого перерождения!

К окончанию школы практически все хоть что-то уже вспомнили. Рауль так вообще прошел идентификацию личности в банке памяти. Костя же трижды почуял смерть, что тщательно скрывалось родителями. В старших классах он и сам понял, зачем нужно прятать свой дар. Тогда еще он считал это даром, а не проклятием. Друзья же один за другим переходили в ранг приятелей, а затем и вовсе переставали с ним общаться. Не интересно. В пятнадцать лет они ощущали себя тридцатилетними, его же заботили прыщи и девственность. А как тут хотя бы поцеловать девчонку, если в ответ на все его робкие и неуклюжие попытки ухаживаний одноклассницы закатывали глаза, фыркали и шли на свидание с другими, с теми, кто прекрасно помнил, как понравиться девушке.

– Пиши адрес и кодовую фразу, – кивнула Маша. – Давай быстрей, а то моя няня сейчас сойдет с ума от беспокойства. Они решили, что раз я все забыла, то снова стала маленькой девочкой, которая пойдет с незнакомцем, стоит ему поманить меня конфеткой.

– А что, не так?

Маша хмыкнула, и Костя готов был поклясться, что девятилетние девочки так не умеют. Продиктовав адрес, она протянула ему две руки:

– Ну… дядя Леша… бывай. Удачи тебе.

– Спасибо!

Рукопожатие оказалось не по-детски крепким.

Коляска покатила прочь. Няня подбежала к ребенку, без надобности поправила шапку с помпоном и направилась обратно, туда, откуда пришла. Костя смотрел им вслед до тех пор, пока коляска не скрылась за поворотом. Маша так ни разу и не обернулась.

К этой встрече Костя приготовился. Поспать удалось немного, пришлось выбирать: или сон, или священнодействие на кухне. «Усладу Будды» он научился готовить для своей жены-вегетарианки. Обычно его подают на Сагаалган, но они ели чаще. Диаметрально противоположные кулинарные пристрастия стали еще одним постоянным поводом для ссор и упреков. Дошло до того, что мясо приходилось есть тайком, пока Джун на работе. Замеченная в холодильнике отбивная приводила к истерике и лекции о том, что живых существ нельзя убивать, а когда жена внезапно вернулась раньше и увидела Костин ужин, то на два дня ушла из дома.

Колесов уже несколько лет не готовил «Усладу Будды», но руки вспомнили. Собственно, рецепт довольно простой, справится даже школьник. Все необходимые ингредиенты он купил по дороге: и капусту-напу, и орехи гингко, и грибы шиитаке, и даже «волосатый мох» – совсем не дешевые водоросли. Грибы и лапшу он залил водой перед сном, так что теперь их можно было пускать в готовку.

Под звуки этно-рока на разогретом масле с плавающим в нем имбирем, уже успевшим карамелизоваться, зашкворчала капуста, затем к ней отправились грибы, тофу и спаржа, а Костя подливал то сладковатый устричный соус, то солоноватый соевый. Кухня наполнилась запахами, а рот – слюной. Говорят, раньше это блюдо подавали лишь правителям, и это походило на правду. Вкусное, ёккарганай! Даже он, мясоед, признает, что это вкусно. Костя добавил бобовую лапшу, все помешал, накрыл крышкой, огонь сделал потише, а музыку погромче.

Пока «Услада Будды» жарилась, дразня запахами, порезал свежие овощи, сыр, хлеб. Сегодня у них будет вегетарианский ужин. Ему нравилось готовить, еще больше нравилось, что делает он это для Ани. Радовало, что появилась надежда поймать Кучика и добраться до опасного устройства. В окнах дома напротив разноцветные огни перемигивались с уличными фонарями… в общем, под такое настроение нужно соответствующее вино. Белое марокканское – самое то. Для Ани Костя решил приготовить сладкий ласси. Взбил в блендере йогурт, воду, мед, щепотку кардамона. Розовую воду не нашел, зато обнаружил в шкафу клубничный сироп и влил две чайные ложки. Не успел лишь добавить измельченный лед – в этот момент раздался звонок в дверь.

– Ух ты, как вкусно пахнет! – с порога почувствовала Аня.

Данзар за ее спиной ехидно подмигнул и серьезным голосом спросил:

– А кто там у тебя на кухне долбит по пустым мусорным бакам?

Аня «заступилась»:

– Не по мусорным бакам, а по кастрюлям. И кидается половниками!

– Ясно. В музыке вы ничего не понимаете. Безнадежны, – вынес Костя вердикт. – Придется кормить и просвещать.

– А я тебе подарок принесла! – Аня протянула две оранжевые декоративные подушки со смешными котами. – Пусть хоть какие-то яркие цвета будут в твоей черно-белой квартире!

Костя растерялся и забыл все слова. В голове крутилось, что нужно поблагодарить и отнести подушки на диван, но почему-то он не мог это произнести и застыл как истукан с подушками в обнимку. Вот так, без повода, ему уже давно ничего не дарили, и это оказалось настолько неожиданно, что обескуражило. Аня восприняла молчание по-своему:

– Не нравится? Котики же всем нравятся!..

– Нравится, – очнулся наконец Костя и улыбнулся. – Очень нравится. Спасибо.

Друзья уже активно обсуждали способы заманить Виктора Кучика в ловушку, а у него все не шел из головы Анин подарок. Это дружеский жест или нечто большее? Именно об этом, а не о плане по поимке Кучика он размышлял, разглядывая песочные волосы и большие синие глаза, так похожие на глаза Пегаса. Наверное, не очень романтично сравнивать девушку с конем, и Костя никогда бы вслух этого не произнес, но только потому, что его бы неправильно поняли. Горячий норов, тугие мышцы, гибкое тело, длинная густая грива – в этом образе было столько эротики, столько энергии, сколько ни в одной худенькой миниатюрной красавице с первых полос журнала. Из-за широко распахнутых глаз моделей их лицо казалось удивленным, как у позабытой в песочнице куклы.

Такая была его жена. Забавно, что ее имя с японского переводится как «послушная», при этом Джун постоянно с ним спорила, по малейшему поводу. Маленькая, хрупкая, она вставала на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ. От матери ей достались славянские черты лица, но кровь отца придала им азиатский колорит, миниатюрность, легкую раскосость и черные длинные волосы.

Бывает красота античных статуй, произведений искусства, фотографий в журналах. Ею любуешься, но как жить с ожившей фарфоровой статуэткой? Возможно, кто-то об этом мечтает, но для Кости красота оказалась испытанием. Знакомые и даже незнакомцы на улице оборачивались на его жену, он же при этом смотрел на самых обычных девушек, девушек, чье фото никогда бы не поместили в модный журнал.

– Эй! Ты вообще слушаешь, что мы обсуждаем? – пробасил Данзар, расхаживая по комнате. На мгновение он остановился возле этажерки, и на верхней полке вспыхнуло апельсиновым: это райская птица, собранная из часовых механизмов, ожила, сверкнув глазами. Костя мельком удивился: почему не изумрудным? На него она всегда реагирует изумрудным, будто считывает цвет его глаз. Что-то знакомое пыталось пробиться через заслоны памяти, какая-то мысль крутилась, еще чуть-чуть – и он ухватит ее за хвост…

– Костя! – рявкнул Данзар еще раз.

– Что? А, да. Я тут.

Аня фыркнула, сдерживая смешок, а Данзар закатил глаза. Костя почувствовал себя школьником, пойманным за написанием любовной записки на уроке. Не зная, как сгладить неловкость, он схватил пустой Анин бокал и метнулся на кухню сделать еще ласси. Йогурт в холодильнике пришлось искать целую минуту, зато пауза привела в чувство. Вернувшись в комнату, он уже был способен думать о деле, но его выдержка вновь подверглась проверке.

– Ты просто шикарный повар!

Он стоически перенес Анину похвалу, запретив себе мысли о том, не стоит ли за этим нечто большее, и лишь протянул прохладный бокал.

– Давно я не ела такой вкусной «Услады». Обычно ее проще готовят, на скорую руку.

– А сама умеешь? – поинтересовался Данзар.

– Я в готовке полный ноль. Мне нельзя доверить даже макароны отварить. Эта магия никак не дается. Зашить рваную рану почему-то проще!

– Ладно, хватит мне дифирамбы петь, лучше давайте о Кучике. – Костя плеснул себе вина и вопросительно посмотрел на Данзара. Тот подвинул свой бокал и сообщил:

– Наша светлая голова, и я имею в виду сейчас не тебя, вспомнила, что Кучик работает в НИИ реинкарнации, а значит, нет ничего проще и логичнее, чем заманивать его в собственный институт, например, устроив там какое-то мероприятие с демонстрацией кармографа. Я предложил позвать кого-то из профессоров для лекции, но мне не нравится, что придется вовлекать много народу. Это ж договорись с НИИ, договорись со службой реинкарнации, чтобы выделили прибор, договорись с профессором…

– Согласен, профессор – это перебор. – Костя сделал глоток. Вино расслабляло, отпуская мысли в свободный полет. – Я сам прочту лекцию, сам возьму кармограф. Останется лишь с директором поговорить. Ему, думаю, придется сказать правду. Точнее, ее часть.

– А сможешь лекцию-то?

Во взгляде Данзара читалось недоверие. Одно дело работать с прибором, другое – рассказывать о принципах его работы. Зачастую пояснения реинкарнаторов понять могли лишь специалисты, зато те, кто никогда не видели кармографов, срывали аплодисменты на своих лекциях. Все же ораторство – это отдельный навык.

– Это будет лекция для детей. В вопросах и ответах, – улыбнулся Костя. С этим он уж должен справиться. – Впрочем, я надеюсь, что придут они с родителями, а то я без понятия, как успокаивать целый класс бесенят.

– Полицейские могут не хуже профессоров читать лекции по кармографам? Ух ты! – саркастически заметила Аня.

Костя смутился и выругался про себя. Расслабился! Забыл, что играет роль полицейского!

– Легко! – заступился за него Данзар. – Думаешь, мы какие-то дуболомы? Смотри!

С этими словами он подскочил к этажерке, на некоторое время замер, выискивая что-то, а затем вытащил толстую книгу в твердом черном переплете и сунул ее Ане в руки. Это была монография Леонхарда Петмансона «Применение электрических тензометров в кармографии».

У Ани округлились глаза, а Костя смутился еще больше и промямлил:

– Да я так… в свободное время интересуюсь… конечно, любой ученый разбирается в этом на порядки лучше меня…

– Парень, ты гений! – Данзар улыбнулся во весь рот и протянул бокал, чтобы чокнуться, но Костя в этот момент смотрел не на друга, а в синие глаза напротив.

Уже глубоко за полночь план обрел свой скелет: что сказать ректору, где оставить кармограф, чтобы Виктор Кучик попытался им воспользоваться, в какой момент подключить службу безопасности… Костя напряженно ждал от Ани каких-то неудобных вопросов, но она темы работы в полиции больше не касалась.

Данзар, зевая, отправился домой. В отличие от реинкарнатора у него отсыпного завтра не было. На столе к тому времени стояла уже третья бутылка, и Костя вдруг почувствовал себя обычным человеком, мужчиной рядом с классной женщиной, которая его понимает и не впадает от него в хтонический ужас. Как будто он и не беспамятный, как будто не чует смерть, как будто обычный. И он сделал то, чего давно не позволял себе: полез в чью-то личную жизнь.

– Извини, если задаю бестактный вопрос, но ты же не замужем, да? У тебя кто-то есть?

Аня подняла глаза от план-графика, несколько секунд смотрела на него, видимо, решая, стоит ли отвечать, но затем все же произнесла:

– Нет. А к чему этот вопрос?

– Мне показалось, тебе, с твоей профессией и отношением к жизни, тяжело найти пару. Как и мне, с моей профессией.

– Ты прав. Ухажеры вокруг меня не вьются. Большинство мужчин, которых я вижу, обычно истекают кровью и не в состоянии произнести комплимент. Но неужели ты думаешь, что не можешь жениться, потому что работаешь в полиции?

– Ну-у… – немного смутился Костя. – Вообще-то я был женат.

– Ого! – Аня бросила план-график и подалась вперед. – И как же вы познакомились? Как начали встречаться?

– Нас Женька познакомил. Это мой друг… Бывший. Мы работали вместе. Он частенько ходил по разным вечеринкам и тащил на них меня чуть ли не за уши. Я вообще страшный домосед, но у него иногда получалось. Вот на одной такой вечеринке мы с Джун и познакомились. У меня даже мысли не возникло, что она на меня обратит внимание: папа – вице-президент автомобильной корпорации, да и сама… богатая, красивая, к двадцати двум годам уже сделала карьеру в модельном бизнесе. Мне было двадцать пять, я получал минималку и не мог девушку даже в ресторан сводить. Но Джун сама мной заинтересовалась, проявила инициативу. Уж не знаю, чем я ее привлек. Наверное, тем, что совсем не похож ни на одного парня из их компании. Начали встречаться, я решил, что все серьезно, вот и поженились.

– Судя по тому, что друга ты назвал бывшим, закончилось все ее романом с этим твоим Женькой?

– Нет. Женьку застрелили на дежурстве. Он умер на месте, а убийцу так и не нашли.

– Извини…

– Ничего. Это всего лишь смерть. Хотя мне его не хватает до сих пор. С Джун мы разошлись безо всяких драм и историй. Просто в один день она ушла. В общем-то, правильно сделала. Мы только мучили друг друга: ее бесило, что я мало зарабатываю, что пропадаю целыми сутками на малооплачиваемой работе, потом прихожу злой и усталый и падаю спать. Модой не интересуюсь, на вечеринки с ней не хожу, читаю исторические книги, а не модные романы. Ну а меня раздражали все эти фотопоказы в бикини, бесконечные маникюры, макияжи, шпильки, бренды, диеты, тусовки с нужными людьми, рестораны, ночные звонки и прочее. Двухкомнатная квартира, наверное, сохранила бы наш брак подольше, а в однушке – сама понимаешь.

– Это ее отец квартиру подарил? Вряд ли молодой опер может сам накопить на квартиру в Москве…

– Нет. Мой. Когда я бросил институт и устроился на нынешнюю работу. Думаю, он просто не хотел меня больше видеть.

Аня удивленно вскинула брови, ожидая пояснений, но Костя промолчал. Тогда пришлось бы рассказать правду о своей работе. Отец ведь на самом деле неплохой, просто так и не смог простить ему смерть матери. Не все способны принять смерть близких, а также принять тех, кто ее чует. И хотя формально Костя не виноват, но… он знал, но не сказал. Ни ей, ни ему. С тех пор – всегда говорит… чтобы близкие могли успеть попрощаться.

Костя выпил еще вина и подумал: ну вот, хотел узнать про нее, а в итоге получилось, что рассказал про себя. Но было не обидно, а спокойно и тепло. И он сделал еще одну попытку сблизиться:

– Знаешь, я обычно не люблю работать с кем-то вместе, я вообще, честно говоря, людей не очень-то воспринимаю. Но с тобой иначе. Не знаю, как для тебя…

– Для меня вообще все иначе! Я никогда ничего подобного не делала, мне и сравнивать не с чем! Но если ты имеешь в виду, нравится ли мне с тобой работать, то да, ты хороший напарник. – Аня коснулась своим ласси бокала в Костиной руке. – За нас!

– За нас! – Одним глотком он допил остатки и обнял ее.

Аня не стала отстраняться, наоборот, обвила его плечи рукой, и Костю накрыла такая волна счастья, что на несколько секунд он забыл, как дышать, перестал понимать, кто он и где. Казалось, где-то на небесах Тушита, рядом с богами. Он потянулся губами к ее губам и даже прикоснулся к ним. Аня ответила. Он совершенно точно почувствовал это и начал уплывать. Очертания квартиры размылись, уже и сама Аня казалась не живым человеком, а сияющим видением. Где-то далеко, будто во сне, услышал:

– Ты замечательный, но не стоит этого делать. Не обижайся. Скоро ты поймешь почему и, думаю, скажешь спасибо за то, что остановила тебя.

В следующее мгновение Костя открыл глаза и обнаружил себя лежащим на диване под одеялом. Через шторы пробивался солнечный свет, за окном остервенело чирикали воробьи, чуя оттепель. Костя подскочил, сбросил одеяло, схватил часы – те показывали полдень – и увидел, что он в штанах и рубашке. Как уехала Аня? Когда он лег? Почему не разделся? В памяти это не сохранилось. Неужто три бутылки вина на двоих за вечер привели его в такое состояние?

Голова не болела, наоборот, ощущалась бодрость, даже спать не хотелось. Вот только… что случилось после неудавшейся попытки поцелуя? «Ты скажешь спасибо, что остановила тебя» – как-то так она сказала? Или это ему все приснилось?

Дверь оказалась запертой изнутри, и, логически рассуждая, Костя решил, что вырубился уже после того, как Аня ушла. Да уж. Данзар засмеет, если узнает, какая доза выключила его.

На кухонном столе лежал написанный аккуратным почерком план-график. Первым пунктом стояло «утвердить план у босса». Значит, пора наведаться в офис московского горкома.

Телефонный звонок застал его в дороге.

– Алло! Это Константин Юрьевич? – Взволнованный мужской голос показался знакомым. Где он его слышал?

– Да. Кто говорит?

– Петр Тарасович. Завкафедрой НИИ реинкарнации. Вы оставляли мне свой телефон.

Костя сразу же вспомнил трясущегося от страха здоровяка и то, как некрасиво он с ним поступил.

Но совесть пришлось приглушить. Если тот узнал, где находится Кучик…

– Есть какие-то новости?

– Нет. Если честно, я не уверен, что это к вам имеет отношение, но все же решил позвонить. Переживаю я за эту девочку, хотя и видел ее последний раз еще школьницей.

– Говорите.

– Мне сейчас звонили из Склифа… простите, из Института Склифосовского, спрашивали, не знаю ли я, как связаться с Анной Ступиной. Это внучка Леона. Оказывается, со дня его смерти она не появлялась на работе. Ни домашний, ни мобильный телефоны не отвечают. Не случилось ли с ней что? Может, вы там по своим каналам поищете ее?

– Да-да, – машинально ответил Костя, пораженный услышанным.

– Спасибо! Я вначале Вите позвонил, думал, может, он поможет, но тот так и не берет трубку. Вы с ним встретились? Что-то он надолго уехал, впору самому обзванивать знакомых.

– Увы, пока так и не встретились.

– Если увидите, пожалуйста, передайте, что у него на работе будут серьезные проблемы, если он срочно не вернется!

– Если увижу…

– Еще раз извините, если побеспокоил зря.

– Нет-нет, спасибо, что позвонили. Я займусь этим.

– Ёккарганай, я никогда не выступал на публике с лекцией! – Костю все-таки охватил мандраж.

– Это всего лишь детишки. И потом, ты можешь нести любую пургу, для нашего плана это несущественно, – попытался его успокоить архивариус.

Костя стоял перед большим зеркалом в коридоре и осматривал себя. Высокий и хмурый, как баскетболист, чья команда только что проиграла. Резкие скулы, из-за которых зеленые глаза казались впалыми, губы привычно сжаты, брови сдвинуты к переносице. Одетый, как положено по форме, во все черное: брюки заправлены в высокие сапоги, китель с нашивками Министерства и «скорой» помощи подпоясан черным ремнем, на блестящей пряжке – прерывающийся в трех местах круг. Лишь рубашка выбивалась из этого мрачного ансамбля, показывая свой белый воротник. Типичный реинкарнатор.

Данзар по громкой связи в телефоне продолжал:

– Может, такси возьмешь? Чтобы не привлекать лишнего внимания.

– Не первый раз еду в метро. Привык.

– Может, и привык, но лишние взгляды сейчас ни к чему.

– Ну да, потом доказывай, что взял такси не ради того, чтобы с бабами покататься, – пробурчал Костя, но Данзар его расслышал.

– Эй, ты не в курсе, что когда ты на задании, для тебя не существует нецелевки?! Ну почти, – хмыкнул он. – Так что не занимайся ерундой. И нечего светить кармографом, а то Кучик решит не дожидаться ночи…

– У нас тут архат, – кивнул на Костю Амгалан то ли серьезно, то ли подтрунивая.

С настоятелем московского Белого дацана, ламой Ян Вейшенгом, Костя встретился впервые, хотя узнал его сразу: часто видел по телевизору. В ауре уже не молодого тучного китайца преобладали красные и оранжевые цвета, и тот действительно всегда выглядел активным, деятельным человеком. Именно при нем московский дацан вошел в число пяти крупнейших в стране. Вейшенг грамотно распоряжался деньгами, сумел найти финансирование на ремонт и реконструкцию. Верующие очень быстро полюбили обновленный дацан недалеко от Кремля, на набережной Москвы-реки, телевидение регулярно вело оттуда прямые трансляции с крупных праздников: с Весака, Сагаалгана, Дня Дхармы, Поворота колеса Учения. Про таких людей говорят «крепкий хозяйственник», и его аура это подтверждала.

Второй лама, Тензин, приехал из ивановского монастыря Будды будущего, и Костя никогда о нем не слышал. Но когда увидел, как его аура переливается белым, лиловым, синим и индиго, то понял, что перед ним хубилган, монах. Этот аскетичный лама, больше похожий на худенького подростка, не занимался ни поиском денег, ни заботами о прихожанах, ни вопросами собственного комфорта или даже жизни. Его интересовало совсем другое. И он стоял в шаге от архатства. По округлившимся серым глазам стало понятно, что тот также увидел Костину ауру.

– Кармы у него действительно нет, но это не делает его архатом. – Уверенный мягкий низкий голос контрастировал с обликом подростка. – По дороге к архатству человек сначала должен стать сротапанной, затем сакридагамином, потом анагамином. Это гарантирует, что он больше не вернется к предыдущему состоянию. Если же перепрыгнуть все это, то получится просто человек без кармы. Одно-два сильных желания, несколько необдуманных действий снова создадут карму. Архат на час.

Ян Вейшенг видеть ауру явно не мог, отчего злился как на самого Костю, так и на Тензина, – бордовые всполохи мерцали у него над головой. Но это не играло роли. К священнослужителям обратились не для того, чтобы они подтвердили стертую карму. Это в Ордене уже сами доказали: пластины после записи оставались чистыми, как у Петмансона. Костя прошел проверку на детекторе лжи, честность его рассказа подтверждалась и изображением с видеокамер в музее. И хотя звук они не писали, но на экране было четко видно, как Аня Ступина стоит с прибором Леона, а затем падает в обморок уже с пустыми руками.

Косте никто не объяснил, зачем нужна эта очная ставка, но он понял и сам. Не просто так напротив двух лам сидели московский городской приор, приор центрального региона и даже европейский магистр! Такой концентрации высших чинов Ордена Костя не видел ни разу. На него самого же внимания почти не обращали. Он был сродни артефакту, наличие которого у той или иной стороны давало ей возможность вести переговоры с более сильной позиции. Сангха отказывалась помогать Ордену, и хотя тот уже давно научился жить без ее помощи, высшие чины Ордена собрались здесь, чтобы попытаться вернуть ее поддержку и расположение.

Конечно, важен был не архат, а тот, кто его таким сделал. Костя честно рассказал историю знакомства с Буддой, опустил лишь два момента: поцелуй и предложение стать его глазами и руками. О них не знал никто, даже Данзар. Если первое было личным, то рассказ о втором мог в дальнейшем помешать. Кто будет откровенен с агентом Будды? Костя слишком хорошо знал, как становятся изгоями, – для этого иногда достаточно просто уметь то, что не умеют другие. Если еще и свои от него начнут шарахаться… Все реинкарнаторы и члены Ордена и так в той или иной мере отверженные, и становиться изгоем среди изгоев в его планы не входило.

Амгалан Тумэнович пересказал ламам Костину историю, особо подробно остановившись на последнем его разговоре с Буддой в музее и причинах создания Куполов. Сведения о гибели миров произвели сильное впечатление. Ауры обоих гостей вспыхивали от удивления, отрицания, гнева, проходя все стадии принятия неизбежного. Однако серым глазам Тензина достаточно было глянуть на присутствующих, чтобы понять: это правда, их тут не обманывают.

– Было бы правильно еще раз, совместно, поднять вопрос о законе об обязательной реинкарнации. Думаю, очевидно, что его нельзя отменять ни в коем случае. – Голос седовласого европейского магистра оказался тих и вкрадчив, но никто из присутствующих не обманулся этим. Генрих Козельски прославился своей жесткой деловой хваткой далеко за пределами Центральной Европы.

– Какой смысл в законе, если ОН уничтожит Купола? – пробурчал Ян Вейшенг. Костя удивился, что лама вдруг так по-мещански побоялся произнести имя Будды, заменив его величественным, но безликим «ОН».

– Если уничтожит – тогда, конечно, смысла не будет. Но пока они стоят, не так ли? – улыбнулся магистр, а приор центрального региона напомнил, что время на небесах Тушиты и на Земле течет по-разному, так что, пока там будут думать, у нас могут пройти столетия.

Костя знал, что приор ошибается. Будда не исчезнет на столетия, а намерен в ближайшее время принять решение. Но промолчал. Артефакты не должны говорить, пока их не спрашивают. К тому же он разделял позицию Ордена.

Орден всеми силами пытался отстоять закон, однако депутаты Госдумы полагали, что экономия бюджетных средств важнее обязательной реинкарнации. Минреинкарнации же, полностью зависящей от госбюджета, права голоса не давали.

Все знали, что будет, если отменят закон. Финансирование снизится, последует «оптимизация численности» сотрудников, то есть, переводя с бюрократического языка на человеческий, увольнения, в первую очередь – на «скорой» помощи. А это означает медленный, но верный развал столь долго выстраиваемой системы. Подобное уже случилось в нищих Венгрии, Чехии и других восточноевропейских странах. И магистр Ордена это тоже прекрасно знал.

Увы, политический вес Ордена был несравним с авторитетом сангхи. Хотя формально Россия была светским государством с равенством всех религий, фактически же буддистская община обладала влиянием даже большим, чем армия. К мнению общины внимательно прислушивался и президент, верующий буддист. До сих пор она никак не высказывалась относительно отмены закона, и ее четкая позиция могла поменять весь расклад.

Костя не слушал, о чем говорят приоры с ламами. Гораздо интереснее оказалось наблюдать за их аурами. Он будто смотрел на магическую битву: вспышка – удар – попадание, вспышка – новый удар – уворот. Вот на пути ударной волны возник щит, и та вернулась к тому, кто ее посылал. При этом в физическом мире шло крайне вежливое общение, собеседники улыбались друг другу, даже шутили.

– Мы доведем эту информацию до сведения остальных в сангхе и примем совместное решение, – подытожил Ян Вейшенг. Судя по ауре, приоры и магистр остались довольны этим обещанием. Всего несколько дней назад Костя бы тоже радовался. И даже не потому, что реинкарнаторы сохранили бы свои рабочие места и зарплаты, а потому, что этот закон сохранил бы и правильный порядок, единственно возможный. Так было несколько дней назад. Но сейчас все изменилось. Он уже сомневался в том, что существующий порядок – действительно правильный и единственно возможный. Если в этом сомневался даже Будда… Похожего мнения придерживался и Тензин. Плевал он на зарплаты и работу, плевал и на реинкарнацию. Потому что все это не самоцель, а лишь один из путей к достижению истинной цели – к Просветлению. И к ней можно идти с Куполами и без, с законом и без.

Костя удивился самому себе: как быстро и спокойно он стал верующим, хотя всю жизнь искренне считал себя атеистом. Конечно, в отличие от остального человечества ему предоставили четкие доказательства, так что верой в классическом смысле это назвать нельзя. Скорее знанием. Но оно принесло с собой не только информацию о существовании бога. Что намного важнее, оно смело существующую картину мира, как цунами, заменив ее иной, той, где человек может родиться демоном или божеством, где можно попросить помощи духов – и они помогут, если захотят. Мир внезапно перестал быть материальным, но шока не было. И Костя спокойно принял новое мироустройство и осознал свое место в нем. Возможно, спокойствие – это дополнительный бонус от стертой кармы, а может, дело в том, что за эти три месяца столько всего произошло, что даже встреча с Буддой уже не удивляла.

Архатство не избавило Костю от поездок в метро, но сегодня вагон оказался почти пуст – слишком рано для утреннего часа пик. Амгалан обещал встречу с Аней Ступиной и сдержал слово. Вызвал ее якобы для еще одной беседы, хотя все, что нужно, Орден уже узнал.

Костя зашел в инспекторский зал и чуть не влетел в ведро с водой, грозя затопить мозаичного уробороса: оно загромыхало, но устояло. На грохот обернулась уборщица – впервые он приехал так рано, что застал ее.

– Не ходите по мокрому, – проворчала немолодая женщина и вернулась к мытью пола, не проявив больше никакого интереса. Костя на цыпочках по стеночке прошел до ближайшего стола инспектора – кажется, это стол Жердина, – и сел ждать. Ждать, пока уйдет уборщица, пока высохнет пол, пока появятся Амгалан с Аней…

Он включил радио и чуть не подскочил на стуле, услышав новости: «…Поэтому Пандито Хамбо-лама двенадцатый заявил о том, что закон об обязательной реинкарнации в России отменять нельзя. Эксперты полагают, что это приведет к иным раскладам при голосовании, которое, напомним, снова перенесено, теперь на конец зимы…»

Надо же! Буддистская сангха не просто поддержала Орден, но сделала это феноменально быстро: на обсуждение и принятие решения им потребовалось всего лишь три дня. Такое решение действительно многое меняло, и не только при голосовании в Госдуме. Оно переворачивало все отношения с Орденом. Сангха признала сошествие Будды Шакьямуни в мир людей, поверила в гибель миров и готова была действовать, в том числе – вместе с Орденом.

Из задумчивости Костю вывел цокот каблуков. Не сразу он сообразил, что рядом с командором идет Аня Ступина: за три месяца ни разу не видел ее на каблуках и в строгом темно-синем платье.

В досье, что прислал Данзар, сообщалось, что Аня не помнила ни минуты из всех этих дней. По ее показаниям, в ночь на праздник Лхабаб Дуйсэн она заснула и увидела яркий сон. Будто к ней с небес Тушита спускается белый свет. Свет спросил разрешения воспользоваться ее телом, дабы сделать одно важное дело на Земле, и Аня разрешила. Проснулась она уже в музее НИИ реинкарнации три месяца спустя.

В досье осталась пометка от одного из инспекторов: «Она разрешила неизвестно кому пользоваться твоим телом? Вероятно, она недоговаривает». В дальнейшем никаких недомолвок не нашли, показания посчитали достоверными, но пометка осталась. Костя же не нашел ничего удивительного в Аниных действиях. Он знал, что она чувствовала в том «сне»: бесконечное блаженство и ясность ума. Впрочем, в том, что это был сон, разубеждать ее не стали.

Амгалан представил ей Костю, сам же чуть заметно кивнул инспектору, мол, общайтесь, и ушел в «аквариум».

– Фохао. Как вы себя ощущаете?

– Уставшей. От вашего внимания, – холодно ответила Аня. Костя понял, что она имеет в виду Орден, но все равно фраза больно кольнула.

– Извините. Вы мне помогли в одном деле…

– Замечательно. Надеюсь, вы в курсе, что я этого не помню? Разрешите, я пойду? Мне еще на какие-то вопросы отвечать, а потом заступать на суточную смену. – Аня не дождалась ответа – по сути, она и не спрашивала ничего. Развернулась и пошла в кабинет Амгалана.

Тот о чем-то с ней говорил для проформы, а Костя сидел за пустующим в такую рань столом своего коллеги-инспектора и смотрел. Казалось, будто нет стеклянных стен кабинета: струящий песок волос, синь выразительных глаз, изгиб бедер… Все было родное, но чужое. Куда-то исчезли тигриная грация и легкость движений. Глаза казались не бездонным океаном, а нарисованной акварелью, улыбка, редко сходящая с Аниного лица все эти месяцы, исчезла вовсе. В кабинете Амгалана сидел совсем другой человек. Человек. Костя ощущал ее страхи и недоверие, видел тревожные всполохи ауры, тяжесть кармы, тянущую к земле. И от нее перестали исходить радость и умиротворение.

Цокот каблуков последний раз раздался в этом зале и затих за дверью, которую закрыл командор. Он вернулся к Косте, подкатил себе ближайший стул на колесиках и сел напротив, готовый отвечать на вопросы.

– Что вы ей рассказали?

– Только самое необходимое. Помогла инспектору Ордена в расследовании, проявила себя с лучшей стороны…

– А про Будду?

Амгалан отрицательно покачал головой.

– Мы сказали, что у нее случился нервный срыв от переутомления, поэтому память частично пропала. Ну и плюс ее ударили по голове…

– Ее никто не бил, – возразил Костя.

– Так проще. Не стоит кому ни попадя сообщать о сошествии Будды.

– Ничего себе «кому ни попадя»!

– Она не член Ордена.

– Это не мешало ей помогать в расследовании. Даже когда мы не подозревали, кто она на самом деле.

– Не мешало. До определенного этапа. И мы рассказали ей о ее участии в расследовании. До определенного этапа.

Костя увидел в ауре Амгалана решимость и абсолютную уверенность в правильности своих действий и не стал спорить. В конце концов, может, действительно лучше, что Аня ни о чем не подозревает. Как бы она отреагировала, если бы узнала, что тот сон на самом деле был явью? Испугалась бы? Или долгие годы тосковала бы о том, что ничего не помнит?

– Что с ней будет дальше?

Амгалан пожал плечами:

– Ничего. Продолжит жить как жила. Мы, конечно, присмотрим за ней, вдруг Будда решит еще раз использовать ее как свою аватару, но незаметно. Крайне деликатно.

Костя кивнул. Того, кого он хотел увидеть, уже нет. Наверное, лучше забыть реальную девушку Аню Ступину, забыть ее глаза, губы, руки. Ему остаются лишь сны. Его Аня обещала приходить во сне.

– У меня для тебя новость. Приятная. – Глаза Амгалана казались прищуренными от хитрой улыбки.

– Про то, что сангха выступила на нашей стороне?

– Нет. Хотя это, конечно, тоже. Завершилось внутреннее расследование по Иваново. Магистр снял ивановского приора за «несоответствие должности».

– Ёккарганай! Действительно приятная новость, – улыбнулся Костя. – Кого на его место?

– Пока неизвестно. Кандидатов обсуждают, потом еще надо выборы провести, это отдельная процедура. В общем, думаю, что процесс растянется на месяц, а то и дольше.

– И кто в этот месяц там будет главным?

– Исполняющим обязанности поставили командора Управления расследований.

– Веселого?

– Ну не знаю, веселый он или грустный…

– Да нет, это фамилия, – хмыкнул Костя. – Алексей Веселый. Правда, он скорее грустный. Ну при таком приоре не развеселишься особо.

– Теперь в Иванове нужен крайне грамотный приор, – посерьезнел Амгалан. – Нам всем надо будет очень тщательно и аккуратно выстраивать отношения с общиной, а им – особенно.

Дверь с шумом распахнулась, и в зал ввалился здоровяк в полушубке, с двумя пластиковыми стаканчиками в руках. Костя припомнил, что его зовут Александр Борисович Конев.

– Здорово, Костик, – мимоходом бросил он, покосился на все еще сломанный аппарат с кофе и протянул один стаканчик Амгалану: – Командор, я тебе чаю принес. Травяного. Москва стоит в десятибалльных пробках. Гололед! День жестянщика.

– Ты-то как добрался?

– Я умный, я на метро поехал.

– Есть новости по делу Смолянинова?

Александр Борисович кивнул и отхлебнул из своего стакана. По залу пополз аромат кофе.

– Пойдем ко мне, расскажешь.

Болтая, как старые друзья, они ушли в «аквариум». Обоим чуть за пятьдесят, в Ордене работают не один год, чувствуют себя в нем на своем месте. Костя вообще в Управлении расследований самый молодой. Остальные старше минимум лет на десять. Станет ли он тут своим? Несмотря на то что он раскрыл дело (и какое!), несмотря на встречу с Буддой, с магистром и ламами, он ощущал себя тут чужим, самозванцем и подспудно ждал, что его выставят за дверь. Если уж даже куратор не хочет видеть его в Ордене…

Мир потускнел не сразу, но к заседанию Совета горкома Костя уже практически не видел ничьих аур. Тензин оказался прав: из-за эмоций возникали желания, те подталкивали к действиям, а каждое действие рождало последствия, то есть карму. Так камень, брошенный в пруд, создает круги. Костя уже не был архатом, всего лишь человеком. Снова.

– Как туда одеться-то? – Прижимая телефонную трубку к уху, он раскрыл шкаф. – Наряжаться мне явно смысла нет. Приду, выслушаю, что недостоин, и уйду. Может, надеть форму?

– Да примут тебя, точно говорю. Чтобы архата, встретившего Будду, да не взяли в Орден? Ты сдурел, – успокаивал его Данзар.

– Мирзоева так не думает.

– Мирзоева одна, а в Совете еще восемь человек.

– Но она мой куратор, а остальные обо мне в лучшем случае из досье знают.

– Надевай форму, – вздохнул Данзар, бросив попытки подбодрить товарища. – Но вообще-то я тебе позвонил, чтобы про Кучика рассказать. В архиве появилась расшифровка его допросов.

Костя чуть не выронил трубку. Он так долго гонялся за другом Леонхарда Петмансона, а в итоге даже не видел его! Лишь силуэт на мониторе в музее. Костю пронзила мысль, от которой стало страшно. После того как его выгонят из Ордена, а это, скорее всего, случится сегодня, ему закроют доступ ко всем материалам. Единственный шанс что-то узнать – сейчас, до начала Совета.

– Не томи! Рассказывай! – выпалил он.

– В целом мы были правы, но вот частности… по мне, так крайне любопытны. Леонхард Петмансон действительно считал Кучика своим лучшим другом и только ему рассказал, что прибор готов. Петмансон уже перенес один инфаркт и заранее готовился к смерти. Для завершения опыта необходимо было раздобыть кармограф, так что во время следующего приступа Леон позвонил и Виктору, и в службу реинкарнации. По дороге Виктор ждал еще одного звонка с рассказом, как все прошло. Собственно, его задача сводилась к тому, чтобы забрать прибор из квартиры раньше, чем о приборе узнают в Ордене реинкарнаторов, доставить его в целости и сохранности в собственный Орден и доложить анагаминам, как прошел эксперимент.

Леон действительно позвонил второй раз, вот только Кучик не ожидал услышать то, что услышал. Наш гений-изобретатель, ставши архатом, попросил не отдавать прибор анагаминам, а уничтожить. Я уж не знаю, что ему там открылось после того, как он лишился кармы, тут тебе виднее, но, по словам Кучика, Леон настаивал на этом.

Костя промолчал. Он прекрасно понимал, что открылось Петмансону перед смертью. Вот только это не объяснишь словами, те прозвучат банально и тускло.

Данзар тем временем продолжал:

– Виктор пообещал, однако затем нарушил свое слово. Точнее, частично нарушил. В Орден анагаминов он прибор не понес, но и уничтожать не стал.

Злость на свой Орден все еще жгла его. Когда потребовались деньги на операцию жене, причем большие деньги, речь шла о миллионах, в Ордене ему отказали, хотя возможности у анагаминов были. Ему заявили, что «Орден – не касса взаимопомощи», мол, если всем помогать, то средства быстро кончатся. Леон действительно тогда и связался впервые с мафией, ради друга. Но что-то там не срослось, денег получить не удалось, жена умерла, а вот связи с ОПГ остались. Именно поэтому, когда понадобился кармограф, он и вспомнил про них.

– И что Кучик хотел сделать с «кармастирателем»?

– Говорит, сначала хотел испытать на себе. Чтобы удостовериться. Ну и, понятно, чтобы стереть карму. Но для этого нужно было найти кармограф, а на хвосте сидели уже не только мы, но и собственный Орден. Кучик рванул к Туманову, просил помощи, взамен обещал сделать его архатом. Но, как мы знаем, Туманов ему отказал, зато посоветовал поехать к Борецкому. Нам-то в этом, гад такой, не признался! Борецкий взял Кучика в оборот. Это же прожженный делец, он быстро понял, как зарабатывать на приборе большие деньги. Очень большие деньги. Чуть не половина его клиентов – из криминала, им есть чего бояться в следующей жизни, и они готовы платить в этой жизни.

Впрочем, кармограф им все еще был нужен. Не важно, зарегистрированный или нет, им же не загружать пластины в Купола. Так что на вырученные у последнего клиента деньги Борецкий нанял местную шантрапу – грабителей. Что случилось дальше, мы знаем даже лучше Кучика. Кармограф эти малолетки украли, но решили заработать дважды: кинуть того, кто уже заплатил, и торгануть на черном рынке. Ну и очень не вовремя Степан Борецкий лишился своих способностей…

– Вовремя… – прервал Костя Данзара. – Он не случайно их лишился.

– Аня? То есть Будда?

– Угу. И с зеркалом у Туманова тоже она.

– Ну да, логично. Будда узнал, что кто-то нарушает созданный им порядок вещей, и исправил это.

– Но Кучик же уехал из Иванова еще до того, как Борецкого убили. Или нет?

– Да, уехал. Говорит, испугался. Борецкий, оказывается, его обманул: обещал взять кармограф у своих, в сангхе, тихо-мирно. Когда же Виктор прочел в прессе о том, что кармограф украли, а полиция ищет ивановских грабителей, смекнул, кто за этим стоит, и решил, что безопаснее свалить. За ним и так два Ордена гнались, так теперь еще мафия и полиция подключились! Вот уж Борецкий помог так помог!

Но податься Кучику было некуда. Друзей нет, тихого места, где можно все переждать, нет, что делать – непонятно. В растерянности он решил вернуться в Москву. Когда убегал из дома, вещей взял лишь на короткое путешествие, а оно затянулось.

– И тут мы с лекцией…

– Ага. Он не мог не клюнуть.

– А что Орден анагаминов?

– Ну у нас теперь есть имена и словесные портреты тех, кого знал Кучик. Двое из них, кстати, занимали руководящие посты в НИИ реинкарнации.

– Логично. Это ведь технократическое крыло их Ордена, там специалисты многие жизни занимались изучением реинкарнации, трудились над созданием устройств для контроля над ней. Где же им еще работать? Не удивлюсь, если они и в Минреинкарнации есть.

– Насколько я понимаю, наши их уже ищут. Так, слушай, а ты все еще дома, что ли? – внезапно понял Данзар. – Заседание Совета через сорок минут! Ты не офигел ли опаздывать?

Костя ругнулся, нажал отбой на телефоне, влез в черные хромовые сапоги, схватил пальто и выскочил из дома, на ходу застегивая пуговицы кителя. Впрочем, внутренне он был спокоен. Чего переживать? Что опоздает на свой позор? В конце концов, вчера он купил на еще действующую безлимитную карту Ордена две бутылки отличного виски, их ему хватит, чтобы приглушить страдания. В любом случае у него навсегда останутся в памяти эти три безумных месяца сложной, но интересной жизни инспектором.

Жаль, он навсегда потерял Аню Ступину, женщину, с которой хотелось жить, дышать, улыбаться. Скоро потеряет и Данзара, друга, с которым уютно пить и разговаривать, единственного, с кем он подружился помимо Женьки. Костя не верил в дружбу между бывшими коллегами. Она обычно довольно быстро сходит на «а ты помнишь?», а затем и вовсе прекращается.

Но он ни о чем не жалел. По итогу он приобрел нечто весьма ценное. И это даже не расположение Будды, из-за чего половина населения Земли сожрала бы его от зависти. И не знания о Куполах и конце света, из-за чего другая половина человечества перегрызет друг другу глотки. Пусть недолго, но он видел истинный мир, и это поменяло что-то в Костиной душе.

Вроде бы он остался тем же самым хмурым и нелюдимым беспамятным, но после того, как с него сняли шоры собственной кармы, внутри что-то сдвинулось. Костя чувствовал, как меняется. Будто тектонические плиты его личности начали движение, и к каким новым горам и океанам это приведет – пока не понятно. Но самое удивительное, что это радовало и вдохновляло. Будто он устал быть тем, кто он есть, устал от самого себя и ждал новой, улучшенной вариации.

Костя все же опоздал. На него зашикали, куда-то повели, приоткрыли створку высоких двустворчатых дверей в металлических заклепках и подтолкнули внутрь, шепнув, чтобы сел в уголок и не отсвечивал.

Со света попав в полумрак, в зал без окон, несколько долгих секунд он не видел ничего, наконец глаза уловили ряды стульев в том самом «уголке», где уже сидели несколько зрителей. Аккуратно ступая, стараясь не цокать по паркету сапогами, Костя пристроился рядом и начал смотреть действо.

В центре зала, будто на сцене, шло заседание, похожее на сцену из фантастического фильма про магов. Девять членов Совета, включая московского городского приора, в церемониальном облачении – мантиях с застежками в форме уробороса, сидели вокруг длинного стола, освещенного подвесными зелеными лампами, и что-то бурно обсуждали. Выглядело это настолько волшебно, что казалось нереальным, мантии сильно меняли облик людей, придавая им таинственности. Даже командор был неузнаваем.

Повестку дня Косте никто не дал, но основной вопрос и так понятен: новое знание от Будды. Горком пытался выработать единую позицию, что делать в свете открывшихся фактов.

– Я вообще не понимаю, зачем магистр пошел в сангху! Если об этом знают буддисты – об этом знает весь мир! Еще раз повторю: нельзя выпускать эту информацию из стен Ордена! – сдержанно возмутилась Эльвира Рашидовна. В отличие от остальных даже в черной мантии она выглядела скорее бизнес-леди, чем членом тайного Ордена.

– Потому что нам уже надо объединяться. Что еще должно произойти, чтобы вы перестали держаться за местечковые интересы? – возразил молодой белобрысый парень. Костя вздрогнул. Это же Илья! Тот самый, с которым он ездил в ОПГ «Китай» за кармографом! А он-то, дурак, думал, что командор Управления безопасности – Владек Мазур! Переживал, что не понравился ему!

– И как вы собираетесь это делать, если они там даже на порог нас не пускают? – съязвила Эльвира Рашидовна.

– Потому что у них сидят такие же дуболомы, как вы!

– Так! Хватит! Успокойтесь уже оба. Ну что за детский сад устроили! – постучал ладонью по столу приор. Несколько дней назад Костя видел его на встрече с Тензином и Яном Вейшенгом, но тогда его больше интересовал магистр. Приор был совершенно лыс, будто каждый день брил голову. Говорят, у него нет даже ресниц и бровей, но с такого расстояния не разглядеть. Лет в тридцать запах смерти привел его на пожар, и он, тогда еще обычный реинкарнатор «скорой» помощи, обгорел. Ожоги прошли, даже шрамов не осталось, но с тех пор волосы не растут.

– Магистр попросил нас определиться и представить позицию нашего горкома, а отношения будете выяснять после заседания. У нас еще рассмотрение кандидата. Вы тут хотите до ночи сидеть? Давайте уже каждый выскажется, по кругу. Только, пожалуйста, кратко. Ваша позиция. Две минуты, не больше! Эльвира Рашидовна, начинайте.

– Однозначно за то, чтобы закрыть эту информацию. Если бы Будда хотел – он бы сам о ней рассказал…

– Так он и рассказал! Или, по-вашему, он лично к каждому должен прийти? Или письма по электронке всем отправить? – снова влез Илья.

– Илья Николаевич, я вас не перебивала! Вам тоже дадут слово, успокойтесь.

– Да как тут успокоиться, если вы все из-за своей паранойи подталкиваете мир к гибели! Вы что, не понимаете, какая начнется паника, когда Купола вдруг исчезнут, а люди не будут к этому готовы?!

– Если исчезнут! Если! Купола, может, и не исчезнут, а вы представляете, какая паника начнется, если все рассказать сейчас? Да это преступление!

– Ой, не преувеличивайте. Поохают, попереживают и начнут обсуждать что-нибудь еще. Купола-то стоят. Зато все адекватные люди начнут думать, что делать, и когда катастрофа произойдет, она не окажется внезапной.

– А вы не преуменьшайте! Это не падение курса рубля, это осознание конечности жизни, вот этой самой жизни!

– Ну коллеги! Нельзя же так! – вновь вмешался приор. – Дайте всем сначала высказаться.

– А по мне, так смысла в нашем совещании не больше, чем в попытках вернуть кукушке яйцо, – спокойно пробасил еще один член Совета. Костя повернул голову на знакомый голос и… обалдел. Почти спиной к нему, в торце стола сидел Данзар! Мозг отказывался верить глазам, настолько увиденное казалось невозможным.

– Вы что, хотите за Будду решить, что делать? Он еще сам не определился, а мы уже тут глотки дерем, – продолжал Данзар.

– И что же вы предлагаете? – заинтересовался приор.

– А ничего. Спокойно заниматься своими делами, не предпринимая никаких действий. Будда сам разберется, что делать. Предупредить ли людей, не предупреждать, или, может, еще чего придумает.

У Кости в голове крутилась одна мысль, за нее он и ухватился: «Вот почему птичка Туманова рядом с Данзаром светила оранжевым глазом». И вот откуда архивариус добывал такие ценные сведения, отмахиваясь, мол, «из архива». Из архива-то из архива, но допуск к данным у Данзара максимальный. Вот и ответы на странности, которые Костя замечал за другом. И зажигалка Кольчина… Глаз фантастического животного, направленный на Илью, на ней загорелся оранжевым. Так же как рамка на входе в московский горком, когда ее проходила Мирзоева. У всех троих одинаковый уровень доступа в Ордене: оранжевый. Что это? Уровень командора?

«Все это время я расследовал дело с членом Совета горкома Ордена и Буддой? Ну, охренеть теперь». – Безмерное удивление и эта фраза заполонили Костю так, что ни о чем другом он не мог и помыслить.

Тем временем заседание подходило к концу. Сам того не замечая, слушая, но не слыша выступающих, Костя просидел «в уголке» почти час.

– А теперь переходим к финальной части нашей повестки, – произнес приор. – Сегодня мы должны решить, оставить ли кандидатом в члены Ордена Константина Юрьевича Колесова. Папка на него вам была разослана, но для тех, кто вдруг не знает: это он занимался делом Петмансона, и это ему Будда сообщил то, что мы сейчас обсуждали. Да, и он архат. Ну был, по крайней мере. Полагаю, уже поднабрал кармы, не так ли, Константин Юрьевич? Да вы выходите сюда, не стесняйтесь.

Костя шел будто на эшафот, по привычке надев маску невозмутимости, и, чтобы успокоиться, непроизвольно чеканил шаг. Он чувствовал себя солдатом на службе системы, и, как обычно, когда внешний настрой соответствовал внутреннему, на него снисходило спокойствие.

Очутившись внутри круга света, он тут же сощурил глаза, будто Амгалан. «Интересно, это специально делается, чтобы кандидат стал растерянным и беспомощным?» – подумал он, на мгновение ощутив себя ребенком на утреннике в детском саду. Воспитательница вызвала его в центр круга, чтобы он рассказал стишок. Вот только сейчас не он будет говорить, а о нем. Так, будто его тут нет.

– Эльвира Рашидовна, вам как куратору начинать, – взмахнул рукой приор.

– Благодарю. Я постараюсь коротко, – поднялась она с места. – Константин Юрьевич у нас стал знаменитостью: и с Буддой разговаривал, и архатом был, и дело раскрыл. Вроде бы очевидно, что такую звезду нужно принять в Орден. Но давайте оценим сам процесс расследования. Ему приходит анонимка об уникальном человеке, члене страшного Ордена, стремящегося обойти закон реинкарнации, – о некоем Туманове. Заслуги самого Колесова в этом нет никакой, не он нашел этого человека, не он о нем узнал. Задача Колесова проста: на несколько часов задержать Туманова, всего лишь до приезда сотрудников Управления безопасности. Он ее проваливает. Проваливает напрочь. Пусть бы Туманов сбежал – мы бы нашли его, но нет. Туманов умирает, причем прямо на руках инспектора. Далее. Еще один уникальный человек – Степан Борецкий. Орден охотился за ним несколько лет. И – какое совпадение! – Борецкий тоже умирает, не рассказав ничего. И вот вроде бы наконец инспектор чего-то добивается – Кучик клюет на приманку, приходит за кармографом, но… Колесов упускает прибор Петмансона!

– Вы забываете о силе, которая играла значительную роль в этом расследовании… – напомнил приор.

– О Будде? Нет, конечно, не забываю. Но получается, что все сделал именно он, а не Колесов. Может быть, примем Будду в наш Орден? Я не возражаю.

– Я вас понял, – кивнул приор. – Кто-то еще хочет высказаться?

Со своего места поднялся Амгалан.

– Эльвира Рашидовна, конечно, права, – начал он, и слабая надежда, жившая где-то на дне Костиного сердца, утонула во мраке. – Сложно оценивать действия кандидата, когда расследование, по сути, вел Будда. Но я скажу так: думаю, что ни у кого из инспекторов не получилось бы лучше. Никто не смог бы сохранить жизнь Туманову и Борецкому, если бы Будда решил, что они не достойны жизни. Никто не смог бы забрать прибор Петмансона, вырвав его из рук Будды. И я считаю, что самое главное в работе инспектора Ордена – это чутье. Инспектор спинным мозгом должен ощущать, где что-то не то и нужно копать, где промедление даже на время телефонного звонка недопустимо и где нужно рисковать. У Константина Юрьевича чутье есть. Я это знаю.

Эльвира Рашидовна бросила на Доржиева гневный взгляд, но его заметил, кажется, только Костя. Командор в это время глядел на приора.

– Спасибо, Амгалан Тумэнович. Кто-то еще хочет высказаться? По процедуре нужно два поручителя, один у нас уже есть, как я понимаю.

В зале воцарилась тишина. Костя примерно представлял, что сейчас происходит в головах у членов Совета. Они взвешивают все «за» и «против»: стоит ли принимать в Орден человека, отмеченного Буддой? Нужен ли им такой человек? Или же на всякий случай лучше держаться от него подальше? Наверняка тех, кто его опасается, много. Он бы и сам предпочел держать такого человека на расстоянии.

– Я готов за него поручиться. – Бас Данзара разнесся по залу, будто через усилитель. – Я с ним работал. И могу сказать, что это будет специалист высочайшего уровня. Да, Будда помогал инспектору в расследовании, но и инспектор помогал Будде в его расследовании. Я абсолютно уверен: без Кости Будда не нашел бы прибор Петмансона.

По залу пронеслись удивленные перешептывания.

– Константин Юрьевич – смелый человек. Очень смелый. Иногда даже чересчур. – Илья со стула подниматься не стал, слово не просил, а просто стал говорить. – Но он мне нравится. Пожалуй, я тоже за него поручусь. В конце концов, вы что, готовы отпустить архата на все четыре стороны? Да его сегодня же заграбастает себе сангха!

Перешептывания стали более явными, даже приор наклонился и что-то эмоционально прошептал в ухо соседу справа, потом – соседу слева.

– Благодарю. Больше выступлений не будет? – спросил приор. На несколько секунд воцарилась тишина, а затем раздался бас Данзара:

– Я хочу еще сказать кое-что. Вы все это знаете, а Колесов – нет. Но ему следует узнать об основном критерии отбора в инспекторы.

Костя вздрогнул. По спине поползли мурашки. Кажется, сейчас архивариус скажет о том, что членом Ордена может быть только буддист.

– Не всегда нам удается подбирать инспекторов в соответствии с базовым критерием, с тем, что установил создатель нашего Ордена, поэтому у потенциальных кандидатов приходится оценивать ум, внимательность, другие какие-то качества… словно мы набираем следователей в полицейский участок. Но все вы знаете, что инспектора ведет карма. Не мы выбираем – карма приводит беспамятного в Орден, особенно – инспектора. И наше дело – лишь увидеть ее. Давно к нам не приходили такие, как Колесов! Именно он снял слепок у Петмансона – и именно поэтому мы его и позвали для расследования, правда?

Мирзоева и Доржиев кивнули, но если командор энергично, то куратор – будто нехотя.

– Мне плевать, как Колесов ведет расследование, – пусть хоть лежит на диване и смотрит телевизор сутками. Главное – результат. А результат у него ошеломительный. Разве не так?

Тут уже закивали почти все члены Совета.

– Его карма – стать инспектором Ордена. Лично я это вижу очень хорошо. Удивительно, что у кого-то могут возникнуть в этом сомнения, – Данзар закончил речь и покосился на Мирзоеву.

– Никаких отводов не будет? – Приор выждал несколько секунд и продолжил: – Самоотвод?

Костя не сразу понял, что приор обращается к нему.

– Нет. – Язык вдруг стал непослушным, а горло пересохло. Несмотря на все заверения Данзара, Костя не верил, что его примут в Орден, и внутренне уже даже смирился с этим. Правда, это было до того, как он узнал, что Данзар – член Совета.

В торце зала, там, где, казалось, находится какой-нибудь чулан со швабрами, зажегся свет, и взору предстала огромная темно-зеленая портьера с вышитым на ней уроборосом, в погоне за хвостом образующим четыре лепестка – символом Ордена. Из-за сочетания темноты и пятен света увидеть зал целиком не представлялось возможным. Это создавало атмосферу таинственности и причастности к чему-то особому. Костю подвели к уроборосу, и как в тумане он повторил за приором слова клятвы:

– Я, Колесов Константин Юрьевич, клянусь делать все от меня зависящее для поддержания нынешнего порядка реинкарнации до тех пор, пока существуют Купола, карма и люди, нуждающиеся в перерождении. Я клянусь защищать их, оберегать их жизни и предоставлять свою помощь. Клянусь использовать свой дар ощущать смерть – во благо людей. Клянусь в любых ситуациях действовать во благо Ордена реинкарнаторов и системы реинкарнации, а также своих братьев и сестер по Ордену.

– Поздравляю! Мы возлагаем на вас большие надежды, – улыбнулся приор, и раздались аплодисменты. Оказывается, все присутствующие в зале сейчас стояли полукругом, на границе света и тени, приветствуя его.

Чип ему пока не вживили – рано. Но ему подарили еще девять месяцев, в течение которых он может уйти из Ордена в любой момент. Лишь затем он станет полноценным членом, без права выхода. Зато надели на запястье оранжевый браслет, сплетенный из узелков, завязанных специальным образом. Сзади кто-то набросил на плечи черную мантию с застежкой в форме уробороса, и лишь тогда Костя поверил во все происходящее.

К нему подходили, поздравляли, хлопали по плечу, жали руку, он невпопад кивал и благодарил, а сам уставился на Амгалана. Тот при всех, не скрываясь, обнял Мирзоеву. Эльвира Рашидовна вздрогнула, что-то спросила – до Кости донесся лишь ее удивленный возглас. Амгалан наклонился и зашептал ей на ухо. Костя не слышал что, но догадывался. Но почему только сейчас? Он был уверен, что командор уже давно снял свой обет безбрачия, сразу, как только узнал о разрешении от Будды. Почему Амгалан не сразу сообщил о своем освобождении возлюбленной, Костя не знал, но немного уже понимал своего командора. Амгалан не догадывался, какой мотив на самом деле двигал Мирзоевой, не знал, что она привнесла личную неприязнь в работу. Сам же он считал, что в таких вещах руководствоваться личными интересами нельзя. Рассказать ей, что благодаря Колесову они теперь могут быть вместе, – это значило повлиять на ее решение, на это Амгалан пойти не мог. Правильный у него командор.

– Я ж тебе говорил, не переживай! – хмыкнул Данзар, когда они вышли на улицу. Увы, шикарную мантию пришлось оставить внутри: все же не стоило показывать каждому встречному свою принадлежность к одной из самых закрытых организаций.

– Ты тот еще жук! – Костя шутливо ткнул его кулаком. – Столько времени молчал, что входишь в Совет!

– Эх, молодой ты еще, горячий. Вот поработаешь в Ордене, сам будешь молчать обо всем.

– Ну о том, что у меня дома стоит восемнадцатилетний виски, я молчать не буду! Надеюсь, меня не арестуют за нецелевку. Предлагаю поехать отметить.

– Поддерживаю! Если арестуют, то я за тебя заступлюсь! Скажу, была производственная необходимость! – заржал Данзар.

За время церемонии белые пушистые хлопья покрыли весь асфальт, не оставив ни сантиметра серого цвета, одели ветки деревьев, кустов, крыши домов, перила, лавочки и принялись за людей. На черной форме реинкарнатора образовались белые погоны, а вместо забытой в недрах офиса московского горкома шапки пушистые хлопья соорудили собственный головной убор. Природа облегченно вздохнула. Наконец-то выпал снег. Все шло по устоявшемуся веками порядку.