La Critica (первая книга казанской трилогии)
История о любви и дружбе на фоне авантюрного производственного триллера. Содержит нецензурную брань.
Что бы вы ни делали на сцене Карнеги-Холл,
в зале всегда найдётся несколько человек,
которые будут считать это искусством
В. Аллен
Предисловие (последняя зима
)
Вы когда-нибудь стояли вблизи горящего дома? А? Если нет, то я вам немного расскажу об этом ощущении. Вообще-то это практически невозможно, я имею в виду стоять вблизи горящего дома, – даже на приличном расстоянии ощущается нестерпимый жар, особенно если ветер дует в вашу сторону. Ещё очень тяжело дышать, потому что окружающим воздухом дышит пожар, и вам ничего не остаётся. А если на вас надето что-то легко воспламеняющееся (пуховик, шуба, растительность на лице и теле), можно вспыхнуть и разделить печальную участь постройки. Да, уж… Все эти впечатления от пожара имеют несомненно негативный характер, физический негативный характер. Но, эстетическое удовольствие от созерцания полыхающего четырехэтажного коттеджа затмевает весь физический негатив. Или нет? И да и нет. Всё-таки горящий четырёхэтажный коттедж с хорошим ремонтом до сегодняшнего вечера принадлежал мне, и последние почти два года мы – я и двое моих партнёров – называли это место своим домом.
– Ох, еб…ская сила! – воскликнул Стальский, срывая с себя очки в металлической оправе. – Накалились, как у Джордано, что б его, Бруно!
Этот парень справа от меня – мой партнёр. Член нашего двух с половиной члена. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что наша команда состояла из трёх полноценных членов, не считая внештатных «агентов» и экономки. Просто, одним из членов команды была…
– Фу, чёрт! «Бим» стал тёплым, – брезгливо прошипел Стальский, однако отвинтил крышку и сделал добрый глоток.
Видимо, придётся сначала коротко рассказать о том члене команды, который находится в непосредственной близости от меня в данный момент. Лучше начать с его внешнего вида: два с лишним метра ростом, то с дефицитом, то с избытком веса; усищи как у Фредди Меркьюри – «трагическая константа человеческого лица» и последний взвизг его собственной моды, кальсоны чебоксарской «фабрики изделий лёгкой промышленности для сильно пьющих лиц» (он не успел надеть что-либо другое), пальто расцветки клетчатый «жираф», стоящее неимоверных денег, бутылка «Джим Бима» в кармане пальто расцветки «жираф». На ногах ботинки из кожи продажного капитана полиции, а, если по правде: из кожи продажного страуса. В присутствии Г. Стальского у юных девушек истончаются девственные плевы, а у пожилых девушек отступает климакс, сухие салфетки становятся влажными. Глеб Егорович Стальский – электромагнит для женщин, девушек, бабушек, тёток, тёлок, дам, леди, фрау, самок; словом для всех носителей двух «X»-хромосом; это его дар, в этом один из его талантов, это часть его судьбы.
Я познакомился со Стальским на первом курсе Университета, на факультете журналистики. Меня вышибли в середине второго курса, а Стальского на год позже, что даёт ему моральное право чувствовать себя большим профессионалом, чем я. Впрочем, он этим правом не злоупотребляет. Воинственную целеустремлённость наших одногруппников Стальский считал наихудшим заблуждением в жизни. Мы оба с презрением смотрели на тех, кто ковал счастье своим трудолюбием, поскольку знали, что слишком многое зависит от случая; обремененные такими выводами, мы являлись адептами теории «Большого Куша», и не предпринимали никаких шагов до времени. Что касается меня, то я обычный неприметный щуплый интеллигентишка в очках в пластмассовой оправе, поэтому я не собираюсь с криком срывать эти самые очки с себя; ношу я именно эти очки именно в этой оправе уже столько лет, что они дважды выходили из моды и дважды снова становились модными. Очки как у Аллена Кенигсберга. Неважно. Что действительно важно в моём облике, так это застывшая гримаса сомнения на лице; сомнения в широчайшем смысле этого слова: от сомнения, что есть на завтрак, до сомнения касательно теории происхождения вселенной. Оба – и я, и Стальский, – прошедшие через этап бездейственной злобы в ранней молодости и уверовавшие в пользу кипячения воды перед завариванием чая, достигли предела человеческого рассудка, и зашли за этот предел.
– Весна!.. – промолвил Стальский и глубоко вдохнул.
В радиусе тридцати метров от горящего дома наступила суррогатная весна. «Радикальная расчистка снега», – подумал я. Кстати, сейчас декабрь. И ещё ночь. «Декабрьская ночь», – назовём это так.
Стальский снова извлёк из кармана прямоугольную бутылку, отвинтил крышку и отпил. Я укоризненно посмотрел на Стальского, но, не потому что был против алкоголя, а потому что боялся, что бутылка может взорваться от жара. С физикой у меня всегда было плохо, а то, что учительница по физики меня ненавидела – всего лишь совпадение. Стальский достал из другого кармана шкатулку с курительными принадлежностями, присел на корточки и стал пытаться скрутить сигаретку.
– Что? – спросил он и протянул мне пойло, чтобы я подержал, пока у него заняты руки.
Я скривил рот, воткнул бутылку в осевший от жара сугроб и снова повернулся к пожару. Стальский Глеб Егорович, сегодня в образе недодавленного Даниила Хармса: пальто, табак, литературные амбиции.
– Опять «сорок блять», – прервал нашу медитацию сосед, на ограду которого Стальский только что накинул пальто. – А эт.. чо?!
– Что?! – раздражённо повернулся я к нашему соседу.
– Эт… чо?! – повторил свою полумысль сосед. – Горит!..
– Горит, Валерий Валерьянович, гори-и-и-т, – тоном сумасшедшего проговорил я. – Теперь никакие пьяные крики и музыка не будут мешать вам спать! Теперь никакие «проститутки» и «сутерёны» (как вы их изволите называть) не поколеблют ваш благородный алкопокой. Не будет больше дискотеки восьмидесятых и наркоманов!.. Не видать вам более ни «педрил», ни «бандюков», ни прочей «мразоты столичной». Ни тебе забитый дорогими тачками проезд, ни фейерверки в будние ночи, ни колдовские обряды в полнолуния. Словом, ничего… – последние слова я проговорил, совершенно откровенно шмыгая носом; настроение скакало от восторга до нервозности туда и обратно.
Сейчас я был настроен игриво, как всегда перед предстоящим приключением.
– Давай, Валерьянович, – протянул «пять» нашему соседу Глеб. – Будь здоров.
Сосед не удовольствовался рукопожатием и заключил Стальского в объятья. Когда объятья завершились, Валерий Валерьянович ретировался.
– Несчастный обыватель, жестоко покалеченный суррогатами алкоголя, – проговорил Стальский, снова отвинчивая крышку.
Стальский – человек, отвечающий за порочные и порочащие связи с общественностью, агент по продажности и liar-liar специального пошиба, он придумал себя сам, и постоянное наличие не менее трёх промилле в крови никак не мешало его работе. Основное направление Стальского: рекламный бизнес и всё что связано с развлечениями. Журналист оригинального жанра, духовный сын мистера Рауля Дюка, отец русской… и двух евреек (шутка), всё это о нём. Автор таких идиом как: «Чисто по-человечески» – это слишком жестоко», «Терпение» и «Труд» пиши через «Тр», «Звони бабушке каждый день; она на даче» и других, автор рекламных слоганов и причин вести себя возмутительно. Смысл некоторых его фраз (и поступков), уверен, останется загадкой на века; но, так называемый истеблишмент нашего региона ловил каждую фразу этого лжеца, неизменно выискивая в каждой глубочайший смысл. Стальский, снова отпив «Бима», издал ужасающий гортанный звук, обозначающий: «Да, друзья мои, мир рушится на глазах, всё в десятой степени плохо, но высочайшая мудрость в том, чтобы держать себя в руках и оставаться собой даже пред ликом дьявола, поскольку…» Он, конечно, преувеличивал. Зазвонил телефон. Я машинально похлопал себя по карманам, прежде чем понял, что звук исходит из недр пальто расцветки «клетчатый жираф». Стальский, по всей видимости, потерял интерес к мобильной коммуникации. Я посчитал себя вправе забраться в карман его пальто и ответить на звонок.
*****
Я в тёмно красном смокинге и цилиндре стою на крыше нашего полыхающего дома. На ногах ботинки на огромнейшей платформе, чтобы быть вровень с Мартой, которая кружит вокруг меня в вечернем платье. У меня в руках, разумеется, трость. Я так круто двигаюсь, что и передать словами невозможно.
Прямо из ночного неба, раздувая пламя и вздымая снег, спускается вертолёт.
Платье Марты развевается от лопастей вертолёта как «Флаги наших отцов». Я скидываю пиджак, и он летит с крыши. Вслед за пиджаком отправляется трость… Вслед за этим барахлом падают ботинки на монструозной платформе и платье Марты.
*****
– Ты опять представил, что живёшь в мюзикле? – Стальский с усмешкой смотрел на меня.
– Не знаю. Может быть, – потупившись, ответил я.
– Пора бы реабилитироваться, – он снова надел очки.
Телефон перестал звонить. Я решил задать Глебу ничего не значащий вопрос:
– Давно хотел спросить, а как по документам зовут Джессику?
Телефон снова запел.
– Нормита Самбу Арап, – без запинки ответил Стальский.
– Мм… Занятно. Теперь понятно, почему мы её называли Нормой.
– Может, ответишь на звонок? – спросил Глеб.
– Плюс 3 (141) 592… – пробормотал я и провёл по экрану. – Да!
…………
– Точно, по расписанию… – я сделал несколько шагов от огня. – К сожалению да, твой братец пьян.
…………
– Марточка, мой телефон в сумке в машине.
…………
– Рад тебя слышать. Нет, у нас всё нормально, – я заткнул пальцем другое ухо, потому что в горящем доме начало что-то свистеть и хлопать; не знал, что кирпичи могут так здорово гореть; может алкозаначка Глеба полыхнула.
…………
– Что уж там говорил Уайльд про триумф воображения над интеллектом? Я всегда больше полагался на воображение. Нет повода для беспокойства.
…………
– Я тоже.
…………
– Не без этого, конечно. Я не «бодрый кабанчик», Василиса!
…………
– «Я не Василися-я-я». А я не «бодрый кабанчик»! Мы приедем раньше, чем планировали. Всё хорошо, но… по-другому хорошо. Что само по себе не совсем не плохо.
…………
– При встрече расскажу. Когда сам осознаю.
…………
– Стоим около костра, греемся.
…………
– Не совсем пикник.
…………
– Я больше не хочу быть журналистом.
…………
– Как насчёт проката катамаранов?
…………
– Отель?
…………
– Да. На твой вкус, Крошка.
…………
– Я знаю. До скорой встречи.
…………
– А ты не вывихни запястье, когда будешь вспоминать обо мне! Пока, – только я скинул вызов, как грянул небольшой взврывчик, и сноп искр и каких-то полыхающих кусков вылетел из окна четвёртого этажа. Один из огоньков приземлился где-то за соседской баней.
– Как у них дела? Супер-гуд? – спросил Стальский.
– Да, – ответил я. – Говорит, что нашла подходящий для нас дом, – послезавтра собирается посмотреть. И тебе по соседству, но ты уж сам решишь, когда приедешь.
Глеб покивал. Я весело прокричал:
– Давай-ка валить отседа, Глеб Егорович!
– А как же геликоптер?
– Не будет никакого геликоптера, я пошутил.
– Провёл меня?
– Точно.
– Выходит, обманул меня? – продолжал сыпать синонимами Стальский.
– Да, друг.
Мы со Стальским с секунду смотрели друг на друга, а потом рассмеялись, а потом синхронно погрустнели.
– Обожди, дай насладиться зрелищем. Не каждый день горит дело твоей жизни, – Стальский положил руку на горлышко бутылки как мушкетёр на эфес шпаги. – К тому же пожарные ещё не скоро приедут.
Стальский, конечно, расстроен.
– Ладно, – я вернул Стальскому его телефон. – Я вот о чём подумал: мой папаша как-то сказал: «Богатые люди прикуривают от костра…» Интересно, что он имел в виду? Он ведь не курил даже.
Я посмотрел на пламя в окнах четвёртого этажа и в очередной раз вспомнил о том, как оттуда, в июле девяносто четвёртого года, выпал мой отец. Он бы наверняка разбился насмерть, если бы к моменту приземления уже не был мёртв. Подойдя к окну спиной, глядя в лицо двум пистолетам, уже имея в теле три пули, он заполучил четвёртую в голову и выпал в незастеклённый оконный проём. «Афтошка! Афтошка!!!» – иступлёно закричала мать из гаража. На её крики прибежал третий мокродел и сделал меня круглым сиротой. Сразу хочу сказать, что эта история не про месть. Я вполне осознаю, что моих родителей убил плохой бизнес-климат.
Кстати, я только что разговаривал с родной сестрой Стальского – со Стальской. Это она звонила. Она и есть тот самый третий член, замешанный в нашем ошеломительном успехе. Я бы охарактеризовал её как человека с равным количеством правых и левых рёбер. Тьфу! Надоел этот дешёвый жёлтогазетный стёб! Я уже думать начал подзаголовками нашей поганой газетёнки! Нашей обожаемой газеты. Марта Стальская, – родная сестра Глеба, к счастью совершенно ничем не похожая на Стальского, кроме баскетбольного роста. Марта – восходящая, но не взошедшая звезда женской волейбольной сборной Университета, красавица-блондинка, в равной степени умная и злая, как будто наивная, но на самом деле коварная. Марта – работник и кулис и витрины нашей газеты. Технический специалист и автор нетривиальных концепций, адепт идеи заработка, а не игр. Марта – адаптивный свет очей моих. Девушка – мечта монтажника высотника. Страсть и любовь моей жизни. Единственный разумный человек из нас троих; не употребляет, не привлекалась, не замечена. Она всегда-всегда потешалась над нашими с Глебом утопическими идеями, а потом вдруг влилась в нашу команду. «Потому что без меня, вам не…» – пространно объяснила она, а может она так не говорила, и я сам придумал эти слова. А может это я сказал полтора года назад что-то вроде: «Марта, Крошка, без тебя нам не…» Столько всего произошло с тех пор. Всегда, когда в наших со Стальским рукавах оказывался козырь, – это Марта вкладывала его туда. И да, Марта очень похожа лицом на Гвинет Пэлтроу.
– У вас энто… – из темноты снова появился наш сосед.
– Что «энто», дядя Валера? Дом горит? – я приготовился ругаться.
– Неа, машина… – Валерьянович показал куда-то в сторону аллеи напротив его ворот.
– Твою-то мать! – прошептал я и рванул в сторону припаркованной на безопасном (как мне казалось) расстоянии от пожарища BMW единички; Стальский побежал за мной.
Одна из головешек при взрыве упала на тканевый верх кабриолета, и брезент начал тлеть. Через минуту мы остановили тление, набросав снега. Я был готов расцеловать старого алкаша, который спас от гибели мою машину.
– Даже не насквозь… Дай ему что-нибудь, – сказал я Стальскому, когда не обнаружил в своих карманах ничего, что могло бы понравиться деревенскому пьянице.
Стальский сосредоточенно начал рыться у себя в карманах, потом достал свой телефон, по которому я только что разговаривал с его сестрой, и прощальный взглядом посмотрел на его стеклянно-аллюминиевую поверхность.
– Нет! – остановил я этот бессмысленный акт жертвенности. – Телефон нам ещё понадобиться, может, придётся сдать в ломбард или позвонить. Отдай бутылку, в багажнике ещё найдётся.
Уважаю Стальского за то, что он наплевательски относится к вещам, однако… Дядя Валера, следивший за перипетиями нашего диалога, явно одобрил моё последнее предложение и его глаза заранее наполнились слезами благодарности.
Да, пора бы уже растворяться в ночи, как бордовый Volvo в романах Уилки Коллинз. Я, оставив дарителя и одариваемого наедине, снова вернулся на смотровую площадку перед коттеджем, который давал нам крышу над головой и чувство защищённости, а по бумагам являлся редакцией нашей газеты. Редакция. Место, из которого мы отправлялись на нашу, как посчитают многие, сомнительную (а для нас несомненную) работу. Чем занималась наша газета не рассказать в двух словах. Начав с ежемесячного обозрения заведений общепита, довольно скоро мы начали писать обо всём подряд. «Не что писать, а кто пишет…» Потом поймёте. Писали обо всём, о чём хотели, а потом, как-то неожиданно, поймали себя на том, что пишем обо всём, за что нам заплатили, а ещё немного позже, нам начали платить за то, что мы хотели продать. Мы дерзнули заломить высокую цену за воздух, сотрясённый нашими бредовыми идеями, а люди, имеющие свободные средства, посчитали особым форсом платить за это. Мы стали тем «необязательным», без которого «не круто», и вполне удовольствовались данным качеством, усугубляя накал и расширяя сферу приложения усилий. Но это не сразу. Одним из направлений нашей деятельности была продажа людям ощущения движения времени. Точнее не скажешь. Самый лёгкий способ почувствовать себя счастливым – быть (или казаться) лучше других. Лучше – это богаче, сильнее, красивее, удачливее. Счастье довольно сомнительного качества? Но, вы же иногда пьёте растворимый кофе? Может и так. Удачливее. Касательно последнего – удачливости – нужно сделать некую оговорку. «Удачу» – как товар во все времена дефицитный – мы придерживали для себя. Кто-то считал нас своим личным «ручным крокодильчиком», а мы кого-то читали отчаянным идиотом, и никто не остался внакладе. События последних двух лет, события как нашей (Стальские и я) жизни, так и жизни нашего города, так или иначе, прошли под всё возрастающим сиянием звезды «La Critica». Если в городе и был человек, который не читал «La Critic»у, то уж точно слышал это слово, а чего ещё желать двум недоучившимся журналистам с маниями величия?!
Книга с названием «Этический кодекс журналиста» с первого дня существования La Critic’и не позволял нашему рабочему столу раскачиваться, подпирая одну из его ножек. Наш приятель Шуба, Марсельчик и Яков Семёнович (оба ныне покойные), Всадница Красного Ягуара, Сицилия Владимировна, Ксю, Бедвезагёрл и даже Мастер, а также клубная шушара, секс-маньяки всех сортов и расцветок, молодые богатенькие буратинки, состоятельные домохозяйки с княжескими амбициями и интеллектом гипсокартона, все были составными частями La Critic’и, все-все-все стали героями La Critic’и, превратившейся из брошюры (за двенадцать тысяч рублей – тираж) в Сверхидею. Идею выбирает каждый сам; в меру своего кругозора. Герои комикса, но всё же герои. Плати за свои Пятнадцать Строчек Славы! Желаешь причаститься La Critic’ой? Какой разговор! Плати, уважаемый (…ая)! Слава – это наркотик. Единственный наркотик, к которому привыкаешь, даже не попробовав. И уж конечно, мы не давали первую дозу бесплатно, как и не делали скидок постоянным клиентам. Снизу или сверху, справа или слева, как канцелярские кнопки и скрепки, по своей воле или выполняя служебный долг, люди тянулись к магниту по имени La Critica.
Стали ли мы состоятельными людьми? С оговорками. Были ли мы парнями (девушками) при деньгах? Пожалуй. Спросите в нашем городе у любого: кем был до революции Паниковский? – Вам не ответят. Спросите: «Знаешь La Critica?» – Да! La Critic’у в нашем городе знает каждый. Представляем вашему вниманию авантюрно-познавательную рекламную брошюру «La Critica», в которой не будет пощады никому.
– Всё, уезжаем, – на Стальском теперь были брюки, а под пальто поддет джемпер; не иначе наведался в багажник «единичички».
Мы погрузились в машину и, не включая фар (хоть это было и не обязательно), начали движение прочь из посёлка. Стальский надел очки и приспустил спинку кресла, – приготовился ко сну. На холме перед выездом на трассу я остановил машину, чтобы последний раз взглянуть на наш дом, на наш милый Аламо. Я повернулся к Стальскому, чтобы перекинуться парой эпических фраз «за жизнь», но он уже спал. В стёклах очков Стальского отблесками потухающего пожара промелькнуло наше прошлое. Будущего, как известно любому практикующему алхимику, не существует. Итак.
Нулевая зима
Каждая смерть упрощает нашу жизнь
М. Пруст
– На газете труднее всего заработать деньги. Да и что такое «газета» в эпоху электронных средств массовой информации?!.. Да, конечно, главное не на чём написано, а что… – я не смог подобрать слова и замахал руками в пространстве.
– Кто.
– Что? Что «кто»?
– Не что написано, а кто написал, – сказал Стальский.
– Ну, это уже следующий этап… – я понимал, к чему ведёт Стальский. – И вообще, газета – это только одно название. Можно выпускать что угодно и называть это газетой. Чёрт с ней, пусть она будет и в бумажном виде и в электронном. Но, как культурный объект, лучше, чтобы она была в бумажном виде.
Мы ещё немного посидели молча. Стёкла у машины запотели, наверное, антифриз снова утёк.
– Смотри-смотри, еле идёт. Уработался, бедный. Ха! Сколько сейчас? Половина двенадцатого. Тяжёлые рабочие будни. Конечно, подаренный алкоголь надо вовремя выпивать, – он же портится.
Стальский открыл новую упаковку табака и машинальным жестом попросил разрешения закурить.
– Да-да, – ответил я и продолжил комментировать события, которые разворачивались за окном машины. – «Трам-тарам-там-там, сейчас я поеду в сауну к проституткам, там будут двойняшки, тройняшки и сиамские близняшки, а также мулатки-с коньяком шоколадки».
– У тебя осталось что-нибудь во фляжке?
– День, когда я не смогу скроить хоть пятьдесят грамм виски к концу рабочего дня, станет моим последним днём на посту целовальника, – я протянул Стальскому фляжку.
Стальский отхлебнул и задумался. Затем отхлебнул ещё и понюхал. Ещё раз понюхал и сказал:
– Jameson?
– И…
– Что ещё за «и»!
– Джеймсон и…
– Ты что смешал два сорта?! Ты что, дурак?! – Стальский изобразил крайнее разочарование, однако отхлебнул ещё.
– Однохренственно, одногодственно. Они ровесники. Выдержка почти одинаковая, давай обратно, эстет чёртов. Ты уже отхлебнул четверть стоимости машины, в которой мы сидим.
– Ладно-ладно, не так уж плохо, если начать с портвейна. Смотри, – уезжает, – Стальский проводил взглядом служебный автомобиль чиновника министерства культуры нашего субъекта.
– Вот вроде «Российская Федерация», да? А как будто «Российская Конфедерация», да? – изрёк я не до конца оформившуюся мысль.
– Что?
– Ничего. Хорошая, кстати, погода. Люблю такое сочетание: ночь, зима, чуть ниже ноля, снег, центр города, министерство культуры, Кремль в конце улицы виднеется, – я отвинтил окно и вдохнул полной грудью.
– Ладно, тебя домой, потом себя домой. Главное: ничего не перепутать, – Стальский запульнул окурок в сторону консерватории и завёл «шесть девять».
*****
– Она потеряла помять во время аварии, ещё у неё случился выкидыш. Это она так думает! На самом деле ей сделали «кесарево». А тот её бывший парень абсолютно случайно познакомился с её мужем, и… Кстати, забыла скачать, что она не была уверена в том, кто на самом деле является отцом её выкидыша! Прошло двенадцать лет, ребёнок вырос и устроился на работу в российскую армию. Ой, что-то мне дышать тяжело… Ты ведь знаешь, что вот этот сервант и буфет на кухне – антиквариат.
– Ты мне об этом через день говоришь.
– Что-то трудно дышать…
– Главное: не забывай дышать. Вот у нас на работе один мужик прямо около стойки рухнул и лежал не шевелился. Оказалось – забыл дышать.
– Ой, ну ты скажешь! И что ты думаешь?! Эта мерзавка сказала ребёнку, что его мать умерла, а отец…
– Ты же знаешь, что мне это неинтересно, – как можно мягче сказал я.
Бабуля замолчала, но почти сразу переключилась на пересказ другого сериала.
Из кухни раздался свист, и бабуля поднялась с дивана.
– Чайник вскипел, сейчас-сейчас…
Бабуля ушла на кухню, а я осушил остатки жидкости во фляжке.
– Тебя Глебушка встретил с работы? – прокричала бабуля с кухни.
– Ага, – крикнул я. – Он сегодня привозил кое-какой алкоголь в нашу рюмочную. По понедельникам всегда привозит.
В нашем доме такие толстые стены, что можно орать даже ночью, не опасаясь разбудить соседей. Кто знает, может соседи в данный момент тоже орут.
Мне нравилось приходить поздно вечером домой и слушать бабулю. Ещё мне нравилось, что бабуля меня сразу принималась кормить ужином: приносила всё на подносе, а хлеб с маслом разрезала на мелкие кусочки, чтобы их не жевать, а сразу глотать.
С кухни раздался звон упавшего металлического подноса и тарелок. Я не торопился вставать и помогать бабуле. Через несколько секунд раздался звук падающей бабули.
*****
– Чтоб я ещё раз с тобой таскал гроб! Ты высокий, как детская смертность в Западной Африке! – едва дыша от усталости, сообщил я Стальскому, когда мы уже сидели в «шесть девять» около ворот кладбища. – Давай так: в этой истории больше никто не умрёт.
– Давай.
Я приготовил ужин на скорую руку, а Стальский раздобыл бутылку кальвадоса. Ещё, на всякий случай, у меня был полный холодильник пива.
К десяти часам вечера мы уже прикончили благородный напиток и нагружались пивом.
– Красивый вид из окна, – констатировал Стальский, отодвинув занавеску. – В нашем городе, наверное, единственный жилой дом, из окна которого не видно Кремль, потому что кремлёвская стена его закрывает. Хм… Кремль.
– Ага, – с набитым ртом пробормотал я. – Официально самый близкий объект жилой недвижимости к Кремлю. Улица Красного Октября, дом три. А дом «один» – это вот тот храм.
– Колокола бьют? Что-то я раньше не слышал, когда ночевал у тебя.
– Бьют. Ты не слышал, потому что всегда был в таком состоянии, что тебя не поднимет даже… даже…
– Трамвайный парк? – подсказал мне Стальский.
– Точно. Ещё точнее будет сказать, что ты напивался до положения риз.
Мы ненадолго примолкли. Стальский видя моё подавленное состояние, хотел что-то сказать, но я его опередил:
– Знаешь, что пела мне бабуля, вплоть до четырнадцати лет?
– Что?
– Песню «У фонтана, где растёт каштан». Там такие слова: «У фонтана, где растёт каштан, чернобровый мальчуган, рядом с девочкой стоит, тихо шепеляво говорит…»
– Ты сейчас начнёшь лить слёзы? – поинтересовался Стальский.
– Нет, но и на искромётный юмор с моей стороны можешь сегодня не рассчитывать.
– Договорились.
– А знаешь, что мне говорил отец, когда я спрашивал «Куда?»?
– Что «Куда»?
– Просто. Хоть что. Просто. Почти всегда, когда я задавал вопрос «Куда?»
– И что он тебе отвечал? – Стальский поёрзал в кресле.
– На мой детский вопрос «Куда?», отец отвечал: «Ебать верблюдА».
– Смешно, – отреагировал Стальский.
– «Пока лежит, а то встанет – убежит».
– А! Там ещё продолжение.
Мы снова погрузились в молчание. Отпивали потихоньку пиво. Ели корейскую морковку пластмассовыми вилочками. Морковка упала мне на футболку.
– Ну, ладно, теперь о деле. У меня острое желание воспринимать кончину моего единственного оставшегося родственника, как веху в моей жизни. В связи с этим чувством, я бы хотел предпринять что-то из ряда вон выходящее. Давай снова вернёмся к обсуждению идее открытия газеты. Я думал над её возможным содержанием, и то, чему мы хотели посвятить её всю, на самом деле уместится всего в один номер, а дальше мы должны выбирать другие темы.
– Давай продолжим обсуждение после того, как прогуляемся до магазина, – у меня кончилась папиросная бумага, – придётся купить вульгарных сигарет, – Стальский поднялся с кресла.
– Сиди, сейчас кое-что покажу, – я устремился в сторону «антикварного предмета мебели» и, спустя две минуты извлёк оттуда ящичек (как мне казалось) красного дерева. В таких коробочках в кино хранят огнестрельное оружие.
– Что это такое, – заинтересованно спросил Стальский, приподнимаясь на подлокотниках кресла, – бабушкин наградной пистолет, или трофейный.
– Нет, мон фрер, это… – я открыл коробочку.
– Ого! – Стальский смотрел на содержимое, не решаясь дотронуться.
– Эту курительную трубку я нашёл ещё в детстве. Знаю, ты любишь подобные штуки. Я, признаться, про неё забыл. Бабуля никогда толком не могла объяснить откуда она у неё. Но я уверен, что она принадлежала какому-нибудь археологу или профессору, который увивался за моей бабулей. Дедушка-то умер рано. Знаю наверняка, что она…
– Форма называется «bent», что переводится как «изгиб», – Стальский наконец вынул трубку из шкатулки и крутил в руках.
– А-а! Как Бендер – робот из мультфильма, что значит «сгибатель».
– Тут какая-то гравировка. Очень тонкая работа, – ничего не разглядеть. Есть увеличительное стекло? – Стальский понюхал трубку.
– Её никогда не курили, насколько мне известно. Лупа нужна, да? Сейчас принесу.
Пока я ходил в бабушкину комнату за увеличительным стеклом, Стальский передвинул своё кресло поближе к бра и продолжал рассматривать трубку. Аксессуары для чистки трубки были выложены из коробочки на стеклянный столик.
– На, держи, – протянул я Стальскому увеличительное стекло.
Стальский углубился в изучение гравировки. Через какое-то время я попробовал возобновить разговор:
– За сигаретами пойдём, табака для трубки всё равно нет.
– Тихо, – прервал мои рассуждения Стальский.
– Ладно.
Через минуту напряжённого молчания, Стальский, наконец, оторвался от изучения гравировки, аккуратно положил трубку в нишу шкатулки, взял новое пиво, осушил его до половины одним залпом и заговорил:
– А где ты планируешь взять деньги на газету, она ведь даже в лучшем случае не станет приносить доход сразу?
– Бабуля оставила мне кое-что, но я не планирую влезать в эти деньги. Видишь вон этот сервант? Он антикварный. Ещё на кухне стоит буфет, – из той же серии.
– А как насчёт вступления в наследство этой квартирой? – Стальский выглядел каким-то отвлечённым, и я не воспринял его вопрос.
– Что?
– Что? – повторил Стальский.
– А? Квартира. Она уже полгода как моя, бабуля мне её продала, как бы. По символической цене. Ну, знаешь, чтобы не морочить голову с процедурой наследства.
– Ага-ага, – мысли Стальского витали где-то далеко. – Дом?
– Дом? Дом пока в процессе. Владеть домом слишком дорого, поэтому дом был оформлен на бабушку-пенсионерку ветерана труда. Дом пока в процессе.
Глеб по-прежнему был как бы не здесь.
– В чём дело-то?! – я заволновался.
– Где вы взяли эту трубку? – Стальский явно был отрешён, но и сосредоточен тоже.
Я хотел было повторить сказанное ранее, но вместо этого взял со стола лупу и трубку из коробки. Надел очки. Стальский освободил мне кресло под лампой. Надпись была чёткая, но мелкая. Я прочитал вслух:
– «И. В. Сталину от трудового коллектива завода «Серп и Молот» г. …»
– Интересно, почему вождю не успели подарить эту трубку? – спросил Стальский, хотя у него, кажется, имелось предположение.
– Я знаю, где находился этот завод. Остановка общественного транспорта так и называется: «Завод «Серп и Молот».
– Наверное, потому что Сталин умер, – ответил сам на свой вопрос Стальский.
– Чёрт возьми, сколько же стоит такая штуковина сейчас?! – я почувствовал озноб.
– Не знаю. Я только сразу вспомнил одного московского адвоката, который коллекционирует советское искусство. А если поискать по сервантам твоей бабушки, не найдётся чёлка Гитлера или нос Черчилля? А?
– А-ха-ха-ха! Что-то я резко протрезвел. Мы идём за сигаретами или ты бросил курить?
– Или сифилис Аль Капоне?..
Через неделю обязан был наступить Новый Год.
*****
Следующие два дня я продавал сервант и буфет. Антикварщик – хитромордый мужчина лет семидесяти; конечно, с шейным платком и очками в золотой оправе. Он долго рассматривал фотографии моих предметов мебели, затем пожелал увидеть их воочию.
– Вы на машине, молодой человек? – спросил он меня, когда мы вышли из его магазина-офиса на улицу.
– Нет. Тут недалеко. В гору только подняться, а потом налево ещё немного.
– Я не осилю, – сказал он и свернул во двор дома.
Его Мерседес пискнул, когда мы к нему приблизились.
– Мой водитель приходит только к семи вечера, – пояснил старик, когда уселся на пассажирское сиденье. – Вы умеете управлять автомобилем, молодой человек?
– Умею, давайте ключ, – сказал я, садясь на водительское сиденье.
– Просто нажмите кнопку «Пуск», – ответил благородный старец.
*****
– Сто пятьдесят тысяч за каждый, – безапелляционно заявил старец, после внимательного осмотра буфета на кухне и серванта в зале, и, предвидя возражения, пояснил, – Мебель в плачевном состоянии. Цена, которую вы просите, молодой человек, – вы, верно, осведомились у Всемирной Сети Интернет, – справедлива для подобного комплекта в идеальном состоянии, в котором данный комплект будет только после дорогостоящей реставрации.
– Триста пятьдесят за два и по рукам, – я протянул руку благородному старцу.
Старец медлил с ответом и смотрел на меня поверх очков. Наконец произнёс:
– По рукам. Вы же отвезёте меня обратно? Нам нужно подписать бумаги.
– Непременно. Когда вы пришлёте грузчиков за комплектом?
– Завтра утром.
*****
Утром меня разбудил звонок в дверь. Я спросил: «Кто?» С другой стороны двери грянуло: «Аронов?» «Да», – ответил я. «Мы из антикварного».
Задачей этих троих молодцов была упаковка, заблаговременно мной освобождённых от вещей, буфета и серванта. Как раз к тому времени, когда они закончили, подъехал благородный старец и, в режиме реального времени, перевёл мне на счёт триста пятьдесят тысяч российских рублей.
– Пришло подтверждение? – вежливо поинтересовался старец.
– Да, спасибо, – я убрал смартфон в карман.
– Выносите, – скомандовал старец молодчикам. – А апартаменты, позвольте полюбопытствовать, вы намерены сдать в аренду?
– Всенепременно, – без всякой иронии подхватил я стиль общения антикварщика. – Как только найду арендатора для столь специфичного объекта недвижимости.
– Понимаю-понимаю, – понимающе закивал старец, подняв взгляд на потолок. – У меня имеется ваш прямой телефон, я позвоню, если в моём окружении сыщется потенциальный арендатор.
– Буду безмерно признательным, – с полупоклоном ответствовал я.
«Прямым телефоном» благородный антикварщик видимо именовал сотовую трубу, или мобилу.
Когда я провожал антикварщика до машины, решил задать ему вопрос:
– Чисто гипотетически, сколько бы сейчас стоила трубка Сталина? А то мы с другом на днях в качестве шутки обсуждали… Ха!.. А я ему говорю (другу), что спрошу у компетентного человека, когда буду продавать буфет и сервант. Ха!.. – я пытался выдать всё за глупую шутку.
Антикварщик пронзительно на меня уставился, и мне показалось, что он точно знает, что у меня есть трубка Сталина, и даже где она спрятана.
– Если эта трубка действительно принадлежала Сталину, – то стоит она весьма дорого, если Сталин курил эту трубку, то стоит она в десять раз дороже. А если Вождь засовывал эту трубку в ж…, – то она бесценна.
Я смутился.
– Простите молодой человек, мне пора, – старец сел на переднее пассажирское сиденье, и машина тронулась с места.
*****
Вечером пришёл Стальский, и мы подводили итоги двух минувших дней.
– Не жалко тебе бабушкину мебель? Ты ведь, можно сказать, вырос в этом буфете. – Стальский расплылся в улыбке от своего удачного каламбура. – Ты ещё не стал наркоманом, а уже начинаешь распродавать обстановку.
– Нахрен мне антиквариат, – я граблю заправочные станции! – тоном деревенского бандита просипел я.
– Ты спросил у антиквариа… антикварщицка… у того, кто купил мебель, сколько может стоить трубка, предназначенная в подарок самому вождю племён? Самому, чьё имя мы не называем.
Я задумался, анализируя ответ благородного старца.
– Он затруднился ответить. Не его профиль. Что ты будешь делать на Новый Год? С сестрой будете встречать или как?
– Марта едет со своим адвокатом в Таиланд, – Стальский показал куда-то пальцем в сторону реки, – по его мнению, видимо Таиланд был где-то там.
– Ладно, я к тебе тогда приду. А? Приду?
– Приходи, только позвони сначала, – Стальский хрустнул пальцами.
*****
– Эй! – крикнул я, стоя в опустевшей квартире.
«Эй… Эй… Эй…», – ответило мне эхо.
– Маза фака! – крикнул я, перейдя из прихожей в гостиную.
«Фака… Ака… Маза…», – пронеслось по восьмидесяти метрам помещения. Мурашки пробежали у меня по всему телу. Меня обуял смертный страх. Если сейчас что-то скрипнет или щёлкнет, я умру от разрыва сердца. Иногда накатывают минуты, когда мне трудно воспринимать себя как всего лишь одного из человечков. Индивидуальность моего существования лезет холодной рукой под одежду. Мне везло и не везло приблизительно в равных пропорциях. Моих родителей убили, а меня не тронули. Меня исключили из института, но и не взяли в армию. Я близорукий интеллигент, но не еврей. Я посмеялся своей последней мысли. Меня немного отпустило. Я обрёл способность двигаться и подвигал в свою комнату. Проходя мимо бывшей бабушкиной комнаты, я на секунду замер и прислушался, – если там и обитал дух бабули, то он вёл себя спокойно. Я уже собирался зайти в свою комнату, но резко развернулся и вбежал в комнату бабули.
– Выходи! Ты не могла меня оставить! Ты ведь знала, что у меня больше никого нет! Чёрт!! Чёрт!!!
С книжных полок на меня смотрели многочисленные книги по психиатрии и ни одной по психологии. Моя бабуля была заведующей отделением в психиатрической больнице. Стены были обклеены постерами христианских святых; это были календари, начиная с девяносто четвёртого года и по этот. До девяносто четвёртого бабуля в Бога не верила. Бабуля имела циничность врача-психиатра, но потом циничность её оставила.
– Поэтому ты стала такой шизанутой?! – прокричал. – А?!
Я снова перепугался. Может мне пойти в кабак. Но моё правило гласит: «Пить только тогда, когда хорошо».
– «Исчезла, ушла во мрак…» – проорал я. – Я – номер один!!!
«Один… Один…»
– Я номер один! – не сдавался я.
– Ты – не номег один, ты пгосто один, – безапелляционно заявил мне в самое ухо картавый голос моего двойника.
Я, как всегда в таких случаях, коснулся ухом плеча. Но в этот раз голос не собирался так просто отставать, и в следующее мгновение он материализовался в копию меня масштаба две третьих от оригинала только без ног, но зато с чёрными, коптящими как горящие автомобильные покрышки, крыльями и, схватив меня за шею и горло, заорал в самое ухо:
– «У мёгтвых кгаток сгок:
Они у нас в сегдцах скогее истлевают,
Чем в глубине могил».
«Могил… Могил…» – раскатилось по квартире. Когда эхо стихло, джин со злостью толкнул меня так, что я упал.
*****
Шампанское и мандарины текли рекой. Потом мы поплелись на Центральную Ёлку. Через полчаса созерцания пьяных рож, мы переглянулись и вернулись домой.
Квартира Стальского и его сестры всегда вселяла в меня оптимистический настрой. Здесь было множество точечных светильников, встроенной техники, натурального дерева, а также тёплые полы и два санузла. Это был один из первых элитных домов в историческом центре. Мансарда. Парковочное место в подземном гараже. В полукилометрах в сторону Кремля вниз по улице жил я. Родители оставили Стальскому и его сестре всё это великолепие и уехали куда-то за границу. На мой давнишний вопрос о том, когда они планируют вернуться, Стальский отвечал: «Никогда». «Круто!» – помнится, ответил я. «Кажется, они живут в Прибалтике?» – припоминаю, что спрашивал я. «Кажется, да. Там, где много коттеджей с синими крышами», – неуверенно отвечал Стальский.
– Ты тоже мог бы сдать квартиру, а на сэкономленные деньги, мы бы делали газету, – завёл я старую пластинку.
– Это дохлый номер, – нехотя парировал Стальский.
– Ну, какие у тебя идеи?! – меня раздражало упрямство Стальского, хотя, конечно, это было никакое не упрямство, а здравый смысл. – Тебе не кажется, что нашему городу не хватает независимой, циничной, диссидентской, немного гламурной, анти-псевдо-супер-пафосной газеты?
– Нашему городу хороших дорог не хватает, – упражнялся в остроумии Стальский.
– Послушай, мужчина…
– Ладно, давай, – неожиданно сказал Глеб.
– Ведь мы могли бы войти в историю…
– Сказал же, давай, – повторил Стальский.
– Что «давай»? Газету делать?
– Да! Газету делать! На сколько тебя самого хватит?!
– И ты сдашь свои хоромы?! Мы переедем на рабочую окраину и будем делать газету?! А твоя сестра? Она согласится сдать квартиру? – я не верил в то, что Стальский не шутит.
– Ей всё равно. Она уже полгода здесь не появлялась. Если ещё полгода не появится, то хорошо.
– Вот и славно, – я потянулся к шампанскому и мандаринам. – Вот и славно.
*****
Пятого января я показывал четырём иногородним студентам Авиационного Университета свою квартиру. Вопрос одного из них о том, можно ли жить вшестером, остался без ответа, поскольку в этот самый момент мой «прямой телефон» зазвонил, а на том конце провода был антикварщик Яков Семёнович, который сказал: «Господин Аронов, я нашёл вам квартиросъёмщика. Вы ещё не сдали апартаменты?»
Квартиросъёмщиком оказался молодой военный прокурор, который искал квартиру в непосредственной близи от, как ни странно, военной прокуратуры. Так как все правительственные конторы находятся в непосредственной близости от Кремля, и моя квартира тоже обладала этим свойством, то молодому военному прокурору подошло моё жилище. Жить он собирался с женой и её родителями, – странное сочетание, но дело не моё. Но без сучка не обошлось. Пообщавшись две минуты с господином военным прокурором на отвлечённые темы пока мы поднимались на мой пятый этаж без лифта, я решил во что бы то ни стало с ним распрощаться, и впредь с ним дел не иметь. Я бы охарактеризовал его одним ёмким, многозначным и многозначительным словом – говно. Я даже сейчас, когда всё уже давно позади, не хочу вспоминать этого человека; не хочу раскрывать граней его характера и выписывать его образ на страницах этого повествования; просто прочитайте последнее слово предыдущего предложения и поверьте на слово. В тот момент я не смог сказать ему, что не заинтересован в деловых отношениях, поэтому решил просто изменить условия сделки в одностороннем порядке, чтобы господин прокурор сам отказался от аренды.
Прошвырнувшись с видом завоевателя по моей недвижимости, господин военный прокурор изрёк:
– Сколько говоришь? Тридцать? Мне сказали, что тридцадка, – голос этого человека заблокировал работу моего желудка.
– Яков Семёнович располагал устаревшей информацией. Цена – тридцать пять.
– Сколько?! Ты что, совсем что-ли?!
– В каком смысле, уважаемый? Не подходит цена? Это не единственная свободная квартира в центре города. Наверняка, ближе к реке вы найдёте прекрасные варианты по… по… – я начал заикаться от отвращения; в мыслях я уже разрывал его плоть голыми руками. – Плюс за месяц вперёд, плюс залог – сто процентов квартплаты. Итого: тридцать пять плюс тридцать пять… Итого: сто пять тысяч. Бланк договора у меня с собой. Можно банковским переводом, можно наличными.
– Тут в соседних домах «двушки» по семьдесят штук сдаются. Сплошь элитное жильё понатыкали, – как бы мыслил вслух военный прокурор. – У меня максимум через год новая квартира достроится на улице Поперечно-Ленской. Знаешь такую?
– Знаю. А до туда аромат водоочистных станций с водохранилища не долетает? – мне хотелось унизить этого ублюдка, как он унижал своим присутствием на Земле всё человечество.
Этот червь скорчил капризный еблитушник и отмолчался. Прошёлся ещё по прихожей. Опасайтесь взрослых людей, которые ведут себя как дети, ибо они неадекватны.
– Тридцать пять, говоришь? – прогнусавил военный прокурор.
«Чёрт! – подумал я, – надо было ломить сорок, пятьдесят, миллион!»
– Ладно, хрен с тобой. Контора платит… Половину.
– И коммунальные платежи, – поникшим голосом добавил я.
*****
– Представляешь, Стальский: чтобы стать так называемым «военным прокурором» не надо быть ни сука-военным, ни сука-прокурором!.. – задыхаясь от гнева и бессилия, жаловался я партнёру, сидя на его кухне.
– Как морская свинка, – прокомментировал Глеб.
– Вот именно.
– А что ты не выставил его за дверь? – спросил Стальский, глядя на меня через плечо, помешивая овощное рагу.
– Не знаю! Я слаб! Слаб! Теперь он осквернит своим присутствие моё убежище. Я там потом не смогу ни спать, ни играть на пианино, ни на скрипке…
– Но, ты же не играешь ни на чём, – Стальский заулыбался и стал доставать тарелки.
– Спать не смогу, не смогу думать, сосредотачиваться.
– Откажи ему, – сказал Стальский.
– Я уже деньги взял. Сто пять, наличные. С понедельника он заезжает, с послезавтра. Так что пока не найдём квартиру под редакцию, и пока не сдашь свою, я у тебя. Ладно?
– Ладно.
– «Шесть девять» на ходу?
– Триста метров до тебя доедет. Что не ешь? – сочувственным тоном спросил Стальский.
– Не лезет ничего. Я бы выпил сначала.
Первая весна
Главное, чтобы о La Critic’е непрестанно говорили,
пусть даже и хорошо
Г. С.
Один из февральских снегопадов припозднился и начался в марте. Как раз в этот вечер Стальский и я запланировали автомобильную прогулку в северо-западный город-спутник нашего мегаполиса, чтобы в журналистских целях посетить одно крупное развлекательное заведение. Стальский несколько раз созванивался с арт-директором этого заведения, чтобы оговорить все нюансы нашего предстоящего визита. Было около девяти вечера, когда мы погрузились в «шесть-девять» и с третьего раза завели мотор. Вдруг Глеб вышел из машины и подошёл к капоту.
– Что там? – спросил я, отвинтив окошко водительской двери.
– Одна фара не горит, – ответил Глеб.
«Чёрт!» – мысленно произнёс я.
– Вот ты не оптимист вообще, – заметил я. – Будь ты оптимистом, ты бы сказал, что одна фара горит. Для таких, как ты, стакан всегда наполовину… не горит!
– Хватить гнать пургу, – устало проговорил Стальский, снова усаживаясь на пассажирское сиденье. – Давай заедем в автомагазин, купим лампочку.
*****
– «Sterva»? Нет. «Kurva»! Нет, не то… «L’arva»! Опять не то!..
– Может «Narva», молодой человек? – флегматично поинтересовался консультант.
Стальский прищёлкнул пальцами.
Изрядно перепачкавшись при установке лампочки, мы, наконец, тронулись в путь. Время поджимало.
– Клуб-то ночной, – в него никогда не поздно приехать, – сказал Стальский, догадавшись о моей тревоге по поводу времени.
– В твоей мысли определённо есть какая-то философская глубина, – отреагировал я.
Мы двинулись в путь сквозь пургу и ночь.
С середины пути меня начало овевать вдохновение, выражавшееся в пересказе текущих событий в виде поэмы; рифмы так и ложились на язык (под язык). К тому времени как мы в условиях снежного бурана с трудом отыскали клуб, сочинилось стихотворное нечто, что в последствие стало статьёй-поэмой в первом выпуске La Critic’и (названия у нашего СМИ тогда ещё не существовало). Что характерно: о самом клубе там было всего несколько слов. Слова эти коротко и хлёстко описывали убожество данного заведения досуга (внутрь которого мы даже не попали), а причиной стал факт того, что Глеб по телефону договорился о нашем визите в одноимённое заведение в другом городе-спутнике, – получается восточном. Короче, Стальский-Стальский… Когда охранник-фейсконтролист увидел в наших руках видео и звукозаписывающее оборудование, он отказал нам во входе и вызвал по рации администратора и двух коллег-вышибал. Мы конечно не собирались так легко сдаваться, но когда перед нашим взором предстали электрошокеры размером с палку для лапты, наши журналистские амбиции поубавились. Не сказав боле ни слова (только продемонстрировав средние пальцы), мы сели в шесть-девять и, заведя мотор с первого раза, поехали домой. «Коне фильмац».
«Жизнь – двойственность таких соединений,
как вещь и тень, материя и свет…»
Э. По
Середина апреля застала меня лежащим на диване. Диван этот располагался в трёхкомнатной квартире кирпичного дома на верхнем – третьем – этаже в Вертолётостроительном районе. Когда я узнал цену за эту квартиру, то подумал, что нам повезло, а когда увидел квартиру, то подумал, что повезло хозяевам, что они нашли нас. Как бы то ни было, основными достоинствами эти апартаменты обладали: были трёхкомнатными, дешёвыми, с газовой колонкой и газовой же плитой. Гостиная, которая именовалась в данном случае залом, служила нам со Стальским конференц-залом, а две оставшиеся комнаты были отдельными каютами экипажа новой газеты, названия которой мы долго не могли придумать, а потом – как-то вечером – под водку и скользкие луговые опята, Стальский и я подняли мозговой вихрь, целью которого было (ни много ни мало) дать имя, а с ним и судьбу, нашему делу, нашей газеточке, дитю нашей любви к словотворчеству. Имя, которое бы отразило все переливы наших явных и невыраженных чувств к мирозданию. Ну, и чтоб звучало. И вот, когда мы уже прошли стадию горячего обсуждения и, прикрыв глаза, отпустили фантазию в свободный алкополёт, в наши мозги (ударение на «о») одновременно пришло слово! Слово, которого нет ни в одном языке мира (кроме, как позже выяснилось, итальянского, испанского и немного португальского), но которое понятно любому цивилизованному человеку на Земле, слово, не обозначающее что-то конкретно, но охватывающее всё сущее!.. Вначале было Слово! И Слово это было: La Critica; ударение на второе «i». «Ла», а не «Ля». «Ла КритИка»! Вообщем, «La Critica», граждане. Ощутив счастье, мы со Стальским допили ноль семь и доели маринованных опят.
В ближайший рабочий день мы устремились к нотариусу, который заверил копии наших паспортов, затем оплатили пошлину за регистрацию информационно-аналитического (а не рекламного или порнографического) средства массовой информации в виде газеты с территорией распространения «наш город и субъект федерации». Заполняя заявление-анкету, которую мы распечатали со специального сайта, мы затруднились с переводом на русский язык названия газеты; в буквальном переводе получалось «Критика», но мы не чувствовали себя учредителями «Критики», и, ещё немного поразмыслив перевели «La Critica» как «Критичность»; а что? Очень похоже на «Критику», однако слово «Критичность» имеет совершенно иное значение. Если честно, мы не слишком думали над этимологией, нам нравилось звучание.
«Мы вам хотели сначала отказать в регистрации, потому что название уж больно провокативное», – хитро подмигнув, сказала ответственная за эту работу чиновница Россвязькомнадзора. Полное наименование этой правительственной лавки звучало так: «Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций», ёпт. «А вы не будете критиковать действующую власть?» – как к маленьким детишкам, обратилась чиновница (Елена Дмитриевна) к нам. Мы отрицательно закрутили головами, а сами быстренько переглянулись, раз и навсегда для себя решив, что, во что бы то ни стало, будем ругать «орудующее в регионе и в федеральном центе» правительство! И как мы раньше об этом не догадались. «Вот и славненько!» – резюмировала Елена Дмитриевна, ставя свою подпись и печать. – «Поздравляю господа Аронов и Стальский – учредители информационно-аналитической ежемесячной газеты La Critica, можете поцеловать друг друга… Простите, я раньше работала в ЗАГСе. Вот вам памятка о правилах выпуска газеты; в ней вы найдёте всю информацию о том, какие выпускные данные должны содержаться в каждом номере; информация об обязательном экземпляре для библиотеки и прочее. Льготный налоговый период – два года. Вроде всё. А вот ещё: визитка типографии в соседней республике, на случай, если в нашем городе вы не найдёте нужной… нужной… да хоть бумаги».
Я, по велению подброшенной накануне монетки, стал главным редактором La Critic’и, в чём, по впечатлительности натуры, узрел провидение Божье, такое же провидение я узрел бы, если редактором стал Стальский. На скорую, но талантливую руку, было составлено коммерческое воззвание к потенциальным рекламодателям, которое мы распечатали на жёлтой бумаге, – именно этому цвету было суждено стать символом нашей газеты, поскольку в канцелярском магазине закончилась белая бумага.
Естественно рекламное предложение было отправлено и по электронной почте тоже, а жёлтые листки с тем же текстом расфасованы по почтовым ящикам трёх десятков организаций.
Первый удар (первый номер) решено было нанести по заведениям досуга нашего города: кафе, рестораны, клубы, массажные салоны, кинотеатры и всё в том же духе. Следовательно, рекламное предложение было направлено, прежде всего, на них.
*****
Вертолётостроительный район. Наш автомобиль марки «шесть девять» резко контрастировал с окружающими объектами инфраструктуры центра города, но в местный пейзаж вливался, как недостающий мазок на картине сюрреалиста-шизофреника. Ванная комната отличалась недостатком уюта, возможно, в связи с обилием необязательных в данном месте вещей, таких как полки, антресоли, запасы порошка послевоенного времени, зубного порошка, жидкого хозяйственного мыла в полиэтиленовом пакете (уворованного с мыловаренного завода на промежуточной стадии производства), а также банок и склянок разных форм. Принимая душ, тапочки снимать не хотелось. Мы конечно же продезинфицировали (и не раз) все «рабочие» поверхности (мы же не дураки какие!), но ванна, раковина и унитаз не изменили цвета. Вода, после открытия крана, текла не сразу; текла откуда-то издалека, нехотя и раздражённо. Ещё в ванной водились какие-то насекомые похожие на мини-сколопендр; они мне напоминали ювелирные изделия; я их боялся и в то же время любовался их грацией. Все антресоли во всех комнатах были забиты театральным реквизитом; в основном хламом, за исключением одного чёрного цилиндра с павлиньим пером, который мне очень нравился; этот головной убор был настолько безвкусен и претенциозен, что живо напоминал мне автомобиль сестры Глеба, хотя на тот момент я ещё толком не знал ни сестры Стальского, ни её средства передвижения. Мы оказались ближе к искусству, чём хотели. Хозяева, оставляя нам ключи, разрешили выкинуть всё что пожелаем, кроме стен.
Чуть больше месяца назад я, каким-то право чудом, устроился на работу в журнал, который писал о строительстве в нашем субъекте. Нет, я не мыл там полы, меня взяли журналистом. Естественно, я туда пошёл на работу, чтобы хоть что-то узнать о журналистской деятельности; и так, как в Rolling Stones меня бы всё равно не взяли, то я отправился на собеседование в это сомнительное издание. Уверен, что владельцы этого СМИ тоже считали это издание сомнительным. Так вот, на собеседовании, где помимо меня находилось ещё человек пятнадцать разных возрастов, пола, и психического состояния, работодателем в лице девушки-главного редактора было предложено написать пробную статью на широкую тему «Актуальные проблемы строительства в городе… и республике». Я сразу заметил, что на меня смотрит девушка, которая тоже желает устроиться в этот журнал журналистом, она отдалённо походила на актрису из сериала «Секретные материалы» Джилиан Андерсен. Помимо претендентов на должность журналистов, в помещении сидели претенденты на должность так называемых менеджеров, в обязанности которых входило вести переговоры с потенциальными заказчиками статей в этом журнале среди управляющих строительными фирмами. Журнальчик предполагался сугубо рекламный; фирмочка заказывает нам статью о том, какая она хорошая и передовая во всех планах. Так вот: эти менеджеры ищут заказчика, договариваются о статье, назначают время встречи с журналистом, – с кем-нибудь из нас. Все претенденты кроме меня или имели журналистское образование или учились на последних курсах. Сложность выполнения задания заключалась в том, что необходимо было проинтервьюировать несколько не последних людей в мире строительства нашего города, а добраться до них простому стажёру было так же невозможно, как искренне полюбить работу кондуктора. Я честно предпринял робкую попытку договориться насчёт интервью с секретарём какого-то строительного босса, даже приготовил список, как мне показалось неглупых, вопросов, но меня отшили. На всякий случай, я скинул на адрес электронной почты этой строительной фирмы список вопросов и заранее поблагодарил за внимание. Затем, не мешкая более ни секунды, я полностью придумал ответы на свои «неглупые» вопросы, а также предварил это «интервью» текстом околостроительного содержания. Спустя три дня мне на «прямой номер» (понравилось мне это словосочетание) позвонила главная редакторша – юная очкастая девушка – и попросила разрешения напечатать мою статью в первом номере журнала. Я великодушно разрешил. Признаться, я подумал, что меня будут уличать во лжи. Естественно, вопрос о моём трудоустройстве был решён. Помимо меня взяли ещё какого-то парня и «Джилиан Андерсен», имя которой по российскому паспорту звучало как «Ksiusha», Ксюша. Ещё они взяли троих менеджеров, – как раз всех, кто пришёл на должность менеджера. Ах, да!.. Главная редакторша просила соизволения немного изменить текст моей статьи, поскольку он был слишком «острый» что-ли… «Вадим, вы, наверное, раньше работали в каком-то модном издании, где был принят такой стиль написания?.. У нас, видите ли, задуман немного иной тон, как бы… Я, конечно, очень извиняюсь, что прошу вас о таком, но позвольте нашему выпускающему редактору сгладить некоторые острые места… Тысяча извинений!» Так как я был в тот день чрезмерно великодушным, то благословил их на эту «кастрацию моего творчества». Редакторша, не веря своему счастью, кинулась стоять над душой у верстальщика, а мой банковский счёт пополнился на три тысячи российских рублей, о чём и возвестил мне смартфон посредством смс-сообщения.
Я писал о строительстве! Более узко не скажешь. Казалось бы, где я и где строительство?! Но я писал о строительстве. Не менее одного раза в неделю мне звонил менеджер и сообщал место и время. На проходной я светил своим ламинированным «не пойми чем» с названием журнала, моей должности и фоткой три на четыре без уголка, и охранник меня ориентировал в пространстве. Кстати или нет, но, прежде чем написать первую строчку для второй статьи (если считать пробную за первую), я вступил в интимную связь с Андерсен-Ксюшей на её территории.
Как я уже сказал в начале главы, была середина апреля, и я лежал на диване и думал о высоком… Точнее, о высокой. Здесь я желаю сделать небольшое отступление. Я всегда про себя думал следующее: я не могу не только что-то изменить в чьей-то жизни, но даже стать случайным свидетелем какого-либо более или менее значительного изменения. Считаю важным упомянуть об этом моём предрассудке в данный момент. Итак, была середина апреля, я лежал на диване и думал. Уже как три ночи в нашей штаб квартире ночевала сестра Стальского – Марта. Осторожно выспросив как такое могло случиться, и не получив сколько-нибудь вразумительных объяснений от Стальского, я пришёл к выводу, что у Марты с её женихом (парнем, бойфрендом, папиком, партнёром, второй половиной) случилась размолвка, и она вернулась туда, куда всегда возвращаются в таких случаях, а именно на свою жилплощадь. Если дальше тянуть за эту ниточку, то мы придём к выводу, что Марта явилась вполне по адресу, учитывая тот факт, что их совместная с братом квартира была успешно сдана внаём этим самый братом за солидную сумму в сорок пять тысяч рублей плюс коммунальные услуги. Интересно, Стальский поставил в известность Марту, когда сдавал их квартиру? Наверное, поставил, иначе риэлтор не смог бы оформить сделку. Я так думаю. Меня тревожила неопределённость: как поступит Марта? Захочет вернуть всё, как было, или вообще решит разменять их с Глебом квартиру. Ведь если продать их сверхкомфортабельную «трёшку» в центре, можно купить две «двушки» около конечной метро в новом скромном доме, да ещё и на парковочные места останется, и на хорошую сантехнику.
Смутно помню: нервный звонок в дверь; открываю в одних кальсонах, смотрю наверх; девушка некоторое время смотрит вниз, затем говорит: «Вадим, кажется?..» Я неуверенно пожимаю плечами, что означает: «Смотря, кто спрашивает». Я узнаю в девушке сестру своего компаньона и распахиваю перед ней дверь, приглашая зайти. Она одним шагом оказывается на середине прихожей; на её предплечье висит сумка. «А Глеб?..» – начинает она. «Его нет», – отвечаю. «А он?..» «Да-да, он здесь живёт, просто его пока нет дома». Звонок мобильного телефона:
Она достала телефон и кармана жакета и скинула вызов. «Вот комната Глеба, – сказал я, указывая в конец коридора и налево. – Зал, кстати, свободен. В смысле, гостиная», – уточнил я и поспешил в свою комнату, чтобы скорее написать смс-ку Глебу
*****
В следующие дни я не слишком много находился с сестрой Глеба в одном помещении, но успел для себя отметить, что жутко стесняюсь в её обществе, как, наверное, стесняется каждый слабохарактерный бездельник в присутствии сильного духом и телом увлечённого профи. Марта Стальская имела в моих глазах реноме профи; неприятности в личной жизни, казалось, только прибавили ей устойчивости. Опять же: такое у меня сложилось о ней мнение, или она так (не отдавая себе отчёт) вела себя в моём присутствии. Когда Марта – а это произошло в первый день её вселения – узнала, чем мы здесь занимаемся, она, довольно бестактно, спросила: «А на работу устроиться не хотите?» «Я работаю», – бесстрастно ответил Глеб и удалился в свою комнату. «А я… Я хотел бы хотеть работать, но в силу особенностей моего характера…» – лексический ступор, как часто бывает, когда я пытаюсь без подготовки вскарабкаться на сложную вербальную конструкцию, не позволил мне закончить моё витиеватое объяснение. Я устыдился, уполз в свою комнату, и только там вспомнил, что формально-то я всё-таки работаю в журнале; ну, в журнале про строительство.
Да, Марта определённо была из того меньшинства, которое задумывается о смысле жизни, но, как большинство из этого меньшинства, откладывает разрешение этого вопроса на потом; а пока… пока просто по-максимуму осознанно существует.
Обдумывая всё это, я крутил пальцами в воздухе и беззвучно шевелил губами. Неопределённость меня выматывала. Мы ведь так мало сделали из того, что задумывали. Наша кооперация не принесла никаких видимых плодов. Пока, по крайней мере. Да, я набирался практического опыта, хотя и медленно. Это даже не опыт как таковой, а скорее уверенность в своих силах. Глеб Стальский работал там же, где и всегда: торговым представителем на алкоголе.
Пить стали реже, но сразу по многу, – это факт.
Может, всё утрясётся и Марта снова отбудет к своему сожителю, я слышал, что он человек при деньгах. Да уж… Марта имеет полное право поселиться на нашей территории; это был уникальный случай, когда моральное право совпало с юридическим.
Немного поворочавшись и найдя более удобную позу, я продолжил чтение с планшета о новых материалах отделки помещений. Шум за окном не давал сосредоточиться, мысли разбрелись, я впал в лёгкий послеобеденный ступор. К уличным шумам добавился внутриквартирный назойливый звук вперемешку с жужжанием. Закрыл глаза. Машинально запустил руку в штаны и стал перекатывать свои тестикулы, как будто это специальный тибетские шары для медитации; без всякой определённой цели, поверьте. Надо же было такому случиться, что в этот самый момент – момент задумчивости и тихой грусти – в мою келью зашла Марта, держа на вытянутой руке источник раздражавшего меня внутриквартирного звука. Этим источником оказался, предназначенный для нужд газеты, дешёвенький телефон, раньше принадлежавший моей бабуле, звонок которого не ассоциировался у меня ни с чем таким, на что я должен реагировать; признаться: я вообще не знал какой звонок у этого аппарата. Руку я вытащить не успел.
– Мастурбируешь? – бесстрастно спросила Марта своим сиплым голосом, пытаясь вложить трубку в мою свободную руку.
– Я?!.. Неееет! Я просто задумался. Я?! Нет!..
– Что трубку не берёшь, не слышишь что-ли?
– Я не мастурбировал. Я не занимаюсь подобными вещами, а если и да, то не признаюсь в этом.
Телефон меж тем заливался двухголосной полифонией. Марта нажала ответить, кинула телефон на диван и начала выходить.
– Я не занимаюсь мастурбацией оффлайн, это мой принцип! – крикнул я Марте вдогонку и, взяв телефон, произнёс: «Главный редактор слушает».
«Надеюсь, вы не заняты?» – спросил глубокий женский голос, тоном, который означал: «Я тут дело делаю, а вы там в игры играете».
– Извините, новая секретарша… Всё нужно объяснять по сто раз, – я повёл свою игру. – Вы насчёт размещения рекламы?
«И да, и нет…» – этот вопрос, казалось, смутил собеседницу.
– В смысле? – не понял я.
«Вы не могли бы подъехать ко мне в офис, если это вас не затруднит?» – казалось, эта тётенька наверняка знает, что меня это не затруднит.
Я решил не перегибать палку и ответил:
– Конечно, диктуйте адрес.
«Улица Потёмкина, дом шестнадцать. Ресторан «Фанерный “Пейзаж”».
– Да. Знаю такой. Когда к вам подъехать?
«Послезавтра. В пятницу. К восьми вечера».
– Так-так. Секунду… Нужно заглянуть в ежедневник, – я не собирался стелиться перед первым и пока единственным потенциальным рекламодателем. – Всё в порядке, или я сам подъеду или мой партнёр, или мы оба. Кого спросить?
«Сицилию Владимировну».
– Простите? Кого?
«Моё имя Сицилия… Владимировна».
*****
Спустя два часа после звонка Сицилии Владимировны я направился на кухню в целях пропитания. Проходя мимо открытых дверей конференц-зала, который теперь превратился в комнату сестры Глеба, я скользнул взглядом по сидящий на диване и делающей педикюр Марте. Проследовал на кухню. Кинул на хлеб ветчину и включил под чайником огонь. Моё внимание привлекла лежащая на кухонном столе общая тетрадь. Я сполоснул руку от ветчины, вытер кухонным полотенцем пальцы, прислушался к тишине и открыл первую страницу. Не слишком разборчивым почерком, что косвенно указывало на неправильный выбор Мартой профессии (если это её рука), было написано: «В жизни имеет значение лишь одно – насколько хорошо ты делаешь своё дело. Больше ничего. Только это, а всё остальное приложится. Это единственное мерило ценности человека. Все те моральные кодексы, которые навязывают, подобны бумажным деньгам, которыми расплачиваются мошенники, скупая у людей нравственность. Кодекс компетентности – единственная мораль, отвечающая золотому стандарту. А. Р.» Это была эпиграмма. Дальше шла первая глава. Я наискосок скользнул взглядом по тексту, – вроде какой-то военный рассказ. Солдаты. Госпиталь. Медсестра… «И кто в наши времена использует бумагу для заметок!» – подумал я. Лёгкий сквознячок заставил меня обернуться. Прямо перед моим носом оказалось декольте Марты Стальской.
– Суёшь свой непропорционально большой нос в чужие дела? – задала Марта риторической вопрос и взяла с кухонного стола тетрадь.
– Я… Просто кухня… М-да… Я тут подумал, что…
Марта, не став дожидаться внятного оправдания, развернулась и направилась к выходу из кухни. Я, оставив попытки сформулировать ответ, сосредоточился на изящных движениях уходящей Стальской. И вдруг я, неожиданно для самого себя, сказал:
– У меня не только нос непропорционально большой, Крошка.
Первая ласточка моего домогательства до Марты вылетела. «Что это со мной? Я же не такой!»
Марта остановилась, как вкопанная в дверном проёме кухни. «А высоко ли падать с окна?» – промелькнула у меня мысль. Время замедлило свой бег как для участника автокатастрофы. Сквозь пелену критического момента я услышал выстрелы выхлопной трубы автомобиля марки «шестьдесят девять». Марта медленно развернулась и приблизилась ко мне на расстоянии вытянутого… лица. Моя поясница упёрлась в столешницу, а взгляд в декольте домашней кофты Марты. Она подчёркнуто сверху вниз смотрела на меня и, наверное, раздумывала. Я старался не дышать. Марта положила тетрадь на стол за моей спиной, и, освободившейся рукой коснулась моего локтя. Если она не начнёт прямо сейчас говорить, то я упаду без чувств.
– Ты – бодренький кабанчик, да? – второй рукой, фамильярным уверенным жестом (который так нравится всем мужчинам), Марта взялась за мой подбородок и заставила взглянуть в её тёмно-тёмно синие глаза.
Эти глаза выражали насмешку и любопытство примерно в равных пропорциях; ещё в них была какая-то обреченность вперемешку с досадой, уравновешенные философией нигилизма. Насчёт последнего слова не уверен, может, правильно писать «фатализм». Ко мне неожиданно вернулся дар речи и, как это чаще всего бывает в таких случаях, я понёс чушь:
– Фу, какое вульгарное выражение!.. Ну совсем не свойственное литературной речи. И вовсе я не бодрый, – промямлил я изменённым от деформации рта голосом. – И уж тем более не кабанчик.
– Хорошо, посмотрим, – выдохнула она, как будто что-то решив для себя.
В этот момент щёлкнул замок входной двери и появился локоть Стальского. Я несколько раз быстро моргнул, чтобы убедиться, что Марта действительно испарилась, как будто её и не было на кухне ещё секунду назад.
– С глушителем надо что-то делать. Мне надоела эта канонада, – проворчал Стальский, закрывая дверь на засов.
Я всё ещё стоял спиной к кухонному столу и молчал.
– Что?! – скорее сказал, а не спросил Стальский, стоя в дверях и тряся ногой, чтобы отвалился ботинок.
– Рояль через плечо! – напустив на себя деловой вид, с досадой ответил я. – У меня сегодня расчётный день, я немедленно выдвигаюсь в сторону квартиросъёмщиков. Через несколько часов они серьёзно задолжают, и дух бабушки выйдет на охоту.
– Ну так иди. У нас сегодня вечеринка, стало быть. В каком «стайле»? – Стальский вешал шарф на деревянные оленьи рога и вопросительно смотрел на меня через плечо.
– В южно-американском, – напомнил я. – Сегодня чествуем Маркеса так, как умеем только мы – русские, русские душой. «Сто веков алкоголизма» – подходящее название для сегодняшнего фестиваля. Может, подкинешь меня до метро?
– Ладно. Вообще-то я вынашивал чИстолюбивые планы: помыться, – Стальский снова снял шарф с «оленьих рогов». – Кстати, «вспоминая» наших «грустных шлюх»…
– Они не придут.
– Уверен?
– Нет.
*****
– А как надолго в нашем скрытом от посторонних глаз убежище обосновалась твоя сестра, – спросил я, когда мы уселись в «шесть девять».
– Надеюсь, что ненадолго, – ответил Стальский, нажимая прикуриватель (единственная деталь нашей машины, которая ни разу не подвела). – Хотя не припомню, чтобы она раньше ругалась со своим аккуратным человеком. Как бы их семейной жизни не пришел конец.
– Ага! Тогда плакал наш сосредоточенный на творчестве покой! Надо поспособствовать их замирению, – сказав эти слова, я почувствовал досаду, природу которой не понял в тот момент.
Глеб усмехнулся и сказал:
– Она говорит, что мы переквалифицировались из бездельников из центра города в заводчиков тараканов с окраины.
– Остроумно, – похвалил я чувство юмора глебовской сестры.
К водительскому окну подошёл наш сосед и жестом попросил опустить окно. Это был неопределённого возраста алкаш-сосед, который постоянно стрелял у всех сигареты. У Стальского как раз имелась запасная самокрутка за ухом, поэтому он отвинтил окно и дал закурить, а потом и прикурить соседу. Но мужчина, помимо материальных благ, требовал ещё и духовной пищи в виде разговора. Он вальяжно облокотился на оконный проём водительской двери и задал алко-риторический философский вопрос. Стальский что-то ответил и выжал сцепление.
– Я вас чиню, чего же боле… – проговорил Стальский и повернул ключ зажигания.
Раздался оглушительный взрыв, после которого я на некоторое время потерял ориентацию в пространстве и времени. Я видел лицо Стальского. Его губы шевелились, – он яростно и грязно ругался, но никаких звуков я не слышал. Потом я начал слышать какой-то писк, похожий на венский хор мальчиков-дельфинов. Лицо Стальского отвернулось, затем снова повернулось. Стальский смеялся. Я, продолжая ничего не слышать, тоже заулыбался. Наконец, отдельные звуки начали достигать моего сознания. Через тридцать секунд я уже отчётливо слышал саркастических горький смех Стальского.
– Что, чёрт возьми, произошло?! – спросил я, схватив за рукав Стальского. – На нас покушались?!
– Как бы не так! У нас глушитель взорвался! – ответил Глеб.
– Я чему ты радуешься, – на всякий случай спросил я.
– Посмотри в окно с моей стороны, а лучше выйди из машины и подойди к двери.
Я решил выйти. Когда я подошёл к водительской двери, увидел следующую сатирическую зарисовку: наш сосед-алкаш лежал, видимо без сознания, в жёлтом апрельском снегу Вертолётостроительного района, презентованная Стальским папироска тлела в его сомкнутых губах. Я поднял глаза на наши окна, – из окна гостиной выглядывала Марта, лицо ещё было нахмуренным.
– А что с ним? – спросил я, смутно догадываясь о причинах.
– Глушитель взорвался как раз с его стороны, – подтвердил мою догадку Стальский.
– Ладно, поехали.
Перебивая крики сирен карет скорой помощи и звуки шумных опасных дворовых игр детей заводских рабочих, гротескное транспортное средство марки «шестьдесят девять» с двумя главными героями на борту устремилось в сторону метрополитена имени Грунтовых Вод.
*****
Через полтора часа, с безнадёжно испорченным настроением от встречи с господином военным прокурором, я стоял в очереди на кассе ближайшего к нашему логову супермаркета.
«Платишь налоги с честно заработанных рентных денег?» – вспоминал я вопрос военного прокурора, который он мне задал, когда отдавал деньги. «Отношения налоговой и налогоплательщика – как и врача с пациентом, – третий в них лишний», – ответил я.
В магазине. В моей тележке было огромное количество полуфабрикатов, которыми мы со Стальским питались. Всё продукты и блюда, время приготовления которых не превышало пятнадцати минут, входили в наш рацион. Если подумать, то большая часть французской сезонной кухни готовиться не более пятнадцати минут. Иногда на Стальского находило вдохновение и он готовил что-то сложное и долгое. Итак: в моей тележке лежали пельмени с мясными начинками для всех религиозных подгрупп (даже для тех у кого мать наполовину арабка, а отец на четверть еврей), фаршированные мясом блинчики, фаршированные тыквой блинчики, фаршированные вареньем блинчики, фаршированные блинчиками блинчики и даже фаршированные творогом блинчики, которые никто не любил, и поэтому они скапливались в морозилке. Также мы покупали разную недорогую икру, как то: икра мойвы в сливочном соусе, икра кильки в винном соусе, икра сайры в икре шпроты, икра Мойши в игре Гейши и прочие икры. Ветчина и сыр. Куриные крылья. Само собой: стейки, уже нарезанные и готовые к броску на сковороду. У нас имелась и специальная сковорода для стейков, которая была настолько внушительная, что если решиться ею кого-нибудь прибить, то пришлось бы ждать анализа ДНК для опознания личности жертвы, потому что от головы ничего не останется. Ещё в тележке лежало несколько упаковок куриных яиц. Само собой соусы и приправы. Сезонные овощи и фрукты. Сладости и вкусности. Бытовая химия, губки для мытья посуды, салфетки, тряпки, полироль (мания Стальского). Отдельное внимание всегда уделялось покупке такой категории продуктов как закуски к водке, – это всевозможные разносолы и маринады: корнишоны, пикули, филе селёдки, маринованный чеснок, солёные красные и зелёные помидоры, и, конечно, маринованные грибы, которые нам время от времени осточертевали, и тогда мы покупали другой вид маринованных грибов. Да, мы любили пить водочку как в сказках Пушкина, – с разносолами. Зазвонил телефон:
– Привет, Ксения, – чинно приветствовал я.
…………
– Боюсь, что праздник отменяется. Мой ублюдочный квартиросъёмщик задержал выплату.
…………
– Всё бывает в первый раз.
…………
– Потом тоже не получится. К нам переехала сестра Стальского. Пьянкам пришёл конец.
…………
– Увидимся у тебя. Когда-нибудь…
…………
– Да, позвони своей… как её там?.. да, Насте. Скажи, что она задушит Стальского в своих объятьях в следующий раз.
…………
– Да, я тоже тебя целую.
…………
– Нет, я сильнее целую. Пока. Пока. Всё. Чёрт!
Появление в убежище сестры Стальского являлось главной причиной отказа в аудиенции нашим собутыльницам. Второстепенной же причиной было то, что они, как правило, не могли от нас выехать ещё два-три дня после праздника, что нас сильно нервировало. «Чёртовы фрилансеры!» – ругался Стальский и, весь дрожа от похмелья (какого там похмелья! просто пьяный), уходил поутру на работу, а вечером приходил и быстро догонял уже пьяных нас. Мы посасывали водочку, «загоняли дурачков», пели под гитару или караоке, а время утекало сквозь пальцы. Однажды мы не могли спровадить наших дам пять суток. Надо было давно положить этой практике конец. Работа – на первом месте, глупости – на втором и всех последующих.
Помимо непосредственно русского традиционного напитка, сейчас в корзине позвякивала бутылка белой текилы, – тематический напиток. Если бы так преподавали географию, – по алкогольным напиткам – то я бы полюбил её гораздо раньше. Тележка ломилась от яств, а люди в очереди за мной ненавидели меня за задержку.
*****
– Ты бы видел эту мерзость! После того, как подышал одним воздухом с ним, хочется прополоскать носоглотку водным раствором соли и йода. Фу, блять! А как это ничтожество отзывается о женщинах! Мол, все они недостойны его светлости. Я прямо ненавижу его!.. – не смог не упомянуть квартиросъёмщика я, когда мы со Стальским готовили праздничный ужин.
Точнее он готовил, а я сидел на кухонной табуретке, положив ногу на ногу, и матерился на действительность.
– Да оставь ты его в покое. Платит же! И ладно.
– Ладно. Конечно.
– Ты, наверное, завуалировано оскорблял его в ходе беседы? Как ты умеешь, – спросил Стальский.
– Будьте покойны, коллега, он не избежал этой участи. Едва ли понял, но не избежал. А мне ведь это и не надо вовсе, само собой выходит. Когда человек ничего не знает, когда противоречит самому себе на каждом шагу, – его легко поймать. Хватит о нём, – я выдавил улыбку.
Стальский тоже попробовал беззаботно улыбнуться, но у него плохо получилось; очевидно, моя жалоба оставила след в его сознании. Я знаю, что Глеб, как и я, ненавидит и боится облечённую властью посредственность.
– Вам помочь с… чем-нибудь? – спросила, появившаяся на кухне Марта.
– Нет. Изыди, пожалуйста, – наполовину серьёзно сказал Стальский.
Марта театрально пожала плечами и собралась выйти из кухни.
– Слушай, Марта, – остановил я её. – Ты не будешь против, если наш «фестиваль расчётного дня» пройдёт у тебя в комнате?
– Не буду, – любезно согласилась Марта.
– Ты как сама?.. Употребляешь алкоголь (ударение на «А»)? – я на автомате начал флиртовать с Мартой; так всегда получается, когда алкоголь и женщина встречаются в одном предложении.
– От текилы не откажусь, – Марта скользнула взглядом по отвернувшемуся к плите Глебу.
– Здорово, – как будто спросил я у воздуха.
*****
Мы сидели втроём, как рыцари придиванного стола, и чинно пили текилу; Марта ни на шаг не отставала. Я исподтишка её разглядывал. За все годы общения со Стальским, мне довелось видеть его сестру только однажды, на день города, кажется; в тот день я был так пьян, что не запомнил, как она выглядит, но зато запомнил её странный голос; сиплый такой, как у британской певицы The Sonic.
Итак, мы вели шутливый разговор.
– Ждёте не дождётесь, наверное, когда правительство разрешит вам пожениться?! – сказала Марта
– Эх, ты!.. Ну, как язык поворачивается!.. Мы сожительствуем исключительно для пользы творчества, – манерно парировал я, скрытно подыгрывая Марте.
– Оскар Уайльд то же самое говорил в своё оправдание, – сказала она.
– И он не врал, Крошка, – ответил я, польщённый, что кого-то из нас сравнили с Уайльдом.
Чтобы сменить тему, я спросил:
– Слушай, Марта, тебе говорили, что ты очень похожа на…
– Говорили! – перебила меня Марта. – Ненавижу эту актрису.
– Просто ты не смотрела хороших фильмов с ней. Нельзя судить о её таланте по «Железному человеку», также как о Джонни Деппе по «Пиратам Карибского моря», или о Джеффри Раше по… «Пиратам Карибского моря»! К примеру, ты смотрела «Country Strong»?
Марта на секунду задумалась, потом отрицательно покачала головой.
– Где мой планшет, я тебе сейчас покажу трейлер этого фильма, – я потянулся за планшетом.
– Ой, давай не сейчас, – запротестовал Стальский.
Я оставил затею с демонстрацией трейлера и разлил по новой.
Благодать разлилась по телу. Как по южно-американски будет «Благодать».
– Чуть не забыл, – защёлкал пальцами я, – звонила какая-то тётя по имени Сицилия Владимировна, хочет переговорить с нами насчёт размещения рекламы в нашей газете.
– О! Правда! – не скрывая радости, отреагировал Глеб. – И что?
– Послезавтра в восемь вечера. Рюмочная под названием «Фанерный Пейзаж».
– Знаю такое. Пафосное заведение.
– Ты туда не поставляешь алкашку?
– Нет. Туда нет.
Меж тем, текилу мы прикончили. Я принёс из холодильника запотевший пузырь и три пива. Детские забавы кончились.
– Как тебе наш быт? – с неуместной гордостью в голосе спросил я Марту.
– Да, так… – сделала вид, что задумалась Марта, – не мешало бы почистить сантехнику; поелозить щёткой по ней, – стереть налёт.
«На óчки», – про себя проговорил я пришедшее на ум армейское жаргонное выражение, услышанное когда-то от одного знакомого.
– Наряд на óчки, – сказал Стальский и потянулся за гитарой.
Я мигом отбросил все мрачные мысли и приготовился к веселью; хотя, признаюсь, немного стеснялся петь песни и валять дурака при Марте. Я принял единственно верное решение: разлил по новой; Стальскому в высокий стакан с тоником, пока что.
– El stukali v tri rumochki!… Belaya Sauza! El kapli o b’ilom!… – пропел Стальский с наркоиспанским акцентом.
Мне понравилось начало водочной стадии. Однако мы были ещё слишком трезвыми для настоящего концерта, поэтому разговор возобновился:
– Что ты знаешь о Мексике? – спросил Стальский.
Я задумался.
– Лас Бандитос, эль канабис, «Хорхе, поркэ?» и, конечно, Троцкого, – выдал я разрозненные сведения.
– Не так уж мало, – заключил Стальский и перевёл взгляд на Марту.
Марта посмотрела в потолок. На потолке были следы протечки и отвалившаяся штукатурка.
– Ривера, Кало, – ответила Марта и погрузилась в планшет.
Я обратил внимание Стальского на всестороннюю эрудицию его сестры.
– И вы так частенько напиваетесь, – поинтересовалась Марта.
Я решил, что мне, а не Глебу, стоит взять на себя вежливую беседу с Мартой.
– Не так часто, как хотелось бы. Раз в две недели, – когда мой квартирант расплачивается, и когда его квартирант… ваш квартирант, я хотел сказать.
– Понятненько, – протянула Марта, вскинув брови.
«Интересно, – подумал я или водка во мне, – она считает меня привлекательным человеком?»
– Пятьдесят грамм водки? За знакомство? – задал я сакраментальный вопрос, с которого начинались слишком многие ячейки общества в нашей стране.
– Почему нет. Иногда… Наверное… – Марта подыскивала оправдание желанию начать нажираться водкой.
– Наливать или нет? – форсировал я.
– Да. Определённо да, – сдалась Марта. – Да.
«Говорят, что красота – это залог счастья. А может быть, и наоборот: возможность наслаждения есть начало красоты».
– Где твой нос?! – в какой-то момент вскричал я, выпучив глаза на Стальскую.
*****
– А это тиктоник! – орал я.
– Зацени-зацени! Я робот! Стиль робот! – не отставал в проявлении безумия Стальский.
– Разложи большой стол! – скомандовал я и сам же разложил стол. – Это брейкданс, господа.
«Ахахахаха» – раздавался чей-то одобрительный пьяный смех.
– Это белая горячка, – дамы приглашают кавалеров! – сказал кто-то кому-то.
– Белый медведь, слушай внимательно, медведь, меня… Себя! Медведь?!.. – говорил Стальский кому-то по телефону. – А-ха-ха-хи-хи-хиии-хи! Кха! Кх!.. Х-х-х… Тьфу!
– Господи, как же ты похожа на неё! Ты уж извини!.. Женщины не любят быть на кого-то похожи, как и люди, ик!.. Прости, Стальская, ик!.. Ик!.. Ой, ё!.. Ик… А!..
– …Он мне такой заявляет… – что-то рассказывала мне Марта, но мой мозг отказывался понимать.
*****
– Пять минут до цели. Ты готов? – бородатая морда орёт мне прямо в ухо.
– Да, чтоб тебя, всегда готов, – злобно отмахиваюсь я от напарника-незнакомца.
– Минута до цели! – снова тот же голос из той же морды.
– Готов! – я сосредотачиваюсь.
В моих руках штурвал самолёта. Облака расступаются, и моему взору предстают два одинаковых небоскрёба.
– Давай, брат, Шварцкопф и Хенкель! – фанатично орёт напарник.
– Шварцкопф и Хенкель, брат! – ору я и направляю самолёт на ближайший небоскрёб.
Сто метров, семьдесят метров, пятьдесят метров… Какая скорость!
«Нет, здесь что-то не так… Я не могу…» – проносится у меня в голове.
– В чём дело, брат?! – снова бородатый напарник. – Держи курс! Что ты делаешь?!
– Я не могу врезаться в них! Эти небоскрёбы… Я знаю эти небоскрёбы! Это Стальские! – я пытаюсь отдёрнуть руки от штурвала, но они прикованы наручниками.
– Давай, брат! За Родину! За «Серп и Молот»! Шварцкопф и Хенкель, брат! – не унимается бородатый напарник.
– Нет!!! – я увожу самолёт в последний момент перед столкновением с головой Стальской, и беру курс на Статую Свободы; оба небоскрёба провожают самолёт взглядами.
В лобовом стекле увеличивается изображение упитой и обрюзгшей рожи Статуи Свободы. В последний миг перед ударом Статуя Свободы зажмуривает глаза.
*****
– Алло! – охрипшим голосом отвечаю я.
Я откидываю пульт от телевизора от уха и дотягиваюсь до телефона.
– Да…
– Вадим? – приятный-неприятный женский голос.
– А?
– Вадим Афтандилович? – всё-таки неприятный женский голос.
– Не знаю… Извините… – я всё ещё сидел за штурвалом самолёта. – Самолёт разбился, я прошу прощения…
– Что?! Что случилось, Вадим?! С вами всё в порядке?! – нежный и заботливый женский голос.
– Я ни в чём не виноват, меня заставили… Это страшные люди-ди… – прохныкал я в трубку.
– Вадим, это редактор. Алина. Неожиданно появилась работа. Заказчик привередливый. Я решила, что лучше отправить вас. Вы, кажется, немного не в форме… Я перезвоню через полчаса.
Как только голос собеседницы смолк, меня не на шутку затошнило. Я, борясь с вестибулярным аппаратом, зигзагами бросился к туалету. Дёрнул ручку: закрыто. От отчаяния я решил всплакнуть, но передумал. За дверью текла вода и что-то жужжало.
– Стальский, открывай немедленно! Меня сейчас вырвет… отовсюду! Стальскииий!.. Мне плохо!.. Открывай же! Чёртов смежный санузел! Стальский, ты что, электробритву купил?!.. Стальский, меня сейчас вырвет!
– Ты что скулишь под дверью? – Стальский подошёл из-за спины, завязывая халат и зевая.
– Стальский, ты что там закрылся и не открываешь, – прохныкал я, глядя в лицо Глебу.
– Ты совсем рехнулся. Там Марта, – Стальский проследовал на кухню.
– Кто? – простонал я, чувствуя горькую беспричинную обиду. – Кто?..
Дверь открылась, Марта стояла в проёме и смотрела на меня как на идиота.
– Утро в китайской деревне, – сказала Марта.
В мою кружащуюся голову ворвались воспоминания последних дней и часов жизни. Я больше не мог сдерживать эмоции, – кинулся к унитазу и начал самозабвенно блевать.
*****
Квартира Ксюши была заполнена всяческими безделушками, которые с разным успехом – в зависимости от материала – собирали пыль. От всего этого нагромождения было трудно дышать, и чесались глаза; казалось, что все эти статуэтки и мягкие игрушки поглощают кислород, а выдыхают углекислый газ.
– Вот что ты врёшь! Вы же вчера с Глебом бухали на чём свет стоит! Признайся, – Ксюша полусидела в постели и курила.
– Да с чего ты взяла?!.. Выпили по чуть-чуть и разошлись по каютам. Сестра же приехала.
Я говорил, что Ксюша была похожа на Джилиан Андерсен, но сама она настаивала, что похожа на Мадонну. Да, у Ксюши была диастема, и это её делало более привлекательной, кажется.
– Признайся, мальчик. Серьёзно пил всю ночь? У тебя же все капилляры на морде полопались от…
– …Морального напряжения.
– Ты блевал как сумасшедший! Зачем ты отрицаешь очевидное. Сестра Глеба красивая? Запал на сестрёнку? Её тоже, как и Глеба, с любой точки города видно? – Ксюша злобно прикурила новую сигарету.
Несмотря на все плюсы, у Ксюши был один серьёзный минус: она не была Мадонной. Но, кто из нас может похвастаться, что является Мадонной.
– Ксю…
– Ну, признайся-признайся…
– Ксю.
– Что?
– Помнишь, ты велела, чтобы я тебе немедленно рассказал, если влюблюсь по-настоящему? – я откинулся на подушку и прикрыл глаза; я ещё не был на сто процентов уверен, что переживу этот день; меня серьёзно лихорадило после вчерашнего зло-зло-злоупотребления.
– Ну и что?!
– Кажется, я влюбился, – сознание меня начало оставлять, и я впал в посталкогольную дрёму.
В короткометражном сновидении мне пригрезились бесконечные ноги Марты Стальской; её длинные светлые волосы и скептическая усмешка. Потом красавица Марта в моём видении сложила губы и, отрицательно покачав головой, прошипела: «Щ-щ-щ…», – Ксюша затушила сигарету о мою грудь.
*****
В восемь часов вечера я прибыл домой. Глеб ещё не пришёл, а Марта уже вернулась с тренировки или с работы, или ещё откуда-то. Я проследовал прямым ходом на кухню и заболтал себе отвёртку с огромным количеством льда. Выпил её залпом и в этот же лёд заболтал новую. Меня начало отпускать. Я почувствовал себя выжившим. Почувствовал себя умиротворённым. Марта зашла на кухню.
– Рано или поздно от такой диеты ваш организм дрогнет, и вы начнёте быстро стареть, – сочувственно и проникновенно сказала она.
Я стоял и улыбался, затем сказал:
– Можно посидеть у тебя в комнате, поболтать с тобой?
– Конечно. Идём.
Подхватив в прихожей свой любимый цилиндр с пером павлина (он сам выбрал меня хозяином), и, водрузив его на голову, вошёл вслед за Мартой в гостиную и растёкся в кресле. Оглядел комнату; стакан с божественной отвёрткой поставил на подлокотник.
– А что это случилось со столом-бабочкой – приёмным ребёнком перестройки? – поинтересовался я, чтобы завести разговор.
– Ты не помнишь? – искренне удивилась Марта. – Ты же танцевал брейк-данс на нём.
– Ага, смешно… – я лениво хихикнул и сделал добрый глоток ледяной амброзии.
– Ты действительно не помнишь?! Ну, ты и алкаш!
– Да я даже хожу с трудом… Брейк-данс, скажешь тоже!.. Ещё скажи, что я раздевался и письку между ног зажимал, изображая девочку. Ха, – мне всё легчало, я снова отхлебнул.
Один рок-эн-рольщик сказал: «Жить правильно, – значит ничего не помнить». Мой разум впал в «волшебную задумчивость второго дня после пьянки». Марта пересела из кресла в атаманку; вытянула ноги.
Я люблю женские ноги, они для меня символизируют дорогу в удивительные края. А ноги Стальской были настоящим Транссибом. Я притих.
– О чём размышляешь, размыслитель? – иронически произнесла-просипела Марта.
– Думаю о твоих ногах, – без всяких эмоций ответил я.
– А?
– Если бы я начал целовать их с самых кончиков пальцев, поднимаясь наверх, то пришлось бы сделать как минимум три привала для отдыха в дороге, – я беззастенчиво рассматривал Марту.
Стальская отрицательно покачала головой, а в её глазах, поверх усмешки, блеснула заинтересованность. Я не смог в тот момент понять природу её реакции, а потом забыл об этом подумать.
Марта что-то сказала, но я уже не различал смыслов. «В её неблагозвучном голосе была своя прелесть». Она продолжила говорить, а я, закрыв глаза, вдыхал её голос, как вдыхают наркотический дым. Осушил стакан. Мне стало безразлично всё на свете. По-доброму, по-хорошему безразлично.
Мода основана на том, что кого-то
обожает группа лиц
М. Пруст
Живёт в нашем городе один интересный человек, – бизнесмен, тусовщик, скандалист, модник и фанфарон. На вид ему где-то тридцать пять лет, и по паспорту примерно так же. Его имя фигурирует во всех без исключения глянцевых изданиях нашей губернии; журналы про моду, журналы про досуг, журналы про автомобили, журналы про путешествия, – все обожают упоминать о нём на своих страницах; всякие разные ни к чему не обязывающие телепередачки на местных каналах тоже не прочь залучить к себе в эфир этого обаятельного балагура. Его манера держать себя и разговаривать до ужаса нравилась девяноста четырём процентам зрителей. Он с лёгкостью мог связать два слова, но три уже не мог. Зрители и читатели его любили, – листали журналы, нажимали кнопки на пультах.
По паспорту имя ему было (и есть) Егор, но всему праздному классу он известен под именем Шуба. Эта кличка почти не связана с его фамилией, а связана она с тем, что Егор – большой любитель… чего бы вы думали?.. Правильный ответ: шуб! Да-да, вы не ослышались. Именно шуб. Шуба – это верхняя одежда. Вот какую информацию предоставляет по данному запросу Википедия:
Фотография портрета Ф. Шаляпина в данной верхней одежде работы Б. М. Кустодиева прилагается.
Теперь, когда мы разобрались в терминологии, вернёмся к персоне. У Шубы, то есть Егора, было большое количество шуб, в связи с чем он чувствовал себя намного лучше в холодное время года (домыслы редакции). Все шубы, в которых был замечен – на рабочем месте или на досуге – Егор, были из натуральных материалов. Свидетели утверждают, что материалы изделий следующие: норка (шуба со стоячим воротником, длинна – до колен), соболь (изделие ниже колен, с капюшоном из того же материала), баран (шуба в виде пальто с английским воротником, плечо – реглан), песец (изделие того же фасона, что и выполненное из соболиного меха). Список не полный; постоянно дополняется. Все перечисленные предметы гардероба были выполнены искусными мастерами строго на заказ.
На первый взгляд Егор любил в своей теперешней жизни всего две вещи: шубы и светиться в СМИ. Так как La Criticа даже в УФ-диапазоне не выглядела как шуба, то оставался второй вариант привлечения потенциального колумниста Егора – La Critica как СМИ. «Зачем он нам с Глебом?» – спросит скептически настроенный слушатель. «А почему нет…» – неопределённо ответим мы. Итак: мы собирались использовать страсть персонажа к самому себе на страницах периодики, чтобы за символическую плату (с его стороны!) предоставить ему трибуну для ежемесячных словоизлияний. Не исключено, что и читателям могло подобное безобразие прийтись по душе. В качестве дополнения мы готовы были предложить рекламу одного из его многочисленных (в основном авто…) бизнесов на страницах нашей газеты; за отдельную плату. Не согласится, так не согласиться. Но если да, то хорошо.
По правде сказать, всю информацию о Шубе я узнал от Стальского, которому оказывается была интересна светская жизнь нашего города. Сейчас мы едем к Шубе на работу. Минуту назад Стальский сказал, что у Шубы есть старший брат, который очень похож на серого кардинала всего его бизнеса, похож на человека с обширными связями и всё такое. Я задумался, потом спросил:
– А что из себя представляет его старший брат? Официальный статус при всём этом бабле у него имеется?
– Ну откуда ж я знаю!
– Может акционер? Хотя, родственники же…
– Короче, его старший брат своими эманациями заставляет выгорать любое дело, за какое бы ни взялся младший.
– Хм… Хм… – я включил фантазию. – Как мэр города для своей жены?
– Вроде того.
– Интересно… – мне стало интересно.
– Скажу тебе: нет такой раковины, в которую он бы не смог нассать.
Я заинтересовался этой вроде метафорой и со смехом спросил:
– Высокий такой?
– И ещё он очень высокий. Оба брата высокие и мощные аки БТРы.
– Что, выше тебя? – с сомнением спросил я.
– Представь себе.
– Предположим… А сам он – я имею в виду старшего – как обрёл такие сверхспособности?
– Этого я не знаю, – загадочно сказал Глеб. – Сюда, сворачивай направо; приехали.
Стальский весьма заинтриговал меня этой информацией, поэтому Шуба превратился для меня в героя авантюрного романа. Ещё я хотел спросить Глеба: почему сам старший не занимается бизнесом. А может занимается? А может он замещает госдолжность? А может у него нет собственных желаний и он живёт, исполняя желания своих родственников? Спрошу позже, если не забуду.
– Ещё я знаю наверняка, что Шуба – бывший тяжёлый наркоман, – напоследок сказал Глеб.
*****
Почти на крыльце офисного здания была запаркована бордовая Bentley.
На доходы от такого автокомплекса можно и нужно вести хорошую и достойную жизнь. Да. И главное достоинство этой жизни должна быть скромность. Я хочу сказать, что Bentley – это нечто за гранью налогообложения. Вы меня поняли.
Мы зашли внутрь и поднялись наверх. Некое подобие рецепции с девушкой-секретарём, позади которой подсвечивался неоном логотип компании. Мы попросили позвать Егора. На удивление мы довольно легко получили доступ к телу. Похоже, что собственного кабинета у Шубы не было, а всё рабочее время он проводил стоя над душами мойщиков, давая советы электрикам, подавая ключи механикам, отвечая на звонки вместо секретаря в салоне поддержанных тачек, – короче всех доставал и не давал филонить. Шуба постоянно чавкал жвачкой, ржал над своими шутками, матерился через каждое ноль-ноль второе слово. Короче, Шуба нам подходил идеально.
Прямо в фойе автосалона Шуба нетерпеливо выслушал наш сбивчивый рассказ о том, что мы от него хотим, вполглаза глядя на видеопрезентацию пустого макета La Critic’и на моём планшете.
– Вот и за всё это великолепие мы просим всего п… – хотел было перейти к заключительной фразе я, но Шуба меня перебил.
– Вы что, ребятки, говна въебали?! Я даже не слышал о вашей газете ничего? Как она называется?
– La Critica, – начал отвечать на последний вопрос я.
– Чё-ё? – сморщился Шуба.
– La Cti… – попытался её раз произнести я.
– Неважно. Вот когда я о вас услышу!.. От кого-нибудь, заслуживающего доверия… Об этой вашей «Критине». Тогда…
– Тогда нафиг ты нам нужен будешь?! – задал резонный вопрос Глеб.
Шуба потерял дар речи от такой наглости, потом нашёл слова:
– А на…уя вы вообще мне нужны, да ещё и за мои же деньги?! Глянцевые издания нашего города мечтают, чтобы я нарисовался на их страницах! Они готовы… Это кто? – Шуба ткнул пальцем в заставку на моём планшете, который я от волнения теребил в потных руках, то нажимая на «home», то на кнопку «сон». Фоновым рисунком последние несколько дней мне служила фотка Глеба и Марты, которую я сделал, когда они утром на нашей убогой кухне в одинаковых пижамах с кружками растворимой бурды в руках устало смотрели в мою сторону.
– Это я, – признался Глеб.
– Это он, – подтвердил я.
Шуба печально вздохнул и, как бы пересилив негодование, задал вопрос по-другому, тыча пальцами в экран планшета:
– Вот это кто? Вот это? Это? Эта девушка в пижаме? Вот?
– Это моя сестра Ма… – начал Глеб, но я его перебил.
– Это Гвинет Пэлтроу, актриса из США, – ответил я таким тоном, мол эту девушку должен знать каждый.
Повисла тишина. Каждый, скорее всего, думал о своём.
– Это же она снималась в «Железном Человеке»? – округлив глаза, спросил Шуба.
– Не лучший её фильм, – скрипучим голосом ответил я. – Но, да. Она снималась во всех «Железных Человеках»…
– Ради денег, – покивал Глеб.
– И это твоя сестра? – на всякий случай ещё раз уточнил наш собеседник.
– И это его сестра, – решил продолжить обсуждение этого вопроса я, раз уж начал. – А он – её брат. Брат знаменитой актрисы. Брат сестры. Как насчёт нашего предложения?
Шуба скорчил гримасу, которая должна была показать крайний «респектос» Глебу, как родственнику великой актрисы. Глеб мотнул головой, что означало: «Да ничего такого. Я привык». Эта благодатная почва должна лоббировать контракт. Что делать, когда обман раскроется, я подумаю позже.
Мы ещё немного посидели молча. Позы были торжественные. Шуба закрыл глаза, начал тереть переносицу большим и указательным пальцем правой руки и смеяться. Мы с Глебом недоуменно переглянулись. Шуба уже просто таки хохотал. Мы с Глебом напряглись. Я взял планшет с журнального столика и положил к себе на колени.
– Ахахах! Ну вы даёте, ребята! Давно так не смеялся, – Шуба наконец разлепил залитые слезами глаза.
Я не знал что говорить. Оставалось ждать. Видимо, чтобы как-то форсировать развязку, Глеб спросил:
– А что тут такого смешного, дядя?
– А вы молодцы!.. – погрозив пальцем, сказал Шуба.
– В смысле? – спросил я, на всякий случай до ушей улыбаясь.
– Это, – Егор указал пальцем на планшет у меня на коленях. – Марта Стальская – девушка моего адвоката Марка Бимерзкого, юрист, – выбивала долги по КАСКО для моей мамы.
Установилась десятисекундная пауза.
– Ну, или так, – согласился я.
– «Или так», «или так»… – эхом повторил Шуба, потом спросил: – Так кто вы такие, чёрт бы вас драл?
– Всё за исключением «Железного Человека» остаётся так же, – ответил я наивным тоном.
– Не шутите со мной, – посоветовал Шуба.
– Покажи ему свои права, – обратился я к Глебу.
Глеб извлёк из внутреннего кармана пальто бумажник, достал оттуда автомобильные права и кинул их на середину столика. Шуба взял документ и приблизил к глазам. Прищуренным взглядом посмотрел на нас, затем на права, потом опять на нас, снова в права. Кинул их обратно на стол. Изрёк:
– Так что вы там рассказывали о новом журнале?
– Газете, – поправил я.
– Так что вы там рассказывали о новой газете? – поправился Егор.
*****
У La Critic’и появился Шуба.
После изобретения динамита, всё, что не взрывается,
оставалось незамеченным
С. Дали
Последние полчаса я говорил без умолку про преимущества размещения рекламы в нашей несуществующей газете. Я расписывал перспективы долгосрочного сотрудничества, широту будущей аудитории, нетривиальность концепции, профессионализм работников, авторское видение, качество полиграфии, наконец.
– Мы хотим сделать себе имя. Тот, кто поддержит нас на первоначальном этапе, будет нашим большим другом впоследствии, – я почувствовал, что хватил лишка, а потом сразу подумал, что скромность данному делу не помощник.
Сицилия Владимировна как-то нехотя выслушивала мои аргументы. Складывалось впечатление, что ей не слишком-то интересно. Тогда почему я ещё здесь?
– Кхе, – кашлянул я.
– Я понимаю-понимаю… – покачавшись из стороны в сторону на офисном кресле, промолвила Сицилия Владимировна.
От словесного извержения последних десятиминутий в моём рту наступила засуха. Я представил себя в компании большого запотевшего бокала пива; это придало мне сил.
– Ну, так что? Что скажете? Пятнадцать тысяч рублей за приличный рекламный текст – не такая уж большая сумма, – я постарался расслабить мышцы лица. – В лучших традициях восточноевропейской продажной журналистики.
– Какой говорите тираж первого номера? Три тысячи?
– Да.
Сицилия Владимировна выглядела практически так, как я её и представлял, тем более что я посмотрел её фото в Интернете; судя по информации в Сети, она занималась раскруткой заведений досуга, но ни одного названия я найти не смог, только фотографии Сицилии на разных светский раутах. Ухоженная женщина сорока трёх – сорока пяти лет, платиновая блондинка со смуглым лицом, немного лишнего веса. Она не была похожа на идиотку, которых пруд пруди в этом бизнесе, но и мозги ниоткуда не торчали. Короче, она могла быть кем угодно.
– Что скажете? – не слишком подобострастно спросил я.
– Что вам для этого нужно?
– Для статьи?
– Да.
– Поужинать втроём в вашем заведении. Копию меню. Информацию о вашем шеф-поваре. Фото интерьеров. Фото экстерьера. И всё, что вы сами пожелаете сообщить о вашем прекрасном ресторане.
– У вас широкие скулы, – неожиданно сказала Сицилия Владимировна, как бы имея в виду нечто иное, чем моё лицо.
Она покачивалась вправо-влево на своём кресле руководителя, надеясь на то, что на меня произведёт сильное впечатление её зрелая сексуальность. Я не собирался выдавать своего глубокого впечатления её зрелой сексуальностью, потому что вслед за этим всегда следуют экономически невыгодные уступки. Впрочем, я ошибался, но это неважно. Я изобразил меланхолию и ответил на её замечание:
– По бабушке я – поволжский индеец.
На моём лице не было и тени иронии; не смотря на лицо собеседницы – как бы осматривая кабинет, – в отражении стеллажа я заметил искреннюю реакцию на мою остроту.
– Извините, мне надо выйти, – она поспешно вышла из кабинета.
Оставшись один, я, как всегда, находясь в новом для себя помещении, обследовал взглядом верхние углы на предмет камер наблюдения. На первый взгляд камер не было, и я немного поковырял в носу. Кабинет производил впечатление обычного помещения для директора небольшого общепита: стеллажи с мерной посудой, электронные весы, рекламные проспекты, бланки и прочее. Вернулась Сицилия Владимировна.
– Итак, Вадим, – она развела руками, но не хлопнула в ладоши, а медленно сомкнула их, – на первый взгляд вы нам подходите.
– Вам?
– Мне?!.. Нашему заведению… В качестве рекламного носителя, – Сицилия Владимировна так стушевалась, как будто я ворвался к ней в туалет.
– Рад. Не передать словами, как я рад, – немного иронично, чтобы она не поняла как на самом деле я рад, ответил я, вставая с кресла.
– Мы, непременно сработаемся, – протянула руку для пожатия Сицилия.
– Да, всенепременно, – я легонько пожал кончики её холодных влажных пальцев.
Наполовину я уже вышел из кабинета, когда она вдруг громко спросила:
– Для кого La Critica?
Я вздрогнул и обернулся.
– Для всех, – тихо сказал я.
– Как Айфон? – с усмешкой спросила Владимировна.
– Как сметана, – улыбнувшись, ответил я.
*****
– «…Чувствую, как напитки маршируют сквозь меня, будто на параде, будто идут в атаку на тоску, будто идут в атаку на безумие…» – прохрипел Глеб, невидящим взором уставившись в спёртый воздух своей комнаты.
– Кальсоны и майка вкупе с крашенным коричневой краской деревянным настилом пола, на котором вы возлежите… Рад констатировать тот факт, что вы полностью освободились от былого снобизма. Народ вас полюбит, не сомневайтесь, – я ещё несколько секунд посмотрел на валяющегося на полу пьяного Стальского и пошёл на кухню.
Он сегодня, что называется, отталкивался от дна: падал на самый низ алкогольного злоупотребления, чтобы назавтра, проклиная то, что родился, завязать на полторы недели. Ни дать ни взять, Пол Ньюман в образе Хладнокровного Люка, – такой же насмешливый, красивый, разбитной и непредсказуемый. До завтрашнего вечера он не работник.
– Что это с ним?! – испуганно спросила, вбежавшая на кухню Марта.
– Так бывает. Он в порядке, – как можно увереннее ответил я, всматриваясь в содержимое холодильника, скрывая тревогу.
– Он не уснёт с сигаретой? Как думаешь? – Марта присела на табуретку.
– Нет, не уснёт. Есть хочешь? Приготовить тебе что-нибудь? – я хотел отвлечь Марту от грустных мыслей о брате.
– Буду то же самое, что и ты, – ответила Стальская.
Я приготовил ужин, и мы поели в комнате Марты. После еды я решил немного выпить и замешал себе коктейль. Марта от алкоголя отказалась.
– Чтобы Глебу меньше досталось, – пояснил я. – Ты съездишь завтра с нами за компанию в несколько мест по делам газеты? Надо сфотографировать кое-кого. У тебя, кажется, фотоаппарат имеется. А вечером поужинаем на халяву в «Фанерном Пейзаже». Если ты не занята, конечно.
– Я… Я могу. После игры. Да. Глеб там не умер? – Марта пыталась проникнуть взглядом через стену в комнату Глеба.
– Он не умрёт в этот раз, не беспокойся. Он воплощает в жизнь принцип: «Завязывать нужно тогда, когда коснулся дна».
– Кто сформулировал этот принцип? Какой-то европейский писатель начала двадцатого века? – спросила Марта немного раздражённо.
– Нет. Так говорил Хэнк Муди – герой сериала «Калифорникейшн», – пояснил я.
– Всё-таки я схожу – проверю его, – начала подниматься Стальская.
Я наморщил лоб, чтобы казаться не менее обеспокоенным, хотя я прекрасно знал, что с этим алкоботом ничего критического не случится. В этот самый момент Глеб развеял сомнения в своём присутствии в мире живых громкой декламацией:
– «И я размазываюсь по стенам, заползаю в окопчик собственной Богом проклятой души!..»
*****
Двадцать часов спустя.
Мы присутствовали на волейбольном матче, в котором участвовала Стальская. Так правильно говорить: «в котором участвовала»? Она играла за команду нашего Универа. На её футболке стояла цифра «5». После матча она обещала нас свозить в несколько мест и сделать на свой фотоаппарат несколько снимков. Фото людей – героев нашего первого номера, – в основном наших старых знакомых, подвизающихся в ресторанном бизнесе.
– «О Боже праведный, откуда этот рой прелестных девушек возник передо мной?» – нараспев продекламировал я классика.
Глеб покивал, соглашаясь с классиком.
Глеб переспал с третью команды по волейболу нашего Универа. Просто, чтоб вы знали. Стальский старался уважительно отзываться о тех многочисленных девушках, которые падали ему на конец, но, сами посудите: трудно искренне уважать людей, которые на тебя молятся; в такой же ситуации пребывает Бог, (всё таки немного) свысока смотрящий на человечков.
Очень быстро моё внимание сосредоточилось на других вещах. Я любовался тонким станом Марты и находил в каждом её движении частичку вселенской гармонии и грации. Моё воображение рисовало волнующие картины, на которых была пустынная необитаемая Земля и последние два человеческих существа – Марта и я. Люди, обращённые в каменные статуи, безмолвно взирали на недвижный воздух. В сотнях невидящих глаз, как в зеркалах, отражался танец двух последних живых существ, становящихся одним.
– И вот ещё: под номером девять. Я бы сказал, что ей не хватает шестёрки перед девяткой. Это бы указало на некоторые её предпочтения, – Стальский достал свой курительный набор и начал крутить самокрутку. – Известно, что спортсменки утилитарно подходят к сексу.
Последние судороги преджизненной страсти. Затемнение. Занавес.
– Номер двенадцать… Они все как двухместные авто, – очень спортивные.
– А?.. – очнулся я. – Я всё прослушал. Что ты там о нашей тачке говорил? Дай-ка бинокль.
– На.
Найдя невооружённым глазом Марту, я приложил к глазам оптику. Я всегда думал, что мне достаточно королевы, а теперь узнал, что мне нужна Богиня. И прямо сейчас я смотрю в бинокль на её попу.
– На попу моей сестры смотришь?
– Да, – не отрываясь от бинокля, ответил я.
Если уж была упомянута попа, то будет упущением не упомянуть си… грудь. Грудь Стальской по-моему была идеальной. Это были не «визгливые сиськи», как у некоторых временно-сексуальных актрис; не того рода сиськи, которые через какое-то время выходят из-под контроля, не те, под которые в жару хочется подложить промокашки; нет, господа! Это была (и останется) аккуратная грудь, которая и через тридцать лет будет выглядеть, как раньше!.. Останется той же горячо любимой «двоечкой». Кто знает Кристин Скотт Томас, тот сможет представить себе, о чём я толкую. У Скотт Томас похожие, хотя до двойки не дотягивают. «Не преувеличивай», – проговорил в моей голове Глеб. «Не лезь в мои мысли! – возмутился я. – Ладно, не «двоечка», «полуторка». У Марты – «полуторка».
– Посмотри-ка в сторону дверей, – отвлёк меня от планов на будущее Глеб.
Я посмотрел в указанное место.
– Ага. Кто это?
– Марк Бимерзкий.
– Кто такой? Смешная фамилия. Типа: дважды мерзкий. На Жана-Луи Куллока похож.
– Ему и трижды не будет мало, – Стальский облизал папиросную бумагу, и засунул за ухо папироску.
– Мда… Что с ним не так, кроме того, что он еврей? – я рассматривал в бинокль указанного мужика, пока тот не заметил на себе солнечного зайчика и не начал непроизвольным движением стряхивать его со своего пиджака.
Он был одет в полосатый костюм-тройку, в двухцветную рубашку с однотонным галстуком. Здоровенный сукин сын в двубортном пиджаке. Вид довольно ушлый.
– Так кто этот мазафакер? Выглядит как чикагский гангстер в этом полосатом костюме; только автомата Томпсона не хватает, – прокомментировал я увиденное. – Половина рта золотая…
– Это, как ты правильно предположил, факер, Марта-факер. Пойдём отсюда. Или подождём пока у тебя стояк спадёт? – Стальский толкнул меня в плечо.
– Ах, вот это кто! – я снова приложил бинокль к глазам. – Так значит выглядит мартовский папик. Вид у него какой-то чересчур криминальный для адвоката.
– С кем поведёшься… – философски проговорил Глеб.
– А тебе он чего плохого сделал?
– Просто не люблю евреев, – Стальский снова толкнул меня в плечо, призывая покинуть данное спортивное мероприятие.
– Понимаю-понимаю… И что он? Ищет встречи с твоей сестрой? – меня охватила ненависть к этому мужику в костюме.
– Может да, а может у него просто абонемент на весь сезон. Я хочу курить. Я пошёл, – Глеб поднялся с места и, дежурно извиняясь, начал прокладывать себе путь сквозь зрителей, которых в данном случае правильнее именовать болельщиками.
После игры (не припомню, кто победил) мы втроём прокатились по нескольким местам, чтобы сделать фото наших героев. Ранний ужин в «Фанерном Пейзаже» в компании ненавязчивой Сицилии Владимировны, которой вроде бы очень понравилась Марта. Я был воодушевлён и уравновешен. Глеб тоже был в приподнятом настроении.
По возвращение домой мы все трое пытались разобраться в программе «Вёрстка и печать», пиратский диск с которой мы купили у… пиратов. Когда полторы недели назад мы с Глебом брали интервью для первого номера у одной олдскульной ресторанной директорши, на которую я некоторое время когда-то давно работал, она нам посоветовала не гнаться за объёмом и остановиться на одном газетном развороте. Мы решили, что это здравая мысль. Получается, что La Critica – газета всего о четырёх страницах. Примерно неделю назад мы заглянули в крупнейшую типографию города «Волга-Волга-Пресс», чтобы прицениться. Три тысячи экземпляров, которые мы посчитали достаточными для первого номера, в полный цвет на самой дешёвой бумаге (для первого номера) обходились в двенадцать тысяч рублей. Все предварительные договорённости вроде бы были заключены.
В среду тридцатого апреля мы напечатали наш тираж и ещё тепленьким погрузили в багажник «шесть-девять». Шесть стопок по пятьсот штук. «А, моя хорошая!..» – поглаживал La Critic’у Стальский. «Убери лапы, это моя чика», – в свою очередь говорил я.
Трудно привлечь к себе внимание даже ненадолго.
А я предавался этому занятию всякий день и час
С. Дали
– Держи морду кабачком! – бодро вещал я, руля в пробке вверх по одной из улиц центра города, которая вела в ресторан «Фанерный Пейзаж». – Сейчас отгрузим Сицилии её тысячу экземпляров и…
– Что «и»? – скептически парировал Глеб.
– И останется пристроить ещё две тысячи, – ответил я. – Ну разве не радость?
– Радость, – согласился Глеб.
– По двести пятьдесят штук в каждую рюмочную, про которую писала наша легендарная газета в этом месяце. А потом устроим праздничный ужин, – рисовал я перспективы.
Пробка двигалась очень медленно. Дорога вела в гору. Так и сцепление недолго сжечь. Справа – на пешеходной улице, которая вела от Кремля до ГУМа, под стенами православного храма – происходило какое-то сборище. Кто-то орал в мегафон, кто-то размахивал плакатами, пока ещё малочисленные полицейские нервно мялись в сторонке; местные телеканалы разматывали свои «удочки», чтобы начать трансляцию. По всей видимости, происходило какое-то гражданское волнение. Мы с Глебом как завороженные смотрели влево и не заметили, как машины спереди уехали. Нам засигналили сзади, но мы не перестали стоять и смотреть.
– Вот бы нам с нашей газеткой оказаться в центре событий, – вслух подумал Глеб; хотя впоследствии он отрицал, что вёл подобные речи.
Вряд ли я смогу вспомнить досконально то, что происходило в следующие пятнадцать-двадцать минут; какие-то обрывки фраз, типа: «Куда ты прёшь?! Это пешеходная зона!» и «Вы ещё из какой партии?!..» и прочие теги. Кажется, температура моего тела достигла сотни градусов, когда я ходил среди толпы и, повторяя за оратором его выкрики, совал в руки митингующих нашу газету. «Немедленно уберите машину с тротуара», – пока ещё вежливо просил служитель порядка. «Ага-ага, сейчас», – отвечал ему Стальский и продолжал с невероятно политизированной миной раздавать нашу газету людям. Краем сознания я понял, что большинство собравшихся – молодёжь. В какой-то момент к первому оратору присоединился второй, трибуной которому служил полицейский джип; этот второй в свой усилитель голоса с выражением проговорил: «Немедленно разойдитесь, иначе мы будем вынуждены принять меры».
Мы со Стальским настолько отрешились от реального мира, что никак не отнести сказанные слова к нашим персонам. Краем глаза я видел людей с микрофонами, видео и фотокамерами; некоторые из них были фрилансерами, но преобладали профессионалы. Краем другого глаза я видел мелкие телесные контакты молодых людей со служителями правопорядка. Нашу машину, запаркованную здесь же, теперь уже окружала толпа, через которую – если бы мы решили вдруг убраться – проехать было бы сложно. Меня кто-то дёрнул за рукав; довольно грубо – так, как будто этот кто-то чувствовал своё полное и безоговорочное право дёргать за рукав людей. Я сделал вид, что меня это не касается, а когда это повторилось, то толкнул «дёргальщика за рукав» в грудь и обозвал «гондоном». Всё, больше я ничего не помню.
*****
– Это ваши пиздастрадальцы? – сверяясь с документами, спросил у Стальской старший лейтенант.
Мы с Глебом как две шимпанзе из вольера с грустью смотрели на Марту и старлея, одной рукой держась за решётку, а второй поддерживая штаны; ремни у нас отняли, чтобы мы не повесились.
– Да, мои, – с кислой миной ответила Марта и сделала шаг в сторону камеры.
Старлей незамедлительно начал пялиться на задницу Стальской.
– Сопротивлялись при аресте… – задумчиво отрекомендовал нас Марте полисмен, не сводя глаз с попы.
Марта вскинула (а точнее опустила) на полисмена прекрасные полные ужаса глаза.
– Да уж. Настоящие головорезы, – усугубил старший лейтенант. – Особенно вот тот мелкий.
Через пятнадцать минут Марта нас везла в своей машине на штраф-стоянку.
– Кто это придумал? – спросила она, еле сдерживая гнев. – Скажите «огромное спасибо», что начальник этого отделения – приятель Марка.
«Это ещё чё за…» – взглядом через зеркало спросил я у сидящего на заднем диване Глеба. «Жених Марты, ты что забыл?..» – взглядом ответил Стальский. «Бывший!..» – уточнил я взглядом. «Бывший», – согласился взглядом Глеб и добавил: «Но нас-то вытащил…» «Что правда, то правда», – смиренно моргнул я.
– Что вы там переглядываетесь?! – зло проговорила Марта. – Дети маленькие!..
– А как ты узнала, что мы в обезьяннике? – ответил вопросом на вопрос я.
– По телевизору увидела. Так кому в голову взбрело ехать по пешеходной зоне прямо к месту ЧП, прямо под камеры телеканалов, прямо в лапы полиции?!..
– Постой-ка, – ожил на заднем сиденье Стальский, – нас что, по телевизору показали?! В прямом эфире?!
– Мда… В прямом «Кефире». Телекомпания «Кефир» с места вела прямой репортаж. Вашу бледно-жёлтую газетёнку показали крупным планом. Журналистка из «Кефира» трясла этим «культурным объектом» перед камерой! Позорище!.. Как братец орал!.. Как революционер, твою ж мать!.. Слава Богу она не видит… А этот «крошка енот», – Стальская ущипнула меня за ногу, – бегал от полицейского вокруг машины… В каждой ручонке по смятой жёлтой бумажке!.. Как чер-лидерша с помпонами; выскальзывал из рук служителей правопорядка. Стыдоба.
Переглядывание с различными эмоциями на лицах у нас со Стальским начало входить в привычку. Сейчас наши рожи выражали благоговейный восторг и слезливую надежду. Я взял слово:
– Марта, Крошка, ты действительно не понимаешь, как нам сегодня повезло?!
– Понимаю, конечно. Вас бы могли избить до полужизни, но вы легко отделались, – зло проговорила Марта, как будто была не слишком рада от того, что мы «легко отделались». – Проезжай, мать твою, поворотник не забудь выключить, – выругалась Стальская и нажала на сигнал.
– Да не в этом дело, Чёрт побери! О таком сюжете в прямом эфире мы могли только мечтать. Стальский?! – я обернулся на партнёра.
– Угу, – одобрительно промычал Глеб. – Главное теперь удержать внимание публики.
– Как насчёт: сесть посрать на площади перед парламентом, с вашей газетой в руке, а потом подтереться ей же?! – предложила Марта.
Мы задумались над её предложением.
– Вы совсем. Совсем, господа Аронов и Стальский. Для вас ещё не всё закончилось, – гнула своё Марта. – Ждите повестки! Проверяйте почаще почтовый ящик.
Глеб пожелал сменить тему.
– И сколько жрёт этот уёбок? А? – Стальский открыл наполовину люк и закрыл обратно. – Семьдесят?
– Не так уж много, – Марта потрогала кнопку люка. – Всего-то двадцать восемь.
– На сотню метров? – не удержался от детской подколки я.
– Шутники, – Марта подрегулировала климат.
– А не разумнее взять что-нибудь, что будет тратить десять литров или двенадцать литров на сотню? – продолжил выяснять я.
Марта нахмурилась. Через полминуты сказала:
– Я вам объясню кое-что: есть люди, которым нужны клавиши. Многие довольствуются дешёвым синтезатором, а некоторым необходим рояль, – Марта через зеркало улыбнулась брату.
На меня снизошла благодать, как от соприкосновения с шедевром. Какая великолепная метафора: «Паркетный джип – синтезатор, а Hammer H2 – концертный рояль». Настолько безвкусная машина, что даже в этом что-то есть. Если бы на таком транспортёре катался я, то это выглядело бы явной сублимацией, но когда за рулём такая кариатида, как М. Стальская, всё обретает смысл и завершённость.
На штраф-стоянке выяснилось, что машину можно забрать только завтра, и только после уплаты штрафов. Наш автомобильный вояж по променаду, плюс парковка на пешеходной зоне, плюс аварийная ситуация, стоили нам десять тысяч рублей. Примерно на эту же сумму у Стальского имелись старые неоплаченные штрафы. Дежуривший на штраф-стоянке полиционер, на нашу просьбу забрать из багажника оставшийся тираж газеты, лишь матерно пошутил.
– Сбережения таят как обещания политиков после перевыборов, – прокомментировал Глеб сложившуюся ситуацию, вынимая из кармана бумажник.
– У меня есть заначка, я заплачу, – сказал я, доставая свой портмоне.
– Да у меня самого есть, я сам заплачу, – проворчал Стальский и начал выбирать из своих карточек нужную.
– Так плати тогда, а не плачь! – сокрушённо продекламировал я, вознеся руки к небу.
– А я что, по-твоему, делаю?..
– А может чёрт с этим ведром? Она не стоит двадцать тысяч, – сказал я.
– А тираж газеты! – повысил голос Глеб.
– Ах, точно! Совсем забыл! – схватился за голову я.
– У тебя память как у рыбки, – проговорил Глеб, утрированно покачивая головой.
За нашими спинами просигналила машина Марты, и несколько раз моргнули прожекторы на крыше.
– Что же мы скажем Сицилии? Она будет считать нас за ненадёжных людей. За пиз…лов, если одним словом, – сказал я Глебу, пока он вбивал в аппарат номер своего техпаспорта, который он, каким-то хреновым чудом, помнил наизусть.
«Спасибо за пользования нашим терминалом», – сказал приятный женский голос из динамика.
– Это мои кровные деньги, сучка электронная, – выругался Стальский, пнув терминал.
«Не забудьте взять чек. Козлина», – не остался в долгу аппарат. Марта нетерпеливо засигналила и заморгала прожекторами на крыше, призывая торопиться. Мы повернулись и сразу снова отвернулись, чтобы дальше обдумывать план действий. Марта опустила стекло и прокричала:
– Что вы там замерли, как терракотовые воины?!
– Сейчас, Крошка, гангстеры посовещаются и решат, что делать дальше, – интонацией Джона Диллинджера ответил я.
– Заедем в «Фанерный Пейзаж», а потом домой, – объявил наши планы Марте Глеб.
– Не выйдет, босс. Боссы… Я через полчаса должна быть в суде, – у меня, знаете ли, ещё остались незаконченные дела. Так что адьёс, пендехос, – Марта начала сдавать назад и выкручивать руль, чтобы выехать со штраф-стоянки.
Мы бросились вдогонку с криками: «Ну, хоть до «Фанерного Пейзажа»!»
*****
В «Пейзаже…» состоялась унизительная сцена оправдания перед хмурящейся и негодующей Сицилией Владимировной. Выслушав наш лепет, она сказала: «Подождите, я на минуту» и вышла. Оставшись одни в кабинете, мы со Стальским посмотрели друг на друга и одновременно вспомнили как нас винтили полисмены, как мы катались по весенней мостовой, как не давали отнять у нас газету, как Стальский поднял над головой стопку La Critic’и, а менты не могли допрыгнуть, чтобы конфисковать улики, как толпа живо заинтересовалась нашей газетой (как только газета показалась им объектом репрессий со стороны официальных властей), как Стальский метнул в толпу эту жёлтую стопку, и как люди начали хватать её и прятать под одежду, и уносить ноги, чтобы в спокойной обстановке ознакомиться с содержанием… «Граждане, да здравствует свобода слова! Ура-ура!..» – передразнил я крик и интонацию Стальского в тот момент, на пятачке перед храмом. «Вокруг хаос. Все мои идеалы: испорченные слова… Я ищу душу, которая смогла бы мне помочь. Я из разочарованного поколения, Разочарованная…»
– Ун-дос-трез! – подхватил Стальский.
– Je suis. D'une génération désenchantée, désenchantée!
Мы поумирали от смеха. Потом немного успокоились.
– Прикинь, Глеб: сейчас вернётся Сицилия, сядет напротив нас, так задумчиво поглядит-покивает, а потом, вдруг!.. Выхватить из ящика стола полутораметровый резиновый член и, прямо через стол, забьет им нас насмерть.
– А-ха-ха! – пуще прежнего захохотал Стальский. – Как Гарри Топор!..
– Ага!.. А-ха-ха! – покатывался я.
– Сделает из тебя клюквенный джем огромным резиновым членищем, – сквозь смех проревел Стальский, показывая предплечье и кулак.
В это мгновение вернулась Сицилия Владимировна. Мы не успели погрустнеть соответственно моменту.
– Рада, что вам весело, – сказала Сицилия, воцаряясь на своём кресле руководителя.
Мы скорбно потупились. Сицилия поправила манжеты и шмыгнула носом:
– Значит завтра заберёте оставшийся тираж из багажника машины?
– Да! Да! Безусловно! – хором заверили мы.
– Тогда не смею вас больше задерживать. До завтра, господа, – Сицилия повернулась вполоборота и начала рассматривать стену.
Мы подскочили с табуреток и, пождав хвосты, бросились к выходу.
– Кстати, – остановила нас Сицилия, – смотрела сегодня новости на «Кефире»: «Да здравствует свобода слова…» – в этом что-то есть. Определённо.
*****
Утро следующего дня. Подъём по будильнику. Лёгкое похмелье. На правом боку обширный синяк, – вчерашняя боевая травма; «вследствие самостоятельного падения на поребрик возле памятника Шаляпина», – запись в протоколе задержания.
Марта крутилась на кухне. «Привет-привет». После водных процедур, я постучался в комнату Стальского; он не ответил. Я зашёл. Глеб спал.
– Вставай, слесарь Коля. Па-да-па-да-па-дам, – слегка повысив голос, проговорил я над его ложем.
В комнате стоял дух сильно закладывающего за воротник жильца. Открыл шторы и дверь на балкон.
– Чёрт! Сколько натикало? – прохрипел Стальский.
– Семь тридцать утра. Разбудить тебя в семь сорок?! – пошутил я.
– Я ещё пьян. Возьми свои права. А что так рано?
– Сто процентов нам будут мотать нервы с возвращением «шесть девять». В одиннадцать открывается «Фанерный Пейзаж», – было бы очень мило с нашей стороны быть там, когда Сицилия придёт на работу.
– Знает ли Сицилия, во сколько обошёлся нам этот тираж? Она жалкие пятнадцать тысяч заплатила, а потрачено было… все… все сорок! – Стальский начал подниматься с кровати.
– Ладно, пойду. Марта там что-то готовит, – я сделал заинтригованный вид.
– О, ноу! Ты должен кое-что знать о моей сестре, чувак, если намерен провести с ней всю оставшуюся жизнь, – ковыряясь в глазах, сказал Глеб.
– С чего ты взял, что я… Ладно, что я должен знать? У неё есть член? У каждого свои недостатки. Я не думаю, что это большая проблема… Если, конечно, член не большой! А-ха-х! – я развеселился. – Я так и знал, что вы с Мартой разделённые после рождения сиамские близнецы. Ты на неё всё время злишься, потому что при операции по разделению всё хозяйство досталось ей! Ха! А тебе ни хрена! – я хлопал себя по коленке и от души смеялся.
– Нет, член покажется тебе досадной мелочью, когда ты попробуешь её стряпню, – Стальского не то в шутку, не то всерьёз передёрнуло.
– Да что там готовить, у нас сплошные полуфабрикаты! – отмахнулся я. – Кинул на сковороду и готово.
– Она даже консервную банку откроет так, что содержимое невозможно будет жрать, – Глеб, наконец, поднял своё туловище с кровати.
– Уверен, ты преувеличиваешь. Не надо делать из еды культа.
*****
– Как? Вкусно? У вас так много блинчиков с творогом, значит, вы их любите, – Марта сидела с довольным видом напротив меня за кухонным столом.
– Спасибо, очень вкусно, – ответил я.
– Так что не ешь?
– Я один съел, я мало ем…
– Правильно, не надо делать из еды культа, – не преминул подколоть Глеб.
Я улыбнулся и неопределённо махнул рукой в сторону Глеба, – мол: «ну, его».
Стальский (который вчера выжрал больше меня в четыре раза) закрыл лицо ладонями, откинулся на стуле и сказал:
– Нет, так дело не пойдём. Мне плохо. Я должен принять ванну. Выпить чашечку пива… Я долго не буду, – Глеб встал и ушёл в ванную.
– Видала синечище, – со значительным видом, продемонстрировал я Марте свою боевую травму. – Полчище фашистских полицаев набросилось на меня, чтобы упечь в застенки. Но меня так просто не возьмёшь. Не-хе-хет…
– Я же видела всё по телевизору.
– И то, как я поскользнулся около памятника?
– Ты как раз выпал из кадра в этот момент, но догадаться было можно.
– Ну, ладно. Пойду собираться.
Я быстро оделся и решил подождать Стальского за чашкой кофе, но проходя мимо зала, был позван Мартой.
– Смотри, кто у меня есть, – Марта держала в руках крысу расцветки «корова».
– Ой! Это ты свою привезла или здешнюю поймала?
– Смешно, умник. Познакомься: это Адольф.
– Как-то неудобно звучит, учитывая ваше с Глебом происхождение. Или вы потом ритуально уничтожите Адольфа?
– Вот ещё! Я люблю моего Адольpha. «Ph» в конце имени.
– Оу!.. «Ph», – тогда ладно.
– Хочешь подержать? На!
Я взял из рук Марты крысу. Я люблю всех животных, крыса тоже живая душа.
– Какие смешные лапки, – приблизил Адольphа к глазам я. – Пахнет как щенок.
Крыса вцепилась своими смешными лапами в мои очки и не желала отпускать. Пришлось временно отдать очки Адольphу.
– Знаешь, они очень умные, – Марта вопросительно посмотрела на меня.
– Да, знаю. Именно эту породу умных крыс ловили на мелком мошенничестве в московской подземке, – я без тени улыбки смотрел на собеседницу; изображение в отсутствие очков было нечёткое.
– Да, я так тебя себе и представляла, – задумчиво произнесла Марта. – Когда Глеб упоминал тебя. Редко. Я имею в виду не внешность, а манеру…
– Для меня это неожиданность, право. А что ты в этот момент делала, когда меня представляла? Принимала ванную? Готовилась ко сну? Трогала себя?
– Давай сюда Адольphа, – она взяла у меня из руки крысу.
Адольph по-прежнему сжимал в лапе дужку моих очков.
– Отдай дяде очки… Отдай-отдай, Адик. Дядя без них ничего не видит, опять промахнется мимо унитаза…
– Это не я! Это Стальский с высоты своёго птичьего полёта попасть не может! – возмутился я.
– Да-да, отдай, мой хороший…
Разговаривать с животными как с детьми – не глупо, глупо – разговаривать с животными как со взрослыми.
*****
В двенадцать часов пополудни мы со Стальским уже сдали обещанную тысячу экземпляров в «Фанерный Пейзаж» и думали над тем, куда пристроить оставшиеся полторы тысячи.
– Мы вчера пустили по ветру, в прямом смысле, пятьсот экземпляров? – сообщил Стальский, когда мы сидели в «шесть девять» на парковке «Пейзажа».
– Плюс-минус, – подтвердил я.
– Теперь куда?
– Давай по сотне штук закинем в каждое заведение, о котором писали. А что делать? Шубе сотню отгрузим, заодно бабки с него стрясём.
– Давай, сейчас пробки только, – Стальский откинулся на пассажирском сиденье и надел очки.
– Эй, ты что? Спать собрался? – я возмутился таким поворотом дел.
– Да, а что такого? Разбудишь, когда доедешь до первой точки. Или сам сбегаешь – отнесёшь, потому что пожалеешь меня и дашь выспаться.
*****
К восьми часам вечера у нас на руках оставалось около ста экземпляров La Critic’и. Стальский, посвежевший после продолжительного сна, курил в окошко, время от времени высказывая предположения о том, куда закинуть остатки тиража.
– У меня есть идея о том, куда пристроить последнюю сотню, – уверенно сказал я.
– И куда? – заинтересованно спросил Глеб.
Я, зевая, ответил:
– Вечером расскажу, заодно подробности обсудим. Я выйду около метро, – Ксю что-то вкусное покурить достала, – съезжу. Ты уже могЁшь рулить?
– Ага, – тоже зевая, ответил Глеб.
Мы порядком устали. Я надавил рычаг, и кресло «шесть-девять» отъехало назад до упора. Я открыл дверь и вышел, махнув Стальскому на прощанье.
Час назад, как раз когда я покидал машину, чтобы отнести очередную стопку газеты в очередное заведение, позвонила Ксюша и попросила прощения за вред, причинённый моему телу её сигаретой. Она сказала, что негоже умным людям расставаться подобным образом, и пригласила на чай. Я сделал вид, что вовсе на неё не злюсь за тот эпизод и принял приглашение. М-да, журналистские факультеты всех университетов мира – рассадники всякого рода вкусняшек.
*****
В одиннадцать вечера я был уже дома. В комнате у Марты горел свет, а Глеб – я так понял – снова ужрался вусмерть и находился в своём жилом помещении. Дверь зала приоткрылась, – из щели показалась половина лица Стальской.
– Эй, Марта, – сказал я.
– Эй, Вадим… – ответила Марта, открывая дверь нараспашку.
Я решил, что это приглашение зайти поболтать, и не ошибся. Заняв своё кресло, сделал глубокий вдох:
– Марта, я хочу сказать тебе спасибо. За то, что приехала за нами в отделение полиции. За то, что ты выказала обеспокоенность нашей судьбой. Моей судьбой. Я немного подзабыл те ощущения, которые испытываешь, когда кто-то о тебе тревожится. Надеюсь, я тебя не смутил, говоря всё это?
Пока я произносил речь, Марта ходила по комнате, не находя себе места; затем прислонилась попой к подоконнику и скрестила руки на груди. Эта поза выдавала желание защититься, но выражение лица не соответствовало ей; подробностей происходившей внутренней борьбы я разглядеть не мог, поскольку плохо знал объект. Я набрал в лёгкие воздух и разразился следующей речью:
– Твой брат для меня – особенный человек. Мне нравится всё, к чему он прикладывает усилия, и даже если он, ну, скажем, начнёт мазать стены своими какашками, и меня спросят, что я по этому поводу думаю, – я отвечу: «Не суйтесь. Парень знает, что делает»…
– Что конкретно ты хочешь сказать, Вадим?
Я, излишне жестикулируя, предпринял попытку объясниться:
– На самом деле речь идёт о тебе… Решив быть с тобой с самого начала откровенным, скажу, что, из-за твоего брата, отношусь к тебе предвзято хорошо, но, без всякого сомнения, ты стоишь гораздо больше всех мыслимых авансов.
Марта в течение нескольких секунд внимательно смотрела на меня, затем спросила:
– Ты сильно обкурился?
– Порядком, – серьёзно и грустно проговорил я, а в следующее мгновение согнулся пополам от смеха.
Марта тоже смеялась, естественно, надо мной. Нам как будто было легко друг с другом. Мне было легко.
Я предложил приготовить чего-нибудь на скорую руку. Марта приняла идею с энтузиазмом.
После еды наступило умиротворение.
– Ты вкусно готовишь, – сказала Марта, откинувшись на спинку кресла. – Я помою посуду.
– О, спасибо, ты отлично моешь посуду, – хихикнул я, но смеяться дальше больше не хотелось.
Марта ушла с тарелками на кухню. Я включил телевизор.
«Митинг оппозиции прервало неожиданное появления…» – мы не платили за антенну, поэтому телевизор ловил плохо. – «…В итоге выяснилось, что это были представители независимой газеты, которая называется «Ля КрИтика».
– «Ла КритИка», идиоты, – прошептал я.
«В содержании номера не выявлено материалов оппозиционного характера…» Вернулась Марта. Я выключил звук.
– И почему вы подружились? – без всякого вступления спросила Марта.
– А… Мы подружились? Разве?.. – я размышлял над её вопросом. – Ответов может быть много. Например: я нуждался в сильном и смелом партнёре, мне импонирует образ мыслей Глеба, мы сошлись на общей страсти к саморазрушению, мы оба считаем себя лучше других людей, мы оба любим роскошь и декаданс, мы оба внутренние нарциссы, мы оба желаем оставить след на Земле. А зачем Глеб общается со мной, я не знаю. Скорее всего, это взаимовыгодные, взаимозависимые отношения. Подробности его ощущений лучше спросить у него лично.
– Хм…
– И именно Глеб, а не кто-либо другой, донёс до моего сведения, что «умолять» и «умалять» – два разных слова, – закончил я.
– «Донёс до твоего сведения» значит?.. – Марта встала с кресла, но сразу снова села.
Я почувствовал недоговорённость и спросил:
– Говори, что хотела.
– То есть ты признаёшь, что вы с Глебом не дополняете друг друга?!
Мне показалось странным, что Марта злится; повода вроде нет.
– Признаёшь, что вы не уравновешиваете недостатков друг друга?! – пояснила свою мысль Марта. – Понимаешь, что стоите вдвоём на одном опасном участке тонкого льда?!
– Ну, возможно… А что такое-то? В чём собственно проблема? – я недоумевал и побаивался усилить гнев Марта; право же я такой трус.
– Это уже полдела, – немного успокоилась Марта.
– А вот что: я – трус, а Стальский – смельчак, – привёл я аргумент в пользу благоприятного сценария развития событий.
– Ц-ц… – покачала отрицательно головой Марта. – Ты – не такой уж трус, а Глеб – не такой уж смельчак.
– Спасибо, конечно… – я глупо ухмыльнулся и попытался ввернуть какую-то шутку, но Стальская не дала этого сделать.
– Молчи. Вы сидите на одной стороне качелей, а в таком случае кататься невозможно, – Марта надавила указательным пальцем на подлокотник кресла, как бы усиливая акцент на слове «невозможно».
– Окэ, на другую сторону качелей можешь сесть ты, – я услышал собственные слова как бы со стороны и удивился им.
– ?..
– Я говорю…
– Я собираюсь уехать к родителям. Насовсем.
– Вот и хорошо, – ответил я. – А пока не уехала – побудешь с нами… Э!.. С газетой.
На некоторое время воцарилось молчание. Я думал о том, что выдал слишком рано своё желание не расставаться с Мартой. Потом я заговорил снова:
– Мы со Стальским не столько друзья, сколько партнёры. Уверен: он думает примерно так же.
– ?..
Мне положительно нравилось удивлённо-скептическое выражение лица Марты. Мне положительно нравилась Марта вся. Я снова включил звук.
«И к другим новостям: в Россию официально приходит марка Smart». Выключил звук. Марта печально вздохнула.
– Я хорошо знаю своего брата… – она замешкалась. – Насколько я знаю своего брата, – он не так-то просто сходится с людьми. Мягко говоря, не так-то просто. По-правде сказать: он вовсе не сходится с людьми. Его презрение к людям не знает никаких границ. Да. Он поссорился с родителями раз и навсегда ещё в раннем детстве. Поверь, это не сильное преувеличение. Всю свою жизнь Глеб пытается оттолкнуть и меня. Я – последний оплот его связи с внешним миром. Была…
– Мило…
– Глеб – опасный человек. Опасный прежде всего для самого себя. Ты должен это знать. Ты и так знаешь.
Я утвердительно покачал головой.
– Что между вами произошло. Всё равно должна быть какая-то причина того, что Глеб тебя отталкивает, – я коснулся темы, которой касаться не хотел; по крайней мере, в обозримом будущем.
Марта вполне искренне задумалась. Я стеснялся просвечивать её своим внимательным взглядом, но не удержался от этого. Вроде, она не пыталась меня обмануть.
– Я не могу припомнить что-то конкретное. Микроскопические семейные обиды, каких полным-полно у каждого. Ничего стоящего.
Я отвёл взор. Марта уловила моё недоверие.
– Ты не там копаешь, – с укоризной сказала Стальская.
– Да нет!.. Я-то что… Мне нет дела… Наверное, – я деланно равнодушно махнул рукой.
Марта умерила пыл и сменила тему:
– Ты мне говорил, что относишься ко мне предвзято хорошо, потому что я – родная сестра Глеба Стальского. Эти самые слова я могу адресовать тебе. Раз Глеб выбрал тебя, – это что-то да значит. Вадим? – Марта подумала, что я утратил нить разговора, потому что последние полминуты отвлечённо смотрел в пол.
– Да-да, слышу. Спасибо. Займёмся сексом или любовью? На твой вкус. Как скажешь, – я подло улыбнулся.
– Гадёныш. У нас серьёзный разговор! – Марта встала и с улыбкой вышла из комнаты.
Через минуту Марта вернулась уже в гневе и, не присаживаясь, резко сказала:
– Ты и Глеб, который в данный момент, как пыль, лежит на полу в своей комнате, – две сигнальные ракеты, вспышки в ночном небе; что вы хотите осветить ценой своей жизни?! Истину?! Или просто мгновение повисеть в небе, а потом спикировать в бездну?! Выметайся из моей комнаты, я хочу спать.
Я поднялся с кресла и вышел.
Я думал то что мы висим на фонарях, а
мне сказали то что мы забиты в папиросу
А. Васильев
Полдень третьего мая я встретил в компании Розы. Она позвонила рано утром и настояла на личной встрече, чтобы обсудить нечто «очень важное и нетерпящее отлагательства». Возможно, если бы она дала мне выспаться, то исход был бы более благоприятен для неё, а может и нет. Кто такая Роза? «А-а-а!..» – зеваю.
*****
– Всё подобное наследие лихих девяностых тщательно изучается. Тут и налоговая…
– А кто ещё?
Меня ещё в детстве раздражала Роза Сабировна. Не знаю как раньше, но сейчас от неё толку как от молитвы. Почему я её ещё не попросил убраться с моего жизненного горизонта? Я знаю, что она рассчитывает на солидное вознаграждение в случае успеха, но успех мог прийти или не прийти, и это никак не зависело от её профессионализма.
– А кто ещё? – снова спросил я, когда не дождался ответа.
– Тут и налоговая, – с упорством барана продолжила Роза Сабировна, – «Откуда у пенсионерки деньги на четырехэтажный домик в ближайшем пригороде?» Ясно дело: какой-то делец оформил на бабушку хоромы, чтобы не платить по полной. К тому же, Вадим, ходят слухи, что эту территорию хотят застроить многоэтажками. Считай: пять минут езды от Чудино; двадцать минут до города. Местные жители подписи-шмодписи собирают… на имя президента. Он, конечно, до перевыборов что угодно пообещает. А потом? Эх! – она махнула рукой в сторону.
Собеседница отпила кофе.
– Откуда у пенсионерки такие хоромы?.. – чтобы растоптать тишину, снова повторила старая адвокатесса и отделила от чизкейка кусочек.
У меня зазвонил телефон. Номер скрыт. При других обстоятельствах я бы заволновался, но сейчас мне хотелось, во что бы то ни стало, хоть на время, прервать беседу со старой деловой партнёршей моего отца. Я молча встал из-за стола и вышел на улицу, оставив Розу дожидаться.
– Алло, – сказал я в трубку.
– …………
– Что?!
– …………
– Как же…
– …………
– Я могу быть уверен?..
– …………
Вернулся в кафе и сел за стол. Собеседница подхватила прежнюю тему.
– У застройщика сложности не столько с домовладельцами, сколько с детским домом. У детского дома огромная территория. Но скоро и этот вопрос решится.
Я слушал вполуха, а мог бы не слушать вовсе, – ведь всё, что говорит сейчас Роза Сабировна – чистейшей воды вода. Клянусь: она надеется на то, что я совсем тупой, и ждёт подходящего по её мнению момента, чтобы рассказать о настоящей цели нашей встречи. А сейчас у меня звонил телефон. Это был какой-то мужчина, который добрым голосом посоветовал послать старую аферистку куда подальше, потому что «проблемы с оформлением наследства на дом разрешаться благополучно в кратчайшие сроки». «Крутись-вертись», – мысленно повторил я последние сказанные им слова. Я не был склонен верить анонимам из телефонной трубки со скрытого номера, но данный мне импульс как нельзя лучше соответствовал моему сейчас умонастроению. Решение было принято, осталось найти момент, чтобы его озвучить. Вообщем мы оба ждали «подходящий момент».
– А куда детей? – не слишком заинтересованным тоном спросил я.
– Да какая разница?! Отправят на Луну, усыновят, растворят в кислоте, раздадут однополым парам… Целый район высотных домов! Тысячи квартир! Миллионы квадратных метров жилья. Этот посёлок обречён на «девелопмент».
– И что делать? – у меня не осталось сомнений, что Роза Сабировна меня разводит, но в какой-то части её доводы были состоятельны.
– У меня есть человек, который купит твой дом. Конечно, не слишком дорого, но зато за гораздо более приличную сумму, чем ту, которую предложит застройщик, когда придёт время.
– И за какую сумму этот ваш знакомый?..
– Два с половиной миллиона.
На моём лице отразилась полифония чувств; все они были негативные. Роза Сабировна набрала в лёгкие воздуха, чтобы заговорить, но я заговорил первый:
– Мой дом стоит минимум двадцать пять миллионов, – скрывая гнев, чётко проговорил я.
– Помилуй, Вадим! – с искусственным смехом запротестовала Роза Сабировна. – Мы с твоим отцом…
– Мой отец погиб, а мой дом стоит двадцать пять миллионов рублей, даже сгоревший дотла… он стоит двадцать пять миллионов. Я не хочу вас обижать, но вы видимо плохо знали моего папу, если думаете, что сумеете развести его сына, как предпоследнего лоха.
– Вадимчик…
– Как говорится: вы уволены, – спокойно и с облегчением сказал я, положил на стол пятьсот рублей в оплату счёта и ушёл.
Через несколько дней я зарегистрировал право собственности на загородный дом и землю в границах его ограды, предварительно оплатив все долги за коммунальные услуги.
*****
На вечер сегодняшнего субботнего дня (так можно сказать?) была назначена спецоперация по пристраиванию последней сотни первого номера La Critic’и. Я рассказал о нём Стальскому, и он сразу же отказался принимать в нём участие, ввиду «полной маразматичности идеи! Даже для тебя, Аронов!..» Но потом я начал ныть и жаловаться на безынициативность остальной часть команды, тыча пальцем в грудь Глеба, и он согласился.
Для претворения идеи в жизнь нам требовались: стриптизёрши – две штуки (расходы на оплату труда которых я, конечно, брал на себя), промилле в крови – для смелости и куража, кое-какой реквизит из имеющегося в нашей квартире театрального утиля; ещё хотелось бы, чтобы «шесть-девять» довезла (и увезла) нас до крупнейшего в нашем городе караоке-бара, где мы устроим перформанс с одновременной раздачей посетителям газеты и последующим разоблачением нашей маги… нашего дурновкусия. Последнее не обязательно.
Как я и ожидал, Глеб снова пожелал озвучить план действий:
– Мы наряжаемся в сюртуки и визитки персонажей Евгения Онегина, едем в караоке, ты поёшь что-то несоответствующее моменту с двумя стриптизёршами на подтанцовке, а я в это время раздаю La Critic’у недоумевающим и смеющимся над нами гостям. И возможно кто-то будет снимать всё это позорище на телефон, чтобы потом выложить в Сеть. Я всё правильно пересказал?
– За исключением одного единственного нюанса, да, – ответил я.
– Какого нюанса?
– Я буду пьян.
Марту не стали посвящать в подробности, чтобы она окончательно не утвердилась в мысли о нашей невменяемости. Выезд назначили на полночь. «Как раз то волшебное время, когда твои мозги превратятся в тыквенную кашу», – остроумно заметил Стальский. В половине первого – по дороге в караоке «Позолоченный Микрофон» – мы должны были забрать знакомых глебовских стриптизёрш, но в последний момент – когда мы уже сели в «шесть-девять» и даже завели двигатель – они позвонили и соскочили с темы под предлогом сильной загруженности в субботнюю ночь. Главный стимул посетителей караоке смотреть на сцену испарился. Мы сидели в дореволюционных нарядах в почти дореволюционном транспортном средстве и не знали что предпринять.
Невдалеке, на первом этаже соседнего дома был бар и лотерейный клуб. Около этих двух точек притяжения сейчас толкалась местная гопота и алкашня, – не иначе собрание акционеров этих двух коопераций. На лавочке, подпирая друг друга боками, сидели два весьма и весьма колоритных алкобомжа, которых было тяжело отличить по половому признаку друг от друга. Я вышел из машины и подошёл к ним. Стальский тем временем отвинтил окно, чтобы слышать то, что я им говорю. Я сказал следующее:
– Милостивые господа, не знаете ли кого-нибудь, кто желал бы срубить по пятихатке на рыло за час несложной творческой работы? И немного крепкого спиртного прямо сейчас в качестве пролога.
Оба деграданта, как примерные ученики, подняли руку. Меня всегда восхищала молниеносная понятливость, остроумие и глубокая эрудиция этой прослойки граждан. Скажи я на одном дыхании нечто витиеватое какому-нибудь менеджеру среднего звена, у него тотчас бы произошёл сбой в мозгу, и обращённые к нему слова представились бы просто набором звуков. Эти же господа не только мгновенно разглядели во мне человека, с которым можно вести дела, но и проанализировали вероятный характер предлагаемой им работы; каким образом? Да хоть по моему внешнему виду. Намётанный глаз сразу разглядит во мне человека, вращающегося в театральных кругах, или сбежавшего из дурдома, – я же был не только в сюртуке, но и в цилиндре. Я объяснил им драматургию, они согласились с режиссерским замыслом, и сделка была заключена. Естественно им не нужно было раздеваться под музыку, достаточно просто подтанцовывать в ритм, как умеют только они. По рукам (образно говоря) ударили. Я тут же занял очередь в зарешёченное окошко бара, чтобы купить огненной воды для вдохновения, себе и новым коллегам. Через четыре с половиной минуты дошла моя очередь, и я купил две бутылки водки-с, а также две коробки апельсинового сока. Пока стоял в очереди, кто-то позади меня вновь вошедшему сказал: «Я за тем парнем, который за мсье Сваном», имея в виду меня; это заставило меня вспомнить Сергея Довлатова, некогда стоящим в очереди за пивом в костюме Петра Первого, а также в очередной раз удостовериться в феноменальной начитанности некоторых конченных алкашей.
Почти весь путь до «Позолоченного Микрофона» мы с Глебом проехали высунувшимися из окна, чтобы не задохнуться насмерть от аромата наших новых коллег.
Когда Стальский парковал машину около караоке, я уже был в состоянии полной готовности к спектаклю, – осушил треть бутылки; и пару глотков сока не забыл сделать. Нашим артистам пить их угощение, до отработки номера, было строжайше воспрещено, – ведь все мы знает: что становится с алконавтом после первого же глотка, а мысль о водяре-с подхлестнёт их творческий порыв. Глебу мною была выдана сумма наличных средств в размере десяти тысяч рублей купюрами по тысяче и пятьсот, которые он должен был тратить с умом на следующие цели: первое – по тысяче в карман каждого охранника, который будет не пускать в заведение нас или наших ручных бомжей; второе – тысячу (не больше) администратору, который будет чинить нам препятствия внутри; третье – пятьсот или тысяча сверх таксы – за возможность исполнить песню без очереди!
Когда мы прошли охрану, потратив при этом всего полторы тысячи, я уже перестал воспринимать пространство-время в обычном ключе, – я впал в то состояние, которое сам у себя обнаружил постфактум, когда мы раздавали газету на политическом митинге около Храма.
Фрагменты: все или почти все места заняты, яркие огни сцены, вонь от моих «танцоров», я говорю в фонящий микрофон: «Пока мой коллега раздаёт вам первый номер уже ставшей легендарной газеты «La Critica» – tica-tica… я исполню для вас песню одной малоизвестной североамериканской певицы по имени Бритни Спирс; песня «Overprotected»!»
Ведь в начале никто не знает, кто он:
извращенец или поэт, или сноб, или злодей
М. Пруст
Стыд, похмелье, сомнение, робкая надежда, страх, ещё немного стыда, – такие ингредиенты составляли коктейль ощущений следующего дня после описанных выше событий. Это что касается моих чувств. Насчёт Глеба я не был уверен.
Вообще до среды следующей недели я прожил в каком-то анабиозе. На работу меня не вызывали, необходимости выходить из дому у меня не имелось. Стальские уходили и приходили, а я не шевелился. Наконец, в четверг ближе к обеду позвонила редактор строительного журнала и дала задание на пятницу, а также просила зайти в редакцию после того как я закончу интервью. И строительная фирма и наш офис находились в центре, так что я пообещал забежать, как только запишу на диктофон бредни представителя очередной строительной конторы.
*****
Пятница; около трёх часов дня.
– Вадим Афтандилович…
– Да-да, – я был в приподнятом настроении. – Да-да, Алина Ильдаровна.
– Вадим, это было ваше последнее задание, – робко промолвила редактор.
Я открыл от удивления рот.
– Как?!.. Вы меня увольняете?! Что ж… – я был растерян.
– Нет-нет! Конечно, нет! – запротестовала Алина.
– А! Вы меня НЕ увольняете! – обрадовано и ещё более растерянно сказал я.
Я в конец запутался.
– Мы закрываемся, – грустно и торжественно, как над гробом хорошего человека, сказала Алина Ильдаровна.
На моём лице застыло не подлежащее классификации выражение. Алина смотрела вниз.
– Так вы… мы… журнал закрывается?! – заговорил я.
– Да, – дрогнувшим голосом сказала Алина.
– Мне очень жаль, – искренне сказал я.
Алина молчала. Я решил, что мне пора убираться. Вдруг Алина снова заговорила:
– Сейчас никто не выживает. Ни «бумажные», ни «электронные». Девяносто девять из ста СМИ обречены на закрытие. Никто не в плюсе. Такие дела… – Алина подняла на меня свой очкастый лик. – Даже старым знаменитым изданиям приходит конец.
– Да… Времена… сейчас… такие. Кризис… – я старался вытянуть грустную ноту, но мною овладело противоположное настроение; я думал о малышке La Critic’е и той судьбе, что уготовили ей звёзды. – Я тогда пойду. Не грустите.
Я начал вставать, но внезапный порыв моего – теперь уже бывшего – главного редактора заставил меня вновь приземлиться на кресло.
– Хочу сказать, что мне было интересно работать с вами, Вадим! Интересно и поучительно. Вы, без всякого сомнения, талантливейший в своём роде журналист, с каким мне доводилось иметь дело, – глаза Алины за стёклами очков быстро моргали.
– Спасибо на добром слове, Алина. Вы мне тоже нравились. Прощайте, – я встал.
– И ещё кое-что, – быстро проговорила Алина. – Вами интересовались.
– Кто?! – неприятный холодок пробежал у меня по ногам.
– Не знаю точно, но предварительно мне позвонил наш учредитель и велел ответить на любые вопросы этих людей.
– Каких ещё людей?
– Это были двое мужчин. Один со мной не разговаривал, а говорил на ухо тому, кто помоложе. А тот, молодой, задавал вопросы мне. Они спрашивали о вас. Скопировали на флэшку все статьи, которые вы успели написать; даже черновые варианты ваших статей. Вадим, вы ведь помните, что я всегда просила выпускающего немного переделать изначальный текст, чтобы он был не такой… не такой…
– Я понимаю, Алина Ильдаровна, – я посмотрел вдаль и потрогал нос.
– Я бы сказала, что этот, – тот, что моложе – знает не понаслышке о журналистской деятельности; он с лёгкостью оперировал специальными терминами и понятиями… Язык подвешен. Задавал вопросы о вашем журналистском потенциале. Спрашивал: какие темы, по моему мнению, вас интересуют как журналиста. Вообщем так.
– Вот как?! И что же вы ответили?
– Я не стала скрывать тот факт, что вы – опять же, по моему мнению, я могу и ошибаться, – на полном серьёзе не интересуетесь ничем, но можете написать практически о чём угодно, чтобы это было интересно читать; я им сказала, что вы эрудированный человек и умеете углубляться в тему; я им сказала, что вы – мастер стилизации. Да! Я так и сказала: «мастер стилизации». Но, наверное, было правильнее сказать «мастер нарочитой реминисценции». Я ничего не имела в виду плохого, поверьте мне, – Алина сняла очки и начала терёть глаза; вид у неё был затравленный.
– Я понимаю, – сказал я, хотя вряд ли понимал.
Алина вновь надела очки.
– Да. А тот, что постарше, очень похож на какого-то служащего.
– В смысле чиновника?
– Нет-нет. В смысле сотрудника силового ведомства. Мне так показалось. Они припарковались прямо напротив дверей редакции; а тут парковаться нельзя, – здесь работают эвакуаторы. А их машину не забрали, хотя они минут тридцать у меня находились. Вот я и подумала: наверное, какие-то ответственные сотрудники. Они, конечно, не показывали документов. Я и не настаивала, ведь учредитель велел оказать полное содействие.
– А кто ваш учредитель, если не секрет? – я должен был вытянуть по возможности максимум информации.
– Не могу сказать. Он имеет отношение к строительству, но о каких-то конкретных его проектах мне не известно.
– А не припомните, что за автомобиль был у тех двух мужчин? – потянул я за последнюю ниточку.
– Чёрный внедорожник. Как его… Ланд… Рандж…
– Лэнд Ровер Рейндж Ровер?
– Да! У моего дяди такой.
Я помялся с ноги на ногу; мне было неловко допрашивать Алину, а с другой стороны, я просто обязан узнать больше, потому что это в наших со Стальским интересах.
– Может быть ещё что-то?.. – смущаясь, спросил я.
– «Крутись-вертись», – задумчиво сказала Алина.
– Не понял.
– Такая особенность: несмотря на грамотную речь молодого, он несколько раз использовал этот жаргонное выражение. «Крутись-вертись». Мол, чтобы что-то заработать, надо «крутиться-вертеться». И ещё: «Хочешь быть хорошим журналистом, репортёром – крутись-вертись». Непонятно, что он имел в виду? Крутиться в определённых кругах? Вертеться на… Не знаю.
– А!.. А камер у вас тут нет?
– Нет.
*****
По дороге домой – в метро – меня начали посещать неприятные мысли. Мысли эти были о том, что второй номер La Critic’и при всём усердии не будет и наполовину так же хорош как первый, если вообще считать первый выпуск хоть в каком-то смысле хорошим. Что-то мне подсказывало, что мы истратили все силы. Оказалось, что у нас совершенно не было плана на будущее. Не было вектора. Не было идей. Нам в голову не пришла ни одна мысль о том, что же мы, чёрт возьми, будем писать во втором номере! Сегодня девятое число. Погода чудесная, это да. Май, как-никак. Моя станция, конечная.
Часам к восьми все были уже дома. Крутились на кухне, перекидывались ничего не значившими фразами, шутили, посмеивались. Приготовили ужин. Съели ужин. Помыли посуду. Даже вытерли помытую посуду чистым вафельным полотенцем. Глеб скрутил свою папироску, выкурил её. «Может чего-нибудь?..» – спросил кто-то из нас мужчин. «Да, давай чуть-чуть», – ответил другой. Мы выпили по коктейльчику, потом чистоганчиком. Стало очевидно, что мы напряжены и недоговариваем об одном и том же. Стало понятно, что нас беспокоят одни и те же мысли. Что делать дальше? Делать ли что-нибудь дальше? В каком духе продолжать? В том же? Я что-то вякнул про газету. Глеб мотнул головой, выдав своё раздражение. Я, то ли в шутку, то ли в полушутку сказал что-то типа: «Марта-то – юрист, завсегда пригодится. Возьмём твою сестру в долю…»
– В какую, нахер, долю?! – взорвался Стальский. – Ты много прогуливал математику. Не знаешь, что на ноль делить нельзя. И ноль на три: получится ноль!
Стальский покраснел от злости.
– Чёрт возьми, Стальский, не будь таким пессимистом. Я в толк не возьму: ты так сестру ненавидишь или совершенно не веришь в успех нашего предприятия? – я говорил вкрадчивым голосом, чтобы не спугнуть правду.
– А что, это взаимоисключающие вещи? – стараясь не орать, спросил Глеб.
Переводить всё в шутку было уже поздно. Пора было начать называть вещи своими именами.
В этот момент в кухню, где мы совещались, зашла Марта. Я, изображая благодушного дурачка, воскликнул:
– А, Марта-Крошка, вот и ты! У меня… Точнее у нашего предприятия под названием La Critica для тебя кое-что есть. А именно: зарплата! У-ху!.. Ты рада?
Я сбегал в прихожую, засунул руку во внутренний карман пиджака, потом в другой, и извлёк свой портмоне. Вернулся на кухню.
– Вот, получи за свою работу среднюю по стране зарплату: двенадцать тысяч рублей, – я положил перед Мартой деньги.
Марта посмотрела на Глеба обречённым взглядом, а потом – совершенно без хвастовства – сказала:
– В прошлом месяце я заработала в десять раз больше, и это был плохой месяц.
Я не знал, что говорят в таких случаях, поэтому сказал следующее:
– Жизнь такая штука, как американские горки. Правда во всём мире их называют «русскими», – и это, на мой взгляд, более подходящее название… Может в следующем месяце будет лучше, – я почувствовал себя дураком и замолчал.
Глеб улыбался улыбкой больше похожей на судорогу. Я и он поняли, что мы потратили весь энтузиазм на первый номер; весь энтузиазм и уйму денег; а заработали всего пятнадцать тысяч с «Фанерного пейзажа» и тридцать с Шубы (мы таки содрали с него тридцатку). «А что ты думал?! Всё так просто?!» – хотел сказать каждый из нас другому, но не говорил. Марта взяла деньги со стола и сказала: «Ладно». В дверь позвонили. Мы не двинулись с места. В дверь позвонили ещё раз. Я сказал: «Пойду, поставлю стирку». Глеб сказал: «Я у себя». Мы с Глебом знали, что как только снова окажемся в одном помещении, то сразу должны начать говорить о том, как бы свернуть наше предприятие. Мне было стыдно за всё и перед всеми. А вообще-то это был крах. Да-да. Больше всего на свете я сейчас желал… Нет, не того, чтобы наша газетка дожила до второго номера, а того, чтобы остаться другом Глебу Стальскому. О Марте я даже не смел мечтать. Никакой цинизм не победит надвигающееся на меня одиночество. Я был уверен, что мои дни сочтены. Я слегка потерялся в пространстве, потому что обнаружил себя в дальнем приделе прихожей смотрящим в угол. В моей голове звучали слова царя Василича:
Но мне не легчало.
В дверь снова позвонили и одновременно застучали; вроде бы даже ногой.
– Может посмотрим кто там? – откуда-то донёсся голос Стальской.
– Да. Я гляну; хуже не будет, – крикнул я и пошёл открывать.
«Чик-чик», – сказал дверной замок. «Ы-ы-ы-ы», – скрЫпнула дверь. Во мраке нашего подъезда стояла женщина. Она сделала шаг внутрь, и я узнал Сицилию Владимировну.
– Я думала, вы никогда не откроете, – нейтральным тоном произнесла она.
К тому времени, когда она сказала своё первое предложение, в прихожей уже стояли брат и сестра.
*****
– Я пришла, чтобы предложить вам сотрудничество, – промолвила Сицилия, стоя посреди прихожей. – Где мы можем присесть и поговорить?
Мы все трое жестами указали в направлении конференц-зала тире гостиной. Сицилия проследовала в указанном направлении, а мы, переглядываясь, зашли следом.
Кое-как рассевшись, мы приготовились внимать. Как ни крути, неожиданный визит Сицилии Владимировны жутко интриговал. Наша гостья окинула взглядом комнату и спросила:
– В квартире только вы трое?
– Да-да, – заверили мы.
Гостья секунд двадцать прислушивалась к тишине, а потом заговорила:
– Мы связались с вами не для того, чтобы заказать рекламную статью для «Фанерного Пейзажа».
Мы трое покивали, как бы давая понять, что эту часть повествования мы усвоили и ждём продолжения. Сицилия продолжила:
– Нам было важно понять: умеете ли вы излагать материал доходчиво и в нужном ключе. Из статьи о «Пейзаже» этого, конечно, было не выявить, а вот статья о директоре нам понравилась.
Я заёрзал, потому что статью о директоре писал я.
– Да, я знаю, что это писал ты, – показала ладонью на меня Сицилия Владимировна. – Твоя стилистика узнаваема. Мы прочитали все статьи, которые ты написал для строительного журнала, и единогласно решили, что это как раз то, что нам нужно.
Мы с Глебом набрали в лёгкие воздух, как бы намереваясь задать уточняющие вопросы, но Сицилия жестом попросила подождать и продолжила говорить:
– Я предлагаю вам следующее: устный контракт приблизительно на два года, плюс-минус пара месяцев, оплата помесячная. Вы – дальше выпускаете вашу La Critic’у, пишите о чём душе угодно на первых трёх страницах, а на всей четвёртой странице размещаете наш материал. Материал этот будет состоять из: текста, который будешь писать ты, Вадим Аронов, и фото, или двух фото.
Я оттопырил указательный палец, подыскивая слова для формулировки вопроса, но Сицилия вновь жестом призвала нас к терпению.
– В течение месяца от меня Вадим будет получать конверт с материалом – информация о конкретной персоне, – фото, текст, может аудиозаписи, может иногда видеозаписи. Я на словах, то есть устно, буду тебе рассказывать всякие неблаговидные моменты в биографии вышеозначенной персоны. Разные всякие компрометирующие этого нашего героя месяца факты (или не факты, не важно), буду расставлять правильные акценты. Твоя задача, Аронов: на основании прочитанного, услышанного от меня и увиденного на экране компьютера, мобилизовав весь свой творческий потенциал, – Сицилия слегка усмехнулась, – написать статью. Статью о конкретном человеке. Каждый месяц – новый персонаж. Может, иногда, два персонажа в одной статье, не больше. Статьи, как вы уже догадались, будут носить компрометирующий характер.
По нашему виду было понятно, что мы желаем услышать самое главное. Сицилия Владимировна, устало вздохнув, сказала:
– За первую статью – это получается июньскую – миллион рублей. За следующую – больше на четверть. За четвёртую – ещё плюс двести пятьдесят. То есть, каждый месяц ваш оклад будет увеличиваться на четверть миллиона рублей. По окончанию контракта – щедрая премия. Оплата наличными. Никаких свидетельств того, что вы работаете на кого-то быть не должно; никаких материальных доказательств, никаких бумажных договоров и прочего. Выпустили номер – получили деньги. Выпустили следующий номер – получили следующие деньги. Никаких электронных переводов, никаких чеков, квитанций…
– А… – что-то хотел спросить Глеб, но, видимо, передумал.
– Что? – указала пальцем на Стальского Сицилия.
Глеб сделал жест, что вопрос снят. Установилось молчание. В моей голове крутились мысли. Одна из них была: за такую явно опасную работу нам могли бы предложить платить больше.
– Мы должны обсудить предложение, – сказала Марта, вставая, и сделала мне и Глебу знак следовать за ней.
– Она не с нами, – вяло запротестовал Глеб, показывая пальцем на сестру.
– С нами, с нами, – заверил я нашу гостью, делая ладонью оборонительный жест.
– Вы уж определитесь, – призвала нас к благоразумию Сицилия Владимировна.
– С на-а-ами, – протянул я, ставя точку в этом вопросе.
Глеб сделал жест, означающий, что он сдаётся, и мы проследовали за ожидающей в дверном проёме Стальской.
Мы прошли в комнату Глеба, вышли на балкон и закрыли за собой дверь. Так как Марта была инициатором совещания, то мы с Глебом молчали и ждали. Марта выставила перед нашими лицами по указательному пальцу, как бы фокусируя наше внимание на своих словах. Заговорила:
– Деньги – это деньги, но есть ещё кое-что, что мы можем требовать. Мы попросим оплачивать наши накладные расходы…
– Точно!.. – воскликнул я. – Тираж газеты!
– Не только, – проникновенным голосом сказала Марта. – Совершенно необходимо, чтобы нам оплачивали адвоката, дополнительное медицинское страхование, и… и…
– Бензин? – предположил Глеб.
– Да! Топливная карта! – воскликнул я, вспомнив о расходах, которые мы понесли на кормление Танка.
– Что-то ещё? – спросил Глеб.
– Не знаю, – ответила Марта. – Но топливная карта – это мелочно. Ни слова о топливной карте, поняли?
Мы покивали в знак согласия.
Я решил резюмировать наши условия:
– Итак: миллион рублей – наш оклад на троих, плюс…
– На первый месяц, – уточнил Глеб.
– Я слышала, что ректор нашего универа получает официальную зарплату – миллион, – сказала Стальская как бы для справки.
Я покивал и продолжил:
– Да-да, миллион рублей – на первый месяц, дальше – прибавка. Соцпакет, который в себя включает: дополнительное медицинское страхование со стоматологией, оплата адвоката и… и…
– Тираж, – подсказал Глеб.
– «Все расходы, связанные с выпуском газеты», – уточнила Стальская.
– Да-да… «Все расходы, связанные с выпуском газеты», – вслух для самого себя проговорил я.
– Программа! – выпучив глаза, сказал Глеб.
– Какая ещё? – спросил я.
– Лицензионная! – ответил Стальский.
– Точно! Чуть не забыли, – обрадовано проговорил я. – Молодец, что вспомнил.
Мы ещё постояли и подумали. Больше ничего в голову не приходило.
– Стало быть, мы согласны? – ради приличия, риторическим тоном сказал Глеб, когда мы выходили с балкона.
Что характерно: присоединение к нашей кооперации Марты Стальской произошло стремительно, бесповоротно, и инициатива исходила с её стороны.
Через три минуты в гостиной. Сицилия Владимировна, утвердительно кивая, повторила вслух условия нашей сделки:
– Миллион рублей наличными за первый месяц, оплата тиража и дистрибуции (а не «всех расходов, связанных с выпуском газеты», потому что нас не интересует содержание вашей газеты за исключением того материала, за который мы вам платим), оплата адвоката, рекомендованного вами, дополнительное медицинское страхование в качестве соцпакета, лицензионная программа «Вёрстка и издательство». Это приемлемые условия, – резюмировала Сицилия. – Напомните мне: сколько экземпляров был первый тираж La Critic’и?
– Э-м-м… Три тысячи, – ответил я.
– Да, три тысячи, – подтвердил Стальский.
– Теперь будет два миллиона, – сказала Силиция как ни в чём не бывало. – Чтобы на всю республику хватило.
Мы трое потеряли дар речи; сидели и просто утвердительно покачивали головами. Во мне рос восторг, который я старался скрыть за маской бесстрастного профессионала.
«…быть может, самые изумительные шедевры нашего времени обязаны своим происхождением не Всеобщему конкурсу, не образцовой постановке дела в высших учебных заведениях, а частым посещениям ипподромов и многолюдных баров»
М. Пруст
(Красиво, но это опять же не про нас)
Стоит ли говорить, что как только в нашу жизнь вошла Сицилия с её нескромным предложением, от творческого кризиса не осталось и следа. Мы с Глебом просто таки фонтанировали идеями для нового номера. Просто осыпали друг друга и Марту нетривиальными соображениями. Список персон, у которых возьмёт интервью La Critica для июньского номера перевалил за десяток в первые десять минут обсуждения. Примерно в этот момент пришла мысль подавать материал о приключениях Шубы не в виде текста, а в виде комикса, исполненного в жанре примитивизма. И всякое другое.
На следующий день примерно в два часа пополудни, на мой номер позвонила Сицилия и велела нам троим явиться к ней в офис для «обсуждения плана действий».
В четыре часа дня мы вчетвером уже заседали в её кабинете в «Фанерном Пейзаже».
– Вообщем так, мои хорошие, – приступила Владимировна. – Одной из составляющих частей плана является ваша всереспубликанская популярность. И первым шагом к этому будет запуск на телеканале «Кефир» шоу с участием господ Стальского и Аронова. Вы обязаны быть не просто популярны, а любимы зрителями. Понимаете?
Мы не понимали, и по нашему виду это было очевидно.
– Зачем мы должны быть популярны? – поморщившись, спросил я.
– Почему нас должны любить? – задал более резонный вопрос Глеб.
Марта ничего не спросила. Сицилия посмотрела на Марту, потом перевела взгляд на меня и с досадой в голосе ответила:
– Да потому что вы будете писать компромат на уважаемых и известных людей! А чтобы вам поверили простые изб… читатели, вы должны нравиться людям. А как понравиться людям быстро и легко?
Мы пожали плечами. Сицилия ответила:
– Через телевизор.
Мы сидели и переваривали информацию. Сицилия вновь заговорила:
– Я вам даю контакт вашего телепродюсера, – она достала из визитницы визитку и положила перед нами на стол. – Свяжитесь с ней не позднее двадцатого числа. Ваша задача: подумать над идеей телешоу. Если Даше – так её зовут – понравится ваша идея, она её реализует. Если ничего не придумаете, то за вас придумают. Но, я уверена, что вы что-нибудь предложите сами. Так ведь?
Мы молчали. У меня появился вопрос и я поднял указательный палец, чтобы его задать, но Сицилия предвосхитила его, сказав:
– Естественно, что занятость на ТВ оплачивается отдельно. Вот эта работа – по самому настоящему контракту. По настоящему бумажному подписанному контракту. Вы – медиаперсоны, которые выпускают собственную газету, и вам можно верить. Так-то. К тому же: хорошо известных широкой общественности персон не так-то просто уничтожить.
– Кхе… – кашлянул Стальский.
– Мм… – промычал я.
– Не волнуйтесь, ничего с вами не случится, – заверила Владимировна. – Заработаете денег своим талантом, – каждый мечтает о чём-то подобном. Не так ли?
Мы были в замешательстве, и не знали на какой вопрос ответить, и какой вопрос задать. Стальский неожиданно сменил тему, спросив:
– Вы навели справки о нас?
Сицилия хмыкнула, потому что этот вопрос показался ей наивным. Она ответила следующим образом:
– Сами вы пока ещё ничего из себя не представляете, поэтому наведение справок о вас – есть наведение справок о ваших родителях и… близких, – тут она задержала взгляд на Марте и слегка улыбнулась. – Егор Стальский – бывший тренер по баскетболу, а ныне бизнесмен. Уехал в Болгарию по контракту, по истечении которого остался на МПЖ, занимается несколькими видами деятельности… Афтандил Аронов – организованная преступность, наркотики, рэкет, мошенничество, вымогательство, – всего понемножку… Убит в девяносто четвёртом вместе с женой и…
Марта посмотрела на меня изумлёнными глазами. Я прикрыл половину лица рукой и пробормотал что-то вроде: «Времена такие были…» Сицилия с усмешкой громко сказала:
– Да, времена были такие. Папа Вадима был героем своего времени. Очень жаль, Вадим, что так всё закончилось, – глядя на меня по-доброму, проговорила Сицилия.
Мы сидели и смотрели в пол. Через двадцать секунд Сицилия снова заговорила:
– А что касается непосредственно вас, мои хорошие, то тут всего по паре строчек. Оба мальчика – учились – не доучились, Аронов работал по барам и ресторанам. Стальский Глеб сходил в армию, служил в ВДВ; характеристика положительная. Эм Стальская – юрист по образованию, спортсменка в свободное время; обширные связи в юридическом сообществе посредством близкого знакомства с адвокатом по фамилии Бимерзкий, который в особом представлении не нуждается, так как широко известен в разных кругах.
«Ничего сверхъестественного…» – подумал я, сам не зная о чём конкретно.
Владимировна бодрым и весёлым голосом подытожила:
– Вот, как видите: мы всё о вас знаем. Агентами вражеских разведок не являетесь.
– Кто вы? – спросил Глеб, явно не рассчитывая на развёрнутый ответ.
– Так, мои хорошие: работаете на меня. Остальное – в своё время.
*****
В десять часов вечера в эту же субботу мы втроём сидели в гостиной и вели беседу. Стальские яростно спорили, а я отвлёкся и потерял нить разговора.
– О, Господи! Что тебя заставляет говорить такую чушь?! Это всё равно что сказать: «Творог храбрее… рассыпчатости… главного светофора»! Чёрт! Чёрт! – почти заорал Глеб. – Что скажешь, Аронов?
– Успокойся, пожалуйста, – сказал я Стальскому. – И так мысли разбредаются.
– Ты не участвуешь в обсуждении? Почему? – спокойно спросил Глеб.
– Я думаю о том, как нам повезло, – проговорил я убедительно и вдохновенно.
Марта едва заметно утвердительно покачала головой, полулежа на облюбованной ею атаманке.
– Вы просто не пред… – снова заговорил я.
– Да-да, нам повезло, – с сарказмом сказал Стальский, – Мы уже поняли твоё мнение.
– Рад, что ты говоришь «мы», вы на пути к пониманию друг друга, – с улыбкой сказал я. – Это, как родится монегаском! Миллион за то, что некоторые дураки считают за счастье делать бесплатно. Это в месяц! Пока!.. Потом больше!.. Так обещают, – я слушал свой голос и сам себя убеждал.
– Да-да, или быть гражданином Арабский Эмиратов, – продолжил ассоциативный ряд Глеб.
– Или гражданином Древнего Рима, – ввернула Стальская, навеянный юридическим образованием, факт.
– Вот. Я рад, что мы мыслим на одной волне, – я сам разволновался; я не видел пути назад. – В любом случае всё уже свершилось. Мы впряглись. По ходу дела будем стараться разнюхать больше информации о том, во что конкретно впряглись, а пока…
– Считаешь себя крутым? – неожиданно сменив вектор разговора, спросил Стальский с усмешкой, а Стальская своим грозным взглядом как бы присоединилась к этому риторическому вопросу.
– Ваша жизнь не казалась вам скучной? – я пытался апеллировать к авантюрной стороне характеров партнёров.
– Мне моя – нет! – ответила Марта.
Глеб ничего не ответил. В совещании был объявлен антракт на перекур и чаепитие.
Спустя двадцать минут.
– Что мы можем предложить телевиденью? Тянет на повестку дня, – я посмотрел на партнёров; партнёры безмолвствовали.
– Я повторю вопрос… – начал по новой я, но Стальские одновременно заговорили.
– Да подожди ты… – оборвал Глеб.
Стальские думали. Хотелось бы знать о чём. Марта сложила губы весьма волнующим моё воображение образом; положение её губ означало крайнюю озадаченность.
– Ладно… – я собрался было встать и пойти на кухню, чтобы что-нибудь начать готовить к позднему ужину.
– Кажется… – неуверенно начала Марта; мы с Глебом напрягли внимание. – Кажется, я знаю, что мы можем предложить телевидению.
– Говори! – завопили мы с Глебом не своими голосами.
– Нет. Не скажу. Пока не скажу, – Марта сделала защитный жест руками.
– То есть как?! – не веря своим ушам, спросил Глеб.
– Не могу объяснить. Просто доверьтесь. Подождите некоторое время. У нас ведь неделя с лишним? Ну, вот. Скоро поймёте. Скоро. Если я вам сейчас объясню свою задумку, то может не получиться, – Марта встала, давая понять, что совещание окончилось.
На следующий день, не мешкая, мы с Глебом начали собирать материал для следующего номера La Critic’и. Стальский взял на работе отпуск и планировал уволиться, когда отпуск закончится. Я же быстро, но аккуратно написал последнюю статью для «Строительного журнала» и тоже был совершенно свободен. Мы придумали добавить под названием газеты на первой странице в верхнем правом углу маленькую надпись на латинском языке. «In re», – что переводилось «В действии». Звучало круто и с претензией на интеллектуальность, но в меру. Вроде как: «La Critica in re». Если темой нашего первого номера были заведения досуга, то темой второго номера стали молодые бизнесмены нашего города; естественно из числа наших знакомых, которые не преминули попиариться за счёт газеты, за что им и были выставлены счета от La Critic’и, правда, на весьма символические суммы.
В эти погожие весенние денёчки буквы легко превращались в слова, а слова в свою очередь непринуждённо складывались в предложения. Мы с партнёром ярко иллюстрировали собой первую половину Закона Парето, который гласил, что 20 % усилий дают 80 % результата, а остальные 80 % усилий – лишь 20 % результата.
Марта в эти дни занималась своими клиентами, дела которых были ещё не завершены, а новых клиентов не брала. Вечером мы встречались дома и обсуждали дела. Готовили сложные вкусные блюда на ужин и с удовольствием их ели. Мы с Глебом даже забывали набухиваться, что было очень даже неплохо с морально-этической точки зрения. Ха!
Всё шло как нельзя лучше, пока тринадцатого мая во вторник вечером я не свалял дурака. В этот день Глеб куда-то слинял. Днём Марта сидела в своей комнате, возилась с бумагами и совершала звонки. Я пытался разобраться в новой лицензионной программе для вёрстки, пробную версию которой скачал себе на копм, хотя Стальская обещала взять эту обязанность на себя, потому как «…я всё равно ничего не пишу, буду хоть верстать». Программа была сложная и разветвлённая, со множеством тонких настроек. Экран моего компьютера не мог раскрыть потенциал программного обеспечения, поэтому я всерьёз задумался о приобретении Макинтоша последнего поколения, того у которого чудовищное разрешение экрана. «Без коктейля не поймёшь», – пробубнил я себе под нос, встал из-за стола и пошёл на кухню, чтобы замешать себе отвёртку. Проходя по прихожей, кинул мимолётный взгляд в приоткрытую комнату Марты, – она сидела перед окном, используя подоконник как письменный стол, спиной к двери и, видимо, читала. Я уже было повернул на кухню, как в дверь позвонили. Отложив на время реализацию плана с отвёрткой, я, не спрашивая «кто?», открыл дверь. На пороге стоял мужик, его лицо мне показалось знакомым, но моя память сразу не могла связать его с кем-то, кого я знаю, чтобы вспомнить, где я его видел раньше.
– Э… Привет. Ты – Аронов?
Я не спешил отвечать. Тогда мужчина продолжил:
– А Марта здесь живёт? Я Марк.
«Ах, точно. Это же Марк!» – подумал я, а вслух сказал:
– Да, она дома, проходите.
Я направился в свою комнату, оставив дело закрытия входной двери Марку. Проходя мимо зала, я громко сказал: «Марта, к тебе пришли». Зашёл в свою комнату и закрыл дверь. Мне хотелось что-нибудь разрушить.
Прошло какое-то время. Я старался не прислушиваться к звукам из соседней комнаты. Даже некоторое время пролежал на диване с подушкой вокруг головы, но, решив, что это чересчур, прекратил. Громкий шёпот и возня достигали моего слуха, заставляя злиться. Не то слово, злиться! И тут я принял самое умное решение в такой ситуации: решил прогуляться, тем более что погода так и шептала: «Иди, Аронов, прогуляйся… До рюмочной». Я прокрался в прихожую, надел пиджак и вышел. Несмотря на будний полдень, в рюмочной почти не было свободных мест. Я подошёл к стойке и заказал «сто» в один стакан. Представленные на витрине бутерброды с колбасой и лососем не внушили мне доверия, поэтому я взял Дюшес в стеклянной бутылке на запивку. Занял стоячее место, составив компанию «слесарю Коле» и «сантехнику Борщову». Не успел я положить локти на столик, как уже снова пришлось идти к стойке буфета, – за новой порцией. Чтобы не возвращаться слишком скоро, я заказал ещё сто грамм в один стакан и разливного пива. Вернулся к своему стоячему столику. Отпил половину из маленького пластикового стаканчика и хотел запить Дюшесом, но решил не занимать пространство в желудке бесполезной жидкостью и запил пивом. Через несколько глотков пенного, в помещении рюмочной наступил мрак. А через несколько мгновений луч софита вырвал из темноты мой столик. Два моих соседа по столу отступили во мрак, а я, сделав три больших глотка из стеклянной кружки, надел цилиндр. Слабый свет подсветил буфетчицу, которая теперь была одета в нарядную униформу работника буфета советского образца. Она дала мне знак приготовиться и показала три пальца притаившемуся в углу оркестру. Потом показала два пальца, потом один. Оркестр заиграл вступление. Я допил содержимое пластикового стаканчика и начал:
На заднем плане, едва подсвеченные, в такт этому меланхоличному ритму качались фигуры завсегдатаев.
После нескольких глотков из стеклянной кружки я продолжил:
Свет над головами посетителей усилился, и они в той же тональности начали бэк-подпевать: «Не мучай себя, Аронов!.. Она тебя не полюбит».
– Нет-нет-нет-нет!.. – отвечал я им.
– «Она тебя не полююююбит! Забудь её, Аронов!» – не унимался хор. – «Не мечтай понапра-а-а-асну…»
– Нет-нет-нет!.. – спорил я с голосами здравого смысла.
Фигуры поднялись на высокие столики, и начался танец в жанре примитивизма, чтобы не упасть.
Я одним прыжком очутился на своём столе, в то время как огромный диско-шар начал вращение, запустив по залу рюмочной вьюгу световых снежинок. Мой стол начал медленное вращение, а я, как бы обращаясь к уважаемой публике, продолжил:
Затем я прыгнул со стола, и меня, конечно, поймали.
С последними аккордами оркестра в зале снова загорелся электрический свет, а из окон забил дневной. Все были за своими столиками, пили и вели беседы. Я со слесарем и сантехником снова стоял за своим столом. На дне пластикового стаканчика оставалась одна восьмая глотка, и я его сделал. Допил пенное из стеклянной кружки и принял самое глупое решение в такой ситуации: решил вернуться домой.
*****
Когда я вошёл в прихожую, то понял, что они переместились из комнаты Марты на кухню, и теперь оттуда доносились звуки приготовления еды: текла вода, шипело масло, что-то нарезалось и так далее. Ещё были слышны звуки непринуждённого разговора с изрядной долей женского лёгкого воздушного смеха. Я хотел убивать, поэтому пошёл на звуки. Чёткого плана у меня не было.
– Привет, – весело сказал я, когда оказался в кухонном проёме.
– Это Вадим, а это Марк, – сказала Стальская, указывая ладонью на каждого из нас в соответствии с наименованием. – Вы, кажется, уже познакомились.
Этот мужчина в кухонном фартуке поверх рубашки, вытер руки о кухонное полотенце и протянул правую для пожатия. Я и не думал пожимать ему руку, потому что по жизни – особенно в пьяном состоянии – придерживался древнеримского принципа «я без оружия». Возможно, я начал придерживаться его только полминуты назад. Во всяком случае, я не подал ему руки, чтобы у него не оставалось сомнений на мой счёт, а у меня не было путей отступления.
– Что ж, вот и познакомились, – непринуждённо сказал мартовский адвокат, возвращаясь к своим кухонным делам.
Марта вопросительно смотрела на меня. Её явно интересовал вопрос: почему я ещё здесь. Я заговорил, обращаясь как бы ни к кому:
– Так значит ты папик глебовской сестры? Бимерзкий адвокат.
Адвокат посмотрел на меня тяжёлым взглядом, затем усмехнулся, скользнув глазами по, безмолвствующей и не сходящей с места, Стальской.
– А ты значит Аронов Вадим, уже сутра пьяный? – улыбнулся адвокат, показывая, что как минимум треть его зубного состава изготовлена из золота.
– Это не принципиальный вопрос, – уклончиво и со скрытой угрозой (как мне виделось) ответил я. – А вот что действительно важно: почему ты решил, что можешь приператься к нам домой и греметь нашими кастрюлями? А?
Адвокат взял несколько секунд на обдумывание, затем ответил:
– Здесь не только ты живёшь, Вадим Аронов, но и другие люди. Поэтому нет ничего страшного в том, что я пришёл в гости к своей… своей… – он подыскивал слово для наименования Марты, чтобы не выглядеть в её глазах слишком ушлым ублюдком, но так и не нашёл. – Поэтому здесь нет ничего страшного. Мы сейчас приготовим пирог с курицей, и ты даже сможешь его поесть.
Я подумал: «Может сейчас самый подходящий момент, чтобы напасть на него? Всё таки был упомянут пирог с курицей. Где-то это наверняка является страшным оскорблением». Но я не напал на него в следующую минуту, потому что был не уверен в искреннем ответном порыве, а если он не готов отвечать, то это расхолодит и мой пыл. Я начинал ощущать себя смешным; нужно было форсировать ситуацию. Я прибег к лёгким предварительным оскорблениям:
– Если ты намерен устроиться у нас кухаркой, мне надо тебя как то называть.
Это было прямым вызовом, поэтому все сосредоточились. Я продолжил, якобы ухмыляясь собственному остроумию, которого здесь и в помине не было:
– Буду называть тебя Марк Апрелий. Это производное от Март Апрелий. Не против?
Моя интонация звучала нагло, но не идеально.
– Мне всё равно, – спокойно ответил мартовкий адвокат. – А я буду называть тебя Вадим; не обидишься?
– Я!.. Я… Так это и есть моё имя! – меня обжигала неловкость ситуации, в которую я сам себя загнал.
– Тогда договорились, – завершающей интонацией проговорил Марк.
– Тогда… Да… Дого… ворились, – с нелепым апломбом заявил я; мой порыв куда-то подевался.
Марта на меня смотрела как на маленького дурачка. Я, потерявшись в пространстве, кое-как отлип плечом от дверного проёма, и, на негнущихся ногах пополз в свою комнату. «Вот я осёл! Как меня умыл этот клоун!» – накручивал я себя по пути к дивану. Видимо, зайдя в свою спальню, я задержался только для того, чтобы оставить очки на подоконнике, потому что через мгновение я себя обнаружил идущим назад на кухню, а ещё спустя секунду я уже говорил мартовскому бойфренду следующее:
– Пиздёшь в сторону! Снимай фартук, и идём в прихожую; разберёмся как мужчины.
Краем глаза я увидел, как Марта закрывает от стыда лицо руками. Я гордо шествовал в прихожую; судя по шелесту шагов, Марк следовал за мной. Когда я развернулся, Мартин приятель стоял передо мной без кухонного фартука. Я сорвал с себя пиджак, скомкал его и кинул на оленьи рога, промахнулся. О, да! В это мгновение я был абсолютно счастлив; я был уверен, что был рождён, чтобы навалять этому самодовольному типу. Приняв боевую стойку, я проорал:
– Давай, дедуля, покажи на что ты…
*****
«Свежий политический скандал. Кто бы мог предположить, что…» – с выражением говорила ведущая новостей из телевизора. Я обнаружил себя лежащим на атаманке в гостиной. В комнате был полумрак. В качестве одеяла меня покрывало большое махровое полотенце. Стальский сидел на своём кресле и смотрел новости по телевизору.
– Что я тут делаю? – прохрипел я. – Где Марта? Сколько времени?
– Лежишь. Уехала. Почти полночь, – ответил Глеб.
– А как я здесь оказался? – в картине последний часов моей биографии недоставало значительного количества пазлов.
Я откинулся головой на подушку и ощутил боль в макушке. Потрогал рукой, – там была шишка.
– Я тебя нашёл в прихожей, когда зашёл в квартиру. Переложил сюда, чтобы не спотыкаться, – объяснил Глеб.
– А-а… Спасибо, – вяло сказал я. – На голове шишка…
– Это, наверное, от входной двери. Твоя голова препятствовала её открытию, – Глеб не сводил глаз с экрана и ел руками какую-то еду с тарелки. – А со скулой я не знаю что. Это точно не я. Наверное, при падении ударился.
– А-а… А! – вскрикнул я, когда потрогал щёку.
– Пива? – спросил Глеб.
– Да, пожалуй, – страдальческим голосом ответил я.
– В холодильнике. И мне захвати.
– Сначала я почищу зубы; надо наслаждаться, пока они у меня есть.
– Не мелочись. Помойся весь.
– Ладно.
Я осторожно начал приподниматься, прислушиваясь к ощущениям в теле. Когда я уже был в дверном проёме, Глеб, указывая на свою опустевшую тарелку, спросил:
– Ты приготовил пирог с курицей? Очень вкусно.
Тут я вспомнил всё, схватился за голову и вскрикнул от боли в макушке.
*****
В эту ночь Марта не пришла ночевать. На следующую тоже. А на третий день приехала днём. Я, сгорая от стыда, начал мямлить что-то вроде: «Слушай, Стальская, не знаю, что на меня нашло… Древние затаённые инстинкты, понимаешь?..»
– Забудь об этом, Аронов, – незлым тоном прервала мои извинения Марта. – Он не должен был приходить, и он больше не придёт.
«Вот и хорошо», – облегчённо подумал я, однако постарался сохранить виноватое выражение лица.
*****
Пятница шестнадцатого.
Сегодня мы с Глебом записали интервью с человеком, которого наше талантливое перо сделало интересным в глазах читателей. Мы чувствовали удовлетворение от проделанной работы, а наши души жаждали наград, и Стальская со своим рационализаторским предложением попала в самую точку.
– Не хотели бы вы устроить вечеринку под стать той, что происходила на третий день моего к вам переезда?
Может не этими словами было сформулировано предложение, но смысл был таковым. Мы с Глебом переглянулись, а затем, снова повернув головы на Стальскую, согласно закивали.
– Но только никаких брэйк-дансов на столах раньше времени. Я буду направлять ваши порывы. Понятно? – спросила Марта, немало заинтриговав нас.
«Так даже интереснее, – подумали мы. – Ведь основная часть программы, а именно «нажраться», оставалась неизменной».
Марта любезно предложила свозить нас до супермаркета. Мы с Глебом пошли закупаться необходимым, а она ожидала в машине. Когда мы вернулись с пакетами, состоялся забавный диалог. Глеб со смехом сообщил сестре:
– Там одна кассирша в Аронова влюбилась. Всегда, когда он приходит за продуктами, флиртует с ним и называет на «ты». Сейчас, когда мы «алкашку» на кассе пробивали, она сказала (тут Глеб изобразил её голос): «Вам не много на двоих, мальчики? Компания не нужна? Ха-ха!.. Хо-хо!..»
– А ты, Аронов, что? Собираешься ответить взаимностью? – криво улыбаясь, спросила Стальская.
Я состряпал задумчивую гримасу, якобы раздумываю над этим вопросом. Через мгновение сказал:
– Эта моя поклонница – вторая после самой толстой сотрудницы этого супермаркета. Я не собираюсь довольствоваться вторым номером, – буду клеить наитолстейшую.
Глеб засмеялся, поглядывая на сестру, которая рулила в сторону нашей хижины и продолжала расспрашивать меня.
– Любишь больший баб, Аронов? – спросила она.
– Я люблю только тебя, Крошка, но ты не даёшь, поэтому довольствуюсь чем Бог послал, – нежно глядя на Стальскую, сказал я.
– Мм… Не растрачивай себя, Аронов, глядишь – добьёшься желаемого, – как бы в шутку проговорила Стальская, игриво приподняв бровь и показав кончик языка.
Я залюбовался Мартой и даже уже собирался погладить её ладонь, лежащую на руле, но в этот момент Глеб, сидящий сзади, нарочито громко рыгнул и сказал:
– Ой, прошу прощения, кажется, я испортил романтический момент. А, кстати, где твой видеорегистратор?
– Сломался, – смеясь, ответила Марта.
Остаток пути мы все посмеивались, каждый над чем-то своим.
Пятнадцать минут спустя стол с закусками был накрыт. Принесена первая бутылка – маленькая фляжка джина.
– Давайте, начинайте. Я как ведущий. Как тамада на свадьбе. Окэ? – Марта возвышалась над сидящими нами и жестикулировала, призывая начинать пьянку.
– Какой-то слишком формальный подход, не находишь, Глеб Егорыч? – подозрительной интонацией проговорил я, вертя головой то на брата, то на сестру.
– Наливайте! – скомандовала Стальская. – Ну же.
Мы вдумчиво приступили к делу. Выпили по пятьдесят чистого джина. Глеб любил джин чистым. И стаканы он любил чистыми, как и я. Через каких-то десять минут фляжечка London Dry Gin’а была опустошена. Марта принесла с кухни ноль семь светлого рома и самолично заболтала три ром-колы. Включила телевизор, – местные новости. Дело пошло. Мы разговорились. Очень скоро мы с Глебом сосредоточились на обсуждении новостей из телевизора. На несколько минут Мартой был включен канал, на котором крутили видеоклипы национальной эстрады. Мы запротестовали, но она напомнила, что «ведущая» она. Мы немного поёрничали по поводу увиденного на местном музыкальном канале. Потом Стальская переключила на МузТВ, и мы с Глебом прошлись по общеизвестным исполнителям, не забывая подзаправляться ромом; ромом в чистом виде. Откуда-то взялось множество тем для обсуждения и шуток. В какой-то момент на моей голове появился чёрный цилиндр с фиолетовой атласной лентой. Мы разговаривали и смеялись, не замечая течения времени и течения алкоголя. Когда ром иссяк, я сбегал на кухню и принёс пивчанского. Разговоры приобретали всё более абсурдистский оттенок. Стальская упомянула какую-то киноновинку, – зёрна упали на плодородную почву, ибо в чём в чём, а в кинематографе мы с Глебушкой разбирались. Разговор на время устремился по киноведческому руслу. С кино мы плавно перешли на литературу, в которой тоже рубили, как мало кто. Далее была затронута тематика поп-культуры в широком смысле, далее политика и экономика под философским углом зрения. Я конечно умничал не без желания произвести впечатление на Крошку-Марту. Глеб свободно парил в облаках неакадемической риторики. В общем: ситком культурологически-абсурдистской направленности с элементами абсценной лексики.
В какой-то момент Марта вышла из комнаты, и мы про неё забыли. В отсутствие леди, шутки-прибаутки стали жёстче. Вдруг Стальская вернулась и с порога, как бы исполняя роль, строгим голосом заявила: «Людям утром на работу, а вы тут орёте! Ну-ка быстро сворачивайте свой балаган и по койкам!» Мы с Глебом замерли на несколько секунд, глядя на Стальскую. Её лицо было карикатурно строгим, и мы рассмеялись. Тогда она сказала то, что заставило нас подыграть ей. Она сказала: «Сейчас милицию вызову! Чёртовы алкаши!» Мы утрировано испуганно засуетились, – загремели бутылками, собирая их по всему полу, залепетали извинения и так далее.
– Всё! Стоп! – скомандовала Стальская. – Готово. Можете заканчивать. Или можете продолжать.
Всё это действо несомненно имело начало, подобие кульминации и чёткий финал. Я был так пьян, что не мог об этом думать прямо сейчас, поэтому оставил разрешение этого вопроса на утро и по стеночке уплёлся в свою комнату, где повалился на диван и уснул без снов.
Высшая, редчайшая, утончённейшая разновидность ума, возвышавшаяся
до степени таланта в области устной речи, – остроумие
М.П.
На следующий день после обеда (по времени, а не после приёма пищи).
– Так я правильно понял: ты записывала на видеорегистратор всю нашу вчерашнюю вечеринку? – я подкреплял свой вопрос жестикуляцией пальцами.
– Правильно, – ответила Марта. – Ты очень быстро и правильно всё понял, и всего-то с четвёртого раза.
– Всё-всё записала? – зачем-то спросил, стоящий тут же, Стальский.
– Всё-всё, – подтвердила Марта, глядя в свой ноутбук. – И поэтому придётся долго и упорно редактировать. Мы же не покажем продюсеру немонтированную шестичасовую версию. Надо сделать выжимку. Максимум на час. Всё самое годное.
Мы с Глебом посмотрели друг на друга и одобрительно покивали. Глеб вслух поразмышлял:
– Эта такая передача будет… Про то как мы с Ароновым глумимся над актуальными событиями. Да? Как мы обсуждаем кино и литературу…
– Моду и музыку, – вставил реплику я.
– Политику и всякое искусство, – продолжил размышлять вслух Глеб. – Передача про то, как мы набухиваемся, сидя на продавленном засаленном диване, а столом для наших нехитрых закусок и стаканОв служит хромая табуретка. Упадничество, деградация, ковёр на стене…
– Круто!.. – прошептал я. – Марты – ты гениальная блондинка.
– Спасибо, – задумчиво проговорила Стальская, не отрываясь от своего лэптопа.
– А как назовём эту передачу? – спросил Глеб. – Ведь, как передачу назовёшь, так она и… будет записана в телепрограмме.
– Точно, – согласился я.
– «Пьяный Диван», – сказала Марта.
– Что? – переспросили мы.
– «Пьяный Диван», – повторила Марта. – Давайте-ка не мешайте мне.
«Пьяный Диван, Пьяный Диван…» – на разные лады начали повторять мы с Глебом, отойдя в сторонку.
– Здорово придумано! – уверенно проговорил я.
– Согласен, – согласился Стальский.
Наш восторг возрос во стократ, когда вечером Марта продемонстрировала нам монтированную часовую версию нашего вчерашнего экспромта на скрытую камеру. Она потрудилась наложить музыку на определённые моменты действа. «Профессионально!» – хотелось воскликнуть, и мы воскликнули-таки.
– Чёрт возьми, чёрт меня возьми, Стальская, это есть готовый пилотный выпуск нашего будущего шоу на ТВ! У этой продюсерши Даши отойдут воды (прошу прощения), когда она узрит сие великолепие, которое затмит унылокакашечные поделки нашего местного телевидения. Мы с Глебом просто кривлялись, а ты придала этому форму. Всё ты, ты, ты!.. – проговорив эту хвалу, я поцеловал Марту в макушку.
– Не перевозбуждайся перед сном, Аронов, – со смехом урезонивал меня Глеб; он сам был несказанно рад чудесной выдумке своей сестры.
Гора под названием «Что мы можем предложить телевиденью» упала с наших плеч. Оставалось заниматься содержанием следующего номера La Critic’и.
Деньги, деньги, наличные деньги; ищу честный способ
зарабатывать деньги…
царь Василич
– Меня точно хотят выжать с канала! – как бы вслух рассуждала Дарья. – подсунуть мне каких-то… каких-то… Вы не обижайтесь ребята, но…
Мы одновременно с Глебом сделали жесты, означающие «ну, что вы, что вы, мы не обижаемся, мы всё понимаем…», а сами переглянулись с посылом типа: «она похоже не в курсе, что наше дело обречено на успех».
– Первый продюсерский проект – и такая подстава! – не унималась Бедвезагёрл. – Ну, точно хотят меня подвинуть!.. Точно, я вам говорю.
«Бедвезагёрл» – как мы между собой стали называть нашего продюсера Дашу, была, без всякого преувеличения, известна всем жителям нашей республики. Если вы когда-нибудь включали телеканал «Кефир», то, скорее всего, натыкались на очередной выпуск прогноза погоды, который вела Даша в русском традиционном костюме. Серьёзно. В кокошнике, с косой, как корабельный канат; кстати, эта коса настоящая; «Правда?!» «Нет». Ещё её можно увидеть, когда стелешь новую газету в лоток своему коту; на страницах этой бесплатной прессы есть рекламный баннер, на котором изображена Даша с оттопыренными большими пальцами, а сверху надпись: «Вот такие окна!». Даша была женщиной средний лет и могучего телосложения. До нормы Даше нужно было сбросить килограмм сорок, но она не спешила этого делать, так как лишний вес был частью её имиджа. Прогноз погоды, который почти всегда был, сука, неверный, должен давать некто, кого сложно ненавидеть. Например, трясущийся от старости академик метеорологических наук или анимационный пёс, или говорящий попугай, или кукла-рукавица, или Даша – милая толстушка в русском традиционном наряде.
– Так что?.. – прервал её причитания Глеб. – Посмотрите «пилот»?
– Ха! Пилот. Терминологией овладели, – не слишком дружелюбно заметила Дарья. – Давай… те. Давайте ваш пилот.
Стальский катнул по столу флешку с монтированной версией пилотного выпуска. Дарья вставила флешку в свой настольный Макинтош и махнула нам, – мол: «Погуляйте».
– Автор концепции – Марта Е. Стальская, – счёл нужным сказать я, за что был удостоен презрительного взгляда продюсера Дарьи.
Мы с Глебом вышли из кабинета и уселись на креслах в приёмной, где нас уже поджидала Марта. Десять минут назад она нас высадила около ворот здания телеканала, сказав: «Я вас догоню через десять минут».
– Ну что? – спросила она.
– Ознакомляется, – ответили мы.
– Смогла заехать на парковку, – спросил я.
– С трудом, – ответила Марта.
Двадцать девять минут спустя.
– Пу-пу-пи-та-пу-та-пу-пу… – развлекал сам себя Глеб, издавая всякие звуки, чем нас с Мартой несказанно раздражал, а также притягивал неодобрительный взгляд секретарши.
– Засохни, – сказал я Стальскому.
– Пу-пи-па-та-пу-пам!.. – с удвоенной силой продолжил Глеб.
За дверью кабинета послышались звуки музыки, в которой мы узнали ту, которую Стальская наложила в самом конце нашего видео.
– Всё-таки здесь другая музыка нужна, – пробубнил я себе под нос.
– Это просто для примера, – прошептала в ответ Стальская. -
– Пу-пи-пу-па-а…
Звуки за дверью оборвались, и послышались приближающиеся тяжёлые шаги. Дверь кабинета распахнулась, и Бедвезагёрл стремительным шагом приблизилась к сидящим нам.
– Это вы та самая девочка в конце?.. – улыбаясь, протянула руку Дарья поднимающейся с кресла Марте.
– Я. Марта, – дружелюбно улыбаясь, ответила Стальская.
– Это моя сестра, – пояснил Глеб.
– Это его сестра, – счёл нужным подтвердить слова Глеба я. – Она наш партнёр… Деловой.
– А!.. Это ты придумала концепцию, – обрадовано проговорила Дарья.
– Да. Это она, – с выражением сказал я. – И смонтировала видео тоже она.
– Партнёр значит, – Дарья с блеском в глазах рассматривала вставшую во весь рост Марту. – Так вы, ребята, команда из трёх человек. Занятно! Значит ты, – Дарья показала пальцем на меня: Вадим Аронов. Ты – Глеб Стальский. А ты – высокая красавица-блондинка – Стальская…
– Марта, – подтвердила Марта.
– Замечательно! Великолепно! С этим уже можно работать. Ну-ка, встаньте рядышком все трое.
Мы выстроились в ряд: Глеб – двести четыре, Марта – сто девяносто три, я – сто семьдесят сантиметров в холке. Я предчувствовал дальнейшую команду Дарьи. И точно: она велела мне встать между Стальскими. «То, что нужно!..» – с придыханием сказала Дарья.
– Сейчас же назначим фотосессию, запустим рекламу и прочее и прочее.
Мы переглянулись с противоречивыми чувствами.
– А что насчёт концепции? – ко мне прицепилось это слово.
Даша дьявольски засмеялась и покрутила пальцем у меня перед лицом.
– Концепция утверждена! – торжественно провозгласила она, а потом менее пафосным тоном добавила: – Некоторые нюансы конечно имеются. Тут явно «восемнадцать плюс». Нужно одобрение вышестоящего начальства. Нооо…
*****
Через полчаса мы втроём (после того, как Марта-юрист внимательно прочитала их) подписали контракты. Не считая будущих рекламных гонораров, каждый из нас троих получал по миллиону рублей за цикл из двадцати четырёх выпусков передачи «Пьяный диван». Это почти по сто двадцать тысяч в неделю на троих. Полмиллиона в месяц на команду. А так же медицинская страховка со стоматологией и скорой помощью, которая была частью нашей сделки с Сицилией.
– Согласно контракту вы обязаны сняться в двадцати четырёх выпусках в течение полугода, то есть до середины декабря текущего года. Всё понятно? – спросила Дарья.
– Да, – ответил Глеб за нас троих, а мы с Мартой закивали.
– Может, вопросы? – спросила Дарья.
Мы с Глебом замялись. Я приподнял указательный палец правой руки, как ученик, желающий задать вопрос учителю. Глеб с приподнятыми бровями устремил на меня свой взор, – верно надеясь, что я хочу задать тот же вопрос, который не даёт покоя и ему. Дарья предвосхитила:
– Да, детки, с этих денег вам придётся заплатить налоги.
Глеб и я потупили взоры.
– Ещё что-то интересует? – спросила Даша.
Все трое отрицательно покачали головами.
На несколько секунд установилась тишина. Потом продюсер Даша многозначительно сказала:
– Вы должны всё успевать. Слышала, что у вас имеется газета…
– Да, мы пишем… – хотел пояснить я, но Даша меня прервала.
– Это меня не касается. Моё дело: вот! – она хлопнула по столу тремя папками с подписанными нами бумагами, ставя в разговоре точку.
После того, как состоялось наше официальное трудоустройство, Даша пожелала проводить нас до машины, заодно выписать в пункте охраны пропуск для Танка на служебную парковку телекомпании.
На парковке, около самой стены здания, припорошенная весенней пылью, стояла BMW первой модели с откидным верхом. На заднем стекле была надпись «Продаётся. Г.в. 2008. Пробег: такой-то. Т.: такой-то». Я остановился около машины.
– Идёшь, – проходя мимо, спросил Глеб.
– Да-да… – ответил я.
Слева от меня возникла Даша. Она тоже смотрела на машину, а когда я заметил её рядом с собой, спросила:
– Интересуешься?
– Ваша? – спросил я.
– Моя, – ответила Дарья.
– Что там есть? – спросил я.
– Пойдём, покажу, – она сходила в свою новую машину и принесла ключ от BMW.
Отчаявшись меня ждать, Стальские подошли к нам с Дашей и тоже начали осматривать машину. Даша, открыв обе двери единички, рассказывала о комплектации:
– Рыжая, слегка потёртая кожа. Автомат. ЕСП, АБС, ФРГ, ГДР, БДСМ, – короче, всё есть. Климата нет, просто кондей. Всего тридцать тысяч пробега. Фары обыкновенные, – не ксеноновые. Лошадей не помню сколько, надо в свидетельстве о регистрации посмотреть.
– Сколько? – спросил я.
– Не помню сколько, надо в свидетельстве…
– Нет-нет. За сколько отдаёте? – уточнил я.
– А! Ну… Я вообще-то за семьсот собиралась… – задумчиво начала Дарья.
– По рукам, – согласился я.
*****
Половину следующего дня мы с Глебом и Дашей провозились с переоформлением автомобиля, после чего Даша попросила её подбросить обратно до здания «Кефира».
– И всё таки какое совпадение, – удивлялся Глеб, когда мы, оставив Дашу около работы, выезжали на дорогу. – «к, ноль-ноль два, р, т»! Это же прям первые буквы названия нашей газеты!
– Да-да, приколько, – соглашался я.
– И главное: номер «002» – он же блатным считается, а с нас ничего не взяли.
– Ага, – и тут согласился я. – Повезло так повезло.
Мы направили передний бампер моей новой повозки в сторону «Фанерного Пейзажа», потому что Сицилия Владимировна два с половиной часа назад позвонила Стальскому и велела приехать хотя бы одному из нас троих.
*****
– Вы переезжаете в загородный дом Аронова, – безапелляционно заявила Владимировна, как только наши пятые точки приземлились на кресла перед её столом.
– Э… Ладно, – сказал я.
– Переезжаем, значит… – сказал Стальский.
– А?.. – собрался спросить я.
– Да. Так необходимо, – отрезала Сицилия и добавила: – Аронов, держи свой мобильный при себе.
Мы почувствовали, что аудиенция закончились и заёрзали в креслах, намереваясь подняться. Владимировна щурилась и что-то припоминала. Когда мы были уже в дверях, она воскликнула:
– Ах, да! Пригласительные на вручение премии Смарт, – она поставила свой портфель на стол и стала перебирать бумаги.
Мы с Глебом переглянулись и вернулись к столу.
– Что, простите? – вкрадчиво спросил я.
– Сейчас-сейчас… – приговаривала она, ища нужные бумаги. – А вот, кстати тут завалялись ваши подъёмные на переезд, – она кинула на стол жёлтый конверт и продолжила искать дальше.
Глеб аккуратно убрал конверт во внутренний карман пиджака. В конверте, как мы позже выяснили, покоилось двести тысяч рублей банкнотами по тысячи и пять. Наконец Сицилия извлекла из своей сумки конверт из цветного картона с логотипом «Smart». Передавая в руки Стальского конверт, она произнесла пояснительную речь:
– Значит, двадцать четвёртого в субботу, в полдень в автосалоне BMW-Mercedes на Проспекте Победы состоится вручение премии имени Smart молодому проекту в области журналистики. Вроде так. В качестве приза – автомашина Smart с логотипом издания в пользование на полгода. Форма одежды – парадная. Быть всем троим. Не опаздывать. Стальскому и Аронову быть в адекватном состоянии.
Мы понимающе кивали, внимая инструкциям. Потом я, стесняясь своей непонятливости, спросил:
– Так что, Сицилия Владимировна, La Critic’а номинирована?
Сицилия посмотрела на нас и несколько раз быстро поморгала. Сказала:
– La Critic’а победила.
И не успел я даже глазом ей мигнуть, как мы пошли
культурно отдохнуть
Шнур
Вечером двадцать второго числа месяца мая томление достигло пика, и я решил развеяться.
– Поехали, обмоем машину, – предложил я Марте.
– Поехали! – мгновенно отреагировал Стальский, поднимая глаза от компьютера.
Я посмеялся и сказал:
– Тебя не берём. Играйся дальше.
Марта виновато улыбнулась, глядя на брата. Я, как бы размышляя вслух, проговорил:
– Я собираюсь очаровывать Марту, а Глеб будет только мешать. Мешать, опошляя всё происходящее. Да, Глеб?
– Да, – бодрым голосом подтвердил Стальский.
– Неужели? – спросила Стальская.
– Не сомневайся, – заверил я. – Вот смотри, Крошка. Глеб, задачка на сообразительность: у молодой горничной было четыре свечи, а подсвечник рассчитан только на три…
– Засунуть в задницу! – не дожидаясь вопроса, выкрикнул Стальский.
– Я же говорил, – шёпотом сказал я Марте.
– Вы отличная команда, – похвалила нашу слаженность Марта. – Куда пойдём? Что надеть?
*****
– Я закажу на свой вкус, ты не возражаешь?
– Изволь, – ответила Марта.
– Два вишнёвых штруделя и шампанское в ведёрке со льдом. Спасибо.
– Бутылку? – спросила официантка.
– Да. Спасибо. И не какой-нибудь отстой с пластмассовой пробкой, а хорошее шампанское. Спасибо.
– Мы будем пить? Среди белого дня?.. – в голосе Марты было не слишком много претензии, может, потому что был уже вечер.
– Совсем немного. Только одну на двоих, – я потёр ладони друг об друга, извинился и пошёл в туалет.
В тот момент, когда я, намыливая руки, смотрел на своё отражение в зеркале, возник картавый двойник с коптящими крыльями и, тоже приводя причёску в порядок, проговорил: «Она, вишь, хоть пригожая и на добр-р-рой славе, а всё ж слишком р-р-рослая; зашибёт ненар-р-роком…»
– Не страшно, – ответил я.
– А? – отозвался какой-то мужчина около писсуара.
– Это я не вам.
«Это он не вам!» – подтвердил Картавый.
Через пятнадцать минут.
– Пойми ты, Марта: если мы морочим голову большинству людей, это не значит, что мы не можем отличить плохое от хорошего. О чём это я?
– Я совершенно не об этом, – выдохнула Марта.
– Тогда о чём?
– Пьяные ли, сраные ли, вы считаете себя лучше всех во Вселенной. Плюёте на всех… Смеётесь над всеми. Почему ты улыбаешься? Я не хотела бы быть вами. Нет. Высматриваете друг в друге признаки гениальности и находите! Что вы за люди? Кто вас полюбит?! Ненавидите то, что способны постигнуть и боитесь того, чего понять не можете. Вы не гении. Вы – жалкие, капризные мальчишки.
– Кхе… Иногда мне кажется, что я ничего не боюсь; но потом наступает утро и похмелье, – я слегка хлопнул по столу, якобы очень смешная шутка; затем серьёзным тоном сказал: – Марта-Крошка, гениальность – это пребывание в состоянии постоянного везения. Подумай над этим на досуге.
Я почувствовал кратковременную эйфорию от только что выданной на гора мудрости; развалился на диване и уставился на Стальскую сильно расширенными зрачками.
– «Гениальность – это способность бесконечно прилагать усилия». Холмс в исполнении Джонни Ли Миллера, – внёс свою лепту двойник с коптящими, как автомобильные покрышки, крыльями, и добавил: – «То, что сегодня кажется невероятным, завтра может стать реальностью».
Я тронул плечом ухо, и он рассыпался в воздухе.
– Считаешь себя неотразимым. Ну-ну. И можешь подумать на досуге вот над чем: стоит ли презирать людей, когда так страстно рассчитываешь на обогащение за счёт них? Мм?..
Меня овеял лёгкий ветер осознания, но я не подал вида. Марта смерила меня неодобрительным взглядом и сказала:
– Продолжай в том же духе, – она собралась встать из-за стола.
Я рывком положил свою руку на её руку и тут же убрал. Порыв уйти сменился немым вопросом в глазах. И я спросил:
– Почему тебя это злит? Я действительно не пойму.
– Вы подняли какую-то странную волну. Не замечаете? – Марта приблизила своё лицо к моему и перешла на шёпот: – Над нами нависла угроза. Я её буквально ощущаю.
– Чем? – со смехом спросил я, тем самым окончательно выведя Стальскую из терпения.
– Всё! – Марта поднялась с кресла, – мне надо выйти, я в дамскую комнату. Оплати пока счёт; мы уходим.
Марта направилась через зал, привлекая все до единого взгляды.
Через пятнадцать минут. Мы всё ещё в заведении общепита.
– Не знаю, разумеешь ты это или нет, но ты – лайт-версия Глеба, – язык Марты слегка заплетался, что было весьма волнующе.
Я развёл руками в карикатурной нерешительности.
– Или, если тебе приятнее так думать, Глеб – тяжёлая версия тебя. Вы не дополняете друг друга, вы… вы… сидите оба на одной стороне качелей… весов. Пропасть!.. Пропасть, там… – последние слова Марта сопровождала жестами, как будто что-то пытаясь объяснить иностранцу, – особенно мило у неё получились «качели-весы»; шампанское рвало её нейронные связи. – Вы не имеете образования!
– Мне больше нравится: мы не ограничены никакой профессией.
Она прикрыла на секунду глаза, и, как бы вдохнув побольше терпения, сказала:
– Вот приходит такой красавчик Аронов Вадим устраиваться на работу, а дяденька, сидящий напротив него в дорогом кожаном кресле, спрашивает: «Ну-с, молодой (пока ещё) человек, и какое у вас образование?» А Аронов Вадим этак закидывает ноги на стол и отвечает: «Что вы, дяденька! Я не ограничен никаким образованием», – Марта закончила свою миниатюру, откинулась на диване, скрестила на груди руки и вопросительно смотрела на меня.
– Слушай, Стальская, если мне придётся устраиваться когда-то на работу – это будет моя личная трагедия. Чтобы какой-то хреновый морж за двенадцать тысяч рублей в месяц говорил мне, что делать?! Это без меня. Как говориться: я не для этого из универа был исключён. Зачем ты вообще мне говоришь всякие гадости? – проговорил я серьёзным тоном, а потом шутливо добавил. – Правда считаешь меня красавчиком?
– Ох-хо-хо…
– И ещё в работе по графику и в определённом месте меня крайне удручает отсутствие возможности пукать на рабочем месте, когда заблагорассудится. Представь: сидишь в офисе и вот…
В голову пришла фраза каталонского философа Пухольса, который сказал (на каталонском, конечно, но я скажу на русском): «Величайшая мечта человека в плане социальном есть священная свобода жить, не имея необходимости работать». Испанца Марте я цитировать не стал.
– Ладно, смейся, – Марта сделала вид, что потеряла интерес к разговору и стала рассматривать интерьер, но уже через несколько секунд посмотрела мне в глаза и серьёзно сказала: – Знаешь, что бы тебе на это ответил наш папа?
Я моргнул в знак того, что внимательно слушаю; Марта слегка кашлянула и сказала:
– Наш папа процитировал бы одну американскую писательницу, которая сказала: «Работу себе вы выбираете сами, и выбор столь же широк, сколь неограничен ваш ум».
*****
– Ты собираешься в таком состоянии сесть за руль? – спросила Марта, когда мы вышли из кофейни.
– Какое состояние ты имеешь в виду? Влюблённости в тебя или лёгкое опьянение? – ласковым голосом проговорил я, открывая дверь для Стальской. – «Силь ву пле, мадам, мой экипаж, там я…»
– Я имею в виду состояние опьянения, – усаживаясь, пояснила Марта.
– Я могу водить в любом состоянии. Береги голову, Крошка; и вообще вся берегись, – я захлопнул за Стальской дверь и в два прыжка оказался на водительском сиденье. – Вождение у меня в крови.
– В той же крови, где сейчас алкоголь? – Марта отодвинула до упора кресло и пристегнулась.
– Стальская, ты остроумная, как пожилой армянин. Как можно сочетать прелестную наружность и великий разум современности? – я не мог оторвать взгляд от её ног. – Я думал, что это удалось только мне…
– Поехали, Мистер Чистые Руки-Грязные Намерения.
– Ох, Марточка, можно я напишу это на своей визитке?
– Просто поехали.
*****
Когда мы подъехали к нашей штаб-квартире в Вертолётостроительном районе, в наши с Мартой головы одновременно пришла мысль о том, что не стоит парковать новую (для меня) машину под окнами. Хоть она благополучно простояла пару ночей, злоупотреблять удачей не стоит. Решено было воспользоваться ближайшей платной ночной парковкой, на которой уже чувствовал себя как дома мартовский H2.
Через десять минут мы неспешно поднимались на наш третий этаж.
Первый вариант развития событий. На Марту выпитый алкоголь действовал куда сильнее, чем на меня, поэтому она время от времени вполголоса задавала риторические вопросы. На один из этих вопросов, заданный между первым и вторым этажом, я решил ответить.
– Что-что ты сказала? – я встал на две ступеньки выше Марты и почти сровнялся с ней в росте.
– Да так. Я спросила «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идём?»
– Мы – три фигуры в красном, – я попал в точку; надеюсь «g».
Я аккуратно повернул ключ в замке, боясь разбудить, вероятно, спящего Глеба.
Второй вариант развития событий. На Марту выпитый алкоголь действовал куда сильнее, чем на меня, поэтому она время от времени вполголоса задавала риторические вопросы. На один из этих вопросов, заданный между вторым и третьим этажом, я решил ответить.
– Что-что ты сказала? – я встал на две ступеньки выше Марты и почти сровнялся с ней в росте; наши носы почти касались друг друга.
– Да так. Я спросила «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идём?»
– Мы – три фигуры в красном, – я попал в точку; надеюсь «g».
Марта премило икнула и сказала: «Ой!..», закрыла рот ладонью.
Грязный вонючий подъезд внезапно осветился в нужных местах подсветкой фирмы Philips. Огромный диско шар завращался над нашими идеальными с точки зрения физиогномики головами, создав иллюзию падающего снега. На появившейся в глубине подъезда сцене, в образе Бобби Дарена, Глеб Стальский в компании какой-то полной негритянки, стучит по микрофону и говорит:
– Уан, ту, фри, фо, – даёт отмашку оркестру; все софиты переведены на музыкантов.
Марта в красном платье и с высокой причёской. Я в той же одежде, только мой любимый цилиндр в руке. Я запускаю его, как фрисби, в темноту зала.
Я протягиваю Марте Стальской руку, приглашая её на танец. Она уверенным движением кладёт свою руку на мою.
Маленькая круглая сцена, на которой мы с Мартой кружимся, начинает подниматься над залом. Очень скоро мы становимся похожими на ожившие фигурки со свадебного торта. Конечно, не заставит себя ждать поцелуй, от которого во Вселенной родится новая планета, или хотя бы вышибет пробки в микрорайоне.
Поэт здесь я, ты – самозванец!
Молчать, свинья!..
Заткнись, засранец!
Вася В.
Суббота для нас, как зима для коммунальных служб, подкралась незаметно. Рано утром я вышел на кухню, чтобы попить воды, а потом собирался снова лечь в кровать. Стальский что-то готовил и курил. Я подумал, что он не ложился со вчерашнего дня.
– Нам надо ускориться, – проворчал Глеб.
– Я не поклонник спидов, ты же знаешь, – зевая, пробубнил я и направился в сторону выхода из кухни.
– У нас сегодня мероприятие. Ты что, забыл? – Глеб повернулся от плиты и кивнул в сторону буфетной полки, на которой лежал цветной конверт.
– Что это? – спросил я, нависая взглядом над конвертом.
– Что это, – повторил Глеб ироничным тоном. – Абонемент тебе на весь следующий сезон в наркологию. Владимировна передала приглашения на презентацию Смарт.
– А?!.. – вспомнил я. – Марта поедет?
– Не знаю. Иди, спроси.
Я постучался в комнату Стальской.
– Да-да, – бодрым голосом ответила Марта. – Я скоро выйду.
Я решил поскорее воспользоваться ванной комнатой, пока Стальская её не заняла.
Через десять минут, я, обёрнутый в полотенце, стоял на кухне с отвёрткой в руке и размышлял над тем, что из приготовленного Глебом, мой организм хочет на завтрак. Стальский уже одетый для выхода сидел тут же, а рядом с ним на столе стояла его отвёртка. Марта появилась в дверном проёме.
– Что-то вкусненькое…
– Привет, красавица, – ласково сказал я. – Что ты хочешь на завтрак? Оладьи с алычовым джемом? Мм?..
– Ты чего такой добренький? – улыбаясь, спросила Марта.
– Счастье облагораживает, Крошка, – я щёлкнул языком (кажется, впервые в жизни).
– Ты что-ли пьяный уже?! – ошеломлённо проговорила Марта принюхиваясь. – Вадим, ещё утро!..
– Конечно, нет! За кого ты меня принимаешь?! – негодующе ответил я. – И вообще: ты чересчур велика для алкотестера.
– Уга-га! – залился дьявольским смехом Стальский, сделав вид, что оценил шутку на «отлично»; он тоже был подпит.
– Зачем вы пьёте эти отвёртки? – риторическим тоном спросила Стальская, принюхиваясь к стакану с апельсиновым соком в руках Глеба.
– Так ведь соки полезные, – ответил я. – Знаешь, сколько там витаминов?
Стальский блюзовой интонацией пропел:
– «Учись у меня воздержанию, не суй что попало в рот. Не смотри, что я пью сутра. Это йога наших широт…»
Не видя смысла более тянуть время, я обратился к Марте шутливо-официальным тоном:
– Стальская, надевай свой лучший спортивный костюм, мы идём на… Куда мы там идём, Глеб Егорыч? – я посмотрел на Стальского, убедившись, что моя шутка про спортивный костюм пришлась ему по душе.
Стальский достал из внутреннего кармана пиджака пригласительные билеты на мероприятие. Держа перед глазами глянцевые картонки, произнёс:
– На вручение премии «новому независимому проекту в области СМИ». Нам дадут на полгода в пользование авто с логотипом нашей газеты. Если я всё правильно понял, – как можно внушительнее произнёс Глеб.
– А ты, конечно, наденешь свой лучший – он же единственный – пиджак, – не осталась в долгу Марта.
– И чистую футболку, – счёл нужным уточнить я; Марта ушла собираться.
Я отчётливо видел, что Марта Стальская – элегантная женщина; выглядит на пару лет моложе своих двадцати восьми; имеет вкус в широком смысле слова; может подать себя с любой из хороших сторон; короче, я очарован её личностью и физическими формами, которые эта личность имеет в трёхмерном пространстве нашей действительности.
– Что замер? – вывел меня из задумчивости, в которой я пребывал, формулируя в уме последний абзац, Глеб.
Я пошёл одеваться.
Вернувшись, я сел за кухонный стол напротив Глеба. Мы ожидали Марту и потягивали коктейли.
– За два часа успеем добраться до проспекта Победы? – спросил я.
– Конечно. Суббота всё-таки. Чистоганом? – спросил Глеб.
– С утра пораньше что ль? – покачал головой я.
– Уже больше девяти утра… будет, когда я закончу споласкивать рюмки, – парировал Стальский.
– Марта нас повезёт? – как бы и спрашивая и отвечая, сказал я.
Едва мы допили по второму шоту, как Марта предстала пред нашими слегка окосевшими очами. Мои глаза, и так блестящие после спиртного, ещё больше заблестели. Марта – статная, великолепная – была одета в облегающие чёрные брюки с заниженной талией и заканчивающиеся сантиметров на шесть выше щиколоток, белая рубашка со сложным воротником и тёмно-синем бантом на нём была заправлена в брюки; верх с низом разделял тёмно-синий кожаный ремень средней ширины с прямоугольной медной пряжкой, ноги Марты были обуты в тёмно-синие открытые туфли на невысокой танкетке. Завершала образ чёрная жилетка из тонкой ткани. Глаза Марты были опять же тёмно-синими. Я ощутил прилив вдохновения.
– Ты выглядишь как экономический обозреватель солидного издания, идущий получать премию «Искра», – сказал Глеб.
– Слишком много синего, – сказала Марта и снова удалилась к себе в комнату.
Вернулась через две минуты, сменив тёмно-синий бант на чёрный неплотно прилегающий бантик.
– Готовы? Целый час вас жду! – пошутила Марта, давая отмашку на выход.
– Всё! Выходим! – обрадовались мы.
Мы проверили бытовые приборы и газ, попрыгали в ботинки и, наперегонки, бросились к входной двери. Времени до полудня, когда должна начаться церемония, было предостаточно.
– Накушались уже с утра пораньше… – с досадой констатировала Стальская.
*****
– Спасибо! – проговорил я в микрофон, который сразу же начал фонить; я немного отодвинулся от динамика. – Большое волосатое спасибо, господа! Коллектив газеты La Critica надеется долгое время радовать жителей нашего замечательного города своими текстами! – я почувствовал воодушевление и присовокупил к маханию застеклённой грамотой двоекратное: – Ура! (Ура!)
Крепкие руки конферансье задали мне направление движения – вон со сцены. Через несколько секунд я очутился рядом с партнёрами.
– Позорище!.. – прошипела мне на ухо Стальская и оглянулась по сторонам.
– Отличная речь, – подбодрил Стальский.
– Вы слышали, как ведущий похвалил мою поэму?!.. – якобы умирая от гордости, спросил я.
В конце церемонии начались фотосессии и коротенькие интервью для разных СМИ на фоне двухместного автомобиля Smart белого цвета, на обоих бортах которого было наклеено название нашей газеты. Шрифт надписи был такой же, как и выбранный нами, а выбранный нами шрифт был такой же, как в титрах у Аллена. Смотрелось неплохо. Глеб, как самый далеко зашедший в расщеплении алкоголя среди нас двоих, вызвался перегнать машину, но организаторы сказали, что мы сможем забрать машину через несколько дней.
– Ну и чёрт с ней! – обижаясь, сказал Глеб нам с Мартой. – В эту тачку даже мои яйца по весне не поместятся! Нах она нам вообще нужна. Если только для Аронова.
– А у меня есть машина, а в эту тачку даже моё одно яйцо не поместится! Не говоря уже о моём «удаве, длиной в тридцать три попугая». Да-да, – заверил я партнёров, вызвав на лице у Марты ироничную улыбку.
Мы расстроились и, помахав на прощание в теле и фотокамеры, удалились с праздника.
Когда мы уже почти подъезжали к Вертолётострою, на мобильный Марты позвонила Даша и велела по возможности скорее приехать к ней в офис, чтобы преодолеть последнее препятствие, которое мешало второго июня снять первый выпуск «Пьяного Дивана». Нам не хватало музыкального сопровождения, и Даша рискнула положиться в этом вопросе на наш вкус.
В семнадцать часов пополудни, я задумчиво смотрел из окна кабинета Дарьи-продюсера на дорогу, по которой проезжали многочисленные машины. За моей спиной (в прямом смысле) шло обсуждения вариантов музыки, которую теоретически можно положить на заставки программы «Пьяный Диван». В обсуждении принимали участие Стальский и Даша, а Марта, подбросив нас до дома, где мы пересели в «Единичку» (которую Глеб окрестил «Копейкой», напомнив мне старую песню кое-кого), уехала по работе. Вариации простирались от классики до модерна, от халявы до дороговизны, объясняемой копирайтом. Мой взгляд блуждал по мелким объектам инфраструктуры, которых из окна Дашиного кабинета видно было не так уж много.
– Аронов, идеи!.. – орала Даша время от времени.
В какой-то момент мой взгляд упал на рекламный щит, который то и дело заслоняли от моих ясных очей снующие туда-сюда автомобили. На щите красовался знакомый всем горожанам логотип популярного ресторана «Минимус», где каждую неделю выступали российские и зарубежные музыканты, или комики, или фокусники или ещё кто-нибудь.
– Аронов, идеи!.. – передразнивая голос Даши, выкрикнул Глеб.
– Слышь, подь сюды, – махнул я Стальскому.
– Чаго?! – ответил Глеб.
– Подь, подь.
Стальский подошёл ко мне и посмотрел в окно в направлении моего взгляда. Даша, почти не дыша, следила за нами. Прошла минута. Прошла ещё одна минута, в течение которой в глазах Стальского взвешивались все за и против моей идеи, о которой он догадался сразу, как только понял, куда я смотрю.
– Что там? – тонким голоском пропищала Даша.
– Ладно. Давай попробуем, – повернувшись ко мне, кивая, сказал Глеб. – Может что-то выйдет.
Даша вскочила со своего стула, подбежала к окну и уставилась на улицу.
– Кого?! Кого?! – приговаривала она.
– Вон его, – пальцем указал Стальский на плакат с рекламой сегодняшнего концерта в «Минимусе».
– Кого? – Даша прищурилась, вглядываясь в изображение. – Шнур что-ли?
– Да, – ответил я. – Сможете связаться с его менеджером?
– Он и сам сегодня в нашем городе, – счёл нужным заметить Глеб.
– Минуту, – сказала Дарья, стремительно направляясь к двери. – Никуда не уходите.
Мы остались в кабинете одни. Сели на диванчик.
– А?! – спросил я, имея в виду свою находчивость.
– Да, молодец, – подтвердил Глеб, кладя ноги на придиванный столик.
– Если доведётся встретиться лично со Шнуром, спрошу его: как может быть в одной песне и «Мыслей нет и денег нет», и «Я богат и знаменит».
– Ага, спроси. Пропишет тебе с «вертушки» за умничанье, – сказал Глеб, прикрывая глаза.
– Тогда не буду, – сказал я и тоже откинулся на диване и закрыл глаза.
Только наши дыхания стали ровными и плавными, как в кабинет буквально ворвалась продюсер-Дарья и радостным голосом сообщила:
– Уматывайте домой и думайте над тем, какую композицию хотите использовать. Завтра в девять утра ко мне, без опозданий. У Сергея будет немного свободного времени до вылета в Питер.
Мы прикрыли рты, открывшиеся от удивления, и Глеб спросил:
– Что? Дозвонилась так быстро?
– Имею связи, – гордо объявила Даша.
– А если будет дорого? – на всякий случай поинтересовался я.
– За спрос денег не берут, – парировала Даша. – Всё, мне пора. Людям нужен прогноз погоды.
Мы попрощались с продюсером Дашей и, на крыльях вдохновения, полетели в сторону дома. На завтра ещё был назначен переезд в загородный дом.
«…самое прекрасное впечатление, остающееся у нас от музыкального произведения, часто рождается фальшивыми звуками, извлекаемыми неискусными пальцами из расстроенного рояля»
М. Пруст
«…и не попадаем мы друг в друга бывает…»
С. Шнур(ст)
Всю ночь напролёт мы со Стальским слушали группу «Ленинград» (особенно тщательно изучали ранний период творчества), чтобы к девяти утра сегодняшнего дня представить вниманию Даши выбранный саундтрэк. Примерно к двум часам ночи мы начали разговаривать между собой строчками из творчества Шнура, а к шести утра начали думать целыми куплетами. Естественно мы страшно нажрались. Мы сильно шумели всю ночь, мы старались не шуметь, но не могли не шуметь.
Бедняжка Марта совсем не выспалась но, ни разу не пожаловалась. Мы же с Глебом не ложились вовсе.
Результатом нашего бдения стал список из пяти композиций (могла быть любая), которые подходили к выбранной тематике, а с первых же строк становилась очевидна параллель между сюжетом музкомпозиции и месседжем нашей телепередачи. Повторю, что абсолютно любая композиция группировки «Ленинград» могла стать саундом к «Пьяному Дивану», тем сложнее было выбрать. Ещё обязательным условием мы решили сделать стопроцентную узнаваемость мелодии среди широкой публики, но, в то же время, чтобы песня не была сильно «затёртой». Да-да, даже насквозь пропитанные матом песни «Ленинграда» иногда были «затёрты». Ещё саундтрэк не должен быть слишком уж заводным, но и не совсем меланхоличным, как например «Мне бы в небо». Короче, сломали всю голову. Вот эти пять композиций: «1. Дай мне любви; 2. Дикий мужчина; 3. Когда нет денег; 4. Бляди (это фаворит) и 5. Money». И ещё мне нравилась песня «Танцы», но она не подходила по параметру «заводности». «Я пришёл к тебе на ДР; не из любви, а чтоб салатов пожрать. Водки хлобыстнул, и стало настроенье, – музыку включай, я буду танцевать». Здорово!
*****
Марта заехала на парковку телекомпании «Кефир» и велела выметаться. У меня в голове шумела какой-то коктейль из ритмов «Ленинграда», я был всё ещё пьяный. На Глеба мне смотреть не хотелось.
– Чтобы вас возить, дворники нужно поставить внутрь, – вместо напутствия промолвила Марта.
– Ты с нами? – сквозь стиснутые зубы спросил Глеб сестру.
– Поднимусь через пять минут, – ответила она.
Мы вскарабкались на четвёртый этаж и дали знать о своём появлении секретарше Дарьи. С тяжёлыми выдохами уселись в кресла и прикрыли глаза.
– Сергей Шнуров уже в кабинете с Дарьей Николаевной, – сообщила секретарша.
Мы снова открыли глаза.
– Тогда мы войдём! – взволновано сказал я и начал приподниматься.
– Нет, сидите, – ответила секретарша. – Дарья Николаевна сама вас позовёт.
– А она знает, что мы здесь? – спросил Стальский.
– Ага, – сказала девушка и со звонким смехом добавила. – Когда ваша машина въезжает на парковку, окна дрожат!.. Ха-ха! Хи-хи!..
Мы снова утвердились в креслах и попытались расслабиться. Выглядели мы неспавшими, помятыми и пьяными, – в общем как надо.
– Я так волнуюсь, – признался я через минуту молчания.
– А что?.. – задал какой-то непонятный вопрос Глеб.
– Всё-таки это не кто-нибудь. Ну, не какой-то там политик или бизнесмен, а Шнур, – я нервно постукивал пяткой по полу, чем сильно нервировал Стальского.
Глеб вперился в пол и молчал. Я сказал:
– Сейчас зайдём, и я скажу: «Здравствуйте, уважаемый Шнур, я вырос на ваших песнях!..»
– Нет, лучше я скажу, что я вырос на его песнях; ведь ты не сильно вырос, – предложил Глеб.
– Да, ты прав, – согласился я. – Тогда я скажу, что рано остался без родителей, а воспитало меня его творчество. Тем более это почти правда.
Глеб закивал. Даша открыла дверь и махнула, чтобы мы заходили.
*****
Спустя час Глеб, Марта и я подъехали к одной сетевой кафешке, чтобы полноценно позавтракать.
– Расскажете, как прошла встреча, – с искренним интересом спросила Марта.
– Позже, – ответил Глеб.
– Да, когда домой приедем, – расскажу. Умираю с голоду. И с похмелья, – сказал я.
Через десять минут нам уже начали приносить наш заказ. Семьдесят три грамма в пустой желудок пришлись кстати; меня одолело желание нести пургу: глядя на мартовский салат, я продекламировал:
– О, Цезарь с Курицей – салатов император, кумир гурманов, инстаграммов завсегдатай, тебе грозят бедою зубы Марты, падёшь несчастной жертвой соляной кислоты желудка девы красной… енот-кисель-каминные щипцы-блэкаут-фаэрплэй-сашими-егерь…
Я закашлялся и отхлебнул томатного сока.
– Извините, не обращайте внимания, – беззаботно махнул рукой я перед озадаченными взглядами коллег.
Марта с преувеличенным удивлением посмотрела на брата, видимо, желая услышать комментарии к моему экспромту. Глеб не подвёл, сказав «Аминь». «Приятного аппетита», – в свою очередь сказала Стальская. Мы приступили к еде.
Естественно, что в этот день ни о каком переезде речи быть не могло.
*****
Вечером этого же дня.
– Отличный ужин, – благодушно сказал Глеб, отодвинув тарелку.
– Мм… Да, – подтвердил я, пережёвывая пищу.
– Да, спасибо братец, – отреагировала Стальская, отпивая из своего стакана.
Глеб всегда старался хвалить свои блюда первым, чтобы на всякий случай иметь моральное право обвинить всех в неблагодарности.
– Так какую композицию выбрали? – задала Марта давно ожидаемый нами вопрос.
– «Без тебя…» – ответил я.
– «…Пиздец», – закончил Глеб.
– А?.. – непонимающе акнула Марта.
– «Без тебя пиздец», – пояснил Глеб.
– Мм… – задумчиво протянула Стальская, а потом спросила: – Хорошая песня?
– Хорошая, – подтвердил Глеб.
– Да ладно, сейчас я тебе поставлю, – послушаешь, – сказал я, вставая; секунду поколебавшись, добавил: – Прямо про нас с тобой, Крошка.
Когда избранная композиция отыграла, Марта на наших улыбающихся лицах прочитала недоговорённость.
– Что-то ещё?.. – неуверенно спросила она, переводя взгляд с одного на другого.
Глеб щёлкнул языком. Я сказал:
– Да. Кое-что ещё…
– И что же это? – тоже начав улыбаться, спросила Стальская.
– А то, что Шнур напишет для нашей передачи специальную… – начал я.
– …Отдельную! – вставил Глеб.
– Специальную, отдельную песню! – с нескрываемым восторгом почти прокричал я. – И называться она будет «Пьяный…»
– «…Диван»! – закончил Глеб.
Марта улыбалась и молчала. Глеб и я улыбались и молчали. Потом Марта спросила:
– А сколько это стоило?
Глеб назвал сумму.
– За это платит «Кефир», конечно, – счёл нужным уточнить я.
– Да, – счёл нужным подтвердить Глеб.
– Вначале передачи будет звучать тема из «Без тебя пиздец», а во время финальных титров… вот, как раз специальная и отдельная «Пьяный Диван».
– А как же так получилось?.. – недоуменно спросила Марта. – Я имею в виду, как так быстро написалась «специальная и отдельная»…
– А!.. – не дал закончить мысль я. – У Шнура была наработка на очень похожую тематику (как ни странно), и словосочетание «Пьяный Диван» очень хорошо легло в текст припева. Так что мы теперь имеем саундтрэк от маэстро.
– Повезло нам, – резюмировала Марта.
*****
Вчерашняя ночь была последней в съёмной конуре Вертолётостроительного района. Будучи воспитанными людьми, мы сделали генеральную уборку покидаемого жилища, – начали сутра пораньше, закончили в обед. Багажник Танка и Единички были заполнены нашими вещами. Цилиндр в специальной картонной коробочке лежал на заднем сиденье купе. Стальский попросился за руль BMW, а я в свою очередь изъявил желание рулить Танком, потому как Марта всё равно не знает куда ехать. Ни я, ни Стальская не возражали против такой рокировки. В час дня пришла хозяйка квартиры, мы отдали ей ключи и поблагодарили за гостеприимство. В час ноль пять мы выехали в западном (оно же московское) направлении.
*****
Мне показалось, что мы слишком долго стоим в заторе, и, кинув взгляд в левое зеркало, я вскарабкался на бордюр, а потом и на трамвайные рельсы, после чего с ветерком домчал до светофора и с рельсов, обогнув все ряды ждущих «зелёного прямо» машин, повернул на правую стрелку.
– Ещё раз такое проделаешь, – больше не сядешь за Танк, – строго сказала Марта.
– Почему? – удивился я. – Разве не для подобных маневров покупают такие машины?
– Нет. Это просто некультурно, – пояснила Марта все тем же строгим голосом, который мне очень понравился.
– А я подумал, что от этого ты становишься мокрой, – состряпав ироничную физиономию, грубо пошутил я.
– Нет, мне не страшно, просто неудобно перед другими участниками движения, – ответила Стальская.
– «Страшно»?!.. – недоуменно переспросил я.
– Ну да. Ты же имел в виду, что я потею от страха, когда сказал «становишься мокрой»?
– Да, наверное, – не веря, что она не въезжает, ответил я.
– Или что? – задумалась Стальская.
– Проехали, – ответил я.
Мы выехали за пределы города. В сторону же города был поток машин, потому что горожане возвращались с дач обратно.
Уже через двадцать пять минут умеренно быстрой езды мы съехали на грунтовку.
– Эта дорога оставляет желать … асфальта, – грустно молвила Марта.
– Хе, – усмехнулся я, кинув на неё ласковый взгляд.
Где-то на полпути сюда мы потеряли «Единичку» из вида, а теперь подъезжая к дому, обнаружили ворота распахнутыми, а во дворе стояла моя машина. Когда Танк протарахтел во двор, Глеб вышел из дома и, зевая, сказал:
– Ну, сколько вас можно ждать?..
– Как ты смог так быстро приехать, братец, – удивилась Стальская. – Аронов скакал по рельсам, объезжая пробку, и то мы позже приехали!.. А у тебя есть ключи?
– Да, у Глеба свои ключи, – ответил я. – Ведь я одинокий человек, случись что…
Лицо Глеба растянулось в утрированной улыбке, он ответил:
– Это самое, Аронов… Я на трассе притопил немного, ну, чтобы узнать возможности машины, так что, когда придут штрафы, – отдашь их мне, я оплачу.
– Сколько здесь этажей? – спросила Стальская, глядя наверх и щурясь от солнца.
– Четыре. И подвал, – ответил я. – Глеб называет этот дом одноподъездной хрущёвкой. Ха!
– Правда?.. – задумчиво спросила Марта, оглядываясь по сторонам.
– Да. Это за его незатейливую архитектуру. Крыша плоская и на неё можно выходить, – объяснил я.
Мы зашли в дом. Так как Марта здесь была впервые, то с любопытством принялась осматривать дом, не забыв предварительно надеть домашнюю обувь, которую предусмотрительно положила на самый верх дорожной сумки.
– А здесь чисто, – откуда-то из глубины прокричала Марта. – И как-то обжито.
– Так мы с Глебом здесь иногда бывали, – прокричал я в ответ.
Но, как бы «здесь чисто» и «как-то обжито» ни было, всё равно была острая необходимость в генеральной уборке и покупке кое-каких необходимых в быту вещей. Посуду мы привезли ту, которую когда-то взяли из своих квартир, чтобы использовать в съёмной квартире в Вертолётострое. Хотя посуда и приборы, и всё, что придумало человечество для кухни на середину девяностых двадцатого века, здесь имелось. Папа со дня на день намеревался переехать в этот дом, поэтому купил ВСЁ! Так это «всё» и пролежало, упакованное в обёрточную бумагу, в течение двадцати лет.
Мы с Глебом раскладывали кухонную утварь и говорили о том, что надо бы ехать прямо сейчас в Икею и покупать матрасы, когда Стальская вошла в гостиную-столовую-кухню.
– А что, на третьем и четвёртом отделки нет?
Это был риторический вопрос, поэтому я сразу объяснил причину того, почему ремонт есть только на первых двух этажах:
– Папа не успел сделать там ремонт.
– А…
– Сестрёнка, составь список покупок, – сказал Глеб.
– Хорошо, только сначала мне нужно в туалет, – ответила Марта. – Где здесь туалет?
Я вызвался показать, заодно сказал:
– Можешь выбрать для себя отдельный санузел, – будет только твой – девчачий.
– Здорово, – обрадовалась Марта такой возможности.
– Вот здесь (на первом этаже, как входите – прямо) уборная с ванной, раковиной и, конечно, унитазом, – комментировал я, включая свет и открывая дверь ванного помещения. Здесь можно возлежать в пене, читая Вашингтон Пост. – А на втором – нечто похожее на душевую кабину, в которой моются стоя.
– Я выбираю эту, – сказала Марта, и в этот момент лампочка в выбранной ей ванной перегорела.
– Хорошо. Ступай в верхнюю пока, – трогая Марту за плечо, сказал я.
Вернувшись в гостиную к Глебу, я сказал:
– В список надо внести энергосберегающие лампочки и шторки для душа.
– Каркасы кроватей стандартные? – спросил Глеб. – Мерить будем.
– Лучше померить.
Через пять минут вернулась Марта, и с порога воскликнула:
– Воды нет!
– Ой, прости, я сейчас включу, – сказал я и поспешил в подвал, где повернул рычаг воды, а заодно и газовый.
Вернулся к Глебу, который зачитал вслух список необходимого для жизни в этом доме.
Вернувшаяся Стальская, сказала:
– Кажется, придётся купить матрасы. IKEA работает до одиннадцати вечера.
«…На каждом столбе висят цветные листовки,
на них написано, что кто нас найдёт – получит награду,
но все нас видят, и никто не сдаёт. Я рад и ты рада…»
Знаки
На следующий день – во вторник – в полдень мы подъехали по данному Дашей адресу, по которому располагалась фотостудия. Ещё в воскресенье Даша обратила наше с Глебом внимание на модный прикид Шнурова. Помню, она тогда сказала: «Вот, Аронов, тебя тоже так нарядим: кальсоны, майка и бархатный пиджак. А Глебу – то же самое, только засаленное пальто вместо пиджака».
Итак, когда мы парковались около фотостудии, которая занимала одно из помещений дома культуры имени Кирова в том же Вертолётострое, машина Даши уже была там.
С солнечной улицы мы вошли в полумрак дома культуры и на несколько секунд ослепли. Я даже споткнулся о ведро со шваброй, да так, что Стальским пришлось меня ловить, чтобы я не растянулся. Рассмотрев на стене указатели и следуя им, мы наконец открыли нужную дверь и оказались в фотостудии. Это было помещение с высоченным потолком и задрапированными окнами. Яркое освещение обеспечивалось исключительно за счёт электричества. В глубине зала, между двумя передвижными вешалками со множеством одежд, Даша отчаянно спорила с невысоким ухоженным мужчиной тридцати пяти-тридцати восьми лет с трёх-четырёхдневной небритостью на лице. Даша трясла перед носом мужчины рукавом, висящего на одной из перекладин, пиджака. Мужчина, в свою очередь, тряс перед носом Даши рукавом другого изделия лёгкой промышленности.
– Здравствуйте, – почти хором сказали мы трое.
– Здравствуйте, – почти той же интонацией хором ответили Даша и мужчина с небритостью.
– Сядьте – посидите, – сказала Даша, махнув в сторону дивана. – Привет, Марточка.
– Привет, Даша, – ответила Марточка на индивидуальное приветствие нашего продюсера.
*****
Всё закончилось быстрее, чем я предполагал, и вот мы уже стояли в небольшой пробке на выезде из Вертолётостроя.
– У меня тело чешется от этой чужой одежды, – сообщил я, поводя плечами.
Глеб начал прислушиваться к своим ощущениям. Марта с досадой проговорила:
– Теперь и братец начнёт жаловаться. Зачем ты сказал?..
– Чёрт! Надо поскорее принять душ, – заёрзал Глеб. – Интересно: это стираные вещи? Если стираные, то как давно?
– Думайте о чём-нибудь другом, – посоветовала Марта.
– Жалко, что тебе не пришлось переодеваться, – заметил я. – Сейчас бы у тебя чесалось в труднодоступных местах, и ты бы просила меня почесать, – с улыбкой до ушей, глядя на Стальскую в зеркало заднего вида, проговорил я.
– Блин, я так до крови расчешусь, – проворчал Стальский, елозя спиной и затылком по спинке и подголовнику кресла.
Я решил сменить тему, пока зуд и помывка не стали идеей фикс.
– А как фотограф яростно флиртовал с Глебом, заметили? – засмеялся я, вспомнив фразочки мужчины с трёх-четырёхдневной небритостью.
– Да. Братец ему явно пришёлся по вкусу, – согласилась Марта.
– Я такой. Всем нравлюсь, – приосанился Стальский.
– Там впереди авария что-ли? – опуская окно, задал риторический вопрос я.
– Кхе-кхе… – кашлянула Стальская. – Климат всё-таки куда удобнее, чем этот кондиционер. Хотя, я не привереда.
– А что мы едем, как не на кабриолете? – спросил Глеб. – Где тут кнопка.
– Вот, – указал я и сам же запустил механизм.
Крыша начала движение в сторону багажника. Стальская из полулежачей позы села по-нормальному и пристегнулась.
– А куда вы тогда ночью ездили, ну, в костюмах восемнадцатого века? – спросила Марта.
Глеб закрыл глаза ладонью. Он сказал:
– Чёрт, я снова вспомнил этот день, а ведь только-только начал забывать.
– Что? – переспросила Стальская с заднего сиденья, так как ветер гулял по салону и уносил слова передних пассажиров в сторону.
Глеб обернулся к сестре и повышенным голосом сказал:
– На сегодняшний день тот эпизод был самым постыдным в моей жизни.
– Расскажете? – заинтригованно спросила Марта.
– Нет, – ответил Глеб.
Я посмеялся над выражением лица Стальского и улыбнулся Марте через зеркало заднего вида.
– Попробую излечить тебя от разрушающих воспоминаний той ночи, – сказал я, листая плейлист. – Сейчас-сейчас, малыш… Через несколько минут ты будешь вспоминать о той ночи, как об увеселительной прогулки до ночного супермаркета.
– Что ты задумал, – нахмурился Стальский.
Марта улыбалась, готовясь к чему-то забавному. Наша «открывалка» медленно ползла в потоке других машин, у большинства которых окна были открыты. Я нажал «Play». Заиграло вступление.
– Что-то до боли знакомое, – прищурившись, сказал Глеб.
– А! Я поняла, что это за композиция! – засмеялась Стальская. – Делай громче.
Я сделал весьма громко.
«Слышал я одну легенду, – о двух братьях пересказ…» – томным шёпотом (как он умеет) заговорил Боря Моисеев. «Вроде быль, а вроде сказка, может братья среди нас?..» Кажется в этот самый момент все соседи по потоку, у кого были видеорегистраторы, повернули объективы в сторону нашего кабриолета. Глеб надел очки и сполз, насколько это было возможно при его росте, вниз. Марта, напротив, выглядела счастливой. Во время слов «Младший брат любовью чистой королёву полюбил…» она обвила меня сзади руками и чмокнула в щёку, чтобы зрителям стало очевидно, что я – «младший брат». Ей пришёлся по душе такой экспромт, и она приготовилась дурачиться на полную катушку. Боковым зрением я наблюдал улыбки на лицах водителей и пассажиров. «Их хорошее настроение – лучшая награда для артиста», – не без тщеславия подумал я.
Тем временем Трубач с Моисеевым пели в унисон:
«…Голубая луна всему виной», – все в округе говори-и-и-и-ли. Этой странной любви, этой странной любви так ему и не простили-и-и-и…»
Марта ловким движением накинула на шею брату свой тонкий шарф, чтобы он соответствовал образу «старшего брата». Глеб включился в игру и обернул шарф вокруг шеи один раз, а один конец свесил за дверь для придания комического эффекта. К началу первого припева мы трое уже были в образах, – подпевали и двигали плечами и руками в соответствующем ритме. Особенно хорошо двигать плечами и руками получалось у Стальского. И где он так научился?!..
Кто-то из особо ярых поклонников кричал: «Давай-давай!..» Мы не подвели. Слова «Честь моя, моя лишь честь… Ты люби и будь любимым и будь счастлив брат, я теряю всё, но ты теряешь больше…» – Глеб прошевелил губами, как будто это говорил он, а потом манерно закинул конец шарфа за плечо. В соседней машине зааплодировали.
Вдруг песня прервалась, а вместо неё, с такой же громкостью, в динамиках автомобиля раздался голос Сицилии Владимировны:
– Аронов, слышишь меня? Алло! Приезжайте.
Это было объяснимо, так как мой телефон был подключен к аудиосистеме машины через трёхсполовиноймиллиметровый разъём. Как раз с прекращением связи с Владимировной мы подъехали к концу пробки, причиной которой оказался троллейбус с отлипшими рогами. Снова заиграл припев:
во время которого я успел проскочить на жёлтый сигнал светофора, а Стальский успел приподняться на кресле и на вытянутой руке развеять по ветру мартовский шарф, как бы прощаясь со зрителями. Чёрный автомобиль стремительно отрывался от потока, а в тёплом весеннем воздухе таяли слова отпрыска Порока: «Голубая луна, голубая луна…»
Не страшитесь совершенства! Оно вам нисколько не грозит
Дали
Среда, двадцать восьмое мая.
Днём мы все трое прокатились до города, – приобрели кое-что для дома, а также MacPro, который вручили Марте в руки. Потом мы поехали на квартиру к Стальским, включили Wi-Fi, и Марта купила на новый лэптоп годовую подписку на Adobe InDesign за семь тысяч сто восемьдесят восемь рублей, оплатив карточкой Глеба, а также годовую подписку на Adobe Photoshop за семь тысяч сто восемьдесят восемь рублей to, оплатив моей карточкой. Для вёрстки La Critic’и версии «два точка ноль» всё необходимое у нас теперь имелось.
– А что, теперь нужен доступ что-ли? – спросил Глеб, кивая на экран нового компа.
Марта затруднилась с ответом и начала поиск в Интернете. Через несколько минут она цитировала сообщение с какого-то веб-дизайнерского форума:
– «При годовой подписке приложения могут работать автономно до девяноста девяти дней. Далее требуется подключение к Интернету для проверки лицензии».
Закончив чтение, она посмотрела на нас и захлопала ресницами, как наивная девочка. Мы покивали в знак того, что уяснили этот момент. Мне пришёл на ум ещё один вопрос:
– Электронные версии газеты будут храниться в облаке или не жёстком диске?
Марта этой информацией уже владела, поэтому немедля ответила:
– И там и там. Можно публиковать версию для Ipad.
Закончив веб-покупки, мы отключили Wi-Fi, погасили свет, проверили газ и покинули квартиру Стальских.
На этом наши хай-тек расходы не закончились. Убедившись в том, что в нашем Новом Чудино существует зона покрытия, мы приобрели стационарный модем Yota и подключили самый шустрый безлимитный тарифный план. Вечером на мраморной стойке кухни-столовой, подмигивая светодиодами, стоял рогатый приборчик и раздавал Wi-Fi’юшку всем желающим и знающим код доступа. Я напряг извилину, отвечающую за креатив, и назвал нашу сеть «CBGB-OMFUG-club». Когда все смартфоны, планшеты, лэптопы, утюги и домашние тапочки подключились к Паутине, Уют окончательно пришёл в наше жилище, и мы почувствовали себя дома.
Часов в десять вечера Марта, утомлённая изучением верстальных программ, пошла принять ванну, а я поднялся в свою спальню и приступил к написанию статьи по материалам, данным мне Сицилией Владимировной. Времени на подготовку номера оставалось всего ничего, – в пятницу тридцатого числа – последний срок; надеюсь, Марта успеет разобраться в ИнДизайне и сверстать номер. За себя, то есть за свою часть работы я не беспокоился, хотя, конечно, Владимировна могла предоставить материал и пораньше. Или не могла? Ладно, начну.
Я разложил на кровати фотографии и листы формата А4 с текстом, посмотрел на люстру с одной лампочкой и понял, что работать тут невозможно. Собрал все бумажки в стопку, сунул подмышку ноутбук и спустился вниз. Разложил всё заново на дальней от плиты половине барно-кухонной стойки, воткнул вилку компьютера в ближайшую розетку, включил дополнительный свет и… начал.
Бежали минуты, в течение которых окружающий мир перешёл для меня в фоновый режим, – Стальский несколько раз спускался вниз, исчезал за кухонной перегородкой, открывал и закрывал холодильник, включал-прибавлял-убавлял газ; появилась Марта с двумя полотенцами на теле – одним на голове, другим на груди и бёдрах, потом ушла наверх; Глеб резал овощи для салата и выжимал фрукты; снова появилась Стальская, на этот раз одетая в плюшевый спортивный костюм, открыла новый Mac и приступила к работе; Глеб вышел во двор, вернулся через некоторое время с охапкой веток и деревяшек. «Вот эти две фотографии сфотографируй на свой фотоаппарат», – скороговоркой проговорил я Марте, катнув в её сторону бумажные фотографии. Глеб разжёг камин и вернулся к приготовлению ужина. Зазвонил телефон Глеба, и он сказал: «Да». Через полторы секунды он сказал: «Работаем, СициМировна. Да. До свидания». Марта катнула в мою сторону флешку из своего фотоаппарата. Я вставил флешку в карт-ридер своего PC, нашёл фото моего героя и скопировал их в папку под названием «La Critica 2». Зашёл в свою почту и отправил обе фотографии на электронный адрес Марты, которая тотчас их получила и сохранила в соответствующей папке, чтобы в скором времени вставить в нужное место макета второго – июньского – номера ежемесячной информационно-аналитической газеты La Critica. «Ужин готов», – сообщил Глеб, наливая в два олдфэшна прозрачную вязкую жидкость из извлеченной из морозилки бутылки. Я захлопнул свой компьютер, поднял очки на макушку и потёр глаза. Подошёл к другому концу стола, где меня поджидал стакан и собутыльник. «Давай», – сказал один из нас мужчин. «Давай», – почти одновременно ответил второй. Мы опрокинули содержимое олдов в себя, занюхав свежим загородным воздухом. Стальская, наблюдавшая за этим священнодейством поверх экрана, решила, что на сегодня хватит, закрыла крышку и яблоко погасло.
– Вадим, сделаешь мне слабоалкогольный коктейль? – спросила она.
– Конечно, красавица. Один к одному, ха?!..
– Пятьдесят миллилитров алкоголя на двести миллилитров апельсинового фреша, – улыбаясь, пояснила Стальская.
Я приступил к выполнению заказа, и вторую «чистую» мы с Глебом выпивали уже в компании Марты. После аперитивов мы приступили к ужину.
– Произнесёшь молитву, Глеб? – благочинным тоном спросил я у партнёра.
– «Я жру, чтоб трахаться, а трахаюсь, чтоб жрать», – не задумываясь, произнёс Стальский, заставив сестру замереть с вилкой у рта.
– Аминь, – подытожил я.
После еды Глеб сразу же поднялся наверх, а я и Марта совместными усилиями помыли посуду. Дрова в камине превратились в едва тлеющие угли. Я указал на задвижку дымохода над камином, и Марта, поняв моё затруднение в дотягивании, закрыла её. Не в силах даже говорить, мы разошлись по ванным комнатам, чтобы почистить зубы, затем на мгновение пересеклись на втором этаже и, пожелав друг другу спокойной ночи, скрылись за дверями своих спален.
Но и наши рожи можно видеть тоже; это значит,
что мы продвигаемся дальше…
Тараканы!
Около полудня следующего дня.
– Твоя сестра – идеальная женщина по версии журнала «Фантазии Вадима Аронова»; хотя какого чёрта я тебе об этот рассказываю?!.. – я продолжил читать текст, меняя местами некоторые слова. – Да… Я полюбил её бесповоротно, окончательно. Это произошло не вдруг, это были долгие три минуты.
– Я думал, твой идеал Наталья Гундарева, – Глеб тоже читал текст у меня из-за плеча. – Вот ещё тут, слово часто используется, – Стальский указал на экран.
Я поменял слово на синоним.
– Да, Глеб, ты, конечно, прав, – медленно, потому что вникал в текст на экране компьютера, сказал я. – Ты прав, ранняя Гундарева, Валери де Винтер, поздняя Сальма Хайек, Кардинале в прикиде девушки ковбоя – это всё мои женские идеалы. Но Марта – это что-то из ряда вон выходящее; нечто исключительное… Нечто, что не могло прийти в голову, а потому покорившее меня со второго полувзгляда.
– Вот ещё, – Стальский вновь указал на экран, – тут точку с запятой лучше поставить, а не запятую.
– Мм… Да, пожалуй.
Спустя двадцать три секунды.
– Дурак ты, похоже, – вернулся к обсуждению моих фантазий Глеб.
– Это почему? Потому что мне ничего не светит с твоей сестричкой? Да?
– Насчёт этого мне ничего не известно, – Стальский сел на диван, а я отвернулся от экрана и посмотрел на Глеба.
– А почему тогда? – я хотел раз и навсегда выяснить мнение Глеба по этому вопросу.
– Даже не знаю, – Глеб прилёг на диван и рассуждал лёжа. – Просто это Марта. Бестолковая Марта. Моя глупая сестра Марта… А с другой стороны ты, – Вадим, бестолковый Вадим, глупый Вадим… Не знаю даже.
– Ты за кого больше переживаешь: за меня или за Марту? Считаешь, что мы не подходим друг другу? – я приуныл, работать совсем не хотелось.
– Я не семейный психолог. Мне на вас обоих положить, в хорошем смысле… Кажется… – задумчиво проговорил Глеб. – Да… Интересно.
– Не пойму, что ты хочешь сказать, – сокрушённо проговорил я.
– У меня нет мнения по этому вопросу, – уверенно сказал Глеб.
– Я тебе хоть раз говорил, что мне какая-нибудь девочка запала в душу? Нет, не говорил. Потому что мне никто в душу не западал. Я ни к кому не тянулся ни разу в жизни; были – хорошо, не были – тоже прекрасно. Но тут другое дело… – я сохранил документ, закрыл редактор и захлопнул компьютер. – Это что-то да значит.
– Что-то да значит, – повторил Глеб. – У меня нет мнения по этому вопросу. Я тебе точно в этом деле не помощник, если ты за этим разговор завёл.
Около ворот затарахтел Танк – из города вернулась Марта, – и я быстро проговорил:
– Да не за этим! Не за этим. Всё, к чёрту эту статью, ещё завтра время есть. Давай поедим что-нибудь и обсудим перспективы.
*****
Раннее утро тридцатого мая.
– Во-о-от, – объясняла свои действия Марта, – Сохраняем макет в формате PDF и копируем на флэшку. Готово! Кстати, я вам говорила, что нашла дистрибьютора?
– Нет, – ответил я.
– Я нашла дистрибьютора, – сказала Марта, вызвав у нас с Глебом улыбки. – Точнее, фирму, которая будет распространять нашу газету на территории города и республики.
– Цена? – спросил Глеб.
– Двадцать пять копеек за экземпляр. Заберут тираж прямо из типографии. В течение четырёх дней газета окажется в почтовых ящиках самых потаённых уголков республики. Это – эксклюзив, – почтовые ящики физических лиц плюс организации.
– Пятьсот тясяч, – проговорил Стальский.
– Да, полмиллиона, – подтвердила Стальская. – Сицилия Владимировна согласна. Я с ней уже говорила.
– А когда она деньги на расходы передаст? – спросил я.
Стальские замялись.
– Что? – спросил я.
Глеб взял на себя миссию разъяснения:
– У тебя же есть на телефоне калькулятор?
Я кивнул. Глеб продолжил:
– Вот. Один экземпляр полноцветной La Critic’и на бумаге среднего качества стоит столько же, сколько и в прошлом месяце, когда качество бумаги было самым низким, – практически её нельзя было использовать даже в сельском туалете…
– Понятно-понятно, – перебил я. – Это потому, что тираж огромен.
– Правильно, малыш, – похвалил мою сообразительность Стальский. – И всё-таки, умножив пять (рублей за экземпляр) на два миллиона, – получаем… сколько, Аронов?
Я на мгновение задумался и озвучил сумму:
– Десять плюх.
Тут вступила Марта:
– Ты же не собираешься в полиэтиленовом пакете из Пятёрочки принести в типографию десять ректорских зарплат?!..
– И плюс полляма дистрибьютору, – вставил Глеб.
– Нет? – спросил я.
– Нет, – ответила Стальская.
– Хорошо, тогда как? – спросил я.
– В этом месяце так: одна фирма, принадлежащая одному нашему… знакомому, проплачивает тираж и распространение, – уклончиво ответила Марта.
– Может, посвятите меня в подробности, – ироничным тоном сказал я. – Я обещаю, что никому не скажу.
Стальские мельком переглянулись. Я счёл нужным уточнить:
– Ведь всё равно все расходы отплачивает Сицилия?
– Да-да, – хором заверили меня Стальские.
Меня перестала забавлять эта недоговорённость, и я тяжело вздохнул.
– Короче!.. – начал говорить Глеб. – Марта, расскажи.
Марта начала вроде не с самого важного:
– Помнишь, что в нашем договоре с Сицилией был пункт о медицинской страховке? И об адвокате. Так вот, одна из фирм Марка как бы оплачивает наши расходы, а сам он официально становится адвокатом каждого из нас троих, – последнее предложение Стальская проговорила скороговоркой и с виноватой улыбкой на лице.
Мой желудок перестал работать, о чём сообщил зелёный оттенок моего лица.
– Я просил, чтобы они придумали что-то другое, – громко заговорил Глеб, а они – эти проходимки – сказали, что времени слишком мало. Я говорил им: «Давайте соберём деньги на краундфайдинге, ну, там на «Платене точка ру», где Куваев собирает на Масяню, или ещё где», а они мне: «Времени мало»… Прикинь!
Марта уверенным голосом заговорила, для пущей убедительности жестикулируя:
– Мы можем в дальнейшем пересмотреть финансовую стратегию, но в этом месяце, Вадим, выбора нет. И к тому же…
– Что я, по-вашему, маленький дурачок что-ли? – обрёл дар речи я. – Делайте, как удобнее.
Глеб состряпал гримасу, и мне стало понятно, что я должен знать ещё что-то.
– Что? – спросил я.
– Наше наличное Лаве лучше тоже доверить заботе Бимерзкого, – сказал Глеб скороговоркой, а потом продолжил в нормальном темпе: – Он спец по разного рода финансовым манипуляциям. Купит валюту по выгодному курсу, посоветует варианты инвестиций, откроет счета за границами… налогообложения. Всё такое.
Марта, всё это время внимательно следившая за речью брата и кивавшая, перевела взгляд на меня и сказала:
– Да, это так.
– Я как все, – сказал я.
*****
В два часа дня мы выехали из дома, чтобы поехать в типографию, а заодно и к нотариусу, чтобы оформить на Марту доверенность на правоотношения с типографией в отсутствие меня – главного редактора; а заодно и к Марку Бимерзкому, – чтобы… чёрт его знает, зачем!
Когда Марта выруливала из Чудино, мой взгляд мельком зацепил рекламный щит, – его изображение показалось мне каким-то странным, притягательным, но мы так быстро проехали мимо, что мозг не успел проанализировать картинку, и я так и не понял о чём идёт речь на рекламе.
Проехав отрезок дороги пролегающий через сосновый лес – мимо нескольких санаториев и детских туберкулёзных лечебниц – мы повернули направо – в сторону города. Я увидел другой рекламный щит с тем де содержанием, потом следующий щит, с другой версией картинки, но с тем же содержанием. Потом несколько щитов с другой рекламой, а потом снова щит с рекламой «Нового развлекательно-аналитического шоу на телеканале «Кефир». «Каждое воскресенье, в 22:00 смотрите «Пьяный Диван». На всех четырёх разновидностях плакатов были изображены мы – Марта, Глеб, я. На одном – на переднем плане, на засаленном диване сидим мы с Глебом, а Стальская изображена сбоку. На другом варианте: Марта вынесена на передний план, а диван, с сидящими нами, не в фокусе на заднем плане. Ещё один вариант изображал всех троих стоящих в ряд нас – Стальские изображались от ключиц до макушек, а я между ними – от середины переносицы до макушки. И четвёртый вариант, который я насчитал, выглядел так: мы с Глебом вытанцовываем на диване, а героиня Марта находится за соседней стеной и сидит на табуретке, закрыв ладонями уши. Мы, молча, лицезрели самих себя на огромных билбордах вплоть до самого въезда в город, где их не стало меньше, скорее наоборот.
На проходной крупнейшего в нашем городе издательства и типографии под названием «Волга-Волга-Пресс», Марта назвала фамилию нашего менеджера, который уже бежал сломя голову вниз, чтобы самолично препроводить в свой закуток в общем кабинете.
– Это Вадим, – представила Стальская меня ему.
– Я Ильгиз. Несказанно рад познакомиться! – с чувством проговорил он.
Было видно, что он действительно рад познакомиться. Чтобы показать насколько он был рад, скажу, что самый крупный тираж, которым печаталась газета в нашем городе до сего дня – двести девяносто тысяч экземпляров. La Critica – два миллиона. Правда у La Critic’и всего один разворот, а у других газет несколько, но всё равно мы оказались очень крупными игроками.
В конце встречи наш менеджер Ильгиз призвал нас не беспокоиться относительно нотариальной заверки доверенности на Стальскую, сказав, что устной договорённости с ним вполне достаточно. Марта отдала ему флэшкарту с макетом, а Ильгиз в присутствии нас и человека, отвечающего за печать, проверил макет на соответствие требованиям, воткнув флэшку в стационарный Макинтош 5K разрешения. Всё было в порядке; Марта постаралась, и мы с Глебом одновременно погладили её по предплечьям, – я по правому, он по левому.
– Когда ждать аванс? – вкрадчиво спросил менеджер, поворачивая голову от монитора к Стальской.
– В течение ближайших трёх часов, – с улыбкой ответила Марта.
Дела типографские были улажены.
– А это не вы случайно на рекламных щитах? – спросил Ильгиз, провожая нас до парковки.
Оставалось ещё одно дело, а именно визит в адвокатский кабинет Бимерзкого.
«Этот человек – мой враг. Он желает мне зла. Он бы меня уничтожил, будь его воля. Он меня уничтожит при первой возможности», – такие мысли крутились у меня в голове, когда Марта несколько раз нажимала на звонок особым образом. Моя квартира была в двух минутах ходьбы от офиса Бимерзкого. У меня возник порыв убежать, но, естественно я никуда не делся.
– Привет, Марта, – раздался женский голос из динамика.
Дверь запищала, возвещая о том, что можно входить. Я шёл вслед за Стальскими и не знал, как себя вести.
Через полминуты Марк Бимерзкий протянет мне руку и скажет: «Привет, Вадим». Я пожму его руку и тихо скажу: «Привет…ствую». Мы рассядемся по креслам в его кабинете. Марк скажет: «Настоятельно советую: отныне и впредь вкладывать деньги в бивалютную корзину. Месяца через три нужно будет завести заграничные счета». Мы единогласно согласимся. Он спросит у нас паспорта, а я кину взгляд на Стальскую, которая вытащит из своей бледно-розовой Chloẻ три книжицы в цветастых обложках и, очаровательно улыбнувшись, скажет: «Я – администратор труппы».
Первое лето
Когда испытываешь ненависть, нужно брать как можно выше
La Grande Bellezza
Время к вечеру; погода прелестная; воздух чище с каждым десятиминутием, – и всё это понедельник, второе июня. Я выхожу из стеклянных дверей торгового мола и направляюсь к Танку, в моих руках пакеты. Марта уже вернулась со своего шопинга и сидит за рулём. Я забираюсь на переднее сиденье и не знаю что сказать Стальской. Однако говорю следующее:
– А ты быстро, да… А Глеб ещё не подошёл? Мы с ним разделились.
Марта кивает и молчит. Потом спрашивает:
– Купил то, что хотел?
– Да, – отвечаю. – Мне нужно было нижнее бельё, и я купил нижнее бельё.
– Понятно, – ответила Стальская.
Она как будто не была настроена на пустую болтовню; в руках вертела телефон, – не иначе некоторое время назад имела неприятный разговор.
– И вот ещё: ремень. Кожаный, – я приподнял футболку и продемонстрировал пряжку ремня, – простую, незамысловатую.
– Мда… – произнесла Марта, кинув взгляд на аксессуар. – Что-то не выглядит как кожаный.
– Ну конечно он кожаный. За две с половиной штуки-то. Он даже пахнет кожей. Понюхай.
Марта деланно зло прищурилась.
– Ладно, – отставил шутки я. – Как насчёт ужина? Где там твой братец? Я думал, что он выйдет раньше меня.
– До дома доедем, – сказала Стальская, видимо имея в виду приём пищи.
– Помнишь, я тебе давал памятку, которую нам вручили в Роспотребнадзоре?
Марта, прищурившись, посмотрела на меня.
– Там, где информация об обязательном экземпляре и…
– А! Да. Всё готово, – ответила Стальская.
– То есть?
– Всё сделано. Я отправила все необходимые посылки, – рассеянным тоном проговорила она.
– А помнишь, Сицилия велела перерегистрировать адрес редакции с городской квартиры на дом? На дом…
– Я послала заявление об изменении данных в Роспотребнад… Я же тебе давала бумажку подписать.
– А! Да. Так это – то самое было?
– То самое.
Больше спросить было не о чем, и я задумался над тем, что бы такое приготовить, когда приедем домой. На горизонте появился Стальский с несколькими пакетами в руках. С некоторого расстояния он сделал жест сестре, чтобы она открыла багажник. Марта нажала кнопочку, – багажник открылся. Стальский кинул пакеты в багажник и сел на заднее сиденье.
– Аронов накупил трусов на одиннадцать тысяч! – поставил в известность Марту Глеб.
– У!.. – смешным голосом ответила Стальская.
– Как говорится: «Магия магией, но я могу носить только тонкие трусы», – смеясь, сказал я.
– Я тоже, признаться, на предмет underwear прогулялась, – сказала Марта, запуская двигатель. – Правда корзина покупок того же самого для девочек немного дороже выходит.
– Правда? – с нескрываемым любопытством спросил Глеб. – И сколько же?
– Сорок семь. Но там ведь комплектами.
По пути мы ещё заглянули в магазин «Fix Price», потому что забыли купить вешалки для одежды.
– Зацените что я приобрёл, – Глеб с хрустом вскрыл пластиковую упаковку с каким-то брелком.
– Что за хрень? – поинтересовался я.
Марта кинула взгляд на брата через зеркало заднего вида.
– Это – лазерный фонарик! – значительно и торжественно возвестил Глеб.
– Круто! Дай позырить! – с абсолютно искренним восторгом воскликнул я.
– Чёрт возьми, братец, не впадай в детство. Ты намерен задолбать всех этой игрушкой? – Марта кинула снисходительный взгляд через зеркало, включила правый поворотник и тронулась со светофора.
– Ну дай-дай! – настаивал я.
– Ага, вот ещё! Я сам не наигрался, – тоном десятилетнего мальчишки сказал Стальский, вставляя в фонарик круглые батарейки-таблетки.
– А что, он тоже тридцать девять рублей стоит? – удивился я.
– Да. Там всё по тридцать девять. Даже такая ценность…
– Здорово! Когда я учился классе в третьем, у нас мода на лазерные фонарики была. Разорение на батарейках…
Наконец Глеб засунул батарейки и немедленно засветил Марте в лоб через отражение в зеркале заднего вида. Я сдерживал смех. Марта не замечала красной точки на лбу, она сосредоточено и серьёзно рулила. Глеб спросил сестру:
– Как считаешь, сестрёнка, ты достаточно важная персона, чтобы быть шлёпнутой?
Марта просекла хохму и взглянула в зеркало; ничего не ответила, однако попыталась взмахом руки согнать красную точку со лба как муху; если бы это было возможно, то множество влиятельных людей до сих пор были живы. Я, смеясь, сказал:
– Она достаточно большая девочка, чтобы быть отшлёпанной.
Стальская удостоила меня заинтересованным взглядом; по крайней мере, мне так показалось, насколько я мог судить через её солнечные очки.
*****
Когда вчера вечером Сицилия, убедившись, что La Critica расползается по городу и субъекту федерации, выдала нам наш июньский гонорар, каждый из нас троих ощутил потребность в некоторых вещах, которые можно купить за деньги. Поэтому, спустя сутки мы и оказались в торговом центре. А сейчас мы едем домой, и собираемся посмотреть местные новости по телевизору, а также почитать новости онлайн на предмет выхода второго номера нашей газеты. И поесть, конечно.
Если произойдёт что-то действительно важное,
я узнаю об этом, выглянув из окна
Г. Стальский
На третье число была назначена съёмка первого выпуска нашей передачи. Из так называемого пилотного выпуска кое-как была нарезана реклама для прокрутки по телевизору, а сегодня – третьего июня, во вторник – мы втроём явились к одиннадцати тридцати пополудни в кабинет нашего продюсера Даши (со следующей недели «Диван» будет записываться в понедельник»). Там нас уже поджидал представитель алкогольного производства, который пожал руки мне и Стальскому, отвесил полупоклон Стальской и объявил, что мы в частности, и наша замечательная передача в общем, становимся официальными лицами их нового продукта – водки «Метель».
– Да-да, – отозвалась Даша из-за своего стола. – Я обо всём договорилась. Каждый получите по… По сколько там получается?
– Где-то по… – задумался представитель. – Где-то по семьсот тридцать.
– Где-то по семьсот тридцать, – сказала Даша. – Это в течение двадцати четырёх выпусков. Равными платежами. На тот же счёт, что и оплата от канала.
Мы молчали, так как всё поняли, но Даша решила, что мы молчим, потому что не поняли ничего, поэтому громким голосом продолжила объяснение:
– Вот смотри, Аронов: делишь в уме семьсот тридцать тысяч рублей на двадцать четыре, – полученная сумма прибавляется к твоей зарплате за каждый выпуск.
– А? – с тупым выражением на лице сказал я.
– Блин! – выдохнула Даша.
– Да поняли мы всё, – успокоил её Глеб.
– А хера тогда?!.. Ладно, – сказала Даша. – Этот вопрос решён.
– Так мы договорились? – зачем-то спросил представитель. – Вы согласны на наши условия?
– Согласны-согласны они, – ответила Даша. – Насчёт рекламы я сама им всё объясню. До свидания, Олег.
Олег ещё раз пожал руки нам с Глебом и отвесил ещё один поклон Стальской. Затем Олег удалился.
– Давайте, рассаживайтесь, – замахала нам Даша.– Поболтаем, пока там всё готовится.
Спустя двадцать минут.
– Во-о-т, значит. А в воскресенье вечером зрители всей республики увидят ваши, так сказать, светлые лики на экранах своих телевизоров. А некоторые, я уверена, посмотрят передачу в Интернете, когда до них дойдут слухи о том, что передача стоит того, чтобы её смотреть, – медленно говорила-рассуждала Даша.
Мы сидели в её кабинете и ждали звонка. Зазвенел стационарный телефон на столе Даши. Она сняла трубку.
– Всё. Всё. Идём, – сказала Даша в трубку, затем положила её.
Мы зашевелились.
– Всё. Всё. Идём. Студия освободилась, – сказала Даша нам и поднялась с кресла.
*****
Половина восьмого вечера этого же дня.
Начав в половине первого, мы закончили только полчаса назад. Это были долгие шесть с половиной часов. Как я и боялся, мы не смогли расслабиться, и мысли не шли. Декорации студии были почти один в один скопированы с нашей гостиной в Вертолётострое, но, для усиления эффекта, журнальный стол был заменён на две трёхногие табуретки. Надо сказать, что Даша, контролировавшая весь процесс, к выбору декораций, а также наших сценических костюмов, подошла с большим вкусом. Лично мне совершенно не в чем было её упрекнуть. Однако дело не шло. Мы с Глебом постоянно отвлекались на три, направленных на нас камеры, а также на людей за кадром. Естественно, мы не смотрели на них, но их присутствие нам мешало. Через два часа мямлянья, Даша хлопнула в ладоши, велев прервать съёмку.
– Так, господа хорошие, – садясь рядом с нами на диван и положив руку на коленку Стальского, сказала она. – Давайте-ка снимем рекламу.
Ассистент притащил бутылку «Метели» и два гранёных стакана, и в течение следующего часа были сняты несколько рекламных роликов с товаром-спонсором.
– Продолжим, – махнула Даша режиссёру.
Ассистент попытался унести «Метель».
– Стойте-стойте, – поднялся с дивана Глеб. – Может попробуем нажраться?
– Здесь вода, – предупредила Даша.
– Да знаю, я ж понюхал, когда наливали, – ответил Глеб. – А настоящая есть?
Даша задумалась, затем сделала шаг в темноту, затем снова появилась в поле нашего зрения.
– Есть, – ответила она. – Только не «Метель».
– Вот и хорошо, – шепнул я Стальскому, предчувствуя веселье.
– Перельём в бутылку из-под «Метели», – махнул Глеб.
Даша ушла за водкой. А когда она вернулась, всё стало «красиво».
Тем не менее, чтобы впоследствии нарезать всего час эфирного времени считая рекламу, мы отсняли пять с половиной часов, в течение которых нам показывали новости, мы листали газетами, а вся редакция подкидывала нам темы для обсуждения. Это было тяжело. Все утомились. А мы с Глебом ещё и напились, причём без закуски.
Итак, половина восьмого вечера этого же дня. Марта выезжает с парковки «Кефира» и везёт нас в «Фанерный Пейзаж», где нам предстоит разбор полётов, с Сицилией Владимировной в роли председателя заседания.
*****
В самом начале совещания наш куратор подняла вопрос электронных средств коммуникации. Когда Стальские высказались по этому вопросу, Владимировна перевела взгляд на меня:
– У тебя? Есть аккаунты где-нибудь?
Меня повеселило слово «аккаунт». Я ответил:
– ВКонтакте есть. Только я пароль забыл. Полтора года прошло…
– Хорошо, – заключила Сицилия. – Тогда страница Глеба в Твиттере будет официальным электронным ресурсом «La Critic’и» и «Дивана» и всего остального, чем вы занимаетесь.
Марте явно не терпелось что-то сказать. Все перевели взгляды на неё.
– Сегодня сутра пораньше уже начали названивать рекламодатели, – восторженно начала Марта, разводя руками по кабинету Владимировны. – Наверное, больше половины из тех компаний, кому Вадим и Глеб полтора месяца назад рассылали СПАМ с рекламным предложением, звонили мне на телефон! Да, мальчики? Наверное, большая половина тех?.. – Марта посмотрела на меня.
Мы с Глебом сидели и улыбались. Владимировна тоже улыбалась, глядя на радость Стальской. Я не мог не спросить:
– Сицилия Владимировна, всё, что мы заработаем на рекламе ведь наше?
– Разумеется, – сквозь улыбку ответила Сицилия и покачалась на кресле вправо-влево.
Стальский, вполголоса, риторическим тоном заметил:
– Ещё бы!.. Тогда жалкие три тысячи были, а сейчас миллионы! Плюс материал на последней странице.
– Я, конечно, всем дозвонившемся говорила, что старые цены уже недействительны. Говорила всем: «Перезвоните после пятнадцатого».
– Ты записала всех, кто звонил? – повернувшись к Стальской на вертящемся кресле, спросил я.
– Ц!.. Конечно, – покачав головой над моим глупым вопросом, ответила Марта.
Сицилия усмехнулась. Было видно, что у неё хорошее настроение.
– Сами выберем: чью рекламу размещать, – проговорил Глеб.
Таким образом, визит к Сицилии превратился в обсуждение стратегии развития, а сама хозяйка кабинета с полуулыбкой на устах смотрела на нас и покачивалась на кресле из стороны в сторону. Минут через десять Владимировна сказала:
– Ладно, мои хорошие, всё идёт по плану.
Она замолчала. Мы ждали и тоже молчали.
– Так что?.. – начал я.
– Да-да, можете ехать, – сказала Владимировна.
– Это всё что-ли? – спросил Глеб.
– Всё. Если у вас всё, – ответила Сицилия.
– Так мы что, можем ехать? – спросил я.
– Не держу, – ответила Владимировна.
– Мы тогда поехали? – то ли сказал, то ли спросил Стальский.
– Езжайте, – сказала Владимировна.
– До свидания тогда, – сказал я, привставая.
– Ага, – сказала Владимировна.
– Ну, всё, мы пошли, да? – тоже привставая, сказал Глеб, смотря на сестру, которая тоже зашевелилась.
– До свидания, Сицилия Владимировна, – попрощалась Марта.
– До свидания, Марточка, – попрощалась с Марточкой Владимировна.
– А зачем мы приезжали? – спросил я.
– Аронов, – вдруг как будто вспомнила Владимировна. – Насчёт «последней страницы».
– Да, слушаю, – снова усаживаясь в кресло, сказал я.
– Просто хотела сказать, что меня всё устраивает, но можно и пожёстче.
Чтобы представить себе незнакомую ситуацию, воображение пользуется знакомыми элементами и именно потому не представляет её себе
М. Пруст
На следующий день я проснулся около полудня, но выспавшимся себя не чувствовал. Зашёл в ванную, затем спустился вниз. Стальский сидел за компьютером за стойкой и попыхивал папироской.
– А-а-а!.. – зевнул я и спросил: – А где Мартка?
– А-а… – заразился зевотой Глеб и ответил: – В город уехала. Незаконченные юридические дела. Типа. Но мы-то знаем.
Я поморщился и ответил:
– Ничего мы не знаем. Думаешь, она встречается со своим адвокатом?
– Думаю, да. С нашим адвокатом, – уточнил Глеб.
Моё настроение было испорчено. До следующего понедельника делать как будто было нечего. Хотя как сказать.
– Слышь чё, – привлёк я внимание Глеба, усаживаясь напротив него. – Не будем откладывать в долгий ящик сбор материала для следующего номера. Лучше пусть будет что-то лишнее, что мы сможем потом выкинуть, заменив чем-то более интересным, чем будет сплошная вода. Да?
– Да-а-а!.. – снова зевнув, ответил Глеб. – Да. Да. Да. Чем займёмся? У нас куча желающих поместить рекламу. Можем с этого начать.
– Да, согласен, – перемещаясь на диван напротив камина, ответил я.
– Холодильник нужно купить. Бейджики можно сделать, такие, знаешь, с фотографиями, ламинированные, – рассеянно рассуждал Глеб, глядя на экран своего лэптопа.
– Точно, – принимая горизонтальное положение и прикрывая глаза, ответил я.
– Вот прям завтра и начнём, – утухающим голосом сказал Глеб.
– Ага, прям завтра, ни свет ни заря, часа в три дня… – погружаясь в дрёму, ответил я.
*****
Второй раз за этот день я проснулся в два часа дня. Выглянув в прихожую, я заметил, что обуви Глеба нет. Вышел во двор. Он был там, собирал сухие ветки то ли для камина, то ли для мангала.
– А что нам мешает забабахать шашлыки? – риторическим тоном спросил Стальский, поднимая взгляд от земли.
– Ничего, – ответил я.
– Ошибаешься, нам мешает отсутствие нормальных дров. Или угля.
– Можем до Чудино прокатиться. Или Марте сказать, чтобы привезла, – предложил я, а потом, резко сменив тему, сказал: – Надо бы моего квартиранта выселять.
– Вадим, колесо спущено, – показывая пальцем на заднее левое колесо, сказал Глеб.
Я приблизился к единичке и убедился в том, что колесо действительно спущено.
– Бле-е-еа-ан! – досадливо протянул я. – Что там, докатка есть шоль?
– Ты ему уже звонил? – спросил Глеб, имея в виду моего квартиранта.
– Да. Договорились, что он живёт до седьмого июля. А потом умирает, аха-ха-ха! – рассмеялся я пришедшему на ум каламбуру.
– Смешно.
– В общем-то, так и получается, – прикинул я, припоминая: когда он поселился и сколько уже заплатил. Что там за голоса?
Я подошёл к забору и забрался на стопку кирпичей. В начале нашей улицы – метрах в ста пятидесяти от нашего дома – стояли два одинаковых чёрных внедорожника. Трое парней в одежде спокойных тонов стояли около машин, беседовали и бросали взгляды в сторону нашего дома. Я спустился вниз, подошёл к Стальскому и, скрывая тревогу, тихим голосом спросил:
– Эй, Стальский, любишь марку Range Rover?
– Кто ж не любит, – ответил он. – А что?
– Да там… – показал большим пальцем через плечо я.
Стальский взобрался на прислонённые к стене кирпичи и глянул через забор. Я тоже вскарабкался на горку кирпичей, и теперь мы с Глебом вместе украдкой рассматривали подозрительных типов. Мы не хотели, чтобы нас заметили, поэтому, когда кто-то из них бросал взгляды в сторону нашего дома, мы приседали, скрываясь за оградой. После нескольких минут таких вот гляделок, мы с Глебом сползли вниз и затаились, усевшись на груду кирпичей и прислонившись спинами к ограде.
– Думаешь, они по нашу душу? – спросил Глеб, заставив меня побледнеть от ужаса.
– Да с чего бы?.. – промямлил я.
– Кого ты там обосрал в своей статье на последней странице?
Я напомнил Глебу фамилию фигуранта.
– Это тот, который…
– Да.
– Это тот, у которого ещё…
– Ну, да.
– Нам конец. Это точно за нами, – с усмешкой фаталиста подытожил Глеб, а потом, повернув голову в мою сторону, нарочито писклявым голосом спросил: – Что же нам теперь делать, партнёр?
– Парабеллум, – не к месту блеснул эрудицией я.
Стальскому явно не понравился мой ответ, потому что он сердито спросил:
– Позволь спросить: до какого момента ты будешь строить из себя крутого? До первой оплеухи?
Стальский злился, а злость редко сочетается со страхом; этот факт меня немного успокоил. С другой стороны: раз уж сам Великий и Ужасный Стальский начал рассуждать как разумный человек, то дело действительно серьёзное; этот факт меня снова растревожил.
– Может забронирУем мартовский Hammer?..
– Для тебя всё это игра?! Да?! Если с Мартой что-нибудь случится, то я убью сначала себя, потом тебя. Договорились?
– Глеб… – в моём горле встал комок обиды и отчаяния. – Глеб, давай позвоним Сицилии.
Глеб приложил телефон к уху и посмотрел в небо. Секунды ползли еле-еле.
– Что там? – сморщившись, стоял я над душой у Стальского. – Что там, а?
– Не берёт, не берёт, – не своим голосом ответил Глеб и скинул вызов.
– Давай посмотрим ещё раз, – может они уехали, – предложил я.
Мы снова встали ногами на кучу кирпичей. Два чёрных Range Rover по-прежнему стояли в начале нашей улицы, и теперь уже не трое, а четверо мужчин смотрели в нашу сторону. Один из них смотрел (даже!) в бинокль. А у одного из них (я отчётливо разглядел!) под пиджаком виднелась двойная кобура. Мы «стекли» по забору и сели на стройматериалы. Зазвонил глебовский телефон, заставив нас вздрогнуть.
– Сицилия? – с надеждой спросил я.
– Нет, Марта, – ответил Глеб и снял трубку. – Алло.
– …………
– Нет-нет, не подъезжай! Возвращайся в город! Я не шучу! – почти проорал Глеб в трубку.
– ………….
Связь прервалась, значит Марта проезжает короткий отрезок леса около которого были линии электропередач, которые глушили мобильный сигнал.
– Что?! – дрожащим голосом спросил я.
– Она подъезжает, – прошептал Глеб. – Просит открыть ворота.
– Чёрт, чёрт, чёрт… – в ужасе зашептал я, схватив Стальского за ворот поло.
Глеб высвободился из моих скрюченных пальцев и подбежал к BMW. Открыл дверь и снова захлопнул.
– Это они прокололи колесо! – пришла мне в голову ужасная догадка. – Они испортили машину, чтобы мы не смогли удрать, и теперь ждут приезда Марты, чтобы замочить всех сразу!..
– Бля-а-ать, – трогая нижнюю губу, прошептал Стальский.
Глеб стал дозваниваться Марте, но абонент был недоступен.
Я, более не говоря ни слова, взял один из кирпичей и подошёл к калитке. Глеб последовал моему примеру.
И вот мы идём по нашей улице в сторону двух одинаковых чёрных внедорожников со стоящими около них четырьмя одинаковыми людьми. Краем левого глаза замечаю Картавого с дымящимися, как горящие автомобильные покрышки, крыльями. Каков наш план? Напасть с кирпичами на вооружённых парней? Скорее отвлечь. Да! Отвлечь! На фоне наших целей появляется мартовcкий Hammer, головы незнакомцев отворачиваются от нас и поворачиваются на Танк. Один из парней, кажется, достаёт телефон и прикладывает к уху. Между нами и ими примерно семьдесят метров. Танк равняется с Лэнд Роверами и… проезжает мимо, приближаясь к нам. Парень с телефоном около уха становится просто парнем, потому что убирает телефон в карман. Марта в тридцати метрах от нас, она замедляется. Мы уже видим её недоумевающее выражение лица. Она останавливает машину, смотрит на нас, разводит руками. «Что?» – читаем мы по её губам.
– У меня новый план, – сообщаю я партнёру.
– Слушаю, – отвечает Стальский.
– Сейчас прыгаем в Танк и уёбываем отсюда на всех порах.
– Единогласно, – говорит Глеб и бросает свой кирпич на обочину.
Я бросаю свой кирпич вдогонку первому, и мы трусцой бежим к Танку. Добегаем. Дёргаем ручки, – закрыто. Я стучу ладонью по стеклу. Боковым зрением замечаю, что двое из четырёх мужчин садятся в один из внедорожников, и включаются фары. Щёлкает центральный замок, мы ныряем внутрь и запираем двери.
– Вы что? – смеётся над нашими перекошенными рожами Марта. – Думаете, я забыла где дом? Ха-ха!.. Я привезла телевизор…
– Гони вперёд, – говорю я. – В конце улицы направо, потом снова направо. Я покажу.
– Да что с вами такое? – с недоумевающей полуулыбкой спрашивает Марта.
– Давай-ка я сяду за руль, – с заднего сиденья говорит Стальский.
Я, как будто только тем и занимался всю жизнь, щёлкаю ремнём безопасности, которым пристёгнута Марта, завожу левую руку за её спину, а правую ладонь кладу ей на лоб; в следующее мгновение рывком вытаскиваю Стальскую с водительского кресла, на которое тут же приземляется Глеб. Следующее мгновение: Стальская прерывисто дышит, сидя у меня на коленях на переднем пассажирском сиденье, а Глеб гонит машину по ухабам просёлочной дороги. Один из Лэндов точно следует за нами.
– Здесь?! – орёт Глеб.
– Да, направо! – ору я.
– Здесь?!
– Прямо пока! – отвечаю я. – Так-так-так…
Я силюсь припомнить альтернативный выезд из Нового Чудина. Мы мчим по раздолбанной дороге со скоростью семьдесят. На каждой кочке всё содержимое машины, включая нас, подпрыгивает до потолка. Марта переползает на заднее сиденье. Она молчит. Она в ужасе, как и мы.
– Здесь второй… Нет, третий поворот, – кричу я.
– Направо?
– Нет, налево!
Глеб совершает манёвр, во время которого я и Марта ударяемся об правые стёкла.
– Узнаёшь дорогу?! – спрашиваю я Глеба. – Мы здесь ездили, когда заблудились два года назад зимой.
– Так-так… Да!
«Первый, второй, третий…» – в уме пытаюсь сосчитать перекрёстки я.
– Здесь прямо? – орёт Глеб.
– Так-так… Налево! – ору я.
– Нет-нет! Пгямо! – в левое ухо орёт картавый двойник.
– То есть прямо! – поправляюсь я.
Стальский поддаёт газу. Впереди – в сорока метрах от нас, из боковой улицы слева – показывается нос чёрного Лэнда, а когда в следующую секунду между нами остаётся всего пара десятков метров, Рэндж Ровер выезжает поперёк нашей траектории, и передний пассажир из открытого окна делает нам знак рукой, чтобы мы остановились.
– Как скажешь, дорогой, – как бы отвечая на его жест, бурчит себе под нос Глеб и, не притормаживая, сносит Лэнду правую переднюю часть, разворачивая его на девяносто градусов.
Какая-то жестянка прилетает в наш открытый люк, – это передний номер вражеского автомобиля. Фейерверк из оторванных деталей английского внедорожника ещё оседает на землю, когда Стальская и я одновременно поворачиваем головы назад.
Через минуту Танк выпрыгнул с грунтовки на асфальт. После пары поворотов мы выехали на дорогу, ведущую в Чудино. Через три минуты мы уже выезжали из Чудино в сторону города.
– Что?.. Что случилось? – прерывистым голосом спрашивает Марта, появляясь между подголовниками передних кресел.
Глеб ежесекундно смотрел в зеркало заднего вида. Вроде бы вторая машина за нами не гналась. Только когда мы выехали из лесополосы и на светофоре повернули направо в сторону города, Глеб ответил на вопрос сестры:
– Аронов-гад, втянул нас в сраную жопу! Вот что случилось.
Марта сжала моё левое плечо и жалобным голосом спросила:
– Вадим, что это значит?
– У нас на аллее нарисовались эти типы, – прерывисто стал рассказывать я. – А у единички проколото колесо. А Сицилия не берёт трубку. Наверное, эта драная коза нас подставила. Я не знаю, что делать…
– Что за зудение?! – раздражённо спросил Глеб, прислушиваясь.
– Как будто телефон вибрирует, – предположила Марта, глядя себе под ноги.
– Где твой телефон? – спросил я у Глеба.
– Мой сел, когда я подъезжала к дому. Только сказать успела, чтобы ворота открывали, – сказала Марта, демонстрируя свой мобильный.
– Мой дома остался, – сказал я.
Стальский похлопал себя по карманам, затем потоптал ногами по полу; сказал:
– В карманах нет. Наверное, выпал, когда мы скакали по кочкам. Аронов, глянь себе под ноги.
Я пошарил у себя под ногами, но ничего не нашёл, запустил руку под сиденье и извлёк сотовый Стальского. Он вибрировал, так как принимал звонок. «Владимировна», – гласила надпись. Я хотел «нажать на зелёную кнопку», но вызов прекратился.
– Кто? Сицилия? – спросил Глеб.
– Да. Сейчас я ей пе-ре-зво-ню, – комментировал я свои действия. – Так-так… Алло, Сицилия Владимировна…
– …………
– Давайте-ка я сначала расскажу вам про …
– …………
Я посмотрел на Глеба, который лавировал в потоке машин и кидал на меня короткие взгляды.
– …………
Я обернулся на Марту, которая внимательно следила за моим выражением лица.
– …………
– Нет, не пришло, – ответил я Сицилии.
– ………….
– По-вашему это смешно, Сицилия Владимировна? – спросил я.
– Что там? – спросил Глеб.
– В чём дело, Вадим? – машинально теребя мой рукав, спросила Стальская.
– А что, раньше позвонить нельзя было?.. – сказал я в трубку.
– …………
– Что? – снова спросил Глеб.
– Тормози, – ответил я ему.
– …………
– Что? – переспросил Стальский.
– Тормози, тормози. Прижмись к обочине.
Стальский глянув в зеркало заднего вида и свернул с дороги. Заглушил мотор.
– …………
– Да, мой телефон дома остался. У Марты сел аккумулятор, – сказал я в трубку.
– Да. Сел аккумулятор, – прошептала Стальская.
– Сейчас, – сказал я и включил громкую связь.
Положил мобильник Стальского на приборную панель. Салон наполнился горьким смехом Сицилии Владимировны. Она сказала:
– Ахуеть, ребята. Стоило мне впервые за много лет не взять сотовый телефон с собой в туалет, как развернулись события ёбанного боевика. Ну, как так, а?
– Что это за придурки с биноклями? – задал главный вопрос Стальский, ответ на который я уже знал.
Сицилия, тяжело вздохнув, ответила:
– Глеб, мой хороший, эти придурки – ваша охрана. Была. Двое из них сейчас едут в больничку с разными недугами. Марта, ты там?
– Да, здесь, – ответила Стальская с заднего сиденья.
Сицилия продолжила грустным голосом:
– Начальник бригады мне позвонил, когда подъехала Марта. Сказал, что думает, что вы заподозрили их в злом умысле. Спрашивал инструкции. Я велела не преследовать вашу машину, и стала звонить на все номера. У Марты – недоступен. У Аронова – не отвечает. Так как последний пропущенный был с номера Глеба, – стала долбить на него. Такие дела… Уф…
– Так что?.. – задал незаконченный вопрос Глеб, и уверенно прибавил: – Мы не виноваты.
Сицилия заговорила урезонивающим тоном:
– Никто вас не обвиняет. Они сами виноваты, что крутились у вас на виду. Было сказано: «Не привлекать лишнего внимания. Проверять всех посторонних, кто приближается к коттеджу: записывать номера. В случае проникновения на огороженную территорию, оказать поддержку». Стандартное задание, чёрт возьми.
– А что? Мы нуждаемся в охране? – задала вопрос Марта.
– Ну-у-у… – протянула Владимировна высоким голосом. – Чтобы гипотетический неблагожелатель видел, что вы под присмотром. Вы-то не пострадали от удара? Все целы? Мне сказали, что у вас даже фара не разбилась.
– Мы перезвоним, – сказал я.
– Ладно, – ответила Владимировна и скинула вызов.
Мы вышли из машины. По левому борту Танка была оживлённая дорога, ведущая в город. Собственно говоря: это и был уже город. Меня всё ещё трясло и трепало. Стальский нервно потирал руки. Марта медленно приблизилась к передку своего Hammer’а, чтобы оценить повреждения. Мы с Глебом подошли к Марте с двух сторон. Картавый, который был всё ещё тут, пожимая крыльями, виновато промолвил: «Я не знал».
И вот: стоят трое людей и смотрят на погнутый кенгурятник огромного чёрного автомобиля. Один из этих людей постоянно потирает свои ладони, другой приглаживает волосы, а девушка оправляет платье. Так продолжается несколько минут. Странное зрелище. Минует ещё полминуты. Откуда-то из недр чёрного авто раздаётся скрип. Трое людей, немного отпрянув, замирают. Вдруг погнутый кенгурятник, скрежеща, отделяется от автомобиля и с грохотом падает на асфальт. Пребывающие в неимоверном напряжении наблюдатели, от такой неожиданности, совершенно теряют рассудок и пытаются убежать кто куда. Высокий парень сталкивается с высокой девушкой, а другой парень приседает, закрыв голову руками.
– Ой, шишка будет, – потирая лоб, смотрит на своё отражение в зеркале заднего вида Марта.
– Всё. Мне надо покурить, – возвышенным тоном сообщает переживший катарсис Стальский.
– Сразу предупреждаю: я сегодня напьюсь до поросячьего визга, – ставлю в известность партнёров я.
А колесо Единички было проколото естественным образом.
Всегда можно уехать в Голливуд и стать актёром,
хотя бы в порно
Г. Стальский
Наверное, стоит упомянуть о премьере «Пьяного Дивана», которая состоялась в минувшее воскресенье в десять часов вечера на канале «Кефир». Даша сказала, что «очень много телезрителей посмотрели наше шоу», а к утру понедельника набралось ещё пять тысяч онлайн просмотров, в чём мы убедились, зайдя на сайт телекомпании. «Это не мало?» – спросили мы у нашего продюсера. «Нет, нормально», – ответила она.
Вторая запись прошла немного легче, чем первая, однако, времени было затрачено примерно столько же. Персонаж Марты получил больше эфирного времени. В перерывах мы отсняли ещё несколько роликов про спонсора показа и его главный продукт – водку «Метель». Мы снова изрядно приняли на грудь во время записи, но и явились к часу дня на студию уже в изрядном состоянии. Ещё вторая запись отличилась от первой тем, что мы с Глебом использовали несколько домашних заготовок. В общем я рассчитывал на больший… драйв. В конце записи Даша нам объявила, что не далёк тот час, когда мы начнём приглашать гостей. Мы обрадовались и испугались такой перспективе.
Второй выпуск «Пьяного Дивана», равно как и первый, всегда можно посмотреть на официальном сайте телекомпании «Кефир», нажав соответствующую вкладку.
В.А.: По-твоему сколько шансов, что мы проведём ночь вместе?
М.С.: Ноль.
В.А.: Ноль?
М.С.: Ноль.
В.А.: Что ж… Не так уж мало, если сравнивать
с моим средним показателем
М.С.: Т-с-с-с…
Спустя два дня. Утро.
– Стоят? – спросил я у вернувшейся с пробежки Марты, имея в виду «джеймсов бондов» на Лэнд Роверах.
– Ага. Одна машина. Я им кофе в бумажных стаканчиках отнесла и бутерброды. Надо не забыть ещё стаканчиков купить.
– Может очаруешь их и выведаешь, – на кого они трудятся? – в шутку предложил я.
– Один из них «гомо», – сообщила Марта и нажала кнопку блендера.
– Неужели?! – удивлённо сказал я, когда блендер стих.
– Да. Может, ты очаруешь его и выведаешь, – на кого они работают? – с улыбкой спросила Марта.
– Оу!.. А ты не будешь ревновать? – с хитрым видом спросил я.
– Ну ты же ничего не будешь делать? – недоуменно промолвила Марта и отпила из чаши.
– Не знаю, Крошка. Вдруг всё зайдёт слишком далеко: и вот, после часа активных уговоров мы лежим с ним на мятой-перемятой постели в единственной в Чудино гостинице, курим, тяжело дышим, стесняемся посмотреть друг на друга. Он такой: «Что ты хочешь знать, дорогой?! Я всё тебе расскажу!» А я такой: «Молчи, зайчонок, это уже совершенно неважно; главное, что судьба свела нас!..»
Стальская с трудом дослушала, и, когда я, на пониженной ноте, закончил описание этой сцены, от души рассмеялась.
Я решил, что сейчас самый подходящий момент и спросил:
– Можно я прижмусь своими губами к твоим? А? Тебе сама мысль об этом не отвратительна? – я сохранял невозмутимый вид и пристально смотрел на Стальскую.
– Нет, – ответила Марта.
– Это ответ на какой вопрос? – деловым тоном поинтересовался я.
– На оба.
Я сделал два шага по направлению её тела. Она прижалась поясницей к столешнице и следила за мной взглядом. Я взял её горячую руку и наши пальцы переплелись. Марта слегка наклонила голову, а я слегка приподнялся на цыпочках. Ещё секунда…
– Доброе утро, господа, – громко проговорил Глеб, входя на кухню.
Я и Стальская отпрыгнули друг от друга, как ударенные током.
– Доброе утро, братец, – сказала она.
Глеб просканировал нас взглядом и, потуже завязывая халат, прошёл к холодильнику.
– Не обращайте на меня внимания, серьёзно, – смешным голосом сказал Глеб.
Мы усмехнулись. Момент был упущен.
P.S.
Новые бумажные стаканчики покупать не пришлось, потому что, когда через день Стальская вновь вышла на пробежку, за ней погнались местные собаки, и она решила, что с бегом на улице надо завязывать. Сближения с нашими «няньками» так и не произошло.
Нет-нет, голая баба – это чистый спирт;
я предпочитаю коктейли
Г. Стальский
В один из дней в середине месяца мы всерьёз забеспокоились о том, что у нас нет объединяющей темы для третьего номера La Critic’и. Накидывались различные варианты, но всё было не то. Не за что было уцепиться, ведь ни одной статьи ещё не было написано. Впереди маячила перспектива перерегистрации газеты с информационно-аналитической на рекламную, благо недостатка в желающих разместить рекламу в двухмиллионном издании не наблюдалось. Но проблема разрешилась.
Может я начну слишком издалека, но дело было так. Когда – лет десять назад – в нашем славном городе начали возводить разные амбициозные архитектурные сооружения, – для проведения спортивных, культурный и чисто развлекательных мероприятий, – почти с тех самых пор каждый год в начале лета большинство этих площадей ангажировались «всемирно известными компаниями» под проведение конгрессов, собраний, фестивалей и всякого рода сходок. Конечно, я говорю о сетевом маркетинге. В эти погожие летние деньки количество неадекватных людей на улицах, в парках, в ресторанах и гостиницах (всех звёзд) города зашкаливало. Легко было, прогуливаясь по улице, нарваться на двоих или троих взрослых людей, которые пристанут к тебе с нескромным предложением вроде: «А, молодой человек, а здравствуйте. А не хотите ли за следующий а финансовый год заработать миллиард рублей? А?» Эти дамы и джентльмены съезжались в нашу третью столицу со всей России-матушки, дабы повидаться с братьями по разуму, точнее по отсутствую оного. Косметическо-…, фармацевтическо-…, дието-…, програмнообеспечительско-…, кухоннопосудо-…, бытовохимо-…, личностноростовые… и даже hi-tech-аферисты заполонили наш город подобно саранче из художественного произведения про египетские казни. Конечно же, город посетили и некоторые гуру MLM, чтобы лично нассать в уши своим адептам. Эта ситуация явилась благодатной почвой для издания под названием La Critica, ибо эти с нездоровым блеском в глазах граждане прямо таки напрашивались на критику. Следующий вопрос был таким: в каком ключе писать статьи? Понятное дело, – в критическом. Если представить объект критики в виде жидкости, то сама критика подобна граненому стакану, – можно смотреть на жидкость под разным углом; а высшим пилотажем было бы: окрасить эту жидкость в какой-нибудь цвет, для пущего эффекта. Скажем, в сиреневый, скажем, марганцовкой.
Глеб, в отличие от меня, владел уже некоторыми теоретическими знаниями, благодаря одному ресурсу в Интернете, который он часто посещал. Именно об этом ресурсе несколько недель назад Глебом сказал: «Не пойму: то ли я действительно расширяю кругозор, то ли просто-напросто засираю себе мозг? Моск. Мозги!..»
Вернёмся в настоящее. Если Стальский кое-что разумел, то мне пришлось почитать. Мы с Глебом так углубились в вопрос, что даже проштудировали книгу Якова Перельмана «Живая Математика», хоть это было явным отступлением от темы.
Не разрешив до конца вопрос о «гранях», мы решили поднатореть в теории, для чего записались на несколько семинаров, которые предваряли основные шабаши адептов в многотысячных залах. Эти семинары и мастер-классы проходили в разных небольших офисных центрах и даже школах. В эти дни количество СПАМа с приглашениями на подобные мероприятия увеличилось стократно. Глеб просто зашёл в свой Контакт и выбрал три разных семинара. Для большего охвата, было решено разделиться. Я оделся ещё проще чем обычно и пошёл на семинар личностного роста, который длился шесть часов в первый бесплатный день, и двенадцать часов – в платный второй день. Стальская избрала самую популярную секту по реализации бытовой химии и средств личной гигиены. Глеб, как самый поднаторевший в вопросе, пошёл вникать в китайские биологические активные добавки. Но, это относится ко вторнику, а вначале был понедельник.
Понедельник шестнадцатого июня – согласно расписанию – для нас прошёл под знаком «Пьяного Дивана», в котором мы затронули тему мошенничества: сказали много добрых слов об Осе Бендере, а также много плохих слов о Серёже Мавроди. Этот выпуск будет показан только в конце недели.
На следующий день – на вечер вторника – как раз и были назначены эти три разный по названию и одинаковых по смыслу семинара, мать их, мастер-класса. Мой – по личностному росту – начинался раньше всех, – в четыре часа дня я спустился в гостиную, чтобы перекинуться несколькими словами с Гэ и Ма.
– В пять начало? – уточнил Глеб.
– Ага.
В комнату вошла Стальская в несвойственном ей облачении. Мы с Глебом переглянулись и посмеялись.
– Ты что как проститутка-тутка-тутка вырядилась? – улыбаясь во весь рот, спросил Глеб.
Марта молчала и смотрела на нас отрешённым взглядом, положив одну ладонь на бедро. Она была одета в: мини-юбку, туфли на среднем каблуке, топик (не сочетающийся с юбкой); видневшиеся бретельки лифчика были одного цвета, а видневшиеся части стрингов – другого, волосы были собраны какой-то пушистой резинкой в верхней левой части головы, яркий нелепый макияж, пластмассовые браслеты на обоих запястьях соседствовали с изделиями из жёлтого и белого металла; и даже большая чёрная Valentino на предплечье сейчас выглядела как какая-то хренота с бахромой. В дополнении к образу Стальская чавкала жвачкой, или делала вид, что жуёт жвачку. Всё, что осталось у неё от благородной девицы – это дорогой спокойный маникюр.
Несмотря на то, что мне пора было выезжать, я включился в игру:
– Опаньки!.. – нагло сказал я, пружинящей походкой приближаясь к Стальской. – Здрасте, девушка. Вы из какого села к нам в город, э?
– Из Чистополя, – чавкая жвачкой и кривляясь, ответила она.
– Знаем – бывали, – ломая комедию, продолжил я.
Стальский бесшумно хохотал, полулежа на столе.
– Тебя подкинуть, красавица, – не своими голосом и интонацией продолжил «общение» я.
– Давай. А куда поедем? – вульгарно спросила «девушка из Чистополя».
– На танцы вестимо, а потом ко мне – в общагу. Согласна, что ль?.. – тоже начав «жевать жвачку», проговорил я.
– Надо подумать, чёт ты какой-то странный, – почёсывая макушку, ответила «девушка из Чистополя».
– Так я это… городской парень. Поди не видела таких никогда? Да?
– Всяких видала…
Смех Глеба перешёл в кашель, и мы решили прояснить ситуацию. Я, глянув на часы, сказал:
– Ладно, мне пора. А ты что так вырядилась? Так на семинар поедешь?
– Думала загримироваться, чтобы никто не узнал, – своим голосом ответила Марта. – Мы же артисты. Да, братец?
– Да. Особенно ты, – всё ещё посмеиваясь, ответил Глеб.
– Думала так пойти, но мы же потом поужинаем где-нибудь. Верно?
– Да, в десять в «Суши “Вёсла”»? – ещё раз уточнил Глеб.
– Да, в десять. Промывка ваших мозгов заканчивается в половину десятого, а моих в десять, – снова посмотрев на часы, сказал я. – В пятнадцать минут одиннадцатого к вам присоединюсь.
– Тот, что в Московском. Самый новый, – ещё раз уточнил Стальский, о каком из трёх ресторанов этой сети идёт речь.
– Мартка, смывай с себя скверну, мы через полтора часа выезжаем, – пододвигая курительную шкатулку, объявил Глеб сестре.
– Поняла – не дура, – снова входя в образ, сказала Стальская и расхлябанной походкой начала уходить из гостиной.
Я вышел в прихожую одновременно с Мартой и, погладив её по пояснице, цитировал классика:
– Эй, красавица, «а я люблю шалав, – шалавы – май лав».
– Отдыхай, городской проходимец, – противным голосом ответила «девушка из провинции» и, замахнувшись своей огромной сумкой, стала подниматься на второй этаж.
Я несколько мгновений полюбовался удаляющейся Мартой и вышел во двор.
*****
Доехал до города довольно быстро, в смысле без пробок. Офисный центр, в котором проходило мероприятие был не в центре, а как раз в том районе города в который въезжаешь, следуя из Нового Чудино по ближайшей дороге. Такое недорогое офисное здание, с гостиницей (ночлежкой) и рестораном (рыгаловкой) под одной крышей. Как ни странно, едва я приблизился к шлагбауму, как он сразу поднялся. «Вот что значит понтовая тачка в стране третьего мира», – подумал я, проезжая на территорию и останавливаясь на ближайшем ко входу парковочном месте. Около дверей офисного центра стояла внушительная пёстрая толпа народа. Это были по-деловому и по-безвкусному одетые люди, и явно не знакомые друг с другом. Значит это не гости с банкета и не туристы. Это могли быть только страждущие просветления и самореализации, те, кто в четыре часа дня в будний день не работает, а просит научить его успеху и самодостаточности. Так и оказалось.
Я скромно и незаметно вышел из своей колесницы, предварительно нажав кнопочку «крыша появись», и затесался среди без пяти минут успешных людей. Конечно же, конечно же, конечно же, я чувствовал своё превосходство над этими господами, но хочу подчеркнуть вот какой момент: я, в отличие от большинства здесь присутствующий, – образованный и умный человек, – это во-первых, а уже во-вторых – удачливый, ну, и там в-третьих (что совсем ни на что не влияет) – получил наследство от предков. Но, как сказал Оскар Уайльд: «Наследник должен обладать искусством делать деньги, и тогда ему это поможет, а если нет, то…» Пафосненько, однако.
– Уважаемые студенты! – прервал мои размышления мужчина лет тридцати в белой рубашке с коротким рукавом и цветастым бейджиком. – Прошу за мной.
Паства молча побрела вслед за пастухом, а я оказался в числе замыкающих. Парень двадцати пяти-двадцати семи лет в клетчатой (крупная клетка) рубашке со стрелками на рукавах привлёк моё внимание вопросом:
– Молодой человек, молодой человек, а на том плакате, – он указал двумя пальцами куда-то в небо, – не вы случайно?
Я посмотрел в указанном направлении, щурясь от солнечного света. На огромном билборде был один из вариантов рекламы «Пьяного Дивана», – тот, где Стальские от ключиц до макушек, а я – от середины переносицы до макушки. «И как этот глазастик разглядел в фотоизображении меня? Ведь там я даже без очков».
– Похож на тебя… на вас, – кивая, махая, бледнея, зеленея и дрожа всем телом, крайне неуверенно констатировал парень со стрелками на рукавах рубашки.
«Да, малыш, тебе явно нужны тренинги личностного роста», – беззастенчиво рассматривая его, подумал я. Конечно, я ответил:
– Может и похож, не знаю. Я-то из Чистополя.
– А-а-а… – протянул стрелочник-рубашечник. – А я из Заи… я из Заи…
Под этот заикательный аккомпанемент мы протиснулись в вертящиеся двери офисного центра.
В конференц-зале было около десяти рядов самых простых стульев, на которых разместились все, кто пришёл за советом, а таких оказалось восемьдесят два человека, включая меня и парня из Заи…нска. Тот парень с бейджиком, который вышел за нами являлся ассистентом гранд-мастера, который в очках без оправы и стибджобской водолазке (несмотря на жару) поджидал всех в помещении облокотившись на трибуну. За трибуной висело полотно, на которое, вероятно, в скором времени будут спроецированы главные тезисы гуру в виде схем и графиков. Я протёр очки низом футболки и приготовился к «раскрытию потенциала своей личности» и «принятию и пониманию себя».
Магистр ушных макарон обвёл присутствующих внимательным и умным взором, сделал знак ассистенту, чтобы тот приблизился. Что-то шепнул ему на ухо; ассистент что-то шепнул на ухо боссу. Я на некоторое время отвлёкся от ведущих и начал рассматривать ведомых. На первый взгляд предельный возраст семинаристов составлял тридцать пять лет. Все без исключения эти люди чувствовали себя не в своей тарелке даже в обществе себе подобных. Подобными же чертами являлись: безвкусность в одежде и причёске. Да, так просто. А какие ещё индикаторы неуспешности могут отражаться в видимом спектре? В погоне за официозом некоторые из них облачились в тёплые многослойные одежды. Я сразу вспомнил сотрудников полиции, которые в знойный день вынуждены ходить одетыми по форме; но присутствовавших здесь людей никто не заставлял, – это их решение. Среди «неуверенных» было человек пять «уверенных», – это те, кто на своих работах в один прекрасных день был поставлен начальником над «неуверенными» и, решив избавится от атрибутов прошлой неуверенной жизни, превратно понял мировые модные тенденции. Тут находились как приезжие, так и местные жители в пропорции один к одному. Я повернул голову прямо и приготовился к началу представления. Оказалось, что пока я обозревал «студентов», ассистент Главного приблизился ко мне и теперь нависал над моим правым ухом, благо я сидел во втором ряду с самого края. Он прошептал:
– Мы вынуждены попросить вас удалится из аудитории.
Меня бросило в жар от такого поворота дел. Я сделал жест, чтобы ассистент наклонился пониже, и когда он это сделал, я с чувством прошептал в самые недра его ушной раковины:
– Я сделаю это только по окончании оргии.
Ассистент вернулся к гуру и что-то прошептал на ухо. Тот сделал ему знак, что у него всё под контролем и начал вступление: возвёл руки к подвесному потолку, прося внимания уважаемой публики. Публика и без его жестов была сосредоточена донельзя, – почти не дышала.
– Дорогие друзья, все вы уже сделали первый шаг на пути успеха. За это вы достойны аплодисментов, – он захлопал в ладоши, призывая остальных присоединиться к нему.
Зал зааплодировал, однако весьма вяло. Инструктор продолжил:
– Я вижу здесь вдохновенные лица, которые, переборов свои страхи и сомнения, решились на возможно самый главный шаг в своей жизни. А именно: заявить о себе, заявить о своих притязаниях на блага в этом мире. Сказали себе: «я достоин лучшего», «самого лучшего».
Я подумал, что, не сумев выдавить единственного адекватного человека из помещения, они решили утомить меня насмерть в первые же минуты представления. Но план гуру оказался куда коварнее.
– Но не все из присутствующих здесь искренни! Нет-нет! Есть некто, кто извлекает из затруднений других материальную или иную пользу.
«Да, мудила, и эти «некто» – ты и твой миньон», – подумал я, скривив губы.
– На каждый из наших мастер-классов пытается просочиться кто-то, чьи цели и мотивы далеки от преследуемых всеми нами. Эти люди сносят смуту в сердца и умы доверчи…. тех людей, которые пришли сюда за ответом. За ответом на неразрешимые вопросы своей жизни. Они – скептики, критиканы, тролли, провокаторы!..
Дальше я уже не вникал в слова «гуру успеха». Через несколько секунд ко мне снова подошёл помощник ведущего, и сейчас у него была поддержка всего зала. Поддерживаемый под локоть ассистентом, я поднялся и направился к выходу из аудитории.
– Здесь не место журналистам! – тоном пророка воскликнул гранд-мастер и был удостоен от меня неприличного жеста.
Я почувствовал, что лакей главного афериста всё ещё трогает меня за предплечье, и инстинктивно замахнулся на него. Тот чересчур эмоционально дёрнулся в сторону, но, поняв, что это не нападение, выпрямился во весь рост и, обращаясь к аудитории, с улыбкой произнёс: «Он уже уходит».
Выйдя на крыльцо офисного здания, я посмотрел на плакат с рекламой «Пьяного Дивана». «Марта – красавица, чмоки…» – мысленно произнёс я и направился к машине. Сел за руль, включил зажигание, завёл, нажал «убрать крышу», задумался над планом действий. Если не вдаваться в философию, то времени до десяти вечера было слишком много. Перехватить кого-нибудь из Стальских и вписаться на их семинар? Может быть. Нажал «Play». Запел Наив, который всегда к месту и в тему: «Мне совершенно некому верить, когда кругом одни разводы на доверье…» Я уже включил задний ход и повернул голову назад, когда у пассажирской двери возник парень из Заи… Заи… Заинска.
– Я очень извиняюсь, можно я сяду, – он аккуратно открыл дверь и уселся на пассажирское кресло.
«Хм… Какая немыслимая уверенность в себе» – подумал я, усмехаясь в душе. Язык его тела говорил о том, что он настроен дружелюбно.
– Так что? – спросил я, снова ставя на «P».
– А ты и вправду журналист? – спросил незваный гость.
– Можно и так сказать, – ответил я.
– Здорово! – выдохнул парень со стрелками на рукавах.
Я подумал, что ситуация какая-то неестественная.
– Ты бы шёл обратно, а то спектакль пропустишь, – попытался избавиться от нового знакомого я.
– Делать там нечего, сплошное надувательство, – проявил неожиданную проницательность юноша.
– Ладно. Могу тебя подбросить до метро, – предложил я.
– Слушай, если ты торопишься, то не буду тебя отвлекать, а если тебе некуда спешить, то можем прогуляться по набережной и поболтать о всяком…
– Нет, друг, ты ошибся. Я не из тех, кто гуляет по набережной и болтает о всяком, особенно с парнями. Но я ничего не имею против тех, кто «гуляет по набережной». Без обид, окэ?
– Нет-нет, ты меня неправильно понял. Я вдруг подумал, что поговорив с кем-то вроде тебя полчаса-час, можно научиться большему, чем выслушав лектора в душной аудитории.
Я тяжело вздохнул. Ко мне не в первый раз тянуться подобные «потеряшки». Может в прошлой жизни я был Святым Франциском, а они воробьями?
– Слушай мою мудрость, приятель, – начал я ироничным тоном. – Можешь не записывать, она короткая.
– Только один вопрос вначале. Можно?
– Давай, – благодушно согласился я.
– Это ведь ты на плакате?
– Да. Мудрость в следующем…
– А те двое людей рядом? Они твои коллеги?
– Да. Ещё вопросы?
– Нет-нет. Слушаю внимательно.
Я подождал несколько секунд в ожидании ещё каких-нибудь не относящихся к теме вопросов, затем вдохнул побольше воздуха и проговорил:
– Никто не сможет научить никого успеху. Даже показав на собственном опыте, не говоря уже о том, чтобы рассказать на словах на лекции. А достигнув так называемого «успеха» никто не должен пытаться научить ему другого. Даже пытаться не должен, понятно?! – я потряс перед носом слушателя указательным пальцем. – И когда ты достигнешь благополучия, не смей даже думать о том, что ты вправе поучать других людей! Даже своих детей, даже кошек! Понял?!
Слушатель утвердительно кивнул. Кажется у него был вопрос, но он не решался его задать.
– Что? Думаешь о каком-то чудодейственном рецепте? – угадал я.
– А разве такой есть? – с надеждой спросил мой личный студент.
– На самом деле есть, – с лукавой улыбкой ответил я.
– Расскажешь? – с великой надеждой в голосе спросил страждущий процветания.
– Если только ты никому не расскажешь, – глядя по сторонам, уклончиво проговорил я.
– Клянусь! – торжественно произнёс парень.
– Ладно, – сдался я. – Ты с утра чистишь зубы?
– Конечно!
– До завтрака или после?
– До.
– Неправильно, – сокрушённо проговорил я. – Все «успешные» люди чистят зубы после завтрака.
– Серьёзно?!
– Да.
– Не может быть!
– Говорю тебе: так оно и есть. Просто никто не афиширует этого.
– Ты, наверное, меня разыгрываешь, – с недоверчивой улыбкой проговорил юноша.
– Сам проверь, – делая вид, что оскорблён его недоверием, сказал я.
– Что ж…
– И ещё один момент, касающийся лично тебя, друг мой, – жестикулируя, проговорил я.
– Да?
– Загладь эти жуткие стрелки на рукавах, а потом выброси эту рубашку к чертям собачьим. Но сначала загладь стрелки! Договорились? Сделай это для меня. Теперь мне пора, – я снова завёл мотор и включил заднюю скорость.
Парнишка, сохраняя удивлённо-благостное выражение лица, вышел из машины.
Мне на ум пришли слова Стальского: «До тех пор пока сельское хозяйство не поднимется с колен, слово «деревенщина» считается оскорбительным». Я сдал назад и подрулил к шлагбауму, который незамедлительно открылся.
*****
В десять часов вечера ровно я зашёл в ресторан азиатской кухни «Суши-вёсла». Стальских ещё не было. Я сказал хостесу, что нас будет трое, и она меня препроводила за соответствующей величины столик.
– Что-нибудь принести, пока ожидаете? – спросила официантка.
– Да. Можете начинать готовить самый большой набор суши и роллов. Это же занимает время?
– Да-да. Конечно. Напиток?
– Чайник зелёного чая и лёд в креманке, – сказал я. – И три чайные пары.
Когда через три минуты мне принесли чай, в дверях появились Стальские. Они о чём-то разговаривали и улыбались. Искали меня глазами. «А вот и моё богоизбранное племя», – про себя проговорил я, улыбаясь, и махнул им рукой. Они пошли в мою сторону, но на полпути Марта тронула Глеба за предплечье и исчезла за поворотом, ведущим в туалеты.
– Здорово, разрешите представиться: бриллиантовый директор восьмидесятого уровня, – весело отрекомендовался Стальский, садясь на диванчик напротив.
– Привет, Глеб Егорыч, – улыбаясь, произнёс я.
– Ты теперь успешный человек, – полуспросил он.
– Ну, так!.. А тебя уже заставили продать всё имущество и отказаться от общения с родственниками? – в свою очередь спросил я.
– Как раз над этим работаю.
Этот шутливый разговор продолжался до тех пор пока не возвратилась Стальская.
– Привет, ты уже сделал заказ. Умираю с голоду, – спросила она, усаживаясь рядом со мной.
– Ты в приличной одежде, – заметил я.
– Ага, – весело сказала она. – Чай?
– Чай, – подтвердил я.
– Зелёный?
– Зелёный-зелёный.
*****
Уже к концу этого дня у нас созрела концепция повествования. Мы придумали комического героя, который в своих мытарствах проходит все круги MLM-ада. Ещё Стальский вскользь упомянул о какой-то, пришедшей к нему, идее.
А время с восьми до десяти я скоротал, прогуливаясь по парку, в компании Ксю. Мы болтали и ели мороженное, изображая из себя цивилизованных людей, которые расстались друзьями. Я рассказал ей о нашей передаче, третий выпуск которой покажут в воскресенье на «Кефире». Она сказала, что прекрасно осведомлена посредством рекламы, что данная передача имеет место, но пока не удосужилась посмотреть. Однако обещала ознакомиться.
Движущей силой и целью человека, не считающего собственную жизнь движущей силой и целью всех своих действий, является смерть
Алиса Розембаум
Путешествующий неглупый человек усваивает информацию легко и непринуждённо, – как бы между делом, в отличие от «домоседа», который запихивает в себя знания, подобно овсянке перед выходом на нелюбимую работу в невыспавшемся состоянии.
Стальская вернулась в своё водительское кресло и громко хлопнула дверью. Она была в приподнятом настроении. В этот день Марта продлевала свой загранпаспорт, а я катался с ней за компанию.
– Хочешь взглянуть? – с трудом скрывая гордость, спросила она, помахивая как веером своим загранпаспортом.
Я принял из её рук книжицу в цветастой, но добротной обложке от Louis Vuitton. Раскрыл. Поймал взгляд Марты и открыл страницу с фотографией. «Стальская Марта», – гласила надпись. Фото; хорошее. Я перевернул страницу. Перевернул ещё. Штампы-штапмы-штампы. Синие, зелёные, фиолетовые, красные, отчетливые и бледные. Вклеенная виза. Действующая? Не знаю. Мне было лень фокусировать зрение на мелких деталях.
– Где ты был? – спросила она.
– Нигде, где бы с меня спросили подобный документ, – ответил я.
– Хм… А хочешь где-нибудь побывать? – спросила она.
– Кажется, нет, – я закрыл паспорт и протянул Марте; она сделала знак глазами, чтобы я убрал его в перчаточный ящик.
– Странно, а почему? – Марте не терпелось, чтобы я уже перевёл разговор на её путешествия по свету, но я не имел такого намерения. – Почему же?!.. Ты ведь вроде любознательный?.. Так?
– Так.
– Так почему ты не хочешь повидать мир?
– Я знаю, что везде одна и та же, хорошо мне знакомая, человеческая тупость, просто омываемая разными океанами. А ещё я беден, а бедные не путешествуют в физическом теле, только мысленно.
– Теперь-то ты не беден, – сказала Стальская.
Я задумался, что было расценено Мартой, как молчание. Вспомнилось четверостишие из Distemper: «Мне по кайфу жизнь, когда/ Самолеты, поезда,/ Минивены и паромы/ Вместо бара возле дома./ У меня огонь внутри…» Мы начали движение, и разговор не имел продолжения.
На месте эпиграфа к этой главе
могла бы быть Ваша реклама
Г. С., В. А.
Девятнадцатого числа – в четверг – около трёх часов дня Глеб и я находились в кабинете у Сицилии Владимировны. Марта, выяснив, что ей быть не обязательно, удалилась по «оставшимся юридическим делам».
Итак, мы сидели напротив Сицилии и ждали. Позади была передача мне конверта с информацией о следующем «герое последней страницы» и лёгкий разговор обо всём помаленьку. Я решил задать вопрос, который меня давно беспокоил, и который мы обсуждали с Глебом.
– Сицилия Владимировна, меня кое-что беспокоит.
Она подняла взор. Я продолжил:
– Это касается нашей работы на телевидении.
– Так, – приготовилась слушать она.
– Вы не думаете, что люди, видя нас по телевизору, в рекламе товаров и на плакатах по всему городу, подумают: «А! Медиазвёзды – брехуны ангажированные! Веры им нет»? Вот лично я отдал бы предпочтение анонимным обличителям.
Скулы Сицилии напряглись, потом расслабились, и она ответила:
– Да, Аронов, есть и такие, но их не большинство. Если бы ты имел психологическое или, скажем, PR, а лучше политологическое образование, то знал бы о тех рычагах, на которые мы давим.
– Ладно, – сделав защитный жест ладонью, ответил я.
– Не беспокойся за это, – добавила Владимировна и снова опустила очи к бумагам.
– Хорошо, не буду, – ответил я.
Я посмотрел на Стальского и покивал, типа: «Вот оно как…»
– Это всё что-ли? – спросила она, не поднимая взгляда. – Всё, что вы хотели спросить?
Из моих уст прозвучал сакраментальный вопрос:
– А как зрители «Пьяного Дивана» и читатели «La Critica» сведут воедино эти два наших амплуа: телевизионное и журналистское?! Как и когда до зрительско-читательского сведения будет…
– Я поняла вопрос, – остановила моё словоизвержение Владимировна. – Широкой общественности это будет преподнесено в определенное время определённым образом, а пока что пускай просачиваются слухи о том, что вы – ведущие авторской передачи и вы – журналисты – La Critica – одни и те же лица. Это не тайна за семью печатями, но и не общедоступная информация. Пока что это выяснить под силу только тем, кто умеет пользоваться Интернетом. Вы забрали подарочную машину с логотипом газеты?
Мы с Глебом переглянулись. Со дня церемонии вручения этой самой премии, мы совсем забыли о Smart’е.
– Понятно, – сказала Сицилия. – Ну и ладно. В салоне логотип газеты увидят больше людей, чем если бы машина стояла у вас за высоким забором. Дурацкая идея с самого начала была… – почти шёпотом проговорила она последнее предложение. – Ещё какие-то моменты?
Я тронул рукав Глеба, чтобы он озвучил новую идею, потому как эта идея принадлежала ему. Глеб начал:
– Есть небольшая задумка, – Стальский облокотился на стол и начал водить пальцами по столешнице, затем снова уселся нормально, решив пользоваться только словами. – В общем, мы хотим вместе с основным тиражом La Critic’и печатать сотню экземпляров самого высокого полиграфического качества и пронумеровывать каждый экземпляр…
– Вручную, – пояснил я.
– Да, пронумеровывать вручную и… продавать, – закончил объяснение Глеб.
Владимировна, немного подождав, спросила:
– Зачем?
Стальский, снова прибегая к жестам, попытался ответить:
– Мы подумали, что таким образом создадим дополнительный интерес как к La Critic’е, так и к собственным персонам.
– Это явление того же порядка, Сицилия Владимировна, как и золотой Айфон, – вставил я.
– Да. Как и, скажем, обычная флешкарта из… золота, – привёл ещё один пример Глеб.
– Или приложение для того же Айфон, которое ничего не делает, а стоит двести баксов, – в свою очередь сказал я. – Есть такое.
Пять секунд назад Сицилия подняла глаза и теперь внимала нашим речам, утвердительно покачивая головой.
– И назовём этот отдельный тираж… – я сделал паузу и воззрился на партнёра.
– «Золотая Сотня», – отчётливо произнёс Глеб.
Установилась тишина. Я прервал тишину дальнейшими объяснениями:
– Это общемировая тенденция, – когда один и тот же товар…
– Вы знакомы с трудами Карла Маркса? – перебила моё объяснение Владимировна.
– Нет, – сказал я.
– В общих чертах, – ответил Глеб.
– Не припомню точное определение, – потирая виски, сказала Сицилия, – но, кажется, это называется «социокультурный фетиш» или «товарный фетиш».
Глеб щёлкнул пальцами, якобы она сняла этот термин с его языка. Я немного посмеялся.
– И способ распространения будет какой-нибудь необычный, – продолжил Глеб. – Каждый месяц новый.
– Да, – вступил я. – Перформанс какой-нибудь. Театрализованное представление там…
– Браво, – без всякого выражения на лице сказала Владимировна. – И сколько это стоит?
Глеб ответил:
– Так как мы надеемся, что эта затея окупится, то вложим свои деньги.
Когда мы сегодня ехали в город, то обсуждали всё, что будем говорить Владимировне об этой идее. Пришли к согласию относительно всех пунктов, кроме вопроса финансирования. Я настаивал на том, чтобы выклянчить деньги у Сицилии, а Глеб говорил «Посмотрим, как отреагирует». И вот, когда Сицилия спрашивает «Сколько?», Стальский отвечает «Мы сами».
Я не подал вида, что удивлён.
– Браво вдвойне, – снова, почти без эмоций, сказала Владимировна. – Если вы сами оплатите, то нечего и обсуждать. Действуйте.
Мы раскланялись и были уже в дверях, когда Владимировна сказала:
– Аронов, черновик в течение недели.
Может это на меня замороженные
полуфабрикаты категории «В» так действуют,
а может действительно хорошие актёры
всё чаще снимаются в плохих фильмах
Г. Стальский
(«Диван» от 23.ноль шестого)
Как и предыдущие выпуски, данный всегда можно посмотреть на сайте телекомпании «Кефир».
Этот чудесный понедельник ознаменовался ещё одним событием. На рабочий телефон La Critic’и позвонила представитель сети ресторанов «Суши-весла» – да-да, именно того, где мы ужинали в прошлый вторник – и предложила стать, как она сама выразилась, «якорным рекламодателем». «В вашем городе открыто пока что только три ресторана нашей сети. Конкуренция сейчас большая, – на каждом первом этаже «хрущовки» сейчас по два суши-бара. Мы не желаем быть как все, поэтому хотим поместить рекламу в вашей странной газете».
– Да-да, она так и сказала «странной газете», – пересказывала содержание разговора Марта.
– Контракт на десять номеров? – переспросил Глеб.
– Да. Для начала, – ответила Марта. – На завтра договорились. В час дня в их ресторане, который в центре. У нас ведь ничего не запланировано? Вадим, ты поедешь?
– Нет, – ответил я. – Решите вопрос большинством голосов.
На следующий день Стальские заключили договор с ООО «Вёсла», согласно которому от нас требовалось помещать в каждый из ближайших десяти номеров La Critic’и небольшой рекламный модуль; в первый из этих десяти номеров поместить среднюю по размерам статью, такого же фасона, как для «Фанерного Пейзажа», а также дважды за эти десять номеров вбросить «джинсу» тонким и деликатным образом. Сумма, которую нам платили, была кругла и красива.
*****
Во вторник мы трое поехали в клинику, на базе которой нам будут оказывать медицинские услуги, если они понадобятся. Сицилия обещала нам медицинскую страховку, но сама она, естественно, не уполномочена выдавать социальные гарантии «неработающим» на неё людям. К счастью выполнение данного пункта договора с Владимировной взял на себя наш официальный работодатель. После двухчасового обследования, включавшего в себя осмотр стоматолога, мы освободились. Врач сказала, что результаты анализов будут через два дня, но мы уже с этой минуты можем обращаться за помощью в любой из филиалов их клиники, а также пользоваться услугами их скорой помощи.
Я не хочу всю жизнь быть погружённым
в книги, а на пороге вечности в одной из них вычитать,
что смысл жизни в алкоголе и разврате; я хочу это вычитать в молодости
Г. Стальский
(Выпуск «Пьяного Дивана» от 30.ноль шестого)
Доступен на сайте «Кефира».
Хитрость – это то, что отличает человека от лисы
Г. Стальский
– Сколько показывает за бортом? – спросил я у Глеба.
– Тридцать три.
– По-христиански. Кондиционер на максимум?
– Да, – бодро отрапортовал я.
– Вот так… Прям на яйца.
Свежести от принятого полтора часа назад душа как ни бывало.
Спустившись на подземную парковку ГУМа, мы с Глебом поднялись в ресторанный дворик и почти сразу нашли глазами Стальскую, которая сидела около панорамного окна, сквозь которое был виден выход из метро на пешеходную улицу Проломную. Именно с этой улицы нас с Глебом забрала милиция, когда мы пытались распространить La Critic’у среди митингующих. Стальский прихватил бинокль, в линзы которого я наблюдал попу Марты на волейбольном матче. Как видно, всё сегодня имело свою предысторию. «Юридические дела» Марты, начавшиеся накануне днём, затянулись до сегодняшнего утра, поэтому она не ночевала на коттедже. Скорее всего, Стальская снова встречалась с Бимерзким, – и это ещё не так ранит мои чувства, потому что о Марке я хотя бы знаю; а что если она встречается с кем-то другим или с кем-то ещё?! Об этом я даже думать не мог. В связи с этими обстоятельствами сейчас меня изнутри сжигала ревность. Почти всю ночь я пытался залить тоску, поэтому Глеб сел за руль моей машины утром. Я повертел головой, высматривая что-то похожее на бар с алкогольными напитками.
– Который час? – спросил Глеб и сам же ответил: – Без десяти десять.
– Ещё десять минут, – хором проговорили мы с Мартой.
– Я принесу чего-нибудь выпить, – сказал я и поднялся со стула.
– С утра пораньше!.. – воскликнула Стальская.
– Нет-нет, я имел в виду освежающий напиток, – заверил я её. – Ты что будешь, девочка?
– Мохито. Безалкогольный, конечно, – ответила Марта, не сводя глаз с выхода из метро.
– А ты, малыш?
– На твой вкус, но не слишком сладкое и очень холодное, – ответил Глеб, тоже глядя в сторону выхода из метро.
Я удалился в сторону бара.
Тем временем около выхода из подземного перехода царило предпраздничное возбуждение. Суету создавали несколько телерепортёров со своими камероносцами, с десяток фотокорреспондентов различных печатный изданий, и примерно столько же фотографов фрилансеров. Естественно прохожие, которые не были обременены делами, останавливались и ждали, что будет дальше. Когда я вернулся с напитками к столику, Глеб, показывая на тележурналистов внизу, сказал:
– Дашенька напрягла своих знакомых. Теперь мы её должники.
– А за просто так бы этим событием никто не заинтересовался? – спросил я.
– Неа, – ответил Стальский.
– Ещё пять минут, – констатировал я.
– Да, – Марта отпила из двух трубочек свой мохито и, облегчённо выдохнула: – Спасибо.
Мы попивали напитки и молчали пару минут. Потом Стальский сказал:
– Сицилия на удивление быстро согласилась раскошелиться на мероприятие.
– Да, блин, только ты всё испортил… – пробурчал я себе под нос.
– Сложнее всего было договориться с директором зоопарка, – кинув на меня взгляд, продолжил Глеб.
В этот момент внизу раздались аплодисменты, – из подземелья появился высокий усатый джентльмен, одетый в старомодный то ли сюртук, то ли визитку, в цилиндре. Через плечо висела – тоже винтажная – сумка, из которой торчала «золотая сотня» (как окрестил её Стальский) La Critic’и за июль. В руке у джентльмена был собачий поводок, а на поводке муравьед. Привычная картина для наркомана. Естественно весь этот перформанс был аллюзией на другой знаменитый перформанс, который устроил некто Сальвадор Дали в Париже, но вряд ли многие из очевидцев это поняли.
Тем временем события внизу разворачивались строго по сценарию. Под щелчки фотокамер и под линзами телекамер усатый мужчина с муравьедом на поводке занял приготовленное для него место за маленькой – похожей на ту, что стоит в каждой институтской аудитории, – трибуной с золотым логотипом нашей газеты и начал аукцион. Понятно дело, что объектом продажи являлись сто номеров газеты La Critica. Содержание этой «золотой сотни» ни на одну запятую не отличалось от содержания тех нескольких миллионов, которые распространялись по всей республике бесплатно, но качество полиграфии просто зашкаливало. Бумага для этой сотни имела водяные знаки, а каждый экземпляр имел собственный порядковый номер, который мы с Глебом позавчера самостоятельно шлёпали самонаборной печатью, потому что типография нам в такой услуге отказала; вернее не отказала, а запросила слишком высокую цену, «так как придётся вносить коррективы в макет сто раз, итак вы всего сто экземпляров печатаете, а это неприлично мало», – сказали они. Задуманное нами мероприятие должно было стать первым шагом в превращении La Critic’и в – как выразилась наш куратор – социокультурный фетиш.
Внизу, вокруг аукциониста набралось достаточное количество зрителей, чтобы начать аукцион. Телекамеры подогревали интерес публики больше, чем невиданный зверь на поводке у нашего актёра, ведь многие и многие люди желают «попасть в телевизор» в широком смысле этого выражения.
– Что-то Егор запаздывает, – глядя на телефон, тревожно сказала Марта.
– Наверное, припарковаться не может, – предположил Глеб. – А! Вот он.
Внизу, за спинами зрителей появилось огромное тело нашего приятеля Шубы, и аукционист, узнав его, начал торги. Начальная цена номера – сто рублей.
Мы попросили Шубу явиться на перформанс и поучаствовать в торгах, вздрючив сумму за первый номер до десяти тысяч. Чтобы довести сумму экземпляра драной газетёнки до десяти тысяч на аукционе, кроме наглости и подставного лица нужно иметь второе подставное лицо для оспаривания предложения первого подставного лица. Всё необходимое у нас имелось. Внизу всё завертелось, и посетители ресторанного дворика прилипли к окнам, чтобы лучше видеть. Глеб тоже встал около окна. Стальская собралась последовать примеру брата, но я задержал её лёгким прикосновением руки.
– Где ты была, красавица? – стараясь не нервничать, спросил я.
– Я?..
– У своего адвоката? – предложил я ей вариант ответа.
– Да, у Марка, – глядя в сторону окна, ответила Стальская.
*****
Позже в этот же день.
Для своего могучего телосложения Марк казался чересчур словоохотливым; впрочем, учитывая его профессию, это не могло быть изъяном; «пророс» он в своём деле как хорошо удобренное криминогенным навозом зёрнышко. В общем, шёл-шёл Марк к этому своёму призванию и пришёл, а теперь сидит напротив и изливает на меня потоки юридической мудрости, большую часть из которой я никогда не пойму.
– Теперь, Аронов, можешь выкинуть карту социальных столовых, – балагурил Глеб, вызывая улыбки Бимерзкого.
– Эта карта у меня здесь, – ответил я, прикасаясь указательным пальцем к виску.
Я в первый (но не в последний) раз оказался в квартире у Марка (и, до недавнего времени у Марты); из одного окна открывался вид на историческую застройку, из другого – на противоположный берег реки с новыми высотками и объектами развлекательной и гостиничной инфраструктуры.
«Богомерзкий» только что пересчитал кучку наличных средств и запер домашний сейф. Не испытывая более нужды в «кешках», уплаченные Сицилией за июльский номер миллион с четвертью мы привезли на сохранение Бимерзкого. Как ни странно, решение о хранении денег у Марка не вызвало у меня отторжения, чему крайне удивились мои партнёры. Стальские несколько раз – как бы между прочим – заводили разговор о том, что наш любимый адвокат знает как сохранить, спасти от инфляции, сберечь от сырости и увести в тихую гавань хоть наличные, хоть безналичные средства. Я сказал, что «я как все».
– В ближайшее время надо решить: как пристроить деньги, – умничал Марк. – Когда скопится нормальная сумма.
– Ладно, Марк, – за всех ответил Стальский.
У Бимерзкого в его огромной квартире – на предпоследнем этаже жилого комплекса «Суворовский» – был оборудован самый настоящий кабинет, – со столом из красного «от стыда» дерева, кожаным креслом для него самого, двумя стульями для посетителей и кожаным диванчиком около стены. Причём этот кабинет находился не в отдельной комнате, а являлся частью обстановки огромной кухни-гостиной-столовой-бара и ещё чёрт знает чего. Когда Марк сидел за своим столом, за его спиной было окно-стена. В этой квартире всё было на своих местах; я даже бы не заподозрил «Богомерзкого» в таком хорошем вкусе, учитывая его зажимы для галстуков.
Сидя на кресле для посетителей, я немного пооглядывался по сторонам якобы рассматривая интерьер, а на самом деле в надежде увидеть (как? Сквозь стены?!) куда запропастилась Марта, которая исчезла на просторах этих апартаментов сразу же, как только мы втроём вошли в прихожую.
– Советую, не откладывая в долгий ящик, перевести всю сумму в бивалютную корзину, – продолжил деловое общение адвокат.
– Я как раз хотел об этом спросить, – заинтересованным тоном сказал Стальский и, толкнув меня в плечо, от чего я снова начал смотреть прямо, спросил:
– Ты как, Аронов? Богоме… Марк тоже советует купить евро и доллары.
– Да-да, – рассеяно сказал я. – Я как все. Марк, а где у вас туалет?
Бимерзкий объяснил расположение санузла, помогая моему пониманию жестами. Я удалился в указанном направлении.
Пройдя в прихожую, я отыскал дверь в один из туалетов, но не подумал в неё входить. Осторожно ступая, я приблизился к двери, которая по моим расчётам являлась дверью спальни. Марта должна быть там. Я слегка стукнул указательным пальцем и повернул ручку.
Стальская сидела, положив ногу на ногу, на огромной кровати спиной к двери. В комнате были задёрнуты шторы, – стоял полумрак.
– Эй, Стальская, – прошептал я, чтобы из другой комнаты не быть услышанным.
Она молчала. Поддерживала голову за подбородок упёртой в бедро рукой. Я приблизился и тронул её за плечо и подошёл со стороны лица. Опустился перед ней на одно колено, чтобы видеть её поникший лик. Я ожидал увидеть если не заплаканное лицо, то хотя бы расстроенное; но выражение лица Марты было скорее сосредоточенное, чем какое-либо ещё. Я решил не ходить вокруг да около.
– Эй, Марта. Почему ты встречаешься с Марком? Ты его любишь?
Стальская тяжело вздохнула и попыталась отвернуться, но я взял её за плечи и не дал этого сделать.
– Просто скажи мне. Я не только пишу слова, но и понимаю их значение. Скажи как есть, чтобы я больше не мечтал о тебе понапрасну.
Я, конечно, в данный момент вёл себя как отчаянный эгоист. «А как я должен себя вести? Как Ганди?!» – с раздражением спросил я самого себя. Кажется, я неосознанно слегка потряс Стальскую за плечи, «вытрясая» ответ. Стальская высвободилась из моих рук и встала. Я тоже поднялся с пола. Она с усилием выдохнула.
– Я люблю Марка.
Я похолодел и задрожал.
– Я люблю Марка, но не достаточно сильно, чтобы связать с ним жизнь навеки.
Я почувствовал, что способен говорить, поэтому сказал:
– Свяжи свою жизнь навеки со мной.
Стальская сделала порывистый жест, как будто собралась уйти, но остановилась.
– Что?.. – не своим голосом спросил я, не в силах более выносить её молчание.
– Это не лучшее место, чтобы вести подобные разговоры, – сказала она, стараясь не смотреть на их «добрачное» ложе.
Из моего горла прозвучало какое-то шипение. Мне стало трудно ориентироваться в пространстве. Я хотел уйти, но сомневался, что ноги меня послушаются. Она заговорила снова:
– Не заставляй меня отвечать на твой вопрос сейчас. Иначе мы окажемся в плену сказанных слов.
– Ты не знаешь ответа? – скрывая надежду, спросил я.
– Да, Вадим, я не знаю ответа. А пока что я тебя кое о чём попрошу.
– Попроси, – тихо сказал я.
– Относись ко мне по-доброму.
И какая разница, в конце концов, кто кого пялит? Как это всё уныло. Бум-бум-бум. Но втягиваются. Только перережут им пуповину, они привязываются к другим вещам. К зрелищам, звукам, сексу, деньгам, миражам, матерям, онанизму, убийству, к утренним похмельям в понедельник
Бук
Воскресенье. Шестое ноль седьмое.
Я мучился со спазмами в районе желудка, а Глеб простудился. Но у нас были дела, поэтому мы отправились в город. Первая остановка – парикмахерская в центре города, которую посещал Стальский последние три или четыре года. Я не стригся, только Глеб.
– Может вы хотите высморкаться? – вкрадчивым голосом спросила новенькая девушка-мастер.
– Не-е-ет. На место высморканных сразу придут новые. Такая… мафия, – прогнусавил Стальский и сильно втянул в себя воздух.
– Хо-хо!.. – интеллигентно хохокнула девушка.
– Давайте, эритроциты, побеждайте вирус. За что я вам плачу? – продолжил упражняться в остроумии Стальский.
Я сидел на диванчике и не знал какую позу принять, чтобы уменьшить боль в животе.
Через час.
В знакомом нам со Стальским кафетерии было многолюдно.
– Успел проголодаться? – спросил Глеб.
– Нет, – ответил я.
Я крутил стенд с рекламными буклетами около двери.
– Мне кое-что надо из этой макулатуры, – пояснил я.
– Да, и что же? – Стальский стал внимательно рассматривать содержимое стенда с другой стороны.
– Вот, – через полминуты сообщил я, листая один из буклетов. – Вооот.
– Что?
– Вот. Клининговая фирма, – сказал я, вырывая и показывая Глебу купон на скидку тире визитку фирмы, занимающуюся уборкой помещений. – Всё, валим отсюда.
Спустя пять минут на одном из светофоров.
– Как ты думаешь, Глеб Егорович, «Тарантино» – украинская фамилия?
– Не знаю, Вадим. Скорее нет.
– У…
Кабриолет рассекал вечерний воскресный воздух практически пустого центра города. Мой квартирант сегодня съезжал, и я был счастлив. А вечером этого же дня нам доставили новый холодильник, который купил Стальский, ничего нам не сказав, потому что хотел сделать сюрприз. Трое грузчиков и двое нас – всего пять человек затаскивали этого монстра в гостиную. Это был двухдверный гигант со всеми возможными наворотами, с экраном и даже с приёмом Wi-Fi. Мы были счастливы.
Если пчела – это летающая часть растения,
то человек – ходящая на работу часть телевизора
Г. Стальский
(из шестого выпуска «Пьяного Дивана», съёмки которого проходили седьмого ноль седьмого)
В один из вечеров с седьмого по четырнадцатое (точнее сказать не сумею) Марта Стальская уехала с ночёвкой. Я побродил по заросшему саду и вернулся в дом.
– Слышь, что скажу, Стальский, – бодрясь, начал я. – Может в картишки перешвырнёмся, а?
Глеб замялся, подыскивая слова. Я понял, что он куда-то собирается.
– Чёрт возьми, Аронов, – удручённым голосом заговорил Глеб. – Мне жаль, что тебе придётся сегодня побыть одному. Меня одна дама пригласила с ней выпить. Поклонница творчества, так сказать.
– Ой, – не смог не скиснуть я, – и ты туда же…
– Ты бы тоже прокатился куда-нибудь. Зайди в свой контакт, – там же уйма страждущих девочек, – выбирать можно. Или Ксении позвони, – она тебе не откажет.
Я печально уставился в окно, за которым начинались сумерки. Не желая портить настроение Стальскому, я вымученно улыбнулся и сказал:
– Нет проблем, Глеб, езжай – развлекайся. Я займу как-нибудь себя. Не беспокойся. Правда. Езжай.
– Не скучай, Аронов. Я серьёзно – зайди в свой контакт. Познакомься и прямо сегодня езжай куда-нибудь поужинать, а потом тащи новую знакомую к себе на квартиру или даже сюда. Марта только днём приедет, наверное… Да что я тебя учу, ты не маленький.
– Я не помню свой пароль, – грустно промолвил я.
– Ну так создай новый, – ласково проговорил Глеб.
Стальский принимал во мне участие, и я был счастлив от этого.
– Тебя подвезти что-ли? – спросил я.
– Нет, за мной заедут через двадцать минут. Пойду приведу себя в надлежащий вид, – не в силах скрыть улыбку и двигая бровями, как водевильный актёр, сказал Стальский.
– Беги, малыш, – напутствовал я.
Стальский удалился в свои покои, а я открыл морозильник и извлёк «Абсолют». Затем я открыл холодильник и извлёк томатный сок и тобаско. Затем я открыл кухонный шкафчик и извлёк красный перец. Затем снова открыл холодильник и в нижнем выдвижном отделении взял стебель сельдерея с листиками. Перетаскал всё это на столешницу напротив стула, на котором обычно сижу я.
Сделал первый глоток «Кровавой Марьи», когда услышал шелест колёс на аллее напротив наших ворот. Выключил свет и выглянул в окно. Около нашей калитки стоял огромный тёмный, может чёрный, седан, кажется Мерседес S-класса. Как раз в этот время спустился Глеб и глянул в гостиную, чтобы попрощаться.
– Всё, Аронов, бывай. Не увлекайся синеботством.
– Это за тобой машина приехала? – с любопытством спросил я.
– Ага, – весело подтвердил Стальский.
– Так значит эта дама – не малолетка какая-то, а действительно «дама».
– Да, это взрослая и богатая тётя. Закроешь? – Глеб наполовину вышел из двери.
– Стой-стой, Глеб, дай мне номер Шубы.
Так как все дела с Шубой вёл Стальский, мне даже не довелось занести его контакт в свою записную книжку. Глеб, стоя одной ногой на крыльце, а другой на дорожке, начал рыться в своём телефоне.
– Всё, готово. Я скинул тебе его. Скорее всего вернусь завтра.
– Или сегодня? – с надеждой в голосе спросил я.
– Или послезавтра, – пряча телефон в карман, ответил Глеб.
Где-то в гостиной раздалось «Пупу-питу».
– Спасибо, – сказал я.
– А зачем он тебе? – уже около калитки спросил Стальский.
– Хочу спросить кое-что, – махая рукой, ответил я. – Веселись.
– Окэ, – уже из-за ограды ответил Глеб.
Допив вторую «Марью» и сходив в туалет, я набрал номер Шубы.
– Привет, Егор, это Аронов.
– …………
– Я тебя не отвлекаю от чего-то…
– …………
– Не сочти меня за идиота…
– …………
– Ха-ха!.. В общем Стальский мне как-то сказал, что ты бывший тяжёлый наркоман.
– …………
– Точно, «наркоман в тяжёлом весе». Хотел тебя спросить…
– …………
– Да, если это возможно. Спасибо.
– …………
– Спасибо большое. Увидимся.
– …………
– Нет. «Родители» не знают. Надеюсь, ты им не расскажешь.
– …………
– Уехали по своим взрослым делам. Понимаешь…
– …………
– Ты не будешь виноват, я – ответственный человек.
– …………
– Что? Полкладбища «ответственных»? Ха!.. Забавно. Ну, скинешь, да?
– ………….
– Спасибо. Пока.
Через три минуты после разговора с Шубой мой телефон пропиликал «Пупу-питу». Я открыл смс-ку с контактом. Под коротким телефонным номером была подпись «Окунь». Я ещё раз сходил в туалет, затем выпил пятьдесят грамм чистой. Прочистил горло. Нажал «Позвонить».
– …………
– А… Аллё! Это Окунь?
– …………
– Ой, простите, значит я не туда попал.
– …………
– Да, нужен был Окунь.
– …………
– Да, Вадим.
Мужской голос в трубке велел подождать. Я прикрыл динамик пальцем и покашлял.
– …………
– Здравствуйте. Окунь?
– …………
– Да, Вадим. Мне ваш номер…
– …………
– Не знаю, а что у вас есть?
– …………
– О, правда! Я бы тогда взял…
– …………
– Ой, да. Понимаю-понимаю… Где живу? За городом. Чудино знаете?
Окунь на том конце трубки у кого-то спросил: «Кто у нас сегодня дежурит?» Видимо получив ответ, Окунь продолжил беседу со мной.
– …………
– Как? Гузель? Понял, спасибо. Спасибо, понял.
Окунь повесил трубку. Мне снова захотелось отлить. «Да что со мной такое?» – подумал я, прихватывая телефон с собой в туалет. Не успел я ещё подняться на второй этаж, как мой телефон зазвонил.
– Алло.
– …………
– Здравствуйте, Гузель.
– …………
– Знаете где находится Чудино?
– …………
– А дом в Новом Чудино.
– …………
– Памятник Чудину, памятник Чудину, – задумался я. – Я знаю какой-то памятник при въезде в Чудино, это, наверное, памятник Чудину? Я думаю…
– …………
– Да-да, около «Счастья».
– …………
– Нет, мне не трудно подъехать. Я нормально себя чувствую.
– …………
– Через сорок. Понял.
– …………
– Ауди ТТ. Понял.
– …………
– BMW без верха.
– …………
– Да, точно. Не много таких будет…
Гузель положила трубку. Мне нравилось, как у них организована деятельность. Но мне надлежало подъехать к выезду из Чудино, потому что Гузель боялась «сломать все колёса» по поселковым дорогам. «И что я не сказал, что у нас не такие уж плохие дороги. Ну да ладно, прокачусь – проветрюсь».
*****
Когда я подъехал к оговорённому месту, окончательно стемнело, Вокруг памятника была небольшая площадь, а немного в глубине – ближе к лесу – белело огромное здание дома культуры. «ДК Железнодорожников, наверное», – подумал я. Времени было всего-то начало одиннадцатого, поэтому среди толпы гуляющий встречались даже мамы с колясками.
Я кинул взгляд на часы, но не успел проанализировать увиденное, потому что около моей двери появилась женщина.
– Ты Вадим?
– Да. Гузель?
– Идём в мою машину.
Я решил не закрывать машину, потому что на улице было ещё довольно многолюдно. Проследовал за девушкой, которая припарковалась в нескольких десятках метров от меня.
Её маленьких автомобиль был тонирован по кругу, но не наглухо, поэтому даже в сумерках можно было увидеть, что внутри кто-то сидит. Когда двери были захлопнуты Гузель – оказавшаяся старше, чем я подумал, когда разговаривал с ней по телефону – начала спрашивать:
– Ты знаешь, что хочешь?
– В общих чертах, – ответил я.
– Слушаю.
Когда я рассказал, что мне нужно, Гузель сказала во сколько мне это обойдётся, а потом прибавила:
– Выбор интроверта.
– Ха-ха… – мне понравилось её остроумное замечание.
– Если возьмёшь на семь тысяч и более – доставка бесплатно.
– Здорово, – ответил я. – Возьму по пять единиц того и другого.
– Это двенадцать пятьсот, – сообщила она.
Я достал деньги и отсчитал нужную сумму.
– Положите сюда, – указала Гузель на подстаканник.
– У нас, кстати, дороги не такие уж плохие, – заметил я.
– Хорошо, в следующий раз подъеду прямо к дому, – не вынимая деньги из подстаканника, ногтём пересчитывая купюры, ответила девушка.
– Ждите здесь, сейчас вернусь, – сказала Гузель и вышла из машины.
Она открыла багажник, попереставляла какие-то предметы в нём. Вернулась на водительское место и положила в подстаканник пластмассовую коробочку.
– Возьмите.
Я взял коробочку. Это оказалась упаковка из-под сахарозаменителя на шестьсот таблеток с дозатором.
– Она легко открывается, – пояснила Гузель.
– Спасибо, – я собрался выйти, но девушка снова заговорила.
– Должна предупредить, что приобретённые вами вещества вызывают привыкание.
– Хорошо. Спасибо. Я пойду?
– Конечно. Обращайтесь снова. Запишите мой номер, чтобы в дальнейшем отправлять сообщения сразу на него. Вы присылаете сообщение с каким-нибудь отвлечённым текстом, а я вам перезваниваю. «Заявки» принимаются круглосуточно, доставка – с восьми вечера до шести утра.
Я достал телефон и приготовился записывать. Гузель продиктовала свой номер, и я сделал дозвон.
– Так-так… «Вадим», – манипулирую аппаратом, проговорила она. – А это вас я видела на плакатах в рекламе чего-то?.. Мебели? Диванов?
– Вечернее шоу на «Кефире». «Пьяный Диван», – пояснил я.
– А, передача по телевизору. Посмотрю как-нибудь. Интересная? – убирая телефон, спросила девушка.
– Пока не очень, – признался я.
*****
Заехав по пути в продуктовый магазин за банкой колы, я вернулся домой. Из-за ограды не был виден свет на первом этаже, поэтому дом казался необитаемым. Я загнал машину во двор и затворил ворота. Зайдя в гостиную, первым делом проверил: есть ли корм у Адольphа, который был оставлен на моё попечение. Огромная двухэтажная клетка крысы стояла в дальнем углу гостиной.
«Пупу-питу», – произнёс телефон. Стальская! Я посмотрел на часы, – без пятнадцати полночь. Открываю сообщение: «Как ты?»
– Ну какая же коварная сука! – громко и с выражением проговорил я.
Бимерзкий хоть откатиться успел?! Или он всё ещё на ней?! А она не подумала, что я – как всегда пьяный – сейчас начну ей названивать и собью весь настрой?! «Блин, меня этот томатный сок достал», – подумал я, снова идя в туалет. Через пять минут я уже делал плюшку, сидя за мраморной столешницей. Я делал дело и ворчал: «Ну что ты за негодяйка! Сразу с десяток налеплю, чтобы потом не мучится…» Нарезав и размяв означенное количество, основную часть вещества я положил в жестяную банку с надписью «Кориандр», которую поставил в кухонный шкаф. Открыл банку с колой, подошёл к раковине и вылил напиток. Помял банку и задумался над тем, где бы мог лежать швейный набор, если бы он у нас был. «Чёрт! И сигарет не купил», – с досадой подумал я. Вспомнил, что у Стальского в комнате точно имелись две совершенно новые рубашки, не распакованные. А насколько я помню, в новых рубашках в районе воротника имеются иголки. Или так было раньше?
– У тебя нет чего-нибудь острого? – спросил я у появившегося на противоположном стуле картавого с коптящими как горящие автомобильные покрышки крыльями двойника.
– Кгасный молотый пегец подойдёт? – ответил он.
Я состряпал кислую мину и спрыгнул с барного стула.
– Не хмугься. Посмотги в аптечке, – добрым голосом сказал Картавый.
– С хера ли там?!.. – хотел возразить я, но до меня дошло.
Мы с Глебом покупали всякие повседневные лекарства и средства для перевязки. Заодно прихватили десяток пятикубовых шприцев.
– Спасибо, – кинул я, открывая верхний кухонный ящик.
«Вот вы, мои хорошие», – приговаривал я, отрывая один шприц от его девятерых собратьев.
– Возьму-ка я лучше пластиковую бутылку и фольгу, чем эту неудобную жестяную банку, – вслух рассуждал я, поглядывая на Картавого. – У нас – кулинаров – есть ведь фольга.
Через две минуты девайс для употребления гашиша был собран.
– Всё что-ли? Потогопись, у тебя встгеча.
– Да? – на вдохе спросил я, а на выдохе: – С кем же?
– Сам увидишь, – последовал ответ.
Я стряхнул дохлую плюшку в пепельницу Стальского и заварил новую.
– А где… эта… встреча… будет… проходить? – с расстановкой спросил я и посмеялся, уронив голову на предплечья.
– На четвёгтом этаже около кгуглого окна, – ответил картавый двойник.
– Тогда идём, – сказал я и, спрыгнув со стула, медленно приземлился ногами на пол.
Уже после первой порции Мир распался на составные части, которые тоже, как и я минуту назад, считали, что весь остальной Мир против них. Когда после гашиша воспринимаешь действительность вышеозначенным образом, это значит, что вещество хорошее и доброе.
Прежде чем пойти на четвёртый этаж я заболтал ещё одну «Марью».
– Ты со мной? – спросил я у Картавого.
– Нет.
*****
С круглого окна, которое выходило на улицу, было видно половину посёлка и всю территорию детского дома. В отсутствие стёкол по четвёртому этажу гулял ветер, развевая полиэтилен, которым были покрыты строительные леса. Всюду лежали стройматериалы: кирпичи, доски, вёдра и даже маленькая бетономешалка. Света не было, но почти полная луна колдовским образом освещала путь. Я немного замёрз. Отпил красную густую жидкость из стакана и продолжил смотреть в окно и дышать-дышать-дышать свежим ночным воздухом.
Не знаю что произошло раньше: лёгкий привкус сырости или обращённые ко мне слова:
– Сегодня тот самый день.
– Думаешь, я не знаю, – ответил я, не поворачиваясь.
– И как раз сегодня никого, кроме тебя в этом доме.
– Совпадение, – сказал я, снова отпивая.
Тень за моей спиной рывком приблизилась и теперь стояла около правого плеча. Я украдкой посмотрел в его сторону. Я сказал:
– Удивительно, – столько лет не виделись и нечего сказать.
– Это ни о чём не говорит, – сказал отец.
– А где твоя жена – моя мать?
– Она вернулась на Землю, – ответил он.
– А ты почему ещё здесь?
– У меня ещё остались дела, – ответил отец.
Мы немного помолчали. Потом я заговорил:
– У меня деликатный вопрос. Есть мнение, что ты был не очень-то хорошим человеком. Совершал дурные поступки, – большая часть из которых записана чёрным по белому в УК Эр Фэ…
– Хочешь узнать почему я не в Аду?
– Если коротко, то да.
– Нет Ада.
– Нет?! – удивлённо воскликнул я, поворачиваясь к собеседнику.
– Кто тебе вбил в голову эту антинаучную хуйню?! Бабушка твоя – моя тёща?
– Так что же получается: можно быть преступником, убийцей, вором!.. И надеяться, что тебе всё сойдёт с рук пока жив, а потом гуляй?!..
– Ад на Земле, сынок. Твоё наказание – муки совести. И если ты не можешь с ними жить, значит ты не рассчитал силы, беря на себя слишком тяжкие грехи.
– Интересно…
– У меня мало времени. Они уже близко.
– Кто они? – тревожась, спросил я.
– Ты сам знаешь. Хочешь что-нибудь спросить?
– Ты знаешь моё будущее, – спросил я.
– Будущего не существует, – твёрдым тоном ответил он.
– А варианты хоть существуют? – с надеждой спросил я.
– Существует час рождения и мгновение смерти, промежуток в твоём распоряжении.
– Совет для меня найдётся? – грустно усмехнувшись, спросил я.
– «Будь прост с другими, но отнюдь не пошл». Пойдёт?
– Пойдёт, – весело сказал я.
– Они поднимаются, – дребезжащим металлическим голосом сказал отец, и на его лице отразилась боль.
– Я люблю Марту Стальскую, – скороговоркой произнёс я, чувствуя на лице новые потоки затхлого воздуха. – Она и образованная и умная, что вообще-то редкое сочетание. Что мне делать?
– Да, она хорошая девочка. Одобряю. Мне пора.
– Пора?
– Они зде-е-е-есь!.. – воскликнула тень отца.
Моё тело задрожало крупной дрожью.
– Стой! – я дёрнулся в его сторону, и томатный сок выплеснулся на белую рубашку отца.
Он схватился за живот, а когда убрал руку, вся ладонь и рубашка были в… крови.
– Я ей говорил: «Забирай детей и уматывай отсюда, а я их отвлеку», – иступлёно зашептала тень. – Но она же упёртая…
– Да-да, – трясясь крупной дрожью, кивал я.
– Мне пора, сынок, – прошептал он и метнулся в окно.
– Папа! – со слезами на глазах прокричал я и наполовину высунулся из окна.
Но внизу была только ночь.
Не хотеть и получить – гораздо проще,
чем хотеть и получить
Г. Стальский
(«Диван» от четырнадцатого ноль седьмого)
Стоит ли говорить, что все вышедшие выпуски передачи можно посмотреть в Интернете?
*****
Меж тем кризис идей для нового номера La Critic’и не заставил себя ждать. Пятнадцатое число каждого месяца – тот переходный момент, когда лёгкая печаль от отсутствия материала превращается в панику. Более половины свободного места, если не считать последней страницы, было занято рекламой в том или ином виде. La Critica – как информационно-аналитическое издание – имела право на не более двадцати пяти процентное заполнение рекламными материалами. По закону, Роспотребнадзор уже мог оштрафовать нас за то, что количество рекламы превышено. Глеб решил, что пришла пора пустить в ход козырь: объявить конкурс для начинающих журналистов; чтобы кто-то за вознаграждение и кусочек популярности прислал нам свой интересный труд. «Погоди-погоди», – помню сказал я Глебу шестнадцатого числа. «Ну, что? Ты уже написал в своём Твиттере о конкурсе?» – спросил я у Стальского семнадцатого числа.
Мы всерьёз опасались, что нам предстоит перечитать кучу мусора, прежде чем отыщется что-нибудь стоящее. Но реальность оказалась куда суровее: за первые три дня на почту редакции (la-critica@ya.ru) не пришло ни одной работы. В отчаянии, в один из вечеров мы попёрлись на представление молодёжного театра.
Строить планы – наивно,
жить, не строя планов, – глупее вдвойне
Г. Стальский
– Наше время, когда слово «шедевр» заменило слово «хит»…
– Это плохо, по-вашему? – поинтересовался я.
– Да, нехорошо, – сказал гость.
– Извините, – вмешался Стальский, – но из контекста непонятно: какое слово заменило какое.
– Из контекста как раз понятно, – взял на себя задачу разъяснения для Глеба и зрителей я. – Непонятно из стенограммы.
– Ясно же, что я имел в виду, что раньше было понятие «шедевр», а сейчас в ходу понятие «хит», – потирая от негодования ладони, сказал гость. – Но обозначают эти слова разные вещи, всё-таки. И это примета времени…
– Почему бы тогда сразу не сказать: «В наше время, когда слово «шедевр» ЗАМЕНЕНО словом «хит»? – не унимался Глеб.
– Не понимаю в чём разница! – взволновано сказал режиссёр.
– Если вы не понимаете в чём разница, то занимайтесь делом, в котором вам не пригодится знание правил русского языка, – спокойно проговорил Глеб, а потом продолжил: – И вообще, этот (весьма спорный) довод, если и имеет место, то обусловлен эффектом ускорения времени. Вот к примеру: сядьте на скоростной экспресс и из окна смотрите на выставленные на перроне картины великих художников; эти картины станут для вас хитами.
– Неужели? – скептически промолвил гость. – А обратный пример привести в состоянии?
– Безусловно, – со знанием дела ответил Стальский. – Проиграйте посредством хорошей аудиосистемы хит… ну скажем… Что сейчас в топе, Аронов?
– Айван Дрон, «Ноги», – подсказал я.
– Да. Проиграйте в хорошем качестве хит Айвана Дрона «Ноги». Не забудьте предварительно покурить «гидры», и тогда ваш мозг, замедлив и загустив время – как крахмал загущает воду – разложит по миллисекундам каждый полутон. А когда хит стихнет и в вашем сознании соберётся в одно целое, в цельное произведение, вы, со слезами восторга на глазах, промолвите: «Шедевр!..»
«Не смейте пропагандировать наркотики!» – написала Дарья на телесуфлёре.
– Ц!.. – цыкнул гость.
– Хм, коллега… – хмыкнул я.
Только наметилась неловкая пауза, как Глеб, тоном матёрого шоумена объявил:
– А спонсор нашей передачи водка «Метель»! Водка «Метель» – избегайте попадания в глаза.
«Я вас прикончу!» – застыла строка на телесуфлёре.
– Это она вам, – обратил внимания гостя на экран я.
*****
После этого «провального» – как его окрестила Даша – выпуска, под онлайн версией (которая не слишком причёсывалась) начали появляться комментарии вроде: «Такого-то и такого-то (общественного деятеля, политика или медиа-персонажа) в «Пьяный Диван». Пусть Стальский и Аронов попотчуют его фекалиями!..»
В «Пьяном Диване» наметилась новая тенденция: жёсткая критика гостя. А кто не желает являться, скажем, под предлогом того, что не уважает мнение пьяных и обнаглевших В.А. и Г.С, тот просто боится.
Я перестала жить с Марком, чтобы он знал, что у нас нет будущего. А продолжаю встречаться с ним потому что у нас есть настоящее. И, конечно, у нас много прошлого, – почти четырнадцать лет…
М. Стальская в доверительном разговоре с Сицилией
Двадцать третье июля.
Сицилия смотрела в монитор своего настольного компьютера и время от времени поглядывала на нас с Глебом. Все ждали Стальскую. Через пять минут неловкого молчания в дверь постучала и сразу вошла Марта.
– Марта-детка как дела? – кинула ей Сицилия Владимировна.
– Спасибо, всё окэ, – ответила Стальская, садясь на жёсткую табуретку, так как мягких стульев для посетителей было всего два.
– Эй, хочешь сесть на мой стул? – шёпотом предложил я Стальской.
– Нет, сиди, – ответила она.
Глеб интеллигентно покашлял, мол, пора бы начать совещание.
– Что, торопитесь? – как бы между делом спросила Владимировна.
– Нет-нет, – хором ответили Глеб и я.
Зазвонил сотовый телефон. Сицилия взяла трубку. «Привет, Даш. Да пришли. Да сейчас сообщу. Пока, Даш».
«Даша», – подумали мы. Наконец Владимировна, посматривая в бумажку, заговорила:
– Опросы аудитории показали, что «Пьяный Диван» смотрят (а может и любят) следующие категории граждан: тинэйджеры (на своих смартфонах), люди среднего возраста и среднего достатка (это хорошо), студенты и молодые специалисты, люди среднего возраста без особых занятий, люди за сорок среднего достатка. Девяносто процентов людей низкого достатка, – «ПД-шка» пронял пролетариат до рваных носков; этот контингент считает, что можно деградировать по всем фронтам, оставаясь при этом в тренде. Вот такие дела, – заключила Сицилия.
Воцарилась тишина, и я сказал:
– Это ведь отлично, – в моем как бы утверждении прозвучал как бы вопрос.
– Что? – рассеянно спросила Владимировна и подняла глаза от бумаг.
Я, борясь с робостью, сказал:
– Это ведь хорошо? Хорошие показатели. Нас смотрят почти все. Да ведь? – обратился я за поддержкой к Стальским.
Стальские зашевелились на своих местах и вразнобой подтвердили моё утверждение.
– Да, неплохо, – согласилась Сицилия Владимировна. – Но могло бы быть и лучше. Вас не смотрят, а поэтому не знают люди пожилого возраста. Ещё вас не смотрят дети, но это не страшно. А домохозяйки вас немного знают, но вы им не нравитесь; особенно им не нравится Вадим Аронов.
Я улыбнулся, потому что мне показалось, что обсуждать нравимся мы или нет домохозяйкам просто несерьёзно.
– Что, Аронов? – строго спросила Сицилия, – Считаешь, что это не так уж важно, да?
Я мгновенно стёр ироничную улыбку с рожи, погрустнел до нужной степени и ответил:
– Нет-нет, ни в коем случае!.. Домохозяйки… Домохозяйки – наше всё… Мы должны им понравиться во что бы то ни стало.
– Вот именно, – без эмоций сказала Сицилия. – Поэтому решено с ближайшего понедельника в программе «Добренькое Утро на «Кефире» запустить кулинарную страничку, которую будет вести Марта Стальская. «Завтрак с Мартой», – так будет называться передача. Марточка будет рассказывать домохозяйкам, которые собирают детей и мужей на работу и в школу, разные рецепты, будет обсуждать городские новости, женские сплетни и прочую чепуху. Так мы окучим домохозяек. Понятно? Марта-детка, поезжай прямо сейчас к Даше, – она тебя введёт в курс дела.
Повисла пауза. Я закрыл рот рукой, чтобы не выдать своих эмоций по поводу словосочетания «Марта и кулинария». Кинув взгляд на Глеба, я понял, что он борется с теми же эмоциями, – он так сморщил лицо, что стал похож на шарпея.
– Тогда я поехала? – переспросила Стальская, глядя на меня и Глеба.
– Да-да, поезжай, девочка, – ласково сказала Сицилия и проследила взглядом за Мартой, пока та не скрылась за дверью.
Мы снова были в кабинете втроём.
– Что с вами? – спросила Владимировна.
Мы с Глебом не выдержали напряжения и рассмеялись.
– Что вас так рассмешило, – недобро спросила Сицилия.
Я решил ответить:
– Просто вы не знаете, Сицилия Владимировна, насколько антагоничны друг другу такие явления как Марта и готовка.
– Прости, не поняла?
Глеб взял слово:
– Марта не умеет готовить даже на бытовом уровне. Это большая ирония.
Сицилия переварила информацию (завтрак от Марты она бы не переварила) и высоким голосом пояснила:
– Ну, ничего страшного. Это телевидение. Никто не пострадает. За кадром наверняка будет повар-консультант.
– Понятное дело, – прошептал Глеб, а я покивал в знак того, что тоже всё понимаю.
Мне пришла в голову одна мысль, и я спросил:
– А героиня Марты останется в «Пьяном Диване»?
– Конечно, – ответила Сицилия. – По крайней мере, речи о каких-то изменениях насчёт её героини не заводились.
Я покивал и продолжил:
– Тогда не лишним будет ввести в сценарий слова героини Марты о том, что ей рано вставать на работу, и что эта работа – ведение утренней передачи для тех, кто встаёт спозаранку…
– Точно! – воскликнул Глеб, – А типа мы – уроды – своим ночным дебошем мешаем ей выспаться.
– Мда… Мысль, – сказала Сицилия. – Только вы теперь выходите в субботу ночью, а в пятницу, субботу и воскресенье «Добренькое Утро на Кефире» не выходит.
– Блин… – с досадой прошептал я.
– Но всё равно, какая-то ссылка будет. Даша придумает, как связать сюжетные линии, – успокоительным тоном сказала Владимировна.
– Может Марта в своей передаче скажет как бы в шутку, что она тоже, как и уважаемые зрители, не выспалась вследствие тех-то и тех-то причин, – рассуждал вслух Глеб.
– Вы обо всём этом с Дашей поговорите, – урезонила нас Сицилия.
Глеб приподнял ладони в знак того, что он закончил рассуждения на эту тему.
– А насчёт пенсионеров пока только намётки, – сменила тему Сицилия. – Но уже точно, что в этом деле будет задействован Глеб. Глеб нравится женщинам, – тут Сицилия задержала взгляд на Стальском, – в том числе пожилым женщинам, и старикам понравится, потому что служил в армии. Скорее всего, это будет реклама социального проекта или что-то типа того; то, что касается непосредственно пожилых людей. Мы думаем над этим вопросом. А пока Глеб Стальский придёт в качестве гостя на одну из ближайших передач про здоровье. Как там её, «Здорово живёшь» или вроде того…
– За отдельную плату? – противным голосом спросил я, как будто задетый тем, что мне не предложили стать кумиром старушек.
– Ну, конечно, что уж ты… – ответила Сицилия.
Тема телевидения была исчерпана и наш шеф начала разговор о газете:
– Вот новая персона, – сказала она, передавая мне через стол очередной жёлтый конверт. – Послезавтра жду черновик статьи.
Я повертел в руке конверт и покивал.
- Хотел бы я найти себе хорошую девочку,
и провести с ней всю оставшуюся… пятницу
Г. Стальский о планах на всю оставшуюся пятницу
– А Глеб будет сниматься в передаче про здоровье, – сообщил я Стальской, когда мы сели за поздний завтрак.
– Правда?!.. – умилённо произнесла Марта. – Это какая передача?
– «Посрал – помой руки» называется, – ответил Глеб, чем вызвал добродушную усмешку на моей физиономии.
– «Здорово живёшь», – сказал я.
– Здорово, – утвердительно кивнула Стальская. – А для тебя ничего, Вадим?
– Неет, – махнул я рукой, – Владимировна сказала, что Аронов и так всем нравится.
Стальский усмехнулся, и тоже добродушно.
Меня вновь посетила мысль о том, что у нас нет материала для августовского номера. Я спросил у Глеба насчёт присланных работ.
– Сплошной бред, да и того мало, – ответил он.
Марта посмеялась своим мыслям, и мы с Глебом спросили: «Что?»
– Да так, – уклончиво сказала она. – Вчера забирала из химчистки кое-какие вещи. Из той чистки, которая в «Элипсе». А там же ресторан «Калахари» находится.
– Ну, знаю, – сказал Глеб.
– Вот. Я шла в книжный, как раз проходила мимо «Калахари», и там на входе в униформе стоит Абу. Помнишь, братец, он был разыгрывающим в сборной Универа?
– Во что? – спросил Глеб.
– В баскет. Помнишь? Такой невысокий, – метр восемьдесят пять, примерно.
– Кхе… – кашлянул я, вызвав улыбку Стальского.
– Что-то такое припоминаю. Из Замбии что-ли?
– Из Мали, – ответила она.
– И что? Он там швейцарит? – спросил Глеб.
– Ага. Я говорю: «Привет, Абу!» «Привет», – отвечает.
Установилось молчание.
– И что? – спросил я.
– Всё, – ответила Стальская.
Мы вернулись к своим занятиям. Вообще-то надо было уже собираться, Даша велела явиться к пятнадцати тридцати. Теперь пришла очередь Глеба усмехаться собственным мыслям, но он не заставил нас задавать наводящие вопросы. Он сказал:
– А у меня есть знакомый – тоже чёрный, – который стриптизёром работает. Чаще всего в «леопардовой шкуре», конечно. Вот так.
– Я работал в одном заведении – на набережной, помнишь, Стальский? – пришла очередь моих воспоминаний на заданную тему. – Там кальянщик – араб, Али его зовут. Он может шишки достать, кстати говоря.
Глеб вспомнил следующее:
– Есть одно агентство в городе. Эскорт. В штате которого имеются китаянки, индианки и опять же чёрные девушки.
– Все они студентки? – спросил я.
Марта решила ответить на мой вопрос с позиции закона:
– Иностранные студенты, при условии наличия у ВУЗа государственной аккредитации, имеют право на трудоустройство.
Мы задумались. Стальский сказал:
– И что в этом интересного?
– Пока вроде ничего, – задумчиво сказал я.
Мы ещё немного помолчали.
– Китайский студент в СССР? – спросил Глеб.
– «Мой друг хороший господин»? – спросил я.
– Вы о чём? – спросила Стальская.
Глеб ответил:
– Мы о том, что статьи о жизни и деятельности иностранных студентов в нашем городе будет неинтересно читать.
– А?.. – хотела что-то спросить Марта.
– А вот если рассказывать от первого лица… – пояснил он.
– Да ещё и с сохранением орфографии, – вставил я.
– То это всё равно будет унылым говном, – заключил Глеб. – Но, так как у нас больше нет никаких идей, то начинаем развивать эту.
– Ага, – подтвердил я. – Глядишь: кто-то из героев расскажет что-то действительно интересное.
*****
Вечером двадцать восьмого июля у нас было шесть неинтересных статей о шести неинтересных героях. Героями были: студент-индус-медик, трудящийся в свободное от учёбы время в городском морге; студент-малией-археолог-баскетболист, работающий «штатным африканцем» в ресторане-клубе «Калахари»; студент-китаец-инженер, работающий на стройке плечом к плечу с выходцами из бывших советских республик; студент-араб-архитектор, работающий кальянщиком в двух ресторанах и одной подпольной кальянной города, который на момент интервью уже не являлся студентом, потому как был исключён за неуспеваемость, и который таки да – продал нам с Глебом потрясающих шишек; студент-замбиец-экономист, работающий стриптизёром-фрилансером (есть и такие); студент-араб-нефтехимик, который нигде не работал, потому что его отец – нефтяник- миллиардер. Все эти статьи были написаны от первого лица и, в общем, выглядели как плохая шутка над плохо владеющими русским языком людьми. Но деваться было некуда. Чтобы успокоить совесть, мы ставили интервьюированных в известность о том, что материал будет подаваться в юмористическом ключе.
«Этот твой араб вонял, как неподмытый кальян», – морщась, сказал мне Стальский после интервью с Али. «Ты так говоришь, потому что ты еврей», – просто напомнил я.
Мы посчитали, что было бы неплохо, если бы у нас была хотя бы одна героиня. Не помню уж кто дал нам этот контакт, но вечером тридцатого числа мы с Глебом вошли в двери релакс-студии, расположенной в дорогом торгово-развлекательно-гостинично-клубном комплексе в центре города. На входе нас встретила красивая девушка-хостес и волнующим воображение голосом спросила чего мы желаем.
– Мы слышали, что у вас работает чернокожая массажистка, – заговорил Стальский.
– Так и есть, но сегодня у Джессики выходной, – ответила девушка.
На заднем плане нарисовался какой-то тип в костюме и начал нас рассматривать.
– Мы зайдём в следующий раз, – сказал Глеб. – Когда она будет работать?
Девушка-хостес уже открыла рот, чтобы ответить, но тип, который был на заднем плане, вышел на передний и, разводя руки, как будто готовясь к объятьям, завопил:
– А! Ребята, я вас узнал! Узнал-узнал! Рад видеть «Пьяный Диван» в моём уютном заведении.
Говоря эту речь, молодой мужчина жал наши руки.
– Так как насчёт смугленькой массажистки? – не желая отвлекаться от дела, спросил Стальский.
– У этой жирной коровы сегодня выходной, – махнув рукой, ответил мистер «Я вас узнал-узнал!» – Давайте-ка присядем и поболтаем о…
– А когда она работает? – гнул деловую линию Стальский. – Может скажешь где её найти?
– К чёрту эту черножопую дуру, у меня полно красивых белых девочек, которые с самого рождения моются хлорированной водой. Ха-ха!
Он был в восторге от своего остроумия, а нам он сразу не понравился, не понравился ещё даже до того как начал источать ксенофобию и неуважение к прекрасному полу.
– Как насчёт размещения рекламы? А? – перевёл разговор на деловые рельсы хозяин заведения.
– У нас есть спонсор выпуска. Это водяра по имени «Метель», – кинул Глеб и, обращаясь ко мне, сказал: – Пойдём отсюда.
– А я не про передачу говорю! – интригующей интонацией сказал парень. – Я говорю про газету.
– Он говорит про газету, – вскинув брови в притворном удивлении, сказал я Глебу.
– Вы же присылали на нашу электронную почту рекламное предложение, – продолжил вещать он. – Сколько там стоил самый маленький блок? Три тысячи рублей?
– С тех пор цены изменились, – сказал я.
– О! Правда? И сколько стоит маленькая рекламка сейчас? Ма-а-а-люсенькая такая рекламка, – он показал указательным и большим пальцем величину «рекламки», а может, заодно и своего пениса.
– Двести тысяч, – не задумываясь, ответил Глеб. – Только ваш логотип и слоган, и всё. Никакого текста. Ни-ка-ко-го.
– Смешно, – оценил наш юмор потенциальный рекламодатель.
– Так когда можно «пообщаться» с Джессикой? – спросил я.
– Она работает завтра с трёх дня, – сказала девушка-администратор.
*****
Так как времени до выпуска августовского номера совсем не оставалось, решено было «Р и П», то есть разделиться и поднапрячься. К трём часам дня тридцать первого июля Стальский отправился на последнее интервью, запись которого он собирался замаскировать под видом сеанса массажа. Замаскировать, конечно, от работодателей интервьюируемой, а не от самой интервьюируемой.
Я засел за редактирование готового материала, а Стальская держала наготове открытый Mac с развёрнутой InDesing, и когда я заканчивал редактировать очередную статью, Марта незамедлительно вносила правки в макет будущего номера.
Часы показывали семь вечера, когда я подумал о том, что Стальский что-то не звонит. В этот самый момент рабочий номер La Critic’и начал принимать вызов. Марта посмотрела на экран.
– Ильгиз, – сказала она мне и, «сняв трубку», сказала: – Привет, Ильгиз!
– …………
– Знаю-знаю, Ильгиз, прости пожалуйста. В течение ближайших двух часов скину.
– …………
– Последней статьи не хватает, Ильгиз. Глеб как раз занимается этим.
– …………
– Как только, так сразу…
– …………
– Ага, точно. Пока. Пока.
Ильгиз, кстати говоря, – наш менеджер в «Волга-Волга-Пресс».
Когда Марта вещала трубку, я уже набирал Стальского. «Где ты, доктор Гонзо?» – приговаривал я, слушая гудки. На пятый или шестой гудок он взял.
– Ну что?! – спросил я.
«Это… Отправляйте макет. Этой статьи не будет. Тут не о чем рассказывать», – сбивчиво сказал Глеб.
– Понятно, – ответил я. – Ты скоро?
«Полчаса».
– Что? – спросила Марта, когда я повесил трубку.
– Этой статьи не будет. Верстай без неё. Добавь фотку этого студента – сына арабского шейха, где он на яхте или ту, где он на Bugatti или ещё какую. Сама реши. Займи пустующие места. Увеличь комикс про Шубу. Решай сама.
– Понятно, – сердито проговорила Стальская, усаживаясь за компьютер. – Проваляли дурака целый месяц!..
– Что теперь об этом говорить, – печально сказал я.
Я его спрашиваю:
– Стальский, что для тебя работа?
– В смысле? – не догоняет он.
– В смысле «настоящее работа», «призвание», если угодно.
Он ответил не сразу, поэтому я начал рассуждать вслух. Я сказал что-то вроде:
– Может, это то, что ты делаешь лучше всего?..
– Нет-нет! – резко возразил Глеб. – Real-работа – это ТО,
ЧТО ТЫ НЕ МОЖЕШЬ НЕ ДЕЛАТЬ
– Сэр, купите газету, – орал мальчишка в коротких штанах и фуражке. – Свежий номер La Critic’и! Покупайте! Всего сто номеров.
Вокруг маленького продавца крутилось несколько фотографов и одна съёмочная бригада, но не с «Кефира».
Было десять часов утра, когда мы с Глебом сидели в ресторанном дворике ГУМа с напитками и смотрели в окно на мальчика-продавца. Меня лихорадило от недосыпа, а Стальский держался молодцом. Марта не пришла, сославшись на какие-то дела. Шуба обещал подойти, но пока его тоже не было.
– Мальчик – актёр ТЮЗа, – пояснил Глеб.
– А-а-а… – протянул я. – А это законно?
– Не знаю.
Как раз в тот момент, когда я делал глоток своего коктейля, меня за плечи схватил Шуба и что-то громко сказал. Я испугался и пролил жидкость на стол и немного на себя. Стальский заржал, давая «пять» Егору.
– Что, засранцы, наблюдаете? – констатировал очевидное Шуба, садясь на свободный стул.
– Наблюдаем, – грустно проговорил я. – Кстати, ты не хочешь купить номер? Смотри: какая бодрая торговля у мальчика, – скоро всё расхватают.
– Не пошёл бы ты, аферист грёбанный, – с напускным негодованием ответил Егор. – Вы мне ещё десятку должны с прошлого месяца.
– Забудь о десятке, Шуба, – писклявым голосом ответил я. – Сохрани этот купленный тобой номер на несколько лет и сможешь толкнуть его за… За сколько он его сможет толкнуть, Глеб? – с улыбкой обратился я к Стальскому.
Глеб оторвался от своего коктейля, вытер губы салфеткой и ответил:
– За девять.
Я засмеялся. Шуба сделал вид, что бьёт меня по лицу. Мы все посмеялись, а потом решили взять ещё по напитку.
– Я говорил, что Шнур написал нам? – спросил Глеб.
– Нет! – обрадовался я.
– Что, тот самый Шнур? – уточнил Шуба.
– Да. Написал: «Больше драйва, парни!» – сказал Глеб.
– А куда он тебе написал? В Твиттер? – пожелал узнать подробности я.
– В Контакт, – сказал Глеб.
– Он имел в виду «Диван»? Больше драйва в «Диване»? – спросил-предположил я.
– Ну, наверное, – ответил Глеб.
– Блин! – одухотворённо проговорил я. – Когда в детстве я слушал «Ленинград» и пил «Крепыша», я и подумать не мог, что этот крутой дяденька когда-то напишет: «Больше драйва, парни», а одним из «парней» буду я.
– Вот видишь, Аронов, жизнь твоя прошла не зря, – сказал Стальский.
– Ага, точно, – подтвердил я.
Мальчик за окном распродавал «золотую сотню» по пятьсот рублей за экземпляр. Таким образом, идея выпуска «золотой сотни» окупала сама себя вот уже во второй раз. Кстати говоря, как и предсказывал Стальский, нашлись сограждане, которые ожидали очередного перформанса от нашей газеты, так что первые тридцать экземпляром «улетели» за пять минут, а продажи остальных были подогреты вниманием к продавцу со стороны журналистов. Стальский настаивал, что многие из пришедших – его подписчики в социальных сетях, но лично я думаю, что люди мечтают «попасть в телевизор».
Солнце!
Что же можно ожидать еще от такого классного праздника?
Вася В.
За поздним завтраком (у нас редко бывают другие) Стальская обратилась ко мне:
– А ты был в армии?
– Нет, – односложно ответил я.
– Почему? – спросила она.
Я снял очки, потёр переносицу и, крутя перед своим правым глазом указательным пальцем, старался припомнить диагноз:
– У меня это… Отслоение… сетчатки. Риск отслоения сетчатки. Был такой риск, – наконец ответил я.
– Отслоение патриотизма у него, – ввернул реплику Глеб, вызвав улыбки.
Марта изобразила крайнее изумление и спросила:
– Так значит ты, Вадим, не патриот! Ыммм…
– У него бабушка была заведующей отделением на Сеченова. Нарисовала «семь Б», уж, – продолжал хохмить Стальский. – А настоящий диагноз, конечно, куда страшней.
Я посмотрел на Стальскую; мне нравилось, когда она разыгрывала утрированные чувства.
– Глеб тоже не из-за патриотизма в армию пошёл, – сказал я Марте, кивая на её брата.
Тут Стальская по-настоящему слегка удивилась.
– Да? А зачем он пошёл? – спросила она.
– Глеб Егорыч, зачем ты попёрся в армию, да ещё и в ВДВ? – громко спросил я.
Стальский обернулся от своего компьютера, его лицо было комически сумасшедшим.
– Я хотел убивать!!! – прорычал Глеб, вращая глазами.
Я покатился со смеху. После мгновения замешательства, Стальская тоже засмеялась над приколом Глеба. Когда мы успокоились, Марта сказала:
– Каждый день узнаю о вас что-то новое.
Мы закончили завтракать, и Марта принялась мыть посуду. Она мыла посуду, потому что не готовила. Я вспомнил разговор про кулинарное шоу. Спросил Марту:
– А что там насчёт кулинарного шоу? С сентября?
– Да, – оборачиваясь от раковины, ответила она. – Но работа над ним начнётся в конце месяца.
– И что? Прямой эфир? – бодрым голосом спросил я.
– Не сразу, – ответила она. – Даша сказала, что посмотрит: если будет получаться, то со временем будет прямой эфир.
– Отравишь соведущего в прямом эфире, – подняв взгляд от монитора, пошутил Глеб.
Мы похихикали.
– Ты что? Собираешься? – спросил я Глеба.
– Да-да, получасовая готовность, – ответил он.
Стальский попросил меня довезти его до города, где он должен встретиться со своими коллегами по войне и пойти купаться в фонтаны. Точнее даже не попросил, а намекнул, а я с радостью согласился. Я должен был срочно придумать себе дело в городе, чтобы Глеб не чувствовал себя эксплуататором. Желательно, чтобы это дело касалось газеты, – ведь никто из нас не хотел очередного скучного выпуска La Critiс’и; хотя Глеб меня уверял, что его подписчики одобрили статьи про иностранных студентов. Он сказал, что кто-то даже похвалил рекламный материал.
– А может я на такси? – спросил Глеб.
– Нет-нет, я тебя отвезу, – заверил его я. – И даже встречу. Ты звони, понял?
– Позвоню, если не уеду куда-нибудь на пикник, – рассеяно сказал Стальский и, нажав какие-то две кнопки на своём лэптопе, закрыл крышку.
Марта тем временем закончила мыть посуду. Я заговорил с ней, но чтобы и Стальский, который ещё был тут, тоже слышал:
– Слушай, Стальская, ты не против взять на себя ещё одну обязанность во благо газеты?
– Слушаю, – вытирая руки кухонным полотенцем, сказала она.
– Если в городе будут происходить какие-нибудь мероприятия, которые тебе покажутся небезынтересными, – ставь в известность нас. Никогда не знаешь, где можно что-то нарыть, да, Глеб Егорыч?
– Да. Правильно. Типа всякие конференции по делам енотов страдающих СДВГ и прочая хренота.
– Да, именно. Всё, что хоть немного может иметь потенциал, – пояснил я.
– Ладно. Буду иметь в виду, – сказала Стальская.
– Вот здорово в июне получилось, – предался воспоминаниям я. – Аферисты заполонили наш город, а мы извлекли из этого кучу юмора. Да?
– Ага-да, – вразнобой подтвердили Стальские.
– Всё, я переодеваться, – сообщил Глеб и пошёл наверх.
Стальская села на диван перед телевизором, положив ноги на журнальный столик.
– Ты точно со мной не прокатишься за компанию, – обратился я к ней.
– Не-е-ет, – наморщив носик, ответила она. – Посвящу весь день пассивному отдыху. Ты туда и обратно?
– Скорее нет. Постараюсь занять себя чем-то похожим на работу. Есть кое-какие намётки, – неопределённо и глубокомысленно сказал я.
*****
– Ну, давай, с праздником ещё раз. Возвращайся живым. Пленных не бери. Воду из фонтана не пей, она грязная, – напутствовал я Глеба, пока он выкарабкивался из машины.
– Ага, – уже стоя на тротуаре, ответил Глеб. – А может, я останусь ночевать у себя на квартире. Как пойдёт. На связи, короче.
Стальский пошёл в направлении пешеходной улицы Проломной, где он договорился о встрече с сослуживцами. Я наблюдал за удаляющимся Стальским. В этой форме – берете, сапогах – он выглядел внушительно. Как будто сам эталон ВДВ-шника сошёл с неба, чтобы одним своим видом отбить у врагов отечества всякое желание жить дальше. Этот двухметровый красавец шагал по улице, а прохожие обоих полов оборачивались ему вслед, – мужчины робели, а женщины желали. Когда Глеб скрылся за поворотом, я смахнул с лица благоговейную улыбку и тронулся с места.
Через десять минут я уже открывал входную дверь своей квартиры. У меня в руках была стопка корреспонденции, которую я извлёк из почтового ящика на первом этаже. «Интересно, банк сегодня работает? Вот бы сразу оплатить коммуналку, раз уж я здесь», – думал я. А вообще-то пора бы уже научиться пользоваться Интернет-банкингом.
*****
Через полтора часа в том же месте.
«Работа-работа-работа…» – повторял я на разные лады, собирая в пакет испорченные продукты из холодильника. «Работа-работа-работттттта…» – бубнил я себе под нос, шагая с мусорным пакетом в сторону помойки. «Рав-Рав-Рававав! Работа-работовна…» – бормотал я, слушая гудок в своём телефоне.
– Работа, рабо… – соединение произошло. – О, привет, Ксю! Что делаешь?
– …………
– ЗдОрово-здОрово… Когда? Часа через три? А сейчас время найдётся?
– …………
– Просто прогуляться. Может, в парк сходим? Можно пообедать где-нибудь.
– …………
– Через сколько? – я посмотрел на часы. – Во сколько это?
– …………
– Договорились, – я повесил трубку.
«Рабооота-рабооотаааа… А-а-а!..» – зевнул я. Ксю сказала, что через три часа уезжает с коллегами на дачу, а сейчас у неё есть немного времени. Что ж, прогуляюсь с Ксюшей, – может она что-нибудь интересное расскажет. А вообще: сегодня только второе число, – впереди ещё целый месяц.
*****
– А вообще-то да, слегка вымученный выпуск, – рассуждала Ксения, облизывая мороженое.
Я не собирался обсуждать с ней наш кризис идей, но в какой-то момент всё же скатился на эту тревожащую меня тему. Будет не лишним заметить, что с последней нашей встречи моя подружка похорошела; у меня всегда так случается, закон подлости. Я украдкой бросал взгляды на её ноги, растущие из-под тонкого синего платьишка, а когда она ловила мой взгляд, то говорил: «Да-да!..» и повторял последние сказанные ею слова.
С тех пор как журнал про строительство приказал долго жить, Ксения устроилась в самый популярный журнал нашего города, который писал о досуге. Я назвал его самым популярным, потому что даже я – не интересующийся ничем подобным – слышал о нём. Нет, это не был «First Chair», это был другой журнал.
– Ты постриглась? – спросил я, когда мы остановились напротив свободной скамейки.
– Ммм-да, – усаживаясь и отправляя платье, ответила она.
В центральном парке было полно народу. Я увлёкся наблюдением за прохожими и одновременно рассуждал вслух:
– Второго августа можно не опасаясь гулять хоть всю ночь напролёт, потому что отмечающие свой праздник ВДВ-шники только и смотрят: кого бы из братьев-славян вызволить из беды.
– Точно, – согласилась Ксю. – Кстати! Стальского надо поздравить! Я совсем забыла.
– Напиши ему смс-ку, – предложил я. – Номер есть?
– Сейчас посмотрю, – прокручивая список контактов, сказала она.
Я вернулся к наблюдению за людьми. Есть мнение, что космонавты съезжают с катушек, лицезря нашу малюсенькую планету – синенькую среди равных – в иллюминатор своих космических повозок; они ощущают Бессмысленную и Беспощадную Тщетность человеческих устремлений. Я вижу эту Тщетность, сидя на лавке в людном месте.
– Всё, поздравила, – сказала Ксения, убирая телефон в сумку.
– Сегодня, наверное, концерт какой-нибудь будет? – рассеянно глядя вглубь парка, спросил я.
– Кто-то приедет, это да. Но не Мадонна точно, – ответила Ксю, посмеиваясь.
Через десять минут мы уже шли в сторону торгового центра, на подземной парковке которого пришлось оставить машину, ввиду отсутствия незанятых бесплатных мест непосредственно около парка. Мы как раз проходили памятник Джалилю, когда Ксюша, как бы между прочим, взяла меня под руку.
– А вообще, если ты скучаешь, можешь поехать с нами, – сказала она. – Ты же вроде как журналист, коллега.
– Спаси… – начал вежливо отказываться я, но онемел от увиденного.
В нескольких десятках шагах впереди – навстречу нам – шли Бимерзкий под руку с Мартой. Я впервые со времён информационной революции пожалел о том, что люди больше массово не читают газеты, – а то бы я сейчас спрятался за разворотом. Отбегать в сторону было уже поздно; расщепиться на атомы и собраться в другом месте у меня не получилось, поэтому мы продолжили сближение с «четой Бимерзких», которые, тоже заметив нас, шли навстречу, нацепив благожелательные улыбки. Что характерно: и наша и их пара перестали держать друг друга под руки.
– Привет, – «давая краба» нашему адвокату, сказал я.
– Здорово, Аронов, – стискивая мою руку своим щупальцем, сказал Марк.
– Пассивный отдых? – как бы обращаясь к ним обоим, спросил я.
Марк, конечно, не врубился в то, что я хотел сказать, а Стальская той же ироничной интонацией, к которой секунду назад прибег я, сказала:
– Работа над номером.
Обмен остротами состоялся и теперь, отдавая дань приличиям, я, указывая на свою спутницу, сказал:
– Ксения. Моя…моя… коллега по работе. По той работе, ну, ты… вы… знаете, когда я работал в журнале про строительство, – я так разволновался, что не заметил что трясу Ксюшу за локоть.
– Приятно познакомиться, Ксения. Я – Марк, – гораздо лучше владея собой, заговорил Бимерзкий.
Адвокат и Ксю пожали друг другу руки.
– Стальская, – указывая ладонью на Марту, сказала я.
– Ксюша, – представилась Ксюша, трогая кончики пальцев Стальской, а затем прибавила, с улыбкой глядя на меня: – Я – коллега Вадима по работе. По той работе, где и когда он работал в журнале про строительство.
Бимерзкий первый оценил чувство юмора моей бывшей коллеги по работе. Потом и мы все немного посмеялись. Потом повисла пауза, во время которой я отметил, что Стальская выглядит великолепно. На ней была надета белая блузка и тёмно-синяя юбка-колокол. «К сожалению, этот колокол звонит не по мне», – мысленно произнёс я и грустно улыбнулся.
– Что ж… – сказала Ксения. – Мы, пожалуй, пойдём. Прекрасный день.
– Да, чудный день, – вдыхая полной грудью выхлопные газы центра города, согласился Бимерзкий.
– Ну, пока, – сказала Стальская. – Увидимся до…
– …ма, – закончил её мысль я, неловким движением указывая куда-то в сторону юго-запада.
– Приятно было познакомиться, – вежливо промолвила Ксения.
– Да-да, и нам очень приятно, – решил выразить коллективное мнение Бимерзкий.
Мы разошлись в разные стороны. Я шёл и старался не оглядываться.
– Это наш адвокат, – внёс дополнительную ясность я.
– Этот ваш адвокат – папик сестры Глеба?
«Как это типично: не называть по имени того, кто неприятен», – подумал я.
– Да, – односложно ответил я.
– А он в курсе, что между тобой и ней происходит? – жёстким тоном спросила Ксю.
– А ничего не происходит.
Через двадцать минут я доставил Ксению к дому её подруги. По дороге я всячески пытался вновь повернуть разговор на тему приглашения меня на загородные шашлыки, о которых было упомянуто за мгновение до встречи «четы Бимерзких», но этот поезд ушёл.
– Не пытайтесь при «рекламной» игре строить «информационно-аналитическую» мину, – напутствовала меня Ксения и чмокнула в щёку на прощание.
Часы показывали пять часов. Самый разгар вечерних гуляний. Я ехал в сторону квартиры и думал над словами Ксю. Признаться: не ожидал от неё таких глубоких и лаконично оформленных мыслей, хотя не исключено, что она повторила чьи-то слова. Как бы то ни было, это чистая правда, – мы думаем над тем, что бы такое написать, чтобы не как у всех, чтобы с изюминкой, а рекламодатели готовы ждать своей очереди несколько месяцев. Это же «Бритва Оккама», – решение не должно быть сложнее решаемой задачи. Надо прекращать дрочить судьбу, изображая из себя серьёзное издание, и удариться в рекламу и «жирную джинсу».
Посчитав, что на сегодня достаточно впечатлений, я решил свернуть в сторону пригорода. Но вначале не лишним будет связаться с Глебом. «Напишу ему сообщение». Как раз в тот момент, когда я открыл сообщения, мой телефон начал принимать звонок от Стальского. «Лёгок на…»
– Алло-на, – сказал я.
– …………
– Отличная новость! – обрадовался я тому, что Глеб уже едет домой. – А кто тебя везёт?
– …………
– Ладно-ладно, – подыгрывая интригующей интонации Глеба, ответил я. – Может что-нибудь «вкусного» прихватить? – спросил я, имея в виду алкоголь.
– …………
– День мне начинает нравиться, – сказал я и скинул вызов.
*****
Я лихо завернул в почему-то открытые ворота нашего дома и чуть не въехал в задний бампер огромного седана. «XF» – гласила надпись слева от того места, где должен был быть номерной знак. «Portfolio» – было написано справа. Не успел я выйти из машины, как Глеб очутился на пороге. Он уже переоделся в обычную одежду. Он улыбался и ждал вопроса.
– Чей Ягуар? – задал я вопрос.
– Мой, – ответил Глеб, сияя.
Я обошёл машину по кругу и сказал:
– Чёрт возьми, Глеб, ты уверен, что она тебе по карману. Это же трёхкомнатная квартира с ремонтом на колёсах. Ц-ц-ц…
– Да, она немного кричащая, – согласился Глеб. – Сам бы я…
– Что?
– Ничего.
Я не поверил своим ушам.
– Что, Стальский, дарёному коню?.. Да?
– Да-да, не хотел говорить сразу… – смущаясь, ответил Глеб.
– Или лучше сказать: дарёному Ягуару под хвост не смотрят.
Стальский посмеялся.
– Кто тебя так любит? – этот вопрос я задал уже сидя на пассажирском сиденье, вдыхая аромат кожаной обшивки.
– Я тебе рассказывал о Ларисе Николаевне? – невнятно пробормотал Глеб.
– Нет, не рассказывал, – улыбаясь и сверля Стальского взглядом, ответил я, а в следующий миг до меня дошло: – А! Эта она заезжала за тобой сюда?!
– Да. Точнее её водитель.
– За тобой – за «Прошкой».
Глеб покраснел и прикрыл рот ладонью. Я и не знал, что он умеет так стесняться. Я, конечно же, знал, что Глеб никакой не «прошка», но это была слишком благодатная почва для подколок.
– Да ладно, Глеб Альфонсович, выгладывай всё, – смеясь, проговорил я.
– Да нечего там выкладывать! – смешным голосом начал Глеб. – Мы с ней познакомились через Дашу. Лариса – бывшая судья в Верховном. А сейчас?
– Бывшая?! Сколько ей лет?! «А сейчас она на пенсии», – ты это хотел сказать?! – перебил я Стальского чередой вопросов с восклицаниями, чем окончательно вогнал его в краску.
– Ничего она не на пенсии! Она сейчас депутат! Да, – серьёзным голосом ответил Глеб.
– Вдова, поди?
– Первый муж умер, да. А со вторым в разводе. Младшая дочка учится в Лондоне. Старшая в Москве работает, – привёл Стальский краткую биографическую справку.
– Да-а-а… – задумчиво протянул я. – Ты – известный персонаж, к тому же хорош собой. Молодые девушки с радостью дарят тебе свои тела, а пожилые девушки – Ягуары за четыре миллиона. Всё правильно.
– Теперь, когда ты объяснил себе ситуацию, может прокатимся?
– Давай, – согласился я. – А у вас действительно такие отношения, что ты имеешь моральное право принимать такие подарки? Что ты ей взамен можешь предложить?
– Слушай, она от меня ничего не требует – это раз. Во-вторых: ты бы видел, как я отказывался от подарка! Да-да! Я не хотел его брать, но она настояла, – чётко выговаривал слова Глеб, аккуратно сдавая назад и выруливая на аллею. – У неё столько денег, что она могла бы всем своим любовникам подарить по позолоченному вертолёту.
– Так значит, любовник, – заметил я. – А сколько ей лет?
– Хорошая погода сегодня…
– Сколько? Восемьдесят? Три по тридцать? Два по пятьдесят? Сколько?
Глеб глянул на меня с неподдающейся классификации улыбкой.
– Сколько, Стальский? Облегчи душу. Скажи.
– Шестьдесят…
– Шестьдесят! – не смог удержаться от возгласа я.
– …два, – закончил предыдущую фразу Глеб.
Я не знал что сказать; сказал глупость:
– Ну, знаешь, а машина действительно отличная.
– Ой-ой, Аронов, ты же знаешь, что я с ней связался не из-за денег. Если бы я хотел, то пошёл бы и купил себе хоть Ягуар, хоть Порше, хоть трёшку с ремонтом… Зарабатываем же, ё-моё!..
– Понятно, уж. Я так, шучу, – ответил я.
– Просто Лариса Николаевна – женщина, с которой приятно находится рядом. Понимаешь? У неё можно многому научиться. Понимаешь? – Глеб глянул на меня.
– Понимаю, – ответил я, а потом с усмешкой добавил: – Учись быстрее, Стальский, пока она жива.
– Идиот, – прошептал Глеб, стараясь не смеяться. – Я согласился на дорогой презент из уважения к ней. Понимаешь?
– Не очень. Но уже не вижу моральных препятствий. Раз деньги некуда девать, почему бы не одарить голубоглазого высокого юношу английской колесницей.
Мы размеренно ехали по хорошему асфальту мимо соснового леса, потом мимо санатория-профилактория, мимо базы отдыха. Через десять минут остановились недалеко от съезда на пляж. Пред нашими взорами простиралась Матушка-Волга. Глеб вытащил из перчаточного ящика одну из своих курительных шкатулок, и мы вышли из машины. Стояла прекрасная погода, как всегда второго августа. Мы вдыхали запах реки и смотрели на клонящееся к Западу солнце. На душе было спокойно. В такие минуты кажется, что ради таких моментов мы и живём, – моментов тихого созерцания. И ведь никогда заранее не подгадаешь этот миг.
Глеб докурил папироску, кинул окурок наземь и наступил ногой.
– Поедем домой? – спросил он.
– Да. Не возражаешь? – спросил я, указывая на машину.
– Пожалуйста, – ответил Глеб, протягивая ключ-карту.
Мне нравилась эта модель, ибо она преемница легендарного «X-type».
*****
На следующий день было третье число месяца. В «First Chair» выходит статья за авторством некоего Павлика Баранова под названием «La Critic’о-журналисто. Облико бумагамаралле», содержание которой полностью соответствует названию. В своей хуле на нас троих автор почти переходит на личности. Почти.
*****
В понедельник с девяти утра до часу дня мы с Глебом стояли в очередях в разные окошки в ГИБДД, чтобы получить номера для Ягуара. К трём пополудни нам надлежало быть в «Кефире».
«Так-так, Стальский, значит, – задумчиво промолвил инспектор в окошке и начал что-то искать глазами среди стопок с номерными знаками, разложенными в порядке возрастания «крутости». – Стальский… Сейчас-сейчас. Вот. Получите, распишитесь». На выданных инспектором жестянках было выбито: «к003рт»…
– Если потакать своему безумию, то, скорее всего,
ничего не добьёшься; если не потакать – не добьёшься тем паче.
– Спорно.
– Спорь, – ответил Глеб и открыл свою табачную шкатулку
Понедельник и так был для нас тяжёлым днём из-за записи ПД-шки, а в этот конкретный понедельник четвёртого августа Даша нас «подписала» на участие в качестве гостей в утренней радиопередаче на радио «Мост». Мы не посмели даже заикнуться о недовольстве, поскольку Даша относилась к нам хорошо и во всём помогала, также мы не забыли, как она поспособствовала освещению нашего перформанса с муравьедом и «Спасителем». В общем, речи об отказе не было, и с семи тридцати до девяти утра мы должны были общаться в прямом радио-эфире с ведущими и дозвонившимися слушателями. Накануне вечером, в телефонном разговоре, Владимировна дала напутствие: «Если разговор зайдёт о газете, – расскажите о газете. Немного…»
Поспав пару часов и не сумев позавтракать, я перебежал из тёплой кроватки на заднее сиденье Ягуара и уснул. Проснулся я тогда, когда задняя дверь открылась и внутрь попыталась усесться Дашенька. Мы были на парковке «Кефира». Времени до эфира было двадцать минут.
– Осторожно, Даш, там Аронов. Не раздави его, – предупредил Глеб.
– Эй, эй, вставай, – трогала меня за рукав, сидящая на переднем пассажирском кресле, Марта.
Я очнулся и принял вертикальное положение, давая возможность нашему продюсеру сесть.
– Опупеть Глеб, шикарная машина! – ощупывая ручки, сказала Даша, а затем, обратившись ко мне, прибавила: – Не спи, Вадичка.
Больше не собираясь засыпать, я начал беседу:
– Это в этой утренней передаче Недобачинский с Недостиллавинным шутят ниже плинтуса и не дают слова вставить соведущей? – спросил я.
– Да, – удивлённо ответила Даша. – Ты знаком с этим шоу?
– Один раз случайно послушали, когда рано ехали по делам, – ответил за меня Стальский.
– Да, один раз, – подтвердил я. – Просто флешку с музыкой забыли дома.
– Ага, – поддакнул Глеб. – Перезаписывали флешку и на столе забыли.
– Точнее не скажешь, – подтвердил я.
Даша с кислой миной следила за нашим мини-спектаклем.
– Вы ведь не под кайфом? – спросила она как бы между прочим.
Мы отрицательно помотали головами.
*****
Что рассказать о радиопередаче? Хронологию вспомнить труднее всего. Я мало участвовал в разговоре, ввиду полного отупения из-за недосыпа. Марта также не слишком много разговаривала; рассказала о том, что она юрист и планирует стать адвокатом (так сказать ей посоветовала Владимировна). Точно помню момент, когда один из ведущих сказал что-то вроде: «Вы, должно быть рады, что ваши разносторонние таланты нашли себе такое огромное количество почитателей? Особенно ты, Глеб. Наш студийный телефон раскалился от звонков слушательниц, а страничка в Инете завалена комментами. Что скажешь?» По дьявольской улыбке Стальского я понял, что у него есть что сказать. Глеб копнул глубоко: «Не так уж много людей хотят, чтобы их оценили по достоинству; большинство мечтает быть оценёнными гораздо выше».
Лично мне было интересно послушать статистические данные, которые время от времени зачитывал кто-то из ведущих. Эти данные касались всё возрастающих рейтингов ПД-шки. Разговор таки коснулся газеты. «Не секрет, что, появившаяся несколько месяцев назад, газета La Critica – плод вашего труда. Как возникла идея создания La Critic’и?»
Стальский не подкачал, – остроумно и задорно ответил на все интересующие вопросы, как ведущих, так и слушательниц. Тенденция покорения Стальским девчачьей половины человечества вырисовывалась всё отчётливее. Что показалось странным: про материал на последней странице никто не спросил. Никому как будто не было интересно: где мы его берём, гарантируем ли достоверность информации, какие цели преследуем. Волей-неволей задумаешься над тем, что все окружающие – звенья одной цепи. Но, все эти вспышки фантазии насчёт теории заговора беспокоят меня только лишь тогда, когда я не выспался, а когда голова свежа, всё встаёт на свои места.
*****
По дороге на «Кефир» я что-то уж совсем разошёлся в своём критиканстве в адрес радио-диджеев, и наш продюсер, не выдержав моего гундения, разразилась гневной тирадой:
– А вы что? Вы-вы?!.. Несёте что-то доброе и вечное что-ли?
Марта якобы что-то высматривала в окне и не собиралась принимать участие в этом разговоре.
– Такие же пошляки и любители, – негодовала Даша, выплёскивая накопившуюся боль от низкого качества контента телевидения и обиду за погубленные души зрителей.
Я решил умалить сердечные терзания нашего продюсера и сказал:
– Нам не нужно быть хорошими, достаточно быть лучше остальных.
– Ага, – вступил Глеб. – А чтобы победить врага – не нужно быть сильнее его, можно просто оказаться сильнее, чем он думает.
– Да?! – удивлённо спросила Даша.
– Не знаю, – ответил Стальский. – Я только что это придумал. А может даже не я.
Стальская, всё так же глядя сквозь стекло, беззвучно усмехнулась.
– Ты так стремишься к успеху?!
– А к чему мне стремиться? К болезни?!
К/ф «Подставное лицо» 1976
В шесть часов вечера мы ВТ (все трое) прогуливались по фойе кинотеатра «Peace» в компании директора этого кинотеатра. Это было отдельностоящее (от всяких бутиков, фастфудов и гипермаркетов) старое здание почти что в историческом центре города. Кинотеатр «Peace» в советские времена был культурным и досуговым эпицентром Центрального района, а теперь о нём никто не знал, и он загибался. Обшарпанный фасад с нарисованными от руки афишами, – провинциальный колорит.
– После реконструкции мы вновь открылись в апреле две тысячи второго, – рассказывал директор. – С тех пор прошло много лет. Мда… Зал на двести мест, кстати. Вот прямо сейчас идёт марафон фильмов Альмадовара. Вы знакомы с его творчеством?
Мы с Глебом утвердительно кивнули. Марта внимательно изучала старинные постеры на стенах. «Аталанта», – было написано на одном из них. «A Streetcar Named Desire», – было написано на соседнем.
– Вы нам выдадите какую-то карточку, чтобы мы по ней проходили? – спросил Глеб.
– Карточку? – переспросил директор.
– Ну, да, карточку. Карточку или ламинированный абонемент на все сеансы, – пояснил Глеб. – Как мы будем проходить в зал.
– А! Не-е-е-ет, Клавдия Романовна вас запомнит, – ответил директор. – Клавдия Романовна! Клавдия!.. Она, наверное, смотрит фильм. Любит Альмодовара.
Директор взглянул на часы и сказал:
– С минуты на минуту закончится сеанс, и Клавдия Романовна выйдет, – я вас с ней познакомлю. Заодно заметьте: сколько человек выйдет из зала. Ничтожно мало. А ведь билеты у нас стоят всего ничего: от пятидесяти до двухсот рублей. Очень рассчитываю, что ваши читатели внемлют совету и начнут посещать наш кинотеатр. Вы уж напишите, что у нас не только артхаус, но и блокбастеры случаются, правда, по прошествии пары недель с премьеры. Но цены-то, цены – ниже!
До нас донёсся шорох ног по ковровым дорожкам. Двери единственного зала отворились, и мы увидели высокую худощавую старуху с ярким макияжем на лице.
– Клавдия Романовна, будьте любезны… – подозвал директор женщину к нам, а когда она приблизилась, сказал, указывая на нас троих: – Вот, это те молодые люди, о которых я вам рассказывал.
Мы по очереди представились, и только тогда она сказала: «Клавдия».
– Полюбуйтесь, – сказал директор, кивая на двери.
Прищурившиеся люди начали выходить из зала. Я насчитал девять человек. Ни одной парочки, все гики-одиночки и артхаус-гёрлы. Даже сколь-нибудь очевидного хипстера нашим взорам не предстало.
– Сколько билетов продано, Клавдия Романовна? – обратился директор к администратору-билетёрше-техничке-бармену-и-единственномучеловекукромедиректора (не считая киномеханика).
– Десять.
– Один не вышел. Скорее всего – спит, – грустно заметил директор, а потом, приободрившись, продолжил: – Сейчас перерыв. Следующий фильм через десять минут.
Директор жестом пригласил войти в зал. Мы вошли.
– Напоминает театр имени Миронова на Петроградке, – тихо проговорила Марта.
Перед полотном экрана действительно имелась сцена наподобие театральной.
Я окинул взором ряды с целью рассмотреть того заядлого киномана, который уснул, но никого не высмотрел. Я поднялся на «места для поцелуев» и сел посередине ряда. Стальские и директор снова вышли в фойе, а я остался в одиночестве. Тусклый свет боковых люстр едва-едва освещал пространство. Мне было уютно. Я развалился в кресле, положил голову на спинку и прикрыл глаза.
– Место с историей, – раздался холодный женский голос слева от меня.
Я похолодел от ужаса, – такой неожиданностью было для меня узнать, что в помещении ещё кто-то есть. Однако я никак не выдал своего замешательства.
– Неужели? – сказал я и повернул голову в сторону источника звука.
В самом конце моего ряда, слева, под перегоревшим боковым светильником сидел человек. Очевидно, женщина или девушка. Очертания пышной юбки и длинных как будто синих (!) волос. «Наверное, парик», – подумал я. Деталей я разглядеть не мог. Вся окружающая эту женщину обстановка была видна чётко, а сама она как будто была не в фокусе. Как Робин Уильямс в одном из фильмов Аллена.
– Вы ждёте следующий фильм? – спросил я, чтобы развеять тишину.
– Жду, – последовал ответ.
Говоря своё «Жду», она поправила браслет или часы на левом запястье.
– Нравятся работы Педро? – снова заговорил я.
– Да, – ответила девушка.
– Говорят, что Педро уже не тот, – с усмешкой сказал я. – Вам больше старые фильмы нравятся или позднее творчество? Лично мне кажется, что он не становится хуже, а его фильмы эволюционируют в направлении большей понятности для массового зрителя, – что неплохо.
Ответа не последовало. Мне стало неловко. Я решил высказать последнюю мысль и уйти:
– Кхе… Когда я пересматриваю ранние фильмы Альмадовара, – я чувствую умиротворение. У меня, как бы это сказать, на некоторое время утихает шум в голове.
– Я понимаю, о чём ты, – сказала таинственная зрительница.
Я предпринял попытку подняться со своего кресла и подсесть поближе, но в этот момент в дверном проёме появился Стальский и, высматривая меня, сказал:
– Идём, Аронов, дома поспишь.
– До свидания, приятного просмотра, – негромким голосом сказал я девушке и боком начал выходить в направлении двери.
Кажется, она мне ничего не ответила.
– Ты что там делал? Мастурбировал? – смеясь, сказал Глеб, когда я подошёл к нему в вестибюле.
– Да, а где Марта и директор? – спросил я, щурясь от, бившего в окна, клонящегося к закату солнца.
– Она пошла к машине, – сигнализация что-то сработала. С директором мы всё утрясли. Можно ехать. Ты что такой пришибленный? – толкая меня в плечо, спросил Стальский.
– Не знаю. Голова что-то кружится, – снимая очки и трогая костяшкой большого пальца глаз, ответил я.
Дождавшись зелёного светофора, мы с Глебом перешли дорогу и оказались на парковке рынка, который соседствовал с кинотеатром. Стальская уже вырулила из ряда и поджидала нас. Мы уселись в машину, и Глеб сразу принялся за скручивание самокрутки. Я пристегнулся и предался блужданию мысли. Марта медленно вела Танк к выезду из паркинга.
– Эй, зацени, Аронов, – изменённым из-за облизывания папиросной бумаги голосом сказал Стальский. – Кабриолет Ягуар.
Я повернул голову вправо и увидел припаркованный красный родстер с тканевым верхом. Так как мы смотрели с высоты Танка, увидели только крышу, наглухо тонированное лобовое стекло и немного капота машины.
– Ага, красота, – лениво промолвил я.
– Не то слово. У меня тоже красивый, – смеясь, сказал Глеб и жестом через зеркало заднего вида спросил у сестры позволения закурить.
«Кури», – одними губами ответила Марта. Танк набрал обороты и две, припаркованные по бокам, машины «разразились плачем» сигнализаций.
В общем, с кинотеатром «Peace» мы договорились о размещении малюсенькой рекламы в ближайшем номере газеты и упоминании сего заведения культурного досуга в Твиттере Стальского не менее раза в две недели, взамен кинотеатр обязался бесплатно показывать нам фильмы в ближайший год, а то и дольше. Карточку-пропуск нам никакую не выдали, ведь единственная пластиковая карточка среди всех сотрудников кинотеатра «Peace» была у директора, – это карточка являлась БСК на проезд в метрополитене. Что сказать – «Peace» являлся заведением ку-ку-культурного досуга на грани выживания.
Если выход как выход не нравится,
то выход как вход – не выход
Г. Стальский
– Не будем рассиживаться, – сказал Глеб, ложась на диван перед (всегда выключенным) телевизором.
– Я собираться, – домыв последнюю тарелку, сказала Стальская и ушла наверх.
– Блин, уже восемнадцатое число… – прошептал Глеб, внушив мне знакомую тревогу о цейтноте.
Я открыл заглавную страницу Яндекса и пробежал глазами по новостям.
– Слышь, Стальский, – окликнул я партнёра. – Смотри что пишут: «Полиция ищёт девушек, которые устроили «голую» фотосессию у Вечного Огня».
– Конечно, ёбанноврот, ведь все остальные дела полиция уже переделала! – зло прокомментировал Глеб, ложась поудобнее.
– Не говори-ка! – согласился я. – Как будто красивое женское тело и подвиг героев войны – враждебные друг другу понятия!
Стальского явно задел этот вопрос, потому что он продолжил развивать тему:
– Девушки показывают то, чем больше всего гордятся. Это не ум, пока что, а тело. Фотографируют предмет своей гордости на фоне предмета общей гордости. Всё сходится. Все довольны: и павшие герои, смотрящие с небес на женские прелести, и девчонки, мечтающие о том, чтобы мужчины-современники были бОльшими героями. И тут…
– Полиция вступает в дело, – продолжил я.
Глеб встал с дивана и уселся на высокий стул, пододвинул свой лэптоп, открыл его и… отрешился от мира.
Все двадцать минут пока Марта собиралась, всю дорогу до «Кефира», всё время, что работал гримёр, Стальский стучал на своей «машинке». Результатом явилась исполненная либерально-благочестивого гнева статья под названием «Чем бы заняться полицейским?» Спустя пару дней я, ознакомившись с последними новостями и подхватив ту же интонацию, «начирикал» статью под названием «Чем бы заняться чиновникам?». Ещё сутки спустя совместными усилиями была рождена статья под названием «Чем бы заняться гаишникам?». И, в довершении темы, также совместными трудами, был написан весьма и весьма ироничный текст под названием «Чем бы заняться членам РПЦ?»
«Теперь мы оправдали своё название», – констатировала Стальская, сохраняя макет сентябрьского номера в ИнДизайне.
Смирение есть первейшая христианская добродетель,
особенно когда всё равно ничего не получается изменить
М. Веллер
Был прекрасный субботний день двадцать третьего августа, когда мы с Глебом, после вкусного обеда играли в нарды, а Марта, опять же после вкусного обеда, возлежала на диване с планшетом в руке. Зазвонил служебный телефон La Critic’и, который был в ведении Стальской. Мы с Глебом даже и не подумали отвлекаться от игры. Мы были уверены, что это звонит кто-то из желающих поместить рекламу, а Марта сейчас возьмёт трубку и несколькими отработанными вежливыми фразами объяснит, что сентябрьский номер уже весь занят, и что она может записать данные организации, чтобы связаться при первой возможности. А после разговора – вне зависимости – хочет звонивший вставать в очередь или нет – она занесёт данные контакта в специальную записную книжку в своём телефоне.
– Сицилия ведь ещё не давала жёлтый конверт на сентябрь? Я кидаю? – задал два вопроса подряд Глеб, тряся в руках кости.
– Нет. Да, – ответил я.
Марта тем временем поднялась с дивана и взяла трубку.
– Газета «La Critica». Марта слушает, – сказала она в трубку.
– …………, – говорил ей что-то абонент.
– Так, – реагировала Стальская.
– …………
– Так. Ивинговое агентство. Понимаю.
– …………
– Вечеринка каждую пятницу, – повторяла она ключевые слова собеседника. – И ещё два мероприятия в течение недели.
Мы прервали игру, не для того чтобы прислушиваться, а чтобы, отвлекаясь на Стальскую, не ошибиться в ходе.
– Да, мы живём в большом доме, но…
– …………
По удивлённым глазам Марты и по ключевым словам, мы поняли, что разговор ведётся странный.
– Я правильно поняла: вы хотите арендовать два верхних этажа и крышу нашего дома, чтобы открыть ночной клуб? Ха-ха…
Мы с Глебом открыли рты от удивления.
– Нее-еет, уважаемый Марсель, нам такого не нужно, – с выражением проговорила Марта.
– …………
– Да. До свидания. Ничего-ничего…
– …………
– Всего хорошего вам тоже.
Разговор закончился. Не дожидаясь наших расспросов, она приступила к пересказу этого странного разговора.
– Представляете: звонил владелец какого-то ивингового агентства. Сказал, что занимается организацией вечеринок, приёмов, всяких других мероприятий… И вот, предлагает арендовать у нас верхние два этажа и крышу, чтобы построить там ночной клуб! Дичь какая-то.
– Да уж, странно, – проговорил Глеб, снова принимаясь за игру.
– Откуда вообще кто-то знает, где и как мы живём? Сколько этажей. Крыша… – удивлённо и взволнованно проговорил я, следя за ходом Стальского.
Марта снова принялась за лежачее чтение, а я бросил кости.
– Шесть-шесть! Ха! – радостно проговорил я.
– Блеать!.. – почувствовав приближающийся проигрыш, прокомментировал Глеб.
Зазвонил мой телефон. Я немного подпел Эдит Пиаф пока тянулся за аппаратом.
– Сицилия, – сообщил я Стальским, а затем, проведя по экрану, сказал: – Здравствуйте, Сицилия Владимировна. Приезжать за материалом?
– …………
– Что? Кто?
– …………
– Звонил какой-то тип. Предлагал устроить притон в нашем уютном доме.
– …………
– Что!!! – воскликнул я.
Стальские воззрились на меня.
– …………
– А нельзя как-нибудь без всего этого? – дребезжащим голосом спросил я.
Марта и Глеб повскакивали со своих мест и нависли надо мной.
– Я поставлю на громкую связь, – сказал я и положил телефон на столешницу.
Нажал кнопочку динамика.
– Привет, мои хорошие, – раздался холодный равнодушный голос нашего куратора. – Перезванивайте Марселю и говорите что согласны.
– Э-э-э… – не знал что спросить Глеб.
– Да-да, – прочувствованно проговорила Владимировна. – Соглашайтесь на любые его условия. Это часть плана. Приезжайте завтра ко мне в офис к десяти утра, – поговорим.
Соединение прекратилось.
– Чёрт! Какая-то ху…та!.. – прошептал Глеб.
Мы с Мартой смотрели друг на друга. Через какое-то время я сказал:
– Придётся звонить. Марточка, дай мне его телефон.
Стальская взяла служебную трубку и нашла последний принятый вызов.
– Со своего позвоню, – пробубнил я, беря свой сотовый.
– Он сам перезванивает, – сказала Марта, а спустя мгновение мы услышали звук звонка служебного телефона. – О, здрасте, Марсель.
– …………
– Да-а-а-а… Мы передумали. Как раз собирались вам перезвонить и сказать.
– …………
– В понедельник во второй половине дня? Лучше во вторник. В понедельник мы заняты, – проговорила Стальская, глядя на свои Omega.
– …………
– Договорились.
– …………
– О, правда?!
– ………….
– До свидания.
Разговор закончился.
– Да уж… – всё ещё стоя в напряжённой позе, промолвила Марта и вскинула брови в жесте досады и недоразумения. – Говорит, что мы не пожалеем. Говорит, что будет весело.
Стальский глубоко дышал и что-то соображал, потом спросил:
– Кто кидает?
– Достали эти нарды, – раздражённо проговорил я и захлопнул доску.
*****
На следующий день в девять утра мы были уже готовы выехать на встречу с Сицилией, когда она позвонила и отменила совещание. Сказала, что в понедельник мы всё равно будем в городе, – заодно и к ней заедем.
Марта, будучи при полном параде, полчасика пометалась по дому и отбыла по «оставшимся юридическим делам», а спустя час Глеб созвонился с Шубой и тоже свалил. Стальский с Егором прямо таки сдружились.
Итак, я остался один. Снова.
Примерно в три часа дня я вышел на крышу с глебовским биноклем, – решил развлечь себя осматриванием окрестностей. Не постесняюсь сказать, что с крыши нашего дома была видна вся округа, а если смотреть в бинокль, то и подробности личной жизни соседей разглядеть можно. Начав с осмотра территории детского дома, я, продвигаясь по минутной стрелке, перешёл к рассматриванию церкви кришнаитов, которая находилась в четырёх минутах ходьбы дальше по нашей улице. Кришнаитский трёхэтажный коттедж, конечно, не выглядел как явная церковь, просто имел замысловатую архитектуру, а с православной церковью его роднили две куполообразные стеклянные мансарды. Мм… Трудно объяснить, нужно видеть. Я увлёкся рассматриванием этой постройки. Не было похоже, что в доме кто-то есть. Наверное, обитатели уехали в город – бить в бубны и толкать свою литературу. На какое-то время я устремил линзы бинокля ещё дальше по минутной стрелке, чтобы осмотреть окрестности, простирающиеся сзади нашего дома. Там ничего необычного не было: одно-двухэтажные сельские дома с огородами и цветниками, множеством больших и малых теплиц. «Может тоже теплицу сколотить?» – подумал я, снова переводя взгляд на дом кришнаитов. Когда в следующее мгновение я пригляделся к стеклянным мансардам, на террасе одной из них стоял человек. Я поспешил убрать от глаз бинокль и изобразить обыкновенную прогулку по крыше своего дома, но заметил, что человек сделал приветственный жест рукой. Посмотрев назад, – может это не мне, – я, убедившись, что больше некому, тоже махнул в ответ. Мужчина – а этот человек был мужчина – махнул, мол «заходи в гости». На что я ответил – тоже жестом – «нет-нет, спасибо, мне неловко вас беспокоить». «Ну, как знаешь. Надумаешь – приходи», – означал его последующий жест, после чего он скрылся за дверью куполообразной мансарды.
– Я не настолько молод и одинок, чтобы искать себе приятелей среди членов религиозной секты, – себе под нос проворчал я.
Кстати говоря, я хорошо разглядел этого, одетого в льняные брюки, мужчину, – он был очень похож на моего дедушку, – высокий, стройный, с удлинёнными седыми волосами, моложавый. Мой дед по материнской линии, которого я имею в виду, был почти одно лицо со стендап-комиком Михаилом Задорновым. Все знакомые и родственники отмечали это сходство. И вот: этот пожилой парень был похож на этих двоих, как будто третий брат-погодка. «Забавно», – думал я, спускаясь вниз. Прямо сейчас я намеревался наведаться в жестяную банку с надписью «Кориандр».
– В Сети есть видео, где я в постели с тремя девушками?
Просто я стесняюсь оставаться с девушкой наедине
Г. Стальский
– Теперь понятно, мои хорошие? – в заключение своих объяснений сказала Сицилия.
Мы молчали и делали вид, как будто всё поняли. Правда была такова: последние пятнадцать минут Владимировна объясняла нам, для чего понадобилось устраивать над нашим домом ночной клуб, и единственное что прояснилось в конце её объяснения – это то, что она сама не знает причин. Мы это поняли, но стеснялись показать вид. Спустя минуту гробового молчания я подумал: «Какого дьявола!..» и сказал:
– Сицилия Владимировна, так и скажите, что сами не знаете ответа.
Стальские потупили взоры, а я – напротив – уставился на Владимировну. Она глубоко вздохнула и ответила:
– Ладно.
Связи между кем-либо и нами существуют
только в нашем воображении
М. Пруст
Во вторник примерно в девять утра на служебный номер позвонил Марсель и спросил: может ли он подъехать к десяти прямо к нам домой. Марта сказала, что да, и к девяти тридцати мы уже были готовы принимать гостя.
Без десяти десять мы с Глебом прогуливались по крыше и наблюдали в бинокль за въездом в посёлок.
– Знаешь, что хотел с тобой обсудить? – начал разговор Глеб.
– Что? – не отрываясь от наблюдения за дорогой, спросил я.
– Может не будем больше с Шубы брать деньги за комикс о нём? Мы с ним так хорошо общаемся, что мне неудобно продолжать эти товарно-денежные отношения. А он так любит светиться в прессе… А читателям нравятся истории о нём.
– Ладно, – согласился я.
– Правда?!
– Ну, да. Раз ты так считаешь.
– Хорошо, – облёгчённо вздохнул Глеб. – Но масштаб материала уменьшим и больше никакой рекламы его автокомплекса, – только комикс о его похождениях.
– Ага, – рассеянно произнёс я.
Прошло ещё тридцать секунд. Из-за поворота появился темно-красный внедорожник, а за ним белый фургон.
– Смотри, – сказал Глеб, указывая пальцем.
Я пригляделся.
– Красный Range Rover, – сообщил я. – А в фургоне, наверное, строители. В Рейнже двое.
– Спустимся, откроем ворота, – предложил Глеб.
Через две минуты мы с Глебом отворяли проезд в наш двор, и подъехавшие машины аккуратно зарулили на территорию. Красный внедорожник пропустил вперёд фургон, видимо, собираясь уехать раньше. Марта, три минуты назад достававшая из холодильника холодные закуски и кипятившая чайник, появилась на крыльце.
Одновременно открылись обе передние двери английской машины, и на наш двор ступили двое молодых мужчин. Оба с искренними улыбками направились к крыльцу, на котором стояли мы трое. «Марсельчиком может быть любой из них, но скорее всего им окажется тот, кто пожмёт мою руку первым», – подумал я, стараясь не уронить с лица приветственную улыбку. Узнать, слышанный по телефону голос, было трудно.
– Здравствуйте, Марта, – промолвил «тот, что первый», галантно целуя руку Стальской.
– Здравствуйте, – вслед за ним поприветствовал Стальскую «тот, что второй».
– Здравствуйте, – сделав инстинктивный реверанс, ответила Марта.
– Здравствуйте, Глеб. Вадим, – пожимая наши руки, сказал «первый».
– Здрасте, приятно познакомиться, – пожимая наши руки, сказал «второй».
– Я – Марсель, – сказал «первый».
– Ренат. Через «е», – представился спутник Марселя.
– Приятно познакомиться, – почти хором ответили мы.
– Это строители, – указывая на сидящих в микроавтобусе людей, сказал Марсель. – Они пока побудут в машине.
Мы пригласили Марселя и РЕната войти.
Церковь я нашёл на своём пути, на колени пал
[пал-пал-пал] – замаливал грехи
Илюшенька Лагутенко
– В Католической церкви существует семь таинств, – шёпотом заговорила Владимировна, – крещение, брак, конфирмация, евхаристия, исповедь, елеосвящение и священство. Последнее таинство – это как раз то, что связывает меня и вас, мои хорошие.
Сицилия назначила нам встречу в католической церкви в центре, напротив Баскет-холла, и теперь Глеб, Стальская и я сидели по обе стороны от нашего куратора на длинной скамье и внимали её речам. Введя нас в азы католического христианства, она умолкла. Через пять минут вдохновенного молчания Владимировна сказала: «Всё, идём». Напоследок я проговорил в уме короткую молитву, которую придумал на ходу: «Бог, если ты есть и если ты меня слышишь. Я даже не надеюсь понять хоть малую часть мироустройства, но прошу дать мне материальных благ, чтобы веселее коротать время на Земле. Заранее спасибо. Твой Вадим».
Выйдя из церкви, мы перешли дорогу и зашли в кафе, в котором нас уже поджидала Дарья. За столиком, в ожидании заказа, разговор о религии возобновился.
– Вы иудей? В нашем городе большая иудейская община, – спросила Сицилия у Глеба, почему-то обращаясь к нему на «Вы».
– Я не принадлежу ни к какой религии. Мне всё равно, – Стальский старался быть вежливым.
– Нет?.. Во что же вы верите, Глеб Стальский? – Сицилия Владимировна со смущённой улыбкой посмотрела на меня, потом снова перевела взгляд на Глеба.
Я спрятал лицо за очередным глотком чая, чтобы не видеть этого стыдливого флирта. Стальский на мгновение задержал чашку на полпути ко рту, потом всё-таки отхлебнул и изрёк:
– Не знаю. В чай, – Глеб звякнул чашкой о блюдце.
Сицилия положила ногу на ногу и изрекла:
– По крайней мере, в том, что чай существует, никто не сомневается.
По блеску в глазах Глеба я понял, что в его голову закралась какая-то мысль. Я не ошибся.
– Поделюсь своими размышлениями, – начал он. – Наиболее разумным выглядит карго-культ племён Папуа – Новой Гвинеи, потому что он родился благодаря реальным материальным благам. Очень чёткие причинно-следственные связи. А что касается лично меня: я сейчас нахожусь под влиянием постмодернистского богословия, – закончил свою речь Стальский и сделал глоток.
Не подав виду, я сильно подивился, что Глеб находится под влиянием… Как он его назвал? Я всегда думал, что Стальский находится под влиянием алкалоидов и опиатов. Хотя, скорее всего, он просто шутит.
– А ты? – перевела на меня свой взор Сицилия.
Признаюсь, что я немного подготовился к этому вопросу и без запинки выдал ответ:
– Я – «адепт всемогущего бога Навсёнаплевательства».
Стальский кинул на меня укоризненный взгляд, который означал: «Неужели ты умрёшь, если хоть полчаса не будешь ни перед кем рисоваться?!» Я слегка прищурил глаз, который был со стороны Глеба, как бы говоря ему: «Извини, пожалуйста, ничего не могу с собой поделать». На самом-то деле я – дистиллированный хайдеггерианец, что как раз не мешает мне наслаждаться текущим моментом.
– «Если благопристойность человека обеспечивает лишь ожидание божественной награды, то такой человек – говна кусок. А когда говно лезет наружу – это всегда проще», – торжественно и зло продекламировал Стальский.
– Ницше? – с усмешкой спросил я.
– Мэтью Макконахи, – ответил Глеб. – Точнее его герой.
Все на некоторое время затихли и попивали чай.
– Нет Бога сострадания, есть лишь Бог пыток, – вдруг сказала Дарья, до этого, как и Марта, не участвовавшая в разговоре.
Мы с Глебом удивлённо посмотрели на Дашу, потом друг на друга.
– Это тоже из какого-то фильма, – махнула рукой Дарья.
Нам принесли завтрак, но разговор не прекратился, просто поменялась тема.
– Так значит вы с Марселем пришли к договорённости? – риторическим тоном спросила Сицилия, выдавливая лимон в свой салат.
– Да, – ответил я. – Это было не сложно, учитывая, что вы велели соглашаться на любые условия.
Все присутствующие, включая Владимировну, слегка усмехнулись.
Наша сделка с Марсельчиком очень смахивала на одностороннюю. Он превращает два верхних этажа и крышу в клуб, чтобы не чаще трёх раз в неделю проводить мероприятия. Реконструкция здания подразумевает отдельный вход на третий этаж. Также он облагораживает территорию, которая примыкает к клубной половине дома: дальняя часть огорода превращается в парковку примерно на двадцать машин, а ближняя к дому часть огорода становится прекрасным садом, автором которого станет широко известный в узких кругах ландшафтный дизайнер. Газета получает дополнительную рекламу ввиду того, что клуб будет называться «La Critica». Из «вкусняшек» для нашего личного пользования: система видеонаблюдения за придомовой территорией с мониторами в гостиной и автоматические ворота в наш двор; в тот двор, где находится наше крыльцо, и где мы паркуем машины. Да-да, территория, прилегающая к нашему дому и огороженная высоким забором из белого кирпича с коваными загнутыми прутьями, действительно обширна. Папа когда-то позаботился об этом, выкупив пять участков. Клубная часть территории огораживается от жилой части деревянной решёткой с живым вьюном. Марсельчик обязуется оплачивать все коммунальные услуги, – как клубные, так и наши.
– В данный момент наша «одноподъездная хрущёвка» превращается в логово элитарного клуба «Что? Где? Когда?» – озвучил, раннее сказанную мне и Марте, шутку Глеб.
– Поня-я-ятно, – задумчиво протянула Владимировна.
– Там так тарахтят, что спать невозможно, – многозначительно сказал Глеб. – Серьёзно! Работают день и ночь.
– В городе ночуйте, – тихо сказала Сицилия.
Мы так и собирались, но не лишним было, чтобы Владимировна сама предложила ночевать в городе. Ведь когда-то она делала акцент на необходимости нашего постоянного проживания в загородном доме.
– А! У нас будет лифт, – сообщила Стальская, звучащий как бред, факт.
– Лифт?! – хором переспросили Даша и Сицилия.
– Да-да, – подтвердили мы с Глебом.
– Как же?.. – не веря своим ушам, проговорила Даша.
– Конструкцией дома предусмотрен лифт? – задала более прицельный вопрос Владимировна.
Стальские посмотрели на меня. Я внёс ясность:
– Да. Папа задумал лифт, но успели построить только шахту. Теперь там гуляет ветер…
– Ничёсе!.. – сказала Дашенька, скрипя вилкой и ножом по тарелке. – Красиво жить не запретишь. А где сейчас твой отец? За границей, наверное?
– Можно и так сказать, – с улыбкой ответил я.
– Папа Аронова погиб, – сказала Владимировна.
– И мама тоже, – решил всё выложить я, раз уж зашла речь.
– Мне жаль, – сказала Даша. – Мне жаль.
В последующие несколько минут все сосредоточились на своих обедах. Потом Стальская резко воскликнула:
– А! Расскажите про вывеску. Что там будет написано кроме «La Critica»? Я подзабыла.
– Глеб, твоя идея, – сказал я, предоставляя ему рассказать об этом.
– Там, короче, под названием клуба будет неоновая надпись: «Паукам и вестготам вход воспрещён».
– Что уж это значит? – спросила Марта.
– Я смотрела этот фильм, – одобрительно покивав, сказала Даша.
– Ымм… Я тоже, – в свою очередь сказала Владимировна.
– Посмотрю, в ближайшее время… – тихо промолвила Стальская.
Мы так хорошо разболтались и так вкусно поели, что Сицилия чуть не забыла для чего мы вообще встретились.
– Возьми, Вадим. Сегодня какое число? Двадцать шестое. Постарайся завтра прислать черновик. Или послезавтра, – мягкой интонацией проговорила она, вручая мне жёлтый конверт.
Дашенька, которая была сегодня за компанию, молча следила за нашими околошпионскими манипуляциями.
Первая осень
– Безнравственность?! Я не верю в безнравственность.
Несправедливость?! Я не верю в несправедливость.
Отчаяние?! Я не верю в отчаяние.
Невезение?! Я не верю в невезение.
Нужда?! Я не верю в нужду.
– Стальский, завязывай!
– Я не верю в завязку
Выдержка из Википедии:
«Эконом – в православных монастырях должность лица, заведующего и надзирающего за хозяйственной частью монастыря».
Выдержка с «prismotri.com»:
«Экономка в доме ответственна за его чистоту и уют. Она является, одновременно, и поваром, и домработницей… Экономка также может выполнять и различные дополнительные обязанности, такие как: осуществление закупок, оплата счетов, уход за оргтехникой, одеждой и мебелью, контроль за бытовой техникой, уход за домашними животными и растениями, а также общение со службами, предоставляющими коммунальные услуги».
*****
Как это стало заведено: первого числа каждого месяца наш рабочий день начинался рано. В десять утра мы с Глебом, одетые в форму советских школьников (спасибо связям Даши и прокатному реквизиту ТЮЗа) и с ранцами за спинами, распродавали Золотую Сотню La Critic’и на смотровой площадке перед новым ЗАГСом. Погода стояла великолепная. Сначала народу было немного, но потом прибавилось. Глеб написал в своём Твиттере, что продажа начнётся в одиннадцать, поэтому мы как минимум полчаса ждали первого покупателя. В десять двадцать Глеб курил, оперевшись на перила, и смотрел на реку, я сидел на лавке с закрытыми глазами и загорал. Подъехал Шуба, чтобы выклянчить забесплатно один экземпляр Золотой Сотни. Я взял с него честное слово, что он оплатит наш сегодняшний завтрак, и только тогда выдал ему экземпляр. Шуба не стал оставаться и уехал на работу. Через десять минут набежали поклонницы Стальского всех возрастов и социального положения (преобладали девочки с бантами на головах и в фартуках) и раскупили «золотой» тираж за десять минут по цене «сколько не жалко». В среднем получилось сто пятьдесят рублей за экземпляр. Тираж «Золотой Сотни» снова окупился, и даже кое-что мы смогли заработать. Когда, наконец, Глеб сделал селфи со всеми желающими, часы показывали полдень. На половину первого мы договорились встретиться с Егором, чтобы съесть оплачиваемый им поздний завтрак. Заведение было выбрано в двух минутах ходьбы от егоровской работы, поэтому мы пересекли дамбу и через четыре минуты заехали на парковку шубовского автокомплекса.
– Слушаю вас, – сказал подошедший менеджер, но узнав нас, только махнул рукой со словами: – А, привет. Новая тачка?
Егор, пробегая мимо, заметил нас, стоящих около новенького Ягуара.
– Хера-се! – кинул он, имея в виду машину, и добавил касательно наших планов насчёт обеда: – Идите в «Приют», заказываете. Я через пять минут подскочу.
– Нам к двум на «Кефир», – крикнул ему вдогонку Стальский.
– Пять минут!.. – донеслось откуда-то из недр автосервиса.
Мы постояли полминуты, переминаясь с ноги на ногу.
– Пойдём, – сказал Глеб.
Мы пошли через дорогу в названное Шубой заведение.
*****
Во время трапезы, Егор коснулся вопроса шикарности нового автомобиля Стальского.
– Дарёному коню, как говориться… – якобы нечаянно пробормотал я.
– Чего-чего?! – устремил Егор на Стальского ироничный взор. – Значит «дарёному».
Глеб замялся, но ответил:
– Да… Не хотел говорить. Мне подарили эту машину. Одна поклонница. Поклонница моего таланта… – Стальский кашлянул.
Шуба покачал головой с ироничной улыбкой.
– Какого таланта, блин? Таланта кувыркаться в постели? Таланта размахивать своей «оглоблей»?
– Ну да. Эта леди…
– Ага! Пожилая дама дарит мальчику из ночной телепередачи автомобиль, – прозревал ситуацию Егор.
– Ты обо всём догадался. Значит не о чем больше говорить, – хотел было завершить разговор Глеб и спрятал лицо за глотком сока.
– Ладно, – согласился Шуба. – Просто скажи: сколько ей лет.
– Это неудобный вопрос, – натужно улыбаясь, ответил Глеб.
– Не-хе-хет! Скажи-скажи, – настаивал Шуба, заранее обдумывая шутки, которыми будет подкалывать Глеба в ближайшее время.
– За сорок.
– Восемьдесят?
– Шестьдесят…
– Шестьдесят?! – воскликнул Егор.
– …четыре, – договорил Глеб.
– А-а-а! Ах, ты хлышь! – весело выкрикнул Шуба.
– Уже шестьдесят четыре, – заметил я. – Недавно только было шестьдесят три. Или даже шестьдесят два.
– День рождения был… – привёл резонный аргумент Глеб.
– «У каждой бабУшки был в жизни Петрушка!» – постукивая ногой под столом, запел я из репертуара «Ногу Свело».
– Отвали, – Глеб попытался изобразить раздражение, но тоже не мог сдержать улыбки.
– Вы целый день будете ходить в этой школьной форме? – смеясь, спросил Егор.
– Наплевать, – ответили мы оба.
На два часа пополудни была назначена запись очередного «Пьяного Дивана». Мы прибыли на пятнадцать минут раньше; неспешно переоделись в кальсоны, пиджаки, пальто, майки-алкоголички, старые башмаки и домашние тапочки. Съемка проходила рано, потому что гостей сегодня не ожидалось.
Дело продвигалось туго. В голову ничего остроумного не приходило. К счастью, Стальский не подвёл, выдав такой вот афоризм недели:
« – Знаете, что общего между знаменитой на весь мир поп-певицей и продавщицей из круглосуточного магазина на углу?
– ?
– Ничего».
Это было самое смешное в этом выпуске; Даша была недовольна.
Если вы пожелаете ознакомиться с четырнадцатым выпуском «Пьяного Дивана» полностью, то можете это сделать на официальном сайте телекомпании «Кефир», а если оттуда удалили (бывает по прошествии времени), то на просторах Интернета посредством поисковой строки.
*****
Вечер того же (долгого-долгого) дня.
Как обычно во время записи передачи, в нашей с Глебом крови появились некоторые промилле. Ягуар мирно покоился на служебной парковке телеканала, а мы ехали в сторону дома, развалившись на диванах автомобиля американской армии. Сделав небольшой крюк до Ашана, мы двигались по широкой дороге в сторону выезда из города.
– Улица Восстания! Проститьют-стрит оф ауа таун! – весело сообщил я. – А кто против кого восстал? Не знаете? Не думал, что в нашем городе оно имело место. Глеб Егорыч, не в курсе кто восстал? – приставал я к партнёрам.
– Не знаю, – лениво ответил Стальский.
– Может обитатели окрестных хрущёвок восстали против тарифов ЖКХ? – не унимался я.
– Может… – рассеяно согласился Глеб, глядя через стекло на опускающуюся на город ночь.
Я жаждал бестолковой лёгкой болтовни, но Стальские не желали оной. Марта глубоко вздохнула и тронулась со светофора. В подтверждении моих слов за окном замелькали жрицы любви. Перед следующим светофором образовалась небольшая пробка, и мы остановились. Я развлекал себя тем, что рассматривал проституток. Марта включила свой плэйлист:
– Пам-пам-пам… – пробормотал Стальский.
Оглянулся назад, чтобы посмотреть на Глеба; он тоже рассматривал проституток. Вдруг я заметил нечто необычное: фигурой она напоминала обыкновенную дешёвую профессионалку – с излишним весом, одетая в школьную форму специально ко Дню Знаний, несочетающиеся ни с чем туфли на каблуке; только цвет самой девочки сразу бросался в глаза.
– Эй, смотри, – задёргал меня сзади за рукав Стальский. – Это же Джессика из релакс-студии!
Оказалось, что он тоже рассматривал необыкновенную чернокожую проститутку. Она была немного позади нашей, стоящей на светофоре, машины; получается, что мы её уже слегка проехали. Как раз в этот момент к Джессике подъехала БМВ-шка пятой модели в предыдущем кузове.
– Да, жаль, что так вышло… – грустно промолвил Глеб. – Добрейшей души девочка, эта Джессика.
Я почувствовал горечь. Глеб рассказывал, как был свидетелем сцены изгнания Джессики с работы в салоне; в общем это и была главная причина того что интервью не состоялось. И то, что она станет уличной шлюхой, предрекал её работодатель, когда разрывал с ней трудовые правоотношения.
– Может возьмём её к себе? – как бы в шутку предложил Глеб, но в его голосе я уловил ноту величайшей грусти.
– Да? – задумчиво проговорил я. – Будет помогать по хозяйству. Стоять в очереди на почте… Счёты ей купим деревянные.
В этот момент наше внимание было отвлеченно злобно ворчавшей Мартой:
– Из-за этих учеников на дорогах невозможно ехать!.. Эта девочка заглохла, а я светофор пропускаю. Если нажму на сигнал, она вообще от разрыва сердца умрёт.
Перед Танком стоял Деу Матиз со знаком «У» и включенными аварийками. Снова загорелся красный.
– Ну так что решаем? – заёрзал Глеб.
– Что «что»? – не понял я.
– Возьмём Джессику к себе? А? Горничной будет. Экономкой? Я всегда хотел иметь чёрную экономку, с тех пор как посмотрел «Унесённые ветром». Будем звать её «Кармелитой» или «Кончитой».
– Не говорите ерунды, – тихо, как бы самой себе, проговорила Марта.
– Я не знаю… – протянул я и посмотрел сначала на Марту потом на Глеба.
– Иди – договорись с ней, – велел Глеб.
– А что я?! – испуганно спросил я.
– Моя дверь подпёрта тачкой. Иди быстрей, а то её заберут!
Я не помню как, но вот я уже вышел из Танка и иду в сторону Джессики и БМВ пятёрки в предыдущем кузове.
– Э!.. Уважаемый!.. Ува…жаемый!.. – я размахивал руками перед недоумевающим клиентом и не мог сформулировать мысль.
Моя же мысль заключалась в том, что я хочу забрать девицу с собой, а мужчина сотоварищи могут выбрать другую девушку.
– Что? Тебе платить что-ли? – спросил мужик и вытащил бумажник.
– Нет, вы не так поняли, – мямлил я. – Мы её забираем. Такое дело…
Мужчина сменил физиономию с благодушной на неблагодушную и спрятал бумажник. Он отрицательно покачал головой. Я снова заговорил:
– На самом деле, эта девушка – моя сестра, и отец будет крайне расстроен, если она сядет в авто к каким-то проходимцам. Так что, Джессика, – я повернулся к стоящей и молчащей Джессике, – запрыгивай вон в ту огромную чёрную машину, и поехали-ка домой, пока ужин не остыл.
– Сестра, говоришь? – усмехнулся мужик. – Негритянка?.. Так-так…
– Правильно говорить «афротатарка», а не «негритянка», – с подобострастным смешком сказал я, а потом, обратившись к Джессике, сказал: – Ну же, сестрёнка, сит даун ин зе кар!..
Казалось, что Джессика совершенно ничего не понимала. Выглядела она отрешённой и в целом несчастной, поэтому я для себя решил, что во что бы то ни стало отвоюю её у этих разбитных гуляк, даже если мне придётся вцепиться зубами в их загривки. Глянул по сторонам, высматривая Глеба. «Где, чёрт побери, Стальский?! Наверное, самокрутку скручивает». Я снова посмотрел на Джессику, пытаясь взглядом внушить ей свои мысли и найти в ней поддержку. Я не был уверен, что она меня вообще понимает. У неё был такой вид, как будто происходящее её не волнует, – не воздушная отрешённость, а смирение фаталиста. Возможно она думала, что я оспариваю её, чтобы самому снять.
– Стой, щегол, – спокойно сказал мужчина. – Никуда она с вами не поедет. Все катания – только в порядке живой очереди.
Я обречённо посмотрел на Джессику. В эту секунду на авансцену вышел Стальский, попыхивая сигареткой, и весы в этом противостоянии с грохотом опрокинулись на мою сторону. «Что так долго?!» – с раздражением и облегчением подумал я.
Через минуту.
– Это Марта – сестра Глеба, – сказал я Джессике, указывая на, сидящую за рулём, Стальскую.
– Приятно познакомиться, Вадим и Глеб почти ничего мне о вас не рассказывали, – не слишком по-доброму отреагировала Марта и рванула с места.
*****
– Будешь жить у нас. Пока не найдёшь себе занятие по душе и уму, будешь по хозяйству мытариться… Секретарём будешь, короче. Займёшь четвёртую спальню… Мда… – я задумался, глядя в наивные глаза Джессики.
– Мне кажется, она ничего не поняла, – нежным голосом промолвила Марта.
Стальская, как человек проницательный, быстро уразумела – какой неисчерпаемой доброты существо эта Джессика, и сменила гнев на милость.
К тому же, пока я тёр-мял с этими парнями на «пятёрке», Глеб, видимо, отрекомендовал Джессику сестре, и Марта дала добро на приют для заблудшей африканской души.
– Мда… – снова протянул я.
Я отошёл в сторону буфета и загремел бутылками, выбирая, что бы употребить. Марта тем временем доходчиво объясняла Джессике её перспективы. Когда я делал второй глоток джин-тоника, Марта подошла ко мне и сказала:
– Она согласна остаться у нас. Она рада, что мы её нашли.
– Славно, – ответил я.
Джессика всё ещё стояла около дивана и, не шевелясь, смотрела в нашу сторону. Я думаю, что Джессика, как неразумный маленький ребёнок, осознала, что к ней относятся с добротой и сочувствием, и поэтому доверилась нам.
– Эй, ком цу… подь сюды, как там… – я махнул Джессике рукой, приглашая выпить за хорошее начало.
В эту минуту спустился Глеб и объявил, что комната Джессики готова, а потом, увидев в моих руках стакан, обрадовано потёр руки, прихватил Джессику за локоть и привлёк к столу-стойке, чтобы, как я уже говорил, выпить за хорошее начало.
– Еда, наверное, уже готова, – полувопросительно сказала Марта и приоткрыла крышку сковороды.
Через десять минут мы – все четверо (ВЧ) – молча и торжественно ели и потягивали слабоалкогольные коктейли. Атмосфера была семейная.
– А у моей бабули сегодня День Рождения, – сообщил я.
– Надеюсь, что она не пригласит нас на него, – пошутил Глеб.
Мы с Глебом засмеялись; Марта смеялась с оттенком укоризны; Джессика улыбнулась.
Наша новая подруженция тире секретарь изъяснялась на жуткой смеси плохого английского и отвратительного русского, – прямо как большинство наших сограждан. Поэтому мы её понимали сносно, как и она нас.
В какое-то мгновение я почувствовал меланхолию и, пожелав всем спокойной ночи, поднялся к себе в спальню. Когда я открывал дверь своей комнаты, я уже предчувствовал, что меня там поджидает опредёлённого сорта пустота, которую я должен ублажить своей печалью. Несколько минут назад – ещё за столом – мой двойник с коптящими, как автомобильные покрышки крыльями шепнул мне на ухо, что Джессика сегодня бы работала уже четвёртый день. Эта информация меня опечалила. Итак: когда дверной замок щёлкнул изнутри, помещение осветилось тусклыми точечными светильниками. Это была не привычная мне спальня, а огромная зала, в глубине которой стояли маленькие круглые столики с горящими свечками в самом центре. За столиками сидели мужчины и женщины, в руках у многих были бокалы с шампанским. В следующее мгновение справа от меня высветился помост с оркестром в экстравагантных одеяниях. Я поклонился оркестру, а контрабасист кивнул мне. Ещё через секунду в самой середине зала мощный луч софита упал вертикально вниз, залив светом танцовщицу в красном платье, колготках в крупную сетку, чёрных туфлях на высоком каблуке; её немолодое лицо показалось мне знакомым. Резким кивком танцовщица указала мне на стул, стоящий слева от меня, на котором висела одежда. Я понял, что мне нужно переодеваться. Публика терпеливо ждала, покуривая сигары и попивая шампанское. Через полминуты я уже был одет в широкие шерстяные брюки в полоску, белую майку, белую льняную рубашку, расстегнутую почти до пупка, жилетку из такой же ткани, что и брюки, остроносые туфли; завершали мой образ свисающие подтяжки; их я посчитал бы лишними. Когда я приблизился к танцовщице, раздался щелчок и танцпол погрузился во мрак. Оркестр взял пробную ноту, и в этом момент над головой моей партнёрши и меня включились два софита, лучи которых скрещивались. Публика слегка похлопала. Мы приняли исходное положение.
Музыка, как механизм, заставила нас, как стрелки часов, начать чёткое выверенное движение.
Танец был похож на упражнение, в котором не было место импровизации.
Ноги партнёрши показывали то двенадцать, то девять часов; часовая стрелка иногда исчезала за минутной, а потом снова появлялась. Это было акробатическое танго.
Если правильное танго – танец страсти, то наш танец – по принуждению. Когда акт танца будет завершён, мы разойдёмся в разные стороны, а свет со щелчком погаснет.
Я вспомнил имя этой танцовщицы. Её звали Роксана.
Я не хочу, чтобы меня боялся весь цивилизованный мир,
я хочу ипотеку под четыре процента
Правильный русский – Г. Стальский
Так получилось, что пятнадцатый выпуск «Пьяного Дивана» получился самый политизированный. Во многом это произошло из-за нашего гостя, квасной патриотизм которого был яростно парирован здравым смыслом подпитого Глеба Стальского.
Как обычно: если пожелаете посмотреть пятнадцатый выпуск «Пьяного Дивана», можете это сделать на официальном сайте телеканала «Кефир», нажав соответствующую вкладку.
*****
Уже целая неделя прошла с момента запуска «Завтрака с Мартой». Четыре выпуска вышло на прошедшей неделе, а сегодня – восьмого сентября – был показан пятый. Все выпуски были сняты накануне показа, чтобы обсуждаемые во время приготовления завтрака новости не утрачивали своей актуальности. Дашенька со всех сторон опекала Марту, – делилась своей мудростью, давала советы, сама писала монологи, в общем вкладывала душу. Мы с Глебом, конечно, с величайшим трудом, но всю неделю – с понедельника по четверг – просыпались по будильнику, чтобы посмотреть выпуски «Завтрака с Мартой», потому что выкладка их на сайт «Кефира» хоть и ожидалась, но не в ближайшее время. Итак: в семь тридцать мы с Глебом (со спичками в глазах) и, собирающаяся на работу к половине девятого, Стальская начинали просмотр передачи, а в восемь ноль-ноль я и Глеб разбредались по комнатам – досматривать кошмары, а Марта уезжала на «Кефир» для записи следующего выпуска «Завтрака».
Стальской нравилось вставать сутра пораньше и начинать трудиться, ведь она в душе скучала по настоящему рабочему графику. Что сказать, привычка – замена счастью. Мы с Глебушкой такими комплексами не маялись и предпочитали спать пока не проголодаемся. В общем, на ближайший месяц-полтора график Стальской выглядел следующим образом: воскресенье – к десяти или одиннадцати утра; понедельник, вторник, среда – к восьми тридцати утра; а ещё в понедельник к двум или трём дня – для участия в записи «Пьяного Дивана». Короче, весь понедельник Марта тусовалась в городе, и, я так подозреваю, коротала свободные дневные часы в обществе «Богомерзкого» адвоката.
*****
«Я купила абонемент в «Sport Life», – вечером этого понедельника за приготовленным Джессикой ужином сообщила Стальская. – Снова начну плавать и бегать, и… всё остальное. А то форму теряю. Вы не желаете последовать моему примеру?» Мы с Глебом отрицательно покачали головами.
Мы представляем себе будущее как отражение настоящего в пустом пространстве, тогда как оно есть результат, часто очень скорый, обстоятельств, большинство которых ускользает от нашего внимания
М. Пруст
Тринадцатое сентября.
Последние шумы ремонта стихли только сутки назад. В соответствии с планом перестройки, в десяти метрах от наших ворот кирпичную стену забора разобрали, чтобы во время ремонта и ландшафтного девелопмента на территорию могла въезжать тяжёлая техника, а сейчас на месте пролома в стене красовались великолепные кованые ворота. Сквозь эти ворота была видна дорожка для подъезда автомобилей, шатёр (наподобие свадебных) и часть английского сада. Прямо таки декорации к «Казино Рояль». Как такое великолепие можно было создать за такой короткий срок?! Мы четверо (Стальские, Джессика и я), а также наши немногочисленные соседи, проходившие мимо, пребывали в немом недоразу… восхищении. Как? Как?! Но главное: зачем?! Кстати сказать: за время ремонта мы так ни разу и не остались ночевать в городе, если не считать одну ночь, когда Стальская оставалась в городе «по незаконченным бимерзким делам». Всё-таки это огромное безвкусное сооружение, «одноподъездная хрущёвка» – как называл его Стальский, стало для нас настоящим домом.
Что касается работы, то несколько дней назад Стальская спросила: «Вы когда-нибудь держали в руках номер газеты Нью-Йорк Таймс? Нет?» Мы с Глебом попросили её перейти к сути. «Заметки о свадьбах», – перешла к сути Стальская. Глеб, больше ради эксперимента, чем ради чего-то ещё, написал в своём Твиттере, что La Critica со следующего номера планирует открыть новую рубрику, в которой будут печататься материалы о помолвках, назначенных бракосочетаниях, состоявшихся свадьбах и (может, кого заинтересует) разводах. Мы видели данный раздел самым светским из всех разделов газеты. Результаты превзошли все ожидания (ох, как я люблю это выражение, когда оно описывает что-то хорошее). Служебный телефон газеты «раскалился» от звонков и сообщений. Твиттеры и Контакты Стальских вскипели заявками на попадание в рубрику, а также флудом по данной теме. В итоге пришлось временно поставить номер на автоответчик. «Это потому что высокий сезон», – объяснила такую активность Стальская. Решение пришло, откуда не ждали: позвонил «Бимерзкий адвокат» и сказал, что один его клиент собирается в октябре сочетаться браком со своей иностранной женой и, зная, что Марк является нашим представителем, просит поспособствовать. Клиент желает заказать приличного размера статью, в которой будет написано о нём и его красавице-невесте. «Сколько запросить?» – переварив информацию, задался вопросом Глеб. «Может сто косарей?» – предположил я. «Давай скажем сто пятьдесят», – перезванивая Марку, сказал Стальский. Когда Марк услышал предложенную сумму, усмехнулся и сказал, что этот тип может дать больше. Марк всё-таки молодец. Спасибо Марку. Мы подкорректировали гонорар. Через полчаса перезвонил «Богомерзкий» и сказал, что его клиент, конечно же, согласился на двести пятьдесят, а потом Марк добавил: «Скажите мне спасибо. Сотку для вас нарулил». Спасибо Марку, once again. Глеб, воодушевившись лёгким заработком, согласился взять на себя эту работу, которую и выполнил за три дня. Клиент сказал, что это как раз то, чего он хотел. Марта, не откладывая в долгий ящик, внесла в октябрьский макет «свадебную статью». Деньги от этой халтуры мы само собой распилили на троих, а нашего адвоката «загрели» ноль седьмым Голубым Джонни Уокером. Похоже, что любой дефицитный товар, коим в данном случае оказалась «свадебная статья», достаётся дорого – это во-первых, и по блату – во-вторых.
*****
Вернёмся в день настоящий.
Уже после обеда в доме царило праздничное оживление. Встречаясь в прихожих, ваннах и гостиной, мы переглядывались, улыбались и отводили взгляды. Иногда кто-нибудь смешным голосом спрашивал: «Что-о-о?» Едва стемнело, дом наполнился ароматами духов и немного запахом подкрученных посредством плойки волос Марты. Время от времени до нас доносились звуки тестируемой аппаратуры сверху. Всё обещало нескучный праздник. Дискотека восьмидесятых – это, я вам скажу, не какая-то рядовая дискотека, это событие в жизни каждого человека; в жизни каждого понимающего человека.
– Как я выгляжу? – спросил Стальский, когда мы пересеклись в прихожей.
В чёрном смокинге, рубашке цвета топлёного молока и фиолетовом галстуке-Аскоте выглядел он великолепно, поэтому я сказал:
– Как шлюха.
– Спасибо, ты тоже хорошо.
Спустившись вниз, я ненароком заглянул в открытую дверь ванной. Марта, глядя в зеркало, подводила глаза; рот у неё был приоткрыт. На ней было жёлтое платье. На шее – массивная побрякушка. Марта меня заметила через отражение в зеркале и улыбнулась. Я подпер плечом дверной косяк и любовался Стальской. Марта повернулась и, оправляя платье, спросила:
– Как я выгляжу?
– Как… Лучше всех во Вселенной. Я бы вдул, – ответил я, сделав несколько шагов внутрь.
– «Мерси за комплиман», – смеясь, сказала Марта и, поправив бабочку у меня на шее, вытолкала меня за дверь, но я тут же снова вернулся.
– Я не шучу, – загадочным голосом сказал я.
– По-быстрому? – приподняв юбку, спросила Марта; и мне стало ведомо, что на ногах Марты не колготки, а чулки.
– Наконец-то, – прекрасно понимая, что она шутит, ринулся внутрь ванной я, делая вид, что на ходу расстёгиваю свой ремень.
– Отдыхай, – окончательно вытолкнула меня за дверь Марта, закрыла дверь и щёлкнула замком.
Из гостиной раздался призывный звон барного стекла. Я понял, что стекло звенит по мою душу, точнее, по мою печень.
– С чего начнём? – спросил Глеб, когда я угнездился на высоком стуле. – С чего-нибудь лёгкого и воздушного?
– Нет, герр кёльнер, ударим сразу по сорокоградусным напиткам внутрижелудочно, – ответил я и пристукнул по стойке.
Два шота спустя к нам присоединилась Стальская.
– Не слишком ли вычурный образ, братец? – спросила она, имея в виду изысканный наряд Глеба.
– Костюм Глеба следует воспринимать как маскарадный, – пояснил я.
– Правда?.. – удивилась Марта.
Стальский утвердительно кивнул, а потом добавил:
– Ничего настоящего, сплошной косплей. Что будешь, сестрёнка?
– У нас найдутся ингредиенты для мохито? – спросила она, кивая на холодильник.
Я, спрыгивая с барного стула, сказал:
– Мы хорошо живём, не находите? У нас действительно есть всё для мохито. Даже сироп. Я приготовлю, а то вы, не приведи Господь, заляпаете свои наряды.
– Вот спасибо, – нежно улыбаясь, промолвила Марта.
От её улыбки и ласковой интонации мне стало очень и очень хорошо.
– Сегодня пьёшь настоящий? Алкогольный? – нарезая лайм, спросил я.
– Гулять так гулять, – не сводя с меня глаз, ответила она.
Через пять минут к нам присоединилась Джессика, которая до этого спала у себя в комнате на втором этаже. За эти полмесяца, что прошли с момента её появления, мы настолько привыкли к ней, что дивились тому, что когда-то жили без неё. Этому феномену поспособствовал тот факт, что Джессика взяла на себя все заботы о хозяйстве. Уже на второй или третий день мы заметили, что весь дом (самые потаённые уголки от подвала до второго этажа) скрипит от чистоты. Оказывается её мама (там – в Кении) работала в клининговом агентстве, а Джессика – будучи подростком – ей помогала. Джессика умела применять бытовую химию, знала что для чего и в какой пропорции с чем. На четвёртый-пятый день нам открылся поварской талант «нашего секретаря» – как мы между собой её называли. Мы с Глебом – люди привередливые в еде и в вопросах гигиены – сначала настороженно отнеслись к приготовленной Джессикой пище. Первый раз съели по чуть-чуть, дабы не обидеть повара, и запили еду большим количеством (милой сердцу и такой родной) водки. Еда, бывшая в тот день скорее закуской, была вкусной, если не сказать восхитительной. Страхи наши развеялись, когда мы пронаблюдали весь процесс приготовления Джессикой еды от начала до конца. «Наш секретарь» готовила пищу в соответствии с нормами и регламентами европейских палестин. Не забывала после каждого этапа готовки мыть руки с мылом. Придраться было не к чему. На вопрос: «Где ты научилась готовить», она ответила: «Simply I am able…»
Выпив со мной и Глебом пятьдесят отдохнувшего «Cazadores» Джессика ушла переодеваться к дискотеке. Глеб, проводив её взглядом, встал со стула и, расправляя спину и похрустывая пальцами, проследовал в дальний предел гостиной, где покоилась его гитара.
– У-у-х!.. Братец сейчас будет играть! – захлопав в ладоши, с искренним восторгом воскликнула Марта.
Я убрал ром, гренадин и разделочную доску с мятой и лаймом в холодильник, сполоснул руки и сел на свой стул.
– Да, мои преданные слушатели, я сыграю для вас пару песен и возможно даже спою, – снова усаживаясь на свой стул, вальяжно протянул Глеб и приступил к настройке инструмента.
По блуждающему и затуманенному взору Стальского я понял, что нас ожидает остроумная и стильная интродукция. После нескольких пробных щипков, Стальский как бы невзначай потянул за ресницы своего правого века и, выловил упавшую, стряхнул её на пол манерным жестом. Это было частью представления. И вот, нахмурив лоб и посмотрев в сторону, он заговорил:
– Мой психолог мне говорила: «В этом нет ничего странного. Это древнейшее инстинктивное чувство людей. Оно помогало становлению моногамной семьи…» «О, нет, док… – отвечал я ей. – Это нечто большее. Это настоящая одержимость».
Стальский взял несколько блюзовых аккордов, достал из-за уха заранее заготовленную самокрутку и жестом попросил огня. Я кинул ему зажигалку. Он одной рукой открыл её, прикурил и кинул обратно.
– Мой психолог говорила мне: «Парень, ревность присуща всем людям на Земле. Ты же никогда не был как все. Подумай об этом и тебе станет легче». «Нет-нет, док, – отвечал я ей. – Вы не понимаете… Это моё проклятие».
Стальский взял несколько резких аккордов, а затем заиграл перебором. Я следил за представлением и время от времени кидал взгляды на Марту, которая с прикушенной нижней губой и блестящими глазами, не сводила глаз с брата. Снова заиграли высокие блюзовые ноты.
– Мой мозгоправ мне говорила: «Желание обладать и страх потери, унижение и гнев, чувство страстного недоверия, сомнения в любви и верности – всё это ведёт тебя на тёмную сторону». «Но, док!..» – хотел было возразить я. «Послушай, парень, твоя проблема в собственном несовершенстве».
Глеб на некоторое время умолк, он стряхивал пепел в чугунную пепельницу и смотрел в сторону. Наше внимание ни на миг не ослабевало, – мы ждали продолжения. Но и эта пауза была важна. Глеб докурил и затушил сигарету, буквально расплющив её о дно пепельницы. Покашлял. Внимательно посмотрел сначала на сестру, потом на меня. «Каков артист!» – с восхищением подумал я. Снова подстроил одну из струн. Заиграл. Заиграл знакомую до боли мелодию, которую я долю секунды спустя узнал. А ещё через две секунды он запел:
– Я проснулся днем одетым, в кресле, в своей каморке средь знакомых стен. Я ждал тебя до утра, интересно, где ты провела эту ночь, моя сладкая N?
……
…… [здесь должны быть аккорды] (прим. V.S.)
……
– И кое-как я умылся и почистил зубы, и, подумав, я решил, что бриться мне лень. Я вышел и пошел куда глядели глаза, благо было светло, благо был уже день.
Стальский сделал вид что перепутал аккорды и на некоторое время замолк. Потом, «вспомнив», сказал:
– Давай, Аронов, ты же знаешь текст.
– Окэ, только последний куплет, – сказал я и стал поджидать нужного момента.
Вернулась Джессика в праздничном облачении и села на подлокотник дивана. Я запел то, что помнил:
– И я был зол на себя, и я был зол на вечер. И к тому же с трудом отыскал свой сапог. И хотя меня так просили остаться, я решил уйти, хотя остаться мог. И когда я вернулся домой, ты спала, но я не стал тебя будить и устраивать сцен. Я подумал: "Так ли это важно: с кем и где ты провела эту ночь, моя сладкая Эм?".
Все на полминуты притихли, во время которых, я разлил текилу по трём стопкам, а в четвёртую налил снова извлёчённый из холодильника ром. Мы чокнулись и выпили.
– О! Где лаймы? – прохрипел Глеб.
Я поспешно извлёк из холодильника разделочную доску с дольками лайма, и мы закусили.
– Ладно, – вытирая руки салфеткой, сказал Глеб. – Чтобы вас немного отпустило после соприкосновения с вечным искусством, я вам сыграю куплет из одной популярной песни, которой только ещё предстоит стать легендарной.
С вдохновенными от спиртного и в целом хорошего настроения лицами мы приготовились внимать масскульту. Стальский заиграл и запел одновременно:
– А-а-а… твоей причёске все мечтают, когда кружишься в танце-е-е-е. А-а-а… и волосы твои летают, как на обложке глянца.
Под этот аккомпанемент Стальская произвела несколько утрированно вульгарных танцевальных движений, предварительно убрав пряди волос за уши. «Секси-Марта», – подумал я, расплываясь в улыбке до ушей.
– И ещё раз, все вместе, – подбодрил Стальский.
Мы все повскакивали со своих мест (что делает с людьми текила и ром!) и закривлялись кто во что горазд. Стальский очень похожим на оригинал голосом запел:
– Game Over, мужчины плачут, так как одиноки, они не любят никого лишь только твои ноги. И даже если ты накрутишь бигуди е!.. Один лишь выход: от тебя с ума сойти мне!..
Мы были в ударе. Я и не представлял, что гитарный аккомпанемент может так заводить. Скорее всего, всё дело в композиции. Далее мы пели уже хором:
– А-а-а… твоей причёске все мечтают, когда кружишься в танце-е-е-е. А-а-а… и волосы твои летают.
– Как на обложке глянца! – фальцетом с придыханием завершил я.
Мы дружно рассмеялись, а я поспешил наполнить шоты.
Только мы осушили бокалы, как наш домофон запиликал. Глеб посмотрел на экран монитора и нажал «открыть». Это был Марсельчик. Калитка слева от ворот издала противный звук, который означал что можно войти. Я отпер входную дверь, встретил гостя в прихожей – где он споткнулся о вечно задранный уголок ковровой дорожки, – и препроводил в гостиную.
– Сегодня великий день! – улыбаясь, сказал Марсельчик. – Через полтора часа всё начнётся. Будет вся местная богема. Или лучше сказать элита. Уже кое-кто приехал. Да-да…
Он был одет в костюм и, так же как Глеб, в галстук-Аскот. Я обратил внимание на это совпадение. Стальский и Марсельчик с гордыми и счастливыми лицами одновременно поправили свои аксессуары.
– Что будешь пить? – спросил я у гостя. – Есть текила, ром, джин и водочка. Соки и нектары в ассортименте.
– Давай текилу, – сказал Марсель, усаживаясь на свободный барный стул. – Кстати, для вас четверых бар в клубе бесплатный и безлимитный.
– Ох, зачем ты сказал?!.. – с показным отчаянием промолвила Марта.
– Что такое? У мальчиков проблемы с алкоголем? – смеясь, спросил Марсель.
– Конечно, нет, – заверил Глеб.
– Только не у меня, – сказал я.
В домофон снова позвонили. Я пошёл открывать. Это был помощник Марсельчика – Ренат, который, входя, споткнулся в прихожей об уголок ковровой дорожки.
*****
Спустя полчаса мы всё ещё сидели. Впервые за историю дома все шесть барных стульев были заняты.
– Так значит дискотека восьмидесятых? – риторическим тоном спросил Глеб.
– Ага, – стукая по стойке своим шотом, сказал Марсельчик. – Обожаю эти ритмы. Большинство людей тащатся от этой музыки, – беспроигрышный вариант.
– Доподлинно известно, что я был зачат под эти ритмы, – разглагольствовал я, подмигивая Стальской. – Так что неудивительно, что меня неудержимо тянет в пляс.
– Не знала, что ты танцуешь, – ответила она. – Ах, да, – брейк-данс на столе-бабочке.
Наш флирт с Мартой на некоторое время стал центром всеобщего внимания.
– Танцую ли я, Стальская!.. «Мой дед был танцором, мой отец был танцором…»! – хохмил я.
– Ха-ха, – Марта захлопала в ладоши, как маленькая девочка.
Мне она показалась счастливой, мне стало тепло на сердце, как после «Викодина».
Наверху застучала музыка, что означало, что пора было идти на танцы, а для этого нам нужно было выйти из ворот, обойти дом с другой стороны и подняться по лестнице, которую пристроили с торца дома, на третий уровень. Мы встали со своих мест. Я, обращаясь к Стальской, сказал:
– Идём. «Take my hand» или как там? «Touch my heart»?
– Правильно говорить: «take you chance», – поправила она.
– О да, Крошка, я воспользуюсь своим шансом, когда напою тебя до потери сознания.
– Ты же меня до постели не дотащишь, когда напоишь до потери сознания, – глаза Марты блестели.
– Шутишь?!.. Мой дед был грузчиком, мой отец был грузчиком…
Все присутствующие оценили мою шутку.
– А вы, ребята, пара? – спросил Ренат, указывая на меня и Стальскую.
Мы смущённо посмеялись.
– Не-е-ет, – со смехом ответила Стальская.
– Но это не за горами, правда? – улыбаясь и поводя бровями, спросил Ренат, при этом потрогав Марсельчика за плечико пиджака.
– Естессна, – кидая взгляд на часы, высоким голосом ответил я. – Какие-то пару часов и всё случится.
Все ещё немного посмеялись. Опровержений моим словам со стороны Стальской не последовало, и я воодушевился.
Через пять минут наша весёлая компания вышла в тёплую раннеосеннюю загородную ночь и тут же вернулась. Решено было всем шестерым подняться на лифте, воспользовавшись ключом, который существовал (как нас заверили) только в одном экземпляре и имелся только у нас.
– Нажимай, – хором сказали мы с Глебом Марте.
– Какой? Третий? Четвёртый? – спросила Марта.
– Третий, – одновременно сказали Марсель и Ренат, а потом добавили, показывая друг на друга пальцами: – Купишь мне пиво! Ха!
Стальская нажала. Двери затворились. Заиграла музыка из вестерна. Кабина пошла вверх. Пару секунд мы смотрели на собственные отражения, а потом Стальский и я резко достали смартфоны и зафигачили liftolook. Появились два почти одинаковых фото. Одно из них будет напечатано в октябрьском номере «Платиновой Афиши» над статьёй о новом проекте «Марселя и ко». Статья, название которой придумал опять же Марсель, была озаглавлена так: «La Critica поднимается на новый уровень». Получилось круто; мы – крутые ребята; в интеллигентном смысле этого слова, и за чужой счёт.
*****
Большинство гостей были мужчины. Примерно на четверых одиноких мужчин приходился один мужчина в сопровождении дамы. Видимо для одиночек и явились красавицы из эскорта. От бизнес-леди девушки из эскорта отличались возрастом и… только возрастом. Уверен, что наряды и тех и других были примерно одинаковой стоимости; образование и досуг и тех и других были примерно схожи; я к тому, что девушки из дорогого эскорта были обеспечены, хорошо (может отлично) образованы, интеллектуально развиты, имели хорошие манеры и так далее.
Возвращаясь к мужчинам, для которых, очевидно, всё это затевалось, хочется сказать, что они мало между собой разговаривали, хотя, несомненно, все друг друга знали. Редкие рукопожатия, иногда кивки, а чаще ничего. Кто-то имел короткую беседу с соседом по барной стойке и только. Складывалось впечатление, что они общаются между собой телепатически. «И зачем им наше убогое жилище?» – задался я вопросом, когда обдумал увиденное. «Мы – считай, что никто; ни звёзды, ни знаменитости. Звезда «Пьяного Дивана» как вспыхнула, так и погаснет, наверное… Наша газета – откровенная халтура. Что же может заставить премного уважаемых людей приезжать в наше убежище. Ехать сюда – ни далеко, ни близко. Разве что на отшибе. Музыку можно громко включать. Не пойму…» – я стоял в углу дискотеки и кусал губы, затем подошёл к бару.
*****
Кейт Уинслет в одном фильме сказала, что перед танцующим мужчиной открывается весь мир. Я намеревался танцевать, и меня вряд ли что-то могло остановить. «Да уж, в чувстве р-р-ритма тебе не отказать, особенно после нескольких шотов», – подбодрил меня мой картавый компаньон. Окинув танцпол намётанным взглядом, я увидел как минимум трёх подходящих для меня партнёрш. Около стойки стояла Марта; какой-то пожилой джентльмен (приподнявшись на цыпочках) что-то вещал ей в самое ухо. Марта пила коктейль из трубочки. Глеба в поле зрения не было. Музыка качала. Девушки-танцовщицы делали своё дело; у некоторых из них были прикольные штуки: светящиеся в ультрафиолете увеличивающиеся в размерах пластмассовые шары, мыльные пузыри и лазерные фонарики. Людей на танцполе было немного, поэтому не заметить меня было трудно. Я разминался. «Не буду довольствоваться компромиссом», – подумал я. Попросил у одной из танцовщиц лазерную указку и направил луч в самый бокал Марты. Она делала вид, что не замечает и продолжила общение с мужчиной. Тогда я перевёл свет прямо в глаза Марте. Она обернулась и заметила, выделывающего танцевальные па, нетрезвого меня. Я показал на Марту пальцем, тем более, что дискотека 80-х сместилась на десятилетие назад, – во времена диско, а там палец был неотъемлемым атрибутом танца. Наконец, Стальская, сказав несколько слов своему собеседнику, направилась ко мне. Тем временем из колонок донеслись первые аккорды очень уместной песни. «У-у-у-у-ммм… Уууу-ммм… У-у-у-у-у-м-м-м…»
– Меня хотели, молодой человек? – на ухо спросила меня Марта и начала двигаться.
«Флиртует со мной», – подумал я.
*****
– Познакомьтесь: Аронов Вадим – La Critica; Полина – арт-директор «Колизея» и моя хорошая знакомая, – Марсель галантно коснулся левой руки Полины губами, пока её правая рука пожимала мою.
Затем Марсельчик ненавязчиво подтолкнул нас обоих на крышу, чтобы мы смогли обменяться любезностями на свежем воздухе, а не на гремящем танцполе четвёртого этажа.
– Здравствуйте, Вадим, я смотрела вашу передачу, – сказала Полина – весьма красивая дама лет тридцати пяти, – когда мы присели на один из свободных диванов. – Вы со Стальским пьёте настоящий алкоголь во время съёмок?
– Да. Водка «Метель», – ответил я, а затем прибавил. – Очень вкусная водка. Рекомендую.
Мне необходимо было снова спуститься на танцпол, потому что я попросил ди-джея поставить песню и объявить вначале…
– А чем обусловлено название вашей газеты? Это ведь как-то связано с критикой? – Полина взяла два новых бокала с шампанским с подноса официанта; один протянула мне.
Я, скрывая нетерпение, переспросил:
– Что? La Critica? С критикой?
– Да-да, – сказала она. – Смысловая и лингвистическая этимология вашего названия как-то связана с русским словом «критика»?
Я отхлебнул напиток и одновременно закивал, подсознательно размышляя о существовании такого понятия как «смысловая этимология» и насколько слово «критика» русское:
– И что для вас критика? – Полина была настроена на долгий разговор.
Снизу послышался голос ди-джея, который объявил в микрофон: «А теперь песня, которую посвящает Безумный Всадник своей Ледяной Принцессе. Медленный танец. Впрочем, как хотите…»
– «Ледяная Принцесса» звучит как намёк на фригидность. Не находите? – усмехнулась Полина.
– Критика – это нечто, чего не может быть в идеальном мире, – выпалил я на одном дыхании.
– начался заказанный трек.
– О! Как интересно! Продолжайте… – Полина достала портсигар и жестом предложила мне закурить.
– Критика – то, чем занимаются, чтобы быть рядом с тем, кто творит, питаясь энергией чужого творчества. Критика – признание своей полной некомпетентности в той области, на которую направлена критика. Быть критиком – значит быть никем и нигде, – я с досадой осознал, что не успел пригласить Марту на танец.
Осушил залпом свой бокал и откинулся на диване. Полина сняла одну туфлю и поджала ногу под себя.
– Нелестная рекомендация вашего занятия, – глубокомысленно заметила она.
– Такая c’est la vie, – ответил я и опустил глаза на ноги собеседницы.
– Получается: знаменитые Аронов-и-Стальский-La Critica – никто и нигде. Получается, вы некомпетентны ни в одной из упоминаемых вами областей применения человеческого знания и труда? – Полина с лёгкостью строила трудные фразы.
– Разумеется, – я непринуждённым жестом дотронулся до массивного украшения на шее собеседницы.
– А зачем вас тогда читать? Если ваше мнение ничего не стоит… – Полина осторожно «ощупывала» мои нервы.
– Незачем. Я не читаю, – немного порисовался я; взял её руку и положил на диван рядом со своей ногой.
– Но вы пишете!.. Вы высмеиваете даже такие понятия, как трудолюбие, усидчивость, семейные ценности…
– А ещё кредиты под пятьдесят процентов годовых, ипотеку, дорожное строительство, коррупцию, необразованность, элитарность с привкусом сельского менталитета, покупку голосов на выборах за обещания обещаний, акцент телеведущих на региональных каналах, пафос и гонор облеченной властью деревенщины, судебную реформу, скачкообразное повышение цен на куриные яйца… – я ухватил два новых бокала у проходящего мимо официанта.
– Ваша популярность феноменальна! Необъяснима!.. Вы уж простите. Вы приятный собеседник, но… – Полина смутилась.
Если бы я был чуть больше пьян (глуп), я на голубом глазу ошарашил бы собеседницу следующим заявлением: «А мы-то как удивились, когда нам предложили миллион за последнюю страницу с нужным материалом». Или: «Ничего удивительного. Просто мы продались». Или вот так: «Талант пробьёт себе дорогу, милочка». Или что-то ещё. Но я не должен ничего такого говорить. И не сказал.
– Если бизнес – это творчество, то и творчество иногда может быть бизнесом, – загадочно промолвил я; мне самому понравилось моё (чужое) умозаключение.
– Понятно… Может, прокатимся на моей машине? – предложила арт-директор. – У меня дом на берегу Волги; пятнадцать минут езды.
– С удовольствием, – я в два глотка уничтожил потеплевший напиток.
– гремел танцпол. Многие танцевали. Некоторые сидели на диванчиках. Все пили. У всех было хорошее настроение. Начало ещё одной осени нашей замечательной жизни. Мне стало хорошо на душе. На одном из диванчиков я разглядел силуэт Глеба; его силуэт пребывал в обществе двух женских силуэтов. Марта около бара оживлённо беседовала – сквозь играющую музыку – с каким-то взрослым парнем. Он что-то говорил ей в самое ухо, а она улыбалась. Он стоял, а Марта сидела. «Всё замечательно», – подумал я и повёл свою даму к лестнице, ведущей на нижний уровень. В этот момент Марта поймала мой последний, кинутый в её сторону, взгляд и, мне показалось, что она отрицательно покачала головой. Может быть, мне всё-таки показалось, а может это отрицательное кивание предназначалось её собеседнику. Несомненно: Марта видела, что я веду куда-то эту женщину. Может её жест означал: «Не надо, Вадим, не делай глупостей. Ведь мы с тобой уже так близки друг к другу. Ты сейчас всё испортишь, если пойдёшь с этой элегантной взрослой красивой женщиной…»
Когда мы вышли с Полиной на улицу, я предложил ей прогуляться на озеро. Она отказалась. Тогда я предложил ей ещё выпить. Она отказалась. Тогда я предложил ей дойти до озера и там выпить. Она сказала:
– Ладно, Вадим, проводи меня до машины. Мне пора.
– Вы уверены, что не хотите посмотреть на зеркальную гладь нашего озера? Мы со Стальским рыбачили на нём. Комаров нет, – они все уже улетели на юг.
– В следующий раз. Спасибо, – Полина была раздосадована, а я чувствовал себя клятвопреступником.
– Послушайте, Полина, мне очень жаль. Дайте свой телефон… – я замер в неловкой позе.
Полина достала портсигар, который оказался по совместительству визитницей. Достала карточку и протянула мне. Я, как велит какая-то азиатская традиция, принял карточку двумя руками с лёгким поклоном и горячо поблагодарил:
– Премного благодарен.
А потом с виноватым видом сказал:
– Вот что, дорогая Полина: я вам запудрил мозги своими «никте и нигдем», когда как на самом деле La Critica означает «Критичность», а не «Критику». Критичность ситуации – перманентное состояние наших жизней. Каждый сегодняшний человек – это случайно выживший вчерашний.
– Ладно, – прервала мою тираду Полина, – Мне всё понятно.
«Чёрт возьми, – подумал я. – Только моя мечта быть интересным взрослым состоявшимся женщинам стала воплощаться, как я иду на попятную». Проводив Полину до её автомобиля, в котором ожидал водитель, я вернулся на третий уровень, лёг на свободный диван и задремал. Проснулся, когда обслуживающий персонал убирался в помещениях после мероприятия.
*****
На гостевой парковке оставалось две машины, да и те уже стояли с включенными фарами. Часы показывали два часа ночи, когда я открывал входную дверь, чтобы забыться полноценным сном на своей кровати. Я почти справился с замком, когда из одной из наших машин раздалась музыка. Обернувшись, я увидел, как водительское стекло мартовского Hammer’а опускается. На пассажирском сиденье была Стальская. Я подошёл; Марта убавила музыку.
– Ты что? – спросил я.
– Вперёд, Луи, я голодна, а город ждёт, – Марта снова подняла окно. – Touch in the night…
Я показал указательный палец, что означало, что буду через минуту. Вихрем долетел до ванной на втором этаже, прополоскал рот зубным ополаскивателем; выпрыгнул во двор, из бардачка «Первой» извлёк свои водительские права и через тридцать пять секунд уже шевелил настройками водительского сиденья мартовского танка.
– Ты пьяна? – поинтересовался я.
– Не так сильно, как хотелось бы, – ответила Марта, кладя ноги на поручень над перчаточным ящиком.
– Куда рулить? – спросил я.
– В самые красивые места нашего города.
– На «голливудские холмы»?
– Для начала – да, – Марта вновь прибавила музыку и полностью открыла люк; в салон ворвался карамельный запах загородной ранней осени.
Ворота наконец-то расползлись, и я выгнал машину задним ходом. В глубине аллеи я различил фигуру Стальского, он обнимал две женские фигуры; мы, не заботясь о качестве дороги, двинулись в сторону города. На незначительном расстоянии от нашей переливающейся всеми огнями «карусели» светили фары Range Rover.
Через десять минут мы выехали на прямую дорогу, ведущую в город. Дорога была хорошо освещена, машин было не мало, но не так чтобы много. Все водители были одеты по дискотечной моде восьмидесятых. Некоторые тачки были оснащены гидравликой и прыгали в ритм нашей стереосистемы. Женщины с ярким макияжем; кто-то одет в коричневую кожу, кто в кофты с кричащими аппликациями. Все в теме.
Заняв крайнюю левую полосу, наш ледокол уверенно и непринуждённо двигался из прошлого в будущее. Марта вылезла в открытый люк. Мне остались только её бесконечные ноги в узких джинсах (она успела переодеться) и обнажившийся живот.
Гибкое тело моей красавицы Марты покачивалось в ритме текущего мюзикла. Все взгляды были устремлены на неё, – на высокую Богиню, волею Вселенной оказавшейся вышедшей (как Афродита из морской пены) из крыши внедорожника американской армии. Остановившись на светофоре, я не удержался и осторожно поцеловал Марту в живот. Репрессий не последовало. Вообще никакой реакции не последовало; большая часть Марты всё ещё была над крышей. «Хорошо», – подумал я. «Да, хорошо», – закрепил я последнюю пришедшую в голову мысль.
Потом мы катались по центру города: около Кремля, мимо отреставрированных зданий старого фонда, мимо театра оперы и балета, мимо фонтанов; потом вылезли из машины и немного прошлись по Центральному Парку Прогулок и Отдыха; потом заехали за едой, а потом остановились на холме, с которого открывался вид на новую часть города, застроенную башнями. Забрались на крышу машины и ели гамбургеры, запивали апельсиновым соком. Вид действительно впечатлял. Это было так по-американски. Прям, I’m lovin it.
– Я говорила когда-нибудь, что безумно люблю этот город? – Марта перевела взгляд с панорамы на меня.
– Я говорил когда-нибудь, что люблю тебя? – стараясь выдержать непринуждённую интонацию, ответил вопросом на вопрос я.
Моё признание прозвучало как «выстрел под сводами древнего храма»; даже для меня самого.
– Не… говорил, – то ли спросила, то ли ответила Марта.
Я решил занять рот едой, чтобы не сказать ещё что-нибудь никем не ожидаемое. Мы некоторое время молчали. Ели из картонных коробочек и пили из больших бумажных стаканов.
– У меня есть к тебе предложение, – с набитым ртом сказал я.
– Рационализаторское? – со смехом спросила Марта.
– Разумеется. Мы в двух минутах езды от моей квартиры. Думаю: нет смысла сегодня ехать за город, чтобы переночевать… А?
– Мы там живём вообще-то, – изобразив удивление, сказала Марта.
– Да, знаю, но там сегодня слишком шумно…
– Ты хочешь затащить меня в свою берлогу? Да? – Марта толкнула меня плечом; я чуть не скатился с крыши, благо она меня вовремя поймала.
– Да… Знаешь, надо проведать квартиру. Всё ли у неё в порядке. К счастью все свои ключи я ношу на одной связке.
– У… А ты будешь вести себя как джентльмен? – Марта со смешным звуком допила через трубочку остатки сока.
– Ну, ясен хрен! Когда Вадим Аронов вёл себя иначе?!
Марта просветила меня насквозь своим тёмно-тёмно-синим совершенно трезвым взглядом; лёгонько толкнула меня плёчом и шёпотом сказала:
– Давай, ныряй в Танк.
Я зажал нос пальцами и, как в морскую пучину, погрузился в люк.
*****
На полу в гостиной лежала овечья шкура, при изготовлении которой ни одной овечки не пострадало. В воздухе материализовались бутылка тёмного рома и консервированные ананасы. Я похлопал рукой по «шкуре», призывая Марту располагаться подле меня.
– Горящего камина не хватает, – совершенно без досады сказала Марта.
– О! Помоги мне снять телевизор со стены.
– Зачем?
– Сейчас увидишь.
Мы сняли плазму с кронштейна и поставили на пол в то место, где мог бы быть камин (или ваша реклама).
Через пять минут мы уже выпили по первой и разлили по второй. В полуметре от нас пылал «камин», – стандартная заставка на телевизоре, даже характерное потрескивание поленьев имелось.
– Брудершафт? – робко предложил я.
– Оставим эти формальности, – сказала Стальская и притянула меня к себе.
За оставшуюся ночь мы «оставили формальности» трижды. И один раз под утро.
*****
Я очнулся от удара колокола соседнего храма. Воскресное, благословенное одним из множества Богов, утро. Стальская спала закутанная во множество одеял, которыми мы устлали пол в гостиной. Я «потушил» «камин» и, стараясь не шуметь, оделся и вышел из квартиры; на всякий случай прихватил ключи от Танка. Мой путь лежал в продуктовый магазин. Центр воскресным утром, как всегда, был почти пуст. Редкие прохожие из числа местных жителей и парочка неплохо погулявших накануне молодых людей.
Не найдя ничего сколь-нибудь приличествующего «первому завтраку» в ближайшем микро-маркете, я принял решение вернуться к дому, взять Танк и прокатиться в сторону здания физфака университета до маленькой круглосуточной пекарни, где всегда имелась свежайшая выпечка на любой вкус. Пустой воскресный город благоволил автомобильным перемещениям и парковке в любом приглянувшемся месте.
Когда я садился в Танк, солнце скрылось за тучку, и моя сторона улицы погрузилась в тень; на меня нашла тревожная грусть; я представил Марту на соседнем сиденье и спросил у этого образа: «Что будет дальше?» А она как будто ответила: «Не что будет дальше, а что было дальше». Я не понял. Завёл мотор и тронулся; включил радио:
Через два светофора снова засияло солнце, и я принял волевое решение сменить настрой. Позитив не всегда пресловутый. Подключил к системе свой телефон, и понёсся дальше.
– Четыре круасана, багет, вон те вишнёвые хлебцы, – две штуки. Так-так… Два куска лимонного пирога. Банку яблочного джема, ещё абрикосового, пожалуйста… А ягодный какой-нибудь имеется? «Кофе с собой», наверное, остынет?..
Как честный человек, я был просто обязан приготовить завтрак.
Где-то умоляет Вас один, где-то дожидается другой…
МТ
Сила, делающая гораздо больше витков в секунду вокруг Земли, – не электрический ток, а душевная боль
М. Пруст
Вечер воскресенья. Глеб, Джессика и я собираемся перекусить.
– Что сияешь? Торжествовал над телом моей сестрёнки? – Глеб играюче-коварно прищурился.
– Ты выражаешься как Морис Дрюон; прекращай; пугаешь меня, – я действительно не мог скрыть радость и даже готов был для полного счёта расцеловать Стальского. – Зови меня теперь Райнхольд Месснер.
– Я тебя буду так звать, когда ты вскарабкаешься на всю волейбольную команду, – со смехом ответил Глеб.
– Мне больше никто не нужен, – поспешил сказать я.
– Повезло тебе, что я не кавказский брат, а Марта не кавказская сестра, а то бы я тебя зарэзал! – последнее слово Стальский произнёс с акцентом и с поднятым указательным пальцем.
– Ага, кому повезёт, у того и… Как ваш тёзка из советского киношедевра говаривал, Глеб Егорович?
– И что и что? Какие планы? – продолжал ненавязчиво допрашивать Глеб.
– Всё как у людей: свадьба, дети, развод, алименты, «малыши Эзра и Эстер совсем не видят папу» и прочее, – сквозь счастливую улыбку ответил я.
– О, мсье, да вы, оказывается, честный человек! Не ожидал от вас, право же!.. – продолжал стилизовать под французскую классику свою речь Глеб.
Я тем временем сел на диван и машинально защёлкал каналами.
– А что если она не согласится? Кстати, где она? – Глеб театрально окинул взором пространство.
– По делам поехала. Сегодня же запись «Завтрака», была… А если не согласится, то я убью себя, а потом тебя, чтобы ты не тосковал по мне, – я наткнулся на местные новости и включил звук.
«Ещё один видный политический деятель сходит с дистанции. Бывшему министру сельского хозяйства республики грозит уголовное преследование по результатам проверки следственного ком…» Я замьютил картинку.
– Что там у нас есть? Я голоден, как стая саранчи, – помыслил я вслух, оглядываясь на орудующую в кухонной половине Джессику.
*****
Было десять часов вечера, когда моё беспокойство по поводу отсутствия Стальской переросло в тревогу. Я крутил в руке свой телефон и оглядывался на Глеба, который покуривал и смотрел на экран своего компьютера. «Позвоню», – решил я. Набрал номер Стальской. Первый гудок, второй, третий… восьмой. Соединение прервалось.
– Ну-ка что у нас имеется? – пробормотал я, залезая в морозильник.
– Что? Не берёт трубку? – спросил Глеб.
– Ага. Ты будешь? – взбалтывая содержимое бутылки с надписью «Absolut», спросил я.
– Давай чуть-чуть.
– Не берёт. Что такое-то?! – с дрожью в голосе проговорил я.
«Пупу-питу!» – пришла смс-ка на мой телефон. Я метнулся к аппарату. «Марта!» – воскликнул я. Трясущимися руками открыл сообщение. Навёл фокус зрения. «Я сегодня останусь у Марка. Завтра утром запись «Завтрака». Приеду после фитнеса». За окном – аккомпанементом к надвигающемуся душевному коллапсу – прогремел гром.
– Подожди-ка, подожди-ка… – с усмешкой сумасшедшего проговорил я.
Глеб оторвался от лэптопа и смотрел на меня. Я перечитал сообщение: «Я сегодня останусь у Марка. Завтра утром запись «Завтрака». Приеду после фитнеса». При втором прочтении ничего не поменялось. Вдруг я подумал о том, что, может быть вчерашний вечер, а с ним и ночь, а за компанию и утро, мне просто пригрезилось. «Тогда если так, то почему Марта пишет на мой телефон, что она-де остаётся у Марка. Ведь раньше, она просто звонила брату и говорила: «Я останусь в городе, братец. У меня всё в порядке».
– «Я сегодня останусь у Марка. Завтра утром запись «Завтрака». Приеду после фитнеса», – вслух прочитал я.
– Ты что? – не понял Глеб, а потом понял.
Стальский приблизился ко мне, взял у меня из руки аппарат и про себя прочитал сообщение. Я поднял на Стальского полные отчаяния глаза. Наверное, мой вид был ужасен, потому что Глеб, неестественно повернув голову набок, проговорил:
– Чёрт возьми, чувак, мне жаль. Не знаю, что и сказать. Коварная сучка…
– Стальский… – теряя сознание, пролепетал я. – Я не понимаю…
– Кто ж поймёт этих баб, – вкрадчиво и не сводя с меня глаз, сказал он. – А она знает о твоих мотивах? Ну, чувствах, намерениях…
– Стальский, я не понимаю… – продолжал не понимать я.
– Я к тому, что может она думает, что это просто так?.. Ну, ты понимаешь, чтобы развлечься…
Скорее всего, мой внешний вид подсказал ему, что я не думаю, что она полагает, что я думаю, что она считает, что я рассчитываю, что…
– Мне жаль, Аронов, – сказал Глеб и подвёл меня к тому месту стойки, где нас поджидали рюмки.
Стальский, следя за мной взглядом, наполнил рюмки и, продолжая держать меня в поле зрения, шагнул к холодильнику, достав из него вчерашнюю разделочную доску с остатками нарезанного лайма.
– Давай, – скомандовал он и вручил мне одну из рюмашек.
Мы выпили.
– На-на, закуси, – почти что суя мне в рот дольку лайма, сказал Глеб. – Джесс, присоединяйся.
Джессика, уже уразумевшая, что со мной что-то неладно, осторожно приблизилась к нашему мини-бару. Глеб разлил по трём рюмкам и сказал тост: «За тебя, кенийская принцесса». Мы выпили. Водка на меня никак не действовала, ни хорошо, ни плохо. Я стоял и смотрел вдаль. Стальский разлил по новой.
– Скажи честно, Глеб, ты мне хоть чем-нибудь помог в отношениях с Мартой?! Или только мешал? – я уставился на Стальского.
– Конечно, помог, – тихо проговорил Глеб, опрокинул рюмку и поморщился, а после сразу, с претензией в интонации, воскликнул: – Только не надо меня приплетать сюда, окэ! Не надо, слышишь, Аронов.
– Ладно, спасибо, извини, – сказал я.
– Ситуация неожиданная, согласен, – тоном разумного человека заговорил Глеб. – Но посмотри на это по-другому.
Я сейчас был рад любому совету, потому что душевная боль, которую я сейчас испытывал, не шла в сравнение ни с чем. Не будет преувеличением сказать, что я чувствовал дыхание смерти на своём лице, – от инсульта, от сердечного приступа или ещё от какой-нибудь херни. Позорно, конечно, подыхать от неожиданности, но таковы были мои ощущения в тот момент.
– По какому на это посмотреть? – дрожащим голосом обратился я к Стальскому.
– По какому? По-другому, – высоким голосом сказал он. – По-другому, по-другому. Вот как например: ты добился того, что хотел, и никаких тебе отягчающих моральных обязательств. А? Здорово придумано?
– Но я ведь не этого добиться хотел, – плохо владея своим голосом, проговорил я. – Я как раз хотел моральных обязательств. Я думал, что… Что… что… мы созданы друг…
Я больше не мог говорить, по моим щекам водопадом покатились слёзы. Какой же я верно жалкий и смешной был в тот момент.
– Я знаю, что нам надо делать, – бодрым голосом проговорил Глеб. – Давай. Сейчас добьём эту бутылку. А затем я вызову такси, и мы поедем в город, – тусанём как следует! Эхе-хей!.. Да, Аронов, к утру придёшь в себя. И думать забудешь о плохом. Серьёзно.
Я попытался поблагодарить Стальского за участие, но не смог ничего выговорить, поэтому просто положил голову на стойку и обхватил её руками. Почувствовал как мягкая и тёплая Джессика обняла меня, а потом перестала обнимать.
Пролежав так минут десять и, окончательно отупев, я снова поднял глаза на свет. Глеб и Джессика сидели на диване перед включенным телевизором и тихо и сосредоточенно беседовали. Слева от меня стоял двойник с коптящими как горящие автомобильные покрышки крыльями. «Давно ты здесь?» – мысленно спросил я его. Картавый посмотрел на левое запястье и пожал плечами. В этот момент Глеб, в очередной раз обернувшись, заметил, что я «восстал из мёртвых».
– Что делать будем? – громко, обращаясь ко всем присутствующим, спросил он. – Джессика, иди собирайся, поедешь с нами. В караоке поедем. Аронов будет Бритни Спирс петь.
– Britney? – воскликнула Джессика. – I know, Britney.
– Вот и хорошо, – ответил ей Глеб, – Аронов, нажравшись, любит её петь.
– Хорошо, – согласился я. – Сначала надо попить пива. Пива что-то захотелось.
– Пива так пива. У нас есть пиво? – прищурившись, спросил Стальский у Джессики, но она уже вышла в прихожую.
Я, убедившись, что дыхание меня не подводит, решил позвонить Марте. Я надеялся, что она не будет столь малодушной, чтобы не взять трубку.
– Куда звонишь? – спросил Глеб и сам же ответил на свой вопрос: – Марте.
Раз гудок, два гудок, три… «Да, Вадим», – раздался на том конце её уставший голос. Я поспешил выйти во двор, где уже начиналась гроза. Только сев на водительское место своей машины, я сказал:
– Алло, Марта.
«Привет, Вадим. Как ты?» В небе снова громыхнуло, и по стеклу и ткани крыши забарабанил дождь, спустя две секунды превратившийся в ливень.
– Марта, почему?..
На том конце провода раздался глубокий вздох. В моём мозгу вспыхивали моменты нашей недавней близости; сколько души я вложил в это священнодейство. Моя уверенность в том что мне больше никто кроме неё не будет нужен была в тот момент абсолютной. Да и сейчас эта уверенность никуда не делась. А она оказывается так не думала. От этого знания, моё сердце не желало больше биться.
– Почему?.. – снова спросил я.
«Вадим…» – выдохнула она.
– Тогда зачем всё это было нужно? Просто для развлечения?!.. – я тяжело задышал.
«А ты бы хотел, чтобы этого не происходило?!» – как бы уличая меня в безнравственности, спросила Стальская.
– Если бы знал, что это всего лишь забава, то да! – хотел бы чтобы этого не было! – почти заорал я. – Хотел бы, чтобы не было!
«Не понимаю тебя, Вадим. Ты же сам меня добивался с первого дня нашего знакомства. Я имею в виду второго знакомства…»
– Я понял, что ты имеешь в виду, – перебил я. – Я не трахнуть тебя добивался, по крайней мере не только… Я хотел быть с тобой, понимаешь? Я… я… люблю тебя, Сталь… – у меня не хватило дыхания закончить фразу.
«Вадим, послушай…»
– Только не говори, что не понимала этого. Не собираешься же ты строить из себя дурочку, говоря, что знать не знала о том, что у меня серьёзные помыслы относительно тебя?!
«Вот что я тебе скажу: всё было великолепно, и я, переживая моменты вчерашней ночи, конечно поняла, что твои чувства ко мне сильны… Правда в том, Вадим, что на данном отрезке жизни, мне не нужны серьёзные отношения с кем бы то ни было. Всю свою молодость я жила как в кле…»
Может она ещё что-то говорила, но я уже не мог этого слышать, потому что после слов о том, что она не заинтересована в отношениях, я, пытаясь расщепить телефон на атомы, долбил им о приборную панель своей машины. Но телефон не желал расщёпляться, – ещё бы – это же четвёртая модель из стекла и бетона. Тогда я просто вышел под дождь, оставив трубку внутри машины.
*****
Было что-то около часу ночи, когда я стоял на барном стуле и орал очередной тост. На моей башке красовался чёрный цилиндр с атласной фиолетовой лентой. Если бы меня в этот момент увидел посторонний, то подумал бы: «Вот, счастливый человек». Какой это был по счёту литр пива, не знаю. Помню, как я стою на стуле в цилиндре и трясу бокалом, изрядно проливая на себя. Стальский самоотверженно бодрствует и готовится меня ловить, когда я буду падать. Джессика тревожно дремлет на гостином диване, время от времени посматривая в нашу сторону.
– Тост! – вскрикиваю я. – За… За… «умение видеть причину, ибо это единственный источник власти»! Ура!
– Отлично сказано, Аронов, – похвалил Стальский.
– Вачовски авторы сего высказывания, – уточнил я и рассмеялся.
– Может слезешь. Я устал быть сосредоточенным на ловле тебя, – устало проговорил он.
– Конечно, партнёр, только допью свой кубок, – ответил я и приступил к процессу опорожнения «своего кубка».
Допив, я самостоятельно спустился вниз, где бросился в объятья к Стальскому, которого я таким образом благодарил за заботу.
– Ладно-ладно, спать пора, завтра запись «Пьяного Дивана», – похлопывая меня по спине, проговорил Глеб.
Я отлип от Стальского и, глядя ему в глаза, с выражением сказал:
– Спасибо огромное, Глеб, ты – мой единственный друг. И мне тебя достаточно!.. Ик!..
– Да-да, Аронов, ты тоже мой единственный друг, – сказал Глеб. – Всё пиво закончилось. Можем со спокойной душой идти спать.
Я поставил свой пустой бокал на стойку и призадумался.
– Джессика, разбуди нас завтра в час дня. Буди пока не проснёмся и не встанем на ноги, а то вдруг опять ляжем. Убедись, что мы встали на ноги и пошли собираться на работу. Не дай Бог проспать на работу в единственный день на неделе, когда мы работаем, – язык Стальского тоже заплетался, ведь он почти не отставал от меня в потреблении алкоголя.
Тут меня осенила мысль. Я вспомнил, что в багажнике единички лежит целая упаковка баночного пива. Взвизгнув от восторга, я, зачем-то схватив свой пустой пивной бокал, побежал в сторону багажника с пивом. В прихожей я тут же споткнулся о злоебучий подвёрнутый половик и упал мордой на пивной бокал.
Хруст раздавленного стекла, тёплая кровь, темнота. «Вот и всё, – успел подумать я. – Теперь остаётся только вспоминать виденное и прочитанное, ведь больше ты – тупорылый мудозвон – ничего не увидишь и не прочитаешь до конца своей убогой жизни; а конец не за горами». Кажется на несколько секунд я потерял сознание, потому что следующее что я помню, это как Стальский и Джессика в четыре руки тащат меня сначала на крыльцо, потом во двор, где стеной льёт дождь, потом укладывают на заднее сиденье Ягуара. Потом Стальский на полминуты исчезает и появляется с мокрым полотенцем в руке, которое, оторвав мою руку от моего же лица, кладёт на место порезов. Полотенце оказывается мокрое от водки, поэтому, когда спирт начинает щипать раны, я от неожиданности и боли снова отключаюсь.
Джессика – как самая трезвая – села за руль глебовской машины. На середине пути до посёлка Чудино я очнулся, и оставшийся путь орал и матерился. Кухонное полотенце, намоченное водкой для дезинфекции, жгло неимоверно.
В приёмной травмпункта к облегчению своему и партнёров выяснилось, что глаза не повреждены, а единственный глубокий порез на скуле, и несколько мелких порезов на лбу, подбородке, верхней губе… Ещё был не слишком глубокий порез на правом запястье, который прекратил кровоточить сам собой.
Врачи травмпункта вообще-то привычны ко всему, но даже на них появление высоченного парня в кальсонах с вытянутыми коленками, чёрной девицы, которая даже дома умудрялась одеваться как проститутка, и второго парня в чёрном цилиндре с лентой и (плюс ко всему) павлиньим пером (цилиндр Джессика подняла с пола прихожей и напялила мне на голову, посчитав, что так я буду чувствовать себя увереннее пред лицом жизненных невзгод) и кровоточащей мордой и рукой, с кухонным полотенцем, на котором изображён пингвин Чили-Вили, произвело впечатление. Все трое в разной степени опьянения; Джессика, когда заходила, через каждый второй шаг подворачивала правый каблук и икала, а домашние тапки – в виде английских бульдогов в натуральную величину – Стальского, пропитавшись уличными осадками, оставляли лужи на каждом шагу, – не иначе бульдоги писались. Вообще-то кровоточащие раны обслуживаются вне очереди, но перед нами сидел пожилой пьяный мужичёк с порезанными запястьями, – неудачливый самоубивец, – поэтому мы сели на скамейку вокруг мужика. Моё кровотечение вроде прекратилось, но я не стал отрывать полотенце от лица. Так и сидел: правой рукой держал полотенце на скуле, а левой зажимал рану на правом запястье.
– «Снова пьют здесь, дерутся и плачут…» – процитировал Стальский Сергея Есенина, оглядывая ожидающую медицинской помощи публику.
– Жена – сука этакая – довела, жить невмочь!.. – сказал пьяненький мужик рядом с ним сидящей Джессике.
Джессика понимающе покивала, а спустя несколько секунд сказала:
– Аронов to.
– Really? – удивился мужик и посмотрел на меня.
Свист шин по мокрому асфальту заставил всех присутствующих обернуться к окну. Около нашей машины резко остановился чёрный Range Rover и из него выскочили два парня. Вбежав в помещение травмпункта, они выпучили на нас глаза, и один из них спросил: «Что случилось, пацаны?!» Когда Стальский объяснил им ситуацию с неаккуратным хождением по коврику, они удалились в свой автомобиль.
Чтобы как-то приободрить меня, Глеб пошутил:
– Ничего-ничего, Аронов, вот увидишь: эти парни разберутся с этим охреневшим половиком в прихожей. Пристрелят его нах…
Вместо того чтобы смеяться я начал беззвучно плакать, но соль стала разъедать рану, и я прекратил. У Стальского зазвонил телефон.
– Да.
«Где вы все?» – услышал я голос Марты.
– В городе, на дискотеке, – ответил, как отрезал Стальский.
«Удачно провести время», – сказала она.
– Спасибо, мы уже веселимся, – проговорил Стальский, после чего разговор прекратился.
А вообще-то у Глеба не было оснований грубить сестре.
Четыре шва на скуле; руку просто забинтовали; посоветовали много не пить, – таковы итоги минувшего праздника.
*****
В два часа дня на следующий день.
Я уговорил Стальского ехать в город на разных машинах. «Зачем? Куда потом поедешь?» – спросил Глеб. «Никуда такого», – заверил его я.
Кое-как уняв дрожь в руках, я вырулил задним ходом из наших ворот. Джессика, стоя на крыльце, проводила нас взмахом руки.
Этот выпуск «Пьяного Дивана» собрал больше всего просмотров в Интернете. Причиной явилось то, что «за всю передачу Вадим Аронов не сказал ни одного слова». Почему? Потому что спал, закинув ноги на диван. Глеб попросил Дашу, которая сразу остановила запись, не тревожиться по этому поводу. Он ей сказал, что это наша авангардная задумка, даже привёл ей пример из одного старинного «Неголубого Огонька» на РенТВ, где Илья Лагутенко присутствовал в кадре в роли соведущего, но за всё время не сказал ни слова. «Это же авторский проект, Дашенька», – привёл решающий аргумент Стальский. Наш продюсер, конечно, понимала, что я пребываю в совершенно гашёном состоянии, о чём лишний раз свидетельствовала моя заштопанная физиономия, но смирилась, обещав, когда я приду в себя, устроить мне взбучку.
Пришедший гость, оказавшийся человеком с юмором, – укрыл меня своим пиджаком. Стальский в очередной раз вытянул выпуск за нас обоих. Реакция Даши была негативной, но ровно до того момента, когда на следующей неделе во вторник выяснилось, что просмотры взлетели в четыре раза. С тех пор на канале появилась шутка: если какая-та передача имела низкий рейтинг, говорили: «Просто Аронов должен молчать».
*****
Глеб уже полчаса как выехал со служебной парковки «Кефира», а я сидел в машине и ждал звонка. Прикрыл глаза и откинулся на сиденье. Запела Эдит Пиаф и я схватил трубку.
– Алло, Гузель!
«Здравствуйте, Вадим, что вам нужно?»
– Здравствуйте. Меня интересует такой вопрос: существует ли у вашего шефа некий… некое место, где… Короче стационар, где под присмотром опытных людей…
«Поняла вас, Вадим. Ха-ха, «стационар», – остроумно. Да, есть такое место. Я справлюсь о том, можно ли вам давать эту информацию и перезвоню. Ждите».
Я снова прикорнул на сиденье. Телефон снова зазвонил. Это была Гузель.
– Да, Гузель.
«Знаете, где посёлок Холодный?»
– Знаю.
«Улица Левитана, дом тринадцать «а». Не перепутаете, – огромное поместье».
– Там мне можно будет?..
«Да-да, любой каприз. Какие у вас номера? Кажется «002»?
– Да.
«Подъезжайте в любое время. Наличный и безналичный расчёт».
– Спасибо.
«Всегда пожалуйста. До свиданья».
– До свидания.
Запустил двигатель. «Левитанатринадцать-а, левитанатринадцать-а», – бормотал себе под нос, выруливая с парковки.
Часто лишь отсутствие творческой мысли не позволяет
нам слишком далеко зайти в страдании
М. Пруст
«Новое вещество, совершенно иного состава, принимается не иначе как с упоительным ожиданием чего-то неизвестного. Сердце бьётся как во время первого свидания. К какому неведомому роду сна и грёз приведёт нас незнакомец? Теперь он в нас, он движется по направлению нашей мысли…»
Ещё мгновение назад я лежал на шерстяном ковре с традиционным узором, а сейчас уже ехал на переднем пассажирском сиденье жёлтого Chevrolet Camaro.
– Долго ещё? – спросила мама с заднего сиденья, потрогав меня за плечо, испугав меня и заставив вздрогнуть.
– Не близко, однако всё время за окном будут красивые виды, – ответил я со знанием дела.
– Я прибавлю газу, – сказала бабуля и увеличила скорость, а потом продекламировала: – «В колёсах яхонты горят. Я видеть несказанно рад огонь, что твердь прожечь стремится. Пылают горних царств куски. Умру от предночной тоски на одинокой колеснице».
Бабуля закончила тираду и разразилась задорным смехом. Её самоуверенность меня раздражила.
– Вот ты сто пятьдесят лет не ездила за рулём, а сейчас – под конец жизни – уселась и начинаешь гнать почём зря! По обледенелой-то дороге! Да будет тебе известно, что у этой машины задний привод!.. – я не успел закончить свою гневную речь, как машину занесло, и мы полетели в кювет.
Очнулся. Вынырнул из пучины.
– Как себя чувствуешь? – тихим голосом спросил Окунь, с которым мы познакомились…
Сколько времени назад я приехал в «оазис Окуня»? Я посмотрел на часы, но ничего сообразить не смог. А Окунь ко мне присматривался, – не псих ли я, можно ли со мной иметь дело. Я проснулся, а он тут как тут.
– Что? – переспросил я.
– Как себя чувствуешь? – повторил свой вопрос Окунь. – Новый человек?
– Отлично. Просто великолепно, – рассеянно ответил, оглядываясь по сторонам. – Я поеду. Мне, правда хорошо.
Я встал с пола и направился к выходу.
– О’кей, ты знаешь, где меня найти, – сказал мне вдогонку Окунь, кивнув своей помощнице, чтобы она меня проводила.
В прихожей, где я менял выданные мне домашние тапочки на свою обувь, помощница Окуня преподнесла мне стакан воды и таблетку, сказав: «Выпей это, дорогуша. Она поможет тебе сосредоточиться и справиться с тревогой». Не спрашивая подробностей о веществе, я положил в рот таблетку и запил водой.
*****
«Спасибо, пока… Тебе спасибо, пока… Я понял всё, спасибо, пока…»
– «Не плакать», Вадя, «не плакать, собрать разбитое сердце», – повелительным тоном сказал я себе.
Я себя ощущаю сразу всеми людьми, всех сопредельных моему поколений. «Благородное собрание всех видов удовольствий, сегодня имею честь принимать в нашей семизвёздочной нервной системе!» – торжественно объявил в микрофон Распорядитель Серотонина. Летать над городом на свинье? Какая, право, банальность! Я лучше поеду на машине с открытым верхом. Раньше никогда так не делал, а сегодня… Снимаю с сигнализации «Единичичку», нажимаю «убрать верх». Верх уползает, и я, как Grand Theft Auto, запрыгиваю в седло через верх. Я начал мысленный монолог: «Боже Милостивый, каким мелочным дураком я был, когда каждый день чистил зубы и принимал душ! То ли дело сейчас, когда мне открылась истина! А вообще, какие проблемы у меня есть в жизни? Да, блин, ни единой! Ни самой малюсенькой проблемки! Даже маленькой родинки в зонах бритья нет, не то что там что-то посерьёзней! Сплошные ништяки и ватрушки, бля-ля-ля-ть!» Я погладил руль своей «Первой Красавицы». Что? Марта? Какая Марта? Я так зажгу, что патологоанатомы не поверят своим глазам! Марта. Скажете тоже.
– А я и не знал, что ты облачко!.. – сказал я своей машине.
Она польщённо повысила обороты. Мы – я и моя Единичка – поплыли по городу.
– Сейчас-сейчас, моя хорошая, Вертолётострой закончится, и начнутся гладкие дороги.
Поравнялся на светофоре с какой-то девочкой, построил ей глазки. Она мне тоже. Помчался дальше.
Не было смысла ехать в сторону центра, если я собирался в загородный дом, поэтому я проехал прямо и через десять минут выехал на окружную дорогу. Таким путём я попаду в наше Новое Чудино не через Чудино, а с другой стороны.
«Мадам Штайн» в первого раза меня, конечно, не вставила, а вот таблетка, проглоченная перед уходом, делала своё дело.
*****
– Слушай, Картавенко, ты мне не напомнишь: почему мы так быстро едем? Мы куда-то торопимся? – убавляя музыку, обратился я к сидящему справа от меня двойнику с коптящими, как горящие автомобильные покрышки, крыльями.
Он посмотрел на меня и посмеялся.
– Что? – спросил я.
– Ты сегьёзно не помнишь, что было две с половиной минуты назад?
– А что-то примечательное было две минуты и сорок секунд назад?
– Смотгя как смотгеть, но это событие напгямую связано с тем, почему мы так быстго едем.
– Хм… – я призадумался.
Начал отматывать назад свой внутричерепной видеорегистратор и проговаривать воспоминания вслух.
– Значит так: минут семь назад мы с тобой… Нет! Пока ещё без тебя я ехал через лес мимо детского санатория.
– Так, – поощрил меня двойник.
– Скатился с горки. Начался частный сектор…
– Всё вегно.
– Частный сектор закончился, начались строительные магазины и лесопилка.
– Отличная память, – похвалил мою отличную память Картавый.
– О, спасибо. Потом я увидел мост, но…
– Так-так.
– Но, почему-то до него не доехал, – я вопросительно посмотрел на Картавого.
– В точку! И почему же мы – а я уже к тому вгемени пгисоединился к тебе – не доехали до моста?
– Почему? – спросил я и сам же ответил: – Нас что-то остановило.
– Вот именно!
– Всё, – сдался я. – Больше не помню. Я устал думать.
– Так и быть, выр-р-ручу тебя снова, – сказал Картавый, облизал указательный палец правой руки и вставил его мне в правое ухо.
*****
По правому борту проплывали строительные базы и лесопилка, а впереди виднелся железнодорожный мост. Инспектор ГИБДД взмахнул зеброчленоимитатором, заставив нас с Картавым прижаться к обочине. «Бла-бла-бла, чего-то там желаю», – пробубнил себе под нос инспектор, а потом более внятно сказал: «Взглянем на ваши документы».
– Спроси: что мы нарушили? – подсказал мне в ухо Картавый, когда я вынул из бардачка папку с документами и подал нужные гаишнику.
– Что мы нарушили? – спросил я.
– Вы? А сколько вас? – поправляя кепку, поинтересовался инспектор.
– Двое… То есть нас один. Один я, – поправился я.
– Откройте багажник, – приказал инспектор, и сделал шаг по направлению к заднему бамперу.
*****
«Чпок», – вынутый из уха палец издал смешной звук.
– И что, я просто вырвал у него из рук документы и ударил по газам? – со смехом спросил я Картавого.
– Ага, пгедставляешь!
– И что, они теперь гонятся за нами? – ещё больше веселясь, спросил я.
– Ага, пгедставляешь! – тоже радуясь, ответил двойник.
Я помрачнел и прошептал:
– Что же мне теперь делать?
– Нам, – поправил двойник.
– Да что нам! Чем ты мне в тюрьме поможешь?! Будем сокамерникам фокус с угадыванием карты показывать?! – заорал я.
– А чем плох фокус с угадыванием кагты? – обиженно проговорил Картавый.
– Что делать?! – воскликнул я, бросая тревожный взгляд в зеркало заднего вида. – Что делать?..
– Гони домой, Стальский тебя выр-р-ручит, – сказал двойник с коптящими крыльями и развеялся.
Сзади появилась патрульная машина с включенной мигалкой. Я прибавил газу, к счастью сегодня был будний день – дачников почти не было.
*****
Уже повернув на нашу улицу, я начал нервно нажимать кнопку на пульте от ворот, чтобы они успели открыться к тому моменту, когда я подъеду. Они успели открыться и закрыться несколько раз пока я ехал, а когда я собирался зарулить во двор, они снова собрались закрыться, но я успел проскочить. Во дворе было просторно, потому что Танка не было. Я выскочил из машины и забежал в дом.
Стальский с Джессикой были в гостиной.
– Что там за шум на улице? – прислушиваясь, спросил Стальский.
– Наверное, я забыл выключить музыку… – почёсывая висок, ответил я.
– Так выключи, вот как орёт.
– Да-да, сейчас, – переводя дух, ответил я. – Да-да.
Стальским овладело беспокойство, и он подошёл к монитору слежения. В этот момент к нашим воротам подъехала патрульная машина. Глеб негодующим жестом потёр глаза и прошипел:
– Ч-ч-чёрт! Так и знал, что ты неспроста ворота надрачиваешь!
– Я попал в неприятную ситуацию с этими инспекторами… – развёл руками я. – Мне нельзя выходить.
Стальский пронзил меня взглядом и молча вышел.
Я всё ещё сидел в прихожей, когда Стальский вернулся через несколько минут. Моё восхищение жизнью прошло.
– Забавно… Полицейские мне сказали, что если бы ты вырубил это своё дурацкое рэтро, когда заехал в ворота, то они нашли бы тебя не раньше завтрашнего дня. А так им не пришлось долго соображать: за какими воротами скрылась «BMW первой модели кабриолет».
– Они уехали? – осторожно спросил я, поводя джойстиком камеры слежения.
– Да, когда получили десять тысяч рублёных, – высоким голосом ответил Глеб.
– Спасибо, – всё ещё опасаясь неизвестно чего, проговорил я. – Сейчас отдам. У меня, кажется, наверху есть наличка.
– Не трудись. Просто на день рождения больше ничего не жди от меня, – зло проговорил Стальский, снова удаляясь в гостиную.
– Так у меня уже был… – вслед промямлил я.
*****
– Умираю с голоду. Что у нас? – спросил я Джессику.
– First, second, third, – ответила Джессика.
Через десять минут я приступил уже ко второму.
– Чего ты хочешь от жизни, парень, – неожиданно спросил Стальский.
Я прожевал еду и спросил:
– В смысле, чего я хочу? – уточнил я.
– Ну, там: в русский бильярд научиться играть, с парашютом сигануть, на Эверест забраться… Чего ты хочешь?
– А! В этом смысле. Ничего такого. А что?
– Просто, если ты продолжишь следовать по выбранному вектору, то очень скоро умрёшь. А прежде, чем ты умрёшь, мне придётся с тобой помучиться, – ведь мы заодно. Понимаешь?
– Да, кажется, понимаю, – снова кладя в рот еду, сказал я.
– Может даже твоего здоровья хватит, чтобы потратить твои же ресурсы, – сказал Глеб.
– Стальский, ты меня же знаешь, – я не и тех.
– Может ты не из тех, но тогда ты первый, кто не из тех. Потому что все до тебя оказались «из тех».
– А как же Шуба? Что с ним? Он из каких?
– Он в затяжном прыжке.
– Мы все так или иначе в затяжном прыжке, – заметил я.
– Верно. Верно…
«Что я хочу? – мысленно проговорил я. – Я хочу панорамные окна с видом на Центральный Парк Культуры и Отдыха, антикварный журнальный столик, пара кресел умеренной жёсткости из той же эпохи, что и столик; красивая молодая собеседница в совершенстве владеющая струнным баяном; ясная погода за окном; героин, подгузники. У меня не завалялся подарочный сертификат на такую жизнь. А у вас?»
– А я хочу быть похороненным на Пер ла Шез, – вдруг сказал Стальский, как будто слышал мои мысли.
– Да, я знаю, ты говорил. Копи деньги. Много денег. А когда деньги за аренду места закончатся, то тебя выкинут с Пер ла Шез как из занюханной геленджикской гостиницы.
– К-ха! – отреагировал Глеб.
Разговор снова прервался. Я доедал, а Глеб в обнимку с Джессикой смотрел телевизор. Потом я спросил:
– У нас есть водочка?
– В морозилке, – ответил Стальский.
*****
Марта приехала около одиннадцати часов вечера. Я в это время уже лежал в кровати и слышал, как раздвинулись ворота, и протарахтел Танк.
Мы с ней увидимся только через два дня и, за исключение короткого интимного разговора, будем вести себя как ни в чём не бывало, как «до этого». Обыкновенно будем вести себя.
Минута, свободная от временного порядка, воссоздаёт в нас,
чтобы мы её ощутили, свободного от времени человека.
Слово «смерть» для него не имеет смысла;
что ему, стоящему вне времён, бояться грядущего?
М. Пруст
На следующий день я проснулся в семь тридцать утра, – довольно рано, чтобы встретить Глеба или Джессику и слишком поздно, чтобы пересечься с Мартой. Собственно говоря, меня разбудило тарахтение выезжающего из ворот Танка. Я спустился вниз и, не задумываясь, употребил содержимое банки с надписью «Кориандр». Настроившись на позитивный лад, я снова поднялся на второй этаж и принял душ. Высушив волосы и немного полежав на кровати, я воспользовался антиперспирантом и туалетной водой, а также подпилил ногти, ещё я, снова вернувшись в ванную, подрезал маникюрными ножницами волосы в носу. Мне хотелось выглядеть пристойно, а лучше – хорошо. Пришло время «серьёзного разговора с холодильником» и я плотно позавтракал. Пока я возился на кухне, Джессика спустилась в нижний туалет, но я не выглядывал в прихожую, а спустившаяся не заглядывала в гостиную.
На улице было пасмурно, ночью явно был дождь. Почистив зубы, я оделся в чистую одежду и уехал в город. Точнее не в город, а в посёлок Холодный, который был частью города, так что можно сказать, что я уехал в город. Мне не терпелось продолжить «погружение на самое дно».
Вечером я вернулся поздно, – около часу ночи. Машины Глеба не было, а мартовский H2 стоял. Я прошёл в гостиную, где употребил немного спиртного и «Кориандра».
*****
На следующее утро я проснулся в семь ноль-ноль. Точнее будет сказать, что в семь ноль-ноль я принял решение подняться с постели, потому что, скорее всего я не спал. Мыться и прихорашиваться не было никакого желания. Я почистил зубы и спустился вниз. Марта заканчивала свой завтрак. Если она завтракала в одиночестве, то обходилась хлопьями с молоком и чёрным кофе. И сегодняшний завтрак был не исключением.
– Доброе утро, Стальская, – с искренним дружелюбием сказал я.
– Привет, – тихо ответила она. – Там кофе ещё есть…
Я уже почистил зубы, но, желая навести контакт с Мартой, всё-таки налил себе кофе и сел напротив неё.
– Вадим… – с печальным вздохом промолвила она, украдкой кинув взгляд на мою зашитую скулу.
– О, нет-нет, Марточка, не стоит, – ласковым голосом остановил я её. – Я всё уразумел. Просто, понимаешь, под влиянием момента, я навыдумывал себе невесть что, а потом – после твоих разъяснений и после самостоятельного обдумывания – я всё… всё уяснил… и… и… Короче, Стальская, нет проблем. Я по-прежнему твой друг, ты можешь на меня рассчитывать, как… как… на своего брата. Точно! Как на брата. И даже как на саму себя. И конечно я безумно рад, что у нас с тобой произошёл этот… этот «контакт третьей степени». Большое спасибо за доверие. Ха! Правда, Стальская. Всё путём.
Она внимала моему словоизвержению со слегка приоткрытым от удивления ртом. «Какая же ты красивая», – подумал я.
– Всё-таки я считаю, что нам следует поговорить о том, что было. То состояние, в котором я сейчас прибываю и о котором я тебе говорила, оно ведь не перманентное…
– Извини, Крошка, – я взглянул на часы, однако не понял сколько они показывают. – Мне пора в город. У меня дела. По работе, конечно.
Я чувствовал, что весь взмок; из носа у меня то и дело текла сопля (или мне так казалось), и я вынужден был шмыгать. Мысли мои были далеко от этой гостиной. Перед моим мысленным взором стояла картина обстановки окунёвского оазиса – аквариумы по стенам, драпировки, подушки с вышивкой, благовония. Я страстно желал скорее оказаться там.
– Всё, я полетел. Удачного рабочего и послерабочего дня, – кинул я, почти выбегая из гостиной.
Ворота уже раздвинулись, и я приготовился отпустить тормоз, когда вдруг правая дверь открылась, и внутрь уселась Стальская. С благочестивым выражением лица я приготовился её слушать. Немного поёрзав, она начала:
– Когда я шла на этот шаг… Когда сближалась с тобой, я в мыслях – с того мгновения и впредь – представляла нас вместе. Я не вру. В моих фантазиях мы с тобой уже были неразлучны на всю оставшуюся жизнь. Я хотела… Хотела… А потом – утром – пришли сомнения, которым я не смогла сопротивляться иначе как отбросив свои наивные мечты о вечном счастье. Жизнь ведь она не такая, как представляют её себе даже самые умные и опытные люди. Что уж говорить обо мне?..
– Ты всё сделала правильно, – сухо сказал я. – Ты ни в чём не ошиблась.
– Я бы хотела когда-нибудь вернуться в ту ночь и после этого жить дальше уже как в мечте. Я бы хотела…
– А я не хотел?! – воскликнул я, не выдержав эмоционального напряжения последних минут. – Я-то думал, что мы с тобой теперь неразлучны! Что мы скоро будем жить в доме с садом на берегу моря, а Стальский будет к нам каждую неделю на ужин приходить всякий раз с новыми девками; я думал, что мы заведём огромного лохматого пса, и ты будешь его постоянно ругать за шерсть на диване. Будешь говорить: «Плуто! Опять ты смотрел телевизор на нашем диване, пока нас не было!» Я думал, что потом мы удочерим спиногрызку с дурным характером и воспитаем из неё леди…
– Всё! Замолчи!.. – она закрыла лицо ладонями.
– Мне пора. Я договорился… – мне вдруг стало смешно и я – к изумлению Стальской – рассмеялся.
– Вадим! – Стальская подняла голову.
– Извини, Марта. Мне правда надо ехать.
Это объяснение казалось мне совершенно лишним. Моё сознание не просто смирилось с текущим положением дел, но с каждой минутой находило всё новые преимущества данного положения. А что касается моего организма, то… кофе был лишним. Моё тело едва ли не било судорогами. Одежда прилипла к телу. Я боялся, что Стальская заметит моё странное физическое состояние. Марта начала выбираться из машины.
– Ты зря считаешь меня идеальной. Я могу ошибаться, – сказала она, стоя на земле и нагнувшись к дверному проёму, затем захлопнула дверь.
Это была законченная мысль. Я тронулся с места.
Вырулив на асфальтированную дорогу, я поддал газа, во многом потому что опасался, что, выехавшая вслед за мной на работу Марта, поравняется со мной на одном из светофоров. Домчав до поворота на город, я свернул в противоположную сторону, чтобы доехать до посёлка Холодного по окружной трассе.
*****
Весь наш материк – Евразия – был занят своими повседневными делами. Взрослые ходили на работу, подростки – в школу, дети до семи лет – в детский сад. Вечера люди проводили за привычными досугами. В один прекрасный день из Атлантического океана выпрыгнул ужасающе огромных размеров кит и, пролетев над Евразией, приводнился в Тихий океан. Все люди оцепенели от ужаса, наблюдая, а затем и прокручивая в памяти, огромное летящее над их городами нечто. На следующий день кит повторил свой трюк, на этот раз, выпрыгнув из Тихого океана и нырнув в Атлантику. С тех пор монструозный кит выпрыгивал из вод одного океана и падал в воды другого каждый день. Раз в день. Со временем люди привыкли, что раз в сутки над их головами проносится тело огромного кита и, улетая за горизонт, где-то за Португалией или Японией падает в воды мирового океана. Очень скоро люди привыкли и к мысли, что однажды уставший кит не допрыгнет до океана и упадёт на их города, разрушит дома, уничтожит людей. А пока… взрослые ходят на работу, подростки в школу, дети до семи лет – в детский сад.
*****
Я открыл глаза и потянулся. Мне было хорошо и легко, но вставать не хотелось.
– Проснулся, дорогуша, – томным голосом спросила вошедшая помощница.
– Да-а-а… – зевая, ответил я и, глядя на часы, спросил: – Сколько времени?
– У тебя несколько раз звонил телефон, – сообщила мне помощница.
– А. Спасибо, – флегматично ответил я и дотянулся до соседней подушки, где лежал мой беззвучный и безвибрационный аппарат.
– Ох, чёрт! – проговорил я. – Три пропущенных от Сицилии. Она меня убьёт.
Кроме пропущенных от Сицилии, телефон показывал по одному пропущенному от каждого из Стальский. Ещё была смс-ка от Марсельчика, которую я решил прочитать, оставаясь верным принципу «сначала хорошая новость, потом перезвон Владимировне». Текст сообщения был следующим: «Привет, Вадим. Сегодня среда – покерная ночь. Просто напоминаю. Эти господа, хоть и засиживаются до утра, но ведут себя тихо, – так что вы даже ничего не услышите. Звони, если понадоблюсь».
«Какой всё-таки тактичный человек!» – с восхищением подумал я. Посмотрел на наручные часы: восемь вечера… или утра. Посмотрел на часы в телефоне: двадцать часов ноль три минуты. Перезваниваю Сицилии. Первый гудок, второй гудок, третий…
– Алло, Сицилия Владимир…
– …………
– Да-да, могу, – я огляделся по сторонам, ища свой пиджак.
– …………
– Прощу прощения. Я не мог взять трубку потому что… потому…
– …………
– Понял. Да. Через двадцать минут. Двадцать пять. Нормально?
– …………
– До свидания.
Я чересчур резво вскочил на ноги и тут же лёг снова.
*****
Может это было слишком ковбойское решение – попросить одну вторую от нормальной дозы. Тем не менее, помощница Окуня, сказав их фирменное: «Принимаемое вами вещество вызывает сильное привыкание, а также наносит необратимый вред здоровью. Продолжить?», провела процедуру, и я ненадолго снова прилёг на подушки в «восточных покоях Окуня». Уже через две минуты я был другим человеком, – глубокие и позитивные мысли наводнили мой ум. Моё тело было сама собранность, концентрированность и изящество. Каждое движение – шедевр пластической гармонии.
– Я поехал. Меня ждёт работа! – с необъяснимой гордостью сообщил я своей «медсестре» и покинул оазис.
*****
В «Фанерном Пейзаже» было неожиданно много гостей.
– Здравствуйте, вы будете ужинать один? – приветливо улыбаясь, спросила девушка-хостес, а, в следующую секунду узнав меня, сказала: – А, Вадим, привет.
– Здравствуйте, – поздоровался я; я не был уверен, что знаком с девушкой-хостесом.
Пройдя через зал, я свернул за угол, в направлении указателя «Staff only».
– Сицилия Владимировна, я извиняюсь, что не выходил на связь. Я спал и… – сразу приступил я к объяснениям, как только переступил порог кабинета.
Владимировна сидела за своим столом и смотрела в монитор ноутбука.
– Ничего страшного, – рассеянно сказала она, закрывая крышку лэптопа.
Я расположился на одном из кресел для посетителей. Сицилия пристально смотрела на меня, – изучала. Я сидел и молчал, – ждал.
– Как у тебя дела? – спросила она, не отрывая взгляда. – Поесть хочешь?
Поёрзав, я ответил:
– По-разному. Нет, спасибо, я уже ужинал.
– Марта ко мне заезжала на днях, – без всякой паузы после моего ответа сказала Владимировна.
– Правда?! – удивился я.
– Да. Мы с ней поговорили… по-женски, – с этими словами Сицилия выдвинула ящик письменного стола.
Я следил за её рукой, не потому что мне было интересно, как она будет доставать очередной жёлтый конверт, а потому что я избегал смотреть в её глаза.
– Да-а-а, – протянула Владимировна. – У Марты нет близких подруг, и она решила поделиться со мной. И правильно сделала…
– Хорошо, – отрешённо произнёс я.
– Я не буду тебе пересказывать содержание нашего с ней разговора, скажу только…
У Сицилии зазвонил телефон.
– Извини, Вадим…
Я предпринял попытку выйти из кабинета, но Владимировна энергичным жестом велела не беспокоиться.
– Да, моя хорошая.
Абонент что-то говорил Сицилии, и она улыбалась.
– Скоро приеду. Верочка помогла тебе сделать уроки?
«Наверное звонит её маленькая дочка», – подумал я. Мы (за себя говорю точно) ничего не знали о частной жизни нашего куратора.
– Хорошо, заинька, мама скоро приедет, – ласково промолвила Сицилия и нажала «отбой».
С нежной улыбкой она посмотрела на экран своего телефона и, с быстро посерьёзневшим лицом, вернулась к общению со мной.
– Что ты употребляешь, Вадим? – спокойно спросила она.
Когда меня спрашивают без обиняков, я отвечаю так же. Итак, я коротко и ясно ответил на вопрос Сицилии. А потом ещё перечислил несколько наименований более лёгких веществ.
– И алкоголь, конечно, – без всякой бравады добавил я. – Но, совершенно не курю табак.
Сицилия откинулась в кресле и задумалась. Я хотел вернуться к теме о её разговоре с Мартой, но Владимировна снова заговорила:
– Я не собираюсь читать тебе нравоучения. Требую от тебя единственную вещь: рассчитай ресурсы своего здоровья таким образом, чтобы их хватило на выполнение работы, за которую ты взялся. Договорились?
Я утвердительно кивнул, а спустя две секунды сказал:
– Само собой разумеется.
Дальше было следующее: Сицилия Владимировна достала из ящика стола жёлтый конверт, а я его взял. Потом мы распрощались, и я уехал к себе на городскую квартиру.
Гомофобия мне так же противна,
как коррупция
Г. Стальский
«Неумение читать-отправлять СМС-сообщения
как признак солидного человека и
другие заблуждения аутсайдеров
прединформационного общества…»
Фраза, вырванная из контекста алкобреда Г. Стальского
– Ты давно заходил на почту газеты? – спросил Глеб за завтраком.
– На «la-critica@ya.ru»?
– Да.
– Вообще не заходил. Что мне там делать? – удивился я.
– Ц!..
– Стальская же ведает служебным мобильником и почтой, – сказал в своё оправдание я. – Она что-то такое говорила, что там много писем от соотечественников с активной гражданской позицией.
– Надо ознакомиться, – сказал Глеб, отправляя в рот ещё один кусок обмакнутого в варенье блинчика.
– Давай посмотрим, – предложил я и потянулся за компьютером, который стоял на середине стойки.
Набрал код и логин, вошёл в почту.
– У-у-у!.. Нет, на это надо выделить отдельный… отдельную жизнь, – сказал я.
– Предлагаю простой способ отбора тем, – сказал Стальский с коварной улыбкой.
– Забесплатно не работать? – смеясь, спросил я.
– Ага.
Стальский молча доел свой завтрак, и Джессика принялась убирать со стола.
– Ты не будешь совсем ничего есть? – спросил меня Глеб.
– Неа, что-то не хочется, – ответил я.
Я решил уточнить один беспокоивший меня момент:
– Глеб, работа над новым номером продвигается?
– Да, не беспокойся. Отдыхай спокойно.
– В этом номере сплошная реклама? – спросил я.
– Да, пока в этом номере сплошная реклама, – подтвердил Глеб. – Не считая свадебной статьи и последней страницы. Как, кстати, у тебя с ней?
– С последней-то страницей? Всё хорошо, даже замечательно. Сицилия сказала, что я уловил самую суть. Сказала, чтобы я продолжал в том же духе…
– Ты уже передал материал сестре?
– Да-да, она уже внесла его в макет. С этим проблем нет, – я поглядывал в кухонный шкаф, где стояла банка с надписью «Кориандр».
Я не мог дождаться, когда Стальский пойдёт наверх собираться, и я употреблю «камня». Очевидно, Стальский не закончил разговор со мной. Он поправлял якобы криво стоящие мелкие кухонные приборы, вертел фруктовницу, как бы ища наиболее красивый ракурс, потом приступил к перекладыванию фруктов.
– Ты что не идёшь собираться? – спросил я. – Сам же хотел сегодня приехать пораньше. Подготовиться.
Глеб тяжело вздохнул и, продолжая менять местами фрукты, задал вопрос:
– А до каких пор ты намерен «отдыхать»? Может пора бы уже остановиться?
Я посмотрел на часы. Стальский замахал рукой со словами:
– Нет-нет, я не собираюсь тебе говорить, что делать. Просто любопытствую. Ты ещё не «коснулся дна»? Ты же жаждешь полного погружения.
Он знал, чего я жажду. А я знал, что уже близок к цели.
– Ближайшая суббота… или воскресенье будет последним днём, – без тени сомнения в голосе ответил я.
– Ладно, – удовлетворённо проговорил он. – Если потребуется какая-то помощь… ну, я не знаю какая… любая, то…
– Спасибо, Стальский, – сердечно поблагодарил я. – Но я не собираюсь озадачивать тебя борьбой с моей зависимостью. Мне просто стыдно это делать.
– Понятно, – грустно усмехнулся он. – Получив приличные деньги, ты не инвестируешь в недвигу – как умный, не покупаешь дорогущий автомобиль – как дурак, а садишься на иглу – как… кретин. Это тоже классика жанра.
– Да уж, – подтвердил я.
– Ладно. Я собираться.
– Ступай, малыш, – добрым голосом напутствовал я.
– Пойду, – он сделал два шага в сторону выхода.
– Постой, – остановил его я.
Глеб остановился и обернулся.
– Хочешь знать, на что это похоже? – спросил я.
Глеб утвердительно кивнул. Я на мгновение задумался над формулировкой.
– Это как будто у тебя есть сверхспособность или… лучше сказать… Тебе когда-нибудь снился сон про прекрасную женщину, в которую ты влюблялся, а потом целый месяц или даже дольше ходил и мечтал встретить хотя бы отдалённо похожую на неё наяву?
– Да… Да. Был такой сон, – ответил Глеб.
– Вот представь себе чувство от влюблённости в прекрасную фею, которая создана только для тебя, прибавь к этому чувство неуязвимости от сверхспособности, присовокупи ощущение полной свободы желаний и действий, и умножь всё это на тысячу. Ты получишь растягивание своей сущности по всему мультиверсу. Это я ещё на полпути.
– Понятно. А когда ты прекратишь, что с тобой произойдёт?
– Когда я прекращу и переломаюсь, я впаду в тяжелейшую депрессию. Я буду сидеть на лавке возле своего подъезда и смотреть в ночное небо, ища заплаканными глазами свою Маргариту. Так всё и будет, малыш, ибо героин – это любовь на всю жизнь.
Было бы – не дал, жалко что ли…
Бог
Г. Стальский
«Рецензия на фильм
Я – Аронов В. – посмотрел очередной фантастический фильм с Томом Крузом в главной роли. Фильм называется «Грань будущего»… …тот, кто плохо отзывается об актёрском даровании Круза, извините за выражение… …каждый фильм уникален и глубоко философичен; я выступаю за то, чтобы фантастические фильмы с Томом выделить в особый жанр, ибо вся остальная фантастика поражает своей убогостью. В завершении скажу, что когда я вырасту, то хочу стать Томом Крузом; извини, Джулия Робертс. Спасибо за внимание. А.В.А.»
– В этой рецензии сквозит твой эгоцентризм, – сказал Глеб, когда поднял глаза от монитора.
– Спасибо?.. – неуверенно проговорил я.
– Я не в том смысле, что это хорошо.
– То есть как? Разве не в этом смысл гонзо-журналистики? – я сделал наивное лицо.
– Ты даже меня начинаешь раздражать своими текстами, а представь себе, что будут чувствовать читатели, – вкрадчиво и мягко сказал Стальский.
Я закручинился. Стальский продолжил:
– Не надо…
– Стоп! – остановил его я. – Мы сейчас не «разбираем Аронова», а пишем рецензию на фильм, который кинотеатр «Peace» показал нам бесплатно, в надежде на то, что жители нашего города, прочитав нашу газетёнку, согласятся посмотреть его, да ещё и, желательно, в этом кинотеатре. Что ты можешь сказать про фильм?
– Ну, в этом фильме много голливудского: немотивированное желание умереть ни за нах…, китайское оружие в истинно американской армии, Том, Круз, долбоё… в сапогах, долбоё… без сапогов… Короче, я всё это (кроме временной петли) уже видел в «Звёздном десанте». Но он хоть классикой признан!
– ?!..
– А да! Нормандия! Высадка в Нормандии!
– А как тебе такой знакомый во все времена и во всех странах спорт, как бег от призыва. Ловко герой Круза семенил от загребущих рук суровых парней в камуфляжной форме, – я улыбнулся, вспомнив кадры из фильма; Марта в этот момент – там, в кинотеатре – смеялась.
– Это да, – согласился Глеб. – Тебе, конечно, видней.
– И ещё согласись: здорово он в конце «Новодворскую» подорвал, – припомнил я кульминационный момент.
– Да… Но в целом, я не впечатлён.
Я загрустил, потому что надеялся, что Глеб мне подскажет: за что ещё похвалить этот фильм. Я начал размышлять вслух:
– Мне, наверное, сама мысль нравится. Мысль о том, что можно, не старея, совершенствоваться изо дня в день в любом деле, а потом соблазнить первую красавицу, поразив её своей возросшей харизмой.
– Билл Мюррей с тобой согласится.
*****
Хрюшки бегали по огороженной площадке перед новым ЗАГСом и весело визжали. Две телекомпании и множество фрилансеров снимали вступление и ждали начала игры.
– Семь часов вечера – хорошее время для представления, – похвалил я инициативу Стальского, который сидел рядом на лавке и курил папиросу.
– Конечно, – лениво ответил Глеб. – Ведь сегодня не выходной, чтобы начинать утром.
Итак, хрюшки бегали по загону, резвились и веселились, прятались и снова появлялись из-за снопов сена. На спине у каждого из трёх поросят был рюкзак с некоторым количеством La Critic’и, примерно по тридцать три экземпляра. Это была октябрьская «Золотая Сотня» La Critic’и. Желающий получить пронумерованный и подписанный нами троими экземплярчик, платил сто рублей, надевал сомбреро, распорядитель запускал его в вольер, где «читатель» ловил одну из хрюшек и брал из её рюкзака один экземпляр «Золотой» La Critic’и. Проще не придумаешь.
– А зачем всё-таки сомбреро, – усмехаясь, спросил я.
– Чтобы с-с-с-мешнее было, с-с-с-с!.. – изображая сиплый голос своей сестры и её манеру смеяться, ответил Глеб.
Я заметил, как по дамбе пронеслась бордовая Bentley нашего приятеля Шубы. Через три минуты Егор подошёл к нам.
– Так и знал, что вы здесь сидите, – толкая меня в плечо, чтобы я подвинулся, сказал Шуба. – Давай.
– Что давать? Иди – лови свинью, – сказал я, чем вызвал на лице Егорки скептическое выражение.
Не в силах больше шутить шутки, я достал из-за пазухи мятый экземпляр золотой La Critic’и и отдал его Шубе.
– Так-то лучше, – с любовным трепетом промолвил Егор, разглаживая газету. – Помялась, моя хорошая.
– Зацени: я нарисованному тебе письку пририсовал, – сказал Глеб.
Шуба открыл предпоследнюю страницу и убедился, что в комиксе про него, у его персонажа синей шариковой ручкой пририсована писька.
– Дебил, – резюмировал Егор.
– Масштаб – один к одному, – заметил я.
– Fuck you, – парировал Егор. – Размер моей письки – рост Аронова, и это в расслабленном состоянии.
Мы лениво посмеялись. Нас порядком разморило клонящееся к закату солнце. Сегодня к счастью был прекрасный день «бабьего лета».
«И-и-и!.. Первый пошёл!» – в громкоговоритель объявил распорядитель.
Кстати сказать, нам этот перформанс ничего не стоил. А почему? А потому что на одном боке каждого поросёнка было написано «La Critica», а на другом боку – «Стейк-Хаус “Торнадо”» и адрес. Распорядитель между делом раздавал флаеры на скидку в это заведение общепита.
– Ты что? – спросил я у Глеба. – Будешь фоткаться с девчулями?
– Неа. Сил нет. Ещё к Богомерзкому вечером надо ехать. А-а-а!.. – зевнул Стальский.
В прошедшее воскресенье я был в оазисе Окуня последний раз. На второй день отказа я вдруг почувствовал, что с меня содрали кожу. В метафоричном смысле этого выражения, конечно. Сейчас я был пьян, но облегчения от этого не чувствовал.
Но всё равно, лучше уж так сдохнуть,
чем никогда никого не любя
D-n
– Сегодня праздник. Мусульмане колют баранов и красят яйца, – сообщил я Стальскому первым делом, когда он появился в гостиной.
– Красят яйца?! – переспросил Глеб.
– Да, представь. Я только утром об этом узнал; из новостей.
– Хм… Тебе не кажется, что красить яйца – негуманно? – позёвывая и открывая крышку сковороды, спросил Стальский.
– Да, пожалуй, – согласился я. – Человечеству далеко до гуманности.
– Ты уже с утра?.. – хотел было спросил Стальский, но в этот момент появилась Марта, и Глеб решил не акцентировать при ней внимание на моём алконаркотическом состоянии с утра пораньше.
– Доброе утро, Красавица, – деланно глубоким и трепетным голосом сказал я Стальской.
– Что с тобой? Привет, – ответила она. – Ты только под утро приехал?
– Работа… – глубокомысленно заметил я.
Приехал я под утро, потому что ночь провёл в оазисе Окуня на Левитана тринадцать «а». Не в силах больше выдерживать психологический абстинентный синдром, я решил отложить «завязку» на неопределённое время. Глеб, конечно, ожидал такого поворота дел и не сказал мне ни слова.
– Пока ехал, вдыхал запах горящих листьев или покрышек, – всюду субботники, – так захотелось шашлыков. А? Что думаете? Хотите жареного на углях мяса? – завораживающим голосом спросил я у партнёров и Нормы (настоящее имя Джессики).
– Хоти-и-м! – весело за всех ответила Стальская.
– Надо съездить в Чудино тогда – купить всё необходимое, – зашевелился на диване Глеб.
– А я, по-твоему, где был? Всё уже куплено, – ответил я. – Даже уголь и жидкость для розжига, даже первые три места на ЧМ – 2018. Ха-ха!
– Что, готовый шашлык купил? Отраву? – разочарованно проговорил Глеб.
– Зато не надо ждать пока замаринуется. Свинину и говядину взял. На любой вкус и вероисповедание.
Все задвигались. Я сказал:
– Пойду переоденусь.
*****
В час дня наш пикник был в разгаре. Погода благоволила. Первая партия мяса была зажарена и съедена, на подходе была вторая партия.
– Ты что почти ничего не ешь, Вадим, – спросила Марта. – Сам же выступил инициатором пикника.
– Блин, пока занимался мясом, какая-то мандавошка сиганула в мой стакан! – с досадой проговорил Глеб, отвлекая сестру от допытывания меня почему я не ем, и попытался вылить верхний слой пива из своего бокала.
Я тем временем получал калории не из мяса и зелени, а из водки и пива.
*****
Пятого октября перед ужином Марта зачитывала вслух отрывки из статьи в журнале «First Chair» под заголовком «La Critiны» за авторством Павлика Баранова. Там были и такие слова: «…Господа Аронов и Стальский знают о многом понемногу, – типичные педанты времён дешёвого доступа в Интернет. Сами выбирайте, – доверять ли мнению подобных персонажей…»
– PR не бывает плохим, – изрёк специально для Марты прописную истину Глеб.
«…Смогу найти, что успел потерять; мне не нужно
крыльев, чтобы летать…»
Г. и В. Самойловы
Кое-как отработав запись очередного «Пьяного Дивана», я поспешил в своё новое любимое место на Земле. Пора было прекращать, ведь моя цель была достигнута, – я не только «коснулся дна», но уже «по пояс закопался в ил». А прежде чем я окончательно соскочу, надо окончательно упороться.
Стальские только что выехали с парковки «Кефира» на двух разных машинах и в две разные стороны. Выждав три минуты, я тоже начал выруливать с парковки. Вдруг из здания выбежала Даша и замахала мне, чтобы я остановился.
*****
– О, свободная пресса! Добро пожаловать! Чего изволите? – с полупоклоном спросил Окунь, самолично открыв дверь.
– Привет. Я буду всё и без хлеба, – выпалил я, скинул ботинки и впрыгнул в одноразовые тапочки для гостей.
– Завещание уже написал? – на полном серьёзе спросил Окунь.
Я задумался. В словах Окуня проглядывал здравый смысл. Надо бы этим озаботиться, как только выберусь из этого Эдема.
– Займусь этим, как только… Короче, где мне расположиться? Там где обычно? – мне не терпелось забыться.
– За мной, – скомандовал Окунь.
Мы прошли в просторную гостиную с аквариумами и камином, в которой, как мне казалось, я бывал несчётное число раз. На диване с закрытыми глазами сидел мужчина в костюме. На одном из кресел тоже сидел мужчина.
– Мужики – слабые, – констатировал Окунь. – Чуть что не так: сразу в мир грёз. Присаживайся куда хочешь.
Я упал в свободное кресло.
– Новые рыбки? – спросил я у Окуня, показывая на новый аквариум.
– Старые расплодились; пришлось новый аквариум покупать. Да уж, расплодились на моих необлагаемых налогами доходах, – пояснил Окунь. – Хотя как сказать; плачу побольше, чем любой другой, просто неофициально.
Я нетерпеливо заёрзал, поглядывая на грезящих гостей Окуня.
– Об этих ребятах не беспокойся, они спят беспробудным сном. Скоро освободятся восточные покои, – пройдёшь туда. Как насчёт внесения денег на депозит?
Я достал бумажник.
– У меня завтра в два часа дня самолёт, так что… – я постучал рукой по коленке.
– Ясно, – закивал Окунь и открыл хьюмидор с «предварительными» веществами. – Будешь вовремя. Я отойду ненадолго.
Оставшись наедине с отдыхающими людьми, я, к своему собственному удивлению, почувствовал себя уютно. Прикрыл глаза и тут же услышал голос, – очнулся мужик в кресле.
– Единственное, что удерживает меня от полнейшего декаданса, это ожидание обновлённого iPhone, – со слезами на глазах сказал он.
– Как я вас понимаю, – ответил я.
Я немного посмотрел на снова закрывшего глаза мужчину, а потом решил мысленно сформулировать наше с Глебом кредо в истории искусства, если, конечно, нам суждено оставить след в искусстве. После некоторых потуг получилось следующее: «Бесславные зазнайки, постдекаденты; благодаря недопередозу пережившие декаданс и крякнувшие на полпути к модернизму». Я лежал с закрытыми глазами и улыбался. Славно вышло, но длинновато для эпитафии.
У меня во вторник был самолёт. Поддавшись влиянию момента, я три дня назад заскочил в туристическое агентство и купил вояж в Египет. Я нигде не был, а Египет – самое популярное направление ввиду своей доступности. К тому же про Египет я много читал… у Говарда Лавкрафта. Ещё я надеялся, что смена обстановки поможет мне преодолеть этап абстинентного синдрома. В общем: Египет, я еду.
*****
Не берусь предсказывать сколько времени прошло с того момента как я начал «лечиться» в оазисе Окуня до момента сигнала, раздавшегося сзади на светофоре на дороге, ведущей в центр города – в офис Бимерзкого. Я отпустил тормоз и медленно покатился дальше, на ходу соображая: что с моей рубашкой и почему я не чувствую нижнюю часть лица. Посмотрел в своё отражение в салонном зеркале, – лицо на месте, только взгляд отсутствующий. «Дождь идёт», – здраво рассудил я и включил щётки.
*****
– Марк Анатольевич пока занят! Я доложу о вашем приходе! – раздавался за моей спиной голос секретарши и его партнёров (она у них одна на всех), когда я уже входил в кабинет и закрывал за собой дверь.
Марк разговаривал по стационарному телефону; я сел в кресло посетителя напротив него и положил ногу на ногу. Да, я сохранял невозмутимый вид, насколько это было возможно при грязной рубашке, расфокусированном взгляде и неконтролируемом слюноотделении. Марк, не сводя с меня глаз, продолжал разговор. Секретарша влетела в кабинет.
– Марк Анатольевич, я сказала, что вы заняты!.. – скороговоркой заговорила она.
Марк махнул ей рукой, чтобы она испарилась.
Наконец Бимерзкий закончил разговор и положил трубку. Он смотрел на меня и молчал. Наверное хотел понять: за каким чёртом я явился. По моему виду и выражению лица понять цель моего визита было нелегко. Я и сам не знал, что буду делать в следующее мгновение.
– Выглядишь даже хуже, чем обычно, – проговорил Марк, выдернул из коробочки несколько бумажных салфеток и кинул их на середину стола.
– Спсб… – прожевал я, комкая салфетки и прикладывая их к своей слюнявой харе.
– Зачем пришёл? Хочешь вызвать меня на дуэль? – спросил Марк, грустно усмехнувшись.
– Нет. Мы это уже проходили, – стараясь говорить внятно, ответил я.
– Тогда… Марты здесь нет, – зачем-то сообщил мне Марк.
– Хорошо. Ты ведь, несмотря ни на что, всё ещё представляешь интересы газеты? – медленно произнёс я.
– Да, газеты и вас троих в частности, – подтвердил Марк, крутя в руках ручку с золотым пером.
«Наверное, хочет дать мне понять, что всадит это перо мне в горло, если я дёрнусь», – подумал я.
– И мои… интересы? – уточнил я.
– Если ты намерен отказаться от моих услуг, то…
– Нет, не хочу… Пиши, – сказал я; мысли снова начали разбредаться.
– Что писать? – спросил Марк.
– А?
– Что писать, Аронов? – Марк повысил голос.
– Завещание, – ответил я.
– Умирать собрался, – констатировал Бимерзкий и залез в компьютер в поисках типового бланка. – Ну-ну…
– Не дождёшься!.. – прошипел я, а потом добавил: – Я отправляюсь в опасное путешествие, из которого могу не вернуться.
– Понятно, что это за путешествие, – тихо проговорил Марк, нажимая кнопки на клавиатуре.
– Что, Марк?.. – переспросил я.
– А ты в адекватном состоянии, чтобы составлять подобные документы? – со стервозными нотками в голосе, спросил адвокат.
– Попридержи своих континентально-правовых лошадей и не бери на себя много, Бимерзкий. Просто делай свою работу, – бесстрастно проговорил я.
– Ты – кусок падали! – с презрением прошептал Марк. – На что ты вообще рассчитывал?!
Я понял, что Марк имеет в виду. Я устроился поудобнее в кресле и криво улыбнулся. Потом напустил на себя самодовольный вид и заговорил:
– Ты ведь знаешь, что мы с Мартой трахались? Она ведь тебе рассказала; она такая, – честная…
Марк метнул на меня яростный взгляд и снова уставился в компьютер, только теперь уже невидящим взором. «Этот гадёныш в курсе», – понял я. Я продолжил:
– Это было после дискотеки восьмидесятых. У меня на городской квартире. Мы танцевали под ритмы восьмидесятых, потом весело покатались по ночному городу, а потом… – я закашлялся, надёргал ещё салфеток и утёр слюни; на доли секунды мой взгляд задержался на стопке La Critic, лежащих на стеллаже за спиной Марка.
Мой убогий вид в сто крат усиливал эффект от моих слов. Держу пари, что в душе у Марка всё клокотало. Он, видя моё ничтожество, думал о том, как его девочка, его любимая малышка могла отдаться такому обсосу как я. Удивительное дело: наблюдая за душевными муками соперника, я ни на секунду не мог забыть свою собственную боль!.. Вставив использованные салфетки в карман пиджака на манер платка (прям как сейчас у Марка), и, получив ещё один испепеляющий взгляд, я продолжил:
– А потом мы поднялись ко мне, распили бутылку рома с консервированным ананасом…
Марк задержал дыхание. «Немного суки-реальности ему не помешает», – подумал я. Слегка наклонился к собеседнику и «спустил курок»:
– …Трахал её всю ночь напролёт!.. – с выражением, деланно весело и вульгарно, проговорил я, присовокупив к словам неприличный жест. – Безо всяких этих дурацких контрацептивов. Ра-а-а-азными способами…
– Вонючий наркоман! – оскалив зубы, проревел Марк и кинул мне в лицо какую-то массивную декоративную хрень, которые в изобилии водились на его адвокатском столе.
Пока я инстинктивно ощупывал кровоточащий лоб, Марк успел подбежать и выволочь меня из кресла. Он вытащил меня на середину кабинета и швырнул на ковёр. Отошёл в сторону, повернулся ко мне спиной и начал снимать пиджак, изрыгая проклятья и брызжа слюной. «Ты сам напросился, крысёныш», – послышалось мне. «Вот и всё, – подумал я. – Адвокатская гнида отбрешется, – скажет, что убил в аффективном состоянии». Облокотившись на журнальный столик, я с трудом поднялся на ноги, попутно прихватив с этого столика мраморную сигарную пепельницу. Левый глаз залила кровь со лба. Честно говоря: сил сопротивляться у меня не было, да и желания тоже. Спустя секунду Бимерзкий приблизился, чтобы продолжить наш танцевальный номер. При всей апатичности моего настроя, я всё-таки успел познакомить спрятанную за спиной пепельницу с солнечным сплетением её владельца. Марк задохнулся и припал на одно колено. Я поставил пепельницу на место, вернулся к своему коленопреклоненному адвокату, размахнулся и, мысленно проговорив «Никакого бизнеса, только личное», смазал ему по нижней губе (по самому мягкому месту любого еврейского адвоката). Теперь Бимерзкий опирался не только на колено, но и на руку. Его жилетка окрасилась красным. Я почувствовал головокружение и тошноту; мой вестибулярный аппарат дал сбой, и я рухнул недалеко от стоящего на четвереньках Марка. В этот момент в кабинет вбежала секретарша, окинула взглядом картину, взвизгнула и убежала. Марк протянул в направлении убежавшей секретарши руку, но ничего сказать не смог. Приложив изрядное усилие, адвокат дошёл до своего стола и сел в кресло, надёргал салфеток и приложил к губе. Я в свою очередь, всё ещё лёжа на спине, вынул салфетки из кармана пиджака и приложил к рассечённому лбу.
– Что ты там хотел составить? – прохрипел Марк, возвращая нашу встречу в сугубо деловое русло.
– Завещание, – снизу прокричал я.
– Диктуй.
Дверь кабинета распахнулась, и внутрь вбежали охранники в количестве трёх штук в сопровождении секретарши; они чуть не наступили на меня.
– Марк Анатольевич!.. – завопила женщина-секретарь.
Охранники, в отсутствии явных ориентиров, стушевались.
– Уйдите, – спокойно сказал Марк немного изменённым – от приложенной ко рту салфетки – голосом.
Никто не пошевелился.
– Уйдите, я вам сказал, – всё так же спокойно повторил он.
Людская масса пришла в движение и спустя двадцать секунд, пятясь задом, скрылась за дверью. Щелчок ручки двери сообщил мне сигнал к диктовке:
– Я – Аронов Вадим… – вещал я с пола.
– Понятно. Дальше, – велел Марк.
– Завещаю всё движимое и недвижимое имущество, а также банковские счета в количестве двух штук… У тебя же есть паспортные данные? …А также содержимое банковской ячейки…
– В «Первом Средневолжском…»? – уточник Марк; он знал обо всех моих делах.
– Да.
– Кому?
– Что? – не расслышал я и приподнялся на локте.
– Кому?! Кому завещаешь?!
– Стальской Марте.
*****
Спустя пятьдесят минут я загонял машину в ворота нашего дома; около калитки меня поджидало такси, которое должно было отвезти меня в аэропорт. «Как просторно во дворе без Танка, – подумал я, паркуясь в самом конце двора. «Единственная возможность расстаться – убежать. Убежать – значит властвовать, это неоспоримо».
*****
– Да я тебя сам бы отвёз, – стоял у меня над душой Стальский, пока я складывал в сумку необходимые вещи у себя в спальне.
– Не надо.
– Ты когда вернёшься?
– Пока не знаю. Скоро, – я ещё раз проверил документы, наличные и карточки.
– Может мне поехать с тобой? – размышлял вслух Глеб.
– Извини. Я хочу поехать один.
– Позвони; я тебя встречу.
– Ладно, – выдохнул я, перекинул лямку через плечо и вышел из комнаты; Глеб пошёл за мной.
В прихожей, пока я надевал ботинки, Стальский неожиданно сменил тактику и сделал вид, что как будто вспылил:
– А что вдруг ты решил отдыхать среди рабочего процесса?! Новый номер скоро выпускать. Кто будет писать «последнюю страницу»?! А?! – Глеб скрестил руки на груди.
Я глубоко вдохнул и задержал взгляд на Глебе. Мой взгляд, помимо прочего, говорил: «Глебушка, сегодня только восьмое число! Мы выпустили свежий номер неделю назад!..»
– Ты или Марта напишете вместо меня, если я… пожелаю иммигрировать, – пошутил я.
– Да… Но всегда «последнюю…» писал ты, – не желал понимать шуток Глеб.
– Не трахай мне мозги, Стальский, – нежно проговорил я. – Может, я ещё успею вернуться. Может мне через несколько дней надоест отдыхать, и я прилечу обратно. – Я тебе что-то сказать хотел, но не помню…
– Что? – с проблеском надежды спросил Глеб.
– Не помню… Позвоню, когда вспомню.
– А ты куда, собственно, летишь? – в голосе Глеба звучала обида.
– В Египет.
– Куда?!
– «Ебать верблюдА»! – я засмеялся, что счастливо применил папино устное наследие.
– Дурак, там же война! – привёл последний аргумент в пользу отмены поездки Стальский.
Я снова повернул к Глебу своё синее залепленное огромным смешным пластырем лицо и сказал:
– И здесь война.
Я уже сидел в такси, а Стальский всё не унимался:
– Да тебя даже на борт не пропустят в таком виде!.. Посмотри, на кого ты похож!..
– Поехали, пожалуйста, – сказал я водителю. – Пока, Стальский, не скучай! – прокричал я в открытое окошко и помахал рукой.
Машина быстро набрала скорость, как только мы выехали с просёлочной дороги.
Кто-то без сомнения талантливый вещал из колонок: «…Любовь – это в небе, а вы приземлитесь; теперь я один, кричу: «Помогите!» как в утреннем лифте, но ты не поможешь мне отсюда выйти. «Дружба» – кому это нужно?..»
Мне, как лекарство, необходим катарсис, но момент упущен. Чёрт! Досада. Запел звонок телефона. Это был Глеб.
– Ну что ещё? – спросил я.
«А ты ничего не забыл?» – хитро и торжествующе проговорил Стальский.
– А что я мог забыть? – спросил я.
«Ну, скажем… Понедельник… Восемь часов вечера… Телевидение – опиум для народа… Съёмки нового эпизода «Пьяного Дивана»!» – не сдерживая триумф прокричал Глеб.
– Ах, да! Я вспомнил, что хотел тебе сказать: когда ты и Марта уехали, выбежала Даша и рассказала, что на «Пьяный Диван» подала в суд какая-то организация, и генеральный продюсер «Кефира», обосравшись от страха, решил на время прикрыть «Диван». Даша сказала, что в ближайшую неделю мы можем «гулять смело». Тринадцатого числа записи точно не будет, а до двадцатого скорее всего всё рассосётся.
«А что она нам не позвонила?» – с досадой и недоразумением в голосе спросил Глеб.
– Не знаю. Она велела, чтобы я вам передал.
«Что за организация?» – спросил Глеб.
– Какой-то комитет при министерстве культуры. Что-то связанное с законом об «оскорблении религиозных чувств».
«Как думаешь: это серьёзно?» – спросил Стальский.
– Тебе об этом лучше спросить у сестры. Давай пока, у меня батарейка садится.
«Это всё ты со своим «Перекрещиваться приходится»!»
– Да? А может ты со своими «Прелыми пелотками»?!
«Может и я с пелотками», – согласился Стальский.
– Пока.
«Пока», – Стальский повесил трубку.
В одном из недавних выпусков «Дивана» я позволил себе следующее шутливое высказывание: «Почему христианские священники так некачественно крестят, что потом приходится перекрещиваться?» А чуть позже Глеб сказал: «Я вообще против всякой религии, которая заставляет пелотки преть», а потом ещё «ненамеренно» перепутал буквы, сказав вместо «ИГ» – «УГ». Оказывается, где-то сидят серьёзные люди и вслушиваются в наш бред. Такое внимание, безусловно, приятно. Да и лишняя шумиха ещё никакой передаче не мешала.
Я достал из сумки наушники и нажал «Play».
Now he works the fairground, looks back on his career
And anyone who's interested he shows his souvenirs
The Tiger Lillies
Провалявшись пьяным и обдолбанным на пляже, как кусок верблюжьего навоза, всего три дня, я захотел домой. Одиннадцатого числа в четыре часа дня, сойдя с аэроэкспресса на вокзале родного города, я попал в настоящую зиму. Температура была явно ниже ноля, кружились редкие снежинки, а я был в одной джинсовой куртке. Несмотря на погоду, я решил не прибегать к услугам транспорта, а дойти пешком до квартиры, чтобы немного размяться. У меня давно не осталось желания жалеть себя, а пускаться в разврат не позволяло здоровье. Отупение сделало меня внешне спокойным.
Залягу на пару дней на дно, – посплю, полежу в ванне. Может отнесу в химчистку пальто, – приготовлюсь к зиме. Завтра приведу себя в порядок, а то за время своего заграничного вояжа я весь оброс и закудрявился. Зайдя по пути в кулинарию, купил два готовых свиных эскалопа и три говяжьи отбивные, несколько видов салатов, а также чай, кофе и несколько коробок соков, – всё, что мне может понадобиться в плане съестных припасов на ближайшие дни. От алкоголя решил также отдохнуть.
Придя домой, положил продукты в холодильник, а одежду, в которой был, в корзину для грязного белья. Принял душ. Нашёл запасную зарядку для мобильного; когда телефон ожил, пришла смс-ка от Марты Стальской: «Нам надо поговорить. Позвони, когда вернёшься». «Хм!..» – подумал я. В Интернете телефона отыскал старинный фильм – с ещё молодым Ньюманом – и вывел картинку на экран стоящего на полу телевизора. Пока грузился фильм, разогрел в микроволновке эскалоп, открыл пластиковые контейнеры с салатами, налил в пивную кружку вишнёвого сока; перетаскал всё это на журнальный столик перед телевизором и вздохнул с облегчением. Как говаривал сосед Сальвадора Дали по даче: «Бывают года, когда ничегошеньки не хочется делать».
*****
Проснулся. Часы на мобильном показывали двадцать один час двадцать одну минуту. Меня всего ломало. Света в конце туннеля я не видел. Необходимо что-то предпринимать. Нужно забрать машину. Или не нужно? Хотелось бы, чтобы все думали, что я уехал и меня нет. «Чёрт возьми, надеюсь, Сицилия не звонила мне в эти дни», – суеверно прошептал я. Ведь я не предупредил её о своём спонтанном отпуске. Раз никаких сообщений на оживший телефон от неё не пришло, значит она меня не искала. Разумнее всего прямо сейчас вызвать такси и поехать на Левитана тринадцать «а». Душевных сил на преодоление навязчивого желания кайфа у меня в запасе не было. «Что делать? Что делать?» – лихорадочно соображал я.
*****
Когда чёрно-жёлтое такси со мной внутри подъехало к усадьбе по адресу Левитана тринадцать «а», вневедомственная охрана, дежурившая тут круглосуточно, «напрягла булки». А когда из двери выполз я, доблестные стражи возобновили непринужденную болтовню и распивание кофе из термоса. «Неужели меня знают даже полицейские?!» – подивился я.
По пути сюда я нервно чесался и мечтал поскорее забыться, но буквально две минуты назад в моей голове оформился новый план. Этот план был полумерой на пути к моему освобождению. Я принял решение прикупить релаксантов, чтобы унять боль в мышцах, и ещё чего-нибудь средней тяжести для кайфа. Такси осталось меня дожидаться, а я прошёл внутрь.
*****
На обратном пути, на светофоре оживлённого перекрёстка центра города, моё внимание привлекла рекламная акция одного из многочисленных развлекательных заведений. Четыре полуобнажённые – несмотря на холод – красотки размахивали флагами и раздавали флаеры то ли на скидку, то ли на вход. Водитель и я одновременно опустили левые стёкла, чтобы девицы могли вручить нам глянцевые буклеты. Я вчитался в содержание листовки. Речь шла о презентации каких-то электронных кальянов; место действия – кальянная около театра Оперы и Балета.
«Это знак», – подумал я и сказал водителю: «Не надо на Красного Октября три. Едем вот в это заведение».
*****
Как я и предполагал, публика на этом мероприятии состояла из двух типов посетителей: завсегдатаев этой кальянной, коими являлись студенты последних курсов и молодые специалисты нашего города, и залётного быдла, которые заполучили флаеры на скидку на вход на одном из светофоров и решили: «а хера не сходить?» Я очень надеялся, что на входе меня не будут обыскивать. А то ещё найдут мои наркозапасы и скажут: «Со своим нельзя». К счастью я без проблем попал внутрь и тут же встретил одного знакомого, с которым работал не припомню уж где, но точно знаю, что он повар.
– Здорово, Ленар, – сказал я, протягивая руку.
– О, Вадим, рад видеть! Ты один?
– Пока не знаю, – оглядываясь по сторонам, ответил я.
– Ладно. Мы сидим там, подваливай, место найдётся.
– Спасибо, только закинусь парочкой шотов и подойду, – ответил я и занял очередь к бару.
В воздухе помещения стоял плотный туман ароматических табаков. За каждым столиком пускался по кругу электронный кальян, видом своим напоминавший кларнет.
Несмотря на то, что времени было всего половина двенадцатого, народу было много. Один бармен явно не справлялся, поэтому-то и была очередь. О том, чтобы занять отдельный столик, к которому можно позвать официантку, не было и речи. Стоя в очереди, я не терял время, – высматривал подходящую «дичь», которую можно бы было угостить и завязать знакомство. Были две девочки-подружки, на первый взгляд подходящие, но очки с прозрачными стёклами на их лицах явно были претензией на интеллектуальность, поэтому я передумал заводить с ними разговор.
Наконец пришла моя очередь.
– Водку, пожалуйста, – сказал я девочке-бармену.
– Водки? Какой? Сколько? – спросила она.
– Нет! Текилы, – передумал я.
– Какой?
– Нет-нет! Водки! – снова передумал я.
– Определись уже! – возмутилась она. – Не занимай очередь.
– Водки! Водки! – перекрикивая музыку, сказал я. – Сто грамм в один стакан. И томатный сок.
Получив свой заказ и расплатившись, я отошёл в сторонку, чтобы употребить спиртного и посмотреть на людей. Две очкастые подружки с коктейлями в руках шептали что-то друг другу на ухо и бросали взгляды в мою сторону. «Чёрт, сейчас начнётся: «А это ты – Аронов Вадим? А можешь нас познакомить с Глебом Стальским?», – мысленно проговорил я, и моё лицо стало кислым. Музыка тем временем стала громче. Кое-кто из присутствующий начал рвать танцпол. Вообще-то глупо было сюда приператься, – ведь я не курю кальяны, и даже стоять рядом не люблю. Я в два глотка прикончил водку и запил томатным соком. Когда я оторвал хайбол от губ, передо мной стояла Ксения. Выражения лица у неё было такое, как будто она меня застукала за чем-то неприличным. В руках у Ксении был «кларнет».
– Привет, Аронов! – прокричала она, приближаясь.
– Привет, Ксю, – сказал я ей на ухо.
– Ты что здесь делаешь? – криво улыбаясь, спросила она.
Я печально вздохнул и сказал:
– Да вот пришёл с тобой повидаться.
– Вот ты меня и встретил.
*****
Спустя пятьдесят три минуты такси приближалось к нашему дому в Новом Чудино. В такси, помимо меня, находилась Ксения. В кальянной мы с Ксюшенькой прикончили по сто пятьдесят текилы, и в мою голову пришла нетривиальная мысль: съездить в Новое Чудино и незаметно (!) забрать мою машину. «Ты слишком пьян, – я поведу», – заплетающимся языком сказала Ксения, которая позавчера получила водительские права. «Ага, обязательно…» – задумчиво произнёс я. Уже издалека было понятно, что в клубе «La Critica» проводится мероприятие.
Остановившись поодаль, я велел Ксюше дожидаться меня, сидя в такси. «Я не шучу», – зачем-то прибавил я, вертя перед её носом указательным пальцем.
Заходить сразу внутрь было рискованно, поэтому я обошёл дом по кругу и вошёл в клубные ворота. Вся гостевая парковка была занята. Около лестницы, ведущей на третий уровень, меня остановил охранник и потребовал пригласительный билет.
– Что? Билет? Да у меня сто тысяч билетов с лицом королевы! – пошутил я, но охранник не смотрел этот фильм.
– Ладно, – выдохнул я. – Я – Аронов Вадим.
– А я – дядя Вася, – в свою очередь представился он.
Мне ничего не оставалось делать, как снова обойти дом и войти в него с жилой стороны.
Аккуратно открыв калитку, я вошёл во двор. Hummer и Ягуар стояли во дворе. Моя машина была припаркована так же, как я её и оставил когда уезжал на море. С досадой я обнаружил, что чтобы выгнать единичку нужно сперва выгнать одну из машин Стальских. А то и обе. План с «незаметным» угоном моего авто провалился. «Зайти – не зайти?» – колебался я, стоя перед крыльцом. Скорее всего Стальские и Джессика наверху. Но всё равно они могут спуститься в любой момент на лифте или по лестнице, или обойти дом по улице и зайти с центрального входа. Рискуя быть застуканным по эту сторону от границы России, я всё-таки прокрался внутрь. В гостиной горела одна тусклая энергосберегающая лампочка, никого не было. В прихожей на крючке висели все три ключа от наших машин, и я с секунду колебался, прежде чем окончательно отбросил мысль о своей колеснице.
«Сцена на четвёртом», – мысленно проговаривал я. «Если я поднимусь по лестнице на третий, то смогу оценить обстановку». Танцпол гремел. Мне даже показалось, что сегодня там играет живая музыка и выступает живой исполнитель. «Я не смогу спать, если не выясню: что там?»
Отперев и медленно приоткрыв дверь, ведущую на третий этаж, я неожиданно оказался за спиной бармена. Уже здесь – на третьем этаже – было трудно разговаривать, потому что сюда проникал грохот с четвёртого.
– Привет, – кивнул я бармену и, пригнувшись, прошёл под открывающейся вверх крышкой барной стойки. В этом помещении было всё так же как тогда на дискотеке восьмидесятых, – бар, диванчики, интимная подсветка. Почти на каждом диване виднелись силуэты людей. Парочки и по трое. На низких столиках перед ними стояли напитки. Я начал подниматься по лестнице на четвёртый уровень, навстречу мне спустилась парочка. «Сегодняшняя публика намного моложе», – заметил я. Глянул из-за угла. Танцпол был в движении. Люди отрывались. Около бара я без труда различил высокие очертания Стальского. Марта в компании какого-то парня танцевала недалеко от сцены. Джессику было найти тяжелее, однако и это мне удалось. Я не рисковал быть замеченным, поэтому немного понаблюдал за поющей со сцены девушкой. Она была высокая и с красными или рыжими волосами. «А не та ли это исполнительница, которая играет в машине Стальской и на её мобильнике?»
Не выпуская из виду Стальских, я наслаждался шоу. Вдруг Джессика подошла к стоящему около бара Глебу и обняла сзади. Стальский что-то сказал ей на ухо, и они направились в направлении лифта. Я сбежал на третий уровень и убедился в том, что лифт пришёл в движение. «Самое время покинуть этот праздник», – подумал я и вышел из клуба через гостевой вход-выход. Сверху лилась песня.
– До свиданья, дядя Вася, – кинул я охраннику, проходя мимо него.
Такси меня поджидало на том же месте. Я сел на заднее сиденье и обнаружил Ксюшу в спящем состоянии.
– Красного Октября три, – сказал я водителю и толкнул Ксюшу в плечо.
– Что?! Где?.. Где ты был? Ты вернулся, – выглядывая из окна, спросила она.
– Да. Решил не брать машину, – сказал я.
– Да? А что там было? – с трудом приходя в сознание, спросила Ксения.
– Там дискотека в полном разгаре. ЧиЛи выступает. Зря ты не пошла, – ответил я.
– Пошёл ты, Аронов.
Бесконечный вечер, казалось бы, субботы.
Только идиоты сводят с жизнью счеты
Вася В.
Спустя полчаса.
– Электронные сигареты, электронные кальяны… Не удивлюсь, что скоро появятся электронные презервативы, причём не в виде приборчика, а в виде программы для смартфона! Ахаха! – разглагольствовал я, когда мы с Ксюшей поднимались ко мне на пятый этаж.
– А! Ха-ха-ха! – смеялась благодарная слушательница.
– Что ж, Ксю, ещё раз поздравляю тебя с прошедшим днём рождения. Констатирую факт: с каждым годом ты становишься всё красивее. Даже страшно подумать, что с тобой будет в восемьдесят.
– Когда мне будет восемьдесят, я уже умру, – со счастливой улыбкой ответила Ксения.
– Как угодно, – не стал спорить я и открыл входную дверь.
– Значит, здесь ты живёшь… – сказала она, когда я включил свет в прихожей.
– Да, здесь – здание – здоровье, – пошутил я.
Я не мог удержаться от «здания – здоровья», когда кто-то отчётливо произносил «з» в слове «здесь».
– Ванная – прямо. Кухня – направо. Спальня… – везде, где упадёшь.
– Мило, – сказала Ксю, снимая сапоги.
Через пятнадцать минут мы с моей подружкой возлежали на оставшихся с «той самой ночи» покрывалах и одеялах на полу гостиной. Мне не терпелось осквернить наше с Мартой ложе, чтобы отринуть чувство, что это было что-то большее, чем являлось на самом деле.
– Итак, что нам Бог послал, – интригующе проговорил я, доставая из кармана, купленные на Левитана тринадцать «а», «вкусняшки».
Сцена следующая. Ксения в нижнем белье полулежит на одеялах и готовится вдохнуть белый порошок. Аронов (то есть я) в одних очках и одних трусах to.
– Бог придумал кокаин, чтобы намекнуть человеку, что он слишком много зарабатывает, – с тонкой улыбкой промолвила Ксения.
Я вспомнил, что она всегда говорила банальности; статьи её, как и устная речь, тоже были испещрены избитыми выражениями. Я старался не выказать своей озлобленности этим фактом, ибо это невежливо.
– Я не много зарабатываю, всего-то триста тридцать три тысячи триста тридцать три рубля тридцать три копейки и три-три-три, – сказал я, поправляя дорожку.
Аккуратно поднял планшет к лицу Ксюши, которая уже несколько минут нетерпеливо теребила в руках свёрнутую в трубочку пятитысячную купюру. Она сделала многоопытную гримасу, как будто только и занималась тем, что нюхала кокос и крутилась среди богемы.
– А твои башни-близнецы столько же получают? – продолжила допрос Ксюша.
– Нет, блин, Ксения, они больше, потому что снимаются в рекламах, а Марта ведёт рубрику в утренней педераче, – нетерпеливо выпалил я. – Давай уже вдыхай, а то у меня рука сейчас отвалится держать этот «поднос»!
– Мне каждое утро приходится смотреть на эту…
– Давай быстрей!.. – воскликнул я.
– Не кричи на меня, – тоном оскорблённой аристократки промолвила Ксения.
Она пару секунд пристально смотрела на меня, затем откинула волосы за спину и смела одну дорожку; зажала пальцами нос и замерла. Я отвернулся от неё и приговорил свою порцию снега. Затем сразу же опрокинул стопку текилы. На какое-то мгновение жизнь показалась мне интересной. Я даже подумал: «Почему Ксении пришло в голову сравнить Стальских с башнями-близнецами? Это же, вроде, мой сон». Во всей этой круговерти последних часов я как-то даже забыл страдать от абстинентного синдрома. В моей голове начался было очень интересный мысленный диалог, но внезапно накинувшаяся с поцелуями Ксения отвлекла меня от размышлений. Она была страстна или же изображала страсть, во всяком случае, мне это показалось вполне уместным, и мы пошли до конца.
*****
Полдень воскресенья.
– Ты что моешься в холодной воде? – удивлённо спросила Ксения, заглядывая за шторку. – Зачем?
Я закрыл кран и сделал шаг из ванной на пол. Затем второй шаг. Ксю подала мне полотенце.
– Я не моюсь в холодной воде, – вытираясь, ответил я. – Я стою под холодным душем после горячего мытья.
– Закаляешься, – сказала Ксю.
– Не только. Под холодной водой я вспоминаю свои прошлые жизни, – загадочным голосом проговорил я.
– Интересно, – заинтригованно сказала Ксения. – И что ты вспомнил сейчас.
Я посмотрел куда-то вдаль и, как бы видя сейчас перед глазами движущуюся картину, проговорил:
– Сейчас я отчётливо видел себя скачущим по бескрайним прериям Нового Света.
– Ты был пионером-покорителем Америки, да? – улыбаясь, спросила Ксения.
Я, прищурившись, посмотрел на неё и ответил:
– Нет, детка, я был диким мустангом, и кое-что от прошлой инкарнации досталось моему сегодняшнему человеческому телу, а именно… – я уронил полотенце на пол и приподнял бровь в ожидании реакции Ксении.
Она опустила глаза вниз, потом снова подняла на меня. Медленно проговорила:
– Да-а… Под давлением таких аргументов пожалуй соглашусь с постулатами буддизма.
Высказывая эту мысль, она уверенной рукой трогала «аргумент». Следующие три четверти часа мы предавались плотским утехам. Да-да, занимались сексом. Жёстко, грязно, затейливо. Наплевав на человеческое достоинство своего партнёра, и раздвигая рамки дозволенного для себя.
*****
Вечер воскресенья.
Не считая короткого сна с утра воскресенья до полудня, мы с Ксюшенькой гудели уже целые сутки. Кокос, ноль семь текилы и десять бутылок «Короны» были прикончены.
Не помню уж что конкретно я спросил или сказал Ксении, может жаловался на жизнь или рассуждал вслух, но в какой-то момент я осознал, что она орёт на меня:
– Да не люблю я тебя, Аронов, можешь жить спокойно! Несчастный идиот!..
– Слава Богам, – выдохнул я. – Я рад это слышать.
Ксения сложила губы таким образом, что я сразу понял, что она будет говорить гадости. Я не ошибся:
– А знаешь, Аронов, я тебе всё-таки расскажу о своих наблюдениях.
– Нет, не стоит… – вяло запротестовал я.
– Послушай-послушай! Кто тебе ещё откроет глаза, кроме меня?! Все эти ваши порочные связи: твоя с сестрой Стальского, её с тобой, Стальского с ней и тобой… Ты понял, да?.. Кому-то может непонятно, но я-то проницательный человек, я-то для себя всё уяснила!.. Да-да!..
– Что уяснила?.. – устало вздохнул я.
Я не хотел грубо перебивать Ксю, даже притом, что она собиралась порок откровенную чушь. «Пускай, лучше, выскажется», – подумал я. Ксю, тем временем, продолжила высказываться и попутно искать свою одежду и надевать её.
– Да-да, мой дорогой! Вы все – блядские содомиты! Я давно это поняла…
– Ксю…
– Ты боишься признаться самому себе в том, что любишь своего Глеба Стальского. Хотел бы быть с ним, но довольствуешься тем, что трахаешь его сестру! Не спорь! Так оно и есть.
Ксения серьёзно разошлась, и я просто слушал.
– А Стальский трахает всё что шевелится и не может остановиться, а почему?
– Почему? – спросил я, заставив Ксению побледнеть от злобы.
– А потому, что единственную, кого он действительно хочет – это его сестрёнка! Ха! – Ксения щёлкнула пальцами и пронзила меня взглядом. – Так что для Глеба, твоя связь с его сестрой – самый лучший вариант. Он без труда отождествляет себя с тобой и получает удовлетворение от всей этой ситуации. Да-да, мой дорогой, так оно и есть! Сам-то он не может засадить Марте, по понятным причинам, а ты – вот он ты – отдельный человек!.. Всё ясно с вами!.. – Ксения откинула упавшую на лицо прядь волос назад.
Она прыгала на одной ноге в прихожей, надевая второй сапог, и тяжело дышала. Я подумал, что должен что-то сказать. Глядя в сторону, я сказал:
– Ну, не знаю, Ксения, как-то это всё притянуто за уши…
– Прощай, несчастный идиот! Живи и дальше в мире иллюзий.
С этими словами Ксения запахнула плащ и попыталась открыть входную дверь, но не справилась с замком.
– Как это открывается?
Я подошёл и открыл заедающий замок. Так как последние слова были сказаны, Ксюша посмотрела на меня грозным взглядом и вышла за дверь.
*****
Время стало вязкое. Я и не предполагал, что находиться в одиночестве в предчувствии надвигающейся деинтоксикации так тяжко. Но у меня был козырь в рукаве. Помимо «снега», по совету Окуня я приобрёл два «билета на радугу», – смесь «неизвестно чего» напополам с ЛСД. Форма выпуска – согнутая напополам марка с Юрием Гагариным. И полчаса назад я принял половину «Алексеевича». Сел в кресло перед выключенным телевизором, который с «той самой ночи» всё ещё стоял на полу. Через какое-то время я заметил, что включена заставка «Камин», но я не помнил, чтобы я её включал. В дальней комнате квартиры раздался смех, а потом и на кухне тоже кто-то засмеялся, и в другой комнате тоже кому-то было, блин, смешно. Я негодующе покачал головой, ведь самому-то мне было не до смеха. В следующее мгновение все три смеха выбежали из комнат в прихожую, а потом, распахнув двери, ворвались в гостиную, где сидел я. Не спрашивая моего мнения, смехи бросились на меня и, толкаясь и визжа, запрыгнули мне в глотку. Пытаясь выблевать наружу незваных гостей, я согнулся пополам от… смеха. Я смеялся, и слёзы текли у меня по щекам.
– Ой, ой, ой!.. А-хах!.. А-хах!.. – корчился я, задыхаясь. – Картав… Картавый… это нечто! Просто, мать твою, нечто!
– Да, др-р-руг, а пока не пгишли галлюцинации, советую тебе настгоиться на позитивный лад, иначе р-р-рискуешь склеить лошадей… В смысле двинуть ласты.
Внезапно я успокоился. Я вообще не был уверен, что недавно смеялся.
– Знаешь что происходит, Картавый? – серьёзно спросил я.
– Знаю. А ты знаешь?
– Я тебе скажу, а ты подтвердишь, если я прав. Окэ?
– Договогились.
– Сейчас мир на меня надвигается слоями. Каждый из этих слоёв имеет свой цвет. Эти слои – не что иное как всё что ни есть.
– Та-а-ак… – протянул Картавый, ожидая более внятного объяснения.
– За стенами этой квартиры находятся другие люди, а также животные и растения. У каждого из этих живых существ есть мысли и желания, страхи и… и другие – куда более тонкие – импульсы. Все эти волны света, которые я вижу – это продукты их энергетического обмена веществ. Правильно?
– В точку, пгиятель! Ха!..
– Ну-ка, дай попробовать твой смех, – попросил я.
Картавый отрыгнул свой смех и вручил его мне.
– Фу, какой неприятный у тебя смех, – сморщился я, перекатывая в руке фиолетовую липкую субстанцию. – Какой-то затхлый он к тому же… Смех неживого человека. На, обратно.
– Не хогошо говогить «неживого человека», – обиженно проговорил Картавый, проглатывая свой смех. – Коггектно говогить «альтернативно живой».
– Ладно, извини. А я тогда буду «альтернативным высоким блондином» с «альтернативным тридцатисантиметровым членом».
– А-ха-ха-ха! – засмеялся Картавый, а потом резко посерьёзнел и проговорил: – Это я не над твоей шуткой, это смех калибговался.
Мы немного понаблюдали волны света, потом немного попускали свои волны света. Потом я спросил:
– А что есть?
– Всё, что может пгийти на ум, кгоме будущего, – ответил Картавый, подтвердив мою собственную мысль.
Я усмехнулся, вспомнив, события почти двадцатилетней давности.
– Помнишь, Картавый, когда мне было одиннадцать лет, меня чуть не упекли в психушку?
– Ага, ты утвегждал, что видишь меня, хотя я тебе говогил, чтобы ты помалкивал.
– Ты тогда – у главврача в кабинете – отказывался помогать мне с фокусом с картами, а это был единственный способ доказать твоё присутствие и… существование.
– Если бы ты десять р-р-раз угадал кагту, этот дядька сам бы свихнулся или р-р-решил бы, что это совпадение. Учёные всегда так делают.
– А помнишь, сколько всякой ерунды мы выиграли у одноклассников, показывая этот фокус? И почему ты против того, чтобы зарабатывать на этом серьёзные деньги?
– Мы это уже обсуждали, – отрезал Картавый.
Прошло какое-то время. Я захотел копнуть глубже и достал из кармана вторую половинку «Гагарина». Со словами «Семьдесят лет – полёт нормальный», положил её на язык.
– А вот это зррря, – прокомментировал картавый двойник.
Почти сразу на экране телевизора, вместо огня, появилось какое-то меню на русском языке.
– Не читай, – сказал Картавый. – Не вчитывайся.
– А что это? – сгорая от любопытства, спросил я и сполз с кресла, чтобы лучше видеть.
– Когда ты сожр-р-рал вторую половинку магки, откр-р-рылось меню выбор-ра инкагнации. Права администгатога, так сказать… Но там нет ничего интегесного для тебя. Повегь мне.
– Да подожди ты, – отмахнулся я от двойника. – Мне мешают эти набегающие волны света, заслони, будь добр.
Картавый встал у меня за спиной и распахнул крылья. Теперь я мог без помех ознакомиться с содержанием меню.
– Пульт, пульт, – махнул я Картавому.
Он подал мне пульт от телевизора.
– Так-так. Что у нас тут.
На экране был список стран по алфавиту.
– Вот, выбигаешь стгану, в котогой хочешь р-родиться, – комментировал он.
В правом верхнем углу была кнопка: «Просмотр карты». Я стрелочками на пульте выбрал эту кнопку и нажал «Окэ». Появился вращающийся глобус.
– Блин, пультом не удобно, – с досадой проговорил я.
– Экган сенсогный, – подсказал Картавый.
– Да нет же… А! Правда! – обрадовался я.
Коснувшись экрана, я остановил вращение интерактивного глобуса. Жестом увеличил масштаб, и теперь стали видны географические названия, границы государств и прочая информация.
– А что это за синие и розовые точки на карте? – спросил я у двойника.
– Недавно зачатые дети, – пояснил Картавый. – Синие – мальчики, гозовые – соответственно, девочки.
– Здорово! – восхитился я. – И что, можно выбрать любую точку?
– Да. Только не советую нажимать, а тем более сохганять настгойки.
– Почему?
– Ты таким обгазом бгонир-руешь инкагнацию на ближайшие тгое суток.
– О, смотри-ка, тут можно отфильтровать результаты по полу, расе, сексуальной ориентации… – зачитывал я вслух надписи с экрана.
– Да-да, удобная пгогр-раммка, – согласился Картавый.
Я немного отодвинул масштаб, чтобы были видны только страны, а не населённые пункты.
– Смотри: в Индии, Китае и Африке больше всего точек, – сказал я.
– Ну так…
– А что там в Монако? – я прокрутил на Европу и немного вниз. – Смотри-ка, совсем мало, но есть.
Передвинул карту на другую сторону Атлантики и уменьшил масштаб. Штат Коннектикут, Нью-Джерси, Нью-Йорк.
– Смотри, Манхеттен. Девочек больше, – сказал я. – Странно: даже по сексуальной ориентации можно отфильтровать, а по доходу родителей, по интеллекту и по продолжительности жизни – нельзя.
– Это не заданные Пгигодой пагаметр-ры, – пояснил он. – Но догадаться не сложно, что если выбегешь кого-то на Манхеттене, а тем более в Вегхнем Ист-Сайде, то, в вероятностью девяносто девять пгоцентов, родители окажутся богатыми.
– Или Швейцария, – догадался я. – Или то же Монако.
Я приблизил масштаб и нажал на одну из розовых точек на острове Манхеттен. Всплыла картинка быстрого просмотра с надписью «Хизер» и квадратик с галочкой, под которой была надпись «Зарезервировать».
– Не гезервируй. Сними галочку! – запротестовал Картавый.
– Ладно-ладно, я только посмотреть. А что это за надпись «Хизер»?
– Это, если р-родители р-ребёнка уже придумали ему имя, – пояснил он.
– А! Постой-ка, а как они узнали, что недавно зачатый ребёнок – девочка? Ведь ещё неизвестно.
– Ну, не знаю, пгедчувствие может. Вот понажимай ещё на розовые точки, – предложил Картавый.
Я открыл предварительный просмотр ещё одной розовой точки. Имени не было. Нажал на другую розовую – женское имя «Дайан», открыл следующую – «Майкл».
– Вот! – обрадовано воскликнул Картавый. – Будет девочка, а р-родители, видимо желая сына, пгедвагительно назвали её Майклом! А-ха-ха!..
– Да, забавно, – прокручивая дальше, сказал я. – А можно выбрать сразу два и более тел?
– Можно, но никто в здгавом уме и добговольно не станет др-р-робить свою душу. Наобор-рот – частички одной души стгемятся к объединению в новом теле, но такая возможность – большая р-редкость, – грустно и торжественно проговорил Картавый.
– Понятно. А откуда ты это всё знаешь?
– От вегблюда, – сказал Картавый.
«Не от того ли самого верблюда?..» – подумал я и усмехнулся.
– Говоришь, бронь действует трое суток, – тыча в экран, проговаривал я. – Тогда, смеха ради, выберу новое тело по следующим параметрам: пол – женский, ориентация – би, цвет кожи – белый. О, смотри-ка, на Манхеттене осталась всего одна точка.
Я открыл предварительный просмотр единственной, удовлетворяющей всем введённым параметрам, точки. Это оказалась наша старая знакомая – малышка Хизер. Забавное имя. Наверное, еврейка.
– «Сохранить», – сказал я и нажал кнопку «забронировать». – Готово! Что дальше, Картавый?
– А ты не догадываешься? – строго произнёс он, снова сложив крылья.
В отсутствие щита из коптящих крыльев Картавого, набегающие волны света снова мешали мне видеть.
– О чём не догадываюсь? – не догадывался я. – Как мне попасть в новое тело? А?
– Как-как! Умер-р-реть!
На экране появилось сообщение.
– Прикрой-прикрой, – попросил я Картавого.
Он снова расправил крылья. Я зачитал вслух сообщение на экране:
– «Дорогой А.В.А-90210, благодарим за пользование нашим сервисом. Напоминаем, что бронь действует ровно семьдесят два часа, посему рекомендуем поскорее закончить дела текущей жизни и умереть. Рады сообщить, что самоубийство, как способ завершения текущей инкарнации – не является предосудительным и не возбраняется администрацией сервиса. Вам в помощь кататоническое отчаяние, паническая атака и депрессия, которые наступят после окончания действия принятого Вами наркотика. С уважением, управляющий Гаутама». «Просим оценить качество работы интерфейса на пятибалльной шкале»… – закончил я читать и посмотрел на своего крылатого компаньона.
– Удобный интегфейс, – ставь пятёгку и «лайк», – посоветовал Картавый.
Я последовал его рекомендации, после чего экран телевизора потух.
Через какое-то время появилось острое ощущение того, что жизнь проходит мимо меня, или лучше сказать: ощущение, что я должен быть сейчас в другом месте. Из головы не шла перспектива скорого перерождения. Поёрзав в кресле, я встал и целеустремлённо направился в комнату бабушки.
– Куда это ты собгался? – вылетел вслед за мной Картавый.
– Это было где-то здесь!.. – переворачивая вверх дном бабушкин комод, бормотал я.
– Что ты задумал?
– Я видел эти таблетки. Они где-то тут… Вот! – я извлёк из кучи просроченных медикаментов просроченный же «Галоперидол».
– Тебе это не надо! – воскликнул Картавый.
– Ещё как надо, – уверил его я. – Я сейчас схаваю сразу три, а лучше четыре, и кислота меня отпустит.
– Нет! – встав в дверном проёме, твёрдо сказал двойник.
Не обращая внимания на видимое препятствие, я прошёл сквозь него и направился на кухню, где и осуществил задуманное.
*****
– Это дур-р-рацкая тяга, сопутствующая бгонированию инкагнации. Не поддавайся на неё, – шептал мне на ухо Картавый, показывая мне на стене Кремля проекции светлого будущего моего поколения, в тот время как я стоял около чердачного окна, намереваясь приземлиться плашмя на штыри кованой ограды.
Я воспринимал и осознавал, но меня почти ничего не трогало. Как будто орган, отвечающий за восприятие искусства дал сбой. Мне стало стыдно за промедление, и я сделал шаг к краю.
– А вот смотги ещё!.. – заорал двойник с коптящими, как горящие автомобильные покрышки, крыльями.
Проекция сменилась, и теперь по стене Кремля шествовали модели на модном показе.
– Неделя моды в Нью-Йорке, – прокомментировал двойник. – Этого года.
– Красиво, – сказал я.
Картавый хлопнул крыльями, и картинка сменилась. На этот раз на стену были спроецированы какие-то чертежи, потом они приняли облик автомобиля, слева от изображения столбиком были перечислены технические характеристики.
– Так будет выглядеть двухдверка от BMW чегез одиннадцать лет, – пояснил двойник. – Она пгидёт на смену нынешней «четвёгке».
Я одобрительно кивал.
– Смотги дальше, – с трепетом в голосе продолжил Картавый и щёлкнул пальцами. – Экзоскелет, котогый позволит вести почти полноценную жизнь пагализованным людям. Да Винчи бы позавидовал…
– Это всё замечательно, – перебил я собеседника. – Я воспользуюсь благами цивилизации в следующей жизни, а может и создам что-нибудь стоящее сам. А в этой жизни я ничего не способен создать, я не творю искусство. Моя работа ничего не стоит…
– Не в этом дело, как ты не поймёшь. Не обязательно быть твогцом, чтобы опгавдывать своё существование, ты способен понимать и востор-р-ргаться искусством. Это дано не многим… Искусству нужны свидетели! Оно без них не существует! – высоким срывающимся голосом выпалил двойник. – А кем ты будешь там? Адвокатом-лесбиянкой?
– А тебе-то что?! Ты будешь свободен. Встретимся в следующей жизни…
– Неблагодарный ублюдок! Я умер за тебя! – дьявольским голосом прорычал двойник, причём совершенно не картавя.
– Извини. Не принимай на свой счёт, ладно. Мне нужно перезагрузить свою душу… – я глубоко вдохнул.
– Пгосто твой ор-рганизм отр-равлен, – писклявым и поникшим голосом сказал двойник. – Ты так накачался, что навыдумывал себе какой-то телевизог с р-р-реинкагнационным интегфейсом, а я тебе подыгр-р-рал…
– Так и знал, что этот козырь ты оставишь напоследок, – покачал головой я.
– Хген с тобой, – отворачиваясь в сторону, сказал Картавый.
Я вдохнул морозный воздух и начал примеряться к прыжку. «Долечу ли?.. Умру ли мгновенно? А не получится так, что покалечусь и проваляюсь в реанимации больше семидесяти двух часов?»
– Так и получится, – услышав мои мысли, вставил Картавый.
Я зло посмотрел на него. «Не-е-ет. Обычное падение с пятого этажа – почти гарантированная смерть, а на штыри – стопроцентный верняк. Да. Ну! Сейчас!».
– Ты только вчер-р-ра близко сопгикасался с искусством, когда был в коттедже, – вкрадчиво и плаксиво продолжил Картавый, снова оборвав мой порыв. – Не буду тебе больше ничего говогить, пгосто взгляни на это.
Проекция на кремлёвской стене сменилась с показа моделей на видеоклип. В этом видео рыжеволосая девушка в компании музыкантов пела:
Моя пустота начала заполняться ещё когда мой картавый двойник показывал мне картинки и называл великие имена, теперь же я вдруг стал переполнен чувствами, и слёзы потекли по моим щекам. Я снова подумал, что если и «не сейчас», то всё равно «когда-то», «очень скоро», но эта мысль больше не угнетала.
Я ничего не оставлю в этой жизни, даже свою злобу на человеческую глупость и зависть на чужую удачу, мне придётся привнести всё это в другое воплощение. Единственный способ избавиться от боли – это победить её здесь и сейчас. Действительно, глупо начинать всё с нуля, когда я уже на полпути к цели. А цель моя – свобода. Я страшно запутался; это и очевидно, – раз я – тридцатилетний человек – стою над обрывом в наркотическом и алкогольном опьянении и собираюсь покончить с собой. Вопросов больше чем ответов, но об этом можно подумать позже. Время как будто ещё есть.
«Какого чёрта…» – одними губами проговорил я и занёс ногу над пропастью.
«Allez venez, Milord/Vous asseoir à ma table/Il fait si froid dehors/Ici, c'est confortable», – раздалась песня Пиаф вперемешку с дрожанием в моём кармане, заставив меня вздрогнуть и ухватиться за раму. «Чёрт!.. Кто же берёт в последний путь мобильник!» – с досадой подумал я. «Хорошая реклама I-phone». Эта была Марта. Меня охватил гнев.
– Что?! – выпалил я, сняв трубку. – Шесть часов утра!
«Слушай меня, наркотурист, сегодня в час дня у тебя на квартире будем проводить собеседование с практикантом, так что сделай одолжение: приведи себя в относительный порядок и открой ему дверь. Мы с Глебом можем немного опоздать. Окэ?!..»
Я немного подрастерял свою первоначальную гневливую уверенность, но вторая волна не заставила себя ждать.
– Стоп, Крошка, что за постановка вопроса? Какой, нахер-блять, практикант, во-первых?! И с чего ты взяла, что я в городе, ваще?!
В трубке на том конце раздался глубокий усталый, с нотками гнева, вздох.
«Тебя только слепой вчера на коттедже не видел. Хотел незаметно забрать свою тачку, а не тут-то было. Даже видео с камер необязательно было пересматривать, чтобы понять, что ты был дома. Ниндзя под покровом сумерек…»
– Ничего не знаю, меня нет в городе!.. – проорал я и бросил трубку.
«Чёрт!» – с досадой прошипел я. Лицо мне обдувал ветер, я стоял на краю крыши и мёрз. Всё указывало на то, что я идиот. Пора было проваливать отсюда, пока кто-нибудь меня не заметил и не вызвал копов. Мой картавый двойник с коптящими, как автомобильные покрышки крыльями, был ещё здесь. Он приблизился и встал слева от меня на расстоянии вытянутой руки.
– Пойдём обгатно в квагтир-ру, чёгтов нар-р-ркуша, – ласково проговорил он, беря меня за плечи. – У меня хор-рошее пгедчувствие.
– Будущего нет, Картавый?
– Неа.
– Сука, наебал меня, – дёрнул я плечом.
– Давай-давай, топай.
*****
В какой-то момент, когда за окном уже рассвело, я обнаружил, что не сплю, а очень сильно страдаю от изжоги. Горло и пищевод просто горели, вселяя сомнения в вероятности наступления светлого будущего. «Блин, что я мучаюсь?! Пойду жахну воды с содой», – мысленно проговорил я. В течение следующего может быть часа мне несколько раз приснился сон, что я пью воду с содой. Поняв бесплодность грёз, я всё-таки встал и исполнил задуманное. Вернулся на диван и лёг набок. «Другое дело, – подумал я. – Ласковая содовая отрыжка…»
У женщин будет Гоморра, а у мужчин Содом
Альфред де Виньи
(Не имею ничего…
А.В.А.)
Ноу-ноу фьюче, ноу-ноу фьюче
Шнур
Мальчик пишет письма мальчику, –
это нормальная мужская сказочка [?]
Мультфильмы
Две таблетки просроченного снотворного из старых запасов бабушки сделали своё дело. Не знаю сколько времени продолжалось треньканье в мой дверной звонок. Не чувствуя своего тела, я открыл дверь и уставился в сумрак лестничной площадки.
– Здрасьте, – раздалось из сумрака, и сразу начал вырисовываться силуэт человека.
– Здрасьте, – ответил я.
– Я на собеседование, – снова послышался голос.
– Что? – спросил я, и прислушался к звукам своего голоса, потому что он мне показался исходящим не из меня.
– На собеседование, – повторил человек. – Вы же Вадим Аронов? Я вас узнал.
Мне всё это порядком надоело, и я с дрожью в голосе сказал:
– Слушай, парень, это моя лестничная площадка, а ты – посторонний человек, так что убирайся отсюда, пока я не вызвал полицию.
– «Бойцовский клуб». Я угадал? – ответил человек, лицо которого я пока не мог разглядеть, возможно потому, что смотрел на уровень ключиц.
– Тем не менее… – начал я, но звук шагов снизу заставил меня прервать своё размышление.
Через несколько секунд стало очевидным, что поднимались Стальские.
– А-а-а!.. Вы уже познакомились, – весело прокомментировала Марта, приближаясь всё ближе.
Не закрывая дверь, я вернулся на диван в гостиной, накрылся с головой пледом и уснул.
Проснулся через какое-то время от звука голосов. Стальские и незнакомец сидели на креслах и стуле в моей гостиной.
– О, проснулся, – констатировал Глеб, кивая на меня. – На вот: ознакомься с портфолио соискателя, – с этими словами он кинул на меня красный скоросшиватель.
Я осторожно принял сидячее положение и прижался спиной к подлокотнику дивана.
– Ознакомиться?.. – плаксиво протянул я.
Меньше всего на свете мне сейчас хотелось напрягать зрительные анализаторы, но счастливое совпадение разрешило ситуацию.
– Ок, ознакомлюсь, – весело сказал я. – Как раз мне нужно посрать, заодно и прочитаю. Это не оскорбит ваше профессиональное достоинство? – обратился я к незнакомцу.
Марта прикрыла глаза ладонью; Стальский непринуждённо слюнявил самокрутку.
– Ничуть, – ответил парень.
– Вот и чудно, – сказал я, поднимаясь.
Я заткнул скоросшиватель подмышку и заторопился в сторону санузла, напоследок кинув:
– Если мне не понравится, обещаю не подтираться вашими бумагами. Ведь о вкусах, как известно, не спорят.
Через пять минут я вернулся, лёг на диван и продолжил чтение. Мои коллеги, включая потенциального стажёра, переместились на кухню, откуда доносились звуки доставаемых из сушилки тарелок, а потом гудение микроволновки.
– Будешь что-нибудь? – громко спросила Марта с кухни.
– Не знаю, – крикнул я в ответ. – Да.
Читая работы Эмиля (именно так звали стажёра), я улыбался, это было признаком эстетического удовольствия. В этом небольшом портфолио были статьи, написанные для нескольких изданий: «Молодёжь ResPubliс’и», «Универсум», «Клубный Завет», «Средневолжский студенческий вестник» и ещё парочка. Одна аллюзия была применена настолько тонко, что мурашки пробежали за ушами. «Да», – сказал я себе.
– Иди, – крикнула Стальская.
Я с трудом поднялся с дивана и пошаркал на кухню.
В середине трапезы, собранной Глебом из моих припасов, Марта спросила:
– Ну и?
– Да, мне всё понравилось, – деловито произнёс я. – La Critic’е не помешает свежая интонация.
Стальский толкнул Эмиля в плечо, что означало: «Я же говорил».
Я решил пойти дальше и предложил:
– Если сможешь совмещать занятость в газете с учёбой, то оставайся на неопределённый срок. Неофициально, конечно. Будешь получать среднюю по стране зарплату…
– Двенадцать тысяч рублей, – уточнила Стальская, улыбаясь.
– …Да, двенадцать, – продолжил я. – В независимости от занятости. Мы, признаться, не очень заняты, особенно я. Ну, Марта почти каждый день работает на «Кефире»…
– Да-да, – поспешил заметить Эмиль. – Я смотрел почти все выпуски «Утра с «Кефиром» и «Завтраков с Мартой», а «Дивана» абсолютно все. Не все понимают, но вы там поднимаете серьёзные темы.
Стальский иронично улыбнулся.
– Во-о-от… – задумался я.
– А стажировку подпишете? – спросил Эмиль.
– Кто? – спросил я.
– Вы.
– А кто должен подписать? – притормаживал я.
– Ну, ты – главный редактор, – разрешила моё когнитивное противоречие Стальская.
– А я имею право? – обратился я к ней не как к высокой стройной блондинке, а как к юристу.
– Имеешь, – заверила Стальская.
– No broblemo, тогда, – резюмировал я и, обращаясь ко всем, спросил: – Крабовый будет кто-нибудь доедать? Тогда я возьму.
В прихожей, провожая Эмиля, который жил в тридцати секундах ходьбы от моей квартиры – в студенческом общежитии и, вручая ему его папку-скоросшиватель, Стальский подытожил:
– Ладно, будь не связи.
Эмиль немного замялся, как будто желая что-то спросить.
– Что? – кивнул Глеб.
С секунду поколебавшись, Эмиль спросил:
– Можно мой бойфренд тоже пройдёт у вас практику? Ваня на PR учит… – Эмиль замолчал на полуслове.
Мы со Стальским мельком взглянула на Марту, которая стояла тут же, облокотившись о стену, а она на нас. Потом Марта немного склонила голову набок, приоткрыла рот, а кончик её языка дотронулся до правого клыка; странная картина. Эмиль неуверенно спросил:
– Вы не против, чтобы у вас проходили практику… Он – продавец от Бога.
Если бы это, длящееся секунду ожидание, поставить на паузу и разбить на ещё более мелкие чем миллисекунды отрезки, то у нас появится уйма условных единиц времени, и мы сможем порассуждать на некоторые косвенные этой теме темы. Итак: как вы относитесь к тому, что американцы избрали чёрного президента? Согласно выкладкам социологов: средний американец, которого интервьюировали на улице, заявлял, что он без оглядки на цвет кожи, проголосует за самого, по его мнению, достойного кандидата; эти же социологи провели исследования, из которого стало ясно, что наиболее достойный кандидат, по мнению опрошенных на улицах американцев, – Барак Обама. Эти же социологи, однако, не давали много шансов на победу Обаме, так как знали, что, оставшись наедине с самим собой в избирательной кабинке, гражданин, скорее всего, выберет белого кандидата. Здравый смысл, который восторжествовал на последний президентских выборах в США, некоторые ошибочно называют словом «толерантность». О чём это я? Ах, да…
– А зачем нам продавец? – спросил я. – Мы ничего не продаём.
– Как же… – начал было Эмиль и посмотрел на Стальскую.
Она вздохнула и пояснила:
– Рекламу.
«Точно!» – дошло до меня.
– Нам не нужен продавец рекламы на постоянной основе, – покачав головой, сказал я.
– Только на стажировку? – уточнил Эмиль.
Марта покивала, кинув взгляд на меня.
– Ладно! – резюмировал Глеб. – PR-щики тоже люди.
Все засмеялись.
*****
Спустя полчаса, помыв посуду и проверив газ и электроприборы, мы покинули квартиру и отчалили на коттедж.
– Я вот что подумал, – сказал Стальский, когда Марта вырулила на мост через реку. – Эти ребята складывают слова в предложения не хуже нас с тобой, а ведь они почти на десять лет моложе.
– Мда… – подтвердил я.
– Они ведь, можно сказать, из другого поколения, – продолжил рассуждение Глеб.
– Мда… – снова согласился я.
Стальский покачал головой и с усмешкой сказал:
– Они ведь даже не понимают смысл текста песни Шевчука «Просвистела и упала на столе…»! Ха!
– Я тоже не понимаю, – признался я.
– Я вообще-то тоже никогда не понимала, – присоединилась к разговору Стальская.
– Да-да, я тоже, но им-то ни в жизнь не понять! Может они даже не слышали никогда этих слов! – наигранно изумлённым тоном проговорил Глеб.
– Уж слышать-то слышали, просто не в одном предложении, – уверенно заключил я.
– Вы поняли, короче, о чём речь, – подытожил Глеб.
Стальский принял блаженный вид, сделал глубокий вдох и посмотрел в небо, насколько это возможно из окна машины. Я знал к чему это и был готов выслушать очередное мудрое умозаключение Глеба. Признаюсь: мне нравились эти моменты, когда на Стальского находило желание излить свою мудрость. Во-первых, это познавательно, во-вторых – остроумно, в-третьих – редко случается. Хотя, конечно, не редко. Глеб начал:
– Аронов, знаешь ли ты, что все люди делятся на две категории. Нет, это не демократы и республиканцы, не владельцы кнопочных и сенсорных телефонов, нет-нет-нет. Это даже не мужчины и женщины. Знаешь, что это за две категории? – Глеб кинул на меня мимолётный серьёзный взгляд, во время которого я успел с заинтересованной улыбкой на губах, отрицательно покачать головой. – Люди, господин Аронов, делятся на две категории: на тех, кто любит женщин, и на тех, кто не любит женщин. И если ваш организм, господин Аронов, не переваривает лактозу – это не зависит от ваших убеждений. Тут так же: глупо подводить идеологию под «физику».
Я готов был зааплодировать. Я с восхищением сказал:
– Браво, Стальский!.. Я в очередной раз безмерно счастлив, что я твой современник.
Стальский не посмотрел на меня; он расслабленно сидел на переднем пассажирском сиденье и держался молодцом. Если бы мне хотелось продолжать беседу, то я сказал бы что-то вроде: «Утверждать, что сексуальная ориентация зависит от воспитания, – всё равно, что говорить, что цвет глаз зависит от воспитания»… Или вот: «Чем больше геев, тем меньше конкурентов у натуралов»… Но это всё настолько очевидно, что и говорить об этом не стоит. Вдруг Стальский спросил:
– Что ты в основном чувствуешь к своему полу?
– Отвращение, – ответил я, немного подумав.
– То есть, я тебе отвратителен?
– Да-а-а, – высоким голосом сказал я.
– Фу, слава Богу!..
Мы посмеялись. Потом Глеб, обращаясь к сестре, сказал:
– Вот так-то, сестрёнка, до сегодняшнего дня у нас с тобой был только шабесгОй-Аронов, а сейчас ещё появился шабесгЕй-Эмиль.
– Т-с-с-с-с!.. – показав кончик языка, посмеялась Стальская.
У меня немного закружилась голова, и я решил отвлечься от реальности музыкой. Засунул в уши наушники и нажал «Play». Вася В. говорил слова правды:
«Подними меня. Обними меня.
Мне так трудно было дожить до этого дня…»
«Запомните: достигаемое посредством химии обретается и без неё; наркотики не нужны для достижения высот, они нужны лишь в качестве ускорителя на определённых этапах…»
У. С. Берроуз
Прошло восемнадцать часов с того момента, как Стальские забрали меня из города, и я с тех пор не сомкнул глаз. Алкоголь не смог помочь мне уснуть, гашиш не смог помочь мне уснуть to. И вот, Марта завтракает приготовленным мной специально для неё завтраком, а я сижу напротив неё и смотрю в одну точку.
– Я могу тебе чем-то помочь? – спрашивает она добрым голосом, а я отрицательно качаю головой и продолжаю смотреть в одну точку.
В моих мыслях сожаление о том, что я – презренный трус. Во всём.
– Спасибо, мой хороший, очень вкусно, – говорит Марта, ставя тарелку в раковину и открывая кран.
– Оставь, я сам помою, – говорю я, затем кладу голову на лежащие на столешнице руки.
– Я отправила обязательные экземпляры газеты куда надо. Не беспокойся об этом, – говорит Стальская и трогает меня за плечо.
Через пятнадцать минут она уезжает на работу. Я поднимаю голову, смотрю на часы на микроволновке, – они показывают ноль семь тридцать пять. Превозмогая немощь, встаю со стула и беру из кухонного шкафа банку с надписью «Кориандр». Достаю из-под раковины ранее припрятанный собственноручно изготовленный аксессуар для курения гашиша. Делаю плюшку. Завариваю плюшку. Выдыхаю. В комнату входит сонный Стальский. Он хотел только попить воды но, увидев чем я занимаюсь, решает составить мне компанию. Через десять минут мы оба под действием «тетрагидро…». Я смотрю на пижамные штаны Глеба, – их причудливый узор начинает шевелиться. «Это остаточное явление от психотропов», – говорю я себе. Открываю ещё одну жестяную банку пива и жестом предлагаю Стальскому. Когда он жестом отказывается от пива, я начинаю пить прямо из банки. Чувствую толчок в желудке. «Чёрт. Только не это», – равнодушно думаю я о перспективе наблевать прямо на пол гостиной. К счастью это оказывается ложной тревогой. У меня появляется желание рассказать Глебу о моём недавнем трансцендентальном опыте, но лень оказывается настолько сильной, что я не в силах открыть рот. Глеб встаёт со стула и направляется в сторону дивана. Кое-как доходит до него и ложится, закинув ноги на подлокотник. Я смотрю на спящего Стальского и завидую ему. Мне-то сон недоступен. Вспоминаю советский фильм-сказку про мальчика или девочку, который (…ая) попал (…а) в сказочную страну, где сон продаётся в склянках по очень высокой цене, и заправляет всем этим злая королева или король.
– Мне вчера приснился сон, – не открывая глаз, сказал Стальский.
– Ымм… – промычал я.
Глеб открыл глаза и принял вертикальное положение. Видимо настрой его поменялся, потому что он продолжил говорить бодрым голосом:
– Мне на днях приснилось, что я стал членом банды, и… Короче, я вступил на этот путь… Это был мой выбор. Я решил идти до конца, и, чёрт побери, я шёл до конца. Мы занимались разными делами… Однажды на нашу малину наехали копы. Я, вооружённый пистолетом, застал врасплох какого-то полицейского молокососа, он был молод, красив и статен, уже имел высокое для своих лет звание, полученное благодаря протекции. Во сне сразу понимаешь всё, что хотел бы понять, – голос Стальского задрожал. – Так вот этому пижону для полного счастья не хватало только понюхать пороху, чтобы потом хвалиться перед коллегами. Ну, ещё, чтобы его толстопузый папаша-коррупционер, который и устроил его в органы, тоже хвалился своим высерком. Типа: «Так их, сынок, дави эту мразь, как я давил…»
– Ага-ага, – я заинтересованно закивал головой.
– Вот… Этот тип в дорогом костюме и с пистолетом в руке, думал, что он никак не меньше Джеймса, мать его, Бонда. Он решил, что я – мелкая гангстерская сарделька – стану лёгкой добычей для него, что он ещё в процессе задержания будет пачкать мне мозги какой-нибудь житейской мудростью, выдавая её за свою, а на самом деле подслушанную от своего папаши и его коллег, которым в свою очередь кто-то тоже в уши нассал… Он уже набрал в лёгкие воздух, чтобы облить меня порцией тупорылой ментовской риторики, когда я выхватил ствол и взял инициативу в свои руки.
– Ага-ага…
– И вот, короче, мой брючный ремень плотно обвит вокруг шеи мистера крутого копа, а мой пистолет вплотную приставлен к его же спине. В глубине складских помещений я слышу, как мои подельники отчаянно отстреливаются от коллег моего живого щита. И что ты думаешь? Мистер Бонд даже не думает волноваться за свою шкуру. Этот мудозвон совершенно уверен, что это никак не последние минуты его поганой подражательной жизни. Напротив, я чувствую, что он радуется, что смог попасть в такую передрягу, что теперь-то уж никто не скажет, что за мальчонку «попросили». Я прям вижу, как он втопчет меня в грязь, а потом манерной походкой уйдёт в закат, чтобы потом лечить всех и вся своим авторитетом! Он уже в мыслях был на пикнике (в папашином коттедже) с друзьями и невестой, уже предвкушал, как будет рассказывать им о том, как повязал опаснейшую банду, как завалил несколько головорезов…
– Ага, – мне стало по-настоящему интересно.
– «Ты, конечно, понимаешь, что для вашей банды всё кончено? Сейчас тебе надо сделать всё правильно…» – покровительственный тоном заговаривает со мной «мистер Бонд». «Сейчас ты опустишь ствол…» Бах-бах!!!
– Ох, бл…! – я вздрогнул, когда Стальский пальцами, сложенными в виде пистолета, изобразил выстрелы.
Я даже слышал эти выстрелы, и сейчас из среднего пальца Стальского струился дымок. «Остаточное явление от приёма психотропов», – объяснил я себе.
– Вот так вот! На полуслове, я позволил себе перебить уважаемого человека, – Стальский замолк в раздумье.
– Это всё? – с осторожностью поинтересовался я.
– Нет. Потом появились члены моей банды. Они с трудом, но всё же побороли коллег моего оппонента. Они с радостью заметили, что я застрелил руководителя этой операции. Выходит: этот крысёныш повёл людей на верную смерть, когда выступил против нашей банды. Он, желая самоутвердиться, погубил множество жизней. Ему, как человеку, пользующемуся протекцией, выделили ресурсы на операцию, которую он запорол. Надо сказать, что мои коллеги по банде были настоящими отморозками. Во сне сразу знаешь то, что хочешь знать… Они сказали, что раз это мой первый жмур, то, согласно их традиции, я должен отрубить ему голову вот этим мачете. Старший отморозок достал ритуальный мачете и вручил его мне. Я тем временем думал о том, что теперь я убийца, и что теперь я не должен просить пощады у судьбы или у Вселенной, или у деда Мороза… Теперь, сколько бы я ещё ни прожил, я уже могу считать себя мертвецом.
– И что? Дали тебе мачете и сказали: «Руби голову!»
– Да, дали мачете.
В этот момент в комнату вошла Джессика.
– И что ты сделал, когда они велели тебе отрубить ему голову?
– Я сказал: «Отрубить ему голову? Да, с удовольствием», – Глеб сделал замах воображаемым мачете.
– God morning, – сказала Джессика, садясь на диван рядом с Глебом и подгибая ноги под себя.
*****
Чуть позже в этот злосчастный вторник мне всё-таки удалось ненадолго заснуть. Во сне я шёл по большому дому в компании странной высокой девушки. На ней был розовый синтетический парик, пышная юбка и туфли на высокой танкетке. Мы переходили из одной комнаты в другую, касаясь друг друга локтями, а на протяжении всего пути к нам подбегали какие-то мужчины, которые явно хотели причинить мне вред, но благодаря защите это странной девушки, злоумышленники не могли мне сделать абсолютно ничего, потому как, подбегая, ударялись о воздух, словно между нами и ими было стеклянное препятствие. Наконец, я и девушка сели за огромный стол в одной из комнат коттеджа, и она мне стала что-то объяснять. Я кивал, соглашаясь с её словами, хотя не понимал: о чём конкретно идёт речь. За время этого застольного разговора с потолка на своих паутинах безостановочно спускались десятки мелких паучков, и мне приходилось шугать их, чтобы они не высаживались на меня и мою собеседницу.
– Я никогда не убиваю пауков, – сказал я девушке. – Если нахожу в доме паука. То ловлю его стаканом и отношу на кухню, где вытряхиваю его из стакана на фиалки, которые растут на подоконнике. Паук с тех пор живёт среди фиалок на кухне. Там и насекомых для его пропитания больше…
– Понятно, – ответила девушка, снисходительно улыбаясь. – Но когда ты столкнёшься с большим волосатым пауком, тебе придётся его убить, или он рано или поздно прикончит тебя.
– Ясно… – сказал я.
– Пойдём, – проговорила она, вставая со стула.
– Да, пошли, – тоже встал я.
Мне очень нравилось чувство безопасности, которое я испытывал, находясь рядом с ней. Мне не хотелось её отпускать. Она это чувствовала и старалась улыбаться по-доброму.
*****
– Рецепт из Поваренной Книги Анархиста? Ха-ха! – громкий шёпотом произнёс Глеб, склонившись над готовящей еду Джессикой.
Я сел на диване и посмотрел в сторону кухонной половины гостиной.
– О, Вадим, ты проснулся? – спросил он.
– Да. Я оказывается тут уснул?
– Выспался хоть немного? – участливо поинтересовался Стальский.
– Да-а-а… – зевнул я. – Чувствую себя отдохнувшим и… голодным, – с энтузиазмом в голосе сказал я.
– Как раз вовремя, – сказал Глеб. – Джессика приготовила ужин. Ммм… По рецепту своего племени, – человечинка, – в «Счастье» найдётся всё.
Я посмеялся над шуткой Глеба.
– А Марты нет? – снова грустнея, спросил я.
– Нет, друг, она написала, что сегодня останется ночевать в городе.
Я протянул руку за лежащими на придиванном столике очками и поднялся с дивана.
– Мне приснился странный сон… – как бы между прочим сказал я, а потом сразу спросил: – А о какой книге ты говорил Джессике три минуты назад.
– А? О какой? А! Я спросил: «Это что-ли рецепт из Поваренной Книги Анархиста?»
– Я вспомнил пароль от своего Контакта, – сообщил я.
– И какой это пароль? «Анархия»? «Поваренная книга»? – спросил Стальский.
– Неа. Пароль – имя главного героя фильма «Поваренная Книга Анархиста», – открывая стоящий на стойке лэптоп, ответил я.
Культурно отдыхали мы неделю…
Шнур
Вторник
– Эй, Карин, у тебя телефон пиликал, – сообщила мне Таня, когда я подошла к скамейке запасных, чтобы глотнуть воды.
– Спасибо, – сказала я и достала из-под полотенца мобильник.
Это было уведомление о том, что ВКонтакте произошло движение. Какой-то Аронов Вадим стучится в друзья.
– Ну, что там? Кто там? – суя нос в мой аппарат, интересуется Танька.
– Отвали, любопытная Варвара, – в шутку отталкиваю я её. – Какой-то Вадим. Не знаю такого.
– Так посмотри общих друзей, дура, – советует Танька.
– Один есть. Стальский Глеб, – говорю я.
– Стальский Глеб! – визжит Танька. – Стальский Глеб! А этот Аронов… Постой-ка, постой-ка… Так это тот самый Аронов, который его напарник в «Пьяном Диване».
– Который спит?
– Ага. Если сама не будешь с ним мутить, отдай мне, – вырывая у меня из рук телефон, говорит Таня.
– Отвали. Добавлю его в друзья… О, пишет: «Что делаешь сегодня вечером?» Блин, дурак, уже вечер. Снова пишет: «В смысле совсем вечером…»
– Пиши: «Беру у тебя за щёку», – советует Танька.
– Дура! Напишу как есть: «Тренировка, массаж, маникюр, – всё, как у людей».
– Ха!
– Спрашивает: «Увидимся после маникюра? Поужинаем где-нибудь?»
– Соглашайся. Глядишь, Стальский снова будет с нами тусовать. А то, блин, зазнался со своим телевидением. И Мартка на волейбол забила, – тоже не заходит.
– Ну и хрен с ней… Напишу: «Заезжай за мной к университетскому спортзалу через полтора часа». Сегодня до скольки?
– До половины девятого уж, – подсказывает мне Таня.
– «…К девяти к главному входу». Пишет: «Окэ. Я на чёрной BMW с откидным верхом».
– Он на чёрной BMW, – зачем-то повторяет Танька.
«Ну что вы там телефоны мастурбируете?!» – заорал тренер. – «Давай-давай, Карина, Таня! Смена пятёрок».
*****
– Непрактичная тачка, – заметила я.
– Я же не председатель колхоза, чтобы ездить на практичной, – с усмешкой ответил он.
– В машине можно курить? – спросила я.
– Да, – ответил он, – но аккуратно, пожалуйста, чтобы я не умер от рака.
Это было почти забавно.
– Где ты хочешь поесть? – спрашивает он.
– Поехали к тебе. Закажем доставку, – говорю я.
*****
Я сняла кофту и джинсы, затем нижнее бельё. Он, посмотрев в потолок, сказал: «Спасибо, Боже, что ты придумал эпиляцию! Ты чудесная». «Спасибо. В попу не даю», – предупредила я. «Ладно. Но ты всегда можешь передумать», – ответил он.
Среда
Несмотря на множество одеял и покрывал, спать на полу было жёстко. Я проснулась и прислушалась. На кухне были слышны голоса. Завернувшись в простыню, я пошла посмотреть.
– Доброе утро, Кариночка, кофе горячий, сок свежевыжатый, – сказал Вадим.
– Здравствуйте, – поздоровалась со мной, сидящая напротив Вадима, женщина лет тридцати пяти.
Я начала наливать себе кофе и сок. Женщина, открывая свою стоящую на табуретке сумку, сказала:
– Есть вариант. Диаморфин. Тот же Хмурый, только сбоку, и никаких заморочек.
– Это самое выписывают раковым больным? – спросил у неё Вадим.
– Да. Склады завалены этим добром, но достать не так-то просто, – сказала женщина.
Я поставила напитки и остатки вчерашней пиццы на поднос и вернулась в гостиную.
Через пять минут женщина ушла, и Вадим закрыл за ней дверь.
– У тебя сегодня выходной? – спросил он, заходя в гостиную.
– Я сделала себе выходной, – ответила я. – А что? Мне пора уходить?
– Нет, конечно. Если тебе никуда не надо, то можем вечером куда-нибудь сходить. В кино или ещё куда-нибудь.
– Ладно, – ответила я.
– Я пойду в ванную ненадолго. Тебе туда не надо?
– Пока нет.
Он вернулся из ванной через пять минут с блаженной улыбкой на лице. Лёг на пол и закутался в пледы. Из-под покрывал проговорил что-то вроде: «Город – это обёртка с лентой и бантом. Дом – это коробка. Квартира – это шкатулка. Покрывала – это обёрточная бумага. Я – это подарок. Скоро у Бога день рождения, он развернёт меня и съест. Когда придёт время, я буду безупречен».
Примерно через полчаса Вадим откопался из-под покрывал. Я сидела на кресле и смотрела Первый Канал – единственный, который показывал без помех. Вадим подполз ко мне и обнял за ноги. Следующие полчаса он, как и обещал, был безупречен.
Конечно, в этот день мы никуда не пошли. Чуть позже мы просто заказали доставку суши. В тот вечер я впервые за последние два или три месяца выпила алкоголь. Я отдыхаю. Идите все к чёрту.
Четверг
В этот день мне просто необходимо было явиться в Универ. Вадим, превозмогая своё тяжёлое состояние после вчерашней ночи, вызвался меня отвезти, хотя до учёбы можно было дойти пешком за десять минут. Мы договорились, что он заберёт меня в девять вечера с тренировки, и мы поедем куда-нибудь поужинать. Без десяти девять, когда мы с Танькой вышли из спортзала, он уже стоял около дверей.
– Подкинем мою подругу до метро? – спросила я.
– Да, конечно, – ответил он.
Он был в хорошем расположении духа, наверное, принял свой как-там-его-морфин. Эти деятели шоу-бизнеса все поголовно употребляют.
– Привет, Вадим, я смотрела вашу с Глебом передачу, – сказала Танька, забираясь на заднее сиденье.
После того как высадили Таньку около станции метро «Кремлёвская», мы поехали на другой берег реки в какой-то новый японский ресторан, в котором я ещё не бывала. «Суши-вёсла».
После ужина я попросила Вадима вернуться к зданию университетского спорткомплекса, чтобы забрать мою машину, которая стояла на платной парковке уже со вторника.
– Я только отгоню машину домой – в центре тут, а то эвакуируют ещё, – сказала я. – Да и из квартиры нужно кое-какие вещи взять.
Мы вернулись к Универу, и я пересела в свою машину.
– Езжай за мной, – сказала я Вадиму.
Через четыре минуты мы подъехали к моему дому. Вадим остановился на гостевой парковке, а я заехала в подземный гараж. Потом я вышла и предложила подняться ко мне. Мы поднялись ко мне. Пока Вадим смотрел fashion TV, я приняла душ и переоделась.
– Одна тут живёшь? – спросил он, когда я вышла из ванной.
– Ага. Родители купили мне квартиру рядом с ними. Они в начале улицы живут, в «Вишнёвом».
– А, знаю этот комплекс, – сказал он.
– Можем остаться у меня, – предложила я.
– Мне как-то неуютно в гостях. Лучше вернёмся ко мне, – сказал он.
– Ладно.
Мы вернулись в квартиру Вадима, и всё повторилось как во вторник, за исключение самого вкусного. «Прости, Карина… Я принимаю очень сильные лекарства, от которых… не стоит-с на второй-третий приём, но у меня «отлично подвешен язык», если ты понимаешь о чём я?» Я сначала не поняла о чём он, а потом поняла.
Пятница
В одиннадцать утра нас разбудил звонок в дверь. Вадим, тяжело дыша, пошёл посмотреть – кто пришёл. Это был Глеб Стальский. Они прошли на кухню. Дверь в гостиную осталась открыта, поэтому я слышала из разговор.
– Тебя нет на коттедже. Не звонишь не писаешь. Вот я и решил зайти. Говно пинаешь?
– Это моё конституционное право, – ответил Вадим. – А ты?
– Мы с Шубой вчера дали жару. Вспоминать страшно… Есть что попить?
– Там… Так ты только сейчас откуда-то едешь? В таком виде за руль сел?
– Яга в гараже на квартире. Я пешком до тебя доплёлся.
Я зашла на кухню.
– О, привет, Карин, – поздоровался Глеб.
– Привет, Стальский. Девочки о тебе вспоминают, – сказала я.
– А… Хорошо… Вы по каким дням тренируетесь? – спросил Глеб.
– Спроси лучше: по каким дням мы не тренируемся, – сказала я.
– Ты что, загуляла? – усмехаясь, спросил Стальский.
– Ага, забила на всё. Сменила обстановку… – ответила я.
Глеб Стальский был пьян.
– Я же у них был штатным ёбырем, – грустно улыбаясь, сообщил Глеб Вадиму.
– Точнее не скажешь! – подтвердила я.
– Нагрузка многократно увеличивалась перед соревнованиями, – сказал Глеб. – А, кстати, есть что выпить?
Вадим встал и подошёл к холодильнику.
– Кариночка, завтракать будешь? – спросил Вадим.
– Попозже, – ответила я.
– А давайте-ка прямо с утра нажрёмся?! – с энтузиазмом предложил Глеб, а потом сразу спросил: – Я вам не мешаю?
– Мне – нет, – сказал Вадим и посмотрел на меня.
– Мне – тоже, – сказала я.
Мы открыли бутылку крепкого алкоголя.
Примерно в обед мне пришло сообщение от двоюродной сестры: «Тебя ждать или нет?»
– Ох, чёрт! Я и забыла, что моей кузине сегодня семнадцать! Блин-блин… Как я могла забыть?!.. Совсем из головы вылетело.
– Здорово. Аронов, мы едем на ДР семнадцатилетней девушки. Надевай чистые носки, – шутил пьяный Глеб.
– Я спрошу: «можно ли с гостями?» – сказала я и пошла в другую комнату, чтобы позвонить Мадине.
Пока я разговаривала с сестрой, которая с радостью согласилась принять местных телезвёзд, Глеб позвонил своему другу Шубе, который попросился с нами. «Шуба после вчерашнего не может работать, хочет уйти на второй круг», – сказал Стальский. В итоге мы собрались ехать на ДР Мадины вчетвером. К счастью гуляния проводились в загородном доме тёти и дяди – родителей Мадины. Дом огромный. Там всем место хватит. Естественно родители сами не присутствовали, а просто организовали праздник для своей дочки и её друзей.
К пяти часам вечера за нами тремя приехал друг Глеба. Он не стал подниматься наверх, а подождал нас внизу. Стальский вышел из квартиры первым, чтобы его друг Шуба не скучал в ожидании. Когда мы с Вадимом надевали обувь в прихожей, я вскользь заметила:
– У меня со Стальским кое-что было… Пару раз.
На что он ответил:
– У всех со Стальским что-то было пару раз. Не удивлюсь, если под гипнозом вспомню, что и у меня со Стальским «было пару раз».
Я так поняла, что это шутка.
*****
По дороге на остров «Щурячий» – где находился дом моих тёти и дяди, а по соседству и дом моих родителей – Егор рассказал мне, что эта газета – La Critica, – которую носит ветер по всему городу, принадлежит Глебу и Вадиму.
– Правда?! Я не знала. Мои родители всегда обсуждают эту вашу La Critic’у, – с начала месяца и в течение как минимум полутора недель после.
– А что именно? – заинтересовался Глеб.
– Не знаю. Что-то с политикой связанное, – ответила я.
По пути загород мы заехали в Мегу, где я купила сестрёнке в подарок духи, на которые она мне намекала. Аронов, Стальский и их друг Егор сходили в Ашан и набрали всякого алкоголя и деликатесов.
*****
– Показывай дорогу, красавица, – сказал Егор-Шуба, когда мы съехали с трассы. – Там везде хорошая дорога?
– Да, асфальт до самого дома, – сказала я.
Когда мы подъехали к автоматическим воротам дачи, Глеб сказал:
– Ого! Это настоящий дворец! И прямо на берегу Волги.
– Скорее не дворец, а замок, – поправил его Вадим. – Натуральная черепица зелёного оттенка – очень атмосферно.
– Разбираешься в строительстве, Аронов? – спросил Шуба.
– Аронов ведь целое лето работал на загородных стройках, – смеясь, сказал Стальский.
– Да, действительно работал, – подтвердил Вадим. – И не одно, а два.
– А моего папы и дяди есть собственный фарватер, – сказала я.
– Значит и яхта есть? – спросил Стальский.
– Яхта, два катера и скутер, – сказала я.
За длинной красной кирпичной стеной, которая вилась вдоль почти всей оконечности острова, скрывалось два владения: моих родителей и дяди с тётей. Скорее всего дядя и тётя сейчас были у моих родителей, то есть были неподалёку, – за внутренней стеной.
Глеб вышел с переднего пассажирского сиденья, чтобы дать мне возможность вылезти с заднего ряда. Я нажала звонок, и через минуту ворота начали отодвигаться. Едва появилась узкая щель между забором и воротами, как оттуда выбежала моя кузина в сопровождении двух подруг и двоих друзей.
– Привет, Кариночка, – повисла у меня на шее кузина.
– С днём рождения, Мадина, – обнимая двоюродную сестру, сказала я.
– Охренень, парни, это Bentley!.. – сказал один из вышедших нас встречать мальчиков.
Ворота открылись полностью, и Вадим, Глеб и Егор заехали на территорию.
*****
Народу было много, – человек двадцать, а с нами стало на четыре больше. Погода была дождливая, поэтому никто не желал плавать на катере. Все сидели в большой беседке, разбившись на группки по интересам. Большинство девчонок, не исключая именинницы, скучковались вокруг Глеба Стальского, который оказывается уже довольно давно сделался кумиром мокрощёлок нашего города, благодаря популярности их с Вадимом передачи на «Кефире», а также своему Твиттеру. Гости моей сестрёнки состояли из бывших одноклассников, а также нескольких однокурсников, с которыми она успела подружиться за полтора месяца. Она в этом году поступила на первый курс юридического факультета нашего Универа.
Где-то часов в десять вечера все перебрались в дом, где продолжили употреблять спиртное, к которому я за четыре года учёбы и интенсивных тренировок, признаться стала совершенно равнодушна. Я выпила немного виски и всё на этом.
– Пойдём в комнату для гостей на третьем этаже? – на ухо сказала я Вадиму.
– А пойдём!.. – с энтузиазмом ответил он.
*****
Когда мы с Вадимом спустились обратно, Стальский держал в руках гитару, а все до единой девочки с замиранием сердца готовились его слушать. После небольшой подстройки инструмента, он заиграл, а потом и запел:
– «Семнадцать рассыпанных лет. Семнадцать незажженных све-чей. За столом нет свободных мест, а мама с папой пьют у гостей».
Малолетки – гостьи моей племянницы – обсикались кипятком.
Я вышла на свежий воздух.
Суббота
Пьянка продолжалась всю ночь. Чтобы «цветы не завяли» Егор угощал гостей кокаином.
Когда я в полдень вышла на веранду, десять или двенадцать человек – мальчики и девочки – спали вповалку на диванах и креслах. Молодёжь всю ночь напролёт слушала истории из жизни взрослых товарищей. Не спали только эти трое – Вадим, Стальский и Егор. Они сидели на плетёных креслах за столом и пили текилу. Я села на подлокотник кресла Вадима. Он погладил меня по ногам.
Видимо, в их компании существовала традиция разбора полётов. Некоторые этим разбором наслаждаются больше, чем самими событиями. Егор, он же Шуба, тряся Стальского за плечо, припоминал недавний имевший место очередной загул:
– А этот ушлёпок весь побледнел и зашептал: «Егорка-Егорка, у меня нет ногтевых фаланг. Я смогу стучать на машинке? Как думаешь?»! А-ха-ха!
Шуба закашлялся и погрустнел. Кроме него больше никто не был в силах разговаривать.
Потом Егор рассказал про фильм, который он недавно смотрел:
– Вы, кстати, смотрели «Бёрдмэн»?
Оба-LaCritica ответили утвердительно. Тогда Шуба продолжил:
– Все его расхваливали, а по мне так полное говно. Хуеверть какая-то, ничего не понятно. Камера не пойми как движется. За что только все эти премии дают?!
Вадим закрыл лицо обеими ладонями и откинулся на кресле. Глеб сказал:
– У тебя слишком могучее телосложение, чтобы понимать такой кинематограф. Для полного когнитивного коллапса посмотри ещё «Венеру в мехах» Полански.
– А? А ну конечно, вы же интеллектуалы! Куда мне – простому человеку – до вас, – устало проговорил Шуба-Егор, налил себе ещё текилы и опрокинул в себя.
Глеб раздражённым голосом продолжил:
– А после «Венеры в мехах» без перерыва на отдых посмотри последнюю «Анну Каренину» с Кирой Найтли. И контрольный выстрел в мозжечок: «Туринская Лошадь». Да. Это то, что нужно.
– Я слишком примитивен для таких экспериментов, – наливая ещё, грустно проговорил Егор.
– Так не будь «слишком примитивен»! – почти прокричал Глеб, заставив всех вздрогнуть и печально завздыхать. – Сука-Любовь!
– Ладно-ладно, Стальский. Не ори, – округлив глаза, сказал Егор.
Вадим приоткрыл глаза и посмотрел на Глеба, потом снова закрыл и снова откинулся в кресле.
– Как меня всё заебало! – громко сообщил Глеб и резким движением поднялся со своего места.
Его глаза были красные и влажные. Люди, ещё секунду назад тихо умирающие на креслах и диванах веранды, начали расползаться в поисках более удобных кроватей. Вадим сделал над собой усилие, встал на ноги и бодрым голосом сказал:
– Шуба, Карина, Стальский и я; мы уезжаем.
– Отличная идея, – пробормотал Егор и выпил ещё стопку текилы.
Глеб стремительно вышел во двор. Через десять минут я, Вадим, Глеб и Егор тронулись в сторону города. Глеб и Егор спали на заднем диване Bentley, положив головы на плечи друг друга, Вадим сидел справа от меня, я рулила. Я нажала какую-то кнопку на руле и включилась музыка.
Дорогой дневник, на этом глава «Вадим-LaCritica» подошла к концу и началась глава «Егор-Шуба».
Иногда приходится сопротивляться желаниям,
чтобы чувствовать себя свободным
37,2˚ по утрам
Девятнадцатого числа месяца октября был день рождения Стальских. Я предложил им пойти в аквапарк, но они не выказали энтузиазма. Тогда я настоял, и мы всё-таки отправились в аквапарк. Джессика идти отказалась под предлогом неумения плавать.
*****
– «Текила Саншайн», пожалуйста, – сказал я бармену, когда, наконец, справился с течением от турбин аквамассажа и подплыл к стойке.
Стальский уже успешно попивал свой виски-кола, уперевшись спиной на бортик бассейна и обозревая девочек в купальниках. Марта бултыхалась в бассейне под открытым небом и время от времени бросала на нас с Глебом взгляды через стеклянную стену.
– В смысле, «Текила Санрайз»? – переспросил бармен презрительным тоном, на который мне было совершенно наплевать.
Стальский взялся разрешить его когнитивный диссонанс и уточнил заказ:
– Как «Санрайз», только текилы в два раза больше.
– Минутку… – сказал бармен.
Мы немного помолчали. Потом Глеб спросил:
– Я тебя так и не спросил: как съездил? Загорел смотрю.
– Даже сгорел. Уснул на пляже, – ответил я. – Принял коктейль «Уснуть на пляже».
– Ты выходил из отеля! Надо же!.. – пошутил Глеб.
– Пляж относился к территории гостиницы, – признался я.
– А это что за шрам? Ожог что-ли? – спросил Стальский, приглядываясь к месту соприкосновения Ксюшиной сигареты с моей грудью.
– Ага, – беззаботно сказал я. – Это – точка в наших с Ксенией отношениях. По крайней мере доверительных.
Марта подплыла к стойке. Мне выдали мой коктейль.
– Это тебе, Крошка, – сказал я, протягивая Стальской бокал.
– Что это? Спирт с апельсиновым соком? – спросила Марта.
– И немного сиропа, – уточнил я.
– Забыл, что я за рулём? – задала риторический вопрос Марта. – Мне мохито безалкогольный, – сказала она бармену.
Глеб решил сплавать, но сначала сделал знак бармену, чтобы тот повторил его заказ. Мы с Мартой остались одни.
– Ты сгорел, – сказала Стальская, погладив меня по шее и плечу.
Она была ласкова со мной, что доставляло мне гораздо большую боль, чем если бы она меня игнорировала.
– Завтра запись ПД-шки. Как и говорила Даша – вся эту шумиха с судебным иском – просто имитация бурной деятельности, чтобы начальство и общественность видела, что все эти комиссии при комитетах не за просто так получают деньги из бюджета.
– Понятно, – рассеянно проговорил я.
Марте выдали её заказ. Я торжественно и искренне сказал, поднимая свой напиток:
– С днём рождения Марта, желаю Великой Красоты!
Мы чокнулись и отпили.
– Спасибо, но у меня день рождения завтра.
– Да?!.. – удивлённо проговорил я. – Но у Глеба-то сегодня, я видел его документы!
– А у меня завтра. Глеб родился в двадцать три пятьдесят пять, а я в двенадцать ноль две.
– У!.. Как интересно.
Глеб вынырнул прямо у нас из-под ног и зарычал, изображая морское чудовище.
– О чём говорите? – спросил он.
– С днём рождения, Глеб! Давай-ка выпьем по стаканчику, а потом ещё. И ещё, – проговорил я.
Глеб, не мешкая, прикончил свой стакан и снова уплыл в неизвестном направлении. Мы с Мартой снова остались вдвоём. Я на секунду отвлёкся от рассматривания купальника Стальской, чтобы посмотреть на то, как охрана выводит перебравшего гостя.
Марта поставила свой бокал на стойку, и я вздрогнул от неожиданного прикосновения её ног под водой. Удивлённо повернулся к Марте, а она в тот же миг оказалась прямо передо мной, держась руками за поручни аквабара, и с силой обвив мою поясницу ногами. Я решил замкнуться в себе. Старался не смотреть на Марту, чтобы она не увидела, что я на грани истерики. Не смотреть на неё, в то время как её грудь прижималась к моему носу, было затруднительно. Она тоже тяжело дышала.
– Тебе не надоело бултыхаться? – прошептала она мне на ухо. – Может пора всё-таки «причалить» к чему-либо?.. К кому-либо?.. – Марта не смогла подыскать слова и потрепала волосы у меня на затылке, потом положила ладони на мои ключицы.
– Не понимаю о чём ты, – начиная закипать от негодования, что Стальская снова морочит мне голову, проговорил я.
– Девушки иногда совершают необъяснимые поступки… – снова заговорила Марта.
– Я уже забыл про те блинчики с творогом, – перебил я её шуткой, но она не отреагировала.
– Все последние две недели я думала… о… нас. Я хочу вернуться в ту ночь и то утро, – глаза Марты блестели то ли от хлорки, то ли от нахлынувших чувств. – Ведь не всё потеряно…
– «Свобода лучше, чем несвобода», – перебил я.
В моём взгляде сквозила твёрдость и злость. Мне хотелось утопить Стальскую, – так она меня в данный момент злила; я подавил приступ гнева.
– Цитируешь великих? Ты хорошо подумал? – серьёзным тоном спросила Стальская.
– Да, хорошо, – грустно и торжественно (однако с оттенком беззаботного равнодушия) ответил я.
– Ну и пошёл ты! – неожиданно для меня, зло прошипела Стальская, оттолкнулась от бортика двумя ногами и снова уплыла в бассейн под открытым небом.
Я подумал, что за время моего отсутствия Марта стала как-то твёрже что-ли… жёстче что-ли… Короче, не зная как относиться к этой её небольшой метаморфозе в общем, я понял, что от неё у меня становится кое-что жёстче и твёрже в одном месте в частности. Строгая Стальская меня определённо возбуждала гораздо сильнее. Ещё сильнее.
Вернулся Глеб и сказал:
– Допивай, пойдём кататься на горках.
Я всосал через трубочку остатки коктейля и, убедившись, что внезапно нахлынувший стояк спал, выкарабкался из бассейна.
*****
Джениффер Лопес, Роберт Паттисон, Ева Грин, Депп, Мадонна, певец Принц – портреты этих людей висели над барной стойкой в Синема-кафе, в которое мы пошли после аквапарка. Блинчики с несколькими видами варенья внесли заметную оптимистическую нотку в моё бытие. Партнёры ели молча, иногда посматривая в окно, за которым – на другом берегу реки – была панорама центра города.
– Чуть не забыл, – сказал я, хотя и не думал забывать. – Вот ваши подарки. Открывайте, – я достал из сумки две одинаковых по размеру коробочки, завёрнутых в обёрточную бумагу одинаковой расцветки.
На одном из свёртков был приклеен бантик. Стальские тщательно вытерли руки салфетками. Тот, что с бантиком я положил перед Мартой.
– Что это? Очередной свитер? – пошутил Глеб шуткой из Вуди Аллена.
Пока Стальские распаковывали свои подарки, я шутил свои шутки:
– Сначала хотел заехать в магазин «Всё по тридцать девять рублей» и купить вам набор губок для мытья посуды, – как раз бы каждому из вас по четыре штуки досталось бы, – ха-ха!.. Но потом узнал, что лечу через Москву и решил прогуляться по Красной Площади…
– Ох! Спасибо, милый! – Марта перебила меня своим восклицанием, потому что извлекла из коробки свой презент. – Это из последней коллекции?!
Я пожал плечами, а затем утвердительно кивнул.
– Спасибо, друг, мне как раз нужен был новый портмоне, – сказал Глеб, рассматривая свой подарок.
Я решил немного набить цену своим презентам, поэтому рассуждал вслух:
– Странно, что в нашем городе до сих пор нет бутика Louis Vuitton, ведь у нас есть спрос на такие вещи.
– Спасибо, милый, дай поцелую.
Я вяло засопротивлялся, но Стальская пододвинулась вплотную, с силой обняла и поцеловала в уголок рта, оставит вкус варенья. Дома Марту ждала ещё сумка из той же коллекции.
После того, как Стальские переложили свои деньги и карточки в новые бумажники и вытерли руки влажными салфетками из запасов Марты, мы снова принялись за еду.
– Да уж… – промолвил я, – если бы я так много и вкусно поел перед катанием на той смертельной горке, – то однозначно бы проблевался. Хке… Приятного аппетита, кстати.
– Спасибо, – отозвалась Марта.
Мы снова притихли. Я разглядывал интерьер.
– Куда теперь? – с набитым ртом спросил Глеб.
– Может в «Peace»? – предложил я.
– Я не против, – отозвалась Марта. – Пойду, помою руки.
За окном начиналась гроза.
*****
Через три часа.
Первый шот:
Аронов: «…город просто погас, город просто погас и остался лишь он: запах тела твоего, тела твоего звон…»
М.: пропустила свою очередь петь.
Г.: пропустил свою очередь петь.
Управляющий заведением рассылает смс-ки завсегдатаям с текстом: «Глеб и Вадим-LaCritica из «Пьяного Дивана» что-то отмечают в «Микрофоне». С ними их администратор. Все сюда!!!»
Второй шот:
Аронов: «Я – беспечный русский бродяга, родом с берегов реки Волги!..»
М.: пропустила.
Г.: «…пока несут сакэ, пока несут сакэ, мы будем пить то, что есть; ползи улитка по склону Фудзи…»
Стальская начала пить алкоголь, сообщив, что проблему управления Танком она решила. В какой-то момент она положила руку на мою ногу под столом. Я сделал недовольный вид и убрал её руку. Глеб сделал вил, что не замечает этой пантомимы. Марта сказала: «Выйду ненадолго», – встала и направилась в сторону уборной.
– Что ты морду воротишь, собака? – спросил Стальский, едва Марта скрылась за поворотом.
– О чём это вы, сударь? – я решил принять надменный вид.
– Сам знаешь. Ну, будем… – мы выпили и стукнули рюмками об стол; закусили лаймами. – Сам знаешь.
– Твой нос, Стальский, в это дело не полезет, – я налил ещё по одной.
– Она сделала свой выбор: хочет быть с тобой – с мудилой полоумным, с конченым человеком… без надежды на проблеск счастья когда-либо в жизни (тут он привнёс толику личного мнения). Так что кончай кобениться, – всё это Стальский проговорил тоном надоевшего заученного урока, давая мне понять, что лишь выполняет данное сестре обещание.
Из меня так и попёрло говно, и я ответил:
– Очень мило, но нет – не интересует, – я было собрался манерно опрокинуть ещё двадцать пять текилы, но огромные руки Стальского смяли рукав моего модного прикида и притянули моё левое ухо к лицу их обладателя.
Обладатель, брызжа слюной, гневно сказал:
– Слушай меня, партнёр: клянусь своими яйцами, что мне похуй – с кем вы оба будете трахаться, – друг ли с другом или по отдельности; для душевного равновесия мне вполне хватит того знания, что вы живы и относительно здоровы. Просто не надо меня втягивать в ваш мыльный сериал для умственно отсталых домохозяек, когда тебе завтра с похмелья покажется, что ты-де одинок и никому не нужен, и тебе придёт в башку подключить меня в дело налаживания контакта с Мартой, потому что сам ты слишком труслив, чтобы подойти к женщине! Видя её глупые девичьи терзания, я пообещал, что перекинусь с тобой парой слов; а тебе обещаю, что не ударю палец о палец! Понял?! Эта дура просто не ведает: в какое говно наступает, связываясь с тобой! Без обид. Пока ты на море и у себя на квартире упарываешься и сношаешь проституток, она мне капает на мозг! Каждый день! Каждый сраный божий день!
Я медленно разжал пальцы Глеба и высвободился. Пока я приводил одежду в порядок, голова моя заполнялась противоречивыми мыслями. С одной стороны конечно приятно, когда ты отчаянно куролесишь на курорте, а также превращаешь свою квартиру в наркоманский притон, а в это время дома события развиваются в твою пользу, и ты приезжаешь на всё на готовенькое и на всё устаканившееся; просто соглашаешься быть счастливым и довольным жизнью. С другой стороны…
– В те дни, после твоего приезда, когда она не ночевала дома, – она ночевала в нашей городской квартире, – без всякого выражения проговорил Глеб.
Я отвернулся в сторону и принял задумчивый вид.
– Ладно, вот тебе такая информация, – прервал мои размышления Глеб беззаботным тоном. – Марк Бимерзкий был другом наших родителей; папы, если точнее. Приметил Марту ещё когда она училась в старших классах; с молчаливого согласия наших папы и мамы, взял на себя труд растить, «любить», воспитывать… Марта тоже хочет стать юристом – no problemo, Марта захотела новый нос за восемь тысяч долларов, после чего её стало не отличить от этой актрисы… Как её?
– Миссис Пэлтроу, – подсказал я.
– Да-да. …Пожалуйста! Марте нужна крыса расцветки «корова» за пятьсот рублей – получите, Марте надо на чём-то ездить на учёбу, работу и тренировки – Hummer за два с лишним миллиона – как раз то, что нужно. «Эта машина безопасна и надёжна…» От неё же требовалась самая малость: родить Марку парочку спиногрызов, которые тоже потом станут адвокатами и оставят после себя ещё парочку себе подобных, которые тоже, конечно, станут адвокатами; и так до бесконечности, пока институт адвокатуры не упразднят, – тогда, самой собой, этому славному роду придётся прерваться.
Я утвердительно покачивал головой, однако во мне рос непонятный протест. Между делом я понял, что Марта могла быть просто женой-блондинкой богатого адвоката, но выбрала сознательную жизнь. Стальский промочил горло минеральной водой и продолжал:
– Короче, Марк сделал её человеком; дал профессию. Родители давно уехали; я остался предоставлен собственной фантазии, а Марта – ещё будучи совсем юной – перешла под крыло Марка. Так что с тех пор и до недавнего времени – когда она нарисовалась на пороге нашей говноредакции тире квартиры…
– Что ты мне рассказываешь?! – перебил я Стальского, не желая напрягать мозг по некасающимся меня вопросам. – Что это за хрень?! К чему мне эта информация?! Ну и?!..
– А то, что ты, мой недалёкий друг, спотыкаясь об собственное эго, вышел из ядовитого алко-наркотического тумана, бормоча что-то невнятное о журналистике и французской литературе начала двадцатого века, вбил клин в маленькую трещинку прекрасного куска розового мрамора отношений Марты и Марка, и неожиданно – видимо, когда Боги Здравого Смысла смотрели в другую сторону – влюбил в себя эту упрямую идеалистку-отличницу, а потом и «истыкал своим грязным необрезанным членом каждую дырочку на её прекрасном нежном теле» у себя на квартире, естественно предварительно споив вышеназванную юную и почти невинную двадцативосьмилетнюю девочку, – Стальский закончил тираду и, довольный, перевёл дыхание, ожидая, когда мой мозг отшелушит от его спича ненужные украшательства и доберётся до сути.
Я посмотрел в потолок, поскрипел мозгами и неуверенно промолвил:
– То есть ты хочешь сказать, что…
– Да, дурачок целлюлозный, хочу сказать, что тебе посчастливилось «надеть футболку с номеров «два»; о чём мечтает каждый умный мужчина на белом свете, если он не дурак, конечно…
– Иди ты! – с суеверным трепетом воскликнул я.
Стальский сжал губы, отстранился и многозначительно закивал.
Мне вдруг показалось, что Глеб меня разыгрывает (в плохом смысле этого слова); тем более вся эта инициатива по примирению меня с его сестрой вообще не в духе его характера. В такого рода «сопливых делах» «его синагога всегда была с краю». С другой стороны: он ведь мне всё разжевал. Видимо, мой взгляд сообщил Глебу всю гамму одолевавших меня противоречивых чувств, и он, снова наклонившись ко мне, не допускающим сомнений голосом сказал: «Она меня попросила сделать всё, что в моих силах. Я и делаю, хотя моё отношение к вашему контакту скорее отрицательное, чем… нейтральное. Как говорится: «Слишком хорошо знаю жениха, чтобы поздравить невесту…»
На этот раз я поверил, но на всякий случай переспросил:
– Неужели правда?.. Ну что… только Марк Апрелий имел… счастье… иметь…
– С её туманных намёков… Получается.
– А сам-то как думаешь? – я не смог подавить тупорылую улыбку на своём лице (мужчины меня пойму-у-у-ут); ёлочки-палочки, можно сказать в девственницу влюбился!
– Да, бля! – проорал, перекрикивая музыку, мне на ухо Стальский. – Считай девственницу трахнул! А-ха-ха!
Стальский на всякий случай по-максимуму опошлил ситуацию, но это не помешало ему понять, как мне – эгоистичному мерзавцу – приятно знать такие подробности о своей возлюбленной. Глеб смотрел в сторону сцены, где в данный момент пожилая женщина пела «Мохнатый шмель на душистый хмель…», и удовлетворённо улыбался, как будто только что спас хор мальчиков из горящей синагоги.
«Что?» – мысленно спросил я у некоторое время назад появившегося двойника с, коптящими как горящие автомобильные покрышки, крыльями. «Вы – живые, какие всё-таки наивные…» – мысленно сказал он. «О чём речь?» – спросил я. «У твоей возлюбленной было больше, чем двое мужчин», – сказал он. «Зачем ты мне это говоришь?» – недоумевая, спросил я. «Мне стала доступна эта информация, значит я должен поделиться ею с тобой». Я махнул на Картавого рукой, как бы говоря, что не желаю думать об этом.
– Что? Комары летают? – спросил Глеб.
– Ага. Как на болоте, – ответил я.
Через полминуты вернулась Марта и, усаживаясь, нежно провела рукой по моей шее.
Третий шот:
Все пропустили.
Четвёртый шот:
Аронов, Глеб: «…Мы зависаем, зависаем, зависаааееем; мы никого не видим, мы никого не знаем!..»
Пятый шот:
Аронов: «…Мой друг никогда не грустит, и пьёт эту ночь вместе со мной. У-ху!.. У-ху!…»
Г.: пропустил свою очередь.
М.: «Я в лесах наберу слова, я огонь напою вином. Под серпом как волна трава, я разбавлю надежду сном…». Икает, смеётся, извиняется перед почтенной публикой, машет нашему столику и удаляется в дамскую комнату.
На какое-то время я выпадаю из пространственно-временного континуума. Потом прихожу в себя.
За соседний столик сели двое модно одетых парней; оба в цветных пиджаках, клетчатых рубашках с бабочками. У одного, того, что пониже, на губах был розовый блеск. Мне показалось, что я где-то раньше их видел. Они время от времени бросали взгляды на нас. Когда любопытство стало нестерпимым, я подошёл к ним.
– Привет, парни! Откуда я вас знаю? – прокричал я на ухо им.
Мальчики переглянулись.
– Аронов, ты что?! Это наши практиканты! Я их пригласила, – проговорила вернувшаяся откуда-то Марта, улучив момент относительной тишины между песнопениями.
– А-ха-ха! – счастливо воскликнул я. – Иван и Эмиль? Точно-точно. Я про вас и забыл… Ну надо же! – я был рад пообщаться с – надо ж такому случиться – новыми сотрудниками La Critic’и.
Глеб вернулся из туалета, увидел стажёров и, пожимая им руки, сказал:
– Здорово, парни, – а потом, обратившись ко всем нам: – Теперь можно ехать дальше. Эмиль – ты за рулём? Правильно?
– Куда? – удивился я.
– На танцы! У-ху! – закружилась вокруг своей оси Марта. – Но сначала я спою последнюю песню. А вы, – взяв стажёров за бабочки, – будете на подтанцовке.
Шестой шот:
А.: пропускает.
Г.: отказывается петь.
М.: с Ванечкой и Эмилем на подтанцовке:
Стальский многозначительно кивает на выступающую Марту; я ни во что не врубаюсь и ухожу в туалет. Потом, конечно, возвращаюсь.
«В платье на бретелях, с чашкой доброты, я стою и верю в то, что любишь ты!..» – сильно плохо пела молодая девушка.
– Пора убираться, – сказал Стальский как раз в тот момент, когда я подумал: «Пора убираться».
– Знаешь, а мне никогда особо не нравилось караоке, – не мог не сказать я.
Мы решили, что допиваем бутылку и уносим ноги. Приступили к осуществлению.
В какой-то момент конферансье попросил минуту внимания, и, когда шум стих, на всех плазменных панелях появилась запись с камер наблюдения полугодовой давности, где я, в компании двух бомжей на подтанцовке, самозабвенно пою песню Бритни Спирс, а Стальский раздаёт La Critic’у озадаченной публике. К тому времени, как начали проигрывать видеозапись, я уже окончательно утратил чувство реальности и стыда и, если не наслаждался зрелищем, то, по крайней мере, смотрел с нейтральным ощущением. Дружные аплодисменты закруглили этот по сути ностальгический и по-детски наивный момент из как будто далёкого прошлого La Critic’и. Одинокий пьяный возглас «Бис!» дал мне отмашку к выходу на сцену. Состряпав гримасу многоопытного шоумена, я проговорил в микрофон:
– Дамы энд Джентельменс, La Critica рада возмущать ваше спокойствие! А сейчас я исполню песню малоизвестной североамериканской певицы Бритни Спирс! «Упс, ай дид ит агейн»!
*****
*****
Мы размеренно ехали по трассе. Один из стажёров рулил Танком. Стальский курил в открытый люк, сидя на переднем сиденье. Стальская сидела у правого окна, я – у левого. Посередине сидел Иван.
– Позвони Даше, – сказал Глеб.
– Да, позвони. Она просила позвонить ей, когда мы выедем в сторону дома.
На моём лице выразилось сомнение и страх быть облаянным Дашей за то, что разбудил. Двенадцать ночи как-никак.
– Она поздно ложится, – сказала Марта. – Позови к нам. Скажи: «Даша, приезжай к нам».
Я набрал номер Даши.
«Ты приехал? Когда заберёшь колёса?» – строго спросила Дарья, когда я позвонил ей, чтобы пригласить в загородный дом на продолжение празднования дня рождения Стальских.
– Ну да, – чувствуя подвох, ответил я. – Уже неделю назад приехал.
«Что ты мне плёл по телефону про какую-то казнь, на которую тебя вот-вот пригласят?» – в том же тоне продолжила расспросы Дарья.
– Когда?! – воскликнул я.
«Примерно неделю назад. Вот когда».
– Да что такое в самом-то деле?! Вы сговорились все что-ли?! – негодующе воскликнул я. – С ума меня решили свести?!
Стальский тоже уверял меня, что я ему звонил, будучи на отдыхе за границей, и болтал какую-то ересь.
«Ты без посторонней помощи уже тронулся. Только попробуй сорвать завтра съёмки! Я тебя собственными руками урою!»
– Ладно. Я вообще вот что звоню: приезжай прямо сейчас к нам в дом; у Стальский Дэ Эр.
«Постараюсь. Да, приеду. Поздравь их от меня, если что. Хотя, вообще-то сама позвоню сейчас».
Даша повесила трубку.
– Ок! Значит до скорого, – сказал я, глядя на Марту, и «повесил» трубку.
Стальская дёрнула брата за рукав, и Глеб прибавил музыку.
*****
Когда Танк подъехал к нашим воротам, Стальский нажал кнопку на пульте, прикрепленном к водительскому козырьку. В нашем дворе стоял бордовый Bentley.
– Егор у нас? – задала риторический вопрос Стальская. – Джессика его впустила?
– Давай-ка я сам загоню, а ты беги, малыш, догоняйся, – сказал Глеб Эмилю.
Я тоже сразу вышел из машины, чтобы препроводить наших гостей в дом.
На четвёртом этаже звучала музыка. Ещё до того как мы пошли в кино, Глеб отзвонился Марсельчику и пригласил его на поздние посиделки в честь дня рождения его и сестры. Наверху нас поджидали Марсельчик и его помощник Ренат. Главная причина столь позднего сбора заключалась в том, что Сицилия Владимировна, которой ещё днём позвонила Марта, не могла приехать раньше полуночи. «Дважды мерзкого» адвоката тоже звали, но он видимо предпочёл поздравить Стальскую в частном порядке.
В половине первого ночи за накрытым лёгкими закусками и крепким алкоголем столом сидели следующие люди: Марсельчик с Ренатом, Стальские и я, наши стажёры – Ванечка и Эмиль, наша секретарь – Джессика, Егорушка. Воздух был наэлектризован дружелюбием и весельем. Все вразнобой поздравляли Стальских с их двадцать девятым днём рождения. Все выпили по первому кругу, когда мобильник Глеба зазвонил.
– Да! – сказал он. – Открываю.
– Приехала Даша? – спросила Марта.
– Сицилия, – ответил Глеб.
Я нажал на кнопку ворот, так как был ближе всех к домофону. Ворота отодвинулись, и через минуту в наш двор вплыл чёрный GL Сицилии Владимировны. Стальский вышел во двор её встречать. Не успели они зайти в дом, как в наш двор въехал белый GLK Дашеньки. Теперь в нашем дворе негде было припарковать даже скейтборд.
Больше мы никого не ждали. Первым рейсом на лифте на четвёртый этаж в сопровождении Марсельчика уехали гостьи и Джессика. Затем, толкаясь и смеясь, погрузились остальные.
А дальше… Грохот нашей дискотеки перекрыл грохот разразившейся грозы.
Все веселились, словно это был последний день на Земле. Пили, курили, танцевали… Обнимались и смеялись. Улучив мгновение, свободное от временного потока, и взглянув на праздник со стороны, я спросил себя: «Это единственный раз за человеческую историю, когда эти души собрались вместе?»
– А теперь паровозик! – заорал Шуба.
*****
В пять с чем-то утра настал предел моим человеческим возможностям, я спустился на второй этаж и вошёл в свою комнату. «Всё-всё-всё… Спатиньки», – мысленно приговаривал я, пикируя на кровать. Не включая свет, я упал на середину матраса и охнул от неожиданности: там уже лежало чьё-то тело. Первой полумыслью была: «Кто-то из гостей угнездился на моём ложе». Но я быстро узнал Стальскую, которая, не открывая глаз, своим сиплым голосом призвала меня сохранять спокойствие. Тогда я подумал, что просто перепутал комнаты и прилёг не на свою кроватку. Выглянул в окно: вид из моей спальни.
– Ладно, я лягу в твоей комнате, – сказал я и вырвал из-под головы Стальской свою подушку.
– Эй!.. – возмутилась незваная гостья и открыла очи, потом расслабленным тоном добавила: – Иди сюда. Порадуй коллегу по работе в её день рождения. Как ты умеешь… – Стальская простёрла руки в мою сторону в жеманном жесте.
В почти кромешной тьме спальни, я, приподняв одеяло, всё-таки разглядел, что Марта, несмотря на своё состояние, смогла-таки раздеться до нижнего белья. Запах прекрасного пьяного женского тела (мужчины знают, о чём я толкую) будоражил моё воображение и открывал резервные запасы сил, но желание вредничать и гнуть линию оскорблённого возлюбленного пересилило. Кто-то скажет, что Аронов Вадим, помимо того что дурак, ещё и страдает дефицитом благородства. «Да. И да», – соглашусь я. И тогда я, избрав самую гнусную интонацию, заговорил:
– Как тебя трахнуть, Крошка? Выбирай режим. В. Аронов может по-всякому. А? Режим «Спорт» подойдёт? Нет, слишком мало горючего у нас осталось. Может в экономичном режиме, – это вялым членом, зато килокалории сбережём. Что? Предпочитаешь «Стандарт»? Это ни то, ни сё.
Марта приподнялась на локте и блестела глазами во тьме. Я продолжал гнать пургу:
– Может, в честь праздника, попробуем «задний привод»? Всё-таки такой день! Или ограничимся оральной «электротягой»? Не будем ещё больше загрязнять атмосферу. Нет-нет! Давай так, как ты привыкла: кошерный трах обрезанным чл…
– Дать бы тебе с ноги в рыло, – спокойным трезвым голосом проговорила Стальская.
Я подавился словами и замолчал. Что дальше? Стальская скоординированным движением слезла с кровати, собрала с пола свою одежду и вышла за дверь, не проронив больше ни слова. Я услышал, как закрылась дверь её комнаты. Спустя какое-то время я, осознав своё одиночество в данном помещении, лёг на середину кровати и, представив, что мне всё нравится, что я так и задумывал, что я прям герой, раскинул руки и ноги во все стороны и глубоко вдохнул. Мне было паршиво. Я сильно любил и сильно ревновал Марту ко всему миру, и единственным лекарством от этого состояния мне представлялось полное пренебрежение объектом. Старые грабли, но со мной впервые. Я чувствовал в себе потенциал любить и ревновать Стальскую до конца своей жалкой жизни. Мне стало (la)критически плохо на душе. О, это обжигающее чувство только что сделанной глупости!.. Я схватил подушку и швырнул её в дверь, одновременно прохрипев какое-то бессвязное и безадресное проклятие. Почувствовал себя «жалким» и «недостойным». Наверху всё ещё играла музыка. Я уснул. Без подушки.
*****
– Прибавьте, пожалуйста, музыку, – попросил я.
– Легко.
– Довольно обширные музыкальные вкусы, – заметил водитель.
Мне показался очень знакомым его голос. С чего бы это ему так думать. Водитель со знакомым голосом продолжил:
– Ты препятствуешь своевременному отходу ко сну. Ты не даёшь вовремя проснуться. Ты постоянно не вовремя кормишь и поишь. Ты прерываешь работу и затягиваешь развлечения.
– Ничего не понимаю… – прошептал я. – Откуда я вас знаю?
Водитель повернулся, снял фуражку (Господи, да кто сейчас носит фуражки) и поднял наверх зеркальные очки.
– Ты меня знаешь, потому что (если верить твоим словам, а твоим словам нельзя верить) ты-де «вырос на моих песнях».
– Ого! Здорово! Сергей Шнуров! Как вы здесь оказались?! – я был обрадован и удивлён.
Шнур отвернулся, снова надел очки и фуражку, продолжил говорить монотонной интонацией:
– Ты не следишь за восходом и заходом солнца. Ты всё делаешь не вовремя. Ты…
– Что всё это значит?! – закричал я и задёргал ручки автомобиля, чтобы выйти, но двери оказались заблокированными.
– Ты – враг режима! – зло прошипел Шнур, в правой руке у него оказался пистолет с длинным глушителем.
– Я?! Я – нет!.. Я не могу быть врагом режима! Это не я… – захныкал я и заскрёбся в дверь.
– Ты не только враг режима, но ты ещё и друг режима, – примирительным тоном сказал Шнур.
– Да-да! – обрадовался я такому повороту дел. – Я – лучший друг режима! Я – друг, брат и корм режима! Можно я дальше пойду пешком?
– Ты – враг и друг режима; хуже не придумаешь. Ты – продажная падаль! – вне себя от ярости заорал Шнур.
– А! Я больше так не буду! Отпустите меня, пожалуйста! Я вырос на ваших песнях! – я заколотил в окно.
За окном автомобиля стояла толпа людей, и все они с любопытством смотрели на сидящего на заднем сидении автомобиля меня, как на какую-то рептилию в аквариуме. Большинство выражений лиц было скорбное и сосредоточенное; кто-то показывал на меня пальцем, кто-то снимал видео на iPhone.
– Ты больше не будешь вырастать на моих песнях, потому что ты сейчас умрёшь, – запросто проговорил Шнуров и сел вполоборота ко мне, направив на меня дуло пистолета.
– Ой! Ой… – я не знал, как нужно приготовляться к смерти. – Ой…
– Пчик-пчик! – сказал Шнур и засмеялся, видя, как я задёргался. – Испугался?
– Да… – я попробовал похихикать над шуткой Шнура; лихорадочно думал, что сказать. – «Ведь если я сейчас умру, то зачем, позвольте спросить, я родился?! Ноу-ноу фьюче, ноу-ноу фьюче…», – пискляво пропел я.
– Попытка засчитывается. Тем не менее… – весело проговорил Шнур и нажал на спуск.
*****
– А-а-ах! – я подскочил с подушки. – Это сон…
– Мучают кошмары? – спросил Стальский, стоя около окна в моей спальне.
– О, да!.. – я снова закрыл глаза.
– Вставай, – сказал Стальский.
– Да-да… – промямлил я, снова кутаясь в одеяло.
– Вставай, что б ты жил на одну зарплату! – вскричал Глеб.
– Ой! Встаю-встаю… А что уже пора ехать? – обречённо вздохнул я.
Стальский стоял напротив запотевшего окна спиной ко мне. Я почувствовал тревогу и с подобострастным смешком спросил:
– Интересно: к чему снится Шнур? Надо бы посмотреть в сонниках. Что думает по этому поводу Ванга и Лофф, или Нострадамус? Наверняка у Фрейда по поводу Шнура что-то имеется. Ха!.. Так…
– Лучше посмотри, что значит «пистолет», – всё так же спиной ко мне, сказал Глеб.
– Что?.. Пистолет?.. Откуда ты знаешь про писто…
В этот момент Стальский повернулся. На нем не было лица… буквально. В руке он держал пистолет с длинным глушителем.
– Пчик-пчик, – весело сказал «Стальский без лица», а потом нажал на крючок.
*****
Я открыл глаза. Снова. Моя комната. За окном дождливый день.
Иногда лучшее, что можно сделать – это ничего не делать
К. Гейбл
Я открыл глаза. Снова. Моя комната. За окном дождливый день.
Отвратительные ощущения во всём теле подсказывали мне, что на этот раз я действительно не сплю. Что дальше? Надо бы вставать с кровати и приводить себя в относительный порядок. И первое, что я сделаю – это выпью литр ягодного сока, а потом сразу литр холодной минеральной воды без газа.
Когда я сошёл со второго этажа на первый, в гостиной наши помятые стажёры заканчивали завтрак.
– Привет, парни. Откуда я вас знаю? – из последних сил пошутил я и устремился к холодильнику.
Восполнив запасы глюкозы, я приступил к поглощению минералки. Обе ванные были заняты, и я решил вернуться в свою комнату, чтобы в горизонтальном положении дождаться своей очереди на помывку. Едва я успел подняться на спальный этаж, как дверь «мужской» ванной комнаты открылась, и оттуда, обмотанный полотенцем, вышел Стальский.
– Отличный день, – сказал он, перегораживая мне вход в ванную.
– Для чего? – пытаясь протиснуться между ним и дверным косяком, угрюмо спросил я.
– Да для чего угодно: для любви, для самосовершенствования, для кровавого государственного переворота, – всё так же, не пуская меня вовнутрь, шутил Стальский. – Для съёмок нового эпизода «Пьяного Дивана»
– Ох, блин! Я и забыл!.. – почему-то испугался я, а потом понял, что Глеб не дал бы мне проспать. – Ладно, отвали с дороги, дай принять душ.
– Подожди, там Джессика, – сказал Глеб, прикрывая за своей спиной дверь ванной.
– Вы что вместе моетесь?! – удивился я.
– Да-а… – протянул Глеб, скрываясь за дверями спальни Джессики. – Чтобы время не терять.
– Ладно, – растерянно проговорил я и зашёл в свою комнату.
Через двадцать минут мы все вшестером сидели за столом. Кто-то ел десерт и пил кофе. Кто-то просто пил кофе.
– Вчера в круговороте веселья я не успел вас по-человечески поздравить с вашим днём… с вашими днями рождения, – я мямлил и заикался. – Короче, Стальские, поздравляю вас с вашим… вашими… обнимаю, целую, ваш Аронов Вадим!.. – закончил я на высокой писклявой ноте, а потом прибавил: – Ведь вы для меня, как семья… В хорошем, конечно, смысле этого слова.
– Спасибо, – одновременно лениво ответили Стальские.
Меня всего трясло с перепоя. Необходимо срочно поправляться. Идеальный вариант «поправки» под названием «Диаморфин» остался лежать у меня на городской квартире на полке двери холодильника.
– Глеб, а Шуба уехал? – с великой надеждой в голосе спросил я.
– Да, ха-ха!.. – посмеялся надо мной Стальский. – Он в десять утра уехал. А что, хотел подлечиться его запасами?
– А Марсельчик с Ренатом тоже уехали? – цеплялся я за соломинку.
Стальский решил убить двух зайцев сразу: и ответить на мои вопросы, и развлечь аудиторию.
– Да, Вадим, Марсельчик с Ренатом уехали ещё раньше Егорки. Сицилия и Дарья уехали, когда Вы, сударь, почивали. Все, кроме сотрудников нашей славной газеты, покинули наш уютный дом. И вообще: надо свой кокаин иметь, – утрированно нравоучительным тоном закончил Глеб, вызвав улыбки присутствующих.
– А ты чего ещё здесь? – обратился я к Стальской, чтобы хоть как-то отвлечься от своего недомогания.
– А у меня выходной, – склонив голову набок, весело проговорила Марта и показала мне язык.
– Бля, я сейчас умру, – положив голову на руки, сказал я.
Все захихикали.
*****
Несмотря на «у меня сегодня выходной», на запись «Пьяного Дивана» Стальская поехала тоже. Выходной был только у «Завтрака с Мартой», а у всех остальных ипостасей Марты – обыкновенный рабочий день. В пятнадцать тридцать мы – Стальские, я и стажёры – выехали в сторону города.
– Меня тошнит, – сообщил я, как только Танк, повернув на шоссе ведущее в город, встал в затор.
«Ц!..» – одновременно Стальские издали такой звук.
– Меня… – собирался повторить я, но Марта перебила.
– Ты раньше не мог стошнить?! До того, как мы очутились в среднем ряду этой пробки?!
– Изви… Чёрт! Меня тошнит, как от канадского кинематографа, – прогундел я и стал осторожно открывать дверь Танка, чтобы выйти наружу.
Сзади засигналили, сбоку тоже. Я просочился из едва приоткрытой задней правой двери и, обходя автомобили, затрусил в сторону обочины, а точнее остановки автобуса на которой стояли люди. Марта тем временем включила правый поворотник и начала прижиматься к обочине. Едва я успел зайти за остановку, как меня вырвало. Я постоял в ожидании второй волны. Она не заставила себя долго ждать.
Танк стоял около обочины метрах в тридцати от остановки, я направился к нему.
*****
Как всегда, когда я или мы оба пребывали в жутком абстинентном аду, «Пьяный Диван» получился очень колоритный. Было много упадничества и сарказма. Гостей к нам сегодня не захаживало. Персонаж Марты получил больше реплик, чем обычно. Через три с половиной часа мы закончили съёмку. Я переоделся из подштанников и пиджака с накладными карманами, которые являлись моим сценическим прикидом, в свою одежду и вышел из здания. Танк с Глебом за рулём уже тарахтел на парковке. Марты внутри не было.
– А где Марта? – спросил я, усаживаясь на переднее сиденье.
– А Марта улетела в отпуск, – наивно округлив глаза, ответил Стальский.
Я молча вышел из машины и вернулся в здание. Поднялся в кабинет Даши, прошёл мимо секретаря. Даша говорила по телефону и сделала мне знак подождать. Когда я остался дожидаться в кабинете, Даша быстро закруглила разговор, пообещав перезвонить, и сердито уставилась на меня.
– Когда следующие съёмки «Завтрака с Мартой»? – без предисловий начал я.
Даша усмехнулась и не спешила отвечать. Я форсировал:
– Даша, я не услышал, что ты мне ответила?
– Это тебя как-то касается? – спокойным тоном ответила Даша.
– Если спрашиваю, то очевидно касается, – сдерживая гнев, проговорил я сквозь зубы.
– А по-моему – нет, – ответила Даша.
Я весь загорелся изнутри от злости. Мне хотелось придушить долбанную Дашу её же телефонным шнуром.
– Даша, ты часто смотришь сюжеты по телевизору про то, как очередной сраный клерк отправил к прабабушкам всех своих коллег. А может какая-нибудь телезвезда-однодневка, одурев от алкоголя и наркотиков, возомнит себя Богом. Почему ты думаешь, что в твоей жизни такого не произойдёт?
Через пятнадцать минут мы с Глебом уже ехали по городу.
– Мог бы и у меня спросить, – сказал Стальский, имея в виду подробности внезапного отъезда Марты.
Я сидел насупившись. Глеб с доброй улыбкой посмотрел на меня. Я знал, что он хочет мне сказать. «Не надо было кочевряжиться, Аронов. Сейчас бы имел то, что хочешь».
А дело было так: адвокатская гнида Бимерзкий заранее купил билеты на Мальту, чтобы сделать Марте подарок на день рождения. И после вчерашнего моего бурления говн, у неё не осталось причин не принять этот подарок. Вечером они уже будут трахаться в пятизвёздочном номере отеля с видом на Средиземное море. А Даша пошла Марте навстречу, дав ей недельный отпуск.
Я заметил, что Глеб пропустил поворот на трассу, ведущую из города, и теперь мы направлялись в центр.
– Куда мы едем? – поинтересовался я.
– Я останусь у Шубы, он меня пригласил кое-куда. Заберёшь Танк и поедешь домой, а я сам потом доберусь, – зевая, проговорил Глеб.
– О, здорово. Я с вами, – повеселел я от перспективы уйти в очередной отрыв, но Стальский меня круто обломил.
– Извини, Вадим, тебя не приглашали.
Я помрачнел. Мне хотелось плакать.
– Ты что, плачешь? – с усмешкой спросил Глеб.
– Пошёл ты!.. – с чувством проговорил я. – Кидаешь меня!.. Идите вы все!
Стальский в голос засмеялся, чтобы дать мне понять, что не обижается. Я тоже усмехнулся (над самим собой), но всё равно отвернулся к окну и до конца дороги до работы Шубы не смотрел и не разговаривал с Глебом.
За две сотни метров до поворота в егоровский автокомплекс образовалась плотная пробка. Я решил занять руки и воображение, поэтому достал из кармана телефон и нашёл расписание авиарейсов на Москву, – ведь именно с пересадкой в Москве осуществляются все более-менее экзотические вояжи из нашего города. Согласно расписанию, вечерний рейс на Москву отправляется через час сорок минут. Если я за двадцать пять минут долечу до аэропорта, то успею попытаться отвоевать свою Марту у этого мудацкого Бимерзкого адвоката. А стоит ли? Выставлю себя в очередной раз на посмешище. Или нет? Может это как раз то, чего ждёт Крошка-Марта. «Ага! Именно этого она и ждёт», – зашептал мне на ухо картавый голос. «Конечно, думает о твоей вечно кислой хар-ре, вместо того, чтобы пгедвкушать великолепный отдых на Сгедиземном моге с пговегенным вгеменем человеком! Езжай – испогти настгоение».
– Отвали… – прошептал я, дотронувшись ухом до правого плеча.
– Чего? – переспросил Глеб. – Глюки?
– Стальский выметайся, пешком скорее дойдёшь, – начал выдавливать Глеба из машины я.
– Идиот, что задумал? Уж не прицепляться к самолёту? – с тревожным смехом спросил Глеб.
Он этого умника ничего не утаишь.
– Ну же, Стальский, иди пешком, тут тридцать секунд ходьбы! – заныл я, начав ещё напористее давить Глебу в правый бок.
Он досадливо покачал головой, отстегнул ремень и осторожно приоткрыл водительскую дверь.
– Мудила гороховый! – на прощание сказал Глеб и покинул авто.
Я проворно перелез с пассажирского сиденья на водительское, пододвинул кресла и настроил зеркала, включил левый поворотник и через двойную полосу развернулся.
Через пятнадцать минут я уже мчался по проспекту, ведущему из города в аэропорт. «Ещё час до вылета. Ещё целый час», – подбадривал я себя. С помощью кнопки на руле покрутил мартовский список песен на жёстком диске. Что-нибудь вдохновляющее бы… Что тут в наличии?
– Мумий Тролль всегда в тему, – сказал я себе и прибавил.
– Нет, что-то не то. Дальше.
– Вот! Вдохновляющая композиция.
– Нет, снова не то. Плэйлист что-ли сговорился, – выдаёт расхолаживающие мой порыв композиции?!
– Да. Да. Так-то, – разговаривал я сам с собой вслух. – Я – лирический герой, который мчится за своей любимой. Да! Я тот, кто не может не победить.
Через десять минут я уже проехал пост ГИБДД и выжал из этого дома на колёсах всю дурь.
По всем подсчётам я успевал. И вот, проезжая мимо последнего поворота на КАД, я взял да и свернул в сторону дома. Нет, я не побоялся выглядеть дураком или показаться непоследовательным, или огрести «ощутимых» от Бимерзкого, просто… просто какая-то меланхолия вкупе со вселенским смирением охватила вдруг меня. Я решил отступить, чтобы получить время на обдумывание тактики. Наверное. А может ответить на главный вопрос: «А нужно ли мне это?» Чтобы впоследствии всё получилось, пусть даже и не с Крошкой-Мартой, я должен был измениться, ведь сегодняшний Аронов не в состоянии удержать удачу.
Я неторопливо катил по КАДу в сторону нашего посёлка. Справа от меня пролетали легковушки и фуры. Я же уже никуда не опаздывал. Настрой относительно Марты изменился, но глубокое чувство одиночества ощущалось в груди неким вакуумом. Казалось, ещё секунда, и грудная клетка провалится вовнутрь, а может и весь я сожмусь в ничто и исчезну с лица Планеты. Сильный человек бы переборол или перетерпел эту трудную минуту, но я не был сильным. Я прибавил газу и через тридцать пять минут въехал в ворота нашего жилища.
Джессика привела дом в порядок и приготовила ужин. В прихожей я повесил куртку на вешалку, снял ботинки и сел на пол около двери. Джессика подошла ко мне с немым вопросом на устах. Я смотрел на неё снизу вверх и ненавидел себя за своё всегдашнее саможаление, за своё вечное слюнтяйство и трусость. Джессика – вот кому действительно одиноко. Должно быть. Я поднялся по стеночке и сказал: «Иди сюда, дорогая». Мы прижались друг к другу. Моя голова лежала у неё на ключице, а руки – на её талии. Её ладони легко касались моих лопаток. Кажется, я плакал. Мне было стыдно перед всем миром за свою глупость.
«Православие, самодержавие, рефинансирование!»
предвыборный лозунг Г. Стальского
Среда. Тринадцать часов. Мы сидели с Глебом и Джессикой в гостиной и совмещали приятное с вредным, – курили «Кориандр» и пили сладкий чай. «Он когда-нибудь закончится?» – думал я о гашише. «Дома у меня остались две ампулы диаморфина», – думал я о диаморфине. «Я его использую, когда мне станет совсем плохо, или когда у меня будет повод поехать в город». Трёхголосой полифонией запиликал наш служебный телефон, который Марта оставила на попечение брата. Глеб снял трубку и сказал:
– La Critica слушает.
В этом не было ничего смешного, но я всё равно выпал в осадок. Стальский, чтобы не подхватить от меня приступ хохота, вышел в прихожую.
Когда он вернулся, я всё ещё катался со смеху.
– Эй, Аронов, звонила Елена Дмитриевна.
– А?! Елена Дмитриевна! Какое смешное имя! – не унимался я.
– Нам надо ехать в город прямо сейчас, – улыбаясь до ушей, проговорил Стальский.
– Еле… Дмит… Ха-ха-ха!.. А кто?… Кто это? А-ха-ха… – мне было хорошо и легко на душе, впервые за несколько недель, а то и месяцев.
– Это тётка из Роспотребнадзора. Говорит: до неё дошёл последний номер La Critic’и и в нём рекламы больше, чем разрешённые двадцать пять процентов. Говорит, что не будет нас штрафовать, если мы прям сейчас примчимся и напишем заявление об изменении формы… типа… короче, заплатим пошлину десять тысяч и напишем заявление, что газета отныне становится рекламной, а не информационно-аналитической.
– Так чего же мы ждём?! – состряпав серьёзную гримасу, проговорил я. – Немедленно едем писать заявление. Джессика, поехали с нами. А вечерком заглянем к нашей русской красавице Дарье, – заберём зимнюю резину.
Тут пришёл черед Стальского умирать со смеху.
Спустя час. В центре города на одном из светофоров.
– Что-то жрать захотелось, – сказал Стальский, разглядывая переливающиеся по обе стороны от дороги заведения общественного питания. – Норма, есть хочешь.
– Эс, – с заднего сиденья откликнулась Джессика.
– На меня тоже «свин» напал, – сказал я. – Тут вот китайская кухня открылась. «Оки-Токи». Может зайдём?
Стальский посмотрел на двухэтажное стеклянное здание на другой стороне дороги и включил левый поворотник.
– Скорее псевдокитайская. Трахи-Чпоки, – сказал Глеб. – Парковка там есть что-ли?..
– Зайдём – отведаем, чтобы потом к этому вопросу не возвращаться. Чики-Пуки.
– Давай. Время лёгкого перекуса настало уже пару часов назад… Каки-Сраки. Ха-ха-ха!
– Ха-ха-ха! – развеселился я.
*****
– У вас есть этот комплексный обед? – спросил я у кассирши, показывая на картинку в меню-буклете.
– Только для тех, кто зарегистрировался на нашем Интернет-портале. Вы зарегистрированы на нашем Интернет-портале?
– Нет.
– Это не долго. Заполните анкету: имя, фамилия, телефон, адрес электронной почты…
– О, нет! Извините, это не для меня!.. – замахал руками я.
Стальский тем временем что-то выбрал из меню и подошёл к стойке.
– Тааак. Мне, значит, вот эту штуку, пожалуйста. Клюквенный морс…
– Может ваш друг захочет зарегистрироваться? – предложила девушка.
– Где? – спросил Глеб.
– На нашем Интернет-портале. Вы сможете заказать комплексный обед по специальной цене, и в дальнейшем на ваш виртуальный счёт будут поступать баллы, которыми вы сможете оплачивать новые заказы.
Я со смешанными чувствами посмотрел на Глеба. Он немного закручинился, а потом согласился заполнить анкету, чтобы мы имели возможность купить именно этот набор. Я вернулся к Джессике и тоже принялся смотреть на несущиеся по проспекту автомобили. Через пять минут подошёл Глеб; в руках у него было три стаканчика с морсом, палочки и салфетки.
– Такое ощущение, что не еду пришли заказывать, а кредит в банке получать!.. – весело и с досадой прокомментировал Стальский.
– Не говори-ка!.. Извини… – я отпил морс.
«Глеб!» – позвала девушка-кассир, – салаты были готовы.
– Я схожу, – вызвался я, спрыгнув с барного стула.
Принеся салаты, я отправился помыть руки. Вернувшись, я поделился впечатлениями от местного санузла.
– Видишь эту зеркальную вставку на стене туалета? – я указал на полоску зеркального стекла, напротив одного из столиков.
– Ну…
– Прикинь: изнутри туалета она прозрачная!
– Да ну?!
– Ага. И находится почти напротив унитаза! Прикинь! То есть можно кряхтеть на унитазе и смотреть на жующих посетителей.
– Авангард! – похвалил Глеб.
Кухня и вправду была псевдокитайская; это когда вроде бы китайское блюдо приготовлено исключительно из местный продуктов; я бы даже сказал из продуктов, которые продаются в соседнем дисконт-супермаркете.
*****
Без двадцати четыре мы добрались до Роспотребнадзора.
– У меня от этой псевдокитайской псевдоеды происходит напряг в области «блэкджека», – сморщившись, сказал Глеб. – Документы все взял?
– Свидетельство о регистрации СМИ и паспорта, – ответил я, прислушиваясь к бурлению в своём животе.
– Надо бы Елене-прекрасной-Дмитриевне презентовать бутылочку вискаря, – предложил Стальский.
– И то верно, – согласился я.
Оставив Ягуар на парковке Роспотребнадзора, мы втроём пешим ходом направились в ближайший супермаркет.
На проходной Роспотребнадзора нужно было оставить какой-нибудь документ. Джессика пошла с нами, поэтому Глеб ей сказал:
– Я тебя просил на всякий случай взять свой паспорт. Вот он и пригодился. Давай его.
Джессика замялась. Документа у неё с собой не было. Может забыла. Стальский начал выяснять подробности, а я поспешил пройти внутрь, благо моё водительское удостоверение (паспорта-то нам нужны были для Елены Дмитриевны) было уже в руках у усатого строгого мужика по ту сторону плексигласа.
– Ребятки, кажется, я обсераюсь, ой-ё-ёй! Увидимся около кабинета Дмитриевны, – кинул я напоследок Глебу и Джессике и побежал по зданию в поисках ближайшего санузла.
*****
Даша, когда Глеб ей позвонил, сказала, что будет дома только в десять вечера. Часы показывали без десяти пять. Надо было чем-то занять это время.
– В голову больше ничего не приходит, – только «Peace», – сказал Глеб.
Мы поехали в центр, в «Peace».
В восемь вечера в Твиттере Стальского была соответствующая нашему контракту с кинотеатром запись.
В девять вечера мы заехали поужинать в одно местечко.
– Я был почти уверен, что виза Джессики давно истекла, – сказал мне Стальский, когда Джессика ушла в дамскую комнату. – Но всё оказалось ещё веселее: её паспорт остался у её «рабовладельца». У того полупокера, – владельца массажного салона.
– И что делать? Давай съездим к нему, – заберём документ, – предложил я.
– Естественно съездим, но вот заберём ли, – покачал головой Стальский. – У меня такое предчувствие, что с этим делом будут проблемы.
– Подключим Бимерзкого – со стороны закона, Шубу – со стороны знакомств, а, если понадобится, то Сицилию – со стороны надзакония, – макая хлеб в оливковое масло, сказал я.
– Да, сделаем всё возможное, – вполголоса сказал Глеб.
Вернулась Джессика. Нам принесли еду.
В десять минут одиннадцатого мы подъехали к городской квартире Даши. Она спустилась нас встречать вниз, так как зимняя резина хранилась в подсобном помещении на подземной парковке. Даша не смотрела и не разговаривала со мной из-за той нашей стычки, когда она не желала мне говорить про отпуск Стальской. Меня терзали двоякие чувства: с одной стороны мне было, конечно, стыдно за своё хамское поведение, а с другой стороны меня злил тот факт, что Даша имеет собственное мнение по поводу наших с Мартой отношений.
Больше никаких дел на сегодня не оставалось. Погрузив все четыре резины в багажник Ягуара, мы отчалили домой.
«Вечерина будет жаркой, соседи будут в шоке…»
К. Толмацкий
а также
«Жёлтые газеты; женщины раздеты;
«Беломор», текила и медляк…»
Волга-Волга
Стальская была ещё в отпуске, когда в субботу днём к нам наведался Марсельчик. Один. Без Рената.
– Я заранее извиняюсь, но сегодня будет самая плебейская дискотека за всю историю клуба La Critica, – сказал он с порога, а потом сразу, прикрыв ладонью губы, прибавил: – Нельзя так говорить про людей. Нельзя…
– Постой-постой, проходи, садись, – ничего не понимая, махнул ему из гостиной Стальский.
Марсель сел на один из высоких стульев и приступил к обстоятельному объяснению. Смысл был в следующем: агентство Марселя последние полтора месяца разыгрывало пригласительные билеты на вечеринку в клубе «La Critica». Разыгрывало разнообразными способами: вручала первому дозвонившемуся на радио «Мост», дарило гостям ресторана за заказ фирменного блюда, презентовало покупателям определённого бутика, меняла на накопленные людьми билеты в кино и прочее. И теперь вся эта разношёрстная публика плюс один гость к каждому пригласительному билету будет веселиться у нас над головами…
– Начало в десять, – кинув взгляд на свои из белого золота часы, сказал Марсель. – Максимум двести человек, ведь билетов было роздано сто штук.
– Ладно… – рассеянно проговорил я. – От нас что-нибудь требуется. Присутствие? Фотосессия?
– Всё мероприятие от начала до конца будут освещать несколько СМИ. Вас не затруднит сказать пару слов на камеру и сделать несколько фото в обнимку с самыми симпатичными гостьями?
– Конечно. Без проблем, – сказал Глеб.
– Это только в самом начале, – поспешил уточнить Марсельчик. – А потом даже можете уехать, чтобы не слышать грохот над головой. За неприкосновенность вашего жилища не беспокойтесь, – я сегодня поставлю в шесть раз больше охранников, выставлю отдельного человека около ваших ворот, чтобы любопытствующие не пролезли. Отключу лифт, чтобы даже с третьего на четвёртый нельзя было проехать. Запрёте все двери – и всё.
– Всё понятно. Всё сделаем, – сказал я.
– А материалы о вечеринке будут размещены едва ли не во всех СМИ города, – продолжил разъяснения Марсельчик. – Это делается для того, чтобы сознание широких масс связала вашу деятельность как журналистов и как телевизионных деятелей с клубным заведением с одноимённым названием. «La Critica» – газета и «La Critica» – клуб. Понимаете? Между этими понятиями должен возникнуть знак тождества.
– Хорошо-хорошо, – пробормотал я.
Мне стало неудобно, что Марсель так стремится нам всё разжевать. Как будто он лично виноват в доставляемых нам неудобствах. Да и не такие уж это и неудобства.
– Марсельчик, поешь что-нибудь, – отвлекая его от мыслей о делах, предложил Глеб.
– Нет-нет, ребята, я пойду. Дел ещё много, – вставая, сказал Марсель.
– Да посиди немного, – отдохни, – снова усаживая гостя, сказал я. – Мороженого отведай. Фисташкового.
– Ладно, уговорил, – улыбаясь, промолвил Марсельчик.
*****
В одиннадцать часов вечера мы с Глебом, красиво одетые, фотографировались со всеми пришедшими девушками на фоне рекламного плаката, а в полночь мы трое – Джессику, конечно, взяли с собой – сидели перед телевизором в моей городской квартире.
«Кряк-кряк», – сказал домофон.
– О! Это Ванька и Эмиль, – сказал я.
– Или это пицца Моцарелла и пицца Пепперони, – выдвинул свою версию Глеб.
Это оказались наши практиканты. Но не успел я впустить их в прихожую, как домофон закрякал вновь, – это была пицца.
Мы решили, что раз уж пришлось ночевать в городе, то почему бы не устроить сугубо деловые посиделки с сотрудниками газеты, с пиццей и белой текилой.
Всё свободное время ты должен повторять про себя:
«У меня нет времени. У меня совсем нет времени»
Г. Стальский
«Посмотрел фильм «Детка» с Кирой Найтли в главной роли. «Что-то в этой девушке есть, – сказал я своему партнёру Стальскому. – Но это не сиськи. Определённо» «Да уж, сисек там совсем нет, – согласился Глеб».
В очередном выпуске глянцевого журнала «first Сhair» вышла статья о La Critic’е за авторством Павлика Баранова (конечно), под названием «Сумрачные Гейнии La Critic’и», в которой, в свойственной Павлику сатирической манере, были высмеяны лень и бесталанность Г. Стальского и В. Аронова. Сделан акцент на почти бесплатном труде студента-журналиста Эмиля Камалеева, а также на чрезмерной ушлости менеджера по рекламе Ивана Хлебникова. И конечно – как видно из названия статьи – внимание уважаемой публики было обращено на нетрадиционную ориентацию новых сотрудников, к счастью Эмиль и Иван не делали из этого тайны. И так, всякие гадости по мелочи.
*****
– Аронов ездил в Египет, – вбросил тему для обсуждения Глеб.
– По программе «Fuck and Travel»? – шутки ради спросил Егор.
Мы, как обычно, проводили утро первого дня месяца в компании Шубы. Стальская вернулась с моря почти неделю назад и вышла на работу. Сейчас её с нами не было. На этот раз мы снова сидели в ресторанном дворике ГУМа напротив панорамного окна с видом на выход из метро и памятник-часы.
– Неа, – ответил Стальский. – По программе «Fuck and Drugs», хотя насчёт первого пункта я сомневаюсь.
Мы немного посмеялись. Стальский посмотрел в окно, за которым собралась внушительная стайка девушек.
– Прикинь, Шуба, египетский таксист вместо гашиша пытался мне впарить верблюжье говно! – вспомнил я. – Стальскому уже рассказывал.
– Аха-ха! – развеселился Егор.
– Думал на лоха нарвался. Думал я не знаю, как камень выглядит! – продолжал возмущаться я.
– А откуда ты знаешь, как верблюжье говно выглядит? – улыбаясь до ушей, спросил Шуба.
– Поверь мне: там, где я отдыхал, верблюжьего говна везде полно. Разве что в бассейне не плавало. Это же долбанная Хургада, – разъяснил я ситуацию со знанием о навозе.
– Что это ты, Аронов, размахиваешь хоботом? Я думал ты подкатываешь свои мохнатые пампошки к сестре этого обмудка, – заинтересовано спросил Шуба.
– Она меня отшила, – отрезал я, стремясь прекратить обсуждение этой темы.
Егор посмотрел на Глеба, а тот пожал плечами.
– Слушайте, а мы ведь с вами виделись пару недель назад! – ошарашено воскликнул Шуба. – С Глебаном-то четыре дня назад точно виделись. А с вами двумя сразу…
Мы переглянулись с Глебом, потом уставились на Егора. Шуба тем временем продолжал вспоминать:
– Точно-точно. Там ещё эта девица была высокая, как её? Карина! Мы – ты, этот хоббит, я и эта Карина – куда-то ездили на моём «Бени»… На день рождения какой-то малолетки. Там ещё были другие малолетки. Чёрт! Вот я тогда дал газу, аж память отшибло!
– А ты мне говоришь, что никто так не теряет память, как я, – сказал я Глебу, кивая на Шубу.
– Мы чем только не травились в эти несколько дней! – продолжил путешествие по волнам своей памяти Егорушка.
– А Карина потом куда делась? – счёл нужным справиться о её судьбе я.
– Мы с ней висли в «Марриоте» две или три ночи, а потом она сказала, что помирилась то ли с родителями, то ли с тренером, и уехала. Блин, как я мог всё позабыть, – устало закрыв глаза, выдохнул Шуба. – Так ты с ней что-ли зажигал, Аронов?
– Она у меня ночевала две или три ночи, – ответил я.
– Так ты с ней что-ли встречался? А как тогда она у меня на конце оказалась? – прищурив один глаз, поинтересовался Егор.
– Вот такой ты друг, – печально промолвил я.
– Блин, Аронов, не пойму как такое случилось… – приняв моё огорчение за чистую монету, – проговорил Егор.
– Расслабься. Мы с ней и зажгли-то полтора раза, не всерьёз, – успокоил я его. – Мне тогда привезли одну «вкусняшку», так что у меня в те дни всё время на «полшестого» был.
– А, знаем-знаем эти препараты, – расплылся в улыбке Шуба.
– «Нарик нарика видит без фонарика», – прокомментировал Стальский.
Мы немного посмеялись, а потом я спросил: «Сколько времени?» и сам же ответил: «Пора».
– Именно здесь всё и началось, – ностальгически вздохнул Шуба, имея в виду первый перформанс с Золотой Сотней La Critic’и.
Стальский махнул рукой администратору ресторанного дворика, что мол пора начинать.
В Твиттере Стальского была следующая запись касательно распространения ноябрьской Золотой Сотни: «Время – первое ноября десять утра. Место – фонтан «Голуби». Способ приобретения – бесплатно, но надо поймать». Под нашими ногами – под столом, за которым мы сидели – лежала стопка Золотой Сотни, каждый номер в полиэтиленовом пакете, чтобы не испачкаться в ноябрьской грязи. Если быть точным, то здесь было не сто газет, а девяносто восемь. Один номер мы отдали молодожёнам из рубрики про бракосочетания, которую в этот раз, кстати, написал Эмиль. Второй номер по традиции отдали Шубе.
Итак, к нам подошёл администратор с ключом от окна.
– Открываю? – на всякий случай спросил он.
– Открывайте, – сказал я.
Когда окно распахнулось, внизу раздались визги девочек и щелчки фотокамер с телефонов. Стальский, изображая немощного Леонида Ильича, помахал своим поклонницам.
– Давай, Егор, помогай, – выкидывая за окно первые две газеты, сказал я.
Глеб продолжал изображать генерального секретаря, а мы с Шубой в четыре руки выкидывали в окно «La Critic’у».
*****
Вечером этого же дня мы привезли полученную от Сицилии зарплату к Бимерзкому домой. Он поднял вопрос низкого курса рубля. Результатом обсуждения стало решение о прекращении покупки валюты.
Вторая главная проблема человечества в том,
что одни ждут благодарности, а другие
не чувствуют благодарности
Г. Стальский
Гостем этого выпуска был владелец и руководитель одного из рекламных агентств нашего города. Не залезая в карман за словом, на вопрос Стальского «Кому верить?» этот остроумный циник ответил: «Рекламе».
Выпуск доступен для просмотра в Сети.
*****
В этом месяце Владимировна не стала затягивать с вручением мне материалов для последней страницы. Сейчас мы с Глебом сидели в её кабинете, а она куда-то вышла.
На днях магазин модной мужской одежды, который, как и все бутики модных одежд, принадлежит жене какого-нибудь местного олигарха, пригласил Стальского сняться в рекламе этой одежды, продающейся в этом бутике. Вчера снимался ролик для телевидения. Драматургия сюжета следующая: успешный молодой неотразимый бородатый мужчина (Г. Стальский) едет на винтажном автомобиле легендарной британской марки (там не видно марку, но предположительно Aston Martin DB5); за окном переливается всеми огнями ночной город. На одном из нерегулируемых перекрёстков две королевы бала пытаются перейти дорогу в неположенном месте. Наш бородатый герой, будучи джентльменом, останавливает свою колесницу и даёт девушкам дорогу. Но девушки не в состоянии двигаться, так как оглушены сказочным прикидом нашего героя. Они буквально превращаются в каменные статуи, оживить которые может только прикосновение нашего героя. И вот: Стальский выходит из Астона одетый в пальто соответствующей марки и делает всё необходимое… Короче, «бла-бла-бла… Pierre Cardin – одежда для лучших».
– Ещё в этом бутике продаётся марка Bomboogie, – сообщил мне Глеб, как будто это должно было что-то для меня означать.
– Постой-постой, – перебил я. – Тебе предложили на выбор любую вещь, и ты…
– Да. Я выбрал это пальто, – скороговоркой перебил меня Глеб.
– Ты выбрал это пальто?.. – всё ещё присматриваясь к обновке Стальского, проговорил я.
– Да. Это пальто от Карден. Ты знаешь, сколько оно у них стоит? – как будто сомневаясь в правильности собственного выбора, спросил Глеб.
– Дорого? – стараясь скрыть сомнения, спросил я.
– Да, чёрт возьми, – зачем-то перейдя на шёпот, сказал Стальский, – дьявольски дорого.
– А что это за цвет? Там другие цвета были? – спросил я.
– А чем тебе этот цвет?.. Там других цветов такого фасона… А что тебе этот цвет?!.. Расцветка «жираф». Такая расцветка называется «жираф», – пояснил Глеб.
– И размер тоже «жираф», – не смог не пошутить я. – А на меня там что-нибудь есть?
– Нет, там только взрослые размеры, – не остался в долгу Глеб.
– Нормально-нормально, стильная вещь, – сказал я.
– Иди нахрен, – прошептал Глеб.
Стальский хотел ещё что-то сказать, но в этот момент вернулась Сицилия Владимировна и с порога, глядя в какие-то бумаги, рассеянно начала говорить:
– Господа Аронов и Стальский… Так-так… Стальский и Аронов. Что у нас на повестке дня-а-а?..
Села в своё кресло, сняла очки и начала массировать переносицу. Потом, разглядев обновку Стальского, сказала:
– Расцветка «жираф». Хотела сыну такое купить, но размер только очень большой был.
*****
Примерно в половине одиннадцатого вечера, когда мы с Глебом и Джессикой сидели и смотрели кино про Малькома Икса, зажужжали ворота и во двор въехал Танк. Я был рад, что Марта всё-таки вернулась ночевать в дом, а не осталась в городе со своим противным адвокатом. Через пару минут она вошла в гостиную и, всё ещё одетая в пальто, начала рассказывать о том, что она сегодня делала, какой сегодня страшный туман в городе и на трассе, о том, что забавного произошло на студии, о том, сколько ДТП в городе, и ни слова о Марке. «Сто процентов у них сегодня был секс, – подумал я. – Женщины всегда такие воодушевлённые после хорошего траха».
– Вот, в общем полнейший crash-boom-bang в городе!.. Дорога вся обледенела, туман как… как… в вашей этой пластиковой бутылке из-под колы. Ха-ха!.. Прям молоко!.. На каждом перекрёстке по два ДТП! Одно видела – так там четыре машины! – Марта снимала с себя уличную одежду и говорила.
Я направился к плите, кивком головы спросив Марту об ужине.
– Да, буду, – вскользь ответила Стальская.
Я зажёг огонь под сковородой, помешал деревянной лопаточкой содержимое – а это была картошка с грибами с добавлением сливок – и вернулся к дивану.
В моём уме появились строки из романтической новеллы, которые описывали эту сцену и мои внутренние переживания на данный момент: «Она что-то рассказывала, помогая нам представить пережитые ею события дня, жестами рук. Я довольно быстро утратил нить её мыслей и просто любовался ею».
– Эй, мыслитель, что в Астрал улетел? – со смехом спросила Марта, пытаясь схватить меня за нос пальцами.
– Руки после улицы помой, прежде чем сесть за стол, – мрачно отмахнулся я.
– «Руки после улицы помой…» – передразнила Марта, удаляясь в прихожую.
Слишком хорошее расположение духа близких людей чаще раздражает, чем заражает.
– Да-а-а, – протянул Стальский, обращаясь к Джессике, – снять хороший байопик не намного легче, чем прожить хорошую жизнь, но Спайку Ли удалось и то и это.
Через десять минут Марта вернулась уже в домашней одежде и со вскрытым конвертом в руке; села за обеденную стойку. Я положил в тарелку еду и поставил перед Стальской. Она вынула письмо из конверта и продемонстрировала мне, спросив: «Это ты?» Я приблизился к её руке. Это было письмо со штрафом за превышение скорости.
– Да, вроде я, – ответил я.
Марта зачитала вслух:
– Двадцатое октября. Так-так… Встречное направление… Так. Трасса P239 в сторону аэропорта. Время…
– Давай, я заплачу, не читай, – попытался вырвать из рук Стальской бумагу, но она подняла руку над головой, и у меня не стало шансов.
– Разрешённая скорость – девяносто, а Вадичка ехал со скоростью сто пятьдесят. Штраф – тысяча пятьсот рублей. Куда-то опаздывал? – с ироничной улыбкой спросила Стальская.
Я был готов провалиться на другую сторону Земли.
– У меня были дела… Там… В сторону аэро… В стороне «Примаверы». Не важно. Ешь, а то остынет.
– Успел на свои дела? – не отставала Марта.
– Успел, – раздражённо проговорил я.
– А я подумала, что не успел. Хм… А ты, оказывается, успел.
Марта принялась за еду.
Стальский, который с дивана прислушивался к разговору, сморщил лицо, чтобы не засмеяться.
Стоит рассказать вот о чём: если на мартовский H2 время от времени приходили штрафы, то на Копейку и Ягу… не приходили. Мы с Глебом не сразу заметили этот факт, но потом это стало очевидно. Ради эксперимента мы превышали скорость на обеих машинах (где это было безопасно), ездили по автобусной полосе, парковались в неположенном месте, просто не платили за парковку и… ничего. Очевидно было, что «к002рт» и «к003рт» – волшебные номера. Для себя я решил твёрдо: буква «А», нарисованная на полосе, предназначенной для общественного транспорта, означает «Аронов».
Отсутствие результата – тоже результат,
а отсутствие культуры – тоже ку…
Курить охота, прервёмся на рекламу
Г. Стальский
Бывший в гостях у ПД-шки итальянский повар сразил всех своим необычным чувством юмора. В самом конце встречи он, не шевельнув бровью, сказал: «Миры покоряют те, кто любит макароны», а потом снова прорекламировал ресторан. В общем, он нам понравился.
Этот выпуск всегда можно посмотреть пока существует Интернет.
Когда-нибудь вы поймёте, что лучше бояться закона,
чем боятся человека
М. Бимерзкий
Гостем этого выпуска «Пьяного Дивана» был известный в определённых кругах адвокат Марк Бимерзкий. Это была давняя идефикс Дарьи. Своим присутствием Марк превратил выпуск в политико-правовое занудство. Он много морализ-маразматничал на самые разные темы, потом отвечал на электронные письма телезрителей, которые пришли заранее на адрес редакции (ведь в конце каждого выпуска давалась информация о госте, который придёт в следующий выпуск, если об этом известно заранее), но я этого не застал, так как уснул в углу дивана прямо во время съёмок. Даша, наблюдавшая за записью передачи, решила меня не будить, о чём сообщила по телесуфлёру Глебу. Так в глазах зрителей я окончательно превратился в отрицательного персонажа, который не желает слушать умных мыслей болеющего за справедливость адвоката.
Если ты чмо и ничтожество, найди того,
кто ещё хуже тебя и унизь
Г. Стальский
На следующий день Стальские улетели за границу. А что? Верхушка среднего класса так постоянно делает. Глеб со своей благодетельницей Ларисой Николаевной отправился на Мальдивы. Стальская же, получив четыре дня выходных, со своим «старшим другом» Бимерзким Марком решили прогуляться по Брюгге и распробовать знаменитый бельгийский шоколад. Надо сказать, что выпуски «Завтрака с Мартой» не переставали выходить в её отсутствие, так как в запасе всегда была пара-тройка лишних серий.
*****
Джессика увлечённо смотрела какой-то сериал, а что касается меня, то… – «пока моя мысль одиночествовала…» – я решил развлечь себя способом, доступным даже… однорукому бандиту.
Сунув подмышку планшет, я поднялся в свою спальню и запер дверь на замок. «Па-ру-рам, закрутим жалюзи…» – мысленно проговаривал я свои действия. – «Тэ-э-эк… Поисковая строка: «Порно видео онлайн смотреть бесплатно. Бесплатно, конечно, ха!.. Что тут у нас: «Зрелую женщину в поклоне пользуют в…» – нет, не сегодня; «оргия в студенческой общаге», – может быть, может быть; «двум блондинкам и азиатке делают молочную клизму…» – не перевариваю молоко; «клизма взбитыми сливками…», – какая жирность, интересно, а ряженка есть? «Брюнетка с великолепной задницей пригласила подружку на чай», – да! определённо то, что нужно». Я в последний раз прислушался к звукам снизу и отдался некогда любимому занятию.
«О, да! Не торопись. Так. А вот и подружка. Хм, знакомый стеллаж. Да, девочки, падайте на ковёр. Хм, какое совпадение: расцветка ковра как у…»
Кстати, раз уж разговор зашёл о порно; вы знали, что австрийцы ставят чёрные пломбы из амальгамы? Только такие пломбы покрывает соцстраховка. Белые же пломбы – за отдельную плату. Выходит, что у порноактрис не кариес! Перемотаю вперёд. Кухонный стол! Рисунок ламината! Ещё вперёд: девочки вылизывали друг дружку в джакузи. В джакузи квартиры Стальских!!! Вот это открытие века! Порно российского производства, снятое в квартире Стальских!
Помню, что когда я – давным-давно ещё – спросил у Глеба: кому он в итоге в течение двух с половиной месяцев сдавал своё жилище, – он уклончиво ответил, что мол какая-то организация сняла на короткий срок квартиру для своих сотрудников. Теперь понятно, что это за организация. «Эх, Стальский!» – подивился я. – «Стальский и есть Стальский».
Настроения продолжать не осталось. Позвонить Глебу или подождать, когда придёт? Позвоню. Нет, не буду; подожду, когда вернётся из отпуска. Скорее всего, он сейчас там занят сексом со своей Ларисой Николаевной. Определённо.
Колоноскопия – это чисто
продюсерский проект
Г. Стальский
Просмотр доступен на сайте телекомпании «Кефир».
Курс скачет, кто-то плачет,
на это положи!
Save my money, жить стало лучше, скажи!..
Группа «Кирпичи». Вася В.
– Мама Миа! Как «Яблоки»-то подорожали! – ошарашено проговорил я во всеуслышание. – «Mac» пятнадцатидюймовый на тридцадку вырос.
Все сидели и занимались кто чем. Глеб, не сводя глаз со своего лэптопа, буркнул: «Мда…» Я продолжил свой спич:
– Если дальше так пойдёт, то с этими санкциями и дорогущим долларом, мы все будем звонить по… репке… или свёкле. Или даже по… как его? Yopta-phon’у; а вместо планшетов использовать бересту!
– Есть ещё азиатские изделия хай-тек, – неожиданно включилась в разговор Марта, оторвавшись от своего планшета.
– Ага! Держал я в руках смартфон на… «другой» операционке, – не смог ничего понять, – ответил я.
Стальские снова сосредоточились на своих чтивах. Мне стало скучно, и я оторвал взгляд от своего планшета; посмотрел на Марту. Она читала текст, это было видно по тому, как глаза двигались слева направо, а потом снова слева направо, но немного ниже. Левой рукой Марта придерживала чашу из-под блендера и время от времени отпивала несколько глотков своей питательной спортивной смеси оранжевого цвета; отпивала, не отрываясь от чтения. На кончике носа Марты была капля коктейля из блендера, а к этой капле приклеился волос из той пряди, которая не была за ухом. Она этого не замечала. Я улыбнулся, глядя на неё, любуясь ею. В этот момент, очевидно почувствовав на себе мой взгляд, Стальская оторвалась от чтения и шёпотом спросила: «Что, милый?»
– У тебя волос прилип к носу, – ответил я, а затем подошёл и поправил прядь её волос, а заодно и стёр каплю напитка с носа согнутым указательным пальцем.
– Спасибо… – промолвила Стальская ласковым голосом, продолжая смотреть на меня гипнотизирующим взглядом.
– Я перелью из чаши в стакан, – сказал я и приступил к выполнению сказанного.
– Спасибо, – выдохнула она, следя за моими манипуляциями.
Это был момент нежности, очевидно… Вдруг Глеб кашлянул и, подняв глаза от своего компьютера, громко сказал:
– Да идите уже наверх – потрахайтесь!.. Что вы, в самом-то деле?!..
Я покраснел и не знал что говорить. Стальская тоже слегка потерялась в пространстве. Естественно, в следующее мгновение мы все рассмеялись, заодно к нам с Мартой вернулся дар речи.
– С этим типОм что-ли?!.. – смеясь, риторически спросила Марта. – Ищите дурочку…
– С этой проходимкой?! «Да лучше в омут головой!» – посмеиваясь, отмахнулся я, ставя перед Стальской её напиток в нормальном стакане.
Спустя несколько минут Марта, видимо в подтверждение того, что читает осознанно, решила вслух зачитать отрывок из статьи, справедливо решив, что это будет интересно нам всем:
– «Всемирный день анестезии, или День анестезиолога празднуется 16 октября…» Бла-бла-бла… Вот: «До 18 века в качестве анестезии иногда использовалось оглушение больного сильным ударом дубинки по голове… Приглашался специалист, которому было известно, куда и с какой силой надо ударить больного, чтобы он не умер, а только потерял сознание. Применялось и сдавливание шеи в местах прохождения артерий, снабжающих кровью мозг…» Так-так-так… «Смесь ушной серы собаки и дёгтя…» применялось тоже в качестве анестезии.
– Фу, дёготь! – отреагировал Стальский.
Марта продолжила выборочно читать:
– «…В средние века применялся и алкогольный наркоз…»
– И сейчас применяется, – снова вставил комментарий Глеб. – Когда делают татуировки.
– Ага. Но есть одна операция, при которой в девяносто девяти случаях применяют алкогольный наркоз, – смеясь, сказал я.
– Мда?.. И какая? – заинтересовалась Стальская.
– «Дефлорация» называется, – улыбаясь до ушей, ответил я.
– Ха! Точно, чувак! – оценил Глеб.
– Как называется? – прищурившись, спросила Марта. – Не слышала о такой.
– Ага, не слышала… – покачал головой Глеб с хитрой улыбкой.
– «…Гипноз», – продолжила читать Марта. – «…Закись азота…». Мне зубы в Израиле лечили под закисью азота. И так: «…Хлороформ в 1853 году английский врач Джон Сноу использовал в качестве общего наркоза во время родов у королевы Виктории…»
– Это родилась та, которая сейчас правит? – не удержался от шутки я.
Марта отвлеклась от текста и задумалась над моим вопросом.
– Я пошутил. Читай дальше, – поспешил пояснить я.
– «Кокаиновая панацея. Китайский врач Хуа То во II веке нашей эры использовал в качестве анестезии смесь вина и растёртой в порошок конопли. Американские индейцы активно использовали в качестве анестезии кокаин… Первым врачом, открывшим возможность использования кокаина для местной анестезии, был русский врач Василий Анреп. Он провёл ряд экспериментов на себе и в 1879 году опубликовал статью о воздействии кокаина на нервные окончания… В 1884 году начинающий учёный Зигмунд Фрейд написал заметку «О коке»… М-м-м… Так. «…Как местное обезболивающее, лекарство от астмы, от расстройства пищеварения, депрессии, неврозов». Дальше про современные способы анестезиологии. Не буду читать, – закончила Марта, «скомкала» окно и толкнула вкладку вверх, что означало, что страница закрыта.
– Интересно, – резюмировал Глеб.
– Да, спасибо, что просветила, – покивал я.
– Журнал «Предmed», – сослалась на источник Стальская.
*****
Самая непредсказуемая и динамичная жизнь, если она длится достаточно долго, в конце концов превращается в рутину. Сейчас мы вчетвером сидим в нашей большой красивой гостиной. Газовое отопление обогревает наше жилище, электричество освещает его, высокие технологии создают нам иллюзию причастности самым актуальным событиям на Земле. О чём это я? Смотрю в окно. На улице лежит белый чистый снег. Температура где-то минус десять. «Люблю минус десять», – улыбаясь, думаю я. «Люблю, вспоминая знойное лето, вдыхать морозный воздух начала зимы». А знали бы вы, как я люблю осень!.. М-м-м!.. Я очень-очень-очень люблю осень. Люблю осень, потому что осенью со мной случаются «хорошие вещи», или «хорошие вещи» со мной случаются, потому что я люблю осень?.. А вообще-то весну я тоже люблю. Весной ведь, как говориться, всё оживает. Лето. Лето я очень люблю. Летом бывает очень жарко. Летом можно и нужно ехать на реку. Летом приятно погулять по лесу. Летом самые вкусные пикники. Люблю лето. Зима. По календарю ещё не зима, но по факту… Я говорил, что люблю зиму? Я ведь очень люблю зиму. Когда выпадает снег, то я иду по снегу и через каждые четыре-пять шагов оглядываюсь, чтобы посмотреть на отпечатки своих сапог. «Удивительно!..» – думаю я, разглядывая следы на снегу. В общем, люблю зиму. Я – умеренно-континентальный счастливчик.
– Чему улыбаешься? – тихо, чтобы только я услышал, спросила Стальская, подняв глаза от планшета.
Вместо ответа, я ласково улыбнулся ей. Она весело (и печально) прищурилась и вновь опустила глаза на экран.
Самая непредсказуемая и динамичная жизнь, если она длится достаточно долго, в конце концов превращается в рутину.
– Съезжу – помою машину, – сказал я, вставая со стула.
– Угу… – буркнул Глеб.
Я поднялся к себе в спальню и переоделся в уличную одежду. Потом я ненадолго заглянул в туалет. Спустившись вниз, обнаружил Марту. Она надевала обувь.
– Составлю тебе компанию, – сказала она.
Хоть я и хотел побыть наедине с ноябрём, но всё же не решился отказать Стальской.
– Я поведу. Окэ? – сказала она, снимая ключ от единички с крючка.
Мы выехали из ворот, освещая заснеженный сельский пейзаж… м-м-м… фарами.
– На круглосуточную Чудинскую? – спросила она.
– Ага.
Марта неспешно вела машину вдоль хвойного леса. Едва слышно играло радио «Монте-Карло». Стальская включила правый поворотник и съехала на лесную дорогу. Проехав с десяток метров вглубь, она остановила машину, поставила на «P» и выключила фары. Я воздержался от глупых вопросов. Я просто ждал. Она несколько раз подряд глубоко вздохнула, как будто собираясь погрузиться в безвоздушное пространство. Не глядя на меня, с силой сжала мою левую ногу. Потом перелезла с водительского кресла, оказавшись сверху меня.
«Мне холодно, милый. Я совсем замёрзла», – несколько раз повторяла она. А я про себя думал: «Для этой женщины у меня всегда найдётся тепло».
Первая зима
Г.: Иногда я думаю, что мне всё безразлично,
а потом оказывается, что так оно и есть.
В.: Так и запишем: «Шизофреник»
Переписка в Твиттере Г. Стальского.
«В.А.: Посмотрел фильм «Интервью» с Франко и Рогеном. Я думаю, что это совершенно особенный фильм.
Г.С.: Согласен. Один из двух совершенно особенных фильмов за всю историю человечества. Второй – «Великий Диктатор» Великого Чаплина. До просмотра читал отзывы, – много негатива по поводу американо-ура-партиотической начинки фильма. Мол, ну опять 26 минус 1…
В.А.: Как сказал Царь Василич: «Люди поумнее не пишут в гостевуху…» А также отзывы. Особенно бесплатно… Про Ура-поцреотизм пишут не разбирающиеся в вопросе. «Ты людей слушай, ёпт!.. – как сказал герой «Бумера», – а не этих чертей!..»
Г.С.: Я как бы чё… Того этого… Сюда туда…
В.А.: Оно и видно! Вертлявый как сиська! Отзывы он читал!..
Г.С.: Ладно, сменим объект обсуждения. Намедни в узкий прокат (проход) вышла драма Быкова «Дурак». Хотя… В отзывах прочёл, что ты не фанат постсоветского соцэкономреализма.
В.А.: Единственный сантехник, которым мне люб – Афанасий Борщов. Ему уж точно пох, – рухнет дом или политический строй. Бу-га-га!..
Г.С.: Мне понятна твоя позиция.
В.А.: Напоследок хочу вернуться к «Интервью». Под личиной «сортирного» скрывается тонкий юмор. Я поражён, что кто-то создал нечто подобное. Браво! Частная инициатива – потрясающая сила. США – великая страна! Амеееерика – великаааая наша держааава!..
Ладно, дальше. Оказывается, я раньше не смотрел «В Долине Эла». И вот сейчас посмотрел. Многогранно тяжёлый фильм, но что-то в нём раздражает. Вот ты упомянул Ура-патриотизм, а я считаю, что свободный рынок и демократия – антагонисты дешёвого морализаторства, и если оно имеет места в США’s кинолентах, то это товар на экспорт.
Г.С: Посмотрел спродюсированый Скорсезе фильм про китайских хулиганов. Не сразу смог отличать одного героя от другого…
В.А.: Да-да, смотрел. В такой китайской банде я бы не дожил до первого дела, потому что умер бы от антисанитарии в притоне.
Г.С.: Саймон Пэг снялся в семейном кино про психолога-психиатра в поисках счастья.
В.А.: Деньги нужны всем. Пэг – не Брандо, – он не может выбирать, в чём сниматься. Это тот случай, когда два часа лучше просидеть в очереди к стоматологу.
Г.С.: Как тебе понравилась очередная серия Хоббита? Гном и его эльфийская девочка никого не напоминают?
В.А.: Нет, а кого они мне должны напоминать? Маркса и Энгельса?»
*****
Утро первого декабря.
– Продажи очков Ray Ban взлетают до максимума! Водка и анжуйские вина переполняют стаканы! Фразы «Ты что, краёв не видишь?!» летят из открытых форточек…
Марта, я и Джессика смотрели на Глеба, ожидая объяснений его декламации. Стальский, выдержав паузу, пояснил:
– Сегодня – первое декабря. В этот день в 1935-м году в Нью-Йорке район Бруклин родился некто Аллен Стюарт Конигсберг, позднее ставший известным всему миру под именем…
– Вуди Аллен! – закончил Глебовскую мысль я.
– Именно! Но, не спеши хватать телефон и поздравлять именинника, ведь сейчас в Нью-Йорке одиннадцать часов вечера вчерашнего дня, – с улыбкой сказал Стальский.
*****
Вечером этого же дня.
Мы заехали на Танке на парковку перед кинотеатром «Peace».
– Смотри, – сказал я Глебу. – Вот третий вариант плаката.
– А! Точно, – вглядываясь в билборд, проговорил Стальский.
– Да-да, это третий вариант плаката, – подтвердила Стальская.
Мы вчетвером – Джессика поехала с нами – вошли в фойе кинотеатра.
Плакат, который мы обсуждали, изображал Марту Стальскую в декорациях её телекухни в сексуальном фартучке и с огромным поварским ножом известной японской марки около самого лица. На этом – третьем варианте – Стальская игриво показывала кончик языка. На другом варианте плаката она подмигивала, а ещё на одном – приподнимала бровь. Кухни и ножи присутствовали на всех вариантах плаката.
Дело было так: как только стало очевидно, что «Завтрак с Мартой» набрал солидную аудиторию, производители околокухонных товаров начали набирать номер Дашеньки, чтобы ангажировать персонажа Стальской. После некоторых раздумий Дашенька остановила свой выбор на ножах японской марки. В итоге все получили свои гешефты и даже… Стальский (в частном порядке от сестры). «А он-то тут причём?» – спросите вы. Глеб, припомнив недавно виденный нами фантастический фильм, где была персонаж по кличке «Цельнометаллическая сучка», предложил Даше следующее словосочетание: «Stainless Stal’skaya». Даше понравилось, и она предложила рекламодателям (представителям производителя в России) использовать это красивое словосочетание в рекламе. Красивая «нержавеющая» блондинка пришлась им по душе, и представители (производителя в России) перекинулись парой слов с главным офисом в Японии, уверив их в том, что дизайн упаковки изделий стоит немного изменить, добавив карикатурно-анимешное изображение самой Марты Стальской, а также надпись «Stainless Stal’skaya рекомендует». Так (не в одночасье, но всё равно довольно быстро) Марта Стальская превратилась в лицо японского бренда ножей в России. Сумма оплаченных Мартой с этого контракта налогов превысила полтора миллиона рублей. Не сложно подсчитать – сколько она заработала. Мы были рады и вдохновлены. Все мы.
Итак, мы вчетвером вошли в фойе кинотеатра. Директор и администраторша едва сдержали порыв, чтобы нас не расцеловать. Шесть дней назад Глеб оставил в своём Твиттере запись о способе приобретения экземпляра из «Золотой Сотни» декабрьского номера La Critic’и. Запись была такая: «Мои дорогие читатели, если вы желаете заполучить «золотую» La Critic’у, то вам необходимо посетить кинотеатр “Peace”». Всё. Ни даты, ни времени.
Ни даты. Ни времени.
Не силься казаться современным. Это – увы! – единственное, чего не избежать, как ни старайся
С. Дали
– Слушай, что написано в малоизвестной газете «La Critic’е», – зачитал вслух Глеб, – «Посмотрел фильм «Ярость» с Бредом Питом в главной роли. Хороший динамичный фильм без излишней жестокости. На следующий день посмотрел «Великий Уравнитель» с Дэнзелом Вашингтоном в главной роли. Хороший динамичный фильм». По-твоему это образец хорошего вкуса?
– Я рад, что с этим вопросом вы обращаетесь именно ко мне, – ответил я. – Кто же вас ещё проконсультирует о том, что является образцом хорошего вкуса, а что нет. Отвечаю на ваш вопрос: да, неплохо написано; хорошо, динамично. И без лишних слов.
– Мне надоели кинорецензии, – сказал Глеб и задумался.
– Мне они тоже надоели, – ответил я.
С рецензиями на страницах газеты было покончено.
*****
В «First Chair» за авторством Павлика Баранова вышла статья про Стальского и меня под названием «Любитель жидкости №3 и любитель жидкости №0», обличающая наши пороки. Марта негодовала. Марте было стыдно за нас. «Можно я подам на него в суд?» – спросила она.
Глеб С.: «Я как фен, упавший в ванну, –
придам вашему бултыханию смысл».
Applauds. Занавес
«Время вернуть долг», – позвонив Стальскому по телефону, сказала Даша накануне записи последнего в истории «Пьяного Дивана».
*****
Способ, которым мы должны были вернуть долг за освещение в СМИ первого перформанса с распространением «Золотой Сотни» La Critic'и был трогателен и наивен. Даша приглашает в предновогодний «Пьяный Диван» местную молодую брит-поп группу, которая коротко рассказывает о себе, затем поёт вживую свои песни, а мы говорим о них только хорошее. «А кто они тебе?» – спросит Стальский у Даши. «Потом расскажу», – ответит она.
В час «Хэ» молодые музыканты появились под объективами телекамер, а я назвал (по памяти) их имена: «Встречайте: Антон Самокрутов и Булат Карцев, группа “Палина”». Молодые упругие ребята оказываются к тому же остроумными и весёлыми. Наша беседа немного затягивается и на телесуфлёре появляется надпись: «Пора петь». Ребята проходят на маленькую сцену справа от наших декораций. Антон берёт гитару, а Булат встаёт за клавиши.
С наступающим Новым Годом. Спасибо всем, кто всё это время был с нами.
Последний выпуск «Пьяного Дивана», как и все предыдущие выпуски, вы можете посмотреть на официальном сайте телеканала «Кефир». Chao!..
Идут титры…
He doesn't care if it's in below
He's sitting by the fire's glossy glow
He don't care about the cold and the winds that blow
He just says: «Let it snow, let it snow, let it snow…»
Бэкап Войсез
Вечером тридцатого мы все вчетвером погрузились в Танк и отправились в Ашан. К праздничному настроению примешивалось чувство ответственности за новый номер La Critic’и. Я не забывал время от времени благодарить Стальского за то, что он взял на себя всю работу в газете. Вот уже несколько месяцев я не написал ни одной строчки, помимо статей по материалам из жёлтых конвертов Сицилии. Стальский неизменно повторял, что ему совершенно нетрудно заниматься всеми делами. Он говорил, что ему нравится общаться с рекламодателями, писать статьи и тусоваться. Также я не забывал говорить «спасибо» Марте, которая занималась всеми остальными делами газеты, которыми не занимался её брат. «А что мне ещё-то делать! И у меня куча свободного времени… Мне не трудно, правда» – отвечала Стальская. Мне нравилась мысль о том, что если я вдруг исчезну, то ничего критического не произойдёт. Да что там говорить, у меня даже было завещание. Внутренне я был свободен. «Пьяный Диван» тоже очень кстати закончился.
*****
Как мы и ожидали, у торгового центра было не протолкнуться. Объехав два ряда, мы не нашли парковку.
– Ладно, пойду искать тележку. Буду ждать вас около центрального входа, – сказал я и вышел из машины.
В деле поиска парковки и тележки в такие дни бесполезно рассчитывать на статистику, – только на удачу. Около разгружавшихся в багажники авто тележек уже стояли люди и поджидали, когда они смогут их взять. После пяти минут хаотичного фланирования по парковке, я вдруг увидел одинокую неприкаянную тележку. «Может это мираж?» – спросил я у самого себя и побежал в её направлении. Конечно же не я один бежал в сторону тележки. Ещё как минимум четыре человека неслись на всех порах к вожделенному предмету, но прибыли первыми я и огромный мужик. Этот мужик потянул тележку на себя, но я не стал выпускать её из рук, а просто прицепился к ней, как к лестнице движущегося троллейбуса.
– Ну-ка открепись, – с угрозой проговорил дяденька.
– Это моя тележка, гражданин, – поставил его в известность я.
– Как бы не так, – сказал мужик и покатил тележку перед собой с прицепившимся мной.
– Тебя стряхнуть что-ли? Или сам отлипнешь? – спросил мужик, когда мы уже прибыли к раздвижным дверям центрального входа.
– Это моя тележка, – повторил я.
– Лучше съебись по-хорошему, – посоветовал он.
На что я ответил:
– Учти, козлина, я прочитал книжку про каратэ. От корки до, мать её, корки.
Моя равнодушная интонация вызвала у оппонента беспокойство. Тем не менее, мужик медленно выдохнул и двинулся на меня. Оно и понятно: в преддверии Светлого Праздника, затюканные втрое против обыкновенного вторыми половинками, люди готовы были с радостью обменять повседневность на тюрьму или морг. Печально? Всё равно.
Я был готов принять бой. Мне было всё равно, ведь любой повод для смерти кажется недостаточным. Почему не тележка? К счастью в этот момент за моей спиной выросли Стальские, и чаша весов (как же мне нравится это выражение!) с грохотом упала на мою сторону. Противник ретировался.
– Тебя на минуту нельзя оставить, – нежно произнесла Марта.
– Ага, несносный ребёнок, – подтвердил Глеб.
*****
Полтора часа спустя.
– У этого пакета днище не сорвёт? – задал риторический вопрос Глеб, перекладывая продукты в багажник.
– Главное – не класть молоко и огурцы вместе, – на всякий случай предупредил я.
Когда мы въезжали в ворота нашего загородного дома часы показывали половину десятого вечера. Перетаскав пакеты с провизией к холодильнику, мы разбрелись по своим спальням, предоставив Джессике заниматься хозяйством. Я видел как Стальские стремились ненавязчиво сэкономить время, это указало на то, что у обоих были планы на сегодняшнюю ночь. Первым о своих планах объявил Глеб. Я уже сидел внизу и попивал кофе в компании Джессики, когда он, переодетый в красивую одежду, спустился со второго этажа и сказал что уезжает «по делам».
– Ведь у нас всё готово? – на всякий случай спросил он, имея в виду новый номер La Critic’и.
– Да-да, – ответил я, хотя не знал никаких подробностей и сам был склонен задавать этот вопрос Стальским.
Итак, Глеб запрыгнул в свою скоростную повозку и растворился в ночи. Через пять минут спустилась Марта в нарядном облачении и невзначай сказала:
– Всё готово. Завтра днём вернусь и свяжусь с Ильгизом.
– Да, – откликнулся я. – Хочешь кофе или перекусить?
– Не-е-ет… – протянула Марта. – Мне надо ехать. У меня встреча.
Спустя две минуты ворота задвинулись за задним бампером Танка.
Кукушка прокуковала одиннадцать ночи, когда моё томление достигло критической отметки. Джессика только закончила свои дела и уселась перед телевизором со стаканом виски в руках. Я не стал рассеивать её внимание дурацкими вопросами, просто оделся и вышел в предпраздничную ночь.
Единичка, стоящая в глубине двора, покрылась приличным слоем снега. Включив двигатель и выкрутив на полную катушку обогреватель, я начал методично и тщательно чистить машину от снега. Я не был уверен, что куда-то поеду. Я прислушивался к своим внутренним ощущениям. Успокоив мысленные шумы усилием воли, я отчётливо расслышал тонкий голосок подсознания. Голосок пищал: «Езжай на квартиру и вмажься. Езжай на квартиру и вмажься. Езжай на…»
– Ладно-ладно, – со смехом проговорил я. – Не глухой.
Нажал на кнопку пульта, и ворота начали отодвигаться. Я неспешно покатил, не забыв нажать «Play».
Дома, домики, избушки и дачи нашего посёлка подмигивали мне огнями праздничных гирлянд. Почти в каждом палисаднике росло хвойное дерево, которое в эти дни было украшено игрушками. Несмотря на поздний час, дети и взрослые гуляли на улице и предавались зимним забавам. «Каникулы…» – вздохнул Картавый.
– Ага, – подтвердил я.
Есть «река», в которую можно войти и дважды и трижды и сколь угодно раз. Причём каждый новый вход будет не хуже предыдущих. Река эта – героин.
Мы выехали на хорошую дорогу, и я прибавил газу.
Всю дорогу до городской квартиры моему взору представали вырванные из контекста эпизоды жизни горожан. Может быть я был слишком вдохновлён предвкушаемым опьянением, но я чувствовал своё сродство с каждым из виденных мною людей. Я легко понимал и принимал движущие ими мотивы, однако эти мотивы не были близки мне. В очередной раз я мысленно прощался со всем сущим.
С трудом отперев замёрзший висячий замок на преграждающей путь в мой двор цепи, я припарковал машину и поднялся на этаж.
Я принял решение использовать сразу две оставшиеся ампулы, чтобы больше к этому вопросу не возвращаться, чтобы оставить всё асоциальное в году уходящем. Картавый стоял у меня над душой и не давал сосредоточиться.
– Что ты так смотришь? – раздражённо спросил я.
– Ничего. Пгосто хотел спгосить: стоит ли снова начинать?
– У меня за плечами многие часы раздумий о жизни, – мне не грозит привыкание, – проговорил я и завершил процедуру.
P.S.
На следующий день – тридцать первого декабря – после обеда Стальские и я приедем в наш загородный дом, чтобы вместе встретить Новый Год. Джессика приготовит праздничный ужин. Глеб откроет шампанское и крикнет «Ура!» «Ура!» – согласятся все. Мы обменяемся подарками и включим телевизор. Завтра – первого января – выходит очередной выпуск газеты «La Critica».
Все часы пробили первое января
М. Пруст
Переписка в Твиттере Г. Стальского
Г.С.: «Посмотрел художественный фильм «Судiя». При концовке ощущение, что я прихлёбываю сладенький чаёк. И сухарик в него макаю… Чтоб обсасывать… А чаёк такой мутненький становится».
В.А.: «Опиши свои ощущения более… попсово что-ли. Полёт твоей мысли мне недоступен, как и большинству читателей. В общем, ты согласен, что этот фильм, несмотря на кажущуюся сложность, – набор клише? А Младший играет Младшего, и так продолжается с «Прирождённых Убийц».
Г.С.: «Фильм не кажется сложным. Бывает так: идёшь по тёмному двору, и вдруг (!) что-то мягкое под ботинком! Ну всё, думаешь – говно! Светишь экраном телефона на подошву – да нет! Просто фильм «Судия»! А ты так надеялся… Так верил».
В.А.: «Хотелось бы обсудить ещё один художественный фильм под названием «Президент отвечает на каверзные вопросы подставных журналистов», но не будем привлекать к себе внимание спецслужб. На будущее: зови меня Кени. Я тоже буду звать тебя Кени.
Г.С.: Не думал, что так скоро это скажу (ведь с момента выхода «Географа…» прошло так мало времени), но… Посмотрел хороший отечественный фильм, – «Что творят мужчины 2». Лёгкий жанр, но с чего-то надо начинать.
Запись в Твиттере касательно распространения «Золотой Сотни» La Critic’и: «Место: Парк Тысячелетия. Под Елкой. Время: первое января, двадцать два часа по Санкт-Петербургскому времени. Условия приобретения: обмен на непочатую бутылку алкоголя. 18+».
*****
Марта смеялась как маленькая девочка, когда её брат предстал пред ней в облачении снегурочки. Бородатая двухметровая снегурочка в коротенькой легкомысленной шубке с блёстками. Я в свою очередь путался и спотыкался о полы не по размеру большого наряда Деда Мороза.
– Поехали уже, – проворчал я из-под накладной бороды. – Я потею в этой шубе.
Костюмерные ТЮЗа воистину неисчерпаемы, и это только вершина вершины айсберга.
К сожалению наши практиканты не смогли явиться на последнее la criti’ческое представление, так как уехали встречать Новый Год в родные города к родителям. Наш приятель Шуба впервые со времён второго выпуска пропускал мини-представление. Егор уехал встречать Новый Год за границу.
*****
К одиннадцати часам вечера первого января у сотен школьниц и студенток в социальных сетях появятся фотографии с центральной Ёлки города в обнимку с омерзительной и одновременно неотразимой «бородатой снегурочкой» Глебом-таким-лапочкой-Стальским. Глеб сольётся с поклонницами в La Criti`ческом экстазе, но «время пророчеств и предсказаний» ещё не придёт. Это будет последняя «Золотая Сотня» La Critic’и.
Сицилия Владимировна приведёт на Ёлку свою маленькую дочурку Этну, чтобы показать ей весёлых и озорных журналистов газеты «La Critica». А потом мы, погрузив девяносто восемь бутылок алкоголя (среди которых будет даже шампанское от самой Барб-Николь Понсарден) в багажник Hammer’а, отправимся на скромную семейную вечеринку в закрытый для всего остального человечества ресторан «Фанерный Пейзаж». Этот ресторан управлялся Сицилией Владимировной и ей же принадлежал.
Вопрос «Кто вы?» нужно задавать так:
«Что вы имеете?»
Г. Стальский
– Это же тысячи тысяч, Гармоника!
– Их называют миллионами, Шайен
Однажды на Диком Западе
к/ф 1968 г.
Измерять всё деньгами не только правильно, но и удобно
Г. Стальский
Десятый выпуск газеты ознаменовался для нас одним символическим событием. Каждый месяц Сицилия, как и обещала, увеличивала наш гонорар на двести пятьдесят тысяч рублей. Мы начинали с красивой круглой суммы в миллион, поэтому не было ничего удивительного, что за десятый выпуск каждый из нас троих получил по миллиону. Держа в руках свою долю, я конечно радовался, но мысль «низкий курс съел треть суммы» делила счастье пополам.
Последняя весна
Интернет – это такая штука, которая
делает глупых людей ещё глупее,
а умных отвлекает
Г. Стальский
Первый день весны – Ура! – все в ожидании
любви и добра
В. Васин
01 марта.
Переписка в Твиттере Г. Стальского.
«В.А.: В Сети появились «Большие Глаза» Тимура Бёртана.
Г.С.: Не понял.
В.А.: Это новый фильм Бёртана. Он снял такие фильмы как: «Большая рыба», «Джонни Д. – руки-ножницы», «Труп невесты»… А ты подумал о людях, страдающих запорами?
Г.С.: ?
В.А.: Там снимается твой любимый немец после Альцгеймера – Кристоф Вальц. Все помнят, как он взял под своё крыло Джанго-освобождённого (от НДС). До недавнего времени я думал, что это он ходит по стенам в «Интервью с вампиром».
Г.С.: Впервые со времён «Bois moi» посмотрел французский фильм, который меня не раздражил. «Свободный и сонный». В говноадаптивном переводе «Правила жизни французского парня». Экранизация романа кого-то там «Свободный, одинокий и сонный». Не обошлось без изрядной доли франсуаозонщины, как то: неуклюжие танцы под американскую музыку, но фильм хорош. Уважаемые французы, даёте больше люкбесоновщины!
*****
Первое число этого месяца выпало на понедельник. Стальская закончила свою утреннюю запись и поехала в Sport Life, а когда она закончила со спортом, мы с Глебом уже были в городе и уже успели поторчать полчаса у Шубы на работе. Я был крайне рад тому факту, что мы все вместе придумываем себе занятия. Первый пункт – обед.
После обеда было решено сходить в кино, – приобщиться к массовой культуре. В половине второго мы стояли перед табло с названиями прокатывающихся фильмов. Никак не могли решить что смотреть. Стальская взяла инициативу на себя и отошла к кассам.
– Смотри, Аронов, «Nuahuless 2» выходит, – с улыбкой-судорогой на лице сообщил Глеб.
– Знаю, я уже трейлер посмотрел, – ответил я. – Почувствовал себя гением.
– А первый фильм смотрел? – продолжил тему Стальский.
– Да, блин, я даже первый фильм читал! Но такого эффекта не было.
– Оп-па!.. Что выясняется, – закачал головой Глеб. – Читал.
Я изобразил крайнее смущение.
– Не суди сгоряча, мужчина. Я тогда был молодой, – хотел всё попробовать.
– Понятненько…
– Ну, брось. Стальский. С кем не бывает… Мне не понравилось. Правда-правда. Меня рвало.
– Я подозревал в тебе что-то такое… – прищурившись, медленно проговорил Глеб.
– Мы же по-прежнему друзья? – подыгрывал я.
– Не знаю, Вадим. Мне нужно время, чтобы подумать, – сокрушённо произнёс Глеб.
И всё же, на данном отрезке жизненного пути, этот автор мне ближе, чем, скажем, Пауло «Ванильо». Шутки шутками, а ведь если печатается, значит рентабельно. Так что не буду обкакивать раньше времени новый фильм. Все, блин, знают, как написать-снять шедевр, но никто не знает, как его продать. Почему же так популярен С.М.? Потому что доступным для всех языком рассказывает о красивой жизни, об успехе, а не занудствует, пытаясь изобразить вселенскую русскую скорбь и пр. Всё хорошо, что мимо кассы не прошло. Аллилуйя, камрады!
Стальская вернулась.
– Идём на мультфильм, – сообщила она нам, протягивая каждому по билету.
– «Как приручить Дракона 2»? – просто так поинтересовался я.
– Нет, другой, – ответила Марта.
– «Как отъе… верблюдА 2», – в свою очередь спросил Глеб.
P.S.
Через несколько дней мы с Глебом всё-таки посмотрели «Nuahuless 2», и вот что высказал по этому поводу Стальский: «Посмотрел. Противоречивые чувства. Такое ощущение, что меня лично что-то связывает с автором. В фильме для всех подкатегорий граждан есть «еда». Сценарий годный. Режиссура – из рук вон. Режиссёр-постановщик – Роман [с крыши] Прыгунов. Подъехавший на лимузине президент в конце – это, блин, перебор».
*****
В пять вечера позвонила Сицилия, – пора было ехать за заработанными тяжким трудом деньгами, а потом к дважды мерзкому адвокату.
*****
И снова скажу: если вы захотите прочитать одиннадцатый выпуск газеты La Critica, вы всегда сможете сделать это в центральной библиотеке.
На Каенах не ездят глупые люди, а если да,
то по доверенности
Г.С.
03 марта.
Решение вопроса о возвращении паспорта Джессики было явно затянуто. Главная проблема была в том, что мы никак не могли застать владельца массажного салона, – то он отдыхает, то он отдыхает, то он, сука, опять отдыхает за границей. Глебу пришла идея. За две недели до Нового Года он в очередной раз наведался в массажный салон, но не стал допытываться когда будет на месте хозяин, а просто пригласил девушку-администратора на ужин. В беседе с ней с глазу на глаз Глеб объяснил ситуацию и заручился её согласием помочь. Как мы и предполагали, сотрудницы заведения не жаловали своего босса.
В полдень третьего марта администратор прислала Стальскому сообщение о том что нужный нам человек на месте. Мы с Глебом оперативно выехали.
– И что он собой представляет? – на всякий случай поинтересовался я, когда мы подъезжали к месту.
– Не знаю. На карте звёздного неба его вообще нет, – зло ответил Стальский.
– Это неплохо, – ответил я и подумал: «А мы есть?»
– Но ЧВС у него больше девяти тысяч, – уверенно сказал Глеб.
– У нас не меньше, – сказал я. – Особенно под вдохновением.
Мы уже входили в здание торгово-развлекательного комплекса, когда Глеб обратил моё внимание на припаркованную рядом с входом машину.
– Поршак Бимерзкого, – сказал он.
– Да. Тёмно-синий, – сказал я.
– Номера его, – сто-сто.
– Хм, точно, не замечал. «с100то» – уникальное сочетание. Наверное, кучу денег выложил. Или кучу знакомств.
– Наверное, – рассеянно произнёс Стальский.
Мы поднялись на третий этаж.
– Я буду говорить, – шепнул мне Глеб.
Мы вошли в матовые стеклянные двери.
*****
Владелец был молод и игрив. Разговор, который вёлся через стойку рецепции, весьма скоро перерос в открытую конфронтацию. Так как моральное и во многом даже юридическое преимущество было на нашей стороне, мы намерены были идти до конца.
В какой-то момент, исчерпав слова, Стальский сделал шаг вперёд, намотал на правый кулак галстук мистера феодала, а левым кулаком замахнулся, чтобы ударить мистера феодала по лицу. Надо отдать должное быстроте реакции нашего оппонента: в долю секунды его мозг взвесил все «за» и «contra», а голосовой аппарат выдал единственно правильный ответ: «Ладно-ладно; документы здесь; сейчас отдам». Две девочки-сотрудницы, которые в самого начала жались друг к другу в углу рецепции, сжимая в потных ладонях телефоны, облегчённо выдохнули.
– Они здесь, под стойкой, – тоном разумного человека сказал владелец салона, видимо, намекая на то, что стоит немного ослабить хватку за его галстук.
– Они? – переспросил Глеб и удлинил поводок на одну окружность своего кулака.
Несчастный мудозвон наклонился под стойку рецепции, где, судя по звуку, отпер металлический ящик. Вынырнув из-под столешницы, он положил перед Глебом два паспорта – общегражданский и заграничный. Свободной рукой Стальский полистал оба документа и, убедившись, что они принадлежат гражданке Кении – нашей протеже – Джессике, отпустил галстук несостоявшегося рабовладельца и даже поправил узел, затянув его потуже.
– Всё в порядке, – спросил я.
– Да, – ответил Стальский.
– Да-да! – воскликнул наш оппонент, поправляя свою одежду и кидая взгляды на сотрудниц. – Забирайте и уходите!
Мы попрощались с «работницами мануфактуры» и направились к выходу. Когда мы уже почти вышли, наш оппонент обрёл гордость и заорал:
– Вы не знаете кто я!
– Ты хуесос, – обернувшись, будничным тоном ответил на его вопрос я.
– Вы не знаете, кто мой отец! – не сдавался несостоявшийся рабовладелец.
– Хуесос твой отец, – взял на себя труд ответить на второй вопрос Стальский.
Мы вышли за стеклянные двери салона и натолкнулись на Бимерзкого.
– Чёрт!.. – с чувством прошептал он.
– Не преувеличивай, Марк, – сказал я ему.
– Привет, – пожимая руку нашему адвокату, сказал Глеб.
Потом и я дал пять адвокату.
– Так вы что?.. – на ходу формулировал вопрос Бимерзкий.
– Забирали документы Джессики, – помахивая корочками, ответил Глеб.
– А ты? – с кривой улыбкой спросил я.
– А я…. Я… Я-то… – замялся Бимерзкий, досадуя на то, что я, как только сяду в машину, позвоню Стальской и расскажу, что её «папик» посещает дрочильные салоны.
– Ладно, мы торопимся, – сказал Глеб и увлёк меня за собой, потянув за рукав.
Спускаясь на эскалаторе с верхнего уровня на второй, я сказал Глебу:
– Замечательное, по-моему, оскорбление. Незаслуженно предано забвению.
– Какое? «Хуесос»?
– Ага.
– Согласен. Надо чаще использовать. Ты всё записал?
– Да, – я достал из верхнего кармана пальто смартфон и остановил запись. – Кое-что вырежем и выложим в Сеть.
– Расскажешь Марте о Марке? – нейтральной интонацией поинтересовался Стальский.
– Не знаю пока, – ответил я.
*****
Вечером.
– Ну-ка, дай на минутку паспорт, – сказал я Джессике.
Стальские внимательно наблюдали за экспериментом.
– Take.
Я взял из рук Джессики документ, постучал им по ладони и воскликнул:
– Нет! Не давай никому свой паспорт!
Вернул ей книжицу.
– Давай ещё раз попробуем, – сказал я. – Дай мне свой паспорт.
Джессика отрицательно покачала головой, посмотрела исподлобья и забурчала что-то на своём языке.
– Так-то лучше, – удовлетворённо произнёс я и подумал, что если наложить на её бурчание минусовку от Deep Forest, то получился бы хит.
Труднее всего с правдой в такие времена,
когда все может быть правдой
Станислав Ежи Лец
05 марта.
Одиннадцать часов дня.
– «Стрессовое недержание мочи у женщин», – прочёл я вслух заголовок в бесплатной газете. – «От этой проблемы страдает каждая вторая женщина в нашем городе».
– Та-а-к, – протянул Глеб.
Я перевернул страницу. Пробежал глазами афишу.
– Скоро выступает Александр Малинин, лекция-семинар в «Тутанхамоне» под названием «Женщинам о женщинах с женщинами». БГ двадцать восьмого марта в «Универсуме».
– Сходим?
– Куда? – спросил я.
– На «недержание мочи», – ответил Глеб и покатился со смеху над своей глупой шуткой.
Звонок сотового телефона заставил меня прекратить смеяться. Номер незнакомый. «Вадим Афтандилович?» – спросил дребезжащий голос.
– Да.
Мне показался этот голос знакомым. «Это Романов, Яков Семёнович».
– Кто, простите?
«Я купил у вас комплект мебели, – сервант и буфет, помните?»
– Ах, да! Здравствуйте Яков Рома… Семёнович! Что-то не так с мебелью?
«Нет-нет, я по другому вопросу». Глеб кивнул, мол «кто это?» Я махнул рукой, мол «потом объясню».
– По какому?
«Покажите мне трубку, – неожиданно твёрдо сказал благородный старец. – Сегодня».
Я опешил от неожиданности и какого-то непонятного страха, но потом взял себя в руки и спросил:
– О чём вы собственно говорите? Вы считаете…
«Не тратьте своё и моё время, молодой человек. Я – лучший в этом бизнесе, и мои связи обширны. Если этот предмет имеет хоть какую-то антикварную ценность, – я без труда найду наилучшее предложение. Если не среди любителей трубок, то среди почитателей Вождя Народов. Возможно, у этой вещицы есть аукционный потенциал; точнее скажу после тщательного осмотра. Впрочем, это не телефонный разговор. Скажу напоследок, что некоторые вещи имею цену только для некоторых людей, и цена зависит от их субъективной любви. Порой она очень высока».
«Многовато информации для нетелефонного разговора», – подумал я.
– А вам от…
«Я возьму тридцать пять процентов. Это цифра не обсуждается, но, поверьте мне, вы не сможете сбыть товар самостоятельно на более выгодных условиях!»
– Я всё понял. Который час? – я посмотрел на наручные часы. – Сейчас одиннадцать десять.
«Приезжайте к полудню. Я буду у себя в офисе».
– К полудню я не успею, – сказал я. – И к часу тоже. Может к трём?
«К двум устроит, молодой человек?»
– Устроит.
Яков Семёнович положил трубку. Мне необходимо выходить в ближайший час, чтобы без суеты успеть забрать коробку с трубкой из банковской ячейки. Зачем я хранил трубку в банковской ячейке? Мне нравилось думать, что она представляет ценность. И к тому же, в банке, где у меня один из счетов, бесплатно предоставляется маленькая ячейка, если на счету больше трёхсот тысяч.
– Звонил тот еврейский расовый антикварщик, – сказал я Стальскому.
– Что ему надо?
– Хочет взглянуть на трубку.
– Ты ему рассказал про трубку?
– Видимо, да, – усмехнулся я. – Лучше, если ты поедешь со мной.
– Ой, я уже договорился…
– С Ларисой Дмитриевной?
– Нет, с другой девочкой, – изобразив досаду, ответил Глеб.
– Ладно, один съезжу, – посмеялся я над «девочкой».
*****
– Как дела? – как можно более учтивой интонацией спросил я. – Бизнес идёт?
– Дела как у Берда, – протягивая руку, ответил Яков Семёнович, – только труба пониже и дым пожиже.
– Это значит «хорошо»? – прищурившись, и с полуулыбкой спросил я.
– Вадим, голубчик, вы принесли предмет? – сразу перешёл к делу старец.
Я достал из сумки шкатулку и поставил на стол. Яков Семёнович включил ещё одну настольную лампу и открыл коробочку.
Через десять минут изучения под лупой он положил трубку обратно и закрыл крышку. Внутренне я приготовился услышать что-то вроде «вещь интересная, но не уникальная. Могу предложить за неё…»
– Этот предмет можно продать за весьма и весьма солидную сумму, – чётко проговорил антикварщик.
К такому повороту я был не готов, поэтому заговорил на овечьем языке:
– Мэ-э…
– Да-да, – подтвердил свою мысль антикварщик. – Очень солидную сумму.
– Так что…
– Очень солидную. Может даже за…
– Сколько?
– Миллион, – еле слышно произнёс Яков и прикрыл глаза.
– Миллион, – повторил я. – Можно купить полквартиры.
– Вы меня не поняли, Вадим, – заговорщицким тоном прошептал антикварщик. – Я имел в виду миллион долларов.
Я прищурился и надул губы. Мой мозг подсчитывал в уме сколько будет тридцать пять процентов от миллиона долларов. Ответ: триста пятьдесят тысяч долларов.
– Я найду того, кто выложит такую сумму, а кто-нибудь другой не найдёт, – облегчил мои сомнения Романов.
– И что нам делать сейчас? Составим какой-то договор. Я бы хотел привлечь к этому делу своего адвоката, – скороговоркой проговорил я.
– Ну-у-у, если вы желаете заплатить налоги с этой сделки, то-о-о-о… – надавил на моё слабое место антикварщик.
– Не желаю, – поспешил заверить я. – И врагу не пожелаю. Но дело-то нешуточное, не какой-то комод за двести тысяч деревянных…
– Поэтому я и беру такие высокие комиссионные. Потому что выступаю гарантом сделки, – с гордостью произнёс господин Романоff, а потом высоким голосом задал риторический вопрос: – Как она вообще у вас оказалась?
Наверное в этот момент меня кольнуло осознание готовящейся в отношении меня аферы, ведь я-то ожидал совершенно другую тактику. Я был уверен, что старый аферист будет занижать сумму, а с покупателем меня сводить не станет, сославшись на тот факт, что он-де выступает агентом, а покупатель доверяет только ему, ну, или ещё что-нибудь там наплетёт. В чём подвох?
– Я её у вас не оставлю, – без обиняков сообщил я.
– Я и не прошу, – тоном невинного младенца сказал старец. – Но в определённый момент вы всё же должны будете мне её передать. Придётся довериться мне, голубчик.
Через пять минут Яков Семёнович провожал меня к выходу из своего кабинета. Кабинет его, надо сказать, представлял собой настоящую лавку чудес. Если в самом магазине в основном продавались побрякушки для простаков, то в святая святых – кабинете господина Романова – имелись действительно интересные вещи. Около самой двери я остановился напротив лакированного столика.
– Заметили? – спросил Яков Семёнович.
– Настоящая? – на всякий случай поинтересовался я.
– Да, оригинал, – высоким голосом, подчёркивая естественность такого положения вещей, ответил Яков Семёнович. – Языческий сюжет. Раньше она принадлежала одному небезызвестному местному политику, но ему пришлось срочно отбыть на постоянное место жительства за границу, а брать с собой подобные вещицы не очень удобно. Я включу её, – он включил её.
«Ах!..» – невольно выдохнул я.
– Я думал, что политики – люди без вкуса, – задумчиво произнёс я, продолжая осмотр.
– Не всегда. Хотите её?
– Не знаю… – засомневался я. – Кажется, мне достаточно знать, что она существует.
– А вот взгляните ещё на это, – антикварщик указал на застеклённый стенд. – Одна из ранних модификаций Энигмы. Изготовлена в 1922-м году. Попала в Россию задолго до Второй Мировой. Принадлежала купцу и коллекционеру…
– Мне больше нравится лампа, – перебил я.
– Вы из тех, кому ближе эстетство, – сделал вывод собеседник.
– Наверное, – согласился я.
– Что ж, будем держать связь, – пожимая мне руку и ненавязчиво подталкивая к выходу, сказал Яков Семёнович.
Я вышел из кабинета, прошёл короткий тёмный коридорчик и оказался в магазине.
– До свидания, – сказал я продавщице и звякнул колокольчиком над входной дверью.
Мы стремимся быть понятыми потому что хотим, чтобы нас любили,
и потому, что мы сами любим
М. Пруст
06 марта.
Утро. Стальская сегодня не работала и решила продемонстрировать нам то, чему научилась на съёмках своей кулинарной передачи. Сейчас она колдовала за кухонной перегородкой, а мы с Глебом сидели на высоких стульях и вполголоса упражнялись в остроумии.
– Завтрак от Марты – моё любимое блюдо после стекловаты, – я тихонько посмеялся, чтобы Марта не услышала.
– Ахах! И моё, после битого стекла, – внёс свою лепту Стальский.
Джессика молча слушала, но вряд ли много понимала. Марта вернулась из-за кухонной перегородки, держа в руках первые две тарелки. Поставила их передо мной и Джессикой. Через полминуты принесла ещё две, – для себя и брата. Мы с Глебом обречённо переглянулись и взялись за вилки.
– Что?! – заметив отсутствие энтузиазма, спросила Марта. – Что б всё съели, а то за шиворот вывалю.
Тут Джессика задала Стальской вопрос:
– Marsh, watt is «bitaya steclovata»?
*****
К полудню Стальский уехал в город для встречи с очередным рекламодателем. Какой-то квест-проект желал быть отрекламированным в нашем издании.
– Точно не поедешь со мной? – спросил он. – А то давай – поехали.
– Нет. Неохота, – сказал я.
– А может Джессику возьмёшь? – с дивана перед телевизором спросила Стальская.
– Норма, дорогая, поехали со мной, – сказал Стальский.
Джессика удалилась наверх – переодеваться.
*****
Было около пяти вечера, когда я спустился вниз. Глеб с Джессикой ещё не вернулись. Марта закладывала в блендер ингредиенты, а когда я сел на диван и включил новости по телевизору, она включила блендер. Я кинул недовольный взгляд в её сторону. Может мне показалось, но Стальская, поймав мой взгляд, мне подмигнула. Хотя, скорее всего, мне просто показалось.
«А теперь новости спорта», – сказал комментатор на экране, и я замьютил картинку. В этот момент рядом со мной уселась Стальская с чашей от блендера в руке. Села впритирку ко мне. Я бросил на неё мимолётный взгляд. Отпила из чаши, и под носом у неё осталась полоска от коктейля.
– У тебя это… – я показал пальцем на себе.
Стальская чересчур жеманно облизала губы, пристально глядя на меня, а потом спросила:
– Всё?
– Мм… Да.
– А братец с Нормой приедут через пару часов, – загадочным голосом проговорила она.
– Правда?
– Правда. Глеб мне прислал смс-ку.
– Понятно, – сказал я и подумал: «С чего бы вдруг Глеб будет писать Марте смс-ки?»
Стальская поставила чашу на столик, потом поставила на столик свои ноги в белых уггах, в которых она ходила по дому. Остальной её домашний прикид состоял из короткого летнего платьица и укороченного плюшевого жакета с рукавами три четверти, который заканчивался на талии. Газовое отопление позволяло ходить по дому с голыми коленками. Чтобы поддержать разговор, я спросил:
– Не холодно?
– Нет. Напротив, – жарко, – с этими словами Стальская ещё больше сползла вниз на диване, подвинула ногой чащу на столе, а переднюю часть платья положила между ног.
– Кхе… – кашлянул я и собрался встать, но не встал; по крайней мере, весь.
– Поиграемся? – спросила Марта.
– Что? – снимая очки, переспросил я.
– По-быстрому, Аронов.
Тот последний раз, что мы игрались – в машине в лесу – по прошествии времени стал казаться мне миражом. Жизнь крепко отрывающегося человека, знаете ли, полна миражей.
– Я не буду. Играйся сама, – я закинул ногу на ногу, чтобы скрыть тот факт, что физически я уже готов «играться» и вообще что угодно. – Прошлый раз был последним.
– Да ладно, тебе, поиграемся!.. – сказала она и, прежде чем я успел выдвинуть очередной аргумент в защиту «теории неиграния», она взяла мою левую – ближайшую к ней – руку и положила себе между ног.
Аргументы застряли у меня в горле. Кинестетика моих пальцев запустила соответствующий импульс в мозг, и я забыл всё на свете. Горячая, влажная ткань нижнего белья под кончиками пальцев и сладкий привкус коктейля от страстного продолжи-и-и-ительного поцелуя. Не знаю, сколько времени продолжалась эта разминка, но прервалась она тогда, когда Марта встала с дивана чтобы быстрым и чётким движением снять трусы. В этот двухсекундный антракт я успел скинуть футболку и расстегнуть брюки. Я, конечно, рассчитывал, что эти подростковые игры вот-вот перетекут в полноценный секс. Но у коварной Стальской были другие планы. Она приняла ту же позу, что и раньше, и приготовилась и дальше получать удовольствие в одностороннем порядке. «Наверное, остальное будет немного позже», – подумал я, и снова продолжил «игру на арфе». В фоновом режиме в моей сознании крутилась следующая мысль: «Она едва ли не живёт с Марком. Спит с ним в одной постели минимум три ночи в неделю. Раз или два в неделю навещает его на работе, чтобы заняться сексом на рабочем столе. А сейчас просит другого мужчину «помакать пальцы в её пудинг»! Кто она после этого? Молодец! Это последний раз, когда я иду у неё на поводу! Последний!» Все эти внутренние рассуждения не мешали мне делать дело. И делать его хорошо.
Я всегда считал себя большим специалистом предварительных ласк (и, чёрт возьми! я им являюсь), но сейчас реакция визави превысила все мои ожидания. Марта билась и стонала как в специализированной вкладке «Битвы и Стоны HD»; а ещё кусала губы, если они не были заняты моим языком или пальцами моей свободной руки. В пылу страсти я начал нащупывать новые горизонты, но в какой-то момент Стальская, как бы между делом, сказала-выдохнула: «Туда не надо». Я продолжил действовать в очерченных границах. Минут через шесть всё было закончено, для Стальской, но не для меня. Для меня ничего ещё не начиналось. Поэтому, когда она встала с дивана и начала оправлять платье, я претенциозным голосом сказал: «Ничего не забыла?»
– Вроде нет, – оглядываясь по сторонам, наивным голосом ответила Стальская. – Ах, точно!
Она прошла между мной и журнальным столиком и, нагнувшись (!) подняла с пола ранее брошенные туда кружевные boyshorts.
– Спасибо, что напомнил, – кинула она, направляясь к выходу.
– Эй, Стальская! – воскликнул я, не зная куда деть свои липкие пальцы. – Как насчёт меня?!
Она развернулась и проследовала мимо меня к кухонным шкафчикам. Что-то взяла из среднего ящика. Я, неловко повернувшись, пытался рассмотреть её манипуляции. Марта вернулась с кухонной половины и, проходя снова мимо меня, сказала:
– Что же ты такой несамостоятельный?..
А потом она кинула в меня чистым кухонным полотенцем и удалилась в ванную.
Сказать, что я был удивлён – ничего не сказать. «Какая коварная сучка!..» – думал я, вытирая пальцы. «И какая сила воли!»
*****
Через полтора часа вернулись Глеб и Джесс. Ещё через десять минут Стальский уселся на диван и, поводив носом как пёс в аэропорту, спросил:
– Чем здесь пахнет?
– Ничем! – хором ответили я и Марта.
– Понятно, – покачивая головой, сказал Глеб. – А нельзя ли этим «ничем» заниматься не здесь?
*****
За поздним ужином Глеб сказал несколько слов о новом рекламодателе и об условиях контракта. Потом он рассказал, как они с Нормой испытали на себе этот квест-проект, который носил название «Выйти из комнаты».
– Зря-зря не пошёл, – снова повторил последнюю мысль Стальский.
– Да понял я, что там прикольно, – ответил я.
– Не то слово, я тебе даже объяснить не смогу, если бы даже не давал подписку о неразглашении.
– А-а-а… – зевнул я. – Да-да, вижу, что интересная вещь.
– Ты просто не понимаешь, что там такое. Там каждый член команды внёс свою лепту в общее дело. Я сам додумался до такой фишки, которая никому в голову не приходила. Смекаешь?
– Письку что-ли куда-то засунул, и механизм пришёл в движение? – предположил я.
Марта посмеялась.
– Охренеть как смешно, – с набитым ртом сказал Глеб.
*****
Половина первого ночи. Я лежал в кровати и не мог уснуть. В коридоре скрипнула дверь, – это Марта спустилась в свою ванную. Когда она поднималась, я уже стоял около её двери.
– Можно с тобой поговорить? – сказал я.
– Я устала. Терпит до завтра? – спросила она.
– Нет, – ответил я и вошёл вслед за ней в её комнату.
Стальская незамедлительно легла в постель и закрыла глаза. Затем открыла. Я заговорил:
– Марта, почему ты так себя ведёшь?
– Помнишь, ты сказал, что каждый сам выбирает: жить своими фантазиями или чужими. Я выбрала жить своими.
Всё указывало на то, что она подготовилась к этому разговору. Я тяжело вздохнул. Мне нужно было понять: что я хочу выяснить у Марты этим разговором. А до тех пор, пока это не понял, я собирался ходить вокруг да около, поэтому сказал:
– Ты же знаешь, что мне сложно тебе отказать. Сколько раз я тебе отказал?
– Однажды, – снова прикрыв глаза, ответила она.
– Вот видишь. Я, конечно, не с точки зрения морали всё это говорю. Скажи мне, зачем ты так поступаешь? Ты ведь знаешь, что у меня к тебе чувства.
– У меня к тебе тоже чувства, – сказала Стальская.
– У меня к тебе сильные чувства, – уточнил я.
– У меня тоже сильные.
– Так почему?..
– Что ты хочешь, Аронов, чтобы я была только твоей?!
– А что в этом плохого?! – громко прошипел я.
– Я тебе предлагала! – громким шёпотом воскликнула Стальская, садясь на кровати. – Что ты мне ответил? «Свобода лучше…» Да?! Вот и наслаждайся свободой. А я ещё молодая – и тоже буду наслаждаться свободой. Понял?!
– А как Богомерзкий к этому относится? Он же не такой дурак, чтобы не понимать, что ты… что ты… – я не смог слёту подыскать эвфемизм для обозначения того, что Марта спит с нами обоими.
– Что «что я»?! Трахаюсь с двумя?! Вам – эгоистичным ублюдкам – сложнее всего даётся этот момент. Вы бы предпочли оттолкнуть меня от себя, лишь бы не делить. Что же ты, Аронов, так погряз в человеческом, «слишком человеческом»? Ты же считаешь себя выше всего и всех, твой мозг способен понять всё. Объясни себе сам причину моего поведения. Наплюй на боль и ревность и получай удовольствие. Ну, что же ты, Аронов? Такие метания ниже твоего достоинства.
Произнося эту тираду, Стальская покраснела от напряжения, глаза её блестели. Я собрал последние силы и сказал:
– А что если я тебя пошлю куда подальше, раз и навсегда? Ведь если бы не эта работа, мы бы уже давно исчезли друг для друга.
– Ты каждый раз так говоришь, просто разными словами, – гневно и в то же время печально сказала она.
Это была чистая правда. После каждого эпизода близости (я не имею ввиду только секс, но и всякие обнимашки и зажимашки, которые нет-нет да и имели место) меня накрывала депрессия, которую я превращал в очередной «последний серьёзный разговор» с Мартой. Надо ж было так вляпаться. Мой могучий мозг (как я сам о нём отзывался) не мог выдать мне противоядие от этой отравы.
– Если это наказание, Стальская, то оно затянулось. Не находишь? – собрав последние силы, стараясь, чтобы голос не дрожал, сказал я.
– Проваливай, Аронов, – она попыталась стряхнуть меня со своей постели ногой.
Я поднялся, но уходить не спешил.
– А за что наказан Бимерзкий? А? Он-то что тебе сделал? – прошипел я.
Она изменилась в лице. Через полминуты по щекам Марты покатились слёзы.
– Марк ни в чём не виноват, – просипела она. – Разве только в том, что я его не люблю. Но я его не обманываю. Он знает свои перспективы и довольствуется тем, что получает от меня. А я… А я…
Стальская больше не могла говорить. Она закрыла лицо руками. Я впервые видел её слёзы. Я был поражён этим событием. Мне пришла в голову мысль о том, что если я и добьюсь Марту и даже, если мы поженимся, то всё равно мы не сможем быть счастливы. А следующая мысль была: «Никто-никто-никто не бывает счастлив». А третья мысль: «Мы-то с Марткой всяко были бы счастливее, чем другие!»
Итак, я довёл Стальскую до истерики, но облегчения не почувствовал. Что дальше? Попытаться обнять её? Разреветься тоже и молить прошение за всё и за всех? Начать аргументированный разговор в духе Юнга и Фрейда, в конце которого мы распутаем этот клубок противоречий? Обвинить во всех наших бедах родителей? Я вконец запутался. И это не то запутывание, когда орешь во всё горло: «Я, блядь, запутался!» Это такое запутывание, когда стоишь в каком-то месте и не знаешь как здесь оказался; это такое запутывание, когда смотришь на свою жизнь и не понимаешь, как дожил до такого. С глупой улыбкой спрашиваешь у кого-то, кто прячется от тебя в темноте: «Это моя жизнь?.. Правда?.. Подумать только!.. Вы уверены?» «Идти мне куда-то или стоять?!» – спросил я у самого себя.
– Я была готова, Вадим, – снова заговорила Стальская. – Тогда в бассейне… На дне рождения… Я тебе сказала, что согласна… А ты?! Ты начал оттачивать на мне своё остроумие!.. И не заметил, как просрал нас!.. Просто просрал. Когда в ту ночь я пришла к тебе в спальню, – я хотела дать нам ещё один – последний шанс, но, скажу тебе честно, душа уже не лежала.
Стальская внезапно успокоилась. Я обрёл дар речи.
– Марта, почему ты сразу не согласилась? После дискотеки восьмидесятых, когда мы провели ночь у меня на квартире. Я ведь подумал, что эта близость и есть твоё согласие! Я просто летал на крыльях. Вся моя жизнь в ту ночь изменилась; от меня прежнего ничего не осталось. Я ведь знал, что люблю тебя, когда звал к себе в ту ночь. Я был уверен в своих чувствах и намерениях на все сто, – я замолчал и перевёл дух, затем снова заговорил: – А когда ты оттолкнула меня, я думал, что умру. В буквальном смысле, Марта! Старый мир рухнул, а нового-то не оказалось. Каждая секунда жизни была пыткой. Это было несовместимо с жизнью, поэтому я приготовился сдохнуть, но не тут-то было, – организм оказал сопротивление; и вот я – отупевший до нужной кондиции – вернулся в город, чтобы впредь от любого воздействия с твоей стороны защищаться своим «отточенным остроумием».
Стальская внимательно слушала мою речь, положив подбородок на свои колени. Я подумал, что пора закругляться, – желания выяснять первопричины больше не осталось.
– Так что, Стальская, не говори мне о том дне в аквапарке и о ночи, когда ты «пришла дать последний шанс», потому что они были гораздо позже дня, когда я ещё не боялся чувствовать.
Установилось молчание. Я сделал шаг к двери. Она спокойным голосом сказала:
– Вадим, ты не должен идеализировать ни меня, ни себя. В чёрно-белом свете воспринимают мир только дети. До каких пор мы будем детьми?
Кажется, её вопрос не предполагал ответа, поэтому я сказал:
– Спокойной ночи, Марта.
А она мне сказала:
– Доброй ночи.
*****
Днём следующего дня Марта отправилась в город, чтобы вечером пойти на концерт «Мельницы», а Глеб уехал по каким-то делам ещё утром. Джессика убиралась в доме, а я снова не знал чем себя занять. Проходя мимо гостиного дивана, я в подробностях вспоминал вчерашний эпизод с Мартой. Мозг скручивался в узел. Я был противен сам себе даже больше, чем обычно. Не имея ещё чёткого плана, я надел пальто и вышел во двор.
*****
– Признаться, я выбрал именно вашу клинику среди четырёх в нашем городе, потому что мне понравилась картинка на сайте. Там где сидят два человечка, у одного над головой картинка с запутанными нитками, и эта картинка тянется к голове другого человечка, у которого эти нитки от первого человечка распутываются и наматываются на катушку. Что как бы символизирует то, что один человечек помогает распутать нитки первого человечка, под которыми подразумеваются, конечно, проблемы первого человечка… В общем, вот так…
– Я понимаю, – кивая, сказала приятная женщина в очках лет сорока.
– Я думал, что у вас тут кушетка будет, на которой я буду лежать и рассказывать…
– Вам неудобно в кресле?
– Нет-нет. Кресло отличное, кресло просто класс, – поспешил заверить я.
– Как я могу к вам обращаться?
– Ва… Корнелиус. Понимаю, редкое имя, тем не менее…
– Как угодно. Наши взаимоотношения – врача и пациента – строятся на доверительной и конфиденциальной основе. Информация о вас ни при каких обстоятельствах не попадёт к третьим лицам. Можете использовать псевдоним.
– Корнелиус – это моё настоящее имя, – заверил я.
– Хорошо. Корнелиус, что вас беспокоит.
Я вдохнул побольше воздуха и начал:
– У меня странные взаимоотношения с сестрой моего партнёра. В смысле делового партнёра, а не какого-то там ещё… Пометьте там в блокнотике. Это принципиальный момент. Всё началось почти десять лет назад – в августе – на празднике в честь годовщины основания нашего города…
*****
Когда я вышел на улицу, была половина шестого вечера, и шёл снег. По совету психолога я решил позвонить «той, кто выслушает» или «той, с кем можно провести время». Скорее всего, психолог говорила «тому, с кем можно поговорить на отвлечённые темы». В общем, я стал звонить Ксю. На третий гудок, я услышал её голос. «Привет», – мрачно сказала она.
– О! Привет, Ксю! Это Аронов.
«Я узнала». Кажется, она не была расположена болтать.
– Надеюсь, я не отвлекаю тебя от важных дел.
Молчание в трубке. Я продолжил:
– Скорее всего у тебя какие-то планы, – ведь завтра восьмое марта – но я вот решил позвонить – спросить: не желаешь ли ты где-нибудь поужинать, кино посмотреть, в театр, балет, картинг… Этот список не исчерпывающий, нет. А? Как насчёт кино? Театр?..
«Совсем оборзел, Аронов?! Думаешь, можешь просто позвонить, и назначить мне встречу?! Я тебе что, подружка для траха?!»
– Ой! Прости, пожалуйста, Ксю! – я не знал как повернуть время вспять.
«Чёртов психолог, насоветовал мне какой-то стыд!» – подумал я. В трубке раздались короткие гудки, а потом тишина.
Я сидел в машине и умирал от неловкости. Меня всего задёргали. Мои нервы стали как резинка на старых кальсонах. И это притом что я совершенно не измучен какой-либо занятостью. Телефон, всё ещё лежавший над бардачком, зазвонил.
– Кто там ещё?! – с досадой проговорил я.
Посмотрел на экран. Звонила Ксю. «Наверное, хочет ещё раз облаять меня». «Не брать!» – была мысль. Но я взял, собираясь продолжить оправдываться, тогда как в оправданиях больше не было необходимости.
«Ладно, Аронов, не обижайся, – на выдохе проговорила Ксения. – Заезжай за мной на работу. Через двадцать минут. Знаешь где редакция “Коммерсанта”?»
– Около Верховного Суда? – уточнил я.
«Да. Через двадцать минут. Не опаздывай. Пока».
*****
Одиннадцать вечера. После кино и кафешки, у меня на квартире. Мы оба в сильном подпитии.
– Вы же друзья, – заплетающимся языком проговорила Ксения.
Не могу точно вспомнить, к чему именно было это сказано. Может я случайно проболтался ей о том, что посетил психолога.
– Скорее партнёры. Раз уж мы… ты подняла эту тему, то скажу авторитетно: дружба, Ксюшенька, это как беговая дорожка, – организм изнашивается, а движения вперёд нет.
– Что-что? – Ксюша едва держала голову самостоятельно.
Я закатил глаза в показном негодовании и продолжил:
– Дружба, Ксюшенька, такая штука, которая как мёд, как клей, как супермёд: фиксирует тебя на «здесь и сейчас». Ну, понимаешь?..
Ксения отрицательно покачала головой, икнула и сморщилась. Я обреченно подумал, что вот: сейчас начнёт заблёвывать мне тут всё; но, это было только предупреждение со стороны организма, что не стоит так трясти головой. Я предпринял ещё одну попытку донести до собеседницы свою мысль. Кстати, о какой мысли идёт речь?!.. Ах, да.
– Дружба, Ксюшенька, это такое состояние, которое заставляет человека хотеть быть бессмертным. Понимаешь? Нет. А человек должен гнать от себя мысль о бессмертии. Понимаешь? Нет. Партнёрство, с другой стороны, – это всегда движение из точки «А» в точку «В». Понимаешь? Сама по себе – в чистом виде – дружба между мужчинами невозможна; невозможна, потому что бессмысленна, Ксюшенька. Дружба мужчин – это всегда партнёрство мужчин; военное, идейное, бизнес-партнёрство и так далее. Когда партнёрство заканчивается, Ксюшенька, остаётся воспоминание о недавнем партнёрстве – остывание дружбы. Жизнь на самом деле коротка; вот что я хотел сказать. Ксюша…
Ксения закрыла мне рот ладонью, чтобы я больше не разговаривал. Я сразу подумал, что сейчас микробы с её немытых рук набегут мне в рот. Через мгновение я забыл о чём говорил, а она убрала руку от моего рта. Картинка перед глазами начала вздрагивать, как коровий бок атакуемый слепнями. И почему мне пришло в голову такое сравнение?
– Пойдём, ляжем, – писклявым голосом сказала Ксю и начала карабкаться с пола на разложенный диван.
– Ага, пойдём, – согласился я и упал на спину.
В эту ночь у нас с Ксю дело не зашло дальше распития спиртных напитков и болтовни за жизнь. Мы с ней уверенно двигались в сторону дружбы.
*****
На следующий день около полудня, пока мой друг Ксения лежала в ванной и умирала с похмелья, я метнулся в ГУМ, а потом в цветочный киоск.
Ксюша готовила завтрак, когда на пороге материализовался я с букетом роз в руках и браслетом из белого золота с бриллиантами в коробочке в кармане.
Реакция Ксю на подарки была такая по-женски трогательная, что я расчувствовался.
– Поздравляю с восьмым мартом, – сказал я, вручая ей подарки и целуя в щёку.
– Спасибо, Вадим, – тихо промолвила она. – Спасибо, дорогой.
Отсутствие счастья двигает прогресс
А.В.А.
Сегодня в нашем городе произошла трагедия. Загорелся крытый рынок. Пожар тушили всю ночь. Погибли люди. Кто-то звонил из-под завалов, умоляя поторопиться, и спасатели делали всё, что от них зависело. Этого кого-то извлекли из под завала только в четыре утра на следующий день; он задохнулся.
La Critica плачет по погибшим вместе со всеми жителями нашего города.
Каждый сострадающий человек готов принять мучительную смерть на благо всего человечества. Как же тяжело умирать самому за себя.
*****
– Смотри, Вадим, какая пробка, – сказала Марта. – Зря мы поехали через западную дамбу. Ещё не поздно свернуть.
– Да, уходи направо, вдоль стадиона.
– Господи Боже, откуда этот дым?
«Завершив поток нелёгких дней, пятнице мы молимся своей…»
Мельница
17 марта.
За ужином Стальская как бы между прочим говорила о том, что некоей тёте Саре нужно завтра поездить по разным пенсионерским делам, а она не может её свозить ввиду своей занятости на съёмках передачи. В ходе разговора, к которому мне было лень прислушиваться, выяснилось, что и Глеб тоже не сумеет оказать услугу пожилой леди – другу семьи. Потом Стальская начала вспоминать о том, что тётя Сара была для маленьких Глеба и Марты аки бабушка родная и так далее. «Да, замечательная бабулька», – поддакивал Стальский. Наконец до меня дошло.
– Ладно-ладно… Прокачусь я с этой леди, – согласился я; мне было приятно оказать своим партнёрам услугу.
– Тебя не затруднит, правда? – нежно спросила Стальская, сделав наивное лицо.
– Нет, конечно. Я люблю стариков, из них получается отличный бульон, – пошутил я.
– Только тёте Саре про бульон не говори, – улыбнулась Марта.
– Если она сама не спросит, – сказал я.
– Возьмёшь Танк, окэ. Тётя Сара привыкла к нему, – ей будет удобнее, – сказала Марта.
– Ладно, – сказал я.
– Я на Единичке на «Кефир» поеду. Потом в Sport Life после работы. Вечером вернусь, – продолжала делиться планами Стальская.
*****
18 марта.
Завтракали мы все вместе – вчетвером. Марта собиралась на работу, Глеб тоже. Я – к тёте Саре. Джессика – просто ранняя пташка.
Я уже собрался (раньше всех) выходить, когда Стальская вновь завела разговор о тёте Саре:
– И это… Если она тебе предложит пообедать – не отказывайся, – не вежливо.
– Ладно. Я к тому времени сам есть захочу, – согласился я.
– И это… Если предложит выпить – выпей. Понял? – какой-то странной интонацией сказала Стальская.
Я премного удивился:
– Не верю своим ушам. Ты доверяешь мне свою машину и ещё велишь сесть пьяным за руль! – сделав страшные глаза, сказал я. – И какое впечатление произведу я – твой партнёр… деловой – на тётю Сару?!..
– Не строй из себя невинность, – сдерживая (а точнее даже не сдерживая) раздражение, сказала Марта. – Можно подумать, что ты никогда не садился внеадеквате за руль!
Стальская задумчиво умолкла. Я не знал: идти мне уже или ждать новых инструкций. Марта сидела в напряжённой позе на диване и нервно шевелила пальцами, явно сомневаясь по какому-то поводу.
– Ну так что? – я стоял одетый и мне становилось жарко.
– Ладно, – заключила Стальская. – Я за тобой заеду. Заберу тебя от тёти Сары.
– Когда?
– Когда надо. Иди.
– А?..
– Иди-иди.
– А мою машину где бросишь? – претензионной интонацией поинтересовался я.
– Что-нибудь придумаем. Мою оставим у тёти Сары во дворе. Или твою на парковке «Кефира». Мне тоже выходить пора. Пока, милый.
*****
Адрес дома, который дала Стальская, был в центре. Когда я подъехал к воротам старинного отреставрированного дома, у знака «Остановка запрещена» стояла маленькая старушенция. Я опустил правое стекло, чтобы спросить: не тётя ли Сара она, но старушка, видимо узнав машину, открыла дверь и проворно забралась на пассажирское кресло.
– Здравствуйте. Тётя Сара? – с лёгкой вопросительной интонацией, сказал я.
– Да. Здравствуйте, Вадимчик. Рада познакомиться, – она протянула руку для пожатия на американский манер.
Я осторожно пожал горячие сухие пальцы.
– Поедемте, мой хороший, здесь нельзя останавливаться, – камеры повсюду. Знаете поликлинику на Комлева?
Кстати говоря, мы находились сейчас тоже на улице Комлева, только в самом её начале.
– Та, что на пересечении Комлева и Красного Октября? – уточнил я.
– Да-да, та самая.
– Да, понял, – я включил поворотник, чтобы начать движение, заодно сказал: – Я живу на Красного Октября.
– А-а-а!.. – весело протянула тётя Сара. – Так мы почти соседи. А мне Марточка рассказывала, что вы живёте за городом.
– Мы там тоже… живём. У нас там что-то вроде редакции, – подтвердил слова Марточки я.
Уже после этих нескольких обоюдных реплик я почувствовал себя свободно и непринуждённо в компании этой женщины. Когда через три минуты мы подъехали к поликлинике, у меня было ощущение, что я знаю тётю Сару всю жизнь.
*****
Через сорок минут мы с тётей Сарой стояли в заторе на улице Профсоюзной. Она мне объяснила где находится синагога. «Там напротив ещё японский ресторан», – сказала она. Я знал где это. Старая леди успела рассказать про своего мужа – бывшего директора приборостроительного завода и про то, что последние пять лет жизни он был прикован к коляске. Также она рассказала про своего сына, который живёт в США и учится в институте Хопкинса и дочку, которая работает врачом в Москве. Я успел вставить пару слов о своей бабушке – заведующей отделением в дурдоме.
– У неё немецкая машина. Как же её?.. С пятью колечками, – припоминала она авто своей дочки.
– Олимпиада тридцать шесть? – предположил я и, на всякий случай, прибавил: – Извините.
– С четырьмя.
– Ауди.
– Точно! Ауди.
Около синагоги я прождал сорок минут.
*****
Следующие четыре с половиной часа, что я провёл в компании старой леди, заезжая в разные места – поликлинику, аптеку, почту, магазин тканей, продуктовый супермаркет, кладбище в центре города – лучше представить в ускоренной перемотке в виде клипа – ремикса Neitrino на Луи Армстронга.
*****
Наконец, в семь вечера мы с тётей Сарой вошли в её квартиру. Я пронёс пакеты с провизией на кухню. Она настояла, чтобы я отужинал в её компании. Помня наставления Стальской, я ответил согласием.
Квартира тётя Сары была примерно такая, как рисовало моё воображение, – большая, дорого обставленная, и, конечно, на третьем этаже. Я, помыв руки, сидел на кушетке в гостиной-столовой-кухне и следил за манипуляциями тёти Сары около плиты.
– Вадимчик, вы водку пьёте? – обернувшись, спросил она.
– Да, постоянно, – с грустной усмешкой признался я.
Старая леди на секунду замерла, а потом направилась к буфету, который оказался баром-холодильником. Она извлекла из него хрустальный графин с прозрачной жидкостью и сказала мне:
– Вадимчик, достаньте рюмки с верхней полки.
«И почему у этих старушенций всегда водка хранится в хрустальных графинах с затычкой?» – подумал я, направляясь в сторону буфета-холодильника.
После того, как мы с тётей Сарой опрокинули по рюмашке на голодный желудок и закусили лимонами, она заговорила.
– А знаете, – начала старая леди, – что пьющие водку люди бывают двух типов: те, которые ищут правду, и те, которые пытаются правду забыть. Вы какого типа?
Я было открыл рот, но старая леди сама ответила на свой вопрос:
– Вы ещё только ищете правду. Это очевидно.
Я согласно кивнул.
– По-правде сказать: есть ещё третья разновидность пьющих водку людей – это дураки, но вы-то к ним не относитесь, – на одном дыхании проговорила пожилая дама.
Я пожал плечами.
Через десять минут я выпил ещё рюмку и приступил к куриному супу с лапшой. Тётя Сара – она, кстати, больше не пила – спросила:
– Как вы думаете, Вадим, чем закончится ситуация на Украине?
Я задумался. Если бы меня спросил об этом Глеб, я бы ответил что-то вроде: «Нужно срочно запасаться спичками, солью и Айфонами; погашать кредиты в филиалах иностранных банков (нас не касается), пересаживаться на отечественные авто, а лучше на гужевой транспорт; строить парники на дачных участках…»
– Третья Мировая будет? – с дрожью в голосе спросила Сара.
– Надеюсь, что нет, – с чувством ответил я. – Если бы вы меня спросили об этом несколько месяцев назад, я бы сказал, что мне безразлично: пойти убивать незнакомый людей и быть убитым или лежать на кушетке в своей гостиной… А сейчас я боюсь всего на свете, потому что у меня появились планы на жизнь. Я…
– Понимаю, – сказала Сара.
– Кем ты хочешь быть, когда вырастешь? – со смехом спросила она.
Я без запинки выдал ответ, как будто его кто-то заранее вложил в мою голову:
– Когда вырасту, хочу стать мужем и отцом. Не мужем своей работы, и не отцом народов, а мужем своей жены и отцом своих детей, – уверенно резюмировал я.
После второго блюда – гречневой каши с котлетой и мацы – разговор возобновился. Мы непринуждённо болтали на всякие темы и много смеялись. В какой-то момент я – неожиданно для самого себя – спросил:
– Как вы думаете, тётя Сара: Марта может быть со мной? Я ведь даже не иудей.
Тётя Сара как будто ждала этого или похожего вопроса; она с ласковой улыбкой заговорила:
– Я вам так отвечу, голубчик: женщина, которая любит, готова на всё; в этом она похожа на влюблённого мужчину.
Пожилая дама улыбнулась шире прежнего. Я оценил тонкий смысл её слов и тоже заулыбался. Она мне определённо-таки нравилась.
– Ещё одну? – спросила тётя Сара, звякнув крышкой графина.
– Почему нет.
*****
– Просыпайся, Вадим, встава-а-ай, – раздавался в темноте знакомый сиплый голос. – Пора ехать.
Я открыл глаза и резко принял сидячее положение.
– Выспался? – спросила сидящая рядом Марта, протягивая мне очки.
– Где я-а-а?.. – зевая, спросил я и огляделся.
Я и так знал, где я, – в гостиной-столовой-кухне квартиры тёти Сары. Спал, а теперь сижу на диване, наполовину всё ещё укрытый пледом.
– Блин, как неудобно, – нажрался водки и уснул, – проговорил я, вставая.
– Да-а, на тебя совсем не похоже, – тоже поднимаясь, пошутила Стальская.
Хозяйки квартиры не было видно.
– А где бабушка? – тихо спросил я Марту.
– Спит уже. Половина одиннадцатого. Поехали?
Мы вышли из квартиры, и Стальская заперла дверь одним из ключей на своей связке.
– У нас с тётей Сарой ничего не было, – пошутил я, когда мы садились в Танк.
– Точно? – зло прищурившись, спросила Стальская и запустила мотор.
Мы посмеялись. Тронулись в путь.
– А где Единичка? – спросил я.
– На парковке «Кефира».
– Поехали – заберём, – сказал я.
– А ты хорошо себя чувствуешь? – спросила она.
– Да-а-а. Да. Маца, как эльфийский хлеб, – придала мне силы, – посмеялся я и напел себе под нос: – Гоу даун, Мозес, вей даун ин Ежипт Лэнд. Телл олд Фэроун, ту лет май пипл го-о-оу…
– Маца не водка, – много не съешь, – посмеялась Марта и пристально посмотрела на меня.
– Смотри на дорогу, – строгим голосом сказал я.
– Да, мой господин.
– Ха-ха!..
Если бы мне пришлось выбирать, кем стать:
дворником или критиком, я бы стал дворником
В. Аронов
В.А.: Как вам понравился «Интермэтьюмакконахистеллар»? По мне так 10 из 10. Очень волнующий фильм. Три часа сидел, затаив дыхание (два с половиной – во время фильма и полчаса – после).
Г.С.: По здравому рассуждению: на девяносто процентов состоит из штампов, характерных этому жанру, что не мешает быть картине целостной и завораживающей. Особенно тёплые эмоции доставляет момент, когда в конце фильма герой садится в космический челнок со своим планшетороботом. «Мэтью Скайвокер, в добрый путь!..»
В.А.: И как тебе относительность зарплаты-времени?! Пока у евреев и ирландцев потехи час, чикагские негры стареют на тридцать лет и три года!
*****
02 апреля.
Второго апреля – в понедельник – перед ужином Марта сообщила нам новость:
– Мне позвонил представитель одного крупного ликероводочного производства республики…
– Что говорит? – перебил я её. – Что ты и на трезвую голову неотразима?
– Нет, – с улыбкой ответила Стальская. – Говорит, что они хотят стать спонсорами нового сезона ПД-шки.
– Правда? – улыбнулся Глеб.
– Да. Но выходить теперь будете только в Интернете. Их условия: реклама продукции во время передачи и рекламные баннеры на сайте.
– Так-так… – задумался я, глядя на Глеба.
– Гонорар? – спросил Стальский.
– Обсуждаться будет при личной встрече. И ещё: я им не нужна, только вы двое.
Мы задумались. Потом, с досадой в голосе, я сказал:
– Надо спросить у Сицилии.
– Да, лучше на всякий случай спросить, – согласился Глеб.
– Ну вот. Я вам информацию передала, а вы думайте, – подытожила Стальская.
Последние полторы недели мы то и дело обсуждали предстоящую Марте командировку по городам Поволжья (на самом деле не только Поволжья). Известные лица телекомпании «Кефир» с шестого по тринадцатое апреля отправлялись в благотворительный тур по провинциям, чтобы вручить детским домам собранные за последний год средства. Стальской, как одной из местных медиаперсон, тоже нужно было ехать. «Неделя будет безнадёжно испорченна», – сокрушённо процитировал Глеб киноклассику, имея в виду командировку. «Почему?!» – удивилась Стальская. Я ответил: «Потому что придётся ехать с тобой».
Итак, хоть мы с Глебом уже не работали на «Кефире» и нас никто не звал, но Даша не возражала против того, чтобы мы тоже поехали в этот тур. Естественно, за свой счёт. Стальская была рада, что мы составим ей компанию. Она считала, что созерцание бедной провинции и несчастных сирот пойдёт на пользу нашим душам.
*****
03 апреля.
На следующий день в телефонном разговоре с Глебом Сицилия сказала, чтобы она не имеет ничего против нового сезона «Пьяного Дивана», лишь бы мы справлялись с текущими нагрузками. Получив так называемое «добро» от начальства, мы с лёгким сердцем отказались от предложения, потому что это была не та «река», в которую мы могли бы войти дважды.
Напоминаю: если кому-то не досталась двенадцатая La Critica, а он желает ознакомиться, то всегда сможет это сделать в центральной библиотеке нашего субъекта, а также в центральной библиотеке нашей страны.
*****
04 апреля.
Кинотеатр «Peace» позвал нас на фильм про Исход ювелиров и ростовщиков из Египта под водительством Кристиана Бейла. Лет май пипл гоу!.. (once again). Мы сходили и нам понравилось. Нам с Мартой точно понравилось, а Глеб уснул. Но нам с Мартой таки понравилось.
*****
05 апреля.
После осени-зимы-раннейвесны тканевая крыша моей повозки стала выглядеть, как портянка Первой Мировой. По счастливому стечению обстоятельств, одна из двух моек в нашем городе, которая делает хим… (или не «хим…») …чистку тканевых верхов с последующей пропиткой её водоотталкивающим раствором, принадлежала нашему Шубе. Глеб в коем-то веке не был занят и составил мне компанию. Егор был рад нас видеть, но был занят и постоянно убегал. Процедура занимала какое-то время, поэтому, оставив ключи сотрудникам сервиса, мы с Глебом решили пройтись пешком до моего жилища.
Когда мы перешли дорогу, мой телефон зазвонил. «Тётя Сара», – надпись на экране. Помню, что Марта записала мне её номер накануне дня, когда я должен был возить пожилую даму по делам. Записала на случай, если мы с ней друг друга не найдём в условленном месте.
– Здравствуйте, тётя Сара, – проговорил я.
– …………
– Нет-нет, ничем не занят.
– …………
– Так…
– …………
– Так.
– …………
– Могу.
– …………
– Лови мотор, – закрыв пальцем микрофон мобильного, сказал я Стальскому.
– Что? – переспросил Глеб.
– …………
– Тормози тачку. Или такси, – снова обратился я к нему.
– …………
– Через десять минут мы с Глебом подъедем, – сказал я тёте Саре.
Я повесил трубку, а Стальский в этот момент остановил попутку.
*****
– Глебушка, выпей ещё чаю.
– Нет, спасибо, тётя Сара, я больше не могу, – развалившись в кресле, ответил Стальский.
Я заметил, что он чувствует себя здесь как дома. Похоже, правда, что старая дама является для Стальских кем-то вроде наречённой бабушки. Я решил ещё раз всё уточнить:
– Так значит, не более трёх страниц, да?
– Да-а-а, – протянула тётя Сара. – Можно даже две.
– Мне нужно за что-то уцепиться, – задумчиво проговорил я.
Глеб решил помочь мне мыслить:
– Военный госпиталь в эвакуации, молодая врач, постоянное чувство голода, добрые глаза раненого офицера…
– Да-да-да… – бормотал я.
– Маленькая девочка, похожая на мальчишку-беспризорника шастает по палатам, а солдаты угощают её печеньем и сахаром…
– Да-да… А радио ведь было? – спросил я у тёти Сары.
– Конечно, Вадимчик! – воскликнула она. – Сводки с фронта и песни.
– Какая песня вам нравилась, тётя Сара? – спросил Стальский.
– Ну, всякие. Концерты Рихтера, Шульженко с Коралли, Козин, Утёсов, Юрьева, Русланова…
Звонок телефона Стальского отвлёк нас от размышлений. Шуба на том конце провода говорил так громко, что я его услышал даже без громкой связи. «Забирайте своё корыто, тут у нас полный двор клиентов».
– Готово что-ли? – переспросил Глеб.
«Готово что-ли!» – ответил Егор.
– Всё понятно, – сказал я, вставая.
Уже в прихожей, когда Стальский завязывал шнурки, я на всякий случай сказал:
– Тётя Сара, вы же понимаете, что это будет рассказ по мотивам ваших воспоминаний, а никак не фактов из биографии. Так необходимо для большей художественности.
Стальский, поднимаясь от своих ботинок, пояснил:
– Кое-что вам может показаться не слишком правдоподобным, но читателям того и надо.
– Я понимаю, понимаю, – закивала тётя Сара.
Мы попрощались и ушли.
Дело обстояло в следующем. К юбилею победы в Великой Отечественной Войне выпускался сборник под названием «Дети Войны». Тётю Сару, чьё детство выпало на годы Войны, коллеги врачи попросили набросать коротенький рассказик – воспоминания о тех днях. Тётя Сара, никогда не любившая халтуру и любительщину, набрала номер Марты и спросила: «Кто-нибудь из твоих мужчин-журналистов (Вадимчик или Глебушка) может написать рассказ для сборника». Марта указала на меня.
Я был горд и преисполнен энтузиазма.
«Дороги сплелись
В тугой клубок влюблённых змей,
И от дыхания вулканов в туманах немеет крыло…»
Мельница
06 апреля.
С самого открытия торгового комплекса мы втроём бродили по магазинам. После обеда решено было выезжать вслед за автобусом «Кефира». Путешествие по провинции предполагалось на автобусе. Но мы втроём собирались следовать за командой «Кефира» на машине. Глеб настоял, чтобы мы взяли Ягуар, хотя простая человеческая логика прямо таки кричала: «Идиоты, езжайте на Hammer!»
Итак, в Меге.
– Хочу кое-что купить в подарок детям, – сказал Стальский и свернул в сторону магазина цифровой техники, когда как я собрался свернуть в сторону продуктового супермаркета.
– О хорошо, а что именно? – заинтересовался я.
– У меня нетривиальная идея: подарить самым отстающим ученикам электронные книги с загруженными на них произведениями, которые есть у меня на компе. Пиратство, конечно, а что поделать…
– Отличная идея. Самым отстающим? Чтобы чем-то заинтересовать… Я тоже в этом участвую, – согласился я.
– Давай половину денег.
– Так. Сейчас, – я полез в карман. – Карточка.
В этот момент на горизонте появилась Марта и махнула мне рукой, чтобы я подошёл к ней, – наверное хотела, чтобы я составил ей компанию, пока она будет шастать по магазинам одежды.
– Ладно, иди один. Я с Марткой прошвырнусь, – сказал я Глебу, вызвав у него ироничную улыбку.
Я дал Глебу депозитку и напомнил код.
Бродя за Стальской как хвост по рядам женских одежд, я развлекал её разговором:
– Сейчас в туалете около сушилки какой-то чувак, тыча пальцем в мои ботинки, спросил: «Это Dr. Martens?» Я говорю: «Да. Натуралка, брат. Из Англии заказал». А ты говорила, что никто не поймёт. Ха! ФирмА, ё! Мадонна в таких ходила… по Пикадилли под ручку с Риччи.
– Да уж, не зря убивал ноги. Один человек на весь город оценил твой выбор, – листая вещи на вешалках, заметила Марта.
– Это они выглядят так монструозно, а на самом деле очень лёгкие и удобные. Полностью кожаные изнутри.
– Ты в них выше, – рассеянно заметила она.
– И да, я в них выше.
«Пупу-питу!» – раздалось из телефона.
– О, смс-ка от банка. Глеб что-то купил малолетним правонарушителям. Мы с ним скинулись напополам, – пояснил я, доставая телефон. – Шесть двести пятьдесят, – вслух прочитал я отчёт о расходах.
– И что он купил на двенадцать с половиной тысяч? – задумчиво произнесла Марта, перебирая шмотки на плечиках.
– Говорил, что хочет купить несколько электронный книжек и загрузить на них всю свою библиотеку, – ответил я.
– И сколько книжек он купил? Две? – Марта сняла с перекладины тонкий серый джемпер и начала изучать состав ткани.
У меня зазвонил телефон, это был Глеб. Я сказал в каком магазине мы находимся, и через минуту он подошёл. В руках у него было два больших пакета с логотипом электронного супермаркета. Мы с Мартой заглянули внутрь, извлекли каждый по одному экземпляру книги, повертели в руках и положили обратно. Глеб выглядел воодушевлённо. Он сказал:
– Двадцать пять штук, думаю достаточно. По пять подарков в каждый из пяти детских домов.
Стальская похвалила брата за инициативность. Я одобрительно покачал головой, а в следующее мгновение у меня шевельнулась неприятная мысль. Я как можно непринуждённее достал телефон, зашёл в смс-ки и внимательно посмотрел на сумму расхода по карте. При правильном прочтении эта сумма звучала вот так: «Шестьдесят две тысячи пятьсот рублей». И этому человеку принадлежит фраза: «Благотворительность – тупик фантазии»! В подтверждение моего открытия, Глеб сказал:
– По пять косых за штуку, итого: сто двадцать пять. Мне скидку сделали.
Я натужно улыбнулся. Мне не жалко.
*****
Сто шестьдесят километров, а также автобус «Кефира» были позади и, чтобы не уснуть, я решил потрепать языком. Смешным голосом запел:
– «Мы – бродячие артисты, мы в дороге день за днём. И фургончик в поле чистом – это наш родимый дом», – похлопал глазами на Стальского, чтобы он продолжал.
Стальский не подвёл и тоже смешным голосом продолжил:
– «Не великие артисты, но понятны и просты. Мы певцы и музыканты…»
– Наркоманы и шуты, – неожиданно влилась Марта с заднего сиденья.
Не было смысла продолжать. Нам необходимо было размяться. Глеб остановился около сельпо.
Весь километраж по пяти городам, два из которых были столицами республики Башкортостан и Удмуртской Республики, – Уфа и Ижевск соответственно, и обратно составлял около полутора тысяч километров. Вся «прелесть» нашего путешествия заключалась в том, что первой остановкой являлась самая дальняя точка – Уфа, затем команда «Кефира» должна продвигаться в сторону дома, – Ижевск, затем ещё три города поменьше, – в составе нашего субъекта.
*****
Двести километров позади. Впереди ещё триста пятьдесят километров. Стальская рулит. Глеб слюнявит самокрутку и улыбается.
– Вот едем мы по этим деревенским просторам, дышим чистым воздухом, и думаю я одну мыслюшку, – начал Стальский разговор.
Я, подыгрывая его интонации, спросил:
– Какую же мыслюшку думаешь ты, Алёнуш… то есть Глебушка?
Марта сменила сосредоточенное выражение лица и улыбалась в ожидании развязки этого шутливого диалога.
– А такую: счастливее ли мы с тобой, Вадечка, – городские-от жители – этих вот сельских людей-человеков, обывателей?
– И к каким выводАм ты приходишь, Глебушко?
Стальский состряпал скептическую физиономию и утрированно «нормальным» голосом произнёс:
– Конечно! Что уж ты в самом деле!.. Ц!
Марта и я посмеялись. Оставшуюся часть дороги Глеб копировал библиотеку со своего лэптопа на двадцать пять электронных книжек, Стальская аккуратно рулила по среднего качества трассе, а я умирал от скуки.
*****
Выехав в час дня, мы прибыли в пункт назначения в девять вечера. Автобус прибыл всего на полчаса позже. Уфа оказался гораздо большим городом, чем я думал. Город-миллионник. «И почему из Башкирии так много едут в наш город?» Мы с Глебом, хоть и не входили в состав официальной делегации, но по возможности бронировали номер(а) в той же гостинице, что и все «кефировские». В Уфе мы с Глебом поселились в одном двухместном номере.
Часы показывали без пяти минут десять вечера, когда мы, умывшись и переодевшись, спустились из своих номеров на ужин в ресторан. Официальная делегация, ещё не заселившись, уже приступала к ужину. Даша нам махнула от своего столика, который она делила ещё с одним работником канала. Мы расселись и открыли меню.
– Выпить не мешает, – подала здравую мысль Дарья.
– Точно, – сказал Стальский и пролистал меню на карту бара.
– Даша, завтра к половине восьмого утра? – спросила Стальская.
– Да. Не проспи. В восемь около автобуса, – сказала Даша.
– Мы тоже поедем, – сказал я.
Даша закатила глаза и, обращаясь к Стальской, сказала: – Не рассчитывай на этих алкашей, подходи к автобусу.
– Ладно-ладно, – закивала Марта.
*****
Спустя час и полторы бутылки водки на четверых. Даша с древнерусской тоской в очах, подперев щёку кулаком, молвит:
– Последнее время я всё чаще просыпаюсь чуть свет и по целому часу, а то и больше, лежу и думаю: не пора ли сбрасывать доллары. Иногда так лежу до тех пор, пока будильник не прозвенит; встаю, собираюсь на работу.
– Я иду спать. Всем спокойной ночи, – говорит Марта и поднимается со своего места.
Я – как того требует этикет – пытаюсь приподняться, но… Стальская уходит.
– Давайте уже допиваем и расходимся, – говорит мужчина-коллега с канала и разливает «с горкой» по четырём рюмкам.
*****
07 апреля.
Вопреки предсказаниям Дарьи, мы с Глебом без всяких оправданий проснулись по будильнику и занялись приготовлениями.
– Что, Стальский, все зеркала как сговорились: показывают одну и ту же опухшую рожу? – весело прокомментировал я смотрение Глеба в зеркало в ванной комнате.
– Всё путём. Я роскошный, – отрапортовал Глеб и совершил заключительный взмах расчёской.
*****
08 апреля.
Ижевск. На этот раз мы с Глебом ночевали в отдельных номерах. В половину восьмого утра он заглянул в мой номер, чтобы убедится в том, что я проснулся и собираюсь.
– Пятнадцать минут, – прокричал я из ванной.
– Жду в лобби, – прокричал он в ответ.
Когда через минуту я вышел из ванной, чтобы взять из сумки бритву, в комнату постучали.
– Открыто, – сказал я.
Вошла Марта и, кинув «доброе утро, милый», уселась в кресло в какой-то напряжённой позе. Я немного помялся и сказал:
– Ты сиди, а я пойду побреюсь. Мне надо выглядеть получше, чтобы… чтобы…
– Иди, – улыбнулась Стальская. – Я тут тебя подожду.
– Окэ, – ответил я, а подумал следующее: «И чего ты тут забыла, Крошка?»
– Но, побрившись, опасайся, что тебя примут за одного из воспитанников детского дома, – вдогонку пошутила Марта.
– Ладно, – из-за двери ванной ответил я.
Когда через пять минут я вышел из ванной и начал рыться в своей дорожной сумке в поисках лосьона, Стальская всё ещё сидела в кресле, но, доселе напряжённое, тело Марты теперь приняло какую-то томную позу; правая нога покачивалась вправо-влево, уперевшись большим пальцем в ковровую дорожку.
– Да где этот лосьон?!.. – прошептал я и мельком глянул через плечо на Стальскую.
– Эй, – тихо позвала Марта.
Я обернулся с недоумённым видом.
– Что тебе надобно, Стальская? – использовал я стилистический приём Александра Сергеевича.
– Эй… – тихо позвала она снова, а когда я подошёл, глазами показала вниз, прищурилась и закусила уголок нижней губы.
«Да ты совсем охренела, девочка…» – самому себе прошептал я, опускаясь на колени.
*****
Без десяти девять утра на служебном автобусе мы все подъехали к зданию местного молодёжного центра, где, как и в предыдущем городе, должны были смотреть концерт, подготовленный воспитанниками местного детского дома, а потом Марта и другие ведущие «Кефира» будут вручать призы и дипломы преуспевшим ученикам. Когда мы вышли из тонированного салона на освещённую весенним солнцем парковку, Стальский во всеуслышание воскликнул:
– Аронов, что у тебя с рожей?! Вся покраснела, как будто делал «куни» сразу после бритья! Ха-ха!
Наши «кефирные» коллеги оценили шутку и тупо заржали.
– Чей космолёт «пелотировал»? – не унимался Глеб.
Даша даже приблизила свои очи к моему покрасневшему лицу, чтобы получше рассмотреть красные пятна.
– Горничную отблагодарил? Да?! – покатывался над собственными шутками Стальский. – Ей ведь немало лет так-то… Могла заработать приступ, а ты бы потом отвечал. Ахаха!
Я густо покраснел, стараясь не посмотреть при этом на Стальскую, но, видимо у меня не получилось, потому что в следующую секунду все взоры были переведены на Марту, которая, стараясь выглядеть непринуждённо, выглядела в высшей степени принуждённо.
– Понятно, – весело сказала Даша и подтолкнула в спины коллег. – Тут не на что смотреть. Обычные последствия орального секса. С кем не бывало.
Стальский с тупым оскалом смотрел то на меня, то на сестру и покачивал головой.
– Что?!.. – одновременно и невесело спросили мы с Мартой.
– Вы не перестаёте меня удивлять своей непоследовательностью, – пояснил Глеб и пошёл вслед за группой.
Мы с Мартой секунду смотрели друг на друга со смешанными чувствами, а потом тоже зашагали в сторону здания.
Марта и её коллеги с канала сели в первый ряд посередине, а мы с Глебом оказались ряду в шестом и с краю. Актовый зал им. Кирова, кроме нас, был заполнен ещё какими-то «неравнодушными людьми» смахивавшими на госслужащих, которые явились сюда в добровольно-принудительном порядке. Через несколько минут на сцену вышла женщина средних лет с бордовыми волосами и торжественным голосом начала вступительную речь.
– И что? У вас Ренессанс в отношениях? – шёпотом, улыбаясь, спросил Глеб, когда начался показ самодеятельности.
– Нет. Имела место односторонняя сделка, – кинув мимолётный взгляд на сидящую впереди Марту, тоже шёпотом ответил я.
Глеб на мгновение задумался.
– Но она тебе сказала что-то типа: «Милый, настанет вечер, и будет полноценное сношение…»? Ха!.. – немного громче чем надо, спросил Глеб, и Даша с Мартой на мгновение повернули головы в нашу сторону.
Я немного сполз в кресле и меня совсем не стало видно, а Стальский напротив – приосанился, – типа он сидит смирно и смотрит концерт.
У меня дрогнул телефон; смс-ка от Марты: «Все уже знают?» Я посмотрел на впереди сидящую Стальскую, – она смотрела на сцену. Написал ответ: «Знаешь выражение: «На лице написано»?»
Я сделал жест ладонью, чтобы Глеб наклонился пониже, и прошипел ему в самое ухо:
– Нет, чёрт возьми, она сказала: «Надеюсь, ты не примешь это минутное проявление безволия за тенденцию?» Представляешь?! Какая коварная! Минутное, как же!.. Десятиминутное! А то и все «Одиннадцать минут». Эти её: «Вот сейчас-сейчас!..» и «Уже скоро-скоро, не останавливайся, милый!..»
– Избавь от подробностей, – в преувеличенном жесте отвращения отстранился Стальский.
– Что мне теперь, психологу платить?! Опять… Слушай вот! – прошипел я.
«Ш-ш-ш!..» – зашикали на нас сзади.
– Коварная сучка, – через минуту раздумий резюмировал Глеб.
– Согласен, – согласился я.
*****
В следующий – третий – город этого тура Стальская поехала без нас. Вот как всё было.
В антракте ижевского концерта мы с Глебом решили смыться, чтобы осмотреть родной город Калашникова. Дарение электронных книг Глеб перепоручил сестре.
Мы пешком прогулялись до гостиницы и забрали с парковки Ягуар. Прокатившись по центральной улице, мы заехали на заправку. Пока я заправлял машину, Глеб изучал на I-pad’е карту достопримечательностей города, чтобы решить, что мы хотим посмотреть.
– Девяносто пятый же? – между делом спросил я, когда мы отъехали от заправки метров на двести.
– Что? – не понял Глеб.
– Бензин, – пояснил я.
– Что?
– Бензин-бензин, бензин-то девяносто пятый для твоего коня? – весело затараторил я.
Глеб включил поворотник и почти сразу остановился у обочины. Заглушил двигатель. Он молчал. Я начал соображать, но мне в голову ничего не приходило, поэтому я спросил:
– Что?
– Ты что заправил машину бензином? – с оттенком трагизма спросил Глеб.
– Ну, а чем, малыш, её заправлять, Дюшесом что-ли? – я изобразил крайнюю степень иронии.
Стальский улыбнулся и, качая головой, произнёс:
– Ох, Вадечка-Вадечка, доверяй тебе технику, – дотянулся до курительной шкатулки, которая лежала на заднем сиденье, и начал крутить папиросу.
Я нахмурил ум, но не мог отыскать ответ на происходящее. Но мне было интересно догадаться самому в чём заключалась моя оплошность. Я немного посвистел, посмотрел в окно, почесал переносицу; сказал:
– Ладно, говори.
– Дизель, – сказал Глеб.
– Что Дизель? Вин Дизель? Ох, блядь, дизель! – наконец дошло до меня; я мгновенно вспотел.
– Ты хоть знаешь, что починить эту марку в этом городе невозможно? – спросил Глеб.
– Мы проехали совсем немного… – промямлил я, а потому воскликнул: – Мы с Мартой тебе говорили, что не надо ехать в провинцию на легковой машине, а теперь выясняется, что она ещё и дизельная! Хорошее дизтопливо даже в крупных городах ещё поискать нужно!
– «Говорили мы с Мартой…» – передразнил Глеб и прикурил папиросу.
Стальский залез с мобильного в Интернет и узнал адрес ближайшего магазина автомобильных запчастей; двадцать минут ходу. Хоть мы и предполагали, что просунуть в бензобак шланг скорее всего невозможно, однако всё равно собирались попробовать этот вариант. «Отсасывать будешь ты», – сказал Глеб. «Потом поменяемся», – попробовал пошутить я, но нам было не смешно.
– Может надо кому-то из нас остаться в машине? – предложил Глеб.
– Да что может произойти?.. – отмахнулся я от перспективы одиночества в незнакомом городе.
Оставив машину на обочине, мы отправились в путешествие к магазину. По пути, я написал смс-ку Марте, чтобы она ехала в следующий город с группой, а мы их догоним через несколько часов. «Что произошло? Вас забрала полиция?» – тут же перезвонив, тревожно спросила Стальская. «За кого ты нас принимаешь? За преступников?» – парировал я, ещё не зная, что она угадает.
Через пятьдесят минут, купив шланг и трос, мы вернулись к тому месту, где, предположительно, оставили машину. Отсосать содержимое бака на месте не представилось возможным, так как машины на том месте, где мы её оставили, не было. Стальский предпринял попытку задушить меня купленным шлангом, но я не был настроен на ролевые игры.
Мне не удержаться от гонения пурги, – я трепло
и у меня наверняка есть враги
В. Васин
Всё ещё 08 апреля.
К счастью нам удалось остаться в той же гостинице, правда пришлось переехать в один двухместный номер. А остаться нам пришлось, потому что и в этом городе, как и в нашем, забрать машину со штраф-стоянки можно было лишь на следующий день. Из плюсов этой ситуации по сравнению с той, когда у нас была забрана «шесть-девять» с первым выпуском La Critic’и, было то, что неоплаченных штрафов у Глеба не оказалось, а из минусов – всё остальное, и главное – удалённость от родного города.
С тяжким вздохом упав на гостиничную кровать, я набрал номер Марты и ввёл в новый курс. Она выразила сочувствие и пожелала удачи во всём. Мне показалось, что она была зла. «Я почти не виноват в том, что перепутал сраные шланги на заправке!» – насупившись, подумал я.
– Это ты во всём виноват, – подал голос Глеб с соседней кровати.
– Извини… – ответил я и уставился в потолок. – Но всё равно: надо быть очень самоуверенным засранцем, чтобы отправиться в глухую провинцию на дизельной пузотёрке ценой в целое состояние. Извини…
Глеб тоже повернулся на спину, и теперь мы оба изучали потолок. Он снова заговорил:
– Ты не заметил, что горловина бака слишком широкая для этого пистолета?
– Заметил, но подумал, что она просто растянутая от частого использования, – ответил я.
Глеб усмехнулся, я тоже. Хотелось праздника.
*****
В девять часов вечера мы спустились в ресторан гостиницы, чтобы перекусить.
– Вот, смотри: в этом городе тоже есть «Старый Горшок», – пережёвывая пищу, проговорил Глеб, поворачивая в мою сторону экран своего телефона. – Шато де Лямур, Робинзон, Вино и Мясо, Горький…
– А ещё что есть? – тоже с набитым ртом спросил я.
– Та-а-ак… Клубы. Бар Весёлых Историй. Не хочешь сходить?
– Неа, – ответил я.
– Фараон, – продолжил перечисления Глеб.
– Такой же как наш «Фараон»? Только для членов клуба? Ха! – вставил реплику я.
– Скорее всего. Резиденция, Кристалл…
– Жлобские названия.
– Согласен. Литос, Бархат, Пепелац…
– «Бархат» и «Литос» звучит неплохо, – сказал я.
– Улица Карла Маркса двести сорок два, – прочитал Глеб.
– Это какой?
– «Бархат». А что это ты вдруг захотел в клуб? Там ведь народу полно. Все орут и танцует. Никто книжки не читает, – улыбаясь, спросил Глеб.
– Мне всегда было интересно, что это за «клубы» такие. Все только и говорят: «в клубе то…», «в клубе сё…», – посмеялся я.
– Понятно-понятно.
– И вообще: я журналист, исследователь.
– Ага, ты такой.
*****
Несмотря на середину рабочей недели в клубе было немало народу. Хотя, конечно, я не знаю, сколько людей здесь бывает в пятницу и субботу. Так как мы уже ужинали, то сразу сели за стойку и заказали по золотой текиле. Выпили. Осмотрелись. Граждан всех возрастов здесь было примерно поровну. Одна треть – малолетки, треть – молодые, и последняя треть – взрослые. Музыка гремела. Стальский общался с барменшей жестами.
Спустя три шота Стальский раздобыл трёх студенточек нам в компанию, и мы заказали сразу целую бутылку текилы. Я довольно быстро достиг нужной степени вдохновения и вот он я – рву танцпол на пару с одной из трёх юных красавиц. Электроклэш – то, чему я не в силах сопротивляться.
Около бара Стальский обнимается с двумя оставшимися, улыбается во все шестьдесят четыре зуба и позирует для селфи. Вокруг красивые молодые люди, веселье, танцы и вдохновение, – что ещё нужно для отдохновения такому эстету и фэшн-философу, как я?!..
*****
Пять тридцать утра 09 апреля.
– Лови-лови! Чёрт! – выругался Стальский, когда мы упустили ещё одну попутку.
– Да мы, наверное, уже половину пути пешком прошли, – сказал я Глебу, садясь на поребрик.
– Я вообще не уверен, что мы в правильном направлении, ик! идём, – тоже усаживаясь, сказал Глеб.
На улице был не месяц май, поэтому долго рассиживаться на бетонном поребрике было небезопасно для здоровья потомков. Мне в голову прилетела мысль.
– Всё стеснялся спросить: ты спишь с Джессикой?
– Иногда, – ответил Стальский, прикуривая самокрутку.
– А-а-а?.. – я не знал, что спросить далее. – Извини, что интересуюсь, просто…
– Да, ничего-ничего, интересуйся на здоровье, – выдыхая дым в прохладную апрельскую ночь, сказал Глеб.
– А зачем?
Стальский усмехнулся.
– Вот ты даёшь, Аронов. Ведь ей надо с кем-то спать.
– А, ну да. И ты, как бы, по-дружески оказываешь ей такую услугу? Да?
Я смущался задавать подобные вопросы, но этот нюанс нашего общежития мне давно не давал покоя.
– А она тебя не ревнует к твоим… к твоему образу жизни?
Стальский положил на асфальт окурок и придавил ботинком.
– Джессика – она ведь такая…
«Фью-ю-ю!..» – раздался откуда-то из-за спины свист, прервав размышления Стальского. Мы поднялись с бордюра и приготовились к общению с аборигенами.
– Сколько их, Аронов? – спросил Стальский.
– Не вижу пока, – ответил я.
Через несколько секунд стало очевидным, что к нам приближаются четыре человека мужского пола.
– Справишься? – шёпотом спросил я у Глеба.
– Ц!.. – покачал головой Глеб, имея в виду мою многолетнюю привычку прятаться за его спину. – Если у них не принято носить с собой АК.
– Надеюсь, что не принято, – с нервным смешком кинул я.
– Не выёбывайся раньше времени, – шепнул мне Глеб напоследок.
Оппоненты приблизились на расстояние вежливого разговора. Двое – среднего роста, один – ниже среднего и полноват, четвёртый – высокий и худой.
– Вечер добрый, пацаны, – начал четвёртый. – Заблудились?
– Просто осматривает достопримечательности, – беззаботно ответил Глеб.
– Туристы? – продолжил беседу четвёртый.
– Ага, – ответил Стальский и назвал наш родной город.
– О! – воскликнул переговорщик, услышав название нашего города. – И как там у вас? Здорово?
– Не то слово, – ответил Глеб.
Коллеги нашего собеседника молчали и оглядывались по сторонам, – не было никакого сомнение, что в отношении нас замышлен гоп-стоп. Я стоял и был готов в любой момент… упасть в обморок. Как назло в карманах не было ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия. В моём кармане была только тугая денежная котлета весом примерно в девяносто тысяч рублей, с которой я уже мысленно простился.
– Давайте посмотрим, что у вас в карманах, – не откладывая в долгий ящик, перешёл к кульминационному моменту «четвёртый».
Стальский с грустным вздохом засунул руки в карманы своего лёгкого пальто и… замер в такой позе. Аборигены недоуменно переглянулись. Видимо, какие-то остатки выпитой текилы не до конца расщепились в моём организме и вот теперь дали последний толчок опьянения и куража.
– У меня встречное предложение, – сказал я весёлым бодрым голосом.
– Ыы-м!. – все взгляды перевелись на меня.
Я, чувствуя внимание аудитории, продолжил:
– Давайте так: вы, ребята, прямо сейчас в позиции «лёжа на боку» отсосёте друг у друга, а я с коллегой сниму это всё на телефон и выложу в Интернет.
Уже когда я высказывал идею, Стальский вытащил руки из карманов. Звук моего голоса стих, смысл слов проник в сознания наших оппонентов. «Ккк…» – издал кто-то из них такой вот звук, а в следующее мгновение Стальский левой рукой ударил одного из тех, кто был «среднего роста», тот, согласно одному или нескольким сразу законам физики ускорился в противоположную от удара сторону и снёс своим телом коллегу среднего же роста.
Далее события развивались так: высокий бросился на Стальского, а жирный на меня. И если Глеб вошёл в контакт, то я избрал тактику измождения противника, кинувшись убегать. Бежал я не с целью убежать, а чтобы дать время Стальскому расправиться с «мистером четвёртым». Всё случилось согласно моей теории и, когда, обежав эллипс, мы с моим жирдяем прибыли к точке старта, Глеб уже был совершенно свободен, чтобы заняться последним, стоящим на ногах, противником. Ещё десять секунд и что мы имеем: четверых охающих и ахающих аборигенов, порванное пальто Глеба, и взмокшего от спринта меня. Чтобы перевес оставался на нашей стороне, мой партнёр не забывал в порядке полуживой очереди пинать лежачих в область лиц.
«Что дальше?» – всё отчётливее вставал вопрос. Если честно и откровенно, – я был в ужасном шоке от произошедшего и от происходившего до сих пор. Глеб вошёл в раж и уже откровенно добивал лежачих. «Это его лежачие, – имеет право», – оглядываясь по сторонам, подумал я. Особенно много доставалось высокому четвёртому, – это потому что он разговаривал. Я не знал как подступиться к разъяренному Стальскому, но если этого не сделать прямо сейчас, вероятно совершится убийство… или четыре.
– Всё! Всё!.. Пойдём отсюда, – потянув Глеба за пальто, громко зашептал я.
– Хххх! Тфу! – напоследок плюнул он в лежащее тело.
С минуту мы стояли и смотрели на четыре фигуры на тротуаре. Когда стало очевидным, что все они живы и даже в сознании, просто прикинулись ветошью, мы решили, что пора смываться и побежали предположительно в направлении гостиницы.
Мы бежали уже, наверное, двадцать минут или полчаса– мне было как-то недосуг засекать время, – когда я сказал: «Всё!.. Я больше не могу. Давай передохнём». Я остановился и, опершись на дерево и трогая правый бок, тяжело и со свистом задышал. Вся моя одежда пропиталась потом, а Стальский в свете уличного фонаря выглядел как серийный убийца, – весь в брызгах крови, с разбитыми кулаками, безумным взглядом.
– Я узнаю места. До гостиницы пару километров, – прерывисто дыша, проговорил Глеб и плюнул на асфальт.
Он уже не в первый раз так говорил.
– Ты десять минут назад говорил, что до отеля пару километров, – тоже плюясь, сказал я. – Мы не туда бежим. Надо звонить… Звонить…
– Кому, блядь, звонить?! Мы в чужом городе!
– Ладно, пошли шагом.
Дальше мы пошли шагом. Время от времени мимо проезжали автомобили, но мы даже не пытались их тормозить. В голову Глеба пришла идея скорректировать наш маршрут посредством GPS в своём телефоне.
– Да-да. Почти правильно идём, – сказал он. – Немного не в ту сторону…
– Мне надо поссать, – сообщил я, и мы сделали привал.
*****
Уже брезжил рассвет, когда мы увидели нашу гостиницу. Именно такое выражение в глазах бывает у потерпевших кораблекрушение людей, которые, проведя тринадцать дней на плоту – например, «Медузы» – видят землю или другой корабль. Последние пятнадцать минут мы шли и молчали. Но, когда до нашего временного пристанища оставалось всего ничего, открылся резервный запас энергии, и мы начали вразнобой высказывать суждения. Была вброшена идея немедля запрыгивать в Ягуар и догонять кефировский караван. Эта идея была отвергнута, потому что ни Стальский, ни я не были в состоянии рулить, а потом мы ещё вспомнили, что машина на штрафстоянке. Следующий предложенный план был таков: подняться в номер, снять обувь и завалиться спать, а проснувшись, привести себя в порядок, и далее два варианта действий: первый – (забрать Ягу и) опять же догонять «Кефир», второй – (забрать Ягу и) ехать прямиком домой и бабахать вечеринку в кругу друзей, чтобы забыть весь ужас прошедшей ночи.
– Да-да, так и поступим, – в отупении бормотал я.
– Как?
– Съебём из этого города, как только выспимся.
– Да, – сказал Стальский.
Справа от вожделенного здания гостиницы ударил луч восходящего солнца, и мы почувствовали себя героями фантастического фильма, которые, после жутких передряг наконец достигают цели своего путешествия, а восходящее солнце символизирует их триумф.
Возвращаясь на Землю, проходилось констатировать тот факт, что при дневном свете Глеб выглядел ещё антисоциальней, чем Ума Турман в пылу кромсания якудз в «Kill Bill». Глеб, не в силах более выносить восход, достал из внутреннего кармана свои Ray Ban, которые оказались сломаны. Тем не менее, он их кое-как пристроил на носу.
Ещё сто метров до стеклянных автоматических дверей. «Затем тридцать шагов по холлу, нажимаем лифт, лифт приходит, и мы едем на седьмой этаж. Из лифта направо. Номер семьсот двадцать один. Забегаю внутрь, по пути скидывая ботинки, и падаю на кровать. Моя кровать около окна», – мысленно строил я маршрут.
– Кхе… – кашлянул Стальский, обращая моё внимание на дежуривших около входа полицейских.
Два «бобра» едва ли не преграждали вход. «Начинка» «бобров» расхаживала тут же, куря и перекидываясь словами.
– Идём как ни в чём, понял? – шепнул Глеб и застегнул пальто на все пуговицы.
– «Мы всё ещё респектабельные люди», – подбодрил я себя цитатой из киноклассики.
Пятнадцать метров до дверей. Десять.
– Эй, ребята, поговорим? – с усмешкой, которая не сулила ничего хорошего, обратился к нам офицер.
– Мы… мы устали, – кинул я, не замедляя шага.
Глеб, спрятав глаза за тёмными стёклами, вообще ничего не ответил. Когда автоматические двери не пожелали раздвинуться, Глеб распахнул обычную дверь и пропустил вперёд меня. Полицейские последовали за нами. Мы ускоренным шагом прошли мимо рецепции, кивнув дежурному, и устремились в сторону лифта. Служителям закона не составило труда настигнуть нас у лифта, потому что лифт, сука, ехал слишком долго.
– Уверены, что не хотите с нами пообщаться, – как удав к кроликам обратился к нам офицер.
Мы молчали и смотрели на цифры над дверями лифта. Компанию говорящему офицеру составляли два обвешанных амуницией рядовых. Наконец блядский лифт открылся, но нам с Глебом не суждено было на нём уехать, потому что, когда мы уже собирались шагнуть внутрь, офицер деланно печальным голосом выдохнул: «Ладно, вяжите их».
*****
– Тоже мне, полиция Майами, отдел анального траха! – вертясь на скамейке с пристёгнутыми за спиной руками и трясясь от злобы, рычал Стальский. – Верните мобильный!..
Мы находились в отделении.
Десять минут назад, когда нас выволокли из здания гостиницы, полисмены, как положено – в присутствии понятых, «нашли» у меня наркотики. В тот миг Стальский обжёг меня взглядом, потому что решил, что у меня действительно были с собой вещества. Тогда я крикнул: «Нет, Глеб, это подстава!», и мой партнёр мне поверил.
– Дай телефон! – снова проорал Стальский.
– Не советую оказывать сопротивление, – с сильным акцентом проговорил правоохранитель.
– По-русски научись разговаривать! – в ответ заорал Глеб. – Телефон давай! Мы хотим поговорить с нашим адвокатом!
Я решил тоже вставить слово:
– Да, господа уважаемые, у нас есть право на телефонный звонок и на присутствие адвоката. А в чём, собственно, нас обвиняют?.. – умиротворяющим тоном проговорил я.
Менты натужно засмеялись, а один из них сказал:
– Насмотрятся иностранных фильмов, а потом им адвоката подавай, звонок другу, кофе, сигарету с ванной! Ха!..
– Учтите: я знаю свои права. По крайней мере, догадываюсь о них, – строго проговорил я.
Коллеги юмориста дружно засмеялись, чем вызвали у Стальского новый приступ ярости. Глеб забился в истерике, и наручники на его запястьях, которые были к тому же обвиты вокруг спинки скамьи, защёлкнулись ещё туже. Он завыл от боли и безнадёжности. Сердце моё разрывалось. Мне хотелось разделить с партнёром его физические страдания, но как назло, мои наручники едва не болтались на запястьях. Я вновь заговорил:
– Послушайте, мы – известные журналисты из третьей (или четвёртой) столицы, у нас имеются влиятельные покровители, которые осложнят вашу и без того нелёгкую провинциальную жизнь. Мы находились в составе группы тележурналистов с канала «Кефир», но вынуждены были задержаться в вашем славном городе по причине поломки, а потом и эвакуации нашего авто.
– Помело у тебя работает, мелкий засранец, – похвалил мои риторические навыки мент-юморист.
Я, приободрённый признанием заслуг, вновь открыл рот:
– Подумайте хорошенько, прежде чем…
Я не смог договорить мысль, потому что второй из присутствующих сотрудников стремительным шагом приблизился ко мне и стукнул ребром ладони по голове. Признаться: впервые за долгое время я, что называется, охренел от удивления. Мне было не столько больно, сколько неловко. Я посмотрел на Стальского, которого в этот момент как прорвало: он материл последними словами весь мир и старался дотянуться ногами до чего-либо с целью сокрушить; потом его начало тошнить.
*****
Мы уже три или более часа находились в отделении полиции. За нами присматривали два рядовых (или сержанта). Офицер, проводивший задержание, не спешил появляться.
Когда мы с Глебом ехали в клетке «бобра», успели немного пошептаться. Было очевидно, что ночное нападение и внезапный арест – звенья одной цепи. На мой вопрос «Мог ли кто-либо из нападавших отдать концы?», Глеб уверенно ответил: «Однозначно – нет!» «Скорее всего подстава или заказуха, как там это называется?» – предположил я. «Тогда мы влипли по уши», – констатировал Стальский. «Я как бы обвиняюсь в как бы хранении, а тебя им придётся отпустить», – шептал я. «Да-да, так и сделаем. А потом я свяжусь с нашими, и мы тебя вытащим», – шептал в ответ Глеб.
По приезде в отделение у нас отобрали всё кроме одежды.
Итак, прошло не менее четырёх часов, когда в помещение вошёл офицер. Вид у него был ушлый и холёный, – явно коррумпированная мразь. Мы к тому времени совсем приутихли и только и думали о том, чтобы поудобнее сесть, дабы восстановить кровоток в затёкших членах. Ещё очень хотелось пить. Те рядовые, которые за нами присматривали вначале, час назад ушли, а им на смену пришёл один другой.
– Выспались? – давясь смехом, спросил вошедший офицер.
Охранявший нас рядовой, оценив иронию старшего коллеги, сдержанно посмеялся.
– В чём нас обвиняют? – еле шевеля языком от усталости и обезвоживания, проговорил я. – В чём…
– В чём вас обвиняют? – бодро переспросил офицер. – Ха! А в чём хотите, чтобы вас обвиняли? Тебе «хранение и распространение» мало?
Разговор принимал абсурдный характер.
– Капитан, дай нам воды, – заговорил Глеб.
– В своё время, – ответил капитан.
Затем офицер встал и вышел. Через пятнадцать минут в комнату вошли два рядовых (или сержанта, я их не различаю), а вслед за ними три каких-то босяка со следами дешёвых пороков на лицах.
– Ты – сюда, ты – сюда, ты – давай здесь садись, – указал один из сержантов места босякам.
Так мы с Глебом оказались в шеренге подозрительных лиц. Через минуту вошёл капитан и сказал кому-то в коридоре:
– Проходите, пожалуйста.
В дверном проёме появился пожилой алкаш.
– Вот сюда, на середину комнаты, – указал ему офицер.
Когда робкий алканавт оказался на середине комнаты, офицер ласковым голосом проговорил:
– Ничего не бойтесь, не опасайтесь, всё позади, всё хорошо. Укажите на тех, кто на вас напал и ограбил. Прямо подойдите к каждому из них и покажите пальцем.
Естественно, «потерпевший» указал на Стальского и меня. Офицер, кинув взгляд на сержанта, сказал: «Уху», а потом прибавил:
– Остальные могут быть свободны. Сержант, проводите.
План с освобождением Стальского растаял. Теперь мы оба были на крючке. Мы остались в комнате втроём. Капитан смотрел на нас своим ясным и озорным взглядом. Казалось, он внушает нам мысль о том, что наша судьба решена, и мы поступим умно, если не будем кочевряжиться. После трёхминутной театральной паузы, офицер тоном рассказчика изложил нам синопсис преступления, которое мы якобы совершили. Я хотел заткнуть уши ладонями, чтобы не слушать бредовую историю о том, как два молодых состоятельных парня на Ягуаре за четыре миллиона рублей, депозитами на карточках в несколько сотен тысяч и имуществом на миллион долларов, приехали в провинцию и ограбили бича, отняв у него двести тридцать восемь тысяч пятьсот пятьдесят рублей. Доказательством преступления, кроме показаний потерпевшего, служили изъятые у нас наличные в размере… двести тридцать восемь тысяч пятьсот пятьдесят рублей. История эта была абсурдна вдвойне, поскольку потерпевший ни в одной из версий мультиверса не имел бы на кармане столько кэшек. Взывать к разуму не имело смысла, поскольку, рассказывая подробности нашего злодеяния, в наиболее нелепых местах сам капитан не мог сдержать улыбки.
– Сниму браслеты, и вы всё запишете. Запомнили, как всё было? – спросил офицер и, обращаясь персонально ко мне, добавил: – Ты, не забудь написать о хранении и распространении.
Стальский спокойным тоном витиевато оскорбил капитана и его матушку.
– Ладно, посидите ещё немного. Часов эдак пять.
Сказав это, он встал и шагнул к двери.
– Плюха, капитан, – сказал Глеб.
Капитан остановился. Стальский продолжил:
– Напиши на бумажке номер счёта, – я переведу. Двести пятьдесят авансом. Остальное, когда буду дома лежать в ванне. Подумай. Отдохнуть съездишь с семьёй. Десять раз съездишь.
На лице капитана читалась борьба. Потом борьба закончилась, и он выдал ответ:
– Тебе, рядовой, не понять, что значит офицерская честь.
«Ох, бля! Как язык поворачивается?!» – подумал я, закрывая глаза. Неподкупный вышел, а на смену ему тут же явился рядовой мент и сел с каменным лицом напротив нас.
*****
Время потекло каким-то особым образом. Не скажу, что медленнее или быстрее, как-то «по-другому». Хотелось пить.
«Стальский, прости. Это я тебя втянул в это дерьмо. Всё я. Мне пришла в голову идея этой поганой газеты, а ты мне говорил, что это глупая затея. А я тебе не верил. Всё это должно было плохо закончиться. Перепутал шланги на заправке… И вот это плохо заканчивается. А ты говорил, что не надо. А я тебя уговорил…»
– Заткнись, – сказал надсмотрщик.
Оказывается, я говорил вслух, а думал, что про себя.
– Не гони пургу, Аронов, – как можно более бодрым голосом сказал Глеб. – Нас вытащат отсюда. Нас уже вытаскивают. Поверь мне.
– Заткнись ты тоже, – сказал надзиратель Стальскому.
Я замолк и пригляделся к прикованному на другом конце скамейки Глебу. На его лице отчётливо проявились следы ночных побоев. Он всё-таки пропустил несколько ударов. Мне было обидно за Стальского. Он как всегда принял на себя весь удар. Мне было стыдно перед ним. Стыдно перед своим другом. Даже если бы я в это мгновение умер только за то, чтобы облегчить его страдания, я всё равно бы остался у него в долгу. Всё равно остался в долгу.
Время текло как-то по-другому, и всё это время хотелось пить.
*****
Не знаю, сколько продолжалось тупое оцепенение, но, когда я осознал окружающий мир в следующий раз, знакомых ментовских рож не было, а были две женщины-полицейские и две женщины в белых халатах, которые осматривали запястья Глеба, а потом и мою голову, светили фонариком в глаза; нам дали по бутылке минеральной воды, которые мы машинально выпили залпом. Потом нам мерили давление и дали какие-то таблетки, и сделали укол, после чего я вновь впал в состояние прострации, но уже в умиротворённом расположении духа. Краем глаза я видел, как Глеба положили на кушетку с колёсиками и куда-то покатили; я протянул к нему руку, и добрый женский голос заверил меня, что мой друг никуда не денется, и что я покачусь на такой же чудесной тележке вслед за ним, что там, куда мы прикатимся, мы сможем хорошенько отдохнуть, набраться сил и посвежеть лицами. Потом я заплакал, а ещё мгновение спустя заснул.
*****
Шумела вода. Я открыл глаза и увидел какую-то текстурную поверхность. Прислушался к звукам. «Что это?» «Пение птиц?» Я умер и попал в Рай? Чёрта с два! В Раю у людей не бывает ощущение, что кошки насрали в рот. Я жив и могу шевелиться. Это наш гостиничный номер. Повернул голову в ту сторону, где, по моему разумению должна быть кровать Глеба. Слава Нептуну, Стальский там. Он сидит, прижавшись спиной к спинке кровати и положив подбородок на согнутые колени. Он рассеянно смотрит прямо перед собой и покачивается взад-вперёд.
– Стальский, – говорю я. – Это тебя отпускает наркотик, который нам дали.
– Знаю, – все так же глядя перед собой, ответил Глеб.
– Наши вещи здесь? – спросил я.
– Нет. Наших вещей нет.
– А ты смотрел?
– Я смотрел.
Глеб пребывал в отчаянии, к которому он не привык, потому что не употреблял того, что употреблял я. Пока моего партнёра не отпустило, я должен взять инициативу в свои руки. Я медленно встал с кровати и обнаружил себя в той же одежде, что и в ту ночь, когда мы отправились в клуб. «Сколько же времени прошло? Телевизор». Включил ТВ. «Сегодня – десятого апреля ожидается переменная облачность…» – сообщила ведущая новостей местного канала. В уголке экрана тикали часы. «13:14». «01:14 p.m.»
– Где наши вещи? – спросил я и тут же вспомнил, что уже спрашивал.
Глеб всё сидел и сидел, прижав ноги к груди.
– Что это за лампочка горит на телефоне? – спросил я, подошёл к аппарату и снял трубку.
Я молчал и слушал. На другом конце аппарата тоже молчали, а через несколько секунд женский голос сказал: «Алло?»
– Слушаю вас, – сказал я.
«Алло, это рецепция. Для вас оставлено сообщение. Точнее даже несколько сообщений».
– Говорите.
«Первое сообщение от Сицилии: «Срочно перезвоните». Конец сообщения. Второе сообщение от Марты: «Позвоните при первой возможности». Конец сообщения. Третье сообщение снова от Сицилии: «Жду звонка». Конец сообщения. Четвёртое сообщение от…»
– От Марты? – не выдержал я.
«Нет. От неизвестного».
– Что там?!
«Адрес. И пояснение: “Там ваша машина”».
Девушка с рецепции несколько раз повторила мне адрес места, где предположительно находится Ягуар. Потом я спросил, знает ли она где это. Она сказала, что знает, – это автосервис и он недалеко от гостиницы.
– Вызовите для нас такси через полчаса, – велел я и повесил трубку.
Хорошая новость заключалась в том, что наши паспорта были при нас, поскольку мы не взяли их вчера с собой. Взяли только водительские права, чтобы были хоть какие-то удостоверения личности. Также наши другие депозитные карточки и кое-какие наличные были при нас. Словом, всё, что мы не взяли вчера с собой в ночной клуб, осталось в сохранности в номере гостиницы. В крайнем случае – в исключительном случае – у нас была возможность уехать домой.
Я вытащил из сумки чистый комплект одежды и разложил на своей кровати. Подошёл к Стальскому и, легонько тряся его за плечо, сказал:
– Эй, малыш, приходи в себя. Через полчаса поедем по адресу. Предположительно там Яга. Кажется автосервис какой-то.
Я пошёл принимать душ, оставив Глеба смотреть в стену мимо телевизора.
*****
Такси нас довезло до гаражного комплекса, где должен был находиться автосервис, адрес которого нам продиктовали по телефону. К счастью у Глеба в дорожной сумке завалялось немного наличности, и мы смогли расплатиться с таксистом. Следуя указателям, через два поворота мы добрели до бокса, около которого стоял чистенький и блестящий глебовский автомобиль. Из двери сарая вышел человек.
– А, это вы за Ягуаром пришли? – весело спросил чумазый парень в бейсболке.
– Да, – мрачно ответил Глеб и кинул окурок на землю.
– Всё готово. Промывка бака, промывка топливной системы, замена фильтров, мойка-полировка… – перечислял парень, глядя в бумагу на стальном планшете.
– Стоп, – остановил его Стальский. – Так машина на ходу?
– Разумеется. Но больше не заливайте в бак бензин, – весело проговорил парень.
Глеб вознёс очи к небу, потом опустил и подтолкнул меня в плечо. Я обрёл дар речи и, обращаясь к работнику автосервиса и доставая из-за пазухи деньги Стальского, спросил:
– Сколько мы вам должны?
– Ничего, – ответил молодой человек. – За ремонт уже уплачено.
Мы удивлённо переглянулись.
– Так что, мы можем забрать машину? – с сомнением в голосе спросил я.
– Конечно. Ключ около КПП, – пояснил парень.
Тот самый ключ-карта, который в числе прочих вещей отняли у нас вчера в отделении полиции! Стальский сделал жест головой, который означал: «Валим из этого города! Немедленно». Через мгновение мы запрыгнули в машину и на переднем пассажирском сиденье обнаружили прозрачный целлофановый пакет, в котором лежали все наши вещички, – наличные, карточки, водительские права, телефоны с севшими аккумуляторами, мои наручные часы, прищепка из белого золота для денег Стальского и его же носовой платок, моя канцелярская резинка для денег.
Я сел за руль и запустил мотор. Через десять минут мы припарковались около нашей гостиницы, заглушили мотор, взмыли в наш номер, побросали вещи в сумки, выписались на рецепции и, вновь запустив мотор, убрались из города, решив пообедать где-нибудь поближе к дому, желательно на территории нашей республики, и скорее всего национальной кухней.
У нас не осталось никакого желания следовать за «кефировским» благотворительным караваном, так что мы, стараясь не превышать скорость, устремились в сторону дома, до которого было чуть меньше четырёхсот километров.
Когда мы вырулили на трассу, то почувствовали себя в относительной безопасности. Мобильный Стальского набрал заряд и включился.
– Дай, дай сюда, – вырывая из рук Глеба телефон, проговорил я. – Чёрт! Нажми, нажми…
Глеб приложил палец к датчику отпечатка и экран разблокировался.
– Как там, где там?.. – лихорадочно водил я по экрану, отвлекаясь от дороги.
– Давай я сам, – сказал Глеб, забирая аппарат.
Спустя минуту, он сказал:
– Нет. У Марты автоответчик.
– Дай оставлю сообщение.
Глеб набрал номер сестры и передал мне трубку. Включился автоответчик, и я, предательки дрожащим голосом оставил следующее сообщение: «Марта-Крошка, мы с Глебом решили не приезжать в последний город, потому что… потому что машина сломалась… и… и… Мы её починили, но она может подвести в любой момент, так что… так что мы приняли решение ехать кратчайшим путём в сторону дома. Позвони как сможешь. Пока».
– Думаешь, она поймёт, что мы влипли? – спросил я.
– А ты не знаешь: с какой такой стати нас бесплатно подлечили, накормили транквилизаторами, уложили спать в наши гостиничные кроватки, да ещё и починили машину?! Да ещё и помыли машину?! – вместо ответа проговорил Глеб.
Признаться, я для себя оставил на потом решение этой головоломки. Стальский вновь заговорил:
– Думаешь, они испугались твоих речей о влиятельных друзьях из столицы? А?
– Твоя версия.
– Скорее всего, Марта не смогла дозвониться ни до одного из нас и поняла, что нас сцапали. Потом она, естественно, напрягла Марка, который нас (особенно тебя) тысячу раз проклял. После того, как Марк тебя обматерил, он сел на телефон и начал звонить…
– Думаешь, так всё и было?.. – с сомнением проговорил я.
– А ты как думаешь? – с сарказмом спросил Глеб, глядя то на дорогу, то на меня.
Я немного помолчал. Потом мне в голову стрельнула мысль:
– А давай позвоним Марку! У него-то номер, наверное, доступен.
– Вот и звони сам, – парировал Глеб.
– Ну, неееет, – протянул я. – Позвони уж сам, что я-то!..
Глеб зло посмотрел на меня и начал копаться в своём телефоне. Приложил аппарат к уху. После нескольких гудков, на том конце раздался голос.
– Привет, – только и успел произнести Глеб.
Я не слышал того, что говорит Марк, поэтому я с нетерпением ждал, когда Стальский закончит слушать, повесит трубку и расскажет всё мне.
Минуты через три, Глеб сказал «спасибо» и попрощался с абонентом.
– Ну что?! – с нетерпением воскликнул я.
– Подожди. Сейчас Владимировне позвоню. Она же оставляла сообщения на рецепции гостиницы.
– А, точно.
Глеб набрал номер нашего куратора.
– Добрый день, Сиц… – только успел сказать он.
Далее, в течение десяти минут до меня доносились прорывающиеся из динамика речи Владимировны. Потом Стальский вежливо попрощался, аккуратно положил телефон около КПП и сказал:
– Ты охренеешь, когда я тебе расскажу.
– Блин!..
– Давай-ка остановимся – поедим. За завтраком расскажу.
Согласно дорожному указателю, до ближайшего посёлка городского типа было два километра.
Мы въехали в муниципальное образование и у здания местной администрации обнаружили столовую, в которую собственно и зашли. Было время обеденного перерыва, поэтому в заведении было много работников местного производства, – то ли силикатный завод, то ли (судя по запаху) животноводческая ферма.
Скорее всего, нас всё ещё подпирало от принудительно принятых накануне наркотиков, потому что когда мы вышли из машины, и застоявшаяся от сидения кровь вновь резво побежала по руслам, мы одновременно почувствовали прилив хорошего настроения и даже лёгкой эйфории. Поведение наше стало стопроцентно врезанным. Это сказалось на общении с окружающими.
– «Ограничим круг своих желаний областью достижимого»? – предложил я Стальскому, когда подошла девушка-официант.
– Согласен. Как насчёт Луны с неба с грехом пополам? – Стальский придавил выжидающим взглядом несчастную работницу блокнота и шариковой ручки.
– Отлично! Я тоже возьму себе такое, – усугубил я неприязнь к нашим персонам.
– Записали? Значит, два таких, а пока ждём…
– Я зову охрану, – выбрала девушка единственно верный алгоритм поведения, принятый в этом заведении в отношении неадекватных.
– Не надо, – первым сдался я. – Просто принесите зелёный чай в большом чайнике и два шоколадных чизкейка.
– Мне вишнёвый… – поправил Стальский.
Официантка молчала.
– Что такое? – спросил я.
– Нет вишнёвого? – спросил Глеб.
– Нет никакого, – ответила девушка.
– А что есть? – спросил я.
– Есть щи, – ответила она.
– А половину порции можно взять? – спросил я.
– Можно, – ответила девушка.
– Тогда я возьму целую, – сказал я.
– Мне то же самое, – сказал Глеб.
– Ещё четыре куска хлеба, два капустных салата и два компота, – добавил я.
Официантка удалилась.
– Чёрт бы побрал! Я не могу совладать с самим собой! – наклонившись к партнёру, прошептал я.
– Я весь на кураже, – охарактеризовал своё состояние Глеб. – Если сейчас заиграет музыка, хоть с двухголосного мобильного, я пущусь в пляс.
– Ха-ха-ха, – приглушённо посмеялся я, боясь раззадориться пуще прежнего. – Эффект, как от экстази.
Чтобы переключить внимание, Стальский решил начать рассказывать о том, что ему сказали Бимерзкий и Сицилия. Рассказ всё время прерывался из-за того, что Глебу казалось, что это очень всё забавно, и он беззвучно как-то нездорово смеялся.
Когда Марта не смогла до нас дозвониться в одиннадцать часов дня на следующий день, она несильно удивилась, потому что была уверена, что мы накануне ушли в отрыв и теперь не может оторвать уши от подушек. Когда Марта не смогла дозвониться до нас в два часа дня, – она заволновалась. К тому же на второй звонок наши аппараты были отключены. Тогда Стальская набрала номер гостиницы и попросила проверить, в номере ли её брат и коллега. Отзывчивая девушка-администратор сказала Стальской, что сегодня рано утром её брата и коллегу повязали около лифта и увезли, предположительно, в отделение полиции. Марта дрогнувшим голосом просипела: «Спасибо», положила трубку и тут же набрала номер Дважды Мерзкого. Марк ей сказал, что не имеет связей в республике Удмуртия и посоветовал немедля сообщить обо всём Сицилии. Стальская и сама после разговора с Бимерзким собиралась позвонить Владимировне. «Я буду действовать с позиции адвоката», – напоследок сказал Марк и сразу после разговора с Крошкой-Мартой сел на телефон и начал названивать во все отделения ижевской полиции, начиная с ближайшего к отелю, в котором мы остановились. Владимировна, выслушав от Марты горстку фактов и гору домыслов, выдохнула: «Я так и знала…» и, после того как закончила разговор с ней, села на телефон…
– И дальше?.. Дальше-то что было? – не терпелось узнать мне.
– Богомерзкому удалось узнать, в каком отделении нас держат, но в чём обвиняют, ему не сказали. Он уже побросал самое необходимое в кожаную дорожную Prada, собираясь выезжать в Удмуртию, когда перезвонила Марта и сказала, что вопрос улажен.
– И кто его уладил? – я сгорал от любопытства.
– Пока Марк «действовал, как адвокат», Сицилия перезвонила сестрёнке и продиктовала номер сотового телефона…
«Чей это номер?» – спросила Стальская Владимировну. «Её имя Лариса Николаевна. Скажешь ей, что твой брат Глеб Стальский на пару с Ароновым попал в беду. Расскажешь ей всё что знаешь. Поняла?» «Да, Сицилия Владимировна». «Потом перезвонишь мне. Пока. А нет, стой! Запиши координаты». «Что?» «Джи Пи Эс координаты того места, где сейчас находятся Глеб и Вадим. Введи их в поисковую строку и посмотри на карте точный адрес. Продиктуешь этот адрес Ларисе Николаевне». «Сицилия Владимировна, я правильно поняла: у вас есть координаты, но нет адреса?» «Да, моя… мой источник располагает только такой информацией. Записываешь?» «Да!» «Широта: пятьдесят шесть, точка, восемьдесят семь, пятьдесят семь, тринадцать. Долгота: пятьдесят три, точка, двадцать два, пятьдесят, шестьдесят четыре. Записала? Давай проверим».
Эти подробности про точки координат мы узнаем только сорок минут спустя, когда вернёмся в машину, и Марта нам перезвонит. Сейчас же, сидя в столовой райцентра, мы знали только то, что к нашему вызволению приложили руку все, а в особенности благодетельница Глеба – Лариса (дай ей Бог крепкого здоровья) Николаевна.
– А потом я очнулся в номере гостиницы, а ты спал на соседней кровати, – закончил пересказ Глеб.
– Получается, что… – я не знал, что дальше сказать.
Я заволновался. Тяжело задышал и выпалил:
– Приедем домой, – сразу лети к своей крёстной фее, – благодари её изо всех сил!
Стальский сосредоточенно кивал.
– Если она пожелает, чтобы мы её оба отблагодарили – с двух сторон, – то звони, – добавил в качестве шутки – для усиления эффекта – я.
– Не говори подобные вещи о Ларисе Николаевне, – торжественно и мрачно произнёс Глеб.
– Извини, – извинился я.
Вечером-вечером делать было нечего, взяли мы
сбросились и пошли в кабак
Ю. Клинских
Поздний вечер 10 апреля.
От столовой и на протяжении двухсот километров Стальская по телефону клевала мозги сначала брату, а потом мне.
На подлёте к нашему городу, а точнее к нашему пригороду, мы с Глебом посредством телефонов уже снаряжали вечеринку. Он договаривался со своими поклонницами и их подругами, а также звонил Шубе. Я звонил Эмилю:
– Да, можете захватить своих совершеннолетних друзей. Подруг конечно желательно.
– …………
– Мы хотим, чтобы всё ходило ходуном. Пусть каждый захватить что-нибудь алкогольное, это не благотворительная вечеринка.
– …………
– Закуску поставим.
– …………
– Главное, чтобы эти люди нас любили. Мы отчаянно нуждаемся в любви. У нас был перекос в другую сторону.
– …………
Я прикрыл рукой телефон и сказал Глебу: «Эмиль говорит, что однополая любовь – это дорога в одну сторону». Стальский кивнул в знак того, что отдаёт себе отчёт в этом.
– Мы почти дома, так что приезжайте скорее. Шестьдесят девять на ходу?
– …………
– Вот и хорошо.
Я повесил трубку.
– Чем будем угощать гостей? – задал резонный вопрос Глеб, указывая на последний универмаг на нашем пути.
– Может канапе из пельменей? – пошутил я. – Выдавим майонез и кетчуп на разные тарелки, чтобы макали.
– Оставим этот вариант на крайний случай, – одобрил Глеб. – Закажем пиццу из Чудино.
Спустя восемь минут мы ворвались в прихожую, попрыгали в домашние тапки и вздохнули с облегчением. В гостиную вошла Джессика, и мы одновременно плаксивыми голосами воскликнули: «Ты не поверишь, что с нами произошло!..»
Я бы рассказал о вечеринке, но это дурной тон – рассказывать о чём-то, чего почти не помнишь.
Сначала умрёт последний человек на Земле,
и только спустя какое-то время умрёт
человеческая глупость
Г. Стальский
12 апреля.
Утром Стальская вернулась из командировки и на наши расспросы отвечала нехотя и односложно. «Да в чём мы виноваты?!» – не выдержал я. «В том, что вы – это вы», – ответила она. Днём Глеб уехал по своим амурным делам.
Была где-то половина десятого вечера. Я находился у себя в комнате. Читал и прислушивался к звукам на третьем этаже. Мы знали, что наверху Марсельчик, потому что его машина стоит с клубной стороны дома. Но с кем он? С вероятностью девяносто девять с Ренатом. До меня доносились звуки ругани. Потом я услышал звон разбитого стекла и удар чего-то тяжёлого об пол. «Семейные ссоры…» – проворчал я и перевернулся на другой бок.
Наверное, на какое-то время я задремал, а проснулся от того, что мне показалось, что я падаю с высоты. Попытался снова уснуть, но сон ушёл. Внизу – в гостиной – Стальская и Джессика о чём-то беседовали и смеялись. Около окна, загораживая лунный свет, спиной ко мне стоял мой картавый с коптящими, как горящие автомобильные покрышки, крыльями двойник.
– Где ты был, когда мы с Глебом «парились на нарах»? – спросил.
– Я не мог вам ничем помочь, – ответил он, не поворачиваясь.
Я перевернулся на живот и закрыл глаза.
– Тебе нужно подняться навегх, – сказал Картавый.
– Зачем?
– Магсельчик погиб.
*****
Часы показывали одиннадцать ноль-ноль, когда я вошёл в гостиную, кинув на Марту мимолётный взгляд. Джессики здесь не было. Видимо, Стальская уловила в моих глазах тревогу, потому что спросила:
– Что? Всё в порядке?
– Да-да… – рассеянно ответил я и, секунду поколебавшись, вышел в прихожую.
В прихожей я отыскал в шкафу зимнее пальто и достал перчатки из карманов, надёл их и вышел во двор, а затем на улицу. Обошёл дом и зашёл на «клубную половину» участка. К счастью снег уже совершенно сошёл, и я не оставлял следов. Под навесом стоял Range Rover Autobiography Марселя. Я потянул ручку передней пассажирской двери, – она оказалась открыта. Забрался внутрь. Долю секунды наслаждался внутренним убранством авто, салон которого был обшит изысканной бордовой кожей вручную не иначе самой Лизой-Лизой-Лизоветой. Итак, с чего начать? Открыл бардачок, – аккуратно проверил содержимое. Ничего такого, – обыкновенное содержимое бардачка автомобиля, принадлежащего богатому парню. Нычка под центральной консолью: разменные монеты российских рублей. Подлокотник: четыре пачки банкнот номиналом в пять тысяч рублей и одна пачка тысячных купюр; никакой валюты, – выбор патриота. Подумав о том, что полицейским и так нормально платят, засунул деньги в карманы штанов. На дне подлокотника лежал то ли пистолет, то ли револьвер в кобуре; его я забирать не стал. «Да где же?!..» – с досадой подумал я. Слева от руля обнаружил ещё одну нычку, которая открывалась при нажатии. Под тряпочкой из микрофибры я наконец нашёл то, что искал, – коробочка для переноски линз, жидкости и пинцетов. Положил коробочку в нагрудный карман куртки, выключил подсветку салона, покинул авто и аккуратно закрыл дверь.
Вернулся в дом и зашёл в гостиную. Марта была там. Она спросила:
– Что?
– Слушай, Марта, сделай одолжение.
– Да?
– Езжай сейчас к Марку – к вам домой – и побудь там несколько часов. Окэ?
– С чего бы это? – недоумевающе проговорила Стальская.
Я открывал и закрывал кухонные ящики в поисках подходящей тары для своей добычи. Мне бы подошёл какой-нибудь непрозрачный, сохраняющий форму контейнер. На глаза попался закрывающийся на защёлку металлический бокс для весового чая. Я открыл его и убедился в том, что он наполовину полон.
– С чего бы мне сейчас ехать к Марку? – спросила Стальская, следя взглядом за моими манипуляциями.
– А? – переспросил я, высыпая чай на столешницу.
– Что ты делаешь с чаем? – спросила Марта.
– Мне нужна коробочка, – ответил я.
– Для чего?
– Для денег и наркотиков покойного Марсельчика, – ответил я и, улыбнувшись, добавил: – Ему они больше не пригодятся, а их наличие скомпрометирует светлую память о нём. Хотя я сильно сомневаюсь, что подобные вещи в ста процентах случаев упоминаются в протоколах.
Стальская задумчиво следила за тем, как я извлекаю из карманов пачки денег и коробку для линз в форме лягушки с выпученными глазами и кладу это всё на дно опорожнённой банки, а затем сверху снова засыпаю чаем.
– Что происходит?
– И вот эту коробочку прихвати с собой, пожалуйста. Её оставь на сохранение Марку. Я её потом заберу. Ладненько?
– Какого чёрта происходит? – повышенным голосом вопросила Стальская.
– Слушай, тут такое дело: Марсельчик лежит у нас на третьем этаже в луже крови. Он стопроцентно мёртв. Это ужасное событие. И вот я подумал: а пускай, как будто Марточки целый день не было дома. А? Ты как бы всё это время провела со своим женихом в вашей квартире в городе. Пускай, как будто ты приехала только поздно вечером или даже завтра утром, когда полицейские и эксперты всё здесь приберут. А?
– Хочешь сказать, что Марсель…
– Ну, о чём я тебе твержу. Давай-ка собирайся, езжай сейчас в город и прихвати эту банку с чаем. Ах да! И Джессику прихвати. Неизвестно какой у нашей экономки текущий иммиграционный статус. Так что… Пойду разбужу её.
Через десять минут Марта с сонной Джессикой справа от себя и с сонным Адольphом (сидящим в маленькой клетке для путешествий) у Джессики на коленях выезжали из ворот задним ходом.
– Эй, красавица! – окрикнул я Стальскую.
– Что? – опуская стекло, спросила Марта.
– Мусор прихвати.
Подождав пять минут, я позвонил в «стодвенадцать». Поговорив с оператором, я набрал Марка и всё ему рассказал. «Деньги-наркотики забрал?» – спросил Марк дежурным тоном. «Забрал, Марта везёт их к тебе». «Оружие было?» – спросил Б-гомерзкий. «Было». «Надеюсь, Марта не везёт его ко мне?» «Нет-нет. Оружие я не трогал». «Молодец, Аронов. Выезжаю к вам».
*****
13 апреля.
Сегодня днём мы с Глебом ездили в чудинское отделение полиции – давать показания. Я рассказал, что слышал звуки ссоры и звон стекла. «Потом я решил проверить, всё ли в порядке у нашего партнёра и обнаружил его распростёртым на полу в луже крови». «А я всю ночь провёл со своей подругой Ларисой Ник… с Ларисой. Приехал только на следующий день», – говорил Стальский. Марта давала показания прямо в кабинете Даши, – следователь к ней приехал на работу.
Вечером мы с Глебом, напялив жёлтые резиновые перчатки до локтей, отмыли кровь с пола и подмели осколки. Орудие убийства – бронзовый бюст Луи Армстронга забрали полицейские в качестве вещественного доказательства. Убравшись в чиллауте, мы приступили к перетаскиванию ящиков с запасами алкоголя к нам на кухню. Последним рейсом перенесли профессиональную кофе-машину с бара на третьем этаже к нам на кухню. «Очевидно, что клуб прекращает свою работу», – подумали мы.
В одиннадцать вечера Стальские, Джессика и я ужинали и вели беседу.
– Он был «ласковым, но смертоносным», – задумчиво проговорил я после второй порции джина.
– О ком ты? – тревожно спросила Марта.
Я заметил, что Глеба тоже заинтересовал этот вопрос. Я сокрушённо, как нечто совершенно очевидное, сказал:
– Да об этом личном помощнике Марселя, об ассистенте его!
– С чего ты взял, что это Ренат убил Марсельчика? – спросил Глеб.
– Да?.. – нервно спросила Марта. – Может причина в его бизнесе!
– Чёрта с два! – воскликнул я, не в силах выносить – как мне в тот момент показалось – косность ума своих партнёров; у меня ещё стояла перед глазами картина распростёртого на полу Марсельчика. – Это преступление на почве страсти! Ты, как юрист, должна была изучать такой предмет как юридическая психология; на этом уроке тебе бы сказали, что когда из головы человека делают фрисби тяжёлым предметом – это указывает на личную неприязнь! И скорее всего, имеет место преступление на почве страсти. Ревность!
Стальские переглянулись; Глеб налил себе и мне по новой и, посмотрев вдаль, произнёс: «Вот умер» Марсельчик, «но помрём и мы, – не выпросить нам дней из нищенской сумы».
Рената арестовали в ту же ночь, через два с половиной часа после преступления. Он медленно брёл вдоль дороги, ведущей из нашего пригорода в город. Ренат сразу во всём признался.
Многие думают, что похороны – случайное событие без каких-либо правил, но это не так. Похороны – это по большей части светское мероприятие. Вы должны всегда помнить, что на похоронах вы как на сцене
La Grande Bellezza
Четверг. 16 апреля.
На кладбище, которое находилось почти в центре города, и на которое было сложнее попасть в качестве постоянного резидента, чем верблюду пройти в игольное ушко, собралось на удивление мало людей. Совершенно очевидно, что родителей Марсельчика здесь не было; может они уже умерли? Итак: Сицилия не пришла, а пришёл Шуба – что нас немало удивило, а с ним вместе пришёл какой-то высокий экстравагантный мужчина лет сорока трёх, – немного позже выяснилось, что это и был тот самый егоровский старший брат-волшебник.
После погребения Глеб остался общаться с братом Егора на свежем воздухе, Марта разговаривала с самим Шубой, а я вернулся в машину, завёл мотор и включил отопление, – погода в апреле такая изменчивая.
Марсельчик. Без сомнений: этот человек заслуживает того, чтобы о нём рассказали гораздо больше, но я ничего о нём не знаю, кроме того, что он нам – мне и моим партнёрам – дарил праздник. Он обладал обаянием Ганди, Малькольма Литла и Чаплина в одном флаконе. Располагал. Обволакивал. Я включил музыку:
Рест ин Пис, Марсель, покойся с миром.
*****
Мы уже подъезжали к ресторану на набережной Нижнего Озера, где готовились поминки, когда я решил спросить Глеба о его продолжительном разговоре с братом Шубы. Марта тоже заинтересовалась этим вопросом.
– Ой, ребята, это странный тип, – с улыбкой проговорил Глеб.
– Видимо, он действительно странный тип, если даже такой странный тип, как ты, говорит, что он странный тип, – жестикулируя перед взором партнёра, скороговоркой проговорил я.
– Мм… – вопросительно и в то же время утвердительно произнесла Стальская.
– Так о чём вы говорили? – с нескрываемым любопытством спросил я.
– Не о чём конкретно… – Глеб задумался. – Он… Кстати его зовут Артём. Он как вода утекал у меня сквозь пальцы во время беседы, – Глеб взглянул на свои руки. – Не увиливал от темы, нет. Как-то обволакивал моё сознание всё это время. Даже вспомнить нечего, кроме того, что он приятный человек. Вроде, – Стальский припарковался и устремил свой взор вдаль.
Я заметил, что к нашей машине приближается Сицилия. Наверное, она не пришла на похороны, потому что распоряжалась здесь. Наверное, всё лично хотела подготовить. Не знаю, короче. Глеб находился в задумчивости, а Марта манипулировала своим телефоном и тоже немного утратила связь с реальностью. Я резюмировал:
– Это про него БГ написал песню «Человек из Кемерова».
Глеб напряг лоб, потом усмехнулся и сказал:
– Сто процентов.
В этот момент Сицилия постучала в моё переднее пассажирское стекло.
– О, Владимировна здесь, – только сейчас заметил её Стальский.
Марта вышла из задней двери и сделала чмоки с Сицилией.
– Ладно, вытряхиваемся, – самому себе сказал я и ступил на землю.
*****
На десять часов вечера у нас троих была назначена ещё одна встреча, – с нашим адвокатом Марком Дважды-мерзким. Он собирался что-ли дать нам какие-то инструкции по поводу того, что мы должны говорить следователям, если они нас снова будут расспрашивать. Всё это конечно касалось убийства в нашем жилище Марсельчика. Кто бы сомневался, что под Марсельчика, окромя налоговой, копали ещё какие-то следственные органы. О чём-то ещё Марк собирался «с глазу на глаз» переговорить с нами троими. Лично я ехал к нему на встречу для того, чтобы он вернул то, что я ему передал на сохранение, а именно банку из под чая с деньгами, порошком и… чаем. Встречу назначили в кафешке около Консерватории и Театра Оперы.
*****
– Вы не поверите, – смеясь, говорил Марк. – Этому помощнику Марселя дали меру пресечения в виде домашнего ареста, и он всех нае…, передознувшись этим своим героином.
«Ого!» – хором выдохнули мы.
– Он что умер?! – переспросила Стальская.
– Вот и я о чём! Его адвокат ну в очень близких отношениях с судьёй. Так бы сидел-посиживал в ожидании суда. Глядишь, дожил бы до первого слушания, аха-ха! – зло засмеялся Бимерзкий.
– Мне жаль, что так всё сложилось, – печально глядя в окно, промолвила Марта. – Трагедия развернулась на наших глазах…
Глеб выглядел также опечаленно.
– Все там будете, наркуши проклятые! – злорадно выпалил наш адвокат.
Секундное замешательство вклинилось в нашу печаль. Все поняли, что Бимерзкий в первую очередь имел в виду меня. Чёрт возьми, у него были причины относить меня к «…проклятым».
– К тому же эти господа брали друг у друга за щёку, – привёл свой последний аргумент в пользу версии неминуемого возмездия Марк.
– Ладно, – поднимаясь с места, устало сказала Марта, – я подожду в машине. – Это всё, что ты хотел сообщить?
– Ну… Да… – замялся Марк. – Ты, может, сегодня останешься ночевать дома?
– Не сегодня, – холодно проговорила Стальская.
Она жестом попросила у Глеба ключи от Яги, Глеб вынул карточку из кармана и отдал сестре. Стальская явно не желала выслушивать желчные речи Бимерзкого.
– Пока, Марк, – уходя, кинула она.
Мы остались втроём. Я заговорил:
– Это самое… Марк, отдай мою коробочку.
Бимерзкий извлёк из своего портфеля жестяную банку из-под чая. По его кисло-надменной роже я понял, что просто так он её не отдаст.
– У меня не камера хранения, Аронов. Тем более для запрещённых веществ. Понял?
– Понял, – смиренно ответил я. – Спасибо.
У меня больше не было причин находиться здесь и я немного заёрзал, поглядывая на Стальского. Глеб о чём-то задумался и сказал:
– Ты иди, Вадим, подожди в машине. Мы кое-какое дельце обсудим быстренько. Тебя с сестрой не касается.
Я был рад распрощаться с нашим законным представителем, поэтому незамедлительно встал, сказал «Пока, Марк» и направился к выходу. Через два шага обернулся, помахал адвокату банкой с чаем и одними губами сказал «Спасибо».
Дошёл до парковки, сел на заднее сиденье машины.
– Они там насчёт Джессики говорят, – обернувшись, сказала Марта. – Глеб хочет гражданство ей сделать.
– А… – задумчиво протянул я, осматривая содержимое банки.
Всё было на месте. Коробочку для линз я положил во внутренний карман пиджака, четыре пачки денег – три по пять тысяч и одну по штукарю – расфасовал по боковым карманам, банку с остатками осквернённого весового чая положил на пол, чтобы потом выбросить.
– На, кинь себе в сумочку, – сказал я Марте, протягивая ей четвёртую пятиштуковую «котлету».
Стальская щёлкнула застёжкой на своей Fendi и раздвинула края. Я разжал пальцы, и кэш упал внутрь со звуком «Бум».
Не вспоминай прошлое. Не предавайся ностальгии. Смотри только вперёд. Твою жизнь пусть вспоминают потомки;
если там будет что вспоминать
Г. Стальский
17 апреля.
Под утро я видел сон. Я стою напротив длинных столов, за которыми заседает консилиум жирных дядек. Один из них – видимо, председатель – строгим голосом спрашивает:
– Как твоё имя?
А я отвечаю:
– Оливер Твист, сэр.
А он мне:
– Ты знаешь, что сегодня твой день рождения?
– Нет, сэр.
«Этот мальчишка глуп», – толкая меня в плечо, говорит мужчина, стоящий слева от меня.
А тот, что сидит за столом, снова строго спрашивает:
– Известно ли тебе, что ты круглый сирота?
– А что это такое, сэр? – спрашиваю я у него.
«Я же говорил, что он круглый дурак», – снова толкая меня в плечо, говорит тот, что слева.
Тот, что за столом, спрашивает:
– Ты знаешь, что у тебя нет ни отца, ни матери, что тебя воспитал приход?
«Приход?!..» – думаю я, вот это прикол. Пытаюсь скрыть смех, но у меня ничего не получается. Я начинаю неудержимо смеяться, хлопая себя по коленям.
– Приход! А-ха-ха-ха!!! Меня воспитал приход! Ну вы шутники! – я упираюсь руками в столешницу, чтобы не упасть от приступа веселья.
Строгие лица комиссионеров становятся испуганными, расплываются; затем всё заволакивает пелена, и я просыпаюсь.
Мне нет-нет снятся сюжеты скучных фильмов.
Пробудившись, я застал самого себя «в состоянии интеллектуальной эрекции» и, не отвлекаясь на чистку зубов, сел за обещанный тёте Саре рассказ.
*****
Вечер того же дня.
«… – А это кто у тебя? – заинтересовано спросил офицер.
– Это мой синий платочек, – без запинки ответила я.
– Милая, это же ключик, – смеясь, умилённо промолвил офицер и, нажав на мой нос, сказал: – «Динь!»
Посвящается памяти моей мамочки, родившейся в Революцию, героически прошедшей Великую Отечественную Войну, прожившей замечательную жизнь и ушедшей в ясном уме совсем недавно.
Конец».
Последние десять минут, сидя за обеденным столом в гостиной-столовой квартиры тёти Сары, я зачитывал вслух и с выражением, написанный мной утром, рассказ. Я поднял глаза от распечатанного текста и спросил: «Годится?»
Тётя Сара сидела напротив меня и плакала. Признаться, я ожидал и даже надеялся на такую реакцию.
– Многовато пафоса, конечно, – сказал я. – Но жанр требует, понимаете?..
– Годится, Вадимчик, годится, – уверенно проговорила старая леди, утирая слёзы.
Я уже надевал второй ботинок в прихожей, собираясь уходить, когда тетя Сара сказала: «Минутку», и удалилась в глубины своих апартаментов. Возвратилась она через двадцать секунд и, со словами «Это мой подарок тебе», протянула мне кольцо.
– Я не могу и не хочу его брать, – серьёзным тоном проговорил я.
Мне всегда было трудно удержаться от грубости, когда я подозревал, что кто-то пытается навязать мне свою волю. Признаться, я терпеть не могу принимать подарки. Люди дают ненужные тебе вещи и чувствуют себя при этом благодетелями. А ты не можешь отказаться, ибо это невежливо. С другой стороны, подарок старика отличается от подарка молодого человека. Подарок старика – это ступень к освобождению его бессмертной души от земного балласта.
– Тётя Сара, я действительно не люблю вещи, которые мне дарят. Они у меня надолго никогда не задерживаются. Я с вами откровенен, потому что вы мне нравитесь.
Старая леди внимательно слушала мои объяснения, а когда я закончил, промолвила:
– Ты должен его принять. В этом весь смысл.
Я остановился в своей попытке скрыться за входной дверью. Когда мне говорят «В этом весь смысл», я вдруг понимаю, что в этом действительно весь смысл.
– Ладно, давайте, – протянул я руку.
– Ты знаешь, что с ним делать, – со счастливой улыбкой сказала она.
– Да, – ответил я, пряча подарок в карман. – Да.
«…И когда она шла к себе домой по дороге, о которой знала, что он по ней не пройдёт, я смотрел, как она снимает со своих смирившихся рук длинные, бессмысленно красивые перчатки…»
М. Пруст
30 апреля.
Всю ночь я провёл в дружном коллективе нашей газеты у меня на квартире, готовя номер La Critic’и. Материал получался взрывоопасный. Ком тужур, в общем-то. Могли последовать как официальные санкции в виде исков, так и неофициальные: в виде направленного вульгарного членовредительства. Опять. «Если бы про меня такое написали, я бы «заказал!» – поделился со мной своими чувствами Глеб. Хотелось верить, что «вульгарный» этап мы минули; это не так, тем не менее. «Это our way», – философски умозаключил я и продолжил причёсывать текст.
– Предпоследний день апреля, время ти-ка-ет! – стоял над душой Эмиля Стальский.
– Почему в последний момент?! – поинтересовался Иван, который никаких обязанностей не исполнял, а просто составлял нам компанию.
– Просто я весь месяц был занят, – деловым тоном проговорил Стальский.
Я, как бы незаметно от Стальского, показал практикантам жестом, какими именно делами был занят Глеб. Они посмеялись. Глеб тоже. Последние пять дней Стальский прогуливался со своей благодетельницей по Парижу, и только восемнадцать часов назад прилетел обратно. Что и говорить, месяц выдался нелёгкий.
*****
– Ладно, я поехал домой. На ногах не стою, – без пяти два ночи заявил Глеб.
Стальский не спал уже двое суток. Я – больше суток точно. За последний год я научился при необходимости не спать по трое суток, а также научился не просыпаться двое суток.
– Езжай. Я приеду, как только закончим и отправим Марте, – ответил я.
Стальская, сидя дома, ждала, когда мы отправим ей на почту готовый материал, чтобы она могла сверстать номер и переслать его Ильгизу в типографию.
Я закрыл за Глебом дверь. Он явно что-то недоговаривал, но это «что-то» не было связано с новым номером, поэтому сейчас имело для меня второстепенное значение.
*****
Формально 01 мая.
Кукушка прокукарекала половину шестого утра, когда я надел ботинки в прихожей, чтобы умчаться домой. Через минуты мы трое – практиканты и я – спустились вниз и вышли во двор.
Около своей машины я сказал им «пока» и сел внутрь.
– Такой вопрос, Вадим, – заговорил Ваня, когда крыша уползла в багажник, и я снова появился на виду.
– Да.
Вид у них обоих был сдержанно-возбуждённый.
– А Глеб точно не из наших? – спросил Ваня.
– Нет, Глеб – еврей, – шуткой ответил я.
– Мы не про это, – усмехнулся Эмиль.
– Да, я понял. Нет, коллеги, насколько я знаю – а я знаю – он не из ваших, – я усмехнулся. – По крайней мере, пока.
– Так значит, у меня нет никаких шансов? – деланно грустно спросил Ваня.
– Ну, не знаю. Попробуй его разозлить, – посоветовал я.
– Оставим как вариант, – Ваня оценил мою остроту.
– У вас что, свободные отношения? – я перешёл на шёпот, хотя Эмиль стоял рядом.
– Ага. Мы не всегда будем молодые, – ответил Ваня.
– Понятно, – я подивился лёгкости бытия. – Если вдруг Стальский сменит раскрас, и мне станет об этом известно, то вы будете первым, кому я расскажу, – пообещал я и завёл мотор.
Ребята ушли в свой дом студента, находящийся в тридцати секундах ходьбы, – через два дома от моего. Я вдохнул весенний, уже майский воздух и прислушался к звукам природы. Птицы беспощадно пели, призывая друг друга к продолжению рода и другим приятным жизненным хлопотам; я тихо позавидовал. «Мы не всегда будем молодые». По пробуждающемуся ото сна городу с ветерком, с настоящим небом над головой.
Через пятнадцать минут выехал на трассу и прибавил газу. «That’s life – that’s what all the people say…» – пел старина Фрэнк из колонок авто, а я делал вдохи и выдохи.
В шесть десять утра я ковырялся ключом в замке коттеджа. К моему удивлению Стальские не спали. Ещё из прихожей я услышал, что они ругаются в гостиной. Я не собирался таиться, чтобы подслушать разговор, поэтому громко загремел связкой со всеми ключами, вешая её на специальный крючок. Стальские перешли с крика на злое шипение.
– Кто автор этого дурацкого сценария? – шипел Глеб. – Марк – хитрож… адвокат – Апрелий?!
– Как ты догадался?!.. – прошипела в ответ Марта.
Я прошёл в зал и махнул рукой партнёрам.
– Не обращайте внимания, я сейчас выпью сто, может сто пятьдесят миллилитров, и поднимусь к себе, – произнося эти слова, я доставал бутылку из морозилки, стакан из-под стойки.
Глеб показал знак «Виктории». Я достал второй стакан.
– Так ты меня не отвезёшь, алкожор от полиграфии?! – зло, как бы в последний раз, спросила Марта брата.
Глеб встал с дивана и направился к наполненному для него олд фэшну. Стукнул своим стаканом по моему олд фэшну, залпом приговорил сорокаградусный напиток, – не запивая, не закусывая, не сомневаясь, – как бы отвечая на вопрос сестры; разумеется отрицательно.
– Извини, сестрёнка, я выпил свою рюмку невозврата, выпил ещё две рюмки назад.
Мышцы на скулах Стальской напряглись.
– Что такое? – нехотя поинтересовался я у присутствующих, в душе опасаясь, как бы между мной и водочкой не возникло непреодолимого препятствия.
Марта в негодовании отвернулась. Глеб закурил и жестом показал мне мол: «Пей! Что не пьёшь-то?! Пей-пей-пей! Тебе надо!» Я не стал торопиться.
– Ладно, господа, чем я – слабый человек с водительскими правами категории «В» – могу быть вам полезен на данном этапе жизненного пути?
Моё сознание меркло. Марта по-прежнему молчала, хотя уже не так сурово, как полминуты назад.
– Ты! – указал я пальцем на Глеба. – Говори.
Глеб сделал презрительную гримасу и заговорил:
– Марту надо отвезти в больницу. У неё на семь утра назначена процедура…
– Да, процедура!.. – обрела дар речи Марта. – Стоматологическая процедура…
– Ага. По удалению… – снова заговорил Глеб.
– Зуба! Чтоб вас обоих!.. – закончила фразу Марта.
– И её некому отвезти, некому, НЕ-КО-МУ! У неё ни друзей, ни подруг, ни бойфренда, ни родственников, ни адвоката… Даже Марк не может! А Марта говорит, что если не сегодня, то никогда больше не решиться на эту… стоматологическую процедуру, – победно закончил Глеб.
– Понимаааю, – задумчиво протянул я, в душе уже простившись с жидкостью в стакане. – А сама ты не можешь ехать, потому что будешь после наркоза и всё такое… И такси тебя уже не успеет кинуть до больницы… Только беспринципный и отчаянный рыцарь дорог успеет доставить леди к… «стоматологу» за… – я посмотрел на часы на микроволновой печи, – полчаса.
Марта молчала.
– Ты уверена, что тебе туда надо? – посчитал своим долгом уточнить я.
– Уверенна, – без запинки ответила Марта.
Я по-ковбойски катнул свой стакан Глебу и потратил последние силы на слова, адресованные Марте Стальской.
– Запрягай «Единичичку», я сейчас «поправлюсь» и выйду.
Марта встала с дивана, прошла в прихожую и, не притормаживая, сорвала связку моих ключей с крючка и хлопнула входной дверью.
– Что? – спросил Глеб.
– «Всё готово для пробега, не хватает только снега…» – серьёзным тоном проговорил я.
Глеб замешкался, потом присел на корточки и начал рыться в нижних кухонных шкафах; через секунду нашёл то, что искал; катнул мне по стойке коробочку для линз в виде лягушки с выпученными глазами.
– Эх, не люблю я это дело, но раз такие обстоятельства… – хохмил я.
Размышления о ситуации Стальской я оставил на потом.
– А ты не думаешь?.. – голосом телеведущего начал Глеб.
– Не думаю.
– И почему же?! – Глеб явно злился.
– Я бесплоден, – весёлым тоном сказал я. – Генетическая аномалия. Хромосомный сбой.
– Повезло!.. – на автомате всё так же зло сказал Глеб.
Я поднял глаза на Стальского. Он сказал: «Извини». Я извинил. Глеб твёрдым, но не злым голосом спросил:
– Она знает?
– Да.
Зарядившись оптимизмом и положительными эмоциями, я, выходя в прихожую, кинул: «Передай водке, что я вернусь».
*****
Когда мы подлетели к входу больницы на улице Чайковского, в запасе было ещё четыре минуты. Я хотел поддержать Марту добрым словом, но она так стремительно, не открывая дверь, через верх выпрыгнула из машины и убежала, что мне осталось только выбрать место поудобнее и начать делать два дела одновременно, а именно: спать и загорать. Найдя такое местечко на парковке, сменил прозрачные очки на непрозрачные, приспустил кресло, укрылся пиджаком как одеялом и отбыл в мир грёз. Тёпло-холодная весенняя погода. «Оставь… Я воспитаю маленького ублюдка, как родного». Что?! Дурной сон. «Emergency», – гласила оранжевая надпись на фоне тёмно-синего неба.
*****
– Аронов, трогай.
– А?! – я вынырнул из забытья и вытер растёкшиеся слюни.
Мне ничего не приснилось, кроме черноты, что на меня не похоже. Марта видимо шагнула через открытую крышу, поэтому я не проснулся от звука захлопывающейся двери. Машинально взглянул на левое запястье, но часов на нём не оказалось.
– Трогай, давай. Поехали уже!..
– «Водитель потрогал. Штирлицу понравилось…» – я плохо соображал.
– Оставь свои шутки. Я устала.
Взгляд Марты был затуманен отчаянием и наркозом. Я снова посмотрел на левое запястье, – часы не появились.
– Марта, у меня кажись часы спёрли! Пока я тут спал!.. – я был ошарашен этим открытием.
*****
Примерно шесть недель спустя.
– Я никогда всерьёз этим не интересовался, – вполне искренне ответил я.
– Правда? Это странно; ведь вы давно дружите; вы ведь дружите? – Марта тронулась со светофора.
– Не знаю. Попробую ответить на твой первый вопрос образно, – я повернулся вполоборота к Марте и поджал одну ногу под себя.
– Давай.
– Если мне нравится шедевр архитектуры, вряд ли я буду дознаваться о том, на каком фундаменте он стоит.
– Хм… А если ты намерен стать владельцем этого… здания, то в таком случае что? – Марта приподняла брови и переводила взгляд с дороги на меня и обратно.
Я понимал, что имеет в виду Марта. Улыбнулся счастливой улыбкой и задумался над формулировкой ответа.
– Если я – владелец здания, фундамент которого мне неизвестен, то я поселюсь в этом здании в самой красивой комнате, и, (если!) когда здание будет рушиться, я буду погребён под его обломками, – закончил свою мысль я.
– Интересненько, – иронично покачав головой, сказала Марта.
– Тебя?..
– Да, вполне.
– Что?
– В смысле: мне понятна твоя позиция, – Марта сосредоточилась на дороге.
Я решил спросить:
– Ты хочешь узнать что-то обо мне?
– Всё, что мне хотелось знать, я уже знаю.
– Что-нибудь из первых уст, как говорится. О моих родителях? Хотя нечего о них рассказывать.
– О моих хочешь послушать? Ты ведь даже фотографий их не видел.
– Они существуют? Родители?.. – на полном серьёзе спросил я.
– Да, – усилила кивком головы свой ответ Марта.
– Может быть позже; мы уже приехали. Нам назначено на шестнадцать ноль-ноль, – я посмотрел на новые часы. – Паркуйся пока.
– Разве для таких как мы не полагается место на парковке? – Марта окинула взглядом перспективу.
– Сегодня суббота; жаркий денёк, – медленно проговорил я, высматривая место под парковку Танка. – Такая большая страна, и так трудно припарковаться.
– Т-с-с-с… – посмеялась она и потрогала указательным пальцем галстук на моей шее.
Я не стал пренебрегать этим аксессуаром, ведь он приобрёл историю.
– Да, надел галстук, – подтвердил я. – Вот конкретно этим была привязана моя левая рука.
– С-с-с…
С минуту мы сидели молча, потом Марта вернулась к прежней теме разговора:
– У нас, милый, вся жизнь впереди, чтобы узнать друг о друге всё. Если пожелаем, – Марта достала из бардачка карандаш для глаз.
Сзади засигналили и нам пришлось отъехать. В поисках парковочного места мы удалились от пункта назначения довольно далеко, – примерно на четыре минуты неспешной ходьбы. Наконец остановились на парковке одного из ресторанов центра города.
– Если что – зайдём выпить по чашке кофе, – отпразднуем, – предложила Марта, указывая на заведение за нашей спиной.
– А может доедем до того заведения, где мы с тобой ели штрудель с шампанским? – предложил я. – Помнишь? Давно.
Стальская пощёлкала языком, обдумывая предложение. Это щёлканье, вкупе с затуманенным взором, действовало на меня одновременно умиляющее и волнующе. Вообще говоря: всё, что делала Стальская ртом мне безумно «нра».
Установилась тишина. Мы умели молчать в присутствии друг друга без всякой неловкости, и сейчас пользовались этим. Я нарушил молчание:
– Вот если бы…
– Да… – перебила меня Марта, явно отвлёкшись от своих мыслей.
– Вот если бы я был писателем и рассказывал историю нашей жизни…
– Да?
– То мой герой – чтобы читателям стало понятнее происходящее – должен был бы спросить твою героиню…
– Да?..
– Он бы спросил: «Зачем мы это делаем?»
Марта захлопнула козырёк с зеркальцем и убрала карандаш, достала расчёску. Набрала воздуха в лёгкие:
– Каждый из нас делает это по своим причинам, но есть как минимум одна общая причина для этого.
– Да?.. – пришёл мой черёд «дакать».
– Это общая причина в том, – Марта тщательно подбирала слова, – что этим… этим жестом… этим актом мы хотим показать самим себе и всему миру, что мы друг для друга – особенные люди. Если мужчины друг для друга – особенные люди, они могут дружить. Мы берём традиционные отношения.
– Да-да, я понимаю, – закивал я.
Марта продолжила:
– А когда мужчина и женщина друг для друга особенные, то они могут пожениться, – Марта улыбнулась одной половиной губ, в знак того, что она закончила объяснение.
– Мне понравилось.
– А что касается отдельных причин каждого из нас, то…
– Не надо, – остановил я Марту. – Читателям хватит и этого.
Марта начала расчёсывать волосы. Я снова глянул на часы и поправил рукав рубашки, потом другой рукав. Хм… Кое-кто поудачливее меня сказал, что лишними произнесёнными словами, мы только ограничиваем свою жизнь; загоняем себя в рамки. Я бы не хотел, чтобы у меня были рамки, чтобы у нас с Мартой были рамки; чтобы у Глеба были рамки. Мы на правильном пути. «Я буду беседовать с тобой обо всём, что есть и что будет у меня на сердце, чтобы ничего не осталось сокрыто», – сказал я себе.
– Знаешь, милый, я влюбилась в тебя с первого взгляда.
– Ой, да брось! – вырвалось у меня. – Правда, что-ли? Может «раза»?
– Правда, конечно.
– Круто! Я такой, – я сделал глубокий вдох. – Хотя в тот момент в прихожей мы даже не смотрели друг на друга…
– Ты вспоминаешь полуторагодовалый момент, а я имела в виду тот раз – на стадионе, на дне города. Сколько лет прошло? Одиннадцать?
– В августе будет двенадцать, – сказал я.
Мы помолчали. Потом Марта лукаво улыбнулась и спросила:
– А если бы ты был не писателем, а режиссёром, то, что должны были сейчас делать наши герои?
– Тут всё ещё проще. Никаких лишних слов! Современный зритель терпеть не может болтовню на экране. Если бы это было кино, то наши герои, в ожидании условленного часа, перебрались бы на заднее сиденье этого огромного автомобиля и занялись сексом, – я легонько стукнул костяшкой указательного пальца по поручню над перчаточным ящиком. – А режиссуру всей этой истории я бы доверил только Хармони Корину, однозначно. Или Мадонне, однозначно.
– Хм… – Стальская медленно повернула ко мне голову, ещё медленнее улыбнулась, прикусив нижнюю губу (так в определённые моменты делают все девушки независимо от образования), глазами показала мне на задний ряд. – Хм…
Если бы такому суждено было случиться, когда б Марта попросила меня придумать брачную клятву, я, недолго думая, процитировал бы поэта, изменив в его четверостишии одно слово (извиняюсь, конечно): «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся, – и нам СОМНЕНИЕ даётся, как нам даётся благодать…» На первый взгляд – не очень подходящая максима для выражения вечной любви. Слово «сомнение» наводит на невесёлые мысли. Однако, по зрелому рассуждению, эти слова вполне могут быть девизом всей жизни, значит и брачной клятвой тоже. Если уж совсем обнаглеть и ещё раз позволить себе изменить – на этот раз – два слова в этих божественных прочувствованных гением строках, то получится: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся, НО нам ЖЕЛАНИЕ даётся, как нам даётся благодать…» «Это бы понгавилось Марте, – прошептал мне на ухо картавый двойник. – Скажи ей». «Нет, это лишнее», – мысленно ответил я ему.
Прошу прощения за использование в этом абзаце избитых выражений, букв, знаков препинания… Кланяюсь поэту Ф. Тютчеву, написавшему в конце своей жизни строки:
Голос, который способен возвращать души с Того Света, уж точно не будет сейчас лишним.
*****
Взгляд Марты был затуманен отчаянием и наркозом.
– Марта, у меня кажись часы спёрли! Пока я тут спал!.. – я был ошарашен этим открытием.
– «Кажись», «спёрли»! Выражаешься, как деревня! Ещё называешь себя интеллигентным человеком! – зло проговорила Марта. – Твои часы на каминной полке уже две недели лежат, с последней дискотеки. Уже три часа дня.
Я медленно начал движение через парковку к выезду. Нужно что-то сказать, но я боялся вызвать гнев Стальской; я берёг её нервную систему.
– Как твои «зубы»? – сочувственно, но твёрдо спросил я.
Марта отвернулась и молчала. В отражении правого зеркала заднего вида я видел её лицо; огромные солнечные очки, напряжённая складка между бровей. Вдруг подбородок Стальской дрогнул, моё сердце пропустило удар. Я резко остановил машину и, для пущей убедительности, рванул вверх ручной тормоз. Марта забыла свой плаксивый порыв и вопросительно уставилась на меня.
– Слушай, Марта! Мы сейчас с тобой заедем в магазин, потом возьмём суши на вынос, а потом рванём в одно местечко на берегу Волги и накушаемся водки до потери совести. Будем весело орать и материться; будем громко слушать музыку и проклинать человечество, и пить водку, и есть вкусности всякие, и радоваться весне, и мочить ноги по колено, и… и… подпевать магнитофону… Я буду показывать перед тобой свою молодецкую удаль, буду остроумно шутить и нелепо ухаживать за тобой… А ты… ты будешь танцевать, будешь снисходительно улыбаться и придумывать мне всякие смешные прозвища!.. А? А?! Решено!
– Зачем я тебе, Вадим? – из-под тёмных очков по щекам Марты лились слёзы.
– Заткнись, дура! – заорал я и ударил несколько раз сжатыми кулаками по рулю. – Просто, заткнись… – на этот раз еле слышно прошептал я, отвернувшись в другую сторону.
Марта подняла очки на голову и закрыла лицо ладонями. В следующее мгновение Стальская обвила мою шею руками, притянула к себе и горячо зашептала в самое ухо:
– Спасибо, милый, спасибо…
Два раза подряд поцеловала в губы, оставив вкус соли. Бессонные ночи и сопутствующие события порядком расшатали мои и без того игрушечные нервы. Я балансировал на грани комы и бесстыдной истерики. Марта всё ещё держала мою голову у своего лица; её ресницы щекотали мне ухо; слёзы и сопли, казалось, склеили нас навеки. Время юношеского мозгокрутства подошло к концу. Мы уже были другие.
Вот она меня отпускает. Вытирает тыльной стороной ладони мои и свои щёки, настраивает зеркало заднего вида на своё лицо. Последний взгляд на отражение, – как ни в чём не бывало. Приглаживает волосы, поправляет складку рубашки на груди. Манжеты… Смотрит на меня тёмно-тёмно-синим взглядом. Кончик языка скользит по пересохшим губам и исчезает за такой знакомой скептической усмешкой. Очки, как забрало опускаются на лицо. «Кх… Кх… Мм…», – произносит Марта Стальская, а потом сразу:
– Кто-то грозился отвезти на пустынный берег Волги, накормить вкусняшками и споить водкой?.. – южно-калифорнийская улыбка озарила парковку среднеповолжской больницы.
– Я ничего не говорил про «вкусняшки», я говорил про вкусности. Это две большие разницы, как говорят у вас в Одессе. Хотя, твоя интерпретация мне больше нравится, – я понял, что всё плохое позади, а впереди только хорошее.
– Вы будете болтать, господин Аронов, или заведёте свой полу-мачо-мобиль и выкрутите до отсечки в направлении вышеперечисленных соблазнов?.. – Марта скинула полусапожки и положила ноги около рычага коробки передач.
– Хм… Дайте подумать, госпожа Стальская. Я выбираааюю… «До отсечки!»
– И диетической «Mountain dew», – велела Стальская.
Машина, вильнув задом, выехала на проезжую часть и, по автобусной полосе, пренебрегая правилами дорожного движения и нормами морали, долетела до поворота направо. Водитель этой машины в это время думал: «Если я хороший человек, то только в самом плохом смысле этого слова».
*****
С того самого момента как машина скрылась за поворотом, эти двое больше не расставались, а примерно через шесть недель, не сказав никому ни слова (очевидно поняв выражение «таинство брака» слишком буквально), поженились. И закроем эту тему.
Любое движение, – во времени или в пространстве, –
это вопрос денег
Г. Стальский
Переписка в Твиттере Г. Стальского
В.А.: Новый бенефис Джейсона-нашего-Стетхема. «Шальная карта». Нечто среднее между артхаусным «Револьвером» и всеми остальными фильмами со стариной Джейсоном. В этой истории, наш любимый «бывший спецназовец» раздаёт пиз… не весь фильм напролёт, а только немного в середине и много в конце. Рекомендую к просмотру.
Г.С.: Фильм «Моя Госпожа» примечателен актрисой первого плана. Обаяние врождённого порока на фоне наивных садо-мазо, БДСМ, ГИБДД и прочих унижений.
*****
А что касается тринадцатого номера рекламной брошюры La Critica, то её всегда можно отыскать в центральной библиотеке нашего города.
Фармацевтика в союзе с природой способны устроить такое,
перед чем смерть покажется пикником на взморье
М. Веллер
02 мая.
В восемь часом вечера мы втроём приехали к Сицилии в «Фанерный Пейзаж». Выдача зарплаты и короткий разговор заняли пятнадцать минут. В половине девятого мы поднимались в лифте на предпоследний этаж жилого комплекса «Суворовский», чтобы встретиться с нашим адвокатом. Бимерзкий быстро справился с официальной частью, а именно с запиранием наших денег в своём сейфе, и перешёл к неофициальной в виде дурацких разговоров, в которых были такие фразы как: «Дорогая, ты сегодня останешься дома?»
Когда мы спускались в лифте вниз, Марта сказала: «Я ему завра всё расскажу». «Ладно», – ответил я, смотря в одну точку. «Серьёзно. Завтра. С глазу на глаз», – заверила меня Стальская. «Хорошо», – ответил я. «А мне расскажете?» – и так обо всём догадавшись, спросил Стальский.
Мы умирали с голоду, но не поддались порыву поужинать в городе, а решили доехать до домашней еды Джессики. Как назло на выезде из города дорожная полиция останавливала почти все автомобили с целью тщательного досмотра и мозгоклюйства. «Аронов-гад, выбрасывай всё из окна!» – наполовину в шутку, на три четвёртых всерьёз сказал Стальский. У меня ничего не было (с собой), поэтому мы с лёгким сердцем остановились по мановению полосатого жезла. Сам досмотр не занимал много времени, а вот очередь на него занимала.
– У тебя давно эти конфеты лежат, – сказал я Марте, указывая на коробку грильяжа на задней полке. – Откроем, если они не испортились.
– Камни не портятся, – пошутил Стальский.
– Это кто-то вместе с цветами подарил после съёмок «Завтрака», – сказала Марта. – Посмотри срок годности.
– Ты никогда не приносила домой цветы, – заметил я. – Часто дарят?
– Каждый раз, – сказала Стальская. – Всем девочкам-ведущим дарят цветы.
«Надо бы подарить Мартке цветы», – сделал я мысленную заметку, отправляя в рот первую конфетку.
– Ну-ка, – потянулся рукой Глеб и сцапал сразу две конфеты.
Затем и Стальская взяла конфету.
Когда инспектор подошёл к нашей машине, мы уже спороли полкоробки грильяжа и страдали чувством вины за испорченный аппетит.
– Инспектор, не желаете конфетку, – с заднего сиденья спросил я, протягивая коробку.
– Нет, благодарю, – ответил служитель автозакона. – Документы в порядке?
– Да, в полном, – открывая разрисованный под хохлому клатч от D&G и протягивая права, ответила Стальская.
Инспектор посветил фонариком на карточку водительского удостоверения и, вместо того, чтобы спросить свидетельство о регистрации и страховку, расплылся в улыбке и спросил:
– Марта Стальская, можно я с вами сфотографируюсь?
Пока происходила селфи-сессия, мы с Глебом съели ещё по конфете.
– Запрячу фотку поглубже, – сказал инспектор, водя по экрану своего Яблока, – чтобы жена не нашла. Хи-хи.
Пожелав удачи в творчестве и личной жизни, полицейский отпустил нас без досмотра.
Нам предстояла ещё одна остановка в пути, – в магазине, чтобы купить свежий хлеб.
Через пятнадцать минут мы вошли в дом и расползлись по ванным комнатам с целью мытья рук. Джессика тем временем разогревала ужин.
Собравшись в гостиной через пять минут, мы расселись кто куда в ожидании последних штрихов в картине нашей трапезы.
– Ох, чёрт, такой фильм страшный посмотрел!.. «Голод» называется. Как раз в тему, – Стальский нервно крутил самокрутку, сидя на диване перед включенным телевизором.
– Что? «Голодные игры»? – рассеянно спросила Стальская, не отрываясь от чтения с планшета.
– Какие, нахер, «Игры…»?!.. – заворчал Глеб. – «Голод». Фильм про лидера ирландской республиканской армии, который заморил себя голодом в тюрьме.
– Про иракского лидера? Ммм… Интересно, – покачивая головой и продолжая читать, сказала Стальская.
– Блин, отвали со своими иранскими лидерами, глухая тетеря… – прошипел Глеб, взглядом подгоняя Джессику.
Я тоже порядком проголодался. Конфеты, казалось, только усилили чувство пустоты в желудке. Вообще-то я чувствовал себя нехорошо, какое-то обезвоживание, что-ли.
– Это тот фильм с Фасбиндером в главной роли? – чтобы отвлечься от своего плохого состояния здоровья спросил я у Глеба.
Глеб с гримасой отчаяния посмотрел на меня, как будто ничего не понимая, спустя несколько секунд ответил:
– Да-да, этот самый фильм.
Лицо Стальского отразило боль и страдания. У меня в животе в этот миг сильно кольнуло.
– А-а, ч-ч-чёрт!.. – прошептал я.
Со стороны интерната, несмотря на поздний час, раздался звук тяжёлой строительной техники.
– Опять эти дятлы! – заорал Глеб, так что все, кроме Марты вздрогнули.
Не меняя позы, Марта сказала:
– Точно! Опять эти дятлы!
Долю секунды я удивлялся, потом почувствовал солидарность со Стальскими и отчаянное негодование по поводу того, что нас беспокоят этими звуками. А, почти задыхаясь от злости, зашипел:
– Опять эти… эти… дятлы!..
Здесь происходило какое-то безумие, но причина от меня ускользала; меня затошнило, а потом сразу перестало тошнить.
– Хотя какая разница. Нам не так уж мешает этот звук, тем более он не продлится долго, – тоном аутотренинга сказал Глеб.
Я посмотрел на Марту. Она, не отрываясь от чтения, сказала:
– Хотя, конечно, да… Нам не слишком уж мешает этот звук, к тому же он не продлится долго.
Я хотел сказать, что мой ум отказывается понимать происходящее, но, с ужасом заметил, что говорю следующее:
– Справедливости ради, скажу: нам не больно-то мешает это тарахтение, ведь оно длится всего ничего.
Было очевидно, что мы втроём пребываем в плену солидарности, находясь в плену одного вещества. Последние полминуты, Норма стояла около холодильника и с ужасом следила за происходящим.
– Горло… – прошептал Стальский и скатился с дивана на пол, приземлившись на лицо.
Со стороны Марты произошло какое-то движение, а также раздался лёгкий стон. Стальская со стуком уронила планшет на стойку, и дрожащим голосом проговорила: «Моя голова…», – после чего, почти не сопротивляясь, упала на пол. Я ощутил себя китом, выброшенным на берег, который слишком тяжёл для того чтобы дышать без воды. Картинка в поле моего зрения сменила угол, – я лежал на полу и смотрел на Стальских и ноги Нормы. Я не мог говорить.
– Норма! Норма! – раздался звук голоса Глеба, – Скорую помощь… Марка… Конфеты в Танке… Марк… Скорая помощь в Танке… Звони конфетам…
– Норма-Норма… – просипела Стальская, подражая интонации брата.
Это последнее околочеловеческое, что я запомнил.
*****
За те пять или шесть часов, что мы ждали реанимации, я ни на минуту не терял сознание. Чудинская скорая помощь приняла решение везти нас в городскую больницу. Все трое ехали на разных каретах. Как на бал.
Пока в лаборатории делали анализ оставшихся четырёх конфет грильяжа, нам промыли желудки и сделали клизмы, а потом мы с Глебом лежали неподалёку друг от друга на каталках в коридоре. Стальской в поле нашего зрения не было. Всё это время мы не могли самостоятельно двигаться и даже держать головы. Мы могли говорить.
Итак, мы с Глебом разговаривали. Болтали и смеялись на весь этаж. Кто-то из нас спросил у другого: «А где Марта?» Следующие мням-мням-мням минут мы орали: «Марта! Марта!» кто громче. Потом мы катались на каталках наперегонки, что в последствие оказалось вымыслом упоротого мозга.
В какой-то момент пришла медсестра и вколола нам что-то по вене. Перекинувшись напоследок очередными шутками, мы уснули. Мне приснилось, что мы ждём в гости президента Северной Кореи и очень по этому поводу волнуемся. Я же, не желая бить челом перед «уважаемым гостем», покрасил волосы в белый цвет и ушёл в баню читать газету.
*****
03 мая.
– А у гражданина… Стальского ещё и кокаин.
Я открыл глаза и сфокусировал взгляд. У изножья моей больничной койки стояла женщина в белом халате с фонендоскопом вокруг шеи и зачитывала что-то с металлического планшета с прищепкой на ухо мужчине в накинутом поверх костюма халате. Увидев, что я пришёл в сознание, врачиха вышла из палаты.
Уже в силу сформировавшейся привычки, я повернулся налево, надеясь на соседней койке увидеть Стальского. Глеб не подвёл, – он мирно посапывал на соседней кроватке.
– Очнулись, господин Аронов? – задал риторический вопрос мужчина, доставая из недр своих одежд удостоверение сотрудника МВД и разворачивая его перед моими замутнёнными очами. – Давайте побеседуем о произошедшем.
– Где Марта? – разлепляя спёкшиеся губы, промямлил я.
– Вадим, будет лучше, если я буду задавать вопросы, а вы отвечать, – тоном умника, как мне в тот момент показалось, проговорил мужчина.
– Где Стальская, придурок?! – мгновенно озверел я, вскочил с кровати и тут же рухнул на пол.
– А! Сукккка! Не закапывайте, я живой!!! – раздался с соседней койки возглас моего партнёра.
Я засмеялся сумасшедшим смехом и снова растянулся на полу.
– Не бойся, Стальский, тебя откопали, – весело прокричал я с пола.
– Ты где, Аронов?! – полным ужаса голосом прошептал Глеб. – Мы погибли, Аронов, я так и зна-а-а-ал!..
– Не гони, друзззжисче! – весело воскликнул я, ползя по полу в сторону его койки. – Сейчас я найду Марту, и мы отсюда уберёмся.
Оперуполномоченный молча наблюдал за этой нездоровой сценой (из нашей с Глебом повседневной жизни, ха-ха!).
– Вот ты где, гад! – выпрыгивая из-под кровати Глеба прямо перед его лицом, воскликнул я и ухватился за его подушку, как за спасательный трос вертолёта.
Стальский напугался и скуксился. Мне стало его жалко. Он тонким голосом проговорил:
– Я навсегда парализован, Вадим. Ты будешь за мной ухаживать до старости? Ты не бросишь ведь меня в доме для престарелых?
– Ну, конечно, не брошу, – ласково проговорил я, гладя по голове Глеба. – К тому же ты не парализован, просто тебя ещё таращит. С непривычки-то.
– Ты уверен в этом? – недоверчивой плаксивой интонацией спросил Глеб.
– Конечно, уверен, – улыбнулся я, а потом якобы нахмурился и спросил: – А кто зажал от меня кокос?
– Кто? – тоже улыбаясь, спросил Глеб.
– Вот кто?
– Я?
– Ты.
– Меня угостили, – с глупой улыбкой сказал Глеб.
– Хочешь сказать, что это не из лягушки с выпученными глазами? – недоверчиво прищурившись, спросил я.
– Неа, честное слово, не из лягушки, – заверил меня Глеб, а потом, заметив присутствие постороннего, спросил: – А кто это?
– Вы кто, мужчина? – оборачиваясь, строго спросил я.
– Оперуполномоченный Габдрахманов. Необходимо…
– Это Габдрахманов, – возобновил я разговор с партнёром. – Ты лежи и отдыхай, а я сползаю, найду Марту. А потом мы поедем домой к Джессике.
Я отпустил концы глебовской подушки и скатился на пол.
– Эй, стой! – встрепенулся Габдрахманов, когда я начал переползать порог.
В этом момент в палату, перепрыгнув через меня, вбежала врач и дрожащим голосом воскликнула: «Что здесь, Святые Небеса, происходит, вашу мать?!» Я решил, что мне не стоит отвлекаться на разговоры с первым встречным-поперечным и продолжил свой тяжкий путь гусеницы.
– Ну-ка хватайте его, – скомандовала женщина-врач, и я почувствовал на плечах крепкие руки Габдрахманова.
Им двоим – врачу и оперу – не составило большого труда уложить меня в кровать и привязать руки и ноги эластичными бинтами. Стальский же подобных мер в отношении себя не требовал, так как считал себя парализованным. Всё это время, что они меня усмиряли, я орал как свинья и требовал отвести меня к Марте Стальской.
– С ними сейчас бесполезно разговаривать, – сказала врачиха полицейскому, когда я переводил дух между своими воплями.
Спустя какое-то время ко мне присоединился Стальский, и мы начали орать по очереди. Со стороны это выглядело подлинным дурдомом. Улучив мгновение тишины, врач сказала Габдрахманову: «Побудьте здесь, я схожу за лекарством». Через минуту она вернулась с маленьким металлическим подносиком, на котором лежали два шприца с прозрачной жидкостью. Я, не переставая ритмично вскрикивать, без сопротивления дал сделать себе укол в вену. «Не сопротивляйся, друг», – сказал я Стальскому, видя, что он боится укола.
Прошла минута или две. Орать уже не хотелось. Кровать начала качаться, подобно качели или колыбели. Когда мой разум уже почти померк, в палату вошёл Бимерзкий и с порога строгим голосом обратился к врачу и Габдрахманому:
– Кто вам позволил допрашивать моих клиентов в моё отсутствие?! Их отравили. Вот заключение лаборатории.
– Эй, Марк, – умирающим голосом позвал я.
– Что? – не слишком приветливо отозвался Бимерзкий.
– Что с Мартой? – теряя фокус зрения, спросил я.
Дважды Мерзкий не торопился с ответом.
– Что с ней? – из последних сил спросил я.
«С ней всё будет в порядке», – услышал я сквозь пелену забытья и… уплыл в темноту.
«Ты скажешь: «How much?»
Я скажу: «Fuck you!»
Каждый хочет чужую,
Никто не хочет свою»
БГ
22 мая.
Вот уже пару недель мы жили безо всяких злоключений. И, чёрт возьми, мне нравилась такая жизнь.
В этот день я, как самый ничем не занятый, ездил платить за коммунальные услуги за свою квартиру и квартиру Стальских. В три часа дня – как раз кстати – позвонила Сицилия, – у неё для меня был новый материал, – для июньского номера La Critic’и.
– Как у вас дела? – пространной интонацией спросила меня Владимировна. – На здоровье не жалуетесь?
Она, конечно, имела в виду тот случай, когда нас отравили грильяжем.
– Всё в порядке, СициМировна, спасибо, – ответил я.
– Что уж там в итоге оказалось? – попросила напомнить она.
– В основном «Тарен». Он раньше входил в комплект аптечки индивидуальной, являясь противоядием от некоторых видов химического оружия…
– Понятно.
– Такие дела. И ещё там нашли какую-то хлорид-диоксид-моногидраза… Лаборант говорила, я не запомнил.
– Ясно.
По факту покушения завели уголовное дело. Бимерзкий настоял на том, чтобы мы написали заявление, во много потому, чтобы нас самих не привлекли за употребление запрещённых препаратов. Это была его линия защиты. Следственные органы в рамках расследования прокрутили все записи с камер наблюдения в здании телекомпании «Кефир», но выяснить кто принёс «заряженную» коробку конфет не представилось возможным ввиду давности событий. Как я уже говорил, конфеты лежали в Танке уже довольно долго. Ещё следователи снимали отпечатки с самой коробки и даже звонили в Санкт-Петербург на фабрику им. Крупской. Интересно, что они спросили? «А грильяж с «Тареном» у вас выпускается? Может какая-нибудь ограниченная серия, специально для Грушинского фестиваля?»!
– Хорошо, – задумчиво проговорила Сицилия. – Ладно. Передавай привет Марте.
*****
После «Фанерного Пейзажа» я поехал к себе на квартиру, чтобы в одиночестве изучить материал из жёлтого конверта. Увлёкшись работой (да-да, я могу увлечься работой), я не заметил, как стемнело. Пора было собирать бумажки и мчать домой, чтобы после нежных объятий со своей Кариатидой, продолжить работу над статьёй в компании «славной настойки» (читай – «любого крепкого алкогольного напитка»).
Для разнообразия я решил выехать из города не кратчайшим путём, а через мост «Тысячелетие», – оттуда открывался захватывающий вид на обе половины города. Минув мост я съехал в небольшой туннель, и в этот момент по крайне левой полосе, моргая ксеноном, промчался красный Ягуар с чёрной тканевой крышей. Пролетая мимо моего левого борта мотор Ягуара взревел ещё сильнее, и эхо прокатилось под сводами подземного переезда. Я с улыбкой проводил, превращающийся в точку на горизонте, красный родстер. Дорогие понты, сколько себя помню, не оставляли меня равнодушным. Может мне показалось, но вроде номер у этого монстра был: «к001рт». Да разве ж его разглядишь, когда он перемещается со скоростью двести пятьдесят.
Когда я уже почти выехал на шоссе, зазвонил телефон. «Шуба», – прочитал я имя абонента. С секунду поколебавшись, я нажал «Ответить».
– Эй, приве-е-ет, как дела? – начал я разговор.
– …………
– Ммм…
– …………
– Вынужден ответить отказом, пупсик, – смеясь, ответил я.
– …………
– Нет, а что вы меня раньше не звали, когда я был…
– …………
– Никакого веселья не хочу.
– …………
– Чтобы отдыхать, нужно работать, а я…
– …………
– Веселитесь, вы заслужили. А я поеду домой репетировать семейную жизнь.
– …………
– И это… Спасибо, что позвал. Извини.
– …………
– Тебя туда же.
Разговор завершился. Я ехал и улыбался. Чему конкретно? Даже не знаю. Тому, что у меня, у нас всех всё хорошо. А Шуба меня звал на какое-то досужее мероприятие, на котором они с Глебом постоянные резиденты. Что именно за мероприятие Егор не уточнил, пытаясь заинтриговать меня. «Ты же журналист, исследователь…» – привёл, подсказанный Стальским, аргумент Егор, чем меня несказанно посмешил. Но для меня больше не существовало интересных мероприятий, кроме тех, что были у нас с Мартой. Вот, скажем, два дня назад: приезжаю домой, захожу в гостиную, а там никого нет. Только записка на столе. От Стальской. В ней написано: «Поднимись в бар на третьем этаже», и сердечко нарисовано.
Я поднимаюсь и что я вижу. Играет спокойная музыка. Свет везде выключен, только над баром и стойкой горят две тусклые лампочки. Джессика в фартуке и белой рубашке стоит за стойкой и натирает бокал вафельным полотенцем. Стальская, одетая в вечернее платье с открытой спиной, делает вид, что смакует мартини и в мою сторону даже не смотрит. Я включился в игру. Подсел рядом и махнул «бармену», мол «как обычно».
– Что ты пьёшь, милая? Мартини? – обратился я к «прекрасной незнакомке».
Стальская-незнакомка смерила меня оценивающим взглядом и промолчала.
– И повторите заказ для леди, – велел я «бармену».
Когда наши заказы были готовы, я возобновил общение.
– Так что… Как твоё имя, красавица?
– Мария, – промолвила Марта. – А твоё?
– Можешь звать меня Корнелиус, – сказал я.
Стальская сдержала порыв рассмеяться и продолжила игру. Отпив из своего олдфэшна чёрного Джонни, я, изображая матёрого соблазнителя, спросил:
– Как ты развлекаешься, детка?
Стальская перевела на меня томный взгляд и произнесла:
– Яблоки.
– Что?! Яблоки?.. – я с трудом придерживался роли; это всё было довольно смешно.
– Ем яблоки, – подтвердила «незнакомка».
– Яблоки?! Я не ослышался?
– Нет, ты не ослышался. Яблоки.
– Есть у меня яблоки, – сказал я, снова отпивая.
– Правда?! – проявила эмоции «незнакомка».
– Правда. Они у меня в номере. У меня номер в этой гостинице. Поднимемся, красавица?
– А у тебя точно есть яблоки?
– Точно, – беззвучно смеясь, проговорил я.
– Пойдём тогда, – она залпом прикончила свой мартини и съела оливку.
– Идём, – сдёргивая пиджак со спинки барного стула, сказал я и отправился вслед за «незнакомкой», легонько касаясь её обнаженной спины.
Мы сделали вид, что поднялись в мой номер, а на самом деле спустились на второй этаж и закрылись в мартовской спальне. Почему не в моей? Потому что у неё матрас лучше.
Кто-то скажет, что подобные игры практикуют пары, у которых отношения стали остывать. А-неа. Скажу по секрету: игры практикуют все, у кого есть фантазия.
И вот скажите теперь мне, – зачем мне нужны глебовско-шубовские тусовки, когда моя жизнь сложилась.
Я проехал ещё два или три километра по трассе, когда Эдит Пиаф на моём мобильном снова запела. На этот раз Стальский.
– Чего тебе надобно, Старч…ский? – спросил я.
«Тебе надо это увидеть, брат», – безапелляционным тоном заявил Глеб. Я, даже не думая притормаживать, ответил:
– Я уже всё видел, малыш. Сериалы, Стальский, сериалы.
«Просто поприсутствуй. Заодно заберёшь меня. Если я не смогу сам сесть за руль…»
– Да, блин, не хочу я тусоваться, я домой хочу! – воскликнул я.
«В этом есть практическая польза, как ты не поймёшь! Познакомишься с влиятельными людьми города. Не всё же в Астрале летать». Последней фразой Глеб затронул живую струну. «Сделай это для меня». Я слишком многим обязан этому человеку, чтобы отказывать по мелочам; Глеб знал, что я знаю это, и он на это рассчитывал.
– Чёрт с тобой. Куда подъехать?
«Знаешь бывшую швейную фабрику в посёлке Левченко?»
– Чего?!
«Ладно, въедешь в Левченко – перезвони, – я тебя сориентирую».
– Бле-ан… – прошептал я и, улучив благоприятный момент, развернулся через две полоски.
Снова двигаясь в сторону города, набрал Стальскую и рассказал ей всё, что знал, а именно, что Глеб и Шуба позвали меня на какую-то тусовку, что я ехать не хотел, и что они настояли. Марта решила повеселить меня коротким рассказом о том, как десять минут назад она пыталась самостоятельно сварить пельмени и кинула в кипящую воду красный перец, после чего они с Джессикой задохнулись.
– Ты научишься, – нежно сказал я.
«А ведь кориандр тоже можно использовать во время готовки пельменей?» – спросила она.
– Нет, лучше не надо, – почувствовав плохое предчувствие, сказал я.
«Но, милый, я его тоже кинула. Там в баночке, в пакетике было совсем мало. Этот кориандр, оказывается, выглядит как прессованный кофе. Я весь использовала».
– Чёрт!.. – прошептал я.
«Что?»
– Ты умница, – похвалил я. – Я бы хотел сейчас приехать домой и поесть приготовленные тобой пельмени.
«У… Какая самоотверженность, ми-и-илый…» – похвалила Стальская.
– Пока, красавица.
«Я тебя жду», – сказала она напоследок.
Через пятнадцать минут я въехал в посёлок Левченко и набрал Стальского. Он как назло долго не брал трубку. На шестой гудок таки взял.
– Ну, где тут в посёлке Левченко отдыхают влиятельные люди? – иронизировал я.
«Памятник Левченко видишь?»
– Так… Так… Вижу.
«После него второй поворот направо, потом сразу налево и езжай вдоль бетонного забора…»
В общем, Глеб меня чётко сориентировал на местности, и я сделал вывод, что он тут бывал не раз.
– Дыра какая-то. Всё дно отобью, – ворчал я.
«Проехал забор?»
– Да.
«Видишь синие ворота?»
– В них въезжать?
«Да. И дальше на тринадцать часов вглубь. Коричневое складское помещение видишь?»
– Блин, дыра какая-то.
«Видишь коричневый ангар».
– Вижу.
«За него заезжаешь и увидишь много тачек около двухэтажного здания типа офисного, обшитого ламинатом. Найди около него место и припаркуйся. Я выйду».
Тихо матерясь, я, следуя инструкциям Стальского, выехал на площадку перед офисным зданием, перед которым было припарковано около двадцати машин. Все авто были весьма дорогие. Около входа в здание стояли два крепких парня, один взрослый, другой молодой. Выискав место и развернувшись носом к выезду, я вышел из машины и включил сигнализацию, – через полминуты моя повозка наглухо закрылась, а я приблизился к дверям, заодно найдя взглядом машины Шубы и Глеба, – они были припаркованы в разных углах стоянки. Ещё мне показалась знакома серебристая Ауди А7, но я не смог вспомнить где я её видел, и видел ли именно её.
– Здрасте, – сказал я привратникам.
– Здрасте, – сказал тот, что постарше.
– Можно войти? – от нечего делать спросил я.
– Нет, – ответил тот же привратник.
– А что там внутри? – убивая время в ожидании Глеба, спросил я.
– Закрытое мероприятие, – последовал ответ.
Я переминался с ноги на ногу, чтобы отпугивать комаров. Через минуту за дверью раздался звук открывающегося замка, затем она отворилась. В дверном проёме стоял Стальский в расстёгнутой рубашке. Я вопросительно посмотрел на него, а потом на стоящих по обеим сторонам от дверного проёма охранников.
– Что встал? Заходи, – сказал Глеб.
Я начал медленно заходить, не забывая поглядывать на привратников.
Оказавшись внутри, я мгновенно ощутил контраст между убогостью экстерьера и богатым убранством интерьера. Отделка помещения, уже начиная с прихожей, была выполнена из дерева. Свет струился из каких-то скрытых в полу ниш. В воздухе разливался ненавязчивый аромат душистых трав. Первым после коридора помещением оказался просторный зал с диванами и столами, телевизором, двумя русскими бильярдами и маленьким, но плотно затареным баром. Телевизор был включен, и его смотрел человек, который, услышав звук наших с Глебом шагов, обернулся и кинул:
– Привет, Вадим.
– О, привет, Окунь, – обрадовался я знакомому лицу и подошёл, чтобы пожать руку.
Это окуневская серебряная А7 стояла на улице. К нам подошёл Стальский и спросил:
– Так вы знакомы?
– Да, – сказал я.
– А что ты мне не сказал, что знаешь Аронова? – обращаясь к Окуню и улыбаясь, спросил Глеб.
– Специфика бизнеса, – пояснил Окунь. – Конфиденциальность – залог конфиденциальности.
Почувствовав себя немного посвободнее, я с усмешкой спросил:
– Ну и чем тут занимаются? Играют в покер? Смотрят бои без правил? Убивают бомжей ради развлечения? Лепят горшки? А?
– Ты ещё не догадался? – спросил Глеб.
– Неужели трахаются? – слишком громко проговорил я, и эхо раздалось под потолком помещения.
Как раз в этот момент из прихожей в зал вошли мужчина и женщина и, сдержанно проговорив: «Здравствуйте», проследовали в следующее помещение.
– Да, – сказал Глеб.
– Что «да»? – переспросил я, всё ещё смотря на дверь ведущую вглубь.
– Да, свингер-клуб, – пояснил Глеб.
– Ты шутишь?.. – глупо улыбаясь, спросил я, хотя уже в тот момент прекрасно понимал, что так оно и есть.
– Да нет же, – сказал Глеб. – Это закрытый свингер-клуб, в который новые члены принимаются путём вынесения кандидатуры на всеобщее голосование. Если кандидат набирает восемьдесят процентов голосов, то его приглашают на ознакомительный вечер. Если ему по нраву, то он вносит членский взнос и становится резидентом.
– А я?.. – пролепетал я, не зная, что конкретно хочу спросить.
– А ты был вынесен на голосование три месяца назад, но никак не мог набрать нужный процент голосов, и вот сейчас набрал, – разъяснил Стальский. – Тот, кто знаком с кандидатом лично имеет право вето.
– Что? – переспросил я.
– Есть устав общества. Потом объясню, – отмахнулся Глеб. – Кстати, основателем, а также спонсором на первых порах, является Марсельчик.
Я молча переваривал обрушившийся на меня поток информации. Конечно, всё это не могло не быть правдой, но в глубине подсознания была маленькая бледная мысль, что меня разыгрывают.
– Пойдём дальше, – сказал Глеб.
– Мне дальше не надо, – засопротивлялся я.
– От тебя ничего не требуется, – наклонившись к моему уху, доверительным тоном прошептал Стальский.
– Да я могу себе представить что там. Наверное, – я сделал шаг к выходу.
– Знакомство с влиятельными людьми, – напомнил Глеб.
– Ах да, точно! – вспомнил я, но вектор направления не сменил, и Стальскому пришлось меня буквально ловить.
Мы прошли в следующее помещение, которое оказалось чем-то вроде раздевалки в фитнес-клубе.
*****
Двадцать минут спустя.
– Бля-а-а-а! А когда я первый раз курил!.. Со старшим братом это было. Я, короче, дунул, закашлялся, конечно. Потом почти сразу вторую тяпку; голова закружилась у меня; мне невыносимо захотелось лечь. Я кое-как – по стеночке – дошёл до кровати. Лёг, короче, на живот и чувствую, что все мои внутренние органы прилипли к животу! Ну, изнутри!..
Человек пять слушателей шубовской истории из детства – трое мужчин и две женщины не считая Окуня и меня – посмеялись над словами рассказчика. Шуба продолжал:
– Я пересрался, ясное дело. Перевернулся на спину, а органы, сука, перекатились там внутри и прилипли к спине! Я думаю: «Бля-бля-бля!!! Если не сдохну – больше никогда, сука, никогда в жизни не притронусь к этой дряни ебанной!» Бога молил о том, чтобы не умереть. Зарок давал: «Боженька, уважаемый, не дай сдохнуть! Больше никогда, клянусь, никогда! Заранее спасибо!» Серьёзно, уверен был, что мне пришёл Иосиф Кобздец! Потом уснул. Утром, конечно, проснулся как ни в чём не бывало. Брат с корешами всё ещё на кухне сидели, сушили ноздри феном – общались. Я, естественно, по новой дунул. Порядок! Пожрал и в школу пошёл. На зарок хер забил. Наебал Бога, короче.
Дружный смех последовал после последней фразы Шубы. Егор, погрузившись в воспоминания, ухмылялся, покачивал головой и отпивал из высокого стакана тёмный ром.
Последние пятнадцать минут я снова находился в первом (назовём его банкетным) зале в окружении, как я уже говорил, нескольких средних лет мужчин и женщин. Незнакомые мне люди, с которыми я успел только обменяться рукопожатиями, довольно откровенно рассматривали меня. Я смущался и прятал лицо. Чтобы как-то отвлечься от своего конфуза, я развлекал себя, мысленно спрашивая каждого из незнакомцев: «А ты голосовал за меня?!» Окунь естественно был здесь неспроста, – занимался популяризацией своего товара.
В раздевалке все снимали свою одежду и облачались в тоги на манер римских граждан. Я тоже, как и все присутствующие, обёрнулся в простыню, на ногах у меня были одноразовые тапочки. Всю электронику, а также часы надлежало оставлять в специальном ящике, которым заведовал всё тот же Окунь.
Пока мы здесь сидели и обменивались интересными историями, приходили ещё люди и, коротко здороваясь, уходили в раздевалку, но оттуда не возвращались. Один из новоприбывших мужчин был в синей прокурорской униформе. «С работы», – решил я.
– Сколько времени? – спросил Шуба и взял запястье Окуня, чтобы посмотреть на его часы.
– Десять минут одиннадцатого, – ответил Окунь.
– Пошли что-ли? – сказал один из мужчин, беря за руку свою «римлянку».
Стальский махнул мне рукой.
«Нет, нет, нннет…» – внутренне сопротивлялся я, когда шёл за Глебом, с трудом сопротивляясь желанию держаться за его покрывало, как новорождённый слоник держится за хвост мамы-слонихи.
*****
Настал момент, когда мне пришлось войти в следующее после раздевалки помещение. Если отбросить некоторые нюансы, то само место священнодействия являлось сауной, – с парной, душами, бассейном и джакузи. Из этого – главного – помещения была ещё одна дверь из матового стекла, за которой виднелся свет. «Римские граждане» в количестве двадцати, двадцати трёх человек ходили и по-дружески общались между собой. Я бродил около бассейна и, когда встречался с кем-то взглядом, вежливо здоровался. «Привет», – отвечали мне. Вот кто-то из мужчин, заходя в одну из душевых ниш, скинул с себя тогу, и я перевёл взгляд на дверь.
Всю свою жизнь я шёл по пути преодоления всяческих комплексов и думал, что чего-то достиг на этом пути, и вот сейчас я стою посредине (всего-то навсего) свингер-пати и сгораю от стыда.
Количество обнажённых частей тела увеличивалось с каждым мгновением. Более не поднимая глаза, я двинулся в направлении выхода и врезался лбом в грудь огромного голого мужика.
– Извините, – высоким голосом сказал я и попытался обойти препятствие.
– А! Это ты новенький?! – громогласно воскликнул он, почёсывая свои, с позволения сказать, муди.
Я представил его член у себя на воротнике и похолодел от ужаса.
– Да, – пискнул я.
– Давай, не тушуйся, – хлопнув меня по плечу, сказал он и пошлёпал в сторону бассейна.
Убедившись, что мой собеседник удаляется, я развернулся на сто восемьдесят градусов и… врезался в ещё более монструозного мужика. Их – таких больших – было всего двое, не считая Стальского и Шубы, но и этого казалось много. Их «дубины» надо было регистрировать, как оружие. К счастью, этот второй был в простыне.
– Ого! Вадим-LaCritica! – сказал этот дядя. – А мы тебя давно ждём в наших дружных рядах. Пойдём-ка, я тебя кое с кем познакомлю.
– Надеюсь не с вашей писькой? – грустно пошутил я.
– А-ха-х!.. А ты забавный. Нет. С моей женой. Фото на память и всё такое. Шучу. Без фото.
Спустя три минуты. В первом зале.
– А я вообще-то никогда раньше не читала газет. А потом одна подружка говорит: «На вот, газетку почитай! Коротенькая, с юмором, на последней страничке немножечко политики». В общем, мне понравилось. Вся эта ваша скрытая реклама, так забавно. Ещё приключения нашего Шубы; это вообще опписаться можно. И Пьяный Диван! У мужа на компьютере все выпуски есть, – женщина замахала руками, потом придержала одной рукой волосы и принялась вдыхать дорожку. Я перевёл взгляд на её мужа.
– Да, у меня все выпуски, – подтвердил он.
– Ах, мама Мия! – подняв голову от стола и растирая ноздри, вернулась к разговору женщина. – А правда, что с вами живёт негритянка?
– Да, – ответил я.
– А правда, что вы занимаетесь все вместе групповым сексом? – совершенно обыденным тоном спросила женщина.
– Нет, не правда, – тихо ответил я, смотря в пол.
– А правда?..
В этот момент в предбанник ворвался Шуба и, обращаясь ко мне, весело заорал:
– Ты чё?! Говна въебал?!
На этот раз это был прямой вопрос.
– Нет, пока нет, – признался я.
– Кокса нюхни, – посоветовал Егор. – Это самое оно.
– Я планировал на этой недели всё-таки лечь спать, так что… – поддержал разговор я.
Дружный смех прервал мои сбивчивые объяснения.
– А-ха-ха! – смеялся Шуба и тряс меня за плечи. – Я говорил вам, что это очень весёлый парень.
– Точно, брат, – подтвердил мужик, который пришёл с женой.
Окунь ухмылялся, сидя на стуле перед своей «витриной», – на одном из столов банкетного зала было положено зеркало, а на зеркале приготовлены «колумбийские дороги», а с краю горка «бездорожья».
– Ну, что, догоняйте, – сказал мужик и, взяв жену за руку, удалился из зала.
Жена, семеня по кафелю из-за плотно намотанной простыни, обернулась и сделала мне какой-то непонятный жест. Шуба тем временем вдохнул в обе ноздри и, шмыгая носом, вышел из помещения. Я посмотрел на Окуня. Окунь понимающе вознёс брови к небесам и изрёк:
– Не твоё это, походу.
– Да, не моё, – я окинул взглядом ассортимент, – по крайней мере, на данном жизненном этапе.
– Кокс? – спросил Окунь. – Хохотуна? Полнормы, а? Для вдохновения. А?
– Я оставил портлаве в машине.
– Я пришлю тебе счёт по почте. Ну, что желаешь?
Моему умственному взору предстала картина: Марта, кутаясь в плед… Нет-нет! Пусть лучше Марта возвращается с пробежки, – так сильней контраст; она гарцует на месте и вынимает поутру корреспонденцию из почтового ящика, а там, помимо счетов за электричество и газ, газеты бесплатных объявлений и «Вечернего Чудино», квитанция за наркотики.
– Давай решайся. Е-ху!.. – как-то грустно сказал Окунь. – Новый сорт сурового есть. Но это не здесь.
– А что у тебя за ухом торчит? – спросил я, и так зная ответ.
Через пару минут мы с Окунем дёргали косячок, улыбались и молчали. Я даже на секунду представил себя знатным патрицием в терме. Потом я спросил:
– А ты что не участвуешь в этом представлении? Воспитание не позволяет? – мне стало смешно и я начал смеяться.
– Не-а… У меня ВИЧ, – сказал Окунь, передал мне косяк и тоже начал смеяться.
– ВИЧ?! – прыснул я. – Какое смешное слово! – я давился смехом и ничего не мог с собой поделать.
Окунь тоже ржал как сумасшедший.
– Постой-ка, – резко посерьёзнел я. – А что, у всех этих пассажиров имеются справки от врача?
– А ты как думал?! По-твоему, кому-то хочется умирать?
– Подожди-ка, подожди, – я пытался собрать в кучу разбредающиеся мысли. – Но у меня такой справки нет. У меня такой справки никто не спрашивал.
– Ну, тогда не знаю, – Окунь нехотя спустил ноги со стола и проследовал до скамейки с алкоголем; взял из переносного холодильника две Coron’ы и вернулся обратно.
– А Стальский? – вслух подумал я.
– А что Стальский? Стальский здесь свой человек, – проговорил Окунь и чпокнул крышкой пива.
– Интересно, – проговорил я. – И давно он состоит в… членах?
– Я, конечно, не веду строгий учёт посещений Стальского… Несколько месяцев… Восемь месяцев. Девять, – Окунь залпом отхлебнул половину бутылки. – Мм… Так, наверное, он за тебя поручился.
– В смысле?
– В смысле, что ты чист. Или может вы недавно сдавали анализы?
– А!.. – вспомнил я нашу недавнюю диспансеризацию.
«Ничё-се!..» – подумал я, а потом мысль оборвалась.
– Анекдот знаешь? – заговорил Окунь. – Привезли старому джентльмену четырёх проституток на выбор. Он выбирает-выбирает, потом говорит: «Знаете, девушки, я – человек старого воспитания; одна из вас должна уйти». Ха! Слыхал?
– Знаю я этот анекдот. Мне папа в детстве его несколько раз рассказывал.
– Ладно. Пластилин есть. Будешь?
– Не знаю…
– О! Охренитительная штука есть; сам не знаю, из чего её делают… – Окунь вскочил и начал рыться в своём саквояже. – Ромашка, пропитанная какой-то чумой; короче, первый приход самый жёсткий. Первые несколько минут будешь думать, что тебе пиздец, зато потом… Галюны не галюны, но мозг разгоняет капитально; узнаешь как возникла Вселенная. Да где же она?!
Окунь сменил тактику поиска и стал аккуратно выкладывать содержимое сумки на стол; что там только не было; настоящая лавка чудес, или новогодний подарочный набор наркомана.
– А вот! – наконец отыскал Окунь нужную баночку из-под аскорбиновой кислоты.
– И что с ней делать? В яйца втирать? – с интересом смотрел я внутрь баночки и осторожно вдыхал аромат сушёной ромашки.
– Курить, Вадим, – пояснил Окунь. – Завидую тем, кто ещё не пробовал эту дрянь, – у них ещё всё впереди. Меня уже не вставит, как в первый раз.
– Не знаю, я вообще-то обещал сегодня вернуться домой в адеквате, – я потрогал пальцем «ромашку».
– Решай. И не тычь пальцАми!..
– Я домой возьму. Дуну на досуге. Сколько её надо, чтобы фуражку сорвало? – я всё ещё принюхивался к травке.
– Да всего ничего: полтяпки. Первый раз. А потом дуй, не дуй – один хуй. Я сыпану для тебя в пакетик, заберёшь перед уходом.
– Дорогое удовольствие? – на всякий случай поинтересовался я, ведь тайны мироздания дорогого стоят.
– Неа. Твенти бакс.
– У Стальского возьмёшь деньги, когда он выйдет. Окэ?
– Ок.
В предбанник вошёл стройный мужчина лет сорока пяти в сопровождении высокой молодой красавицы. Оба они, как и я, были завёрнуты в простыни. Мужчина слегка кивнул мне. Я привстал с места и протянул для пожатия руку. Он дружелюбно протянул свою. Это была рука хорошо питающегося человека, – тёплая, нежная, мягкая, но сильная.
– Элем, – назвался мужчина.
– Вадим, – отрекомендовался я.
– Вадим La Critica! – утвердительно промолвила его спутница и укусила себя за тот палец, которым только что показала на меня.
– Вадим, – повторил я для девушки и снова уселся.
Вновь прибывшие рассматривали ассортимент.
– Что рекомендуешь, Окунь? – спросил мужчина.
– Взбодриться? Расслабиться? – задал уточняющие вопросы Окунь.
– Какие-то места взбодрить, какие-то – расслабить. Ха! – пришёл в восторг от своей остроты мужик и ущипнул свою спутницу за мягкое место.
Девушка весело взвизгнула и обратилась к Окуню: «А это у вас коксик?»
– Собственной персоной, – подтвердил Окунь. – «Депутатская перхоть» – первоклассный продукт.
Девушка умоляюще посмотрела на своего спутника и проканючила: «Хочу коксику, дорогой!..»
Успокоенный и вдохновлённый косяком, я решил посмотреть, что происходит «на сцене» и направился в основное помещение. «Ладно. Я тоже по белому проедусь. Окунь! На мой счёт», – выходя, услышал я обрывки диалога в предбаннике.
*****
Я с опаской шагал в сторону основного помещения. Люди явно разминались перед чем-то серьёзным, а пока были разбиты на группки по два-три-четыре человека. Стальский в компании Шубы и двух девушек. Я пытаюсь привлечь его внимание, но он, видимо, не желает отвлекаться. Я замечаю, что на меня никто не обращает внимание. Прогуливаюсь как на экскурсии, украдкой глазею на людей. Бросаю взгляд на группку Стальского. Мелькает чей-то огромный член. О, Боже, это член Стальского. Зачем я на это смотрю?! Какой большой неполиткорректный член!.. Он, конечно, упоминал, что «его удав длиной в тридцать три попугая», но я всё-таки думал, что он преувеличивает. Ухожу в другой конец помещения, ближе к бассейну. Страсти накаляются. Некоторые девушки стоят на коленях, но не молятся. Чтобы обуздать нервозность начинаю вести мысленный монолог: «…. О, Господи! Что это?! Иллюстрация к выражению «палка о двух концах»? А теперь началось «…о трёх концах»! «Здравствуйте… «Никогда не доверяй человеку с маленьким членом», – как говорят туземцы Новой Гвинеи. Ха-ха! Хо-хо…» «Что за той стеклянной дверью?..»
Я приближаюсь к двери, за которой горит свет, но не решаюсь прикоснуться к ручке. Мимо проходит уже знакомый огромный мужик, и я робко обращаюсь к нему:
– А сюда можно?
– Да-да, проходи; они обожают зрителей, – радушным жестом приглашает он меня, открывая магнитную стеклянную дверь.
Я ступаю в другое помещение. Замечаю, что мой знакомец не зашёл.
Джакузи. Или скорее маленький бассейн. Люди сидят на бортиках, перешёптываются и смотрят вниз. Бассейн без воды… «Так-так…» Ароматные свечи и благовония. «Романтика что-ли?» – я сделал шаг к чаше джакузи, заглянул внутрь и отпрянул в ужасе.
*****
– Держись подальше от окон, – проникновенно и серьёзно сказал мне Окунь, передавая пакетик с чудо-ромашкой, когда я пробегал мимо него к выходу.
*****
Я гнал машину по ночному городу, стараясь встречным ветром вымести воспоминания увиденного. «С широко закрытыми глазами» Стэнли Кубрика – фильм для юношества в сравнении с тем, что происходило в этой сауне. «Калигула» помноженный на «Сто двадцать дней содома» в «Необратимость» степени, – вот чему я был свидетелем; и всё-таки вышеперечисленные фильмы, – несомненно, шедевры киноискусства, а то, что было там – отвратительная бесформенная пульсирующая масса, лишённая всякого объединяющего замысла. Или объединяющий замысел всё-таки был? Во всяком случае – это не искусство. Но, это и не должно быть искусством. Почему же не должно? Ах, к чёрту всё. Красный свет. Торможу. «Ещё некоторые светофоры работают», – отвлёкся я простой мыслью. Позвоню Марте. Боже, как я устал. Я засыпаю. У меня аффект. Нет, звонить поздно. Марта спит. Уже давно зелёный свет. Скорее домой, в нашу крепость.
По Чудино я уже ехал как во сне. Потом наша во все времена года убитая просёлочная дорога. Один по кругу тонированный Рейндж на обочине; я моргнул фарами, Рейндж моргнул в ответ. Ворота. «Давай-давай, скорее, раздвигайтесь», – мысленно говорил я. Ворота сегодня слишком медленно расползаются. Я вываливаюсь из двери машины и плетусь к входной. Поворачиваю ключ, открываю, вхожу в тёмную прихожую, спотыкаюсь о чью-то обувь, тихо матерюсь; прохожу в гостиную-столовую-кухню, чтобы налить себе сто граммов чего-нибудь крепкого. Телевизор включен; забыли выключить или поставили на таймер, или я не знаю что ещё. Свет не включаю, – и так найду то, что хочу. Какой-то шорох на диване. «Какого чёрта…», – успеваю подумать я, и тишину разбивает шёпот:
– Long day? – Джессика с дивана перед телевизором.
– Чисес Крайст, Джессика! Тебя в темноте не видно! – совершенно без иронии шепчу я. – Я чуть не умер от страха. Знала бы ты, что я сегодня пережил.
– Дринк? Ми ту, – Джессика поднялась с дивана и направилась к бару. – So…
– Не знаю. Давай… виски. Нет! Текилу. Сто пятьдесят, – шепчу я.
Джессика разливает по двум стаканам. Мы чокаемся и отпиваем по половине. Вроде мне легче. Хочу спать без снов. Стакан возьму с собой в ванную.
– Ладно. Гуд найт. Я пошёл в душ. Что сама-то не спишь? – спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, выхожу из комнаты.
Как я и предполагал: стоя под струёй воды, меня обуял страх и отвращение, и, допил текилу, я принялся за тщательную чистку зубов.
Вышел из ванной обновлённым. Чувствовал себя почти чистым. Аккуратно, стараясь не шуметь, открыл дверь нашей спальни. Приглушённый свет одной из ламп. Марта спит или лежит с закрытыми глазами почти посередине кровати. Ещё два шага и я усну. Ещё шаг. Да. Я на месте.
– Марта, подвинься.
– Всё хорошо?
– Не знаю, завтра поговорим, я сплю.
– Ну-ка, не спи.
– Всё завтра. Я два раза по дороге чуть не уснул.
– У меня на тебя другие планы.
– «Ваши ожидания – это ваши проблемы…»
– Посмотрим.
– Зачем ты снимаешь пижаму, здесь не жарко?
– Сейчас будет жарко.
– Ты чего задумала? А?
– Попробуй догадаться.
– От меня сегодня ничего не дождёшься.
– Спорим?
– На что угодно.
– А сам-то говорил: «Марточка, с тобой я могу заниматься любовью и под ледяным душем и перед эшафотом…» Ответишь за слова?
– Не знаю.
– Ладненько… Пристегните ремни.
– Так я и сам могу.
– Ах, ты!.. Ну, держись.
– Эти галстуки от кого-то там Bellini, ты сама мне их дарила…
– Всё равно не носишь…
– На Новый Год…
– Замолчи. Ах…
– Так-так, что-то происходит. А у меня руки не затекут? А ты отвязать не забудешь?
– Здесь я задаю вопросы.
– Хм… Кажется меня возбуждает эта игра в допрос с пристрастием.
– Вот. Почти готово. Мы на правильном пути… Да… Да, милый!..
– Я засыпаю; продолжай без меня; утром расскажешь, как всё прошло.
– Не так быстро… Не так… А!
– Тихо! Разбудишь Джессику.
– А!!
– Ничего себе! Марта Стальская, ты быстрая как Формула Один. Для девушки это комплимент.
– Потому что я начала до твоего возвращения.
– Умница. Теперь я могу уснуть.
– Теперь ты можешь, но не уснуть.
– Отвяжи меня, пока не забыла.
– Хочешь помочь себе руками?
– Ага, как в старые добрые… Не важно. Ты куда?
– Вниз.
– Зачем? Ах, в этот низ! Я-то подумал на первый этаж.
– Ммм…
– Девушка, вам разве не говорили, что говорить с набитым ртом некрасиво?..
– Я могу прекратить.
– Нет! Не останавливайся. Кажется, я уже не так сильно хочу спать.
– Мм?..
– Да. Ого, какой энтузиазм! Кажется, я проспорю…
– М-м…
– Чёрт, я сейчас проспорю!.. Уже сейчас.
– Ммм…
– Я проигрываю спор!.. Не останавливайся!..
– …
– Ох, чтоб я сдох! Ты победила.
– Сплошной алкоголь. Как тебе не совестно?..
– Надеюсь, ты сможешь сесть за руль утром? Если остановят: расскажешь инспектору, как всё было; он поймёт.
– Остроумец.
– Может, поговорим.
– Всё. Спать.
– Ох, чёрт, Марта! Это был первый раунд.
– Спать.
*****
23 мая.
Проснувшись в полдень, я сошёл вниз. Джессика и Марта, у которой сегодня был выходной, крутились около плиты (так мило!). Я выглянул в окно, которое выходило во двор, – Стальского до сих пор не было. Звонить Глебу что-то не хотелось, по крайней мере, до завтрака. Джессика что-то объясняла Марте касательно приготовления еды. Я зарядил один эспрессо.
– Что там было? – повернувшись в мою сторону, спросила Марта.
– Тебе лучше не знать, – я прибавил звук на телевизоре.
– Я – большая девочка, – Марта параллельно общалась с Нормой.
– Мне стыдно вспоминать, – я ощутил во рту неприятный привкус; почувствовал приступ злости. – А Глеб в этом участвовал с удовольствием. Бился наравне с ветеранами, как говорится.
Я осторожно отхлебнул кофе.
– Мда… А ты? – голос Марты приобрёл металлический оттенок.
– Нет, конечно! – я пристально посмотрел на Марту; она тоже смотрела на меня и выглядела подавленной. – Нет, конечно, – повторил я уже без восклицания.
«Она знает про это сообщество» – понял я. Вид у меня был возмущённый; я и был возмущён и, почему-то, напуган.
– Ладно, – сказала Марта и снова повернулась к Джесс и плите.
Зрелище вчерашней оргии было не для слабонервных. Некоторые эпизоды до сих пор всплывали в моей памяти. Хоть я и старался думать о чём-то постороннем, но мозг в фоновом режиме анализировал увиденное накануне. Точнее не анализировал, а снова и снова прокручивал особенно яркие картины, тщетно пытаясь найти объяснение, но… Тупик. Replay. Я и до вчерашней ночи знал, что подобные развлечения не для меня, но теперь уверился даже в том, что и смотреть на такое мне не хочется. Конечно, я смотрел видео оргий в Интернете, и мне нравилось; здесь скорее как в кинобоевике: тебе интересно смотреть на стрельбу и убийства, зная, что это фильм, но ты бы не хотел всё увидеть на самом деле. Во всём произошедшем был какой-то философский контекст; нечто, если угодно, библейское. Я никогда вдумчиво не читал религиозную литературу, но уверен, что в каждой религии такого рода досугу отведена отдельная глава, – что-нибудь вроде: «И разверзлись врата Ада… И пошёл брат на брата, созвонившись заранее с сестрой и её подругами с работы…» И Глеб Стальский в этом участвовал! И вид у него был как ни в чём не бывало. Я замер с чашкой в руке.
– Эй, милый, – Марта провела рукой по моей голове, щеке и шее, выведя меня из оцепенения. – Завтракать будешь?
Я перевёл взгляд с горизонта на Марту и изрёк надтреснутым голосом:
– Мне необходимо поговорить с психологом, – мысленно прибавив: «снова».
Кажется, детство закончилось.
*****
В семь часов вечера наконец-то приехал Стальский. Я выскочил на улицу, чтобы его перехватить. Я хотел с ним поговорить с глазу на глаз.
– Эй, Глеб, – сказал я, как только Стальский поставил одну ногу на землю. – Пойдём, прогуляемся до озера. Мне надо с тобой поговорить.
– Может, поговорим об этом в доме? Я, признаться, очень устал, – предложил Глеб и уже почти вошёл в дом.
– Нет-нет! Я не хочу, чтобы Марта или Джессика нас услышали, – затараторил я. – Давай же! Это не займёт много времени.
– Минутку, – Стальский снова открыл свою машину и захватил курительную шкатулку.
Мы брели в сторону озера. Я начал:
– Слушай, Глеб, спрошу прямо: за каким хером я понадобился на этой оргии? – я плохо скрывал волнение.
– Я думал ты человек широких взглядов? – довольно плохо понимая суть претензии или делая такой вид, ответил Стальский, прикуривая свежескрученную сигаретку.
– Да, Глеб, я человек широких взглядов. Я принимаю всё что ни есть: гомосексуализм, инцест, выделенные игорные зоны, реслинг, отечественный кинематограф, свингерство, взятки ради благополучия собственных детей, шерстяные галстуки в горизонтальную полоску, космический туризм… Что там ещё? Я против только одной вещи на Земле: адаптивного перевода названий фильмов, и ты об этом знаешь. Пойми, я действительно радуюсь разнообразию жизни… Просто в данном контексте, – я указал рукой в сторону дома, имея в виду Марту, – как-то, согласись, неуместно меня настойчиво зазывать на подобные мероприятия. Чтобы ты понимал: неуместно с твоей стороны. Весь вчерашний Cirque du Soleil…
– Что ты хочешь от меня услышать? – раздражённо спросил Стальский.
– Глеб, у меня к тебе следующий вопрос: зачем я был там? – дрожащим голосом спросил я.
Мы уже давно прибыли на озеро и стояли в зарослях, я по пояс, Глеб по колено. Стальский на меня не смотрел.
– Глеб…
– Ты же не участвовал в… представлении. Так что?
– Ты не понимаешь мой вопрос, – вне себя от негодования констатировал я. – Давай ещё раз, и всё сначала. Первое: ты прекрасно знаешь, что я никогда не тяготел к подобного рода… командным соревнованиям. Так? Так. Второе: я люблю твою сестру, и у нас с ней всё настолько хорошо, что я боюсь это обсуждать даже с тобой, чтобы не сглазить… Третье…
– Я понял! Понял.
– Ты хочешь внести раскол в наши с Мартой отношения?!
Глеб сделал последнюю затяжку, бросил окурок в озеро и пошёл в сторону дома. Я поразился этому факту и бросился вслед за Стальским. Когда я его догнал и собрался снова спросить, он первым заговорил:
– Давай мы придём домой, и ты всё это спросишь ещё раз в присутствии сестрёнки, – он ускорил шаг; я успевал за ним только бегом.
Потом мне надоело бежать, и я отстал. Когда Глеб уже вошёл в дом, я ещё в течение пяти минут прогуливался по аллее, чтобы проветрить мозги. Наконец, я вошёл в дом и зашёл в гостиную. Все были в сборе. Все готовились ужинать. Марта помогала Джессике накрывать на стол. «Грёбанная идиллия!..» – пронеслось у меня в голове. Я затаился и сделал вид, что меня ничего не тревожит, и что никакая недоговорённость в воздухе не висит; сделал вид, что тоже сажусь за стол. Вскарабкался на барную табуретку. Марта выглядела мрачной.
– Вам помочь, – спросил Стальский и пошёл за кухонную перегородку.
Я тем временем отправился в холодильник, чтобы принести всякие соусы и так далее.
Через пять минут мы сидели и ели. Точнее все ели, а я ковырялся вилкой в тарелке и не мог заставить себя проглотить хотя бы кусочек. В горле стоял ком. Обычно за столом мы живо обсуждаем какие-нибудь новости, но сейчас все молчали. Я не мог больше терпеть, взял себя в руки и заговорил:
– Глеб, ты сказал, что когда мы будем дома, я могу спросить…
– Это я попросила, – резко сказала Марта.
Я ничего не понял и, на автомате, попытался повторить вопрос.
– Это я попросила Глеба позвать тебя на этот вечер, – чётко и громко произнесла Марта.
Я открыл рот от изумления и уставился на Глеба. Стальский отложил вилку и отодвинул тарелку в сторону. Его молчание означало согласие. Джессика начала теребить курительную шкатулку Глеба. Марта блестящими глазами смотрела на меня. А я… Я утратил ощущения пространства и времени. Потом я услышал тихий голос. Свой голос:
– Господи!.. Зачем?..
– Я должна была проверить.
– Проверить меня?.. – мой речевой аппарат меня не слушался.
– Да, милый, проверить тебя.
– Марта… – прошептал я.
– Послушай, милый…
Ярость, нахлынувшая на меня, вернула мне способность нормально говорить и двигаться.
– Да что вы за люди?.. – тихо проговорил я; почувствовал головокружение и тошноту.
– Я был против этой затеи, – ввернул реплику Глеб; Марта устремила на брата свои блестящие глаза; видимо рассчитывала на поддержку с его стороны, а он пытается отмежеваться от ситуации.
– Что вы за… Один трахается с кучей народа одновременно, другая посылает меня на это смотреть, – я обнаружил себя стоящим в дверном проёме гостиной, орущим и размахивающим руками.
Появилось ощущение, что меня немножко предали. Марта снова смотрела на меня. Она встала из-за стола, сделала два шага мне на встречу и заговорила:
– Я знала, что ты не будешь делать глупостей, но я должна была… – она попыталась улыбнуться и сказала: – Может, испечём торт?
– Мы же должны…
– Да! – указала на меня ладонью Марта. – Но я должна была…
– Теперь понятно, – не дал договорить я Марте, – зачем понадобился этот вчерашний «из последних сил» трах!
– При чём тут это… – Стальская сделала вид, что собирается рыдать, но, видимо, вспомнив, что это не её стиль, передумала и громким и твёрдым голосом заявила: – Да! Потому что я знала, что Глеб в любом случае будет тебя покрывать!
Глеб пожал плечами и изобразил глупость.
– Теперь выпьем по чуть-чуть, нам никуда не надо, – Стальский встал из-за стола, дошёл до стеллажа и снял с него гитару.
– Когда ты написал Марте о результате? Или позвонил? – спросил я Глеба.
– Написал. Только утром, – ответил Глеб.
– Всё хорошо, – деланно беззаботно сказала Марта и подошла к дивану. – Посмотрим один из твоих любимых фильмов, – она взяла в руки пульт. – Что будем смотреть? «Манхэттен», «Энни Холл»?
– Там люди срали друг на друга. Как насчёт такого фильма? – тихо, но чётко проговорил я.
Марта в гневе и ужасе посмотрела на Глеба. Стальский сделал жест плечами, мол «дикари, что поделать; но я-то ни при чём. Кто-кто, а я в таких дисциплинах не участвую». Я не верил происходящему. Мне было тошно.
– Just forget, – сказала Джессика; она всё ещё сидела перед своей тарелкой. Все на секунду повернули головы в сторону Нормы. Мне захотелось сделать Марте больно:
– А, знаешь, Стальская, была там одна высокая блондинка, типа тебя. Да. Глеб не даст соврать. У меня, глядя на неё, даже шевельнулось под простынёй. Я представил, что можно с ней сделать. Я подумал: «Какого чёрта, где одна, там и вторая…» Глеб, когда у вас следующих слёт? Я, пожалуй, займусь ею в первую очередь. Хм…
Марта стояла, не шевелясь, и выслушивала оскорбления. Глеб замер в дурацкой позе: с гитарой в руке, как будто собрался петь серенаду под балконом возлюбленной.
Я обвёл взглядом команду и справедливо решил, что этим людям меня не понять.
– Дай-ка сюда гитару, – протянул я руки к Стальскому. – Я тебе наиграю мотивчик – как раз по теме, – а ты попробуй угадать.
Стальский отдал инструмент и скрестил руки на груди, явно готовясь к подвоху. Я провёл по струнам указательным пальцем правой руки, затем быстро взял гитару за гриф, размахнулся – Стальские инстинктивно пригнулись – и отправил гитару в зазеркалье телевизора. Прощальный аккорд прокатился по этажам, а потом разбитый телевизор оторвался от кронштейна и рухнул на пол.
– Наслаждайтесь своей находчивостью, – кинул гриф от гитары себе под ноги и убежал наверх.
Наверху я лихорадочно расфасовал по карманам свой стафф, сбежал вниз, схватил ноль семь Black Label (все оставались примерно на тех же местах), вышел во двор, сел в машину и пулей вылетел из едва успевших раствориться ворот, задев по касательной задний бампер Яги.
Уехал на городскую квартиру с целью упиться и упороться.
*****
«Ну-ка, что за чудо-ромашка…» – я высыпал на смятую банку из-под колы содержимое пакетика, который мне дал Окунь. Подвигал челюстью. «Может в туалет сначала сходить? – подумал я. – А то откину коньки и обосрусь; моветон, однако». «А это мысль». Я аккуратно поставил банку на журнальный столик и пошёл в туалет. Вернулся. Покружил вокруг стола. Включил телек. Так как за антенну я давным-давно не платил, поэтому показывался только первый канал и «Кефир». «Нет, не катит», – решил я и выключил телек. Сел в кресло, закрыл глаза. «О, Вадимчик, у тебя же есть виски! И не какой-то, а двенадцатилетней выдержки, как Лолита у Набокова». Я сбегал вниз и взял из машины Black Label. Помыл стакан. Вернулся в кресло. «Было бы неплохо перекусить, но нечего». Налил на два пальца. Выпил. Прочувствовал как алкоголь спускается по пищеводу и растекается по пустому желудку. Эффект не заставил себя ждать. «А мне и одному хорошо». «Проживу без Стальских; один день…» Еще немного виски. Ам! «А! Как по маслу». Ждать ещё чего-то не было смысла. Часы показывали без десяти минут девять вечера. Я снова включил телевизор. Первый канал. «Ага, а вот и вы – старые знакомые – Хрюша, Степашка, Каркуша». «А где Филя? Наверное, в отпуске или в наркологии». Я сходил на кухню за длинной зажигалкой, уверенно взял баночку от колы, поджёг стафф («ну-с, Филипп Сеймур, в твою честь! Пусть всё на Том Свете будет по-твоему». У нас – русских – такая традиция, перед тем как начать делать что-либо, поминать тех, кто в этом самом начинании добился успеха), вдохнул… Ещё поджог – вдохнул. Стряхнул в пепельницу пепел. Выдохнул. «Обыкновенный вкус. Горло не дерёт». «Быстренько ещё насыплю и втяну, пока руки слушаются». Сказано – сделано.
Сижу. Слушаю тишину. Ничего не происходит. «Ничего не происходит», – думаю. Ведь ничего не происходит! «Неа, ничегошеньки». Не происходит.
– Виски? – спрашивает меня мой картавый двойник с коптящими, как горящие автомобильные покрышки, крыльями.
– Можно, – говорю.
– Держи, – протягивает стакан.
– Спасибо, – беру стакан; пью потихоньку.
– Надо бы в магазин сходить, есть совегшенно нечего, – верно подмечает двойник.
– Раньше надо было думать, сейчас-то я уже курнул; в любой момент может начаться приход, – объясняю я.
– Твоя пгавда, – соглашается он.
– И всё-таки групповой секс и приём наркотиков никогда ещё не выглядели так наивно, – делюсь я впечатлением теперь уже на холодную голову.
Решаю приоткрыть окно, потому как душ-ш-ш-ш-ш-ш-ш-но…
*****
Частички моей души только что успели осесть на поверхность Земли после фейерверка ими, когда в двери повернулся ключ. Части моего тела хаотично начали ползти навстречу друг другу из разных концов квартиры и собираться в целого меня в прихожей. Как раз руки успели поднять с пола голову и пристроить её на шее, когда Стальская, повернувшись ко (ещё не совсем целому) мне спиной, закрывала внешнюю дверь на ключ. Развернулась.
– Ох! Как ты меня напугал! Стоишь тут в темноте. Я уж думала, что ты пешком куда-то ушёл; машина-то припаркована у подъезда, – быстрым шёпотом проговорила Марта и включила свет в прихожей.
Резкий свет полоснул меня по глазам. Я инстинктивно прикрыл лицо тыльной стороной правой руки и с удивлением обнаружил, что это левая рука. Марта снова повернулась спиной, чтобы закрыть внутреннюю дверь. Я, воспользовавшись тем, что она на меня не смотрит, быстро поменял ладони местами. «Надеюсь, она ничего не заметила». Марта повесила сумку на вешалку и расстегнула её.
– Я принесла кое-что поесть. Заморозка. У тебя ведь пустой холодильник. Что молчишь. Рад, что я приехала? – Марта застыла с пакетом замороженных овощей в руке.
Я ещё не знал: могу ли разговаривать.
– Ладно, молчи, если тебе так хочется, – Марта разулась и прошла на кухню; я услышал, как открывается, а потом закрывается дверь холодильника.
Потом Марта снова появилась в моём поле зрения. Собралась пройти в ванную.
– Что встал поперёк дороги; я руки хочу помыть, – сказала Марта и прошла мимо, оттеснив плечом моё туловище; я ещё не знал: могу ли двигаться.
– Я рад, что ты приехала, – сказал я вслед Стальской.
Марта развернулась на полпути, приблизилась ко мне, обняла. Я уткнулся носом в её грудь. Руки зашевелились в направлении объятий тела Марты.
– Прости, милый, что оскорбила тебя недоверием, – нежно произнесла Стальская, уткнувшись носом мне в макушку.
– Ничего, Крошка, можешь всю жизнь меня проверять, – ещё крепче обнимая свою девочку, сказал я.
Через пять минут мы вышли на прогулку. Молча прошлись сквозь толпы туристов вокруг Кремля, потом направились на набережную, потом сели на скамейку напротив Министерства Колхозного Образа Жизни (МКОЖ).
– Ты хоть раз купался с этой набережной? – тихо спросила Стальская, дыша носом мне в ухо.
– А как же?! Как нажрусь – сразу иду купаться под стенами дома правительства, – бодро отрапортовал я.
– Я тебя люблю, – резко сменила тему Стальская.
– И я тебя… А я теперь знаю, как устроена Вселенная. Люблю… – я посмотрел на Марту и утвердительно покивал.
– Ты моя умница, – похвалила меня Марта.
Больше – до конца прогулки – мы ни о чём не говорили, просто прохаживались, взявшись за руки. Спустя какое-то время мы вернулись домой. Приготовили привезённую Мартой паэлью, выпили по глотку Blaсk’а; потом забрались в ванну, хотя это было не так-то просто, учитывая рост Стальской и стандартность ванны; но мы справились; даже откуда-то нашлись две ароматные свечи, – одна с запахом тыквы, а другая с ванилью. «Жизнь прекрасна, и рвите связи с теми, кто пытается уверить вас в обратном».
Последнее лето
Я люблю папу и маму, несмотря на то,
что они ещё живы
М. Стальская
01.06
Когда я подошёл к столику, Егор, брызжа слюной, яростно говорил:
– Ему, бездарю необразованному, государство даёт профессию, оказывает доверие!.. А этот очкастый мудила… Извини, Аронов.
– Завёз Марту на «Кефир»? – между делом спросил Глеб.
– Ага. «Об чём» речь? – спросил я, усаживаясь.
– О Сноудене, – пояснил Глеб.
– Не знал, что ты интересуешься политикой, – сказал я Шубе.
– Я тут не про политику говорю! – всё ещё на эмоциях проговорил Егор.
Кстати сказать, со времени нашего знакомства с Шубой, лично для меня этот человек всё больше открывался как личность многогранная. Очевидно он стал нам доверять, поэтому перестал постоянно прятаться за маской крутого неприступного мэна. Егор и Глеб плавно-плавно превратились в почти неразлучных друзей. Если на заре моего с Шубой общения, меня напрягало его общество, то сейчас – по истечении года с лишним – мне было комфортно с ним.
– Он никакой не правдоруб, не правдолюб… или как там его?!.. Правдоёб! Просто человек, который считает, что жизнь – грёбанная компьютерная игра, которую можно «рестартнуть» в любое время, – заключил Шуба.
– Да, согласен, – умиротворяюще проговорил Глеб.
Мы немного помолчали. У меня в голове прошелестела мысль о том, что сегодня прекрасный день. Таким и должен быть первый день лета. Как говорится: как лето встретишь, так его и проведёшь. Я встречаю лето в компании этих людей и совсем не буду против провести его так же. В широком смысле слова.
– Вот держи, Егор, – я положил перед Шубой одну из миллионов обычных июньских La Critic.
«Золотых сотен»-то больше не было.
Шуба аккуратно развернул газету и сразу свернул обратно, тихо сказал:
– Потом прочитаю. Спасибо.
– Не за что, – ответил я.
Егор лукаво улыбнулся и своим громовым голосом возвестил:
– Вы, сраные аферисты, всё равно должны мне десять косарей!
Время, отпускаемое нам каждый день, эластично:
чувства, которые мы сами испытываем, растягивают его,
чувства, которые мы внушаем другим,
сжимают его, привычка его заполняет
М. Пруст
02.06.
Днём, после того как Стальская закончила утреннюю съёмку, мы с ней поехали в фитнес-клуб, который она посещали едва ли не каждый день. Я, ввиду наличия огромного количества свободного времени, решил приобщиться к спорту. Сегодня меня пустили на пробное посещение бесплатно. Именно этот клуб был местом спорт-тусовки верхушки мидл-класса и знаменитостей нашего города. Тех знаменитостей, кого знали люди, которые смотрят региональные каналы. Я само собой к ним не относился, поэтому не блестел глазами на очередного вспотевшего «Кена Брокмана». Но, оказывается, я был региональной знаменитостью, чья звезда, справедливости ради говоря, порядком потускнела.
Марта сразу занялась своей программой тренировок, а я, постояв немного напротив панорамного окна и понаблюдав за академическими гребцами на Нижнем Озере, направился к беговым дорожкам.
Контингент этого заведения на девяносто девять процентов состоял из позёров и бестолочей обоих полов. Самая большая очередь была у зеркал, чтобы полюбоваться своими бицепсами, триперцами и сисяпцами (у кого они были, конечно). Я встал на тренажёр, который напоминает управления каким-то огромным боевым роботом, – ну там где держишь руками два рычага, а твои ноги тоже двигаются. Потихоньку начал движение, не забывая украдкой рассматривать обтянутые спортивной формой формы поддерживающих форму фиф (привет Сергею Донатовичу).
В конце этого пробного посещения я уже определил для себя будущую программу тренировок. Она была следующая: беговая дорожка – десять километров, подтягивания, отжимания, махание рукой Марте, которая упражняется с гантелями в другом конце зала, пресс, затем душ, бассейн, в котором я жду, когда Стальская закончит с залом и придёт плавать. Плаваю немного с ней за компанию, затем ухожу в сауну и провожу там сорок-пятьдесят минут, пока Марта плавает свои пятьдесят бассейнов в ту и другую сторону. Затем моюсь, сушусь и выхожу в фойе, где читаю книжку, пока не подкрадётся Стальская и не ущипнёт меня исподтишка за какую-нибудь часть тела и не просипит: «Пойдём, милый».
*****
Как всегда – после нескольких недель после премьеры – кинотеатр «Peace» позвал нас на просмотр фильма. На этот раз это была сказка для детей. Глеб собирался написать несколько слов о самом кинотеатре и фильме в своём Твиттере.
Как-то Даша, от нечего делать подвела статистику фолловеров аккаунта Стальского. Оказалось, что девяносто девять и девять-девять-девять-девять… процента – поклонницы разных возрастов. Имелись и бабушки, надо сказать. Почти все – из нашего города. Естественно, потенциальные рекламодатели не упускали шанса использовать глебовскую популярность для продвижения своих товаров и услуг. Стальский не брезговал таким заработком, однако подходил к выбору очень щепетильно и, прежде чем вбросить очередную «джинсу», проверял рекламодателя на соответствие только ему известных параметров.
Мы и раньше были приглашаемы Peac’ом на бесплатные сеансы ради упоминания в Твиттере Стальского, но сегодня – во вторник второго июня – Глеб сделал то, чего ещё не делал, а именно: оставил запись в своём Твиттере заранее, указав время, когда он там будет присутствовать. В итоге сеанс превратился в импровизированную фото-селфи-виз-стальский-сессию, а про фильм все забыли. Само собой, Глеб зарёкся так делать, потому что, во-первых: второй раз всё равно уже не будет как в первый, во-вторых: кто-то из наиболее рьяных поклонниц испортил ему дорогой пиджак, оторвав все пуговицы с левого рукава. А статейка у Глеба получилась забавная, он её назвал «Чем дальше в лес, тем толще Джонни Деппы». Фильм-сказка меж тем оказался редкостной какашкой, даром что мюзикл.
*****
07.06
В это воскресенье мы собрались уехать с ночёвкой на базу отдыха к лесному озеру в соседнюю республику. Утром, закинув Стальскую на работу, мы с Глебом и Джессикой прогуливались по торговому центру, чтобы скоротать время. Заглянули в книжный магазин.
– Значит, говоришь, завязываешь? – задумчиво спросил Глеб, листая очередную книжку со стенда «Путеводители по всему Свету».
– Ага, – ответил я беззаботным тоном. – Мне это ничего не стоит. Пускай алкоголь не обижается, ведь то что было между нами у нас никто не отнимет.
Глеб посмеялся и глубокомысленно промолвил:
– Намерениями завязать дорога в наркологию вымощена.
– Остроумно, – похвалил я.
Речь шла о том, что мне надоело бухать и я собираюсь завязать.
Мы уже около пятнадцати минут прогуливались между полок книжного магазина. Вдруг ко мне обратилась женщина средних лет:
– Где я могу найти «Аудиокретинов»?
Стальский смотрел на меня и улыбался. Я повертел головой и, махнув в сторону выхода, ответил:
– А это в разделе «Претенциозное дерьмо», – на центральном стенде прямо напротив входа. Около «The Шмар».
– Спасибо, – сказала тётя и удалилась.
– И почему тебя всё время принимают за консультантов? – спросил Стальский, когда благодарная покупательница устремилась в заданном направлении.
– Всего лишь второй раз. Потому, наверное, что у меня вид начитанного человека, – предположил я.
– А я думаю, что дело в очках и заламинированной карточке с твоим именем и фото.
– Где?! – я посмотрел вниз, а Глеб попытался меня схватить за нос, но у него ничего не получилось, «ха-ха!»
Мы продолжили прогулку.
– А может, я подарю Джессике мозаику на тысячу пазлов? – предложил я, когда Джессика отошла в сторонку.
– Нееет, не тот склад ума, – отмахнулся Глеб.
– Тебе виднее.
Завтра у нашей экономки день рождения, и мы соображали, чем бы её порадовать. Собственно в связи с этим у нас возникла идея отправиться на лесное озеро. Стальский со своей стороны собирался сводить Норму по магазинам и накупить одежды.
– Пойдём ещё пройдёмся по нижним уровням, – Глеб направился к выходу; мы за ним.
В итоге я купил Джессике Swatch и тут же подарил. Ну ещё бы, – она же сама их выбрала.
*****
Сегодня до отъезда за город у нас было ещё одно дело, – мы смотрели фильм в кинотеатре «Peace». Забрав Стальскую с «Кефира», мы перекусили в «Вёслах» и отправились в кино. Фильм был интересный, но Глеб не забывал вносить записи в свой Твиттер. Вот эти записи:
28.05… 18:28:01/G.S.: Марк Уолбергшнейн снялся в новом фильме. Его герой является неисправимым лудоманом. Ездит на красной BMдаблЮ первой модели за 30 тыс. дол., а ставит на рулетке и блэкджеке сотни и сотни, что указывает на то, что он ни разу не выносил деньги из казино.
28.05… 18:34:12/G.S.: За первые пятнадцать минут фильма он влезает в такие долги перед загорелыми (а также прищуренными) гангстерами, что долг некоторых стран за газ по сравнению с ними выглядит как пенни за просрочку квартплаты.
28.05… 18:37:09/G.S.: Шестнадцатая минута: он проигрывает опять и снова берёт в долг у бандитов. Те любезно соглашаются одолжить средства под 20% в минуту. В общем, фильм должен понравиться многим зрителям мужского пола, считающими себя крутыми игроками в покер, дартс, слова, города, Супер Марио.
28.05… 18:50:45/G.S.: Ещё он препод в универе. Пиздит юным девам про Уильяма, вызывая секрецию, заставляя тем самым часто менять ежедневки.
28.05… 18:51:59/G.S.: И носит очки.
28.05… 18:52:23/V.S.: И ботинки.
28.05… 19:14:14/G.S.: Так-так… Он вешает лапшу одной мышке из своей аудитории, уверяя её, что она-де великая писательница. Пока как бы не с целью трепыхнуться, ведь следующие сцены намекают зрителю на его традиционную для региона залива Сан-Франциско сексуальную ориентацию. Посмотрим, что будет дальше.
28.05… 19:29:00/G.S.: Появляется представитель голубой мафии по кличке Большой Пенис, у которого такие красавчики как Марк всегда могут перехватить пару сотен тысяч до зарплаты. Проценты по займу ниже, чем у других мафиозь, но это палка о двух концах. Второй конец прикреплён к толстому и старому Джону Гудману. Не путать с Гусманом.
28.05… 20:01:50/G.S.: Постойте-ка, постойте-ка… Кажется это фантастический фильм.
28.05… 20:15:29/G.S.: Нет, не фантастический; просто очень хороший.
28.05… 20:16:13/G.S.: Ребята и девчонки, не будьте как все, – приходите в кинотеатр «Peace».
Клянусь своей жизнью и любовью к ней, что никогда
не буду жить ради другого человека
и никогда не попрошу и не заставлю
другого человека жить ради меня
Алиса Розембаум
Дорогая Марта, обещаю никогда не вести себя как ребёнок, обещаю никогда не лениться и не впадать в уныние, обещаю защищать тебя, обещаю радовать и смешить тебя, обещаю быть только твоим. Обещаю убить или умереть за тебя; обещаю умереть вместо тебя. Дорогая Марта, клянусь любить тебя вечно
А.В.А.
Ты в ладоши хлопнешь, вскрикнешь: «Ах!»
И. Л.
12.06.
Ещё до завтрака, Марта окрикнула меня из своей комнаты.
– Что тебе, Крошка. Десерт до завтрака? – улыбаясь и закрывая за собой дверь, спросил я.
– Не-хе-хет, – просипела Крошка. – Иди сюда, садись рядышком.
Она похлопала ладонью по кровати рядом с собой. Я сел вполоборота к ней и засмеялся, ожидая какую-то забавную выходку. Марта засунула руку под подушку и достала оттуда коробку с надписью «Breguet». Пока мой рот открывался от удивления, а глаза становились влажными и красными, она открыла перед моим носом коробку и проговорила:
– Прими эти часы в знак моей любви.
Не знаю сколько времени я не мог вымолвить ни слова. Моей благодарности и признательности и много чему ещё не было предела. Наконец я сказал:
– Ох, Стальская, не знаю что и… Дороже этой вещи в моей жизни есть только волос на твоей голове.
– Оу!.. – издала она такой звук умилённой интонацией и поцеловала меня в щёку.
– Сколько они стоят? Я думаю мне надо знать.
Марта показала средний и указательный палец и подвигала ими как ножницами, а потом прибавила к ним безымянный палец и мизинец.
Я был растроган до глубины души. Я действительно хотел такую вещь, но подозревал, что надо кем-то быть, чтобы позволить себе её, а Стальская взяла и купила. Оказывается, нужно быть мужем Марты Стальской. Что тут скажешь?!.. Обручальные часы.
Я решил, что сейчас самое время если не вручить, то хотя бы продемонстрировать Стальской кольцо, которое мне презентовала тётя Сара. Я сказал:
– Кстати, Марта. У меня тоже есть кое-что для тебя. Сейчас принесу.
Я сбегал в свою спальню и вернулся с кольцом, для которого я заблаговременно купил коробочку. Марта сидела на своей кровати и с нетерпеливой улыбкой ждала.
– Лови, – сделал я вид, что бросаю коробочку ей в руки, но не бросил.
Стальская засмеялась и топнула ногой.
– На-на, держи, – самостоятельно вынул я кольцо из коробки и положил Марте на протянутую ладонь.
Стальская секунд двадцать просто смотрела на предмет, потом резко надела на безымянный палец правой руки, тут же снова сняла.
Я по ходу дела объяснял:
– Тётя Сара настояла, чтобы я взял его. Ну, знаешь: когда я завозил ей рассказ о детях войны…
– Ты добыл его для меня, – прошептала Стальская.
– А?
– Ты добыл его для меня! Добыл! – закричала Марта.
Я удивился такой реакции.
– Ты не представляешь, что это значит! – глядя мне в глаза, с чувством проговорила она.
– Да? А что это значит?
– Это значит очень многое, – глядя на кольцо, снова надетое на палец, рассеянно произнесла Стальская.
Я посмеялся, любуясь тем, как она любуется украшением.
– Что ж, Марточка, я рад, что наши личные планы перекликаются с целями всемогущего масонства.
Стальская с нежностью посмотрела на меня, а в следующее мгновение наградила долгим нежным поцелуем. Затем вскочила с постели и, выбегая из комнаты, сообщила:
– Маме позвоню.
Я остался в её комнате один… на один с «недремлющим Брегет», достал их из коробки, снял свои старые – доставшиеся от папы – Orient, надел новые и принялся рассматривать их под разными углами. «Подумать только, как угадала. Без всяких украшательств. Корпус из белого золота. Чёрный ремешок. Всё».
– Ну-ка дай заценю, – надевая клоунские очки с накладным носом сказал Картавый.
Я приблизил левое запястье к его прозрачному лицу.
На сегодня у нас была запись в место, где из Марты будут делать ещё более ухоженную девушку, а из меня просто приличного на вид человека. Потом мы поужинаем в каком-нибудь тихом месте и останемся ночевать в моей городской квартире, чтобы завтра днём расписаться в гражданском порядке.
*****
Ранний вечер этого же дня.
Марта находилась на процедуре, а я уже сидел в фойе на массажном кресле и трясся. Руки сами тянулись к телефону, чтобы набрать номер Глеба и всё рассказать. Мы, конечно, договорились, что никому-никому не будем рассказывать о завтрашнем дне раньше, чем этот день настанет. Но это же Глеб. Мы подозревали друг друга в том, что другой тайком всё расскажет Стальскому. Глеб уехал ещё вчера утром «по делам», а когда я ему вчера днём просто так звонил, то он обмолвился, что, скорее всего, останется ночевать в своей городской квартире. «Какого дьявола!..» – подумал я и набрал партнёра. На пятый гудок, когда я уже собирался сбросить вызов, трубку взяли. Молодой женский голос проговорил: «Алло».
– Алло?.. – отрывая телефон от уха и глядя на экран, чтобы убедится, что звоню по верному номеру, сказал я.
«Ал-л-л-ло», – повторила девушка.
– Э… А Стальский там далеко? Он занят что-ли? – недоумевая, спросил я.
«Он сейчас не может подойти. Он спит», – сказала девушка.
– О, надеюсь, я вас не разбудил? – извиняющейся интонацией проговорил я.
«Нет, я на работе», – сказала девушка.
– А! Понятно, – наконец до меня дошло.
«Я – медсестра», – пояснила девушка.
– Хороший выбор, – похвалил я. – Что ж, я перезвоню.
«Постойте…»
– Я перезвоню, – повторил я и скинул вызов.
«Ха, медсестра…» – улыбнулся я. – «Стальский фантазёр, конечно…»
Откинувшись на кресле и прикрыв глаза, я всё посмеивался над тем, какой Стальский всё-таки интересный человек. Вдруг дверь, за которой проводили косметические процедуры, резко открылась, и оттуда выбежала Стальская, на ходу стирая с лица остатки маски.
– Что?! – воскликнул я, подскакивая.
– Глеб разбился на мотоцикле! – страшным голосом проговорила Марта.
*****
Через полчаса.
– О, Глебушка!.. – чуть не плача пропищал я, когда увидел на больничной койке перемотанного бинтами Стальского.
Я вдруг вспомнил, что многое в моей жизни держится на этом человеке; и когда я успел к этому привыкнуть?..
– Братец, дорогой! – одновременно со мной запричитала Марта.
Глебушка – он же братец дорогой – зашмыгал заложенным носом. Медсестра, которая нас сопроводила, интимно погладила здоровую руку Глеба и сказала: «Он сильный. Скоро поправится. Два-три дня в больнице, потом недельку полежит дома, а потом ещё два месяцочка в гипсе и снова будет как новый». Обращалась она как будто не к нам с Мартой, а только к Глебу. «Вот и та самая медсестра», – подумал я. Потом она вышла, в самом дверном проёме сделав Стальскому ручкой. Этот кобель и в морге успеет кого-нибудь шмякнуть.
– Мудило сраный! – тут же разозлился я, как только стало очевидно, что Глеб не при смерти.
– Ненавижу тебя! Когда ты успел купить мотоцикл?! – просипела Стальская.
– Вчера утром, – грустно сказал Глеб.
– Рыцарь дорог х..в! – Марта засучила кулаком перед печальным взором своего брата.
– Утром купил мотоцикл, а днём тебя привезли сюда, – не в силах скрыть улыбку, проговорил я. – ДолбоВудиВудпекер.
– Всё, заткнитесь, – уставшим голосом проговорил Глеб.
– Зачем ты выехал на встречку? – с искренним изумлением спросил я.
Взгляд Стальской тоже вопрошал об этом.
– Я ехал-ехал, – начал объяснять Глеб, – и вдруг увидел двух парней в юбках. Решил, что это Шотландия и стал ехать по левой стороне дороги.
Мы немного посмеялись над шуткой Глеба, а затем на некоторое время замолчали. Я прервал молчание, сказав:
– Понятно.
– Я умею ездить!.. – шевельнувшись, попытался воскликнуть Глеб, но напряжение отозвалось болью, и он заойкал: – Ой-ой…
Лицо Стальского не сильно пострадало, наверное, он успел его закрыть левой рукой, в запястье которой теперь была трещина. Сломанная лодыжка, в которую врачи вставили какие-то пластины. Два ребра справа сломаны, одно – тоже справа – треснуло. Таковы итоги становления Глеба байкером.
А когда вообще Стальский успел стать байкером? Теперь, когда он лежал на больничной койке, я начал что-то такое припоминать. Его туманные фразы о каком-то начавшемся сезоне, духе свободы и полёте воображения теперь обрели для меня ясность.
Несколькими днями позже, когда к нам на двор привезут повреждённый мотоцикл, я, сорвав с него брезент, прочитаю на поцарапанном бензобаке надпись: «Harley-Davidson Dyna». «Всего за полплюхи купил!..» – ещё через пару дней скажет Стальский.
Мы взяли стоявшие у окна стулья.
– Вчера днём мне ввели спинальный наркоз и сделали операцию на ноге. Потом меня отпустило, и началась боль, от которой я всю ночь не мог сомкнуть глаз; зато весь день проспал, как убитый, потому что ночью не мог уснуть от боли, – Стальский кряхтел и сопел.
– Что тебе принести? – спросила Марта.
– Мой сосед с переломом ноги – футболист, – показал Глеб в сторону угловой койки.
– Здрасьте, – поздоровались мы с молодым мужчиной с привязанной за веревочку ногой.
Мужчина печально кивнул нам.
– Понятно. Так что тебе принести? – снова спросила Марта.
– А где мой курительный набор? Он был при мне во время аварии, значит он до сих пор в сумке, – Стальский мученически закрыл глаза и замолчал.
– Я спрошу у медсестры, – привстал со стула я.
– Нет! – неожиданно бодро запротестовал Глеб, а потом снова умирающим голосом: – Нет. Лучше пусть Марта сходит. Вадим, ты слишком раздражаешь людей, чтобы они шли тебе навстречу.
– Верно подмечено, – согласилась Марта.
Признаться, так оно и есть.
Пока Стальская ходила узнавать насчёт табака, я рассказал Глебу, а заодно и футболисту историю про то, как телефон взяла некая медсестра, которую я принял за другую «медсестру», которая из той же серии, что и «горничная», и «женщина-полицейский» и «учительница» и…
– «Монашка», – подсказал футболист.
– Да, «монашка», – согласился я.
– «Теннисистка», – продолжил ассоциативный ряд Глеб, прозрачно намекая на эпизод с игрой в теннис.
Я смущённо посмеялся.
Стальская вернулась в палату.
– Говорят, что тебе всё равно вставать нельзя, – отрапортовала она.
– И что? Не дадут мой табак?
– Нет. Через пять-шесть дней выйдешь – покуришь, – сообщила Марта.
– Понятно всё с вами, – прогнусавил Глеб. – Только что говорили два-три дня.
Стальский в очередной раз втянул сопли.
– Братец, ты что такой сопливый? – спросила Марта.
– Точно, на-ка салфетку, – протянул я Глебу бумажный платок.
– Ничего не выйдет, – печально сказал Глеб. – Я не могу сморкаться, смеяться, поднимать тяжести, пугаться, даже поссать толком не могу; сразу всё отдаётся в рёбрах.
Мы с Мартой сочувственно сморщили лица.
– Сегодня утром меня докатили на кресле до унитаза, чтобы я посрал, так это была словно казнь на электрическом стуле! Момент истины! Фейерверк эмоций. Может, я даже когда-нибудь напишу об этом книгу.
Марта печально улыбнулась, осторожно наклонилась над Глебом и поцеловала его в щёку.
– Ага, мужик, а Михалков по твоей книге фильм снимет, – продолжил шутку я.
Марта слегка посмеялась. Глеб тоже было начал смеяться, но охнул, закряхтел и сказал:
– В 3D пускай снимает.
– Я название придумал, – сказал я. – Зацените афишу: «Экранизация культового автобиографического романа Глеба Стальского. Режиссёрский триумф… режиссёра. Смотрите на всех экранах страны: «Говно» и «Говно 2. Противостояние». Вид с глубины унитаза. Зрители в смешных очках замерли с попкорном у ртов; сейчас им предстоит инстинктивно уворачиваться от летящей на них какашки, – я закончил вещать и расплылся в улыбке.
– Какая чушь, – шёпотом – однако улыбаясь – укоризненно промолвила Марта.
Глеб беззвучно смеялся, держась за правый бок левой загипсованной рукой.
– Ладно, рыцарь дорог, коль скоро ты отдыхаешь на больничной койке, ничто не отвлечёт тебя от работы над новым номером, – констатировал я. – Завтра днём мы приедем. Сегодня останемся ночевать в городе. Завтра у нас ещё дела… мелкие.
– Я приготовлю тебе домашней еды, – гладя лоб брата, нежно сказала Марта.
Я, сдерживая улыбку, посмотрел на Стальского. Глеб, в отличие от меня, не щадил чувств сестры и сказал:
– Давай-давай. И тогда моему ослабленному организму придёт конец.
Про «домашнюю еду» Стальская конечно пошутила.
Потом Стальская отлучилась на пятнадцать минут, чтобы сходить в ближайший супермаркет за фруктами и соками для «Долборыцаря дорог», а когда вернулась, мы с ней одновременно решили, что пришло время рассказать о наших планах на завтра, в которых, ввиду случившегося, Глеб не сможет принять участие. Глеб с улыбкой выслушал наши слова и поздравил, не преминув сказать, что мы стоим друг друга.
– Обнимашки? – предложил я, простирая руки к партнёрам.
– Вот ещё! – запротестовал Глеб, но сразу же добавил: – Ладно, идите сюда, чёртовы идиоты. Поздравляю, типа. Полегче… Полегче.
*****
Когда мы ехали из больницы в сторону квартиры, Марта заговорила:
– Ему сделали УЗИ внутренних органов: желудок, поджелудочная, селезёнка, почки – всё в порядке.
– Почки правильной шестиугольной формы? – пошутил я.
– Мда… – грустно промолвила Марта.
– Он физически здоров – это факт, – уверенно сказал я. – Однако умственно отстал – это другой факт.
– Точно! Только идиот может сесть на мотоцикл, не умея толком кататься на велосипеде!
Марта негодующе покачала головой.
– Тётя Сара называет Глеба «человек воздуха», – сказала она.
– Ясно.
– Я дала врачу двадцать тысяч, – резко сменила тему Стальская.
– Правильно сделала, – одобрил я.
*****
Эпизод с игрой в теннис
(09.06)
Я играл в теннис на Sony Play Station, когда ворота раздвинулись и «трактор» Стальской въехал во двор. Я отложил пульт и принялся разогревать для неё ужин.
– Эй, – сказала Марта, заходя в зал.
– Эй, – ответил я.
– Что делаешь? – Марта кинула свою спортивную сумку около дивана. – Это в прачечную.
– Разогреваю ужин для своей чемпионки. Ты ведь голодна?
– Оу, милый, я поела в городе. Но от кофе не откажусь. Что это? – Марта взяла в руки манипулятор и случайно сняла с паузы; тут же компьютерный спарринг-партнёр послал мяч. – О, теннис. Я раньше играла. До волейбола.
– Правда?! А у тебя есть теннисная юбка?
Марта задумалась, потом сказала:
– Есть. Наверху. В шкафу.
– Может наденешь её, возьмёшь ракетку и… – я очень широко улыбнулся.
– «А!»? «А!»? Да?! Ха-ха!.. – Марта присела на ближайший ко мне барный стул и положила руку мне на шею; наигранно томно прошептала: – Если ты желаешь, я доставлю тебе такое удовольствие.
Марта упорхнула на второй этаж, а я быстренько нацедил себе в олдфэшн апельсинового сока. У меня выходной.
Ничего не подозревающие Глеб и Джессика, нагруженные пакетами с продуктами, вошли в гостиную. Звук игры был довольно громким, чтобы ни я, ни Стальская не заметили их прихода. Надо ли говорить о том, как вытянулись лица Глеба и Нормы, когда, войдя, они застали следующую зарисовку: Марта Стальская в короткой парящей юбке и поло, с заплетёнными в косу волосами, манерно размахивает джойстиком и, явно переигрывая, через короткие промежутки времени, вскрикивает как в остром приступе секса. Это ещё даже не половина. Сразу сзади ультракороткой юбки теннисистки, со стаканов в руке сидит некто В. Аронов, в исподнем в СГИБ (состояние готовности [к] интимной близости).
– Разрази меня гром!.. – громко шепчет Глеб, роняет пакеты на пол и добавляет: – Мы зайдём через три минуты, – разворачивается, уходит.
Мы с Мартой смотрим друг на друга со смешанными чувствами; она жестом спрашивает: «Может, пойдём наверх?..» «Хорошая мысль. Как только я смогу нормально идти, сразу пойдём», – так же жестом отвечаю я.
– You have sex, gays? – совершенно естественно спрашивает Джессика, явно не собираясь идти за второй партией пакетов.
Мы с Мартой молчим и не шевелимся; Стальская с «ракеткой» в руке, я со стаканом. «You lost!!!» – кричит комментатор из игры, заставляя меня вздрогнуть и пролить содержимое стакана на ноги.
Мы любим друг друга.
На улице тепло и солнце светит в глаз
Чего еще желать?
Сегодня выходной – мы будем отдыхать
Тараканы!
Двадцать восьмое июня. Уже с утра началась жара. Когда – в девять тридцать – я проснулся, Марты рядом уже не было. Насколько я помнил, у неё сегодня должен быть внеплановый выходной. Спустившись вниз, я обнаружил пустую гостиную. С улицы доносились голоса. Я вышел во двор. Глеб, всё ещё страдающий от последствий падения с мотоцикла, в дальнем конце сада-парковки поливал свой Ягуар из садового шланга, а Джессика тёрла машину губкой. Марта в купальнике загорала, лёжа на раскладушке посередине сада. Глеб на мгновение направил струю на сестру.
– А-а-ах! – глубоко вздохнула Стальская и растёрла брызги по ногам и животу.
Я обозначил своё присутствие в дверном проёме бодрым возгласом: «Доброе утро, господа».
– Проснулся, милый, – констатировала Марта.
Глеб, продолжая поливать машину, громко сказал:
– Если мы собираемся поехать на озеро, то лучше сделать это прямо сейчас.
– А Шуба приедет? – спросил я.
– Да. Когда я ему звонил полчаса назад, он сказал, что выезжает из дома, – ответил Глеб. – Кстати, ты закончил с последней главой?
По моему пищеводу пробежала неприятная волна, – я вспомнил, что у меня ничего ещё не готово. «Это очень важный материал. Возможно, самый важный», – прозвучали в голове слова Владимировны, которые она мне сказала неделю назад, вручая конверт.
– Я работаю над этим, – прокричал я в ответ. – Я обдумываю… Обдумываю.
Последнее «обдумываю» я сказал уже в прихожей, потому что поспешил скрыться от расспросов.
Через полчаса мы все уже слегка перекусили и собрались на весь день уехать на лесное озеро в соседнюю республику. Я выскочил из дома раньше всех и слонялся по двору с корзиной для пикника наперевес, ожидая остальных. Справа от ворот под брезентом стоял мотоцикл Стальского, вернее то, что от него осталось. Я поставил сумку на крыльцо и скинул «покрывало». Переднее колесо напоминало знак «бесконечность», на баке глубокие царапины от бордюра или асфальта, подножка сломана, поэтому мотоцикл был уравновешен с помощью трёх газобетонных блоков и – для верности – верёвкой привязан к газовой трубе. Я уселся в седло и нажал то ли на сцепление, то ли на тормоз. «Р-р-р!» – прорычал я, изображая мотор. В этот момент из дома вышла Марта, подхватила стоящую на крыльце сумку и отнесла её в Танк. Вернулась к крыльцу и, заметим меня верхом на байке, улыбаясь, подошла. Писклявым голосом спросила:
– Whose motorcycle is this?
Я посмеялся над шуткой Марты и, подыгрывая ей, нарочито низким голосом ответил:
– It's a chopper, baby.
– Whose chopper is this? – писклявым голосом спросила Стальская.
– Zed's.
– Who's Zed?
– Zed's dead, baby, Zed's dead.
*****
Через пятнадцать минут около наших ворот засигналила машина. Одновременно у Стальского зазвонил телефон. Оба сигнала исходили от прибывшего Егора. Глеб сказал «Алло». Из его трубки раздался весёлый мат Шубы, который просил открыть ворота. Я, будучи ближе всех к кнопке видеодомофона, нажал её. Ворота отъехали, а Bentley въехал. Шуба был со спутницей, – прекрасной и вероятно несовершеннолетней девушкой, которая зайдя в дом следом за Егором, вежливо поздоровалась со всеми, добавив, что знакома с нашей работой на «Кефире». Шуба держал в руках большую коробку, упакованную по-праздничному.
– Ты нормально машину поставил? – спросил я его. – Танк сможет выехать?
– Да, ёпта, проверь, – ответил Шуба, ища место, куда бы поставить коробку.
Я выглянул во двор, убедившись, что Танк протиснется.
– Эй, Марта, – завопил Егор и, обращаясь ко мне, сказал: – Позови Марту. У меня для вас свадебный подарок.
Я поднялся на один лестничный пролёт и окрикнул Стальскую. «Спускаюсь», – крикнула она в ответ.
– Ну-ка, ну-ка… – проговорил Егор, беря меня за запястье. – Орижиналь?
– Конечно, ё! Я что, по-твоему, fake буду напяливать, – нарочито деловитым тоном проговорил я.
– В Красной площади покупал? – спросил Егор, всё ещё рассматривая часы.
– Стальская подарила, – сказал я.
– Хорошо иметь богатую жену. А-ха-ха!.. – оглядываясь на Глеба, посмеялся Шуба.
Через две минуты, когда мы все стояли вокруг стойки, на которой стояла привезённая коробка, Егор торжественно заговорил:
– Дорогие Марта и Вадим Стальские, – тут он засмеялся от собственной остроты.
Все тоже немного похихикали. Он продолжил:
– Несмотря на то, что вы никого не пригласили на своё бракосочетание…
Все снова похихикали. Шуба был в остроумном ударе.
– …Я, как приличный человек, намерен сделать вам подарок. Разворачивайте.
Мы с Мартой начали нетерпеливо дербанить упаковку, а Шуба сказал: «Полегче! Там хрупкие предметы». Я кинул мимолётный взгляд на Глеба и понял, что ему известно содержимое. Мы осторожно продолжили разворачивать подарок. Через несколько минут чайный сервиз был извлечён и поставлен на стойку-стол на всеобщее любование. Каждый из присутствующих вертел в руках по какому-нибудь предмету. Я сказал слова благодарности первым:
– Егор, большое спасибо. Это великолепная вещь…
– Пожалуйста-пожалуйста, – улыбаясь, говорил Шуба.
Егор принадлежал к тем людям, которым больше нравится одаривать, нежели получать подарки самому. И теперь, видя приятное изумление на наших с Мартой лицах, он чувствовал себя счастливым. Я решил быть откровенным, поэтому сказал:
– Я знаю, что это Глеб тебе посоветовал.
– Да, он, – ничуть не смущаясь, ответил Егор. – Я спросил у этого бородатого: «Что точно понравится этому гному с его эльфийской принцессой?» И он сразу рассказал про то, как вы – бородатый и гном – бродили по торговому центру, и гном истекал слюной около витрин бутика Петербургского Императорского Фарфорового Завода. Женщины тоже вроде любят посуду? А так как у Марты есть крыса, то выбор сервиза оказался очевидным! Ха!
Стальская со счастливой улыбкой слушала громогласные разъяснения Шубы по поводу выбора подарка.
– Видите, – взял один из предметов сервиза Егор. – Здесь повсюду крысы! Сервиз так и называется «Крысята-воришки».
Мы были в неподдельном восторге. Пообнимавшись в порядке живой очереди с дарителем, мы не забыли поблагодарить внимательного и тонкого человека по имени Глеб.
Егор и его спутница изъявили желание немного перекусить. Глеб взял на себя труд приготовления бутербродов и выжимания сока. Все мы находились тут же – в гостиной – и занимались кто чем. Джессика, Шуба и его девочка сидели на диване перед телевизором, я и Стальская сидели на высоких стульях и изучали «Крысят-воришек», а Глеб, как я уже сказал, готовил лёгкий перекус для гостей. Вдруг девочка Шубы, обернувшись с дивана в нашу сторону, сказала:
– Вадим, ты помнишь, где мы встречались?
Я побледнел, глядя на Марту и, как будто обращаясь к Стальской, ответил:
– Мы нигде не встречались. Нет-нет.
– Да нет же! Встречались, – настаивала девочка. – На дне рождении Мадины.
– Кого? – спросил Стальский.
Шуба сидел и смотрел вперёд.
– Ну, Мадины – племянницы Карины. – И ты, Глеб, там тоже был, на гитаре пел.
Кажется Егор в этот момент начал отвлекать свою подружку от этого разговора поглаживанием по ноге, но она была настроена на прояснение ситуации о нашем, имевшем место в прошлом, знакомстве. Егор, как будто только что вспомнил, сказал своей спутнице:
– А! Да-да!.. Мы же с тобой, солнышко, там и познакомились.
А потом, обращаясь ко мне и Стальскому:
– Помните те два дня, когда мы были на Щурячьем острове?
– Те два дня, которые ты не помнишь? – со смехом спросил Глеб. – Идите к столу. Всё готово.
– А-ха-ха! Точно, брат. Те два дня, – как бы припоминая, сказал Шуба. – А потом я в своём телефоне обнаружил номер Солнышка и позвонил. Да, Солнышко?
– Да, дорогой, – улыбаясь, ответило Солнышко.
Последние две минуты я делал вид, что внимательно изучаю на нижней стороне одной из чашек герб Петербургского Императорского Фарфорового завода. Подняв глаза на Стальскую, которая смотрела на меня прищуренным злым взором, я тихо проговорил:
– Великолепный подарок.
Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, я прогундел мелодию из баллады графа де ла Фер:
– Ту-ту-ту-ту-тутуту-тууу, пум-пум-пум…
Стальский оценил мою шутку, – посмотрел на меня, затем на юную спутницу Егора и улыбнулся. Я решил, что больше никто не понял моей иронии, но Шуба с набитым ртом сказал:
– Нечего иронизировать. Солнышко совершеннолетняя. Правда, Солнышко?
– Да, дорогой, – подтвердила Солнышко.
Через пять минут наши гости закончили перекус. Мы с Мартой к тому времени аккуратно перетаскали «Крысят-воришек» в стенной шкаф. Пересчитавшись по порядку, мы решили не тесниться вшестером в Танке, а поехать на двух машинах. Глеб с Джессикой и четой Шубских забрались в Танк, а Стальская и я – в «копейку». Убедившись, что ворота закрылись, мы отбыли на озеро.
Алкоголь всё запутывает и набрасывает на шею узду самой жалкой субъективности и сентиментальности. Потом не помнишь ничего, а если помнишь, тем хуже. Всё о чём думаешь пьяным, кажется гениальным, и как потом стыдишься этого. Пьянство уравнивает, делает единообразным и обезличивает. Только существа заурядные могут чувствовать себя выше благодаря алкоголю, злой и гениальный человек несёт алкоголь в себе, алкоголь своего ветшания
С. Дали
29.06
Вчера вечером, когда мы были на озере, Сицилия Владимировна позвонила мне и спросила: «Если я сейчас зайду на свою почту, я найду там черновик статьи?» Я сказал: «Нет», и уже собрался удариться в пространные объяснения, но она повесила трубку и с тех пор больше не перезванивала.
Сегодня – двадцать девятого июня – отсутствие подвижек во вверенной мне работе стало нашей общей проблемой. Всё свои обязанности Стальские выполнили. Глеб на пару с Эмилем уже три дня назад закончили работу над номером, а Стальская сверстала макет, за исключением последней страницы.
В мою сторону старались даже не дышать, чтобы не вспугнуть вдохновение. Я не менее сотни раз прочитал материал из жёлтого конверта, несколько раз запрашивал у Сицилии дополнительную информацию. Но… факты не складывались в цельную картину. Сюжет не вырисовывался. Во весь рост вставал вопрос: «Что не так?»
Время было за полдень. Я сидел на барном стуле и смотрел в экран, – на пустом вордовском листе появлялась и исчезала чёрточка. В какой-то момент Марта приблизилась ко мне стремительным шагом, закрыла компьютер и намотала вокруг него шнур питания. Затем, то же самое проделала с Маком, на котором делался макет, и сказала:
– Поехали в город. Переночуем в квартире.
Не говоря ни слова, я начал собираться.
*****
В городе в кафешке мы съели поздний обед и, не торопясь, ехали по центру города в сторону Красного Октября 3.
На средней громкости играл излюбленный плэйлист Марты. Я смотрел в окно и молчал.
Я тихонько посмеялся.
– Что? – кинув на меня взгляд, спросила Марта.
– Не может быть, – скорее самому себе, чем отвечая на её вопрос, сказал я.
– Что, милый, не может быть? – спросила Марта, убавляя музыку.
Я с нежностью посмотрел на неё и невольно покачал головой.
– Ну что?!.. – обеспокоенно спросила Марта.
– Извини, Стальская, но нам надо прямо сейчас заехать в магазин – пока не стукнуло десять вечера – и купить алкоголя, чем крепче – тем лучше.
– О, милый!..
– Знаю. Я вроде как завязал, но…
– Ты мне говорил: «Марточка, я перестаю быть маленьким засранцем и становлюсь большим молодцом. Алкозапои и прочее бесповоротно позади». Твои слова?! – Марточка была во гневе.
– Да, Крошка, я говорил такое; но загвоздка в том, что большой молодец не умеет писать так, как маленький засранец, – я отвёл глаза и снова смотрел в своё окно.
– Ты просто ищёшь повод нажраться, – с досадой тихо проговорила Марта.
– Мне это не нужно. Я по опьянениям совершенно не скучаю, – твёрдо сказал я. – Но, сама посуди: сегодня двадцать девятое, а я не написал ни строчки.
Марта перестала со мной разговаривать. Она была раздосадована и, казалось, не верила ни единому моему доводу. Через минуту она остановила машину около самой занюханной рюмочной Центрального района, в десяти минутах ходьбы от моей квартиры.
– Развлекайся, я заеду за тобой через час.
Взяв с заднего сиденья Air, я вышел из машины.
*****
Не успела первая порция пролиться в желудок, как на ум пришла цитата из киноклассики: «Думать, что ты выпьешь один глоток и остановишься – это так же наивно, как надеяться, что упав с крыши, пролетишь всего один этаж».
– Мне всегда помогали цитаты из синематографа, – сообщил я буфетчице. – Не время отвлекаться. Налейте мне ещё сто в одну посуду и пакетик жареного арахиса. Я сяду около стены.
*****
– При строительстве «здания» текста, я никогда не использую железобетонные плиты коими являются устоявшиеся избитые выражения, но кладу кирпичик слова к кирпичику слова; итог: уникальное здание единственного в своём роде оригинального текста, мысли, концепции и прочая ерунда… Непременно выкладываю цокольный этаж натуральным камнем цитат известных людей. Крыльцо кованное – необычная аллюзия в названии. Подземный гараж – завуалированное оскорбление общественных устоев. Балкон-эркер – оправданный минимализм в пояснениях; пусть читатель сам думает. Ох, блядство… – вздохнул я.
Мне надоело нести пургу про то, какой я талантливый.
– В общем, скоро выйдешь в тираж, – подытожил собеседник; он явно рубил фишку, может даже не одну.
– Мда… Завязывать с этим надо, – я налил себе и ему полные рюмки.
– А где познакомился со своим коллегой? – спросил собеседник, имея в виду Стальского.
– Универ вместе топтали. Я «двушечку» оттрубил, а его после третьего курса выгнали.
– Будем, – сказал дядя Игорь и поднял свой пластмассовый кубок.
– Будем, – сказал я и поднял свой.
Немного ранее.
После двухсот пятидесяти миллилитров внутрижелудочно, я похрустел пальцами и открыл лэптоп. Через какое-то время к моему столику подошёл человек и спросил: «Не возражаете?»
– Извольте, – не отрываясь от работы, ответил я.
Через двадцать минут и ещё сотку, которую любезная хозяйка принесла прямо мне под нос, я захлопнул ноут и посмотрел на соседа по столику. Синопсис истории был готов, а значит можно было начать душевное общение.
*****
– «Думаю, я на грани величия», – сообщил я Марте, вставая со стула и качаясь.
– Да, я вижу, – сказала Стальская. – Идти можешь?
– Канэшна, – ответил я, и, следуя ритуалу и традиции, долго тряс руку своего собутыльника, прощаясь навеки. – Это моя жена Марта.
– Красавица, – одобрил дядя Игорь.
– Он расплатился? – спросила Стальская у хозяйки.
*****
Через полчаса я вышел из душа и прошёл в некогда мою комнату. На моём школьном письменном столе стоял ноут, были разложены бумаги из жёлтого конверта и стояла сильно охлаждённая бутылка Absolut 100. Крошка-Марта всё подготовила, пока я отмывался от кислого запаха рюмочной.
– Ты не составишь мне компанию? – громко спросил я у Стальской, которая находилась в гостиной.
– Не хочу мешать, – последовал ответ.
Пресловутое вдохновение было в наличие, и я не боялся его внезапно утратить. Твёрдой рукой плеснул в стакан водки и с (да что уж там) удовольствием выпил.
Комната наполнилась буквами кириллического алфавита; они повисли в воздухе как взвесь. Я сделал медленный глубокий вдох, потом ещё один, и ещё. Буквы попадали в мои дыхательные пути, в лёгкие, в бронхи; самые мелкие буковки добирались до альвеол. Настало время выдыхать; резко, судорожно; толчками я начал выталкивать из лёгких ранее втянутые буквы. Падая на бумагу, буквы складывались в слова.
Если человек загоняет машину в гараж задом
– он думает о завтрашнем дне
Г. Стальский
Маленький флэшбэк о материале на последней странице.
Марта сидела на диване и ждала своей очереди, чтобы ознакомиться с текстом. Наконец, Стальский закончил читать и прикрыл крышку компьютера.
– Как? – как бы равнодушным тоном спросил я.
Стальский о чём-то поразмыслил мгновение, а потом сказал:
– Хорошо. Даже отлично. Правда здорово.
Я обрадовался, однако деланно наивным тоном сказал:
– Ты так говоришь, потому что ты мой друг. А на самом деле тебе не понравилось, – я, конечно, малость рисовался.
Стальский вернулся к своей тарелке и, продолжая трапезу, заверил меня:
– Вовсе я тебе не друг. Так что можешь мне поверить: этот текст и вправду хорош.
– Да?..
– Да. Доверься моему мнению. Моему непредвзятому мнению.
– Ой, спасибо!.. Растрогал прям до слёз, – я изобразил слезливый восторг.
Марта, не выдержав нашего домашнего спектакля, раздражённым голосом поинтересовалась:
– Закончили любоваться друг другом?
Затем встала с дивана, взяла компьютер, вернулась с ним на диван и углубилась в чтение.
*****
01.07
– Вы, конечно, скурили много умных книжек, но в бизнесе ничего не понимаете, – покачивая головой, проговорил Егор.
– Ой, а ты понимаешь! – парировал я. – Ходишь по своей конторе, всем только мешаешь работать. Слепому понятно, что в этом твоём автокомплексе работает только мойка… по отмыванию бабла. Скажешь, нет?
– Нет! – уверенно ответил Шуба. – Нет и нет. Бабло моется, но это не значит, что автокомплекс не приносит прибыли. И вообще, – чтобы отмыть, надо сначала заработать. К тому же: тебе крышу на машине отмыли? Отмыли. Как новая теперь. Так хуле?..
– И здание ваше… – вставил я.
– И здание наше, – согласился Егор. – А свадебный салон арендует часть здания.
– Чем же твой брат занимается? – вступил в разговор до этого молчавший Глеб.
– Много чем, – уклончиво ответил Шуба.
– А доходов с твоего автокомплекса хватает на налог на Bentley? – не унимался я.
– Хватает, – передразнивая мой голос, ответил Егор. – И вот ещё: я там не просто слоняюсь и всем мешаю. Если бы я там не присутствовал, то всё бы вылетело в трубу. Вот, кстати, вам урок бизнеса: присутствие даже некомпетентного начальства улучшает качество работы коллектива. Имейте в виду.
Мы с Глебом прониклись глубиной мысли и утвердительно закивали.
– Так значит, ты признаешь, что твоя работа – фасад для настоящей работы кое-кого другого? – на всякий случай спросил я.
– Ты, это самое, не наводи тень на плетень. Всё не так, как рисуется в твоей голове, понял? – Егор явно утомился от нашего разговора. – И не вздумаете что-то подобное обо мне написать в вашей жёлтой газетёнке!
– Мы не пишем об очевидных вещах, – ответил я, посмеиваясь.
– Ой-ой!.. – закатывая глаза, проойкал Егор.
Мы немного посидели молча. Потом Егор спросил:
– Ты, Аронов, тоже намерен бизнес замутить?
– Неа, – допив из трубочки сок, ответил я. – Я не бизнесмен, «я артист, это всё что я умею и ради чего живу».
*****
07.07
Через неделю мы имели сомнительное счастье ознакомиться с новой статьёй Павлика Баранова в журнале «First Chair» о La Critic’е. На этот раз Павлик прохаживался по нашим с Глебом кинорецензиям, которые мы время от времени писали в Твиттере Стальского. Статья называлась «Большие любители вермишели и фильмов про ковбоев», и в ней – в весьма убедительной форме – говорилось о нашей неспособности понимать глубокие мысли ввиду отсутствия фундаментальных знаний в области киноискусства. Кое с какими утверждениями трудно было спорить. Например, с этим: «Всякий живой организм нет-нет да и примется за написание кинорецензий…»
– Сто процентов, – кто-то из постоянных журналистов «First Chair» поливает нас грязью под псевдонимом «Баранов»!.. – негодуя, сказала Стальская.
Мы с Глебом склонны были согласиться.
– Что вы улыбаетесь?! – спросила Марта.
*****
08.07
Кинотеатр «Peace» позвал нас на относительно новый фильм с любимым нами актёром в главной роли. Даже Стальская знала этого актёра, а уж она-то никого не знает, ведь всю жизнь от фильмов её отвлекала карьера.
Стальский принялся за написание заметок в режиме реального времени.
05.07…, 13:05:01: G.S.: Бенисио дель Быков снялся в роди Павлика Эскобара. Мы начинаем просмотр данной картины в уютном зале кинотеатра «Peace».
05.07…, 13:10:52: G.S.: Кто хотел бы быть эксклюзивным торговым представителем Пабло в РТ?
05.07…, 13:11:11: G.S.: Как Джим Джамп в своё время в США.
05.07…, 13:12:53: G.S.: Я много чего хотел бы…
05.07…, 13:13:13: G.S.: Много…
05.07…, 13:13:31: G.S.: И по-много!
05.07…, 13:21:04: G.S.: Торговал бы только тоннами. Через пару лет стал бы президентом Республики. Переименовал бы его Кокаинлэнд. Ну и так, по-мелочи…
05.07…, 13:24:59: G.S.: …соединил бы сушей все океаны, построил бы канатную дорогу на Луну, победил бы коррупцию путём удаление этого слова из всех словарей в Мире.
05.07…, 13:39:57: G.S.: Там, короче, сюжет такой: канадский юноша-сёрфер приехал в Колумбию с целью sex-and-drug туризма, и, не успел он расчехлить свой приборчик перед первой попавшейся "Марией", как её дядя (Эскобар) поздравил его с помолвкой.
05.07…, 13:42:12: G.S.: Вот это называется "предложение от которого невозможно отказаться".
05.07…, 13:53:29: G.S.: Все члены семьи берегут тонкие нервы юноши от зрелища трудовых будней, но один хрен… Потом, конечно, начнётся: "Эй, Ник, будешь в городе, – купи сметаны, два батона, творог 22% жирности… А да, и выстрели в затылок Диего, он сам тебя найдёт. Вроде всё. Запомни, салага, – 22% жирности!.."
05.07…, 14:09:14: G.S.: Запомните, мои дорогие: кинотеатр «Peace», – тот, где крутят артхаус и всякий ретроспект. La Critica рекомендует. «Peace-Peace///»
Наверное, я уснул.
В какой-то момент я увидел нас троих – сидящий в середине кинозала – со спины. Умереть от ужаса мне не позволила разлившаяся по телу эйфория. Эйфория похожая на ту, что бывает от «мадам Стайн».
Слева от меня сидела девушка в вычурном киберпанковском облачении Мальвины. Её рот открывался, но я не слышал звука. Вообще никакие звуки не проникали в моё сознание. Я боялся каким-то особым страхом. Полнейшая тишина невыносима для человека, потому что у человека никогда не было возможности привыкнуть к полной тишине. В следующее мгновение я почувствовал сильное давление на вестибулярный аппарат, как будто находился на большой глубине. Ещё через секунду кровь отхлынула от моего лица, я стал задыхаться. Незнакомка покачала головой и снисходительно улыбнулась. Она поправила часы на левом запястье, а потом сделала жест рукой, как бы отмахиваясь от меня.
Я открыл глаза, на экране шли титры.
– Всю развязку проспал, – сказал Глеб.
– Что я пропустил? – осматривая своё тело, а затем оборачиваясь назад, спросил я.
Глеб с усмешкой ответил:
– Революцию, убийство Кеннеди, развал СССР…
– Не беда. Мой дедушка Харви лично наблюдал убийство Джона. В прицел. Он мне рассказывал, – пытался отшутиться я.
Если все люди на Земле одновременно моргнут,
мир исчезнет
Мастер
Была середина месяца. Стальский уехал куда-то на несколько дней отдыхать со своей взрослой гёрлфрендой. Марта с Джессикой предположительно были дома. Я ехал из города, где встречался с Владимировной.
Проезжая Чудино в районе памятника Чудину, дома культуры и супермаркета, на остановке автобуса я заметил знакомого человека. Это был тот самый пожилой высокий мужчина, которого я однажды наблюдал в бинокль с крыши нашего дома. Ну, тот самый, который махал мне с балкона причудливой формы особняка что стоит дальше по нашей улице. Мы ещё думали, что там живёт коммуна то ли кришнаитов, то ли буддистов, а может приверженцев Заратустры.
Я ехал с открытой крышей и не смог проигнорировать тот факт, что мой знакомец улыбнулся мне и поприветствовал лёгким взмахом руки. Короче, я остановился, чтобы подвезти соседа.
– Садитесь – подвезу, – сказал я, когда мужчина подошёл к правой двери.
– Спасибо, – ответил он и сел на пассажирское сиденье.
Когда я тронулся в путь, мужчина – видимо вежливости ради – проговорил:
– Автобус от Чудино до Нового Чудино едет целых десять минут и к тому же ходит с интервалом в час. Вот.
– Ммм… – ответил я.
– Вы работаете на телевидении. Я вас видел, – сказал он.
– Я… Мы с партнёром работали на телевидении, но теперь уже не работаем, – ответил я.
– Слышали, что наш посёлок будут застраивать многоэтажными домами?
– Что-то такое слышал, – сказал я.
Мы уже приехали.
Деньги – не проблема, деньги – бумага.
Даже хлопок
Г. Стальский
– Что этот идиот такой счастливый? – смеясь и тряся меня за плечо, спросил Егор у Стальского. – Улыбается всё время, как даунёнок.
Глеб посмотрел на меня долгим ироничным взглядом и ответил:
– Молодожён. Смотрит на мир через розовые сопли.
– Да уж несколько недель прошло, – заметил Шуба, уже обращаясь непосредственно ко мне. – Пора бы снова начать хмуриться и ворчать.
Я посмотрел на Шубу добрым взглядом и сказал:
– Не могу Шуба-друг, мне так хорошо, что даже ты меня не бесишь.
Егор и Егорыч посмотрели друг на друга и покачали головами в преувеличенном недоумении. Глеб сказал:
– Теперь в присутствии Аронова нахожусь как в фильме Теренса Малика. Я почти слышу романтический комментарий к происходящим событиям. Спрашивается: куда подевался тот Аронов, который поливал всех и вся мощным напором дерьма?
– Где ты как будто находишься? – прищурившись, спросил Шуба.
– Долго объяснять тебе невежде, – отмахнулся Глеб и продолжил прикалываться: – В спортзал записался, плавает там теперь, как какашка в проруби, бежит десять километров по дорожке; на задницы и сиськи других тёлок почти не смотрит. Жрёт грейпфруты, пиз..т про какой-то гликемический индекс. Помолодел, – теперь в свои преклонные года выглядит на двенадцать лет. Скоро отрастит крылья, как малыш Рикки, и улетит в тёплые края. А-ха-ха!
– Я просто регулирую свой вес, – сказал я.
– Какой малыш Рикки? – вставил вопрос Егор, но вместо ответа получил только ироничный взгляд Стальского; тогда Шуба глубокомысленно добавил: – Есть одно хорошее упражнение для регулировки веса, называется «Не жрать дох..я».
Стальский посмеялся.
– Ой, да отвалите, – проговорил я таким блаженным голосом, что это прозвучало как «Давайте обнимемся и зарыдаем от счастья».
Глеб и Егор немедля заржали с новой силой, и я присоединился к ним. Мы посидели ещё немного, допивая свои напитки.
Глеб хохотнул и заговорил, обращаясь к Егору:
– Ты не поверишь, за каким занятием я застал этих двоих позавчера днём.
– Снова делал «джорджаклуни» после бриться? – давясь от смеха, предположил Шуба.
– Ты рассказал?! – воскликнул я, щипая Стальского за плечо.
– Я-то рассказал, но знали-то все, – ответил Глеб.
– Так за чем ты их застал? – настаивал на продолжении Шуба. – Писали друг на друга?
– Гораздо более нездорово: они сидели на диване в гостиной и…
– Голые? – пожелал уточнить Егор.
– Нет. В махровых халатах. Значит сидели на диване, и Аронов красил Марте ногти на ногах! А?! Каково?! – спросил Глеб, сделав ошеломлённое лицо.
– А потом поменялись? – спросил Шуба, приготовляясь умереть со смеху.
– Не исключаю.
– А в какой цвет красил? – с серьёзным видом спросил Егор.
Я сидел и посмеивался. От долгой улыбки у меня болели щёки.
Собрались уже вставать, как Шуба что-то вспомнил, щёлкнул пальцами и сказал Глебу:
– Заранее поздравляю тебя с завтрашним праздником. Что будешь делать?
Глеб пожал плечами.
– Ладно, давай покеда, – Егор встал из-за стола.
*****
02.08
Как и год назад, проснувшись утром, я застал Глеба в гостиной при полном параде. Он смотрел по телевизору новости на Первом Канале, в которых говорилось о площадках, на которых будут проходить праздничные мероприятия. Марта была тут же. Она сидела за обеденной стойкой с ноутбуком.
– Эти чёрные серьги немного диссонируют с формой, – между делом заметила Стальская.
Я покивал в знак согласия, кинув взгляд на затылок Глеба.
– Пойдёшь гулять? – спросил я у Стальского.
– Скорее всего, – ответил он.
– Наверное, в связи с чемпионатом по плаванию, вам не особо дадут разгуляться, – предположил я.
Глеб задумался, а потом с улыбкой сказал:
– А может в честь нас введут новую дисциплину: «Купание в фонтане вольным стилем»?
Марта и я посмеялись. Я сказал:
– Ага. А победителям награда – пятнадцать суток на нарах.
Стальские рассмеялись.
– Если надо будет тебя забрать – звони, – на всякий случай сказал я.
*****
Через несколько дней, за завтраком, Марта читала вслух очередную статью Павлика Баранова о La Critic’и в журнале «First Chair». Хотя, если быть совсем точным, эта статья касалась не столько нашей газеты, сколько меня и Стальского. Вот её неполное содержание.
«Расизм и пошлость как крайняя форма остроумия
Господа Аронов и Стальский в своих околожурналистских поделках многократно давали понять, что считают себя лучше остального человечества, но приведённый ниже текст является личной смс-перепиской господина Аронова и господина Стальского друг с другом, который мы рискуем опубликовать, несмотря на вероятность последующих претензий со стороны юристов, бдящих за тем, чтобы никто не задевал нежные чувства сотрудников газеты La Critica. Пунктуация и орфография сохранены.
Предположительно Г.С.: «Чёртов Иствуд так всё сдабривает патриотизмом, что я будто чувствую во рту вкус гамбургера!!! Мать его, гамбургера! Твою мать, черножопого гамбургера!»
Предположительно В.А.: «А мне даже не надо смотреть новости по Первому, чтобы ощущать ушами вкус настоящей (твёрдых сортов) итальянской лапши».
Предположительно Г.С.: «Ты же понял, брат?! Мы всё тут понимаем, брат! Плесни двойного…»
Предположительно В.А.: «США – единственная страна, которая, не краснея, может источать патриотизм посредством патриотических желез своих лучших граждан. Наши старики на пороги вечности становятся религиозными, а их старики – патриотичными. Патриотизм – религия США. Аллилуйя, бро!..»
Предположительно Г.С.: «Мать его, они гордятся даже запахом своих морских свинок!!! Потому что это, мать его, американские морские свинки!»
Предположительно В.А.: «А о каком творении Иствуда идёт речь?»
Предположительно Г.С.: «Крайнее творение».
Предположительно В.А.: «Как называется? Кажись, мы его уже обсуждали. А у меня на (мено)паузе стоит «50 оттенков Сергея».
Предположительно Г.С.: «Где Бредли (Фенимор) Купер шибко смахивает на небритого хряка».
Предположительно В.А.: «А! Про снайперюгу! Рекордсмена по стрелянию сигарет, дымящихся в позолоченных зубах чурок».
Предположительно Г.С.: «Уж не знаю, что ты там обсуждал в Клубе Явных …голиков, но я только сейчас подзаряжаюсь праведной злобой звёзд в глазах и полосок на всех тестах Американской республики!»
Предположительно В.А.: «Это доктрина Монро, брат. С наскока не вкуришь. Как говорил Джон своему брату про новую подружку-блондинку… А ты чавкал жвачкой и шлюхами, когда писал про морских свинок?»
Предположительно Г.С.: «Я, чёрт их бери, чавкал даже ригли-канадцами, дабл-индейцами и джуси-пуэрториканцами!!! Без сахара…»
Предположительно В.А.: «Блин сгоревший, ты ещё вспомни «Nuahuless 2». Вот где стойкий вкус патриотизма с нотками гармони, лаптей и медвежьих мудей!.. Что только не сделаешь за деньги Госкина».
Предположительно Г.С.: «Нет, брат, не для Nuahulessa я берегу свой цветок! Не для него…»
Предположительно В.А.: «Согласен, что два российских фильма в год – перебор. Ты уже выбрал лимит, когда посмотрел «Левиафана».
Предположительно Г.С.: «Чёрт подери! Как же так приключилось, что американец срёт на соседское крыльцо и гордится своей кучей, а мы приходим на работу, выглядываем в окно, открываем газету и нам стыдно, что в это время мы не срём на соседское крыльцо?!»
Предположительно В.А.: «У нас другой рацион питания. Наше говно всё ещё не тонет, а должно бы…»
Предположительно Г.С.: «И как тебе полфильма об оттенках серого?»
Предположительно В.А.: «После «Бёрдмана» даже преамбула к нашей конституции выглядит халтурой».
Предположительно Г.С.: «?»
Предположительно В.А.: «“50 от. серого” – фильм для девочек от восьми до тринадцати лет. А книгу не читал, но мне не понравилось…»
– Тут ещё на полстраницы, – сообщила Стальская, закрывая журнал. – Надо взять распечатку мобильной активности и подать в суд на журнал за клевету.
– Ха-ха-ха!.. – от души засмеялся Глеб.
Выбирая богов, мы выбираем судьбу
Е. Кейт
Была середина месяца. Марта уехала на работу, а мы с Глебом сидели на озере с удочками. Глеб смолил папироской, а я отпивал из стеклянной бутылки ягодный сок. В зарослях осоки послышалось шуршание, и через мгновение на берег вышел наш сосед – тот, который живёт в причудливой архитектуры доме. Мы кивнули ему в знак приветствие, а он махнул нам рукой.
Мужчина устроился на раскладном стульчике метрах в двадцати от нас и закинул свою удочку. Поклёва не было, и мы завязали разговор с нашим соседом.
*****
Спустя час. В нашей гостиной.
Наш новый знакомый, которого мы пригласили на обед, оказался очень занятным типом. Пока Джессика готовила еду, он нам рассказал, что занимается тем, что создаёт новую религию. Не будь он таким приятным на вид и манерами, мы бы не стали даже слушать подобные бредни. Но этот пожилой джентльмен источал обаяния в самом широком спектре, поэтому мы с удовольствием вникали в его объяснения. Наш гость без всякого стеснения заявил, что предпочитает, чтобы его звали «Мастер», когда как его общегражданское имя «Михаил».
В середине его рассказа вернулась с работы Стальская. Представив ей нашего гостя, мы все вместе приступили к обеду.
После трапезы, когда мы уже пили кофе со сладостями, Стальская спросила у Мастера:
– Позвольте полюбопытствовать: какой вы видите конгрегациональную форму вашей нарождающейся религии?
– Что? – переспросил Мастер, но, быстро уловив смысл вопроса, сказал: – А! Мне нравится, как в этом отношении всё устроено у квакеров. То есть большая степень автономности каждой ячейки. Отсутствие центра и иерархичности. Всё, что необходимо знать, будет подробно изложено в книге. Эта книга будет со временем дополняться, но не будет так, как скажем у Свидетелей Иеговы, – что каждая новая редакция противоречит предыдущей, нет, такого не будет. Самая первая редакция коснётся основополагающих моментов религии, а уж другие редакции… А может вообще не будет необходимости дополнять первый текст. Посмотрим.
Я решил спросить:
– А как вы назовёте эту книгу?
– Открытый вопрос. Открытый вопрос… – задумчиво произнёс Мастер. – И ещё: мне не хочется называть то, что я создаю «религией».
– Почему? – спросил Глеб, чтобы ускорить мысль Мастера.
– Потому что адепт религии является, как правило, или рабом или слугой, – задумчиво, смотря куда-то вдаль, произнёс Мастер.
– Неужели? – на этот раз взял на себя труд поддержания разговора я. – А ну да: «слуга Сатаны», «раб Божий»… Да?
– Да, – подтвердил Мастер. – Вижу: ты улавливаешь мою мысль. Итак, это будет не религия, а учение. И её догматы не придёт никому в голову проверять, потому что всё по-максимуму будет основано на здравом смысле. Вообще моя задумка больше всего похожа на социальный эксперимент, результатов которого не нужно ждать слишком долго.
После кофе и торта Михаил пригласил нас четверых на обед на следующей неделе и распрощался.
– Ты уже выбрал, Стальский, кто ты есмь: слуга Сатаны или раб Господен? – спросил я Глеба, когда Мастер вышел за ворота.
– Я-то? – со смехом переспросил Глеб. – Я – фрилансер агностицизма.
– А ты, Крошка, – обратился я к Стальской.
– Я – ведущая кулинарной странички, – пожав плечами, улыбнулась Марта.
– Слуга Сатаны! – переглянувшись, хором заключили мы с Глебом.
«Интересный мужик», как говорится.
«…Я помню всё, но всё неточно,
Я вытираю слёзы и точу перо.
Льёт чёрный дождь, и из бутылки водосточной
Налейте водки Чёрному Пьеро…»
Underwood
20.08
– Какой красивый дяденька ходит по улице! – голос около самого уха.
– Привет, Ксения, – я потрогал локоть своей бывшей подружки.
– Ты когда-нибудь машину моешь, – Ксюша постучала согнутым пальцем по заднему фонарю.
– Всё как-то не могу доехать. Ты… Ты хорошо выглядишь, – я не врал.
– Спасибо-спасибо. Куда направляешься? – со знакомой улыбкой спросила Ксюша.
– Да так, катаюсь, – оглядываясь по сторонам, ответил я.
Вот! Вот тот момент, когда я был должен сказать: «Ну, ладно, пока, Ксюшенька. Рад был повидаться». А вместо этого сказал:
– Садись – подкину. Куда тебе?
*****
Ксения переехала со съёмной однокомнатной квартиры в собственную новую «двушку», которую ей купила мать на свою сургутнефтегазовскую зарплату.
«God morning, папа, в нашей песне только паузы!..» – я убавил радио.
– Так как дела? – смущаясь, спросил я. – Диплом на пятёрку защитила?
– Конечно! – Ксюша закурила, а я вспомнил боль ожога на груди. – Кресло подвину; кто-то большой сидел…
Ксения, заметив мой взгляд, коварно улыбнулась. Потом она сказала:
– Я читаю вашу газету. Мои поздравления. La Critica теперь рекламное издание.
Я кивнул. Не смог скрыть досаду за этот факт.
– Как Стальский совмещает бутылочку с работой? Или он в завязке?
– Нет, Стальский всё тот же Стальский. Совмещает, разрывается. Здесь куда? Направо?
– Кто третий автор?
– В смысле? – не понял я.
– Кто третий?! Твою манеру написания я отличаю. Второй, очевидно, Глеб. А третий? Сестрёнка?
– Ты отличаешь? Мы не подписываем материал.
– Я всё-таки журналист, хоть ты так никогда не считал, – Ксюша яростно затянулась сигаретой. – Твой стиль не спутать: о чём бы ни писал, – всё оскорбление получается! Ты и с людьми так же общаешься. За исключением Стальского. Насчёт его сестрички не знаю. Это не есть хорошо, мальчик.
– Я на пути исправления, – сказал я, не считая нужным спорить с ней.
– Как тебя можно терпеть?! – Ксюша негодующе отвернулась. – Не гони, скоро поворот.
Я мельком взглянул на подаренный мной браслет. Ксю носила его. Я не успел отвести взгляд, и она, пощёлкав языком, сказала:
– Застраховала украшение. На всякий случай. Сюда налево.
– Сюда? – переспросил я, включая поворотник.
– Да. Так кто третий? Блондинка с верхних слоёв атмосферы? Да? – настаивала на ответе Ксения.
Я отрицательно покачал головой. Я предпочитал не пользоваться голосом, чтобы лишний раз не раздражать Ксению, – я чувствовал перед ней вину, что объясняется моей слабохарактерностью. Помню, Стальский мне говорил, что моя проблема в том, что я слишком благодарен приласкавшим меня женщинам. Я тогда спорил с ним, а теперь и сам поймал себя на этой мысли.
Разговор на время прервался. Я прибавил музыку.
Ксюша выключила звук и сказала:
– Чёрт возьми, Аронов, до встречи с тобой я не была такой!.. Такой злой.
Я решил сменить тему:
– А передачу на «Кефире» смотрела?
– Слишком поздно её показывали. В Интернете смотрела. Полный пэ!.. Вообще! Как вам не стыдно?!
– Вопрос не морали, а рейтинга, – блеснул эрудицией я.
Ксения на меня посмотрела с плохо скрытым презрением. Я устыдился и добавил:
– Так говорил наш редактор. Мне тоже не слишком нравился «Пьяный Диван», – соврал я, потому как, на самом деле, я обожал «ПД» и жалел, что он закончился.
– Нет, я не говорю, что «Диван» мне не нравился. Местами, даже очень неплохо. Ваши крылатые фразы весь город использовал. Ну, по крайней мере, у нас в редакции от сотрудников в курилке я слышала. Это ли не показатель?
– В Сети без цензуры, вроде? – я вспомнил, что, во время записи передачи, внутренний цензор нас ни разу не затормозил.
– Да. По телеку всё «запикивали», но понять было можно, – с усмешкой сказала Ксения.
– Да не так уж много мата. Вообще-то, Ксю, не в мате дело. Как сказал один уебан: «Мат, как вода: слишком много, – утонешь, слишком мало, – засохнешь», – я посчитал свою хохму чрезвычайно удачной и посмеялся.
– М-да… Сюда. Да. Налево. Третий подъезд. Вон парковочное место свободное.
– Зачем парковочное место?! – искренне удивился попытке меня припарковать. – Я поеду.
– Да, брось, Аронов. Не строй из себя цел… целомудренного человека. Ты же у меня в новой квартире ни разу не был. Давай-давай, вытряхивайся из машины. Запирай всё. Здесь небезопасно оставлять вещи без присмотра, не Канада. Я приготовлю что-нибудь поесть.
Я не собирался изображать из себя невинность и согласился зайти.
– Может, я сбегаю в магазин? Торт? Пирожные? А? – предложил я.
– У меня есть кое-что поинтереснее, – интригующе сказала Ксения.
Тем не менее я настоял на покупке сладостей, а через пять минут лифт поднимал нас на верхний этаж.
– Что же это такое, интереснее торта? Прижжёшь меня кочергой? – я невинно улыбнулся, чтобы смягчить грубость.
– Ага, тавро тебе поставлю, чтобы видели, что ты из моего стада, – изображая процесс клеймения, недобро улыбаясь, ответила Ксения.
– Я против, – испуганно сказал я, вжавшись в стенку лифта.
Наш этаж.
– Всё в прошлом, мальчишка, не бойся, – весело проговорила Ксюша, поворачивая ключ в замке.
«Зачем ты пр-р-рёшься к ней домой?» – раздался внутренний картавый голос. «Потому что это мне ничем не грозит», – ответил я ему. «Не понял…» – снова сказал голос. «Ну, понимаешь, я могу ходить по краю пропасти и не бояться упасть, потому что у меня теперь есть внутренний стержень, который меня…» «Ладно-ладно, заткнись…»
Позади был куриный суп, чай, косяк на двоих и кофе. Сейчас мы, молча, ели пирожное. «Какое вкусное пирожное», – думал я.
– Как себя чувствуешь? – с набитым ртом спросила Ксюша.
– Хорошо, – с набитым ртом ответил я. – Голова начинает болеть.
– Таблетку хочешь? – с набитым ртом спросила Ксения.
– Хочу, – с набитым ртом ответил я.
– Я тоже хочу таблетку.
Выпили таблетки; сидели молча. Мне стало жарко.
– Мне жарко. Я сниму футболку? – спросил я.
– Ага.
Я снял футболку и расстегнул пуговицу на джинсах.
– Странный привкус во рту. А что это за таблетки? От чего они? Ха… – я согнулся пополам, зная, что если Ксюша мне сейчас что-то скажет, я лопну от смеха.
Я с трудом разогнулся, Ксюши рядом не было. Я запаниковал. Закрыл лицо руками, чтобы не видеть одиночества.
– Они от всего, – хором ответила мне Ксюша; она снова сидела передо мной. – Они интереснее торта и пирожных, – голос Ксении доносился издалека, хотя она сидела на расстоянии вытянутой руки.
– А где твоя кошка? – громко спросил я, стараясь докричаться до Ксении.
– Она в комнате, – не открывая рта, телепатически ответила Ксения.
«Я так и подумал», – телепатически сказал я.
– Я включила музыку, – на этот раз открывая рот, сказала Ксюша.
– О! – в замедленной съёмке вытянулось почти до собеседницы от удивления моё лицо. – Где? Музыка? Грейпфруты! Ванна! Кролик откусывает себе голову! – заорал я.
«Sun is shining, the weather is sweet, yeah
Make you wanna move your dancing feet now
To the rescue, here I am
Want you to know, y'all, where I stand» – стёкла и мебель сотряслись от звука.
– Не сходи с ума, мальчик, – как магнитофон с садящимися батарейками проговорила Ксюша со своего стула в кухне и посмотрела сразу в три стороны.
Я похолодел от ужаса и побежал. Хорошо, что из прихожей в гостиную вёл эскалатор, как в аэропорту. Я с комфортом прибыл в тронный зал. Шелкография на стенах, кованая решётка на камине, гулкая пустота. Свет из скрытого источника вырвал из пространства обитый чёрной вытершейся кожей диван. Перед диваном стеклянный журнальный столик, как у нас в коттедже. Женщина, сидящая на диване, собирает какие-то железки, разложенные перед ней. «Как это я сразу её не заметил?!»
– Простите, мэм, вы не подскажете, где стоит моя машина? Чёрная, с откидным верхом. Не видели?
– Не видели, – эхом ответила Марта; это была она.
– Ох, Стальская, слава Нептуну, это ты! – опасливо промямлил я, не ощутив ничего похожего на облегчение.
Марта смерила меня презрительным взглядом. Я вспомнил, что я раздет по пояс и с расстегнутыми джинсами.
– Ты – дерьмо, – будничным тоном сообщила мне Марта.
– О, да, – я понимающе махнул рукой в сторону, вроде как мне сообщили нечто очевидное. – Но у меня есть внутренний стержень, ты же знаешь…
Марта взяла со столика ещё одну деталь и приладила к другой; стало очевидно, что в руках у Стальской пистолет. Мои колени задрожали.
– Возбуждающее зрелище? – Марта улыбнулась своей фирменной насмешливой полуулыбкой.
Первые аккорды известного танцевального хита сотрясли тронный зал, ставший бальным. «You've got me dancin and cryin…» Множество люстр осветили огромное пространство.
«Rollin' and flying…»
– Возбуждающее зрелище?! – закричала Марта так, что я на мгновение впал в панику.
Взяв себя в руки, ответил:
– Аж, скулы сводит! – я смотрел на неё с глупым восхищением.
– Представь, – умерила гнев Марта, – заходишь к боссу мафии или к чиновнику, а он тебе: «Говори, но только короче». А ты такой: «Короче всего будет…» Бах! Между бровей… – при этих словах Марта выкинула вперёд руку с пистолетом, изобразив выстрел от которого все пространство сотряслось.
– Восхитительно! – на выдохе пропищал я ультразвуком.
«Love don't let me go…» – продолжились слова, и музыка больше не стихала.
– Я так и знала, – Стальская последний раз щёлкнула какой-то деталью и заткнула опасную игрушку сзади брюк. – Теперь потанцуем, – двусмысленно проговорила она.
Она встала с дивана. Обернулась на триста шестьдесят градусов, представ моему взору в новом наряде: в жёлтом коротком платье с обнажёнными плечами. Пистолет теперь оказался пристёгнут к бедру. Её приближение ко мне напоминало начало Paso Doble, но музыка диктовала другой стиль.
Я не мог не поддержать её, и мы подчинились ритму. Мой глупый наряд сменился на мой же единственный костюм-тройку, без галстука, разумеется. Костюм, видимо, долетел ко мне из нашего загородного дома по воздуху, как в «Железном Человеке» или в мультфильме про Скруджа Макдака.
Коснулся бедра Марты, но она, кружась, избавилась от моей руки. Люстры мигали как стробоскопы.
Стальская воспарила над паркетом, а я любовался ею.
– «Все говорят, что я люблю тебя», Крошка, – крикнул я вслед улетающей Марте.
Я закрыл глаза, чтобы тоже взлететь, но что-то пошло не так. К стробоскопам присоединились сирены.
– Открой рот, – приказал мне чей-то механический голос.
Я машинально подчинился. Холодная жёсткая сталь пистолета бесцеремонно проникла до самого горла. Мне нечем стало дышать. Я распахнул полные ужаса глаза, – моему взору предстал асфальт, и автомобильный диск с эмблемой «BMW», во рту был вкус крови, сверху на меня что-то давило, руки были неестественно вывернуты. Я попытался повернуть голову, но давление возросло, и крик: «Сука, не дёргайся, а то руку сломаю!» – заставил испугаться меня сильнее, чем тогда на кухне. Я лежал и пытался понять происходящее. Из, видимо моей машины, доносилось: «А я ни разу не была в «Малинках» до этого дня, точнее до вечера».
– Где твоя одежда, чудо хУево? – потрогав меня ботинком по спине, спросил какой-то мужчина. – Что там у него в машине? Есть чо?..
– Сейчас-сейчас… – ответил другой мужской голос.
– Выключи эту хероту! – скомандовал тот, который топтал меня как окурок.
– Не пойму, как выключить, – отозвался другой.
– Есть там ещё наркотики? – снова задал вопрос тот, кто не давал мне отлипнуть мордой от асфальта.
– Да не прибавляй ты, а выключи! Ты что, сержант, по-русски не понимаешь! – тень мелькнула у меня над головой.
До меня начала доходить суть происходящего, но верить этому я отказывался. Реальность оказывалась гораздо хуже, чем самый страшный bad trip. На этот раз я вляпался серьёзно. Всё кончено. Я больше никогда не увижу ни Марты, ни Стальского. Если только они придут на суд. И больше никогда! Языком нащупал пустоту на месте одного из нижних зубов. Сплюнул огромный сгусток крови и заплакал. Из машины раздалось:
– Ладно, грузи дерьмо, – будничным тоном скомандовал голос, как будто «дерьмо» это моё имя по паспорту.
Ещё большая боль прокатилась по вывернутому скованному телу, когда четыре руки оторвали меня от земли.
– Штаны не потеряй, – со смехом сказал кто-то мне в самое ухо.
– У него обуви нет, – заметил третий голос.
– Наркоша. Что ты от него хочешь, – покровительственным тоном отреагировал первый голос, обладателя которого я успел немного разглядеть.
Получив возможность оглядеться, я с досадой обнаружил, что драма разворачивается почти в центре города, на обочине проезжей части около Цирка, Центрального Стадиона, Кремля и моей квартиры. Наступали сумерки. Люди на остановке автобуса с разными эмоциями на лицах наблюдали как меня грузят на заднее сиденье полицейской машины. Молодёжь радовалась и снимала происходящее на телефоны. Люди в годах закрывали рот руками и переглядывались с ровесниками. Усатые мужики смотрели без эмоций.
*****
В отделении полиции мне оказали первую медицинскую помощь в виде куска смоченной перекисью водорода марли, который порекомендовали положить на кровоточащую в отсутствии зуба десну, но я не стал этого делать. На мою разрисованную харю и синие бока решено было не тратить медикаменты. Судмед-бабушка – работница полиции – взяла на анализ кровь из вены, а также велела пописать в баночку.
После всех этих процедур мне позволили воспользоваться телефоном, но я не смог вспомнить ни одного мобильного номера, поэтому позвонил в приёмную адвокатской коллегии «Бимерзкий и партнёры» (или как там она называется?) и оставил сообщение для Марка. Когда-то Марк велел нам троим выучить наизусть хотя бы его рабочий шестизначный номер. Спасибо, Марк. Стальские меня потеряли и, не найдя своими силами, позвонили Владимировне. Выслушав, Сицилия, как и следовало ожидать, сказала: «Я перезвоню», а когда через десять минут перезвонила, сказала: «Ждите до утра».
Может быть мне и не пришлось бы ночевать в отделении, если бы Марк получил моё сообщение в тот же вечер, но он его получил только на следующее утро, как он мне сказал.
Всегда мечтал, чтобы меня вызволил из «тюряги» собственный адвокат, заехав за мной на Порше, хотя бы даже и синем.
*****
21.08
В обед следующего дня я уже валялся на диване в нашей гостиной, смотрел телевизор и пил водку, которая больно щипала то место на десне, где раньше был зуб. За кухонной стойкой за моей спиной собрался консилиум из Стальских во главе с Марком. Марк обрисовывал перспективы. Я был отрешён. Я всерьёз боялся снова очнуться в ещё более хреновой ситуации. Я немного озлобился на жизнь, обычное дело, для того, кому всё время везёт, а в один прекрасный день вдруг перестаёт везти. Я, я, я…
– Прокурор настаивает на оскорблении официальных лиц при исполнении, сопротивлении при аресте, не считая езды в состоянии наркотического опьянения и хулиганства, – он ведь был почти без одежды. Ну, и по мелочи: нарушение ПДД, оскорбление прохожих, угроза физического насилия. Хулиганство, словом. Реальный срок не грозит, конечно. Условно, плюс штраф.
Стальские хмуро кивали, иногда посматривая в мою сторону. Я яростно вливал в себя водку, но она меня не брала. Я не собирался выходить на прежний уровень злоупотребления, просто дело в том, что нужно было побороть напавший на меня страх от произошедшего каким-нибудь другим страхом. Я ведь мог погубить чью-нибудь жизнь, – тогда и моя собственная была бы кончена. Так что если кто-то ещё считает, что мне не стыдно, скажу: стыдно. Марк продолжил:
– Нам на руку то, что при задержании они выбили ему зуб, провезли лицом по асфальту, топтали ногами… Но, Аронов их вывел из себя, они гонялись за ним целых полчаса. Может через знакомых в ГИБДД смогу достать запись с видеорегистратора вёдшей преследование патрульной машины, – посмотрим тогда… на большом экране.
Марк счастливо заулыбался, но его никто не поддержал, и он продолжил в официальном ключе:
– Один из прохожих даст показания в пользу версии о чрезмерном употреблении силы и унижающем отношении со стороны сотрудников дорожной полиции; дополнительная статья расходов. Через десять дней состоится заседание.
– Опять за старое, – не смог промолчать Глеб.
– В смысле? – мгновенно отреагировала Марта.
К счастью снова заговорил Марк:
– Скажите спасибо, что он никого не сбил.
– Спасибо! – хором саркастически сказали Стальские.
– Это так мило с твоей стороны, – ещё более язвительно сказала Марта.
Мне стало тошно и, чтобы усугубить это состояние, я сказал:
– Пожалуйста.
На несколько секунд все замолчали, глядя в мою сторону.
– «За тобой скоро придут дяди в белых халатах с большим сачком для бабочек в руках», – со смехом сказал Стальский, пытаясь меня подбодрить.
Марк развёл руками и сказал:
– Да. Молодец, Вадим.
– Молодьец like сольённий огурьец, – обнаружив своё присутствие на соседнем кресле, сказала Джессика.
Я ещё больше устыдился. Я даже в мыслях не обвинял в случившемся кого-то, кроме себя.
– Ещё телефон прое…л, – продолжал уличать меня Глеб.
«Да что с тобой такое?!» – негодующе подумал я, а вслух сказал:
– Что поделать, мои дорогие, «мобильник не мой сублиматор», как говаривал один из героев Куваева.
На секунду все задумались над моей репликой, а потом, видимо решив не вникать в мои бредни, снова вернулись к основной теме разговора. Стальский сказал:
– Ладно, поехали, пока всё не закрылось.
Глеб переставил кофейные пары в раковину и пошёл в прихожую. Стальская и Бимерзкий тоже поднялись со стульев.
– Куда вы? – жалобно и претенциозно спросил я с дивана.
Марк молча вышел.
– Стальская, куда вы? – повторил я свой вопрос.
– Дела есть, – стервозным голосом ответила Марта, а потом добавила: – Может быть заодно – если время останется – твою машину со штраф-стоянки заберём.
Я хотел было ещё что-то вякнуть, но Стальская без всяких эмоций проговорила:
– Ты борешься с тревогой, тебе не до чего.
Она начала выходить из гостиной, украдкой кинув взгляд на моё запястье. Часы, к счастью, были на мне. При аресте их сначала забрали, а когда отпускали, вернули.
– Марта, – дрожащим голосом позвал я.
Стальская остановилась, но на меня не смотрела. В моём левом ухе зашептал картавый голос: «Тот, кто сочувствует виноватому, лишает сочувствия пгавого».
– Ты считаешь, что я дерьмо? – капризной интонацией спросил я.
Марта вышла, ничего не ответив.
*****
Через десять дней мне дали полгода условно, оштрафовали на сорок тысяч, отняли права на два года и поставили на учёт к наркологу.
Бимерзкий подал апелляцию и обещал смягчить наказание. Ролик в YouTube «Менты выволакивают наркомана из кабриолета и гасят» собрал почти полмиллиона просмотров.
Последняя осень, «ни строчки, ни вздоха»…
Если ты равнодушен к красивым, дорогим, качественным
вещам, – тебе нечего делать в искусстве
Г. Стальский
Последние десять дней я пребывал в анабиозе и не ездил по утрам с Мартой на её работу, чтобы после съёмок «Завтрака» вместе пойти в спортзал.
В середине прошлой недели состоялся суд надо мной, и теперь я являлся осуждённым преступником. «По таким делам практика сурова», – развёл руками Бимерзкий. Оставался призрачный шанс на то, что в Верховном суде мне повезёт больше. Ещё до первого суда Марк хотел избрать стратегию защиты на основании произошедшего несколько недель назад отравления нас всех конфетами. Он хотел выставить этот инцидент, как очередное покушение. Но тогда бы завели новое уголовное дело, и началось бы расследование, чего никак нельзя было допустить, потому что сразу бы выяснилась вся цепочка событий, – камеры-то по всему городу стоят!
Из хороших новостей было то, что Сицилия без всяких разговоров «выписала чек» Бимерзкому за моё представительство. Ещё под алкошумок я написал очередную статью надлежащего качества и в оговоренные сроки для последней страницы La Critiс’и.
Первое число месяца, а значит и новый номер газеты, явились каким-никаким поводом высунуть метафорическую голову из метафорической задницы.
Глеб, как это было когда-то заведено, в этот день завтракал с Шубой. На моё присутствие он не рассчитывал и был крайне удивлён, когда я сошёл вниз. Марта проверяла содержимое своей сумки перед выходом, а Глеб ещё только собирался завтракать.
– Привет, красавица, – сквозь сон сказал я Стальской, целуя в щёку.
– Доброе утро, – тихо ответила она.
– Э-хей, Стальский, – сказал я.
– Привет, – ответил он.
– Джессика, доброе утро, – поздоровался я с Нормой.
– Сегодня важный день? – риторическим тоном спросила Стальская у брата.
– Не важнее, чем обычно-о-а-а-а… – зевая, ответил Глеб.
– Поеду с тобой, Глеб, если ты не возражаешь, – сказал я.
– Поехали, конечно, – ответил он.
Стальская посмотрела на меня долгим взглядом, а потом вышла из гостиной и поднялась наверх.
Я решил не отвлекаться ни на что кроме сборов в дорогу. В желудок ничего не лезло из-за недосыпа, кроме разве что чего-нибудь сладкого, и я открыл холодильник в поисках… чего-нибудь сладкого. Торт, половина которого дожидалась своего часа, показался тем, что нужно. Стальский тем временем нажимал на кофемашине нужные кнопки.
Марта вернулась, держа в руках белую коробку. Положила её на стол передо мной со словами: «Возьми».
– О, что это? Новая игрушка? – заинтересовался Глеб, трогая коробку.
– Вадиму. Вместо старого телефона, – пояснила Стальская.
Мне стало стыдно по стобальной шкале на девяносто восемь.
– Мне? Спасибо. Я отдам деньги, – сказал я и подумал, что сам себе я бы ни за что не купил такой дорогой телефон.
С того времени, как со мной приключилась незадача с опасной ездой и арестом, мой мобильный так и не нашёлся, и последние почти две недели я проходил без телефона. Пролежал на диване без телефона.
– Считай, что это подарок на день рождения, – грустно промолвила Марта. – И новая симка.
– У меня уже был день рождения, – смущённым шёпотом проговорил я и посмотрел на Глеба.
Стальский не смог сдержать саркастический смех. Он сказал:
– Упоротый Вадичка безобразничает, теряет вещи, попадает в полицию, потом под суд, а Марточка дарит ему новую игрушку за полсотни. Я тоже хочу, чтобы какая-нибудь девочка меня так же любила. А мне никто не дарит Айфоны.
– Ага. Только Ягуары, – в качестве собственного оправдания сказал я и попытался посмеяться, но у меня не получилось.
– Только машины! – почти одновременно со мной воскликнула Стальская и засмеялась.
Стальский комичным образом закатил глаза и затянулся папироской. Мной овладела грусть. Теперь уже даже торт с кофе стали под вопросом. Глеб вскрыл коробку и извлёк прибор.
– Шестёрка Плюс? Он слишком велик для Вадички. Одна вторая его собственного роста, – пошутил Стальский.
– Это… Марта, спасибо тебе, – пролепетал я. – Глеб прав: телефон действительно слишком велик для меня, так что возьми его себе, а мне отдай свой старый, – его я точно не потеряю. Буду беречь, так как он твой… Честно.
Марта достала из сумки свой сотовый, и, пока я резал торт и ходил за тарелками, Глеб извлёк с помощью специальной скрепки сим-карту из мартовского телефона и вставил в новый аппарат.
– Где у тебя ноут? – спросил он у сестры.
– В машине, кажется, – ответила Стальская.
– Подключишь к «Тунцу» новый аппарат, и всё содержимое перенесётся…
– Кого ты учишь!.. – с улыбкой перебила его Марта.
Глеб ещё шире улыбнулся и, глядя на меня, сказал:
– Вот так она разговаривает с любящим братом, который не употребляет ничего запрещённого и не попадает в полицию!
Мы засмеялись. Я покраснел от очередного приступа стыда. Марта схватила брата за нос и начала выкручивать.
– А-а-а!.. – завопил Глеб, пытаясь освободиться.
– Ладно, дыши на здоровье, пока, – разжала пальцы Стальская. – Я из-за вас опоздаю, час до съёмок.
– Спасибо, Марточка, – с чувством произнёс я.
– Не стоит благодарности, милый, – ответила Марточка.
– Хуюси-пуси-ми-ми-ми, – подвёл итог Стальский.
Она вышла в прихожую, надела обувь и жакет, сняла свою связку ключей с крючка и вышла за дверь. Взревел мотор Танка, зажужжали ворота, – Марта уехала на работу. Я не мог без улыбки смотреть на Стальского.
– Что ржёшь, охламон, – тоже смеясь, спросил Глеб. – Давай жрать, срать, чистить зубы и выдвигаться. Два часа пролетят быстро, это я тебе как постоянный пользователь проституток говорю. Даже меньше осталось, – сейчас уже десять минут девятого.
– А куда торопиться? – спросил я.
– Егорка потом занят будет.
– Давай, тогда, «Любящий Брат», поторопимся, «Любящий Брат», – ответил я.
Что сказать? Моя история – это история любви.
*****
На заставке в режиме ожидания мартовского (теперь моего) телефона было чёрно-белое фото красивого парня, который стоял около красивого авто. Звали этого парня Джеймс Дин.
*****
Напоминаю, что с содержанием семнадцатого выпуска La Critic’и всегда можно ознакомиться в читальном зале главной библиотеки города.
Что бы ни говорили мозговеды или умные книжки,
в любви главное – удача
к/ф «Знаменитость», реж. В.Аллен
09.09.
Было время заката. Я лежал на кровати в своей комнате и страдал от головной боли. Думал о пятнадцатом числе, когда состоится рассмотрение моего дела по апелляции.
Я уже собрался подняться, когда новая волна меланхолии придавила моё тело к матрасу. Я перевернулся со спины на лицо, но через несколько секунд начал задыхаться и повернулся слегка набок. В дверь нетерпеливо стукнули согнутые пальцы Марты, возвещая о том, что она сейчас войдёт. Вошла Марта.
– Футболка вместо наволочки… – начала разговор Стальская, после секундного осмотра моей берлоги. – Ты, таким образом, хочешь отвлечь внимание налоговых инспекторов от своих нетрудовых доходов?
Мы спали в её комнате, поэтому моя спальня пришла в запустение. Стальская подошла к окну и приоткрыла штору. В полоске света закружилась пыль. Я понял, что у Марты ко мне разговор.
– Я всё ещё беден… – ответил я на предыдущую реплику.
– Ну-ка, скажи ещё раз, но более жалостливым голосом, – Стальская якобы заинтересовано смотрела в окно.
– Я беееден… Же не манж па сис жур!..
Марта нежно улыбнулась. Моя меланхолия ослабила хватку.
– Что у тебя, Крошка? – перевёл я разговор на деловые рельсы.
– Дело касается свадебной рубрики?
– Да. Мы уже печатаем их. Просто коротенькие объявления, если я не ошибаюсь, – я подпёр голову согнутой в локте рукой.
– Да. Поступил заказ о полноценной статье-отчёте о свадебной церемонии и последующей вечеринке, – вкрадчивым голосом заговорила Стальская.
– Ладно. Пошли кого-нибудь. Ивана или Эмиля, или обоих, – я снова отвернулся к стенке и глубоко вздохнул, считая, что тема исчерпана.
– Заказчик требует, чтобы присутствовал Глеб и ты.
– Чего?! – снова повернулся к ней лицом я.
– Да. Они хотят, чтобы вы написали отчёт об их свадьбе в стиле La Critic’и. То есть они хотят, чтобы этот рассказ был правдивый, ироничный, саркастический… Ты понял.
– Хм…
– И чтобы им, после выхода номера, дали экземпляр с автографами всех авторов и учредителей La Critic’и. Хотят, чтобы главный для них день был увековечен посредством печатного слова и сохранён навеки в центральной библиотеке страны, а также в рамке на стене их гостиной, – на одном дыхании выпалила Марта.
«Что ж, каждый решает проблему личного бессмертия по-своему. Кто-то – так», – подумал я.
– Да ты садись, что ты стоишь, дорогая, – пододвинулся я к краю, давая место, чтобы Марта села.
Стальская села на край моей кровати. Я взволнованным голосом проговорил:
– Так значит мы имеем дело с поклонниками La Critic’и.
Стальская покивала, улыбаясь.
– Так значит мы имеем дело с состоятельными поклонниками La Critic’и? – на этот раз поставил вопросительный знак в конце предложения я.
Марта покивала, улыбаясь.
– И ско-о-олько? – расплываясь в хитрой улыбке, спросил я.
– Ни за что не догадаешься, – улыбаясь, проговорила Стальская.
– Шестьсот шестьдесят шесть тысяч? – от балды предположил я, глупо усмехаясь.
– Как ты узнал? – не скрывая крайнюю степень удивления, проговорила Стальская. – Они с тобой что-ли уже разговаривали?
Я сначала подумал, что Марта шутит, что я угадал сумму, но это оказалось не так.
– Я навскидку сказал. Просто на ум пришло… – пришло время удивляться мне.
– Ничего себе. И сумма странная и ты угадал, – Стальская поднялась с постели, собираясь выйти.
– Постой, – остановил её я. – Когда мероприятие?
– Двадцать четвёртого октября. Аванс – половина. Перелёт, проживание и питание – за их счёт. Вы согласны?
– Я – да. Как уж людям не помочь войти в историю. Постой-ка… Перелёт?!
– Перелёт, – хитрым голосом проговорила Марта.
– И где же будет проходить церемония? – расплываясь в улыбке, спросил я.
– В Лас-Вегасе! Та-да-а-м! – вскинув руки в утрированном жесте восторга, воскликнула Марта.
– Чёрт! Я не еду, – сказал я.
– Почему?!.. Ах, точно. Тебе не дадут визу, – опечалилась она. – Осталось у Глеба спросить.
Стальская встала и направилась к выходу.
– Эй, Марта, – остановил я её. – Если Стальский не захочет, то заставим посредством голосования. Окэ?
– Да, понятно.
Глеб не отказался.
Такой суровый день, но мы – одна семья…
И. Лагутенко
15.09. День Страшного Верховного Суда.
Когда приходится вставать по будильнику, невыспавшийся мозг работает только на лихорадочное обдумывание того, как изменить жизнь тела, чтобы эта ситуация никогда не повторилась.
Уже какое-то время сквозь тревожный полусон до меня доносились звуки проснувшегося дома. Когда сознание в очередной раз почти выныривало на поверхность с глубины забытья, меня одолевала злость вперемешку со страхом. Я злился, что вокруг «моей ситуации» (такой эвфемизм мы придумали для обозначения истории с арестом) развернулась лишняя шумиха, – тут и Бимерзкий со своими, писаными пальцем по столу, схемами, Глеб с полушутливым экспресс видеоинтервью по поводу «моей ситуации» для какой-то местечковой фэшн-передачки, снятым пока он шёл от бара до туалета на очередной вечеринке в честь пустоты; тут и Стальская со своим, наверняка деланным, фаталистичным конформизмом (не задающая вопросов Стальская); тут и Сицилия с непонятно какими мыслями обо мне, и Даша (сто процентов – тоже) с не пойми чем to. Боялся я потому что… просто боялся! На всякий случай. В общем, под давлением этих гневострахов, мой наполовину проснувшийся мозг принимал решение вновь нырять в небытие.
Марта снова поднялась в нашу спальню и, на этот раз решительно, принялась меня будить:
– Эй, милый, меньше двух часов до начала. Времени на раскачку не осталось. Умывайся и одевайся.
Я слегка откинул одеяло и воззрился на Стальскую полным отчаяния глазом. Второй глаз я открыть не смог.
– Не дави на жалость, – поднимаясь с постели, сурово сказала Марта и вышла, оставив дверь открытой.
«Давно бы так, – подумал я. – А то её доброта и самоотверженность пугали меня до полусмерти. Немного злости не повредит…» Она сегодня взяла выходной, чтобы сопроводить меня на заседание Верховного суда. Я решительно приподнялся на локте. «Надо вставать» – громко подумал я.
– Н-д-о с-та-ать, – промямлил я.
Увидев своё отвратительное лицо в отражении ванного зеркала, я прямо-таки возненавидел себя. С момента моего преображения в нормального человека, которым официально можно считать наше с Мартой бракосочетание, и до того злосчастного дня, когда я «наломал хвороста», я выглядел и являлся-таки молодцом. Но за последний почти месяц я вернулся в прежнее гнусное состояние и даже превзошёл его. «Сука! Ты должен радоваться. Ты, сука, самый везучий сука-ублюдок в Восточном полу-сука-шарии!» – мысленно проговорил я.
– Пгям с языка снял, – приводя в порядок причёску, сказал появившийся Картавый.
Через полчаса, сменив кислую харю на спокойное благородное лицо, и домашние трикошки на костюм тройку, я был готов к выезду.
– Поешь что-нибудь? – спросила Стальская.
– Нет, благодарю, мадам, – ответил я; мне хотелось посмешить свою девочку.
– Как пожелаете, мсье, – ответила она с французским акцентом.
– Времени на ваши секс-игры не осталось, – заметил Стальский, который тоже ехал с нами.
Мы немного посмеялись.
Пока Стальские совершали последние приготовления, я, в продолжение шутки, напялил свой цилиндр.
– Это не слишком? – спросила Марта.
– Не знаю… – ответил я, играя в несознанку.
– Это лишнее, поверь, – твёрдо сказала она.
– Да, не буду брать шляпу, только пучок редиски в петлицу воткну.
*****
Мы явились к залу заседания заблаговременно. Бимерзкого ещё не было, зато прокурор, который обвинял меня в прошлый раз, был уже тут. Прокурором была красивая молодая женщина. Мы втроём сели на скамейку, и я прикрыл глаза.
*****
– Пора, – толкнула меня в плечо Стальская.
Я подскочил со скамейки, надел цилиндр и вставил монокль в глаз. Марта поправила свою полутораметровую шляпку с клеткой, в которой чирикала канарейка. Глеб, глядя в зеркало, попудрил лицо и длинный белый парик.
– Как я выгляжу? – с французским акцентом спросил Стальский.
– Манифик, мон фрер, – тоже с акцентом проговорила Стальская.
– Как куртизан, – сказал я.
– Bon, – сказал Глеб и, помахивая тростью, первым вошёл в зал.
В зале уже всё было приготовлено к судилищу, – в канделябрах горели свечи, помощник судьи сидел за клавесином, а секретарь судебного заседания – некто в чёрной вуали на лице – макала чучело гуся в ведро с чернилами.
Зрителями были сплошь знакомые люди: Сицилия Владимировна, – обмахивалась веером и ежесекундно нюхала соль из серебряного тюбика, Дашенька, – одетая в бирюзовое платье с карликовым пуделем на коленях, который так же был одет в бирюзовое платье, Иван и Эмиль, – оба в форме гвардейцев кардинала, Джессика, – в свето-зелёном платье, которое сильно пушапило из без того солидную грудь, Марсельчик с Ренатом, – которые были одеты с иголочки, и которые, когда я на них посмотрел, сделали мне жест, мол «крепись!». Также здесь сидели два бомжа, которые выступали на подтанцовке, когда я пел «Overprotected», – они были одеты простолюдинами. Тётя Сара, поддерживаемая под руку лакеем, также пришла меня поддержать. В зал вбежал запыхавшийся Бимерзкий и, приподняв короткий белый парик, вытер пот со лба и с лысеющей макушки.
Я оборачивался на зрителей и улыбался виноватой улыбкой. Стальская, поймав мой взгляд, злобно прищурилась и щёлкнула зубами.
– Встать, суд идёт, – громовым голосом возвестило существо в чёрной вуали.
Все одновременно встали. Паж вынес из-за кулис серебряно блюдо, поставил его на судейский стол и открыл крышку. На тарелке сидела маленькая судья. Она сошла с блюда и приблизилась к микрофону.
– Садитесь-садитесь, – пропищала она.
Все в едином порыве сели. Все, кроме меня.
– Согласно традиции, суд – то есть я – предоставляю слово подсудимому.
Я робко приблизился к, поставленному специально для меня, микрофону и сказал: «Эн, дё… Эн, дё, труа».
– Начинайте, подсудимый, – пропищала судья.
Я сказал:
– Бит, пожалуйста.
Ваня и Эмиль взяли радиомикрофоны и дали мне бит: «Ту-ту-тум, ту-ту-тум…»
– Эн-де, эн-де-труа-катрё, – начал я. – В конце моего рассказа всё прояснится наверняка, но, с вашего позволения, я начну издалека. Попрошу вас не злиться и не касаться молотка, хотя бы пока.
– Продолжайте, подсудимый.
– Да будет известно уважаемому собранию, что газета La Critica – особенное издание. Коллектив газеты – особые создания и требуют они всеобщего признания! И теперь, когда открыты наши притязания, прошу от присутствующих особого внимания. Мы с партнёром смотрели на дела с позиции идеализма, были приверженцами дистиллированного журнализма, но, натолкнувшись на стену реализма, приняли сторону ультра конформизма. Очень скоро всё пошло, как по маслу, жизнь нам с партнёрами виделась сказкой, будущее нас рисовалось прекрасным, но настоящее было опасным!.. Враги свободы слова отнюдь не дремали, – они нас травили и подставляли, особо рьяные даже в суд подавали. Вознеся молитвы на древнерусском и идише, мы смело двинулись к победному финишу. Поднаторев в своём деле и обзаведясь контактами…
– Попрошу оперировать исключительно фактами! – пропищала судья.
– Окэ. Пройдя через личные штормы и мели, я, наконец, достиг своей цели. Я забыл все свои мрачные мысли, жизнь для меня наполнилась смыслом. Прежний я исчез безвозвратно, новый АВА, – знакомьтесь…
– Приятно.
– Я не прошу снисхождения, судите по полной строгости; со мной всё будет в порядке, говорю без лишней скромности…
Бомжи-простолюдины занялись тем, за что им заплатили, а именно подтанцовкой. Вслед за ними, все присутствующие слушатели принялись нелепо двигаться под грохочущий припев.
*****
– Пора, – трогая меня за подбородок, сказала Стальская.
Я открыл глаза и увидел Марка.
– Просыпайся, через минуту заходим, – сказал он и отвернулся в другую сторону.
– Ответь или выключи звук, – строго проговорила Марта.
– Да, шеф. Сделаю, шеф, – с улыбкой ответил Стальский и отошёл в сторонку.
Из кабинета вышла девочка и объявила:
– «Государство против Аронова». Заходим.
Как бы интродукция: «Многим эти (главы) покажутся неприличными, ибо они о валюте наличной; они о том, что всем даётся вот, – в общем, о них, о кровных, так вот…»
Царь Василич (как всегда)
«Если не допускать вторичности, то…»
Г. Стальский
02.10
Сегодня – в пятницу – у Марты был второй из трёх выходных. Мы вчетвером только что позавтракали и сидели в гостиной, занятые своими делами. Стальская занималась какими-то подсчётами. Через какое-то время она сказала:
– Поздравляю. Октябрьская La Critica заработала рекордную сумму.
– Сколько? – лениво спросил Глеб.
– Два миллиона шестьсот семьдесят тысяч рублей, – прочитала с экрана Стальская.
– Не считая нашей зарплаты, – тихо проговорил я.
– Да, не считая нашей зарплаты от Сицилии, – продолжила Стальская. – И не считая моей зарплаты на «Кефире», не считая также доходов братца от чего-то там… Не учитывая мой побочный доход от рекламы ножей и от упоминания спонсора.
– Хорошо-о-о, – протянул Стальский.
Я, почувствовав себя «дежурным по дёгтю», сказал:
– И всё равно, все наши доходы вместе взятые ни разу не перекрыли расходы на печать тиража.
Стальские печально задумались. Молчание провисело примерно минуту, а потом Глеб сказал:
– Я подхожу к этому вопросу субъективно. В России всего два вида успешного бизнеса: второй – опустошать недра, а первый – опустошать карманы налогоплательщиков. И мы должны радоваться.
– Я радуюсь, – траурным голосом сообщил я.
– Послушай, милый, – выдохнула Стальская. – Мне повезло с этими японскими ножами. И это, я считаю, честный доход.
– Да я ничего не хотел сказать, просто… – постарался вернуть партнёрам хорошее настроение я, но Глеб меня перебил.
– Понятно. Ты хотел сказать, что газетный бизнес – самый быстрый способ пойти по миру.
– Да. Именно это я и хотел сказать. Наверное.
Через минуту раздумий я добавил:
– А что если любой бизнес – тухлое дело, если только в результатах не заинтересован кто-то великий и ужасный?
– Интересная мысль, – отреагировал Глеб. – Я подумаю об этом завтра… вечером, когда буду лежать в шезлонге перед бассейном в пятизвёздочном отеле в Мексике.
– Едете в Мексику?! – спросила Марта.
– Ага, – ответил Глеб.
– А на сколько дней? – спросил я.
– На одиннадцать.
Ездить за границу раз в два-три месяца вошло у Стальского в привычку. Естественно он путешествовал в компании своей старшей подружки Ларисы.
– Здорово, – сказала Марта и посмотрела на меня.
– У тебя работа, Крошка, – поспешил сказать я. – А то бы тоже съездила.
– Я одна не поеду, – смиренно промолвила Стальская.
– А что вы вдвоём не поедете? – не врубился в тему Стальский.
– У Вадима условный срок, – тихим голосом проговорила Марта.
– А-а!.. Точно. Я и забыл, – сказал Глеб.
Наверное стоит упомянуть чем закончилось рассмотрение апелляции в Верховном Суде. Расскажу сначала про реакцию на вынесенное решение нашего Бимерзкого адвоката. «Первый раз вижу такое! Она ещё тебя спросила: что мол хочешь, подметать улицы сто двадцать часов или три месяца условно. И с правами тоже…»
Короче, не знаю уж кого благодарить, но моё наказание было смягчено весьма и весьма. Сокращённый условный срок и административный штраф остались в силе, а вот два года лишения права управления транспортным средством были заменены на штраф в пять тысяч рублей! Всего пять тысяч рублей! Ещё я более не числился на учёте у нарколога, – эта подробность из моёго дела вообще исчезла. В начале декабря я уже буду чист, как свежевыпавший снег, и волен катиться во всех десяти измерениях.
*****
Для девятнадцатого номера La Critic’и мы придумали новый прайс-лист на размещение рекламы. Умножили на два все расценки. «А вот интересно: может такое быть, что никто не пожелает разместиться?» – спросил Глеб. «И тогда мы выпустим номер с пустыми листами, кроме последней страницы», – предложил я. – «Или устроим аттракцион невиданной глупости – напечатаем рекламу бесплатно». «Хер там», – прокомментировал Стальский. – «Я слишком много труда вложил в это». И это был интересный вариант, но желающие заплатить большие деньги за рекламу нашлись. К слову: рубрика «Молодожёны» была ангажирована теми, кто сочетался браком в Лас-Вегасе. Стальский со дня на день должен был получить визу.
«Солнце, наливаясь, вошло в зенит;
Музыка в моих ушах звенит.
«Не грусти и даже не делай вид», –
Каждая нота мне говорит…»
Ю. Клинских
Мы проснулись рано, так как решили, что в такой особенный день нужно получить как можно больше впечатлений.
Первым пунктом нашей программы был утренний киносеанс в «Peace». Естественно Джессика поехала с нами. Показывали последний по счёту фильм Ксавье Долана. Стальский машинально достал свой телефон и зашёл в Твиттер. На этот раз он не стал вести подробный отчёт о своих впечатлениях, а просто вначале написал: «Совсем недавно смотрел «Ив Сен Лоран», сегодня смотрю «Мамочку» Ксавье Долана, – какая-то голубая полоса». А в конце просмотра оставил запись следующего содержания: «Я думал, что этот фильм Долана – станет первой карикатурой на творчество Долана, но режиссёру и сценаристу в одном лице ещё есть что сказать зрителю. Кстати, тема однополой любви не затронута; уважаемые гомофобы, можете смотреть. Фильм хороший. Все в «Peace»!»
*****
После обеда, пока Марта была на косметических процедурах, мы с Глебом и Джессикой прогуливались по торговому центру. Притомившись от блужданий, мы сели на скамейку. Мне пришла в голову интересная мысль:
– Слушай, Стальский, я вот о чём подумал: чем больше читаю дореволюционных авторов, тем больше убеждаюсь, что модели социального взаимодействия типа: благородный – челядь или барин – холоп, а также бедный дворянин – богатый дворянин, и даже бедный знатный дворянин – богатый, но не знатный дворянин всё ещё активно используются согражданами в повседневной жизни. В межличностном общении. Да.
– Считаешь: рановато отменили сословия?
– Не знаю. Возможно. Возможно.
– А ты тогда кто был бы?
Я посмеялся и сказал:
– Я – тот Кузьма из песни КиШа, которого подвесили за ноги за то, что он вылакал всю брагу.
– Ха-ха…
Зазвонил телефон Глеба.
*****
В два часа дня мы уже были дома.
Мы не стали откладывать торжество на поздний час (всё-таки мы уже не так молоды, как год назад), и в пять вечера в наш загородный дом начали приезжать первые гости.
– Пользуетесь «Крысятами-воришками»? – вертя головой в поисках сервиза, спросил Егор.
– Мы его бережём, – хором ответили я и Марта.
Шуба в компании всё той же Солнышко приехали самыми первыми. Егор вызвался помогать в приготовлениях. Погода располагала к пикнику на открытом воздухе, поэтому мы вынесли раскладной стол в сад. Я занимался приготовлением мяса, а Джессика с Мартой трудились в «холодном цехе». Два дня назад я подкинул мысль о кейтеринге, но Стальские, ожидаемо, её отвергли. Итак, мы всё делали своими руками.
В половину шестого около ворот засигналила машина Даши, а спустя ещё двадцать минут прибыла Сицилия. После первого тоста в глазах всех присутствующих был немой риторический вопрос: «Неужели прошёл целый год?» Самыми последними, – после занятий в институте – на отреставрированной «шесть-девять» приехали наши практиканты. Богомерзкого звали, но он посчитал себя лишним на этом празднике и не явился. Пришёл наш сосед Мастер. Также звали глебовскую гёрлфренду Ларису Николаевну, но она сослалась на неотлагательные дела.
Тихо-спокойно отужинав на свежем воздухе, все переместились на четвёртый этаж, где начался отрыв. Я, кстати сказать, научился веселиться без упития, и сейчас с гордостью демонстрировал этот новый навык.
В программе дискотеки были даже медленные танцы, вот, например, под эту песню:
Когда часы пробили полночь, я, незаметно для гостей, взял Стальскую за руку и повёл на второй этаж в её спальню. Всю дорогу она улыбалась.
На кровати Марту дожидался подарок: тёмно-фиолетовая Birkin, чтобы заполучить которую я напряг не только Стальского, но и, косвенным образом, всех его одно(свингер)клубников, но помочь с покупкой смогла только Лариса Николаевна. Озаботился я этим вопросом четыре месяца назад и боялся, что слишком поздно. К счастью его взрослая подружка знала Елисейские поля, как будто там родилась. Она позвонила какой-то своей знакомой в Париже, – та пошла в Hermes и зарезервировала сумку. Знакомая Ларисы Николаевны заплатила двенадцать тысяч евро. Лариса Николаевна заплатила своей подружке пятнадцать тысяч евро. Стальский отдал своей Ларисе пятнадцать тысяч евро. Я вернул Глебу пятнашку и сердечно поблагодарил.
Я завёл Стальскую в комнату и включил свет. Она сразу поняла, что перед ней. Вместо слов, Марта закрыла входную дверь и щёлкнула замком.
Viva Las Vegas!
Elvis Presley
С двадцать первого октября по двадцать седьмое октября Стальский летал в Лас-Вегас, штат Невада.
«…то чувство преклонения, которое мы всегда испытывает по отношению к людям, обладающим безграничной властью причинять нам зло»
М. Пруст
31.10
Уже с полудня Стальские, я и практиканты сидели у меня на квартире и ждали. У нас не было материала на последней странице. Причина была не во мне, а в том, что Владимировна не выдала мне конверт. На мои всё учащающиеся с каждым днём звонки, она говорила: «Скоро».
В восемнадцать часов, когда я, устав от напряжения, прилёг в своей комнате, у меня зазвонил телефон. Это была Сицилия Владимировна. Я не спал и не ел, я с нетерпением ждал материал для последней страницы. «Да, алло, СициМировна!» – высоким голосом почти прокричал я в трубку, а потом быстро прибавил: «Мне нужен конверт! Где мне забрать конверт?!» Я был на взводе; сегодня вечером нужно сдать материал в типографию, а у меня нет не только времени на осмысление материала и написания статьи, но и самого материала. Я ни на секунду не забывал, что этот материал – единственная причина существования La Critic’и. «Алло!» – снова сказал я. «В этот раз всё немного по-другому, – сдержанно и мрачно сказала Сицилия. – Бери всё что тебе может пригодиться в написании статьи и приезжай ко мне. В этот раз воспринимать материал будешь глазами». В долю секунды вся моя кожа стала липкой. Привычное для меня мямлянье и «таскание кота за хвост» в этот раз недоступно. «Приезжай прямо сейчас», – раздалось на той стороне трубки. «А куда подъехать? – зачем-то спросил я. – В «Фанерный Пейзаж»?» «А ты знаешь ещё какие-то места, где меня можно найти?» – недобрым тоном ответила Сицилия.
Я заметался по квартире, не зная за что схватиться. Забежал в гостиную, где сидели Иван, Эмиль и Стальские. Мы были наготове, чтобы наброситься в случае необходимости всей командой на неосвоенный материал, которому давно нужно было быть написанным и отредактированным.
– Что?! – тревожной полифонией раздался общий вопрос.
– Я… Мне… Я еду к Сицилии. Она мне всё расскажет.
– Мы с тобой? – спросил Глеб.
– Нет. Нет. Мне нужны мои компьютеры.
Марта встала с кресла, отсоединила Mac Air от розетки и вручила мне в руки.
– Ничего не забыл? – как бы намекая, спросил Глеб.
– Куплю по дороге, – ответил я, поняв, что он имеет в виду.
В «Фанерном пейзаже» было многолюдно. Поздоровавшись с хостесом, я проследовал в кабинет. Когда я, два раза стукнув, вошёл, Сицилия уже надевала пальто.
– Что?.. – произнёс я.
– Идём, – сказала она.
Мы прошли через холодный и горячий цеха и вышли из служебного входа.
– Садись, – скомандовала она, нажимая кнопку сигнализации своего GL.
Я забрался на пассажирское сиденье, а она за руль.
– Время – пятнадцать минут седьмого, – сказала она, задумчиво глядя на приборную панель.
Она медленно начала движение.
– Куда мы едем? – спросил я.
– Тут недалеко, – рассеянно ответила она. – Возьми в перчаточном ящике камеру. Разберись, как она работает.
Я открыл бардачок и извлёк маленькую видеокамеру фирмы Sony. Сицилия тем временем вырулила на проезжую часть и медленно поехала вниз по улице.
– Понял как с ней управляться? – спросила она.
– Вроде, да. Вот тут кнопочка. Тут мониторчик, – прицеливаясь объективом на пейзаж за окном, пробубнил я.
Через пять минут мы припарковались около сетевого ресторана возле одного из оживлённых перекрёстков центра города. Сицилия что-то высматривала в своё окошко, а затем сказала: «Нет, отсюда не видно».
– Может объясните в чём дело? Кратенько, – спросил я.
– Объясню, время ещё есть, – сказала она. – А сейчас нам нужно найди место для обзора.
– Для обзора? А что мы должны обозревать?
– Вот этот перекрёсток, вот тот перекрёсток и вот этот выезд, – указывая в трёх направлениях, сказала Владимировна.
Я на минуту задумался, разглядывая указанные направления и рядом стоящие здания.
– Так вон из ресторанного дворика «Эллипса» вся площадь видна, – сказал я, имея в виду огромный торговый центр.
Сицилия посмотрела в окно и раздражённо сказала:
– Оттуда не разглядеть подробностей. Камера настолько не приближает картинку.
– Надо все три перекрёстка смотреть?
– Два перекрёстка и вон тот выезд, – уточнила она.
– А какое место конкретно ещё не известно?
– Пока неизвестно.
– А когда будет известно? – спросил я.
Владимировна зло посмотрела на меня и проговорила:
– Когда будет известно, тогда мы не успеем туда приблизиться. Понял?
– Не очень, – тихо сказал я.
Владимировна сняла с подзарядки свой мобильник и начала кому-то звонить. На второй гудок трубку взяли и она сказала:
– Поточнее ещё нельзя сказать?
Ей кто-то что-то ответил и она, кинув на меня взгляд, положила трубку.
– Что вам сказали? – стараясь не выглядеть навязчивым, спросил я.
Сицилия перевела дух и добрым голосом приступила к объяснениям.
– Вот смотри: нам нужно в определённый момент записать на видео в хорошем качестве событие, которое может произойти в одном из трёх мест…
– На одном из двух перекрёстков и выезде, – демонстрируя свою сообразительность, сказал я.
– Да, Вадим. Как нам это сделать. Придумай.
– Я же уже сказал, что самый лучший вид открывается из ресторанного дворика торгового центра.
– Проклятье, Вадим, я же уже сказала, что это слишком далеко! Камера не разглядит подробности с такого расстояния!
– Значит раздобудем другую камеру, – чётко проговорил я.
*****
– Тогда вам нужен Никон Кулпикс Пэ девятьсот, – сказал мальчик-консультант, когда выслушал мои пожелания.
– Ладно, давайте и побыстрее. Сколько стоит, кстати? – спросил я.
– Тридцать шесть тысяч, кажется. Сейчас уточню, – сказал он и убежал.
Сицилия ходила за мной по пятам и нервничала.
– Время есть ведь ещё? – задавал я успокоительный риторический вопрос.
– Да-да, – отвечала она. – Ещё немного есть.
Через пятнадцать минут покупка цифрового фотоаппарата была почти завершена.
– Карточка или наличные, – спросила девушка на кассе.
– Давай я заплачу, – достала Сицилия свою карточку.
– Нет-нет, у меня хватает, – доставая наличман, сказал я.
Естественно, я собирался если не сегодня же, то завтра сдать эту игрушку обратно.
– А! И штатив давайте! – воскликнула Владимировна, заставив вздрогнуть продавца и кассиршу.
– И карту памяти с максимальным объёмом, – добавил я.
Десять минут спустя мы сели за столик около панорамного окна, из которого открывался вид на всю площадь, все перекрёстки, выезды и все входы и выходы из метро. Пока я устанавливал технику, Владимировна снова начала кому-то звонить.
– Передавайте привет от меня, – сказал я.
– Угу, – мрачно отреагировала она, а когда произошло соединение с абонентом, сказала: – Так.
– …………
– По Гринвичу? А по московскому во сколько?
– …………
– Понятно.
Разговор закончился. Я, демонстрируя способности камеры в приближении объектов, сказал:
– Смотрите, Сицилия Владимировна, как на ладони. До чего дошёл прогресс.
– Не сажай батарейку. Через полчаса начнём смотреть пристально.
*****
Через сорок пять минут.
– Так. Так. Так, – стояла у меня над душой Сицилия, глядя в экранчик видоискателя. – Вот. Вот. Вот.
– Где?.. – хотел что-то спросить я, но у неё зазвонил телефон.
– Да! – ответила она абоненту, а потом сразу скороговоркой сказала мне:
– Вадим! Выезд из переулка! Снимай пешеходный переход!
Я, как профессиональный снайпер, перевёл видоискатель с перекрёстка в указанное место и включил видеозапись.
Секунды потекли медленно. Мы с Владимировной, почти касаясь друг друга ушами, не моргая, смотрели в ЖК-экран, на котором в семидесятикратном приближении записывался пешеходный переход, – по нему ходили люди и проезжали машины. Приближение позволяло разглядеть лица прохожий и номера автомобилей.
Секундомер на экране показывал «00:04:57», когда я шёпотом сказал:
– Надеюсь, аппарат не перегреется.
– А что, может? – тоже шёпотом спросила Сицилия.
– Да. Это же фотоаппарат, а не видеокамера.
В этот момент на наблюдаемой нами «зебре» чёрный Range Rover сбил пешехода.
*****
– Вот. А это его данные, – передавая мне жёлтый конверт, сказала Владимировна.
С момента нашего наблюдения прошло пятнадцать минут, и мы снова находились в её кабинете в «Фанерном Пейзаже». Я, молча, принял конверт и посмотрел печальным взглядом на нашего куратора. Она, тоже томясь от увиденного, проговорила:
– Вадим, я не могу тебе это объяснить, даже если бы хотела.
– Ладно.
– Завтра, когда выйдет статья, на La Critic’у подадут в суд за клевету. В день первого слушанья, мы опубликуем видеозапись, и газета выиграет дело.
Статью для последней страницы девятнадцатого выпуска La Critic’и я назвал «ДТП в исполнении профессионала». Действующим лицом оказался сын одного высокопоставленного чиновника. Естественно.
Любое совпадение с реальными событиями,
считать просочившейся правдой
Г. С.
03.11
– Я в туалет, с вашего позволения, – сказала Марта, поднимаясь.
– Иди, Марточка. Знаешь где? – напутствовала её Владимировна.
– Да-да, Сицилия Владимировна.
Все мы прекрасно знали, где в этом заведении туалет, но у Владимировны была привычка спрашивать: «Знаешь где?..» Мы привыкли.
Стальская удалилась, Сицилия продолжила:
– Далее: в «First Chair» появляется критика на La Critic’у.
– Ха, рекурсия, – вставил Глеб.
– Скажи, Аронов, это ты пишешь? – спросила Владимировна.
В этот момент вернулась Стальская и с порога сообщила:
– Там занято.
Мы с Глебом только успели сделать Владимировне одинаковый жест, – приложили пальцы к губам.
– Ла-адно… – протянула Сицилия. – Идея не новая, но не плохая.
– О чём речь? – весело поинтересовалась Марта.
– О сексе, наркотиках и санаториях-профилакториях, – ответил я.
– Ну и не говорите, – деланно равнодушно сказала Марта.
Через десять минут мы получили свою зарплату и выехали в сторону Марка.
*****
04.11
Очередной совместный поход в спортзал обернулся для меня потрясающим открытием. Решив сменить порядок тренажёров, я стал свидетелем разминки и растяжки Стальской.
– Ты что можешь садиться на шпагат?! – подбегая к своей жене, воскликнул я.
– Да. Продольный, поперечный и «пере…» – улыбаясь, ответила Марта. – А ты только сейчас заметил?
– Бог, за что ты меня так любишь?! – вознеся очи к потолку, спросил я.
– С-с-с… Помоги встать.
*****
06.11
Дела шли так хорошо, что мне с Глебом было тесно в рамках приличия. Марта почивала у себя в комнате после сытного обеда. Джессика мылась в ванной на первом этаже. Глеб засел за Sony Play Station. Я томился.
– Ты всё ещё ищешь истину, Стальский? – спросил я с ехидным смешком.
– Да, а что у тебя имеется? – заинтересованным голосом спросил Глеб, поставив игру на паузу.
Я сделал жест указательным пальцем, который означал, что я сейчас кое-что принесу. Я поднялся в свою комнату. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить в соседней спальне Стальскую, отыскал в комоде пакетик с «ромашкой» и спустился в гостиную.
– Вот! – шлёпнул об стойку пакетиком, как будто это священный Грааль и мгновение назад опустошённый олдфэшн в одном лице.
Стальский тщательно протёр руки салфеткой, затем поставил тарелку и чашку в раковину, вымыл руки, затем снова воспользовался салфеткой. Открыл пакет, осторожно понюхал, спросил:
– Как её употреблять?
– Как траву, – пояснил я.
Стальский бросил взгляд на стеллаж. Я понял его мысль и принёс из нижнего ящика бурбулятор среднего размера. Пока я наливал в сосуд воду и клал туда же лёд, Стальский вытряхивал в чашу вещество.
– Жаль, что я только что плотно поел, – между делом заметил он. – Меня ж, наверное, вырвет?
– Скорее всего, – подтвердил я.
– Ладненько, присматривай за мной, чтобы я не захлебнулся, – на всякий случай сказал Глеб.
– Естесна… – заверил я.
Я тоже приготовился дуть, на что Стальский заметил:
– Если ты упорешься, то кто за мной проследит?
– Не волнуйся, меня не накроет так, как тебя. Я, как бы под «обычкой» буду.
– Тогда ладно.
Первым дунул я, а Стальский внимательно следил за мной. Я насыпал себе ещё и скурил ещё щепотку «ромашки».
– Я всё, – покашливая, сказал я. – Давай ты.
– Пересмотрел эту запись раз пятьдесят, – между делом говорил Глеб, имея в виду тот эпизод, который мы засняли с Владимировной. – Это не может быть fake.
Флэшкарту с фотоаппарата я отдал Сицилии, но предварительно скопировал файл в собственную память аппарата; и она это знает.
– Всё, как она и говорила: человек погиб, водитель скрылся, свидетели утверждают, что это был некто на УАЗе Патриоте с грязными номерами, – проговаривал я общеизвестную официальную версию. – Камеры на ближайших зданиях как сговорились, – все вышли из строя.
– Патриоты, ёбта, – прокомментировал Стальский. – В голове не укладывается.
– У меня тоже.
Едва Глеб втянул первую порцию дыма, Марта, стоявшая неопределённо долгое время в дверном проёме гостиной, дала о себе знать.
– Такие молодцы вы всё-таки. Так со знанием дела подходите к… – с досадой сказала она.
Моя голова всё ещё была повёрнута к Марте, когда Глеб кашлянул и, что-то бормоча, переместился с барного стула на диван.
– Выспалась? – задал, не подразумевающий ответа, вопрос я.
Марта молча проследовала до кофемашины.
– Давай я сварю тебе кофе, – вызвался поухаживать я.
– Сама справлюсь, – тихим голосом ответила Стальская.
Я принял невозмутимый вид. Представляю, каким «невозмутимым» я выглядел со стороны. «Сама невозмутимость», – гласила неоновая вывеска над моей головой.
«Трррр!» – затарахтела кофемашина.
– Брррр!!! Ав-ав-ав!!! – отозвался Глеб с дивана.
Он смотрел на экран телевизора, на котором была статичная картинка из GTA V. Марта, не отрываясь от процесса кофеварения, что-то зло проворчала. Я тихонько посмеялся. Меня малость крыло. Вдруг Глеб совершенно отчётливым голосом с интонацией учёного-астронома проговорил:
– Чёрная дыра – это то место, где находится всё, что может прийти нам на ум.
– Кому вам? – сдерживая смех, спросил я. – Евреям что-ли?
Стальский повернулся в нашу с Мартой сторону и уставился на нас совершенно ненормальным взглядом. Тут уже я не мог больше себя сдерживать и покатился со смеху. Видимо для Марты эта сцена показалась чересчур нездоровой, потому что она кинула кофейную пару с дымящимся напитком в раковину, прошелестела через пространство комнаты (оставляя шлейф своего образа) и вышла в прихожую, где (судя по звукам с долгим эхо-эхо-эхо…) надела полушубок, сорвала связку своих ключей с крючка и хлопнула входной дверью. Мне уже не хотелось смеяться. Мне хотелось грустить. Через мгновение взревел Танк, и ворота начали раздвигаться.
– Тррр!!! Тр-тр-тр-тр!!!.. – подал голос с дивана Глеб. – Одна конфетка и три квадратика пастилы.
Информация – та же еда. Кто-то тщательно отбирает информацию, пережёвывает и усваивает, извлекая полезные элементы; кто-то беспорядочно жрёт, а потом блюёт ею. В обоих случаях большая часть информации оказывается дерьмом
Г. Стальский
15.11
Мы ещё не успели рассесться, а Владимировна уже задала вопрос:
– У вас имеются контракты на размещение рекламы в декабрьском номере?
Наши с Глебом головы повернулись на Марту. Стальская, секунду поразмыслив, ответила:
– Контракты закончились. А желающие разместиться в двадцатом номере имеются.
Сицилия нахмурилась. Стальская повторила свой ответ, сделав правильный акцент:
– Нет, Сицилия Владимировна, обязательств ни перед кем нет.
– Хорошо, – выдохнула Сицилия. – Марта-детка, слушай, что надо сделать…
Последняя зима
– Как тебе такое: «Человек, способный понять
многое, имеет потенциал стать человеком,
который может понять всё»?
– Мм… Не знаю, Глеб Егорыч.
Как будто это не в духе La Critic’и, не думаешь?
– La Critica испускает свой дух
За сутки до первого декабря.
Глеб, Марта и я в эту ночь ночевали в городе, – в квартире Стальских. Так было нужно, потому что Сицилия сказала, что мы ей можем понадобиться. Судебный иск за клевету, первое заседание и неизбежное оправдание было позади. Последний месяц расправился с множеством наших нервных клеток. Мы стали какими-то грустными. Даже Глеб, который то и дело менял обстановку – работа над номером, отдых на курорте, уикенд в Неваде, встречи «одноклубников» – стал дёрганным.
Вечер.
– Вадим, – тихо позвала Марта с кушетки.
Словам больше не было необходимости складываться в предложения, а я думал о чём-то философском, глядя на экран компьютера.
– Вади-и-и-и-м, – как бы издалека протянула Марта.
– Что, Крошка? – ласково спросил я и повернулся к ней.
– Смотри, – она вытянула руки вдоль тела, закрыла глаза и расслабила мышцы лица.
Я внимательно следил за её действиями. Одними губами, не открывая глаз, Стальская проговорила:
– Когда я умру, я стану выглядеть вот так.
– Неплохо, – похвалил я.
– Что ты сделаешь с моим телом? – всё так же – одними губами спросила Марта.
– Ну, пока ты будешь ещё тёплая…
– Я серьёзно.
– Что с ним сделать? – серьёзно спросил я.
– Тебе решать.
Меня заворожила эта игра, и я задумался над ответом.
– Я сожгу тебя.
– М-м…
– Ты не против?
– Я согласна. А потом? Ты будешь переезжать с места на место и возить мой пепел с собой в дорогой изящной урне?
– Может быть. А может…
– Да?!.. – Марта приподнялась на локте и воззрилась на меня.
– Может, я сделаю из твоего пепла две длинные дороги. Или найму вертолёт, чтобы пролететь над Тихоокеанским побережьем. Или отправлюсь в Кейптаун.
Марта снова приняла позу «когда я умру». Я встал из-за стола и сел на край её ложа.
– Ну-ка, подвинься, – тихо сказал я.
Марта, ёрзая, освободила мне место с края. Я лёг и положил правую ладонь на её живот. Своей рукой Марта накрыла мою, потом резким движением села на мои ноги. От её стремительности я вздрогнул.
– Испугался?! – весело спросила Марта.
Я улыбался и молчал, глядя на неё. Марта смотрела лукаво. Я чувствовал подвох. Стальская оскалила зубы и зарычала. Это выглядело так мило, что я не смог сдержать смех.
– Тебе смешно, да?! Смешно, да?! – с наигранной злобой спросила она.
Мне было смешно, но я побаивался её, потому что чувствовал: она за что-то на меня злится, хотя и пытается скрыть этот факт своей озорной игрой. Подозревает меня в чём-то, а я чист, как С17Н21NO4.
«Пупу-питу!» – пришла смс-ка на мой телефон. Я инстинктивно повернул голову вправо – в сторону звука. В это мгновение Марта нагнулась и вцепилась зубами мне в грудь. Я завизжал от неожиданности и боли. Это выглядело смешно и нелепо. Я совершенно неосознанно оттолкнул Марту от себя на край кушетки и вскочил на ноги.
– Ты что, Стальская?!.. Совсем дура, что-ли?! – нервно дыша, спросил я.
Марта с упрямым видом молчала. Прядь волос упала ей на лицо, закрыв левую половину, и она не спешила её поправить. Она подпирала спиной стену, прерывисто дышала и сердито смотрел на меня. Я снял футболку и в отражении зеркала её косметического столика осмотрел место укуса; чуть ниже правой ключицы был отчётливый след от зубов.
– Да что с тобой такое?! – недоумевающе и капризно спросил я.
В этот момент в дверь комнаты раздался короткий стук, и почти сразу вошёл Стальский со словами: «У вас не заперто, так что я вхожу».
Увидев эту немую сцену, Глеб стушевался и, показывая на дверь, пробормотал:
– Дверь не заперта… У вас тут игры… Приятно знать, что после стольких… дней брака, вы ещё занимаетесь сексом.
– Что-о-о? – просипела Стальская.
– Нужно ехать. Тебе сообщение приходило? – обратился Глеб ко мне.
– Куда? – претенциозным тоном спросила Марта.
– Тебе не надо, – делая защитный жест рукой, ответил Стальский сестре. – Оставайся на компьютере и жди изменений в макете.
Я стоял в ступоре, с футболкой в руке. Моя мысль блуждала между имевшей место попыткой Марты меня загрызть и тревогой в голосе Стальского, говорящего о безотлагательной необходимости нашего с ним срочного отбытия по (пока ещё) неведомому мне адресу. Наверное, моя челюсть приоткрылась, потому что, когда в следующее мгновение Марта вскочила с кушетки и вышла из комнаты, я со стуком закрыл рот и начал надевать футболку.
– Компьютер прихвати, – указал Глеб на стоящий открытым на косметическом столике ноутбук.
Это могло означать только то, что мы едем к Сицилии. Я закрыл крышку ноута, отсоединил шнур питания, взял прибор подмышку и вышел вслед за Стальским, на пороге не забыв выключить свет. На душе было тревожно. «Я так и знал. Я так и знал», – твердил мой внутренний голос. Но, что конкретно имел в виду этот голос, я сказать затруднялся.
*****
Последний – двадцатый номер – La Critic’и целиком и полностью состоял из материала с последних страниц. Мы повторили всё, что было сказано за последние почти два года. Это была точка.
*****
Авторы La Critic’и благодарят всех (постоянных и случайных) читателей за внимание и прощаются. Просто и со вкусом цитируем слова Царя Василича: «…Светит солнце или метёт вьюга, PEAS! братья и сёстры, любите друг друга!..»
Счастье – штука личная и субъективная
С. Дали
Мой сон незаметно перешёл в бодрствование. Такое иногда бывает. За окном было позднее утро. Позднее, морозное, солнечное, загородное пригожее утро. Снизу доносились голоса, приглушённый смех. Затарахтела рожковая кофемашина. «Кто это у нас в гостях?» – подумал я. Вариантов не так много. Я аккуратно высвободился из объятий Марты. Она всегда во сне сжимала меня, как плюшевого зайца. Я не жаловался, напротив. Я – счастливый мартовский заяц, однозначно.
– Сколько времени? – не открывая глаз, писклявым сонным шёпотом спросила Марта.
– Самое время… Самое время…
– Что?..
– Не знаю, спи дальше.
Пока полоскал рот, в голове играла песня со словами: «Чувства так явны, мысли просты. Люблю это утро – в нем главное – ты». Прополоскав рот и пос… мотрев на своё отражение, я спустился вниз. Пока спускался, в голове играла песня, в которой были слова: «На часах давно уже утро, ты цветёшь как незабудка». Коротко говоря, я был настроен лирически.
Зашёл в гостиную. За кухонной стойкой сидели Глеб и Марк. Последний что-то объяснял, рисуя пальцем по столешнице.
– Привет, Марк Апрелий, как… дела? – немного смущаясь, проговорил я.
– Я кое-что уже объяснил Глебу, – с места в карьер устремился Марк.
Такова была манера его делового общения, опуская всякие там «привет», «как сам», «как здоровье у дядюшки из Минска» и прочее.
– Предпоследний иск доставляет неприятности. Я же тебе говорил, что весь массив мы опровергнуть не сможем.
Я не сразу научился понимать Марка. Первое время я всё переспрашивал и уточнял, но потом настроился на частоту ментальных импульсов нашего адвоката. Сейчас до меня предельно ясно доходили смыслы. Марк заговорил литературно-юридическим языком:
– Образно говоря: давление в котле достигло предела, пару больше некуда выходить, все свистки закупорены, дальше только взрыв, который камня на камне не оставит от вашего финансового благополучия, а может и от личной свободы тоже. Пароварка под названием La Critica… Вы меня поняли.
Мы со Стальским обменялись тревожными взглядами. Марк продолжил:
– Не знаю, сколько времени ещё я смогу тянуть енота за подтяжки. Самое время переписывать имущество на третьих лиц. Действовать нужно оперативно, пока не наложили судебный запрет на распоряжение. Представитель истца уже, знаете ли, ходатайствовали, но судья – моя знакомая… Но, она не сможет откладывать вечно. Ха!.. «Не имей сто монет в облигациях, а имей сто друзей в организациях».
– Понимаю, – закивал я. – Сколько у нас времени?
– Полторы-две недели, – ответил Бимерзкий.
Сицилия, в общем-то, так и говорила.
– К тому же… К тому же!.. – Марк поднял палец вверх и посмотрел на Стальского и на меня, – на исходе двухлетний льготный налоговый период СМИ под названием «La Critica». В ту же секунду, как этот период минует, вы, господа, почувствуете на своих маленьких пушистых яичках мёртвую хватку фискальной системы. В общем, вам пришло время раствориться, как три таблетки Алко-Зельцера в стакане воды.
Мы вдумчиво закивали. Держу пари: Стальский, как и я, сейчас ощутил дискомфорт в области яичек. Бимерзкий продолжил:
– Лучше всего выходить в кэш. М-да, в кэш, а кэш уводить в офф. Ищи-свищи… Точнее не в офф, а Лихтенштейн опять же. Касательно недвижимости, – я могу всё сделать сам, мне только нужны от вас полномочия и подлинники свидетельств о регистрации прав собственности. Здесь в посёлке есть нотариус?
– Джессика! – позвал Глеб.
– Что орёшь-то? – шёпотом спросил Марк.
– Джессика! – вторично воззвал Стальский к нашей экзотической секретарше.
– Да вот она лежит на диване, – Марк кивнул на гостиный диван напротив камина.
– Мне не видно отсюда. Что она там? Умерла что-ли? От передозировки пончиков. Мы опять вчера с Джессикой «руський вотька» кушали до трёх утра, – Глеб заёрзал на барном стуле, ему было лень вставать.
Марк понимающе глянул на Глеба и кривовато улыбнулся.
– Слушает музыку в наушниках, – сказал Марк, которому с его стула было виднее.
– Ленивая как памятник… Как памятник ленивцу!.. – прокомментировал Стальский, дотянулся до полупустой коробки с чаем и кинул в сторону Джессики, чтобы привлёчь её внимание.
Угодил ей прямо по попе и сказал: «Ой!» Джессика медленно вынула наушники из ушей, села и приготовилась запоминать задание.
– Мм… Джессика… – шутливо-страстно промычал Марк Апрелий.
– Это он кинул, – заложил я Стальского.
– Извини, Норма, – смущённо сказал Глеб. – Принеси коробку с документами из моей комнаты. Она в комоде. На верхней полке, – по слогам произнёс Стальский.
– Компоте?.. – меланхолично переспросила Джессика.
ЧестнАя компания залилась смехом.
– КО-МО-ДЕ! В… – большими буквами продиктовал Глеб. – В комоде, – там, где бельё лежит. Верхняя полка. Выдвижная. Справа. Коробка из-под фена. Принеси её, please.
Джессика начала отрывать попу от дивана; весьма медленно, надо сказать.
– Just a minute… – наконец её большая попа отклеилась от ложа.
– И на обратном пути захвати в прихожей из принтера несколько листов бумаги и письменные принадлежности, – сказал Глеб вдогонку, не надеясь, что она что-то запомнит.
– Писька принадледжи?.. – спросила Джессика только ей свойственной интонацией, вызвав у нас очередной приступ смеха.
– Нет, не писька никакая, а письменные принадлежности: гусиное перо, чернильница, присыпка… – начал работать на благодарную публику Стальский, окончательно заполнив Джессике оперативную память.
– Чернилька гусиний?.. – обиженно прогундосила Джессика.
– Ручку шариковую притаракать, – сквозь смехослёзы выдавил Глеб.
Мы с Марком лежали лбами на стойке, всхлипывали сквозь беззвучный смех и стучали по столешнице кулаками. Джессика удалилась.
– Ей надо больше двигаться, – пояснил Стальский причину нещадной эксплуатации Джессики.
– А, чтоб я сдох! – через минуту смог заговорить Марк. – Теперь понятно, зачем вы её держите.
– Она же сиротка… Пригрели, – ответил Глеб.
– И это… – продолжил Марк. – Вадим, всё равно без нотариуса не обойтись. Доверенности надо заверить.
Вернулась Джессика. Как ни странно всё принесла.
– Ты? Что?.. – обратился Глеб ко мне.
– Мы же ещё будем завтракать, – сказал я. – Норма, Марта там проснулась что-ли?
– Ай донт ноу, – ответила Джессика, подняла с пола коробку с чаем и кинула в Глеба, который её поймал; затем снова упала на диван и продолжила слушать музыку.
Я начал щёлкать каналами на телевизоре. Картинки без звука сменяли друг друга. Региональные новости; прибавил звук. Стальский хлопнул в ладоши, и я выключил звук.
– Ещё кофе, господа? – непринуждённо спросил Глеб.
Марк потрогал свою чашку, собрался с мыслями, спросил:
– Что на завтрак? Пепельницу мне катни.
– На завтрак-то? – деланно весело переспросил Глеб. – Сейчас справлюсь у шеф-повара, – снова взял коробку с чаем и кинул в Джессику. Не попал, но открытые глаза секретарши видели пролетающий мимо предмет. Джессика снова восстала с подушки.
– To make a breakfast? – догадалась Джесс.
– Of course, yes, – подтвердил Глеб, а потом, обращаясь к Марку: – Ты снова куришь?
– А что? – как бы весело ответил адвокат. – Законно и недорого.
Джесс отделилась от дивана и поплыла к холодильнику.
– У вас тут прямо дворянский быт налажен, господа ответчики, – без тени злорадства констатировал Бимерзкий.
– Буржуазный скорее, – поправил Стальский.
– Мелко… – внёс свою коррективу я.
– Что? – недопонял Марк.
– Мелкобуржуазный, – пояснил Глеб, стряхивая пепел деланно изящным жестом и вскинув одну бровь. – А крупнобуржуазный – это когда вся мебель из красной икры.
– А-а!.. Ха-ха… – протянул Марк. – Не перестаю восхищаться вашим холодильником.
Скрипнула ступенька ведущей на второй этаж лестницы. Через секунду в гостиную вошла Марта. Растрёпанная, сонная, красивая, моя Марта.
– О, привет, – сказала она Марку, подошла к нему и чмокнула в щёку.
Я старался не пялиться на это невинное проявление приязни между бывшими женихом и невестой. Стальская проследовала до кофемашины, но Глеб жестом велел садиться и сам начал готовить привычный Мартин утренний американо со сливками. Глеб с сигареткой в зубах, усишками как у Кларка Гейбла в «Неприкаянных» и с вафельным полотенцем на плече, на фоне профессиональной кофемашины, смотрелся весьма аутентично; как хозяин парижского бистро. Стальская уселась возле меня; мне полегчало.
За перегородкой, – около плиты – орудовала Джессика, по запаху очевидно туша замороженную фасоль и жаря отбивные. Наши завтраки при всём желании нельзя было назвать лёгкими. А как следует выспавшись, мы становимся приверженцами резкоконтинентального завтрака.
– Как насчёт сливок? – спросила Марта.
– Я принесу, – хором откликнулись Марк и я.
Мы все засмеялись. Неловкость между нами исчезла как кефир в стеклянных бутылках с полок магазинов. «Жизнь прекрасна. Я ощущаю это всеми фибрами души», – всплыла в уме цитата из любимого мной британского фильма.
– Я принесу. Ты не найдёшь, – сказал я, всё ещё посмеиваясь; спрыгнул с барного стула, при приземлении подвернув ногу.
– Ну, что ты такой неловкий… Забыл парашют надеть? – сострила Марта, под всеобщий одобрительный смех.
Я вернулся со сливками и решил заняться фрешами.
– На твою душу давить? – спросил я у Марка. – И если давить, то какого?
– Что? – не понял Марк.
– Сок какой будешь? – пояснил Глеб. – Грейпфрут, апельсин, яблоко, морковь, сельдерей, гранат… Что там ещё у нас осталось?
– Яблоко сказал? Их два сорта, – уточнил я.
– Вы много денег тратите на продукты, – констатировал Марк.
Мы все трое заулыбались. Глеб сказал:
– Мы не имеем долгов, кредиты не берём, ипотек не платим…
– Если не считать заправку мартовской машины ипотекой. Танк – как лошадь барона Мюнхгаузена, – ввернул я остроумное, по моему представлению, замечание.
Я вспомнил, что именно Марк купил Марте Танк; подарил.
Марта улыбнулась.
– Теперь всё понятно. Тогда я буду грейпфрутовый, – сказал Марк и добавил: – И таблетку от изжоги.
– О, мы с тобой собратья по пищеварению, – пошутил я. – И… только по пищеварению.
Все были в добром расположении духа. Казалось бы: остановись мир, и мы были бы счастливы остаться жить в этом миге ещё полминуты.
– Пиши, варение, – отозвалась из-за перегородки Джессика.
*****
Через час Стальские, Марк и я сидели в не очень большой очереди к нотариусу в ближайшем к нашему дому муниципальном образовании – посёлке городского типа Чудино. Марк что-то забыл в своей машине и вышел из приёмной; я устремился за ним. Стальские остались сидеть в ожидании вызова.
– Эй, Марк.
– Что?
– Мне на днях, возможно, прилетит большой куш…
– Так-так… Нал или безнал?
– Нал.
– Так.
– Куда его пристроить? Туда же? Это… нетрудовые доходы.
– Совсем нетрудовые?.. – Марк приставил палец к виску и усмехнулся.
– Нет! Не настолько! Ты уж даёшь… – я испуганно замахал на него руками и огляделся по сторонам.
– Как и остальное – умеренно нетрудовые, – подкорректировал я. – Не хочу делиться чёртовой дюжиной процентов…
– Туда же тогда – на счёт в Лихтенштейне. Лихтенштейн – Монако для бедных. Ха!.. По проторённым путям: передашь деньги на хранения мне, до поры… Мой процент ты знаешь.
– Да-да. Спасибо, тебе Марк, – я неловко махнул в сторону нотариальной конторы, где томились Стальские. – В общем, спасибо.
– Моя работа… Это… – Марк явно забыл зачем вышел к машине.
Глеб возник в дверях конторы и махнул нам.
– Так-так, – приложил средний палец ко лбу Бимерзкий и закрыл глаза. – Точно! Печать.
Всё-таки хороший человек, этот Марк Дважды Мерзкий; в плохом смысле этого слова, конечно. Будет справедливо сказать, что не осталось больше никого, кто желал и в то же время был способен уничтожить Марка. Теперь он мог спокойно жить в этом городе и ждать, пока рак простаты или неаккуратное вождение поставит точку в его истории. М-да… Хотя, что я такое говорю! Он всё ещё молод, у него многое впереди.
Мы должны ждать, что в определённый час к нам придут
издалека наши предки и соберутся вокруг нас
М. Пруст
03.12.
Марта дорабатывала в «Завтраке…» последние дни. В следующую среду будет записываться последний выпуск утренней передачи, в конце которого Стальская скажет зрителям: «Увидимся на следующей неделе», и это будет правда. Марта будет находиться в другом часовом поясе, а «Завтраков» выйдет ещё четыре выпуска.
После работы, спортзала и позднего обеда мы приехали на мою квартиру, чтобы продолжить упаковку вещей, которые не хотелось оставлять. Под вещами, которые не хотелось оставлять, я имел в виду книги, – их нужно было упаковать и отвезти в библиотеку. Предметы мебели и бытовую технику я, конечно же, оставлял на месте.
Итак, мы с Мартой складывали книги в ряд по десять-двенадцать штук, с боков клали газету, скрепляли скотчем, ставили вертикально и относили в прихожую.
– Ты их все прочитал? – листая первую попавшуюся книжку, спросила Стальская.
– Нет, конечно.
– Эту читал?
– Это же Эдгар По! Конечно читал, – ответил я.
– А эту?..
– Сказать тебе одну странную вещь, – с умным и загадочным выражением лица спросил я.
– Скажи-и-и, – протянула она, кладя Эдгара Алана в стопку с соразмерными форматами.
– По-твоему, для чего люди читают книги и вообще приобретают какие-либо знания?
– Чтобы научиться чему-то. Чтобы кем-то стать. Чтобы скоротать время, наконец, – предположила Стальская.
– Да, так и есть, – согласился я.
– А для чего ещё?
– Эта мысль мне пришла совсем недавно, и я даже не уверен, что она моя, – в качестве предисловия сказал я. – Я думаю, что главная цель приобретения знаний – избавление от иллюзий. В какой-то момент ты вдруг понимаешь, что всё, что ты узнал – ничего не стоит, и в этот момент ты становишься свободным отныне и впредь.
Стальская нахмурилась и через несколько секунд спросила:
– А нельзя сразу это осознать, не тратя время на учение?
– Видимо нельзя.
Перетаскав книги в багажник Танка, мы поехали в Вертолётострой, где районная библиотека была с низким крыльцом, на которое удобно выгружать книги прямо из багажника.
Сделав дело, мы отправились обратно. Проезжая мост, я обратил внимание Стальской на каток для автомобилей, – расчищенную техникой площадку на льду реки, чтобы можно было дрифтовать на машинах.
– Всегда хотел попробовать, – сказал я.
– Давай попробуем, – согласилась Марта.
– На Единичке, – она заднеприводная, – сказал я.
Подъехав к моему двору, мы забрали единичку и вернулись на каток.
– Что, девушка, хорошо плаваете подо льдом? – прибегая к образности и сарказму, спросил кассир автокатка.
– Думаете, лёд не выдержит три тонны? – деловито спросил я, подойдя к двери Мартиной машины.
– Милый, лёд даже твоё эго не выдержит, – нежно сказала Марта.
– Так вы вместе, – констатировал кассир и предложил: – Так катайтесь на легковой.
– Мы хотели в догонялки… – сказала Марта.
– Чтобы убиться? – на всякий случай уточнил молодой человек. – Я не беру на себя такую ответственность, – поставил точку в разговоре кассир.
Марта припарковала Танк в сторонке и села за руль «первой».
– Электроника отключается? – поинтересовалась Стальская, настраивая сиденье и руль.
– ХЗ.
– Держись крепче.
Я снял очки и положил их в карман. Марта улыбнулась, показав кончик языка между зубами. Покрутив список песен, я отыскал ту, под которую хотел кружиться на машине на льду. В течении нескольких минут мы скользили по льду реки под «L’amour n’est rien» Milene Farmer, а перед нами и за нами скользили другие люди, сидя в своих машинах и слушая свою любимую музыку. Наверное, сверху эта карусель выглядела ещё более красивой. «А ты ничего не забыл? – неожиданно проговорил мне на ухо голос моего второго (картавого) я».
– А что я забыл?
– Что, милый?
– Ничего, Крошка.
– «У мёгтвых кгаток сгок: они у нас в сегдцах скогее истлевают, чем в глубине могил» – продекламировал мой картавый двойник.
Я тронул ухо плечом и сказал Марте:
– Должен тебя кое с кем познакомить.
Стальская сбавила скорость. Я поспешил сказать:
– Нет-нет, не сегодня. Завтра утром.
*****
По прошествии часа.
Мы присели на скамейку перед Министерством Колхозного Образа Жизни и смотрели на панораму ночного города. Вид, что называется, завораживал: история, на полном ходу столкнувшаяся с будущим, плюс немного иностранной рабочей силы.
– Мы могли бы прожить всю жизнь в этой квартире под стенами тысячелетнего Кремля, – промолвила Марта, прикасаясь своим холодным носом к моей щеке.
– Мы проживём всю жизнь где-нибудь ещё, – ответил я довольно оптимистическим тоном.
Стальская улыбнулась.
– Что ты думаешь о такой пресловутой штуке как «смысл жизни»? – осторожно спросил я.
– Наверное, я, как и большинство людей, оставлю эту загадку потомкам, – не раздумывая, ответила Стальская.
Я был вполне удовлетворён таким ответом, хотя бы потому, что лучшего ответа у меня самого не имелось.
– Пойдём-ка домой. Что-то я замёрз. Ох уж эти русские зимы, – проговорил я, смеясь.
*****
После ужина. В ванной комнате.
– Давно наблюдаю, как ты жужжишь этой штукенцией по утрам и вечерам, и давно хотел спросить.
Стальская посмотрела на меня через отражение в зеркале, выключила зубную щётку и сплюнула.
– О чём милый?
– Действительно этот оральный вибратор чистит лучше, чем деревяшки с пучком свиной шерсти на конце? – я засиял от, по моему мнению, великолепной хохмы.
Стальская улыбалась и обдумывала остроумный ответ.
Мне в голову пришла ещё одна шутка:
– А вот интересно: этим же приборчиком в салонах красоты отбеливают анус?
– Таким же, но с другой насадкой, – смеясь, сказала Марта. – Куплю тебе такую, – проверишь.
– Вернёмся к этому разговору позже, – ответил я и попытался укусить Стальскую за бок.
Она беззаботно смеялась, пыталась увернуться и пугала меня включенной щёткой.
Мы чувствовали себя беспечно.
*****
04.12.
Спустя девять часов.
– Вот, бабуля, познакомься: это моя Марта, – отрекомендовал я бабуле свою Марту.
– Добрый вечер, бабуля, – поздоровалась Стальская.
Я немного подождал, потом сказал:
– Она говорит, что ты красивая.
– Спасибо, – улыбнулась Марта.
– И высокая, – передал слова бабули я.
– Спасибо, – сказала Марта.
– Что? – переспросил я у бабули. – Нет. Не умеет готовить.
Стальская засмеялась.
– Что-что? – продолжил я беседу с бабулей. – На кого похожа? На какую-то актрису?
Марта стояла и улыбалась. Я обратился к ней:
– Бабуля говорит, что ты на какую-то актрису похожа.
Стальская взялась за концы моего шарфа и сделала вид, что собирается удушить меня.
– Она не любит, когда ей говорят об этом, – громким шёпотом обратился я к могиле. – Мы вернёмся к тебе на обратном пути, бабуля.
Я взял Марту за руку и повёл по аллее. Через несколько десятком метров мы остановились перед чёрной кованой оградой, за которой были три могилы. На этот раз Марта первой начала беседу:
– Добрый вечер папа, я Марта…
Я решил понаблюдать за этой забавной сценой со стороны и сделал несколько шагов в сторону.
– Сцена из фильма-нуар-р, – прокомментировал диалог Стальской с могилами двойник с коптящими, как горящие автомобильные покрышки, крыльями.
– Ага, – подтвердил я.
– Здесь бы мог быть памятник тебе; с датами рождения и передозировки.
– Точно, – снова согласился я.
– Знаешь, какая эпитафия должна кгасоваться на твоей могильной плите? – с хитрецой в голосе спросил картавый двойник.
– Ну-ка?.. – заинтересовался я.
– Такая: «Думаете, что я до славы охочий; отстаньте от меня, блин, я пгосто р-р-рабочий».
– Точно, – согласился я.
– Из царя Василича цитата, – пояснил картавый двойник.
– Да знаю я. Ты – поборник авторских прав!.. – подтрунил я над Картавым.
– И ещё немного цитат из великих, – сказал картавый двойник и достал из-за пазухи книгу: – «Сегодня я чувствую печаль не потому, что моя мать и отец умегли таким путём, каким они умегли; я чувствую печаль потому, что они были индейцами. Они жили как индейцы и умегли, как индейцы, и никогда не знали, что они были, пгежде всего, людьми. Д. Х.; К. К.» – закончил чтение отрывка мой двойник и с силой захлопнул книгу.
Мы немного помолчали, потом Картавый вновь заговорил:
– Со спины в этом полушубке с капюшоном она выглядит как смегть, пгишедшая за нами во второй раз.
Я подошёл к Марте.
– «Одиннадцатое июля», – проговорила Стальская, а потом спросила: – Ты был дружен с братом?
– Не знаю. В то время я ещё не знал что такое дружба, – улыбаясь, ответил я.
– Ты плохо помнишь их? – риторическим тоном спросила она.
Я пожал плечами.
– Помню, что папа всегда смешил всех нас. Мама смеялась и целовала папу. Мама носила очки с прозрачными стёклами без диоптрий, – она была уверена, что в очках она выглядит умнее. Может, я что-то сочиняю… – прерывающимся голосом сказал я. – Теперь-то, конечно, кажется, что мы были самой счастливой семьёй на Земле. Сама понимаешь…
Меня взволновал этот момент, несмотря на то, что я искренне верил, что у этих двух людей – отца и матери – нет, и больше не будет, проблем, и не в последнюю очередь потому, что им больше нет дела друг до друга; привязанности и беспокойства – удел «пока ещё живых».
Марта встала сзади и обняла меня; прочитала вслух:
– «Аронов Илья Афтандилович. Двадцать девятое февраля, восемьдесят четвёртый – одиннадцатое июля, девяносто четвёртый».
– Помню точно: Илюшка не выговаривал букву «рэ», и папа называл его «Ленин».
Люблю журналистов! Они способствуют кретинизации населения.
И прекрасно с этим справляются
С. Дали
05.12.
Вечер. В Новом Чудино. Глеб отсутствовал. Джессика находилась у себя в комнате.
Марта сидела на своём стуле за стойкой и нервными движениями листала «First Chair». Я уже знал, что она скажет.
– Этот Павлик Баранов снова полил грязью La Critic’у. Никак не уймётся! Ведь главное: всё – мы выпустили последний номер газеты. Попрощались с читателями. Зачем говорить гадости о несуществующем более издании?! Я не пойму. Знаешь, как называется статья?
– Как? – спросил я, нежно поглаживая коленку Стальской.
– Мм… – на мгновение отвлеклась от своего гнева Марта, улыбаясь уголком губ.
– Как? – спросил я.
– «Три вида лжи – ложь, наглая ложь и La Critica»!
– Остроумно. Не находишь? – спросил я.
– Не нахожу. В статье подробно рассказывается про то, где мы живём. Про наш быт (ну, тут только одни предположения). Фото имеется, – вот посмотри. Вот наш дом! – она повернула ко мне журнал. – Вот вывеска «La Critica» на крыше. С какой позиции снимали, не пойму? Надо было вчинить иск этому «Стулу» и Баранову ещё один отдельно. Пускай бы ничего не добились, но настроение этим клеветникам попортили. Зря вы мне не дали это сделать, – покачивая головой в негодующем жесте, проговорила Стальская.
Я решил погасить правозащитный пыл своей Марты крепкими объятьями и щекотанием своим носов в её ухе.
– А-ха-ха!.. Мне щекотно, – засмеялась Стальская, пытаясь высвободиться из моих рук.
*****
09.12.
Пройдя по наполовину опустевшим коридорам телекомпании, я приблизился к двери Дашиного кабинета. Так как секретаря уже не было, я постучался в дверь.
– Ты что ли, Аронов, заходи! – прогремел голос нашего продюсера.
Я вошёл и поздоровался. Моему взору предстала типичная зарисовка девичьих посиделок. Обе дамы сидели на диване, положив ноги на ноги, с бокалами в руках. Перед ними на журнальном столе стояла на две трети опустошённая бутылка шампанского и наполовину съеденная коробка шоколадных конфет, а на полу стояла пустая бутылка из-под шампанского той же марки. Эти две (в обычные дни) умные женщины весь вечер посвятили несению пурги и обсуждению глупостей. Что ещё делать в минуту прощания? Естественно, когда приходит мужчина одной из подружек, она пьяным ласковым голосом говорит:
– Ми-и-илый мой пришёл. Иди, поцелуй свою де-е-евочку.
Милый подходит к своей девочке, и та его целует так, как будто это середина секса. Милый давится языком своей девочки, ощущает вкус алкоголя и шоколада, и бросает стыдливый взгляд на сидящую рядом подружку. Его девочка говорит:
– Мы с Дашей сегодня… ик! выпили не… много, – так что тебе придётся нести свою девочку до машины. Ты согласен?
Я был согласен.
– Я согласен, красавица, – от души подыгрывал я.
Мне было приятно думать, что мы не боимся банальностей. Даша дотянулась до лежащей на столике еженедельной газеты «About Town» и проговорила:
– Ознакомься с новой статьёй «Барана». Теперь и в еженедельных газетах. Он вас «любит», однозначно.
Я изобразил крайнюю заинтересованность с оттенком возмущения. Дарья процитировала несколько словосочетаний из статьи, а я негодующе покачал головой.
– А название-то, название: «Критики и глупцы говорят, что…», – вырвав у меня из рук газету, прочитала название Даша. – Как это понимать?
– Не зна-а-аю… – произнёс я, а потом спросил: – Даша, тебя подбросить до дома?
– Ой, точно, Даша, я и не подумала о том, что тебя нужно отвезти!.. У-у-у… – стыдясь своей беззаботности, промолвила Марта, обнимая подругу.
– Ой, да ладно. На такси доеду. Что вас гонять-то!.. – обнимая Марту в ответ, начала отнекиваться Даша.
– Нет, мы настаиваем, – одновременно проговорили мы с Мартой и с улыбкой переглянулись.
– Давай, вставай, – потянула Марта Дашу за руки с дивана, попутно толкнув ногой, стоящую на полу, пустую бутылку.
– А-ха-ха!.. – засмеялась Даша, поднимаясь, а встав и поправив костюм, зачем-то отчётливо проговорила: – Вадим А-а-ронов и Марта Ста-а-альская – я так и знала. Я только сбегаю в туалет.
Даша вышла из кабинета, а Марта предприняла попытку прилечь на диван, но я успел её подхватить.
– Нет уж, Марточка, до дому, – проговорил я, удерживая свою возлюбленную в вертикальном положении.
– Тогда ещё одну конфетку, ам! – Марта съела ещё одну конфетку.
Мой взгляд скользнул по коробке, и до меня дошло.
– А я-то думаю: как вы так набрались с полторы бутылки шампанского. Оказывается конфеты-то с коньяком. Наверняка это ты полкоробки уничтожила. Попа не слипнется?
– М-м-м… – прожёвывая шоколад начала говорить Стальская, а секунду спустя страстно зашептала мне в самое ухо: – А ты мне на что? Разлепишь.
– О! Решилась-таки! – пошутил я.
– Н-н-нет, – отрицательно качая головой, сказала Марта и предприняла очередную попытку улечься, но я снова пресёк этот порыв.
– Даша называет тебя и братца Усликом и Сосликом. Ха-а-а!..
– Мы не Услик и Сослик. – возразил я.
– А Даша говорит, что вы Услик и Сослик, – озорным тоном настаивала Стальская.
– Нет, это не так, – подыгрывал я.
– А кто тогда, – спросила она.
– Мы – Буч Кессиди и Санденс Кид! – гордо произнёс я.
– Ладно. А ты который из них? – улыбаясь, спросила Марта.
– Я? Я-то?.. Ну, я тот, который Роберт Рэдфорт.
– Ничего не поняла, – смешно зажмурившись, сказала Марта и взяла ещё одну конфету.
Как раз в это мгновение вернулась Дашенька и с порога воскликнула:
– Айда-поехали!..
Как клинки, режут небо крылья,
Улетать – только если к морю,
Золотою дорожной пы-ы-ылью
Покрывая мечты и волю
Мельница
11.12
Я встал на подножку водительской двери, чтобы ещё раз коснуться своей Крошки. Вблизи Марта выглядела ещё более расстроенной. Джессика устраивалась поудобнее на пассажирском сиденье. На коленях у Джессики лежала клетка с Адольphом. Виктор Гюго сказал, что у каждого места есть свой дух, и если бы у нашего дома был свой дух, то им являлась бы Джессика. Теперь, когда они обе сидят в авто, чтобы отправиться в дальний путь, я отчётливо вижу, что настало время перемен.
Дело было так: позавчера вечером Марта позвонила родителям и сказала, что у неё больше нет причин не приезжать к ним; родители прослезились, а отец изъявил желание встретить дочь и её подругу (Джессику-Норму) в Москве, чтобы вместе улететь на новую родину. Родители Стальских проявили уйму такта, не став дознаваться по телефону о причинах скоропостижного приезда дочери (да ещё и с подругой), а вслед за ней сына (да ещё с другом); хотя не исключаю, что родители прекрасно осведомлены обо всех наших делах посредством общения с Бимерзким, – всё-таки Марк «друг семьи». Я не мог слышать весь разговор Марты с родителями, а Глеб вовсе отказался общаться с ними.
Решено было ехать на Танке до Москвы, там его быстро продать за «сколько возьмут» (в столице ещё остались энтузиасты этой марки), встретиться с папой, купить билеты на самолёт и улететь как можно скорее. На всякий случай у Марты был адрес её подруги, с которой она раньше играла в волейбол в одной команде, и которая теперь играет в волейбол в московской команде. Марта настояла на том, чтобы взять кофемашину с собой. «Сколько бы ни стоила транспортировка! Эта машина – как камин, как очаг нашего дома!» Мы с Глебом не стали спорить. Теперь кофеаппарат занимал большую часть багажника Танка, а сумки (от LV, кожаные, на колёсиках, которые нам с Мартой на свадьбу подарил Глеб, и которые доставили из столицы с оказией) с вещами в основном лежали на задних виденьях. Наступил неотвратимый момент прощания. Марта куксилась.
– Скажи, милый, что ты видишь, когда смотришь на меня? – губы Марты приняли трогательное плаксивое положение.
Я на секунду задумался, а потом ответил:
– Что захочешь, то и буду видеть. Ты для меня – «мыслящее неведомое». Навсегда.
– Навсегда, – повторила моё последнее слово Марта.
Пруст сказал: «Самая необыкновенная любовь к женщине – это всегда любовь к чему-нибудь другому». А я говорю:
– Люблю ту жизнь, которую рисует моя фантазия, когда ты рядом, когда я думаю о тебе.
Мы поцеловались. Подошёл Стальский и с лёгкостью снял меня с подножки машины и поставил на землю, сказав:
– Хватит уже. Скоро воссоединитесь. Уёб…йте, чтобы побольше проехать засветло.
Я всё ещё держал руку Марты. Не хотелось казаться банальным, а тем более вторичным, но всё, что можно выразить словами, должно быть выражено словами. Кто я, чтобы пренебрегать словами в этот момент, тем более что слова – неотъемлемая часть моей жизни как человека пишущего. Слова, слова… Каким бы оригиналом я себя ни считал, каким бы оригиналом я в действительности ни был, то, что мой ум должен донести до ума другого живого существа может быть выражено только этим словосочетанием, и это словосочетание:
– Я тебя люблю, Марта Е. Стальская.
– Спасибо, милый, – ответила Марта. – И я тебя люблю.
Наконец наши пальцы разъединились.
Мы стояли с Глебом на аллее и смотрели на удаляющийся Танк, пока он не скрылся за поворотом.
– Пойдём по кофейку вдарим, – предложил Стальский, потянув меня за рукав.
– Ага, «вдарим по кофейку», когда кофемашина уехала в сторону Евросоюза.
– Ах ты, чёрт! Я и забыл.
Мы вернулись в дом.
– Жаль, что сейчас не полдень, а то бы выпил шампанского, – проговорил Стальский, вешая пальто на вешалку.
У меня зазвонил телефон. Я с улыбкой на лице стал доставать аппарат из кармана, будучи уверенным, что Марта хочет мне сказать что-то приятное, но это была не она. «Романоff» – гласила надпись.
Через два часа я передам старому антикварщику трубку Вождя «под честное блааародное слово» и больше Якова Семёновича никогда не увижу. Живым так точно.
Пока наши глаза смотрят в сторону Нирваны,
руки ощупывают пространство вокруг
Б.Г. (не путать с БГ)
Пять положений Мастербук:
Цель Мастерелигии – достижение наиболее объективного состояния счастья каждым отдельным человеком, посредством обретения душевного равновесия, путём избавления от сомнений, страхов и навязчивых желаний.
Человечество должно прекратить размножаться.
Образованные и обеспеченные люди должны брать на воспитание сирот (прим.: Не более трёх сирот на одно домохозяйство).
(В разработке).
Автор (он же апостол новой религии – Мастеррелигии) Мастербук должен ездить на Cadillac.
*****
13.12.
Так уж получилось, что была почти середина месяца. Мы с Глебом сидели дома и не знали чем заняться.
– Давай добьём «ромашку», что-ли? – не слишком с большим энтузиазмом предложил я.
– Не-е-ет, – протянул Стальский, качая головой. – Я думал, что мне конец.
– Я же тебе говорил, что это только первый раз так. А уже со второго раза всё «по красоте» становится, – напомнил я.
– Кури, если хочешь. Я пас.
– Ладно. Только сестре не рассказывай, – отправляясь наверх за «ромашкой» попросил я.
– Вот прям сейчас позвоню и расскажу, – пошутил Глеб.
Когда через минуту я спускался вниз, в домофон позвонили.
– Кто там? – на всякий случай испугавшись, спросил я.
Стальский включил мониторчик и ответил:
– Наш сосед – сектант.
Глеб нажал «Открыть».
*****
Через пятнадцать минут.
– Стало быть, ваши дамы уехали? – проговорил Мастер, размышляя над следующим ходом.
Мы играли в карты и пили чай с печеньем. Я пребывал в изменённом состоянии разума и украдкой рассматривал нашего гостя, который мне сегодня казался каким-то уж чересчур интересным и занимательным.
– Терри-наш-Гильям снял новый фильм, – сообщил я.
– Угу… – промычал Глеб в ответ и подбросил карту под меня.
– Пойдём? – отбиваясь, спросил я.
– Куда? – спросил Глеб.
– На новый фильм Гильяма.
– А что новый фильм Гильяма вышел?! – обрадовался Глеб.
– Я тебе о чём?!
– Круто!
– Ну так!.. Тильда-наша-Суитон снимается в это картине. Вроде по сюжету она убивает отца своего отца… лопатой. Это не точно.
– Название?
– «Зеро Теорем».
– Посмотреть бы!..
– Посмотрим. Это не так уж дорого. Мы сможем себе это позволить, когда придёт время, – вдумчиво и проникновенно сказал я.
Мастер прислушивался к нашей беседе, но не участвовал.
– А не ты ли говорил: «Платить за просмотр фильма – всё равно, что платит за секс»? А? – припомнил Глеб моё давнишнее изречение, проявив тем самым недюжинную память.
Я посмеялся. Затем сказал:
– Наверное, я это сказал, когда у меня не было денег ни на то, ни на другое.
Наш гость немного посмеялся. Глеб вышел из игры, а мы с Михаилом сыграли вничью. Я заподозрил его в поддавании.
Мне показалось мало и, перед следующим коном я ещё подкурился.
– Эй, Стальский, мне сейчас в голову пришла интересная мысль, – я посмотрел на Глеба.
Глеб был сосредоточен на игре и никак не отреагировал, тогда как наш гость внимательно посмотрел на меня, видимо, из вежливости.
– Слушаешь? – поинтересовался я.
Глеб покивал и помычал.
– Вот слушайте. Я представил себе время, как верёвку. Простую верёвку. Как бы… А вся человеческая деятельность – узелки на этой верёвке. Слушаете?
– Мм… Да, – сказал Глеб.
– Слушаю, – ответил Мастер.
– Узелки, значит, на этой верёвке. На этой верёвке времени. Все эти узелки рано или поздно развязываются. Но это не такие узелки, которые можно развязать, распутав концы верёвки. Верёвки-времени. Это такие узелки, которые развязываются, когда тянешь за концы верёвки. Ты понимаешь о чём я? Петли словом.
– Кажется, – тихо и медленно проговорил Глеб, не отрываясь от своих карт.
– То есть время идёт своим ходом, – не меняет направления, а узелки человеческих дел или стремления, или мечты, словом всё человеческое, исчезает само собой при натяжении верёвки-времени.
– Интересная аллегория, – отреагировал Мастер.
Видимо, чтобы не слушать мои бредни, Стальский спросил гостя:
– Что-нибудь новое вам пришло в голову?
Конечно, вопрос касался новой религии, постулаты которой Мастер обдумывал на досуге (или всегда).
– Да… – не отвлекаясь от игры, ответил Мастер. – Кое-что имеется…
Ход был под меня, и внезапно мой настрой сменился. Мне стало не по себе. «Зачем я курил вторую порцию?!» Всё-таки какая эта жестокая игра! Смертельно опасная… Чёрт! Ещё карты такие грязные, что я буквально ощущаю, как бактерии карабкаются от кистей рук по запястьям всё выше и выше, – вот их колония заселила мои предплечья, плечи, заполонила подмышки, одновременно продвигается вниз по телу и вверх по шее. Я весь в микробах, они шевелятся на поверхности моего тела.
– Ты будешь крыть или берёшь? – резко спросил Глеб.
Как раз в этот самый момент мой ужас достиг апогея, я вскочил с места и бросил карты на стол, закричал:
– Нет! Нет! Я не хотел играть в эти ужасные карты! А вы меня заставили! Заставили меня! Принудили против моей воли! – я визжал и тыкал пальцами в сторону Стальского и Мастера, а чёрез пять секунд устремился к выходу, чтобы залезть в душ, но передумал и сел на гостиный диван. Внезапная головная боль заставила меня зажмуриться.
– Накрыло, беднягу, – слышал я слова Мастера, когда ложился на диван и придавливал голову подушками.
К головной боли прибавилась боль в глазах.
Мастер начал излагать нюансы своего учения только для Стальского. Я сильнее придавил подушку к голове и звуки стали едва слышны, а в темноте закрытых глаз замелькали розовые вспышки. Я довольно равнодушно подумал: «А не такое ли состояние у тех, кого вот-вот шарахнет инсульт?» Наверное, я на какое-то время отключился. А потом включился.
– Я считаю, что Человечество должно поблагодарить Землю и вежливо уйти. Перестать размножаться, беря на воспитания брошенных детей, – говорил Мастер, и каждое его слово проникало в моё сознание.
– А как люди должны отблагодарить планету? – спросил с дивана я.
– Пока не придумал, – повышенным голосом, чтобы я услышал, ответил Мастер.
Я снова выпал из реальности.
– Вот такая ботва, – было сказано Мастером в тот момент, когда я в очередной раз осознал действительность и выбрался из подушечного завала.
– Блин!.. – восхищённо протянул Стальский. – Я однозначно того же мнения.
Было похоже, что Глеб и Мастер нашли точки соприкосновения. После второго забытья мне немного полегчало, и я, боясь вновь растрясти голову, решил удалиться в свою комнату и лечь на нормальную кровать. Прихватив из холодильника бутылку ежевичного сока и сделав прощальный жест нашему гостю, я вышел из гостиной.
Странный выдался день.
P.S.
Примерно через неделю мы обнаружили в нашем почтовом ящике школьную двенадцатистраничную тетрадку, на обложке которой корявым детским почерком было написано «Мастербук». Самого Мастера мы больше не видели.
Опыт учит, что если хочешь что-то заткнуть за пояс и не получается,
то заболеваешь
С. Дали
Неделю спустя. 18.12.
– «Вам придётся полностью довериться мне», – передразнивая голос антикварщика, повторял я сам для себя, когда стоял в пробке в сторону офиса Бимерзкого. – «Я работаю не для живых, а во славу великих мертвецов», – продолжал упражняться я в пародии.
Я чувствовал, что сделал что-то неправильно, когда передал свою «прелесть» аферистическому старику без всяких юридических обязательств с его стороны. «Кажется, я сглупил», – помню, сказал я себе в тот момент. Правда я вытребовал с него расписку в простой форме на символическую сумму в сто пятьдесят тысяч рублей, которые – если он меня кинет – с него смогу получить только через суд. «Кажется меня нае…», – припоминаю, сказал я себе неделю назад, пожимая ручонку Якова Семёновича.
Итак, я ехал увидеться с Марком. Главной темой разговора являлась ситуация с антикварщиком. Что я скажу нашему адвокату? Вернее, как я расскажу ему всё? Как ни расскажи, всё равно будешь выглядеть дураком. Я придумывал слова. Скажу что-то вроде: «Представляешь Марк, кажется я стал жертвой аферы!..» Нет, не годится. Я не хожу быть жертвой. Как написано в учебниках: «Демонстрировать виктимное поведение». Или это по другому поводу написано? Я скажу: «Марк, а ты знаешь Романова Якова Семёновича?»
Спустя пятнадцать минут.
– Этого афериста все знают, – смеясь, ответил на мой вопрос Бимерзкий. – И что с ним?
В следующие десять минут я выложил адвокату всю историю и даже предысторию. А в конце повторил пересказ событий, которые произошли со мной полчаса назад, когда я во второй раз за последнюю неделю приехал в антикварный магазин, чтобы справиться о подробностях нашей сделки. Если в первый мой визит подручная Якова сказала, что её босс за границей, то сегодня магазин вовсе оказался закрыт; на рольставнях висела табличка с надписью «Ремонт». Мобильный он перестал брать уже на третий день после получения «моей прелести», а на пятый день номер вовсе стал отключен.
– И что? Дорогая вещь эта твоя трубка? – покачиваясь в кресле, спросил Бимерзкий.
– Очевидно да, раз старая падла решил съебать с ней за рубеж, – рассудил я.
Марк ещё немного подумал, а потом спросил:
– Это про этот «большой куш» ты мне тогда говорил около нотариальной конторы в Чудино?
Я почувствовал себя полнейший идиотом и, опустив взор, тихо промолвил:
– Да.
Короче, «Богомерзкий» мне сказал, что узнает всё, что сможет и перезвонит. Я поехал домой – за город.
«Идиот, грёбанный идиот. Лошара Пушистый!..» – шептал я себе под нос, руля по односторонним улицам центра города.
Звонок мобильного отвлёк меня от самобичевания. Сицилия.
– Здравствуйте, СициМировна, сказал я.
– …………
– Да, как раз выезжаю из центра.
– …………
– Понял. Сейчас – в течение десяти минут – буду.
Я подгадал момент и развернулся через двойную сплошную. Мне стыдно.
*****
Я подъехал к «Фанерному Пейзажу» и сразу обратил внимание на глебовский Ягуар, припаркованный у служебного входа. Стальский пару дней не ночевал дома, что с ним время от времени случается. Я немного приободрился от мысли, что увижу партнёра.
Не желая расшаркиваться с девушкой-хостесом, которая мне всегда казалась чересчур навязчивой, я, скрываясь за широкой спиной идущего на обед толстяка, прошмыгнул внутрь незамеченным. Пройдя по короткому служебному коридорчику в направлении указателя «Staff only», приблизился к двери кабинета Владимировны, стукнул два раза и сразу вошёл. В поле моего зрения произошло резкое движение, и, когда до моего мозга дошёл сигнал с увиденной информацией, Стальский и Сицилия уже сидели каждый на своём кресле и делали вид, что они там сидят уже давно. «Елочки-палочки, да эти двое любовники!» – блестело в моих глазах. Следующие три фразы были сказаны нами троими одновременно:
А.В.А: Извините. У вас было открыто.
С.Г.Е: О, привет, Аронов. Это Аронов, пришёл.
(Не знаю её фамилии) С.В.: Да-да, заходи. Кхе…
Я чувствовал себя так, как если бы был ребёнком, и мне рассказали о сексе и ещё показали что это такое. Я сел в кресло и (зачем-то) закрыл глаза рукой.
– Клуб «La Critica» возобновляет работу, – донёсся до меня голос Владимировны.
– Слышишь, Аронов? – пробился сквозь шум в моём сознании голос Глеба.
Наш куратор нам объявила, что клуб «La Critica» возобновляет работу, как будто у меня и так мало головной боли. Хотя всегда найдутся проблемы посерьёзней, например, замерзающая незамерзайка.
– Слушаю, – приготовился к подробностям я, проглотив досаду и едва не подавившись.
*****
Согласно плану клуб должен проработать без перерыва с двадцатого по двадцать пятое декабря. Всего пять дней. Без обеда и выходных. Каких-то пять дней. Специальное агентство брало на себя управление заведением. Наш дом больше не был «нашим». Городских квартир у нас больше не имелось, – их выкупило агентство, в котором у нашего адвоката была доля. Почему мы ещё были здесь? «До Нового Года вас уже здесь не будет», – заверила нас Сицилия.
Каких-то пять дней и пять ночей. Плюс-минус.
*****
Я выехал от Владимировны, оставив Стальского там. Зазвонил телефон.
«Ты ещё в городе?» – спросил Марк.
– Да.
«Подскочи в офис».
В офисе у Бимерзкого.
– Официально ни антикварный магазин, ни коллекция, ни ломбард больше не принадлежат Романову, – проговорил Бимерзкий, вводя меня в курс нарытой на мерзкого антикварщика инфы.
– Ломбард? – переспросил я.
– Да. У него был ломбард. Тоже в центре где-то.
– Что я с него получу? – себе под нос пробубнил я.
Марк посчитал, что нужно ответить на мой риторический вопрос.
– Ничего помножь на ноль, – вот что ты получишь. Ха! – весело проговорил он.
Бимерзкий явно наслаждался моим фиаско. Но, справедливости ради, нужно сказать: негативное отношение ко мне не мешало ему делать свою работу на отлично; никогда не мешало.
– У Романова двойное гражданство, а значит его тут более ничего не держит.
– Израиль? – спросил я.
– США, – сказал Марк.
– Я потерял своё сокровище, – закрывая глаза ладонью второй раз за день, проговорил я.
Марк напряг скулы и задумался.
– С позиции закона тут ничего не поделаешь. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– Понимаю.
– Можно его немножко наказать, но, по-моему, это не стоит возможных рисков.
Я вопросительно посмотрел на адвоката.
– Объясню почему, – продолжил он. – Эта вещь – трубка – не имеет объективной цены. Она может стоить как дорого, так и недорого. Понимаешь ход моей мысли?
Я понимал ход его мысли.
– К тому же её, сто процентов, всё равно не вернёшь. Ты потратишь деньги на месть, но ничего не получишь взамен. Даже чувство удовлетворения будет неполным, потому что старый пёс, сука, настолько стар, что… уже стоит на пороге вечности. Мстить старикам неинтересно.
Мы ещё немного посидели в раздумьях. Потом я встал и сказал:
– Ладно. Я всё понял.
Попрощался и ушёл.
Хотя история и не имеет смысла,
мы можем дать ей смысл
К. Поппер
23.12
Уже три дня над нашими головами раздавались звуки. Так как фейсконтроля во вновь открывшейся «La Critic’е» не существовало, одно частное охранное предприятия круглосуточно присутствовало и на верхних этажах и у клубных ворот, и около наших ворот и калитки. Работы у этих парней было завались. Каждый уебан из нашего города и ближайших пригородов считал своим долгом посетить легендарный клуб «La Critica». Это был конвейер, карусель дурновкусия. Если бы Марсельчик увидел, что стало с его клубом, он бы сильно опечалился. Цель, которую преследовало возрождение дискотеки, была следующая: название «La Critica» должно быть на слуху у как можно большего количества «человеков». Дело шло, – упоминание клуба, а также газеты в социальных сетях росло и крепло. Парни на Range Rover к счастью тоже никуда не делись.
*****
24.12.
Утром я проснулся от криков наверху и от звуков разбивающегося стекла. Протянул руку к телефону и зашёл в WhatsApp. Разница с Софией составляла всего минус один час, так что у Марты было сейчас восемь тридцать утра.
«Доброе утро, Крошка», – написал я. «Доброе утро, милый», – почти сразу пришло голосовое сообщение.
Родной сиплый голос.
Сегодня утром я уже не мог держать в себе знание того, что Стальский с Сицилией встречаются. Когда я спросил у Глеба, как такое могло случиться, он ответил: «Ей же надо…» «Ей же надо с кем-то спать!» – перебил я. «Да», – подтвердил он. Самой удивительное, что между ними вспыхнула искра (читай «первый раз») ещё на праздновании дня рождения Стальских более года назад! После нескольких встреч Стальский и Сицилия решили прекратить эту практику, а с недавнего времени снова возобновили. С утроенной силой. Три дня назад, когда мы с Глебом обсуждали эту ситуацию, я спросил: «Она вдова?» «Откуда ты знаешь?» – удивился он. «Она же ярая католичка. Не стала бы изменять мужу, если бы он был. И не стала бы разводиться to». «Всё так». Далее я перевёл разговор на деловые рельсы и поинтересовался: «Мы работаем на того, на кого думаем?» «Да», – ответил Стальский. Конечно же, Глеб выведал из неё все подробности, а не говорил мне только потому что правда и наши предположения совпали на сто процентов. Он так объяснил. Вся наша деятельность – не что иное, как самая дешёвая и честная предвыборная кампания. Ну и хорошо. Покупать голоса надо так, чтобы электорат думал, что это выбор его сердца или ума, или обоих этих органов сразу.
Пишу Стальской сообщение: «Ты не поверишь! Я случайно узнал, что Глеб и Владимировна спят друг с другом!» Ответ от Марты что-то долго не приходил, и тут до меня дошло. «О, Господи! Ты знаешь!» – написал я. Абонент «печатает». Печатает. Печатает. Что-то много печатает. Наконец, приходит ответ: «Милый мой, я знала. Я с Сицилией Владимировной делилась своими печалями, и она отвечала мне взаимностью. Глеб и Сицилия не просто развлекаются. Они влюблены». Меня разозлил факт того, что от меня снова утаили информацию, как тогда со способом оплаты тиража, когда подключили Бимерзкого, как тогда, когда вообще Бимерзкого сделали нашим адвокатом, как тогда, когда Стальская знала о том, что её брат член «масонской порно-ложи», и неизвестно что ещё «забыли» мне рассказать. Сочли, что мне рано знать?!.. Я начал набирать сообщение, в котором выражал недовольство таким положением дел, но, вместо того, что нажать «Отправить», стёр текст и закрыл программу. В конце концов, Стальские никогда не желали мне зла, а наоборот. Видимо, эта скрытость часть их характеров. Да и вообще: я сам виноват, что не замечал того, что происходило у меня под носом, – отрывался на грани самоуничтожения. Кто знает, что я ещё упустил из виду.
Телефон принял сообщение. «Я люблю тебя», – от Марты. «Спасибо. Я тоже», – изображая негодование, ответил я. Тут же пришла фотка самой Стальской откровенного содержания, снятая в отражении ванного зеркала. Я задумался над остроумным ответом, но грохот и крики сверху меня отвлекли. Надо было вставать и начинать день.
Позавтракав яичницей с беконом, апельсиновым соком и кофе с полутора кусками торта, я решил поехать в бассейн, чтобы абонемент не пропадал.
Когда я поднимался по лестнице в свою комнату, чтобы одеться, из спальни Стальского вышла девица лет тридцати двух в одних трусиках и майке-алкоголичке Глеба; она быстро поздоровалась и скрылась за дверью нашей с Глебом ванной комнаты, прежде чем я успел ответить на её приветствие. Я готов был поклясться, что она профессионалка. Я проследовал в свою спальню, оделся и спустился вниз. Глеб сидел на диване и смотрел новости.
– Ты купаешься в женском внимании и всё равно тратишь деньги на проституток, – без всякой претензии сказал я.
– Полегче на поворотах, это моя девушка! – сказал Глеб.
Я опешил.
– Ой, прости, пожалуйста, Глеб, я просто не разглядел… – меня бросило в жар от такой оплошности.
Глеб подавил улыбку, а потом сказал:
– Да шучу я. Конечно, она проститутка, – он немного посмеялся.
– Фу!.. – выдохнул я.
Немой вопрос застыл в моих глазах. Глеб не стал томить.
– Иногда хочется, чтобы тебя не любили, – пояснил он.
– Ага… – рассеянно произнёс я, глядя в окошко.
– Иногда хочется платить, а не переплачивать… – запустил Глеб ещё одну философскую мысль.
– Марта мне сказала, что между тобой и Сицилией…
Стальский не дал мне договорить. Он, глядя мне в глаза, грустно промолвил:
– Ты можешь считать меня алкоголиком, окружённым одними лишь проститутками, но я знаю, что такое любовь.
– Не сомневаюсь, малыш, не сомневаюсь, – ответил я.
Около наших ворот засигналила машина. Я посмотрел на монитор, – это было такси. У Стальского зазвонил телефон. Он взял трубку и сразу повесил.
– Да, Стальский, – задумчиво протянул я. – Есть такая валюта, – «лишние деньги» называется…
Тут в гостиную вошла та девушка. Скорее женщина. Она была одета.
– Может мне остаться? – как будто слегка смущаясь, спросила она у Глеба.
– У меня нет «лишних денег», – ответил Стальский, не вставая с дивана.
Девушка улыбнулась одной половиной лица и вышла вон.
– Не очень-то вежливо с твоей стороны, – упрекнул я Глеба, когда такси отъехало от дома.
– По-твоему я страдаю недостатком уважения к жрицам любви?
– Ты недостаточно уважаешь всех homo sapiens, но страдаешь ты от этого едва ль, – на той же тягуче-философской волне ответил я.
Стальский довольно улыбнулся: ему понравилось моё последнее утверждение. Он сказал:
– Ванна освободилась, можешь идти чистить зубы.
– Да, иду.
*****
Попасть в бассейн сегодня мне было не суждено, потому что позвонил наш адвокат и попросил нас приехать.
Мы отправились в город на Яге и по пути слушали «Тараканов!». Настроение было хорошее, поэтому мы время от времени убавляли музыку, чтобы перекинуться парой шуток.
– Приколись… – сказал Глеб, – «Что с тобой сделал русский рок, парень, – такой молодой, а уже цирроз печени»! Ха!..
Я от души посмеялся и начал придумывать свою версию.
– Вот, зацени: «Что с тобой сделал русский рок, друг, – такой молодой, а уже два инфаркта».
– Смешно, – похвалил Глеб. – А вот ещё: «Что с тобой сделал русский рок, мэн, – такой молодой, а уже наркомэн!»
– Зачёт-зачёт, – одобрил я.
Когда мы уселись в приёмной адвокатского бюро, наше хорошее настроение ещё было при нас, поэтому мы продолжили смеяться и прикалываться, чем сильно нервировали секретаршу.
– Это ты-то киноман? Ха-ха-ха, – посмеялся я. – Да ты не отличишь Сьюзан Сарандон от Сигурни Уивер!
– Повтори, что ты сказал!.. – с шутливым негодованием воскликнул Глеб. – А ты… А ты не отличишь Лари Вачовски от Ланы Вачовски! Вот.
– А ты не отличишь Вуди Аллена от Вуди Вудпекера! – в свою очередь ввернул я.
– А ты не отличишь Доминика Купера от Брэдли Купера, – тыча мне пальцем в лицо, парировал Глеб.
– А ты… А ты не отличишь этих двух Куперов от Мини Купера!.. А?!.. Съел?! – я дьявольски засмеялся.
– Ты не сможешь правильно написать имя Томи Ли Джонса, – сказал Глеб.
– А ты – Джона Ли Миллера, – ответил я.
– Ты не отличишь Сета Рогена от Джо Рогана, – заговорщицким шёпотом сказал Стальский.
У секретарши тренькнул телефон, она сняла трубку и, сразу положив её на плечо, сказала: «Проходите, пожалуйста. Марк Анатольевич вас ожидает».
– И ещё ты не отличишь Кевина Коснера от Боба Оденкёрка, – в завершении этого комического спора сказал Глеб, поднимаясь с кресла.
– Ты тоже.
– Вообще-то да.
Мы вошли в кабинет.
– Не планируешь в будущем пойти в политику? – задал Бимерзкий (по моему мнению, глупый) вопрос Глебу, едва мы переступили порог.
– Нет, для меня этот поезд ушёл, – с усмешкой ответил Глеб. – Слишком много компрометирующих фоток блуждает в Сети.
В общем, «Богомерзкий» нас позвал для того, чтобы объяснить как пользоваться счетами в Лихтенштейне.
Никакие личные мотивы не заставят
меня делать работу плохо
М. Бимерзкий
25.12.
Утро. Звонок телефона. Шуба.
– Эй, привет, – сонным голосом говорю я.
«Привет, Аронов. Мне Стальский рассказал про ситуацию с твоим антиквариатом. Ну, что старый пёс тебя кинул».
– А, спасибо, Глебу, – смеясь, сказал я.
«Короче, я что звоню. Я видел этого Якова Семёновича. Его мерин только что заехал во двор, – к служебному входу антикварного магазина».
Я вскочил с кровати, одновременно крикнув: «Стальский!»
Кажется, самое время сказать, что автокомплекс Шубы расположен едва ли не напротив антикварного магазина господина Романова, – на другой стороне двухполосной дороги.
– Пригляди за выездом, будь добр! – с чувством проговорил я.
«Пригляжу. Если он отъедет, то прослежу за ним», – сказал Егор.
– Спасибо, – я сбросил вызов и, уже наполовину одетый, выбежал в коридор.
Залетел в комнату Глеба, который спал.
Через пять минут мы уже сидели в Яге и считали миллисекунды, оставшиеся до полного открытия ворот.
Ещё через семь минут, мы уже поворачивали на прямую дорогу до города.
– Что делать-то? – спросил я.
– Надо его задержать и вызвать ментов. Больше ничего сделать не получится, – рассуждал Стальский.
– Гражданский арест?
– Наверное.
– Если старый пёс приехал на своём мерине, то значит он не один. Я ж тебе говорил, что сам он не водит машину, – напомнил я.
– Ну сколько с ним человек? Максимум двое? Позвони Бимерзкому.
Я стал набирать адвоката. После второго гудка Марк взял трубку, прошептал: «Я на заседании» и дал отбой.
– Зая…бись! Он на заседании, – сообщил я Глебу.
– Отправь ему сообщение, – посоветовал Стальский.
– Точно!
Я набрал сообщение: «Мы едем в антикварный магазин. Вроде, Яков там».
Глеб ехал со средней скоростью двести, поэтому мы уже были в городе. Через десять минут светофоров мы заезжали во двор антикварного магазина. Автомобиль Романова стоял. Подперев задний бампер Мерседеса Ягуаром, мы вошли в служебную дверь, которая была не заперта.
Пройдя по короткому служебному коридору, мы оказались перед дверью в кабинет. Секунд тридцать мы прислушивались к звукам. Ничего не было слышно. Ждать чего-либо не было смысла.
– Чувствуешь запашок? – спросил я у Глеба. – Как будто канализация.
Стальский покивал в знак согласия и резким движением распахнул дверь. В полумраке из-за зарольставленных окон, мы увидели висящего на люстре Якова Романова. Я сделал шаг вглубь помещения.
– Стой, Вадим! – прошипел Глеб.
– Что?! – обернулся я.
– Нам надо убираться отсюда! – Стальский смотрел на меня, а я смотрел на висельника.
На первый взгляд кабинет был пуст, – никаких предметов искусства здесь больше не было. Проводка была оголена, лампочки в люстрах отсутствовали. На полу стояли две картонные коробки – квадратная и прямоугольная, из которых торчал пупырчатый полиэтилен.
– Надо поискать «мою прелесть», – сказал я.
– Здесь же наверняка есть камеры слежения, – прошипел Стальский.
– Вроде нет.
Ещё в прошлый мой визит, я, следую своей привычке, обследовал помещение на предмет камер. Конечно, могли быть и скрытые камеры.
В течение следующих пятнадцати минут мы с Глебом, надев перчатки, в свете фонариков I-phon’ов перерывали все возможные места в кабинете. Хозяин висел посередине комнаты и против обыска не возражал. «Сука, так тебе и надо», – подумал я, кинув взгляд на господина Романова. Последним местом, где мы не посмотрели были карманы покойника. Я взял стремянку и поставил её возле висельника. Это от него, кстати говоря, воняло дерьмом.
– Ты что Аронов?!… О, Боже, – с отвращение прокомментировал Глеб.
– Отгадай загадку, Стальский, – шёпотом говорил я, ощупывая карманы Якова Семёновича. – Висит груша, нельзя скушать.
– Чёртов сумасшедший, – отреагировал Глеб.
В карманах у антикварщика трубки тоже не оказалось. Мы уже направлялись к двери, когда мой взгляд упал на лампу Тиффани, – это для её транспортировки предназначалась квадратная коробка.
Тут я позволю себе лирическое отступление. Мне всегда было наплевать на деньги, но я также, сколько себя помню, всегда был неравнодушен к красивым вещам; и тот факт, что вещи приобретаются почти исключительно за деньги, являлся, несомненно, моей личной маленькой трагедией.
– Не трогай тут ничего! Пойдём! – шипел Стальский с такой громкостью, что лучше бы он просто говорил.
– Иди, я тебя сейчас догоню, – загипнотизировано сказал я, глядя на лампу.
– Ты же не собираешься украсть эту лампу? – с тревогой спросил Глеб.
– Я тебя догоню.
– Ты же не собираешься украсть эту лампу?! Эту лампу с места преступления! Идиот! – прошипел Глеб и покинул помещение.
Я приблизился к витрине и окинул помещение взглядом, выискивая подходящую упаковку для лампы; картонную коробку мне брать не хотелось. Висящий на стене гобелен в стиле «хозяин летнего кафе зимой повесился в сортире» (т.е. в стиле абстракционизма) мне показался тем, что надо. Не трогая ничего из поверхностей и вещей, которые я не собирался красть, я снял гобелен со стены, постелил его на пол, затем поставил лампу в середину гобелена и запахнул углы, – получился мешок деда Мороза с подарками.
– Будем считать, что это моя компенсация, – сказал я Романову, осторожно закидывая мешок за спину.
Только мы погрузились в машину, у меня зазвонил телефон. Бимерзкий.
– Привет, – сказал я.
«Что там у вас?»
– Романов мёртв, – сообщил я.
«Идиоты! Вы идиоты!» – вспылил Бимерзкий.
– Да это не мы, – поспешил поправиться я. – Он, вроде, повесился.
– Дай-ка сюда трубку, – сказал Стальский, вырывая у меня из рук трубку. – Аронов спёр из кабинета лампу! – сказал он адвокату.
«Лампу? Он что дурак?»
– Это лампа Тиффани, – громко, чтобы Марк услышал, сказал я.
Глеб поставил на громкую связь.
– Слушайте и запоминайте, – сказал Бимерзкий. – Сейчас Аронов остаётся около дверей служебного входа и вызывает полицию, а ты, Стальский, с награбленным, едешь ко мне в офис и ждёшь меня в приёмной. Я выезжаю к Аронову. Где уж это?
– Напротив шубовского автокомплекса, – хором сказали мы с Глебом.
– А понял. Всё.
Реальность – это всегда приманка для новичка,
по пути которой далеко не пройдёшь
М. Пруст
29.12
Мы с Глебом сидели в «Суши “Вёсла”», ждали заказ и вели околофилософскую беседу. Через пятнадцать минут обещал подойти Шуба. Да, мы всё ещё были в городе.
Двадцать пятого и двадцать шестого меня допрашивали по делу о самоубийстве антикварщика. Я рассказал следователю, что у меня с Яковом Семёновичем были дела насчёт купли-продажи мебели моей покойной бабушки, а в этот раз мы должны были встретиться касательно покупки (мной у него) часов из коллекции Саломонса. В тот момент мне ничего попроще в голову не пришло, поэтому и далее – на последующих допросах – пришлось придерживаться версии с этими часами из коллекции Саломонса. «И что, дорогие часы?» – хитрой интонацией спросил следователь. «Нееет… – деланно легкомысленно махнул я рукой и прикрыл левое запястье правой ладонью. – Подделка». «И зачем тогда эти ненастоящие часы вам?» – как бы уличая во лжи, спросил следователь. «Красивые. Пыль в глаза пускать» – ответил я. И вот, якобы, мой друг – Стальский – подбросил меня до антикварного салона и оставил там. Я вошёл через служебную дверь и обнаружил Романова. «Я вас попрошу не покидать город», – на прощание сказал следователь. «Не могу обещать, – честно сказал я. – У меня в планах отдых за границей». Следователь ничего не ответил.
Итак, мы сидели в кафе, болтали и поджидали Егора. Стальский высказывал философскую мысль о человечестве и своём месте среди него, а я с полуулыбкой внимательно его слушал.
– Чтобы по-настоящему хорошо ладить с людьми, нужно много всего знать, – это для того, чтобы чаяния людей, хотя бы в теории, не были тебе чужды; но главное: любить людей. Если ты не любишь людей – не всё потеряно; у тебя ещё есть шанс поладить с ними, если научишься любить «идею людей», некоего «абстрактного идеального человека». Такая вот обманка для самого себя.
– Да, – только и сказал я.
– «Поле сражения было и в течение столетий будет полем ещё не одного сражения», – напоследок изрёк Стальский и многозначительно посмотрел на меня.
– Да, пожалуй. Но мы сражаться уже не будем. По крайней мере, на этом поле.
– Ладно, – приподнимаясь и оглядываясь, сказал Глеб. – Пойду теперь и я помою руки.
Он удалился, а я начал переписываться с Мартой. Я ей сообщил, что Глеб вернул Ягуар своей благодетельнице. Она ответила: «Я предполагала, что он так поступит. Родители очень надеялись, что вы успеете приехать до Нового Года. А уж я как на это рассчитывала, милый. Если бы сели на самолёт, то успели». Я обдумывал ответ и смотрел на своё отражение в погасшем экране телефона, когда за окном раздался рёв двигателя, задрожали стёкла, и сработало несколько сигнализаций у припаркованных около заведения машин. Я машинально повернул голову в сторону улицы, но, не разглядев ничего интересного, снова уставился в телефон. Девушка-официант принесла наши напитки, я кивнул ей и нажал на центральную кнопку мобильного, затем начал набирать сообщение в WhatsApp’е. Напротив меня сел человек, и я сказал: «Приколись, Стальский. Марта мне прислала твою детскую фотку!..» Я развернул телефон в сторону собеседника и вздрогнул от неожиданности, – передо мной сидела женщина и внимательно меня рассматривала, а потом опустила глаза на экран телефона, который я всё ещё держал повёрнутым к ней. Я собирался что-то сказать, вроде «извините, тут занято» или «это место моего друга», но мой речевой аппарат отказался мне повиноваться, а в следующую секунду я поймал себя на ощущении, что и мыслей у меня никаких нет. Я как бы оказался в плену мгновения. Мне показалось, что я в этом мгновении заточен уже целую вечность, будто вся моя жизнь и все мои воспоминания существуют только для того, чтобы я не скучал, находясь всегда в одном и том же месте, а именно – в этом мгновении. Я сижу, как растение в горшке на подоконнике, а меня рассматривает какое-то существо.
Моё оцепенение прекратилось в тот момент, когда пискнул мой телефон, приняв новое сообщение в WhatsApp’е от Марты. Незнакомка на мгновение отвела от меня глаза, кивнула на мой мобильник и сказала:
– Поздравляю.
– А-ах… – как будто вынырнул я с глубины. – Кхе!.. Э…
– Вадим-LaCritica, не так ли? – скорее утвердила, чем спросила женщина.
В этот миг я подумал, что она моложе, чем мне показалось вначале. А в следующую секунду она нахмурилась, и мне показалось, что она стала старше лет на пятнадцать. «Чёрт! Наваждение!» – подумал я, а потом сформулировалась очень знакомая в затруднительных ситуациях мысль: «Где Стальский?» Я с надеждой подумал: «Вот сейчас придёт Глеб и отгонит от меня эту сумасшедшую, и другую сумасшедшую, и гипотетических хулиганов, и умозрительных врагов, и инопланетных захватчиков, если потребуется».
– Твой партнёр немного занят, – сообщила мне незнакомка. – Он беседует с поклонницами. В данный момент они делают селфи.
Я посмотрел в сторону туалета в надежде разглядеть Стальского, но в моём поле зрения его не было. Я приуныл. Есть уже не хотелось.
– А вам что?..
– Да я просто так… – беззаботно махнула рукой блондинка (она была блондинка). – Просто, знаешь, решила увидеться лично. Перекинутся парой слов перед вашим отъездом.
– Перед нашим отъездом? – переспросил я.
– Да, – тем же беззаботным тоном подтвердила девушка. – Вы же со дня на день уезжаете.
– Да, это верно. Последний выпуск газеты был… последним, – пролепетал я.
– Ну конечно. Ты же даже… Можно я буду называть тебя на «Ты»?
– Да-да, пожалуйста. Я и сам хотел предложить, – сказал я.
– Ты же даже в конце номера написал прощальную цитату из царя Василича. Я не сразу нашла кто это. Уже месяц у меня в машине только эта группа и играет. В ознакомительных целях. Интересное дело: некто, вроде тебя, вскользь упоминает какую-то деталь, а миллионы людей заинтересовываются. Мне всегда были интересны эти… процессы. Знаешь, все эти взаимосвязи между людьми, социальные причинно-следственные связи. Рычаги, нажимая на которые, можно получить тот или иной результат, – сказав последнее предложения, она пальцами изобразила кукловода, который дергает за нитки.
Наверное, я должен был спросить: «Кто вы?», но я просто сидел и слушал. Мне было интересно и страшно находиться вблизи этого человека.
– Социальная инженерия, политтехнология, – продолжала ассоциативный ряд собеседница. – Люди руководствуются всего несколькими…
– Иногда мне кажется, – перебил я собеседницу.
– Что тебе кажется? – пронзила меня своим взором девушка-женщина.
– Иногда мне кажется, что существует всего два вида человеческой деятельности: тяжкий скотский труд и мошенничество.
Моя визави ещё более пристально посмотрела на меня, поправила на левом запястье часы и проговорила:
– Это не так, Вадим Аронов. Живи спокойно, – тут она впервые улыбнулась.
Она взяла из подставки зубочистку и вытащила её из бумажной упаковки. Я следил за её манипуляциями. Слева от меня возник картавый двойник с коптящими, как горящие автомобильные покрышки, крыльями. Двойник смотрел на женщину. Моя визави на мгновение подняла взгляд от зубочистки, – она посмотрела не на меня, а чуть повыше моего левого плеча, а затем снова опустила взор на зубочистку. «Я знаю, кто она!» – закричал мне в ухо Картавый, да так неожиданно, что я вздрогнул. «Она та, кто ездит на красном Ягуаре с номером «к001рт»!»
– Да, верно, – не поднимая взора, ответила девушка и снова улыбнулась. – La Critica – это я.
Мне стало совсем нехорошо. Я затравленно посмотрел по сторонам. «Почему к нашему столику никто не подходит уже целую вечность?! Где Глеб?!» – думал я. «Когда меня отпустят?» – думал я. Девушка сказала:
– Не стоит забывать, что наше время ограничено, поэтому я поеду. Не забывайте, что ваше время ограниченно – торопитесь.
Я поставил локти на столешницу и закрыл глаза ладонями. Это мне не помешало услышать последние её слова, которыми были:
– Было весело. И вы старались, как могли1.
Я принялся считать в уме: «Раз, два, три…»
– Эй, Аронов, – дотронулся до моего стоящего на столе локтя Стальский.
Я резко отдёрнул руку и открыл глаза. Передо мной сидел Глеб, в зубах у него была зубочистка.
– Ты что? Спрятался от всех, – с усмешкой спросил он.
Я, молча, смотрел на партнёра. Он, вскинув брови, весело сказал:
– Ты не поверишь: сейчас, когда шёл вдоль витражей, снова видел этот красный кабриолет!.. Охренеть! Весь тонированный по кругу, – не рассмотреть кто внутри. Двига ревёт, как динозавр в брачный период.
– Ты где провалился? – с претензией спросил я.
– Да там… Девчонки попросили с ними сфотографироваться.
– Я тут чуть не умер, тебя ожидая! – почти прокричал я, заставил Глеба стыдливо обернуться.
– Меня три минуты не было, псих ты чёртов! – наклоняясь над столешницей, прошипел Глеб.
Появилась девушка официантка, заставив меня дёрнуться в сторону.
– Всё в порядке?.. – опасливо проговорила она. – Вот ваш суп. Приятного аппетита.
– Вот видишь: только ещё суп принесли, – сказал Глеб. – А его приносят в течение пяти минут.
На середине фразы Стальского, я уже скорым шагом направлялся к туалету. Зайдя в полумрак «комнаты отдыха», я приблизился к крану и посмотрел на себя в зеркало.
– Эй! – сказал я. – Эй-эй!..
В отражении зеркала за моим плечом появился Картавый и, сделав страшные глаза, проговорил:
– Чтоб меня черти драли! Ты видел: она смотрела на меня!
– Да, – покивал я. – Это было ужасно.
– Я пгосто в шоке! Это какая-то мистика, бгат!..
– Не говори-ка, – согласился я. – Думал, что прямо там концы отдам. А кто это?
– Ты не понял? Её земное воплощение тождественно…
– Нельзя проще сказать? – перебил я двойника.
– В её случае пгоще не скажешь. А что в последнем сообщении от Магты?
– А точно, – сказал я, достал из кармана аппарат и прочитал вслух: – «Японцы хотят, чтобы я стала лицом их ножей во всей Европе. После Нового Года съёмки серии рекламных роликов. В Греции;) Я сказала, что «я+1». Они сказали «Конечно» ;)»
– О! Поздгавляю, мистег «Плюс один».
«…Когда я стал купаться в море, мама, чтобы дать мне почувствовать
удовольствие от ныряния, которое я не выносил, потому что
начинал задыхаться, тайком передавала сопровождавшему меня
купальщику изумительные раковины и ветки кораллов,
и я был уверен, что это я нашёл их на морском дне»
М. Пруст
Тридцатое декабря.
Вчера, когда я уже собирался пойти спать, к нам приехала Сицилия и осталась с ночёвкой. «Завтра в обед будьте дома», – сказала Владимировна. Уехала она ни свет ни заря, – я ещё спал. Всё говорило о том, что наше время пребывания здесь подходит к концу.
Мы проснулись рано и съездили в город, чтобы увидеться и попрощаться с нашими «Тьюрингом и Колмогоровым» – практикантами.
С того дня как Стальский вернул Ягу дарительнице, он не просыхал. Не то что бы он был так пьян, что прям заметно, нет; просто под градусом. С утра до вечера. Он меня этим расстраивал.
В полдень мы уже были дома и томились ожиданием. Чтобы скоротать время я (уже не в первый раз за последние сутки) завёл разговор о вчерашней незнакомке, которая подсела ко мне за столик во время отсутствия Стальского. Мы уже несколько раз обмусолили всевозможные вероятные взаимосвязи этой девушки с нашей деятельностью, а сейчас я снова и снова говорил Глебу о том, какая «она вся неземная» и что «она меня, прям, загипнотизировала», на что Стальский снова и снова повторял: «Твои злоупотребления, Аронов, не прошли бесследно для рассудка».
– Да на чьей ты стороне, приятель, моей или здравого смысла?! – негодуя, воскликнул я.
– Твоей-твоей, конечно.
Мы, конечно, думали позвонить Сицилии и расспросить её о загадочной незнакомке, но всё как-то откладывали этот звонок. К тому же Сицилия говорила, чтобы мы сидели дома и ждали. Я стеснялся доставать её глупыми расспросами. Стальский просто считал упоминание «девушки на красном Ягуаре» лишним.
– Что же мы будем делать, коль скоро работа закончилась? – поинтересовался Стальский, приминая табак папиросной бумагой.
– Не знаю, – я взял в руки пульт от телека. – Может, будем смотреть кино.
– Годится.
Стальский извлёк из-под стойки два стакана.
– Вестерн или индийское кино?
– Давай вестерн, – Глеб плеснул в стаканы, но так как я жестом отказался, то перелил напиток в один стакан. – Всё-таки хорошо, что я подсуетился тогда насчёт алкоголя. Считай, сколько денег сэкономили.
– И не говори-ка!.. Зато сколько здоровья потратили, – ответил я.
– Да, конечно, но зато, сколько денег сэкономили.
Мы помолчали. Я поднялся с дивана, чтобы заболтать себе коктейль из ягодного сока и банана. Банан, сок, сок, банан… В последнее время я всё чаще думал о жизненной ситуации Марка Бимерзкого. Этот несчастный «всё поставил на одну лошадку», а она не только «не пришла первой, но и вообще отказалась продолжить забег». Так бывает, наверное. Интересно: под эту ситуацию подходит расхожее выражение «не судьба», или «такова жизнь»? А кто у Бимерзкого Марка есть из близких людей? Раньше была Марта, а сейчас кто-нибудь есть? Я не знаю, живы ли у Марка родители. Есть ли у Марка любовница. Может, имеются случайно зачатые дети? Он ведь не Маяковский, – не застрелится. Я не должен об этом думать. Не моя забота. Не моя беда.
– Ты что там, суфле взбиваешь? – вывел меня из задумчивости Глеб.
Во время гудения блендера, мне показалось, что я слышал звук, который доносился с улицы. Я спросил:
– Что за звук? Как будто кто-то сигналит.
Стальский выглянул в окошко, но калитка плохо просматривалась. Тогда он включил монитор домофона: около наших ворот стояла белая BMW то ли пятой модели, то ли седьмой, – их теперь не отличишь.
– Я выйду, спрошу что надо, – сказал я. – Начинай просмотр «кина про индейцев» без меня.
Я сделал несколько больших глотков из чаши, рыгнул (а хер ли нет – ladies уехали, можно вести себя как свинья), надел ботинки, пальто и вышел. Когда я открывал калитку, около правой задней двери авто стоял высокий мужчина в чёрном костюме со слегка алкоголическим лицом. Когда я затворил за собой калитку, он, открывая дверь машины, сказал:
– Присаживайтесь.
Я подумал, что салон автомобиля гораздо лучше багажника, какой бы просторный ни был последний. Я послушно сел. На соседнем сиденье сидел пожилой джентльмен с очень знакомым лицом.
– Здравствуйте, – я, конечно, решил вести себя любезно.
В голове крутились сценарии моей ликвидации. Тем временем привратник лимузина превратился в водителя. Пассажир лимузина дал приказ:
– Поехали, Айдарчик.
Айдарчик повёл машину по нашей сельской дороге.
– Ты не против, если я буду называть тебя Вадим? Вот и хорошо. Ты знаешь, кто я такой? – задав этот вопрос, мужчина включил лампочку у нас над головой.
Я, боясь показаться грубым, мельком взглянул на собеседника. Последние сомнения рассеялись: это туловище совершенно точно принадлежало нашему, ещё пока не переизбранному на очередной срок… Вот, теперь я тоже ощутил непонятную связь с автором Nuahuless, о которой говорил Стальский.
– Ты, наверное, меня плохо знаешь. Ты ведь, как мне говорили, не смотришь телевизор. Да уж, того, кто не смотрит телевизор, трудно использовать в своих целях политикам. Поэтому я вас нанял и платил вам хорошую заработную плату. Мы сотрудничали, понимаешь? – мужчина пристально посмотрел на меня.
Я покивал в знак того, что понимаю.
– Что ты знаешь о своём отце? – спросил меня мужчина.
– Знаю, что его всегда вызывали к доске первого. Это всё, – я глупо улыбнулся, чтобы смягчить грубость.
– Не много. А мой отец погиб, когда мне было девятнадцать. Провалился под лёд. Я в тот момент служил в армии на другом конце страны. Ещё той страны, – в Ташкенте. Конечно, я не смог присутствовать на похоронах. Хотя и вытащили из реки его не сразу.
– У… – сочувственно протянул я и уставился в пол.
– У меня не так много времени, чтобы с тобой беседовать. Сам понимаешь: много дел.
Я понимающе закивал.
– Однако нам всё-таки необходимо поговорить. Последние двенадцать месяцев были, без преувеличения, самыми тяжёлыми в моей жизни. Сейчас политика в большей степени шоу-бизнес, чем когда-либо. Ни тяжёлое деревенское детство, ни бурная городская молодость, ни лихие годы начала политической карьеры не доставляли мне столько беспокойств и неопределённости, как минувший год моей жизни. Времена меняются очень быстро, поколения сменяют друг друга… Средства, которые срабатывали ещё четыре года назад, сегодня могут обернуться против того, кто ими пользуется. Необходимо держать руку на пульсе коньюктуры. Тщательно выбирать средства… «Опыт ничего не значит, когда правила сочиняются на ходу». Понимаешь?
Я неопределённо (наискосок) кивнул. Мужчина продолжил монолог:
– Скоро это место, я имею в виду деревню, где находится и твой коттедж, будет не узнать. Тысячи семей заселят десятки многоквартирных башен.
Установилось молчание. Машина остановилась на въезде в нашу деревеньку – на границе грунтовой и асфальтированной дороги. Водитель вышел из машины и направился в сторону рощицы.
Мужчина взял у себя из-под ног кожаную сумку и кинул мне на колени. Нарочито наивно проговорил:
– Уверен, что тридцать российских миллионов – хорошая цена за твой дом; всё, что больше этой суммы – обещанная премия, поделите на троих.
– Спаси…
– Думаю, ты и твои партнёры будете приятно удивлены. И кстати половина твоих доходов принадлежит твоей супруге; не забывай это. Половина её доходов, справедливости ради надо сказать, принадлежит тебе. Это к слову.
– …бо. Спасибо, – как будто заново учась говорить, выговорил я.
– Вот здесь нужно поставить подписи, – с этими словами, мужчина извлёк из кармана переднего сиденья папку с бумагами и положил на откидной столик напротив меня. – Там где галочки.
– Можно ручку.
– Вот, пожалуйста, – мужчина протянул мне перо. – И не забудьте заплатить НДФЛ! – строго прибавил собеседник.
По моему лицу прошла судорога ужаса прежде, чем я понял, что это шутка.
– А-ха-ха-ха! – душевно засмеялся джентльмен. – Я пошутил! Пошутил! Tax free! Видел бы ты сейчас своё лицо! Как тебе не стыдно?!..
Я поставил подписи в нужных местах и вернул ручку.
– Нужно, наверное, нотариальное заверение? – неуверенно проговорил я.
– За это не беспокойся, – махнул рукой собеседник. – Теперь о деле. Слушай и запоминай: третий и четвёртый этаж вашего дома заправлен под завязку. Сегодня в двенадцать часов ночи…
– Чем?! Взрывчаткой?! – перебил я собеседника.
– Не совсем. Пиротехническими зарядами. Дом не рухнет, просто сгорит дотла.
Теперь всё стало на свои места. Газета печатает нелицеприятные вещи о сильных республики сей, а через некоторое время редакция горит синим пламенем, газета перестаёт существовать, учредители исчезают в неизвестном направлении. Все улики косвенные, все недоброжелатели испуганы. Главное, что всё просто.
– Да, так-то, – как будто читая мои мысли, сказал мужчина. – Никто не смеет задевать слуг народа. Чтобы никому не повадно!.. И так далее, и всё в том же духе.
Я должен сказать «спасибо»?.. Я говорю:
– Спасибо.
– Да, пожалуйста. Сериалы должны заканчиваться раньше, чем будут исчерпаны все сюжетные ходы. Ты согласен.
– Согласен, – согласился я.
– Знаешь, что обозначает термин «цугцванг»?
Я отрицательно покачал головой.
– Сериал под названием «La Critica» исчерпал все сюжетные ходы, но рейтинг у него был огромный, – продолжил собеседник. – Ты и твои партнёры знали это заранее. Кажется, прекрасная треть вашего коллектива уже отбыла, не так ли?
– Так, – я встревожился упоминанием этого факта.
– Правильно. В Болгарии отличный климат, не то, что здесь. Российские граждане могут иметь в этой стране бизнес. Купите недвижимость – получите вид на жительство. Отельчик там, на берегу моря, прокат аквалангов… Вы ребята умные, – что-нибудь придумаете. Эх, упустили мы…
Собеседник посмотрел в пол и усмехнулся. Затем продолжил:
– В конце марта будущего года все суды по делам La Critic’и закончатся в вашу пользу, – серьёзной интонацией проговорил пожилой джентльмен. – Захотите вернуться в Россию, – пожалуйста. Только не приезжайте в этот город как минимум пять лет. Договорились?
– Да, – без запинки ответил я.
– Электорат любит ушами, – резко сменил тему собеседник.
Я подумал, что если он и дальше будет проводить параллели с женщинами, то я покраснею. Мужчина вновь замолчал. Мне показалось, что он что-то припоминает. Я не ошибся. В следующее мгновение он заговорил:
– «Читатели прессы делятся на три группы: во-первых, те, кто верит всему, что читает; во-вторых, те, кто не верит ничему, что читает; в-третьих, те люди с головами, которые умеют отнестись критически к прочитанному и делать соответственно этому свои выводы. В цифровом отношении первая группа является самой большой. Она состоит из основной массы народа и поэтому представляет собою наиболее примитивную в идейном отношении часть нации".
Мужчина замолчал. Я, как игрушечная собачка на торпедо авто гастарбайтера-таксиста, покачивал головой в такт голосовым модуляциям собеседника.
– Знаешь, кто это сказал? – с усмешкой спросил собеседник.
– Знаю, – ответил я.
– Молодец! – похвалил он. – Не зря я доверил вам работу. Ну, да ладно. Вам пора.
Я взялся за ручку двери, но замешкался. Я спросил:
– А что было действительно наше? Я имею в виду…
– Я понял, что ты имеешь в виду. Смотри: моя дочурка, с которой ты разговаривал вчера в японском ресторане – Королёв, вы – Гагарины! Ну а я – Космос что-ли?! Ха! Всё было по-настоящему вашим, всё. Понятно?! – добродушно по-отечески усмехнулся джентльмен.
– Так эта девушка на красном Ягуаре – ваша дочурка? – не слишком удивившись этому знанию, переспросил я.
– Да. Она немного странноватая у меня. С детства… Это она придумала «самую честную и дешёвую избирательную кампанию» со времён Ивана Грозного.
Мужчина посмеялся, а потом добавил:
– Скажу тебе по секрету: она считает, что мне рано уходить на покой. Говорит, что я сразу сдам, если «отпущу штурвал». Ну, всё.
Не мешкая боле, собеседник опустил окно и крикнул своему водителю: «Айдарчик!»
– Всего наилучшего, – обратился собеседник ко мне. – Прощайте.
– Прощайте… – я вышел из машины, не забыв прихватить презентованную сумку, и направился в сторону дома.
Через несколько секунд белая BMW тронулась с места и скрылась из виду за ближайшим поворотом, а за ней, как газета за скорым поездом, прошелестел чёрный Range Rover. Я достал телефон и набрал Марка.
– Марк, привет.
– …………
– Я к тебе сейчас подъеду. Куда подъехать?
– …………
– Предупреди охрану.
– …………
– И ещё: тебе нужен наш холодильник?
– …………
– Тогда нанимай «Газельку» или ещё что-нибудь в таком духе и присылай к нам.
– …………
– Да, сегодня. Прямо сейчас. Пускай звонят в домофон до тех пор, пока Глеб не откроет.
– …………
– Это прощальный подарок от Глеба.
– …………
– Мы уезжаем сегодня ночью. Скоро буду, – я повесил трубку.
«Пьяный что-ли?..» – подумал я о своём собеседнике.
*****
– Кто приезжал? – дежурным тоном поинтересовался Глеб, когда я вошёл в дом.
Надо сказать, что пока я отсутствовал, Глеб изрядно набрался.
– Президент, – таким же тоном ответил я, кладя кожаный саквояж на стойку.
– А… – протянул Глеб.
Стальский снова наполнил стакан. Я отрицательно покачал головой. Когда впереди новые приключения, не хочется обездвиживать сознание алкоголем или чем-нибудь другим. Глеб отпил. Я взял из морозилки мороженое и сел на свой стул.
Справившись с упаковкой, я добрался до лакомства. Стальский вскрыл банку маслин и ловил их вилкой.
– Надо бы поесть перед дорогой, – сказал я и встал со стула. – Этим мороженым только аппетит перебивать.
– Мы уезжаем сегодня? – заплетающимся языком спросил Глеб.
– Да.
Я приступил к готовке яичницы с ветчиной, в приготовлении которой за последние дни достиг небывалых успехов.
– А что в сумке? – наконец-то спросил Глеб.
– Деньги за дом и премия по итогам работы. Кстати, неплохо бы пересчитать, – отозвался я из-за кухонной перегородки.
Глеб расстегнул молнию на сумке и, спустя секунду, сказал:
– Здесь твоя трубка.
– Какая трубка?! – я как ошпаренный выпрыгнул из-за перегородки.
Подбежал к стойке и уставился на открытую шкатулку с трубкой. Да, это она, – та трубка, с которой я мысленно простился навсегда. «Вот ведь оно как!..» – в голову лезли одни междометия.
Поумерив свой восторг, я сосредоточился на насущных вопросах.
– Кстати, Глеб, я пристроил твой холодильник: подарил его Бимерзкому. Он скоро пришлёт за ним грузовичок.
– Ловко ты распорядился моим рефрижератором.
– У тебя будет время с ним как следует попрощаться, потому что я сейчас поеду с деньгами к Марку, а ты останешься «присматривать за диваном». Надеюсь, дом не полыхнёт раньше срока.
– Что?..
– Ничего, так…
Я вернулся к плите.
Через минуту Глеб очень неопределённо спросил:
– Это всё?
Я вышел из-за перегородки; Стальский слюнявил самокрутку и вопросительно смотрел на меня.
– Нет, мсье, это только конец первой части, – уверенным тоном ответил я.
– И мы вернёмся десять лет спустя! Да, д’Аронов?! – Стальский зажёг сигаретку.
– Может пораньше. Может не сюда. Но мы вернёмся, граф де ла Стальский! – я заразился восторженным настроением Глеба и рассёк воздух деревянной лопаточкой для яичницы. – Чтоб мне сдохнуть!
– Тысяча чертей!..
Мы несколько секунд просто смотрели друг на друга, потом я спросил:
– Слушай, Стальский, я вот что хотел тебя спросить. Да хватит бухать! До машины тебя что-ли тащить?!
– Что ты хотел спросить? – Глеб плеснул ещё на два пальца.
– Я хотел спросить, не натыкался ли ты на общую тетрадь, исписанную карандашом? Там всякие цитаты, рассказы ещё какие-то… видимо. Я однажды – ещё на съёмной квартире в «Вертолётострое» – на кухне её обнаружил, а потом вошла Марта и забрала её. Вообще со временем начало казаться, что мне привиделась эта тетрадка.
– Это тетрадка нашего отца, – твёрдо сказал Глеб, пресекая таким образом, дальнейшие расспросы, и осушил стакан.
Я съел несколько кусочков яичницы с ветчиной прямо со сковороды и допил успевший отслоиться коктейль. Решил, что не стоит рассиживаться, а самое время навестить нашего адвоката. Стальский что-то совсем «устал» и уже лежал на диване с закрытыми глазами. Поставив фильм про ковбоев на паузу и заботливо укрыв Глеба пледом, я отбыл в город, чтобы, как уже говорил, утрясти последние дела с Марком.
*****
Я включил радио. «На радио-релакс киноцитата», – сказал приятный женский голос. «Я это знала, я ведь всегда это знала… Это… Это было слишком прекрасно, чтобы продолжаться долго. Жизнь не такая, жизнь никогда не бывает слишком щедрой. Нельзя никого любить. Нельзя привязываться, потому что жизнь тебе этого не подарит и не позволит. Она всё у тебя отберёт! Всё! Она будет смеяться тебе в лицо, она предаст тебя!.. Не называй меня больше своей девочкой, Дидье!..» «Алабама и Монро» Радио-релакс, – наслаждайтесь дорогой, о настроении позаботится…» Я переключил на флешку:
Другое дело.
*****
Стоял морозный погожий день, и прокатиться до родного города, чтобы (возможно) в последний раз на него полюбоваться, казалось мне прекрасной идеей. Жаль, что Стальский не мог составить мне компанию, во-первых по причине того, что он был немного не в себе, во-вторых потому, что он должен дожидаться грузового автомобиля для перевозки холодильника. Надеюсь, что первая причина не помешает второй.
Прощание с городом я отложил на второе, и вот, преодолев все КПП, шлагбаумы и домофоны, я позвонил в дверь квартиры нашего адвоката. «Открыто!» – послышалось с той стороны, и я вошёл внутрь. Как я и предполагал, Бимерзкий был пьян.
*****
Когда все дальнейшие манипуляции с новыми деньгами были оговорены, и я уже направился к выходу, Бимерзкий внезапно преградил мне путь.
– Что? – проговорил я.
– Выпьешь со мной?.. – с ноткой претензии в голосе спросил Марк.
– Нет, спасибо, я за рулём, – ответил я, сделав невольный оборонительный жест ладонью; мне не терпелось отделаться от нашего адвоката, я не собирался проникаться к нему сочувствием.
– Когда это тебе мешало, – выпалил Бимерзкий как будто заготовленную фразу.
Я почувствовал себя ещё более неуютно и, немного изменённым голосом, проговорил:
– Всё меняется, Марк, так что…
– Заткнись, придурок, – рявкнул Бимерзкий.
– Ладно, – строго произнёс я. – Ты не рад меня видеть, поэтому я пойду. Деньги пристрой, как мы договаривались…
– За деньги не беспокойся, – утрированно доверительным тоном проговорил адвокат.
– Ладно… – недоуменно произнёс я. – А что?..
– Нет, правда, – якобы дружественным тоном уверил меня Бимерзкий. – Они будут положены на оговоренные счета. Всё в силе, всё как договаривались, чем бы этот вечер ни закончился.
– Слушай, Марк…
– Иди сюда, Вадим. Присядь, – он указал на кресло напротив своего письменного стола и сам направился в ту же сторону.
Меня охватила сильнейшее беспокойство. Интонация Бимерзкого не была интонацией разумного человека. Я сделал три с половиной шага в указанном направлении и остановился.
– Значит так… – начал Марк.
– Вообще-то мне идти пора, – перебил я адвоката и сделал шаг в сторону выхода.
Марк сделал гневный жест рукой, как будто собираясь ударить по столу. Я немного отшатнулся.
– Мне, правда, пора, – умиротворяющим тоном сказал я.
Марк отвинтил крышку с бутылки, которая стояла на подоконнике за его столом, плеснул в стакан и произнёс следующие слова спокойный голосом, но тоном, который заставил меня забыть как двигаться:
– Постой, Аронов, послушай, может это, что называется, «твоя последняя битва на Земле».
Марк залпом осушил стакан. Наверное, я старался не показать охвативший меня ужас, наверное, у меня плохо получалось. Я, как мне казалось, непринуждённым тоном сказал:
– Раз ты настроен на долгий разговор, то я, пожалуй, присяду.
Я сделал шаг по направлению к дивану.
– Нет, лучше ты всё-таки постоишь, – тихо, но с явной угрозой, сказал адвокат и немного отошёл от окна.
На подоконнике лежал пистолет. Меня в прямом смысле парализовало. Кровь отхлынула от моего лица, и оно мгновенно замёрзло.
– Расскажу-ка я тебе, пожалуй, о том, что мне сегодня приснилось. Не возражаешь?
Спазм в горле не позволил бы сказать ни слова, даже если бы я это слово нашёл.
– Ты всегда умел строить предложения, а сейчас не знаешь, что сказать, – прокомментировал моё состояние адвокат. – Знатный пиздабол Аронов не находит слов, – как бы сочиняя передовицу, проговорил Марк, проведя ладонью в воздухе.
Бимерзкий взял пистолет с подоконника и переложил его на столешницу; эти две секунды показались мне вечностью. Он сел в своё кресло. Я чувствовал щекотание в носу, но не решался шмыгнуть. Установилась тишина.
«Вот и всё, – подумал я. – Вот так всё для меня и закончится». «А что ты хотел? – заговорил я с собой от второго лица. – Думал, что останешься при деньгах, при любимой и при свободе?!.. Начнёшь новую жизнь в тёплых краях?.. Нет, дурачок, не в этой жизни».
– Вижу, что ты готов слушать, – псевдодружелюбным тоном прервал молчание Бимерзкий. – Так вот в этом сне…
Он прервался и налил ещё.
– Точно не будешь? – спросил Марк, кивая на виски.
Я молчал. Марк интонацией доброго сказочника продолжил:
– В этом сне мы жили в мире, где существовала особая порода собак. Эти собаки были один в один или чуть менее похожи на женщин. Очень дорогие собаки, надо сказать. Представляешь, Аронов?!.. Очень быстро до «нормальных мужиков» дошло, что вместо того, чтобы вкладывать бабло и душу в тупорылых и капризных дур, коими являются все без исключения бабы, можно просто напросто завести себе такую собаку и трахать её в своё удовольствие. И такая – неотличимая от женщины – собака будет тебе верна до самой своей смерти, а когда ты умрёшь, будет скулить на твоей могиле до тех пор, пока сама не сдохнет с голоду. Представляешь, Аронов? Этих сучек можно так же наряжать, причёсывать и красить. И они не могут залететь от тебя…
– Сегодня в двенадцать ночи наш дом взорвётся и сгорит, – твёрдо и громко проговорил я, прервав монолог Бимерзкого. – Предупреди Стальского.
– Что?.. – нахмурился адвокат.
Чтобы побороть ступор, моя истероидная психика прибегла к контрфобическому отыгрыванию, и я порывистым движением приблизился к письменному столу и сел в кресло напротив Марка. Теперь моё лицо не выражало ничего. Во время моего резкого приближения, Марк инстинктивно отпрянул назад, теперь пистолет был у него в руке, а меня уже не так сильно волновал этот опасный предмет, как ещё десять секунд назад. Я знал, что мои слова о пожаре дошли до сознания Марка.
Не знаю сколько времени прошло с момента, когда Бимерзкий сказал последние слова, но когда он заговорил снова, казалось, что мы оба были уже другие люди.
– Когда Егор Стальский подписал контракт с болгарским клубом, Марте и Глебу было по пятнадцать лет, они учились в десятом классе, впереди у обоих был университет; не имело смысла выдёргивать их в такой момент в другую страну, с другой системой образования; отрывать от привычного круга общения. Я заверил Егора, что позабочусь о его детях, что для меня это в радость. Глеб к тому времени уже был неуправляемым, но Егор не собирался, что называется, ломать его, он прекрасно знал, что это всё временное явление, поэтому, уехав, просто назначил ему пансион до совершеннолетия, а квартиру передал в совместную собственность брата и сестры. Когда же Егор узнал о нашей взаимной симпатии с Мартой, то просто взял с меня слово не трогать её хотя бы до семнадцати лет. Мать Марты была шокирована и прекратила наше с ней общение на целых три года; впервые мы с ней поговорили по телефону на восемнадцатилетие Марты.
Бимерзкий прервался на очередное наливание виски, который тут же опрокинул в себя. Потом он закурил сигарету. Я немного поёрзал в кресле. Марк продолжил:
– Также я пообещал присматривать за Глебом. Я выполнил оба обещания частично…
Мне было интересно узнавать подробности, но и без этого знания я не очень страдал. Моё положение было двусмысленным. Мне всегда нравилось о себе думать, что я являюсь сторонним слушателем, – это состояние способствует пониманию побудительных мотивов всех сторон. Но сейчас я был частью этой истории, поэтому не мог отнестись ко всему умозрительно.
Установилась тишина. Через какое-то время Марк сказал:
– Знаешь сколько стоит спизженный тобой гобелен? – спросил он.
– Ты хотел сказать «лампа»? – недопонял я.
– Лампа лампой. Лампа была завёрнута в гобелен, который уже сотню лет находится в розыске…
– В розыске?.. – как дурачок повторил я.
Бимерзкий закатил глаза в показном удивлении, затем проговорил:
– Уматывай, Аронов. Благодари судьбу, – ты везучий ублюдок.
*****
Предпраздничный будний день. Тёплый добрый снег ненавязчиво ложиться на головы снующих по магазинам горожан. Моя повозка размеренно катится по центру города, держа путь в сторону дома и ожидающего моего возвращения Стальского. Остановившись на светофоре, на открытой террасе одного из ресторанов замечаю компанию предпразднично настроенных горожан. Они жгут бенгальские огни, пьют шампанское и обнимаются. Наверное это работники одного предприятия и у них сегодня корпоративная вечеринка. Одна из девушек замечает мой взгляд и, улыбаясь, машет мне рукой. Я машу ей в ответ. Загорается зелёный, и я продолжаю движение. Звонок мобильного телефона отрывает меня от раздумий о городе. Это Сицилия.
– Алло, – говорю я в трубку.
«Привет, Аронов. Что-то Глеб не берёт трубку. С ним всё в порядке?» – голос Владимировны звучит по-доброму.
– Он в порядке. Нажрался и не может встать с дивана, – успокаиваю я её.
«Понятно», – грустно говорит Владимировна.
Несколько секунд мы молчим. Потом Сицилия снова заговаривает:
«Вы получили «выходное пособие»?» – интересуется она.
– Да. Спасибо.
«Что ж…» – вздыхает наш куратор.
– До свидания, Сицилия Владимировна, – говорю я.
«До свидания, Аронов», – с грустной усмешкой говорит она.
– Прощайте.
Соединение закончено.
«Ох-хо-хо… Надеюсь, что моя дальнейшая жизнь не будет слишком безоблачной, а то я буду подозревать, что Марк Бимерзкий застрелил-таки меня».
*****
Когда я подъехал к коттеджу, трое мужчин в униформе грузили на импортный грузовичок наш холодильник. Стальский был тут же, – пытался им помогать, но только мешал. Он уже самостоятельно ходил, но был ещё изрядно пьян.
Мы проводили взглядом удаляющийся грузовик и вернулись в дом. Сели за стойку и просидели в молчании несколько минут. Потом Стальский спросил:
– Пристроил деньги?
– Да.
– Всё в порядке?
– Да.
Я вспомнил о звонке Владимировны.
– Сицилия не могла до тебя дозвониться.
– А?.. Да. Я ей перезвонил.
Глеб вернулся на диван и снял с паузы телевизор. На экране фильм про ковбоев подходил к концу, и всадники шагом вели своих лошадей навстречу садящемуся солнцу: «Нас ждало будущее, которое мы и не пытались предугадать; перед глазами горел закат, и мы скакали рысью на Запад. Дорога уходила вдаль, и спешить нам было некуда».
Конец
Notes
[
←1
]
Данное выражение взято из стихотворения Д. Ванг (прим. V.S.)