Счастливая улыбка на лице Дика Джарвиса говорила о том, что он испытывает подлинное блаженство. Он полулежал в кресле, вытянув ноги и закинув руки за голову. Астронавт наслаждался тем, что вновь оказался в салоне «Ареса», среди своих.

– Господи, как здесь легко дышится! – с чувством проговорил он, набрав полные легкие воздуха. Потом неодобрительно взглянул в иллюминатор, за которым виднелись бескрайние просторы Марса.

В ответ раздалось невнятное гудение: так остальные члены экипажа космического корабля выразили свое согласие. Джарвис оглядел сидящую напротив компанию – бортинженера Путца, биолога Лероя и главу экспедиции Гаррисона. Сам Джарвис – химик по специальности – находился сейчас в центре внимания вовсе не из-за своих профессиональных знаний, а вследствие непредвиденных обстоятельств, сделавших его обладателем уникальной информации.

Их корабль первым за всю историю космонавтики совершил посадку на поверхность Марса. Это стало возможным после целого ряда событий. Прежде всего, американец Дохени создал и испытал – ценой своей жизни – атомный двигатель, предназначенный для судов при длительных путешествиях в безвоздушном пространстве. Затем последовали удачные и неудачные полеты на Луну, пока отчаянный авантюрист Кардоса не высадился-таки на ближайший спутник Земли. Были и полеты на более удаленные планеты, завершившиеся, однако, неудачами, а трагическая гибель венерианской экспедиции под руководством де Ланси надолго прервала серию межпланетных исследований.

И вот теперь космический корабль «Арес» с международным экипажем на борту благополучно достиг Марса. Страшно вспомнить долгие месяцы изнурительных тренировок! Но тень де Ланси понуждала медиков придумывать все более и более изощренные испытания, чтобы избежать в дальнейшем фатального исхода. И они достигли своего: тренированная четверка с «Ареса» не теряла трудоспособности даже в разреженной атмосфере Марса.

Джарвис откинул волосы со лба и невольно поморщился: ушибы, порезы и обморожение все еще давали о себе знать нудной зудящей болью.

– Думаю, ты уже вполне пришел в себя, чтобы удовлетворить наше естественное любопытство, – подчеркнуто недовольно проговорил Гаррисон. – В конце концов ты просто обязан отчитаться перед экипажем, где пропадал больше недели, а Путца, разумеется, интересует, что случилось с техникой.

– Вот именно, – подхватил бортинженер. – Улетел, помнится, на челноке, а возвращаться, видите ли, решил пешком. Не иначе как загнал ракету какому-нибудь аборигену, а тот подумал, что переплатил. Вот и засунули тебя, голубчика, в эту навозную кучу, чтоб неповадно было. Если бы не мы, так бы и сидел там на пару с тем безумным страусом.

– Вам хорошо зубоскалить, – возмутился Джарвис. – Посмотрел бы я, как поступили бы вы на моем месте.

Он прекрасно понимал, сколько волнений у экипажа вызвало его исчезновение и как им всем не терпится услышать наконец, что же все-таки произошло. Усмехнувшись, Джарвис махнул рукой.

– Ладно уж, так и быть, расскажу все по порядку. Только учтите, в моем повествовании нет ни намека на охотничьи байки, – строго предупредил он свою аудиторию. – Так вот. Вы прекрасно помните, что в тот день на разведку отправились двое: Путц полетел на север, а я – на юг. Мы оба должны были вести аэрофотосъемку местности с высоты не менее полутора тысяч футов, чтобы иметь большую площадь обзора и при этом не поднимать пыль с поверхности планеты. Я так и поступил.

– Жаль, что вместе с челноком пропала и пленка, – перебил рассказчика Гаррисон. – Придется снова делать облет южного сектора, а это довольно дорогое удовольствие.

Джарвис сунул руку в карман комбинезона и, вытащив небольшой пакет, протянул его Гаррисону.

– Это я и сам сообразил, – проговорил он. – Так что успокойся, командир: удалось кое-что спасти. Думаю, вышли приличные кадры, не размазанные, потому что скорость полета не превышала рекомендуемой. Собственно, ничего интересного внизу не встречалось: все та же серая равнина, покрытая лишайниками и этими… Как ты их называешь, Жак?

– «Биолазами», – ответил Лерой. – Это уже не растение, но еще не животное – какой-то промежуточный вид, которому нет аналогов на Земле.

– Примерно через полтораста миль, – продолжил Джарвис, – серый цвет сменился ярко-желтым. Я знал, что по вычислениям, которые провел Карл, «Арес» опустился на Марс, попав точно в Киммерийское море. Значит, подо мной расстилалась пустыня Ксантус. Еще через двести миль челнок миновал Море Крона – тоже нечто серое и неприглядное, а затем я оказался над пустыней Туле. Каждый час я посылал на корабль отчеты о координатах челнока. Вы меня хорошо слышали?

Командир кивнул и нетерпеливо проговорил:

– Нам известны все подробности полета – как если бы мы находились в твоем челноке. Но что же произошло потом, когда прервалась связь?

– Забарахлил хваленый мотор Карла. Я уже находился в воздухе восемь часов, а, как известно, день на Марсе в это время года продолжается всего шестнадцать. Так что я решил поворачивать «к дому». Тут двигатель-то и заглох.

– Невероятно! – воскликнул Путц.

Джарвис пожал плечами.

– К сожалению, это так. Ты почему-то не научил челнок планированию, вот он и рухнул, как топор, посреди Туле. Счастье, что гравитация на Марсе втрое меньше земной, а то пришлось бы вам отскребывать от грунта превратившегося в блин Дика Джарвиса, – усмехнулся он. – А так все закончилось ушибами и царапинами. Больше всего досталось лбу и носу.

– Но после посадки надо было промыть двигатель и попытаться завести его, – взволнованно проговорил бортинженер.

– Для этого сначала его следовало бы отыскать в той куче металлолома, в которую превратился летательный аппарат, – снисходительно заметил Джарвис. – Короче, оставалось либо ждать кого-нибудь из вас, либо топать самому. Я прекрасно помнил, что отправление на Землю назначено ровно через три недели, а расстояние до вас ни много ни мало восемьсот миль, и все же решил рискнуть. Знаете ли, приятнее сознавать, что ты сам что-то делаешь для своего спасения.

– Неужели ты думал, что мы не сможем тебя отыскать? – возмутился командир.

– Нет, конечно. Я просто решил идти вам навстречу, вот и все, – ответил Дик.

Вспоминая свои ощущения перед этим беспрецедентным походом, он помолчал немного, вздохнул, а затем снова вернулся к рассказу, хотя на этот раз слушатели не торопили его.

– Я постарался как можно лучше подготовиться к длинной дороге, но, поверьте, копаться в хаосе покореженного железа – не самое приятное дело. Тем не менее мне удалось отыскать спальный мешок, небольшой контейнер с неприкосновенным запасом и, самое главное, отцепить канистру с водой. К счастью, ее хоть и покорежило, но не разорвало. Использовав в качестве лямок пристежные ремни, я навьючил все это на себя и двинулся к северу. Самым приятным во всех этих сборах оказалось то, что я, устроившись в кресле пилота при взлете, поленился укрепить личное оружие в держателях на пульте управления, поэтому и пистолет, и бластер так и остались висеть на поясе. Отсюда вывод: да здравствует лень!

– Вот-вот! Тогда уж точно все примется глохнуть и рассыпаться, – ворчливо проговорил Гаррисон, взглянув на Путца – тот только досадливо крякнул.

Джарвис тем временем продолжал:

– Простые расчеты показали, что если я хочу вернуться на Землю, мне надо делать по сорок миль в день. С поклажей да по сыпучему грунту – задачка не из легких, но я всегда верил во взаимовыручку. – Джарвис наигранно прижал руку к сердцу и поклонился собеседникам, затем вернулся к повествованию: – Час спустя я оказался на берегу канала, который приметил во время съемок с воздуха. Его дно покрывал ярко-зеленый ковер. Я подумал, что это растения, которые так великолепно выглядят потому, что в канале более влажно, чем в пустыне. Ничего подобного: там тоже одна пыль, а «растения» – стоило мне только наступить на одно – тут же разбежались. Спасибо, хоть молчком, а то перепугали бы меня до смерти.

– Ты хоть рассмотрел их? – прервал рассказчика Лерой.

– Ну конечно, – кивнул Дик. – Это какая-то многоножка, плоская, как стебелек травы, но весьма шустрая: я специально менял темп ходьбы, но эти создания всегда успевали расступиться, прежде чем сапог касался грунта.

– Как жаль, что я не видел их, – вздохнул Жак.

– Я тоже сожалею, что не под тобой развалилось детище Карла, – рассмеялся Джарвис. – Так вот. Весь канал, насколько я мог видеть, был набит этой бегающей травой, хотя я так и не понял, что заставляло ее там скапливаться. Потом я вылез наружу и снова поплелся по пескам Туле, пока – уже перед закатом – не оказался на берегу Моря Крона. Я спустился вниз и решил устроиться на ночлег под бережком: как-то спокойнее находиться в укрытии, чем на ровной, как стол, местности. Съел кусочек шоколада, выпил глоток воды и залез в спальный мешок. Но стоило мне задремать, как раздался невероятный гвалт.

Дик остановился, чтобы немного передохнуть, и догадливый Путц тут же протянул ему стакан сока. Кивком поблагодарив его, Джарвис отпил освежающего напитка и продолжил описание своей одиссеи:

– Шум стоял как на птичьем базаре, когда на гнезда с птенцами пикируют полчища чаек. Я вылез из мешка и осторожно пошел в сторону истошных воплей. Именно тогда я впервые увидел Твила.

– А это еще что за персонаж? – сформулировал всеобщее изумление Гаррисон.

– Вы тут поминали безумного страуса. Так это он и был, – ответил Джарвис, только подогрев своими словами интерес слушателей. – Я назвал его Твилом, потому что человеку не произнести подлинное имя этого существа.

– Только страусов на Марсе и не хватало, – чуть не схватился за голову биолог Лерой.

Дик сочувственно улыбнулся ему и сказал:

– Приготовься еще и не такое услышать, мой ученый собрат. Но всему свое время, а сейчас о Твиле. Как я понял, он попался в ловушку, подстроенную какой-то похожей на осьминога тварью, и та принялась им закусывать. Ему это здорово не понравилось, и он начал визжать и отбиваться двадцатидюймовым клювом. Я, разумеется, не стал бы ввязываться в местные разборки, но на шее жертвы заметил какой-то предмет, явно не животного происхождения: он напоминал сумку или ящик. Я почему-то подумал, что странное животное, которое мне, кстати, тоже напомнило страуса, является объектом научного изучения. – Джарвис обернулся к Жаку и пояснил: – По-видимому, я подсознательно вспомнил тебя, иначе мне не пришла бы в голову абсурдная мысль о чьем-то исследовании. Короче, я выхватил пистолет и всадил заряд в массивный черный мешок с торчавшими из него щупальцами.

Джарвис передернулся от отвращения, вспоминая эту сцену.

– Эта дрянь изгадила все вокруг какой-то отвратительной слизью, которая, вероятно, служила ей кровью. Щупальца плоскими лентами опали вниз, выпустив из смертельных объятий орущего страуса. Тот замолк и некоторое время разглядывал своего врага, а потом повернулся ко мне.

– Опиши его как можно подробнее, – с завистью глядя на Дика, попросил Лерой.

– Ладно уж, – ответил тот, – слушай. У него довольно крупное яйцеобразное тело, две мощные четырехпалые ноги, а вместо рук пара крыльев, заканчивающихся почти человеческими кистями. Но самое необычное это голова. В сущности, она не являлась тем, что мы обычно вкладываем в это слово, то есть вместилищем мозга мыслящего существа. У этого страуса – так, пожалуй, и будем называть этого марсианина – голова служила, во-первых, своеобразным перископом, связывавшим находящийся в туловище мозг с вынесенными наружу глазами; во-вторых, являлась звуковым резонатором, поскольку голос слышался именно оттуда, но самое главное в ней – ее своеобразные амортизационные свойства, главное назначение которых, по-видимому, оберегать мозг. Обо всем этом я догадался потом, а пока что мы стояли друг против друга и настороженно рассматривали один другого, готовые к любым неожиданностям. Спасенное мной существо было примерно моего роста и выглядело далеко не хилым. Путц может подтвердить мои слова.

Все вопросительно взглянули на Карла, и тот кивнул.

– Я по-прежнему сжимал пистолет, и, по-видимому, страус понял его назначение, потому что вдруг расправил крылья и протянул эти своеобразные руки в мою сторону, раскрыв ладони и растопырив пальцы. Он явно предлагал мне дружбу. Я убрал пистолет и пожал протянутую руку, чем вызвал целую серию забавных чирикающих звуков: мне показалось, что марсианин засмеялся. Спать мне расхотелось, и я решил развести костер. Наломав немного сухих стеблей, я сложил их горкой, и тут вдруг мой новый приятель исчез. Только я стал ломать голову, куда это он сгинул, как вдруг тот вернулся с охапкой сушняка в руках: он прекрасно понял мои действия! Мало того, это существо достало откуда-то светящуюся искорку, от которой костер мгновенно запылал! Не мне вам рассказывать, как трудно заставить что-то загореться в марсианской атмосфере. Одно хорошо – уж если загорелось, то горит долго.

Джарвис живо представил себе эти предзакатные посиделки у костра в компании с загадочным существом, к которому он, тем не менее, испытывал явную симпатию. Такое чувство, как Дик неоднократно убеждался, обычно бывает взаимным. Вот и тогда он ощутил доброжелательный интерес со стороны своего нового знакомца. Джарвис снова вздохнул и принялся рассказывать о том, как пытался потолковать с марсианином.

– Прежде всего я решил узнать, как его следует называть. Применил прием, известный с незапамятных времен: тыкать пальцем в разные предметы, одновременно называя их. В результате он стал звать меня «Тик», а я его «Твил». Поскольку предметов вокруг в сущности никаких не было, я принялся называть части тела – руки, ноги, голову, а когда дошел до понятий «сердце», «дыхание», то предложил послушать и то и другое. Когда его огромный клюв оказался возле самой груди, мне на секунду стало как-то не по себе, но я тут же раскаялся в собственной подозрительности, потому что и он доверчиво прижал мою голову к своему яйцевидному телу. Я услышал частые гулкие удары и легкий ритмический свист: это существо тоже имело сердце и легкие или нечто подобное этим органам.

Лерой едва удержал стон: его бы воля, он немедленно устремился бы на поиски марсианского страуса! Но, к сожалению, приходилось отложить это до следующей экспедиции.

– Твил тоже называл мне то или иное слово на своем языке, но я не мог повторить ни единого звука! – продолжал рассказ Дик. – Вероятно, голосовые связки землян не годились для воспроизведения странного щебета и чириканья, а уши просто не воспринимали нюансов чужой речи. Тогда я решил оставить фонетические изыски и предпочел им точный язык математики. Раскладывая камушки и группируя их, я объяснил четыре арифметических правила. Твил оказался примерным учеником и с ходу принялся складывать и вычитать, поясняя результат своих действий мелодичным посвистыванием. Тогда я решил воспользоваться тем, что Солнце еще не закатилось, и, показав на него, изобразил на песке это светило, а потом сделал приблизительный рисунок Солнечной системы, называя планеты. Можете представить мое изумление, когда Твил тут же уточнил мой чертеж, пририсовав Фобос и Деймос возле Марса, а возле Земли – Луну!

Гаррисон скептически хмыкнул:

– Он же не слепой и прекрасно мог заметить Луну, а уж спутники своей планеты тем более!

– Я не согласен с тобой, командир! – возразил Джарвис. – Народ Твила высокоинтеллектуален и несомненно знаком с астрономией и ее приборами. Иначе чем объяснить, что именно четвертую планету он принял за Марс, хотя – по твоей логике визуального знания – он должен был бы считать ее третьей: с Марса же не виден Меркурий.

– Что ж, – заметил Гаррисон, – в этом есть резон. Ну ладно, рассказывай дальше.

– Есть, капитан! – шутливо отсалютовал Дик. – А дальше произошло вот что. Я постарался объяснить Твилу, что прилетел с Земли. Он, мне кажется, прекрасно это понял и в свою очередь принялся показывать на разные звезды, время от времени взмахивая руками-крыльями, потом показал на Марс, а в заключение подпрыгнул футов на семьдесят и спикировал вниз, воткнувшись клювом в кружок, изображавший Солнце. Причем он проделал этот трюк несколько раз, но я так и не понял его значения.

– А вдруг он хотел сказать, что его народ появился на Марсе, прилетев откуда-то из космического пространства, и что Солнечная система им понравилась больше всего? – предположил Лерой.

– Тогда мне это не пришло в голову, – признался Джарвис. – Однако твое объяснение поведения Твила кажется довольно правдоподобным. – Он обвел взглядом своих собеседников и понял, что они склонны поддержать мнение Жака, лишь скептик Гаррисон предположил, что так могло выражаться и культовое солнцепоклонство.

Джарвис пожал плечами и продолжил рассказ:

– Именно во время этих жутких прыжков я впервые подумал, что огромный клюв страуса служит амортизатором. Солнце тем временем почти скрылось за горизонтом, и заметно похолодало. Я залез в мешок, а страус так и остался у костра. Через какое-то время мне снова послышался шум. Я выглянул из мешка и тут же поплатился за любопытство: мой и без того пострадавший нос мгновенно потерял чувствительность. Вот вам пример соотношения книжного знания и личной практики! Я же прекрасно знал, что ночью температура падает до минус восьмидесяти, но это просто отложилось в памяти, и только отмороженный нос заставил меня раз и навсегда запомнить этот климатический феномен.

– Прекрасно! – съехидничал Путц. – А для того чтобы поверить в закон тяготения, ты, случаем, не просил швырять в тебя яблоки?

Все рассмеялись.

– Чем издеваться над пострадавшим, лучше слушайте дальше, – проговорил Джарвис. – На рассвете возле костра Твила не оказалось. Но стоило мне выбраться из мешка, как он тут же спикировал с берегового откоса – как вы догадываетесь, клювом вниз. Я сложил вещи и показал, что пойду на север. Он ткнул себя пальцем в грудь, а потом махнул крылом на юг, по-видимому, показывая, что пришел оттуда. Но когда я, взвалив на себя поклажу, двинулся в путь, он пошел следом. Скорее всего, такой способ передвижения был ему не совсем привычен: он предпочитал перемещаться прыжками. Поверьте, это весьма впечатляющее зрелище! Он мощным толчком сильных ног посылал тело вверх и вперед, раскидывал в стороны руки-крылья и улетал футов на полтораста в парящем полете. И, конечно, приземлялся на клюв! А потом или ждал меня, или возвращался обратно, чтобы тут же снова взмыть в воздух. Иногда он шел рядом, и тогда мы пели песни.

– Идиотство какое-то! Поющий страус! – схватился за голову Лерой.

– А земных страусов ты, значит, считаешь нормальными, хотя они и танцуют? – заступился за Твила Джарвис. – А этот пел, вполне правильно подхватывая мелодии тех песен, которыми я нарушал окружавшую тишину. Единственной живностью, которую я обнаружил в Море Крона, были биолазы Лероя да бегающие травинки. Я продолжал обучать Твила английскому, и он в отличие от меня хорошо усваивал чужую речь. Похоже, его удивляло, что одно и то же слово обозначало отличающиеся друг от друга предметы: например, слово «камень» годилось и для скалы, и для ее крошечного осколка. Это его веселило – во всяком случае он чирикал так же заливисто, как и во время рукопожатия при знакомстве.

– И на Земле встречаются примитивные народы, не обладающие способностью к обобщению, – заметил Лерой. – Для них нет понятий «вода», «еда» или «человек», поскольку они оперируют лишь конкретными образами, имеющими каждый свое название. Например, дождевая или морская вода, сильный или слабый человек, а уж про еду и говорить нечего.

– Я бы не стал относить сородичей Твила к примитивным народам, – возразил Джарвис. – Он просто мыслит иными категориями, а по части интеллекта мог бы дать фору и людям. Могу тоже привести пример, – прервал он начавшуюся дискуссию. – Как вам такой факт? Он легко усвоил человеческую речь, а я его – нет! И не стоит, братцы, говорить, что я уж такой неспособный. Лучше послушайте, что было дальше. Спустя два дня мы вышли к пустыне Ксантус. Здесь серый цвет сменился на желтый, что как-то порадовало глаз. Я уже порядком устал, а страус вовсе не убавил прыти, хотя я так и не понял, питается ли он чем-нибудь. Когда я попытался накормить его шоколадом, он решительно отказался, а вот воду попробовал – буквально пару капель. Как-то в пустыне нас накрыла песчаная буря. Я укутался в спальный мешок, а Твил ограничился тем, что плотно сомкнул ноздри и опустил на глаза бахромчатые веки.

– Пожалуй, можно сделать вывод, что народ Твила относится к обитателям пустынь, – осторожно высказался Лерой.

– Да весь Марс – это в сущности пустыня, – заметил Гаррисон. – Здесь нет деления на явные климатические зоны, так что сородичи Твила могут проживать в любой части планеты.

– Верно, – согласился Путц. – За время своих вылетов я так и не увидел ничего иного, кроме унылых каменистых равнин да бесконечных песков.

Джарвис кивнул и снова заговорил:

– После того как ветер утих, мы снова отправились в путь. Пустыню наискось пересекала скалистая гряда, и мы постепенно приближались к этой преграде. Я уже заранее представлял, как «удобно» мне будет карабкаться через нее со всей своей поклажей, если даже ходьба по сравнительно ровной местности становилась с каждым днем все утомительней. Неожиданно ветер, дующий со стороны гряды, принес какие-то прозрачные шарики, размером с теннисный мяч. Почти невесомые, они едва касались песчаной почвы, чтобы вновь подпрыгнуть в воздух. Я поинтересовался у Твила, что это такое, но он только твердил: «Я – нет». Я решил, что он не видывал такого, но, кажется, ошибся, потому что марсианин, показав на скачущие шарики, добавил: «Камень». Поймав один, я расколотил его и убедился, что он заполнен каким-то зловонным газом, но, похоже, безопасным для человека. Во всяком случае ничего плохого со мной не случилось.

– Надо было прихватить один для анализа, – проворчал Гаррисон.

– В любой момент их можно собрать, – успокоил командира Джарвис. – Я записал координаты, и они в ближайшее столетие не изменятся. Но давайте-ка все по порядку. К вечеру мы оказались возле скал, и я принялся искать более пологий участок, чтобы перебраться на ту сторону нежданной преграды. Вот тогда-то меня и постигло самое горькое разочарование в жизни! Я услышал до боли знакомый звук: где-то в вышине летел наш второй челнок. Я замахал руками…

– А-а, так вот ты где был! – воскликнул Путц. – Вероятно, тень от этой гряды скрывала тебя, хотя мне она показалась совсем невысокой.

– Я чуть не взвыл от горя, когда ты спокойно скрылся на юге! – вновь остро переживая случившееся, проговорил Дик. – Твил понял, что этот воздушный корабль имел ко мне какое-то отношение, потому что вспрыгнул на самую высокую скалу и принялся махать крыльями. Но и его ты тоже не заметил, Карл, – вздохнул Джарвис и надолго замолчал.

– В конце концов я перебрался на другую сторону, – вновь раздался в тишине голос Дика. – Солнце закатилось, и я забрался в мешок. Твил в эту ночь остался рядом, позволив мне впервые рассмотреть, как он устраивается на ночлег: его поступок я расценил как проявление доверия и сочувствия. Он сунул голову в песок и вытянулся вверх, словно диковинный цветок на коротком стебле-шее. Крылья плотно укутывали тело, а поджатые ноги и переплетенные пальцы рук усиливали иллюзию подлинного марсианского растения, играя роль диковинных отростков.

– Какая великолепная мимикрия! – восторженно прошептал Лерой. – Вероятно, на Марсе масса хищников.

– Я бы этого не сказал, – заметил Джарвис. – За свой поход я ни разу ни встретил чего-то по-настоящему опасного, исключая то чудовище, которое чуть не съело Твила. Да и оно не склонно нападать, а действует, скорее, коварством. В свое время вы поймете, что я имел в виду. А пока мы продолжали движение на север, и вот здесь я наткнулся на то, чего не видел даже всеведущий Карл. Параллельно нашему пути, насколько видел глаз, тянулся ряд пирамидок, сложенных из крохотных кирпичей. Ближайшая к нам оказалась не выше шести дюймов, ее отломанная вершина валялась рядом, и, заглянув в зияющее отверстие, я увидел, что внутри сооружения ничего нет. Как я ни приставал к Твилу, пытаясь выяснить природу странного явления, он не смог мне ничего пояснить, только всполошенно чирикал и подпрыгивал, время от времени выкрикивая слово «камень».

– И ты, конечно, опять не позаботился об экспонатах, – выразил свое неудовольствие Гаррисон.

– Я изобразил пирамидку в блокноте, всю ее измерил и даже сосчитал количество кирпичей, – парировал высказывание командира Джарвис. – Ну а уж насчет экспонатов ты меня извини: я и так с трудом тащил самого себя. Но мысль о любопытных коллегах, заставившая меня поползать возле пирамидки, в дальнейшем оказалась совершенно разумной. Шагая вдоль ряда пирамид, я заметил, что они постепенно становились все выше, однако количество кирпичей не изменялось – они просто увеличивались в размерах. Вершины по-прежнему валялись возле каждого сооружения, а внутри каменных мешков была только пустота. К середине дня высота пирамид достигала уже тридцати дюймов, причем кладка стен производила впечатление чего-то чрезвычайно древнего – сродни мегалитам Стоунхеджа, что ли.

– Почему ты так решил? – заинтересовался Путц.

– Судя по виду, стены сложены из кремнеземных кирпичей, а они даже в земном климате чрезвычайно устойчивы. Здесь же, на Марсе, где стоит невероятная сушь, разрушение кремнезема может вызвать лишь время: именно оно скруглило углы кирпичей и изъело их грани. Этот процесс наверняка длился не менее десятка тысячелетий, а возраст маленьких пирамид можно измерять уже в сотнях – они почти готовы рассыпаться в прах.

С этими словами он вытащил из кармана блокнот и раскрыл его на странице с рисунком пирамиды. Его товарищи принялись рассматривать примитивный чертеж, а Дик задумчиво проговорил:

– Неудивительно, что мы на заметили этот ряд с воздуха: с большой высоты даже горная гряда смотрится как простое нагромождение камней. Но теперь, когда мы знаем, что искать, расшифровка результатов аэрофотосъемки будет более эффективной.

– Пожалуй, в дальнейшем надо будет оснастить камеры более мощной оптикой, – согласился Гаррисон. – Нельзя полагаться на случай, когда еще какой-нибудь приятель страусов снова принесет на хвосте интересную информацию.

Джарвис махнул рукой на расхохотавшихся коллег и продолжил:

– Наконец мы подошли к последней пирамиде, вершина которой оказалась неповрежденной. Высота этого сооружения достигала не менее десяти футов, и, по-видимому, его обитатель до сих пор сидел внутри. Даже отдаленно не представляя, какой сюрприз меня ожидает, я вытащил пистолет, чтобы приготовиться ко всему. Твил встал рядом, и я с удивлением заметил, что его пальцы сжимали какой-то прозрачный предмет, отдаленно напоминавший дамский пистолетик. Вероятно, тот, как и странная «зажигалка», появился из удивительной сумки, укрепленной на шее Твила. Я так и не понял, какой механизм открывал и закрывал этот «рюкзак», на первый взгляд казавшийся монолитом – ни каких-либо кнопок, ни щелей. В тот момент, когда мы подступили к пирамиде, ее вершина неожиданно поехала в сторону и скатилась в песок, а из образовавшейся дыры медленно показался серебристо-серый «хобот», плавно переходящий в чешуйчатое сигарообразное тело. Пока существо медленно сползало по северной стене пирамиды, выяснилось, что округлое тело оканчивалось заостренным хвостом, а на боку – ближе к «хоботу» – виднелось отверстие, напоминавшее дупло. С глухим стуком чудовище упало на песок, затем проползло несколько ярдов, воткнуло хвост глубоко в песок и, поднявшись на нем, застыло вертикальной колонной. Незаметным жестом Твил убрал свой пистолетик и произнес: «Смотреть». Некоторое время мы молча взирали на чешуйчатый столб, но ничего не происходило. Наконец хобот со слабым хрустом начал сгибаться, его конец погрузился в дупло и вытащил наружу – что бы вы думали? – кирпич, конечно! Уложив его на песок, удивительное создание вновь замерло, а затем цикл повторился: как я понял, началось строительство новой пирамиды. По-видимому, это зрелище Твил тоже видел впервые, но, молча постояв возле творца пирамид, он взволнованно защебетал и произнес: «Жизнь – да. Сердце – нет. Дышать – нет. Камень». В доказательство сказанному страус подскочил к чудовищу и постучал по нему клювом. Я поинтересовался, знал ли он прежде о подобном создании, и тот подтвердил мои догадки, сказав: «Знать – да. Видеть – нет».

– Ты догадался, что это было? – взволнованно проговорил Лерой.

– Возможны, мне кажется, два варианта, – ответил Джарвис. – Один, и тут судьей может стать Карл, – это однажды кем-то запущенный механизм, запрограммированный на выполнение определенных циклов. – Путц кивнул. – А второй – это проявление силиконовой формы жизни. Причем я склонен считать реальным именно второй вариант.

– Я тоже, – воскликнул Лерой. – Если есть углеродная форма, к которой относятся все дышащие существа, в том числе и мы с вами, то почему бы не быть и иной? После твоих рассказов, Дик, я уже, наверное, никогда не смогу спокойно спать! – темпераментно добавил француз.

– У тебя масса возможностей лично познакомиться с этим каменным истуканом, поскольку ближайшую тысячу лет он уж точно никуда не денется, – засмеялся Джарвис и вновь серьезно заговорил: – Рассуждая с точки зрения химика, я пришел к выводу, что вполне возможно и такое проявление жизни. Подобно тому, как у нас своеобразными отходами производства является двуокись углерода, так силиконовая форма выделяет двуокись кремния, то есть кремнезем. Это жуткое существо торчит на месте, перерабатывая кремний, который добывает с помощью своего хвоста, пока не замурует себя в очередной пирамиде, а потом выползает наружу и принимается за новую. Нам повезло, что я наткнулся на плоды жизнедеятельности подобного создания и даже увидел его. Но как же беспредельна протяженность его жизни!

– Почему ты так считаешь? – потребовал ответа Лерой.

– Самым маленьким пирамидам, я уже говорил об этом, сотни тысяч лет. Нигде их ряд не прерывался, а размеры постепенно увеличивались. Значит, это след именно того существа, которое построило и последнюю пирамиду. Мне не встретились другие линии подобных строений, но, думается, это существо не единственное. Мне кажется, оно умеет размножаться.

Этого не смог вынести даже Гаррисон.

– А тебе не кажется, что все это напоминает бред? – спросил он. – Головку, например, напекло. Или от недоедания.

– Да ну вас, – огрызнулся Дик. – В конце концов можете проверить сами: я записал координаты и первой пирамиды, и последней. А размножение вовсе не фантазия. Помните, я упоминал о прозрачных шарах? Так вот, пока мы с Твилом любовались на строительство, из дупла вылетели те самые шарики. Если провести аналогию с земной жизнью, то они напомнили мне куриные яйца, где скорлупой служит силиконовая оболочка, а содержимым – тот самый зловонный газ. Яйцо разбивается, а газ вступает в реакцию с кремнием – вот вам и зарождение нового существа.

– Вот бы провести эксперимент! – размечтался Лерой.

– Ну да, и вернуться на место через несколько тысяч лет, чтобы проверить, как каменный детеныш справляется со своими обязанностями, – с легкой насмешкой проговорил Джарвис. – Но представьте себе на минуту, что именно это чудовище воплотило в жизнь идею человечества о бессмертии! А оно и вправду бессмертно: пока есть кремний и воздух, каменный истукан строит свои временные обиталища, и даже если пропадут ингредиенты питания, он не умрет, а лишь остановится. Боже! Вот если бы еще и понять смысл силиконовой жизни! Правда, он хотя бы безопасен, но есть на Марсе хищники, которые наделены даром телепатии. Они считывают из ячеек памяти вашего мозга сокровенные желания и воплощают их в образы, внушая жертвам реальность созданного ими фантома. Поверьте, нет ничего страшнее этих исчадий ада.

Дик снова посмотрел в иллюминатор. Его настороженный взгляд, казалось, высматривал в марсианских просторах ужасное существо, сравнимое разве что с порождением ночных кошмаров. Затем он снова повернулся к друзьям.

– Насмотревшись на трудолюбивого строителя, мы двинулись дальше на север. К вечеру у горизонта возникла прямая линия канала, а это означало, что треть Ксантуса уже осталась позади. Стараясь не поддаваться усталости и подбадривая себя мыслью о том, что в следующий раз Карл все-таки не пролетит мимо, я вспомнил, как покидал Нью-Йорк… Вы, наверное, помните телезвезду Фэнси Лонг, Жак?

Лерой кивнул, не остался в стороне и Гаррисон.

– Я тоже видел ее в каком-то шоу, – сказал он. – Весьма впечатляющая блондиночка, мило поет и изящно танцует. Я и не знал, что у вас роман.

– Да никакого романа, – с досадой ответил Джарвис. – Мы с нею знакомы с детства. Вот на правах старинного друга она и провожала меня на космодроме. Я вспомнил об этом и внезапно ощутил невероятное одиночество – прямо хоть волком вой! В это время мы подошли к убогим растениям, лепившимся к берегам канала, и среди них я увидел Фэнси Лонг. Она стояла – нарядная и улыбающаяся – и приветственно махала косынкой. Я, конечно, решил, что это мне померещилось от усталости, сел на песок и прикрыл глаза. Немного отдохнув, я снова взглянул на кусты – видение не исчезло. Я вскочил, и тут словно какая-то сила подхватила меня, и я устремился к девушке. Твил завопил и вцепился в меня мертвой хваткой, но я как одержимый потащил его за собой. Он упирался ногами в песок, стараясь не выпустить меня, и что-то орал на своем щебечущем языке, но я все тащил и тащил его в сторону кустов – к улыбке Фэнси Лонг. В результате я совершенно вымотался и остановился футах в десяти от девушки. Постепенно до меня дошло, что она не могла находиться на Марсе, но на всякий случай все же окликнул ее. Но Фэнси никак не отреагировала на мой зов, а по-прежнему махала косынкой. Я сделал еще шаг вперед, но Твил загородил мне дорогу, выкрикивая: «Нет, нет, нет!» Потом я заметил, как в его ладони вновь появился прозрачный пистолетик, и попытался выбить его из цепких пальцев Твила. Однако тот высоко подпрыгнул и в полете выстрелил в видение. Я ахнул, закрыл руками лицо и, видимо, на миг потерял сознание, потому что очнулся, сидя на песке, а рядом взволнованно щебетал и махал крыльями Твил. Я с ужасом посмотрел в сторону кустов, но Фэнси там не оказалось: вместо нее на песке корчилась чудовищная черная тварь, конвульсивно двигая медленно опадавшими щупальцами.

– Ничего себе, – протянул Гаррисон. – Здесь и телепатия, и гипноз. Эта омерзительная дрянь не гоняется за дичью, а подманивает ее, сидя на месте. Наверное, выгодный промысел, хотя с населением здесь не густо.

– Вероятно, он таким же способом подманил и Твила, – проговорил Джарвис. – Он мне не смог рассказать, как попал в ловушку, но довольно четко объяснил механизм действия западни, сказав: «Тик – думать. Он – делать». По-моему, яснее не скажешь. И оба раза это случилось возле кустов. Следовательно, чудовище предпочитает не выползать на открытое место. Это надо иметь в виду и не очень-то спешить навстречу знакомым лицам, кто бы это ни был.

– Интересно, а как Твил догадался, что ты в опасности? – спросил Путц. – Он же не видел твою картинку.

– Но он увидел чудовище, – резонно заметил Дик. – А по моей реакции определил, что оно принялось охотиться на меня, вот и вмешался. По-видимому, жертвой всегда выбирается кто-то один – все легче. Но я хочу обратить ваше внимание на высокий интеллект Твила. За короткое время он сумел усвоить нашу речь, понять значения слов, кратко и точно излагать мысли. И при этом – абсолютное дружелюбие! Мне думается, человечеству легко будет наладить контакты с этой цивилизацией, и если впоследствии подтвердится, что народ Твила прилетел на Марс, побывав в других мирах, их опыт может оказаться поистине бесценным. Думается, люди найдут в этом народе искреннего союзника, а это очень важно, если учесть, что здесь обитают не только черные осьминоги, но и кое-кто похлеще…

– Ты имеешь в виду обитателей этих огромных куч мусора по берегам каналов, верно? – догадался Путц.

– Да, – кивнул Джарвис и продолжил рассказ: – После драки с Твилом и пережитого потрясения я настолько устал, что забрался в спальный мешок и проспал без сновидений до самого утра. С рассветом мы пересекли канал, привычно разгоняя удиравшие со всех ног травинки, и у противоположного берега наткнулись на неширокий ручеек, вытекавший из болотца, в котором нежились биолазы и еще какие-то сучковатые создания. Выбравшись наверх, я увидел вдалеке невысокий курган, замеченный мной еще с борта челнока. Я предложил Твилу посмотреть, что это такое, и тот, пропищав нечто утвердительное, закивал огромным клювом. Кстати, я так и не понял – то ли он сам страшно любопытен от природы, то ли опекал меня, как гостеприимный хозяин опекает не очень-то смышленого гостя. К сожалению, дальнейшее показало, что, скорее второе, – усмехнулся Дик. – А я просто не мог упустить подвернувшийся случай, тем более что мы оба были неплохо вооружены.

– Кстати, об оружии, – перебил рассказчика Путц. – Тебе удалось рассмотреть пистолетик Твила?

– Я даже пострелял из него, – похвастался Джарвис. – В качестве пуль там используются маленькие шарики с каким-то газом, от которого даже неодушевленные кусты рассыпаются в прах, а порохом служит пар. В прозрачной ручке я увидел два резервуара: в одном находилась вода, а в другом – густая желтоватая жидкость. Слегка сдавливая рукоять, стрелок выпускал в патронник по капле из каждого отделения, начиналась бурная реакция, вода мгновенно превращалась в пар, выталкивая из ствола шарик-пульку. Нам стоит взять это на заметку, применяя в качестве катализатора, например, концентрированную серную кислоту. Правда, дальность полета не так велика, как у наших обычных пистолетов, но в условиях разреженности это не так уж существенно. И вот еще что. Я заметил, что шариков там не меньше сотни, что позволяет довольно долго не перезаряжать пистолет, даже стреляя очередями.

– Оригинальное изобретение, – согласился Путц. – Надо это обмозговать. А что было потом?

– А потом мы направились в сторону кургана. Я высказал предположение, что именно обитатели подобных курганов и явились строителями каналов – уж очень много этих куч громоздилось именно по берегам явно рукотворных артерий Марса. Твил прекрасно меня понял и отчаянно запротестовал: он показывал на каналы и махал крыльями в сторону юга. Повидимому, эти сооружения построили какие-то другие обитатели планеты, причем, весьма возможно, сородичи Твила. Надо запланировать экспедицию в южную часть Марса, капитан: очень многое говорит о том, что там можно обнаружить кое-что интересное.

Гаррисон кивнул и нетерпеливо проговорил:

– Рассказывай, не тяни!

– Да в общем-то и рассказывать осталось совсем немного, – улыбнулся Джарвис. – Еще издали мы заметили какое-то интенсивное движение возле кургана, а подойдя поближе, обнаружили утоптанную тропу, по которой сновали обитатели этой мусорной кучи. Представьте себе поставленный на четыре ноги цилиндр, напоминающий по размерам бочку средней величины, у которой с боков свешиваются по две руки, прикрепленные одна выше другой. Поперек туловища – между верхней и нижней парами рук – шел широкий пояс, на котором я с удивлением заметил множество глаз. В верхней части цилиндра я разглядел круглую мембрану, чем-то похожую на старинный динамик. Этот странный персонаж шустро топал по дорожке, толкая перед собой пустую тачку, изготовленную из какого-то металла, напоминавшего медь. Следом за ним появился другой, потом третий, но никто из них так и не остановился, хотя по движению глаз было ясно, что они нас заметили. Я решил проявить инициативу и, готовый немедленно отпрыгнуть в сторону, загородил дорогу очередному типу. Тот остановился и молча уставился на меня. Мне ничего не оставалось, как продемонстрировать ему раскрытые ладони и произнести: «Я друг». И как вы думаете, что за этим последовало?

– Он толкнул тебя тачкой и был таков, – предположил Путц.

Гаррисон выдвинул вариант приветствия, а Лерой – нежную встречу с собратом по разуму.

– Никто не догадался, – объявил Дик. – Он просто повторил мои слова! И самое забавное, что все его бочкоподобные собратья, пробегая мимо, твердили как один: «Я друг». Но я-то поздоровался только с одним, однако мои слова каким-то образом стали известны всем. Вероятно, сработали неведомые нам каналы коммуникации, охватывающие всех обитателей кургана единой сетью, или же эти цилиндры являлись отдельными частями одного организма: я уже такого насмотрелся, что меня не удивило бы даже это. А пока я едва сдерживал смех от комичности происходящего: до сих пор на этой молчаливой планете мне ласкал слух только голос Твила, а здесь воздух буквально гудел от приветствий! Прямо как в фантастическом фильме – счастливые обитатели Марса приветствуют появление землян. Дикость какая-то.

– А как на это отреагировал Твил? – поинтересовался Жак Лерой.

– Он постарался мне объяснить, что это разумные существа, но довольно тупые. – Увидев недоуменные взгляды слушателей, Джарвис пояснил: – Он ткнул пальцем в их сторону и сказал: «Один и один – да». Потом добавил, покрутив головой: «Один и два – нет». Этим он хотел, по-видимому, подчеркнуть ограниченность интеллекта обитателей курганов. Тем временем вереница бочек потопала в обратную сторону, и на этот раз в тачках горой возвышалась мешанина из камней, веток и песка. При виде нас существа по-прежнему басовито гудели: «Я друг», – и деловито пробегали мимо. Непонятность происходившего заставила меня остановить последний цилиндр – недолго думая, я просто загородил ему дорогу. Тот, увидев, что я не намерен пропускать его, буквально смел меня с пути мощным движением ближайшей пары рук. Я, выругавшись, отлетел в сторону, а мой обидчик, как ни в чем не бывало, ухватился за рукоятки и продолжил путь.

Путц усмехнулся, отметив, что все-таки его версия оказалась довольно реальной.

– Ты развеселишься еще больше, когда узнаешь, как преобразилось их приветствие, – заметил Джарвис. – Все эти цилиндры с тачками теперь то и дело громыхали утробными голосами: «Я друг, дерьмо!»

Переждав вспышку веселья, Джарвис вновь принялся за рассказ:

– Двигаясь параллельно протоптанной тачечниками дороге, мы с Твилом подошли к кургану. Вблизи он не производил впечатления мусорной кучи: это было основательное конусообразное сооружение с многочисленными арками-входами, за которыми начинались идущие вглубь туннели. Заглянув внутрь, я заметил мерцающий вдали свет и решил установить его природу, что помогло бы раскрыть секрет курганов Марса. Когда я сообщил об этом Твилу, он запротестовал, но на мое предложение подождать меня снаружи ответил решительным «Нет!» Вот так и случилось, что мы вдвоем оказались внутри гигантского муравейника с его трудолюбивыми бочкообразными обитателями. Те сновали по туннелю, выкрикивая свое «Я друг, дерьмо!», но не мешали нашему проникновению в их обиталище. Так мы добрались до источника света. Можете представить мое удивление, когда я, предполагая увидеть факелы, обнаружил на стене светящуюся спираль: в муравейнике имелось электричество!

– Ничего себе! – изумился Путц. – Значит, должен быть и какой-то генератор, преобразующий неизвестное топливо в электрическую энергию. Но на Марсе нет рек, чтобы использовать энергию потока, и никто из нас не заметил в атмосфере планеты дымовых хвостов от горящего топлива!

Терпеливо выслушав сентенцию Карла, Джарвис сказал:

– Сейчас ты обо всем узнаешь. Правда, это только предположения, нуждающиеся в проверке. Так вот. Мы с Твилом решили выбираться из муравейника, но, хотя и находились совсем недалеко от выхода, ухитрились потерять ориентировку: все коридоры выглядели совершенно одинаково, и, по-видимому, мы свернули не туда. Блуждая по бесконечному лабиринту туннелей, мы спускались все глубже и глубже в недра планеты. Даже коридоры, явно ведущие вверх, через некоторое время круто устремлялись в глубину. Проблуждав так довольно долго, я решил проследить за очередным тачечником, чья пустая тележка свидетельствовала о том, что он должен выбраться на поверхность за очередной порцией поклажи. Но оказалось, что мусор возили не только снаружи – во всяком случае, выбранный мной персонаж завел нас в какой-то тупик, где и загрузил свою тачку… Все наши попытки отыскать выход из муравейника оканчивались безрезультатно, так же как и безнадежные потуги узнать что-нибудь вразумительное у бегавших туда и сюда обитателей подземного завода. А в том, что это сооружение скорее напоминало завод, чем жилой комплекс, я убедился по количеству работающих повсюду механизмов. Мне показалось, что подземные обитатели вовсе не нуждались ни в отдыхе, ни в пище – они даже размножались на бегу. Я как-то заметил остановившуюся в туннеле парочку тачечников, между которыми тут же появился – словно пророс из земли – третий, более мелкий экземпляр.

– Ты столкнулся с явлением партеногенеза, – тут же прокомментировал Лерой.

– По мне так лучше бы и не сталкиваться, да сам виноват, – вздохнув, проворчал Джарвис. – Итак, в этих бесконечных блужданиях прошло два дня. От усталости я валился с ног и временами засыпал, прислонившись к стене туннеля. Повидимому, бочкоподобные трудяги понимали разницу между спящим и бодрствующим существом, потому что стоило мне закрыть глаза, как «приветствия» тут же смолкали. В конце концов я понял, что этот курган не что иное, как электростанция, топливом для которой служил привозимый на тачках мусор. К такому выводу я пришел, когда мы случайно оказались в большом зале, куда сходилось множество коридоров. В центре обширного помещения возвышался какой-то блестящий опутанный проводами агрегат, у основания которого вращались огромные колеса, напоминавшие жернова. Собственно, это и была гигантская перемалывающая машина, в которую непрерывным потоком поступало содержимое тачек, подкатываемых бочкоподобными рабочими. Мы довольно долго торчали в этом зале, и я заметил, что иногда агрегат принимался как-то странно завывать. Как только слышался этот вой, сразу же один или двое грузчиков оставляли свои тачки и прыгали прямо под жуткие колеса. Остальные при этом даже не сбивались с ритма, а, подхватив свободные тележки, убегали за следующей порцией «корма». По-видимому, таким образом удавалось сохранить необходимый для выработки электроэнергии состав «топлива». Вскоре мы обнаружили еще кое-что. В небольшой нише этого же зала я заметил необычное свечение, и мы с Твилом, конечно же, направились «на огонек». Там оказался стеллаж, на полках которого рядами лежали кристаллы размером с куриное яйцо. В прозрачной глубине камня сиял и переливался загадочный свет – именно его лучи, усиленные полированными гранями, мы и заметили. Я никогда не встречал подобной красоты!

Джарвис поднял на слушателей сияющие глаза и проговорил:

– В этих лучах чувствовалась какая-то магическая сила. Усталости как ни бывало! Исчезла не только боль от ушибов и порезов, но даже родимое пятно на запястье. Помните? Такое, в виде паука. – Он протянул в сторону коллег левую руку. – Я подумал, что обитатели курганов изготавливают эти кристаллы сами или добывают их из недр планеты с помощью электричества, и мне захотелось разобраться в этом. Я уже говорил, что муравейник напоминал завод, и задумал подробнее рассмотреть другие механизмы, но – увы! – нам помешали. Не успели мы с Твилом покинуть зал, как четырехрукие громилы побросали свои тачки и ринулись к нам, угрожающе вопя: «Я друг, дерьмо!» Уже знакомый с силой их рук, я сбросил поклажу и, потянув за собой Твила, пустился наутек. Мы мчались, не разбирая дороги, сворачивая то в один туннель, то в другой, но нам никак не удавалось избавиться от преследователей. Удивляло то, что встречные трудяги, катившие наполненные тачки, даже не пытались удержать нас, хотя легко могли бы свалить любого, просто подставив одну из четырех ног. Однако, не получив команду «из центра», они равнодушно пробегали мимо, зато топот и крики погони постепенно приближались. Похоже, Твил почуял опасность, потому что выхватил из сумки пистолетик. Я тоже приготовил оружие. В этот момент появилась тачка, нагруженная огромным кустом. В пальцах Твила мгновенно оказалась уже известная мне «зажигалка», и секунду спустя сухие ветви заполыхали. Однако безмозглый «бочонок» не выпустил рукояток и, не сбавляя темпа, устремился дальше по коридору. Судя по воплям, жаркое пламя импровизированного костра вызвало замешательство в рядах преследователей, и я воспользовался этим, чтобы немного отдышаться.

Разгоряченный рассказом, Джарвис снова отпил немного сока и уже более спокойно продолжил:

– Пока я, прислонившись к стене коридора, пытался восстановить дыхание, дым от костра медленно таял, уплывая следом за исчезнувшей тележкой. Это означало только одно: там, куда мы бежали, был выход! К счастью, у туннеля больше не оказалось ответвлений, и мы наконец выскочили из муравейника. Но каково же было мое разочарование, когда я увидел, что солнце клонится к закату. Это означало, что все мои старания оказались напрасными: без спальника марсианскую ночь мне уже не пережить. Я попытался заставить Твила уйти в пустыню, но он решительно отказался, махнув крылом в сторону муравейника. А там было на что посмотреть – компания бочкоподобных активно вооружалась устройствами, напоминавшими древние арбалеты, и вот уже в нашу сторону полетели медные стрелы. К моей радости, обитатели лабиринта оказались неумелыми воинами: вероятно, упражнения с тачками им подходили гораздо больше. Мы же не оплошали, и ряды нападавших постепенно таяли. Однако те решили взять если не качеством, так количеством: из зева туннеля появилась новая банда многоногих, и наше положение существенно осложнилось. Продолжая стрелять, я старался объяснить Твилу, почему он может и должен уйти. Но он то ли не понял, что жить мне осталось с гулькин нос, то ли решил не оставлять меня до конца. Посылая шарики в гущу врагов, он только мотал клювом и верещал: «Нет, Тик! Нет, Тик!»

На глаза невозмутимого Джарвиса навернулись слезы, и он воскликнул:

– Боже! Чем я заслужил такую беззаветную преданность? Как смогу достойно отплатить за это?

Чувствительный Лерой тоже хлюпнул носом, Путц похлопал Джарвиса по плечу, даже Гаррисон проворчал что-то утешительное. Дик между тем взял себя в руки и проговорил:

– В сущности, я уже почти закончил. В самый разгар сражения на ровное ложе канала опустился челнок Путца. Твил одним махом перескочил прибрежные кусты, а я, продираясь сквозь переплетение веток, едва не застрял в их колючих дебрях. Но теперь можно было и не торопиться: при виде челнока обитатели муравейника мгновенно сгинули. Пока мы с Путцом тискали друг друга в объятиях, Твил исчез. Я принялся звать его, но так и не получил ответа. По моей просьбе, мы полетели не к «Аресу», а на юг, и Карл еще несколько раз сажал машину на грунт. Я открывал люк и оглашал окрестности призывными воплями. Только один раз я услышал, как вдали кто-то мелодично насвистывает одну из тех песен, которые мы пели вместе с Твилом. Вероятно, так он прощался со мной…

Наступила тишина. Каждый мысленно переживал услышанное, хотя еще рано было делать какие-либо выводы. Освободившийся от груза воспоминаний Джарвис заметно повеселел и чуть насмешливо оглядел коллег.

– А что это вы так загрустили, ребята? Может быть, вот это развеселит вас? – спросил он, извлекая из кармана невиданной красоты кристалл.

– Мы обязательно должны стартовать с Марса в ближайшие две недели, – закончив свои наблюдения, проворчал Гаррисон, капитан космического корабля «Арес». – Не хотелось бы торчать здесь полтора года, когда противостояние Марса и Земли снова окажется благоприятным для нас. Как ты относишься к перспективе перезимовать на этой планетке, Дик?

Тот, к кому обратился Гаррисон, являлся инженером-химиком корабля Диком Джарвисом. Услышав вопрос, он недовольно поморщился.

– Вряд ли мне понравится здешняя зима, командир, если даже летняя ночка вполне годится для быстрого замораживания такого продукта, как человек.

Гаррисон улыбнулся, когда Дик машинально потер подмороженный нос, и заключил:

– Ну, если кто-то из членов экипажа против продления экспедиции, стало быть, возвращаемся на Землю.

– И хорошо бы, если бы Путц более тщательно подготовил корабль к полету: в космосе пешочком не погуляешь, – ядовито проговорил Джарвис, взглянув на занятого вычислениями бортинженера корабля Карла Путца.

Тот отмахнулся от Дика как от назойливой мухи, а Гаррисон хлопнул себя по лбу и сказал:

– Я совсем забыл, что среди обломков челнока осталась часть заснятых Диком пленок. На этом можно было бы хорошо заработать. Помнится, даже фотографии с Луны шли нарасхват, а здесь такая экзотика – Марс!

– А мне хотелось бы написать книгу, – мечтательно проговорил Джарвис. – Что-нибудь эдакое под названием «Как я пропадал на Марсе». Думаю, с руками оторвут.

– Вряд ли, – поднял голову от блокнота Путц. – Сейчас все настолько сексуально озабочены, что захотят купить лишь «Интимные переживания марсианина» или «Ночи с марсианкой», не иначе.

Все рассмеялись, а Карл, довольный произведенным впечатлением, забрал свои записи и удалился в сторону кормы, откуда вскоре раздались удары молотка.

– Если бы я смог подзаработать на книжке, – продолжил свои мечтания Дик, – то уж наверняка больше никуда не полетел бы с Земли. Только вдали понимаешь, как много значит для тебя родной дом.

– Даже не мечтай! – ухмыльнулся Гаррисон. – Космос затягивает, и на Земле ты через месяц заскучаешь, а через год – взвоешь. И неужели тебе не захочется повидаться с Твилом? Ты так тепло о нем рассказывал.

– Это верно, – печально согласился Джарвис. – Без него я бы точно пропал. Стоит только вспомнить об этом жутком «осьминоге» и сражении с бегающими бочками. – Дик словно в ознобе передернул плечами. – А попрощаться с ним я так и не сумел.

– Вот что, ребята, – сказал Гаррисон, втягивая в разговор молчавшего все это время биолога Лероя. – Вместо того чтобы киснуть, слетайте-ка вы к месту аварии за пленками.

– Лучше бы с Карлом, – заметил Джарвис, но увидев, как помрачнел Жак, пояснил: – Мы с тобой ничего не смыслим в летательных аппаратах. Ну не дай бог, что-нибудь сломается – опять топать пешком? Вам спасать-то нас не на чем!

– Ничего, свистнешь своего «страуса», – проворчал Гаррисон, но тут же успокоил нахмурившегося Дика: – Я сам прилечу за вами на «Аресе». Но, думаю, все будет нормально: Путц разве что не вылизал челнок.

С момента возвращения Джарвиса после вынужденного пешеходного перехода по Марсу Лерой постоянно находился в мрачном расположении духа. Еще бы! За время пребывания экспедиции на красной планете ему досталось лишь открытие примитивных биолазов, в то время как Джарвис рассказал о невероятных формах местной жизни.

Поэтому предложение Гаррисона вызвало у Лероя огромный интерес. От его пессимизма не осталось и следа, и он с надеждой поинтересовался у капитана, можно ли будет сделать несколько остановок для сбора образцов.

– Думаю, особой беды в этом не будет, – пожал плечами Гаррисон. – Но не затягивайте поездку: запасы воды и еды рассчитаны только на два дня. Выходите на связь каждые полчаса, а отправляться можете немедленно, – закончил он, взглянув на поднимавшееся из-за горизонта солнце.

– Поскольку мы все равно летим на юг, капитан, было бы интересно забраться подальше, – предложил Джарвис. – Вдруг мы отыщем поселение Твила? Это было бы здорово!

– Только не увлекайтесь поисками. Помните, на третий день я отправляюсь вас спасать, – строго сказал Гаррисон.

Все сборы заняли несколько минут, и вот уже довольные исследователи покинули «Арес»: их воодушевляла не только страсть к новизне, но и возможность избавиться от рутинной работы по подготовке корабля к полету.

За время короткого перехода от «Ареса» до челнока они испытали уже привычные ощущения – от явного затруднения с дыханием до полной адаптации к разреженности местной атмосферы: сказывались долгие тренировки в земных барокамерах. Задержавшись на трапе, Дик и Жак помахали на прощанье Гаррисону, а тот, проследив за их стартом, вернулся к той самой рутинной работе, от которой с радостью сбежали его коллеги.

Челнок вернулся на исходе третьего дня.

Не веря своим глазам, Гаррисон и Путц смотрели, как из летательного аппарата медленно выбрались два оборванца и заковыляли к «Аресу». Они казались бы совершенно неотличимыми друг от друга, если бы не разный цвет волос, да еще перевязанная рука брюнета.

Путц помог друзьям подняться к люку, а потом, бережно поддерживая раненого Лероя, повел его к салону: Джарвис решительно отказался от помощи, шаркая на подгибавшихся ногах позади.

Когда путешественники расположились в креслах, Гаррисон обратил внимание, что былая жизнерадостность покинула на этот раз даже Джарвиса. Что же касается Жака, то происшедшая с ним перемена серьезно обеспокоила капитана. Бледность еще можно было объяснить раной, но неподвижный взгляд и застывшее на лице выражение ужаса заставляли думать, что тот находился во власти галлюцинаций.

Неизменный апельсиновый сок немного оживил путешественников, и тогда Гаррисон задал первый вопрос:

– Что у тебя с рукой, Жак? Рана серьезная?

– Нет, – ответил вместо Лероя Джарвис. – Небольшой порез, хотя и изрядно кровоточил. Но опасности воспаления никакой: Жак сказал, что на Марсе нет болезнетворных микроорганизмов.

Он говорил словно робот – бесцветный голос, четко выделенные интервалы и акцентированные знаки препинания. Путц, ни слова не говоря, исчез и тут же вернулся с бутылкой коньяка и стаканами. Наполнив их наполовину, он едва ли не силой заставил друзей пригубить обжигающий напиток – остальные глотки они уже сделали сами.

Когда Гаррисон убедился, что «лечение» принесло свои плоды, и вновь прибывшие стали наконец похожи на людей, он разразился целой серией вопросов:

– И где же вы, поганцы, шатались? Что за нелепые радиограммы о рае? Немедленно отвечайте, куда вас черти занесли? – после чего попросил Путца плеснуть и ему.

Джарвис вполне осмысленно взглянул на него и сочувственно проговорил:

– Я боялся именно такой реакции, командир, потому-то и был предельно краток. А то вы здесь решили бы, что я не в своем уме и рванули бы за нами.

– А теперь, значит, ты нормальный? – саркастически поинтересовался Гаррисон. – Если так, то немедленно изволь отчитаться о результатах экспедиции!

Джарвис взглянул на Лероя и, когда тот еле заметно кивнул, проговорил:

– Хорошо, слушайте. Я начну с самых первых минут полета, хотя наши сообщения тогда были довольно подробными. Мы выбрали тот же маршрут, по которому я летел в прошлый раз, поскольку, двигаясь по знакомому пути, мы быстрее всего добрались бы до места катастрофы. У Жака вначале возникли трудности с ориентированием на местности, потому что непривычная для землянина кривизна Марса искажала перспективу, визуально увеличивая и расстояния, и размеры предметов. Пока он привыкал к новому видению окружающего, мы уже достигли пустыни Квантус и пересекли канал в том месте, где я избавил Твила от сухопутного осьминога. Лерой попросил остановиться, чтобы посмотреть, что от того осталось, и я посадил машину неподалеку от места сражения.

Тут впервые подал голос несколько оправившийся биолог:

– Никаких признаков разложения. Мумифицированный объект.

– Этот «объект», как выражается Жак, облепили похожие на травинки многоножки, чтобы отколупнуть по кусочку, – продолжил рассказ Джарвис. – Лерой разогнал всю эту банду и стал сам ковыряться в черном осьминоге. Меня чуть не стошнило, и я отвернулся. В этот момент Жак закричал, и я подумал, что эта гадость только прикинулась дохлой и напала на него! А оказывается, он сделал великое открытие.

Джарвис замолчал, наслаждаясь нетерпеливым удивлением слушателей и давая возможность биологу высказаться самому.

– Это чудовище оказалось полурастительного происхождения, – тихо проговорил тот и махнул Джарвису: продолжай, мол, сам.

– Ну да, дальний родственник биолазов, – усмехнулся Дик. – Жак вообще считает, что животная и растительная жизнь на Марсе не так конкретизирована, как на Земле. Помните, что я рассказывал о Твиле? Он же спал, изображая экзотический цветок! И я не видел, чтобы он чем-то питался. Возможно, клюв служил ему не только амортизатором при прыжках, но еще и своеобразным корнем?

– Вот именно, сунул клюв в песок, пососал, что придется, и побежал дальше, опираясь на стебли… или на листья? Бред какой-то, – проворчал Гаррисон.

– Когда Лерой собирал образцы растений и гонялся за удирающими травинками, появились четырехногие цилиндры с неизменными тележками. Вероятно, где-то здесь поблизости находился их муравейник. Самое забавное, что они, увидев нас, дружно загудели: «Я друг, дерьмо!» Откуда бы им знать эти слова? Следовательно, здесь в наличии феномен какого-то коллективного разума, я думаю. Лерой сразу же решил поймать одного из них и тут же препарировать его, но я воспротивился этой затее – слишком свежи еще воспоминания о неравной битве с обитателями другой мусорной кучи.

Путц сочувственно кивнул: ведь это именно он спас тогда Джарвиса и Твила.

– У Жака появилось предположение, что перемалываемая смесь может служить питанием общим корням разветвленной системы полурастительной жизни, элементами которой являются и эти бочкоподобные тачечники. А когда в смеси недостает какого-то компонента, они обогащают ее своими телами, прыгая под колеса размолочной мельницы.

– Казалось бы, чего проще – взять и привезти с поверхности подходящие ингредиенты, – возмутился Гаррисон.

– Но для этого нужно думать, а они, похоже, способны лишь выполнять приказы, – заметил Джарвис. – Во всяком случае, следуя земным меркам, невозможно понять проявления марсианской жизни.

Слабый кивок Лероя подтвердил правильность слов Дика, и тот продолжил повествование:

– Да, я совсем забыл сказать, что до этой посадки мы останавливались еще возле строителя пирамид. За это время новое сооружение уже довольно значительно поднялось вверх, так что Лерою пришлось забраться на него, чтобы увидеть многовекового труженика. Правда, он едва не поплатился за свое любопытство. Чешуйчатое чудовище в это время как раз тащило хоботом очередной кирпич, и Жак едва успел увернуться от увесистого «сюрприза». Нашему биологу очень хотелось притащить на «Арес» если уж не все чудовище целиком, то хотя бы его часть. Однако, решив не уничтожать представителя уникальной жизни, Жак ограничился кирпичом от предыдущей пирамиды.

– А не мешало бы и притащить, – заметил Гаррисон. – Вдруг при ремонте «Ареса» Карл почувствует нехватку в строительном материале? Тут бы и пригодились силиконовые кирпичи.

– Вот бы была радость! – подхватил Путц. – Нечто новое в космической технике – кирпичная ракета! И как только люди до такого не додумались?

– Они еще не были на Марсе, – резонно заявил Гаррисон.

Когда смех утих, Джарвис снова вернулся к рассказу.

– Для того чтобы достичь коммерческого успеха на Земле, мы усиленно фотографировали во время всех остановок. Так что будут изображения и строителя пирамид, и бочкоподобных обитателей муравейника с их тележками, и останков осьминога. В конце концов мы добрались до места аварии моего челнока и вытащили уцелевшее оборудование. В запасе у нас оставалось еще полтора дня, и мы решили лететь дальше на юг, куда показывал Твил, когда я спрашивал, где он живет. Мы поднялись на полторы тысячи футов, чтобы продолжать аэрофотосъемку, и направили челнок к Морю Крона. После того как мы пересекли один из его заливов, под нами вновь оказалась пустыня, за которой – если судить по карте – расстилалось Южное Море. Мы находились как раз над каналом, который Скиапарелли назвал Аксанией, когда внезапно заметили, что под лучами закатного солнца часть территории под нами оказалась как бы заштрихованной. Чередование полос света и тени навело нас на мысль, что под нами находятся какие-то строения, потому что хаотичные скальные образования не могли иметь подобную упорядоченность.

– И что же вы сделали? – спросил Гаррисон у внезапно замолчавшего Джарвиса.

– Я направил челнок чуть ниже и облетел заинтересовавшее нас место по периметру. Это, похоже, был настоящий город, а не те мусорные курганы с бочкоподобными обитателями, которые обычно громоздились вдоль каналов. Затем, пока не зашло солнце, мы решили обследовать окружающую местность и полетели вдоль канала к Южному Морю – туда, где уже отчетливо виднелась ослепительно-белая полярная область планеты. Канал, уходивший дальше к югу, явно был заполнен водой: ее зеркальная поверхность отражала косые лучи солнца, слепившие нас. На востоке мы заметили долину, простиравшуюся вдоль побережья Южного Моря. Я обратили на нее внимание только потому, что она резко выделялась своим унылым серым цветом на желтом фоне пустыни. Лерой предположил, что такой оттенок придавали ей скопления биолазов, обычно стремившихся к более влажному грунту. На западе ничего интересного не оказалось, все те же желтые пески, и мы повернули назад – в сторону города.

Гаррисон обратил внимание на то, что стоило только Джарвису упомянуть о долине, как Лерой весь съежился, и на его лице опять проступил страх. Да и сам Дик нахмурил брови и замолчал, словно с трудом вспоминая забытые слова. Наконец он справился со своими эмоциями и продолжил рассказ:

– На этот раз мы облетели город на малой высоте. Нас поразили грандиозные размеры его зданий и отсутствие какого-либо движения на улицах. Мы подумали, что жители могли и попрятаться, услышав вой нашего челнока, поэтому решили лишний раз не рисковать и обосноваться где-нибудь в пустыне, тем более что уже наступила ночь. Через четыре часа рассвело, что вообще-то удивило нас, но этого времени хватило, чтобы отдохнуть. Кстати, а чем объяснить такую короткую ночь?

– Вы забрались слишком далеко к югу, а если судить по диаграмме Скиапарелли, ночь на широте Южного Моря в это время года продолжается около трех часов, – пояснил Гаррисон. – Через три месяца там будет период вечного дня, но мы, слава Богу, этого уже не увидим!

– Теперь понятно, а то я грешил на хронометр, – усмехнулся Джарвис. – Итак, мы отдохнули, поели, я передал вам наши координаты, и мы полетели к городу. Еще накануне нас поразили размеры его зданий – теперь же он высился перед нами, словно горная цепь. Огромную территорию с невиданными небоскребами огораживала высокая стена, у наружной стороны которой мы и решили посадить челнок. Я отыскал подходящее место для посадки – на берегу канала, возле полуразрушенных ворот – и мы, вооруженные до зубов, пересекли городскую черту. Ужасное впечатление производят брошенные города, даже если с тех пор, как их покинули жители, прошла не одна сотня лет. Тягостный вид рассыпавшихся зданий, где когда-то кипела жизнь, заставил нас говорить чуть ли не шепотом, словно рядом находился покойник. Мы шли между высоченными зданиями, чувствуя себя словно на дне каньона. Невероятные изыски архитектуры окружали нас со всех сторон, причем некоторые шедевры технической мысли могли родиться только при низкой гравитации Марса. Например, здание в виде перевернутой пирамиды или узкая конструкция наподобие поставленной на торец доски, уходившей чуть ли не в космическое пространство. Если бы не грандиозные размеры зданий, этот город давно стал бы добычей пустыни. Мы не заметили каких-либо входов в дома: вероятно, нижние этажи, так же как и мостовые, были занесены толстым слоем песка. Во всяком случае на окраинах.

– А как давно покинут город? Ты не смог этого определить, хотя бы приблизительно? – спросил Гаррисон.

– Нет, – покачав головой, ответил Джарвис. – Здесь нужен опытный археолог, который смог бы добраться до культурного слоя. Но мне кажется, потребуются годы природных наблюдений, чтобы установить степень воздействия времени, перепадов температур, метеоритных дождей или других факторов, которые способствуют разрушению. Земные аналогии здесь не подойдут, потому что на этой планете нет ни осадков, ни тектонических явлений, ни растений, разрушающих камни своими корнями.

– Но метеоритов здесь предостаточно, – заметил Путц, постоянно озабоченный сохранностью техники. – За то время, пока мы торчим здесь, я насчитал уже семь штук, взрывших песок неподалеку от нашей стоянки. Припомните исторические хроники с описанием сражений: каменные ядра древних пушек способны были пробить брешь в толстых стенах замков.

– Да, разрушения в городе напоминали результат бомбардировок, – подтвердил Джарвис. – Нам попалось несколько почти полностью разрушенных строений – на них, вероятно, упала настоящая скала. Мы брели по пустынному городу и никак не могли отделаться от неприятного ощущения, что за нами следят. Непроизвольно оглядываясь и замедляя шаг возле перекрестков, мы, тем не менее, продвигались вперед, пока не оказались перед зданием, стоявшим на высоком цоколе. Поднявшись по ступеням к дверям-воротам, мы сгребли от створок песок и попытались открыть их. Как ни странно, дверь сразу подалась, и мы крадучись вошли внутрь.

– И тут обнаружили, что позабыли взять фонарь, – подал голос Лерой.

– Вот именно. Поэтому стоило отойти от двери, как мы оказались в полной темноте. Звук наших шагов сопровождало многократно повторенное эхо – следовательно, помещение было очень большим. Я решил, что стоит вернуться назад. Мы остановились, чтобы посовещаться, как поступить дальше, и в этот момент над нашими головами пролетело какое-то существо: я отчетливо услышал хлопанье крыльев. Пока я удивлялся, откуда на Марсе взялись птицы, Лерой вцепился в мой локоть и завопил: «Глаза!» Я обшарил взглядом темноту и действительно увидел три ярких зеленых овала. С той стороны, где они находились, явственно послышался неразборчивый шепот, а затем приглушенное хихиканье. Потом глаза переместились, и к ним прибавилось еще несколько штук, и тут уж мы мгновенно оказались на улице, буквально скатившись со ступеней. Оглянувшись на дверь, я заметил, как в щель юркнула маленькая фигурка какого-то зверька, повадками и мордочкой напомнившего мне мультяшного чертика. Откуда бы взяться здесь подобному персонажу? И я решил, что он мне примерещился, потому что от удара о ступеньки из глаз аж искры посыпались.

– Вы туда больше не возвращались? – поинтересовался Гаррисон.

– Вернулись, конечно, но это особый разговор, – откликнулся Лерой.

– Я еще расскажу об этом, – пообещал Джарвис. – А пока слушайте, что произошло потом. После бегства из темного зала мы все же решили продолжить обследование города. Судя по всему, здание на высоком цоколе находилось в центре, поскольку по мере удаления от него дома становились все ниже, а их конструкция все менее вычурной. Постепенно они превратились в неказистые одноэтажные строения, кое-как слепленные из обломков разрушенных домов. И в то же время именно здесь я ощутил присутствие чего-то живого. Не то, чтобы мы сразу увидели жителей, нет. Просто исчезла некая болезненная немота, сопровождающая полное отсутствие жизни: она известна всем, кто хоть однажды побывал на кладбище, само собой не на катафалке.

Слушатели сдержанно улыбнулись.

– Именно в этом квартале мы столкнулись с сородичами Твила, – эффектно продолжил свое повествование Джарвис. – Из-за угла, чуть не сбив нас с ног, выскочил страус. Лерой аж остолбенел, да, признаться, и я обомлел. Через пару секунд я, правда, понял, что это не мой приятель: тот был повыше ростом и с более роскошными перьями на руках-крыльях. Я попытался объяснить удивленно защебетавшему страусу, что мы ищем Твила, и, хотя он не понял меня, но все же пригласил следовать за собой. Во всяком случае я именно так расценил широкий взмах крыла в сторону перекрестка и плавный поворот корпуса на сто восемьдесят градусов. К нашей компании вскоре присоединилась еще пара страусов, и наш провожатый о чем-то с ними пересвистнулся. Наконец я догадался правильно, как только смог, воспроизвести имя Твила. Тогда вся троица взволнованно зачирикала и повела нас к одному из домиков. На звуки этого птичьего базара оттуда выскочил подлинный Твил и, высоко подпрыгнув, спикировал на клюв возле Лероя. Тот чуть не упал от изумления. А Твил между тем вскочил на ноги, завопил: «Тик! Тик!» – и принялся скакать вокруг меня. Лерой смотрел на все это безобразие с умиленным выражением добренькой бабушки, наблюдающей за выкрутасами любимого внука.

На этот раз к хохоту коллег присоединил свой голос и Лерой.

– Когда суматоха встречи улеглась, – вновь заговорил Джарвис, – я попросил Твила показать нам город. Мы пошли к центру, заходя временами внутрь покинутых зданий. У меня создалось впечатление, что их никогда не использовали под жилье: огромные залы скорее напоминали помещения электростанций, из которых почему-то вынесли оборудование. Добрались мы и до того дома, где нас так напугали загадочные существа. Лерой наотрез отказался входить в огромную дверь, но Твил продемонстрировал ему фонарик, который извлек из своей знаменитой сумки, и несколько раз повторил: «Идти – да! Идти – да!» Лерой его отлично понял, и мы вошли в здание. В большом зале, где мы увидели зеленые глаза, Твил недовольно закудахтал, обнаружив в свете фонарика валявшуюся на полу книгу. Он бережно поднял ее и поставил на высокий стеллаж, присоединив находку к длинному ряду подобных томов. Я порадовался, что мы с Лероем остановились в самом центре зала и не стали его обследовать: мы наверняка запутались бы в лабиринте книжных стеллажей, стоявших торцом к стенам. И еще я подумал, что наше появление спугнуло необычных читателей этой невероятной библиотеки. А может быть, сюда нагрянули вредители, и Твил расстроился именно из-за этого.

– Ты решил, что это именно библиотека? – недоверчиво спросил Путц.

– Конечно. И более того, саму библиотеку и бесчисленные тома наверняка создали соплеменники Твила. Я полистал некоторые книги и среди листов, заполненных волнистыми линиями, обнаружил иллюстрации, на которых легко узнавались изображения страусоподобных существ. И еще: мне почему-то показалось, что мир Твила пришел в упадок из-за этих трехглазых чертенят. Вспомните, как Землей хотели овладеть крысы, и это им наверняка удалось бы, если бы не нашелся отважный крысолов Геммелин со своей дудочкой.

– Это все сказки, – отмахнулся Гаррисон.

– Видишь ли, людям просто легче жить, думая, что сказки и легенды – просто пустые враки, – серьезно проговорил Дик. – Возможно, мы что-то узнаем о предках Твила из тех книг, которые он разрешил мне взять с собой. Вот уж поломают головы наши лингвисты! Я попросил Твила прочесть пару строк, и он с выражением прочирикал их: судя по ритму, это были стихи.

– Само собой! – ехидно согласился Гаррисон. – Теперь выяснилось, что страусы, значит, не только поют и танцуют, но еще и пишут стихи. Удивительно творческий народ!

– Лерой тоже сомневался в моих словах, принимая их за бред, а теперь… Надо было бы вместо него полететь со мной тебе, командир. Это здорово поубавило бы твой скепсис.

– Ладно, пусть не верит, – тихо сказал Жак. – Но ты, Дик, не переживай из-за меня: несмотря ни на что, я счастлив, что увидел все это.

Джарвис вздохнул и внимательно посмотрел на биолога: он ничуть не напоминал счастливого человека. Затем снова принялся рассказывать:

– После того как мы обошли весь зал, Твил перевел свет фонарика на одну из стен – выше ряда стеллажей. Оказалось, что там висит огромная картина. Ее сюжет остался для меня тайной, поскольку в свете фонарика я смог рассмотреть лишь отдельные фрагменты. Во всяком случае там было изображено много соплеменников Твила, весьма дружелюбно настроенных друг к другу. Не война, одним словом. Картина на другой стене изображала какой-то производственный процесс: несколько страусов вроде бы обслуживали машину, похожую на турбогенератор. Картина над дверью сохранилась довольно плохо: слой краски во многих местах осыпался. Однако я разобрал там изображения удививших меня небоскребов, а именно – перевернутую пирамиду и «доску». Очень может быть, что все картины символизировали что-нибудь, например единение народов, развитие техники и архитектуры. Не берусь судить. Но вот четвертая картина невероятно удивила нас. Мы смогли рассмотреть ее довольно хорошо, поскольку она висела напротив входа, хотя и в глубине зала. Сначала в свете фонарика мелькнула фигура, похожая на человека, и я сразу же отправился к выходу, чтобы как можно шире распахнуть створки огромных ворот. Лерой и Твил поняли мою мысль и помогли убрать песчаные отвалы с площадки перед дверью. И вот тогда мы смогли увидеть все изображение целиком!

– Вы увидели на Марсе изображение человека! Бред какой-то. – Гаррисон даже не пытался скрыть свое недоверие.

– На этот раз у меня есть свидетель, – стоял на своем Джарвис. – Надеюсь, мнению живого человека можно верить!

– Ты хотел сказать – полуживого, – проворчал капитан. – Ну, рассказывай же!

Джарвис подчинился.

– На переднем плане картины был изображен страусоподобный марсианин, весьма напоминавший Твила. Он сидел на земле, низко свесив голову. Руки-крылья, опираясь костлявыми кистями о грунт, с явным напряжением поддерживали изможденное тело. Напротив него стоял на коленях человек, протягивая ему горшок, над которым вился не то пар, не то дым. Повидимому, он предлагал страусу питье или еду, а может быть, горшок изображал курильницу. Твил запрыгал возле картины и, выкрикивая «Тик! Тик!», принялся показывать на коленопреклоненного: он тоже увидел сходство. А Лерой, внимательно рассмотрев фигуру на переднем плане, сказал, что она определенно напоминает бога Тота.

– Да, это египетский бог Тот, которого всегда изображают с головой ибиса, – подтвердил Лерой.

– Как только Твил услышал слово «Тот», – продолжал Джарвис, – он пришел в неистовство. Страус показывал на себя, делал руками широкие круги, тыкал пальцами в сторону двери и снова колотил себя в грудь. Я догадался, что он имел в виду: народ Твила носил название «тот». Как только я сказал ему об этом, он тут же успокоился и обрадованно закивал головой.

– Вы хотите сказать, что эти страусы когда-то побывали на Земле? – Гаррисон недоверчиво перевел взгляд с Джарвиса на Лероя.

– Именно так, – ответил Лерой. – Тут слишком много совпадений. Усталая фигура страуса, раздавленною большей силой тяжести, чем на Марсе. Общее название бога и сородичей Твила. Поклонение птицеголовому божеству. Письменность, появившаяся в Египте. Во всяком случае здесь есть материал для исследования. – Утомленный длинной речью, биолог несколько позеленел и закрыл глаза.

Гаррисон взглянул на Путца, и тот снова взялся за коньяк. На этот раз хватило небольшого глотка, чтобы француз «вновь оказался среди живых», как прокомментировал это событие Карл.

– Мы погостили у Твила два дня и все это время усиленно фотографировали. Сделал я и снимок картины с богом Тотом. Но он вряд ли получился – слишком слабое освещение. За это время Твил показал нам все достижения его племени, в том числе и новую насосную станцию для перегонки воды от полярной шапки в канал.

Путц мгновенно оживился: его всегда привлекали всякие технические устройства.

– И как устроена эта система? – спросил он.

– Я мало смыслю в технике, – честно признался Джарвис. – Очень жаль, что вместо тебя там был я. Это что-то наподобие римских акведуков, дополнительно снабженных насосами.

– А на какой энергии работает подобное диво? – усмехнулся Карл.

– На электричестве. Твил сводил нас на электростанцию – единственное уцелевшее здание в городе. Там установлено огромное вогнутое зеркало, в центре которого расположен цилиндр, поглощающий солнечные лучи. Он каким-то образом преобразует солнечную энергию в электричество.

– Какой примитив! – фыркнул Путц. – Эта штука работает по принципу термопары! Каменный век.

– А вот сейчас вы будете смеяться, – заявил Джарвис. – Угадайте, кто следит за оборудованием на электростанции? Такие же бочкоподобные существа, что и в мусорных курганах. Но, похоже, это какая-то другая разновидность четырехногих: ни один из них не поприветствовал нас привычным «Я друг, дерьмо!» Как я понял из объяснений Твила, эти существа предназначены для обслуживания городских станций, а старые наши знакомцы «работают» в курганах. Очень возможно, что там в свое время были оборудованы насосные подстанции для перегонки воды по каналам. Помните, я рассказывал о машинах, установленных внутри кургана? Ну а когда вся система пришла в упадок, мусорные обитатели переключились на что-то иное.

– Но почему опустел город? – спросил дотошный Гаррисон. – Казалось бы, все есть: солнечная энергия, вода из ледяных шапок планеты, мозговой центр в виде сородичей Твила, безотказная рабочая сила, система каналов. Все! И в то же время явные признаки угасания жизни.

– Конечно, меня это тоже удивило, – ответил Джарвис. – Но тут мы уже переходим в область предположений. Если картина в библиотеке соответствует действительности, то когда-то предки Твила совершали космические путешествия. Кстати, он ведь мне тоже показывал на звезды, когда я пытался установить, как его племя появилось на Марсе. С помощью тех примитивных способов добывания энергии, что мы увидели в городе, в космос не полетишь. Следовательно, прежде они использовали какой-то иной вид энергии, возможно, даже атомную.

– Но плотность Марса на двадцать три процента меньше земной, – возразил Гаррисон. – А это значит, что здесь нет тяжелых металлов типа осмия, урана или радия, пригодных для расщепления.

– Значит, энергию получали не так, как на Земле, – не сдавался Джарвис. – Возможно, необходимые ингредиенты добывали на какой-то другой планете. Но что-то произошло – может быть, атомная катастрофа – и источник сырья исчез. С этого времени и начался упадок, причем в невероятно давние времена. Мы ведь не заметили на Марсе ни космодромов, ни остатков межпланетных кораблей, а в этом климате почти все остается целехоньким: примером могут служить хотя бы пирамиды марсианского долгожителя. И вот еще о чем я подумал. Я вспомнил о кристаллах, из-за кражи одного из которых нас с Твилом едва не прикончили. Вероятно, они являются объектом поклонения «бочонков», этаким сверкающим тотемом. Страус даже не проявил к ним интереса – он только сопровождал меня, а в краже не участвовал. Вот мне и подумалось, не являлись ли эти кристаллы чем-то вроде алмаза для бластера. Тот, сгорая, выделяет энергетический луч большой силы, хотя и кратковременного действия. Может быть, их использовали как детонаторы, чтобы запускать мощные установки? Или же это отходы, получившиеся в результате работы загадочных двигателей. Я думаю, что анализ кристалла позволит нам ответить на эти вопросы. Во всяком случае исчезновение топлива, пригодного для работы электростанций по всей планете, и привело к естественному сокращению количества жителей. Лерой установил, что все они – наполовину растения, а для их питания требуется влага. Нет воды – нет и жизни. Вот такая схема. И очень печально, что исчезает раса, стоящая существенно выше нас по развитию.

Эти неожиданные слова Джарвиса произвели впечатление разорвавшейся бомбы: все принялись громко выражать свой протест – даже Лерой. Основную мысль сформулировал Гаррисон:

– Если они так совершенны, что же им мешает возродить планету?

– И что это вы так рассшумелись? – насмешливо спросил Джарвис. – Я вовсе не говорил о глобальном совершенстве: в этом случае раса Твила состояла бы сплошь из гениев. Я имел в виду их духовное развитие, совершенство их общественных отношений. И я могу доказать это, руководствуясь формулой Твила: «Два и два – четыре».

Когда страсти улеглись, Джарвис приступил к доказательству.

– Прежде всего, постарайтесь отвлечься от своих социальных пристрастий и попытайтесь стать объективными, – воззвал к слушателям Джарвис. – Я понимаю, что те общественные формации, которые существуют в ваших странах, вы считаете наилучшими. Общество Карла основано на диктатуре, Лерой является гражданином Шестой французской коммуны, а мы с Гаррисоном весьма довольны, что американское общество предпочло демократический строй. Итак, налицо три разновидности общественной организации: автократия, демократия и коммунизм. А вот народ Твила живет при том строе, который проповедовал – как утопию – русский философ Кропоткин. Вы, вероятно, не слышали о нем, а Лерой, я думаю, знает наверняка.

– Неужели ты имеешь в виду его учение об анархии? – удивился француз.

– Но ведь анархия – это безвластие, разгул толпы! – возмутился Путц.

– А вот здесь ты ошибаешься, Карл, – возразил Джарвис. – Безвластие – да, но не беспредел. Что такое власть? Это сила, принуждающая к подчинению всех инакомыслящих, верно? Вспомните, как отзывались о функциях правительства Эмерсон или Джордж Вашингтон. Я не берусь цитировать их, но смысл высказывания состоял в том, что лучшим является то правительство, которое меньше всего правит. Но если инакомыслия нет? Если все члены общества поднялись до таких высот общественного самосознания, что им не требуется принуждение? Тогда отпадает надобность в правлении и торжествует анархия. Не в том смысле, как используют это слово в быту, а как торжество философского учения.

– Но ведь даже у дикарей есть вождь! – Гаррисон явно поддерживал взгляды Путца.

– Потому-то они и дикари, – снисходительно заметил Дик, и улыбка Лероя подсказала ему, что в этом споре француз на его стороне.

– Но как без централизованной власти решать вопросы общественных работ, войн, налогов? – допытывался капитан.

– На Марсе некому и, главное, не за что воевать. Всех жителей этой планеты объединяет общая забота о бесперебойной работе каналов. Разве сражаются между собой цветы и пчелы? Они прекрасно уживаются в своем естественном симбиозе. Так и здесь. Только индивидуалисты вроде чешуйчатого строителя не участвуют в общем деле. Но, во-первых, их всего единицы, а во-вторых, их деятельность не затрагивает коллективный труд остальных. Причем никого не нужно подгонять: все прекрасно знают, что от деятельности каждого зависит судьба остальных. Вот это и есть совершенное общество, где не требуется наказания одних и поощрения других: здесь, вероятно, никогда не культивировалась знаменитая политика кнута и пряника, столь привычная для нас. Марсианская цивилизация существует бесконечно давно, при этом организация жизни планеты не зависела от кипения страстей, присущих людям: у сородичей Твила отсутствует половой инстинкт. Эти полурастения размножаются так же, как и обитатели курганов, – почкованием.

– Твил позволил осмотреть свой клюв, – сказал Лерой. – Это действительно нечто среднее между дыхательным горлом животного и проводящей системой растения. По-видимому, существует некая клапанная система, переключающая организм с одного типа существования на другой.

– Когда разум не захлестывают эмоции, легче договориться о взаимодействии. Это и случилось на Марсе. А для нас, мне кажется, подобный общественный строй навсегда останется лишь утопией, – подвел итог Джарвис. – А теперь я объясню, почему наш вид при возвращении так напугал вас.

Дик надолго замолчал, и даже Гаррисон не стал на этот раз торопить его: пусть, мол, парень соберется с силами. Через некоторое время Джарвис вновь заговорил:

– Пора было возвращаться на «Арес». Мы и так задержались дольше условленного срока, и я подозревал, что вы уже начали беспокоиться. Поскольку дом Твила находился у южной стены города, мы решили выйти через южные ворота, а затем, обогнув город со стороны канала, добраться до челнока. Этот путь был значительно короче, чем новый поход сквозь мертвый город. Мы попрощались с марсианами, и Твил пошел нас провожать. Но как только я вышел из города, мною тут же овладели мысли о серой долине на берегу Южного Моря. Меня непреодолимо тянуло взглянуть на нее, и я объяснил Твилу, куда собираюсь отправиться. Твил ужасно всполошился и принялся прыгать вокруг нас, выкрикивая «Нет, Тик! Нет, Тик!», а когда мы все же двинулись на юг, он попытался загородить дорогу крыльями. Увидев, что нас не остановить никакими силами, он поплелся за нами, продолжая тревожно щебетать и свистеть. Поминутно оглядываясь на город, он надеялся, по-видимому, позвать кого-нибудь на помощь, но в разрушенном проеме не появился ни один страус. Наконец мы подошли к скальному барьеру, за которым начинался спуск в долину. Взобравшись на гребень, я смог оглядеть ее всю – от края до края – и не заметил ничего необычного: колючие серые кусты покрывали ее чуть ли не сплошным ковром. С такими кустами я «познакомился» возле мусорного кургана, где мы сражались с воинственно настроенными «бочками». Мы двинулись в долину, и в этот миг я заметил, как чуть ли не из под каждого куста выползли черные осьминоги, размахивая ужасными щупальцами. Их было бесчисленное множество! Вероятно, именно коллективный гипнотический призыв этих чудовищ я и ощутил у южных ворот города. Но это не остановило меня: я подумал, что смогу противостоять воздействию этого кошмара, потому что не дам ему захватить мой разум. Как же жестоко я ошибался!..

Джарвис замолчал на полуслове, словно потерял дар речи навсегда. Его глаза остекленели и утратили всякое выражение. Карл испугался, как бы Джарвис вновь не впал в полувменяемое состояние, и дотронулся до его плеча. Дик вздрогнул, словно просыпаясь, и недоуменно взглянул на Путца, затем пришел в себя окончательно и смущенно проговорил:

– Извините, ребята! Этот ужас, вероятно, останется со мной надолго. – Он немного помолчал, а затем решительно вернулся к рассказу: – Твил все еще старался удержать нас, и я обратил внимание, что он повернул голову так, чтобы не видеть кусты с мерзкими созданиями под ними. Но я уже сказал, что понадеялся на свое самообладание, и продолжал спускаться. И внезапно долина преобразилась: ее заполнили самые прекрасные женщины мира. Я никогда не отличался особой влюбчивостью и даже не подозревал, что обращаю особое внимание на женскую красоту. Но возникшее передо мной видение опровергало такое представление о самом себе. Красавицы манили меня к себе, а ближе всех стояла обворожительная Фэнси Лонг. Но это еще не все. Я видел картины, отражавшие самые смелые и невероятные мечты – от детских лет до настоящего времени. Но кроме прекрасных видений выползло наружу и то, что я тщательно скрывал даже от самых близких людей. Я понял, что в божьем создании по имени «человек» сосредоточен и рай, и ад одновременно. Думается, что каждому не повредило бы взглянуть на себя глазами своего подсознания. Правда, тогда увеличилось бы количество пациентов психушек, но сократилась бы и армия заключенных – самые закоренелые злодеи вряд ли вынесли бы то, что таит их душа! Мне оставалось только радоваться, что больше никто не видит моего кошмара. Я прекрасно понимал, что все это лишь наваждение, тем не менее ноги сами понесли меня прямо в объятия Фэнси. В голове пульсировала одна мысль: как прекрасно умереть в раю! В этот момент я споткнулся и упал. Оказывается, мне наперерез ринулся Твил: он, вероятно, понял, какое из чудовищ приманило меня, и, сбив меня с ног, устремился к нему. Еще несколько секунд – и он пронзил черного осьминога насквозь. Фонтан мерзостной слизи окатил нас обоих, жуткий смрад наполнил воздух. Он помог окончательно сбросить морок – и очень вовремя. Я услышал крик Лероя и, оглянувшись на голос, заметил, что тот мчится сквозь колючие кусты прямо в щупальца чудовища. Выхватив пистолет, я уничтожил хищника, нацелившегося на Жака, а потом мы с Твилом еле отпутали его от колючек. Вот тогда наша одежда полностью пришла в негодность, а Жак поранил руку об особенно длинный шип. Удивительно, что после нашего нападения чудовища, они прекратили охоту и попрятались под кусты. Долина вновь приобрела вполне невинный вид, и мы благополучно вылезли на гребень каменного барьера.

– А что кричал Лерой? – полюбопытствовал Гаррисон.

– Он звал Ивонну, – неохотно ответил Джарвис.

Он знал, что у жены Жака было иное имя, но, по-видимому, с девушкой по имени Ивонна его связывала какая-то давняя трагедия. Если бы здесь крылась простая интрижка, видение вряд ли потрясло его до такой степени. Дик незаметно от Лероя приложил палец к губам и покачал головой. Гаррисон понял сигнал и больше не возвращался к этой теме.

– С гребня я сфотографировал место нашей предполагавшейся гибели, так что вы вполне оцените ее кажущуюся безопасность. А потом мы всей компанией отправились к челноку, посидели там, немного выпили, обработали царапины и рану Лероя, а затем я послал вам радиограмму с сообщением, что мы возвращаемся.

– Ты серьезно думаешь, что содержание радиограммы было именно таким? – искренне изумился Путц. – Лично я принял ее и записал в журнал, как положено. Когда ты придешь в себя окончательно, я дам тебе почитать тот безумный набор слов, который ты назвал «сообщением о возвращении».

Джарвис ответил ему удивленным взглядом и недоуменно покрутил головой.

– Как я понял, с рассказом о приключениях покончено, – сделал вывод Гаррисон. – Давайте попробуем подвести итоги. Итак, что нам еще неясно?

– Думаю, командир, вопросов стало гораздо больше, – сказал Джарвис. – Правда, кое-что мы все-таки узнали.

– Например? – спросил Путц.

– Ну, хотя бы то, как марсиане предохраняют воду каналов от неизбежного испарения.

– Да, это серьезная проблема, если учесть, что общая протяженность каналов несколько тысяч миль, – согласился бортинженер.

– Они покрывают воду тончайшей масляной пленкой, – усмехнулся Джарвис. – Представляешь, какое изящное решение?

Путц кивнул, а Гаррисон поставил новый вопрос:

– А как им удалось прокопать эту чудовищную сеть водных артерий, располагая лишь тепловой и электрической энергией?

– На этот вопрос могу ответить и я, – сказал Путц. – Если предположение Джарвиса о других видах энергии верно, то тут и гадать нечего. Хотя они могли справиться и примитивными способами, поскольку атмосферное давление на Марсе уменьшает трудозатраты, а любая машина по этой же причине работает значительно эффективнее. Например, производительность обычного паровика увеличилась бы здесь в двадцать семь раз.

– А на что мы еще не имеем ответа? – спросил Гаррисон.

– К сожалению, мы так и не узнали ничего о прошлом Марса. Здесь можно надеяться только на книги, если их удастся расшифровать. Осталась неясной деятельность бочкоподобных обитателей курганов, а также происхождение силиконовой формы жизни. Кроме того, остается открытым вопрос, побывали марсиане на Земле или нет. Здесь пригодились бы расшифровки древнеегипетского письма, да с этим дело как-то не заладилось. И еще хорошо бы установить, что это за трехглазые существа, к которым Твил отнесся весьма неодобрительно. Если подумать, то перечень нерешенных вопросов может только возрасти.

– А теперь я задам тебе, Дик, последний вопрос, и надеюсь, ты дашь на него правдивый ответ. – Джарвис насторожился и отвел взгляд от капитана «Ареса», а тот неумолимо продолжил: – Каким образом ты отблагодарил Твила за то, что он спас и тебя, и Жака?

Джарвис открыто взглянул на Гаррисона и сказал:

– Я подарил ему двигатель с разрушенного челнока и объяснил, как им пользоваться. Более того, я рассказал ему способ высвобождения энергии путем превращения водорода в гелий. Он понял меня и старательно перенес мои эскизы, выполненные на песке, в некое подобие блокнота, извлеченного все из той же сумки. А затем мы на прощание спели несколько песен – даже Лерой подпевал! – и он поскакал за подмогой, чтобы перенести движок в город, а мы полетели сюда.

– Я так и думал, что дружба со страусом до добра не доведет, – сокрушенно проговорил Гаррисон. – Ты передал потенциальному врагу секрет ядерного оружия, которое он сможет обратить против землян. Какое непростительное мальчишество, если не сказать предательство!

– Ты ошибаешься, капитан, – твердо проговорил Дик Джарвис. – Народ Твила никогда не станет воевать с нами. Надеюсь, мы поступим так же. Марс вряд ли заинтересует промышленные или политические круги – их привлекает только возможность поживиться. А вот для научного мира работы здесь непочатый край. К тому времени, как сюда нагрянут исследователи, на планете будет уже иная жизнь. Я надеюсь, что пустующие города возродятся, каналы заполнятся водой, и планета с разумными существами вернется к жизни.

Судьба оказалась явно благосклонной к Хэму, поскольку стремительное превращение твердой почвы в вязкую засасывающую грязь настигло его в середине зимы. В сущности, земные понятия – такие, как зима или лето – мало подходили для природы Венеры: они просто обозначали различие перепадов от невероятного до чудовищного. Венерианскую зиму скорее можно было бы сравнить с усиленной в десяток раз изнуряющей жарой низовьев Амазонки, сдобренной приправой из наиболее ядовитых представителей как животного, так и растительного мира.

Земля, вращаясь относительно своей оси, движется вокруг Солнца, позволяя его лучам ласкать каждую точку своей поверхности. Однако от того, что ось планеты несколько наклонена, на Земле регулярно происходит смена времен года.

К примеру, изнывающие от жары жители Северного полушария мечтают о прохладе, наступившей в Австралии и Аргентине. Но стоит лишь надвинувшейся зиме обрушить на их головы ледяные вихри, как они принимаются люто завидовать всем, кто в этот период испытывает все «прелести» иссушающего летнего зноя.

На Венере совсем иная картина: вращательное движение, присущее Земле, у планеты отсутствует, и она, подобно Луне, постоянно обращена к центру своей орбиты – Солнцу – как бы одной щекой. Таким образом, одно полушарие всегда освещено, в то время как на другом царит вечная ночь. Казалось бы, с климатом подобного небесного тела все предельно ясно, однако особенность Венеры заключается в либрации планеты – некоем покачивании, что размывает конкретную границу между полушариями, создавая пространство шириной около пятисот миль, пригодное для существования там переселенцев с Земли.

По одну сторону этой полосы тянется раскаленная зона испепеленных Солнцем пустынь, по другую – скрытые вечным мраком вымороженные пространства, надежно упрятанные от любопытных глаз за устрашающей Ледяной Стеной. Границу полушарий постоянно утюжат ветры: восточные несут высоко над поверхностью планеты жаркий, словно из жерла печи, воздух, западные коварно сползают с Ледяной Стены, охватывая почву щупальцами космического холода. Резкие перепады температуры воздуха над ограниченным пространством, которое переселенцы с Земли прозвали Сумеречной Страной, способствуют созданию плотных облаков, изливающихся на почву обильными дождями.

Неудивительно, что ночная сторона планеты оказалась недоступной даже самым отчаянным авантюристам: с каждой каплей немедленно замерзавшей небесной влаги Ледяная Стена поднимается все выше, а ее недоступным склонам мог бы позавидовать любой земной фортификатор.

Какие формы жизни существуют в раскаленной пустыне на востоке или в ледяных пространствах по ту сторону Стены? Какие твари смогли бы приноровиться к экстремальным климатическим условиям Венеры? Планета не стремилась раскрывать человеку свои тайны.

Здесь же, в Сумеречной Стране, вследствие уже упомянутой либрации, происходит нечто напоминающее смену времен года в сокращенном варианте – ни о весне, ни об осени речи даже не идет. Поскольку качание планеты составляет всего семь градусов, весь климатический год укладывается в тридцать земных суток. Сначала в одном полушарии, а затем и в другом, Солнце, скрытое за плотной пеленой облаков, пятнадцать суток поднимается «над горизонтом», а затем – в течение такого же срока – опускается: на смену «лету» приходит «зима».

Зимний период отличается от летнего разве что более низкой температурой воздуха: иногда она держится на уровне не выше тридцати градусов. Однако уже через две недели картина меняется, и если случаются периоды, когда датчики замирают на цифре шестьдесят, можно считать, что стоит весьма прохладная погода. И независимо от сезона почти непрерывно идет дождь; его струи, попадая на почву, частично впитываются ею, остальная влага испаряется, окутывая туманом все пространство Сумеречной Страны.

Земные астрономы уже давно отмечали, что Венера надежно укрыта от наблюдателей плотным облачным саваном. Однако лишь ступившие на почву планеты космонавты с удивлением обнаружили, что непроницаемый полог – это гигантское скопление дождевых туч: Сумеречная Страна буквально захлебывалась водой, поскольку все осадки планеты сосредоточены в узком пространстве, созданном либрацией. В любой другой точке планеты не могло быть места ни морям, ни океанам: их немедленно проморозил бы до дна космический холод на одном полушарии, и иссушило немилосердное солнце – на другом.

Дождевая влага, проникая сквозь гелеподобную почву, превращается под ее коркой в настоящие реки с ледяной водой вблизи гигантской Стены и почти кипящие по мере приближения к зоне пустынь. Эти еще пригодные для проживания человека области – так называемый Хотленд – «горячая земля» – являются источником постоянной опасности именно в силу природных особенностей Венеры. Гелевые почвы в обычном состоянии прочны, словно камень, но, подмываемые изнутри кипящими водами потоков, они в считанные минуты превращаются в булькающую грязь, засасывающую в свои недра все находящееся на поверхности, в том числе людей и их жилища. Поэтому жизнь в Хотленде напоминает рискованную игру в рулетку, где вторым партнером является сама смерть.

Как обычно бывает везде и повсюду, осваиваемые земли вслед за первопроходцами заполняли авантюристы всех мастей. Они предпочитали выбирать так называемые медвежьи углы и находили там то, чем были обделены в обыденной жизни, будь то стремление изведать опасность или найти успокоение в одиночестве. Их ряды обычно пополняли отпетые сорвиголовы или изгои общества.

Хэм не относился ни к одной из этих категорий. Поставив себе целью как можно быстрее разбогатеть, он выбрал занятие бродячего торговца, обменивая у коренных обитателей Венеры свои товары на стручки растения зикстчил, до сих пор не встречавшегося, как ему было известно, ни в одном из колонизированных человеком миров. Экстракт, который потом добывали из этих стручков на Земле, представлял собой мощное средство омоложения человеческого организма и продавался по баснословным ценам любителям вернуть ощущения молодости.

Препарат, получаемый из венерианского растения, не продлевал жизнь, а как бы возвращал стариков к годам активной половой жизни, меняя даже внешний вид прошедших курс лечения пациентов: вместо немощных старцев клиники покидали зрелые мужчины средних лет, с густыми шевелюрами без единого седого волоса и цветущими – без морщин – лицами. Читая о подобных случаях, Хэм только удивленно пожимал плечами, но, рассуждал он, поскольку богатых людей на его век хватит, надо поставлять этот ходовой товар и самому сколотить кругленькую сумму.

Для роста зикстчила требовался жаркий климат, и поэтому Хэм вынужден был промышлять в основном в Хотленде. За время, проведенное на Венере, он прекрасно представлял себе опасность внезапно оказаться в эпицентре грязевой купели и постоянно был начеку. И все же превращение твердого грунта в кипящее месиво застало его врасплох: случайно выглянув из окна своего жилища, он остолбенел от неожиданности, увидев повсюду пузырящиеся лужи.

Усилием воли он преодолел оцепенение, привычными движениями натянул защитный комбинезон, плотно облегавший тело, сунул ноги в высокие сапоги и ремешками прикрепил к ним специальные устройства для передвижения по грязи. По форме они напоминали глубокие бескилевые лодочки со скругленными носом и кормой: при определенной сноровке эти приспособления позволяли выбираться из грязевой ловушки. Закинув за спину всегда собранный в дорогу мешок с небольшим запасом еды, необходимым в пути скарбом и драгоценными стручками, Хэм рывком отворил дверь и, заметив, что грунт за порогом еще не раскис, устремился прочь от своего жилья.

И как раз вовремя – почва вокруг вдруг заколыхалась, забурлила, словно заработали беспорядочно плюющиеся гейзеры. Хэм оглянулся и непроизвольно застыл на месте: его жилище накренилось и медленно начало погружаться в булькающую трясину. Вскоре грязь сомкнулась – о стоявшей здесь хижине в последний раз напомнил только лопнувший воздушный пузырь да небольшое завихрение на глянцевой поверхности разжиженной почвы.

Однако для переживаний не оставалось времени: единственный способ спасения – в движении. Хэм понял, что вскоре зыбун примется и за него – чавкающие звуки раздавались все ближе, а если жижа, перехлестнув через край, заполнит чаши защитных грязеходов, их владельцу придет конец.

С трудом преодолев вязкие объятия трясины, Хэм сдвинулся с места и, плавно переставляя ноги, словно при ходьбе на снегоступах по рыхлому снегу, заскользил по морю закипевшей почвы. Теперь надлежало неусыпно следить за тем, чтобы носы приспособлений не зарывались в грязь, а вес тела распределялся на обе ноги одновременно, поэтому о скорости движения говорить не приходилось. Такой шаркающий способ передвижения, подумалось Хэму, удобен старикам, да вряд ли их слабые тела смогли бы осилить сопротивление разбушевавшейся хляби.

Хэм держал путь на запад – в сторону Ледяной Стены, поскольку лишь в более прохладной части вибрационного коридора, так называемом Фрэшленде («прохладная земля»), он мог отыскать твердый грунт, не подверженный внезапному катастрофическому разжижению. А сейчас он мечтал почувствовать под ногами хоть какой-нибудь участок твердой почвы, чтобы немного передохнуть. Пот заливал глаза, по телу бежали горячие ручейки, комбинезон, казалось, раскалился, а ноги отказывались тянуть вязнувшие в трясине грязеходы.

Однако лишь два часа спустя он наткнулся на скальный выступ и остановился, чтобы отстегнуть от сапог опостылевшие «лодки». Больше всего на свете ему хотелось поднять защищавшее лицо прозрачное забрало, чтобы прохладный ветер освежил пылающие щеки, и полной грудью вдохнуть воздух планеты. Поймав себя на этой мысли, он усмехнулся, подумав, что тогда не стоило тратить силы, стараясь выбраться из трясины, а остаться возле собственного жилища: результат оказался бы тот же самый.

Воздух Хотленда содержал бесчисленное количество грибковых спор, попадание которых в организм человека неизменно приводило к смерти настолько ужасной и мучительной, что даже врагу Хэм не пожелал бы подобной участи. Споры венерианского грибка, попавшие в легкие, мгновенно прорастали, образуя омерзительную плесень, пронизывающую живые ткани, разлагая плоть, охватывая один за другим все органы человека. Именно поэтому в конструкции комбинезона были предусмотрены надежные воздушные фильтры.

Однако к такому же результату приводило и простое соприкосновение ничем не защищенной кожи с воздухом Хотленда. Однажды Хэм наткнулся на останки какого-то бедолаги, погибшего от того, что неосторожно порвал на боку материал комбинезона: вездесущая плесень не упустила своего шанса полакомиться.

Постоянная угроза, исходившая от венерианского грибка, заставляла снабжать фильтрами даже самые немудреные жилища, иначе простой глоток воды мог оказаться последним.

Еще хуже дело обстояло с теми, кто находился в пути. Однако здесь бич местного климата – дождь – превращался в благо: водяные струи прибивали к земле смертоносные споры и давали путнику передышку примерно на полчаса после того, как упадет последняя капля. Но и тогда кипятить воду и открывать жестянки с консервами следовало непосредственно перед едой: небольшое промедление – как это неоднократно случалось с Хэмом – приводило к тому, что обед доставался все той же неистребимой плесени.

Окинув взглядом оставленное им бескрайнее пузырящееся пространство, только что проглотившее его дом и едва не закусившее им самим, Хэм подумал, что главной чертой этого мира является именно страсть к пожиранию, неважно чего или кого – просто появиться на свет и жрать, жрать… Вот и сейчас. Еще не закончился грязевой беспредел, уничтоживший весь покров растительности, а из недр на черную поверхность уже полезли острые стебли жесткой травы, которая тут же покрылась ползущими вверх улиткоподобными созданиями; набухли шарами грибы, вытягивая из все еще мокрой почвы питательные соки; какие-то извивающиеся твари, возникшие ниоткуда, принялись с остервенением уничтожать друг друга.

Хэма всегда поражала и неукротимая жажда уничтожения, присущая большинству обитателей планеты, и способность к мгновенной регенерации всего того, что подверглось уничтожению. Ящерица, потерявшая в пасти хищника свой хвост и отрастившая новый, своей приспособленностью к существованию вызвала бы в этом сборище многоголовых многоногих ненасытных тварей лишь издевательский смех.

Даже растения, взращенные под проливными дождями Сумеречной Страны, приобретали замашки хищников вместе со способностью переваривать органическую пищу, так что земные Виктория Регия и росянка показались бы здесь безобидными полевыми цветочками.

Фантастический мир, явившийся порождением либрации планеты и стиснутый между раскаленными песками и Ледяной Стеной, возмещал ограниченность пространства неограниченностью возможностей. Подчас трудно было даже определить, к растениям или животным принадлежит то или иное чудовище, возникшее из тумана перед пришельцем с Земли. Поэтому главным правилом для человека стала осторожность: не стоило определять опытным путем, опасен или безвреден встречный феномен местной флоры или фауны, – следовало принять все меры, чтобы как можно скорее он остался далеко позади… если это, конечно, возможно.

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Хэма, пока он позволил себе немного расслабиться. А тем временем, словно в подтверждение его мнения о планете, цепкие стебли какого-то растения принялись оплетать неподвижно стоявшие ноги. Проворчав в адрес этого мира нечто совсем нелестное, он принялся отрывать от себя непрошенного прилипалу, и тотчас в местах излома на появившемся соке возникли шевелящиеся комья отвратительной плесени.

Хэм расстегнул ремни грязеходов, стряхнул с них засохшую почву, сложил одну «лодку» в другую и, прикрепив их к лямке мешка, снова двинулся в путь.

Он старался не углубляться в заросли, держась преимущественно более открытых пространств, зорко высматривая среди стволов отвратительное плотоядное дерево, прозванное «Джеком-Хватателем» по аналогии с легендарным «Джеком-Потрошителем». Кто был первооткрывателем этого феномена, Хэм не знал, но благословлял его каждый раз, как удавалось выследить и благополучно миновать хищника. Тот ловил свою жертву, подсекая ее гибким и невероятно прочным стеблем, после чего стремительно поднимал пойманного к кроне и оплетал коконом ветвей с присосками-ртами.

Двигаясь на запад, Хэм не раз видел, что охота чаще всего оказывалась удачной: многие деревья стояли «украшенные» коконами, причем рассмотреть добычу у Хэма не было ни возможности, ни желания – жертву укутывала непременная на пиршестве плесень, добавляя пикантную приправу к основному блюду дерева-убийцы.

– Наверное, даже ад, придуманный богословами, более комфортабельное место, чем эта планета, – пробормотал Хэм при виде очередного Джека-Хватателя и с отвращением стряхнул с сапога вцепившуюся в него многоножку.

Его погибшее жилье, построенное ближе к границе с солнечной стороной планеты, отделяли от теневой примерно двести пятьдесят миль. Для того чтобы избавиться от ненавистного грибка, идти в такую даль не придется, тем более что путь к Ледяной Стене преграждали невиданной силы ураганы: именно там встречались раскаленные и ледяные потоки воздуха. Да и люди не строили свои поселки в непосредственной близости от Стены.

Пожалуй, самое правильное – пройти примерно сто пятьдесят миль строго на запад, чтобы перестать опасаться венерианского грибка, а потом еще пятьдесят на север, в американский поселок, претенциозно названный «Эрос». Однако для этого придется перевалить через горную цепь настолько грандиозную, что отдельные пики, проткнувшие облачную пелену, видны даже с Земли. Вероятно, нетленная красота сверкающих исполинов заставила астрономов дать им поэтическое название Гор Вечности.

Конечно, можно найти покупателей на его товар и по эту сторону гор, но здесь английская территория, а он американец. На подобные территориальные нарушения, правда, обычно смотрели сквозь пальцы, но для надежности лучше выбрать Эрос, тем более что Хэм знал более или менее подходящий путь в свою зону.

Итак, подвел итог Хэм, следовало пройти примерно двести миль. Такие расстояния его не пугали: бродячая жизнь закалила тело, постоянные опасности выработали мгновенную реакцию, и кроме того, он был неплохо вооружен – в его арсенал входили автоматический пистолет и бластер. Еще одним достоинством Хэм считал свою непритязательность в еде. На длинный переход консервов не напастись – слишком тяжелый груз мешал бы подвижности, но его желудок стойко переносил даже то, что могла предложить извращенная природа Венеры. Не для гурманов, конечно.

Хэм не имел в виду вкус местной пищи: если быстро проглотить некий питательный субстрат и тут же запить его горячей водой, то вкусовые рецепторы даже не успеют поднять возмущенный вой. Но ловля «продукта» и его предварительная обработка – вот что воистину требовало немалого мужества. Но, махнул рукой Хэм, с голоду он не помрет.

Его оптимизм подогревали драгоценные стручки, покоившиеся в мешке: мысли о том, что нынешние опасные скитания вскоре сменятся известной независимостью и свободой выбора, которые дает богатство, компенсировали все настоящие и будущие лишения.

Ради этого он мог рисковать. Но как ни взбадривай себя, печальная статистика свидетельствовала о многочисленных случаях бесследного исчезновения людей. Никто так никогда и не узнает, какая участь постигла их, но в своих блужданиях по Сумеречной Стране Хэм навидался всякого: причиной гибели могли стать и споры грибка, и Джек-Хвататель, и разверзшаяся под ногами почва, и бесчисленные чудовища, словно выпрыгнувшие в либрационный коридор прямо из земных фильмов ужасов. А это, скорее всего, лишь малая часть уготованной планетой программы.

Словно в ознобе передернув плечами, Хэм снова устремился на запад, стараясь по возможности не заходить в растительные дебри. Мало того, что передвижение через хитросплетение ветвей было весьма трудоемким процессом – там всегда существовала опасность разорвать комбинезон о шипы флоры или о зубы фауны.

Он старательно огибал густые заросли, откуда порой доносились душераздирающие вопли каких-то созданий. «Милые голоса» не вызывали желания более тесно познакомиться с их обладателями: он предпочитал отбиваться от стеблей Джека, поскольку тот хотя бы не мог бегать. Правда, вынужденные отклонения от прямой линии могли существенно увеличить намеченные двести миль, но одновременно возрастала и вероятность уцелеть.

Начался дождь, и поскольку Хэм находился в пути уже более шести часов, он решил использовать ненастье, чтобы отдохнуть и поесть. Он расположился на поляне, где, судя по отсутствию крупной растительности, недавно еще бушевала взбесившаяся грязь, плошкой зачерпнул воды из быстро заполнявшихся луж, отфильтровал ее и перелил в котелок.

Струи дождя не позволяли путникам развести костер, чтобы вскипятить воду, да и ни о каком сухостое не могло идти речи в Стране, буквально пропитанной водой. Но человек может приспособиться практически ко всему. Хэм бросил в кружку специальную таблетку, вещество которой при соприкосновении с водой вызывало бурную реакцию с выделением большого количества тепла. Вода почти тотчас закипела. Подождав, пока от таблетки не останется и следа, Хэм накрыл котелок крышкой: не беда, что жидкость слегка отдавала химией – главное, ее можно было пить.

Открыв жестянку с едой, Хэм приподнял забрало и быстро выхлебал ее содержимое. Затем с удовольствием попил воды, а остатки вылил в специальный герметичный карман. Из него внутри комбинезона шла трубочка, другой конец которой выходил непосредственно под забрало: теперь при желании можно утолить жажду, не рискуя стать жертвой венерианского грибка.

Спустя несколько минут после окончания дождя, безопасная передышка кончилась: из банки с остатками пищи бурно полезла отвратительная черная плесень.

Продолжая утомительный путь на запад, вконец измотанный Хэм с радостью увидел неподалеку одиноко стоявшее дерево. Среди поселенцев оно носило название «Приятель», некогда придуманное ныне покойным исследователем Венеры Берлингеймом. Такое прозвище он дал этому представителю растительного мира за то, что тот не охотился на крупную дичь, ограничивая свои аппетиты разными мелкими тварями. Поэтому, безобидное для людей, оно часто давало им приют в своей кроне.

Хэм проворно взобрался на ствол и укрылся среди ветвей в удобной развилке. Пять часов крепкого сна восстановили силы, и отдохнувший Хэм снова обрел свой привычный оптимизм. Он осторожно освободился от облепивших его побегов, убедился, что никакая алчная пасть не притаилась под деревом, и спрыгнул вниз. Перед тем как отправиться в путь, он дружески похлопал Приятеля по стволу, благодаря за привал.

Уже давно приютившее путника дерево растворилось в тумане, пару раз принимался идти дождь, и Хэм, втянувшийся в размеренный темп ходьбы, едва не пропустил показавшееся среди растительности белое пятно. Но инстинктивно почувствовав опасность, он отбежал подальше и укрылся за каменистым выступом: из зарослей катился вал белой бесформенной массы.

Это было еще одно чудовищное порождение венерианской природы – живая протоплазма, сжирающая все на своем пути. Ее скопления встречались повсюду, размеры менялись от одной-единственной клетки до сообщества весом в несколько тонн. Ею руководил единственный инстинкт – голод, и, подчиняясь ему, она оставляла за собой лишь голую черную почву, покрытую омерзительной слизью, на которой тут же разрасталась плесень.

Она не упускала ничего мало-мальски съедобного: если краев этой отвратительной прожорливой массы одновременно касались какие-то привлекательные кусочки, она делилась на два потока и продолжала утюжить поверхность планеты, разливаясь иногда, словно рукава в дельте реки.

Механизм движения этого кошмара до сих пор оставался неясным, однако подчас его скорость достигала нескольких миль в час. Вот и теперь протоплазма катила мимо спрятавшегося Хэма со стремительностью, которой позавидовал бы профессиональный бегун. Это безмозглое создание было одним из самых жутких обитателей планеты. Уничтожить его смог бы только огненный поток сродни напалму, поскольку даже выстрел из бластера не ликвидировал все клетки одновременно: уцелевшие тут же воссоздавали утраченное.

Человек в защитном комбинезоне не представлял никакого интереса для «живого теста» – так прозвали протоплазму англичане, имея, по-видимому, в виду ее цвет и повадки. Непосредственная опасность заключалась в том, что слизистая масса, накрывшая неосторожного путника с головой, попросту душила его.

Хэм с трудом преодолел искушение разрядить в ползущую мимо него гадость свой бластер, но холодный рассудок погасил несвоевременную горячность. Эта дрянь сейчас не угрожала ему, а вскидывать оружие следовало только при непосредственной опасности. Поступать иначе – и глупо, и дорого, поскольку при каждом выстреле сгорал алмазный заряд, энергия которого преобразовывалась в мощный испепеляющий световой поток. Кстати, он практически уничтожал и само оружие: после каждого выстрела приходилось заменять пострадавший от огромной температуры ствол.

Между тем последняя волна протоплазмы миновала укрытие Хэма, и тот выпрямился, чтобы оценить результаты деятельности прожорливого чудовища. Рассекая заросли надвое, с востока на запад пролегла ровная черная полоса обглоданного грунта, покрытого слизью. В некоторых местах уже начала появляться плесень – провозвестник того, что через несколько часов этот коридор вновь сомкнется с окружающими джунглями.

Следовало спешить, чтобы воспользоваться неожиданным подарком судьбы, и Хэм с удовольствием зашагал по словно бы проутюженной дороге, зорко всматриваясь в зеленые стены по обеим ее сторонам. Но, похоже, лесные обитатели, устрашенные набегом протоплазмы, не спешили вернуться к месту ее пиршества, и в течение пяти часов Хэм не зафиксировал ни одного агрессивного выпада.

К этому времени путь перестал быть ровным и гладким: новая генерация растений лезла из почвы, и каждый стебель старался опередить соседа и, если возможно, уничтожить его. Колтун из трав уже мешал передвижению, и все же Хэм двигался значительно быстрее, чем при зигзагообразных метаниях от одного Джека-Хватателя к другому. Похоже, не ему одному пришла в голову мысль воспользоваться дорогой, проложенной потоком протоплазмы: навстречу стремительно двигался венерианец – подобный тем, у кого бродячий торговец выменивал зикстчил.

Это было странное существо на четырех коротеньких ножках с двумя руками, кисти которых напоминали садовые секаторы. Крупная голова казалась воткнутой прямо в коренастое тело, а на плоском круглом лице сияли загадочным блеском три глаза, расположенные на разной высоте относительно широкого безгубого рта.

Абориген передвигался прыжками, стремительно расчищая себе дорогу клацающими клешнями-секаторами. Хэм взмахнул рукой и произнес:

– Мо-орра!

Это слово на языке коренных жителей центрального Хотленда имело множество значений – от дружеского приветствия до угрозы и предупреждения об опасности. Кроме того, применение его в качестве существительного означало мир, войну, храбрость и даже страх.

Тот или иной смысл слову придавала интонационная окраска, а также выражение лица, особенно глаз. Если со звучанием слов еще худо-бедно можно было разобраться, то язык мимики оставался недоступным людям.

Эмоциональная окраска произносимого позволяла аборигенам обходиться всего парой сотен слов, однако механическое заучивание их не приближало человека к знанию языка: следовало вникать в тайное звучание речи, словно в загадочную космическую музыку. Вероятно, поэтому люди, обладавшие музыкальным слухом, скорее находили контакт с венерианцами.

Эту особенность местного языка земные филологи открыли сравнительно недавно, и теперь, вероятно, ряды исследователей пополнят профессиональные музыканты. То-то повеселимся, усмехнулся про себя Хэм, ожидая ответа на свое приветствие и вспоминая недавнюю встречу с протоплазмой.

Венерианец тем временем, видимо, анализировал услышанное, но, похоже, Хэм вложил в звучание слова правильный смысл, потому что тот наконец сказал:

– Мо-орра.

Затем снова надолго умолк, пристально вглядываясь в улыбающееся лицо человека. Вероятно, осмотр вызвал положительную реакцию аборигена, и он спросил:

– Оук?

Это слово имело меньшую смысловую нагрузку и касалось лишь сведений о конкретном собеседнике: кто он, откуда пришел и где его жилье.

Хэм указал на запад, изобразил одной рукой зигзагообразную линию, что должно было обозначать горы, и, показав другой как бы перелет через зигзаг, проговорил:

– Эрос. – Это слово, к счастью, имело одно-единственное значение.

Венерианец кивнул и взмахнул рукой-клешней в сторону запада.

– Керко, – сообщил он. Затем, убедившись, что Хэм его понял, снова запрыгал на восток, крикнув на ходу: – Мо-орра!

Среди множества значений слова «керко» одно обозначало «торговец» или «человек» – эти понятия для аборигенов были тождественны. Значит, где-то здесь поблизости объявилась живая душа с Земли, радостно подумал Хэм. Он поспешно отправился в путь по постепенно пропадавшей тропе, вспоминая, когда же в последний раз общался с себе подобными. Вышло больше полугода назад! Все это время ему помогал коротать одиночество радиоприемник, да вот разверзшаяся почва позарилась и на него.

С каждой милей идти становилось все труднее и опаснее: в траве под ногами с визгом и шипением закопошились какие-то юркие существа, усилился шум и треск за плотными стенами зелени по краям тропы. Ее теперь обозначало лишь отсутствие крупных растений. Следующие пять миль показались Хэму вдвое длиннее, но наконец заросли поредели, и он вышел к месту недавнего грязевого беспредела: невысокая еще растительность давала довольно широкий обзор.

Примерно в четверти мили от себя он увидел металлический дом, поразивший его своими размерами – не иначе как трехкомнатный особняк. Обычное жилье бродячего торговца в Хотленде имело вид сравнительно небольшого ящика из гофрированного железа, внутри которого едва хватало места для сна и готовки пищи. Никому не приходило в голову возводить хоромы: во-первых, из-за общей ненадежности существования в этих краях, а во-вторых, вследствие дороговизны любых перевозок. Как известно, все грузы в Хотленд доставлялись из стационарных поселков с помощью ракет, а это удовольствие не относилось к разряду дешевых.

Когда он подошел к дому, то удивился еще больше: защитные шторы на окнах, конечно, тоже немалая роскошь, но самое невероятное – запертая дверь! Неписаный кодекс чести всех скитальцев Хотленда предусматривал свободный доступ в любое жилище, кто бы ни захотел им воспользоваться: подчас это бывало единственной возможностью спастись от смерти. Кроме того, гарантировалась полная неприкосновенность имущества хозяина хижины.

Этого правила свято придерживались и переселенцы с Земли, и местные жители. Случались, конечно, и стычки между людьми и аборигенами, иногда со смертельным исходом. Причиной всегда служила страсть к наживе. Но надо признать, что аборигены никогда не нападали из-за угла: они предпочитали честный поединок, всегда предварительно указывая, на что именно претендуют.

Хэм еще раз подергал дверь и, убедившись, что она действительно на запоре, сел возле нее, намереваясь во что бы то ни стало дождаться хозяина дома.

После часового ожидания он заметил движущегося к дому человека – тот шел, довольно сноровисто продираясь сквозь хаос стремительно вылезавших из болота трав. Хэм отметил невысокий рост, субтильное телосложение и явную молодость незнакомца. Когда тот оказался в непосредственной близости от дома, Хэм встал и приветливо поздоровался с ним. Ответом был лишь пристальный взгляд из-за забрала.

Пожав плечами, Хэм шутливо приложил ладонь к виску и лихо представился:

– Гамильтон Хэммонд, к вашем услугам, сэр! – Затем рассмеялся и добавил: – Друзья в шутку зовут меня просто Хэм.

В ответ прозвучал холодный хрипловатый голос, произносивший слова явно на английский лад:

– Я не силен в прозвищах, но если вы предпочитаете называть себя «Окорок», то из-за различия весовых категорий мне, скорее всего, подошла бы кличка «Косточка». А теперь отойдите от двери и дайте возможность мне наконец-то войти в дом.

Подобный прием озадачил и рассердил Хэма: в Хотленде люди всегда радовались, неожиданно встречая друг друга, а этот задавака-англичанин устроил ему целую отповедь!

– Вы на удивление гостеприимны! – ехидно заметил Хэм и услышал в ответ:

– Напротив! Я терпеть не могу непрошеных гостей! И вообще, что делает американец на английской территории, хотелось бы знать. У вас есть пропуск?

– О! Это что-то новенькое. Должно быть, вы таможенный инспектор, а я-то и не знал, – насмешливо растягивая слова, проговорил Хэм.

– Зато я знаю, кто вы, – вызывающе произнес его собеседник. – Вы браконьер, и должны немедленно оставить английский сектор.

Хэм гневно прищурил глаза.

– Кем бы вы меня ни считали, я прежде всего человек, а люди обязаны помогать друг другу. Мне сейчас необходим отдых и еда в нормальных условиях и – согласны вы или нет – я это получу. Открывайте дверь! – И Хэм шагнул в сторону от входа, уступая незнакомцу путь к дверному замку.

В ту же секунду он оказался под дулом пистолета.

– Если вы попытаетесь войти, пеняйте на себя! – решительно проговорил англичанин.

– Да ладно, опустите оружие, – словно примиряясь с очевидным, сказал Хэм. – Я просто хотел пообедать с комфортом. – И он с преувеличенным смирением отступил еще на один шаг.

– Бродягам для комфорта достаточно и дождя, – резко сказал незнакомец и перевел взгляд на дверь.

В ту же секунду быстрым движением ноги Хэм ударил по дулу пистолета, и тот, кувыркаясь в воздухе, перелетел через голову ошеломленного англичанина и исчез за кустами. Потом, прыгнув вперед, он словно клещами сжал запястье потянувшейся было за бластером руки противника и вывернул ее за спину.

Завладев и бластером, Хэм приказал англичанину немедленно впустить его в дом. Тот молча кивнул и принялся возиться с замком, по-видимому, не в состоянии быстро набрать шифр кода. Хэм вспомнил, как ощутил под своими пальцами тонкие кости хрупкого запястья, и подивился тому, что такой хилый парень способен выпендриваться перед более сильным противником. Тем временем хозяин дома благополучно справился с замком, дверь отворилась, и они вошли внутрь.

Обстановка комнаты поразила Хэма – вместо привычных разнокалиберных ящиков здесь стояла не только настоящая удобная мебель, но и полки с книгами, снабженные специальной защитой от вездесущей плесени. Да и само помещение оказалось прекрасно приспособленным к местным условиям: как только за ними закрылась дверь, тут же включились фильтры очистки воздуха, и раздалось шипение автоматически распылявшихся дезодораторов. Наконец на табло над дверью высветилось слово «Чисто».

Хем шагнул к ближайшему стулу, сел и положил на стол конфискованный бластер. Затем он поднял забрало, развязал мешок и достал очередную жестянку с едой. Англичанин, все так же стоя у двери, молча следил за его манипуляциями. Мельком взглянув на него, Хэм принялся открывать банку и, увидев, что на поверхности не появилось ничего подозрительного, кивнул хозяину:

– Присоединяйся, парень! Еда еще никому не вредила. – Но поскольку тот даже не шелохнулся, Хэм удивленно поднял голову. – Ну и ну! Ты, похоже, решил спрятаться в Хотленде. Здесь много таких, но я не полицейский шпион, так что не стесняйся! – Парень продолжал молчать. – Ну как знаешь.

Хэм быстро прикончил содержимое банки и тоже водрузил ее на стол, возле бластера. Сытый и довольный, он откинулся на спинку стула и спросил у неподвижной фигуры:

– Ну а имя-то у тебя есть? Или это тоже тайна?

Впервые после того, как они вошли в дом, раздался голос англичанина:

– Я Пэт Берлингейм.

– Придумай что-нибудь поскромнее, остряк, – рассмеялся Хэм. – Я хорошо знал Патрика Берлингейма. Это был великий человек – отважный, щедрый на добро, надежный и обаятельный. Я уж не говорю о его энциклопедических знаниях. Мир много потерял после его смерти. Так что не поминай всуе его имя, парень.

– Неплохая эпитафия, что и говорить, – кивнул головой его собеседник. – Приятно слышать, как тепло отзывается о моем отце бродяга-янки.

– Ты бессовестно громоздишь одну ложь на другую, – возмутился Хэм. – У Берлингейма не было сына, только дочь, хотя… – Хэм подумал о странном голосе англичанина и с досадой треснул себя кулаком по колену. – Поднимите забрало, мисс.

– Что поделать? Придется.

Теперь голос звучал серебряным колокольчиком – без напускной хрипотцы и натужных низких нот. Да и лицо, скрывавшееся до сих пор под забралом, оказалось ему под стать: идеальный овал, безукоризненные черты, огромные серые глаза, ясность которых портили сурово нахмуренные брови.

Хэм, в погоне за призрачным богатством ставший после окончания университета следопытом и охотником, не мог простить себе подобную промашку. Единственное объяснение своей близорукости он видел именно в самом невероятном факте – в появлении девушки в Хотленде.

– Примите мои извинения за причиненные неудобства, – привстав со стула и стараясь быть изысканно вежливым, проговорил Хэм, – но что, скажите на милость, может привлечь в этот ад женщину? И не говорите мне, что вы пленились неземной красотой местных аборигенов, – не сумел он удержаться от язвительного замечания.

– В отличие от всяких бездельников и авантюристов я здесь по долгу службы, – все так же не расположенная принять шутку, ответила девушка. – Я биолог и намерена составить каталог флоры и фауны Хотленда, поскольку благодаря отцу больше других знакома с этим вопросом. Я не старалась ввести вас в заблуждение, когда назвалась Патрицией Берлингем, это так и есть.

Только сейчас Хэм заметил, что в соседней комнате оборудована лаборатория: на оцинкованном столе стояли какие-то приборы, а стеллаж заполняли небольшие контейнеры с наклейками.

– И все равно это безумное предприятие. Даже удивительно, что власти разрешили подобную авантюру! – не сдавался Хэм.

– По-видимому, они не приняли в расчет возможные нападения браконьеров, – произнесла Пэт, и язвительная улыбка искривила ее губы.

– Пусть вас больше не волнует это: я ухожу.

С этими словами он решительно встал, прихватив с полу мешок, и поднял руку, чтобы опустить забрало. Этих мгновений хватило на то, чтобы в руке Пэт вновь блеснуло оружие. «Интересно, – подумал Хэм, – каков же арсенал этого биолога? Может, где-нибудь под столом упрятана и ракетная установка? Ну что за ученые дамы нынче пошли!» Так и не опустив забрала, он вопросительно уставился на девушку.

– Счастливого пути, мистер Хэммонд, – держа его на мушке, произнесла Пэт. – Однако ваша добыча останется здесь. Будьте добры выложить зикстчил из мешка и скатертью дорога! Постарайтесь начать честную жизнь, а не браконьерить в чужих угодьях!

Не выпуская из рук свой багаж, Хэм снова основательно устроился на стуле.

– Вот что, девушка, – начал он необычайно серьезным тоном. – Все, что у меня было, я вложил в эту экспедицию за стручками. Удача улыбнулась мне – и теперь, если выйду сухим из воды, я действительно брошу этот опасный промысел. Выбирайте: либо я ухожу отсюда вместе со своим богатством, либо вы убиваете меня, потому что по доброй воле я добычу не отдам. Неужели вы и вправду думаете, что можете запугать меня? – Он невесело усмехнулся. – Я слишком дорогой ценой заплатил за будущее благополучие, а без него моя жизнь не стоит ни цента. Я все сказал. Теперь слово за вами или… за вашим пистолетом.

В доме повисла тишина. В напряженном молчании прошло несколько минут. Наконец Пэт подошла к столу и положила пистолет возле бластера.

– Немедленно уходите, – тихо, но твердо проговорила она.

– Рад был познакомиться, – отвесил он насмешливый поклон и направился к двери, на ходу поправляя наголовник комбинезона. В этот момент его настиг панический вопль: он оглянулся и увидел, что девушка застыла у окна, ее поза выражала безмерный ужас. Хэм мгновенно оказался возле Пэт, и та безмолвно указала на происходящее за окном: на дом наползала белая змея протоплазмы. Словно приливная волна, она облизала стены дома, потом слегка откатилась назад и, разделившись на два потока, обтекла препятствие, вновь сомкнувшись за ним в единое всепоглощающее месиво.

Оцепенение Пэт прошло – она снова была собрана и решительна.

– Немедленно опустите забрало, – приказала она, одновременно защелкивая собственную маску и указывая для пояснения своих действий в сторону стены, только что соприкоснувшейся с «живым тестом».

Автоматически выполнив приказ, Хэм взглянул в указанном направлении и обмер – такое ему еще не приходилось видеть. Миллионы капель пищеварительных соков, порожденных омерзительной слизью, уже принялись растворять металл, постепенно превращая прочные плиты в нечто напоминающее сито. Сквозь булавочные проколы тут же проникли споры грибка, и плесень принялась пожирать остатки пищи в банке, медленно расползаясь по столу.

Великолепный дом был обречен на скорое уничтожение.

Хэм заставил себя оторвать взгляд от еще одного примера безумной всеядности, царившей на планете, и посмотрел на Пэт.

– Торжественно принимаю вас в армию бездомных, – с насмешливым пафосом произнес он. – У меня тоже был дом, но его поглотила грязевая бездна.

Она протестующе взмахнула рукой.

– Американцы всегда отличались легкомыслием – ставили дома где попало, вместо того чтобы вначале выбрать безопасное место. Здесь, например, под почвой каменный монолит, и дом установлен на сваях, идущих до его поверхности, – запальчиво сказала Пэт.

– Ну и какая разница? Мой дом утонул, а ваш вскоре съедят. Результат, в сущности, один и тот же. И что же теперь вы собираетесь предпринять?

– Пусть мои проблемы вас не беспокоят, – надменно ответила Патриция. Но, понимая, что холодность не избавит ее от назойливых вопросов, скупо пояснила: – Эта биологическая станция основана на средства Королевской академии, куда я ежемесячно отправляю отчеты с прилетающим сюда челноком. Его экипаж поможет мне… Ой, у меня начисто отшибло память!..

Она в растерянности сжала руки.

– Значит, все-таки есть проблемы, – понимающе кивнул Хэм. – Не стесняйтесь, выкладывайте!

– Я вспомнила, что челнок совсем недавно был здесь, – нехотя призналась девушка. – Но ничего. Подожду.

– Да вы хоть представляете, что значит в течение месяца торчать в этом кошмаре? – возмущенно повысил голос Хэм. – У вас не будет даже крыши над головой!

Он в сердцах пнул стену, над которой неустанно трудилось поднимающееся словно на опаре «тесто», и на месте удара тотчас образовалась дыра. И поскольку девушка продолжала упрямо молчать, Хэм продолжил:

– Через десять дней начнется лето, а с ним – семидесятиградусная жара. Ни один человек не сможет выжить при такой температуре. И вы не исключение. Так что к прилету челнока от вас и ваших амбиций останется один пшик!

– Как вы смеете так говорить со мной? – воскликнула Пэт. – Я не нуждаюсь в поучениях бродяги-янки!

– И все-таки придется прислушаться к мнению опытного человека, милая барышня, – насмешливо выговорил Хэм, но тут же серьезно принялся излагать свой план: – Вам следует немедленно собрать все необходимое и отправиться со мной на запад. – Пэт возмущенно вскинула голову, но Хэм неумолимо продолжал: – До конца зимы мы доберемся до Фрэшленда – там хотя бы есть шанс уцелеть. А оттуда рукой подать до Эроса.

Закончив свою тираду, он вопросительно взглянул на девушку. Та молча принялась собирать походный мешок, засовывая внутрь необходимые в дороге предметы, в том числе и лежавший на лабораторном столе толстый блокнот с записями. Сняв с крюка у двери пару грязеходов, Пэт обернулась к американцу.

– Что ж, надо идти. Но лично я отправляюсь в Венобль, – проговорила она, так и не смягчив вызывающего тона.

– Безумная затея! – воскликнул Хэм. – Это же двести миль к югу, да еще придется преодолеть горный хребет!

– Зато там я буду среди своих! – отрезала Пэт и шагнула за порог.

Глядя сквозь открытую дверь, Хэм увидел, что девушка, прислушавшись все же к голосу разума, направилась не на юг, как заявила в запальчивости, а на запад – к Фрэшленду. Поскольку и он стремился туда же, ему не оставалось ничего иного, как последовать за ней. Она демонстративно игнорировала его присутствие, и поэтому раздосадованный Хэм не стал навязывать ей свое общество, шагая ярдах в сорока позади упрямицы.

Однако сюрпризы Хотленда, подстерегавшие путника на каждом шагу, заставили его отвлечься от личных переживаний и сосредоточить все внимание на дороге. Он старался придерживаться «шоссе», проложенного белесой протоплазмой после нападения на биологическую станцию Пэт, и поэтому основную опасность сейчас составляли плети Джека-Хватателя.

Невольно задерживая взгляд на хрупкой фигурке впереди, Хэм с удивлением отметил, как непринужденно ведет себя девушка в необычных условиях этого мира – словно исконный житель Венеры.

Внезапно он вспомнил, что дочь Патрика Берлингейма родилась здесь, в Венобле, и лишь спустя восемь лет впервые оказалась на Земле, поскольку получить образование на Венере можно было лишь весьма специфическое. Несмотря на то что самому Хэму тогда только что исполнилось тринадцать, он прекрасно помнил, какую шумиху подняли газеты по этому поводу:

– По-моему, прибыли, – сверившись с приборами, объявил Хэм, переводя челнок в режим планирования, и добавил, глядя в черноту за бортом: – Кажется, еще ни у кого не бывало такого свадебного путешествия. Вероятно, ты и здесь захотела стать первопроходцем? – обернулся он к рассмеявшейся жене.

– Конечно, – согласилась миссис Хэммонд, еще недавно носившая имя Пэт Берлингейм. – У меня это, наверное, от отца. И вообще, тебе стоило сто раз подумать, прежде чем жениться на биологе.

– А я и думал почти полгода, – парировал ее высказывание Хэм и, поймав удивленный взгляд Патриции, с улыбкой пояснил: – По венерианским меркам полгода, по земным – две недели, это когда мы мотались из Хотленда во Фрэшленд, пока в конце концов не оказались в Эросе.

Разговор происходил на борту исследовательского летательного аппарата, зависшего над темной стороной Венеры. Он стартовал из Венобля, довольно крупного поселения в южной части Сумеречной Страны, открытой в свое время великим английским исследователем Патриком Берлингеймом, отцом Пэт. Именно он обнаружил пресловутую Дорогу Безумца – проход через Большой хребет Гор Вечности в северную часть либрационного коридора, колонизированную американцами под предводительством Кроули. Главный населенный пункт американской зоны носил претенциозное название «Эрос».

Между тем Хэм перевел рукоять управления в положение «Посадка», и челнок начал медленно опускаться в неизвестность, пока мягко не коснулся грунта. В тот же момент двигатели автоматически выключились, и от тишины, сменившей их мощный рев, закололо в ушах.

– Вот мы и на месте, – проговорил Хэм.

– И ты можешь его описать? – скрывая за шутливым вопросом невольную тревогу, спросила Пэт, напряженно вглядываясь в темноту за иллюминаторами.

– Без малейшего труда, – бодро ответил Хэм и лихо отрапортовал: – Вверенный мне корабль находится на широте Венобля в семидесяти пяти милях западнее Ледяной Стены. На севере должны возвышаться Горы Вечности, если они, конечно, существуют и на этой стороне планеты, а все остальное покрыто мраком неизвестности.

– Да, с описанием местности как-то слабовато получилось, – прокомментировала его тираду Пэт. – И что за подчиненные нынче пошли! Всю работу взваливают на начальство! Вот погодите – подам рапорт о несоответствии пилота его должности, и его уволят: как-никак с мнением командира экспедиции должны считаться!

Хэм вскочил, прищелкнул каблуками и дурашливо завопил:

– Не гневайтесь, командир! Я исправлюсь!

Грустно улыбнувшись жалким потугам поддержать бодрость, они погасили фары наружного освещения и принялись рассматривать никому доселе неведомый мир.

Супруги Хэммонд представляли исследовательскую экспедицию, целью которой являлось изучение флоры и фауны темной стороны Венеры. Этот проект, разработанный совместными усилиями Королевской академии и Смитсоновского института, создавался в расчете на Патрицию Берлингейм, ведущего специалиста в области изучения изменчивой природы Сумеречной Страны. Принимался также во внимание и тот факт, что она была уроженкой Венобля, то есть человеком, наиболее приспособленным к местным условиям. То, что пилотом экспедиции придется взять чуждого научному миру субъекта да вдобавок еще и американца, высокомудрые разработчики проекта даже не могли предположить. Однако жизнь распорядилась так, что бродяга-янки – правда, с университетским образованием – случайно встретился в Хотленде с надеждой современной английской биологии Пэт Берлингейм, и выпавшие им на долю испытания привели к свадьбе, скромная церемония которой состоялась в Эросе. Молодожены заявили о своем категорическом нежелании расставаться, и поэтому после проверочных тестов Хэма назначили ответственным за техническую сторону проекта.

В сущности, экспедиция могла бы и не состояться, поскольку Хэммонды намеревались провести медовый месяц в цивилизованных условиях, какие только могла предоставить Земля, – удачно реализованная венерианская добыча Хэма могла обеспечить им любую роскошь. Однако к тому времени, как путники преодолели Малый хребет и достигли Эроса, Венера, двигаясь по своей орбите, существенно удалилась от Земли, и лишь спустя долгие восемь месяцев появилась бы возможность покинуть Сумеречную Страну. Перспектива длительного унылого прозябания в убогих условиях поселка – будь то Венобль или Эрос – и подвигла молодоженов на участие в рискованной поездке на темную сторону планеты.

Люди давно стремились заглянуть за непреодолимую Ледяную Стену и выяснить, что скрывает вечный мрак, царящий на той стороне планеты, которая никогда не освещалась солнечными лучами. Несколько неудачных попыток не обескуражили исследователей, и вот наконец был создан летательный аппарат, способный перемещаться на любых высотах – от безвоздушного пространства космоса до бреющих полетов над поверхностью планеты. В условиях Венеры это имело первостепенное значение, поскольку экипажу предстоял бросок через Ледяную Стену, вознесшуюся до облачного покрывала планеты, плотную пелену которого пронзали лишь отдельные пики гигантских Гор Вечности.

Но не только немыслимая высота ледяной преграды закрывала дорогу человеку: там, где сталкивались воздушные потоки, рожденные на разных полушариях планеты – ледяном и раскаленном, грохотали чудовищной силы огненные ураганы, испепелявшие вокруг все живое.

Тем не менее, люди, кое-как обосновавшиеся в узком – не более пятисот миль – пространстве, образовавшемся за счет либрации планеты, стремились узнать о ней как можно больше: стимулом к этому служили невероятные формы жизни, обнаруженные исследователями в Сумеречной Стране, как земляне называли либрационный коридор Венеры.

И вот теперь, казалось, этой мечте суждено наконец сбыться: на замороженных пространствах темной стороны планеты впервые оказался исследовательский корабль, экипаж которого с тревожным предвкушением неведомого сквозь стекла иллюминаторов напряженно вглядывался в негостеприимный чуждый мир.

После того как Хэм выключил прожекторы и глаза привыкли к темноте, выяснилось, что здесь царит не непроглядный мрак, а скорее густой сумрак: высокие облака отражали отсветы огненной стихии, бушевавшей над Ледяной Стеной. В этих пульсирующих отблесках света перед удивленными взглядами людей предстала величественная в своей дикой красоте страна: нагромождения льда, которым архитектор-ветер придал самые фантастические очертания, тускло светились зеленоватым светом, переливавшимся в глубинах прозрачных глыб. Каждая льдинка, каждый выступ, каждая неровность, казалось, трепетали в колеблющемся свете, словно говоря: «Вы искали здесь жизнь? Мы и есть жизнь!»

– Какая немыслимая красота! – выдохнула наконец Патриция, до этого безмолвно взиравшая на ледяной пейзаж.

– Мне она кажется угрожающей, – проговорил Хэм. – Словно шикарная декорация, скрывающая что-то отвратительное. Неужели здесь возможна какая-то жизнь?

Пэт оторвалась от созерцания льдин и обернулась к нему.

– Вполне вероятно, если даже на Титане и Япете обнаружено нечто живое. Кстати, а какая температура за бортом? – Хэм взглянул на панель управления и сообщил, что датчики зарегистрировали тридцать пять градусов ниже нуля. – Вот видишь? Вполне подходящая для жизни, если судить по земным меркам.

– Но, помнится, для зарождения жизни требуется теплая, как суп, водичка. Или я что-то путаю, моя ученая женушка? – К Хэму постепенно стала возвращаться его обычная жизнерадостность.

– Нет, не путаешь, – рассмеялась Патриция. – Кое-какие знания по биологии еще остались в твоей голове со школьных времен. Да только зарождения жизни здесь не требовалось: ее сколько угодно по ту сторону Стены. Вспомни, какая неистовая борьба за выживание идет в жаркой части Сумеречной Страны – в Хотленде, где даже растения приобрели замашки хищников. Возьми того же Джека-Хватателя – очень «милое» деревцо! Вполне возможно, что какие-нибудь виды «сбежали» сюда, спасаясь от более сильных конкурентов.

– И кто бы это мог быть, как ты думаешь? – заинтересованно спросил Хэм и взглянул на ледяное пространство за окном, словно ожидая увидеть там нечто большее, чем мерцание световых бликов.

Отметив его непроизвольный жест, Пэт с улыбкой сказала:

– Условие существования жизни – четко выстроенная пищевая цепочка. Вопреки известному анекдоту о фермере, который разводил песцов, скармливая им крыс, а тем в свою очередь отдавал ободранные тушки своих питомцев, такой замкнутый круг нереален. И те и другие при подобной кормежке перемерли бы от авитаминоза и расстройства желудка, поскольку для нормального рациона требуются растительные компоненты. Значит, в первую очередь здесь должен был бы обосноваться какой-нибудь вид растительности.

– Ну, это бы еще ничего, а вот если что пострашнее? – полюбопытствовал Хэм.

– Думаю, есть и такие. Вспомни, кто набросился на нас в ущелье Большого хребта? Я потом имела возможность хорошенько изучить убитое тобой чудовище, останки которого доставили в Эрос. Это существо, по-видимому, родственник аборигенов Хотленда, которым из-за их трех глаз дано научное название Triops. Но оно, несомненно, более свирепое и, скорее всего, менее разумное, поскольку хищники руководствуются в основном высокоразвитыми инстинктами. Я предложила назвать их Triops Noktivivans[5], чтобы отметить причастность этого вида к ночной стороне планеты.

– Можно подумать, что, давая имя какой-нибудь твари, мы делаем ее ручной! – фыркнул Хэм.

Пэт отмахнулась от его замечания и продолжила:

– Все внешние признаки этих триопсов – две руки, четыре ноги, три глаза – свидетельствуют о том, что предки этого вида обитали в Сумеречной Стране. Даже их светобоязнь не абсолютна: вспомни, как они «лакомились» омерзительной протоплазмой, хотя освещение той части ущелья существенно отличалось от здешней тьмы. Возможно, пещерные триопсы лишь переходная ступень к еще более диким обитателям этих просторов. – Вздохнув, она тоже взглянула в окно и добавила: – Так что надо быть готовыми ко всему…

Хэм что-то проворчал и ободряюще похлопал жену по плечу – да ладно, мол, – но Пэт вновь увлеченно заговорила:

– Они появились здесь сравнительно недавно. Если руководствоваться земными мерками, то перерождение миролюбивых аборигенов в чудовищных хищников могло произойти примерно за двадцать тысяч лет. Однако этот срок весьма приблизителен – нам же не известна скорость эволюции на Венере. Они могли приспособиться к новым условиям значительно быстрее.

– Вот-вот! Я, например, приспособился к ночной жизни студентов университета за один семестр, – перебил ее Хэм.

– Но не все же такие вундеркинды! – усмехнулась Патриция и надолго умолкла.

Некоторое время ничто не нарушало тишину корабля, но затем в темноте снова зазвучал задумчивый женский голос:

– Меня занимает вот какой вопрос: какая жизнь появилась здесь до триопсов? Допустим, некий первый абориген, будущий родоначальник нового вида, отыскал путь, приведший его на темную сторону планеты. Но что-то же он ел, иначе бы не выжил! Значит, здесь уже имелась некая флора, а поскольку ночной триопс – хищник, следовательно, была и фауна. Вот какой напрашивается вывод.

– Ты хочешь сказать, что в этом мраке и холоде возможно существование даже разумных существ? – нахмурил брови Хэм.

– Такое тоже возможно, но необязательно. Как известно, высокий интеллект не гарантирует устойчивость вида, – спокойно проговорила Пэт.

– Но ведь именно разум сделал человека практически властелином Вселенной, разве не так? – возмущенно вскинулся Хэм.

– Это просто патетика, – все так же невозмутимо возразил женский голос. – Настоящими хозяевами той же Земли – не будем говорить о Вселенной – являются обыкновенные нематоды, то есть разнообразные черви, населяющие практически всю планету. Их численность в миллионы раз превосходит количество столь обожаемых тобой Homo sapiens. – Услышав недовольное ворчание, Пэт усмехнулась. – Ладно, не будем касаться человечества – можно провести и другие параллели, ну хотя бы гориллу и черепаху. Это тебя больше устроит? – Поскольку возражения не последовало, она продолжила: – Горилла, как ты понимаешь, более интеллектуально развитое существо, чем черепаха, однако последняя встречается повсеместно и даже в водной стихии, а ареал гориллы ограничен отдельными областями Африки: разум не помог ей приспособиться к жизни в других условиях.

– Мне кажется, ты как-то специфически понимаешь значение разума, – недовольно проговорил Хэм. – В конце концов ни черепахи, ни нематоды не привели к научному и техническому прогрессу, в результате которого мы находимся здесь.

– Все это верно, но я хотела показать, что интеллект сам по себе не является решающим фактором, когда речь идет о выживании. В огненном смерче ядерного взрыва погибнет любая цивилизация, а вот «безмозглый» таракан уцелеет.

Голос Пэт становился все слабее и слабее. Обеспокоенный Хэм поинтересовался, как она себя чувствует.

– Это все нервы, – проговорила она. – Наверное, я хочу сама себе доказать, что мы не встретимся здесь с чуждым и непонятным нам разумом: даже трудно представить, насколько чудовищным может быть проявление интеллекта на этой чудовищной планете.

Когда она повернула рубильник, включив наружные прожекторы и свет в кабине, Хэм заметил тревожное выражение серых глаз и болезненную бледность любимого лица.

– Тебе просто надо отдохнуть, – заботливо сказал он и, когда Пэт скрылась в жилом отсеке, погрозил кулаком тьме за иллюминаторами, проворчав: – Уж я до вас доберусь, будьте вы хоть трижды разумными!

Пятичасовой сон благотворно сказался на экипаже челнока. Пэт повеселела и больше не казалась такой изможденной, и Хэм, успокоенный ее видом, занялся подготовкой к первому выходу наружу. Прежде всего они достали легкие скафандры с внутренним подогревом, приспособленные для существования в условиях пониженных температур. Поскольку приборы показывали, что наружный воздух вполне пригоден для дыхания, отпала надобность в дополнительных фильтрах, и теперь защитные маски лишь оберегали лица от обмораживания.

Хэм проверил работу всех систем жизнеобеспечения скафандров, а также исправность четырех укрепленных на наголовниках мощных ламп, установленных таким образом, чтобы равномерно освещать пространство вокруг человека: при включении этих мини-прожекторов он оказывался как бы в конусе света.

Кстати, это новшество в оборудование скафандров внесли по рекомендации Хэма, который описал разработчикам реакцию триопсов на свет.

Затем он зарядил два пистолета, рассовал по многочисленным карманам запасные магазины к ним, а также заряды к паре бластеров, укрепил оружие в предназначенных для них петлях и только после этого разрешил Пэт облачиться в скафандр. Она добавила к своему снаряжению еще мешок для образцов, причем Хэм страстно надеялся, что тот так и останется пустым.

После комбинезонов, пригодных для Хотленда, эти скафандры казались невероятно громоздкими. Супруги посмотрели друг на друга и одновременно рассмеялись.

– Тебе не кажется, что мы смахиваем на роботов первых лет колонизации? – поинтересовался Хэм, с удовольствием рассматривая улыбающееся личико жены.

– Ну да, перед отправкой их на свалку, – согласилась она, входя в шлюзовую камеру и открывая люк. Подождав, пока опустится трап, она первой шагнула на обледенелый грунт. – А теперь дай нам Бог удачи!

Заблокировав подъемный механизм трапа, Хэм захлопнул люк и спустился следом за женой.

Вокруг по-прежнему царила пульсирующая мгла, но теперь окружающий мир более соответствовал характеристике, которую дал ему Хэм – «угрожающий». Возможно, этому способствовало унылое завывание ветра, дующего в сторону Ледяной Стены, местоположение которой отмечали яркие сполохи зарниц.

Долина, где совершил посадку челнок, представляла собой нагромождение ледяных глыб самых разнообразных форм и размеров. Она постепенно повышалась к северу – к отрогам Гор Вечности, и там россыпи льда перемежались черными головами валунов или длинными языками каменных выступов. К югу грунтовых обнажений было значительно меньше: вероятно, толщина ледяного панциря планеты увеличивалась по мере удаления от горного массива.

Пэт словно в ознбе передернула плечами и на вопрос Хэма, не замерзла ли она, ответила:

– Нет, конечно. В этом скафандре чувствуешь себя как под одеялом. Просто немного страшноватое местечко, верно? А кстати, почему здесь не так уж и холодно? Мне казалось, что на неосвещенной стороне планеты должна царить почти космическая стужа.

Хэм обнял жену за плечи и проговорил:

– Теперь моя очередь прочесть тебе небольшую лекцию. Видишь ли, облачное покрывало Венеры не позволяет теплу, которое приносят сюда горячие ветры с освещенной стороны планеты, беспрепятственно рассеиваться в космическом пространстве. Конечно, часть тепловой энергии безвозвратно теряется в этой безумной схватке с холодом над Ледяной Стеной, но что-то проникает и сюда. Таким образом, влияние раскаленных пустынь поддерживает здесь вполне приемлемую температуру воздуха. Думается, что ближе к горам она еще повысится, поскольку теплый воздушный поток, ударяясь о каменные стены, должен стекать по склонам вниз: подняться вверх ему мешает облачная крыша. А вот что творится дальше на юг или севернее Гор Вечности, повидимому, определят новые экспедиции: ученые мужи, я надеюсь, как-нибудь обойдутся и без тебя, милый мой биолог!

Они медленно двинулись в сторону выступающего из-под ледяной корки валуна, и вдруг Пэт резко рванулась вперед. Присев возле камня, она повернула к Хэму улыбающееся лицо.

– Ты только взгляни на это, – радостно сказала она, указывая рукой на какой-то серый ком, примостившийся у самой подошвы валуна на обнаженном участке грунта. Он напомнил поспешившему на зов Хэму гриб-дождевик, испещренный глубокими морщинами.

Когда Хэм поделился с женой пришедшей на ум аналогией, та похвалила его за наблюдательность:

– Оно действительно больше похоже на гриб, чем на традиционное растение, поскольку в этом мраке не может вырабатываться хлорофилл. Но зато – ты только посмотри! – какая мощная проводящая система!

В ярком свете прожектора челнока Хэм разглядел на серой поверхности отчетливый рисунок переплетающихся сосудов.

– Ты понимаешь, о чем это говорит? – все так же восторженно спросила его Пэт. – Оно способно прогонять по жилкам нечто жидкое, не позволяя влаге замерзнуть! Значит, его температура выше точки замерзания воды и, кроме того, существует какой-то орган, способный прокачивать этот субстрат по сосудам. Какой-то насос – наподобие сердца или желудка.

Говоря это, Пэт вынула из мешка для образцов температурный датчик и приложила его к морщинистой поверхности: тот показал четыре градуса выше нуля.

– Эту находку необходимо исследовать более детально. – Восторженность неофита теперь заменила холодная рассудочность ученого. – Заберем ее с собой.

С этими словами Пэт подцепила серый нарост и попыталась отделить его от основания, но это оказалось не таким простым делом: морщинистая масса, казалось, намертво вросла в грунт и не желала поддаваться. Пришлось пустить в ход нож, и наконец торжествующая Пэт поднялась, сжимая в руках трофей.

– А ты уверена, что это не теплокровное животное? – спросил Хэм, с отвращением показывая на темные напоминавшие кровь капли, падавшие на снег с торца поврежденного стебля. – Не хватало еще, чтобы это создание стало вопить и кусаться! Ох, да ты только послушай! – К стону ветра присоединился негромкий низкий вой, явно исходивший от странного серого существа. – Какая все-таки мерзость! Прямо венерианская мандрагора!

– Ты ничего не понимаешь в биологии! – возмутилась Пэт, засовывая находку в мешок. – Это же исконный представитель той самой жизни, которую мы и намеревались открыть на ночной стороне планеты.

«Как хорошо, – подумал Хэм, – что я имею дело с “железками”: они хотя бы не орут, когда я закручиваю гайки или что-нибудь припаиваю». Но вслух, однако, сказал:

– Давай оставим его у входа, а сами поищем что-нибудь еще. – Он приоткрыл люк челнока, и Пэт, не возражая, сунула в щель драгоценный образец.

Они двинулись прочь от корабля, и возбужденная удачей Пэт заговорила о том, какой переворот в науке вызовет ее находка. Обсуждая перспективы экспедиции, они даже не заметили, как покинули освещенное прожекторами пространство и оказались в густом сумраке природного ландшафта. Однако им тут же напомнили о допущенной оплошности: со всех сторон одновременно раздались жуткие вопли десятков глоток. Это дали знать о себе незаметно подкравшиеся к людям обитатели ночи – триопсы. Чудовищные крики сменил адский хохот, и на незваных пришельцев посыпались осколки камней и обломки льда.

Только сейчас Хэм понял, что они до сих пор не включили защитные лампы на наголовниках скафандров, и немедленно надавил на кнопку. Лампы вспыхнули – и тут же гомерический хохот перешел в визгливые завывания: вероятно, свет причинял триопсам невыносимые мучения. Вскоре крики и визг растаяли вдали – нападавшие отступили.

Все это время Пэт стояла, прижавшись к мужу, не в силах сделать ни единого жеста. Ее буквально парализовал ужас от внезапности атаки таких же кровожадных чудовищ, что и на Дороге Безумца – в ущелье Большого хребта Гор Вечности. Она узнала их голоса! Лишь после того как свет отпугнул триопсов, она пришла в себя и тоже включила лампы. Еще некоторое время она молчала, собираясь с силами, но то, что она произнесла, было словами не испуганной женщины, а истинного ученого:

– Хэм, это же совсем неизвестный вид триопсов – они подлинные обитатели этих мест! Те, в ущелье, не так боялись света. Вот только вопрос: остались ли они жить в ущельях гор, когда аборигены Сумеречной Страны отыскали путь на эту сторону, или вернулись туда впоследствии?

На эту тираду Хэм лишь руками развел.

В этот момент снова послышались знакомые вопли, перемежающиеся отдельными гортанными выкриками и взрывами чудовищного хохота, и Хэм поинтересовался у жены, являются ли эти звуки своеобразным языком триопсов.

– Не исключено, только вряд ли удастся обуздать свирепый нрав и приручить хотя бы одного из них, чтобы получить возможность изучить язык, – пожала плечами Пэт. – О том, что это несомненно разумные существа, говорит хотя бы их умение пользоваться камнями в качестве оружия. Кроме того, они знают свойства тех «газовых бомб», которыми забросали нас в ущелье. Но наше знание о степени развитости интеллекта триопсов на этом, пожалуй, и закончится, останутся лишь исследования их анатомии.

Внезапно метко брошенный камень просвистел в непосредственной близости от головы Хэма. Тот развернулся в ту сторону, откуда прилетел метательный снаряд, и услышал громкий визг боли.

– Ого! Похоже, они адаптируются к свету, и их можно напугать только прямым лучом, – проговорил Хэм. – Это еще одно проявление разумности, разве не так? Во всяком случае надо быть настороже, чтобы избежать нападения издали, а что касается «рукопашной» – они вряд ли рискнут, пока нас защищает световой конус.

Окончательно успокоившиеся путешественники решили продолжить свою познавательную экскурсию, условившись, что теперь станут регулярно обводить лучами прожекторов дальние подступы. Они обнаружили еще несколько морщинистых грибов, и Пэт торжествующе засунула образчики местной флоры в мешок. Лишь один раз она застыла над очередным экспонатом, явно пребывая в замешательстве. Хэм присел возле удивившего жену создания – им оказался небольшой извивающийся угольно-черный цилиндр, отдаленно напоминающий червя.

– Обязательно прихвати и этого, – обернулся Хэм к Патриции. – Он здорово похож на любимое лакомство триопсов Хотленда, теперь практически исчезнувшее из их рациона.

Ошеломленная Пэт автоматически подобрала червя и негромко проговорила:

– Воистину удивительный мир! Мне кажется, что находка этого существа может объяснить появление здесь триопсов – потомков их хотлендских предков: эти гурманы рванули сюда следом за мигрирующими червями. Помнится, исследователи Венеры отмечали странное исчезновение прежде многочисленного вида, вот только неясно пока, что заставило их уйти из Сумеречной Страны.

Наконец мешок больше не мог вместить новых образцов, и Хэм предложил возвращаться к кораблю, пока опять не появились триопсы. Пэт нехотя согласилась, с трудом преодолев охвативший ее охотничий азарт. Они медленно побрели к освещенному челноку, однако там их ожидал малоприятный сюрприз.

Хэм поднялся по трапу, открыл люк и едва не слетел со ступенек: в лицо ему ударил отвратительный трупный запах. Источником зловония оказалась темная лужа, блестевшая на том месте, где недавно лежал венерианский гриб. Стараясь не наступить в омерзительную жидкость, Хэм включил устройство продувки камеры и, когда воздух немного очистился, опрыскал лужу дезинфицирующим раствором. Пэт прыгала снаружи, стараясь разглядеть его манипуляции, но только после того как атмосфера стала достаточно приемлемой, Хэм разрешил ей подняться в камеру.

– Вот что натворила твоя находка, – показал на остатки лужи Хэм.

– Это моя вина, – огорченно проговорила Пэт. – Я не подумала, что температура шлюзовой камеры может оказаться для обитателя льдов чрезмерно высокой. Вот бедняга и разложился.

Когда воздух полностью очистился от неприятного запаха, они смогли войти внутрь челнока. Пэт взгромоздила мешок с образцами на лабораторный стол и сказала, что немедленно проведет все необходимые исследования. Освободившись от скафандров, они тотчас же погрузились в работу: Хэм занялся приготовлением нехитрого обеда, а Пэт принялась пластовать свои находки, заполняя сосуды с консервирующим раствором и размазывая какие-то субстраты по предметным стеклам электронного микроскопа.

Когда с делами было покончено, молодожены устроились за столом в жилом отсеке, чтобы перекусить.

– Как ты думаешь, эти ночные триопсы как раз и являются здесь самыми разумными существами? – задумчиво спросил Хэм.

– Скорее всего, так, потому что они в состоянии истребить любое существо независимо от уровня интеллекта жертвы, – ответила Пэт.

Ее мнение, как выяснилось впоследствии, оказалось одновременно и правильным, и ошибочным.

Последующие несколько дней, если считать по земным меркам, они провели, исследуя более отдаленные от челнока участки долины. Их вылазки каждый раз проходили под аккомпанемент злобных завываний триопсов, но яркий свет ламп не позволял тем приблизиться к людям даже на бросок камня.

Пэт не обнаружила здесь никаких новых признаков жизни, и Хэм предложил выбрать другое место для стоянки челнока, двигаясь, как и было задумано, вдоль Ледяной Стены, в сторону Большого хребта Гор Вечности.

Хэм дважды менял местоположение челнока, однако детальное прочесывание долины не добавило ничего, что внесло бы свежую струю в исследование планеты: все те же морщинистые грибы да заходящиеся в исступленном хохоте триопсы. Удивляло лишь количество тех и других, хотя можно было предположить, что медленно перемещавшийся из-за опасности столкновения с ледяными пиками челнок сопровождала одна и та же стая хищников.

Наконец они достигли отрогов Большого хребта. Слабо повышавшаяся в сторону гор долина здесь круто взметнулась вверх, и Хэму пришлось довольно долго лавировать между причудливыми глыбами льда и россыпями камней, отыскивая в свете прожекторов удобный для посадки ровный участок грунта. Экипажу маленького челнока становилось немного не по себе, когда прожектор высвечивал уходящую в безмерную высь каменную стену: они вдруг почувствовали себя букашками, посягнувшими на тайну, хранимую могучими великанами.

После того как челнок наконец благополучно коснулся ледяного покрова, Хэм не сразу покинул ставший привычным летучий дом: он хотел, чтобы они с Пэт справились с охватившей их подавленностью. Стараясь не показать жене, что намеренно тянет время, он записал в бортовой журнал новые координаты, а также показания других приборов – от высотомера до термометра – и обратил внимание, что температура за бортом существенно повысилась.

– Помнишь, я говорил, что климат предгорьев может быть более теплым? – обратился он к неподвижной фигуре возле иллюминатора, и когда Пэт, словно с трудом выходя из транса, медленно повернулась к нему, продолжил: – Здесь на пятнадцать градусов теплее, чем в долине, потому что воздух пустынь натыкается на непреодолимую каменную преграду.

Она безучастно кивнула и вновь уставилась в окно.

– Как все-таки здесь неприютно, – заметил он. – Но, думается, это потому, что мы невольно вспоминаем неприятности на Дороге Безумца, проходящей именно через этот хребет, правда, значительно восточнее. Держи выше нос, женушка, – вспомни, как ты безрассудно ринулась в незнакомое дикое ущелье. Здесь же куда менее опасно, поскольку мы знаем, чего следует остерегаться.

– Перестань меня уговаривать и успокаивать, – с досадой ответила Пэт, и Хэм порадовался хоть какому-то проявлению чувств. – Вспомни древнего Тиля Уленшпигеля – «пепел Клааса стучит в моем сердце», вот так и генам Берлингейма не требуется дополнительное вливание мужества! И вообще – что-то мы засиделись: пора на разведку.

Хэм вскочил на ноги, и после уже привычного ритуала проверки снаряжения они покинули челнок.

Снаружи действительно оказалось непривычно тепло, и они несколько убавили уровень подогрева скафандров. Немного посовещавшись, они решили направиться не вдоль хребта, а вверх – к горам. Все здесь на первый взгляд казалось привычным – и причудливые льдины, и округлые головы-валуны, и мерцающий свет. Но постепенно Хэм понял, что в этом новом ландшафте так его угнетало: впереди была абсолютная, без каких-либо световых бликов тьма – словно там зияла космическая черная дыра, словно там был конец всему.

Однако по мере того как путники все ближе подходили к горам, стало ясно, что это жуткое впечатление – лишь очередная шутка планеты: просто каменные отроги загораживали скупой свет далеких зарниц, создавая впечатление бездонного черного провала. Постепенно стали проступать контуры склонов, и Хэм смог сосредоточить внимание на ближнем окружении, что оказалось весьма своевременным. Количество серых грибов здесь значительно возросло, они явно увеличились в размерах, и Хэм принялся аккуратно обходить их, стараясь случайно не повредить неприятные наросты: очень уж страшноватые хрипы издавали тогда эти создания.

Пэт не страдала подобными комплексами. Она считала непроизвольные стоны грибов лишь естественной реакцией на раздражение – тем, что в биологии обозначается термином «тропизм». Посмеиваясь над щепетильностью Хэма, она предлагала ему вообще перестать есть, чтобы случайно не обидеть пищу жестоким обращением.

Они медленно двигались на север. Пэт внимательно заглядывала во все укромные местечки, но на этот раз не собирала образцы, объяснив удивленному ее поведением мужу, что пока ничего нового не обнаружила. Издали снова донеслось знакомое рычание: триопсы ни на миг не теряли из виду движущиеся фигуры людей. Конусы света вокруг них делали темноту по ту сторону еще гуще, и Хэм чувствовал себя экспонатом, выставленным на всеобщее обозрение в витрине супермаркета. Однако он смирился с этим неприятным ощущением, поскольку свет по-прежнему отпугивал хищников.

Внезапно впереди возникло нечто напоминающее стену: скорее всего, это был каменный барьер, покрытый льдом. Попытавшись оценить его контуры, Хэм определил, что тот простирался далеко в обе стороны: луч прожектора не смог обнаружить края преграды. Раздосадованный появлением неожиданного препятствия, Хэм стал продумывать способ преодолеть его, но тут его размышления прервал голос Пэт:

– Что это там? Видишь? У самого основания стены!

Направив луч света в указанном направлении, Хэм заметил ряд черных круглых пятен, резко выделявшихся на белом фоне льда. Они напоминали входы в пещеры и имели диаметр около двух футов. Внезапно раздался резкий визг, и темная фигура стремительно исчезла где-то наверху: вероятно, неосторожный триопс нечаянно попал в световой поток.

– Может быть, это их норы? – проговорил Хэм, но не увидел больше ни одного хищника: их вопли доносились откуда-то издалека.

Приглядевшись внимательнее, исследователи заметили какие-то серые валуны, лежавшие возле нескольких отверстий. Поскольку их размеры практически соответствовали черным зевам пещер, они предположили, что это своеобразные каменные заглушки. Чтобы обитатели пещер не застигли их врасплох, Хэм вытащил пистолет – холодная рукоять уютно легла на ладонь – и сделал знак Патриции укрыться за его спиной.

По мере того как они медленно приближались к стене, контуры серых предметов проступали все отчетливее. Наконец стало очевидно, что перед ними все те же венерианские грибы, но только достигшие гигантских размеров. Однако Пэт решила, что это совершенно новый вид растительной жизни планеты, поскольку заметила ряд существенных отличий от уже изученных ею образцов. Подойдя поближе к одному из гигантских «дождевиков», Хэм вынужден был согласиться с женой.

Огромный морщинистый гриб напоминал пронизанный бесчисленными кровеносными сосудами обнаженный мозг великана. Снизу его поддерживали ножки-выросты, а поперек пузырчатого тела шел пестрый пояс-ободок, с которого таращилось на людей множество пуговичек-глаз. Когда по ним пробегал яркий луч света, они задергивались полупрозрачными пленками, напоминавшими третье веко примитивных земных животных.

Невольно Хэм бросил взгляд на табло миниатюрного комплекта датчиков: указатель радиационной защиты по-прежнему стоял на нуле, состав воздуха не изменился. Тем не менее он удержал Пэт, рванувшуюся было к странной находке, и они остановились футах в шести от стены.

– Подумать только! Какая удача! – всплеснула руками Пэт. Чтобы лучше разглядеть удивительный гриб, она присела напротив него на корточки и проговорила: – Ну что ж! Будем знакомы!

– Будем знакомы, – проскрипел в ответ механический голос, звуки которого исходили, казалось, из макушки гигантского гриба.

От неожиданности Пэт шлепнулась на снег, а Хэм почувствовал, как у него захолонуло в груди: говорящие грибы – это уже перебор даже для него. Но поскольку ничего больше не произошло, он не торопился пускать в ход пистолет, хотя по-прежнему крепко сжимал его в руке.

Он помог Пэт подняться, она с усилием оторвалась от созерцания гриба, и ее удивленные глаза встретились со взглядом мужа.

– Такого не бывает! – овладев собой, решительно заявила она. – Скорее всего, это эхо, но отражающих поверхностей здесь так много, что звук получился искаженным до неузнаваемости. А кроме того, вероятно, сказалась и реакция на раздражение. Помнишь? Я тебе говорила о тропизме.

– А это мы сейчас проверим, кто тут шутки шутит – тропизм всякий, понимаешь ли, – фыркнул Хэм и неожиданно завопил: – Привет всем, кто меня слышит!

И его действительно услышали, потому что тот же голос монотонно проговорил:

– Шутки никто не шутит. Это не реакция на раздражение.

– Господи! – Пэт невольно схватилась за голову. – Да что же это такое?

– Такое, – с утвердительными интонациями проскрипел гриб.

– Уйдем отсюда, Хэм! Надо немного подумать, а здесь я совершенно ничего не соображаю! – взволнованно проговорила Пэт и потянула Хэма за руку.

– Думается, с этим надо разобраться немедленно, – возразил он, обнимая жену за плечи. – Не бойся! Оно вроде бы не собирается нападать.

– Не собирается нападать, – подтвердил гриб.

Это оказалось слишком даже для Хэма: он с трудом справился с дыханием. Но тут же, рассердившись на собственную слабость, повернулся к неожиданному собеседнику и строго сказал:

– Чем обезьянничать, лучше скажи мне, кто ты?

– Кто ты? – с некоторым интересом спросил гриб.

Невольно рассмеявшись, Хэм решил принять правила игры и, посоветовав Пэт внимательно следить за окружающей обстановкой, ответил:

– Я – человек с планеты Земля, мы прилетели сюда, чтобы изучить вашу планету. Это ясно?

– Это ясно, – согласился гриб.

– Кто научил тебя нашему языку? – задал следующий вопрос Хэм. – Ты неплохо говоришь по-английски.

– Ты говоришь по-английски. Научил, – раздалось в ответ.

Пэт полностью оправилась от испуга и теперь с интересом прислушивалась к странному диалогу.

– Я поняла! – радостно заявила она, дернув Хэма за руку. – Это существо в состоянии усвоить то, что может узнать от нас.

– Узнать от вас, – словно эхо откликнулся скрипучий голос.

– Чтобы поговорить с ним, нам следует предварительно обогатить его словарный запас, подробно разъясняя привычные для нас понятия, – продолжила Пэт. – Чем больше мы расскажем ему, тем лучше он нас поймет.

– Он лучше вас поймет, – подтвердил гриб.

Условившись ораторствовать поочередно – один говорит, другой стоит в дозоре, – они принялись за дело. О чем только ни поведали земляне жителю Венеры: и о строении Вселенной, и о понятиях добра и зла, и о происхождении видов, и о техническом прогрессе… Придуманная ими система обогащения венерианца земными понятиями позволяла тому, кто в данный момент молчал, тщательно продумать все, что он выскажет через несколько минут. Кроме того, различия в их образовании и жизненном опыте существенно расширяли спектр тем, которые потом обрушивались на молчаливо внимавшего слушателя.

Увлеченные необычным делом, они вначале не уловили абсурдность происходящего. Первым оценил комизм ситуации Хэм: услышав, как Пэт с выражением декламирует «Королевский бутерброд», он почувствовал, что сейчас лопнет от хохота. В ответ на удивленный взгляд жены он, всхлипывая от смеха, простонал:

– Прости, любимая. Я больше не мог сдерживаться – это так забавно.

Пэт тоже улыбнулась, но когда она заговорила, в тоне явно просквозило осуждение:

– Вряд ли прежде кому-нибудь из землян выпадал случай передать свои знания разумному существу иного мира за жалкие полчаса! Он же впервые услышал человеческую речь – и какие поразительные результаты! А кстати, ты понял, о чем мы рассказывали? – спохватившись, спросила она у морщинистой «головы».

Все тот же скрипучий голос произнес:

– Понял. Я разумное существо.

– Принято, – сказал все еще улыбавшийся Хэм. – А как правильно обращаться к тебе? Трудно беседовать, не зная имени своего собеседника. У тебя есть имя? Я – Хэм, она – Пэт, а ты?

– Я – это я, – проскрипел гриб.

– Вероятно, у них иной способ общения – если он есть, конечно, – заметила Пэт. – А для нашего удобства мы просто можем его как-то назвать. Оскар, например. Ты не возражаешь против этого имени? – обратилась она к существу возле стены.

– Я – Оскар, – согласилось оно.

– Очень хорошо, – проговорил Хэм. – А теперь, Оскар, скажи нам, кто же ты?

– Для вас я – человек, – с достоинством ответил гриб.

Его собеседники оторопело уставились на него.

– Но этого не может быть! – воскликнул Хэм.

– Человек – венец творения. Я – человек, – упрямо раздалось в ответ.

– Оскар хочет сказать, что он – высшее существо, – догадалась Пэт. – Я правильно поняла? – спросила она у серого морщинистого кома.

– Правильно, – согласился тот.

– Ничего себе! – схватился за голову Хэм. – Хотя, с другой стороны, надо быть сверхразумным, чтобы вот так запросто общаться с представителями чуждой цивилизации.

Вслух гриб никак не прореагировал на высказывание Хэма – лишь медленно прикрыл глаза пленкой, что вполне могло служить знаком одобрения.

Пэт рассмеялась и махнула рукой.

– Итак, идем дальше, – сказала она. – Как размножается твой народ, Оскар? – Не дождавшись ответа, она пояснила: – Вы производите себе подобных с помощью семян, делением, спорами, партеногенезом или как-нибудь еще? – Эти слова она использовала в своем коротком сообщении по биологии.

Казалось, Оскар понял, что пришельцы имеют в виду, потому что решительно произнес:

– Делением и спорами.

Внезапно совсем неподалеку раздался безумный хохот триопса. Увлеченные беседой с Оскаром, исследователи невольно вздрогнули от неожиданности и обернулись на звук. Прожектор Хэма успел высветить четырехногого хищника в тот момент, когда он вонзил чудовищные когти в одного из обитателей пещер. В следующее мгновение триопс со своей добычей растворился во тьме. Хэм выстрелил вдогонку, но, очевидно, промахнулся – иначе они услышали бы визг боли.

Без сомнения, этот эпизод видели и Оскар, и остальные норные жители, однако все продолжали оставаться неподвижными, словно ничего не произошло. Пэт возмущенно всплеснула руками и обратилась к Оскару:

– Неужели ты не понял, что одного из твоих соплеменников только что убили? – Пообщавшись с этим удивительным созданием, она уже испытывала симпатию к странным порождениям венерианской природы и была готова придти к ним на помощь.

– Я понял, – проскрипел в ответ гриб.

– И что? Никто из вас даже не спрятался! – не в силах преодолеть привычные для землян мерки поведения, воскликнула Пэт.

– Зачем? Мы их пища. Они нас едят, – едва ли не снисходительно проговорил Оскар.

Тем временем огромные серые грибы зашевелились и медленно поползли к зияющим черным отверстиям.

– Вы все-таки решили укрыться от триопсов? – догадалась Пэт.

– От триопсов? Нет. От холода, – услышала она разочаровавший ее ответ.

Когда последняя серая «голова» исчезла в своей пещере, Пэт провела рукой по глазам и, покачав головой, произнесла:

– Говорящие грибы! Это словно кадры из какого-то фантастического триллера, а мы, как это часто бывает во сне, не сидим в зрительном зале, а почему-то оказались на экране.

– К сожалению, это не фильм: послушай только, как беснуются триопсы! – Хэм потянул ее прочь от ледяного барьера. – Пора возвращаться к кораблю.

В привычной обстановке челнока – сытые и отдохнувшие – они наконец решили как-то оценить происшедшее.

– Бесспорно, мы столкнулись здесь с очень высоким уровнем интеллекта, который явно превосходит людской, – начала подводить итоги Пэт. – Но тебя ничего не поразило во время нашей беседы, кроме, конечно, самого факта появления говорящих грибов?

– Чудовищная способность к обработке информации, – не задумываясь, ответил Хэм. – Этот морщинистый гений принялся болтать с нами, свободно оперируя нашими же понятиями. Я уж не говорю о том, что он мгновенно усвоил язык. Оскар, пожалуй, может дать фору любым сверхсовременным компьютерным устройствам!

– Верно, – согласилась Пэт, – но я имела в виду другое. Ты заметил, что он ни разу ни о чем нас не спросил? Даже не удивился нашему появлению. Мы, как только оправились от изумления, сразу набросились на него с вопросами, верно? А он лишь отвечал нам!

– И ты можешь это как-то объяснить? – задал Хэм вопрос и тут же рассмеялся: уж очень удачно проиллюстрировал он высказывание жены.

– Или вот еще, – не отвечая ему, увлеченно продолжила Пэт. – Никто из них никак не прореагировал на гибель своего собрата: казалось, было бы естественным спрятаться, завопить или в конце концов напасть на агрессора. Так поступили бы разумные земные существа! У этих же напрочь отсутствует инстинкт самосохранения, присущий любому животному организму.

– Значит, ты считаешь, что этот пупырчатый «мозг» не животного происхождения? – решил уточнить Хэм.

– Нет, он все-таки только гриб, и его интеллект я условно охарактеризовала бы как растительный. Видел ли ты когда-нибудь, чтобы ветка хлестнула тебя за то, что ты сорвал с нее листок? Так и здесь – патологическое непротивление злу. И, тем не менее, эти существа, обладающие недосягаемым для человека разумом, всего-навсего какая-то разновидность грибов. Они умеют передвигаться, пользуясь для этого ножками-корешками, а округлые выросты – ты их заметил? – вероятно, споровые мешочки: Оскар же говорил о размножении с помощью спор… – Она помолчала, а потом задумчиво добавила: – Знаешь, они мне напомнили те самые «газовые бомбы», которыми триопсы забросали нас в ущелье.

– Этого еще не хватало, – обеспокоенно воскликнул Хэм. – Надо будет рассмотреть их получше, а то можем влипнуть в очередную историю. Очень не хотелось бы подвергнуться «газовой атаке», потому что в комплект наших морозоустойчивых скафандров не входят антиспоровые фильтры, которые нас тогда спасли. Да и кто бы мог догадаться, что эти «бомбочки» с ночной стороны планеты из мира вечного холода!

Некоторое время оба молчали, вспоминая кошмар, настигший их на Дороге Безумца, а затем снова заговорила Пэт:

– Надо обязательно разобраться, до какой степени опасен человечеству обнаруженный здесь разум, потому что при массовой колонизации Венеры это станет главной проблемой. И кто знает, может быть, эти серые мыслители лишь ответвление огромной интеллектуальной мощи, существующей где-нибудь в неведомых закоулках планеты.

– Мне кажется, ты сгущаешь краски, – заметил Хэм. – Если бы «высшие силы» Венеры имели склонность воспротивиться любому вмешательству, их порождения – грибы – умели бы отбиваться от триопсов.

Внезапно лицо Пэт покрыла смертельная бледность, и она подняла на Хэма расширенные ужасом глаза.

– Ты сравнил их быстрый ум с компьютером. А может быть, эти грибы – всего лишь биологические записывающие устройства гигантского компьютера… гигантского живого компьютера. А теперь представь, каков должен быть разум, использующий его данные! – Она вздохнула, а затем уже более спокойно добавила: – Надо еще раз побеседовать с Оскаром, причем я постараюсь как можно лучше сформулировать вопросы.

Спустя несколько часов исследователи вновь оказались перед ледяным барьером, испещренным норами. Только тут они вспомнили, что накануне ничем не отметили жилище Оскара, и в растерянности принялись отыскивать хоть какие-то приметы своего собеседника. Однако молча взиравшие на пришельцев грибы абсолютно ничем не отличались друг от друга.

Наконец Пэт нашла выход из положения: она просто решила окликнуть своего недавнего знакомца.

– Оскар! Мы опять пришли. Отзовись! – закричала она, стараясь, чтобы ее услышали все серые «головы».

– Я – Оскар, – ответил откуда-то справа скрипучий голос.

Хэм недоверчиво взглянул в сторону говорившего и заметил:

– По-моему, тут какая-то ошибка. Мне кажется, жилье Оскара было возле этого ледяного шпиля: я обратил внимание на него, когда стрелял по удиравшему триопсу. – И он спросил у облюбованного им гриба: – Ведь это ты Оскар, верно?

– Я тоже. Для вас мы все Оскары, – невозмутимо уточнил избранник Хэма.

– Наверное, они применяют телепатию, – сказала Пэт. – Скорее всего, то, что знает один, известно всем. Так что мы можем не искать «своего» Оскара, а говорить с любым из них, хоть с этим.

Хэм кивнул, и Пэт спросила «самозванца»:

– Я уже знаю, что вы разумные существа. Но ты мог бы оценить уровень своего развития по сравнению, например, с нами?

– Мой интеллект значительно выше вашего, – без тени сомнения изрек гриб.

Супруги многозначительно переглянулись, и Пэт продолжила «допрос»:

– В твоих ответах все истинно, или ты сознательно допускаешь неточности, искажения, прямую ложь?

Хэм подумал, что вопрос слишком сложен и даже груб, но пупырчатый нарост не задержался с ответом:

– Всегда говорю то, что знаю, – проскрипел он.

Пэт уже приготовилась произнести очередную каверзную задачку, но в этот момент где-то слева раздался негромкий хлопок. Это лопнул один из споровых мешочков соседа их собеседника, и ветер понес желтоватый туман вниз – в долину.

– Объясни, Оскар, что произошло, – показывая вслед уплывающему облачку, потребовала Пэт.

– Споры. Зарождение жизни. Новые особи, – кратко прокомментировал гриб.

– Рождение новых Оскаров? – постаралась уточнить Пэт.

– Нет. Продолжение рода. Оскары только при благоприятных условиях.

– Что ты под этим понимаешь? – вступил в разговор Хэм.

– Много пищи и тепла, – ответил ему скрипучий голос.

– Значит, те, кого мы видели в долине, при определенных условиях могут стать Оскарами? – не сдавался Хэм.

– Если смогут придти сюда, – разъяснил гриб непонятливому пришельцу.

– Вероятно, это очень длительный процесс. Мы с тобой не видели ни одного крупного гриба. Это во-первых. А во-вторых, они все невероятно крепко держались за грунт – тут не до перемещений, – сказала Пэт, обращаясь к мужу. – Интересно, как же восполняется популяция жителей пещер, если учитывать, что ее постепенно истребляют набеги триопсов?

Внимательно слушавший гриб тут же подал реплику:

– Деление. При благоприятных условиях, – и, не дожидаясь очередного вопроса, уже готового сорваться с губ Пэт, добавил, явно не полагаясь на понятливость людей: – Вместо одного Оскара сразу двое.

Пэт тотчас повернулась к нему и спросила:

– А как часто происходит такое деление?

– По вашим меркам раз в год, если планета даст пищу и тепло, – проскрипел Оскар.

– Не густо, – проворчал себе под нос Хэм. – Мелких грибов везде много, но они медленно растут. Большие делятся редко. По-видимому, им грозит вымирание. – Затем громко спросил у серого шара: – А триопсы едят грибы в долине?

– Мало. Если только голод. Едят то, что двигается, – тотчас ответил тот.

– Потому-то они и устроили охоту на нас! – воскликнул Хэм. – Ага! Они, значит, полагаются не столько на запах, сколько на движение. Любопытно!

Между тем, стараясь выяснить, насколько широки познания мыслящих грибов Венеры, Пэт принялась выспрашивать, каким образом почти полностью неподвижный обитатель темной стороны планеты смог стать обладателем неимоверных интеллектуальных богатств. А то, что его эрудиция не знала границ, не подлежало никакому сомнению – подчас ему просто недоставало человеческих слов.

Пэт изумило то, что в «ячейках памяти» этого уникума хранились не только абстрактные понятия, но и совершенно конкретные технические знания, позволявшие создать любое устройство вплоть до орудия уничтожения наподобие нейтронной бомбы. На вопрос, откуда он все это узнал, гриб равнодушно произнес:

– Мы всегда это знали.

– Но почему вы не применяете свои знания на практике? Хотя бы для того, чтобы защитить свой народ от триопсов? – допытывалась она. – Пока здесь не появились хищники, вы могли предаваться созерцанию, но теперь пришла пора бороться за свою жизнь, иначе вы все погибнете.

– Борьба не имеет смысла, – проскрипел ответ.

– Но жизнь! Разве она не имеет смысла? – удивилась она.

– Существование или небытие – разные аспекты понятия «жизнь».

– Тогда почему же вы поддерживаете жизнь, рассеивая споры или делясь? – не унималась Пэт. Словно в подтверждение ее слов, неподалеку лопнуло еще несколько споровых мешочков.

– Закон природы, – прозвучал равнодушный ответ.

– Но неужели у вас нет желания выжить? – теряя терпение, воскликнула она.

– Желание… Такого понятия нет, – возразил гриб.

С интересом слушая удивительный диалог, Хэм ни на минуту не забывал о таящейся во тьме опасности. Он регулярно освещал прожектором нагромождения скал и льдин, стараясь разглядеть среди них движущиеся тени. Он не сомневался, что чудовища где-то поблизости – их вопли и гогот постоянно вплетались в привычный вой ледяного ветра.

Внезапно он уловил странный запах и ощутил легкий приступ удушья – это напомнило ему аналогичные симптомы во время атаки «газовых бомб» на Дороге Безумца. Резко обернувшись к Пэт, он заметил, как в луче света мимо нее скользнуло легкое желтоватое облачко. Вероятно, что-то почувствовала и Патриция: чуть заметно пошатнувшись, она беспомощно протянула руку, инстинктивно отыскивая опору. Хэм подхватил ее под локоть и решительно заявил:

– Немедленно возвращаемся! Хватит на сегодня философских бесед.

Подняв лицо к мужу, она тихо проговорила:

– Как он меня утомил, этот гриб! Я чувствую прямо смертельную усталость.

Взявшись за руки, словно потерявшиеся в лесу дети, они медленно побрели к своему единственному прибежищу в этом странном мире – челноку. Его огни угадывались за хаосом льда и камня, который – если следовать взглядам, изложенным местной флорой – являлся второй стороной всеобщей гармонии.

Вероятно, так оно и было, но Хэм никогда не чувствовал склонности к философствованию, ощущая себя прежде всего, человеком дела. Его недомогание бесследно прошло, но из-за слабости Пэт они несколько замешкались в пути и немедленно поплатились за это: острый осколок камня, метко пущенный сильной рукой, разбил левый фонарь на наголовнике Пэт.

– Вот мерзавцы! – возмутился Хэм. – Вряд ли это случайное попадание. Кажется, злодеи сознательно задумали лишить нас световой защиты!

Когда захлопнувшийся люк челнока отделил Хэммондов от назойливой «свиты», у Пэт едва хватило сил освободиться от скафандра. Она примостилась возле стола и, уперев локти в край столешницы, безвольно коснулась лбом ладоней. Через некоторое время ее вывел из транса аппетитный запах. Подняв голову, она увидела перед собой чашку горячего крепкого бульона и лицо Хэма, улыбавшееся ей сквозь ароматный пар.

– Подкрепи силы, женушка, они нам еще пригодятся, – сказал он, принимаясь за свою порцию. Увидев, что и Пэт поднесла к губам чашку, он одобрительно кивнул. – Тебя так увлекла беседа с этим местным эрудитом, что ты чуть не стала жертвой «газовой атаки». Это была не усталость, а результат отравления: именно споровые мешочки этих пупырчатых гигантов швыряли в нас триопсы на Дороге Безумца.

Пэт, похоже, несколько пришла в себя и смогла сосредоточить внимание на словах Хэма.

– Ты, пожалуй, прав, – заметила она. – А я никак не могла вспомнить, почему мне знаком этот запах.

– Естественно, – согласился Хэм. – Ты же почти сразу потеряла сознание. Ветра в ущелье по сравнению со здешними просторами считай что и не было вовсе, а концентрация отравы огромная. Любопытно, как триопсы поняли, что споры грибов ядовиты? И почему сами-то они не травятся?

– Для того чтобы разобраться в этом, надо значительно расширить круг исследований, – решительно проговорила Пэт, и Хэм с удовольствием отметил, что в ней опять возрождается прежняя напористость. Патриция между тем продолжила излагать свои выводы: – Дело в том, что на Венере существует единая экологическая система, только здесь в отличие от Сумеречной Страны она упрятана глубоко под поверхность планеты. Там, внизу, проявления жизни ничуть не слабее, чем, например, в Хотленде, потому что раскаленное ядро планеты обеспечивает требуемое для этого тепло, а воды здесь предостаточно. Поверхностный холод загоняет жизнь вглубь, но там, где он отступает, она пробивается наружу. Я думаю, что и дневная сторона планеты тоже не обделена какой-то живностью, но там роль холода выполняет немыслимый жар.

– Это можно лишь предполагать: вряд ли доступно проводить исследования в атмосфере плавильной печи, – заметил Хэм. – А вообще-то твоя идея очень правдоподобна: эти чудовищные грибы как раз и выросли там, где теплее.

– Вероятно, и их периодическое деление зависит от внутрипланетных явлений. Мы совершенно не знаем законов развития Венеры, а ведь наверняка существуют какие-то процессы – этакие глобальные приливы и отливы ее жизнедеятельности. А мы с нашим техническим прогрессом выглядим на этом фоне как неандертальцы, вооруженные камнями. – Она безнадежно махнула рукой.

Хэм рассмеялся:

– Вот-вот! Из-за нашей умственной неполноценности грибы, вероятно, видят в нас просто двуногих триопсов, которые почему-то не любят грибных блюд.

– Но самое печальное в том, что этот высочайший интеллект обречен на вымирание, – грустно улыбнулась Пэт. – Я не знаю, как случилось, что обладателями невероятных знаний стали не теплокровные животные, а разумные представители флоры. И это фатально для них. Первобытный человек потому и стал человеком, что захотел выжить: ему надо было защищать себя, свою семью, свой род, и тогда он взял в руки орудие защиты и нападения – камень. А эти несчастные начисто лишены воли к жизни, и теперь те идеальные условия, в которых они развивались бог знает сколько тысячелетий, исчезают под напором хищников, великолепно знающих, как надо бороться за существование.

– Но и алчных триопсов тоже ждет незавидное будущее, – покосившись за окно, мстительно сказал Хэм. – Как сожрут все грибы, так и сами передохнут.

– Ты прекрасно изложил теорию Мальтуса, – весело сказала Пэт. – Он считал, что численность населения полностью зависит от количества произведенных им продуктов питания. Правда, с развитием техники это перестало быть актуальным.

– Как жаль, что триопсы не знают закон Мальтуса, иначе они берегли бы и холили серых гигантов. Хотя, с другой стороны, кому хочется обедать раз в сто лет!

Добившись того, что Пэт больше не выглядела угнетенной, Хэм все же предложил ей пойти отдохнуть: как ни старался он казаться в ее глазах бодрым и веселым, последствия отравления давали о себе знать, рождая в душе какие-то давящие предчувствия. Это, похоже, испытывала и Пэт: она безропотно удалилась в жилой отсек, оставив Хэма ремонтировать наголовник скафандра.

Сон не принес им былой бодрости. Тем не менее они не чувствовали себя вправе покинуть темную сторону планеты и вернуться в Венобль, поскольку до сих пор не нашли ответа ни на один вопрос. Напротив, час от часу их становилось все больше. Чтобы сделать еще одну попытку добиться ясности, они решили вновь направиться к ледяному барьеру: возможно, общение с его обитателями укажет новый подход к решению бесчисленных загадок планеты.

Однако уже в самом начале пути стало очевидно, что преследователи не оставили их в покое: стоило людям спуститься с трапа, как на них обрушился град ледяных осколков, сопровождаемый торжествующим воем триопсов. Пожалуй, впервые хищники подступили так близко к челноку.

Отогнав триопсов на почтительное расстояние прожекторами наголовников, земляне зашагали к норам. Хэму казалось, что он идет против течения реки, настолько затруднены были движения. Однако физическое недомогание не затуманивало мозг, и Хэм мог четко контролировать собственные поступки.

Серые морщинистые грибы уже выползли из своих обиталищ и молчаливо взирали на пришельцев. Пэт обратилась к ближайшей «голове»:

– Мы пришли, чтобы спросить тебя, Оскар, чем заполнено твое существование?

Скрипучий голос тотчас ответил:

– Размышлением.

– О чем? – нетерпеливо спросила Пэт.

– Обо всем.

В словах гриба Хэм уловил даже некую многозначительность.

– О сотворении мира?.. О Вселенной?.. О своей судьбе?.. О судьбе своей планеты?.. – допытывалась Пэт, но гриб молчал.

Услышав истерические нотки в голосе жены, Хэм прервал череду вопросов, трезво заметив, что предметом размышления этих существ может быть что-то такое, для чего человечество не имеет не только определения, но даже и представления, настолько разум обитателей Венеры чужд земным понятиям.

В этот момент с обеих сторон раздались хлопки лопающихся мешочков, и Хэм попытался заставить Пэт отойти от барьера. Но та вырвала руку и заявила, что хочет задать еще один вопрос. Присев на корточки возле гриба, она спросила:

– Ты когда-нибудь думал о смысле всего сущего, Оскар? Для чего все это? – широким жестом она обвела и норы, и долину с воющими вдалеке триопсами.

– Предназначение, – ответила «голова».

– В чем оно?

Этот вопрос Хэм услышал словно бы издалека. На глаза надвинулась темная пелена, грудь сдавило, и ему показалось, что ответ загадочного существа прозвучал где-то внутри него:

– У каждого свое… Мы размышляем… Триопсы нас едят…

Пытаясь осмыслить услышанное, Хэм покрутил головой и, когда навалившийся душный морок на миг оставил его, заметил, что Пэт неподвижно сидит возле норы. С невероятным усилием оторвав ноги от ледяного наста, Хэм подошел к ней и дотронулся до плеча – на него уставились пустые глаза сомнамбулы.

В этот момент лопнуло еще несколько мешочков, и, словно триопсы только этого и дожидались, из-за ледяного барьера в людей полетели камни. Тотчас же передний прожектор Хэма разлетелся мелкими осколками и погас, та же участь постигла и отремонтированный накануне левый прожектор на наголовнике Пэт. Хэм рывком поставил ее на ноги и крикнул чуть ли не в самое ухо:

– Бежим!

Что было потом, Хэм не запомнил. Но, по-видимому, ноги четко выполнили приказ, так как, вновь осознав окружающее, Хэм обнаружил, что довольно быстро идет в сторону челнока, обхватив за плечи безжизненное тело жены. Он остановился, прислушиваясь. Триопсы вопили где-то впереди, вероятно решив устроить людям засаду возле корабля.

Хэм осторожно посадил Пэт возле большого валуна и, поймав взгляд серых глаз, спросил:

– Ты можешь идти?

– Куда? – прошелестело в ответ.

– К челноку. Нам надо укрыться от этих мерзких тварей.

– Зачем? – спросила Пэт.

И в самом деле, зачем? Словно в замедленной съемке перед ним проплыли картины из прошлой жизни: солнечное утро на ферме, какие-то эпизоды студенческой поры, грязевой омут Хотленда… Прошлая жизнь… А теперь?.. Где он теперь? Или его уже нет?

Однако боль от попавшего в спину камня вернула его к действительности. Мгновенно все вспомнив, он помог Пэт подняться, и они побрели, поддерживая друг друга, к, казалось бы, недосягаемому кораблю.

Теперь на наголовниках у каждого горели лишь по две лампы – передних и левых прожекторов больше не существовало, и триопсы могли беспрепятственно вонзить в долгожданную добычу свои чудовищные когти, подобравшись к ней с неосвещенной стороны. Время от времени Хэм останавливался и отгонял хищников, поворачиваясь то вправо, то влево. Лучи скользили по ледяным нагромождениям, заставляя триопсов визжать от боли, но стоило путникам двинуться вперед, как они вновь оказывались в кольце преследователей.

Пэт двигалась из последних сил и, когда Хэм в очередной раз остановился, чтобы отпугнуть жаждущих крови преследователей, она, потеряв сознание, опустилась на снег возле его ног. В отчаянии он сел возле нее, и тут же в мглистой тьме замелькали скрюченные тени: триопсы готовились к последней атаке.

Хэм встал. Скованное усталостью и дурманом тело не хотело подчиняться ему, но он, обругав себя «безвольным грибом», прижал к груди тело жены и двинулся вперед. Теперь проблема освещения оказалась решенной: они снова находились в замкнутом конусе света, поскольку уцелевшие прожекторы на наголовнике Пэт освещали пространство слева и впереди.

Представив себе, какое выражение будет на насмешливом личике жены, когда он представит ей счет за «грузовые переноски», ставшие традиционными в их семействе, он хрипло рассмеялся, чувствуя, как исчезают сдавливающие мозг обручи.

Добравшись до освещенного пространства возле челнока, Хэм прислонил Пэт к трапу, вполз на него и открыл люк. Теперь вопрос о защитном конусе больше не стоял, поэтому, спустившись вниз, он перекинул жену через плечо и снова пополз вверх. Уложив ее на пол шлюзовой камеры, он обернулся к обледенелым просторам и торжествующе выкрикнул:

– Что, голубчики? Съели? Вот так-то!

Челнок, пронзив атмосферу Венеры, вынырнул в космическое пространство, чтобы благополучно миновать Горы Вечности, отдельные пики которых вздымались ввысь на десятки тысяч футов. Отсюда, из космоса, планета казалась огромным шаром клубящихся облаков, гигантским мячом, словно предназначенным для детских забав колоссов, подрастающих где-то в межгалактических просторах. Одна половинка этого мяча казалась угольно-черной, другая сверкала нестерпимой белизной, а ободок, делящий их, переливался всеми оттенками жемчуга. Именно туда держал путь космический корабль: исследователи направлялись в Сумеречную Страну.

– Все-таки обидно, что мы возвращаемся в сущности ни с чем, – заметил Хэм, переводя корабль на новый курс.

– Ты ошибаешься, – возразила Пэт, подняв голову от своих записей. – Мы узнали очень многое и, самое главное, сможем указать направление дальнейших поисков. И, конечно, надо доработать скафандры, чтобы обезопасить людей от воздействия спор.

Она снова склонилась над блокнотом, но потом решительно отодвинула его в сторону и стала смотреть в иллюминатор, словно зачарованная мощными волнами черноты, постепенно откатывавшейся назад.

– Я не знаю, чьим целям служит обнаруженный нами невероятный интеллект, – задумчиво проговорила она. – Может быть, нам просто примерещилась некая злая воля, оттого что мы с тобой надышались отравой. Но, тем не менее, философы в причудливом обличье грибов существуют на самом деле, и очень жаль, что век их сочтен.

Хэм кинул взгляд на жену и недовольно проворчал:

– Такая унылая патетика наверняка вызвана не выветрившимся из твоей головы дурманом, дорогая. Эти морщинистые мыслители проживут еще многие столетия, так что незачем заранее оплакивать их. Надо думать о жизни, жаждать ее, наслаждаться ею, а не ждать смерти, пусть и с философским спокойствием.

– Оказывается, и ты не чужд патетики, – улыбнулась Пэт. Потом помолчала и как-то нерешительно спросила: – А как ты догадался, что нам конец? Как смог сбросить наваждение?

– Ну, за это надо благодарить наших невольных убийц, Оскаров! – засмеялся Хэм. – Твой последний собеседник говорил тогда, помнится, о предназначении, о том, что грибы – это пища для триопсов. Вот я тогда и вспомнил, что уже давно хочу есть, а потенциальные покойники, как нетрудно догадаться, не испытывают мук голода. Перед таким раздражителем спасовал даже дурман!

Гамильтон Хэммонд вздрогнул от неожиданности, когда Каллен, химик экспедиции, крикнул из заднего отсека, где он стоял на посту:

– Я что-то вижу!

Хэм нагнулся к иллюминатору в полу и начал всматриваться в зеленовато-серую мглу, которая окутывает Уран неисчислимые миллионы лет. Он торопливо покосился на стрелку электролота – пятьдесят пять футов, непоколебимо объявила та и солгала, так как стояла на этой цифре в течение всего сташестидесятимильного медленного спуска. Сигнал отражался не от поверхности планеты, а от тумана.

Барометр показывал 862 миллиметра. Он был очень ненадежным проводником, но меньше уклонялся от истины, чем электролот, – во всяком случае сорок лет назад, в 2060 году, неустрашимый Янг во время своего романтического полета с Титана на южный полюс затянутой облаками планеты установил, что атмосферное давление на ее поверхности равно 860 миллиметрам. Однако «Гея» опускалась теперь на северный полюс, в сорока пяти тысячах миль от места посадки Янга, и неведомые могучие горы или бездонные провалы могли лишить сообщенные им цифры всякого практического смысла.

– Я ничего не вижу, – пробормотал Хэм.

– И я, – подтвердила Патриция Хэммонд, его жена, а по служебной линии – биолог «Геи». – Ниче… Нет-нет! Там что-то движется. – Она прищурилась. – Вверх! Вверх! Скорее!

Харборд был прекрасным астролетчиком; не переспрашивая, даже не отведя взгляда от приборной доски, он резко рванул ручку. Двигатели взревели, и ускорение прижало экипаж «Геи» к полу.

Как раз вовремя! Гигантский серый водяной вал прокатился под нижним иллюминатором так близко от ракеты, что удар раскаленных газов вырыл глубокую яму, а брызги долетели до корпуса.

– Фьюу-у-у! – присвистнул Хэм. – Чуточку пониже, и от этого холодного душа все сопла разнесло бы к черту, они ведь раскалены добела.

– Океан! – со злостью сказала Патриция. – А Янг видел сушу!

– Да. В сорока пяти тысячах миль отсюда.

– Ты считаешь, что туман везде доходит до самой поверхности? – спросила она, задумчиво сдвинув брови.

– Так утверждает Янг.

– А на Венере облака образуются только на границе верхних и нижних воздушных течений.

– Да, но Венера ближе к Солнцу. А здесь тепло распределяется равномерно, так как от Солнца оно практически не зависит. Большая часть тепла поступает к поверхности изнутри, как на Юпитере и Сатурне, но Уран холоднее, потому что он меньше. И в отличие от расплавленных планет-гигантов у него твердая кора, которая нагрета гораздо слабее, чем сумеречная зона Венеры.

– Но ведь Титан холоден, как десяток земных северных полюсов, а на нем все время бушуют ураганы. Хэм улыбнулся.

– Хочешь меня подловить? Ветер зависит не от абсолютной температуры, а от разницы температур на разных участках поверхности. Титан с одного бока подогревается Сатурном. А на Уране теплота распределена абсолютно равномерно, во всяком случае с практической точки зрения, потому что она поступает из недр планеты. Но чего мы ждем? – вдруг спросил он, повернувшись к Харборду.

– Твоих распоряжений, – буркнул астролетчик. – Теперь командуешь ты. Мои полномочия кончились, когда мы увидели поверхность планеты.

– Верно! – воскликнул Хэм.

– И ты, конечно, знаешь, куда нам лететь, – насмешливо фыркнула Патриция.

– А как же! – Он повернулся к Харборду и приказал: – Курс юго-восток, – а потом добавил, повысив голос, чтобы перекрыть усилившийся рев двигателей: – Высота тридцать тысяч метров, чтобы не врезаться в горы.

«Гея», носившая имя древнегреческой богини Земли, супруги бога Урана, рванулась сквозь туман прочь от полюса. В одном отношении полюсы Урана не имеют себе подобных среди планет Солнечной системы: в отличие от Юпитера, Сатурна, Марса или Земли он вращается не как волчок, а напоминает катящийся шар, и его полюсы лежат в плоскости орбиты. Поэтому в одной точке орбиты к Солнцу бывает обращен его южный полюс, а сорок два года спустя на противоположной стороне этого гигантского эллипса на Солнце смотрит уже северный полюс.

За сорок лет до «Геи» Янг совершил посадку в районе южного полюса, и только через сорок лет на этом полюсе вновь настанет полдень.

Уран вращается на самом краю Солнечной системы – от абсолютной пустоты межзвездных пространств его отделяют только орбиты ледяного Нептуна и крохотного Плутона, а расстояние между ним и Сатурном, его ближайшим внутренним соседом, превышает сумму расстояний от Сатурна до Юпитера, от Юпитера до астероидов, от астероидов до Марса и от Марса до Земли. О прямом полете с Земли до Урана не может быть и речи, так как даже при максимальном сближении их разделяют более полутора миллиардов миль. И летать приходится в два приема – сперва на спутник Сатурна Титан, где земляне устроили постоянную базу, а оттуда уже на Уран.

Но это условие резко сокращает число возможных полетов, поскольку, хотя у Земли и Сатурна противостояние наступает через интервалы около года с небольшим, противостояние Урана и Сатурна наступает лишь раз в сорок лет. И только тогда людям открывается возможность добраться до огромной, таинственной, закутанной в туманы планеты.

– Послушай, почему ты выбрал именно этот курс? – требовательно спросила Патриция. – Юго-восток! Сказал первое, что тебе пришло в голову, верно?

– Беда женщин в том, что они всегда задают слишком много вопросов! – проворчал Харборд.

– Шопенгауэр! – прошипела Патриция.

– Почему Шопенгауэр? – удивился астролетчик.

– Потому что он был женоненавистником. Вроде тебя!

– Вот как? Значит, неплохой философ. Надо бы его почитать!

– Да ладно вам! – вмешался Хэм, ухмыляясь. – А этот курс я выбрал потому, что хочу сэкономить время. Мы ведь не можем задерживаться здесь долго, если не хотим сорок лет ждать следующего противостояния.

– Но почему именно юго-восток?

– Если ты когда-нибудь смотрела на глобус Земли, может быть, заметила, что все материки и все крупнейшие полуострова сужаются к югу? Другими словами, большая часть земной суши расположена к северу от экватора. Арктический океан окружен почти замкнутым кольцом суши, а в южном полушарии от полярного круга во все стороны простираются огромные водные пространства. То же относится и к Марсу, если глубокие болотистые впадины в самом деле прежнее океанское дно, и к замерзшим океанам ночной стороны Венеры. И я исхожу из того, что на Уране вода и суша распределяются сходным образом. Янг нашел остров, аналогичный нашей Антарктиде, я же ищу что-нибудь аналогичное Европе и Азии.

– Искать еще не значит найти, – возразила Пат. – Ну, а почему ты выбрал курс юго-восток, а не прямо на юг?

– Потому что мы идем по спирали, стало быть, меньше шансов промахнуться по материку. Когда видимость не превышает пятидесяти футов, даже неширокий пролив можно принять за море.

Примерно через час «Гея» снова начала медленно и осторожно опускаться на поверхность планеты. Когда атмосферное давление достигло 850 миллиметров, Хэм приказал почти полностью погасить скорость, и ракета продолжала спускаться со скоростью несколько дюймов в минуту.

Барометр показывал 858 миллиметров, когда из заднего отсека, где выхлопные газы не застилали иллюминатор, донесся голос Каллена:

– Вижу что-то внизу!

Да, там несомненно что-то было. Туман казался более темным, и в нем можно было различить подобие рельефа. Хэм долго вглядывался в сумрак, а затем резко приказал идти на посадку, и «Гея», слегка вздрогнув, замерла на сером песке голой равнины, огороженной стенами и сводами непроницаемой мглы.

Доступное взгляду замкнутое туманом пространство казалось невообразимо диким и чужим. В тишине, воцарившейся едва смолк рев двигателей, люди молча смотрели на мертвенно свинцовые пары за иллюминаторами.

Венера, родина Пат, была достаточно странной планетой – узкая сумеречная зона, пригодная для человеческого обитания, кишащие жизнью жаркие нагорья и таинственная ночная сторона, но все-таки это была сестра Земли.

Марс, планета пустынь с великой, но давно пришедшей в упадок цивилизацией, был не так близок землянам, но и не казался абсолютно чужим. На лунах Юпитера обитали странные существа, как и на холодном Титане, вращающемся вокруг Сатурна. Но все это были маленькие миры. Теперь же людям открылся Уран, принадлежащий к гигантским планетам, всего лишь сводный брат малых ближайших к Солнцу планет и весьма дальний родственник крохотных спутников. Он был таинственным и чужим, до ужаса чужим. Они нарушили его покой вслед за Янгом и его товарищами, которые сорок лет назад обследовали всего один квадратный километр поверхности планеты в сорока пяти тысячах миль от того места, где сейчас стояла «Гея». А весь остальной Уран был колоссальной загадкой, и мысль об этом заставила притихнуть даже неугомонную Патрицию.

Однако ненадолго.

– Ну, – сказала Пат, – по-моему, очень похоже на Лондон. Вот я сейчас выйду наружу и окажусь на Пикадилли!

– Ты выйдешь только после того, как будет взята проба атмосферы! – отрезал Хэм.

– А зачем? Янг и его спутники дышали этим воздухом… дада, ты, конечно, скажешь, что это было в сорока пяти тысячах миль отсюда, но ведь даже биолог вроде меня знает, что по закону диффузии газов атмосфера планеты должна быть всюду одинаковой.

– Да? – осведомился Хэм. – Диффузия диффузией, но ты не подумала о том, что этот туманный шарик получает свое тепло изнутри? А это означает чрезвычайно бурную вулканическую деятельность, и отнюдь не исключено, что где-нибудь совсем рядом с «Геей» на поверхность выходят ядовитые газы. Погоди, пока Каллен не возьмет пробу.

Патриция покорилась и принялась наблюдать за тем, как молчаливый Каллен набирает в пробирку уранианский воздух. Но вскоре она присела, снова выпрямилась и спросила:

– А почему тут так мала сила тяжести? Уран же в пятьдесят четыре раза больше Земли, а его масса в пятнадцать раз превосходит ее массу, но я чувствую себя здесь совсем как дома. («Домом» для Патриции был город Венобль в умеренной зоне Венеры.)

– Ты уже сама ответила на свой вопрос. Если Уран больше Земли или Венеры в пятьдесят четыре раза, а его масса превосходит их массу только в пятнадцать раз, значит, он имеет гораздо меньшую плотность – 0,27 земной, если быть совсем точным. То есть сила тяжести здесь должна быть равна девяти десятым земной, но я не замечаю никакой разницы. Позже мы взвесим килограммовую гирю на пружинных весах и установим ее вес.

Тем временем Каллен закончил анализ, и Пат спросила:

– Ну как, годится для дыхания?

– Вполне. Многовато аргона, но он абсолютно безвреден для человека.

– А я что говорила! Ну, я иду…

– Погоди! – потребовал Хэм. – Сколько раз твоя поспешность доводила тебя до беды! – Он посмотрел на наружный термометр – девять градусов тепла, как поздней английской осенью. – Вот и объяснение этого вечного тумана, – заметил он. – Поверхность планеты тут всегда теплее воздуха.

Пат уже набросила на плечи куртку, и Хэм последовал ее примеру. Затем он повернул ручку двери переходного тамбура. Раздалось легкое шипение – это чуть более плотный воздух Урана ворвался в ракету, и Харборд с довольной улыбкой извлек из кармана трубку. Во время полета курить строжайше запрещалось, но теперь он мог позволить себе эту роскошь: воздуха вокруг было сколько угодно.

– Поглядывай в иллюминатор, – сказал ему Хэм. – И если нам понадобится помощь…

– Нам? – проворчал Харборд. – Твоей жены уже и след простыл.

Хэм, охнув, оглянулся. Наружная дверь тамбура была распахнута, и в проеме повис клок тумана, почти неподвижный в сонном воздухе Урана.

– Сумасшедшая!.. – Он быстро застегнул пояс, в двух кобурах которого покоились автоматический пистолет и ручной огнемет, затем сунул в карман какой-то сверток и нырнул в вечный туман.

Ему показалось, что он очутился внутри перевернутой чаши из тусклого серебра, наполненной зеленоватым сумрачным полусветом. Пат нигде не было видно.

– Пат! – позвал он и удивился тому, как глухо прозвучал его голос в холодном сыром воздухе.

Он закричал изо всех сил и выругался, почувствовав внезапное облегчение, когда из серой пелены донесся приглушенный ответ.

Несколько секунд спустя появилась Патриция, размахивавшая чем-то длинным и извилистым.

– Вот посмотри! – воскликнула она с торжеством. – Первый образчик уранианской растительности! Рыхлая структура, размножается почкованием и… Что случилось?

– Что?! Да ведь ты могла заблудиться! Как ты собиралась искать обратный путь?

– По компасу, – невозмутимо ответила она.

– Откуда ты знаешь, будет ли он работать? А может, мы находимся на самом магнитном полюсе Урана, если он у него есть.

Пат посмотрела на свое запястье.

– Да, кстати, компас и правда не действует. Стрелка вертится туда-сюда…

– Кроме того, ты выскочила без оружия! Такой глупости…

– Но Янг сообщил, что на Уране нет животных, ведь так? И… Погоди! Я знаю, что ты собираешься сказать – «в сорока пяти тысячах миль отсюда»…

Хэм смерил ее злобным взглядом.

– С этой минуты изволь подчиняться официальному приказу начальника экспедиции. Ты будешь выходить из ракеты только с кем-нибудь, причем вы будете связаны веревкой, – с этими словами он извлек из кармана толстый шелковый шнур и привязал один конец к ее поясу, а другой – к своему.

– Ну вот! Я чувствую себя щеночком на поводке, – пожаловалась Пат.

Хэм пропустил ее слова мимо ушей.

– Теперь мы можем заняться исследованием окрестностей, – сказал он.

В их распоряжении была подробная инструкция, которую Янг составил для будущих исследователей этого негостеприимного мира, где человека на каждом шагу подстерегают почти непреодолимые трудности.

К поясу Хэма была прикреплена катушка с тонкой стальной проволокой. Он защелкнул ее собачку на скобе, вделанной в корпус ракеты возле тамбура. Теперь они могли отойти от ракеты на тысячу футов, зная, что без труда найдут дорогу назад сквозь мглу. Это было единственное надежное средство связи на планете, где туман приглушал все звуки, а радио не работало. Проволока же служила не только путеводной нитью, но и средством сообщения с «Геей» – стоило дернуть за нее, в ракете звонил колокольчик.

Хэм помахал Харборду, попыхивавшему трубкой возле иллюминатора, и они двинулись вперед. Им предстояло обследовать поверхность Урана, сделав круг радиусом в тысячу футов и время от времени меняя местоположение ракеты.

– Колоссальная задача, тем более что у нас так мало времени! – заметил Хэм. – Пожалуй, Уран никогда не будет исследован по-настоящему. Во всяком случае пока экспедиции будут посылать только раз в сорок лет.

– То есть пока командовать этими экспедициями будут ревнители безопасности вроде тебя! – поправила Патриция. – Неужели ты не понимаешь, что мы будем описывать жалкие кружочки с тысячефутовым радиусом и самое главное, самое интересное, возможно, будет каждый раз оставаться за их пределами? Если бы мы исследовали таким способом Землю, сколько было бы у нас шансов обнаружить в таком кружочке городскую улицу, дом или даже человека?

– Ты абсолютно права, Пат, но что нам остается делать?

– Ну, мы могли бы отказаться от некоторых излишних предосторожностей и расширить обследуемую площадь.

– А вот этого мы не сделаем. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось!

– О! – раздраженно воскликнула она, отворачиваясь. – Ты… ты… – ее голос затих в тумане, потому что она отбежала от него на полную длину шелкового шнура. Теперь они не видели друг друга, и только когда шнур туго натягивался, они вспоминали, что еще связаны.

Хэм медленно шел вперед, внимательно вглядываясь в безжизненные россыпи мелких камешков, между которыми иногда тускло поблескивали лужи конденсированной влаги. Изредка он перешагивал через извилистые плети растений, похожих на то, которое Пат бросила около ракеты. Безветренный Уран, по-видимому, не знал дождей, и влага здесь конденсировалась в холодном воздухе, потом испарялась от соприкосновения с более теплой почвой, и так без конца.

Внезапно Хэм увидел перед собой впадину с кипящей грязью, из которой время от времени вырывались струи пара, тут же растворявшиеся в тумане, – свидетельство гигантского внутреннего жара, обогревавшего планету. Он хотел повнимательнее рассмотреть этот грязевой котел, как вдруг шнур дернулся с такой силой, что Хэм чуть не упал.

Он стремительно повернулся. Из тумана возникла Патриция, волочившая плетеобразное растение. Увидев мужа, она бросила свою ношу и испуганно уцепилась за его руку.

– Хэм! Скорее вернемся! Я боюсь.

– Но чего? – Он хорошо знал ее характер: бесстрашная, даже легкомысленная, когда дело касалось конкретных опасностей, Пат обладала излишне живым воображением и, столкнувшись с чем-либо непонятным, мгновенно рисовала себе такие ужасы, что ее охватывал безотчетный страх.

– Не знаю… – растерянно сказала она. – Я… я что-то видела…

– Где?

– В тумане! Повсюду вокруг!

Хэм высвободился из ее объятий и сжал рукоятки пистолетов за поясом.

– Но все-таки, что тебя напугало?

– Чудовища! Какие-то фигуры в тумане. Гиганты с человеческими лицами. Химеры, демоны, порождения бредовых кошмаров. Я нагнулась над лужицей, рассматривая споры. Кругом было тихо, как-то мертвенно тихо… И вдруг в лужице что-то мелькнуло – тень чего-то, что возникло надо мной. Я взглянула вверх и ничего не увидела. Но затем я различила в тумане жуткие фигуры – они окружали меня со всех сторон. Я закричала, но вспомнила, что ты меня не услышишь. Тогда я дернула шнур, закрыла глаза и кинулась сквозь этот строй к тебе.

– Они окружали тебя со всех сторон? – переспросил Хэм. – Стояли между мной и тобой? Она кивнула. Хэм усмехнулся.

– Они тебе почудились, Пат. Шнур ведь довольно короток, и если бы кто-то оказался между нами, мы увидели бы его оба. А я ничего не видел, абсолютно ничего.

Его снисходительная усмешка взбесила Пат, и она негодующе воскликнула:

– Ну хорошо! Давай постоим неподвижно. Может, они вернутся, и тогда посмотрим, что ты скажешь!

Он кивнул, и они замерли под матовым сводом тумана. Нигде ничего, кроме бездонной, бесконечной серости и извечной тишины. Хэм даже не представлял себе, что такая тишина возможна: на Земле ни день, ни ночь не бывают совершенно безмолвными – шелестят листья, шуршит трава, где-то журчит ручей, жужжат насекомые и даже в самой сухой пустыне еле слышно шепчет песок, нагреваясь и остывая. На Земле, но не здесь. Здесь тишина была настолько безмерной и всепроникающей, что ее, казалось, можно было слышать.

Или это просто кровь стучит у него в висках? Неясный ропот, слабый-слабый шорох, смутное бормотание. Он нахмурился, напрягая слух, и почувствовал, как вздрогнула Патриция.

– Вон там! – прошептала она. – Там!

Он вгляделся в серую мглу. Ничего… нет, как будто… Что-то вроде тени… Но откуда возьмется тень в лишенном света царстве тумана? Просто сгущающиеся пары. Но ведь она движется! А туман не движется, если не дует ветер. Ветра же нет.

У него заболели глаза – так отчаянно он их прищуривал. И он увидел – или это ему почудилось? – огромную, нависающую над ними фигуру. А может, десяток фигур. Они были вокруг них. Окружали их со всех сторон. Одна беззвучно проплыла в вышине, а десятки других покачивались и изгибались где-то на границе видимости. Бормотание, шушуканье, звуки, похожие на вздохи и перешептывания, легкий топот и похрустывание… Туманные фигуры были зыбкими, переменчивыми – они возникали из мелких темных пятен, вздымались призрачными колоссами, рассеивались и сгущались, точно клубы дыма.

– Бог мой! – ахнул Хэм. – Что это?..

Он попытался задержать взгляд на одной из фигур и не мог – они все время сливались, переходили одна в другую, приближались, удалялись или просто возникали из пустоты и тут же таяли. Но внезапно он окаменел, обнаружив, что у них есть… лица!

Не совсем человеческие. Скорее, похожие на лица химер или демонов, как сказала Пат. Они гримасничали, злобно ухмылялись, кривились в идиотских усмешках и корчили скорбные рожи. Рассмотреть их как следует не удавалось – они были смутными, ускользающими, как бредовые видения.

Пат простонала:

– Вернемся на корабль, Хэм. Пожалуйста!

– Послушай, – сказал он. – Это ведь иллюзия. Во всяком случае отчасти.

– Почему ты так думаешь?

– Из-за их сходства с людьми. Тут не может быть существ с почти человеческими лицами. Значит, наше воображение создает то, чего нет. На самом деле мы видим просто более плотные пятна в тумане – и все. И это нетрудно доказать. Мы снимем их на инфракрасную пленку и увидим такими, какие они есть!

– Не знаю, хватит ли у меня духу посмотреть на снимки! – призналась Пат, с дрожью вглядываясь во мглу. – А вдруг… а вдруг на снимках выйдут лица? Что ты тогда скажешь?

– Я скажу, что благодаря странному и практически невероятному совпадению живые организмы на Уране – если только это живые организмы – развивались примерно так же, как земные. Во всяком случае их внешний вид…

Пат пронзительно вскрикнула. Они стояли боком друг к другу, и он, стремительно повернувшись, посмотрел туда же, куда и она. Ему не сразу удалось сфокусировать взгляд, и он отчаянно замигал. Мгновение спустя он увидел то, что напугало ее. Это была гигантская почти черная тень, которая, начинаясь где-то у самой поверхности, вздымалась почти вертикально и изгибалась над их головами, словно бьющая вверх струя смоляного фонтана.

Хотя Хэм и пытался высмеять порожденные страхом фантазии Пат, нервы у него самого были напряжены до предела. Теперь он, почти не отдавая себе отчета в действиях, схватил пистолет и спустил курок. Пуля прочертила в тумане огненную кривую. Звук выстрела раздался словно из-под подушки, и вновь наступила полная тишина.

Да, полная тишина. Шорохи и похрустывания пропали, как и туманные фигуры. Они видели перед собой только мрачное вечное облако и слышали только тяжелое дыхание друг друга да легкий звон в ушах.

– Они исчезли! – прошептала Пат.

– Конечно. Я же говорил… Иллюзия – и больше ничего.

– Иллюзии не убегают от выстрела, – возразила Пат, к которой вернулось ее обычное мужество. – Это что-то вполне реальное и не пугает меня как… как непонятное.

– А это ты считаешь понятным? – спросил он. – К тому же выстрел вполне может рассеять иллюзию! Предположим, мы внушили себе, что видим какие-то фигуры, или просто у нас устали глаза, а выстрел заставил нас очнуться.

– Ну, возможно… – с сомнением протянула Пат. – Во всяком случае я их больше не боюсь. Даже если они реальны, их, по-видимому, нечего опасаться.

Она нагнулась, разглядывая странные перистые выросты, которые покачивались над пузырящейся грязью.

– Тайнобрачные, – определила она. – Вероятно, только такие растения и могут существовать на Уране, поскольку тут нет опылителей вроде земных пчел или других насекомых.

Хэм ничего не ответил, вглядываясь в серую мглу. Внезапно оба вздрогнули – звонок на катушке с проволокой резко звякнул. Предупреждение с «Геи»!

Пат выпрямилась, а Хэм дернул проволоку, подавая ответный сигнал.

– Нам лучше вернуться, – пробормотал он. – Харборд и Каллен что-то заметили. Возможно, то же, что почудилось нам! Но все-таки вернемся.

Они пошли назад под тихое пение проволоки, которая наматывалась на пружинную катушку, подвешенную к поясу Хэма. Только этот звук да хруст песка под их подошвами нарушали безмолвие; в зеленовато-сером тумане не было никаких теней. Однако, когда они прошли две трети пути, положение изменилось.

Первой их заметила Патриция.

– Опять они! – прошептала она на ухо Хэму, но теперь в ее голосе не было страха.

Он тоже увидел их. На этот раз тени не плясали вокруг, а неслись от «Геи» к ним двумя параллельными потоками, так что теперь они с Пат словно шли по проходу, ограниченному с обеих сторон летящими тенями.

Они теснее прижались друг к другу и почти побежали. До ракеты оставалось не более полутораста шагов, когда в тумане впереди них возникло что-то темное и плотное – гораздо плотнее тумана и теней.

Они замерли. Неясное пятно приближалось. Теперь они уже могли его рассмотреть: темный круг футов шесть в диаметре, повернутый к ним плоской стороной. Круг приближался со скоростью быстро идущего человека, и очертания его становились все более четкими.

Хэм и Патриция смотрели как завороженные. Это нечто было лишено каких-либо отличительных черт – только тускло-черный круг и червеобразное, длинное, теряющееся в тумане туловище. Впрочем, нет! Теперь они увидели, что в центре круга выпячивается что-то похожее на блин, прикрепленный к толстому стеблю. Края «блина» трепетали и загибались в их сторону, словно ловя звуки или запах. Неведомое существо было слепо, но обладало неким чувством, позволявшим ему обнаруживать отдаленные предметы. В тридцати шагах от людей «блин» на стебле потянулся к ним, и, слегка изменив направление, кинулся прямо на них.

Но Хэм был готов к этому. Его пистолет глухо хлопнул раз, другой. Нападавший словно вдвинулся сам в себя и откатился в сторону, а из-за него появилось точное его подобие – такой же черный круг с трепещущим диском в центре. При этом в тумане раздался пронзительный визг.

Это была понятная угроза, и Патриция хладнокровно вытащила огнемет из кобуры на поясе мужа и сбросила предохранитель. Зная, однако, что единственный губительный заряд огнемета следует использовать только как последнее средство, она не стала стрелять и трижды дернула проволоку, ведущую к «Гее». Три рывка, потом еще три – сигнал, который покажет Каллену и Харборду, что им нужна помощь.

Второе существо – или это был сегмент первого? – снова бросилось на них. Хэм послал еще две пули в плоский круг, и вновь раздался пронзительный визг. Чудовище свернуло в сторону и упало, но к ним уже приближался третий черный диск. На этот раз Хэму не удалось свалить неведомое чудовище, однако после его выстрела оно повернуло и пронеслось мимо них, черное и громоздкое, как железнодорожный состав. Оно состояло из десятков восьмифутовых сегментов с тремя парами ног каждый – вернее, это были отдельные звенья, соединенные гибкими тяжами. Но двигались они как единое существо, ритмично перебирая бесчисленными ногами, как сороконожка. Хэм послал три пули в одно из средних звеньев. Это было ошибкой – из сегмента брызнула темная жидкость, и он отделился от «туловища», однако следовавший за ним сегмент внезапно повернул стебель с диском в сторону людей и кинулся на них, а тем временем где-то в тумане первая половина разорванного чудовища поворачивала назад.

Хэм услышал рев огнемета. Пат выждала, пока второе чудовище не приблизилось к ней почти вплотную, и выстрелила в самую последнюю секунду. Хэм на мгновение отвел взгляд от своего противника – посмотреть, что произошло. Страшный разряд буквально испепелил пять сегментов, и единственный оставшийся в живых с трудом уползал в туман.

– Молодчина! – пробормотал Хэм и выстрелил. Его последняя пуля поразила передний сегмент – тот упал, но лишь для того, чтобы открыть дорогу следующему.

Хэм швырнул бесполезный пистолет в мясистый круг, увидел, как он отскочил от черной кожи, и встал перед Пат, заслоняя ее.

Совсем рядом пронеслась ревущая молния. Огнемет! Сзади из тумана возникли фигуры Каллена и Харборда, которые нащупывали дорогу по проволоке, а перед Хэмом извивались опаленные сегменты черного чудовища.

По-видимому, уцелевшая его часть утратила охотничий пыл – во всяком случае она повернула и, топоча, исчезла в тумане. В ней осталось всего десять сегментов. Еще несколько секунд вокруг людей продолжали жестикулировать и гримасничать туманные образы, а затем исчезли и они.

Четверо людей пошли назад, к ракете. Когда за ними закрылась дверь тамбура, Патриция облегченно вздохнула и начала стягивать мокрую куртку.

– Вот это приключение! – сказала она.

– Ах, приключение! – фыркнул Хэм. – Я категорически требую, чтобы ты больше не уходила от «Геи»! Эта планета – не место для легкомысленных девчонок, которые притягивают опасность, как мед – мух.

– Как будто это моя вина! – фыркнула Пат. – Пожалуйста, отдавай приказ оставаться всем на борту, если ты считаешь, что это принесет хоть какую-нибудь пользу!

Хэм повернулся к Харборду.

– Спасибо. Вы подоспели как раз вовремя! – сказал он. – Да, кстати, о чем вы нас предупреждали? О тенях в тумане?

– Ты говоришь про здешний карнавал? – спросил Харборд. – Или это сектантские проповедники? Нет, мы решили, что это просто оптическая иллюзия, а сигнал подали, когда мимо ракеты в вашу сторону прошмыгнула тварь, с которой вы потом сцепились.

– Тварь или твари?

– А вы видели не одну?

– Я сам сделал из одной чуть ли не четыре. Первую я разорвал на две половины, и обе кинулись на нас. Одну Пат спалила огнеметом. Но мои пули вышибали сегменты и только умножали эту пакость. – Он недоуменно сдвинул брови. – Пат, ты разобралась, в чем тут дело?

– Конечно! – отрезала она, все еще сердясь на него. – Хороша была бы ваша экспедиция без биолога!

– Потому-то я тебя и берегу! – ухмыльнулся он. – Боюсь, как бы наша экспедиция не осталась без столь необходимого ей биолога. Но все-таки, что ты думаешь об этих сборно-разборных червячках?

– Множественное животное. Ты когда-нибудь слышал об Анри Фабре?

– Насколько я помню, нет.

– Это великий французский натуралист, живший два века назад. В частности, он изучал очень интересных маленьких гусениц, которые сплетают себе уютное шелковое гнездышко и каждую ночь выползают из него кормиться.

– Ну, и что?

– Не торопись, – сказала Пат. – Они выползают цепочкой, причем каждая гусеница касается головой хвоста ползущей перед ней. Видишь ли, они лишены зрения. Первая гусеница – вожак, она выбирает путь и ведет остальных к подходящему дереву. Там цепочка распадается, и гусеницы начинают кормиться. На рассвете они собираются в маленькие цепочки, из которых составляется одна большая…

– Но все-таки я не вижу…

– Погоди! Гусеница, которая оказывается первой в цепочке, становится вожаком. Если ты возьмешь прутик и разорвешь цепочку, та гусеница, что идет первой после разрыва, продолжает вести остальных к гнезду так же уверенно, как и прежний вожак. А если ты отделишь от цепочки одну гусеницу, она тоже найдет дорогу, поскольку будет вожаком в цепочке, состоящей из одной особи.

– Кажется, начинаю понимать… – пробормотал Хэм.

– Вот именно. Встретившаяся нам тварь… вернее, твари похожи на этих гусениц. Они тоже слепы – ведь на Уране зрение куда менее полезно, чем на Земле, и, возможно, у здешних животных глаза вообще не развились… Разве что они есть у туманных теней! А черные цепи ушли куда дальше земных гусениц, потому что те обеспечивают контакт с помощью паутинки, эти же, по-видимому, устанавливают связь через нервные ганглии.

– Каким образом? – спросил Хэм.

– Разве ты не обратил внимания на то, что они были соединены дисками на стеблях, которые, возможно, действуют как присоски? Ведь каждый сегмент прижимается диском к находящемуся впереди. А когда ты застрелил одного из средних, я увидела, что присоска прижималась к шишке на заднем конце того, который был впереди. И еще… – она умолкла.

– Что еще?

– Видишь ли… Разве тебе не показалось странным, что вся цепь действовала так согласованно? Их ноги двигались в едином ритме, точно ноги одного животного, точно это многоножка. Ни привычкой, ни тренировкой, ни дисциплиной нельзя объяснить того, как эта цепь кидалась вперед, останавливалась, сворачивала в сторону. Нет, каждое звено должно находиться под прямым нервным контролем вожака – слышать и обонять то же, что и он, и даже разделять его эмоции: испытывать голод вместе с ним, приходить в ярость вместе с ним и, наконец, ощущать страх вместе с ним!

– Пожалуй, ты права! – воскликнул Хэм. – Эта шайка и правда вела себя как единое существо!

– Пока ты по неосторожности не создал из одного два, разорвав цепь, – уточнила Пат. – Понимаешь…

– Я создал нового вожака! – возбужденно воскликнул Хэм. – Тот, который оказался первым после разрыва, тоже стал вожаком, способным к независимым действиям. Послушай, а не могут ли они таким образом объединять и мыслительные способности, если таковые у них есть, с доминирующим мозгом вожака?

– Вряд ли. В этом случае они должны были бы создать колоссальный интеллект путем простого сложения. Как бы глупа ни была отдельная особь, им было бы достаточно набрать определенное число сегментов, и возник бы поистине богоподобный разум. Но в этом случае они не бегали бы в поисках добычи без оружия и плана. У них, безусловно, развилась бы какая-то цивилизация, ведь так? Впрочем, – добавила она, – возможно, они способны объединять свой опыт. Тогда в распоряжении вожака оказался бы весь индивидуальный опыт остальных особей, но это ни на йоту не увеличило бы его интеллекта.

– Звучит правдоподобно, – заметил ее муж. – Ну а туманные фигуры? Ты нашла им какое-нибудь объяснение?

Пат вздрогнула и поморщилась.

– Нет, – призналась она. – Но мне кажется, между ними и этими тварями существует некая связь.

– Почему?

– Потому что перед самым нападением они пронеслись мимо нас. Конечно, они могли просто убегать от многоножки, но тогда они бросились бы врассыпную. Однако они двигались двумя четкими вереницами, а во время схватки продолжали оставаться на заднем плане. Неужели ты не заметил?

– Мое внимание было отвлечено, – сухо ответил Хэм. – Но даже если и так, что из того?

– Ты когда-нибудь слышал про медоуказчиков?

– Что-то смутно припоминаю.

– Это африканская птица из отряда удодов. Она приводит людей к гнездам диких пчел. Человек забирает мед, а птицам остаются личинки, – Патриция помолчала. – Я думаю, что туманные фигуры служат многоножкам чем-то вроде медоуказчиков. Они привели их к нам либо потому, что твой выстрел их рассердил, либо потому, что рассчитывали поживиться объедками, либо просто по злобе. Но, возможно, все это лишь мой вымысел.

– Если они материальны, то нужно будет снять на инфракрасную пленку следующую группу, стадо, рой, стаю… как еще можно назвать их сборище? Но я все-таки склонен считать их оптической иллюзией.

– Надеюсь, ты прав, – пробормотала Пат, вздрогнув.

– Ха! – внезапно сказал Харборд. – Женщинам нечего делать в подобных местах. Слишком уж они боязливы.

– Да? – осведомился Хэм, готовый защищать Патрицию от любых обвинений. – У нее хватило мужества заметить мелкие подробности во время схватки с этими жуткими тварями!

– А теней она боится! – проворчал Харборд.

Однако это были не тени. Через несколько часов Каллен сообщил, что в тумане «Гею» окружили пляшущие, меняющие форму существа, и начал таскать фотоаппарат от иллюминатора к иллюминатору.

Хотя воздух, насыщенный аргоном, хорошо поглощал длинные световые волны, инфракрасная пленка оказалась все же чувствительнее человеческого глаза, пусть детали на ней и смазывались. Но пленки не поддаются самовнушению и не видят настоящее в преломлении прошлого опыта, а холодно и бесстрастно фиксируют попадающие на них световые лучи в соответствии с их интенсивностью.

Когда Каллен занялся проявлением пленки, Патриция, измученная бурными событиями первого дня пребывания на Уране, еще спала, и Хэм, позевывая, устроился рядом с химиком посмотреть, что получится.

Возможно, Патриция была готова к чему-то более ужасному, но Хэм не ожидал и такого результата. Он долго рассматривал негатив на свет, потом взял у Каллена отпечатки и принялся их изучать.

– Хм! – пробормотал он. На отпечатках, несомненно, что-то было, однако почти столь же неопределенное, как и то, что они наблюдали в тумане сами. Бесспорно, туманные фигуры существовали в действительности, но во всяком случае их сходство с людьми было иллюзией.

Демонические рожи, ухмыляющиеся морды, сардонические лица объектив не уловил. В этом смысле люди все-таки оказались жертвами галлюцинации, наделив туманные образы чертами, возникавшими в их собственном сознании. Но за всеми фантастическими личинами, несомненно, скрывалось нечто вполне реальное. Только вот какие физические тела были способны так менять форму и величину, так внезапно исчезать и возникать из ничего?

– Не показывай их Патриции, пока она сама не попросит, – задумчиво сказал Хэм. – И, пожалуй, я не разрешу ей выходить из корабля. Судя по тому, что мы тут успели увидеть, это отнюдь не самое безопасное место во Вселенной.

И все же он не учел особенностей характера своей жены. Когда «Гея» села милей южнее и он приготовился к новому выходу в туман, Пат встретила его решение бурей протестов.

– Зачем, собственно, была отправлена сюда эта экспедиция? – негодующе спросила она. – Самое важное на любой планете – населяющие ее живые организмы, а они находятся в ведении биолога, разве не так? Зачем, по-твоему, институт назначил меня на эту должность? Чтобы я сидела сложа руки в железной бочке, пока два профана исследуют местность? Инженер и химик, не способные отличить эпифит от сифонофоры!

– Но мы будем приносить в ракету образчики, – слабо парировал Хэм.

Это вызвало новый взрыв.

– Если уж на то пошло, то не я здесь благодаря тебе, а ты здесь благодаря мне! Они могли бы найти еще сотни инженеров, химиков и астролетчиков, а вот специалисты по внеземной биологии все наперечет!

Хэм ничего не ответил, потому что это было правдой. Несмотря на молодость, Патриция, родившаяся на Венере и учившаяся в Париже, считалась в своей области светилом. И в сущности он не имел права удерживать ее в ракете – она должна была выполнять своя обязанности, как и все остальные члены экспедиции, Поэтому он вздохнул и уступил.

– Ты проявляешь хотя и слабые, но все же обнадеживающие признаки здравого смысла, – похвалила его Пат. – Неужели ты думаешь, что эти связки сосисок меня пугают? Во всяком случае, я поостерегусь резать их посредине! Ну, а гримасничающие тени, по твоим же собственным словам, – всего лишь оптическая иллюзия… Да, кстати, а где фотографии? На них что-нибудь получилось?

Каллен заколебался, но Хэм кивнул, и он протянул ей пачку снимков.

– Значит, они настоящие! – воскликнула Пат, едва взглянув на снимки, а затем принялась сосредоточенно их изучать.

– Ну, что ты о них думаешь? – с любопытством спросил Хэм, радуясь, что ее страх исчез.

Но она только слегка улыбнулась ему и ничего не ответила.

Хэм, по-видимому, опасался за Патрицию совершенно напрасно. Дни спокойно шли за днями без каких-либо чрезвычайных происшествий. Каллен делал анализы пород, систематизировал полученные результаты и без конца брал пробы зеленоватого воздуха Урана. Хэм проверял и перепроверял двигатели «Геи», от которых зависела их жизнь, а Патриция собирала и классифицировала свои образцы. Харборд, которому до взлета делать было нечего, выполнял обязанности кока и помогал тем, кому требовалась помощь.

«Гея» четырежды взмывала над поверхностью планеты и вновь опускалась на нее сквозь вечные туманы, и Хэм с Патрицией обследовали новый круг с тысячефутовым радиусом. А где-то за серым непроницаемым покровом невидимый Сатурн миновал точку противостояния и начал удаляться от медлительного Урана. Время пребывания экспедиции на планете истекало: с каждым часом расстояние, которое им предстояло покрыть на обратном пути, заметно возрастало.

Когда они перебрались на пятый участок, Харборд объявил, что пора улетать.

– Пятьдесят часов, и ни минутой больше, если вы не хотите провести здесь еще сорок лет, – предупредил он.

– Ну, что здесь коротать свой век, что в Лондоне – разница невелика, – заметил Хэм, надевая куртку. – Пойдем, Пат, бросим последний взгляд на милые уранианские пейзажи!

Она вышла с ним из ракеты и, пока он пристегивал проволоку к скобе и шелковый шнур к ее поясу, сказала жалобно:

– Мне бы хотелось еще раз встретиться с сосисками. У меня появилась одна идея.

– Как-нибудь обойдешься, – проворчал ей. – С меня достаточно шапочного знакомства.

«Гея» скрылась в зеленоватых испарениях. Вокруг них опять мелькали и гримасничали туманные фигуры, но Хэм и Пат уже настолько привыкли к ним, что перестали их замечать.

На этот раз «Гея» опустилась в слегка холмистой местности, и Патриция бродила среди каменистых пригорков, собирая, рассматривая, отбрасывая или тщательно укладывая в сумку образчики уранианской флоры. Почти все время шнур был натянут до предела, и Хэм не видел и не слышал жены.

Наконец он нетерпеливо дернул шнур.

– Словно вывожу щенка в лес на поводке! – проворчал он, когда Патриция появилась из тумана. – Проволока размоталась вся. Дальше пойдем по кругу.

– Но здесь рядом какие-то новые формы! – воскликнула она (шнур позволил ей отойти еще на пятьдесят футов). – Я должна посмотреть, что это такое!

– Не делай этого. Мы можем вернуться к кораблю, немного удлинить проволоку и попробовать еще раз…

– Всего несколько шагов… – Она повернулась и пошла в туман. – Я отстегну шнур, только погляжу – и обратно:

– Не смей! – крикнул он. – Пат, вернись! Вернись сейчас же! – и Хэм с силой потянул шнур на себя. Раздалось раздраженное восклицание, и внезапно шнур подался, так что Хэм чуть не упал. Патриция отстегнула шнур!

– Пат! – завопил он. – Иди сюда! Немедленно вернись!

По-видимому, она что-то крикнула в ответ, но туман почти совсем заглушил ее голос. Потом наступила тишина. Он снова позвал, но не услышал ничего, кроме шелеста смутных фигур.

Хэм не знал, как поступить. Через несколько секунд он начал стрелять в воздух. Десять выстрелов через краткие промежутки. Немного подождав, он разрядил еще одну обойму в равнодушный мертвенный туман. И снова напрасно. Хэм крепко выругался, злясь на упрямство Патриции, собственную беспомощность и гримасничающие туманные фигуры.

Что делать? Вернуться на «Гею», чтобы Харборд и Каллен могли принять участие в поисках? А время? Ведь с каждой секундой Патриция, возможно, уходит вслепую все дальше и дальше! Вытащив карандаш и блокнот, он написал на листке:

Пат заблудилась. Принесите запасную катушку и подсоедините ее к проволоке. Постараюсь остаться в радиусе двух тысяч футов. Ищите нас, двигаясь по кругу.

Он отцепил проволоку от пояса, наколол на нее листок, придавил его камнем и трижды дернул проволоку, вызывая помощь, а сам повернулся и углубился в туман без путеводной нити.

Хэм не знал, долго ли он бродил в поисках жены и далеко ли ушел. Туманные фигуры издевательски бормотали вокруг, влага осаждалась на его лице и стекала по носу и подбородку, туман становился все непроницаемее. Он кричал, стрелял из пистолета и даже свистел в надежде, что более высокие звуки разнесутся на большее расстояние. Он описывал петли и зигзаги. Он уговаривал себя, что Пат не станет бесцельно блуждать – она ведь выросла на Венере и знает, что, заблудившись, нужно оставаться на месте, иначе есть риск уйти слишком далеко.

Он и сам заблудился. Он не имел ни малейшего представления, в какой стороне находится «Гея» или путеводная проволока. Иногда ему казалось, что он различает ее серебряный блеск, но каждый раз обнаруживал вместо проволоки либо лужицу, либо камень с блестящими вкраплениями и шел дальше наугад под плотным балдахином тумана. В конце концов именно эти бесцельные блуждания и спасли его – он споткнулся о проволоку, описав полный круг.

Рядом с ним внезапно появились Каллен и Харборд, связанные шелковым шнуром. Он с трудом выговорил:

– Ну как… нашли?..

– Нет, – угрюмо ответил Харборд. Его иссеченное морщинами лицо было безмерно усталым. – Но мы ее найдем.

– Вернись на ракету и отдохни, – посоветовал Каллен, – а мы будем искать.

– Нет, – отрезал Хэм.

Харборд сказал с неожиданной мягкостью:

– Не бойся. Она достаточно благоразумна и хладнокровна, чтобы ждать на одном месте, пока мы ее не найдем. Не могла же она уйти на полную тысячу футов от конца проволоки!

– Если только ее не вынудили бежать дальше или не утащили! – с отчаянием ответил Хэм.

– Мы ее найдем! – повторил Харборд.

Но десять часов спустя, после того как они несколько раз прочесывали пространство возле «Геи» вдоль и поперек, пришлось признать, что Патриции и радиусе двух тысяч футов от ракеты нет. Десятки раз за время их бесплодных поисков Хэм испытывал почти непреодолимое желание освободиться от проволоки и отойти чуть дальше в дразнящий туман. Ведь она могла ожидать спасения совсем рядом – только-только за пределами видимости и слышимости… А вдруг она лежит с вывихнутой ногой всего в десятке шагов от границы круга, который они описывают, а они так об этом и не узнают? Но уйти от единственного указателя, который связывал их с ракетой, было бы почти наверное бесцельным и бессмысленным самоубийством.

Когда они добрались до колышка, которые вбил Каллен, чтобы отметить место, откуда они начали обход, Хэм остановился.

– Вернемся на корабль, – мрачно сказал он. – Перелетим на четыре тысячи футов в этом направлении и снова пойдем в обход. Дальше чем на милю от того места, где я ее потерял, Пат уйти не могла.

– Мы ее найдем, – упрямо повторил Харборд.

Но они ее не нашли. После бесплодных мучительных поисков «Гея» по указанию Хэма села в точке, позволяющей описать круг, соприкасающийся с уже обследованными двумя, и они снова вышли на розыски.

С момента исчезновения Пат прошло тридцать часов, и все трое валились с ног от усталости. Первым сдался Каллен и, пошатываясь, побрел к ракете. Когда остальные двое вернулись на «Гею», чтобы перелететь на новое место, они увидели, что он спит одетый, положив голову на стол возле чашки с недопитым кофе.

Часы медленно уходили в вечность. Сатурн продолжал непрерывно удаляться от туманной планеты, прощаясь с ней до следующей встречи через сорок дет. Харборд молчал, и о том, что назначенный им последний срок истекает, сказал Хэм.

«Гея» опускалась на новую исходную точку, когда он заговорил:

– Время на исходе. Я не хочу, чтобы вы с Калленом застряли на Уране. Если мы и на этот раз не найдем Пат, вы улетите. Ясно?

– Нет, – ответил Харборд. – Эти слова мне непонятны.

– Вам незачем тут оставаться. Хватит и меня одного. Я возьму часть продовольствия и все оружие и боеприпасы.

– Ха! – проворчал Харборд. – Что такое сорок лет?

Ему шел шестой десяток.

– Я приказываю вам лететь, – тихо сказал Хэм.

– Во время полета командир – я. И мы не улетим. Мы найдем ее.

Но в сущности не оставалось никакой надежды. Когда они приготовились выйти из корабля, Каллен проснулся и присоединился к ним. Они заняли позиции вдоль проволоки на расстоянии шестисот пятидесяти футов друг от друга и двинулись в обход. Хэм еле передвигал ноги. Уже сорок часов он не спал и ничего не ел, если не считать нескольких кусочков шоколада с чашкой кофе во время кратких перелетов. Туманные фигуры теперь представлялись его усталым глазам жуткими чудовищами – они словно подбирались все ближе и усмехались все более злобно.

И поэтому, когда они прошли примерно четверть пути и он увидел в тумане какое-то более плотное пятно, ему пришлось долго щуриться и вглядываться, прежде чем он убедился, что глаза его не обманывают.

Он дернул проволоку, подавая остальным сигнал остановиться, и различил новый звук – ровный, глухой топот, совсем непохожий на призрачные шорохи и шелест туманных фигур. И тут же до его ушей донесся еще один странный, заглушенный, но, несомненно, реальный звук. Хэм трижды дернул проволоку и, когда его товарищи подошли, кивнул на темное пятно и сказал:

– Мы можем дойти туда, если свяжем два шнура. Этого вполне хватит.

Все трое осторожно углубились в туман. Позади осталось пятьдесят футов… шестьдесят… Внезапно Хэм понял, что перед ним проходит цепь множественных тварей – по-видимому, гигантская цепь, так как ей не было видно конца. Безнадежно махнув рукой, он медленно повернулся и пошел назад, но вдруг остановился как вкопанный. Он услышал резкий сухой звук – звук кашля!

Не думая об опасности, Хэм бросился к цепи и закричал:

– Пат! Пат!

Какое невыразимое облегчение! Из-за черной цепи донесся слабый дрожащий голос:

– Хэм! Это ты?

– С тобой… с тобой ничего не случилось?

– Н-нет.

Между мелькающими сегментами он разглядел Патрицию, зеленоватую, как туман.

– Пат, – скомандовал он, – как только эта цепь пройдет, беги прямо ко мне. Не сворачивая ни на шаг!

– Она никогда не пройдет, – ответила Патриция еле слышно. – Это не колонна, это кольцо.

– Кольцо?! – с ужасом повторил Хэм. – Но тогда как же… как же ты выберешься?

Он растерянно умолк. Сейчас, лишенная вожака, эта странная процессия была безопасна. Но стоит ее разорвать, как она превратится в свирепую тварь и… Вдруг Пат не успеет добежать до них?

– Встаньте рядом, – приказал он Харборду и Каллену, хватая последний шнур. – Я прыгну к ней.

Он взобрался к ним на плечи. С этой высоты у него был шанс перепрыгнуть через чудовищную многоножку. Либо ему удастся, либо…

И он перепрыгнул – Харборд и Каллен даже застонали под тяжестью его ста восьмидесяти уранианских фунтов.

На мгновение прижав Патрицию к груди, Хэм сразу же повернулся и бросил конец шнура друзьям снаружи.

– Если мы поднимем шнур повыше, ты сумеешь перебраться по нему? – спросил он со страхом, потому что Пат, казалось, вот-вот готова была лишиться сознания.

– Конечно, – пробормотала она.

Цепляясь за шнур руками и ногами, Пат начала медленно двигаться по нему на манер южноамериканского ленивца. Прямо над цепью она вдруг задержалась, и Хэма охватил невыносимый ужас, но секунду спустя Пат благополучно упала на руки Харборда.

– Хэм! А как же ты? – воскликнула она.

– Перепрыгну!

Не раздумывая, он отступил насколько мог для разбега и, собрав оставшиеся силы, перелетел через шестифутовый смертоносный барьер, едва коснувшись ладонями черной пузырчатой кожи.

Патриция судорожно прильнула к нему. Он сказал хрипло:

– Если бы мы тебя не отыскали…

– Но вы же отыскали! – прошептала она и вдруг начала истерически смеяться и надрывно кашлять. – Почему ты так долго не шел? Я думала, что ты придешь раньше… – она растерянно оглянулась на кружащую цепь. – Я… я устроила им короткое замыкание!

И она лишилась чувств. Хэм поднял ее на руки и следом за Калленом и Харбордом побрел вдоль проволоки к «Гее». Позади них продолжала бесцельно кружить замкнутая цепь обреченных сегментов.

Зеленоватый шар – Уран – висел за пеленой раскаленных газов, вырывавшихся из главных сопел, а слева от крохотного, но слепящего кружка Солнца голубоватой звездой блестел Сатурн. Патриция, которая в чистой сухой атмосфере «Геи» почти перестала кашлять, полулежала во вращающемся кресле. Она улыбнулась Хэму.

– После того как я отцепила шнур… Погоди! Не надо читать мне нотаций! Так вот: я отошла всего на несколько шагов и убедилась, что ничего нового там нет – все то же извилистое растение, которое я назвала криптогамией уранианской. Я вернулась, но ты уже ушел.

– Как ушел? Я не трогался с места.

– Во всяком случае тебя там не было, – невозмутимо сказала она. – Я прошла немного вперед и закричала, но голос в тумане сразу же глох. Потом я услышала выстрелы в другой стороне и направилась туда… И тут ко мне подскочили сосиски!

– Что же ты сделала?

– А что я могла сделать? Времени вытаскивать пистолет не было, и я бросилась бежать. Они бегают быстро, но не быстрее меня. Потом я начала уставать и обнаружила, что, резко меняя направление, я выигрываю время – ведь они не сразу сворачивают с выбранного пути. Я лавировала несколько минут и только боялась, что споткнусь в этом проклятом тумане. И тут меня осенило! Помнишь, я рассказывала тебе, как Фабр изучал гусениц, которые передвигаются цепочкой? Ну так во время одного опыта он повел целую процессию вокруг основания садовой вазы и замкнул круг. Так они остались без вожака, и знаешь, что произошло?

– Догадываюсь!

– Вот именно. Они продолжали кружить несколько часов, а может, и суток, не помню, сколько времени это длилось. Потом некоторые гусеницы умерли от истощения, и цепочка получила вожака. Когда я вспомнила про этот эксперимент, я решила его повторить и бросилась к последнему сегменту, а первый бросился за мной…

– Понимаю, – пробормотал Хэм.

– Да. Я собиралась замкнуть кольцо и остаться снаружи, но, когда я добежала до последнего сегмента, я, наверное, упала от усталости. Не знаю точно, что произошло, но когда я опомнилась, то оказалось, что их ноги топают почти рядом с моим лицом, а я лежу внутри кольца.

– Вероятно, ты потеряла сознание от усталости.

– Я никогда не теряю сознания, – с достоинством произнесла Патриция.

– То-то я принес тебя к «Гее» на руках!

– Это совсем другое дело, – объяснила она. – Просто я сразу же уснула, потому что сорок часов провела без сна и еды. А потеря сознания или обморок вызываются тем, что в мозг поступает меньше крови…

– Ну ладно, ладно, – перебил ее Хэм. – Если для обморока требуется мозг, ты, конечно, не способна лишиться сознания.

– Стрелять я не могла, – словно не расслышав, продолжала Патриция, – так как они сразу напали бы на меня, а к тому же я не знала, в какой стороне находится «Гея». Поэтому я просто сидела там – неделю, десять дней, месяц…

– Сорок часов.

– А туманные фигуры шелестели над сосисками, все время шелестели, мелькали, пока мне не начало казаться, что я вот-вот сойду с ума. Это было ужасно! Хотя я и знала, что они такое, все равно было ужасно!

– Хотя ты знала, что они такое? Откуда?

– Догадалась. Собственно говоря, я заподозрила это, когда увидела снимки.

– И что же они такое?

– Видишь ли, у меня было достаточно времени, чтобы изучить сегменты в цепи, и я убедилась, что они не полностью развитые существа. Другими словами, это личинки, которые, если мое предположение верно, развиваются потом в туманные фигуры. Ну, как гусеницы и бабочки.

– Да, пожалуй, это возможно. Но как эти фигуры меняют форму и размеры?

– Они их вовсе не меняют. Ведь свет на эту часть Урана падал почти вертикально, не правда ли? И, следовательно, любая тень отбрасывалась прямо вниз. Вот их-то мы и видели – все эти пляшущие, мелькающие химеры были отброшенными на туман тенями каких-то существ, летавших и паривших у нас над головой. Эти существа следовали за нами и наводили на нас своих личинок, понимаешь?

– Выглядит достаточно правдоподобно. Ну что же, через восемьдесят лет, когда северный полюс Урана опять будет освещен Солнцем, кто-нибудь слетает туда и проверит, насколько верна твоя теория. Может быть, Харборд не откажется еще раз побывать там, а?

– При условии, что на борту не будет ни одной женщины, – проворчал астролетчик.

Буря и не думала прекращаться, завывала подобно душам в аду с зари времен. И супруги неслись на ее крылах, скользя и кувыркаясь, к щиту горного хребта, покрытого ледяным панцирем. На облаках сверкающих ледяных игл играли сполохи северного сияния – радуга, сверкающая в ночи. И даже через губчатую резину костюмов они ощущали холод – минус восемьдесят.

Вот молодая женщина прижалась шлемом к шлему мужчины и уверенно объявила:

– Неужели это конец, Тим? Но я все равно счастлива, что пошла с тобой. Я счастлива, что мы вместе.

Мужчина что-то в отчаянье простонал, и порыв ветра унес их слова. Он повернулся, с сожалением думая о прошлом…

Год 2142, по мнению большинства, оказался годом финансового кризиса. Это был год краха Планетарной торговой корпорации, за которой последовали годы депрессии.

Большинство из нас помнят безумные два года спекуляций, которые предшествовали краху. Все началось с заключительного рывка «Хокен Рокет» в 2030 году, которая пыталась продать бесплодную и бесполезную Луну России и устроила международные экспедиции для изучения мертвой цивилизации Марса и примитивных обитателей Венеры. Именно доклад с Венеры привел к формированию ПТК и дисбалансу сил.

Теперь никто не знает, кто виноват. Всех участников тех бесстрашных экспедиций преследовал злой рок: двое были убиты в Париже немногим более года назад, предположительно мстительными инвесторами корпорации. Золото сильно влияет на людей. Они станут безумно рисковать и совершать безумные поступки в попытке разбогатеть. А в тот момент, когда их мечты рушатся, ищут козла отпущения, не того, кто виноват, а того, кто удобнее.

Но как бы то ни было, по миру покатился слух о том, что золото столь же обычно на Венере, как железо на Земле. И распространение слухов не смогли остановить. Никто не обращал внимания на то, что плотность планеты меньше чем Земля и что золото или любой другой тяжелый металл должны встречаться там реже, если и вовсе не отсутствовать, как на Луне.

Слухи распространялись подобно эпидемии. Поговаривали, что члены экспедиции вернулись баснословно богатыми. Казалось, все, что нужно делать, так это торговать бусами и складными ножами, меняя их у аборигенов Венеры на золотые кубки, золотые топоры и золотые украшения.

Акции мгновенно организованной Планетной торговой корпорации взлетели от пятидесяти до тысячи трехсот. На этом многие сделали целые состояния. Весь цивилизованный мир охватила лихорадка спекуляции. В ожидании золотого потока цены выросли буквально на все: на пищу, на недвижимость, одежду, машины.

И результат мы тоже помним. Первые две экспедиции корпорации продлились слишком долго и с трудом добыли немного золота. Они нашли аборигенов. Те и в самом деле оказались сами не свои до бус и складных ножей. Вот только золота у них не оказалось. Экспедиции привезли искусную резьбу и немного серебра, очень ценные с точки зрения науки записи, горсть грушевидных драгоценных камней со дна венерианского моря. Но не было никакого золота. Ничего, чтобы оплатить дивиденды энергичных акционеров, ничего, чтобы поддержать цены, раздутые под влиянием слухов. И все столь же быстро рухнуло вместе с Планетарной торговой корпорацией, когда всплыла правда.

Крах ударил как по инвесторам, так и по всем остальным, в том числе и по Тимоти Вику и его жене Диане. Весной 2142 года они в полном отчаянии оказались в своей нью-йоркской квартире без гроша в кармане. Работы не было, а обучение Тима на торговца видениями пошло прахом, так как ни у кого не было достаточно денег, чтобы их покупать. Вот и вышло так, что супруги сидели, уставившись друг на друга, и говорить им было не о чем.

Тим первым нарушил мрачное молчание:

– Ди, что мы будем делать, когда все закончится? – спросил он.

– Ты имеешь в виду наши деньги? Тим, что-то должно еще придти. Это точно.

– А если не придет? – И когда она не ответила, он продолжал. – Я не собираюсь сидеть сложа руки и ждать. У меня есть один план…

– Что, Тим? Ты знаешь, что нам делать?

– Да! – а потом неожиданно он заговорил много тише. – Ди, ты помнишь драгоценный камень, который правительственная экспедиция привезла с Титана? Тогда госпожа Адверт заплатила за него полмиллиона долларов только для того, чтобы носить его во время посещения оперы?

– Я отлично помню эту историю, Тим. Но я ничего не слышала о Титане.

– Это одна из лун Сатурна. Владения Соединенных Штатов. Там есть база, и на ней живут люди.

– Ох! – вырвалось у нее. Казалось, Диана была озадачена. – И… Нам-то что с того?

– Я вот как думаю: в прошлом году полдюжины торговцев, побывавших там, невероятно обогатились. Один из них вернулся с пятью камнями, я видел это в новостях. Он стал богачом, Ди. Эти драгоценности, Ди, почти бесценны.

Диана оживилась:

– Тим! – хрипло выдохнула она.

– Да. Это идея. Я оставлю тебе все наши сбережения, кроме самого необходимого, и на год отправлюсь на Титан. Я читал о нем. Я знаю, на что иду, – он выдержал паузу и только потом продолжал. – Скоро он будет в перигее. Через неделю на Титан стартует ракета… до Нивии.

– Тим! – повторила Диана. – Титан… Как я слышала, там очень холодно, ведь так?

– Холодно, как в дантовом аду, – согласился Тим. Он увидел, что Диана вновь готова запротестовать, прищурился, и взгляд его синих глаз стал упрямым, как никогда.

Тогда она сказала совсем не то, что собиралась.

– Я отправлюсь с тобой, – заявила она и тоже упрямо прищурилась, встретившись с Тимом взглядом.

Диана победила. Это получилось не сразу… долгие часы споров, финальная сдача, месяцы невыносимо душного воздуха в тесной каюте ракеты, напряженная работа, чтобы установить крошечный металлический герметический купол там, где им предстояло жить. Их вместе с грузом высадили из ракеты, в точке, которая была определена еще на Земле после долгого совещания с Симондсом – одним из вернувшихся торговцев.

Он был человеком без определенного возраста, на вид усталым. Согласно его описанию, климат Титана, скорее всего, напоминал ад эскимосов. Торговец ничуть не преувеличивал. Тим только теперь понял это и проклял себя за слабость, из-за которой уступил уговорам Дианы.

Однако теперь-то чего пенять, они прибыли на Титан. Он курил сигарету – единственную, которую ему разрешалось выкурить за день, а Диана читала вслух отрывки из истории этого мира, которая насчитывала тысячу страниц. Снаружи царила невероятная ночь Титана, где чудовищные в тысячу миль ледники с треском разламывались об искривленные стены. Лед выглядел зеленоватым в мерцании Сатурна, повисшего над горизонтом. Точно так же пейзажи планеты смотрелись с борта самолета.

За Проклятыми горами – так назвал их исследователь Янг – в сотне миль лежала Нивия – город Снега. Но с тем же успехом они могли быть на планете звезды Ван Маанена – самой дальней планете, до которой смогли добраться люди. Без сомнения, никто не выжил бы, доведись ему пересечь ночью это пространство при постоянной температуре минус восемьдесят. Не выжил бы он даже в теплые дни, когда температура была чуть ниже нуля. Так что супруги оказались заперты в своем куполе на год, пока вновь не прилетит корабль.

Тим дрожал, прислушиваясь к грохоту перемалываемых ледниками камней, который прорывался сквозь завывания ветра. Однако в происходящем не было ничего неожиданного. Всякий раз они начинали двигаться, когда огромный Сатурн появлялся из-за горизонта и приливные силы гравитации брались за работу. А кроме того, поднимался страшный ветер. И то и другое угрожало их хрупкому жилому куполу.

– Бр-р-р! – дрожал он. Ты только прислушайся.

Диана повернулась в его сторону.

– За три месяца должен был бы привыкнуть.

– Я никогда не привыкну! – ответил он. – Какое ужасное место!

Она улыбнулась.

– Я знаю, что порадует тебя, – объявила она, вставая со своего места. Она открыла крошечную коробочку, и купол залили отсветы пламени. – Посмотри, Тим. Их шесть. Шесть огненных орхидей!

Тим внимательно посмотрел на мерцающие шарики. Эти камни, словно живые, переливались всеми цветами радуги, а сотни оттенков мерцали под их поверхностью. Диана провела над ними рукой, и они откликнулись на ее тепло вспышкой изменяющихся огоньков всех красок спектра, красные огоньки переходили в синие, фиолетовые, зеленые и желтые, потом оранжевые и алые, словно кровь.

– Они прекрасны! – прошептал Тим, очарованно глядя на камни. – Неудивительно, что богатые женщины с ума сходят, чтобы их заполучить. Но Диана… мы оставим один из них… для тебя.

Она засмеялась.

– Есть вещи, которые я бы хотела иметь много больше, Тим.

Какой-то громкий звук перекрыл рев ветра. Они знали, что это значит. Тим поднялся и стал всматриваться через забранное прутьями окно в сверкающую ночь и, мгновение поморгав, разглядел четырехфутовое тело аборигена перед дверью купола. Кривые когти аборигена впились в лед. На Титане ни одно живое существо не могло выстоять перед бесконечно завывающим ветром. Ни одно существо, кроме человека, прибывшего из более ласкового мира.

Тим медленно открыл дверь, сдвигая ее звено за звеном, так как просто физической силы на то, чтобы удержать дверь, ему бы не хватило. Ветер ликующе взревел, зазвенев висящей на стенах посудой, закрутив разбросанную одежду в безумном танце, охладив воздух так, что он, казалось, наполнился ледяными кристаллами.

Абориген, словно морж, скользнул через порог. Обтекаемым телом он напоминал кита, блестящая кожа с двухдюймовым слоем пупырчатой кожи. Когда Тим плотно закрыл дверь, существо открыло тонкие веки, и на человека уставились огромные, люминесцентные, умные как у собаки глаза.

Этот абориген Титана был ненамного умнее, чем пес святого Бернарда[8], такой же мирный и безобидный, великолепно приспособленный для местных условий – высшая форма жизни, известная на Титане.

Абориген полез в мешочек, открывшийся на его эластичной спине.

– Ух! – объявил он, показав белое яйцо. В сравнительно теплом воздухе комнаты огненная орхидея начала переливаться различными цветами.

Диана взяла камень. В ее руке камень начал сверкать еще ярче, стал еще великолепнее. Камешек был маленьким, не больше, чем яйцо малиновки, но совершенное, выточенное из единого куска камня.

– Ох! – воскликнула Диана. – Этот камень великолепен.

Тим усмехнулся.

– Так сделки не заключают.

Он вытащил черную коробку, где держал товары для торговли. Открыв ее, он продемонстрировал небольшие зеркала, ножи, бусинки, спички и прочую ерунду.

Угольные черные глаза аборигена страстно заблестели. Он смотрел то на одну вещицу, то на другую в полной нерешительности. Он коснулся их по очереди своей трехпалой рукой, а потом хрипло заворковал. Его взгляд скользил по комнате.

– Ш-ш-ш! – резко объявил он, указав пальцем. Диана взорвалась неожиданной вспышкой смеха. Абориген показал на старые часы с ручным заводом на восемь часов, почти бесполезная здесь вещица. Тем более что регулировать их было довольно сложно. Наверно, аборигена привлекло их тиканье.

– Нет, нет! – хихикнула она. – Это тебе не нужно. Сюда посмотри! – Она показала на коробку с товарами.

– У-ггг! Ш-ш-ш! – Абориген был настойчив.

– Хорошо, сам хотел!

Она протянула аборигену часы, и тот поднес их к своим кожистым ушам, прислушался. Потом заворковал.

Действуя совершенно импульсивно, Диана вынула из коробки перочинный ножик.

– Вот, – протянула она нож аборигену. – Возьми. Не хочу тебя обманывать. И это тоже возьми.

Абориген забулькал. Крючковатыми ногтями он вытащил блестящее лезвие, потом закрыл ножичек и убрал его в мешочек за спину, туда же последовали часы. Теперь мешочек выделялся подобно миниатюрному горбу. Абориген направился к двери.

– Ух! – пробормотал он.

Тим выпустил его, наблюдая через окно, как тот скользил поперек склона. Тупой нос был направлен по ветру, а сам он двигался боком к ветру.

– Расточительно! – усмехнулся Тим, повернувшись к Диане.

– Нож ценой в пятьдесят центов, в обмен на это, – и она ласково погладила драгоценный камень.

– Пятьдесят центов он стоит дома, – напомнил ей Тим. – Вспомни, сколько мы заплатили за фрахт, тогда поймешь, что я подразумеваю. Взгляни на жителей Нивии. Они добывают золото, чистое, девственное золото прямо из жилы, но к тому времени, как оно достигает Земли, его только и хватает, чтобы они сводили концы с концами.

– Золото?

– Да. Все очень просто. Ты же знаешь, как мало груза может нести ракета. Ведь нужно брать с тобой топливо и провизию для того, чтобы долететь от Земли до Титана и назад. Простая прогулка длиной в семьсот восемьдесят миллионов миль и множество неприятностей по пути. Думаю, что стоимость золота составит процентов тридцать от его первоначальной стоимости.

– Тим, а мы сколько истратили? Сколько мы получим?

– Ну, нам разорение не грозит. К тому же мы сами будем путешествовать с нашим товаром…

– А если мы их потеряем?

– Не должны. В противном случае нам ничто не поможет.

Прошло месяца три. Их небольшой запас огненных орхидей достиг пятнадцати, потом восемнадцати. Конечно, супруги понимали, что их камни никогда не продать за удивительную цену того первого, но половина ее… даже десятая часть означает богатство и роскошную жизнь. Это стоило года жертв.

На Титане трясло постоянно. Девятичасовые дни сменялись невероятно свирепыми девятичасовыми ночами. Ни на секунду не затихающий ветер выл, бил и рвал. По равнине, подчиняясь приливным силам Сатурна, ползли ледяные горы.

Иногда днем супруги рисковали выходить наружу, боролись с неистовыми ветрами, цепляясь за холодные льдины. Один раз Диану отнесло чуть в сторону, и она чудом спаслась, оказавшись на краю глубокой и таинственной расселины у самого основания горы. После этого они стали гулять очень осторожно.

Один раз они решились проникнуть в рощу эластичных и упругих деревьев, напоминающих кнуты, которые росли под защитой ближайших утесов. Ветви хлестали их, нанося звучные удары, недостаточно сильные, чтобы повалить людей с ног. Но даже через толстый слой каучукового костюма, который защищал их от холода, удары были чувствительны.

Каждые семь с половиной дней ветер затихал, и с полчаса царила полная тишина, а потом начинал реветь с прежней яростью, но дул с противоположной стороны. Это явление происходило из-за вращения Титана.

И почти через равные интервалы, каждые восемь дней, появлялся тот самый абориген с часами. Существо оказалось неспособно справиться с удивительной проблемой заводки часов и всякий раз с мрачным видом протягивало часы, и Диана снова заводила их.

Но Тима волновало совсем другое. Дважды за тридцатилетний период, который требовался Сатурну, чтобы обойти вокруг Солнца, он затмевал светило, и на Титане наступала полная тьма. Теперь как раз приближался такой момент. Это должно было случиться задолго до того, как спешащая из перигея Земли ракета достигнет Титана.

А самое неприятное заключалось в том, что люди, обитавшие на Титане всего шесть лет, не знали, как тьма повлияет на крошечный мир Титана.

Могла ли температура упасть до полного космического нуля? К тому же опасность заключалась не в богатой ксеноном[9] атмосфере, а в том, какие штормы и какие перевороты льда могли сопровождать такие затмения. Конечно, сам Сатурн тоже грел Титан отраженным светом, только эта температура была в три раза ниже, чем тепло отдаленного Солнца.

Однако заранее о чем-то беспокоиться было бесполезно. Тим поглядел на Диану, поправил разрыв на пушистой маске, закрывающей ее лицо, и предложил прогуляться:

– Прогуляемся в солнечном свете, – насмешливо объявил он. На Земле сейчас как раз был август.

Диана согласилась. Она всегда соглашалась, бодро и с готовностью. Без нее путешествие на Титан было бы невыносимым, непонятно, как выдержал Симондс и другие, кто был рассеян по единственному небольшому континенту Титана. Со вздохом он скользнул в толстые одежды и открыл дверь в ревущий ад.

Но в этот раз едва не произошло несчастье. Они ползли, крались и боролись, пытаясь пробраться под защиту ледяного холмика, а потом стояли под его защитой, стараясь отдышаться. Тим вытянул шею, чтобы посмотреть поверх гребня, и через визор, защищавший глаза от мелких льдинок, увидел нечто необычное, чего раньше никогда не видел. Какое-то время он, нахмурившись, разглядывал это явление. Но воздух планеты, постоянно находящийся в движении, не давал ему возможности правильно оценить расстояние. Воздух дрожал, как порой бывает в жару в пустыне.

– Погляди, Ди! – воскликнул он наконец. – Птица!

Казалось, она скользила к ним, паря на широко расправленных крыльях. Она была большой, размером с птеродактиля, и пикировала на людей, подхваченная безумным ветром. Тим с ужасом уставился на трехфутовый клюв птицы.

Диана закричала от ужаса. Тварь нацелилась на них и неслась со скоростью самолета. Молодая женщина схватила обломок льда и швырнула в тварь. Та, чуть изменив угол полета, вышла из пике и мгновенно скрылась. Эта птица не могла летать против ветра.

Позже они поискали информацию об этой птице в книге Янга. Этот бесстрашный исследователь тоже видел такое существо. Он назвал его «бумажным змеем». Тварь погубила одного из людей экспедиции Янга. Не птица… это существо летало подобно бумажному змею, подхваченному чудовищными взрывными волнами Титана, и опускалось на землю только в периоды полного спокойствия или для поглощения добычи.

Но на этом небольшом ледяном шарике обитало слишком мало живого. Если не считать иногда появлявшихся аборигенов, «бумажного змея» и деревьев со стволами-хлыстами, Тим и Диана не видели никаких живых существ. Конечно, если не считать кристаллические пузыри обителей ледяных муравьев. Только те никогда не появлялись на поверхности. Они работали под этими маленькими куполами, которые росли словно грибы, а потом лопались, рассыпаясь маленькими ледяными кристаллами. Одинокий мир, дикий, причудливый – небольшая, непохожая на Землю планета.

На Титане никогда по-настоящему не шел снег. Холодный воздух поглощал слишком мало водяного пара для того, чтобы тот сконденсировался в снег, но он имел достойную замену. В те дни, когда температура повышалась, на поверхности океана появлялись мелкие водоемы, иногда расширяющиеся за счет сильных выбросов холодной воды со дна за счет землетрясений. Свирепые ветры взбивали эти водоемы в морскую пену, замерзавшую в облака льдинок, которые ветер гнал через всю планету.

Часто в темное время суток Диана наблюдала в окно, как несутся облака этих льдинок, блестя в холодном зеленом свете Сатурна, прислушивалась, как они царапают стены, и ей казалось, что вокруг купола бродит высокий, завернутый в саван призрак. В такое время, несмотря на атомный генератор, согревающий их крошечное жилище, она дрожала всем телом, запахивала одежды, но делала это осторожно, так, чтобы Тим этого не заметил.

Так и тянулось время под их торговым куполом, медленно и мрачно. Погода не менялась, была неизменно отвратительной – такая погода могла быть только на Титане, почти в девятистах миллионах миль от Солнца. Маленький мир, совершающий полный оборот в течение пятнадцати дней и двадцати трех часов. Никаких смен времен года. Только смена направления ветра с восточного на западный отмечала движение планеты вокруг гигантского Сатурна.

Тут всегда царила зима – яростная, холодная, беспощадная, по сравнению с которой земные штормы на равнине Антарктиды могли показаться апрелем на Ривьере. Постепенно Сатурн подползал все ближе к Солнцу, пока в один прекрасный день его кольца не рассекли темной тенью красноватый диск. Вот-вот должно было начаться затмение.

Но однажды ночью случилась катастрофа. Тим дремал на койке. Диана мечтала о зеленых полях и теплом солнечном свете. Снаружи буря ревела громче обычного, и череда ледяных призраков скользила мимо окон. Низкий и зловещий гул говорил о движении ледяных гор. Сатурн и Солнце теперь были уже на одной линии. На планету обрушилась удвоенная приливная сила. А потом неожиданно раздался сигнал – звонок, предупреждающий об опасности.

Диана знала, о чем он предупреждает. Несколько месяцев назад Тим установил во льду ряд шестов вдоль утеса, защищающего рощу деревьев-хлыстов. Тим предвидел надвигающуюся опасность и установил своего рода сигнализацию. Звонок подразумевал, что утес начал движение и теперь «наехал» на один из шестов. Опасность!

Тим тут же спрыгнул с койки.

– Бери одежду, сматываемся! – и стал одеваться. – Быстро!

Он схватил куртку из губчатой резины и перебросил ее Диане.

Натянув собственную куртку, Тим начал открывать дверь, та резко отворилась, опрокинув стул. Ветер со свистом пронесся по куполу.

– Возьми аварийный пакет! – завопил Тим, перекрывая шум ветра.

– Я посмотрю.

Диана с трудом подавила свой страх, когда Тим исчез. Она крепко сжала пакет, а потом пересыпала восемнадцать огненных орхидей в небольшой кожаный мешочек и повесила его на шею. Стараясь не нервничать, она уговаривала себя, что утес стоит на месте, а веху повредил ветер. Подняв стул, она уселась на него, оставив дверь чуть приоткрытой и уставившись в темноту, несмотря на порывы ветра, острые как удары ножа.

Тим вернулся. Она увидела его руку в перчатке, которой он ухватился за край дверного проема, а потом появилось его лицо, закрытое пуховой маской. Он взглянул на супругу через округлые очки.

– Наружу! – заорал он, хватая рюкзак.

Она поднялась и побрела за ним в воющий ад, когда прозвенел второй звонок.

И вовремя! Сильный ветер заставил ее распластаться на льду, цепляясь за выступы, и когда торнадо чуть отступило, она увидела огромную башню блестящего льда, много выше лачуги. А потом раздался страшный грохот, рев, перекрывший завывание ветра, и их купол разлетелся, словно карточный домик. Одна железная стена, подхваченная ветром, словно огромная летучая мышь пролетела у них над головой. А потом Диана услышала грохот, клацанье вдоль склона.

Ошеломленная и сильно испуганная, она стала пробираться вслед за Тимом под защиту горного хребта, в то время как сам Тим боролся, пытаясь не выпустить из рук рюкзак, который бился в его руках словно живой. Диана успокоилась только тогда, когда он накинул на плечи лямки рюкзака.

– Неужели это конец, Тим? – пробормотала она, прижавшись своим шлемом к его. – Но я все равно счастлива, что пошла с тобой. Я счастлива, что мы вместе.

Тим застонал от отчаяния, но порыв ветра унес звук в сторону. Он резко обернулся, обнял ее.

– Мне очень жаль, Ди, – хрипло пробормотал он.

Он хотел поцеловать ее, однако это невозможно было сделать в титанской ночи. Это был бы поцелуй смерти. Они бы умерли, замерзнув во время поцелуя. Он постарался отогнать мысль о смерти, которая так или иначе казалась теперь неизбежной. И тогда он решил, что лучше умереть в борьбе. Они отошли под защиту горного хребта и присели, чтобы подумать.

Тут они не могли оставаться, это было очевидно. Ракета должна была прилететь только месяца через три. Но они превратятся в замороженные трупы много раньше, а ураган унесет их тела и похоронит в какой-нибудь расселине. Без инструментов им было не построить пригодное для людей жилище. Их атомная печь оказалась похороненной под ледяным утесом. Да и до Нивии они не доберутся. Она лежала в сотнях километров по ту сторону Проклятых гор. Или могли добраться? Для них это выглядело единственной возможной альтернативой.

– Ди, – напряженно позвал Тим. – Мы идем в Нивию. Не пугайся. Послушай. Ветер только что изменился. Теперь он станет дуть нам в спину. У нас восемь дней до того, как он изменится. Если мы сможем делать… двенадцать, тринадцать миль в день… Если у нас получится, мы будем в безопасности. Если нам не удастся сделать это до того, как ветер снова изменится… – тут он сделал паузу. – Да, нет перспективы хуже, чем умереть здесь.

Диана молчала. Тим хмурился, и это было заметно, даже несмотря на защитные очки. Да, добраться до Нивии возможно. Пакет, куртка и все. Здесь Тим весил меньше, чем на Земле, но не так, чтобы уж очень мало. Титан хоть и не больше Меркурия, но был достаточно плотным миром. С другой стороны вес зависел не только от плотности, но так же от расстояния до центра массы. И ветер теперь был попутный, то есть на их стороне. Его сильные толчки, ощущались более яростными, чем толчки любого земного ветра, а все потому, что воздух содержал более тридцати процентов ксенона, что само по себе было достаточно опасно… Однако выбора у них не было.

– Пошли, Ди, – позвал Тим, вставая. Сейчас им нужно было идти, а отдохнут они позже, когда встанет солнце и опасность замерзнуть во сне будет много меньше.

И тут Тима поразила ужасная мысль: впереди только три восхода солнца. Потом на четвертый титанский день маленький спутник попадет в густую тень Сатурна и начнется затмение. И только одному Богу известно, какие ужасные силы обрушатся на пару, спешащую в Нивию – город Снега.

Однако с этим ничего не сделаешь. Нет никакой альтернативы. Тим помог Диане встать, и они осторожно вышли из-под защиты ледника. Они шли, низко наклонившись, а ветер хлестал их, осыпая мелкими льдинками.

Ночь выдалась темной даже для Титана. Сатурн вместе с Солнцем освещали противоположное полушарие маленького мира, и сейчас в темной вышине над головами путникам мерцали и сверкали только звезды, но их свет был тусклым из-за плотной атмосферы. Земли, которую часто разглядывала одинокая пара, маленькой зеленой звездочки, тоже не было в небе. Если смотреть с Титана, то Земля всегда находилась возле Солнца, а поэтому ее можно было увидеть только на восходе и закате. И ее отсутствие в небе сейчас казалось плохим предзнаменованием.

Тим и Диана брели по длинному, гладкому, открытому ветру склону. Они сделали ошибку, решив пересечь эту возвышенность, понадеявшись, что ботинки с шипами дадут достаточную опору. Это оказалась не так. Ветер подхватил их, заставив перейти на бег, и потом они бежали все быстрее и быстрее, не в силах остановиться. И ни один из них не знал, что их ждет впереди.

В какое-то мгновение Тим рефлекторно слишком сильно приблизился к Диане. Они упали, продолжая крутиться и скользить, пока футов через сто не врезались в низкую ледяную стену.

Они беспомощно барахтались на льду, когда Диана громко взвыла – она больно ударила коленку. Потом они поползли, и вот так на четвереньках обогнули бездонную расселину, из глубины которой доносились рев и завывания ветра. Потом они проскользнули мимо сверкающего утеса, который, вздрогнув, пополз за ними. Но вот наконец-то огромный Сатурн выплыл из-за горизонта, а вместе с ним крошечный красноватый рубин Солнца. К этому времени и Тим, и Диана окончательно выбились из сил.

Тим подтолкнул Диану к расселине, повернутой в сторону Солнца. Какое-то время они лежали, не двигаясь, – отдыхали, потом Тим вытащил плитку шоколада из пакета с неприкосновенным запасом, и они поели, чуть приоткрывая маску всякий раз, чтобы укусить плитку.

А тем временем при совместном свете Сатурна и Солнца температура быстро поползла вверх. Посмотрев на термометр на запястье, Тим увидел, что почти ноль. В местах, защищенных от ветра, появились лужи. Тим зачерпнул немного воды пластиковым стаканчиком, и они попили. В воде, слава Богу, недостатка не было.

С пищей могло оказаться много хуже. Вряд ли они проживут долго после того, как у них закончится неприкосновенный запас. Люди не могли питаться местными животными и растениями, потому что и те и другие содержали мышьяк. Он был частью метаболизма всего живого на Титане. Люди должны были питаться только тем, что привозили с Земли или предварительно химическим способом удалять из существ Титана мышьяк – так поступали жители Нивии. Земляне, живущие на Титане, питались и ледяными муравьями, и деревьями-хлыстами, а некоторые поговаривали, что они даже не брезгуют аборигенами Титана.

Диана заснула прямо в луже ледяной воды, которая натекала в расселину, а потом кружилась, подхваченная ветром, превращаясь в маленькие льдинки. Тим мягко потряс ее за плечо. Они не могли терять время на сон. Надвигалось затмение, а идти было еще очень далеко. Но сердце его сжалось, когда он увидел морщинки усталости в уголках ее глаз. И все же она встала. Тогда он в очередной раз проклял себя за то, что там, на Земле, поддался ее уговорам и взял ее с собой…

И они потащились дальше. А ветер беспощадно бил их, осыпая льдинками. Тим понятия не имел, какое расстояние они прошли за ночь. Оказавшись на вершине очередного гребня, он повернулся, посмотрел назад, но сложно было что-то сказать, так как глыбы льда все время перемещались, и Тим не был уверен, что утес, который теперь остался далеко позади, именно тот, что раздавил их купол.

Он позволил Диане отдохнуть с полудня до заката – почти пять часов. И она отчасти восстановила силы, потраченные во время ночного перехода. Но когда солнце подползло к горизонту, а стрелка термометра на запястье Тима устремилась к отметке «сто», Диане показалось, что она и вовсе не отдыхала. И все же они пережили еще одну адскую ночь. И на рассвете они все еще брели, спотыкаясь от ударов свирепого ветра.

А утром появился абориген. Они узнали его, потому что в руках у него были часы с заводом на восемь дней. Абориген подобрался к людям и протянул им механизм. Он печально скулил, словно чувствовал себя обманутым.

При виде аборигена в сердце Тима зародилась надежда, но потом она тут же угасла. Абориген при всем своем желании не смог бы понять их затруднительное положение. Титан – единственный мир, который он знал, и он не мог представить себе, что есть существа, не приспособленные к жизни на этой планете. Так что Тим стоял, безмолвно наблюдая, как Диана завела часы, а потом, улыбаясь, вернула их аборигену.

– На сей раз, старина, они отсчитывают время нашей жизни, – сказала она аборигену. – Если мы не доберемся до Нивии, некому будет их заводить… – и она погладила тупорылую голову существа. Абориген заворковал и заскользил прочь.

Путники отдохнули и поспали днем, но все равно чувствовали себя уставшими, когда им пришлось вновь столкнуться с адом ночи. Диана находилась на грани истощения, но не из-за недостатка питания, а от непрестанных ударов ветра и усилий, с которыми давался каждый шаг. Тим оказался сильнее, но и у него болело все тело. А от холода, пробившегося через толстую куртку, у него болело обмороженное плечо.

Через два часа после заката Тим почувствовал приступ отчаяния. Диане было не пережить эту ночь. Она отчаянно боролась, но силы оказались слишком неравными. Молодая женщина ослабла. Безжалостный ветер, стегая ее, заставлял то и дело опускаться на колени, и с каждым разом Диана все медленнее поднималась, все больше наваливаясь на руку Тима. Слишком скоро наступил момент, которого он ожидал с отчаянием, – его супруга не смогла в очередной раз подняться.

Тогда он присел рядом с Дианой. Когда он услышал ее слова, перекрывающие завывания ветра, стекла его очков запотели от слез:

– Ты, Тим, иди дальше, – пробормотал Диана. Потом потянулась к мешочку у себя на шее. – Возьми огненные орхидеи и оставь меня.

Тим не ответил, лишь покачал на руках ее усталое тело, загораживая его насколько можно от разъяренного ветра. Его мысли летели по кругу, а сердце оказалось переполнено отчаянием. Остаться тут – верная смерть. Он мог бы отнести Диану в место, защищенное от ветра, и там они могли бы медленно погрузиться в вечный сон. О том, чтобы оставить ее, он даже не думал. Диана знала об этом, но не сделать подобного предложения не могла.

Она слабо уцепилась за Тима, когда он поднял ее. Он прошел несколько шагов, прежде чем упасть. Но в этот раз он оказался под защитой небольшого пригорка. Сжавшись за ним, он обнял жену, ожидая, когда холод прикончит его.

Тим без всякой надежды смотрел в пустоту. Над ним распростерла крылья ночь Титана. В небе горели ледяные звезды, и их свет играл на холодных гладких пиках. За их пригорком вытянулась гладкая поверхность ледника. И там были прозрачные пузыри ледяных муравьев.

Ледяные муравьи! Счастливые маленькие существа! Он помнил, как описывал этих муравьев Янг в книге, оставшейся в их куполе. Так вот, в книге говорилось, что внутри пузырей муравьев тепло, там было градусов сорок, а то и больше. Тим уставился на пузыри, хрупкие, но все же сопротивляющиеся ужасному ветру. И понятно почему: по форме они напоминали яйцо, а ведь оно может сопротивляться давлению с двух сторон. Нельзя сломать скорлупу яйца, сдавливая ее с двух сторон.

Внезапно Тима осенило. У него появилась надежда. Он пробормотал что-то Диане, поднял ее и, качаясь, пошел по скользкому льду. Туда! Там был купол достаточно большой – футов шесть в поперечнике. Подобравшись к подветренной стороне, он пинком пробил дыру в блестящем куполе.

Диана проползла внутрь. За ней последовал Тим. Он присел в темноте возле супруги. Сработает ли? Потом он вздохнул с облегчением, когда увидел, как муравьи заделывают пробитую им брешь.

Его очки запотели от пара. Он подтащил Диану поближе, затем приподнял свою маску. Теплый воздух! Словно бальзам после ледяного ветра. Сам воздух казался немного заплесневелым, но теплым. Тим снял маску с Дианы, но она так и не проснулась, и теперь он сидел, разглядывая ее бледное, заострившееся лицо.

Его глаза уже привыкли к мрачному звездному свету, отфильтрованному через полупрозрачный купол. Он видел ледяных муравьев – трехногие румяные шары быстро бегали туда-сюда. Конечно, они были никакими не муравьями и даже не насекомыми в земном смысле. Янг назвал их муравьями, так как они жили колониями, по организации чем-то напоминающими земные муравейники.

Тим разглядел два отверстия. Из одного под купол из таинственного улья, расположенного много ниже, проникал теплый воздух, в другое отверстие стекала талая вода. Такой купол постепенно рос бы, пока его не разорвало, но тогда муравьи, находящиеся наготове, тут же начали бы возводить новый купол поверх отверстий.

Какое-то время Тим наблюдал за ними. Они не обращали никакого внимания на пришельцев, чьи резиновые костюмы оказались совершенно несъедобны. Муравьи выглядели полуразумными маленькими существами. Тим с интересом наблюдал, как они очищали землю ото льда, загружая его на крошечные санки – листья деревьев-хлыстов, и тащили груз к одному из отверстий, убирая лед вниз, скорее всего, для дальнейшей обработки.

Через некоторое время Тим заснул, а драгоценное время уходило…

Тима разбудил дневной свет. Сидя, положив голову на руки, чтобы не упасть лицом в воду, он стал растирать затекшие конечности. Диана все еще спала, но лицо ее стало более спокойным, отдохнувшим. Глядя на нее, Тим улыбнулся, и тут краем глаза заметил какое-то движение. Что-то ярко блеснуло.

Вначале он увидел только ледяного муравья, пробиравшегося по ее резиновой куртке. Но что-то же блеснуло! Это была огненная орхидея, катящаяся в потоке воды, а за ней следующая. Муравьи срезали и унесли маленький кожаный мешочек. Он оказался на виду, когда Тим снял маску Дианы.

Он выхватил камень из потока воды, стал искать остальные. Бесполезно. Из восемнадцати драгоценных камней у него остался только один – маленький, но совершенный. Они торговались за него несколько часов. Тим в отчаянии разглядывал его. Ведь именно ради этих драгоценных камней они приехали сюда… А теперь они все потеряли.

Диана пошевелилась, потом села. Она сразу заметила испуг на лице мужа.

– Тим! – закричала она. – Теперь-то что случилось?

– Это моя ошибка, – ответил он мрачно. – Я расстегнул твой костюм. Я должен был это предвидеть, – он показал ей камень, который держал в левой рукавице. Тот упокоился в ямке ладони Тима.

– Ерунда, Тим, – мягко объявила Диана. – Какая разница сколько их было: восемнадцать или сотня? Мы ведь могли умереть, и зачем нам тогда камни?

Тим сразу не ответил. Лишь через какое-то время он сказал:

– Даже одного будет достаточно, когда мы вернемся. Возможно, восемнадцать камней перенасытили бы рынок. А так мы попробуем получить за один столько же, сколько получили бы за восемнадцать.

Конечно, это ложь, другие торговцы наверняка привезут много камней, но пока нужно было отвлечь ее внимание.

Тим заметил, что ледяные муравьи были заняты у двух вентиляционных отверстий в центре – строили внутренний купол. Кристаллический купол теперь достигал футов восьми в высоту – выше людей, и вроде бы должен был скоро треснуть.

Понимая, что вот-вот должно случиться, люди одели маски. Зубчатая трещина появилась на западной стене купола, и неожиданно купол развалился. Ветер тут же подхватил и унес обломки, а потом набросился на людей, толкая их по льду.

Они скользили, ползли к зубчатым скалам. Диана снова была полна сил. Ее молодой организм быстро восстановился. И тут Тим заметил что-то странное: гигантский Сатурн почти закрыл Солнце. Настал последний день.

Ночь пришла слишком быстро. Закат – красный диск закрыл три четверти неба. И скоро сильный холод обрушится на этот мир. Крошечные льдинки стали забивать фильтры их масок с такой скоростью, что путники не успевали их вытряхивать.

Тут температура днем никогда не была выше сорока, а ночной воздух быстро снижал ее до минус ста и ниже. Даже специальные нагревающие фильтры не могли согреть воздух в достаточной степени, и тот врывался в легкие людей подобно жгучему пламени.

Переполненный отчаянием Тим высматривал купол ледяных муравьев. Достаточно большие купола были сами по себе редкостью. И когда он нашел один, тот уже был достаточно большим. Они и не подумали заделывать пробитое отверстие, а сразу стали строить новый купол. Через полчаса купол рухнул, и путникам пришлось отправиться дальше.

Тем не менее они пережили ночь и встретили рассвет четвертого дня почти беспомощными под защитой высокого утеса. Безнадежно встречали они этот тусклый рассвет. Поднявшийся над горизонтом Сатурн принес немного тепла.

Через час после того, как над горизонтом появилось отчасти заслоненное Сатурном Солнце, Тим поглядел на термометр на запястье. В этот день температура поднялась лишь до семидесяти. Они поели шоколад, но каждый укус причинял боль – им пришлось сдвинуть маски, да и сам шоколад заледенел.

Когда их члены занемели и потеряли чувствительность, Тим вынудил Диану подняться, и они вновь отправились в путь. Теперь день был ничуть не лучше, чем ночь, если бы не холодный свет Сатурна. Ветер стал бить еще сильнее. Где-то в полдень Диана рухнула на колени и не смогла больше подняться.

Тим отчаянно выглядывал ледяной пузырь. Наконец далеко справа он увидел маленький, фута в три, купол ледяных муравьев – достаточно большой для Дианы. Он не смог поднять жену, поэтому ему ничего не оставалось, как взять ее за руки и потащить к куполу. Она помогала мужу, как могла. В конце Тим предупредил жену, чтобы она спала в маске, а то мало ли что придет в голову этим муравьям. Через четверть мили он нашел купол для себя.

Тим проснулся, когда развалился купол, в котором он укрылся. Была ночь. Ужасно завывал ветер. Похоже, это и в самом деле будет последняя ночь. Наручный термометр показывал минус сто сорок. Страх охватил его. Что если и купол Дианы не выдержал! Он с трудом пробрался туда, двигаясь против ветра, а потом закричал от радости. Купол вырос, но все еще стоял. Диана тоже была испугана. Она боялась, что Тим потеряется или погибнет. Только на рассвете Тиму удалось пробить купол.

Странно, но следующий день дался им много легче. Было очень холодно, но они достигли предгорья Проклятых гор. Скалы давали им защиту от ветра. Силы Дианы восстановились, и в этот день они прошли самое большое расстояние.

Впрочем, теперь было все равно, потому что перед ними встали горы: белые и сверкающие. Взглянув на них, Тим почувствовал отчаяние. До Нивии оставалось всего миль двадцать пять, но как им перебраться через эти горные пики?

Когда наступили сумерки, Диана все еще была на ногах. Тим оставил ее под защитой глыбы льда, а сам собирался поискать купол ледяных муравьев подходящего размера. Но на сей раз ему не повезло. Он нашел только несколько шестидюймовых куполов. И никакого убежища на ночь, которая обещала быть еще более суровой, чем предыдущие. Он повернулся к Диане, переполненный отчаяньем.

– Мы пойдем дальше, – объявил он ей.

Ее грустный, усталый взгляд испугал его.

– Неважно, – спокойно объявила она. – Нам никогда не пересечь Проклятые горы, Тим. Но я люблю тебя.

Они отправились дальше. Ночь наступала быстро. Температура упала ниже ста сорока, и Тим с Дианой почувствовали, как немеют их конечности. Ледяные вихри проносились мимо них, утесы трещали и грохотали. Через полчаса путники окончательно выбились из сил, и никакого подходящего купола так и не нашли.

В очередной раз оказавшись под защитой горного хребта, Диана остановилась и качнулась к Тиму.

– Бесполезно, – объявила она. – Лучше умереть здесь, чем бороться дальше. Больше я не могу.

Она опустилась на лед, и это спасло им жизни.

Тим склонился над супругой, и тут в том месте, где только что была его голова, просвистела птица. Ее блестящий клюв, словно молния, рассекал воздух. Бумажный змей! Визжа от ярости, птица заскользила назад, паря на крыльях безумного ветра.

– Видишь, это безнадежно, – пробормотала Диана.

Тим ошарашенно огляделся и тут неожиданно увидел вход в пещеру. Янг упоминал эти странные пещеры во льду. А иногда они встречались и в каменных утесах Проклятых гор. Эти туннели всегда были ориентированы на юг или на север. Янг считал, что это дома аборигенов, а входы расположены таким образом, чтобы их не засыпали льдинки. Но торговцы вскоре выяснили, что у аборигенов нет никаких домов.

– Мы пойдем туда! – закричал Тим.

Он помог Диане встать, и они поползли к пещере. Проход, напоминающий трубу, сузился, а потом внезапно стал шире и перешел в пещеру, наполненную паром. Пар предполагал более высокую температуру. Супруги стянули маски, а Тим достал ручной фонарик.

– Посмотри! – задохнулась Диана.

В странном помещении, одна стена которого была изо льда, другая – из скалы, что-то лежало на полу, что-то напоминающее резную колонну.

– Боже мой! – Тим был поражен. – Этот айсберг однажды предоставил кров аборигенам. Никогда не думал, что эти примитивные твари на такое способны.

– Возможно, аборигены тут не при чем, – заметила Диана. – Быть может, на Титане тысячи лет назад обитали более высокоразвитые существа. Тогда Сатурн был достаточно горячим, чтобы согреть их. А может, они до сих пор тут обитают?

Но самое неприятное, что ее предположение скоро подтвердилось.

– Узза, узза, узза, – произнес кто-то. Супруги повернулись и уставились на странное существо, показавшееся из ниши в стене. Лицо… Нет, скорее нечто хоботобразное, напоминающее огромного дождевого червя.

На конце хобота был полый клык или сосущий зуб, а чуть повыше на дрожащем стебельке покачивался леденисто-зеленый гипнотический глаз титанской острицы, впервые лицом к лицу столкнувшейся с человеком. Супруги уставились на ужасную тварь, а тем временем трубчатая тварь вползала в пещеру. Ее тело к концу становилось все тоньше, пока не стало толщиной с волосок.

– Узза, узза, узза, – произнесла тварь. Но странно было не это, а то, что люди поняли, словно их разум сам перевел звуки. – Сон, сон, сон, – повторила тварь много раз.

Тим схватился за револьвер… или хотел схватиться. Однако рука его замерла на полпути, а потом Тим остановился, словно окаменев. Он не мог пошевелиться под пристальным взглядом червя.

– Узза, узза, узза, – продолжала сонно гудеть тварь. – Узза, узза, узза, – этот звук монотонно отдавался в их ушах. Тим чувствовал себя сонным, истощенным борьбой с адом, царящим снаружи. – Узза, узза, узза, – почему бы ему не уснуть?

Сообразительная Диана спасла их. Она разбудила Тима.

– Мы спим, – пробормотала она. – Мы оба спим. Не знаю, как, но спим. Разве ты не замечаешь? Мы оба быстро засыпаем.

Тварь еще раз повторила:

– Узза, узза, – и сделала паузу, словно была озадачена.

– Повторяю, мы спим! – настаивала Диана.

– Узза! – прогудел червь.

Тварь безмолвно вытянула свое ужасное «лицо» к Диане. Неожиданно инстинктивно Тим продолжил прерванное движение. Он почувствовал холод пистолета даже через перчатку, а потом его оружие выплюнуло синее пламя.

Раздался громкий вопль. Червь, свернувшись, словно пружина, повернул свое окровавленное лицо к Диане. Не думая, Тим прыгнул на тварь. Его ноги со всего маха врезались в ее тело, запутались, и, чтобы сохранить равновесие Тиму пришлось упереться руками о стену. Но червь оказался очень слабым существом. Когда Тим восстановил равновесие, он был мертв и его тело оказалось разорвано на несколько частей.

– Ох! – задохнулась Диана, лицо ее стало белым, как мел. – Как… Как ужасно! Надо уходить отсюда… быстро уходить! – она заколебалась и, почувствовав слабость в ногах, опустилась на пол.

– Тварь мертва! – мрачно объявил Тим.

Он собрал обрывки червя и запихал его в дыру, откуда тот выполз. Потом очень осторожно посветил в эту дыру и быстро отпрянул.

– Тьфу! – дрожа, пробормотал он.

– Что, Тим? Что там?

– Там их целый выводок, – он взялся за обломанный конец колонны, а потом забил его в дыру. – По крайней мере колонна выпадет, если еще кто-то попытается заползти в пещеру, – пояснил он. – Мы будем настороже. Ди, останемся тут на какое-то время. Снаружи мы бы все равно погибли.

Его супруга натянуто улыбнулась.

– И в чем разница, Тим? Я бы предпочла замерзнуть, чем… чем погибнуть от «рук» этих существ.

Но через пять минут она уже спала.

Как только она уснула, Тим скользнул рукой в левый карман и вытащил одинокую огненную орхидею. Он чувствовал, как что-то сломалось, когда он ударился о стену. Теперь орхидея разбилась и лежала у него на ладони бесцветная, ничего не стоящая. Выходило так, что ничего у них не осталось. Ничего, зато они выжили, и еще кое-что…

Он поднял пару камешков с каменного пола, потом потер обломки драгоценности и растер остатки в порошок. Такой поступок полностью соответствовал его нынешнему настроению.

Несмотря на тяжесть на душе, Тим задремал. Проснувшись, он в первую очередь посмотрел на черную дыру, а затем заметил, что тусклый зеленоватый свет пробивается через ледяную стену. Рассвет. Последний рассвет перед затмением, и теперь, до того как снова стемнеет, они должны пересечь горный хребет. А ведь сегодня вечером должен перемениться ветер, и тогда исчезнет последняя надежда.

Он разбудил Диану. Она выглядела настолько устало, что на глаза Тима навернулись слезы жалости. Она ничего не сказала, когда муж предложил отправиться дальше, но все ее движения говорили о том, что она не верит в спасение. Он поднялся, чтобы проползти по трубе, а потом помочь Диане, когда она покачнулась, словно под ударом ветра.

– Тим! – завопила она. – Тим! Что это?

Тим резко обернулся. Диана показала на пол, где он спал. Там горела тысячи огоньков, подобных сверкающей радуге. Орхидеи пламени! Каждый крошечный осколочек той орхидеи, что разбилась, теперь превратился в драгоценный камень, они выросли, используя пыль на полу.

Некоторые были размером с оригинал, некоторые крошечные, не больше горошины, но все пылали огнем, все были бесценны. Штук пятьдесят, а то и все сто, если считать крошечные камни.

Тим и Диана собрали их. Тим объяснил супруге, откуда взялись камни. А потом собрал несколько каменных крошечных обломков скалы, завернув их в фольгу от шоколада.

– Проанализируем это, – пояснил он. – Возможно, мы сможем синтезировать их на Земле.

– Если мы когда-нибудь… – начала Диана, а потом замолчала. Пусть Тим порадуется своему открытию.

И она последовала за ним через нору в воющий ад Титана.

В этот день они познали весь ужас душ, осужденных на вечное пребывание в аду. Час за часом штурмовали они обледенелые склоны Проклятых гор. Воздух тут был более разреженным и холодным. Стрелка наручного термометра зашкалила, она была рассчитана только на минус сто пятьдесят градусов.

Ветер бил их, прижимал к склону, а горы гигантскими пиками поднимались впереди. И это был день. А какова же будет ночь среди пиков Проклятых гор?

Диана и без того находилась на грани изнеможения. Единственным их шансом было перебраться через гребень до того, как ветер изменится. Диана все время падала, но всякий раз поднималась и продолжала карабкаться. Тиму даже стало казаться, что им удастся спастись.

В миле от вершины, ветер сверхъестественным образом стих, наступил штиль, если можно так сказать, – получасовое лето Титана. Супруги, приложив все усилия, рванулись к хребту и бежали, пока кровь не застучала у них в ушах. И в тысяче футах до вершины они оказались на ледяной полке. Они слышали, как где-то далеко, завывая, поднимается ветер.

Тим остановился, все усилия оказались бесполезны. Он бросил лишь один прощальный взгляд на дикое великолепие пейзажа Титана, а потом наклонился к Диане.

– До свидания, отважная моя, – пробормотал он. – Думаю, ты любила меня больше, чем я того заслуживал.

Тогда с триумфальным воем ветер обрушился вниз с пиков, сталкивая их с утесов вниз в темноту.

Именно этой ночью Тим осознал правду. Он был жестоким, оцепеневшим, разбитым, но живым. Диана находилась рядом. В итоге они оказались в чашеобразной впадине, полной ледяных кристаллов.

Тим склонился над супругой. При таком ревущем ветре он не мог говорить, но она по-крайней мере была жива. Тогда он сделал единственную возможную вещь. Он взял ее за запястье и стал пробираться вперед, против ветра, таща за собой.

В четверти мили виднелась вершина. Он преодолел дюжину футов, но ветер отшвырнул его назад в углубление. Однако, прилагая все свои силы, не сознавая ничего, он тащил, тянул, катил перед собой тело Дианы.

Он так никогда и не узнал, сколько времени продлилось это безумие. Ветер все еще налетал с огромной яростью, но Тим с упрямством перетащил Диану через вершину горного хребта и застыл, безумными глазами глядя на долину внизу, где мерцали огни Нивии – города Снега.

Какое-то время он стоял, цепляясь за камни, а потом осознание реальности вернулось к нему. Диана, любимая, храбрая Диана умирала, или, возможно, уже была мертва. Упорно, не останавливаясь, он, борясь со встречным ветром, потащил ее вниз. Потом наступил провал памяти, а потом неожиданно он пришел в себя возле металлической двери. Он постучал, и та открылась.

Тим так и не смог уснуть. Сперва он должен был узнать правду о Диане, поэтому он последовал за правительственным чиновником через темный коридор к зданию, которое служило в Нивии госпиталем. Огненные орхидеи были проверены, убраны в безопасное хранилище. Воровство в Нивии было невозможно. В городе насчитывалось всего пятьдесят обитателей, и вору некуда было бы скрыться.

Доктор уже снял с Дианы резиновый костюм и сгибал и разгибал ее обнаженные руки и ноги.

– Ничего не сломано, – объявил он Тиму. – Только шок, истощение, полдюжины обморожений и синяков. Сотня ушибов, или более того.

– И это все? – выдохнул Тим. – Вы уверены, это все?

– …А что, недостаточно? – удивился доктор.

– Но она будет жить?

– Она придет в себя через полчаса, и вы сможете поговорить, – в его тоне чувствовалось восхищение. – Не понимаю, как вам это удалось. Это будет легенда. Я слышал, вы разбогатели, – с завистью добавил он. – Хорошо, думаю, вы это заслужили.

Голландская ракета «Аардкин» – пассажиры и груз из Миддлберга – выпустила тормозные подушки и нырнула к туманной и затянутой облаками Земле, лежащей внизу на расстоянии двенадцати тысяч миль. Последний этап путешествия на Венеру выдался очень щекотливым. Все большие, по форме напоминающие сигары ракеты очень плохо маневрировали в сильном гравитационном поле. А капитан Питер Тен Эйк не имел никакого желания садиться в Центральной Европе или посреди Атлантического океана. Он хотел посадить корабль в Зеландии.

Но когда «Аардкин» очутился в верхних слоях атмосферы, справа появилась очень странная конструкция. Она находилась всего в четверти мили от судна, и ее отлично было видно с капитанского мостика.

– Дондер! – позвал капитан Тен Эйк.

Одновременно динамик рядом с ним объявил:

– Отключите реактивные двигатели.

– Черт побери! – воскликнул капитан. – Проклятье!

Другие эпитеты были слишком выразительны для этого рассказа.

Странное сооружение приближалось. Теперь можно было разглядеть детали – это оказался сверкающий космический корабль. Но он нисколько не напоминал узкий цилиндрический «Аардкин». Он не походил ни на один корабль, бороздящий просторы Солнечной системы.

Это был треугольник из труб, из каждого угла которого поднимались и соединялись на вершине пустотелой фигуры толстые фермы. Издали это сооружение выглядело как каркас тетраэдра, и из его вершины вниз рвалось синее мощное веретенообразное атомное пламя. При сближении стало ясно: странное судно – карлик в сравнении с гигантским грузовым судном. Размером оно было около сотни футов, не более одной восьмой длины «Аардкина».

Снова заговорила рация. Без сомнения, сообщение исходило от незнакомца:

– Отключите двигатели! – повторил металлический голос. – Отключите двигатели, или мы столкнемся.

Капитан Тен Эйк что-то пробормотал с тяжелым вздохом. Он не имел никакого желания сталкиваться с этим пиратом и произнес приказ в микрофон внутренней связи, а потом рев реактивных двигателей стих. Громыхающий фрахтовщик не обладал особой маневренностью, но опасность столкновения миновала.

Как только реактивные двигатели прекратили работать, наступила невесомость, так как они находились в свободном падении. Но падение с высоты двенадцати тысяч миль занимает значительное время. Снова вздохнув, Тен Эйк приказал включить напольные магниты, и флегматично ждал дальнейших инструкций. Он был совершенно спокоен, потому что груз его был застрахован, и «Перевозки Бойда» могли позволить себе выплатить компенсацию. Кроме того, «Перевозки» были английским предприятием. Тен Эйк никогда не стал бы рисковать кораблем с припиской к Нидерландам. Никогда добрый нидерландский капитан не станет спасать английскую страховую компанию от потерь.

Дверь на мостик открылась. Появился Хавкинс, первый помощник:

– Что происходит? – пронзительно прокричал он.

– Пришлось отключить двигатели… – капитан показал на сверкающую конструкцию по левому борту корабля.

– Рыжая Пери! Проклятый пират!

На это капитан Тен Еуск ничего не сказал. Но его бледно-синие глаза уставились на корпус нападавшего, где была намалевана странная фигура – алый крылатый чертик. Не было нужды идентифицировать пирата. Судно такой конструкции было единственным в своем роде, другой такой корабль не бороздил космос.

Голос прозвучал снова:

– Откройте шлюзовой люк.

Тен Эйк отдал приказ и широким шагом направился встречать нежданных гостей. Он слышал глухой стук стыковки, звук удара и слабый скрип магнитов, впившихся в корпус грузовоза. Потом раздался стук во внутренний люк шлюза. Капитан приказал открыть шлюз, и сказал он это совершенно спокойным голосом. Он снова подумал о страховой компании.

Большая часть пассажиров «Аардкина» столпилась в проходе. Отключение реактивных двигателей, звук голоса Хавкинса из операционного зала, когда тот беспомощно обратился за помощью ко всем собравшимся, и блестящий треугольник «Рыжей Пери» не оставляли сомнений в смысле происходящих событий.

Замок щелкнул, открывая вход в ребристый, отделанный резиной шлюз. Показались фигуры в потрепанных космических скафандрах. Все они были вооружены автоматическими и газовыми пистолетами и выглядели угрожающе.

Не нужно было ничего говорить. Десяток пиратов решительным шагом направился на корму, а один, со стройной фигурой, остался охранять шлюз. Через пять минут они пошли назад, таща с собой все ценное, что нашли. Они двигались замедленно: сказывались инерция плюс полное отсутствие силы тяжести. Со стороны могло показаться, что они подводные пловцы.

Тен Эйк наблюдал, как в шлюзе исчезли контейнеры стручков зикстчила, сопоставимых по ценности с алмазами. За ними последовало семнадцать ящиков со слитками венерианского серебра. Бормоча себе под нос ругательства, он наблюдал, как мимо пронесли шкатулку изумрудов с шахт на Голландских Альпах Венеры, и, чертыхнувшись, задал себе вопрос: как грабители сумели вскрыть сейф «Аардкина» без газового резака и взрывчатки.

Заглянув в каюту эконома, он увидел странное отверстие с неровными краями в большой стальной коробке сейфа, который выглядел так, словно проржавел и сам собой развалился, а не был взломан каким-то хитроумным образом.

Потом флибустьеры безмолвно отступили на свой корабль, ничем не досаждая ни офицерам, ни команде, ни пассажирам.

Кроме разве что одного. Среди наблюдавших за происходящим находился Фрэнк Кин – молодой американский радиолог и физик, который возвращался со станции на пике Патрика в Горах Вечности, он занимался анализом физических процессов на Солнце. Кин слишком близко подошел к воздушному люку и теперь, наблюдая «отступление» пиратов, уставился на одного из них, словно пытаясь заглянуть под щиток шлема.

– Ого! – пробормотал он. – Кажется, рыжий?

Часовой ничего не сказал, только поднял руку в железной перчатке. А потом большим и указательным пальцем ткнул в загорелый нос Кина, оттолкнув его назад, в толпу. Он его пальцев на лице молодого ученого остались кровавые следы.

Кин аж всхлипнул от боли.

– Ладно, парень, – пробормотал ученый. – Когда-нибудь мы еще встретимся.

И тут часовой заговорил. Голос его звенел, эхом отражаясь от внутренней поверхности шлема:

– Когда это случится, постарайся, чтобы тебя оказалось как минимум двое.

А потом часовой «отступил» следом за остальными. Внешний люк со щелчком закрылся. Магнитные захваты отключились. И «Рыжая Пери», подобно ласточке, со скоростью кометы упорхнула в черную бездну.

Под ухом у Кина прозвучал голос капитана Тена Эйка:

– Какое судно! Господин Кин, как считаете: разве можно не любоваться этой «Рыжей Пери»?

Капитан все еще бормотал нечто восторженное в адрес корабля пиратов, трудолюбиво прокладывая новый курс для своего корабля. Через час появилась небольшая тупорылая ракета Лиги, вызванная сигналом Хавкинса. И тогда капитан был вынужден информировать офицеров патрульной службы о том, что корабль пиратов давно все досягаемости.

– Если бы ваше неповоротливое корыто летало чуть быстрее, такого бы не случилось… – проворчал патрульный офицер.

Через год Фрэнк Кин почти полностью забыл о «Рыжей Пери» и пирате с огненной шевелюрой, хотя иногда слышал об известном пирате и вспоминал случившееся. В конце концов эти разбойники уже лет пятнадцать грабили космические трассы, не захватывая корабли, и стали чем-то вроде легенды – настоящими героями. Газеты и радио почти ежедневно вспоминали о них, и капитана «Рыжей Пери» обвиняли во множестве преступлений, хотя к части их, выполненных с меньшей отвагой, он не имел никакого отношения.

Расположение логова «Рыжей Пери» так и оставалось тайной, хотя корабли Лиги обшаривали астероиды, обратную сторону пустынной Луны и даже крошечные спутники Марса. Пират же действовал неизменно быстро, нанося удар, когда его жертва входила в гравитационное поле какой-нибудь из планет. Он появлялся и исчезал, оставаясь невредимым.

Однако у Фрэнка Кина не было времени для изучения подвигов известного флибустьера. Он и его компаньон пятидесятипятилетний Соломон Нестор из Смитсоновского, находились там, где кроме них побывало всего несколько человек, и пребывали в весьма затруднительном положении. Им пришлось направить свою ракету «Лимбо» к черному диску Плутона, и это им совершенно не нравилось.

– Сообщаю, что мы должны посадить корабль, – прорычал Кин. – Иначе я не дам этой ржавой жестянке ни единого шанса. А потом придется заняться ремонтом. Мы даже не сможем использовать реактивные двигатели, если вы, конечно, не желаете летать по кругу.

Старый Соломон был настоящим чудом в том, что касалось жесткой радиации, химии звезд и астрофизики, но едва ли мог считаться приличным инженером.

– Не понимаю, почему мы не можем лететь зигзагами…

– Увы! Я же объяснял вам, почему. Разве зря я потратил пять часов, чтобы рассчитать маршрут до ближайшего населенного места? Это Титан, спутник Сатурна. Он всего в миллиарде миль отсюда. Я говорю всего в миллиарде, но при той скорости, на которой мы могли бы лететь, выписывая зигзаги, нам потребовалось бы четыре года и три месяца, чтобы туда добраться. А у нас продовольствия всего на три месяца. Чем бы мы питались эти четыре года? Атомной энергией?

– Но что нам делать на Плутоне? – засомневался старый Нестор. – Почему у нас на борту нет запасных рулевых сопел?

– Им неоткуда взяться, – с отвращением пробормотал Кин. – А вот что мы сможем сделать, так это попытаться отыскать природные залежи какого-нибудь стойкого металла – платины, иридия или вольфрама. А может, найдем еще какой-нибудь металл, который плавится только при очень высоких температурах. Потому что иначе нам отсюда не улететь.

– Если здесь и есть вольфрам, – неуверенно, но с надеждой в голосе начал старик, уставившись вниз в черную пустоту, – то Хервей доложил бы об этом, да и Каспари такую находку не пропустил бы. Но там нет никакой атмосферы, все, что есть на поверхности, скорее всего, жидкий или твердый гелий. Сам же Плутон в диаметре около десяти тысяч миль. Гравитация на поверхности 1,2 земной, а альбедо…

– Мне это не интересно, – проворчал Кин, а потом более мягко добавил. – Послушайте, Соломон, мне в самом деле искренне жаль. Я обрушился на вас, потому что эта неисправность меня достала. И я надеюсь, что, когда мы вернемся, кто-то за все это ответит. За те деньги, что заплатил институт, они должны были поставить нам рабочее оборудование, – он посмотрел вниз через иллюминатор по левому борту. – Планета приближается.

Встряхнуло, а потом вой реактивного двигателя стих. «Лимбо» замер. Снаружи столб пыли заволок все иллюминаторы, а потом быстро рассеялся – взлетевший к небу песок моментально осел в вакууме, окружающем судно.

Кин вскочил на ноги.

– Пойдемте, – объявил он, повернувшись к скафандру, висевшему на крюке. – Не стоит напрасно тратить время. Нам надо оглядеться, – он залез в скафандр, отметив, что на этой черной планете тот стал много тяжелее. Тяготение Плутона добавило лишних тридцать шесть футов к его ста восьмидесяти земным.

– Мы не возьмем никакого оружия? – удивился Нестор.

– Оружие? Зачем? Это планета пуста точно так же, как мозг того урода, который проверял наши двигатели. Как может существовать органическая жизнь в вакууме при температуре всего в десять градусов выше абсолютного нуля? – он потянул внутреннюю дверь воздушного шлюза. – Отлично, – продолжал он, и голос его гулко прозвучал из-под шлема. – Будем считать, что здесь тоже побывала смитсоновская экспедиция для определения интенсивности космического излучения в межпланетном пространстве. Мы еще снимем все данные, только сначала нужно определить, каким способом мы доставим эти данные домой, – рывком он распахнул внешнюю дверь и шагнул на черную поверхность Плутона.

Насколько Кин знал, он стал четвертым человеком, а Нестор, соответственно, пятым, кто ступил на поверхность черной планеты. Первым, конечно, был Аткинс, если верить его рассказам и фотографиям. Вторым – бесстрашный Хервей, а третьим – Каспари. На этой далекой пограничной планете Солнечной системы полдень был едва ли более ярким, чем полнолуние на Земле, а из-за странной черной поверхности Плутона и его низкого альбедо мир вокруг казался еще темнее.

Но Кин хорошо видел конуры фантастических гор, возвышавшихся за равниной, на которой опустился «Лимбо». Бессчетные невысокие утесы и расселины, не знакомые ни с порывами ветра, ни с потоками воды, поднимались много ближе. А прямо перед ним сверкало нечто белое, сильно напоминающее снег. Только вот Кин отлично знал, что никакой это не снег, а замороженная атмосфера. На такой белый участок Кин не рискнул бы ступить, потому что там он мог получить обморожение несмотря на скафандр – замороженный воздух впитывал тепло много лучше, чем скалистая почва.

Над головой Кина сверкали звезды галактик, точно так же, как сверкали бы они, находись он на благоприятной для жизни зеленой планете на два миллиарда миль ближе к Солнцу. Что такое два миллиарда миль по сравнению с расстоянием до звезд? Пейзаж вокруг выглядел пустынным, черным и суровым. Это был Плутон – планета на самом краю солнечной системы.

Оба астронавта печально уставились на далекий хребет, у подножия которого что-то слабо поблескивало. Это мог быть природный выход жилы металла. Странно, но они слышали собственные шаги – их скафандры отлично проводили звуки. Но если не считать этих звуков, в мире стояла зловещая тишина. Астронавты не разговаривали, так как их скафандры, предназначенные лишь для ремонта корабля в чрезвычайных ситуациях, не были снабжены радио, и для того чтобы что-то сказать так, чтобы тебя услышали, нужно было как минимум коснуться рукой костюма своего спутника – по такому материальному мосту звук распространялся достаточно легко.

Оказавшись неподалеку от хребта, Кин остановился, рассматривая сверкающие в звездном свете жилы. Потом он положил руку на плечо Нестора:

– Пирит[11], – проворчал он. – Придется идти дальше.

Он повернул направо, тяжело шагая, так как весил почти на шестьдесят футов больше, чем на Земле. «Конечно, старый Соломон долго не выдержит», – размышлял Кин. И эта мысль заставила его еще больше нахмуриться. Каспари сообщил, что на планете полным-полно тяжелых металлов, так что им не нужно будет долго искать.

Неожиданно Кин остановился. Камень скользнул прочь от него по скалистой поверхности. Сигнал?

Кин повернулся и увидел, что Нестор отчаянно жестикулирует. Повернувшись, Кин поспешил к нему, карабкаясь через скалы с такой поспешностью, что вскоре начал задыхаться. Визор его запотел. Наконец он коснулся руки старика.

– Что такое? – спросил он. – Вы нашли металл?

– Металл? Нет, конечно, – однако в голосе Нестора слышались торжествующие нотки. – Но ведь ты говорил, что на Плутоне нет никакой органической жизни? А что относительно неорганической? Посмотри-ка туда!

Кин посмотрел. В узкой то ли пропасти, то ли расселине горного хребта что-то перемещалось. На мгновение Кину показалось, что это ручей. Но на Плутоне не могло существовать жидкой воды! Он присмотрелся повнимательнее. Кристаллы! Море кристаллов, которые в сумеречном освещении казались серо-белыми. Они ползли, словно участвовали в медленном параде.

– Будь я проклят! – пробормотал он. – У Каспари нет об этом ни слова.

– И помни, поверхность Плутона на тридцать шесть процентов больше, чем поверхность Земли. Исследовалась же, дай бог, десятитысячная часть этого пространства, а то и меньше. Но наша задача не заниматься исследованиями, а починить ракету. И если Аткинс…

– Понял я, понял, – нетерпеливо перебил его Кин. – Однако эти твари не из вольфрама и не из платины. Давайте-ка поторопимся, – но вместо того чтобы отправиться дальше, он стоял и смотрел на слабо мерцающую ползущую массу. В тишине он слышал очень тихий шорох, треск и шепот, который передавался ему через скалу, на которой он стоял. – Интересно, что заставляет их двигаться? – поинтересовался он. – Они ведь и в самом деле живые?

– Живые? Не знаю. Эти штуки просто похожи на кристаллы, а кристаллы ближе всего к тому, что мы понимаем под неорганической жизнью. Они ведь питаются, растут…

– Но они не живые!

Однако старый Соломон Нестор, похоже, оседлал своего любимого конька:

– Хорошо, – в его голосе зазвучали профессорские нотки. – Тогда сначала определим, что такое критерий жизни? Это движение? Нет. Иначе разумными нужно было бы считать ветер, воду, огонь. Способность расти? Нет. Поскольку огонь растет точно так же, как кристаллы. Воспроизводство? Снова нет. И огонь, и кристаллы воспроизводят себя, если под рукой существуют питательные материалы. Тогда что делает мертвую материю живой?

– Я вас об этом и спрашиваю? – фыркнул Кин.

– А я в свою очередь отвечаю, что существует один, возможно, два критерия. Живые существа выказывают реакцию на раздражение. А второе, быть может, еще более важное: они могут адаптироваться.

– То есть?

– Задумайся, – продолжал Нестор. – Огонь движется, растет, питается и воспроизводит себя, так? Но он не бежит от воды. Он не выказывает раздражение в присутствии воды, хотя она для него – чистый яд. Любое живое существо, которое сталкивается с чем-то ядовитым, или отступает, или делает попытку отбросить подальше ядовитую вещь. Оно или вырабатывает антитела, или начинает болеть. Иногда оно умирает, но в любом случае пробует выжить. Огонь никогда этого не делает… Что же касается адаптации. Разве огонь делает попытки преднамеренно дотянуться до своей пищи? Разве он бежит от своих врагов? Однако это делает даже самая примитивная форма жизни. Даже самая примитивная амеба пытается адаптироваться.

Кин повнимательнее присмотрелся к вялому прозрачному потоку кристаллов, который постепенно заливал черную равнину у его ног. Он склонился над ним, и неожиданно осознал факт, которого ранее не осознавал.

– Послушайте, – начал он, коснувшись руки старого Соломона. – Это без сомнения организмы. Это не отдельные кристаллы, а некая единая масса.

Так и было. Кристаллы, шелестя, двигались. Они сверкали и размером были от ногтя большого пальца до небольшой собаки. Медленно перемещаясь, кристаллы потрескивали и шуршали, словно чешуйки на животе гигантской змеи, но много громче. Кин ударил по ближайшему из кристаллов, и тот взорвался в голубой вспышке высвободившегося статического электричества. Однако общая масса кристаллов, казалось, не заметила потери и продолжала движение.

– Они никак не реагируют, – воскликнул Кин.

– Лучше сюда взгляни! – воскликнул Нестор. – Похоже, они все-таки заметили тебя.

Он потянул Кина, заставив того отойти на несколько шагов, а потом ткнул рукой в какое-то образование, напоминающее кусок синеватой замороженной глины. Скорее всего, этот камень образовался, когда на Плутоне еще были вода и газообразный воздух, так как явно подвергся воздействую коррозии, размалывавшей камни в порошок. Кристаллическая масса застыла перед этим фрагментом, и на глазах изумленных людей из общей массы вытянулись серые кристаллы, словно часть общей массы изнутри неожиданно подернулась морозным инеем.

– Поедатели алюминия! – завопил Нестор. Кристаллы-квасцы. Они питаются глиной!

Однако Кин повел себя много спокойнее, чем старый Соломон, потому как был человеком много практичнее.

– Отлично! – объявил он. – Однако у нас нет времени тут торчать. Нам нужен металл. Очень нужен! Вы отправляйтесь к горному хребту, а я перейду…

Неожиданно он замолчал, с удивлением глядя на свою ногу, которой разрушил кристалл. По поверхности сапога скафандра расползались крошечные искрящиеся точки.

Если скафандр потеряет герметичность, он умрет – генератор кислорода не мог восполнить сильной утечки. Кин склонился, пытаясь очистить ногу от поедателей алюминия, но вскоре заметил, что «инфекция» распространилась и на перчатки. В то время как Нестор беспомощно перетаптывался у него за спиной, Кин стал оттирать руки песком, на котором стоял.

Казалось, это сработало. Ему удалось растереть в пыль кристаллы на руке, и он занялся ногой. Потом он долго и внимательно осматривал свою ногу. Металлическая поверхность скафандра выглядела поцарапанной, но нигде не было ни одной дырочки, не осталось ни одного кристалла.

Наконец он, покачиваясь, разогнулся и предупреждающе вытянул руку в сторону Нестора.

– Держитесь от них подальше! – задыхаясь, прокричал он. – Они едят…

Но Кин так и не закончил предложение, потому что кто-то заговорил, коснувшись его спины. Голос был металлическим, щелкающим:

– Стойте спокойно… Вы, оба!

– Что это, черт возьми! – вырвалось у Кина. Он повернул голову, внутри шлема, пытаясь разглядеть, что происходит. За спиной его стояло пять… нет, шесть фигур в синих металлических скафандрах. Они, должно быть, незаметно подобрались к астронавтам, пока Кин пытался избавиться от кристаллов. На мгновение он сильно удивился и даже испугался, решив, что столкнулся с таинственными, до сих пор неведомыми обитателями черной планеты. Но с первого же взгляда понял, что перед ним люди. За щитками шлемов он разглядел человеческие лица, да и голос принадлежал человеку.

Кин не знал, что предпринять.

– Послушайте, – наконец заговорил он. – Мы вас не трогали. Все, что нам нужно, так это немного тугоплавкого металла, чтобы отремонтировать наш…

– Двигай! – фыркнул незнакомец, чей голос передавался через ствол какого-то оружия, прижатый к спине Кина. – И помни, что я склонен скорее убить вас… Так что лучше не сопротивляйся. Двигай, давай!

Кин заколебался. Хотя что он мог сделать? У тех, кто взял их в плен, было автоматическое оружие. Он тяжело топал, то и дело чувствуя толчки в спину. Соломон Нестор едва шел, с трудом поднимая ноги от усталости. Потом старик коснулся его руки.

– Что происходит? – с дрожью в голосе спросил старик.

– А я откуда знаю! – фыркнул Кин.

– Заткнитесь! – рявкнул голос конвоира за спиной Кина.

Они прошли мимо смутно вырисовывающегося корпуса «Лимбо»… отошли от него футов на пятьсот… на тысячу. Вскоре прямо перед ними встала другая стена кратера, в котором они приземлились – высокие черные утесы самых фантастических форм. Неожиданно Кин заметил, что один из маленьких утесов больше напоминает скелет – пирамидальную структуру из гигантских металлических труб.

– «Рыжая Пери»! – задохнулся Кин. – «Рыжая Пери»!

– Конечно. И что в этом удивительного? – прозвучал спокойный насмешливый голос. – Нашли то, что высматривали, не так ли?

Кин ничего не ответил. Появление пиратского корабля поразило его. Никто и не подозревал, что быстрый пиратский лайнер устроит себе базу на черной планете. Но как даже самое проворное судно могло охотиться на пассажирские лайнеры в атмосфере внутренних планет, базируясь на далеком Плутоне, ведь их разделяло как минимум два миллиарда миль пустоты.

Насколько Кину было известно, если конечно Аткинс не лгал, только два судна кроме их «Лимбо» забирались так далеко от центра солнечной системы, и он отлично знал, каких усилий стоили эти путешествия. В голове Кина эхом звучали слова капитана Тена Эйка, которые он слышал полтора года назад. «Что за корабль! – прошептал тогда капитан. – Боже, что за корабль!»

Когда они обошли «Красную Пери» перед ними в стене утеса открылась пещера. Из нее лился желтый свет, и Кин мельком взглянул на флуоресцентные лампы под потолком. Конвоир толкнул Кина в сторону входа, и шлем пленника неожиданно начал запотевать. Это в свою очередь предполагало, что внутри пещеры тепло и есть воздух, хотя Кин не видел никакого воздушного шлюза, не слышал звука работы насосов. Он подавил желание протереть шлем рукой в металлической перчатке, отлично понимая, что влагу ему, таким образом, не убрать.

Вновь раздался голос. Он звучал по-прежнему насмешливо, но чуть мягче:

– Можете снять шлемы. Тут есть воздух.

Кин так и сделал. А потом уставился на фигуры, окружающие его и Нестора. Некоторые из пиратов все еще были в шлемах, другие уже начали снимать свои космические костюмы. Перед ним стоял человек ниже остальных. Это он окликнул рыжеволосого пирата на «Аардкине». Коротышка стянул тяжелый шлем.

И тут Кин задохнулся и переменился в лице: коротышка оказался женщиной. Женщиной? Скорее, девушкой, потому как ей никак не было больше семнадцати. Но Кин задохнулся не столько от удивления, сколько от восхищения.

Волосы незнакомки были рыжими, если, конечно, можно назвать рыжим прекрасный изысканный оттенок – нечто среднее между медью и красным деревом. Глаза у девушки были ярко-зелеными, кожа шелковистой, мягкой и бледной, как у человека, который почти не бывает на солнце и загорает лишь в свете флуоресцентных ламп.

Она позволила громоздкому металлическому костюму упасть к ее ногам, и шагнула из него, неожиданно оказавшись во вполне цивилизованном костюме. На незнакомке были рубашка, шорты и изящные шнурованные котурны[12], какие обычно носят, одевая скафандр. У нее была великолепная фигура. Даже старый Нестор уставился на нее, выпучив бледные водянистые глаза. Незнакомка выглядела стройной, грациозной, и в то же время крепкой, несмотря на стройность – видимо, результат продолжительной жизни на Плутоне.

– Снимайте ваши костюмы, – ледяным тоном приказала незнакомка, и пленники подчинились. – Марко, запри их вместе с остальными.

Высокий мрачный тип забрал их одежду.

– Да, командир, – кивнул он и, забрав у девушки ключ, направился в глубь пещеры.

– Командир? – удивился Кин. – Так вы и есть Рыжая Пери!

Она обожгла Кина уничижительным взглядом зеленых глаз. Потом внимательно оглядела его. У Кина была неплохая фигура, еще в университете он много времени занимался плаванием.

– Вы… – неопределенно протянула она. – Я видела вас прежде.

– У вас хорошая память, – проворчал Кин. – Я был на «Аардкине».

Она наградила его быстрым удивленным взглядом.

– Да. Твой шрам на носу оттуда? – Она еще раз внимательно посмотрела на него. – Боюсь, что не помню.

Пираты появились из длинного коридора, ведущего в глубь пещеры, удостоив Кина и Нестора всего лишь любопытными взглядами. Двое из них были мужчинами, третий – бледной симпатичной девушкой с льняными волосами. Рыжая Пери посмотрела им вслед, а потом уселась на большом валуне у стены.

– Закурить, Эльза, – приказала она, и бледная девушка протянула сигарету.

Аромат табака вызвал у Кина нестерпимое желание затянуться, так как подобное на борту космического корабля было невозможно – воздух был буквально на вес золота. Последний раз он курил в холодном городке Нивия на Титане.

– А мне можно? – поинтересовался он.

Взгляд зеленых глаз предводительницы пиратов был красноречив.

– Нет! – резко объявила Рыжая Пери.

– Ладно… А почему, собственно? – разозлился Кин.

– Не думаю, что вы успеете докурить сигарету. Ваша жизнь оборвется много раньше. К тому же наши ресурсы ограничены.

– Ага… Ограничены тем, что вы находите на ограбленных грузовых судах! – фыркнул он.

– Да, – согласилась она и дыхнула дымом в его сторону. – Я расскажу вам, что собираюсь делать. Устрою торги. Сигарета за информацию о том, как вы нас здесь выследили…

– «Выследили»? – озадаченно повторил он.

– Да, выследили. С моей стороны это очень щедрое предложение. Я же могу приказать пытать вас, пока вы не расскажите правду.

Заглянув в ее прекрасные сверкающие зеленые глаза, Кин понял – девушка не шутит.

– Но мы вас не выслеживали…

– Подозреваю, что вы прибыли на Плутон, высматривая, чем бы тут поживиться, – парировала она. – Или искали место, где бы самим разбить лагерь? Я права?

Он вспыхнул от ее холодного равнодушия.

– Мы попали сюда случайно, – проворчал он. – Один из наших двигателей на корме поврежден – расплавился. Не верите – сходите, посмотрите.

– Реактивные двигатели не плавятся сами по себе, – холодно возразила Рыжая Пери. – Так или иначе… Что вы делали неподалеку от Плутона? Много миллионов квадратных миль… а вы выбрали именно нашу долину. Хорошо, врать-то вы не умеете, так что умирать будете в муках… А вот если скажите правду, ваша смерть будет безболезненной.

– Вот только дело в том, что я говорю правду! – сверкая глазами, проворчал он. – Верите вы в это или нет, но мы приземлились в этой долине совершенно случайно. Мы экспедиция Смитсонского института, занимаемся изучением комических излучений. Можете проверить наши документы.

– Хорошая маскировка для секретной службы, – продолжала глумиться пиратка. – Вы могли получить любые правительственные бумаги. Ведь так?

– Маскировка! Послушайте, если бы мы охотились на «Рыжую Пери», разве мы прибыли бы сюда вооруженные интерферометрами, электроскопами, поляроскопами и летающими болометрами? Обыщите наш корабль, и найдите там хоть одну пушку… на всем судне один автоматический пистолет. И я скажу вам, где он. Он в правом ящике моего навигаторского стола. И приземлились мы тут только потому, что Плутон был ближайшей планетой от того места, где мы потеряли наш двигатель… и все это… правда!

Но взгляд Рыжей Пери остался недоверчивым.

– Не вижу никакого различия, – глубокомысленно произнесла она. – Если ты говоришь правду, то вы очень неудачная экспедиция. Отпустить я вас не могу, а держать здесь нет никакой возможности. Поэтому все складывается так… в общем, вам придется умереть, – она выдержала многозначительную паузу. – Как вас зовут?

– Это профессор Смитсоновского института, Соломон Нестор, – объявил Кин. – А я Фрэнк Кин, инженер, занимаюсь радиацией.

Взгляд зеленых глаз пиратки переметнулся на старика.

– Я слышала о Соломоне Несторе, – медленно проговорила она. – Мне, конечно, не хотелось бы убивать его, но, похоже, другого варианта не существует, – она вновь повернулась к Кину. – А у тебя на этот счет есть какие-нибудь мысли?

– Вы могли бы взять с нас слово о том, что мы станем молчать, – пробормотал он.

Она рассмеялась.

– Рыжая Пери никому не верит на слово, – парировала она. – Тем не менее вы собираетесь дать мне слово?

Их взгляды встретились, и почти полминуты Кин молча смотрел ей в глаза.

– Нет, – наконец ответил он. – Когда я покидал Смитсоновский институт, то, как и все остальные исследователи, поклялся поддерживать букву закона даже в самых дальних уголках солнечной системы. Возможно, многие из нас относятся к этой клятве формально. Знаю, что некоторые разбогатели, проводя исследования за счет института. Но я держу свое слово.

Рыжая Пери снова рассмеялась.

– Да это и не важно, – с легкомысленной легкостью произнесла она. – Я не доверила бы никому своей безопасности. Однако вопрос, что с вами делать, все еще актуален, – она коварно улыбнулась, намекая, что решение ее непреклонно. – Хотите умереть сразу или хотите подождать, помучиться, пока мы проверяем вашу историю. А убить вас придется так или иначе. Не вижу никакой альтернативы.

– Мы подождем, – бесстрастно заметил Кин.

– Очень хорошо, – она щелчком выбросила окурок и объявила. – Еще одну, Эльза.

Кин взглянул на желтоволосую девушку, которая протянула зажигалку, давая предводительнице пиратов закурить. В манерах блондинки было что-то недружелюбное, словно она боролась, чтобы подавить ненависть, скрытую вражду.

– Ладно, – объявила зеленоглазая предводительница пиратов. – А пока запру вас где-нибудь.

– Подождите, – остановил ее Кин. – Вы не могли бы ответить на пару вопросов?

Она только плечами пожала.

– Может быть.

– Вы в самом деле та самая Рыжая Пери?

– Ну да, – улыбнулась она. – А почему ты об этом спрашиваешь?

– Тогда вы должны были родиться на манер Лао-цзы в возрасте восьмидесяти лет[13]. Эти набеги происходят уже лет пятнадцать, а вам не больше семнадцати. Или вы начали пиратствовать в возрасте двух лет?

– Мне девятнадцать, – прохладно объявила она.

– Тогда вы начали в четыре…

– Не бери в голову. Еще вопросы есть?

– Да. А кто сконструировал ваш корабль?

– Был один очень умный конструктор, – сказала она, и затем задумчиво повторила. – Очень умный…

– Точно… был… – сердито проговорил Кин.

– Точно… был… Еще что-то спросить хотите?

– Вы не ответили ни на один вопрос, – проворчал он. – Но есть еще один… Как вы думаете, что произойдет, когда «Лимбо» в положенный срок не прибудет в Нивию? Разве вы не знаете, что правительство отправит корабль на наши поиски? И разве вы не понимаете, что первоначально нас станут искать на Плутоне? Наш корабль найдут, и что тогда вы станете делать?

Рыжая Пери рассмеялась.

– Паршивый блеф, – проговорила она. – Титан на четверти пути между Землей и Плутоном, следующее противостояние через пятьдесят лет, и единственное время, когда ваши неуклюжие ракеты доберутся сюда… при противостоянии. Вы должны это знать… И пройдет еще много времени, прежде чем все поймут, что вы потерялись. И дальше, если они пошлют поисковую партию, то как они узнают, где вас искать? Вслепую?

– По радио! – проворчал Кин.

– Да? А на вашем «Лимбо» есть хороший передатчик? – вежливо спросила она.

Он застонал и словно сдулся. Конечно, в экспедиционной ракете не имелось мощного передатчика, все свободное место было занято топливом, продовольствием и необходимым оборудованием. Кроме того, как можно было использовать радио на бескрайних космически просторах? Ведь самое ближнее поселение людей – Нивия на Титане – находилось в сотнях миллионов миль, так что ни один луч даже самого мощного передатчика не мог достичь его.

Рыжая Пери отлично знала, насколько безнадежны поиски Кина и Нестора. Они будут брошены, названы мучениками от науки, к искреннему сожалению многих экспериментаторов, которые ожидали результатов их исследований, а потом забыты.

– Все вопросы? – поинтересовалась огненновласая красавица.

Кин пожал плечами, но тут неожиданно заговорил старый Соломон Нестер.

– А вот вход… – заговорил он ни к селу ни к городу. – Как вы удерживаете тут воздух?

Кин повернулся и в изумлении посмотрел в сторону входа. И в самом деле, вход в пещеру оставался открытым, без всякого стекла. Он отлично видел, как по ту сторону сводчатого прохода над равниной сгущались сумерки.

– Вот это точный вопрос, – вздохнула Рыжая Пери. – Там поле…

– Какое поле? – откликнулся Кин. – Поле какого рода?..

– Вы уже задали достаточно вопросов, – едко заметила она. – Больше нам говорить не о чем, – она отвернулась от пленников. – Эльза, возьми этих двоих и запри в любую незанятую комнату с металлической дверью. Если захотят есть, накормить. Это все.

Она поднялась и удалилась, больше не взглянув на заключенных. Кин проследил взглядом за изящной фигуркой. Шла она пружинисто, уверенно, словно это был обычный коридор где-то на Земле. Ярко-рыжие волосы еще долго сверкали в полутьме.

Кин и Нестор последовали за Эльзой с льняными волосами, а за ними следом – те двое, что пришли с нею. Девушка провела их мимо множества ниш, в глубине каждой из которых была дверь, потом через несколько вырубленных в скале комнат. Казалось, пещера уходит в самую глубину скалы и без сомнения в основе своей была естественного происхождения, хотя тут и там на полу и стенах виднелись следы человеческого вмешательства. Наконец, девушка свернула направо, и они вошли в маленькую комнату, где имелись только алюминиевый стул, стол и две койки. Они были устланы дорогой парчовой тканью, без сомнения украденной с одного из грузовых судов.

– Устраивайтесь, – приказала Эльза, а потом повернулась к двери, но в последний момент остановилась. – Есть хотите?

– Нет, – покачал головой Кин, а потом покосился на двоих охранников, оставшихся в коридоре, и спросил почти шепотом. – А вы, Эльза, могли бы поговорить с нами… наедине?

– Зачем?

– Я хотел бы у вас кое-что спросить.

– Что именно?

Тогда Кин заговорил еще тише.

– Эльза, вы же ненавидите Рыжую Пери, точно так же, как мы?

Она резко повернулась к двери.

– Отец, и ты, Басил, принесите им что-нибудь поесть, – сказала она совершенно равнодушным голосом. – Я пока побуду здесь. Дверь закройте на задвижку.

Сопровождающие охранники без ропота повиновались ее приказу.

– Не беспокойтесь, – продолжала она. – Эти двое – джентльмены. – Дверь закрылась, и Эльза повернулась к пленникам. – Так?

– А нас тут никто не подслушивает? – поинтересовался Кин, оглядев комнату.

– Конечно, нет. У Пери нет поводов шпионить за мной. Она достаточно умна, чтобы читать все чувства мужчин в их взглядах и голосах.

– Тогда она должна знать, что вы, Эльза, ненавидите ее.

– Я этого не говорила.

– Однако так и есть. Она это знает?

– Надеюсь, нет.

– Но вы только что говорили, что она может читать…

– Я сказала «мужчин», – отрезала девушка.

Кин хмыкнул.

– Почему вы ненавидите ее, Эльза?

Взгляд ее синих глаз стал холодным.

– Не ваше дело.

– Ладно… Это значения не имеет, хотя я предполагаю… – тут Кин выдержал многозначительную паузу и пожал плечами. – Эльза, у нас есть шанс выкрутиться? Вы не могли бы помочь нам… например, украсть «Рыжую Пери»? Наш корабль совершенно бесполезен.

– Они ушли его ремонтировать. Что касается «Рыжей Пери», не думаю, что вы сможете с ней справиться. Она управляется совершенно по-иному. При этом даже я не знаю, как.

– Я мог бы попытаться, – мрачно пробормотал Кин. – Так или иначе нам нужна «Рыжая Пери». Они могли отправиться на «Лимбо» и сжечь его. – И тут в голову ему пришла неожиданная мысль. – А если мы сначала повредим «Красную Пери»?

– Не знаю, как бы вам это удалось… – пробормотала Эльза. – Пери где-то прячет ключи от своего корабля. Да и как вы доберетесь до него? Вы тут и шага ступить не сможете.

И тут у Кина возникла новая мысль.

– Каким образом они удерживают воздух в пещере, Эльза?

– Не знаю.

И тут заговорил Соломон Нестор.

– Я знаю, как. Девушка сказала, что они используют какое-то поле. Она подразумевала…

– Эльза, а тут есть другие, кто мог бы… встать на нашу сторону, против Пери? – поинтересовался Кин.

– Ни одного мужчины. Все они с ней заодно… – лицо девушки помрачнело. – Половина из них влюблена в нее.

– Едва ли их можно винить за это, – пробормотал Кин. – Она настоящий дьявол в женском обличии. Однако из-за жесткого характера она наверняка имеет врагов.

– Она не жестокая, – с неохотой возразила Эльза. – Она безжалостная, высокомерная и гордая, но не жестокая. Я думаю, она получает наслаждение от пыток…

– Однако взгляд ее зеленых глаз непреклонен. А как относительно того хмурого типа, которого она назвала Марко? Он как?

Девушка вспыхнула.

– Он Марко Гранди. Почему вы спросили меня о нем?

– Потому что он показался мне хитрым, расчетливым, просчитывающим все вперед. Думаю, мы смогли бы с ним договориться.

Эльза нахмурилась от ярости.

– Он… Он удивительный человек! – она сверкнула взглядом. – И если вы думаете, что кто-то из вас сможет соблазнит его… деньгами… Вы не правы. Каждый из нас имеет столько, что никакие награды нам не нужны.

Кин тут же понял свою ошибку.

– Жаль, – торопливо сказал он. – В конце концов я видел его лишь мельком, – он помолчал, а потом спросил. – Он что, тоже влюблен в Рыжую Пери?

Девушка вздрогнула.

– Он ничем не отличается от остальных.

– Понятно. Но вы… возможно… хотите, чтобы он отличался… именно в этом?

Эльза на мгновение поднесла руку ко рту, а потом, убрав ее, прошептала:

– Да, я люблю его. Именно так. Поэтому я ее ненавижу. Он ослеплен, считает, что она рано или поздно научится заботиться о нем, и не видит, насколько она бессердечна и безразлична. Именно поэтому я готова на все, чтобы отомстить ей. Если я стану помогать вам, вы должны пообещать, что его не тронут. Если вам удастся бежать, вы должны пообещать…

– Я-то пообещаю, но чем вы сможете нам помочь?

– Не знаю, но попробую. Не думаю, что она действительно хочет убить вас, иначе она прикончила бы вас еще там, в коридоре. Обычно она действует, не колеблясь и не медля, не обдумывая. Но вы для нее определенная проблема.

– Хорошие новости, – согласился Кин. – А сколько человек живет в этом пиратском раю?

– Сто пять, включая детей.

– Сто и… Боже! Значит, тут настоящая колония. И сколько лет она существует?

– Шестнадцать. Ее создал отец Рыжей Пери, и наша колония живет на самообеспечении. Тут есть даже сады, – она нахмурилась. – Я живу тут с четырех лет. Сейчас мне двадцать…

– И вы никогда не видели Землю? – тут Кин увидел реальный шанс. – Эльза, ведь вы не видели самую прекрасную планету в Солнечной системе… зеленые поля и белый снег, огромные города и беспокойные синие океаны, жизнь, людей, развлечения…

– В пять лет я пошла в школу в Гратии, – холодно перебила она. – Разве вы не понимаете, что все мы побывали на Земле? Только потом Пери перестала разрешать мне туда летать… Предполагаю, что она начала подозревать.

– Если мы сбежим, то ты сможешь поселиться там, – заверил ее Кин. – Все будет хорошо после того, как эта королева пиратов будет схвачена, а банда уничтожена.

– Уничтожена? – Лицо девушки побледнело. Надеюсь, это не касается ни Марко, ни моего отца, ни Базила. Вы должны обещать мне это! Пообещайте!

– Обещаю. Все, что я хочу, так это передать Рыжую Пери в руки правосудия. Остальное меня не волнует, но… – он потер нос. – У меня есть небольшой счет, и я хотел бы, чтобы Рыжая Пери оплатила его лично.

В дверь постучали. А потом кто-то позвал:

– Эльза?

– Да, отец. Отопри дверь, я возьму поднос, – ответила девушка.

– Но вы нам поможете? – шепотом поинтересовался Кин. – Когда Рыжей Пери не будет, останетесь вы и Марко. Эльза, вы меня понимаете? Вы с нами?

– До последнего вздоха, – прошептала она.

Кин проснулся с ощущением непередаваемой роскоши и в первое мгновение не мог понять, где находится. А потом понял, в чем дело. За много месяцев он привык к постоянно восстанавливаемому воздуху «Лимбо». А здесь воздух был свежий, сладкий. И тогда он задумался о том, где Рыжая Пери берет запасы кислорода.

Рыжая Пери! Вспомнив о фантастически прекрасной предводительнице пиратов, Кин резко сел. Несмотря на заверения Эльзы, насмешливые искорки в зеленых глазах Пери ему совершенно не нравились. Поднявшись, он повозился у выключателя, поглядел на часы на запястье. Хотя в пещере не существовало никакой разницы между днем и ночью, он чувствовал, что десятичасовая ночь Плутона уже закончилась, и теперь черная планета нежится в солнечном свете.

Старый Нестор все еще спал. Кин прошел мимо него и обнаружил воду в крошечном водоеме. Он помылся, натянул рубашку, шорты и ботинки – все, что пираты оставили ему из одежды. Провел рукой по отросшей щетине, но бритва осталась вне досягаемости на «Лимбо». Повернувшись, он увидел, что старый Соломон, пробудившись, внимательно разглядывает его, уставившись на своего товарища по несчастью водянисто-синими глазами.

– Утро, – пробормотал Кин. – Хорошо, что наша милая хозяйка не прикончила нас во сне.

Соломон Нестор кивнул.

– Не спал так хорошо с тех пор, как мы оставили Нивию, – проворчал он. – Свежий воздух – благословение.

– Да. Удивительно, откуда он.

– Скорее всего, шахты, – сказал Нестор. – Там на поверхности его миллионы тонн.

– Точно…

– А ты не заметил в этом ничего странного? – продолжал старик.

– Нет, за исключением того, что воздух свежий и ничем не пахнет.

– Точно. Когда эта блондинка… Эльза… зажигала сигареты Пери, заметил, как полыхнуло пламя? Фиолетовым… без сомнения, фиолетовым.

– И что с того?

– Это означает наличие неона. А вот азота тут маловато. Хервел и Каспари писали, что использовали неон в фильтрах. Никто не может дышать чистым кислородом, и неон – хорошая замена азота. Почти та же плотность, но абсолютно инертный и неядовитый. Похоже, это очень важно. Это может нам помочь.

– Помочь?

Старик покачал головой.

– Увидите.

– А вот вход в пещеру? – неожиданно спросил Кин. – Мы прошли… а ведь там вакуум с одной стороны и воздух с другой. Пери сказала, что это сделано с помощью какого-то поля… помните?

– Помню. Она подразумевала какое-то энергостатическое поле. Оно каким-то образом отбрасывает молекулы воздуха, и те не могут пересечь поверхность поля. Это напоминает электромагнитное поле, только воздействует на воздух. В результате весь воздух остается внутри.

– Но мы прошли через это… поле. И я ничего не почувствовал.

– Конечно, нет. Ты ведь не двигался со скоростью миля в секунду, как молекула газа? Кроме того, ни на твой костюм, ни на само тело это поле не воздействует.

– Понятно, – пробормотал Кин, хотя толком ничего не понял. – Эта штука лучше, чем любой воздушный шлюз, хотя в пещере должно быть страшно холодно, ведь холод такое поле сдержать не сможет. Им, видимо, приходится тратить много энергии на обогрев пещеры.

– Потери тепла много меньше, чем тебе кажется, – возразил Нестор. – Да и тут виноваты, скорее, стены, а не шлюз. Ведь вакуум – лучший теплоизолятор, вспомни: ведь именно вакуум используется как изолятор в термоконтейнерах «Лимбо».

– Ты прав, – согласился Кин. – Однако сейчас лекции по физике я бы предпочел завтрак. Или нас тут собираются казнить, уморив голодом? – с этими словами он шагнул к двери и энергично постучал. – Эй! Эй, там!

Но никакого ответа не последовало. Раздраженно Кин ударил по кнопке, открывающей дверь, и та начала открываться. Они были не заперты!

– Черт возьми! – воскликнул Кин, а потом осторожно выглянул в пустой коридор. – Как считаете, это дело рук Эльзы?..

– Если даже так, то она не сильно нам помогла, – вздохнул старый Соломон.

– Неважно. Я собираюсь осмотреть все вокруг. Может, нам удастся найти какие-нибудь старые космические костюмы…

– Тебе нужен ключ к «Рыжей Пери» или ключ к «Лимбо», если они его заперли, – а потом старый Нестор нахмурился. – Знаешь, я лучше пока останусь тут и кое-что посчитаю. Тут мне в голову пришла одна интересная идея.

– Как пожелаете, – фыркнул Кин. Он не слишком-то верил, что непрактичный ученый сможет помочь ему, а потому отважно шагнул в коридор.

Там никого не было. Держась левой стороны, он прошел ко входу в пещеру. А потом перед ним неожиданно появилась девушка. Кин сразу узнал Эльзу. Девушка несла на плече алюминиевую лопату. Кин тихо окликнул ее.

Она обернулась.

– Привет, – кратко сказала она, остановившись в шаге от Кина.

– Прятала какое-то пиратское сокровище, Эльза?

– Нет. Занималась посадками в саду.

– Вы открыли дверь нашей темницы? – поинтересовался он.

– Я? Да. Пери приказала оставить ее незапертой.

– Приказала? Почему?

– А почему нет? Вам отсюда не сбежать, – она махнула в сторону массивных металлических дверей. – Вон за этими дверьми космические костюмы и ключи от обоих кораблей. Вы все равно заключенные.

– Знаю… Но разве она… ну, в общем… не боится насилия? Мы ведь можем и убить ее.

– Она ничего не боится, – вздохнула Эльза. – Ну прикончили бы вы ее и что стали бы делать дальше? Просто совершили бы самоубийство.

– Точно, – согласился Кин. Они подошли к выходу из пещеры и теперь стояли, глядя на мрачную черную долину, где в каких-то тысячах футов возвышался «Лимбо». Неожиданно возле него что-то сверкнуло.

– Что там происходит? – с волнением спросил Кин.

– Отец ремонтирует ваш корабль. Пери решила, что сможет использовать ваше судно.

– Для чего?

– Не знаю. Ее профиль – линии патрульных ракет Лиги. Возможно, Пери планирует использовать ваш корабль как приманку.

– И возможно, как мавзолей для вас обоих, – раздался спокойный голос у них за спиной.

Они резко обернулись и увидели Рыжую Пери, которая широким шагом направлялась в их сторону. Она шагала почти бесшумно – на ногах у нее были мягкие сапоги. Рядом с ней вышагивал Марко Гранди. Кин так и не дождался последнего замечания Эльзы, потому что та уставилась на Марко. Да и сам Кин почувствовал, что краснеет под пристальным взглядом зеленоглазой рыжей девушки.

– У вас, как всегда, все тузы в рукаве.

На это Пери всего лишь поинтересовалась.

– Вы позавтракали?

– Нет!

– Тогда понятно, почему вы такой раздражительный. Эльза иди, прикажи, чтобы два подноса отнесли в мою комнату, а один – профессору Нестору. А ты, Марко, свободен.

– Оставить тебя с ним?

Она засмеялась и поправила пистолет на поясе.

– Я сама о себе позабочусь. Или у тебя есть какие-то сомнения? Можешь идти, Марко.

– Да, командир, – пробормотал он и неохотно направился в глубь пещеры. Рыжая Пери вновь посмотрела на Кина, улыбнулась и объявила:

– Я проверила вашу историю и ваше судно. Похоже, вы и в самом деле говорили правду…

– И что теперь?

– Я пока не решила. Вероятно, вам все равно придется умереть… Это даже более чем вероятно… Но тут, как понимаете, ничего личного. Просто так всем будет удобнее.

– Почему вы приказали не запирать дверь нашей темницы? – поинтересовался Кин.

– А почему бы и нет. Уверена, отсюда вы не сбежите. Посмотрите, – она взяла алюминиевую лопату, которую Эльза оставила у стены, и протолкнула ее кончик через силовое поле. Металл тут же изменился под воздействием радиации и силового поля. На той части лопаты, что находилась за полем, наросли большие кристаллы, а потом это покрытие стало расползаться по ручке. Они расползались со скоростью секундной стрелки.

Пери засмеялась. Суставы ее изящной руки побелели от холода – металл был идеальным проводником. А потом она бросила лопату на пол пещеры.

– Хотите прогуляться? – с насмешкой поинтересовалась она. – И это еще не холод. Там градусов на десять выше нуля. Абсолютного нуля. Холод, при котором замерзают все газы, кроме водорода и гелия. Сколько времени понадобится, чтобы заморозить вашу кровь и охладить горячую голову?

– Ага! – пробормотал Кин. – А что помешает мне взять вас как заложника и попытаться выторговать себе безопасность?

– Попробуйте, – холодно парировала она. – Ну а если не повезет и вы прикончите меня, то долго не проживете и смерть ваша будет ужасной. Что же до ваших обещаний, я все равно вам никогда не поверю. Так что оставим все как есть, до тех пор пока я не решу, что с вами делать. И кстати, – тут она злобно прищурила свои зеленые глаза, – не советую пялиться на Эльзу.

– На Эльзу? – Кин был поражен. – Что вы имеете в виду?

– Знаю, она ненавидит меня. Она влюблена в Марко или мечтает об этом. Я развлекаюсь, мучая ее, и подозреваю, что она порой бурлит, переполненная жаждой мести. Но она столь же беспомощна, как и вы. Хотя фактически я оказываю вам добрую услугу, поскольку Марко еще тот фрукт. Так что, с одной стороны, я спасаю девочку от величайшего в ее жизни разочарования, а с другой – Марко предан мне. Так что я поразила две цели одним ударом.

– Вы настоящая дьяволица! Есть только одна вещь, которую мне хотелось бы проделать больше всего – передать вас в руки правосудия. С того самого дня на «Аардкине»…

– Это когда я треснула тебя по носу? – Пери сладко улыбнулась. – Вот так, – и резко выбросив руку, шлепнула его по носу, а потом рассмеялась, увидев его сердитое лицо, и отвернулась. – Пошли, – приказала она. – Пора завтракать.

– Да будь я проклят, если стану есть вместе с вами! – прорычал Кин.

Пери только плечами пожала.

– Как пожелаешь. Только другого завтрака ты не получишь, это я тебе обещаю!

В конце концов, завтрак – это завтрак… Кин, скрепя зубами, последовал за Пери к массивной металлической двери. Когда же та распахнулась, Кин замер, открыв рот и забыл про свой гнев в явном изумлении, – палата предводительницы пиратов была поистине роскошной.

Очевидно, она собирала тут свои трофеи. На полу лежали толстые дорогие ковры, на стенах – богато расшитые гобелены, картины из салона какого-нибудь комфортабельного венерианского лайнера, алюминиевая мебель изящной выделки, резное зеркало – произведение искусства древнего Марса.

Пират, который принес завтрак, молча поставил подносы на край стола и вышел. Однако Кина ждало новое удивление. Яйца! И к тому же свежие, судя по запаху.

– У нас есть несколько цыплят, – пробормотала Рыжая Пери, словно прочитав его мысли. – Достаточно, чтобы снабжать меня на завтрак яйцами. Содержать их – настоящая проблема. Однако результат налицо.

Кин тут же вспомнил про свой гнев.

– Уф!

На мгновение он задумался, почему в присутствии Пери он приходит в ярость, и вскоре понял, что больше всего злится на себя. Он желал только одного: чтобы эта высокомерная, самостоятельная, гордая принцесса заплатила за свои преступления.

Тогда Кин нахмурился. Он боялся, что предводительница пиратов его накажет? Нет, он хотел лишь на секунду укротить высокомерие и дерзость красавицы, чтобы увидеть ее… испуганной или умоляющей о пощаде – своеобразная компенсация за ее отношение.

– Ты тихий сотрапезник, – проговорила она. – Однако я рада, что вы оба попались мне в руки. Я ужасно устала и давно собиралась побывать в лоне цивилизации.

– Подозреваю, что вы отлично понимаете: как только мы вернемся на Землю, ваши подвиги закончатся, – прорычал Кин. – Я буду счастлив предоставить властям подробное описание Рыжей Пери.

– Ты считаешь, что я – единственная рыжая на свете?

– Вы, вероятно, самая красивая из них, и наверняка знаете это.

Пери высокомерно рассмеялась.

– Кин, если ты думаешь, что с помощью комплимента сможешь сыграть на моих чувствах, хорошенько подумай. Я достаточно времени прожила в Лондоне, Париже и Нью-Йорке, чтобы понять, какую игру ты затеял. Фактически меня там неплохо знают, и все считают, что я живу на Венере. Так что не рассчитывай, что они тебе поверят. Меня в эти сети не поймать.

Ее слова породили у него одну идею.

– Сеть? – отозвался он, печально вздохнув. – Нет. Я только что потерпел неудачу, а все потому, что влюблен в вас только наполовину, другой половиной я вас искренне ненавижу.

Неожиданно он задался вопросом, сколько лжи в его собственных словах.

Пери снова рассеялась.

– Я даже наполовину тебе поверила.

– На которую половину?

– Не бери в голову, но… – тут она сделала многозначительную паузу. – Какая бы половина это ни была, можешь быть уверен, тебе никогда не завоевать сердце Рыжей Пери.

– Я не говорил, что хотел что-то подобное! – воскликнул он. – Все, что я хочу, так это передать вас в руки властей и надеюсь, у меня еще будет шанс увидеть вас в наручниках.

– Надеюсь, этот шанс никогда не выпадет, – прохладно заметила она. Откинувшись на спинку стула, она потянулась за пачкой сигарет. – Подымим? – поинтересовалась она.

Звучало как предложение мира. Кин принял и перемирие, и сигарету, а потом с удовольствием затянулся.

– Кин, хочешь осмотреть наше поселение? – неожиданно спросила пиратка.

Он кивнул. Если девушка предлагала ему дружбу или, по крайней мере человеческое отношение, кто он такой, чтобы от этого отказываться. Но это совершенно не означало вставать под ее знамена.

– Послушайте, многое в вас мне нравится, – объявил он. – Вы храбрая девушка и к тому же дьявольски красивы. Да и все, пожалуй. Потому что если я увижу любую возможность сбежать или взять вас в плен, я непременно это сделаю. Понятно?

Она кивнула.

– Кин, если вам когда-нибудь удастся перехитрить Рыжую Пери, то флаг вам в руки. Но вам это никогда не удастся.

Она поднялась, и он последовал за ней по коридору с каменными стенами, бросив лишь мимолетный взгляд на выход из пещеры, закрытый невидимым силовым щитом.

– А что произойдет, если источник питания отключится? – поинтересовался Кин.

– Не отключится. В основе этого генератора лежит дезинтеграция частиц. У него нет движущихся частей. Но если такое случится… – она махнула в сторону каменного потолка. – На крайний случай существуют двери воздушного шлюза. Они закроются автоматически, если воздух хлынет наружу. Есть и другие способы сохранить нашу атмосферу и поддерживать необходимое давление.

– Как на вершине горного пика, – пробормотал он себе под нос, вышагивая следом за девушкой.

Кин с удивлением осмотрел небольшие опрятные сады в боковых туннелях, выращенные на тщательно просеянной почве Плутона.

– Азот причиняет много неприятностей, – пояснила девушка. – Его не так уж много, но он смешан с замерзшим аргоном. Мы фракционируем эти газы, получаем аммиак и только потом – форму, пригодную для употребления.

– Я знаю, как это делают, – заверил ее Кин.

Они шли все дальше и дальше. Казалось, вся гора пронизана пещерами, хотя теперь ламп стало много меньше и им попадались переходы и вовсе не освещенные.

– Эти ходы запечатаны, – пояснила Пери. – А мы приближаемся к главной пещере. Видишь, впереди проход сужается? Там тоже электростатическое поле, а боковые проходы забетонированы, чтобы не залезли кристаллические ползуны.

– Кристаллические ползуны! – эхом повторил Кин. Он-то уже и забыл о любопытных созданиях, с которыми столкнулся на равнине. – А почему они не могут пройти через ваше поле?

– Пытаются, но далеко им не уйти. Увидишь, почему.

– Что это за существа? – начал расспрашивать Кин. – Они живые? Никто: ни Аткинс, ни Хервей, ни Каспари… Никто не говорил о них.

– Думаю, родом эти создания из этих пещер. Тут настоящие катакомбы, а в долинах можно встретить лишь тех, кто заблудился. Те исследователи, о которых ты говоришь, не могли столкнуться с ними.

– Так они в самом деле живые? – упорствовал Кин.

– Не-е-ет! – неторопливо протянула Пери. – Не то чтобы живые. Они… пожалуй… пожалуй, они находятся где-то на границе. С точки зрения химии это – растущие кристаллы и движения их совершенно механические. Существует десяток различных объяснений. Есть те, кто поедает алюминий, есть любители железа, кремния, серы и множество других, – тут она озорно улыбнулась. – Но я использую только один вид этих тварей. Помнишь сейф на «Аардкине»? Поедатели железа время от времени очень полезны.

Кин фыркнул, его коробило от того, с каким пренебрежением девушка говорила о разбойных нападениях. Однако, прежде чем он смог что-то сказать, они вошли в огромную пещеру, выход из которой был перекрыт силовым полем. Единственный источник тусклого света находился далеко наверху, и в его тусклом свете Кин уставился на узкую глубокую расселину, то ли трещину, то ли яму, которая пересекала пещеру от стены к стене и уходила в стену справа и слева.

– Вот наша западня для ползунов, – пояснила девушка. Потом она указала на мостик через трещину – единственный тяжелый брус металла, перекинутый через двадцатифутовую пропасть. Мостик был не больше двенадцати футов в ширину и выполнен в виде молнии, имеющей четыре зигзага.

– Медь! – воскликнул Кин.

– Да. Здесь нет тварей, которые питались бы медью. Так что мост наш никто не уничтожит. Понимаешь, как работает эта западня? У ползунов нет ни глаз, ни органов чувств. Они и могут-то всего лишь ползать. А вслепую четыре раза повернуть под надлежащим углом – фантастика. Они пытаются пересечь расселину, срываются, падают и разбиваются далеко внизу. Большинство из них неопасно, если не считать уничтожение металла, которым они питаются, – а потом она махнула рукой, – там, за полем, наша воздухопроизводящая установка. Там настоящее подземное замороженное море, где полно неона, аргона, кислорода, и мы с легкостью можем их извлечь. Хочешь пересечь мост и взглянуть на все это собственными глазами?

Кин подошел к краю пропасти и осторожно посмотрел вниз. Расселина была очень глубокой, свет не достигал дна, лишь слабо серебрился на стенах. Без сомнения, это поблескивали разбитые кристаллы. Потом он нахмурился, с сомнением посмотрел на странный мостик и, отбросив прочь гордость, встал на колени и медленно на четвереньках двинулся вперед.

Только достигнув противоположного края расселины, он встал на ноги, хотя все это время слышал за спиной высокомерные смешки. Обернулся он как раз вовремя, чтобы увидеть, с какой небрежностью, словно она шла не по узкому мостику, а по шоссе, девушка пересекла пропасть. Кин покраснел до кончиков волос – судя по всему, Пери и в самом деле имела стальные нервы, а через мостик погнала его специально, чтобы лишний раз уколоть.

– Там, – указала она. – Посмотри туда.

Кин уставился в полутьму. В дюжине шагов впереди проход, казалось, расширялся снова, открывая еще одну огромную пещеру много больше первой.

– Там проходит труба, и с помощью простого нагревания мы можем получить все, что нам необходимо, – объяснила Пери. – Только время от времени приходится удлинять «трубу». Именно поэтому наша колония запечатана электростатическим полем… А-а-а-а!

Ее лекция неожиданно превратилась в испуганный крик. Кин обернулся. Часть пещеры между ними и мостом пересек язык темных кристаллов.

– В чем дело? – удивился он. – Мы же можем вернуться, просто разбросав их в стороны.

– Нет! – завопила Пери и, схватив Кина за руку, потянула назад. – Разве ты не понимаешь? Это поедатели углерода. Твое тело из углерода. Они… Смотри!

Кин отпрянул, осознав, как опасна серо-черная плоская кристаллическая глыба почти у самых его ног. Он уставился на массу кристаллов. Очевидно, они появились из выступа скалы справа. Пол пещеры был заполнен кристаллами. Время от времени один из них соскальзывал, со слабым звоном скатывался к краю пропасти и срывался в бездну. Но кристаллов были сотни, и ждать, пока пол очистится, не было никакой возможности. Кин отскочил в сторону, но в тот же миг другой кристалл оказался у его ног.

Неожиданного Кин решил действовать. Он подхватил Пери на руки и зигзагами, стараясь обходить кристаллы, помчался к мосту. Девушка попыталась вырваться из его объятий и приказала:

– Отпусти меня.

А потом затихла, потому что Кин, не обращая внимание на ее замечание, продолжал словно балерина двигаться вперед. Он отступал, прыгал, крутился, так или иначе приближаясь к медному мосту. Наполовину бегом он миновал четыре острых изгиба и наконец поставил Пери на пол на противоположной стороне расселины.

Она же всего лишь равнодушно посмотрела на него.

– Отлично! – спокойным голосом объявила она. – Зачем ты это сделал?

– И это вся благодарность? – удивился он.

– Я и сама могла о себе позаботиться, – отрезала она. – Но я спросила тебя: ты-то зачем это сделал?

– Потому что… – Кин запнулся. В самом деле: зачем он это сделал? И тут он неожиданно понял, что у него не было никакого желания смотреть, как Пери умирает. Увидеть ее униженной… да! Даже наказанной… но не то, как она умирает.

– Это был просто импульс, – наконец объявил он. – Если бы я задумался на секунду или две, то, наверное, оставил бы вас там умирать.

– Лгун! – объявила она, только улыбнулась при этом. – Ладно, спасибо за намерения, хотя я могла бы и сама спастись. Но ты сильный и… честный! – а потом в ее голосе неожиданно зазвучали тревожные нотки. – Твоя нога! Твоя обувь! Быстро разувайся!

Кин опустил взгляд. Едва различимое, на коже расползалось серовато-черное кристаллическое покрытие. Еще мгновение, и он почувствовал острую боль в пальцах ноги. Зарычав, он рывком сорвал ботинок, и тот кувырком полетел в пропасть, вместе с налипшими на него ползунами, но еще до того, как скрыться во тьме, он превратился в бесформенную массу острых как иглы кристаллов.

А Пери уже опустилась на колено.

– Твоя нога! – завопила она. Откуда-то она выхватила крошечный перочинный нож, лезвие которого было острым, как бритва. Так и не выпуская его ногу, она вонзила нож в плоть.

Не обращая внимания на его вопли от боли и удивления, Пери отсекла часть пальца с огромным куском кожи и резким движением ножика отправила их вслед за ботинком, а потом стала изучать собственные ботинки и встретилась взглядом с Кином. Впервые за все время их знакомства она оказалось выбитой из колеи. Ее зеленые глаза широко раскрылись от беспокойства.

Все происходило слишком быстро.

– Дурак! – воскликнула она. – Дурак!

Ошеломленный Ким уставился на свою кровоточащую ногу.

– Господи! – пробормотал он. – Похоже, мы спаслись лишь по счастливой случайности. Спасибо… В отличие от вас не стану экономить на благодарности. Большое спасибо за спасение.

– Ха! Думаешь, я бы потерпела поедателей углерода на этой стороне пропасти? Только поэтому я тебе помогла.

– Тогда проще всего было столкнуть меня в эту попасть, – парировал Кин.

– Жаль, что эта мысль не пришла мне в голову, – вздохнула Пери, а потом, повернувшись, зашагала назад, в сторону колонии.

Кин замотал остатками носка изуродованную ногу и захромал следом. В душе его царила настоящая сумятица. Было что-то удивительно привлекательное в этой принцессе пиратов, нечто большое, чем изящество и фантастическая красота. Он обругал себя за мягкотелость, а потом прибавил шагу и догнал Пери.

– Как ваше имя? – резко спросил он, схватив девушку за руку.

– Если тебе нужно какое-то слово, чтобы обращаться ко мне, то можешь называть меня командиром, – холодно объявила она.

– Единственный человек, которого я мог бы назвать своим командиром никогда никакого отношения к Рыжей Пери иметь не будет.

Девушка покосилась на него.

– Зачем тебе мое имя? – спросила она изменившимся тоном. – Хотя понятно… Ты, Фрэнк Кин, хочешь меня перехитрить. И у тебя не хватает пороху, чтобы признаться в том, что ты меня любишь.

– Любить вас! – фыркнул Кин. – Любить! С чего… – а потом он неожиданно осекся. – Думаете, я захочу иметь какое-то отношение к пирату и убийце? Обещаю, что приложу все усилия для того, чтобы притащить вас в суд. Сколько человек вы убили? Скольких заставили страдать?

– Не знаю, – честно ответила она. – Что же касается убийств… Я никогда никого не убила специально, только при самозащите.

– Что вы говорите… А что вы скажете про зверства на Гермесе?

Она внимательно посмотрела на Кина.

– Фрэнк, я не имею никакого отношения к Гермесу. Разве ты не понимаешь, что люди все подряд валят на Рыжую Пери. Каждый капитан, пострадавший от какого-нибудь недоделанного флибустьера, обвиняет в грабеже меня. Мне нужно было бы иметь сотню судов, чтобы совершить все преступления, которые приписывают мне.

– Но ведь вы пират.

– Да, и на то есть причины. И… Почему я вообще должна перед тобой оправдываться? Мне совершенно неважно, что ты думаешь обо мне.

– Все равно, – прорычал он. – Я сообщил вам, что думаю о вас. Думаю, вашим родителям стоило бы вас хорошенько отшлепать. Вы испорченный, капризный и опасный ребенок.

– Мои родители, – эхом отозвалась Пери.

– Да. Вы думаете, они бы гордились вами?

– Надеюсь, – неспешно протянула она. – По крайней мере один из них, – она остановилась у двери своих апартаментов, отперла ее, а потом совершенно других голосом – резким, не терпящим возражений, добавила. – Заходи.

Кин последовал за девушкой в шикарно обставленную палату. На мгновение Пери исчезла, а потом появилась с бутылкой и бинтом.

– Давай сюда свою ногу, – приказала она.

– Все в порядке. Не стоит…

– Снимай все эти тряпки! – продолжала командовать Пери. – Не хочу, чтобы ты подцепил какую-нибудь инфекцию.

– Сейчас, – сказал он, забирая у нее бутылку. – Однако если я умру от инфекции, то вам не придется убивать меня. Одним преступлением на вашей совести будет меньше.

Взгляд ее зеленых глаз, казалось, смягчился.

– Запомни это, Фрэнк, – тихо сказала она. – Я ведь могла позволить тебе умереть там, на краю пропасти. Могла, но не сделала.

На это Кину сказать было нечего. Мгновение он рассматривал ее прекрасное лицо, а затем ни к селу ни к городу снова спросил:

– Так как все-таки вас зовут?

– Пери, – улыбнулась она.

– В самом деле Пери? Странное имя.

– Да это персидское слово, обозначающее то ли импа, то ли эльфа.

– Знаю. Работал в Ираке. Хотя значение этого слова сложнее. Пери – имя ребенка, ослушавшегося – ангела, ожидающего, когда его пустят в рай.

Лицо Пери стало задумчивым.

– Да, – тихо пробормотала она. – Ожидающего, когда его пустят в рай.

– Значит, Пери, и все? – с сомнением поинтересовался Кин.

Девушка заколебалась.

– Если бы я назвала его, ты бы смог понять… – медленно протянула она. – Но, думаю, тебе стоит сказать. Ты когда-нибудь слышал о Перри Маклане?

Кин нахмурился.

– Перри Маклан… – пробормотал он. – Я думаю… Подождите-ка минуточку… Вы подразумеваете Рыжего Перри Маклана – изобретателя, который пытался судиться с Межпланетной компанией? Но это было много лет назад. Тогда я был ребенком. Мне было то ли семь, то ли восемь лет. А вы, должно быть, только родились.

– Да. Я только родилась. Перри Маклан был моим отцом…

– Рыжий Перри ваш отец? И… корабль. Выходит, Рыжая Пери – в честь него?

– Назван им в честь меня. Он построил его, преднамеренно приспособив для космического разбоя. Но ты не можешь обвинять его!

– Не могу обвинять? Почему?

– Послушай, Фрэнк, – взгляд ее глаз был серьезным, и в нем читалось напряжение. – Межпланетная корпорация и ее партнеры буквально ограбили Перри Маклана. Ты же знаешь, какими опасными были космические путешествия лет двадцать пять или тридцать назад? Даже через пятьдесят лет после того, как были основаны первые колонии на Венере. Тогда полеты напоминали азартную игру со смертью… Торговля была почти невозможна, потому что часть кораблей взрывалась при старте и посадке. Некоторые из них падали на солнце. И только когда двигатели усовершенствовали, старт и посадка стали безопасными. Началась торговля, и Межпланетная корпорация превратилась в огромную преуспевающую корпорацию. А ты знаешь, кто изобрел безопасную камеру сгорания?

– И кто же?

– Перри Маклан. Он изобрел безопасную камеру сгорания и запатентовал ее. Но Межпланетная корпорация не могла позволить маленькой компании встать на их пути. Они скопировали патент, а потом заявили, что один из их инженеров разработал камеру сгорания много раньше. Они подали в суд. У них в отличие от Перри Маклана были деньги, и они победили. На это им потребовалось четыре года. В итоге мой отец стал нищим, мать умерла. Но отец и не думал отступать. Он продолжал работать и в итоге создал проект самой большой в мире ракеты. На основной работе он рыл коллекторы и разрабатывал системы дренажа. Но идея мести не покидала его… Вечерами он рисовал чертежи судна, которое в управлении и было бы столь же простым, как реактивный самолет. На это у него ушло три года. К тому времени, как проект был закончен, отец нашел деньги для воплощения его в жизнь… Он был не единственным человеком, чью судьбу разрушила Межпланетная корпорация и кто столь же сильно ненавидел корпорацию. Так что он построил «Рыжую Пери» и начал совершать набеги на суда корпорации. У него не было никаких сложностей в комплектации экипажа. Он мог набрать несколько тысяч человек, но выбрал самых лучших… Сначала его база находилась в австралийской пустыне, но вскоре это стало опасно. Тогда отец стал подумывать о Луне, об астероиде, потому что у него имелось судно, для которого межпланетные расстояния не существовали. А потом он прибыл сюда и основал колонию. Если бы не необходимость учиться в школе, я бы жила тут с самого начала.

– И что же случилось с Рыжим Перри Макланом? – спросил Кин.

– Он был убит три года назад. Помнишь, капитан Торсен из Межпланетной корпорации застрелил одного из пиратов? Это был мой отец. Он умер и был похоронен там, где хотел. Именно я убила Торсена, когда он попытался застрелить и меня.

Кин с удивлением уставился на девушку. В ее великолепных изумрудных глазах стояли слезы.

– Пери, но чем все это может закончиться? – с недоумением поинтересовался он. – Вы собираетесь всю оставшуюся жизнь мстить за смерть отца? Но ведь вы, как бы ни старались, никогда не нанесете Межпланетной компании значительного ущерба. Вы же должны знать: у них все застраховано. Все, чего вы можете добиться, – замедлить скорость освоения планет. Часть людей теперь просто боится путешествовать.

– Ну и пусть! – вспыхнула Пери. – Пусть будет меньше торговых операций и пусть уменьшится поток денег, текущий в казну Межпланетной компании.

– Но, Боже мой, Пери! Продав проект вашего корабля, вы законно смогли бы заработать миллионы.

– Конечно! – насмешливо фыркнула она. – Столько же, сколько мой отец заработал на расширенной камере сгорания.

На это Кину нечего было сказать. Он лишь печально покачал головой.

– Выходит, вы так и собираетесь пиратствовать, пока вас не схватят или пока не умрете тут на этой несчастной черной планете?

– Я не строю никаких планов. Я собираюсь всего лишь выполнить то, что запланировал Перри Маклан. Он не боролся из слепой страсти. Вы же знаете. Он создал организацию на Земле и колонию здесь с единственной целью. Все, что мы награбили, возвращается на Землю, превращаясь в наличные деньги и ценные бумаги. Все это оседает в банках Нью-Йорка, Лондона, Берлина, Парижа, Токио. Когда у меня будет достаточно денег – ста миллиона долларов будет вполне достаточно… Знаешь, что я сделаю?

– Нет, Пери, – он любовался ее напряженным, но попрежнему прекрасным лицом.

– Тогда послушай! – с отчаяньем продолжала она. – Я открою линии, конкурирующие с Межпланетной компанией. Я буду строить суда по принципу «Рыжей Пери» и уничтожу корпорацию. Я их унижу, и теперь они не смогут купить всех судей и адвокатов. Я их растопчу!

Несколько минут Кин ничего не мог сказать. Он любовался яростным взглядом ее зеленых глаз, ее пылающими волосами.

– О Пери! – наконец печально выдавил он. – Разве вы не понимаете, что это безумный план? Как только вы рассекретите проект этого судна, все поймут, что именно вы – предводительница пиратов. Пока же никто об этом не знает…

– Меня это не волнует! – сверкнула она глазами. – Закон не может ничего сделать с теми, у кого есть счет в сто миллионов долларов. Мой отец прочувствовал это на своей шкуре, когда боролся с Межпланетной корпорацией, – тут она замолчала, словно набирая воздух в легкие, а потом выпалила. – Я никогда не сдамся. Я буду бороться.

– Но вы не должны воевать со всей Землей из-за того, что корпорация сломала жизнь вашему отцу.

– Война с Землей? Я не имела в виду ничего подобного. Но… – ее глаза отчаянно полыхнули. – Если бы я смогла объявить им такую войну, то обязательно сделала бы это.

– Что вы имеете в виду?

– Я тебе скажу! Предположим, я смогла бы отловить одного из поедателей углерода, вроде того, что попытался сожрать тебя. Предположим, я возьму только один крошечный кристалл и помещу его в джунглях Африки, или в Центральной Европе, или в Центральной Америке. Вся жизнь Земли в своей основе имеет углерод. Что тогда случилось бы с симпатичной зеленой Землей? Подумай. Что произошло бы со всеми этими адвокатами, подкупленными судьями и всем этим негодяями вплоть до глав Межпланетной компании?

– Боже мой! – только и смог произнести Кин.

– Представляешь, с какой скоростью расползется по Земле эта чума? – воскликнула она. – Ползуны уничтожат пшеничные поля, дома, лошадей, людей.

– Послушайте! – вновь заговорил Кин, но голос его теперь звучал надрывно, хрипло. – Вы понимаете, что я должен сделать после вашего рассказа? Я отлично понимаю свои обязанности. Я должен убить вас прямо сейчас, пока мы наедине. Иначе рано или поздно вы осуществите этот безумный план. Я должен прикончить вас прямо сейчас… Но, Боже! Я не могу!

Вся страсть, с которой она говорила, разом исчезла, оставив ее лицо задумчивым.

– Последние две твои фразы мне понравились. Сказано было откровенно, – объявила она. – Посмотри.

Кин опустил взгляд и увидел, что рука девушки сжимает рукоять пистолета, нацеленного ему в живот.

– Я была бы тебе благодарна, если бы ты не вспоминал о той мести, которую я могу обрушить на Землю, – мягко произнесла она.

– Но ведь вы сделаете это!

– Обещаю не делать. И ты все еще обвиняешь меня, Рыжую Пери?

– Даже не знаю. Думаю… возможно… То, как вы излагаете суть дела, оправдывает вас. Но… Это безумие.

– Ну а по твоему, что мне делать?

– По-моему, стоило бы вернуть все, что украдено, попытавшись этим искупить содеянное. А потом жить свободно, не прячась в этом далеком уголке Вселенной. Не уверен, что вам все простят, но в любом случае вы будете свободны и сможете жить честно и счастливо.

– Честно и счастливо! – отозвалась она горьким эхом. – Если бы не осознание, что я подвела своего отца.

– Ваш отец был не прав, Пери.

И тут ее взгляд снова сверкнул, переполненный гневом.

– Ты слишком самодоволен и слишком убежден в собственной правоте, чтобы жить. Я-то собиралась предложить тебе свободу. Думала, ты поймешь меня и встанешь на мою сторону. Но теперь, я надеюсь, ты поймешь, почему я никогда не решусь довериться тебе и не позволю вернуться на Землю. Ты останешься здесь как мой заключенный.

– Когда-нибудь я передам вас в руки правосудия, – заверил девушку Кин. – А потом, когда вы будете свободны от всего этого, вы еще поблагодарите меня за это.

– Вон! – закричала Пери. – Ты дурак! Ненавижу глупость!

Кин несколько секунд спокойно разглядывал ее сердитое, красивое лицо, а потом встал и направился к двери. Оказавшись в коридоре, он несколько секунд стоял, собираясь с мыслями, а потом направился в комнату, которую делил с Соломоном Нестором. Он старался не обращать внимания на взгляды пиратов, которые встречались ему по пути.

Открыв дверь, первой, кого он увидел, была Эльза. Видимо, она уже давно беседовала со стариком. Когда он вошел, они разом повернулись в его сторону, и девушка со льняными волосами уставилась на Кина. Во взгляде ее синих глаз читалось удивление.

– Ерунда, Эльза, – проворчал старик. – Вы просто дали волю своему воображению. Послушай, Кин. Эта девушка прибежала сюда и сказала, что ты провел несколько часов в обществе Рыжей Пери и, вероятно попал в сети ее чар, а теперь готов предать ее. Смешно, не так ли?

– Очень! – фыркнул Кин, задавшись вопросом, сколько из всего этого на самом деле было правдой, а потом неожиданно почувствовал, что краснеет. – Очень смешно!

– Видите? – торжествующе объявил старый Нестор, повернувшись к девушке. – Ладно, Эльза, продолжим. Вы уверены, что не сможете выкрасть космические скафандры?

– Уверена. Они хранятся под замком, а ключи только у Рыжей Пери. Мне до них не добраться.

– Но ведь ваши отец и брат одевают их, когда идут наружу?

– Да, но к ним я с такой просьбой обратиться не смогу. Они сразу сообщат обо всем Пери. Я в этом уверена.

– Хорошо, – глубокомысленно протянул Соломон. – Если мы не можем раздобыть скафандры, мы должны попытаться обойтись без них. А как насчет ключей от кораблей?

– О ключе к «Рыжей Пери» речь идти не может, – ответила Эльза. – Ключи к вашему судну… Возможно… Они у отца, потому что он работает на вашем корабле. Думаю, этот ключ я украсть смогу, он лежит в столе.

– И что нам даст ключ от «Лимбо»? – проворчал Кин. – Они догонят нас, только мы стартанем. Могут взорвать нас или сделать так, что наш корабль вдребезги разобьется о скалы.

– Могут, но не станут, – парировал старик. – Предоставьте это Соломону. А теперь, Эльза, скажите, когда примерно ваш отец восстановит наш двигатель?

– Думаю, он уже заканчивает работу.

– Вы могли бы добыть ключ сегодня вечером?

– Думаю, да. Попробую. Сегодня вечером или завтра.

– Хорошо! – вздохнул Соломон Нестор. – Думаю, Эльза, вам пора идти. Вы отомстите Рыжей Пери… если вы и в самом деле хорошая девушка.

Девушка исчезла, а старик повернулся к Кину и произнес:

– Смешно! Очень смешно!

– Не понял?

– Я имею в виду слова о том, что ты можешь увлечься Рыжей Пери. Ведь такое не может случиться с бесстрашным Фрэнком Кином. Очень смешно!

– Дерьмо! – проворчал Кин. – Признаю, Рыжая Пери очень красива. Пусть даже то, что она рассказала мне о себе, отчасти изменило мое к ней отношение. Все равно, я думаю, она очень высокомерна и холодна. Хотел бы я увидеть ее падение и даже готов приложить к этому свою руку. Но я не понимаю, каким образом ключ от «Лимбо» поможет нам…

– Узнаешь в свое время. А пока расскажи-ка мне, что поведала тебе Рыжая Пери.

Кин пересказал историю Рыжего Перри Маклана. Однако, несмотря ни на что, он с явно выраженной симпатией рассказал о событиях на медном мосту. Все это время Нестор внимательно наблюдал за молодым человеком. Закончив рассказ, Кин вызывающе посмотрел на старика.

– Хорошо! – кивнул старик. – Предполагаю, ты понимаешь, что она рисковала жизнью ради тебя… когда резала тебе палец. Что, если бы она случайно коснулась любителей углерода?

– Я… Я не думал об этом.

– А теперь подумай, так уж хочется тебе ее унизить?

Кин задумался.

– Да, – согласился он. – Да… Вы, наверное, правы. Я не хочу причинить ей зло, но хочу вернуть на путь истинный. С другой стороны, она оскорбляла, запугивала и насмехалась надо мной… Да, я хочу видеть ее падение.

– Даже если это означает, что ее схватят власти?

Кин застонал.

– Послушайте, Соломон. Прямо сейчас я так озадачен, что и сам не уверен в том, чего на самом деле хочу. Но без сомнения я хочу, чтобы Пери заплатила за содеянное.

– Ладно… И все-таки мне кажется, что ты в нее влюблен. Я говорю откровенно и могу добавить, что мне до этого нет никакого дела.

– Черт побери, все не так!

– Но то, что ты собираешься с ней сделать, просто ужасно, – вздохнул Нестор.

– Я говорил от всего сердца.

– И ты стал бы рисковать ради этого ее и своей жизнью?

– Своей да, но не ее, – мрачно проворчал Кин.

– Ладно. Теперь нужно поговорить без всяких суеверий…

– Нет у меня никаких суеверий.

– Есть, и я это отлично знаю. А теперь внимательно послушай, – старик нагнулся и заговорил серьезным тихим голосом. При первых же словах старика Кин побледнел и замер, весь поглощенный рассказом своего напарника. Через пять минут он потянулся, глубоко вздохнул, выпрямился, расправив плечи.

– Меня учили нырять в университете, – торжественно объявил он. – Я задерживал дыхание минуты на четыре. Сейчас я смогу не дышать три с половиной минуты.

– Отлично, – кивнул Нестор.

– Да, если это сработает. Если сработает…

– На твоем месте я бы это проверил, прямо сейчас, – заметил Нестор.

Целую минуту Кин недоуменно смотрел на старика. Потом неожиданно кивнул, стремительно вскочил и выбежал в коридор. Минут через пять он вернулся, только теперь вид у него было жалкий. Губы раздулись, глаза стали красными, а в горле булькало, но он улыбался.

– Это работает! – задыхаясь, сообщил он. – Настоящий ад… но работает!

Эльза в тот вечер так больше и не появилась, а Кин никак не мог заснуть. Он метался и крутился несколько часов. Теперь в постели, в темноте, то, что предстояло ему совершить, казалось нереальным, совершенно невозможным, и это несмотря на то что он уже убедился в правоте старого Нестора Соломона. Кроме того, очень болела нога, губы и обожженные глаза, но болезненнее всего была мысль о том, что он все-таки нанесет удар храброй и гордой Рыжей Пери.

Наконец к концу десятичасовой ночи Плутона он все-таки уснул. Но это был не крепкий, здоровый сон, а скорее беспокойная дрема. Вскоре ему пришлось встать, и в это утро он был хмурым и угрюмым.

Свет ламп разбудил и старого Нестора. Несколько мгновений он наблюдал за Кином, мечущимся из угла в угол, а потом спросил:

– Эльза так и не появлялась?

– Нет, и, надеюсь, не появится, – прорычал Кин. – Надеюсь, ей не удалось достать ключ… А даже если она его и достанет, я не стану ничего делать!

– Это твое дело, – безразлично заметил Нестор. – Ну а я просто ничего сделать не смогу – не тот возраст. Так или иначе я должен буду остаться здесь. Эльза сказала, что они перенесут мои инструменты в пещеру, и я смогу работать тут точно так же, как делал это на борту «Лимбо»… Но если ты влюбился в эту девчонку, почему бы тебе не поступить как мужчине. Ступай к ней, и скажи ей об этом прямо.

– Полюбить ее! – завопил Кин. – Да я чувствую себя грязным псом при одной мысли о том, чтобы ее предать, но это вовсе не означает, что я ее люблю! Она всего лишь простая девчонка!

– Причем очень красивая.

– Ну и что! Она девчонка, а мне претит бороться с женщинами!

– Ладно, не борись, – вздохнул старый Соломон.

– Однако мне хочется снова увидеть ее…

– Поступай, как знаешь…

Кин продолжал вышагивать из угла в угол. В какой-то момент он оказался лицом к лицу со стариком и вызывающе заговорил с ним:

– Соломон, я не могу этого сделать. Знаю, она пират и представляет угрозу для торговли и цивилизации, но я не могу этого сделать.

Но еще до того, как старик ответил ему, в дверь постучали. Кин резко обернулся.

– Надеюсь, это завтрак, – пробормотал он. – Всего лишь завтрак.

Это была Эльза. Она принесла поднос с завтраком, поставила его на стол, повернулась… И только тогда Кин вздохнул с облегчением: она не сумела достать ключи! Он готов был петь до тех пор, пока не поднял свою чашку кофе. Под ней лежала до боли знакомая вещица – ключ от шлюзовой камеры «Лимбо».

Он холодно встретил полный удивления взгляд синих глаз Нестора. А потом старик прошептал:

– Это ничего не значит, Фрэнк. Ты ведь можешь им и не воспользоваться.

– Сам решу, что мне делать, а что нет! – прорычал Кин. – У меня ведь есть выбор, не так ли? Я могу остаться тут до конца своей жизни, если наша хозяйка решит не убивать меня, и могу попытаться воплотить в жизнь этот мерзкий план. Но один я бежать не могу, потому что они просто заставят меня вернуться.

– Есть еще один вариант: ты можешь и сам стать пиратом, – подлил масла в огонь Соломон Нестор.

– Р-р-р! – словно зверь недружелюбно прорычал Кин.

Раньше он всегда действовал решительно. Однако раньше он никогда не сталкивался с возможностью выбора из такого большого числа вариантов решения проблемы. Раньше весь мир делился на черное или белое, правильное или неправильное, а теперь он окрасился в полутона. Нельзя было утверждать, что Рыжая Пери неправа, но она была пиратом, антиобщественной фигурой, а посему преступницей. Если бы только она отказалась от своей безумной цели, если бы согласилась вернуть награбленное, если бы она… Кин с горечью выругался и вышел из комнаты, лишь смутно осознавая, что ключ от «Лимбо» у него в кармане.

Он побрел наугад, куда глаза глядят, и случайно оказался у выхода из пещеры. Мимо него наружу прошло несколько человек в космических скафандрах. Они несли канистры, коробки и связки предметов, которые Кин не смог идентифицировать. Какое-то время он стоял у самого силового щита, разглядывая тусклую равнину негостеприимной планеты. Мимо него проходили люди, и Кин слушал, как неожиданно их шаги становились бесшумными, стоило им ступить за невидимый экран. Он наблюдал, как они несли свой груз к «Рыжей Пери», стоявшей с широко распахнутым воздушным люком. Они загружали пиратское судно.

Кин равнодушно следил за их работой. А потом до него совершенно неожиданно дошел смысл того, чем занимались все эти люди. Прищурившись, он разглядывал пиратов у корабля, а потом неожиданно сосредоточил все свое внимание на одном из них. Да, без сомнения, это был Марко Гранди. За щитком шлема Кин разглядел его орлиные черты.

Когда пират очередной раз вернулся в пещуру, Кин поинтересовался у него:

– Что происходит? Вы загружаете «Пери». Для чего?

Гранди не ответил, но Кин не желал отступать.

– Что происходит? – повторил он, преграждая пирату дорогу.

– Отойди, – голос Гранди, доносившийся из-под шлема, напоминал голос мертвого механизма. – Мы заняты…

– Я стану мешать вам! – закричал Кин. – Я… Я…

– И что ты? – услышал он ледяной голосок Пери.

Кин резко обернулся. Девушка стояла у него за спиной в полном обмундировании – плотно облегающий костюм цвета яркого изумруда, точно соответствовавшего цвету ее глаз.

– Они загружают «Рыжую Пери»! – завопил Кин.

– Я знаю.

– Зачем? С какой целью?

– Мы собираемся заняться своими делами…

– Делами. Вы подразумеваете пиратство!

– Пиратство – мое главное дело! – холодно объявила она.

– Было раньше, вы это хотите сказать! – Кину стоило большого усилия поднять голову и встретиться взглядом с девушкой. – Пери, я хочу с вами поговорить, – выдавил он.

– А я нет.

– Я хочу поговорить с вами наедине, – настаивал Кин, чувствуя на себе враждебный взгляд Марко Гранди.

Пери пожала плечами.

– Марко, продолжайте погрузку, – приказала она, потом повернулась к Кину. – Хорошо? Что тебе надо?

– Послушайте, я хочу, чтобы вы прекратили пиратствовать, – начал Кин. – Я хочу, чтобы вы хоть немного подумали о себе. Вы ведь созданы для вещей более важных, а не для космического разбоя.

– Я знаю. Когда я буду готова, я сменю профессию.

– Месть! – воскликнул Кин, хватаясь за это слово, словно за соломинку. – Предположим, вы преуспеете. Но разве это принесет вам счастье?

– А если даже и нет, то тебе-то какое дело? – фыркнула она.

Кин глубоко вздохнул.

– Мне есть до этого дело, – медленно и грустно заговорил он. – Видите ли, Пери, так получилось… что я влюбился в вас.

Взгляд ее зеленых глаз ничуть не изменился.

– То, что ты называешь любовью, вне моего понимания, – высокомерно объявила она. – Если бы ты и в самом деле полюбил меня, то принял бы такой, какая я есть.

– Я по-другому воспитан, Пери. Я верю в честность…

– А я воспитана так, что верю в честь. А за честь Рыжего Перри Маклана нужно отомстить, и нет никого, кроме его дочери, чтобы проследить…

Кин в бессилии ударил кулаком по стене.

– Пери, вы меня любите? – наконец задал он главный вопрос.

На это она ничего не сказала. Выудив сигарету откуда-то из складок своих одежд, она затянулась, выдохнула кольцо дыма и только потом ответила:

– Нет!

– Тогда почему вы рисковали жизнью, спасая меня там, у пропасти? Что было бы, если бы вы коснулись поедателей углерода?

Она отвела взор, какое-то время разглядывала холодную черную долину.

– Возможно, в тот момент мне показалось, что я тебя люблю, – пробормотала она, все еще глядя куда-то вдаль. – Это было еще до того, как я поняла, насколько мы разные и то, что ты никогда не сможешь понять меня. Мы слишком разные.

– А я так не считаю, – возразил Кин. – Мы просто придерживаемся разных моральных кодексов. Но… Пери… мой кодекс много вернее. Даже ты это видишь.

– Только не для меня. Мой отец хотел того же, чего желаю я, и ты это отлично знаешь.

Кин застонал и решил сменить тему.

– И все же, что вы собираетесь сделать со мной и Нестором?

Пери лишь беспомощно взмахнула рукой.

– Что я могу сделать? Мне придется оставить вас здесь, – она вновь посмотрела на Кина. – Думаю, если бы вы поклялись держать это место в тайне, я, быть может, подумала бы о том, чтобы вас отпустить.

– Я не могу этого обещать.

– Тогда вы навсегда останетесь здесь, – неожиданно в ее голосе послышались стальные нотки.

– Так вы решили нас не убивать?

– Я всегда со снисхождением отношусь к тем, кто влюблен в меня, – безразличным голосом объявила она.

Ее отношение возмутило Кина.

– Вы слишком самоуверенны. Если вы оставите нас тут, отправившись на грабеж, то мы попытаемся сделать все, что в наших силах, чтобы бежать.

– Но я отлично знаю, что тебе и старику меня не перехитрить, – парировала девушка.

И тут рука Кина неожиданно натолкнулась на ключ от «Лимбо».

– Я в этом не уверен, – пробормотал он. – Пери, я все равно буду пытаться обмануть вас. Но ведь вы с самого начала собирались придерживаться такой же схемы поведения?

– Ага.

– И от того, что я признался вам в любви, ничего не изменилось?

Она резко отвернулась, вновь уставившись на черные безжизненные равнины Плутона.

– Никакой разницы, Фрэнк.

Кин безмолвно смотрел на нее, любуясь великолепными волосами, пылающими на фоне мертвых черных гор. Потом он задумчиво посмотрел назад, вдоль пустынного коридора, а потом вновь на «Рыжую Пери». Долина по-прежнему выглядела безжизненной. Пираты скрылись на судне, закрыв за собой люк воздушного шлюза. Вдали возвышался «Лимбо», ключ от которого Кин сжимал у себя в кармане.

– Ладно, вы ответили на мой вопрос, Пери, – тихо пробормотал он.

– На какой, Фрэнк? – спросила она, не поворачиваясь.

– На этот! – закричал он и рывком опрокинул ее, так что они вместе, неодетые, неготовые, вылетели на равнину Плутона, где было всего на десять градусов выше абсолютного нуля.

Кину показалось, что он попал в ад. Воздух, обжигая, вырывался из его легких, превращаясь в облачко тумана, которое тут же рассеивалось. Кровь стучала в ноющих барабанных перепонках. Его глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит и лопнут, а из носа потянулась тонкая ниточка крови. В целом он чувствовал себя ужасно, сам себе казался раздутым, поскольку давление вокруг за секунду изменилось с двенадцати футов на квадратный дюйм до почти нулевого. Кин боролся, как мог, стараясь не потерять сознание, старый Нестор оказался прав: как бы то ни было, а он остался жив.

Зеленый костюм Пери показалось ему небольшим воздушным шаром – в первый момент он вздулся от наполняющего его воздуха, а потом осел, когда воздух вышел. Девушка закружилась. Ее рот скривился, пытаясь втянуть хоть каплю воздуха, которого тут просто не было. Руки в отчаянии сжались на горле – она задыхалась. И в какой-то миг осознав, что происходит, она попыталась добраться до силового щита, закрывающего вход в пещеру. Но Кин резким движением оттолкнул ее.

Пери попробовала закричать. Ее грудь выгнулась и опала в бессильном беззвучном удушье. На лбу девушки выступили капли пота, но тут же исчезли. Вновь она бросилась к пещере, и вновь он не дал ей это сделать.

Похоже, впервые в жизни Пери по-настоящему испугалась. Она уже толком не могла скоординировать свои движения, чтобы еще раз попытаться спастись. Сильная боль и испуг выбили ее из колеи, и она потеряла несколько драгоценных секунд, пинаясь и пытаясь вырваться из рук Кина. Ее руки яростно молотили пустоту, она лягалась… а ее прекрасные, переполненные болью дикие зеленые глаза, были всего в дюйме от глаз Кина.

А у Кина задача была много сложнее. Он должен был не дать ей добраться до входа в пещеру и в то же время не позволить коснуться обнаженной кожей холодного камня. В какой-то момент он крепко обнял ее. А потом совершенно неожиданно ее тело обмякло, и она перестала сопротивляться. Ее руки метнулись к истерзанному горлу, и она рухнула в его объятия.

К тому времени Кин оттащил ее почти к самой «Рыжей Пери». Он увидел за стеклом люка воздушного шлюза Марка Гранди, но у него не было времени смотреть, что тот делает. Закинув Пери себе на плечо, Кин огромными прыжками помчался в сторону «Лимбо». До корабля было еще футов девятьсот, и Гранди, неуклюжий в космическом скафандре, никогда не смог бы догнать и поймать его.

Девушка оказалась ношей не из легких. Если на Земле она бы весила сто пятнадцать фунтов, то тут все сто сорок. Да и вес самого Кина был много больше. Но из-за боли, которую он испытывал, он не чувствовал тяжести.

Кин вслепую промчался через колонию поедателей алюминия. Кровь била струей из царапины на его лодыжке, и еще… ему пришлось повозиться, пока он открыл замок воздушного шлюза «Лимбо».

Наконец люк распахнулся под воздействием внутреннего давления. Кин, как можно крепче схватив Пери, забрался внутрь. Зашипел автоматический клапан, и струя воздуха ударила ему в лицо. Он пробежал почти в полном вакууме тысячу футов и все еще оставался жив.

Но вот давление в шлюзе достигло нормы. Кин с трудом поднялся на колени, открыл внутреннюю дверь и протащил тело девушки через порог. Она лежала в облаке рыжих волос, кровь сочилась из носа, но она дышала.

Однако Кину некогда было любоваться Пери. Он запустил двигатели, и судно взревело. Мельком глянув в иллюминатор, он увидел Марко Гранди тащившегося по равнине в сторону «Лимбо», а потом выжал рычаги на себя, поднимая корабль, позже он задаст судну нужный курс.

Все еще не пришедшую в себя Пери он усадил в свободное кресло. Вокруг ее тонкой талии он обмотал металлическую цепочку от вентилятора, привязав ее так, чтобы его пленница не могла освободиться. И только после этого отправился за аптечкой.

Он выпил половину тюбика виски, а другую половину влил между губ Пери. Ему казалось, он не вынесет вида лица красавицы, скривившегося от боли. Наконец она слабо закашлялась и судорожно дернулась, приходя в себя. Тогда Кин позволил себе вернуться к пульту управления, направив «Лимбо» в сторону Солнца. Сейчас главное было покинуть орбиту Титана, а позже он выровняет курс.

Тем временем Пери пришла в себя. Непонимающим взглядом она оглядела каюту «Лимбо», а потом ее зеленые глаза уставились на Кина.

– Фрэнк? Фрэнк, где я? – спросила она.

– На «Лимбо».

– На… – она подняла руку и только сейчас заметила цепочку, приковавшую ее к креслу. – Ты… Ты же не похитил меня, а, Фрэнк?

– Именно так, – насупившись, ответил он. Странно, но он не чувствовал никакого удовлетворения от того, что его безумный план удался. Он хотел увидеть Пери униженной, а теперь ничего кроме боли это у него не вызывало.

– Почему… мы не умерли, а, Фрэнк? – медленно проговорила она. – Мы… Мы ведь были снаружи… Там нет воздуха. Как получилось, что мы остались живы?

– Что ж, Пери. Это была идея старого Соломона. В том, что мы знаем о космосе, полно всяческих суеверий. Вот только сейчас он вычислил истину. Ведь опасен не вакуум, не холод, а недостаток воздуха. Мы не могли замерзнуть, потому что вакуум – лучший изолятор. Мы ведь не твоя алюминиевая лопата. Наше тело производит довольно высокую температуру, причем быстрее, чем та рассасывается в вакууме. Фактически мне было даже жарко, как в аду… Что же касается всех этих ужасных историй о разрушении легких, то каждый студент средней школы видел эксперимент с мышью и стеклянным колпаком. Воздушный насос создает под колпаком среду, очень похожую на вакуум. При этом мышь всего лишь теряет сознание – именно это с вами и произошло. А когда воздух вернулся, вы пришли в себя. Легкие в пустоте не разрушаются, потому что нет никакого внешнего давления, и не лопаются, потому что ткани достаточно упругие, чтобы выдержать внутреннее давление. Так вот, если мышь может пережить подобный эксперимент, то почему не может человек? К тому же я знал, что могу обойтись без воздуха много дольше вас.

– Увы, – с сожалением признала она. – И, тем не менее, я не понимаю, почему мы не взорвались при полном отсутствии давления. Я чувствую, что должны были, но не взорвались, и не понимаю, почему.

– Я же говорю, что ткани нашего тела достаточно упруги. Послушайте, Пери, давление на уровне моря на Земле – 14,7 фунтов на квадратный дюйм. Давление на вершине Эвереста – четыре фунта на квадратный дюйм. Это вершина Эвереста находится примерно миль на шесть выше уровня моря… Еще в тридцатые годы прошлого века над Эверестом летали самолеты, и пилоты не страдали от недостатка давления, пока у них был кислород, чтобы дышать. Перепад давления между уровнем моря и вершиной Эвереста почти такой же, как между вашей пещерой и поверхностью Титана… Человеческий организм может выдержать и не такое. Фактически ныряльщик, добывающий жемчуг, испытывает гораздо больший перепад давления. Его кожа ничуть не меняется. Так что единственная опасность, которая нам грозила, – нехватка кислорода, а точнее, опасность таилась в нашей собственной воздушной системе.

– «Нашей собственной воздушной системе»? – с удивлением повторила вслед за ним Пери.

– Да. Обычно мы дышим азотом и кислородом. Азот может начать распадаться, замещать кровь, и возникнут пузыри – причина болезни. Но в воздухе пещеры нет азота – вместо него неон, а неон не распадается подобным образом. Так что…

– Но… Это фантастика! Это невозможно!

– Но ведь мы сделали это!.. И что вы теперь об этом думаете?

– Почему ты… – но тут она осеклась. – Думаю, ты, Фрэнк, очень храбрый. Ты единственный человек, который видел, как испугалась Рыжая Пери. И ты видел это… дважды.

– Дважды? А первый раз когда?

– Первый раз… Когда… когда я увидела поедателей углерода у тебя на ноге.

– Пери! – со стоном выдохнул он. – Ведь эта тварь могла… Значит, ты имеешь в виду…

– Естественно, Фрэнк, – ответила она, глядя прямо на Кина. – Именно это я и имею в виду. Я люблю тебя.

– Если бы я посмел поверить вам, Пери… Вы-то точно знаете, что я вас люблю.

Вновь в глубине ее зеленых глаз вспыхнули зеленые насмешливые огоньки.

– И я вынуждена в этом признаться, потому что ты был так добр со мной…

Ее сарказм по-прежнему мучил его.

– Я должен был сделать это. Я должен был притянуть вас на свою сторону, Пери. Нужно быть честным…

– И ты думаешь, что сможешь это сделать?

– Могу попытаться.

– В самом деле? – усмехнулась она. – Фрэнк, разве ты не понимаешь, что мое судно скоро нас нагонит? На этом корыте тебе ни за что не обогнать «Рыжую Перри» Сейчас я беспомощна, но это ненадолго…

– В самом деле? Ладно, корыто «Лимбо» или нет, только он довольно крепкий орешек. Твои подельники не посмеют взорвать это судно, пока ты на борту. А если они попробуют пойти на абордаж, я их просто протараню, – он, прищурившись, посмотрел на девушку. – Врежусь и разломаю ко всем чертям ваш скоростной треугольник. Разобью его.

Слабый румянец вернулся на щеки Пери. Минуту она обдумывала слова Кина, а потом спросила:

– Фрэнк, а что ты собираешься делать со мной?

– Я собираюсь отдать вас в руки властей. После того как вы раскаетесь в своих преступлениях и присяжные вас простят, а я думаю, вам не сложно будет добиться этого, при вашей-то красоте… я собираюсь на вас жениться.

– Жениться? Да, я, пожалуй, вышла бы за тебя замуж. Вот только есть одно препятствие. Наказание за пиратство – смертная казнь и никак иначе.

– Не для такой женщины, как вы. Максимум, что вам дадут, так это года три.

– А потом меня потребуют власти другой страны для того, чтобы наказать по своим законам. И меня выдадут. И любой из судов может приговорить меня к смертной казни.

– Смертной казни… – эхом задумчиво протянул он. – Об этом я не подумал. Бог мой, Пери! Что же нам делать?

– Все в наших руках, – с улыбкой ответила она. Но он видел слезы, навернувшиеся у нее на глазах.

– Я… Я поклялся. Я принес торжественную присягу, повсюду отстаивать букву закона, – в отчаянии воскликнул он. – У меня есть деньги. В каждой стране я буду бороться. Я не позволю, чтобы вас выдали. Они будут снисходительны… Они должны быть такими.

– Возможно, – равнодушно проговорила Пери. – Однако это сейчас меня не волнует. Ты, Фрэнк, победил. Я люблю тебя…

Поддавшись импульсу, он выпустил рычаги управления, потянулся к девушке и поцеловал ее. Он вынужден был сделать поцелуй кратким, так как у него на глаза навернулись слезы. А вернувшись к пульту управления, он с горечью проклял себя, потому что не должен так рисковать, передавая Пери в руки властей. Тогда он помрачнел, поняв, что непременно нарушит присягу, если присяга означает подвергнуть опасности девушку, которую он любил.

И тогда он придумал новый план. В Нивии на Титане он устроит осмотр судна. Он спрячет Пери и расскажет свою историю, не упомянув, что похитил предводительницу пиратов. Он передаст властям координаты месторасположения пиратской колонии и позволит властям спасти старого Соломона и уничтожить поселение. А потом он…

Потом? Хорошо, он посадит «Лимбо» в Ираке. У него там есть друзья и там он спрячет Пери. Он полетит домой и пошло все к черту, он волен жениться хоть на пиратке, хоть на убийце – на ком угодно, кого выберет… и никто так и не узнает что миссис Кин в прошлом была Рыжей Пери.

А пока пусть она считает, что он собирается сдать ее правительству, по крайней мере это может напугать ее и заставить вести респектабельную жизнь. Он улыбнулся и искоса посмотрел на свою пленницу, а та все это время неотрывно наблюдала за ним, пытаясь разглядеть следы горя на его лице.

Но прежде чем он смог снова заговорить, взвыла сигнализация, предупреждая его о метеоритной опасности. Однако здесь, за орбитой Юпитера, метеоры были большой редкостью. Кин посмотрел назад на черный Плутон и на фоне планеты четко разглядел вспышку двигателей. Это значило только одно – их преследует корабль. Секунда за секундой приближается погоня. «Рыжая Пери» нагоняла их, так как «Лимбо» был тихоходом.

Вот пиратское судно легло на параллельный курс. Внезапно из динамиков донеслось:

– Выключите реактивную тягу! – это было сказано металлическим голосом, но Кин сразу узнал голос Марко Гранди.

Кин не мог ответить пиратам, поэтому лишь глядел на пиратское судно, которое скользило рядом с его кораблем.

– Выключите реактивную тягу! – повторил Марко. – Иначе мы взорвем ваш корабль.

В кабине пилота на корме имелась маломощная система связи. Он включил передатчик на полную мощность.

– «Рыжая Пери», – стал вызывать он. – Вы меня слышите? Вы меня слышите?

Ответ пришел немедленно.

– Мы слышим тебя. Выключай двигатели.

– И не подумаю, – ответил Кин. – Если приблизитесь хоть на ярд, я вас протараню. Пери на борту, и если вы взорвете это судно, вы убьете ее.

Наступила тишина.

– Откуда нам знать, что с нею все в порядке? – поинтересовался Гранди.

– Следите за левым бортом, – приказал Кин.

Он вернулся в рубку, отвязал девушку. Она не делала попыток освободиться, вела себя кротко, как щенок на привязи.

– Хочу, чтобы все выглядело серьезно, – проговорил он. – Мне жаль, что приходится так поступать.

Он завернул ей руку и толкнул в сторону иллюминатора. А потом они вернулись в рубку, и он вновь привязал ее к креслу.

– Или «Рыжая Пери» перестанет преследовать нас, или я вас протараню, – объявил он, вернувшись к передатчику. – Сохраняйте дистанцию в четверть мили.

Ответа не последовало, но пиратское судно отошло чуть подальше. Словно модель, сделанная руками ребенка, оно летело параллельно «Лимбо». Однако Кин знал, что противники его беспомощны, Гранди не осмелится ничего предпринять, чтобы не повредить пленной Пери.

Прошел почти час, прежде чем Пери снова заговорила:

– Я не понимаю тебя, Фрэнк, – заговорила она несчастным голосом. – Когда твоя жизнь была в опасности, я рисковала, чтобы спасти тебя, а теперь ты рискуешь своей жизнью, чтобы уничтожить меня. И ты называешь это любовью?

– Я рискую не для того, чтобы уничтожить вас, а для того, чтобы спасти, – пробормотал Кин. – Пери, я не могу перенести мысль о том, какую жизнь вы вели. Я хочу, чтобы вы были счастливы…

– Фрэнк, – мрачным голосом позвала она. – Если ты так представляешь счастье… – и она так и не договорила.

Час за часом они летели бок о бок с пиратом. Через какое-то время Кин уснул, доверившись сигнальному устройству, которое должно было разбудить его, если Гранди попытается приблизиться. Последнее, что он увидел перед сном – сверкающие глаза Пери. Их же он увидел первыми, когда проснулся. Казалось, все это время Пери сидела не двигаясь.

Пошел второй день полета. Плутон превратился в бледный, крошечный диск, оставшийся далеко у них за спиной. Нептун и Уран сейчас находились по другую сторону Солнца, а Сатурн ярко сверкал впереди. Весь день Пери была мрачной и молчала, и когда он поцеловал ее перед сном, она обняла его, словно была сильно испугана. А когда он проснулся, ее уже не было.

Ушла! Цепочка исчезла вместе с девушкой, и только листок бумаги… оборот звездной карты лежал на ее кресле. Пери не было на борту «Лимбо», и «Рыжая Пери» не висела неподалеку от корабля. Кин с трепетом взял записку и прочел:

От бешенства Грант Кальтроп буквально лишился речи: выкрикнув все известные ему ругательства, он умолк, шипя и плюясь, словно рассерженный кот, и с остервенением топнул оземь обутой в тяжелый ботинок ногой.

Сила отдачи оказалась настолько велика, что тело разгневанного мужчины совершило великолепное сальто и приземлилось на ту самую кучу жухлой растительности, которая и вызвала ярость Кальтропа. Только тогда он вспомнил, что на Ио не стоит злоупотреблять резкими движениями, поскольку гравитация на этом спутнике Юпитера была втрое меньше земной.

Грант поднялся, проклиная собственную забывчивость, и повернулся к тройке хихикавших большеголовиков, с интересом наблюдавших за его полетом.

– Вот что, голубчики! – свирепо сверкая глазами, проговорил он. – Вы не получите больше ни кусочка сластей, если вместо листьев фервы снова притащите подобный сор. – На этот раз Грант осторожно поворошил носком ботинка пресловутую кучу. – А теперь ступайте прочь, недотепы! И не вздумайте вернуться без добычи!

Казалось, до его слушателей не сразу дошел смысл сказанного. Эти коренные обитатели Ио, прозванные людьми просто иоликами, хотя и имели звучное латинское наименование, больше других обитателей планеты напоминали своим видом землян, правда, тех, кто достиг высшей степени идиотизма. Эту их особенность подчеркивали и неумолкающее хихиканье, и не сходящее с луноподобных лиц выражение блаженства, и вялое покачивание тяжелых круглых голов на тонких, непомерно длинных шеях.

В конце концов грозный смысл сказанного проник в сознание иоликов, и их привычный смех приобрел грустноватый оттенок. Наиболее чувствительный из компании в отчаянии так треснул головой о ствол каменного дерева, что лишился чувств. Его товарищи подхватили падавшее тело и бережно повели пострадавшего в заросли, время от времени поворачивая к человеку безмятежно улыбающиеся лица.

Стараясь успокоиться, Грант потер кулаками виски и медленно направился к приоткрытой двери своего убогого жилища, сложенного из стволов все тех же каменных деревьев – единственного строительного материала на Ио. Внезапно он увидел, как из дома выскользнул один из самых неприятных обитателей планеты, известный как «мышь разумная».

На взгляд Гранта, эти существа больше напоминали не поумневших мышей, а злобных карликов, в целях маскировки принявших обличье грызунов, настолько невероятно коварными были все их поступки. Если остальные живые существа Ио – тоже весьма малосимпатичные – беспокоили землян в силу своих чисто физиологических особенностей, то эти мерзкие недомерки сознательно вредили людям, доставляя им массу неприятностей.

Вот и сейчас шустрый карлик покидал дом Гранта с добычей: он сжимал руками-лапками цилиндрический стержень термометра. Схватив камень, Кальтроп запустил его в вора, но тот ловко увернулся и, оскалив зубы, погрозил человеку кулаком. Этот жест означал объявление войны, но Гранту сейчас было не до того: похоже, на него опять накатывала волна безумия.

Затворив за собой дверь и несколько привыкнув к темноте мрачноватого помещения, Грант с возмущением увидел, что его домашнее животное – крупный, с лоснящейся шкуркой эхокот по имени Оливер – только что продрало глаза.

– По дому разгуливают мыши, а ты впал в спячку, негодник! – возмутился Грант. – Я, вероятно, слишком сытно кормлю этого лодыря.

Эхокот выгнул спину и распушил хвост, скользнув по человеку спокойным взглядом загадочных глаз – это трехлапое существо ничуть не боялось наказания, ни на минуту не сомневаясь в своем безмерном обаянии. Опершись о пол хвостом и единственной задней лапой, он вцепился когтями передних в край стола и вкрадчиво проговорил:

– Куда это к черту делся туз? Ступайте прочь, негодники!

Подтверждая свое прозвище, эхокот повторил фразы, услышанные во время раскладывания пасьянса накануне и нынешней ссоры с поставщиками фервы. Обычно болтовня кота развлекала Гранта, но сейчас он лишь автоматически отметил абсолютную точность воспроизведения собственных слов и снова потер лоб: с каждой минутой боль усиливалась.

Запив водой пару таблеток, он присел на край кровати, решив не покидать дом до окончания приступа, поскольку всегда существовала опасность не отличить реальность от видений, обычно сопровождавших усиление болезни. Не хватало еще влипнуть в беспамятстве в какую-нибудь историю!

Как и всегда перед началом приступа, Кальтропа терзало раскаяние за свое решение отправиться на Ио, но теперь он твердо знал, что с первой же оказией вернется на Землю. Конечно, это вызовет осложнения с фирмой «Лекарственные препараты Нилана», с которой заключен контракт на добычу фервы, и он опять останется без гроша в кармане. Однако лучше так, чем пожизненная психушка! Правда, говорят, что сумасшедшие не осознают своего положения, но лучше не проверять этого на личном опыте.

Если бы по прибытии на Ио он сумел отыскать работу в Нордвиле или Зюйдвиле, таких проблем не возникло бы: эти города, расположенные на полюсах планеты, не таили в себе опасности для психики. Но, к несчастью, самой выгодной с точки зрения оплаты работой оказалась добыча фервы, которая растет только в экваториальной зоне, где сам воздух заражен флюидами безумия. Но понял он это, лишь какое-то время прожив тут.

С точки зрения человека всех обитателей этого поганого местечка никак нельзя было назвать нормальными: взять хотя бы идиотов-иоликов, или говорящих котов, бессмысленно повторявших единожды услышанные слова, или патологически злобных мышевидных карликов. Даже пусть они для себя вполне нормальны, но безумие жило в них, и теперь в армию чокнутых готовился вступить и Грант. Именно поэтому вопрос о скорейшем возвращении на Землю следовало решать незамедлительно.

Грант ни на минуту не забывал о прошлом. Еще два года назад он, наследник огромного состояния, вел рассеянный образ жизни типичного представителя так называемой «золотой молодежи». Богатый и свободный, он думал вовсе не о том, как заработать на жизнь, а скорее о том, на что ее потратить. В поисках острых ощущений он стал заядлым охотником, и репортажи о его невероятных подвигах и удивительных трофеях с Титана или Венеры не сходили с первых полос светской хроники.

Все закончилось, когда Кальтропу едва перевалило за двадцать пять. Разразившийся экономический кризис лишил его не только привычных удовольствий, но и куска хлеба. Не имея за душой никакой пригодной для заработка профессии, он решил продать свой инопланетный опыт, который с радостью и востребовала фирма Нилана: ей нужны были агенты на Ио.

Судьба охотника ни разу не заносила его в эту часть Солнечной системы, поскольку на мелких спутниках Юпитера не водилась завидная дичь. Именно незнание местных условий и привело его сюда, в сумасшедший хоровод планет, которые постоянно изменяли магнитную да и гравитационную обстановку маленького сателлита гигантского космического тела. Вероятно, это добавляло остроту в тот коктейль воздействий, что вызывали периодические приступы безумия. Скорее всего, нервы человека, привычного к восходам и закатам Солнца, травмировало то обстоятельство, что подчас вместе с Солнцем на небе красовался Юпитер, а то только Юпитер, или временами другой спутник Юпитера, Европа. Мало того, бывали в сорокадвухдневном орбитальном цикле планетки и мрачные звездные дни без светил, что тоже не добавляло оптимизма.

Неподвижно замерев в ожидании действия лекарства, Грант подумал, что непредвиденный приступ болезни спровоцировало появление в небесах двух светил сразу, раскаленного Солнца и пышущего жаром Юпитера. Именно в такой день, когда от двойного облучения безмерно усиливаются испарения джунглей возле Поганых гор, на человека и накатывает безумие.

Голову по-прежнему сжимали обручи боли, и Грант проглотил еще одну таблетку, мимоходом заметив, что склянка почти опустела. Прежде подобный факт серьезно обеспокоил бы его, но теперь, окончательно решив с первым же грузовым челноком отправиться в Зюйдвил, он равнодушно поставил пузырек на стол.

Неслышно подкравшийся Оливер дотронулся лапой до его колена и, когда Грант посмотрел на него, произнес:

– И зачем только мне понадобилась веселая вечеринка?

Грант даже несколько опешил.

– Ну знаешь! По-моему, вечеринки – это не мой профиль! Неужели я такое говорил?

Сделав пару кругов по комнате, эхокот снова уставился на хозяина и сказал:

– Немедленно перестань реветь! Отец обязательно отыщет меня.

– Это что-то из области фантастики, – покачал головой Грант, поскольку его отец умер несколько лет назад. Его удивление безмерно возросло, когда кот, вспрыгнув на стол, вдруг громко зарыдал, выговаривая сквозь всхлипы:

– Ах, если бы ты мог мне помочь!.. Ты ласковая зверушка, но что с того проку?.. Только болтаешь, как попугай!.. Ну где же отец?.. Ох, голова раскалывается!..

Эхокот прекрасно передавал не только слова, но и все интонации, и Грант уловил в его речи подлинное отчаяние. Наверняка он повторял слова другого человека, находящегося где-то поблизости, поскольку Оливер предпочитал не уходить далеко от дома. Но кто бы это мог быть?

На мгновение Грант забыл даже о боли в висках.

– Вот уж точно – попугай! – Он стукнул кулаком по столу, от чего кот подпрыгнул и нервно захихикал, словно обиженный иолик. – Нет, чтобы сказать, чьи слова повторяешь. Говорить научился, а мозгов – кот наплакал!

Оливер молча спрыгнул на пол и гордо прошествовал к двери.

– Немедленно вернись! – закричал Грант. Но кот, поцарапав дверь, отворил ее и вывалился наружу, бросив на прощанье:

– Вы не получите больше ни кусочка сластей.

Грант вскочил с постели и едва не упал от немыслимого колотья в висках. Постояв немного, он ринулся следом за котом в слабой надежде, что тот приведет его к нуждавшемуся в помощи человеку. Остатки здравого смысла подсказывали ему, что все происшедшее могло оказаться бредом: Оливер говорил совсем не то, а возможно, и вовсе молчал. Но, тем не менее, Грант старался не упустить из виду распушенный хвост, реальный он или вымышленный. Да и окружающий пейзаж в равной степени мог относиться как к яви, так и к бреду, настолько далеким от реальности был весь мир планеты Ио.

Торопливо шагая между стенами высоких травянистых растений, мясистых от переполнявшего их сока, весьма похожего на кровь, Грант старался не обращать внимания на блиноподобные рожи иоликов. Их головы на тонких шеях выступали из-за стены зелени словно подсолнухи, поворачиваясь вслед за путником, как будто именно он был их солнышком. К похохатыванию иоликов постепенно присоединился хор высоких писклявых голосов – в своей погоне за котом Грант приблизился к поселению мышеподобных карликов.

Каждое их племя строило свой поселок, удивительно напоминавший старинную крепость с ее высокими стенами и сторожевыми башнями. Внутри крепостного двора располагались небольшие жилые постройки, сложенные из камня и по форме напоминавшие человеческие жилища, – покрытые островерхими крышами дома с окнами и дверями. Грант никогда не интересовался укладом жизни карликов – уж очень недоброжелательным слыл этот народец, но знатоки в Зюйдвиле поговаривали, что их быт весьма напоминает людской, и они склонны досаждать не только землянам, но и родственным кланам, находясь с ними в состоянии перманентной войны.

Стараясь не привлекать к себе внимание карликов, Кальтроп миновал мышиную крепость и спустя несколько минут понял, что приступ болезни все-таки начался: только этим можно было объяснить представшую перед ним невероятную картину.

На упавшем стволе каменного дерева сидела красивая девушка в экстравагантном наряде, пригодном разве что для молодежной вечеринки, но никак не для джунглей возле Поганых гор. Рядышком примостился Оливер, мурлыкая от переполнявших его чувств: рука девушки рассеянно теребила и поглаживала его шелковистую шерстку.

Придя к выводу, что это видение приятно отличается от привычных горячечных бредней, Грант приблизился к девушке и приветствовал ее изысканным полупоклоном, мысленно посетовав на отсутствие в его гардеробе шляпы с перьями.

– Добро пожаловать в мой сон, мисс Ли Нилан, – сказал он.

Призрачное видение подняло к нему прекрасное лицо, бледные щеки которого свидетельствовали о том, что болезням могут подвергаться даже галлюцинации, и удивленно проговорило мелодичным голосом:

– Вы не относитесь к кругу моих друзей, но кажетесь мне знакомым. И вы назвали мое имя… Мы когда-то знали другу друга?.. Впрочем, во сне и не такое случается.

– Значит, вы уверены, что я вам привиделся? Вот как! – в свою очередь удивился Грант и тут же предложил: – Могу побиться об заклад, что все наоборот.

– Не стоит и стараться! Все равно я не смогу получить выигрыш с привидения, – рассмеялась девушка.

«Какое-то странное наваждение, – подумал Грант. – Ничего подобного прежде не случалось. Во всяком случае мои «гости» не утверждали, что они настоящие. А! Как-нибудь разберусь».

Девушка тем временем решила уточнить, откуда незнакомцу известно ее имя. Грант удовлетворил ее любопытство, ответив, что почерпнул эти сведения из раздела светской хроники в «Таймс».

– Там часто появляются ваши фотографии, – пояснил он. – Самую удачную я вырезал и повесил в своем домишке, мечтая когда-нибудь лично познакомиться с вами. Надеюсь, вы не в претензии?

– Что вы! Я польщена, что привидения интересуются объектами светских сплетен. Но теперь, когда личная встреча состоялась, вы, может быть, тоже представитесь? – лукаво спросила девушка.

Удивленный подобным предложением, Грант все же решил подыграть прекрасному призраку: мало ли в кого тот может превратиться, если рассердится. Поэтому он представился по всей форме:

– Грант Кальтроп, агент фирмы «Лекарственные препараты Нилана», главой которой является ваш отец. Я занимаюсь заготовкой февры, то есть попросту скупаю ее у местных иоликов.

– А-а, так вот вы кто! – воскликнула девушка. – Я не узнала вас сразу, потому что вы выглядите старше, чем на фотографиях в моем альбоме.

Она на минуту задумалась, а потом заговорила, словно беседуя сама с собой:

– Какие странные шутки вытворяет иногда подсознание. Я уже года три не заглядывала в альбом, куда вклеивала все, что только могла отыскать о Гранте Кальтропе, охотнике и спортсмене, окруженном ореолом славы и романтики. Я тогда была до безумия влюблена в него, дурочка! Как и многие девчонки… Еще бы! Такой молодой, а уже успел побывать и на Титане, и на Венере! И отовсюду возвращался победителем! – она нервно рассмеялась и тут же схватилась за голову: вероятно, смех вызвал приступ боли.

Некоторое время она задумчиво поглаживала голову кота, а затем, подняв глаза на Гранта, удивленно проговорила:

– Как? Вы еще здесь? Обычно все видения быстро исчезают. Но мне приятно, что вы пока не растаяли, мистер Кальтроп.

Тот тем временем буквально онемел от услышанного признания. Если бы это говорил реальный человек, Грант Кальтроп оказался бы наверху блаженства: по этой девушке он тайно вздыхал вот уже несколько лет. Как знать, может быть, он и работать-то на Нилана согласился только потому, что тот был ее отцом. Как уже неоднократно убеждался Грант, горячечный бред обычно обнажал все тайные помыслы больного, и значит, это прекрасное видение олицетворяло сейчас его мечту. Что ж, в таком случае он благодарен нынешнему приступу недуга!

С нахмурившегося неба упали первые капли дождя, тут же жадно поглощенные губчатой почвой. Дождь означал прекращение безумной жары и скорое выздоровление, но этому обычно предшествовал второй, самый неприятный всплеск болезни. Поэтому Грант решил поскорее вернуться домой.

– Мне пора, – сказал он. – До свидания во время следующего приступа. Вы мне очень помогли нынче, благодарю вас. Появляйтесь еще.

– Вы говорите так, словно призрак я, а не вы, – задумчиво произнесла девушка. – Но у меня так болит голова, что нет сил разобраться. Во всяком случае я тоже не буду против, если вы посетите мой сон.

Взмахнув рукой, Грант направился в сторону дома, уверенный, что Оливер последует за ним. Но тот и ухом не повел. Рассерженный поведением своего домашнего животного, Грант строго приказал:

– Немедленно домой, Оливер!

– Почему вы называете эту зверушку Оливером? – поинтересовалась девушка. – Это Полли. Вот уже два дня она скрашивает мое одиночество. Поверьте, без нее я умерла бы от страха.

– И ты отзываешься на эту кличку, Оливер? Постыдился бы! – укоризненно заметил Грант.

– У меня так болит голова, что нет сил разобраться, – капризно изрек Оливер-Полли, удаляясь в сторону зарослей. Издали донеслось: – Могу побиться об заклад, что все наоборот.

Посмотрев вслед эхокоту, Грант обернулся к девушке:

– Жаль отказываться от такого сна, но я все же пойду. Очень приятно было познакомиться с вами, Ли, хотя бы мысленно.

Она кивнула, но увидев, что молодой человек повернул налево, окликнула его:

– Зря выбрали этот путь, Грант. Там вы можете наткнуться на поселение карликов. Я видела, как началось его строительство.

– Вы ошибаетесь, мисс. Мышиная крепость справа, поэтому я и свернул сюда, – остановившись, возразил он.

Она обхватила голову руками, почти притянув ее к коленям, и глухо произнесла:

– Ах, идите куда хотите, ведь призракам не страшны ни мыши, ни любые другие твари.

Пожав плечами, он двинулся в выбранном направлении с единственной мыслью как можно быстрее добраться до постели.

Дождь между тем набирал силу, заливая струями лицо, и Грант не заметил, как неожиданно оказался на краю лужайки, где на освобожденном от растительности пространстве кипела бурная деятельность. Мышекарлики уже возвели крепостные стены со сторожевыми башнями и воротами и теперь копошились внутри защищенного пространства, сооружая жилые дома, казармы, служебные помещения. Стража на крепостной стене заметила чужака, и в сторону Гранта полетели стрелы с отравленными наконечниками.

Он уже не впервые сталкивался с проявлением необъяснимой агрессии карликов и поэтому старался по возможности не попадаться им на пути. В этом гнилом климате не затягивались даже безобидные царапины, а уж следы от отравленных стрел превращались в труднозаживаемые язвы. Чтобы как-то отвлечь от себя назойливых преследователей, он решил пройти мимо компании иоликов, головы которых виднелись выше травяного барьера. Грант знал, что уколы стрел им не вредили, а лишь усиливали приступы идиотического веселья.

Один из аборигенов, верзила с багровым лицом, отделился от своих сородичей и качающейся походкой заковылял к человеку, суматошно жестикулируя костлявыми руками. Любопытный по натуре, Грант уже было направился к нему, но внезапная мысль заставила его резко остановиться. Он вспомнил, что услышал о новом поселении карликов от призрака Ли Нилан! Но ведь привидения из горячечного бреда не могут знать больше того, что содержится в затуманенном безумием подсознании больного! Выходит, она реальная девушка? С силой отталкиваясь от губчатой почвы, Грант огромными прыжками помчался обратно, кляня себя за собственную близорукость.

Выскочив из зарослей к поваленному стволу, он не увидел на нем сидящей фигуры. В панике Грант громко позвал свою недавнюю собеседницу, но в ответ из-за ствола выглянула лишь усатая морда явно чем-то обеспокоенного Оливера. Подскочив к эхокоту, Грант увидел соскользнувшую на траву девушку и поспешно удиравших к зарослям карликов с цветными лоскутками в руках. Она, очевидно, потеряла сознание, и этим тут же воспользовались мародеры-карлики, чтобы разжиться кусочками ее платья. Следы когтей на траве свидетельствовали о том, что Оливер пытался отбиваться от них, но, по-видимому, отступил под натиском превосходящих сил.

До появления на Ио землян мышелюди не имели представления о тканях, изготавливая себе одежду из листьев и трав. Смышленые и умелые, они, конечно же, научились бы ткать, если бы овладели секретами этого мастерства. Но, естественно, поселенцам с Земли даже в голову не приходило основать на планете ткацкое производство, поэтому добывание материи стало для карликов своеобразным хобби.

Вот и сейчас они уже успели отхватить порядочный кусок от подола нарядного платья Ли. Возможно, ущерб стал бы еще больше, если бы не вмешательство сначала Оливера, а потом и Гранта.

Кальтроп опустился на корточки возле Ли и осторожно дотронулся до ее плеча. Она очнулась и с улыбкой прошептала:

– Какие приятные видения… Сначала меня навестил отец, а теперь пожаловал и сам великий охотник…

Грант помог ей снова сесть на ствол и, примостившись рядом, сказал, медленно выговаривая слова, чтобы девушка успела уловить их смысл:

– Я не видение, а реальный человек! Отец вам пригрезился, а я – настоящий! Вы слышите меня? – она слабо кивнула.

– Сам великий охотник, – подхватил Оливер, тыкаясь носом в колено Гранта.

Нелепое высказывание эхокота вызвало улыбку на бледных губах девушки. Она почти осмысленно взглянула на сидящего возле нее молодого человека и недоверчиво спросила:

– Настоящий?

– Конечно! А в том, что и вы тоже реальный человек, я убедился, когда наткнулся на новую крепость карликов, о которой рассказали мне вы. Я-то сам прежде ее не видел. Вам нельзя оставаться в джунглях одной: вы нуждаетесь в крыше над головой и лекарстве. Пойдемте, я провожу вас в мою хижину – там безопаснее!

– А это кто? Мне страшно! – воскликнула девушка и показала в сторону зарослей: там возвышался багроволицый иолик.

– Не пугайтесь! Он совершенно безобидный, и я уже привык, что он постоянно увязывается за мной. Пойдемте же: дождь усиливается. – Он помог Ли встать, и они медленно направились к дому Гранта.

Внезапно девушка пошатнулась и стала медленно оседать на траву. Кальтроп успел подхватить ее, прежде чем она упала, и, не тратя времени на «оживление», продолжил путь, но теперь уже с девушкой на руках. Он вспомнил ее слова о том, что вот уже два дня ее одиночество скрашивала Полли, то есть Оливер. Значит, обморок вызван не только болезнью, но и голодом.

Стараясь не угодить в заросли колючих низкорослых пальм, Грант несколько изменил маршрут: там, где мог проскользнуть один ловкий человек, двоим делать нечего, решил он, опасаясь болезненных уколов ядовитых растений. Правда, путь удлинился, но от всех треволнений последних часов Грант даже несколько взбодрился, и расстояние не пугало его.

До сих пор спокойно бредущий за людьми эхокот вдруг заволновался: он то убегал вперед, то возвращался, словно заставляя Гранта поторапливаться. Вскоре стала ясна и причина его беспокойства: позади послышался нарастающий гомон писклявых голосов – их преследовали карлики. Не отстававший от компании иолик обернулся на шум и принялся швырять в них камни.

С больной девушкой на руках Грант не мог вступить в сражение, да и вряд ли его оружие стало бы более эффективным, чем камни иолика. Стрельба из пистолета напоминала бы пальбу из пушки по воробьям, а огонь бластера смог бы уничтожить сотню-другую мышей, но все равно не остановил бы остальных. Однако для того, чтобы стрелять, Гранту пришлось бы положить девушку на траву, а там уже кишмя кишели мерзкие твари. Поэтому он решительно двинулся вперед, попросту отшвыривая карликов тяжелыми сапогами и прикрывая лицо Ли от ядовитых стрел. Он решил, вернувшись в хижину, использовать против нападавших газовые гранаты – довольно эффективное средство, но, к сожалению, равно опасное и для мышей, и для человека.

Взятый в кольцо визжавшими карликами, Грант с трудом продирался сквозь копошившиеся тела, время от времени наступая на них и опасаясь одного: как бы не поскользнуться и не рухнуть вниз. Тогда участь и его, и девушки была бы решена. Позади он слышал азартное шипение кота и громкий смех иолика – битва шла и там.

Наконец он достиг хижины и едва сам не хлопнулся в обморок: убегая за Оливером, он оставил дверь приоткрытой, и теперь там хозяйничали мышелюди. С яростным ревом он ринулся в набитый мышами дом и, едва не уронив Ли, схватил с полки у двери пару гранат и чудом уцелевшее полотенце. Выскочив наружу, он заметил, что полчище мышей несколько поредело: преследователи поспешили присоединиться к мародерам.

Воспользовавшись передышкой, он прислонил девушку к углу дома, разорвал полотенце надвое, замотал тканью голову Ли и, прежде чем прикрыть рот и нос себе, приказал иолику и коту убраться как можно дальше. Те не торопились уйти, но яростный вопль Гранта все же заставил их скрыться в зарослях. Тогда он швырнул одну гранату в дом, а другую – в оставшихся на лужайке тварей.

Взорвавшиеся бомбы окутали ядовитым туманом и дом, и поляну перед ним, и прижавшихся к стене людей. Когда ветер унес прочь остатки смертельного газа, лужайка напоминала поле битвы: повсюду валялись трупы мышей-мародеров, так и не выпустивших из лап украденное «богатство».

Грант снял повязку с лица, сдернул полотенце с головы Ли и пошел посмотреть, что же творится в доме, подбирая по пути остатки своего скарба. В помещении царил полный разгром: все, что не было спрятано под замком, бесследно исчезло, от одежды и одеял остались жалкие лоскутья. Утешало лишь то, что карлики не смогли – или не успели – добраться до содержимого большого металлического ящика со скудными запасами еды и одежды, да чудом уцелела склянка с лекарством.

Как и снаружи, здесь тоже было полно мышиных тел. Грант вымел их за порог, справедливо полагая, что разнообразные любители дарового угощения за считанные часы очистят лужайку, и внес в дом все еще бесчувственную Ли. Он опустил девушку на разоренную постель и запер дверь на засов: еще ни разу мышиные полчища не оставляли безнаказанным тех, кто причинил им вред. И Грант приготовился к осаде.

Но пока весть о поражении не достигла мышиного поселения, он занялся лечением девушки. Достав из заветного ящика неприкосновенный запас воды, он растворил в стакане две чудодейственные таблетки и влил жидкость в рот больной, с трудом разжав стиснутые зубы. Следом за водой из ящика была извлечена запасная куртка Гранта: теперь ей надлежало послужить одеялом. Поставив в ряд грубо сколоченные табуретки, он критически оглядел свою импровизированную лежанку и решил, что безопаснее устроиться на полу.

Однако едва Грант успел улечься, как снаружи послышался скрежет когтей по камню и вслед за ним голос суматошно орущего Оливера:

– Мне страшно!

Чертыхнувшись, Грант впустил кота, тот благостно огляделся и прошествовал к кровати. Там, устроившись в ногах лежавшей девушки, Оливер безапелляционно заявил:

– Вы нуждаетесь в крыше над головой и лекарстве.

Разглагольствования кота, как всегда и бывало, успокоили напряженные нервы Гранта, и он безмятежно уснул.

В течение семи часов ничто не нарушало покой одинокой хижины в джунглях Ио. Когда в небе над зарослями взошли Юпитер и Европа, один из обитателей дома поднялся с пола, потирая травмированные голыми досками бока. Он выглянул наружу и удовлетворенно хмыкнул, не заметив никаких признаков происшедшей накануне бойни, затем взглянул на кровать. И эхокот, и девушка все еще спали, причем румянец на личике мисс Ли свидетельствовал о том, что кризис болезни миновал.

Для того чтобы закрепить эффект, он приготовил еще один раствор лекарства и негромко окликнул девушку. Та тотчас же открыла глаза и улыбнулась, удивленно проговорив:

– Опять вы? У моего бреда завидное постоянство!

– Да никакой это не бред, – досадливо отмахнулся Грант, ногой пододвигая к кровати табурет. Он уселся на него и протянул девушке стакан. – Выпейте-ка это, а потом поговорим.

Она послушно проглотила содержимое склянки и обвела взглядом хижину.

– Я никогда не бывала здесь, – растерянно проговорила она.

– Это мой дом, – терпеливо, словно малому ребенку, объяснил Гант. – И это не бред: вы в самом деле гостите у меня, потому что нельзя оставлять больных под открытым небом. Вы хоть помните, как оказались на Ио? Ну же! Очнитесь! Все вокруг самое настоящее – и я, и эхокот, и эта хижина.

Тем временем проснувшийся Оливер перебрался на стол и теперь рассматривал беседующих с высоты.

– Все подлинное? Меня нашли? – все так же нерешительно сказала девушка и, вдруг поверив, радостно засмеялась. – Какое счастье! Мне было ужасно страшно и одиноко в джунглях… – Будто в ознобе, она передернула плечами и плотнее завернулась в куртку.

– Но теперь все позади, – успокаивающим тоном прервал ее Грант. – Расскажите лучше, как вы оказались в самом гадком местечке на Ио. Если судить по светской хронике, вам больше пристало посещать всякие там Парижи или Нью-Йорки.

– Это все моя глупость, – нахмурилась она и вдруг, словно вспомнив что-то забавное, спросила: – А где фотография? Привидение в лесу, помнится, упоминало о ней.

– Эти поганые твари унесли из дома все, что смогли. К сожалению, смели и ее, вот только гвоздик остался, – ткнул Грант в сторону голой стены. – Но и они внакладе не остались, – мрачно проворчал он. – Лучше расскажите о себе.

– Знаете, все-таки противно говорить о собственной недальновидности, – призналась она. – Но если по порядку, то дело обстояло так. Мне надоело, как вы выражаетесь, посещать Парижи и прочие фешенебельные места, да и по отцу соскучилась. Вот и прилетела к нему в Нордвил, где его фирма затеяла что-то с плантациями фервы. Я на Ио уже три месяца… В сущности, и здесь скука смертная, а не романтика…

– Ну да, и в поисках романтики вы отправились пешком из Нордвила в сторону Поганых гор, куда же еще, – в тон ей заметил Грант.

Ли снова рассмеялась и села в постели, привалившись спиной к стене: вторая порция снадобья полностью вернула ей силы.

– Просто я решила посетить дансинг в Зюйдвиле: мне рассказывали, что там бывает очень весело и интересно. Да и захотелось пообщаться с новыми людьми – за три месяца мне уже все примелькались. Отец не разрешал отправляться одной, хотя я пилотирую не хуже профессионалов… – она осеклась и уныло промолвила: – Все-таки, выходит, хуже…

Девушка надолго замолчала, переживая, по-видимому, свое поражение, но понуждаемая Грантом снова заговорила:

– Одним словом, заупрямилась и полетела без сопровождающих. Чтобы меня не вернули, я выбрала новый маршрут. Неожиданно впереди возникли горы…

– Это пресловутые Поганые горы, и они вполне отвечают своему названию, – заметил Грант. – Любой пилот предпочитает сделать крюк, лишь бы не оказаться над ними.

– А что в них такого страшного? – удивилась Ли.

– Дело, собственно, не в них, а в атмосфере Ио, – ответил Кальтроп. – Она ниже вершин гор, их пики выступают в безвоздушное пространство, так что преодолевать горный массив можно лишь на челноках. А пилотирование на легких летательных аппаратах – весьма рискованное предприятие.

– Ну, об этом-то я знала, но думала, что, выскочив в космос, тут же смогу снова нырнуть в атмосферу. Мне подробно рассказал об этом маневре секретарь отца Харви, опытный пилот, который обычно сам водит его самолет.

– Думается, одного объяснения мало, – с сомнением проговорил Грант. – Там очень важна стартовая скорость выхода в космос и угол наклона при входе в атмосферу. Если угол выбран неверно, самолет просто расшибется о плотный слой воздуха, совсем как неумелый прыгун с вышки – о поверхность воды.

– В атмосферу-то я вошла, – уныло проговорила девушка, – но не смогла выровнять самолетик, и он врезался в заросли кустарника у подножия гор. Довольно мягкая посадка, – нервно хихикнула она и продолжила повествование:

– После этого нужно было выбраться из джунглей на открытый участок, чтобы меня легче было найти, и поэтому я направилась к югу – прочь от гор. Все это время я старалась не есть и не пить, чтобы не заболеть нервной горячкой, но в конце концов не выдержала и напилась из какого-то ручейка. После этого явь и видения переплелись настолько, что я уже не отличала одно от другого.

Менторским тоном Грант произнес:

– Перед тем как пить воду, надо было пожевать листья фервы.

– Я об этом просто забыла, да и вряд ли сумела бы отыскать их, – призналась Ли. – И, кроме того, надеялась, что меня вот-вот найдут.

Грант возмущенно хлопнул себя по колену.

– Какая наивность! – воскликнул он. – Джунгли занимают площадь в тридцать миллионов акров! О выбранном вами маршруте никто не знал, а полетов над Погаными горами практически не бывает! И вы думали, что вас здесь найдут?

– Что же делать? – чуть не плача, проговорила девушка.

При виде ее слез Грант смягчился.

– Успокойтесь. Самое страшное позади. Теперь просто придется подождать транспортного судна, регулярно забирающего ферву у меня и других поставщиков. Оно совершает облет джунглей ежемесячно, так что недели через три вы сможете улететь отсюда. – Он не стал уточнять, что и сам не задержится здесь. – Ну как план?

– Думается, это единственно правильное решение, – согласилась Ли, но тут же ее лицо вновь затуманилось, и она прошептала: – Отец, наверное, решил, что я погибла…

– Но вы-то знаете, что живы! – рассмеялся Грант.

Молчавший до сих пор Оливер радостно завопил:

– Какое счастье! Самое страшное позади!

– Я не стану для вас обузой, – сказала повеселевшая девушка, выпутываясь из куртки Гранта. – Я умею прибираться и кое-как готовить. Но что делать с платьем и обувью? В этих лохмотьях я напоминаю огородное пугало! А каблуки, как я убедилась, не совсем годятся для джунглей.

Грант критически оглядел девушку и нашел, что ее очарование вовсе не зависит от того, какой на ней наряд, но вслух сказал:

– Посмотрите в ящике – может, что и удастся перешить. А каблуки я немного укорочу ножом.

Он показал Ли, где лежат иголки, нитки и ножницы, и на какое-то время его хижина превратилась в пошивочную мастерскую. Девушка что-то ушивала и отрезала, время от времени прикладывая к себе результаты моделирования. Повсюду валялись лоскутки и обрезки ниток, а посреди этого хаоса важно ходил эхокот, предлагая всем укоротить каблуки.

Когда одежда стала приобретать законченный вид, Грант вышел из домика, чтобы не смущать девушку во время последней примерки. Через некоторое время Ли присоединилась к нему, чтобы продемонстрировать результаты своего труда: перед молодым человеком стоял, кокетливо склонив головку, прелестный мальчик в джинсах и ковбойке.

– Браво! – искренне воскликнул Кальтроп. – Никак не ожидал, что мое барахло может выглядеть так неплохо. Вот что значит умелые руки!

Девушка покрутилась перед ним, словно на подиуме, но внезапно снова побледнела: Грант понял, что близок второй приступ болезни. Он помог мисс Ли вернуться в дом и заботливо укутал опустившуюся на постель девушку своей курткой.

Приготовив очередную порцию лекарства, он с сожалением взглянул на жалкие остатки целительного препарата и заметил:

– Придется где-то раздобыть листья фервы: мои поставщики-иолики здорово подвели меня, притащив не те растения. Ладно, займусь этим позднее, а вы пока выпейте то, что есть, и постарайтесь уснуть.

Кальтроп достал из ящика таблицы движения небесных тел и углубился в их изучение, время от времени поглядывая то на часы, то на небосклон. Юпитер медленно закатывался за горизонт. На его поверхности, испещренной жемчужными и охряными полосами, ярко выделялось огненное пятно, смещенное к западу, а над гигантской планетой серебрился шарик Европы.

Еще раз сверившись с таблицей, Грант определил, что Юпитер исчезнет с неба Ио через пятнадцать минут, а еще десять минут спустя за ним последует и Европа: впервые за две недели планету окутает настоящая ночь.

«Надо будет воспользоваться тьмой, чтобы добыть ферву, – подумал Грант. – Больше такого случая не представиться».

Он убрал таблицы, запер ящик и взглянул на девушку. Та мирно спала, обхватив рукой шею прикорнувшего возле нее Оливера. Стараясь не шуметь, Грант проверил оружие, отворил дверь и сел у порога, ожидая наступления ночи. Это было самое опасное время за весь цикл обращения Ио вокруг Юпитера: именно тогда из окрестных джунглей выходили на добычу невероятные по силе и жестокости твари. К счастью, Грант никогда не встречался с ними, но слышал от опытных охотников, что местные чудовища превосходили даже жутких хищников Венеры.

Тем не менее лишь под покровом абсолютной тьмы Грант надеялся незаметно и беззвучно подкрасться к крепостным стенам поселения мышелюдей, потому что именно там находились плантации фервы. Даже иолики не рисковали добывать вожделенные листья вблизи крепостей, с большей охотой предпочитая отыскивать растения в чащах ядовитых пальм, чем подвергаться нападению мышей. Но Грант, полагаясь на многолетний охотничий опыт, решил наведаться именно туда, полагая, что сможет обмануть бдительность стражей, на которых непривычно темная ночь с ее неведомыми опасностями наверняка оказывала свое магическое воздействие.

Когда на небе угас последний отсвет Европы, Грант поднялся, плотно прикрыл дверь и направился к старой крепости карликов, поскольку в новой, которую обнаружила Ли, еще не успели вырастить ферву. Неожиданно он заметил, что у него имеется провожатый: за ним неотступно следовал все тот же багроволицый иолик. Стараясь не шуметь, Грант жестами велел ему убираться, и тот беззвучно скрылся в зарослях.

Грант подобрался к крепостной стене и остановился под прикрытием какого-то развесистого растения. Он увидел, как в домиках карликов зажигались огни, их отсветы ложились на пустынную площадь: по-видимому, мышелюди тоже не горели желанием оказаться под темными небесами. Вспомнив, где он приметил посадки фервы, Грант согнулся почти пополам и двинулся к крепости.

До сих пор все шло как по маслу: он не уловил присутствия хищников, карлики не услышали его крадущихся шагов. Но именно тишина и подвела Гранта: хруст отрываемых от стеблей листьев февры прозвучал словно серия пистолетных выстрелов. Мгновенно в домах захлопали двери, и площадь наполнилась возбужденной толпой карликов.

Грант решил не дожидаться развития событий и, сжимая в руках добычу, помчался к хижине. Едва успел он захлопнуть за собой дверь, как поляну перед ней заполнили полчища визжавших мышей. Шум разбудил девушку и кота, и они вопросительно уставились на Гранта.

– Это мыши, – чуть задыхаясь от быстрого бега, объяснил Грант. – Я украл у них немного фервы, и теперь они жаждут отмщения. Но еще не бывало случая, чтобы мышелюди одолели железное дерево, так что мы пока в безопасности.

– Именно пока, – подчеркнула последнее слово девушка. – Я слышала, что они невероятно коварны и умны. Это так?

Грант был вынужден согласиться.

– Да, они уже многое переняли от нас, например способы добывания огня и обработки металлов. Не дай бог, овладеют и тайнами создания оружия! Тогда у человечества появится могучий враг, поскольку их численность идет в сравнение разве что с кроликами.

– Да, перспективы мрачные, – согласилась Ли и вдруг с удивлением добавила: – А я, оказывается, хочу есть!

Обрадованный этим явным признаком выздоровления, Грант вывалил на стол неприкосновенный запас еды из ящика, и вся компания – в том числе и Оливер – отдала должное неприхотливым яствам.

Тем временем шум за стенами дома постепенно утих, и Ли предположила, что карлики оставили землян в покое. Однако Грант разглядел в тусклом свете звезд поблескивание наконечников копий – армия мышей и не думала отступать.

– Вероятно, они решили поменять тактику, – предположил Грант. – Но до восхода нового светила у нас еще есть несколько часов. Воспользуемся тьмой для отдыха – мало ли что ожидает нас впереди.

Как показало будущее, эти слова оказались пророческими.

Какое-то неясное беспокойство заставило Гранта проснуться. Тьму за окном сменил новый рассвет и, казалось бы, все вокруг дышало покоем. Но Оливер так не считал: стуча о пол когтями, он бродил по комнате, взволнованно кидая хвост из стороны в сторону, и, как только заметил, что хозяин проснулся, сообщил ему:

– Они решили поменять тактику.

Грант повернулся на бок, собираясь отчитать эхокота за преждевременный подъем, но ухо, оказавшееся прижатым к полу, неожиданно уловило странный рокот, напоминавший раскаты далекого грома. Землетрясение? Но на Ио не бывало землетрясений. В этот момент пол завибрировал, раздался подозрительный треск.

Вскочив на ноги, Грант схватил пояс с оружием, сдвинул засов на двери и ногой распахнул ее настежь. Затем бросился к кровати, одним движением подхватил недоумевающую девушку и выскочил на лужайку. Там уже ожидал землян Оливер, первым удравший из дома.

– Если бы не эта зверушка, нам всем конец, – проговорил Грант, погладив Оливера по спине.

– Да что случилось? – спросила Ли, но вместо ответа Грант указал на только что покинутое жилье: дом стремительно проваливался вниз, и вскоре в центре лужайки зияла лишь глубокая яма.

– Мерзкие мыши устроили подкоп, чтобы одним махом избавиться от нас, – сказал Грант онемевшей девушке.

В этот момент на людей посыпались стрелы: окружившие хижину карлики предусмотрели даже возможную осечку в своем злодейском замысле! Вслед за стрелами из зарослей выскочили несметные толпы мышевидных тварей. Они мгновенно заполнили лужайку, словно приливная волна, наступавшая на берег. Людям остался единственный путь к спасению – тропа, ведущая к отрогам Поганых гор.

Казалось бы, совсем недавно Грант в сопровождении иолика и Оливера шел по ней к дому, мечтая избавить самое дорогое для него существо от невзгод и лишений. А теперь оба они, преследуемые и бездомные, мчались прочь от исчезнувшего дома, и впереди их ждали все те же невзгоды и лишения. Но в их трагический исход вплелась и комическая нотка: за ними поспешно скакал эхокот, а вдали виднелся ковыляющий иолик с багровым лицом.

Когда они оторвались от карликов на значительное расстояние, Грант замедлил шаги и обратился к девушке:

– Придется где-то соорудить новое жилище и подумать о сигнализации, иначе пилот, обнаружив вместо дома яму, решит, что я просто сгинул. Конечно, незавидное положение…

– А я вовсе не боюсь, – заявила Ли, сжав кулачки. – Вдвоем мы как-нибудь выкрутимся, верно ведь?

Когда к ним подошли отставшие кот и иолик, в воздухе снова засвистели стрелы: упорные преследователи не отставали. Люди снова ускорили шаги, но теперь впереди шел абориген: по его жестам Грант понял, что он пытается указать какую-то дорогу.

Постепенно Грант заметил, что их маленький отряд движется по совершенно незнакомой ему местности: здесь он наверняка никогда не был. Тропа вилась между каменистыми отвалами, поднимаясь все выше и выше. Воздух становился все более разреженным, что затрудняло дыхание. И странное дело: чем тяжелее становилось людям, тем, казалось, лучше чувствовал себя иолик. Движения рук утратили угловатую неловкость, ковыляющая походка стала более плавной, изменилось даже выражение лица. Прежний увалень скользил по тропе, легкий и невесомый, и когда он оглядывался на людей, те видели не идиотическую гримасу, а отблеск подлинного счастья, сиявшего в широко открытых глазах.

Остановившись, чтобы дать отдышаться Ли, Грант оглянулся и заметил далеко внизу серо-зеленую ленту: карлики ожесточенно карабкались вверх, доведенные до остервенения неудавшейся попыткой уничтожения людей. Только этим можно было объяснить их маниакальное стремление в горы, где не может выжить ни одна мышь.

Но не это удивило Гранта: эскорт землян теперь состоял из нескольких иоликов, которые как-то незаметно присоединились к Оливеру. В их облике молодой человек заметил те же изменения, что поразили его в багроволицем проводнике.

Передохнув, беглецы двинулись дальше. Теперь иолик вел их к узкой щели, расколовшей надвое некогда монолитный остроконечный пик, вздымавшийся в невероятную высь. Бесконечно долго, как показалось Гранту, они шли вдоль гладких вертикальных стен древнего раскола, пока наконец впереди не забрезжил свет.

Выйдя из ущелья, они оказались перед спускавшейся вниз долиной, где высился прекрасный белокаменный город. Гранту припомнились великолепные строения древней Эллады, уничтожить красоту которых оказалось не под силу даже неумолимому времени. Однако, спустившись к первым строениям, земляне заметили, что и здесь зодчий-время поработал на славу: удивительный город лежал в руинах.

– Вряд ли это принадлежало мышам, – с сомнением проговорила Ли. – Для них он слишком велик и роскошен. Если уцелеем, надо будет рассмотреть его получше.

– Давай-ка сначала выберем позицию для обороны, – предложил Грант. – Желательно с хорошим сектором обстрела. А архитектурными шедеврами еще успеем полюбоваться.

Но им не суждено было выполнить свой замысел: позади послышался многоголосый визг, сопровождаемый трубными звуками, напомнившими Гранту крики журавлей. Помогая друг другу, молодые люди поспешно вскарабкались к выходу из разлома, где их глазам предстало невероятное зрелище.

Иолики, выстроившись в шеренгу, перекрыли узкое ущелье по всей ширине и теперь руками и ногами отпихивали наседавшие на них полчища мышей. Подбадривая себя воинственными криками, они не давали нападавшим проникнуть в долину, к чудному городу. А те, словно река, встретившая каменные пороги, штурмовали преграду, разбиваясь о нее волна за волной, но упорно кидались на неожиданное препятствие, как одержимые. Однако разреженный горный воздух делал свое дело: карлики явно ослабли, но по-прежнему оставались грозной силой, хотя бы из-за своего безмерного количества.

Выхватывая на ходу бластер, Грант обернулся к девушке и указал стволом в сторону ущелья.

– Взгляни только, – возбужденно закричал он, – эти грызуны заполнили все ущелье! Вот теперь-то им точно крышка!

Поднявшись по каменным уступам как можно выше, чтобы головы сражавшихся иоликов не помешали прицельной стрельбе, Грант тщательно выверил угол наклона ствола бластера и нажал на спуск. Огненный смерч мгновенно заполнил ущелье, и в реве его пламени потонули как победные крики иоликов, так и предсмертный визг сжигаемых заживо мышей.

Спасаясь от смрада горящей плоти, земляне, сопровождаемые свитой иоликов, спустились в долину. Багроволицый проводник по-прежнему манил их за собой, и молодые люди направились за ним, по пути рассматривая причудливые колоннады, остатки пандусов, изломанные ступени величественных лестниц, расколотые обелиски.

Неожиданно перед ними возникло строение, напоминавшее древнегреческий храм. Оно уцелело лучше других, и именно к нему вел беглецов их гид. По широкой лестнице люди вступили в многоколонный портик, украшенный мраморными статуями – в них потрясенные земляне узнали изображения иоликов, точнее, тех созданий, какими некогда были их предки.

Ли прижала руки к груди и благоговейно обвела взглядом величественный портик.

– Ах, какую же прекрасную жизнь видели стены этого города! – воскликнула она.

– Да, – согласился Грант. – Как жаль, что мощные цивилизации не могут противостоять ни времени, ни обстоятельствам. Вспомни хотя бы инков или легендарную Атлантиду. Всем грозит вымирание, гибель или вырождение! В сущности, история всех миров является перечнем этих печальных событий. А здесь, возможно, могильщиками высокоразвитой культуры стали злобные карлики, чьи останки дотлевают сейчас в ущелье. Вероятно, обособленный мир иоликов, а вместе с ним и само их существование, закончились после гигантского катаклизма, расколовшего этот горный пик. Во всяком случае с открытием белокаменного города интерес к Ио среди археологов существенно возрастет.

– Я думаю, нам следует обосноваться где-нибудь здесь, – предложила Ли. – Сюда не проникают испарения джунглей, так что рецидива болезни бояться нечего.

«Интересно, – думал между тем Грант, – почему иолик все время манил меня за собой? Вероятно, хотел помочь. А может быть, рассказать о своем народе, утратившем ныне даже речь. Возможно, он страдал от неуважительного отношения к своему племени? Как знать».

Покидая вместе с девушкой портик, Грант успел заметить, как цепочка аборигенов исчезла за живописными развалинами. Оглядев безлюдный город, он обернулся к Ли и виновато проговорил:

– Извините, я задумался и не ответил вам. Да, здесь вполне подходящее место для жилья: хотя бы не придется строить дом – вон их тут сколько!

На последней ступеньке лестницы их терпеливо ждал Оливер. Увидев, что люди наконец заметили его, он безапелляционно предложил:

– Выберем позицию для обороны.

– Ты как всегда прав, – рассмеялся Грант. – Пошли выбирать жилье!

Неожиданно какой-то звук заставил кота ощетиниться. Люди закрутили головами, не понимая, откуда идет этот гул: эхо, многократно отраженное горами и стенами домов, не позволяло выявить его источник. Вдруг по белым стенам мелькнула тень. Грант поднял голову и увидел челнок, делавший вираж над городом.

Девушка пронзительно закричала и стала бегать по площади перед храмом, размахивая руками, а Грант сдернул рубашку и завертел ею над головой, словно пропеллером. К общей суматохе присоединился и Оливер, принявшийся скакать по белоснежной лестнице, выписывая замысловатые кренделя.

Вероятно, на челноке заметили их маневры, потому что он стал медленно снижаться и наконец опустился на окраине города – перед местом недавней битвы с мышами. Запыхавшиеся молодые люди примчались к нему как раз в тот момент, когда из отворенного люка опускался трап. Минуту спустя в проеме появился человек, к которому с суматошным воплем: «Отец!» – бросилась Ли.

Когда с упреками, поцелуями и слезами было покончено, мистер Нилан обернулся к молчаливому свидетелю бурной встречи и проговорил:

– Чем я смогу отплатить вам за спасение дочери, мистер Кальтроп?

– Разрешите мне вернуться на Землю! – ответил Грант. – Правда, за аннулирование контракта в одностороннем порядке мне заплатить нечем, но вы можете вычесть неустойку из моего полугодового жалования. Вероятно, оставшегося хватит на билет в один конец.

– Откровенно говоря, в отношении вас у меня были свои планы, – проговорил глава фирмы «Лекарственные препараты Нилана». – Через полгода мы предполагаем организовать поставки фервы с собственных плантаций, расположенных неподалеку от городов. Опыты уже подтвердили возможность подобного предприятия, хотя многим оно казалось абсурдным. И вот тогда мне понадобятся опытные люди для управления всем этим хозяйством.

– Предложение, конечно, заманчивое, да есть одна неувязка: через полгода я, скорее всего, стану пригоден лишь для смирительной рубашки, – усмехнувшись возразил Грант. – Обстановка здесь, знаете ли, не курортная. Кстати, а как вы отыскали нас?

Нилан рассмеялся.

– Представьте себе, это оказалось вполне решаемой задачей. Мы проверили все маршруты, пригодные для легких самолетов, и базы всех сборщиков фервы, отыскивая какие-нибудь необычные факты. Такой факт мы обнаружили только у вас – провалившаяся хижина свидетельствовала о том, что здесь произошел серьезный конфликт. Обычно такого не бывает, поскольку опасное пребывание в джунглях заставляет охотников-одиночек вести себя крайне осторожно. Мы стали обшаривать окрестности Поганых гор неподалеку от вашего жилья и нашли обломки самолета, а затем и широкую тропу, оставленную армией карликов. Это помогло сузить зону поисков до минимума: теперь мы барражировали вокруг этого пика. – Он указал в сторону раздвоенной вершины. – А огонь вашего бластера поставил последнюю точку в поисках.

Во время рассказа отца Ли старалась привлечь к себе внимание Гранта, а когда Нилан умолк, оттащила молодого человека в сторону и смущенно проговорила:

– Не улетайте, Грант. Я понимаю, как страшно оставаться один на один с этим жутким местом, но если рядом с вами будет жена, мы вместе как-нибудь продержимся эти полгода.

Кальтроп резким движением повернул девушку к себе и заглянул ей в глаза.

– Вы это серьезно, мисс Нилан? – строго спросил он, и когда она кивнула в ответ, Грант обернулся к ее отцу: – Прошу у вас разрешения на брак с вашей дочерью, сударь.

– Согласен, – ответил тот. – Она давно нуждается в строгом присмотре.

– Это все моя глупость, – голосом Ли подвел итог Оливер.

Случалось ли вам когда-нибудь остаться разом без еды, без денег и без крыши над головой? Тогда вы легко сможете представить себе мое настроение в тот вечер, когда в мою комнату заглянул капитан Гаррис Хэншоу. Уточню, это была моя комната на ближайшие двадцать четыре часа, потом я должен был или полностью расплатиться, или выматываться ко всем чертям.

Неплохое положение для парня, который совсем недавно поднимал в небо ракеты, не так ли? Но я уже полтора года был безработным пилотом – отсюда все мои проблемы.

Я даже головы не поднял, когда услышал стук в дверь, – я ведь знал, что это может быть только квартирная хозяйка.

– Не время еще! – рявкнул я. – Имею право здесь сидеть!

– Ты имеешь полное право и дальше корчить из себя чертова дурня! – произнес Хэншоу.

– А что случилось? – спросил я, открывая дверь. – Поздновато для соболезнований, тебе не кажется?

– Пришел нанять тебя на работу, – отвечал он.

– Да-а? Должно быть, роскошное местечко. Возить в тачке песок или стричь травку на лужайках? Я ведь, черт возьми, такой голодный, что почти готов за это взяться – почти, но не совсем.

– Это работа пилота, – преспокойно заявил Хэншоу.

– Да кому нужен пилот с желтой карточкой? Кто доверит свой корабль трусу? Ты что, не знаешь, что Джека Сэндза навсегда вышвырнули?

– Заткнись, Джек, – коротко оборвал он меня. – Я предлагаю тебе работу под моим началом – пилотом в новой межпланетной экспедиции на Европу.

Тут уж я начал злиться. Я ведь как раз возвращался с Европы, третьей луны Юпитера, когда укокошил гандерсоновское оборудование, и теперь у меня появилась дикая мысль, что Хэншоу просто пришел посмеяться над Джеком-недотепой.

Но он вовсе не шутил.

– Мне нужен пилот, которому я могу доверять, Джек. – Вот в точности его слова. – Не знаю ничего о твоей аварии с «Герой»: я как раз на Венере был. Но я тебя видел в деле и готов взять в команду.

– Слушай, Гаррис, – сказал я. – Если ты меня берешь, то послушай по крайней мере правду. Верно, я угробил Гандерсона и его оборудование, только второй пилот, этот чертов Крацка, забыл упомянуть некоторые подробности. Да, вахта была моя, правильно, но он не позаботился сообщить комиссии по расследованию, что до того я отдежурил его вахту, а потом еще свою. Я отдежурил две долгие вахты, а потом еще одну.

– Две долгих! – изумился Хэншоу. – Ты хочешь сказать, что отдежурил шестнадцать часов перед вахтой приземления?

– Именно об этом я и говорю. Я тебе скажу то же самое, что говорил комиссии по расследованию, может, ты мне и поверишь. Они не поверили. Дело в том, что мой кристально честный напарничек любил заложить за воротник. Так что когда он заявился на мостик, мягко говоря, не в форме, я отослал его проспаться и доложил об этом Гандерсону. Ну а что тот мог сделать? Достать из кармана запасного пилота? Ну, и пришлось мне сажать. А у «Геры» был свой норов – она всегда при взлете-посадке любила малость порыскать носом, как спаниель в камышах. В обычном состоянии я с этим справлялся. Но, честно говоря, после шестнадцати часов вахты соображалка уже почти не варит. А напарничек спать не пожелал – вместо этого он торчал у меня за спиной и каркал под руку. Мы подошли на семьдесят футов к столбикам, когда «Гера» резко дернулась, и Крацка прямо рехнулся.

Я заколебался.

– Не знаю в точности, как дело было. У меня ведь глаз на затылке пока нет. Крацка возился возле воздушного шлюза. Вдруг он завопил: «Она переворачивается!» – и ухватился за клапан. Я и глазом моргнуть не успел, как он открыл воздушный шлюз. Ну, мы были всего за семьдесят футов – даже еще меньше – над полем. Мы упали вниз, как переспелое яблоко с дерева. У меня не было времени даже пошевелиться. А о том, что дальше случилось, ты можешь прочесть в газетах.

– Только не это, – возразил Хэншоу. – Заканчивай сам.

– Двигатели взорвались. Крацка сломал запястье. Меня выкинуло из рубки управления и как следует приложило. Гандерсон и его профессора превратились в пятна на посадочном поле. Свидетели ничего толком не разглядели. Конечно, видели, как кто-то выпрыгнул с носа корабля после того, как двигатели гикнулись, но кто мог определить, который это из нас? И взрыв шарахнул по всему полю, так что было не разобрать, где что и где кто.

– Значит, были его показания против твоих?

– Да, должно быть. Но на поле знали, что вахта была моя, потому что я разговаривал с Землей, а кроме того, Крацку первого допросили. Я даже и не знал ничего обо всей суматохе, пока не очнулся в Большом госпитале милосердия две недели спустя. К тому времени Крацка уже дал показания, и я оказался козлом отпущения.

– Но как же комиссия по расследованию?

Я нахмурился.

– Конечно, была комиссия по расследованию. Но ведь я докладывал Гандерсону, а он не мог свидетельствовать в мою пользу. А Крацка исчез.

– Они что, не могли его найти?

– Во всяком случае я ничего об этом не знаю. Мы подобрали его в Нордвиле на Ио, потому что с Бриггзом приключилась лихорадка. Я его и не видел вообще, кроме тех минут, когда мы сменяли друг друга, а ты же знаешь, каково это, когда видишь человека только в рубке управления, да еще солнце слепит. – Я помолчал. – Вот поймаю его…

– Надеюсь, – резко выговорил Хэншоу. – Ну, теперь о светлом будущем. В состав экспедиции кроме нас с тобой входят Стефан Коретти, специалист по физической химии, Ивар Гогрол, биолог. Это научный персонал.

– Да, но кто мой напарник-пилот? Вот что мне интересно.

– Разумеется, – согласился Хэншоу и кашлянул. – Твой напарник – Клер Эйвори.

– Клер Эйвори?

– Именно так, – хмуро подтвердил капитан. – Золотая Вспышка собственной персоной. Единственная женщина-пилот, имя которой записано на чаше Кэри. Победительница гонок Зенита в этом году.

– Она не пилот, – огрызнулся я. – Она гончая, получившая хорошую рекламу. Я так заинтересовался, что отдал десять баксов, чтобы увидеть эти гонки. Она была девятой, обогнувшей Луну. Девятой! Ты знаешь, как она победила? Гнала свою ракету практически при полном ускорении всю обратную дорогу, а потом тормозила в атмосфере как метеор. Только метеоры, знаешь ли, сгорают. Вот что она сделала – рискнула, и ей повезло. Почему ты нанимаешь богатую идиотку, склонную к рискованным предприятиям, на такую работу?

– Я ее не нанимал, Джек. Ее наняла Межпланетная корпорация – в рекламных целях. Она хочет показать себя добрым покровителем исследовательских работ. Так что Клер Эйвори берут для телевидения и газет, а тебя будут вежливо игнорировать. Если такой расклад тебя устраивает, то лови! – он бросил мне конверт. – Посмотрим, как долго ты удержишь эту лицензию.

Один только вид знакомого голубого бланка заставил меня забыть Крацку, Клер Эйвори и даже голод!

Разумеется, меня узнали, как только я присоединился к группе возле ракеты. Нам предоставили «Минос», старый корабль, но по виду можно было сказать, что управляться с ним будет нетрудно.

Клер Эйвори в жизни была даже лучше, чем на телеэкране. Пронзително-синие глаза, золотые волосы. «Золотая Вспышка», как называли ее газетчики. Уф-ф-ф!

Когда меня ей представили, она удостоила меня самым холодным кивком из всех возможных, как будто спешила заверить журналистов, что вовсе не по своему выбору оказалась в одной команде с Джеком Сэндзом, обладателем желтой карточки. Коретти и Горгол были столь же нелюбезными. Я определенно встречался с Горголом раньше, но в этот момент не мог вспомнить, где.

Наконец-то речи умолкли, фотографы всласть наснимали Золотую Вспышку, и мы с ней вошли в рубку управления. На взлете солировала наша неподражаемая Клер, а я был на подхвате.

Она оказалась еще хуже, чем я ожидал. «Минос» был прекрасно сбалансированный корабль, но она его раскачивала, точно колыбель младенца. Она принимала передачу от радиостанции на поле, и до меня доносилось повизгивание репортеров: «…тяжело нагруженный. И вот корабль снова раскачивается. Но вот он набирает высоту. Теперь огни перестали колебаться, пламя выходит красивым столбом. Трудный взлет, даже для Золотой Вспышки…» Трудный взлет! Тьфу ты!

Я наблюдал за красным поплавком, указателем горизонта, и это оказалось кстати. Внезапно поплавок едва не вылетел из трубки, и я услышал, как девушка испуганно сглотнула воздух. Это больше не было качанием колыбели – мы по-настоящему накренились!

Я сильно шлепнул ее по рукам и вцепился в рычаг. Полностью отключил нижние двигатели, предоставив кораблю свободно падать, потом пустил поток пламени через правые боковые. С трудом, но мы выровнялись, и я пустил в ход двигатели, прежде чем мы потеряли сотню футов высоты. А внутреннее радио все еще болтало: «Они накренились! Нет, они снова выравниваются, но что это был за крен! Она настоящий пилот, эта Золотая Вспышка!»

– Золотая Вспышка! – повторил я не без сарказма.

– Желтый Джек! – отрезала она.

До самой Европы мы не сказали друг другу ни слова.

Расписание полета было составлено так, что я обычно ел и спал одновременно с Коретти, а Горгол и Хэншоу жили в одном ритме с Клер. Коретти держался довольно прохладно, но не задирался, а потому можно сказать, мы ладили.

Так тянулись утомительные недели пути. Солнце сжалось до одной пятой своего обычного диаметра, зато Юпитер вырос в громадную сферу и закрыл полнеба своими кольцами.

Европа – цель нашего путешествия – в некотором роде самая странная малая планета Солнечной системы. На поверхности, обращенной к Юпитеру, видны горы и лощины: у Европы, как и у Луны, одна сторона поверхности всегда обращена к ее планете. Здесь в обширных впадинах собирается вся скудная атмосфера этого крошечного мирка, здесь же собрана вся вода в виде небольших озер и прудов в долинах между горными хребтами, которые часто пронизывают тоненький слой воздуха и тонут в пустоте космоса.

В астрономических таблицах Европа прозаически характеризуется рядом цифр: диаметр – 2099 мили, период – 3 дня, 13 часов, 14 секунд, расстояние от планеты – 425 160 мили. В астрономических таблицах нет сведений о тонкой пленке жизни в долинах, о потоках воздуха, омывающих горные склоны, о влиянии на эти потоки приливов и отливов Юпитера. Не говорится о спорах, которые иногда путешествуют по воздуху от долины к долине, а иной раз и между спутниками Юпитера.

И ни в одной таблице вы не найдете сведений о странных существах, которые то и дело выползают из воздушных озер на купающиеся в вакууме вершины. Покойный Гандерсон почему-то называл их «леопардами».

Согласно расписанию, мы должны были приземлиться к концу долгой вахты Клер. Я выбрался из своей каюты на час раньше и поднялся в рубку. Хэншоу попросил меня указать место посадки предыдущей экспедиции, а заодно я собирался ненавязчиво проконтролировать действия нашей красавицы. Мы находились на расстоянии семидесяти или восьмидесяти миль от поверхности, но здесь не было ни облаков, ни воздушных помех, и долины лежали под нами точно рельефная карта.

Несмотря на это, адски трудно было найти долину Гандерсона: выжженная нашими двигателями площадка с тех пор заросла, и я мог положиться только на свою память, потому что, разумеется, все карты были потеряны вместе с «Герой».

Через некоторое время я узнал ряд узких параллельных долин и указал Клер на солончаковое озеро в центре одной из них.

– Вот здесь. Но имейте в виду – она узкая и глубокая, трудное место для посадки.

Она бросила на меня испепеляющий взгляд, но ничего не сказала. Однако у меня из-за спины неожиданно послышался чей-то голос:

– Левее! То, что нам нужно, – левее. Оно… там легче сесть.

Гогрол! Ничего себе!

– Выйдите из рубки! – рявкнул я.

Он пробормотал что-то и вышел. Но я засомневался. «Легче приземлиться» – это был полный бред, но долина выглядела чертовски знакомой! На самом деле я вовсе не был уверен, но вроде бы Гогрол указал на долину Гандерсона.

Клер нервно закусила губу. «Минос» уже начал наклоняться под неопытной рукой девушки. Хотя это не было опасно, пока нас отделяло от планеты еще десять или двенадцать миль, но ее поверхность упорно приближалась.

– Осторожнее, мэм! – посоветовал я. – Здесь нет атмосферы, в которой так удобно гасить лишнюю скорость.

Внезапно она завизжала:

– Так возьмите! Возьмите!

И сунула рычаг мне в руки. А потом отпрянула и сжалась в комок, безутешно рыдая, а ее золотые волосы рассыпались по лицу.

Я взял на себя управление, выбора у меня не было. Я выровнял «Минос», а затем начал опускаться на вспомогательных двигателях. Это было нетрудно: при низкой силе тяжести на Европе ускорение свободного падения также было ниже привычного, и у меня оставалась уйма времени для маневров.

Я начал понимать, как позорно мало знала Золотая Вспышка об управлении ракетой, и, вопреки самому себе, почувствовал к ней сильную жалость. Но зачем ее жалеть? Каждому известно, что Клер Эйвори – попросту богатая сорвиголова, испорченная деньгами и репортерами-подхалимами. Чтобы всеми презираемый Джек Сэндз ее жалел? Вот смеху-то!

Нижние двигатели нагрелись и брызнули пламенем, превращая бурую поверхность долины в черную золу, смешанную с огнем. Теперь я опускался очень медленно, потому что ничего не было видно внизу, кроме огненной поверхности взрывной волны, и я следил за показателем горизонта, словно от этого зависела моя жизнь – впрочем, так оно и было.

Я знал, что разбрызгивание огня начинается в такой плотности воздуха на высоте четырехсот футов, но дальше возможны были только догадки. А нам следовало приземлиться достаточно медленно, чтобы не повредить корму. И, раз уж я об этом упоминаю, мы сели очень мягко. Я даже не думаю, что Клер Эйвори это почувствовала, пока я не отключил двигатели.

Она смахнула слезы рукавом и с вызовом взглянула на меня, но, прежде чем успела заговорить, Хэншоу открыл дверь и похвалил:

– Отличная посадка, мисс Эйвори!

Клер встала. Она вся дрожала, и я думаю, что при земном притяжении она бы упала назад, в пилотское кресло, потому что я видел, как трясутся ее колени.

– Посадила не я, – созналась она хмуро. – Это мистер Сэндз опустил нас на поверхность.

И тут моя жалость достигла высшей точки.

– Но ведь это не моя вахта, – напомнил я. – Смотрите! – хронометр показывал три минуты до начала моего дежурства. – Мисс Эйвори выполнила всю тяжелую работу…

Но она уже ушла.

Жизнь на Европе началась буднично. Понемногу мы понизили атмосферное давление в «Миносе», чтобы согласовать его со внешним. Сначала с Коретти, а потом с Клер Эйвори случились приступы высотной болезни, но на исходе двадцатого часа все мы достаточно акклиматизировались.

Мы с Хэншоу первыми отважились выйти на поверхность планеты. Я тщательно изучил долину, но все эти каньоны и канавы сильно смахивают друг на друга. Я помнил, что высоко на скале, в том месте, где мы тогда посадили «Геру», росли поющие кустарники, но теперь из-за наших двигателей все кусты в округе превратились в горстку золы.

Не удалось также найти приметного узкого ущелья, ведущего в соседнюю долину.

– Боюсь, я пролетел мимо долины Гандерсона, – признался я капитану Хэншоу. – Наверное, она следующая слева, а с этой соединяется проходом. Если я прав, то сюда я ходил несколько раз на охоту.

Внезапно я вспомнил, как Гогрол указывал на левую долину.

– Говоришь, проход есть? – задумчиво повторил Хэншоу. – Тогда лучше останемся здесь. Можно ходить в долину Гандерсона и там работать. Ты уверен, что нам не придется использовать кислородные шлемы?

– Если это та самая тропа, я уверен. Но с чем работать в долине Гандерсона? Я думал – это исследовательская экспедиция.

Хэншоу бросил на меня быстрый взгляд и отвернулся. И тут я увидел, что Гогрол смотрит в иллюминатор «Миноса». Я подошел поближе к капитану, но в этот момент люк открылся и вышла Клер Эйвори.

Она посмотрела на Хэншоу, который внимательно изучал выжженный участок почвы, где покоился «Минос», а потом вдруг направилась ко мне.

– Джек Сэндз, – произнесла она с некоторым вызовом, – я должна извиниться. Не думайте, что я прошу извинения за мое мнение о вас – нет, только за то, как я себя вела по отношению к вам. В таком тесном обществе, как наше, нет места для вражды, и, насколько это от меня зависит, ваше прошлое с настоящей минуты – ваше личное дело. Более того, я хочу вас поблагодарить за помощь во время взлета и во время посадки.

Я так и вылупился на нее. Ведь это извинение должно было стоить ей немало, потому что Золотая Вспышка была гордая молодая леди, и я заметил, как она моргает, чтобы скрыть слезы. Я сказал примирительно:

– Ладно. Вы держите свое мнение обо мне про себя, а я поступаю так же с моим мнением о вас.

Она покраснела, потом улыбнулась и признала:

– Наверно, я паршивый пилот. Терпеть не могу взлеты и посадки. По правде говоря, «Миноса» я просто боюсь. До того времени, как мы выбрались с Янг Филд, я едва ли управляла чем-то больше своей маленькой гоночной ракетки.

– Но зачем? – спросил я в полной растерянности. – Если вы настолько терпеть не можете управлять кораблем, зачем этим заниматься? Только для рекламы? Со всеми вашими деньгами вам и реклама не нужна, вы же знаете.

– О, с моими деньгами! – раздраженно повторила девушка. Она отвела взгляд и неожиданно вздрогнула. – Смотрите! – воскликнула она. – Там, над вершинами, что-то движется – похоже на большой шар! И высоко, где совсем нет воздуха!

Я поднял голову.

– Это всего лишь пузыристая птица, – объяснил я с равнодушным видом.

Я-то много таких повидал, они были самыми простыми подвижными формами жизни на Европе. Но Клер, конечно, встречалась с ними впервые, и ей было ужасно интересно.

Я объяснил, что эти существа способны перелетать из долины в долину, а воздух они несут с собой в громадных пузырях, похожих на воздушные шары. И, разумеется, пузыристые птицы вовсе и не птицы: они не летают, а скользят, как лемуры или белки-летяги на Земле. Я даже бросал камни в зазвеневший поющий кустарник до тех пор, пока не вспугнул другую птицу и та не проплыла у нас над головами, паря на своих упругих мембранах.

Глаза у Клер разгорелись. Я подвел ее поближе к поющему кустарнику, чтобы она могла послушать музыку дышавших листьев; потом проводил ее вниз к солончаковому озеру в центре долины, чтобы отыскать несколько примитивных существ, которых Гандерсон и его команда называли «орешками», потому что они очень напоминали грецкие орехи в скорлупе. Мы брели по долине, и я говорил без устали. В конце концов весь полет мне пришлось играть в молчанку. Я рассказывал ей о разных формах жизни, обнаруженных на планетах, о том, что на Марсе, Титане и Европе существа бесполы, а на Венере, на Земле и на Ио двуполы, и о том, что на Марсе и на Европе животная и растительная жизнь до конца не разделилась, так что даже разумные, наделенные клювами марсиане обладают растительными чертами, а поющие кусты на холмах Европы имеют метаболизм животных. И так мы бесцельно бродили, пока не оказались перед узкой тропинкой, которая, очевидно, вела в долину Гандерсона.

Мой взгляд привлекло какое-то движение высоко на склоне горы. Пузыристая птица, подумал я беспечно, хотя высота была слишком мала – обычно они раздувают свои пузыри на верхней кромке атмосферы. И тут я увидел, что это не пузыристая птица, а человек. На самом деле это был Гогрол.

Он выходил из ущелья-тропы, воротник его был обмотан вокруг горла, чтобы защититься от холода высоты.

– Гогрол! – воскликнула Клер. – Он, наверное, побывал в следующей долине. Стефан захочет… – она поспешно умолкла.

– Почему это, – спросил я мрачно, – ваш друг Коретти так заинтересован в действиях Гогрола? В конце концов предполагается, что Гогрол – биолог, не так ли? Почему бы ему и не заглянуть в соседнюю долину?

Ее губы сжались.

– Почему бы и нет? – согласилась она. – Почему бы и нет?

И с этой минуты Клер хранила упорное молчание.

В этот вечер Хэншоу перестроил наше расписание, так что теперь мы могли работать и отдыхать все вместе. Настоящая ночь на Европе наступает примерно раз в три дня, когда на небосклоне остаются только Юпитер и Ио. Так что света для работы на поверхности там всегда достаточно.

На следующее же утро я припер Хэншоу к стенке. Капитан, нет слов, – личность священная, но я не люблю, когда меня водят за нос.

– Скажи мне, Гаррис, – потребовал я, – что такое происходит в этой экспедиции, о чем знают все, кроме меня? Если это исследовательская группа, тогда я эмир ярклендский. Так вот, я хочу знать, в чем дело.

Хэншоу покачал головой.

– Не могу тебе сказать, Джек. Я сожалею, но ничего не скажу.

– Почему?

Он поколебался:

– Потому что у меня есть приказ, Джек.

– Чей приказ?

Хэншоу затряс головой:

– Будь он проклят! – произнес он яростно. – Я-то тебе доверяю. Но выбор не мой. – Он выдержал паузу. – Ты это понимаешь? Ну и ладно! Тогда никаких вопросов. Задавать вопросы и отдавать приказы буду я.

Тогда я решил пораскинуть мозгами.

Если бы Межпланетное общество искало для себя выгодной рекламы, они не стали бы подписывать контракт со мной. Более того, правительство не имело привычки возобновлять уволенному пилоту лицензию без уважительной причины, просто из симпатии.

Кроме того, я имел возможность перекинуться парой слов с Коретти, и его химическое образование вызывало у меня сильные сомнения. Или в экспедицию подобрали одних неумех вроде Клер Эйвори?

Что ж, теперь с этим уже ничего не поделаешь. Я подавил отвращение (ненавижу вранье) и постарался просто помогать другим в их работе, не демонстрируя при этом свою паранойю. Но это было трудновато, потому что то и дело случались подозрительные эпизоды.

Например, однажды Хэншоу решил, что хорошо бы разнообразить наше питание. На Европе любая форма жизни была съедобна, хотя не все годилось на стол гурмана. Но я, как старожил, знал одно подходящее растение – оно состояло из единственного мясистого отростка величиной с ладонь; на «Гере» мы называли его «печеночным листом» из-за соответствующего вкуса.

Капитан поручил нам с Коретти собрать запас этого деликатеса. Я продемонстрировал химику образец, а затем пустился на поиски по левому берегу солончакового озера, предоставив в распоряжение Корретти правый берег.

Но не успел я уйти далеко, как заметил, что он перебрался на мой край озера. Это ничего не означало: он был волен искать печеночные листья в любом месте, но для меня вскоре стало очевидным, что он ничего не ищет. Он шел следом, не спуская с меня глаз.

Я, конечно, разозлился, но решил этого не показывать. Я пробирался вдоль озера, складывая сочные листья в корзину, пока не дошел до дальнего конца долины и не натолкнулся на Коретти, прежде чем он смог спрятаться в поющих кустарниках.

– Повезло? – улыбнулся он мне.

– Больше, чем вам, – ответил я, заглядывая в его пустую корзину.

– А мне совсем не везет. Я подумал – может, в соседней долине за тем ущельем мы найдем что-нибудь.

– Я свою долю уже собрал, – огрызнулся я.

Мне показалось, что в его черных глазах промелькнуло удивление.

– Так вы не идете дальше? – спросил он резко. – Вы возвращаетесь?

– Угадали, – с вызовом произнес я. – Моя корзина полна, и я возвращаюсь.

На полпути к «Миносу» я обернулся и увидел, что он стоит на склоне рядом с тропой.

Наконец Солнце зашло, начались золотые юпитерианские сумерки.

Я вышел полюбоваться на пики гор на фоне черного неба, на громадный шар Юпитера и сверкающую жемчужину Ганимеда. Однако не я один наслаждался этим зрелищем. Вдали на склоне я вдруг увидел золотой огонек – волосы Клер. Девушка стояла рядом с Коретти и смотрела в небо. Вдруг он повернулся и заключил ее в объятия, она положила руки ему на грудь, но не сопротивлялась и не протестовала. Конечно, это было совершенно не мое дело, но… если до того Коретти мне просто не нравился, теперь я его ненавидел, потому что снова почувствовал себя одиноким.

На следующий день начались настоящие неприятности. Хэншоу одобрил новое меню и снова послал меня за добычей. На этот раз моей напарницей оказалась Клер.

Я вспомнил, что однажды мы попробовали бурые грибовидные комки, которые росли в тени поющих кустов; некоторым людям из команды Гандерсона они понравились. Я решил посоветоваться с Клер – может, в кулинарии она разбирается лучше, чем в вождении ракет.

– Не уверен, что местные грибы понравятся всем, но можно попробовать, – закончил я. – Насколько я помню, вкусом они напоминают трюфели со слабым привкусом мяты. Мы их пробовали и сырыми, и вареными, вареные оказались вкуснее.

– Я люблю трюфели, – согласилась девушка. – Они…

Выстрел! Ошибки быть не могло: резкий треск тридцать восьмого калибра, хотя в разреженной атмосфере он прозвучал непривычно.

Потом раздалась целая очередь – расстреляли всю обойму!

– Держитесь за меня! – рявкнул я, когда мы побежали к «Миносу».

Предостережение было не лишним: Клер не привыкла бегать по маленькой планете с низкой тяжестью. При первом же шаге она поднялась в воздух на десяток футов, я поспешно схватил ее за руку.

Когда мы увидели корабль, я резко затормозил, не веря своим глазам. В шлюзе лежал человек. Это был Хэншоу, я еле узнал его, и не мудрено – полчерепа было снесено пулей.

Послышался шум шагов, голоса, еще один выстрел. Из открытого люка выкатился Коретти. Он, шатаясь, отступил на шаг назад, потом упал набок, кровь струилась из-за ворота его скафандра. А на прогалине, держа в правой руке дымящийся автомат, а в левой – заряженный пистолет, стоял Гогрол!

У меня не было оружия: зачем ходить вооруженным на Европе? К сожалению, Гогрол сразу заметил меня. Я увидел, как его рука сжала автомат.

– Ну вот, – произнес он с угрозой в голосе. – Я вынужден был это сделать. Они сошли с ума. От разреженной атмосферы. Их обоих поразило одновременно, и они совсем помешались. Это была самозащита.

Я, разумеется, ему не поверил. Но не мог же я с ним спорить. Так что я вообще ничего не сказал. Подошла Клер. «Стефан!» – прошептала она и, повернувшись к Горголу, воскликнула:

– Так вы это сделали! Я так и знала, что они вас подозревают. Но вы никогда не скроетесь отсюда со своим… вы…

Гогрол поднял автомат. Я шагнул и встал между ним и Клер. Мгновение смерть смотрела прямо на нас, потом Гогрол отшатнулся.

– Еще немного, – пробормотал он. – Если Коретти умрет…

Он вернулся к люку и вытащил шлем – воздушный шлем, который, как мы считали, может пригодиться, если нам когда-нибудь понадобится пересечь горы над долиной.

Затем Гогрол, не отводя от нас дула автомата, приказал:

– Назад!

Мы отступили. Под угрозой его оружия мы шли вдоль узкой долины к восточному склону, откуда под углом уходило ущелье к долине Гандерсона. И дальше вверх по склону, по тропе, местами такой узкой, что, раскинув руки, я смог бы коснуться обеих стен. Воздух был таким разреженным, что трудно было дышать.

Наконец внизу мы увидели долину Гандерсона, я тотчас узнал ее. Далеко впереди находился тот склон, где некогда покоилась «Гера», а внизу лежало солончаковое озеро в форме сердца.

Гогрол нацепил шлем и погнал нас дальше, в долину. Когда он проходил через устье ущелья – узкое горло между огромными вертикальными стенами, он на мгновение наклонился, а когда выпрямился снова, мне почудился какой-то легкий звук, напоминающий клокотание чайника.

Теперь мы пробирались среди скал, спускаясь к центральному озеру. Здесь Гогрол неожиданно остановился.

– Если последуете за мной, – предупредил он с холодной яростью, – буду стрелять!

И пошел – не по тропе, а наверх, к горной гряде. Разумеется, Гогрол мог пройти по этим лишенным воздуха вершинам, неся с собой воздух в шлеме, как пузыристые птицы.

Когда его закрыла от нас выступающая скала, я скомандовал:

– Пошли! Возможно, мы сумеем опередить его!

– Нет! – отчаянно закричала Клер. – Боже мой, ни за что! Разве вы не видели бластер?

Тихое пение чайника! У меня едва хватило времени, чтобы кинуться на землю, закрыв собой девушку, и тут же прогремел взрыв.

Мне показалось, будто вся гора поднялась в небо. Мимо нас мчались каменные обломки, свистящие, точно пули, и сама почва, за которую мы цеплялись, тяжело вздымалась, точно палуба накренившейся ракеты.

Когда иссяк этот поток и мы смогли поднять головы, оказалось, что проход исчез. Гора и вакуум стали стенами нашей тюрьмы.

Мы оба были слегка оглушены, хотя здешняя разреженная атмосфера ослабила взрывную волну. Когда голова у меня перестала кружиться, я огляделся в поисках Гогрола и увидел его на расстоянии семисот или восьмисот футов на склоне горы.

Вдруг Гогрол ускорил шаг, а затем наклонился над чем-то, что выглядело для меня кучей камней. Он начал раскапывать эту кучу, раскидывая по сторонам обломки скал и грязь. И наконец выпрямился, держа в руках какой-то предмет. Затем он двинулся через скальный гребень и исчез.

– Все кончено, – сказала Клер. – Он ее нашел. А нас загнал в ловушку.

– Что нашел? – спросил я недоуменно.

От удивления ее голубые глаза расширились:

– А вы что, не знали?

– Конечно, нет. Я, кажется, знаю об этом распроклятом полете меньше всех.

Клер пристально смотрела мне в глаза.

– Я знаю, Стефан был не прав, – произнесла она тихо. – Плевать мне, Джек Сэндз, кем вы были, когда угробили «Геру», но в этом полете вы вели себя безукоризненно, вы были смельчаком и джентльменом.

– Благодарю, – сухо ответил я (однако я был немного тронут такими словами, потому что в конце концов Золотая Вспышка была очень красивой девушкой). – Тогда, возможно, вы посвятите меня в некоторые тайны? К примеру, в чем был не прав Коретти? И что нашел Гогрол?

– Гогрол, – сказала она, не спуская с меня глаз, – копался в пирамиде Гандерсона.

– Копался в чем? Что там такое было у Гандерсона? Это для меня новость!

Клер вздохнула.

– Джек Сэндз, мне плевать, что думают о вас Стефан, или власти, или кто бы то ни было еще. Я считаю, что вы человек честный, и собираюсь рассказать вам все. Но прежде всего – известна ли вам цель экспедиции Гандерсона на Европу?

– Знать ничего не знаю. Я ведь пилот, меня не интересует их ученая возня.

Клер кивнула.

– Что ж, вы, конечно, знаете, что в двигателях ракеты используют микродозы урана или радия в качестве катализатора, чтобы высвободить энергию горючего. У урана низкая активность, у радия выше, и потому в радиевом моторе применяют все металлы, от железа до меди, так что корабли, работающие на радии, обычно сжигают одну из железных или медных руд.

– Все это мне известно, – буркнул я. – И чем тяжелее металл, тем больше энергии от его сгорания.

– Именно. – Клер на минутку замолчала. – Ну так вот, Гандерсон хотел использовать еще более тяжелые элементы. Это требовало лучей с большей проникающей силой, чем лучи радия, и Гандерсону был известен только один достижимый источник – элемент 91, протактиний. И случилось так, что богатейшие залежи протактиния, открытые до сих пор, находятся в горах планеты Европа, так что он и прилетел на Европу для своих экспериментов. Но, если он и достиг успеха, все записи погибли, когда разбилась «Гера».

Я начал понимать.

– Но что… причем тут эта пирамида?

– Вы и в самом деле не понимаете?

– Да будь я проклят, если понимаю! Если Гандерсон построил пирамиду, это, наверное, было в последний день. Я готовился к взлету, так что носа не высовывал наружу. Но… ах да, у них тут была какая-то церемония!

– Да. Гандерсон упомянул о ней, когда ваш корабль прибыл в Нордвил на Ио. Все надеялись, что он оставил свою формулу в этой пирамиде. Но никто не знал местонахождения пирамиды, кроме вас и вашего напарника Крацка, который исчез. Поэтому Межпланетному совету было приказано снарядить эту экспедицию и взять вас пилотом, по крайней мере так сказал мне Стефан. Меня наняли только для того, чтобы устроить мероприятию хорошую рекламу, а Стефан должен был наблюдать за вами – в надежде, что вы выдадите место. Понимаете ли, эта формула невероятно важна.

– Понимаю. А при чем тут Гогрол?

Клер нахмурилась:

– Не знаю. Стефан намекал, что он как-то связан с Гарриком из Межпланетного совета, или, может быть, имеет на него влияние. Гаррик настаивал, чтобы его включили в экспедицию.

– Вот черт! – внезапно воскликнул я. – Он ведь знал о пирамиде! Знал, где искать!

У Клер расширились зрачки:

– Да, он знал! Он… не мог он быть представителем какого-то иностранного правительства? Если бы мы могли его остановить! Но он обвел нас вокруг пальца! Почему же он нас не убил?

– Могу догадаться, – сказал я мрачно. – Он один не может лететь на «Минос»! Хэншоу мертв, а если умрет и Коретти… что ж, тогда один из нас пригодится ему, чтобы выполнять работу пилота!

Она задрожала всем телом.

– Лучше бы мне тоже умереть, – прошептала она, – чем путешествовать наедине с ним!

– И я тоже лучше увидел бы вас мертвой, – согласился я хмуро. – Ох, как бы я хотел, чтобы вы не попали в эту передрягу! Могли бы сидеть дома, наслаждаясь своими деньгами.

– Деньгами! – вспыхнула она. – Да нет у меня никаких денег! Никакого состояния Эйвори не существует. Его и не было с тех пор, как умер мой отец. Последние два года я отчаянно нуждалась в деньгах, чтобы сохранить поместье в Коннектикуте для моей матери, – она бы просто умерла, если бы потеряла его. С 1910 года в течение двухсот лет это был родной дом для моей семьи, и я ни за что не соглашусь потерять его!

У меня ушла целая минута на то, чтобы осознать ее слова.

– Но гоночная ракета – не игрушка для бедного человека, – произнес я неуверенно. – И, конечно же, девушка вроде вас могла бы найти…

– Девушка вроде меня! – повторила она с горечью. – О да, у меня хорошая фигура и приятный голос, и я, возможно, могла бы найти работу в хоре для телевидения, но я нуждалась в настоящих деньгах. У меня было два способа их достать: или выйти за них замуж, или сломать себе шею на тяжелой работе! Вы видите, какой способ я выбрала. В качестве Золотой Вспышки я могу украсить коробки с готовыми завтраками и дорогую косметику. Вот почему я рисковала в этих ракетных гонках. И все получилось, только… – ее голос чуть дрогнул, – я бы хотела, чтоб у меня была возможность прекратить играть в азартные игры. Я этого терпеть не могу!

И тут я почувствовал к ней не только жалость. Ее признание в бедности все меняло: она больше не была взбалмошной богачкой. Она была просто покинутая и несчастная девушка, человек, нуждающийся в любви и утешении. А потом я вспомнил тот вечер и руку Коретти, обвившуюся вокруг ее талии. Так что я посмотрел немного на золото ее волос и медленно отвернулся.

Мы собрали несколько печеночных листьев на ужин, и я попытался убедить Клер, что нас обязательно спасут. Ни один из нас в это не верил: мы прекрасно понимали, что Гогрол не привезет ни одного своего спутника на Ио живым; тот, кто поможет ему вести «Минос», перед посадкой будет убит и выброшен в космос.

– Плевать мне, – сказала Клер. – Я рада, что я здесь, с вами.

Я вспомнил о Коретти и ничего не ответил. Мы в мрачном молчании сидели у костра, когда Гогрол снова сошел с холмов.

Клер первая увидела его и схватила меня за руку.

– Что вы предполагаете… – нервно начала Клер.

– Наверное, Коретти умер. Или, возможно, слишком тяжело ранен, чтобы помочь нам.

Боль исказила ее лицо.

– Да, или… О, я знаю, Джек! Дело в том, что Гогрол не может задать курс. Он умеет вести ракету, он может следовать уже готовым курсом, но он не может составить его сам, и Стефан тоже не может!

Я сразу понял, что она права. Гогрол в жизни не отыщет в космосе ни Ио, ни Землю. Я мог бы это сделать. Клер тоже, это необходимо знать тому, кто водит гоночные корабли, но астронавигаторы не так часто встречаются даже среди пилотов.

Видите ли, трудность-то в том, что вы не просто ведете корабль к точке назначения. Точка назначения тоже движется; вы рассчитываете, где должна оказаться планета, когда вы туда прибудете. А в системе Юпитера необходимо еще учитывать его гравитацию. Стоит немного ошибиться и – спокойной ночи!

– Слушайте, вы двое! – крикнул Горгол. – Предлагаю мисс Эйвори присоединиться к команде «Миноса»!

– Вы и есть вся команда, – отрезал я. – Она не принимает ваше предложение.

Без предупреждения он поднял револьвер и выстрелил. Моя левая нога онемела. Я упал за ближайший камень и потащил за собой Клер.

– Я тебе глотку прострелю! – заорал Горгол.

И началась игра в прятки, какую я и в дурном сне не мог вообразить: мы с Клер ползали между большими камнями, а этот мерзавец с револьвером нас выслеживал, перескакивая с камня на камень. Я был недостаточно проворен, и вскоре вторая пуля обожгла ту же ногу. Он планомерно вел охоту за мной, и я понимал, что это конец.

Клер шепнула мне:

– Я иду к нему. Иначе он убьет вас, а меня в любом случае захватит.

– Нет! – захрипел я. – Нет!

Гогрол услышал и стал приближаться к нам. Клер поспешно сказала:

– Он чудовище! По крайней мере я могу наметить курс, который… погубит нас! – И она окликнула: – Гогрол! Я сдаюсь!

Я схватил ее за лодыжку, но слишком поздно. Тогда я пополз вслед за ней, но она почти бежала навстречу Горголу, и я услышал, как она сказала:

– Сдаюсь, если вы… не будете в него больше стрелять.

– Пошли, – он захохотал.

– Я не могу дышать там, наверху.

– Пройди столько, сколько сможешь. Дальше я тебя потащу, а ты постарайся не помереть.

Когда я наконец выполз на открытое место, они уже поднялись по склону футов на сто.

Беспомощный, разозленный, сходящий с ума от боли, я подобрал камень, швырнул его и попал Гогролу в спину. Он повернулся, оттолкнул кричащую Клер и снова выстрелил. Промазал, подумал я, хотя не был уверен: боль была так сильна, что я ни в чем не мог быть уверен.

– Прощайте! – крикнула Клер.

И добавила еще что-то, чего я не мог расслышать из-за обволакивающих меня красных волн боли, но Гогрол почему-то расхохотался. Проклиная слабость, я пополз вслед за ними.

Время остановилось. Далеко впереди маячили фигуры Клер и Гогрола, и я видел, что, хотя он шагал легко, защищенный шлемом, девушка уже боролась с удушьем. Вскоре она отчаянно забилась в руках Гогрола и потеряла сознание. Гогрол небрежно подхватил ее – на Европе она весила около двенадцати футов – и потащил дальше. На самом гребне он остановился и оглянулся назад, поднял пистолет к виску, помахал им, а затем сбросил его вниз с горы по направлению ко мне. Можно было безошибочно угадать значение этого жеста: он советовал мне совершить самоубийство. Когда я добрался до пистолета, в нем оставался последний неиспользованный патрон. Я хотел всадить его в спину предателю, но Гогрол уже миновал гребень.

Я понял, что исчезла последняя надежда. Клер потеряна, а я, даже если выживу, навсегда останусь пленником этой долины.

Не знаю, сколько раз я вспоминал об этом последнем заряде, но знаю, что мысль, подсказанная Гогролом, с каждым часом все больше искушала меня – по крайней мере это избавит меня от боли.

Если бы только я мог перебраться через эти холмы! Если бы я мог спасти Клер! Если бы я каким-то чудом перелетел через эту гряду, точно пузыристая птица! Как пузыристая птица! Я был уверен, что только лихорадка и бред могли породить такую дикую мысль. Но в конце концов что я теряю?

Я выслеживал эту пузыристую птицу, точно кот. Раз за разом я подползал к зарослям поющего кустарника только для того, чтобы увидеть, как она беспечно проплывает у меня над головой и пересекает долину. Но наконец мне попалась беспечная птица, которая меня подпустила поближе. Я тщательно прицелился и выстрелил. Это был мой последний патрон!

Пузыристая птица упала! Осторожно, очень осторожно – я снял с этого создания пузырь, оставив в неприкосновенности вентиляционную трубочку. Затем я просунул туда свою голову и привязал пузырь полосками ткани, оторванной от моей одежды, так плотно, что чуть не задушил себя. Потом взял в рот покрытую слизью вентиляционную трубочку, закрыл ее, накачал воздухом пузырь – еще, еще и еще. Постепенно пузырь наполнился отвратительным, вонючим и несвежим воздухом, и я начал карабкаться вверх по холму.

Не стану описывать это невероятное путешествие. На Земле оно было бы абсолютно невозможно; здесь же, поскольку я весил всего восемнадцать фунтов, у меня был крошечный шанс.

Каким-то образом я одолел гребень и оказался почти прямо над «Миносом». Корабль еще не взлетел. Гогрол не пошел этой дорогой, и теперь я понял, почему. Здесь оказался обрыв в четыреста футов. Я снова подумал о низкой гравитации на Европе, а также о том, что через несколько минут я неизбежно потеряю сознание, и прыгнул.

Боль пронзила мою раненую ногу, но все обошлось лучше, чем я рассчитывал. Вероятно, раздутый воздухом пузырь сыграл роль парашюта, и приземление получилось не слишком жестким. Я пополз, огибая корабль, дальше к тому месту, где был шлюз.

Он был открыт, и слышно было, как внутри беснуется Гогрол!

– Думаешь, ты меня одурачила, а? – визгливо кричал он. – Хочешь сжечь нас в атмосфере Ио?! Еще поглядим! Еще поглядим!

Дальше последовал звук удара, а затем слабый стон.

Эти звуки придали мне сил. Размахивая незаряженным пистолетом, я пролез в шлюз и пополз в рубку.

Видимо, потеря крови обострила мою память. Едва я увидел в темной рубке Гогрола, наклонившегося над плачущей Клер, я тут же вспомнил, где встречал его раньше.

– Крацка! – прохрипел я, и он резко повернулся.

Думаю, он и Клер решили, что перед ними привидение.

– Как… как… – выдавил из себя Гогрол.

– Как видишь, – я взмахнул пистолетом. – Вставай и выходи живо, если не хочешь получить пулю в лоб. Мы оставим тебя здесь, пока тебя не подберет полиция с Ио.

Я обратился к растерявшейся Клер:

– Закройте за ним люк. Мы взлетаем.

– Джек! – закричала она. – Он привязал Стефана к дереву, там, снаружи!

И в тот же миг, воспользовавшись нашим замешательством, Крацка бросился на меня.

– Будь ты проклят! – визжал он. – Не сможешь ты меня побить! Я сделал тебя на «Гере», то же самое я и здесь сделаю!

Я успел как следует двинуть его рукояткой пистолета, а потом отключился.

В темноте раздавались голоса.

– Нет, сначала я взлечу, а потом уже проложу курс. Сэкономим время. Мы должны доставить его на Ио. О черт! Стефан! Если я сейчас накреню корабль… Ну почему я такой паршивый пилот?

И тут же заревели двигатели.

Потом, наверное, через несколько часов, я понял, что лежу на столе для карт в рубке, а сверху на меня смотрит Коретти.

Он спросил:

– Как самочувствие, Джек?

Он впервые назвал меня по имени.

– Сносно, – ответил я, и тут память вернулась ко мне, – Гогрол! Он же Крацка!

– Был Крацкой, – уточнил Коретти. – Он мертв.

Мертв! Значит, я упустил свой шанс распутать это дело с «Герой».

– Да, вы его убили. Размозжили ему голову пистолетом, прежде чем мы смогли вас оттащить. Но он того заслуживал.

– Да, возможно, но «Гера»…

– Неважно, Джек. И Клер, и я слышали признание Крацки. Мы все равно вас оправдаем. – Он помолчал и добавил: – Возможно, вы почувствуете себя бодрее, если я скажу, что и формула у нас, а награда за нее выручит нас троих из всех финансовых затруднений. Это Клер настаивает на трех частях, я-то знаю, что не заслуживаю доли.

– Три доли – справедливо, – сказал я. – Это даст вам и Клер возможность хорошо устроиться.

– Мне и Клер?

– Послушайте, Коретти. Я не хотел, но я видел вас с ней в тот вечер затмения. Непохоже было, чтобы Клер сопротивлялась.

Коретти улыбнулся.

– Так вы это видели? А теперь послушайте. Мужчина, который просит девушку стать его женой, должен, как предполагается, встать к этой девушке поближе. И если у нее есть сердце, она его не отталкивает. Она просто говорит «нет» как можно мягче.

– Она говорит нет?

– Она так и сказала, Джек. Держу пари, что с вами будет иначе.

– Она… Она… – Мое внимание привлекло что-то знакомое в звуке двигателей. – Мы садимся.

– Да, на Ио. Садимся на два часа.

– А кто взлетал?

– Клер. Она уже пятьдесят часов у штурвала.

Я сел и сказал мрачно:

– Отведите-ка меня туда. Не спорьте, отведите.

Клер едва подняла глаза, когда Коретти усадил меня рядом с ней.

– Джек, Джек, – шепнула она. – Как я рада, что тебе лучше.

– Милая, – сказал я. – Все будет хорошо. Только позволь мне быть рядом.

Я положил руку на руль рядом с ее рукой.

Она опустила корабль ровно, без всякого крена, и приземлилась, точно птичье перышко. Но я-то не имел к этому отношения: я был так слаб, что не смог бы пошевелить рулем, хотя она этого не знала. Вера в себя – это все, в чем она нуждалась. Да, я в этом убедился. Она способный пилот и чертовски храбрая девушка. И я даже готов простить ей то, что она уснула сразу после нашего первого поцелуя.

Боб Амхерст дрожал, несмотря на то что в транспорте было тепло. Дрожал и улыбался, потому что ему наконец удалось вырваться из морозных башен Гидрополиса. Он всегда с удовольствием возвращался в полярный город, хотя бы для того, чтобы полюбоваться на здания, чья история напоминала историю его родных Сиракуз, оставшихся на родной планете на полмиллиарда миль ближе к Солнцу.

Гидрополис – южный полярный город третьей главной луны Юпитера Ганимеда, – был холодным во все сезоны. Средняя температура тут держалась около тридцати градусов по Фаренгейту и могла измениться максимум на десять градусов. Но это было единственное поселение на Ганимеде, которое можно было бы назвать городом.

Амхерс уже много лет болтался на этой водянистой планетке сборщиком, работал на «Кри-инкорпарейтед», переезжая из поселения к поселению и собирая лечебный мох, чтобы потом сдать его в Гидрополисе – единственном городке, имеющем свой космопорт. Оттуда мох отвозили на Землю.

Амхерс был одним из сотен подобных сборщиков гигантской компании, проходя свой маршрут от одного населенного пункта до другого на собственном гиппе – ганимедском морском коньке (Hippcampus Catamiti). Он пробирался через дикие водовороты наводнений, преодолевал горы, где в запертых долинах таились целые моря воды, которые, в любой момент размыв каменные стены, могли обрушиться на путника.

И только в Гидрополисе он чувствовал себя в безопасности. Этот город на южном полюсе был единственным местом, которое не заливало водой. Регулярные наводнения каждые три месяца вызывало притяжение гигантского Юпитера.

В результате только в Гидрополисе и в округе на несколько миль вокруг него существовала растительность. Не считая странного мха – кри, который рос поблизости от скалистых гор и с такой силой цеплялся за огромные серые скалы, что его не могли вырвать даже бурлящие потоки.

Вот так и выходило, что вся жизнь на Ганимеде вращалась вокруг этого синего мха. Века назад нимпусы – аборигены Ганимеда, уносили его глубоко под землю, где слой за слоем выкладывали вокруг обреченных деревень. Эти слои мха заменяли почву. На ней с помощью семян, добытых в окрестностях Гидрополиса, туземцы выращивали урожаи, которыми и кормились.

Мох же, растущий на поверхности, имел темно-синий цвет. Как лакмусовая бумажка или земной лишайник rocella tinctoria показывают присутствие кислоты или щелочи, соответствующим образом меняя цвет, так и мох Ганимеда реагировал на количество аммиака в атмосфере. Под землей воздух был искусственным, в нем аммиака было много меньше, там мох становился красным. В самом деле, после наводнений мох краснел. А все потому, что в воде содержались молекулы водорода.

Сезон сбора мха был очень краток, так как красный кри не обладал такими же сильными лечебными свойствами, требовавшимися на Земле, как синий. И виной тому был воздух и другие факторы. Однако теперь Карл Кент выработал формулу обработки, при которой красный мох оказывался столь же полезным, как синий. Так что в районе его торговой станции в Акве красный кри был столь же востребован, как и синий…

Транспорт тихо полз по улицам Гидрополиса. Конечно, предпочтительнее был бы гипп. Но их в городе не использовали. А дорога к Акве проходила через влажную часть планеты – затопленные территории. Прибавьте к этому равнину, где словно капли торчали отдельные скалы. Тут были сырые промоины, заполненные грязью, которые только гипп мог пересечь.

Амхерст, прежде чем покинуть транспорт, застегнул молнии на своей меховой куртке, плотно прилегавшей к мускулистому телу, опустил силиконовый щиток шлема. Снаружи оказалось очень холодно. Холод пронизывал тело насквозь. И даже вакуумные костюмы – совершенно неправильно названные, потому как вместо принципа термоса использовался обычный подогрев радиевой проволокой, пропущенной между слоями костюма – не давали никакой защиты.

Повернувшись, Амхерст пару минут наблюдал, как нимпусы разгружают автобус. В них было что-то неприятное: то, как они двигались, раскачиваясь на своих коротеньких ножках, сгибающихся только в бедре и лодыжке, в форме их голов, которые напоминали огромные грибы, раздувшиеся над маленькими безносыми лицами, в их руках, которые словно тоненькие паутинки торчали из массивных тел.

– Умхарр…

– Да? – повернулся он к чудику, издавшему странный гортанный хрип. На самом деле это была туземная интерпретация имени Амхерст.

– Посмотрите, – длинная, тонкая, словно паутинка, рука вытянулась в сторону офиса космопорта.

– Спасибо, – Амхерст направился к круглому стеклянному куполу, в котором, следя за происходящим, восседал Макгоун. Снаружи могло показаться, что некий бог проводит таинственный эксперимент под стеклянным колпаком, хотя в жизни все было до наоборот.

– Привет, Боб. Как дела? – Макгоун повернулся. У него оказалось круглое гладкое лицо – полная противоположность угловатым чертам лица Амхерста.

– Как всегда. Что нового?

– Ничего. Кроме слухов о том, что на Ио тоже нашли красный кри.

– Ио? Самая большая луна Юпитера?

– Точно. И теперь компания, которая раньше занималась кожей – «Продукты Ио» – пытается подняться, точно так же, как «Кри-инкорпорейтед» здесь, на Ганимеде.

– Но ведь красный кри не так хорош, Мак. В нем нет лечебной силы.

Макгоун откинулся на спинку стула.

– Ты забываешь, что после открытия Карла Кента мы тут, на Ганимеде, собираем и красный мох.

– А ведь верно, – Амхерст встал перед ним. – Я ведь не был в Акве с тех пор, как стали использовать эту формулу, – на мгновение он мысленно вернулся в маленькое поселение под куполом, и перед его мысленным взором встала Кэрол Кент – молоденькая девушка с личиком эльфа и смеющимися глазами. И тут до него дошел смысл сказанного Макгоуном.

– Так ты говоришь, что это плохо? Эти стервятники могут насытить рынок?

– Да. Но пока это только слухи. Так или иначе Карл Кент – единственный, кто знает формулу. Однако, если собираешься в Акву, лучше сообщи ему заранее. Эти слухи прошли месяца два назад.

Амхерст только головой покачал.

– Прикольно. В 2083 году новости двухмесячной давности развозят на гиппах. Это напоминает мне почту Средневековья.

– А то! Но ведь ты знаешь, что на залитой водой части Ганимеда радиосвязь бесполезна. Атмосфера слишком сильно пропитана водяными парами. Только в Гидрополисе мы можем пользоваться радиопередатчиками… – и тут взгляд Макгоуна скользнул по столу и остановился на какой-то бумажке. – А знаешь, у меня для тебя есть попутчик. Тоже в Акву собирается.

– И кто же это?

– Кирт Скалер, – Макгоун наклонился к микрофону громкой связи и объявил: – Мистер Скалер зайдите ко мне, – а потом снова повернулся к Амхерсту. – Не знаю, что он тут делает, но бумаги у него в порядке, и не думаю, что он доставит тебе какие-то неприятности.

«Ага», – мысленно согласился Амхерст, когда увидел Кирта Скалера. Тот выглядел так, словно мог пешком совершить опасное путешествие в Акву. Ростом он был с Амхерста, но выглядел как настоящий искатель приключений. Белые зубы хищно сверкнули на фоне желтоватой кожи, а стальное рукопожатие лишь подтвердило его силу. А эти задумчивые карие глаза с поволокой… С первого взгляда становилось ясно, что он привык путешествовать и лицом к лицу встречаться с любой опасностью.

– Командировка? – поинтересовался Амхерст.

– Нет, я турист.

Амхерст улыбнулся от одной мысли о том, что кто-то ради собственного удовольствия путешествует по Ганимеду.

– Уже путешествовали на гиппе, я полагаю?

– Нет. Впервые покидаю «сухие» места.

«Странно, а выглядит так, будто все до наоборот», – подумал Амхерст. Он мог поклясться, что это настоящий искатель приключений, побывавший на многих планетах.

– В таком случае вам придется приобрести кое-что необычное завтра на складе, – объявил охотник за мхом.

Приближалось время наводнений. Тошнота и слабость – вот чем грозит это обычному человеку. И всегда в тебе просыпался инстинкт: желание сбросить тонны воды и выбраться на поверхность, где с большой вероятностью ждал поединок с гамма рорквалом – свирепым млекопитающим, напоминающим кита. У этих тварей длинные могучие зубы, и только гиппы благодаря твердой коже могли им противостоять.

Даже когда наводнения не предвиделось, поездка на гиппах считалась не самым легким путешествием. Они двигались спокойно, покачиваясь: две ноги вперед, в то время как тело поддерживает хвост, а когда ноги крепко встанут на землю, начинает движение хвост. Поэтому наездник должен был тщательно выбрать место на двадцатифутовом теле. Если он садился слишком близко к голове или к хвосту, то раскачивание становилось невыносимым, но если сесть сразу позади ног, то выдержать можно…

Приближалась ночь. Хотя люди были в пути всего несколько часов, небо уже потемнело. На Ганимеде дни коротки. Путники порой пытались заговорить друг с другом, но разговор не клеился. Судя по всему, Скалер был довольно молчаливым человеком. Он определенно не хотел ничего рассказывать о своем прошлом и о причинах, побудивших его путешествовать по Ганимеду. Он ехал молча, не глядя по сторонам, а тупо уставившись в зеленую чешуйчатую спину Добряка – так звали его гиппа.

С другой стороны, и смотреть было особо не на что, не считая домов с плоскими крышами, тут и там разбросанных по равнине, усеянной скалами и грязевыми омутами. Хотя Амхерсту казалось, что местные домики – странные сооружения на сваях – должны были заинтересовать человека с Земли. Он вспомнил, что когда сам впервые увидел эти соты, похожие на коробки, сделанные из прессованного мха кри и стоящие на двадцатифутовых столбах, он удивился, как живущие там могут пережить наводнения. Но никто из людей во время наводнений ни разу не выходил из укрытия, чтобы проверить, что происходит снаружи.

И только Карл Кент, со своим пытливым умом, выяснил, как все происходит. Когда вода поднималась футов на десять, нимпусы втягивали сваи через отверстия в стенах дома, и тот мог плыть. Но никто, даже сами нимпусы, которые жили внутри таких домов, не могли сказать, переживут ли они наводнение, потому что никто не знал, куда может унести их водяной поток.

Неожиданно тишину размеренного путешествия нарушил крик – хриплый, резкий крик боли. Путники повернули к горам и вскоре натолкнулись на сражавшихся. Склизкое плоское существо, ухватившись одними щупальцами за скалу, другими боролось с нимпусом. Ползая на манер змей, они закручивались вокруг рук аборигена.

Скалер с ужасом уставился на происходящее. Его лицо под щитком шлема побледнело. Животное больше всего напоминало гротескный кошмар. Амхерст вытащил пистолет и выстрелил. Раздалось мягкое шипение, а потом тварь осела, словно сдулась, забрызгав скалу желтоватой кровью.

Нимпус бросился к путникам, что-то дико вереща, потом помчался к расселине, где рос синий кри, и приложил пригоршню мха к своей ране.

– Вот наглядный пример местной эволюции, – заметил Амхерст.

– Она зашла не так уж далеко, – заметил Скалер, глубоко дыша. – А тварь выглядит словно рыба из желе.

– Возможно, когда-то это и была рыба-желе, – возразил Амхерст. – Сейчас сказать трудно. Она слишком сильно изменилась по сравнению с первоначальной формой. Подобно бабочке, которая проходит последовательные стадии от яйца к личинке, личинки к куколке, куколки к бабочке, эта тварь происходит от амебы из протоплазмы и, подобно амебе, поглощает все подряд. В соответствии с пищей каждый ее орган то и дело меняет форму так, чтобы удобнее присоединить к себе добычу.

– То есть он не поглощает добычу, а она просто становится частью его тела?

– Точно. Эти амебы приклеиваются к более высокоразвитой форме жизни и становятся ею, однако оставляют ей силу, чтобы поймать следующую добычу. Но вот что странно, некоторые особенности ее предыдущей «пищи» могут остаться, после того как тварь примет другую форму. Этот, к примеру, был отчасти гамма рорквал, судя по шипу и цвету… и он имеет щупальца, хоть и живет на земле. А вот если бы мы не подошли вовремя, он бы стал отчасти напоминать нимпуса.

– Забавная планетка, – хмыкнул Скалер.

Медленно они продолжили двигаться вдоль гор, время от времени выбираясь на очередное крошечное плато. Летающие млекопитающие, которые всегда предупреждали о наступлении воды, парили над головой.

Вот они пересекли очередное плато…

Над головой у них ревел ветер, и они слышали громкое хлопанье крыльев. Огромная птица, черная как уголь на фоне гор, хлопая крыльями футов тридцати в размахе, неслась к ним. Секунду люди сидели пораженные, потом, словно очнувшись от комы, потянулись за оружием. Однако из-за движений хвоста Качалки ружье в руке Амхерста ходило из стороны в сторону.

– Не стреляй, Скалер, – закричал он, стараясь увернуться от ружья своего приятеля, которое то и дело оказывалось нацеленным в его сторону. – Эту крылатую тварь ты не убьешь.

Но прежде чем Амхерст смог взять себя в руки и прицелиться, Скаклер выстрелил. Заряд ушел вправо, не задев жизненно важные органы твари. Однако птица стала снижаться, устремившись к земле. Он снова выстрелил, и птица, издав крик, от которого у людей заболели барабанные перепонки, без движения замерла на земле.

– Гм! Точный выстрел, – заметил Амхерст. – Откуда вы узнали?

– Узнал что?

– Узнали, куда стрелять, чтобы повредить ее летательный мускул.

– Это летучее одеяло, – ответил Скалер. – Ее и в самом деле убить нельзя. Она вытягивает электрическую энергию из жертв и оставляет их слабыми и беспомощными. И есть только один способ остановить ее… Похожая разновидность обитает на Ио.

– Точно, – Амхерст с интересом посмотрел на своего спутника. – Но я был уверен, что вы как новичок на этой планете станете целиться в левую часть тела, туда, где обычно расположено сердце. Это было бы неразумно. Но вы, несомненно, знали, что сердце этой твари расположено точно по центру.

Скалер только пожал плечами.

– Даже не Земле существуют подобные твари, – ответил он.

Когда они достигли основания горного хребта, стемнело настолько, что ехать дальше не было никакого смысла. В небесах подобно призраку сиял бледный Юпитер, а далеко-далеко подобно раскаленной булавочной головке мерцала Земля. Поднялся ветер, так что они привязали Качалку и Добряка к небольшой скале, а сами укрылись под защитой каменного козырька. Земляные литы, обеспокоенные их присутствием, расползлись от скалы в разные стороны, но Амхерст, всегда предпочитавший свежее мясо концентратам, поймал одного из них и зажарил на обед в походной микроволновке. Эти животные, слегка напоминающие осьминогов, были хорошей пищей, так что, поужинав, путешественники устроились на ночлег.

На следующее утро, как только солнце встало из-за горизонта, они продолжили путешествие. Теперь их дорога шла по плоской равнине, где местами на длинных сваях возвышались домики аборигенов. Один раз они даже видели нимпуса, лениво валявшегося в грязи, но даже не остановились. Порой в отдаленных районах нимпусы приветствовали патруль Ганимеда и даже говорили на языке людей.

Когда они проезжали мимо, Скалер наконец не выдержал и поинтересовался у Амхерста:

– Я всю дорогу хотел спросить, что такое кри?

– Кри – мох, из которого добывают крифин, используемый в лечении многих болезней. Он не только ослабляет боль, но и залечивает раны.

– Кажется, его на Ганимеде так много, так почему же он так дорог? – удивился Скалер.

– Нужен целый стог кри, чтобы произвести одну унцию крифина, – объяснил Амхерст. – Хотя за последнее время спрос на него и в самом деле сильно увеличился. Кроме того, на большей части Ганимеда мох можно собирать только в определенный сезон – времени для его сборки очень мало.

– Вы имеете в виду наводнения? Но почему вы говорите о большей части Ганимеда? Ведь можно передвигаться из района в район, избегая наводнений.

– Так уж повелось, – вздохнул Амхерст. – Я много думал о Гидрополисе, – продолжал он. – Наводнения не заливают его, но там почти нет кри… Да, время для сборов очень мало из-за наводнений, – повторил он.

– И из-за того, что после наводнения кри меняет цвет, – с лукавой ноткой в голосе проговорил Скалер.

– Да, это правда. Откуда вы узнали?

– Кажется, читал где-то, – а потом путешественник небрежно спросил. – А как относительно того торговца в Акве?

– Карла Кента? Он хороший товарищ. Живет в Акве со своей дочерью Кэрол.

– Это у них мы остановимся из-за наводнений?

– Да. Они всегда рады увидеть новое лицо.

– И никак невозможно оставить поселение в сезон наводнений… как я предполагаю.

– На это нет ни одного шанса. Вам не удастся открыть дверь, потому что вы не сможете преодолеть давление воды. Но даже если бы вам это удалось, я бы наружу не полез. Если вы под землей, то лучше там и оставаться!

Несколько минут Скалер думал о чем-то, тихонько напевая себе под нос, и лишь потом заговорил:

– А сколько продлится это наводнение? – спросил он наконец.

– Давайте посмотрим, – Амхерст осторожно подвинулся, поудобнее устраиваясь на спине Качалки. – Начнется оно через два дня. Возможно, вам удастся покинуть Акву двенадцатого мая по земному календарю. Кстати, а как вы собираетесь вернуться в Гидрополис? – он внимательно посмотрел на Скалера. – В одиночку вы никогда не найдете дорогу.

– Я так прикинул, что вернусь назад с Макгоуном. Или подожду, пока вы не отправитесь к Капающей воде или к Слезливым холмам. Вы же всегда останавливаетесь в Акве на обратном пути?

– Да. Но я не понимаю, что вы-то будете делать в Акве целых два месяца.

– Возможно, займусь осмотром достопримечательностей, – улыбнулся Скалер.

Когда вновь наступила ночь, они не стали останавливаться. Вот-вот должно было начаться наводнение, и у путников не оставалось времени на отдых. Теперь грязевые омуты встречались все чаще и чаще, и хотя гиппы с легкостью справлялись с такими препятствиями, скорость движения стала много меньше. Ветер усилился, и всадникам приходилось прилагать определенные усилия, чтобы удержаться в седле.

Через несколько часов они приблизились к очередному холму. Подъем по крутому склону в темноте замедлил их движение еще больше, но Амхерст решил срезать и гнал вперед. Он ехал по неотмеченной на карте земле, тихо посапывая в седле. Внезапно луч света ударил ему в лицо. Здесь в горных отрогах царила полная тьма, и яркий свет буквально потряс его. А за источником света скрывалась огромная туша. Она двигалась прямо к путешественникам. Звук перемалываемых камней оглушил Амхерста.

Скалер спокойно проехал мимо, а Качалка Амхерста сбилась с курса, направившись прямо к источнику яркого света. Амхерст несколько раз дернул повод своего скакуна, но тот не собирался поворачивать. Потом, когда луч полностью залил его светом, он почувствовал, как его тянет к источнику странного свечения. Впереди был источник гипнотизирующего света, а справа и слева – пустота.

Амхерст чувствовал, как мысли его начинают притупляться, чувствовал, что его тело становится вялым, наклоняется вперед. На какую-то секунду свет исчез, и тут же сила потекла назад в тело Амхерста. Он понял, что тварь вытягивала из его тела жизненные силы, и если он хочет свернуть, то должен закрыть глаза Качалки, но даже тогда с управлением скакуна будут проблемы. Теперь, когда туша была рядом, путник отлично видел огромную зияющую пасть, внутри которой, подобно поршню, вверх-вниз двигался странный прут.

Пока Амхерст смотрел, огромный обломок скалы скатился в открытую пасть чудовища и когда поршень обрушился на него, разлетелся на куски. С невероятным усилием человеку удалось закрыть глаза. Тогда, подняв щиток своего шлема, он подставил лицо ледяному воздуху, взял узду Качалки в зубы и, закрыв руками его глаза, потянул узду изо всех сил, пытаясь развернуть своего скакуна. Качалка повиновался.

Теперь… Если его скакун не изменит направления, он будет в безопасности. Иначе их сожрут. Стараясь не смотреть в сторону источника света, Амхерст глубоко дышал, пытаясь синхронизировать дыхание с ударами сердца. Безопасность! Тварь медленно двинулась вперед, понимая, что вот-вот добыча ускользнет.

Скалер, находившийся вне гипнотического действия света, поинтересовался, в чем дело.

– Мы не могли сменить направление, пока свет бил нам в глаза, – объяснил спутнику Амхерст. – Но не это самое странное. Та тварь жрала камни. Если не считать марсианских строителей пирамид… Нет, никогда раньше не слышал о таких тварях.

– А вас она хотела прибавить к своей минеральной диете, – с усмешкой заметил Скалер.

– И ей это почти удалось, – усмехнулся Амхерст. – Всеядная тварь попалась, видно, нужны ей были не одни минералы.

– Еще одна глава в этой саге странствий, – Скалер чуть сместился на спине Добряка и вновь прикрыл глаза, задремав.

Через два земных дня путешествия они увидели купола Аквы, напоминавшие наполовину закопанные в землю яйца гигантской птицы, оставленные века назад, такие же серые, как и окружающий пейзаж. На каждом куполе можно было рассмотреть очертания дверей – единственное напоминание о том, что тут жили люди. Однако два уставших путника после долгих дней и ночей поездки обрадовались при виде маленькой деревни, скрытой под куполом.

– Вот и Аква, – вздохнул Скаллер. – Аква Ганимеда. Звучит почти по-библейски.

Откуда-то издалека донесся приглушенный рев.

– Только нам нужно поторопиться, – заметил Амхерст. – Приближается наводнение.

Боб Амхерст с восхищением взглянул на стройную девушку на станции торговли.

– Ты ли это, Кэрол? Тебя не узнать, – он говорил это, а глаза его сверкали. Последний раз, когда он видел девушку, она была долговязым подростком лет шестнадцати, а теперь она стала богиней-блондинкой, округлой, возбуждающей. Ее золотые волосы и синие глаза были единственным цветным пятном на фоне серой станции. В какой-то момент Амхерст понял, что она и в самом деле выросла.

– Тебя тоже, – она закрыла дверь, отрезая поток свежего воздуха, льющегося снаружи.

– Ты стала такой красавицей, – чтобы скрыть собственное удивление, он говорил с ней как с ребенком. – Волосы расчесаны, лицо чистое, и…

– И вы тоже выглядите хорошо, – ее взгляд скользнул к Скалеру.

– Забыл представить, Кэрол. Это Скалер.

Скалер с восхищением смотрел на девушку.

– А где твой отец? – поинтересовался Амхерст.

Лицо Кэрол стало печальным.

– Отец так и не вернулся после прошлого наводнения. Я продолжаю поддерживать порядок.

Не вернулся! Больше можно было ничего не говорить. Каждый понимал, что это значит: оказаться за пределами куполов деревни, когда потоки воды с грохотом обрушиваются на землю. Это страшно! Карл Кент был не последним торговцем на Ганимеде. Жаль, что он исчез почти сразу после того, как создал свою формулу. Для Кэрол в этом тоже не было ничего хорошего. Теперь она оказалась в полном одиночестве.

Путешественники последовали за девушкой по подземному проходу, который вел в жилые помещения. Купола были сконструированы таким образом, что могли противостоять давлению воды. Внутри были воздух и тепло. Только там путешественники сняли свои вакуумные костюмы.

Дверь из воздушного шлюза, как и все остальные, вела на центральную площадь. Нимпусы и земляне собрались там, чтобы переждать наводнение. Из-за активной деятельности всех ее обитателей деревня напоминала муравейник. Нужно было приготовить резервуары, чтобы сохранить воду, из которой они получали кислород, проверить и смесители азота, которые смешивали эти два газа, создавая смесь, годную для дыхания, на время наводнения.

Амхерст отправился по своим делам, присмотрел за кри, привязал гиппов, посмотрел, как ведется подготовка к наводнению. Тем временем Скалер и Кэрол сидели в теплой, переделанной для землян зале, которую обставил сам Карл Кент.

– Когда мне говорили что приведут меня на самую известную торговую станцию на Ганимеде, я и в самом деле поверил в это, – Скалер не спускал взгляда с девушки.

– Да. Я делаю, что могу. Отец попал в наводнение до того, как успел организовать лаборатории на других станциях.

– А он собирался? Мне кажется, это опасно, открыть людям такую тайну.

– Нисколько, – ответила Кэрол. – Кроме как на Ганимеде кри нигде нет, а «Кри-инкорпорейтед» имеет монополию на планете.

– Не знал, – он придвинулся, чтобы сесть рядом с девушкой. – Не стоит вам хоронить себя здесь, – неожиданно объявил он. – Вы не понимаете. Вы должны жить на Земле… не тратя тут жизнь попусту.

Кэрол улыбнулась. Она никогда не была на планете, которая отсюда казалась маленькой булавочной головкой, но она читала о ней, читала о городах, построенных на открытом воздухе, ее подземных скоростных дорогах, ее прекрасных женщинах.

– Расскажите мне об этом мире, – тихим голосом попросила девушка. – Он сильно отличается от Ганимеда?

– Настолько, что не знаю, с чего начать…

– Я всегда хотела увидеть Нью-Йорк, – она с завистью посмотрела на Скалера.

Амхерст вошел в комнату вовремя, чтобы услышать последние слова девушки.

– Все это лишь внешне привлекательно, – вмешался он. – Там много всякого разного, чего мы не хотели бы видеть на Ганимеде.

Скалер улыбнулся.

– Гангстеры и жадность давным-давно остались в прошлом.

– Гангстеры остались, – коротко возразил Амхерст. Неожиданно мысль о том, что весь период наводнения ему придется провести со Скалером под одной крышей, начала его раздражать. Возможно, совершенно бессознательно он хотел остаться один на один с Кэрол. А теперь понял, что из-за Скалера ему это не удастся.

В этот момент, находясь глубоко под землей, они услышали страшный грохот. Наводнение обрушилось на купола деревни. И тут же в поселении наступила полная тишина, словно все находящиеся внутри затаили дыхание, прислушиваясь и задаваясь вопросом: выдержат ли купола на этот раз или нет. В течение нескольких часов, пока эффективно работают воздушные резервуары, все внутри будут испытывать странное ощущение, словно купол в любой момент обрушится на них.

Как Амхерст и боялся, Кэрол и Скалер большую часть времени проводили вместе. Они часто бродили по узким туннелям, ведущим на фермы, и стояли на веранде с плоской крышей. Через специальные клапаны в потолке капала вода, орошая плантации. Иногда они стояли возле резервуаров, из которых подавался воздух.

Действительно, Скалера интересовало буквально все в Акве. Часто Амхерст слышал, как Кэрол рассказывает о различных технических деталях оборудования поселения. И еще он часто слышал, как Скалер рассказывает о мире, который Кэрол никогда не видела. В такие моменты она неотрывно слушала рассказчика, а взгляд ее синих глаз устремлялся в бесконечность, словно она видела все те чудеса, о которых говорил гость.

Шли дни. Амхерст заметил, что Скалер все более и более завладевал вниманием девушки, хотя так и не мог понять, в чем тут дело: в самом Скалере или в том, о чем тот рассказывал. Решив выяснить это, он дождался того момента, когда они с Кэрол оказались наедине. Тогда, подойдя к девушке, он взял ее за подбородок, так, чтоб она не смогла отвернуть голову, а смотрела ему прямо в глаза:

– Что ты знаешь об этом Скалере, Кэлор?

– Не так уж много. А какая разница?

– Может, и никакой. Но это может оказаться повторением старой-старой истории о городском проходимце и дочери фермера.

Девушка сердито дернула головой.

– Не суйте свой нос в чужие дела, Боб Амхерст.

Он осторожно обнял ее одной рукой.

– Ты – мое дело…

– С тех пор как мне…

Так как слов у него не было, он просто притянул ее к себе и грубо поцеловал. Она вырвалась и выскочила из комнаты.

Он рассеянно наблюдал за ней, ничуть не обеспокоенный такой реакцией и даже не думая о том, что для него будет значить, если у нее и в самом деле есть чувства к Скалеру.

После известия о смерти Карла Амхерст почувствовал, что несет ответственность за Кэрол… и даже более того. К тому же юная девушка пробудила в нем более чем дружеский интерес, так что мысль о том, что она может влюбиться или выйти замуж за кого-то другого, была для него невыносимой. Кроме того, чем больше он узнавал Скалера, тем меньше тот ему нравился. Амхерст так и не узнал причину его поездки в Акву, а рассказ о «туризме» был просто смешным.

К тому же Скалер привлекал Кэрол своими рассказами о планете, находящейся в четырехстах миллионах миль. Однако кроме интереса Скалера к жизни Аквы пока Кэрол казалась единственным оправданием его путешествия.

В течение следующих нескольких дней Кэрол обращалась с Амхерстом весьма прохладно, старалась не оставаться с ним наедине и проводила как можно больше времени в компании Скалера. Амхерст редко выходил из своей комнаты, но всякий раз видел девушку и Скалера сидящими рядом и с болью в сердце слышал, как его соперник что-то тихо вещает.

Шли дни, и Скалер, казалось, начал испытывать беспокойство. Он стал часто в одиночку, без Кэрол, бродить по деревне. Однажды Амхерст застал его рассматривающим земной календарь и что-то высчитывающем на маленьком калькуляторе. На сердце Амхерста полегчало, значит, он смог пробиться через сдержанность Кэрол.

Оставалось полтора дня до полного отлива. Амхерст в одиночку сидел на станции торговли, когда туда зашла девушка.

– Забавно. Нигде не могу найти тетрадь с формулой, – пробормотала она. – Конечно, я знаю ее наизусть, но где же тетрадь…

– Идем! – неожиданно вскочил на ноги Амхерст. Впервые за неделю он вспомнил о том, что на Ио найден красный кри.

– Не надо так волноваться, Боб, – холодно сказала она, не собираясь никуда спешить. – Кому она могла понадобиться?

– На Ио нашли красный кри, – объяснил Амхерст, находясь уже на пороге. Какого же дурака он свалял, сразу не сказав об этом Кэрол, особенно после того как собирался в первую очередь рассказать эту новость Карлу.

Девушка поспешила за ним.

В лаборатории он резко остановился, так что девушка налетела на него.

– Это моя ошибка, – простонал он. – Я должен был сразу тебе об этом рассказать. Наверное, новость о смерти твоего отца выбила меня из колеи. Ты уверена, что тетрадь пропала? Кажется, тут все лежит на своих местах.

– Да, – девушка открыла ящик стола. Я хранила ее здесь.

– Кто заходил в эту комнату? Кто был тут, кроме вас?

– Некоторые нимпусы заходили сюда, еще когда жив был отец.

– Кто еще? – нетерпеливо потребовал ответа Амхерст. – Они не настолько умны, чтобы украсть формулу. Они же ничего не смогут с ней сделать, – и тут он запнулся. – А Скалера ты сюда водила? – неожиданно спросил он.

– Да, однажды. Он хотел увидеть, как выглядит красный кри после обработки.

– Конечно, это он и сделал, – резко воскликнул Амхерст. – Я должен был понять это с самого начала. Без сомнения, его послали сюда с Ио, чтобы он получил формулу. Туризм! Неудивительно, что он все знал о «Летающем одеяле»!

– И что нам теперь делать? – Кэрол беспомощно продолжала рыться в ящике.

– Обыщите всю деревню. Он не сможет выбраться наружу, прежде чем спадет вода. По крайней мере у нас полтора дня. Он должен быть где-то здесь. Ему некуда деться.

Они обыскали деревню в поисках Скалера, но все оказалось бесполезно. Казалось, невозможно человеку исчезнуть в маленькой подземной деревне, и все же за пять часов поиска они его так не нашли. Это само по себе казалось невероятным.

– Боб, а что будет означать для Кри-инкорпорейтед, если с Ио начнут экспортировать синий кри на Землю? – через некоторое время с тревогой спросила Кэрол.

– Начнется серьезная конкуренция, произойдет насыщение рынка. Возможно, даже банкротство. Ты же знаешь, какие гигантские расходы необходимы для того, чтобы содержать поселения на Ганимеде.

– Тогда нам необходимо найти Скалера. Отец… Отец был бы вне себя!

– Знаю, – Амхерст на мгновение нерешительно остановился. – Похоже, нам нужно начать заново. Мы где-то пропустили его.

Через три часа, падая с ног, они вернулись на ферму. Второй обыск оказался таким же бесполезным, как и первый.

Далеко у входа в туннель одинокий нимпус работал в поле.

– Знаешь странного землянина? – устало спросил Амхерст.

– Угу, – туземец кивнул головой, напоминающей гриб.

– Видел его сегодня?

– Угу, – снова кивнул туземец.

– Где? – Амхерст схватил туземца за зеленое чешуйчатое плечо. Нимпус неопределенно махнул в сторону каменной стены на краю фермы.

– Где? – Амхерст еще раз качнул плечо аборигена.

– В двери-плюх!

– В водозаборнике, – закричал Амхерст. – Это единственное место, где он мог скрыться…

В тот же миг далеко у скалы на ферму с грохотом обрушился поток воды.

– Это он, – закричал Амхерст. – Он только что открыл люк наружу! Кэрол! – прокричал он, помчавшись в сторону водного потока. – Найди мой вакуумный костюм и быстро неси сюда.

Когда он добрался до люка, вода уже текла только узким ручейком. Очевидно, снаружи она уже начала спадать. Груда земли под люком показывала, как Скалер добрался до воздухозаборника. Несомненно, лазутчик только что убежал. Вероятно осознание того, что фермер видел его, подтолкнуло Скалера, иначе он и дальше сидел бы в своем укрытии.

Однако преследовать преступника раньше, чем Кэрол принесет ему вакуумный костюм, не было никакой возможности. Амхерст нетерпеливо ждал, успокаивая себя мыслью, что Скалер не сможет уйти далеко из-за того, что земля все еще затоплена и снаружи не было гиппов. Ожидая девушку, он, чтобы чем-то занять себя, восстановил насыпь, которую частично размыл поток воды. Это сэкономило бы время, когда Кэрол принесет его костюм.

Наконец, спотыкаясь, прибежала Кэрол.

– Ты со мной пойти не сможешь, – объявил ей Амхерст, поспешно натягивая костюм. Девушка не ответила. Она молча наблюдала, как Амхерст полез в люк.

После недолгого путешествия по акведуку длиной в сотню ярдов Амхерст появился на поверхности планеты. А через несколько секунд следом за ним вылезла Кэрол.

– Возвращайся, – он попробовал очистить свой щиток визора. Скалера нигде не было видно.

Однако в небе скользила ракета. Он пошел туда, куда та, судя по всему, направлялась.

– Что тут делает корабль? – поинтересовалась Кэрол. – Он же не сможет здесь приземлиться.

– Выглядит так, словно он летит сюда.

В самом деле, корабль спускался все ниже и ниже. Судя по всему, он должен был сесть где-то в миле от деревни. С любопытством они наблюдали за происходящим, зная, что ни один космический корабль не сможет сесть на поверхность Ганимеда сразу после наводнения. Сощурившись, они увидели, как из открытого люка зависшего в воздухе корабля спустили лестницу. Так вот каким образом собирались устроить побег Скалера!

Амхерст помчался вперед, разбрызгивая воду и грязь, но, судя по всему, он бежал слишком медленно. Кэрол бежала по грязи следом за ним.

Все было бесполезно. Они видели, как корабль спустился к самой земле по другую сторону холма, а через секунду поднялся и на конце веревочной лестницы болталась крошечная человеческая фигурка. Постепенно корабль стал подниматься все выше в небо. И еще… Он был красного цвета. Цвет космических судов Ио. Согласно Межпланетному мирному договору, каждая колония красила корабли в свой цвет. И теперь у Амхерста не оставалось сомнения в том, кто украл формулу.

Кэрол замерла, подавленная. Несколько минут они молчали. Наконец медленно пошли назад к деревне сборщиков кри.

– Что это за формула, Кэрол? – нарушил молчание Амхерст. – Раз Скалер унес ее на Ио, то можешь и мне рассказать.

– Да все очень просто, – ответила девушка. – Нужно лишь продублировать химические процессы, которые происходили во время наводнения. Потом под воздействием аммиака мох меняет цвет. А то вещество, что нужно медикам, содержится в галнутах, скрытых во мху. Так вот, формула отца говорила, в какой пропорции нужно смешивать синий мох и аммиак.

Боб Амхерст резко остановился.

– Галнуты, ты говоришь? Синие галнуты?

– Да. Это название дали растительным наростам, формирующимся вокруг яиц гала-муравьев. Мы разводим гала-муравьев, распыляем их яйца…

– Кэрол! – Амхерст в восторге хлопнул себя по колену. – Мы спасены! А им наша формула еще доставит неприятностей, – он махнул в сторону Ио, который словно призрак маячил в бледном небе.

– Почему? Ведь у них на Ио есть кри.

– Пусть у них есть кри и есть формула, но муравьев-то у них нет. Они их никогда не получат, потому что муравьи не могут жить в метане. Я помню кое-что из биологии!.. В основе воздуха Ио метан.

– Почему нет?

– Потому что они привыкли к воздуху с аммиаком – точной противоположности воздуха с примесью метана. Разве ты не понимаешь? Амиак – щелочь, метан – углеводород, кислота…

– Хорошо, а разве на Ио не могут производить аммиак?

– Конечно. Только где они возьмут муравьев? Гала-муравьи обитают только на Ганимеде в мохе кри. Чтобы получить муравьев, они должны будут покупать наш кри, чтобы использовать яйца муравьев, потом использовать формулу, чтобы сделать свой кри синим, – Амхерст глубоко вздохнул. – Но на Ио муравьи не смогут размножаться. Так что им все равно придется покупать наш кри, чтобы…

– Понятно, – перебила его Кэрол. – Не бери в голову остальное…

– Кроме того, даже после того как они преуспеют в превращении синего кри, что вряд ли, так как мы им свой кри продавать не будем, им нужно держать мох вдали от воздуха Ио, – продолжал Амхерст, не в силах остановиться. – Иначе он снова станет красным. Представь: сотни упаковок кри, которые необходимо ограждать от контакта с внешним воздухом. Это поднимет цену на их кри так, что они просто не смогут с нами конкурировать.

– А я думала, ты хотел сказать, что они не смогут использовать нашу формулу. Так или иначе теперь я вздохну с облегчением, – вздохнула Кэрол.

– Точно как я, хотя…

– Что, есть еще причины для беспокойства?

– Нет, раз Скалеру была нужна только формула.

– Что ты имеешь в виду? – она резко повернулась к нему, и они столкнулись.

Они стояли у самого входа на станцию, уставившись друг на друга.

– До недавнего времени я думал, что его главная цель – ты.

– А, это… – Кэрол неловко переступила с ноги на ногу. – Да, пожалуй… Но я отказалась…

– Почему? Ты же, как мне казалось, была в него влюблена…

– Да, пожалуй… сначала… Но один поцелуй изменил мое мнение… грубый поцелуй.