Когда Шибов устроился в котельную, ему тут же выдали синюю спецовку с маленькими пластмассовыми пуговицами и запахом залежалости, ботинки из материала, похожего на брезент, выделили шкафчик для одежды и показали, где находятся запасы чая, чтобы чувствовать себя бодрее во время ночной смены. В первые же две недели на новом месте Шибов поучаствовал в трех аварийных остановках котла, и это состояние перехода от беззаботного дежурства к небольшой суете очень ему приглянулось. Вообще, каждые двенадцать часов на работе были наполнены действиями, похожими на развлечения, или казались такими несерьезному девятнадцатилетнему Шибову. Стояла весна, под котлами набиралась талая вода, тяжелый углекислый газ, вместо того чтобы устремляться в трубу, начинал скапливаться в котельной, из-за чего повсюду стоял запах газировки без сиропа. Так можно было задохнуться, поэтому воду из-под котла нужно было откачивать, а для этого рядом с каждым котлом имелся специальный насос. Одно дело, если бы насос запускался каким-нибудь выключателем — сплошная скука. Но тут, будто специально, чтобы развлечь Шибова, да и остальных тоже, предусмотрен был отваливающийся шланг, ведро с водой, воронка поверх насоса, и все это нужно было совместить в одном стремительном действии: чтобы шланг не отвалился, чтобы вылитая в воронку вода из ведра не успела полностью исчезнуть в недрах насоса, чтобы нажатие очень приятной на ощупь теплой пластиковой кнопки с выемкой для пальца совпали — тогда насос начинал работать с глухим, сытым звуком, а Шибов чувствовал, что вот, сумел хоть что-то немного исправить в своей жизни и жизни окружающих, выглядывал в открытое окно, и запахи весенних одуванчиков, крапивы, углекислоты, весеннего тепла, что называется, кружили ему голову.

Каждый час присутствовала необходимость записывать показания приборов — действие настолько же бессмысленное, насколько и ритуальное, оставшееся с восьмидесятых, когда показания эти что-то значили, когда в закутке котельной еще работали автоматы — что-то вроде черных ящиков, которые дублировали человеческие наблюдения за температурой в котле, давлением воды и газа, рисовали нечто похожее на кардиограммы по медленно тянувшимся бумажным лентам. Шибов застал эту автоматику уже в виде мертвых, покрытых пылью снаружи и изнутри экспонатов. «Вот такая вот херня тут работала. Вообще, все строго было, не то что сейчас», — сказал Шибову напарник по смене, когда они проходили мимо безжизненных металлических шкафов, «даже на перфокартах что-то тут программировали, чтобы все само по себе работало».

Остался журнал на посту — канцелярская тетрадь, игравшая скорее роль календаря, но Шибову нравилось отмечаться в ней, как бы (и на самом деле) вычеркивая из жизни одну двенадцатую рабочей смены.

Котельная была газовая, не угольная, никакого махания лопатой, но в идеальном мире дежурство проходило бы еще менее активно, потому что для каждого из четырех котлов (которых работало только два, а еще два крякнули окончательно) предусмотрена была электронная задвижка и датчики уровня воды в котле. В идеальном мире, где киповец не просто беспомощно таился в своем закутке, выползая к остальным на покурить, был бы обеспечен запчастями, датчики ловили бы момент, когда воды стало слишком много или слишком мало, электронная задвижка сама рулила бы процессом подачи воды, можно было просидеть на дежурном посту всю смену, поднимая задницу со стула только раз в час, но давно уже все сдохло в котельной из того, что могло дать работникам лень и негу, машины, вместо того чтобы восстать, как предрекали две части «Терминатора», тихо умерли от старости. Роль электронных задвижек исполняли теперь люди: если воды становилось слишком мало или слишком много, об этом сигнализировал специальных звонок, и тогда кто-нибудь из персонала не спеша подходил к морде котла, задирал голову, смотрел на шкалу уровня, освещенную не очень яркой лампочкой, почесывался, брался за задвижку и пытался так сдвинуть ее влево либо вправо, так угадать момент, чтобы вода по мере необходимости прибывала или убывала как можно медленнее — иногда так можно было поймать этот момент, что половину смены звонок не звучал ни разу. Имелось в этом что-то такое от искусства эквилибра, что тоже привлекало Шибова.

Были еще обеды в столовой, которая находилась в двадцати минутах ходьбы от котельной. Многие сотрудники давно махнули рукой на такое питание, слегка совмещенное с невольной физкультурой. Тем более что на дворе стояли девяностые, вторая их половина, те самые годочки между дефолтом и миллениумом. Да, по талонам обед давали бесплатно, однако меню состояло только из одного и того же непонятного супа, едва теплящейся тушеной капусты и холодной ячневой каши, но Шибову и тут повезло. Он еще с детсадовских времен любил тушеную капусту, именно столовскую — пахла она по-особенному, чего никто не мог оценить по достоинству, кроме Шибова, — когда другие люди воротили носы, он ощущал себя гурманом, кем-то вроде ценителя наиболее отвратительных сыров. Кажется, даже повара вздрагивали, глядя, как он это ест, смотрели на Шибова, как на психа, когда он подходил за добавкой. Примерно то же было и с ячневой кашей: пока многие замечали ее трупный оттенок, не выносили, что она желеобразная и рассыпчатая одновременно, Шибов точил ее только в путь. Но то, как кашу и капусту мама готовила дома, Шибов не переносил, чего-то ему не хватало.

Такое одобрение Шибовым порядками на работе не укрылось ни от напарника по смене, ни от работников примыкавшей к их котельной другой котельной с ПТВМами (а Шибов работал на ДКВРах), ни от начальства, слесарей, электриков, сварщиков. Его сразу приняли за своего, а он принял за своих всех этих людей и деятельность, которой занялся. Ему нравилось думать: «Вот я тут сижу, хожу, а у людей горячая вода и отопление».

Правда, платили за все это веселье не много и, дай Бог, раз в четыре месяца, и позже Шибов силился вспомнить, как они вообще жили таким образом, как одевались и что ели, как платили за квартиру, но ведь как-то жили, даже праздники отмечали, и в целом это время запомнилось как довольно забавное, наполненное интересным кино, интересными книгами, абсолютно беззаботное, при том что почти все в их поселке городского типа дышало на ладан. Когда Шибову пришла пора получать разряд, и для этого дела выдернули специального человека из города, а человек, узнав, как обстоят дела с автоматикой, остановкой котлов, грустно осматриваясь, заметил, что по-хорошему котельную стоило бы прикрыть, причем немедленно.

— Но как закрыть-то? Как закрыть? — ужаснулся начальник Шибова. — Людей без тепла оставить? Тебе хорошо, а мы тут живем, нам деваться некуда.

А затем время полетело, и не успел Шибов оглянуться, как наступил новый год, и Шибов, единственный из своей смены, пришел на работу как положено, а именно — первого января, в семь утра. Остальные нарисовались кто к полудню, кто-то к четырем, а кто-то и вовсе не пришел. После праздников эпидемия гриппа выкосила большую часть работников до такой степени, что те, кто успел выйти на больничный, успешно лежали дома, а те, кто не успели вовремя заразиться, вынуждены были все же ходить на дежурства. Среди таких, кто переболел на работе, был и Шибов.

Первый отпуск ему дали в конце июня, самое то для отдыха, но Шибов просчитался с днями и пришел на работу на неделю раньше, где ему сказали:

— Ты с дуба упал? Иди гуляй до следующего вторника. На фиг ты тут сдался пока.

А потом снова были дежурства, у соседей тоже случилась экстренная остановка, и Шибову пришлось заново запускать ПТВМ, к которому у него не было допуска, но и выхода не было: женщины, которые дежурили при тех котлах, оказывается, боялись их разжигать, а Шибов был мужчина, который не боялся, хотя, случись что, всех одинаково обсыпало бы штукатуркой и пылью. Опытный напарник в ту смену отсутствовал, потому что его гастрит довел его до больницы.

Затем кто-то взял и уволился, стало не хватать людей, Шибова перевели в другую смену и сделали ее бригадиром, а когда Шибов попробовал возразить, что у него самый маленький стаж и самый низкий разряд во всей котельной, начальник ответил:

— С первым мы ничего сделать не можем, а второе поправим.

Опять приехал человек из города, морщась проверил квалификацию Шибова, с грустью подмахнул нужные бумажки, и если Шибов и не смог за раз достигнуть тех профессиональных высот, которыми обладали окружающие его операторы котельной, то сумел хотя бы слегка сократить этот разрыв.

Так Шибова стали иронично называть «бугром», и он стал начальником пятидесятилетнему электрику Вите.

На самом деле познакомились они почти сразу же, как только Шибов устроился на место. Витя любил заходить в котельную даже в свои выходные, потому что обожал, что называется, упасть кому-нибудь на ухо и длинно поведать, как он жил, какие верные решения принимал в своей жизни. Как сумма правильных решений привела его в котельную, к зарплате раз в несколько месяцев, к разводу — Витя не задумывался. Блестя металлическими зубами, щурясь на видимый только ему яркий свет прошлого, он раз за разом рассказывал одни и те же несколько историй: про армию, про то, как познакомился с женой и покорил ее своей лихостью и удалью, что-то еще такое. Например, как учитель физики повел учеников на экскурсию на высоковольтную станцию и тыкнул графитовым карандашом в голый провод, так что только обугленные ботинки от него и остались. Все бы ничего, но, принимаясь за рассказ, Витя приглушал радиоприемник на посту, отчего жизнь становилась немного скучнее.

Каждый раз, когда Витя сидел перед Шибовым, говорил, зачем-то всегда напружинившись, будто перед прыжком, расслабляя тело только затем, чтобы закурить «Приму», Шибов удивлялся тому, что жестикулирующие руки электрика напоминают одновременно передние лапки тираннозавра, грабли и манипуляторы игрового автомата «Хватайка».

— Слышь, бугор, — не без ноток интимности обратился к Шибову электрик в первую же совместную смену, — я в ночь ходить не буду, потому что все равно тут ничего случиться не может. Если свет погаснет, звони в диспетчерскую, вызывай дежурную бригаду, это, скорее всего, на подстанции авария, а они за подстанцию как раз и отвечают. Вот пусть и работают. А меня можешь не беспокоить, все равно не приду. Мне смысла нет, пойми.

Тут между Шибовым и Витей произошли гляделки, как в вестернах. Шибова подмывало сказать, чтобы электрик и днем не спешил на работу, поскольку двенадцать часов в его компании далеко не подарок. С другой стороны, за свое недельное бригадирство Шибов уже успел дернуть киповца и слесарей, чтобы они устранили небольшую утечку газа, которой никто особо не занимался, а просто открывали окно пошире рядом с тем местом, где пахло одорантом. Да и с пьяным работником насосной станции, который на кураже перекрыл воду в котельную и остановил всю работу, лаялся по телефону тоже Шибов, потому что больше никто не решился.

Если уж на то пошло, бригадиром Шибова сделали не совсем за его готовность работать на благо котельной, просто все сыпалось, люди чувствовали, что не сегодня, так завтра может произойти авария, причем какая-нибудь из таких, когда кому-нибудь нужно будет сесть на несколько лет, а народ в котельной подобрался за сорок, и одно дело Шибову было отмотать срок и выйти молодым, почти здоровым, все равно что в армию сходить, а другое — когда тебе под пятьдесят. И вот за эту разыгрываемую роль зицбригадира Шибову многое и прощалось, за эту ответственность ему платили снисходительным послушанием. Но электрик решил, что общие правила не для него. Смотрел с иронией, не говорил, но явно подразумевал своим взглядом: «Никак-то ты меня, родной, не заставишь прийти, ничего-то ты мне не сделаешь». В свою очередь Шибов тоже смотрел иронично, тоже не говорил, но думал: «Нужно будет, прибежишь как миленький».

Ну и, как водится, все, что должно произойти, рано или поздно происходит. Именно одной из удивительно теплых мартовских ночей и случилась неприятность — ближе к трем часам ночи свет в котельной замигал так, будто вся котельная провалилась в американский фильм, а в этом фильме кого-то по соседству казнили на электрическом стуле. Водяные насосы раздраженно взревели в ответ на короткое замыкание; из темноты, со стороны электрощитовой, послышался гул, похожий на звук электрической сварки. На минуту все успокоилось и как будто пришло в норму, но затем повторилось опять. Шибов вздохнул, остановил котел, остановил подачу воды и подачу газа, пошел в электрощитовую посмотреть, что там такое творится. Увиденное его неприятно поразило. Оказалось, что крыша над электрощитовой протекла, весенняя капель весело барабанила по кожухам мигающих неоновых ламп, по шкафам с автоматами, заполнила собой помещение с настолько добротно сделанным полом, что в электрощитовой можно было теперь плескаться, как в лягушатнике, волны пробегали по водной поверхности, нежно дотрагивались до обнаженных проводов внизу щитов, и тогда свет слегка притухал и раздавался неприятный гул.

«Прикольно», — почему-то подумал Шибов и пошел звонить диспетчеру.

Дежурные электрики, к их чести, приехали почти сразу, но посмотрели и задумались:

— Ну, хрен знает, как у вас тут все устроено.

Их можно было понять. Шибов снова позвонил диспетчеру и попросил соединить его с Витей. Витя трубку не брал. Тогда Шибов попросил поднять начальника котельной и объяснил ему, как и что.

— А почему Виктор не на смене? — спросил начальник хриплым со сна голосом.

— А хрен его знает, — уклончиво ответил Шибов. — Может, заболел.

— Заболел он, как же, — проницательно заметил начальник. — Сейчас тоже ему звякну. Там ничего хоть? Жертв и разрушений нет?

— Пока нет, — утешил его Шибов.

— Не отходи от телефона, — сказал начальник.

Через несколько минут в котельную позвонила диспетчер и сказала, что соединяет с начальником.

— Слу-ушай, — озадаченно протянул начальник. — Он и на мои звонки не отвечает. Вы там держитесь, а я сейчас посмотрю у себя, где этот пидарас живет…

На этом их диалог прервался, но не успел Шибов отойти от телефона, как тот снова ожил. Это была диспетчер, она беспокоилось, что утром опять нужно будет греть воду кипятильником, чтобы помыться. Шибов ответил ей, что, скорее всего, да, по-другому никак, пока то, да се, пока электрик все исправит, да обязательный час на продувку котла, вряд ли все получится быстро. Шибов признался, что и сам не рад такому.

Между делом подтянулись женщины с ПТВМов. Они зачем-то интриговали против электрика и собирались на него жаловаться, хотя и сами ходили на ночную смену через раз — сначала одна, потом другая, думали, что этого никто не замечает, но вот совпала авария, и они обе совпали, оказались в котельной одновременно и внезапно прониклись сознательностью и рабочей дисциплиной. Одна из женщин была знакомой диспетчера, или даже родственницей, у Шибова отобрали трубку, и он принялся неспешно прохаживаться туда-сюда между котлами и насосами.

Светало.

Витя вошел в котельную первый, руки он держал за спиной, будто был под конвоем; голова его была наклонена, как у норовистой лошади, под распахнутой на груди курткой электрика виднелась тельняшка.

Свет продолжал мигать, но все уже было в порядке, да и смена заканчивалась. Чувство легкого отупления после бессонной ночи смешивалось в Шибове с удивительным ощущением покоя, которое всегда было при нем, когда Шибов находился под крышей котельной. Это была удивительная работа, прекрасная тем, что ее можно было бросить в любой момент и при этом ничего не потерять, вот в чем заключалась ее прелесть.

Шибов включил радиоприемник и сразу же попал на начало песни Армстронга What a wonderful world, слова которой понимал лишь отчасти, но зато с теми, которые понимал, сейчас был полностью согласен.