Смертельно хотелось курить — и ни одного табачного киоска поблизости. Мужчина сидел один на парковой скамейке. Брюнет. Длинные густые волосы откинуты за спину и не мешают обозревать желающим его медальный профиль: высокий лоб, прямой нос, твердая линия подбородка. Потертые джинсы, сандалии на босу ногу и слепящей белизны рубашка с короткими рукавами. Руки в меру мускулистые и загорелые.

— Добрый день, — сказала я.

— Привет.

— Извините, у вас не найдется сигареты?

Он глянул снизу вверх, и я поразилась яркой, густой синеве его глаз на смуглом лице.

— Вообще-то я не курю, но сигареты у меня найдутся.

В протянутой ко мне ладони оказалась распечатанная пачка «Кента». Готова была поклясться, что он за ней в карман не лазил. Все время, что ли, в руке держал? Но зачем, если, как сказал, не курит? Я взяла сигарету и поблагодарила.

— Присаживайтесь, если желаете, — предложил он и подвинулся на скамейке.

— Удивительно мало людей сегодня в парке, — глубокомысленно изрекла я, усаживаясь рядом с ним.

— Жарко, — кивнул он. — Суббота. Народ сидит по домам и пьет охлажденные напитки.

— Странно, — я окинула его одним из своих коронных взглядов, означающих: «Вообще-то ты ничего, но много о себе не воображай, потому что я девушка разборчивая». Годков тебе, наверное, что-то около тридцати. Ну, может, чуть меньше. Или больше. Взрослый, в общем, мальчик…

— Что странно?

— Зачем вам сигареты, если вы не курите?

— А, это… — тихо засмеялся он, блеснув ровными зубами. — Все просто. Вы мне понравились, и я решил вас угостить. Только вот марка сигарет…

— Что?

— Не знаю, какие вы любите. Может быть, «Кент» не вполне подходит?

— Что вы, что вы! — включилась я в игру. — «Кент» — в самый раз.

— Возьмите всю пачку, — просто сказал он.

— Спасибо, — милостиво улыбнулась я, пряча сигареты в сумочку. — Всегда стараюсь следовать старому доброму правилу: дают — бери, бьют — беги.

— Так уж и всегда? — прищурился он.

— Всегда! — храбро соврала я.

— В таком случае позвольте мне предложить вам бокал холодного шампанского.

«Ну вот, начинается», — подумала я и отвернулась, собираясь вставать.

— Вы меня неправильно поняли, — в его голосе проскользнула смешинка. Я вас никуда пока не приглашаю. Настоящее французское шампанское из винограда урожая 2000 года. Здесь и сейчас.

Я оглянулась.

В тяжелых запотевших бокалах резного хрусталя искрилось вино. Один бокал он протянул мне. Мы чокнулись. Нежный звон растаял между нами.

— За что пьем? — осведомилась я, стараясь держать себя в руках.

— За нашу встречу, разумеется, — улыбнулся он. Шампанское оказалось настоящим, холодным и удивительно вкусным.

— Если ты разлюбил шампанское, ты разлюбил жизнь, — изрек он, смакуя напиток.

— Где-то я уже это слышала.

— Я вовсе не претендую на авторство.

— А! — воскликнула я и поставила бокал рядом на скамейку. — Вы фокусник экстракласса, да?

— Увы, — его глаза почему-то погрустнели. — К сожалению, это не фокус. Кстати, меня зовут… Иван. А вас?

— Светлана, — призналась я.

Он допил шампанское и протянул мне бокал:

— Возьми, в хозяйстве пригодится. Я попыталась протестовать.

— А как же принцип? — настаивал он. — И потом, не выбрасывать же такую красоту!

— Себе возьми.

Как-то незаметно мы перешли на «ты».

— Я бы взял, да некуда. У меня, видишь ли, нет постоянного места жительства.

— То есть?

— То есть сегодня, например, мне совершенно негде ночевать. Впрочем, есть вариант, что ты пустишь меня к себе… Ведь ты не замужем, верно?

— Нет, — ляпнула я машинально и тут же спохватилась. Каков нахал, однако! — Это с какой же стати я пущу в дом совершенно незнакомого мне человека? — Заряд иронии, как мне казалось, был достаточен для того, чтобы смутить даже носорога.

— Ну, во-первых, мы — знакомы. Я — Иван, ты — Света. Так? А во-вторых, я могу решить несколько твоих проблем, скажем так, материального порядка, и ты за это пустишь меня к себе жить.

Я засмеялась, осознав наконец всю нелепость нашего разговора.

— У тебя красивый смех, — сказал он.

— И только?

— Не только. Ты вообще одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо встречал. И сердце у тебя доброе…

— Наглый подхалимаж…

— По-моему, это ошибка — считать красивых женщин изначально злыми. Все как раз наоборот. Просто им слишком часто приходится защищаться.

— Ты говоришь общеизвестные вещи, — заметила я. — Общеизвестно, например, что я красива…

— И добра. Правильно. И умна. А повторение общеизвестных истин… Мир держится на этих самых истинах. Простых и общеизвестных.

— По-твоему, жизнь проста?

— Я этого не говорил. Истины просты, а жизнь как раз сложна именно в силу недостаточного понимания простых истин.

— Парадокс. Получается, что чем проще истина, тем сложнее ее понять.

— Конечно, — охотно согласился он. — А иначе как бы осуществлялось развитие? В основе любого прогресса лежит какой-нибудь завалящий парадокс. Возьмем, к примеру, развитие наших отношений…

— Ну?

— С одной стороны — беседа о смысле жизни, а с другой — очень хочется есть. Мне, во всяком случае.

— Если это намек, — злорадно оживилась я, — то знай, что холодильник у меня пуст и денег тоже нет.

— Ага, — казалось, он услышал именно то, что хотел. — Тогда пойдем.

— Куда?

— К тебе, конечно. Не на лавочке же этой нам обедать. Хотя, если желаешь, можно и на лавочке.

— Я же тебе сказала, что в доме хоть шаром покати.

— Это уже не твоя забота.

Впоследствии нечем иным, кроме как наваждением и кратковременным помешательством рассудка, я не могла объяснить того факта, что мы под ручку отправились прямиком ко мне домой.

А впрочем — к чему лукавить? — был, был у меня и некий интерес к нему, такому симпатичному и загадочному…

Под шушуканье старушек-соседок — в подъезд и на третий этаж. Ключ скрежещет в давно требующем смазки замке. Потерпи, дружок, вот выйду удачно замуж…

Мой синеглазый спутник скидывает в прихожей. сандалии и шлепает босыми ногами на кухню к холодильнику.

— Так. Пустой, говоришь… А это что?

Я заглянула через его крепкое плечо в нутро старенькой «Бирюзы» и обмерла — холодильник был забит едой до отказа.

— И что тут у нас… — пробормотал Иван и потянул на себя какую-то незнакомую мне кастрюлю.

— Послушай! — Мне наконец удалось выйти из оцепенения. — Я… я не знаю, откуда это все взялось! Это не мое!

— Бывает, бывает… — Он поставил кастрюлю на стол, снял крышку и принюхался. — Борщ, — удовлетворенно констатировал, — украинский. Люблю, знаешь ли, украинский борщ. С пампушками и со сметаной. У тебя есть пампушки и сметана?

Я потрясенно молчала.

— Ну чего ты стоишь? — воззрился на меня Иван своими пронзительно-синими глазами и достал из хлебницы свежеиспеченные пампушки, от которых по кухне сразу же волной пошел вкусный чесночный дух. — Иди переодевайся к обеду и мой руки. Я сам накрою на стол.

Вы когда-нибудь пробовали настоящий украинский борщ с пампушками?

Такой борщ умела готовить моя покойная бабушка, и я уже основательно успела позабыть его божественный вкус.

Вопросы, как обиженные пчелы, роились в моей бедной головушке, но я решила сначала насытиться, раз уж представилась такая возможность.

— Кофе? — предложил он, когда с борщом было покончено. — Или желаете второе блюдо? Можно, скажем, подогреть отбивные. Я там заметил в холодильнике…

— Благодарю покорно.

— Тогда кофе.

Все ясно, соображала я, наблюдая, как Иван открывает несуществовавший у меня еще сегодня большой пакет кофе «Арабика», щедро насыпает его в джезву, добавляет сахар, заливает кипятком и ставит джезву на малый огонь. Все ясно, он — гипнотизер, и все это происходит только в моем воображении. Но зачем? С какой, извините, целью? Завладеть моей душой и телом?

Но он достаточно интересен сам по себе, чтобы не испытывать недостатка в женщинах… Вот именно. Тобой этот недостаток и восполняется сейчас. Нет, постой… Я ведь сама к нему обратилась, а он просто сидел на скамейке летним погожим днем. Сидел себе, значит, на скамейке. Отдыхал. И тут подхожу я. Молодая длинноногая натуральная блондинка. Он (что совершенно естественно) теряет голову и, полностью отдавая себе отчет в том, насколько малы его шансы обратить на себя мое благосклонное внимание, прибегает к запрещенному приему. То бишь гипнозу. Бред.

И тут в дверь настойчиво позвонили.

Я сразу определила, что это приперся мой бывший муж и что он почти наверняка в изрядном подпитии. Черт, этого только мне не хватало!

— Открою? — полувопросительно глянул на меня Иван.

— Нет уж, — решительно поднялась я из-за стола. — Сиди.

Ну, точно. Муж. Да еще в агрессивной стадии опьянения.

— Чего тебе надо?

— Дай полтинник!

— Нет у меня денег.

— Тогда чего-нибудь выпить.

— Выпивки тоже нет. Иди откуда пришел.

— А-а! У нас гости! — это он заметил мужские сандалии в прихожей.

— Представь себе…

— А ну-ка…

Надо сказать, что мой бывший при росте метр девяносто и соответствующем весе обладал недюжинной силой, так что мои пятьдесят четыре килограмма он просто отодвинул рукой к стене и вломился на кухню.

Я бросилась вперед, готовая повиснуть на его медвежьих плечах, но бывший супружник, уставившись на спокойно пьющего кофе Ивана, вдруг как-то сник, пробормотал нечто вроде извинения, пятясь, покинул квартиру и загрохотал вниз по лестнице.

— Что ты ему сказал? — поинтересовалась я, наблюдая в окно за быстро удаляющейся по улице фигурой бывшего мужа.

— Ничего, — пожал он плечами. — Странный какой-то тип… Кто это?

— Когда-то был мужем.

— А!

— Что значит «а»?

— Да нет, ничего. Деликатный, наверное, человек. Увидел, что место занято, ну и решил без шума удалиться.

— Деликатный он, как же, — горько усмехнулась я. — Нет, если ты не фокусник, то, значит, гипнотизер. Только вот не пойму, что тебе нужно от бедной девушки.

— Доброй и красивой, — добавил он. — Я же тебе сказал: мне негде жить на теперешний момент, а ты мне понравилась.

— Все так просто?

— А зачем усложнять? — Он отнес чашки в раковину и принялся мыть посуду. — Понимаешь, я не люблю гостиниц.

— И все-таки, кто ты? — спросила я его спину.

Он обернулся, держа в руках только что вымытую тарелку. Капли воды медленно падали на линолеум.

— Ты уверена, что тебе очень хочется это знать? — тихо спросил он, и я почему-то испугалась.

Вечерний ветерок путался в легкой занавеске, пытаясь пробраться в комнату сквозь открытую дверь балкона. Мы сидели в креслах возле журнального столика и пили превосходное «Амонтильядо» двадцатилетней выдержки.

— Прямо из подвалов испанского короля, — сказал Иван, разглядывая вино на свет. — Красиво, а?

— Да уж, — вздохнула я. — Слушай, ты не мог бы сотворить какой-нибудь «Данхилл»? А то «Кент» все-таки не мои сигареты.

— Изволь, — он протянул мне пачку «Данхилла».

— Ловко. А что еще ты можешь, кроме сотворения материальных ценностей, так сказать?

— Еще… — Он задумчиво почесал пальцем лоб, подбородок. — Ну-ка, встань.

Я подчинилась.

— А теперь иди ко мне на ручки.

— Это еще зачем?

— Увидишь.

Он подхватил меня на руки, и я крепко обняла его за шею.

— Теперь закрой глаза.

«Сейчас он меня поцелует», — подумала я, подглядывая сквозь ресницы.

Как будто кто-то выключил и опять включил солнце.

Я ощутила под босыми ногами прохладную шероховатую поверхность и распахнула глаза. Мы находились на крыше невероятного по высоте здания. Огромное небо голубым куполом изгибалось над сверкающим на солнце тысячами стеклянных граней городом внизу. Какой-то толстяк в костюме-тройке шарахнулся от нас в сторону.

— Что за ч-черт… — пробормотал он по-английски.

— Нью-Йорк, — сказал Иван и подвел меня за руку к остеклению. — Мы на крыше Эмпайр-стейт-билдинг. Нравится?

— Да, — вымолвила я потрясенно. — Что да, то да… Это что же, настоящий Нью-Йорк?

— А тебе бы хотелось игрушечный?

— Пятая авеню… — завороженно прошептала я, — Бродвей, Сентрал-парк…

— Вон, вон и вон, — показал он пальцем.

— Гудзон, Бруклинский мост… Чудеса!

Стоящие поодаль немногочисленные нью-йоркцы и гости города с интересом разглядывали наши босые ноги. Мне пришла в голову идея. Если все это гипноз, то не может же он в самом деле…

— Поехали вниз, — решительно сказала я. — Погуляем по городу.

Мы спустились в скоростном лифте и вышли под жаркое полуденное солнце.

— Дай мне двадцать пять центов, — потребовала я.

— Зачем тебе? — он протянул мне монету.

— Раз уж случилась такая оказия, хочу проведать подругу. Она в Нью-Йорке живет. Телефон я помню. Тысячу лет ее не видела. То-то обрадуется!

— И что ты ей скажешь?

— Скажу, что заработала случайно кучу денег и решила прошвырнуться по Америке. Купила путевку. Ты мой спутник и, возможно, даже жених. Как?

— Мне подходит.

— Только вот босиком как-то… И денег у нас нет.

Иван сделал рукой неопределенный жест, и на асфальте перед нами возникли мои босоножки и его стоптанные сандалии. Другой рукой он вытащил из кармана джинсов новенькую стодолларовую купюру.

— Пока хватит?

— А миллион долларов можешь? — искренне поинтересовалась я, обувая босоножки.

— Да хоть миллиард, — пожал он плечами. — Только зачем?

— Действительно, — хмыкнула я, входя в ближайшую телефонную будку. Зачем нам миллион долларов — солить их, что ли? Тем более миллиард…

Наташки дома не оказалось. Ее американский муж объяснил, что она уехала по делам фирмы куда-то на Запад и вернется в лучшем случае дней через пять.

Больше знакомых у меня в Нью-Йорке не было, и мы отправились просто бродить по городу.

Уже потом, опять у меня дома, мы лежали на чистых простынях, утомленные любовью (как мне было не пустить его в постель после всего происшедшего?). Моя голова покоилась на его груди, от которой шел слабый терпкий запах молодого мужского пота. В окно робко заглядывал новорожденный месяц, и мои глаза сладко слипались.

— Не смей засыпать раньше меня, — пробормотала я и погрузилась в сон.

Это были, наверное, самые яркие дни в моей пока еще недолгой и не слишком разнообразной жизни. Дни и, конечно, ночи. Любовником Иван оказался тоже совершенно удивительным. Нежным, пылким и неутомимым. Он отдавался любви весь, но и брал все. И я с готовностью и радостью это все ему отдавала.

Так прошла неделя. Половина моего оплачиваемого отпуска. А я ведь собиралась провести его в Крыму… Впрочем, в Крыму мы за это время тоже побывали. И не только в Крыму.

Я перестала задумываться, откуда он брал деньги. Просто они у него всегда были и в том количестве, которое на данный момент было необходимо. Конечно, я не оставляла — особенно в первые дни — попыток узнать о нем побольше. Но он большей частью отшучивался. Или просто молчал. Мне было хорошо с ним. Даже слишком хорошо. И только неясное ощущение тревоги время от времени закрадывалось в мою душу при взгляде в его ярко-синие пронзительные глаза.

Особенно сильно я ощутила эту тревогу, когда однажды на наших глазах трамвай насмерть сбил человека. Мы стояли на тротуаре и дожидались зеленого света, чтобы перейти улицу, а этот мужчина (по-моему, он был пьян) просто шагнул на рельсы. В такой ситуации и Шумахер не успел бы затормозить. Разве что объехать. Но это, повторяю, был трамвай. Раздался тупой удар, и человек, пролетев по воздуху несколько метров, упал к нашим ногам. Я сразу подумала, что он уже мертв, и от страха вцепилась в руку Ивана. А он мягко меня отстранил и присел на корточки перед этим беднягой. Он присел перед ним на корточки и положил свою левую руку ему на грудь, а правую на испачканный кровью лоб. Толпа возбужденных происшествием людей окружила нас. Но совсем близко никто не подходил. Все просто стояли и смотрели. Несколько человек по мобильным телефонам вызвали «Скорую помощь» и милицию. Но «Скорая» не понадобилась.

— Встань, — тихо сказал Иван.

И человек открыл глаза (они оказались карие и совершенно трезвые) и сел, недоуменно оглядываясь по сторонам. Сначала сел, а затем легко поднялся на ноги. Выглядел он совершенно целым и невредимым.

— Пойдем, — Иван взял меня за руку. — Сейчас начнутся всякие расспросы, а я этого не люблю.

И мы ушли. Никто не пытался нас остановить. И только спасенный Иваном мужчина растерянно глядел нам вслед, словно пытаясь вспомнить что-то очень важное…

Это случилось на девятый день нашей жизни с Иваном. Ранним утром. Я спала, рядом спал мой Иван, и кто-то третий пристально смотрел на меня. Сквозь тонкую пелену сна я всей кожей чувствовала этот изучающий тяжелый взгляд. Нужно было просыпаться, чтобы окончательно уяснить для себя природу данного ощущения, но просыпаться почему-то было страшно.

— Г-голубки, — произнес чей-то звучный бас. От испуга я открыла глаза.

Посреди комнаты, глубоко засунув руки в карманы широких штанов, стоял человек и разглядывал нас.

Я осторожно повернула голову. Иван продолжал безмятежно спать.

— Кто… кто вы такой?

— Это сейчас не имеет значения, — хмыкнул незнакомец.

Он стоял спиной к окну, в которое ломилось утреннее солнце, и я не могла как следует рассмотреть его лицо.

— Будите своего… друга, — сказал он. — Я вас жду на кухне.

— О ч-черт…

Я накинула халат и растолкала Ивана.

— Что… что случилось?

— Не знаю. Там, по-моему, к тебе пришли. Не знаю, уж каким образом он проник в квартиру…

— Ко мне?!

— Мои друзья имеют обыкновение звонить в дверь или стучаться, а не пользоваться отмычкой. И вообще, я его первый раз вижу.

— Погоди… — Иван приподнялся на локте, как бы прислушиваясь к чему-то. — Да, — вздохнул он. — Придется идти.

В кухне незнакомец свободно развалился на стуле и прихлебывал «Амонтильядо». В руке его дымилась сигарета.

— Хорошее вино, — похвалил он, увидев нас. — Когда это ты, интересно, научился разбираться в винах? Присаживайтесь.

Мы послушно сели, и я как следует его разглядела. Высокий блондин с довольно приятными чертами полноватого лица, которое, впрочем, портили светло-голубые водянистые глаза и сероватого, нездорового оттенка кожа. Цветастая рубашка болталась на широких плечах, и какой-то горьковатый, миндальный, вызывающий смутное беспокойство запах, смешиваясь с ароматом «Амонтильядо» и табачным дымом, исходил от него.

— Как ты меня нашел? — хмуро осведомился Иван, протягивая руку и наливая себе из бутылки, стоящей посреди стола.

— Трудно было, — усмехнулся блондин. — Но я постарался.

— Он послал тебя?

— Скорее, он дал себя уговорить послать меня.

— Кому дал?

— Мне, кому…

— Ага… С чего бы это?

— С чего бы это что?

— С чего бы это он дал себя уговорить и с чего бы это именно ты его уговаривал?

— Ну… ты все-таки его сын. А почему я… Мой каприз, скажем так.

— Каприз? Что-то не верится. Какой у тебя может быть каприз?

— Как раз у меня и может быть. Это ваши… Но ты, разумеется, прав. Дело не в капризе. Просто все должно быть, как… должно. Со мной все ясно. Я — противник. А вот ты…

— Я просто трус.

— Послушайте, мальчики, — не выдержала я, — может быть, все-таки объясните, в чем дело? В конце концов, это мой дом…

— Мадам, — любезно осклабился блондин, — мой вам совет: не лезьте в это дело.

— Я вам не «мадам»!

— Ну хорошо, — согласился он. — Пусть будет мадмуазель.

— Он прав, Света, — вмешался Иван. — Тебе лучше поменьше знать о наших делах.

— Криминал, что ли?

Блондин гулко захохотал и поперхнулся вином.

— Не беспокойся, — грустно улыбнулся Иван, — тебя это не затронет никоим образом.

— Да уж, — подтвердил блондин, откашлявшись. — Но мы отвлеклись. Если ты считаешь свой поступок поступком труса — твое дело. Я склонен думать иначе.

— Естественно.

— Будь добр, не перебивай. Ты просто сделал выбор. У тебя был выбор, и ты его сделал. Конечно, никто не мог и предположить, что ты изберешь этот вариант. Такого никогда и нигде раньше не случалось. И ни с кем. Самое смешное заключается в том, что твой поступок не подлежит наказанию. Он неподсуден. Ты не пошел против. Ты пошел по-другому.

— Я сбежал.

— Ну и что? Я бы тоже сбежал на твоем месте.

— Ты — не я.

— Брось. Разумеется, я — не ты. Но ты сам только что признался, что поступил так, как мог бы поступить только я. Значит, не такие уж мы и разные. Впрочем, этот наш старый спор, как всегда, ни к чему не приведет. Да и не за этим я сюда пришел.

— А зачем?

— Я пришел сказать, что беглец может вернуться.

— Вернуться?! — Иван вскинул голову. Бледно-голубой и ярко-синий встретились, и мне показалось, что на кухне запахло озоном. — В качестве кого?

— В качестве сына, — тихо сказал бледноглазый пришелец. — Божьего и Человеческого. Здесь, во всяком случае, ты не нужен ни в каком качестве. Потому что здесь есть другой. Место занято.

— Поздно, — неуверенно произнес Иван.

— В самый раз, — усмехнулся незнакомец и налил себе еще вина. Сценарий, правда, изменится, но кино от этого только выиграет. Ты же понимаешь, что в нашем деле ничего испортить нельзя. Можно сделать только лучше. В общем, тебе дается еще один шанс. Подумай.

Иван молчал. В наступившей тишине стали слышны голоса играющих во дворе детей и звон проехавшего рядом с домом трамвая. Где-то в небе прогудел самолет.

— У меня сейчас не хватит сил на возвращение, — вымолвил наконец Иван. — Я… я потерял форму.

— Понимаю, — усмехнулся блондин, покосившись в мою сторону. — Но я на что? Моих сил хватит на двоих. — Он одним глотком допил вино и поднялся. Пошли.

— Постой…

— Что еще?

— Я хочу, чтобы она тоже присутствовала, — кивнул в мою сторону Иван.

— Зачем тебе это?

— Скажем так — это мой каприз.

Они засмеялись. Один весело, а другой грустно.

— А вы? — Водянистые глаза обратились на меня, и я вздрогнула, вдруг ощутив неземную и страшную силу этого взгляда. — Вы согласны?

— На что? — Я с трудом сглотнула подступивший к горлу тугой комок.

— Присутствовать при окончании нашего дела. Должен заметить, что вам ничего не грозит в физическом смысле. Душевное потрясение — это да, это вполне может быть. Но абсолютную физическую безопасность с последующей немедленной доставкой домой я вам гарантирую. Вы, разумеется, вправе отказаться.

Я посмотрела на Ивана.

— Соглашайся, — попросил он тихо. — Мне будет легче, если я буду знать, что ты рядом.

Я согласилась. До сих пор не знаю, почему.

…Багровое солнце садилось за низкую гряду пологих холмов на горизонте. Пылилась дорога, по которой уходила в город стража и последние зрители.

— Ну вот и все, — сказал мой провожатый. — Вам пора.

— Да, — кивнула я. — А что… что будет дальше?

— То же самое, — пожал он широкими плечами. — Он, разумеется, воскреснет на третий день, и все повторится сначала. Ничего нового, поверьте мне. Все это уже было. И еще не раз будет.

— Вы лжете, — покачала я головой. — Это как любовь. Всегда разная. Но всегда только любовь.

— Не будем спорить, — пробормотал он. — Я, признаться, устал. Мне, знаете ли, еще вас обратно нужно доставить, а это, поверьте, не так легко, как кажется. Вы готовы?

— Да, — сказала я, отворачиваясь от багрового заката и черного силуэта креста с обвисшим на нем человеческим телом. — Готова.

А все-таки жаль, что я так и не успела попросить у него вечернее платье от Диора…