Заселение Причерноморья греками было одним из направлений широкого расселения греков по берегам Средиземноморского бассейна, которое получило название «Великой греческой колонизации» (VIII–VI вв. до н. э.). Этот процесс расселения греков был обусловлен экономическим и социальным развитием греческого общества. К. Маркс так определяет причины греческой колонизации: «В древних государствах, в Греции и Риме, вынужденная эмиграция принимавшая форму периодического основания колоний, составляла постоянное звено общественного строя. Вся система этих государств основывалась на определенном ограничении численности населения, пределы которой нельзя было превысить, не подвергая опасности самих условий существования античной цивилизации… Недостаточное развитие производительных сил ставило права гражданства в зависимость от определенного количественного соотношения, которое нельзя было нарушать. Единственным спасением была вынужденная эмиграция» (Маркс К., 1957, с. 567, 568). Эмиграции греков за пределы их родины содействовала и острая социальная борьба в греческих полисах, в ходе которой побежденным нередко не оставалось другого выхода, кроме вынужденной эмиграции.

Освоение греками-колонистами периферии античного мира имело большое значение и для развивавшегося в передовых городах Греции ремесленного производства. Не случайно ведущую роль в «Великой колонизации» играли крупные ремесленные и торговые центры — Милет, Коринф, Фокея, Мегара и др. Уже в VI в. до н. э. в Греции чувствовалась потребность в привозе извне жизненно необходимых товаров: хлеба, рыбы, скота, металлов, леса, а также рабов. Эти товары поступали из вновь основанных городов, которые вели интенсивную торговлю с варварским миром.

Основание новых городов обычно производилось по официальному решению городских властей метрополии, но могло быть и частной инициативой. Вновь основанный город сразу же становился совершенно независимым по отношению к своей метрополии. Это обстоятельство следует учитывать, употребляя термины «колонизация», «колония», в применении к процессу расселения греков по периферии античного мира, термины, которые не совсем точно отражают сущность этого процесса (Блаватский В.Д., 1954в; Гайдукевич В.Ф., 1955; Сокольский Н.И., Шелов Д.Б., 1959; Доманский Я.В., 1965), хотя отказываться от этих общепринятых условных терминов, вероятно, не стоит. Связи между метрополией и основанными ею городами могли сохраняться в виде политического союза, в котором обе стороны выступают как равные и суверенные партнеры. Впрочем, нередко политическая связь между метрополией и колонией совсем порывалась и между ними могли существовать даже враждебные отношения. Чаще всего метрополии и основанные ими города были связаны экономическими узами и единством культа (Graham J., 1961).

Ко времени основания греческих поселений в Причерноморье греки уже имели некоторые знания об этом районе. Этому способствовали эпизодические посещения ими черноморских берегов в предшествующую эпоху, что нашло отражение в мифах, часть которых, несомненно, относится еще ко II тысячелетию до н. э. Следы знакомства греков с северным побережьем Черного моря сохранились и в гомеровском эпосе: некоторые исследователи относят к берегам Северного Причерноморья часть плаваний героя Одиссея.

Вопрос о характере греческой колонизации Северного Причерноморья решался исследователями не однозначно. В дореволюционной науке господствовало мнение о торговом характере колонизации. Согласно этой точке зрения торговые интересы греков играли главную, если не исключительную, роль в основании греческих колоний, которые стали прежде всего торговыми центрами, обеспечивавшими коммерческие связи между Средиземноморьем и варварами припонтийских степей (Латышев В.В., 1887, 1888; Штерн Э.Р., 1900б; Stern Е., 1909; Minns Е., 1913; Ростовцев М.И., 1918б; Rostovizeff M., 1922). Эта точка зрения нашла отражение в работах многих советских ученых 30-10-х годов (Жебелев С.А., 1953, с. 74 сл. и 121; Тюменев А.И., 1949; Белов Г.Д., 1948а, и др.). Некоторому преувеличению роли торговли в процессе колонизации отдали дань даже те исследователи, которые указывали на очень раннее существование в северочерноморских городах собственного ремесленного производства и земледелия (например: Гайдукевич В.Ф., 1949а). Развитием теории торговой колонизации явилась концепция «двустороннего характера колонизации», согласно которой обязательными предпосылками колонизации были не только социально-экономические процессы в греческой метрополии, но и достижение северопричерноморскими племенами определенного уровня развития, позволившего им вступить в торговые контакты с греками-переселенцами (Иессен А.А., 1947; Каллистов Д.П., 1949; Колобова К.М., 1949).

В качестве реакции на преувеличение роли торговли в процессе колонизации возникло мнение об исключительно земледельческом характере первых греческих поселении в Северном Причерноморье (Лапин В.В., 1966). Большинство советских ученых, отвергая крайности обеих точек зрения, признает более сложный характер колонизации, значительную роль в которой играли как торговые интересы и связи греков, так и возможность создания аграрных поселений в новых местах обитания (Блаватский В.Д., 1953б; 1954в; 1961а; Гайдукевич В.Ф., 1955; Доманский Я.В., 1955; 1965; Сокольский Н.И., Шелов Д.Б., 1959). Обычно колонизации Северного Причерноморья представляется в следующем виде: от редких эпизодических поездок греческих купцов и мореходов к регулярным торговым связям, от организации торговых станций — эмпориев — к основанию колоний (Блаватский В.Д., 1950а; 1954в; 1959б; 1961а). Существование эмпориев согласно этим представлениям кажется настолько обычным и обязательным, что возникло даже понятие специального эмпориального периода в истории античных государств Северного Причерноморья. Однако в настоящее время сомнения в правомерности выделения такого периода, высказывавшиеся уже давно (Лапин В.В., 1966), разделяются все большим числом исследований. В Северном Причерноморье обнаружено небольшое число греческих вещей, относящихся к VII и началу VI вв. до н. э. Их проникновение в скифские степи ранее считалось бесспорным свидетельством доколонизационной торговли греков в Северном Причерноморье (Книпович Т.Н., 1935а; Иессен А.А., 1947). Сейчас этот тезис также подвергается сомнению (Доманский Я.В., 1970).

В греческой колонизации Причерноморья очень большую роль играл Милет, являвшийся крупным ремесленным центром. Торговые интересы побуждали его искать новые рынки сбыта. Милетская аристократия, представители которой являлись одновременно и купцами, и судовладельцами, и хозяевами ремесленных эргастериев, даже получила название «вечных мореходов». Но не меньшее значение для колонизационной деятельности милетцев имела чрезвычайно острая внутренняя социальная борьба, не раз вынуждавшая побежденную партию искать спасения в вынужденной эмиграции (Жебелев С.А., 1953, с. 57 сл.; Доманский Я.В., 1965). Чаще всего греки основывали свои поселения на территориях в какой-то мере уже обжитых местным населением (карта 1). Об этом говорят хотя и немногочисленные, но регулярные находки орудий и керамики догреческого времени в большинстве античных городов Причерноморья. При этом греки-колонисты должны входить в какие-то взаимоотношения с местным населением. Можно думать, что эти отношения должны были быть на первых порах в большинстве случаев мирными, иначе трудно объяснить, как могли малочисленные пришельцы обосноваться и удержаться среди враждебного им населения. Некоторая часть варварского населения, особенно племенная знать, была заинтересована в развитии торговли с греками и, видимо, сначала не препятствовала им организовывать свои поселки. Так, Стефан Византийский сохранил предание, что местный царек уступил милетцам землю для основания Пантикапея. Возникновение греческого полиса часто могло сопровождаться вытеснением или порабощением какой-то части местного населения, что неминуемо должно было приводить к конфликтам. Страбон (XI, 2, 5) говорит, что на Боспоре Киммерийском скифы вытеснили киммерийцев, а скифов изгнали греки, основавшие там Пантикапей и другие города. Может быть, эта вторая версия основания Пантикапея отражает следующий этап во взаимоотношениях греков Боспора с окружающим населением. Тот факт, что греки при основании города стремились выбрать наиболее удобное в стратегическом отношении место и что вновь образованные города очень скоро опоясывались оборонительными стенами, свидетельствует о том, что взаимоотношения между обитателями греческих городов и окружающим их негреческим населением не всегда были дружескими.

Карта 1. Северное Причерноморье в античную эпоху. Расселение скифских племен по Б.А. Рыбакову.

Самое раннее греческое поселение возникло во второй половине VII в. до н. э. на острове Березань около устья Днепро-Бугского лимана. Оно, видимо, носило название Борисфениды (Пападимитриу С.Д., 1910; Болтенко М.Ф., 1930; 1949; 1960; Нудельман Д.И., 1939; 1946; Славiн Л.М., 1956; Блаватский В.Д., 1961а; Карышковский П.О., 1967а; Виноградов Ю.Г., 1976), и хроника Евсевия (II, 88) относит его основание к 645 г. до н. э. Позднее, в начале или первой половине VI в. до н. э., милетцы основали на правом берегу того же лимана город Ольвию. Греческое поселение на острове Березань вошло в округу Ольвии, оно, по-видимому, играло на первых порах роль эмпория Ольвии, но затем постепенно захирело (Виноградов Ю.Г., 1976). Видимо, еще в VI в. до н. э. милетцы на правом берегу Днестровского лимана основали Тиру, однако ранние археологические слои Тиры пока не открыты. На противоположном берегу лимана, вероятно, тоже еще в VI в. до н. э. возник город Никоний.

Большая группа греческих городов возникла на берегах Киммерийского Боспора — Керченского пролива. В первой половине VI в. до н. э. на западном берегу пролива, на месте современной Керчи, милетцами был основан Пантикапей. Название «Пантикапей» не греческое, оно расшифровывается из иранских корней как «рыбный путь» (Абаев В.И., 1919, 1958; Блаватский В.Д., 1964в). К югу от Пантикапея на Керченском полуострове около середины VI в. появились города Тиритака, Нимфей, Киммерик и другие. Дальше на запад по побережью Крыма милетцы основали Феодосию. В северной части Керченского полуострова также возник целый ряд поселений, из которых наиболее известен городок Мирмекий вблизи Пантикапея. На противоположном берегу Киммерийского Боспора, на островах, находящихся в дельте Кубани и слившихся позднее в Таманский полуостров, также возникли многочисленные города. Милетцами здесь был основан в первой половине VI в. до н. э. город Кепы; возможно, они приняли участие и в основании других городов, например, Гермонассы, заселенной в основном митиленцами. Самый крупный город азиатской стороны Боспора — Фанагория был основан выходцами из Теоса не позже середины VI в. Несколько южнее, на месте современной Анапы, на земле синдов, вероятно, находился город Синда или Синдская гавань, позднее переименованный в Горгиппию.

Из крупных городов позднее других появился Херсонес Таврический, основанный выходцами из Гераклеи Понтийской во второй половине V в. до н. э. на территории современного Севастополя. Некоторые из основанных греками городов в свою очередь приняли участие в создании новых поселений. Результатом такой позднейшей вторичной колонизации был, например, Танаис, крупный торговый центр, возникший в устье Дона в начале III в. до н. э. по инициативе боспорских греков. Впрочем, значительной вторичной «внутренней» колонизации в Северном Причерноморье не было.

Объединение северного черноморского и азовского побережий в географических пределах от устья Дуная до Гагринского хребта Большого Кавказа в единую область, называемую Северным Причерноморьем, условно. В пределах этой обширной области могут быть выделены три района, значительно отличавшиеся друг от друга: 1 — северо-западный, в который, кроме Ольвии, Никония, Тиры и их округи, должны войти также Истрия и, может быть, другие западнопонтийские города до мыса Калиакра; 2 — Таврический с центром в Херсонесе, охватывающий Южный и Западный Крым; 3 — северо-восточный, включающий в себя Восточный Крым (от Феодосии включительно), Приазовье, и северокавказское побережье Черного моря до выхода к морю Гагринского хребта (Шелов Д.Б., 1967б; Брашинский И.Б., 1970).

Античные государства на территории Северного Причерноморья существовали в течение почти тысячи лет. Естественно стремление исследователей создать периодизацию истории этих государств, выделить определяющие поворотные моменты в их развитии (Блаватский В.Д., 1950а, 1959б; Суров Е.Г., 1955). Однако создать единую периодизацию, отражающую синхронные изменения разных сторон экономической, социальной, политической жизни всех северочерноморских государств, до сих пор не удалось. С точки зрения политической истории Северного Причерноморья рациональнее всего разделить ее на четыре периода: 1 — период независимого раздельного существования античных государств этого региона, длившийся с момента их возникновения до конца II в. до н. э.; 2 — кратковременный период объединения всех причерноморских государств в рамках понтийской державы Митридата Евпатора; 3 — период римского влияния, сказывавшегося в той или иной степени на всех северочерноморских городах, продолжавшийся примерно с середины I в. до н. э. до середины III в. н. э., до разгрома античных государств Причерноморья союзом варварских племен, возглавляемых готами; 4 — период окончательного упадка и гибели античных государств — вторая половина III–IV в. до н. э. И эта периодизация, конечно, чрезвычайно условна, но она представляет известные удобства для рассмотрения в пределах ее этапов истории всех северочерноморских государственных образований.

Из трех античных городов северо-западного понтийского района, располагавшихся на современной территории СССР — Ольвии, Никонии и Тиры, — наибольшее значение имела Ольвия, рано ставшая важным производственным и торговым центром. К концу VI в. до н. э. Ольвия оформляется в типичный греческий полис со всеми присущими ему социальными и политическими институтами. Ольвиополиты владели значительной сельскохозяйственной округой. Ольвия была рабовладельческой демократической республикой, власть в которой официально принадлежала всему населению, объединенному в гражданскую общину. Разумеется, гражданскими правами пользовались только свободнорожденные ольвиополиты. Основные производители — рабы, иноземцы, негреки и все женщины — в гражданскую общину не входили. Практически власть сосредоточивалась в руках небольшой группы городской рабовладельческой знати, которая через различные органы управления навязывала свою волю остальным согражданам. Верховным органом власти юридически было народное собрание граждан, ведавшее всеми важнейшими государственными делами. Дела для рассмотрения в народном собрании подготавливал специальный совет, состоявший из выборных членов и заседавший в храме Зевса. Все законы и декреты обычно составлялись от имени совета и народа, т. е. народного собрания (Латышев В.В., 1887; Гайдукевич В.Ф., 1955). Исполнительная власть осуществлялась коллегиями выборных магистратов, важнейшей из которых была коллегия пяти архонтов во главе с первым архонтом. Архонты могли созывать народное собрание, они ведал и внешними сношениями города, наблюдали за государственными финансами, за выпуском монеты. Финансовыми делами занимались и другие коллегии; коллегия семи, коллегия девяти. Шесть стратегов управляли военными делами. Агораномы осуществляли полицейские функции, следили за порядком в городе, в частности, на агоре, за торговлей на рынке, за правильностью мер и весов. Некоторые должности были временными, так в периоды острой нехватки продовольствия создавалась коллегия ситонов, ведавшая закупкой и распределением хлеба (Латышев В.В., 1887; Блаватская Т.В., 1948; НО).

Политическую историю Ольвии в домитридатовскую эпоху письменные источники освещают очень плохо. Надписи и археологические материалы рисуют нам картину оживленных торговых сношений Ольвии со многими городами Средиземноморья и Причерноморья (Бондар М.М., 1954а; 1954б; 1957; 1961; Леви Е.И., 1958а; Каришковський П.I., 1959а; Карышковский П.О., 1961б; 1964; 1965а; Брашинский И.Б., 1960; 1963а; 1963б; 1967; 1968в; 1968г; НО). Можно предполагать, что Ольвия поддерживала с этими городами и какие-то политические связи. По археологическим находкам восстанавливаются обширные торговые связи Ольвии с варварскими племенам и, прежде всего, с населением Побужья, Приднепровья и прилегающих областей (Бондарь Н.Н., 1955; Бондар М.М., 1956а, б; Онайко Н.А., 1960; 1962; 1966а, б; 1970а). Особенно активны эти связи были в V–III вв. до н. э., когда воздействие транзитной торговли Ольвии может быть прослежено до отдаленнейших районов Поволжья и Приуралья (Граков Б.М., 1947; Шелов Д.Б., 1969б). Это широкое развитие торговли с населением степей и лесостепей предполагает наличие в основном мирных отношений ольвийского полиса и окружающего варварского населения. Об этом же свидетельствует и обилие неукрепленных сельских поселений вокруг города. Правда, к середине V в. до н. э. число этих поселений резко сокращается, что может быть связано с активизацией скифов-кочевников в северо-западном Причерноморье, но уже в IV в. до н. э. вновь возникает большое число поселений в хоре Ольвии. О мирных взаимоотношениях Ольвии со скифами говорит и история скифского царя Скила, рассказанная Геродотом (IV, 78, 79).

До сих пор не выясненным остается вопрос об отношении Ольвии к первому Афинскому морскому союзу, поставленный еще В.В. Латышевым (Латышев В.В., 1887). Одни исследователи признают возможным или вероятным включение Ольвии (и долгих северочерноморских городов) в этот союз (Карышковский П.О., 1960а), другие такую возможность отрицают (Жебелев С.А., 1953, с. 181 сл.; Брашинский И.Б., 1955; 1963а). В 331 г. до н. э. Ольвия оказалась объектом завоевательной политики наместника Александра Македонского во Фракии Зопириона, предпринявшего поход против Скифии (Латышев В.В., 1887; Жебелев С.А., 1953, с. 41 сл.; Suceveanu А., 1966; Iliescu V., 1971). Зопирион подошел к Ольвии, по-видимому, находившейся в союзных отношениях со скифами, и осадил ее. Ольвиополиты были вынуждены предпринять чрезвычайные меры: дать права гражданства проживающим в городе иностранцам, объявить кассацию долгов и даже отпустить на волю рабов, о чем сообщает Макробий (Sat, I, II, 33). Хотя Зопириону и не удалось взять Ольвию, а затем, по сообщению Юстина (XII, 2, 16; XXXVII, 3, 1), он был уничтожен со всей его армией скифами, осада стоила ольвиополитам многих усилий и привела к некоторому упадку города (Леви Е.И., 1956; Славин Л.М., 1959а). Вероятно, с укреплением государственно-правовых институтов Ольвии после отражения Зопириона связано возобновление тесных договорных отношений между Ольвией и ее метрополией Милетом, отразившееся в специальном договоре об исополитии, т. е. о взаимном даровании гражданских прав милетцам в Ольвии и ольвиополитам в Милете (Жебелев С.А., 1953, с. 38 сл.).

С III в. до н. э. положение Ольвии ухудшается. Более сильные экономически боспорские торговцы частично вытесняют ольвийских купцов из некоторых районов Причерноморья (Славин Л.М., 1959а), хотя это вытеснение вряд ли имело такой полный характер, как это иногда представлялось исследователям ранее (Онайко Н.А., 1970а). Важнее было резкое изменение военно-политической обстановки в степях. Постепенное продвижение на запад сарматских племен, создание скифского государства в Крыму с центром в Неаполе на Салгире, активизация военной деятельности скифов и стремление их к морскому побережью и приморским центрам создали новую ситуацию в Причерноморье. Мирные торговые сношения в эту эпоху все чаще прерываются военными столкновениями между скифскими и другими местными племенами, с одной стороны, и античными государствами — с другой (Гайдукевич В.Ф., 1955).

Одновременно с возрастанием силы и активности местных племен происходит постепенное экономическое и политическое ослабление античных государств Северного Понта, вызванные не только наступлением варваров, но и изменением экономической ситуации и общим кризисом полисной системы. Одним из ярких проявлений этого кризиса было усиление классовых противоречий, выделение богатой городской плутократии, противостоящей всему остальному населению и держащей в своих руках всю экономическую жизнь полиса (Шафранская Н.В., 1951).

Кризисное состояние ольвийского полиса отражает почетный декрет в честь ольвийского гражданина Протогена (IPE, I², 32), относящийся ко второй половине III или к началу II в. до н. э. (Латышев В.В., 1887; Слюсаренко Ф., 1925; Шафранская Н.В., 1951; Книпович Т.Н., 1966; Каришковський П.I., 1968); город постоянно находится под угрозой нападения варварских племен, их вожди являются к стенам города и требуют себе даров или дани; Ольвия не имеет сил для отпора и вынуждена откупаться золотом. Но городская казна пуста, и приходится обращаться к частным пожертвованиям Протогена и подобных ему богачей. Дело доходит до того, что городские власти закладывают иноземцу-ростовщику священные сосуды из храмов, и только вмешательство Протогена, уплатившего залог, спасает городские святыни. Тревожное военное состояние вызывает отлив населения — иностранцы и часть граждан покидают город. Городские рабы и соседние миксэллины переходят на сторону варваров. Город не имеет сил даже на то, чтобы восстановить обветшавшие стены и башни, починить и оснастить корабли. И здесь на помощь приходит Протоген. Протоген был, по-видимому, очень богатым человеком: помощь, которую он оказывал городу, требовала огромных средств. Весьма характерно, что в декрете везде говорится о нем как о первом, но не единственном благодетеле Ольвии. Стало быть существовала целая группа чрезвычайно богатых граждан, которые могли в известной мере покрывать городские расходы из личных средств и в полную зависимость от которых и попала Ольвия. Впрочем, ольвиополиты пользовались некоторыми финансовыми услугами, оказываемыми городу и богатыми иноземцами, например, херсонесцами (НО, № 28, 29).

Дальнейшее ослабление Ольвии привело к тому, что она попала под власть скифов. Это произошло около середины II в. до н. э. при скифском царе Скилуре. Признание Ольвией верховной власти этого царя засвидетельствовано чеканкой в городе наряду с городской монетой и монеты с именем, титулом и портретом Скилура (Латышев В.В., 1887; Орешников А.В., 1890; 1915; Зограф А.Н., 1951; Сальников А.Г., 1960; Фролова Н.А., 1964). Вероятно, этим объясняется и наименованием Ольвии «скифском городом» в одной эпитафии II в. до н. э. (IPE, I², 226). Но нет никаких данных для суждении о том, каково было положение Ольвии под властью Скилура и как долго осуществлялось ее подчинение скифскому царю. Иногда полагают, что Ольвия недолго находилась под властью Скилура, а затем между ними установились союзные отношения (Фролова Н.А., 1964), но скорее можно думать, что освобождение города из-под скифского господства произошло уже в конце II в. до н. э. в связи с поражением скифов в борьбе с Митридатом Евпатором.

История Никония и Тиры домитридатовского времени практически нам совершенно не известна. Никоний возник, видимо, в середине или во второй половине VI в. до н. э. В период своего первого расцвета (V–IV вв. до н. э.) он имел с Истрией тесные связи (Синицын М.С., 1966; Загинайло А.Г., 1966; Секерская Н.М., 1976). В середине IV в. Никоний был разрушен. Восстановленный в конце столетия, он вновь подвергся разгрому в конце III или в начале II в. до н. э. Уверенно сопоставить эти разрушения с какими-либо известными нам политическими событиями нельзя, связь первого разрушения с передвижением скифов царя Атея (Синицын М.С., 1966) весьма предположительна.

Тира была сначала сравнительно небольшим поселением земледельческого характера и лишь с IV в. до н. э. приобрела значение торгового центра (Златневская Т.Д., 1959; Фурманская А.И., 1963а). По-видимому, Тира с самого начала была организована как типичный греческий полис, обладающий всеми органами городского самоуправления — народным собранием, советом, архонтатом и т. д. Об этом говорят как эпиграфические документы (Карышковский П.О., 1959г; Фурманская А.И., 1960а), так и автономная чеканка городской серебряной, медной и даже золотой монеты, начиная со второй половины IV в. до н. э. (Зограф А.Н., 1957). Вопрос о вхождении Тиры в Афинский морской союз весьма проблематичен (Брашинский И.Б., 1963а). В раннеэллинистическое время Тира переживает эпоху расцвета, а затем вступает в период кризиса (Фурманская А.И., 1963а), который завершается, по-видимому, включением Тиры в состав державы Митридата Евпатора (Шелов Д.Б., 1962).

История Боспора сравнительно хорошо освещается литературными и эпиграфическими источниками. Но и в ней достаточно темных мест. Одним из них является самый ранний период истории боспорских городов, до установления на Боспоре династии Спартокидов. Греческие города, возникшие в VI в. до н. э. на обоих берегах Керченского пролива, первоначально существовали, видимо, как независимые и самостоятельные полисы. Свидетельством этого может служить автономная монетная чеканка некоторых из них. Пантикапей самый значительный и мощный из античных центров этого района, начал выпускать свою монету еще во второй половине VI в. до н. э., другие города — в V в. до н. э. (Зограф А.Н., 1451; Шелов Д.Б., 1956а; Shelov D.B., 1978). Но в 480 г. до н. э. города, расположенные на берегах Боспора Киммерийского, объединились в одно государство, получившее название Боспора. По сообщению Диодора (XII, 31, 1), в течение 42 лет Боспор управлялся Археанактидами. Относительно Археанактидов единого мнения в науке нет. Их существование то вообще отрицалось (Жебелев С.А., 1953, с. 21 сл.; ср. Шкорпил В.В., 1917а), то они признавались милетским аристократическим родом (Жебелев С.А., 1953, с. 70, 163; Каллистов Д.П., 1949; Гайдукевич В.Ф., 1949а; 1955), то митиленским (Латышев В.В., 1909; Блаватский В.Д., 1954в; Blavatsky V., 1976). По-видимому, в состав вновь созданного государства Археанактидов вошли основные города на азиатской стороне Киммерийского Боспора, а на европейском берегу — Пантикапей и прилегающие к нему небольшие городки Мирмекий и Тиритака. Западной границей государства, вероятно, служил вал, тянувшийся от поселка Аршинцево (древняя Тиритака) на север (Шмидт Р.В., 1911; Гриневич К.Э., 1946, 1947; Блаватский В.Д., 1954а, в; Сокольский Н.И., 1957). Что касается характера власти Археанактидов, то об этом можно высказать только более или менее правдоподобные догадки. Видя в Археанактидах аристократический род, почти все исследователи предполагают, что они получили наследственную власть, используя один из полисных институтов, скорее всего архонтат, и официально считались, как позднее и Спартокиды, архонтами Боспора. Иногда приравнивают их власть к раннегреческой тирании (Блаватская Т.В., 1959; Gajdukevič V.F., 1971). Можно думать, что отдельные города, подчиненные власти Археанактидов, сохранили какие-то элементы полисной автономии. Что заставило первоначально независимые города объединиться в единый государственный организм? На первое место почти всегда выдвигается необходимость обеспечения совместной защиты от возможного нападения окружающих варварских племен (Гайдукевич В.Ф., 1949а, с. 44 сл.; Жебелев С.А., 1953, с. 166; Блаватский В.Д., 1954в, с. 39). Иногда в этом объединении усматривают также влияние международной обстановки начала V в. до н. э. (Гайдукевич В.Ф., 1949а; Каллистов Д.П., 1949, с. 193 сл.). Несомненно, объединение это диктовалось и экономическими интересами боспорских городов (Жебелев С.А., 1953, с. 166; Блаватский В.Д., 1954в, 1959б; Блаватская Т.В., 1959). Во всяком случае, тесные экономические связи между отдельными городами Боспора прослеживаются по нумизматическому материалу в эпоху, предшествующую их объединению под властью Археанактидов (Шелов Д.Б., 1956а; Shelov D.B., 1978). Высказывалось даже предположение, что само объединение произошло значительно ранее 480 года, времени прихода к власти Археанактидов (Блаватская Т.В., 1959), но данных, подтверждающих эту гипотезу, пока нет.

В 438 г. до н. э. власть на Боспоре переходит в руки династии Спартокидов. Диодор, сообщающий об этом (XII, 31, 1), не говорит, каким путем совершился этот переход. Новые правители не были чистыми греками (см. впрочем иное мнение: Блаватская Т.В., 1959; Болтунова А.И., 1964а), имена родоначальника династии Спартока и некоторых его преемников — фракийские. Вопрос о том, кем был по происхождению Спарток — фракийцем, скифом или меотом, — решается по-разному различными учеными (Rostovtzeff М., 1922; Жебелев С.А., 1953, с. 167; Блаватский В.Д., 1948б; 1954в; Гайдукевич В.Ф., 1949 а; 1955; Артамонов М.И., 1949; Werner О., 1955 и др.). Возможно, Спартокиды были выходцами из местной племенной знати, тесно связанной с греческими купцами и рабовладельцами общностью торговых и иных интересов. Приход к власти местной по происхождению династии должен был способствовать укреплению связей между этими двумя различными по этнической принадлежности группами господствующего класса Боспора.

С конца V в. до н. э. становится заметным стремление Спартокидов к территориальному расширению государства. Первым объектом их экспансии стал Нимфей, находившийся до этого в какой-то зависимости от Афин. Был ли он членом Афинского морского союза или афинский контроль над ним осуществлялся иным путем, сказать трудно (Жебелев С.А., 1935; Каллистов Д.П., 1949; 1950; Брашинский И.Б., 1955, 1963а; Шелов Д.Б., 1956а; Блаватская Т.В., 1959; Gajdukevič V.F., 1971), но особые интересы Афин в Нимфее сомнению не подлежат. Вероятно, афинский протекторат над Нимфеем установился еще около 410 г., со времени экспедиции Перикла в Понт Евксинский. Хотя флот Перикла вряд ли посетил порты Северного Причерноморья (Брашинский И.Б., 1958; 1963а), пребывание афинской эскадры на Черном море должно было отразиться на положении северочерноморских городов и может быть, вызвало то напряжение в отношениях между Афинами и Боспором, которое характерно, по мнению некоторых исследователей (Берзин Э.О., 1958; Блаватская Т.В., 1959), для второй половины V в. до н. э. Переход Нимфея в руки боспорских Спартокидов произошел в самом конце V в. до н. э. Обстоятельства этого перехода нам неизвестны.

Вслед за Нимфеем пришла очередь Феодосии. Ее присоединение к Боспору позволило бы Спартокидам не только устранить торгового конкурента, но и овладеть превосходной феодосийской гаванью. С завоеванием Феодосии и ее округи вся территория Восточного Крыма оказалась бы в руках Спартокидов и граница государства на западе проходила бы по самой узкой части Керченского полуострова. Возможно, что в борьбе против Феодосии некоторую роль играли и политические мотивы: сохранилось предание, что в Феодосии жили какие-то боспорские изгнанники (Жебелев С.А., 1953, с. 168 сл.). Войну против Феодосии начал преемник Спартока I — Сатир I. Но феодосийцы оказали упорное сопротивление, на помощь им пришла Гераклея Понтийская, вероятно, опасавшаяся экспансии Боспора, угрожавшей только что основанной гераклейской колонии — Херсонесу.

Борьба затянулась на многие годы. В ходе этой борьбы умер Сатир I и лишь его сыну Левкону I (389–349 гг.), вероятно, в 80-х годах IV в., удалось подчинить Феодосию. Город был лишен самостоятельности, он потерял право чеканить собственную монету, а Левкон стал носить титул архонта Боспора и Феодосии. В дальнейшем, в IV и III вв. до н. э. феодосийцы, пользуясь различными военными затруднениями Спартокидов, несколько раз пытались вернуть себе независимость, но безуспешно (Шелов Д.Б., 1950).

При Левконе I происходит и значительное расширение Боспорского государства на востоке. Раньше всего была присоединена к Боспору Синдика, область очень сильно эллинизованная и находившаяся в тесной связи с Боспором еще в V в. до н. э. (Блаватская Т.В., 1959; Анфимов Н.В., 1963; Крушкол Ю.С., 1971). Рассказ Полиена (VIII, 59) о синдском царе Гекатее и царице Тиргатао позволяет предполагать, что овладение Синдикой произошло в результате длительной дипломатической борьбы, интриг и военных столкновений (Берзин Э.О., 1958; Блаватская Т.В., 1959; Устинова В.А., 1966). Затем Левкон подчиняет и другие меотские племена Прикубанья и восточного Приазовья. Как происходило это подчинение, мы не знаем, и о присоединении их земель к Боспору узнаем только из титулатуры Левкона, именуемого «архонтом Боспора и Феодосии, царем синдов, торетов, дандариев и исессов» (КБН, 6, 1037, 1038). Сын Левкона I Перисад I добавляет в свой титул названия племен фатеев и досхов или именуется просто царем всех меотов (КБН, 9-11, 971, 972, 1015, 1039, 1040). Видимо, в третьей четверти IV в. до н. э. процесс формирования территории Боспора был в основном завершен.

В это государство вошли как эллинские города побережья, так и обширные территории, занимаемые варварскими племенами. В этом отношении Боспор напоминал возникшие позднее эллинистические государства. На Боспоре черты эллинизма проявились несколько раньше, чем во многих других районах античного мира (Жебелев С.А., 1953, с. 126 сл.; Блаватский В.Д., 1959б; Blawatsky W.D., 1961).

Во главе Боспорского государства на протяжении более 300 лет стояли правители из династии Спартокидов. В V и IV вв. до н. э. правитель Боспора обычно делил власть со своим братом или со взрослыми сыновьями, которым поручались важнейшие должности или управление отдельными частями государства (Брашинский И.Б., 1965в). В это время Спартокиды носят титул архонтов по отношению к греческим городам и титул «царствующих» над подчиненными им варварскими племенами. С начала III в. до н. э. Спартокиды именуют себя царями по отношению ко всем своим подданным. Боспорские правители обладали всеми прерогативами верховной власти, они сосредоточивали в своих руках управление государством, были предводителями войск, состоявших из наемников или ополчения, распоряжались царскими землями с находившимся на них деревнями, вероятно, осуществляли судебную власть и жреческие функции (Гайдукевич В.Ф., 1955; Gajdukevič V.F., 1971). Боспорские города сохраняли некоторые внешние элементы полисной автономии (Болтунова А.И., 1950, Колобова К.М., 1953). Уступкой полисным традициям была и чеканка боспорской монеты от имени общины пантикапейцев, а не от имени боспорских царей. Но вся реальная власть сосредоточивалась в руках правителей. Племена, входившие в состав государства Спартокидов, или по крайней мере, часть из них, по-видимому, тоже пользовалось некоторой автономией: сохраняли своих собственных царьков или вождей, свой племенной строй и обычаи, хотя и обязаны были платить Спартокидам дань, поставлять им воинские контингенты и подчиняться их верховному руководству.

После смерти Левкона I в 349 г. до н. э. власть на Боспоре перешла к двум его сыновьям Спартоку II и Перисаду I, которые правили некоторое время совместно (Фармаковский Б.В., 1927). После смерти Спартока Перисад стал единственным правителем. Время его правления было временем наивысшего расцвета и могущества Боспорского государства. Страбон (VII, 4, 4) сообщает, что Перисад был даже признан богом. После смерти Перисада в 309 г. до н. э. на Боспоре начались жестокие междоусобицы, о которых повествует Диодор (XX, 22–24). Младший сын Перисада Евмел начал борьбу против своего старшего брата Сатира II, унаследовавшего престол. Где-то в Прикубанье на берегу реки Фат произошло большое сражение (Блаватский В.Д., 1946б), в котором войска Сатира одержали победу, но вскоре сам он был смертельно ранен. Тогда против Евмела выступил второй брат Притан, но Евмел победил его и захватил власть. Евмел очистил Черное море от пиратов, помогал грекам южнопонтийских и западнопонтийских городов, присоединил к Боспору новые земли и даже вынашивал план объединения под своей властью всех побережий Понта. Планам этим не суждено было осуществиться: Евмел погиб, процарствовав всего пять лег.

Наследник Евмела Спарток III (304–284 гг. до н. э.) был первым боспорским правителем, который стал именоваться царем по отношению не только к подчиненным племенам, но и к городам Боспора. Это, как и начавшаяся несколько позже чеканка царской монеты, свидетельствует об укреплении на Боспоре царской власти. С другой стороны, уже в конце III — начале II вв. до н. э. проявляются некоторые признаки усиления городской автономии, связанного, видимо, с ослаблением последних Спартокидов.

В первой половице III в. до н. э. в жизни Боспора стали сказываться некоторые новые явления, вызванные изменением общей обстановки как в Северном Причерноморье, так и в Средиземноморье. Афины, бывшие раньше основным потребителем боспорского хлеба и поставщиком импортируемых товаров, приходят в упадок. Выдвигаются новые центры — Родос, Пергам, Делос, Александрия и др. и возникают новые направления в мировой торговле. Меняется и ориентация торговых связей Боспора — место Афин, Фасоса, Гераклеи занимают теперь Родос, Кос, Пергам, Синопа, Египет. Сокращается боспорский хлебный экспорт, уступая первое место вывозу скота, рыбы, рабов. Изменения в экономике и некоторые неблагоприятные внешние обстоятельства не могли пройти совершенно безболезненно, в разных областях экономической и политической жизни Боспора в III и II вв. до н. э. наблюдаются кризисные явления. В частности, денежный кризис III в. до н. э. выразился в полном прекращении чеканки золотой и серебряной монеты и заполнении денежного рынка обесцененной и деградированной пантикапейской медью (Зограф А.Н., 1951; Шелов Д.Б., 1950а; Брабич В.М., 1956; Карышковский П.О., 1960б; 1961б; Фролова Н.А., 1970; Голенко К.В., 1972).

Из истории Боспорского царства в III–II вв. до н. э. мы знаем лишь отдельные эпизоды. В это время усиливается активность варваров в Северном Причерноморье. Из сообщений Страбона (VII, 4, 6) и Лукиана Самосатского (Токсарид, 44) известно об уплате Боспором дани варварским царям. Вероятно, это были принудительные «дары». Сохранились указания, что царь Левкон II в середине III в. до н. э. довольно неудачно вел войну против Гераклеи Понтийской. В ходе этой войны гераклеоты высаживали десанты на берегах Боспора, среди приближенных Левкона был открыт заговор, войска отказывались ему повиноваться (Шелов Д.Б., 1950), впрочем, некоторые исследователи относят эти события еще ко времени Левкона I. Внутри самой династии Спартокидов в III–II вв. до н. э. шла борьба за власть (Gajdukevič V.F., 1971). Одни из боспорских правителей конца III в., носивший необычное для Спартокидов имя Гигиэнонт и почему-то довольствовавшийся только титулом архонта, может быть, совсем не принадлежал к правящей династии (Орешников А.В., 1901; 1913; Шкорпил В.В., 1911). Эти разрозненные факты свидетельствуют о значительной неустойчивости в политической жизни Боспора III–II вв. до н. э., являвшейся отражением нараставших социальных противоречий внутри государства и напряженного положения на его границах. Создание скифского государства в Крыму, установление гегемонии сарматских племен в степях Причерноморья должны были способствовать росту освободительной борьбы угнетенных слоев населения Боспора. Дальнейшее развитие этих процессов привело в конце II в. до н. э. к краху династии Спартокидов и к утере Боспором своей политической самостоятельности.

Херсонес Таврический был основан значительно позже большинства греческих городов Северного Причерноморья дорийцами из Гераклеи Понтийской в стране, населенной сравнительно отсталыми племенами тавров, менее подготовленными к установлению тесных контактов с греками, чем другие автохтонные обитатели Северного Причерноморья. Все это отразилось на истории и государственном устройстве Херсонеса.

У Псевдо-Скимна (822–827) сохранилось известие, что Херсонес был основан выходцами из Гераклеи Понтийской совместно с жителями Делоса по совету дельфийского оракула. Это событие должно было иметь место в 422–421 гг. до н. э. (Тюменев А.И., 1938). Участие делосцев в колонизации никак не отразилось на дальнейшем развитии херсонесской истории и культуры, хотя некоторые связи Херсонеса с Делосом и Дельфами прослеживаются и позднее (Тюменев А.И., 1938; Гайдукевич В.Ф., 1955). Напротив, Гераклея Понтийская всегда рассматривалась херсонеситами как их метрополия, с которой Херсонес постоянно поддерживал самые тесные отношения (Белов Г.Д., 1948а). Херсонес занимал очень выгодное положение на морских торговых путях, являясь самым близким к южному берегу Понта городом северного побережья. Все корабли, которые шли с южного берега Черного моря или из Греции в Северное Причерноморье, пересекая Понт Евксинский, должны были обязательно останавливаться в гавани Херсонеса. Но преимущества такого расположения города сказались не сразу, так как греки стали регулярно использовать прямой путь через Черное море между Синопой и Херсонесом не ранее начала IV в. до н. э. (Максимова М.И., 1954а, 1956; Беренбейм Д.Я., 1958; иное мнение — Гайдукевич В.Ф., 1969). Торговым городом Херсонес назван в перипле Псевдо-Скилака (68).

На протяжении всей своей истории Херсонес оставался демократической рабовладельческой республикой. Высшим органом республики были народное собрание и совет. Исполнительная власть находилась в руках нескольких коллегий. Главной была, по-видимому, коллегия архонтов во главе с первым архонтом. Коллегия стратегов ведала военными делами, коллегия номофилаков следила за соблюдением законов и т. д. Действовали также коллегии астиномов и агораномов, наблюдавшие за торговлей, чеканкой монеты, правильностью мер веса и объема. В первые века существования Херсонеса в городе существовала должность «царя», имевшая сакральный характер: «царь» был эпонимом — его именем назывался год. Позднее эту должность упразднили, функции эпонима были приданы главному божеству Херсонеса, богине Деве, которая стала именоваться «царствующей» (Латышев В.В., 1884; Белов Г.Д., 1948а; Гайдукевич В.Ф., 1955). Как правило, руководящая роль во всех городских органах власти принадлежала крупнейшим землевладельцам и рабовладельцам. Часто одни и те же лица выбирались многократно на разные должности. Так, из надписи III в. до н. э. мы узнаем, что некий Агасикл, сын Ктесия, был и стратегом, и жрецом, и агораномом, и гимнасиархом, руководил строительством оборонительных стен и устройством рынка, заботился о гарнизоне города и производил размежевку виноградников (IPE, I², 418). Внутри Херсонесского государства происходила ожесточенная классовая борьба между рабами и рабовладельцами. Но и в среде свободного полноправного населения велась борьба между отдельными группами. Отзвуки этой борьбы дошли до нас в некоторых херсонесских надписях и прежде всего — в знаменитой херсонесской присяге конца IV — начала III в. до н. э. (IPE, I², 401; Латышев В.В., 1909; Жебелев С.А., 1953; Леви Е.И., 1947; Белов Г.Д., 1948а; Тюменев А.И., 1955; Щеглов А.Н., 1976б). Каждый херсонесский гражданин клялся, что будет охранять демократический строй Херсонеса, не предаст врагам ни города, ни его владений, будет служить народу, не будет замышлять чего-нибудь против Херсонеса или его граждан, не разгласит государственную тайну, доведет до сведения должностных лиц о существовании заговора и т. д. Введение этой присяги было, по-видимому, экстраординарной мерой, принятой после какой-то попытки осуществить государственный переворот. Время IV в. до н. э. было периодом быстрого роста территории Херсонесского государства. В пору своего расцвета в IV–III вв. Херсонес владел обширными землями Гераклейского полуострова и Западного Крыма.

Херсонес с самого начала существовал в окружении весьма воинственных и обычно враждебных ему племен — тавров и скифов (Тюменев А.И., 1949; 1950а). Городу неоднократно приходилось обороняться от их нападений, и в свою очередь херсонесцы, расширяя свои владения, вторгались в пределы соседних племен. Свидетелями этих бурных событий являются городские стены с признаками неоднократных починок и ремонтов, дополнительными укреплениями и пр. (Гриневич К.Э., 1926; 1927б), многочисленные крепости и укрепленные усадьбы в Северо-Западном Крыму и на Гераклейском полуострове со следами осад и пожарищ, клады херсонесских монет, запрятанные в разных местах в моменты военной опасности, и т. д. (Щеглов А.Н., 1976б). Есть и прямые эпиграфические свидетельства нападений варваров на Херсонес (IPE, I², 343). В борьбе против скифов херсонесцы, вероятно, стремились использовать враждебные отношения между отдельными скифскими племенами или между скифами и другими варварами. Об этом позволяет судить рассказ Полиена (VIII, 56) о помощи, оказанной Херсонесу сарматской царицей Амагой во время нападения на город скифов. Хотя рассказ этот облечен в легендарную форму, в нем, несомненно, отразились воспоминания о каких-то реальных событиях III в. до н. э. (Ростовцев М.И., 1915).

После образования скифского государства со столицей в Неаполе в III в. до н. э. нажим скифов на Херсонес особенно усилился. По-видимому, к середине II в. до н. э. все владения Херсонеса в Северо-Западном Крыму были захвачены скифами и на местах разрушенных поселений были созданы скифские крепости (Дашевская О.Д., 1971; Щеглов А.Н., 1976б). Скифские укрепленные поселения возникают в непосредственной близости к самому городу (Высотская Т.Н., 1972). Недостаточность собственных сил для отражения скифов заставила херсонесцев искать поддержки вовне. В 179 г. до н. э. был заключен договор между Херсонесом и царем Понта Фарнаком I, содержащий обязательство Фарнака помогать херсонесцам (IPE, I², 402). Новый нажим скифов на Херсонес в конце II в. до н. э. побудил херсонесцев обратиться за помощью к царю Митридату VI Евпатору, внуку Фарнака I. Это обращение положило начало новому этапу в политической истории Северного Причерноморья. Заинтересованный в распространении своего влияния на северный берег Понта, Митридат послал в 110 г. до н. э. в Херсонес войска под командованием Диофанта. О событиях, происшедших в Крыму в течение нескольких ближайших лет, мы знаем главным образом из почетного декрета херсонеситов в честь Диофанта (IPE, I², 352). Войска Диофанта вместе с хереонеситами разгромили скифов царя Палака и избавили Херсонес от скифской угрозы. Но после возвращения Диофанта в Понт скифы предприняли новое наступление и потребовалась еще одна экспедиция под руководством Диофанта. На этот раз скифам был нанесен сокрушительный удар, вновь были взяты и важнейшие центры Крымской Скифии — Неаполь и Хабеи. После окончания этого похода Диофант направился на Боспор (где он уже побывал с какой-то дипломатической миссией во время первой экспедиции) и устроил, по словам декрета, «тамошние дела прекрасно и выгодно для царя Митридата». Страбон (VII, 4, 4) сообщает, что боспорский царь Перисад добровольно передал Митридату власть над Боспором.

Все усиливающийся напор варваров, обострение социальных противоречий внутри государства заставляли боспорских рабовладельцев искать опору в сильной власти. Однако передача власти Митридату лишь ускорила развитие назревшего социального конфликта. Во время пребывания Диофанта на Боспоре в 107 г. до н. э. там произошло восстание, руководимое неким Савмаком, скифом, воспитанным при дворе Перисада. Восставшие захватили Пантикапей и Феодосию, убили царя Перисада, а Диофанту пришлось бежать на корабле в Херсонес (Жебелев С.А., 1953; Молев Е.А., 1974, 1976). Характер восстания Савмака не совсем ясен. Источники говорят о нем как о восстании скифов. Некоторые исследователи видят в нем восстание рабов, подобное восстаниям, известным во II и I вв. до н. э. в других местах античного мира. Но, вероятно, социальная база этого движения была значительно шире: в нем могли принять участие и свободная беднота, и полузависимые земледельцы скифского происхождения. Во всяком случае, несомненна этническая окраска этого восстания, вполне понятная в условиях Боспора, где основная масса эксплуатируемого населения состояла из меотов и скифов, тогда как рабовладельческая знать была главным образом греческой (Жебелев С.А., 1953; Гайдукевич В.Ф., 1949а; 1962; 1967; 1968; Струве В.В., 1950; Голенко К.В., 1951; 1963; Lurie S., 1959; Казакевич Э.Л., 1963; Колобова К.М., 1967; Gajdukevič V.F., 1971; Молев Е.А., 1971; 1976). Для подавления восстания Митридат Евпатор послал на Боспор Диофанта, который овладел боспорскими городами и расправился с повстанцами. Савмак был захвачен в плен и отправлен к царю Митридату. Как ранее Херсонес, Боспорское государство утеряло самостоятельность и оказалось объединенным с Понтийским царством под властью Митридата, который держал на Боспоре своего наместника. По-видимому, еще в конце II в. до н. э. власти Митридата подчинились Ольвия (Ростовцев М.И., 1907; Wilhelm А., 1936; Жебелев С.А., 1953; Зограф А.Н., 1940; Карышковский П.О., 1965а) и Тира (Шелов Д.Б., 1962). Северное Причерноморье было призвано сыграть большую роль в упорной борьбе Митридата против Рима. Отсюда поступали продукты питания и сырье для понтийских войск, отсюда черпались людские резервы. Поэтому Митридат, чем дальше, тем больше ориентируется на аристократию варварских племен Северного Причерноморья, заключая с ней военные союзы (Каллистов Д.П., 1938а, б).

Античные города Северного Причерноморья, вошедшие в состав державы Митридата, сохранили свое внутреннее полисное устройство и обладали известной автономней. Согласно свидетельству Аппиана (Митр. 67) во время первой войны Митридата с Римом Боспор попытался отложиться от Митридата. Подавив эту попытку силой около 80 г. до н. э., Митридат назначил на Боспор наместником своего сына Махара, подчинив ему и Херсонес (Шелов Д.Б., 1978). Когда Митридат потерпел поражение в борьбе с римлянами, Махар поспешил перейти на сторону римлян. Вытесненный из своих малоазийских владений Митридат прибыл в Северное Причерноморье, вновь подчинил себе Боспор и Херсонес (Махар при этом погиб) и попытался сделать эти страны основной базой своей дальнейшей борьбы против Рима. Однако подготовка новой войны прошв Рима, резкое увеличение поборов и реквизиций, набор в царскую армию рабов и пр., а также расстройство торговли, связанное с блокадой черноморских портов римлянами, вызвали недовольство городов Северного Причерноморья и в 63 г. до н. э. Фанагория, а вслед за ней и другие города поднимают восстание. Когда к этому движению присоединилась армия, возглавляемая сыном Митридата Фарнаком, понтийский царь понял, что он обречен, и покончил с собой (Аппиан, Митр., 107–111).

Римляне признали царем Боспора Фарнака, подчинив ему и Херсонес, при этом Фарнак получил титул «друга и союзника римлян», дававшийся обычно вассальным по отношению к Риму государям. Фанагория, первая поднявшая восстание против Митридата, получила автономию. Но закрепить свое влияние в Причерноморье, римлянам было нелегко. В середине I в. до н. э. им пришлось вести борьбу против фракийских племен. На Дунае в это время сложился сильный племенной союз гетов, которые пол руководством своего вождя Веребисты прошли опустошительным походом вдоль западного берега Понта (Блаватская Т.В., 1952; Златковская Т.Д., 1955; Vulpe R., 1968; Daicoviciu H., 1972; Crisan I.H., 1977). Одной из жертв этого похода стала Ольвия, которую геты захватили и полностью разрушили.

Затруднения римлян в Западном Причерноморье и обострение внутриполитической борьбы в самом Риме побудили Фарнака попытаться силой вернуть себе все владения своего отца. Он подчинил себе Фанагорию, через Колхиду вторгся в Малую Азию и захватил часть прежних владений Митридата Евпатора (Каллистов Д.П., 1938а; Голубцова Е.С., 1951; Цветаева Г.А., 1965). Разбитый войсками Юлия Цезаря при Зеле в 47 г. до н. э. Фарнак возвратился на Боспор, но оставленный им в качестве наместника некий Асандр отложился от Фарнака и объявил себя независимым правителем Боспора. В борьбе с Асандром Фарнак погиб. Не доверяя Асандру, Цезарь послал на Боспор в качестве царя пергамца Митридата, побочного сына Митридата Евпатора, но Митридат не смог овладеть Боспором, был убит и правителем Боспора остался Асандр.

Херсонес, со времени Митридата Евпатора подчинявшийся правителям Боспора (Страбон, VII, 4, 3), тяготился боспорской опекой и пытался освободиться от нее, опираясь на римлян. Одно из херсонесских посольств в Рим к Цезарю в 46 г. до н. э. увенчалось успехом, и город получил желанную независимость от Боспора (IPE, I², 691; Ростовцев М.И., 1917), однако после гибели Цезаря вновь оказался в зависимости от своего сильного соседа (IPE, I², 354, 419, 573). В 25 или 24 г. до н. э. в Херсонесе было введено новое летоисчисление (Бертье-Делагард А.Л., 1893б; Карышковский П.О., 1961а; Анохин В.А., 1963), что было, безусловно, связано с какими-то важными событиями, вероятно, в области боспорско-херсонесских отношений.

Асандр, удержавший власть над Боспором вопреки воле Цезаря, в первые три года своего правления довольствовался скромным титулом архонта, но после смерти Цезаря принял царский титул и получил на это согласие Рима. Чтобы укрепить свои права на престол, он женился на Динамии, дочери свергнутого им Фарнака и внучке Митридата Евпатора. После смерти Асандра в 17 г. до н. э. правительницей стала Динамия, но римляне, воспользовавшись появлением на Боспоре нового претендента на престол некоего Скрибония, вновь посылают на Боспор своего ставленника, понтийского царя Полемона. Несмотря на упорное сопротивление боспорцев, Полемону удалось занять престол, после чего он по решению Августа вступает в брак с той же Динамией. По-видимому, в это время происходит переименование Пантикапея в Кесарию, а Фанагории — в Агрипппию (Орешников А.В., 1915; Зограф А.Н., 1951). Но совместное правление Полемона и Динамии длилось недолго, вскоре произошел разрыв. Полемон женился на родственнице императора Августа (Орешников А.В., 1902; Бертье-Делагард А.Л., 1911; Ростовцев М.И., 1914а; Голубцова Е.С., 1951; Gajdukevič V.F., 1971). Боспорское население не могло примириться с римской марионеткой на престоле, и Полемону пришлось вести борьбу против своих подданных, во главе которых, по-видимому, встала Динамия. Одним из эпизодов этой борьбы был разгром Полемоном непокорного Танаиса (Жебелев С.А., 1953, с. 195 сл.; Болтунова А.И., 1969; Шелов Д.Б., 1969а). В 8 г. до н. э. Полемон был убит аспургианами, одним из племен Азиатского Боспора, и власть, видимо, опять перешла к Динамии. Впрочем, история Боспора конца I в. до н. э. и начала I в. н. э. известна нам очень плохо. Около 10 г. н. э. к власти приходит Аспург, сын Динамии и Асандра, связанный каким-то образом с племенем аспургиан (Бертье-Делагард А.Л., 1911; Ростовцев М.И., 1914а; Rostovtzeff M., 1919; Каллистов Д.П., 1940; Зограф А.Н., 1951; Голубцова Е.С., 1951; Gajdukevič V.F., 1971). Аспург стал основателем новой династии, правившей Боспором в течение почти четырех веков. Он принял царский титул в 14 г. н. э. с согласия римского императора Тиберия (Блаватская Т.В., 1965 г.).

Политическое положение Боспора при Аспурге значительно укрепилось. Аспург владел всей территорией царства, включая Феодосию и Танаис. Херсонес формально не принадлежал к числу его владений, но фактически зависел от него (см. IPE, I², 573). Предполагают, что Аспург носил второе, тронное, имя Рескупорида, являясь первым правителем с этим именем на Боспоре (Бурачков П.О., 1884; Бертье-Делагард А.Л., 1911; Гайдукевич В.Ф., 1949а и др.), но это маловероятно (Голубцова Е.С., 1951; Фролова Н.А., 1976; Блаватский В.Д., 1976).

После смерти Аспурга в 38 г. н. э. Калигула попытался посадить на боспорский престол очередного римского ставленника — фракийского царевича Полемона, но сын Аспурга Митридат не пустил его на Боспор и объявил себя царем (Дион Кассий LIX, 12; LX, 8). Митридат имел намерение совсем освободиться от римской зависимости, но его план был выдан римлянам его братом Котием. Император Клавдий объявил Митридата низложенным, отдал боспорский престол Котию и прислал ему в помощь римские войска. Согласно рассказу Тацита (Летопись, XII, 15–21) после продолжительной и упорной вооруженной борьбы, которая протекала на азиатской стороне Боспора и в которой принимали участие отряды сарматских племен аорсов и сираков, Митридат был разбит и отправлен в Рим, а Котий I утвердился на боспорском престоле. Даже полное подчинение Котия I римской политике, особенно ярко проявившееся в проримской типологии боспорских монет при этом царе (Орешников А.В., 1921; Зограф А.Н., 1951; Харко Л.П., 1950; Карышковский П.О., 1953; Фролова Н.А., 1976) не могло удовлетворить императора Нерона, который задумал превратить Боспор в римскую провинцию. Поводом для прямой военной интервенции Рима послужило новое усиление скифского наступления на античные города Причерноморья.

К середине I в. н. э. скифы (или, как их теперь обычно называют, тавро-скифы) значительно усилили свою активность в Северном Причерноморье. Особенно сильный нажим с их стороны испытывала Ольвия. Этот город, как свидетельствует Дион Хрисостом (XXXVI, 2, 48), был вновь отстроен после гетского разгрома по инициативе соседних скифских племен, заинтересованных в возобновлении торговли с греками. Однако отныне Ольвия была второстепенным центром и не достигла прежнего экономического расцвета (Гайдукевич В.Ф., 1955; Славин Л.М., 1959а). Во второй половине I в. н. э. Ольвия вынуждена была признать себя зависимой от варварских, скорее всего сарматских, царей Фарзоя и Иненсимея, власть которых над городом засвидетельствована тем, что они чеканили в Ольвии свою монету (Орешников А.В., 1890; 1915; Зограф А.Н., 1951; Розанова Н.П., 1956; Сальников А.Г., 1960). Впрочем, к концу I в. н. э. Ольвия уже освободилась от их власти. Скифская угроза была вполне реальной и для Херсонеса. Херсонес в I в. н. э. продолжал оставаться рабовладельческой республикой, но в нем (как и в Ольвии) очень усиливаются позиции аристократии; вся власть в городе сосредоточивается в руках немногих семей, члены которых из поколения в поколение занимают высшие административные должности (Гриневич К.Э., 1947; Белов Г.Д., 1948а; Гайдукевич В.Ф., 1955; Стржелецкий С.Ф., 1959б; Шелов Д.Б., 1975). Аристократия придерживалась римской ориентации, рассчитывая, что военная сила Римской империи обеспечит защиту Херсонеса от скифов, будет способствовать сохранению рабовладельческих порядков в самом Херсонесском государстве и сможет противостоять притязаниям боспорских царей, опекой которых Херсонес тяготился. Внутри самого Херсонеса шла острая политическая борьба, получившая отражение в почетном декрете в честь гражданина, избавившего город от угрозы тирании (IPE, I², 355). Осажденные тавро-скифами херсонесцы обратились за военной помощью в Рим. Воспользовавшись их просьбой, Нерон направляет в 63 г. большую экспедицию в Крым во главе с легатом провинции Мезии Тиберием Плавтием Сильваном Элианом. Римляне заставили скифов снять осаду, после чего в Северном Причерноморье были размещены римские гарнизоны из солдат I Италийского, V Македонского и XI Клавдиева легионов, насчитывающие в общей сложности 3 тысячи воинов. Херсонес стал главным опорным пунктом римлян в Северном Причерноморье. На мысу Ай-Тодор римляне создали мощную крепость Харакс. На Херсонесский порт базировалась часть римской эскадры из 40 кораблей, несущая патрульную службу в Черном море (Ростовцев М.И., 1900; 1911; Rostovtzeff M., 1902; Дьяков В.Н., 1930; 1940; 1941; 1942; Репников Н.И., 1941; Блаватский В.Д., 1951г; Pippidi D.M., 1955; Conduracki E., 1958; Gajdukevič V.F., 1971). Обострение борьбы с даками на Дунае в 80-х годах I в. вызвало ослабление позиций римлян в Северном Причерноморье, хотя вряд ли римские войска были совсем выведены из этого района, как это обычно предполагают (Ростовцев М.И., 1900; Белов Г.Д., 1948а; Гайдукевич В.Ф., 1955; Gajdukevič V.F., 1971; ср. Дьяков В.Н., 1942; Шелов Д.Б., 1975). II в. н. э. был временем относительной стабильности и спокойствия в Северном Причерноморье, временем известного подъема и экономического расцвета северочерноморских античных государств. Наиболее активной действующей силой, враждебной им, были в это время тавро-скифы. Они постоянно угрожали не только Херсонесу, но и Ольвии. Испытывая постоянную опасность со стороны соседних племен, Ольвия вела сложную дипломатическую игру, посылая к вождям этих племен послов и задабривая их подарками. Следы этих переговоров и посольств сохранились в ряде ольвийских надписей II в. н. э. (IPE, I², 39, 54; НО, 42). В таких условиях господствующей верхушке Ольвии наилучшим выходом должно было казаться подчинение Риму и получение римской военной помощи.

Римляне, еще в 50-х годах I в. н. э. подчинившие себе Тиру и в начале II в. подавившие сопротивление даков Децебалла, теперь прочно закрепились в Нижнем Подунавье и Поднестровье (Златковская Т.Д., 1951; Кругликова И.Т., 1955а; Зограф А.Н., 1957). Может быть, еще во времена Траяна или Адриана римский гарнизон был размещен и в Ольвии (Ростовцев М.И., 1915. Гайдукевич В.Ф., 1955). Во всяком случае, когда при Антонине Пие опасность для Ольвии со стороны скифов резко усилилась, император послал из Нижней Мезии войска, которые вместе с ольвиополитами не только отразили нападение на город, но и вынудили тавро-скифов заключить мир и выдать заложников. С этого времени в Ольвии постоянно находился римский гарнизон. Несколько позднее Ольвия была включена к состав провинции Нижней Мезии (Латышев В.В., 1887; Гайдукевич В.Ф., 1955).

Для Херсонеса тавро-скифская угроза была еще более актуальной, недаром херсонеситы постоянно совершенствовали городские укрепления (IPE, I², 438; Соломоник Э.И., 1961, 1964). По-видимому, скифы удерживали за собой ранее захваченные херсонесские владения в северо-западном Крыму (Щеглов А.Н., 1966; Дашевская О.Д., 1971). В борьбе против тавро-скифов Херсонес мог опереться либо на помощь Боспора, либо на прямую поддержку римлян. Римские власти стремились возложить на Боспор значительную часть военных тягот, связанных с обороной городов Крыма от тавро-скифов. Именно так надо понимать сообщение Флегонта из Тралл о том, что император Адриан подчинил Херсонес боспорскому царю Котию II (SC, I, 2, с. 512). Интересами обороны города от скифов было продиктовано двукратное посольство знатного херсонесита Аристона, сына Аттины, к боспорскому царю Риметалку (131–153 гг.) для заключения союза (IPE, I², 423). Херсонес очень тяготился протекторатом Боспора и стремился стать в прямую зависимость от Рима. Тот же Аристон был послан в Рим с ходатайством о свободе Херсонеса. Но его миссия не увенчалась успехом, и только ходатайство перед императором Антонином Пием, предпринятое метрополией Херсонеса Гераклеей Понтийской, привело к освобождению города от боспорской зависимости (IPE, I², 362, 363). Это событие дало начало новому периоду истории Херсонеса — периоду элевтерии (свободы), получившему яркое отражение в типологии херсонесских монет (Бертье-Делагард А.Л., 1906; Орешников А.В., 1915; 1918; 1922; Зограф А.Н., 1951; Анохин В.А., 1963).

То обстоятельство, что Боспор в течение долгого времени должен был оказывать поддержку Херсонесу против скифов, приводило к боспоро-скифским вооруженным столкновениям, хотя обстановка на боспоро-скифской границе была, вероятно, и без того достаточно напряженной, о чем свидетельствует строительство и реконструкция крепостей на западной границе Боспора (Гайдукевич В.Ф., 1958б; Доватур А.И., 1961). Боспорские надписи повествуют о войнах, которые пришлось вести против скифов Савромату I (93-123 гг.) в самом начале II в. н. э. и Котию II в 123 г. Но особенно энергичную военную политику вел Савромат II (174–210 гг. н. э.). Из одной надписи 193 г., найденной в Танаисе, известно, что Савромат II одержал победу над скифами и присоединил к боспорским владениям Таврику (КБН, 1237). Ему удалось, видимо, в какой-то степени подчинить себе и скифские владения в Крыму. По крайней мере, его сын и наследник Рескупорид III (210–226) именуется в одной из надписей не только царем Боспора, но и царем тавро-скифов (КБН, 1008).

На восточных границах Боспорского царства ощущалось некоторое давление сарматских племен. Вероятно, их вторжением объясняется единовременная гибель многих боспорских крепостей на Таманском полуострове в начале II в. н. э. (Сокольский Н.И., 1967б). Передвижение во II в. аланских племен в пределах Боспорского государства засвидетельствовано и на Дону (Шелов Д.Б., 1974). Известное по многочисленным надписям усиленное строительство оборонительных сооружений в Танаисе на протяжении всего II и первой половины III в. показывает, что боспорское правительство хорошо сознавало грозящую государству опасность (КБН, 1211–1244, 1246–1252, 1257; Болтунова А.И., 1968; Шелов Д.Б., 1972а). Упомянутая танаисская надпись 193 года говорит и о какой-то победе Савромата II над сираками. Возможно, именно столкновения Савромата с тавро-скифами и сираками нашло отражение в некоторых претенциозных типах савроматских медных монет, напоминающих о победах боспорского царя (Зограф А.Н., 1938; 1951).

Боспорское царство в первые века нашей эры занимало всю ту территорию, которая принадлежала ему в период расцвета при Спартокидах. Боспорское государство было монархией, во главе которой стояли цари из династии, ведшей свое происхождение от Аспурга. Вступление на престол каждого нового представителя династии подлежало утверждению римского императора. Вассальность боспорских царей по отношению к римским императорам проявлялась и в обязательном использовании ими помимо собственных имен еще и римских династических имен Тибериев Юлиев, и в помещении портретов членов римского императорского дома на золотых боспорских монетах, и в учреждении на Боспоре культа императоров, первосвященниками которого были боспорские цари (Гайдукевич В.Ф., 1949а; Зограф А.Н., 1951). Но практически политика Боспорского царства была обычно достаточно самостоятельна как во внутренних делах, так и в сфере внешних сношении.

Вся полнота верховной власти на Боспоре была сосредоточена в руках царя. Боспорские владыки присвоили себе пышные восточные титулы — царь великий, царь царей и т. п.; существовало и обожествление боспорских династов. Царские портреты, а также изображения царя в виде всадника-победителя помещаются на боспорской золотой и медной монетах. Вокруг царя группировалась придворная знать — аристополиты (КБН, 36), из которой царь выбирал и назначал всех важнейших государственных сановников. Отдельные области государства или отдельные города были подчинены власти наместников (КБН, 36, 40, 64, 697, 982, 1000, 1115, 1119 и др.) Правда, понятие городской общины продолжало существовать, например, в Фанагории или в Горгиппии (КБН, 982, 983, 1118), но практически традиции полисного самоуправления в первые века нашей эры уже полностью изжиты. Одним из важнейших должностных лиц центрального аппарата управления был ό έπί τήϛ βασινείαϛ; (функции которого не совсем ясны) (см. КБН, с. 65 сл. и 654 — комментарии к 58 и 1120). Известны и другие должностные лица в администрации Боспора. Но при боспорском дворе было много должностей, связанных не с государственным аппаратом, а с жизнью самого боспорского царя и его семьи. Таковы придворные должности управляющего двором, начальника царской сокровищницы, управляющего царской конюшни, постельничих и т. п. (КБН, 49, 78, 98, 709, 711, 942, 1213 и др.). Царь возглавлял боспорскую армию, состоявшую в основном из ополчения граждан и из вспомогательных отрядов союзных племен.

Характерной чертой общественной жизни Боспора первых веков нашей эры было существование многих религиозных союзов — фиасов или синодов, объединявших почитателей того или иного божества, особенно часто безымянного «Бога высочайшего» (Θεός ύψιστος). Эти союзы включали в себя довольно широкие слои населения, в том числе и господствующую аристократию, игравшую в фиасах руководящую роль. Фиасы имели не только религиозное, но и общественное значение, являясь своеобразной формой социальной организации рабовладельческого класса. Они заботились о воспитании молодежи, оказывали помощь своим членам, возможно, выполняли какие-то функции в военной организации гражданства (Помяловский И.В., 1888; Schürer Е., 1897; Ziebarth Е., 1896; Poland F., 1909; Новосадский Н.И., 1928; Колобова К.М., 1933а; Жебелев С.А., 1953, с. 215; Книпович Т.Н., 1949а; Salač А., 1955; Gajdukevič V.F., 1971; Шелов Д.Б., 1972а).

Военное присутствие римлян в Северном Причерноморье было усилено в середине II в. Кроме гарнизонов в Тире, Ольвии, Херсонесе и Хараксе римляне держали небольшие воинские контингенты и в ряде других мест, в том числе на южном побережье Крыма, в некоторых пунктах внутри Скифии (Высотская Т.Н., 1971, 1972). Можно думать, что римские воинские соединения были расквартированы и на территории Боспорского царства, об этом могут свидетельствовать некоторые надгробия (КБН, 666, 691, 726). Значение римских укреплений и гарнизонов в Северном Причерноморье в общей системе обороны Империи выяснено еще недостаточно. В них видели звенья особого Таврического лимеса, обращенного против варварских племен Причерноморья (Дьяков В.Н., 1930; 1942), или базы для борьбы с пиратством (Репников Н.И., 1941). Но можно полагать, что роль римских отрядов на Боспоре и в Крыму вообще сводилась не столько к военным, сколько к политическим функциям. Несмотря на присутствие римских гарнизонов, государства и города Северного Причерноморья, как свидетельствуют эпиграфические памятники и чеканка монет, продолжали считаться свободными и независимыми. Рим стремился только держать под своим контролем общую военную и политическую ситуацию в Крыму, предоставляя городам полную самостоятельность во внутренних делах. Тем более практически независимым в своей политике было Боспорское царство, хотя боспорские цари и признавали суверенитет римских императоров. Из реальных обязательств Боспора перед римскими императорами важнейшим, вероятно, было участие боспорских вспомогательных контингентов в римских войсках.

В III в. н. э. античные государства Северного Причерноморья вступают в период общего экономического и социально-политического упадка. В них прослеживаются те же процессы кризиса рабовладельческой системы, что и в других областях античного мира — отпуск рабов на волю (Марти Ю.Ю., 1935; Гайдукевич В.Ф., 1949а; Белов Г.Д., 1948а; Надель Б.И., 1958, 1961а; Gajdukevič V.F., 1971), использование труда зависимого населения, прикрепленного к земле (пелатов) (КБН, 976), общая натурализация хозяйства и сокращение объема торговли (Кругликова И.Т., 1966а), рустификация городов (Блаватский В.Д., 1951а; 1964в; Кругликова И.Т., 1966а). Одновременно усиливался нажим варваров извне. В начале III в. н. э. в Северном Причерноморье появляются племена, называвшиеся античными авторами готами. Собственно готы, племена германской языковой группы, пришедшие с берегов Балтийского моря, только возглавили большие объединения племен, куда входили различные этнические группы, не только германские, но и сармато-аланские и иные. Уже с начала III в. завязывается длительная борьба готов с римлянами на Дунае (Ременников А.М., 1954). Вероятно, какие-то племена этого союза в конце первой трети III в. напали на Ольвию и разорили ее. Хотя эпиграфические, монетные и археологические находки и свидетельствуют о наличии какой-то жизни в Ольвии на протяжении второй половины III и IV вв. н. э. и даже о временном присутствии в Ольвии римских воинских подразделений, жизнь эта теплится очень слабо, Ольвия последнего периода своего существования (до конца IV в.) является скорее военно-стратегическим пунктом, чем городским центром (Зограф А.Н., 1930; 1951; Славин Л.М., 1959а).

В первой половине III в. варвары переходят в наступление и на восточных границах античного Причерноморья. В 30-х годах III в. варварские племена, двигавшиеся на Боспор с востока или юго-востока, разгромили Горгиппию (Кругликова И.Т., 1965; 1966а). В конце 40-х годов был полностью уничтожен Танаис вместе со всеми окружающими поселками (Шелов Д.Б., 1972а). В середине III в. Боспор уже не имел сил, чтобы отражать натиск варварских племен. Римские гарнизоны были выведены из Крыма для усиления дунайских армий. В этих условиях боспорские правители были вынуждены пойти на какое-то соглашение с вождями подступающих к Боспору племен боранов и герулов, входивших скорее всего в готский союз. Впрочем, на самом боспорском престоле в это время появляются лица, не принадлежавшие к традиционной боспорской династии. Они были тесно связаны с варварскими племенами, если только сами не были вождями этих племен. Таким узурпатором был царь Фарсанз, чеканивший на Боспоре монету в 253–254 гг. (Зограф А.Н., 1951) и, вероятно, царь Хедосбий, известный только по одной надписи (КБН, 846) и не успевший даже начать выпуск собственной монеты. В 50-70-х годах III в. отряды боранов, остготов, герулов, пользуясь боспорскими гаванями как базами, на судах боспорского флота совершали грабительские пиратские набеги на многие греческие прибрежные города. (Гайдукевич В.Ф., 1949а; Ременников А.М., 1954). За два десятилетия набегов варвары разграбили и разорили города Причерноморья, Пропонтиды и Эгейского моря, в их числе такие крупные центры, как Афины, Коринф, Эфес, Кизик, Калхедон, Синопу, Гераклею и многие другие. Для боспорской экономики эти походы должны были быть весьма неблагоприятными, так как были разрушены или разорены все торговые центры, с которыми Боспор еще продолжал поддерживать экономические связи.

Варвары произвели значительные опустошения и на самом Боспоре. В 60-70-х годах III в. прекращают существовать многие небольшие поселки и малые города европейской части Боспора, в крупных городах происходят разрушения и наблюдаются явные признаки упадка (Гайдукевич В.Ф., 1949а; Кругликова И.Т., 1956а; 1963а; 1965; 1966а; Блаватский В.Д., 1964в). В последней четверти III и в начале IV в., по-видимому, происходит некоторая стабилизация экономического и политического положения на Боспоре. Надписи свидетельствуют, что Боспор по-прежнему поддерживает связи с Римской империей, а боспорские цари признают протекторат римских императоров. Впрочем, вполне возможно, что боспорские цари Фофорс (286–308 гг.) и Радамсад (308–322 гг.) не принадлежали к боспорской династии Тибериев Юлиев. В 30-х или в начале 40-х годов IV в. н. э. при царе Рескупориде VI прекращается чеканка монеты на Боспоре, осуществлявшаяся непрерывно в течение 900 лет (Зограф А.Н., 1951; Голенко К.В., 1960а; Фролова Н.А., 1975), но государство продолжало существовать еще несколько десятков лет. В частности, Аммиан Марцеллин (XXII, 7, 10) сообщает, что в 362 г. император Юлиан принимал в Константинополе послов с Боспора. Очевидно, прекращение боспорской чеканки было следствием не политической катастрофы, а глубокого экономического упадка, сделавшего выпуск монет невозможным, а денежное обращение в значительной степени ненужным. Впрочем, боспорские монеты, выпущенные в конце III и в первые десятилетия IV в. н. э. продолжали использоваться на боспорских рынках и после прекращения чеканки. Они в большом количестве встречаются в кладах эпохи гуннского нашествия (Голенко К.В., 1960а; 1960б; Голенко К.В., Сокольский Н.И., 1968).

Вторжение гуннов нанесло последний удар Боспорскому государству. Кочевые орды гуннов, ворвавшиеся в Восточную Европу из степей Центральной Азии, как смерч прошли по Северному Причерноморью, оставляя за собой лишь пожарища и развалины. В своем движении гунны увлекали за собой другие племена и народности, в том числе и сармато-аланское население Причерноморья. Готы были сметены этим гунно-аланским потоком и отброшены далеко на Запад, только горстка их уцелела в горах Крыма. Об опустошительном характере гуннского нашествия, об истреблении гуннами встречавшегося на их пути населения хорошо известно из свидетельств древних авторов. Правда, эти свидетельства относятся в основном к более западным районам, но нет никаких оснований предполагать, что гунны в Северном Причерноморье вели себя иначе. Раскопки городов и поселений Боспора рисуют достаточно ясную и впечатляющую картину полного разгрома всех населенных пунктов в 70-х годах IV в. Слои пожарищ, останки погибших жителей, монетные клады подтверждают представление о гуннском нашествии на Боспор как об общей катастрофе (Гайдукевич В.Ф., 1949а; Сокольский Н.И., 1963а; Блаватский В.Д., 1964в; Кругликова И.Т., 1966а; Голенко К.В., Сокольский Н.И., 1968, с. 75). Гунны явились на Боспор из степей Приазовья. Одна их орда проследовала через Таманский полуостров, переправилась через Керченский пролив в самом узком его месте у косы Чушка и затем прошла по европейской части Боспора. Весь этот путь отмечен пожарищами и следами разрушений (Сокольский Н.И., 1968). Боспорские города были окончательно уничтожены, а государство перестало существовать. И хотя на пепелищах некоторых боспорских городов (Пантикапея, Тиритаки, Танаиса и др.) в конце IV в. вновь возрождается жизнь и восстанавливаются кое-какие традиции античной культуры, все же гуннский погром следует считать той исторической вехой, которая завершает собой тысячелетнее развитие античных государств в Северном Причерноморье.

Херсонес в позднеантичное время продолжал сохранять относительно тесную связь с Римом. Когда римские гарнизоны в середине III в. были выведены из Крыма, в Херсонесе все же оставался римский воинский контингент, как можно судить по надгробию солдата XI Клавдиева легиона второй половины III в. (IPE, I², 550). В конце III и в начале IV вв. Херсонес принимает участие в некоторых военных акциях римлян. У Константина Багрянородного (53) сохранилось известие о борьбе Херсонеса против Боспора во времена Диоклетиана. Хотя рассказ облечен в легендарную форму и принимать его целиком на веру нельзя, все же в основе его, вероятно, лежат реальные факты из области херсонесско-римских и херсонесско-боспорских отношений (Гайдукевич В.Ф., 1949а; Надель Б.И., 1961б; Харматта Я., 1967; Кругликова И.Т., 1966а; Gajdukevič V.F., 1971; Анохин В.А., 1977б). Позднее херсонесцы успешно сражались против готов на Дунае, за что получили от императора Константина ряд привилегий. Надписи свидетельствуют о том, что в Херсонесе в течение почти всего IV в. н. э. продолжал находиться римский гарнизон, что жители усиленно возводили и обновляли городские укрепления (IPE, I², 449, 450). Херсонес избежал ужасов гуннского погрома, по археологические раскопки говорят о том, что в IV–V вв. Херсонес находился в значительном упадке (Белов Г.Д., 1948а). Собственная монетная чеканка Херсонеса прекратилась еще во второй половине III в. н. э. и в городе обращалась привозная монета, чеканившаяся в восточных провинциях Римской империи (Гилевич А.М., 1968; Анохин В.А., 1977б). Почти тысячелетнее существование античных рабовладельческих государств в Северном Причерноморье имело большое значение как для истории народов нашей страны, так и для истории всего древнего мира.

В результате возникновения на северных берегах Черного моря греческих городов и благодаря постоянным контактам, которые поддерживали эти города с рабовладельческими государствами всего Средиземноморья, Северное Причерноморье оказалось тесно связанным с античным древним миром и само смогло сыграть в его судьбе значительную роль.

Существование античных государств в Северном Причерноморье способствовало ускорению распада родоплеменных и вызреванию классовых отношений у скифов, сарматов и других обитателей южнорусских степей. Благодаря античным городам, население Северного Причерноморья познакомилось с передовой греческой культурой и искусством, что привело не только к возникновению здесь своеобразного варианта античной культуры, но и способствовало дальнейшему расцвету собственных культур древних народов Причерноморья. Греки принесли в Северное Причерноморье свои технические навыки, высокое мастерство, особенно в области архитектуры, ремесла, искусства и т. д.

Существование античных государств в Северном Причерноморье не прошло бесследно и для дальнейшей истории нашей страны. Как ни значителен был упадок античной культуры в IV в. н. э., как ни жесток был разгром, учиненный гуннами, традиции древней культуры не были полностью уничтожены и забыты. Известно, какую роль сыграл в развитии древнерусского государства и русской культуры раннесредневековый Крым, в частности город Корсунь (Херсонес), куда ездил креститься киевский князь Владимир и откуда Киевская Русь, несомненно, почерпнула некоторые представления о традициях античной культуры. Восточный Крым вошел в состав древнерусского Тмутараканского княжества, города которого являлись возрожденными центрами погибшего за несколько столетий до того Боспорского государства. Сама столица княжества Тмутаракань возникла на месте боспорского города Гермонассы на Таманском полуострове. Культурные связи между средневековыми городами Причерноморья и предшествовавшими им античными центрами еще мало изучены, но не подлежит сомнению, что такие связи существовали в разных областях, примеры чему дает история Херсонеса — Корсуня, Пантикапея — Корчева, Феодосии — Кафы и других городов (Якобсон А.Л., 1963; 1978).

Особенностью античных государств Северного Причерноморья (как и всех вообще античных государств) по сравнению с обществами с господством первобытно-общинного строя является возможность использования для их характеристики не только археологических материалов, но и иных категорий источников: нарративных, эпиграфических, нумизматических. Нарративные источники — это сообщения древнегреческих и латинских авторов, в тон или иной связи касавшихся событий, происходивших на территории этих государств и соседних «варварских» народов. К сожалению, до нас практически не дошли сочинения тех историков, которые жили и творили здесь, хотя одна из херсонесских надписей, например, упоминает о местном историке Сириске (IPE, I², № 344).

Северное Причерноморье (и греческие государства, и особенно местные народы) привлекало внимание многих античных авторов: историков, философов, географов, поэтов и т. д. В.В. Латышев (с рядом сотрудников) собрал в виде единого свода практически все сведения о Северном Причерноморье, содержащиеся в античной литературе («Scythica et Caucasica». Известия древних писателей, греческих и латинских о Скифии и Кавказе — в дальнейшем — SC). Только незначительная часть сообщений античных авторов основывается на личном знакомстве их с городами Северного Причерноморья. (О развитии античной литературной традиции о Северном Причерноморье см.: Ростовцев М.И., 1925). Гак, в Ольвии бывал «отец истории» Геродот. Однако в центре внимания его была Скифия (подробнее см.: Рыбаков Б.А., 1979), и он дает только некоторые сведения об этом городе (в связи с историей скифов), а о Херсонесе и Боспоре даже не упоминает. Бывал в Ольвии на рубеже I–II вв. и известный ритор Дион Хрисостом, в «Борисфенитской речи» которого содержатся ценные сведения о городе того времени. Однако большинство сообщений о Северном Причерноморье, имеющихся в античной литературе, основано не на личном знании автора, а на книжной традиции. В результате этого, например, в сообщениях авторов римского времени часто появляются сведения, восходящие еще к периоду первого знакомства греков с этими странами. Иногда в одном и том же произведении соседствуют свидетельства разного времени: современные автору и более ранние. Источниковедческий анализ этих сообщении почти всегда чрезвычайно затруднен как отрывочностью сведений, так и отсутствием многих посредствующих звеньев в развитии античной письменной традиции. Исключением из этого правила являются только места, касающиеся Боспорского царства, в речах афинских ораторов IV в. до н. э. Исократа, Эсхина и Демосфена, поскольку они одновременны описываемым в них событием и порождены конкретными обстоятельствами, не имеющими никакой связи с литературной традицией.

Мы не будем подробно анализировать античную традицию, поскольку во всех разделах первой части данного тома содержится сводка сведений античных авторов относительно каждого из центров Северного Причерноморья. Отметим только, что эта традиция весьма многообразна по своему составу. Она включает произведения различного жанра. О Северном Причерноморье писали и историки (помимо Геродота необходимо упомянуть Полибия, Диодора, Помпея Трога, Аппиана, Плутарха, Тацита, Диона Кассия, авторов Scriptores Historiae Augustae, Аммиана Марцелина и др.), географы (Эратосфен, Страбон, Клавдий Помноний Мела, Клавдий Птолемей и др.), авторы более практических географических руководств по плаванию в этих местах — «периплов» (Псевдо-Скилак, Псевдо-Скимн, Арриан и др.). Не прошел мимо Северного Причерноморья и энциклопедист Плиний Старший в своем замечательном произведении «Естественная история» (Скржинская М.В., 1977). Чрезвычайно интересные сведения содержатся и в некоторых специальных произведениях, таких как «О воздухе, водах и местностях» Псевдо-Гиппократа или «Военные хитрости» Полиена. Отрывочные сообщения о городах на северных берегах Понта содержатся еще у очень многих авторов (Ростовцев М.И., 1925).

Второй важной категорией источников являются эпиграфические, т. е. надписи, вырезанные на каменных плитах, находимые в различных местах Северного Причерноморья. Первый полный свод надписей был опубликован В.В. Латышевым (IPE, т. I, 1885, 1916 (2-ое издание); т. II, 1890; т. IV, 1901)[1]. Основная масса надписей — на греческом языке, небольшая часть — на латинском. В отличие от данных письменной традиции, эти источники, как правило, одновременны с отраженными в них событиями и исходят от непосредственных их участников. По своему содержанию надписи могут быть разделены на три основных типа: 1 — государственные декреты; 2 — посвятительные надписи; 3 — надгробные надписи. Особое значение для изучения политической (а иногда и экономической) истории имеют надписи первого типа: вторая категория наиболее важна для изучения истории религиозных воззрений. В этих надписях основное место занимают посвящения божествам. Однако они интересны и для политической истории, поскольку делались не только индивидуально, но и магистратами (пли их коллегиями). Надгробные надписи дают значительный просопографический материал и позволяют изучать, например, этнический состав населения и его динамику. Необходимо также упомянуть еще строительные надписи (содержащие сведения о строительстве или ремонте общественных сооружений или городских стен), различные надписи религиозных союзов (фиасов), списки победителей спортивных состязаний, документы об отпуске рабов на волю (манумиссии) и т. д. В большинстве случаев надписи сообщают о таких событиях, которые не нашли отражения в сочинениях историков, что особенно повышает их значение. Сложность анализа этой категории источников определяется тем, что часто не известны события, породившие, например, тот или иной декрет, многие надписи к тому же фрагментарны. На территории Средиземноморья были обнаружены надписи, связанные своим содержанием с греческими городами Северного Причерноморья. Большую часть их собрал, перевел и прокомментировал Б.Н. Граков (Граков Б.Н., 1939б).

Важное значение для истории экономики, особенно внешней торговли государств Северного Причерноморья имеют клейма на амфорах и черепицах (Придик Е.М., 1917; 1911; Граков Б.Н., 1929; Шелов Д.Б., 1956б; 1966б; 1975; Брашинский И.Б., 1961а; 1961б; 1963в; 1964; 1965а; 1976а; Brashinsky J.B., 1973). Для истории культуры важны граффити — надписи, процарапанные на различных предметах домашнего обихода (Толстой И.И., 1953; ГАХ) и дипинти — надписи, нанесенные краской (Шелов Д.Б., 1978).

Чрезвычайно важным источником по политической, экономической и культурной истории всех государств Северного Причерноморья являются монеты, как чеканенные на месте, так и поступившие сюда из других античных центров (Бурачков П.О., 1884; Зограф А.Н., 1951; 1957; Шелов Д.Б., 1956а; Анохин В.А., 1977; Frolova N.А., 1979)[2].

История археологического изучения каждого из отдельных центров Северного Причерноморья, подробно освещается в соответствующих разделах данного тома. В силу этого здесь мы отметим только самые основные факты, характеризующие развитие археологических исследований в Северном Причерноморье в целом. Изучение античных древностей Причерноморья началось в конце XVIII в. после присоединения Крыма. Первый этап исследовании характеризуется общим знакомством с нумизматикой, сбором имеющихся на поверхности земли древних предметов, составлением планов городищ, попытками идентификации их с древними городами, известными по письменным источникам (Паллас П.С., 1795; Сумароков П., 1800; 1803; Муравьев-Апостол И.М., 1823; Koehler Н.К.Е., 1805; Koeppen P., 1823; Dubois de Montpéreux F., 1843; см. также Герц К.К., 1876; Бузескул В.П., 1924, 1927).

Хотя эпизодические раскопки производились уже в конце XVIII в., первые сколько-нибудь серьезные (по своей методике) археологические исследования начались в XIX в. Они производились П. Дюбрюксом, И.А. Стемпковским, И.П. Бларамбергом (Стемпковский И.А., 1826; 1827; Бларамберг И.П., 1848; 1889). В это же время были созданы первые на юге музеи: в Феодосии (1811 г.), Одессе (1825 г.), Керчи (1826). Основным объектом раскопок в это время являлись курганы. Своего рода итогом первых этапов изучения археологии античного Северного Причерноморья были сводные монографии, посвященные Боспору: «Древности Босфора Киммерийского, хранящиеся в музее Эрмитажа» (ДБК) и монография А.Б. Ашика, проводившего в течение ряда лет раскопки на Керченском и Таманском полуострове, к сожалению, часто без должной фиксации (Ашик А.Б., 1845; 1848; 1851). Важное значение имело создание в 1859 г. Императорской Археологической комиссии, на которую было возложено руководство всеми раскопками на территории России.

Следующий значительный этап в изучении античных центров Северного Причерноморья приходится на конец XIX — начало XX в. Он в первую очередь связан с именами крупнейших русских ученых В.В. Латышева (1855–1921) и Б.В. Фармаковского (1870–1928). В.В. Латышев был крупнейшим эпиграфистом своего времени, первым издателем свода надписей Причерноморья, создателем ряда замечательных трудов по истории Херсонеса, Ольвии, Боспорского царства (Латышев В.В., 1884; 1887; 1893; 1909), написанных в первую очередь на базе эпиграфических источников и не утративших своего значения до сего времени. Б.В. Фармаковский создал научную методику раскопок античного города и методику использования археологических материалов как исторического источника. Хотя раскопки Херсонеса велись уже с 1888 г. (руководитель К.К. Косцюшко-Валюжинич), а в Пантикапее в 90-х годах в течение трех сезонов также исследовались городские слои (по инициативе К.Е. Думберга), только после того как Б.В. Фармаковский с 1900 г. стал осуществлять систематические раскопки Ольвии можно говорить о начале подлинного изучения города Северного Причерноморья античной эпохи. Большое значение имели труды и ряда других русских ученых того времени, в первую очередь М.И. Ростовцева, Е.М. Придика, П.О. Бурачкова, А.В. Орешникова и др.

Великая Октябрьская социалистическая революция стала важнейшим рубежом в истории человечества. Она означала также начало нового этапа в развитии всех общественных наук, в том числе и археологии. Уже в 1919 г. по декрету, подписанному В.И. Лениным, была упразднена Археологическая комиссия и создана Российская (позднее — Государственная) Академия истории материальной культуры, входившая в состав Наркомпроса. В 1937 г. она была преобразована в Институт истории материальной культуры (с 1960 — Институт археологии АН СССР). Особенно важной была задача овладения учеными марксистским исследовательским методом.

Важнейшими центрами формирования марксистской исторической методологии в применении к исследованию древних обществ являлись Государственная Академия истории материальной культуры (ГАИМК) и Российская Ассоциация научно-исследовательских институтов общественных паук (РАНИОН). Важнейшими особенностями этих двух учреждений было сотрудничество в них молодых историков марксистов и археологов с учеными старшего поколения, стремившимися освоить марксистское мировоззрение. Второй особенностью было тесное сотрудничество в рамках единого исследовательского организма археологов и историков, что помогало археологам преодолевать традиции буржуазной археологии с ее преимущественно вещеведческим подходом. Для рождающейся советской археологии важнейшей задачей была разработка методики социологической интерпретации археологических материалов с тем, чтобы использовать их для создания подлинной истории, как истории трудящихся масс, истории развития производительных сил и производственных отношений, истории общества в целом.

Прошедшие в начале 30-х годов дискуссии привели к окончательному решению вопроса о формационном определении античного общества; оно стало рассматриваться как рабовладельческое. Значительную роль в создании марксистского антиковедения сыграли С.А. Жебелев и, особенно, А.И. Тюменев. В методике полевых работ, разработанной Б.В. Фармаковским, имелся уже готовый инструмент исторической интерпретации археологических материалов. Однако необходимо было разработать другие стороны археологической методики: анализ массового материала, изучение технической базы античного общества по материальным остаткам, выявление возможностей археологических источников для понимания социальной истории античного общества и т. д. Практическое воплощение это находило в преимущественном интересе к исследованию городов и сельских поселений и стремлении в первую очередь выявить следы производственной деятельности, разработать общие схемы экономического развития, попытаться определить характер социальной структуры и т. д.

Именно в это время были созданы первые работы, посвященные анализу отдельных видов ремесла в античных городах Северного Причерноморья и предприняты первые попытки археологического исследования сельских поселений, что было порождено стремлением изучить характер сельского хозяйства — основной отрасли экономики античного общества. Были сделаны первые попытки охарактеризовать в целом экономику отдельных государств Северного Причерноморья, в частности Боспора (Жебелев С.А., 1953, с. 82 сл.).

Особенно активно развивалась античная археология после окончания Великой Отечественной войны, на время прервавшей исследования античных памятников Северного Причерноморья. Большое значение имела организация сектора античной археологии (1944), руководителем которого с момента основания до 1970 г. был выдающийся советский исследователь античности В.Д. Блаватский (организационным центром археологов-антиковедов Ленинграда является группа античной археологии ЛОИА). Важнейшей особенностью этого периода является постоянно растущий размах археологических исследований, в которых, помимо Института археологии АН СССР, активное участие принимает Институт археологии АН УССР, ряд музеев (в том числе крупнейшие — Государственный Эрмитаж, ГМИИ, ГИМ), большое число университетов и т. д.

Второй важнейшей особенностью этого периода является активное изучение всех видов памятников: городов, сельских поселении различных типов, могильников и т. д. Особо активно исследуются сельские поселения, ранее почти не изучавшиеся. Значительное внимание уделяется изучению экономики. В ряде монографических работ (В.Д. Блаватский, В.Ф. Гайдукевич, И.Т. Кругликова, С.Ф. Стржелецкий, Е.Г. Суров, В.И. Цалкин) исследовалось как сельское хозяйство в целом, так и отдельные его отрасли. Не меньше внимания уделяется и изучению ремесленного производства. (Т.М. Арсеньева, Г.Д. Белов, В.Д. Блаватский, Т.Н. Высотская, И.Б. Зеест, В.И. Кадеев, Е.Г. Кастанаян, М.М. Кобылина, И.Т. Кругликова, И.Д. Марченко, Н.И. Сокольский, Н.П. Сорокина и др.), а также характеру экономических связей центров Северного Причерноморья, как со Средиземноморьем, так и с местными племенами (Т.В. Блаватская, И.Б. Брашинский, И.Б. Зеест, Н.А. Онайко. Д.Б. Шелов, И.Г. Шургая и др.). Несмотря на недостаток источников, исследуются проблемы социальной структуры общества (Б.Д. Блаватский, В.Ф. Гайдукевич, В.И. Кадеев и др.). Чрезвычайно активно изучается культура античных центров Северного Причерноморья, особенно в связи с проблемами взаимоотношения с культурой местного населения, как находившегося в составе античных государств, так и независимого от них.

Большими успехами характеризуется и исследование монетного чекана и денежного обращения (А.Н. Зограф, П.О. Карышковский, Д.Б. Шелов, В.А. Анохин, Н.А. Фролова, К.В. Голенко и др.), активно изучаются как вновь открытые надписи, так и ранее уже известные (А.И. Болтунова, Т.В. Блаватская, Т.Н. Книпович, Э.И. Соломоник и др.), много внимания уделяется исследованиям в области керамической эпиграфики (И.Б. Брашинский, Б.Н. Граков, В.И. Цехмистренко, Д.Б. Шелов и др.).

Важную роль в развитии античной археологии сыграли, проведенные в послевоенные годы научные конференции, на которых обсуждались наиболее сложные и дискуссионные проблемы истории и археологии античного Причерноморья (1956 г. — «Процесс исторического развития античных государств Северного Причерноморья»; 1960 г. — «Античный город», 1977 г. — «Проблемы греческой колонизации Северного и Восточного Причерноморья»; 1979 — «Демографическая ситуация в Причерноморье в период Великой греческой колонизации»).

Подъем археологических исследований, расширение базы, источников, углубленное изучение ряда частных проблем позволили перейти к созданию ряда обобщающих трудов, посвященных как истории отдельных государств или городских центров Причерноморья (Г.Д. Белов, В.Д. Блаватский, В.Ф. Гайдукевич, М.М. Кобылина, Д.Б. Шелов), так и всего региона в целом (в первую очередь ряд монографий В.Д. Блаватского).

Проблема периодизации истории Северного Причерноморья еще не нашла общепринятого решения. Периодизация С.А. Жебелева (Жебелев С.А., 195З, с. 358) почти полностью скалькирована с периодизации материковой Греции с одним только отличием: I в. до н. э. он выделяет в особый период, называя его понтийским. Периодизация, предложенная В.Д. Блаватским (Блаватский В.Д., 1959б), основывается, в первую очередь, на характере исторического развития Боспорского царства. Исследователи Ольвии и Херсонеса предлагают для этих центров свою периодизацию.

Вопрос о местоположении населенных пунктов Днестровского лимана, указываемых античными авторами, оживленно обсуждался исследователями XIX и начала XX в. (Стемпковский И.А., 1826; Беккер П.В., 1860, 1853; Брун Ф.К., 1853; Гошкевич В.И., 1912). Сохранился к нему интерес и в настоящее время (Синицын М.С., 1960б). За последние десятилетия на берегах Днестровского лимана (табл. I, I), выявлено много остатков городищ и поселений античного периода (Клейман И.Б., Ревенко К.И., 1959; Черняков И.Т., 1960, 1967; Дзис-Райко Г.А., 1963), но твердо пока установлено местоположение только двух городов — Тиры и Никония (табл. I, I, 1, 2). Вопрос местоположения Тиры получил окончательное решение после раскопок Э.Р. Штерна в 1901 г. на территории средневековой крепости г. Белгорода-Днестровского. Что касается Никония, то уже П.В. Беккер, а за ним В.И. Гошкевич высказались за отождествление с Никонием городища, остатки которого сохранились северо-западнее с. Роксоланы Овидиопольского р-на (Беккер П.В., 1853; Гошкевич В.И., 1912; также см.: Карышковский П.О., 1966а).

Геродот не называет здесь ни одного населенного пункта и ограничивается сообщением, что в устье реки Тираса живут эллины, называющие себя тиритами (IV, 51). Возможно, Геродоту были известны лишь мелкие поселения вдоль берегов Днестровского лимана (Зограф А.Н., 1951, с. 111). Перипл Псевдо-Скилака (§ 68) между Петром (Дунаем) и Таврической землей (Крымом), «в земле скифов» упоминает только два эллинских города — Офиусу и Никоний (о возможной причине крайней скудости сведений Псевдо-Скилака об этом районе см.: Ростовцев М.И., 1925, с. 24). Согласно Плинию (IV, 82) и Стефану Византийскому, Офиуса — более древнее наименование Тиры. Когда город был переименован — неизвестно. Но судя по монетам, во второй половине IV в. до н. э. город назывался Тирой. Возможно, переименование города произошло раньше, и, следовательно, Псевдо-Скилак для данной части своего перипла воспользовался сведениями какого-то раннего литературного источника, в котором город фигурировал под своим более древним наименованием. В землеописании Псевдо-Скимна (799–803) и в перипле Псевдо-Арриана (88, 89) дается характеристика достоинств реки Тираса, ее берегов, содержится свидетельство об основании Тиры милетянами, упоминается еще один населенный пункт Неоптолемовы, находящийся в 120 стадиях от Тираса (о локализации Неоптолемовых на морском побережье у устья Днестровского лимана см.: Беккер П.В., 1853; Синицын М.С., 1960б).

Страбон (VII, 3, 16) сообщает, что Офиуса и Никоний находились на противоположных берегах реки Тираса (Днестровского лимана) почти напротив друг друга, на расстоянии 140 стадиев от ее устья. Ф. Билабелем было высказано предположение, что тексты Псевдо-Скилака и Страбона испорчены. И в том, и в другом случае Ф. Билабель видел интерполяцию, вызванную тождеством наименования города и реки (Тирас), и полагал, что Страбон под словом «город» подразумевал Тиру (Bilabel F., 1920, с. 19 сл.). С этой точкой зрения солидаризовалась Т.Д. Златковская (Златковская Т.Д., 1959, с. 60–69), по мнению которой в тексте Страбона говорилось о трех городах на побережье Днестровского лимана — Никонии, Офиусе и Тире. И.И. Стемпковский, отождествлявший Тиру и Офиусу, полагал, что Страбон привел в различных стадиях исчисление одного и того же расстояния (Стемпковский И.И., 1826, с. 4; развернутый анализ близкой точки зрения и литературу см.: Карышковский П.О., 1966а, с. 156, 157). Поскольку Страбон неоднократно говорит, что об интересующем нас районе у эллинов нет сведений (Ростовцев М.И., 1925, с. 33, 53), правомерно предположение, что эти данные Страбон почерпнул из какого-то раннего источника, в котором Тира фигурировала под своим более древним наименованием — Офиуса. «При устье Тираса» Страбон упоминает Неоптолемову башню и Гермонактову деревню.

Наименование ряда населенных пунктов района Днестровского лимана содержится в «Географии» Клавдия Птолемея (III, 10, 8). Он, как и Валерий Флакк (IV, 84–85), считал Тиру и Офиусу двумя различными городами. Возможно, что Валерий Флакк воспользовался материалами какого-то географического трактата (Ростовцев М.И., 1925, с. 58), где Тира и Офиуса могли упоминаться раздельно. Старший современник Плиния Помпоний Мела (II, 7) ограничивается констатацией, что река Тирас при устье касается одноименного с нею города.

Перипл Арриана (31–32), составленный в период экономического расцвета Тиры, характеризует местности к западу от Борисфена как пустынные и безымянные. Причину этого явного несоответствия раскрыл М.И. Ростовцев, согласно выводам которого перипл в части, касающейся Северо-Западного Причерноморья, составлен Аррианом на основании более ранних литературных данных (Ростовцев М.И., 1925, с. 64 и сл.; там же дана критика теории Брандиса о фальсификации в византийское время этой части перипла).

Остатки Тиры лежат на небольшом выступающем к северу мысу трапециевидной формы (табл. I, 1), поверхность которого имеет уклон в сторону лимана. Известно более 40 памятников лапидарной эпиграфики, связанных с Тирой (IPE, I², № 2-18, 40, 371; Nicorescu P., 1933, 1944). Псефизма рубежа IV–III вв. до н. э. содержит сведения об органах полисного самоуправления (Nicorescu P., 1933, V, 2). К эллинистическому времени относится почетный декрет (Фурманская А.И., 1960а), но в нем отсутствует название города. Интересны псефизма Коккея 181 г. н. э. (IPE, I², № 2) и надпись с посланием легата Нижней Мезии Овиния Тертулла и с копиями двух писем императора Септимия Севера, подтверждающими предоставленное тиранцам право беспошлинного ввоза товаров (IPE, I², № 4). Декрет середины или второй половины III в. до н. э. на мраморной плите, изданный каллатийцами в честь гражданина Тиры (Pippidi D.М., 1962, № 1) и постановление начала I в. до н. э. граждан города Томы в честь тиранца Нила (Граков Б.Н., 1939а, с. 310 сл.) свидетельствуют о посреднической роли Тиры, как торгового центра. Тира упоминается в ольвийском декрете II–III вв. н. э. (IPE, I², № 40). О связи Тиры с Херсонесом, возможно, говорит надпись, найденная в Херсонесе (ПАК, 1909, вып. 3, с. 23). Начертанное на крае мраморной чаши III в. до н. э. посвящение Аполлону Врачу (Nicorescu P., 1933, № 1) и посвятительная надпись Серапису и Исиде (IPE, I², № 5) свидетельствуют о религиозных культах. Из надписей на надгробиях (Граков Б.Н., 1939б; Карышковский П.О., 1959г; 1966б, с. 149) можно почерпнуть сведения о внешних связях Тиры и об этническом составе ее населения в первые века нашей эры. Ряд латинских надписей посвятительного характера оставлен римским гарнизоном (Nicorescu P., 1937; Тудор Д., 1960, с. 244 сл.; Клейман И.Б., 1965). Значительный интерес представляет надпись в честь императора Траяна по поводу торжественного открытия какого-то военного сооружения (Nicorescu P., 1944).

Найденные в Тире граффити, принадлежат к категории посвящений (Головко И.Д., 1963, с. 110–113). Среди клейм на черепицах и амфорах преобладают эллинистические, преимущественно фасосские, гераклейские и синопские (Nicorescu P., 1924. 1933; Avakian G., 1931; Штаерман Е.М., 1951). Особую группу составляет черепица из Тиры с латинскими клеймами. По ним и по лапидарным надписям устанавливается, что с начала II в. н. э. в Тире находились вексилляции (табл. I, А), в состав которых вначале входили воины V Македонского легиона, а позднее отряды из воинов I Италийского и XI Клавдиева легионов, дислоцировавшихся в Нижней Мезии. Во времена Траяна базировавшиеся в Тире отряды возглавляли центурионы V Македонского, затем I Италийского легионов (Nicorescu P., 1937; Тудор Д., 1960, с. 243 сл.; Клейман И.Б., 1965; 1971).

Из центров Днестровского лимана самостоятельное монетное дело существовало только в Тире (Зограф А.Н., 1951; 1957; Карышковский П.О., 1960а). Первый период — автономная чеканка Тиры начинается в конце 50-х гг. IV в. до н. э. эмиссиями серебряных драхм, тип которых копирует кизикины. В течение III–II вв. для нужд внутреннего рынка монетный двор Тиры чеканил медную монету. Для международной торговли использовались электровые кизикины, золотые монеты с типом Александра Македонского и выпускавшиеся Тирой подражания золотым статерам Лисимаха. Первый период завершается выпуском монет, свидетельствующих о подчинении Тиры с конца II в. до н. э. Митридату Евпатору. В течение второй половины I в. до н. э. и до времени императора Домициана (31–96 гг.) Тира своих монет не выпускала. Второй период автономной чеканки продолжался до конца правления императора Александра Севера (225–235 гг.) с перерывами в периоды правления императоров Нервы, Траяна, Марка Аврелия. Монеты Тиры этого периода представляют обычную для провинциальных городов римской империи медь с портретами членов императорского дома.

Важным историческим источником являются клады (Фурманская А.И., 1963в). Для изучения торговых связей показательны находки монет Тиры за пределами города (в Ольвии, Херсонесе, вблизи Пантикапея) и находки в Тире монет других античных центров: Истрии, Том, Каллатии, Ольвии, Херсонеса, Афин, царской Фракии (Зограф А.Н., 1957; Анохин В.А., Пушкарев В.П., 1965), а также ряда позднеримских и византийских монет (Карышковский П.О., 1971а). На основании изображений на монетах Тиры можно говорить о культах бога реки Тираса, Деметры, Аполлона, Диониса, возможно, также Афины, Гермеса, Геракла, Асклепия.

Археологическое изучение Тиры велось в 1900, 1912 гг. Э.Р. Штерном на первом и втором дворах крепости, на гласисе и в прилиманной части (Штерн Э.Р., 1901, 1913), в 1919, 1928, 1929 гг. румынскими археологами не территории крепостных дворов и на гласисе (Nicorescu P., 1924; 1933), в 1932, 1935, 1940 гг. — Аккерманским краеведческим музеем (материалы раскопок не опубликованы). С 1945 г. Тира изучается экспедицией Института археологии АН УССР и Одесского государственного археологического музея (Дмитров Л.Д., 1949; 1952; 1955; Фурманская А.И., 1957; 1962; 1963а, в; 1964; Клейман И.Б., 1965; 1971; 1976а; Крыжицький С.Д., 1972). Основные работы сосредоточены на прикрепостной площади — «Центральный раскоп» (табл. I; II–IV), где выявлены строительные остатки эллинистического периода и первых веков нашей эры. За пределами средневековой крепости, на территории современного города, были заложены шурфы, благодаря чему удалось установить, что размеры сохранившейся части территории Тиры составляют около 10–15 га. Некрополь Тиры пока не обнаружен. Известен лишь один склеп за современным городом.

Наиболее ранние раскопанные строительные остатки относятся к периоду раннего эллинизма. Предположение отдельных исследователей о существовании греческого поселения на месте Тиры в VII–VI вв. до н. э. базировалось на опубликованной В. Пырваном (Părvan V., 1923) устной информации Б.В. Варнеке о находке фрагментов ваз и статуэток этого времени, а также на встречающихся в культурных напластованиях Тиры обломках ионийских сосудов VI в. до н. э. (Nicorescu P., 1933). Исследователи, полагающие, что Тира была основана не позднее VI в. до н. э. (например, Златковская Т.Д., 1959, с. 63), ссылаются на свидетельство Псевдо-Скимна (803), согласно которому Тиру основали милетяне, что не могло произойти после ионийского восстания греков в 500–494 гг. до н. э. Свидетельство Псевдо-Скимна находит как будто подтверждение в календаре Тиры, имеющем ряд общих с милетским календарем месяцев (Латышев В.В., 1909, с. 25 сл.). А.Н. Зограф, не исключая того, что поселение на месте Тиры могло возникнуть раньше V в. до н. э., полагал, однако, «что даже в отношении V в. до н. э. мы не имеем уверенности, существовала ли в то время на этом месте городская община, носившая имя Тиры» (Зограф А.Н., 1951, с. 111; 1957, с. 11). Не менее проблематичен вопрос о вхождении Тиры в Афинский морской союз, поставленный в связи с находкой в крайне поврежденном виде афинского постановления об уплате членами союза фороса за 425–424 гг. до н. э. (Meritt В., 1939). На этом эпиграфическом документе сохранились начальные буквы ряда городов, в число которых предположительно включена Тира.

Наиболее ранним документальным свидетельством государственного существования Тиры являются монеты. Возможно, с середины IV в. до н. э. Тира служила промежуточным пунктом при плавании вдоль западного и северо-западного побережья Черного моря. В IV–III вв. до н. э. Тира являлась античным полисом с обычными органами самоуправления — советом и народным собранием. С конца II в. до н. э. Тира, вероятно, входила в состав державы Митридата Евпатора (Шелов Д.Б., 1962). Около середины I в. до н. э. город был разрушен, по-видимому, гетами, но уже в середине I в. н. э. жизнь в городе возобновилась. В 56–57 гг. н. э. в Тире, возможно, с включением ее в состав Римской провинции Мезии, было введено новое летоисчисление. В этот период Тира, по-прежнему, сохраняла свойственные античному городу органы самоуправления. Основные государственные должности, наряду с романизированной верхушкой местного, греческого населения, занимали и римляне. В первые века нашей эры Тира являлась торговым городом, пользующимся правом беспошлинной торговли, подтвержденным во II в. н. э. императором Антонином Пием. Расцвету экономики города способствовало его расположение на важной в экономическом и стратегическом отношении дороге, пролегавшей через Дакию к дельте Дуная и к греческим городам Северного Причерноморья — Ольвии и Херсонесу. В 40-е годы III в. Тира пала, вероятно, под натиском готов, но жизнь на месте города продолжалась, по крайней мере, до последней трети IV в.

Историческая топография Тиры пока не прослежена. Строительные комплексы эллинистического времени выявлены в восточной части Центрального раскопа. Обнаружены остатки двух богатых жилых зданий, разделенных небольшим переулком. Они имели наземные и подвальные помещения. Как можно полагать (Фурманская А.И., 1964), в подвалах северо-восточной части здания II были расположены жилые помещения, а подвалы западной части здания имели хозяйственное назначение. Стены помещения 27 в нижней части были облицованы плитками, имитирующими мрамор, а выше — украшены росписью по штукатурке.

Лучше сохранились остатки постройки первых веков нашей эры. Они были сооружены, вероятно, во II в. н. э. на слое мощной насыпи, которой были засыпаны руины построек предшествующего периода. Застройка города в этот период носила террасный характер. Раскрыта ориентированная примерно с севера на юг уличная магистраль (1-я Поперечная улица) шириной 2,5 м. Еще одна улица (1-я Продольная) шириной 1,75 м проходила с ЗЮЗ на ВСВ. По улицам были проложены водостоки. По обе стороны 1-й Поперечной улицы раскопано два больших дома (№ III, IV). Дом № III, примыкавший к улице с востока, состоял не менее, чем из семи-восьми помещений (№ 11–14, 21, 22) и трех внутренних дворов. От дома № IV на противоположной стороне 1-й Поперечной улицы сохранились лишь помещения (№ 8, 10, 23. 24), располагавшиеся вдоль улицы. Оба дома представляют многокомнатные жилые комплексы, обшей площадью не менее 120 м². Рядом с жилыми домами существовали производственные сооружения. Открыты остатки двух гончарных печей (Максимов Е.В., 1955) и двух сооружений, связанных с обработкой железа, точное назначение которых установить не удалось.

Южнее жилых кварталов на Центральном раскопе выявлены остатки оборонительных сооружений. Раскопано три участка стен толщиной 2,15-2,20 м, ограждавших часть городской территории с севера, запада и юго-запада, и круглая в плане башня с внутренним диаметром около 11 м. Фасады стен выложены из массивных прямоугольных блоков и плит известняка различного размера, внутренний массив стен состоит из рваного камня и глины. Находки в процессе раскопок различного вещевого материала и обломков керамических сосудов указывают, что цитадель функционировала с конца I в. до н. э. до середины III в. н. э. На ее территории обнаружены остатки монументальной каменной постройки, возведенной в конце II в. в виде одного, прямоугольного в плане, помещения (6,15×10,9 м). Его стены, двухпанцирные, шириной 0,5–0,6 м, были возведены на цоколе, высотой около 1 м, стены сохранились на высоту до 2,20-2,30 м. В качестве строительного материала были использованы плиты плотного крупнозернистого известняка, сложенные на глиняном растворе. Здание перекрывала черепичная кровля. Для определения этой постройки как здания вексилляции решающую роль сыграли найденные здесь железные заградительные четырехжальные шипы, использовавшиеся в римской армии для оборонительных заграждений, и латинские черепичные клейма с именем командира вексилляции — центуриона I Италийского легиона (Клейман И.Б., 1965; 1971, 1976а).

Городской квартал и комплекс цитадели около середины III в. н. э. подверглись разрушению. Во второй половине III в. на разрушенных и частично разобранных сооружениях цитадели были возведены новые постройки. От них дошли остатки дома, пристроенного южной стороной к стене круглой башни, и нижние ряды кладок еще двух сооружений — помещения, прикрывавшего южный угол здания вексилляции, и подвала с лестницей, устроенной на юго-западной куртине оборонительной стены. Различная ориентировка сооружении позволяет говорить об отсутствии регулярной застройки в этот период.

В экономике Тиры в период эллинизма значительное место занимала торговля. Ввоз из античных центров в Тиру амфор, а также разнообразной парадной и обиходной посуды развивался в общих чертах по схеме, свойственной другим центрам Северного Причерноморья. В первичной публикации некоторых типов найденных в Тире сосудов (Фурманская А.И., 1957) сделаны общие наблюдения о проникновении в Тиру в IV–III вв. до н. э. гетской лепной посуды, а в первые века нашей эры — сосудов черняховского типа и посуды, имеющей аналогии в керамике скифских городищ Нижнего Днепра и в памятниках зарубинецкой культуры (табл. II, 1–7; III, 1-20). Выделяется небольшое число форм сосудов, которые можно считать продукцией гончарных мастерских Тиры (Максимов Е.В., 1955; Фурманская А.И., 1957). Из предметов вооружения, найденных в Тире, известны: железный наконечник копья и трехлопастные бронзовые наконечники стрел.

Памятники скульптуры — фигура Гигиейи (Дмитров Л.Д., 1949) и фигура Пана (Nicorescu Р., 1933) происходят из культурного слоя. Небольшие рельефы вотивного характера, один — из серого мраморовидного известняка, второй (табл. II, 13) из белого мелкозернистого мрамора, передающие изображение фракийского всадника, были найдены при раскопках помещения конца II — первой половины III в. (Фурманская А.И., 1965). Три другие скульптуры из серого мраморовидного известняка — герма Диониса, рельеф с изображением сидящих богинь и, вероятно, изображение Аттиса (табл. II, 10–12) происходят из помещения 24 (Фурманская А.И., 1960б). В помещении 22 помимо клада монет (Фурманская А.И., 1963в), найдены серебряная фибула и золотые перстни. Один в виде свернувшейся змеи, второй с вставленной сердоликовой интальей, на которой вырезана фигура Гермеса (табл. III, 21–23). Подавляющее большинство терракотовых статуэток — привозные. Аналогии им имеются среди статуэток западнопонтийских городов, например торс Афродиты (табл. II, 8) (Клейман И.Б., 1970а). Одна из фигурок первых веков нашей эры, по-видимому, изображает Аттиса (табл. II, 9), имеются терракотовые статуэтки танагрского типа.

Никоний располагался на восточном берегу Днестровского лимана (табл. I) на ровной слегка наклоненной в сторону лимана местности. С севера и юга городище ограничено глубокими балками. Его западная часть в настоящее время разрушена. Сохранившаяся площадь городища несколько более 3 га (табл. IV, 3).

Из эпиграфических памятников найдены только различные граффити (IV, 8, 8а): посвятительные, с именами владельцев в виде отдельных букв и пометки условного характера (Головко И.Д., 1966). Никоний в отличие от Тиры самостоятельной монетной чеканки не имел. В I–IV вв. до н. э. основным платежным средством на внутреннем рынке Никония служили истрийские медные литые монеты. Не исключено, однако, что в середине IV в. до н. э. Никоний мог выпускать местные подражания литым истрийским монетам. Монет других античных центров в Никонии найдено несоизмеримо меньше, чем монет Истрии. Подавляющая часть их принадлежит V–IV вв. до н. э.; это медные монеты Ольвии, несколько монет Тиры второй половины IV в. до н. э., по одной монете Аполлонии, Македонии, Амиса (Загинайло А.Г., 1966). Монет III–I вв. до н. э., за исключением одной монеты Тиры, тип которой не имеет достаточно твердой даты, не найдено.

Раскопки Никония ведутся с 1957 г. (Синицын М.С., 1966). Культурные напластования начального периода жизни города выявлены в западной и юго-западной частях городища. Начаты раскопки некрополя, включающего курганы и грунтовые погребения. Никоний возник, по-видимому, во второй половине VI в. до н. э. Являлся ли он в полном смысле слова апойкией Истрии (Синицын М.С., 1966, с. 55; Alexandrescu P., 1970, с. 152) неизвестно, но можно говорить об его определенной экономической, а, возможно, и политической зависимости от Истрии. Автохтонный элемент в составе населения Никония V–IV вв. до н. э. был незначителен. Около третьей четверти IV в. до н. э., по-видимому, в результате военного нападения Никоний был разрушен, но в последней четверти или в конце IV в. до н. э. жизнь в нем возобновилась. В конце III или в начале II в. до н. э. Никоний подвергся вторичному разрушению, и жизнь в городе восстанавливалась медленно. В первые века нашей эры размеры города возросли по сравнению с предыдущим периодом. В течение III–IV вв. н. э. жизнь в Никонии прекратилась.

В северо-западной части городища, в самой узкой части мыса, на котором располагался город, обнаружены остатки фортификационных сооружений второй половины V — первой половины IV в. до н. э. в виде рва, имеющего в поперечном разрезе очертания равнобедренного опрокинутого вершиной вниз треугольника с длиной каждой из сторон 5 м. Крепостная стена, вероятно, располагалась с западной стороны рва (Синицын М.С., 1966, с. 44, 45). От нее сохранились остатки глинобитного фундамента шириной 2,5 м. Во второй половине IV в. до н. э. эта стена перестала выполнять защитные функции, и в конце IV или в начале III в. до н. э. была разобрана (АО, 1976 г., с. 293). Ров был засыпан около середины IV в. до н. э. В первые века нашей эры этот участок был застроен жилыми домами.

Для начального периода жизни Никония характерные постройки двух типов: наземные дома и небольшие полуземляночные сооружения, в плане приближающиеся к прямоугольнику, впущенные в материк на глубину до 0,5 м, некоторые из них имели печи с поддувом, верхняя часть стен возводилась из сырцового кирпича. Наземные дома имели сырцовые стены и глинобитную кровлю, поддерживавшуюся столбами. Каменное строительство начинается в V в. до н. э.

В IV в. до н. э. застройка города носила, по-видимому, регулярный характер. Дома возводились вдоль улиц. Жилые комплексы состояли из нескольких наземных помещений и подвалов. В юго-западной части городища (табл. IV, 4) открыта улица шириной 3,5 м, замощенная речной галькой и фрагментами керамики. Она функционировала на протяжении V–IV вв. до н. э. На эту улицу выходил фасад дома площадью свыше 200 м², возведенный на слоевых субструкциях. Там же раскрыты остатки дома первых веков нашей эры, погибшего в пожаре в середине III в. н. э. Он состоял из ряда помещений общей площадью свыше 120 м², выход из которых вел во внутренний двор. В одном из помещений открыто четыре детских погребения в сосудах (АО, 1976 г., с. 372).

В настоящее время изучена привозная тонкостенная керамика из ранних слоев Никония (табл. IV, 5–7, 9-11) и лепная посуда (Кузьменко В.И., Синицын М.С., 1966). В ранних напластованиях среди лепной посуды преобладают фрагменты скифских горшков, в более поздний период встречаются в небольшом количестве также обломки готских лепных мисок и горшков. Значительную группу изделий художественного ремесла составляют ионийские и аттические статуэтки VI–IV вв. до н. э. Это обычного типа архаические терракоты в виде богини, восседающей на троне, присевшего на корточки Силена или Сатира, куклы с подвесными конечностями, протомы женского божества, Эрота и др. (Клейман И.Б., 1970а; 1976б). Найден фигурный сосуд раннеэллинистического времени с граффити на тыльной стороне (табл. IV, 8, 8а). Находки железных серпов и большое количество различного размера зерновых ям говорят о занятии жителей земледелием.

К востоку от городища тянется курганный могильник. В ближайшей к Никонию части находится, по-видимому, грунтовый могильник. Исследованы четыре кургана, содержавшие по нескольку захоронений IV в. до н. э. Прослежены два типа могильных сооружений, встречающиеся в одном и том же кургане: простые прямоугольные в плане ямы, и ямы с подбоем. Преобладает меридиональная ориентировка погребенных. В каждой могиле одно захоронение на спине в вытянутом положении. Вход в подбой закрывался несколькими амфорами (в одном из погребений их десять). Среди амфор есть клейменные фасоские и гераклейские. В могилах встречены: античная посуда (чернолаковый канфар, сетчатый лекиф и пр.), точильный брусок, железные ножи, медные наконечники стрелы, железный кинжал. Для первых веков нашей эры характерен обычай хоронить детей в амфорах и кувшинах (трупосожжения и трупоположения) на территории поселения и даже в домах.

В VI в. до н. э. возникли поселения Надлиманское III на левом берегу Днестровского лимана (Мелюкова А.И., 1975, с. 191; Дзис-Райко Г.А., 1966) и поселение в Нижнем Поднестровье у с. Беляевка Одесской обл. (Охотников С.Б., 1976). При раскопках этих поселений обнаружены остатки жилищ полуземляночного типа (круглых и прямоугольных в плане), ямы хозяйственного назначения. На Надлиманском III поселении найдена аттическая терракотовая статуэтка в виде восседающей на троне богини (Клейман И.Б., 1970а). Недостаточная изученность поселений не позволяет решить вопросы об этнической принадлежности их обитателей и взаимоотношении с греческими полисами. Поселения, видимо, были оставлены жителями в первой половице V в. до н. э.

В IV в. до н. э. на побережье Днестровского лимана появились новые поселения, просуществовавшие примерно до середины III в. до н. э. Лучше других исследованы городища у с. Надлиманское, поселения Пивденное и Николаевка. Синхронные им поселения выявлены в Нижнем Поднестровье и в ряде пунктов Днестро-Дунайского междуречья (Мелюкова А.И., 1969, с. 73, рис. 1). Это населенные пункты сравнительно небольших размеров: Надлиманское — 0,7 га (табл. IV, 1, 2) (Синицын М.С., 1960а; Дзис-Райко Г.А., 1966), Пивденное (табл. V, 1) и Николаевка (табл. V, 8) по 3 га. Укрепления (в виде рва) засвидетельствованы только на первом из них (Сальников М.С., 1966; Мелюкова А.И., 1975). Регулярная планировка, видимо, существовала только на городище Надлиманское (табл. IV, 1, 2). Наиболее типичны для всех поселений прямоугольные наземные дома, иногда встречались и землянки, а также и круглые в плане (на городище Надлиманское только в поздний период); обнаружены хозяйственные ямы и зольники. Среди находок встречаются амфоры, античные терракотовые статуэтки, керамика как скифского, так и гетто-фракийского облика (табл. V, 2–5, 18–20). Исследовался также могильник, расположенный к востоку от поселения Николаевка (Мелюкова А.И., 1975).

Кроме грунтовых могил, сохранились три кургана диаметром 12–14 м, в основании которых были кольцевые ограды из необработанных кусков и плит известняка. Под каждой курганной насыпью обнаружена одна могильная яма (в одном из курганов — две ямы), по форме и по размерам не отличающиеся от могил грунтового могильника. В грунтовом могильнике раскопано 47 простых погребений и 18 подбойных могил. Подавляющая часть могил имеет широтную ориентировку. Некоторые могилы были перекрыты большими положенными поперек ямы плитами известняка, на других поверх земляной засыпи лежали беспорядочно набросанные камни. Могилы имели в основном форму прямоугольника, реже — овала. В большинстве подбойных могил погребальная камера равна или слегка превышает площадь входной ямы, параллельна ей и выкопана в ее северной стене. Дно подбоя ниже дна входной ямы. Умершего клали в погребальную камеру на спину головой на восток, после этого вход в нее закрывался загородкой из камышовых стеблей, камышовыми циновками или необработанными плитами известняка, а входную яму засыпали землей.

В 15 подбойных, четырех подкурганных и в 21 простой грунтовой могилах обнаружены остатки жертвенной пищи (часть туши барана или коровы), положенной в чашу, стоявшую в ногах умершего. В могилах, содержавших несколько последовательно совершенных захоронений, остатки жертвенной пищи редки, в детских захоронениях — ее нет. Около половины погребений с жертвенной пищей, содержали также амфору. Иногда рядом с амфорой находился бронзовый или железный черпак (киаф) на длинной ручке (табл. VI, 25, 26) и греческие чернолаковые сосуды (табл. V, 6, 7). В детских погребениях сосуды отсутствуют. Гораздо меньше в погребениях простой сероглиняной посуды, еще меньше — лепных сосудов. Найдено много ножей (табл. VI, 16–21), которые втыкались в жертвенную пищу или клались рядом с нею, кинжалы, наконечники стрел и копий, мечи, топор (табл. VI, 1-15), чешуйчатый пояс. В могилы клали также зеркала (табл. VI, 30), пряслица и украшения — височные кольца, серьги, браслеты, бусы. Основную часть погребального инвентаря составляет керамика. Из 73 погребений происходят 25 амфор, примерно половина из них гераклейские; 25 аттических чернолаковых сосудов главным образом канфаров второй половины IV — первой половины III в. до н. э. Найдены: арибаллический сетчатый лекиф, алебастровый бальзамарий (табл. VI, 24), 13 сероглиняных гончарных сосудов. Лепная посуда в могилах представлена единичными экземплярами, хотя в быту она имела широкое распространение и составляла около 80 % всей керамики, встреченной в культурном слое поселения. Как уже указывалось, найдено также небольшое количество украшений (табл. VI, 22, 23, 27, 28, 32–35).

В первые века нашей эры в районе Днестровского лимана появляется новый тип поселений с наземными каменными домами и производственными сооружениями, например, поселение Молога II (АО, 1976 г., с. 285). Для могильников, связанных с этими поселениями, распространенным типом погребального сооружения, по-видимому, был земляной склеп — семейная усыпальница с погребальной камерой почти прямоугольной в плане и колоколовидной в разрезе, с коротким дромосом. Среди погребального инвентаря — краснолаковые сосуды, стеклянные бальзамарии, бусы, браслеты, фибулы, колокольчики, амулеты, оружие. На поселениях у сел Пивденное, Николаевка, Надлиманское III, Беляевка и на городище у с. Надлиманское почти полностью отсутствуют нумизматические находки. По-видимому, там не было регулярного денежного обращения. Вместе с тем в районе Днестровского Лимана встречаются монеты-стрелки и литые истрийские монеты (табл. I).

Широкое хождение на территории всего Северо-Западного Причерноморья серебряных монет Истрии, зарегистрированных среди нумизматических находок Тиры, Никония, Ольвии (табл. I), подтверждается также присутствием серебряных истринских статеров IV в. до н. э. в составе кладов. Клад таких монет найден вблизи с. Висунцы (Загинайло А.Г., 1976). Второй клад, содержавший кроме истрийских серебряных монет, серебряные монеты Тиры, обнаружен на левом берегу Днестра, вблизи с. Дороцкое (Загинайло А.Г., Нудельман А.А., 1971).

Змеиный (ранее Фидониси, в древности Левка или Ахиллов) остров, согласно сообщениям античной литературной традиции (Толстой И.И., 1918; Ростовцев М.И., 1918а) был важным центром культа Ахилла, возможно, уже с VI в. до н. э. В его культе эллинские черты слились с какими-то до-греческими (Ростовцев М.И., 1918а, с. 182), возможно, киммерийскими (Блаватский В.Д., 1964а, с. 19). С IV в. до н. э. о. Левка находился под контролем Ольвии, а со II в. до н. э. эта роль переходит к какому-то из городов Северо-Западного Причерноморья.

Детальный план острова был снят в 1823 г. капитан-лейтенантом Критским. Почти в центре острова им были замечены остатки фундамента здания, сложенного насухо из белого мраморовидного известняка. Он считал это здание храмом Ахилла. Это была квадратная в плане постройка (30×30 м), ориентированная по сторонам света. Внутреннее пространство поперечной стеной делилось на две неравные части, причем западная, в свою очередь, разделялась на три помещения. К северной стене постройки примыкало помещение, в котором находилась цистерна. В 1837 г. остатки фундамента этого сооружения были разобраны при постройке маяка, а мраморные детали (капители, базы, барабаны, каннелированных колонн, карнизы) были вывезены с острова и затерялись. В других частях острова были обнаружены остатки стен и выложенные камнем колодцы.

Раскопки на острове производились в течение нескольких лет в середине прошлого века по приказанию генерал-губернатора Бессарабии чиновниками учрежденного здесь карантинного поста. В 1841 г. исследования были осуществлены экспедицией Одесского общества истории и древностей, в 1964 г. небольшие исследования провела Н.В. Пятышева (Мурзакевич Н.Н., 1844, с. 549–562; 1848а, с. 405–416; Пятышева Н.В., 1966). В результате всех этих работ были подтверждены сообщения о культе Ахилла на острове. В частности, были найдены надписи и сосуды с посвящением Ахиллу, владыке Левки (IPE I², 326; Толстой И.И., 1918, с. 12). Было обнаружено также значительное количество керамики, фрагменты сосудов с граффити (Штерн Э.Р., 1897), фрагмент краснофигурного сосуда последней четверти VI в. до н. э. с именами Эпиктета и Никосфена (Фармаковский Б.В., 1898), терракоты (Клейман И.Б., 1970б), значительное количество монет (Мурзакевич Н.Н., 1848б, с. 838, 839; 1853). Монеты принадлежат почти всем значительным центрам Причерноморья, многим городам собственно Греции, царям Македонии, Фракии, Малой Скифии, Боспора, Вифинии, Пергама, Сирии, Египта, Рима (эпохи как Республики, так и Империи). Хронологический диапазон: V в. до н. э. — первая половина III в. н. э., подавляющее большинство монет относится к IV–III вв. до н. э. Второй половине III и IV вв. н. э. принадлежат единичные находки (Зограф А.Н., 1941; Булатович С.А., 1971).

Римское укрепление у с. Картал (ныне с. Орловка Ренийского р-на Одесской области) открыто в середине XIX в. (Мурзакевич Н.Н., 1844, с. 627 сл.; Уваров А.С., 1856, с. 183, сл.). Городище расположено в 1,5 км к западу от с. Орловка на так называемой «Каменной горе», занимающей господствующее положение над равниной левобережья Дуная. С трех сторон «Каменную гору» омывают воды р. Дунай, озер Картал, Кагул и их протоки. Со стороны суши городище в древности опоясывал ров, следы которого заметны до сих пор. Между с. Орловкой и городищем восточнее «Каменной горы» обнаружены следы неукрепленного поселения, группа курганов и грунтовый могильник. Городище занимало площадь около 2 га. Поверхность его сильно повреждена каменным карьером. В XIX в. там были найдены фрагменты римских надписей с упоминанием V македонского легиона (IPE, I², I) и часть рельефа с изображением охотящейся Дианы. Систематические исследования городища начаты в 1963 г. (Бондарь Р.Д., 1971, с. 66–70).

Римское укрепление возникло на месте более древнего поселения, возможно, существовавшего здесь уже с VIII–VI вв. до н. э. Вероятно, уже к середине I в. до н. э. городище входит в систему укреплений, которые были созданы гето-дакийскими племенами, объединившимися перед угрозой римского завоевания. На северо-западе «Каменной горы» обнаружена двухпанцирная каменная стена с глинистой щебенковой забутовкой, вероятно, часть оборонительной башни. Техника сооружения стены характерна для подобных построек гето-дакийцев (Кругликова И.Т., 1955, с. 47 сл.). Падение крепости на Каменной горе, возможно, связано с походом Тиберия Плавтия Сильвана в середине I в. н. э.

Гарнизон римского укрепления составляли подразделения I Италийского и V Македонского легионов, здесь же находились суда Флавиева Мезийского флота, основная база которого была на противоположном берегу Дуная в г. Новиодунуме. Об этом свидетельствуют находки черепицы с клеймами этих легионов и флота. В середине III в. городище прекращает свое существование. Сохранились следы большого пожара. Раскопки городища не позволяют пока восстановить его планировку и охарактеризовать фортификацию. В северной и северо-западной частях городища раскопаны жилые помещения. Их стены чаще всего сложены из сырцовых, редко слабообожженных кирпичей, уложенных непосредственно на грунт. Цокольная часть стены обычно складывалась из небольших сланцевых камней. Крышу покрывали черепицей, стены штукатурили. Иногда можно проследить участки плотно утрамбованного пола, промазанного светлой глиной. О конструкции наземных жилищ другого типа можно судить лишь по находкам завалов глиняной обмазки со следами основы — прутьев, жердей. Найдены остатки глинобитных печей, хозяйственные и мусорные ямы, фрагменты глиняной посуды.

Отчетливо проступают черты взаимодействия двух культур — римской и местной гето-дакийской. Среди керамики много посуды гето-дакийского типа — горшки, миски, одноручные чаши (Бондарь Р.Д., 1971, с. 67). Сероглиняная посуда, сделанная на гончарном круге, орнаментирована лощением в виде волнистых параллельных и косых пересекающихся линий. Привозная керамика представлена амфорами и краснолаковой посудой I — середины III в. н. э. Среди других находок — изделия из железа, бронзы, обломки жерновов, точильные камни и камни от пращи, пряслица, грузила и т. д. Серебряные и медные римские монеты датируются периодом от начала I в. н. э. до начала III в. н. э. Укрепление у с. Орловка, вероятно, являлось предмостным и входило в общую систему дунайского лимеса — оборонительной линии, созданной римлянами для защиты границ империи (Бондарь Р.Д., 1973, с. 154). На левом берегу нижнего течения Дуная древние авторы помещают Алиобрикс и Кремниск. С каким именно из этих пунктов можно отождествить городище, пока не ясно.

Поселение греков на острове Березань было самым ранним в Северном Причерноморье. В настоящее время Березань — это небольшой островок (850×350 м), расположенный возле устья Днепровского лимана недалеко от г. Очакова (табл. VII, 1). В древности о. Березань был значительно больше и, может быть, связывался с материком узким перешейком (Щеглов А.Н., 1965а, с. 107–110; Лапин В.В., 1966, с. 127–137). Впервые археологическое обследование Березани провел в начале XIX в. академик Келер. В 1847 г. А.С. Уваров снял план острова, на котором отметил остатки нескольких строений и ряд курганов. Пробные раскопки поселения были проведены в 1884 г. Р.А. Пренделем. В 1900–1901 гг. Г.Л. Скадовский вскрыл около 800 погребений, но результаты его работ почти не опубликованы. С 1904 по 1909 гг. и в 1913 г. Э.Р. Штерн исследовал остатки жилых и хозяйственных построек. В 1927–1931 гг. и в 1946–1947 гг. исследования поселения продолжал М.Ф. Болтенко, а с 1960 г. — В.В. Лапин, позднее также К.С. Горбунова и Л.В. Копейкина.

Удалось установить, что поселение возникло во второй половине VII в. до н. э. Найдена расписная греческая керамика, второй половины VII в. до н. э. (табл. VII, 6) и отдельные образцы посуды первой половины VII в. до н. э. (Копейкина Л.В., 1973, с. 240). Есть основания полагать, что поселение с момента основания именовалось Борисфеном или Борисфенидой (Блаватский В.Д., 1968; Виноградов Ю.Г., 1976, с. 81, 82) и, таким образом, именно с ним следует связывать дату основания Борисфена — 645/644 гг. до н. э., указанную в хронике Евсевия (88). Существовало ли на Березани местное поселение до того, как возникло греческое, пока не установлено, но несомненно, что со времени обоснования греков на острове там появляются и представители местного населения (Марченко К.К., 1976, с. 157, сл.). Спорен вопрос о характере и назначении поселения: было оно торговым или аграрно-ремесленным по преимуществу (Лапин В.В., 1963, с. 122 сл.; Виноградов Ю.Г., 1971а, с. 67). Несомненно, что торговля играла заметную роль в жизни Березани VI в. до н. э. о чем свидетельствует большое количество хозяйственных ям для хранения товарного зерна, многострочное граффити на двух фрагментах ионийского килика VI в. до н. э. и письмо на свинцовой пластине конца VI в. до н. э. (табл. VII, 4). (Виноградов Ю.Г., 1971а, с. 64–67; 1971б, с. 74–99). Но торговля не являлась единственным занятием переселенцев. С появлением постоянных жителей на острове появляется необходимость в подсобном домашнем хозяйстве и в ремесленном производстве для удовлетворения различных нужд населения. Это подтверждают находки сельскохозяйственных орудий, зернотерок, костей домашних животных, остатков литейного и керамического шлаков, полуфабрикатов различных ремесел.

Наивысший расцвет деятельности Березани падает на VII–VI вв. до н. э. В VI в. до н. э. она становится эмпорием Ольвийского полиса. Было найдено огромное количество расписной древнегреческой керамики этого периода. Преобладает родосско-ионийская керамика (табл. VII, 7), найдены сосуды с острова Хиос, сосуды стиля «фикеллура» (табл. VII, 8), клазоменская керамика, керамика Коринфа и Аттики (табл. VII, 5). Наряду с импортной керамикой встречается местная. К VI в. до н. э. относится и большинство терракотовых статуэток (табл. VII, 2, 3) (Скуднова В.М., 1970 а, с. 31–33).

В архаическое время на Березани существовало два типа жилищ: грунтовые землянки и полуземлянки округлой и подчетырехугольной формы и наземные строения, зачастую с полуподвальными помещениями. Стены наземных построек возводились из сырцовых кирпичей на каменных цоколях. Грунтовые жилища наиболее характерны для VII — первой половины VI в. до н. э. Постройки наземного типа появляются лишь с середины VI в. до н. э. Во второй половине VI в. до н. э. наблюдается резкий подъем строительной деятельности. Жилая застройка становится очень плотной. На отдельных участках строительство, по-видимому, велось по заранее определенному плану с соблюдением общей строгой ориентации с севера на юг (Копейкина Л.В., 1975а, с. 188–193). К концу VI в. до н. э. поселение достигает наибольших размеров, занимая почти треть площади острова. Жилые и общественные постройки были сосредоточены в его северо-восточной части. На северо-западном берегу располагался некрополь второй половины VI в. до н. э. (Фабрициус И.В., 1951, с. 56 сл.; Капошина С.И., 1956а, с 214 сл.; Лапин В.В., 1966, с. 109 сл.). В начале V в. до н. э. размеры поселения значительно сокращаются (Копейкина Л.В., 1975а, б, с. 193 сл.). Постройки вытягиваются в основном вдоль северо-западного берега. Среди наиболее интересных строений этого времени — остатки храма с абсидой.

Резкое сокращение размеров поселения, вероятнее всего, связано с ростом Ольвии. В V–III вв. до н. э. поселение продолжает существовать, являясь рядовым сельским поселением ольвийского полиса (Виноградов Ю.Г., 1976). В II–I вв. до н. э. остров, по-видимому, был совершенно заброшен. В первые века нашей эры там возникает повое поселение, значительно меньших размеров. Судя по данным античной литературной традиции и посвятительным надписям, найденным на острове, здесь в это время был сооружен храм, посвященный Ахиллу Понтарху. В III в. н. э. античное поселение прекращает свое существование.

Политико-административный центр Ольвийского полиса — город Ольвия находился на правом берегу Бугского лимана. Рельеф местности обусловил форму города в виде неправильного треугольника. Ольвия занимала плато, состоящее из трех частей: верхней, так называемый Верхний город, средней (склоны) и прибрежной — Нижний город (табл. VIII; IX). Часть нижнего города в наше время находится под водой (Блаватский В.Д., 1962б; Шилик К.К., 1975, с. 76) (табл. IX, 1–4).

Согласно Геродоту (IV, 18) и Диону Хрисостому (XXXVI, II, 48) Ольвия лежала на берегу Гипаниса (Буга). Однако Страбон (VII, 3, 17), Плиний (IV, 12), Помпоний Мела (II, 6), Арриан (31), Аммиан Марцелин (XXII, 8) помещали ее на Борисфене (Днепре), при этом Страбон уточнял — на расстоянии 200 стадиев от устья, а Помпоний Мела — при впадении Борисфена в море. Псевдо-Скимн (804) правильно свидетельствуя, что Ольвия лежит при слиянии Борисфена и Гипаниса, помещал ее так же вверх по течению Борисфена. Геродот (IV, 78, 79), лично посетивший Ольвию, дает представление об облике города V в. до н. э. У Макробия (I, II, 33) сохранились сведения об осаде Ольвии Зопирионом, полководцем Александра Македонского. Дион Хрисостом (XXXVI), также побывавший в Ольвии, рисует положение и облик города, восстановленного после гетского разгрома, а приводимые им сопоставления с городом предшествующего периода, позволяют судить об Ольвии догетской эпохи.

Эпиграфические памятники дополняют свидетельства древних авторов. Так две проксении V в. до н. э. свидетельствуют о связях Ольвии с Синопой и Гераклеей, а ряд посвящений Аполлону Дельфинию позволил отождествить один из храмов. К IV в. до н. э. относятся в основном проксенические декреты (IPE, I², № 2027; Леви Е.И., 1958a, с. 233 сл.), а также декрет Каноба, найденный в XIX в. в Малой Азии, в котором излагаются правила обмена чужеземных денег на ольвийские деньги (IPE, I², 24; Карышковский П.О., 1969, с. 19; Виноградов Ю.Г., Карышковский П.О., 1976). Наиболее многочисленны надписи эллинистического периода. Декреты в честь сыновей херсонесита Аполлония (НО, № 28), Протогена (IPE, I², 32) и посвятительная надпись коллегии ситонов (НО, № 72) свидетельствуют об экономических трудностях. Среди надписей II в. до н. э. интересен фрагмент каталога ольвийских граждан (IPE, I², 201). Декрет I в. до н. э. в честь Никерата (IPE, I², 34) показывает напряженную политическую обстановку в городе. Памятники первых веков нашей эры в основном являются посвящениями Аполлону Простату (44 надписи) и Ахиллу Понтарху (20 надписей) (IPE, I², 53, 80-115; НО, № 86–89). Надписи, содержащие имена легионов, указывают на наличие в Ольвии во II–III вв. н. э. римского гарнизона (IPE, I², 236, 322).

Граффити на сосудах упоминают Аполлона, Деметру, Зевса, Афину. Одно граффити на чернолаковом пифосе содержит сведения о медных стрелках, служивших денежными знаками (Граков Б.Н., 1968, с. 115). Имеются надписи на свинцовых пластинках (Книпович Т.Н., 1956б, с. 122 сл.). Клейма на амфорах и черепицах говорят о торговых сношениях Ольвии с городами Понта и Средиземноморья (Граков Б.Н., 1929; Брашинский И.Б., 1961б, с. 239 сл.; Леви Е.И., 1964а, с. 225 сл.).

Изучение ольвийской нумизматики выявило своеобразие ее монетного дела. В раннее время засвидетельствовано употребление в виде денежных знаков литых медных рыбок и стрелок. В V–IV вв. до н. э. выпускаются бронзовые литые ассы. С V в. до н. э. начинается чекан серебряной монеты. В последней четверти IV в. — первой половине III в. до н. э. полис выпускает золотую, серебряную и медную монету. Монеты второй половины II в. до н. э. с именем Скилура свидетельствуют о подчинении города скифам. С пребыванием во второй половине I — начале III в. н. э. в городе римского гарнизона связано распространение римских монет. Сокращение, а затем и полное исчезновение денежного обращения в последней четверти IV в. н. э. говорит об упадке и гибели города (Зограф А.Н., 1951; Карышковский П.О., 1969).

В XIX в. был снят ряд топографических планов Ольвии (Карасев А.Н., 1956). Одновременно было начато археологическое изучение города. В начале XIX в. производил раскопки Сухтелен (Латышев В.В., 1887, с. 32). В 1832–1844 гг. А.С. Уваровым велись раскопки курганов (Уваров А.С., 1851, с. 42). Он также исследовал город, некрополь и периферию. В 1870 г. разведки в Ольвии проводили Н. Аркас и Ф. Брун (ЗООИД, VIII, с. 412). В 1873 г. раскопки городища проводил И.Е. Забелин, а некрополь — В.Г. Тизенгаузен (ОАК за 1873 г., с. XXXVII–XXXVIII). В 1886 г. небольшие работы провел И.К. Суручан (ОАК за 1882–1888 гг., с. CIX сл.). В 1887 г. В.В. Латышевым опубликовано исследование об Ольвии, сохранившее свое значение до настоящего времени (Латышев В.В., 1887). В конце XIX в. производились раскопки некрополя (ОАК за 1894 г., с. 11–17; ОАК за 1896 г., с. 78–81, 200–212).

С 1901 по 1915 г. по поручению Археологической комиссии археологическое изучение города и некрополя возглавил Б.В. Фармаковский (Фармаковский Б.В., 1903а, б, 1904, 1906а, б, 1907, 1908, 1909а, б, 1910, 1912, 1913, 1914в, 1915б, 1916б, 1918). Все исследования Б.В. Фармаковского отличались целенаправленностью и велись по четко разработанному плану. Разработанный им послойно-квадратный метод, позволяющий четко фиксировать стратиграфию культурных напластований, увязывать строительные остатки с сопровождающим их вещественным материалом, до настоящего времени является основным при раскопках античных городов. С самого начала он поставил задачу — определение границ города и истории его отдельных районов. Б.В. Фармаковский впервые в антиковедении приступил к научным исследованиям жилых кварталов античного города большими площадями. Благодаря тщательности работы он зафиксировал и определил назначение слоевых фундаментов. Он установил изменение границ города в различные периоды, открыл оборонительные стены и римскую цитадель, остатки храма Аполлона и т. д. В результате раскопок некрополя им были установлены основные типы погребений и дана характеристика погребального инвентаря. (Фармаковский Б.В., 1903б).

Новый этап в исследовании Ольвии начался после Великой Октябрьской социалистической революции. В 1921 г. Ольвия была объявлена государственным заповедником, тогда же небольшие раскопки были проведены С.А. Семеновым-Зусером (Семенов-Зусер С.А., 1931). В 1924–1926 гг. Б.В. Фармаковский возобновил раскопки Ольвии. С 1936 г. Ольвийскую экспедицию возглавил Л.М. Славин. С 50-х годов работами Ленинградского отряда ЛОИА АН СССР руководили Т.Н. Книпович, А.Н. Карасев, Е.И. Леви, а с 1975 г. — отряд ленинградских археологов возглавляет В.И. Пругло. С 1971 г. Ольвийской экспедицией ИА АН УССР руководит С.Д. Крыжицкий. В 1958 г. исследования затонувшей части города проводила Подводная археологическая экспедиция под руководством В.Д. Блаватского (Блаватский В.Д., 1962б).

История Ольвии делится на два больших периода, рубежом которых является гетский разгром в середине I в. до н. э. (Латышев В.В., 1887, с. 37; Фармаковский Б.В., 1915б, с. 10, 17). В последние десятилетия появилась попытка установления новой периодизации истории Ольвии без членения на догетский и послегетский периоды (Славин Л.М., 1959а, с. 86 сл.; Wasowicz A., 1975, с. 35). Однако возрожденный в первые века город столь резко отличался от города предыдущих столетий, что деление на две эпохи — догетскую и послегетскую представляется обоснованным.

Как и любой греческий город Северного Причерноморья, Ольвия обладала хорой, размеры которой не установлены. Считают, что она даже в периоды наивысшего экономического расцвета города не выходила за пределы Нижнего Побужья, занимая, по-видимому, сравнительно узкую, до 5–7 км, береговую полосу вдоль Бугского, Днепро-Бугского и Березанско-Сосицкого лиманов, т. е. на 50 км к северу от Ольвии (приблизительно до г. Николаева) и на 80 км к юго-западу от Ольвии (приблизительно до района Тилигульского лимана) (Зуц В.Л., 1969, с. 80 сл.). Интерес к окружающим Ольвию территориям пробудился еще в XIX в. Однако до Великой Октябрьской революции изучение Нижнего Побужья, как правило, не шло дальше небольших эпизодических обследований отдельных памятников. После установления Советской власти на Украине, археологические исследования стали более интенсивными. Уже в 20-е годы сотрудники Николаевского историко-археологического музея произвели небольшие раскопки, показавшие, что по обоим берегам Бугского лимана к Ольвии примыкали современные ей поселения. В 30-х годах начаты раскопки античных поселений у сс. Варваровка, Чертоватое, Петуховка и в других пунктах (обзор поселений, открытых до 1936 г., и библиографию см. в кн.: Фабрициус И.В., 1951, с. 65 сл.). После Великой Отечественной войны работы стали расширяться (Бураков А.В., 1976). С начала 60-х годов до 1978 г. на побережье Бугского, Днепровского и Березано-Сосицкого лиманов было обнаружено около 200 поселений и 15 могильников античного времени (см. карта 2–4).

Карта 2. Поселения Нижнего Побужья VI–V вв. до н. э.

а — поселения; б — некрополи.

Карта 3. Поселения Нижнего Побужья IV–III вв. до н. э.

а — поселения; б — некрополи.

Карта 4. Поселения Нижнего Побужья первых веков нашей эры.

а — поселения; б — некрополи.

Материалы многолетних разведок и раскопок позволили восстановить историю заселения сельскохозяйственной округи Ольвии, характер поселений и экономическую жизнь их обитателей (Штительман Ф.М., 1956; Доманский Я.В., 1961; Лапин В.В., 1966, с. 153 сл.; Бураков А.В., 1976; Доманский Я.В., Копейкина Л.В., Марченко К.К., 1978). В настоящее время в истории античных поселений Нижнего Побужья можно выделить четыре периода в основном, совпадающие с периодизацией истории Ольвии (Рубан В.В., 1975). Первый период начинается не позднее середины VI в. до н. э., когда на берегах лиманов возникает ряд поселений (карта 2). Высказано мнение, что поселения в низовьях Березанского лимана были сельскохозяйственной территорией Березани (Отрешко В.М., 1975, с. 33). Со второй половины VI в. до н. э. все поселения находятся под непосредственным постоянным культурным и экономическим воздействием Ольвии. Сопоставление материалов наиболее изученных памятников этого периода: поселений у Широкой балки (в 2 км к югу от Ольвии), Викторовки I, Бейкушского, Каборги I, Большой Черноморки II (в низовьях Березанского лимана), Чертоватого II и Старой Богдановны 2 (к северу от Ольвии) позволяет говорить о значительном сходстве их материальной культуры (Рабичкин Б.М., 1951, с. 114 сл.; Капошина С.И., 1956а; Русяева А.С., 1972; Отрешко В.М., 1975 и др.). Основным типом жилищ там являлись округлые, овальные и подчетырехугольные землянки и полуземлянки. Их площадь, как правило, не превышала 17 м², а глубина котлованов колебалась от 0,3 до 1,5 м. Лишь на поселении Старая Богдановна 2 выявлены остатки землянки значительно больших размеров — около 60 м². В некоторых жилищах открыты следы балочного крепления кровли в виде конусовидных ямок от столбов, лестницы, вырубленные в материке, глинобитные очаги, различного рода хозяйственные углубления и так называемые ритуальные столики; на поселении у Широкой балки в одном из помещений обнаружены остатки печи для сушки зерна. При сооружении стен и их цоколей использовался камень. Помимо заглубленных в землю построек, на позднеархаических поселениях были и небольшие наземные сооружения с глинобитными или сырцовыми стенами и цоколями, выложенными из камня, однако планы этих строений в большинстве случаев не выяснены (Отрешко В.М., 1976, с. 32). Совершенно особняком стоит четырехугольное многокамерное здание площадью более 215 м², выявленное частично на поселении Старая Богдановка 2. Его западная и восточная стороны имели длину около 30 м. Ширина внешних стен до 1,2 м. Они состояли из двух относительно тонких (не более 0,3 м) параллельных сырцовых стенок, возведенных на каменных цоколях из орфостатно поставленных небольших плит известняка, и каменной или глинобитной забутовки между ними.

Основными видами хозяйственной деятельности жителей этих поселений являлось земледелие и скотоводство. Большое количество импортной керамики, монеты-стрелки, дельфинчики и литые ассы, найденные в культурных слоях, говорят о развитии товарно-денежных отношений в Нижнем Побужье. Широкое распространение получило рыболовство. Очень небольшое значение имела охота. Ремесла сколько-нибудь существенного развития не получили.

Помимо вышеописанных памятников, во второй половине VI в. до н. э. на территории Нижнего Побужья в некотором удалении от берегов лиманов, в степи существовала еще одна группа поселений, не имевших ярко выраженного культурного слоя, трактуемых как сезонные стоянки пастухов.

В начале первой трети V в. до н. э. резко сократилось число поселений в Нижнем Побужье, что, возможно, связано с активизацией скифов. Лишь на незначительном числе памятников (например, поселение у Закисовой балки и поселения Козырка 2) выявлены материалы середины — второй половины V в. до н. э. Возможно, что жители поселений первого периода ушли в Ольвию (Отрешко В.М., 1976, с. 33).

В IV — первой половине III в. до н. э. на берегах Бугского, Днепровского и Березанского лиманов вновь появляется большое количество сельскохозяйственных поселений (карта 3). Подавляющее число их расположено на правом берегу Бугского лимана к северу и югу от Ольвии. Наиболее изученными поселениями третьего периода являются: поселения Варваровка 1, Козырка 2, Чертоватое I (к северу от Ольвии), Широкая балка, Закисова балка и Петуховка 1 (к югу от Ольвии) (Шульц П.Н., 1940; Славин Л.М., 1958; Штительман Ф.М., 1956, с. 258 сл.). В районе поселения Петуховка 1 открыта группа подкурганных захоронений (Ebert M., 1913). Погребальный обряд и инвентарь, обнаруженный в могилах, аналогичен зафиксированному в Ольвийском некрополе. В IV в. основным типом построек является большое наземное здание, состоящее из нескольких небольших наземных и подвальных помещений жилого и хозяйственного назначения, сгруппированных вокруг двора, вымощенного каменными плитами или черепками. Помещения на поселении Козырка 2 заглублены в почву — до 0,5 м. Земляные борта котлованов, как правило, облицованы каменными плитами. Полы помещений земляные, иногда черепяные или каменные. В помещениях встречены овальные и четырехугольные очаги из глины. Сырцовые стены строений возводились на каменных цоколях, гораздо реже на слоевых фундаментах. Кровля жилищ чаще всего тростниковая; в исключительно редких случаях можно предполагать черепичную крышу. Следы благоустройства в виде каменных водостоков и колодцев для питьевой воды открыты на поселении у Закисовой Балки.

На правом берегу Бугского лимана, в районе урочища Дидова Хата, у с. Пригубское, на Волошской косе, и, возможно, на восточном берегу Березанского лимана во второй половине IV в. до н. э. появляется совершенно новый тип построек — сельскохозяйственная усадьба. Одна из них — Дидова Хата I — исследована полностью (Рубан В.В., 1978, с. 34). Здание усадьбы площадью около 1200 м² почти квадратное в плане, включало двор площадью около 620 м², окруженный помещениями. Усадьба имела два входа, жилища были двухкамерными, а в северном и южном рядах — трехкамерными. Стены были из сырцовых кирпичей на каменном цоколе.

Основными занятиями жители поселений IV — первой половины III в. до н. э. продолжали оставаться земледелие, скотоводство и, вероятно, рыболовство. Об этом говорят многочисленные зерновые ямы, ступы, кости домашних животных и рыб. Регулярные находки ольвийских монет заставляют предполагать дальнейшее развитие товарно-денежных отношений. Ремесла не играли заметной роли. Весь необходимый хозяйственный и бытовой инвентарь жители, по-видимому, приобретали в Ольвии. На месте изготавливалась главным образом лепная посуда. К середине III в. до н. э. подавляющее большинство населенных пунктов Нижнего Побужья прекращает свое существование. Возможно, однако, что на отдельных поселениях Бугского лимана жизнь теплилась до начала II в. до н. э. На что, в частности, может указывать наличие погребений этого времени в Марицинском могильнике (Ebert М., 1913).

Четвертый период истории аграрных поселений охватывает конец I в. до н. э. — I–III вв. н. э. В это время появляется ряд новых поселений (карта 4). Наиболее характерны для этого периода укрепленные поселения. В настоящее время в районе Ольвии известно семь городищ и одно небольшое укрепление — Дидова Хата III (60×65 м), прямоугольное в плане, окруженное рвом и валом с каменной крепидой (АО, 1975, с. 386). Фортификационные сооружения изучены у четырех памятников — Козырка 1, Петуховка II, Мыс, Дидова Хата III (Есипенко А.Л., 1951; Буйских С.Б., 1976; Бураков А.В., 1976, с. 14–16). Установлены следующие системы обороны: Козырка 1 — мощная каменная стена и ров; Петуховка II — вал, сырцовая стена на валу и ров; Мыс — каменная стена, ров, вал, еще один ров; Дидова Хата III — вал и ров с каменной обкладкой внутреннего борта. Жилые и хозяйственные постройки первых веков нашей эры лучше изучены в городище Козырка 1 (Крыжицкий С.Д., Бураков А.В., 1975; 1976). Как правило, дома там объединялись в блоки-кварталы. Здания состояли из двух или трех, реже — пяти-шести помещений и двора. Обычно площадь постройки равна 80-150 м². Крытые помещения имели глинобитные полы, иногда — овальные очаги и печи. Под полами некоторых помещений обнаружены детские захоронения в амфорах и лепных корчагах. Стены домов возводились из камня или сырца и обмазывались известковой штукатуркой, иногда покрытой декоративной росписью, найдены полихромные лепные карнизы. Наряду с саманным или камышовым покрытием использовалась черепица. Основой жизни населения первых веков нашей эры оставались земледелие и скотоводство. Наблюдается резкое сокращение денежного обращения.

В этническом отношении население Нижнего Побужья в античное время, по-видимому, не было однородным. Судя по лепной керамике, наряду с греками здесь проживали выходцы из Карпато-Дунайского бассейна, степного и лесостепного Северного Причерноморья (Марченко К.К., 1974а, Бураков А.В., 1976, с. 143–145).

Расположенный на юго-западной оконечности Крыма, Херсонес — единственная дорийская колония в Северном Причерноморье, основанная по свидетельствам письменных источников в Таврике переселенцами из южнопричерноморского полиса Гераклеи Понтийской (совр. Эрегли, Турция). Греческое название города, переводящееся как «полуостров», отражает его географическое местоположение. Херсонесское городище находится в черте г. Севастополя, на мысу в устье Карантинной бухты, лежащей на северном побережье Гераклейского полуострова, изрезанном рядом глубоко вдающихся в сушу бухт и небольших заливов (табл. XVI, 1). Как следует из сообщения Страбона (VII, 4, 2), Гераклейский полуостров в древности носил название Малого Херсонеса в отличие от Большого, Таврического или Скифского Херсонеса — Крымского полуострова. На Малом Херсонесе и находилась одноименная с ним апойкия гераклейских колонистов. Название Херсонес, зафиксированное нарративными, эпиграфическими и нумизматическими источниками, иногда сопровождалось дополнительным определением местонахождения города: «Херсонес Таврической (земли)» (Арриан, 30), а официальные херсонесские эпиграфические документы первых веков н. э. начинались формулой «народ херсонесцев, что в Таврике». Двойное название — Гераклея Херсонес — приводит Плиний (NH, IV, 85). Он же сообщает, что раньше этот город назывался Мегарика. Но это свидетельство никакими другими источниками пока не подтверждено.

Время и обстоятельства возникновения Херсонеса остаются далеко неясными и дискуссионными. Известия о начальном периоде истории полиса единичны и отрывочны. Самое раннее упоминание, восходящее к середине IV в. до н. э., содержится в перипле Псевдо-Скилака (68), где Херсонес назван эмпорием — торговым городом. Сведения о том, что город был основан по прорицанию оракула гераклейцами совместно с жителями о. Делос, приводит другой источник — Псевдо-Скимн (822–827). Анализируя указанное свидетельство Г. Шнейдервирт высказал предположение, впоследствии обоснованное и детально разработанное А.И. Тюменевым, что основание Херсонеса могло произойти в 422–421 г. до н. э. во время Пелопоннесской войны, (Тюменев А.И., 1938). Эта дата сейчас считается общепринятой. Однако ей противоречат пока еще немногочисленные, но постоянно прибавляющиеся ранние материалы из раскопок Херсонесского городища, в первую очередь, расписная ионийская, а также чернофигурная и краснофигурная аттическая керамика. Последнее обстоятельство позволило выдвинуть предположения, что либо на месте Херсонеса могло существовать предшествующее ему ионийское поселение, возникшее еще в VI в. до н. э., возможно — торговая фактория греков (Жебелев С.А., 1953, с. 76 сл.; Блаватский В.Д., 1949, с. 143), либо основание города следует относить к более раннему времени — около рубежа VI–V вв. до н. э. (Лапин В.В., 1966, с. 83 сл.). Все перечисленные гипотезы требуют дальнейшей проверки.

Последующая история Херсонеса также слабо освещена письменными источниками, в которых он, как правило, лишь упоминается, иногда — с предельно сжатой характеристикой (Арриан, Иосиф Флавий, Помпоний Мела, Клавдий Птолемей, Флегонт Траллийский, Стефан Византийский и другие авторы). Более подробные сведения приводят Страбон (VII, 4, 1–3, 7), Плиний Старший (IV, 85), Полиен (VIII, 56). Из позднейших авторов отметим сочинение Константина Багрянородного «Об управлении государством», в котором, вероятно, были использованы какие-то местные легенды и хроники. Античные авторы упоминают также три наиболее крупных населенных пункта, принадлежавших Херсонесу в период максимального расширения подвластной ему территории в Западном Крыму в IV–III вв. до н. э. — Керкинитиду, Прекрасную Гавань (Калос-Лимен) и «старый» Херсонес. Известия о Керкинитиде есть в сочинениях Гекатея (фр. 153), Геродота (IV, 55; 99), Плиния (IV, 84), Мелы (II, 4), Арриана (30), Птолемея (III, 5, 13) и анонимного автора перипла Черного моря (82). Калос Лимен упомянут в периплах Арриана и анонимного автора. О разрушенном до основания «старом» Херсонесе, находившемся в 100 стадиях от гераклейской апойкии Херсонеса, говорит Страбон (VII, 4, 3). Он же называет еще один пункт — Евпаторий, основанный Диофантом, полководцем Митридата VI, но местоположение его остается неизвестным.

Кроме установления названий некоторых населенных пунктов, принадлежавших Херсонесу в Юго-Западном и Северо-Западном Крыму и их примерной локализации, нарративные источники несут надежную информацию о том, что Керкинитида, возникшая раньше Херсонеса, первоначально была самостоятельным полисом, что она и Калос Лимен ко времени составления источника, который использовал в 134 г. н. э. в своем перипле Арриан, были захвачены скифами и уже не входили в состав Херсонеса, что «старый» Херсонес в I в. до н. э. лежал в развалинах и был заброшен жителями. Определенные сведения о военно-политических событиях, связанных с борьбой за территориальные владения со скифами в III–II вв. до н. э. содержатся у Страбона (VII, 3, 17; 4, 2–3, 7), использовавшего материалы хронистов Митридата VI и какой-то перипл Понта, а также в рассказе о сарматской царице Амаге, переданном Полиеном (VIII, 56) — новелле легендарной, но, несомненно, содержащей в основе конкретные исторические события (Ростовцев М.И., 1915; 1925). О политическом союзе, заключенном в 179 г. до н. э. между понтийским царем Фарнаком I, рядом причерноморских полисов, в том числе Херсонесом, и сарматским царем Гаталом (или Саталом) сообщает Полибий (XXV, 2, 12). Ценные, но очень краткие сведения о взаимоотношениях Херсонеса с Понтийским царством, Боспором, а также Римом можно найти в сочинениях Страбона (VII, 4, 3), Плиния Старшего (IV, 85), Флегонта Траллийского (XV, фр. XXII) и некоторых других авторов.

Данные литературных источников в значительной степени дополняются эпиграфическими, в первую очередь — материалами лапидарной эпиграфики. За все время раскопок в Херсонесе и на поселениях Северо-Западного Крыма найдено около шестисот целых и фрагментированных греческих и латинских надписей на камне (IPE, I²; Соломоник Э.И., 1964; 1973). Большая группа надписей дает сведения о государственном устройстве Херсонеса, его экономике, внешних связях, культуре и идеологических представлениях в разные периоды его истории от IV в. до н. э. по IV в. н. э. Один из основных документов, так называемая гражданская присяга херсонесцев, был составлен в конце IV — начале III в. до н. э. (Латышев В.В., 1909, с. 146; Жебелев С.А., 1953, с. 219), или в первых десятилетиях III в. до н. э. (IPE, I²; Леви Е.И., 1947; Тюменев А.И., 1950). Из него следует, что в состав Херсонеса в это время входила территория (χώρα), на которой находились Керкинитида, Калос Лимен и другие укрепления (τείχη), а также «равнина» (πεδίον). Другая группа надписей освещает военно-политические события херсонесской истории. Среди них выделяется широко известная надпись на постаменте статуи Диофанта, полководца Митридата VI Эвпатора (IPE, I², 352), в которой описываются боевые действия войска Диофанта на заключительном этапе скифо-херсонесских войн II в. до н. э. Особую группу составляют латинские надписи первых веков н. э., содержащие сведения о дислоцированном в Херсонесе гарнизоне римских войск.

В самостоятельные категории источников выделяются материалы керамической эпиграфики — клейма на амфорах и черепицах (Махов И., 1912; 1913; Ахмеров Р.Б., 1947; 1948; 1951; Борисова В.В., 1949; 1974; Михлин Б.Ю., 1979), а также граффити и дипинти. Херсонес — один из трех крупных центров Причерноморья, который, наряду с Гераклеей и Синопой осуществлял массовый продолжительный выпуск клейменой керамической тары. Находки амфорных клейм — важнейший источник для изучения торгово-экономических связей полиса.

Сведения о характере и составе денежного обращения полиса дают нумизматические материалы (Зограф А.Н., 1951; Гилевич А.М., 1968; Анохин В.А., 1977б). Начало херсонесской чеканки относится к IV в. до н. э. В дальнейшем Херсонес выпускал серебряную и медную монету, обращавшуюся на внутреннем рынке. Эпизодические выпуски монет осуществляла также Керкинитида. С I в. до н. э. в херсонесском денежном обращении начинает участвовать понтийско-пафлагонская и боспорская монета, а с I в. н. э. наряду с боспорской увеличивается приток римской монеты, особенно усилившийся со II в. н. э. В конце III в. н. э. Херсонес прекращает чеканку собственной монеты. Данные нумизматики позволяют также определить примерные размеры хоры Херсонеса и проследить последующее сокращение его владений (Гилевич А.М., 1968).

Начало научного исследования Херсонеса и его окрестностей было положено П.С. Палласом (Pallas P.S., 1801; Паллас П.С., 1881), хотя еще ранее было выполнено несколько топографических планов местности с нанесением на них древних памятников. Из них наибольшую известность имеет план А. Строкова 1786 г.

Первые раскопки Херсонеса провел в 1827 г. лейтенант Крузе. В последующие десятилетия велись, спорадические раскопки на городище и некрополе, а также разведки на Гераклейском полуострове (Д.В. Карейша, З.А. Аркас, А.С. Уваров, Ф. Дюбуа де-Монпере). В 1875–1887 гг. работы на городище осуществлялись Херсонесским монастырем под наблюдением Одесского общества истории и древностей. С 1888 г. руководство раскопками переходит в ведение Археологической комиссии. С этого времени начинается регулярное и планомерное изучение херсонесского городища и его некрополя, проводившееся сначала К.К. Косцюшко-Валюжиничем, а после его смерти в 1907 г. продолженное Р.Х. Лепером (1908–1914) и Л.А. Моисеевым (1914–1924). Хотя главное внимание исследователей было сосредоточено на изучении собственно Херсонеса как городского центра, и проблема территориальных владений полиса тогда еще не могла быть поставлена, начало изучения памятников хоры Херсонеса все же было положено. Были осуществлены разведки и небольшие раскопки в Северо-Западном Крыму — в районе Прекрасной Гавани (А.И. Шмаков), Керкинитиде и ее окрестностях (П.О. Бурачков, Н.Ф. Романченко, Л.А. Моисеев), а также в Юго-Западном Крыму — в районе «старого» Херсонеса (К.К. Косцюшко-Валюжинич, H.М. Печенкин).

Широкий размах приобрели исследования Херсонеса и прилегающей к нему земледельческой территории на Гераклейском полуострове в 20-30-е годы XX в. (Г.Д. Белов, К.Э. Гриневич, H.М. Репников, И.Н. Бороздин, Л.А. Моисеев, В.П. Лисин, С.Ф. Стржелецкий, А.К. Тахтай, Н.М. Янышев). Тогда же были проведены первые раскопки Прекрасной Гавани, Керкинитиды и разведки вдоль побережья Северо-Западного Крыма (Л.А. Моисеев, П.Н. Шульц). Планомерные раскопки Херсонесского городища продолжены после Великой Отечественной войны. Основное внимание в последние десятилетия уделялось и уделяется изучению городских кварталов (Г.Д. Белов, С.Ф. Стржелецкий, М.И. Золотарев, Ю.П. Калашник, С.Г. Рыжов), открытого в 1958 г. единственного пока в причерноморских городах античного театра (О.И. Домбровский), крепостных сооружений (И.А. Антонова, С.Ф. Стржелецкий, В.В. Борисова, Н.В. Пятышева), керамических мастерских (В.В. Борисова, А.М. Гилевич), а также изучению стратиграфии (С.Ф. Стржелецкий). Продолжались раскопки раннего некрополя на разных участках городища (Г.Д. Белов, О.И. Домбровский, С.Ф. Стржелецкий), некрополей в окрестностях Херсонеса (С.Ф. Стржелецкий, Л.Г. Колесникова, A.Н. Щеглов, В.Н. Зубарь), могильников первых веков н. э. в Инкерманской долине (С.Ф. Стржелецкий, В.В. Борисова). Крупные успехи достигнуты в изучении ближайшей земледельческой территории города на Гераклейском полуострове, где исследовались земельные участки уникальной сохранности и сельские усадьбы (С.Ф. Стржелецкий); после некоторого перерыва эти работы возобновлены (Г.М. Николаенко, И.Т. Кругликова, В.И. Кузищин, О.Я. Савеля). Предпринимались раскопки Керкинитиды и Прекрасной Гавани (М.А. Наливкина), а с 1959 г. началось широкое и планомерное изучение памятников херсонесской хоры в Северо-Западном Крыму (О.Д. Дашевская, А.Н. Карасев, B.А. Латышева, А.Н. Щеглов, И.В. Яценко).

Результаты раскопок и отдельные группы археологического материала постоянно публикуются. Кроме того, вышли в свет сводные издания отдельных категорий источников — эпиграфических (Соломоник Э.И., 1964; 1973а, б; 1974; ГАК, 1978), нумизматических (Анохин В.А., 1977б; Гилевич А.М., 1968), скульптуры (ТСП, 1970; АСХ, 1976). Накопленные материалы и интенсивные исследования позволили создать ряд обобщающих работ о Херсонесе и памятниках его хоры (Белов Г.Д., 1948а, б; Стржелецкий С.Ф., 1961; Суров Е.Г., 1961; Кадеев В.И., 1970; Щеглов А.Н., 1976а; 1978).

Сумма добытой в результате многолетних археологических исследований информации в совокупности с данными письменных источников позволяет в самых общих чертах проследить историю Херсонесского государства в античную эпоху. Основанный на территории Юго-Западной Таврики дорийский Херсонес примерно до середины IV в. до н. э. оставался, по-видимому, небольшим городом (карта 5, I). Можно предполагать, что на начальном этапе в его экономике значительное место занимала греческая морская транзитная торговля. Как показывают нумизматические материалы, роль важного транзитного пункта морской торговли Херсонес сохранял и в более позднее время. О земельных владениях города и удельном весе земледелия в его экономике почти ничего не известно. Неясными остаются и взаимоотношения Херсонеса с окружающим его местным населением — таврами. Археологические данные позволяют говорить об отсутствии торговых контактов с населением крымских предгорий и гор. Есть основания предполагать, что с самого начала харсонесско-таврские взаимоотношения были по меньшей мере натянутыми, а может быть и враждебными. Так же, как и Херсонес, небольшим самостоятельным полисом была в этот период и Керкинитида, расположенная в Северо-Западном равнинном Крыму и связанная, по-видимому, своими интересами с Ольвией.

Карта 5. Западный Крым. Развитие территориальных владений Херсонеса.

А — Гераклейский полуостров, Б — Тарханкутский полуостров.

I — Западный Крым на рубеже V–IV вв. до н. э.: а — греческие города; II — Херсонесское государство на рубеже IV–III вв. до н. э.: а — примерные границы хоры Херсонеса; б — города; в — укрепления; г — неукрепленные поселения; III — Западный Крым во второй половине II в. до н. э.: а — границы хоры Херсонеса; б — херсонесские города; в — греческие города, захваченные скифами; г — скифские крепости, возведенные на месте разрушенных херсонесских поселений; д — скифские крепости Юго-Западного Крыма; IV — Западный Крым в первые века нашей эры: а — границы хоры Херсонеса; б — Херсонес; в — стоянки римских гарнизонов; г — предполагаемое место стоянки римского отряда; д — скифский город.

Перелом наступает в IV в. до н. э. (карта 5, II). Не позднее второй четверти столетия на Маячном полуострове, в 10 км от Херсонеса, возникает первое крупное, по-видимому, военно-хозяйственное поселение — «старый» Херсонес, положившее начало освоению Гераклейского полуострова. Вероятно, в пределах второй половины IV в. до н. э. в состав Херсонеса включается вся остальная территория Гераклейского полуострова, которая становится на весь последующий период истории полиса его основной сельскохозяйственной базой. Не исключено, что, как это было свойственно многим дорийским полисам, освоение Гераклейского полуострова сопровождалось вытеснением и, возможно, подчинением части туземного таврского населения.

Около середины IV в. до н. э. началась экспансия Херсонеса в плодородные равнинные районы Северо-Западного Крыма. Она сопровождалась подчинением Керкинитиды и хозяйственным освоением во второй половине столетия обширной земледельческой территории, на которой были созданы многочисленные херсонесские укрепленные и неукрепленные поселения (Калос Лимен, «Чайка», Панское I, III, Беляус и другие), а земельные массивы были поделены на участки. Конкретный ход событий, связанных с территориальной экспансией Херсонеса неизвестен, но есть основания думать, что приобретение новых владений могло носить военный характер, причем не исключено, что Херсонес в этом районе мог столкнуться с интересами не только скифов, но и, возможно, Ольвии, с которой была связана Керкинитида, а может быть и некоторые другие поселения этого района.

Превращение Херсонеса в значительное государство с обширными земельными владениями, на которых была организована мощная производственная сельскохозяйственная база, специализированная главным образом на выращивании винограда и хлеба, вывело его в число крупных причерноморских полисов — экспортеров собственной продукции. На вторую половину IV–III в. до н. э. приходится максимальный расцвет экономики и культуры Херсонеса, что надежно засвидетельствовано всеми категориями археологического материала.

Однако уже в III в. до н. э. на Херсонесе, по-видимому, сказывается общее изменение военно-политической обстановки в Северном Причерноморье. В пределах первой трети столетия подвергается разгрому большинство поселений на хоре Херсонеса в Северо-Западном Крыму; косвенные указания говорят об опасности, возникшей в то же время и в Юго-Западном Крыму, в ближайших окрестностях Херсонеса. Эти события, по-видимому, надо связывать либо с активизацией скифов, либо, что более вероятно, они были в конечном итоге следствием сарматского вторжения в междуречье Дона и Днепра. Так или иначе, образование позднескифского государства с центрами в Крыму в III в. до н. э. привело к обострению скифо-херсонесских взаимоотношений. Археологические материалы свидетельствуют, что во II в. до н. э. Херсонес вступил уже ослабленным, и это столетие прошло для него под знаком сильнейших политических и экономических потрясений. Полис потерял свои обширные владения в Северо-Западном Крыму, которые вместе с Керкинитидой, Калос-Лименом и укреплениями перешли в руки скифов (карта 5, III). В конце II в. до н. э. опустошению подверглась ближайшая округа города на Гераклейском полуострове. Непосредственная опасность, нависшая над городом, вынудила херсонесцев обратиться за помощью к понтийскому царю Митридату VI Евпатору. Вмешательство Митридата спасло Херсонес от скифского разгрома, однако город потерял свою самостоятельность и был вместе с Боспором включен в Понтийскую державу Митридата.

После смерти Митридата в 63 г. до н. э. Херсонес находился в политической и экономической зависимости от Боспора. Стремясь от нее избавиться, город на протяжении I в. до н. э. дважды обращался к Риму с просьбой даровать ему свободу. Римляне подтверждали независимость Херсонеса, но его свобода оставалась мнимой. Фактически Херсонес продолжал быть зависимым от более сильного Боспора. Источники I в. до н. э. — I в. н. э. говорят о сложном внутреннем и внешнем положении Херсонеса — внутриполитической борьбе, нехватке хлеба, опустошении хоры врагами (карта 5, IV). Отягощенные борьбой со скифами херсонесцы вновь обращаются за помощью в Рим. В 63 г. н. э. в Крым вводятся войска римского легата Плавтия Сильвана, который снял осаду с города и оставил в нем военный гарнизон. Римский гарнизон в Херсонесе и основанной римлянами крепости Харакс простоял примерно до 80-х гг. I в., а затем был выведен, и Херсонес вновь оказался в зависимости от Боспора. В середине II в. римские войска вновь вводятся в Херсонес. С этого времени город формально снова получает независимость, он сохраняет самоуправление, но фактически он становится типичным римским провинциальным центром, тесно связанным политическими, экономическими и культурными связями с Римской империей, что сказывается на всем облике его культуры, сохранившимся до конца античной эпохи. После раздела Римской империи в конце IV в. на две части Херсонес вошел в сферу влияния Восточной Римской империи.

Существует несколько вариантов периодизации истории античного Херсонеса (Белов Г.Д., 1948, с. 54; Стржелецкий С.Ф., 1958). Однако, видимо, наиболее приемлема схема, предложенная Е.Г. Суровым: конец V–IV в. (классический период), конец IV–I в. до н. э. (эллинистический), I–IV вв. н. э. (римский) (Суров Е.Г., 1961, с. 35). В отличие от многих других греческих северо-понтийских городов Херсонес не погиб на рубеже античности и средневековья, поэтому трудно установить конечный этап истории античного Херсонеса. Верхней хронологической границей его условно принимается конец IV — начало V в. н. э.

Остается пока не выясненным, какова была организация сельскохозяйственной территории Херсонеса на начальном этапе истории города. Существует предположение, что Херсонес на рубеже V–IV вв. до н. э. или в первой половине IV в. освоил территорию Маячного полуострова, отстоящую от города примерно на 10 км, и только спустя столетие приступил к размежеванию земель на Гераклейском полуострове (Стржелецкий С.Ф., 1961, с. 41). Однако этому противоречит ряд фактов (см.: Стржелецкий С.Ф., 1948а; Блаватский В.Д., 1953б, с. 27). Вероятнее всего, первоначально были освоены непосредственно примыкавшие к городу земли в низовьях Карантинной балки, где обнаружены следы довольно разбросанного поселения, некрополя и вырубленные в скале винодельни (табл. XX, 1, 2). Ранние находки отсюда относятся к первой половине IV в. до н. э. Поселение прекратило существование в III в. до н. э. — не позже II в. до н. э. (Стржелецкий С.Ф., 1948а, с. 51 сл.; рис. 4, 6; с. 63). Во второй четверти — середине IV в. до н. э. было основано укрепленное поселение на перешейке Маячного полуострова (Щеглов А.Н., 1975а, с. 136).

Только на следующем этапе освоения близлежащих земель, обширная территория на Гераклейском полуострове была размежевана на наделы, следы которых превосходно сохранились до нашего времени. Твердая дата размежевания Гераклейского полуострова окончательно еще не установлена (Блаватский В.Д., 1953б, с. 26 сл.). С.Ф. Стржелецкий предположил, что это произошло на рубеже IV–III или в самом начале III в. до н. э. (Стржелецкий С.Ф., 1961, с. 41, 52) и, возможно, связано с деятельностью Агасикла. Однако совокупность археологических материалов, добытых к настоящему времени, делает более вероятным мнение, что Гераклейский полуостров был разделен на наделы еще в пределах IV в. до н. э. (Кац В.И., 1972, с. 32 сл.).

Размежеванию, которое, видимо, было единовременным актом, подверглась большая часть Гераклейского полуострова, расположенная к западу от Сарандинакиной балки. Вся эта территория, составляющая около десяти тысяч гектаров, была поделена на систему прямоугольных (или почти прямоугольных) земельных участков, в основном одинаковой величины. На указанной площади размещалось около 360 наделов, разделенных взаимно пересекающимися дорогами шириной около 6,5 и 4,5 м. (табл. XVI, 1). Вся межевая система ориентирована в целом так, что углы наделов были обращены по странам света (с некоторыми отклонениями). Направление основных продольных осей системы наделов подчинено рельефу Гераклейского полуострова (Жеребцов Е.Н., 1976, с. 14). Норма рядового надела была постоянной и составляла около 26,5 га (Стржелецкий С.Ф., 1961, с. 49 сл.). Подавляющее большинство наделов (80 %) имели стандартные размеры 420×630 м. Все прибрежные наделы (около 12 %) из-за изрезанности береговой линии получались либо меньшей, либо большей величины (от 11 до 33 га). Особую группу (около 5 %) составляют наделы, прилегающие к магистральной дороге, которая соединяла Херсонес со «старым» Херсонесом. По-видимому, чтобы сохранить существовавшую к моменту размежевания кратчайшую дорогу между указанными пунктами пришлось площади нескольких участков уменьшить до 17,5 га, а других, лежащих с противоположной стороны дороги, увеличить примерно до 30 га. Из-за некоторого несовпадения планировочных осей в центре полуострова также образовалась небольшая группа наделов, отличающаяся от стандартных по своим размерам (табл. XVI, 1).

Каждый надел был окружен со всех сторон оградой, сложенной из камня, собранного при расчистке земли. Внутри наделы делились такими же оградами на отдельные участки, занятые под различные земледельческие культуры, в основном под виноградники (табл. XVI, 2, обмеры С.Ф. Стржелецкого и А.Н. Щеглова публикуются впервые). Виноградный или садово-виноградный плантаж на многих участках хорошо прослеживается на поверхности в виде параллельных каменных полос (табл. XVI, 3). На наделах, чаще всего у магистральных дорог, которые окружали участок, стояли усадьбы. Обнаружены следы более 150 сельскохозяйственных усадеб различного времени; наиболее поздние из них относятся к средневековью. Усадьба с наделом составляла основную экономическую единицу — хозяйство херсонесского землевладельца. Примером такого хозяйства может служить надел 26, расположенный в северной части Гераклейского полуострова, между верховьями Камышевой и Стрелецкой бухт (табл. XVI, 3) (Стржелецкий С.Ф., 1961, с. 68 сл.). Он примыкал с юга к дороге из Херсонеса в «старый» Херсонес и площадь его превышает обычную — около 29 га (420×686 м). Почти всю территорию надела (около 78 %), разбитую на отдельные участки, занимал садово-виноградный плантаж. По приблизительным расчетам его виноградники могли давать урожай, позволяющий производить до 90 000 литров вина (Стржелецкий С.Ф., 1961, с. 151).

Основное планировочное решение отдельных усадеб в окрестностях Херсонеса на протяжении столетий оставалось устойчивым, изменяясь в деталях. Это — прямоугольная, часто квадратная замкнутая постройка, с одним или двумя внутренними дворами, окруженными жилыми и хозяйственными помещениями. Непременным элементом усадьбы была башня, чаще всего стоявшая на одном из углов здания. Начиная со II в. до н. э. башни многих усадеб (иногда и сами здания) стали укрепляться пирамидальными противотаранными поясами. Эта традиция сохранялась и в первые века нашей эры, когда, по-видимому, происходила концентрация земель и стали возникать крупные хозяйственные комплексы с весьма сложной планировкой крупных усадеб (табл. XXV).

Во второй половине IV в. до н. э., по-видимому, вскоре после размежевания земель на Гераклейском полуострове, вдоль его восточной окраины — по склонам Сапун-горы и в Балаклавской долине, — возникла группа небольших открытых поселений, керамика из которых носит облик, характерный для варварских поселений (АО 1973 г., с. 338; АО 1974 г., с. 331). Не позднее II в. до н. э. указанные поселения перестают существовать, что безусловно связано с разгромом окрестностей Херсонеса в период скифо-херсонесских войн.

В ближайших окрестностях Херсонеса выявлены следы трех пригородных специализированных производственных поселков: гончаров, виноделов и каменщиков (табл. XX). Поселок гончаров находился непосредственно за юго-восточной крепостной стеной. Раскрыты три группы мастерских, существовавших с конца IV по конец III или первую половину II в. до н. э. (Борисова В.В., 1958; 1966б). Поселок виноделов и его некрополь находился в верховье Карантинной бухты (Стржелецкий С.Ф., 1948а). Предполагаемое местоположение поселка каменщиков устанавливается по раскопкам некрополя в верховье ложбины, впадающей в Песочную бухту, к юго-западу от Херсонеса. В конструкциях могил и в насыпи некрополя обнаружено значительное количество камнетесного брака — испорченных квадров, обломков архитектурных деталей, испорченных надгробий и их заготовок, а также просто отесов и сколов известняка (Щеглов А.Н., 1975б). Древние каменоломни зафиксированы в нескольких местах Гераклейского полуострова, однако их датировка не установлена. Что же касается упомянутых поселков, жизнь на них прекратилась в конце III–II вв. до н. э.

Какова была организация земледельческой территории города на Гераклейском полуострове в I в. до н. э. IV в. н. э. не выяснено. Известно, что в первые века нашей эры значительно сокращается количество загородных сельскохозяйственных усадеб (Стржелецкий С.Ф., 1961, с. 133 сл.). В то же время некоторые усадьбы становятся крупнее, значительно усложняется их планировка, наряду с крупными продолжают существовать усадьбы средних размеров, наблюдается некоторая перепланировка наделов. Не исключено, что в этот период шел интенсивный процесс дифференциации земельных владений — наряду с сохранением рядовых наделов происходит значительная концентрация земель и укрупнение отдельных хозяйств.

Но поводу местоположения, времени возникновения и характера этого поселения, упомянутого только Страбоном (VII, 4, 3), давно ведется дискуссия, что в значительной степени объясняется отсутствием публикаций материалов из раскопок Н.М. Печенкина (1911 г.) и Р.Х. Лепера (1914 г.). Время основания «старого» Херсонеса определяется по-разному — от конца V до конца IV в. до н. э. (Белов Г.Д., 1948а, с. 35 сл.; Стржелецкий С.Ф., 1959б, с. 69 сл.). Что касается характеристики и локализации самого поселения, то здесь сложились две основные точки зрения, базирующиеся главным образом на результатах более ранних исследований К.К. Косцюшко-Валюжинича и Н.М. Печенкина. Согласно одной, «старый» Херсонес занимал весь Маячный полуостров и представлял собой разбросанное по указанной территории сельское поселение, состоявшее из изолированных усадеб с земельными участками при них. От Гераклейского полуострова это поселение было отделено двойной линией крепостных стен с башнями, пересекавшей перешеек Маячного полуострова у Казачьей бухты; пространство между стенами оставалось незастроенным, образуя своего рода убежище для населения на случай военной опасности (Белов Г.Д., 1948а, с. 35 сл.; Гайдукевич В.Ф., 1955, с. 142 сл.; 1955, с. 68 сл.). Согласно второй гипотезе — «старый» Херсонес лежал на перешейке у Казачьей бухты между двумя линиями оборонительных стен и был поселением городского тина, а территорию Маячного полуострова занимала его сельская округа, поделенная на наделы, занятые загородными усадьбами (Стржелецкий С.Ф., 1959б, с. 71 сл.). Как показали дополнительные исследования, городище «старого» Херсонеса занимает перешеек Маячного полуострова (табл. XVI, 1; XXI, 1). Поперек всего перешейка были возведены две крепостные стены с башнями, отстоящие одна от другой на 210 м. Внешняя стена, обращенная в сторону Гераклейского полуострова, имеет толщину 2,75 м, а внутренняя, обращенная в сторону Маячного полуострова, только 1,6 м. Кроме того, некоторые башни внутренней стены сообщались двумя входами как с территорией Маячного полуострова, так и с домами, стоявшими внутри крепостных стен (табл. XXI, 4). Таким образом, оборонительная система на перешейке была направлена, прежде всего, в сторону Гераклейского полуострова. Само по себе это указывает на то, что западная часть Гераклейского полуострова к моменту строительства стен еще не была освоена херсонесцами. О том же свидетельствует и сохраненная при размежевании Гераклейского полуострова дорога, связывавшая «старый» Херсонес с Херсонесом.

Площадь «старого» Херсонеса внутри крепостных стен составляла около 18 га, но, как показывают раскопки Н.М. Печенкина (Архив ЛОИА, ф. 27) и Р.Х. Лепера (ОАК за 1913–1915 гг., с. 68), она была застроена не полностью. Внутри крепостных стен поселение, очевидно, делилось на ряд прямоугольных кварталов. Один из них, частично раскопанный Н.М. Печенкиным, в 1911 г. примыкал непосредственно к внутренней оборонительной стене и состоял из трех пристроенных друг к другу вплотную домов, имевших сообщение как с улицей, так и выходы на земледельческую территорию, расположенную на Маячном полуострове. Такие же дома были раскопаны Р.Х. Лепером. Дома имели внутренние дворики, вокруг которых располагались помещения различного назначения.

Земледельческая территория «старого» Херсонеса надежно защищенная оборонительными стенами самого поселения, была разделена сетью магистральных дорог на квадратные и прямоугольные участки (табл. XVI, 1; XXI, 1–3). В северной части полуострова участки были квадратными (420×420 м), в прибрежной западной и южной частях продольные дороги, проложенные на расстоянии от 200 до 420 м параллельно одна другой, делили территорию на участки различной длины — от 325 до 710–715 м. Направление системы продольных и поперечных дорог строго соответствует общей конфигурации и рельефу Маячного полуострова. Каждый участок, ограниченный дорогами, был в свою очередь разделен массивными каменными оградами на два-четыре самостоятельных земельных надела (табл. XXI, 2, 3). Более крупные участки делились соответственно на большее количество наделов. Подавляющее большинство земельных наделов были стандартными, площадью около 4,4 га. Незначительные отклонения объясняются топографическими условиями размежевания, когда нельзя было нарезать участок стандартной величины. Всего на землях «старого» Херсонеса было около 80-100 наделов. На большинстве из них зафиксированы следы усадеб, несколько усадеб раскапывались Н.М. Печенкиным и К.Э. Гриневичем (Печенкин Н.М., 1911; Гриневич К.Э., 1931, Стржелецкий С.Ф., 1961; Щеглов А.Н., 1976а). Усадьбы на Маячном полуострове были меньших размеров, чем на Гераклейском. Известно два типа построек: усадьбы замкнутого плана 18×22 м; 17,6×20,5 м, неукрепленные, с внутренним двором, по двум или трем сторонам которого шли жилые и хозяйственные помещения (табл. XXI, 7, 8) и изолированные дома-башни (пирги), прямоугольные в плане, размерами 10×8,7 м (табл. XXI, 5, 6). К дому-башне примыкал небольшой огражденный двор с хозяйственными постройками. Башня была, по меньшей мере, двухэтажной, на что указывают остатки каменной лестницы внутри одного из помещений в ее первом этаже. На сохранившихся наделах выявлен садово-виноградный плантаж того же типа, что и на Гераклейском полуострове. По-видимому, здесь так же ведущей земледельческой культурой было виноградарство, что подкрепляется находками переносных и стационарных тарапанов. Керамический комплекс из раскопок «старого» Херсонеса и усадеб на его сельскохозяйственной территории позволяет датировать время возникновения этого поселения, по-видимому, в пределах второй четверти — середины IV в. до н. э. Время гибели на основании свидетельства Страбона и археологического материала — конец II в. до н. э. — наиболее напряженный период скифо-херсонесских войн. Совокупность археологического материала позволяет предполагать, что «старый» Херсонес был, вероятно, первым херсонесским военно-хозяйственным укрепленным поселением, основанным с целью освоения западной оконечности Гераклейского полуострова, тогда еще, возможно, не принадлежащей Херсонесу. В связи с этим, по-видимому, были не так уж и далеки от истины М.И. Ростовцев, увидевший в открытых Н.М. Печенкиным наделах следы «древнейшей клерухии Херсонеса» (Ростовцев М.И., 1916, с. 8) и Э.Р. Штерн, который предположил, что «старый» Херсонес был одним из τείχ — укреплений, упоминавшихся в херсонесской присяге и в декрете в честь Диофанта (Штерн Э.Р., 1908, с. 40 сл.).

Наиболее ранним из древних городов, основанных на территории Северо-Западного Крыма, была Керкинитида. Она находилась на месте современной Евпатории, на Карантинном мысу. Земледельческая округа Керкинитиды занимала, по-видимому, пространство до Мойнакских озер. Как показывают материалы разведок и раскопок П.О. Бурачкова, Н.Ф. Романченко, Л.А. Моисеева и М.А. Наливкиной, вся эта территория была размежевана на систему наделов, на которых находились загородные усадьбы (табл. XXII, 1).

Время основания Керкинитиды — вторая половина — конец VI в. до н. э. — определяется сообщением Гекатея (фр. 153). Археологические наблюдения, сделанные в процессе раскопок Керкинитиды (Моисеев Л.А., 1918; Наливкина М.А., 1955), позволяют с уверенностью говорить о том, что это поселение уже существовало как город в первой половине V в. до н. э. Хотя авторы раскопок и относят открытые ими ранние культурные напластования городища к VI и рубежу VI–V в. до н. э., материалов ранее V в. до н. э. в них пока еще не найдено, что, впрочем, не дает оснований сомневаться в достоверности сообщения Гекатея. Выходцами из какого греческого полиса была основана Керкинитида — неизвестно. Существуют две гипотезы. Одна из них предполагает, что колонию основали дорийцы — выходцы из Гераклеи Понтийской (Дашевская О.Д., 1970в — там же подробная библиография). По другой гипотезе, Керкинитиду основал какой-то неизвестный ионийский полис (Тюменев А.И., 1955; Щеглов А.Н., 1968, 1978). Вторая гипотеза опирается на комплекс археологического материала из ранних слоев городища (Наливкина М.А., 1959, с. 184 сл.), аналогичный по своему составу комплексам из других причерноморских ионийских колоний. Предположение о Керкинитиде как гераклейской колонии базируется на находках второй половины IV–III в. до н. э. — т. е. того времени, когда город уже вошел в состав Херсонеса и в его культуре стали доминировать дорийские (херсонесские) элементы, а также на весьма спорном толковании происхождения названия Керкинитиды.

На раннем этапе, примерно до середины IV в. до н. э. Керкинитида, вероятно, была небольшим самостоятельным полисом, хора которого простиралась в ближайших окрестностях города. В середине — второй половине IV в. до н. э. город был включен в состав херсонесского полиса. В III–II вв. Керкинитида, по-видимому, неоднократно подвергалась нападениям скифов, а около середины II в. до н. э. была ими захвачена. В самом конце II в. до н. э., во время второго похода Диофанта, она была взята после осады и возвращена Херсонесу. Дальнейшая судьба города неизвестна. Судя по самым поздним находкам, жизнь в городе прекратилась во II или, может быть в III в. н. э. Можно предполагать, что первоначально Керкинитида была основана на мысу (табл. XXII, 3). В настоящее время лагуна к западу от городища, существовавшая в виде соленого озера еще в прошлом веке, исчезла окончательно (табл. XXII, 2). Керкинитида имела площадь около 8 га и была окружена крепостной стеной с квадратными башнями, размерами около 5×5 м в основании (табл. XXII, 4, 5). Как показали раскопки (Наливкина М.А., 1957), город имел регулярную планировку. Остатки дома V в. до н. э. дают основание предполагать, что регулярная планировка существовала уже в то время, а направление основных планировочных осей было сохранено и в последующие периоды. После подчинения Керкинитиды Херсонесу в ней шло большое строительство. Открыты остатки домов с мощеными двориками и водостоками, а также участки мощеных улиц, относящиеся ко второй половине IV–II вв. до н. э. В это время город приобретает типично херсонесские черты во внешнем облике и в культуре (Наливкина М.А., 1963).

С северо-западной стороны к городу прилегал некрополь, находящийся сейчас под постройками современной Евпатории. Небольшая серия погребений отражает два основных этапа истории города. В ранних погребениях — до середины IV в. до н. э. — преобладают в инвентаре ионийская и аттическая керамика. Погребения совершаются в плитовых могилах. Погребальный обряд в IV–II вв. до н. э., а также инвентарь могил находят наиболее близкие аналогии в некрополе Херсонеса. В это время существует два способа погребения — кремация с захоронением праха в урнах и ингумация (в грунтовых и плитовых могилах). На некрополе найдены также надгробия, выполненные, очевидно, в мастерских Херсонеса.

По некоторым признакам, отмеченным П.О. Бурачковым и нанесенным им, а также Н.Ф. Романченко на план, можно говорить с достаточной долей уверенности, что ближайшие к городу земли были разделены на отдельные наделы системой дорог (табл. XXII, 1). На земледельческой территории Керкинитиды известно три типа усадеб. Ранние усадьбы, по-видимому, представляли собой небольшие прямоугольные дома-башни, состоявшие в нижнем этаже из двух помещений. После подчинения города Херсонесу, по крайней мере, некоторые из них перестраиваются. Так, на месте более ранней усадьбы в IV или III в. до н. э. строится огромная усадьба с двумя внутренними дворами, частично раскопанная Л.А. Моисеевым на берегу Мойнакского озера (Моисеев Л.А., 1918) (табл. XXII, 6, 7). Третий тип усадеб — круглые жилые башни. Одна из таких построек (диаметр 6 м) была исследована к западу от городища Керкинитиды. К дому-башне примыкала какая-то ограда, возможно, хозяйственного двора со служебными постройками (Наливкина М.А., 1957).

Городище расположено в глубине Черноморской бухты на северо-западном побережье Тарханкутского полуострова. Вокруг него сохранились следы древнего размежевания (земля была поделена примерно на 40–60 наделов по уже описанной выше системе размежевания) и остатки сельских усадеб (табл. XXIII, 1). Само городище имело площадь около 4 га и почти неисследовано. Город был окружен крепостной стеной с прямоугольными башнями (табл. XXIII, 2), возведенной в IV в. до н. э. и по-видимому, разделен на прямоугольные кварталы. М.А. Наливкина исследовала дом IV–III вв. до н. э., занимавший участок площадью около 120 м² и состоявший из шести жилых и хозяйственных помещений и небольшого дворика. Тип и размеры дома характерны для жилых построек массовой застройки Херсонеса (Наливкина М.А., 1957; Щеглов А.Н., 1976б) (табл. XXIII, 3, 4).

Земельные наделы Прекрасной гавани имели среднюю величину, около 8,8 га. На них располагались усадьбы двух типов — круглые жилые башни и дома замкнутого плана с внутренним двором (табл. XXIII, 5, 6). Одна из таких усадеб раскапывалась неподалеку от городища, у бухты Ветреной. Это была прямоугольная в плане постройка с центральным двориком, вокруг которого в один или два ряда шли жилые и хозяйственные помещения. В одном из помещений находилась кладовая с десятью синопскими пифосами, в трех из которых некогда хранилось вино, а в остальных зерно (Щеглов А.Н., 1973; 1978). Историческая судьба Прекрасной гавани сложилась так же, как и у Керкинитиды. Ранний материал из городища и усадьбы относится к IV в. до н. э. Вся последующая история города повторяет историю Керкинитиды.

На остальной хоре Херсонеса располагались укрепленные и неукрепленные поселения разных типов, а также земельные наделы того же типа, что и описанные выше. Отметим три основных типа поселений: 1 — крупные многобашенные укрепления, с большими дворами, окруженными жилыми и хозяйственными помещениями (городище «Чайка», табл. XXIV, 5, 6); 2 — поселения, состоящие из группы крупных укрепленных или неукрепленных усадеб, например, Беляус (табл. XXIV, 2, 3) и Панское I; 3 — отдельно стоящие усадьбы и неукрепленные поселения. Разные типы поселений с расположенными возле них земельными участками, возделанными по системе, принятой в Херсонесе, свидетельствуют о сложной структуре хоры Херсонеса, на которой существовали города с собственными землями, разделенными на наделы, крупные укрепления и неукрепленные поселения, состоявшие из типично греческих усадеб, отдельные усадьбы и поселения негреческого облика. А это, в свою очередь, позволяет предполагать и сложный социальный и этнический состав земледельческого населения на территории хоры Херсонеса: среди него, может быть, существовали различные категории свободного, полузависимого и зависимого населения.

Появление этого укрепленного поселения связано с римским гарнизоном, поставленным в Херсонесе. Харакс, как название населенного пункта на южном берегу Крыма, приводит в своей «Географии» Клавдий Птолемей (VI, 2). В 1837 г. сделано первое краткое описание древнего поселения на мысе Ай-Тодор (Кеппен П., 1837, с. 101, и сл.). В 1849 г. граф Шувалов проводил здесь небольшие раскопки (Кондараки В.Х., 1873, с. 169 и сл.). Начиная с 1896 г. в течение 15 лет на Ай-Тодоре велись значительные исследования, их материалы нашли отражение в литературе (Ростовцев М.И., 1900; 1902; 1911; Башкиров А.С., 1914; Дьяков В.Н., 1930; 1942; Блаватский В.Д., 1952). В 1931, 1932 и в 1935 гг. здесь проводила работы экспедиция под руководством В.Д. Блаватского (Блаватский В.Д., 1938, с. 312; 1951г, с. 250 и сл.). С 1977 г. — под руководством К.К. Орлова.

Городище, отождествляемое с Хараксом, расположено на холме Ай-Тодорского мыса и занимает площадь около 6 га (табл. XXVI). Оно недоступно со стороны моря, а с суши мыс огорожен стеной, частично сложенной из громадных грубо отесанных глыб, принадлежавшей таврскому укреплению и вошедшей в систему оборонительных сооружений, построенных римлянами (табл. XXVI, 1, 3).

Внешняя оборонительная стена относительно хорошо сохранилась. Она имела ширину 2,2–2,4 м и была двухпанцирной с забутовкой (табл. XXVI, 2, 3). В юго-западной части городища находились ворота (Rostovtzeff M., 1902; Дьяков В.Н., 1930, с. 20; Блаватский В.Д., 1951г, с. 250). Внутренняя стена, несколько более широкая, прослеживается менее четко. Стены существовали с I по IV в. (Блаватский В.Д., 1951г, с. 258; 1961а, с. 84). Большинство построек Харакса расположено на холме, за внутренней стеной. Судя по клеймам на черепице (табл. XXVI, 7), во второй половине I в. н. э. здесь размещалась вексилляция моряков Равеннской эскадры. При императоре Домициане эти части были выведены. Среди сооружений этого времени выделяются своей монументальностью нимфей и термы. Нимфей, находившийся возле стены, представлял собой бассейн размером 9×7,7 м и глубиной до 2,55 м. Юго-восточная сторона его служила лестницей (табл. XXVI, 4, 5) (Блаватский В.Д., 1951, с. 282). Бассейн был тщательно облицован водонепроницаемым известковым раствором. Вода поступала сюда по глиняным трубам водопровода. Наиболее интересны термы, занимавшие площадь 24,55×14,85 м и расположенные выше Нимфея у обрыва холма (Блаватский В.Д., 1951г, с. 287). Они состояли из двух рядов помещений. В одном была раздевальная, по одну сторону от которой имелся бассейн с холодной водой, по другую — теплая баня с горячей водой. Пол помещения был выложен большими квадратными кирпичами (0,5×0,58×0,58 м) установленными на невысоких каменных столбиках. Отопление осуществлялось с помощью гипокауста, а также довольно широких глиняных труб, по которым проходил горячий воздух, поступавший из топочной. К банному помещению примыкал ряд комнат, вероятно, палестра. Здание терм, существовавшее в I–III вв. н. э., видимо, было двухэтажным.

Во II в. н. э. в Хараксе стояла вексилляция I Италийского легиона, как о том свидетельствуют клейма на кирпичах и черепицах (Ростовцев М.И., 1900, с. 144, 155). В последних десятилетиях II в. там стоял гарнизон из солдат XI Клавдиева легиона. Это был последний гарнизон Харакса, покинувший его в середине III в. Ко времени его стоянки относится надгробный памятник Люция Фурия Севта, оптиона префекта I фракийской когорты (Ростовцев М.И., 1911, с. 38). К последнему периоду пребывания римских солдат в Хараксе относится здание, выявленное раскопками 1907 г., расположенное за пределами крепости возле внешней стены на северо-восточном склоне холма, у дороги. Это небольшое святилище дорожной стражи — бенефициариев. В нем найдено три алтаря II–III вв. н. э. с посвятительными надписями Юпитеру Лучшему Величайшему, культ которого был официальным в римской армии (табл. XXVI, 44). Находки вблизи святилища и в нем 11 фрагментов небольших вотивных рельефов свидетельствуют о распространении среди солдат гарнизона также культов; Диониса, Мифры, Артемиды, Гекаты, Фракийского всадника (табл. XXVI, 43; Ростовцев М.И., 1911, с. 5 и сл.). Несколько фрагментов аналогичных рельефов и терракотовых статуэток обнаружено и на территории самого поселения. Там при раскопках найдены бронзовые рыболовные крючки, грузила, иглы для вязания сетей, каменные жернова, железная мотыга, пряслица. Много фрагментов пифосов, остродонных амфор, «римских» светильников, стеклянной, краснолаковой и простой гончарной посуды. Встречаются бронзовые наконечники копий, бронзовые и железные наконечники стрел, бронзовые фибулы, перстни и пряжки, круглые камни для пращей и баллист, астрагалы, стеклянные бусы, обломки керамических труб.

В середине III в. н. э. римские войска были эвакуированы из Северного Причерноморья, в том числе и из Харакса. Однако жизнь в нем с уходом римских войск не прекратилась. В 1932, 1935 гг., за наружной стеной на северо-западном склоне холма был раскопан могильник, относящийся к концу III — первым десятилетиям IV в. н. э. Обряд погребения — кремация, прах чаще всего помещался в амфоры. Могилы находились на небольшой глубине в расщелинах скал (табл. XXVI, 8, 9) (Блаватский В.Д., 1951г, с. 259, 262 и сл.). Помимо посуды в них найдены орудия труда (железные топоры, серпы, ножи, бронзовые рыболовные крючки), реже — оружие (бронзовые наконечники копий, боевые топоры, кинжал), а также глиняные пряслица, бронзовые пряжки, фибулы, перстни, браслеты, монеты, обломки стеклянной посуды и разнообразные бусы (табл. XXVI, 10–41). По мнению В.Д. Блаватского, здесь были похоронены потомки обитателей канабы — торгово-ремесленного прилагерного поселка. Разведки 1958 г. обнаружили следы древней дороги, возможно, связывавшей Харакс с Херсонесом (Соломоник Э.И., 1960, с. 137). В 1977, 1978 гг. работы велись в северо-западной части крепости, где открыты постройки первых веков нашей эры, примыкавшие к оборонительной стене. На некрополе раскопаны погребения III в. н. э.

Ряд исследователей высказал предположение, что, кроме Харакса, римские военные посты существовали в Керкинитиде, Балаклаве, Инкермане (Дьяков В.Н., 1942, с. 52; Белов Г.Д., 1948а, с. 110; Гилевич А.М., 1965, с. 107).

Боспорское государство — крупнейшее греческое государственное образование на территории Северного Причерноморья, располагалось по обоим берегам Боспора Киммерийского (ныне Керченского пролива) (карта 6). Оно занимало обширную территорию Восточного Крыма, включая Феодосию, весь Керченский полуостров, Таманский полуостров и примыкающие к нему территории, вплоть до предгорий Северного Кавказа, а также район устья р. Дон (греческий Танаис). Земли, входившие в состав Боспора, являлись по большей части всхолмленной равниной, переходящей в предгорья Восточного Крыма и Северного Кавказа. Таманский полуостров в древности представлял собой группу островов, разделенных морскими заливами, лиманами и протоками дельты Кубани (греческий Антикит).

Карта 6. Карта Боспора Киммерийского. Нумерация памятников общая для карт 6–9. Города Боспора и сельские поселения Азиатского Боспора. Поселения азиатской части Боспора. Составитель И.Т. Кругликова.

286 — Кучугуры; 287 — Красноармейское; 288 — Батарейка I; 289 — Батарейка II; 290 — Каменная Батарейка; 291 — пос. Ильич; 292 — Бугазское; 293 — Яхново; 294 — Западно-Цукурское; 295 — Западно-Зеленское; 296 — Северо-Зеленское; 297 — Пятиколодезное; 298 — Двенадцатый километр; 299 — Десятый километр; 300 — Раевское; 301 — Батарейный; 302 — Андреевское; 303 — Вышестеблиевское; 304 — Гастогаевское; 305 — Суворово-Черкесское; 306 — Капустин; 307 — Юровка; 308 — Близнецы; 309 — Водопроводное; 310 — Рассвет; 311 — Джемете; 312 — Красный курган; 313 — Гай-Кадзор; 314 — Анапа южная; 315 — Натухаевская; 316 — ст. Благовещенская; 317 — Су-Псех; 318 — Широкая Балка; 319 — хут. Благовещенский; 320 — Витязево; 321 — Уташ; 322 — Ленинский путь; 323 — совхоз им. В.И. Ленина; 324 — Чумбурка; 325 — Дюрсо; 326 — Озерейка; 327 — Мысхако; 328 — Владимировка; 329 — Цем-долина; 330 — Борисовка; 331 — Кирилловка; 332 — Большие хутора.

Древнейшим письменным источником по истории Боспора являются фрагменты из труда Гекатея Милетского. Для восстановления исторической топографии Боспора важны периплы и периэгесы, в которых перечисляются населенные пункты, местные племена, входившие в состав государства, и его соседи; даются расстояния от одного населенного пункта до другого, иногда сообщаются краткие исторические данные. Для Боспора в целом большую ценность имеет «География» Страбона, в которой большая часть главы 4 книги VII и главы 2 книги XI посвящены Боспору. Помимо географических сведений с довольно точным указанием расстояний между боспорскими поселениями, Страбон сообщает о достопримечательностях городов Боспора, о его климате и исторических событиях. Клавдий Птолемей указывает географические координаты многих населенных пунктов, местоположение которых иногда еще не установлено. Важные сведения об экономике и истории Боспора мы узнаем из речей Исократа, Демосфена, Эсхина. Благодаря труду Диодора Сицилийского, нам известно об образовании Боспорского государства, о смене его правителей, об отдельных эпизодах из истории Спартокидов, об их взаимоотношениях с местными племенами. Полиен рассказывает о присоединении к Боспору Феодосии и Синдики. Дион Кассий, Аппиан и Тацит описывают Боспор времен митридатовых войн и последующие внутриполитические события, взаимоотношения Боспорского государства с Римской империей. Об истории позднеантичного Боспора сообщается в трудах Аммиана Марцеллина, Зосима, Константина Багрянородного. Интересные сведения имеются в трудах Полибия, Помпония Мелы, Стефана Византийского и других древних авторов.

Сведения древних авторов дополняются эпиграфическими памятниками. Общее число надписей в настоящее время значительно превышает 1320, вошедших в корпус Боспорских надписей (КБН). Большая часть их происходит из Пантикапея, Горгиппии, Танаиса, Гермонассы, Фанагории. Для Боспора характерно большое количество надписей на надгробиях. Очень важны посвятительные и строительные надписи, позволяющие проследить изменения в титулатуре боспорских правителей и показывающие рост и сокращения территории Боспора, взаимоотношения с местными племенами и с Римской империей, изменения государственного устройства. Многочисленные списки имен дают номенклатуру государственных должностей, позволяют судить о социальном устройстве и внутренней организации боспорского государства; надписи рассказывают о строительной деятельности правителей и частных лиц, о различных постройках и монументах, украшавших города, называют имена божеств, культы которых имели распространение на Боспоре. Большой интерес представляют списки членов фиасов и манумиссии, показывающие изменения в экономике и религиозных представлениях общества. В боспорских надписях упомянуты многочисленные античные центры, которые поддерживали контакты с Боспорским государством (Амастрия, Амис, Аркадия, Афины, Колофон, Кромны, Митилена, Прусы, Сиракузы, Таре, Халкедон и т. д.). В свою очередь, в восточногреческих городах найдены декреты в честь боспорских правителей и граждан, постановления о регламентации торговли, посвящения и надгробия боспорян (Граков Б.Н., 1939б). Клейма на амфорах и черепицах позволяют судить об организации керамического производства, о торговых связях с Южным Причерноморьем (Гераклеей, Синопой) и Средиземноморьем (Родосом, Хиосом, Фасосом, Мендой, Косом, Книдом) (Штаерман Е.М., 1952; Шелов Д.Б., 1956б; 1957; 1975; Гайдукевич В.Ф., 1947; Граков Б.Н., 1935). Для изучения культов и ономастики Боспора необходимо учитывать также многочисленные граффити (Толстой И.И., 1953; Гайдукевич В.Ф., 1966б, с. 70 сл.) и дипинти (Шелов Д.Б., 1972б; 1978).

Нумизматические источники позволяют проследить общий ход экономического развития Боспора, направление торговых связей. Выпуск монет на Боспоре начинается в конце VI в. до н. э. в Пантикапее. Монету чеканят также Мирмекий, Нимфей, Феодосия, Фанагория и, возможно, Синдская Гавань. В конце V в. до н. э. прекращается автономный чекан монет боспорских городов и пантикапейская монета доминирует на боспорском рынке. Монеты дополняют наши сведения об именах и титулатуре боспорских правителей и о последовательности их правления. Изображения божеств на монетах дают представление о господствующих культах, а чеканка портретов римских императоров — о зависимости от Римской империи.

В литературе не существует единой периодизации истории Боспорского государства. В.Ф. Гайдукевич выделяет шесть периодов, связанных с событиями политической истории Боспора: 1 — образование государства (VI в. до н. э. — 480 г. до н. э.); 2 — период Археанактидов (480 г. до н. э. — 438–437 гг. до н. э.); 3 — период Спартокидов (438–437 гг. до н. э. — 109 г. до н. э.); 4 — Боспор под властью Митридата и Рима; 5 — Боспор в первые века нашей эры; 6 — распад Боспорского государства (середина III в. — 70-е годы IV в.) (Гайдукевич В.Ф., 1949а). В.Д. Блаватский, — основываясь на этапах экономического развития и на истории культуры Боспорского государства, предлагает иную периодизацию: 1 — киммерийский период, в конце которого возникают эмпории (вторая половина VII–VI в. до н. э.); 2 — полисный период (вторая четверть VI — первая четверть IV в. до н. э.); 3 — период протоэллинизма (вторая четверть IV в. до н. э. — 309 г. до н. э.); 4 — период эллинизма (309 г. до н. э. — конец II в. до н. э.); 5 — сарматский период (I в. до н. э. — последняя четверть IV в. н. э.) (Блаватский В.Д., 1950а, с. 32; 1959б, с. 38 сл.; 1964а, б).

Древний город расположен на территории современного хутора Недвиговка на правом коренном берегу р. Мертвого Донца. О нем сообщает Страбон (XI, 2, 3, 11; VII, 4, 5) и другие древние авторы. Местоположение города установлено в первой четверти XIX в. (Стемпковский И.А., 1854). В середине XIX в. произведены первые археологические раскопки города и его некрополя (Леонтьев П.М., 1854, 1855). Позднее Танаис раскапывали В.Г. Тизенгаузен, П.И. Хицунов и Н.И. Веселовский (ОАК за 1867, 1870–1871, 1908–1910 гг., Веселовский Н.И., 1909). Результаты этих раскопок послужили источником для написания ряда исторических работ (Помяловский И.В., 1888; Латышев В.В., 1892; Жебелев С.А., 1953, с. 135 сл.; 299 сл.; Колобова К.М., 1933а, б). Материалы раскопок были обработаны Т.Н. Книпович (Книпович Т.Н., 1949а). Планомерное исследование Танаиса и его округи началось в 1955 г. под руководством Д.Б. Шелова. Новые данные, полученные экспедицией, позволили заново написать экономическую, политическую и культурную историю Танаиса и связанного с ним района (Шелов Д.Б., 1959; 1961а; 1970; 1972а; 1975). В истории Танаиса прослеживаются три хронологических периода: III–I вв. до н. э.; I в. н. э. — первая половина III в.; последняя треть IV в. — начало V в. Рубежом, отделявшим первый период от второго, служит разрушение Танаиса боспорским царем Полемоном в самом конце I в. до н. э. (Страбон, XI, 2, 3), следы которого хорошо прослеживаются по археологическому материалу (Жебелев С.А., 1953, с. 195 сл.; Болтунова А.И., 1964б; 1965; Шелов Д.Б., 1969а). Второй период от третьего отделяется вторичным разгромом города в середине III в. н. э. племенами готского союза. После этой катастрофы город стоял в развалинах более ста лет, затем был восстановлен. Точная дата и причина окончательной гибели города неизвестна. С открытием строительных остатков, относящихся к дополемоновскому городу — к III–I вв. до н. э. отпала популярная ранее гипотеза о существовании двух Танаисов (Шелов Д.Б., 1959, с. 117 сл.).

Ранний город состоял из трех частей: основной территории, примыкающего к ней с запада второго городского района и приречного района, почти не исследованного из-за современной застройки (табл. LIII, 4). В конце III или в самом начале II в. до н. э. в Танаисе были возведены оборонительные стены. Раскопками открыты западная и южная оборонительные стены, сложенные из слегка подтесанного камня на глине. Наружный панцирь сложен из более крупных камней. Южный конец западной стены завершается прямоугольной оборонительной башней, сооруженной из правильных тесаных и из рустованных блоков. Одновременно с западной стеной в конце III — начале II в. до н. э. в переплет с ней были сложены стены примыкающих к ней помещений. В центре города на отдельных участках также открыты остатки ранних жилых зданий из тесанных известняковых плит и большие зерновые ямы, высеченные в скале (Арсеньева Т.М., Шелов Д.Б., 1965; Наливкина М.А., 1965). Значительно лучше ранние постройки сохранились в западном городском районе, который с севера и запада был ограничен оборонительными стенами (Болтунова А.И., 1969). Дома непосредственно к оборонительным стенам не примыкают, сложены они небрежно из необработанных камней, состоят из помещений и мощеных двориков, имеют неправильную иногда округленную форму и беспорядочную ориентировку. Между домами были узкие извилистые переулки, иногда мощеные. Дома покрывались соломой или камышом. Находки III–I вв. до н. э. подтверждают данные Страбона о Танаисе, как о значительном «торжище». Особенно много товаров поступало в амфорах, главным образом, родосских (Шелов Д.Б., 1975). Страбон говорит о вывозе из Танаиса кожи и невольников. Почти полное отсутствие монет III–I вв. до н. э. (Шелов Д.Б., 1960б) говорит о неразвитости денежных отношений. О сельском хозяйстве можно судить по наличию зерновых ям и остатков обгорелого зерна, пшеницы, ячменя и проса. На занятие жителей города скотоводством и рыболовством указывают находки костей крупного и мелкого рогатого скота, лошадей, костей рыб: осетровых, сома, сазана, леща и судака (Цалкин В.И., 1969, с. 273 и сл.; Цепкин Е.А., 1961, с. 452). Видимо, уже в раннее время в Танаисе было налажено и ремесленное производство. Там изготовлялась многочисленная лепная посуда (Арсеньева Т.М., 1965, с. 169; 1969, с. 173). Благодаря своему географическому положению Танаис с самого начала был в значительной степени варварским городом (Шелов Д.Б., 1961б). Из надписей первых веков нашей эры известно о делении городского населения на эллинов и танаитов. Видимо, такое положение существовало именно в III–I вв. до н. э., когда город был разделен на две отгороженные друг от друга оборонительными стенами части: центральная часть — предполагаемая территория эллинов, западная — предполагаемая территория танаитов. В первые века нашей эры такое деление, видимо, стало условным (Книпович Т.Н., 1949а, с. 101 сл.; Шелов Д.Б., 1961б, с. 212). После разрушения города Полемоном западный район больше не восстанавливался и был занят в основном мусорной свалкой.

Далеко не сразу после полемоновского разгрома были восстановлены оборонительные стены. В I в. н. э. появляются постройки, выходящие за пределы оборонительной линии города. Только в начале II в. н. э. город превращается в крепость почти квадратной формы со сторонами 225×240 м. Вокруг города сооружается ров шириной 10–13 м, частично вырытый в глинистом грунте, частично вырубленный в материковой скале, глубиной в 7–8 м. Возводятся оборонительные стены. Снаружи к западной стене пристраивается дополнительный панцирь и толщина ее достигает 4,80 м. Сооружаются новые четырехугольные башни, выступающие далеко за линию стены. Открыты четыре промежуточных башни, внутри которых прослежены помещения. В центре стены между башнями находился проход, выложенный камнем. Там была найдена каменная плита (табл. LIV, 12), в древности, очевидно, вмонтированная в стену, с рельефным тамгообразным знаком одного из боспорских царей (Шелов Д.Б., 1966в, с. 268 и сл.). Еще одна плита со знаком другого боспорского царя (табл. LIV, 11) была найдена в одном из танаисских подвалов. Выявлены участки восточной и южной оборонительной стен, но сохранность стен плохая. Постройки II–III вв. н. э. открыты на всех раскопах внутри городских стен. В юго-западном углу помещения прилегали непосредственно к западной и южной оборонительным стенам. Вдоль западной стены проходила неширокая улица, вниз от нее к городским постройкам шла каменная лестница. Еще одна открытая здесь улица пересекала город с востока на запад. На северо-восточном участке помещения отстояли от оборонительной стены на 1,5–2 м, образовавшееся пространство было заполнено специальной засыпью из камня и суглинка, дополнительно укреплявшей оборонительную стену (Шелов Д.Б., 1965б, с. 114). Все постройки группируются вокруг вымощенных камнем двориков, в центре которых, как правило, находились водосборные глубокие цистерны, почти все помещения имели большие подвалы, стены которых сложены из нерегулярного камня на глиняном растворе, либо высечены в скале. Одно из расчищенных в центре города помещений, окруженное с трех сторон дворами, видимо, имело общественное назначение. К помещению с улицы вели три ступени из крупных тесаных блоков. Поблизости П.М. Леонтьевым была открыта городская площадь и мраморная плита с надписью о строительстве агоры в 220 г. н. э. (Леонтьев П.М., 1854, с. 414, 423, № 5). С культовыми комплексами связаны два помещения на северо-восточном раскопе (раскоп II, помещение Г) и в юго-западном углу (раскоп IV, помещение Т). Помещение Г с подвалом с трех сторон было ограничено стенами, а с южной открывалось в сторону дворика. Один из двух очагов этого помещения рядом с двориком, видимо, имел культовый характер. С культом связаны и многие находки из подвала: известняковый алтарь, семь глиняных штампов для оттискивания узоров на культовых хлебцах (табл. LIV, 13) и пять маленьких лепных сосудиков-курильниц с дырочками в стенках (табл. LIV, 8), шесть светильников, и лепной сосуд, напоминающий античный псиктер (табл. LIV, 9). Культ скорее всего имел хтонический характер (Шелов Д.Б., 1972а, с. 281 и сл.). Угловое помещение Т примыкало к южной и западной оборонительным стенам и тоже имело подвал. В первой половине III в. н. э., когда подвал уже не функционировал, в его засыпи захоронили 11 баранов. Кроме того, в полу наземного помещения у северной стены было расчищено еще семь ям с костяками баранов (Арсеньева Т.М., Шелов Д.Б., 1974, с. 150). Аналогичные ритуальные захоронения баранов известны на Козырском поселении первых веков нашей эры под Ольвией. Там при захоронениях находились светильники (Бураков А.В., 1976, с. 36). Видимо, и многочисленные открытые в помещении Т светильники могли быть связаны с культовыми целями.

В первые века нашей эры дальнейшее развитие получило сельскохозяйственное производство. Встречались разнообразной формы зернотерки, часто укрепленные в углу помещений на специальных постаментах из камня и глины, найдено много широкогорлых амфор с мукой или чаще с обгорелым зерном — просом, ячменем, пшеницей, рожью и коноплей. Зерно хранилось и в плетеных корзинах и, видимо, в мешках. Открыты и печи для выпечки хлеба. Одна из них овальной формы 2×1 м имела высоту около 1 м (Арсеньева Т.М., Шелов Д.Б., 1974, с. 137, сл.). В скотоводстве в первые века нашей эры происходят некоторые изменения. Постоянно стали встречаться кости верблюда. Возросло количество крупного рогатого скота с преобладанием коровы, сохранил свое значение мелкий рогатый скот, при этом несколько уменьшилось поголовье лошадей. Как и в раннее время, встречено мало костей свиньи (Цалкин В.И., 1969, с. 273). О рыболовстве, кроме костей рыб, свидетельствуют каменные плоские просверленные грузила для сетей, амфорные ручки с прорезанными желобками для привязывания веревок, сети и крючки. Кроме ремесел, засвидетельствованных для раннего времени, появляется стеклодельное производство, остатки которого открыты в одном из помещении первой половины III в. н. э. (Алексеева Е.М., Арсеньева Т.М., 1966, с. 176 сл.); изготовляются фибулы, с бусиной на головке, найдены их заготовки и полуфабрикаты (Амброз А.К., 1966, с. 257 сл.). В первые века нашей эры в отличие от предшествующего времени в Танаис постоянно поступала боспорская монета, особенно в первые десятилетия III в. н. э. (Шелов Д.Б., 1960б; 1966а). О развитии торговли говорят находки свинцовых гирь и чашечки для весов. В танаисских подвалах-складах находят до нескольких сот светлоглиняных амфор первой половины III в. н. э. (табл. LIV, 10), иногда с клеймами, возможно, привезенных с южного побережья Черного моря (Зеест И.Б., 1960, с. 33–37). Почти все амфоры имели надписи, отдельные буквы или знаки, нанесенные красной краской на горло или на плечики. Такие надписи встречаются и на амфорах других типов, а иногда и на небольших сосудах. Более чем на ста светлоглиняных амфорах имеется надпись «нефть». Это же показал химический анализ их содержимого. Вторую группу составляют большие широкогорлые амфоры, частично боспорского производства. Несколько амфор имели двустрочные греческие клейма с именами Каллистрата и Фаустина (Кругликова И.Т., 1966а, с. 208). Среди стеклянных привозных изделий (табл. LIV, 15) встречаются сосуды восточносредиземноморских мастерских и сосуды западноримского происхождения. Как и в раннее время, в Танаис привозились бусы, подвески, металлические украшения, терракоты, бронзовые светильники, канделябры, ковши, патеры, фибулы — шарнирные с эмалью, типа Avcissa (Шелов Д.Б., 1965а).

Танаис подчинялся боспорским царям, которые управляли городом через посланников-пресбевтов. Во главе магистратуры стояли один эллинарх и несколько архонтов танаитов. Упоминаются и некоторые другие должностные лица — диадох, стратег граждан, лохаг танаитов, просодик, простаты. Значительное место в жизни города занимали религиозные союзы или фиасы, посвященные Богу высочайшему.

Танаис последнего периода известен хуже. Культурные слои и постройки конца IV — начала V в. н. э. сохранились, главным образом на территории основной части города — четырехугольника, окруженного стеной. Оборонительная стена, исследованная на небольшом участке только с западной стороны, лежала на специальной подсыпке из камня и керамики, перекрывавшей сооружения III в. н. э. Сложена она небрежно и представляет собою скорее каменный вал. Ширина ее в основании около 1,8 м (Коровина А.К., Шелов Д.Б., 1965, с. 51 и сл.). Остатки построек IV–V вв. н. э. чаще всего были несколько углублены в землю, кладки сложены небрежно на завале построек II–III вв. н. э., большинство помещений имеют неправильную форму, закругляющиеся или загибающиеся стены. Некоторое исключение представляют прямоугольные постройки в центре города, где раскрыто несколько больших помещений площадью до 50 м², выложенных более аккуратно. Видимо, это были какие-то общественные сооружения (Арсеньева Т.М., Шелов Д.Б., 1971, с. 93, 94). Находки IV–V вв. говорят о возобновившихся торговых связях с Боспором. Найдено много амфор, краснолаковой керамики, различных стеклянных сосудов (табл. LIV, 22), металлических изделий (табл. LIV, 17, 18), а также серолощеной и простой посуды. Наибольшее распространение получила лепная посуда (табл. LIV, 19). Появляются совсем новые формы лепных сосудов — острореберные миски, часто украшенные орнаментом в виде фасеток (табл. LIV, 20), они находят аналогии в памятниках Черняховской культуры. О связях с Черняховскими памятниками говорят и костяные гребни (табл. LIV, 21) (Арсеньева Т.М., 1965, с. 180). Эти находки свидетельствуют о притоке в город нового этнического элемента, пришедшего с запада. С рыбным промыслом, видимо, связаны две ямы прямоугольной формы. Судя по находкам в них костей рыбы, они служили цистернами для засолки и хранения рыбопродуктов.

Некрополь Танаиса, состоящий из грунтовых могил и курганов, окружал город со всех сторон, кроме южной, приречной. В грунтовом могильнике исследовано около 270 могил, причем большая их часть относится к первым векам нашей эры (Шелов Д.Б., 1961а; Арсеньева Т.М., 1977а). Курганный могильник стал интенсивно раскапываться только в последние годы (Казакова Л.М., Каменецкий И.С., 1970, с. 81 и сл.; АО, 1973, с. 128; Арсеньева Т.М., 1974, с. 151; АО, 1977, с. 124). В погребальном обряде Танаиса наблюдается смешение греческих и варварских традиций. Для раннего времени отчетливо заметно сходство с некрополями античных городов. С греческим влиянием, видимо, связан обряд трупосожжения, встречающийся в Танаисе в эллинистический период и изредка в I в. н. э., а также уже устойчивая ориентировка покойников головой на восток. На всем протяжении существования некрополя покойников хоронили в простых могильные ямах и часто в гробах. В ранней группе выделяются отдельные могилы со стенами, выложенными каменными плитами и иногда сверху перекрытые камнем. До I в. н. э. существовал обычай ставить над могилами каменные антропоморфные надгробья или небольшие плиты стреловидной формы (Шелов Д.Б., 1961а, с. 88, 89; Арсеньева Т.М., 1977а, с. 105). Погребальный инвентарь очень разнообразен, даже, в одной могиле встречаются находки свойственный греческим погребальным традициям (флаконы, чернолаковые сосуды, амфоры) и варварским (ножи, бусы ярких расцветок, удила). Уже в III–I вв. до н. э. прослеживаются черты обряда, присущего сарматскому населению; появляются подбойные, могилы; могилы в виде ям с заплечиками; захоронения в деревянных колодах; положение скелетов с руками, покоящимися на костях таза и сведенными вместе ногами; единичные захоронения с южной и юго-восточной ориентировкой; находки реальгара или мела в могилах, а иногда и кремневых отщепов. В I в. н. э. появляются могилы с каменными оградками, аналогии которым находят в скифских памятниках (Шелов Д.Б., 1961а, с. 87). В это же время появляется обычай хоронить младенцев в амфорах.

На территории Боспорского государства находится огромное количество курганов. Большинство из них было ограблено либо в античное время, либо в XIX в. Археологическое изучение курганов началось с 30-х годов XIX в. Результаты раскопок освещались в ОАК и ИАК. Итоги исследований обобщены М.И. Ростовцевым (Ростовцев М.И., 1925; АДЖ). В советский период раскопки курганов проводились ограничено. Основное внимание уделялось научному осмыслению ранее раскопанных памятников (Кастанян Е.Г., 1950; Кауфман С.А., 1947; Силантьева Л.Ф., 1959; Цветаева Г.А., 1957а). Наиболее ранним, по-видимому, курганным захоронением является случайно обнаруженное в земляной гробнице погребение представителя синдской родовой знати на западном берегу Цукурского лимана на Тамани. В нем найдены: бронзовый боевой клевец, бронзовое украшение в виде двух барсов и расписная родосская ойнохоя последней четверти VII в. до н. э. (Прушевская Е.О., 1917). Весьма близки этому погребению захоронения в четырех курганах, раскопанных в 1868 г. Тизенгаузеном (ОАК, 1808, XIII). К V в. до н. э. принадлежит ряд курганов Нимфея с захоронениями в больших каменных ящиках, обложенных камнями, в земляных сырцовых гробницах и в урнах (Силантьева Л.Ф., 1959). Особый интерес представляют погребения богатых воинов, сопровождаемые бронзовым греческим оружием, золотыми украшениями и захоронениями лошадей.

На азиатской стороне Боспора погребения V в. до н. э. под курганными насыпями совершались в земляных ямах, обложенных сырцовыми кирпичами и перекрытых деревом. К их числу относятся два чисто греческих по обряду фанагорийских кургана с женскими погребениями, содержащими золотые украшения и расписные аттические фигурные сосуды (Герц К.К., 1876, с. 66 сл.; ОАК, 1869, с. V сл.) и два из Семибратних курганов с погребениями синдских воинов в кожаных панцирях с нашивными бронзовыми чешуйками, украшенных золотыми нагрудниками, с оружием, бронзовой и серебряной утварью и с конскими захоронениями (Ростовцев М.И., 1925, с. 352, 354–356). Ко второй четверти V в. до н. э. принадлежит пантикапейский курган, раскопанный в 1891 г. с трупосожжением в урне, массой расплавившихся бронзовых и железных изделий с чернофигурной ойнохоей и краснофигурной гидрией с изображением Гермеса (ОАК, 1891, с. 26 сл.; Блаватский В.Д., 1946б, с. 168 сл.).

Наибольшее количество курганов относится к IV–III вв. до н. э. Нередко погребальные сооружения обкладывали дикарным камнем (Змеиный курган). Иногда насыпь состояла из ряда чередующихся слоев камня, морской травы и земли (Царский курган, Куль-Оба). Ряд курганных насыпей имел крепиды из хорошо отесанных камней (Павловский, Острый курганы) или необработанных камней (Золотой курган). Иногда курган мог иметь две крепиды (Кара-Оба). Курганы азиатского Боспора были в своей основе земляными. Характерной особенностью Курганов Фанагории является обилие в насыпях больших амфор, лежащих рядами или сплошными грудами (Ростовцев М.И., 1925, с. 265). Наряду с широким распространением земляных гробниц, обложенных сырцовыми кирпичами и перекрытыми деревянными брусьями, под курганами Боспора встречаются земляные склепы и могилы (иногда обложенные черепицами), каменные гробницы. Погребения знати совершались в каменных склепах, к которым нередко вели так же каменные монументальные проходы-дромосы. Стены склепов покрывались многоцветной расписной штукатуркой с бытовыми, военными, культовыми сценами и растительным орнаментом. Внутри находились захоронения в деревянных или роскошных мраморных расписных саркофагах. Вблизи Пантикапея открыты грандиозные склепы Золотого и Царского курганов, возможно, являвшиеся усыпальницами боспорских царей. Часть курганов содержала чисто греческие погребения, например, Павловский курган, курганы со склепами 47 и 48. В Павловском кургане обнаружен перекрытый горизонтальными плитами каменный склеп, всю камеру которого занимал деревянный расписной саркофаг с резьбой и инкрустацией, в котором покоилась женщина с золотыми украшениями, тремя аттическими расписными вазами и тремя алабастрами (ОАК, 1859, прим. 1). У склепа 47 погребальная камера, к которой вел дромос, перекрыта полуцилиндрическим сводом. В склепе найден полуразвалившийся саркофаг с погребением, сопровождаемым золотой ветвью маслины, золотым перстнем с изображением Ники в колеснице. Рядом стояли чернолаковые и расписные сосуды (АДЖ, с. 103, 104). В кургане со склепом 48 были две погребальных камеры, перекрытые уступчатыми сводами. В первой стоял деревянный расписной саркофаг с позолотой и резьбой, в котором находился гроб с погребенным. На его руке были три резных золотых перстня, рядом находилась камышовая трость, железный нож, стигиль, небольшие сосудики для масла (АДЖ, с. 103–105). В другой камере находился деревянный саркофаг с резными позолоченными изображениями оленей и нападающих на них грифонов. В нем обнаружено женское погребение с золотыми перстнями, в один из которых был вставлен голубой халцедон с резным изображением летящей цапли и с подписью мастера Дексамена. Там же было бронзовое позолоченное зеркало, чернолаковая амфора и сосуд для благовоний.

Типично греческие погребения засвидетельствованы и в курганных некрополях других боспорских городов. Особый интерес представляют погребения в мраморных саркофагах, найденных вблизи Гермонассы (Пятышева Н.В., 1949) и Фанагории (АДЖ, с. 94, 95). В курганах Феодосии открыты только чисто греческие погребения. Раскопками, проведенными И.К. Айвазовским и А.А. Сибирским, обнаружены погребения с сожжением или трупоположения в земляных могилах, сопровождаемые богатым погребальным инвентарем. Один курган содержал захоронение в деревянном саркофаге, украшенном терракотовыми медальонами с изображением Аполлона на грифоне, поражающего упавшую лошадь (Ростовцев М.И., 1925, с. 251–253). Среди находок из феодосийских курганов особо следует отметить золотые серьги с изображением квадриги, управляемой Никой в обрамлении стоящих крылатых гениев и с лунарной подвеской с мелкими розетками, украшенной крупными розетками, к которым на цепочках подвешены амфорки.

Другая часть боспорских курганов принадлежит погребениям представителей варварской племенной знати, зачастую в значительной степени эллинизированной. В первую очередь к ним относится курган Куль-Оба (Ростовцев М.И., 1925, с. 376 сл.). Он содержит квадратный в плане каменный склеп с уступчатым сводом, к которому вел короткий дромос. В перекрытии дромоса, наряду с каменными плитами использовались деревянные балки. Уступчатый свод камеры закрывал деревянный потолок, с которого, по-видимому, свисал полог, украшенный золотыми бляшками. Большую часть склепа занимал деревянный расписной саркофаг, разделенный на две части. В большем отсеке находилось мужское захоронение с остроконечным башлыком на голове, украшенным золотыми обручами с рельефными изображениями и бляшки с фигурками скифов. На руках погребенного были массивные золотые браслеты. В другом отделении саркофага находилось оружие, украшенное золотом и ножны, ногайка, бронзовая позолоченная кнемида, а также точильный камень и массивная золотая фиала. Напротив входа в склеп стояло кипарисовое ложе, украшенное резными пластинками из слоновой кости. На этом ложе, видимо, находился труп женщины. Голову погребенной украшала электровая диадема с оттиснутыми изображениями стоящих женщин, грифонов и розетками с разноцветными эмалями. Головному убору принадлежат и три электровые ленты — одна с рельефным растительным орнаментом и две узкие с подвесками, а также два золотых медальона с изображением головы Афины и два золотых медальона с розетками и лунарными подвесками. Шею погребенной украшала золотая гривна, руки — золотые пластинчатые браслеты с тиснеными изображениями грифонов, раздирающих оленей. Рядом лежало бронзовое зеркало, серебряное веретено и знаменитая электровая ваза с изображением сцен из быта скифов. У южной стены лежал скелет слуги с шестью ножами. У его головы, в углублении, лежали кости лошади, шлем, поножи и два железных наконечника копья. Вдоль стен стояли серебряные и бронзовые сосуды. В северо-западном углу под полом был тайник, разграбленный в древности.

Совершенно аналогичное по погребальному инвентарю и устройству гробницы погребение найдено в кургане Патиниотти (Ростовцев М.И., 1925, с. 386, сл.). В каменном склепе с полуцилиндрическим сводом, к которому вел дромос, с уступчатым перекрытием, обнаружены остатки богатого погребения скифского воина (ОАК 1882–1883 гг., с. XXXII сл.; 1889, с. II сл.). Погребенный лежал в деревянном расписном с позолотой саркофаге. При нем найдено свыше десяти копий, множество бронзовых наконечников стрел, захоронения лошади, собаки, козленка. В насыпи была краснофигурная ваза с рельефными фигурами мастера Ксенофанта. В.В. Шкорпил в 1912 г. в кургане на г. Зеленой обнаружил каменный склеп с дромосом, перекрытый бревнами и плитовую гробницу (Ростовцев М.И., 1925, с. 290–292). В склепе находились чернолаковая гидрия с пеплом, золотые украшения, золотая монета Александра Македонского, серебряные и бронзовые сосуды. В плитовой могиле было погребение воина с оружием и украшениями (бусы, золотая фибула, золотой венок и диадема с застежкой в виде гераклова узла). Напротив входа в гробницу были конские захоронения. Находки в гробнице бронзового стригиля, а в насыпи кургана панафинейской амфоры указывают, что погребенный принадлежал к эллинизированным слоям местного населения и участвовал в общеэллинских состязаниях.

Курган Большая Близница в 8 км к югу от Фанагории представлял собой родовой некрополь знатной, вероятно, синдской семьи, некоторые женщины которой были жрицами (Ростовцев М.И., 1925, с. 371 сл.). В нем найдено три каменных склепа, две плитовые могилы и несколько могил с кремацией. Стены среднего, полностью ограбленного, склепа были расписаны цветочным орнаментом, а на верхней плите свода было изображение Деметры. В другом склепе обнаружено погребение жрицы в кипарисовом саркофаге, орнаментированном слоновой костью и резьбой. На погребенной были золотые украшения: калаф с подвесками и начельником, ожерелья, браслеты, перстни с резными камнями, нашивные бляшки. В третьем склепе, в аналогичном саркофаге был погребен вооруженный воин в золотом венке, с перстнями, штампованными нашивными бляшками. В одной из плитовых могил было погребение жрицы с богатыми золотыми украшениями: начельником с подвесками, с фигурными бляшками — ажурная пектораль с изображением пасущихся среди деревьев животных: с несколькими мелкими бронзовыми и глиняными сосудиками, двумя костяными и 26 терракотовыми статуэтками, связанными с культом Деметры. В другой плитовой могиле находился деревянный саркофаг с богатым женским погребением. Кроме того, в кургане обнаружены остатки нескольких кострищ и тризн, устроенных на прямоугольных площадках со стенками и сооруженных из сырцовых кирпичей. Около них были устроены воронкообразные ямы с плитами для возлияний. Одна из плит имела вид квадратного алтаря. Несколько богатых погребений найдены и в кургане Малая Близница. Среди курганов Фанагории известны погребения воинов, в сырцовых гробницах с полным набором вооружения, сопровождаемые конскими захоронениями, а иногда и умерщвленным слугой и совершенными по негреческому погребальному обряду (Герц К.К., 1870, с. 61–63).

Большое количество курганов раскопано в окрестностях Горгиппии. Они содержали погребения в каменных и сырцовых склепах, грунтовых и обнесенных сырцовыми кирпичами могилах. К рубежу IV–III вв. до н. э. принадлежит раскопанный Н.И. Веселовским в станице Анапской каменный склеп с полуциркульным сводом с росписями по стенам, имитирующими ограду героона (ОАК за 1908 г., с. 119). Аналогичной конструкции склеп, раскопанный В.Г. Тизенгаузеном в 10 км к северу от Анапы, содержал женское погребение в деревянном саркофаге, украшенном резными позолоченными фигурками нереид и воинов, сопровождаемое золотыми украшениями с цветными эмалями и камнями. К первой половине III в. до н. э. относятся три Тарасовских кургана, раскопанные Н.И. Веселовским и содержащие склепы с уступчатыми перекрытиями (ОАК 1882–1888, с. XXIX, АДЖ, с. 109–111). У первого и третьего склепов были открыты дромосы и по две камеры. Входы в камеры обрамлены антами с фронтонами. В кургане на Султан горе открыты три гробницы — каменная, сырцовая и земляная (ОАК, 1882–1888, с. XXVIII).

Во II–I вв. до н. э. количество курганов, по сравнению с предшествующим периодом резко сокращается. Нередко использовались ранние курганные насыпи. Сохраняются прежние типы подкурганных сооружений (каменные и сырцовые склепы, плитовые и грунтовые могилы). Появляются грунтовые склепы, вырубленные в скале или земле и зачастую расписанные. Встречаются погребения с чисто греческим, варварским или смешанным греко-варварским погребальным обрядом. Так, например, погребение в склепе 1852 г., где скелет человека находится в одной шине, а скелет лошади — в другой — сочетает элементы смешанного обряда (АДЖ, с. 30 сл.). Многие курганные захоронения, совершенные по греческому погребальному обряду, представляют собой трупосожжения в урнах (Ростовцев М.И., 1925, с. 211 сл.). Наиболее значительными среди курганов этого времени является Артюховский курган вблизи города Кепы (ОАК 1878–1879 гг.; 1880). Один из его каменных склепов содержал парное захоронение мужчины с золотым венком и перстнем, расписными сосудами, стригилем и ножом, и женщины с золотыми венком, гривной, перстнями, ожерельем, браслетами из бус, серебряными и бронзовыми сосудами, зеркалом и меховой накидкой. В другом двухкамерном склепе также находилось парное захоронение: мужчины с золотым венком, кольцом, монетой и пряжкой с гранатами и женщины, среди золотых украшений которой были: венок, диадема, серьги с голубями из белой эмали, гривна, два ожерелья, медальон с изображением Афродиты и Эрота, браслеты, перстни, нашивные бляшки, тканое золотом покрывало. Там же были металлические сосуды, веретено, футляр для иголок и т. п. В передней камере найдены металлические и глиняные сосуды, два железных стригиля. Третье погребение представляло собой женское захоронение в плитовой гробнице с золотыми украшениями и различной утварью. Особый интерес представляет золотая, украшенная эмалями и гранатами диадема в виде Гераклова узла.

В I–II вв. н. э. количество насыпных курганов еще более сокращается. Почти все склепы имеют полуциркульные перекрытия, оштукатурены и расписаны. Широко используются старые курганы и иногда склепы. Большое распространение находит обряд захоронения в деревянных гробах или саркофагах. Значительная часть курганных погребений совершена по греческому погребальному обряду.

Примером могут служить захоронение с палестрическим инвентарем в кургане на земле Фельдштейна, погребение в каменном расписном склепе Львиного кургана, содержавшем остатки деревянных саркофагов, золотых украшений, наконечников копий и стрел, плиту с именами Селкима и Филопатра и статую льва (ОАК, 1894, с. 5; ОАК, 1895, с. 20). Подобные захоронения встречаются и на азиатской стороне Боспора, как например, погребение в земляном склепе второго кургана вблизи Фанагории (ОАК, 1869, с. VI). Другие погребения совершены по местному, главным образом, сарматскому погребальному обряду. К их числу относится погребение воина с оружием и частями конской узды в каменном саркофаге, курганы к западу от Керчи (ОАК, 1862, с. XIV); семейная усыпальница в каменном склепе, открытом Ашиком в 1811 г. (Ашик А., 1848, с. 49, § 11); погребение мужчины в каменном ящике с золотыми украшениями, стеклянными бусами, оружием и конским захоронением со сбруей из бронзы, серебра и золота в специальном отсеке (Ростовцев М.И., 1925, с. 242).

В III–IV вв. н. э. почти все курганные захоронения являются впускными. Широкое распространение получает использование ранних каменных склепов и гробниц, даже для представителей царского дома, и сооружение земляных склепов. В погребальном обряде прослеживается значительная сарматизация населения, выразившаяся в распространении обычая класть в могилы оружие, гривны, конскую сбрую, а также в полихромии украшений. Среди погребений этого времени следует упомянуть царские захоронения членов семьи Рескупорида III, открытые А. Ашиком на Глинище (Ростовцев М.И., 1925, с. 245–247). В 1837 г. в поле́ одного из курганов им был найден мраморный саркофаг, содержавший богатое захоронение. На голове покойного был одет золотой венок, на центральном щитке которого изображен всадник перед алтарем. Лицо покрывала золотая маска, на шее находились гривны. Кроме того, найдено большое количество золотых украшений полихромного стиля (перстни, серьги, фибулы, застежки, нашивные бляшки), конская сбруя с золотыми пластинками и сердоликом, серебряный скипетр, бронзовые и серебряные сосуды. В 1841 г. при раскопках другого кургана обнаружено два каменных склепа эллинистического времени с повторными захоронениями. В склепе с уступчатым сводом обнаружен обитый свинцом гроб с мужским погребением. В центре золотого венка была рельефная пластина с гранатами и изображением Ники, венчающей царя венком. Здесь же был расшитый золотом полог и лежало оружие, серебряные и золотые пластинки конской узды, две золотых пластинки с оттисками монет Рескупорида, глиняная посуда.

Богатство погребений многих боспорских курганов, хорошая сохранность подкурганных склепов, часто покрытых настенной живописью, способствовали всемирной известности этих своеобразных погребальных памятников античных государств Северного Причерноморья.

Города как экономические, административно-политические и культурные центры появились в Северном Причерноморье с проникновением сюда греческих переселенцев в конце VII — первой половине VI вв. до н. э. При строительстве городов греческие переселенцы использовали многие достижения градостроительного искусства Эллады. Выбирая конкретное место для основания нового поселения, греки по сведениям древних авторов, исходили из многофункционального характера своих городов. Основными требованиями к местности, в которой создавался город, являлись: защищенное в оборонительном отношении местонахождение; береговая линия, позволявшая создание удобных гаваней; наличие источников питьевой воды. Немаловажную роль играло расположение города на торговых путях, наличие пригодной для занятий сельским хозяйством территории и благоприятные для жителей климатические условия. Развитие греческого градостроительства в Северном Причерноморье можно разделить на три основных этапа: возникновение и становление городов (с конца VII — первой половины VI в., до н. э. по V в. до н. э.); расцвет городской жизни (IV–II вв. до н. э.); постепенный упадок градостроительства (с I в. до н. э. по IV в. н. э.).

Мы располагаем очень небольшим количеством данных об устройстве первых греческих апойкий. Скорее всего, они представляли собой небольшие поселки. Так площадь Пантикапея в VI в. до н. э. составляла около 7,5 га с населением не более 2–3 тыс. человек (Блаватский В.Д., 1964в, с. 25), а территория Ольвии первой половины VI в. до н. э. была не более 6 га (Крыжицкий С.Д., 1977, с. 39, 40). Все древнейшие греческие поселения возникали на берегах моря и лиманов. На первом этапе важное значение имела обороноспособность городов, вследствие чего застройка Ольвии, Пантикапея, Нимфея начинается с возвышенных участков. Жилое строительство начиналось иногда с сооружения землянок или полуземлянок, как это мы видим на Березани, в Ольвии и в Никонии. Раскопки Пантикапея дают другой тип ранних домов в виде наземных сооружений, сложенных из сырцовых кирпичей на каменных цоколях и нередко заглубленных в материк. Чаще всего древнейшие жилища представляли собой однокамерные — реже двухкамерные постройки, но встречаются дома, состоящие их трех или более помещений. В одних случаях принадлежащая домам хозяйственная территория не имела четкого ограждения, в других — были внешние ограды. В целом расположение построек отличалось разбросанностью. Первоначальная застройка большинства поселений хотя и осуществлялась стихийно, но по-видимому, подчинялась некоторой общей регламентации, на что указывает единая для большинства жилищ ориентация и стремление к размещению их рядами. Одновременно с возникновением поселений начинается формирование улиц, достигавших ширины от 1,5 до 3 м (Березань, Пантикапей). Общественно-административные центры, по-видимому, представляли собой просто открытые площади, где проходили народные собрания, культовые церемонии и производилась торговля. Ранние культовые сооружения, как показывают остатки святилища Деметры в Нимфее, имели примитивное устройство (Худяк М.М., 1962, с. 36–42, табл. 30), или же мало чем отличались от жилых построек, как мы видим на примере хтонического святилища в Ольвии (Козуб Ю.И., 1975, с. 139 сл.).

Вероятно, в первые годы своего существования города имели недолговечные фортификационные сооружения в виде земляных валов либо деревянных оград или сырцовых стен, которые позднее были уничтожены при расширении городских территорий. Одной из разновидностей первых укреплении являлись стены, соединявшие торцовые фасады крайних домов поселений, как это прослежено в Тиритаке.

Лучше известно градостроительство во второй половине VI–V вв. до н. э. С рубежа VI–V вв. до н. э. основным видом сооружений являются наземные сырцовые постройки, либо возведенные из сырцовых кирпичей на каменном цоколе. Сырцовые дома наиболее характерны для бедного камнем азиатского Боспора. Полуземляночное строительство в пределах городской черты прекращается. В V в. до н. э. оно известно уже только за пределами крупных городов, как например, в ольвийском предместье. Дома группируются в кварталы и имеют общие стены. Более отчетливо прослеживается стремление к использованию элементов прямоугольной системы планировки, например, на Березанском поселении (Копейкина Л.В., 1976, с. 340). Застройка Фанагории, по-видимому, с самого начала проводилась на основе единого регулярного плана (Блаватский В.Д., 1950г, с. 35). Б.В. Фармаковский предположил, что такая планировка в эллинском мире появилась в результате колонизационной деятельности греков (Фармаковский Б.В., 1929, с. 40). С самого начала, как можно предполагать, имел регулярный план, отвечавший принципам так называемой гипподамовой системы планировки, и Херсонес.

В жилых кварталах размещались и различные ремесленные мастерские. Начинается выделение главных и второстепенных улиц. Главные артерии города достигали ширины 6 м, как например, в Ольвии (Русяева А.С., и др., 1977, с. 366), а второстепенные улицы и переулки — 1,5–3,5 м. Улицы покрываются каменными (Пантикапей, Фанагория), черепяными (Ольвия) и галечно-черепяными (Никоний) вымостками. Вдоль улиц проходили водосточные каналы, выложенные из каменных плит. Водоснабжение городов осуществлялось за счет источников и общественных колодцев. Со второй половины VI в. до н. э. начинается застройка общественных центров. Таким центром в греческом градостроительстве являлась центральная площадь города — агора. Она служила местом проведения народных собраний, различных культовых церемоний, центром проведения розничной и оптовой торговли, встреч и отдыха граждан, там же находились городские и государственные органы управления. Такой многофункциональный характер агоры нашел свое отражение и в ее застройке. Вокруг нее группировались здания, где размещались коллегии должностных лиц, лавки торговцев, суды, гимнасии, храмы, стои — постройки открытого типа с колоннадой вместо одной из стен. На площади ставили каменные плиты с высеченными на них постановлениями и скульптуры. Общественно-административные центры обычно размещались в центральной части города на пересечении главных уличных магистралей (Ольвия). В городах, где ведущее место в экономике занимала морская торговля, агора устраивалась вблизи порта (Фанагория). Иногда, как например, в Ольвии, имелись две площади — одна, более парадная в верхнем городе, другая — рыбный рынок — около порта в нижнем городе (IPE, I, 32). Для размещения храмов и святилищ отводились специальные священные участки — теменосы. На них возводились храмы, алтари, посвященные различным божествам. В пределах теменосов устанавливались посвятительные дары, здесь были водоемы, священные деревья или небольшие рощи. Теменосы окружали стенами, вдоль которых располагались различные служебные постройки, в том числе мастерские по изготовлению культовых предметов. Греческие храмы являлись местом хранения государственной казны. Отдельные храмовые и общественные сооружения размещались и среди жилой застройки (Березань). Святилища существовали также и за пределами городской территории как возле городов (предместье Ольвии, Фанагории), так и в отдалении от них (святилище на о. Левка, Ахиллов бег и др.). Остатки наиболее ранних построек в районе общественного центра зафиксированы в Ольвии. Так, на территории теменоса найдены остатки алтаря, квадратного в плане сооружения, каменная дорожка и священная роща. Первые постройки на восточной стороне агоры и наиболее ранние остатки вымостки площади относятся к концу VI в. до н. э. В V в. до н. э. территория теменоса окружается стенами, возводится небольшой антовый сырцово-деревянный храм Аполлона Дельфиния и другие сооружения, на агоре появляются здания и вдоль западной границы площади, а сама поверхность ее покрывается новой вымосткой. Появляются святилища и на Боспоре, в частности в Нимфее. В Пантикапее во второй половине VI в. до н. э. строится большой периптеральный храм. В V в. до н. э. количество культовых и общественных сооружений увеличивается. В это время территория городов значительно расширяется. К северо-западу от Ольвии возникает предместье. Возможно, именно здесь скифский царь Скил оставлял свою свиту, отправляясь в город, как об этом сообщает Геродот (IV, 78). Города окружаются крепостными стенами (Ольвия, Пантикапей, Фанагория, Тиритака), сложенными из сырцовых кирпичей на каменных фундаментах и достигавших толщины 2–3 м. Стены и городские ворота усиливались прямоугольными башнями. В Фанагории найден каменный порог городских ворот с выбитыми колеями от проезда повозок (Кобылина М.М., 1963а, с. 133 сл., рис. 6). Уже в раннее время начинается проникновение в города аборигенного населения.

Наивысшего расцвета градостроительное искусство Северного Причерноморья достигает в IV–II вв. до н. э. В это время основывается ряд новых поселений и городов (Китей, Горгиппия, Танаис, Порфмий и др.). Увеличиваются размеры городов, площади которых достигают 30–50 га, а количество жителей 12–20 тысяч человек. Такими были — Ольвия, Херсонес, Пантикапей, Гермонаса, Фанагория (Белов Г.Д., 1948а, с. 42 сл., рис. 7; Блаватский В.Д., 1961а, с. 17 сл., рис. 8; Кобылина М.М., 1956, с. 24; Крыжицкий С.Д., 1977, с. 39 сл.). Наряду с крупными городскими центрами существовали города средних размеров, площади которых колебались в пределах от нескольких до полутора десятков гектар, а население исчислялось 2–5 тысячами (Керкинитида, Прекрасная Гавань, Мирмекий, Тиритака, Кепы и др.). Рост городской территории привел к тому, что в топографическом отношении многие города, например, Ольвия, Пантикапей, Фанагория, Кепы, подобно большинству эллинских городов, состояли из двух (верхней и нижней) или трех частей — верхней, нижней и террасной, представлявшей собой застроенные склоны, соединившие две первые. Другие города, как например, Гермонасса, располагались на относительно ровной территории. Особенности исторического развития отразились в градостроительстве Пантикапея, где акрополь представлял собой мощную крепость. В IV–III вв. до н. э. проводятся большие градостроительные работы в Ольвии, Херсонесе, Пантикапее, Фанагории, выразившиеся в коренных перестройках целых районов.

В градостроительном аспекте среди северопричерноморских городов можно выделить три основных типа. Первый тип составляют города со стихийно сложившейся иррегулярной планировкой (Тиритака, Мирмекий, Нимфей). Разнообразные по размерам и конфигурации кварталы располагались там вдоль кривых улиц и переулков. К этому же типу, но несколько отличаясь от него, принадлежит планировка Пантикапея, в которой характер рельефа местности определил использование радиально-кольцевых элементов. В Пантикапее в IV–III вв. до н. э. на месте старых городских кварталов, лепившихся по склонам, возводятся возвышающиеся друг над другом на 1,5–2 м террасы, поддерживаемые мощными подпорными стенами. Террасы кольцами охватывали вершину горы. Улицы, соединявшие соседние террасы, круто поднимались вверх, а местами представляли собой лестницы.

Ко второму типу, наиболее распространенному, относятся города, где отсутствовал единый регулярный план, но использовались элементы прямоугольной системы в рамках отдельных районов, как например, в Ольвии. Продольная улица Нижнего города здесь несколько изгибалась, следуя рельефу склона. Меняла направление и главная продольная улица Верхнего города, а улицы, отходившие от агоры, были взаимно не параллельны. Здесь прослеживаются отдельные элементы, характерные для радиальной системы планировки. Жилые кварталы города имели форму четырехугольников, обычно нестандартных размеров. Их величина колебалась чаще всего в пределах 19–22×35-37 м, 26–40×40-50 м. В среднем каждый квартал состоял из двух-четырех домов. Но известен пятиугольный квартал площадью около 3000 м², где было более 10 домов.

К третьему типу принадлежат города с единой регулярной прямоугольной планировкой, основанной на сети пересекающихся под прямыми углами улиц, как в Херсонесе, Порфмии и, возможно, в Фанагории и Горгиппии. Основу градостроительного плана Херсонеса составляла сетка прямоугольных кварталов, значительная часть которых в длину достигала 50–52 м при ширине, примерно, в два раза меньшей, с 4–6 домами в квартале. Встречающиеся иногда узкие проходы между двумя рядами домов могут свидетельствовать, что первоначально жилища были сгруппированы в блоки, разделенные узкими переулками, по которым проходили водосточные каналы. Вдоль береговой полосы находились кварталы меньших размеров 25×16 м; 20×12–16 м; 27×24 м, состоящие из одного-двух домов; дома в них стояли в один ряд.

В жилой застройке, особенно в период эллинизма, отчетливо прослеживается районирование по социально-экономическим признакам, что говорит о далеко зашедшем процессе социальной дифференциации населения. Центральные части городов застраивались большими богато украшенными домами состоятельных граждан, тогда как жилища бедноты и дома ремесленников размещались по окраинам городов (Ольвия, Фанагория). Керамические мастерские в противопожарных целях выносят за городскую черту, где они образуют целые производственные кварталы (Херсонес, Фанагория). В городах усиливается скученность застройки и возрастает число представителей туземного населения. В Танаисе, где с самого его основания значительное количество его жителей составляли варвары, появляются два самостоятельных района, отчетливо различающихся по характеру застройки и окруженных самостоятельными укреплениями. В восточной части города все дома, тщательно сложенные из плоских подтесанных и подогнанных камней, имели одинаковую ориентацию и относительно прямоугольную планировку, в западном районе наблюдается хаотичное расположение домов с острыми и тупыми углами, с изогнутыми в плане стенами из необработанных камней, вдоль узких извилистых проходов. Аналогичную картину дают и наблюдения за техникой и принципами организации обороны этих двух частей города.

В IV–III вв. до н. э. окончательно формируются городские магистрали. Ширина центральных улиц достигала 9-11 м (Ольвия), 6–8 м (Херсонес, Фанагория, Горгиппия), ширина второстепенных улиц 3–4 м. Были и более узкие улочки и переулки шириной всего 1–1,5 м. В некоторых местах (на крутых склонах) улицы превращались в лестницы (Ольвия, Пантикапей). Поверхности их мостились битой керамикой и мелкими камнями, а иногда покрывались каменными плитами. Под вымостками улиц проходили закрытые водопроводные и водосточные каналы, сложенные из каменных плит. Водосточные каналы выходили за городскую черту или оканчивались водопоглощающими колодцами. Мусор вывозился на городские свалки, расположенные за городскими стенами (Нимфей, Пантикапей, Фанагория). На территории жилых домов устраивались выгребные ямы, которые по мере наполнения засыпались (Блаватский В.Д., 1957а, с. 43). Водоснабжение осуществлялось главным образом за счет общественных колодцев, расположенных на улицах. Кроме того, вода от источников подводилась к общественным водоразборным фонтанам посредством устройства специальных гидросистем или самотеком, обычно по керамическим трубам, либо каменным каналам (Карасев А.Н., 1941, с. 129 сл.; Леви Е.И., 1956, с. 46 сл.). В отдельных районах нижнего города Ольвии вода из городских водопроводов поступала к каждому дому. Известно также устройство индивидуальных колодцев и цистерн.

В рассматриваемое время ведутся интенсивные работы по архитектурному оформлению общественных центров городов, созданию ансамблей культовых и общественных построек. Наиболее изучен общественный центр Ольвии, состоящий из примыкавших друг к другу агоры и теменоса. Агора представляла собой открытую прямоугольную площадь размерами свыше 2000 м², вымощенную обломками керамики и щебнем. На северной стороне находилась большая стоя, вдоль западной и восточной сторон стояли два узких вытянутых здания, состоявших из ряда смежных помещений с подвалами, предназначенных для хранения товаров и торговли. Севернее и южнее западного торгового здания размещались здания суда и городских властей. Вдоль южной стороны площади находилось здание для другой группы городских коллегий и гимнасий. Поблизости располагались дома зажиточных граждан, в том числе и жреца Агрота. К северу от агоры, за стоей, находился теменос с храмами Зевса и Аполлона Дельфиния с алтарями, постаментами для посвятительных надписей, государственных декретов, скульптур и с водоемами. Находившаяся ранее на теменосе роща в это время была уничтожена. Многочисленные святилища и общественные здания обнаружены в большей части северопричерноморских городов. В Херсонесе найдены остатки театра или одейона. Письменные источники свидетельствуют о существовании театров в Ольвии и Пантикапее.

Значительный размах получило строительство фортификационных сооружений. Во многих городах реконструируются или заново создаются мощные оборонительные стены, усиленные прямоугольными или круглыми башнями (Ольвия, Тира, Херсонес, Нимфей, Мирмекий, Пантикапей, Танаис, Фанагория и т. д.), окружающие теперь гораздо большую территорию. Крепостные сооружения строго согласовывались с рельефом местности. В некоторых случаях, перед стенами проходил ров (Никоний, Танаис). Стены снабжались воротами и вылазными калитками. В самой верхней части Пантикапея строится сильно укрепленный акрополь, при обороне которого, вероятно, использовались метательные орудия (Толстиков В.П., 1977, с. 156 сл.). У Аппиана (108) и Орозия (VI, 5, 2) имеются сведения о наличии крепости в Фанагории.

В конце II — первой половине I в. до н. э. многие города подверглись разрушениям, в результате военных действий или землетрясения 63 г. до н. э., но вскоре они восстанавливаются. Причем площади ряда городов, в первую очередь боспорских, продолжают увеличиваться. Так, территория Пантикапея достигает 100–120 га (Блаватский В.Д., 1951а, с. 16 сл.), а Фанагории — 50 га (Кобылина М.М., 1956, с. 67). Размеры других городов, как например, Ольвии резко уменьшаются. Ее площадь после гетского разгрома сократилась в три раза. В городах продолжаются большие строительные работы, которые велись главным образом на основе уже сложившихся уличных сетей. В I в. до н. э. — I в. н. э. в Пантикапее проводится частичная перепланировка и сооружение новых террас (Блаватский В.Д., 1957а, с. 47, 49). В Херсонесе иногда вместо небольших домов строятся богатые, занимающие целый квартал. В Фанагории, Горгиппии вместо старых богатых построек возводятся новые, более простые по убранству здания. Эти работы, судя по надписям из Танаиса, Горгиппии и других мест, проводились под руководством профессиональных архитекторов. Вместе с тем, в некоторых частях городских территорий, на месте ранее существовавших общественных и культовых сооружений эллинистического периода, возникают пустыри (Пантикапей, Фанагория). Среди городского населения значительное количество составляли представители местных племен.

Характерной чертой градостроительства этого времени является развитие среди жилых кварталов больших производственных комплексов ремесленных мастерских, виноделен, рыбозасолочных сооружений. Однако традиции создания керамических мастерских за пределами городских кварталов сохраняются, например, в Ольвии и в Фанагории (Ветштейн Р.I., 1958; Цветаева Г.А., 1966а). Продолжаются работы по благоустройству городов — сооружаются сточные каналы, мусор вывозят на городские свалки. Неизменными остаются принципы городского водоснабжения. Некоторые колодцы имели архитектурное оформление, как например, колодец на западной окраине Фанагории (Блаватский В.Д., 1941б, с. 28 сл., рис. 16–19). В первые века нашей эры в городах прослеживается влияние римских градостроительных традиций, выразившееся в основном в строительстве цитаделей, терм и других сооружений. Возведение цитаделей было связано с размещением в городах римских гарнизонов (Тира, Ольвия, Херсонес). Их строительство велось без учета традиционных сформировавшихся городских ансамблей и градостроительных схем. Цитадели доминировали в городском пейзаже.

На Боспоре продолжается строительство небольших, хорошо укрепленных поселений типа Семеновки, застройка которых велась на основе единого плана, со слабо выраженными чертами регулярности. Возникает укрепленный городок Илурат, в планировке которого чувствуются римские традиции создания населенного пункта на основе военного лагеря. Вся площадь его, приближающаяся по своей конфигурации к прямоугольнику, была застроена кварталами жилых домов, разделявшихся неширокими прямыми улицами. На азиатской стороне Боспора создается сеть военно-хозяйственных поселений, основным архитектурным ядром которых явились крепости или цитадели, построенные из сырцовых кирпичей (Сокольский Н.И., 1963в). Вокруг них располагались неукрепленные поселения. Основную массу их населения, вероятно, составляли выходцы из местных племен. Оборонительные сооружения в виде валов вокруг резиденции Хрисалиска, по-видимому, можно рассматривать как влияние местной традиции (Сокольский Н.И., 1976а, с. 89). Каменные стены или валы в сочетании с рвами сооружаются и на поселениях ольвийской округи (Козырка I, Петуховка II, Ст. Богдановка, и др.). Почти во всех без исключения городах строятся новые укрепления, восстанавливаются и реконструируются старые, в Херсонесе возводится протейхизма (АО 1970 г., с. 271).

В позднеантичное время (III–IV вв. н. э.) размах строительных работ резко падает. Работы по реставрации оборонительных сооружений городов продолжаются только в отдельных центрах, например, в Херсонесе, в Танаисе. Многие города сокращаются в своих размерах и только некоторые, как например, Пантикапей и Фанагория, сохраняются в прежних границах. В ряде городов возрастает скученность застройки (Мирмекий, Тиритака, Танаис). В городах увеличивается количество производственных сооружений (Тиритака, Мирмекий). Керамические обжигательные печи появляются и в черте города на месте образовавшихся пустырей (Фанагория). Особенно отчетливо виден упадок городов в строительном деле. Снижается качество работ, падает благоустройство — прекращается вывоз мусора на городские свалки, о чем свидетельствует большое количество мусорных ям на территории самих городов. Резко проявляется рустификация городов. Значительную массу городского населения в это время составляют скифо-сарматы и варваризованные греки. Во второй половине IV в. н. э. почти все сохранившиеся до этого времени греческие города, за исключением Херсонеса, погибают под натиском кочевников-гуннов.

Приемы строительной техники в северопричерноморских городах были завезены греческими переселенцами из метрополий. Вместе с тем, в ходе самостоятельного развития и под влиянием традиций окрестного варварского населения там вырабатывались и некоторые локальные особенности приемов строительства. В истории строительной техники Северного Причерноморья можно выделить два периода, границей между которыми служит примерно середина I в. до н. э. В свою очередь первый период, по уровню развития строительного дела можно разделить на три различных этапа.

На первом этапе основными строительными материалами являлись глина, дерево, необработанный камень, часто аморфной конфигурации, в основном, известняк, реже песчаник. Часто использовались также галька и булыжники, привозимые на торговых судах в качестве балласта. Наземные части стен полуземлянок и наземных построек делались каменными, сырцово-каменными, сырцовыми. Реже они были плетеными из веток и обмазанными глиной, что типично для негреческого населения. Система каменной кладки чаще всего нерегулярная (табл. LXXXVI, 7) или приближающаяся к ней с элементами регулярности, из необработанного камня (табл. LXXXVI, 6). Применялась кладка из полигональных камней, установленных на узкую боковую грань (Блаватский В.Д., 1957а, с. 13). Мелкие и средние размеры камней позволяли сооружать стены силами одного человека. Полы домов были глинобитными, крыши односкатными и двускатными, в круглых в плане постройках, они, возможно, были коническими с саманным или тростниковым покрытием. Крыши общественных и культовых зданий покрывались привозной черепицей и украшались архитектурной терракотой. Этот первый этап строительства городов на Березани относился ко второй половине VII в. до н. э.; на Боспоре — к первой половине — середине VI в. до н. э.; в районе Ольвии и в Западном Крыму — к середине — второй половине VI в. до н. э.; в Никонии — к концу VI — первой половине V в. до н. э.

Следующий этап, продолжавшийся с V до последней трети IV в. до н. э. характеризуется распространением приемов греческой строительной техники и началом их самостоятельной эволюции. На протяжении этого этапа происходит формирование профессиональных кадров строителей, в том числе мастеров-каменотесов высокой квалификации и архитекторов. Употребление камней больших размеров в некоторых сооружениях свидетельствует об использовании в строительстве подъемных механизмов. Основными строительными материалами были камень и глина, дерево использовалось ограниченно — главным образом для перекрытий, для дверей и окон. В этот период ведется регулярная добыча камня открытым способом. Наиболее интересные следы таких разработок найдены в Северо-Западном Крыму (Коновалов А.А., 1973, с. 293) и в восточном Крыму, где на территории некрополя Илурата вырубали каменные блоки, а в районе с. Слюсарево барабаны колонн (Кругликова И.Т., 1975а, с. 70). Камень, в основном известняк, употреблялся для вымосток, стен, портиков и сводчатых перекрытий. Мраморными были архитектурные детали, обычно импортные, иногда черепица. Глина употреблялась в качестве раствора в кладках, для обмазок стен, изготовления кирпича, архитектурно-строительной терракоты, устройства оснований под стены. Известка применялась для оштукатуривания стен, в известково-галечных полах, для обмазки цистерн для воды, виноделен и рыбозасолочных цистерн. В V–IV вв. до н. э. стены были сырцовыми, сырцово-каменными или каменными. В оптимальном случае в них выделялись три части — фундамент, цоколь и собственно стена. Фундамент состоял обычно из одного ряда уложенных плашмя плит, заглублявшихся примерно на половину высоты ряда и слегка выступавших от фасада стены. Однако при строительстве на слое неравномерной плотности фундамент мог быть большей высоты, либо устраивались искусственные основания в виде песчаных подсыпок, глинистых трамбовок или чередующихся землисто-золистых насыщенных битой керамикой и лессовых, реже — глинисто-черепяных прослоек толщиной чаще всего 6-15 см. В этот период формируются все основные типы кладок (табл. LXXXVI, 6–8, 10, 12–16). Первая попытка их классификации сделана А.Н. Карасевым (Карасев А.Н., 1955а, с. 189–194), позднее С.Д. Крыжицким (Крыжицький С.Д., 1965; Крыжицкий С.Д., 1971, с. 111). Камни, образовывавшие фасады кладок — прямоугольные плиты и блоки тщательно отесывались, часто имели невысокие русты — несглаженную поверхность лицевой стороны блока, ограниченную по краям с одной-трех, иногда со всех четырех сторон хорошо стесанными гладкими полосами. Камни обычно плотно притесывались. Толщина кладок 0,4–0,6 м и более, сырцовых чаще всего 0,4–0,5 м. Размеры камней в среднем крупнее, чем в ранних кладках. Сырцовый кирпич: 0,4–0,5×0,3–0,4×0,08-0,10 м. Однако в Пантикапее встречается кирпич длиной 0,92 м, толщиной 0,115 м (Блаватский В.Д., 1957а, с. 35). Специальных деревянных или металлических связей в кладках этих сооружений не известно, только в Пантикапее встречаются железные пироны.

Вымостки дворов и улиц состояли из битой керамики, щебенки, известняковой крошки либо мостились обычно необработанными полигональными плитами. Под плитяными вымостками иногда делали подсыпки из мелких камней. Полы в домах были глинобитные. Случалось, что верхний слой полов снимали, в результате чего уровень пола мог быть ниже подошвы фундамента. Иногда полы делали из утрамбованной известняковой крошки на глиняной подушке, реже они были каменными (в основном в хозяйственных помещениях), деревянными (над подвалами), цемяночными или галечными на извести (в андронах). Деревянные части построек сшивались железными или бронзовыми гвоздями. Перекрытия помещений балочные, часто с неравномерным шагом расстановки балок в пределах 0,3–0,6 м. Крыши не сохранились, но они могли быть односкатными или двускатными. Несущей конструкцией являлись стропила. Кровли — саманные или черепичные. Выделяются два типа глиняной черепицы: солены — большие плоские с бортиками по продольным сторонам или слегка изогнутые в поперечном сечении без бортиков и калиптеры — узкие, полуцилиндрические или граненые, перекрывавшие продольные швы между соленами. Начало местного производства черепицы в Северном Причерноморье относится к концу V в. до н. э. Начиная с IV в. до н. э., ее широко использовали наряду с импортной. Для Ольвии IV–II вв. до н. э. типичны коринфская (табл. LXXXVII, 8, 15) и сицилийская системы черепичного покрытия крыш (табл. LXXXVII, 10). По-видимому, в значительно меньшей степени здесь применяли лаконскую (табл. LXXXVII, 9). Для Херсонеса характерна в основном сицилийская, а для Боспора — коринфская, и лишь отчасти сицилийская и лаконская системы (дом Коя в Пантикапее). В каждом центре была черепица местного производства, имевшая свои локальные отличия (табл. LXXXVII, 17, 34).

Лестницы в подвалы и на вторые этажи делались каменными, деревянными и смешанными (нижний марш каменный, следующий — деревянный), обычно без выделения лестничных клеток, с углом подъема маршей 30–45°. Дверцы были одностворчатыми и двустворчатыми на подпятниках или на петлях. Окна небольших размеров, обрамлялись деревянными и каменными наличниками. Помещения освещались главным образом через двери и окна, выходившие во внутренние дворики, а иногда и через проемы в крышах, оформленные специальными черепицами с кровельными окнами, типа найденных в Пантикапее, Ольвии, Херсонесе (табл. LXXXVII, 12) (Блаватский В.Д., 1957а, с. 41; КП, табл. 28, 4; 34, 5, 7, 8). Ордерные конструкции выполнялись как целиком в камне, так и с частичным применением деревянных столбов и антаблемента при каменных капителях и базах или с терракотовыми накладными деталями (Карасев А.Н., 1964, с. 58 сл.). В декоре парадных помещений применялись многоцветные росписи по известковой штукатурке.

Конструкции сооружений монументальной архитектуры, в частности храмов, в начале второго этапа в большинстве, по-видимому, мало чем отличались от сырцово-каменных конструкций жилого строительства (например, храм на Березани) (Лапин В.В., 1967, с. 145 сл.). Основным отличием являлось использование ордера, причем в некоторых случаях, как можно предполагать на основании остатков храма Аполлона Дельфиния в Ольвии, в портиках применялось дерево с терракотовыми накладными деталями (Карасев А.Н., 1964, с. 58 сл.).

В дальнейшем в культовых сооружениях использовались высококачественные регулярные кладки, в камне выполнялись и детали ордеров, для связи отдельных камней и блоков использовались металлические пироны различной конфигурации. Мрамор применялся редко и в основном только для архитектурных деталей, иногда встречается мраморная черепица. В целом по своим размерам материалам, характеру декора, особенностям профилировки деталей северопричерноморские храмы имели более скромный характер, чем в Средиземноморье.

Среди монументальных построек лучше исследованы остатки оборонительных сооружений. Особый интерес в конструктивном отношении представляли каменные погребальные сооружения, получившие широкое распространение, особенно на Боспоре уже с IV–III вв. до н. э. К ним относятся склепы Золотого и, особенно, Царского курганов, представляющие вполне сложившиеся совершенные образцы безраспорных уступчатых куполов. Особенно важен в этом отношении купол Царского кургана, где переход от квадратного плана камеры к круглому в плане коническому куполу осуществлен при помощи пандативов (табл. LXXXVI, 1).

Начало становления тех или иных приемов строительной техники в частности, широкого использования камня, не везде происходило в одно и то же время. Высокого уровня строительство достигло в Пантикапее, где, очевидно, в конце VI в. до н. э. уже есть основания предполагать сооружение большого ионийского периптера, в Ольвии в первой половине V в. до н. э., в Херсонесе — в конце V в. до н. э. и т. д. Для V–IV вв. до н. э. характерно как использование приемов строительной техники метрополии, так и появление новых приемов, таких как ольвийские слоевые субструкции, разнообразные приемы устройства фундаментов оборонительных стен. Особо следует подчеркнуть появление каменных сводов в погребальных сооружениях.

Следующий этап — последняя треть IV–I вв. до н. э. в области строительной техники характеризуется вначале уже упомянутыми особенностями, а затем в связи с большим размахом строительства, особенно в своей первой половине, упрощением конструкций кладок, постепенным ухудшением качества работ, началом относительной нивелировки массовых строительных приемов и конструкций. В кладках характерно использование в основном регулярных систем с кладкой камня плашмя без его плотной притески, ухудшение тщательности обработки фасадов, вторичное использование материалов. Типично для этого времени смешение в одной и той же кладке различных систем. Высокое качество работ наблюдается в это время при строительстве в основном только наиболее значительных сооружений. В это время также окончательно выкристаллизовываются и получают в Ольвии широкое распространение слоевые основания; применялись они и в Фанагории. Дальнейшее развитие приобретают сводчатые конструкции. Так, в погребальных сооружениях с конца IV в. до н. э. наряду со строительством уступчатых сводов, начинают появляться цилиндрические и полуциркульные или коробовые своды. Одной из важных особенностей этапа явилось значительное развитие строительства специальных сооружений, в частности гончарных печей, виноделен. Именно в гончарных печах как круглых в плане, так и прямоугольных, появляющихся позднее — в первые века нашей эры, в перекрытиях обжигательных камер и топок нашли отражение элементы купольных конструкций (КП, табл. 16, 4б; 25, 1б). Строительство виноделен, где при обмазке стен резервуаров и давильных площадок использовали известковые растворы (Гайдукевич В.Ф., 1958а, с. 380 сл.) и сооружение цемянковых полов в богатых домах IV–III вв. до н. э. в Фанагории (Блаватский В.Д., 1941б, с. 60 сл.) дают наиболее ранние примеры проникновения в Северное Причерноморье элементов, типичных для римской строительной техники и получивших большое распространение в Северном Причерноморье в первые века нашей эры. Основной тенденцией этого этапа является сохранение высоких традиций строительного искусства предшествовавшего времени в наиболее значительных сооружениях и общее ухудшение качества выполнения работ в массовом строительстве.

Второй период истории строительной техники — с середины I в. до н. э. по III–IV вв. н. э. характеризуется усилением римского влияния и ухудшением качества строительства. В первые века нашей эры наряду с повышением роли архитектора-градостроителя значительно снизилась роль мастера-каменотеса, понизился и средний уровень строительства. Так, из арсенала строителей практически исчезли слоевые основания и тип конструкции ольвийских цистерн. Кладки первых веков нашей эры часто нерегулярные или приближающиеся к ним, выкладывались из плохо обработанных камней, уложенных плашмя с отсутствием плотной притески по месту. Наряду с этим в монументальных сооружениях встречаются кладки из крупных необработанных камней, по своему характеру приближающиеся к так называемым «киклопическим» (Блаватский В.Д., 1948а, табл. 3, 1). Если до рубежа нашей эры наиболее характерный пример таких кладок дает в основном только крепида Золотого кургана, то в первые века нашей эры элементы этого приема уже встречаются в кладке оборонительной стены Ольвийской цитадели (Фармаковский Б.В., 1908). В каменных кладках широкое распространение получило вторичное использование камней, среди которых часто встречаются фрагменты архитектурных деталей, надгробий, скульптур и надписей. Продолжается применение сырцовых кирпичей, размеры которых несколько увеличиваются — 0,52×0,52×0,07 м (Сокольский Н.И., 1967б, с. 110). Качество позднеантичных сырцовых кирпичей резко ухудшается — в них прослеживается большое количество включений: самана, мелкой керамики и раковин. Обожженный кирпич в кладках обычных сооружений распространения почти не получил. Он использовался в специальных сооружениях, в частности в термах, иногда в винодельнях, для мощения дна рыбозасолочных ванн, иногда в качестве декоративных элементов стен или вымосток. Кирпичи были трех основных типов: малые и большие квадратные, и прямоугольные (КП, с. 36 и сл.; табл. 43). Наиболее распространенным типом кирпича был малый квадратный 27×27×3–7 см (при отклонениях не меньше 20 см — в Хараксе и не более 35 см — в Ольвии). Большой квадратный 53–58×53-58×3–8 см встречается реже, в основном в Пантикапее и Хараксе. Прямоугольный кирпич имел в большинстве случаев длину примерно в полтора-два раза больше ширины — в пределах 23–33 см при толщине 2–7 см. Типичным для каменных кладок является использование земляных или глиняных растворов. Известковые применялись в основном для штукатурных покрытий и в специальных сооружениях (термы, винодельни, рыбозасолочные цистерны). Случаи использования этого раствора в обычных конструкциях единичны — в кладках второго строительного периода укреплений в Херсонесе (Стржелецкий С.Ф., 1969а, с. 18; Гриневич К.Э., 1927б, с. 82 сл.) и в Фанагорийском склепе первых веков нашей эры. В отделке богатых домов и общественных зданий характерно использование мраморной плитки. Продолжается традиция оформления парадных помещений настенными росписями по штукатурке. Полы помещений, главным образом, глинобитные или земляные, но встречаются каменные и кирпичные. Известен случай использования мозаики из белых и черных кубиков (Пантикапей). В первые века нашей эры происходит также при сохранении преемственности форм, сокращение количества типов кровельной черепицы, исчезает, в частности, коринфская система. В Ольвии, Тире и на Боспоре получат преимущественное распространение лаконская и сицилийская системы, в Херсонесе и Хараксе — только сицилийская (КП, с. 43 сл., табл. 31, 35, 42). Большое распространение приобрели сводчатые конструкции — цилиндрические, полуциркульные и коробовые своды, особенно в погребальных сооружениях; ложные своды исчезают.

Особое распространение в первые века нашей эры получили специальные сооружения: термы, рыбозасолочные цистерны, винодельни, гончарные и стеклоделательные печи. Для них в наибольшей степени характерно использование римских приемов и связанных с ними конструкций и материалов — известковых и известково-цемяночных растворов, обожженного кирпича. По-видимому, с римским влиянием следует связывать также и широкое распространение в первые века нашей эры керамических труб при устройстве водопроводов в городах и отопления в термах. По принципу соединения между собой все трубы были однотипны. Места соединения обычно промазывались известковым раствором. Внутренний диаметр в самом узком месте колебался в пределах 6-12 см. Выделяется два типа труб — конический и цилиндрический (КП, табл. 44).

Во всех античных городах и поселениях Северного Причерноморья жилища не были одинаковыми в течение длительной истории античных государств: изменялись их планы, размеры, строительные материалы, сами приемы их строительства и отделки. Жилым домам Северного Причерноморья посвящены ряд исследований (Блаватский В.Д., 1948а; Леви Е.И. и Карасев А.Н., 1955; Сорокина Н.П., 1973). Специально изучались жилые дома Ольвии (Фармаковский Б.В., 1906а, с. 39 сл.; Крыжицкий С.Д., 1971) и Пантикапея (Блаватский В.Д., 1957а, с. 13 сл.). Имеются публикации отдельных домов и жилых комплексов из различных городов и поселений (Белов Г.Д., 1950а; 1962; Гайдукевич В.Ф., 1941б; Зеест И.Б., 1951в; Кругликова И.Т., 1970б, с. 78 сл.; Шелов Д.Б., 1970, с. 120 сл.; 1972а, с. 41 сл.; Крыжицкий С.Д., Бураков А.В., 1975; Бураков А.В., 1976, с. 16 сл.).

В ранний период, связанный с обоснованием греков на новых местах, они строили примитивные однокамерные жилища, часто углубленные в землю, типа землянок и полуземлянок (табл. LXXXVIII). Углубленные в землю жилища VI — рубежа VI–V в. до н. э. открыты в Никонии, на о. Березани, в Ольвии, а также в окрестностях Пантикапея (в Андреевке Южной) и, возможно, в Фанагории. Со временем, в ходе самостоятельного развития и под влиянием контакта с местной традицией земляночного строительства, здесь вырабатывается ряд особенностей, позволяющих говорить о наличии северопричерноморского варианта античного домостроительства. Удается даже выделить локальные особенности каждого из трех основных районов Северного Причерноморья. Кроме того, в ходе тесных контактов с местными племенами в Северном Причерноморье появились памятники смешанной греко-варварской традиции.

В истории северопричерноморского домостроительства можно выделить два основных периода. Первый — от основания греческих поселений до конца II–I вв. до н. э. Второй период — первые века нашей эры. Основным принципиальным различием между ними служит значительное развитие во втором периоде домостроительства смешанного греко-варварского направления и существенное усиление местной античной, северопричерноморской, а не общегреческой традиции. В рамках первого периода выделяется ряд этапов. Первый этап соответствует времени основания большей части античных северопричерноморских городов (от второй половины VII в. до н. э. до рубежа VI–V вв. до н. э.). В целом, с теми или иными хронологическими отклонениями, в трех основных районах распространения античной культуры этот этап характеризуется строительством наземных примитивных домов, в основном однокамерных, прямоугольных в плане, а также землянок и полуземлянок.

Заглубленные жилища обычно одно-, реже — двухкамерные, форма их в плане чаще всего прямоугольная. Значительно меньше были распространены круглые и овальные дома. Размеры жилищ от 5 до 16 м². Землянки обычно углублены в грунт от нескольких десятков сантиметров до 1,5–2,0 м. Для спуска в углубленное помещение делали ступеньки, врезанные в борта котлована по любой из сторон, но есть землянки и без фиксированных входов. В этом случае, по-видимому, использовали приставные деревянные лестницы. Характерно отсутствие лежанок, при этом обычны хозяйственные ниши и глинобитные площадки. Очаги, чаще всего открытого типа, могли располагаться в различных частях жилища, широко использовались и жаровни. Земляночные сооружения в наибольшей степени характерны для Северо-Западного Причерноморья — Ольвии (табл. LXXXVIII, 1, 2), Березани, Никония (вплоть до Истрии) и окружающих их позднеархаических поселений (Славин Л.М., 1958, с. 279 сл.; Карасев А.Н., 1964, с. 116; Лапин В.В., 1966; Отрешко В.М., 1975, с. 93, 94; Секерская Н.М., 1975, с. 112; Рубан В.В., 1975, с. 87–89; Копейкина Л.В., 1976, с. 132 сл.; Крижицький С.Д., Русяева А.С., 1978г, с. 3 сл.). Встречаются они и на Боспоре: в Тирамбе (Коровина А.К., 1968б, с. 55), Андреевке Южной (Кругликова И.Т., 1968, с. 206 сл.), Фанагории. Они появляются на Березани во второй половине VII в. до н. э., но большая их часть относится к середине — второй половине VI в. до н. э. В дальнейшем земляночные сооружения полностью заменяются наземными домами. Исключение представляет только ольвийское предместье, жилая земляночная застройка которого относилась в основном к середине второй половины V в. до н. э. (Козуб Ю.И., 1976, с. 195 сл.), то есть к тому времени, когда в самой Ольвии уже велось исключительно наземное сырцово-каменное домостроительство.

Наземные однокамерные дома поселенцев известны в Пантикапее с начала VI в. до н. э. (Блаватский В.Д., 1962а, с. 8), в Кепах — в VI — начале V в. до н. э. Примером простейшего наземного жилища может служить дом, возможно, конца VII — начала VI в. до н. э., расположенный в Пантикапее. Такого типа дома VI в. до н. э. в Пантикапее встречались неоднократно. Во второй половине VI — начале V в. до н. э. там строили преимущественно небольшие дома со стенами, сложенными из рваного камня и с черепичными крышами (Блаватский В.Д., 1957а, с. 13, 16). В конце VI в. до н. э. там встречаются также более крупные дома с несколькими помещениями с каменными стенами и черепичной крышей, например, дом Коя, заглубленный в землю, имевший площадь не менее 40 м². В Торике открыт архаический дом первопоселенцев (Онайко Н.А., 1976в, г). Возможно, таким же был дом на горе Опук (Кругликова И.Т., 1958б, с. 234). На территории азиатского Боспора отсутствие камня привело к развитию сырцовой архитектуры. Так, в Кепах и Фанагории открыты архаические дома, целиком сложенные из сырцовых кирпичей.

Второй этап охватывает начало V — последнюю треть IV в. до н. э. С рубежа VI–V вв. до н. э. повсюду доминируют наземные сырцово-каменные многокамерные дома обычных общеантичных схем. Исключение представляет только ольвийское предместье, земляночная застройка которого относилась в основном к середине второй половины V в. до н. э. (Козуб Ю.И., 1976, с. 195 сл.). Каменные основания многокомнатных домов этого времени обнаружены практически повсеместно, в частности, в Пантикапее (табл. LXXXVIII, 12), Ольвии и на Березани (табл. LXXXVIII, 7, 8). Распространены небольшие по размерам дома с внутренними двориками, куда выходят помещения, расположенные с одной, двух или с трех сторон. Характерна довольно четкая прямоугольная разбивка зданий на местности. Дома имеют подвалы и полуподвалы. В архитектуре наиболее богатых домов возможно применение ордера. По планировке четко разделяются городские дома и сельские усадьбы. Крыши домов покрывались черепицей, саманом или камкой. К этому же времени относится и введение благоустройства в домах.

Третий этап — последняя треть IV–III вв. до н. э. — является временем наивысшего расцвета домостроительства. Значительное социально-экономическое расслоение общества приводит к существенной дифференциации домов, различающихся по размерам и богатству декора. Значительный размах приобретает строительство сельских усадеб, в которых к концу этапа выделяется тип укрепленного жилого дома.

Как и в предыдущее время, городские дома были прямоугольными в плане. Основную массу составляли безордерные дома: малой площади от 80 до 200 м² и большой — около 200–400, иногда до 600 м². Выделяются дома типичной схемы, для которой характерно расположение двора в южной половине дома и крытых помещений по двум, трем или всем четырем сторонам двора. Площадь двора составляла обычно 11–27 % от площади дома (табл. LXXXVIII, 19, 21, 23). Возможно, но не обязательно, наличие в доме входного коридора. Количество помещений в домах, чаще всего было от 3 до 14. Дома античной схемы отличались введением элементов, которые нарушали основные принципы планировки греческого жилого дома. Обычно это было связано с хозяйственным назначением отдельных частей дома и приводило к иной группировке жилых помещений вокруг двора, введению в план дома специальных производственных комплексов, например, виноделен или рыбозасолочных цистерн. В результате появилась категория хозяйственно (или производственно) жилых домов. Среди них прослеживается две группы: без выделения производственного комплекса и с его специальным самостоятельным выделением, как например, дома в Херсонесе (табл. LXXXVIII, 15) и на Боспоре. Наиболее ярким примером является дом винодела в Мирмекии (табл. LXXXVIII. 14). Ордерные дома известны только пастадного перистильного или постадно-перистильного типов (табл. LXXXVIII, 18, 22). Их площадь обычно больше, чем у безордерных (до 550 м²), дворы занимают 10–22 %. Характерно выделение центральных помещений — андронов. В портиках, окружавших дворы, использовались в основном дорийский и аттический ордера. В некоторых случаях, как например, в Ольвии, подвалы домов образовывали целые этажи, где помещения могли объединяться специальными галереями. Есть основания предполагать в ряде случаев наличие в домах вторых этажей. Наиболее характерные дома этих типов открыты в Херсонесе, Прекрасной Гавани, особенно в Ольвии (Белов Г.Д., 1938а, с. 190 и сл.; Белов Г.Д., Стржелецкий С.Ф., 1953, с. 39 и сл.; Наливкина М.А., 1957, с. 272 и сл.; Щеглов А.Н., 1976а, с. 222–228; Крыжицкий С.Д., 1971, с. 103 сл.). При этом следует отметить, что дома Херсонеса имели и некоторые отличия от ольвийских — относительно большую симметричность плана, наличие типа дома с экседрой (табл. LXXXVIII, 16) (Белов Г.Д., Стржелецкий С.Ф., 1953, с. 19 сл.), преимущественное использование подвалов в складских целях. Характерной особенностью херсонесских домов III–II вв. до н. э. являлся также входной коридор, который соединял улицу с двором. Степень благоустройства северопричерноморских жилых домов в целом была ниже, чем в Средиземноморье. Здесь неизвестны, например, ни ванные комнаты, ни система отопления, ни бассейны во дворах и т. п. В домах, где были свои колодцы и цистерны, они размещались чаще всего во дворах, иногда в крытых помещениях и даже в подвалах. Канализационные устройства в большинстве домов или отсутствовали вообще, или ограничивались устройством сборного канала, присоединявшегося к уличной сточной сети. Значительное внимание уделялось внутренней отделке помещений богатых домов. Стены покрывались известковой штукатуркой и расписывались в так называемом структурном, реже — цветочном или икрустационном стилях.

Сельские жилища представлены многокамерными домами с внутренними дворами, аналогичными, очевидно, в целом городским (к этому типу приближается дом у бухты Ветреной) (Щеглов А.Н., 1967, с. 249); домами без внутренних дворов типа дома 1 на Южно-Чурубашском поселении (табл. LXXXIX, 5, 6) (Кругликова И.Т., 1975а, с. 47, рис. 14) и усадьбами.

Наибольший интерес представляют сельские усадьбы. Среди них выделяется два основных типа. Для первого характерна функциональная дифференциация помещений усадьбы, в частности, выделение жилой группы и хозяйственной, объединяемых одним или двумя дворами (табл. LXXXIX, 2, 4). Подобное разделение прослеживается иногда достаточно четко. Жилой блок обычно размещался в северной части и в своей основе, в той или иной степени, представлял разновидность городского дома. Комнаты группировались в один-два ряда. Чаще всего жилые блоки были безордерными. В ордерном варианте известен только пастадный тип. В сельской округе Херсонеса на рубеже IV–III вв. до н. э. распространяются усадьбы с укрепленными башнями (табл. LXXXIX, 2) (Стржелецкий С.Ф., 1961, с. 204 сл.; рис. 63, 65, 100; Дашевская О.Д., Щеглов А.Н., 1965, с. 146 сл.). Позднее во II в. до н. э. появляются укрепленные усадьбы, стены которых обнесены дополнительным каменным панцирем по всему периметру. В III–II вв. до н. э. укрепленные усадьбы возводят на Боспоре как в азиатской части — на Семибратнем городище (табл. LXXXIX), у пос. «За Родину» (дом Хрисалиска), у хут. «Рассвет» и др. — так и в европейской — Ново-Отрадное, Темир-гора и Михайловка. В IV–III вв. до н. э. встречается и иной тип усадеб, центром которых был большой прямоугольный двор, вокруг которого по периметру располагались помещения в один или два ряда. Они известны в сельской округе Ольвии — Дидова Хата (табл. LXXXIX, 3) (Рубан В.В., 1978) и Херсонеса — Панское I (Щеглов А.Н., 1976б, с. 133). Имеются и другие варианты неукрепленных сельских усадеб с большим количеством помещений как хозяйственного, так и жилого назначения. К ним принадлежит усадьба III в. до н. э. у д. Андреевка Южная. Во II–I вв. до н. э. наблюдается постепенный упадок домостроительства. Производится главным образом перестройка уже имевшихся сооружений.

Домостроительные традиции античных городов оказали большое влияние на строительство местных племен Нижнего Подпепровья, Крыма и Азиатского Боспора, привели к появлению смешанных греко-варварских традиций домостроительства, как например, на Елизаветовском городище в дельте Дона, а также дома за пределами стен эллинистического Танаиса (табл. LXXXIX, 21) (Шелов Д.Б., 1970, с. 120 сл.). Следует, однако, подчеркнуть, что каких-либо признаков варварского влияния на домостроительство античных городов не прослеживается. Явления, обычно связываемые с понятием варваризации, являлись по сути деградацией, так как они отражали не введение каких-либо элементов местной традиции, а ухудшение качества работ.

После войн Митридата VI Евпатора начинается постепенный подъем экономики городов, а с ним и развитие домостроительства уже на новом этапе. Следует отметить, что несмотря на сильное римское влияние и расквартирование римских войск в ряде пунктов Северного Причерноморья, в это время каких-либо кардинальных изменений в области домостроительства не произошло. Римское влияние прослеживается в применении цемяночных строительных растворов, использовании иногда обожженного кирпича в приемах декорировки — в элементах росписей, использовании мраморных облицовочных плиток, в появлении тосканского ордера (его детали обнаружены в Тире, Херсонесе и Пантикапее). В планировке жилых домов продолжали использоваться схемы, выработанные еще в предшествующее время. Основную массу среди них составляли безордерные дома; из достоверно ордерных известен пока только один дом перистильного типа в Ольвии. Можно, однако, предполагать, что открытые в Тире, Херсонесе, на городище Тарпанчи, в Танаисе, и один из илуратских домов (табл. LXXXIX, 13, 18) были также ордерными, но пастадного типа (Фармаковский Б.В., 1913, с. 35 сл.; Леви Е.И., Карасев А.Н., 1955, с. 241; Гайдукевич В.Ф., 1958б, с. 61 сл.; Щеглов А.Н., 1965, с. 145 сл.). Общий средний уровень домостроительства (качество работ, размеры домов, четкость планировки), по-видимому, несколько понизился. Характерны в этом отношении жилые дома Ольвии, поселения у с. Козырки (табл. LXXXIX, 7), а также дом послегетского времени в Тире (табл. LXXXIX, 19, 20). Наряду с домами типичной схемы (табл. LXXXIX, 8-12) в застройке городов увеличился удельный вес хозяйственно-жилых домов. Они обнаружены почти повсеместно. Наибольший интерес представляют «пекарня» в Ольвии, дом с зерносушилкой в Козырке, дома в Тиритаке, дом винодела в Херсонесе и дом с торговым складом в Танаисе (табл. LXXXIX, 13, 14, 16, 18) (Славин Л.М., 1940, с. 67 сл.; Крыжицкий С.Д., Бураков А.В., 1975, с. 200 сл.; Гайдукевич В.Ф., 1952б, с. 110 сл.; Белов Г.Д., Стржелецкий С.Ф., Якобсон А.Л., 1953, с. 172, рис. 10; Белов Г.Д., 1950а, с. 108 и сл.; Шелов Д.Б., 1972а, с. 41 и сл.). Наиболее яркие примеры безордерных домов типичной схемы этого времени дают постройки Илурата. В планировке этих домов получило отражение довольно большое значение их хозяйственной функции, в частности, содержание домашних животных (табл. LXXXIX, 10, 12). Площадь застройки составляла 70-400 м² от которой дворы занимали 14–37 %. Типично расположение крытых помещений не менее чем по двум-трем сторонам двора. Наряду с этим следует отметить распространение в первые века нашей эры однокамерных домов без дворов в Ольвии (табл. LXXXIX, 17) (Леви Е.И., Карасев А.Н., 1955, с. 239 сл.), принадлежавших, вероятно, городской бедноте. Для отопления домов в первые века нашей эры применяли: глинобитные очаги, иногда с черепичной обкладкой, печи со стенками из камней или глины, на которых можно готовить пищу и печь лепешки, переносные печки и жаровни из глины и металла. Существовало и духовое отопление типа гипокаустов для терм (Блаватский В.Д., 1957а, с. 86).

Помимо городских домов в первые века нашей эры в районе Херсонеса и на Боспоре продолжали существовать и сельские усадьбы, характерной особенностью которых являлись, особенно на Боспоре, усиление оборонительной функции. Среди этих памятников Боспора следует упомянуть усадьбу у с. Ново-Отрадное (Кругликова И.Т., 1975а, с. 114 сл.).

Таким образом, в первые века нашей эры продолжалось развитие традиций предыдущего времени. Это нашло отражение в планировке, конструкциях и в декоре домов, в частности, в росписях стен. Фрагменты расписной штукатурки первых веков нашей эры найдены в Пантикапее (Алексеева Е.М., 1977, с. 3 сл., рис. 1, 2) в домах Козырского поселения, где живопись сочеталась с пластической обработкой карнизов и использованием окрашенного в темно-вишневый цвет обожженного кирпича (Бураков А.В., 1966, с. 53 и сл., рис. 2, 4). Значительное распространение хозяйственно-жилых построек привело к выработке рустифицированного городского дома.

Дома первых веков нашей эры довольно существенно отличались от классических общеантичных типов и от домов, открытых на памятниках смешанного греко-варварского характера, как например, поселения Золотая балка, у дер. Семеновки, Золотое III и др. (табл. LXXXIX, 22, 23) (Вязьмiтiна М.I., 1962, с, 31 и сл.; Кругликова И.Т., 1966а, с. 80 сл.; 1970б; 1975а, рис. 73).

Особенностью, античной архитектуры являются ордерные сооружения. Это нашло отражение и в архитектуре общественных и культовых построек Северного Причерноморья. Древнейшими ордерами были дорийский и ионийский. В конце V в. до н. э. был создан коринфский ордер, а в первом веке римлянами изобретен композитный — сочетающий черты ионийского и коринфского. Они различались капителями и антаблементом. С древнейшего периода в городах сооружались различного типа общественные здания и прежде всего храмы. Сохранившиеся детали позволяют считать, что уже в IV в. до н. э. были известны два типа храмов — храм в антах (Ольвия) и храм-периптер (Пантикапей). Тип храма в антах надолго сохранился в архитектуре: в святилище Деметры IV в. до н. э. в Нимфее (Худяк М.М., 1952, с. 241), святилище Деметры IV в. до н. э. близ Фанагории на горе Блевака (Марченко И.Д., 1962б, с. 121–133; 1963, рис. 32), в святилище Афродиты в Кепах II в. до н. э. (Сокольский Н.И., 1964б, с. 101–102, рис. 1). Особенностью греческих ордерных сооружений является целостность — гармоническое соответствие между всеми частями ордера, связанными определенными числовыми отношениями. В.Д. Блаватский на основании формы и размеров, найденных в Керчи фрагмента ионийского архитрава и базы колонны, предположил наличие шестиколонного фасада и монументального храма типа периптера конца VI в. до н. э. примерно размером 20×40 м при высоте 10 м (Блаватский В.Д., 1953г, с. 174 сл.; 1957а, с. 20 сл.) (табл. ХС, 8). А.Н. Карасев по остаткам кладок и субструкции дает реконструкцию храма Аполлона Дельфиния в Ольвии, как храма в антах, а исследование обломка терракотовой волюты ионийской капители позволило реконструировать всю капитель и фасад храма (Карасев А.Н., 1964, с. 58 сл., рис. 24–35). Сохранилась угловая часть мраморного фриза, возможно, часть ионийского антаблемента храма в Ольвии (табл. XCI, 4, 5) (Карасев А.Н., 1955а, с. 199, рис. 14). Поле фриза заполнено изображением процессии женщин и мужчин в величавых движениях. Фриз относится к IV в. до н. э. и свидетельствует о воздействии аттического искусства, может быть, знаменитого фриза Парфенона с изображением панафинейского шествия.

Великолепно сохранившиеся детали архитектуры Херсонеса IV–III вв. до н. э. были открыты при раскопках башен XVI и XVII (Зенона). Среди множества архитектурных фрагментов из Херсонеса выделяется мраморная голова кариатиды, завершающаяся дорийской капителью, очевидно, украшавшая какое-то здание с портиком кариатид. Голова исполнена с мягкой свето-тенью поверхности лица и выразительностью моделировки глаз и рта, которые были свойственны греческому искусству второй половины IV в. до н. э. (табл. XCI, 6) (АСХ, № 116, с. 33, рис. 72, 73). Архитектурные детали, найденные при раскопках Херсонеса, свидетельствуют о применении в архитектуре города в III–II вв. до н. э. как дорийского, так и ионийского ордеров. На основании частей ордера: аттико-ионийских баз, капителей частей ионийского архитрава и фриза с богатой орнаментацией И.Р. Пичикян реконструирует фасад храма высотой 6,6 м, как небольшого амфипростиля (храма с четырьмя колоннами на узких фасадах) (Пичикян И.Р., 1977, с. 169, рис. 2) (табл. XC, 6). Фрагменты архитектуры, открытые при раскопках башен Зенона, дают полное представление о полихромии греческой архитектуры. Части карнизов и антаблементов, выполненные из плотного белого известняка, оживлены тонко изваянным орнаментом (овы, жемчужный, лесбийский киматий и др.) чистого синего и красного цвета (табл. XCII, 5).

Не меньше внимания уделялось созданию общественных зданий гражданского характера, часто с перистильными дворами (окруженными колоннадой), как и в средиземноморской эллинской архитектуре. В Ольвии открыто здание суда, расположенное при входе на агору, сооруженное в III в. до н. э. С юго-востока к агоре примыкал гимнасий, просуществовавший с перестройками с V в. до н. э. до II в. до н. э., вначале целиком предназначавшийся для гимнастических упражнении, а затем частично отведенный под помещения для мытья. В Ольвии раскопано здание с перистилем, в центре которого был алтарь с треножником. С трех сторон ко двору примыкали помещения. Одно из них выделялось особым оформлением пола, отвечающим требованиям оформления андрона в домах Олинфа (Блаватский В.Д., 1961а, с. 93) — здесь вдоль стен известковый настил пола был окрашен в малиновый цвет, а в центре находилась мозаика, выложенная из цветных галек в виде пестрого ковра. Здесь был найден алтарь и культовые статуэтки Кибелы и Афины. Б.В. Фармаковский предположил, что здание было пританеем, предназначенным для приемов послов иностранных государств и общественных кормлений особо отличавшихся граждан полиса (Фармаковский Б.В., 1913, с. 66–67, рис. 75, 76). Однако, по мнению А.Н. Карасева, Е.И. Леви и С.Д. Крыжицкого, это здание являлось жилым домом (АГСП, с. 220; Крыжицкий С.Д., 1971).

Открыт целый ряд общественных зданий III–II вв. до н. э., Предположительно остатки гимнасия раскопаны на западной окраине Фанагории (Кобылина М.М., 1956, с. 29–31, рис. 9, 10, 11). Здание было воздвигнуто в III в. до н. э., перестроено во II в. до н. э., и просуществовало до I–II вв. Сохранилась стена, сложенная из рустованных квадров III в. до н. э., над ними гладкие прямоугольные блоки более позднего времени. К лицевой стороне стены примыкали под прямым углом площадки из ровных плит, служившие опорой для колоннады (Блаватский В.Д., 1941б, с. 19, рис. 6, 7); между второй и третьей площадкой сохранилась каменная дорожка, на которой стояла часть базы колонны. Здание было крыто черепицей, стены его расписаны, о чем свидетельствуют обломки штукатурки красного, белого и желтого цвета, и красочного орнамента. Вблизи были найдены фрагменты мраморного декора — часть мраморного кессона с рельефной пальметтой и фрагмент мраморной капители пилястры с рельефными овами (Пятышева Н.В., 1960, с. 111. рис. 3, 1). Упоминание о существовании гимнасия в Ольвии имеется в декрете II в. н. э. (IPE I, 40). Общественное здание III–II вв. до н. э. открыто в Пантикапее на северном склоне горы Митридат — с двором площадью 80 м² и несколькими помещениями, примыкающими к нему с юга и запада. Двор был окаймлен дорической колоннадой.

Большой культовый комплекс III в. до н. э. был открыт вблизи совхоза «За Родину». Хорошая сохранность фундамента и частей стен, наличие баз, капителей, частей колонн, пилястр и пр. позволяли восстановить план комплекса и сделать его реконструкцию. Центральное здание представляло собой толос — круглый периптер дорийского ордера. Толос был окружен большим перистильным двором неправильной четырехугольной формы. Судя по сохранившимся фрагментам, круглые здания воздвигались и в других городах Северного Причерноморья. Так, например, в Ольвии был найден фрагмент дорийского антаблемента эллинистического времени с рельефными изображениями розетт и львиных голов на метопах, этот антаблемент, судя по курватуре, выходил внутрь толоса с диаметром его внутреннего пространства около 6 м (Карасев А.Н., 1955а, с. 199). Возможно, подобного типа здание существовало в Горгиппии (Савостина Е.А., 1980, с. 68 сл.).

Святилище IV–I вв. до н. э., посвященное герою — так называемый героон, было раскопано в 1938 г. на территории некрополя Фанагории к западу от города (Блаватский В.Д., 1951в, с. 191 сл.). Обнаружены остатки продолговатой постройки, слой бута, вероятно, служивший подстилом, на котором местами лежала цемянка, смешанная с галькой, а на ней штукатурный пол белого цвета. Многочисленные обломки штукатурки белого, желтого, красного и темно-серого цвета, частично с орнаментом свидетельствуют, что стены с внутренней стороны были оштукатурены и расписаны. Аналогии этому героону В.Д. Блаватский находит в Малой Азии, а также в росписи первого Васюринского склепа с изображением стены без перекрытия (АДЖ, табл. XIII; XIV). При раскопках была найдена верхняя часть мраморной ножки с рельефным орнаментом, может быть, от жертвенного стола, клины или трона, сохранившая полихромную раскраску. В пределах ограды раскопана пустая могила, крытая черепицей — так называемый кенотаф — могила человека, погребенного за пределами родины (Блаватский В.Д., 1951в, с. 194, 196, рис. 5, 6, 1).

Храмы и общественные сооружения эллинистического периода, так же как и предшествующего времени, аналогичны средиземноморским. Но встречаются оригинальные решения деталей, созданные местными мастерами. В этом отношении интересен мраморный блок из Пантикапея с пластическим изображением крестообразного меандра и двух розетт в необычной живописной трактовке — меандр показан в ракурсе (табл. XCII, 1) (Блаватский В.Д., 1957а, с. 34). Полные аналогии ей можно найти только в росписях богатого жилого дома, раскопанного К.Е. Думбергом в Пантикапее в 1899 г. на северном склоне г. Митридат (АДЖ, табл. XXVII, 1; XXXVIII; XXXIX). Там открыты две небольшие капители (высотой 0,24 м), завершавшие приставные колонки, покрытые штукатуркой и расписанные красной и синей красками (табл. XCII, 2). Детали, исполненные рельефно, сочетали элементы ионийской и коринфской капители: цветок каллы был изображен между наискось построенными волютами. Над завитками волют расположены пальметты (АДЖ, с. 116, 117, табл. XXXVI, 1, 3; XXXVIII; XXXIX).

Архитектура первых веков сохраняла античное обличие, но в этот период, особенно на Боспоре, и более всего в Пантикапее она приобретает новые черты. В области ордерного зодчества появились новые типы — портик с пятиколонным фасадом (Пантикапей) и псевдопериптер (Ольвия), наблюдается сильное воздействие форм и декора римской архитектуры, проникавших на Боспор из Восточных римских провинций.

В Пантикапее в 1918 г. найдена мраморная плита — блок дорийского архитрава (табл. ХС, 7) (Блаватский В.Д., 1957а, рис. 30, 2), на котором вырезана греческая надпись с посвящением и с датой — 320 г. (23 г. н. э.). Следы абака на нижней поверхности блока и размеры абака (длина 0,40 м) позволили установить размеры дорийской капители и рассчитать высоту колонн. Сопоставляя постройки, близкие по времени, с изображением фасада храма на надгробной плите из Пантикапея (табл. XCII, 3) и изображением пантикапейского храма Капитолия на боспорских монетах Котиса I (табл. XCIII, 1) (Блаватский В.Д., 1947а, с. 83, рис. 48; 1961в, рис. 47), В.Д. Блаватский пришел к заключению о наличии нового типа храма в Пантикапее, неизвестного в это время в Средиземноморье: с пятиколонным фасадом на высоком ступенчатом основании. Данные строительной техники (расчет проф. П.В. Щусева работы мраморной балки на прогиб) подтвердили возможность этой реконструкции (Блаватский В.Д., 1957а, с. 70).

В 1906 г. в Ольвии Б.В. Фармаковский раскопал развалины монументального сооружения, от которого сохранились мощные (толщиной 2,24 м) слоевые субструкции, части кладки из колоссальных плит известняка. Здание, судя по посвятительной надписи, могло быть храмом Аполлона Простата. Здесь найдена была плита из кладки стены с выступающей полуколонной диаметром 0,55 м (ОАК за 1906 г., с. 11–13, рис. 9), свидетельствующая о том, что стена имела приставные полуколонны и могла принадлежать сооружению типа псевдопериптера. Судя по находкам здание может датироваться II–I II вв. н. э.

Воздействие римской архитектуры сказалось в распространении арок, сводчатых перекрытий, коринфского ордера, в пышной орнаментации антаблементов, украшенных глубоко прорезанным орнаментом (табл. XCIII, 3, 5). Проникновение в архитектуру Северного Причерноморья декоративных приемов римской архитектуры, в том числе приставных колонн арочек на колоннах, отражено и в декоре деревянных саркофагов I–II вв., и на рельефных надгробных плитках. На боспорской монете I в. н. э. изображены ворота в крепостной стене, оформленные в виде арки, опирающейся на колонны, на вершине арки на сложном двуступенчатом завершении воздвигнута конная статуя боспорского царя (табл. XCIII, 2). В храмах и других общественных зданиях широко применяются облицовки мраморными плитками и мраморные детали. Мраморная кассета с изображением горгоны найдена в Горгиппии (табл. XCIII, 4). Нередки находки мраморных соленов: из Пантикапея происходит мраморный калиптер, завершающийся антефиксом в виде трагической маски (табл. XCIII, 7).

Сводчатые конструкции, мраморные облицовки, мозаичные полы особенно характерны для терм. В первые века нашей эры термы сооружались во многих городах Северного Причерноморья — в Ольвии, Херсонесе, Хараксе, Пантикапее, Фанагории, Кепах. О постройке бани со штучным полом в Ольвии узнаем из посвятительной лапидарной надписи II в. н. э. (IPE, I, 174). Грандиозные, но сильно разрушенные термы с арочными и сводчатыми перекрытиями открыты в Херсонесе в 1936 г. (Белов Г.Д., 1938а, с. 250–254). К.К. Костюшко-Валюжинич раскопал в 1903 г. в Херсонесе среди построек римского времени кальдарий бань (ОАК за 1903 г., с. 28, табл. III). В 1906 г. были открыты термы того же времени в цитадели около XIX башни, возможно, обслуживавшие римских легионеров (ОАК за 1906 г., с. 63; Гриневич К.Э., 1928, с. 43). Исследовались термы и в Хараксе. В Пантикапее термы были открыты на восточном склоне горы Митридат А.Е. Думбергом в 1898 г. Они относятся к позднеримскому времени (АДЖ, с. 114, рис. 23). Расположены они иначе, чем в Хараксе — более компактно (табл. XCIV, 2); топочное помещение, в котором сохранился очаг и глубокая яма для свалки золы, рядом с ним кальдарий — большая комната с полукруглой нишей с бетонным полом, и водосточным желобом. К ним примыкают с юго-востока тепидарий с лежанкой и полукруглым бассейном, соединенным с наружным бассейном и фигидарий. В Фанагории остатки терм обнаружены в 1954 г. на северном краю городища. В обрыве были зафиксированы следы разрушенных кладок в виде мощного слоя кусков цемента, известковой крошки и большого количества обломков мраморной облицовки, упавшей со стен; в толще обрыва уцелела часть пола помещения, мощеного кирпичами. В Кепах в 1972 г. открыты небольшие термы, состоящие из трех помещений: большое 6,45×4,30 м и два маленьких (А) размером около 5 м² и (Б) — 3,5 м². Частично сохранились стены высотою до 0,84 м, облицованные мраморными плитами и цементированный пол. В небольших помещениях обнаружены цементированные скамьи с подогревом, примыкающие к стенам; с северной стороны сохранилась часть каменного водопровода с керамическими трубами, внутри которых находились свинцовые.

В период расцвета на Боспоре были созданы монументальные памятники погребальной архитектуры — подкурганные склепы, сооруженные из местного известняка. Самыми ранними из них являются склепы с уступчатыми перекрытиями (АДЖ, с. 98; 1925, с. 190, 191). Наиболее грандиозны склепы Золотого и Царского курганов вблизи Керчи. Склеп в Золотом кургане, имел круглую в плане камеру диаметром около 6,4 м и дромос шириною около 2,5 м. Ульеобразный уступчатый купол камеры начинается от самого пола. Перекрытие дромоса не сохранилось. Склеп Царского кургана хорошо сохранился. Дромос ведет в камеру почти квадратную в плане (4,24×4,4 м), перекрытую уступчатым коническим куполом. Гладкие стены камеры на высоте четырех рядов кладки переходят в уступчатые, в углах камеры, на этой высоте начинаются уступчатые пандативы, на десятом ряду уступы стен и пандативов образуют полный круг, который является и первым кольцом купола. Купол имеет 12 концентрических уступов и перекрыт гладкой плитой (табл. XCV, 1–4). Дромос имеет вид узкого коридора длиной 36 м, шириной 2,8 м. Передняя открытая часть дромоса ограничена подпорными стенами, которые сохранились только частично. Строители склепа соорудили для него искусственное основание — субструкцию из глины с примесью кусков известняка, которая со временем приобрела твердость камня (Шалькевич А.А., 1976, с. 139). Все квадры кладок склепа уложены насухо без применения раствора. Склепы с уступчатыми перекрытиями сооружались в IV–II вв. до н. э. Уступчатый склеп II в. до н. э. был открыт на г. Митридат в 1960 г. (Блаватский В.Д., 1960, с. 185 сл., рис. 17). Склеп двухкамерный, камеры разделены общей стеной; перекрытие каждой камеры имеет два уступа (табл. XCV, 10–12). С конца IV в. до н. э. все более распространяются склепы, камеры которых перекрыты полуциркульными сводами, их стены и перекрытия оштукатурены и расписаны. Этот тип склепа сохраняется и в первые века нашей эры. Таковы, например, Васюринский склеп III в. до н. э., склеп Еврисивия и Ареты II в. н. э. в Ольвии (табл. XCV, 7–9; XCVI, 5, 6; АДЖ, с. 32 сл., рис. 7–9, с. 200–206, рис. 35, 36; Фармаковский Б.В., 1902в, с. 1–20, табл. 1–4). В Пантикапее хорошо сохранился подкурганный каменный склеп I в. н. э. с коробовым сводом и большим монолитным каменным саркофагом, заполнявшим значительную часть пространства погребальной камеры. Саркофаг был накрыт крышкой, округлые очертания которой соответствовали курватуре свода (табл. XCVII, 1–4) (Блаватский В.Д., 1962а, с. 78 сл.). Наряду со склепами, выложенными из камня, в первые века нашей эры склепы часто вырубаются в скале или в твердом грунте. Такие склепы были открыты в Пантикапее, в Илурате (табл. XCVII, 12–14), Китее (табл. XCVII, 9-11), Нимфее (табл. XCVII, 5–8) и других городах. Иногда их выкапывали просто в земле, такие склепы, обычно сохранялись хуже. В Нимфее в 1973, 1974 гг. Н.Л. Грач открыто множество склепов, состоявших из камеры с прямоугольным или арочным входом и дромоса с лестницей. Среди 22 склепов был раскопан один большой частично заглубленный в скалу. Его верхняя часть сложена из блоков камня, оштукатурена и расписана, некогда он имел сводчатое перекрытие; в другом склепе на стене, противоположной входу, вырезан рельеф — голова бородатого мужчины.

Источником для суждения о культуре античных государств Северного Причерноморья являются, прежде всего, разнообразные археологические находки, остатки общественных зданий и жилых домов, погребальной архитектуры и т. д. Важным источником является скульптура и декоративное искусство — монументальная живопись, вазопись, торевтика, резьба по дереву и кости. Огромный материал содержат лапидарные надписи: посвящения божествам, в которых говорится о том, что именно посвящается и кем, восхваляются полководцы и общественные деятели, перечисляются почести и награды, упоминаются ученые, поэты, скульпторы и живописцы. На надгробных плитах вырезаны имена умерших, иногда указаны их положение в обществе, занимаемая должность и помещена эпиграмма, представляющая собою поэтическое произведение — прощание с умершим.

Важную роль среди исследований о культуре Северного Причерноморья занимают работы В.В. Латышева. Книга В.В. Латышева, посвященная исследованию государственного строя Ольвии (Латышев В.В., 1887) содержит специальную главу «Ольвийские писатели» и описания облика ольвиополитов, общего вида города и его сооружений после гетского разгрома. Б.В. Фармаковский посвятил ряд исследований вопросам античного искусства Средиземноморья и Северного Причерноморья. Особенно важны его работы об архаическом ионийском искусстве и о фигурных вазах из Фанагории. Он первым поднял вопрос о существовании местных произведений торевтики в Ольвии и Пантикапее. Им положено начало изучению боспорского статуарного портрета и раскрыты его аттические истоки (Фармаковский Б.В., 1927). Б.В. Фармаковский показал связь изображений на вотивной бронзовой руке с культом Сабазия (Фармаковский Б.В., 1902а). Все работы М.И. Ростовцева, посвященные Северному Причерноморью, так или иначе, связаны с проблемами особенностей его культуры. В своей книге «Античная декоративная живопись на юге России» (АДЖ) он рассматривает вопрос развития декоративной живописи Боспора в связи с эволюцией архитектуры склонов, устанавливает сходство и отличия от греческих малоазиатских, этрусских и италийских, македонских и александрийских росписей, показывает значение изображения как источника для суждения о культах. Темы росписей первых веков нашей эры связываются им с иранизированными религиозными представлениями и формами, выработанными в Малой Азии. Он указывает на важную роль фракийских элементов не только на Боспоре, но и в Ольвии и сравнивает рельефы святилища в Ай-Тодоре с фракийскими (Ростовцев М.И., 1911). Анализируя памятники Скифии и Боспора, М.И. Ростовцев раскрывает синкретизм греческих богов с богами ирано-малоазийского пантеона, развивающийся, начиная со II в. до н. э. (Ростовцев М.И., 1913). Проблемы особенностей культуры Северного Причерноморья занимают одно из главных мест в исследованиях В.Д. Блаватского, который впервые дал общую картину истории античного искусства северного Причерноморья (Блаватский В.Д., 1947а). В монографии «Пантикапей» (Блаватский В.Д., 1964в) В.Д. Блаватский показывает развитие культуры столицы Боспора. Им впервые поставлена проблема древнейших (киммерийских) истоков в пантеоне Северного Понта (в культе Ахилла Понтарха) и показан процесс взаимодействия греческой культуры и культуры варварского мира (Блаватский В.Д., 1950а; 1964а, б). В.Д. Блаватский отмечает в культуре Боспора уже в IV в. до н. э. целый ряд явлений, характерных позднее для эллинистической средиземноморской культуры. На основании изучения письменных источников и толкования свидетельства, сохранившегося в схолиях к «Аргонавтике» о Дионисии Ольвианском, В.Д. Блаватский определяет его как географа, современника Деметрия из Каллатии, жившего в III — первый половине II в. до н. э. (Блаватский В.Д., 1978). Очень много сделано для изучения культуры античного Северного Причерноморья Г.Д. Беловым, Н.Ф. Гайдукевичем, К.С. Горбуновой, Н.Л. Грач, А.П. Ивановой, А.Н. Карасевым, П.О. Карышковским, Т.Н. Книпович, М.М. Кобылиной, А.К. Коровиной, И.Т, Кругликовой, Н.М. Лосевой, М.И. Максимовой, А.П. Манцевич, Ю.Ю. Марти, И.Д. Марченко, М.А. Наливкиной, Н.А. Онайко, Е.О. Прушевским, Н.В. Пятышевой, Н.А. Сидоровой, Н.И. Сокольским, Э.И. Соломоник, С.Ф. Стржелецким, А.П. Чубовой, А.Н. Щегловым, Д.Б. Шеловым, И.Г. Шургая.

Культура государств Северного Причерноморья имеет своеобразные черты, находящие свои объяснения в особенностях исторического развития этого периферийного района античного мира, где собственно античная культура развивалась в тесном взаимодействии с культурой местных народов. В древнейший период — VII–VI вв. до н. э. в города Северного Причерноморья были перенесены вместе с формами политической и общественной жизни все достижения культуры метрополии, в том числе образ прекрасного и доблестного защитника государства, идеального гражданина общины, воплощенный в статуе обнаженного неподвижно стоящего юноши, физически развитого, так называемого куроса. Такие статуи юношей-победителей в состязаниях ставились на их могилах и воздвигались на площадях. В таком же идеально прекрасном облике изображался и бог Аполлон. Население городов сохраняло мифологическое миропонимание. Явления природы представлялись как действия божественных сил, которые олицетворялись в образах богов, в виде прекрасных людей и страшных чудовищ. Мифы о богах и героях, уходящие своими корнями в глубокую древность, продолжали жить среди греческого населения городов и в течение многих столетий являлись главной темой изобразительного искусства.

Расцвет античной культуры государств Северного Причерноморья совпадает со временем их экономического расцвета. В Ольвии он падает на время V–IV вв. до н. э., в Херсонесе — IV–III вв. до н. э., на Боспоре — IV–II вв. до н. э., и I–II вв. н. э. В Херсонес переселенцы-доряне принесли традиции дорийской культуры, в частности культ дорийского героя Геракла. В Пантикапее в IV в. до н. э. возникла художественная культура, весьма близкая по проблематике к античной культуре эллинистических государств III–II вв. до н. э. Боспорская знать включала представителей местных племен, и Боспорское государство постепенно становится все более греко-варварским, при сохранении античных традиций в ордерной архитектуре в крупных боспорских городах создаются новые типы архитектуры (роскошные каменные склепы, термы), в изобразительном искусстве — стенные росписи с изображением кочевников и бытовых сцен; в скульптуре наблюдается расцвет искусства реалистического портрета и декоративного искусства, красочного, бьющего на эффект (полихромный стиль в торевтике). Влияние римской культуры раньше и сильнее сказалось на культуре Херсонеса. Распад античной культуры с особой яркостью виден в изобразительном искусстве III–IV вв. В этом отношении культура Северного Причерноморья близка варваризованной культуре периферии всей западной части Римской империи.

Общественная жизнь в странах Северного Причерноморья проходила столь же интенсивно, как и в греческих городах Средиземноморья, особенно в ранний период (Блаватский В.Д., 1961а, с. 124 и сл.); народные собрания, религиозные праздники и процессии в честь божества, почитаемого в городе, сопровождавшиеся состязаниями, например, в Ольвии конными состязаниями в честь Ахила в начале I в. н. э. (IPE, I, 2, 3, 4), в Горгиппии состязаниями в беге на длинную дистанцию в III в. до н. э. в честь Гермеса (IPE, IV, 432). О развитии физической культуры в городах Северного Причерноморья свидетельствуют дошедшие до нас специальные спортивные сооружения (например, в Ольвии и Фанагории), многочисленные надписи из Херсонеса, Ольвии и Горгиппии, а также находки стригилей и сосудиков для оливкового масла. Кроме атлетических и военных состязаний (в стрельбе из лука), надписями засвидетельствованы в Херсонесе состязания глашатаев, трубачей и поэтов — составителей эпиграмм (Латышев В.В., 1905, с. 11, № 24).

Большое количество надписей, высеченных в камне, иногда вырезанных на свинцовых пластинках, а также граффити и дипинти являются показателями распространения грамотности. Стихотворные эпитафии на надгробных плитах свидетельствуют о знакомстве с лирической и эпической поэзией (Блаватский В.Д., 1961а, с. 128; Виноградов Ю.Г., 1969). В Пантикапее найдена чернолаковая солонка IV в. до н. э. с надписью, указывающей, по-видимому, на победу, одержанную при исполнении эпических поэм (Блаватский В.Д., 1964в, с. 93). Ксенофонт в «Анабазисе» сообщает (VII, 5, 121) об отправке книг к северным берегам Понта Евксинского.

В период VII — начала V в. до н. э. в Северное Причерноморье скульптура поступает в основном из городов Ионии. Произведения скульптуры этого времени, найденные в Северном Причерноморье, фрагментарны. В Ольвии найдена часть небольшого (0,16-0,17 м) торса куроса из известняка (Фармаковский Б.В., 1926в) с характерными для архаической ионийской скульптуры мягкими текучими формами тела. Там же в гимнасии открыто погрудное изображение куроса конца VI — начала V до н. э. высотой 0,55 м, грубой работы из крупнозернистого и пористого известняка. В Херсонесском музее хранится большая мраморная лапа архаической статуи льва из Ольвии. В Кепах найдена голова небольшой статуи куроса с лицом ионийского типа — покатым лбом, косо поставленными глазами, улыбающимся ртом (табл. XCVIII, 2) (Сокольский Н.И., 1926в).

Представление о стиле архаических статуй дают хорошо сохранившиеся архаические терракотовые статуэтки, например, статуэтки богини, неподвижно сидящей на троне, с массивными мягко моделированными формами тела и застывшей архаической улыбкой (табл. XCVII, 1–4). Тип архаической Коры, созданный в ионийской школе и распространившийся по всему Средиземноморью, передает статуэтка коринфской работы, найденная в Пантикапее (табл. XCVII, 6). Кора неподвижно стоит, придерживая рукой длинный тонкий хитон, гиматий (покрывало) спадает узорчатыми складками в схеме так называемого «ласточкина хвоста». Произведением ионийской школы первой половины V в. до н. э. (около 470 г.) является мраморная плита, фрагмент которой найден в окрестностях Ольвии с рельефным изображением на одной стороне стройного обнаженного юноши, опирающегося на копье, на другой — воина с колчаном, возможно, скифа (табл. XCIX). Греческая надпись на боковых сторонах плиты говорит о том, что плита была посвящена Афине, подательнице добычи и была поставлена вдали от города (Ольвии) в скифской земле. Удлиненные пропорции тела, расплывчатый контур и мягкая поверхность тела и лица, легкая улыбка на губах указывают на ионийскую школу (Фармаковский Б.В., 1915а).

С конца VI в. до н. э. начинается импорт скульптуры из Аттики. Со второй половины V в. и в IV в. до н. э. он доминирует. Местные скульпторы находятся под влиянием аттических. О связях с Афинами свидетельствуют надписи известных аттических скульпторов IV в. до н. э. на базах статуй: Праксителя (IPE, I², 271) и Стратонида (НО, № 66) из Ольвии: сигнатура Поликрата на алтаре с посвящением Афине в Херсонесе (IPE, I², 406). В Пантикапее найдена верхняя часть мраморной надгробной плиты, на которой сохранилась в рельефном исполнении верхняя часть фигуры юноши-атлета с развитой мускулатурой тела, с грустно поникшей головой — произведение аттической школы первой половины V в. до н. э. (табл. XCVIII, 4). В Ольвии раскопан мраморный круглый алтарь с изображением шествия медленно идущих женщин в длинных одеждах, с легким поворотом тела и рук и с соответственными движениями складок одежды, свойственными высокому искусству аттической классики второй половины V в. до н. э. (табл. С, 3). В Северном Причерноморье найдены копии знаменитой статуи Фидия — Афина Парфенос, колоссальной хрисоэлефантинной статуи, стоявшей в Парфеноне. Лучшей копией головы этой статуи является изображение на медальоне золотых височных подвесок IV в. до н. э. из кургана Куль-Оба (табл. CI, 6). Известна ее копия IV–III вв. до н. э. — маленькая мраморная статуя найденная в Ольвии. Она повторяет некоторые черты оригинала — прямо стоящую фигуру, опирающуюся на правую ногу, отставив левую, в аттическом пеплосе с напуском; на груди эгида с головой горгоны (табл. CII, 1). Другие детали не переданы (Фармаковский Б.В., 1905). Мраморная статуя Диониса IV в. до н. э. из Пантикапея носит черты стиля Праксителя (табл. CII, 3).

С IV в. до н. э. заметны связи Северного Причерноморья с Малой Азией, а затем и с Александрией. В Ольвии найдена мраморная голова бородатого бога (табл. CII, 5), принадлежавшая к лучшим оригиналам IV в. до н. э. работы Скопаса или близкого ему современного художника (Вальдгауэр О.Ф., 1907, с. 76). Из Александрии происходят найденные в Ольвии: головы Гигиэи, Асклепия и Эрота (Фармаковский Б.В., 1906а, с. 191 сл.), из Пантикапея — голова Гигиэи (табл. CII, 6), отличающаяся тонкостью светотени (Блаватский В.Д., 1961а, с. 144). Вероятно, с Родоса привезена небольшая мраморная статуя Афродиты в виде полуобнаженной женщины, стоящей, опираясь левой ногой на скалу — оригинал II в. до н. э., открытая в Кепах в святилище Афродиты. Классическим образом греческой богини V в. до н. э. является мраморная голова I в. до н. э. пергамской школы найденная в Пантикапее (табл. CII, 7) (Блаватский В.Д., 1964, с. 179). Ярким примером воздействия местной среды на изобразительное искусство уже в V в. до н. э. является мраморный грифон (может быть, сфинкс) из Ольвии (табл. XCVIII, 1). Возможно, это одна из скульптур, украшавших дворец Скила в Ольвии; Геродот (IV, 79) сообщает, что вокруг его дома стояли сфинксы и грифы из белого мрамора.

Расцвет местного искусства приходится на время с IV в. до н. э. по II в. н. э. Традиции греческого и эллинистического искусства в Ольвии и Херсонесе сохранились в бо́льшей чистоте, чем на Боспоре, в скульптуре которого со времени включения в Боспорское государство соседних племен, местное своеобразие с течением времени сказывается все ярче. В греческих традициях исполнена открытая в Херсонесе миниатюрная терракотовая мужская голова (III в. до н. э.) с выразительными формами лица послескопасовской скульптуры (табл. CII, 4) и торс терракотовой статуи, вероятно, Геракла (III в. до н. э.), выполненной в традициях классической скульптуры (Кобылина М.М., 1966а, с. 94). К IV в. до н. э. относится голова синда из Фанагории (табл. CII, 2). Судя по повязке, это портрет царя или, может быть, наместника Фанагории, он выполнен со свойственными греческой пластике IV в. до н. э. приемами тонкой и контрастной светотени. Скульптор обобщенно передал мужественное лицо пожилого человека с негреческими чертами, курчавые волосы имеют орнаментальную трактовку, на голове местный мягкий островерхий убор.

Во II–I вв. до н. э. на Боспоре создаются выразительные образы местных жителей с передачей этнических черт лица и особенностей одежды и вооружения. Сохраняются при этом и греческие традиции, но с большими нарушениями и варваризацией, особенно, в изображениях на надгробиях. В этом отношении интересна статуя синда, вероятно, надгробная, найденная в окрестностях Фанагории (табл. CIII, 1). Фигура неподвижна, фронтальна, пропорции тела неправильны, складки одежды переданы врезанными линиями, особенно подчеркнуты негреческие черты широкого круглого лица и местный головной убор, в руках меч и лук со стрелами.

В скульптуре первых веков нашей эры наблюдается дальнейшее развитие тенденций, которые наметились во II–I вв. до н. э. Появляются изображения местных жителей — таков образ, вооруженного всадника, в одежде кочевника (Блаватский В.Д., 1961а, с. 162). Особенно интересны рельефные надгробные плиты Боспора и Херсонеса (табл. CIV, 2–6; CV) (Коровина А.К., 1968а; Иванова А.П., 1961, с. 127 сл.). Процесс варваризации античных типов скульптуры идет нарастая. К варваризованному типу античных образов в скульптуре III в. н. э. относятся рельефные изображения богини Афины, сатира и силена, на стене одного из нимфейских склепов (табл. XCVII, 6–8). У Афины лицо местной жительницы, ее фигура слишком мала по сравнению с головой, все пропорции нарушены: крошечная рука, миниатюрный щит, огромная голова Горгоны и др. Также искажены античные образы силена и пана. Встречаются очень грубые изображения человека, например, на некоторых надгробиях из Анапы (Сокольский Н.И., 1976б, рис. 13, 14). Такова же статуя, найденная в Танаисе: с огромной головой, без шеи, с уродливым телом (табл. CIII, 5) (Шелов Д.Б., 1976, с. 99). Одновременно с этими варваризованными изображениями продолжают существовать скульптуры, в которых еще сохраняются античные традиции, такова, например, мраморная статуя льва (I в. н. э.), найденная в Керчи около насыпи кургана (табл. CIII, 2). В Эллинистических традициях, хотя и грубо, выполнена мраморная статуя — фонтан в виде фигуры мальчика с мехом, из Ольвии. Судя по лапидарной надписи, найденной около этой статуи, она была посвящением коллегии стратегов богу Аполлону в начале III в. н. э. Не менее интересна рельефная плита из Танаиса середины II в. н. э. (табл. CIII, 7) — посвященная Трифоном. Трифон изображен в одежде сармата, в чешуйчатом панцире, с копьем наперевес на скачущем коне. Правдивость изображения местами нарушена, но в передаче стремительного движения, в пластике лица Трифона сохраняются античные черты. Большой раздел скульптуры первых веков нашей эры составляют портретные бюсты и статуи. В исполнении небольшого бронзового портрета царицы Динамии (табл. CVI, 4) видна обобщенная трактовка форм лица, свойственная стилю римского портрета времени Августа по римской моде этого времени передана прическа. При этом талантливый мастер передал индивидуальные черты лица боспорской царицы, ее величественный вид. Мраморный бюст I в. н. э. из Пантикапея является портретом боспорского царя (табл. CVI, 1). Вероятно, это фрагмент статуи, может быть, Котиса, либо Савромата I. Лицо с обобщенными мягкими чертами обрамлено длинными спадающими на плечи волнистыми волосами, круглые отверстия, вероятно, служили для укрепления каких-то металлических украшений, может быть, позолоченных бронзовых локонов. Головной убор украшен диадемой (Ростовцев М.И., 1913, табл. III, рис. 1, 2). В первые века нашей эры искусство портрета в Боспорском государстве развивается в сторону все более яркой индивидуальной характеристики лица с явным использованием достижений римского портрета и его приемов, но в статуарном портрете Боспора сохраняется традиционный эллинистический тип фигуры, стоящей заложив правую руку за складки гиматия на груди. К концу I в. н. э. относятся портретная статуя знатного боспорца, найденная в Керчи вместе с женской статуей. С острой наблюдательностью автор сумел передать немного отяжеленную фигуру, полную достоинства позу и округлое молодое лицо местного жителя с пышной курчавой шевелюрой (табл. CVI, 2). Около его ног — корзина со свитками. Она указывает на ученого или поэта, может быть, государственного деятеля. Более поздней является портретная статуя Неокла из Горгиппии (конец II в. н. э.) (табл. CVI, 3). Скульптор передал выразительное лицо пожилого боспорца и худое его тело, проступающее под тяжелыми складками плаща; в передаче вырезанных зрачков глаз, полуопущенных век и пышных волос использованы приемы римского портрета времени Антонинов и ранних Северов (Кобылина М.М., 1951д, с. 173 сл.). Однако совершенно плоская как доска фигура и местами графичная передача прорезанных складок свидетельствует об отказе от традиций античного искусства. На шее этого боспорца негреческое украшение — большая гривна. Вместе со статуей были найдены обломки мраморной плиты с надписью, в которой говорится, что статую бывшего правителя Горгиппии поставил его сын Геродор, правитель Горгиппии в год 483 (186) гг. (Ельницкий Л.А., 1949). К группе портретов правителей и знатных лиц относятся и два мужских портрета II в. из Керчи. Один из них (табл. CVI, 6) — начала II в. (Лосева Н.М., 1966, с. 24), другой — конца II в. весьма близкий по стилю статуе Неокла (табл. CVI, 5) (Лесницкая М.М., 1966, с. 230). Портреты правителей рассматриваемого периода имеются и на монетах. Выразительно подчеркнуты в этих миниатюрах индивидуальные черты лица, например, на сестерции Савромата I (табл. CVI, 7) и на двойном денарии Савромата II (табл. CVI, 8, 9). Портреты на монетах повторяют стиль монументальных портретных изображений.

Полихромия и живопись получили блестящее развитие в Северном Причерноморье. Раскопки башни Зенона в Херсонесе открыли и полихромный орнамент архитектурных деталей и образцы живописи IV–III вв. до н. э. Судя по росписям склепов и домов более всего была развита живопись декоративная. Живопись IV–II вв. до н. э. полностью аналогична греческой. С I в. до н. э. в живописи склепов появились новые оригинальные образцы и новые приемы. Особое внимание уделяется росписям люнетов, где наряду с мифологическими сюжетами написаны сцены из реальной жизни, которые особенно характерны для первых веков нашей эры: изображения вооруженных воинов, чаще всего всадников, сцен сражений, деталей бытовой обстановки. Начиная с конца I в. до н. э., появляются приемы достижения выразительности лица и стремительности движения путем усиления значения контура и сгущения красок при передаче глаз, волос и складок одежды. Вместе с тем наблюдаются нарушения точности в передаче строения тела и соответствия его движения с движениями одежды.

Самые ранние росписи в склепах исполнены акварельными красками прямо по камню, но потом быстро развивается живопись по штукатурке — фреска. Самые поздние росписи снова наносились прямо на камень. В станковой живописи пользовались энкаустикой. Изображение мастерской живописца сохранилось в росписи на внутренних стенках каменного саркофага из Пантикапея — живописец держит в руке металлический стержень-каутерион, над огнем стоящей рядом жаровни, перед ним на колене развернут трехстворчатый ящик с красками, рядом мольберт на треножнике, на стене висят готовые портреты в круглой и квадратной рамах (табл. CVII, 4) (АДЖ, табл. XCII, 1). Живопись использовалась во многих надгробных памятниках, но она вполне естественно, плохо сохранилась. Так, на антропоморфных надгробиях сохранились только следы раскраски (Колесникова Л.Г., 1973, с. 37–48). До находок в башне Зенона была известна одна надгробная плита с изображением, исполненным живописью — надгробие Аифы, жены Афинея, середины IV в. до н. э. Живопись эта теперь утрачена, сохранилась копия художника Гросса (OAK. 1882–1888, с. 19, № 24). Аифа представлена в длинной темной одежде, держащей у груди ребенка, грустно на него смотрящей (табл. CVIII, 1). Роспись нанесена прямо по камню, ракурсы и объемы переданы только рисунком, краски наложены локальными тонами. Тень передавалась, очевидно, сгущением краски. Живописец писал еще в манере V в. до н. э. В башне Зенона была открыта часть плиты с хорошо сохранившимся изображением головы юноши и кисти левой руки, держащей копье (табл. CVIII, 6). Живописец писал восковыми красками, лицо юноши показано в живом движении, мягкими полутонами (Стржелецкий С.Ф., 1969а, с. 14).

Находки расписной штукатурки в культурных напластованиях времени эллинизма позволяют представить росписи жилых домов. Они воспроизводили облицовку стены плитами цветного мрамора, завершающуюся карнизом и деревянную обшивку цоколя. Стену членили горизонтальные полосы растительного орнамента, иногда меандр и карниз лепились из гипса (табл. CVIII, 2, 3). Росписи боспорских склепов показывают картину развития декоративной живописи от IV в. до н. э. по III в. н. э. К самым ранним росписям склепов относится голова Коры, написанная на замковой плите, покрывавшей уступчатый пирамидальный свод погребальной камеры склепа 2 Большой Близницы IV в. до н. э. (табл. CVIII, 4). Она исполнена прямо по камню акварельными красками: голубой, бурой, розовой, желтой и зеленой (АДЖ, табл. VII, 2; VIII). Голова Коры занимает всю поверхность плиты. Кора представлена как хтоническое божество: на голове ее венок, в правой руке — букет цветов; левой рукой она придерживает край спускающегося с головы покрывала. Округлое широкое лицо богини, прямо поставленные, широко открытые глаза напоминают местный этнический тип, столь часто повторяющийся позднее в массовой боспорской скульптуре. Оригинальна и симметрия поднятых рук и неподвижность лица, возможно, продиктованные центральным положением росписи. Роспись склепа на Васюриной горе (III в. до н. э.) представляет собой перенесение в стенную живопись архитектурных деталей и внешнего вида ограды малоазийского героона, завершающейся водостоками и акротериями и оживленной свободно сидящими на ней птичками; в центре свода, перекрывающего камеру, написан голубой ковер с темно-красной каймой и с кистями по углам (АДЖ, табл. XIII–XV). В росписи пантикапейского склепа 1908 г. конца IV — начала III в. до н. э. отражена конструкция стены (АДЖ, табл. XXVI, 5). Внизу полоса беловатого цвета передает цоколь, выше полосы красного и желтого цвета, разделенные узкой беловатой полоской, передают глинобитную или сырцовую часть стены, разделенную балкой деревянного каркаса. Венчающий стену фриз представляет собою изображение деревянной балки, к которой гвоздиками прибиты предметы спортивного инвентаря — ветки, тэнии, сосудики для масла (табл. CVIII, 2).

Творческая самостоятельность и своеобразие боспорских живописцев ярко выступают в стилистических особенностях и в тематике росписи склепов первых веков нашей эры. Сюжетные картины чаще всего являются отражением реальной жизни. Появление такой картины мы видим в росписи склепов Анфестерия I в. до н. э. (табл. CIX, 1) (АДЖ, табл. LI). Основная гладь стены расчленена очертаниями как бы облицовывающих стену квадров, в люнете же на задней стене дана обстановка жизни умершего знатного боспорца. Изображена войлочная большая палатка, сидящая около нее женщина и дети. К палатке скачут вооруженные всадники. Слева — дерево с висящим колчаном, в дерево упирается длинное копье. Фигуры размещены свободно, но связаны сюжетно в единое целое. Силуэт и линия контура являются главным средством выражения. Начиная с I в. н. э. особую популярность получил на Боспоре цветочный стиль, он удовлетворял развивающемуся вкусу к орнаментальности и декоративному эффекту. Стены, своды и люнеты расписывались лепестками цветов и листиками, разбросанными по фону, между ними вкомпонованы более сложные растительные мотивы и сюжетные изображения. Если в росписи склепа Анфестерия отражена местная реальная жизнь, то в росписях близкого по времени склепа Деметры, воспроизведено греческое сказание о похищении Плутоном, богом подземного мира, юной дочери богини Деметры, Коры (АДЖ, табл. LVI–LIX). В центре плафона, внутри венка — голова Деметры, написанная на глубоком синем фоне (табл. CIX, 3). Лицо с огромными глазами и скорбным ртом полно глубокой печали и, кажется, что она смотрит на вошедшего в склеп, где бы он ни стоял. Талантливый мастер достиг потрясающей выразительности этого лица, хотя оно выполнено локальными красками, а объемность немногих деталей передана сгущением краски. По сторонам центрального круга вкомпонованы птички, гирлянды, плоды в строгом соответствии движения и форм. В западном люнете входа изображено похищение Коры Плутоном (табл. CIX, 2). Бог на колеснице, над нею парит миниатюрная фигурка юноши, держащего поводья и замахивающегося кнутом. Плутон в синем плаще стоит, придерживая Кору. Глаза его неестественно огромны. Фон заполнен розовыми лепестками и листиками. В люнете над входом написана гирлянда из листьев, ветвей и плодов; по сторонам входа в простенках Гермес Психопомп в виде бегущего юноши с кадуцеем в руке и сопровождающая его нимфа Каллипсо. Роспись в целом отличается гармоническим единством всех частей (табл. XCVI, 1–4).

Декор Стасовского склепа первой половины II в. н. э. представляет собою сочетание легкого цветочного и тяжеловесного блестящего инкрустационного стилей (АДЖ, с. 305–308, табл. LXXVIII–LXXIX). На фоне растительных мотивов в люнетах и нишах склепа изображены сцены боя боспорцев с сарматами, птицы и звери. Живописцу удалось передать стремительность движения сражающихся и драматизм боя, хотя он пользуется весьма упрощенными средствами: силуэт и контур являются главными средствами выражения, ракурсы совершенно отсутствуют, действующие лица изображены или в фас или в профиль, поворот передан соединением фаса верхней части фигуры с профилем нижней. Эти особенности сочетаются с точной передачей деталей одежды и вооружения (табл. CVII, 3). В росписи стены главной ниши показан ряд пеших воинов под предводительством знаменосца (табл. CVII, 2). Два воина в шлемах и панцирях — тяжеловооруженные, три — легковооруженные, одетые в кафтаны с длинными рукавами, подпоясанные по талии, штаны и белые мягкие башмаки. Воины держат щиты и по два копья. Крайний справа держит штандарт. Их ноги изображены в профиль в движении шага, но верхняя часть тела обращена к зрителю. Изображения исполнены контуром и локальными красками (красноватой, зеленой и белой). Роспись в инкрустационном стиле имеют и стены склепа 1875 г. того же времени (табл. CVII, 1) (АДЖ, табл. LXXIII–LXXV). В росписи склепа Геракла в Анапе (табл. CX, 1, 2) ярко выступают приемы поздней боспорской живописи: передача складок одежды параллельными толстыми линиями, сплошное заполнение массы волос, графичное изображение тела Геракла. Однако удачна передача движения и ракурсы тела Геракла, убивающего Стимфалийских птиц; выразительны портреты членов семьи, очевидно, похороненных в склепе. Близкие стилистические черты видны в росписи склепов 1873 г. и склепа Сорака (табл. CX, 3–5). В III в. н. э. наблюдается полный упадок живописи. В склепе Сабазиастов техника росписи примитивна: изображения выполнены черной и красной красками прямо по камню контуром, или сплошным заполнением одним цветом (АДЖ, табл. XCVII–C). Движение в построении росписи склепа отсутствует, изображения являются лишь схемой человеческой фигуры.

В Греции сохранились мозаичные полы V в. до н. э., выложенные из речных галек. В IV в. до н. э. галечные мозаики достигли высокого художественного уровня. В период эллинизма в городах Средиземноморья техника мозаики поднялась еще выше: они выкладывались из мелких камешков-кубиков. Такие мозаики были и в Северном Причерноморье, но от них дошли или отдельные кубики или же небольшие куски, как например, в Пантикапее на Северном раскопе, где обнаружен фрагмент мозаики из кубиков черного мрамора (0,4(0,6)×0,3(0,5) см), уложенных в розовый известковый раствор (Блаватский В.Д., 1960, с. 171). Сохранилось несколько галечных мозаик. Самая ранняя мозаика (V в. до н. э.) открыта в Фанагории на самом берегу залива (Блаватский В.Д., 1941б, с. 22, рис. 12). Она имела вид дорожки длиною 2,77 м, шириною 0,93 м, заполненной разноцветными продолговатыми гальками, поставленными на ребро и плотно укрепленными в цементе, в простом узоре — по два четырехугольника в ширину дорожки, в одном четырехугольнике гальки уложены в длину дорожки, в другом — поперек. Ко II в. до н. э. относится галечная мозаика в помещении для омовения в одном из жилых домов Херсонеса (Белов Г.Д., 1938б, с. 238 сл.). В центре пола изображены две обнаженные женщины около лутерия: одна — выжимает волосы, другая, стоит, опершись на столбик. Сцена была обрамлена орнаментальными мотивами, от которых сохранилась большая пальметта (табл. CXI, 1). Мягкий колорит мозаичной картины — сочетание светлого желтовато-розового тела женщины и темного коричневого фона, правдивость передачи обнаженного тела, естественность движений указывают на талантливого мастера. Эта мозаика по своей живописности не уступает мозаикам Средиземноморья эллинистического периода, хотя и выполнена из галек. Две другие галечные мозаики открыты в Ольвии. Первая (II в. до н. э.) обнаружена в помещении, возможно, являвшемся андроном. Она выложена из круглых мелких неодинаковой величины галек — белых, темно-синих и бурых, укрепленных в цементной массе, и занимала центральную часть пола. По сторонам мозаики пол был малинового цвета, здесь, вероятно, располагались ложа. Мозаика состоит из квадратов, вписанных один в другой (табл. CXI, 2). Центральный квадрат заполнен сеткой ромбиков с крестиками посередине, этот квадрат обрамлен плетенкой, затем довольно широкой каймой меандра и затем узкой каймой волны. Вторая (I в. до н. э.) найдена в перистильном дворе богатого дома (табл. CXI, 3). Она имеет в центре круг, заключенный в квадрат, углы которого заполнены пальметтами. Квадрат, в свою очередь, окаймлен полосой повторяющихся изображений пар животных и грифов по сторонам пальметт, а затем полосой волны.

Временем расцвета искусства вазописи в Северном Причерноморье был период эллинизма — в основном III–II вв. до н. э. До этого времени жители античных городов Северного Причерноморья широко пользовались импортными расписными вазами. Специально на экспорт в Северное Причерноморье в IV в. в Аттике изготовляются вазы (чаще всего пелики) с изображениями персонажей легендарных сказаний: о путешествии бога Аполлона в страну гипербореев, о гифах, воинственных аримаспах, борющихся с грифами, и амазонках (являвшихся олицетворением женщин кочевых народов) (табл. CXII, 2, 3). В начале IV в. до н. э. эти вазы отличались тонко исполненным рисунком и слабым применением накладной краски. Позднее рисунок становился все более беглым, широко применялась накладная краска (Кобылина М.М., 1951 г.). Можно предположить, что поздние пелики такого типа могли производиться и на Боспоре (табл. CXII, 7). В конце IV–III вв. до н. э. на Боспоре появляются расписные пелики местной работы, подражающие краснофигурным пеликам. На их лицевой стороне изображались сцены, связанные с мифами об амазонках, на оборотной — две фигуры в гиматиях (табл. CXII, 4). Эти вазы называли акварельными, полагая, что они расписаны акварельными красками, однако, исследования это не подтвердили и теперь их обычно именуют полихромными. Техника росписи этих ваз имеет два варианта: либо вся поверхность вазы закрашена темной краской и по ней наложена роспись, либо изображения наносились на незакрашенную поверхность вазы, а промежутки заполнялись темной краской. Подгрунтовка белой краской давала возможность получить более яркие и чистые цвета (Книпович Т.Н., 1955б, с. 380). Для этих ваз характерна яркость красок, живопись с нарушением правильных пропорций и пространственного построения. Наблюдается сочетание фаса и профиля фигур. Много места занимает орнамент, покрывающий всю шейку сосуда. Фигуры в гиматиях еще более схематизированы, чем на поздних краснофигурных пеликах. Выявляются несколько центров изготовления полихромных ваз: Ольвия, Херсонес, Пантикапей, Фанагория. Из Ольвии происходит полихромная амфора изысканной формы с очень узкой шейкой, широким раструбом горла и очень тонкими большими ручками. Ее ставили на особую подставку. На одной стороне вазы изображено прощание матери с умершим ребенком, на другой изображены ребенок, Гермес Психопомп и лодка Харона, который перевезет его через реку Стикс в страну мертвых (табл. CXII, 5). Остальные части вазы покрыты тусклой серовато-черной краской, по которой нанесен голубой и розовый орнамент. В росписях сохранились черты греческого стиля — рисунок отличается выразительностью, сцены исполнены печали.

В III–II вв. до н. э. местные вазописцы широко практиковали росписи с растительными мотивами — гирляндами, ветками плюща, листьями, которые наносятся или на светлый фон облицовки или на темный фон глины. Так ойнохоя из Ольвии сплошь покрыта белой облицовкой, по которой нанесена роспись серой, синей и красной красками. Основной частью росписи является изображение широкой повязки, покрывающей всю среднюю часть тулова, как бы завязанной на обратной стороне, украшенной узором из пальметт, завивающихся усиков, перлов (Блаватский В.Д., 1947б). Полихромная пелика из Пантикапея (табл. CXII, 6) украшена гирляндами, ветками и повязкой, нанесенной желтой и белой краской на темный цвет глины. Сохранность полихромных ваз в общем очень плохая, есть лишь отдельные хорошо сохранившиеся экземпляры. К.И. Зайцевой удалось выяснить общий характер полихромных росписей на курильницах и амфорах с крышками и установить их изготовление в Ольвии с конца IV в до н. э. по первую половину II в. до н. э. (Зайцева К.И., 1962; 1976, с. 97 сл.). Роспись исполнена матовыми красками красного, черного, голубого и желтого цветов поверх белого покрытия. Она состояла из горизонтальных и вертикальных полосок и растительных гирлянд. Выделяются две категории ваз III–II вв. до н. э. с росписью по светлому фону (Книпович Т.Н., 1955а, с. 279). У одних сосудов она нанесена по светлой обмазке, у других по лощеной поверхности (явное воздействие туземной керамики). На полихромных вазах Херсонеса лощеная поверхность не встречается.

Одной из ярких страниц декоративного искусства является торевтика — изготовление металлических изделий с изображениями, произведенными путем тиснения, гравировки и чеканки (в том числе пластины, бляшки, детали украшений, погребальных венков и др.). Искусство торевтики и литья перенесли в города Северного Причерноморья греки. Примером его является украшение ручки бронзового кратера в виде летящей фигуры горгоны, отлитой в форме, из кургана у с. Мартоноши (табл. CI, 4). Схематическая передача движения — верхняя часть тела — в фас, нижняя — в профиль, узорчатая трактовка волос и складок одежды выполнены в стиле архаического ионийского искусства (табл. CI, 4). По всей вероятности, боспорскому мастеру принадлежит серебряное зеркало из Келермесского кургана, около середины IV в. до н. э. (табл. CI, 1). Оборотная сторона зеркала покрыта электровым листом и заполнена гравированными изображениями, среди них богиня — владычица зверей с двумя пантерами, грифы и сфинксы, дикие и домашние животные. Некоторые исследователи считают келермесское зеркало произведением ионийской мастерской в Малой Азии (Прушевская Е.О., 1955, с. 234 сл.). Но негреческая форма зеркала и ряд таких мотивов, как фигура барана с поджатыми ногами (в схеме, свойственной звериному стилю) дали основание В.Д. Блаватскому (Блаватский В.Д., 1961а, с. 26), считать, что мастер, изготовивший зеркало, жил где-то поблизости от своих заказчиков-меотов и, следовательно, оно могло быть сделано в Пантикапее. Для скифского населения в Ольвии изготовлялись металлические изделия (Прушевская Е.О., 1955, рис. 7). Т.Н. Книпович выделила в изделиях металлургов Ольвии VI–V вв. до н. э. два направления: одно греческое, другое — связанное с участием мастеров-скифов, со своеобразным сочетанием изображений животных и их частей сильно стилизованных и схематизированных в зверином скифском стиле (Книпович Т.Н., 1955а, с. 178 сл.). Расцвет искусства торевтики совпадает с расцветом боспорского государства. Наиболее замечательные по качеству исполнения и своеобразию тематики произведения торевтики, как импортного, так и местного производства, были найдены в курганных погребениях. Импорт произведений торевтики и ювелирных изделий во второй половине V и IV вв. до н. э. был очень велик. Ко второй половине V в. до н. э. относятся серебряные аттические килики из VI Семибратнего кургана с позолоченными гравированными изображениями (табл. CI, 7). Мастерством исполнения отличаются золотые серьги из Феодосии (Макаренко Н., 1916, с. 73) с миниатюрной группой воина на колеснице, запряженной четверкой лошадей и фигурки Ники — богини победы (табл. CXIII, 1). Такого же типа серьги происходят из Херсонеса (Белов Г.Д., 1948а, табл. VI, 2). О золотых височных подвесках с изображением головы Афины Парфенос из кургана Куль-Оба уже говорилось выше (табл. CI, 6).

Наряду с импортными произведениями торевтики создаются местные, скорее всего мастерами-греками. В них черты греческого классического искусства (мифологические сюжеты, правдивость изображения человека, гармоничность композиций, мастерство исполнения) сочетаются со стремлением показать типы местных жителей, их быт и т. д. В стиле греческой скульптуры IV в до н. э., в частности, исполнены золотые обивки ряда горитов. Местный мастер, явно грек, работал, учитывая запросы местного населения. Основной частью изображения является показ событий, относящихся к юности Ахилла (табл. CXVI, 4). Изображения размещены на двух фризах один под другим и обрамлены с одной стороны полосой борющихся зверей, а с другой, двумя полосами орнамента из цветов и листьев аканфа. Было найдено четыре таких обивки (Мелитопольская, Ильинецкая, Елизаветовская, Чертомлыцкая), но они все вытеснены по одной форме (Фармаковский Б.В., 1911, с. 26; Онайко Н.А., 1970а; 1974, с. 78). Лучшая из них — мелитопольская, сделанная одной из первых в еще не стертой форме (табл. CXVI, 1) (Онайко Н.А., 1974, с. 78 сл., рис. 1). Так, например, сопоставление фигур Дейдамии (дочери царя Ликомеда) и Фетиды (Матери Ахилла) показывает, что эти изображения на мелитопольской обивке отличаются свойственными греческой скульптуре второй половины IV в. до н. э. пластичностью и грацией движения, тонкой светотенью в передаче лица и обнаженного тела. Остальные обивки имеют следы подправок износившейся формы, контуры более резкие, складки одежд более жесткие, черты лица изменены и пр. (Онайко Н.А., 1974, с. 78 сл.) (табл. CXVI).

Произведением греческого мастера, работавшего на Боспоре, является серебряная амфора из Чертомлыцкого кургана (табл. CXIV, 1, 2) (Прушевская Е.О., 1955, с. 341). На поверхности ее тулова — рельефный растительный орнамент с птицами среди цветов и ветвей, исполненный гравировкой и оживленный позолотой. На плечиках рельефный фриз, реалистически переданные сцены из жизни степных скифов. Над этим фризом изображены грифы, терзающие оленя. За последние годы на территории Приднепровья открыты новые произведения торевтики (табл. CXIV, 3) (Бидзиля В., 1970, с. 3; Мозалевский Б.Н., 1972, с. 268). В.Д. Блаватский, обратив внимание на тот факт, что стремление к передаче реальной действительности, отмеченное в боспорской торевтике IV в. до н. э., находит аналогии лишь в эллинистическом искусстве, предложил боспорское искусство IV в. до н. э. назвать протоэллинистическим (Blawatsky W.D., 1961).

Документальным доказательством мастерства боспорских торевтов в чеканке, гравировке и отливке являются золотые монеты Пантикапея, их высокий уровень как произведений искусства. Особенностью торевтики Боспора является пластическое воплощение схематических изображений рядом с образами реальной жизни. Особенно это относится к культовым образам, созданным местными мастерами на окраинах Боспора. Показательны фрагмент золотого ритона из кургана у села Мерджаны (табл. CXV, 2) и золотая пластина, украшавшая головной убор умершей знатной женщины из кургана Карагодеуашх (табл. CXV, 1). На фрагменте из Мерджан изображена сидящая на троне Великая богиня. В правой руке она держит круглый сосуд. Слева от богини дерево и шест с конскими черепами, справа — бог в виде всадника, протягивающий ритон. Богиня сидит впрямь, есть объемность в передаче округлого лица боспорского типа и ног, проступающих под натянувшейся тканью покрывала, но верхняя часть фигуры совершенно плоскостная; хотя сохранен античный прием передачи тонкого хитона мелкими складками, а более толстого покрывала крупными — эти складки безжизненны, параллельны и графичны. Всадник рядом с богиней непропорционален, его фигура велика по сравнению с лошадью, которая изображена в профиль, а всадник фронтально; дерево больше похоже на орнамент. Перед нами яркий памятник греко-синдского искусства. Возможно, что женская фигура является изображением богини Астарты — Анахиты, а мужская — бога Санерга (Ростовцев М.И., 1913, с. 16, 17). Таковы же стилистические черты золотой пластики из кургана Карагодеуашх. Около рубежа III–II вв. до н. э. возникает в торевтике новый стиль — полихромный. Решающая роль в происхождении этого стиля принадлежит Пантикапею. К произведениям пантикапейских мастеров нужно отнести золотую диадему из гробницы Артюховского кургана (табл. CXV, 3). Центральная часть этой диадемы сделана в виде узла, из золотой с эмалью оправы и вделанных в нее шести крупных гранатов; в середине узла изображение орла, несущего в когтях Эрота. К диадеме подвешены сирийские гранаты в форме шариков и сердечек с привесками из цепочек, завершающихся золотыми шариками. Черты полихромного стиля ярко выражены в красочности сочетания золота с цветными камнями и разноцветной эмалью. Полихромный стиль развивался одновременно с сарматизацией Боспора, вместе со стремлением к пышной варварской многоцветности. Примером могут служить драгоценные украшения из так называемого Новочеркасского клада I–II вв., особенно диадема. Ее поверхность украшена вставками граната, красного и зеленого стекла (Блаватский В.Д., 1964в, с. 188–192, рис. 59). В погребении боспорского царя Рескупорида II и его семьи (III в.) найдены три золотые диадемы. Одна из них (табл. CXV, 4) представляет собою венец из листьев (тисненых пластинок). В центре его четырехугольная пластина с камнями по углам. На пластине рельефно изображены верховный бог в виде всадника перед алтарем, на котором поднимается пламя. Всадник в сарматской одежде левой рукой протягивает ритон (Ростовцев М.И., 1913, табл. V, 1). По сравнению с более ранними произведениями боспорской торевтики здесь выступает при явном стремлении к роскоши тенденция к геометризации и плоскостности. Завершением этих тенденций является так называемый «готский» стиль, примером которого является золотой флакон, украшенный гранатами из Пантикапея (табл. CXV, 5).

Коропластика — производство терракотовых статуэток — один из видов художественного ремесла. При основании городов Северного Причерноморья наряду с другими ремеслами была перенесена сюда и коропластика. Древнейшие статуэтки VI — первой половины V в. до н. э. в основном были изображениями божеств, они были приношениями богам как в домашних культах, так и в святилищах и храмах, их помещали также в могилы, особенно женщин и детей, изредка их находили и в тризнах. Небольшие размеры статуэток (обычно 7-12 см высотой и применение форм при их изготовлении обеспечивали возможность быстрого распространения этих терракот среди античных городов Средиземноморья и Причерноморья. Самыми популярными в древнейший период типами были: тип сидящей на троне богини — Деметры, богини матери, Кибелы (табл. CXVII, 1, 3, 4); тип столбообразно стоящей девушки (Коры, дочери Деметры) с опущенными прижатыми к телу руками, рельефно выделены очертания как бы слившихся складок гиматия (табл. CXVII, 5, 6). Встречаются также изображения животных и птиц (свиньи, черепахи, петуха и др.) и даже бытовых сценок (например, женщины, сидящей перед печью) также являющихся приношениями. Часто встречается погрудное изображение Деметры, Коры или Афродиты (табл. CXVII, 2). Исполнение терракот неразрывно связано с развитием скульптуры и лучшие из них отражают стиль, господствующий в данный период. Древнейшие терракотовые статуэтки исполнены в стиле архаической ионийской скульптуры. Со второй половины V в. до н. э. и в течение IV в. до н. э. (период расцвета классического искусства) создаются новые типы терракот, связанные с культом Деметры и Коры (табл. CXVII, 8, 9), а также Афродиты и Диониса (табл. CXVII, 10). Старые типы — сидящей и стоящей богини трактуются по-новому: в более свободном движении с правдивой передачей облегающей тело одежды. Появляются типы, отражающие реальную жизнь (например, женщина с ребенком на руках (табл. CXVII, 11), юноши (табл. CXVII, 12). Расцвет коропластики в городах Северного Причерноморья, падает на период эллинизма. Терракотовые статуэтки в это время не только связаны с культом, но и являются украшениями. Создается множество вариантов типов стоящих или танцующих женщин, играющих детей (табл. CXVII, 20), скачущих всадников (табл. CXVII, 21), воинов (табл. CXVII, 23). Известны изображения Тихе — богини удачи с рогом изобилия (табл. CXVII, 15); становится популярен тип Афродиты, выходящей из воды и выжимающей волосы, впервые созданный в Александрии живописцем Апеллесом (табл. CXVII, 19). В связи с проникновением малоазийских культов распространяются типы Аттиса, Кибелы (табл. CXVII, 17 и 18), Аттиса-Мифры, убивающего быка (табл. CXVII, 22). Часто воспроизводится тип Геракла, стоящего с палицей в руке (табл. CXVII, 16). В период распада античной культуры и ее варваризации в первые века нашей эры терракотовые статуэтки утрачивают свойственные им ранее черты — пластичность форм и правдивость движения, старые типы схематизируются, например Тихе (табл. CXVII, 24), богиня-мать (табл. CXVII, 18). С распространением оргиастических культов связано развитие типов статуэток с подвесными членами тела (табл. CXVII, 25). Падает техника исполнения статуэток (табл. CXVII, 26, 27, 29). Среди лепных фигурок встречаются оригинальные типы, отражающие впечатления окружающей жизни — кочевые повозки, изображения сельского жителя с быком (табл. CXVII, 26) и др. В терракотах Северного Причерноморья большое место занимает импорт из городов Ионии, из Афин и других городов Средиземноморья. Но с самого начала их существования в городах Северного Причерноморья началось местное производство терракот. Мастерские коропластов открыты в Пантикапее, Херсонесе и Фанагории. Расцвет местного производства терракот падает на время с III в. до н. э. по I в. н. э.

Одним из самых значительных сооружений в греческих античных городах был театр. В Северном Причерноморье до настоящего времени театр открыт только в Херсонесе. Восстанавливается его древнейшая часть — проскений III — начало II в. до н. э., исполненный в дорическом ордере типа проскения театра в Приене. Известно по надписям, что в IV в. до н. э. театр был в Ольвии (IPE, I, 25), по пока он не открыт. Учитывая свидетельство Полиена (V, 44, 1), В.Д. Блаватский считал возможным предположить существование театра в Пантикапее (что подтверждает находка мраморного кресла IV — начала III в. до н. э. на горе Митридат в 1956 г.). Сохранилась только нижняя часть его (табл. CXVIII, 2) (Блаватский В.Д., 1957в, с. 247 сл.). В.Д. Блаватский находит ему аналогии в креслах театра в Приене. Театр был неразрывно связан с общественной жизнью города. В театрах Северного Причерноморья ставились трагедии и комедии, о чем свидетельствуют надписи и изображения актеров, а также комических и трагических масок в терракотах, большинство которых явно местного производства (табл. CXVIII, 5, 6, 8, 9). Кроме представлений в театрах происходили музыкальные и литературные состязания, особенно в эллинистический период. Сохранился каталог мусических состязаний в Херсонесе (IPE, I, 433; Соломоник Э.И., 1973, с. 99 и 103). Наиболее популярными музыкальными инструментами были струнные: лира из панциря черепахи, кифара с прямоугольным резонатором из деревянных, металлических или костяных дощечек и арфа (или тригон) треугольной формы, ставившаяся на подставку (табл. CXIX, 1–3, 5). Звук извлекался палочкой из дерева, слоновой кости или металла (плектрон). Среди духовых инструментов в Северном Причерноморье известны: флейта, состоявшая из одной или двух трубочек с круглыми отверстиями, пастушеская свирель из 7–9 трубочек различной длины (табл. CXIX, 4, 8) и труба — металлическая, длинная с расширением на конце, являющаяся военным музыкальным инструментом (табл. CV, 5). Были и мастера — профессионалы-музыканты. В Мирмекии была найдена надгробная надпись флейтиста Пасафиликаты IV в. до н. э. (КБН, № 875).

В Ольвии надежно засвидетельствованы три автора; все они жили в III–II вв. до н. э. Наиболее ранний из них ритор Биоп принадлежал к Кинической философской школе и занимался ее популяризацией. Время его жизни III в. до н. э. Затем следует Посейдоний (или Посидоний) софист и историк, занимавшийся хорой Тиры, а также аттической и ливийской историей. Он работал в III — первой половине II в. до н. э., может быть, и несколько позднее. Третьим автором был Дионисий, написавший исследование по географии северо-западной части Причерноморья. Он трудился, примерно в конце III — первой половине II в. до н. э. В Херсонесе известей только Сириск, живший в III в. до н. э. Это был историк, занимавшийся как сакральными, так и политическими вопросами, писавший о дружественных отношениях с боспорскими царями и другими полисами. В Пантикапее в последних десятилетиях IV в. до н. э. жил Дифил Боспорит, обучавшийся у Евфанта, философа мегарской школы. Значительно более яркой фигурой был анонимный, видимо, боспорский, скорее всего пантикапейский, историк описавший борьбу за власть сыновей Перисада I и правление его сына Евмела I, т. е. историю Боспора в 311/10 — 304/3 гг. до н. э., сохраненную Диодором Сицилийским. К IV в. до н. э. и во всяком случае не позднее III в. до н. э. относится деятельность Смикра, вероятно, занимавшегося в Пантикапее популяризацией философии. В первой половине III в. до н. э. жил боспорит Исилл в юности отбывший в Эпидавр, где им был написан пеан Асклепию.

Выдающимся философом и деятелем был Сфер, уроженец Боспора (или Ольвии), живший во второй половине III в. до н. э. Он принадлежал к стоической школе и был автором многочисленных трудов по философским проблемам и истории. Сфер, преимущественно, занимался социально-политическими вопросами и им был написан трактат о лаконской политии. Помимо научной деятельности он принимал участие в политической жизни был идейным руководителем Клеомена II — лакедемонского царя-реформатора. В I в. или в первой половине II в. н. э. жили Стратоник — автор неизвестных нам книг и его вольноотпущенник Сосий, возможно, поэт. Большая часть перечисленных авторов известны нам по упоминаниям средиземноморских ученых (Исилл по Эпидаврской надписи). Об Смикре, Сириске, Стратонике и Сосии имеются местные свидетельства херсонесского почетного декрета и пантикапейских эпитафий. Помимо перечисленных северопонтийских авторов следует отметить многочисленных безымянных для нас поэтов V в. до н. э. — первой половины III в. н. э., писавших надгробные надписи в Ольвии, Херсонесе и на Боспоре.

В Северном Причерноморье работали свои архитекторы, скульпторы, торевты, резчики по ценному камню и вазописцы. Сохранилось 18 имен архитекторов, скульпторов, торевтов, резчиков по ценному камню и вазописцев, произведения которых обнаружены в Северном Причерноморье, двенадцать из этих имен относятся ко времени от VI в. до II в. до н. э.; остальные — к периоду I–IV вв. н. э. В VI–IV вв. до н. э. явно преобладают привозные произведения искусства. Во второй половине VI в. до н. э. засвидетельствовано два имени вазописцев, возможно, из Северо-Западного Причерноморья. К IV в. до н. э. относятся имена двух резчиков ценных камней и одного вазописца; все они связаны с Боспором. В IV в. до н. э. засвидетельствованы три скульптора: один в Херсонесе и два в Ольвии — оба они афиняне. Показательно, что с Пантикапеем связаны два имени, видимо, местных торевтов и ни одного скульптора. Возможно, в Пантикапее работал мастер вазописец, расписывавший рельефные сосуды. Во II в. до н. э. в Пантикапее была мастерская гончара, делавшая рельефные сосуды типа «мегарских чаш». После перерыва в I в. до н. э. обстановка в Северном Причерноморье резко измелилась. В I–IV вв. н. э. в Ольвии и Херсонесе имена художников не засвидетельствованы, все мастера сосредоточиваются в Боспорском государстве. В I — начале II в. н. э. известны один торевт и безымянный энкауст-портретист, написавший свой автопортрет. Оба эти мастера, вероятно, работали в Пантикапее. К концу II–III вв. н. э. относится деятельность четырех архитекторов. Три из них работали в Танаисе, один, вероятно, в Горгиппии. Наконец, в 335 г. работал последний зодчий, строивший на Таманском полуострове.

Переселенцы перенесли в Северное Причерноморье культы греческих богов и прежде всего Аполлона. Богов изображали на монетах, им воздвигали алтари и жертвенники, сооружали храмы. В священной округе храма, а также на агоре ставились посвящения богам, как от отдельных лиц, так и от коллегий (например, стратегов, ситонов, членов фиаса и т. п.). Посвятительные надписи на мраморных и известняковых базах и плитах, на алтарях, жертвенниках и даже на сооружениях, например, надпись на архитраве храма Аспурга (табл. ХС, 7), а также граффити и дипинти, статуи и статуэтки богов служат хорошим источником для суждения о культах.

С V по II вв. до н. э. включительно в Ольвии, Херсонесе и городах Боспора известны посвящения всем греческим божествам, но с некоторыми отличиями. Так, в Ольвии более всего Аполлону Дельфинию, а затем Гераклу, Аполлону Врачу, Зевсу Спасителю, Ахиллу Понтарху, Гермесу, Афродите-Понтии (покровительнице мореплавания), Плутону и Коре и самофракийским богам. Херсонесская присяга называет Зевса, Гею, Гелиоса, богов и героев Олимпийских, Диониса, Деметру, но с самого начала в Херсонесе доминирует культ богини Девы Парфенос, есть посвящения Афине-Спасительнице. В городах европейского Боспора этого времени — более всего посвящений Аполлону Врачу, Артемиде, Афродите, Деметре; затем Гераклу, Гекате, Дионису, Зевсу Спасителю. В городах азиатского Боспора особенно много посвящении Афродите Урании, владычице Апатура, Артемиде, Аполлону Врачу. Специфической особенностью пантеона северопричерноморских культов является наличие культа Ахилла Понтарха и богини Девы. В основе почитания этих божеств, вероятно, лежат сильно эллинизированные варварские культы (Блаватский В.Д., 1964б, с. 16 сл.). Посвятительные надписи первых веков нашей эры отличаются от предшествующих. В Ольвии больше всего посвящений Аполлону Простату (защитнику), Ахиллу Понтарху, Зевсу Спасителю, а также «милостивым богам» — Асклепию, Гигиэе, Посейдону, Серапису и Исиде. В херсонесских лапидарных надписях рядом с посвящениями Гелиосу, Геркулесу, Афродите выделяются посвящения Юпитеру лучшему величайшему, Немесиде, непобедимому Мифре, очевидно, в связи с воздействием культов, принесенных римскими солдатами. Лапидарные посвятительные надписи Боспора свидетельствуют, что все большее значение приобретает культ бога высочайшего, внемлющего, Зевса Спасителя и благодетеля. Сарматизация Боспора в первые века нашей эры постепенно приводит к смешению культов и образов — к синкретизму. Складывается культ Верховного бога, связанный с культом греческого Зевса, фракийским культом Сабазия и местным культом бога-всадника. (Блаватский В.Д., 1961а, с 134; Болтунова А.И., 1966, с. 29 сл.; 1977, с. 78). Возрастает значение культа синдо-меотской Великой богини, божества производящих сил природы (Блаватский В.Д., 1964б, с. 35; Кругликова И.Т., 1966в).

Божества, покровители города, изображались на монетах, где в миниатюре повторялись образы, созданные в тот или иной исторический период в скульптуре, чаще голова божества и его атрибут, например, богиня Афина изображена в шлеме (Ольвия); богиня Артемида — охотница с луком и колчаном за спиной (Пантикапей); бог Аполлон, бог света, победивший Пифона — в лавровом венке (Пантикапей); герой Геракл со шкурой побежденного им льва (Херсонес); богиня Дева, в грозном облике замахивающаяся копьем; Зевс — главное божество Олимпа — восседающий на троне с жезлом в руке и т. п. (табл. СXX). Для служения богам воздвигались храмы и алтари. От имени государства жрецами совершались культовые обряды, но догматических установлений не было. В храм могли входить только жрецы. В храме стояла статуя божества, столы для даров и фимиатерий для воскурения благовоний. Все священнодействия происходили перед храмом на священном участке. Здесь на алтаре совершались жертвоприношения. Приносили в жертву домашних животных, употреблявшихся людьми в пищу — быков, овец, коз, свиней, петухов и кур. Бескровные жертвоприношения состояли из плодов, печений и возлияний чистого вина, меда и молока. В честь божества устраивались празднества. Они заключались в исполнении гимнов хором и солистами, двигающимися вокруг алтаря под аккомпанемент кифары или флейты, иногда с пляской. В состав празднеств входили состязания: музыкальные, гимнастические и конные. Культовые действия нашли свое отражение в изобразительном искусстве, особенно в посвятительных рельефах и терракотовых статуэтках. В Ольвии найдена мраморная плита, посвященная богу Внемлющему (конец III — начало II в. до н. э.) (табл. CXXI, 3). На ней изображены пять ситонов перед алтарем. Стоящий впереди жрец совершает возлияние. На передней стороне алтаря изображен предназначенный для жертвоприношения баран. Герой Внемлющий представлен возлежащим на ложе перед столиком с явствами, около него сидит женщина с ритуальным круглым сосудом. Этот рельеф является произведением местного скульптора, образ героя близок фракийским изображениям.

Терракотовые статуэтки первых веков нашей эры, грубых и схематичных форм, передают культовые действия. Одна из терракот Пантикапея I в. н. э. представляет собою изображение готовящегося жертвоприношения овцы перед гермой Диониса (табл. CXXI, 4). Имеются изображения участников оргаистических культов Великой богини в так называемых ритуальных терракотах из Пантикапея (Марченко И.Д., 1974а, с. 43, табл. 55, 7). Одна из них изображает жреца, несущего статую богини (табл. CXXI, 6). На некоторых плитах, помимо посвятительной надписи, имеются изображения божества. Так, например, на фронтоне мраморной плиты III в. до н. э. с посвящением Афродите Урании Апатуре, найденной в окрестностях Пантикапея (Вальдгауэр О.Ф., 1922, с. 212; Иванова А.П., 1961, с. 93, табл. 48) изображена Афродита Урания, летящая на лебеде и около нее Эрот (табл. CXXI, 2). На мраморной плите, поставленной членами религиозного объединения Танаиса, изображен всадник перед алтарем с зажженным огнем и деревом. В его руке ритон. Возможно, что конный бог — высочайший бог, которому в первые века нашей эры имеется много посвящений (Книпович Т.Н., 1949а, с. 117, 118; КБН, 1259). Наряду с храмами, особенно популярным среди населения божествам, воздвигались святилища. Святилище Деметры в Нимфее VI–III в в. до н. э. было расположено на берегу моря среди скал. В святилищах и около них обычно много находок — приношений. Еще в древности, когда скапливалось много приношений, их сбрасывали в фависсы — специальные ямы, иногда в расщелины скал. Внутри святилища Деметры были найдены три больших сероглиняных сосуда, вокруг них — громадное количество обломков амфор, киликов, блюд, лутериев, кувшинчиков, светильников (табл. CXXII, 5). Большинство сосудов были сероглиняные привозные и местные, много расписных, в том числе чернофигурные аттические килики; обломки ритуальных сосудов в форме ритонов для культовых возлияний (Худяк М.М., 1952, с. 241 сл., рис. 9-17). Среди приношений найдена протома Деметры в виде женщины в хитоне, спадающем с высокого головного убора, с поднятыми к груди руками (V в. до н. э.); статуэтки Коры — дочери Деметры, неподвижно стоящей, закутанной в хитон и гиматий (конца VI в. до н. э.); фрагменты статуэток гидрофор-девушек, несущих на голове гидрию (IV в. до н. э.), очевидно, воспроизведения участниц религиозной процессии; чернофигурная гидрия с изображением девушки у источника (последняя четверть VI в. до н. э.); краснофигурная гидрия с изображением девушки (конец V — начало IV вв. до н. э.); чернолаковый килик IV в. до н. э. с граффити (табл. CXXII, 7) (ТСП, ч. II, 1970, табл. 31, 2; Худяк М.М., 1902, табл. 40, 2; 42, 1; 44, 1, 4).

В фависсе святилища Деметры вблизи Фанагории найдено множество фрагментов керамики (фимиатериев, светильников, курильниц), около тысячи фрагментов протом богини Деметры, несколько целых статуэток, изображавших сидящую на троне богиню в высоком головном уборе и аттическом пеплосе (табл. CXXII, 11) и статуэтка Коры в виде грациозной юной девушки (первая половина V в. до н. э.) в тонком хитоне и спадающем с плеча гиматии, в высоком головном уборе с растительным орнаментом (табл. CXXII, 13) (ТСП, ч. IV, 1974, табл. 40, 1, 4). Есть несколько фрагментов, относящихся к изображениям Афродиты (ТСП, ч. IV, 1974, табл. 41, 71). В Кепах в святилище Афродиты II–I вв. до н. э. (Сокольский Н.И., 1964б) найдена мраморная статуя Афродиты высотою 0,15 м (без головы и базы) — греческий оригинал, вероятно, родоской школы первой половины II в. до н. э. Здесь же были фрагменты других мраморных статуэток, вотивная женская рука с ритоном, терракотовая статуэтка сидящей богини в высоком головном уборе с фиалой в руке, формы для изготовления терракотовых прилепов, изображающих Эрота и Психею, мраморный ковш с ручкой, украшенный резным орнаментом, часть большой мраморной чаши, статуэтки сидящего рыбака и миниатюрные рыболовные грузила, мраморное грузило, небольшой мраморный акротерий, фрагменты керамики. В святилище фракийских богов в Ай-Тодоре II–III вв. н. э. (Ростовцев М.И., 1911) были найдены три алтаря из известняка с посвящениями главному богу римской армии Юпитеру Высочайшему. И по темам, и по стилю изображений они полностью аналогичны фракийским, таково изображение бога Диониса в виде обнаженной мужской фигуры в венке из листьев и гроздьев винограда, с небридой, переброшенной через левое плечо; в левой руке его жезл, в правой кисть винограда; у ног пантера и козлоногий Пан, из земли вырастают две могучие виноградные лозы. Есть и другие плиты с изображением Диониса, а также бога Мифры, убивающего быка, Гермеса, маленький мраморный рельеф с изображением Гекаты. Известно несколько плиток с изображением Артемиды.

Наряду с государственными культами существовали домашние культы особо почитаемых богов. Священным местом дома считался очаг, как алтарь богини Гестии. Свидетельством домашнего культа является комплекс находок в помещении жилого дома второй половины VI в. до н. э. в Тиритаке: в средней части пола находился открытый очаг, около него три терракотовые статуэтки Деметры, статуэтка Коры, обломки глиняного алтаря, терракотовая маска и чернолаковые чаши. К домашнему культу следует отнести комплекс терракотовых статуэток, лежавших на полу в одном из помещений в доме Хрисалиска I в. н. э. Большая часть из них представляет собою изображения женского божества (Деметры, Кибелы, Великой Матери, Афродиты, Тихе, Куротрофы), алтариков, девушек с музыкальными инструментами, головы жертвенного быка (табл. CXXIII, 6) (Сокольский Н.И., 1976а, с. 55–58).

Необходимыми при культах сооружениями были жертвенники, алтари и курильницы. Одним из простых типов жертвенника были зольники — продукт самих жертвоприношений, когда дрова сжигались вместе с жертвой. Огромный зольник открыт в Мирмекии, он занимал территорию около 500 м², высотою 2,5 м. Под ним находился алтарь-эсхара, вырубленный из блока белого известняка. Алтарь находился и в западной части сооружения по предположению В.Ф. Гайдукевича, храма Деметры, разрушенного во второй половине IV в. до н. э. (Гайдукевич В.Ф., 1965). Находки в зольнике были связаны с культом Деметры. Это были различные вотивные приношения: терракоты, миниатюрные глиняные сосудики, чернолаковая столовая посуда, монеты, в большом количестве сосуды, употреблявшиеся при культовых трапезах, и т. д., а также кости животных — остатки жертвенных приношений.

Алтари VI–V вв. до н. э., открытые в городах Северного Причерноморья, были просты, как например, монументальный алтарь в Ольвии — четырехугольный в плане с более или менее высокими вертикальными стенками, на широком основании (табл. С, 1). Этот же тип алтаря сохранился и позднее: таков алтарь IV в. до н. э., открытый в Большой Близнице (табл. С, 2). Этот алтарь был вместе с тем и жертвенником (алтарь-эсхара). На верхней его поверхности видно отверстие, через которое кровь жертвенных животных стекала внутрь алтаря (АДЖ, табл. X, 1). Углы алтарей уже в VI в. до н. э. иногда завершались акротериями: в Пантикапее было найдено такое завершение алтаря в виде завитка волюты (Блаватский В.Д., 1964в, рис. 8), в Фанагории — тонко исполненная волюта IV в. до н. э. со следами розовой краски на глазке. Эллинистические алтари отличаются богатством и разнообразием декора. Примером может служить миниатюрный терракотовый алтарик III в. до н. э. (табл. С, 5), четырехугольный в плане, на высоком основании, украшенном овами, массивным карнизом с зубчиками и акротериями по углам. На его стенках рельефные группы богов — Аполлон и Артемида, Дионис и менады, Посейдон и Амфитрида, Ника. Таков же алтарик из Ольвии (ТСП, ч. I, 1970, табл. 21, 1–4). Для эллинизма характерны алтари с гирляндами (тип декора, широко распространившийся из Александрии), как например, мраморные алтари из Херсонеса (табл. С, 4) (АСХ, № 532–534) или миниатюрный терракотовый алтарик из Ольвии, повторяющий тип позднеэллинистического круглого алтаря, украшенного гирляндами, розеттами и масками (табл. С, 6). Для алтарей первых веков нашей эры характерно огрубение профилировки и скульптурного декора, а также упрощение формы. Таков херсонесский алтарь из известняка, с изображением Гермеса и Геракла (табл. С, 7), алтари из Илурата (Гайдукевич В.Ф., 1958б, рис. 58) и Танаиса (Арсеньева Т.М., Шелов Д.Б., 1965, рис. 39). Алтарь бенифицариев из Херсонеса, посвященный Немесиде, имеет геометрически правильные упрощенные очертания (табл. С, 8).

Курильницы, служившие для воскурения ароматических веществ в храмах и святилищах, обычно были глиняные. Их формы чаще всего просты. Оригинальные курильницы, украшенные рельефным или расписным орнаментом, а иногда и рельефными фигурами, относятся ко времени эллинизма, например, ольвийская II в. до н. э. (табл. CXXIII, 5). Она с двухъярусным рельефным декором — внизу гирлянды, вверху кариатиды, поддерживающие завершение цилиндра тулова, между ними женские маски. Крышка коническая гладкая, внутрь вставлялись два сосуда: один с углями, другой с ароматической смесью (Марченко И.Д., 1976а, рис. 6). Сероглиняная курильница с вдавленными солярными изображениями и дырочками найдена на поселении Беляус в слое II–I вв. до н. э. К концу античного периода во II–III вв. н. э. формы курильниц упрощаются (табл. CXXIII, 6-10).

Античные некрополи располагались в непосредственной близости от городов за пределами их оборонительных стен (табл. CXXIV–CXXVа). Наряду с грунтовыми могильниками они включают и курганы. Ранее V в. до н. э. некрополи состояли только из грунтовых могил. Курганные захоронения встречаются в Греции, в Западном Причерноморье их значительно больше. Несмотря на это, широкое распространение курганов вокруг городов Северного Причерноморья большинство исследователей связывают со скифскими традициями (см.: Цветаева Г.А., 1957а, с. 227 сл.). Господствующим обрядом погребения было трупоположение в простых могильных ямах. Трупосожжения встречаются почти во всех некрополях северопричерноморских городов, но сравнительно редко. Чаще всего обряд, кремации считают греческим, несмотря на спорадическое его применение различными племенами Северного Причерноморья (Цветаева Г.А., 1951, с. 75; Кастанаян Е.Г., 1959, с. 274; Шелов Д.Б., 1961а, с. 83 сл.). Наиболее высок процент могил с трупосожжением в Херсонесе эллинистического периода — до 25 % (Белов Г.Д., 1948б, с. 158). В Пантикапее трупосожжения в VI–V вв. до н. э. составляют примерно 10–13 %, а к эпохе эллинизма их доля снижается до 3 % (Цветаева Г.А., 1951, с. 64, 69). Совсем незначительно число могил с трупосожжением в Ольвии (Парович-Пешикан М.Б., 1974, с. 52 сл.; Козуб Ю.I., 1974, с, 31).

Греческим погребальным обрядом является обычай хоронить детей в амфорах или крупных сосудах (Кастанаян Е.Г., 1959, с. 285 сл.). В Ольвии захоронения в амфорах отмечены в архаический и римский периоды (Книпович Т.Н., 1940а; Парович-Пешикан М.Б., 1974, с. 54; Козуб Ю.I., 1974, с. 26). Они встречаются в Херсонесе (Белов Г.Д., Стржелецкий С.Ф., 1953, с. 33 сл.), реже в Пантикапее — только в V–IV вв. до н. э. (Кастанаян Е.Г., 1959, с. 280 сл.), значительно чаще в азиатской части Боспора. В Фанагории они известны на протяжении всей античной эпохи, встречаются в Гермонассе, Кепах, Танаисе (Блаватский В.Д., 1951в, с. 212; Кобылина М.М., 1951б, с. 246; Марченко И.Д., 1956а, с. 105 сл.; Коровина А.К., 1968а, с. 75; Шелов Д.Б., 1961а, с. 88; Арсеньева Т.М., 1977а, с. 106).

Значительно труднее выяснить вопрос, с какими традициями связаны захоронения в простых могильных ямах прямоугольной формы или со скругленными углами. Они одинаково характерны для античных и местных могильников. Более показательны дополнительные конструкции в могилах или отдельные черты обряда. Часто встречающиеся деревянные надмогильные перекрытия объясняют влиянием местного погребального обряда (Капошина С.И., 1956а, б; Цветаева Г.А., 1951, с. 67; Кастанаян Е.Г., 1959, с. 258 сл.; Сорокина Н.П., 1957, с. 43 сл.). Прием покрытия могил поверх деревянного настила слоем камки встречается в пантикапейском некрополе VI в. до н. э., но особенно широко он распространяется на азиатской стороне Боспора, так как он был обычен у окрестных племен. Могилы с каменными перекрытиями и часто с дном и стенками, выложенными камнем, были одинаково распространены в античном и племенном мире.

Связь погребальных традиций с обрядовыми нормами греческой метрополии особенно отчетливо проявляется в VI–V вв. до н. э. Почти во всех некрополях этого времени покойники, как правило, лежат головой на восток, что считают влиянием греческой традиции, так же, как и обычаи ставить над могилами стелы с надписями и рельефами или антропоморфные надгробия; хоронить в гробах и саркофагах, класть в могилы предметы палестрического характера и монеты. Подбор вещей, которые клали в могилы, зависел от пола и возраста, положения в обществе и материальных возможностей умершего. Все, что употреблялось умершим при жизни, могло быть положено в могилу. Так, в могилу воина клали оружие, юноши-палестрита — стригиль и сосудики для масла, женщины — украшения и статуэтки, ребенка — игрушки. Часто в могилы ставили сосуды и светильники. Терракотовые статуэтки клали в могилы как изображения богов и как любимые вещи. В монументальных склепах стояли жертвенные столы, куда родственники приносили дары умершему.

Варварские погребальные традиции проявляются в некрополях почти каждого города. С ними связывают конструкции могил, невосточную ориентировку погребенных, подсыпку и подстилку в могилах, употребление для захоронений деревянных колод, скорченное положение костяков, наличие в могилах красной краски, мела, напутственной пищи и специфические предметы погребального инвентаря, такие, как оружие, ножи, точила, бусы ярких расцветок, лепные курильницы, разбитые зеркала и т. д. Выводы исследователей о том, что считать греческими чертами, что варварскими, часто расходятся. Так, захоронения со скорченными костяками большинством исследователей расцениваются как признаки проникновения в город местного населения, однако, такие захоронения в Херсонесе считают греческими (Лапин В.В., 1966, с. 217; Кадеев В.И., 1973а). Вместе с тем херсонесские захоронения со скорченными костяками первых веков нашей эры связывают с сарматами (Кадеев В.И., 1975, с. 36). По-разному расцениваются находки оружия в могилах. М.И. Ростовцев (Ростовцев М.И., 1925, с. 196, 235) считает, что оружие свидетельствует о принадлежности могил негреческому населению, а Г.А. Цветаева (Цветаева Г.А., 1951, с. 67 сл.) придерживается мнения, что это могилы греков. Наибольшее распространение в античных некрополях Северного Причерноморья получили, по-видимому, те обычаи, которые соответствовали традициям, распространенным как в греческом, так и варварском мире (Кастанаян Е.Г., 1959, с. 263). К ним относится и устройство на могилах тризны, своего рода поминок, от которых сохранялись скопления костей животных и птиц и множество битой посуды. Остатки тризн встречаются и в грунтовых и в курганных некрополях. Е.Г. Кастанаян констатирует широкое распространение этого обряда в Гомеровской Греции и приходит к выводу, что первые переселенцы перенесли его в Северное Причерноморье, где он и нашел благоприятную почву.

С IV в. до н. э. наблюдается большее разнообразие в типах погребальных сооружений. Во второй половине IV в. до н. э. вначале в Ольвии, а затем и в других городах, появляются земляные склепы. В Ольвии они составляют больше 50 % захоронений (Парович-Пешикан М.Б., 1974, с. 19 и сл.). В некрополях Пантикапея, Тузлы, Гермонассы, Кеп, Фанагории, Тирамбы земляные склепы появляются в III в. до н. э. (Блаватский В.Д., 1951в, с. 189 сл.; Цветаева Г.А., 1951, с. 73; Сорокина Н.П., 1957, с. 25 и сл.; Коровина А.К., 1968а, с. 75), в Херсонесе с I в. н. э. (Белов Г.Д., 1948б, с. 157). Конструкция их не единообразна. Так, например, в Ольвии наибольшее распространение получили однокамерные склепы с длинным дромосом, в Пантикапее — двухкамерные склепы с обычными входными ямами. Появление склепов в некрополях городов Северного Причерноморья объясняют влиянием античной погребальной традиции Средиземноморья, другие связывают их с проникновением сарматского населения или с традициями, восходящими к эпохе поздней бронзы в Прикубанье. С античной традицией связано широкое распространение (с IV в. до н. э.) черепичных гробниц, хорошо известных в античном мире. В Херсонесе они составляют около четверти всех захоронений (Белов Г.Д., 1948б, с. 157). Встречаются они на Боспоре, в том числе в курганных захоронениях (Кобылина М.М., 1951б, с. 242; Цветаева Г.А., 1951, с. 71, 73). В Ольвии в могилах находят только отдельные обломки черепицы (Парович-Пешикан М.Б., 1974, с. 13). Видимо, с варварской погребальной традицией связано распространение подбойных могил. В IV — начале III в. до н. э. в Ольвии они составляют около 50 % всех могил; в III в. до н. э. их около 28,4 % — а во II–I вв. до н. э. их совсем мало. В III в. до н. э. появляются подбойные могилы в Пантикапее. Со II в. до н. э. они там широко распространены и появляются на азиатской стороне Боспора. М. Парович-Пешикан считает, что они ведут свое начало от скифской погребальной традиции сооружения катакомб. На Боспоре их появление связывают с притоком в города сарматского населения.

Для Боспора IV в. до н. э. характерно строительство каменных склепов, и склепов, вырубленных в скале. Их форма зависела от грунта (Ростовцев М.И., 1925, с. 255). Над ними большей частью насыпались курганы, но встречаются некрополи с могилами, вырубленными в скале и без курганных насыпей (Капошина С.И., 1959, с. 108 сл.; Гайдукевич В.Ф., 1959б, с. 154 сл.). В Ольвии большая часть каменных склепов относится к эпохе эллинизма и совсем немного к первым векам нашей эры (Парович-Пешикан М.Б., 1974, с. 38). Курганы окружают все города Северного Причерноморья, но особенно много их вокруг Пантикапея. Самые большие из курганов достигают высоты 25 м, но наиболее распространены курганы высотой от 5 до 10 м. Курганные насыпи для прочности часто делали из нескольких слоев камня, морской травы и земли. Многие курганы вокруг насыпи обносились канавкой или рвом, а также каменной оградой-крепидой. Основная группа курганов Северного Причерноморья была возведена в IV–III вв. до н. э., со II–I вв. до н. э. этот обычай уходит в прошлое, позднее курганов почти не сооружали, для захоронения, как правило, использовали курганы, возведенные в более ранний период. Единичные курганы позднего времени уступают ранним по высоте и по богатству (Цветаева Г.А., 1957а, с. 227 сл.). Чаще всего в курганах прослеживаются те же конструкции могил и черты обряда, что и в грунтовом некрополе. До IV в. до н. э. в могилах преобладают одиночные захоронения. Со строительством склепов появляются захоронения, содержащие несколько костяков, как например, в могильнике второй половины IV — первой половины III в. до н. э. в районе поселка им. Войкова близ Керчи (Капошина С.И., 1959).

На сельской территории античных городов могильники VI–IV вв. до н. э. как грунтовые, так и курганные, исследовались главным образом, на Керченском полуострове и вблизи Анапы. Они, по-видимому, принадлежали негреческому населению (Лесков А.М., 1961; Масленников А.А., 1976а, б, в; Яковенко Э.В., 1970, с. 113 сл.). Возможно, только в могильнике у поселения Южно-Чурубашское были погребены боспорские греки — владельцы усадьбы (Кругликова И.Т., 1975а, с. 218). Захоронения VI–IV вв. до н. э. отличаются разнообразием погребальных сооружений и обрядов: простые грунтовые могилы, захоронения в каменных ящиках, составленных из «дикарных» плит часто с каменными обкладками вокруг ящиков, подбойные могилы и склепы. Встречаются одиночные захоронения и могилы, содержащие до 22 погребенных. Ориентировка покойников различна, но преобладает западная. Положение погребенных чаще вытянутое, но встречается и скорченное. Для могильников первых веков нашей эры, открытых у сельских поселений Золотое, Семеновка, Ново-Отрадное, Кыз-Аул, Фронтовое II наиболее характерны простые грунтовые могилы, часто перекрытые плитами и могилы, обложенные каменными плитами с такими же перекрытиями, реже встречаются подбойные могилы и склепы. Встречаются могилы с одиночными и с многократными захоронениями. Преобладает восточная ориентация погребенных (Дирин А.А., 1896, с. 127 сл.; Гайдукевич В.Ф., 1959б, с. 137 сл.; Кругликова И.Т., 1960, с. 98 сл.; Арсеньева Т.М., 1970б, с. 82 сл.; Корпусова В.Н., 1971, с. 86 сл.). Стандартность в наборе погребального инвентаря видимо, свидетельствует о приблизительно одинаковом социальном положении сельского населения в первых веках нашей эры. Раскопан только один могильник конца III–IV вв. у с. Заморское (Корпусова В.Н., 1968, с. 16 сл.), где были земляные могилы с одиночными захоронениями.

С обрядом погребения связано изготовление саркофагов и погребальных памятников — рельефных плит и статуй. Деревянные саркофаги известны в Северном Причерноморье с самого начала существования античных городов, но они плохо сохранились (Сокольский Н.И., 1969а). Древнейший тип саркофага представлял собою ящик на ножках с двускатной крышкой. Этот тип сохранялся и позднее. В период расцвета Боспорского государства в IV–III вв. до н. э. были созданы не только роскошные каменные склепы с уступчатыми и коробовыми сводами, но и саркофаги с архитектурным декором, например, деревянный саркофаг из V кургана Юз-Обы (близ Пантикапея) (табл. CXXVI, 1). Его узкий фасад представляет как бы схему фасада храма с фронтоном и с акротериями на коньке и на углах в виде позолоченных пальметок с волютами, характерными для IV в. до н. э. (Ваулина М.П., 1971, с. 60, рис. 6–8). Позолоченный карниз состоит из сухариков и ов резной и токарной работы. Живописно сочетание различных пород дерева, вставок из тонких досок, окрашенных в красный цвет, окаймленных позолоченным киматием и нитью жемчужника. Еще большим богатством резных украшений отличается саркофаг, найденный близ Анапы в подкурганном каменном склепе III в. до н. э. (Иванова А.П., 1958, с. 95 сл.). На средней доске, окрашенной в розовый цвет и обрамленной тонко исполненным резным орнаментом лесбийского киматия и нити жемчужника, были укреплены резные позолоченные изображения нереид на гиппокампах, тритонах и драконах, везущих оружие Ахиллу (табл. CXXVI, 3, 4; CXXVII, 4). Ножки саркофага сделаны, как пилястры, с вертикальным углублением в середине, окрашенным в розовый цвет и заполненным резным позолоченным орнаментом, составленным из побегов аканфа, цветов и пальметт.

Наряду с деревянными саркофагами создавались мраморные и известняковые. Таманский мраморный саркофаг второй половины IV в. до н. э. монументальный, строгий, греческой работы (табл. CXXVI, 2) был открыт в кургане на Лысой горе к западу от станицы Таманской (Пятышева Н.В., 1949, с. 5, 6). Он имеет профилированное основание, украшенное рельефным лесбийским киматием. Гладкие стенки завершаются карнизом из крупных зубчиков, над ним жемчужник и овы. Мраморные акротерии размещены на коньке и на длинных сторонах двускатного перекрытия. В средней части розовые полосы, на них позолоченные розетты. В I в. н. э. типы саркофагов меняются и в конструкции и в декоре. Деревянный саркофаг, найденный в каменной гробнице к югу от Золотого кургана, имеет черты храма римского времени: подий на ступенчатом основании, стенки, расчлененные пилястрами и между ними узкими арками высокий антаблемент и двускатное перекрытие. С узкой стороны он открыт для впуска ложа с покойником, по углам были колонны, сохранились остатки синей краски на каннелюрах колонн и белой на остальных частях саркофага (Сокольский Н.И., 1969а, с. 58). Форма каменных саркофагов первых веков нашей эры упрощена. Огромный мраморный саркофаг I–II вв. из Керчи имеет совершенно гладкие стенки и тяжелую двускатную крышу с огромными, гладкими акротериями по углам. Монолитный каменный саркофаг I в. н. э., открытый в Керчи, имел округлую крышку (Блаватский В.Д., 1962а, с. 78–63, рис. 55). Некоторые саркофаги этого времени из местного известняка снаружи ничем не украшенные, внутри были расписаны по штукатурке подобно росписям склепов (Ростовцев М.И., 1912а, табл. XCII–XCIV) (табл. CVII, 4). Уникальным является роскошный мраморный саркофаг из Мирмекия II в. н. э. Саркофаг сильно поврежден. На его стенках в рельефе представлены сцены из сказания об Ахилле, на крышке саркофага — возлежащие мужчина и женщина (Марти Ю.Ю., 1926, с. 11, 12, рис. 5; Блаватский В.Д., 1947а, с. 100, 101, рис. 66). Кроме резных орнаментов, деревянные саркофаги, особенно боспорские, уже с конца V в. до н. э. украшались инкрустациями из слоновой кости, резными деревянными фигурами и терракотовыми прилепами. К IV в. до н. э. относятся пластины слоновой кости, прикреплявшиеся к стенкам саркофага из кургана Куль-Обы (Передольская А.А., 1945б, с. 47–67, рис. III, IV). По своему стилю рисунок близок краснофигурным росписям на вазах и аттическим рельефам конца V — начала IV в. до н. э. Сюжеты изображений — похищение дочерей царя Левкиппа Диоскурами и суд Париса (табл. CXXVII, 1).

С начала I в. н. э. по II в. н. э. распространяются украшения из гипса и глины (Берзина С.Я., 1962, с. 237, сл., рис. 1–3, 9-11). В Ольвии найдены фрагменты полихромных гипсовых орнаментов, украшавших деревянные саркофаги (Фармаковский Б.В., 1906а, с. 30, 31), в Тиритаке в погребениях I в. в земляном склепе обнаружены разнообразные гипсовые прилепы; архитектурные детали (Блаватский В.Д., 1941в, с. 68 сл., рис. 106, 107) (табл. CXXVII, 6), изображения апотропического значения (маска Медузы), хтонического значения, связанные с культом Деметры и Диониса, театральные маски, маски силена, пана, менад, Диониса (Watzinger С., 1905, с. 52). С особой экспрессией изображается миф о гибели детей Ниобы. Выделяются 25 типов фигурок ниобид (Жебелев С.А., 1901, рис. 1-25). Деревянный саркофаг, найденный в 1874 г., был украшен гипсовыми фигурами ниобид, размещенными между приставными колонками (табл. CXXVI, 6). В Пантикапее найдена форма для оттискивания фигуры умирающей ниобиды, принадлежащая руке хорошего местного мастера (Блаватский В.Д., 1951а, с. 223, рис. 73, 3).

К погребальному обряду относится установка на могиле памятника с именем умершего. Самые древние надгробные стелы имели вид плиты с надписью — именем умершего. Такова стела Метродота, сына Аполлодора (начало V в. до н. э.) из Керчи (КБН, 207). Но уже в V в. появляется более сложный тип — плита, завершающаяся акротерием в виде пальметты (табл. CXXVIII, 1). В одном из курганов Фанагории был обнаружен огромный мраморный акротерий, очевидно, привезенный из Аттики (табл. CXXVIII, 2). Уже в V в. до н. э. в Аттике появились надгробия с изображением умершего, стоящего или сидящего, обрамленного столбами или колоннами, на которых лежит антаблемент, а над ними поднимается фронтон с акротериями: создается героизированный образ умершего. Этот тип надгробий в Северном Причерноморье встречается чаще всего со II в. до н. э. по II в. н. э. В центре фронтона нередко помещена розетта. Свободное пространство над фронтоном также украшено розеттами (табл. CIV, 1). В первые века нашей эры встречаются двух- и трехъярусные стелы, где повторены основные типы изображений — возлежащего на ложе умершего, пирующего как герой у столика с явствами; ниже он же вооруженный на коне, около него слуги, еще ниже сидящая на троне женщина в грустной позе (табл. CIV, 6). На этих стелах встречаются и мифологические образы, как например, Гермес Психопомп, сопровождающий умершего в страну мертвых. Иногда он изображен на фронтоне (Иванова А.П., 1961, табл. 13, 47) как и Великая Богиня на стеле из Танаиса (Болтунова А.И., 1972, с. 281).

На могилах ставили статуи умершего. Такие статуи в виде фигур, стоящих на постаменте, нередко изображаются и на надгробных стелах. Например, на стеле Деметрия (I в. н. э.) из Пантикапея видим статую всадника рядом с воином (табл. CIV, 4). В первые века нашей эры популярен тип статуи женщины в длинном хитоне и покрывале, которое она придерживает у груди правой рукой (табл. CIII, 4, 6). Эти статуи различного качества исполнения — яркие образцы местной скульптуры. Более ранние изображения на стелах повторяют античные типы (табл. CXXVIII, 6). На более поздних надгробиях тот же тип схематизирован (табл. CIV, 1). Излюбленными сюжетами изображений на надгробиях I–II вв. являются типы вооруженных всадников.

Особую группу представляют надгробия Херсонеса. При раскопках башни Зенона были открыты великолепной сохранности надгробные плиты IV–III вв. до н. э. из местного известняка с архитектурным тонко исполненным орнаментом, сохранившим полихромию. Они завершались или акротерием или фронтоном, а под ним в барельефе изображены или оружие, или принадлежности палестрита (стригиль и алабастр) или перевязь и вырезанное или написанное краской имя умершего (табл. CXXVIII, 3–5). Надгробия этого типа свидетельствуют о сохранении чисто греческих традиций в местном искусстве Херсонеса (Даниленко В.Н., 1969, с. 29 сл., рис. 13–21; Колесникова Л.Г., 1969 с 44 сл., рис. 22–27; Стржелецкий С.Ф., 1969а, с. 7 сл., рис. 7). В период зависимости от Боспора в Херсонес проникают типы боспорских стел с рельефными изображениями, например, сидящей в кресле женщины или стоящих фигур (Соломоник Э.И., 1974, рис. 53). В первые века нашей эры заметно влияние римского искусства (Белов Г.Д., 1938а, с. 66 сл.; АСХ, рис. 180, 182–188) (табл. CV, 1, 4, 6). Известна серия херсонесских надгробий, связанная с римскими солдатами. Они повторяют тип изображения умершего в виде бюста, принятый на надгробиях Италии и западных римских провинций и имеют латинскую надпись. Эти изображения исполнены с явной тенденцией к портретному сходству, свойственной римскому портрету. Ярким образцом является надгробие солдата Аврелия Виктора (табл. CV, 6) Портрет и надпись исполнены на мраморной доске (Белов Г.Д., 1948а, табл. XIV). Надгробие II в. Аврелия Сальвиана трубача XII Клавдиева легиона (табл. CV, 5) (Блаватский В.Д., 1961а, с. 87, рис. 31). Ко II–III вв. н. э. относится надгробие Люция Фурия Севта, префекта первой когорты фракийского отряда, происходящее возможно, из Харакса (табл. CIV, 5). Оно находит аналогии во фракийском искусстве.

Жители античных городов Северного Причерноморья в своем быту старались следовать привычному для греков образу жизни, особенно это заметно в раннее время. Позднее на греческий уклад жизни наложился некоторый варварский отпечаток.

Археологические материалы являются основным источником для воссоздания быта обитателей античных городов и сельских поселений Северного Причерноморья. Иногда предметы, окружающие людей в их повседневной жизни, приходится реконструировать по находкам фрагментов вещей, на основании их воспроизведений на настенных росписях склепов, на надгробных рельефах или других памятниках искусства (табл. CVII, 4; CX; CXXI, 3). Это особенно касается изделий из дерева и тканей, например, мебели, ковров, одежды.

Повседневная мебель изготавливалась главным образом из дерева и отделывалась костью, металлом. С эпохи эллинизма, когда металлические изделия получили более широкое распространение, из металла делали основу для ложа, треножники для светильников. Мебель из камня, особенно из мрамора, имела парадный характер. Вместе с тем столики, лежанки, лари и кормушки, сложенные из плохо отработанных каменных плит, присутствуют во многих жилищах рядового сельского поселения Боспора, особенно в первые века нашей эры.

Детали мебели или ее украшения, найденные в Северном Причерноморье, дают возможность реконструировать некоторые типы мебели, употреблявшиеся в городах (Сокольский Н.И., 1971, с. 87 сл.). Ложа представляли собой прямоугольную деревянную раму, на которую натягивалась сетка из веревок или полос кожи или ее делали из деревянных полос. Ложе имело приподнятое изголовье и ножки различной конфигурации. Особенно роскошные ложа имели инкрустации и накладки из золота, серебра, черепахи или слоновой кости. Костяные накладки с волютами и стеклянными инкрустациями в центре волют были найдены в кургане Куль-Оба (табл. CXXIX, 6), в Мирмекии, Парфении, в поселении Золотое Восточное и других местах. Все они, кроме куль-обской, местного производства. Применение металлических частей и украшений возрастает в эллинистический период. Для этого времени характерно завершение изголовья ложа в виде головы льва, лошади, утки и т. д. В первые века нашей эры применялись ложа с одним изогнутым изголовьем (табл. CXXIX, 10–12), с двумя высокими бортами (табл. CXXIX, 13, 15) и со спинкой (табл. CXXIX, 14).

Мебель жилых помещений составляли так же столы, кресла, стулья и табуреты. Стулья VI–V вв. до н. э. иногда украшались навершиями из слоновой кости в виде лебединой головы (табл. CXXIX, 2а). Известные нам по архаическим терракотам Северного Причерноморья кресла имели прямую спинку с выступами по углам, прямые ножки и подлокотники. Для IV в. до н. э. характерны, видимо, ножки изогнутой формы, как на мраморном кресле из Пантикапея (табл. CXVIII, 2). Особенностью кресел и стульев первых веков нашей эры является их прямоугольная форма — прямые спинки и ножки, а также обильное применение точеных деталей (табл. CXXIX, 16–24). Отличие кресла от стула заключалось только в наличии у кресла подлокотников, как прямых, так и точеных, в виде аркады (табл. CXXIX, 21, 22), а иногда и украшенных на концах искусно выточенными из дерева бараньими головками или фигурами сфинксов (табл. CXXIX, 21). Известны кресла с полукруглой спинкой, переходящей в борта, о чем свидетельствуют терракотовые изображения и росписи саркофага I в. из Пантикапея (АДЖ, табл. XVII, 1) (табл. CXXIX, 18, 25). На сиденья стульев и кресел клали подушки.

Табуреты уже в раннюю эпоху имели точеные ножки и напоминали стулья, лишенные спинок (табл. CXXIX, 26). Сиденье составляла кожаная сетка, натянутая на раму. Употреблялись и более простые по конструкции табуреты тумбообразной формы (табл. CXXIX, 27).

Столы — трапедзы в архаическую и классическую эпохи также, как и в Средиземноморье, были, по-видимому, в основном прямоугольными. Изображения прямоугольных столов на четырех или двух сплошных ножках встречаются на рельефах (Соколов Г.И., 1973, с. 134), на надгробьях и в росписях склепов (Сокольский Н.И., 1971, табл. VIII, 15). На Фанагорийском надгробии Агафа II в. н. э. изображен прямоугольный стол на трех ножках (Кобылина М.М., 1956, рис. 23, 1) подобный распространенным в Греции в VI–V вв. до н. э. Широкое применение, особенно с эпохи эллинизма, имели круглые столы на трех ножках. Чаще всего они были деревянными, но делали их также из мрамора, иногда из металла. Нижняя часть ножек была оформлена в виде копыт (табл. CXXIX, 29–32). Верхняя часть ножек могла иметь скульптурное оформление в виде головки животного (табл. CXXIX, 29). Использовались также небольшие столики на одной ножке, имевшие парадный или подсобный характер (табл. CXXIX, 33, 34). Мраморные столы служили монументальной парадной мебелью. В домах простых жителей, особенно живущих в сельских поселках, мебель была примитивной, часто ею служили плоские каменные плиты, из которых сооружались каменные лари, лежанки, каменные столики (Кругликова И.Т., 1970б, с. 17, 64; 1975а, с. 97; Гайдукевич В.Ф., 1958б, с. 51, рис. 38, с. 115, рис. 117).

Сундуки в виде деревянных ящиков или ларей с крышкой, вращающейся на шарнирах, использовались для хранения одежды, различных ценных предметов и утвари. Сундуки могли иметь бронзовые оковки, ручки, замки. Для сундуков I–IV вв. н. э. характерны прямоугольная форма и плоская крышка. Широкое распространение арок в строительстве сказалось на орнаментации мебели, и на украшениях сундуков, что видно на их терракотовых моделях (табл. СXXХ, 3).

В убранстве жилищ большую роль играли ковры, подушки, покрывала, занавески. На своде Васюринского склепа изображен синий ковер с темно-красной каймой и кистями по углам (АДЖ, с. 62, табл. XV). Коврами пользовались в палатках или юртах, ставившихся в окрестностях города в летнее время (АДЖ, с. 173). К предметам внутреннего убранства дома относились также портреты в деревянных рамах, как это видно в росписи саркофага 1900 г., терракоты с изображением бытовых сцен и комических сюжетов (ТСП), фигурные вазы и светильники и др.

Для хранения запасов зерна, солений, вина пользовались пифосами, частично врывавшимися в землю. Вино, масло хранились также в амфорах. При переливании жидкости пользовались глиняными воронками (Кругликова И.Т., 1970б, с. 27, рис. 18), для изготовления сыра служили сосуды с отверстиями, иногда на трех ножках (Кругликова И.Т., 1963б, с. 47, рис. 17, 5; Гайдукевич В.Ф., 1958в, с. 72–73, рис. 64а, б). В хозяйстве использовались плетеные корзины (Сокольский Н.И., 1971, рис. 74, 75, 77). Употреблялись ложки различной формы и из разного материала (кости, металла, дерева). Небольшие ложечки, найденные в Херсонесе, Ольвии (Финогенова С.И., 1967, с. 161, рис. 8, 1; 9, 4, 6) применялись для дозировки при приеме лекарств, ими пользовались и как туалетными ложечками (Кругликова И.Т., 1969, с. 107, рис. 9, 5; Парович-Пешикан М.Б., 1974, с. 137, рис. 105, 14).

Для приготовления пищи горшки или сковороды ставились на специальные боченкообразные подставки, внутри которых разжигались угли (табл. CXXXI). Это была своеобразная переносная печь, употребляемая от VI в. до н. э. по III в. н. э. (Зеест И.Б., Марченко И.Д., 1962, с. 161). Употреблялись также более низкие жаровни для жарения на вертеле и выпечки хлеба. Для нагревания воды в первые века нашей эры пользовались цилиндрическими бронзовыми сосудами в форме большого бака с подогревом и с носиком в виде литой головы силена, имеющим краник. Кроме переносных печей-жаровен в домах сооружались очаги из камней и глины. Для архаической эпохи характерны округлые в плане очаги, сделанные из камней, обмазанных глиной внутри топки (Гайдукевич В.Ф., 1949, с. 37 сл.; 1952б, с. 76, рис. 90; Кругликова И.Т., 1975а, с. 33; Блаватский В.Д., 1955в, с. 77). В первые века нашей эры наряду с печами овальной формы (Бураков А.В., 1976, с. 19; Кругликова И.Т., 1975а, с. 117) получили распространение печи прямоугольной формы, со стенками из каменных плит, поставленных на ребро и обмазанных глиной с внутренней стороны. Посредине также был каменный или глинобитный столб, иногда — два (см. Кругликова И.Т., 1975а, с. 112, рис. 58) для поддержания глиняной плиты. Пол несколько приподнят от пола, он выложен камнем или обмазан глиной, обожженной до прочности черепка (Бураков А.В., 1976, с. 43 сл.; Кругликова И.Т., 1970б, с. 59). Над печью II–III вв. имелось окно для вытяжки дыма, для чего в глиняной крышке печи проделано отверстие (Гайдукевич В.Ф., 1958б, с. 34, 77). Печь служила и для обогрева помещения и для приготовления пищи. Рядом с печью обычно была ямка для выгребания золы. Известны также глиняные полукольца для установки сосудов в печи при варке пищи (Сокольский Н.И., 1966б, с. 134, рис. 6, 2; с. 137, рис. 9).

Светильники для освещения жилищ были очень разнообразны. Наиболее распространены были глиняные. Светильники VI–V вв. до н. э., находимые в Северном Причерноморье, сделаны на гончарном круге. Они имели круглую форму со слегка загнутыми внутрь краями, открытое вместилище для масла, один или два выступающих рожка для фитиля и петлеобразную горизонтально поставленную ручку (табл. CXXXII, 1–6). Последняя, впрочем, могла отсутствовать. Импортные светильники, привозимые из Аттики и Малой Азии, были покрыты черным лаком. Местные светильники, подражая по форме импортным, были худшего качества. Иногда на дне светильников, в центре, была втулка для насаживания их на вертикальный стержень подставки (Вальдгауэр О.Ф., 1914, табл. I, 7, 9, 10; II, 24, 25; Гайдукевич В.Ф., 1952а, с. 197, рис. 107). В IV–III вв. до н. э. форма светильников начинает изменяться: отверстие для масла становится уже, а стенка несколько выше (табл. CXXXI, 8-10; Вальдгауэр О.Ф., 1914, табл. II). Со II–I вв. до н. э. светильники оттискивались в формах и составлялись из двух частей. Вместилище для масла было закрыто верхним щитком, на котором было оттиснуто рельефное изображение или орнамент; для наливания масла имелось специальное небольшое отверстие (табл. CXXXI, 8-10). Округлый или заостренный рожок стал более вытянутым, ручка поставлена вертикально. Формы светильников этого времени более разнообразны. Иногда светильники делались вместе с высокой подставкой (табл. CXXXII, 14) (Кругликова И.Т., 1962в, с. 222). Встречались светильники, укрепленные на статуэтках (Кругликова И.Т., 1975б, с. 52; Гайдукевич В.Ф., 1958б, с. 82, рис. 75). В Северном Причерноморье применялись также многорожковые светильники, сделанные из серой глины и покрытые черной матовой краской (табл. CXXXII, 17, 18) (Кобылина М.М., 1966б, с. 179). Светильники первых веков нашей эры также оттиснутые в форме, имеют менее выступающий рожок, они отличаются орнаментацией щитка, округлой или заостренной формой рожка и качеством покрывающего их красного лака. Для III–IV вв, характерна яйцевидная форма светильников со стилизованным орнаментом в виде лавровых или пальмовых листьев (Гайдукевич В.Ф., 1958б, с. 40). Интересные херсонесские светильники III–IV вв. с клеймом мастера XPϒCOϒ (Щеглов А.Н., 1961б). Местные лепные светильники имеют или ладьевидную форму, или форму открытой чаши на высокой ножке (Кругликова И.Т., 1966а, с. 77, рис. 17; с. 141, рис. 31). Импортные бронзовые светильники особенно многочисленные в первые века нашей эры, имели различные рельефные изображения и нередко ставились или подвешивались на высокие металлические подставки — канделябры (Книпович Т.Н., 1949а, с. 50 сл.; Шелов Д.Б., 1972а).

Обычными находками среди предметов быта были гребни, главным образом деревянные, двусторонние. Наиболее ранние экземпляры VI–II вв. до н. э. (табл. СXXХ, 8, 9) имели немного вогнутые стороны, иногда были украшены нарезным орнаментом (Сокольский Н.И., 1971, с. 138 сл.). К I–II вв. н. э. относится целый ряд гребней, имеющих в середине прорезные греческие буквы, обозначающие дар: «дар хозяйке», «дар сестре» и т. д. (табл. СXXХ, 10). Для гребней III–IV вв. н. э. характерна орнаментация концентрическими кружками. Один из позднеантичных костяных гребней был украшен бронзовыми заклепками (табл. СXXХ, 12). Гребни хранились в футлярах с выдвижными крышками. В Керчи найден был футляр с тремя отделениями, в одном из них лежал гребень, в другом — зеркало (табл. СXXХ, 11) (ОАК, 1899, с. 129). В Танаисе была найдена круглая бронзовая коробочка — возможно также футляр для зеркала (Арсеньева Т.М., 1977а, с. 132).

К мелким предметам, характерным для женского быта, относятся также туалетные палочки и шпильки. Интересны футляры для швейных принадлежностей, напоминающие современные. Это деревянный футляр в виде цилиндра длиной 11 см со снимающимся колпачком; они имел внутри катушку, на которую наматывались нитки разного цвета, а в полое ее отверстие вставлялись иголки. Известны деревянные и бронзовые иглы (со II в. до н. э.) (Сокольский Н.И., 1971, с. 215 сл.; Парович-Пешикан М.Б., 1974, с. 138).

Для хранения мелких предметов употреблялись деревянные ларцы, напоминающие своей формой сундуки и деревянные коробки. Ларцы часто имели ножки в виде львиных лап, и были украшены резными колонками, инкрустацией, росписью и представляли собой дорогие предметы. Изредка ларцы украшались костью. В Фанагории найден ларец, обтянутый материей, а в Керчи — кожей (Сокольский Н.И., 1971, с. 130 сл.). В первые века нашей эры пользовались ларцами с двускатной или пирамидальной крышкой. Часты находки бронзовых ключей-перстней от ларцов (Кругликова И.Т., 1966а, с. 135, рис. 28, 1).

Леканы — женские глиняные туалетные сосуды — были особенно распространены с IV в. до н. э. Это приземистый сосуд с двумя ручками и крышкой, на которой в краснофигурной технике живописи часто изображены сцены из жизни богатой гречанки — облачение ее в одежды и украшения с помощью служанок. Неотъемлемым персонажем этих сцен является изображение Эрота, парящего над красавицей. В Пантикапее найдены обломки лекан известных аттических мастеров росписи V в. до н. э. (Лосева Н.М., 1962, с. 168, рис. 2, с. 171), большинство же фрагментов лекан относится к IV в. до н. э. (Цветаева Г.А., 1957б, с. 193, рис. 5, 1, 2). В I–III вв. н. э. применялись для туалетных целей шкатулки с выдвижной крышкой (табл. СXXХ, 3), которые заменили леканы.

Пиксиды — небольшие шкатулки с крышкой так же применялись для туалетных целей — хранения белил, румян, шпилек и т. д. Пиксиды делались из обожженной глины, кости, но чаще всего, особенно с эпохи эллинизма — из дерева (табл. СXXХ, 7). Они отличаются высоким качеством токарной работы, разнообразием форм (цилиндрическая, шаровидная, рюмкообразная и др.) и орнаментации (табл. СXXХ, 4–6; Сокольский Н.И., 1971, с. 199 сл.). Часто цилиндрические пиксиды имели запоры и вокруг замочного выреза украшались кружками, что характерно для пиксид I–II вв. Реже встречались горшечкообразные пиксиды со сложной профилировкой. Для III–IV вв. характерны пиксиды без орнамента, с плоской крышкой и дном.

Зеркало было необходимой принадлежностью быта богатых женщин. Бронзовые зеркала встречались во все периоды истории античных государств (табл. CLXV). Для V в. до н. э. характерны массивные зеркала с литыми бронзовыми дисками и ручкой, украшенной аппликацией волютами и пальметтой из серебра с золотой отделкой (Билимович З.А., 1973, с. 42 сл.). Это были очень дорогие зеркала, которые берегли и передавали по наследству. Находят их главным образом в богатых курганных погребениях столицы Боспора и в крупных городах — Ольвии (Прушевская Е.О., 1955, с. 330), Нимфее (Силантьева Л.Ф., 1959, с. 66, 104). В III–I вв. до н. э. получают распространение зеркала в виде плоского диска, форма их в основе античная. Большинство зеркал, распространенных в первые века нашей эры, связаны с сарматской культурной традицией (Книпович Т.Н., 1949а, с. 55 и сл.). Это небольшие зеркала с боковым ушком или петлей в центре и с орнаментом с оборотной стороны (Шелов Д.Б., 1961а, табл. XXXVII, 1; Арсеньева Т.М., 1977а, табл. XXXVII, 1–5; XXXVIII, 1). Их часто находят в могилах в разбитом виде, что объясняется влиянием сарматских погребальных обычаев.

Металлические золотые и серебряные туалетные сосуды были распространены в первые века нашей эры. Золотой флакон, украшенный в боспорско-сарматском стиле гранатами, найден в погребении первой половины III в. боспорского царя Рескупорида III (Прушевская Е.О., 1955, с. 352, рис. 38), серебряные флаконы I в. — в погребениях Танаиса (Шелов Д.Б., 1961а, с. 81, табл. X, 5, 6).

Детские игрушки находили главным образом в погребениях. Чаще всего сделаны они из обожженной глины. Найдены погремушки VI в. до н. э., напоминающие современные (табл. CXXXIV, 1) и I–II вв. в виде двустворчатой раковины (табл. CXXXIV, 12) (Чуистова Л.И., 1959, с. 240) или в виде колыбели, на которой изображен лежащий ребенок со скрещенными ножками, придерживающий рукой игрушечного оленя и спираль (табл. CXXXIV, 20) (Силантьева Л.Ф., 1974, табл. 49, 2). Куклы с подвесными ногами и руками известны в погребениях Северного Причерноморья с V в. до н. э. (табл. CXXXIV, 9, 10) (Силантьева Л.Ф., 1959; 1974, с. 5 сл., табл. 4, № 1), I–II вв. датируется игрушечный воин с подвесными ногами (ТСП, с. 55, табл. 47, 5). К этому же времени относится деревянная игрушка — горит с луком (Сокольский Н.И., 1971, рис. 68). Любимыми игрушками, очевидно, были и терракотовые разнообразные повозочки, запряженные бычками (первые века нашей эры) (табл. CXXXIV, 13–15, 19) (Сокольский Н.И., 1971, табл. XX, 1, 3; Силантьева Л.Ф., 1974, табл. 51, 52). К этому же времени относится терракотовая лошадка на колесиках, найденная в Херсонесе (табл. CXXXIV, 16) (Белов Г.Д., 1970, табл. 18, 3). В детских погребениях эпохи эллинизма и позднее встречаются также игрушки — изображения различных животных, птиц, собак, барашков, петухов. Кроме перечисленных игрушек, часто находят также костяные астрагалы («бабки») (Кругликова И.Т., 1968, с. 209).

Глиняная посуда встречается в большом количестве, как в богатых, так и в бедных жилищах, по способу производства она делится на гончарную и лепную, по назначению различаются столовые и кухонные сосуды, керамическая тара, декоративные вазы, керамические светильники, туалетные и палестрические сосуды. Глиняные сосуды разделяются и по способу орнаментации поверхности на расписные, чернолаковые и краснолаковые, фигурные и рельефные вазы; выделяется гончарная посуда без специального покрытия поверхности.

Гончарная посуда была наиболее распространенной. Формы ее, как импортной, так и местной, были чрезвычайно разнообразны (табл. CXXXV–CXXXVII). Особенно большим разнообразием отличалась столовая посуда, подаваемая на пирах. Вино подавалось в амфорах, пеликах, кувшинах-ольпах и ойнохоях, вода — в трехручных сосудах — гидриях; для смешивания вина с водой применялись кратеры, диносы, для охлаждения воды — псикторы, заполненные снегом и вставляемые в кратеры, для разливания вина — киафы. Вино пили из киликов, канфаров, ритонов, фиал и из более емких застольных чаш — скифосов, котил, кубков. Еда раскладывалась на тарелках, рыбных блюдах. Употреблялись солонки, гутусы для кормления детей, чаши. К сосудам для растительного масла и благовоний относятся палестрические сосуды-арибаллы, алабастры, бомбилии и туалетные сосуды — лекифы, амфориски, аски, флаконы. В быту употреблялись также глиняные сосуды для косметики и хранения украшений — пиксиды и леканы, а также тазы для умывания — лутерии. Среди кухонной посуды были разнообразные горшки, кастрюли с крышками (табл. CXXXVIII, 1, 9, 10, 24), глиняные сковороды (табл. CXXXVIII, 26, 27), всевозможные кувшины, миски и т. д. (табл. CXXXVIII, 2–8, 11–23, 29–43). Сосудами, служившими тарой, были пифосы для хранения зерна и жидкостей, амфоры для перевозки и хранения вина и масла.

Древнейшей античной посудой, поступавшей в VII–VI вв. до н. э. в Северное Причерноморье из Средиземноморья, являлись изделия восточно-греческих центров — так называемая родосско-ионийская керамика, или родосско-милетская, производившаяся в Ионии (табл. CXXXIX; CXL). Она характеризуется особым стилем росписи, называемым ориентализирующим. Роспись родосско-ионийской керамики наносилась на поверхность сосуда, предварительно покрытую светлой облицовкой кремового цвета из разжиженной глины высокого качества. В росписи фигурируют стилизованные изображения животных, птиц, рыб и фантастических существ — сирены, сфинкса, крылатого коня и др. Рисунок контурный и силуэтный — чернофигурный. Последний появляется в ионийской керамике в середине VI в. до н. э. (Блаватский В.Д., 1953в, с. 22, 80 сл.; Копейкина Л.В., 1970, с. 93 и сл.). Часто употреблялись накладные краски — белая и пурпурная (Копейкина Л.В., 1976, с. 138). Фон заполнялся различными орнаментальными элементами — розетками, крестиками, кружками, побегами плюща, точками и пятнами лака и другими растительными и геометрическими мотивами. Древнейшие находки этой керамики относятся уже к самому началу освоения греками этой области — ко второй половине VII — началу VI в. до н. э. (табл. CXXXIX). Одним из древнейших образцов родосско-ионийской керамики, найденной в Северном Причерноморье, является родосская ойнохоя 30-х гг. VII в. до н. э. из погребения на Темир-горе, вблизи Пантикапея (Копейкина Л.В., 1972). Изображения отдельных фигур имеются на келебе конца VII в. до н. э. из поселения на острове Березань (табл. CXXXIX, 1) и на амфоре первой половины VI в. до н. э. из Пантикапея (табл. CXL, 8). К последней четверти VI в. до н. э. относится родосская амфора — стампос из Березани, украшенная росписью коврового стиля с изображением льва, нападающего на оленя (табл. CXL, 5). Широко ввозятся в первой половине VI в. до н. э. сосуды с росписью стиля «фикеллура», как например, амфориск из Пантикапея середины VI в. до н, э. (табл. CXLI, 6). Особенно характерен для росписи этой группы орнамент в виде лепестков лотоса и полумесяцев. Встречаются также и фигурные изображения (Блаватский В.Д., 1953в, с. 98). Значительную группу составляла керамика, изготовлявшаяся, возможно, в Навкратисе — греческой колонии в Египте. Главными особенностями ее являются покрытие белой облицовкой, по которой наносились черным лаком фигурные изображения или линейный орнамент. Рисунок фигурных изображений в эпоху расцвета стиля — контурный (Энман Н.А., 1911, с. 142 сл.) (табл. CXLI, 3), а позднее — силуэтный с гравировкой (табл. CXLI, 4) (Книпович Т.Н., 1941, с. 113). В середине VI в. до н. э. начинают ввозиться также ионийская керамика клазоменского стиля (табл. CXLI, 1, 5) с характерной красочной росписью (Энман Н.А., 1912, табл. VII–IX; Книпович Т.Н., 1927, с. 85–101; Сидорова Н.А., 1962, с. 104). Наиболее значительное место среди ионийской керамики в северопонтийских городах занимали сосуды с орнаментальной росписью в виде поясков, волнистых линий и различных комбинаций геометрического узора (Шмидт Р.В., 1952, с. 239 сл.) (табл. CXL, 2–4, 6, 7, 9). Во второй и третьей четверти VI в. до н. э. встречается коринфская керамика ориентализирующего типа — коврового или в виде отдельных изображений, — по преимуществу более поздние экземпляры (Борисковская С.П., 1972). Это — амфориск из Ольвии, роспись которого выполнена в манере мастера Амперсанда первой половины VI в. до н. э. (табл. CXLI, 7). В значительном количестве представлены сосуды мелких форм — арибаллы, скифосы, с чисто декоративными растительными и геометрическими орнаментами (Малев И.П., 1914; Шмидт Р.В., 1952, с. 236) (табл. CXLI, 2).

Аттическая керамика начала поступать в Северное Причерноморье около середины VI в. до н. э. Среди импортных сосудов с чернофигурной росписью аттические (табл. CXLII) занимают первое место. Есть фрагменты ваз, расписанных прославленными мастерами вазописи VI в. до н. э., например, Лидосом (Горбунова К.С., 1964, с. 297). Особую группу составляют килики с мелкофигурной росписью (табл. CXLII, 5), в том числе расписанные Тлесоном — выдающимся афинским вазописцем третьей четверти VI в. до н. э. (Скуднова В.М., 1957в; Горбунова К.С., 1966). В первой половине V в. до н. э. усиливается ввоз ваз чернофигурного стиля (Книпович Т.Н., 1955б, с. 362). Продолжают поступать они и в IV в. до н. э., когда этот стиль господствует лишь на панафинейских и псевдо-панафинейских амфорах (Радлов Н.Э., 1912; Пиотровский А.И., 1927) (табл. CXXXIII, 5, 6), выдававшихся в качестве приза на спортивных состязаниях, которыми сопровождались Большие и Малые Панафинеи — празднества, устраиваемые в Афинах в честь богини Афины. Росписи панафинейских амфор подражали амфориски с изображениями Афины на лицевой стороне и атлетов — победителей на оборотной (Блаватский В.Д., 1953в, с. 262, сл.). С конца VI в. до н. э. в Аттике начинается производство краснофигурных ваз, в большом количестве ввозимых в Северное Причерноморье. Краснофигурные изображения на них наносились контурными линиями на поверхность сосуда, оставленную в цвете глины, после чего фон изображения покрывался черным лаком (табл. CXLIII). Характерна тщательная моделировка деталей (табл. CXLIII, 6). В V в. до н. э. аттический черный лак отличается особо высоким качеством, приобретая блеск, близкий к зеркальному. В конце VI — начале V в. до н. э. в краснофигурной живописи господствует так называемый строгий стиль (табл. CXLIII, 1, 2, 6, 7), в котором изображения отличаются еще сильной условностью в трактовке фигур. С середины V в. до н. э. строгий стиль сменяется свободным стилем (Блаватский В.Д., 1953в, с. 192 сл.). Для него характерна большая реалистичность и объемность изображений, передача фигур в смелых ракурсах и непринужденных позах (табл. CXLIII, 3–5). В 20-х годах V в. до н. э. появляется так называемый роскошный стиль, отличающийся более сложными композициями, с ярко выраженной динамикой. Вазы роскошного стиля находили по преимуществу в Пантикапее и в его округе, отчего данный стиль получил также название керченского. Он был особенно распространен в IV в. до н. э. (Книпович Т.Н., 1955б, с. 363). Образцом его служит кальпида IV в. до н. э. со сценой приношения даров новобрачной (табл. CXXXIII, 4) и гидрия из Пантикапея. Чаще всего находят вазы беглого стиля IV — первой половины III в. до н. э., знаменующего упадок краснофигурной живописи (Блаватский В.Д., 1953в, с. 220), а также сосуды с чисто орнаментальной росписью, например, арибаллические лекифы с краснофигурной пальметкой (табл. CXXXIII, 8) и преимущественно на Боспоре — пелики со сценами, связанными с мифами об амазонках, аримаспах и т. д. (Кобылина М.М., 1951г) (табл. CXII, 2, 3).

Выдающееся место среди находок аттической керамики занимают фигурные сосуды — арибаллические лекифы в виде Афродиты, рождающейся из раковины, сфинкса и сирены (найденные в Фанагории) (Фармаковский Б.В., 1921б), а также три арибаллических лекифа конца V — начала IV в. до н. э. из Пантикапея с надписью «Ксенофант афинянин сделал» (Передольская А.А., 1945 а, с. 46–67) (табл. CXII, 7). Из рельефных полихромных сосудов интересен туалетный флакон второй половины IV в. до н. э. с изображением на лицевой стороне головы Плутона, а его обратная сторона сделана в виде раковины (Шкорпил В.В., 1904, рис. 22). Чернолаковая посуда без росписей была широко распространена в Северном Причерноморье. Иногда чернолаковые килики, чашки и тарелки украшались по внутренней стороне донышка различной орнаментацией в виде резной лучевой розетки или концентрических кругов штампованных ов и пальметок, соединенных между собой резными дужками, что характерно для конца V–IV вв. до н. э. Орнамент в виде штампованных пальметок держится вплоть до I в. до н. э. Кроме того, для V в. до н. э. характерен штампованный орнамент на стенках чернолаковых амфорисков и канфаров — в виде ов, меандра и растительных побегов (табл. CXLIV, 1, 4). Сосуды с росписью по светлому фону — лагиносы характерны для эпохи эллинизма. В позднеэллинистический период распространяются сосуды других форм со скромной росписью в виде поясков и растительных гирлянд (табл. CXLIV, 6). Была распространена также чернолаковая посуда с накладной росписью (табл. CXLIV, 1, 2, 4, 5, 7–9). Иногда сосуды покрывались разноцветными красками и позолотой, дошедшими до нас в виде ничтожных следов. Черный лак керамики этой группы отличается ухудшенным качеством. Он утрачивает свой былой блеск и глубину черного цвета, приобретая тусклый, порой коричневый и бурый оттенки. При определенном режиме обжига этот лак приобретал красный цвет. Роспись керамики данной группы воспроизводил либо растительные мотивы — побеги плюща, виноградные лозы, цветочные гирлянды, либо морскую волну с дельфинами; шашечный узор в сочетании с вписанными прямоугольниками, ожерелья с зерновидными подвесками и гирляндами — тениями, розетты, точечный орнамент и другие орнаментальные мотивы. Вазы этой группы нередко украшались на ручках рельефными масками сатиров и менад. Некоторые из кубков с подобной росписью имеют посвятительные надписи, нанесенные жидкой глиной (табл. CXLIV, 1). Роспись наносилась на верхнюю часть сосуда, нижняя часто выделывалась в виде канелюр (табл. CXLIV, 2, 5, 9), что становится характерным для чернолаковых сосудов, начиная с IV в. до н. э. Керамика с рельефными масками и каннелированным туловищем развивалась под воздействием производства металлических сосудов (Книпович Т.Н., 1949а, с. 271–284; 1955б, с. 369). Чернолаковая керамика с накладной росписью («керамика стиля Гнафия») (Блаватский В.Д., 1953в, с. 242 сл.) представлена в Северном Причерноморье сетчатыми лекифами — туалетными флаконами, украшенными чернолаковой сеткой с белыми точками (табл. CXLIV, 3). Вазы группы Гадра, изготовлявшиеся для погребальных целей в Александрии, были найдены в Ольвии (табл. CXLIV, 10) и на Боспоре (Штерн Э.Р., 1910, табл. I, 1; Блаватский В.Д., 1953в, рис. 15).

Рельефная керамика получает большое распространение в эллинистическое время (табл. CXLV). Она производилась во многих центрах (Блаватский В.Д., 1953в, с. 248 сл.), в числе которых особо значительное место занимал Пергам и его округа (Шургая И.Г., 1963, с. 107 и сл.). Вазы покрывались лаком тусклого черного, коричневого, иногда красного цвета. Образцом керамики с рельефным декором служит амфора александрийской работы II в. до н. э. из Ольвии (Ростовцев М.И., 1912б, с. 136 сл.; Тревер К.В., 1918). Горло, плечики и ручки амфоры богато украшены рельефными изображениями, покрытыми полихромной росписью и позолотой (табл. CXLV, 5). К числу уникальных произведений малоазийского искусства принадлежит чаша из Ольвии, покрытая зеленоватой глазурью с высокими рельефными фигурами — комическими изображениями персонажей суда Париса — образец античной карикатуры (табл. CXLV, 8). Выдающимися образцами рельефных сосудов массового ремесленного производства являются ситулы, найденные в Ольвии и Херсонесе (табл. CXLV, 4 и 6). Громадное распространение имели в период эллинизма так называемые «мегарские чаши», получившие это наименование благодаря их первым массовым находкам в Мегарах (табл. CLXIII, CLXIV). Однако, как показали последующие находки этих чаш и форм для их изготовления, они производились во многих эллинистических центрах. Это рельефные чаши полусферической формы с орнаментацией в виде растительных гирлянд, следующих друг за другом фигурок людей и животных, а также различных орнаментальных мотивов — ов, меандра, лесбийского киматия, пальметок и розеток. Такие чаши покрывались жидким черным или красным лаком, именуемым иногда глазурью. Распространены были и фигурные сосуды, например, в виде фигурок животных (табл. CXLVI, 3, 4, 6, 9) (Шкорпил В.В., 1913, рис. 17; Фармаковский Б.В., 1903а, рис. 55; ОАК за 1902 г., рис. 14) или головы девочки африканского типа (табл. CXLVI, 1) (Фармаковский Б.В., 1916б, с. 320 и сл.) и сосуды полурельефные — полуфигурные, как, например, голова силена с рельефной моделировкой лица и скульптурным исполнением рук (табл. CXLVI, 5).

Среди находок на всех античных памятниках первых веков нашей эры краснолаковая керамика занимает значительное место (табл. CXLVII; CXLVIII). Большая часть ее привозилась в Северное Причерноморье преимущественно из городов Малой Азии, но часть производилась на месте. Определение центров производства краснолаковых сосудов наталкивается на ряд трудностей. Лучше изученная западная группа керамики, изготовлявшаяся в Италии и в провинциях Римской империи в первые века нашей эры, представлена только в Ольвии и Херсонесе. На Боспоре встречены чашечки италийского производства лишь одного типа (табл. CXLVII, 7) (Шелов Д.Б., 1961а, с. 67, табл. XXVIII, 3; Покровска Э.Ф., Ковпаненко Г.Т., 1961, с. 140, рис. 6, 2; Сымонович Э.А., 1969, с. 76, рис. 36, 4; Корпусова В.Н., 1971, с. 88, рис. 35, 7). В Северное Причерноморье в основном поступала керамика из восточногреческих производственных центров. Из них известен только один памятник с остатками керамического производства, расположенный в 30 км от Пергама, в местечке Чандарли (Löschke S., 1912, с. 344, сл.). Остальные центры устанавливаются только по косвенным данным и предположительно, главными из них считают Пергам и Самос (Книпович Т.Н., 1952, с. 290 сл.). Предположительно выделяется и местная краснолаковая керамика, сделанная в Северном Причерноморье. До сих пор не обнаружено каких-либо следов ее производства и критерии ее выделения условны. Местные сосуды делались в подражание привозным. Предполагается, что они производились на Боспоре (Книпович Т.Н., 1952, с. 321 и сл.; Силантьева Л.Ф., 1958б). Своеобразная краснолаковая керамика выделена на Западно-Цукурском поселении на Тамани, что позволяет предполагать ее производство и на небольших поселениях (Шелов Д.Б., 1953, с. 162, 164; 1955, с. 36). Наиболее ранние образцы краснолаковой керамики в Северном Причерноморье датируются I в. до н. э. Это чаши четкой профилировки с отвесным бортиком, украшенным растительным или геометрическим орнаментом, нанесенным белой краской (табл. CXLVII, 1–5). В I в. н. э, встречаются чаши без орнамента или украшенные только углубленными бороздками, появляются чаши с ручками иной формы (табл. CXLVII, 10, 11). Во II–III вв. н. э. утрачивается четкость профиля чаш, исчезают или значительно видоизменяются ручки (табл. CXLVII, 16). На рубеже нашей эры часто встречаются приземистые сосудики в виде двуручных канфаров с отвесными стенками, а также сосуды с округлым туловом. Над кольцевыми ручками горизонтальные пластины с оттиснутыми изображениями булавы, палицы или тирса. На стенках сосудов орнамент, нанесенный жидкой глиной в технике «барботин». В это же время появляются сосудики, ручки у которых имеют поперечные налепы, оформленные по бокам в виде кружков (табл. CXLVIII, 1–4). Во II–III вв. н. э. продолжают изготовляться двуручные канфары, но более вытянутой формы и с орнаментом только в виде углубленных борозд (табл. CXLVIII, 12). Все эти двуручные сосуды повторяют форму более ранней эллинистической керамики Пергама и относятся к пергамскому кругу производства.

В I в. н. э. появляются небольшие чашечки, орнаментированные мелкой насечкой и спиралевидной формы налепами (табл. CXLVII, 7). Похожей формы чашечки, но уже без орнамента изготовляются во II–III вв. н. э. (табл. CXLVII, 11). К сосудам закрытой формы относятся узкогорлые кувшинчики начала I в. н. э., украшенные рельефным орнаментом (Книпович Т.Н., 1955б, с. 373, рис. 17) или орнаментом, нанесенным белой краской (табл. CXLVII, 6). Со второй половины I в. н. э. появляются новые формы кувшинов и ойнохой (табл. CXLVII, 12), а также двуручных и одноручных сосудов с округлым туловом (табл. CXLVII, 19).

В I в. н. э. распространяются плоскодонные тарелки (табл. CXLVII, 8) и со слабо выраженным кольцевым поддоном (табл. CXLVII, 5). Очень часты тарелки с вертикальным бортиком на кольцевом поддоне. На тарелках второй половины I в. н. э. часто встречаются клейма в виде отпечатков ступни или сандалии (табл. CXLVIII, 8). Во II–III вв. клейма имели вид листа или розетки, либо сосуды не клеймились совсем (табл. CXLVIII, 11). В I–II вв. изготовлялись тарелки на кольцевом поддоне с отогнутым (табл. CXLVIII, 13) или сложно-профилированным краем с двумя орнаментированными рельефами ручками (табл. CXLVIII, 10). Для I–II в. н. э. характерны маленькие мисочки (табл. CXLVII, 9, 20). В I–III вв. часто встречаются миски округлой формы с загнутым внутрь краем (табл. CXLVII, 15). Во II–III вв. распространяются сосуды, повторяющие не только форму, но и отдельные детали керамики из Чандарли (табл. CXLVII, 18; CXLVIII, 16). В это же время встречаются миски с вертикальным бортиком (табл. CXLVIII, 15), многие из которых сделаны в боспорских мастерских.

Краснолаковая керамика IV–V вв. н. э. характеризуется меньшим разнообразием форм. Большая ее часть импортная. Выделяется группа керамики из мастерских Северной Африки (Беляев С.А., 1968в, 1972). Одна из наиболее распространенных форм — невысокие тарелки с отогнутым наружу широким краем, на плоском дне и низком кольцевом поддоне. Край у них иногда украшен волнистым гребенчатым орнаментом (табл. CXLVIII, 19). Широкое распространение имеют и неглубокие широкие открытые миски со слегка выделенным краем, на плоском дне с низким кольцевым поддоном (табл. CXLVIII, 17). Встречаются миски с прямыми или слегка округленными стенками и расширенным утолщенным краем, верхняя часть которого орнаментирована насечками, нанесенными зубчатым штампом. На внутренней стороне дна часто имеются штампованные клейма в виде крестов, пальметт, а иногда петухов, зайцев, лягушек, дельфинов и т. д. Местная гончарная посуда чаще всего использовалась в повседневном обиходе (табл. CXXXVIII). Местные гончары подражали формам импортных сосудов, в том числе, чернолаковым, а позднее — краснолаковым сосудам, покрывая свои изделия тусклой глазурью соответствующих цветов. В Ольвии такая керамика известна с IV в. до н. э. (Зайцева К.И., 1972; Книпович Т.Н., 1940б, с. 138 и сл.) (табл. CXXXVIII, 3, 13, 22). Среди ольвийской керамики много сероглиняной (табл. CXXXVIII, 2), с глазурью темносерого или черного цвета, приобретавшей после обжига легкий блеск (Чубова А.П., 1974; Зайцева К.И., 1962; 1974, с. 30). В конце V — первой половине IV вв. до н. э. в Ольвии было развито производство кубков, по форме повторяющих хиосские чернолаковые кубки, но более тяжеловесных и приземистых. В верхней части они закрашивались тусклой черной краской. Нижняя часть покрывалась светлым ангобом, подобно хиосским кубкам с белой облицовкой (Зайцева К.И., 1972, с. 93 и сл., рис. 6, 1). Одновременно развивается производство красноглиняной керамики, которое достигает особенно широкого развития в IV–III вв. до н. э. (Книпович Т.Н., 1940б). Своеобразной группой местной керамики являются курильницы и сероглиняные амфоры с крышками, украшенные полихромной росписью. Они изготовлялись для погребальных целей. Амфоры по форме близки панафинейским. В IV — первой половине III в. до н. э. производятся чаши, покрытые темно-серой краской, имитирующей сероглиняную лощеную керамику (Леви Е.И., 1956, рис. 20). На дне чаш орнамент в виде концентрических кругов насечек, подражающий штампованному орнаменту на импортных чернолаковых чашах и тарелках. В IV в. до н. э. изготовляется керамика с клеймами, содержащими имена гончаров: кубки без ручек, закрытые сосуды и ойнохои. Имеются сосуды с клеймами агораномов на ручках (Леви Е.И., 1956, с. 65, рис. 21, 22).

Специфичной для Северного Причерноморья являлась сероглиняная керамика с лощеной поверхностью, распространенная и у местных племен (табл. CXXXVIII, 7) (Кругликова И.Т., 1954, с. 82 и сл., табл. I, 7, 10, 11, рис. 1, 2). Она производится в течение всей античной эпохи. Среди боспорских сероглиняных лощеных сосудов выделяется группа кувшинов и чаш с зооморфными ручками (в виде кабанов, птиц и т. д.), имеющая аналогии в керамике Подонья, Кубани, Северного Кавказа и Средней Азии и связанная с распространением сарматских влияний (Скалон К.М., 1941, рис. 8-10, 15, 18; табл. III–VII, IX, XV; Кастанаян Е.Г., 1951, рис. 2; Кругликова И.Т., 1954, табл. II, 21–23) (табл. CXXXVIII, 32, 33). Иногда такие сосуды покрыты красной краской и лощением в подражание краснолаковым. С течением времени зооморфные ручки становятся все более схематичными.

Соотношение лепной и гончарной греческой посуды в обиходе населения эллинских центров Северного Причерноморья было различным в разные эпохи, как различны были, при некоторой их устойчивости, и типы лепной керамики и ее орнаментация. Лепные сосуды находили в ранних культурных слоях всех греческих городов и поселений (Кругликова И.Т., 1951; 1954; Кастанаян Е.Г., 1952; 1958а; 1967; Арсеньева Т.М., 1965; 1969; Марченко К.К., 1974а; 1974б; 1975) (табл. CXLIX, и CL). Они делятся по функциональному назначению на столовую (лощеную) и кухонную посуду — без лощения или со слабым лощением, часто покрывавшим лишь верхнюю часть сосуда. В общем, численно эта группа была невелика. В Танаисе в противоположность другим северопричерноморским городам, лепная керамика преобладала над гончарной, исполняя функции кухонной, столовой посуды и даже тары (Арсеньева Т.М., 1965, с. 169; 1969, с. 173, 207). Лепная керамика играет гораздо большую роль в быту сельского населения, чем жителей городов (Гайдукевич В.Ф., Капошина С.И., 1951, с. 175; Кастанаян Е.Г., 1952, с. 249; Лапин В.В., 1966, с. 167; Кругликова И.Т., 1975а, с. 228). Это явление может объясняться несколько иным этническим составом сельского населения, его меньшими экономическими возможностями и, наконец, просто меньшей обеспеченностью сельской местности привозными ремесленными керамическими изделиями.

Среди столовой посуды, второй половины VII–VI вв. до н. э. с серым и черным лощением (о. Березань и Ольвия и другие города) (табл. CXLIX, 7; CL, 1, 2), встречаются сосуды, аналогичные находимым на таврских и скифских поселениях того же и более раннего времени (Кругликова И.Т., 1954, с. 82; Кастанаян Е.Г., 1967, с. 32 сл.; Марченко К.К., 1974а, с. 125 сл.). На Березани, в Ольвии и ее округе, во второй половине VII–VI в. до н. э. употреблялись также сосуды (табл. CXLIX, 10, 11), находящие аналогии среди керамики протофракийских и фракийских племен Карпато-Дунайского бассейна (Марченко К.К., 1974а). Аналогичное явление отмечается и для нелощеной керамики VII–III вв. до н. э. (Марченко К.К., 1974а, с. 119 сл.). Вторая группа лепной нелощеной керамики второй половины VII — начала VI в. до н. э. (табл. CXLIX, 8, 9, 14, 23) имеет аналогии среди керамики раннескифских поселении лесостепной зоны правобережья Днепра (Марченко К.К., 1974а, с. 114 и сл.).

Среди лепной керамики других северо-понтийских городов известны горшки близкой формы (табл. CXLIX, 18, 19, 25, 30, 32, 46, 50; CL, 4, 5, 6, 12). Эти типы горшков, появляясь во второй половине VI в. до н. э., сохраняются вплоть до первых веков нашей эры. В начале V в. до н. э. подобная керамика бытовала у скифского населения степей Северо-Западного Причерноморья, у населения Нижнего Дона, Приазовья и Прикубанья (Кастанаян Е.Г., 1952, с. 253 сл.; 1958, с. 393; Кругликова И.Т., 1951, с. 89–99; Марченко К.К., 1974а, с. 115, 165, 169).

В эллинистический период лепная керамика продолжает занимать скромное место среди общей массы глиняной посуды. В боспорских городах лепные сосуды эпохи эллинизма имеют орнамент в очень редких случаях (табл. CXLIX, 11; CL, 15–17). Единственное исключение составляет Танаис (Арсеньева Т.М., 1969, табл. III, VI, X). В Ольвии, наоборот, в период эллинизма лепные горшки по большей части орнаментированы.

В период позднего эллинизма и первых веков нашей эры роль лепных сосудов в быту северо-понтийских городов возрастает (Марченко К.К., 1974а, с. 61, 64, 74 и сл.). Среди лепной керамики появляются подражания греческим формам (табл. CXLIX, 22) (Кругликова И.Т., 1951, с. 96, рис. 1, 4; 1954, с. 86, табл. I, 13, 22; Кастанаян Е.Г., 1952, рис. 6, 1–4; 7). В первые века нашей эры на Боспоре получает широкое распространение разнообразная и обильная орнаментация верхней части сосуда, венчика, ручек. Применяют разные штампы треугольные, угловые, кольчатые, насечки, ямочный орнамент, сетчатый резной и лощеный и прочерченный широкими полосами. Можно заметить возрождение архаических мотивов: резной геометрический орнамент (табл. CL, 25, 36, 39; CLI, 27, 28), но теперь на нелощеных сосудах. К новым типам боспорской керамики первых веков нашей эры относится тип глубокой чаши с широкими плоскими, отогнутыми наружу почти под прямым углом краями, по которым нередко наносилась различная орнаментация, а также сосуды с зооморфными ручками. Однако в лепной технике зооморфные ручки сосудов почти всегда были сильно схематизированы (табл. CLI, 35) (Скалон К.М., 1941, табл. VIII, 1; Кругликова И.Т., 1954, табл. II, 4; III, 21, 22; Кастанаян Е.Г., 1951, рис. 3, 10; 1955, рис. 21–24; 1958, табл. V, 12, 13, рис. 3). В первые века нашей эры на Боспоре распространяются горшки и чашки с ручками-упорами в виде горизонтальных выступов или горизонтальных и дугообразных налепов, украшенные нередко ямочным орнаментом или насечками. На выступах делались иногда сквозные дырочки очевидно, для подвешивания сосуда, на крае сосудов с такими выступами и налепами можно встретить вертикальные выступы в виде полуовальных бугорков, иногда раздвоенных, или в виде конуса (табл. CXLIX, 26, 32). Среди ручек-упоров на танаисских сосудах можно встретить и узкие налепы, расположенные вертикально, что не характерно для городов Боспора (Арсеньева Т.М., 1969, табл. III, 3; V, 11; VII, 3, 8, 15; IX, 6, 12, 13; XI, 1), но встречается на Нижнем Дону и в IV–III вв. до н. э. на Елисаветовском городище (Книпович Т.Н., 1935б, рис. 53, 1, 2, 4). Сосуды с ручками-упорами имеют аналогии среди керамики первых веков нашей эры у крымских скифов, меотских и сарматских племен (Анфимов Н.В., 1950, рис. 26, 4; 1951, рис. 5, 11; 8, 12; Дашевская О.Д., 1958, рис. 1, 9, 10; 5, 13). В первые века нашей эры на Боспоре появляются лепные кувшины с реберчатыми, желобчатыми и прямоугольными в сечении ручками и налепами по бокам ручек и на горле (Кругликова И.Т., 1951, 1954; Кастанаян Е.Г., 1952). К новым формам относятся также амфоры (табл. CXLIX, 40; CL, 35) и чашки, подражающие по форме краснолаковым сосудам. Стремление декорировать лепную керамику свидетельствует о все более растущем ее значении в быту городского населения, об использовании лепных сосудов не только в качестве кухонной, но и столовой посуды.

В Танаисе в первые века нашей эры в отличие от других боспорских городов преобладают чаши на ножке. Такие чаши распространены на скифских и меото-сарматских городищах Нижнего Дона, Кубани, Нижнего Побужья и Приднепровья. Встречаются они и в Ольвии (Арсеньева Т.М., 1965, с. 171, табл. I; Марченко К.К., 1975, рис. 2, 30–32). Для Танаиса IV в. характерны острореберные миски, в том числе лощеные, имеющие аналогии среди лепной и гончарной керамики, среднеднестровских и нижнеднепровских городищ (Арсеньева Т.М., 1965, с. 180 и сл. 191).

В бытовую утварь античных государств Северного Причерноморья входила разнообразная посуда из стекла (табл. LXX, LXXI), которая поставлялась средиземноморскими торговцами с конца VI в. до н. э. С этого времени она постоянно сопутствовала жизни населения не только прибрежных государств, но и их туземного окружения. Сосуды из стекла подразделяются на две основные группы, отличающиеся техникой производства. Одна группа — греческого (табл. LXX, 1-11), вторая — римского периодов (LXX–LXXI, 12-180). В VI–I вв. до н. э. стеклоделы работали в песочно-сердечниковой технике, а также в технике литья в форму с последующей обточкой изделий и резьбой по их поверхности. Первая была господствующей, вторая — применялась реже. Во второй половине I в. до н. э. было изобретено выдувание сосудов. Новая техника значительно упростила и ускорила процесс изготовления стеклянных сосудов. В римскую эпоху, начиная с I в. н. э., из второстепенного ремесла стеклоделие превратилось в одно из ведущих и наводнило своей продукцией рынки античных государств и соседних с ними территорий. Выдувная техника не только повысила производственную мощность, она расширила сферу применения стекла, выведя стеклоделие с I в. н. э. из рамок только обслуживания парфюмерии до внедрения стекла в самые разнообразные области жизни. В прямой зависимости от степени развитости стеклоделия находится и количество стеклянных изделий, находимых в Северном Причерноморье. В VI–I вв. до н. э. их намного меньше, чем в I–V вв. н. э.

В VI–I вв. до н. э. население употребляло стеклянные сосуды для благовоний. Сосуды отличались небольшим размером соответственно дороговизне эфирных масел, покупавшихся малыми дозами. Ценные сорта масел служили туалетным, а более дешевые — палестрическим целям. Для последних изготовлялись алабастры, сохранявшие в продолжении веков с небольшими отклонениями традиционную форму (табл. LXX, 3, 6, 58). В малоразнообразный набор стеклянных сосудов греческого периода, кроме того, входят амфориски, арибаллы, ойнохои (табл. LXX, 1–4, 6), редко гидриски. Они делались в подражание сосудам из металла и глины. Однако их отличала полихромия, создающаяся за счет контраста синего, коричневого, молочно-белого фона тулова сосудиков, и голубых, желтых нитей стекла, образующих на них волнообразные орнаменты. Все эти сосуды изготовлены в песочно-сердечниковой технике. Основная масса полихромных сосудиков из Причерноморья относится к концу VI–IV вв. до н. э. (табл. LXX, 1–4). Сосудов эпохи эллинизма мало (табл. LXX, 6), так же как и первой половины I в. н. э. (табл. LXX, 57, 58). Особенно они ценились обитателями Европейского и Азиатского Боспора, Ольвии; у херсонесцев стеклянные сосуды были непопулярны (Сорокина Н.П., 1971а, с. 76 и сл.).

Из стекла делалась и столовая посуда, но не столь широко как туалетная. Это были питьевые сосуды: сначала в виде чаш-экпом, позднее еще скифосов и канфаров, отлитых из прозрачного стекла с легкими оттенками (табл. LXX, 5, 7-10). Литые стеклянные сосуды особенно ценились знатью меотов (табл. LXX, 5), меото-сарматов Прикубанья (табл. LXX, 7-10) (Галанина Л.К., 1970, с. 35 и сл.; Смирнов К.Ф., 1953, с. 17 и сл.). Для придания сосудам большей ценности их украшали золотыми обкладками. К парадной питьевой посуде литой техники относится экпома II в. до н. э. из Моздока, украшенная тончайшим растительным орнаментом из золотой фольги, зажатой между двумя слоями прозрачного стекла. В греческих городах литые сосуды позднего эллинизма почти не встречаются. Редким экземпляром не только для Причерноморья, но и всего стеклоделия этого периода является амфора конца II — начала I в. до н. э. из Ольвии (табл. LXX, 11) (Platz-Horster Q., 1976, s. 16). Не поступали в северо-понтийские города и эллинистические сосуды мозаичных техник. Видимо, это было связано с ограниченным масштабом торговли с районами производства таких сосудов во II–I вв. до н. э.

С начала I в. н. э. на рынки Северного Причерноморья хлынул поток выдувного стекла и сосудов, изготовленных в различного вида мозаичных техниках поздних вариантов. Первоначально к стеклянным сосудам относились как к предметам роскоши, но скоро были оценены незаменимые свойства стекла как материала, остающегося нейтральным к любым качествам содержимого, и с тех пор в повседневной жизни не обходилось без сосудов из стекла. Столы для семейных и торжественных трапез сервировались кувшинами, ойнохоями (табл. LXX–LXXI, 12, 16, 19, 62, 75, 83, 93, 97–99, 101, 104, 107–109, 112–116, 125 и т. д.), амфорами (табл. LXX–LXXI, 12, 14, 18, 36–38), бутылями (табл. LXX–LXXI, 77, 79, 106 и т. д.). В этих же сосудах могли хранить жидкие припасы и в кладовых. Как столовая посуда употреблялись многочисленные стаканы, чаши, чашечки, канфары, кубки, ритоны, тарелки, миски, блюда разных размеров (табл. LXX–LXXI, 17а, 20–29, 39–44, 48, 92, 118–122, 126, 144, 147, 149–152, 156–158, 176, 179; LXX, 132; табл. LXX–LXXI, 105, 130, 155, 173, 174), вазы (табл. LXX, 49) могли наполнять фруктами, а также использовать для других надобностей. Вино и другие напитки черпались труллами (табл. LXX, 72); кружками-модеолями (табл. LXX, 15, 47) отмерялись порции жидкостей. Столы, уставленные посудой из цветного, пестрого и расписного стекла (табл. LXX–LXXI, 12–19, 32, 33, 38, 35, 140) выглядели нарядно; кувшины, ойнохои и бутыли из прозрачного стекла (табл. LXX–LXXI, 36, 37, 62–64, 77–83 и т. д.) оказывались подцвеченными красным или золотистым вином. Они не только украшали стол, но и позволяли во время пополнять выпитое. Стекло в первых веках нашей эры продолжало использоваться для туалетных надобностей, но туалетные сосуды стали много разнообразней. Парфюмерные флакончики украшались рельефными орнаментами (табл. LXX–LXXI, 45, 70, 71, 89), делались фигурными (табл. LXX–LXXI, 88, 103), просто из разноцветного стекла (табл. LXX–LXXI, 55–57, 58, 61). Появились туалетные сосуды новой формы — унгвентарии, которые изготовлялись тысячами (табл. LXX–LXXI, 50–54, 74, 76, 94, 95), и фиолы (табл. LXXI, 180). В первых хранились, а во вторых транспортировались ароматические жидкости. Белила, краски, румяна и прочая косметика хранилась в пиксидах из цветного (табл. LXX, 59) и прозрачного стекла. В арибаллы (табл. LXX, 96) наливали благовонные притирания, которыми умащивали тело после бани и водных процедур. Сосудики носили на шнурке. Большую роль играла стеклянная посуда в медицине. Она была незаменимой для приготовления и хранения особых настоек из целебных трав, которыми славились степи Причерноморья. Древние врачи особенно ценили стеклянные сосуды за их стойкость даже к ядам. Для лекарственных жидкостей могли использоваться бутыли, кувшины (табл. LXX–LXXI, 77–79, 81), для мазей — банки (табл. LXXI, 84, 85, 153, 168), мисочки. Для лечения ушей, глаз прибегали к капельникам-гутурнумам (табл. LXXI, 111), этими же сосудами можно было заполнять светильники маслом. Нельзя не отметить, что некоторые формы сосудов, сложившиеся в античности (табл. LXX–LXXI, 67–69, 84, 85), вошли в набор аптечной посуды XVII–XIX вв. и даже современности. Последние теперь носят название колб (табл. LXX–LXXI, 139, 145). Стеклянные сосуды типа стаканов (табл. LXXI, 149–151, 164, 165) и рюмок (табл. LXXI, 143) могли играть роль светильников, подобно свободно стоящим лампадам, а если они имели вид остродонных кубков (табл. LXX–LXXI, 119, 163, 176, 179), то вставлялись по несколько штук в особые приспособления — металлические хоросы.

Стаканами с надписями «одержи победу» награждались победители в различных состязаниях; стаканы же с заздравными пожеланиями подносились друзьям в качестве памятных подарков (табл. LXX–LXXI, 31, 30, 42). Наконец, сосудами из стекла пользовались жрецы при совершении религиозных обрядов, связанных с возлияниями. Для этого служили небольшие одноручные чашечки — капис (табл. LXX–LXXI, 90, 91) и чаши. Стеклянные сосуды, бывшие в обиходе у населения северного побережья Понта, претерпевали изменения в формах, способах украшения, уровне технического исполнения, подчиняясь развитию античного стеклоделия. Стеклянные сосуды из Причерноморья образуют две хронологические группы. Первая из них, относящаяся к периоду I — середина III в., формировалась в период расцвета экономики и культуры северо-понтийских государств; другая — второй половины III — первой половины V в. создавалась после кризиса середины III в., в эпоху значительных изменений внутри общества. Сосуды из стекла I–II вв. отличаются большим разнообразием типов, которых насчитывается свыше полутора десятков, и каждый из них имел варианты. Это особенно характерно для многочисленной столовой посуды, к которой относятся кувшины с различными очертаниями тулова (табл. LXX–LXXI, 12, 19, 62, 68, 69, 78, 80–83), амфоры (табл. LXX–LXXI, 13, 14, 18, 63, 64), ойнохои (табл. LXX, 16, 75), бутыли (табл. LXX, 77, 79), а также стаканы (табл. LXX–LXXI, 20–30, 41–43), модеоли (табл. LXX–LXXI, 15, 47), канфары (табл. LXX, 46), ритоны (табл. LXX, 15, 47), чаши (табл. LXX–LXXI, 17а, 31, 32, 35, 40, 65), миски (табл. LXX, 73), вазы (табл. LXX, 49) и т. д. Меньшими отклонениями от основных типов отличались парфюмерная посуда: унгвентарии, флаконы (табл. LXX–LXXI, 50–56, 60, 70, 71, 74, 76, 88, 89, 94, 95), арибаллы (табл. LXXI, 96), гутурнумы (табл. LXXI, 111), пиксиды (табл. LXX, 59). Стекло сосудов I–II вв. бывает хорошо проварено, изделия тонкостенны даже при больших размерах. Сосуды делались из обесцвеченного или специально окрашенного стекла свободным выдуванием либо с применением одночастных или многочастных форм (табл. LXX–LXXI, 16, 18–20, 30, 31, 41–43, 45–66, 71, 84–89, 103, 124). В I в. с развитием выдувной техники доживали устаревшие способы изготовления сосудов песочно-сердечниковой, мозаичных, ленточных техник (табл. LXX–LXXI, 17а, 17, 34, 55–61) и литья (табл. LXX, 40). Мастера I–II вв. для орнаментации сосудов исчерпали почти все возможные приемы холодной (гравировка, шлифовка, роспись) и горячей техник (вдавливания, обмотка нитями). Последующие поколения стеклоделов пользовались их наследием, возвращаясь к тому или другому виду украшения, развивая их в стиле своей эпохи.

Стеклянная посуда второй половины III — первой половины V в. н. э. характеризуется обеднением типов, исчезновением большого количества их вариантов, усилением стандартности форм кувшинов, бутылей и особенно стаканов. В I–II вв. их до десятка вариантов (табл. LXX–LXXI, 41, 42, 48), с III в. всего четыре-пять (табл. LXI–LXXI, 118, 144, 149, 151, 159). Форма бутылей трансформируется в колбообразную (табл. LXX–LXXI, 113, 145, 167), ведущую для IV–V вв. У ряда сосудов истоки форм уходят в I–II вв., но в целом они получают интерпретацию в духе моды III–IV вв. К ним относятся ритоны (табл. LXX–LXXI, 44, 160, 179), отдельные стаканы IV в. (табл. LXX–LXXI, 27, 156; 30, 40, 129; 41, 144), кувшины III–IV вв. (табл. LXX–LXXI, 81, 115, 116), бутыли (табл. LXX–LXXI, 77, 79, 145, 167), чаши с ушками для подвешивания (табл. LXXI, 161). Сосуды в виде модеолей, трулл, ваз и др. исчезли, но появились новые — банки (табл. LXX–LXXI, 153, 159, 168, 178), кубки (табл. LXX–LXXI, 119, 120, 147, 158, 172, 176), рюмки (табл. LXXI, 143), фиолы (табл. LXXI, 180). В III — первой половине V в. сосуды изготовлялись традиционно, посредством свободного выдувания и в форму (табл. LXXI, 124, 126, 127, 162, 164–166). Для украшения выдутых сосудов с III в. вводится прием прямого и косого рифления (табл. LXX–LXXI, 148, 167–170), с IV в. — орнаменты из капель синего стекла (табл. LXX–LXXI, 149–151, 163). В остальном, как и прежде, используют, правда, редко, краски (табл. LXX, 100) и широко, но в иной манере и более интенсивно, чем в I–II вв., стеклянные нити (табл. LXX–LXXI, 133, 134, 136, 157–160, 171, 172, 175, 179), гравировку и шлифовку (табл. LXX–LXXI, 115–122, 124–127). Качество стекла сосудов ухудшается. Для стекла становятся характерными оливковый, грязно-зеленый оттенки, но отмечаются и голубоватые тона, как у сосудов I–II вв.

Стеклянная посуда I–V вв. н. э. в государствах Северного Причерноморья представлена по-разному. Особенно выделяется обилием стекла Боспор. Боспорская знать обставляла свой быт, подражая роскоши верхушки общества Римской империи. На Боспор стекалась, дорогая тогда, посуда из мозаичных стекол, сосуды с росписью цветного стекла, лучшие изделия сирийских мастеров, в том числе Энниона. Показательно, что в наиболее богатых могилах первой половины I в. некрополя Пантикапея инвентарь состоял только из стеклянных сосудов высокого качества и золотых вещей. Со второй половины I в. стекло все шире входило в домашний обиход различных слоев боспорцев. На втором месте по распространенности стекла в I в. стоит Ольвия. Со II в., когда Ольвия превращается в наиболее слабый экономически город Причерноморья, потребление стекла уменьшается. Лучшие экземпляры сосудов из стекла II–III вв. концентрировались в цитадели, где располагались административные постройки гарнизона римских войск. В Херсонесе стекло в полной мере входит в быт со второй половины I в. Им широко пользовались расквартированные в городе солдаты римской армии и херсонеситы. Общим явлением для всех городов Причерноморья является временное сокращение употребления стекла в III в.

Потребность в стеклянной посуде удовлетворялась в основном за счет торговли. В греческую эпоху стеклодельческие мастерские, которые могли импортировать сосуды, находились в различных центрах Эгеиды, на малоазийском, сирийском побережьях, в Египте. С образованием Римского государства стеклоделие, перешедшее на выдувную технику, распространилось по европейской территории, и к концу античной эпохи стеклоделательные мастерские появились во всех западных провинциях государства. Таким образом, стеклянные сосуды конца VI–I в. до н. э., найденные в Северном Причерноморье, имели восточносредиземноморское происхождение (табл. LXX, 1-11).

В I–V вв. н. э. стеклянные сосуды стали поступать с более обширной территории. Доминировали по-прежнему изделия восточносредиземноморских мастерских, среди которых на первом месте были сирийские. Они выпускали разнообразную посуду (табл. LXX–LXXI, 117, 143, 149–158, 161, 174 и т. д.), но особенно славилась украшенная рельефами (табл. LXX–LXXI, 30, 31, 39–43, 45, 70, 71, 88, 89, 102, 103, 128, 162, 164–166). Привозили стекло из Александрии и из Египта (табл. LXX–LXXI, 13, 17, 35, 51, 52, 74, 100), из Пергама (табл. LXX–LXXI, 68, 69, 77–82, 87, 97, 98) и с острова Кипра (табл. LXX–LXXI, 57, 21, 22), а также из других пока не установленных центров. В I в. стала поступать стеклянная посуда италийского производства и из северных районов побережья Адриатики (табл. LXX–LXXI, 12, 14, 15, 33, 38, 44, 50, 54, 56, 60–62, 65, 101) и, надо думать, не только торговыми путями, но и с войсками римской армии. В первые века появились связи с западноримскими провинциями, откуда шли разнообразные предметы быта и в том числе стеклянные изделия производства рейнского района (табл. LXX–LXXI, 66, 67, 84, 85, 124, 126, 127), Галлии и других западных областей. Стекло Северного Причерноморья I в. — первой половины V в. н. э. представляет среди стеклянной посуды античного мира самую северо-восточную группу. Она включает многие сосуды из стеклодельческих центров восточных и западных областей римской империи, но по набору сосудов полностью не совпадает ни с одним из них, так как сюда поступала продукция далеко не из всех центров Римского государства, и стеклянная посуда из них доходила выборочно, кроме того, здесь работали местные стеклодельные мастерские, отличающиеся известным своеобразием.

С раннего периода у жителей античных государств Северного Причерноморья одежда была общегреческой: нижнее платье — хитон, верхнее для улицы — гиматий — или плащ, искусно драпируемый. У мужчин он закреплялся на левом плече, перебрасывался через левое плечо на спину, проходил далее под правой рукой и опять забрасывался на левое плечо, свисая на спину (табл. CLII, 1, 2, 5). Гиматий удержался на протяжении всей жизни античных городов. Более суровые климатические условия привели к частному употреблению хитона с длинными рукавами (табл. CLII, 9), надеваемого под гиматий, что видно на изображении надгробия III в. до н. э. (АГСП, с. 311), видимо, со II–I в. до н. э. мужчины стали носить плотно облегающие шерстяные штаны, заправленные в мягкие полусапожки (табл. CLII, 6, 7, 8, 10), что явилось результатом заимствования костюма окружающих варваро-скифов и сарматов. От повседневного и торжественного костюма отличался костюм военный, походный. На пантикапейской стеле IV в. до н. э. изображен воин в коротком красном хитоне. Воины первых веков нашей эры одеты в короткий хитон, тесно облегающие штаны и короткий плащ. Галаты, сарматы, влившиеся в боспорское войско, сохраняли свою национальную одежду — башлык, широкую подпоясанную рубаху, более широкие штаны (табл. CLII, 4). Жители античных государств, заимствуя одежду у сарматов, придали ей и отличительные черты — более узкие штаны и более узкий кафтан (табл. CLII, 6, 7). Но как бы не изображали они себя в военных и походных сарматизированных костюмах, всегда в сцене загробного пира умерший изображался в типично греческой одежде — задрапированным в гиматий.

Наиболее распространенной женской одеждой была греческая. В наиболее ранний период — конец VI — начало V в. до н. э. был обычен ионийский хитон с напуском, несколько обуженный к низу (Кобылина М.М., 1961, рис. 24). С середины V в. до н. э. — это обычный длинный хитон до полу, ниспадающий плавными складками (табл. CLIII, 1–3, 5, 8). Он мог быть безрукавным, особенно у девушек (табл. CLIII, 4, 6, 10), мог иметь рукава — короткие или длинные (табл. CLIII, 11). Хитоны, судя по росписям пантикапейских склепов, были различных цветов: желтые, красные, розовые, голубые. Двойные хитоны (табл. CLIII, 10) могли быть двуцветными: нижний — белый, верхний — зеленый. Нижний хитон мог иметь даже кайму или оборку, (табл. CLIII, 11). На синдских полуфигурах женщины одеты в мелкоплиссерованные хитоны (табл. CLIII, 9). Гиматий, надеваемый на хитон при выходе на улицу, более плотный по фактуре ткани, драпировался различным образом: набрасывался на голову (табл. CLIII, 7), покрывая всю фигуру, или спускался с одного плеча (табл. CLIII, 5) и т. д. Цвет гиматиев был также различным, иногда гиматий имел вышитую кайму (табл. CLIII, 8). Были также короткие гиматии, покрывавшие только голову и плечи (табл. CLIII, 9) (Иванова А.П., 1961 рис. 37).

Одежда детей нам известна значительно хуже. На надгробии Апфы IV в. до н. э. (Блаватский В.Д., 1964в, рис. 24) младенец на руках матери изображен в рубашке с длинными рукавами и в плотноприлегающей круглой шапочке на голове. Одежда его имеет, возможно, местный характер. Одежда детей более старшего возраста, судя по схематическим изображениям надгробных рельефов, мало отличалась от одежды взрослых. Ткани употреблялись как импортные, так и вытканные на месте и отличались большим разнообразием. На Деметре в склепе Большой Близницы изображено полосатое покрывало (АДЖ, т. VII, 2). В Павловском кургане в женском погребении в саркофаге были найдены остатки одежды с вытканным орнаментом и фигурными сценами (ОАК 1879-81, табл. III, 1–3). Более суровая, чем в Греции зима, вынуждала носить, видимо меха: так на стене склепа в Артюховском кургане висела меховая накидка (Ростовцев М.И., 1925, с. 273).

Обувь — чаще всего сандалии, состоящие из подошвы, иногда деревянной (Сокольский Н.И., 1971, табл. XXXIV, 6; Соколов Г.И., 1973, № 132, 176) и разноцветных кожаных ремешков, носили и мужчины и женщины. Кроме того, носили мягкие кожаные сапожки (табл. CLII, 5–8), судя по изображениям на надгробиях и скульптурам (Соколов Г.И., 1973, № 133, 173), а также находкам их остатков (Ростовцев М.И., 1925, с. 194).

Головные уборы, носимые только в непогоду или жару, были разнообразны. Юноши надевали маленькие шапочки (табл. CLII, 11) или шапки с отворотом и конусообразным верхом (табл. CLII, 13). Часто, особенно ремесленники, носили головной убор конусовидной формы (табл. CLII, 13) или башлык (табл. CLII, 4, 14), а зимой носили, видимо, и меховые шапки, судя по остаткам таковой в IV Семибратнем кургане (Ростовцев М.И., 1925, с. 273). Женщины, как эллинки, так и негреческого происхождения, чаще всего набрасывали на голову гиматий (табл. CLII, 7, 8, 9), иногда под покрывало надевалась золотая повязка — стленгида или ампик. Она прикреплялась шнурками. Со стленгиды свешивались иногда на лоб цепочки-подвески, а к концам стленгиды прикреплялись височные подвески (ОАК 1882–1888, атлас 1, 14). При больших торжествах в честь элевсинских божеств надевали на голову высокий убор — калаф, украшенный золотыми тиснеными полосками. Иногда носили шляпы с полями и конусовидным верхом (табл. CLII, 14), а также головной убор в виде башлыка (табл. CLIII, 15).

В VI в. до н. э. носили часто серьги в виде круглых дисков. Таковы серьги VI в. до н. э. из Ольвии в форме круглых щитков с рельефными львиными мордами в центре и бараньими головками на концах крючков (табл. CLXII, 5). В дальнейшем форма серег усложняется — к круглому диску добавляются подвески в виде опрокинутой пирамидки, кисти. Наряду с серьгами круглой формы носили, особенно в V–III вв. до н. э., серьги в виде калачика с высокой проволочной дужкой (табл. CLXII, 9, 10). Соединение двух форм серег — круглого диска и калачика или лунницы видим в золотых серьгах IV в. до н. э. (табл. CLXII, 8). В некоторых серьгах IV в. до н. э. главным становится не круглая розетка, а подвеска, изображающая, например, крылатого льва-сфинкса — Трехбратние курганы. (Кирилин Д.С., 1968, с. 148, рис. 5). С V в. до н. э. по III в. н. э. получают распространение серьги в виде жгута, сплетенного из нескольких тонких проволочек, заканчивающихся головкой льва, рыси, грифона и т. д. (Пятышева Н.В., 1956, с. 19, табл. VIII, 3). Височные подвески V–IV вв. до н. э., восходящие к понтийскому типу, состоят из согнутого стержня с орнаментированными концами и пирамидками (Прушевская Е.О., 1955, с. 337, рис. 4). Ведущей формой украшений рядового населения XV–III вв. до н. э. и позднее были серьги в виде проволочного кольца с подвесками. Для первых веков нашей эры характерно применение в серьгах различных цветных камней, что связано с распространением вкусов варварской племенной знати — развитием так называемого «полихромного» стиля.

Нашивные золотые бляшки применялись главным образом в ритуальной или в варварской одежде и на погребальных пологах. В варварской среде были распространены различные украшения со вставками из камней или стекла. Мужчины негреки также носили браслеты, ожерелья, гривны (табл. CLXVII). Однако население греческих городов становилось настолько смешенным, что по костюму, особенно представителей высших слоев, стало невозможным определить греческое или варварское происхождение человека. Такова статуя Неокла — правителя Горгиппии — он в греческом костюме, гиматии, но с массивной гривной на шее (Кобылина М.М., 1951д, с. 175, рис. 2).

Бусы и подвески были наиболее распространенными украшениями. Они встречаются и в богатых и в бедных погребениях, и в чисто греческих и в греко-варварских, поэтому типология, классификация и датировка их очень важны для определения времени археологических комплексов (Алексеева Е.М., 1970; 1975а). Бусы различаются по материалу, размерам, форме, орнаментации. Особенно часто встречаются бусы и подвески из египетского фаянса, а также из стекла и различных камней.

Бусы, амулеты и мелкие украшения из египетского фаянса (табл. CLVII) в Северном Причерноморье распределяются по трем хронологическим группам, ранней — VI–V вв. до н. э., поздней — I–III вв. н. э. и «промежуточной». Последняя малочисленна и четко не выделяется. В VI–V вв. до н. э. распространены мелкие гладкие округлые бусы неправильных очертаний, очень маленькие коротко-цилиндрические бисерины, бочковидные и веретеновидные бусы, простые скарабеи со сложными знаками на обратной стороне, встречены округло-ребристые аккуратные небольшие бусы, лежащие на плакетках львы, подвески-шишки, найдена пронизь в виде головы барана с изогнутыми рогами, скарабеоид с изображением человеческого лица, фигурки сидящего на корточках Беса. Для бус и пронизей этого периода характерны сложные знаки, хрупкая основа, узкие каналы отверстий, белый и буро-красный цвета, реже бирюзовый. Встречались бусы и из плотной шероховатой массы без стекловидного покрытия. Большая часть пронизей и бус найдены в Ольвии и на Березани, только отдельные экземпляры геометрических форм происходят из Фанагории и Пантикапея. Фаянсовые украшения, особенно фигурные, были привезены в Северное Причерноморье, из Навкратиса, где они изготовлялись в VI в. до н. э. и продолжали употребляться здесь и в V в. до н. э.

Ранний и быстро прерванный завоз фаянсов в Северное Причерноморье возобновился в IV в. до н. э. и вплоть до рубежа нашей эры был нерегулярным. Изделий, характерных только для эллинистической эпохи нет. Распространены скарабеи средней сложности, аккуратные округло-бугристые и округло-ребристые бусы с глубокими одинаковыми дольками, преимущественно бирюзовой окраски, но эти формы встречаются и в более позднее время. Встречается коротко-цилиндрический мелкий бисер. Наплыв украшений из египетского фаянса начинается со второй половины I в. до н. э. и становится особенно интенсивным в I в. н. э. Начиная со II в., импорт их уменьшается, особенно в III в., а в IV в. встречаются только единичные предметы из египетского фаянса. Основная масса фигурных подвесок и пронизей, а также бусы геометрических форм распространены в I–II вв. н. э., в III в. господствуют бусы геометрических форм. Фаянсы римского времени отличаются более грубой выделкой. Округлые бусы становятся массивными и имеют широкие каналы отверстий, коротко-цилиндрический бисер увеличивается до 3–5 мм в диаметре, отверстия ребристых бус расширяются, а дольки постепенно заменяются кривыми насечками; шишечки бугристых бус утрачивают округлость. Вместе с тем для первых веков нашей эры характерно большое разнообразие форм фигурных подвесок и пронизей. Некоторые из них, например, скарабей и лежащий на плакетке лев, усложняются. Возникают новые геометрические формы бус: биконическая, четырнадцатигранная. Помимо бронзовой окраски распространяются фиолетовый, синий, желтый и зеленый цвета. Появляются прекрасные изделия бирюзового цвета, украшенные желтыми точками. Знаки на обратной стороне предметов исчезли, кроме самого простого знака в виде змеи на скарабеях. Преобладают изображения египетских сюжетов, а также персонажей новых греко-восточных синкретических культов. Это фигурки Гарпократа, Сохмет, Ба, сфинкса, плакетки с лицами Сераписа, Гора, Беса, многочисленные скарабеи, крокодилы, лягушки, уреи, изображения сердца, амфорок, алтариков. Большая часть комплексов с фигурными изделиями из египетского фаянса происходит из детских погребений античных городов. Более массивными украшениями были бусы геометрических форм.

Стеклянные бусы получили большое распространение в Северном Причерноморье (табл. CLVI). По технологии производства они подразделяются на две группы: бусы из одноцветного стекла и бусы с внутренней металлической прокладкой, где тонкий слой металла помещался между двумя слоями прозрачного, обычно обесцветного, реже светло-желтого стекла. Одноцветные стеклянные бусы изготовлялись во все времена античной эпохи, но наибольшим разнообразием они отличались в эпоху эллинизма и особенно в первые века нашей эры.

В VI–V вв. до н. э. в Северном Причерноморье встречались округлые бусы из глухого черного, белого, темно-медового, желтого, синего и прозрачного бесцветного стекла. Они изготовлены навивкой стеклянного жгута на металлическую основу или керамическую трубку. Употреблялись биконические бусы из прозрачного янтарно-желтого, голубого, темно-синего и бесцветного стекла, а также из глухого красного. Один конус этих бус всегда выше другого, одно отверстие очень маленькое, около большего всегда заметна бороздка в виде запятой. Существовали крупные прозрачные желтые и бесцветные бусы с широкими мягкими дольками, их ядра свиты из жгута.

В V в. до н. э. появляются усеченно-пирамидальные подвески из прозрачного синего и голубого стекла либо глухого голубого. Они имеют очень четкие очертания и минимальные отверстия. В IV — первой половине III в. до н. э. продолжали употребляться ранние типы бус, но появились и новые. Распространились бусы яйцевидной формы с бороздкой-запятой около большого отверстия; они сделаны из прозрачного бесцветного, желтого и синего стекла, либо непрозрачного, желтого, зеленого, бирюзового и голубого. Встречаются плоские подвески или пронизи иногда с двусторонним оттиснутым в форме изображением мужских (Баал Аммон? Зевс?) и женских лиц, а также обнаженных фигурок сидящего мальчика (возможно, Гарпократ). Со второй половины III в. до н. э. по I в. до н. э. в Северном Причерноморье появляются много новых форм подвесок, всевозможных мелких бус и бисера. Очень популярен был в это время рубленый бисер различной окраски, нарезавшийся из тонких стеклянных трубочек. Получают распространение круглые бусы преимущественно из прозрачного стекла: лилового, янтарно-желтого, сизо-зеленого, синего, диаметры их редко превышают 5–7 мм. Округло-ребристые бусы с мягкими неодинаковыми дольками — из непрозрачного желтого и прозрачного бесцветного стекла; подвески усеченно-грушевидной формы из прозрачного стекла; уплощенные треугольные подвески; подвески в виде стилизованных амфорок и клычков; уплощенные пронизи из прозрачного желтого, синего и бесцветного стекла; бусы бугристые.

В первые века нашей эры возникли новые способы изготовления стеклянных бус, что обусловило и появление новых форм. Распространены массивные пронизи с ровными гранями и острыми ребрами, а также всевозможный бисер. С рубежа нашей эры началось массовое использование тянутых трубочек, из которых нарезали цилиндрические бусы, а также делали округлые и бочковидные бусы, обжимая их формовочными цилиндрами и получая либо нерасчлененные цепи по несколько бусин, либо отдельные бусинки с закраинками вокруг отверстий. Расплющивая трубочки, получали плоские диски либо уплощенные прямоугольные пронизи. Они характерны для II–III вв. В это время вновь отмечено массовое распространение рубленого бисера. Для первых веков нашей эры характерны всевозможные граненые формы и подвески в виде фигурок. В это время широко используют оранжевое стекло. Во II–III вв. распространились более мелкие бусы нечетких очертаний. В середине III–IV вв. вновь возродилась, свойственная VI–IV вв. до н. э. техника изготовления бус из жгута, однако поверхность этих поздних бус не заглажена и наслоения жгута и примыкающие друг к другу витки его хорошо различимы. В окраске бус позднеримского периода преобладают черный, желтый и грязно-синий цвета, встречаются бусы из бесцветного стекла. Изготовление бус с внутренней позолотой было достаточно сложным, оно могло существовать только в центрах с развитым стеклоделием и требовало тонкого знания не только разнообразных приемов обработки стекла, но и ювелирного дела. Золочение бус началось в IV в. до н. э. в Египте, со временем эта техника получила широкое распространение. Однако вопрос о месте производства стеклянных бус с внутренней позолотой в античную эпоху остается открытым, известна только выпускавшая их мастерская на о. Родос. В Северном Причерноморье бусы с внутренней позолотой появились в III в. до н. э. и продолжали встречаться в римское время. Бусы эллинистического времени вероятно, отливались в формах, края отверстий у них гладкие. У бус римского времени отверстия окружены закраинами, возникавшими при расчленении цепей готовых изделий; в это время распространяются также бусы в нерасчлененных столбиках.

Для эпохи эллинизма характерны изящные мелкие золоченые украшения. В III–I вв. до н. э. были распространены округлые, бочковидные, цилиндрические бисерины, вытянутые бусы усеченно-конической формы, глобоидальные бусы, ребристые цилиндрические пронизи с перетяжками по краям, мелкие, бугристые бусы и тонкие подвески в виде стилизованных амфорок. На рубеже н. э. бытовали уплощенные пронизи, оттиснутые в формах с изображением на лицевой стороне фигур Гарпократа и Афродиты Анадиомены.

Бусы римского времени более разнообразны. Они массивнее и грубее эллинистических. В первые века нашей эры бытовали округлые и бочковидные бусы с закраинами вокруг отверстий, были распространены особенно характерные для II–III вв. бугристые бусы, встречаются всевозможные гладкие формы с валиками по краям, плоские и комбинированные из дисков пронизи. К IV в. н. э. разнообразие золоченых бус резко сокращается, появляются изделия с внутренним посеребрением.

Бусы из янтаря (табл. CLVIII) распределяются неравномерно по времени и памятникам. Ко второй половине VI — первой половиной V в. до н. э. относится только одна дольчатая бусина из Ольвии, между тем, на соседних территориях, например, у скифов Правобережья Днепра, янтарных бус много. В IV–II вв. до н. э. янтарные бусы еще единичны. Они представлены в основном крупными искривленными и поперечно сжатыми округлыми и подцилиндрическими пронизями. Основная масса янтарных украшений относится к I–II вв. н. э. В III–IV вв., количество янтаря несколько сокращается. Для I–II вв. наиболее характерны бусы неправильной формы, вероятно, сделанные из природной янтарной гальки. К этому же времени относится и большинство янтарных фигурных изделий. Только подвески в виде головы лошади и лапы животного найдены в погребении IV–III вв. до н. э., а пронизь в виде астрагала в могиле III–IV вв. н. э. Во II–III вв. распространяются коротко-цилиндрические бусы, усеченно-конические и коротко-цилиндрические пронизи с выступающими торцами. Со второй половины III в. и особенно в IV в. становятся популярными грибовидные подвески. Наибольшее количество янтарных украшений происходит из Херсонеса и его округи, много янтаря найдено в Ольвии и Пантикапее. Фигурные подвески происходят из Ольвии, Херсонеса, Тиритаки, Пантикапея. Примечателен херсонесский комплекс, соединивший в себе семь уникальных подвесок пяти различных форм. Очень мало янтаря во всех памятниках Таманского полуострова и особенно в Танаисе, где более чем на 9000 разнообразных бус приходится лишь 20 янтарных.

Изделия из гагата — минерала органического происхождения, образуют обширную группу украшений встречающихся с VI в. до н. э. по IV в. н. э. (табл. CLVIII). Узоры на гагатовых изделиях всегда вырезаны или процарапаны, они комбинируются из кружков, углублений, насечек. Изделия VI–V вв. до н. э. единичны: самые маленькие бочковидные бусы с краями отверстий, стесанными внутрь канала, мелкие коротко-цилиндрические бусы. Из гагата или другого похожего материала сделаны ромбовидные пронизи с двумя параллельными каналами отверстий. В IV в. до н. э. гагатовые изделия по-прежнему малочисленны. Встречаются округлые и бочковидные бусы с орнаментом из процарапанных поперечных и продольных полос, бочковидные бусы, украшенные орнаментом из поперечных полос и сетчатого узора. К III — первой половине I в. до н. э. относится основная масса украшений из гагата с орнаментом из процарапанных поперечных и продольных полос, а также в виде крестов, зигзагов и сетчатого узора. Циркульный орнамент в это время только появляется и обычно сочетается с полосками, крестами и сетчатым узором. Большинство гагатовых изделий этого времени найдено в азиатской части Боспора и в Танаисе. Гагатовые изделия второй половины I в. до н. э. — IV в. н. э. наиболее многочисленны и разнообразны, особенно украшения I–II вв. В IV в. н. э. распространены популярные во все времена коротко-цилиндрические нарезки и удлиненные цилиндрики, расчлененные поперечными бороздками. Многие типы бус, встречающиеся в эллинистическое время, не менее популярны и в римское время. Однако, в первые века нашей эры возникают и новые формы. Фигурных изделий мало, все они относятся к I–II вв. н. э. Циркульный орнамент в это время становится доминирующим. С III в. до н. э. украшения из гагата становятся массивными. Гагат является хрупким материалом, и бусы не могли долго сохраняться у населения. Поэтому постоянное присутствие их в могилах на протяжении многих веков говорит о прочных и регулярных связях Северного Причерноморья с центрами, изготовлявшими эти изделия, которые располагались вблизи крупных месторождений гагата, скорее всего, на Северном Кавказе и, менее вероятно, в Закавказье. Не исключено, что гагатовые украшения производили также где-то в округе Херсонеса.

Обычай употреблять печать был принесен в Северное Причерноморье первыми переселенцами из Средиземноморья. Личная печать нужна была каждому гражданину, так как своим отпечатком она охраняла личную его собственность и ею скрепляли документы. Самые ранние печати, найденные в Северном Причерноморье, относятся к VII–VI вв. до н. э. и представляют собой восточного типа каменные геммы — цилиндры и скарабеи (табл. CLIX, 1, 2) (ОАК, 1881, табл. V), украшенные углубленной резьбой, воспроизводящейся в оттиске. Они имеют вращающуюся металлическую дужку. Носили их на запястье, на шее, у пояса. Одновременно в архаическую эпоху появляются и металлические перстни-печати с резьбой на щитке. Наиболее древний экземпляр такого перстня-печати, носимого на кольце, найден в Ольвии (табл. CLIX, 1). Это серебряный перстень с изображением готовящегося к прыжку льва. По углам ромбовидного щитка вделано по гвоздику из электра, что должно было, по воззрениям древних повысить его магические свойства (Максимова М.И., 1955, с. 439, рис. 1). В скифских курганах нередки находки 10 перстней на руках одного погребенного, в погребении грека обычно бывает только один перстень. В конце IV в. до н. э. геммы на вращающейся дужке исчезают, появляются металлические перстни с каменной вставкой-печатью на щитке, сосуществующие с традиционными цельнометаллическими перстнями. Геммы и перстни в Северном Причерноморье импортировались из Передней и Малой Азии, Ирана, Ионийских о-вов, материковой Греции (VII–IV вв. до н. э.), а в эллинистическую эпоху также из Этрурии (IV–III вв. до н. э.), Северной Африки (III–I вв. до н. э.), в римскую эпоху из Италии и балканских провинций. Особенно большое количество перстней V–IV вв. до н. э. найдено в богатых погребениях Боспора. К ним относятся уникальные произведения известных античных мастеров: золотой перстень с изображением летящей цапли, вырезанной на голубом халцедоне работы Дексамена (табл. CLX, 7) (Максимова М.И., 1955, с. 441, рис. 2), золотой перстень с изображением знатного перса работы Афинада (табл. CLX, 8) (Максимова М.И., 1955, с. 440). Рядовые жители носили простые бронзовые или серебряные перстни-печатки со стеклянными вставками-отливками с настоящих гемм, вырезанных на камнях. Позднее перстнями-печатями стали пользоваться и представители местных племен. В IV–III вв. до н. э. начинается деятельность местных причерноморских мастерских и своего расцвета она достигает в эпоху Августа в Пантикапее и во II–III вв. в Херсонесе. Местными мастерами делались перстни с портретами боспорских царей Савромата II и Котиса III (Максимова М.И., 1955, с. 413, табл. II, 5, 6).

Эволюция типов каменных печатей и металлических перстней в Причерноморье совпадает с развитием этого вида изделий художественного ремесла в других районах античного мира. В качестве специфических форм можно отметить лишь металлические перстни IV в. до н. э. с несомкнутой шинкой, получившие у исследователей название «понтийских» (табл. CLX, 15) и позднее — пантикапейские перстни с выпуклыми гранатовыми вставками эпохи Августа (табл. CLXI, 14, 15, 17, 19). В металлических перстнях развитие идет в сторону замены архаических перстней (табл. CLX, 1–4) с узким листовидным щитком и круглой в сечении шинкой тяжелыми классическими перстнями, имеющими гранение шинки и овальные щитки (табл. CLX, 6-12). В дальнейшем в эллинистических перстнях щиток становится полностью круглым, а шинка — плоской (табл. CLX, 19). Перстни римской эпохи, как правило, менее массивны, а во II–III вв. приобретают вычурные, изогнутые формы и ребристую поверхность (табл. CLX, 32–35).

В каменных печатях происходит постепенный отказ от чуждых Греции восточных форм: скарабей (табл. CLIX, 1–3) заменяется скарабеоидом (табл. CLIX, 4, 7, 11) или псевдоскарабеем (табл. CLIX, 12), полые цилиндры (табл. CLIX, 5, 9) — сегментированными (табл. CLIX, 8). В эллинистическую эпоху изображение перемещается на выпуклую сторону (табл. CLIX, 13, 14). Перстни, сочетающие металлическую оправу и каменную печать, поначалу очень массивны — напаянные концентрически полоски металла окружают гемму, удерживая ее в гнезде (табл. CLXI, 1–3, 5). В дальнейшем все элементы изделия становятся миниатюрнее, а их связь органичнее (табл. CLXI, 12–20). С социальной структурой общества связана разница в материалах: золото, серебро, бронза, цветные камни и их дешевые заменители. Перстни из бронзы, печати из стекла, находимые в грунтовых могильниках, могут быть сопоставлены со «стеклянными печатями в простонародных перстнях», о которых упоминает энциклопедист Плиний (Nat. Hist., XXXV, 43).

Металлические застежки — фибулы — обычная находка в погребениях и в культурном слое античных памятников Северного Причерноморья II в. до н. э. — IV в. н. э. Много их в Пантикапее, Фанагории, Кепах, Ольвии, Херсонесе, Танаисе и других городах, а также в некрополях сельских поселений. Картографирование показывает, что кроме общих для всего Северного Причерноморья форм фибул (табл. CLIV, 13, 14, 15, 22, 30, 36, 39) есть формы, характерные для отдельных районов (табл. CLIV, 7, 27–29, 35, 37, 39) и редкие вне их. Северопричерноморские фибулы попадали к народам Кавказа, степей, даже лесной зоны восточной Европы и вызвали там подражания. Но эти местные «варварские» изделия почти не попадали в античную зону и поэтому здесь не рассматриваются (кроме фибул на табл. CLIV, 43–45, относящихся уже к IV в.). Учитывая значение эллинского компонента в культуре Северного Причерноморья, можно было ожидать, что он будет заметен и в развитии местных фибул. Известно, что при изготовлении золотых фибул применялись рельеф, филигрань, инкрустации камней. Об античных фибулах говорят письменные данные, броши изображены на рельефе Парфенона, на расписных сосудах VI–IV вв. н. э., но в археологических находках метрополии они не найдены. Вероятно, и здесь их носили, но не было обычая помещать их в могилу. Этот обычай был у крымских скифов, у меотов и сармат, в некрополях которых сохранились разнообразные подражания эллинским брошам (Кубань) и далее отдельные, возможно, настоящие эллинские фибулы (табл. CLIV, 2) и золотая ромбическая брошь из мавзолея Неаполя Скифского. Простые пружинные броши удержались до I в. н. э. в быту эллинизированных крымских скифов и периферийного Танаиса.

Широкое появление фибул в некрополях античных городов со II–I вв. до н. э. связано с варваризацией не только погребального обряда, но и внешнего облика горожан: в течение I в. н. э. окончательно исчезли пружинные броши, отражавшие эллинские традиции, и их место заняли варварские дужковые фибулы с двусторонней пружиной. Их появление в античной среде связано с интенсивным проникновением латенских вещей. Сыграли роль не только передвижения кельтов и готов на западных рубежах Северного Причерноморья, но и еще мало изученные для этого периода контакты с областями к югу от нижнего Дуная. На основе принесенных вещей и, вероятно, новых традиций развилось местное производство проволочных дужковых фибул (табл. CLIV, 4–7, 12–14, 18–21, 28). Среди принесенных с запада фибул кельтские изделия II–I вв. до н. э. редки (табл. CLIV, 1). С I в. н. э. приток западных фибул увеличился, чему способствовало вхождение Северного Причерноморья в сферу воздействия Рима. В Галлии и дунайских провинциях романизируемое население, сохранившее некоторые латенские традиции, создало разнообразнейшие формы фибул, отразившие и кельтские, и римские вкусы. На территорию Северного Причерноморья в большом количестве попадали оттуда фибулы I в. н. э., с рельефной дужкой, в том числе имеющие латинскую надпись «Авцисса» (табл. CLIV, 8), а во II–III вв. фибулы с цветной эмалью (табл. CLIV, 23–26, 31, 32, 34). Большинству этих предметов известны точные аналогии в западных римских провинциях. Для провинций характерны также различные фибулы с рельефными украшениями (табл. CLIV, 10, 15, 17), многие из которых могли проникать в причерноморские города не только путем торговли, но и с людьми, приезжавшими с запада (солдатами, торговцами, ремесленниками). Ввоз провинциальных фибул продолжался до IV и отчасти V вв., когда излюбленным мужским украшением римлян стали тяжелые литые фибулы с кнопками в виде луковиц (табл. CLIV, 40).

Местное производство фибул в Северном Причерноморье, кроме брошек II в. до н. э. — I в. н. э., ограничилось сравнительно простыми коваными проволочными фибулами. Их материал — золото, серебро, сплавы меди. Среди местных северопричерноморских типов фибул выделяются лучковые подвязные (табл. CLIV, 13, 14, 22, 30, 37–39), фибулы с кнопкой (табл. CLIV, 20, 21), смычковые (табл. CLIV, 28, 29). Для Боспорского царства характерны, главным образом, сильно профилированные фибулы (табл. CLIV, 18, 27, 35), а также двучленные подвязные с вертикально пластинчатой спинкой (табл. CLIV, 37), для юго-западного Крыма — так называемые «инкерманские» (табл. CLIV, 38), отличающиеся от других подвязных не только своеобразными приемами изготовления, но и некоторой грубоватостью. Попадая к соседним народам, северопричерноморские фибулы послужили основой для появления там новых вариантов фибул. Судя по ареалу боспорских фибул, сфера боспорского влияния была особенно обширной, достигая Прикамья и Дагестана.

Опустошительные вторжения варваров в середине и второй половине III в. ярко отразились и на производстве фибул. Местные формы фибул исчезли к концу III в., изредка встречаясь в могилах IV в., в Южном Крыму. Население заимствовало фибулы северных пришельцев (табл. CLIV, 42 45), распространившиеся раньше всего в не подвергшейся разгрому округе Херсонеса (со второй половины III в.), позднее в IV в. на территории Боспора и в Ольвии. Постепенно сложились местные крымские варианты этих фибул (табл. CLIV, 44, 45). Основная масса крымских фибул IV в. тождественна фибулам Черняховской культуры не только по форме, но даже по рецепту металла, новому для Северного Причерноморья, но связанному с Северо-Восточной Прибалтикой. Изредка в городах Северного Причерноморья находят чуждые «Черняховским» прибалтийские фибулы (табл. CLIV, 41), также фибулы с шариком на головке из Танаиса и накладные кольца на крымских фибулах — (табл. CLIV, 45).