Серебряный век. Лирика

Георгий Адамович

«Чрез миллионы лет…»

Чрез миллионы лет – о, хоть в эфирных волнах! —Хоть раз – о, это все равно! —Померкшие черты среди теней безмолвныхУзнать мне будет суждено.И как мне хочется – о, хоть бессильной тенью! —Без упоения и мук,Хоть только бы прильнуть – о, только к отраженью! —Твоих давно истлевших рук.И чтоб над всем, что здесь не понял ум беспечный,Там разгорелся наконецОгромный и простой, торжественный и вечныйСвет от слиянья двух сердец.

«Один сказал: «Нам этой жизни мало…»»

Один сказал: «Нам этой жизни мало»,Другой сказал: «Недостижима цель»,А женщина привычно и устало,Не слушая, качала колыбель.И стертые веревки так скрипели,Так умолкали – каждый раз нежнее! —Как будто ангелы ей с неба пелиИ о любви беседовали с ней.

«Я не тебя любил, но солнце, свет…»

Я не тебя любил, но солнце, свет,Но треск цикад, но голубое море.Я то любил, чего и следу нетВ тебе. Я на немыслимом простореЛюбил. Я солнечную благодатьЛюбил. Что знаешь ты об этом?Что можешь рассказатьВетрам, просторам, молниям, кометам?Да, у меня кружилась головаОт неба, от любви, от этой рощиОливковой… Ну да, слова.Ну да, литература… Надо проще.Был сад во тьме, был ветерок с высот,Две – три звезды, – что ж не простого в этом?Был голос вдалеке: «Нет, только он,Кто знал…» – мне одному ответом.И даже ночь с Чайковским заодноВ своем безмолвии предвечном пелаО том, что все обречено,О том, что нет ни для чего предела.«Нет, только тот…». Пойми, я не могуЯсней сказать, последним снам не вторя,Я отплываю, я на берегуИного, не земного моря.Я не тебя любил. Но если там,Где все кончается, все возникает,Ты к новым мукам, новым небесамПокорно, медленно… нет, не бывает…Но если все – таки… не будет, ложь…От одного к другому воплощеньюТы предо мной когда – либо пройдешьНеузнаваемой, ужасной тенью,Из глубины веков я вскрикну: да!Чрез миллионы лет, но как сегодня,Как солнце вечности, о навсегда,Всей жизнью и всей смертью – помню!

«О том, что смерти нет, и что разлуки…»

О том, что смерти нет, и что разлуки нет,И нет земной любви предела,Не будем говорить. Но так устроен свет,Где нам дышать судьба велела.И грустен мне, мой друг, твой образ, несмотряНа то, что ты и бодр и молод,Как грустно путнику в начале сентябряВдруг ощутить чуть слышный холод.

«Ни музыки, ни мысли – ничего…»

Ни музыки, ни мысли – ничего.Тебе давно чистописанья мало,Тебе давно игрой унылой стало,Что для других – и путь, и торжество.Но навсегда вплелся в напев твой сонный, —Ты знаешь сам, – вошел в слова твои,Бог весть откуда, голос приглушенный,Быть может, смерти, может быть, любви.

«Рассвет и дождь. В саду густой туман…»

Рассвет и дождь. В саду густой туман,Ненужные на окнах свечи,Раскрытый и забытый чемодан,Чуть вздрагивающие плечи.Ни слова о себе, ни слова о былом.Какие мелочи – все то, что с нами было!Как грустно одиночество вдвоем…– И солнце, наконец, косым лучомПрядь серебристую позолотило.

«Без отдыха дни и недели…»

Без отдыха дни и недели,Недели и дни без труда.На синее небо глядели,Влюблялись… И то не всегда.И только. Но брезжил над намиКакой – то божественный свет,Какое – то легкое пламя,Которому имени нет.

Иннокентий Анненский

Среди миров

Среди миров, в мерцании светилОдной Звезды я повторяю имя…Не потому, чтоб я Ее любил,А потому, что я томлюсь с другими.И если мне сомненье тяжело,Я у Нее одной ищу ответа,Не потому, что от Нее светло,А потому, что с Ней не надо света.

1909

Смычок и струны

Какой тяжелый, темный бред!Как эти выси мутно – лунны!Касаться скрипки столько летИ не узнать при свете струны!Кому ж нас надо? Кто зажегДва желтых лика, два унылых…И вдруг почувствовал смычок,Что кто – то взял и кто – то слил их.«О, как давно! Сквозь эту тьмуСкажи одно: ты та ли, та ли?»И струны ластились к нему,Звеня, но, ластясь, трепетали.«Не правда ль, больше никогдаМы не расстанемся? довольно?..»И скрипка отвечала да,Но сердцу скрипки было больно.Смычок все понял, он затих,А в скрипке эхо все держалось…И было мукою для них,Что людям музыкой казалось.Но человек не погасилДо утра свеч… И струны пели…Лишь солнце их нашло без силНа черном бархате постели.

В марте

Позабудь соловья на душистых цветах,Только утро любви не забудь!Да ожившей земли в неоживших листахЯрко – черную грудь!Меж лохмотьев рубашки своей снеговойТолько раз и желала она, —Только раз напоил ее март огневой,Да пьянее вина!Только раз оторвать от разбухшей землиНе могли мы завистливых глаз,Только раз мы холодные руки сплелиИ, дрожа, поскорее из сада ушли…Только раз… в этот раз…

Август

1. Хризантема

Облака плывут так низко,Но в тумане всё нежнейПламя пурпурного дискаБез лучей и без теней.Тихо траурные кониПодвигают яркий гнет,Что – то чуткое в коронеТо померкнет, то блеснет……Это было поздним летомМеж ракит и на песке,Перед бледно – желтым цветомВ увядающем венке,И казалось мне, что нежнойХризантема головойПрипадает безнадежноК яркой крышке гробовой…И что два ее свитыеЛепестка на сходнях дрог —Это кольца золотыеЕю сброшенных серег.

2. Электрический свет в аллее

О, не зови меня, не мучь!Скользя бесцельно, утомленно,Зачем у ночи вырвал луч,Засыпав блеском, ветку клена?Ее пьянит зеленый чад,И дум ей жаль разоблаченных,И слезы осени дрожатВ ее листах раззолоченных, —А свод так сладостно дремуч,Так миротворно слиты звенья…И сна, и мрака, и забвенья…О, не зови меня, не мучь!

Параллели

1Под грозные речи небесРыдают косматые волны,А в чаще, презрения полный,Хохочет над бурею бес.Но утро зажжет небеса,Волна золотится и плещет,А в чаще холодной росаСлезою завистливой блещет.2Золотя заката розы,Клонит солнце лик усталый,И глядятся туберозыВ позлащенные кристаллы.Но не надо сердцу алых, —Сердце просит роз поблеклых,Гиацинтов небывалых,Лилий, плачущих на стеклах

1901

Тринадцать строк

Я хотел бы любить облакаНа заре… Но мне горек их дым:Так неволя тогда мне тяжка,Так я помню, что был молодым.Я любить бы их вечер хотел,Когда, рдея, там гаснут лучи,Но от жертвы их розовых телТолько пепел мне снится в ночи.Я люблю только ночь и цветыВ хрустале, где дробятся огни,Потому что утехой мечтыВ хрустале умирают они…Потому что – цветы это ты.

Две любви

Есть любовь, похожая на дым;Если тесно ей – она одурманит,Дать ей волю – и ее не станет…Быть как дым, – но вечно молодым.Есть любовь, похожая на тень:Днем у ног лежит – тебе внимает,Ночью так неслышно обнимает…Быть как тень, но вместе ночь и день…

Константин Бальмонт

«Я мечтою ловил уходящие тени…»

Я мечтою ловил уходящие тени,Уходящие тени погасавшего дня,Я на башню всходил, и дрожали ступени,И дрожали ступени под ногой у меня.И чем выше я шел, тем ясней рисовались,Тем ясней рисовались очертанья вдали,И какие – то звуки вокруг раздавались,Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,И сияньем прощальным как будто ласкали,Словно нежно ласкали отуманенный взор.А внизу подо мною уж ночь наступила,Уже ночь наступила для уснувшей Земли,Для меня же блистало дневное светило,Огневое светило догорало вдали.Я узнал, как ловить уходящие тени,Уходящие тени потускневшего дня,И все выше я шел, и дрожали ступени,И дрожали ступени под ногой у меня.

Челн томленья

Князю А. И. Урусову

Вечер. Взморье. Вздохи ветра.Величавый возглас волн.Близко буря. В берег бьетсяЧуждый чарам черный челн.Чуждый чистым чарам счастья,Челн томленья, челн тревог,Бросил берег, бьется с бурей,Ищет светлых снов чертог.Мчится взморьем, мчится морем,Отдаваясь воле волн.Месяц матовый взирает,Месяц горькой грусти полн.Умер вечер. Ночь чернеет.Ропщет море. Мрак растет.Челн томленья тьмой охвачен.Буря воет в бездне вод.

1894

«Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце…»

Я в этот мир пришел, чтоб видеть СолнцеИ синий кругозор.Я в этот мир пришел, чтоб видеть СолнцеИ выси гор.Я в этот мир пришел, чтоб видеть МореИ пышный цвет долин.Я заключил миры в едином взоре,Я властелин.Я победил холодное забвенье,Создав мечту мою.Я каждый миг исполнен откровенья,Всегда пою.Мою мечту страданья пробудили,Но я любим за то.Кто равен мне в моей певучей силе?Никто, никто.Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,А если день погас,Я буду петь… Я буду петь о СолнцеВ предсмертный час!

1902

«Я – изысканность русской…»

Я – изысканность русской медлительной речи,Предо мною другие поэты – предтечи,Я впервые открыл в этой речи уклоны,Перепевные, гневные, нежные звоны.Я – внезапный излом,Я – играющий гром,Я – прозрачный ручей,Я – для всех и ничей.Переплеск многопенный, разорванно – слитный,Самоцветные камни земли самобытной,Переклички лесные зеленого мая —Все пойму, все возьму, у других отнимая.Вечно юный, как сон,Сильный тем, что влюбленИ в себя и в других,Я – изысканный стих.

1902

Минута

Хороша эта женщина в майском закате,Шелковистые пряди волос в ветерке,И горенье желанья в цветах, в аромате,И далекая песня гребца на реке.Хороша эта дикая вольная воля:Протянулась рука, прикоснулась рука,И сковала двоих – на мгновенье, не боле, —Та минута любви, что продлится века.

1921

К Елене

О, Елена, Елена, Елена,Как виденье, явись мне скорей.Ты бледна и прекрасна, как пенаОзаренных Луною морей.Ты мечтою открыта для света,Ты душою открыта для тьмы.Ты навеки свободное лето,Никогда не узнаешь зимы.Ты для мрака открыта душою,Но во тьме ты мерцаешь как свет.И, прозрев, я навеки с тобою,Я твой раб, я твой брат и поэт.Ты сумела сказать мне без речи:С красотою красивой живи,Полюби эту грудь, эти плечи,Но, любя, полюби без любви.Ты сумела сказать мне без слова:Я свободна, я вечно одна,Как роптание моря ночного,Как на небе вечернем Луна.Ты правдива, хотя ты измена,Ты и смерть, ты и жизнь кораблей.О, Елена, Елена, Елена,Ты красивая пена морей.

Норвежская девушка

Очи твои, голубые и чистые —Слиянье небесной лазури с изменчивым блеском волны; Пряди волос золотистыеНежнее, чем нить паутины в сиянье вечерней Луны. Вся ты – намек, вся ты – сказка прекрасная,Ты – отблеск зарницы, ты – отзвук загадочной песни без слов; Светлая, девственно – ясная,Вакханка с душою весталки, цветок под покровом снегов.

Андрей Белый

Вспомни

Вспомни: ароматным летомВ сад ко мне, любя,Шла: восток ковровым светомОдевал тебя.Шла стыдливо, – вся в лазурныхВ полевых цветах —В дымовых, едва пурпурных,В летних облачках.Вспомни: нежный твой любовник,У ограды ждал.Легкий розовый шиповникВ косы заплетал.Вспомни ласковые встречи —Вспомни: видит бог, —Эти губы, эти плечиПоцелуем жег.Страсти пыл неутоленной —Нет, я не предам!..Вон ромашки пропыленной —Там – и там: и там —При дороге ветром взмылоМертвые цветы.Ты не любишь: ты забыла —Всё забыла ты.

1906, Мюнхен

Асе

(При прощании с ней)

Лазурь бледна: глядятся в теньГромадин каменные лики:Из темной ночи в белый деньСверкнут стремительные пики.За часом час, за днями дниСоединяют нас навеки:Блестят очей твоих огниВ полуопущенные веки.Последний, верный, вечный друг, —Не осуди мое молчанье;В нем – грусть: стыдливый в нем испуг,Любви невыразимой знанье.

Август 1916, Дорнах

К ней

Травы одетыПерлами.Где – то приветыГрустныеСлышу, – приветыМилые…Милая, где ты, —Милая?Вечера светыясные, —Вечера светыКрасные…Руки воздеты:Жду тебя…Милая, где ты, —Милая?Руки воздеты:Жду тебя.В струях Леты,СмытуюБледными ЛетыСтруями…Милая, где ты, —Милая?

Апрель 1908, Москва

Любовь

Был тихий час. У ног шумел прибой.Ты улыбнулась, молвив на прощанье:«Мы встретимся… До нового свиданья…»То был обман. И знали мы с тобой,что навсегда в тот вечер мы прощались.Пунцовым пламенем зарделись небеса.На корабле надулись паруса.Над морем крики чаек раздавались.Я вдаль смотрел, щемящей грусти полн.Мелькал корабль, с зарею уплывавшийсредь нежных, изумрудно – пенных волн,как лебедь белый, крылья распластавший.И вот его в безбрежность унесло.На фоне неба бледно – золотистомвдруг облако туманное взошлои запылало ярким аметистом.

1901 или 1902, Москва

Осень

Мои пальцы из рук твоих выпали.Ты уходишь – нахмурила брови.Посмотри, как березки рассыпалиЛистья красные дождиком крови.Осень бледная, осень холодная,Распростертая в высях над нами.С горизонтов равнина бесплоднаяДышит в ясную твердь облаками.

1906, Мюнхен

Побег

Твои очи, сестра, остеклели:Остеклели – глядят, не глядят.Слушай! Ели, ветвистые елиНепогодой студеной шумят.Что уставилась в дальнюю просиньТы лицом, побелевшим, как снег.Я спою про холодную осень, —Про отважный спою я побег.Как в испуге, схватившись за палку,Крикнул доктор: «Держи их, держи!»Как спугнули голодную галку,Пробегая вдоль дальней межи —Вдоль пустынных, заброшенных гумен.Исхлестали нас больно кусты.Но, сестра: говорят, я безумен;Говорят, что безумна и ты.Про осеннюю мертвую скукуНа полях я тебе пропою.Дай мне бледную, мертвую руку —Помертвевшую руку свою:Мы опять убежим; и заплещутОгневые твои лоскуты.Закружатся, заплещут, заблещут,Затрепещут сухие листы.Я бегу… А ты?

1906, Москва

Мои слова

Мои слова – жемчужный водомет,средь лунных снов, бесцельный,но вспененный, —капризной птицы лёт,туманом занесенный.Мои мечты – вздыхающий обман,ледник застывших слез, зарей горящий, —безумный великан,на карликов свистящий.Моя любовь – призывно – грустный звон,что зазвучит и улетит куда – то, —неясно – милый сон,уж виданный когда – то.

Май 1901

Путь к невозможному

Мы былое окинули взглядом,но его не вернуть.И мучительным ядомсожаленья отравлена грудь.Не вздыхай… Позабудь…Мы летим к невозможному рядом.Наш серебряный путьзашумел временным водопадом.Ах, и зло, и доброутонуло в прохладе манящей!Серебро, сереброомывает струёй нас звенящей.Это – к Вечности мыустремились желанной.Засиял после тьмыярче свет первозданный.Глуше вопли зимы.Дальше хаос туманный…Это к Вечности мыполетели желанной.

1903

Валерий Брюсов

В будущем

Я лежал в аромате азалий,Я дремал в музыкальной тиши,И скользнуло дыханье печали,Дуновенье прекрасной души.Где – то там, на какой – то планете,Без надежды томилася ты,И ко мне через много столетийДолетели больные мечты.Уловил я созвучные звуки,Мне родные томленья постиг,И меж гранями вечной разлукиМы душою слилися на миг.

9 августа 1895

Творчество

Тень несозданных созданийКолыхается во сне,Словно лопасти латанийНа эмалевой стене.Фиолетовые рукиНа эмалевой стенеПолусонно чертят звукиВ звонко – звучной тишине.И прозрачные киоски,В звонко – звучной тишине,Вырастают, словно блестки,При лазоревой луне.Всходит месяц обнаженныйПри лазоревой луне…Звуки реют полусонно,Звуки ластятся ко мне.Тайны созданных созданийС лаской ластятся ко мне,И трепещет тень латанийНа эмалевой стене.

1 марта 1895

Женщине

Ты – женщина, ты – книга между книг,Ты – свернутый, запечатленный свиток;В его строках и дум и слов избыток,В его листах безумен каждый миг.Ты – женщина, ты – ведьмовский напиток!Он жжет огнем, едва в уста проник;Но пьющий пламя подавляет крикИ славословит бешено средь пыток.Ты – женщина, и этим ты права.От века убрана короной звездной,Ты – в наших безднах образ божества!Мы для тебя влечем ярем железный,Тебе мы служим, тверди гор дробя,И молимся – от века – на тебя!

11 августа 1899

«Как царство белого снега…»

Как царство белого снега,Моя душа холодна.Какая странная негаВ мире холодного сна!Как царство белого снега,Моя душа холодна.Проходят бледные тени,Подобны чарам волхва,Звучат и клятвы, и пени,Любви и победы слова…Проходят бледные тени,Подобны чарам волхва.А я всегда, Неизменно,Молюсь неземной красоте;Я чужд тревогам вселенной,Отдавшись холодной мечте.Отдавшись мечте – неизменноЯ молюсь неземной красоте.

23 марта 1896

«О, когда бы я назвал своею…»

О, когда бы я назвал своеюХоть тень твою!Но и тени твоей я не смеюСказать люблю.Ты прошла недоступно небеснойСреди зеркал,И твой образ над призрачной безднойНа миг дрожал.Он ушел, как в пустую безбрежность,Во глубь стекла…И опять для меня – безнадежность,И смерть, и мгла!

Я люблю другого

Летний вечер пышен,Летний вечер снова…Мне твой голос слышен:«Я люблю другого».Сердца горький лепетПолон чар былого…Слышен тихий лепет:«Я люблю другого».Смолкни, праздный ропот!Прочь, упрек! Ни слова!..Слышен, слышен шепот:«Я люблю другого».

«Я много лгал и лицемерил…»

Я много лгал и лицемерил,И много сотворил я зла,Но мне за то, что много верил,Мои отпустятся дела.Я дорожил минутой каждой,И каждый час мой был порыв.Всю жизнь я жил великой жаждой,Ее в пути не утолив.На каждый зов готов ответить,И, открывая душу всем,Не мог я в мире друга встретитьИ для людей остался нем.Любви я ждал, но не изведалЕе в бездонной полноте, —Я сердце холодности предал,Я изменял своей мечте!Тех обманул я, тех обидел,Тех погубил, – пусть вопиют!Но я искал – и это виделТот, кто один мне – правый суд!

16 апреля 1902

Каждый миг

Каждый миг есть чудо и безумье,Каждый трепет непонятен мне,Все запутаны пути раздумья,Как узнать, что в жизни, что во сне?Этот мир двояко бесконечен,В тайнах духа – образ мой исчез;Но такой же тайной разум встречен,Лишь взгляну я в тишину небес.Каждый камень может быть чудесен,Если жить в медлительной тюрьме;Все слова людьми забытых песенСветят таинством порой в уме.Но влечет на ярый бой со всемиК жизни, к смерти – жадная мечта!Сладко быть на троне, в диадеме,И лобзать покорные уста.Мы на всех путях дойдем до чуда!Этот мир – иного мира тень.Эти думы внушены оттуда,Эти строки – первая ступень.

6 сентября 1900

«Что день, то сердце все усталей…»

Что день, то сердце все усталейСтучит в груди; что день, в глазах —Тусклей наряд зеленых далейИ шум и смутный звон в ушах;Все чаще безотчетно давит,Со дна вставая, душу грусть,И песнь, как смерть от дум избавит,Пропеть я мог бы наизусть.Так что ж! Еще работы много,И все не кончен трудный путь.Веди ж вперед, моя дорога,Нет, все не время – отдохнуть!И под дождем лучей огнистых,Под пылью шумного путиМне должно, мимо рощ тенистых,С привала на привал идти.Не смею я припасть к фонтану,Чтоб освежить огонь лица,Но у глухой судьбы не стануПросить пощады, – до конца!Путем, мной выбранным однажды,Без ропота, плетясь, пойдуИ лишь взгляну, томясь от жажды,На свежесть роз в чужом саду.

1919

Давид Бурлюк

Зеленое и голубое

Презрев тоску, уединись к закату,Где стариков живых замолкли голоса.Кто проклинал всегда зеленую утрату,Тот не смущен победным воем пса.О золотая тень, о голубые латы!Кто вас отторг хоть раз, тот не смутится днем.Ведь он ушел навек, орел любви крылатый,И отзвук радости мы вожделенно пьем.

1910

Веер весны

Посв. Сам. Вермель

Жемчужный водомет развеяв,Небесных хоров снизошед,Мне не забыть твой вешний веерИ примаверных взлетов бред…Слепец не мог бы не заметитьВиденьем статным поражен:Что первым здесь долине встретитьЯ был искусственно рожден.

1916

Монолог уличновстречного

Н. Н. Евреинову

Камни, стены, чугунные решетки…Что ждать? Кого искать?…Он:– «Люблю рассматривать, блуждая, души витрин,Всегда нарядные представительно;Я фантазер ведь, покаюсь, немного действительно.И времени своему господин.– Здесь этой – ажурные дамские панталоныИ корсеты, не жмущие ничьих боков —(Руки упорных холостяков);…пылким любовникам вечные препоны;А вот: это для меня важнее, „все что угодно дамской ноге“!..Я так давно обувь ищу СатирессеЗнаете… встретил ее экспрессе,Идущем русской зимней пурге…– Не могу сказать, каком она роде:Не то солнечный луч, не то туман…Разбросив запахи лесных полян,Она была одета шикарно „по моде“,А когда топоча побежала панели буфету,Я вдруг заметил: да ведь она босиком!!Мечусь теперь, мечусь по свету,Озабочен ее башмаком…И сколько не видел столичных витрин.Заметьте, башмачник забыл о копытце!.Для всяких размеров старался аршин,Но все это даме моей не годится…Окончательно…»

1916

«Огней твоих палящих слава…»

Огней твоих палящих слава —По склонам свергнутая лава —Багрово – синих глыбы снов,Кошмар, что вечно будет нов!

1921

Иокогама

Япония

Весенний бык

Весенним соком упоенный,Прозрачной встреченный фатой,Я ныне осязаю звоныСпеленатые высотой —Я – светорыцарь листьев клейких,Себя почувствовал быком,Ушедшим вдруг из зимнекелейки,Травы зеленожрущим ком!Вообразил: надволжской фермой,Облокотившейся на бык,Когда разливабунтом нервноСвободу Каспия добыть…Весной послушные забавы,Что фантазийные легки;Как с мыком рвутся чрез канавыЛиствой пронзенные быки.Пусть Я в Нью – Йорке,Пусть в вагоне.При прядях электричьих свеч —Не укатали сивку горки!Душа на выспреннем амвонеКосая сажень бычьих плеч!!

1924 Май, Нью – Йорк

Максимилиан Волошин

«К этим гулким морским берегам…»

Eл. Дмитриевой

К этим гулким морским берегам,Осиянным холодною синью,Я пришла по сожженным лугам,И ступни мои пахнут полынью.Запах мяты в моих волосах,И движеньем измяты одежды;Дикой масличной ветвью в цветахЯ прикрыла усталые вежды.На ладонь опирая високИ с тягучею дремой не споря,Я внимаю, склонясь на песок,Кликам ветра и голосу моря…

Май 1909

Коктебель

«В эту ночь я буду лампадой…»

В эту ночь я буду лампадойВ нежных твоих руках…Не разбей, не дыши, не падайНа каменных ступенях.Неси меня осторожнейСквозь мрак твоего дворца, —Станут биться тревожней,Глуше наши сердца…В пещере твоих ладоней —Маленький огонек —Я буду пылать иконней…Не ты ли меня зажег?

До 8 июля 1914

«И будут огоньками роз…»

И будут огоньками розЦвести шиповники, алея,И под ногами млеть откосЛиловым запахом шалфея,А в глубине мерцать заливЧешуйным блеском хлябей сонных,В седой оправе пенных гривИ в рыжей раме гор сожженных.И ты с приподнятой рукой,Не отрывая взгляд от взморья,Пойдешь вечернею тропойС молитвенного плоскогорья…Минуешь овчий кош, овраг…Тебя проводят до оградыКоров задумчивые взглядыИ грустные глаза собак.Крылом зубчатым вырастая,Коснется моря тень вершин,И ты изникнешь, млея, таяВ полынном сумраке долин.

14 июня 1913

«Теперь я мертв. Я стал строками книги…»

Теперь я мертв. Я стал строками книгиВ твоих руках…И сняты с плеч твоих любви вериги,Но жгуч мой прах.Меня отныне можно в час тревогиПерелистать,Но сохранят всегда твои дорогиМою печать.Похоронил я сам себя в гробницыСтихов моих,Но вслушайся – ты слышишь пенье птицы?Он жив – мой стих!Не отходи смущенной Магдалиной —Мой гроб не пуст…Коснись единый раз на миг единыйУстами уст.

1910

«То в виде девочки, то в образе старушки…»

То в виде девочки, то в образе старушки,То грустной, то смеясь – ко мне стучалась ты:То требуя стихов, то ласки, то игрушкиИ мне даря взамен и нежность, и цветы.То горько плакала, уткнувшись мне в колени,То змейкой тонкою плясала на коврах…Я знаю детских глаз мучительные тениИ запах ладана в душистых волосах.Огонь какой мечты в тебе горит бесплодно?Лампада ль тайная? Смиренная свеча ль?Ах, все великое, земное безысходно…Нет в мире радости светлее, чем печаль!

21 декабря 1911

«Обманите меня… но совсем, навсегда…»

Обманите меня… но совсем, навсегда…Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда…Чтоб поверить обману свободно, без дум,Чтоб за кем – то идти в темноте наобум…И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,Кто ведет лабиринтом неведомых зал,Чье дыханье порою горит на щеке,Кто сжимает мне руку так крепко в руке…А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман…Обманите и сами поверьте в обман.

1911

Кастаньеты

Е. С. Крутиковой

Из страны, где солнца светЛьется с неба жгуч и ярок,Я привез себе в подарокПару звонких кастаньет.Беспокойны, говорливы,Отбивая звонкий стих, —Из груди сухой оливыСталью вырезали их.Щедро лентами одетыС этой южной пестротой;В них живет испанский зной,В них сокрыт кусочек света.И когда Париж огромныйВесь оденется в туман,В мутный вечер, на диванЛягу я в мансарде темной,И напомнят мне онеИ волны морской извивы,И дрожащий луч на дне,И узлистый ствол оливы,Вечер в комнате простои,Силуэт седой колдуньи,И красавицы плясуньиСтан и гибкий и живой,Танец быстрый, голос звонкийГрациозный и простой,С этой южной, с этой тонкойСтрекозиной красотой.И танцоры идут в рядОблитые красным светом,И гитары говорятВ такт трескучим кастаньетам,Словно щелканье цикадВ жгучий полдень жарким летом.

Июль 1901

Mallorca. Valdemosa

«Я, полуднем объятый…»

Я, полуднем объятый,Точно крепким вином,Пахну солнцем и мятой,И звериным руном.Плоть моя осмуглела,Стан мой крепок и туг,Потом горького телаВлажны мускулы рук.В медно – красной пустынеНе тревожь мои сны —Мне враждебны рабыниСмертно – влажной Луны.Запах лилий и гнилиИ стоячей воды,Дух вербены, ванилиИ глухой лебеды.

10 апреля 1910

Коктебель

Зинаида Гиппиус

Игра

Совсем не плох и спуск с горы:Кто бури знал, тот мудрость ценит.Лишь одного мне жаль: игры…Ее и мудрость не заменит.Игра загадочней всегоИ бескорыстнее на свете.Она всегда – ни для чего,Как ни над чем смеются дети.Котенок возится с клубком,Играет море в постоянство…И всякий ведал – за рулем —Игру бездумную с пространством.Играет с рифмами поэт,И пена – по краям бокала…А здесь, на спуске, разве след —След от игры остался малый.

Между

Д. Философову

На лунном небе чернеют ветки…Внизу чуть слышно шуршит поток.А я качаюсь в воздушной сетке,Земле и небу равно далек.Внизу – страданье, вверху – забавы.И боль, и радость – мне тяжелы.Как дети, тучки тонки, кудрявы…Как звери, люди жалки и злы.Людей мне жалко, детей мне стыдно,Здесь – не поверят, там – не поймут.Внизу мне горько, вверху – обидно…И вот я в сетке – ни там, ни тут.Живите, люди! Играйте, детки!На все, качаясь, твержу я «нет»…Одно мне страшно: качаясь в сетке,Как встречу теплый, земной рассвет?А пар рассветный, живой и редкий,Внизу рождаясь, встает, встает…Ужель до солнца останусь в сетке?Я знаю, солнце – меня сожжет.

1905

«Мешается, сливается…»

Мешается, сливаетсяДействительность и сон,Все ниже опускаетсяЗловещий небосклон —И я иду и падаю,Покорствуя судьбе,С неведомой отрадоюИ мыслью – о тебе.Люблю недостижимое,Чего, быть может, нет…Дитя мое любимое,Единственный мой свет!Твое дыханье нежноеЯ чувствую во сне,И покрывало снежноеЛегко и сладко мне.Я знаю, близко вечное,Я слышу, стынет кровь…Молчанье бесконечное…И сумрак… И любовь.

1889

Надпись на книге

Мне мило отвлеченное:Им жизнь я создаю…Я все уединенное,Неявное люблю.Я – раб моих таинственных,Необычайных снов…Но для речей единственныхНе знаю здешних слов…

1896

Она

В своей бессовестной и жалкой низости,Она как пыль сера, как прах земной.И умираю я от этой близости,От неразрывности ее со мной.Она шершавая, она колючая,Она холодная, она змея.Меня изранила противно – жгучаяЕе коленчатая чешуя.О, если б острое почуял жало я!Неповоротлива, тупа, тиха.Такая тяжкая, такая вялая,И нет к ней доступа – она глуха.Своими кольцами она, упорная,Ко мне ласкается, меня душа.И эта мертвая, и эта черная,И эта страшная – моя душа!

1905

Цветы ночи

О, ночному часу не верьте!Он исполнен злой красоты.В этот час люди близки к смерти,Только странно живы цветы.Темны, теплы тихие стены,И давно камин без огня…И я жду от цветов измены, —Ненавидят цветы меня.Среди них мне жарко, тревожно,Аромат их душен и смел, —Но уйти от них невозможно,Но нельзя избежать их стрел.Свет вечерний лучи бросаетСквозь кровавый шелк на листы…Тело нежное оживает,Пробудились злые цветы.С ядовитого арума мерноКапли падают на ковер…Все таинственно, все неверно…И мне тихий чудится спор.Шелестят, шевелятся, дышат,Как враги, за мною следят.Все, что думаю, – знают, слышатИ меня отравить хотят.О, часу ночному не верьте!Берегитесь злой красоты.В этот час мы все ближе к смерти,Только живы одни цветы.

1894

Часы стоят

Часы остановились. Движенья больше нет.Стоит, не разгораясь, за окнами рассвет.На скатерти холодной наубранный прибор,Как саван белый, складки свисают на ковер.И в лампе не мерцает блестящая дуга…Я слушаю молчанье, как слушают врага.Ничто не изменилось, ничто не отошло;Но вдруг отяжелело, само в себе вросло.Ничто не изменилось, с тех пор как умер звук.Но точно где – то властно сомкнули тайный круг.И все, чем мы за краткость, за легкость дорожим, —Вдруг сделалось бессмертным, и вечным – и чужим.Застыло, каменея, как тело мертвеца…Стремленье – но без воли. Конец – но без конца.И вечности безглазой беззвучен строй и лад.Остановилось время. Часы, часы стоят!

Счастье

Есть счастье у нас, поверьте,И всем дано его знать.В том счастье, что мы о смертиУмеем вдруг забывать.Не разумом, ложно – смелым.(Пусть знает, – твердит свое),Но чувственно, кровью, теломНе помним мы про нее.О, счастье так хрупко, тонко:Вот слово, будто меж строк;Глаза больного ребенка;Увядший в воде цветок, —И кто – то шепчет: «Довольно!»И вновь отравлена кровь,И ропщет в сердце безвольномОбманутая любовь.Нет, лучше б из нас на светеИ не было никого.Только бы звери, да дети,Не знающие ничего.

Весна 1933

Любовь – одна

Единый раз вскипает пенойИ рассыпается волна.Не может сердце жить изменой,Измены нет: любовь – Одна.Мы негодуем, иль играем,Иль лжем – но в сердце тишина.Мы никогда не изменяем:Душа одна – любовь одна.Однообразно и пустынноОднообразием сильнаПроходит жизнь… И в жизни длиннойЛюбовь одна, всегда одна.Лишь в неизменном – бесконечность,Лишь в постоянном глубина.И дальше путь, и ближе вечность,И все ясней: любовь одна.Любви мы платим нашей кровью,Но верная душа – верна,И любим мы одной любовью…Любовь одна, как смерть одна.

1896

Михаил Зенкевич

Человек

К светилам в безрассудной вереВсе мнишь ты богом возойти,Забыв, что темным нюхом звериПровидят светлые пути.И мудр слизняк, в спираль согнутый,Остры без век глаза гадюк,И в круг серебряный замкнутый,Как много тайн плетет паук!И разлагают свет растенья,И чует сумрак червь в норе…А ты – лишь силой тяготеньяПривязан к стынущей коре.Но бойся дня слепого гнева:Природа первенца сметет,Как недоношенный из чреваКровавый безобразный плод.И повелитель Вавилона,По воле Бога одичав,На кряжах выжженного склонаПитался соком горьких трав.Стихии куй в калильном жаре,Но духом, гордый царь, смирисьИ у последней слизкой твариПрозренью темному учись!

Камни

Меж хребтов крутых плоскогорийСолнцем пригретая щельНа вашем невзрачном простореНам была золотая купель. Когда мы – твари лесные — Пресмыкались во прахе ползком, Ваши сосцы ледяные Нас вскормили своим молоком.И сумрачный дух звериный,Просветленный крепким кремнем,Научился упругую глинуОбжигать упорным огнем. Стада и нас вы сплотили В одну кочевую орду И оползнем в жесткой жиле Обнажили цветную руду.Вспоен студеным потоком,По расщелинам сползшим вниз,Без плуга в болоте широкомЗолотился зеленый рис. И вытянув голые ноги, С жиром от жертв на губах, Торчали гранитные боги, Иссеченные медью в горах.Но бежав с родных плоскогорий,По пустыням прогнав стада,В сырых низинах у взморийМы воздвигли из вас города. И рушены древние связи, И, когда вам лежать надоест, Искрошив цементные мази, Вы сползете с исчисленных мест.И сыплясь щебнем тяжелым,Черные щели жерлаЗасверкают алмазным размоломЗолота, стали, стекла.

1910

Ящеры

О ящеры – гиганты, не бесследноВы – детища подводной темноты —По отмелям, сверкая кожей медной,Проволокли громоздкие хвосты!Истлело семя, скрытое в скорлупыЧудовищных, таинственных яиц, —Набальзамированы ваши трупыПод жирным илом царственных гробниц.И ваших тел мне святы превращенья:Они меня на гребень вознесли,И мне владеть, как первенцу творенья,Просторами и силами земли.Я зверь, лишенный и когтей и шерсти,Но радугой разумною проникВ мой рыхлый мозг сквозь студень двух отверстийПурпурных солнц тяжеловесный сдвиг.А все затем, чтоб пламенем священнымЯ просветил свой древний, темный духИ на костре пред Богом сокровенным,Как царь последний, радостно потух;Чтоб пред Его всегда багряным трономКак теплый пар, легко поднявшись ввысь,Подобно раскаленным электронам,Мои частицы в золоте неслись.

«Всему – весы, число и мера…»

Всему – весы, число и мера,И бег спиралями всему,И растекается во тьмуЗа пламенною сферой сфера.Твой лик в душе – как в меди – выбит,И пусть твой ток сметет ееИ солнце в алой пене вздыбит, —Но царство взвешено твое!В длину растянется орбита,И кругом изогнется ось,Чтоб пламя вольно и открыто,По всем эфирам разлилось.Струить металл не будет время,Пространство перестанет течьИ уж не сможет в блуде семяПрах мертвый тайнами облечь.И выход рабьему бессильюИз марев двух магнитных сменРаскинет радужною пыльюВселенная свой легкий тлен.

«Подсолнух поздний догорал в полях…»

Подсолнух поздний догорал в полях,И, вкрапленный в сапфировых глубинах,На легком зное нежился размахПоблескивавших крыльев ястребиных.Кладя пределы смертному хотенью,Казалось, то сама судьба плылаЗа нами по жнивью незримой теньюОт высоко скользящего крыла.Как этот полдень, пышности и лениИсполнена, ты шла, смиряя зной.Лишь платье билось пеной кружевнойО гордые и статные колени.Да там, в глазах, под светлой оболочкой,На обреченного готовясь пасть,Средь синевы темнела знойной точкой,Поблескивая, словно ястреб, страсть.

1916

«И нас – два колоса несжатых…»

И нас – два колоса несжатых —Смогла на миг соединитьВ степи на выжженных раскатахОсенней паутины нить.И мы – два пышных пустоцвета —Следили вместе, как вдалиСредь бледно – золотого светаЧернели клином журавли…Но к ночи кочевая связь,Блеснув над коноплей, бурьяном,С межи заглохшей подняласьВ огне ненастливо – багряном.И страшен нам раскат пустынный,И не забыть нам никогда,Как робко нитью паутиннойЛаскала стебель наш слюда.

1911

Вячеслав Иванов

Медный всадник

В этой призрачной Пальмире,В этом мареве полярном,О, пребудь с поэтом в миреТы, над взморьем светозарнымМне являвшаяся дивнойАриадной, с кубком рьяным,С флейтой буйно – заунывнойИль с узывчивым тимпаном, —Там, где в гроздьях, там, где в гимнахРдеют Вакховы экстазы…В тусклый час, как в тучах дымныхТлеют мутные топазы,Закружись стихийной пляскойС предзакатным листопадомИ под сумеречной маскойПой, подобная менадам!В желто – серой рысьей шкуре,Увенчавшись хвоей ельной,Вихревейной взвейся бурей,Взвейся вьюгой огнехмельной!..Ты стоишь, на грудь склоняяЛик духовный – лик страдальный,Обрывая и роняяВ тень и мглу рукой печальнойЛепестки прощальной розы, —И в туманные волокна,Как сквозь ангельские слезы,Просквозили розой окна —И потухли… Всё смесилось,Погасилось в волнах сизых…Вот – и ты преобразиласьМедленно… В убогих ризахМнишься ты в ночи Сивиллой…Что, седая, ты бормочешь?Ты грозишь ли мне могилой?Или миру смерть пророчишь?Приложила перст молчаньяТы к устам – и я, сквозь шепот,Слышу медного скаканьяЗаглушенный тяжкий топот…Замирая, кликом бледнымКличу я: «Мне страшно, дева,В этом мороке победномМедно – скачущего Гнева»…А Сивилла: «Чу, как тупоУдаряет медь о плиты…То о трупы, трупы, трупыСпотыкаются копыта»…

Светлячок

Душно в комнате; не спится;Думы праздно бьют тревогу.Сонной влагой окропитьсяВежды жаркие не могут.Сумраком не усыпленный,Взор вперяется во мглу.Что забрезжило в углуЗорькой трепетно – зеленой?Дух – волшебник ночи южной,Светлячок к окну прильнул,Словно в дом из тьмы наружнойГость с лампадой заглянул;Словно спутник снов бесплотный,Миг свиданья упреждая,Подал знак душе дремотнойУпорхнуть в дубравы рая.

Утро

Неутомный голод темный,Горе, сердцу как избыть?Сквозь ресницы ели дремнойСветит ласковая нить.Сердце, где твой сон безбрежии?Сердце, где тоска неволь?Над озерной зыбью свежейДышит утренняя смоль.Снова в твой сосуд кристальныйЖивотворный брызжет ключ:Ты ль впустило в мрак страдальный,В скит затворный гордый луч?Или здесь – преодоленье,И твой сильный, смольный хмель —Утоленье, и целенье,И достигнутая цель?..Чу, склонился бог целебный,Огневейный бог за мной, —Очи мне застлал волшебной,Златоструйной пеленой.Нет в истомной неге мочиОглянуться; духа нетВстретить пламенные очиИ постигнуть их завет…Пора сказать: я выпил жизнь до дна,Что пенилась улыбками в кристалле;И ты стоишь в пустом и гулком зале,Где сто зеркал, и в темных ста – одна.Иным вином душа моя хмельна.Дворец в огнях, и пир еще в начале;Моих гостей – в вуали и в забрале —Невидим лик и поступь не слышна.Я буду пить, и томное похмельеНе на земле заутра ждет меня,А в храмовом прохладном подземелье.Я буду петь, из тонкого огняИ звездных слез свивая ожерелье —Мой дар тебе для свадебного дня.

«Пора сказать: я выпил жизнь до дна…»

Пора сказать: я выпил жизнь до дна,Что пенилась улыбками в кристалле;И ты стоишь в пустом и гулком зале,Где сто зеркал, и в темных ста – одна.Иным вином душа моя хмельна.Дворец в огнях, и пир еще в начале;Моих гостей – в вуали и в забрале —Невидим лик и поступь не слышна.Я буду пить, и томное похмельеНе на земле заутра ждет меня,А в храмовом прохладном подземелье.Я буду петь, из тонкого огняИ звездных слез свивая ожерелье —Мой дар тебе для свадебного дня.

Ностальгия

Подруга, – тонут дни! Где ожерельеСафирных тех, тех аметистных гор?Прекрасное немило новоселье.Гимн отзвучал; зачем увенчан хор?..О, розы пены в пляске нежных ор!За пиром муз в пустынной нашей келье —Близ волн морских вечернее похмелье!Далеких волн опаловый простор!..И горних роз воскресшая победа!И ты, звезда зари! ты, рдяный град —Парений даль, маяк златого бреда!О, свет любви, ему же нет преград,И в лоно жизни зрящая беседа,Как лунный луч в подводный бледный сад!

Любовь

Мы – два грозой зажженные ствола,Два пламени полуночного бора;Мы – два в ночи летящих метеора,Одной судьбы двужалая стрела.Мы – два коня, чьи держит удилаОдна рука, – одна язвит их шпора;Два ока мы единственного взора,Мечты одной два трепетных крыла.Мы – двух теней скорбящая четаНад мрамором божественного гроба,Где древняя почиет Красота.Единых тайн двугласные уста,Себе самим мы Сфинкс единый оба.Мы – две руки единого креста.

Осень

Что лист упавший – дар червонный;Что взгляд окрест – багряный стих…А над парчою похороннойТак облик смерти ясно – тих.Так в золотой пыли закатаОтрадно изнывает даль;И гор согласных так крылатаГолуботусклая печаль.И месяц белый расцветаетНа тверди призрачной – так чист!..И, как молитва, отлетаетС немых дерев горящий лист…

Георгий Иванов

«В ветвях олеандровых трель соловья…»

В ветвях олеандровых трель соловья.Калитка захлопнулась с жалобным стуком.Луна закатилась за тучи. А яКончаю земное хожденье по мукам,Хожденье по мукам, что видел во сне —С изгнаньем, любовью к тебе и грехами.Но я не забыл, что обещано мнеВоскреснуть. Вернуться в Россию – стихами.

«Из облака, из пены розоватой…»

Из облака, из пены розоватой,Зеленой кровью чуть оживлены,Сады неведомого халифатаВиднеются в сиянии луны.Там меланхолия, весна, прохладаИ ускользающее серебро.Все очертания такого сада —Как будто страусовое перо.Там очарованная одалискаИграет жемчугом издалека,И в башню к узнику скользит запискаИз клюва розового голубка.Я слышу слабое благоуханьеПрозрачных зарослей и цветников,И легкой музыки летит дыханьеКо мне, таинственное, с облаков.Но это длится только миг единый:Вот снова комнатная тишина,В горошину кисейные гардиныИ Каменноостровская луна.

«Как всё бесцветно, всё безвкусно…»

Как всё бесцветно, всё безвкусно,Мертво внутри, смешно извне,Как мне невыразимо грустно,Как тошнотворно скучно мне…Зевая сам от этой темы,Её меняю на ходу.– Смотри, как пышны хризантемыВ сожжённом осенью саду —Как будто лермонтовский ДемонГрустит в оранжевом аду,Как будто вспоминает ВрубельОбрывки творческого снаИ царственно идёт на убыльЛиловой музыки волна…

«Легкий месяц блеснет над крестами

Легкий месяц блеснет над крестами забытых могил,Томный луч озарит разрушенья унылую груду,Теплый ветер вздохнет: я травою и облаком был,Человеческим сердцем я тоже когда-нибудь буду.Ты влюблен, ты грустишь, ты томишься в прохладе ночной,Ты подругу зовешь, ты Ириной ее называешь,Но настанет пора, и над нашей кудрявой землейПролетишь, и не взглянешь, и этих полей не узнаешь.А любовь – семицветною радугой станет она,Кукованьем кукушки, иль камнем, иль веткою дуба,)И другие влюбленные будут стоять у окнаИ другие, в мучительной нежности, сблизятся губы…Теплый ветер вздыхает, деревья шумят у ручья,Легкий серп отражается в зеркале северной ночи,И, как ризу Господню, целую я платья края,И колени, и губы, и эти зеленые очи.

«Мелодия становится цветком…»

Мелодия становится цветком,Он распускается и осыпается,Он делается ветром и песком,Летящим на огонь весенним мотыльком,Ветвями ивы в воду опускается…Проходит тысяча мгновенных летИ перевоплощается мелодияВ тяжелый взгляд, в сиянье эполет,В рейтузы, в ментик, в «Ваше благородие»В корнета гвардии – о, почему бы нет?..Туман… Тамань… Пустыня внемлет Богу.– Как далеко до завтрашнего дня!..И Лермонтов один выходит на дорогу,Серебряными шпорами звеня.

«Оттого и томит меня шорох травы…»

Оттого и томит меня шорох травы,Что трава пожелтеет и роза увянет,Что твое драгоценное тело, увы,Полевыми цветами и глиною станет.Даже память исчезнет о нас… И тогдаОживет под искусными пальцами глинаИ впервые плеснет ключевая водаВ золотое, широкое горло кувшина.И другую, быть может, обнимет другойНа закате, в условленный час, у колодца…И с плеча обнаженного прах дорогойСоскользнет и, звеня, на куски разобьется.

«Охотник веселый прицелится…»

Охотник веселый прицелится,И падает птица к ногам.И дым исчезающий стелетсяПо выцветшим низким лугам.Заря розовеет болотная,И в синем дыму, не спеша,Уносится в небо бесплотная,Бездомная птичья душа.А что в человеческой участиПрекраснее участи птиц,Помимо холодной певучестиНемногих заветных страниц?

«Распыленный мильоном…»

И. Одоевцевой

Распыленный мильоном мельчайших частиц,В ледяном, безвоздушном, бездушном эфире,Где ни солнца, ни звезд, ни деревьев, ни птиц,Я вернусь – отраженьем — в потерянном мире.И опять, в романтическом Летнем Саду,В голубой белизне петербургского мая,По пустынным аллеям неслышно пройду,Драгоценные плечи твои обнимая.

«Это только синий ладан…»

Это только синий ладан,Это только сон во сне,Звезды над пустынным садом,Розы на твоем окне.Это то, что в мире этомНазывается весной,Тишиной, прохладным светомНад прохладной глубиной.Взмахи черных весел шире,Чище сумрак голубой…Это то, что в этом миреНазывается судьбой.Я тебя не вспоминаю,Для чего мне вспоминать?Это только то, что знаю,Только то, что можно знать.

«Край земли. Полоска дыма…»

Край земли. Полоска дымаТянет в небо, не спеша.Одинока, нелюдимаВьется ласточкой душа.Край земли. За синим краемВечности пустая гладь.То, чего мы не узнаем,То, чего не нужно знать.Если я скажу, что знаю,Ты поверишь. Я солгу.Я тебя не вспоминаю,Не хочу и не могу.Но люблю тебя, как прежде,Может быть, еще нежней,Бессердечней, безнадежнейВ пустоте, в тумане дней.

«Эмалевый крестик в петлице…»

Эмалевый крестик в петлицеИ серой тужурки сукно…Какие печальные лицаИ как это было давно.Какие прекрасные лицаИ как безнадежно бледны —Наследник, императрица,Четыре великих княжны…

<1949>

Николай Клюев

«Есть на свете край обширный…»

Есть на свете край обширный,Где растут сосна да ель,Неисследный и пустынный, —Русской скорби колыбель.В этом крае тьмы и горяЕсть забытая тюрьма,Как скала на глади моря,Неподвижна и нема.За оградою высокойИз гранитных серых плит,Пташкой пленной, одинокойВ башне девушка сидит.Злой кручиною объята,Все томится, воли ждет,От рассвета до заката,День за днем, за годом год.Но крепки дверей запоры,Недоступно – страшен свод,Сказки дикого простораВ каземат не донесет.Только ветер перепевныйШепчет ей издалека:«Не томись, моя царевна,Радость светлая близка.За чертой зари туманной,В ослепительной броне,Мчится витязь долгожданныйНа вспененном скакуне».

«Мне сказали, что ты умерла…»

Мне сказали, что ты умерлаЗаодно с золотым листопадомИ теперь, лучезарно светла,Правишь горным, неведомым градом.Я нездешним забыться готов,Ты всегда баснословной казаласьИ багрянцем осенних листовНе однажды со мной любовалась.Говорят, что не стало тебя,Но любви иссякаемы ль струи:Разве зори – не ласка твоя,И лучи – не твои поцелуи?

«Я люблю цыганские кочевья…»

Я люблю цыганские кочевья,Свист костра и ржанье жеребят,Под луной как призраки деревьяИ ночной железный листопад.Я люблю кладбищенской сторожкиНежилой, пугающий уют,Дальний звон и с крестиками ложки,В чьей резьбе заклятия живут.Зорькой тишь, гармонику в потемки,Дым овина, в росах коноплю…Подивятся дальние потомкиМоему безбрежному «люблю».Что до них? Улыбчивые очиЛовят сказки теми и лучей…Я люблю остожья, грай сорочий,Близь и дали, рощу и ручей.

«Певучей думой обуя…»

Певучей думой обуян,Дремлю под жесткою дерюгой.Я – королевич ЕрусланВ пути за пленницей – подругой.Мой конь под алым чепраком,На мне серебряные латы…А мать жужжит веретеномВ луче осеннего заката.Смежают сумерки глаза,На лихо жалуется прялка…Дымится омут, спит лоза,В осоке девушка – русалка.Она поет, манит на дноОт неги ярого избытка…Замри, судьбы веретено,Порвись, тоскующая нитка!

<1912>

Старуха

Сын обижает, невестка не слухает,Хлебным куском да бездельем корит;Чую – на кладбище колокол ухает,Ладаном тянет от вешних ракит.Вышла я в поле, седая, горбатая, —Нива без прясла, кругом сирота…Свесила верба сережки мохнатые,Меда душистей, белее холста.Верба – невеста, молодка пригожая,Зеленью – платом не засти зари!Аль с алоцветной красою не схожа я —Косы желтее, чем бус янтари.Ал сарафан с расписной оторочкою,Белый рукав и плясун – башмачок…Хворым младенчиком, всхлипнув над кочкою,Звон оголосил пролесок и лог.Схожа я с мшистой, заплаканной ивою,Мне ли крутиться в янтарь – бахрому…Зой – невидимка узывней, дремливее,Белые вербы в кадильном дыму.

<1912>

«Любви начало было летом…»

Любви начало было летом,Конец – осенним сентябрем.Ты подошла ко мне с приветомВ наряде девичьи простом.Вручила красное яичкоКак символ крови и любви:Не торопись на север, птичка,Весну на юге обожди!Синеют дымно перелески,Настороженны и немы,За узорочьем занавескиНе видно тающей зимы.Но сердце чует: есть туманы,Движенье смутное лесов,Неотвратимые обманыЛилово – сизых вечеров.О, не лети в туманы пташкой!Года уйдут в седую мглу —Ты будешь нищею монашкойСтоять на паперти в углу.И, может быть, пройду я мимо,Такой же нищий и худой…О, дай мне крылья херувимаЛететь незримо за тобой!Не обойти тебя приветом,И не раскаяться потом…Любви начало было летом,Конец – осенним сентябрем.

Осинушка

Ах, кому судьбинушкаВорожит беду.Горькая осинушкаРонит лист – руду.Полымем разубрана,Вся красным – красна,Может быть, подрубленаТопором она.Может, червоточинаГложет сердце ей,Черная проточинаВъелась меж корней.Облака по просиниКрутятся в кольцо,От судины – осениВянет деревцо.Ой, заря – осинушка,Златоцветный лёт,У тебя детинушкаРазума займет!Чтобы сны стожарныеВ явь оборотить,Думы – листья зарныеПо ветру пустить.

1908, 1912

Михаил Кузмин

««Люблю», – сказал я не любя…»

«Люблю», сказал я не любя —Вдруг прилетел Амур крылатыйИ, руку взявши, как вожатый,Меня повлек вослед тебя.С прозревших глаз сметая сонЛюбви минувшей и забытой,На светлый луг, росой омытый,Меня нежданно вывел он.Чудесен утренний обман:Я вижу странно, прозревая,Как алость нежно – зареваяРумянит смутно зыбкий стан;Я вижу чуть открытый рот,Я вижу краску щек стыдливыхИ взгляд очей еще сонливыхИ шеи тонкой поворот.Ручей журчит мне новый сон,Я жадно пью струи живые —И снова я люблю впервые,Навеки снова я влюблен!1907

Утро

Звезды побледнели,небо на востоке зеленеет,ветер поднялся,скоро заря засветит.Как легко дышатьпосле долгой ночи,после душных горниц,после чада свечей заплывших!Пенье доносится снизу,с кровли виден город,все спит, все тихо,только ветер в саду пробегает.Как лицо твое бледнов свете звезд побледневших,в свете зари нерожденной,в свете грядущего солнца!

1907

«В последний раз зову тебя, любовь…»

Сонет

В последний раз зову тебя, любовь,Слабеют силы в горестном усилье…Едва расправлю радостные крылья,Взбунтуется непокоренной кровь…Ответь мне «да», – молю, не прекословь.Лишь для тебя прошел десятки миль я.О, связки милые, о, сухожилья,Двойные звезды глаз, ресницы, бровь.Кольцо дано не на день, а навеки.Никто другой, как я, тебя не звал,Я вижу лишь тебя, закрывши веки…Зачем прибой стремит свой шумный вал?Едва домчавшись, он отпрянет снова,Во всех скитаньях ты – моя основа…

31 марта 1912

«Я книгу предпочту природе…»

Я книгу предпочту природе,Гравюру – тени вешних рощ,И мне шумит в весенней одеВесенний, настоящий дождь.Не потому, что это в моде,Я книгу предпочту природе.Какая скука в караванеТащиться по степи сухой.Не лучше ль, лежа на диване,Прочесть Жюль Верна том – другой.А так – я знаю уж заране,Какая скука в караване.Зевать над книгою немецкой,Где тяжек, как картофель, Witz,Где даже милый ХодовецкийТяжел и не живитстраниц.Что делать: уж привык я с детскойЗевать над книгою немецкой.Милей проказливые музы,Скаррона смех, тоска Алин, —Где веселилися французыИ Лондон слал туманный сплин.Что в жизни ждет? одни обузы,Милей проказливые музы.Не променял бы одного яНи на гравюру, ни на том —Тех губ, что не дают покоя,В лице прелестном и простом.Пускай мне улыбнутся трое,Не променял бы одного я.Но ждать могу ли я ответаОт напечатанных листков,Когда лишь повороты светаЯ в них искать всегда готов,Пускай мне нравится все это,Но ждать могу ли я ответа?Я выражу в последней коде,Что без того понятно всем:Я книги предпочту природе,А вас хоть тысяче поэм.Любовь (когда она не в моде?)Поет в моей последней коде.

13 марта 1914

«Декабрь морозит в небе розовом…»

Декабрь морозит в небе розовом,Нетопленный мрачнеет дом.А мы, как Меншиков в Березове,Читаем Библию и ждем.И ждем чего? самим известно ли?Какой спасительной руки?Уж взбухнувшие пальцы треснулиИ развалились башмаки.Никто не говорит о Врангеле,Тупые протекают дни.На златокованном АрхангелеЛишь млеют сладостно огни.Пошли нам крепкое терпение,И кроткий дух, и легкий сон,И милых книг святое чтение,И неизменный небосклон!Но если ангел скорбно склонится,Заплакав: «Это навсегда!» —Пусть упадет, как беззаконница,Меня водившая звезда.Нет, только в ссылке, только в ссылке мы,О, бедная моя любовь.Струями нежными, не пылкими,Родная согревает кровь,Окрашивает щеки розово,Не холоден минутный дом,И мы, как Меншиков в Березове,Читаем Библию и ждем.

8 декабря 1920

«Золотая Е лена по лестнице…»

Золотая Елена по лестницеЛебедем сходит вниз.Парень, мнущий глину на задворках,Менее смешон, чем Парис.Тирские корабли разукрашены —(Белугою пой, Гомер!)Чухонские лайбы попростуВ розовой заводи шхер.Слишком много мебели,Шелухой обрастает дом.Небесные полотеры шепотомПоставили все вверх дном.В ужасе сердце кружится…Жарю, кипячу, варю…Прямая дорога в Удельную,Если правду заговорю.Покойники, звери, ангелы,Слушайте меня хоть вы!Грошовыми сережками связаны,Уши живых – мертвы.

Ноябрь 1926

«Если б ты был небесный ангел…»

Если б ты был небесный ангел,Вместо смокинга носил бы ты стихарьИ орарь из парчи золотистойКрестообразно опоясывал бы грудь.Если б ты был небесный ангел,Держал бы в руках цветок или кадилуИ за нежными плечамиБыли б два крыла белоснежных.Если б ты был небесный ангел,Не пил бы ты vino Chianti,Не говорил бы ты по – английски,Не жил бы в вилле около Сан – Миньято.Но твои бледные, впалые щеки,Твои светлые, волнующие взоры,Мягкие кудри, нежные губыБыли бы те же,Даже если бы был ты небесный ангел.

1906

Бенедикт Лившиц

Эрос

Мы строго блюдем сокровенные заповеди —Любовный завет:Когда розовеет и гаснет на западеРубиновый свет,Мы белыми парами всходим по очередиНа Башни ЛуныИ любим в святилищах девственной дочериНемой вышины.О, счастье вступить за черту завоеванногоСвященного снаИ выпить фиал наслажденья любовногоДо самого дна!О. счастье: за ночь под серебряно – матовоюЭгидой луныНе надо платить подневольною жатвою —Как в царстве весны!О, счастье: лишь прихотям Эроса отданные,Мы можем – любя —На каменном шаре, как камень бесплодные,Сгореть для себя!

1909

Июль

В небе – бездыханные виолы,На цветах – запекшаяся кровь:О, июль, тревожный и тяжелый,Как моя молчащая любовь!Кто раздавит согнутым коленомПламенную голову быка?И. презрев меня, ты реешь тленом,Тонким воздыханием песка —В строго – многоярусные строиЗноем опаляемых святых, —И за малым облаком перо, иСветлый враг в покровах золотых!

1912

Александрийский театр

Когда минуешь летаргиюБлагонамеренной стены,Где латник угнетает выюНичтожествующей страны.И северная КлеопатраУже на Невском, – как светлоАлександрийского театраТебе откроется чело!Но у подъезда глянет хмуро,Настороженна и глуха,Сырая площадь, как цезураАлександрийского стиха.Быть может, память о набегеВчерашней творческой волныПочиет в ревностном ковчегеСебялюбивой тишины.И в черном сердце – вдохновенье,И рост мятущейся реки,И страшное прикосновеньеПрозрачной музиной руки, —На тысячеголосом стогнеКамнеподобная мечта,И ни одно звено не дрогнетПо – римски строгого хребта.

1 января 1915

Нева

Вольнолюбивая, донынеТы исповедуешь однуИ ту же истину, рабынейВ двухвековом не став плену.Пусть нерушимые гранитыТвои сковали берега,Но кони яростные взвитыТуда, где полночь и пурга.Пусть не забывший о герояхИ всех коней наперечетЗапомнивший ответит, что ихВ стремнину темную влечет?Иль эти мчащиеся, всуеНесбыточным соблазнены,Умрут, как Петр, от поцелуяТвоей предательской волны?

1916

«Как душно на рассвете века!..»

Как душно на рассвете века!Как набухает грудь у муз!Как страшно в голос человекаОблечь столетья мертвый груз!И ты молчишь и медлишь, время,Лениво кормишь лебедейИ падишахствуешь в гаремеС младой затворницей своей.Ты все еще в кагульских громахИ в сумраке масонских лож.И ей внушаешь первый промахИ детских вдохновений дрожь.Ну, что ж! Быть может, в мире целомИ впрямь вся жизнь возмущенаИ будет ей водоразделомОтечественная война;Быть может, там, за аркой стройной,И в самом деле пышет зной,Когда мелькает в чаще хвойнойСтан лицедейки крепостной.Но как изжить начало века?Как негритянской крови грузВ поющий голос человекаВложить в ответ на оклик муз?И он в беспамятстве дерзаетНа все, на тяги дикий крик,И клювом лебедя терзаетГиперборейский Леды лик.

1925

Предчувствие

Расплещутся долгие стеныИ вдруг, отрезвившись от роз,Крылатый и благословенныйПленитель жемчужных стрекоз,Я стану тяжелым и темным,Каким ты не знала меня,И не догадаюсь, о чем намУвядшее золото дняТак тускло и медленно блещет,И не догадаюсь, зачемВ густеющем воздухе резчеНад садом очертится шлем, —И только в изгнанье поэтаВозникнет и ложе твоеИ в розы печального летаАрханегел, струящий копье,

1912

Мирра Лохвицкая

«Если прихоти случайной…»

Если прихоти случайнойИ мечтам преграды нет —Розой бледной, розой чайнойВоплоти меня, поэт!Двух оттенков сочетаньеЗвонкой рифмой славословь:Желтый – ревности страданье,Нежно-розовый – любовь.Вспомни блещущие слезы,Полуночную росу,Бледной розы, чайной розыСокровенную красу.Тонкий, сладкий и пахучийАромат ее живойВ дивной музыке созвучий,В строфах пламенных воспой.И осветит луч победныйВдохновенья твоегоРозы чайной, розы бледнойИ тоску и торжество.

1896–1898

«Твои уста – два лепестка граната…»

Твои уста – два лепестка граната,Но в них пчела услады не найдет. Я жадно выпила когда-то Их пряный хмель, их крепкий мед.Твои ресницы – крылья черной ночи,Но до утра их не смыкает сон. Я заглянула в эти очи — И в них мой образ отражен.Твоя душа – восточная загадка.В ней мир чудес, в ней сказка, но не ложь. И весь ты – мой, весь без остатка, Доколе дышишь и живешь.

1899

«Я не знаю, зачем упрекают меня…»

Я не знаю, зачем упрекают меня,Что в созданьях моих слишком много огня,Что стремлюсь я навстречу живому лучуИ наветам унынья внимать не хочу.Что блещу я царицей в нарядных стихах,С диадемой на пышных моих волосах,Что из рифм я себе ожерелье плету,Что пою я любовь, что пою красоту.Но бессмертья я смертью своей не куплю,И для песен я звонкие песни люблю.И безумью ничтожных мечтаний моихНе изменит мой жгучий, мой женственный стих.

1898

Свет вечерний

Ты – мой свет вечерний,Ты – мой свет прекрасный,Тихое светилоГаснущего дня.Алый цвет меж терний,Говор струй согласный,Все, что есть и былоВ жизни для меня.Ты – со мной; – чаруяРадостью живоюВ рощах белых лилийТонет путь земной.Без тебя – замру яСкошенной травою,Ласточкой без крылий,Порванной струной.С кем пойду на битву,Если, черной тучей,Грозный и безгласныйВстанет мрак ночной?И творю молитву:«Подожди, могучий,О, мой свет прекрасный,Догори – со мной!».

1902–1903

Анатолий Мариенгоф

«Ночь, как слеза, вытекла из огромного глаза…»

Ночь, как слеза, вытекла из огромного глазаИ на крыши сползла по ресницам.Встала печаль, как Лазарь,И побежала на улицы рыдать и виниться.Кидалась на шеи – и все шарахалисьИ кричали: безумная!И в барабанные перепонки вопами страхаБили, как в звенящие бубны.

1917

Тучелёт

Иннаф.1.Из чернаго ведра сентябрь льётТуманов тяжестьИ тяжесть вод.Ах, тучелётаВечен звонО неба жесть.2.ЯзыкНе вяжет в стихСеребряное лыко,Ломается перо – поэта верный посох.Приди и боль разуй. Уйду босой.Приди, чтоб увести.3.Благодарю за слепоту.Любви игольчатая ветвьТы выхлестнула голубые яблоки.Сладка мне темь закрытых зябко век,Незрячие глаза легки.Я за тобой иду.4.Рука младенческая радостиСпокойно креститБелый лоб.Дай в веру верить.То, что приплылоТеряет всяческую меру.

Август 1920

«На каторгу пусть приведет нас дружба…»

Сергею Есенину

На каторгу пусть приведет нас дружба,Закованная в цепи песни.О день серебряный,Наполнив века жбан,За край переплесни.Меня всосут водопроводов рты,Колодези рязанских сел – тебя.Когда откроются воротаНаших книг,Певуче петли ритмов проскрипят.И будет два пути для поколений:Как табуны пройдут покорно строфыПо золотым следам МариенгофаИ там, где, оседлав, как жеребенка, месяц,Со свистом проскакал Есенин.

Март 1920

«Утихни, друг. Прохладен чай в стакане…»

Есенину

Утихни, друг. Прохладен чай в стакане.Осыпалась заря, как августовский тополь.Сегодня гребень в волосах —Что распоясанные кони,А завтра седина, как снеговая пыль.Безлюбье и любовь истлели в очаге.Лети по ветру стихотворный пепел!Я голову – крылом балтийской чайкиНа острые колениПоложу тебе.На дне зрачков ритмическая мудрость —Так якоря лежатВ оглохших водоемах,Прохладный чай (и золотой, как мы)Качает в облаках сентябрьское утро.

Ноябрь 1920

Дмитрий Мережковский

«Пощады я молю! Не мучь меня, Весна…»

Пощады я молю! Не мучь меня, Весна,Не подходи ко мне с болезненною ласкойИ сердца не буди от мертвенного снаСвоей младенческой, но трогательной сказкой.Ты видишь, как я слаб, – о сжалься надо мной!Меня томит и жжет твой ветер благовонный.Я дорого купил забвенье и покой, —Оставь же их душе, страданьем утомленной…

1886

«В небе, зеленом, как лед…»

В небе, зеленом, как лед,Вешние зори печальней.Голос ли милый зовет?Плачет ли колокол дальний?В небе – предзвездная тень,В сердце – вечерняя сладость.Что это, ночь или день?Что это, грусть или радость?Тихих ли глаз твоих вновь,Тихих ли звезд ожидаю?Что это в сердце – любовьИли молитва – не знаю.

<1909>

Голубое небо

Я людям чужд и мало верюЯ добродетели земной:Иною мерой жизнь я мерю,Иной, бесцельной красотой.Я верю только в голубуюНедосягаемую твердь.Всегда единую, простуюИ непонятную, как смерть.О, небо, дай мне быть прекрасным,К земле сходящим с высоты,И лучезарным, и бесстрастным,И всеобъемлющим, как ты.

«Как наполняет храм благоуханье…»

Как наполняет храм благоуханьеСожженных смол,Так вересков наполнило дыханьеВечерний дол,И сладостно, как бред любви, жужжаньеДекабрьских пчел.

<1912>

Не-Джиоконде

И я пленялся ложью сладкою,Где смешаны добро и зло;И я Джиокондовой загадкоюБыл соблазнен, – но то прошло;Я всех обманов не – таинственность,Тщету измен разоблачил;Я не раздвоенность – единственностьИ простоту благословил.Люблю улыбку нелукавуюНа целомудренных устахИ откровенность величавуюВ полумладенческих очах.Люблю бестрепетное мужествоВ пожатье девственной рукиИ незапятнанное дружествоБез угрызенья и тоски.Я рад тому, что ложью зыбкоюНе будет ваше «нет» и «да».И мне Джиокондовой улыбкоюНе улыбнетесь никогда.

1913

Одиночество в любви

Темнеет. В городе чужомДруг против друга мы сидим,В холодном сумраке ночном,Страдаем оба и молчим.И оба поняли давно,Как речь бессильна и мертва:Чем сердце бедное полно,Того не выразят слова.Не виноват никто ни в чем:Кто гордость победить не мог,Тот будет вечно одинок,Кто любит, – должен быть рабом.Стремясь к блаженству и добру,Влача томительные дни,Мы все – одни, всегда – одни:Я жил один, один умру.На стеклах бледного окнаПотух вечерний полусвет. —Любить научит смерть однаВсе то, к чему возврата нет.

«Ослепительная снежность…»

Л. Н. В[ильки]ной

Ослепительная снежность,Усыпительная нежность,Безнадежность, безмятежность —И бело, бело, бело.Сердце бедное забылоВсё, что будет, всё, что было,Чем страдало, что любило —Всё прошло, прошло, прошло.Всё уснуло, замолчало,Где конец и где начало,Я не знаю, – укачало,Сани легкие скользят,И лечу, лечу без цели,Как в гробу иль в колыбели,Сплю, и ласковые елиСон мой чуткий сторожат.Я молюсь или играю,Я живу иль умираю,Я не знаю, я не знаю,Только тихо стынет кровь.И бело, бело безбрежно,Усыпительно и нежно,Безмятежно, безнадежно,Как последняя любовь!

10 января 1906, Иматра

Весеннее чувство

С улыбкою бесстрастияТы жизнь благослови:Не нужно нам для счастияНи славы, ни любви,Но почки благовонныеНужны, – и небеса,И дымкой опушенныеПрозрачные леса.И пусть все будет молодо,И зыбь волны, порой,Как трепетное золото,Сверкает чешуей.Как в детстве, все невиданнымПокажется тогдаИ снова неожиданным —И небо, и вода,Над первыми цветочкамиЖужжанье первых пчел,И с клейкими листочкамиБерезы тонкий ствол.С младенчества любезное,Нам дорого – пойми —Одно лишь бесполезное,Забытое людьми.Вся мудрость в том, чтоб радостноВо славу Богу петь.Равно да будет сладостноИ жить, и умереть.

Софья Парнок

«Каждый вечер я молю…»

Каждый вечер я молюБога, чтобы ты мне снилась:До того я полюбилась,Что уж больше не люблю.Каждый день себя вожуМимо опустелых комнат, —Память сонную бужу,Но она тебя не помнит…И упрямо, вновь и вновь,Я твое губами злымиТихо повторяю имя,Чтобы пробудить любовь…

«Не хочу тебя сегодня…»

Не хочу тебя сегодня.Пусть язык твой будет нем.Память, суетная сводня,Не своди меня ни с кем.Не мани по темным тропкам,По оставленным местамК этим дерзким, этим робкимЗацелованным устам.С вдохновеньем святотатцевСердце взрыла я до дна.Из моих любовных святцевВырываю имена.

«Он ходит с женщиной в светлом…»

Он ходит с женщиной в светлом,– Мне рассказали. —Дом мой открыт всем ветрам,Всем ветрам.Они – любители музык —В девять в курзале.Стан ее плавный узок,Так узок…Я вижу: туманный берег,В час повечерья,Берег, холмы и вереск,И вереск.И рядом с широким фетромБелые перья…Сердце открыто ветрам,Всем ветрам!

17 июня 1915

«Она беззаботна еще, она молода…»

Она беззаботна еще, она молода,Еще не прорезались зубы у Страсти, —Не водка, не спирт, но уже не вода,А пенистое, озорное, певучее Асти.Еще не умеешь бледнеть, когда подхожу,Еще во весь глаз твой зрачок не расширен,Но знаю, я в мыслях твоих ворожуСильнее, чем в ласковом Кашине или Кашире.О, где же затерянный этот в садах городок(Быть может, совсем не указан на карте?),Куда убегает мечта со всех ногВ каком – то шестнадцатилетнем азарте?Где домик с жасмином, и гостеприимная ночь,И хмеля над нами кудрявые арки,И жажда, которой уж нечем помочь,И небо, и небо страстнее, чем небо Петрарки!В канун последней иль предпоследней весны– О, как запоздала она, наша встреча! —Я вижу с тобой сумасшедшие сны,В свирепом, в прекрасном пожаре сжигаю свой вечер!

26 декабря 1932

Седая роза

Ночь. И снег валится.Спит Москва… А я…Ох, как мне не спится,Любовь моя!Ох, как ночью душноЗапевает кровь…Слушай, слушай, слушай!Моя любовь:Серебро морозаВ лепестках твоих.О, седая роза,Тебе – мой стих!Дышишь из – под снега,Роза декабря,Неутешной негойМеня даря.Я пою и плачу,Плачу и пою,Плачу, что утрачуРозу мою!

16–17 июня 1932

«Скажу ли вам: я вас люблю?»

Скажу ли вам: я вас люблю?Нет, ваше сердце слишком зорко.Ужель его я утолюЛюбовною скороговоркой?Не слово, – то, что перед ним:Молчание минуты каждой,Томи томленьем нас одним,Единой нас измучай жаждой.Увы, как сладостные «да»,Как все «люблю вас» будут слабы,Мой несравненный друг, когдаСкажу я, что сказать могла бы.

1915

«Смотрят снова глазами незрячими…»

Смотрят снова глазами незрячимиМатерь Божья и Спаситель – Младенец.Пахнет ладаном, маслом и воском.Церковь тихими полнится плачами.Тают свечи у юных смиренницВ кулачке окоченелом и жестком.Ах, от смерти моей уведи меня,Ты, чьи руки загорелы и свежи,Ты, что мимо прошла, раззадоря!Не в твоем ли отчаянном имениВетер всех буревых побережий,О, Марина, соименница моря!

5 августа 1915, Святые Горы

«Тоскую, как тоскуют звери…»

Тоскую, как тоскуют звери,Тоскует каждый позвонок,И сердце – как звонок у двери,И кто – то дернул за звонок.Дрожи, пустая дребезжалка,Звони тревогу, дребезжи…Пора на свалку! И не жалкоПри жизни бросить эту жизнь…Прощай и ты, Седая Муза,Огонь моих прощальных дней,Была ты музыкою музыкДуше измученной моей!Уж не склоняюсь к изголовью,Твоих я вздохов не ловлю, —И страшно молвить: ни любовью,Ни ненавистью не люблю!

26 января 1933

«Ты помнишь коридорчик узенький…»

Ты помнишь коридорчик узенькийВ кустах смородинных?..С тех пор мечте ты стала музыкой,Чудесной родиной.Ты жизнию и смертью стала мне —Такая хрупкая —И ты истаяла, усталая,Моя голубка!..Прости, что я, как гость непрошеный,Тебя не радую,Что я сама под страстной ношеюПод этой падаю.О, эта грусть неутолимая!Ей нету имени…Прости, что я люблю, любимая,Прости, прости меня!

5 февраля 1933

«Этот вечер был тускло-палевый…»

Этот вечер был тускло – палевый, —Для меня был огненный он.Этим вечером, как пожелали Вы,Мы вошли в театр «Унион».Помню руки, от счастья слабые,Жилки – веточки синевы.Чтоб коснуться руки не могла бы я,Натянули перчатки Вы.Ах, опять подошли так близко Вы,И опять свернули с пути!Стало ясно мне: как ни подыскивай,Слова верного не найти.Я сказала: «Во мраке кариеИ чужие Ваши глаза…»Вальс тянулся и виды Швейцарии,На горах турист и коза.Улыбнулась, – Вы не ответили…Человек не во всем ли прав!И тихонько, чтоб Вы не заметили,Я погладила Ваш рукав.

1935 (?)

Газэлы

Утишительница боли – твоя рука,Белотелый цвет магнолий – твоя рука.Зимним полднем постучалась ко мне любовь,И держала мех соболий твоя рука.Ах, как бабочка, на стебле руки моейПогостила миг – не боле – твоя рука!Но зажгла, что притушили враги и я,И чего не побороли, твоя рука:Всю неистовую нежность зажгла во мне,О, царица своеволий, твоя рука!Прямо на сердце легла мне (я не ропщу:Сердце это не твое ли!) – твоя рука.

1915

Игорь Северянин

Маленькая элегия

Она на пальчиках привсталаИ подарила губы мне.Я целовал ее усталоВ сырой осенней тишине.И слезы капали беззвучноВ сырой осенней тишине.Гас скучный день – и было скучно,Как всё, что только не во сне.

Увертюра

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!Удивительно вкусно, искристо и остро!Весь я в чем – то норвежском! Весь я в чем – то испанском!Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!Ветропросвист экспрессов! Крылолёт буеров!Кто – то здесь зацелован! Там кого – то побили!Ананасы в шампанском – это пульс вечеров!В группе девушек нервных, в остром обществе дамскомЯ трагедию жизни претворю в грезофарс…Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!Из Москвы – в Нагасаки! Из Нью – Йорка – на Марс!

Это было у моря

Поэма – миньонет

Это было у моря, где ажурная пена,Где встречается редко городской экипаж…Королева играла – в башне замка – Шопена,И, внимая Шопену, полюбил ее паж.Было все очень просто, было все очень мило:Королева просила перерезать гранат,И дала половину, и пажа истомила,И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.А потом отдавалась, отдавалась грозово,До восхода рабыней проспала госпожа…Это было у моря, где волна бирюзова,Где ажурная пена и соната пажа.

«В парке плакала девочка…»

Всеволоду Светланову

В парке плакала девочка: «Посмотри – ка ты, папочка,У хорошенькой ласточки переломлена лапочка, —Я возьму птицу бедную и в платочек укутаю…»И отец призадумался, потрясенный минутою,И простил все грядущие и капризы и шалостиМилой маленькой дочери, зарыдавшей от жалости.

Классические розы

Как хороши, как свежи были розы В моем саду! Как взор прельщали мой! Как я молил весенние морозы Не трогать их холодною рукой! Мятлев, 1843 г.В те времена, когда роились грезыВ сердцах людей, прозрачны и ясны,Как хороши, как свежи были розыМоей любви, и славы, и весны!Прошли лета, и всюду льются слезы…Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране…Как хороши, как свежи ныне розыВоспоминаний о минувшем дне!Но дни идут – уже стихают грозы.Вернуться в дом Россия ищет троп…Как хороши, как свежи будут розы,Моей страной мне брошенные в гроб!

Странно

Мы живем, точно в сне неразгаданном,На одной из удобных планет…Много есть, чего вовсе не надо нам,А того, что нам хочется, нет…

Мороженое из сирени

Мороженое из сирени! Мороженое из сирени!Полпорции десять копеек, четыре копейки буше.Сударышни, судари, надо ль? не дорого можно без прений…Поешь деликатного, площадь: придется товар по душе!Я сливочного не имею, фисташковое все распродал…Ах, граждане, да неужели вы требуете крем – брюле?Пора популярить изыски, утончиться вкусам народа,На улицу специи кухонь, огимнив эксцесс в вирелэ!Сирень – сладострастья эмблема. В лилово – изнеженном кренеЗальдись, водопадное сердце, в душистый и сладкий пушок…Мороженое из сирени! Мороженое из сирени!Эй, мальчик со сбитнем, попробуй! Ей – Богу, похвалишь, дружок!

1912

В парке плакала девочка

Всеволоду Светланову

В парке плакала девочка: «Посмотри – ка ты, папочка,У хорошенькой ласточки переломлена лапочка, —Я возьму птицу бедную и в платочек укутаю»…И отец призадумался, потрясенный минутою,И простил все грядущие и капризы, и шалостиМилой, маленькой дочери, зарыдавшей от жалости.

1910

Владимир Соловьёв

«Милый друг, иль ты не видишь…»

Милый друг, иль ты не видишь,Что все видимое нами —Только отблеск, только тениОт незримого очами?Милый друг, иль ты не слышишь,Что житейский шум трескучий —Только отклик искаженныйТоржествующих созвучий?Милый друг, иль ты не чуешь,Что одно на целом свете —Только то, что сердце сердцуГоворит в немом привете?

1895

«Бедный друг! истомил тебя путь…»

Бедный друг! истомил тебя путь,Темен взор, и венок твой измят,Ты войди же ко мне отдохнуть.Потускнел, дорогая, закат.Где была и откуда идешь,Бедный друг, не спрошу я любя;Только имя мое назовешь —Молча к сердцу прижму я тебя.Смерть и Время царят на земле,Ты владыками их не зови;Все, кружась, исчезает во мгле,Неподвижно лишь солнце любви.

1887

«Какой тяжелый сон!..»

Какой тяжелый сон! В толпе немых видений, Теснящихся и реющих кругом,Напрасно я ищу той благодатной тени, Что тронула меня своим крылом.Но только уступлю напору злых сомнений, Глухой тоской и ужасом объят, —Вновь чую над собой крыло незримой тени, Ее слова по – прежнему звучат.Какой тяжелый сон! Толпа немых видений Растет, растет и заграждает путь,И еле слышится далекий голос тени: «Не верь мгновенному, люби и не забудь».

1886

На Сайме зимой

Вся ты закуталась шубой пушистой,В сне безмятежном, затихнув, лежишь.Веет не смертью здесь воздух лучистый,Эта прозрачная, белая тишь.В невозмутимом покое глубоком,Нет, не напрасно тебя я искал.Образ твой тот же пред внутренним оком,Фей – владычица сосен и скал!Ты непорочна, как снег за горами,Ты многодумна, как зимняя ночь,Вся ты в лучах, как полярное пламя,Темного хаоса светлая дочь!

1894

Сергей Соловьёв

«Лазурью осени прощальной…»

Лазурью осени прощальнойЯ озарен. Не шелехнутДубы. Застывший и зеркальныйДеревья отражает пруд.Ложится утром легкий инейНа побледневшие поля.Одною светлою пустынейПростерлись воды и земля.В лесу неслышно реют тени,Скудея, льется луч скупой,И радостен мой путь осеннейПустынно блещущей тропой.

Элегия

Тебе, о нежная, не до моей цевницы.Лишь одному теперь из – под густой ресницыСияет ласково твой темный, тихий взор,Когда над нивами сверкает хлебозор,И ночь исполнена тоской и вожделеньем.Вчера, едва заря померкла над селеньем,И месяц забелел из голубых глубин,У ветхого плетня, в тени густых рябин,Я вас подслушивал, ревнивый и печальный.Мерцали молнии, и отзвук песни дальнойТомился, замирал. А я, боясь дохнуть,Смотрел, как томно ты взволнованную грудьЕго лобзаниям и ласкам предавала,Безмолвно таяла, томилась и пылала…Как нежно пальцами его лицо брала,Смотря ему в глаза. Какою ты былаЗараз и царственной, и страстной, и стыдливой.Шептали юноши завистливо: «счастливый!»И долго голос твой во мраке слышал я:«Вот губы, плечи, грудь… целуй, твоя, твоя!»

1906–1909

«Коснись рукой до струн…»

Коснись рукой до струн, презренных светом,Тебя одну когда – то певших струн.Верни мне дни, когда я был поэтом,Дай верить мне, что я, как прежде, юн.Моей любви, взлелеянной годами,– Ты видишь, видишь – мне скрывать невмочь..Ах! где она, кипящая звездами,Осенняя, сияющая ночь?С небес звезда срывалась за звездою.Мы шли вдвоем… ты руку мне дала…А цветники дышали резедою,И ночь была прозрачна и светла.Сребрилися под твердью голубою,Деревья блеклые, не шелестя.Я о любви не говорил с тобою…Что говорить? Ведь ты была дитя.Верни же мне те золотые грезы,В твоих лучах я расцветаю вновь,Ты вся – весна, ты вся – как запах розы,Как старое вино – моя любовь.Я пред тобой притворствовать не в силах,Ты – так светла… О, если б я угасУ нежных ног невинных, милых, милых,В сиянии любимых узких глаз.

Три видения

Смеялся май, синел, сверкал залив.На берегу, в тени плакучих ив,Увидел я беспечное дитя,Играющее в мяч. Над ним, грустя,Склонялась Муза, и ее рукаДержала лиру, лавр и терн венка.И новый сон передо мной возник:Клонился ветром плачущий тростник,Летали в роще желтые листы…И Муза мне сказала: «Видишь ты:Старушка с отроком вокруг прудаИдут, идут… не спрашивай, куда!»Леса одеты в пурпур и огонь,Заходит солнце. У колодца коньОстановился с легким звоном шпор,И девушка склонила томный взор,На водоем поставивши ведро…Вдали сверкнуло белое перо.И Муза мне шепнула: «О дитя!Богиня юности придет шутя,Шутя уйдет. Ты всадника узнал?Вином кипящий золотой фиалТы рано осушил. Придут ли вновьИ лира, и страданье, и любовь?»

Федор Сологуб

Всё, во всём

Если кто-нибудь страдает,Если кто-нибудь жесток,Если в полдень увядаетЗноем сгубленный цветок, —В сердце болью отзоветсяИх погибель и позор,И страданием зажжетсяОпечаленный мой взор:Потому что нет иногоБытия, как только я;Радость счастья голубогоИ печаль томленья злого,Всё, во всём душа моя.

5 августа 1896

Ариадна

Где ты, моя Ариадна?Где твой волшебный клубок?Я в Лабиринте блуждаю,Я без тебя изнемог.Светоч мой гаснет, слабея,Полон тревоги стоюИ призываю на помощьМудрость и силу твою.Много дорог здесь, но светаНет и не видно пути.Страшно и трудно в пустынеМраку навстречу идти.Жертв преждевременных тениПередо мною стоят.Страшно зияют их раны,Мрачно их очи горят.Голос чудовища слышенИ заглушает их стон.Мрака, безумного мракаТребует радостно он.Где ж ты, моя Ариадна?Где путеводная нить?Только она мне поможетДверь Лабиринта открыть.

7 ноября 1883

Ангел Благого Молчания

Грудь ли томится от зною,Страшно ль смятение вьюг, —Только бы ты был со мною,Сладкий и радостный друг.Ангел благого молчанья,Тихий смиритель страстей,Нет ни венца, ни сияньяНад головою твоей.Кротко потуплены очи,Стан твой окутала мгла,Тонкою влагою ночиВеют два легких крыла.Реешь над дольным пределомТы без меча, без луча, —Только на поясе беломДва золотые ключа.Друг неизменный и нежный,Тенью прохладною крылВек мой безумно – мятежныйТы от толпы заслонил.В тяжкие дни утомленья.В ночи бессильных тревогТы отклонил помышленьяОт недоступных дорог.

2–3 декабря 1900

Чёртовы качели

В тени косматой ели,Над шумною рекойКачает черт качелиМохнатою рукой.Качает и смеется, Вперед, назад, Вперед, назад,Доска скрипит и гнется,О сук тяжелый третсяНатянутый канат.Снует с протяжным скрипомШатучая доска,И черт хохочет с хрипом,Хватаясь за бока.Держусь, томлюсь, качаюсь, Вперед, назад, Вперед, назад,Хватаюсь и мотаюсь,И отвести стараюсьОт черта томный взгляд.Над верхом темной елиХохочет голубой:– Попался на качели,Качайся, черт с тобой! —В тени косматой елиВизжат, кружась гурьбой:– Попался на качели,Качайся, черт с тобой! —Я знаю, черт не броситСтремительной доски,Пока меня не скоситГрозящий взмах руки,Пока не перетрется,Крутяся, конопля,Пока не подвернетсяКо мне моя земля.Взлечу я выше ели,И лбом о землю трах!Качай же, черт, качели,Все выше, выше… ах!

14 июня 1907

«Призрак ели с призраком луны…»

Призрак ели с призраком луныТихо ткут меж небом и землею сны.Призрак хаты с призраком рекиЧуть мерцающие зыблют огоньки.А над тихо ткущимися снами,И над тихо зыблемыми огоньками,И над призраками бедных хатНочь развертывает чародейный плат,Опрокидывает чародейный щит,И о свете незакатном ворожит.

1 октября 1916

«Чиста любовь моя…»

Чиста любовь моя, Как ясных звезд мерцанье,Как плеск нагорного ручья,Как белых роз благоуханье. Люблю одну тебя, Неведомая дева,Невинной страсти не губяПозором ревности и гнева. И знаю я, что здесь Не быть с тобою встрече:Твоя украшенная весьОт здешних темных мест далече. А мой удел земной — В томленьях и скитаньях,И только нежный голос твойКо мне доносится в мечтаньях.

29 сентября 1898

«Прохладная забава…»

Прохладная забава, —Скамейка челнока,Зеленая дубрава,Веселая река.В простой наряд одета,Сидишь ты у руля,Ликующее летоУлыбкою хваля.Я тихо подымаюДва легкие весла.Твои мечты я знаю, —Душа твоя светла.Ты слышишь в лепетаньиПрозрачных, тихих струйБезгрешное мечтанье.Невинный поцелуй.

15 августа 1901

«Румяным утром Лиза, весела…»

Румяным утром Лиза, весела,Проснувшись рано, в лес одна пошла.Услышав пенье пташек по кустам,Искала гнёзд она и здесь и там,И что же взор прекрасной подстерёг?То был Амур, любви крылатый бог.Она дрожит, в огне жестоком кровь,Лицо горит, и к сердцу льнёт любовь.Корсаж Амуру сделавши тюрьмой,Она несёт его к себе домой,И говорит отцу, едва дыша:– Смотри, отец, как птичка хороша! —Ждала улыбки Лиза от отца.Отец ворчит: – Узнал я молодца! —Амуру крылья в миг обрезал он,И в клетке бог, попался в злой полон.

20 апреля 1921

Константин Фофанов

«Вселенная во мне…»

Вселенная во мне, и я в душе вселенной.Сроднило с ней меня рождение мое.В душе моей горит огонь ее священный,А в ней всегда мое разлито бытие.Благословляет нас великая природа,Раскидывая свой узорчатый покров,Приветствуя от вод до шири небосводаСияньем алых зорь, дыханием цветов.Покуда я живу, вселенная сияет,Умру – со мной умрет безстрепетно она;Мой дух ее живит, живит и согревает,И без него она ничтожна и темна.

Апрель 1880

«Потуши свечу, занавесь окно»

Потуши свечу, занавесь окно.По постелям все разбрелись давно.Только мы не спим, самовар погас,За стеной часы бьют четвертый раз!До полуночи мы украдкоюУвлекалися речью сладкою:Мы замыслили много чистых дел…До утра б сидеть, да всему предел!..Ты задумался, я сижу – молчу…Занавесь окно, потуши свечу!..

Сентябрь 1881

«В кругу бездушном тьмы и зла»

В кругу бездушном тьмы и зла,Где все – ханжи и лицемеры,Где нет ни искры теплой веры,Ты родилася и взросла.Но ложь коснуться не посмелаТвоей духовной чистоты,Иного ищешь ты удела,К иным мечтам стремишься ты.Напрасно! Нет тебе исхода,Родным ты кажешься чужой,И только чахнешь год от годаЗа бесполезною борьбой.Так незабудка голубаяНа топком береге болот,Свой скромный запах разливая,Никем не зримая цветет.

1881

«Это было когда – то давно!..»

Это было когда – то давно!Так же ты мне шептала: «Молчи».И роняло косые лучиЗаходящее солнце в окно.Или сон позабытый пришелТак внезапно на память мою?Или миг, что сейчас я обрел,Тайно в сердце давно уж таю?Заходящее солнце в окноЗолотые роняет лучи.Ты чуть слышно шепнула: «Молчи».Это было когда – то давно!

5 марта 1882

После грозы

Остывает запад розовый,Ночь увлажнена дождем.Пахнет почкою березовой,Мокрым щебнем и песком.Пронеслась гроза над рощею,Поднялся туман с равнин.И дрожит листвою тощеюМрак испуганных вершин.Спит и бредит полночь вешняя,Робким холодом дыша.После бурь весна безгрешнее,Как влюбленная душа.Вспышкой жизнь ее сказалася,Ее любить пришла пора.Засмеялась, разрыдаласяИ умолкла до утра!..

1892

«У поэта два царства: одно из лучей…»

У поэта два царства: одно из лучейЯрко блещет – лазурное, ясное;А другое безмесячной ночи темней,Как глухая темница ненастное.В темном царстве влачится ряд пасмурных дней,А в лазурном – мгновенье прекрасное.

1882

Велимир Хлебников

«Где прободают тополя жесть…»

Где прободают тополя жестьОсени тусклого паяца,Где исчезает с неба тяжестьИ вас заставила смеяться,Где под собранием овиновГудит равнинная земля,Чтобы доходы счел Мордвинов,Докладу верного внемля,Где заезжий гость лягает пяткой,Увы, несчастного в любви соперника,Где тех и тех спасают пряткиОт света серника,Где под покровительством ЯнусиЖивут индейки, куры, гуси,Вы под заботами природы – тетиЗдесь, тихоглазая, цветете.

1912

Детуся!…

Детуся!Если устали глаза быть широкими,Если согласны на имя «браток»,Я, синеокий, клянусяВысоко держать вашей жизни цветок.Я ведь такой же, сорвался я с облака,Много мне зла причинялиЗа то, что не этот,Всегда нелюдим,Везде нелюбим.Хочешь, мы будем – брат и сестра,Мы ведь в свободной земле свободные люди,Сами законы творим, законов бояться не надо,И лепим глину поступков.Знаю, прекрасны вы, цветок голубого,И мне хорошо и внезапно,Когда говорите про СочиИ нежные ширятся очи.Я, сомневавшийся долго во многом,Вдруг я поверил навеки:Что предначертано там,Тщетно рубить дровосеку!..Много мы лишних слов избежим,Просто я буду служить вам обедню,Как волосатый священник с длинною гривой,Пить голубые ручьи чистоты,И страшных имен мы не будем бояться.

13 сентября 1921

«Когда умирают кони – дышат…»

Когда умирают кони – дышат,Когда умирают травы – сохнут,Когда умирают солнца – они гаснут,Когда умирают люди – поют песни.

<1912>

Кузнечик

Крылышкуя золотописьмомТончайших жил,Кузнечик в кузов пуза уложилПрибрежных много трав и вер.«Пинь, пинь, пинь!» – тарарахнул зинзивер.О, лебедиво!О, озари!

<1908–1909>

«Мне мало надо!..»

Мне мало надо!Краюшку хлебаИ капля молока.Да это небо,Да эти облака!

<1912, 1922>

«О Азия! тобой себя я мучу…»

О Азия! тобой себя я мучу.Как девы брови, я постигаю тучу.Как шею нежного здоровья.Твои ночные вечеровья.Где тот, кто день иной предрек?О, если б волосами синих рекМне Азия покрыла бы колениИ дева прошептала таинственные пени,И тихая, счастливая, рыдала,Концом косы глаза суша.Она любила! Она страдала!Вселенной смутная душа.И вновь прошли бы снова чувства,И зазвенел бы в сердце бой:И Мохавиры, и Заратустры,И Саваджи, объятого борьбой.Умерших их я был бы современник,Творил ответы и вопросы.А ты бы грудой светлых денегМне на ноги рассыпала бы косы.«Учитель, – мне шепча, —Не правда ли, сегодняМы будем сообщаИскать путей свободней?»

<1921>

«Снежно – могучая краса…»

Снежно – могучая красаС красивым сном широких глаз,Твоя полночная косаПредстала мне в безумный час.Как обольстителен и черенСплетенный радостью венок,Его оставил, верно, ворон,В полете долгом одинок.И стана белый этот снегНе для того ли строго пышен,Чтоб человеку человекБыл звук миров, был песнью слышен?

1912

«Там, где жили свиристели…»

Там, где жили свиристели,Где качались тихо ели,Пролетели, улетелиСтая легких времирей.Где шумели тихо ели,Где поюны крик пропели,Пролетели, улетелиСтая легких времирей.В беспорядке диком теней,Где, как морок старых дней,Закружились, зазвенелиСтая легких времирей.Стая легких времирей!Ты поюнна и вабна,Душу ты пьянишь, как струны,В сердце входишь, как волна!Ну же, звонкие поюны,Славу легких времирей!

Начало 1908

Владислав Ходасевич

Вечером синим

Вечерних окон свет жемчужныйЗастыл, недвижный, на полу,Отбросил к лицам блеск ненужныйИ в сердце заострил иглу.Мы ограждались тяжким рядомЛюдей и стен – и вновь, и вновьКаким неотвратимым взглядом,Язвящим жалом, тонким ядомВпилась усталая любовь!Слова, и клятвы, и объятьяКакой замкнули тесный круг,И в ненавидящем пожатьеКак больно, больно – пальцам рук!Но нет, молчанья не нарушим,Чтоб клясть судьбу твою, мою,Лишь молча, зубы стиснув, душимОпять подкравшуюся к душамЛюбовь – вечернюю змею.

Начало 1907

«Зазвени, затруби, карусель…»

Зазвени, затруби, карусель,Закружись по широкому кругу.Хорошо в колеснице вдвоемПролетать, улыбаясь друг другу.Обвевает сквозным холодкомПолосатая ткань балдахина.Барабанная слышится трель,Всё быстрее бежит карусель.«Поцелуйте меня, синьорина».И с улыбкой царевна в ответ:«Не хочу, не люблю, не надейся…»– «Не полюбишь меня?» – «Никогда».Ну – кружись в карусели и смейся.В колеснице на спинке звездаНамалевана красным и синим.Мне не страшен, царевна, о нет,Твой жестокий, веселый ответ:Всё равно мы друг друга не минем.И звенит, и трубит карусель,Закрутясь по заветному кругу.Ну, не надо об этом. Забудь —И опять улыбнемся друг другу.Неизменен вертящийся путь,Колыхается ткань балдахина.

<1911>

«В беседе хладной, повседневной…»

В беседе хладной, повседневнойСойтись нам нынче суждено.Как было б горько и смешноТеперь назвать тебя царевной!Увы! Стареем, добрый друг,И мир не тот, и мы другие,И невозможно вспомнить вслухПро ночи звездной Лигурии…А между тем в каморке тесной,Быть может, в этот час ночнойЧитает юноша безвестныйСтихи, внушенные тобой.

13 июня 1920

«Вот в этом палаццо жила Дездемона…»

«Вот в этом палаццо жила Дездемона…»Все это неправда, но стыдно смеяться.Смотри, как стоят за колонной колоннаВот в этом палаццо.Вдали затихает вечерняя Пьяцца,Беззвучно вращается свод небосклона,Расшитый звездами, как шапка паяца.Минувшее – мальчик, упавший с балкона…Того, что настанет, не нужно касаться…Быть может, и правда – жила ДездемонаВот в этом палаццо?..

5 мая 1914

Дождь

Я рад всему: что город вымок,Что крыши, пыльные вчера,Сегодня, ясным шелком лоснясь,Свергают струи серебра.Я рад, что страсть моя иссякла.Смотрю с улыбкой из окна,Как быстро ты проходишь мимоПо скользкой улице, одна.Я рад, что дождь пошел сильнееИ что, в чужой подъезд зайдя,Ты опрокинешь зонтик мокрыйИ отряхнешься от дождя.Я рад, что ты меня забыла,Что, выйдя из того крыльца,Ты на окно мое не взглянешь,Не вскинешь на меня лица.Я рад, что ты проходишь мимо,Что ты мне все – таки видна,Что так прекрасно и невинноПроходит страстная весна.

7 апреля 1908, Москва

«Леди долго руки мыла…»

Леди долго руки мыла,Леди крепко руки тёрла.Эта леди не забылаОкровавленного горла.Леди, леди! Вы как птицаБьётесь на бессонном ложе.Триста лет уж вам не спится —Мне лет шесть не спится тоже.

1921

«Ищи меня в сквозном весеннем свете…»

Ищи меня в сквозном весеннем свете.Я весь – как взмах неощутимых крыл,Я звук, я вздох, я зайчик на паркете,Я легче зайчика: он – вот, он есть, я был.Но, вечный друг, меж нами нет разлуки!Услышь, я здесь. Касаются меняТвои живые, трепетные руки,Простёртые в текучий пламень дня.Помедли так. Закрой, как бы случайно,Глаза. Ещё одно усилье для меня —И на концах дрожащих пальцев, тайно,Быть может, вспыхну кисточкой огня.

20 декабря 1917–3 января 1918

На грибном рынке

Бьется ветер в моей пелеринке…Нет, не скрыть нам, что мы влюблены:Долго, долго стоим, склоненыНад мимозами в тесной корзинке.Нет, не скрыть нам, что мы влюблены!Это ясно из нашей заминкиНад мимозами в тесной корзинке —Под фисташковым небом весны.Это ясно из нашей заминки,Из того, что надежды и сныПод фисташковым небом весныРасцвели, как сводные картинки…Из того, что надежды и сныНа таком прозаическом рынкеРасцвели, как сводные картинки, —Всем понятно, что мы влюблены!

18–19 февраля 1917

Перед зеркалом

Nel mezzo del cammin di nostra vita[1]

Я, я, я! Что за дикое слово!Неужели вон тот – это я?Разве мама любила такого,Желто – серого, полуседогоИ всезнающего, как змея?Разве мальчик, в Останкине летомТанцевавший на дачных балах, —Это я, тот, кто каждым ответомЖелторотым внушает поэтамОтвращение, злобу и страх?Разве тот, кто в полночные спорыВсю мальчишечью вкладывал прыть, —Это я, тот же самый, которыйНа трагические разговорыНаучился молчать и шутить?Впрочем – так и всегда на срединеРокового земного пути:От ничтожной причины – к причине,А глядишь – заплутался в пустыне,И своих же следов не найти.Да, меня не пантера прыжкамиНа парижский чердак загнала.И Виргилия нет за плечами, —Только есть одиночество – в рамеГоворящего правду стекла.

18–23 июля 1924, Париж

«Перешагни, перескочи…»

Перешагни, перескочи,Перелети, пере – что хочешь —Но вырвись: камнем из пращи,Звездой, сорвавшейся в ночи…Сам затерял – теперь ищи…Бог знает, что себе бормочешь,Ища пенсне или ключи.

Весна 1921, 11 января 1922

«Нет ничего прекрасней и привольней…»

Нет ничего прекрасней и привольней,Чем навсегда с возлюбленной расстатьсяИ выйти из вокзала одному.По – новому тогда перед тобоюДворцы венецианские предстанут.Помедли на ступенях, а потомСядь в гондолу. К Риальто подплывая,Вдохни свободно запах рыбы, маслаПрогорклого и овощей лежалыхИ вспомни без раскаянья, что поездУж Мэстре, вероятно, миновал.Потом зайди в лавчонку banco lotto[2],Поставь на семь, четырнадцать и сорок,Пройдись по Мерчерии, пообедайС бутылкою «Вальполичелла». В девятьПереоденься, и явись на Пьяцце,И под финал волшебной увертюры«Тангейзера» – подумай: «Уж теперьОна проехала Понтеббу». Как привольно!На сердце и свежо и горьковато.

1925–1926

Вадим Шершеневич

Жернова любви

Серые зерна молотим и бьемТяжелой и пыльною палкой,В печке нечищенной пламем томим,Чтоб насытиться белою булкой.Грязную тряпку на клочья и в чанРычагам на потеху, – и что же?Выползает из брюха проворных машинБелоснежной бумагой наружу.Так мне нужно пройти через зубья судьбыИ в крапиве ожгучей разуться,Чтобы вновь обеленным увидеть себяИ чтоб нежным тебе показаться.

1923

«О царица поцелуев!..»

О царица поцелуев! Ложе брачное цветамиУкрашай в восторге пьяном и не думай о грядущем!Шкуры львов и пестрых тигров пусть расстелятся пред нами.Будь, как Солнце, ярким светом и, как Солнце, будь зовущей!О принцесса дремных сказок! Тьму лесов наполни песней,Созови из вод русалок, кликни дремлющего Пана.Будь, как влага ранним утром, легче, тоньше, бестелесней,Будь летучею росою или дымкою тумана!О богиня строк певучих! Из темниц веков старинныхПробуди напевы, звоны, сочетанье зыбких линий,Будь звончей сонетов нежных – и прекрасных, и невинных,Будь сама собой, о Сольвейг, лучезарною богиней!

1911

Последнее слово обвиняемого

Не потому, что себя разменял я на сто пятачков Иль, что вместо души обхожусь одной кашицей рубленой, — В сотый раз я пишу о цвете зрачков И о ласках мною возлюбленной.Воспевая Россию и народ, исхудавший в скелет, На лысину бы заслужил лавровые веники, Но разве заниматься логарифмами бед Дело такого, как я, священника? Говорят, что когда – то заезжий фигляр,Фокусник уличный, в церковь зайдя освященную, Захотел словами жарче угля Помолиться, упав перед Мадонною. Но молитвам не был обучен шутник, Он знал только фокусы, знал только арийки, И перед краюхой иконы поник И горячо стал кидать свои шарики. И этим проворством приученных рук, Которым смешил он в провинции девочек, Рассказал невозможную тысячу мук, Истерзавшую сердце у неуча. Точно так же и я… мне до рези в желудке противноПисать, что кружится земля и поет, как комар.Нет, уж лучше перед вами шариком сердца наивно Будет молиться влюбленный фигляр.

Август 1918

Принцип звука минус образ

Влюбится чиновник, изгрызанный молью входящих и старый,В какую-нибудь молоденькую худощавую дряньИ натвердит ей, бренча гитарой,Слова простые и запыленные, как герань.Влюбится профессор, в очках, плешеватый,Отвыкший от жизни, от сердец, от стихов,И любовь в старинном переплете цитатыПоднесет растерявшейся с букетом цветов.Влюбится поэт и хвастает: «ВыгранюВаше имя солнцами по лазури я!»Ну, а если все слова любви заиграныБудто вальс «На сопках Манчжурии»?!Хочется придумать для любви не слова, а вздох малый,Нежный, как пушок у лебедя под крылом,А дураки назовут декадентом, пожалуй,И футуристом – написавший критический том!Им ли поверить, что в синий,Синий,Дымный день у озера, роняя перья, как белые капли,Лебедь не по – лебяжьи твердит о любви лебедине,А на чужом языке (стрекозы или цапли).Когда в петлицу облаков вставлена луна чайная,Как расскажу словами людскимиПро твои поцелуи необычайныеИ про твое невозможное имя?!Вылупляется бабочка июня из зеленого кокона мая,Через май за полдень любовь не устанет расти,И вместо прискучившего: «Я люблю тебя, дорогая!» —Прокричу: «Пинь – пинь – ти – ти – ти!»Это демон, крестя меня миру на муки,Человечьему сердцу дал лишь людские слова,Не поймет даже та, которой губ тяну я рукиМое простое: «Дэ – сэ – фиоррррр – эй – ва!»Осталось придумывать небывалые созвучья,Малярною кистью вычерчивать профиль тонкий лицаИ душу, хотящую крика, измучитьНевозможностью крикнуть о любви до конца!

Март 1918

Принцип растекающегося звука

Тишина. И на крыше.А выше —Еще тише…Без цели…Граммафоном оскалены окна, как пасть волчья.А внизу, проститутками короновавши панели,Гогочет, хохочет прилив человеческой сволочи.Легкий ветер сквозь ветви.Треск вереска, твой верящий голос.Через вереск неся едкий яд, чад и жуть,Июньский день ко мне дополз,Впился мне солнцем прожалить грудь.Жир солнца по крыше, как по бутербродамЖидкое, жаркое масло, тек…И Москва нам казалась плохим переводомКаких – то Божьих тревожных строк.И когда приближалась ты сквозными глазами,И город вопил, отбегая к Кремлю,И биплан твоих губ над моими губамиОчерчивал, перевернувшись, мертвую петлю, —Это медное небо было только над нами,И под ним было только наше люблю!Этим небом сдавлены, как тесным воротом,Мы молчали в удушьи,Все глуше,Слабей…Как золотые черепахи, проползли над городомПесками дня купола церквей.И когда эти улицы зноем стихалиИ умолкли уйти в тишину и грустить, —В первый раз я поклялся моими стихамиСебе за тебя отомстить.

Июнь 1918

«Нет слов короче, чем в стихах…»

Нет слов короче, чем в стихах,Вот почему стихи и вечны!И нет священнее греха,Чем право полюбить беспечно.Ах, мимолетно все в веках:И шаг чугунный полководца,И стыд побед, и мощный страх, —Лишь бред сердец веками льется!Вот оттого, сквозь трудный бой,Я помню, тленом окруженный:– Пусть небо раем голубо,Но голубей глаза влюбленной!Пусть кровь красна – любовь красней,Линяло – бледны рядом с нейЗнаменный пурпур, нож убийцы,И даже ночь, что годы длится!Как ни грохочет динамитИ как ни полыхнет восстанье, —Все шумы мира заглушитВздох робкий первого признанья.Вот потому и длится векЛюбовь, чья жизнь – лишь пепел ночи,И повторяет человекСлова любви стихов короче!

1931