Искатель, 2018 №10

Учредитель журнала

ООО «Издательство «МИР ИСКАТЕЛЯ»

Издатель ООО «Либри пэр бамбини»

Содержание

Игорь МОСКВИН

ДЕЛО О ПРИЕЗЖИХ ГРАБИТЕЛЯХ

повесть

Дмитрий ИВАНЕНКО

ЕЕ БРЕМЯ

рассказ

ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ!

Активно включаемся в подписную кампанию! Продолжается подписка на журнал «Искатель» на 1-е полугодие 2019 года. Обратите внимание на изменения! Подписка проводится по следующим каталогам:

1) каталог «Подписные издания» («Почта России», обложка синего цвета) — индекс П2017;

2) «Каталог Российской Прессы» (МАП) — индекс 10922;

3) каталог «Газеты. Журналы» (агентство «Роспечать», обложка красного цвета) — индекс 79029.

Цена повышаться не будет, несмотря на то что «Искатель» печатается на более качественной бумаге.

В ближайших номерах журнала читайте фантастическую повесть Павла Амнуэля «Дело о дурном взгляде», остросюжетный детективный роман «Закон бумеранга», приключенческий рассказ Олега Лемашова «Третья вода», фантастическую повесть Андрея Швеца «Золотой город».

В 1-м полугодии 2019 года мы предоставим вам возможность ознакомиться с новыми произведениями наших давних авторов: Анатолия Королева, Игоря Москвина, Сергея Саканского, Павла Амнуэля, Владимира Титова, Сергея Иосича, Бориса Пьянкова, а также новых, на наш взгляд, интересных и перспективных авторов.

Игорь МОСКВИН

ДЕЛО О ПРИЕЗЖИХ ГРАБИТЕЛЯХ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ДЕЛО О САН-ГАЛЛИЕВСКИХ СЕЙФАХ

Август 1918 года опустился на столицу республики небывалым теплом и полным отсутствием дождей. Не то чтобы туча, ни одно прозрачное облачко не пробегало по небу. Хотя надо было отдать должное природе — она не томила жарой, а охлаждала дома, учреждения, людей прохладным балтийским ветром.

Аркадий Аркадьевич Кирпичников, начальник Бюро уголовного розыска столицы, явился к непосредственному начальнику по телефонному звонку.

В приемной сидел поручик Ракинский, щеголеватый, с тонкими аристократическими чертами бледного лица. Карие глаза скользнули по прибывшему, но сразу же отметили темные круги на лице, мятый ворот рубашки и трудно передаваемую словами усталость.

— У себя? — спросил Кирпичников и поправил очки на переносице.

— Так точно.

Начальнику Бюро уголовного розыска показалось, что адъютант щелкнул каблуками.

— Николай Константинович просил проводить вас к нему, как только вы прибудете.

Аркадий Аркадьевич устало кивнул, сжал губы и вошел в открытую адъютантом Игнатьева дверь.

— Здравия желаю, господин генерал, — Кирпичников позволил себе улыбнуться.

— Аркадий Аркадьевич, зачем так церемонно? — уловив в интонации начальника уголовного розыска иронию, тем же манером ответил Николай Константинович.

— Простите, но не каждый полковник может стать генералом…

— Как и не каждому надворному советнику через чин даю-статского.

— Лучше бы народу в уголовный добавили, — проворчав Кирпичников.

— Аркадий Аркадьевич, побойтесь Бога, сколько запрашивали.

— Да это я по-стариковски.

— Помилуйте, вы только вошли в пору расцвета, и не вам жаловаться на возраст.

— Простите, Николай Константинович, иной раз чувствую себя сущей развалиной. — Начальник уголовного розыска снял очки и протер бархоткой, которую достал из кармана.

— Что это я? — спохватился Игнатьев, бывший жандармский офицер, не чаявший, что его судьба с революцией переменится и он станет главой организации, опутавшей цепкой паутиной за эти восемь месяцев всю страну.

Председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии достал из шкафа поднос, на котором стояла широкая бутылка с узким горлышком и вензелем под ним, рядом две рюмки, икорница с паюсной икрой и лежал нарезанный маленькими кусочками пшеничный хлеб.

— За вашего статского, — Игнатьев налил в рюмки коньяку и пригласил Аркадия Аркадьевича к столу.

— За вашего генерала, — поднял рюмку Кирпичников.

Николай Константинович вначале зарделся молодецкой улыбкой, потом опрокинул содержимое в рот.

— Умеют же лягушатники делать коньяк, в этом им не откажешь.

— Зато воевать не умеют.

— Отчего же? Теснят германца по всему фронту, еще немного — и запросят мира.

— Не ожидал я, — Кирпичников на секунду умолк, — что Александр Федорович сумеет убедить Корнилова возглавить армию…

— Освободить Прибалтику и с ходу, без особых потерь взять Варшаву — и все за десять месяцев. — Игнатьев покачал головой, потом добавил: — Да и вы, Аркадий Аркадьевич, не скромничайте, за столь короткое время навели порядок на улицах. Раньше что ни день, то убийство, то грабеж, не то что ночами, вечерами страшно было по улицам ходить, а ныне… — Игнатьев разлил по рюмкам коньяк.

— Порядок порядком, а преступность не искоренить, всегда находятся люди, охочие взять то, что легко может достаться.

— Аркадий Аркадьевич, если вы о наших вновь не совсем честных чиновниках, так они всегда были, да, думаю, и будут, пока существуют на нашей земле соблазны, а вот по вашей части…

— Пустое говорите, господин генерал, — Кирпичников с явным удовольствием перекатил языком новое звание Игнатьева, — по моей-то части во все времена были тати, злодеи, кровавые убийцы. В природе человека сидят жадность, коварство и склонность к преступлению.

— Не узнаю вас, Аркадий Аркадьевич, откуда такие упаднические настроения?

— Николай Константинович… — Начальник уголовного розыска залпом отправил в рот очередную порцию коньяка и, глядя в окно, произнес: — Столько лет я наблюдаю, разыскиваю, допрашиваю, что начинаю разочаровываться в жизни: зачем все, если окажемся там, — он указал пальцем в пол.

— Вы мне бросьте, — серьезным голосом, прищурив глаза и качая головой, сказал Игнатьев, — не для того мы с вами поставлены на острие жизни, чтобы вот так бездарно опускать руки и распускать, извините, слюни. За столь короткое время навести порядок в столице не каждому дано. Город начал оживать; вы посмотрите, улицы чисты, дворники начали выполнять свою работу, солдаты и матросы, которые митинговали чуть ли не каждый день, отправлены на фронт. А преступники? Так вы их изведете, и будет порядок, как до мировой войны.

— Оно так, Николай Константинович, но что-то я устал.

— Нам, господин статский советник, еще рано на покой. Кто ж извергов ловить будет?

— Задерживать, — спокойно поправил Кирпичников.

— Пусть задерживать.

— Свято место пусто не бывает.

— Вот здесь я с вами не соглашусь…

— С народом.

— Каким народом? — не понял председатель ВЧК.

— Пословица народная.

— Ах, это, — улыбнулся Игнатьев, — иной раз замену не сыскать. Вот взять хотя бы, — задумался на секунду, — Лавра Георгиевича, если бы не он, так и стояли бы германцы на подходе к столице и угрожали каждый день наступлением, а теперь, я думаю, готовы пойти на любые условия, лишь бы наши и союзнические войска не пересекли их границы и не взяли уже их столицу.

— Тоже верно, — заметил Аркадий Аркадьевич, — но вы забываете о масштабах. Корнилов — военный гений, а я, допустим, простой чиновник, каких тысячи в нашей стране.

— Не скромничайте. — Председатель ВЧК присел рядом с начальником уголовного розыска.

— Что мне скромничать, Николай Константинович? Если в прошлом году и в начале этого преступники распоясались и потеряли страх, то сейчас действуют, как в былые времена. Осторожничают, не разъезжают в открытую на машинах, не кутят в ресторанах, как в последний раз, а тихой сапой добиваются своего. Да, банд стало меньше, однако преступления изощреннее.

— Но…

— Николай Константинович, я понимаю все. И что Петроград стал эдаким райским садом среди сумятицы войны, и что здесь, у нас, более спокойно, чем по всей России, но не совсем. Если грабили всех, кто под руку попадался, то теперь занимаются банками, сейфами в государственных учреждениях и устраивают побеги с полученными суммами. Что я говорю, наверняка вы читаете отчеты каждый день.

— Читаю, — кивнул в знак согласия собеседник, — и радуюсь относительному спокойствию. Александр Федорович тоже доволен и ценит вас, Аркадий Аркадьевич.

— Ваши слова да… — отмахнулся Кирпичников.

— Вот именно что он, — Игнатьев поднял указательный палец вверх, — меня услышал. После того как в январе почти в центре города, на Моховой, был ограблен солдатами голландский консул, а итальянский посол маркиз де ла Торетта, лишившийся шубы, авто, драгоценностей, едва не замерз на петроградском морозе, мне казалось, что никогда порядка не будет. А вы кудесник, недаром наш правитель предлагает направить вас в Москву для наведения порядка.

— Увольте, Николай Константинович, мне хватает дел в столице. В Москве — опытный Карл Петрович, — начальник уголовного розыска напомнил о надворном советнике Маршалке, который в бытность свою был помощником у знаменитого Филиппова, а потом назначен начальником сыскной полиции и имел довольно много опыта по части дознания преступлений. — Мне проще уйти в отставку.

— Ну, это вы бросьте. Уйти в отставку, — передразнил генерал подчиненного, — никуда вас не отпустим, наводите порядок у нас. — Тяжело вздохнул: — Отчеты отчетами, а вы лучше расскажите, что осталось за написанным словом.

— Служба, — пожал плечами Аркадий Аркадьевич.

— Все-таки?

— Я уже говорил, что в столице объявился умелец по вскрытию сейфов.

— Умелец или умельцы?

— Умелец. — Начальник уголовного розыска потянулся за бутылкой, вопросительно взглянул на начальника, тот кивнул. — Почерк один, поверьте, что вскрыты одной рукой.

— Есть подозреваемый?

— Конечно, есть, но пока не найти. Есть кое-какие соображения, — Кирпичников пригубил коньяк, — но пока о них говорить рано.

— Хорошо, Аркадий Аркадьевич, не буду вас пытать, — Игнатьев улыбнулся, — но если понадобится помощь, милости прошу, моя дверь для вас всегда открыта.

После октябрьских событий председатель Временного правительства Керенский, наделенный диктаторскими полномочиями, наконец понял, что война войной, а население хочет нормальной жизни, без разбоя, погромов, убийств. Возникал вопрос: кто с растущей преступностью справится, как не сыскная полиция, ныне именуемая уголовным розыском. Вначале ее штат увеличили до двухсот пятидесяти человек, затем еще пополнили — все-таки в столице проживало более миллиона жителей, и не все из них законопослушные.

Александру Федоровичу Кирпичников напомнил, что при сыскной полиции существовал «летучий отряд», который занимался не только дознанием, но и надзором за подозрительными заведениями, притонами и людьми. Керенский сразу же согласился на возрождение отряда и даже подписал распоряжение о наборе еще двухсот сотрудников.

Чтобы не напоминать жителям о старом порядке, переименовали сыскных агентов, несших службу под началом чиновников по поручениям, в бригады уголовного розыска, занимающиеся порученными им участками.

Мечислав Николаевич Кунцевич не бросил службу, а остался в должности заместителя начальника. На лбу добавилось предательских морщин, и виски посеребрило возрастной патиной. Но взгляд остался таким же молодецким, только начал прищуриваться чаще — то ли зрение стало подводить, то ли постоянные заботы давали себя знать.

Первая бригада под руководством бывшего чиновника по поручениям, надворного советника Сергея Павловича Громова, занималась упомянутым в кабинете генерала Игнатьева делом «медвежатника».

Георгий Сидоров, известный в воровских кругах как Жоржик Чернявенький, в первый раз попал в поле зрения сыскной полиции в девятьсот шестом году, когда в апреле был вскрыт сейф в Кредитно-коммерческом банке. С тех пор много «гастролировал» по Европе. В родных краях, согласно разосланному циркуляру, Сидорова стоило арестовать и препроводить в сыскное отделение столицы. Почему Георгия прозвали Чернявеньким, никто сказать не мог. «Медвежатник» отличался светлым цветом волос и никак не походил на иностранца. Эдакий простой деревенский парень, которых девяносто на сотню. До начала мировой войны Жоржик успел отметиться во Франции, Германии, Австрии, Швеции и даже в Испании. Как только прогремели первые залпы, Чернявенький через Владивосток вернулся в Россию, и его продвижение к столице сопровождалось опустошенными сейфами как частных, так и государственных банков. И вот теперь Санкт-Петербург удостоился чести представить свои денежные закрома известному не только в определенных кругах, но и старым сыскным агентам «медвежатнику».

Сергей Павлович Громов, среднего роста, коренастый, с коротким бобриком волос на большой голове с оттопыренными ушами, по годам был ровесником начальника уголовного розыска. Когда он входил в кабинет Кирпичникова, казалось, что присутствующим становится мало места.

— Проходи, Сергей, — Аркадий Аркадьевич на секунду оторвался от бумаг и указал на стул. Громов грузно опустился на тонко взвизгнувшее сиденье.

Руководителя первой бригады начальник уголовного розыска знал давно, с довоенных времен, когда вместе вели дело об убийстве некоего Левантовского в Москве. Именно тогда и перешли на «ты».

— Чем обрадуешь, Сережа?

— Пока нечем, — голос Громова звучал глухо и без единой капли оптимизма, — но надо отдать должное грабителям, крови вообще не пролили. Сторожа по большей части после нападения связаны, но было одно исключение: в «Петроград-текстиль» проникли через подвал, предварительно всыпав в чай охранника сонное зелье.

— Кто-то к нему заходил накануне? — удивился Кирпичников.

— В том-то и дело, что никто. Обход охранник делал каждый час, на что уходило около десяти минут.

— Странно. — Аркадий Аркадьевич почесал щеку деревянной частью ручки. — После усыпления охранника могли войти через центральный вход, но поступили как новички, не уверенные в действии зелья?

— Возможно, но определенного ответа у меня нет.

— Хорошо. Как вскрыт сейф?

— Все тем же способом, что и другие. Видна рука нашего Жоржика.

— Сан-галлиевский? — начальник спросил о марке сейфа.

— Он.

— Значит, сколько мы имеем на сегодня вскрытых сейфов?

— В шести местах семь. У ювелира Оркина было два.

— Это к нему через пустующую квартиру проникли?

— Совершенно верно, разобрали стену. И любопытно то, что соседи ничего не слышали. Призраки какие-то, а не преступники.

Кирпичников тяжело вздохнул.

— Что собираешься делать?

— Ищем. — Сергей Павлович наклонил голову к левому плечу. — По косвенным данным, в банде от шести до десяти человек. Проверен практически весь город, и нигде такое количество господ мужского пола не отмечено, я имею в виду гостиницы, доходные дома, постоялые дворы.

— Значит, селятся по одному, может быть, по двое, чтобы не привлекать внимания.

— Я пришел к такому же выводу, но при таких условиях нам никогда не вычислить места их проживания.

— Ты не думал, как они собираются вместе?

— Думал, но как, мне неясно. Может, сговариваются заранее и очередное место намечает главарь?

— Тогда выходит, что главарь наметил далеко идущий план, ведь почти два месяца банда орудует в столице и ни разу ни в чем не ошиблась.

— В том-то и дело.

— Как я понимаю, до сих пор у нас никто из них не известен?

— Один из сторожей упоминал два имени.

— Какие же? — спросил Кирпичников.

— Лупус — по нему ничего нет, даже прозвище не встречается ни в одной картотеке.

— Лупус, говоришь?

— Лупус.

— Волк, значит.

— И по Волку разыскивали — не упоминается.

— А второй?

— Ваньша. По этому ясно, что из Сибири, хотя, — усомнился в своем предположении Громов, — может быть, каторжный, там его и прозвали. Вот на сегодняшний день я проверил и установил, что в столице из крупных скупщиков остались двое заслуживающих внимания. Только они способны покупать драгоценности, заплатив сразу всю сумму, а суммы немалые. Если учесть, сколько взято в сейфах. Хозяева указали лишь малую часть, остальное было припрятано и утаено от неприятностей, если правительство решит снова потрясти наших богатеев. Это Илья Стоголов, по кличке Илюша Вареный, и Вениамин Прозрачный…

— Веня, — улыбнулся Аркадий Аркадьевич.

— Он.

Илюша Вареный приобрел известность до войны. В свое время организовал кражу из строгановского дворца бриллиантового колье стоимостью полтора миллиона, умудрился переправить за границу и там продать. Доставил немало хлопот сыскной полиции, но так и остался только в подозрении, хотя считался одним из самых известных скупщиков, не работающих по мелочи.

Веня Прозрачный, старик неопределенного возраста, с лысой макушкой, опушенной седыми воздушными волосами, имел непререкаемый авторитет среди преступного элемента. Говорил тихим вкрадчивым голосом, смотрел на собеседника пронзительным взглядом, больше напоминавшим острейший бур. Никогда ни в каких противоправных делах замечен не был. Однажды, в начале века, его имя произнес один из налетчиков. Разговорившегося бандита нашли в одиночной камере с отрезанным языком, выколотыми глазами и в выпотрошенном виде. Скандал возник нешуточный, никто из охранников ничего не слышал и не видел, всю смену уволили с волчьими билетами. Ходили слухи, что один из стражей был подкуплен. Он приобрел где-то в уезде маленький дом и безбедно дожил дни. Но поздно, имя было произнесено и в анналах сыскного архива сохранилось. Да и присматриваться стали к старику, но не так, чтобы устраивать слежку. Не возникало повода. Только после Февральской революции всплыли подробности жизни Вени Прозрачного, да и то только слухи, хотя фамилия его была и вправду Прозрачный.

— Такого голыми руками не возьмешь.

— Я установил за этими двумя круглосуточное наблюдение. Не знаю, но может, что и выйдет.

— Почему все-таки за ними?

— Многие давно покинули столицу, а те, что помельче, не имеют таких денег, чтобы скупать полученный грабителями товар. У одного Оркина взяли на пятьсот шестьдесят тысяч золотых изделий, я уж не говорю о бриллиантах, сапфирах и иных камнях.

— Здесь я с тобой согласен. — Кирпичников сощурил глаза и с озорным в них блеском спросил: — Не томи, вижу, что какой-то результат уже есть.

— Об этом рано, — отмахнулся Громов, — боюсь спугнуть удачу.

— Не буду неволить, но если нужна помощь или люди, говори сразу. Участников банды надо изловить, пока не тронулись в длительные гастроли по стране.

— Это я понимаю. — Сергей Павлович поднялся. — Если вопросов больше нет, то я с твоего, Аркадий, позволения пойду.

— Не смею задерживать. Да, у меня будет просьба, если вновь грабители себя проявят, будь любезен послать за мной. Может быть, окажусь полезен.

— Непременно.

Первой бригаде было выделено на Офицерской две комнаты: одна поменьше для начальника и агентов первого разряда, вторую приспособили не только для остальных агентов, но и для отдыха. Порой приходилось проводить в здании уголовного розыска по нескольку суток, чтобы изловить очередную банду или злодея. Но в последнее время наступила странная тишина, и все сотрудники жили в предчувствии событий, — способных принести неприятности.

В первой комнате за столом сидел Паршин и что-то писал: рядом с рассеянным видом занимал стул второй агент первого разряда Федор Нефедов. Если Иван Никитич летом перешел сорокалетний рубеж, то Федор находился в полном расцвете сил. Тридцать один тоже, как он считал, не такой маленький возраст, но в душе чувствовал себя мальчишкой, зачитывающимся приключениями Шерлока Холмса.

Когда начальник вошел, оба поднялись.

Громов махнул рукой, что, мол, вскакиваете, сидите уж.

— Новости есть? — спросил Сергей Павлович и подошел к столу, за который никто из сотрудников не смел присесть.

— Наблюдаем, — коротко ответил Паршин.

— Плохо, — покачал головой начальник, — шесть ограбленных мест, а мы топчемся на месте. Может быть, в самом деле наши скупщики не при деле?

— Информаторы зря болтать языками не будут, — поднял от бумаги взгляд Иван Никитич.

— Набивают цену, — тихо буркнул Федор.

— Это навряд ли. — Паршин сжал губы, а потом добавил: — Выгоды им никакой.

— Если и дальше не будет у нас о преступниках сведений, то опять поползут по столице слухи о неуловимых бандитах, как прошлым летом, — посетовал Громов.

— Только этого нам и не хватало, — продолжал бурчать Нефедов.

— Отставить упаднические настроения. Наши уже за Варшавой, скоро к германским границам подойдут. А мы с какой-то бандой справиться не можем. Стыдно, господа, стыдно.

— Сергей Палыч, мы же делаем все, что в наших силах. — Иван Никитич не спускал глаз с начальника.

— Значит, недостаточно. — Громов провел рукой по лицу, при этом подметив, что надо бы сбрить щетину, не подобает начальнику показывать подобный пример сотрудникам. — Давайте рассмотрим, что имеем на сегодня.

— Пожалуй, не много, — Федор смотрел в окно, — шесть ограблений, в которых вскрыто семь сейфов…

— Завода Сан-Галли, — дополнил сотрудника Громов.

— Да, все вскрытые сейфы сан-галлиевские, — подтвердил Нефедов. — По тому, как они вскрыты, мы определили, что приложена одна рука — Жоржика Чернявенького.

— Откуда мы взяли, что поработал небезызвестный «медвежатник» Сидоров? Архив сгорел в прошлом году, и никаких документов о нашем Жоржике не осталось, так почему мы уверились, что именно Чернявенький орудует в нашем городе?

Федор пожал плечами.

— Так Сильков, — подал голос Паршин, — в девятьсот шестом или восьмом под руководством Владимира Гавриловича занимался делом о вскрытии сейфа. Уж не припомню, в каком учреждении, надо спросить его. Но он уже тогда был экспертом.

— Хорошо, — согласился Громов, — Андрей Андреевич опытный криминалист, его словам можно доверять. Но шесть вскрытых сейфов…

— Семь, — тихо сказал Федор.

— Ну, семь.

— Сергей Палыч, наши сотрудники отслеживают каждый шаг Ильи Стоголова и Вениамина Стеклова…

— А если они не имеют с грабителями никаких дел? Что у нас есть, кроме вскрытого железа? Одни домыслы. Что информаторы?

— Пока от них никаких известий. Грабители работают самостоятельно и никого из местных не привлекают.

— Но тогда они должны все-таки иметь сведения о тех, к кому собираются забраться? Эго не стопарь, который взял в руки нож или пистолет и вышел на улицу. Здесь подготовка должна быть, слежка, надо знать, когда скопятся в сейфе большие деньги или ценности, наводчик должен быть. На-вод-чик, — по слогам повторил Громов.

— Проверяем всех, начиная со сторожей, но опять же, Сергей Палыч, на все уходит время.

— Время, — задумчиво произнес Громов, — вот его-то нам и не хватает. Если грабители остановились, взяли немалые деньги и украшения, то тогда их не найти. Россия большая…

— Но городов больших не так много. — Паршин положил ручку на чернильный прибор.

— Достаточно, чтобы преступников никогда не поймать.

В дверь постучали. Громов отозвался, вошел дежурный по уголовному розыску.

— Сергей Павлович, взломан сейф в правлении Электрической компании слабого тока.

Федор присвистнул. Находящиеся в комнате с удивлением посмотрели на Нефедова. Тот произнес:

— Она же находится почти напротив правления Судостроительного треста.

— Да, сейфы которого опустошили две недели тому.

К зданию правления не стали подъезжать на пролетках, хотя оставался соблазн. Почти четыре месяца уголовный розыск роет копытом землю, но ни на шаг не приблизился к грабителям. Это расхолаживало и вселяло в каждого участника банды веру в непогрешимость, и только главарь, которого свои звали Лулусом, волчьим чутьем догадывался, что поздно или рано сыскные ищейки возьмут след — и тогда… О дальнейшем не хотелось думать. Теперь на кону три сейфа, и чтобы их вскрыть, уйдет полночи, а питерские ночи оставались короткими. Еще только август.

Пришли с разных сторон, кто через Большой Петровский мост, кто по Пермской улице, кто по Вологодской, кто через Лопухинский сад, в котором опустели фонтаны.

Жоржик Чернявенький должен был прийти позже, когда гостеприимно распахнутся двери правления.

— Все? — Главарь окинул взглядом пришедших.

— Кажись, все, — ответил помощник, мужчина лет сорока, в кожаной черной тужурке и фуражке, надвинутой почти до самых бровей. Блестели глаза на хорошо выбритом лице.

— Кажись? — Главарь смотрел на здание, в голосе звучало раздражение.

— Все.

Бывший капитан, а ныне главарь банды грабителей, держал подчиненных в ежовых рукавицах по части соблюдения дисциплины. Короткие русые волосы бобриком топорщились на голове, маленькие соломенные усики под носом добавляли объема тонким, почти бескровным губам. Лупус махнул рукой.

— Иди, Ванюша, — произнес помощник, подтолкнув в спину одного из бандитов. — Тебе на все про все пять минут, понял?

— Вестимо.

Ванюша, нескладный увалень почти саженного роста, пошел к входу, переваливаясь с ноги на ногу. Постучал вначале в окно, потом в дверь.

— Кого там несет? — раздался глухой голос спустя некоторое время.

— Никитич, своих не узнаешь? — произнес, озираясь, бандит. — Ванюша я, с подарком к тебе.

— Это который Ванюша?

— Нуты, Никитич, видимо, точно головой тронулся после прошлого июня. Сам же меня приглашал…

— Когда это?

— Ты ж сам на днях говаривал, если гостинец будет, то ты, Ванюша, заходи в правление этой, как его, мать его, трической компании, еще посмеялись тогда, что после полуночи ты тут директор. Вот я с гостинцем и пришел, — он постучал бутылкой в окно.

Сквозь стекло был виден сторож неопределенного возраста, с седой бородой.

— Это ты? — голос теперь зазвучал обрадованно. — Ванюша, а я-то думаю, кого в такой час принесло. Я мигом.

Послышался щелчок, и дверь распахнулась.

— У тебя закуска, надеюсь, найдется?

— А как же! — подмигнул Никитич. — Меня старуха завсегда без еды не оставляет. Ты заходи, пока никто не заметил. У нас порядки строгие.

Старик повозился с замком и кивнул.

— Иди туда, — махнул рукой, — я догоню.

Ванюша сунул левой рукой бутылку в карман, пальцами правой сжал деревянную рукоять ножа и начал медленно вытаскивать из-за пояса, бросая взгляд назад, чтобы Никитич не заметил.

Трехэтажный корпус Электрической компании, в котором располагались правление и часть инженерных служб, выходил фасадом на Лопухинскую улицу, довольно тихую и не обремененную посторонними людьми.

У входа прохаживались двое милицейских постовых, как в нынешнее военное время переименовали полицейских городовых. Хотя численность и старые посты восстанавливали, но все-таки людей не хватало и более пустынные и отдаленные улицы оставались без милицейского присмотра.

Кирпичников, выйдя из авто, пристальным взглядом осмотрел фасад здания.

— Это? — спросил он у Громова.

— Оно, — угрюмо ответил Сергей Павлович, — две недели тому там, — указал на пятиэтажный дом на противоположной стороне, — в правлении Судостроительного треста сейф вскрыли.

— И нет свидетелей?

— Отчего же? Сторожа связали, засунули кляп в рот, и в таком положении его обнаружили сотрудники треста.

— Неужели ничего не видел?

— Напуган был до смерти, только твердил, что грабители гее высокие и страшные. Предъявляли оставшиеся после пожара, — Громов напомнил, что архив сожгли в дни февральских событий прошлого года, — фотографические карточки, никого сторож не признал.

— Тупик, — покачал головой Аркадий Аркадьевич.

— Поживем — увидим. — На скулах начальника первой бригады заиграли желваки.

Два железных витых столба черного цвета поддерживали навес над входом. То ли тень от него, то ли настроение навевало в светлый августовский день какую-то неприветливость, трагическое предчувствие. У двери агентов уголовного розыска ждал мужчина средних лет, с горящими глазами, побелевшим лицом и трясущимися руками. Узел галстука сдвинут в сторону, небрежно торчал отворот воротника рубашки.

— Господа, — начал было сотрудник Электрической компании, но дальше выговорить ничего не мог, только дышал, хватая открытым ртом воздух.

— Простите, кто вы, и позвольте узнать ваше имя-отчество, — опередил начальника уголовного розыска Громов.

— Юлий Карлович Дозерен, один из акционеров компании.

— Что у вас стряслось?

— Вскрыты три сейфа и убит охранник.

— Убит? — не поверил сказанному Кирпичников. — Вы сказали, убит?

— Вы не ошибаетесь? — в тон начальнику спросил Сергей Павлович.

— Нет, что вы. Я своими глазами видел вскрытые сейфы.

— Я говорю о стороже, — пояснил Аркадий Аркадьевич.

— Убит, — отмахнулся Дозерен, — вы представляете, что вскрыты надежнейшие сан-галлиевские сейфы? — акционер поднял вверх указательный палец. — Нас уверяли, что надежнее ничего нет, нас уверяли, что в мире не найдется человека, способного вскрыть два их замка.

— Вы не знали убитого? — спокойно спросил Кирпичников, не обращая внимания на тираду одного из основных акционеров.

— Не знал. — Щеку Юлия Карловича перекосило, и он с раздражением произнес: — Какое это имеет значение?

— Погиб человек, защищавший ваш капитал, — дополнил слова начальника Громов.

— Плохо защищал, — прошипел Дозерен, — вам, русским, никогда нет дела до чужого капитала.

Кирпичников побледнел, правый глаз за стеклом очков начал мелко подергиваться.

— Сергей Павлович, арестуйте этого человека за создание препятствий следствию.

— Так точно, — начальник первой уголовной бригады артистично козырнул и даже щелкнул каблуками туфель.

Аркадий Аркадьевич прикоснулся рукой к полям шляпы и вошел в здание.

Сторож лежал ничком в коридоре, ведущем к лестнице на второй этаж. Вокруг головы нимбом расплылось пятно крови, которое уже почернело и заскорузло. Была видна только часть лица с раскрытым глазом и толи улыбкой, толи гримасой. Аркадий Аркадьевич обошел убитого и прикрыл рукой глаза. Горло было перерезано одним сильным движением заточенным до состояния бритвы ножом или чем-то иным. Оружия рядом не было.

— Я этого субчика отправил в холодную, — раздался рядом голос Громова, — пусть посидит до утра и подумает о жизни и смерти.

— Хорошо, — глухо ответил вздрогнувший от неожиданности начальник уголовного розыска.

— За время ограблений сегодня произошло первое убийство, — сказал Сергей Павлович.

— Проверьте сейфы, одна рука их вскрывала или нет, пока я осмотрюсь здесь.

Громов отправился выполнять поручение, не произнеся ни слова.

Фотограф установил аппарат и попросил Аркадия Аркадьевича отойти в сторону. Потом перевернули убитого на спину. Лицо спокойное, словно человек и не подозревал о пришедшей за ним смерти.

Без дополнительной экспертизы Сергей Павлович отметил, что сейфы вскрыты той же рукой, что и остальные. Громов не знал, радоваться этому обстоятельству или нет. В первом случае была некая надежда на то, что пролившие кровь убийцы потеряли осторожность, или попросту набрались наглости, забыв о следах, или, быть может, собрались уехать из города в другие места, поэтому совершили последний прощальный налет. Его охватило полное бессилие, словно выпустили воздух из воздушного шара.

— У меня нет желания разговаривать с полицейскими ищейками, — высокомерно заявил Дозерен. Щека подергивалась, и во взгляде горели искры ненависти.

— Как бы ни странно звучало, вам придется со мной побеседовать, — спокойным тоном произнес Кирпичников.

— По какой причине? — Юлий Карлович говорил заносчиво, чувствуя за своей спиной поддержку высокопоставленной особы.

— Хотя бы по той, что у меня есть доказательства вашего участия в ограблении собственной фирмы, — улыбался начальник уголовного розыска, пытаясь ложью сбить с ухмыляющегося лица собеседника высокомерие, — тогда от вас отвернутся все, не только русские компаньоны.

— Ложь, — процедил задержанный, — меня на столь примитивную уловку вы не поймаете.

— Отчего же? — На лице Кирпичникова читалось искреннее удивление. — Вы первый появились на месте преступления, вас хорошо знал сторож, и поэтому впустил в помещение, и поэтому повернулся к вам спиной. Вы знали, где стоят сейфы и что в них находится. Кроме вышесказанного, инсценировали взлом, хотя наш эксперт уже доказал, что сейфы вскрыты ключом. — Аркадий Аркадьевич не блефовал, а нагло врал, ему хотелось стереть с губ одного из главных акционеров спесь и неуважительное отношение к русским. — Кстати, вы из какой страны к нам прибыли?

— Какое это имеет отношение к делу? — Взор Юлия Карловича продолжал гореть, но в нем появились бегающие искры беспокойства.

— Прямое. — Начальник уголовного розыска раскрыл одну из папок, лежавших на столе. — Дознание по делу германских шпионов ведет ведомство генерала Игнатьева.

— Вы с ума сошли? Какой шпион? Какое ведомство? Меня, главного акционера, ограбили, а вы мне будете толковать о моем участии в краже?

— Доказанной. — На лице Кирпичникова готова была появиться улыбка, но он сдерживал себя, наблюдая, как поникли плечи Дозерена, хотя и хорохорившегося, но уже начавшего осознавать, что с ним не шутят.

— Я не причастен к краже, не причастен. — В голосе послышались истерические нотки. — Мне позвонили на рассвете, — начал, захлебываясь и глотая слова, быстро говорить Юлий Карлович. — Я еще спал, меня попросили приехать в здание компании к двенадцати часам. Вы же знаете, что война и приходится общаться со всеми, лишь бы компания держалась на плаву.

— Кто звонил?

— Не знаю.

— Как же так? Вспоминайте.

— Назвался Германом Рудольфовичем и пригласил для обсуждения договора по проведению электрической линии.

— Почему позвонил именно вам?

— Я принимаю решения, ибо имею пятьдесят один процент акций.

— Что-нибудь еще говорил ваш Герман Рудольфович?

— Ничего.

— Какой у него был голос?

— Мне показалось, что он военный и привык командовать.

— Когда вы прибыли к зданию правления, двери были открыты?

— У нас там при входе звонок, я нажал на кнопку, но никто не вышел, я позвонил второй раз, потом взялся за ручку, дверь оказалась открытой. Я вошел, а дальше… дальше… сторож лежал в коридоре, не возникло никаких сомнений в том, что он мертв. Я бросился наверх к сейфам, они оказались открыты. Вот после всех волнений я позвонил в сыскную…

— Уголовный розыск, — поправил Дозерена Аркадий Аркадьевич.

— Что? Простите.

— Сейчас нет сыскной полиции, она называется уголовный розыск.

— Я позвонил, и вы приехали.

— Трогали ли вы что-нибудь? Переставляли вещи, предметы?

— Нет, — покачал головой Юлий Карлович и, словно вспомнив, с жаром сказал: — Я прикасался к дверцам сейфов.

— Хорошо. — Кирпичников смотрел на притихшего главного акционера. — Вы можете сделать опись того, что похищено?

— Да, могу.

— Так. — Аркадий Аркадьевич побарабанил пальцами по столешнице. — Кто, кроме вас, имеет доступ к сейфу?

— Только я и Георг Анатольевич.

— Кто такой Георг Анатольевич? Фамилия и адрес?

— Рейнбот, мой помощник по финансовым вопросам, проживает в доходном доме Мальцевой на пересечении Итальянской и Караванной.

— Когда вы подъехали к правлению? Кстати, каким образом?

— На пролетке, которую взял у своего дома.

— Понятно.

— Приехав, расплатился и извозчика отпустил.

— Никого не встретили на улице или перед правлением? Дозерен отрицательно покачал головой.

— Вы сообщали кому-либо о краже?

— Каким образом? — Брови задержанного поползли вверх.

— Посредством телефона.

— Нет, никому.

— Даже помощнику по финансовым вопросам?

— Даже ему.

— Значит, ключи от сейфов были у вас и у господина Рейнбота?

— Совершенно верно.

— Ваши при вас?

Дозерен достал из кармана связку ключей.

— Сколько всего у вас сторожей?

— Простите, но такой вопрос не входит в сферу моих обязанностей.

— Кто знает?

— Наверное, должен знать Рейнбот.

— Тогда попрошу составить опись похищенного, и можете быть свободны.

— Свободен?

— Да.

— Но вы…

— Юлий Карлович, если вам в жизни довелось встретиться с пятью-десятью негодяями русской национальности, то это не означает, что все население государства состоит из нечестных людей. В каждой национальности есть подлецы, обманщики, так что прежде чем что-то сказать о стране или жителях, подумайте. В соседней комнате составьте опись, и я вас не задерживаю.

Когда Дозерен вышел, Кирпичников позвонил дежурному по уголовному розыску и попросил пригласить в кабинет Громова, который не заставил долго себя ждать.

— Сергей, как успехи?

— Работаем.

Аркадий Аркадьевич усмехнулся.

— Работаем, — передразнил он начальника первой бригады. — Есть новые сведения по делу?

— В Лопухинском саду найден еще один убитый.

— В саду? Далеко от правления?

— Не очень.

— Ты думаешь, они связаны между собой? — Кирпичников имел в виду ограбление и новый труп.

— Вполне возможно, — Громов отвечал медленно, словно обдумывал ответ. — В здании Электрической компании совершено вскрытие трех сейфов, ранее грабители сторожей связывали, закрывали лица, чтоб не смогли опознать нападавших. Здесь вышло по-другому. Может быть, сторож кого-то узнал и обмолвился?

Аркадий Аркадьевич покачал головой.

— Не соглашусь. Помнишь, где убит сторож?

— В коридоре, недалеко от лестницы.

— В коридоре, значит, он впустил знакомого ему человека, который, чтобы его не опознали, избавился от свидетеля. Напрашивается вопрос: а не он ли найден в саду?

— Убийца?

— Вот именно.

— Покопаем в этом направлении, как говорит капитан Серегин.

— Что еще?

— Ну…

— Договаривай, если начал.

— Три сейфа, на вскрытие одного уходит от получаса до часа…

— Ты хочешь сказать, что грабители были не ограничены временем, то есть знали, что никто не появится в правлении?

— Именно. Кроме всего прочего, сторож так беспечно не открыл бы дверь первому попавшему.

— Я тоже об этом думал.

— Не повернулся бы спиной.

— Я согласен. Сторожа проверили?

— Аркадий, — с обидой в голосе произнес Громов, — мы только начали дознание. Пока раздобыли адрес…

— Хорошо, — перебил начальника первой бригады Кирпичников, — я все понимаю, но здесь первое убийство. И надо бы опознать того из сада. Может быть, куда-то и выйдем.

— Я мыслю так, что сторож стал невольным наводчиком, сам того не подозревая. И поплатился за доверчивость.

— Возможно.

— Ты, Сергей, занимайся убитыми, а я проедусь к господину Рейнботу и с ним побеседую. Кстати, — поднявшийся со стула Аркадий Аркадьевич приостановился, удивленный простой мыслью, которая ранее не приходила в голову, — почему мы не проверили? Почему?

— В чем дело?

— Грабители опустошают сейфы фирмы Сан-Галли…

— Если предлагаешь составить список всех собственников, то это нерешаемая задача.

— Отчего же? Мы можем пойти другой дорогой.

— Не понимаю, — нахмурил брови Громов.

— Где находится механический завод Сан-Галли?

— На Лиговке. — Сергей Павлович опустился на стул. — Ты предлагаешь запросить список у них?

— Попробовать можно. В крайнем случае, через генерала Игнатьева.

Когда Кирпичникова провели в кабинет Георга Анатольевича, он был крайне удивлен. Из-за стола поднялся не североевропейского вида мужчина, как ожидал начальник уголовного розыска, а натуральный испанец или итальянец с черными как смоль волосами, небольшой бородкой и тонкой полоской белых зубов, видневшихся сквозь открытые в добродушной улыбке губы.

После того как представились друг другу, Рейнбот спросил:

— Чем обязан вашему визиту, господин Кирпичников?

— Аркадий Аркадьевич, — поправил хозяина Кирпичников, — меня к вам привело трагическое происшествие.

— И какое? — выказал заинтересованность Георг Анатольевич.

— Вам из компании, в которой вы служите, никто не звонил?

— Никто, — изумился Рейнбот.

— В здании компании убит сторож, вскрыты несколько сейфов.

— Не может быть. — Хозяин перекрестился и тяжело опустился в глубокое кресло. Лицо его вытянулось, задрожали губы, и улыбка превратилась в гримасу боли. — Не может быть, — вновь повторил он, будто не веря словам собеседника.

— Вы что-то знаете об ограблении? — Кирпичников интуитивно отметил, что Рейнботу что-то известно.

— Абсолютно ничего.

— Но…

— Простите, господин Кирпичников, но мы живем не в безлюдном мире и общаемся друг с другом, поэтому некоторыми сведениями делимся.

— Кто «мы»?

— Хозяева заводов и компаний.

— Так что вам известно?

— То, что в столице почти четыре месяца тому появилась банда, вскрывающая сейфы.

— И, зная это, вы не приняли никаких мер?

Георг Анатольевич пожал плечами.

— Нас уверяли, что купленные сейфы самые надежные и нет человека, способного их вскрыть.

— Но их могли вынести?

— Простите, вы знаете вес одного сейфа?

— Нет, — честно признался начальник уголовного розыска.

— Сто пудов, — нахмурил брови Рейнбот. — Как вы думаете, легко ли спустить такой железный ящик со второго этажа? Вот то-то.

— Хорошо, но почему оставлен только один сторож?

— Кроме содержимого сейфов у нас брать нечего. Тогда, посудите сами, зачем содержать лишних людей?

— Ваши соображения мне понятны, — сказал Кирпичников. — У вас есть опись находившегося в сейфах?

— Конечно.

— Будьте любезны подготовить ее.

— Я подготовлю, но прежде мне надо взглянуть, что в сейфах осталось.

— Господин Рейнбот, в последние дни кто-либо интересовался Электрической компанией, замечали что-либо странное, выбивающееся из привычного течения жизни?

— Пожалуй, нет, — с сомнением в голосе произнес хозяин.

— Но, может, все-таки что-то было?

— Увы, нет.

— Юлий Анатольевич, — Кирпичников поправил очки, за которыми блеснули огоньками раздражения глаза, — ваше право мне ничего не говорить, но потом, когда посыплются на вас неприятности, учтите, что я вас предупредил.

Рейнбот, вместо того чтобы возмутиться словами какой-то ищейки, втянул голову в плечи и отвел взгляд.

— Я вам все сказал.

Сергей Павлович положил на стол перед собою шесть папок, в которых находились собранные документы по делам о вскрытии сейфов в компаниях, трестах, магазинах. Седьмая пока была пуста и ждала своего часа. Везде на охране находился один сторож, имевший при себе оружие: в одних случаях ружье, то ли трехлинейку, то ли системы Бердана, в других — револьверы марки «Наган» образца 1895 года. Никто из охранявших не сумел воспользоваться предоставленным огнестрельным средством защиты. Сторож привязан к стулу, на голову натянут мешок, предварительно сунут в рот кляп. Протокол.

1918 года, июля 17 дня, в гор. Петрограде. Я, Уголовного розыска начальник первой бригады Громов, на основании ст. Правил о местностях, состоящих объявленными на военном положении, допрашивал нижепоименованного, который объяснил:

«Зовут меня Иван Григорьев Неродов. От роду имею 48 лет, вероисповедания православного. Звание мое — крестьянин Рязанской губернии, Касимовского уезда, Бетнинской волости, д. Рудаково. Проживаю в гор. Петрограде, на Мало-Охтинском проспекте, дом 10, в доходном доме Новгородского десятинного монастыря, состою сторожем при Кинешматорге.

В ночь на 16 июля я нес службу, будучи сторожем, и находился в каморке, предназначенной для сторожей. Обход порученного мне здания я проводил каждые полчаса, часы висят на стене каморки. Приблизительно в начале второго часу ночи я собрался на очередной обход, когда услышал какой-то шум. Из-под входной двери потянуло дымом. Я открыл дверь и получил удар в лоб, упал, лишившись чувств. Когда пришел в себя, почувствовал, что голова чем-то закрыта, руки привязаны к телу, а сам — к стулу. Бандитов не видел, мешал мешок. Начал прислушиваться к голосам, но ничего не мог разобрать. Голосов было то ли шесть, то ли семь. Потом они смолкли. Утром меня нашел сменщик. Более показать ничего не могу».

Второй протокол походил на первый:

«Протокол.

1918 года, июля 3 дня, в гор. Петрограде. Я, Уголовного розыска начальник Первой бригады Громов, на основании 23 ст. Правил о местностях, состоящих объявленными на военном положении, допрашивал нижепоименованного, который объяснил:

«Зовут меня Степан Федосеев Власюк. От роду имею 58 лет, вероисповедания католического. Звание мое — крестьянин Киевской губернии, Бердичевского уезда, Мало-Чернякинской волости, с. Овечачева. Проживаю в гор. Петрограде, в доходном флигеле по Обводному каналу, дом 51, состою сторожем при кожаном заводе Ильина.

В ночь на 3 июля заступил на дежурство сторожем. Один раз в час я обхожу помещения здания с проверкой, закрыты ли двери, не разбиты ли окна. В коридоре первого этажа кто-то ударил меня по голове. Очнулся связанным у стены в том же коридоре, голова закрыта холщовой тряпкой. В голове так шумело, что не слышал голосов нападавших. Потом наступила тишина, я начал выпутываться из веревок, которыми вязаны были мои руки. Когда освободился, бросился к телефону и телефонировал хозяину. Через полчаса приехал хозяин. Добавить ничего не могу, никого не видел и плохо слышал».

Примечательным в допросных листах было следующее обстоятельство. Формально ко всем гражданам столицы могло быть применено распоряжение о военном положении, это несмотря на то, что линия фронта откатилась за Варшаву. Председатель Правительства Керенский, памятуя о событиях прошлого года, не имел доверия ни к рабочим Петрограда, ни к войскам гарнизона. Именно поэтому Александр Федорович хотел иногда применять довольно жесткие меры к бунтовщикам, забастовщикам и провокаторам. Втайне он распорядился формировать батальоны Национальной гвардии, подчинение напрямую ему, наделенному диктаторскими полномочиями.

И так все свидетели: «ничего не видел, ничего не слышал», только один смог показать, что голосов было шесть и два прозвища: Лупус и Ваньша. В сохранившейся от прошлогоднего пожара картотеке таких прозвищ не встретилось.

Действительно, Лупус — «волк» в переводе с латинского. Странное прозвище для русского бандита. Может быть, поляк, эстляндец, чухонец или бог его знает. В России столько народов намешано, что не всегда определишь, кто есть кто. Второй, Ваньша. Так зовут в Сибири, но это только предположение. В карманах второго ничего не обнаружено, кроме табачных крошек.

Сергей Павлович распорядился сделать фотографические карточки убитого и раздать агентам бригады с тем, чтобы они показали снимки информаторам. Он не надеялся на удачу, но вдруг произойдет чудо.

Четыре месяца идет дознание, а никто не известен, даже толком не понятно, сколько человек в банде. С Жоржиком хотя бы есть проблеск, но тоже не явный. Если Чернявенький вырастил ученика и передал свой навык, что не исключено, то получается, что за четыре месяца ничего не узнали. Сведений от той части населения, которая живет на неправедные деньги, не поступало. Твердят, что гастролеры. Но как приезжие могут знать, у кого можно взять сейф, притом определенной марки, и в какой день. Должны быть наводчики, просто обязаны быть. Но, увы, работники заводов, трестов, магазинов проверены не по одному разу. Никто не замешан, а… кражи продолжаются.

Кирпичников вернулся на Офицерскую в крайне раздраженном состоянии. Визит к финансовому помощнику главного акционера Электрической компании был предсказуем, то есть безрезультатен.

Дежурный по уголовному розыску доложил, что уже дважды телефонировали от генерала Игнатьева и настойчиво передавали, чтобы начальник, как только появится, срочно связался с ним по телефону.

«Слава богу, хоть не ехать на аудиенцию», — пронеслось в голове Аркадия Аркадьевича.

— Секундочку, — голос адъютанта звучал доброжелательно.

— Генерал Игнатьев, — раздался искаженный электрическими помехами голос начальника Всероссийской чрезвычайной комиссии, которую собирались переименовывать, но название так и оставалось прежним.

— Здравия желаю, Николай Константинович, у аппарата Кирпичников.

— Аркадий Аркадьевич, — послышался тяжелый вздох, — очередное ограбление, произошедшее сегодня ночью, обеспокоило не только Александра Федоровича, но и меня. По столице ползут панические слухи, и они не приносят спокойствия населению. Какие шаги вы предпринимаете в связи со случившимся?

— Николай Константинович, мне не хотелось бы рассказывать о тонкостях уголовного дознания, но поверьте, принимаются все меры к поимке преступников.

— Видимо, недостаточные, если разбойники распоясались и начали резать свидетелей, как скот на бойне. Если не хватает людей, я готов помочь своими, но преступников необходимо изловить в ближайшее время. Если нужна помощь моя, я готов оказать любое содействие. Если необходимо, чтобы вмешался Александр Федорович, то с этой стороны, я думаю, не возникнет никаких проблем. Что все-таки надо для уничтожения банды грабителей?

Кирпичников на миг задумался.

— Мне не помешала бы помощь.

— Аркадий Аркадьевич, что вы тянете, — вспылил генерал, — говорите.

— Мне понадобятся сведения от директора Механического завода Сан-Галли.

— Сан-Галли? А он-то каким боком к ограблениям? — изумился Николай Константинович.

— В том-то и дело, что наводит на размышления тот факт, что вскрыты сейфы, изготовленные на этом заводе.

— Может быть, простая случайность?

— Возможно, тогда мне хотелось бы исключить случайность из дознания.

— Хорошо, я телефонирую хозяйке завода. Хозяйке, — повторил Игнатьев. — Как вы занимаетесь заводом, если не знаете, что после смерти основателя всю недвижимость, в том числе и завод, унаследовала Вирджиния Ивановна?

— Мне казалось, что она уехала в начале войны во Францию.

— Нет, дорогой сыщик, госпожа Сан-Галли вернулась назад и проживает в том же доме, что и раньше, Литовский проспект, дом шестьдесят.

— Николай Константинович, откуда такие сведения?

— Вирджиния Ивановна приходится крестной матерью моей жене.

— Простите, Николай Константинович, но мне очень нужно содействие директора завода.

— Я поговорю с госпожой Сан-Галли и попрошу, чтобы она прислушалась к вашей просьбе.

— Благодарю.

— Это все?

— На сегодня — да.

— Жду результата. — Генерал положил телефонную трубку на аппарат.

Механический завод начинался в 1853 году с маленькой мастерской, в которой работали двенадцать слесарей, изготавливая кровати, камины, металлическую посуду. Но благодаря хозяйственной хватке Франца Карловича к концу пятидесятых годов число рабочих дошло до тысячи человек, а завод расширился за счет покупки незастроенных соседних участков Яковлева-Кудрявцева и Блохина. За территорией завода, на участке, примыкающем к Николаевской железной дороге, он построил школу и двадцать два дома для рабочих и их семейств, снабдив дома водопроводом и керосиновым освещением. Когда в 1905 году министр внутренних дел князь Святополк-Мирский, пригласив Сан-Галли к себе, спросил, почему его рабочие не волнуются, когда на других заводах беспорядки, тот мог ответить, что его, как он называл, «колония» действует, как бочка с маслом, вылитая на бушующее море.

Так было и в семнадцатом, когда февральские события охватили столицу. Рабочие механического завода Сан-Галли не присоединились ни к забастовкам, ни к демонстрациям, ни «каким-либо протестам. Продолжили работать, и хотя заказы пошли на убыль, можно было выжить.

В последнее время завод возвратил всех рабочих и набирал обороты, невзирая на продолжавшуюся войну.

Для визита к госпоже Сан-Галли Аркадий Аркадьевич заехал домой переодеться в более подходящую для этого случая одежду: костюмную пару, белую сорочку и галстук. Все-таки приходилось ехать не к простой мещанке, а к госпоже, занимающей определенное место среди богатых хозяев столицы.

Вирджиния Ивановна оказалось дамой то ли под шестьдесят, то ли под семьдесят лет, невысокого роста, с худощавым вытянутым лицом, на котором проступали следы прожитых десятилетий. Волосы редкие, но аккуратно уложены. Ни намека на английскую чопорность. Приняла она Кирпичникова, сидя в глубоком кресле. На лице появилась улыбка.

— Давно я не принимала в своих апартаментах молодых мужчин. — На лице женщины вспыхнули, как у юной курсистки, щеки.

Аркадий Аркадьевич поздоровался и представился.

— Николай мне о вас говорил и просил посодействовать в одном важном деле.

— Буду премного благодарен.

— О деле он мне ничего не сказал. До чего же вы, мужчины, любите всякие тайны и секреты, словно от них зависит дальнейшая жизнь.

— Может быть, и так. — Теперь настала очередь улыбнуться начальнику уголовного розыска. — Но, я думаю, вам, Вирджиния Ивановна, я могу всецело доверить наши тайны.

— Упаси бог, — отмахнулась госпожа Сан-Галли, — мне со своими бы разобраться, не то что с чужими. Так чем я могу помочь?

— Я понимаю, что тайна покупателя священна, но подолгу службы я просил бы вас об одном одолжении…

— Аркадий Аркадьевич, бросьте вы политесы, говорите прямо.

— Мне нужен список покупателей ваших сейфов, находящихся в столице.

— Список, говорите? Уж не связана ли ваша просьба с той волной ограблений, начавшейся в столице четыре месяца тому?

— От вас невозможно ничего утаить.

— Значит, — Вирджиния Ивановна на миг умолкла, обдумывая сведения, — вскрываются сейфы моего завода?

— Да.

— Значит, появился умелец. Вот его бы я взяла на службу. — Улыбка стала не такой приветливой, скорее задумчивой.

Госпожа Сан-Галли взяла с журнального столика колокольчик и позвонила. На зов явилась девушка в синем платье.

— Анна, позовите Арнольда Маркусовича и скажите, чтобы поспешил.

Девушка сделала книксен и удалилась.

— Мне крайне неприятно, что рекламируемые моей фирмой сейфы вскрываются, как железные ящики. Репутация нашей фамилии не становится привлекательнее. Досадно.

— Вы не совсем правы, Вирджиния Ивановна, как сказал мне один… преступник: если вещь смог смастерить один человек, то найдется другой, кто сумеет ее разобрать. Так и сейчас — появился человек, у которого работают не только руки, но и голова.

— Наверное, вы правы, — тяжело вздохнула женщина, — но нашим покупателям не до философии, они мыслят примитивно, но по-своему правы. Если я купила какую-то вещь, то непременно хочу, чтобы она мне долго служила и не ломалась.

— Вещь вещи рознь, — начал Кирпичников, но, заметив, что хозяйка поморщилась, умолк.

В дверь впорхнула Анна, вслед за ней вошел грузный человек пятидесяти лет, с лысой головой, отвислыми щеками и непроницаемым взглядом. Увидев незнакомца, Арнольд Маркусович поприветствовал того кивком головы, подошел к Вирджинии Ивановне и приложился к руке, потом обернулся к Кирпичникову и представился:

— Арнольд Маркусович Литвин, управляющий.

— Аркадий Аркадьевич Кирпичников, начальник уголовного розыска, — в свою очередь отрекомендовался гость.

— Здесь такое дело, Арнольд Маркусович, — женщина погладила по склонившейся голове директора, — надо помочь Аркадию Аркадьевичу.

— Чем сможем.

— Надо составить список всех столичных покупателей наших сейфов с адресами.

— Вирджиния Ивановна, — мужчина выпрямился и сказал с укоризной: — Это наш секрет, как мы можем…

— Можем. — В голосе послышались железные нотки. — Для нас будет более полезно, чем для начальника… Как ваша должность звучит? — повернула она голову к Кирпичникову.

— Начальник уголовного розыска, по-старому сыскной полиции.

— Арнольд Маркусович, надо, — женщина выделила последнее слово, — помочь нашему начальнику уголовного розыска, и никаких возражений.

Далеко идти не понадобилось. Управление заводом находилось в соседнем доме. Пришлось выйти из особняка госпожи Сан-Галли и войти в ворота, над которыми возвышались две чугунные фигурки мальчиков: один в костюме Мерсия, другой в костюмчике кузнеца. 2 февраля 1903 года, когда фирма справляла свое пятидесятилетие, Франца Карловича ранним утром поздравили сын, невестка, близкие друзья, общим хором пропев приветствие. Семилетний внук (в костюме кузнеца) и маленькая внучка выразили в стихах сердечные пожелания. Вот их-то и повелел хозяин запечатлеть в виде фигурок над воротами.

Перед входом в заводскую контору первыми их встретили два чугунных льва, выкрашенных недавно в черный цвет. Краска не до конца просохла и издавала характерный запах.

— Прошу, — распахнул дверь директор, исполняя роль привратника.

— Благодарю.

Лупус шел по улице, небрежно помахивая тростью. Казалось, прогуливается беззаботный человек без цели, останавливается у витрин магазинов, приглядывается к портерным и ресторанам — то ли пока с выбором не определился, то ли зайти хочет. Но цепкий взгляд буравил прохожих и подмечал мелкие штрихи. Вот из подворотни выглянул и сразу скрылся человек в фартуке дворника и с метлой в руке. В самом деле это дворник или агент уголовки? Навстречу идет господин в пиджаке и неброском галстуке, может быть, следит, а может, обычный прохожий? Крылья носа раздуваются, как у животного на охоте, но лицо выглядит спокойным — не дрогнул ни один мускул, когда из-за афишной тумбы вышел постовой с кобурой на правом боку и цепким взглядом. Лупус не замедлил шага, а продолжал идти так, как шел. Только улыбнулся бескровными губами, полоска усов приподнялась. Дом Илюши Вареного находился рядом.

Лупус прошел до угла, украдкой посмотрел назад. Никого не было позади, даже постовой смотрел в другую сторону. Главарь прогулялся до следующего угла, развернулся и направился в обратную сторону. В доме напротив никто не выглядывал в окна, не прятался за шторами и не стоял у арки. Но что-то тревожило, Лупус не мог понять что. Поэтому он без остановки миновал парадный вход и неспешным шагом начал удаляться от дома Илюши Вареного.

Не успел Лупус свернуть за угол, как из арки соседнего с Стоголовом дома вышел молодой человек, поправил кепку и направился за праздным прохожим. И так пытался казаться незаметным, что преследуемый даже не обратил внимания и больше был погружен в мысли, хотя изредка проверялся.

Через полчаса он поднялся на второй этаж гостиницы, бросил трость и шляпу на кресло. Сам подошел к окну, под которым находилась крыша хозяйственной пристройки. Лупус выбрал номер с умыслом. Пусть неказистый вид, но в любую минуту можно уйти прочь, да и уходить не дело, сподручней так, чтобы окружающие думали, что ты просто отдыхаешь.

Что-то у дома Вареного не понравилось. Главарь начал рассуждать, но так и не смог сформулировать. Не понравилось, и все. Потом сообразил: тревожно.

Молодой человек покрутился около гостиницы, не рискнув зайти. Просто наблюдал.

Потом взял с кресла трость, шляпу и вышел, чтобы телефонировать перекупщику.

На улице он заметил молодого человека. По спине пробе-кал холодок, и на висках выступили капельки пота.

«Надо что-то делать, — мелькнуло в голове, — надо его увести и переезжать отсюда, хотя имя… Нет, об этом паспорте можно забыть».

Лупус двинулся по улице в сторону Литейного проспекта, где он знал много проходных дворов, в которых можно было легко затеряться. Прошел несколько дворов и притаился, благо вокруг никого не было. Даже никто не выглядывал в окна, это было на руку.

Преследователь почти бегом вскочил во двор и столкнулся нос к носу с главарем.

— Молодой человек, — Лупус смотрел насмешливо и в то же время испытующе, — вы кого-то потеряли?

— Я? — опешил молодой человек и промямлил: — Домой иду.

— В какую квартиру?

— Вам какое дело? — Собеседник пытался принять вид развязного человека.

— Никакого. — И в ту же минуту молодой человек оказался прижатым к стене, к шее прикоснулось металлическое жало четырехгранного штыка, спрятанного в трости, как в ножнах. — Ты следишь за Вареным?

Молодой человек только раскрывал рот, но ничего произнести не мог.

— Я задал тебе вопрос и жду ответа: ты следил за Вареным?

Преследователь молчал и лихорадочно искал выход из слоившегося положения.

— Я шел домой, — наконец выдавил он.

— Откуда?

— Из университета.

— Большой, однако, круг дали, молодой человек, большой. — И быстрым движением бандит вонзил металлическое жало в сердце.

Стерев кровь со штыка и бросив носовой платок на камни брусчатки, Лупус проверил карманы убитого, из-за пояса вытащил наган, из кармана пиджака — удостоверение агента первой бригады уголовного розыска Санкт-Петербурга. Повертел и оставил себе, вдруг пригодится. В остальных карманах кроме пары мятых купюр ничего не было.

Так и есть, Илюша под наблюдением, и соваться к нему нет никакого резона.

Идя назад, решал, предупредить Вареного или нет.

— Одну минутку.

Голос молодой, отметил про себя Лупус и засомневался: то же отвечал в прошлый раз или агенты уголовки установили засаду у Вареного?

— Слушаю, — раздался глухой, прокуренный бас Вареного.

— Илья Данилыч?

— Слушаю, — повторил перекупщик, — с кем имею честь разговаривать? — Слышимость была не очень хорошей, но голос звучал без напряжения.

— Это Волков, — произнес Лупус.

— Да, я…

— Не стоит благодарностей, — перебил главарь, — подарок, доставленный мной, всего лишь дань уважения.

— Какой по…

— Илья Данилыч, разве горничная вам не передала? Я не смогу задержаться у вас, ибо меня ждут неотложные дела. Был бы рад встрече, но обстоятельства.

— Обстоятельства?

— Да, обстоятельства, — повторил Лупус, — хотел было остановиться в доме напротив, но он оказался занятым.

Вареный начал соображать, что встреча не может состояться по причине того, что из соседнего дома за ним ведет наблюдение уголовная полиция.

— Отдаю дань вашей занятости. — Стоголов поиграл желваками, такой куш уплывает из рук. — Но, может быть, вы найдете время для встречи в любом указанном вами месте.

— Я подумаю. — И Лупус положил трубку на рычаг.

Фотографические карточки, сделанные с безвременно ушедшего Ваньши, были розданы агентам для предъявления не только осведомителям, но и при случае дворникам, служащим в гостиницах, на постоялых дворах. Там, куда приходили агенты.

Громов отправился на встречу с одним из своих ценных агентов на Рыночную улицу, где с довоенных времен сохранилась квартира, предназначенная для встреч.

В гостиной начальник первой бригады смахнул пыль со стола, протер чистым полотенцем две чашки с блюдцами, достал из принесенной сумки кулек пряников, пирог с рыбой и колотый большими кусками сахар. Наколол из полена щепок и разжег самовар, наполненный наполовину колодезной водой.

До встречи с агентом оставалось около получаса.

Кабинет Арнольда Маркусовича, залитый августовским солнцем, тремя окнами выходил на западную сторону. Большой резной стол мореного дуба занимал почти треть пространства. Во взгляде Кирпичникова управляющий заводом прочитал удивление.

— Аркадий Аркадьевич, если не ошибаюсь?

— Совершенно верно.

— Этому деревянному чуду почти двести лет, и я не стал избавляться от него в пользу менее пафосного. И теперь приходится терпеть некоторое неудобство, хотя, честно говоря, я привык и не обращаю внимания. Так, говорите, вам необходимо представить список владельцев наших сейфов в столице? — То ли вопрос, то ли уточнение распоряжения хозяйки.

— Да.

— Связана ли ваша просьба с теми ограблениями, происходящими в Петрограде?

— Не стану скрывать, не исключено.

— Теперь я понимаю желание Вирджинии Ивановны помочь вам. Не буду интересоваться, как идет дознание, ибо понимаю: если вы обратились к нам, то до задержания преступников далеко.

— От вас, деловых людей, невозможно ничего скрыть, — с расстановкой произнес начальник уголовного розыска. — Вернемся к списку.

В углах позади рабочего стола стояли два сейфа, хозяин кабинета подошел к левому. Поколдовал над замками и открыл тяжелую дверь, перебрал несколько папок, выбрал одну и с ней присел за стол.

— Аркадий Аркадьевич, присаживайтесь, — Литвин указал рукой на массивный дубовый стул, видимо, изготовленный в паре со столом. — Кто вас интересует?

— Находящиеся в столице фирмы, компании, тресты, имеющие большой оборот, да, — дополнил Кирпичников, — в том числе богатые частные лица, ювелиры, банкиры.

— Таких не так уж много, — Арнольд Маркусович перекладывал листы в папке с одного места на другое, — я думаю, около двух десятков.

— Значит, два десятка.

— Но вы понимаете, что я не могу никого привлечь для печати списка, придется вам переписать в записную книжку.

— Я слушаю.

Арнольд Маркусович начал диктовать.

В списке оказался двадцать один адрес.

Кирпичников закрыл книжку и отложил в сторону перьевую ручку.

Потом вновь открыл записную книжку.

— Здесь указаны все?

— Да, — пожал плечами хозяин кабинета.

— Скажите, кто имеет доступ к списку? — Аркадий Аркадьевич указал на папку.

— К полному списку только я.

— Понятно, но ведь есть машинистка, которая печатала этот список.

— Есть, вы думаете…

— Арнольд Маркусович, в обязанности моей службы входит проверять все варианты, ничего не упускать и по возможности все предусматривать.

— Понимаю. — Хозяин кабинета сощурил глаза, снова повторил: — Понимаю. — И добавил: — Но вы тоже должны меня понять, есть люди, которым доверяете вы, есть такие же, кому доверяю я.

— Во избежание неясностей между нами, Арнольд Маркусович, если я проверяю кого-либо, то, клянусь, никто не заподозрит. Повторяю, никто.

— Все документы мне печатает одна девушка. — Директор слегка покраснел и отвел взгляд в сторону. — Лариса Ульяновна Петровская. — Он посмотрел в глаза Кирпичникову. — Проживает здесь же на Литовском, в доходном доме Григорьевой, дом десять. При сборе о ней сведений станет известно, что у нее бывает довольно часто господин, похожий на меня. Это я говорю к тому, что Ларисе я полностью доверяю и за нее готов поручиться.

— Вопросов больше не имею, — поднял руки вверх Аркадий Аркадьевич, — я верю вам и не имею желания копаться в ваших отношениях. Но смею предупредить: если на вашу даму или, простите, на вас падет хоть малейшее подозрение, то я буду вынужден проверить.

Управляющий заводом вначале насупился, со злостью взглянув на начальника уголовного розыска, но потом лед в глазах начал таять.

— Аркадий Аркадьевич, мы с вами выполняем возложенные на нас обязанности, поэтому ваше право проверять нас с Ларисой. — И добавил, подумав несколько секунд: — Если мы дадим хоть малейший повод к таким подозрениям.

— Благодарю за понимание.

Лупус задумался. Зачем предупредил Вареного, ответить он не смог самому себе. Пусть бы внимание уголовного розыска было привлечено к старому пронырливому лису. А ныне он станет осторожнее и своим поведением может выдать, что знает о слежке.

Хотя пусть будет то, что будет.

Четверть часа, которые Лупус провел в кофейне, наслаждаясь не суррогатом, выдаваемым за благородный напиток, а именно натуральным, ароматным кофе, с приятной горчинкой. Возвращаться в гостиницу или нет? Ждет там засада или молодой агент был один и не успел никому доложить о нем? Вопросы, вопросы. Извечные вопросы. Теперь в Петрограде остался один крупный перекупщик, которому можно оптом предложить золото, камни, остальные работают по мелочи. Значит, есть большая вероятность попасться на карандаш сыскным агентам.

Лупус решил навестить гостиницу. Там, в тайнике, два пистолета, пачка новеньких банкнот, заменивших царские. Это не так важно, но там лежит список владельцев сейфов. Серьезная улика, по которой в конечном итоге могут выйти на него, боевого капитана. А еще там лежат часы, переходящие от отца к старшему сыну. Ничем не примечательные, но дороже всякого золота. Семейная реликвия. Единственная вещь, оставшаяся от отца, в феврале прошлого года растерзанного крестьянами. Согда по России прокатилась волна разрушения старого царского мира и ликвидации «дармоедов», засевших в своих усадьбах, именно тогда решилась судьба Лупуса. Он пришел к выводу, что если власть не в состоянии защитить своих граждан, то какого рожна он, капитан с четырьмя медалями, в том числе солдатским Георгием, должен проливать за нее свою кровь. Особенно когда под небольшим селением Миссо в Эстляндии из боя вышли десять человек, а остальной батальон удобрил костями поле, засыпанное темным от пороха снегом. Тогда он бросил погоны на стол полкового командира и под непонимающим взглядом полковника покинул часть. Он присягал Государю, а не горлопанам, захватившим власть. Стало до того противно и муторно, что целый месяц не вылезал из публичного дома и спустил кучу денег. Потом две недели приводил себя в чувство после такого затяжного запоя. Познакомился с двумя отчаянными головами и с ними отправился на родину предков. Погоревал у разворованного и сожженного родительского дома. Слава богу, что не дожила мать. Полез в детский тайник, где хранил в далекие юные годы всякие мелочи, и обнаружил там часы отца. Выступила слеза, но в душе заклекотало чувство мести.

Боевая шашка испила крестьянской крови, всех мужчин ближайшей деревни извели под корень, находя в избах вещи и предметы из усадьбы.

Потом попытался забыть о пролитой крови, но в первое время не давали покоя застывшие в ушах детские и женские крики. Но нет ничего вечного, и все злодейство покрылось патиной памяти, провалилось в бездонные уголки души, воспоминания потускнели и исчезли. Кровь превратилась в прах…

Лупус вошел в гостиницу с черной лестницы, предварительно около часа продежурив у входа, в подъезде напротив. Подмечал каждого вошедшего и вышедшего из гостиницы, обращая внимание на все: одежду, движения, взгляды. Жизнь зависит от мельчайших капризов людского характера, поэтому напряжение не спадало. Начали мелкой дрожью подергиваться пальцы на руках, напряжение довело до состояния натянутой струны.

Вошел в номер, осмотрелся. Следов чужого присутствия не заметил. Еще в годы юности увлекался авантюрными и сыщицкими романами, из которых много почерпнул. И вот теперь оставлял метки на дверях шкапов, ванной комнаты, письменном столе. Не тронуты.

Сунул за ремень брюк пистолеты, с нежностью погладил кончиками пальцев часы и положил в боковой карман. Деньги небрежно бросил в саквояж, оглядел номер, спустился через окно на крышу пристройки внизу и оказался в Петроградском дворе-колодце. Через несколько минут шагал прочь.

Тайный агент Громова позвонил в дверь минута в минуту. Сергей Павлович открыл. Перед ним стоял импозантный господин, возрастом тридцати с лишком лет, в котелке и с тростью в руках. Из-под головного убора выглядывали чисто вымытые черные волосы, изящная бородка оттеняла темный цвет кожи, словно пришедший много времени проводил на солнце. Он растянул алые губы в радушной улыбке.

— Здравия вам, Сергей Палыч! Разрешите?

Громов ступил в сторону, пропуская тайного агента. На приветствие только слегка кивнул и указал рукой, мол, проходи.

— Чаю? — спросил начальник первой бригады.

— Пожалуй, не откажусь. Разрешите? — И агент сел за стол.

— Я только заварил, — сказал Громов, разливая по чашкам.

— Благодарю. Сегодня, как савраска, бегаю по столице, поверите, присесть и выпить чарку не хватает времени.

— Не все такие занятые, — с серьезным лицом произнес Сергей Павлович, — вот я нахожу час, хотя от моего сидения меньше злодеяний не случается.

— Не всем же за порядком следить, некоторым, — гость расплылся в улыбке, наклонив голову, — чтобы прожить, приходится тревожить честных граждан.

— Прости, Николай, но я тебя позвал не для пикировки заумными мыслями и не для того, чтобы вести с тобою нравоучительные беседы.

— Я понимаю, но всегда приятно поговорить с умным человеком. — В голосе тайного агента звучали нотки то ли подхалима, то ли насмешки, Громов так и не смог понять.

— Перейдем, однако, к делу.

Начальник первой бригады достал из кармана фотографическую карточку Ваньши. Николай вздрогнул, но постарался больше не подавать виду, что удивлен.

— Встречал его?

— Да как сказать, — собеседник потер пальцами подбородок.

— Прямо и говори.

— Как я понимаю, — Николай ткнул указательным пальцем в фотографическую карточку, — он лежит уже в покойницкой?

— Правильно понимаешь.

— Ваньша, — теперь палец постучал по куску картона с застывшей посмертной маской, на которую стало походить лицо бандита, — всегда не отличался сообразительностью. Хороший исполнитель, но не более. Умственная деятельность ему была противопоказана.

— Значит, ты его знаешь?

— Не так чтобы близко, — уклончиво начал Николай, но Громов перебил собеседника:

— Говори по существу.

— Будучи несправедливо обвиненным царскими сатрапами в преступлениях, я пострадал и был отправлен в далекие земли за Уралом…

— Николай, — укоризненно произнес Сергей Павлович и покачал головой.

— Хорошо, буду краток. Встреча состоялась в Ново-Николаевске, куда меня отправили отнюдь не по моей воле.

— Что натворил Ваньша?

— Всего лишь банальная кража, я же говорю, его фантазии хватало только на простые проступки.

— Ты долго пробыл с ним бок о бок? — Начальник уголовного розыска соблюдал определенные правила игры и не напоминал о тюрьмах, ссылках и преступлениях собеседника.

— Не так чтобы очень, — припоминал тайный агент, — с полгода, наверное. Я отдыхал уже года полтора, — он закашлялся, — когда прибыл Ваньша. Потом я отправился на свободные хлеба, а он остался.

— Что он собой представлял?

— Добродушный увалень, мог пятак вдвое согнуть, но ума, увы, не нажил. По глупости променял домашний очаг на казенную койку. Его кто-то подначил, вот он на кражу и пошел, первую удачно совершил, а на второй попался.

— И?

— Не сказал бы, что он людей сторонился. Спокойный, не обращал внимания на шутки, всегда, если память не отказывала, улыбался, и улыбка такая добродушная. Хотя здоров был, но разговаривал тихо и никогда голоса не повышал. Когда разозлят и зыркнет, то у обидчика всякая охота пропадала связываться с ним.

— С кем он был дружен?

— С кем? — задумался Николай, сжав губы и наморщив лоб, потом хлопнул рукой по столешнице. — Так он не один попался, а с дружком своим, то ли односельчанином, то ли братом двоюродным. Сейчас не помню, но звали того, — он посмотрел в окно, — Пашкой, Сашкой, Лешкой, что-то вертится в голове, но не уловить. Нет, все-таки Пашка, и кликали его Пашка-Бык.

— Почему Бык?

— Он в отличие от Ваньши бешеным был и чуть что, так за нож хватался. Глаза кровью наливались, и себя не мог сдержать, только вот он, — тайный агент постучал пальцем по фотографической карточке, — сдержать и мог.

— Может, фамилию припомнишь?

— Сергей Палыч, столько лет прошло, да и не обращал я особого внимания на них. Живут и живут, что мне с них.

— И Ваньши не помнишь?

Николай отрицательно покачал головой, потом вздернул брови.

— Сергей Палыч, у Пашки Быков, а у Ваньши… — смолк на миг, шевеля губами, — а ведь вспомнил! — Глаза загорелись. — Бородулин. Вот! Точно, Бородулин.

— Не ошибаешься?

— Ни в коем разе, Бородулин, чем угодно поклясться могу.

— Верю. Ничего о них сказать не можешь?

— Не были мы друзьями.

— Ясно.

— Теперь о другом деле. — Громов убрал фотографическую карточку в карман. — Ты, наверное, наслышан, что в столице орудует банда, которая вскрывает сейфы?

— Краем уха.

— И что может сказать об этом деле твой край?

— Орудуют залетные, с местными связей не поддерживают. Действуют по своему плану. Хотя у нас сомневаются: получить столько наводчиков в разных организациях одновременно подозрительно, — покачал головой. — Либо случай, либо везение.

— Любопытно.

Беседа перетекла в чаепитие.

Веня Прозрачный не мог допустить мысли, что за мим следит агент уголовного розыска. За полтора года привык к посетителям, которые вначале приходили почти в открытую. Но связи давали свои плоды, дорогу не только позабыли, но и постарались имя Вени забыть. Мелочью скупщик не занимался, для таких целей существовали другие. Работал по-крупному. Щупальца раскинул всюду.

Он прослышал про успешных гастролеров и понял, что тем понадобятся его услуги. Не столь важно в чем: в сбыте золота и камней или в покупке на реквизированные из сейфов деньги благородных металлов, предметов старины или алмазов. Сам начал их искать, чтобы предложить услуги. Ведь залетные про него могли попросту не знать.

Когда Лупус в начале года существовал, в самом деле перебивался с хлеба на воду, познакомился в заведении мадам Ланье с побитым жизнью и каторжными сроками старым преступником, который тогда с завистью упомянул Прозрачного и даже назвал улицу, где последний обитал. Но сразу же умолк и перевел разговор на другую тему. Именно тогда Лупусу пришла идея сколотить банду, сорвать в столице куш и через Финляндию уйти в Швецию, а там… открывается целый мир. Благо, на западном фронте лягушатники хоть с трудом, но начали ломать хребет германцам. То же делал и генерал Корнилов, отбросивший противника от Петрограда и начавший успешное наступление, освобождая город за городом.

Вначале идея оставалась просто идеей, но в руки упал случай.

Лупус не стремился познакомиться с Веней после первой кражи, хотел заполучить вначале значительные суммы денег, чтобы одним махом обменять на камни и частично на золото.

Главарь банды последние два месяца пытался подобраться ближе к Вареному и Прозрачному. С Илюшей вышла незадача: тот оставался под наблюдением уголовного розыска, и связи с ним были определенно очень опасны. А вот с Веней, всегда осторожным и боязливым, возможно, сложится роман. Номер телефона Лупус получил по случаю и теперь опасался телефонировать, чтобы, не дай бог, опять не попасть на уголовку. Было бы крайне неприятно лишиться такого нужного человека.

— Добрый день, — поздоровался главарь.

— Слушаю, — раздраженный голос не ответил на приветствие. Лупусу говорили, что Прозрачный страдает одышкой, в трубке слышалось характерное тяжелое дыхание.

— Мне посоветовали обратиться к вам по поводу приобретения акций металлического завода и продажи бумажного.

Веня не сразу сообразил, о чем идет речь. Хотел было прервать разговор, но потом бросило в пот. «Господи, они сами на меня вышли».

— Я могу посодействовать в данном вопросе, хотя в нынешних условиях трудно сделать.

— Надеюсь, мы сумеем договориться.

Начальник первой бригады вернулся на Офицерскую в приподнятом настроении. Еще бы, сведения хоть и разрозненные и давние, но все-таки хоть что-то. Можно телеграфировать в Ново-Николаевск — может быть, там остались сведения на старых приятелей Пашку-Быка и Ваньшу. Здесь не маленькая ниточка, а целый канат, и вдруг пришлют фотографические карточки. Тянуть нельзя, надо хватать за кончик и разматывать.

Написал текст телеграммы и передал дежурному по уголовному розыску для отправки в ново-николаевскую полицию с грифом «срочно». Сам же отправился в архив, чтобы попытаться поискать там сведения о бандитах. Чем черт не шутит, вдруг найдутся.

Вечером Громову доложил Паршин об исчезновении молодого сотрудника Вани Петрова.

— У здания, где живет с домочадцами Илюша Вареный, заметили человека средних лет с тростью, который прогулялся неспешным шагом до конца улицы, повернулся и прошел обратно рядом. Правда, в дом не входил, но бросил украдкой взгляд. Я послал Петрова проследить за праздно шатающейся личностью, и вот до сих пор известий нет.

— Не мог куда-либо зайти твой топтун?

— Нет, исключено.

— Домой посыпал?

— В том-то и дело, что Вани дома не было с утра.

— Паниковать рано, — Громов покачал головой. — Ты >писать гулявшего можешь?

— Постараюсь, хотя не слишком его рассматривал. Лет тридцати, в дорогом костюме, по выправке военный. Шел неспешно, но чувствовался твердый шаг, в руках держал трость, на голове шляпа.

— Платье он сменить может, ты лицо опиши.

— Маленькие усики светлого цвета, — начал припоминать Паршин, — худое лицо, глаз не видел, да и далековато было бороды точно не припомню. День солнечный был, от шляпы падала тень и черты скрадывала.

— И усики можно сбрить, — не унимался Сергей Павлович, — и бороду наклеить.

— Верно, но не думаю, чтобы господин изменил внешность, ведь мы наверняка не знаем, заметил он слежку или нет.

— Но Петров, — начал Громов.

— Согласен. Куда он подевался, ума не приложу.

— Скверно, Иван, скверно. Предчувствие мне подсказывает… — начальник первой бригады уголовного розыска покачал головой, — ой, нехорошее у меня предчувствие. Петров говоришь?

— Да, Ваня Петров.

Предчувствие не подвело. В восьмом часу пополудни у дежурного по уголовному розыску раздался звонок. Телефонировал начальник Литейной части, в коротком разговоре сообщил, что в одном из проходных дворов, выходящих одной стороной на Моховую, второй на — Литейный, найдено тело убитого молодого человека без документов. Один из сотрудников части опознал агента уголовного розыска Ивана Петрова, с которым встречался по одному делу в начале мая.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. — Громов поиграл желваками, будучи вызван в кабинет Аркадия Аркадьевича.

— Он следил за домом одного из скупщиков? — предположил Кирпичников.

— Он, — выдавил из себя Сергей Павлович и, обессиленный, опустился на стул.

— Значит, он видел одного из бандитов… Ладно, что сидишь, поехали.

Тело не стали трогать до прибытия сотрудников уголовной: розыска. Тяжкими преступлениями на территории Литейной части должна была заниматься третья бригада, но так как убитый служил в первой, то дознание Кирпичников поручил Громову. Его же Аркадий Аркадьевич назначил старшим.

Ваня с безмятежным лицом взирал удивленными глазами на верхнюю часть арки, ведущей во двор-колодец. Лег человек отдохнуть от суетливой жизни, так и застыл навеки. Почерневшая кровь выделялась на груди чужеродным пятном.

— Кто нашел? — спросил Кирпичников у начальника Литейной части.

— Местный. Кстати, вон там, у стены, стоит.

— Я с ним поговорю, а ты, Сергей, займись Петровым.

Громов кивнул.

— Начальник уголовного розыска Кирпичников, — представился Аркадий Аркадьевич. — С кем имею честь беседовать?

— Терентий Гущин, — ответил нашедший убитого.

— Проживаете?

— Вон в том доме, в первом этаже.

— Как вы нашли тело?

— Возвращался со службы, поворачиваю под арку, а там… Я к нему, думал, человек не совсем в тверезом виде, а у него на груди пятно уже подсыхает. Я сразу в часть, так, мол, и так.

— Никто навстречу не попадался?

— Никого не видел.

Кирпичников вернулся к Громову.

— Пошли агента с опросом в те квартиры, у кого выходят окна во двор. Хотя, — махнул рукой, — неужели видели и не вышли? Не верю я, чтобы люди до такой степени очерствели.

— Сделаю.

— Сам Петров следил за домом, кстати кого?

— Вареного, — ответил Сергей Павлович.

— С кем?

— С Паршиным.

— С Паршиным, значит. Где он сейчас?

— Я его с час тому домой отпустил, он, чуть ли не день, за домом следил.

— Агент опытный, не один год в сыскном, — Кирпичников потряс головой, — в уголовном розыске служит. Что ж он мальчишку за подозрительной личностью послал?

— Откуда… — начал было Громов, но его перебил начальник уголовного розыска:

— Откуда? Ты же сам говорил, что дежурили вдвоем, Паршин заметил подозрительного человека, но не сообразил, что тот может быть очень опасен. Вот и послал за ним молодого сотрудника. Я его не виню, он решил, что более опытный должен следить за более осторожным. Вот и получилось то, что получилось… — Кирпичников сжал до боли зубы, потом сказал, словно выдохнул: — А ведь Петров видел главаря банды и именно за ним следил.

— Отчего такая уверенность?

— Главарь не стал бы посылать к перекупщику посредника, даже из своей шайки. Он наверняка хотел держать все в руках.

— Я тоже склонялся к этому выводу, но все-таки…

— Петров видел главаря, точно так же его видел и Паршин. Пусть вспоминает все, напрягает память, но опишет человека, за которым следовал Ваня, опишет до последней черточки.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ДЕЛО О БАНДЕ ГРАБИТЕЛЕЙ

После инцидента на Литейном (Лупус не хотел даже упоминать слово «убийство») оставалось четыре паспорта на чужие имена и три адреса, в которых стоило побывать перед отъездом в Финляндию. Там в сейфах скопилось довольно большое количество наличных денег, а потом… Планы были продуманы заранее: семь, а теперь шесть, один остался лежать в парке, помощники не особо нужны. Наличность и драгоценности должны достаться одному, а не дробиться на части, как он обещал в начале предприятия подельникам.

Сейчас можно снова поселиться в гостиницу, но не станут ли проверять агенты вновь образованного уголовного розыска всех поселившихся после сегодняшнего дня. Не хотелось бы погореть на обыденной мелочи, тем более селится он налегке, без багажа.

Досадно, что так вышло на Литейном. Явная возможность разозлить сыщиков, чтобы они начали бить копытами и рыть землю в поисках человека, лишившего их товарища жизни. Жаль, очень жаль. И надо быть начеку с подельниками. Не дай бог, заподозрят, что причина смерти увальня Ваньши не в том. что он якобы ослушался главаря, а в целенаправленном уничтожении преступной братии. Не все из них думают головой главаря, а могут сопоставить два и два. Понять, что это он. Лупус, приказал Ваньше убить сторожа. Благо, свидетелей разговору не нашлось.

Как быть с Жоржиком Чернявеньким, Лупус не решил. То ли взять с собою в «гастроли» по Европе и Америке, то ли уготовить судьбу подручных. Оба варианта были привлекательны, но имели плюсы и минусы, и неизвестно, каких знаков больше.

Пашка-Бык второй день заливал водкой потерю друга. Глаза налились кровью, правый подергивался, словно у больного, и слышался скрип зубов. Он что-то тихо шептал, щурил глаза и иногда грозил в пустоту кулаком.

Жили участники банды подвое, теперь же Пашка остался в одиночестве. Жалости к безвременно усопшему товарищу не чувствовал, хотя что-то внутри при воспоминании замирало и сдавливало в левой стороне груди. Столько лет вместе, что и не припомнить сколько. И всегда Ваньша оставался напарником, который не только закрывал спину, а и брал вину за двоих на себя. Теперь стало пусто, подступала к горлу горечь. Хотелось всадить главарю нож в сердце, но время не пришло. С другой стороны, Лупус (странное имя!) говорил же всегда: «Господа! Мы не живодеры, и поэтому нам надо тихо взять деньги, не привлекая к себе внимания. Сыщики с большим усердием ведут дела, где пролита кровь, поэтому нам нельзя ее проливать. Пока суд да дело, мы уже упорхнем в Москву, Киев или Одессу».

Но Ваньша не сдержался и нарушил приказание не трогать ни в чем не повинных людей. Вот и поплатился своей глупостью. Однако нельзя спускать главарю крови друга, на первый раз мог бы только предупредить и лишить доли при дележе. А он…

Сергей Павлович присел на стул и протянул акт вскрытия тела Петрова. Аркадий Аркадьевич пробежал глазами бумагу, затем начал читать более вдумчиво, останавливая взгляд на каждой строке.

— Четырехгранное лезвие? — толи спрашивал, толи утверждал начальник уголовного розыска. Громов так и не смог понять. — Получается, штыком?

— Получается, что так.

— Главарь шел с винтовкой на встречу с перекупщиком, как его? — Кирпичников щелкнул пальцами в воздухе.

— Вареным, Ильей Стоголовым, — поправил себя начальник первой бригады.

— Но такого не может быть?

— Паршин сказал, что человек, за которым отправился Ваня, в руках нес трость.

— Старое доброе оружие против разбойников, стилет в трости. Нажимаешь на выступ у ручки, и ладонь сжимает опасный клинок.

— Там на Литейном проходные дворы. Ваня, видимо, поторопился и под аркой столкнулся лицом к лицу с нашим главарем. Тот догадался, что следят за ним, и…. не стал мешкать.

— Видимо, так все и произошло. Сколько лет Петрову… было?

— Двадцать три.

— Теряем таких молодых, еще не оперившихся юнцов. Ладно на фронте, в бою, это я понимаю, но здесь, в городе, далеком от линии фронта? И мы который месяц не можем выйти на след, словно бандиты не люди из крови и плоти, а самые настоящие призраки. Стыдно, Сергей, стыдно.

— Аркадий…

— Не надо, — Кирпичников поморщился, словно от боли, — я сам во многом виноват. Надо было придерживаться довоенного закона о приеме на службу лиц, достигших двадцатипятилетнего возраста.

— Не вини себя, два года не такая уж и большая разница.

— Существенная, — покачал головой Аркадий Аркадьевич, — надо в уголовный розыск брать солдат и офицеров, прошедших через горнило войны. Они понимают разницу между опасностью и спокойным течением жизни. Не подставлять будут голову под пули и ножи, а думать и строить дознание, хотя бы на шаг вперед опережая преступников.

— Паншин говорит, — Сергей Павлович перевел разговор на другую тему, — человек, за которым следовал Петров, возрастом от тридцати до тридцати пяти, волосы короткие.

— Но он же был в шляпе? — перебил Кирпичников.

— Совершенно верно, но длинные волосы заметны из-под шляпы. Военная выправка. Значит, служил или окончил водное заведение лет десять-пятнадцать тому.

— Эго нам ничего не дает, — покачал головой Аркадий Аркадьевич, — таких заведений по России не счесть. Хотя можно предположить, что жил долго в столице и знает всех ограбление лично.

— Ты думаешь, что тогда ему не нужны наводчики? — подхватил мысль начальника Громов.

— Именно.

— Я, конечно, попробую проверить, в каких обществах, клубах могли встречаться хозяева сан-галл невских сейфов, но… — Громов пожал плечами, — но сомневаюсь, что будет у меня хоть какой-то результат.

— Ты же знаешь, Сергей, нам отступать некуда, пролита кровь троих, если считать и бандита.

— Я понимаю. — Начальник первой бригады положил перед Кирпичниковым бумагу.

— Что это?

— Не знаю, верна ли моя мысль, но предположим… — Сергей Павлович умолк.

— Не томи.

— Я проверил по карте, справочнику столицы. Между домом Вареного, где Петров начал следить за подозрительным человеком, и местом, где Ваню настигла смерть, находятся гостиницы и меблированные комнаты, в которых сдают жилье на небольшой срок.

— Ты полагаешь, что в одном из этих заведений, — Аркадий Аркадьевич постучал пальцем по бумаге, — мог проживать наш незнакомец?

— Не исключено.

— Но четыре месяца немалый срок?

— Я полагаю, незнакомец, чтобы не привлекать внимания, менял места жительства и кочевал из части в часть. Я начну проверять тех, кто неожиданно исчез. Не думаю, чтобы наш убийца спокойно вернулся в гостиницу или меблированные комнаты и спокойно съехал. Возможно, он испугался, что там его уже ждут, и не стал рисковать, просто исчез.

— В твоем предложении что-то есть, — задумался Кирпичников, — проверяй. Чем черт не шутит, может быть, ухватимся и за эту нить. Кстати, — Аркадий Аркадьевич достал из внутреннего кармана записную книжку, — я понимаю, что в твоей бригаде не хватает сотрудников, но выдели одного, чтобы предупредил этих людей о грозящей им опасности.

— Каких людей? И о какой опасности ты говоришь?

— Не совсем этим людям, — начальник уголовного розыска раскрыл записную книжку, — скорее их сейфам.

— Так ты говорил с владельцами завода Сан-Галли?

— И с управляющим. Здесь адреса тех, кто занимается делами в столице и может иметь значительные суммы или ценности в сейфах. Всех их надо предупредить, пусть усилят охрану.

— Двадцать один адрес, — присвистнул Громов.

— Мне тоже хотелось бы по каждому из них устроить засаду, но, увы, слишком много адресов и слишком мало у нас людей.

— Может быть, обратиться к генералу Игнатьеву?

— Сергей, — укоризненно сказал Кирпичников. — Мы знаем, когда бандиты пойдут надело?

— Не знаем.

— В том-то и дело, что мы можем месяц прождать. За это время кто-нибудь да проговорится, а значит, засады станут бесполезными, а вот когда мы снимем людей и успокоимся, произойдет очередное ограбление.

— Почему ты думаешь, что произойдет обязательно утечка?

— Потому что по каждому адресу надо держать человек по пять. Следовательно, больше ста человек в один день, их надо сменять ежедневно — значит, уже человек триста. Об их присутствии будут знать еще столько же, включая домочадцев. И ты думаешь, мы сможем утаить сведения? И никто не проговорится? Ладно, вопрос закрыт, пока не будем в точности знать, где собираются появиться граждане бандиты. Да, я про Дозерена забыл, что с ним?

— Обычный трус, действительно звонили ему бандиты. Но для какой цели, я понять не могу. Может быть, чтобы мы распылили силы, бросились по указанному пути и потеряли время?

— Вполне возможно, если главарь наметил в ближайшее время очередное ограбление. Не трать на него время.

Пашка-Бык проживал в доходном доме, выходившем одним фасадом на Екатерининский канал, вторым в Столярный переулок. Занимал не квартиру, а комнату с отдельным входом со двора, чтобы можно было уходить, не привлекая ничьего внимания. Глаза налились кровью, в голове то ли шумело, то ли хмель начинал выходить. На душе было мерзко и неуютно, словно отрезали от нее что-то важное и нужное.

Вышел на улицу в двенадцатом часу. Хотя и наступала августовская ночь, но на улице было довольно душно. Пашка постоял с минуту, переваливаясь с носков на пятки и обратно. В голове не проносилось ни одной мысли, сплошная пустота, наполненная звериной яростью. Под рабочей тужуркой нащупал деревянную рукоять ножа.

В пятом часу Кирпичникова поднял с постели дежурный по уголовному розыску.

— Аркадий Аркадьевич, из Казанской части сообщили о найденных убитых.

— Казанская часть в ведении второй бригады, — устало ответил заснувший только в третьем часу начальник уголовного розыска.

— Капитан Стеньковский вызван на место происшествия, но там…

— Да договаривайте, наконец, что там случилось?

— Шесть убитых в Столярной улице, Мещанской и по Екатерининскому каналу.

— Не понимаю, — нахмурил лоб Аркадий Аркадьевич.

— В Столярном — двое, в Мещанской — трое и по каналу — один.

— На улицах?

— Совершенно верно.

— Выезжаю.

Капитан Стеньковский, худощавый мужчина с болезненным лицом, стоял и хмуро поигрывал желваками. Не было печали, да вот прискакала. Шестеро убитых в одну ночь, и не просто убитых, а зарезанных, как свиньи на бойне, ножом с обоюдоострым клинком.

— Кто их обнаружил? — спросил Кирпичников.

— Дворник из пятьдесят девятого дома по Екатерининскому. Вышел из ворот, а за ними убитый. Сразу же постовому сообщил. Ну, тот, соответственно, в часть, оттуда вызвали сотрудников. Приехали, а здесь не один, а шестеро.

— Шестеро, значит. Цифра уж больно знакомая.

Стеньковский с удивлением посмотрел на начальника.

— Ограблены?

— В том-то и дело, что ничего не взято у убитых, хотя среди них двое в дорогой одежде и с туго набитыми ассигнациями бумажниками.

— Странно.

Кирпичников умолк, над чем-то размышляя.

— Василий Николаевич, у вас карта есть? — В глазах Аркадия Аркадьевича появился блеск.

— Какая? — удивился начальник второй бригады.

— Вам доверенного района.

— А как же!

— Покажите, где найдены убитые.

Стеньковский достал из кармана карту и развернул.

— Вот здесь, у дома номер восемнадцать, — указал он в карту, — перед перекрестком Столярной и Мещанской, потом здесь, здесь и здесь, — палец скользил по карте, останавливаясь у домов 12, 8 и 2 по Мещанской улице, — и последний по Екатерининскому, почти у Казначейской.

— Так, — повторил Кирпичников, и его палец заскользил по карте, — что-то мне подсказывает, что убийцу надо искать вот здесь, — и указал на квартал, расположенный между каналом, Столярной и Казначейской улицами.

— Почему здесь?

— Не знаю. — Аркадий Аркадьевич поморщился, покачал головой и медленно произнес: — Посмотрите, я могу ошибаться, но… Вот видите, в этих местах найдены мертвецы. Здесь, здесь и здесь. Проведем линию, — палец следовал по улицам. — Ничего не напоминает?

— Вы хотите сказать, что…

— Именно. Складывается впечатление, что шел убийца и резал тех, кто попадался на дороге, невзирая на лица. Вот поэтому убиты люди разного достатка, и к тому же, прошу учесть, не ограблены.

— Ведь верно. Но убийца мог прийти сюда, приехать, наконец.

— Не думаю, проверьте указанный мной квартал, особое внимание уделите живущим в квартирах или комнатах одиноким мужчинам возрастом… — Кирпичников задумался, — пожалуй от тридцати до сорока пяти….

Пашка-Бык вернулся в свое жилище, окинул мутным взглядом комнату. Что произошло полчаса тому, он не помнил. Только смутные контуры воспоминаний мелькали темными тенями. Его не беспокоило, что кто-то мог его увидеть на улице идущим с окровавленным ножом в руке. Поднес к глазам лезвие, фыркнул и запустил подальше от себя. Нож ударился о стену и упал под кровать.

Хотел было смыть с рук начинавшую темнеть кровь, но схватил висевшее на гвозде у входа пальто, оторвал петлю и начал им вытирать ладони. Потом налил полный стакан водки и выпил одним глотком, не поморщившись.

Капитан Стеньковский направил трех сотрудников уголовного розыска для проверки предложенной начальником версии. Вроде бы достоверная, но что-то в ней было притянутым за уши. Какой же человек в здравом уме и твердой памяти выйдет на улицу резать прохожих? Когда такое было? Прошлым годом перепившиеся солдаты и матросы устраивали беспорядки, но теперь… Сомнительно. Хотя…

Дом под номером 69, фасадом выходивший на Екатерининский канал, достался Никифору Ефремову, с год тому перешедшему из артиллерийского дивизиона на службу в уголовный розыск, хотя опыта не было. Схватывал Никифор все на лету, несмотря на простоватый деревенский вид.

Дом, построенный во второй четверти девятнадцатого века, пятью этажами отражался в чугунной водной глади и стал в год постройки самым высоким в столице, хотя существовал указ не возводить здания выше царских дворцов. Добился такой привилегии коммерции советник Зверков, ко всему прочему занимавшийся ростовщичеством. Видимо, услуги, оказанные сильным мира сего — именитым аристократам, — позволили обойти давний указ. В былые времена основными квартиросъемщиками были торговые люди и чиновники. В десятых годах текущего века дом подвергся перестройке, и теперь в нем появилось больше квартир по распоряжению нового владельца, более пекущегося о содержимом кошелька, нежели о престижности живущих людей.

Дворник уже наслышанный от соседей о найденных трупах, к разговору приготовился. Чувствовал, что расспросы не минуют его. Поэтому сходил и посмотрел на убитых, своих жильцов в них не опознал. Вид пролитой крови не пугал — насмотрелся, когда в пятом году демонстрантов солдаты перестреляли, когда в прошлом году, в период многовластия, на улицах лютовали банды. И грабеж становился обыденным делом, в особенности в темное время суток. Сколько тогда находили безымянных трупов, не счесть. Фонари никто не зажигал, улицы не мели, только стремились побыстрее парадные на замки закрыть да ворота запереть, чтобы никто чужой не смел войти. Опасались любого незнакомца и на призыв о помощи только задергивали тяжелые шторы, подперев дверь чем-нибудь тяжелым.

— В доме живут вполне приличные люди, — шепелявил дворник, почесывая между словами большой сизый нос, — чтоб кто безобразничал, так такого в помине не было. Одним словом, телигенты.

— Может быть, одинокие мужчины проживают крепкого телосложения, — настаивал Никифор.

— Дак, телигенты все, хоть и крепкие, но дюже совестливые, что ли.

— Неужто во всем доме только врачи и учителя проживают?

— Чего учителя? Купцы и торговые люди.

— Какие ж они совестливые?

— Э, кто капитал заработал, тот живет тихо и мирно, не то что до войны. Боится народ разбойников.

— А что, пошаливают?

— Бывает, неужто не слышали, что на соседних улицах двадцать человек уложили и горла перерезали.

— Не двадцать, а шестерых.

— А шестеро что, не люди? — Дворник озирался по сторонам.

— Ты мне лучше скажи, одинокие в доме проживают?

— Я ж сказал, — начал отвечать дворник, но потом спохватился: — Один — нет, а вот два брата имеются, и не телигенты они, а рабочие.

— Вот с этого и надо начинать. Когда их видел в последний раз и как они выглядят?

— Ну, годков им под сорок. Один здоровый верзила под сажень ростом, второй поменьше, чуть ли не на голову. Братьями назвались.

— Ты паспорта их видел?

— А как же? Как чуть на улицах спокойнее стало, так нам велели заново всех в полиции, ну, этой… милиции отметить.

— Фамилии у них какие?

— Сидоровы Игнат и Иван, я ж говорю, назвались братьями, хотя не похожи, — дворник покачал головой.

— Проводи к ним.

Ефремов вначале постучал костяшками пальцев в дверь, потом начал тарабанить ногой. В квартире стояла тишина.

— На службе, — понимающе произнес дворник.

— На каком они заводе?

— Вроде бы Путиловском.

Больше в доме ничего интересного не нашлось. Обычный семейный народ, такой даже в полном умопомрачительном состоянии не выйдет с ножом на улицу.

Сотрудники уголовного розыска никого заслуживающего внимания не обнаружили. Версия Кирпичникова разваливалась, так и не обретя определенных очертаний.

Аркадий Аркадьевич зашел в кабинет капитана Стеньковского, чтобы узнать, есть ли известия. Первым докладывал о проверке одного из домов долговязый, шмыгавший носом мужчина лет сорока. Видимо, продуло августовским непостоянным ветерком. С каждым отчетом таяла надежда на столь экстравагантную версию. Дошла очередь и до отчета Никифора Ефремова о жильцах дома номер 69. Хотел отделаться несколькими фразами, но упомянул про братьев Сидоровых.

— Значит, говоришь, дворник показал об одном высоком и втором низком?

— Именно так.

В голове Кирпичникова словно щелкнул электрический выключатель.

— Так-так.

Сердце начало усиленно биться, а на лбу выступила испарина. «Вдруг это Пашка-Бык?» — мелькнуло в голове.

— Ты дворнику ничего более не говорил?

— Ничего, — удивился Никифор.

— Очень хорошо.

Громов оказался на месте. Не успел повесить на крючок пиджак, когда дверь распахнулась и в кабинет не вошел, а ворвался Кирпичников.

— Собирай всех твоих, кто есть в отделении, выезжаем на Екатерининский.

— В чем дело?

— По дороге объясню. Надо спешить, пока не поздно. Жду тебя у входа.

В авто Аркадий Аркадьевич пояснил:

— Ты мне про Пашку-Быка и Ваньшу рассказывал?

— Было дело.

— И мы предполагали, что бандиты живут по одному-двое, чтобы не привлекать к себе внимания?

— Предполагали, — кивнул Громов.

— Видимо, мы попали в точку. Сегодня ночью недалеко от Екатерининского канала зарезаны шесть человек…

— Какое они имеют отношение к ограблениям? — перебил начальника Сергей.

— Ты не перебивай, а слушай. Пашка и Ваньша были друг другу как братья, ты же сам рассказывал. Так вот, Ваньша убит, у Быка кипит в душе, и он выходит на улицы, чтобы свою злость заглушить. Вот я и предположил: вдруг наш разыскиваемый прошелся с ножом по улицам и живет где-то недалеко от места преступления. Я распорядился проверить несколько домов, и один из сотрудников сообщил о двух братьях, живущих в доме номер шестьдесят девять по Екатерининскому. Один низенький, второй верзила под сажень ростом…

— Пашка и Ваньша, — то ли вопрос, то ли утверждение.

— Вот именно, — Кирпичников не скрывал удовлетворения.

— А вдруг…

— Сергей, для убежденности нам надо проверить. Я, конечно, верю в совпадения, но здесь, — Аркадий Аркадьевич покачал головой, — два брата, разный рост, ведут себя тихо, нигде носа не кажут. Не буянят, на завод и обратно, это дворник так говорит. Но, сам понимаешь, в тихом болоте не только черти водятся.

— Ты прав, проверить следует. Как мыслишь брать бандита?

— Пока не знаю, — Кирпичников провел рукой полбу, — но в квартире или комнате он один. Напарник его лежит у нас в леднике. Дом, к сожалению, мне неизвестен, поэтому нужно будет составлять план на месте.

— Посмотрим.

— Кстати, ты распорядился следить за Вареным и Прозрачным? — медленно начал Аркадий Аркадьевич.

Громов кивнул.

— Ты проверял, есть ли у них дома за городом?

— Только у Прозрачного.

— Ты там пост поставил?

— А как же.

— Что же ты тогда не докладываешь?

— Не о чем. Живет в доме незнакомец с женою…

— С женою? — перебил начальника первой бригады уголовного розыска Кирпичников.

— С женою, — ответил Громов.

— Проверяли их?

— Нет возможности. При появлении посторонних он уходит в дом, в город не ездит.

— А женщину опознали?

— Увы.

— Как это — не ездит? — сказал с раздражением Аркадий Аркадьевич.

— Пока не замечен.

— Плохо, Сергей, плохо. Если это наш главарь, то он должен же ездить надела. Или руководит через женщину?

— Не знаю.

Пашка-Бык проснулся резко, словно кто-то ударил под ребра пудовым кулаком. Приподнялся на руке и окинул тучным взором комнату. Внутри гудело, как церковный колокол, и в висках бухали топоры дровосеков. Сел на постели и сдавил ладонями голову, боль не проходила.

Пашка вполголоса матерно выругался, но не помогло, и не услышал собственных слов. Шатаясь, подошел к столу и трясущейся рукой налил в кружку воды. Почти одним глотком выпил, налил еще.

— Ты говорил о братьях Сидоровых, — сказал Ефремов, когда к дворнику подошли Кирпичников и Громов.

— Говорил, — согласился мужчина.

— Они занимают комнату или квартиру? — спросил Аркадий Аркадьевич.

— Квартиру. — И дворник торопливо добавил: — Во флигеле, — и куда-то махнул рукой.

— Куда окна выходят? — инициативу взял в свои руки начальник уголовного розыска.

— Дак во двор.

— Ты не размахивай руками, — не стерпел Громов, — а покажи.

— Как через ворота зайти, то во дворе флигель, так с левой стороны, за углом, первые два окна ихние.

— Где дверь во флигель?

— Так я и говорю, почитай, супротив ворот.

— Сколько квартир в этаже?

— Три, — ответил дворник и уточнил: — Одна дверь слева, одна справа и одна супротив входной.

— Лестница?

— Лестница? Справа.

— Дверь какая там в квартиру?

— Дубовая с вензелями.

— Я не про вензеля спрашиваю, а про крепкость?

— Крепка, старой работы, когда еще мастера не перевелись.

— Сегодня видел Сидоровых?

— Не, сегодня на службу не уходили.

— Может быть, не заметил их?

— Не могли они прошмыгнуть мимо меня, я с раннего часа во дворе.

— Хорошо, вечером видел их?

— Не было их и вечером.

— Я доподлинно знаю, что Сидоров, который поменьше ростом, около полуночи из дому выходил и вернулся через час.

— Я… — стушевался дворник и потупил глаза.

— Пьян был? — сквозь зубы процедил Громов.

— Ступай и в ворота никого не пускай, — распорядился Кирпичников.

— Ежели…

— Никаких «ежели». — И бросил в раздражении: — Ступай с глаз моих.

Два часа ходил безо всякой цели Лупус по улицам города. Несколько раз посещал кофейни, соблазнялся пирожными и думал, думал и думал. Голова начинала раскалываться, и казалось, скоро шляпа окажется на затылке, едва удерживаясь волосами. Все-таки решил, что надо придерживаться плана — взять те сейфы, что наметил, а дальше будет видно, как избавляться от подельников.

Лупус усмехнулся. Дожился боевой офицер до подельников, еще немного — и сам станет таким же, как они. Об убитом молодом агенте не вспоминал — на войне, как на войне. Либо ты, либо тебя, да и Ваньша, этот увалень, кому он нужен на сем белом свете. Не стало его, значит, мир стал чище. Потом мелькнула мысль: если не станет его, Лупуса, кто-нибудь прольет слезу или закопают в землю, как безымянную собаку, нет, все-таки безымянного волка?

Смакуя последнюю чашку в кофейне на пересечении Невского проспекта и Знаменской улицы, он решил, что остановится в доходном доме, в меблированных комнатах. Лучше заплатить за полгода вперед, чтобы не привлекать особого внимания. Гостиницы, скорее всего, проверят и будут искать приезжего, остановившегося в одиночестве и без большого багажа. Следовательно, надо прикупить несколько чемоданов, сумок и поселиться с дамой. Тогда не возникнет никаких вопросов.

Стало быть, cherchez la femme — как говорят французы, ищите женщину.

«Слава богу, что сохранились в столице заведения для услады мужского желания и еще печатают газеты с объявлениями о сдаче в наем жилья». Лупус отодвинул опустевшую чашку.

Для начала полистал ранее купленные «Петроградский листок», «Петроградские ведомости» и «Столичную жизнь», перебрал улицы, на которых можно остановиться, чтобы, не привлекая внимания, исчезать по ночам. Обвел карандашом адреса и направился по ним, чтобы на месте посмотреть, подходят ли ему, в первую очередь, дома.

Только пятый адрес — Скобелевская улица, дом 4 — привлек внимание Лупуса расположением. Вход в подъезд сразу под аркой, второй этаж с железной лестницей, проходящей вдоль одного из окон, и черной лестницей, на которую вела заколоченная в прошлом году дверь. Квартира в три комнаты давала хороший обзор в разные стороны: и во двор, и на улицу, и на соседние строения.

— Когда бы вы, любезный Лев Ульянович, желали въехать в квартиру? — управляющий доходным домом льстиво улыбался, карман грели несколько крупных банкнот.

— Видимо, сегодня. — Лупус небрежным движением сбросил пылинку с лацкана пиджака. Задумался на миг. — Да, сегодня. Распоряжусь, чтобы привезли мой багаж с Николаевского вокзала. И думаю, что моей жене здесь понравится. Она не любит людской толчеи, а здесь тихо и спокойно, как в каком-нибудь уездном городке, где течет размеренная жизнь.

— Воистину так. — Управляющий не смел перечить выгодному постояльцу. В последнее время почти половина квартир в доме пустовала, жители еще по прошлому году разъехались кто куда. Как говорится, голод — не тетка. Перебои с продуктами, бандиты во всякое время суток, постоянная стрельба, когда непонятно, кто берет верх и кто кого стреляет. Поэтому появившегося нового жильца упускать нельзя.

— Разрешите откланяться, — Лупус прикоснулся к тулье шляпы.

— Ждем, Лев Ульянович.

— Так, двое под окна, — сузил глаза Кирпичников, взглянув на Громова, — один на лестницу этажом выше, второй у входной двери, а мы с тобою к двери и предупреди, чтобы стреляли только по ногам. Нам бандит нужен живым. Постой, Сергей, — начальник придержал сотрудника за рукав. — Если дверь дубовая, нам ее не взломать, тогда останемся здесь, пока патроны у него не закончатся. — И он умолк, над чем-то размышляя.

Аркадий Аркадьевич выглянул из-за угла и посмотрел на окна квартиры, в которой находился один из участников банды.

— Высоко. Лестница нужна.

Громов отправил одного из сотрудников к дворнику.

Прошли в молчании пять минут.

Агент вернулся с небольшой, едва аршина, лестницей.

— Ставишь лестницу у окна, по знаку разбивай окно — и в комнату, — напутствовал Кирпичников одного из агентов. — Только смотри в оба, стреляй по ногам. Ты, — он указал пальцем на второго сотрудника, — подашь знак, когда я махну.

Сотрудники разошлись по местам. Аркадий Аркадьевич первым подошел к двери. Провел по ней рукой. Работа была добротной, как все изготовленное в прошлом веке.

За спиною тяжело дышал Громов. Волнение не отпускало, и в сердце притаился проклятый страх. Начальник уголовного розыска несколько раз тяжело вздохнул, чтобы избавиться от гнетущего чувства неудачи.

— Готов? — тихо спросил он Сергея Павловича и спиной почувствовал, как тот кивнул, не думая, что Кирпичников его не видит.

Аркадий Аркадьевич ступил на шаг в сторону от двери, взглядом указал Громову встать по другую сторону, чтобы, если бандит начнет стрелять, стена защитила от пули. Ладонь вспотела. С раздражением Кирпичников вытер ее о пиджак и постучал кулаком в резное дерево.

Тишина.

Спустя минуту раздался топот сапог. Его начальник уголовного розыска не только слышал, но и ощущал кожей.

— Кто? — Голос глухой, но довольно громкий. Пашка не думал об опасности, чувство притупилось. Теперь он больше ощущал головную боль и позывы извлечь из себя употребленное вчера.

— Сидоровы тут живут? — Аркадий Аркадьевич хотел, чтобы слова звучали без предательской дрожи, но не смог совладать с собой. Голос дрогнул.

— Что надо?

— Так братья Сидоровы тут проживают?

— Ну, мы, а что?

— Из Псковской губернии? — Кирпичников подал знак, чтобы ставили лестницу и были готовы.

— Нет, из Екатеринославской, — бандит за дверью с трудом произнес длинное слово.

— Начали, — едва слышно прошептал начальник уголовного розыска.

Со двора послышался звон разбитого стекла, какой-то грохот и два выстрела.

Лупус выбрал в одном из заведений, которые остались в Петрограде для услады мужских желаний, даму средних лет. Брюнетка невысокого роста, с прямой спиной, она выглядела довольно аристократично, словно всю жизнь провела в Смольном институте под строгим надзором воспитательниц.

— Как зовут? — спросил Лупус, держа за подбородок женщину.

— Адель, — смущенная улыбка озарила красные от природы губы.

— Я спрашиваю об имени, данном при рождении.

— Анна, — подумав, произнесла женщина.

— Анна. Значит, почти Каренина, — ухмыльнулся Лупус.

— Увы, Лев Ульянович, я не пристрастна к морфию и не имею желания бросаться под поезд.

— Мы знаем роман Толстого? — удивился Лупус.

Анна помолчала, потом, прищурив глаза, произнесла:

— Я не всегда жила при этом заведении.

— Понятно, война, революция, разруха.

— Почти, — не стала она рассказывать Лупусу свою историю, умолкла.

— Хорошо, Анна. Сегодняшним вечером вы составите мне компанию и будете выдавать себя за мою жену, пусть ее тоже зовут Анна.

Пашка метнулся в комнату, по пути сбив стул. Голова, как ни странно, прошла, боль отпустила. И билась мысль: «Нашли, собаки». Револьвер лежал под подушкой, второй в коридоре в сапоге. В комнату соваться было поздно, там кто-то был.

Кирпичников вначале рванул за ручку двери, потом приложился плечом. Дерево стояло непоколебимо, только плечо обожгла тупая боль. Аркадий Аркадьевич поморщился.

Оставалось только ждать, когда закончатся события в квартире.

Сотрудник, стрельнувший для острастки в потолок, теперь притаился за большим дубовых шкапом и прислушивался.

Пашка остановился и потом, стараясь ступать на носках сапог, сделал два шага к обуви, брошенной на коврик рядом с дверью в комнату. Склонился, пошарил рукой и сжал пальцы на рифленой рукояти. Достал и шумно вздохнул, не заботясь, что его услышат. Сердце успокоилось, и Пашка прошептал, подбадривая самого себя:

— Теперь посмотрим, кто кого, — и коснулся стволом губ. Патронов было немного, всего лишь те, что в барабане. — С собой, если что, заберу не одного.

Громов тронул за рукав начальника.

— Может быть, с улицы? — едва слышно прошептал он.

— Не успеем, надо было сразу, — шепотом ответил Apia дий Аркадьевич, не поворачивая головы.

Голоса доносились глухо и невнятно. Пашка напряг слух, прицелился в дверь, поводил стволом то вправо, то влево, потом опять прислушался. Вытянул руку и выстрелил.

Кирпичников вздрогнул от грохота, раздавшегося по ту сторону двери. Пуля пробила дерево, потеряв убойную силу, но продолжила полет, обдав горячим воздухом щеку Громова. Сергей Павлович юркнул за стену и прижался к ней спиной.

Аркадий Аркадьевич остался стоять на месте, не пошевельнувшись. Только до боли сжал зубы.

Из квартиры раздался далекий выстрел.

— Сотрудник, — прошептал губами Кирпичников.

Пашка слился со стеною, хоть какая-то, но защита. Пуля пролетела в открытую комнатную дверь и вонзилась куда-то вверх, откуда посыпалась мелкая белая пыль. Бандит не произносил ни слова, осторожничая, чтобы по звуку не определили, где он находится. Хотел было ответить, но сдержал себя. И так на один патрон стало в барабане меньше.

— Быков, — раздался голос, — не дури. Ты окружен и никуда не сможешь сбежать.

Пашка вначале не понял, что это позвали его. Давно не слышал собственной фамилии, наверное, с первого тюремного срока. Хотел что-то крикнуть в ответ, но сдержался, только навел ствол на дверь, но нажать на курок не решился.

— Быков, бросай оружие. Хватит, навоевался.

Кирпичников стоял бледный и злился на самого себя. Надо было подготовиться лучше, а не кидаться на бандита с ходу, надеясь на всемогущий российский авось.

Пашка на миг задумался, но отбросил сомнения прочь. Сколько сегодня он походя загубил православных душ? Пять, шесть, десять? Не мог вспомнить. Все равно надо отвечать, пусть не перед людьми, так перед Богом.

Сотрудник выглянул из-за шкапа. Бандита не было видно, тем более в коридоре сумрачно. Переместился ближе к двери.

Пашка заметил тень и не выдержал, нажал дважды на курок. Деревянные щепки полетели на пол.

— Быков, не дури. — Голос из-за двери звучал глухо, но никакой враждебности не ощущалось.

Бандит начал злиться и выстрелил в дверь, потом на звук в комнату, то ли один, то ли два.

— Осталась одна, — прошептал Пашка, — одна.

Револьвер переложил в левую руку, правой пошарил вокруг себя и нащупал железную трубу или штырь, он и сам не понял, как она здесь оказалась. Может быть, Ваньша приволок, он всегда что-то приносил, как увидит железку или вещь какую, так и несет. Его ж, друга, больше нет, пронеслось в голове.

Вначале показался ствол, потом голова сотрудника уголовного розыска.

Пашка почти без замаха ударил.

Агент обмяк и мешком повалился вперед. Ударился головой о пол, но бандит успел перехватить пистолет. Свой направил на дверь и спустил курок. Раздался сухой треск, патроны закончились.

«Ничего, — Пашка свой револьвер бросил под ноги, — сдюжим, друг ситный, сдюжим».

Бандит бросился ничком на пол комнаты и больно ударился плечом о ножку стола. Он не заметил второго сотрудника, звериным чутьем почувствовал и выпустил две пули в темный силуэт. Послышался стон и падение тела.

Входные двери не поддавались.

Кирпичников матерно выругался, потирая зашибленное плечо.

— Оставайся здесь, — крикнул он агенту, стоявшему на пролет выше, — если что, то по ногам. — Сам кинулся из подъезда во двор.

Второй сотрудник, получивший ранение в бедро, застонал отболи, но нацелился в то место, из которого прилетели пули, нажал дважды на спусковой крючок. Пашка хотя и переместился в сторону, но ноги заняли место тела и две пули с чмоканьем вонзились — одна в колено, вторая в икру. Бандит не чувствовал боли, а только ненависть и злость.

Хотел вскочить на ноги, но тут же рухнул.

Не удержался.

В этот миг сотрудник выстрелил не целясь, Горячий металл пронзил грудь Пашки, вырвав из спины кусок плоти. Бандит только сцепил зубы и почувствовал, как что-то соленое наполняет рот и ползет по подбородку. Глаза закатились, сознание помутилось. Он не почувствовал, когда над ним склонилось лицо начальника уголовного розыска и не слышал, как последний выругался площадными словами и процедил напоследок сквозь зубы:

— Я же приказывал. Быстро в больницу.

Через час сидели в кабинете начальника первой бригады Громова. Лица хмурые, и каждый не имел желания смотреть в глаза товарищу.

Кирпичников стоял у окна и курил папиросу. Нервическое состояние исчезло и дало очередь профессиональному спокойствию. Следовало обдумать сложившееся положение. Надежда на получение сведений от Павла Быкова, имевшего бандитскую кличку Пашка-Бык, улетучилась вместе с его смертью.

— Итак, господа, что мы имеем? — Аркадий Аркадьевич посмотрел на тлеющий кончик папиросы и сам продолжил: — Пашка-Бык мертв, Ваньша зарезан, главарь знает, что за крупными перекупщиками установлено наблюдение. Значит, мы имеем то, что ничего не имеем. Сергей Павлович, — Кирпичников обратился к Громову, — на квартире Пашки оставлена засада?

— Да, два сотрудника.

— Хотя бандиты туда не сунутся, столько было шума, что и у Дворцового моста, наверное, выстрелы отдавались. Сплошной провал, — посетовал начальник уголовного розыска, — теперь бандиты либо притаятся, либо уедут из города, и тогда, — он криво усмехнулся, — ограбления станут заботой уголовных розысков других городов.

— Но мы же знаем владельцев, — начал Громов, но его перебил Аркадий Аркадьевич:

— Мы об этом говорили ранее, и я не хочу повторяться. Мы не сможем установить засады у каждого сейфа, не в со-сто-я-ни-и, — произнес последнее слово по слогам.

Начальник первой бригады посерел лицом, лоб прорезали морщины.

Дверь распахнулась, и на пороге возникла фигура Федора Нефедова. Улыбка растянула губы, и он громко сказал:

— Сергей Палыч… — но, увидев у окна начальника уголовного розыска, стушевался и умолк.

— Что там у тебя? — спросил, не поднимая головы, Громов.

— Так это…

— Не тяни, в чем дело? — Сергей Павлович строго посмотрел на вошедшего.

— Здесь дело такое… — Нефедов замялся, но продолжил, бросая косые взгляды на Кирпичникова: — Меня приставили следить за незнакомцем, который в загородном доме Прозрачного проживает…

— Ну, что с ним? — теперь нетерпеливо спросил Аркадий Аркадьевич.

— Не знаю.

Наступила молчаливая пауза. Громов хотел было разразиться бурной тирадой, но его опередил тот же Нефедов:

— Я следовал за ним, как приказывали. В пивной на Литейном он встречался с мужчиной, одетым в тужурку, такую, как носят рабочие на заводах. Я вопреки приказу последовал за ним, он ходил по городу, вроде бы без цели…

— Может, тебя заметил? — перебил сотрудника Кирпичников.

— Нет, в этом я уверен.

— Давай дальше, не тяни.

— Ходил по городу, то в трактир зайдет, то в пивную. И на Боровой я толкнул его и спровоцировал драку, нас доставили в участок. Он еще там, а я за вами.

— Так, — протянул Аркадий Аркадьевич, — установили, кто он.

— По паспорту Кузьма Федькин, но мне кажется, паспорт у него поддельный.

— Так, — опять протянул Кирпичников. — Сергей, фотографическая карточка Жоржа Чернявенького у нас есть?

— Только отпечатки пальцев сохранились.

— Так, — начальник уголовного розыска выглядел взволнованным. — Господи, а не является ли живущий в доме Прозрачного Жоржиком Чернявеньким?

— Вполне, — убежденно сказал Громов.

— Это может означать, что посыльный, которого задержали, оповестил о месте следующего ограбления, — импровизировал Аркадий Аркадьевич.

— Кажется, мы подгоняем события под свои желания, — Сергей Павлович нахмурил лицо.

— Возможно, но проверить следует. Вызывай авто — и в участок. — Кирпичников повернул голову к Нефедову:

— Ты с нами.

Назвавшийся Кузьмой Федькиным и имевший паспорт на эту фамилию вышагивал по пустой камере. Три шага до стены, поворот и обратно три шага. Лицо пылало от злости. Угораздило же сцепиться с мужиком. Говорил же Лупус: «Туда и мигом обратно, никакой самодеятельности», — а он, видишь ли, пивка захотел. Расслабился после проверки. Никто за Жоржиком не топал, да и его не пасли. Что ж на воду дуть, когда все спокойно. Надо было сразу мужику нож под ребра и ходу. Теперь… Три шага вперед, три назад, вперед, назад. Паспорт вроде бы настоящий, здесь придраться не к чему. Остается только ждать, но завтра в ночь на очередное дело, а он здесь, среди четырех каменных стен и под замком. Главное, стоять на своем, мол, зовут Кузьма, Федькиными испокон веку были. Приехал искать работы, и пусть проверяют, авось ко дню, когда предстоит дело, и обойдется. Главное, успеть надело.

Оставалось, чтобы управляющий увидел семейную пару и в случае чего, подтвердил, что так, мол, и так, поселился жилец с молодою женою. Поэтому Лупусу пришлось пойти на хитрость и по незначительному поводу пригласить к себе на рюмку коньяку словоохотливого надзирателя за чужой собственностью.

Выпили, поговорили. Женщина только улыбалась, смущенно опускала глаза, старалась лишний раз не открывать рта и не смотреть на гостя. Не дай бог, сказать что-то лишнее.

Управляющий покинул жильцов в растроганных чувствах, сдобренных несколькими купюрами, гревшими сердце.

Только теперь Лупус взглянул на спутницу, как на женщину. Брюнетка, около тридцати лет, миловидное личико, еще не отмеченное паутинами увядания, большие серые глаза, красные губы, не тронутые помадой. Прелестная фигура с выпуклостями в нужных местах.

— Привязчивый господин, — произнес Лупус, когда вернулся в гостиную после того, как закрыл дверь.

— Обычный любитель дармовых денег. — Женщина держала в руке фужер с вином.

— Возможно. — Мужчина смотрел на Анну, слегка склонив голову к правому плечу.

Участок занимал весь первый этаж здания из красного кирпича. Один вход, направо — комнаты постовых, уполномоченных и начальника участка, по правую, почти в самом конце коридора, — пять камер.

Дежурный по участку козырнул, и сразу почувствовалась военная косточка. Кирпичникова почти все служивые милицейские знали в лицо.

— Где начальник? — Аркадий Аркадьевич поправил на переносице очки.

— В кабинете, господин Кирпичников.

— Куда?

— Прямо по коридору, — указал дежурный рукой.

Начальник уголовного розыска постучал по двери, из-за которой раздалось невнятное бормотание, принятое Аркадием Аркадьевичем за приглашение войти.

За столом сидел довольно упитанного телосложения человек, который медленно поднялся, увидев на пороге заместителя всесильного генерала Игнатьева.

— Господин Кирпичников, — произнес участковый начальник.

— Как видите, собственной персоной. — Голос звучал глухо и довольно устало.

— Какими судьбами, спрашивать не буду, ибо догадываюсь. Вы хотите с ним побеседовать в камере допросов?

— Если вы сочтете удобным предоставить ваш кабинет, то я буду благодарен.

— Но…

— Со мною мои сотрудники, поэтому можете не беспокоиться, не сбежит. Тем более, я вижу, у вас на окнах довольно-таки внушительные решетки. И будьте любезны, дать мне паспорт задержанного.

Участковый начальник убрал со стола бумаги в сейф.

— Сейчас я распоряжусь, чтобы привели этого самого Федькина.

В кабинете остались Кирпичников, Громов, Нефедов и еще один сотрудник, имя которого Аркадий Аркадьевич запамятовал, силился вспомнить, но так и не смог.

Два агента остались стоять за дверями.

Через пять минут привели назвавшегося Федькиным бандита. Кирпичников кивнул участковому начальнику, что, мол, может быть свободным.

— Ну, здравствуй, Кузьма.

Рот Нефедова растянулся в улыбке.

— Чувствовал одним местом, с какой стороны подвоха ждать, а он тут рядом оказывается. — Федькин смерил насмешливым взглядом сотрудника уголовного розыска.

— Ты садись, Кузьма, — Аркадий Аркадьевич не обратил внимания на реплики присутствующих, — в ногах правды нет.

— Дак я знаю. — Голос звучал по-молодецки нагло и с изрядной долей иронии. — Откуда ж правде взяться, если обманом на разговор приглашаете?

— Ты уверен, что приглашаем?

— Вижу.

— Видишь так видишь. Я вот, — Кирпичников раскрыл паспорт, — вижу, что твой паспорт липовый.

— Какой выдали.

— Где? — полюбопытствовал Аркадий Аркадьевич.

— Там написано, — с наглой улыбкой произнес Кузьма.

— И все-таки?

— Мне недосуг читать, занятой я больно, господин начальник.

— Хорошо. Занятой так занятой. И что такой человек делает в столице?

— Лучшей жизни ищу, лучшей. У нас-то совсем плохо стало, голодно, холодно.

— Что голодно — вижу по твоему цветущему виду.

— Так это от голода пухну. — Рот Федькина перекосила улыбка.

— Сам приехал или как?

— Если б компания, не так скучно было бы.

— Значит, один. И когда ты прибыл в столицу?

— Четыре месяца тому, — не думая, произнес Кузьма.

— Четыре, — повторил Кирпичников, — знаменательная цифра. Кстати, Кузьма, тебе Пашка-Бык поклон просил передать.

— Какой Пашка? Какой Бык? — Федькин побледнел, глаза заметались по сторонам, но на лице сохранилось спокойствие.

— Как какой? — с наигранным удивлением спросил Кирпичников. — Лепший друг Ваньши. Что, уже забыл про него? Такой высокий, коренастый, тоже тебе поклон шлет.

— Как шлет? Он же… — Кузьма умолк.

— Правильно, не может послать, ибо его труп лежит в мертвецкой.

Федькин сжал зубы и вцепился пальцами в колени так, что они побелели.

— Знаешь, Кузьма, всегда тайное выходит наружу. Мне, как начальнику уголовного розыска, не надо доказывать твою вину.

Задержанный не поднимал глаз, смотрел в пол.

— Передам тебя в ЧК, а там церемониться не будут. Вначале выпотрошат, как куренка, а потом к стенке поставят, как посягателя на устои государства. Им даны такие полномочия — без суда и следствия пускать таких, как ты, под пулю. Видишь ли, нет человека — и нет проблемы.

Федькин продолжал молчать.

— Значит, четыре месяца. — Кирпичников постучал по столу карандашом, привлекая внимание Кузьмы. — И сколько вас тогда приехало?

— Что?

— Сколько, говорю, вас тогда приехало?

— Не понимаю.

— Жоржик приехал с вами? Кузьма, ты что думаешь, уголовный розыск даром хлеб ест? Известно нам многое, но, признаюсь, не все. И не сидел бы ты передо мною, если бы мы ничего не знали. Не догадываешься, где сейчас находится тот господин, с которым ты встречался в пивной на Литейном?

— Так, — Федькин поднял взгляд на начальника уголовного розыска, — вы и о встрече знаете?

— Конечно, внимательнее надо быть. Тебе Лупус что сказал? Проверяйся. А ты? Прямо в руки пришел, даже ни разу не оглянулся. За тобой можно было роту солдат посылать, ты бы не приметил.

— Неужто пасли от Обводного? — Кузьма не заметил, как проговорился.

— А ты как мыслишь?

— И давно?

— Кто ж на такие вопросы отвечает? — Лицо Аркадия Аркадьевича было строгим и непроницаемым, как гипсовая маска. — Так сколько вас приехало?

— Неужто не знаете?

— Тебя проверяю.

Федькин замялся, но ответил:

— Семеро.

— С Жоржиком Чернявеньким или без него?

— С ним, — выдохнул Кузьма.

— Как зовут-то тебя?

— Пишите Непомнящий.

— Кузьма… — укоризненно произнес Кирпичников.

— Будьте любезны, поднимитесь. — Лупус, расположившийся в кресле, сам встал, когда женщина выпрямилась и взглянула насмешливым взором. — Теперь повернитесь.

Главарь, склоняя голову то к левому плечу, то к правому, смотрел не на женскую фигуру, а на строгое синее платье. Подходит ли оно для посещения ресторана.

Анна не жеманничала, не хотела понравиться этому высокому мужчине со строгим и красивым лицом, а просто приготовилась выполнять работу, которой была занята последние два года.

— Так как в округе я ничего не знаю, — начал вроде бы оправдываться Лупус, — не успел ознакомиться, то поужинаем в ресторане «Морские просторы». Говорят, там недурная кухня и свежайшая рыба.

— Как скажете, — буднично произнесла женщина.

Через четверть часа их провели в отдельный кабинет — стол, четыре стула с высокими резными спинками, в углу экзотическое растение в дубовой кадке раскинуло широкие листья, на стенах два морских пейзажа и окно, выходящее на улицу и прикрытое толстой, непроницаемой для света шторой.

Услужливый официант в белоснежной сорочке и с полотенцем на правой руке склонился в полупоклоне в ожидании заказа.

— Любезный, — Лупус закрыл меню, накрыв рукой, — принеси-ка нам белого, — он вопросительно посмотрел на Анну, та согласно кивнула, — вина. Есть ли бургундское «Шардоне»?

— Мы располагаем большим запасом разнообразных вин, имеем даже рейнский «Рислинг».

— Однако, — изумился Лупус, — неси, любезный, к вину осетрину и… — постучал пальцами по коже меню, — пожалуй, самое лучшее, чем располагаете.

— Слушаю-с, — вышколенный официант покинул кабинет.

Анна молчала. Ей начал нравиться этот мужчина, по выправке бывший офицер с аристократическими манерами и уважительным отношением к женщине даже такой древней профессии, как ее.

— Надеюсь, вы не против того, что я заказал? — чтобы прервать затянувшуюся паузу, спросил Лупус.

— Отнюдь, вы — хозяин.

Прозрачный намек, но щека Лупуса дернулась от неприятных слов.

Официант принес ведерко со льдом, из которого торчала верхняя часть винной бутылки. Показал этикетку мужчине, тот небрежно взглянул и кивнул.

Вино заискрилось в бокалах.

— За знакомство, простите, звучит банально и пошло, — мужчина поднял бокал, — давайте выпьем просто за тишину. За тишину не от слов, а от той гнусности, что дала нам война.

Анна пригубила бокал. На ее щеках заиграли алые пятна, упомянутую «гнусность» она отнесла к своей нынешней профессии. Вначале стало неловко, но она взяла себя в руки. Жизнь не всегда преподносит бутоны роз, иной раз царапает иголками.

Официант оказался расторопным, и через пять минут на столе стояло с десяток тарелок с различными дарами моря.

А еще через полчаса Лупус извинился, сказал, что вынужден на четверть часа удалиться, и оставил Анну в одиночестве, приказав официанту исполнить любое пожелание.

— Семеро, — повторил Кирпичников и в уме прикинул: «Минусуем Ваньшу, вслед за ним Пашку-Быка, теперь Кузьму. Остаются четверо. И вчетвером бед могут натворить немало».

— Имена, — коротко сказал Аркадий Аркадьевич.

Федькин опустил голову, потом посмотрел на начальника уголовного розыска.

— Ваньша, Пашка-Бык, Жоржик Чернявенький, я, Петька Билык, Васька Нетопырь и Лупус.

— Кто сообщает, когда и где собираться?

— Ну…

— Сказал «а», говори и «б».

— Не понял, — оживился Федькин.

— Если начал рассказывать, то давай дальше, нечего утаивать. Все равно узнаем.

— От старшего приходит Мишка Леший и передает каждому, что делать.

— Кто такой этот Леший и где его найти?

— Просто посыльный.

— В делах не участвует?

— Ни разу.

— Так где, ты говоришь, его найти?

— Э, начальник, я ничего такого не говорил. Приходит от Лупуса человек и говорит, что надо делать, а где его найти, не моя забота.

— Хорошо, приходит в определенные часы или как?

— Ко мне приходил в полдень, ежели через четверть часа его нет, то я свободен до следующего дня.

— Приходил или на извозчике?

— На извозчике.

— Что можешь сказать о главаре?

Федькин задумался, взгляд стал отрешенным, словно не хотел отвечать, но потом все-таки произнес:

— Опасный человек.

— В каком смысле?

— Во всех. Взгляд колючий, словно у хищника,? складывается порой впечатление, что видит тебя насквозь и читает мысли, как в открытой книге. Его слово — закончи главное, что никогда не ошибается. Когда шли надело, он предусматривал все до последней мелочи.

— А Ваньша?

Кузьма поиграл желваками.

— Мне кажется, что и это спланировано им.

— Почему так думаешь?

— Ваньша никогда по собственному разумению сторожа жизни бы не лишил. Притом зачем? Связали бы, рот закрыли и бросили бы у стены, чтоб помех не чинил. А здесь… Ваньша… ножом… Нет, не верю.

— Тогда почему от него не ушел?

— Все жадность моя, думал, деньги сорву и успею сбежать.

— Ну, хорошо. Что еще скажешь?

— Когда приходили надело, то он многое знал: толи пред видел, то ли кто-то его наводил.

— Говорил о планах?

— Нет, отмалчивался. Да и как его спросишь, если посмотрит на тебя, а по спине от взгляда не только мурашки бегут, но и холодный пот выступает.

— Как он выглядит?

И Кузьма описал человека, которого ранее видел Паршин.

— Что о нем еще можешь сказать?

— Он точно не из наших, я бы поставил на то, что он — офицер.

— Из чего сие следует?

— Выправка, командирские интонации в голосе, не терпит пререканий. Руки сильные, хотя и выглядят как бабские. Сам поджарый, один раз в начале знакомства так врезал Быку, что тот с полчаса провалялся без чувств.

Лупус выбирал ресторан с вполне определенной целью — на том берегу Екатерининского канала находился дом, в котором было приказано остановиться Пашке-Быку. Ходу пять минут, пять минут обратно и оставшихся пяти минут должно хватить, чтобы лезвие, извлеченное из трости, сделало новую дырку в груди бандита.

В отмеченное себе же время Лупус стоял у двери в квартиру Пашки. Главарь озадачился, когда увидел в дубовом полотне свежие отверстия с вырванными небольшими кусками дерева. В голове щелкнул тумблер «опасность», но привык не отступать, а делать задуманное до конца. Надо было узнать, что стряслось. Если ничего, то этого головореза успокоить не только утешением в смерти давнего друга, а вечным успокоением. Только сейчас пожалел, что не взял с собою пистолет. Хотя зачем? Если устроена засада, то в ней не более двух человек, а может, даже один. Он с ними справится, сомнений не было.

Поэтому трость держал посредине левой рукой, правой же приготовился стучать и в случае опасности выхватить за ручку клинок.

После некоторой паузы щелкнула собачка замка. Дверь приоткрылась на длину цепочки, выглянуло незнакомое заспанное лицо.

— Простите, любезный, видимо, я ошибся квартирой. — Лупус цепким взглядом окинул мужчину. В сердце шевельнулся червь не подозрения, а уверенности, что ждут именно его.

— Вам кого? — Но голос открывшего не был сонным.

— Быкова, — Лупус назвал настоящую фамилию Пашки. Если за дверью сотрудники уголовного розыска, то они должны ее знать. Если просто знакомый, то Бык наверняка представился своей последней — Иванишин.

— Пашку? — Сотрудник совершил непоправимую ошибку, назвав имя Быка. Повозился с цепочкой, которая ударилась о деревянное полотно, раскачиваясь. — Да вы заходите. — Он распахнул дверь и махнул рукой, указывая за спину. — Он там спит. Сейчас разбужу.

Лупус звериным чутьем почувствовал, что по другую сторону от входа стоит еще один человек с опущенным вниз пистолетом.

— С удовольствием. — Главарь положил правую руку на рукоять трости и сделал шаг вперед. Лезвие сверкнуло тонким лучом и вонзилось в подбородок стоящего по правую сторону, пробило язык и ужалило острием мозг сотрудника. Он не произнес ни звука, только глаза сразу остекленели и уже мертвое тело начало оседать на ослабевшие ноги. Лупусу хватило доли секунды, чтобы металл освободился, сделал полукруг и уперся в грудь второго мужчины, который не сумел достать из-за пояса револьвер и теперь застыл в ожидании. Кадык его дернулся вверх и вернулся в прежнее положение. — Где Пашка?

Сотрудник почувствовал, как острие проткнуло пиджак и рубашку, оцарапало грудь, и теплая струйка крови медленно покатилась по коже. Перехватило дыхание, но боль не приходила.

Сотрудник молчал.

— Пашка где? — переспросил тихим голосом Лупус, но, несмотря на внешнее спокойствие, его глаз мелко задергался. — Где? — Острие на четверть вершка вошло глубже в грудь.

— У нас, — едва проговорил мужчина.

— Жив?

Сотрудник кивнул.

— Есть кто в квартире?

— Никого. — Только сейчас сотрудник сообразил, что можно было сказать о засаде в комнате.

— Кого ждали?

— Приказано задерживать всех, кто придет.

— Что ж не задержали? — Лупус криво усмехнулся, боль ничего узнать не получится, хотя… — Кого еще задержали?

— Не знаю, нам начальство не докладывает.

— И на том благодарю. — Главарь нажал на ручку, и острие, как игла в ткань, вошло в тело сотрудника уголовного розыска.

Квартира была пуста, хранила следы тщательного обыска и пятна засохшей крови, по которым Лупус построил догадку, что Пашка-Бык либо серьезно ранен, либо убит. Хотелось верить во второе. Одним участником банды меньше, да и забот тоже.

Выйдя из пивной на Литейном, Жоржик поморщился. Отвык от таких заведений, путешествуя по Европам. Там чистота и порядок даже в самом затрапезном заведении. Услужливые официанты с неизменными улыбками, словно им за каждое шевеление губами идет надбавка к жалованью. Столы если не накрытые скатертями, то протертые до блеска. А здесь мужицкая страна, Жоржика передернуло. Он привык за последние годы считать себя аристократом, стоящим выше своих собратьев-крестьян, из которых он вышел.

За долгие годы скитаний Чернявенький привык проверяться. Окинул внимательным цепким взглядом окружающие дома, потом медленно прошелся по каждому прохожему на улице. И только после осмотра двинулся к улице Жуковского, чтобы там взять извозчика и направиться на Царскосельский вокзал. Шел медленно, останавливался почти у каждой витрины и рассматривал отражения. Что-то тревожило, но что — понять не мог. Никто не преследовал, но опасность теснила грудь. Пора завязывать со столичными сейфами, и так потеряно много времени.

Лупус осмотрелся и прикрыл за собою дверь. На лестнице никого не было. Ни скрипа дерева, ни шуршания одежды, ни затаенных шагов. Тишина.

Главарь вышел из подъезда и, не торопясь, проследовал через двор к воротам. Там стоял дворник, отошедший в сторону и приподнявший за козырек картуз. Вроде бы как поздоровался. Лупус только скользнул по нему взглядом и направился дальше. Решил поворачивать не налево, к Екатерининскому, а направо, в Столярный и Казначейскую. Пусть дольше, но зато искать будут там.

— Не заскучали? — Главарь придвинул стул и тяжело опустился на него, быстрый шаг давал себя знать.

Анна быстро взглянула на Лупуса и тут же опустила глаза, ie хотела встречаться взглядом.

— Я без вашего ведома заказала еще вина. Вы не против?

— Отнюдь. — Мужчина улыбнулся бескровными губами и только сейчас почувствовал, как дрожат ладони и по спине ползет ручейком холодный пот. Только сейчас осознал, что чуть не совершил большую ошибку, поставив все дело под удар. Только теперь начал задумываться о том, что уголовный розыск раскинет сети и будет бить копытом, как ретивая лошадь, чтобы найти убийц трех сотрудников. Но то, что сделано, не повернуть вспять. Надо подстраиваться под обстоятельства. Конечно, можно забрать похищенное золото, деньги и драгоценности и направиться в Финляндское княжество, чтобы перейти границу и оказаться на свободной от предрассудков земле — Шведском королевстве.

Лупус хотел налить в фужер вина, но не стал. Боялся расплескать и показать, как дрожат руки.

Где-то на эстраде грянул оркестр, и раздалось женское сопрано, приглушенное стенами кабинета.

— Ваше лицо, Анна, мне знакомо, но, увы, не могу припомнить, где вас встречал ранее?

На щеках женщины заалели пятна.

— Прошлое кануло в Лету, — подбирала слова женщина, потом поднесла ко рту фужер и пригубила. — Его, к сожалению, а может быть, и к счастью, не вернуть.

— Да, вы правы, время не воротить вспять. Но хотелось бы?

— Я не задумывалась об этом.

Федькина забрали на Офицерскую и посадили в камеру одного, чтобы не смог ни с кем поговорить или передать на волю весточку.

Кирпичников по приезде в уголовный розыск пригласил в кабинет Громова, некоторых его сотрудников, своего заместителя Кунцевича. Необходимо было решить, что делать дальше.

Когда все расселись вокруг длинного стола, одним концом упиравшегося в дубовый, за которым работал начальник, Аркадий Аркадьевич осмотрел сидящих, поправил очки и произнес:

— Теперь нам известно, что банда в составе семи человек прибыла в столицу четыре месяца назад, за это время совершила шесть ограблений, один арестован, двое убиты. Предполагаемый член банды находится под нашим наблюдением. Надеюсь, не сумеет ускользнуть от нас, — выразительно посмотрел он на Громова. — Так, Сергей Павлович?

— Постараемся.

— Вы уж постарайтесь. — Кирпичников, хотя допрос про шел плодотворно, испортил себе настроение. — О главаре известно немного, но в то же время немало. Бывший офицер, вышедший в отставку то ли по ранению, то ли по политическим соображениям, то ли дезертировал.

— В феврале прошлого года? — спросил Громов.

— Сказать точно не могу, но скорее всего. Хотя… знать может только наш разыскиваемый, имеющий прозвище Лупус. Хотелось бы у него и спросить, но есть вероятность, что после задержания четвертого участника банды, предположительно Жоржика Чернявенького, остальные сумеют скрыться. А так как в наше время обзавестись новыми документами не составляет большого труда, особенно с тем кушем, какой они взяли, то мы никогда не арестуем оставшуюся троицу — Петьку Билыка, Ваську Нетопыря и самого Лупуса. Какие будут соображения?

Первым поднялся начальник первой бригады.

— Мне кажется более разумным следить за Чернявеньким и взять всех на горячем. Чем мы рискуем в этом случае? Только арестом наших подопечных.

— Я с тобой, Сергей Павлович, согласен, но возникает ряд вопросов. Сопровождать наши сотрудники умеют, я ничего против такого профессионализма не имею, но и бандиты не лыком шиты. Если они сами начнут охранять своего самого ценного члена банды и случайно заметят, что за «медвежатником» идет слежка? Что они сделают?

— Либо отменят операцию, либо…

— Вот именно, «либо». Ты, Сергей Павлович, договаривай до конца. Постараются устранить, — Кирпичников выделил последнее слово, — преграду в виде наших сотрудников. Тем паче что мы потеряли одного и главарь не стал раздумывать над дилеммой — убивать или сбежать. А здесь на кону содержимое сейфа. Как ты думаешь, что выберет Лупус?

— Видимо, сейф.

— Вот именно, что сейф. Человек побывал на фронте, видел гибель солдат, приятелей, крещен кровью, так что его ничто не остановит.

— Тогда остается брать.

— А я вот не решил, что лучше, господа сотрудники уголовного розыска, что для дознания будет полезнее.

— Аркадий Аркадьевич, — Громов при сотрудниках всегда к начальнику обращался по имени и отчеству, — при допросе Федькина упущено одно обстоятельство: с какой целью он встречался с Чернявеньким.

Вопрос остался без ответа. Внезапно возникшую тишину нарушил дежурный по уголовному розыску:

— Господин Кирпичников, телефонировал адъютант генерала Игнатьева и просил, как только вы появитесь в отделении, связаться с начальником ВЧК.

Аркадий Аркадьевич прикрыл глаза, размышляя над последними словами Громова. А ведь действительно, он совсем позабыл о главном: с какой целью и по чьей просьбе встречался Федькин с предполагаемым Чернявеньким. Дает знать возраст или усталость последнего года, когда извели распоясавшихся бандитов если не под корень, но близко к тому. И каждый новый день стоил бессонной ночи и крови. Вначале по законам военного времени отменили судебное разбирательство, ввели так называемые «тройки», которым были даны обширные полномочия. Бандит, задержанный на месте преступления с оружием в руках или в кармане, с украденной вещью, ставился к стенке следующим утром. Дознание проходило быстро, и молоток председателя опускался на стол с глухим стуком: «виновен» и «расстрелять». Наверное, таким способом стоило искоренять преступность, захлестнувшую не только столицу, но и города поменьше, где сильной руки не наблюдалось.

Год стал сложным. Несколько раз Кирпичников собирался покинуть уголовный розыск и столько же раз его удерживал Игнатьев.

— Аркадий Аркадьевич, кто, если не вы? Вы — боец и не вправе покидать поле боя во время сражения. — Николай Константинович не лукавил: в самом деле, начальник уголовного розыска внес свою лепту в наведение порядка в столице, в приведение в порядок оставшихся бумаг из старого сгоревшего архива в февральские дни прошлого года. Заново создал криминалистическую лабораторию, фотографическое ателье при ней, да много чего еще. — Так что, милейший статский советник, наше дело правое, и мы должны победить и искоренить преступность не только в столице, но и во всей, — хотел сказать «империи», но поправил себя: — Республике.

Если говорить по чести, Кирпичников и не представлял себя без своей опасной службы, когда столько раз в него стреляли и пытались вонзить воровские отточенные ножи.

Адъютант доложил сразу же, как только Аркадий Аркадьевич представился.

— Добрый день, милейший статский советник, — раздался голос, опутанный электрическими помехами, — вас можно поздравить с определенным успехом.

— Приветствую, Николай Константинович. С каким успехом? — удивился начальник уголовного розыска.

— Не скромничайте, половина банды грабителей сейфов уничтожена, а это уже успех.

— Да какой успех? — устало сказал Кирпичников. Он давне подозревал, что рядах его подразделения служат люди из ВЧК и поэтому генерал Игнатьев всегда введен в курс текущих до знаний. — Два бандита убиты, один, кстати, своими же. Задержанный толком ничего не знает, все нити в руках главаря, а мы только и знаем, что его кличку. И никаких сведений о нем, словно человек возник из ниоткуда.

— Аркадий Аркадьевич, вы распутывали не такие клубочки. Главное, что половины банды нет и вы знаете основного участника, вскрывающего сейфы. Когда вы собираетесь его брать?

Вот чего Кирпичников всегда опасался, так это опрометчивых действий начальства, которое готово отрапортовать наверх, что расследование завершено. Аркадий Аркадьевич помолчал, поправив на переносице очки.

— Николай Константинович, — медленно начал он, — сейчас я разрабатываю план по поимке оставшихся бандитов и возращению похищенного хозяевам, поэтому попрошу не предпринимать никаких действий, иначе мы можем упустить из рук преступников, и они объявятся где-нибудь в других городах. Россия велика.

— Я вас понял. — Замечание начальника уголовного розыска задело генерала Игнатьева, но он сдержал себя. Аркадием Аркадьевичем командовать голосом было нельзя, не тот тип служащего. — Буду ждать результатов.

Кирпичников услышал, как Николай Константинович, видимо, в раздражении опустил телефонную трубку на аппарат.

— Так на чем мы остановились? — Кирпичников вошел в свой кабинет. Телефонировал он генералу из помещения дежурного по уголовному розыску. — Ах да! Значит, так. Будем строить планы в зависимости от того, что нам поведает о встрече с предполагаемым Чернявеньким задержанный Федькин. Сейчас же продолжаем наблюдение за господином, живущим с женщиной в Озерках. И что у нас есть на Мишку Лешего? Что-то я такого не припомню. Займитесь и им. Всё, свободны.

— Вы спросили, хотела бы я воротить свою жизнь вспять? Честно отвечу, не знаю. — Анна держала тонкую ножку фужера в длинных музыкальных пальцах правой руки, лицо приобрело серьезное выражение с налетом задумчивости. — А вам?

— Мне? — Лупус пожал плечами. — Последние полтора года мне некогда было задумываться. Слишком много прошло через меня событий, и они вытравили желание оборачиваться назад.

— У вас на тыльной стороне ладони кровь, — без какого-либо перехода сказала женщина.

Он взглянул на руку. В самом деле, на ней выделялась чужеродными пятнами подсыхающая кровь.

Лупус достал из кармана белоснежный платок и вытер пятна.

— Благодарю. — Он взглянул на Анну и по ее глазам понял, что она догадалась, почему он выбрал именно этот ресторан, находящийся не совсем рядом с домом, квартиру в котором арендовал. Взгляд женщины выражал насмешливость, и не читалось в нем ни толики страха, как будто Анна давно поставила на жизни деревянный крест.

Кирпичников не стал проводить беседу с Федькиным в камере допросов. Попросил дежурного привести того в кабинет, а предварительно принести два стакана чая, сахар и каких-нибудь сушек или баранок из ближайшего трактира.

Кузьма, с рубцами от подушки на правой щеке и видом человека только что оторванного ото сна, вошел и зевнул во весь рот.

— Ты уж извини, — усмехнулся Аркадий Аркадьевич, — что оторвал ото сна, но, по чести, мы с тобой недоговорили.

— Я ждал, — оживился задержанный, но снова зевнул. — Хорошо у вас спится, хотя не пойму, и койка жесткая, и тюфяк почти без внутренности.

— Это оттого, что ты совесть успокоил и нет на тебе крови. — Взгляд начальника уголовного розыска был колючим и пытливым. Словно пытался прочитать мысли Федькина.

— Вот в этом вы правы, господин начальник, крови на мне действительно нет. Грабил — это бывало, крал то, что неправильно лежит, но кровь не пускал никому, даже куренку.

— Тогда расскажи, голубчик, о чем ты разговаривал с Чернявеньким в пивной на Литейном.

— А разве он вам не рассказал? — удивился Федькин.

— Так я хочу от тебя услышать, чтобы похлопотать о твоей судьбе. Ведь ты знаешь, что тройки недавно указом Верховного Правителя упразднены, и мы снова возвращаемся в лоно судебной системы. Так что в твоих, голуба, интересах поведать мне больше о вашей банде.

— Так уж банде, — фыркнул Федькин, — собрались несколько человек, у которых совпали интересы, вот и провернули несколько дел. Ведь, скажите, господин начальник, ограб… то есть хозяева содержимого сейфов, реквизированного нами, вам не признались, сколько у них лежало ценностей? Для них война — мать родна, а денежки они копят с дельно и не собираются помогать правительству деньгами, тоже соображение имею.

— Со слов Лупуса?

— Хотя бы и так? — беззлобно сказал Федькин.

— Я не о том. Каждый человек должен иметь собственное суждение, и если он, этот человек, кому-то верит на слово, то здесь другие доводы бессильны. Вот ты, к примеру, хочешь остаться Федькиным, твое право. Никто тебя не неволит открывать настоящие имя и фамилию, пока они не всплывут.

— Ну… — Кузьма не понимал, чего от него хочет начальник уголовки.

— Вот ты сказал «ну», — усмехнулся Кирпичников, — но ведь ты знаешь настоящие фамилии Петьки Билыка и Васьки Нетопыря?

— Может, и знаю, — признался бандит.

— Вот вы собрались вместе, договорились о деде, все, как говорится, чин чинарем. А бразды правления отдали незнакомому человеку, которого и фамилии-то не знаете. Вдруг он с деньгами вашими скроется, тогда что? Как вы его искать будете? По кличке, которую он может сменить? По приметам? Так и их можно в расчет не брать. Сегодня он брюнет, Завтра — блондин, сегодня с усами, завтра с бородой и в очках. Сегодня в костюмной паре, завтра в офицерской или другой форме. Так что, Кузьма, таскали вы каштаны из огня незнакомому человеку. Думаешь, он тебя выручит?

Федькин задумался, даже напряг морщины на лбу.

— Нам его в Москве Иван Кошель признакомил, — сказал с обидой в голосе бандит.

— Ну, если Иван Кошель, в миру Евлампий Сидорович Кошкин, то рекомендация стоящая, — сьёрничал Кирпичников. — Ты знаешь, что твой Кошель осведомителем в охранном отделении был и вас сдавал, как младенцев?

— Вранье, — отмахнулся Кузьма.

— Ты на досуге в камере посиди и помысли о том, что я сказал. О провалах вроде бы гарантированных дел, о внезапном аресте вашего брата. Много чего за ним, ты подумай. А теперь о другом. Вы всей шайкой угли загребали голыми руками, Лупус же золотишко прятал. Так ведь? Весь навар у него. Молчишь, значит, правду я говорю.

Бандит задумался.

— Не верится мне, чтобы он нас бросил и в кусты.

— Не верь, но скажи. Ваньша хоть немного не в себе был, но слушал брата названного Пашку-Быка и Лупуса. И ты думаешь, Ваньша взял и по своему разумению сторожа прирезал?

— Мне до сих пор не верится, что Ваньша на мокрое пошел.

— Значит, его кто-то на смертоубийство толкнул? Пашка-Бык мог?

— Нет, — покачал головой Кузьма.

— Остается Лупус?

— Вроде так.

— Кто приказал Ваньшу за ослушание убить?

— Лупус.

— Он вашими, Кузьма, руками вас и извести хочет, чтобы долю не делить, вначале на семерых, теперь уже на четверых. Ты уже не в счет. И ты должен блюсти закон шайки, когда в ней беззаконие.

— Ну я…

— Так как Билыка и Нетопыря в миру зовут?

— Билык — это Петька Назаров. Откуда он — этого я не знаю.

— Васька Нетопырь — кто таков?

— Не обессудьте, вот его я не знаю.

— Так о чем ты беседовал с Чернявеньким?

Федькин сжал губы и отвернулся в сторону.

— Через два дня будем брать Уездный кредитный банк.

— В котором часу?

— В полночь.

— Кто наводчиком у вас?

— Не знаю, — пожевал губы Кузьма, — баба какая-то. Я краем уха слышал, но мог не понять.

Лупус, прищурив глаза, внимательно посмотрел на Анну. Женщина ему нравилась не только статью, но чем-то внутренним, каким-то стержнем. Что бы с ней ни происходило, она все равно не потеряет веры в жизнь, в то, что мир состоит не только из плохих людей, но и из хороших. И последних, верила она, больше. Зачастую человек за маской скрывает уязвимость, поэтому хочет показаться скалой. Мужчина поиграл желваками.

— Видимо, Анна, мы с вами одного круга?

— Возможно. — Женщина поставила фужер на стол.

— И нашу жизнь кардинально поменял прошлый февраль. Мы всегда ратовали за прогресс, за демократию, — Лупус выговорил последние слова ироническим тоном, — всегда хотели перемен, но не думали, что они так изменят течение нашей жизни. Могу предположить, что у вас был брат или братья, ждавшие изменений, но когда они летом прошлого года пришли, никто из нас не был готов, чтобы те, о ком мы пеклись, взяли факелы в руки и сожгли дотла наши родовые гнезда, достали вилы и насадили на них нас. Тех, кто никогда не желал им зла, тех, кто всегда им помогал. Я не жалуюсь, просто объясняю, что мне теперь глубоко безразлично наше правительство, начавшее заигрывать с этим, у поляков есть хорошее для них слово «быдло», да, да, быдлом. Я понимаю, что именно это быдло проливает на войне кровь, но без руководства и направления их по нужному курсу, они остаются стадом, которое побежит спасаться в случае опасности. Вы, видимо, заметили по выправке, что я — офицер, и у вас, Анна, возник закономерный вопрос: почему я нахожусь в тылу, а не защищаю отечество от посягательств врагов. Но кого мне защищать? Тех крестьян, что убили моего отца, не сделавшего им никакого зла? Сожженный дом? Что?

— У каждого из нас случилось много горя но это не повод, чтобы ожесточить свое сердце на всех и вся. Может быть, мы сами виноваты в том, что произошло. Мы не замечали никого, кроме себя, вещали о свободе и независимости, но сами продолжали жить так, как нам, наверное, не хотелось, а позволяли средства, не думая, что рядом, в соседней деревне, соседнем уезде или губернии, от голода пухнут люди. Понимаете, люди, такие же, как и мы. И ничем у них кровь не отличается от нашей, и желания такие же, только чуточку поменьше. Так все-таки, может быть, виноваты мы сами?

— Возможно, — задумчиво сказал Лупус, — но кто им дал право убивать?

— Когда-то и ваши пращуры продавали, как скот, тех, кто жил в селе. — Брови Анны вздернулись вверх и лицо обрело сочувствующее выражение.

— Наверное.

— Вы не думали, что это простая расплата за совершенное ранее?

— Не знаю, — покачал головой Лупус, — мне надоело размышлять, пришло время действия. Вам, Анна, хотелось бы уехать в другую страну, забыть все и начать жизнь сначала?

— Хотелось, — без раздумий ответила женщина, — но я живу в настоящей реальности и знаю, что в другой стране мне придется заниматься тем, чем я занимаюсь сейчас. Меня ни к чему не готовили, и я ничего не умею, разве что воспитательницей, но, увы, там их хватает. Остается только торговля собственным телом. — Анна с вызовом посмотрела в глаза Лупусу.

— Если я предложу вам уехать со мною и смогу обеспечить такую жизнь, к которой вы привыкли в былые годы, вы согласились бы?

— Вы — Мефистофель?

— Не понял? — Теперь Лупус вскинул брови вверх.

— Вы соблазняете сладкими речами, и я могу оторваться от реальности, чтобы потом… больно пасть в более глубокую пропасть, нежели я нахожусь в нынешнем положении.

— Нет, я не шучу. Я перестал шутить в прошлом феврале.

— Я… — У Анны перехватило дыхание, и впереди ей померещился свет надежды.

Кирпичников налил из бутылки в две рюмки смирновской водки.

— Теперь, Сережа, мы знаем место, где соберется оставшаяся часть банды. Поэтому нам надо решить, брать Чернявенького сейчас и ставить засаду в Уездном банке или подождать, пока они соберутся вместе, и тогда их задерживать.

— Не знаю, — покачал головой Громов, — оба варианта хороши и принесут результат. Хотя если арестуем Чернявенького, то может быть, у них есть на этот случай знак. И тогда бандиты на дело не явятся.

— Все может быть, не исключен и такой вариант. Перед нами дилемма, и мы должны выбрать один вариант.

— Почему один? — изумился Громов.

— Ты прав. Если на дело пойдут завтра в ночь, тогда они могут целый день следить за банком. В таком случае незаметно мы не сможем посадить людей в засаду, этим необходимо заняться сегодня. Я свяжусь с управляющим и решу вопрос засады. Ты, Сергей, обложи Чернявенького со всех сторон, чтобы он чихнуть не мог без твоих сотрудников. На эту карту мы ставим многое, если что-то у нас не срастется, то мы никогда больше не увидим главаря. Чувствую, задумал он уйти за границу. Пока везде неразбериха от войны, можно затеряться в любом государстве, особенно с капиталом в руках. Что известно про Петьку Билыка и Ваську Нетопыря? Я, честно говоря, с ними ни разу не сталкивался.

Сергей Павлович достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку, открыл почти посредине.

— Петька Билык, на самом деле Петр Прокофьевич Назаров, тысяча восемьсот семьдесят седьмого года рождения, сел Назаровка Торопецкого уезда Псковской губернии, и крестьян. Первый срок — три месяца — получил в девяносто втором году по статьям сто сороковой и одна тысяча сорок седьмой Уложения о наказаниях в Псковском окружном суде…

— Раненько начал «трудовую» деятельность, — не сдержал себя Кирпичников.

— Дальше — больше. — Сергей Павлович оторвал взгляд от записной книжки. — В девяносто третьем году Московским окружным судом осужден по статьям сто тридцать седьмой, сто сороковой, сто сорок девятой и второму отделению тысяча шестьсот сорок седьмой в арестантское отделение на два с половиной года или исправительный приют до восемнадцати лет. Девяносто седьмой год: Тамбовский окружной суд — на четыре месяца, потом опять на четыре месяца Саратовским окружным. Все мелкие сроки до девятьсот шестого, когда его приговорили к пятнадцати годам каторжных работ за убийство. В двенадцатом он бежал, более сведений о нем нет.

— Откуда эти?

— Перед самым поджогом архива дело было изъято одним из следователей для работы, вот чудом сохранилось.

— Я не верю в совпадения, но здесь, — Кирпичников покачал головой, — подарок судьбы. Неужели такое еще встречается? Может быть, там и на Лупуса что-нибудь есть? — ироническим тоном спросил Аркадий Аркадьевич.

— Наше везение исчерпывается только делом Петьки Билыка, а вот про Ваську Нетопыря мне сказать нечего. Как говорится, терра инкогнита.

— Понятно, но с Билыком удача. Отчего такое прозвище?

— Вот об этом дело умалчивает.

— Что Билыка связывает со столицей?

— Ничего, либо он здесь впервые, либо не попадался местной полиции.

— Приметы его присутствуют в деле?

— А как же! Есть даже фотографическая карточка.

— Ей-богу, Сергей, не верю я в такие совпадения, не верю.

— Придется. — Громов положил перед начальником фотографическую карточку не совсем хорошего качества, слегка потертую и выцветшую.

— Определенно под этот типаж половину рабочих можно арестовывать.

— Согласен, но другой карточки нет.

— Хорошо, хоть такая есть.

Васька, прозванный за природную кровожадность Нетопырем, лежал на незастланной постели в брюках и сапогах, почесывая голый живот. На вид ему можно было дать лет тридцать, но на самом деле в прошлом году он проводил сорок второй год. В спутанных волосах ни единой седой пряди, глаза, словно застывшие ледышки, смотрели в потолок.

— Ты раньше тут бывал? — спросил Васька и обратил взор на приятеля.

— Было дело, — ответил немногословный Билык. Чему-то улыбнулся и, вопреки нелюдимому характеру, рассказал: — Мне довелось тут побывать в феврале прошлого года, дельце одно наклевывалось. А здесь раз — и революция, словно по заказу. Покуролесили мы, сколько этой швали городовых с околоточными порезали, эх!

— Я в то время с пересылки деру дал, — вставил Петька.

— Я в ту пору узнал, что мной один следователь занимался. Копал, копал и докопался. Я его собственными руками, — посмотрел на мощные ладони, — видишь ли, вместе с семейством на встречу с Богом отправил. Дочка у него красивая, стерва, была.

— Дело нашел?

— He-а, в тайнике спрятал. Но я квартиру поджег, думаю, все вместе с ними прахом пошло.

— А если в другом месте спрятал?

— Кто ж теперь найдет? Хозяина я на куски порвал, так кому он мог про тайник сказать? То-то, что никому, кроме Бога.

— Ты что все Бога поминаешь?

— Что его не поминать? Может быть, он есть на свете.

— Не боишься, что накажет?

— Давно бы наказал, — отмахнулся Билык.

— Значит, ты с прошлого года в столице?

— Сперва тутечки был, ну мы и покуролесили, пока эту самую чеку не учредили. Вот тогда туго стало, прижали наше раздолье, вот и пришлось деру давать, пока не встретил этого самого Лупуса, ну и имечко придумал, черт бы его побрал. А ты? — спросил Петька.

— Что я? — Нетопырь поднялся с кровати, подошел к столу и налил половину стакана водки. Выпил, крякнул и захрустел соленым огурцом. — Жил, не тужил, пока война не началась. Вот и пришлось ноги в руки. В общем, простая сказка моя. Ты лучше мне скажи, давно ли этого самого Лупуса знаешь?

— Перед отъездом из Москвы Иван Кошель нас познакомил и сказал, что у этого Лупуса вполне стоящее дело есть, золота и денег можно на всю жизнь взять.

— Кошель — личность авторитетная, ему можно верить.

— Я и поверил, но… — Нетопырь внимательно посмотрел на Билыка, сощурил глаза, словно испытывал, — не верю ему.

— Кошелю?

— Какому, к черту, Кошелю, Лупусу не верю. Мутный какой-то он, все на уме держит. Вот все взятое у него припрятано. А вдруг что с ним стрясется? Без копья останемся.

— Типун тебе…

— Вот именно, что типун. Нету у меня доверия Лупусу, нету. Не из наших он. Сразу видно, что голубая офицерская кровь. И опасаюсь я, что с нашими денежками облюбует себе место где-нибудь в Париже, а мы с тобой останемся лаптём щи хлебать.

— Какое ты имеешь предложение?

— Проследить, где он хранит наше добро, и…

Билык прикусил губу, размышляя над сказанным. Нетопырь внимательно следил за приятелем. В случае чего, в кармане брюк лежал маленький нож с лезвием в ширину ладони, а там будь, что будет.

— Не наш он, — хриплым голосом выдавил из себя Петька, — а значит, и договоренности наши ничего не стоят.

— Вот и я об этом. Сейчас еще один сейф возьмем, проследим за ним, — Нетопырь недобро усмехнулся, — работодателем, и отправим его на покой. По рукам? — протянул ладонь Петьке.

— По рукам, надо держаться вместе.

В десятом часу вечера стало известно об очередном убийстве. Если бы сотрудники не находились на квартире Пашки-Быка, то можно было воспринять трагическое известие, как другое дело, не относящееся к грабежам сейфов. Но бандит убит, а следом и люди, поставленные в засаду.

— Аркадий Аркадьевич, — телефонировал дежурный по уголовному розыску. Кирпичников только вошел в квартиру и не успел снять пиджак. — На Екатерининском, шестьдесят девять засада перебита.

— Что?

— Сотрудники, оставленные в засаде, убиты.

— Кто сообщил?

— Дворник телефонировал. Он видел хорошо одетого господина, и в нем шевельнулось подозрение. Пошел к квартире, хе проживал Пашка-Бык, а там дверь только прикрыта. Он в квартиру, а на пороге два убитых. Он сразу же сообщил в участок, а оттуда нам.

— Выезжаю, — коротко бросил Кирпичников, и где-то под левой лопаткой кольнуло и стало щекотно внутри, словно кто специально начал играть с сердцем. Никогда так остро Аркадий Аркадьевич не ощущал свою беспомощность. Бандиты шли на шаг впереди или были рядом и видели, чем занимается уголовный розыск.

— Что могу вам, господа, сказать? — эксперт-криминалист поднялся с колен. — Петров и эти двое убиты одним и тем же клинком, как мне кажется. Точнее я скажу позднее, когда проведу вскрытия наших сотрудников.

— Двое не могли справиться с одним бандитом? — спросил, ни к кому не обращаясь, Громов.

Кирпичников осмотрелся, останавливая взгляд на каждой подмеченной детали.

— Видимо, — сказал начальник уголовного розыска с расстановкой, — открыли дверь, один стоял за дверью, револьвер держал в опущенной руке, второй не смог даже пошевелиться, когда лезвие проткнуло одного из них. Потом бандит уперся лезвием в грудь второго. Что-то спросил, получил ли ответ, для нас останется тайной. Лупус, а теперь я уверен, что это был он, проткнул второго и спокойно ретировался, словно ничего не случилось.

Громов молчал, добавить было нечего.

Очередное фиаско.

— Дворник кого-либо постороннего видел во дворе? — спросил Аркадий Аркадьевич.

— Видел, — выдохнул Сергей Павлович.

— Где он?

— Во дворе.

— Пригласи.

Громов в ответ только кивнул.

— Так я у ворот стоял, когда господин в цивильном костюме с тросточкой в руках вышел из двора, — начал рассказывать дворник.

— Как выглядел господин?

— Обычно, — пожал плечами дворник, — костюмная пара, шляпа и тростью помахивал.

— Что, голубчик, я тебе вопросы задавать должен? Сколько лет господину? Лицом какой? Волосы? Усы, борода?

— Гладко брит, прошу прощения, усики такие… ниточкой, глаза строгие, взглянул, словно дырку сделал. Лет под тридцать, — вспоминал дворник, почесывая нос. — Волосы… волосы скорее темные, в шляпе он был, — оправдывался хозяин метлы, — туфли добротной кожи, это я сразу подметил. И вышагивал он, как один наш жилец-офицер, спина прямая.

— Куда он направился?

— Как вышел из ворот, так в сторону Столярного.

— Что еще припомнишь?

— Так боле ничего.

— Опознаешь господина, если тебе предъявим.

— Так точно, у меня на лица память хорошая.

— Вот и отлично. Из посторонних еще кто был здесь?

— Не, только он один.

— Ладно, ступай. Понадобишься, вызову.

Кирпичников прошел в одну из комнат и тяжело опустился на стул. Снял очки и провел рукою по лицу.

— Вот такие, Сергей, дела. За одного бандита платим жизнями трех сотрудников.

— И далеко не худших, — подлил масла в огонь Громов.

— Вот именно, пора ставить точку. Четыре месяца — это большой срок.

— Выслать за Чернявеньким?

Аркадий Аркадьевич сжал несколько раз правый кулак, потом стукнул по колену.

— Рано, — произнес он, понимая, что скоропалительные решения никогда не приносят ожидаемых плодов. — Все-таки рано. Что находится в Столярном? — перевел разговор в другое русло.

— Там могла ожидать нашего Лупуса пролетка или авто.

— Проверь. И неужели никто в доме больше ничего не видел?

— Людей по квартирам я направил, но не надеялся бы на результат. Если кто что и видел, то попросту не обратил никакого внимания. Идет человек по двору с тросточкой, мало ли таких ходит?

— Все-таки. — Кирпичников, несмотря на спокойное состояние духа, был растерян и подавлен. Последние происшествия принимал слишком близко к сердцу, как собственную обиду. Немного подумал. — Сергей, скажи, с какой целью сам главарь посетил одного из членов банды?

— Мало ли причин?

— Понимаешь, у Пашки-Быка убили друга сами же бандиты, вроде бы как за ослушание. Неужели Лупус пришел вызывать сочувствие? Ан нет, мне кажется, что дело идет к финалу и наш главарь начинает избавляться от подельников. Видимо, с самого начала он знал, какова судьба ожидает подручных. Не прост наш офицер, ой как не прост, тем более нам сказал Федькин, что у Лупуса есть наводчица, женщина. Ты понимаешь, что это может быть?

— Я понимаю одно, что не может быть, чтобы женщина одновременно была знакома со всеми хозяевами, управляющими или, наконец, охранниками учреждений, которые они готовились ограбить.

— Я тоже ломал голову над этим, и у меня все черточки сходятся в правлении Механического завода Сан-Галли.

— Мы одинаково мыслим, Аркадий. Жена, сестра, любовница?

— Не знаю, Сергей, не знаю. Выяснил, что за женщина проживает с Чернявеньким?

— Мы так уверенно говорим, что в загородном доме живет Жоржик, и не предполагаем ничего иного. А вдруг ошибаемся?

— Но Федькин подтвердил, пусть косвенно, но сознался, что со «шнифером» он встречался.

— Допустим, так. Но я могу выразить сомнение?

— Конечно.

— Если Федькин, не чувствуя за собой особой вины, водит нас за нос?

— Допустим.

— И в доме живет посторонний делу человек, оказавшийся в нужное время в нужном месте?

— Хорошо, что ты хочешь сказать?

— Если женщина, живущая, пусть будет Жоржиком или кем иным, наводчица и через этого господина передает нужные сведения главарю?

— Тогда главарь не получит сведений и не будет знать место следующего ограбления, ведь Федькин арестован сразу же после встречи?

— Тоже верно, — согласился Громов, — и тогда я не знаю, как быть в данном случае.

— Через своих агентов ты не пытался узнать, кто поселился в загородном доме нашего скупщика?

— Пока не представился случай.

— Сергей. Даю тебе один день, но так, чтобы ни она, ни мужчина ее, ни скупщик ничего не заподозрили. Сам понимаешь, что нам отступать некуда, пора брать остаток банды или хотя бы главаря.

— Сделаем, — неуверенно произнес Сергей Павлович.

Лупус расплатился с официантом, и они вышли на улицу. Прохладный вечерний воздух дышал свежестью, и чувствовался какой-то странный, едва уловимый цветочный аромат — смесь розы, ландыша и почему-то фиалки.

— Вы не против, если мы пройдемся пешком? — спросила Анна.

— С удовольствием, — улыбнулся мужчина. Он не боялся, что кто-то сможет его узнать в столице. Время хотя и играло против него, но надо было завершить начатое.

Громов поднял документы в Департаменте имуществ. За Веней Прозрачным числилось семь доходных домов, оформленных на подставных лиц, и шесть загородных, пять из которых находились в Республике Финляндия, оставшейся в составе России, но проявляющей определенную степень самостоятельности. Верховный Правитель Керенский указом от 25 декабря прошлого года разрешил формирование местного правительства и в случае победы над Германской и Австро-Венгерской империями гарантировал образование государства финнов, которое будет признано действующим Советом Министров и которое сразу же заключит договор о мире и сотрудничестве между вновь созданным и старым государством. Жителям обеих стран гарантировалась неприкосновенность частной собственности. Поэтому Прозрачный не волновался о будущем, а вкладывал деньги в покупку домов по обе стороны границы.

Оказалось, что в Озерках проживает некая Матрена с мужем Григорием Францевичем Краузе. Обстоятельство немного озадачило Громова. Неужели медвежатник приехал с женой на дело? Статная дама тридцати двух лет, с копной соломенных волос, приветливым улыбчивым лицом и с холодными оценивающими глазами, так зорко смотревшими на собеседника, что складывалось впечатление — видит насквозь.

Сергей Павлович не ожидал такого поворота. Григорий Францевич никогда не показывался на людях. Всегда стремился скрыться в доме или быстрым шагом пройти по улице, не останавливаясь на разговоры с соседями.

Громов доложил Аркадию Аркадьевичу.

— Очень интересно, — сказал начальник уголовного розыска, прищурив за очками глаза. — Ай да Прозрачный. Либо он не знает, кто поселился в загородном доме, либо он и является тем, кто меняет деньги банды на камни.

— На камни? — удивился Сергей Павлович.

— Да, на бриллианты, алмазы и другие драгоценные кашки. — Увидев удивленный взгляд начальника первой бригады, пояснил: — Они весят немного, багаж невелик. Да, все забываю спросить, ты запросил сведения у московской уголовки по поводу Ивана Кошеля?

— Пока ничего не пришло.

— Да и не придет, — констатировал Кирпичников, — ЧК своих не сдает.

— Ты и вправду знаешь, что Кошель, пользующийся непререкаемым авторитетом среди бандитов, осведомитель?

— Вычислил по кое-каким приметам.

— Понятно, ты хочешь сказать, что Кошель может знать Лупуса?

— Не знаю, — признался Аркадий Аркадьевич, — как и не знаю, почему москвичи не предупредили нас о приезде целой банды.

— Может быть, берегут Ивана?

— Может, и берегут, но нам только худо от такого бережения.

— Если генерала нашего привлечь… — начал Громов.

— Нет, — категорично отрезал Кирпичников, — без Игнатьева справимся.

Билык с недоверием поглядывал на Нетопыря. Казалось, правильные слова говорил, но что-то не нравилось. Мутный этот Васька, мутный. Неизвестно откуда взялся, о нем никогда Петька не слышал. Теперь предложение его очень заманчиво, взять все деньги, которые изъяты из сейфов, и рвануть куда-нибудь подальше от столицы. Купить дом, открыть дело и жить в свое удовольствие. Потом пришла мысль: а какого рожна делить на двоих? Одному больше достанется.

Нетопырь тоже размышлял, но не допускал, чтобы подельника потом убить и деньги, рыжьё, камешки себе одному забрать. Хоть душа Васькина давно кровью полита, но он не допускал даже проблеска мысли о том, чтобы избавиться от человека, с которым заключил устный договор. Лупус — другое дело, он чужих кровей, из разбалованных барчуков. Слово, данное ему, ничего не стоит — как взял, так и забрал. Вот только где он может прятать общую кассу их временной банды? Это занимало Нетопыря.

После совершенной кражи они разъезжались по местам обитания, чтобы собраться вновь на следующее дело. Следить самим за главарем опасно, да и навыков таких за собой Нетопырь не наблюдал. Может, Петька?

И взглянул на Билыка, тот тоже внимательно смотрел, и глазах светились какие-то огоньки, которые Васька принял за интерес к его предложению.

— Вот что я подумал, — Нетопырь почесал щеку пятерней, — мы с тобой приметные, нас Лупус сразу же срисует и к деньгам не поведет.

— Я тоже об этом мыслил.

— Ты же здесь, в столице, не один месяц, небось, жил?

— Было дело.

— Нет ли у тебя знакомца из топтунов?

Билык поднялся с постели.

— Был один, за политическими ходил.

— За политическими?

— Ну, было одно дело. Он меня на горячем взял, а я ему с этими бунтарями помог, к взаимному удовольствию.

— Ладно, это твои дела. Так сможешь его найти?

— Не знаю, жив ли он. В семнадцатом многих под нож пустили, когда до свободы дорвались.

— Проверить стоит.

— А что ему скажу?

— Пусть проследит Лупуса до дома, куда он добычу повезет.

— Если долю захочет?

— Обещай золотые горы, — улыбнулся Нетопырь, — а я ему райскую жизнь обеспечу, — и провел ребром ладони по своему горлу.

Билык удовлетворенно кивнул.

— Аркадий Аркадьевич, я наслышан, что ваши розыски идут не совсем удачно. — Голос Игнатьева звучал ровно и слегка отрешенно. — Я не предлагаю вам помощь, ибо не хочу услышать отрицательный ответ. Но сами понимаете, что банда должна быть уничтожена в ближайшую неделю. Я повторяю, неделю, пока в наших рядах царит эйфория от побед. Могу сообщить радостное известие: наконец наши войска вышли на границу с Германией, а кое-где продвинулись довольно далеко. Поэтому жду только победных реляций, и мне не важно, будут ли грабители взяты под стражу или погибнут в перестрелке.

Кирпичников медленно опустил телефонную трубку на аппарат, снял очки и потер переносицу пальцами.

Время в самом деле убегает, не успеваешь оглянуться, ан уже вечер. Пора подводить итоги, а их кот наплакал.

Если в загородном доме Вени Прозрачного проживает Коржик Чернявенький, то что же делать с ним, размышлял начальник уголовного розыска. Арестовать или оставить на свободе и взять с поличным? На размышление оставалось два дня. Может быть, они принесут решение или придется довольствоваться тем, что накопали на сей день.

В дверь постучали.

Нетопырь замер, глаза забегали, но он тут же взял себя в руки, взвел курок револьвера и подошел к двери.

— Кого там несет? — проговорил довольно уверенным тоном.

— Это я. — Знакомый голос звучал тихо, но металлически.

Васька узнал интонацию главаря.

Открыл дверь, держа револьвер за спиною.

— Спокойнее, — усмехнулся Лупус. — А где напарник?

— Вышел в трактир, — не нашелся что сказать Нетопырь.

— Я же пpeдyпpeждaл, что заказывать все через дворника.

— Тут рядом.

— За водкой пошел? — Лупус ткнул тростью в лежащую на стуле рубаху, приподнял и переместил на кровать. При этом на лице взыграла гадливая гримаса.

— А что? — Нетопырь насупился.

— Я сказал, чтобы не привлекали к себе внимания. — Главарь положил трость на колени, левой рукой держал посредине, правой за рукоять.

— Ну, мы же тихо себя ведем, — возразил Васька.

— Хорошо, но смотрите мне, все должно завершиться тихо и спокойно. Осталась еще пара мест, и ты можешь до конца своих дней не работать, а пожинать плоды нынешнего времени.

— Я понимаю, но хотелось бы отчалить из города. Сыскные, наверное, сидят у нас на хвосте. Не дай бог, найдут нас.

— Не найдут, — уверенно сказал Лупус. — Банк будем брать сегодняшней ночью, поэтому ты и твой напарник должны сейчас выехать по адресу и отследить, что там происходит — не появились ли посторонние, не суетится ли охрана. Все как обычно, и особое внимание на авто. Я показывал, не забыл?

— Нет, — сказал Нетопырь, хотя так и подмывало вытянуться во фрунт и гаркнуть «никак нет».

— Похвально, — кивнул Лупус, — тогда в полночь, там, где указывал мой посыльный. И без опозданий, у нас на все про все мало времени.

Главарь поднялся, но не опускал трость, а продолжал де(жать — левой за середину, правой за рукоять. Доверия эти животным не было. На войне солдат можно уважать хотя б за храбрость, а этих надо давить, как окопных вшей. Но только после выполнения задуманного плана.

Билык в растерянности почесал затылок и вновь нахлобучил на голову фуражку. Где искать бывшего филера охранного отделения Ипполита Тимофеева, не имел представления. Соседи прячут глаза и все, как один, говорят, мол, в феврале прошлого года прибежал домой, схватил дорожный баул и даже не попрощался. Неудивительно, тогда таких, как Тимофеев, сотнями к стенке ставили или терзала толпа, била смертным боем, пока жандарм не отдаст Богу душу.

Зря пообещал, пронеслось в голове Билыка.

Вышел из парадного и направился к месту, где их поселил Лупус.

Двумя кварталами по улице Петька почувствовал, как кто-то тронул его за плечо и тихо произнес:

— Зайди в подворотню.

Бандит испугался, забыл о пистолете, который засунул за ремень брюк. Послушно ступил в арку. Только там обернулся и рассмотрел преследователя.

— Ипполит Семеныч, — произнес он с придыханием, и от сердца отлегло.

— Билык, — Тимофеев враждебно смотрел на Петьку и упирался лезвием ножа в грудь бандита.

— Ипполит Семеныч, да ты что? Я ж по делу к тебе.

— По какому?

— Я… мне… ну это… — начал Петька, но никак не мог вымолвить, что ему надо.

— Давай быстрее, у меня нет времени лясы точить. — Нож оцарапал кожу под рубашкой.

— Так мне надо за одним человечком проследить.

Глаза Тимофеева сощурились до щелочек.

— Почему сам не пасешь своего клиента?

— Не умею я, он меня на первом перекрестке срисует. Тут нужен опытный человек, вот о тебе и вспомнил.

— Зря вспомнил. — Во взгляде бывшего филера читались недоверие и отрешенность. — Ипполита Тимофеева нет больше на земле, в прошлом году без вести пропал.

— Ну я…

— Билык, я знаю, чем ты занимаешься. И ты хотел меня подрядить быть подручным у тебя?

— Я это… — Петька обдумывал, как вести дальше разговор, Нетопырь сказал, что можно обещать все, что угодно. — Да, Иппо… — стушевался бандит.

— Ладно, зови пока по-старому.

— Есть человечек, он на золоте сидит. Но такой осторожный, что проследить, где его берлога, может только опытный топтун. Вот я и подумал…

— Зря подумал. — Лезвие продолжало упираться в грудь, но немного ослабло давление.

— Я ж не просто так, а за долю, и немалую.

— И какую? — поинтересовался Тимофеев, хотя в голосе не ощущалось даже капли заинтересованности, но Билык ничего не замечал.

— Сто тыщ… — И добавил торопливо: — Золотом.

— Ты сколько возьмешь?

— Я по-честному, куш делим на три части.

— Кто третий?

— Мой давний знакомый, — соврал Петька.

— По тюрьме?

— По прежним делам.

— Надежный?

— Как за себя ручаюсь. — Билык хотел поднять руку, но нажим на лезвие усилился. — Ипполит Семеныч, насквозь пробьешь же.

— Он обо мне знает?

— Нет, — опять солгал Петька.

— Ты мне не завирай. Если ты пошел за тем, кто будет следить за вашим клиентом, значит, ты оговорил с ним и мою долю?

— Тяжко мне думать, когда нож до ребер добрался.

— Билык, ты меня искал, а не я тебя, — улыбнулся наконец Тимофеев. — Теперь поведай мне о доле.

— Сто тыщ…

— Я хочу треть.

— Согласны мы, — выпалил без раздумий Петька.

Тень подозрения промелькнула в голове бывшего филера. Такие деньги, притом в золоте, просто так не предлагают. Следовательно, есть подвох, и он состоит в том, чтобы его, Ипполита Тимофеева, уцелевшего в мясорубке революционных событий, хотят сперва использовать, а потом выбросить, как ненужную тряпку. Хотя, мысль задержалась, если их двое, то можно рискнуть и остаться в выигрыше, если дело действительно стоящее. Золото в цене всегда. И можно будет затеряться в глубинке или плюнуть на все и рвануть к соседям, в Финляндию, купить там домик, подальше от городов и жить просто жить.

— Треть, — повторил Тимофеев.

— Согласны.

— Может быть, сегодня выставить наблюдение? — спросил у Кирпичникова Сергей Павлович.

— Посуди сам, — сказал Аркадий Аркадьевич, — сегодня они могут следить за банком и всякую суету в здании или вне его принять за засаду. Возможно?

— Вполне, — прикусил нижнюю губу Громов. — Видишь ли, Аркадий, может быть Федькин говорит правду и налет банды на банк планируется произвести завтра, но понимаешь ли, возможно, тот же Федькин немного лукавит или знает меньше, чем рассказывает.

— Я тоже размышлял об этом, но Кузьма обычный посыльный. Ему сказали, он передал. И если что-то произойдет сегодня, то наверняка на случай ареста Федькина или еще кого на его месте есть договоренность. Вот ее мы можем не знать. Ты лучше обложи загородный дом Вени Прозрачного и держи под таким наблюдением, чтобы мышь не смогла выскользнуть оттуда.

— Я взял под плотную опеку, — усмехнулся Громов.

— Ты не забывай, что Веня всегда был хитрым, и, возможно, у него есть в доме пути отхода в случае опасности.

— Дом на отшибе, так что там просмотрено и проверено не один раз.

— Надеюсь на внимательность твоих орлов. Они не обнаружат себя?

— Нет.

С соседями Тимофеев всегда поддерживал если не дружеские, то приятельские отношения. Иной раз помогал не только деньгами, но и заступался перед околоточным. Поэтому к нему относились хорошо и в период революционных событий не выдали, а укрывали. Еще в конце шестнадцатого года Ипполит по счастливой случайности получил в руки фальшивый бланк паспорта, но такой, что даже специалисты не смогли отличить от настоящего. Вот в него Тимофеев вписал новую фамилию, имя и отчество. Когда в октябре прошлого года в столице была создана Всероссийская чрезвычайная комиссия, Ипполит вначале сделал попытку туда поступить. Старые опытные кадры нужны всякому правительству, тем более те, которые знают, как бороться с революционной нечистью. Но потом, памятуя о феврале, сказал себе: «Стоп! Ходу туда нет, пока не встанет государство на ноги. Тогда можно и вернуться».

Вот и сидел Тимофеев по большей части дома, проживал накопленные ранее средства, продавал вещи из дома. Предложение Билыка пришло кстати, но за ним скрывалась кровавая расплата. Просто так сто тысяч рублей, притом золотом, не платят. Задание простое — проследить за господином. Ипполит в своих навыках не сомневался, он был лучшим по филерской части, мог вести человека часами, оставаясь тенью. Если у Билыка только один напарник, то можно с ними справиться, но если больше… Думать о «больше» не хотелось. Все равно надо на какие-то средства жить, а их осталось не так много.

Поэтому Тимофеев решился на предложенную авантюру. Полез в тайник, достал оттуда два пистолета, несколько ножей в кожаных ножнах, прикрепляемых к запястьям. С секунду подумал и достал сапоги, в которых были потайные карманы с тонкими стилетами. Могут не пригодиться, но все равно нужно быть готовым ко всему.

Паршин, наблюдавший за входом в дом Вени Прозрачного, изогнулся, чтобы почесать между лопатками, и пропустил момент, когда почтовый работник доставил Жоржику Чернявенькому телеграмму. Только чертыхнулся, но ничего поделать не мог. Посыльный принес послание запечатанным и не догадывался о его содержимом. Да и содержание было невинным: «Приезд откладывается на один день. Не успел завершить дела. Леонид».

Хотя Иван слыл опытным сотрудником, но не захотел ничего сообщать сменщику. Только кивнул, что, мол, все хорошо, ни Жоржик, ни его женщина никуда не выходили. Сидят дома, как сычи, и даже на улицу носа не кажут. Сам же Паршин направился на почту, чтобы узнать, с каким содержанием получил Чернявенький послание. Там не стали разговаривать, не сыскное это дело читать личную переписку, и Иван направился домой отдыхать после праведных трудов наблюдения за подозреваемым.

Жоржик, получив телеграмму, внимательно прочитал два раза и протянул Матрене, женщине тридцати двух лет, с тонкими чертами лица, более подходящими царствующей особе, нежели спутнице «медвежатника» без собственного угла и преследуемого всеми сыскными полициями, в странах которых успел наследить инструментами, приспособленными ко вскрытию неприступных сейфов.

Женщина хмыкнула, и на лице отразилось удовлетворение.

— Значит, переносится на один день, стало быть, сегодня?

— Как-то неожиданно, — сощурил глаза Жоржик.

— Значит, скоро мы уедем из этой страны.

— Видимо.

— Ты не рад?

— Отчего же? Здесь я чувствую себя не в своей тарелке, словно из-за каждого дома, дерева, столба на меня глазеют чужие люди. Бр-р-р, надоело.

— Еще неделя, и мы уедем, — успокоила мужчину Матрена, — всего одна неделя. Или, хочешь уедем завтра? Тебя беспокоит, что планы поменялись и придется сегодня ночью заниматься делом?

— Нет, дорогая, я всегда готов. — Жоржик посмотрел на руки. — Пока они со мною, нам будет достаточно средств на безбедную жизнь.

Лупус в расстегнутом пиджаке сидел в кресле и смотрел на Анну. С одной стороны, было глупостью в первый же день знакомства, он ухмыльнулся, предлагать уехать с ним в далекие края, где их никто не знает и никто не узнает, чем они занимались ранее. Так сказать, жизнь с чистого листа, только настоящее, а прошлое забыть, как неприятный сон.

— Ну что? — спросил Нетопырь. — Нашел приятеля?

— Не приятель он мне, — взвился Билык, — таких приятелей я в семнадцатом на нож сажал.

— Ладно, ладно, — отмахнулся Васька, — не приятель так не приятель. Согласился? — спросил в нетерпении, даже не поинтересовавшись, нашел ли Петька филера.

— Куда он денется? Сегодня вечером будем с тобою знать, где логово нашего Лупуса.

— Много пообещал?

— Треть от добычи.

— Многовато, — покачал головой Нетопырь.

— Ты же сказал, что его после дела… — И провел ладонью по шее.

— Это самой собой, нам с тобою ни свидетели, ни дольщики не нужны.

Билык подошел к столу, взял бутылку водки и хотел было чалить, но Нетопырь опередил.

— Ты это постой, сегодня у нас тяжелая ночь впереди.

— Ты хочешь сегодня?

— Что тянуть? Раз — и в козыри.

— Оно-то так, но…

— Боишься?

— Не то чтобы боюсь, но опасаюсь.

— Ты, наверное, забыл, что либо пан, либо пропал, — Нетопырь недобро взглянул на подельника и не стал ничего говорить о посещении их квартиры Лупусом.

— Что с Чернявеньким делать будем? Он — личность известная.

— Что-что, — передразнил Васька, — как будто сам не догадываешься?

— Он — не филер какой-то, все-таки знатный «медвежатник»?

— Что ты о нем печешься? Пошел надело с Лупусом, и оба исчезли. Через год о них никто не вспомнит. Воды много утечет до той поры.

Действительно, Билык прикинул, сколько ихней братии сгинуло, не счесть, а здесь в такое тревожное время никому не будет никакого дела.

Нетопырь удивлялся, как это Лупус находит нужные учреждения, чтобы вокруг них вечером и ночью никто из посторонних не шатался. Через две улицы шумела жизнь, несколько питейных заведений, несколько лавок с разным товаром, а здесь к подъезду то на авто, то в экипаже подъезжают солидные люди в новых костюмах. Васька наблюдал больше за ними, чем за самим банком. Брала злость, что кто-то может жить на широкую ногу, а он только считает гроши, когда провернет удачное дельце. Билыка Нетопырь отрядил к другой стороне здания, чтобы подмечал все бросающееся в глаза. Лупус говорил о посторонних, а как их здесь увидишь и различишь, если они одеты богато и не сморят по сторонам пугливым взглядом, а ходят как хозяева. Вон как суетятся привратники, двери открывают и чуть ли не до земли кланяются. Интересно, сколько там охраны будет. Это не лектрическая, твою мать, не выговорить, компания, а цельный банк.

Матрена задержала за рукав Жоржика, тот повернулся.

— Что?

— Давай присядем на удачу.

Чернявенький дернул плечом.

— Давай.

Присели, на несколько секунд замерли.

— Ну, с Богом, дорогой, — женщина перекрестила Жоржика и поцеловала в губы, — с Богом.

Билык лицом не показывал волнение, но видом был дерганый, не похожий на того, что всегда.

Лупус приметил изменение сразу. Вначале отнес на счет того, что и Ваньши больше нет, и Пашки-Быка. Да и Мишка Авдеев куда-то пропал. Странным показался налет не по плану. Но потом главарь заметил, как Нетопырь с Билыком переглядываются, один раз краем глаза заметил жестикуляцию. Почти все время нахождения в банке, пока Чернявенький вскрывал сейф, Лупус не терял этих двоих из вицу. Мало ли что, хотя понимал, что деньги, золото, камни у него в надежном месте. Им их просто не достать, даже если они будут рвать его, Лупуса, на куски. Не для бандитов он устроил грабежи, а для своего будущего. И если будущего не будет у него, то пусть никто не получит куш.

Самым спокойным казался Чернявенький, тихонько напевавший арию из оперы. Лупус не мог припомнить из какой, мотив был знакомый, но ускользал каждый раз, когда наконец приходило название, но совсем другое.

Сторожа вначале оглушили, потом связали, заткнули тряпкой рот и бросили у стены. Кровь проливать не стали — незачем страдать постороннему человеку за добро хозяев. Почти не разговаривали, тем более имен не произносили.

Чернявенького не подгоняли, да он и сам дело знал, не первый сейф в жизни потрошил.

Когда замок был вскрыт, в сейфе оказались десяток мешочков с драгоценными камнями и пачки иностранных денег, в основном английские фунты. По скромным прикидкам, тысяч на восемьсот рублей. Это был самый большой куш на сегодняшний день. Можно было остановиться, но Лупус не устоял и предупредил, что следующее дело через три дня. Он оповестит о месте и времени.

Разъезжались в разные стороны.

Первым махнул рукой Жоржик. Мол, до свидания, ребятки, я устал и пора сегодня отдохнуть.

Билык успел кивнуть в пустоту, понимая, что там Тимофеев, и даже указал рукой. Его жест не остался без внимания и бывшего филера, и главаря, пристально следившего за подельниками.

Сердце, колотившееся до той поры, вмиг замерло и пошло спокойно и размеренно, как на фронте перед атакой. С Лупу-сом всегда так происходило. Вместо адреналинового впрыска в кровь происходило успокоение, ясность в голове и просчитывание различных исходов грядущего события.

Саквояж приятной тяжестью покоился на коленях, револьвер давил спину ребристым барабаном, прижатым к стене. Трость в левой руке. Больше оружия не было. Незачем таскать лишний груз.

Слабым местом всегда оставался извозчик, нанятый перед первым делом самим Лупусом за сумму, на которую впоследствии мог купить золоченый экипаж. Главарь объехал ближайшие к столице села и деревни, выбирая малоразговорчивого крестьянина. Пообещал оплату не после каждого дела, а еженедельную, независимо от того, вызывает он извозчика или нет.

Крестьянин догадывался о промысле нанимателя, но делал вид, что его не касается. Деньги, притом в золотых царских червонцах, капают, и слава Богу. А там хоть трава не расти. Война все спишет.

Извозчик всегда оставался в квартале от учреждения, в котором орудовал цепкими пальцами Чернявенький, и доставлял главаря до определенного места. Лупус ждал, пока крестьянин скроется из виду, некоторое время прислушивался к ночным звукам и только после этого шел в дом, который снял как временное хранилище ценностей. Там, в подвале, им был устроен тайник. Складывал добычу, брал около десяти тысяч рублей на текущие расходы, иногда больше, когда надо было заплатить за сведения или помощь.

Участников банды он сразу поставил в жесткие рамки: все полученное из сейфов они поделят после последнего дела, чтобы деньги не жгли карманов и не возникало соблазна покутить, попасться на малом и завалить перспективную работу. Со скрипом, но все согласились. Каждому хотелось получить куш и уехать на все четыре стороны, поэтому терпели и ждали.

Лупус тронул извозчика тростью.

— Я вызову, но будь готов через три дня.

Главарь скорее угадал, чем увидел, что мужик на козлах кивнул головой. Потом ступил на ступеньку, сошел с пролетки. Проводил взглядом конный экипаж и сосредоточил внимание на окружающем. Краем глаза заметил движение у стены, не освещенной лучами серебристого небесного ночника. Поставил саквояж на тротуар, достал портсигар, закурил, хотя никогда так не поступал.

Направился вдоль улицы, в сторону, противоположную от дома, где находился тайник. Шел медленно, с удовольствием потягивал папиросный ароматный дым.

Тимофеев еще у банка приметил Лупуса и узнал по описанию Билыка. То ли давно не занимался слежкой, то ли расслабился, признав в главаре обычного пехотного офицера, то ли не принял объект всерьез, не слишком уж и скрывался.

Лупус шел, вроде бы расслабившись, но не терял из виду бывшего сотрудника охранного отделения. Саквояж он нес в правой руке, левая отмеряла шаги тростью.

Кирпичникова донимали сомнения: правильно ли он поступил, не отправив сотрудников для слежки за банком. Не верить Федькину было странно, ведь он многое выложил, не зная, о чем известно уголовному розыску. Сведения совпали, да и к чему юлить Кузьме? От правосудия не уйдет. Можно было сделать его осведомителем, но он перекати-поле, сегодня здесь, а завтра где-нибудь в Казани или Екатеринбурге. Удержать в столице его нечем.

Из загородного дома Прозрачного вестей не поступало. Но самое странное, что Веня, всегда такой осторожный, приютил Чернявенького. Тогда зачем нужен был главарь? Он вообще выпадал из схемы: взломщик сейфов — главарь — перекупщик. Не вязалось.

Хотелось поехать к Вене, но боязнь спугнуть банду оставалась, тем более за старым преступником тоже наблюдают.

Громов не во всем слушался начальника уголовного розыска, иногда поступал, как считал нужным для дела. И в этот раз он послал сотрудника к банку, чтобы там, на месте, тот посмотрел, оценил обстановку, определил, появились ли наблюдатели от бандитов.

Агент устроился в доме напротив банка, пришлось договориться с управляющим учреждения, который снизошел до помощи уголовному розыску без звонка свыше. Подумал, что потом можно будет ногой открывать дверь к начальнику.

Сотрудник, лет тридцати, приятной наружности, в чистой, без единого пятнышка, костюмной паре, наблюдал за улицей. Он сразу же заприметил Билыка, суетливого и озирающегося по сторонам. И только потом, когда Петька подошел к Нетопырю и что-то сказал, агент обратил внимание на Ваську. Тот, казалось, был незаметен. Вел себя спокойно, и на него никогда бы не обратил внимания. Обычный рабочий, каких половина столицы, забрел сюда по работе.

После того как Нетопырь и Билык покинули места наблюдения, сотрудник тоже собрался уходить, чтобы доложить Громову результат. Но внутреннее беспокойство не дало уйти с импровизированного поста. В полночь прибыли четверо, среди которых агент узнал дневных наблюдателей и двух новых персонажей: одного — с офицерской выправкой и второго — с налетом аристократизма. Позвонить на Офицерскую было неоткуда, хотел поехать в уголовный розыск, но неожиданно заметил еще одного наблюдателя, таящегося в тени. Пришлось только смотреть и запоминать. Видимо, завершили дело. Сотрудник уголовного розыска только заскрежетал зубами: «Господи, почему ты так немилостив к рабам твоим и не дал задержать бандитов?»

Главарь кивнул бандитам на прощанье и пошел по улице, размахивая тростью и держа в другой руке разбухший от добычи саквояж. Один из бандитов кивнул головой в ночную пустоту, и тень двинулась, сторонясь освещенных лампами и месяцем мест.

Лупус остановился и выбросил папиросу, чертыхаясь, что докурил до мундштука. Но краем глаза поглядывал на субъекта, юркнувшего в тень так ловко, что не ожидавший этого человек не обратил бы внимания.

«Пора кончать с двумя помощничками, — подумал главарь, — заподозрили, конечно, ведь не полные бараны. Чуют опасность, вот и наняли кого-то. Было бы интересно взглянуть кого. Чернявенький тоже с ними заодно или он сам по себе? Нет, наверное, распределились бы и вели меня со всех сторон. Идет за мной один, что это значит? Появился новый персонаж в пьесе «Возьми сейф» или… Такой же бандит, нанятый в столице? Господи, а может, это человек Кошеля? И он всегда был под боком, а я его не замечал? Пока взяли пару сейфов, он не высовывался, теперь же получил приказ найти кассу? Одни вопросы и ни одного ответа».

Тимофеев не догадывался, что раскрыт. Следовал за офицером с осторожностью, хотя иногда и пренебрегал. Себе казался опытным, за год не растерявшим навыков. Потом как-то разом вскипела злость, что он так прячется, ведь может у этого преследуемого забрать саквояж, а при удобном случае узнать, где прячет остальное. Если обещано сто тысяч золотом, то наверняка счет идет на миллионы. Ипполита прошиб пот, он вытер лоб, но холодная струйка побежала по спине. Ничего он, Тимофеев, не теряет, ничего.

Незнакомец свернул к дому, черным силуэтом выделявшемуся на фоне половинки месяца. Ипполит достал из-за пояса пистолет и ступил вслед за офицером, тот стоял перед ним. Тимофеев сунул руку с револьвером за спину, чтобы преследуемый не заметил, хотя было довольно-таки темно и ночная прохлада начинала подбираться к телу.

— Ты кто? — неожиданно вымолвил не ожидавши! встречи лицом к лицу Ипполит, но тут же взял себя в руки.

— Я? — спокойным тоном произнес Лупус. — Прохожий. — Его глаз и выражения лица Тимофеев не видел, но саквояж офицер держал в руке.

Повисла неловкая пауза.

Ипполит скрипнул зубами и ткнул револьвером под ребра незнакомцу. Тот не оторопел, не опустил на землю саквояж, видимо, не понял, что уперлось в его тело.

— Что в саквояже?

Лупус отметил, что обычный грабитель не рассмотрел бы в темноте, что он держал в руке.

— Носильные вещи. Пожалуйста. — Офицер протянул багаж Ипполиту, который хотел перехватить пистолет левой рукой, но не успел. Лупус отпустил ручку саквояжа и правой наотмашь ударил тростью по кисти невольного грабителя. Глаза Тимофеева наполнились слезами от резкой боли, сам он только застонал и подбородком почувствовал острие. — Кто тебя послал?

— Я… сам. — Боль не проходила, и кисти рук висели, как плети.

— Мы не будем играть в молчанку или в незнание. Кто тебя послал?

— Я… сам… решил, что…

— Я же сказал, что жду ответа. — Лупус резко ткнул острием и отвел немного назад. — Я этой штукой хорошо владею, и тебе не поможет оружие, просто не успеешь. Кто послал?

— Я…

— Мы заново начнем?

— Не надо… — Ипполит хотел поднять руку к горлу, но Лупус снова резко ткнул острием.

— Стой смирно, тогда не буду делать больно. Кто послал?

Тимофеев понял, что врать бесполезно. Офицер и так знает ответ.

— Билык.

— Давно его знаешь?

— Перед войной он помог мне в одном деле…

— Деле?

— Да, деле.

— Каком?

— Я тогда служил в жандармском управлении… — И умолк.

Лупус не видел, но почувствовал, как дернулся у преследователя кадык и пересохло в горле.

— Дальше.

— В наружном наблюдении. Билыка поймал на горячем, он украл не тот чемодан у одного полковника.

— Завербовал?

— Нет, он мне помог с одним политическим. На этой почве и состоялось знакомство.

— Что сейчас он хотел?

— Чтобы я проследил за вами до дома и дал ему адрес.

— Понятно. — В голове Лупуса проносились различные варианты, но ни за один он ухватиться не мог, слишком нелогичные и противоречивые. — Сколько он обещал заплатить?

— Сто тысяч золотом.

— Сто тысяч, — повторил главарь.

«Значит они пошли ва-банк и захотели сорвать куш. И кто они?»

— Наниматель только Билык?

— Нет, он говорил что-то о напарнике, но имени не называл.

— Случаем, не из Москвы?

— Нет, я понял, что местный.

Наблюдавший за ними агент уголовного розыска находился незамеченным недалеко, слышал весь разговор, и последняя фраза врезалась в память:

— Где встречаешься с Билыком?

— У левых колонн Казанского собора.

— Когда?

— В шесть.

— Вечера?

— Нет, утра.

— Что ты должен ему сообщить?

Ипполит сделал попытку пожать плечами, но вышло неуклюже, да и острие вонзалось в шею при малейшем движении.

— Адрес.

— Где я живу?

— Само собой.

Лупус размышлял, хотя смотрел в глаза жандармскому филеру, но за ними не видел человека. Война отучила от жалости в атаке или обороне либо ты кого-то лишишь жизни, либо он тебя. Другого выхода нет, вот и сейчас мысли крутились, но чувств не вызывали, только холодный расчет, где человеческой жизни нет места.

Тимофеев не спускал взгляда с офицера, хотелось протянуть руку и достать из рукава пиджака маленький кинжал, но не стоило раздражать ставшего преследователем преследуемого.

Лупус не мог понять, что ему выгоднее: убить филера или оставить в живых, перепоручив ему роль болванчика, который ничего не знает, а только передает то, что нужно. Но сложность была в том, что болванчик видел его.

Рука пошла резко вперед, и острие под углом вошло в шею, пробило язык и пронзило мозговое вещество. Тимофеев почувствовал резкую боль, в глазах потемнело. Он натужно вздохнул и начал оседать на мостовую.

Лупус выдернул клинок и вытер о пиджак Тимофеева.

Пути назад не оставалось. Надо кончать с помощниками, пока они не кончили с ним.

Агент уголовного розыска стоял в тени и не вмешивался. Нужное он услышал, а то, что бандиты не поделили, не его дело. Чем больше они порежут друг друга, тем лучше горожанам.

Тот, с саквояжем, оказался опытным, глазастым и не таким простым. Заметил за собою слежку, и результат у его ног.

Сотрудник решил, что если упустить бандита, то так тому и быть. Он свою миссию у банка выполнил, даже узнал, где будут, как их, Нетопырь и Билык в пять утра. Но с тем, кто нес саквояж, не повезло. Куда-то свернул и словно сквозь землю провалился.

Был и исчез.

Агент направился в уголовный розыск, из комнаты дежурного позвонил своему непосредственному начальнику Громову. Сергей Павлович вскочил с кровати. Только уснул, а здесь звонок, словно замогильный колокол.

— Громов, — ответил он и, выслушав доклад агента, произнес: — Сейчас буду. Пока еду, соберите всех, кого возможно. Телефонируйте Кирпичникову. Нет, пожалуй, я телефонирую сам.

Сергей Павлович провел рукою по подбородку. Не успел побриться, посетовал он и сказал самому себе:

— Значит, в шесть. Осталось времени… Успеем ли подготовиться к встрече наших подопечных?

Аркадий Аркадьевич ответил сразу. Словно держал телефонную трубку в руке.

— Кирпичников у аппарата.

— Аркадий, — начал Громов.

— Значит, все-таки послал следить за банком?

— Да.

— Докладывай. — У самого застучало сердце с неприятной болью: вдруг спугнули.

— Сейф вскрыт сегодня, но есть по лицам определенный результат. — И Громов вкратце рассказал о докладе сотрудника.

— Собирай всех, кто есть. Я буду через десять минут. — Голос оборвался, и в трубке повис треск электрических помех.

Оцепить открытое пространство, каким являлась колоннада Казанского собора нелегкая задача: с одной стороны — Екатерининский канал, с другой — сам собор, закрытый в ночное время, пустота Невского проспекта. Поневоле каждый человек будет, как перст указующий, на виду.

— Если постовые здесь и здесь… — указывал на карте Громов.

— Спугнем, тем более мы не знаем, с какой стороны они должны подойти или подъехать.

— Хорошо, рассудим так. Идти им по городу нет резону, могут вызвать подозрение.

— Могут, а если они рядом проживают?

— Нет, — неуверенно произнес Сергей Павлович, — слишком дорого и много глаз вокруг.

— Тоже верно.

— Значит, возьмут извозчика.

— Видимо.

— Но ведь и главарь знает, где встреча филера и наших подопечных.

— Знает и наверняка явится. Скорее всего, чтобы устранить подельников.

— Зачем? Ему проще исчезнуть. Никто не знает, где его логово, так что ему безопасней никуда не ездить. Пусть Нетопырь и Билык гадают, что случилось. Ведь филер мог договориться с Лупусом, и тогда…

— Билык снова пойдет на квартиру филера. Размечтались мы с тобой. Надо брать этих бандитов и сразу же посылать сотрудников для задержания нашего медвежатника, — подвел итог Кирпичников. — Ты направил….

Громов красноречиво взглянул на начальника. Тело филера — не самое главное, его можно привезти потом, когда Нетопырь и Билык будут либо сидеть в кутузке, либо лежать в мертвецкой.

— Это потом, — увидев взгляд начальника первой бригад произнес Аркадий Аркадьевич и неожиданно подвел итог: Приедут на извозчике, чтобы сразу же направиться в логе! главаря, пока он расслаблен и никого не ждет.

— С этим я согласен.

— Тогда надо ждать их либо с Невского, отсюда или отсюда, — показал на карте начальник уголовного розыска, — либо с Казанской. Сколько у нас людей?

— Двенадцать, — ответил Громов и добавил: — С нами.

— Хорошо, значит, трое здесь, трое здесь, вот тут, ну и тут, — палец Кирпичникова опять заскользил по напечатанным улицам города.

— Угу, — в знак согласия кивнул Громов.

— Но если уйдут… — недоговорил до конца и только покачал головой Кирпичников.

Нетопырь с кривой усмешкой наблюдал, как по комнате мечется Петька. То на миг присядет, то вскочит, то пройдет к окну, одернет занавеску и снова на место.

— Сядь, — тихо произнес Васька, — не маячь.

— Так, — слов не хватало, — самим надо было за Лупусом пойти. Глядишь, уже бы подальше от столицы путь держали.

— Не суетись, наш главарь сразу же нас срисовал бы, и неизвестно, что бы сейчас было. А так филер твой…

— Не мой, — процедил сквозь зубы Билык.

— Ну, не твой, — добродушно согласился Нетопырь, — не твой. А если глаза замусолит, скажет что-нибудь нашему?

— Говорил же, не скажет. Да и топтун он знатный, тенью за политическими ходит…

— Так то политические, — отмахнулся Васька, выпуская в потолок струю папиросного дыма.

— Они знаешь какие были? У… проверялись каждые десяток саженей.

— Ладно, — Нетопырь взглянул на ходики, висевшие на стене. — Когда встречаемся?

— В шесть.

— Время есть, налей мне полстакана.

— Может, не надо?

— Для душевной остроты и тебе не мешало бы, весь извелся. Приезжаем на место… где ты сказал?

— Казанский собор.

— Ты всегда с Богом на «ты»…

— Я…

— Встречаемся у Казанского, я остаюсь в пролетке…

— Почему ты?

— Дурья твоя башка, ты же филера знаешь, а не я.

— Ах да.

— Я в пролетке, ты узнаешь у него: если адрес скажет, то там его и ложи, если секретничать начнет, то везем на место и там с Лупусом их рядком и кладем. Ясен расклад?

— Ясен, а если они шустрее окажутся?

— Этого не будет, — зло огрызнулся Нетопырь, — мы — их, иначе и затевать ничего не следует. Уяснил?

— Уяснил, — буркнул Билык, подошел к столу и налил в стакан на два пальца водки, вылил в рот, проглотил и не поморщился, только скрипнул зубами, — я еще пожить хочу.

Оставив саквояж в тайнике, Лупус сел на скамью и закурил.

Выходило не так гладко, как было задумано. Когда дело начинается, помощников сложно найти, а вот когда касса пополняется монетой, золотом, камнями, появляется слишком много претендентов на куш. И хотят взять чистыми руками. Интересно, Кошель тоже своих псов послал следом или ему хватает дел в Москве? Хотя Лупус встречался со многими людьми, сидящими, спящими на золоте, даже в нужник золотой ходящими, но такими жадными, что все мало им и мало. Не на две жизни добра хватит, а им нужно еще и еще.

Мысли роились, но ничего не выходило путного. Можно было телефонировать в уголовный розыск, чтобы взяли этих двоих. Пока шум да гам, легко уйти на север. Но как быть с Чернявеньким? Что он знает? То, что в знакомстве свел Кошель? А что Кошель? А тот знает много, даже настоящие фамилию и имя, хотя в наше время купить паспорт не составляет труда. Были бы деньги.

Положить Нетопыря и Билыка у порога собора, хоть в смерти о Боге вспомнят.

Взять винтовку и с того берега Екатерининского канала обоих отправить к праотцам? Правда, как провезти такой длинный инструмент, не привлекая внимания? Как зайти в любой из домов, если ворота и подъезды запирают на ночь? То, что на два выстрела хватило бы пары секунд, Лупус не сомневался. Годы на войне давали знать, а навык просто так не исчезает. Не успеет второй бандит сообразить, что надо прыгать в укрытие, как повалится мешком, но… грохот выстрелов в утренней тишине, сродни выстрелам пушки. Нет, винтовка отпадает.

Если увидят его на месте встречи, то все поймут.

Один против двоих.

Не из таких передряг выходил живым, а здесь простые бандиты, привыкшие брать то, что легко лежит. И если получал отпор, то ретируются несолоно хлебавши. В их сердце превалирует трусость за свою «драгоценную» жизнь.

Лупус поднялся. Сунул один револьвер за пояс, второй за спину, погладил рукой трость, столько раз выручавшую в сложных ситуациях. Что будет, того не миновать.

Со стороны Казанской подъехала пролетка. Остановилась. Через несколько минут из нее выпрыгнул довольно молодой (издалека) мужчина в пиджаке и брюках, заправленных в сапоги. Осмотрелся, тронул впереди ремень, видимо, убедился, что пистолет на месте, и неспешным или боязливым шагом направился к левому ряду колонн Казанского собора. Там его уже ждали.

Кирпичников предвидел, что пролетка подъедет со стороны Казанской улицы. Это была либо сыскная интуиция, либо простая логика. Теперь стоило одновременно взять бандитов. Иначе кто-то из них может оказаться не таким здравомыслящим, и тогда начнется стрельба, в результате которой надо будет ранить бандита или попросту убить.

Громов видел, как спрыгнувший из пролетки огляделся и направился к месту встречи.

Кирпичников закусил губу. До человека в пролетке было несколько саженей, и неизвестно, держит бандит пистолет в руке или под пиджаком. Скорее всего, наготове. Смотрит вслед ушедшему, напряжен.

Лупус наблюдал с площадки третьего этажа дома, находящегося по другую сторону Екатерининского. Он видел, как подъехала пролетка, как из нее вышел Билык. Хотел было кинуться вниз, но что-то задержало, и он заметил прятавшихся людей.

«Сыскная-уголовная или люди Кошеля?» — мелькнуло в голове, и он остался наблюдать.

Билык боялся не столько филера, сколько Нетопыря, способного походя пустить кровь, даже не заметив очередной смерти. Тимофеев, или как там его, готов договориться, а вот Васька сперва делает, а уж потом начинает размышлять.

Ипполита нигде не было. Беспокойство начало одолевать Петьку.

«Вдруг его уже нет, а за мной следит этот глазастый Лупус? Тогда остается только одно — рвать главаря на части и допытываться, где общая касса».

Билык пошел не под колоннаду, а двинулся к каналу, чтобы оттуда видеть все и всех.

Нетопырь сидел в пролетке и не видел, что происходит позади. Выглядывать он не мог, внимание сосредоточил на Петьке. Когда краем глаза заметил тень, резко обернулся, держа пистолете руке, и, не прицеливаясь, выстрелил. Крикнул извозчику:

— Гони!

Возница, увидев в руках седока пистолет, с испугу соскочил на землю зайцем и, семеня короткими ногами, петляя, побежал прочь.

— У! — взвыл Нетопырь, а сам спрыгнул на брусчатку, выпустил две пули в какую-то тень и побежал за собор. Позади раздавались всхлипы. — Не возьмете! — успел крикнуть Васька, на бегу обернулся и выпустил еще две пули.

— По ногам, — крикнул Кирпичников, остановился, опустился на колено и, как в тире, взял на прицел Нетопыря.

Первая пуля начальника уголовного розыска прошла чуть выше колена. Нетопыря, словно ударили по ноге раскаленным прутом. Он остановился, хотел выстрелить в преследователей, но в глазах потемнело. Он замотал головой, как конь гривой, споткнулся, и, когда падал, несколько пуль вонзились в него: одна в грудь, одна в шею и последняя в голову. Васька не успел понять, что смерть забрала его жизнь.

— Я же приказал, — сквозь сжатые зубы чуть ли не взвыл Кирпичников.

Лупус не видел, что происходит по ту сторону собора. Выстрелы, вскрики, всхлипы и тишина.

Билык дернулся то в одну сторону, то в другую, не зная, куда бежать. Размахивал револьвером, как дубиной.

— Не подходи, — глаза навыкате, с губ слетала слюна.

— Не дури, — раздался спокойный голос, даже Лупус подивился его спокойствию.

— А-а-а, — кричал Петька и поворачивался из стороны в сторону, видимо, забыв про револьвер в руке, — не хочу. — Потом бросил, как камень, оружие и побежал вдоль ограды канала. Один из сотрудников настиг его и сбил с ног. Билык пытался вырваться и выл, словно загнанный в западню зверь.

Аркадий Аркадьевич выругался вполголоса.

— Хорошо, хоть этот жив. На Офицерскую, — кинул он и пошел к авто, вслед за ним Громов.

— Аркадий… — начал он.

— Не стоит, — отмахнулся начальник уголовного розыска, — поехали, посмотрим на твоего убиенного филера.

Тимофеев сидел в арке, разбросав руки в стороны, и смотрел таким наивным взором, что казалось, сейчас перестанет дурачиться и поднимется с холодных булыжников. Но рана на шее, ставшая почти черной, выделялась и тонкой темной полосой уходила под ворот рубашки.

Кирпичников присел на корточки.

— Тот же почерк, что и в квартире Пашки-Быка.

— Лупус?

— Он. — Аркадий Аркадьевич выпрямился. — И не удивлюсь, если он наблюдал, как мы брали его подельников.

— Думаешь, попытается уйти?

— Вполне возможно, тем более что его ничто не держит в столице.

— А Чернявенький?

— Кстати, ты отправил за ним?

— Отправил, — глухо сказал Громов.

— Правильно сделал. Ребята справятся?

— Не в первый раз.

— С таким волком в первый, как бы он нас не опередил, — покачал головой Кирпичников.

— Да как же он опередит? Не на самолете ведь?

— Кто знает, кто знает.

Лупус направился на квартиру, где ждала Анна. В столице теперь его никто не держал. Банды больше нет, хотя остался Чернявенький. Он держать язык за зубами не будет, сразу же поведает и об Иване Кошеле, и о вскрытых сейфах, и о главаре, то есть о нем. Поэтому офицер сразу же направился в загородный дом, в котором остановился Жоржик со своей пассией.

Лупус не спешил. Он понимал, что никто не знает, где обитает медвежатник. Но внезапно, как обухом по голове, ударило. А вдруг они выследили и теперь смогут преподнести специфического умельца уголовному розыску на золотом блюде. Пока Билык придет в порядок, пока будет идти допрос, он, главарь, успеет рассчитаться с таким нужным человеком. Спокойная жизнь дороже жизни преступника. Намного дороже.

— Лишь бы успели взять Чернявенького, — качал головой Кирпичников, — надо было нам поехать за ним.

— Ребята опытные, справятся, — успокоил начальника Громов. — Я вот что думаю… — Сергей Павлович умолк.

— Продолжай, если начал.

— Может быть, Веню Прозрачного привезти заодно. Ведь его загородном доме живет наш легендарный Жоржик.

— А что! Это мысль. Посылай, Сергей, и за ним, но так, чтобы они не видели друг друга. Кстати, ты распорядился привезти женщину, живущую с Чернявеньким?

— Нет, — протяжно ответил Громов.

— Ну и ладно, нам только слез не хватало.

Жоржика взяли безо всякого шума. Он открыл дверь и сразу же понял, что сотрудники уголовного розыска явились по его грешную душу. С двух сторон подцепили под руки и отвели в выделенное для задержания авто.

Женщина вышла на порог, но так ничего не сказала. Смахнула с глаз по слезинке и вошла в дом.

Чернявенький, хотя всегда ожидал подобной ситуации и готовил речь для передачи из уст в уста, в эту минуту оробел и только сумел с придыханием произнести:

— За мной?

Сопровождающие ничего не ответили.

Жоржик обернулся, но на пороге никого не было.

Доехали довольно быстро. Чернявенький наконец успокоился и даже пытался шутить, но сотрудники с непроницаемыми лицами не обращали на задержанного никакого внимания.

Лупус явился к дому, где проживал медвежатник, спустя четверть часа после отъезда авто. Вначале осмотрелся. Только одно окно на втором этаже оставалось открытым. Через него проникнуть не представлялось возможности.

Около получаса главарь наблюдал за движением вокруг и внутри дома, но так ничего подозрительного и не заметил.

Потом все-таки решился, подошел и постучал о косяк тростью.

Дверь резко распахнулась. На пороге появилась женщина лет тридцати — тридцати пяти, с раздосадованным выражением лица.

— Здравствуйте, — произнес Лупус, и на губах заиграла приторная, как патока, улыбка.

— Здравствуйте, — рассеянно сказала женщина.

— Могу ли я видеть господина Краузе?

— Нет.

— Простите? — выразил недоумение нежданный господин.

— Его нет.

— Простите, когда я могу его видеть?

— Не знаю.

— У меня слишком мало времени, извиняюсь за столь дерзкое вторжение, но мой поезд отходит через… — Лупус демонстративно достал из кармашка жилетки золотые часы, щелкнул крышкой, — через два часа.

— Ничем не могу помочь.

— Может быть, вы позволите подождать в доме?

Женщина посмотрела по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, жестом пригласила гостя в дом.

Лупус ступил в темный коридор.

— Проходите, — женщина закрыла дверь, — прямо, пожалуйста.

В гостиной хозяйка резко повернулась и посмотрела в глаза главарю долгим непроницаемым взглядом.

— С кем имею честь разговаривать?

— Лев Ульянович Пшемышлинский, коммерсант.

— По какому делу вам понадобился Григорий Францевич?

— По личному, мадам.

— Я могу передать Григорию Францевичу…

— Не стоит, — перебил Лупус, — на следующей неделе я снова буду в столице.

— Боюсь, что и на следующей неделе вы его не застанете.

— Простите, почему?

Женщина немного смутилась и добавила совсем тихо:

— Мне кажется, его арестовали.

— Не может быть, — с возмущением в голосе произнес Лупус.

— Это так.

— За что?

— Не знаю, — сказала хозяйка, пряча взгляд.

— Скверно. Кстати, вам обо мне Григорий Францевич не рассказывал?

— О вас?

— Да, обо мне, Льве Ульяновиче?

Женщина наморщила лоб.

— К сожалению, нет.

— Прекрасно, — улыбка не покидала губ гостя, — тогда вынужден откланяться.

Отточенное движение, и острие пронзило женщину. Несколько секунд она стояла прямо, не понимая, что жизнь утекает вместе с кровью через маленькое отверстие, потом безвольно опустилась на пол.

Веня Прозрачный, богообразный старик с лысой макушкой, опушенной седыми воздушными волосами, не удивился, когда за ним явились несколько уголовных агентов. Не стал даже требовать документов, а послушно сел в пролетку. Преступники бы побоялись явиться в дом к авторитетному человеку, а вот сыскные, он продолжал именовать их по царскому названию, еще год тому не церемонились. Времена изменились, но лучше не раздражать новые власти.

Веня перекрестился и сел в пролетку, наказав домашним шума не поднимать.

Начальник уголовного розыска Кирпичников подъехал на Офицерскую в то же время, когда сгорбившийся жалкий старик Веня шагнул на ступеньку пролетки. Мельком взглянул на Прозрачного, кивнул сопровождающим:

— В мой кабинет.

Хотя один из банды грабителей взят и осталось всего несколько человек, но особой радости не было. Главарь на свободе, а значит, его планы неизвестны. И это томило и угнетало. Надежды на прояснение ситуации в разговорах с задержанными Кирпичников не питал. Жили бандиты в разных домах: своеобразная конспирация — то ли главарь на самом деле офицер и имеет дело с разведкой, то ли он хочет быть неизвестным для всех, эдакой темной лошадкой на бегах.

Аркадий Аркадьевич расстегнул пиджак и сунул пистолет в ящик стола. Откинулся в кресле на спинку, усталость давала о себе знать.

— Разрешите? — После короткого стука распахнулась дверь, за нею стоял один из сотрудников.

Кирпичников указал рукой на стул, мол, заводи нашего «героя».

Агент пропустил Веню, еще больше сгорбившегося и со скорбным выражением на лице, словно сейчас предстоит положить голову на плаху.

— Проходи, Вениамин Венедиктович, — теперь начальник уголовного розыска навалился грудью на край столешницы.

— Благодарствую. — Скрипучий голос прозвучал жалобно и слабо, словно от постоянного голода. Остановился у стола, не решаясь, сесть ли на стул или продолжить стоять.

— Присаживайся, любезный, нам с тобою предстоит длинный разговор.

— Господин Кирпичников, могли бы мне телефонировать, и я примчался бы к вам незамедлительно. Очень уж неудобно перед родными, приехали, как за татем каким, — посетовал Прозрачный.

— Обстоятельства выше нас, — ответил Аркадий Аркадьевич дежурной фразой, — хотя, может быть, разговор нам предстоит пустяковый, а может… — Кирпичников недоговори давая перекупщику время подумать.

— Я завсегда рад помочь вам, господин Кирпичников.

— Аркадий Аркадьевич, — поправил Веню начальник уголовного розыска.

— Аркадий Аркадьевич, — сказал Прозрачный, — я же не смею самоуправничать.

— Да, Вениамин Венедиктович, кому-то по нраву самоуправство, а вот нам, грешным, приходится действовать согласно букве закона. — Взгляд Кирпичникова стал немного лукавым.

— Аркадий Аркадьевич, не томите, говорите прямо, что требуется от меня?

— Да как сказать.

— Без затей.

— Хорошо, Вениамин Венедиктович, откровенность за откровенность, только отвечать, как ты говоришь, без затей.

— Само собой.

Кирпичников снова откинулся на спинку кресла.

— Скажи мне, любезный Вениамин Венедиктович, что тебе известно о вскрытиях сейфов в столице последних месяцев?

— Что и всем. — Глаза Прозрачного стали колючими, хотя выражение лица не изменилось. — Я хоть и не слишком ученый, но газеты читаю.

— Не прибедняйся, Вениамин Венедиктович, я знаю, что твоей библиотеке может позавидовать любой академик.

— Ну, вы скажете.

— Значит, тебе известно, что в нашем городе орудует банда грабителей?

— А то, — улыбнулся Прозрачный и выпрямил спину. Теперь перед начальником уголовного розыска сидел не изможденный жизнью человек, а шустрый мужчина, которого грех было назвать стариком.

— И какими сведениями ты располагаешь?

— Господин Кирпичников, — с укоризной в голосе произнес Веня, — вы меня не за… — и умолк, потупившись, нарвался на смешливый взгляд начальника уголовного розыска.

— Веня, Веня, — покачал головой Аркадий Аркадьевич, — я с тобой, как с серьезным человеком, а ты?

— Простите, господин Кирпичников. Вы же знаете, что я давно отошел от дел. Живу тихо, мирно, никуда не лезу, никому не мешаю.

— То, что отошел отдел, то, любезный Веня, это сказки для участковых да постовых, а ты сейчас разговариваешь с начальником уголовного розыска, по-старому, сыскной полиции, если ты за год позабыл, то напомню.

— Аркадий Аркадьевич, — примирительным тоном начал было Прозрачный, но не стал продолжать.

— Что «Аркадий Аркадьевич»? Ты же, Веня, меня знаешь — если я вцеплюсь, то не отпущу, пока не накопаю все до последней капельки.

— Знаю, поэтому и говорю, что в сейфах я не при деле, ко мне отношения не имеет.

— Но что-то знаешь?

Прозрачный пожевал губы, что-то обдумывая и прикидывая. В конце концов победила борьба за сохранение собственной шкуры.

— Мне скрывать нечего, Аркадий Аркадьевич, я с законом стараюсь жить в ладах. Что знаю? Прибыла из Москвы веселая компания с легкой руки… — Старик опять умолк.

— С чьей руки?

— Ивана Кошеля, — неохотно сказал Веня, — это между нами, Аркадий Аркадьевич, — и сложил руки на груди.

— Когда я бандитам докладывал?

— Это я к слову.

— Ну, рассказывай.

— Прибыла компания из шести или семи человек, в точности мне неведомо. Со мной они не связывались, да я и не стал бы им помогать, — открестился от грабителей Прозрачный.

— Верю, — усмехнулся начальник уголовного розыска. — Пытался их найти?

— Было дело.

— Как успехи?

— Никак, у них наводчик есть, и притом один во всех организациях. Я так и не понял, узнал только, что баба какая-то, — пожал плечами Веня.

— Ну, Веня, не поверю, что ты отступился и ничего не разузнал?

— Бабу найти не смог.

— А остальных?

— Они живут по одному-двое в разных местах, я отследить их не смог, — признался Прозрачный.

— Понятно. — Кирпичников не в первый раз имел дело с опытными преступниками и знал, что, пока не предъявишь точных сведений, собеседник будет юлить и недоговаривать выдавать только то, что ему выгодно, или утопит конкуренте Больше узнать о банде не удастся, подумал Аркадий Аркадьевич и постарался перевести разговор в другое русло: — А скажи мне, любезный Веня, как управляешься со всем хозяйством?

— Какое там хозяйство? — постарался небрежно ответить Прозрачный. — Квартира да семья, да и какие ныне доходы? Смех, кому сказать.

— Не прибедняйся, — сощурил лоб начальник уголовного розыска, — квартира… А дом, в котором живешь, кому принадлежит?

— Самсону Кузьмичу, — уверенно произнес Веня.

— Самсонов Самсон Кузьмич чей человечек? Не подскажешь? А доходный дом на Кирочной кому доход дает? А на Большом Васильевском два дома? А на Фонтанке? А на Лиговке? Все перечислить или как?

— Все-то вы знаете, Аркадий Аркадьевич, но жизнь пошла тяжелая. Со старыми делами покончено, вот и приходится копеечку к копеечке на старости лет откладывать, чтобы с голоду не помереть.

— Хитер ты, Веня.

— Ну, от вас ничего не скрыть, вот все дома мои перечислили.

— Не все, Веня, не все. Я еще загородные не перечислял.

— Господь с вами, какие там дома, так, развалюхи.

— И в Левашово, и в Сестрорецке, и в Озерках? Развалюхи, говоришь?

— Аркадий Аркадьевич, вы мне, старику, скажите, зачем привезли, кроме веселой компании товарищей?

— Верно выразил, товарищей.

— Не моих.

— Ой ли, — Кирпичников погрозил пальцем, — кому дома сдаешь?

— Разным людям, — не понимал вопросов Веня, потом его словно обухом по голове. — Так вы думаете, что я их в домах своих прятал?

— Веня, ты считаешь, что я наивен и готов верить всем твоим россказням?

— Я же правду говорю. Посудите сами, Аркадий Аркадьевич, я бы держал их под своим контролем, а так, — он сделал удивленное лицо, — я же их не знаю.

— Ой ли?

— Чем же мне доказать, что я их не знаю?

— Не знаешь так не знаешь. Тогда скажи, — Кирпичников сделал вид, что задумался, — допустим, ну, в доме Озерковском кого ты поселил?

У Прозрачного отлегло от души, и он даже заулыбался.

— Как кого? Племянницу с мужем.

— Племянницу? — искренне удивился Аркадий Аркадьевич.

— Племянницу. Сестра мне из Москвы отписала, что там сейчас тяжело живется, просила приютить. А мне что, — пожал плечами Прозрачный, — родного дитя родной сестры приютить жалко? Вот и предоставил им дом в Озерках.

— Как мужа племянницы прозывают?

— Мне-то почем знать?

— Ты что, с ним не встречался?

— А на кой? Я им дом предоставил, а так придется куда-нибудь пристраивать, ну их, — ухмыльнулся Веня. — Родственники хоть и близкие, но меру знать надо.

— И ты даже не поинтересовался, кто в твоем доме поселился? Вдруг вор, убийца или, того хуже, политический, которого по России ищут?

— Мне какое дело?

— Как какое? — удивление не сходило с лица Кирпичникова. — Начнут тебя таскать не только в уголовный розыск, но и в Чека.

— Так сейчас-то привезли? — Веня насторожился, услышав про ЧК. Там не шутят.

— По делу, Веня, по делу.

— Неужто и вправду политический?

— Это как посмотреть.

— Аркадий Аркадьевич, как я сестре родной мог отказать?

— Значит, ты ни разу мужа племянницы не видел?

— Не видел. — Волнение отразилось на вмиг постаревшем еще больше лице.

— Как зовут племянницу?

— Матрена.

— Ладно, Веня, ради твоего спокойствия посидишь пока у нас.

— Аркадий Аркадьевич…

— Нет, Веня, посидишь. Тебе полезно на казенных харчах посидеть, — скривил улыбку Кирпичников.

После разговора с Веней Прозрачным Аркадий Аркадьевич уверился, что перекупщик действительно не знал, кого приютил в загородном доме. Но необходимо было его пару дней продержать в изоляции, чтобы никакие сведения не начали гулять в определенных кругах столицы.

— Матрена, проживающая с Жоржиком Чернявеньким, является племянницей Вени Прозрачного. Ты знал об этом? — спросил Кирпичников у Громова.

— Нет, — с удивлением произнес Сергей Павлович, — я больше внимания уделил Жоржику… Моя недоработка.

— Наша, — поправил начальника первой бригады Аркадий Аркадьевич. — Мы слишком увлеклись бандой и перестали искать наводчицу…

— Наводчицу? — перебил Сергей Павлович.

— Да, наводчицу. Это известно из разных источников, вот эту самую наводчицу мы упустили из виду. Я понадеялся, что, взяв участников, найдем и женщину. Но складывается не в нашу пользу. Вся банда ликвидирована, а главарь на свободе и, может быть, пакует чемоданы или перешел финскую границу. Так-то, Сергей.

— У тебя есть догадки по поводу наводчицы?

— Есть, но, — Кирпичников помахал в воздухе рукой, — такие, не слишком реальные.

— Но…

— Пока только подозрения. Ладно, об этом позже. Ты лучше пошли за Матреной, вдруг она что знает.

Громов пошел к выходу из кабинета, и уже у самой двери его остановил голос начальника:

— Пусть приведут Билыка.

В Озерки поехал сам Громов. Не стал туда отправлять сотрудников, решил, что ему стоит поговорить с Матреной. Дорога не близкая, располагает к откровенности и симпатии к собеседнику.

Первое подозрение о случившемся непоправимом несчастье возникло на подъезде к дому. Начало ныть в груди, и какая-то мысль постоянно колола тупой болью. Когда Сергей Павлович постучал в дверь, никто не ответил. Он взялся за ручку и… в открывшуюся щель увидел сидящее у стены тело. По спине поползли мурашки, и Громов скрипнул зубами:

— Не успел.

Потом приехал эксперт-криминалист, подтвердивший подозрение. Матрена убита тем же оружием, что и Ваня Петров, что и два сотрудника на квартире Пашки-Быка.

— Опять он, — проговорил Громов, качая головой из стороны в сторону, — опять опередил.

Билык, видимо, отошел от ступорного состояния и теперь наглой улыбкой шаркающей походкой приблизился к столу и без позволения сел.

— Здравствуй, Петя! — Кирпичников с такими сталкивался неоднократно. У них только снаружи лоск и наглое состояние, а внутри трясутся, словно зайцы, пытаясь понять, что известно сыскному начальнику.

— Здорово, ваше превосходительство, — процедил Билык, не раскрывая губ. Сотоварищи по банде — кто ушел в мир иной, кто скрылся, а свидетелей нет, только те сторожа, да и они только голоса слышали. С испугу позабыли, так что бояться нечего.

Начальник уголовного розыска наклонил голову вначале к левому плечу, потом к правому, с презрительной улыбкой оценивая сидящего перед ним бандита и выдерживая при этом паузу.

Молчание затянулось.

Билык заерзал на стуле, явно ожидая подвоха.

— Что, Петя, разговаривать будем или сразу тебя в Чека отправить?

— За что? — Спесь не сходила с Петьки, хотя какое-то смутное предчувствие начинало томить.

— За дела твои скорбные. Видишь ли, не тот сейф ты со товарищи вскрыл, не тот.

— Не знаю я ни про какие сейфы, — ухмыльнулся Билык.

— Об этом ты там расскажешь, а я сбоку припека. Мое дело маленькое. Мне поручили поймать банду, вскрывающую сейфы в столице. При этом шепнули, что брать живых необязательно, ты смекаешь?

— Не совсем.

— Петя, подставил кто-то вас крепко. Ой как подставил, — качал головой Кирпичников, — документы особой секретности исчезли. И есть подозрение, что разведка германская замешана, и если эти документы туда, — Аркадий Аркадьевич указал куда-то пальцем, — ушли, то придется тебе, Петя, отвечать по законам военного времени за шпионство.

— А… — хотел было отмахнуться Билык, но, увидев взгляд начальника уголовного розыска, осекся.

— Нет, Петя, долго ты думаешь.

— Господин начальник, нешто я похож на шпиона?

— Кто знает, кто знает.

— Господин хороший, да и не был я там.

— Где не был? Поподробнее, Петя.

Билык прикусил губу, потом тихо сказал:

— Да нигде я не был. Я только сегодня в город приехал, и меня сразу и повязали.

— Петя, я же от тебя откровенности жду, а ты меня сказками кормишь. Ты думаешь, я не знаю, с кем ты должен был встретиться у левых колонн Казанского собора? И считаешь, что мы там случайно оказались?

Билык задумался.

— Ну, Нетопырь — убийца, ему терять было нечего, а вот ты… Так будет у нас с тобою доверительная беседа или в незнайку играть станешь? Я свою задачу выполнил, один звонок — и за тобой приедут, но вот не знаю, довезут ли тебя до камеры в Чека или нет? Мне-то с глаз долой, и дело в корзину.

— Господин… — Петька сглотнул накопившуюся слюну, — ваше превосходительство, какой из меня шпион? Я же…

— Господи, — перебил Кирпичников, — сколько я таких, как ты, выслушал здесь, но, увы, не мое дело решать о твоей судьбе, вот если что-то нужное мне расскажешь, то есть возможность тебя послать в места не столь отдаленные по уголовной статье. А так… молчишь, только из себя жертву пытаешься сделать. Так не пойдет, рассказывай все, что знаешь, тогда, — Аркадий Аркадьевич пожал плечами, — возможно, появится шанс оставить тебя у нас.

— Я… я… да все, что знаю, мне все эти лупусы не нужны.

— Вот с этого, пожалуй, и начинай: где, кто, что?

— Легко сказать «где». Вот этого я и не знаю, города толком не знаю. Привез сюда нас Лупус, тьфу, господи, имя не людское. Так вот, привез нас и поселил в разных квартирах. Кого где, ваше превосходительство. Не знаю, город мне незнаком. По нему толком не погулял.

— Хотелось?

— Еще как, — от наглости Билык подмигнул и смутился, — чай не один месяц здесь проживали.

— Хорошо, тогда давай по порядку — с кем приехал, с кем на дела ходил.

— За главного у нас Лупус, как его настоящее имя и фамилия, я не знаю. Представился именно так, Лупус, и все.

— Понятно. Что о нем можешь сказать?

— Бывший офицер.

— Почему так сразу — офицер.

— Выправка, командный голос, один раз промелькнуло в разговоре о боях под Миссо в начале семнадцатого года, когда в мясорубку они там попали и из батальона десяток человек выжили. А так, только молчали, а он приказы отдавал.

— Неужели подчинились офицеру?

— Почему нет? Он толковый, притом самим Иваном Кошелем рекомендован. А у Кошеля, сами знаете, слово железное.

— Знаю, ну дальше.

— О нем или о других?

— О нем.

— Вся касса у него, никому не доверял. Говорил, возьмем сейфы и разбежимся кто куда. Денег на всю жизнь хватит.

— Какой из себя этот Лупус?

— Обычный, — пожал плечами Билык, — высокий, поджарый, силы немереной, подозрительный, ему человека убить, что куренку голову оторвать. Жалости в нем нет, наверное, война забрала.

— Кто еще?

— Пашка-Бык, Ваньша, ну, Нетопыря, вы знаете, Мишка Авдеев.

— Это какой Авдеев?

— По прозвищу Леший.

— Это который теперь под фамилией Федькин?

— Он самый — Кузьма Федькин, только пропал он на днях. Думаю, Лупус его и положил.

— У нас он.

— Значит, жив, а я его уже похоронил и чарку за помин души выпил.

— Сидит твой Мишка. Кто еще был?

— Да вроде всех назвал.

— Неужели?

— Ах, этот. Ну был с нами один специалист по сейфам, придет, поколдует над ящиком, железяками погремит, и нутро наружу. Я его не знаю, но на благородных кровей похож. Может быть, из дворян, не знаю. Но знатно сейфы вскрывал. Может, он, — мелькнула у Билыка догадка, — документики… того.

— Его ты раньше не встречал?

— Нет, его точно.

— Может, слышал о нем что?

— Не могу сказать, я с такими раньше не якшался. Весь из себя, такого за версту обходить будешь.

— И не слышал, как его называл Лупус?

— Толи Жориком, то ли Гришей. Нет, не расслышал.

— Кому собирались золото и драгоценности сбывать?

— Не знаю, что мне полагалось, Лупус должен мне отвалить… — Билык замялся и продолжил: — Остальное не мое дело. Я только и ждал, чтобы разбежаться в разные стороны. Боязно стало.

— Так отчего не сбежал?

— Жадность пересилила опасность, вот, думаю, возьму свое — и ходу. Последнее дело, и я свободен.

— Не думал, что Лупус тебя рядом с деньгами положит?

— Думал, но хотелось пожить, как человеку. Домик прикупить, отрыть дело свое. Но, видно, не судьба.

— Хорошо, об этом поговорим позже. Ты лучше поведай, где проживает твой благодетель Лупус?

— Благодетель, — ухмыльнулся Билык, — да я его… — и умолк, поняв, что сказал лишнее.

— Так все-таки где проживает Лупус?

— Мы с Нетопырем одного человечка подрядили, чтобы адрес раздобыл. С ним должны были встречаться у Казанского, но вижу, что слежка вышла ему боком.

— Подозрения тебя не обманули, доследился твой человечек, сейчас в анатомическом театре его кромсают.

— Лупусова работа?

— А кого же? Если бы тебя не взяли, лежал бы ты рядом с филером.

— Слава Богу, — Билык перекрестился, — что я здесь.

— Нетопырь об этом больше не похвастает…

Когда Громов доложил Аркадию Аркадьевичу о случившемся в Озерках, начальник уголовного розыска не был удивлен. Ожидал чего-то подобного, но не подозревал, что Матрена окажется племянницей Прозрачного. Превратности судьбы, заключенные в простом совпадении, или старик что-то скрывает? Потом захочет ли он помочь в отыскании главаря канувшей в Лету банды или вознамерится самолично порвать на части Лупуса, а может быть, не придаст значения смерти одной бабы, пусть даже родственных кровей.

— Любопытно, — сказал Кирпичников, — как ни кощунственно звучит, но на этом можно сыграть. Затронуть душевные струны и одного, и второго.

— Кого? — не понял Сергей Павлович.

— Вени и Жоржика. Но есть еще одно соображение.

Кирпичников набрал номер:

— Девушка, соедините с три — восемнадцать, да, да, я подожду… Господин поручик, это Кирпичников беспокоит, генерал у себя?.. Отлично, можно его к аппарату?.. Я жду… — Громов слышал только голос начальника. — Здравия желаю, Николай Константинович. Вашими молитвами… благодарю, но увы, самый главный пока на свободе и пока не найдено похищенное… Стараемся… Да, нужна ваша помощь… Я не знаю, но просьба у меня необычная… В феврале месяце прошлого года, вот именно что прошлого, когда развал еще не охватил армию, под небольшим местечком Миссо в Эстляндии полностью был ничтожен батальон, к сожалению, ни номера, ни к каким войскам принадлежал, сказать не могу. Но тогда в живых осталось около десятка солдат и офицеров… Совершенно верно, мне нужны их фамилии и еще лучше послужные списки… Я понимаю… Благодарю. Нет, нет, помощи другой пока не требуется. Хорошо, куда подъехать моему человеку? Понял, до свидания.

Аркадий Аркадьевич улыбнулся и положил телефонную трубку на аппарат.

— Куда надо ехать? — спросил понявший замысел начальника Громов.

— В архив Военного министерства.

— Понятно, значит, говоришь, селение Миссо?

— Совершенно верно, нужно, как ты слышал, установить, сколько человек остались в живых, их послужные списки и где находятся на сегодняшний день. Особое внимание офицерам.

— Ты думаешь, что Лупус — один из них?

— Думаю не думаю, но проверить надо. Сам понимаешь, что у нас вариантов не слишком много, а этот — один из них. Хотя найти документы прошлого февраля сложно, но вдруг…

Поезжай, ты слышал, что Игнатьев нам поможет. Да, и пусть приведут нашего незабвенного Жоржика Чернявенького. Пора с ним свести следственное знакомство.

В Военном министерстве к полицейским относились с нескрываемым пренебрежением. Мол, офицеры за Отечество кровь проливают, а эти в тылу отсиживаются и делают вид, что преступников ловят.

Громов хотел было возмутиться, но подумал, что у каждого свое место на земле и не стоит чинить себе же препятствия из-за плохого отношения. Пусть останутся мысли о статских на совести вояк, а ему нужно искать преступника, и здесь время имеет большое значение. Мыслей-то господина, именуемого себя Лупусом, не узнать, вот и приходится выслушивать обидные слова. Сергей Павлович обрадовался, когда узнал, что в феврале прошлого года развал в армии не достиг летнего масштаба и документы из войск приходили регулярно, поэтому есть возможность откопать среди архивных бумаг нужные сведения.

Аркадий Аркадьевич устал сидеть за столом, поднялся, чтобы размять ноги. Прошелся по кабинету, остановился окна. Ветер пробегал по разморенному жарой городу.

Раздался стук в дверь.

— Да, — сказал Кирпичников, не оборачиваясь.

— Аркадий Аркадьевич, задержанный на допрос доставлен, — раздался голос за спиной начальника уголовного розыска.

Кирпичников обернулся и, глядя в глаза Жоржику Чернявенькому, указал рукой на стул.

— Присаживайся.

— Благодарю, господин Кирпичников. — Задержанный остановился у стола, словно прикидывал, подходит ему этот стул или нет, потом все-таки присел и закинул ногу на ногу.

— Как я погляжу, ты со мной знаком?

— Кто ж в столице не знает начальника сыск… извиняюсь, уголовного розыска Аркадия Аркадьевича Кирпичникова.

— Если знают, то, видимо, хорошо несу службу.

— Не могу судить. — Жоржик не чувствовал за собой никакой вины, известной уголовному розыску, поэтому давно обрел душевное равновесие и не прочь был пошутить.

— Вот смотрю я на тебя, — Аркадий Аркадьевич демонстративно заглянул в паспорт, который держал в руках, — Григорий Францевич Краузе, и диву даюсь, что ж ты германскую фамилию выбрал?

— Фамилия как фамилия, — пожал плечами Жоржик, — от родительской не отрекаюсь.

— От родительской, значит… — Начальник уголовного розыска положил руку на документ Чернявенького. — Я вот знаю некоего Георгия Сидоровича Сидорова, так тот давно отцовскую фамилию позабыл.

— За других я не в ответе, мне бы за себя ответ выдержать, — кольнул взглядом Чернявенький.

— Здесь ты прав. Стало быть, Сидорова ты не встречал?

— Мало ли меня с кем жизнь сводила? Не вспомнить.

— Согласен с тобой, любезный Григорий Францевич, сегодня жизнь на узкой тропке сводит, чтобы через некоторое время развести по разным дороженькам. Ты, видимо, гадаешь о причине твоего задержания?

— Конечно. Приехали несколько хмурых вооруженных людей, втолкнули в авто…

— Прямо-таки втолкнули, — улыбнулся Кирпичников.

— Пригласили занять место между ними.

— Доехал-то с комфортом, Григорий Францевич? — Аркадий Аркадьевич с удовольствием произносил новое имя Чернявенького.

— Не жалуюсь.

— И что, они не удосужились тебе пояснить, почему приехали за тобой?

— Представьте себе, не удосужились.

— Может, спутали с кем? Вот я давеча упоминал о Георгии Сидорове, ты сказал, что не встречал такого. Не напряжешь память, может быть, приходилось с ним встречаться?

— Георгий, э-э-э, Сидорович, э-э-э, Сидоров, э-э-э… — начал тянуть Жоржик. — Нет, — категорично заявил Чернявенький, — не встречал, — и даже покачал головой.

— Не знаешь так не знаешь. Тогда скажи мне, любезный, из каких краев ты к нам пожаловал?

— Из Москвы, — не задумываясь, ответил Жоржик, — чин по чину оформился, как положено. Я законы знаю, поэтому ничего не нарушил. Можете проверить.

— Из Москвы так из Москвы. С кем в столицу прибыл?

— Как с кем? С женой Матреной, — искренне удивился Чернявенький.

— Ты давно женат?

— Года нет.

Кирпичников с интересом смотрел на задержанного, тот оживился. Глаза заблестели, улыбка появилась на губах, когда речь зашла о Матрене. Сейчас играть на чувствах Жоржика Аркадий Аркадьевич считал неуместным. Но и не знал, как сообщить о смерти жены.

Через три с половиной часа во внутреннем кармане пиджака Громова лежал заветный список, состоявший из шести фамилий — два офицера и рядовые. Четверо из десяти, выживших в бою, скончались от ран тогда же, в феврале, один бросил погоны на стол командира полка, который не распорядился об аресте, унтер просто сбежал, остальных разбросала война по другим частям, но о них было известно, где находятся в настоящее время.

Офицер, фактически ставший дезертиром, сказал командиру полка, что присягал Государю, но если тот отрекся, то и он не желает служить правительству, которое не избирал.

Казалось, список жжет карман, и Сергей Павлович спешил, чтобы поделиться полученными сведениями с начальником уголовного розыска.

Кирпичников вызвал двух сотрудников и распорядился подогнать к входу авто.

Тело Матрены увезли в покойницкую на Васильевский. Там же врача, делавшего вскрытие, Аркадий Аркадьевич стал за написанием отчета.

— Здравствуйте, господин Кирпичников, — врач поднял лицо и положил перьевую ручку на прибор, — не ожидал, что нас навестите.

— Служба, — после ответного приветствия произнес Аркадий Аркадьевич. — К вам сегодня доставили женщину…

— Вот, — врач накрыл бумагу рукой, — пишу вам…

— Это подождет, — серьезным тоном сказал начальник уголовного розыска, — со мною муж убитой женщины.

— Вы хотите произвести опознание?

— Нет, в сущности, я преследую другие цели. Но что вы выяснили?

— Что я могу сказать? Судя по ране, способу ее нанесения и, самое примечательное, по сечению лезвия, дело рук одного человека. Я говорю о Петрове и о тех двух, что привезли ко мне с Екатерининского.

— Значит, одна рука.

— И то же оружие, — дополнил врач.

— Что-нибудь еще важное?

— Если это важно, то женщина была на третьем месяце беременности.

— Что? Вы не ошиблись?

— Аркадий Аркадьевич, из нас двоих я — врач, поэтому я знаю, что говорю.

— Я попрошу не говорить об этом мужу убитой.

— Хорошо.

Через пять минут Жоржик стоял у тела убитой жены. Лицо превратилось в гипсовую маску и вмиг посерело, плечи поникли, и сам Чернявенький едва стоял на ногах. Казалось, секунда — и он лишится чувств. Но устоял и сжал пальцы в кулаки так, что побелели костяшки.

На несколько минут превратился в безжизненную статую, у которой живыми оставались только потемневшие глаза.

Чернявенький не бросался на колени, не заламывал от горя руки, просто стоял и почти не дышал.

— Кто? — спросил он глухим загробным голосом.

Вернулись на Офицерскую, 28.

Весь недолгий путь Жоржик молчал.

Кирпичников старался не смотреть на задержанного, но взгляд все равно возвращался к посеревшему обескровленному лицу. Даже желваки перестали перекатываться на скулах.

— Продолжим нашу прерванную беседу? — спросил Аркадий Аркадьевич Чернявенького.

— Кто? — повторил Жоржик вопрос, заданный в покойницкой.

— У тебя мыслей на счет Матрены нет?

— Кто?

— Григорий Францевич или Георгий Сидорович, а может быть, Жоржик Чернявенький, да бог с ними, именами. Они для таких, как ты, не существенны. Вот ты должен быть по своей профессии внимательным и отмечать малейшие изменения вокруг. Ты не догадываешься, кто совершил в твоем доме злодеяние?

— Не томите, господин Кирпичников, скажите, кто?

— Для начала ты не хочешь выяснить, как мы узнали твою фамилию?

В глазах Жоржика загорелся интерес.

— И как?

— По почерку.

— Как это?

— Среди сотрудников есть один агент, который еще до большой войны сталкивался с тобой.

— Ну и что? Он мог ошибиться?

— Мог, конечно, но дело в том, что сыскной архив сожгли в феврале прошлого года, но не до основания, многие дела сохранились, среди них и твои отпечатки пальцев, — Кирпичников пошел ва-банк, — ты же ныне работал без перчаток и сильно наследил. Видимо, не строил планы в будущем на возвращение в Отчизну?

Жоржик удивленным взглядом смотрел на начальника уголовного розыска. Да, он совершил непростительную ошибку, пожалел тонкие лайковые перчатки. И теперь его отпечатки на всех вскрытых сан-галлиевских сейфах. Печально.

— Ваша взяла, господин Кирпичников. Если я признаюсь в том, что вы намерены мне предъявить, вы скажете, кто стал причиной… — он на миг остановился, — смерти Матрены?

— Мы можем решить.

— Я был во всех местах, в которых вы нашли мои отпечатки.

— С кем?

— Один.

— Хорошо, — согласился Аркадий Аркадьевич. — Ты признаешь, что убил сторожа в правлении Электрической компании слабого тока?

Жоржик поперхнулся и выглядел скорее обескураженные нежели удивленным.

— Убил?

— Ты только что признал, что взял сейф в правлении, а значит, лишил жизни сторожа, который тебе помешал.

Чернявенький молчал.

— Жоржик, мы будем откровенный разговор вести или ты хочешь меня по лесу поводить среди трех сосенок?

— Ну, не один я был, не один.

— Давай так, я тебе рассказываю, кто покусился на твою жену и постараюсь взять этого че… знаешь, не поворачивается язык назвать такого человеком, скорее, кровожадным животным.

— Вы правы, животное.

— Постараюсь взять его живым, хотя, честно говоря, нет особого желания.

— Кто он?

— А ты не догадываешься?

— Господин Кирпичников, не говорите загадками.

— Хорошо, тогда ответь, кто из твоих нынешних знакомых носит с собою трость?

— Ну, не… — Жоржик широко раскрыл глаза, — не может быть.

— Догадался?

Чернявенький молчал.

— Теперь ты догадываешься, что было бы со всеми вами после последнего сейфа?

— Но ведь его рекомендовал авторитетный человек…

— Иван Кошель? — подсказал медвежатнику начальник уголовного розыска. — Нашел авторитетную личность, он за долю малую мать родную продаст и сестру подарит в придачу.

— Но…

— Жоржик или как тебя называть…

— Георгий, — тихо сказал Чернявенький.

— Георгий, жизнь с прошлого года поменялась, и теперь каждый сам за себя. Кошель, когда выгодно, будет с вас пылинки сдувать, а поменяется ветер — сдаст вас скопом за милую душу, чтобы его самого не тронули. Слишком долго ты по заграницам проживал, отстал от нашей российской действительности. Тебя Кошель вызвал надело?

— Да.

— Небось, через Бердыша?

— Через него.

— Не буду пытать о нем, сейчас меня больше занимает, как ты понимаешь, кровожадный Лупус.

Жоржик не удержался и скрежетнул зубами, вспомнив бездвижное тело Матрены.

— Лупус.

— Ты знаешь, как его зовут?

— Нет, мне он был представлен как Лупус.

— Кто он такой?

— Не понял?

— Из каких? Из дворян, обиженных властью? Из офицеров, верных царю? Из бандитов? Из каких?

— Вы правильно сказали, из дворян — офицеров, не изменяющих присяге, данной его императорскому величеству.

— Ты же с ним столько времени и ничего не знаешь о нем?

— Он организовывал, назначал время операции, — Жоржик криво улыбнулся, — потом мы разбегались — и до следующего дела.

— Когда из Москвы поездом ехали, наверное, разговаривали о чем-то?

— В разных вагонах мы были.

— И ты доверился незнакомцу?

— Кошель же за него поручился.

Кирпичников покачал головой.

— Подставлять себя под чужие дела и не знать ничего о том, кто держит добычу в своих руках. Неужели ни разу не приходила мысль, что после окончания вы станете ему не нужны? Зачем с кем-то делиться?

— Но Кошель…

— Что ты заладил? Кошель, Кошель… У тебя своей головы, что ли, нет? Теперь подсчитаем: Ваньша убит, — Аркадий Аркадьевич загибал пальцы, — Пашка-Бык в покойницкой, Нетопырь три пули словил, Билык у нас сидит, Леший в соседней камере, ты передо мною — и кто остается? Правильно, Лупус. И с самого начала у кого добыча хранилась? Правильно, у Лупуса. От такого расклада кто в выигрыше? Правильно, Лупус. Так что не надо мне рассказывать байки про Кошеля, тем более что Лупус никого в живых не оставляет.

Жоржик опять помрачнел, рана в сердце саднила и не давала покоя.

— Ты знаешь, где неуловимого главаря вашего можно сыскать?

— Скрытный он, единственный раз промелькнуло в его речи, что адреса надежные, ему их женщина предоставила. А женщине той он доверял, как самому себе.

— Как самому себе, — повторил Кирпичников. Что-то задребезжало в голове — сейфы, драгоценности, женщина, доверие, как самому себе, потом еще раз — сейфы, драгоценности, женщина, доверие, как самому себе. И начала проясняться картина, но до конца не верилось. — Ты — специалист по сан-галлиевским сейфам?

— По всяким, — заулыбался Жоржик и посмотрел на рук.

— Значит, сюда тебя позвали только по сан-галлиевским?

— Совершенно верно.

— Не проскальзывало у Лупуса, что женщина — его сестра?

— Нет, — покачал головой Чернявенький.

— Где Лупус остановился, ты не знаешь?

— Я же сказал, что скрытный он, не доверял никому.

— А вот женщине, как самому себе, — задумчиво сказал Кирпичников. — Ладно. Теперь скажи, почему ты поселился в Озерках?

— Как почему? Оказия такая подвернулась, у Матрены живет, — Жоржик вытер указательным пальцем правый глаз, хотя в уголке даже не заискрилась слезинка, — в столице родной дядя. Вот и не упустили мы с ней такой возможности.

— Ты ни сном ни духом, кто ее дядя?

— Зачем мне?

— Тебе знакомо такое имя «Веня Прозрачный»?

— Слыхивал, а что? — Глаза у Жоржика округлились от догадки, и он произнес, заикаясь: — Это был его дом?

Кирпичников утвердительно кивнул.

— Это через него меня нашли?

— И да, и нет.

— Как это?

— Вначале его проверили, ведь с крупной добычей к кому пойдут? К нему да к Вареному. Проверили, и оказалось, что в Озерках живешь ты, опознал тебя один из сотрудников. В один из дней ты пришел на Литейный в пивную на встречу с Лешим. Вот за тобой и проследили. Поэтому обложили тебя со всех сторон.

— Н-да, — пробормотал Чернявенький. — Знал бы я, что Матрена — племянница Прозрачного, так никогда бы у него не остановился.

— Судьба, Георгий, привела тебя в столицу, судьба свела тебя с Лупусом, и судьба тебя погубила.

— Может быть.

— Ничего не хочешь добавить про Лупуса?

Жоржика увели в камеру.

Кирпичников остался с новыми мыслями. И опять в голове начали прокручиваться одни и те же слова — сейфы, деньги, женщина, доверие, как самому себе.

Кому можно доверять, как самому себе? Наверное, только близкому родственнику или родственнице. Жене, например, сестре.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ДЕЛО ОБ АРМЕЙСКОМ КАПИТАНЕ

Голова начала напоминать воздушный шар, наполняемый воздухом. Мысли струились потоком, но ни за одну невозможно было ухватиться. Аркадий Аркадьевич начал было разбираться со скопившимися бумагами, но вновь и вновь возвращался к личности Лупуса.

Когда прибыл из Военного министерства Громов, Аркадий Аркадьевич приободрился и с любопытством смотрел на начальника первой бригады, словно бы вопрошая: на щите или со щитом?

Сергей Павлович медленно, с каменным выражением лица сел на стул, тяжело вздохнул и вынул из кармана список.

— Из десяти четверо не дожили до сегодняшнего дня, еще четверо на фронте, не удалось найти, а вот оставшиеся, — он ткнул пальцем в фамилии, — заслуживают пристального внимания. Один из них унтер Семенов, тот просто дезертировал, второй офицер — капитан Петровский.

— Петровский, Петровский, — повторил вслед за Громовым Кирпичников. — Где-то уже встречалась эта фамилия, и недавно. Так, что еще известно?

— Про обоих?

— Нет, я думаю, унтер, как бы ни старался, офицера правдиво сыграть не сможет, так что у нас остается только один подозреваемый — капитан.

— А если кто из оставшихся четверых? Не всегда документы доходят до архива.

— Верно, не доходят. Каким образом капитан Петровский покинул часть?

— После гибели батальона под Миссо капитан узнал, что Николай Александрович отрекся от престола и власть перешла к Временному правительству. Петровский заявил, что присягать новой власти не собирается, после этого уехал в неизвестном направлении.

— Может быть, послужной список сохранился нашего героя?

— В том, что капитан храбрый человек, сомнений нет. Пять наград, в том числе солдатский Георгий.

— Откуда он появился на свет божий?

— Из Тверской губернии, там у его отца было имение…

— Было? — спросил Аркадий Аркадьевич.

— Помнишь, как прокатилась волна поджогов, грабежей, убийств после отречения царя?

— Конечно, — сказал начальник уголовного розыска, а сам подумал: «Разве можно такое забыть?» Пылали дворянские, помещичьи усадьбы, крестьяне забирали все, что попадалось под руку, убивали бывших хозяев, хотя с 1861 года прошло больше полувека.

— Событие, ставшее последней каплей, когда капитан Петровский бросил службу, даже не написав рапорта. У него убили отца.

— Вот как. Еще одно существенное обстоятельство. У нашего капитана были братья и сестры?

— Только сестра, — Громов заглянул в бумагу, его опередил начальник.

— Лариса, — выдохнул вместе с догадкой Кирпичников.

— Откуда ты…

— Знаю, хочешь спросить?

— Откуда?

— И зовут нашу кудесницу Лариса Ульяновна Петровская, и служит она, — Аркадий Аркадьевич умолк, давая возможность продолжить подчиненному, но тот стоял с открытым ртом, не понимая, чего от него хочет начальник, — в конторе управляющего Механическим заводом Сан-Галли господина Литвина.

— Неужели она… — начал было Громов.

— Не знаю, Сергей, не знаю. Я уже ничего не понимаю в жизни, ничего, — последнее слово проговорил по слогам. — Хотя, — Кирпичников прищурился, — срочно отправь на Литовский, доходный дом госпожи Григорьевой, если не ошибаюсь, номер десять, агентов, самых опытных, и чтобы глаз с нее не спускали ни днем ни ночью.

— Не упустим, — поднялся со стула Сергей Павлович.

— Главное — не упустить, — назидательно произнес начальник уголовного розыска, — и проследить за приходящим к ней капитаном, а он, между прочим, опытен и чувствует слежку, как настоящий лесной зверь.

— Я понимаю всю степень ответственности.

— Вот именно. У нас остается единственный шанс, что Лупус в самом деле появится у сестры. Упустить его нам ни в коем разе нельзя. Описание нашего главаря у тебя есть. Если даже он попытается изменить внешность, то обязательно будет, я думаю, с тростью и выправку с офицерской походкой никуда не денет.

— Лупус, Лупус, — Громов вышел, бормоча себе под нос имя главаря банды.

Вернулся через четверть часа с серьезным видом и лбом, перечеркнутым тонкими складками.

— Отбыли? — спросил Кирпичников о сотрудниках, направленных следить за помощницей господина Литвина.

— Да.

— Пока тебя не было, я понял, откуда взята столь экстравагантная кличка у нашего главаря.

— И?

— Леонид Ульянович Петровский, первые буквы имени, отчества и фамилии составляют слово «луп». Как всякий образованный человек он изучал в детстве латинский язык, просто прибавил окончание и получил «волка».

— Так просто?

— Только я не пойму, откуда у капитана Петровского такая жестокость?

— Война, — пожал плечами Громов.

— Все отговорки, — отмахнулся Кирпичников. — Ты представляешь, сколько человек на фронте убивают друг друга, но не приходят же в тыл зверями, не ставящими жизнь ближнего ни в грош?

— Тоже верно.

— Ладно, Сергей, у нас другая задача, как говорят военные, нам необходимо задержать главаря банды, а кем он был в прошлом, не столь важно. Он стал преступником, мало того, несущим смерть. Наша цель — капитан Петровский.

Лупус вернулся на квартиру уставшим и задумчивым. В гостиной опустился в кресло, протянул руку и налил в бокал коньяку. Выпил одним глотком, не почувствовав вкуса. Застывший взгляд уставился в стену. Он ощутил, как вокруг его шеи обвивается петля, хотя вроде бы нет никаких оснований. Его имени никто не знает, только Иван Кошель, да и тот в Москве. Бандиты частью мертвы, частью задержаны уголовным розыском. Проследить за ним они не могли, именно поэтому наняли профессионального филера. Теперь и он ничего не расскажет.

Лупус повернул голову, когда раздался у двери в гостиную шорох ткани. У косяка стояла Анна в легком платье, волосы приведены в порядок, в глазах толика беспокойства.

— Доброе утро, — произнес Лупус, не придумав ничего, чтобы заполнить тишину.

Анна прошла и села в соседнее кресло, положила руки на колени.

— Вас долго не было…

— Дела, — проговорил глухим голосом Лупус и снова налил в бокал коньяку. Вопросительно посмотрел на женщину.

— Благодарю.

— Да или нет?

— Нет, хотя, пожалуй, только один глоток.

Женщина внимательно рассмотрела собеседника, потянулась вперед за фужером. Лупус не двинулся с места, си, словно статуя на постаменте.

— Случилось что-то трагическое? — наконец нарушила она молчание.

Мужчина повернул лицо к Анне. Она так и не поняла его взгляда, бывшего то ли отсутствующим, занятым далекими мыслями, то ли застывшим и бездумным.

— Отнюдь, — он улыбнулся уголками губ, но как-то криво и неестественно, — все идет согласно моему плану, правда, с некоторыми непредвиденными обстоятельствами. И если вы, Анна, готовы покинуть сию ставшую несчастной страну, то через день-два предстоит дальняя дорога. — Теперь на его лице появилась приветливая улыбка.

— Кто-то умер? — Глаза ее стали не удивленными, а скорее обеспокоенными.

Лупус не знал, что ответить. Врать не хотелось, говорить правду тем более. Чтобы пауза не выглядела театральной, он потянулся за бутылкой и плеснул в фужеры.

— Как сказать, — начал Лупус, но не смог продолжить.

— Вы говорите, как обстоит дело. Я — не судья, не присяжная поверенная, я — всего лишь женщина и смогу вас понять.

— Некоторые вещи не поддаются пониманию, — процедил сквозь зубы мужчина и тут же изменил тон: — Вы так и не ответили, Анна, готовы ли вы к поездке?

— Не знаю, — искренне ответила женщина. — Я же вам никто, а только лишняя обуза.

— Не говорите так, — вспылил Лупус. — Я вижу, что мы близки духовно и, наверное, в мыслях, поэтому этого достаточно.

— Если я вам надоем, как, допустим, старая игрушка, вы меня выставите за дверь?

Мужчина склонил голову к правому плечу и с интересом взирал на собеседницу.

— Что предлагаешь делать? — вопрос вначале повис в воздухе.

Кирпичников что-то обдумывал, сжимая губы.

— Поверишь, не знаю, но боюсь только нескольких вещей — спугнуть нашего капитана или дать возможность ему ускользнуть. Если он не придет к сестре? Или, того хуже, главарь окажется не Петровским и не капитаном, ушедшим с фронта в прошлом году. Тогда все мои рассуждения никому не нужны и я, Сергей, понимаешь, я, — он постучал ладонью по груди, — окажусь невольным пособником бандита, сделавшего состояние на крови и улизнувшего от наказания.

— У всех бывают промахи, не все можно предусмотреть. Кто мог предугадать, что сообщники начнут следить друг за другом и наймут для слежки бывшего филера? Да еще чтобы медвежатник оказался родственником перекупщика и оба не знали бы об этом? Винить здесь не за что. Все не предугадать.

— А надо бы.

— Что нам даст слежка за… — Громов заглянул в бумагу и покачал головой, — Ларисой Петровской?

— Ты думаешь, что если наш разыскиваемый ее брат, — уточнил Аркадий Аркадьевич, — то он не преминет попрощаться с родным человеком?

— Не уверен… Хотя, может быть, она уедет с ним.

— Я тоже не знаю, — проговорил начальник уголовного розыска.

— Ты допрашивал Прозрачного?

— Один раз, до смерти его племянницы.

— Может быть, он все-таки что-то знает о капитане? Надо запросить уголовный розыск, чтобы побеседовали с Кошелем.

— В нашем дознании это ничего не даст, тем более у нас нехватка времени. Слишком долго, да и узнанная фамилия главаря ничего не даст, только, видимо, убедимся, что его фамилия Петровский.

— Но Кошель может знать, через какую дыру на границе главарь собрался покинуть Россию.

— Ты прав, я телефонирую Карлу Петровичу и попрошу его содействия, — Кирпичников упомянул начальника уголовного розыска Москвы Маршалка. — Твои люди пусть глаз не спускают с квартиры госпожи Петровской. Ее брат, — Аркадий Аркадьевич решил для себя, что главарем банды все-таки был капитан Петровский, — может нагрянуть в любую минуту даже в отсутствие родного человека. И главное, сопровождать ее везде и в любое время, когда бы она ни вышла со службы или из дома.

— Разумно.

— А теперь распорядись, чтобы привели Прозрачного. Хочу с ним потолковать, знает ли он что-либо или остается театральным статистом?

Веня Прозрачный, шаркая ногами, вошел в кабинет и взглянул на начальника уголовного розыска исподлобья, но взгляд не выражал ни ненависти, ни раздражения. Только старческую усталость и оторванность от привычного уклада жизни.

— Здравствуй, Веня, — Кирпичников политесы отбросил в сторону и не именовал перекупщика по имени и отчеству.

Вошедший кивнул — видимо, пересохло в горле, поэтому не смог вымолвить ни слова.

— Ты догадываешься, зачем тебя вызвал?

— Уже передали. — Прозрачный обретал прежнюю уверенность, а Аркадий Аркадьевич понял, что Веня хоть и сидит в камере уголовного розыска, а не в тюрьме, но сведения с воли получает. — Так что, господин Кирпичников, давайте без экивоков.

— Стало быть, ты знаешь, что твою племянницу убил Лупус?

— Наслышан.

— Значит, ты знаешь, что ее мужем является небезызвестный Жоржик Чернявенький?

— Знал бы раньше, — усмехнулся Прозрачный.

— Знал бы карту, взял бы прикуп.

— Аркадий Аркадьевич, говорите прямо, что вы от меня хотите? Чтобы я вам на тарелочке преподнес этого самого Лупуса? Так я не знаю, где он скрывается в столице. Я, — Веня на секунду умолк, взглянув прищуренными глазами на начальника уголовного розыска, — своим людям поручил найти его, но они так и не преуспели. Так чем я могу помочь?

— Чем? — Кирпичников нахмурил лоб, потер его пальцами. — Всем, что ты знаешь.

Прозрачный дернул плечами, что, мол, ничего не знаю, ничего.

— Меня интересует даже самая маленькая мелочь или деталь. Кто тебе сообщил о приезде Лупуса со товарищи?

— Ну, есть, — Веня тяжело вздохнул, — в окружении Кошеля, ну, не мой человечек, но глаза, которые за долю малую мне весточки из Москвы шлют. Вот от него я и узнал, что прибывают в столицу лихие люди с известным «медвежатником», но отследить я их не смог. Слишком шустрые ребятки оказались, и потом ни с кем в столице они дела не имели. Позже я узнал, что у них наводчица — баба. Не верил я этому, но, господин Кирпичников, успехов я не достиг.

— Про клички, фамилии тебе твои глаза московские шепнули?

— В том-то и дело, что нет. Сказали, что главарь — бывший боевой офицер. Но сейчас вернувшихся с фронта или дезертировавших хватает. Здесь тупик.

— Ну, о других что-то же твой сообщил?

— В том-то и дело, что нет. Искать было бесполезно, тем шее как узнать, на какие сейфы они нацелились? Город большой, заводов, учреждений, банков, как мусора у нерадивой хозяйки. Это как искать иголку в стоге сена.

— Веня, ты можешь кому угодно байки травить, а мне не надо. — Аркадий Аркадьевич прищурил правый глаз и покачал головой.

— Жизнью клянусь, господин Кирпичников, чтоб мне с места не сойти.

— Хорошо, Веня. Теперь вернемся к племяннице.

Прозрачный посмурнел.

— Когда сидел в камере, неужто не хотел отомстить?

— Хотел, но понимаете, в какой-то хорошей книжке я прочитал, и так мне одно выражение понравилось, что до конца дней запомнил. Месть — блюдо холодное, то бишь ею необходимо заниматься не в горячке, а обдумывая каждый последующий шаг.

— Разумно.

— Так что, господин Кирпичников, когда меня выпустите, я не премину заняться этим самым Лупусом. Это я вам как на духу говорю. Не привык я спускать принесенную мне обиду.

— Смерть племянницы — обида? — вскинул брови Аркадий Аркадьевич.

— С какой стороны посмотреть. — Веня поиграл желваками, потом продолжил: — Дело же не в словах, их, нужных, можно не подобрать. Вот если этот Лупус за границу уйдет, так я его и там достану. Прозрачный не привык, чтобы его оставляли в дураках, — фыркнул Веня.

— Здесь с тобой соглашусь. Тогда пойми и меня: не выпущу тебя сейчас. Наваляешь дров, а мне Лупуса взять в России надо, пока финскую границу не перешел. Наши бывшие сограждане с неохотой выдают даже убийц. А ехать туда уголовным сотрудникам — значит нарываться на скандал.

— Понимаю, — кивнул Прозрачный, — у нас, — он улыбнулся, — больше… как это по-вашему, во, полномочий. Нам не надо никому представляться, мы сами по себе.

Лупус заказал через дворника в соседнем ресторане вначале обед, потом ужин. И целый день не выходил из дома, не хоте нигде показываться. Не было особого желания случайно на какого-нибудь знакомого нарваться. Он обдумывал, что дальше? Тащить с собой большой груз не хотел, для этого нужен помощник. Ведь взято в сейфах почти два с половиной пуда золота (любят люди золото в слитках, что бы ни случилось, цена либо остается неизменной, либо растет, и никакие катаклизмы на стоимость не влияют), почти полтора пуда ассигнаций разного достоинства, в том числе иностранные деньги. Все на себе не унести и переходить границу с таким весом не очень разумно. Привлекаешь лишнее внимание, потом теряешь в случае опасности мобильность и оказываешься привязанным к грузу. Взять с собой драгоценные камни, иностранные деньги? Все оставить на хранение сестре? Но она поймет, для чего нужен был список владельцев сейфов Сан-Галли.

Почти день размышлял, как выйти на Прозрачного, минуя все и всех, ведь за ним тоже могут следить.

Но к вечеру так ничего и не решил.

Старался не показывать обеспокоенности Анне, но разве женщину можно обмануть? Она чувствует больше сердцем, нежели глазами. Но ничего не спрашивала и старалась вести беседу на темы, в которых не упоминались ни смерть, ни предательство, ни предстоящий фантастический отъезд…

Хотя Веня Прозрачный ничего не сказал и не открыл ничего нового, Кирпичников задумался больше о личности Лупуса, чем о его поимке.

Офицер, ставший хладнокровным убийцей, не такое частое явление. Когда вернувшиеся с фронта в порыве защиты достоинства или чувствуя оскорбление, выхватывают из кобуры пистолет, это понятно. Там проливают за Отечество кровь и не терпят насмешек над патриотичностью, но здесь другое дело. Капитан хладнокровно режет тех, кто ему мешает на пути к заветной цели. А какова она? Сколотить в несколько месяцев капитал, уехать за границу и забыть войну, как страшный сон? Или есть что-то иное, пока непонятное?

Лупус нравился начальнику уголовного розыска дерзостью и непредсказуемостью. Да, он — преступник, дерзнувший отнять человеческие жизни, но он пошел на это не просто так, ради собственной прихоти. Его что-то толкнуло на такой шаг. Но что? Разочарование в том строе, который установился в России? Демократический строй, за который ратовали его предки, один из них отправился на каторгу за убеждения, когда в декабре двадцать пятого года прошлого века вышел на Сенатскую площадь.

Лупус, Лупус, что тобой движет? Или Аркадий Аркадьевич слишком идеализирует обычного убийцу, пожелавшего иметь сытую и безбедную жизнь?

Ответов не было, только догадки, догадки и догадки…

И оставалось только ждать.

Хотя…

Кирпичников встал с кресла. Простая мысль внезапно проскочила, но сразу же возникло сомнение. Аркадий Аркадьевич вызвал дежурного по уголовному розыску.

— Вот что, приведите-ка ко мне Кузьму Федькина.

Не прошло и пяти минут, как заспанный арестованный тер кулаками глаза и зевал во весь рот.

— Здравствуй, Миша! — поздоровался первым Аркадий Аркадьевич.

Назвавшийся Федькиным даже перестал тереть глаза и с удивлением посмотрел на начальника уголовного розыска.

— Значит, всех повязали?

— Почти, — не стал скрывать Кирпичников, — остался только матерый волк, и я надеюсь, что с твоей помощью его возьмем, а уж живым или мертвым, так как Господь пожелает.

Арестованный тяжело вздохнул.

— Чем я могу помочь, если ничего не знаю?

— Ты, Миша, не лукавь. Кто являлся посыльным или, проще говоря, связным между членами банды? Не Миша ли Авдеев по прозвищу Леший?

Задержанный молчал, явно что-то обдумывал.

— Молчание, Миша, только усугубляет твою вину, тем более что твой работодатель уже пятерых отправил на встречу с апостолом Петром.

— Пятерых?

— Да, и это за несколько дней. Я так понимаю, что и тебя постигла бы такая же участь. Не привык бывший капитан российской армии делить неправедные доходы с сотоварищами, которые ему помогали лузгать сейфы. В твоих интересах отдать его в наши руки. Пока будем пить чай, Миша, ты думай. Много времени тебе дать не могу, уж не обессудь, господин Лупус уже нацелился за границу.

— Не получится, — подал голос Леший.

— Что не получится? — удивился Кирпичников.

— С таким грузом несподручно уходить, — закусил губу Авдеев.

— Давай подробнее.

— У вас же, господин Кирпичников, есть список того, что мы взяли?

— Знаешь, любезный, не у всех ценности находились в сейфах законно.

Миша засмеялся.

— Везде одно и то же, каждый норовит от властей капиталец утаить.

— Можно сказать и так.

— По моим прикидкам, в схроне у Лупуса пара пудов золотишка в… как его? — щелкнул пальцами.

— В слитках, — подсказал Аркадий Аркадьевич.

— Во-во, — кивнул Авдеев, — в слитках. Кроме этого всякие колечки, цепочки, браслетики, тех поменьше, но с полпуда точно есть. А еще бумажек наших да иностранных, тех тоже, ну не знаю, но с пуд точно есть. Так что посудите, господин Кирпичников, как он один с таким грузом уйдет?

— Была бы дыра на границе, — хотел отмахнуться начальник уголовного розыска.

— Э нет, — помахал в воздухе грязным пальцем Леший, — не скажите. Он — один? Один. Груз большой? Еще какой большой. На границе ушлые ребята, сразу смекнут, что… капитан, вы сказали?

— Капитан.

— Что капитан не панталоны женские везет, а груз подороже. Вот и смекайте, доедет ли капитан до первого городка финского или в лесу под мхом останется?

— Здесь ты прав. Ну а как же весточка от Ивана Кошеля?

— Господин Кирпичников, какой Кошель, когда большими деньгами пахнет. Ну, напишут Кошелю, что гостя проводили чин чинарем. А кто проверит? Вот то-то.

— В твоих словах есть резон, — согласился начальник уголовного розыска. — Но тогда скажи, где сейчас находится Лупус?

— Кто ж его знает, — пожал плечами Леший. — Не угостите папироской?

Кирпичников достал из кармана портсигар и щелкнул замком.

— Угощайся.

— Благодарствую, — произнес Авдеев после первой затяжки.

— Так где Лупус? Надеешься добраться до тайника?

— Почему бы и нет?

— За годы, проведенные в заточении, думаешь, никто не сумеет найти схрон главаря?

— Не знаю, но ведь за мной ничего нет. — И добавил: — Доказанного.

— Миша, Миша, — покачал головой Аркадий Аркадьевич, — мы живем в очень сложное время, когда старые законы продолжают действовать, но появились и новые, и если бы они дополняли друг друга, но в них много пробелов, и есть возможность отправить тебя в места отдаленные до конца твоих дней. Так что не гневи Бога, тебе выбранных из сейфов денег, золота не видать до скончания мира. Но есть один маленький шанс, что ты полетишь свободной птицей после ареста Лупуса, правда, без денег. Но такова жизнь, деньги — что навоз, сегодня нет, а завтра воз, — завершил тираду расхожей пословицей Кирпичников.

— Ваша правда, но все-таки есть возможность, что я выйду на свободу с деньгами?

— Призрачная…

— Но есть?

— Возможно.

— Так зачем мне портить одну эту возможность?

— Ради того, чтобы жить.

— Ну, опять сначала.

— Значит, ты не знаешь, где твой главарь?

— Догадки есть, конечно.

— Что я с тобой должен разговаривать, как с младенцем! Знаешь — говори, не знаешь, так не надо наводить тень на плетень.

— Скрытный Лупус и очень осторожный.

— Как он тебя вызывал?

— Он же меня сам поселил, и каждый раз посылал посыльного.

— Не доверял?

— Не только мне, но и всем и каждому.

— Как же он управлялся с вами?

— У него не только в руках сила, но и взгляд страшный, так и хочется в сторону отойти и не мешать.

— Да, — покачал головой Кирпичников, — он же не из вашей братии. А если погрузил взятое из сейфов и будь здоров?

— Тогда мы к Кошелю пришли бы.

— Кошель — не сявка подзаборная, отослал бы вас всех скопом куда подальше. Он предоставил вам дело и представил главного. Не его забота, что так вышло.

— Э нет, Кошель нам главного представил и за него поручился.

— Даже поручился?

— Ну, да.

— Не задумывался, откуда бандит Кошель знает армейского капитана?

— Аркадий Аркадьевич, за свою жизнь я перевидал столько господ, перекрасивших свою масть, что и словами не передать.

— Что верно, то верно. Но все-таки как нашли бы Лупуса, если бы он исчез во тьме ночной с деньгами, золотишком и драгоценностями?

— По чести, я не думал и мыслей таких не приходило.

— Наивные вы, деловые люди, человеки. Вас как слепых щенят используют, а потом на помойку, ладно просто выбрасывают, но и с ножом под сердцем. И ты ничего не хочешь сказать про Лупуса, он же день-два и рванет, как заяц, за границу, не знаю, каким манером, но оставит вас всех, оставшихся в живых, с носом и будет жить да добро проживать в довольствии и сытости. А ты баланду тюремную хлебать будешь, если власть тебе позволит.

Леший отвернул голову в сторону, и было видно, как желваки ходят под кожей скул.

Сказать нечего, переиграл капитан всех, с кем имел дело.

Первым делом Лупус отправился на квартиру Вени Прозрачного. Рискованно было появляться у перекупщика, но время становилось самым большим врагом. В том, что сотрудники из уголовного розыска выйдут на след, сомнений не оставалось, но им тоже нужен самый большой капитал, которым обладает человек, отсчитывающий минуты, часы.

Час провел за наблюдением, не оставалось ни одного уголка, куда бы он не заглянул. Пытливым взглядом осматривал каждого появляющегося у дома.

Снял с предохранителей пистолеты, которые носил с собой. Нажал на стопор у рукояти трости, чтобы в один миг в руке оказалось смертоносное четырехгранное жало.

Нажал на кнопку электрического звонка. Где-то в глубине квартиры раздался сигнал.

Лупус напрягся, как взведенная пружина. Он наметил, что в случае опасности выйдет на крышу, потом на соседний дом, а там вниз и проходными дворами.

Дверь открыла на удивление миловидная девушка в синем платье до колен и с длинными рукавами.

— Добрый день, — произнесла она голосом, более подходившим оперной певице, нежели служанке.

— Здравствуйте. — Улыбка на лице Лупуса была дружелюбная и несколько смущенная, чего нельзя было сказать о глазах, недоверчивых и опасных. — Простите. — Он достал из кармана записную книжку, украдкой бросая взгляд в коридор. Оттуда никто не выглядывал, не мелькали тени, но расслабляться не стоило. — Здесь проживает Иосиф Силыч Кожемяка?

— Вы, видимо, ошиблись не только квартирой, но и домом. В нашем такие не проживают. — Милая улыбка скрасила губы девушки.

— Неужели вы знаете всех живущих?

— Иосиф Силыч Кожемяка в нашем доме не проживает.

— Вот досада, я приехал издалека, чтобы повидать его по важному делу. Может быть, он все-таки здесь жил и съехал? — надеждой спросил Лупус.

— Вам дали неверный адрес, — сказала девушка и собралась закрыть дверь.

Главарь намеренно тянул время, хотел убедиться, есть ли засада у Прозрачного или можно с ним вести дело.

— Может быть, ваш хозяин знает господина Кожемяку? Спросите у него?

— Простите, но господина Прозрачного нет дома.

— Вениамина Венедиктововича? — Лупус сделал вид, что обрадовался. — Могу ли я его подождать.

— Это не представляется возможным, — глухо произнесла девушка. — Вениамин Венедиктович отбыл на длительный срок.

— Насколько длительный?

— Он не говорил.

— И здесь удача покинула меня. Проделать такой долгий путь и ради чего? — театрально сокрушался Лупус. — У одного адрес неверно записал, второй будет неизвестно когда. Положеньице, сударыня, мое незавидное. Может быть, вы мне поможете?

— Я — только служанка, но… возможно, вам помогут в участке или в части.

— Благодарю, я сам хотел туда наведаться, простите, сударыня, за беспокойство, — Лупус прикоснулся к тулье шляпы. — Значит, господин Кожемяка никогда здесь не проживал?

Вопрос остался без ответа, дверь закрылась без скрипа.

Кирпичников приказал снять наблюдение с квартиры Прозрачного сразу же после задержания.

Лупус не пошел вниз, а поднялся по лестнице на последний этаж, где висел открытый замок, и через чердачное окно вылез на крышу, на ту сторону, которая выходит во двор. Хорошо, что следующий дом не отличался этажностью. Через несколько минут главарь выглядывал из совсем другого подъезда. Никто к Вене Прозрачному не спешил в гости. Не подъезжали авто, и не бежали люди.

Лупус задумался.

Если Веня Прозрачный отбыл надолго или на неопределенный срок, в чем явно постарался уголовный розыск, и теперь сидит в камере, то вокруг него, боевого волка, вывешивают красные флажки, чтобы гнать в нужном им направлении. Разумно. Илюша Вареный плотно обложен охотниками, Прозрачный сидит в камере и, значит, тоже недоступен для совершения взаимовыгодной сделки. Везти через границу целую телегу — необдуманный шаг. В обычае людей, покидающих Отчизну, забирать самое ценное, а не тащить с собою тряпки. Лупус скрежетнул зубами: так хорошо все начиналось и такое бездарное завершение обдуманного дела.

Главарь считал себя разумным человеком с развитой логической цепью мышления, но, как обычно бывает в жизни, некоторые вещи идут так, что не поддаются никакой логике.

Оставить все сестре на сохранение? И тут же Лупус одернул себя. Разве он не планировал забрать Ларису с собой?

На слежку за квартирой госпожи Петровской и нею самою Громов отрядил девять человек.

— Сергей, — покачал головой Аркадий Аркадьевич, — разве девять человек в состоящий отследить все входы, выходы, подходы к дому, не к квартире, а к дому?

— Я подумал, чем меньше будет светиться народу, тем лучше.

— Ты прав, но поезжай сам и рассади людей по соседним квартирам, по соседним домам, по крышам… ну, я не знаю, ты опытен, и не мне тебя учить. — Кирпичников вызвал дежурного по уголовному розыску и распорядился выделить двадцать самых опытных сотрудников. — Чтоб ни через одну щель он не пролез, — погрозил начальнику первой бригады указательным пальцем.

После отъезда Громова Аркадий Аркадьевич подошел к окну и закурил папиросу. Выпустил облачко дыма, но, не почувствовав никакого вкуса, а только отвращение, развернулся, чтобы погасить исходящую тонкой струйкой папиросу, поискал глазами пепельницу. И тут его осенило.

«Лупус не станет хранить похищенное там, где живет, во избежание непредвиденных обстоятельств. Скорее всего, снимет квартиру, а может быть, какой-нибудь неказистый домик с подполом или погребом, необязательно подвалом. Но этот домик должен располагаться либо на окраине города, либо рядом. Капитан сам возил туда добычу — груз немалый, и поэтому должен был брать извозчика. Разных? Может быть. А если одного? Сомнительно. Возница, каким бы ни был, мог что-то заподозрить и в отсутствие хозяина поискать, что возит седок. Ведь мог сопоставить два и два. В газетах печатают про вскрытие сейфов, ходят слухи среди обывателей. Видимо, все-таки разных. Хотя… их становится не один, и тогда вероятность того, что кто-то из них заподозрит пассажира в причастности к грабежам, возрастает. Допустим, один. Следовательно, Лупус должен поддерживать с ним связь и вызывать надело заблаговременно. Опять не получается».

В рассуждениях Кирпичникова снова препятствием встала стена.

Хотелось броситься, искать, но что? Хотелось заняться делом — поехать и проследить за госпожой Петровской, но Аркадий Аркадьевич понимал, что сотрудники, посланные Громовым, сделают с большим умением, чем он.

Мысли скакнули к сестре капитана. Причастна она к преступлениям или невольная участница, которая не понимает, что вовлечена в столь неприятную ситуацию? Ее знакомство с господином Литвиным случайное или намеренное? Странная история, где неожиданно сплетаются в клубок такие разные люди, что никогда бы не поставил их в один ряд. Боевой офицер, кавалер нескольких орденов, вдруг становится преступником, проливающим кровь невинных. Авторитетный в городе бандит неожиданно помогает этому самому офицеру собрать банду. Перекупщик, теряющий племянницу, но полагающий, что деньги важнее, и он готов помогать опять тому же офицеру. Грабители, имеющие своенравие, подчиняются этому же офицеру.

Что же ты представляешь собой, любезный капитан Петровский?

Кто ты такой?

Лупус предвидел что-то подобное, но у него на этот счет был план, согласно которому предстояло ехать в Москву, на поклон к Ивану Кошелю. Тот готов за некое вознаграждение свести с людьми, готовыми обменять золото и деньги на драгоценные камни. Тогда пришлось бы делить награбленное с оставшимися бандитами или объяснять, куда они подевались.

Ехать за границу только с иностранными деньгами и драгоценностями, конечно, можно, но там надо обустроить хотя бы сносное жилье себе и двум дамам. К Анне Лупус испытывал противоречивые чувства. Она походила характером и мыслями на него, принимала обстоятельства такими, как они есть в нынешнюю минуту, но все-таки хотела изменить их, как только подвернется подходящий случай. Сейчас она не цеплялась за него, капитана российской, бывшей российской, поправил он себя, армии, а старалась хотя бы не быть обузой. Сестра тоже привыкла к определенному образу жизни, и если он не сумеет обеспечить такой же комфорт там, то зачем было устраивать свистопляску с сейфами, бандитами, опасностью и пролитой кровью?

Потом неожиданно пришла новая мысль, которой он раньше не придавал внимания.

Лупус знал, что Лариса, находясь на службе в конторе Механического завода Сан-Галли, являлась фактически содержанкой управляющего. Капитан сестру не осуждал, каждый выстраивает жизнь так, как может, особенно в трудное военное время. Отца убили, имение спалили, семейные деньги исчезли вместе с банкиром Штольцем, в один миг вывезшим капиталы за границу, в Швецию, где открыл новый банк.

Остается узнать у господина Литвина, сможет ли он без досмотра отправить в Финляндию груз в пять-шесть пудов. Раньше Лупус управляющего заводом в расчет не брал. Ну, есть такой господин, и от его присутствия, как говорится, ни горячо ни холодно.

Значит, сестра должна устроить встречу, и желательно… Капитан задумался и даже приостановился. Где? Простая мысль, но надо многое предусмотреть. Под слежкой ли господин Литвин? Ведь в уголовном розыске служат умные люди и сообразят, что вскрываются сейфы определенного производителя. Отсюда следует, что они побывают на заводе и поговорят с управляющим, который в свою очередь тоже является логически мыслящим человеком и сопоставит один и один. И поймет, что брат Ларисы Петровской обратился к нему с просьбой не простой. Сообразит, что капитан причастен к ограблениям. Не побежит ли галопом к начальнику розыска или, того хуже, к Председателю ЧК.

Здесь должна быть осторожность, но все равно беседы с управляющим заводом не избежать. Сделать так, чтобы господин Литвин не дошел до Офицерской улицы, он сумеет. А если последний телефонирует? Нет, отрезал капитан, о таких вещах при посторонних не говорят.

Лупус уверился, что надо действовать через Ларису. Будет странно, если незнакомец с улицы придет с просьбой или предложением к такому человеку, как господин Литвин.

Анна сама открыла дверь.

— Устал, — почему-то произнес капитан и поцеловал женщину в щеку.

— Трудный день?

— Очень.

— Связано с отъездом?

Щека капитана дернулась.

— И с ним тоже.

Уже в гостиной, подавая фужер вина, она сказала:

— Может быть, проще уехать куда-нибудь в Сибирь? На Дальний Восток? Затеряться на российских просторах?

Лупус удивленно посмотрел на Анну. Такой простой мысли ему не приходило, сесть на поезд с багажом и прокатиться до Владивостока. Внутри страны никто багаж не проверяет. Резон есть.

— Благодарю, — произнес мужчина и тепло улыбнулся, не театрально, как бывало в последнее время, а искренне и по-детски.

— За что? — Анна вскинула брови.

— За новое предложение, которое не приходило в мою голову.

— Я рада, что оно тебе понравилось.

В восемь часов, когда солнце не предпринимало попытку спрятаться за краем земли и освещало столицу палящими лучами, Лупус подходил к дому Ларисы. Как всегда, обошел квартал вокруг, зашел в кондитерскую и сел у окна, выходящего на улицу. Заказал чашку ароматного кофе и пирожное, к которым был неравнодушен с детских лет. Сколько раз твердил себе, что он не ребенок, но не мог устоять против сладкого.

Капитан осматривал улицу сквозь вымытое начисто стекло, на поле которого изящными буквами было написано название кондитерской. Ничто не привлекало внимания — никаких разносчиков, торговцев с лотками, не велись на улице никакие работы.

Лупус расплатился, медленно натянул на руки перчатки тонкой кожи, взял шляпу, трость и вышел на свежий воздух. Вздохнул полной грудью и фланирующей походкой направился к дому сестры.

Громов узнал главаря по описанию сотрудников уголовного розыска сразу и почувствовал, как сердце убыстряет ритм и становится тяжело дышать. Сергей Павлович затаил дыхание, словно Лупус мог услышать.

«Лишь бы никто себя не выдал», — пронеслось в голове, и на висках выступил холодный пот.

Главарь приподнял ручкой трости край шляпы, вроде бы рассеянным взглядом скользнул по улице и вошел в парадное дома сестры.

Остановился за дверью, прислушался.

Никто его не преследовал. По ступеням никто не спускался, и не слышались никакие звуки — ни дыхание, шепот. Можно подниматься, и Лупус, стараясь не производить шума, двинулся на третий этаж, где находилась кварт» Ларисы, сданная в наем господину Литвину.

Капитан поднялся вначале на пятый этаж, проверил, нет ли там прячущихся людей. Потом спустился на третий и нажал кнопку электрического звонка.

И вздрогнул, когда дверь приоткрылась. Капитан всегда пугался. Литвин год тому поставил в квартире дубовую дверь, через которую не доносился ни один звук.

— Леонидас? — удивленно сказала женщина. В детстве Петровский-младший был увлечен героями Древней Эллады, хотел походить на них, не только духом, но и силой. Тогда же получил прозвище в честь царя Леонидаса, с горсткой воинов остановившего полчище персов.

— Может быть, пригласишь? — Капитан тихонько бил тростью по ладони левой руки.

— С превеликим удовольствием. — Лариса отступила в сторону, предлагая брату войти.

— Ты одна?

Женщина смутилась, но не подала виду.

— Как видишь.

— Извини, Лара, но из коридора я ничего не вижу, кроме тебя.

— Одна. Что стоишь, проходи. Я как раз собралась пить чай.

В последний раз капитан прислушался, не раздадутся ли на лестнице крадущиеся шаги или посторонние звуки. Закрывшаяся дверь запечатала тишину на площадке. Никто не следил.

Лупус вошел в гостиную, в одной руке нес снятую шляпу, во второй — трость.

— Сейчас принесу чашку. — Женщина на минуту вышла из комнаты. Вернулась с подносом, на котором стояла вазочка с печеньем, тарелка с нарезанным разным мясом, бутылка вина, фужер и чашка с блюдцем.

— Не помешает сегодня. — Капитан подошел к столу и, вопреки своему же запрету не пить вина, пока не выберется из столицы, налил до краев и выпил почти одним глотком.

— Трудный день? — спросила Лариса.

Лупус тяжело вздохнул и покачал головой, немного подумал и сказал, отведя глаза в сторону:

— Ты можешь устроить мне встречу с Литвиным?

— Зачем? — искренне удивилась женщина, заподозрив неладное.

— Это по моим делам.

— Каким? — поинтересовалась Лариса.

— Скорее личным.

— Ты можешь мне сказать каким?

— Прости, но это сугубо мужской разговор.

— Обо мне? — женщина смотрела на Лупуса, прищурив глаза. По прошлому году у них состоялся неприятный семейный разговор об отношениях Ларисы и Литвина. Капитан возмущался и требовал, чтобы она прекратила тайную связь с Арнольдом Маркусовичем, но тогда сестра заявила, что не стоит вмешиваться в ее личную жизнь.

Семейная привязанность к брату — это одно, а ее бытие в непростом мире отношения к другим, даже к брату, не имеет.

— Нет, — поспешил ответить капитан, — я же говорю, дело касается исключительно меня.

— Я не знаю, — с сомнением в голосе произнесла госпожа Петровская, — уместно ли будет в данной ситуации обращаться к нему.

— Уместно, — отрезал Леонид, — дело неотлагательное, если не переходить на пафосные слова — жизни и смерти.

— Даже так?

— Именно.

— Он должен прийти ко мне через час, — Лариса с трудом выговаривала слова, при этом покраснела.

— Замечательно, надеюсь, ты не будешь против того, чтобы я его у тебя подождал?

— Если отвечу отказом, ты же все равно останешься его ждать?

— Да, останусь. — Леонид стоял у окна, в левой руке держал блюдце, в правой — чашку и периодически отхлебывал приятный на вкус чай.

То, что Лупус вошел в квартиру госпожи Петровской, Громов увидел сразу — через несколько минут главарь осторожно выглянул в окно и остался возле него стоять, портьера скрывала капитана, наблюдавшего за улицей.

«Осторожен», — мелькнуло в голове Громова. И он подумал: а как бы поступил сам? И тут же ответил: видимо, точно также.

Сергей Павлович не знал, что предпринимать далее. Ворваться в квартиру? Но сотрудники, осматривавшие дом, установили: дубовую дверь не сломать, если только взорвать или выбить пушечным снарядом. Начальник первой бригады представил, как все агенты уголовного розыска впрягаются в лафет и тащат орудие на третий этаж. Смешок вырвался нехороший. Громов подозвал одного из наблюдавших за домом, описал кратко, что надо передать Кирпичникову, и отправил посыльным.

Аркадий Аркадьевич прибыл сразу же, не теряя времени на обдумывание сложившегося положения. Он предугадывал его, но все же пребывал в некоторой растерянности. Одно дело, когда возводишь здания умопостроений, а другое — чистая практика, где в голову противника невозможно забраться и узнать, что он хочет предпринять.

— Почти час наш дорогой Лупус находится у госпожи Петровской, — докладывал Громов, не спуская глаз с третьего этажа.

— Значит, наше предположение верно, — сощурил глаза Кирпичников, — и Лариса Ульяновна является сестрой нашего подозреваемого.

— А если любовница?

— Конечно, возможно, но не думаю, что это так. Он оберегал Петровскую и только сейчас посетил ее, когда почувствовал, что загнан в тупик.

— Почему? Сообщников больше нет, они устранены, в том числе и нашими руками. Ему осталось пересечь границу — и вся недолга.

— Не так, Сергей, просто. Ты представляешь, какой груз надо переправить?

— Нет, — покачал головой Громов.

— Что-то около шести-семи пудов.

Сергей Павлович присвистнул.

— Это из сейфов?

— Из них.

— Тогда у нашего Лупуса появились некоторые затруднения.

— Вот именно. Переходить границу при помощи контрабандистов становится опасно.

— Еще как! Теперь я понимаю озабоченность капитана. — Громов поправил пистолет. — Почему он здесь?

— Есть одна мыслишка, но не знаю, верная ли она. Для проверки нужно некоторое время.

— Аркадий, какое время? Сейчас он выйдет из дому… И что мы будем предпринимать? Задерживать? Он просто так в руки не сдастся, и значит, мы рискуем не только сотрудниками, но и обывателями на улице, хотя…

— Что хотя?

— Важнее взять нашего главаря, чем жизнь прохожего.

— С тобою согласен. Если капитана не остановить, то крови может пролиться гораздо больше, нежели нескольких прохожих на улице. Меня беспокоит другое. Если не попробуем взять его здесь, то он наверняка заметит слежку и ускользнет угрем. Тогда мы его никогда не сможем найти. Поэтому вариантов, Сергей, у нас немного.

— Ты прав, Лупус чувствует нутром, что за ним идет охота. Здесь нас подстерегает опасность — потерять людей и упустить главаря.

— Аркадий, у меня иной раз закрадывается крамольная мысль — телефонировать Игнатьеву. Тот пришлет сюда взвод солдат, они перекроют улицу, все подступы к квартире. И пусть берут Лупуса уговорами, штурмом. В общем, у них появятся заботы. Пусть сами варятся в соку задержания.

— Ты сам сказал, что мысль крамольная. Уничтожат солдаты не только капитана, но всех, кто находится рядом с ним.

— Такова судьба.

— Судьба судьбой, но в таком случае мы выступаем в роли судьбы, указывая, кому жить дальше, а кому уходить под каменную плиту под землю.

— Я же не говорю, что надо ставить Игнатьева в известность, я просто высказываю приходящее в голову.

— Гони, Сергей, такие мысли. Пока мы с тобой в состоянии найти, задержать и изобличить преступника, надо этим и заниматься. Перекладывает ответственность на другого только слабый человек. А мы, — Кирпичников улыбнулся и подмигнул Громову, — с тобой еще не пали духом и можем отвечать за собственные поступки. Но это все лирика, нам надо принимать решение.

— Ждать.

— Когда выйдет из квартиры?

— Даже не знаю, лестница широкая, площадки там большие. Капитан сто раз успеет выхватить пистолет.

— В том-то и дело. При выходе из парадного тоже не вариант. — Кирпичников задумался. — А если рыболовной сетью накрыть и прижать к земле, — и сам засмеялся, — как простого окунька?

— А что? — подхватил Громов. — В каждой безумной идее есть рациональное зерно.

— Есть, но в моей нет. Посуди сам, в какую минуту набрасывать сеть?

— Когда выйдет из квартиры.

— Но мы же привлечем внимание шумом на площадке?

— Отнюдь, — Сергей Павлович облизнул высохшие губы, — я же тебе ранее докладывал, что там поставлена прошлого века дубовая дверь. Сквозь нее и артиллерийского вы стрела слышно не будет.

— Но как? Сеть будет заметна.

— Выходя из двери, ты куда смотришь?

— Ну…

— По сторонам, а не вверх. Не знаю, но идея мне нравится, вот только мы не знаем сколько времени у нас на все про все.

— Я думаю, где-то час у нас есть.

— Почему такая уверенность? — Громов смотрел на начальника испытующим взглядом.

— Скорее всего, — медленно начал Аркадий Аркадьевич, — Лупус ждет господина Литвина…

— Управляющего Механическим заводом? А он здесь при чем?

— Разве я не говорил, что Лариса Петровская — любовница Литвина?

Сергей Павлович даже вздрогнул от неожиданности.

— Не говорил, а если честно, наверное, я пропустил мимо ушей.

— Так вот, сейчас наш капитан в затруднительном положении, ему не вывезти из России золото и драгоценности, вот он и ищет варианты. Их, мне кажется, не так много. Один из них — это господин Литвин, который может организовать отправку груза, так как отправляет некоторые виды производимого товара за границу, так что там шесть-семь пудов затеряются в вагоне и не привлекут внимания.

— Какой второй вариант?

— Я бы на его месте выехал в глубь страны, где с деньгами можно легко затеряться. В таком случае, наш капитан потеряет несколько лет, но потом он сможет покинуть Россию с небольшим мешочком драгоценных камней. А это уже отнюдь не шесть-семь пудов. Хорошо, Сергей. Если сможешь быстро достать сеть, то будем действовать по-рыбацки.

— Понял. Значит, после прихода Литвина у нас будет чистых полчаса?

— Возможно.

— Но…

— Я гарантирую полчаса, — отрезал Кирпичников.

Громов удалился.

Аркадий Аркадьевич расположился удобнее и не спускал глаз ни с третьего этажа, ни с парадного входа.

Лупус не выказывал нетерпения, но волнение душило изнутри. К вину капитан больше не прикоснулся. Голова должна оставаться ясной, ведь решения необходимо принимать почти мгновенно, не думая. Господин Литвин не дурак и поймет, что это он, Леонид Петровский, организовал банду и опустошил сейфы, изготовленные семейной компанией Сан-Галли. Уверенности в том, что Арнольд Маркусович не выдаст грабителя, становилось все больше. Не станет же он доносить на собственную любовницу? Капитан дернул головой и сжал до боли зубы. Ему было неприятно само пошлое слово «любовница», словно ноющая боль в голове после контузии пятнадцатого года, когда разорвался рядом неприятельский снаряд, но ни один осколок не попал в капитана.

Тогда Господь сберег российского офицера.

Но для какой такой особой цели?

Господин Литвин нажал на кнопку звонка почти через час после прихода Лупуса. Вошел в гостиную улыбчивым, но, как только увидел брата Ларисы, выражение лица изменилось и стало напоминать гипсовую маску с одним отличием, что под правым глазом появился едва заметный тик. Арнольду Маркусовичу казалось, что дергание заметно присутствующим в гостиной, и поэтому он начал нервничать.

— Добрый вечер, Арнольд Маркусович, — первым поздоровался капитан, голос его был спокоен и даже выдавал интонацию беззаботности.

— Здравствуйте, — заикаясь, произнес управляющий и добавил, сглотнув слюну: — Леонид Ульянович.

Лариса чувствовала, что за внешним спокойствием брата скрывалось какое-то раздражение, а за вернувшимся к Литвину безразличием — испуг.

— Что ж вы стоите? Присаживайтесь. — Она достала из шкапа бутылку коньяка, рюмки. — Я покину вас на минутку, — Лариса мило улыбнулась, — только, будьте любезны, не превращайтесь в каменных гостей.

Госпожа Петровская через минуту вернулась с подносом, на котором лежали нарезанные лимонные кружки, присыпанные сахаром. Литвину, как и бывшему российскому императору Николаю Александровичу, нравилось закусывать коньяк кисло-сладким. Поставила на стол несколько тарелок с легкими закусками.

— Вы не чувствуете, что затянувшаяся пауза напоминает театральную из плохого водевиля?

— Ты, Лара, права. — Капитан разлил по рюмкам коньяк и вопросительно посмотрел на сестру, та отрицательно покачала головой. — Я вижу в глазах любезного Арнольда Маркусовича немой вопрос, что делает здесь этот, — он указал пальцем на себя, — господин?

Литвин не вымолвил ни слова, хотя оторвал спину от кресла, наклонился вперед и взял предложенную рюмку.

— Господа, — обиженно произнесла госпожа Петровская но, увидев взгляд брата, осеклась.

— Я прав?

— Отчасти, — наконец вымолвил управляющий.

— После нашей последней встречи вы вправе сердиться на меня, но прошлое оставим прошлому, тем более что времена меняются. Мы живем в новом веке, и пора позабыть некоторые предрассудки, доставшиеся нам с девятнадцатым веком.

— Возможно.

— Не держите, Арнольд Маркусович, на меня зла, ведь по праву старшего брата я должен становиться на защиту единственного оставшегося у меня родного человека?

— Я не держу, — оживился Литвин, — если вы говорите искренне, то забудем происшедшее между нами недоразумение.

— Тем более что мы с вами почти родственники.

Лариса вспыхнула, обожгла взглядом и вышла из гостиной.

— Зачем вы так? — сокрушенно покачал головой управляющий.

— Простите, — процедил капитан сквозь зубы, но тут же взял себя в руки, — я не со зла.

— Я понимаю, но, — Литвин глазами указал на дверь, за которой скрылась сестра, — не надо даже ненароком обижать Ларису Ульяновну.

— Виноват, — Леонид приложил правую ладонь к груди, — исправлюсь.

— Давайте по существу, — Литвин продолжал смотреть на дверь, за которой находилась Лариса, — я понимаю, что вы появились неспроста и у вас ко мне есть дело. И вы не хотите, чтобы об этом деле узнала Лариса Ульяновна. Так?

— С вами опасно иметь дело, — улыбнулся капитан, — вы проницательный человек.

— Леонид, — и добавил: — Ульянович, давайте без излишнего ерничания. Мы с вами деловые люди, так что говорите, что вы хотите от меня.

Капитан склонил голову к плечу и внимательно смотрел на собеседника, прикидывая, какую часть правды стоит ему открыть. Вариантов немного, и поэтому Леонид решился если не на всю правду, то хотя бы на ее часть.

— Определенной услуги.

— Это только слова, вы не могли бы выражаться точнее.

— Мне нужна ваша помощь. — Капитан наклонился к столу и поставил рюмку.

— Леонид Ульянович, я слушаю.

— Хорошо. — Капитан нервно встал и снова сел. — Мне нужно отправить в Финляндию груз.

— Груз? — удивился управляющий, в голове начали проноситься мысли о вагонах.

— Да, по вашим меркам, небольшой.

— Леонид Ульяныч, не томите, говорите начистоту.

— Пудов шесть-семь.

— Шесть-семь? — с удивлением спросил Арнольд Маркусович.

— Так точно, — по-военному отрапортовал капитан.

— Не вижу особых проблем.

— Но мне надо, чтобы его никто не проверял на границе.

— Об этом можете не беспокоиться, — настало время расслабиться управляющему, — к нему никто не посмеет прикоснуться. Когда вы хотите отправить груз?

— Если можно, то завтра.

— Кто будет сопровождать груз?

— Я хотел бы самолично.

— Не вижу никаких препятствий.

— Вас не интересует, какой груз предстоит отравить?

— Абсолютно. Стало быть, вы не собираетесь возвращаться?

— Вы правильно меня поняли.

— Замечательно, — сказал управляющий и, смутившись своей радости, быстро добавил: — Отправить в Финляндию не составит никакого труда. Мне только надо уточнить, отправляем ли мы завтра состав соседям?

— Когда вы будете это знать?

— Сейчас телефонирую и уточню. Позволите? — Литвин поднялся и прошел к телефонному аппарату. Капитан пристально следил за каждым произнесенным словом Арнольда Маркусовича, но потом расслабился, разговор шел исключительно о грузе, отправляемом Механическим заводом покупателям в Финляндию. — К моему великому сожалению, — развел руки в стороны управляющий, — мы отправляем груз не завтра.

— Когда? — голос капитана был сух и напряжен.

— Послезавтра.

— Меня такой оборот устраивает.

— Вам, дорогой Леонид Ульянович, предстоит утром явиться ко мне в контору, и там мы решим вопрос с грузом.

— Можно без моего участия?

— Сложно, но… я бы вас познакомил с чиновником, занимающимся вопросом отправки грузов, и на месте решили бы все вопросы.

— В котором часу?

— Я прихожу на службу к девяти часам, вот к этому времени подъезжайте и вы.

— Хорошо. Только, — капитан поиграл желваками, — только моя просьба слишком доверительна.

— Понимаю, — Арнольд Маркусович улыбнулся, — у каждого из нас есть свои тайны, так что здесь могу вас уверить, вы не оригинальны.

— Я признателен за чуткое отношение. — И не удержался от колкости: — К почти родственнику.

Минуты через три после того, как управляющий Механическим заводом скрылся за парадной дверью, прибыл Громов:

— Нашли, — выдохнул он с улыбкой на тонких губах.

— Что нашли? — Кирпичников не сразу понял, о чем идет речь.

— Сеть нашли.

— Авантюристы, — только и сказал начальник уголовного розыска. — Ты объясни, как ты сеть установишь?

— Аркадий, я посмотрю на месте. Если не получится, так — не судьба. Ты пока организовывай другие возможности.

— Как ты внесешь сеть?

— Через черную лестницу, я уже договорился с хозяевами первого этажа. Вижу, наш так и торчит у окна?

— Глаз не спускает. И вправду поверишь в его волчьи повадки.

— Аркадий, пожелай мне успеха. Эх, — махнул рукой, — хочется, чтобы все удалось.

— Ступай.

Силуэт Лупуса то появлялся в окне третьего этажа, то прятался за штору, то уходил в глубь комнаты. Следить за улицей главарь не прекращал, держал под прицелом глаз почти всю улицу. Правда, оставалась мертвая зона у входной двери в парадное, но капитан при выходе сто раз проверится или, того хуже, уйдет через чердак. Хотя куда он сможет скрыться, если обложен красными флажками? Народу капитан может положить много. Немало лет в боях провел.

Рыболовная сеть, конечно, безумная идея. Но чем черт не шутит. Вдруг выйдет.

Бывший офицер с легкостью уйдет от преследования, и тогда его в ловушку не загнать и из норы не выманить. Остается только один шанс — брать Петровского в квартире сестры. Но и здесь преимущество у него. Никто не знает, сколько у него оружия. Патронов на всех сотрудников хватит. Вот такая странная дилемма.

Кирпичников снял очки и протер стекла предназначенной щя этой цели мягкой замшей.

Приходили и другие мысли.

Расставить людей, умеющих обращаться с винтовкой, в квартирах напротив и на крышах, пока не стемнело. Явиться в гости к госпоже Петровской безо всякого оружия и уже там поговорить с капитаном о его шансах на жизнь. Глупо, конечно, но что-то в последнем предложении есть. Некое рациональное начало. И если не вернется он, начальник уголовного розыска, со встречи с главарем уже несуществующей банды, то стрелять на поражение. Чем меньше жертв, тем эффективней поиск и задержание преступников.

Но, просматривая биографию главаря, Кирпичников понял, что капитан в руки уголовного розыска живым не дастся, при этом постарается продать непрожитые годы очень дорого, забирая чужие жизни.

Аркадий Аркадьевич достал папиросу, но потом спрятал назад, в портсигар. Если капитан пристально наблюдает за улицей и домами напротив, то наверняка заметит огонек напротив, и тог да насторожится и примет меры. И главное — неизвестно какие. Так что курение подождет. Кирпичников давно хотел избавиться от пагубной привычки, но было недосуг. Иной раз приходилось угощать задержанных и под выпускание сизого дыма беседовать по душам не только о преступлениях, но и о том, что человека тревожит и волнует.

Лариса вернулась в гостиную. Капитан заметил, что она не обижена, а отнюдь в приподнятом настроении.

«Ой, хитрюга, — улыбнулся Леонид, — нашла повод оставить нас для мужского разговора».

Капитан чувствовал, что надо уходить, но домашняя обстановка расслабила, и он перестал выглядывать в окно, решив, что опасности нет. Выпил еще две рюмки коньяка. В голове посветлело и с гало так легко, что жизнь показалась не такой отвратительной и кровавой, а взошло на душе солнце и отогнало сумрак печали.

— Хорошо у тебя, Лара, — Леонид поднялся из глубокого кресла, — но пора и честь знать.

Арнольд Маркусович с облегчением вздохнул.

Капитан взял шляпу и трость.

— Разрешите откланяться, и завтра в девять в вашей кон торе.

— Да, в девять.

Громов расположил сотрудников на четвертом этаже. Входные двери квартир были прикрыты, и в любую минуту них могли выскочить агенты уголовного розыска. То же самое происходило на втором. Именно в одной этих из квартир находился сам Громов с сетью наперевес. Да, идея была безумная, но в каждой идее есть своя изюминка. И, главное, неожиданность. Кто же может предугадать, что, спускаясь по ступеням вниз, ты окажешься в непонятной ситуации. Двери распахнутся, и два безумца выскочат из квартир с какими-то веревками наперевес? Может ли кто такое предугадать?

Кирпичников начинал жалеть, что позволил Сергею своевольничание. Какая сеть? Он схватился за голову.

«Капитан скоро выйдет из квартиры? — задал себе вопрос Аркадий Аркадьевич и сам же ответил: — Возможно, очень скоро, встреча с господином Литвиным подходит к завершению. Договоренность достигнута, а может быть, я просто сгущаю краски. Эх, надо было мне самому войти в дом. — И добавил с досадой: — Старею».

И, не думая о последствиях, Кирпичников побежал к черной лестнице, взлетел на третий этаж и притаился за дверью.

Сверху выглянул Громов.

Аркадий Аркадьевич прошептал только губами, но Сергей Павлович понял и скрылся этажом выше.

Не успев отдышаться, начальник уголовного розыска, памятуя о том, что дверь не пропускает звуки, достал из кармана пистолет.

Дверь квартиры начала медленно открываться, и послышался мужской, хорошо поставленный голос:

— Благодарю, Лара, за очень важную встречу.

— Леонидас, больше не надо являться как снежный ком, а вдруг меня не оказалось бы дома?

— Лара, я сердцем чувствую, когда моя сестра рядом. Может быть, еще свидимся.

— Не говори ерунды.

Дверь распахнулась и начала закрываться.

Капитан оказался лицом к лицу с Кирпичниковым, который вначале толкнул рукой дверь, а потом с размаху ударил ногой по колену главаря. Тот скривился и согнулся, уронив трость, но, не потеряв присутствия духа, умудрился выхватить пистолет.

Но тут же получил второй удар в грудь и полетел спиной вперед, нажимая на курок.

Первая пуля ушла в потолок, вторая обожгла щеку начальника уголовного розыска, а третья прошила насквозь правое плечо, и револьвер вывалился из ослабевшей руки.

Глаза Аркадия Аркадьевича наполнились не страхом, а больше удивлением. Он смотрел на капитана и не мог пошевелиться. Лупус поднялся с пола, держа на прицеле начальника уголовного розыска.

Дверь начала открываться, но Леонид крикнул со злобой в голосе:

— Закрой!

Со ступенек лестницы, уходящей на этаж выше, прозвучали сухими щелчками два выстрела — первый угодил капитану в грудь, второй — в голову.

Петровский удивленно провел рукой по голове, посмотрел на ладонь, которая окрасилась кровью. Протянул руку вперед и рухнул ничком.

Дмитрий ИВАНЕНКО

ЕЕ БРЕМЯ

…………………..

Керкира чувствовала жар. Противный, липкий, похожий на вкус подгнивших фиников. Он исходил отовсюду — от небольших масляных светильников, от горящих благовоний, от пара, проходившего в трубах под полом, от летнего солнца, раскалявшего крышу, а самое главное, от тела этого жиреющего старика Пия. Впрочем, он-то искренне наслаждался происходящим. Этот фарс продолжался не больше пятнадцати минут, а Верховная Жрица уже устала больше, чем иной раз после всенощного танца.

Старый развратник наконец поддался, и она поспешила изобразить божественное вдохновение. На грани обморока это удавалось особенно легко. Вырвавшись из липких пальцев, Керкира поднялась на ноги и дважды хлопнула в ладоши. Большие деревянные двери, выкрашенные свежей синей краской, открылись, впустив вместе с раскаленным воздухом двух стражников в бронзовых панцирях и шлемах с масками, закрывающими все лицо, и нескольких слуг в белоснежных хитонах. Стража встала у дверей, а слуги принялись облачать госпожу в домашние одежды. Керкира обратилась к все еще лежащему в недоумении старику:

— Возрадуйся, о Пий, тиран Науксата, города величественного и могущественного, богиня сочла тебя достойным прикоснуться ее извечной мудрости.

Женщина повернулась к нему спиной и выдержала паузу. Она знала, что старик стремится занять какое-нибудь более благоговейное положение, знала, что он стыдится и не может прикрыть свою наготу. Как быстро из владык они становятся всего лишь людьми.

— Ты вопрошал, что делать с многими тысячами несчастных душ, беглецов, собравшихся в твоих владениях для защиты и обретения крова? Твой город не может всех принять и прокормить, а люди все прибывают. Богиня отвечает — снаряди корабли, десятки кораблей, найми опытных капитанов и отправь людей через Пролив вдоль берега до Дальнего моря. Там они построят новый полис, вырастят виноград и пшеницу, защитят земли от варваров и будут присылать тебе те товары, которых скопится у них в излишке.

Керкира замолчала, прислушиваясь к реакции. Старик долго обдумывал услышанное, пока наконец не заговорил:

— Благодарю, госпожа! Я уже боялся, что богиня потребует кормить этих дармоедов, пока война не кончится, а мне и так содержать город не на что, пришлось увеличить налоги, а…

Сочтя произведенный эффект удовлетворительным, Жрица жестом отстранила от себя слуг и обернулась к Пию через плечо.

— Что же касается платы… — Она всегда любила этот момент. Глаза старика округлились, слова застряли в горле. Он знал, что может последовать за обрядом. Они все знали, но все равно шли к ней — за советом, за помощью или влекомые страстью, как мотыльки к ночному огню. И каждый раз следовала расплата. — Богиня милостива к тебе. От тебя потребуется только… мизинец.

— Моя госпожа… Владычица… — И все они пытались от нее ускользнуть.

— Владычица? Я не знала, что вольный полис Науксат уже вошел в состав Срединного Царства. — Керкира улыбнулась ему холодной улыбкой правительницы, а после кивнул; страже. Они подняли тирана и повели прочь из зала. За этим и нужны были маски на шлемах — любой воин во дворце отныне мог стать палачом.

Царица позволила слугам проводить себя в комнату для ритуального омовения. Там ее ждал роскошно украшенный бронзовый чан, наполненный водой температуры человеческого тела. Хотя сейчас Керкира предпочла бы окунуться в леденящий поток горного ручья. Она умывалась однажды такой водой, в далекой стране за морем. Это не была приятная поездка, но мысли о дрожи, пробегающей по телу от холода, принесли облегчение.

Опустившись в чан, женщина жестом отстранила слуг, уже бросившихся было отмывать ее, и закрыла глаза. Это была игра, которую она придумала еще в детстве: если долго не смотреть, то можно почувствовать, как вода забирает твои мысли и тревоги. Но на этот раз опутавшее ее напряжение не желало растворяться вместе с маслами и потом. Подождать еще немного? Или… Керкира попробовала сделать глубокий вдох, но он вышел порывистым и жалким. Тогда она тихо позвала:

— Талия!

Звук шагов, прикосновение мягких рук, а после — едва касающееся слуха:

— Да, моя госпожа?

Девушка начала растирать тело своей царицы губкой, мягкими, но уверенными движениями. К Талии вообще подходило слово «мягкий» — она говорила мягким голосом, улыбалась мягкой улыбкой, у нее были мягкие волосы, линии тела, вопросы и суждения.

— Говори.

— Боюсь, я не совсем вас понимаю, моя госпожа.

Иногда она бывала слишком мягкой. В дни, как сегодня, Керкире был нужен прямой и простой ответ, но от этой девушки такого было не дождаться.

— Тебе всегда есть что сказать, просто ты держишь это при себе. Однако я заметила, ты не одобряешь участь Пия?

— Ни в коем случае, моя госпожа. Я просто волнуюсь, не затаит ли он на нас обиду после такого жестокого обращения.

Талия закончила омывать руки и плечи царицы и перешла к груди. Керкире нравилось, как знакомые ладони смывают с нее чужие поцелуи и касания.

— Возможно, богиня хочет, чтобы люди вспомнили, что никто не защищен от ее милости или гнева, даже самые могущественные и богатые.

— Но, моя госпожа, вы же знаете…

— Знаю, знаю, — прервала ее Керкира со смехом в го-юсе. — И ты когда-нибудь мне расскажешь, как такая безбожница оказалась в Храме.

Женщина услышала вдох у себя прямо над ухом, как будто бы Талия хотела что-то ей прошептать, но потом передумала. Она едва удержала себя от того, чтобы открыть глаза и взглянуть на девушку в этот момент. Но нарушить игру не посмела — если вода примет твои тревоги, то взамен она шепнет тебе какой-нибудь сюрприз.

Талия же сказала:

— Люди винят в своих бедах богов, когда не остается других людей, которых можно было бы обвинить, моя госпожа.

— А за свои победы они кого превозносят?

— Обычно только себя, моя госпожа.

Теперь Талия перешла к ногам Керкиры. Той пришлось опуститься в воду до самой шеи, соблазн окунуться с головой стал неимоверно велик.

— Значит, богиня мудро поступает, что берет за свои дары такую большую плату. Это удержит Пия оттого, чтобы забыть, чей совет уберег его от двух бед.

— От двух?

— Участие в затее моего двоюродного брата ударит по его карману не меньше, чем содержание беженцев.

— Моя госпожа, позвольте. — Талия стала обтирать ее мягкой глиной, которая смывалась с тела вместе со всей грязью. — Я боюсь, что на Птерелая могут не подействовать такие доводы.

— Могут. Так давай помолимся, чтобы жажда выгоды возобладала у Пия над страхом.

Талия ничего не отвечала, а Керкира не стала дальше допытываться. Разговор не принес желанного облегчения, а только укрепил неуверенность.

Постепенно теплая вода и мягкие руки убаюкали жрицу. Она провалилась в дремоту — не ту, сладкую, от которой набираешься сил, а ту, от которой просыпаешься еще более усталым. Ей виделись ступени Храма, серые одежды, лицо ее брата. Слышался плач и звуки погребальной песни. Кто-то звал ее по имени:

— Керкира! — Это была Талия. Жрица открыла глаза и увидела обеспокоенное лицо служанки над собой. — Птерелай уже прибыл.

С усилием собрав растекшиеся мысли, Керкира осознала, что ей говорят, и ответила:

— Тогда передайте ему, что я уже уехала… поминать отца. С остальным разберется Управитель.

Если братец хочет застать ее врасплох, пусть наберется наглости прервать ритуальный танец.

Камни склепа приятно холодили босые ноги Керкиры. Приходилось ступать осторожно, чтобы не оскользнуться, воздух отдавал горечью в горле… Было темно и тихо.

Жрица машинально произносила сакральные слова, звенела бубенцами, совершая ритуальные обходы среди могил, но думала совсем о другом. Догадается ли идиот-брат найти ее тут или поедет искать в Храм? Будет ли искать вообще? Хотел ли он просто позлить ее, приехав раньше, или действительно собирался поговорить до официальной встречи? Птерелай никогда не отличался дипломатическим нравом. Удивительно, что он вообще согласился на переговоры. Может, надеется получить желаемое задаром, считая, что добился своего прошлогодними стычками. А может, не все так гладко в его маленьком войске? Боится ли он? Неуверен ли? Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Упрямая сволочь. Наверное, просто хочет провести рекогносцировку, оценить, насколько силен противник.

Керкира услышала шаги на лестнице. Звук здесь разносился далеко, но на всякий случай она начала петь громче. Жрица сама не заметила, как перешла на длинный чин поминовения, который обычно совершается в большие дни и годовщины. Сейчас в нем не было никакого смысла, просто женщине не хотелось ни с кем разговаривать, поэтому она тянула как могла.

Человек спустился в склеп. Взгляд пришельца буквально жег спину. Можно было тянуть ритуал сколько угодно, но теперь он приносил ей больше беспокойства, чем облегчения.

Керкира медленным шагом прошла последний круг вокруг могил своих родителей, присела на колени и потушила ритуальные свечи. Прождав лишние несколько секунд, она поднялась и медленно обернулась.

— Воробушек…

Женщина на секунду застыла в изумлении. Вот уж кого она не ожидала туг увидеть.

— Авл?

— Да, милая, я. Я приехал так рано, как только смог, но мне сказали, что ты ушла почтить память родителей. Я удивился сначала, почему сейчас, почему с утра перед переговорами, а потом догадался, сегодня ведь год прошел со… Ну, ты понимаешь, со смерти. Бедный, бедный воробушек!

Он протянул руки и сделал шаг по направлению к жрице. Та непроизвольно отшатнулась. Авл заметил это.

— Ты вся дрожишь, воробушек. Выйдем наверх. Если честно, мне самому здесь не по себе.

— Не в этом дело, просто Птерелай… он ведь ищет повода для конфликта. А наши с тобой отношения для него как кость для голодной собаки.

Мужчина громко усмехнулся в густую черную бороду. Керкира никак не могла привыкнуть к этой диковатой особенности кортоссцев. В ее царстве бороды носили только разбойники и скоморохи.

— Собака. Этот щенок только и может, что рычать! Нет, делает он это, конечно, с полной самоотдачей, надо отдать ему должное, но своего он так никогда не добьется.

Керкира взяла себя в руки и приблизилась к Авлу. Она мягко коснулась его плеча и произнесла:

— Авл, милый, ты же понимаешь…

— Да понимаю я, воробушек. Война даже с таким ничтожным противником будет разорять Царство. Я постараюсь не провоцировать на переговорах этого мелкого самовлюбленного щенка.

— А еще, — Керкира гнула свою линию, — мы с тобой сейчас должны будем разъехаться до самых переговоров.

Керкира прильнула к Авлу и коснулась губами его щеки. Все возникшие было возражения тут же притихли, а сам он порывисто обнял женщину. Этого человека, привыкшего обладать, таким можно было увидеть только с ней.

— Авл Марций, могучий владыка Кортоса. Далековато от дома ты забрался со своим легионом! — Худой и невысокий человек с гладкой, словно обмазанной маслом кожей даже не встал с места, когда вошел его противник. Владыка в ответ промолчал.

Сама Керкира уже была здесь какое-то время, так что успела обменяться ласковыми речами со своим двоюродным братом, Птерелаем Альтхом, заносчивым юнцом, считающим, что именно он должен править Царством вопреки воле его покойного дяди, Гермагора Третьего, отца для Керкиры. Не хватало только Пия. Он представлял интересы нескольких свободных полисов к югу от Царства. Можно было понять, почему он опаздывает.

— Кстати, как там Терций поживает? — Птерелай явно не собирался успокаиваться. Терций Аквилий — формальный царь доброй половины известного мира, в том числе и Кортоса. Формальный, потому что отец Авла отказался признать его главенство, развязав тем самым войну. Положение с переменным успехом складывалось не в пользу Марциев.

— Хватит, Птерелай, — одернула брата Керкира.

Тот собрался огрызнуться, но в этот момент появился Пий Низенький, округлый старичок выглядел в парадных одеждах даже немного величественно. Несмотря на забинтованную руку. Маленький тиран своего маленького города, заботящийся более всего о звоне монет, он умудрялся всегда выходить сухим из воды.

Керкира встала и спокойным голосом начала:

— Мы собрались здесь ради одной цели — ради мира на этой земле. Законного мира — и ничего больше. И пусть пока нас разделяют убеждения, мы, представители одного начала, цивилизации, уже сделали один большой шаг. Не как дикие варвары мы бросаемся друг на друга с мечами и топорами, а как дети богов сидим за одним столом и вкушаем один хлеб. Так не станем же останавливаться на этом! Недоразумение или злой рок, но кровь наших подданных, моих подданных уже окропила эту землю. И из-за чего? Из-за споров внутри семьи, чья роль, чья обязанность и право оберегать покой этих самых людей. Мы все повинны перед народом. С этими помыслами и с благословением Богини давайте приступим к обсуждению условий мира.

Керкира выдохнула и осмотрела комнату. Авл, жаждущий задавить восстание грубой силой. Птерелай, который ищет лишь повод для праведного гнева. Пий, прибывший примериться, на чьей стороне выгода. Нелегко будет выйти из этой комнаты хоть с каким-то подобием мира.

Птерелай сделал несколько театральных хлопков и, сидя, начал говорить:

— Отличная проповедь, сестрица. Так много слов о нашей земле и нашем народе. Только вот скажи мне, что на этой встрече делает кортосская собака? Или ты забыла, как его отец проливал кровь, как ты говоришь, наших людей на нашей земле?!

— Да, я помню. И, вспоминая о родителях, я помню, как мой отец всегда принимал Марция как гостя, не вменяя ему в вину поступки Марция-старого. А развязал войну, напомню тебе, наш с тобой дед.

Птерелай натужно улыбнулся и сделал вид, что удивился:

— Точно! Наш с тобой дед, единственное общее между нами. Старик был с характером, это точно, и кортоссцы спровоцировали его, чтобы найти повод навязать нам войну.

— То же, что ты делаешь сейчас? — спокойным тоном, ишь с малой толикой надменности произнесла Керкира. На секунду ей показалось, что Птерелай вспыхнет, но наживку он не проглотил.

— Мне не нужен повод, сестрица. Не я один вижу, что ты готова продать Кортосу себя и Царство разом, как последняя шлюха.

— Хватит! — Авл ударил кулаком по столу и вскочил. — Шавка. Ты лаешь, потому что не можешь укусить. У твоей «армии» не хватит сил выстоять против нас в открытом бою. Можешь бахвалиться сколько тебе влезет.

Теперь на лице Птерелая заиграла искренняя довольная усмешка. Он откинулся на стуле и насмешливым сощуренным взглядом смотрел прямо на противника.

— Вот теперь мы говорим что думаем, не так ли? Тут не горы, кортосец, и дерешься ты не с козами. На нашей, — он сделал ударение на этом слове, — земле другие правила.

— Людям все равно, кому платить налоги, Птерелай, — ответила ему Керкира. — С чего ты взял, что к тебе пойдет кто-то, кроме разбойников и убийц? Пока это все, на что твоя армия показала себя способной, Авл.

Последняя реплика предназначалась кортосцу. Он нехотя сел, продолжая буравить врага гневным взглядом.

— Не притворяйся идиоткой, сестрица. Думаешь, кто-нибудь пойдет за царицей, от которой отвернулись боги после осенней засухи? К тому же не ты одна можешь обратиться за помощью к соседям. Не так ли, Пий?

При упоминании его имени сидевший до этого тише воды царек невольно вздрогнул. Поняв, что пришло время говорить, он поднялся и, не глядя ни на кого, с осторожностью начал:

— Да, Свободные Полисы очень ценят мир и стабильность в своих границах и среди соседей. А поддерживать все это стало сложно, учитывая, кхм, вашу ситуацию с престолонаследием и количество беженцев от войны на севере. — Пий осторожно глянул на Авла и быстро добавил: — Я никого не обвиняю, просто констатирую. Так вот. Мы не имеем права принимать какую-либо сторону в этом безусловно внутреннем конфликте, но мы всесторонне заинтересованы в мирном разрешении этой… ситуации…

Последние слова он произносил все тише и медленнее пс влиянием испепеляющего взгляда Птерелая.

— Пий? — с нажимом прошипел юноша.

— Как я уже сказал, мы заинтересованы в мирном разрешении конфликта. Любой из наших граждан или желающий из беженцев может принять участие на любой стороне, но официальная позиция Науската останется нейтральной, так же как и остальных Городов, хотя они, конечно, могут изменить решение.

— Как изменил его ты, предатель, — прошипел Птерелай, указывая на перевязанную руку Пия. — Что она тебе пообещала? Благосклонность богов, золотые реки или что-нибудь еще из этой жреческой чепухи?!

С холодным гневом Керкира ответила за Пия:

— Каждый имеет право на совет Богини, если он готов заплатить цену. И каждый имеет право оставить тайным истинное значение сообщения.

— И лишь случайно получается, что Богиня выступает на твоей стороне направо и налево. А ведь она могла бы просто запросить смерти Пия, вот было бы легче.

— Богиня открыто выступает на стороне закона, и ты это знаешь. И почему бы тебе самому не рискнуть ради божественной мудрости? — произнесла она с вызовом.

— Выиметь тебя я еще успею.

Керкира жестом остановила Авла, порывавшегося уже вскочить.

— И все-таки, Пий, скажи-ка по-дружески, что тебя заставило так круто поменять решение?

Тот глубоко вздохнул и произнес:

— Да пропади оно все пропадом. Я могу вооружить беженцев и переправить их через границу, как ты предлагаешь, Птерелай, а могу выделить им несколько кораблей и отправить их «по воле Богини» за море осваивать неизвестные земли. Я вкладываюсь одинаково, и результат примерно один, но вот только если что-то пойдет не так, то в первом случае они вернутся ко мне с моим же оружием, а во втором — возвращаться будет уже некому. Я предпочитаю рискнуть и потерять несколько кораблей, а не собственную жизнь.

— Собака, — только и ответил Птерелай, отвернувшись от Пия.

На секунду воцарилось молчание. Керкира смотрела на брата, пытаясь угадать его мысли. Авл же напряженно что-то обдумывал и терпеливо ждал, пока это скоморошество закончится, а Пий гадал, правильно ли он выбрал.

Наконец Птерелай сказал:

— Никакого мира не будет, сестрица. Скоро все поймут, что ты задаром отдаешь Царство Кортосу. И тогда ни одна душа не станет терпеть тебя на троне. — Голос Птерелая звучал серьезно, даже устало. — Скажи мне, неужели ты не понимать, что ты делаешь? Почему так просто готова отдать то, что наша семья сохраняла столетиями?

Керкира не ответила. Она хотела бы сказать, что Птерелай далеко не единственный, кто стал бы оспаривать ее права на трон. Мало кто стал бы терпеть в правителях женщину без ребенка. Тем более Верховную Жрицу, которой престол не мог достаться по определению — к жрицам отправляли младших девочек царской семьи. Семьи, которая так разрослась за века правления, что возможных претендентов на престол сейчас было больше, чем пальцев на обеих руках. Ей нужна была сила, которая поддержала бы ее. Внешняя сила, раз уж внутри Царства все ополчились против законной наследницы. Тем более Авл Марций сам предложил руку помощи.

— Раз так, то нам здесь не о чем больше говорить. — Птерелай поднялся с места и уже на ходу бросил Керкире: — Возможно, когда-нибудь ты поймешь, кому в руки отдаешься. И тогда сама будешь умолять меня принять Царство.

Керкире было тяжело. Оставив все дела на Управителя и пообещав Авлу уделить ему время вечером, она скрылась от глаз в собственных покоях. Несмотря на балкон, с которого открывался вид на всю прибрежную часть города с белыми, выцветшими на солнце крышами и на слепящее море вдалеке, было все так же жарко. Болела голова. Женщина с какой-то болезненной судорогой вспомнила холодный пол царского склепа. Словно только мертвым была положена приятная прохлада, живым же полагалось страдание. Если так пойдет дальше, а так дальше пойдет, то в этом году река тоже не принесет достаточно воды, и следующей зимой опять будет не хватать хлеба.

Керкира отвернулась от панорамы и устало дошла до кровати напротив. Опустившись на нее, женщина сдалась и уткнулась лицом в мягкий валик. Она могла бы позвать Талию и остальных служанок, те принесли бы масла и травы, мягкие руки и приятные речи. Но жрица знала, как это работает, и поэтому ей больше не помогало. Она с горечью подумала о времени, когда она была лишь одной из маленьких напуганных послушниц в таинственном храме Богини. Ей, вышедшей из царской семьи, никогда не упускали случая напомнить об этом — перед лицом горних все равны. Тогда действительно можно было разделить одну тяжесть — бессонных ночей, голода, постыдных поручений, длинных гимнов из непонятных слов — разделить на всех разом.

Сейчас же каждый взгляд — что в Храме, что во дворце — кричал о том, какая она отличная ото всех, насколько особенно нужно с ней обходиться. Поэтому она не хотела видеть никого из своих слуг.

Разве что только Защитника. Он единственный был допущен в ее покои — воин из далекой страны, не знавший местных порядков, не имеющий друзей и привязанностей, подчинявшийся лично ей. В такие минуты он один не вызывал у Керкиры отвращения. И сейчас он стоял у дверей изнутри, на вечной страже, пока ему не будет приказано обратного. Подняв голову, царица взглянула на него и тихим голосом позвала:

— Ликий…

Она называла его по имени страны, откуда он родом. Ликия — небольшая горная земля, отделяющая Кортос от Ариарата — царства Терция Аквилия. Бедная, никому не нужная, проклятая земля.

Когда весть о смерти царской семьи достигла столицы, начались волнения. Военные предлагали объявить поход на Ликию, на Кортос; отовсюду повылезали, как насекомые из-под гнилой коряги, многочисленные наследники, а чиновники стали копошиться в попытках подняться повыше в дни всеобщего смятения. Все стало еще хуже, когда была зачитана воля покойного царя. Керкира, уже ставшая Верховной Жрицей, должна была занять его место. По традиции, отданные в жречество члены царской семьи не претендовали на трон, и ни один царь до этого не решался нарушить это негласное правило.

Керкира была рада получить от Авла Марция приглашение лично перевезти тела погибших на родину. Она воспользовалась этой возможностью сбежать на время от дворцовых дел и собраться с мыслями.

Придворные тоже были рады, но подругой причине — они надеялись, что Керкиру постигнет участь ее родителей. Путь в Ликию был опасен, даже под защитой кортосской знати.

В один из дней к их каравану вышел путник. Он просил встречи с будущей Царицей. Она приняла его, но, напуганная, была сурова:

— Говорят, что в Ликии человек либо пасет овец, либо грабит путников на дорогах. Кем являешься ты?

И получила дерзкий ответ:

— Еще они говорят, что к первым относятся все местные мужчины, в то время как вторые не столь разборчивы.

Несмотря на всю странность положения, девушка тогда не сдержала улыбку.

— И что же ты можешь мне сказать, сын Ликии, о смерти моих отца, матери и родного брата?

— Я могу сказать о тех, кто лишил их жизни. Это одна из банд, которые появляются в горах на несколько дней, чтобы тут же распасться. Но можно попытаться найти того, кто их собрал. Я видел его — высокий человек в черных одеждах, он держал лицо в тени, он был бородат и смугл кожей. Я приметил, как его одежды держала брошь из серебра, в виде конской головы.

— И все?

— Да.

Керкира посмотрела на него недоверчивым взглядом:

— И почему ты думаешь, что описал того самого человека?

— Время совпадает, и место совпадает. Я могу показать, если нужно, откуда они пришли и куда шли, когда я их видел.

Керкира не спешила верить, однако ее интуиция подсказывала, что с какой-то целью этот человек все-таки пришел. Если знаешь, чего человек хочет, то знаешь о нем все.

— Допустим, ты прав, и это были те же самые люди. Что ты хочешь взамен за такие важные сведения? Я могу одарить тебя по-царски, окажись то, что ты говоришь, правдой.

— Я бы хотел, чтобы вы разрешили мне служить вам. Вернуться с вами в Срединное царство.

— Так просто? Почему ты этого хочешь?

— Я… — он задумался на несколько секунд, — Я просто человек без семьи, не видевший ничего дальше этих гор. Это может быть единственная возможность переплыть море, побывать в другой земле. Разве это не достаточная причина?

Керкира тогда ему не поверила. Откуда у дикого ликийца такие желания? Но, последовав за ним, она обнаружила, что все, что он говорит, не противоречит сказанному кортосцами. Тогда жрица решила, что, если это подосланный Терцием или Авлом человек, она хотя бы знает об этом. Когда пришло время возвращаться, она взяла Ликия с собой.

Поездка принесла ей только боль, горечь и никаких ответов. Авл пригласил ее семью отправиться в Кортос, когда те уже собирались возвращаться домой из Ариартая, где гостили.

Почему они приняли приглашение? Хотел ли ее отец добиться примирения сторон? Керкира этого не знала. Как не знала она, почему он выбрал более короткий, но опасный маршрут через ликийские горы. Знала только, что возвращается с прахом царской семьи, своей семьи, домой, где уж ходят слухи о возможном восстании против ее еще не начавшегося правления.

Ликий же вскорости стал ее личным Защитником. Как за ним ни следили девушки царицы, он никак себя не выдавал — не ходил ни на какие встречи, не отправлялся на долгие таинственные прогулки, выполнял все поручения точно и без вопросов. Наконец Керкира решила, что он либо на самом деле такой сумасшедший, каким притворяется, либо ждет возможности подобраться к ней поближе. И она дала ему такую возможность. Почему нет? Она могла доверять ему не больше, чем любому из своих подданных. И не меньше. А воином он оказался достаточно способным.

Конечно, Защитник был больше чем просто стражем. Он приносил клятву на крови, и лишь смерть могла освободить от нее. По традиции, он должен был быть кем-то вроде брата. Сейчас же он был не больше чем символ власти, могущественный раб и слуга. Гермагору Третьему служил Защитником лучший из захваченных в плен во время старой войны кортосских генералов. Ликий вряд ли мог похвастаться таким влиянием.

Со временем он стал вызывать у Керкиры какое-то странное доверие. Она знала, что ничего ему не должна, что в любой момент может отказаться от него. Пришлось бы его убить или выгнать за границы государства, но это не так ведь страшно. Эта отстраненность, эта возможность сложить с себя ответственность, привела к тому, что в такие минуты, как сейчас, Ликий был единственным, с кем она могла общаться на равных.

Когда она позвала, он понял сразу. Погремев бронзовым панцирем, воин освободился от него. Это был условный знак: когда Ликий был в парадной броне, он был молчаливым воином, атрибутом силы царицы, когда же снимал доспех — становился живым человеком. Керкира сама настояла на этом.

Мужчина подошел к кровати и, оставив меч у изголовья, сел рядом с женщиной. Осторожно коснулся волос.

— Ждешь, что Пте… — начал он было говорить.

— Не хочу об этом.

— О годовщине?

— Тоже не хочу.

Стояла обманчивая тишина. Жаркий и спокойный весенний день мог бы быть таким прекрасным, если бы не глупое людское беспокойство. И все-таки Керкире стало полегче. Ее тяжесть не могла тянуться вечно, и, когда она отпустила, женщина с облегчением повернулась на бок.

Ликий убрал руку. Он замер, словно решая, что делать, а потом рывком встал с постели и подошел к изящному деревянному столу, золотому и украшенному растительными мотивами. Оттуда он взял доску и собрал рассыпанные фигурки. Это была известная по всему Царству игра — нужно было переправить крестьян через реку в сезон дождей и вернуться назад с урожаем. Кто из игроков сделает это быстрее — выиграет. В нее играли все — от тех самых крестьян до жрецов, от рабов до чиновников.

Вот и Владычица Срединного Царства играла в нее в те вечера, когда могла себе позволить отвлечь разум от постоянных забот. Ликий, поначалу не понимавший правил, вскорости стал ее постоянным соперником. Изредка он даже выигрывал, правда, в основном, когда Керкира была занята разговором больше, чем игрой. Впрочем, воин радовался искренне даже таким победам.

Сейчас он перенес доску с фигурками на большую кровать и молча начал расставлять все в правильном порядке.

— Отказаться от игры я не могу? — наполовину в шутку спросила женщина.

Ликий в ответ покачал головой и протянул ей палочки для броска, предлагая первый ход.

— Ну ладно, — сказала она и взяла протянутые палочки. Потом села на кровати, как девочка, подогнув ноги под себя.

Первый бросок был удачный, она заблокировала проход для фигур Ликия и ходила несколько раз подряд. Потом удача ей изменила, и соперник перехватил инициативу. Играя сначала через силу, женщина быстро втянулась. Ее голову, полную тревожных мыслей, надо было чем-то отвлечь — игра отлично подходила для этого.

То один, то другая выбивались вперед, чтобы потом снова сдать позиции. Победитель никак не мог определиться. Оба начали все дольше думать над ходами, просчитывая, что может сделать соперник в зависимости оттого, какое число выпадет.

В одну из таких минут задержки, пока Ликий завис над доской, Керкира тихо спросила:

— Каковы шансы, что Марцию действительно удастся остановить Птерелая?

— Сами по себе? Невысокие. В чужой стране с годами не менявшейся тактикой… — Мужчина наконец сделал ход, не самый лучший, и взглянул Керкире в лицо. — Ты знаешь, почему Ликия до сих пор свободна?

— Почему?

— Потому что нельзя разбить в битве армию, которой нет. И взять в осаду все горы тоже нельзя. Но это не главное. Главное — нельзя идти строем по узкому ущелью, в которое удобно сбрасывать сверху камни.

Женщина смотрела в серые, как затянутое тучами небо, глаза и пыталась понять, почему в них нет ни тени беспокойства, ни тени страха, но также ни тени жестокости или хитрости. В них было что-то, что она не могла пока понять. Наконец, не выдержав и посмотрев на доску, она спросила:

— Значит, нужно пытаться задобрить Птерелая, пока не поздно?

— У него тоже шансы невысокие. За таким командиром следом пойдут только отчаявшиеся. Благодари богов, что тебе выпал на долю такой слабый противник. Его можно победить без единой битвы — поступить так, чтобы людям было что терять.

Керкира сделала ход, недвусмысленно приближавший ее к победе. Ликий отвлекся, думая, как бы этому противостоять. Сама же она вздохнула:

— Легче сказать, чем сделать. Даже водяной змее понятно, что людям нужен плодородный год, нужно избавиться от чужеземцев в столице, а еще желательно найти нормального Царя вместо поганой жрицы.

— Не замечал, чтобы у вас было такое плохое отношение к богам и их жрецам.

— Только если они занимают престол. А ты ходи давай.

Ликий, колеблясь, подвинул дальнюю фигуру. Керкира тут же поставила свою на освободившееся место, закрывая таким образом проход половине оставшихся фигур противника на доске. Все, что ей нужно было сделать, — это осторожно вывести свои, не давая Ликию возможности сходить.

— Все, что тебе нужно сделать, — это заставить народ любить тебя чуть больше, чем Птерелая. Вымоли у богов дождь, избавься от Марция, снизь налоги, раздай бесплатно землю, устрой праздник — неважно.

— Легче сказать, чем сделать, — только и ответила Керкира, убирая последнюю фигуру с доски.

На сердце было тяжело, но она улыбалась. Ликий стукнул себя от досады кулаком по колену и стал было собирать фигуры. Керкира мягко остановила его руку.

— Реванш?

Прошел месяц. Каждое утро Керкира вставала до восхода солнца и совершала чин поминовения по погибшей семье. Сначала одна, в склепе, радуясь возможности хотя бы немного побыть наедине со своими горестями. Потом перенесла свои ежеутренние бдения в Храм Богини. Со временем она приказала все большему числу жриц и послушниц присоединяться к ней в этом скорбном священном танце. Хотя нигде об этих бдениях не объявлялось открыто, Жрица позаботилась, чтобы молва разошлась по всему городу. На ее утреннем пути от дворца к Храму стали появляться люди. Потом они приходили к самому чину, стояли у ступеней, на площади, молились, молчали, плакали. Люди любили старого Царя, скучали по нему. То, что Керкира отдает ему должное, несколько оправдывало ее в глазах тех, кому она была не по душе.

По приказу Царицы подобные бдения стали проводиться и в других городах. Вся страна, спустя год траура, готовилась проводить наконец душу бывшего правителя.

Днем Керкира боролась с Царским Управителем — для предстоящих дней требовались средства, а запасы и так изрядно подточились за год засухи. Она противостояла идее повышения налогов, на что Управитель пугал ее возможным развалом государственного аппарата, если его нечем будет поддерживать. Одно начинание Царица поддержала — сбор с увеселительных заведений и публичных домов, многим из которых был дан легальный статус. Эту затею сочли довольно остроумной — этакий неочевидный сбор денег со скучающего легиона Марция.

Изредка женщина вызывала к себе Стратега — глубокого старика, командующего войском еще со времен нападения Марция-старшего на Царство. Он был готов терпеть молодую Царицу потому, что уважал волю покойного Гермагора, но только терпеть, не больше. Его уважала армия, и Керкира старалась заручиться его поддержкой. Он был невыносим: упрям, брюзглив, всегда говорил, что думал, и любил притворяться глухим — женщине требовалось все ее дипломатическое искусство, чтобы выдерживать его общество. Но сейчас было жизненно важно подготовить почву к набору и обучению новых войск.

О Птерелае доходили противоречивые слухи. То ли он набрал себе пятитысячную армию, то ли под его знаменами не больше трех сотен человек. То ли половина городов готова сдаться ему без боя, то ли он хочет обойти их и двинуться сразу на столицу. Точно было, что он собирает себе людей на восточной границе и рано или поздно перейдет к активным действиям.

Как ни хотела Керкира избегать Авла Марция, но покорно отдавала ему вечера. С каждым днем, приближавшим дату годовщины, он становился все более нервным и нетерпеливым. Он хотел дать Царице время, он был доволен ее обществом, но из-за моря приходили неутешительные вести, будто Терций Аквилий собирается в еще один поход против Кортоса уже в этом году.

Наконец настал день годовщины.

После стольких утренних бдений Керкира по привычке проснулась рано и почувствовала себя неуютно. Поминовение было запланировано на полдень — время, когда день переламывается напополам, когда души уходят из этого мира, а боги слушают людей особенно внимательно.

Женщина поднялась и вышла на балкон. Город тихо спал. Было прохладно, даже немного зябко. На востоке, там, где Птерелай собирал свое войско, чтобы повести его на столицу, начинало слабо светлеть.

— Выглядит величественно, согласна.

Керкира вздрогнула, но не обернулась. Конечно, это была Талия. Она всегда вставала раньше и умудрялась подкараулить пробуждение Царицы.

— Ты когда-нибудь переучишься подкрадываться?

— Ничего не могу с собой поделать, ты же знаешь.

— Ты специально?

— Да.

Керкира улыбнулась. Талия была умна и подготовлена. Пожалуй, она со временем даже лучше самой Царицы подошла бы на роль Верховной Жрицы. Только ей не повезло с родителями. Впрочем, с тем, кому не повезло, можно было бы поспорить. Родители Талии хотя бы были живы.

— Гляжу на это небо, — помедлив, сказала Керкира, — и у меня такое ощущение, будто сегодня должно случиться что-то важное. Такое покалывание в воздухе.

— Ты всегда слишком серьезно воспринимала всю эту храмовую мистику. Тут холодно, ты голодна и не спала толком. Пойдем внутрь.

Керкира обняла себя за плечи и покачала головой.

— Погоди. Хочу посмотреть на облака, — сказала она, всматриваясь в далекую тучу, которая собиралась на горизонте над морем. — Эх, если бы голод и холод были моими единственными проблемами.

Судя по ветру, туча не собиралась двигаться в сторону берега.

— Ты не хочешь, чтобы твоей первой проблемой был голод. Поверь мне, — сказала Талия чуть холодней, чем обычно. А потом — мягче: — Владычица, ты не представляешь, сколько проблем не смогут решиться без тебя этим утром в Храме.

Керкира вздохнула и повернулась к девушке.

— Похоже, придется приступить к ним, пока не случилось какого-нибудь потопа.

Они вышли с балкона и не увидели, как холодное серое небо стало окрашиваться в теплые цвета.

Белые колонны Храма сияли в лучах полуденного солнца. Площадь перед громадными ступенями была заполнена народом, стоял шум говора сотен голосов. Казалось, вся столица собралась в одной точке.

Две лошади, вороная и золотая, везли Керкиру в открытой колеснице через это гулкое людское море. Они двигались медленно, в гору, так что женщина могла сполна ощутить кожей человеческую стихию. Все эти лица, глаза, судьбы зависели от нее. Каждый смотрел на нее с надеждой, со страхом, со злостью. Это чувство захлестывало ее с головой, отдавалось болью в груди, жаром на коже.

Внешне же Верховная Жрица была совершенно спокойна. Твердой рукой она управляла ритуальной повозкой. Они должны были видеть, что такой же рукой она может править самим переходом дня на ночь. Останови она колесницу, солнце замерло бы в небе.

От того, сможет ли она внушить людям это, сможет ли завладеть их сердцами, зависело все.

А вот и ступени. Керкира вышла из колесницы и, ни на секунду не прекращая движения, начала подниматься. Сорок два тяжелых шага. Солнце и тысяча взглядов жгли обнаженную спину.

«Что же, ты сама хотела, чтобы сюда пришел каждый. Наслаждайся теперь», — сказала она себе в тот момент.

Восхождение подошло к концу. Остановившись на площадке перед входом, на границе между тенью храма и лучами солнца, Керкира обернулась и осенила толпу знаком, которым родители благословляли детей, а братья и возлюбленные друг друга. Это пришло само собой, этого жеста не было в традиции. Люди притихли, некоторые склонили головы.

Верховная Жрица вошла под своды храма.

Белые стены поднимались ввысь, будто бы доходя до самых небес. Огромное пространство было заполнено людьми — и тишиной. Послушницы и жрицы стояли безмолвно, словно огромная космическая свобода, открывавшаяся в стенах Храма, давила на них, заставляла притихнуть. Либо они были хорошо научены.

Ощущение, которое Керкира испытывала, напомнило о том, как она в первый раз вошла под эти могущественные своды. Что-то несоизмеримо больше ее, важнее ее открылось напуганной девочке с покрасневшими глазами. Что-то обещало изменить ее жизнь, изменить все, если ей хватит смелости и воли пройти по этой дороге.

Она прошла прямо, как и было должно, до места в центре залы. Когда звук ее шагов стих и во всем Храме, а казалось, и во всем мире наступила тишина, Царица запела. Ее голос, чистый и громкий, нес слова о скорби и печали, о величии и славе, о посмертном покое и тяготах жизни. Когда песня была спета один раз, ее подхватили ближайшие к Керкире жрицы, мелодия стала сильнее, крепче. Все больше и больше голосов присоединялось к ней.

Многократно усиленная сводами Храма, эта песня-плач сначала вырвалась из него на площадь, а потом покрыла собой весь город. Люди слышали, как с высоты, казалось, преднебесной, из дома богов, доносились горние звуки. Их издавали создания, не рожденные земными матерями, такую величественную скорбь могли испытывать только существа высшие, непознаваемые.

Чин поминовения продолжился. Двигаясь как единое целое, жрицы начали обход невидимой могилы царя и его семьи. Единство звучания, унисон, распалось на многоголосие: жрицы звенели бубенцами, шептали, говорили, напевали сакральные слова. Прощание, призыв, восхищение, осуждение за ранний уход переплетались, как нити, образуя одно полотно.

Эта часть могла продолжаться сколько угодно долго, и Керкира не спешила ее заканчивать. Не только потому, что так было правильно скорбеть по умершему царю. Она сама хотела погрузиться в эту печаль, достичь самых глубин скорби, хотела позволить себе не отпускать своего отца, не прощаться с ним навечно.

И полотно тянулось, не кончалось, становилось крепче, крепче, чем металл и вековое вино. Даже самые стойкие и самые пустые восприняли это. Никто из пришедших не смог сдержать слез.

Завершив очередной круг, Верховная Жрица осознала, что места для скорби внутри нее больше не осталось. Тогда она остановилась и начала третью часть обряда. Конец был создан с целью принести успокоение в сердца провожающих и позволить умершим покинуть чертоги живых беспрепятственно. К счастью, ведущая роль отдавалась хору, так что жрица могла позволить себе немного отдохнуть, следя за текстом вполуха и произнося необходимые фразы без вовлечения.

Лишь в самом последнем песнопении, когда отдавалось последнее прощание, она снова вошла в поток, закончив с той же силой, с какой начинала.

Пришло время самого главного. Керкира вышла из Храма. Она остановилась у самых громадных ступеней, сияющая в белом траурном платье, в обнимавших ее лучах света. Перед ней была толпа — притихшая, сконфуженная. Никто не знал, что будет дальше и как следует себя вести.

Царица видела перед собой народ, совсем другой, чем перед началом обряда. Сейчас она могла сделать с этими людьми все, что ей было нужно. Это осознание было таким резким, таким пугающим, что Керкира буквально забыла все заготовленные речи.

Но начинать надо было.

— Восславим Богиню, дарующую свет и тепло своим слугам! Да пожалует милосердная отцу нашему, Гермагору Третьему, Царю Срединного царства, хранителю благосостояния народа, его мира и покоя, добрый путь по реке посмертия, тихую пристань и защиту ото всех напастей! Он был отцом своему народу, каждому из вас, больше, чем мне, его родной дочери. Он заботился обо всех — о жрецах и хлебопашцах, о писцах и виноделах, о воинах и глиномесах. Даже рабы в его доме жили богаче и спокойнее его самого.

Керкира прислушалась к тому, как люди реагируют на ее слова. После обряда говорить было тяжело, но она знала, что стены Храма помогут ей, разнесут ее голос над толпой. Женщина почувствовала молчаливое одобрение — народ любил ее отца.

— И вот он погиб, трагически, не так, как подобает царю. Не в битве, он не любил войну. Не в кругу семьи в родной постели. Он погиб в гостях, поддерживая добрые отношения, договариваясь о мире и спокойствии. Он пал не жертвой заговора, рука не палача, а разбойника, простого бродяги, забрала его жизнь. Об этом мы плачем сегодня. Об этом мы скорбели целый год, и не одни мы. Сами боги отвернулись от нас за то, что мы не уберегли отца и хранителя, данного нам по Закону.

Сегодня мы исполним наш долг перед богами и вернем их благосклонность! Мы оплакали Царя, как положено по Закону, и проводили его дух вниз по реке посмертия, теперь наступило время позаботиться о живых. На каждой площади, в каждом городе Царства сегодня будут закланы жертвенные быки. Каждый сможет отведать божественной пищи, сесть в общий круг на ритуальном пире и вознести моление о благоденствии нашего Царства!

Керкира сделала небольшую паузу и вслушалась в одобрительные выкрики. Пусть ее не любят, но все любили ее on А еще все любят пиры.

— Когда мы исполним волю Богини, как исполнял ее Царь, мы вернем в Срединное Царство благоденствие и процветание. Я бы отдала все, чтобы снова увидеть Царя на троне. Но я повинуюсь Закону: я заняла это место по воле моего отца.

Однако есть те, кто гневит богов, заставляет Царя лить слезы в посмертную реку! Те, кто пытается занять престол против права, как нечестивец Птерелай Альтх. Мы должны искоренить это беззаконие, чтобы Царство снова могло жить в мире и благоденствии!

Керкира почувствовала, что до людей начинает доходить направление ее речей. Они начинали принимать вещи, с которыми могли не соглашаться, против которых могли бороться. Ее труд начинал приносить плода. Осталось закрепить успех.

— Я же обещаю, — тут она на секунду замялась, — найти достойного мужа и родить сына. Сына, который будет воспитан в долге и заботе о Царстве, как был воспитан мой отец, Гермагор Третий. Сын, достойный своего деда, займет его место и продолжит его дело.

Но это будет после. Сегодня же — празднуйте, пируйте, молите и благодарите богов, пусть они даруют Царству благоденствие и покой.

Толпа возликовала. Может быть, не прямо возликовала, но точно отозвалась с одобрением на речь Керкиры. Люди действительно услышали ее и готовы были принять ее речи.

Кто возликовал, так это сама Царица. Она знала нелюбовь народа к ней, и это принятие казалось ей чудом. Женщина совершила над толпой знак-благословение и медленно двинулась внутрь Храма.

Только там она поняла, насколько устала. Ноги и спина болели, горло саднило. Керкира с приятным предвкушением подумала о травяных отварах и теплой ванне, ожидавших ее вечером во дворце. Но сначала нужно было сделать еще одно дело…

— Птерелай захватил Хатэш, Авл! Город в огне! Я не могу объявлять о своей помолвке перед народом во время войны, ты же должен это понимать!

Она принимала его во дворце, в отдельном закрытом помещении, где их не могли услышать. Мягкие ковры на стенах, карта Царства на столе, осколки чаши из-под вина у стены.

— Как захватил? Откуда ты это знаешь?

— Я Царица этой страны или нет? — ответила она сердитой шуткой, а после обратилась к девушке за своей спиной: — Галия.

Девушка вышла вперед и неожиданно быстро стала показывать на карте:

— Примерно за час до рассвета предатель открыл северные ворота изнутри. Примерно тут скрывался отряд мятежников. Пожар начали в районе порта, чтобы отвлечь гарнизон. В это же время ворвались во дворец, предположительно, убили Управителя и всех чиновников. Основные силы Птерелая будут в городе не позже завтрашнего вечера, они знают, что отбить его не успеем.

Во второй раз слушать этот отчет было не легче. Керкира прижала руку к груди, а другой оперлась о стол, борясь с головокружением. Авл, похоже, воспринимал это не легче — от лица отхлынула кровь, губы плотно сжаты.

— Щенок… — только и сказал он.

Царица подошла к военачальнику, взяла его руки в свои.

— Авл… Ты же понимаешь, я прошу тебя, пойми… Я прошу тебя, я обещаю, я стану твоей женой, я дам тебе наследника, но мне нужно быть уверенной, что ему будет где вырасти, что он сможет стать царем.

— Ты обещаешь стать моей женой сразу после того, как я покончу с мятежом Птерелая?

— Да.

— Скажи это еще раз. — Он сжал ее руки так сильно, что они побелели.

— Я обещаю стать твоей женой, как только ты покончишь с мятежом, — сказала она дрогнувшим голосом.

— Еще раз, — приказал он.

— Я клянусь всем, что у меня осталось, я обещаю стать твоей женой, как только с мятежом будет покончено! — сказала она, и на ее глазах выступили слезы.

— Хорошо, Воробушек. Я принимаю твою клятву. — Он отпустил ее руки и отвернулся.

Снова закатное солнце превращало море и крыши города в полыхающее пламя. Керкира стояла на балконе и не ощущала жара, пропитавшего землю и камень и медленно поднимающегося вверх.

Снова разболелась голова. Сначала тупо и глухо, у затылка, сразу после того, как отпустила Авла. Боль, словно тяжелая давящая змея, перебралась на макушку во время последующего разговора со Стратегом и Управляющим.

К завтрашнему утру все в городе должны знать, что подлы предатель Птерелай, отрицающий Закон и власть назначение самим Гермагором Третьим правителя, без предупрежден сжег Хатэш. Никто из верных последователей Богини не может оставить это преступление безнаказанным. Поэтому Цари отправляет своего союзника Авла Марция с его легионом — положить конец мятежу. С ним отправится часть царской армии, поэтому для охраны столицы объявляется набор новых войск.

Глухой старик-командующий не соглашался ни на что, пока Керкира не объяснила ему, что использует войска Марция как щит, в то время как собственные силы будут готовиться. Когда Управляющий предложил использовать преступников, обещая им прощение, змея добралась до висков. Керкира оставила подданных самостоятельно решать эту проблему. И всех остальных тоже, но чтобы к рассвету у нее был полный отчет.

Теперь же змея обвилась десятью кольцами вокруг шеи и головы и вонзила две пары острых зубов прямо в виски. Керкира смотрела на горящий город, упершись в стену плечом, и старалась дышать глубже. Стена была до противного теплой.

Женщина услышала шаги, а потом почувствовала прикосновение Ликия к плечу.

— Тебе нужно, — мужчина сделал акцент на втором слове, — отдохнуть. Никто не может победить, если будет только изматывать себя.

— Как? Как я могу отдохнуть, скажи? Страна в агонии, я не знаю, как она переживет следующий месяц. Я ее правитель. Я вместе с ней.

Керкира обернулась и посмотрела в его непроницаемые серые глаза. Он ответил:

— Именно поэтому ты должна. Ты сейчас ляжешь. Я скажу, что ты приказала принести тебе лечебное питье. Ты выпьешь и уснешь.

Керкира отвела взгляд.

— Почти все травы действуют, только если ты в них сам веришь. Я уже давно перестала. А другие принесут больше вреда, чем пользы. Но ты прав, надо лечь.

Она перешла к постели, опираясь на руку Ликия.

Керкира легла на бок и, попросив мужчину сесть рядом, положила голову ему на колени. Ощущение чужого присутствия будто бы заставило змею немного разжать свои смертоносные кольца.

— Говори, — приказала женщина.

— Что?

— Что угодно. Все. Про сегодня. Я хочу слушать.

Ликий начал неловко говорить все, что приходило на ум.

Авл сволочь, нужно поскорее решать, что с ним делать. Сдать Марцию Аквилию в обмен на защиту? Глупо, тот тоже сделает Царство своей провинцией. В любом случае это надо сделать до того, как он, вдруг, справится с Птерелаем или просто устанет и обозлится. Он же рано или поздно поймет, что Керкира не сможет дать ему наследника. Или Верховная жрица не может зачать ребенка, тоже только пока сама в это верит? Да, Ликий тоже общается со слугами и слышал слухи. Нет, Ликий не спит со служанками, особенно с послушницами, никогда не знаешь, какую цену они назначат в качестве платы за обряд. А вдруг ему придется умереть или уехать. Он не сможет выполнить свой долг. Не важно, какой долг, не важно…

Керкира сама не заметила, как уснула. Тихая и спокойная речь Ликия подействовала на нее лучше любых вредных трав.

Керкира проснулась за пять минут до полуночи.

Боль ушла, но ощущение мира было необычным. Все стало чуть мягче, границы между вещами стали размытыми, проницаемыми. Край луны был виден в открытый проем балкона, ее серебряный свет остужал землю своим касанием.

Там же стоял Ликий. Словно на рисунке — рельефный силуэт тела открывал какую-то глубинную правду, которую днем не было видно из-за всех этих мелких деталей.

Он обернулся, и его лицо оказалось освещено. Особенно глаза — они будто бы сами состояли из лунных лучей, разве что не светились, как у кошки.

— Тоже чувствуешь? Наши старики любят такие ночи. Говорят, что нет ничего спокойнее для старых костей. Только молодой горячей крови может быть опасно.

— Ты потому нарушаешь порядок? — спросила Керкира в шутку, садясь на кровати. — Хочешь меня защитить?

— Не от луны. Тут я ничего не могу сделать, — ответил он абсолютно серьезно, лишь слегка улыбнувшись уголками губ.

Царица отбросила покрывало, отметив про себя, что засыпала она без него, осторожно коснулась босыми ногами пола и подошла к Защитнику. Она стояла от него в шаге, осознавая все, каждое дуновение духа, происходившее в ней, и улыбалась. Это было странно приятно, стоять в объятьях лунных лучей, окруженной волнами ночи, на расстоянии руки оттого, к чему так тянет, по самой глупой прихоти.

Это была дурацкая, идиотская возможность, от которой стоило отказаться, нужно было отказаться. Но Керкира слишком долго могла получать все радости, а пока будет желать только то, что дозволено. Женщина мысленно прокляла вес мир и все запреты, потому что они не давали достойного ответа на вопрос «почему нет?». И в ту же секунду, словно влекомая помимо своей воли какой-то силой, она подалась вперед и поцеловала Ликия. Он ответил тем же, будто подталкиваемый со спины лунным светом.

С того момента не было мгновения, когда их тела не касались бы. Это было движение и замирание на томительные секунды, лишь только чтобы двинуться дальше в том потоке, который унес их двоих. Если бы свет мог быть водой, утоляющей жажду, так бы они описали связь между ними. Они приникали друг к другу, стремясь раствориться, и одновременно находили что-то неимоверно важное, вбирали это с каждым поцелуем, с каждым горячим дыханием.

Не говоря ни слова, разве что смеясь без повода, искренне, они рассказывали друг другу о самых сокрытых переживаниях и раздумьях. И если мир — это только то, что мы ощущаем, и то, что можем представить, то для каждого из них в тот миг миром стал другой.

Время для них перестало существовать. Сколько раз они, их тела и души, сливались в едином порыве? Сколько раз они застывали в объятьях, чтобы, позволив уставшей плоти отдохнуть, соединиться вновь? Сколько секунд прошло в пронзительнейшей ноте тончайшей нежности, когда близость достигает своей полноты?

Когда Керкира в очередной раз вскрикнула и задрожала всем телом, Ликий понял, что что-то поменялось. Он прижал ее сильнее, оставляя следы на тонкой коже, но ничто не может остановить дуновение Ветра Богини.

Керкира видела черную реку, текущую на север. В ней отражался огонь. Город, сгорающий дотла, становился все отчетливее. Можно было различить отдельные дома и даже людей, мечущихся, бегущих к реке в тщетной надежде зачерпнуть влаги. Они добегали до воды и оставались в ней навсегда:

Среди них выделялся один, воин по наружности и духу. Черты лица нельзя было разобрать, но глубокие серые глаза отражали языки пламени. Он стоял по центру, ровно напротив Керкиры, а с юга, по направлению течения реки, к нему скакали воины-духи. Они убивали всех на своем пути. Мужчина не видел их, он смотрел прямо на женщину, словно действительно мог видеть ее. И чем дольше их взгляды были соединены, тем больше черт самой Керкиры проступало на его лице.

Это было в отражении.

На противоположном берегу же не было ни города, ни огня. Гам, где отражались в воде воины-духи, шла траурная процессия. Люди вели быков, вели на заклание. Они шли оплакать падение рода Царей, шли скорбеть о смерти и запустении. Напротив женщины, там, где отражался сероглазый юноша, начинался обряд. Быка держали двое мужчин — бородатый великан и худощавый, рано повзрослевший мальчишка. Сама Керкира стояла перед ними с жертвенным ножом в руке. Она нанесла удар, и красная кровь окропила землю. Земля была суха, потребуется много крови, чтобы снова сделать ее плодородной.

Кровь стекала к реке, смешивалась с ее водами. Отражение мужчины начало волноваться, терять очертания, и только тогда Керкира поняла, что оно не было перевернутым. Оно отражало не тот берег, а этот.

Человеческое тепло Ликия — первое, что почувствовала женщина, когда пришла в себя. Он был рядом, конечно же, ведь прошло всего несколько секунд. Потом она открыла глаза. Предметы казались пятнами — темными и светлыми. Одно из пятен постепенно превратилось в Ликия.

Мужчина смотрел на нее с беспокойством и одновременно с облегчением. Взгляд этот пробудил в сознании женщины воспоминание о видении — это были те глаза, которые смотрели на женщину из реки. Страх мгновенно сжал сердце Керкиры ледяной рукой.

— Что с тобой? — спросил Ликий.

— Я… ты… — женщина не могла подобрать подходящих слов. Да и какие подбирать слова, как объяснить человеку, что это такое — когда Богиня касается тебя дланью.

Керкира резким движением встала и подошла к столу, на котором были разбросаны фигурки для игры. Жрица схватила несколько штук наугад, скинула на пол остальные и, прошептав сакральные фразы, бросила фигурки на стол. Их расположение, форма фигуры, в которую они сложатся, должны были дать женщине подсказку.

— Копье направлено на сердце… Белый перекрывает черное… Почему он оказался на доске? Если это река, то…

Ликий за это время подошел к женщине и приобнял ее за плечи.

— Ты что-то видела, да? Предсказание. Не колдуй, я готов заплатить цену, если придется.

— Ты готов, но, может быть, я не готова, чтобы ты ее платил.

Тут у нее появилась догадка. Она медленно обернулась в руках у Ликия, прижалась к нему.

— Ты действительно должен заплатить… За меня. Это я настояла на нашей близости. Я притянула тебя к себе. Это пророчество было не для тебя, а для меня.

— И что же?..

— Прежде чем я скажу тебе, я хочу услышать честный ответ: почему ты стал служить мне?

Ликий резко посерьезнел. Он мягко отстранил от себя Керкиру.

— При чем это тут сейчас?

— Мне нужно знать, чтобы я могла сказать смысл пророчества. Поверь, я не настолько глупа, чтобы поверить, что мужчина готов просто так пересечь море и поклясться на крови служить чужой властительнице. Так в чем причина?

— Если ты правда хочешь знать, то пускай. Я был там, когда погиб твой отец. Я видел, как пришел чужеземец, как серебряная конская голова держала его плащ. Я не честный человек и убил многих, но никто не должен проливать кровь царей.

Керкира догадывалась, но не хотела признаваться себе в этом. Но услышать, что человек, самый близкий этой ночью, был среди убийц ее отца… Ей потребовалось много мужества, чтобы остаться стоять ровно.

— То есть тебя замучила совесть, а духу убить себя не хватило?! И ты решил, что будет лучше всего — поступить на службу к дочери своей жертвы! Ты животное, варвар!

Он не стал оправдываться, как не стал и противиться, когда женщина ударила его несколько раз в грудь.

— Знаешь что теперь? — спросила она, всхлипывая. — Теперь я знаю, что! Царству суждено гореть в огне. Оно, а не мой отец, жертва твоего клинка! И за это знание, что самое смешное, я должна отдать тебя. Ты близок мне по крови дважды — как убийца и как Защитник, принесший клятву на крови.

Душевные силы ее оставили, и она опустилась на руки своему невольному мучителю.

— Я готов принять смерть. Сейчас более, чем когда-либо.

— Я не готова, — только и ответила она.

Они стояли и молчали какое-то время. Керкира напряженно думала, правильно ли она истолковала плату. Она не должна была отдать свою кровь буквально, это бы она поняла. Ликий был ей ближе всех по этой дурацкой духовной связи, он был ей братом, если верить этим старинным традициям о роли Защитника. Он даже был ей ближе всей родни по праву убийцы — отнявший жизнь считается связанным той же связью, что и жизнь давший.

— Послушай, — сказала она с надеждой в голосе, — столько старых традиций вспомнилось… Может быть, нам поможет еще одна? Раньше равным смерти считалось быть изгнанным из Царства. Богиню это не обманет, но вдруг ее удовлетворит пролитая взамен кровь Птерелая.

— Я не хочу. Жить с тяжестью вины еще и за то, что оставил тебя в самое трудное время. Лучше убей меня.

— Замолчи ты. Ты поклялся быть моим слугой, значит, обязан выполнять приказы. Я приказываю тебе покинуть пределы Царства. — Она замолчала и снова прильнула к его губам, на этот раз по своей воле.

Отпрянув, Керкира сказала:

— Я не хочу терять тебя. Прошу. Не осталось никого ближе мне по закону крови… Нет никого ближе моему сердцу, Ликий.

Керкира ошибалась и в том, и в другом.

Узнала она об этом только на третий месяц. Ее сложно винить — поверить в то, чего не может быть, бывает довольно сложно. Подумаешь, тошнота и головокружение, и запах благовоний внезапно начинает казаться невыносимым.

Да и не поверила бы Керкира себе, если бы Талия ее не убедила. Подруга видела тело жрицы со стороны и знала его лучше ее самой.

С тех пор Царица стала реже появляться перед людьми, а чиновникам давала указания, только сидя на троне в отдалении.

Ликий исчез из дворца, как ему и было приказано, но отследить его не удалось. Началась суматоха в связи с мятежом Птерелая. Жители с восточных регионов потянулись к защищенной столице, а легион Марция был отправлен подавлять восстание.

Авл собирался расправиться с противником за два месяца и триумфально вернуться в столицу. На деле он лишь не позволял Птерелаю продвинуться на запад. Разгромив то, что казалось главными силами мятежников, военачальник обнаруживал только, что они перегруппировались и атакуют где-то на другом направлении.

Подготовка подкреплений из населения Царства, сначала шедшая хорошо, постепенно застопорилась. Люди приходили, под руководством ветеранов старой войны с Кортосом они все лучше овладевали азами войны. Но когда дело доходило до отправки подкреплений, Керкира медлила. Сначала Стратег всецело разделял желание помуштровать зеленых новичков, прежде чем бросать их в битву, но, когда легион Марция стал терпеть все больше поражений и зарабатывав меньше побед, мнение старика переменилось.

Закончилась весна, прошло и лето. Год был все такой же жаркий и сухой. Уже никто не сомневался, что урожая будет не больше, чем прошлой осенью, а значит, пояса придется затянуть еще туже.

К осени Керкира совсем переложила дела на Управителя. Не слишком любимый людьми, но верный и умеющий экономить, он занял эту должность еще при ее отце и верно служил государству.

Царица же перебралась в старый храм Богини, расположенный к северо-западу от столицы, вдалеке от города. Мысли ее занимало пророчество, данное в роковую ночь. Как-то постепенно, незаметно для себя, она поняла, что на самом деле оно означало. Серые глаза на ее лице, на лице того, кто ближе ей всех по крови. Жертва — ее еще не родившийся ребенок.

Керкира тратила все время на то, чтобы придумать способ обхитрить предсказание. Ведь это долг матери — спасти свое чадо любой ценой. Но долг жрицы — быть верной своей Богине. Что могло заменить желаемое Богиней подношение? Чья жизнь могла стоить столько же, сколько жизнь ребенка, принадлежащего Керкире по праву крови? Быть может, жертва в тысячи человек могла бы умилостивить ту, что возжелала отнять самое дорогое.

Так Керкира и нашла ответ. До смешного простой.

В тот холодный день поздней осени, когда люди кутались в покрывала, Керкира в последний раз принимала у себя своего Стратега.

Он пришел уведомить ее, что собирается приказать войскам отправиться против Птерелая. Тот оправился от летних поражений и уверенно продвигался в сторону столицы. Год назад старик бы и не подумал поставить царицу в известность, но за это время он увидел ее благоразумие. Он желает убедить ее в правильности своего решения.

Все это он хотел сказать, пока ему не была дарована аудиенция. Увидев Керкиру, он все понял. Всего через несколько дней она сможет начать переговоры на новых условиях. Он согласился отложить наступление.

Когда Стратег отправился обратно, появилась Талия.

— Моя владычица, — начала она, и голос ее дрожал, — я только что узнала… Терций Аквилий начал наступление.

— Что?

— Терций начал наступление на Кортос. Авл знает… Он покинул войско и едет сюда.

— Сюда? — Керкира нахмурилась, обдумывая услышанное. — Конечно. Он все поставил на ресурсы Царства, и теперь у него нет выбора, кроме как забрать их силой.

Она откинулась назад в кресле и устало закрыла глаза. Талия подошла поближе.

— Авл будет здесь не позже завтрашнего вечера, — сказала она.

— Значит, придется действовать быстрее. Что же, я давно этого ждала.

Керкира жестом подозвала свою подругу поближе и начала быстро что-то шептать ей на ухо. Та все внимательно выслушала, но, когда царица закончила, произнесла яростным шепотом:

— Я не могу оставить тебя сейчас!

— А я не могу доверить это кому-то другому. Не беспокойся обо мне. Промедление — вот что может стоить нам жизни.

— Он не будет тебя убивать!

— Не он, так другой. Птерелай, Терций, не важно кто. Для них я просто разменная фигура. Сейчас нужна, после — нет. В игре побеждает тот, кто достаточно смел, чтобы первым пожертвовать фигурой. Ты же знаешь.

Талия кивнула. Ее глаза были на мокром месте, но она улыбнулась. Они с Керкирой часто играли в глупую игру про крестьян, еще со времени послушничества.

— И ты всегда выигрываешь, так ведь?

— И я всегда выигрываю.

Талия быстро попрощалась с Керкирой и ушла. Наедине с собой женщине оставалось только молиться, но и этого она уже не могла.

На следующее утро в обители заступила усиленная стража, набранная из тех, кому было обещано прощение преступлений в обмен на службу. Вестей не было весь день. Каждый чувствовал напряжение в воздухе, будто боги обозлились на людей.

К вечеру стало известно, что Авл приближается к столице, а оттуда пути до обители — несколько часов. Он и вправду едет с малым отрядом, зато с каким. С ним была его личная маленькая армия — самые преданные и закаленные в боях ветераны.

Керкире стало хуже. Оказалось — начинаются роды. Женщина выглядела ужасно: пятна на коже, неестественная худоба, не считая живота. Многие беспокоились, что она не переживет эту ночь. Ее это не волновало. Главное — успеть родить, а остальное не важно.

Когда прибыл Авл, Керкиру спрятали, а настоятельниц обители стала тянуть время, пытаясь заставить его прождать у закрытых ворот до утра, как положено по правилам.

Род Марциев никогда не славился терпением. Ворота были выбиты, а стража убита. Защитники царицы бились буквально за каждую комнату, за каждую закрытую дверь. Но в узких коридорах и небольших помещениях они не могли наброситься всей массой, а один на один у них не было шанса против закаленных в боях воинов.

Те, кто не сбежал, окропили своей кровью священные камни, искупив все былые прегрешения.

Керкира пряталась в небольшом помещении возле тайного выхода из обители. Не для того, чтобы сбежать самой, нет. Надо было закончить это раз и навсегда. Маленький теплый младенец, уже не кричащий, уснувший, что-то изменил в ней. Когда она в первый раз посмотрела в эти чистые серые глаза, почувствовала его тяжесть на своих руках, весь мир перевернулся. Случилось чудо — что-то, чего ни она, ни кто-либо другой не мог бы ожидать. И дело не в том, что жрицы не могут иметь детей, просто этот маленький космос, живой, имеющий душу, рожденный для великих свершений, несущий в себе кровь ее предков был… Был. Не было, а теперь был. Чудо.

Авл ворвался в комнату, подобно быку. Голыми руками он расправился с двумя стражниками, поставленными защищать царицу, не щадя своей жизни. Один был торговцем. Он избегал податей и обворовывал покупателей. Но осужден был не за это, а за то, что убил своего соседа в подогретом вином гневе, подозревая того в изменах с женой. Он до последнего не верил, что все закончится вот так, и умирал с сердитым недоумением в глазах.

Второй был разбойником. Он убил много невинных людей ради звенящих монет. У него никогда не было ничего своего, он тратил так же легко, как и получал. Он устал от такой жизни и сдался сам. Умирал с облегчением и благодарностью.

Ребенок услышал шум и заплакал. Авл остановился в шоке. Лицо его побагровело еще сильнее. Он разразился криком:

— Так вот оно что! Ты… ты решила погубить меня в войне с твоим скотским братом, а сама прячешь от меня моего ребенка! Я ведь прав?

Керкира молчала и даже не смотрела на него. Она ничего не могла сказать, чтобы он поверил. Она успокаивала младенца, качала его так, как это делают все матери всех времен и народов.

— Молчишь! Захотела спрятать моего сына, чтобы не пускать меня к власти!

Он подошел к женщине, схватил ее за руку и рывком поднял на ноги. Затем протащил к выходу, где в небольшом зале находились его воины. С ним осталось всего пять человек.

— Братья, смотрите! Эта шлюха скрывала моего ребенка!

Ответом был смех и одобрительные возгласы. Керкира заставила себя поднять глаза и посмотреть на этих людей. Обычные кортосцы, лица скрываются за шлемами с полумасками и густыми бородами. Обычные… Но какое же отвращение они у нее вызывали. Эти начищенные доспехи и кроваво-красные плащи на брошах в виде конской головы, эти оскалы на их варварских лицах.

Откуда-то из здания послышались звуки борьбы. Мужчины перестали смеяться, схватились за мечи. Авл сказал своим людям:

— Кварт, Квинт, проверьте. Остальные со мной. — А потом обратился к Керкире: — Что здесь происходит? Это ловушка?

— Я не знаю, милый Авл! Я не знаю! Я боюсь, это не мои люди. Из обители есть тайный выход, я могу провести вас туда. Там должны быть лошади.

Мужчина недоверчиво посмотрел на нее, но увидел лишь искреннюю мольбу в глазах. Подумав, он сказал:

— Веди.

Керкира кивнула. Авл отпустил ее, ребенок постепенно успокоился, и идти было легче. Они прошли несколько коридоров, соединенных незаметными низкими проходами и вышли на небольшой двор с маленькой конюшней. Там стояли лошади, больше, чем было стойл.

Авл дернул Керкиру за плечо:

— Это твои лошади? Почему они оседланы?

Ответил ему резкий мужской голос:

— О могучий Авл Марций, владыка Кортоса. До тебя всегда так медленно доходит!

Из-за конюшни вышел Птерелай в сопровождении отряда вооруженных людей. Авл и его воины достали оружие, но на каждого из них приходилось трое.

— Ты… Что ты здесь делаешь?!

— Пока твои люди гоняются за призраками по всей обители, я решил подождать тебя у выхода. Нехорошо отпускать гостей без провожатого.

Авл резко притянул Керкиру к себе, держа ее одной рукой и поднеся меч в другой к ее груди.

— Если ты не прикажешь своим людям пропустить нас, клянусь, я убью ее.

Птерелай даже не изменился в лице.

— Валяй. Мне же лучше будет: ты убил законную царицу я отвез тебя в кандалах к Терцию Аквилию, получил его поддержку и правлю как единственный наследник. Давай, чего ты ждешь?!

— Ты врешь! — ответил Авл, хотя голос его доказывал, что верит он в обратное. — Считаю до пяти, опусти оружие! Раз… Два… Три…

Мятежники даже не шелохнулись. Сердце Керкиры бешено билось.

— Четыре…

Он не успел досчитать. Один из его элитных, лично отобранных воинов, единым движением подскочил к Авлу и вонзил клинок в сочленение доспеха.

Мужчина не успел даже вскрикнуть. Его лицо скривилось от боли, и он ничком упал на землю.

— Убить всех, кроме предателя! — крикнул своим неприятным голосом Птерелай, и его воины рванули вперед.

У двоих оставшихся не было даже шанса.

— Ты же обещал! — воскликнула Керкира, когда все было кончено.

— Я обещал, что оставлю в живых солдат, а насчет высокопоставленных офицеров речи не шло. И сейчас ты все равно не в том положении, чтобы что-то требовать. Я не шутил, когда говорил, что мне было бы проще тебя убить.

Он сделал шаг к ней, протягивая руку к эфесу меча. Керкира телом почувствовала, как напрягся мужчина рядом с ней.

Птерелай остановился, глядя на нее своим противным насмешливым взглядом. Но потом улыбка медленно ушла с его лица.

— Впрочем, у меня всегда были только теплые чувства к родне. Как там наш благоразумный дедушка говорил? Кажется, «позорная жизнь похуже смерти»? Поступлю, как поступали мудрые предки, — отправлю тебя в изгнание. Чтоб ни о тебе, ни о твоем отродье я больше никогда не слышал, понятно, сестрица?!

Керкира, сдерживая слезы, кивнула.

— Моя воля все равно уже у тебя. Ты мой наследник в случае моей гибели. Что тебе еще надо?

— Ничего. Просто исчезни. — Потом он обернулся к воину в доспехах легиона Марциев. — Ты, интересно, кто такой? Небось, агент нашего любимого Терция Аквилия. Аве Терций и все такое. Не хочу переходить ему дорогу. Можешь идти.

Птерелай сделал знак своим людям и, обернувшись, направился к лошадям. Тело Авла Марция схватили и потащили следом.

Начинался холодный осенний дождь. Всадники скрылись из виду, и Керкира осталась одна со своей пустотой. Рядом стоял предатель Марция, но он не двигался, погруженный в вой мысли. Ветер продувал тонкую одежду, хлестал по коже. Ребенок заплакал. Женщина стряхнула с себя оцепенение и направилась внутрь. На самом пороге она обернулась и увидела, как блеснули в неверном свете усталые серые глаза.