Дуг Макрей стоял в проеме задней двери банка и шумно дышал в маску. Зевал. Это хороший знак. Так набираешь кислород. Он пытался взбодриться. Они влезли в банк посреди ночи, так что времени не спеша съесть сандвичи, поприкалываться друг над другом и отдохнуть было достаточно. А для дела это плохо. У Дуга пропал кураж. Действие, страх и темп — вот из чего мешают коктейль бандитизма. «Вошли, бабки взяли, ушли». Так его папаша говорил. И черт его дери, в этом старый прощелыга был прав. Дуг был готов к тому, что все пройдет неудачно.

Он склонил голову к одному плечу, потом к другому. Но шея не хрустнула. Он глянул на свой кольт тридцать восьмого калибра, но заряженное оружие в руке давно перестало возбуждать его. Он приходил не ради возбуждения. И даже не ради денег, хотя без них он бы не прожил. Он приходил работать. Делать дело ради самого дела. Он, Джем, Дез и Глоунси шалят вместе, как в детстве, — только теперь зарабатывают этим на жизнь. Теперь их дело — грабёж.

От этих мыслей Дугу стало теплее, по спине побежали мурашки. Дуг постучал дулом по пластиковому лбу своей вратарской маски и, повернув к двери, вспомнил былое. Профи, спортсмен на взлете карьеры. В расцвете сил.

Джем стоял напротив него, словно отражение в зеркале: пыльный темно-синий комбинезон, надетый поверх бронежилета, рука в резиновой перчатке сжимает пистолет, на белой вратарской маске чернеют стежки. Глаза — две темные впадины.

Раздались приглушенные веселые голоса. В замке повернулся ключ. Лязгнула решетка. Клин дневного света. Женские пальцы на ручке двери, носок черной туфли — и в жизнь Дуга ворвался шорох черной цветастой юбки.

Адам Фроули остановил служебную машину в косой тени Зеленого Монстра[9] в «Парке близ болот», пробежался по короткому мосту над Массачусетской платной магистралью, держа под мышкой папку и блокнот, и на ходу натянул резиновые перчатки. Ограда вдоль моста была высокой и загнутой наверху, чтобы фанаты «Ред Сокс» не падали с нее во время сентябрьских матчей.

В дальнем конце улицы Ньюбери двое из криминальной лаборатории бостонской полиции, облаченные в ветровки, сидя на карточках за желтой лентой ограждения, снимали отпечатки с двери, раскрашенной граффити, и собирали в пакет для вещдоков мусор, который валялся вокруг «Сатурна»-купе сливового цвета.

Ньюбери — фешенебельная улица, отмеченная во всех путеводителях по Бостону, начинается она в центре, в Городском саду и проходит через кварталы, названные в алфавитном порядке: Арлингтон, Беркли, Клэрендон и дальше до Херфорда,[10] потом, не утерпев, перескакивает сразу к букве М — на широкий Массачусетский проспект, неофициальную западную границу Дальнего залива. Улица Ньюбери пересекает эту разделительную линию, но здесь же утрачивает свой дух. И дальше вынуждена соседствовать с уродливой автострадой, служа задворками Державному проспекту. В конце концов она довершает свое унижение, упираясь в самоубийственный мост.

Фроули повернул за угол и вышел к дверям банка в конце квартала, состоящего из кирпичных многоквартирных домов, на первом этаже которых находились магазинчики и бары. К площади Кенмор, как реки к озеру, сходились три улицы: Бруклайнская, Маячная и Державная, сливаясь у автобусной остановки, где Державная превращалась в проспект, разделенный надвое, как и положено, пешеходной аллеей. Столпившиеся у тротуара полицейские, пожарные машины и фургоны телевизионщиков оттеснили дорожный поток на одну полосу проспекта.

В проеме двери стоял огромный вентилятор, выдувавший едкий запах отбеливателя на улицу. В окне висело написанное от руки объявление: «Отделение банка закрыто до конца рабочего дня, ближайшие банкоматы и отделение нашего банка находятся на углу улиц Бойлстонской и Массачусетской».

Фроули достал свои документы и приложил удостоверение ФБР и маленький золотой значок к стеклу рядом с наклейкой ФКСБВ.[11] Это был его входной билет. Федеральная корпорация страхования банковских вкладов гарантирует сохранность любых депозитных вкладов до ста тысяч долларов США. И любое преступление в банке на территории США считается федеральным. Бостонский полицейский закрыл рот носовым платком, шагнул в вестибюль с банкоматом и выключил гигантский вентилятор, чтобы Фроули мог войти.

— Вот и он, — обрадовался Дино, приветствуя коллегу у столика для клиентов с планшетом в руке. Здесь уже не так воняло, как у двери.

— Черт меня дернул выехать на скоростную магистраль.

Бостонская спецгруппа по расследованию ограблений банков (БСРОБ) базировалась не в местном отделении Бюро, а в постоянном представительстве в Лейквилле, маленьком спальном городке в сорока восьми километрах к югу от Бостона. Фроули как раз въезжал в тамошнюю индустриальную зону, когда ему позвонили.

Дино протянул ему пару бахил. Детектив Дин Драйслер, лейтенант бостонской полиции с двадцатисемилетним стажем, был закреплен за спецгруппой. Он был уроженцем здешних мест: высокий, долговязый, надежный. В Бостоне на душу населения приходится больше банковских ограблений и вооруженных нападений на инкассаторские фургоны, чем в любом другом уголке страны. И Дино был бесценен для Фроули как знаток этой территории.

Фроули, тридцати трех лет от роду, был невысок, всех видел насквозь и бегал трусцой. В Бостонской группе он работал чуть меньше двух лет, в ФБР всего восемь — ездил по стране разгребать срочные дела: Майами, Сиэтл, Нью-Йорк. Он был самым молодым агентом по расследованию банковских ограблений в США, входил в отряд из пяти бостонских агентов, прикрепленных к БСРОБ, которая расследовала преступления в банках по всему Массачусетсу, Род-Айленду, Нью-Гемпширу и Мэну. Деловое партнерство, возникшее между Дино и Фроули, напоминало сотрудничество учителя и ученика, впрочем, ролями они менялись каждый день, а то и каждый час.

Фроули натянул бахилы на ботинки сорок первого размера и приготовил свой набор дознавателя: папку для бумаг, блокнот, диктофон. Окинул взглядом госслужащих в ветровках с разными аббревиатурами.

— Где она?

— В комнате для отдыха, это там, дальше. Они отпустили ее у Восточных Высот, к северу от аэропорта. Она дошла до ближайшего магазина и оттуда позвонила в полицию. А сюда мы еще раньше выслали патрульных — сработала тревожная кнопка.

— Где?

— Во второй кассе.

Они прошли через бронированную дверь, располагавшуюся за конторкой приемной, здесь испарения были сильнее, отбеливатель кое-где обесцветил ковролин. Дино планшетом указал на кнопку на полу.

— Тревожная кнопка. Заместитель управляющей сейчас тут неподалеку в медцентре «Бейт-Исраэл». Ему ой как досталось.

— Его избили, ее прокатили немного, а потом отпустили?

Дино сатанински выгнул брови.

— Целехонькую.

Фроули отмахнулся от своих подозрений и решил разбираться по порядку.

— Что по машине?

— Фургон, похоже. Я уже разослал сигнал всем постам на предмет сгоревших автомобилей.

— С ней говорил?

— Сначала послал к ней женщину-полицейского.

Фроули посмотрел на открытую дверь хранилища за спиной Дино. Внутри два криминалиста в комбинезонах и бахилах водили по стенам голубым лазером. На отпечатке с диска четко проступал силуэт руки. Но она была миниатюрной и явно принадлежала управляющей.

— «Утренняя атака»?

— «Утренняя атака» и «черти из табакерки». Проработали обходной путь и проникли ночью. Телефоны не работают. С центрального пульта «ЗаливБанка» попытались сюда перезвонить, когда поступил сигнал тревоги, но им не ответили. Тогда они отправили патрульного. К нам едет начальник охраны с кодами и инструкциями, только чует мое сердце: тут две стационарных линии и один сотовый дублер. Эти ребята нахимичили что-то с сотой и вывели из строя одну из линий «Найнекса».[12]

— Всего одну?

— Подождем, когда приедет фургон из «Найнекса» и проверит. По-моему, к хранилищу тоже брошена сигнализация «банк — полицейский участок», ну как к кассам. Эти ребята дождались, пока истечет время на замке, а потом заставили управляющую открыть сезам.

— Они ей пригрозили.

— Так мне кажется.

Фроули кратко записал все услышанное.

— Гораздо проще, чем париться с экзотермическим резаком, баллонами с кислородом и прожигать дыру в стене хранилища.

Дино пожал костлявыми плечами.

— Но в хранилище ненароком могла сработать сигнализация.

Фроули задумался.

— Фокусы с сигнализацией выдали бы их почерк.

— Хотя для некоторых ограбление вроде секса — возбуждает.

Фроули кивнул.

— Никакого удовольствия, если не ограбишь кого-то лично.

— Подведем итог. Они разбираются в телефонных линиях и работе местной связи.

Фроули кивнул, осматривая зловонный банк из второй кассы. Его привычные ко многому глаза начало щипать.

— Это те же ребята, Дино.

— Сюрпризы нам устраивают. Ну дела.

Дуг вышел из «Фудмастера», держа в руках огромный сандвич с ветчиной и сыром, перешел улицу Остина и двинулся по Старому Ратерфордскому проспекту к Катку имени О'Нила.

— Привет, мой золотой, — сказала ему крепкая тетка, курившая за стойкой проката коньков.

Дуг помахал ей добродушно, что никак не соответствовало его подавленному настроению. За ее спиной на стене висела пожелтевшая фотография Дуга из газеты. На нем была хоккейная форма команды Чарлзтаунской средней школы. Он постарался не обращать внимания на вырезку.

Освещение на катке было слабым. Наверху развевались флаги «Бостонских медведей» и «Юниорской команды Чарлзтауна», а на льду копошилась малышня, опиравшаяся на ящики из-под молока и неловко обходившая пышнотелую тренершу медленной вереницей. У бортика стояли две учительницы, небрежно одетые, с толстыми, как у слоних, ногами — местные девицы в длинных блузках и растянутых штанах. Они засмотрелись на Дуга, когда он проходил мимо них по пути к исцарапанным коньками сиденьям.

Джем и Глоунси, уже поднявшись по ступенькам прохода и усевшись на сиденья, жевали мясную пиццу и пили пиво из завернутых в бумажные пакеты бутылок, по форме напоминавших артиллерийские снаряды.

— Ну и что вы надумали, педофилы недоделанные? — спросил Дуг, ударив сжатыми пальцами по кулакам обоих друзей и усевшись позади них.

Фредди Мэглоун по прозвищу Глоунси происходил из семейства Мэглоунов с Медовой улицы. Его лицо испещряли крупные веснушки, доставшиеся по наследству также его семи братьям и сестрам. У него были тяжелый подбородок и забавное туповатое лицо, а уши до того веснушчатые, что казались загорелыми. Бледные руки покрывала та же солнечная ржавчина.

Джимми Кофлин по прозвищу Джем родился в семье Кофлинов с Жемчужной улицы и состоял из одних плеч и мышц. Голова напоминала маленькую тыкву под копной зачесанных назад густых волос цвета старой медной монеты. Резко выраженный рубец у него под носом ситуацию не спасал. Да еще эти его белесо-голубые глаза, похожие на снежинки. Машина под названием Джем работала в двух режимах: веселуха и злость. С костяшек вокруг золотого кладдахского кольца[15] с изумрудом еще не сошла краснота и припухлость. Результат работы над заместителем управляющей.

— Вот и наш преступный вдохновитель, — сказал Джем. — А где же Монсеньор?

— На подходе, — ответил Дуг и поставил сумку на сиденье с доисторическими надписями расистского содержания, вырезанными ножом.

— Это ж Черил, чувак, — вставил Глоунси. Наклонив голову, он смотрел на учительницу с темными вьющимися волосами, стянутыми резинкой леопардовой расцветки. — Вижу ее — и перед глазами сразу третий класс. Да, Дугги? Первый ряд, средняя парта. Платьице с оборочками, ну точно «Домик в прерии»,[16] розовые шлепанцы. Руки сложены. Скрещенные щиколотки.

— Да когда это было! — жуя, пробубнил Джем.

Дугу вспомнился один день, тогда он учился в четвертом классе. Он вышел из школы. Черил ждала его. Чтобы поцеловать его, как она сказала. И сделала это. А потом столкнула его с бордюра и убежала домой, заливаясь смехом. А он еще несколько лет с изумлением поглядывал на девчонок, не понимая, что у них в голове творится. Тогда и сейчас она жила в районе Муниципальное жилье Банкер-Хилл, лабиринте кирпичных коробок, квартиры в которых давали малообеспеченным семьям. Архитекторы, видимо, приняли название района слишком близко к сердцу.[17] Несколько лет назад младший брат Черил, известный в Городе под кличкой Динго, наширялся кокаина, прыгнул с моста через реку Мистик и, поймав отличный ветер с берега, пролетел всего на два дома дальше маминой крыши. Один из черных детей, ковырявшихся на льду, был ребенком Черил.

— Ты только представь ее губы и где они были, — посоветовал Джем.

— Перестань, — огрызнулся Глоунси с набитым ртом.

— Эта девчонка и пластиковую ложку гонореей заразить может.

— Дай мне хоть прожевать, козлина, — чуть не подавился Глоунси.

— Знаешь, она как-то дунула в алкотестер, а в результате получился положительный тест на беременность. — Джем сделал большой глоток пива и прополоскал горло. — Представь сеточку на сливном отверстии в душе Глоунси, всю такую липкую и волосатую — вот такие у Черил миндалины.

— Ради бога! — подавившись, возмутился Глоунси.

На каток вышел Дезмонд Элден, накачанный, но, конечно, не так, как Джем и Дуг. Зато на вид он казался умником благодаря старомодным очкам. На нем были потертые джинсы, джинсовая рубашка с эмблемой «Найнекс» и высокие ботинки. Его светлые волосы примялись из-за того, что все утро он проходил в каске с эмблемой телефонной компании.

Дез любезно поинтересовался у Черил и ее коллеги, как идут дела, и только потом поднялся наверх к товарищам, держа в руке сумку для завтрака.

— Снять бы с тебя бабла за вежливость, — приветствовал его Джем.

Дез сел позади друзей.

— А ты что, даже не поздоровался?

— Слизняк ты долбаный, — ответил Джем. — Все с бабенками любезничаешь.

— Ты где фургон оставил? — поинтересовался Дуг.

— На парковке у «Фудмастера». Там патрульный катался, так я по длинному пути пошел на всякий пожарный. — Дез зажал сумку коленями, расстегнул молнию и, улыбаясь, вытащил толстенный сандвич, обернутый в вощеную бумагу. — Мама вчера вечером мясной рулет приготовила. — Он откусил большой кусок. — Спешу я. Мне через сорок минут в Белмонте надо ISDN-линию кидать.

Отпив большой глоток пива, Джем указал на Деза.

— Вот почему я завязал с работой. Вечно столько дел.

— Аминь, братишка, — поддержал Глоунси, подняв свою бутылку пива.

Дуг открыл банку «Маунтин Дью».

— Ну поехали.

Джем рыгнул, но никто из детишек, копошившихся на льду, даже не обернулся. Дуг любил каток за его отвратительную акустику. В Городе его все больше беспокоили устройства для наблюдения. Но никакие «жучки» не смогут перехитрить эти ревущие охладители.

— А чего говорить-то? — отозвался Джем. — Кажись, все чисто сделали. В газетах, как обычно, все наизнанку вывернули. Все шло хорошо, под конец только фигня началась.

— Дугги, чувак, — подхватил Глоунси. — Ты же говорил, в банках персонал учат не нажимать на кнопки, пока грабители еще там.

— Так и есть. Это вопрос безопасности. Плюс у них страховка от похищения и вымогательства и прочее дерьмо, а нажатие на кнопку сводит все это на нет.

Джем пожал плечами.

— Значит, тот гомосек сам обосрался. Просто не должно было этого произойти. Могла ведь такая херня получиться! Короче, пора подбивать бабки, а такие штуки считаются. Глоунси, дружище, пора платить за музыку. Ты получишь меньше.

Глоунси изменился в лице. Глядя на Джема, он открыл набитый едой рот.

— Какого черта?

— Ты же на шухере стоял. Ты знал, что Монсеньор Дез не смог отключить хранилище и тревожные кнопки в кассах.

— Это я получу меньше? Я?

— Нужно было делать только это. Смотреть, чтобы граждане лежали на полу и не тянули ручонки к кнопкам.

— Да пошел ты! — Глоунси расстроил такой неожиданный наезд. — Только это надо было делать, говоришь? А кто надыбал долбаный фургон для дела? Ты что, твою мать… пошел бы в банк пешком? А кто тачку спалил, когда переоделись позже, чем надо?

— А кто за чуваком у банкомата смотрел, вместо того чтобы следить за этими банкирами?

— Ну ё-моё… так из-за кого позже переоделись? Это ты потащил управляющую с нами. Так что надо бы и тебе урезать долю.

— Как раз это я и собираюсь сделать. На столько же, на сколько тебе. По сотке с каждого.

— По сотке… — Глоунси расслабился, его лицо приобрело обычное выражение «а пошли вы все на». Он ощутимо двинул Джема в левое плечо. — Говноед ты недоделанный.

Джем улыбнулся, показал ему язык и шлепнул Глоунси по щеке.

— А ты, ё-моё, чуть не зарыдал, как девочка-припевочка.

— Да иди ты, — отмахнулся Глоунси, отправив еще один пропитанный соусом кусок в свой веснушчатый рот. Ему стало лучше.

Дуг откусил от своего сандвича — его совершенно затрахала вся эта долбаная история.

— Итак, волшебная сумма, — продолжил Джем, разрывая пакетики и высыпая соль на закрытую коробку от пиццы. — Это мы поделим и вычтем всякие там расходы. — Он нарисовал пальцем пять цифр: 76 750.

Глоунси долго всматривался в написанное на соли число, а потом выпучил глаза.

Дез кивнул и едва заметно заулыбался, но потом посмотрел на Дуга, и улыбка исчезла с его лица.

Дуг дожевал сандвич, подался вперед и сдул с коробки соль.

— Минус сумма, которую я закинул в общак, купить инструмент взамен того, что я бросил, — продолжил Джем. — И еще пара пачек с последовательными номерами, которые я сжег, но это мелочи, не стоит даже беспокоиться. Минус десять процентов Цветочнику. В итоге — забойный улов. А… да. — Он сунул руку в задний карман. — Из банкомата. Марки на всех.

— А при чем тут Цветочник? — осведомился Дуг.

Джем раздал листы марок.

— Это дань ему.

— Зачем ты его приплел?

— Наверняка он все уже знает. Так надо.

— Откуда ему знать? — Дуг положил сандвич на бумагу, что лежала на скамейке. — Я ему не говорил. Я вообще никому не говорил. Разве только кто-то из вас сболтнул кому-нибудь.

— Дугги. Люди все знают. Люди в Городе.

— И откуда же?

— Да просто знают — и все.

— И что они знают? Что? Да, может, им кажется, будто они что-то знают. Но одно дело думать, что ты что-то знаешь, и совсем другое — знать. Может, копам и фэбээровцам кажется, будто им что-то известно. Но мы разгуливаем на свободе и занимаемся своим делом только потому, что они по-настоящему ничего не знают.

— Ферги знает кучу секретов, Дугги.

— И теперь у него еще один появился. Про нас. На фига было ему выкладывать?

— Если с ним не поделиться, потом геморроя не оберешься.

— Чего? — Дуг почувствовал, что его мысли где-то далеко, и это все перестало его интересовать. — Какого еще геморроя? Объясните мне. С этими слушаниями по делу закона молчания[18] весь город подался в артисты. Теребят носовые платки и вовсю заливают копам и газетчикам. И толстуха тоже сознается. Только не говори, что ты не таскался к нему в магазин.

— Я виделся с ним на пирсе. Он же родственник моей мамы, Дугги.

— Джем, мы ведь не итальянцы. Троюродным родственникам можно послать открытку на Рождество. Это не те, кому говорят: «Вот тебе моя почка, если понадобится». Фэбээровцы уже давно про его лавку пронюхали. К бабке не ходи.

— Все так. Но ты думаешь, он сам этого не знает?

— А те тридцать пять штук или сколько там ты ему дал, — встрял Дез. — Он их отмоет, а потом отправит в ИРА?[19]

Джем усмехнулся.

— Слухи это все. Он так репутацию себе зарабатывает.

— Дезу кажется, что он знает, будто Ферги общается с ИРА, — заметил Дуг. — Но он этого не знает. Он знает, что Ферги наркоту продает, не говоря уже о том, что сам ею не брезгует. Вот такой он, этот шестидесятилетний мужик на ангельской пыли,[20] с которым ты встречался на пирсе, малыш Джем. С которым ты поболтал, денежек ему из банка подбросил.

— Слушай, Ферги всегда движуху может организовать. Ты вот над следующим делом работаешь, понятно, но он намекнул немногословно, что у него есть большая задумка, которая нам вполне подойдет. Что мы можем купить у него идею.

Дугу показалось, что он левитирует, поднимается в воздух прямо со своего сиденья.

— А с какого хера нам на кого-то работать? Ну хоть одну причину назови.

— Конкретный улов.

— Конкретный улов! — Дуг махнул на остатки рассыпанной соли. — У тебя семеро по лавкам, что ли? Тебе бабок мало? Мы взяли даже больше, чем можем безболезненно отмыть. Конкретный улов может означать конкретные аресты, малыш Джем. У Ферги полно работы, потому что компашку Бухарика взяли в Нью-Гемпшире, а двинутый сынок Бухарика, Джеки Шакал, застрелил вооруженного охранника. И в Городе из-за этого до сих пор дым коромыслом. Джеки сколько лет? Он наш ровесник? Моложе? Так и сдохнет в тюряге. Он там по-любому ласты откинет за глупость свою и длинный язык. Но восемьдесят лет — это ж никто столько не выдержит. И ему ведь так и не предъявили обвинение в убийстве. Накапало за рэкет, за федеральные[21] плюс за ношение ствола. Это все не игрушки. На нас на всех, кроме Монсеньора, есть материальчик. Сейчас споткнемся, а за ношение стволов по двадцатке схлопочем — уже не поднимемся. Дошло? Или вам на соли написать?

— Я больше не хочу спотыкаться, — заметил Глоунси.

— А я не хочу спотыкаться с вами, — добавил Дуг. — Закон ведь у нас не любит рецидивистов, а еще больше — опрометчивых преступников. ФБР не по душе, когда банки грабят. И это нормально. Справедливо. Все по-честному. Подбрось им вдобавок похищение и насилие, у них тут же ладошки вспотеют. Они же это как личное оскорбление воспринимают. У них сразу дела в этом направлении появляются — переназначения и все такое. Им результаты нужны. И нам не победить, если мы столкнемся с ними нос к носу. А вы все крутых из себя строите, это ведь фэбээровцев еще больше заводит. В каждом деле бывают проколы. Тут ведь фишка в том, чтобы не останавливаться, а не пытаться одну ошибку поправить другой.

В наступившей тишине Дуг вдруг осознал — он разразился тирадой, что было ему не свойственно. Только он мог разговаривать с Джемом в таком тоне и то с осторожностью. Глоунси, не говоря уже о Дезе, давно бы лежал на полу, а Джем давил бы ему на горло коленом.

Джем картинно выковыривал языком остатки застрявшей между зубами еды. Дуг слишком давно держал это в себе. И даже точно не понял, с чего вдруг так взбесился. Может, виноваты шуточки, запах пива из их ртов или просто время такое. А еще малолетки эти кругами по катку ездят и ездят.

— Да на фиг, — махнул рукой Дуг. — Хотите залить бабла Цветочнику — флаг вам в руки. Чтобы он был доволен? Ради бога. Но работать на него я не буду. Мы профи, а не ковбои из сериала о Диком Западе. Мы отличаемся от других. Поэтому и продолжаем играть в «кошки-мышки». Мы вольные стрелки, нам нужно вести себя по-умному. А иначе — конец. Да я лучше сдохну, чем стану личным банкоматом какого-нибудь гангстера. Даже если будет хоть намек на это, я сразу уйду.

Джем растянул губы в улыбке.

— Брехня. Никуда ты не уйдешь.

— Когда-нибудь придется, — ответил Дуг.

— Ты стал бы клевой старушкой-пенсионеркой, если бы у тебя не было такого нюха на преступления. Только тебе могло так попереть с этими бабками.

Дуг жевал сандвич, наблюдая за тем, как детишки на коньках уходят со льда.

— Доля Дугги у меня в берлоге, — сообщил Джем так, словно ничего не случилось. Глоунси и Дезу он протянул ключи с оранжевыми ярлычками от шкафчиков в раздевалке. — А ваши — там. Не забудьте, бельишко-то у нас грязное, надо его отмыть. И теперь последнее. Управляющая из банка.

Джем взглянул на Дуга.

Тот пожал плечами.

— Что?

— Ты отнял у меня ее права. Что за новости?

— Ничего.

— Ты, кажется, говорил, что она живет в Городе.

— Домой она еще не возвращалась. Думаю, о ней можно забыть. Если ты маски закопал, у нее на нас ничего нет.

— Конечно, маски я закопал.

— Ну ты так гордился своими шедеврами, что я решил уточнить на всякий случай.

— Маски, инструменты — я все закопал.

— Тогда ладно, — пожал плечами Дуг.

— А я ее в новостях видел, — вставил Глоунси. — Как ее папаша уводил. Да она все равно такая испуганная, ничего им не скажет.

— Да, — согласился Дуг, вытирая нос, будто искусственный холод пробирал его до костей.

— Значит, разобрались, — подытожил Джем. — Все чисто. За сим заседание клуба инвесторов считается официально закрытым.

Дез положил обертку от сандвича в свой мешок.

— Ну я побежал.

— И я с тобой, — поддержал Дуг, запихивая свой мусор в пакет.

— Ух ты! Куда это вы рванули? — удивился Джем. — Куда торопимся, а?

— Нужно кое-что сделать, — отозвался Дуг.

— Да ладно тебе. Лед освободился. Мы с Глоунси хотим покататься.

— Не могу, — сказал Дуг, поднимаясь.

Дез уже попрощался с остальными, хлопнув сжатыми пальцами по кулакам друзей, и направился к выходу.

Джем нахмурился и повернулся к Глоунси.

— Этот парень живет в моем доме, но я его не вижу ни фига.

— Помчался я, — продолжал отпираться Дуг. — Ты же знаешь, как я живу. Ни секунды покоя.

— Так и останься. Выпьем по паре банок, расслабимся. Глоунси принес вратарские наколенники, можно будет в него шайбу пошвырять.

— Да иди ты, — огрызнулся Глоунси, доедая последний кусочек пиццы.

— Все, я ушел, — ответил Дуг, спускаясь между обшарпанными сиденьями. — К тому же ты не прав. Я все-таки работаю. Надо же вас, придурков, строить.

— Вот ведь херня какая, — усмехнулся Джем. Их стычка прошла, как грозовое облако. — Это ведь на полную занятость потянет.

С обратной стороны холма располагался тот же Чарлзтаун, только без газовых фонарей. Ряды однотипных деревянных домов, крыши лесенкой, дорожки от дверей круто сбегают к морю. Во время снежной бури в 1978 году местная детвора уселась на ледянки и мятые картонные коробки, превратив их в снегоходы, и со скоростью чуть не тридцать километров в час пронеслась по гладким поверхностям улиц Мистик, Белмонтской и Северной Медовой, остановившись лишь внизу, на улице Медфорд.

Старые вотчины Города, вроде площади Монумента, Городской площади и Чарлзтаунских Высот, уже облагородили, вновь омолодив их, а теперь добрались и до небогатой старушки, известной под названием «Обратная сторона холма», но еще не принялись за нее. У здешних тротуаров порой останавливались «Ауди» и «Хонды», в некоторых урнах валялись дизайнерские бутылки, а большинство фасадов были чисто вымыты и выкрашены. Однако в некоторых окнах по-прежнему трепетало ирландское кружево, и горстка бостонских пожарных и работников городского хозяйства все еще считали этот район родным.

На самом горбу Саквилской улицы Дуг съел два кукурузных кекса с маслом, достав их из вощеного бумажного пакета. На крыше его побитого ржавчиной «Шевроле Каприс Классик» 1986 года стоял большой картонный стакан с горяченным чаем, щедро сдобренным сахаром и молоком.

Он частенько приходил сюда завтракать. Дуг вырос в доме через дорогу, на который теперь смотрел, — строение с насыщенно красным сайдингом и белоснежно-белой отделкой, когда-то выкрашенное серым поверх отшелушивающегося черного. Он до сих пор считал его домом мамы. Хотя она бросила и его, и самого Дуга, когда мальчику было шесть лет. Отец продержался в нем еще десятилетие. Получается — хоть в это трудно поверить, — уже больше половины жизни Дуг провел не здесь. Но по-прежнему видит этот дом во сне: огромный маслобак в каменном подвале, темная гостиная с деревянной мебелью, решетками батарей и кремовыми обоями, его угловая спальня на первом этаже, светящиеся фары проезжающих мимо машин.

Сюда Дуг приходил, чтобы собраться с мыслями. Неудачное дело — последнее принесло им неплохой доход, но он все равно считал его провальным — всегда навевало на него тоску, но так сильно, как в этот раз, — никогда. Дуг снова и снова прокручивал в голове ограбление, пытаясь исправить ошибки, но снова и снова видел перед собой управляющую в фургоне с завязанными глазами. Эта картинка преследовала его. Девушка выглядела такой хрупкой, но вместе с тем такой спокойной. Он вспоминал, как Клэр плакала без слез, как вздрагивала рядом с ним, как ее ослабевшие разжатые руки лежали на коленях — в этот момент она напоминала статую с завязанными глазами. Дуг слишком долго следил за совершенно незнакомой девушкой и теперь ничего не мог поделать — тайна ее существования полностью захватила его.

Сегодня он пытался вырваться из этой колеи. Стоял апрель. И тротуары кишели всевозможными Клэр Кизи — в этом районе их привлекали низкая плата за жилье и безопасность улиц. Они оголяли плечи и ноги после долгой зимней спячки. Город был настоящим заповедником. И сезон охоты уже начался. Туман, окутавший его еще в начале этого дельца в банке и висевший до сих пор, стал наконец-то рассеиваться.

Покачав головой, Дуг скомкал мешок из-под кексов. Да, он не сказал остальным, что она нажала на тревожную кнопку. Но не стоит больше думать об этом. Все, хватит. Это осталось в прошлом. Нужно жить дальше.

— В некотором смысле, — объясняла Клэр Кизи, пожимая плечами, — с того утра все кажется каким-то нереальным.

Она свернулась калачиком на деревянном кресле-качалке с темно-бордовыми подушками. Над ее головой, точно маленькое солнце, сияла эмблема Бостонского колледжа. Половину гостиной занимал кабинет ее отца. Стол из строгого красного дерева был совмещен со стеллажом, снабженным стеклянными дверями с латунными ручками. Мама Клэр — женщина со сдержанной улыбкой и заботливыми руками — на всякий случай положила бумажную салфетку под жестяную подставку, на которую поставила стакан воды для Фроули. Отец — белоснежные волосы, красноватое лицо — специально приехал в пятницу утренней электричкой, чтобы открыть дверь и посмотреть, можно ли впускать в дом этого агента ФБР.

Фроули бросил взгляд на диктофон «Олимпус», лежащий на полке рядом с подголовником кресла. Подарок его матери в день окончания «Квантико».[28] И с тех пор на каждое Рождество к свитеру, водолазке или штанам «Л. Л. Бин»[29] (правда, однажды она прислала барабаны бонго) мама прикладывала упаковку из четырех чистых микрокассет «Панасоник». «От Санта-Клауса!» — как бы говорила она.

Диктофон щелкнул, раскручивая крошечные катушки в обратную сторону. Полчаса прошло. Клэр сидела, поджав под себя ноги, сложив руки и спрятав кисти в рукава. Ее тренировочные светло-желтые брюки с бордово-желтой эмблемой на одной штанине как бы говорили: «Бостонский колледж». Свободная зеленая фуфайка с логотипом на груди скромно шептала: «ЗаливБанк». Одета она была так, словно сидела на больничном. Впрочем, девушка аккуратно причесалась и едва заметно пахла ванилью. И лицо у Клэр было чистое, как после косметических процедур.

— Мама не хочет, чтобы я дальше в банке работала. И вообще не хочет, чтобы я выходила из этого дома. Вчера вечером, после двух-трех порций водки с тоником, она сообщила, что всегда знала: со мной случится что-то нехорошее. А папа? Он хочет, чтобы я получила разрешение на ношение огнестрельного оружия. Говорит, приятель полицейский шепнул ему: от баллончиков с газом мало толку. Только комаров отпугивать. А я как будто со стороны смотрю на их заботу. Как будто я, тридцатилетняя женщина, вернулась в прошлое, а в их глазах осталась все тем же ребенком. И знаете, что больше всего пугает? Временами мне это нравится. Временами — Господи! — я даже этого хочу. — Клэр пожала плечами. — Кстати, они мне тоже не верят.

— В чем не верят? И почему «тоже»?

— Не верят, что со мной ничего не случилось. Мама относится ко мне так, будто я дух ее воскресшей дочери. А папа пытается меня развлечь и предлагает взять фильм в видеопрокате.

Первым порывом Фроули было дать совет. Но он напомнил себе, что пришел не помогать и не успокаивать, а расспрашивать.

— Почему вы считаете, что я вам не верю?

— Все обращаются со мной так, словно я фарфоровая. Если люди хотят, чтобы я была хрупкой, пусть пеняют на себя, потому что я могу быть очень хрупкой, без проблем. — Она вскинула руки, утонувшие в рукавах, словно решила сдаться. — Глупо было садиться в фургон. Да? Я похожа на шестилетку, которая ехала-ехала на своем розовом велосипедике, а потом вдруг ее схватили, запихнули в автомобиль так, что она даже не кричала и не брыкалась. Одно слово: жертва.

— Мне казалось, у вас не было выбора.

— Могла бы оказать сопротивление, — возразила Клэр. — Могла бы, ну не знаю, нарваться на пулю, но не бездействовать.

— Или на мордобой, как ваш зам.

Она покачала головой, чтобы расслабиться, но эмоции не отпускали.

— Я заходил к господину Бернсу. Он сказал, вы не появлялись.

Клэр кивнула, глядя в пол.

— Да, знаю, мне надо навестить его.

— Что вам мешает?

Она пожала плечами, скрытыми под объемной фуфайкой, и не стала отвечать.

— Нас учат не сопротивляться грабителям. Вы же сами знаете. Именно помогать преступникам, а не давать отпор. Даже повторять за ними приказы, чтобы они знали: мы соблюдаем их дословно.

— Чтобы преступник расслабился. Чтобы поскорее ушел из банка, подальше от посетителей и от вас самих.

— Да, хорошо, но помогать вору? Лечь на спину и сложить лапки? Странно это, не находите?

— Подавляющее большинство нападающих на банки — наркоманы, они ищут деньги на дозу. Эти люди в отчаянии, они боятся, что начнется ломка, поэтому непредсказуемы.

— Но по правилам получается вот что: «Делайте так, как говорят грабители. Не подсовывайте им упаковки с краской, если они велели не подсовывать». Так? А зачем тогда они нужны? И еще: «Будьте вежливы». Ну где еще такое услышишь? «Огромное спасибо, дорогой грабитель, всего вам доброго».

В окно Фроули увидел двух мальчишек, играющих с теннисным мячиком на заднем дворе одного из соседских домов. Пятница клонилась к вечеру.

— Кстати, о правилах, — вспомнил Фроули. — Согласно предписанию работники «ЗаливБанка», которые открывают отделение, должны входить по одному. Первый осматривает помещение, убеждается, что все в порядке, а затем зовет второго.

Клэр сокрушенно кивнула.

— Да. Я знаю.

— Но вы так обычно не делали.

— Нет.

— Отчего же?

Девушка пожала плечами.

— Лень? Уверенность, что с нами ничего такого не случится? У нас был разрешающий сигнал для кассиров.

— Да, жалюзи. Но ведь кассиры приходят только через полчаса после вас. Да и приведение в действие сигнала тревоги — вас же учили подождать, пока грабители уйдут, только потом его включать.

— Ну да. Но опять же, какой смысл включать сигнал после ограбления? Ну вот скажите? Какой тут смысл?

— Господин Бернс вас обоих подверг риску.

— Но откуда ж он мог знать это тогда? — вдруг разозлилась Клэр, впившись взглядом в агента. — Они в банке нас дожидались, когда мы вошли. Их было больше. Да еще напугали нас до смерти. Я вообще думала, что уже никогда из банка не выйду.

— Я никого не виню, просто пытаюсь…

— Почему все-таки я не пошла навестить Дэвиса? Потому что не хочу у него на глазах сломаться. Я, вся из себя такая, ни царапинки, цела и невредима, прячусь где, у родителей? — Клэр подняла руку, чтобы убрать волосы со лба, но их там не было, и девушка отвела взгляд. — А что? Он обо мне спрашивал?

— Спрашивал.

Клэр поникла.

— Я звонила в больницу, но они по телефону ничего не говорят.

— Одним глазом он почти ничего не будет видеть.

Девушка закрыла лицо кистями рук, на них по-прежнему были натянуты рукава. Отвернулась к окну, за которым мальчишки играли в мяч. Фроули специально надавил на нее, чтобы во всем убедиться.

— Нижняя челюсть сломана. Зубы выбиты. И, к моему величайшему сожалению, он ничего не помнит о том дне. Даже как встал с постели утром.

— Значит, только я помню? — спросила Клэр, не отнимая рук от лица.

— Вы единственная свидетельница, да. Поэтому я, можно сказать, на вас рассчитываю.

Некоторое время девушка отсутствующим взглядом смотрела в окно.

— А остальные ваши сотрудники? — продолжил Фроули. — Может быть, кто-то был недоволен? Не кажется ли вам, что кто-нибудь из них мог слить внутреннюю информацию о принятом распорядке, процедурах работы в хранилище?..

Клэр покачала головой, не дослушав агента до конца.

— Даже нечаянно? Может, кто-то просто болтлив? Или у кого-то заниженная самооценка и ему хочется добиться расположения окружающих? Или приятное кому-то сделать?

Девушка по-прежнему качала головой.

— Хорошо. Может быть, кого-то шантажировали или иным образом вынуждали давать информацию?

Она отняла одну руку от лица, печального, но сухого, и исподлобья посмотрела на фэбээровца.

— Вы спрашиваете про Дэвиса?

— Я спрашиваю про всех.

— Дэвис считает: из-за того, что он гей… Глупости, конечно, но он считает, что это мешает его карьере. А я ему сказала: оглянись, половина мужчин, работающих в банках, живут в Саутэнде.[30] Он спросил, что я собираюсь делать на День святого Валентина. Я сказала: да ничего особенного, возьму в прокате «Умереть молодым» и буду смотреть в одиночестве, что ж еще? Ему тоже не с кем было праздновать, ну вот мы и пошли вместе развлечься, чтобы дома не киснуть. В бар «Хорошая жизнь» выпить по коктейлю «космополитен». Отлично время провели. С тех пор дружим.

— В жизни господина Бернса не появлялись новые знакомые? Может, в отношениях что-то не заладилось?

— Откуда мне знать? Я с его друзьями не знакома. Он со мной о таком не говорит. Мне было с ним весело. Приятно, когда есть мужчина, который заметит, если у тебя новая стрижка.

— То есть вы не знаете, были ли у него связи?

— Послушайте… они его избили, не забывайте. Он не виноват.

Фроули почувствовал, что Клэр в нем разочаровалась, и задумался над тем, не скрывается ли что-то за этой вспышкой гнева. За тем, как она произнесла «не виноват».

— Значит, он был амбициозен, хотел продвижения по службе?

— Он учился на вечернем в бизнес-школе. — Клэр начала защищаться. Встала на сторону Бернса.

— А вы нет.

— Я? Не-е-ет.

— Почему?

— Бизнес-школа? — переспросила она, словно говорила с умалишенным.

— А что такого? Карьера. Развитие. Четверо замов, которых вы обучали, обскакали вас и ушли на повышение в головной офис. Что за радость сидеть в отделении по работе с физлицами?

— Мне предлагали. — Ага, в тоне проскользнуло чувство собственного достоинства. — Программа развития и повышения квалификации руководителей.

— И?

Клэр пожала плечами.

— Только не говорите, что вам очень нравится работать управляющей отделением.

— В основном меня от этого тошнит.

— Так что же?

Девушка растерялась.

— Это ведь тоже работа. Зарплата хорошая, даже очень. Никто из моих друзей столько не зарабатывает. Сверхурочных нет, в выходные не дергают. Домой работу брать не надо. Вот мой отец — он банковский человек. Я нет. Никогда не хотела работать в банке. Просто… мне хотелось наслаждаться молодостью. Чтобы не было сложностей.

— Но теперь это кончилось?

Клэр едва заметно расслабилась.

— Вот взять моих подружек, да? Они собирались устроить праздник тем вечером. У меня был день рождения. Три и нолик. Ура-ура! Они взяли напрокат лимузин — глупо, да? А я, вся такая тухлая была, потому что еще в себя не пришла, ну и сказала им: девчонки, у вас есть лимузин — развлекайтесь без меня. Они приехали на следующий день и без конца тараторили про ужин и симпатичного официанта с татуировками на костяшках пальцев, и про парней, которые их угостили выпивкой, и про то, как ехали по улице Тремонт и орали песню Аланис Мориссетт, высунувшись в люк на крыше, и про то, как Гретхен у бара «Меркурий» целовалась взасос с копом не при исполнении. А я подумала: Господи, я тоже такая, что ли? Была такой же, как они?

Фроули улыбнулся своим мыслям. Уязвимость Клэр привлекала его. Эта растерянная девушка, раскрывшая ему душу, пыталась разобраться в себе самой. Но он решил: ничего личного, работа есть работа. Он ищет Бандитов с бумажными пакетами, а не добивается свидания с Клэр Кизи.

— Я должна чувствовать себя паршивее, да? — продолжала она. — Кому ни скажу, все такие глаза делают: «Ужас!» Как будто удивляются, что я не в реанимации лежу.

Фроули поднялся и выключил диктофон. Создалось ощущение, что разговор окончен.

— Произошло ограбление. Вы — невольный участник. И не надо искать каких-то подтекстов.

Клэр выпрямилась, забеспокоившись, что он уйдет.

— Моя жизнь вдруг оказалась такой странной. Ко мне приходят агенты ФБР. Знаете, я вас с трудом узнала, когда вы утром пришли. Ну то есть… когда мы в прошлый раз разговаривали, я была настолько далека от всего. Казалось, что кругом туман.

— Я же вам сказал, это нормально. Отходняк после ограбления. Спите хорошо?

— Только вот сны эти, прости господи. Бабушка моя — она три года назад умерла. Сидит на краю кровати и плачет. А на коленях у нее пистолет.

— Это все кофеин. Говорю же, бросьте пить кофе.

— Так вы еще никого не арестовали?

Фроули замер у двери. Она задерживает его, чтобы выведать какую-нибудь информацию? Или он сам ее интересует? Или она просто не хочет оставаться наедине со своими стариками?

— Пока никого.

— А версии есть какие-нибудь?

— Пока ничего такого, о чем стоило бы рассказать.

— Я читала про сгоревший фургон.

Фроули кивнул.

— Мы действительно реквизировали сожженный фургон.

— А денег внутри не было?

— Прошу прощения — я не могу ответить.

Клэр улыбнулась и кивнула, догадавшись, что надо заканчивать расспросы.

— Я просто… хочу разобраться, понимаете? Понять почему. Но тут нет никакого «почему», да?

— Деньги. Вот оно «почему». Проще простого. Вы тут ни при чем.

Фроули сунул вещи под мышку.

— Вы тут еще поживете?

— Шутите? Если я сейчас отсюда не выберусь, так на всю жизнь тут и останусь.

— Вернетесь в Чарлзтаун?

— Сегодня вечером. Жду не дождусь.

Фроули хотел пошутить, что она возвращается в рассадник банковских грабителей, но решил, что только испугает ее.

Они устроились в дальнем конце зала церкви Святейшего Сердца Христова, как духовник и кающийся грешник. Мужчина средних лет сидит в расслабленной позе, положив руку на стоящую впереди скамью, золотое кольцо тускло мерцает в свете свечей; молодой человек сидит вполоборота на предыдущем ряду и наблюдает, как из подвала, словно призраки, поднимаются фигуры в тех плащах, в которых умерли. Кофейник внизу был опустошен и вымыт, сладости съедены, ложечки и сахарницы убраны, мусор ссыпан в мешок.

— Хорошее собрание, — заметил Фрэнк Г., мужчина средних лет, стуча пальцами по темной древесине.

— Выходные, — согласился Дуг М. (здесь его знали под таким именем).

Фрэнк Г., пожарный из Молдена, женат во второй раз, двое сыновей. Это все, что обнародовал наставник Дуга за три года. Фрэнк Г. не пил уже девять лет и активно участвовал в программе, особенно в кружке анонимных алкоголиков, несмотря на то (а может, и благодаря тому), что церковь Святейшего Сердца Христова была его приходской церковью. Чтобы попасть на собрание, Дуг минут пятнадцать ехал на север от Чарлзтауна. И все это, чтобы не пришлось изливать душу перед хорошо знакомыми людьми. Это ведь как пойти ночью облегчиться на собственном крыльце.

— Ну что новенького, красавец, как дела?

Дуг кивнул.

— Хорошо дела.

— Ты отлично выступил внизу. Как всегда.

Дуг неуверенно пожал плечами.

— Просто накопилось, я думаю.

— Да, тебе есть про что рассказать, — согласился Фрэнк Г. — Как и всем нам.

— Я себе каждый раз говорю: встал, рассказал о себе, два-три предложения, и сел на место. А получается минут на пять. Тут, наверное, дело в том, что наше собрание — одно из тех немногих мест, где получается разобраться в себе.

Фрэнк Г. кивнул, как бы говоря: я тебя понимаю, сам через это прошел. А еще: сколько раз я это уже слышал, ты продолжай, продолжай. У него было строгое, простецкое лицо, какое часто попадается в рекламе — например, какой-нибудь тип, страдающий бессонницей из-за простуды, или папаша, которого подкосила изжога, когда пора отвезти детишек в школу.

— Это счастье, если есть такое место, куда можно прийти. Чтобы во всем разобраться, понять, что важно. Кто-то потом без этого жить не может. Слишком щедрый это дар.

— Ты заметил, — сказал Дуг.

— Грустный Билли Т. Теперь он заводится от стыда, такие вот дела. У него что ни встреча — то премьера. Затянет свою песню, слезами обольется, пока занавес не опустят. Это у него теперь вместо бухла.

— Но через стыд нужно пройти. Вот взять меня. Мне некого подвести, кроме самого себя. Дома меня никто на чистую воду не выведет. А в Городе… — на собрании Фрэнк Г. как-то упоминал, что вырос в Чарлзтауне, но Дуг не сказал ему, что они земляки. — Не чувствую я там этого.

— Клеймо алкоголика.

— Рассказал, как попал в тюрьму из-за того, что избил человека в баре. И что в ответ? «Ну бывает. Парню надо было мозги вправить. А тебе отдуваться, срок мотать». Как будто это неизбежно. Как будто я в армии два года отслужил. А здесь? Только сказал «тюрьма», у всех глаза на лоб повылезли. И сразу все за сумочки схватились. И это ведь Молден, не какой-нибудь тихий пригород. Все это напоминает мне о том, что я не всегда живу в реальном мире.

— Здесь никто друзей не ищет, — ответил Фрэнк Г. — Вот мы с тобой не друзья. Мы партнеры. Мы заключаем пакт. А что ты там за пределами собраний делаешь, меня мало интересует.

— Да, ты прав.

— Тут я тебе вместо жены. Вместо детей. Вместо родителей и священника. Подведешь себя, подведешь всех нас — вся система рухнет. А что касается других… они же не просят подкинуть их назад, до Города. Они уважают твой труд. И ты его выполняешь. Уже два года сюда ходишь? Значит, делаешь. Тебя уважают, по спине похлопывают — это немало.

По центральному проходу между скамейками прошаркал старик, надел плащ, махнул рукой и вышел.

— Билли Т. — Фрэнк Г. тоже махнул ему, глядя, как закрывается дверь. — Интересно, что ждет его дома, да? Есть хоть кому дверь открыть? — Он покачал головой, не одобряя характер Билли, а затем оставил эту тему. — Вот только одного в тебе не пойму. Причем важного. Почему ты до сих пор себя мучаешь, на втором-то году. После всего, чему ты здесь научился, почему так и не уяснил, что нельзя тебе общаться с теми, кто пьет?

Дуг недовольно хмыкнул, зная, что Фрэнк Г. прав, хотя сам понимает — Дуг не изменится.

— Друзей выбрать можно, так? А вот родственников — нет. Ну вот. Мои друзья и есть моя семья. Мне от них никуда не деться, а им — от меня.

— Повзрослев, люди уходят от родственников, парень. Надо жить дальше.

— Да, но дело-то в том, что… они помогают мне вести трезвую жизнь. В этом все дело. Я смотрю на них. Вижу, как они нажираются в стельку — и мне это помогает.

— Ясно. Общаешься с идиотами — и чувствуешь себя умным.

— Это как занятия по штанге. Тренировка стойкости. Подмывает сдаться, пропустить последний подход, уменьшить вес — руки-то уже горят от тяжести. Но я не обращаю внимания. И довожу дело до конца. Они напоминают мне, что я силен. Что я все это делаю. А без них могу залениться.

— Ладно, Дуг. Я тебя понял, ясно? И все равно считаю, что ты мешок с дерьмом. Вот мой дядя, да? Жена у него померла. Его вот-вот отправят в дом престарелых. Я помогаю ему все там оформить. Приличное место, все продумано. Где-то месяц назад сидим во «Френдлис», едим сандвичи с сыром. И вот этот весь из себя такой хороший парень говорит мне, что оглядывается на свою жизнь и думает: «Эх, знать бы тогда то, что я знаю сейчас». Не то чтобы жалеет, просто видится все иначе, да? «Напрасно молодость дается молодым»[32] и все такое. Я сижу, вежливо киваю, пью коктейль через соломинку. И вот смотрю на него, на дядюшку-то, как он пытается положить толстый сандвич в рот, и сам себе думаю: да ладно тебе. Наверняка делал бы все точно так же, как тогда, даже зная то, что знает сейчас. Отправь его в молодость, сделай двадцатиоднолетним или двадцатипятилетним? Он станет таким, каким был, повторит все свои ошибки. Потому что он такой. — Фрэнк Г. наклонился к Дугу, положил руки на спинку скамьи и скрестил пальцы. — А какой ты?

— Я-то?

— Почему Дуг М. считает, что отличается от всех остальных?

— Наверное… просто потому, что я отличаюсь от всех остальных.

— Хорошо. У нас возникла проблема, давай разберемся с ней. — Фрэнк Г. будто бы ухватился за невидимый предмет. — Ты, кажется, не осознаешь, что ты — это твои друзья. Вот кто ты — те люди, которых ты к себе притягиваешь, которые окружают тебя. Самая большая закавыка — это чертова раковая опухоль, я имею в виду твоих дружков-болванов. Встречаешься с ними сегодня вечером?

— Ага.

— Так. Сделай-ка вот что. Присмотрись хорошенько. Потому что эти лица, на которые ты смотришь… это ты сам.

Дуг хотел ответить, возразить. Чтобы Фрэнк Г. понял: в нем больше содержания, чем в его друзьях.

Вышел священник в черном костюме с колораткой. Он прикрывал свечи на алтаре рукой, задувая пламя. Вверх поднимался дымок.

— Похоже, нам пора, — заметил Фрэнк Г.

— Мне кажется, я встретил одного человека, — сказал Аут.

Фрэнк Г. на некоторое время умолк. Не просто замолчал, а задумался. Дуг вытерпел это мгновение. Его периодически изводило желание порадовать Фрэнка Г., и он надеялся, что это ему удалось.

— Она с нами занимается?

— Нет, — удивленно возразил Дуг.

Фрэнк Г. одобрительно кивнул.

— Что это значит: «Кажется, я встретил одного человека»?

— Не знаю. Я не знаю, что это значит.

Фрэнк Г. постучал костяшкой пальца по скамейке Дуга, как дилер блэкджека, объявляющий ничью.

— Не торопи события, вот и все. Тщательнее выбирай, с кем общаться. Влечение и судьба — не одно и то же. Наша жажда этому же учит. Не хочу, чтобы ты страдал, малыш, но в девяти случаях из десяти роман — это проблема, а не решение. — Фрэнк Г. не поморщился: его выгнутые брови по-прежнему возвышались над глазами, которые уже столько лет были трезвыми. — После решения не заходить в бар одному, друг мой, это самый важный выбор, который тебе предстоит сделать.

Тем вечером Дуг все-таки доехал до «Пивной», потому что обещал быть. Второй этаж был забит разгоряченными людьми, расположившимися вокруг стеклянной барной стойки в свете каких-то навороченных ламп; смех, звон стаканов, гам народа, пришедшего выпить в выходной. Плач гитары отпугивал пьяниц от двери в маленький зальчик с крошечной сценой, освещенной одним софитом. Для всех молодых специалистов, не сумевших субботним вечером прорваться в «Таверну Уоррена», это заведение было планом «б».

Сразу за входной дверью Дуг свернул на узкую лестницу и спустился в облако дыма. Внизу все было в старогородском стиле: кирпичные стены, низкий потолок — в общем, настоящее подземелье с запахом пива и мочи. Здесь стеклянная барная стойка не продержалась бы в целости и дня. Коробки с пустыми бутылками, составленные вдоль стен, служили скамейками. Музыкальный автомат в углу работал на износ, словно качающее кровь сердце. В мрачные туалеты никогда не собиралась очередь, чем они привлекали осмелевших от выпетого дам со второго этажа. Женщины пробирались сквозь толпу земляков, словно светские девицы, попавшие на канализационный слет, с жеманным выражением лица бормотали «прошу прощения» и указывали пальчиками с французским маникюром на дверцы с буквами «М» и «Ж».

— Макре-е-ей! — завопил Глоунси от барной стойки, встав на металлическую перекладину для ног. Его зеленовато-коричневые глаза горели безумием — он явно вошел в раж.

Дуг пробрался к нему, позволив бешеному Глоунси обнять его, и похлопал друга по спине.

— Как оно?

— Пучком. Как сам?

Буль-Буль, бармен с вечно потными руками, увидел Дуга, прокричал что-то вроде: «Сколько лет, сколько зим!» — и плеснул в стакан минералки с лаймом. Буль-Буль вечно расплескивал напитки. Дуг ответил Глоунси, отхлебнув минералки, и огляделся.

Тот уже успел махнуть Джему, который отлип от двух парней с кислыми минами (Дугу они были не знакомы) и двинулся к бару сквозь расступавшуюся толпу. Джем, думая, что Дуг его не видит, махнул Кристе, сидевшей в углу. И все пришли в движение, словно подвыпившие шахматные фигуры на переполненной липкой доске. Криста перестала мешать свой бурбон с колой и положила ладонь на руку Джоани Лолер, прерывая разговор. Джоани — коренастая девушка с лягушачьим лицом, жившая в муниципальной квартире, вечная невеста Глоунси и мать его сына Ники — подтолкнула подругу, бормоча что-то ободряющее.

Дез скормил автомату доллар, заиграла песня группы «Кренберис» «Медлить»,[34] которую недавно полюбили в подвале — здесь слушали только ирландскую музыку. Еще час — и Дез окончательно обоснуется здесь на весь вечер, этот самозваный диджей выдворит всех примазавшихся яппи при помощи тяжелой артиллерии — группы «Клэнси Бразерс» и аккордеонных джиг, а потом, уже ночью, пустит в ход серьезное оружие в виде записей «Ю-ту».

Джем подошел и изобразил удар справа, замахиваясь нарочито медленно. Дуг подыграл, дернул головой, как от настоящего удара, и ответил резким движением в стиле героев «Звездного пути». Джем отпрянул и в погоне за голливудскими эффектами облил пеной из бутылки «Миллер» двух скучающих девиц с большими кольцами в ушах.

— Воротила, — приветствовал Джем.

— Дрочила, — ответил Дуг, стукнув кулаком о его кулак.

— С этим покончено, — напомнил Джем, допил бутылку, поигрывая мышцами, и ткнул пальцами в Буль-Буля. — Еще четыре «Миллера».

Глоунси улыбнулся, эти игры его никогда не утомляли.

— Джем, дружище, ты дам пивной пеной обрызгал.

Джем обернулся. Девицы судорожно осматривали блузки, как будто их облили кровью. Они были сердиты, но восприимчивы. И любое проявление вежливости — извинение, салфетка, бесплатный бокал выпивки — могло помочь им раздвинуть ноги. Но Джем отмахнулся от этой возможности, непристойно улыбнувшись. Сегодня он намеревался целоваться только с пивными бутылками.

— Наверху-то не протолкнуться, да? — сказал Джем, рыгнув. — Надо нам бар открыть. Мне надо. На подставного лицензию оформить.[35] Бухло и бабло — две моих настоящих любви.

— Не уверен, что гей-бар тут будет приносить доходы, — заметил Дуг.

Глоунси заржал, топая ногой. Джем ухмыльнулся так, словно замыслил убить тысячу человек. Дуг повернулся и увидел себя в зеркале, висевшем за барной стойкой, рядом стояла Криста — она приблизилась незаметно.

— А в «Буллис» чертовски весело дело шло, — напомнил Джем. — Мы там начинали. Там в графинах подают. И никаких тебе козлов туристов.

— В «Буллис» с одного пива центов двадцать навара, — отозвался Дуг. — И дамы туда не ходят, разве только с баллоном кислорода.

Буль-Буль что-то прокричал им с другой стороны бара, указал наверх и исчез.

— Старик Макдонаф нас оттуда выставил, — добавил Джем. — Вечно слоняется везде, своей гребаной тростью трясет, оплакивает Город. Сентиментальный кривоногий старикашка.

— Он всю жизнь прожил за три улицы от меня, — вставил Глоунси, радостно вытирая нос. — Как это получается, что у него ирландский акцент год от года все сильнее?

— Долбаная болезнь мозга, — ответил Джем. — Его бы как-нибудь гуманно на тот свет отправить. Пьяница несчастный, все одну и ту же песню поет. Тосты предлагает. Что старого-доброго Города нет, нет, нет…

Дуг почувствовал, как Криста прижалась к нему бедром. Больше всего подвал «Пивной» ассоциировался у него с Кристой. Давным-давно они тут зажигали. Когда вечера казались Дугу бесконечными. Подвал тогда стал его обиталищем. И Криста тоже принадлежала ему. Старые привычки, которые Дуг бросил, но не забыл. Разница состоит лишь в том, что пивные бутылки никогда не спрыгнут с полки и не прикоснутся к нему, как это может сделать Криста.

Дуг решил завести спор, чтобы отвлечься.

— А кстати, разве это не так? Разве Город еще существует?

Джем махнул рукой так, будто решил отбить невидимый мяч.

— Да ё-моё.

— То есть он существует? Просто в спячку впал? Передышку взял?

— Это происходит циклично, — ответил Джем, с нажимом произнеся последнее слово.

— Ну да, конечно, — кивнул Дуг. — Ты думаешь, эти бананы наверху угрохают такие деньжищи на здешнюю недвижимость и в один прекрасный день съедут?

— Не съедут, а убегут, — отозвался Джем. — У меня план есть.

— У тебя есть план, — повторил Дуг и посмотрел на Глоунси. — У него есть план.

— Не, правда есть, — настаивал Джем. — Знаешь, иногда мне реально кажется, что я тут последний гребаный часовой остался. Единственный, кому вообще не насрать на старый добрый Город.

Появился Дез, стукнул кулаком о кулак Дуга и пропел:

— И вот он с нами!

Дуг остановил друга с притворной серьезностью.

— У Джема есть план.

— А, — отозвался Дез, осушая «Миллер». Его глаза под очками сверкали. — Снова хочет взрывать синагоги?

Джем заржал как конь и двинул Деза кулаком в грудь.

— Вернуть старый Город, — объяснил он. — Старые времена. Как Марти Макфлай[36] типа.

— Ух ты, отличная идея, — обрадовался Дез, потирая грудь, но не отступая. — Как я скучаю по автобусным разборкам.[37] И в подворотне никто сто лет с ножом не нападал.

Джем дернулся в сторону Деза еще раз, но не ударил — в нетрезвом состоянии он был полностью уверен в своем плане. Он сложил пальцы с ободранными костяшками в знак мира.

— Два варианта.

— Два варианта, — повторил Дуг, чтобы все слышали.

— Например. Посмотрите на этих телок.

Они спустились с устланной резиновым ковриком лестницы вдвоем (одной ходить страшно) и вошли в подвал — этакие девственницы со свечами, ступившие в жуткую пещеру из фильма ужасов. На одной красовалась бесформенная черная блузка, другая накинула на плечи светло-зеленый кашемировый свитер, связав рукава на груди в скрывающий сиськи бантик.

— Газеты верно пишут — в Городе полно незамужних женщин. По ночам ходить нестрашно, на улицах полно места для их «Хонд» и «Фольксвагенов». Но вот скажите мне — кто-нибудь что-нибудь делает? — Он ткнул пальцем вверх. — По-моему, нет. И что, сядем наверх, с этими, в водолазках, будем пить шабли, завяжем свитера на талии?

— Пить шабли. — Глоунси понравилась эта идея.

— Надо их так напугать, чтобы они свалили из Города. Но как это сделать? Слушайте. Первым делом — выброс химикатов. Экология там, грязный воздух. Выхлопы. Они ж перепугаются за свои яйца. Так над своим гребаным здоровьем трясутся, аж тошно. Дальше? Ну там, серийный маньяк-насильник.

Дуг кивнул.

— Ты сам собираешься это проделать?

— Да слухов будет достаточно. Просто пустить их по Городу. Они ж тучами летят на наши «безопасные улицы». Сделаем их опасными. Пусть на них станет страшновато и — опля! — цены на дома во всей округе упадут.

— То есть, по сути, — попытался подытожить Дез после секундного размышления, — ты собираешься насрать у себя на заднем дворе, чтобы чужие не совались.

— По-моему, это верняк, — заметил Дуг.

— Нуты, ё-моё, гений, — отрезал Глоунси.

Появился Буль-Буль, держа между пальцами три открытых «Миллера».

— Вы, ребята, сегодня частите прям. Придется наверх идти за холодными.

— И еще четыре, — бросил Джем, раздавая бутылки. Одну он поставил перед Дугом на стойку.

«Миллер» всегда был их главным оружием. Рыжевато-желтая жидкость, холодное золото в прозрачных, как слеза, бутылках с высоким тонким горлом. Пивное шампанское. Этикетка чем-то неуловимо напоминала Дугу купюру, а легко откручивающаяся крышка — серебряную монету с зазубринами по краям.

Джем с тем же успехом мог положить перед ним заряженный пистолет — бутылку, манящую, запотевшую.

Криста оперлась на Дуга.

— Господи, Джимми.

Тот с жадностью отпил пива и зло посмотрел на сестру.

— Какая у тебя проблема, черт возьми?

— Ты.

— Я — проблема? Скорее, я гребаное решение — кормлю тебя задарма.

— Не будь упитым козлом. Выбери что-нибудь одно: либо напейся, либо будь козлом. Только не все сразу.

— Пока нажираешься на мои деньги, заткнись на хер.

Криста прищурилась, словно плохо видела брата.

— Да что с тобой? Ты точно так же притаскивал маме свои долбаные булочки.

Глаза Джема стали ужасно светлыми. Если бы он накинулся на Кристу, Дугу пришлось бы вмешаться, а ему меньше всего хотелось спасать ее от чего бы то ни было. На самом деле Криста тоже предпочитала видеть Дуга пьяным и сговорчивым. Но в данный момент ее брат оказался удобным общим врагом.

Но тут вдруг в глазах Джема снова проступила голубизна. И он улыбнулся, правда, самому себе, и оперся на барную стойку рядом с Дугом.

— Ты ж меня понял, да?

— Ну как и все.

— Мы ведь всегда говорили: если один попал, остальные делят добычу на четверых и одну долю хранят. Так все у нас. Я оплачиваю выпивку? Значит, плачу за четверых, только за четверых. Если помрешь завтра, сколько я тогда куплю бухла? На четверых. Тебе всегда причитается четверть. Даже в этой тюряге, куда ты сам себя посадил. Я эти два года все время рассчи-читывал твою долю…

— Рассчи-читывал?

— Что б тебя, рассчитывал твою долю. И тебя ждет охренительный океан бухла. Когда ворота шлюза распахнутся, ты, брат, будешь пить даром еще очень долго — все за мой счет. Это мой брат! — объявил Джем на весь бар, встав на перекладину стойки. Бармен поставил еще четыре пива. — А это моя сестра. А это мой гребаный брат!

Люди повернули головы, но одобрительных криков не последовало. Подвал привык к выходкам Джема. Он добил пиво и поменял пустую бутылку на полную. От внезапного прилива чувств у него снесло башню. Дез вырвал у Дуга обещание сразиться в настольный хоккей. После этого Глоунси исчез. И Дуг оказался у бара наедине с Кристой.

Она отодвинула недопитый бурбон с колой и взяла непочатую бутылку Дуга. Он старался не смотреть, как Криста осушила почти половину.

— Горжусь тобой, — заявила она.

— Ага. — Последовала вялая улыбка.

— Я серьезно. Никого сильнее тебя не видела. Ты сильнее, чем все эти…

— Ага, конечно. — Дуг махнул Буль-Булю, прося новую порцию минералки.

Криста, выпив еще пива, потерлась коленкой о ногу Дуга.

— Что это с нами случилось? Разве все это дерьмо не в прошлом? Ну смотри: вот они мы, вдвоем. До сих пор.

— До сих пор.

— Ну, если положить руку на сердце, — продолжала она (пряди пепельно-белых волос спадали с ее ушей, напоминая лезвия кинжалов), — разве для тебя или меня кто-то другой найдется? У нас ведь столько всего было.

Висевшее под небольшим наклоном зеркало на задней части барной стойки позволяло Дугу хорошо видеть зал. Дез исповедовался музыкальному автомату. Джоани, сидя на штабеле ящиков из-под пива «Беке», одной рукой сжимала бутылку «Будвайзера», другой тянула Глоунси за задний карман, а тот, в стельку пьяный, отпускал непристойные комплименты проходившей мимо женщине. Джем вернулся к двум незнакомцам — местные ребята, молодые и голодные, — потчевал их байками, выставив вперед руки, словно ехал на «Харлее», и пытался рассмешить. Ребята смотрели на него во все глаза. Дугу вдруг стало неприятно.

Фрэнк Г. сказал: «Эти лица, на которые ты смотришь». Сигаретный дым в зале и прижавшаяся Криста — дежавю какое-то.

— Не хочу провести остаток жизни в этом подвале, — пробубнила Криста. — Не хочу.

Дуг не поверил ей. Он вообще не верил тому, что говорила Криста. Даже когда знал, что она не врет.

— Хочешь, открою тебе секрет, который женщина не должна открывать мужчине? — Криста прильнула к Дугу, щекоча его ухо теплым дыханием. — Тут я начинаю себя чувствовать старой.

Она подождала ответа.

— Я сам ощущаю себя лет на сто, черт возьми, — признался он.

— Кажется, нас начали вытеснять другие.

Дуг кивнул и пожал плечами, выудив кусочек лайма из минералки.

— Может, это не так плохо.

У Кристы кончилось пиво.

— Да, если тебе есть куда деться. И с кем быть.

Она положила руку на внутреннюю сторону его бедра. Ощущение было таким обыденным, что Дуг заметил прикосновение, только когда ее пальцы поползли к ширинке.

— Давно у тебя этого не было, да?

Говорят, тонущий, перед тем как уйти на дно, чувствует, что вода стала теплой. Все происходящее было так знакомо ему, будто он тонул в теплой ванне сна. «Вот кто ты — те люди, которых ты к себе притягиваешь, которые окружают тебя», — вспомнились ему слова Фрэнка Г.

— По мне, так очень давно. — Она обладала волшебной способностью мурлыкать ему на ухо, даже когда ее умелая рука делала свое дело. Криста обволакивала все его тело, словно влажный воздух зала. — Знаешь, чего мне не хватает? Твоего выносливого дивана. Как я хваталась за подлокотник. Мне приятно думать, что ты, проходя мимо него, видишь на нем царапины от моих ногтей.

Дуг не сводил глаз с отставленного в сторону бурбона с колой, палочка для перемешивания упиралась в тающие кубики льда, углы которых постепенно сглаживались. Ему показалось, что он сам похож на такой кубик.

— Никого сильнее тебя не встречала…

Послышались первые аккорды «Матушки Макри».[38] Дуг встал, рука Кристы соскользнула с его ноги.

— Я быстро, — сказал он и направился к туалету. Но, попав в толпу гуляк, резко повернулся, шмыгнул за дверь и побежал вверх по ступенькам, перемахивая через две зараз.

— Куда ты ходила? — спросил Фроули.

— В туалет внизу, — ответила Джун, повесила сумочку на спинку барного стула и, подвинув его колено в сторону, села. — Там очереди нет.

Они сидели за черным пластиковым столом размером с небольшой автомобильный руль. Мимо ходили одни и те же люди.

— Внизу есть туалет?

— Конечно. Все девушки это знают.

Она вложила в слово «девушки» много смысла. С Джун, тридцатишестилетней риелторшей, Фроули познакомился как-то вечером в круглосуточном магазине. Она покупала сливочный сыр, а он батарейки АА для диктофона. Они оба жили в районе судоремонтного завода: она в кондоминиуме с видом на залив, в квартире со стеклянной мебелью и замысловатой подсветкой, он — в съемной берлоге, оба окна которой выходили на шоссе, там стояли пластиковые полки для книг и до сих пор не разобранные коробки. Почему-то быть и оставаться «девушкой» оказалось чрезвычайно важно для Джун. Мелированные светлые волосы обрамляли ее лицо, скрывая, словно страшную семейную тайну, появившиеся морщинки и складки.

— Ты здесь раньше не бывал, — моментально угадала она, удивившись.

Фроули покачал головой, ища глазами лестницу.

— А в «Уоррене» был?

— Не-а.

— А в «Оливах»? Да ладно. Ну хотя бы в «Инжире»?

— Всегда мимо проходил.

— Господи! — Джун положила руку на его запястье, словно вознося молитвы о его скорейшем выздоровлении. — Ты представляешь, в прошлые выходные забронировала столик в «Оливах» на девять и все равно пришлось ждать сорок минут! Когда я переехала сюда в девяносто втором — еще до этого ажиотажа, между прочим — в Городе было всего два ресторана, в которые не стыдно зайти: «Уоррен» и «Таверна на воде». А теперь посмотри только. — Она повела рукой по залу. — Все, что ты видишь, происходит прямо сейчас. Это тот самый район, Саутэнд, который несколько лет назад считался неблагополучным. Только вместо геев теперь всем заправляют одинокие девушки. — Вот опять «девушки», отметил про себя Фроули. — Единственный минус, позорное пятно — бандиты, докеры и прочая шушера, но день ото дня их все меньше. Город растет как на дрожжах. Мне по десять девушек в день звонят — все ищут жилье. — Джун потягивала «Маргариту», слизывая с губ соль. У Фроули в голове зазвучала песня «Мотли Крю» «Девушки, девушки, девушки». — Теперь даже тайский ресторан открылся. И это говорит само за себя. Тайская кухня в Чарлзтауне? Пора вывешивать белый флаг.

Фроули кивнул, все еще пытаясь понять, где же тут лестница.

— В следующем месяце открывается новое бистро и винный бар — там, где раньше был «Комеллас». Помещение пустовало почти год. Нам надо будет туда сходить.

— Отлично, — ответил Фроули, подумав: «О нет!»

— И возьми меня как-нибудь с собой на пробежку. Говорят, отличная тренировка перед кардиобоксом.

Собирается в группу здоровья? Вот так новости. Фроули коснулся «веселой» «Маргариты», которую Джун уговорила его заказать. Неприятные воспоминания о первом курсе в Сиракьюс. Ни до, ни после Фроули не блевал бордовым. И тот случай научил его никогда не доверять текиле.

— Так что же побудило тебя перебраться сюда в девяносто втором? — решил поддержать разговор агент.

— Честно? Парковки. А теперь здесь все так оживилось. Первое мое жилье, еще до того, как я купила эту квартиру, было на улице Адамса, рахитичный кондоминиум, с девчонкой, которая работала в телефонной справочной Гарвардского медцентра. Всю субботу и воскресенье ходила в пижаме. И рыдала утром в понедельник перед работой. Абсолютная маньячка. Я хочу сказать, вставала в три ночи и начинала стены красить. У нее был жуткий, совершенно безнадежный роман с каким-то придурком, который жил неподалеку. Она залетела. Ей еще повезло, что он ничем другим ее не наградил. Потом уговаривала меня пойти с ней, ну чтобы решить эту проблему, ты понимаешь. И мне пришлось пробиваться через толпу противников абортов, которые толклись у клиники… чего ты все высматриваешь?

— А. Ничего. Официанта.

— Он вернется. — Джун накрутила на палец прядь волос. — А вот почему вы живете здесь, особый агент Фроули? — С каким наслаждением она это произнесла. — В такую даль каждый день ездить, это ж с ума можно сойти. Дело ведь не в грабителях, верно?

— А может, и в них.

— Ты как Сигурни Уивер, которая изучала обезьян, живя среди них?[39]

Так ему и надо, а то ведь на первом свидании из кожи вон лез, чтобы произвести на нее впечатление.

— Примерно.

— Потому что все меняется. Метеорит, который переубивал древних динозавров. Он шлепнулся на этот город, словно высокий сапог с девятиметровым каблуком. Власть теперь у девушек. — Рядом с ними раздался писк, едва различимый. — Ой! — Джун нахмурила брови, сняла сумочку со спинки, достала мобильный и вытащила антенну. — Так и знала, что позвонят. — Она ответила, прикрыв рукой второе ухо. — Да, Мэри. — Закатила глаза. — Да ну как я… погоди… — Джун прикрыла динамик рукой. — Клиентка. Сегодня подписали договор купли-продажи. Две спальни, плоская крыша, своя парковка. На Гарвардской улице. Это у меня эксклюзивный вариант. Надо кое-что уладить. — Она достала очки в простой оправе и надела их. — Две минуты, честное слово. — Джун вернулась к разговору. — Ладно, Мэри. Я тебя слушаю…

Фроули извинился, пошел побродить в толпе и все-таки нашел лестницу возле входа. Облитые пивом ступеньки вели вниз. Никаких табличек. Он решил, что спускается в складские помещения «Пивной», но вот лестница свернула, и гул наверху растворился, сменившись смехом, воплями и музыкой снизу.

Агент ступил на каменный пол подземелья с кирпичными стенами. В дальнем углу подпрыгивал музыкальный автомат. Еще здесь была короткая барная стойка с грязным зеркалом, настольный футбол под пластиковым колпаком и испарина, как в оранжерее. Музыка вторила сердечному ритму толпы. Фроули узнал песню «Расстреляй небеса»,[40] она навевала воспоминания о годах на юридическом факультете. Коктейли для преподов и студентов. А как он ехал на своем зеленом, словно соус гуакамоле, «Фольксваген-Рэббите» на собеседование в ФБР. Какой же это альбом? «Дерево Джошуа»? Или «Треск и жужжание»?

Какой-то светловолосый тип в смешных очках с толстой оправой кайфовал у музыкального автомата, повторяя речитатив Боно в середине песни: «Кидает купюры, швыряет с размаха…» И все в зале подхватили хором:

«Сто!»

«Двести!»

Фроули ощутил действие текилы и почувствовал ее привкус в капельках пота над верхней губой. Вот тут ему и надо было оказаться, а не наверху с этими знайками. Вот здесь, внизу, в этой топке, где по ночам кормили истинного зверюгу — настоящий Чарлзтаун, подлинный Город. Живущий под рычащего Боно: «А снаружи — Америка…»

Удар вернул его в реальность. Удар был профессиональным, почти как у копа. Стало заметно, что под пиджаком у Фроули надета наплечная кобура с пистолетом.

Агент поднял глаза и встретился взглядом с автором удара. У того были близко посаженные, налитые кровью глаза, зрачки неясные, белесо-голубые. Лицо всплыло в памяти Фроули, так же как и резко выраженные бороздки под его носом. Физиономия, а под ней табличка с номером. Фотография в полицейском участке, фас-профиль. Толстенные чарлзтаунские дела, которые он рассматривал в Лейквилле.

Глаза продолжали смотреть на него. Фроули еще переваривал профессиональный удар и всплывшую в голове фотографию. Он был так потрясен, что не смог дать отпор этому бугаю. Фроули провел в подвале всего две минуты, а его уже сделали.

— Джем, ты в строю! — прокричал кто-то, видимо, бармен, привлекая внимание парня.

Тот тяжело и злобно ухмыльнулся.

— Туалет там, — сказал он, толкнул Фроули плечом и двинулся к стойке бара, где его ожидал квартет из открытых пивных бутылок.

Позавтракав напротив маминого дома на Саквилской улице, Дуг вернулся в город по мосту, купил «Геральд трибьюн» и «Бостон глоуб» у седого трясущегося торговца, сидевшего возле дома ветеранов на Мощеной улице, потом вывел «Шевроле Каприс» на автостраду и помчал на юг, сливаясь с утренним потоком.

Большую часть утра он посвятил объезду банков, пытался заинтересовать себя каким-нибудь малорентабельным дельцем. Он искал место, которое можно контролировать, куда можно легко войти и так же легко выйти и которое достойно оплатит их усилия — что, к слову сказать, одно и то же для находящегося в поисках вора. Ограбление — игра секундного импульса. А дело на площади Кенмор сбросило их с удачливой дорожки. Им нужно среднее дельце, чтобы вернуть уверенность в себе. С городскими банками стало слишком много хлопот.

Дуг приглядывался к кооперативному банку на Восточной Милтонской площади, Банку Бостона у железнодорожной линии Квинси — Брейнтри, кредитному союзу в Рэндолфе — но они не зажгли огоньков на его приборной доске. Он пытался понять: в чем дело — в размере куша или в его настроении? Наличные лежали повсюду — куда ни посмотри. Тут фишка в том, чтобы найти место, где их собирается много, пусть и ненадолго, чтобы овчинка стоила выделки, то есть риска.

Банкоматы появлялись повсюду как грибы после дождя: в барах, на бензозаправках, даже в круглосуточных магазинах. Этих роботов кормили инкассаторы, подъезжавшие на бронеавтомобилях, раз по пятьдесят на дню. Они сеяли наличные по всему Бостону, словно Джонни Яблочное Семечко,[41] только в униформе. В отличие от банковских инкассаторов курьеры-инкассаторы, работавшие с банкоматами, никогда не забирали наличные, только привозили, начинали утром с большой суммой, оставляли каждый раз тысяч пятьдесят — восемьдесят, а вечером возвращались с одними распечатками и квитанциями. Поэтому на них надо нападать рано, во время одной из первых остановок, раньше это у Дуга получалось, но теперь курьеры-контрактники умные пошли, к ним так просто не подойдешь. Осторожные стали, ездят по двое, по рации переговариваются без остановки, иной раз даже полицейских в сопровождение берут. А после обеда расслабляются.

Круглосуточные магазинчики и другие подобные заведения брали только двадцатки, обычно купюры привозили на бронированных фургонах вроде «Думис, Фарго и К°» или «Данбар». Но время приезда и маршрут у них менялся по требованию. А у Дуга не было возможности получить всю информацию извне. Банкам требовались десятки, а не только двадцатки; в некоторые банкоматы в центре города помещали даже аккуратные стопочки соток. Доставляли их из местных банков отдельно, обычно это делали вооруженные инкассаторы на фургонах без номеров, с дополнительной броней и пуленепробиваемыми окнами. А в банке купюры, как правило, были новенькими, и серийные номера у них шли подряд, так что отследить их не составляло труда.

Дошло до того, что Дугу захотелось переключиться с банков на мелкий бизнес. Но конторы, которые хотя бы половину оборота получали хрустящими наличными, становилось все труднее найти. Есть, например, ночные клубы. Но там крутятся деньги мафии. А воровать у государства намного безопаснее, чем впутываться в спагетти. «Парк близ болот» привлек его внимание, когда они готовились к делу на площади Кенмор. И хотя он с удовольствием прокручивал эту схему в голове, и куш, как назвал это Джем, был большой, но после ограбления такого известного стадиона поднялся бы шум — себе дороже. Кощунство, конечно, ну и наплевать. Иногда достаточно знать, что, как бы там ни было, ты справишься с делом.

А вот к чему он присматривался с возрастающим интересом — так это к кинотеатрам. К большим мультиплексам. Кредитками оплачивалась лишь часть билетов. А в ресторанном дворике принимали только наличные. В кинотеатрах, как и на бейсбольных стадионах, основной доход — не от билетов, а от еды и напитков. Кинотеатры делают деньги на аппетите впечатлительных зрителей. А летние киношки — это целые залы ленивых ребятишек, которым больше и заняться нечем, кроме как тратить деньги. Мультиплексы существуют за счет премьерных выходных. Так что в понедельник утром они утрамбованы, как банки в пятницу вечером. Если взять «жестянку», приехавшую забирать выручку, может, и удастся подзаработать чуток.

Кроме этих «может быть», больше Дуг ничем не располагал. Он изучил несколько кинотеатров на обратном пути в город — просто медленно проехал мимо, пытаясь собраться с мыслями. То ли оно само так выходило, то ли его тянуло туда, но всякий раз Дуг проезжал мимо «Парка близ болот», а потом через мост к площади Кенмор.

«Сатурн» стоял на своем обычном месте за банком. Автомобиль бросился Дугу в глаза, словно камень в ветровое стекло. В груди кольнуло так же, как в детстве, когда ему казалось, что он заметил в толпе маму. Год или больше, после того как она исчезла, Дуг усердно записывал в блокнот все свои дела за день, чтобы, когда мама вернется, подробно рассказать ей обо всех пропущенных ею событиях.

Дуг развернулся на сто восемьдесят градусов за автобусной остановкой, съехал на парковку под табличкой «Ситго»[42] и встал на то же место, с которого наблюдал за банком, всякий раз спрашивая себя, что за вирус в нем поселился. Он решил, что посидит там некоторое время и посмотрит на банк, расположенный напротив.

Через минуту Дуг хлопнул дверцей «Каприса» и перешел через дорогу. От ресторана «Уно» видно лучше, убеждал он себя. Пешеходный светофор загорелся зеленым, и ноги сами понесли его через Бруклайнский проспект к банку.

Дуг мог себе позволить лишь быстро пройти мимо окон. Дверь открылась, и он поспешил придержать ее, чтобы помочь пожилой афроамериканке в инвалидном кресле выехать на улицу. А в следующую секунду он уже оказался внутри и велел себе поскорее нацарапать что-нибудь на бланке и свалить подобру-поздорову.

Дуг встал в очередь у кассы, шлепая себя по бедру свернутой в трубочку «Геральд трибьюн». Вот так сентиментальные поджигатели возвращаются на место преступления. Ему почудился слабый запах отбеливателя, хотя остался он только в его памяти.

— А, здрасьте. — Господи, она его сразу вспомнила, эта тощая чернокожая кассирша с пучком на макушке, и улыбнулась. — Давненько вас не видела. Мелочь для паркометра, да?

— Да, спасибо. — Вспотевшими пальцами Дуг вытащил долларовую купюру и протянул ее кассирше. Краем глаза он видел коридор и дверь в кабинет управляющей. Внутри кто-то ходил.

Кассирша наклонилась вперед к разделявшему их пуленепробиваемому стеклу с мелкими отверстиями.

— Слышали, нас тут ограбили?

— А, так это ваше отделение? — Видеокамеры примостились на стене у нее за спиной, как одноглазые птички. Дуг стоял, опустив голову, и смотрел на ее руки. — Все целы?

— Да я-то в порядке, меня тут не было. — Своими сухими тонкими пальцами кассирша сложила четыре четвертака столбиком, как фишки в казино, и подвинула Дугу. Говорила она тихо. — А нашему заму досталось. Отделали так — до сих пор в больнице лежит. Управляющая должна была сегодня выйти — ну знаете нашу блондиночку, ключи на ремешке носит?

— Ну вроде.

— Не открывать банк, куда уж там, а просто поработать. Первый день после ограбления. Но так и не появилась.

Дуг едва успел прикусить язык — чуть было не сообщил ей, что сливовый «Сатурн» припаркован за банком. Точно — мозговой вирус. Он закашлялся, сгреб четвертаки и вышел, натыкаясь на предметы, не доверив болтливому языку даже простое задание — искренно поблагодарить кассиршу.

То ли по капризу географии, то ли из-за причуд градостроительства ветка «С» «Зеленой линии»,[43] которая тянется около пяти километров между площадью Кенмор и Кливлендским Кругом, состоит из двенадцати остановок, причем все они — в Бруклайне. Старомодные вагончики здесь бегут над землей по путям, перерезающим Маячную улицу. На остановке «Собор Святого Павла» стоит трехэтажная гостиница «Холидей Инн», растянувшаяся на полквартала, с атриумом под стеклянной крышей. Там четыре раза в год, с утра по вторникам, собираются на деловой завтрак Бостонская спецргруппа по расследованию ограблений банков и сотрудничающие с ней агентства.

БСРОБ была создана в конце 1985 года, в те времена союзы федеральных, государственных и местных правоохранительных органов неизменно разрушались из-за конфликта полномочий и застарелой вражды. Но хочешь — не хочешь, а объединяться пришлось: из шестидесяти пяти вооруженных ограблений инкассаторов по всей стране в Массачусетсе в том году произошло пятнадцать. К началу девяностых спецгруппе удалось свести это число к половине. А это уже значительное достижение, но недостаточное, чтобы Бостон перестали называть американской столицей вооруженных ограблений инкассаторов. Также спецгруппа смогла снизить количество ограблений банков: теперь их стало меньше двухсот в год. Раскрываемость преступлений возросла при этом до ошеломляющих семидесяти трех процентов против средних сорока девяти по стране.

Следственная бригада БСРОБ, размещенная в Лейквилле, состояла из пяти агентов ФБР, двух бостонских детективов и трех полицейских штата Массачусетс. На нынешнее собрание пожаловали союзники из Управления исправительных учреждений Массачусетса, полицейского управления Кэмбриджа, приглашенный докладчик из Управления по борьбе с наркотиками, представители всех крупных банковских сетей в регионе и инкассаторской службы, а также человек из Федерального резервного банка Бостона — и все это, чтобы, наслаждаясь круассанами и клюквенным морсом, поделиться информацией и нащупать тенденции.

Этим утром Фроули испытывал несвойственное ему нетерпение. Весь предыдущий день он просидел в своем «Шевроле-Кавальер» с Дино, следуя тенью за грузовиком «Северовосточного бронированного транспорта». Наводку дал отдел по борьбе с организованной преступностью. Сорок пять остановок у супермаркетов, магазинов и ночных клубов от Согаса до Ревира. И завтра они вернутся к этому занятию. А значит, не останется времени на поиски Бандитов с бумажными пакетами, сработавших на площади Кенмор.

У Фроули было чем отвлечь себя от скуки. Пока зануда из Федерального резервного банка расписывал сложности Большого Раскопа — проекта по реконструкции центральной транспортной артерии (в него, помимо капитального ремонта уже существующих дорог и развязок, включили строительство тоннеля, который должен был проходить в нескольких десятках метров от хранилища золотых слитков его конторы) — Фроули подрисовывал шрамы-диезы хоккейным маскам с вылупленными глазами, которые испещряли поля его блокнота. Он рисовал их на манер фотографий в полицейском участке фас-профиль: две дырочки — нос, плоская, бесстрастная прорезь — рот, одинаковые заштрихованные треугольники — щеки. Маски оказались неудачной уликой. Со стен магазина костюмов в Чайнатауне на него выпялились с десяток карнавальных физиономий в стиле фильма «Пятница, 13».

Охотиться на сплоченную команду труднее всего, поскольку она лишена двух главных преимуществ, связанных с налетчиками на банки: их глупости и их жадности. Тут нельзя полагаться на то, что грабители возьмутся за непродуманное рискованное дело, а значит, шансов поймать их — немного.

Фроули вспомнил, как осматривал хранилище. Раскрывший рот шкаф, опустошенные ящики для наличных. Он снова пытался сосредоточиться на ощущении насилия. Перед его глазами замелькали купюры-наживка и упаковки с пачкающей краской, не тронутые грабителями. Профессиональные налетчики на банки, словно носители какого-то загадочного ремесла, весьма суеверны. Фроули и сам не стал трогать банкноты и краску — изучая вымирающее искусство, он тоже был суеверен. Агент замыкал длинный список банковских следователей. Его родословная шла напрямую от первых пинкертонов, разъезжавших на дилижансах. И если уж не удалось стоять у истоков, то наилучший вариант быть здесь, в хвосте. Кредитки, дебетовые карточки, смарт-карты, интернет: заря общества без наличных денег — это сумерки современных банковских преступников. А значит, появится новая порода. Кражи паролей и электронное присвоение чужого — вот финансовые преступления будущего. Следующий Адам Фроули будет бледным человеком, не вылезающим из сети и охотящимся за киберворами с помощью мышки и клавиатуры, вместо диктофона «Олимпус» и голубого бланка по форме 430. А нынешний Адам Фроули вскоре устареет. Приемы и методы расследования, все, что он знал о банках и хранилищах, о людях, которые их грабили, и все, что ему еще только предстоит узнать — все умрет с ним, последним агентом, расследующим банковские кражи.

Под хоккейными масками он набросал телефонную трубку и соединил первые две картинки спиралью провода. Теперь этот провод стал единственной осязаемой уликой. Бандиты с бумажными пакетами засветили техника из телефонной компании и в ограблении на площади Кенмор, и еще кое-где. Спецгруппа подозревала, что следующие преступления — также их рук дело: ограбление кредитных союзов в Уинчестере и Дэдэме, налет на кредитную контору на Молочной улице, опустошение банкоматов в Кэмбридже и Берлингтоне, кооперативного банка в Уотертауне, двух банков в Нью-Гемпшире, складов в Провиденсе в последние выходные сентября, ради которых они отключили сеть системы безопасности почти во всем восточном Род-Айленде. Сам Фроули прибавлял личные подозрения: налеты на фургоны инкассаторов в Мелроуз, Уэймауте и Брейнтри. Все ограбления совершила команда из трех-четырех человек. За последние два с половиной года.

Фроули обнаружил свежие царапины на телефонном столбе за углом «ЗаливБанка» — явно от шипов на обуви монтера. Бригада из «Найнекса» на подъемнике с люлькой три битых часа диагностировала и чинила повреждения в распределительной коробке.

Никто из игроков в «Монополию», то есть расцветающую сферу телекоммуникаций, с которыми довелось поговорить Фроули, не смог толком объяснить, каким образом вор сумел вычислить конкретную антенну сотовой связи — отключенную и находящуюся в восьмистах метрах от того места, на крыше Больницы управления ветеранов на Миссионерском холме в Роксбери. Именно ту антенну, которая передает дублирующий сигнал тревоги из банка в местный полицейский участок.

Фроули набросал телефонную вышку с антеннами-швами, потом обвел ее еще раз, и она превратилась в памятник Банкер-Хилл.

Место происшествия полито отбеливателем, пленки видеозаписи исчезли, фургон сожжен — у него совсем не осталось материальных улик. Единственная надежда теперь на то, что сработает судебный запрос. Его интересовали не только рабочие журналы «Найнекса», но и досье с адресами техников. Он готов был проверять любую ниточку, ведущую к работникам телефонной компании, которые жили в Городе. Может быть, на суде это назовут «чарлзтаунской охотой на ведьм», но на данный момент ничего другого не оставалось.

Да еще этот телефонный звонок, заставший его на пороге, когда он уже выходил на совещание. Оказалось, что Клэр Кизи снова не пришла на работу.

Его ручка не останавливалась. В голове вертелось все произошедшее и выскакивали фразы, которые он автоматически записывал: руки в перчатках, сжимающие мультяшные пистолеты — БУХ!; пухлые канистры с надписью «ОТБЕЛИВАТЕЛЬ»; значки доллара, помеченные швами-диезами.

Фроули заставлял себя не смотреть на часы, пока раздутый как шар агент Управления по борьбе с наркотиками распинался на тему положительных последствий падения цен на героин для наркушников. По всему выходило, что между колумбийскими картелями и традиционными азиатскими производителями героина разразилась война из-за соотношения цена-качество. Колумбийцы захватывали рынок Восточного побережья, привлекая на свою сторону курильщиков и нюхальщиков, сторонившихся иглы. За пакетик размером с ноготь просили пять долларов. Таким образом на улице можно купить героин, который сильнее кокаина и дешевле пива.

В Чарлзтауне популярность героина тоже росла. Но Город отставал от большого соседа не только в плане организации — тамошние наркоманы хранили верность наркотику конца семидесятых, ангельской пыли. Ее продавали в маленьких упаковочках, «чайных пакетиках». Она действовала как анестезирующее и возбуждающее средство, как антидепрессант и галлюциноген — причем все сразу. Ее считали самым противозаконным из всех наркотиков, что, без сомнения, наделяло ее особой привлекательностью в среде горожан.

Тут мысли Фроули снова поплыли. Он разглядывал скатерти, которые отбрасывали на стаканы с водой яркие розовые блики, похожие на речные лилии. За окнами справа тоскливую улицу словно начертили угольным карандашом, а утренняя морось его слегка размазала.

Пейджеры Фроули и Дино завибрировали одновременно. Фроули откинулся на спинку и посмотрел на экран — телефон полиции Лейквилля и код 91В. 091 — это фэбээровский код нарушения для ограблений банков. «В» — значит, ограбление вооруженное.

Дино достал телефон, Фроули поднялся вслед за ним и вышел из-за стола. Оба были в деловых костюмах — все-таки совещание. Дино держал телефон, выставив локоть, как будто для разговора по сотовому требовалось особое мастерство.

— Джинни, — сказал он. — Дин Драйслер… Угу… Лады. Когда, говоришь, это было? — Шагнув к стене, Дино через заплаканные окна смотрел на западную оконечность Маячной улицы. — Наркушник. Только что. Сказал, что вооружен, но оружия не показал.

— Ага. — Вряд ли дело было настолько серьезно, что им стоило все бросить и бежать туда. — И?

— Отделение «ЗаливБанка» в районе Угла Кулиджа, на пересечении Маячной и Гарвардской. — Дино ткнул пальцем в окно. — За два квартала отсюда, на другой стороне улицы.

Агент напрягся и взглянул на дверь вестибюля.

— Я побежал.

Фроули как ветром сдуло. По скользкому ковру он выбежал в вестибюль, пронесся мимо швейцара в дурацком жилете и выскочил в сероватый влажный туман. Вниз по склону, по извилистой дороге, через поток машин на Маячной — и плевать на светофор, вдоль низкой ограды трамвайных путей до разрыва, где можно пересечь скользкую встречную полосу Маячной, наперерез несущимся машинам, по тротуару, мимо «ФедЭкса», почты и продуктового рынка.

Он мгновенно пролетел четыреста метров и примчался к банку на углу, держа руку на стволе, спрятанном в наплечную кобуру. Опрятно одетый мужчина с ключами в руках расхаживал взад-вперед, пытаясь разглядеть спрятанные под капюшонами лица прохожих. Стало быть, вор уже убежал, решил Фоули. Он достал удостоверение из кармана пиджака и открыл его.

— Боже мой! Вы так быстро приехали, — удивился управляющий отделением в украшавших его лицо очках с серебристой оправой.

— Давно? — осведомился Фроули.

— Минута, может, две. Я вышел почти сразу за ним.

Фроули посмотрел во все стороны. Перекресток поливало дождем. Никаких признаков реакции на бегущего человека. Никто не утоняет машины с тесных парковок.

— Вы его не видите?

Управляющий запрокинул голову так, что капли дождя упали на стекла очков. Он отступил под козырек.

— Нет.

— Что на нем было? Шапка? Солнцезащитные очки?

— Шарф, обмотанный вокруг шеи, под самый подбородок, концы заправлены в куртку. Из синели темно-карамельного цвета.

— Перчатки?

— Не знаю. Может быть, войдем внутрь?

На встречной полосе, за восемьсот метров от банка, Фроули увидел синие мигалки патрульных машин. Автомобили расступались перед ними.

— После вас, — сказал Фроули.

Внутри банк был по-старомодному красивым, хорошо обставленным, с приглушенным светом. Отдел по работе с клиентами был отгорожен в центре низкой стенкой с деревянными планками и двустворчатой дверью по пояс. Настольные лампы с зелеными абажурами освещали квадратные мониторы компьютеров. По задней стене тянулся ряд окошек — кассы и обменник.

Посетители и работники умолкли, повернувшись к управляющему и расфуфыренному агенту ФБР. Кассиры вышли из своих кабинок, чтобы встать рядом с коллегами у крайнего окошка справа.

— Сделайте объявление, — подсказал Фоули.

— Да, — согласился управляющий. — Э-э-э… друзья. Печально, но факт. У нас только что произошло ограбление и…

Все хором выдохнули.

— Да. Боюсь, что именно так. Поэтому мы приостановим нашу работу минимум на час. — Он посмотрел на Фроули, ища поддержки. — Или два. Возможно, немного дольше. Прошу вас задержаться здесь на несколько минут. Затем мы вас отпустим.

Фроули попросил всех, кто видел, как грабитель выбегал из банка, поднять руки. Но это ничего не дало. Клиенты обычно не догадываются, что в банке грабитель и что он передает записку в одну из касс, и понимают это, только когда управляющий запирает дверь.

Дино прибыл одновременно с полицейскими; он пожал патрульным руки и деликатно отвел их в сторону, чтобы они не стояли на дороге. Управляющий проводил Фроули в задние помещения, к кассам.

— Система видеонаблюдения или снимки?

— Что? — не понял управляющий.

— Замкнутая система видеонаблюдения или… — Фроули поднял голову и нашел ответ на свой вопрос. Видеокамеры были прикреплены слишком высоко под потолком. — Эти наверняка только поля шляпы засняли, — сказал он, указывая вверх. — Высота два тридцать — это предел, проследите, чтобы их опустили. Они замедляются до шестидесяти кадров после сигнала тревоги?

— Я… не знаю.

Остальные стояли кучкой рядом с кассиршей из правой кабинки, гладя ее по плечам и спине. Азиатка лет тридцати пяти. Скорее всего, вьетнамка. Слезы капали с ее округлого подбородка и оставляли следы на розовой шелковой блузке. Голые коленки подрагивали под тонкими нейлоновыми колготками.

Верхний ящик кассы был открыт, в ячейках лежали деньги.

— Сколько он взял? — поинтересовался Фроули.

Женщина с длинной седой косой ответила:

— Нисколько.

— Нисколько? — удивился Фроули.

— Она замерла. Стажерка. Второй день работает. Я смотрю — что-то у нее случилось, увидела записку, ну и нажала на тревожную кнопку.

Записка лежала в окошке. Белая бумажная салфетка с каракулями, смятая, словно любовное письмо, которое долго держали в потной руке.

— Вы ее не трогали?

— Нет, — ответила вьетнамка. — А нет, трогала, когда он только протянул мне ее.

— Он был в перчатках?

— Нет, — ответила старшая кассирша.

— Кто-нибудь видел оружие?

Вьетнамка покачала головой.

— Он сказал — бомба.

— Бомба? — переспросил Фроули.

— Бомба, — повторила старшая кассирша. — У него была сумка на плече.

Записка была написана неровными косыми каракулями: «У меня БОМБА! Положите ВСЕ ДЕНЬГИ в мешок». Дальше — крупными буквами: «ПОЖАЛУЙСТА, НИКАКИХ СИГНАЛОВ ТРЕВОГИ И ПРОЧИХ ВЕЩЕЙ!!!»

Слово «пожалуйста» бросилось Фроули в глаза.

— Сумка?

— Вроде дорожной, — ответила старшая кассирша. — Простецкая такая. Серая.

Фроули, вынув свою ручку с колпачком, перевернул ею записку. На обороте обнаружился знакомый розово-оранжевый логотип кафе «Данкин Донатс». С внешней стороны окошка, словно посетитель, появился Дино.

— От нее еще идет кофейный запах, — заметил он. — Кафе тут как раз через дорогу, правда, девушки? Их стену видно из окна, так?

Они кивнули, что-то неразборчиво промычав.

— Он зашел в кафе и написал записку, — предположил Фроули, — потом перешел улицу, сжимая лежавшую в кармане салфетку…

— Может, минутный порыв, — предположил Дино. — Не наркоман.

— И не бомбист. — Фроули повернулся к вьетнамке. — Тут в записке говорится про мешок. Это тот, в котором лежала бомба?

Стажерка всхлипывала.

— Нет, этот белый был, мусорный. Он его с собой забрал.

— И просто ушел? Вышел через дверь?

Она обернулась на старшую кассиршу.

— Мне в туалет надо.

— Распсиховался он, — сообщила Фроули старшая кассирша. — По-моему, из-за того, что я его заметила. Он прям развернулся и убежал.

Фроули посмотрел на Дино.

— Парню деньги были нужны, по-срочному.

Дино кивнул.

— Отсюда же трамвай ходит.

— Какой тут банк ближайший? — спросил Фроули у старшей.

— Э… еще одно отделение «ЗаливБанка». На площади Вашингтона.

— Дамы, мне нужен их телефон, pronto,[44] — проговорил Дино.

Фроули прошел мимо старшей кассирши к открытой бронированной двери.

— Шапка? Пиджак? — спросил он через плечо.

— Панама, — ответила она. — С каким-то гольфистским логотипом сверху. Куртка короткая, в обтяжку. Тепловата для весны, но не из дешевых. Темно-зеленая. Он был хорошо одет.

— Дино! — позвал Фроули, убегая.

Тот помахал ему, снимая трубку.

— Беги, беги.

Фроули остановился на мокром тротуаре. Рядом стоял «Таурус» Дино с включенными мигалками. Патрульные перекрыли улицу со всех сторон.

По склону, лязгая, взбирался трамвай. Кроме него, все вокруг оставалось неподвижным. Фроули перебежал через дорогу, чтобы успеть до его отхода, и сунулся в открытую дверь.

— Поезжайте прямо через площадь Вашингтона, — велел он жевавшему зубочистку вагоновожатому.

Тот с подозрением посмотрел на удостоверение.

— Что-то значок у вас маловат.

— Мне хватает. — Фроули впервые командовал транспортным средством. — Вперед.

Вагоновожатый задумался, потом пожал плечами и закрыл дверь.

— Да мне-то что.

Трамвай прорвался через толпу гудящих машин, набрал скорость после перекрестка и поехал на всех парах мимо бутиков, роскошных кондитерских, магазинов электроники, жилых домов.

— Ну и много зашибаете там? — поинтересовался вагоновожатый.

— А? — Фроули стоял рядом с ним, держа в руке удостоверение. Сердце у него колотилось. — Думаю, меньше, чем вы.

— А внеурочные есть?

— По закону десятичасовой рабочий день.

— А я думал, вы, ребята, умнее.

Вагоновожатый просигналил, проезжая мимо ожидавших на остановке дождевиков и зонтов.

— Ой, что это вы! — удивилась женщина за спиной Фроули. У ее ног, словно спящие собаки, лежали пакеты с покупками.

— Теперь ФБР у руля, мэм, — ответил вагоновожатый.

Они проскочили еще одну остановку, и толпа ожидающих проводила их целым лесом неприличных жестов. Вдруг дорожка по правой обочине пути ушла в сторону, взобравшись вверх, на холм.

— Опа! Куда это она?

— Не волнуйтесь, вернется. Слушайте. Вам надо профсоюз организовать. Каждый американец имеет право на это.

— Да, я запомню, — ответил Фроули, вглядываясь в улицу. — Где же эта чертова площадь Вашингтона?

— Следующая остановка площадь Вашингтона! — продекламировал вагоновожатый.

Дорожка на обочине снова спустилась с холма, поравнявшись с трамваем. Воссоединившаяся трасса уперлась в следующий перекресток. Фроули увидел бело-зеленую вывеску «ЗаливБанк» на углу справа. Трамвай притормозил, завизжав и заставив прохожих обернуться, а один мужчина в зеленой куртке, бежевом шарфе и панаме, выходивший из банка с дорожной сумкой на плече, так просто остолбенел. В руках он нес белый мусорный мешок.

По роду деятельности Фроули в основном выезжал на места происшествий. За восемь лет он ни разу не видел грабителя в деле.

— Открывай! — крикнул Фроули, стуча по двери.

Вагоновожатый открыл еще на ходу. Фроули спрыгнул, бросился с места бегом, перескочил через перекресток, лавируя между машинами. Полы пиджака хлопали по бедрам.

Подозреваемый прогулочным шагом двинулся в переулок, словно не замечая, что ему кричат «эй!» и что за ним бегут. Машина перерезала путь Фоули, и ему пришлось обогнуть ее. Он перехватил подозреваемого у дальнего тротуара.

Вблизи мужчина оказался вполне обычным, совсем не злодейского вида: обычный нос и обычный рот под полями панамы, укрывавшей его от дождя. Большие солнцезащитные очки, шарф темно-карамельного цвета обмотан вокруг шеи. Удобные кроссовки, вельветовые брюки и серая дорожная сумка — как-то оно не сочеталось. Нетипичный наряд для записочника. Фроули подошел так близко, что мог разглядеть пятидесятки, наэлектризовавшиеся и прилипшие к белому полиэтилену пакета, который болтался в левой руке преступника.

— Стоять! — крикнул Фроули, выставив одну руку; другой он ухватился за рукоятку пистолета в кобуре. Куртка подозреваемого была застегнута под горло. Любое движение оказалось бы неуклюжим. — ФБР, — с удовольствием объявил Фроули. Подозреваемый остановился перед ним в легком тумане измороси.

Где-то под одеждой мужчины раздался щелчок, похожий на запал. Фроули вспомнил, что грабитель говорил о бомбе. И в следующую секунду тротуар стал ослепительно красным.

Фроули качнулся назад, полагая, что мужчину разнесло на куски. Он сильно ударился о тротуар. Шею как будто охватило огнем. В глазах защипало. Фроули поднес руку к лицу и увидел, что она в чем-то красном.

Он попытался сесть, легкие отказывались дышать. Сквозь щелочки прикрытых глаз Фроули увидел, что подозреваемый отшатнулся и сошел с тротуара. Что-то бросилось ему в лицо, как окровавленная птица, он отмахнулся. Потом еще и еще, прилипло к руке. Серо-зеленое и красное. Фроули поднес это к своим заплывшим глазам, пытаясь сфокусировать взгляд.

Пятидесятидолларовая купюра, испачканная и обгоревшая.

Упаковка с пачкающей краской. Не бомба, а пол-унции красной краски и слезоточивого газа, вылетевших из крошечного контейнера, который был спрятан в пачке денег.

Фроули повернулся на колене, заставил себя открыть затуманенные глаза и увидел пестрые купюры, порхающие над площадью, словно листья денежного дерева. Облитый краской и опустевший белый пакет задумчиво и мечтательно полз к остановившемуся трамваю.

Фроули встал, спустился с тротуара. С каждым шагом его походка становилась ровнее и увереннее. Он закричал, чтобы прочистить горло и остановить подозреваемого.

Впереди маячила фигура с длинным шарфом. На дороге что-то лежало — брошенная сумка. Фроули ринулся между двумя машинами за смутной фигурой. В конце ограды она повернула направо. Конец шарфа с кистями соскользнул на землю.

Когда Фроули добежал до угла, его встретил хоровой визг. Там оказалась игровая площадка для младшеклассников. Внезапное появление Фроули напутало малышню, и она, визжа, помчалась в школу.

Дети отвлекли подозреваемого, он замедлил шаг, и Фроули, ухватившись за конец шарфа, как за поводок, повалил его. Агент шустро налетел на мужчину, завел его молотившие по воздуху руки за спину и коленом придавил его голову к земле.

Наручников у него не было. Фэбээровец со времен своего первого задания никого не задерживал без ордера на арест. Фроули сдернул перчатки с поверженного преступника, стиснул его большие пальцы, надавив на руку, чтобы от боли тот не мог сдвинуться с места.

Мужчина сплюнул что-то на землю.

— Что? — спросил Фроули, возбужденный до предела. В ушах у него звенело. Из носа шла кровь.

— Пристрели меня, — ответил мужчина.

Фроули вдруг понял, что он не сопротивляется, только всхлипывает.

Завыли сирены. Дети продолжали спрыгивать с лесенок на площадке. Фроули крикнул учителям, чтобы их поскорее увели. Потом ослабил захват и размотал шарф на шее подозреваемого. На вид мужчине было лет сорок. В его взгляде сквозили отчаяние и стыд.

— Закладная на дом или больной ребенок? — спросил Фроули.

— А? — всхлипнул мужчина.

— Закладная на дом или больной ребенок?

Тяжелый вздох со всхлипом:

— Закладная.

Фроули снова выудил свое удостоверение и поднял значок повыше, чтобы было видно из вопящих патрульных машин.

— Нужно было изменить условия займа.

Сбежались копы, вооруженные до зубов, словно шли на медведя — пистолеты наизготове. Фроули прикрыл бандита и крикнул им:

— Все нормально. Не подходите!

Не сразу, но они все же убрали оружие. Фроули был уже так зол к этому моменту, что просто выхватил наручники у одного из патрульных и сам надел их на грабителя. Потом отошел к уже пустой детской площадке, остановился у низкого забора, вытер рукавом пиджака слезящиеся глаза и нос. Осмотрел себя. Костюм в плачевном состоянии. Ботинки, ремень и галстук — все в краске. Он потер правую руку, ладонь была красная. Въедливый красный порошок уже намертво пристал к коже. Фроули посмотрел вверх, чтобы в глазах прояснилось и увидел плотные рядки ребячьих физиономий в окнах школы. Учителя пытались оттащить их от стекла. Он потрогал свое лицо, поеживаясь и боясь самого страшного.

Дино вылез из «Тауруса» и поспешил по тротуару к напарнику. Но, увидев, что тот не пострадал, замедлил шаг.

— Ну это просто пять баллов, — сказал он, демонстрируя идеально ровные белые зубные протезы.

Фроули вытянул руки в стороны, словно вымок до нитки.

— Ты как, Дин? — недовольно спросил он. — То в машину, то из машины. Я беспокоился, что ты переутомишься.

Дино окинул его взглядом с ног до головы.

— Красавец, ведра на голове не хватает. Слушай, у меня к тебе просьба. Можешь вот так показывать всем свой значок и говорить: Джерри Льюис,[45] ФБР?

В ответ Фроули показал ему средний палец ярко-красного цвета и посмотрел на грабителя. Тот стоял, прислонившись ухом к капоту патрульной машины, словно она шепотом предсказывала будущее его детишек. Полицейский обыскал мужчину и разрешил выпрямиться. Потом усадил его на заднее сиденье. Грабитель всхлипывал.

Дино подошел поближе к Фроули.

— Веселая у нас работенка, да?

По всему Городу как грибы после дождя появлялись все новые химчистки. Современной женщине, занятой карьерой, в первую очередь требуется надежная прачечная. Тенденция была настолько повальной, что даже старомодные прачечные вроде «У Джея на углу» устанавливали у себя черные лакированные прилавки для приема заказов, переходили на выездное обслуживание допоздна, проигрывали «музыкальные хиты всех времен и народов» и всячески прихорашивались: ежеутренне дочиста надраивали окна, поливали из шланга тротуар у входа, подновляли вывески, намывали неподатливые кирпичи.

Мораль здесь одна: обновленческий дух капитализма больше походит на влюбленность. Никакая другая сила во Вселенной не смогла бы заставить старика по имени Чарлзтаун пройтись бритвой по заросшим щекам, повязать на шею галстук, озаботиться хорошими манерами и побрызгать на себя одеколоном. В Городе буйствовала весна. А реклама напоминала симпатичную девчонку в сарафанчике и на каблуках.

«У Джея» было тесно, как в табачном киоске, однако приемную отделали в стиле обновленного Города: прилавок с хромированными элементами, бесплатный кофе для клиентов, но все остальное по-прежнему сохраняло старомодный вид: стены, обшитые пробкой, к которой прикрепляли визитки и рекламки уроков игры на гитаре, доисторический торговый автомат с порошком и мылом и сломанный детский столик с пирамидками. Стиральные машины выстроились рядами, спиной к спине, под высокой полкой посередине. Двухэтажные сушилки шли вдоль стен. Более новые машины, принимавшие купюры, стояли впереди. Более старые, трясущиеся, с отваливающимися приемниками для монет, грохотали подальше от глаз.

Дуг выбрал себе место в середине левого ряда и уселся на последнюю чистую машинку, переключатели которой еще не покрылись коркой. Он старательно изображал интерес к бесплатной газете «Бостон Феникс», приглядывая за вращающейся в барабане одеждой. Вещи Клэр Кизи крутились у него за спиной. Она пришла довольно давно. Дугу хватило времени, чтобы смотаться домой за грязными шмотками, вернуться и зайти следом за ней. Теперь его сумка лежала на полу пустая. Одна из немногих вещей отца, которую сохранил Дуг. Армейский вещмешок с выцветшими трафаретными буквами: Макрей Д.

А теперь что? Он действовал, подчиняясь порыву. Возможно, у него помрачился ум. Дуг почувствовал, что подвернулся удобный случай, но как раскрутить его, не понимал. Он сидел всего в нескольких метрах от Клэр. Можно сказать, они одни: мужчина за прилавком чесал лысину и говорил по телефону на греческом. Но Дуг никак не мог придумать, как пройти оставшиеся несколько шагов. Попросить порошка в долг? Подъехать так явно? «А вы тут часто стираете?» Да, давай, отпугни ее на веки вечные.

Даже если она сейчас поднимет на него взгляд и не отвернется сразу, даже если неясная улыбка мелькнет на ее губах — еще раннее утро, и в любом случае выглядит он как безработный горожанин, неловко заигрывающий с женщиной.

«Послушайте, а мы с вами в «Фудмастере» не сталкивались?»

До гениальности идиотский план. В общем, он только зря время теряет. Ну разве что тряпки постирает — хоть какая-то польза. Дуг представил себе: его друзья заходят сюда и видят, как он пытается найти в себе смелость, чтобы ненавязчиво познакомиться с управляющей отделением банка, которое они ограбили.

Первая партия ее белья постиралась, пока он себя распекал. Клэр стала вынимать вещи по одной, складывать и убирать в желтую корзину для белья. Партия в сушилке тоже была почти готова. Как и пара кроссовок, болтавшихся в третьей машинке. Бум-бум-бум-бум. Как будто барабанный бой во время битвы.

Дуг закрыл газету и бросил ее на пол. Пан или пропал, решил он. Его ботинки ударились об пол. Дуг яростно потер лицо, чтобы перестать быть слабаком. Что можно сказать, чтобы его не приняли за любителя лезть под юбки?

Вопрос нужен подходящий. Например, про то, нужно ли отделять цветное от белого. Нет, любой идиот это знает. Лучше спросить: что стирать в холодной, а что в горячей воде. Просто. Это же как дважды два четыре.

Он прикинул, будет ли такой шаг истолкован как оскорбление. Может быть, предположить, что женщина лучше разбирается в стирке, чем мужчина — это антифеминизм? И тут Дуг понял, именно это ему и поможет. Если у нее из макушки повалит пар после такого вопроса, вот и ладушки, он получит ответ и спокойно пойдет домой.

Он потряс кистями рук, размял хрустнувшую шею и опять чуть не наделал в штаны от страха. Вот херня! Дуг подумал, как будет час за часом мучиться, вспоминая о том, что струсил здесь, в прачечной. И эта мысль подтолкнула его к ней.

Он прошел между стиральными машинками, сунув руки в карманы, чтобы она его не боялась. Клэр замерла с белой блузкой в руках спиной к нему.

— Э… извините?

Она обернулась резко, словно не ожидала, что здесь кто-то есть.

— Здравствуйте. Я тут подумал, может, вы знаете…

Он так старался придумать удачный подход, что только теперь заметил слезы в ее глазах. Клэр вытерла их, поспешно и виновато, испуганная тем, что ее застукали, и постаралась изобразить широкую улыбку.

— Я… ой… — пролепетал Дуг.

В ее глазах снова сверкнули слезы, и она попыталась отделаться от него еще одной улыбкой, но, поняв, что ничего не получилось, сдалась и отвернулась. Запрокинула голову, глядя в потолок, словно хотела выдохнуть: «О, Господи!», потом снова начала складывать блузку, гораздо проворнее, как будто его и не было рядом.

— У вас все в порядке? — спросил Дуг, хотя прозвучало это не к месту.

Клэр повернулась к нему вполоборота, моргнула, успокоилась. Потом встала лицом к лицу, посмотрела пристально и сердито, как бы говоря: «Прошу вас, уйдите».

Что ему и следовало бы сделать. Его присутствие только больше ее расстраивало. Но Дуг как прилип к полу. Уйти сейчас — значит уйти навсегда.

Она вынула остатки белья, пока он стоял у нее за спиной, сунула все, не складывая, в корзину. Носок и сиреневые трусики тихо выскользнули на пол. Клэр хотела поскорее закончить стирку и уйти. Она сняла корзину с еще теплым бельем с машинки, прошла мимо Дуга, опустив голову, и бросилась к выходу. Вторая партия ее вещей вертелась в сушилке.

— Эй, — бросил он ей. — Вы тут забыли…

Но Клэр уже вышла на улицу и исчезла. Лысый за прилавком изогнул шею, прижав трубку к груди. Другой клиент, державший в руке чековую книжку, обернулся ей вслед. Его подруга укоризненно смотрела на Дуга из другого конца зала.

Дуг встал спиной к крутящимся сушилкам и бултыхавшимся кроссовкам (бум-бум-бум), так и не поняв, что же произошло.

Она оставила ему такое сообщение:

«Здравствуйте. Агент Фроули? Это Клэр Кизи, э-э-э… управляющая отделением банка, которое ограбили… «Залив-Банка» на площади Кенмор. Здравствуйте. У меня нет… то есть я не по поводу… У меня нет никакой важной информации про грабителей или еще чего-то. Просто звоню сказать, что у меня все хорошо… у меня тут был небольшой инцидент, срыв, что ли, теперь мне лучше, правда. Это произошло в прачечной и… Я почему-то подумала о пиджаке, который они разрезали. И тут как-то все разом на меня обрушилось. Я убежала, бросив одежду. И потом пришлось собраться с силами и вернуться за ней. Ужас, в общем. Ну вот… странное получается сообщение, я знаю. И я, наверное, отнимаю у вас время, которое можно потратить на борьбу с преступностью. Но кто же меня поймет, если не вы? И еще я хотела вас поблагодарить. Если бы вы не предупредили меня, что подобное произойдет, я бы подумала: пора принимать прозак и отправляться в психушку. Так что… спасибо. Вот. До свидания».

Фроули услышал это сообщение только через полтора дня. Он позвонил ей на работу, потом домой.

— А, здравствуйте. Минуточку, пожалуйста. — В трубке раздался писк: она запустила режим удержания вызова. — Извините, — продолжила она через несколько секунд. — Моя властолюбивая матушка.

— Ничего страшного. Как ваши дела?

Музыка, звучавшая на заднем плане, стала играть тише.

— Хорошо. Получше. Все у меня в порядке.

— Отлично. Я только что прослушал ваше сообщение.

— Ой, сумбурно, да? Я просто… так долго чувствовала себя отвратительно, как полуживая, и тут вдруг стало легче. Вроде даже совсем хорошо.

— Я пытался дозвониться вам на работу.

— Да, нет, я не… Я все-таки выходила сегодня. Просто осмотреться. Мой кабинет переделали. Стол, стул, потолок. Ощущение, как в доме с привидениями. Но я справлюсь. Завтра уже буду работать, как обычно.

— Хорошо. Пора уже.

— Да, хорошо. Иначе буду сидеть тут и пялиться в ящик с утра до ночи.

— У вас может случиться приступ страха или прилив адреналина, когда в банк войдет кто-то, напоминающий по фигуре или поведению одного из бандитов. В этом случае постарайтесь понять, чем они похожи, и сообщите мне.

Пауза.

— Ладно. Но я надеюсь, такого не будет.

— Не волнуйтесь по этому поводу. Вы одежду забрали?

— Э… из прачечной? — догадалась Клэр. — Боже мой, так это все унизительно. Да, забрала. Чистую и сложенную стопкой.

— Отлично. Услуга для сентиментальных клиентов?

— Именно. Как указано на плакате в витрине.

Фроули понял, что она улыбнулась.

— У вас купон на скидку?

— Накопительная карточка. Для тех, кто в расстроенных чувствах. К ним особый подход. Но если серьезно, знаете, что самое странное?

— Что?

— Меня один парень там на свидание пригласил. Другой клиент прачечной, это он мою одежду вынул. И сложил тоже. Забавно. На вид он не из тех, кто будет складывать женскую одежду.

— Вот как, — ответил Фроули, удивляясь тому, что эта новость пробудила в нем дух соперничества. — И что вы ответили?

— Вы знаете, я согласилась. Уж очень удачно он время выбрал. Но он, наверное, грузчик или что-то в этом роде. Ну, в смысле, наверное, у меня еще голова в норму не пришла. Познакомиться с парнем в прачечной? Скорее всего, я просто пошлю его подальше.

Фроули улыбнулся, чувствуя странный прилив энергии.

— Вы бы расхохотались, если бы увидели меня сейчас.

— А что такое? Вы в кого-нибудь переоделись? Или что?

— У меня шея, щека и левая рука — красные. Взорвалась упаковка с краской и изляпала меня.

— Упаковка с краской? Да ладно!

— После ограбления в Бруклайне я гнался за грабителем, и она сработала. Разумеется, краска сходит не три дня, как в инструкции указано, а дольше. Так что я на некоторое время выбыл из строя. По крайней мере на людях не показываюсь. Но, может быть, когда мы с вами в следующий раз увидимся, я расскажу вам эту историю.

— Договорились. Звучит заманчиво.

— Хорошо, — ответил Фроули, оживившись. — Ни пуха ни пера вам завтра.

— А, да. К черту! Я справлюсь.

Фроули повесил трубку и услышал неожиданную реплику Дино за спиной.

— Что это было?

Дино сидел на краю стола в лейквиллском кабинете.

— Управляющая отделением, нута, с «утренней атакой».

— Есть новости?

— Нет. Просто проверил, как у нее дела.

— Ах просто проверил. А я думал, ты с ней уже разобрался.

— Так и есть.

— Угу. — Дино ухмыльнулся. — Понятно. Ну ты там поосторожней.

— Да ну тебя.

— После таких передряг им хочется, чтобы рядом был коп.

Фроули отмахнулся. В своих волосатых руках Дино держал большой желто-коричневый конверт.

— Что там? Уже прислали отчет с улицы Конгресса? Или документы из «Найнекса»?

Дино подразнил его, не позволяя забрать конверт.

— А волшебное слово? Вспомни, как вел себя ребенком в рождественское утро. Скажи: «Пожалуйста».

Фроули сокрушенно опустил руку. Потом резко дернулся вперед и выхватил у Дино конверт. Вернулся в прежнюю позу, улыбнулся и открыл его.

— Пожалуйста!

Дуг играл в уличный хоккей на мощеном откосе — там, где улица Вашингтона заканчивалась тупиком у катка. По меркам района это было настоящее событие. Как если бы уроженец здешних мест футболист Хауи Лонг заехал поиграть в тачбол на местной «Площадке Барри». Теперь Дуг мало катался на коньках, уж тем более на улице, потому что с игрой было связано слишком много неприятных воспоминаний: юность, отец, рухнувшие мечты. Надевая коньки и защиту, он как будто снова возвращался в детство. А тот парень был первостатейным геморройщиком. Дуг мог играть только в хорошем настроении. А сегодня оно было хорошее, даже очень.

Паренек с улицы Чаппи, возомнивший себя вторым Уэйном Гретцки,[47] вбросил шайбу, попытался обойти Дуга и получил по заслугам. Дуг играл отлично. Джем, который обожал всякую муру, на игры предпочитал не ходить из суеверия, поручая Глоунси стирать пыль со старой школьной клюшки Дуга, улюлюкая: «Клюшка — в игру!» Дуг закончил третий период, широко замахнувшись и отправив шайбу прямо в ширинку обвисших джинсов вратаря — белого парнишки из района Мишавам, косящего под афроамериканца. Оранжевая шайба нашла прореху в сетке ворот и покатилась по склону на дорогу. Двигаясь задом наперед, Дуг обошел круг почета, он вскинул кулак вверх, к бескрайнему голубому небу.

Тем же вечером, с трудом дождавшись четверти девятого, Дуг Макрей принялся переставлять меню закусок, солонку, перечницу и алую петунью в маленькой черной вазочке. Дважды отсылал официантку-сервировщицу в фартуке. И вдруг понял, что прочие клиенты «Пивной» косятся на него, отпускают шуточки. Конечно, к одному из местных, городских, девушка на свидание не пришла, так ему и надо.

Дуг изо всех сил старался сделать вид, что его это не волнует, что он не бесится, словно все в порядке и идет по плану. Но вот вопрос: почему именно «Пивная»? Зачем выбирать место, где его могут узнать? И еще вопрос: почему непременно второй этаж. Кого он тут из себя строит? Такого же притворщика, как эти, которых он презирает?

Итого имеем: он запаниковал в прачечной. Она согласилась. И Дуг обалдел, потому что дальнейшую стратегию не продумал. Второй этаж «Пивной» — первое, что пришло ему на ум.

Он идеализировал это свидание, как подросток. «Она будет сидеть там, а я тут. Я скажу это, она рассмеется». Пацан. Свитер нацепил песочного цвета, вон как плечи обтягивает. Купил в последнюю секунду в «Галерее», снял с манекена без головы. После того как полчаса перетрясал шкаф дома. «Черт возьми, да ты посмотри на себя!» Черные брюки с высокой талией. Плетеный кожаный ремень, мягкие черные ботинки.

Ну и облажался ты, приятель. По полной. Еще и спрятался у дальней стены зала, потому что за этим столиком тебя от двери не видно. Дуг просмотрел меню закусок восемь раз. И без конца пялился на стеклянную дверь, постепенно переставая различать краски.

И поделом, вот сиди и терпи унижение. Она не пришла — так тебе и надо. Не надо было приглашать ее.

Дуг подождал еще пять минут. Потом еще пять. Как в наказание. Сел не в свои сани — теперь позорься. «Извлеки урок». Как там Фрэнк Г. сказал? «После решения не заходить в бар одному, это самый важный выбор, который тебе предстоит сделать». Молодец. Лажанул по обоим пунктам.

Есть два выхода. Либо пить дальше, запойно, прямо сейчас — послать к черту два года из-за этой случайной сучки-яппи. Либо встать, выйти за дверь (может быть, тормознуть у женского туалета по дороге) и пойти домой в этих узких штанах, мать их.

Как всегда, Дуг решил положиться на то, на что всегда мог рассчитывать. На то, что у него никто не мог отнять. На свой глаз-алмаз в смысле преступлений. Возможно, другие находят утешение в жене или детишках. В тех людях, к которым всегда можно прийти, или в тех местах, куда можно податься, чтобы почувствовать себя хорошо, независимо от того, сколько раз их унижали окружающие.

Повнимательнее наблюдать за бронированными машинами. Сосредоточиться на кинотеатрах-мультиплексах: «Ревир», «Новое озеро», «Брейнтри». Учитывая, что они выпускают летние премьеры в начале мая, ему остается только не щелкать клювом и оказываться в нужном месте в нужное время.

Приближалась ночь, за окном темнело, по Главной улице шарили фары. В сумерках Дуг мог незаметно выскользнуть и печально потащиться обратно на холм. Он дождался, пока официантка займется другим столиком, поднялся и, опустив голову, поковылял к двери на негнущихся ногах. Его немного задержали две девицы, выуживавшие мятные конфетки из миски на стойке хозяйки зала.

Там он и затормозил, когда вбежала Клэр Кизи. Она бросила беглый взгляд на хозяйку зала в узкой юбке и посмотрела мимо Дуга на расположенную в центре барную стойку.

Девицы испарились. Дуг почувствовал запах улицы и ночи и пошел вслед за ними, желая, чтобы эта история поскорее закончилась. Он уже безвозвратно вычеркнул ее из своей головы. Нужный момент прошел.

— Ой, Господи, вот вы где! — Она схватила его за локоть. — Знаю, знаю, опоздала ужасно. Вы уже собрались уходить? Простите, пожалуйста. Я даже не… но вы еще здесь. Прямо не верится.

«Можете поверить». Или лучше: «Да я сам не верю». Чтобы она смутилась и не нашла, что ответить. А потом гордо уйти, не показав своей злости.

Но она смотрела ему в глаза и улыбалась, запыхавшись.

— Вас Дугом зовут, да?

— Да.

— Я как-то… когда вошла… вы какой-то другой.

— Да ну.

Клэр окинула его взглядом.

— А я… м-м-м…

Она забеспокоилась о своем внешнем виде: белая хлопковая блузка, застегнутая до воротничка и прекрасно сидевшая на талии, истертые джинсы. Черные ботиночки.

— Я так опаздывала. Я думала, лучше по-простому…

— Какая разница! Кажется, эти джинсы я и складывал.

Клэр посмотрела на них и улыбнулась.

— Да, по-моему.

И ему снова стало хорошо, хотя он изо всех сил этому сопротивлялся.

— Вытряхнул карманы, думал, может, мелочь завалялась или еще что полезное.

Она широко улыбнулась, ее глаза засияли. Дуг вдруг понял, что стоит у входа в «Пивную», а за спиной у него, через пять ступенек, дверь Подвала. Он кивнул в дальнюю часть зала.

— Может, мой столик еще не заняли.

Они прошли, огибая столы, к дальней стене. Клэр пристроила рядом с вазой свою крошечную красную сумочку на цепочке. Дуг сел напротив нее на мягкий высокий стул, спиной к стене. Приглушенный свет лился на ее медовые волосы, и весь зал словно расплывался за ее спиной.

Дуг улыбнулся и выдохнул, постукивая по столу.

— Ну, — протянула она и подалась вперед, от света лампы у нее вокруг глаз появилась маска из тени. Дуг инстинктивно отпрянул, чтобы она не увидела маски на его лице. — Так почему же я опоздала на полчаса? — Клэр отвела взгляд, словно ища ответ, но отвлеклась. — Я потрясена тем, что вы дождались. В смысле… я рада. И прошу прощения. А еще я удивлена.

— На самом деле я ждал вас всего пятнадцать минут. Остальные пятнадцать я дулся и бил себя по голове.

— Ой, ужас! Вы же меня предупреждали.

— Такая вот у меня проблемка.

— Да ладно… я, кажется, еще в прачечной вам пыталась сказать… вы не производите впечатление человека, который чрезмерно строг к себе.

— Я из нежных.

Она улыбнулась, глядя на его руки, плечи.

— Верно. Вы ранимый.

— Наверное, слишком на себя давлю. Иногда уж очень серьезно ко всему отношусь.

— Ой, я вас умоляю. Перед вами девушка, которая парится по любому поводу и каждую проблему считает вопросом жизни и смерти.

Она снова попыталась найти ответ, но тут пришла официантка, платиновая блондинка с короткой стрижкой, одно ее ухо было обрамлено медными колечками. Она улыбнулась Клэр.

— Все-таки пришли.

— Пришла, — любезно ответила Клэр.

— Судя по виду, он очень волновался, — сообщила официантка, прижав к себе блокнот в кожаной обложке и весело кивнув на Дуга. — Вернее, был взбешен.

— Я думал, мне удалось это скрыть, — вставил он.

— А по голове правда себя бил? — уточнила Клэр.

— Почти. Меня зовут Дреа. Что вам принести?

Клэр попросила посоветовать вино и остановила свой выбор на каком-то итальянском сорте под названием вальполичелла.

— Бокал или бутылку? — спросила Дреа, взглянув на обоих.

— Бутылку, — ответил Дуг.

— Великолепно, — Дреа повернулась, чтобы уйти.

— А мне минералку с лаймом, — добавил Дуг.

Дреа выждала секунду, кивнула, раскрыла блокнот и нацарапала в нем заказ.

— Сию минуту. — И ушла.

Клэр смотрела в стол, недоумевая по поводу заказа.

— Я за рулем, — объяснил Дуг.

— А, понятно, — она снова посмотрела на него.

— До конца жизни.

Клэр кивнула и махнула вслед Дрее.

— Мне не нужно было…

— Да нет, — перебил ее Дуг, покачиваясь на стуле. — Все хорошо. Правда.

— А зачем тогда целая бутылка?

— Не знаю. — У него в голове ухало. Сейчас она смотрела на него как-то иначе. В ее голове вопросы вспыхивали как сигнальные огни. — Так вы говорили…

— Я?

— Про то, почему…

— А, да. Про то, почему опоздала. — Она сложила руки на столе и подалась вперед. Язык тела ее выдал. — Ну… в общем, дело в том, что я вообще не собиралась приходить.

— А. Ясно.

— Хотела просто забить. Решила не приходить. Поэтому и опоздала.

Дуг кивнул, ожидая продолжения.

— Так что же заставило вас передумать?

Она сделала глубокий вдох, задержала дыхание и улыбнулась.

— Наверное, каким-то странным образом… само решение не приходить. Я решила, что не обязана тут появляться сегодня. И поняла, что вообще не обязана что-либо делать… знаете, освободилась от обязательств. Это долгая история… я в последнее время нахлебалась всякого. Не буду вас утомлять пересказом. Но мысли меня посещают странные. Снова и снова о чем-то думаю, изучаю свою жизнь до потери пульса, довожу себя до полного одурения. В смысле, больше, чем обычно. Ну и вот — решила не ходить. Все, железно. И тут наступают восемь часов. Я сижу дома, ничего не делаю — специально. Смотрю, как стрелки двигаются. И говорю себе: «Слушай, Клэр, но ведь и не идти ты не обязана». Вот такие диалоги сама с собой веду. Просто так получилось, как будто я сама установила эти правила, сама себе деспот. Наставила заборов вокруг своих дней и ночей. И следую правилам, вместо того чтобы следовать… чтобы просто плыть, понимаете? Делать, что хочется. Быть собой. Ну и решила: а почему бы и нет? Два человека встречаются, чтобы посидеть, выпить по бокалу. Это же не вопрос жизни и смерти. Так?

— Конечно, — согласился Дуг.

— Да люди сплошь и рядом встречаются, чтобы выпить по бокалу. Не бог весть какое событие. Сумбурно говорю, я понимаю. У меня так теперь часто бывает.

— Все нормально. Зато мне не приходится выдумывать кучу заумностей.

— Короче говоря, я взяла ноги в руки — и прибежала.

Официантка принесла вино. Клэр опасливо умолкла. Дреа с профессиональным артистизмом откупорила бутылку, держа ее у бедра, плеснула немного в бокал Клэр, чтобы та попробовала, слегка крутанув бутылку, чтобы не капнуть на стол. Клэр сделала глоток и кивнула. Дреа налила полный бокал и сказала, что вернется принять заказ на еду. Дуг отпил минералки.

Краем глаза он заметил, что в «Пивную» вошли двое, поприветствовали швейцара и спустились в Подвал. Дуг успел заметить мешковатую толстовку с надписью «Медведи» на одном и с тревогой подумал, что это скорее всего Джем.

— Вы утюг забыли выключить? — спросила Клэр.

— А?

— Взгляд у вас такой.

— А. — Он понял ее улыбку. — Молоко в холодильник не убрал. Слушайте, а вы вообще есть хотите?

— Ну я же приходить не собиралась, так что уже поела.

Он посмотрел на дверь, продолжая думать.

— А может, уйдем отсюда?

— Я… что? — Клэр посмотрела на свой бокал. — И куда пойдем?

Хороший вопрос.

— Туда, где вид хороший. На Город. Ну или… не знаю, как у вас дома… вид есть?

— Я… — она осеклась. — У меня дома?

— Ой, нет, погодите, я не про то… я только хотел сказать, что не хочу показывать вам Город, если вы и так его видите каждое утро, едва проснувшись.

— А. — Она была насторожена.

Дуг понял, что теряет ее доверие. И очень быстро.

— Я выбрал это место… не думал, что вы согласитесь. И в голову пришло это заведение, потому что я подумал, что оно в вашем вкусе. Хотя я же вас и не знаю толком, правильно? И… как оно вам?

Клэр смущенно улыбнулась.

— Вы даже не пьете.

— Точно. О чем я только думал. Так что скажете?

Она снова посмотрела на бокал.

— А как же?..

— Заберете с собой. — Он достал деньги из кармана.

— Забрать?

— Я заплачу за нее. И бокал возьмите.

— Да как же это… бокал…

Дуг развернул пачку, осторожно, но так, чтобы она видела ее толщину, намотал тонкую красную резинку на палец и снял сотню сверху, положил ее рядом с вазой, Франклином наверх, потом скрутил пачку, надел резинку и убрал рулончик в карман.

— Просто улыбнитесь швейцару, — посоветовал он, взяв бутылку, когда Клэр встала. — Гарантирую, он ничего не заметит.

Они болтали о пустяках, неторопливо взбираясь на холм. Клэр, сложив руки на груди, держала бокал. Их свидание, как вино, перелилось через край и потекло в Город, где на каждом углу поджидали сложности. Параллельно в голове Дуга шел разговор с самим собой — словно бесконтрольная радиоболтовня. «Зачем ты все это делаешь, черт возьми?» Ответ повторялся словно мантра: «Всего одно свидание. Всего одно свидание».

— А ты? — спросила она. — Ты здесь живешь?..

— Всю жизнь, да. А ты раньше где жила?

— После окончания колледжа в разных районах Бостона. А выросла в Кантоне.

— В Кантоне. Это Синие Холмы, да? Там еще каток есть, рядом с шоссе. Я там катался несколько раз.

— Ага. «Понкапоаг», кажется.

— Значит, пригород?

— Да, именно. Пригород.

Дуг поднял чью-то упавшую урну, которая валялась на дороге и поставил ее на место, к двери. Изо всех сил стараясь быть галантным.

— А чем на жизнь зарабатываешь?

— Занимаюсь банковским делом, — ответила Клэр и добавила: — Обалдеть!

— Что такое? — Дуг удивленно огляделся.

— Ну просто фраза такая. «Занимаюсь банковским делом». Не знаю, зачем я это сказала — чтобы тебя поразить или чтобы тебе скучно стало. Я управляю отделением «ЗаливБанка». В принципе почти то же самое, что заведовать продуктовым магазином. Только я не еду продаю, а деньги туда-сюда перевожу. А ты?

— Чем я занимаюсь? Ну… это зависит от многого. Мы еще пытаемся друг друга поразить?

— Само собой. Дерзай.

— Я очищаю небо.

— Ого! Ты победил.

— Я занимаюсь взрывными работами. Взрываю горную породу, дома сношу. Небо очищаю. Когда сравниваешь с землей высокое здание, открывается пространство. И получается, что — оп! — небо появилось.

— Мне нравится, — решила Клэр. — И всякие там старые гостиницы и стадионы, еще по телевизору показывают, как они складываются стопочками — это ты их так?

— Не, я все больше руками работаю. Вот мультик «Флинстоуны» видела? Вот, это я. Раздался свисток, я скатился по шее бронтозавра — и вперед.

По улице Банкер-Хилл они поднялись на самый верх холма, таким образом перебравшись с девяти на почти одиннадцать, если по-прежнему смотреть на Чарлзтаун как на часы. Дуг провел Клэр по освещенной газовыми фонарями магистрали к началу Жемчужной улицы. В его голове начал вырисовываться план.

Все мысли о том, чтобы переодеться, мгновенно улетучились, когда он увидел достойный сноса дом матушки Джема на уходившей вниз улице. Огнемет, принадлежавший Джему подержанный «Понтиак Транс-Ам», синий с голубыми языками пламени, прорисованными по бокам и на капоте, стоял на дороге, словно сигнальный огонь, предупреждая Дуга об опасности.

Его собственный «Каприс Классик» отделяли три другие машины.

— Секундочку, — сказал Дуг, вытащил ключи и открыл дверцу.

Клэр осталась на тротуаре, глядя на видавшую виды белую машину с выгоревшей голубоватой крышей.

— Это твоя машина?

— Нет. — Дуг запустил руку под велюровое сиденье, задев освежители воздуха с мускусно-апельсиновым запахом, висевшие на прикуривателе. — Я этому придурку одолжил несколько дисков. — Он пощупал голубой коврик, ища их, выпрямился и помахал коробочками, но Клэр не успела прочитать названия.

Они вернулись на улицу Банкер-Хилл, в свете газовых фонарей прошли три квартала к западу, к Высотам, остановились на вершине холма у церкви святого Франциска с ее пирамидальной башней.

— Пришли.

Здесь стоял чистенький трехэтажный домик из песчаника с эркерами и подвешенными на них огненно-красными кадками с буйно разросшимися цветами. Черные двери с потертыми латунными кольцами, ручками и окантовками. Дуг поднялся на порог из искусственного мрамора, отпихнул новеньким ботинком несколько коробок с логотипом «ФедЭкса».

— Ты здесь живешь? — опасливо спросила Клэр, все еще стоя на тротуаре.

— Никоим образом. — Протянув руку, Дуг ощупал раму внутренней двери. — Нет, тут один мой приятель заправляет. — Он выудил ключ, показал девушке и повернул его в скважине. — Просто воспользуемся тутошней лестницей, чтобы подняться наверх. Что скажешь?

Боязливо оглянувшись, Клэр вошла следом за ним.

Крыша была ребристой, из прорезиненного шифера, обрамленная со всех сторон кирпичными зубцами в полметра высотой. Заброшенная решетчатая голубятня не закрывала вид на город — он будто сошел с открытки. Бостон — от башен финансовых корпораций до зеркальной Башни Хэнкока и небоскреба Пруденшл-Центра — лежал внизу, словно на иссиня-черном шелке. И все это обвивала сверкающая лента загруженного шоссе.

Клэр стояла на южном краю крыши, со стороны большого города, и смотрела на Чарлзтаун, словно женщина, застывшая на высоком мосту с пустым бокалом в руке.

— Ух ты!

Крыши, окружавшие их с обеих сторон, напоминали ступени, поднимавшиеся к небу, на многих были устроены деревянные площадки с пластиковыми столами, стульями и даже барбекюшницами. Колючки старых телеантенн торчали вперемежку со спутниковыми тарелками, которые обращали свои полные надежды лица к югу. Налево, к востоку от Флагманской Верфи, принадлежащей военно-морскому флоту, из темноты неба, словно звезды на нитке, выныривали огни реактивных самолетов. Другие воздушные суда кружили в вышине по заданной схеме, ожидая посадки, словно вращающееся созвездие.

Гул Города поднимался вверх. Держа свободную руку в кармане, Клэр вернулась к стулу, рядом с которым стояла бутылка вина.

— Это небо очистил ты?

Дуг внимательно осмотрелся.

— Ага, я.

— Особенно мне нравится, как ты поработал со звездами.

— Мы их импортируем. Слушай… ты заказывала что-нибудь из телемагазина? Ну, после ночной рекламы?

— Нет. Но если бы решила заказать, выбрала бы вакуумную машинку для стрижки волос.

Дуг показал ей два диска.

— «Золотые хиты». Музыка всех времен и народов, попробуйте послушать в течение месяца. Через каждые четыре-шесть недель мы будем высылать остальные, можете отказаться от рассылки в любое время.

Старый переносной проигрыватель «Саньо» без отделения для кассет был прикован велосипедным замком к столбу голубятни. Дуг поставил первый диск и запустил его.

— Ах, боже мой! — узнала она. Запели «Карпентерс».

— Погоди, пусть тебя захватит. Для меня это серьезный шаг.

— Что именно? Признаться всему миру, что ты — фанат «Карпентерс»?

— Позволь тебя сразу же поправить. Я уж точно не фанат «Карпентерс». Тут дело в общем воздействии музыки, той, что была в семидесятых, до появления диско. Не все песни в этом сборнике я одобряю — некоторые просто ужасны. Однако тут есть «Любовь ондатров».[48] Что мне нравится — так это ощущение радиотрансляции. Как будто поймал радиосигнал, который плутал где-то двадцать лет.

Клэр взяла у него коробочку и стала ее рассматривать.

— Ух ты! — поразилась она. — Мама целыми днями эти песни слушала.

— Конечно, «Дабл-Ю Эйч Ди Эйч»,[49] да? — Дуг сидел на почтительном расстоянии от нее. Они оба смотрели на город, словно на океан.

— Каждое утро, когда я в школу собиралась.

— Джесс Кейн.[50]

— Да. Ух ты! — Вот она, ни с чем не сравнимая сила ностальгии. — И полицейский Билл на вертолете дорожной полиции.[51]

В кухне у матушки Дуга радио работало денно и нощно. Это было одно из самых четких воспоминаний о ней. Но делиться им с Клэр он не решился, опасаясь дальнейших расспросов. Прошлое у него — что минное поле. Ходить надо осторожно, чтобы ненароком не подорваться.

Девушка вернула ему коробочку от диска.

— Часто сюда поднимаешься?

— Нет. Почти никогда.

— Разве ты не приводил сюда всех своих девушек?

— Должен признаться, там внизу я слегка приврал. На самом деле я не знаю, кто управляет этим домом. Знаю только, где ключи лежат.

— А… — Клэр задумалась, глядя на Бостон, который подмигивал ей огнями.

— Мне хотелось, чтобы мы забрались на большую высоту и поглядели оттуда на Город. Ну, понимаешь, хотелось тебе что-нибудь показать.

— Понятно. — Она откинулась на спинку стула, небольшое озорство ее не пугало.

Лоу Роулс[52] затянул «Леди Любовь», и Дуг, изо всех сил постаравшись изобразить бас, подпел:

— О, да-а-а…

Клэр улыбнулась и, вытянув ноги, согнула лодыжки так, словно вытаскивала мокрые ступни из набежавшей на берег волны.

— Так где же ты живешь?

— За холмом. — Дуг указал большим пальцем за спину. — Снимаю. А у тебя собственная квартира?

— Мне банк такую хорошую ставку по кредиту сделал. Мне дешевле за свое жилье платить, чем снимать. А ты тут всегда собираешься жить?

— В смысле, как большинство горожан? Если честно, еще пару лет назад я ни о чем другом и помыслить не мог.

— Ну, теперь ты понимаешь… я даже не представляю, как можно жить в том же городе, где обитают твои родители. Это просто невозможно. Что же такого в этом месте, что так крепко держит людей?

— Наверное, уровень комфортности. Каждый закоулок здесь знаешь.

— Допустим. Но если то, что вы найдете в этом закоулке, не так уж и… хорошо?

— Я тебе рассказываю скорее о том, как было, чем о том, как есть сейчас. Потому что, положа руку на сердце, я не возьмусь сказать, как теперь обстоят дела. Последние пару лет я будто в стороне оказался. Но вот когда я рос, было легко. Тебя все знают. У тебя есть собственная роль в Городе, и ты ее играешь.

— Как в большой семье?

— А семьи бывают и хорошими, и плохими. Хорошими и плохими. Вот моя роль в Городе была — паренек Мака. Маком звали моего папашу. Куда бы я ни пошел, на любом углу меня узнавала каждая собака. «А вон паренек Мака идет». Яблоко от яблони недалеко падает. И когда долго в этом живешь, как-то срастаешься. Но теперь все меняется. Нет такого, что все всех знают. Новые лица, приезжие. Люди, которые не знают историю твоей семьи, твою родословную. В этом есть какая-то свобода. По крайней мере для меня. Уходит какая-то фамильярность. Мне так только приятно, что на каждом углу не напоминают: «Вот ты кто такой, ты — паренек Мака».

— А я думала, такие вещи побуждают людей уезжать, убегать от привычного. Начинать новую жизнь. С чистого листа.

Дуг пожал плечами.

— Ты поступила именно так?

— Я пробовала. И все еще пытаюсь.

— Ну, с окраинами всегда так, по-моему. Они вроде стартовой площадки. А Город скорее как фабрика. Мы тут все — местного производства. Крутимся тут каждый день. В воздухе, конечно, полно гадости, но это наша гадость, понимаешь? — Фраза получилась не настолько глубокомысленной, как он надеялся. — Это как ящик — что есть, то есть. Как остров, с которого не уплыть просто так.

Она потягивала вино, подлив себе еще немного так, что Дуг даже не заметил. Заиграла другая песня.

— «Огонек»[53] — узнала Клэр, поглядев на проигрыватель. — Боже ж мой, как мне нравилась эта песня. Про лошадку?

— Вот видишь, — отозвался Дуг, снова отдаваясь мелодии.

Некоторое время они слушали молча под огнями круживших в небе самолетов.

— Ты вот про отца говорил, — вспомнила Клэр.

Черт! Минное поле.

— Ага.

— Здесь вся твоя семья живет?

— Нет вообще-то. Никто здесь не живет. Уже.

— Все уехали, только ты остался?

— Вроде того. Мои родители развелись.

— Ой. Но они где-то поблизости живут?

— Не совсем.

— «Не совсем»? Это как?

Бум! Как будто ногу до колена оторвало.

— Моя мама бросила нас с отцом, когда мне было шесть лет.

— Ой, извини. В смысле, черт возьми, прости, что спросила.

— Да ничего. Она ушла в самое удачное время. Так было лучше для ее же психики, по-моему. Из-за отца.

— Вы с ним не близки?

— Уже нет. — Еще один вопрос по краю обошел. По-прежнему ковыляя на одной ноге.

— Я не очень много вопросов задаю?

— Так ведь первое свидание, — ответил Дуг. — Чем же еще заниматься?

— Да, точно. Обычно, когда первый раз встречаешься с мужчиной, он рот не закрывает, уж нахваливает себя и нахваливает. Или меня вопросами изматывает, как будто хочет доказать, что я ему очень интересна. Можно подумать, если я начну про себя рассказывать, то перестану считать, сколько коктейлей водка-спрайт я выпила.

Песня затихла. С улицы донесся гогот, потом удар и звон осколков, ругань, смех, быстрые удаляющиеся шаги.

— Отлично, — пробурчал Дуг.

Заиграли «Литтл Ривер Бэнд», все сгладив.

— Я знаю эту песню, — сказала Клэр. — Мне вот на ум пришло, что в последнее время я слушала ужасно депрессивную музыку.

— Да? И насколько?

— Типа подборок университетских радиостанций. Вроде старых песен «Кью». «Смэшин Пампкинз».

— Ого! «Пампкинз». Неслабо.

Она кивнула.

— Хочешь об этом поговорить? — без нажима спросил Дуг.

Она крутила снова опустевший бокал за ножку, изучая отпечатки губной помады и пальцев на ободке.

— Да не знаю. Приятно от всего этого отвлечься.

— Вот и славно. Отвлечемся.

Клэр отставила бокал.

— У тебя есть ко мне какие-то конкретные вопросы?

— Да всего-то сотня-другая, не больше. Но как ты сказала, сейчас и так хорошо. По-моему, всему свое время. По крайней мере я надеюсь, что всему свое время.

Молодец. Его слова подействовали на нее — даже несмотря на то, что внутренний голос нудил: «Всего одно свидание».

— А можно, тогда я спрошу? — поинтересовалась она.

Дуг остановил ее, не позволив задать вопроса.

— У меня была непутевая юность. Стоит мне выпить, становлюсь скотиной, так что с выпивкой я завязал.

Клэр нежно, почти смущенно улыбнулась.

— Я не об этом хотела спросить.

— Я два года уже капли в рот не беру. Регулярно посещаю собрания, по нескольку раз в неделю. Мне они нравятся. Полагаю, у меня аллергия. У кого-то аллергия на орехи или еще на что-то, никто же их в этом не упрекает. А у меня вот аллергия на алкоголь. Сразу с катушек слетаю. А это, понимаешь ли, ужасно портит первое впечатление. Однако с этим приходится мириться. — Дуг вздохнул. — Ладно. Извини. Так что у тебя за вопрос?

— Н-да, — отозвалась она. — Я собиралась узнать, с чего это ты пригласил на свидание девушку, которая при тебе рыдала в прачечной.

Дуг задумчиво кивнул.

— Хороший вопрос.

— Да уж.

По шоссе ползли полицейские мигалки — яркие синие точечки.

— Но хорошего ответа у меня нет. Да, конечно, мне стало любопытно. Симпатичная девушка, у которой проблемы — такое не каждый день увидишь.

На этот раз ему показалось, что вино полилось в ее бокал с каким-то виноватым журчанием. Заиграла песня «Чудеса» в исполнении то ли «Самолета Джефферсона», то ли «Звездолета Джефферсона».[54] Дуг на мгновение прикрыл глаза и увидел старый мамин радиоприемник, черный с металлическими кантами, поющий на холодильнике.

— Скажи честно, — попросила Клэр, сделав глоток, — ты все это спланировал?

— Ни на йоту, богом клянусь.

— А получилось идеально. И даже непонятно, в чем тут дело. Если бы можно было остановить время прямо сейчас и не дать солнцу взойти завтра утром…

— Да? А за что это ты так солнце недолюбливаешь?

— Завтра опять выхожу на работу.

— Опять? — Дуг старательно изобразил удивление.

От вина Клэр стала говорить чуть медленнее.

— У меня получилось что-то вроде продленного отпуска.

— Это ж хорошо.

— Не совсем. — Она сделала глоток и повернулась к Дугу. — Ты ведь тут всю жизнь живешь, так?

— Так.

— А что ты знаешь о здешних банковских грабителях?

Он откашлялся и бесшумно вздохнул.

— В смысле?

— Говорят, у вас тут рассадник воров. Я подумала, может, ты вырос с некоторыми из них.

— Наверное… вполне возможно… да, пожалуй.

— Мой банк, ну, в котором я работаю… несколько недель назад ограбили.

— А. Понятно.

— Они затаились внутри и поджидали нас.

Поразительно, как вдруг ему стало паршиво.

— И что же они сделали? Связали вас?

— Держали нас на прицеле. Заставили лечь на пол. Разуться. — Клэр снова посмотрела на Дуга. — По-моему, это самое странное. Снять обувь. У меня это все никак из головы не выходит. Не знаю почему. Зациклилась на пустяке, понимаешь? Сны всякие снятся про то, что я босая. — Она перевела взгляд на свои туфли, стоявшие на прорезиненном шифере. — А, ладно.

— Но ты не пострадала.

— Дэвису досталось — моему заместителю. Его избили. Сработал бесшумный сигнал тревоги.

Теперь только бы не облажаться.

— Но если он был бесшумный?..

— У одного из них была рация с наушником. Он ловил полицейскую волну.

— А. Так они его отделали за то, что он включил сигнал тревоги.

Клэр пристально всматривалась в раскинувшийся внизу Бостон, словно там скрывался правильный ответ. Но она так и не ответила. Дуг задумался над этим.

— Полиция их уже поймала? — осведомился он.

— Нет.

— Но ищет, конечно?

— Не знаю. Они не рассказывают.

— А тебе, наверное, пришлось пройти через, как это называется, допрос?

— Это не страшно, как оказалось.

Дуг не стал продолжать. Лучше не напирать.

— И ты с тех пор на работу не ходила?

Клэр покачала головой, задумчиво нахмурившись.

— Они меня с собой забрали, когда убегали.

Тут Дуг не нашелся как подыграть. Не придумал, что сказать.

— Они волновались из-за сигнала тревоги. — Клэр следила за огнями самолетов, заходивших на посадку слева от них. — Вот где-то там меня отпустили. У меня глаза были завязаны.

В ее голосе было все. Все то, что он не хотел знать и слышать.

— Страшно было?

Она долго молчала. Так долго, что Дуг уже испугался: неужели он как-то выдал себя?

— Больше ничего не было, — наконец произнесла Клэр.

Она смотрела на него в упор, довольно мрачно.

— Нет… я не про то… — запинаясь, начал оправдываться Дуг.

— Они просто отпустили меня. И все. Как только им стало ясно, что за ними никто не гонится, они остановились и выпустили меня.

— Понятно, — кивнул Дуг. — Ну конечно.

Клэр сложила руки на груди, защищаясь от подкравшейся прохлады.

— Я с тех пор в таком подавленном состоянии. Агент ФБР говорил, что состояние будет похоже на скорбь.

— Агент ФБР? — уточнил Дуг так, чтобы голос не дрогнул.

— Ну не знаю уж. Вот когда дедушка с бабушкой умерли, грустно было, очень даже. Но скорбела ли я?..

Дуг все кивал и кивал.

— Так ты с ними общаешься?

— С ФБР-то? Только вот с этим агентом разговаривали. Классный такой.

— Да? Хорошо. — Выжидаем паузу, не спешим. — А что он у тебя спрашивал? Ну, там типа: «Как они выглядели?» или «Что говорили?»

— Нет. То есть сначала — да. А теперь нет.

— А теперь он типа звонит и проверяет, все ли в порядке?

— Кажется, да. — Клэр посмотрела на него искоса, и Дуг понял, что задает слишком много вопросов. — А что?

— Да нет, ничего, просто интересно. Как это все выглядит с его точки зрения? Может, он думает: «Черт возьми, да это кто-то из своих поработал».

Клэр пристально посмотрела на Дуга.

— С чего бы ему так думать?

— Только потому, что другого парня избили, тебя взяли с собой, а потом отпустили целую и невредимую.

— Что ты имеешь в виду? Он что, меня подозревает?

— Откуда мне знать? Просто в голову пришло. Ты никогда об этом не задумывалась?

Клэр замерла, словно человек, сквозь сон услышавший какой-то странный звук и ожидающий его повторения.

— Ты меня немного напугал.

— А знаешь что? Наверное, мне лучше говорить о том, в чем я разбираюсь.

— Нет, — решила она, — нет, это невозможно.

— Видимо, они просто решили не исключать никаких возможностей.

Но все-таки он заронил в ней тень сомнения, и этого достаточно. Она сидела, ссутулившись и скрестив руки высоко на груди.

— Озябла? — спросил Дуг.

— Да.

— Думаю, скоро будет песня «Любовь ондатров». Это нам намек.

Клэр сказала, что она больше не будет пить вино, и Дуг вылил остатки в сточный желобок на краю крыши, затем сложил стулья и выключил проигрыватель посреди песни «Поэтичный парень».[55] Вино капало на тротуар, образуя кровавое пятно. Они вышли из здания и пошли по улице Банкер-Хилл к площади Памятника. Кучка скейтбордистов, околачивающихся на ступеньках у подножия гранитного монумента, напомнила Дугу его команду, он почувствовал зуд раздражения. Они пришли к перекрестку пяти улиц в самом сердце перестроенного района Чарлзтауна.

— Ну что же, — сказал Дуг, резко остановившись на тротуаре. До ее дома за углом оставалось несколько сотен метров.

Клэр это явно удивило.

— Что же…

«Попроси телефончик. Иначе будет некрасиво. А потом исчезни навсегда. Ради нее, да и ради себя тоже».

— Итак… — Она ждала.

Дуг вытер капельки пота над верхней губой. «Ты сходил на свидание, поиграл с огнем, получил, что хотел, — и хватит». Клэр смотрела на него. В пустом бокале, который она по-прежнему держала в руке, отражаясь, разлился свет фонаря.

— Послушай, — начал Дуг. — Я, наверное, вообще не должен был оказаться здесь с тобой.

— Почему ты так говоришь? — удивилась она, словно он говорил на языке, понятном лишь ему одному. — Что ты имеешь в виду?

— Да я сам не знаю. — Дуг переминался с ноги на ногу, понимая, что надо уходить. — Я в последнее время сам не свой, в голове полный бардак. Привык к порядку, ясности, чтобы все определенно было. А не так. Когда сам не понимаю, что делаю.

— Но ведь… я тоже. — Откровение. Радостная улыбка — узнала родственную душу. — У меня ведь то же самое сейчас.

— И мне необходимо… Я пытаюсь жить хорошо, понимаешь?

— Послушай. — Клэр шагнула к нему, разглядывая его лицо в свете газовых фонарей. Протянула руку к его лбу. Дуг не отстранился. И девушка дотронулась до шрама, рассекавшего его левую бровь. — Еще в ресторане хотела спросить.

— Хоккей. Старая травма. Ты… ты любишь хоккей?

Она отняла пальцы от его лица.

— Терпеть не могу.

Дуг быстро закивал.

— Так что ты делаешь завтра вечером?

— Что… завтра? — удивилась Клэр.

— Наверное, дел невпроворот, да? Первый день на работе после перерыва. Устанешь. Может, тогда послезавтра?

— Я не… — Она озадаченно посмотрела на Дуга. — Даже не знаю.

У него было такое ощущение, будто кто-то, сидевший у него в груди, решил раскрыть зонт.

— Ладно, давай так. Я сделаю все необходимое, чтобы увидеть тебя снова. А ты хотела бы со мной встретиться?

— Я… — Клэр посмотрела ему в глаза. — Конечно.

— Отлично. Стало быть, у нас обоих крыша поехала, и это хорошо. На этот раз твоя очередь. Выбирай место. Где-нибудь за пределами Чарлзтауна. Я за тобой заеду — прямо здесь и встретимся. Назови последние четыре цифры твоего номера.

Она назвала. Дуг не дал ей возможности узнать его телефон, отмахнулся от мысли о прощальном поцелуе и попытался просто оторваться от нее. Сейчас он вел себя так, будто был пьянее, чем когда-либо в жизни.

— Удачи тебе, — пожелал он, отступая. — Завтра.

— Спасибо. — Клэр подняла бокал, словно это был подарок. — Спокойной ночи, Дуг.

— Ух ты! А можешь еще раз это сказать?

— Спокойной ночи, Дуг.

— Спокойной ночи, Клэр. — Он произнес это, и странное дело — в него не ударила молния и не убила прямо посреди улицы.

Дез жил в Шее.

Чарлзтаун был пасынком Бостона, а Шея — падчерицей Чарлзтауна. Чтобы добраться туда, надо было проехать мимо башни Шраффт-Центра,[57] у западного выезда из Города, потом крутануться на сто восемьдесят градусов у железнодорожного депо ТУЗМ[58] на Низкую улицу, нырнуть под две осыпающиеся эстакады и свернуть, минуя станцию «Площадь Салливана» — бетонное строение, отдававшее дань городской деградации. За ней ютился райончик из шести улиц, застроенный старыми домишками, также известный под названием Заброшенный поселок. Аванпост, расположившийся на краю Чарлзтауна и самого Бостона, последнее поселение перед бразильскими продуктовыми рынками сомервилского Булыжного Холма.

Шея воплощала осадное сознание Города. Матушка Деза по сю пору злобно шипела, говоря о предателях, забравших деньги на переезд, которые и запустили сюда строителей и инженеров, чтобы «ободрать» Шею. Бульдозерами сносились целые улицы: Овсяный холм, Перкинскую, Раздельную выламывали, словно руки и ноги, однако Шея, горделивый ветеран, все-таки выжила.

Двухэтажный домик с алюминиевой обшивкой на улице Брайтон, в котором жила матушка Деза, втиснулся между двумя строениями повыше. Квадратная лужайка перед ним была огорожена рабицей высотой с ребенка. Взрослея под широкой эстакадой, Дезмонд Элден чувствовал себя изолированным от окружающего мира, исключенным из него — и гордым. Глядя вверх на ржавеющие опоры, на разрушающуюся Центральную магистраль, на выпадающие из нее куски цемента, Дез часто задумывался о том, что видят рыбы, смотрящие снизу на пирс.

Дез зарабатывал достаточно (если иметь в виду законный заработок) у другой своей мамочки, старой доброй Мамаши Белл, то есть в отрасли связи, чтобы съехать из этого района и увезти мать. Но он был не такой дурак, чтобы хотя бы заикнуться на эту тему. Мама никогда не расстанется с землей, о которой брюзжала столько лет. И разговору не было о том, чтобы покинуть эту дыру. Матушка Деза не водила машину и ежедневно на своих двоих ходила на мессу, хотя идти было далеко. Жуткие полкилометра по раскаленному асфальту — это летом. А зимой — прогулка под ударами хлещущего ветра с реки. Переходить бесконечно движущийся поток магистрали — настоящая игра со смертью. И это только чтобы добраться до башни Шраффт-Центра, а уже оттуда дошагать аж до Банкер-Хилл, до церкви на гребне холма. Но уговорить ее не ходить в церковь святого Франциска все равно что попросить маму поменять Деза на другого сына. Эта ежедневная одиссея была для нее неотъемлемой частью мессы, так же, как частью жизни в Шее, частью ее католической веры, ирландского происхождения, частью ее вдовьей доли. Страдания были поводом для гордости. Мама говорила, что может покинуть Шею только двумя способами. Один из них — если последнюю снесут бульдозером.

Дез понимал ее взгляд на мир, хотя больше не разделял его. Работа в телефонной компании подняла его высоко над большинством жителей Большого Бостона, как будто в люльке подъемного крана над зелеными городками, вроде Белмонта, Бруклайна, Арлингтона, пригородов с газонами и парками, с небом, не закрытым высотными зданиями, и даже с проходами между домами. Однако мама ничего, кроме Шеи, не знала. И для нее это стало вроде курения, давно переросло привычку и пристрастие, стало образом жизни.

Мама упорно курила больше сорока лет, и это окончательно и бесповоротно иссушало ее. Волосы — копна рыжих волн, которой она была знаменита, — редели, превращаясь в коричневатые пучки. Ее кожа стала жесткой и серой, словно старая губка для мытья посуды. Глаза выцвели. Губы увяли вместе с красотой. И все, что было таким податливым и упругим, словно испарялось. В ее морщинистых руках подрагивал окурок, пачка сигарет или зажигалка — главное, чтобы были чем-то заняты. Все чаще она проводила вечера в одиночестве за кухонным столом под лампой из разноцветного стекла, слушая радио и наполняя дом сигаретным дымом.

Мама отложила сигареты подальше, чтобы спокойно сесть и съесть то, что приготовила. Дуг забежал на минутку и вернул ее к жизни, что было приятно видеть. По крайней мере она еще была в состоянии ожить при появлении гостей: начать суетиться на старой кухне, перебросив полотенце через плечо и напевая, как раньше. Ей и Дезу нужно было приподнятое настроение.

— Мясной рулет хорош как никогда, госпожа Элден, — похвалил Дуг, склонившись над тарелкой и выуживая еду.

У нее был свой секрет: сначала испечь небольшой батон пряного хлеба, потом разломать его в крошку и смешать с фаршем. Ее стряпня становилась все более острой, от курения ее вкусовые почки атрофировались одна за другой.

— Картошка тоже, мам, — добавил Дез. Она взбивала пюре миксером, добавляя четыре куска масла.

— Да, — протянул Дуг. — Вот это я понимаю — еда.

— Вы у меня такие воспитанные, — порадовалась она. — Мой Дезмонд — понятно, по-другому и быть не может. Так уж я его вырастила. Но ты, Дуглас, ты ведь так непросто рос. Тебе столько невзгод на долю выпало.

Он налил себе еще немного кетчупа.

— Это только для того, чтобы вы меня снова в гости позвали.

— Да что ты такое говоришь! Ты же знаешь, что тебе тут всегда рады, в любой день недели.

Дез радостно уплетал еду, почти задевая локтем фотографию отца. Ее передвинули с другой стороны стола, чтобы освободить место для гостя. На ней под вывеской «Больница» красовались две расплывчатые монашки и счастливый изумленный мужчина в рубашке с короткими рукавами, темных очках в толстой оправе, держащий летнюю шляпу с узкими полями. Фотографию сделали 4 июля 1967 года, в день рождения Деза. Сходство между отцом и сыном еще больше усиливалось очками. Сейчас на носу Деза были те же очки, что у отца на снимке. За шестнадцать лет, прошедших со дня убийства Дезмонда-старшего, Дез и его мама никогда не садились есть, не поставив на стол портрет папы.

Линолеум на полу покоробился, и, когда Дез уперся локтями в стол, все три стакана с пепси подпрыгнули.

— Надо его выпрямить, — заметил Дез.

— Как у твоего папы дела? — спросила мама у Дуга. — Часто с ним видишься?

— Да не сказал бы.

— Джем говорит, все у него в порядке, мам, — вставил Дез. — Джимми Кофлин к нему гораздо чаще заходит, чем Дуг.

Дуг вытер губы и кивнул.

— Его папаша с моим много общались. А Джем у нас любитель байки послушать. Всякие там рассказы про своего отца. Что ему еще остается.

— Ох уж эти дети Кофлинов! — Мама покачала головой, Дез напрягся. — И как только ты таким хорошим вырос, Дуглас, в таком-то районе, вот уж загадка! Уж если ты в какие переделки попадал, так то их семья виновата, я считаю.

— Нет, — возразил Дуг, вилкой указывая на свою грудь. — Все обвинения можете вот сюда адресовать.

— Эта женщина со своими тирадами. Матерь Божья! Налакалась — и давай по городу бегать, врагов проклинать. Я знаю, она тебя приютила, Дуглас. И благослови ее Господь за это. Это уж для нее единственный билет, наверх-то. Как же я горюю, что мы тогда тебя к себе взять не могли, чтобы у тебя нормальная семья была.

— Госпожа Элден, мне очень приятно это слышать. А мама Джимми, вы поймите, она же старалась, как могла. И, если честно, мне кажется, она меня больше любила, чем своих родных детей. Я чувствовал ее отношение.

— А уж ее дочка…

— Мам, — оборвал маму Дез.

— Дезмонд не любит, когда я это говорю, но… — она выставила руку вперед, чтобы Дез ее не перебивал, — я готова до небес прыгать от радости, что вы больше не вместе…

— Господи, мам! — выдохнул Дез. — Я не говорил тебе ничего такого, так что могла бы…

— Нет-нет-нет, — остановил их Дуг, тоже вскинув руку. — Ничего страшного, правда. С Кристой все в порядке, госпожа Элден. Она всегда сухой из воды выходит. Все у нее хорошо.

Его вежливое вранье повисло в воздухе; все трое молча жевали.

— Знаю, ваша четверка в школе была не разлей вода. Но я Дезмонду с такими, как Кофлин, мальчишками потемну слоняться не разрешала. — Она перевела взгляд на своего Деза. — А теперь он вон какой большой стал, сам себе друзей выбирает. Сам разберется, что хорошо и что плохо. И уж ума-то хватит не попасть в переплет.

Дез не поднимал головы, продолжая жевать над тарелкой.

— Да я всем вокруг говорю, госпожа Элден, что Дез из нас — самый лучший.

Дез нахмурился и поднял глаза на друга. Ему было приятно.

— Да ладно тебе.

— Колледж закончил, — продолжала мама, которой только дай волю похвалить сына. — Работа хорошая — в телефонной компании. Чистенький мальчик. Вести себя умеет. И какая подмога мне все эти годы. А ты посмотри, какой симпатичный. Только вот все не женится никак. Оба вы не женитесь.

Дез указал на Дуга.

— Ну вот, допрыгался.

— А этот ваш дружок, как же его… — Она щелкала сухими пальцами, припоминая. — Мэглоуны с Медовой улицы. Конопатые детишки, такие прям мухоморчики.

— Глоунси, — напомнил Дуг, обменявшись улыбкой с Дезом.

— Алфред Мэглоун, — кивнула она, припомнив. — Дезмонд говорит, его подружка ребенка родила. Я ее и не знаю даже.

— Джоани Лоулер. Она из тех домов.

— Ах ты, из домов, ну тогда все понятно. Но если вы меня спросите, так я вам скажу: ей сильно повезет, если она хоть что-нибудь от него добьется теперь, когда сдалась по всем фронтам. В мое время такую парочку, как вы, не упустили бы, до двадцати трех лет вы бы холостяками не ходили. Мы бы вцепились и не отпускали. В те-то времена девчонки знали, как это делается. — Закончив ужинать, хотя она едва прикоснулась к еде, мама откинулась на спинку стула и вдруг просветлела. — Я-то думала, что это вы такие современные, отсюда и беды. А теперь, чем больше смотрю, тем больше понимаю, что дело-то в бабьей породе. Мягкие слишком.

Табачный дух пропитал весь дом, включая комнату Деза. А также стеганое ватное одеяло на двуспальной кровати, гантели на полу, рабочую одежду Монсеньора. Все его ценности, связанные с «Ю-ту», — раритеты, пиратские и импортные диски, сложенные стопкой на письменном столе. Дез включил песню «Сила» группы «Аларм», достаточно громко, чтобы их никто не услышал. В семидесятые «Аларм» была такой же социально ответственной, католической и протестной панк-группой, как «Ю-ту» и «Симпл Майндз» в восьмидесятые. И Дез изо всех сил старался, чтобы песни этой группы продолжали жить.

Въезжая на площадь Салливана, жалобно застонал автобус. Движение было активно день и ночь: вагоны метро, визжащие колеса электричек, уж не говоря о грузовиках на эстакаде в вышине. А для Деза все эти звуки были что колыбельная. Упаси Господи, если однажды ночью они умолкнут. Он без них ни за что не уснет.

Дуг с трудом поместился на маленьком кресле перед компьютером друга, неуклюже взял мышку, напомнив Дезу стариков в библиотеке, пытающихся рассмотреть что-то на микропленке. Дез демонстрировал Дугу скорость ISDN-линии и поисковик «Альта Виста».

Дуг ввел слово «Корвет» и стал переходить на веб-страницы, которые ему выдал поисковик.

— Ну, и дальше что?

— Если тебя заинтересует любое слово, выделенное другим цветом, кликай по нему.

На экране появился сайт «Борла», связанный с выхлопными системами.

— Джем реально по сердцу твоей матушке, да?

— Да она его обожает, — ответил Дез. — Хочешь знать, в чем тут дело? Конкретно?

— Думаю, нет.

— За все это время Джем у меня в гостях был ровно один раз, ясно? Где-то год назад. Десяти минут не пробыл. Не успел прийти — и так насрал, что мама не горюй.

Дуг рассмеялся.

— Да ну.

— Даже не смыл, так и оставил. Вообще без понятий парень.

Дуг прижал ладони к лицу, чтобы не захохотать в голос.

— Моя мама ароматические свечи зажгла, — продолжал Дез. — Три дня подряд горели, чтобы изгнать дух этого лошары. А ведь туалет у нас в доме всего один!

— Ты мне будешь рассказывать, я же над ним живу.

— Лучше бы он поджег туалет к чертовой матери, когда сделал свои дела, нам бы меньше хлопот было.

— Напомни мне смыть, если чего.

— Да ты хоть на занавески у нас ссы и на диване трахайся, мама все равно найдет тебе оправдание.

— Да он вообще маньяк. И всегда таким был.

— Ага. Только чем дальше — тем хуже. Каждый раз, когда отдает мне ствол перед делом, говорит: «Уверен, он тебе не понадобится».

Дуг кивнул.

— Да, он все время про тебя повторяет: «Он ни за что не выстрелит».

— Но если пришлось стрелять на деле, значит, облажался не по-детски. Так ведь? Все просрал. А пушка — это запасной план на крайний случай.

— В самолете парашют не раскрывают.

— А для Джема: не пальнул из ствола на деле — все коту под хвост.

Дуг перешел на другую страничку.

— Да извращенец он.

— Так что будешь делать со свадьбой?

— Фиг знает. Терпеть не могу свадьбы.

Событие предстояло двойное: венчание Глоунси и Джоани и крестины их карапуза Ники. Джем будет шафером, а Дуг — крестным отцом мальчика. Дезу досталась роль всего лишь дружки. Он был не из тех, кто стремится стать лидером или хотя бы вторым человеком в любой группе. Но то, что Глоунси в их четверке занимал третье место, его раздражало. Тупила Глоунси, угонявший тачки. А вот без него, без Деза, они перебивались бы рисковыми грабежами с пострелушками, которые не приносили бы серьезных доходов; типа: вошел, наставил ствол, забрал бабки. Дез все время думал, проводят ли другие столько же времени, сколько он, в размышлениях о том, какое место занимают в сердцах и умах своих друзей.

Они проучились вместе всю школу. Джем влился в их компанию после того, как остался на второй год. По-настоящему они сдружились в средних классах, и тогда Дез стал отдаляться от них. Или они начали отдаляться от него: частично из-за его занятий на подготовительных курсах, частично из-за того, что мама вечерами не выпускала его из дома, чтобы он усердно учился. Дуг ему чужим не стал, но и закадычным другом уже не был. Дез следил за его карьерой так же, как все остальные жители Города: звезда хоккейной команды, которого «Медведи» увели из старших классов и который потом при неясных обстоятельствах вылетел из АХЛ,[59] затем Дуг вернулся в Город, а через несколько месяцев попался на вооруженном ограблении. «Звезда хоккея арестована!» — кричали газеты. Отсидев, он вернулся в Город, стал пить и дебоширить. Оступившийся хулиган превратился в профессионального преступника. Последовала еще одна короткая отсидка. И он снова вернулся на улицы Города.

Дез пару раз играл с Дугом в уличный хоккей, уже после его отсидки. Все их разговоры сводились к фразе: «Привет, как дела?» Круг общения Дуга состоял из крутых парней, которые жили так же, как играли, — грубо, громко и дешево, — и открыто посмеивались над простыми работягами, вроде Деза. Но Дуг Макрей, вернувшийся из тюрьмы, походил на солдата, который пришел домой из дальнего похода. Он очень изменился. Завязал пить. Его теперь больше привлекала жизнь без риска и проблем, чем существование отморозка.

Хоккей никогда не был по душе Дезу, не то что бейсбол. Но как-то раз на улице Вашингтона Дуг набирал команду и первым взял Деза. Несколько недель спустя все повторилось: Дуг даже отдавал ему отличные пасы у ворот, хотя мог сам с закрытыми глазами загнать шайбу, а в перерывах мило болтал с ним. Дез стал заходить чаще. И как-то после игры они, прогуливаясь по Главной улице, разговорились о своих отцах. Для Деза это было откровение. По сложившейся в старых районах традиции, все придерживались «закона молчания», никто никогда не говорил с Дезом о его отце. Он знал только, что однажды январской ночью 1980-го, года через три поле того, как отца уволили из компании «Эдисон», обеспечивавшей Бостон электричеством, старшего Элдена нашли по пояс голым в снегу посреди улицы Феррин. В груди у него было две дырки от выстрелов в упор: по одной на каждый сосок.

Свидетелей так и не нашлось. И никого за это убийство не посадили. Перед тем как гроб навсегда закрыли, двенадцатилетний Дез снял очки с обвисшего отцовского лица и сунул их себе в карман.

Мама рассказывала лишь о том, что он умирал в страданиях. И даже священники, которые помогали ей растить Деза, настраивая его на продолжение учебы в колледже, отмахивались от расспросов мальчика. Именно Дуг поведал ему, что его отца убили, когда он нес «пакет» какому-то Фергусу Колну, бывшему профессиональному борцу, в те времена охранявшему мафию, а нынче — главе банды, распространяющей PCP в Городе. В общем, пресловутому Ферги Цветочнику. Что бы ни случилось с отцом после того, как он потерял работу в компании «Эдисон», Дез догадался, что в пакете, который он нес на улицу Феррин зимней ночью, лежали не пончики.

Со временем, по мере того как крепла ожившая дружба Деза и Дуга, последний стал расспрашивать приятеля о работе в телефонной компании. Проводка на столбах, распределительные коробки, устройство сигнализации, коммутаторы. Намерения Дуга были более чем прозрачными. Но вместо того, чтобы обидеться, Дез был рад внести что-то ценное в их дружбу.

Он начал с мелочей — разного рода работ, проводимых заранее, на ощупь, например переключение линий, выдернутые из розеток вилки, перерезанный кабель, — все это, чтобы завоевать доверие Дуга. Дуг отстегивал ему приличный процент. Но не деньги заставляли Деза возвращаться к Дугу снова и снова. И в любом случае — половина средств неизменно попадала в коробочку для сбора пожертвований Святого Франциска, от имени мамы. Дело было во внимании Дуга, местной легенды, к Дезу и в тех преимуществах, которыми оно сопровождалось в Городе.

Дез стал рассуждать как преступник, на работе держал ухо востро и подкидывал Дугу новые схемы. Когда Дугу понадобилась четвертая пара рук для дела в Уотертауне, Дез напросился к ним. Они надели маски и взяли с собой оружие. Когда он вернулся домой, его вырвало. Но потом Дез посмотрел на свое отражение в зеркале над раковиной, поправил отцовские очки на носу, и внутри него словно что-то переключилось.

Больше всего ему понравилось чувство сопричастности: напряженность команды во время дела в Уотертауне, их братство, словно играла хорошо сработавшаяся рок-группа. Дружба — это изначально такая штука, которую никогда не довести до идеала, не поднять до высшей точки совершенства. Но, проворачивая дела вместе, они ближе всего подходили к этой точке. Именно этого высшего подъема он все время искал. В остальное время Дез не чувствовал себя таким близким к ним, как они были друг другу. Они называли Деза Монсеньором, дразня его за набожность и строгое воспитание, но и пользуясь этим, чтобы не впускать его в свой круг.

Дезу на роду было написано стоять за спиной у других. Поэтому их с Дугом побочная дружба не только продолжалась, но и расцветала. Дез был благодарен — за это можно было все отдать, — хотя в основе своей это партнерство строилось на обоюдных потребностях: Дугу нужны были знания Деза, получаемые в телефонной компании, а Дезу нужен был сам Дуг как друг. Этого вечера он ждал очень долго. И в этом боялся сам себе признаться.

— Элизабет Шу,[60] — сказал Дуг. — Как пишется, через «з» или через «с»?

— Кажется, через «з». — Дез расставил четырех кукол с кивающими головами, изображавших группу «Ю-ту», — недавнюю покупку, заказанную по почте из Японии. — Это с ней ты придешь на свадьбу Глоунси?

Дуг набрал фамилию актрисы двумя пальцами на клавиатуре, и на экране появились результаты поиска.

— Либо с ней, либо с Умой Турман, никак не могу решить. — Дуг откинулся на спинку кресла и покачал головой. — Что ж за фигня, так вот опрометчиво жениться.

Дез кивнул в унисон с четырьмя куклами. На экране появились кадры из фильма «Коктейль», где голая по пояс Элизабет Шу плескалась в водопаде.

— Вот оно, — сказал Дуг. — Надо мне обзавестись компьютером.

Весь вечер Дезу казалось, будто Дуг хочет ему что-то сказать. На личные темы, помимо обычного мужского трепа и пустого соплежуйства, они говорили, только когда вот так оставались вдвоем.

— Мне надо тебя женить уже, — сообщил Дуг. — Мама велела.

— Ага, — согласился Дез. — Удачи тебе.

Посторонний, увидев их, по выражению лица Дуга решил бы, что тот изображает притворную серьезность: брови сдвинуты, взгляд печальный. Но Дез знал, что Дуг еще никогда не был так близок к тому, чтобы обнажить перед ним душу.

— Слушай, Дез, а доводилось тебе встречать человека… типа… когда понимаешь, что это не просто так, не просто то, что бывает между мальчиками и девочками, мужчинами и женщинами, не вся эта муть? Что ощущение почти осязаемо?

— Честно? — уточнил Дез. — Да я влюбляюсь по два-три раза на дню. По работе же постоянно с женщинами сталкиваюсь. Повсюду. Теперь даже мамочки кажутся мне привлекательными.

— А, ну понятно. Ты входишь в уже готовую семью. Одинокая мамаша. И ты переезжаешь прямо…

— Не просто одинокая мамаша, а знойная одинокая мамаша, — добавил Дез, переходя на чисто мужское наречие, чтобы не сбиться с тональности.

— Но вы с Кристой все равно друг другу не подходите, ты ж понимаешь?

— Ага, — согласился Дез.

— Потому что бед не оберешься.

— Она не моего поля ягода, знаю.

— Нет, нет, нет. Я не о том. Это ты не ее поля.

Дез не уловил мысли. Что-то тут не сходилось.

— Знаешь, как она меня называет? Крестный отец Заброшенного поселка.

— И тебе это нравится. Но она словно омут, Дезмонд. Знаешь, что такое омут?

— А то!

— Он не просто затягивает тебя. Он тебя проглатывает. Он держит тебя внизу, в воронке. И крутит, и крутит. Иногда по несколько дней подряд. Или даже недель. Сила воды стаскивает с тебя одежду, волосы, лицо.

— Да ну, — остановил его Дез. — Джем все равно никогда не согласится на это.

— Он взбесится. И твоя мама тоже.

— Ха, будет носиться по дому, прятать серебро и немецкие фарфоровые статуэтки. — Дез довольно ухмыльнулся, представив себе это. — Криста ведь так и не сказала, кто отец Шайн, да? После того как призналась, что это не ты?

— Она в этом не признавалась. По крайней мере, мне.

Дез вспомнил, как на днях видел ее в «Пивной». Как она подошла к нему, когда Дуг смылся, как коснулась его плеча, словно оно было сделано из норкового меха, как попросила снова поставить песню «Кренберис». Как вытащила долларовую банкноту из джинсов, как протянула ему, зажав между двух пальцев. «За мой счет», — пообещал он ей. Криста двинулась обратно к бару, а он уставился на ее задницу.

Дуг повернулся, не вставая с кресла.

— А может, отправимся в кинотеатр?

— Давай, — согласился Дез. — А что там сейчас идет?

— Нет, я имею в виду, отправимся в кинотеатр на дело. Что скажешь?

До Деза наконец дошло.

— А, ну тоже можно. Думаешь, получится?

— Пойдем, что ли, посмотрим, что да как.

Дез взволнованно кивнул и взял куртку. У них появилась цель.

Спустившись вниз, Дуг попрощался с мамой Деза, которая отвела в сторону руку с сигаретой и подставила ему щеку для поцелуя.

— Ты уж там приглядывай за моим Дезом-то.

— Да я завсегда, госпожа Элден.

Дез тоже склонился для поцелуя, и, даже когда он повернулся к двери, на его губах по-прежнему оставался привкус дыма.

— В киношку пойдем.

— Познакомьтесь там с девушками! — крикнула она им вдогонку. — И лучше — с католичками!

Когда они вышли через калитку на тротуар, Дез похлопал себя по карманам, по традиции проверяя бумажник. Ночь стояла безоблачная и прохладная. Он окинул взглядом улицу, на которой прожил всю жизнь. Глаз зацепился за машину, припаркованную через несколько домов. Дез прошел еще немного рядом с Дугом, потом потянул его за рукав кожаной куртки и повернул к себе.

— Слушай, может, это глупо, но… был я сегодня на Каштановом холме, ну знаешь, район около парков, семейный такой, бабок навалом? Сижу, значит, на столбе, проверяю показания прибора, и мне оттуда всю улицу видать — короче, заметил я, что красный седан типа «Шевроле Кавальер» ездит мимо меня и ездит. Как будто круги по кварталу наматывает, вот прям раз в пять минут. А это ж семейный район, детвора шатается. Ну я сижу и одним глазом за ним смотрю. Он-то меня не видит за деревьями. А грузовик мой за углом стоит. И вот, только я подумал, надо бы что-то предпринять, как «Кавальер» пропал. Ну, я работу закончил, слез да дальше поехал.

— Прекрасная история, Дезмонд.

Дез ткнул себя в грудь, указывая на улицу позади себя.

— Через несколько домов. Через дорогу припаркован красный «Кавальер». Ну или я совсем уж параноик.

Взгляд Дуга застыл, отчего Деза пробрал озноб.

— Можно пойти вон туда, — предложил Дез, кивая в сторону Перкинской улицы. — Завернуть, потом коротким путем обратно…

Дуг уже шагал по проезжей части прямо к красному «Кавальеру».

Дез от удивления замешкался, потом рванул за ним, но по тротуару.

Когда Дуг прошел полпути, двигатель «Кавальера» ожил. Зажглись фары, и автомобиль направился на дорогу с односторонним движением.

Дуг замер посреди улицы, «Кавальеру» пришлось дать по тормозам; он остановился в нескольких сантиметрах от коленок Дуга. Машина была битая и видавшая виды, жидкий свет фар отбрасывал тень Дуга на мостовую.

Он обошел автомобиль и остановился со стороны водителя, машина тут же покатилась. Дуг стукнул кулаком по обшивке, глядя, как «Кавальер» уезжает. Стоп-сигналы осветили красным перекресток. Автомобиль резко ушел вправо.

Дуг рванул в другую сторону, к Кэмбриджской улице, Дез бросился за ним, чувствуя прилив адреналина. Они добежали до угла, как раз тогда, когда «Кавальер» вырулил с одной из улиц и проревел мимо них, шмыгнув под эстакаду, поднявшись на склон и ринувшись вниз к Пряной улице, обратно в Город.

— Что за фигня? — запыхавшись, спросил Дез.

Дуг смотрел вслед исчезнувшей машине.

— Коп? — предположил Дез.

— Коп вышел бы, значок показал. А не прятался бы. И не убегал.

— Тогда что?

— Вот херня, — вырвалось у Дуга, он пнул бордюр.

Мимо них прошипел автобус, свернув на площадь Салливана и обдав их свинцово-серым облаком выхлопного газа.

— Но если это агенты, как же они… погоди-ка, через меня?

— Может, с телефонами переборщили? Мать их за ногу.

— Ты успел рассмотреть? Я — нет.

— Родимое пятно, — ответил Дуг, проведя рукой по одной стороне лица. — Вроде сыпи.

— Что, типа гемангеомы?

— Ага. И на руке. — Дуг сжал руку в кулак. — Хреново, Дез. Что-то мне не до кино.

— Да, — согласился Дез. — Ты уверен?

Дуг смотрел в сторону дома, башни бывшей кондитерской фабрики, шпиля церкви святого Франциска на холме.

— А мне что делать? — спросил Дез. — Меня срисовали? Что это значит?

Сверкающий черный «Мерседес» промчался мимо них, направляясь в Сомервилл и сотрясаясь от низких басов какого-то рэпа.

— Собраться нам надо, — сказал Дуг. — Я с остальными поговорю. А ты пока держи ухо востро, как и раньше. Срисовал его — молодчина.

Дуг стукнулся кулаком с Дезом, перебежал улицу и направился назад, в Город. Дез смотрел вслед приятелю, ему хотелось догнать его и помочь разобраться, но, может быть, следовало сначала остыть.

ФБР на улице его мамы. Напуганный Дез сунул руки в карманы и пошел домой, выискивая взглядом красные «Кавальеры».

Тропа Свободы[61] — туристический маршрут, что-то вроде булыжного тротуара, проходящего по местам, где «рождалась Америка». Начинается она в центре города, у спортивного поля в Общинном парке, змеится на север, мимо места Бостонской бойни[62] и дома Пола Ривера[63] в Нортэнде к Чарлзтаунскому мосту, а заканчивается у гранитного обелиска высотой 67,5 метра, который стоит на месте битвы при Банкер-Хилле.

Предпоследняя достопримечательность маршрута — самый старый военный фрегат в мире, по-прежнему остающийся на плаву, — «Конституция», также прозванный «Стариком Железным Боком» за толстую обшивку, которой не страшны пушечные ядра. В первые дни мая, принесшие тепло, павильон на южной оконечности старого судоремонтного завода наводнили школьные экскурсии: учителя с козырьками от солнца и в шортах до колен, представители родительского комитета, сжимавшие огромные стаканы кофе со льдом, и пятиклашки с сумками для завтрака и банками минералки, завернутыми в фольгу, — все щурились, разглядывая флажки и паруса на трех высоких мачтах корабля.

Дуг, Джем и Глоунси прогуливались по сухому доку между кораблем и его музеем, смешиваясь со школьными группами и туристами-иностранцами в гольфах. Дуг надеялся запутать микрофон дальнего подслушивания, если таковой был на них нацелен. Джем теребил край своей удачливой голубой кепки с логотипом «Ред Сокс», которая, помимо прочего, помогала ему постоянно сгибать руки. У него на носу были маленькие, словно ухмыляющиеся солнцезащитные очки, слишком дорогие и европейские на вид для его простого американского лица, которому больше подходили вещи из корзинки «распродажа». Глоунси нацепил спортивные очки с желтыми линзами, за которыми его лягушачьи глаза казались выпученными. Его веснушчатые руки походили на два удлиненных куска сыра «Пекановые фермы».[64]

Джем сплюнул в океан.

— Сука гребаная.

Дуг обернулся к нему быстро, слишком быстро.

— Чего?

— Чего-чего? Долбанная управляющая банком, кто ж еще?

— Ты о чем вообще?

— Да это она, зараза.

— Да как? Что она могла им сказать?

— Хрен знает. Что-нибудь.

— Не, ты мне скажи. Да что она могла сообщить?

Джем вернул на макушку кепку с заново выгнутым козырьком.

— Расслабься, приятель! Откуда мне знать?

Дуг понимал, что надо прикусить язык, но не смог этого сделать.

— Не нравится мне, когда словами бросаются, будто они ничего не значат. Они значат. Это важно, охренительно важно. И я хочу, чтобы все было предельно ясно. Что она могла им сказать? Что нас было четверо? Или что мы уехали на фургоне?

— Хорошо. Тогда откуда они узнали?

Дуг посмотрел вдаль, на другую сторону гавани, на причалы береговой охраны, выступающие из Нортэнда.

— Да как угодно могли узнать. Как угодно.

— Мы на этом деле так перестраховывались. Меня аж трясло, но мы все сделали. И дело прошло гладко. Пока на кнопку не нажали.

— Я хочу сказать, что пока у меня нет ответа, как и у тебя.

— Все отбеливателем залили. Я инструменты пересчитал. Ничего не потеряли.

— Тут могло быть стечение обстоятельств. Например, кого-то к нам на хвост посадили. Мы ж в последнее время много светимся.

Глоунси дернул плечом, держа руку в кармане.

— Да как понять, может, ничего и не происходит? Может, это просто какой-нибудь тип припарковался на улице?

— Во-во, — поддержал Джем, указывая на Глоунси. — Банджоист дело говорит. Какой-нибудь любопытный зевака. Или торчок из Сомервилла, сидел и ширялся. С чего ты вообще так в этом уверен, Дугги?

— Я ничего не знаю, — ответил Дуг, — кроме того, что знаю.

Мимо прошагала группка школьников. Мальчишки ухмылялись и показывали на надпись «Янки — отстой!» на футболке Джема. Когда они ушли, Джем продолжил:

— Разнюхивают все о Монсеньоре, не нравится мне это.

— Я с ним это обсудил, — отозвался Дуг. — Он знает, что с этим делать.

— Ты знаешь, что с этим делать. Вон Глоунси тоже знает, что с этим делать. А вот насчет Монсеньора я бы не был так уверен.

— Фишка вот в чем. — Дуг повернулся к ним лицом. — Орудовавшая в окрестностях команда Бухарика была нашим прикрытием. Они же все до крошки собирали, что было, потому что хотели в гангстеров поиграть, и жадность обуяла. А мы потихоньку делали свое дело в их тени — это ж просто отпуск на Таити был. Такую ширму фиг купишь. Но теперь их взяли. А фэбээровцы видят, что дела продолжают делаться. Колесики вертятся. И теперь они занялись нами.

— Фэбээровцы? — поразился Глоунси.

Дуг изумленно кивнул, словно говоря: «Ясное дело!» — и продолжил:

— Это не значит, что они раньше и не подозревали о нашем существовании. Просто так близко не присматривались. Может, теперь присмотрелись, потому что возможность есть. Меня другое тревожит — почему именно Дез? Он единственный из нас, на кого ничего нет.

Джем поставил ногу в высоком незашнурованном кроссовке на сваю и повернулся к гавани с таким видом, словно она принадлежала ему.

— Значит, теперь мы лидеры.

Дуг смерил и его тем же взглядом: «Ясное дело!»

— Только эту вакансию мне бы меньше всего хотелось занимать. Нам на передний край не надо и внимание к себе привлекать не стоит. Мне нравится, когда мы идем вторыми, в кильватере какого-нибудь идиота, который хочет быть первым.

— Второе место? — заворчал Джем, словно Дуг оскорбил его.

— Малыш, тут финиша нет. И трофей, он вон он, в том, что мы тут ходим, с денежкой в кармане, свободные, как ветер. Ты не знал, что ли?

— Я про то, что первый — он всегда первый. — Джем пожал плечами. — Да, лучшими быть отстойно, но теперь мы ими стали.

К ним подошел турист-иностранец с жутким акцентом, путеводителем и женой в панаме. Они искали Фанейль-холл.[65] И Джем не удержался от своей любимой шутки, направив их в сторону улицы Челси, вверх по склону.

Глоунси украдкой повернулся к Дугу.

— Как думаешь, они близко к нам подобрались?

— Может, вообще не подобрались. Может, только Дез их интересует. А может, уже и за домами нашими следят, и за тачками — фиг знает. Может, сейчас засели на какой-нибудь крыше и смотрят.

— Значит, дальше начнутся повестки и все такое?

— Им ничего особенного не требуется, чтобы начать разнюхивать. Ни повода, ни ордера особого. Сначала будут прослушивать, чтобы прикинуть, кто есть кто и что у нас за дела. Как разберутся, где искать и что, — тогда начнут действовать законными методами, бумажки там всякие выписывать и строем войдут в Город.

Глоунси на мгновение задумался — картинка не для слабонервных, потом наклонился ближе к Дугу.

— А может, типа, камеры в спальне и всякое такое дерьмо?

На секунду Дуг не удержался и представил, как Глоунси и Джоани перепихиваются в постели.

— Я тебе, малыш, так скажу: у этих ребят работенка не сахар.

Джем вернулся, по-прежнему бормоча что-то о Дезе.

— Чертов Крестный отец, дальше собственного носа не видит. Разгуливает, набив карманы нашими долями. Бесит это меня, до усрачки бесит.

— Говорю же, мы с ним все обсудили, — ответил Дуг. — Это ведь он того парня срисовал, не забывай.

— Вот поэтому в кинотеатр надо идти, — настаивал Джем. — Всю картинку им собьем, если они за нами следят.

Дуг повел плечами.

— Может и так.

— Ну ё-моё, — возмутился Джем. — Дуглас. Ну че ты? Из-за этих уродов сдуешься?

— Думается мне, надо нам чуток притормозить.

— Мать твою… да ни за что.

— Заляжем на дно ненадолго.

— Да с какого хера? Обойдемся без Монсеньора. Кассу взять — тут ведь в телефонный распределитель лезть не надо. Никакой технической фигни. Будем как настоящие три мушкетера.

— И на сколько? — спросил Глоунси у Дуга.

— Слушайте, — начал Дуг, — если у вас обоих не занычено на черный день в ящике для носков, я вам очень сочувствую.

— Дело ж не в жадности, — парировал Джем. — Просто вижу, что верняк, жалко упускать.

«Интересно, что ты там такое увидел, кроме того, что я вам показал?» — задумался Дуг.

— Ну что ты вечно спешишь, как на пожар?

Мимо них прошел экскурсовод, одетый, как Пол Ривер, и кивнул им.

— Почему? Да потому что я вечно был в проигрыше. И тогда я себе одно пообещал: буду ковать железо, пока горячо. А тут уж горячее некуда, Дугги.

— Слишком уж горячо. И не от железа, а от огня. Это ФБР нагрело. И сначала я должен разобраться как следует, что мы имеем.

— И как ты это будешь делать? Как это вообще можно узнать?

— А еще будем держаться друг от друга подальше, начиная с этого момента. И ходить поодиночке, на случай, если они нас еще вместе не засекли. Да даже если засекли. И не лезьте ни в какие разговоры на тему криминала и прочее шушуканье.

Джем покачал головой, как будто собирался кому-нибудь дать по морде. «А все из-за этого придурка в машине!» — словно говорил он.

— А как же моя свадьба, Дугги? Джоани вся изговнится.

— Со свадьбой проблем не будет. Народу полно. Только в фотообъективы не лезьте, и все будет хорошо. Я про другое. Нам четверым вместе собираться, мороженого там поесть или так просто пошляться — нельзя.

— Вот сука, — выругался себе под нос Джем.

— Слушай, ты меня этим уже достал, — обратился к нему Аут.

— Почему? Чего такого-то?

Дуг сам не понял, зачем произнес следующую фразу — чтобы успокоить их или чтобы прикрыть собственную задницу.

— Я намерен разобраться во всем этом.

— В чем — в этом? И как? Снова сядешь ей на хвост?

— Давай я сам решу. Я буду делать свое дело, а вы оба идите и займитесь своими. И по-тихому. Станьте простыми гражданами. И будем считать, что они начинают следить за вами, стоит вам только сделать шаг за порог. Не переходите улицу на красный свет и не бросайте мусор на дорогу. Ходите по большим улицам — там негде спрятаться. Если никто из нас не заметит ничего подозрительного в ближайшую неделю-другую, тогда соберемся и подумаем о том, что делать дальше.

— Неделю-другую? — изумился Джем. — Вот жопа.

— Это каникулы, малыш. Отдыхай.

— Каникулы? Да я вечно на каникулах, черт возьми.

— Дугги прав, — встрял Глоунси, кажется, еще тревожась насчет видеокамеры в спальне. — Может, нам и правда надо сбавить обороты на вре…

Джем пихнул Глоунси в грудь.

— Ты еще давай тут мысли свои высказывай, тупила. Пошел ты со своими оборотами. Я решаю, когда чего сбавлять.

— А я чего, я ничего, — согласился Глоунси, потирая ушибленное место. — Господи боже мой.

— Две долбаные недели ждем, Дугги, — объявил Джем. — А там посмотрим.

Он увидел, что Клэр ждет его на перекрестке пяти улиц в свете фонаря. На ней был сверкающий черный топ, то ли бархатный, то ли шелковый, узкая бирюзовая юбка с воланом у колен (ноги у нее оказались такими же светлыми, как волосы) и черные туфли на низком каблуке. В одной руке она держала черный свитер, в другой — маленькую черную сумочку на шнурке. Такси, ехавшее впереди, притормозило, пытаясь заполучить раннюю вечернюю пассажирку. Она улыбнулась, отрицательно покачала головой, взмахнув волосами. И Дуг почувствовал, что вся его осторожность тает.

Он остановил «Корвет» у тротуара, так что бампер почти уперся в ее колени. На этот раз Дуг надел джинсы «Жирбо», те же черные туфли, сдавливавшие пальцы, белую рубашку и черный пиджак. Дуг вылез — это было особое удовольствие: выходить из своего «Корвета» — и обогнул машину, чтобы открыть дверцу Клэр.

При виде изумрудно-зеленой машины ее глаза округлились.

— Ух ты, — выдохнула девушка, прижав руку к груди.

Сначала Дуг решил, что она ожидала увидеть пыльный пикап, в багажнике которого громыхают инструменты, а на ветровом стекле красуется наклейка в виде писающего мальчика. Но когда девушка устроилась на низком сиденье, он заметил в ее глазах изумление и почувствовал себя глупо, чего никак не ожидал. Он захлопнул широкую дверцу, ощутив аромат ирисок, обошел машину сзади, увидел вытянутое отражение в зеркальной зеленой поверхности — он сам и ближайшие дома. Ему совсем не понравилось это ощущение обиженного ребенка.

— Так, — сказал Дуг, стараясь сохранить хорошее настроение, и захлопнул дверцу. — Что ты думаешь? Многовато понтов?

Клэр повернулась назад.

— Так чисто, просто не верится.

— Машина коллекционная. Но для меня это не фетиш. Для кого-то — может быть, но для меня — нет. Я люблю под капотом копаться. Ну там, разобрать, потом собрать опять. Я и не езжу на ней почти. — Клэр легонько водила рукой по обивке сиденья и с любопытством рассматривала торпеду. Один взгляд девушки отменил все его планы на сдержанность, находчивость и загадочность, смешал его карты, словно поработал какой-то невидимый фокусник. — Вот покрасил ее. Для большинства коллекционеров снять краску и другим цветом покрасить, таким, каким ее не красили производители, — значит испортить коллекционный экземпляр. А мне в кайф ее так изменить, чтобы она моя была. Единственная в своем роде.

Клэр дотронулась до мягкой обивки. Дуг больше не мог выносить ее молчания.

— Так как? Нелепо?

— Да, — ответила она, но с улыбкой, не уловив подтекста. — Гоняешь на ней?

— Катался по автостраде в Нью-Гемпшире пару раз, один, просто чтобы она раскрылась во всей красе.

— И с какой скоростью?

— Двести пятьдесят. Стабильно. Разгонялся и до двухсот девяноста.

— С ума сойти, — ответила она.

Дуг включил первую передачу и отъехал от тротуара, включил вторую, и двигатель поднял их по склону к Городской площади, словно катер по спокойной воде.

— Ощущение, что я прилегла отдохнуть.

Дуг посмотрел на то, как она вытянула ноги, расположив их в глубокой нише.

— По-моему, тебе это идет.

Клэр потерла кожаные боковины сиденья ладонями, немного тряхнула головой, устраиваясь поудобнее.

— Похоже, моя машина будет меня ревновать.

— Ну да. «Корветы» и «Сатурны» — они как кошки с собаками.

Дуг сбросил скорость перед светофором на повороте к Ратерфордскому проспекту. Ему стало получше.

— Опа, — удивленно повернулась к нему Клэр после остановки. — Откуда это ты знаешь, что у меня «Сатурн»?

Дуг уставился на красный кружок светофора.

— А ты разве не говорила? По-моему, говорила.

— Да? — Загорелся зеленый. Дуг вцепился в руль и рванул к мосту. Она снова устремила взгляд вперед. — Да, наверное.

«Болван», — мысленно обругал себя Дуг.

— А куда мы едем? — спросил он вслух.

— Я подумала, может, в «Штурманскую рубку»? Там мило, но не так чтобы слишком, понимаешь? Это у аквариума на Длинном причале, с видом на порт? Что скажешь?

— Поехали.

— Ты думал, я выберу какое-нибудь местечко на улице Ньюбери, да? «Сонси» или вроде того.

— Ну да, — подтвердил Дуг. Об улице Ньюбери он знал только, что это скопление художественных галерей и бутиков. Про «Сонси» вообще ничего не знал.

— Но… сначала. — Клэр снова повернулась к нему. — У меня к тебе огромная просьба.

— Да, конечно, — ответил он, пытаясь прочитать ее мысли. Они пересекли проржавевший мост и въехали в большой город. — Для тебя — что угодно. А что такое?

— Я понимаю, это слишком странное начало вечера… но у меня есть друг, ему завтра утром делают операцию. Я обещала зайти проведать его.

Дуг кивнул, подумав: «Его. Это парень».

— И ты решила пойти со мной?

— Обещаю, это быстро. Ей-богу.

— Без проблем. — «Его». — Только скажи, куда ехать.

— Общая больница. Глазное отделение.

Только тут Дуг понял, о каком друге речь.

Заряды грохнули на вершине скалы, словно залп ружейных выстрелов, ветер унес хвостики дыма, и каменные плиты обрушились вниз так, словно, разжавшись, их выпустила невидимая рука, после чего они сползли с расслоившегося лица в щебенку и пыль.

Дуг и Джем щурили глаза на обвалившуюся породу, под ногами недовольно вздрагивала земля, вверх поднималась сероватая пыль. Они стояли у серебристого фургона-буфета, рядом с очередью касок, выстроившейся за «Уинстоном» и кофе. На Дуге была свободная футболка с длинными рукавами и надписью «Ростбиф Майка», на Джеме — белая фуфайка с нежно-зеленым клеверным листом под дугой с надписью: «ГОРОЖАНЕ». Капюшон, надвинутый на голову Джема, обтягивал его небольшой череп. Оба держали под мышкой желтые каски, как работяги-пилоты.

— Ну и вид у тебя, — сказал Джем.

Дуг наблюдал затем, как один рабочий в каске отправил в рот голубую таблетку, будто это витаминка, которую надо принимать по утрам. Фургон-буфет продавал и «спид»[66] по три доллара за дозу. Дугу вспомнилось, как вставляет от голубой таблеточки с пивного похмелья, часов в десять или пол-одиннадцатого утра, когда надо взбодриться перед рабочим днем.

— У кого?

— У тебя.

— Что такое?

— Пока сюда перлись, ты в облаках витал. Трахался вчера?

— Ага, если бы.

— Я ее знаю? Малыш тебя не подвел?

Дуг глядел на то, как разлетается вдали пыль, и не смог сдержать улыбку.

— Тогда чего же? — не унимался Джем. — Иисуса встретил, или что?

— Вроде того. В многоквартирном доме на Райской улице. Симпатичное местечко.

— Ну да, я слышал, он неплохой плотник. Только я думал, ты с ним столкнулся в «Пивной».

По спине Дуга пробежал холодок, даже несмотря на раскаленное добела солнце.

— Ты о чем?

— Бармен Буль-Буль говорит, что, как ему показалось, он тебя там видел на днях.

— Так в субботу вечером мы все там были.

— Нет, тупила. Вот буквально на днях.

Дуг недоуменно пожал плечами — получилось хорошо.

— Другой Дуг Макрей.

— Ясно. Может, это старый Дуг Макрей вернулся к нам, как Иисус на Райскую улицу. Я только хотел сказать, ты бы не пил на стороне. Я чертовски долго жду. Хоть одну рюмку выпей — и я тут как тут.

Дуг почувствовал облегчение.

— Кстати о трезвости — как у тебя дела?

— Сухой как лист.

— Ну тебя на хрен.

— Маминой могилой клянусь.

— Ты там, что ли, пьешь?

— Я вкалываю по две полные тренировки в день. Ты только пощупай эти камни.

— Слушай, ковбой… сам щупай. Я тут все пропущу, если начну проверять, стоят ли твои бицепсы.

Джем пристально посмотрел на приятеля, зажмурив один глаз от солнца.

— Ты трахнулся, сучара. Говори правду.

Дуг широко улыбнулся.

— Я всегда говорю правду.

Раздался свисток отбоя, и Джем вынул каску из-под мышки.

— Пойдем найдем Стыдабону и уже разделаемся с этим дерьмом.

Вдали, в облаке оседающей пыли, показалась команда подрывников в касках, защитных очках и масках. Дуг почувствовал запах песка. Ему вспомнилось ощущение того, как он забивает поры.

— Скучаешь по всему этому?

Джем повернул каску, как делал это раньше, выгоревшей надписью «Дж. Кофлин» назад. Крепежные ремни внутри истерлись до резиновой прокладки.

— Издеваешься?

— А я немного скучаю. Не по тому, что надо было мотаться с места на место, а по обедам в передвижном буфете, чертовой пыли в волосах.

— Ты любитель какую-нибудь хреновину взорвать.

— Нет. Просто мне нравится смотреть, как она падает.

— Ну если подумать, то были и приятные моменты. Подойдешь так к стене с ломом — хорошо. Старая-добрая бригада, да? Молотки, кувалды, кирки. Войдешь бывало в приговоренный к смерти дом в своем пыльном комбинезоне… «Воины, выходите поигра-а-ать!»[67]

Дуг пожал плечами.

— Мне просто нравится смотреть, как падает.

Войдя в строительный трейлер, они подождали, пока Билли Бона закончит телефонный разговор. Он буркал в трубку: «Ага… угу… конечно…» — и сжимал в руке провод. Три года назад они с Дугом работали на сносе одного непригодного для жилья здания. Шлакобетонный блок отнял у него ногти на трех пальцах левой руки. Врачи сказали, что они отрастут в два раза толще, но они так и не отросли. Теперь Билли работал прорабом в компании отца и использовал оголенные пальцы только для того, чтобы тыкать ими в людей и выдавать указания.

Билли повесил трубку и подошел подать руку.

— А вот и наши настоящие ирландцы-засранцы.

— Билли Стыдабона, — приветствовал его Дуг.

— Как жизнь, итальяшка? — подхватил Джем.

— Да сами знаете, — ответил Стыдабона, взяв со стола планшет. — Не одно, так другое. У меня буквально две минуты. О чем базар?

— Проект большого шоссе, — объяснил Дуг.

Джем теребил листки перекидного блокнота Стыдабоны, как мальчишка, пришедший на работу к отцу.

— Чертова экономия, приходится соглашаться на то, что есть, — смущенно заметил Стыдабона, ему было неприятно, что кто-то трогает беспорядочно разбросанные на его столе вещи. — Ну и чего там у вас? На вас обрушился картофельный голод?[68] Решили снова заняться настоящим делом?

— Еще не хватало, чувак, — парировал Джем. — Просто хотели обговорить условия нашей сделки.

Стыдабона нахмурился и озабоченно посмотрел на Дуга.

— А что за хрень со сделкой?

Джем поднял пресс-папье в виде Пизанской башни с логотипом фирмы Стыдабоны.

— Знаешь, что бы тут круто смотрелось, по-моему? — спросил он. — Шеф-повар, крутящий ус, ну, которого на коробках с пиццей рисуют. Было бы прикольно.

— Что происходит, Макрей? — обратился Стыдабона к Дугу.

Дуг и забыл, как сильно Стыдабона раздражает Джема, столько времени прошло.

— Все нормально, Билли, — успокоил Дуг, на минутку позабыв о прозвище приятеля. — Со сделкой полный порядок. Все отлично.

— Потому что твой сторожевой пес мне уже весь стол обмусолил.

Джем улыбнулся, принимая вызов, обошел рабочее место прораба, уселся в кресло Стыдабоны и закинул на стол облепленные грязью ботинки.

— Стульчик-то твой жестковат. У тебя задница более компактная, чем у меня.

Стыдабона обеими руками вцепился в свой планшет.

— Если вы приперлись устроить тут шантаж для бедных, можете оба пойти…

— Ой-ой-ой, — перебил его Дуг. — Притормози. Ты меня не знаешь, что ли?

— Раньше знал, Дугги. Сто лет назад. Так что за базар?

— Да отойди ты уже от его стола, — велел Дуг Джему чисто из вежливости, не особенно ожидая, что тот послушается. Джем и не шелохнулся. Дуг повернулся к Стыдабоне. — По поводу нашего договора — все идет отлично, все путем. Просто нам послышался стук копыт, так сказать. Вот мы и решили зайти, чтобы убедиться: у нас все схвачено.

— Напоминание, — добавил Джем, беря в руку блок розовых стакеров и бросая их в Стыдабону. Тот не шевельнулся и даже не попытался поймать их. Они ударили ему по руке и упали на пол.

— Вовсе не напоминание, — возразил Дуг. — Скорее, визит вежливости. Просто решили предупредить, что в ближайшее время к тебе могут пожаловать гости с жетонами, вопросы будут задавать. А может, и нет. Кто знает.

— Господи, — выдохнул Стыдабона, которому такие напряги были совсем ни к чему.

— Ты на нас неслабую деньгу зашибаешь, — продолжил Джем, усаживаясь за столом Стыдабоны. — Проводишь нас по бухгалтерии, полную зарплату платишь, а мы тебе половину отстегиваем.

— Спасаю вас от тюрьмы, типа обеспечивая доходом, с которого платится налог. — Он перевел взгляд на Дуга. — И чем там еще? Алиби?

— Возможно, — кивнул Дуг. — Но по большой части просто получаешь бабки за то, что мы состоим у тебя на работе. За то, что делаешь из нас приличных граждан. У них на нас ничего нет, у них есть только их собственные амбиции. Так что тебе вообще не о чем париться. Мы просто не хотели, чтобы сюда кто-нибудь заявился и застал тебя врасплох. Тебе просто нужно поручиться за нас, как за своих рабочих-контрактников.

— Самых лучших своих контрактников, — добавил Джем. — Прекрасных работников, отличных мужиков и вообще ребят что надо. Только вот в тот день мы были на больничном.

— А потом сообщи нам. Согласен, Билли?

Кивнув, Стыдабона покосился на часы, висевшие на стене, что напомнило Дугу: Билли занят, и ничего нового они ему не сказали. А больше Дугу ничего и не надо было знать.

— Стыдабона согласен, — ответил Джем. — Нет у него другого выбора, в любом случае.

Стыдабона резко повернулся и ткнул пальцем в планшет, брызгая слюной.

— Почему ты все время на взводе, Джимми? Что за херня?

— Он бросил дрочить, — пояснил Дуг.

— Да? Взамен стал трахать другим мозги? — огрызнулся Стыдабона, терпение которого было на исходе. — Ты моего папу никогда не уважал, урод недоделанный.

— Не уважал? — Джем сложил руки, сидя за столом, спокойный и уверенный в себе. — А ты только на это и способен был, папочкина дочка, черт возьми. Возглавил бизнес, чтобы он мог свалить во Флориду.

— Ты, как я посмотрю, тоже папашин бизнес унаследовал.

Джем обогнул стол и подошел вплотную к Стыдабоне. Стул закачался от его резкого движения. Дуг не шелохнулся. Все это его ужасно достало.

— Думаешь, я тебя боюсь? — бросил Стыдабона, опустив планшет. — А? Да? Тогда ты прав, ё-моё, да, боюсь. Ты полупсих. — Стыдабона попятился, поднял розовые листки с пола и, присовокупив их к планшету, бросил на стол к другим бумагам. Ручка отскочила и ударилась о телефон.

Он замер, глядя на опустевший стул. Его плечи подрагивали от ярости.

— Вы приперлись, чтобы мне о чем-то рассказать. Ну вот рассказали. А теперь мне надо работать, мать вашу. Тут люди, мои подчиненные, вкалывают за свои кровные, им семьи надо кормить. Они деньги зарабатывают.

Стыдабона обернулся, ища на лицах гостей хоть какой-то намек на стыд. Но не нашел его и вышел, хлопнув тонкой дверью трейлера, так и не прихватив планшет.

— Но как же вы догадались? — удивилась Клэр.

— О чем? — не понял Фроули.

— «Закладная на дом или больной ребенок». Откуда вы знали?

— А, — Фроули потер щеку, эта неосознанная привычка появилась у него после того, как его залило краской. Она уже потускнела до медно-оранжевого оттенка, как неудачно нанесенный автозагар. — Записка пахла кофе. Плюс его первая неудачная попытка. А потом я просто посмотрел, как он лежал лицом вниз на детской площадке. Такое отчаяние мне уже доводилось видеть.

Они сидели в «Таверне Уоррена», довольно далеко от бара. На столе стояли слабоалкогольные напитки и закуски. День был будний, но народу набилось под завязку. И как это пивная в колониальном стиле вдруг стала таким элитным заведением, удивлялся про себя Фроули.

Клэр была в кремовой блузке с пышными рукавами. Она потягивала белое вино, задумавшись о грабителе.

— И ему светит пять лет за решеткой?

— Нормы по вынесению приговоров за федеральные преступления весьма строгие. Месяцев сорок-пятьдесят за первое правонарушение. Плюс накинут года полтора за угрозу взрывным устройством. Но я перемолвился словечком с помощником окружного прокурора. Рекомендовал, чтобы вынесли обвинение только по уголовному праву штата. Тут не мне решать, но попытка — не пытка. Не исключено, что эта история даже поможет ему потом вернуться к нормальной жизни.

— Вы просто очень добрый, — заметила Клэр.

— Нет, это потому, что этот парень не из тех преступников, на которых я охочусь. Ограбление с запиской — самый идиотский вид преступления. При свете дня, полно свидетелей, да еще и на видео снимают в процессе. Нормально? Полторы тысячи долларов — четыре-пять лет в тюрьме. Банки привлекают глупых людей, доведенных до отчаяния. — Предлог, чтобы податься вперед и дотронуться до руки Клэр. — Я о бандитах, а не о сотрудниках.

Она улыбнулась.

— Спасибо, что уточнили.

— Профессиональная банда, способная причинить людям физический вред, покалечить, — вот кто меня интересует. А не бедолага, который сидит в «Данкин Донатс» и думает, что его жизнь кончается.

Фроули снова задумчиво потер щеку.

— Чешется? — поинтересовалась Клэр.

— Только психологически. Я — и не поймешь — не то коп, не то преступник. Видели бы, как на меня косятся.

Клэр улыбнулась. Фроули подумал, что все идет отлично.

— Так почему же именно банки? — спросила она. — Что в них такого особенного для вас?

— Видели уже афиши фильма про торнадо? «Смерч».

— Это тот, где корова летит? Конечно.

— Я рос… ну, в общем, где я только не рос. Матушка моя умела находить мужчин, которые как раз собирались уехать из штата. Она уезжала с ними, а через пару-тройку месяцев они уходили. И мы снова оставались одни черт-те где. У нас и так особого добра не было, да еще во время этих разрывов всегда что-то теряли. Мама повсюду возила с собой всего несколько предметов, которые называла «сокровищами». Ее детские фотографии, Библия ее бабушки, дорогие для нее письма, мое свидетельство о рождении и ее обручальное кольцо. Поэтому стоило нам приехать в какой-нибудь городок, где мы собирались обосноваться, мама сразу бежала в банк и арендовала там ячейку для своих сокровищ. Это стало традицией: новый город, новый банк, новая ячейка. Когда мне было лет восемь-девять, мы жили в Трембулле, штат Южная Дакота. Случилось торнадо. Городок с землей сровняло. Восемь человек погибли. Мы торнадо переждали на полу погреба. Мама меня собой закрыла и все время громко молилась Богу. Когда все кончилось, мы выбрались из погреба, а дома-то и нет. Ни крыши, ни стен — ничего. Весь район исчез. Люди из подвалов выбирались, как черви после сильного дождя. Все перевернуто вверх дном. Мы пошли по следам торнадо в центр города. Но центра тоже не стало. Как после бомбежки — куски бревен, развалины. Уцелело только одно. Хранилище банка. Само здание было разрушено. А серебристое хранилище — стоит себе как ни в чем не бывало. Как будто дверь в другое измерение.

Клэр нахмурилась, сдерживая улыбку.

— Терпеть не могу людей, которые точно знают, кто они такие и почему хотят того, чего хотят.

— На следующий день пришел управляющий и открыл хранилище. Мамины сокровища остались невредимы.

— А где она сейчас?

— В Аризоне. Четвертый раз замужем. Супруг работает на аукционах скота. Когда он к телефону подходит, я ни слова разобрать не могу. Но из всех тридцати четырех штатов, в которых матушка проживала, Аризона единственная удостоилась этой чести дважды. Так что, может быть, этот парень окажется тем самым, на всю жизнь.

— Теперь ясно, почему вы до сих пор не женаты, — улыбнулась Клэр.

— Не знаю. Мне кажется, это скорее из-за моих разъездов по делам Бюро. Надеюсь, скоро снова в путь.

— Куда же?

— Для агента по расследованию банковских ограблений лучше всего работать в Лос-Анджелесе. Может, Бостон и занимает первое место по вооруженным ограблениям инкассаторских машин. Зато Лос-Анджелес — настоящая столица банковских ограблений. Каждое четвертое ограбление банка в стране происходит именно там. Учитывая знаменитую систему автострад Калифорнии, у них там работенки побольше со всякими следящими устройствами и прочими прибамбасами. Методы в Чарлзтауне старомодны по сравнению с тем, что в ходу на западе страны.

Клэр кивнула, гоняя последний глоток вина по дну бокала. Фроули хотелось, чтобы она выпила еще.

— Забавно, что вы тоже тут живете.

— Город потрясающий. Я в разных районах жил. Везде хорошо. И люди прекрасные. Кроме малюсенькой группки, этой субкультуры бандитской. — Фроули допил пиво. — Может, еще по одной?

Клэр оторвала взгляд от бокала и посмотрела на агента.

— Я вот никак не пойму. Вы меня по работе пригласили или на свидание?

Он пожал плечами.

— Не по работе.

— Значит, это свидание.

— Прелюдия к свиданию. Закуски, вино.

— Просто, — продолжила она, — может, это дико прозвучит, но меня предупредили, что больше не следует говорить с вами без адвоката.

— Постойте-ка… это сказал кто-то из Чарлзтауна, так?

— Как вы догадались?

— Так уж тут принято — закон молчания, — Фроули понизил голос. — Думаю, это пошло из доков, во времена портовых грузчиков и бутлегерства. За последние двадцать лет в городе совершено около двадцати убийств. У многих были свидетели. Однако раскрыто всего двенадцать. Закон гласит: поговоришь с копами — тебе конец, и всей твоей семье тоже. Но сейчас это все уходит в прошлое. Люди дают показания друг на друга и готовы сотрудничать со следствием, чтобы себя выгородить. Мерзко.

Клэр кивнула, слушая вполуха.

— Вы считаете меня подозреваемой?

«Да кто ж ее так настроил!» — поразился про себя Фроули.

— С чего вы взяли?

— Не знаю. Сужу по вопросам, которые вы задавали в доме родителей. Мне и в голову не приходило, что вы можете…

— Ну, вначале я рассматривал похищение, которое закончилось тем, что управляющую банком отпустили целой и невредимой. Плюс к тому — она живет в Чарлзтауне и… Откуда у вас такие мысли?

— Ниоткуда.

Ниоткуда?

— Пригласил бы я вас сюда, если бы подозревал?

— Не знаю. Может быть.

— Нет, если бы мне нужны были доказательства, которые можно предъявить в суде.

Кажется, такой ответ ее устроил. Клэр смущенно откинулась на спинку стула.

— Сказать честно, что я сейчас думаю? Я почти надеюсь, что вы их никогда не поймаете. Не придется в суде выступать и все такое. Я хочу, чтобы это осталось в прошлом, чтобы я могла жить дальше.

— Что ж, — отозвался Фроули, — я их поймаю. И не беспокойтесь вы из-за суда. Даже если я их завтра отловлю, заседания начнутся только через год, а то и через два. А там — двадцатка в федеральной тюрьме за рецидивизм, плюс огнестрельное оружие, насильственные действия, и это помимо всего прочего. Тянет на пожизненное. И уж поверьте, как только вы увидите этих болванов в суде, увидите их лица… ой, черт. — Он сунул руки в карманы пиджака. — Чуть не забыл. Маленькое следственное отступление.

Фроули протянул ей цветную копию, снятую с библиотечной книги об истории «Бостонских медведей». На ней был изображен мужчина с печальными глазами во вратарской маске с нарисованными от руки шрамами.

— Это Джерри Чиверс, — пояснил Фроули. — Вратарь «Медведей» времен Бобби Орра.[69]

Клэр смотрела на фотографию, словно агент показал ей бандитов.

— Зачем шрамы?

Фроули воспользовался объяснением Дино.

— Когда о его маску ударялась шайба, он рисовал шрам поверх образовавшейся царапины. Фишка у него такая.

Клэр еще раз взглянула на фото, затем вернула его агенту и расслабилась, только когда тот убрал карточку обратно в карман.

— Ненавижу хоккей, — произнесла Клэр.

— Тише-тише, — засмеялся Фроули. — Хоккей и ограбление банков — два вида спорта, в которые тут играют круглый год.

Подошел официант.

— Мне кофе. Без кофеина, — попросила Клэр.

Фроули вскинул два пальца, скрывая разочарование.

— А давайте устроим настоящее свидание, что скажете? Сходим на «Смерч» или еще куда.

Девушка кивнула.

— Может, и получится.

— Ладно, — ответил он, прокручивая ее слова в голове. — Может?

— Может. Почему бы и нет.

— Ага. Но?..

— Я встречаюсь с одним человеком.

— Ясно.

— Просто подумала, надо вам сказать, так будет честнее. — Клэр улыбнулась смущенно и растерянно. — И почему это я вдруг стала пользоваться спросом? Будто бы снова вернулась в то время, когда сиськи только выросли. После ограбления я познакомилась с двумя интересными мужчинами — с чего бы? Что изменилось?

— Это тот, грузчик?

Клэр удивленно посмотрела на агента. Забыла, что рассказывала об этом, понял Фроули.

— Вы с ним в прачечной познакомились. — Он улыбнулся. — Я думал, вы не пошли к нему на свидание.

— А что смешного?

— Ничего.

— Вам это не понравится. Но он мне помогает.

— Хорошо. Я рад.

— И он не грузчик.

— А что плохого в грузчиках? — Официант принес кофе и счет. Фроули даже не заглянул в него. — Конкуренция только на пользу. Планку поднимает.

Клэр неуверенно улыбнулась.

— На этот счет в ФБР нет никаких предписаний?

— Насчет свиданий с потерпевшей? Нет. Только мое собственное правило, которому я следую.

— Какое же?

— Никогда и ни за что этого не делать, — ответил Фроули, положил на стол кредитку и ухмыльнулся.

— Господи! — воскликнула она, отвернувшись от клумбы, на которую высаживала фиолетовые цветы.

— Привет, — сказал Дуг.

— Ты меня напугал! Откуда ты взялся? — Она огляделась, как будто ожидала, что будет еще какой-нибудь сюрприз. — Что ты здесь делаешь?

Увидев ее улыбку, Дуг начисто забыл, кто он и зачем пришел, забыл обо всем на свете.

— Был тут поблизости. Решил зайти на всякий случай.

Она отряхнула джинсы, испачканные на коленках, будто ему было дело до чистоты ее брюк.

— Ты за мной следишь?

— Ну так, слегка.

— Ну тогда бросай это занятие и иди сюда.

Калитка закрывалась на простую петлю из проволоки. За оградой извивалась аккуратная дорожка из маленьких хрустких камешков. Приветственный поцелуй был бы слишком вымученным и неловким, даже слишком формальным. Пока Дуг разглядывал участок, Клэр стояла совсем близко. За скамейкой разинул пасть видавший виды деревянный сундучок. Из него торчали инструменты, мешок с удобрениями, опрыскиватель.

— Мило, — резюмировал Дуг.

— Ну да… — Уперев запястья в бока, Клэр окинула взглядом свои владения. — Многолетники огорчают меня из года в год. А однолетники разочаровывают еще чаще. И мята душит флоксы.

— Мне показалось, пахнет эвкалиптом.

— Если все это отбросить — добро пожаловать в мой маленький рай. Я тут сажала бальзамины, чтобы ярких цветов стало больше. Если ты не против немного подождать, я почти закончила.

— Я посижу.

Дуг задел плечом какие-то усики, напоминавшие ветки плакучей ивы, и уселся на каменную садовую скамейку. Свершилось — он внутри. Дуг попытался разглядеть то место, с которого раньше наблюдал за Клэр, но у него ничего не получилось.

Она опустилась коленями на резиновый коврик, отвернулась от Дуга и принялась сажать остальные растения в перекопанную клумбу. Над ремнем показалась сиреневая резинка трусиков. Тех самых, которые он когда-то поднял с пола в прачечной.

— Это сюрприз, — констатировала она.

— Просто у меня было время. Занесло вот в эти края. И вспомнилось, с каким восторгом ты рассказывала об этом месте за ужином.

— Да. А тебя правда сюда занесло? Или ты сам себя занес?

— Я сам себя занес — однозначно.

Она обернулась к нему через плечо и улыбнулась.

— Хорошо.

— Плюс к тому — я большой любитель цветов.

— Не сомневаюсь. — Она снова отвернулась к клумбе. — И какие же ты любишь больше всего?

— Э-э-э… сирень.

Она потянулась вперед и утрамбовала почву вокруг короткого стебелька — некоторые так поправляют одеяло ребенку.

— Тебе оттуда мое нижнее белье видно, да?

— Ничего страшного. Я не против.

Клэр не выпрямилась, не прикрылась, оставила, как было. Поступила просто и сексуально. Она закончила посадки, брызнула на цветы водой из шланга, ополоснула руки, сложила инструменты, убрала выбившиеся волосы под резинку и повела Дуга гулять по саду.

— Я должна тебе признаться, — начала девушка, крутя между пальцев зеленый листок. — Я вчера совершила нечто ужасное.

— Что же?

— Посмотрела мыльную оперу. Когда-то я составляла расписание в колледже с учетом телепрограммы. Ну не важно, в общем, там была такая типичная нелепая сцена, когда двое стоят в разных концах комнаты и говорят, говорят, говорят, а потом женщина отворачивается к окну и смотрит в него. Потом ее показывают крупным планом. И она вздыхает: «Ну почему я влюбляюсь в тебя?» Настолько бредово и затянуто, что я улыбалась, выключая телевизор. А потом начала думать. — Она посмотрела на Дуга. — Почему я влюбляюсь в тебя?

— Ух ты! — удивился Дуг, эти слова ударили ему в голову, словно крепкая выпивка.

— Ты совсем не в моем вкусе. Подружки мои, когда я им о тебе поведала, сказали, это просто депрессия. А я им: какая депрессия? Из-за ограбления? Ну разве мы такие уж разные? Мне кажется, у нас общих черт больше, чем различий.

— Согласен.

— Вот оба цветы любим.

Дуг рассмеялся.

— Точно.

— И вообще, мои друзья… — Она потрясла руками, пытаясь яснее выразить свою мысль. — Я чувствую отчуждение. Может, они именно об этом и говорили. Я изменилась. Я это ощущаю. А они остались такими же, беспечными, что ли, и я им немного завидую, но в то же время больше такого подхода к жизни не понимаю. Мне страшно от мысли, что я могу, как бы это сказать, оставить их в прошлом.

— Да, — отозвался Дуг, внимательно ее слушая. — По-моему, я знаю, о чем ты говоришь.

Они завернули за угол большого участка с галечными дорожками и высоким карликовым деревом в горшке. Босая азиатка делала упражнения тайцзи в замедленном темпе, словно толкала невидимую стену.

— Но эта история, ты и я, очень быстро происходит, — продолжила Клэр. — Не доверяю я такому. Я думаю о тебе, и такое ощущение, что… Я могу представить тебя на секунду, а потом картинка исчезает. Как будто я прекрасно тебя знаю — и не знаю совсем. Как будто ты нереальный, как будто я сама тебя придумала — или ты меня. Какие-то дзенские штучки. Дуг, ты настоящий?

— Думаю, да.

— Просто я никак не могу ни с чем тебя связать. То есть — понятно, Чарлзтаун, но это слишком неопределенно. У меня даже нет твоего телефона. И позвонить я тебе не могу. И адреса тоже нет. Я не могу проехать мимо твоего дома, изводясь и мучая себя вопросом: «Дома ли он? Думает ли обо мне?»

— То есть ты хочешь конкретных данных?

— Да! А еще — взглянуть на твои права и другие документы. Хочу побывать в твоей ванной. Хочу минут пять провести одна в твоей гардеробной. Хочу удостовериться, что в один прекрасный день ты не растворишься, как дымок.

— Не растворюсь.

— И да, конечно, я понимаю, глупо все это. Всего-то и было — два свидания. Я знаю, что у меня крыша поехала, понимаешь? Но меня не покидает ощущение, что есть нечто… — Клэр покачала головой и бросила листок на землю. — Ты женат?

Дуг фыркнул.

— Ты сказала: «женат»?

— Вот видишь — ты заставляешь меня задавать вопросы! Заставляешь меня позориться.

— Женат? — повторил он, испытывая одновременно два желания — рассмеяться и подразнить девушку.

— Мне нужно знать, что в бассейне есть вода. Даже если… да, даже если я уже прыгнула, я все равно хочу знать, есть в бассейне вода или нет.

— Вода… есть, — смутился Дуг.

— Мы могли бы поехать к тебе домой. Ты бы показал мне квартиру.

Дуг открыл рот, чтобы отказаться.

— Всего на пять минут, — распаляясь, Клэр показала ему пальцы одной руки. — Чтобы в моем сознании ты хоть с чем-нибудь ассоциировался. Чтобы знать, что ты не… не Песочный человек. Я познакомилась с тобой в прачечной, Дуг Макрей. Тебя ведь так зовут — Дуг Макрей?

Он не мог поддаться этой просьбе. Клэр замедлила шаг и уронила руки.

— Вот видишь, это… Теперь я буду придумывать разные варианты.

— Ого! И что же? Думаешь, плакаты из журналов по стенам? И с люстры грязное белье свисает?

— Ну это… как минимум.

— Я не женат. — На этот раз он рассмеялся, чем разозлил ее.

— Я тоже не замужем. Но ты это и так знаешь.

— Мой дом… — Дуг осекся. — Хотел все свалить на соседей, но дело ж не в них, а во мне. Только во мне. Видишь ли, я сейчас меняю свою жизнь… — Дуг сам об этом только что узнал. — И мой дом… это старый я. Я пытаюсь с этим разобраться.

Клэр ухватилась за его слова.

— Но я хочу увидеть…

— Старого меня? Нет, не хочешь. Тебе бы хотелось, чтобы я подглядывал в твою комнату в институтском общежитии, чтобы больше о тебе узнать?

— Но погоди…

— Послушай. Я вырос. Вот буквально недавно. Возможно, в тот день, когда познакомился с тобой. И к тому же я тебе уже и так достаточно плохих карт выложил.

— Но я же не перестала с тобой общаться.

— Не перестала. Вот я и прошу тебя: пожалуйста, дай мне хоть раз произвести на тебя впечатление. Пожалуйста.

Она неуверенно кивнула.

Дуг сделал вид, что тянется за бумажником.

— У меня есть права и карточка из видеопроката.

— Просто скажи мне, Дуг. — Клэр протянула руку и взяла его за запястье. — Скажи, не совершаю ли я ошибку? Я ее все равно совершу. Это не страшно. Я просто хочу услышать это сейчас.

— Я хотел сказать, что нет…

— А-а-а! — Ее крик вспугнул утиное семейство, отдыхавшее неподалеку. Клэр потянула Дуга за руки, заглядывая в глаза. — Да или нет? Совершаю я ошибку или нет?

Дуг посмотрел на ее пальцы, обхватившие его запястья. Он знал, что хотел сказать. И знал, чего она от него ждет. Оставалось только произнести это.

— Нет.

Клэр пристально на него посмотрела, отпустила его руки и ткнула пальцем ему в грудь.

— Ты обещал.

Дуг кивнул.

— Хорошо.

Клэр отвлеклась на птицу: та прошелестела крыльями и, присев на соседнюю ограду, принялась клевать лозу. Это немного успокоило девушку.

— Вокруг меня сейчас столько суеты, — размышляла вслух Клэр. — Такая круговерть. Но вот когда ты… когда мы с тобой одни — тогда тихо и спокойно. Ты как-то разгоняешь всю эту суету. — Птица перелетела на верхушку дерева и исчезла из виду. — Но опять же, реально все это или нет — я даже не представляю.

— Может быть, если ты перестанешь об этом говорить… Пусть будет, как будет.

— Я не гарантии ищу. Просто верить хочется.

Дуг кивнул, ему самому стало лучше.

Клэр смягчилась, сделала шаг, словно собираясь двинуться дальше, потом сунула одну руку в карман джинсов, а другую вложила в его ладонь.

— Кажется, это наша первая ссора?

— Да?

— Может, я просто впервые при тебе психанула.

Дуг расслабился, словно вдохнул свежего воздуха.

— Назовем это нашей первой дискуссией.

— Точно, дискуссией. — Клэр качнула их сцепленные руки. — Не думаю, что между мужчиной и женщиной возможны настоящие ссоры, пока не появился секс.

— Ага, — поначалу согласился Дуг. — Погоди. Ты сейчас голосуешь за ссоры или за…

— Отношения, состоящие из одних первых свиданий. Хорошо ли это? Никакого прошлого, никаких былых сложностей, и все продвигается слишком быстро. Мы с тобой на крыше, снова и снова. Все легко и как-то по-новому.

— Можно сделать и так.

— Можно ли? Каждое свидание — как первое?

— Почему нет? — Дуг выпустил ее руку. — Привет, я Дуг.

Она улыбнулась.

— Клэр. Приятно познакомиться.

Они пожали друг другу руки. Потом Дуг взглянул на свою пустую ладонь и пожал плечами.

— Не-а. Не пробирает.

Клэр толкнула его, рассмеявшись, потом взяла под руку и притянула к себе.

Утро было сырым. Солнце разгоняло мрак и влагу, и над улицами поднимался пар. Если взглянуть сквозь путаные нити кабелей и телефонных проводов, тянущихся вдоль улиц и опускающихся до уровня глаз там, где Сэквиллская, очертя голову, вливается в Мистик, можно увидеть баржу и высокие краны, будто бы выклевывающие из нее груз. В вышине, над домом матери Дуга, носились чайки — они кружились и падали вниз, норовя нагадить на крышу.

Когда у отца впервые отняли этот дом, Дуг так разозлился, что много лет не появлялся тут, и вообще — обходил стороной Сэквиллскую улицу. В тогдашней жизни — жизни запойного алкоголика — он вряд ли мог найти утешение: Дуг мучился детскими воспоминаниями и ассоциациями, а вовсе не подпитывался ими. Но когда Дуг мотал срок в тюрьме «Норфолк» под Бостоном, все его мысли о доме и о Городе крутились вокруг дома мамы. Он вспоминал не Памятник, не Жемчужную улицу и даже не каток. И, выйдя на свободу, Дуг первым делом пошел к этому дому. Город олицетворял мать. Город вырастил его. Этот дом Дуг считал ее лицом, ее глазами, что присматривали за ним. А улицы — руками, которые обнимали сына.

Во времена беспробудного пьянства импульсивные поступки были для Дуга в порядке вещей. И никогда до добра не доводили. Заканчивалось тем, что он причинял людям боль. Да и как еще это могло закончиться?

Жизнь как лотерея. В последние три года Дуг положил много сил, чтобы стереть из сознания принцип «все или ничего», перестать гоняться за большим кушем. Это качество тоже досталось ему по наследству от Города, как цвет глаз или черты лица. Мечта азартного игрока, что в один прекрасный день он получит настоящий выигрыш, который навсегда изменит его жизнь.

Он и остальным твердил по поводу банков: не будьте жадными. Не перегибайте палку. Не переоценивайте свои силы. «Вошли, бабки взяли, ушли». Теперь ему самому нужно было прислушаться к этому совету.

Ему вспомнился Джем, стоящий за спиной Клэр в пиццерии. А подсознание подкинуло еще одну картинку: они же в банковском хранилище на площади Кенмор, будто бы пара, ожидающая лифт. Сердце у Дуга сжалось. И опасность, которую он внес в ее жизнь, да и в свою, стала отчетливее. Прекратить всякое общение — и тогда Джем не будет доставать ее, а ФБР — его. И хватит уже мечтать о том, как он исцелит Клэр Кизи или чудесным образом освободится сам. Лучшее, что он может для нее сделать — и, пожалуй, единственное (впрочем, как и для себя), — это оставить ее.

Брейнтри — южный пригород Бостона, там раздваивается Юго-Восточная автомагистраль: одна половинка уходит на запад к шоссе 95, Мэн — Флорида, а вторая — на восток, параллельно бегущей на юг скоростной трассе 3, в сторону полуострова Кейп-Код, по форме напоминающего согнутую руку. Городскую молодежь 1970-1980-х годов в Брейнтри привлекал торговый центр «Южный берег», один из первых пассажей в этом районе. От города рукой подать — достаточно сесть в автобус на красной ветке ТУЗМ и выйти на остановке «Квинси Адаме». Молодых людей привлекали магазин «Хобби», продававший фейерверки, подсобка книжного «Би Далтон», где всегда в избытке лежали номера «Плейбоя», табачная лавка «С. Б. Перкинс», торговавшая, помимо сигарет, еще зажигалками и ножами, «Город кассет» и местные девчонки, которые прогуливались по пассажу стайками и парами. Плюс двухзальный кинотеатр рядом с гостиницей «Ховард Джонсон». Назывался он «Кинотеатр Брейнтри».

Через улицу от пассажа извивался проезд Форбс, расширявшийся у похожей на замок гостиницы «Шератон-Тара» и офисного комплекса «Южный берег». На том участке проезда было видно шоссе, убегающее прочь у подножия полуразрушенной скалы. Узкое двухполосное ответвление этой дороги под названием проезд Грандиозного пейзажа карабкалось вверх по откосу к вершине горы, где в окружении полутора гектаров асфальтовой парковки стоял «Кинотеатр Брейнтри», снова открывшийся в 1993 году новехоньким мультиплексом корпорации «Дженерал Синемас». Назывался он теперь «Брейнтри 10».

По другую сторону восьмиполосного шоссе пролегала еще одна горная дорога — утыканная различными предприятиями и офисными зданиями, она бежала вдоль кромки парка Синие Холмы. Отсюда кинотеатр с огромной вывеской напоминал храм над ущельем, куда стекался бесконечный поток автомобилей.

Место уединенное. Легко подъехать по шоссе. Есть укромные уголки, откуда хорошо видно округу.

Второй по важности пункт в работе (после возможности быстро смыться) — выбор цели. Стоит лишь определить цель, как детали сложатся в отчетливую картину.

На Центральном вокзале Молдена пахло так, словно город стоял на берегу кофейного океана. Находясь так близко к кофейному складу, несколько странно было сидеть в «Данкин Донатс». Все равно что жевать никотиновую жвачку посреди табачного поля. Но именно этим они и занимались: Фрэнк Г. в черной фуфайке пил кофе без кофеина, а Дуг М. в затрапезной серой бейсбольной футболке вертел в руках бутылку «Маунтин Дью».

— Ну, — начал Фрэнк Г. — Что у нас там, приятель? Выкладывай.

Дуг пожал плечами.

— Ну ты же знаешь, как оно все.

— Я знаю, что начинаю нервничать, когда парень несколько раз подряд прогуливает занятия.

— Да, — согласился Дуг, удобнее устраиваясь на стуле. — Работа достала.

— Жениться тебе пора, жеребец. Домом обзавестись, двумя ребятишками, которых спать под вечер не уложишь. И все равно, несмотря ни на что, выкраивать три-четыре вечера в неделю, чтобы сюда приходить.

— Верно, — кивнул Дуг.

— Роман, что ли?

— Да ну, нет.

— Вы расстались, потому что ей тяжело с тобой непьющим?

— Что? А, нет, не в том дело.

Фрэнк кивнул.

— То есть все уже закончилось.

— Закончилось? — Видимо, в прошлый раз Дуг сболтнул лишнего. — Ну не так чтобы прям совсем.

— А что тогда?

— Вроде паузы.

— То есть она с тобой рассталась, а ты с ней нет.

— Нет. — Дуг покачал головой. — Не так. Все наоборот.

— Ладно. Меня тревожит, что ты меняешь одну дурную привычку на другую. Шило на мыло получается. Представь, подходишь к прилавку магазина с чеком и говоришь: «Выпивка чего-то меня не радует. Хочу обменять ее на симпатичную девчонку». Они тебе чек подписывают. И ты уходишь. И вот тебе новая привычка — только положительная, да? Ведь это ж любовь, старик. И вот она тебя бросает и уходит. И с чем же ты остаешься? С пробоиной в жизни огромной, как гаражные ворота.

— Господи, Фрэнк… Я пропустил пару встреч. Я не прав. Но дел по горло.

— Дела у него! Чушь собачья. Это самое важное еженедельное событие. Без него ты как двигатель без масла. Без него у тебя ничего не будет. Когда ж ты это поймешь? Все остальное просто пройдет.

— Как будто я школу прогуливал. Вот так придешь в четверг, а на тебя наорут, что ты понедельник пропустил.

— Да причем тут школа? — Дуг удивился, что Фрэнк Г. злится. — Я что, похож на полицейского, занимающегося делами несовершеннолетних? Не будешь ходить на встречи — нам с тобой придется расстаться. Таковы правила.

Дуг посмотрел на стол и кивнул. Он ждал.

И ждал.

— Отлично. — Фрэнк Г. глянул на часы. — Тогда давай коротко.

Дуг поднял глаза.

— А?

— Ты приходишь на собрания и выкраиваешь время для меня, я нахожу время для тебя. А сейчас, если поспешу, так еще успею детишкам сказку на ночь почитать. Для разнообразия.

Пожав плечами, Дуг поднял руки.

— Фрэнк, ну пропустил я пару встреч…

— Поработай, за это получишь льготу.

— Льготу? Льготу, говоришь? Торчать в «Данкин Донатс» на Центральном вокзале Молдена в половине девятого вечера — это и есть льгота?

Зря он так сказал, конечно. Глупо получилось. Фрэнк Г. поглядел немного на Дуга, взял свою желтую ветровку и начал подниматься.

— Фрэнк, — остановил его Дуг. — Фрэнк, погоди, друг, я пошутил. Я не то имел в виду.

— Увидимся в церкви. — Фрэнк обшарил карманы в поисках ключей. — Может быть.

Он прошел мимо него. Дуг облажался.

— Я завтра к своему старику собираюсь, — пробурчал он.

Фрэнк Г. взвесил ключи на руке, как будто это был сам Дуг, рыба, которую еще можно выпустить обратно. Про Мака он знал только то, что тот сидит в тюрьме.

— Давно его не видел?

— Давненько. Он попросил приехать, дело у него ко мне.

— Ага. И, как ты думаешь, все нормально пройдет?

— Нужно мыслить позитивно, правильно?

— Тут многое от тебя зависит.

— Тогда все пройдет прекрасно. Он вернется в свою камеру, а еще год проживу в покое. Вот так все и пройдет.

Фрэнк Г. кивнул и направился к двери.

— Увидимся.

Дуг сидел, сгорбившись, с развязанным галстуком-бабочкой, перед ним стояла содовая с лаймом. Он наблюдал за тем, как Глоунси и Джоани, жених и невеста, обходили дальний конец зала Организации ветеранов иностранных войн. Новоиспеченная госпожа Джоани Мэглоун с бутылкой «Будвайзера» в руке обнимала и целовала всех, кто попадался на глаза. Алапу Глоунси подходили потрясти все остряки — мужья и отцы, присутствующие на празднике, они же смеялись — слишком глупо и слишком громко. А малыш Ники Мэглоун сидел за столом с бабушкой. Его конопатое личико и неутомимые ручонки были покрыты глазурью свадебно-крестильного торта.

Монсеньор выдвинул стул рядом с Дугом и плюхнулся на него.

— Да, музон отстойный, — заметил он.

— Дезмонд, — обрадовался ему Дуг, отходя от злобного настроения.

За фирменной оправой глаза Деза, наряженного в вечерний костюм, казались осовелыми. Джем угощал остальных свадебных гостей «Автобомбой», коктейлем из двухсот граммов «Гинесса» плюс порция ликера «Бейлис» и глоток виски «Джемесон».

Девица, которую привел с собой Дез, Дениза или Патриция или как ее там, оператор телефонной справочной службы с узким лицом и дряблыми предплечьями, встала со стула на другой стороне танцпола и двинулась в сторону туалета.

— Ты ее там одну бросил, — напомнил Дуг.

— Потому что она не хочет с народом общаться! Никого не знает. А эти — ну как им посторонних представлять? Гребаный Джем — думает, что всем смешно. Все время упоминает «крылья летучей мыши», как будто она без него не знает, что у нее некрасивые руки. Урод. — Дез закутался в полы смокинга, как замерзший ребенок в одеяло. — Сам виноват. На фига было тащить ее. А ты, я смотрю, без дамы.

Дуг пожал плечами и откинулся на спинку стула. Он пытался представить себя здесь с Клэр. Как бы они стояли в торце зала и посмеивались над другими гостями.

— По-любому, ты умнее поступил, чем я, — продолжил Дез. — У нее жалкий вид. И у меня. Я ей уже такси вызвал.

— А вот и счастливые молодожены, — заметил Дуг.

— Ага. Как тебе платье?

— Мило. Если, конечно, тебе нравится ловить комаров.

— Я про вырез. Что-то его и нет совсем.

Джоанн относилась к тем девушкам, которые не преминут выставить напоказ свои прелести.

— Она крепкая, — ответил Дуг. — И сегодня у нее большое событие.

Джоанн торопливо подошла к ним. Дуг поднялся, чтобы поцеловать ее. Он коснулся щекой ее щеки с красными прожилками и розовыми угрями. Она налегла ему на грудь, хотя он и отстранялся. Когда Джоани выпивала один-два бокала пива, ее всегда тянуло поздороваться от души. Кроме того, она сжала пальцами подбородок Дуга, в благодарность за то, что тот стал крестным Ники.

— Даже не знаю, Джоани, — сказал он, кивая на извозившегося в торте мальчика. — Не уверен, что крещение подействовало. В этом конопатом малыше сидит чертенок.

Она шлепнула его понарошку, потом переключилась на Деза. Об него она тоже с удовольствием потерлась сиськами.

— Платье клевое, — сказал он, протирая очки, как будто они запотели. — Пушистое такое.

— Да я от него чешусь, как сумасшедшая, — призналась Джоани, окидывая взглядом зал. Она поправила груди, глотнула пива и пошла дальше, бросив: — А чего бы вам, ребята, не снять пиджаки? И никуда не уходите. Скоро фотографироваться будем.

Глоунси встал на ее место, стукнул сжатыми пальцами по кулакам друзей. Вид у него был мутный и ошеломленный.

— Черт, хоть стреляйся, — сказал он.

— Она про фотки говорила, — отозвался Дуг.

— Да знаю, знаю. Это же ее свадьба, старик. А я уже дезертировал с собственного медового месяца, да? Твоя жена разве позволила бы тебе так поступить?

— Элизабет Шу в этот вопрос вмешиваться бы не стала, — съехидничал Дез.

— Ну ладно, Дез уже набрался, но ты-то не бери с него пример, — сказал Дуг. — А где Джем?

— Хрен его знает. Зажигает где-то.

— Вы ему тоже не дайте наклюкаться, лады?

Дуг стукнул кулаком по сжатым пальцам Глоунси, и тот потащился вслед за женой. Дугу никогда не нравилось, что Джоани в курсе их подвигов, — он предполагал, что ей известно никак не меньше, чем Кристе, которой обо всем рассказывал Джем, а это уже много. Дуг никогда не понимал — зачем рассказывать это девушке, жене, сестре-погодке? Временами он задавался вопросом: а сколько знала его мать? Сколько оказалось достаточно, чтобы заставить ее уйти? Это одна из причин, почему они так вражбедно относились к чужакам. Чтобы заниматься налетами, нужно родиться в этой среде.

— Пойду проведаю Патрицию, что ли, — пробурчал Дез и пошел к двери, продвигаясь от одной спинки стула к другой.

Дуг снова присел и стал наблюдать за давно сложившейся парой, в одиночестве танцевавшей на паркете, щекой к щеке. Рядом крутился фотограф, сверкала вспышка. Фотограф-любитель был одет в дешевый смокинг фокусника. Соломенные волосы зачесаны назад. Было в нем что-то ненадежное. Еще он снимал на видеокамеру. И Дуг полвечера старательно избегал его объектива.

— Тут занято?

Вот этого объектива он тоже старательно избегал. Криста присела рядом, Дуг уставился на неуклюже танцующих людей. Когда плавная мелодия закончилась, он из вежливости похлопал.

Криста потягивала минералку с лаймом, причем так, чтобы Дуг это видел.

— Не знаешь, почему девушка, с которой пришел Дез, плачет в туалете?

Дуг покачал головой.

— Не думаю, что ее здесь хорошо приняли.

— Ты ничего не сказал про мое платье.

— Симпатичное, — ответил Дуг. Он ни разу не взглянув на Кристу с того момента, как она села рядом. Настроение у него было суровое. Обычно это отпугивало людей. Но только не Кристу.

— Говорят, это хорошая примета, если у подружки невесты и дружка жениха на свадьбе завязывается роман.

Незаметно началась новая песня. Надоедливый диджей пробормотал что-то о «специальном запросе».

— Что ж, нашей Джоани сегодня особенно понадобится удача, — добавил он.

Криста подняла бокал, чтобы поддержать этот тост, отпила и наклонилась ближе.

— Слушай, а ведь мы никогда на сухую не того. Ну трезвыми. Подумай только. Ни разу за все годы. И в глаза-то друг дружке не смотрели, сразу за дело.

От барной стойки донеслось его имя. Дуга приветствовали поднятыми бутылками и бокалами. Тут он узнал песню. «С тобой или без тебя».[82] Ее Дуг пел на свадьбе Дердена.

Раздались еще крики и свист. Дуг кивнул, сдерживая злость и сердито глядя на крошки и жирные пятна на скатерти.

Криста коснулась его локтя своим.

— Потанцуешь со мной?

— Что-то у меня не танцевальное настроение.

— Медляк же. Спорим, я твое настроение изменю. Необязательно прямо танцевать, можно просто постоять рядом.

Дуг исподлобья посмотрел на Кристу. Несколько пар медленно двигались по паркету. Он чувствовал себя вяло, как догорающая свеча с подрагивающим пламенем.

Криста накрыла его руку своей. Потерла его набухшие вены.

— А ты ведь мне эту песню пел.

Она перевернула его руку ладонью вверх и положила в нее свою. Некоторое время Дуг сидел безучастно. Нарочно. Пока ее пальцы не соскользнули. Криста отодвинулась.

— Может, мне стоит пригласить Деза?

Дуг ощутил подавленность. И пожал плечами.

— Ну пригласи.

Дез как раз топал через зал назад, словно услышав призыв песни. Он улыбнулся им. Увидев, что Криста указывает на него, изменил направление движения и пошел в их сторону.

— Привет, — обратился он к Дугу, проверяя его реакцию. Он не понимал, что происходит.

— Она уходит? — поинтересовалась Криста.

— Ага, — вздохнул Дез. — Уехала.

Криста вынула ноги из-под скатерти, платье слегка обнажило их.

— Дуг не хочет со мной танцевать. А мне охота.

Дез не сразу понял, что его приглашают. Он покосился на Дуга, ожидая его одобрения. Но Дуг только пил свою воду.

— Да что ты смотришь на него, будто он твой начальник, — огрызнулась Криста, поднимаясь. — Хочешь танцевать со мной — веди.

— Ладно, — согласился осмелевший Дез, сжав протянутую руку Кристы.

Она допила минералку и многозначительно поставила свой пустой стакан рядом со стаканом Дуга. Он был уверен: Криста выразительно посмотрела на него, когда уходила. Но Дуг не доставил ей удовольствия и не взглянул на нее. Вот что происходит, когда люди разрывают отношения, но не расстаются, подумалось ему. Раны чешутся, в них то и дело ковыряются. Образуется корочка. Но до конца они не заживают.

Джем прошел по краю танцпола. Он был вечным центром своей солнечной системы, остальные вращались на орбите его ностальгии, его сентиментальности со шрамами на костяшках пальцев, его задиристой преданности былому Городу, с которой он никак не хотел разлучаться. Он был без пиджака. С одной стороны рубаха выбилась из-под ремня. Пальцы сжимали бутылку пива «Хай-Лайф». На лице у него отражалось безумное веселье. В глазах — белое пламя.

— Ау, пойдем к бару, выпьем за Глоунси.

Дез с Кристой еще не успели отойти далеко. Дуг заметил, что Дез выпустил руку Кристы.

— Ты уже произнес свой тост, — отмахнулся Дуг.

— Тот, понимаешь ли, был за здешних покойников. — Джем обошел стол и потянул Дуга за руку, поднимая со стула. Тот почувствовал, что от приятеля веет адреналином. — Офигенно выглядим, да? Все хорошо?

— Все хорошо.

— У меня есть стволы, у меня есть жилеты. — На ходу Джем прильнул к уху Дуга. — Есть форменные комбинезоны компании по ремонту кондиционеров из Арлингтона — все зашибись.

— У нас на сегодня много дел. Перерезать решетку ограждения. Найти фургон для отхода. Ты ж говорил, что не будешь налегать.

— А, высплюсь… Да какая на хрен разница?

Привычно затуманенные белесо-голубые глаза Джема тревожно заблестели. За окном шел дождь, но на рыжеватых волосах Джема не было видно ни капельки.

— Где был? Что делал?

Джем ухмыльнулся.

— У нас праздник, приятель. Большое событие. — Он указал на медали времен Второй мировой войны, вывешенные в стеклянных витринах за баром. — Я когда-нибудь говорил тебе, что мой дедуля был героем?

— Каждый раз после «Автобомбы».

Джем рассмеялся.

— Слушай, у меня крыша нахрен поехала? Чего это вдруг Монсеньор держит мою сестру за руку?

Вся компания собралась вокруг Глоунси. Шум привлекал остальных гостей, среди которых попадались и дамы.

— Да забей, — предложил Дуг. — Лады?

Джем хмыкнул, бросился от Дуга к Глоунси, сжав кулак, и изобразил удар врасплох, как в замедленной киносъемке. Голова Глоунси дернулась назад. Из лягушачьих губ на окружающих обрушился фонтан пивных брызг. Гоготу Джема вторил смех облитых гостей. Все дамы, кроме Кристы, разбежались. Она не отходила от Деза и пыталась бросать многозначительные взгляды на Дуга.

— Ну вот, — сказал Джем, входя в толпу.

Люди расступились — за их спинами на стойке бара дожидался десяток откупоренных пивных бутылок с высокими узкими горлышками.

В толкучке их быстро расхватали. Так солдаты, нарвавшиеся на засаду, разбирают ружья. Дуг обнаружил одну из бутылок в своей руке, на ощупь она казалась прохладной и гладкой.

— У Глоунси такой день, — шепнул ему на ухо Джем. — Не будь занудой.

Дуг посмотрел на свою бутылку. Она так привычно, так надежно лежала в руке и холодила ладонь. Он пропустил почти весь похабный тост. Бутылка в его руке покрывалась холодной испариной, а Джем болтал: пусть, мол, говорят, что брак и отцовство способны изменить человека, однако он уверен, что Глоунси вечно будет непоколебимым, стопроцентным гомиком. Ему ответил новый раскат пьяного гогота и старый ирландский тост: «Будем здоровы».

Бутылка Джема звонко ударилась о бутылку Дуга. Джем перевернул свою вверх дном и открыл рот, чтобы осушить одним залпом. Все вокруг сделали то же самое.

Вот такой стала жизнь Дуга: выпивка есть, но пить нельзя; деньги есть, но потратить нельзя; девушка есть, но встречаться с ней нельзя.

Не жажда расшатала первые камни, покатившиеся вниз по склону и начавшие обвал, а отвращение к себе самому. Эта никчемность. И лихорадочное возбуждение его друзей, загнавших Дуга в коробку, где он вот-вот задохнется.

Потом бутылку вынули из его руки. Рядом оказался Дез. Он пил из бутылки Дуга, заговорщицки подмигивая влажным глазом. У него за спиной вытирала губы Криста, сжимая в руке пустую бутылку. В пьяном состоянии она хотела протрезветь. А в трезвом — напиться.

Дуг уже почти перешел Школьную улицу, когда его окликнул Джем.

— Эй! — Его голос смешивался с шумом дождя. Стоя на кирпичном крыльце, Джем придерживал дверь Организации ветеранов иностранных войн. — Что такое? Ты куда намылился?

— Никуда, — сказал Дуг, не останавливаясь. — Это мои проблемы. Увидимся в полночь.

Во время слежки всегда оправдывается закон Мерфи: если забыл фотоаппарат, можно не сомневаться — обязательно произойдет нечто, достойное фотосъемки.

Тем дождливым воскресным днем, сев на хвост Дезмонду Элдену, они оказались у церкви святого Франциска Сельского на вершине настоящего Банкер-Хилла (на самом деле знаменитый памятник стоит на Холме Брида; Дино заверил Фроули, что это длинная история), где проходило венчание. Мэглоун, угонщик машин, был, по всей видимости, женихом. Фроули решил не рисковать и не входить в церковь. Они с Дино сидели в машине у тротуара и ждали, когда церемония закончится. Потом встали в хвост процессии и доехали за ним до Организации ветеранов иностранных войн, отдельно стоящего кирпичного здания у подножия холма, за «Фудмастером».

Припарковавшись на Школьной улице, Дино ждал, пока подъедут гости. Потом прокрался на автостоянку, пристроил свой «Таурус» в глубине, рядом с бледно-голубым «Фордом Эскорт», на стеклах которого были налеплены золотистые наклейки-буквы, составлявшие фамилию фотографа. Оттуда им было неплохо видно вход. «Дворники» стирали изморось со стекла каждые пятнадцать секунд. За зданием организации раскинулся Бостон, высокий и огромный, словно гигантская стена.

— Говорят, дождь в день свадьбы — хорошая примета, — заметил Дино.

— У тебя, я так понимаю, был град.

— Самая серьезная засуха за пятьдесят лет. Ты когда сам-то уже решишься на семейное счастье?

— Когда смогу себе это позволить.

После того предсвидания Фроули несколько раз беседовал с Клэр Кизи, один раз они даже договорились выпить в «Гремучей змее». Но ближе к вечеру произошло ограбление банка «Абингтон» — какой-то продавец-наркоман. Он так психовал и у него была такая ломка, что его вырвало прямо на пистолет. Из-за этого Фроули был вынужден в последнюю минуту отменить встречу. Из слов Клэр можно было сделать вывод, что поклонник-грузчик исчез с ее горизонта.

«Дворники» стерли со стекла дождевые кляксы. Фроули наблюдал, как человек в черном вышел из дверей, сбежал по ступенькам на улицу без зонтика и плаща.

— Ваше поколение, — размышлял Дино, улыбаясь, — все осторожничает. Боитесь жениться. Но стоит предложить прыжок с парашютом, так из-за парашютов и передеретесь.

— Дин, включи «дворники».

Полицейский послушался. Фроули увидел, что человек в смокинге, уже почти перешедший улицу, обернулся и сказал что-то мужчине без пиджака, появившемуся в дверях.

— Это Макрей, — узнал Фроули.

— Который? На дороге?

— Кажется. А тот второй — Кофлин.

Дино опустил стекло, но голоса молодых людей на улице заглушал дождь. На спор их разговор не походил. Но и на обычное прощание тоже. Макрей продолжил путь через улицу, а Кофлин посмотрел ему вслед и снова нырнул в помещение.

— Что скажешь? — спросил Дино.

Фроули наблюдал за Макреем: поеживаясь под дождем, молодой человек зашел на парковку торгового центра рядом с «Рестораном 99».

— Не знаю. Домой ему — в ту сторону. — Фэбээровец указал на холм позади них.

— Может, просто выбежал за мятными леденцами. Что мы вообще тут торчим? Они же собственную свадьбу не ограбят.

Фроули натягивал свою красную ветровку-дождевик.

— Ты поезжай, Дин. Я тут выскочу.

— Уверен?

— Судоремонтный завод в любом случае в ту сторону. Так что я посмотрю, куда он пошел, а потом сам до дома доберусь.

— Спорить не буду, — согласился Дино.

Фроули вылез из «Тауруса» (по ощущениям дождь всегда кажется слабее, чем на вид) и потрусил к парковке торгового центра, жалея, что преследует не Кофлина. Именно этот белоглазый здоровяк проходил у него главным кандидатом на роль главаря. Макрея было трудно потерять из вида благодаря смокингу, и Фроули держался на большом расстоянии. Он прошел за вором через парковку на другую улицу, свернул в переулок за катком.

У перекрестка пяти улиц Фроули почувствовал: что-то не так. Что-то происходит. Но он отгонял эти мысли, пока не вышел на улицу Пакард и в его голове не зазвенел сигнал тревоги. Он не был готов осознать свою догадку, даже когда Макрей остановился у одной из дверей. Фроули наблюдал, задержавшись на углу. Оттуда трудно было понять, в каком из домов живет Клэр Кизи.

Макрей помялся, очевидно, передумал и зашагал прочь, к радости Фроули. Но нет, он не уходил, а просто раздумывал. Агент наблюдал за ним из-за водосточной трубы, и потоки воды с крыши били его по плечам.

Макрей снова взбежал на крыльцо и нажал кнопку звонка. Дверь открылась. Последовал краткий диалог. Макрея впустили. Дверь захлопнулась.

Фроули зашлепал по тротуару, поднялся по тем же каменным ступенькам, нашел кнопки звонка. Одна была сырой. Рядом с ней висела табличка: «К. Кизи».

На секунду он решил, что ослеп. Она пустила Макрея в свой дом. Одного из грабителей, которые напали на ее банк и взяли ее в заложницы. А Фроули ей поверил. И без всяких сомнений исключил из списка подозреваемых. Даже пытался пригласить ее на свидание.

Они одурачили его? Неужели он позволил этим подонкам перехитрить его? Неужели Клэр и все остальные так обвели его вокруг пальца?

«Грузчик», — вспомнил он.

Если бы сейчас открылась дверь, они увидели бы, что Фроули стоит на крыльце. Он хотел, чтобы Клэр и Макрей увидели его. Чтобы поняли: он знает. Он видел их вместе. А потом…

Это «а потом» он даже не хотел представлять.

Управляющий Сидру Козариу приехал на пыльной голубой «Крессиде» с отказавшим глушителем. Он припарковался на своем обычном месте с западной стороны «Брейнтри 10», накрыл торпеду и заднее сиденье серебристыми защитными экранами от солнца, запер машину и, вертя на пальце ключи, неспешной походкой двинулся к боковой двери. Как только он вставил ключ в замок, из-за огороженной площадки для мусорных баков показался Дуг.

— Доброе утро, Сидру.

Управляющий окаменел. Он увидел страшные лица и пистолеты, наставленные на него. И блеск в глазах, свойственный размеренному утру понедельника, поблек, словно проколотый и растекшийся желток.

Джем стоял рядом с Дугом.

— Мы за попкорном.

— Входи, — велел Дуг Сидру.

Управляющий отпер дверь. Обтянутая перчаткой рука Дуга втолкнула его внутрь. Пронзительно завопила сигнализация, на стене замигали лампочки. Джем закрыл дверь и встал вплотную к Сидру.

— Спорим, ты сейчас не вспомнишь код тревоги, даже если очень захочешь.

— А ты не захочешь, — добавил Дуг.

Сидру, судя по его виду, вообще был мало на что способен в этот момент. Он быстро обвел их глазами — да, ему это не почудилось, — потом уткнулся взглядом в геометрический рисунок темного ковра и в следующие два часа почти не поднимал глаз.

В детстве Хэллоуин был для Дуга и его друзей главным праздником. В Рождество дарят подарки, на День независимости запускают ракеты из пластиковых бутылок и фейерверки. Но только в Хэллоуин они могли быть преступниками: надевать маски, шататься ночью, мародерствовать.

Глоунси, выходя на свободу, подрабатывал шофером в местных кинокомпаниях и всегда что-нибудь тырил со съемочной площадки. Реквизит, кабели, какие-нибудь закуски — все, что можно было съесть или унести. Со съемок «Готова на все» с Алеком Болдуином он притащил гримировальный набор, похожий на ящик для рыболовных снастей. С тех пор Дуг присовокуплял к нему хэллоуиновские костюмы с распродажи.

Дуг и Джем гримировались перед зеркалами украденного «Каравана» за час до того, как приехал Сидру. Задача была не только изменить внешность, но и напугать. Джем приклеил себе нос, как у горгульи, обвислые щеки, старческий подбородок, рубцы над бровями как у Франкенштейна и рыжие клоунские усы. Он был похож на оборотня, человека-пса. Когда он обернулся к Дугу, чтобы тот оценил грим, Дуг выдохнул на заднем сиденье: «Господи! Ну и рожа! Я бы тебе и свои деньги отдал».

Себя же Дуг загримировал под нечто среднее между жертвой пожара и уродцем в прыщах. Под синие комбинезоны рабочих-ремонтников они надели бронежилеты, дополнили наряд синими кепками, светло-голубыми резиновыми перчатками и большими солнцезащитными очками с зеркальными стеклами. Дуг взял «Беретту», Джем — «Глок 9».

— Снимай с охраны, — велел Дуг, сжимая плечо Сидру. — Давай.

Управляющий кинотеатром ввел пять цифр, и послышалась мелодия из фильма «Близкие контакты третьего вида». Сигнал тревоги умолк, два раза пикнув. Огоньки на пульте перестали мигать.

Сидру Козариу был наполовину португальцем, наполовину черным. Угрюмый молодой человек с карими глазами, короткими курчавыми волосами и орлиным носом. Кожа у него была почти серебристой. Есть два типа граждан, которые во время налетов получают по полной программе: абсолютные кретины и любители фильмов о спасающих мир супергероях. Дуг выслеживал Сидру, руководствуясь как раз этим правилом.

— У тебя кто, мальчик или девочка, Сидру?

— Она… а? — Он почти поднял на них взгляд.

Увидев, как он со своей женой-коротышкой катает коляску рядом с многоквартирным домом в Квинси, Дуг понял, что этот парень хлопот не доставит.

— Девочка, значит. Хорошо.

Дуг по-прежнему сжимал костлявое плечо управляющего.

— В общем, это ограбление, ясно? Все пройдет без сучка без задоринки. И тогда мы навсегда исчезнем из твоей жизни. С тобой — и с ними — ничего не случится, если будешь слушаться и делать, что скажем.

Дуг почувствовал, что парня затрясло.

Джем забрал у Сидру ключи и объявил в рацию:

— Мы в здании.

— Ага, — раздался из нее голос Глоунси.

Они прошли через двери в ярко освещенное центральное фойе. Днем в кинотеатре тихо. Дуг вспомнил дневные сеансы — приходя на них в детстве, он чувствовал себя заядлым прогульщиком. А потом и вовсе стал сачковать по полной программе.

— Когда инкассаторы приедут за деньгами? — осведомился Дуг.

Сидру начал оседать, слегка развернувшись и согнув колени.

— Часа через полтора, ведь так? — настаивал Дуг.

Сидру попытался кивнуть, странно дыша.

— Тебе посрать, что ли, приспичило? — спросил Дуг.

Сидру замер. Его лицо исказилось от боли.

— Повезло тебе, времени у нас вагон. Идти-то можешь?

Фроули стоял, наблюдая за потоком машин, проезжавших по шоссе, как будто бы зеленый мини-вэн мог появиться снова, через несколько часов после того, как Макрей сотоварищи в уродских масках проскочили мимо, крича из открытых окон и размахивая кулаками с зажатыми в них купюрами.

Следы от шин, две полосы перебуровленной земли в высокой траве. Проскочили на шоссе через заранее подпиленное ограждение два метра шириной. На развилке они могли выбрать несколько вариантов… и бла-бла-бла.

«Шлёп!» — за спиной у Фроули сотрудник площадки для гольфа в одиночку выпускал пар, между ударами поглядывая на полицейских и фургон криминалистов. Фроули завидовал его статусу свидетеля и пытался думать как полицейский, практически на автопилоте, поскольку ему было сложно относиться к этому делу с особым рвением. Но в то же время агента терзала нарастающая ярость по отношению к бандитам.

Фотограф закончил свою работу. Следы шин измерили и зафиксировали, пожарный вырезает поврежденный кусок ограждения для сравнения в криминалистической лаборатории на тот случай, если найдется инструмент, которым его резали. Хотя он не найдется. Его наверняка порубили на кусочки и побросали в разные мусорные контейнеры по дороге к Чарлзтауну.

Дино предлагал рассчитать, когда разрезали цепи изгороди и ворот. Он пытался разобраться в преступлении. Фроули — в преступниках.

Фургон был лучиком надежды. Фроули разослал ориентировку на подозрительные зеленые грузовички, с пометкой: обращать особое внимание на инвалидные номера. Никто из свидетелей не упоминал такие номерные знаки, однако Фроули и Дино знали: вооруженные грабители любят эти номера за одно преимущество — они позволяют парковаться рядом с дверями контор, не привлекая внимания.

Никто из водителей, позвонивших в службу 911, не мог сказать, в каком месте фургон выехал с шоссе. Фроули предположил, что они проскочили развилку, чтобы оторваться от тех зевак, что видели их выезд сквозь ограждение. Но все равно должны были свернуть где-то рядом, ведь на шоссе установлены новые камеры слежения.

Вертолет теленовостей заходил на новый круг в небе. Стоял жаркий, удушливый июньский день. Грозы должны разогнать жару. Трусы липли к коже Фроули так, будто он натянул брюки на мокрые плавки. Надеть галстук в такую влажную погоду — особая форма самоистязания для Фроули, но сейчас он все-таки ослабил узел, рванул галстук из-под воротника и сунул его в карман. Вместе с Дино они вернулись на подъездную дорогу. Жара была еще одним препятствием, которое грабители оставили на его пути, еще одной насмешкой и хамством.

— Это они, — сказал Фроули.

Дино кивнул, ответил: «Ага». В его тоне не было сомнений или недоверия — он просто хотел, чтобы Фроули начал работать. Мокрые рукава рубашки Дино были закатаны, открывая седые волосы на его руках.

— Инкассаторы, управляющий — все говорят, что исполнителей было только трое.

— Может, еще один сидел в фургоне. Или стоял на шухере со стороны торгового центра, высматривал полицейские патрули.

— Но техника точно не было. Провода никто не резал. Все своими силами сделали.

— Ни на одном вооруженном ограблении инкассаторов не было техника. Без него вполне можно обойтись. Они изменили состав. Знают, что за ними следят.

— Хорошо. Но Мэглоун… пойти на ограбление на следующий день после свадьбы?

— Этот довод будет первым в речи их адвокатов в суде. Идеально.

— А если окажется, что Элден весь день провел на работе?

Фроули непреклонно покачал головой.

— Это они.

Полицейский из Брейнтри стоял у выгнутого ограждения и ждал, когда возьмут пробы зеленой краски. Отрезанная цепь лежала на земле, как мертвая змея. Фроули и Дино прошли по виляющей дороге вверх до парковки.

— В эти выходные небось какой-нибудь крупный фильм начинается? — предположил Дино. — «Смерч»? Это про что? — Он пытался вытащить Фроули из угнетенного состояния. — «Большая премьера» — так сказал управляющий. Так мой предыдущий напарник говорил о своей жене: «Большая премьера».

Фроули кивнул, но настроение упрямо менять не пожелал. Порывы ветра напоминали те волны жаркого воздуха, которые ударяют в лицо, когда открываешь духовку. Остатки порванной цепи убрали в мешок для улик, порошок для снятия отпечатков припорошил ее, словно сероватая пыльца. Фургон «Глоуб» со спущенными шинами, угнанный из Южного Бостона, чтобы перегородить подъездные пути, стоял на плоской платформе тягача. Его зеленые бока покрывал порошок криминалистов, и казалось, будто автомобиль пережил песчаную бурю.

Фроули стоял у низкого деревянного ограждения парковки и смотрел на дорогу, проложенную на вершине полуразрушенной скалы, той, что стояла по другую сторону от бегущего внизу шоссе. Оттуда можно изучать кинотеатр с любого ракурса.

Они прошли по площадке к инкассаторскому фургону, который так и стоял на пожарной подъездной дорожке у входа в кинотеатр. Желтая лента оцепления, натянутая полицией, почему-то раздражала Фроули.

— Они даже не прикоснулись к фургону, — сказал он, разрывая ленту.

— Вошли через заднюю дверь. Как на площади Кенмор.

— Устроились, чтобы получить явное преимущество. Могли бы подойти к фургону с головы. Место здесь достаточно изолированное — дальше некуда. Могли бы, хотя это проблемно.

Дино утешительно, словно испуганного слона, похлопал «жестянку» по боку.

— Но они все просчитали.

Фроули смотрел на ленту полицейского ограждения, растянутую по всей парковке.

— Эти ребята знали, что в «жестянке» больше денег, полностью контролировали ситуацию и сумели воспользоваться ею. Прибавь сюда несколько дней или недель подготовки — пока присмотрелись, за жертвами проследили. Они явно сводили риск к минимуму. Очень осторожные.

— Так для нас это только хорошо, — заметил Дино. — Они перебарщивают с осторожностью, перемудривают, так что рано или поздно облажаются.

— Да, — согласился Фроули, поднимаясь по лестнице в фойе. — Вот только я устал дожидаться, когда они облажаются.

Напарники вошли в фойе кинотеатра, словно шагнули из печки в холодильник. Управляющий выставил для полицейских бутилированную воду и ведерки с попкорном. Они все-таки надеялись открыться к семичасовым сеансам.

— А как там киномеханик, в порядке? — спросил Фроули.

— Грудь не болит, — ответил Дино. — Пустяки.

Инкассаторы сидели в фуражках на складных стульях и заполняли бланки под руководством представителя «Пиннакла». Их сбивчивое описание показало Фроули, что бандиты по-прежнему запугивают жертв, неплохо изучив их личную жизнь. Ни Харфорд, который все время был рядом с обоими вооруженными грабителями, ни Уоштон, которому один из бандитов диктовал по рации, что делать, не смогли опознать преступников. Из их рассказа Фроули выловил только одно полезное сведение: на лица грабителей был нанесен ужасающий грим, похожий на тот, каким пользовались Бандиты с бумажными пакетами, подозреваемые в ограблении кооперативного банка в Уотертауне.

Инкассаторы вели себя так, словно понимали: беседа с начальником «Пиннакла» — просто формальность. Оба не заметили, как за ними следили во время рабочего дня, а потом вели до дома. Этого достаточно, чтобы схлопотать увольнение.

В прохладном воздухе еще витал запах пороха. Маленькие нумерованные оранжевые треугольники для улик стояли на ковре на тех местах, где лежали уже убранные медные гильзы из пистолета Харфорда. Фроули стоял у афиши «Не называй меня малышкой» и пялился на пулевые отверстия в сосках Памелы Андерсон-Ли, чью грудь обтянул виниловый корсет. И сравнивал этот поступок с привычкой оставлять тысячу долларов новенькими мечеными купюрами на столе управляющего. Это походило на похищение заложницы после «утренней атаки» — то есть на безумие.

Может, они наконец начнут тратить эти деньги? Ведь взяли чистые наличные, которые были в ходу. Фроули обернулся, чтобы сказать об этом Дино, но того не было. И подумал, давно ли он стоит тут один, задумавшись о своем.

Агент заметил управляющего возле боковой двери, где его сегодня поджидали грабители. Господин Козариу укачивал младенца. Жена крепко обнимала его за талию. Миниатюрная латиноамериканка с выпрямленными осветленными волосами в шелковой блузке и красной кожаной юбке с узким подолом. Тощий управляющий кинотеатром с чувственной женой — и особый агент Адам Фроули, пытающийся привлечь женщин своим золотистым жетоном.

Фэбээровец нырнул в один из пустых темных залов и сел в последнем ряду. Когда днем ему сообщили об ограблении, Фроули сначала не хотел являться на место. Хотел просто проигнорировать преступление. «Я устал, — сказал он сам себе, — гоняться за грабителями и мерзавцами».

Это ограбление взбесило его. С одной стороны, для этой банды оно было шагом вперед: ушли от банков, расширили сферу деятельности. С другой — шагом назад: перестраховываются, финансовых организаций избегают. Фроули боялся, что они решили свернуться. Но потом вспомнил, что такие ребята никогда не уходят от дел, пока их не поймают.

В любом случае, Фроули следовало шевелиться.

Его мысли все время возвращались к Клэр Кизи, переходя от гневного презрения к романтическому обожанию. Неужели она спала с врагом, зная, кто он? Или была несчастной жертвой обстоятельств? Фроули стоял и смотрел на пустой белый экран, тщетно пытаясь превратить свои мысли в такой же. Но там без остановки показывали фильм о Клэр Кизи, открывающей дверь Макрею, пускающей его в свой дом, в свою спальню, в себя.

В фойе он обнаружил ищущего его Дино. Тот размахивал планшетом.

— Фургон горит. В полутора километрах отсюда. Его уже тушат. Может, что-то от него и останется.

Всю ночь он терпел рев музыки. Проснувшись в раздражении, Дуг, как заправский коп, спустился и постучал в дверь Джема.

Тишина. Никто не открывал. Стук слился с басами песни.

Дуг дошел до нижних ступенек лестницы, когда открылась входная дверь. Двое коротко остриженных молодых парней со свеженакачанными мышцами. В разных футболках, но в одинаковых камуфляжных штанах и военных ботинках. Ребятишки в камуфляже. Как будто только что выпрыгнули из витрины магазина «Армейские излишки» в Сомервилле.

Они вошли как к себе домой, звякнув стеклом в расшатавшейся дверной раме. Дугу их лица показались знакомыми, наверное, видел где-то в Городе. И тут он вспомнил. В «Пивной». Это те двое, с которыми Джем разговаривал однажды вечером в углу.

Ребята ему кивнули — не дружелюбно, а скорее из уважения к его авторитетному виду. «Привет, чувак, как оно?» Что-то в этом роде.

— Вы кто такие? — поинтересовался Дуг.

— Да мы пришли к…

— Откуда у вас ключи? — Дуг спустился и теперь стоял напротив них.

— Джем. Он нам дал, — они произнесли это так, словно «Джем» — волшебное слово, которое все решит.

— Это как понимать? Вы тут живете, что ли?

— Да не, чувак. — Парни переглянулись, как коты, почуявшие неладное и спрашивающие друг друга, что делать дальше. — Эй, дела у нас с ним.

— Эй, а вот и нет. В этом доме у вас никаких дел быть не может.

Ребята снова переглянулись.

— Слушай, чувак, — открыл рот один из них, переходя на доверительный тон. — Мы знаем, кто ты такой. Мы знаем…

Дуг накинулся на него без промедления, схватил за ворот футболки, потащил к двери и прижал лицом к стеклу.

— Кто я такой? Да? Что ты знаешь?

Стекло выпало из рассохшейся рамы и разбилось о пол полутемной прихожей. Дуг не собирался этого делать, но и не очень-то расстроился. Он высунул парня в образовавшийся проем.

— Да ты не парься, чел, мы же просто…

За спиной Дуга распахнулась дверь Кристы. Она вышла босая в коротеньком черном шелковом халатике «Секрет Виктории», который был ему знаком.

— Какого?.. — начала она, но, увидев Дуга и парня в камуфляжных штанах, умолкла.

За спиной Кристы нарисовался Дез — выскочив на шум, он натягивал рубашку. Заметив Дуга, он замер на мгновение, потом переступил через порог, готовясь прийти ему на выручку.

Вдруг музыка наверху стала громче.

— Алё! — Джем перегнулся через перила и поглядел на разбитую дверь. Потом повернулся и спустился на одну ступеньку. На нем был распахнутый белый гостиничный халат, трусы с улыбающимся смайликом и толстые носки. В руке — чашка кофе.

Криста толкнула Деза в грудь, и тот отступил к двери в ее комнату.

— Дугги, — позвал Джем, спустившись еще на две ступеньки. — Что за фигня?

Дуг отпустил злобно зыркнувшего на него парня. Гости обошли Макрея по пути к лестнице и, бурча, направились наверх, к Джему.

Дуг ждал объяснений, но Джем выпучил глаза, что означало «потом, потом», и отмахнулся от приятеля чашкой. Затем развернулся и повел камуфлированных парней в свою комнату, но вдруг остановился, вернулся на несколько ступенек вниз и посмотрел на свет, бивший из-под двери Кристы.

— Если это моя сеструха, скажи, у меня труселя кончились. Пусть стирку организует.

Джем повернулся и последовал за своими питомцами. Дверь закрылась, музыка стала чуть тише.

Криста надулась. Дез сконфуженно посмотрел на Дуга.

Макрей развернулся и вышел на улицу, под его ногами хрустнуло разбитое стекло. Надо сваливать из этого сумасшедшего дома.

В ангаре на кладбище старых машин Южного Квинси Фроули и Дино осмотрели обгоревший остов «Доджа Каравана» 1995 года. От жара из него выскочили стекла. Средняя и задняя часть безнадежно обуглились, передняя часть капота покоробилась над расплавленным металлом двигателя. Но торпеда выжила. Руль причудливо изогнулся, но остался цел.

— Они кое-что переделали в этой машине, — заметил Дино, указывая на почерневший ремень с застежкой, припаянной к корпусу рядом с дверцей водителя. — Гоночный ремень безопасности, на случай погони. И руль заменили — на родном было противоугонное устройство. Его, наверное, отрезали. Горючка лежала в пакетах, прилепленных к полу багажника клейкой лентой, — поэтому все и сгорело дотла.

Наклонившись, Фроули просунулся в водительское окошко. Из-за расплавившейся обивки кресел останки автомобиля воняли еще более ядовито. Руль оказался черным с желобками для пальцев, чтобы удобнее было держать, и запрещенной «ручкой самоубийцы» для скоростного вождения.

— Никаких отпечатков, — сообщил Дино. — Инкассатор, который был за рулем, сказал, что видел на динозавре водительские перчатки.

Мэглоун. Фроули решил, что Кофлин был тем тихоней с клоунскими усами, который устроил пальбу в фойе, а Макрей — вторым, с нарисованными ожогами, который говорил по рации.

— Из Нью-Гемпшира угнали?

— С парковки «Уолмарта», неделю назад. В понедельник.

— Инвалидные номера?

— От тюнингованного «Астровэна», который стоял рядом с медицинским центром в Конкорде. Украдены на следующий день.

Фроули подошел к почерневшему заду еще теплой машины.

— Частицы латекса от масок и обрывки сгоревшей одежды, — заметил Дино. — Видимо, форма, которую стащили из химчистки в Арлингтоне. Вот та расплавившаяся коробочка — рация инкассатора.

Фроули вернулся к капоту. Что-то в изогнувшемся руле не давало ему покоя.

— А вот руль не краденый.

— Нет. Наверное, новый. Можно купить в любом автомагазине, где угодно.

— Говоришь, на динозавре были водительские перчатки?

— Точно.

— Такие с дырками на костяшках пальцев?

— Может быть.

Фроули указал вперед.

— Отпечатки снимали со всего руля или только с обода?

Дино пожал плечами.

— Трудно сказать. Горело же тут все ого-го как. Вообще, хороший вопрос.

— Одна из позвонивших в службу девять-один-один с шоссе — помнишь, что говорила?

— Что они сигналят вовсю, распугивая зевак.

Фроули изобразил их действия.

— Он заведен. Пристегивает гоночный ремень. Хватается за «ручку самоубийцы». Они только что провернули неслабое дельце. Гонит по шоссе. И бьет по клаксону…

Фроули саданул кулаком по центру воображаемого руля.

Дуг вышел из «Кофейни Лори-Энн» и увидел двух патрульных, стоявших у тротуара. От внезапного и не сказать чтобы совсем неразумного желания рвануть с места его удержал только большой стакан с чаем в руке — не хотелось пролить его на себя. Ему стало тошно — организм отреагировал на этих двоих в форме и на то, что они собой представляли, — смерть свободы. Но сбежать означало бы совершить большую ошибку. Ощущение близкой катастрофы обрушилось на него словно стакан ледяной воды за шиворот.

Все остальное на нижней части улицы Банкер-Хилл выглядело вполне нормально для 7.30 утра: машины ехали, люди дожидались 93-го автобуса до города, два паренька из муниципального квартала сидели на баскетбольных мячах. Чтобы арестовать подозреваемого в вооруженном ограблении, ФБР перекрыло бы улицу, как во время парада, или отправило бы федеральных маршалов в штатском с ордером.

Полицейские подошли к нему.

— Дуглас Макрей?

Он решил поехать в их машине, а не в своей. То, что, обыскав его, они предложили выбор, казалось само по себе хорошим знаком. Заднее сиденье патрульной машины было рваным и мятым. Расстояние до переднего сиденья, как обычно, не больше тридцати сантиметров — ноги едва втиснулись. Приятно для разнообразия оказаться в этой машине без наручников.

Свою копию повестки он положил на перемотанное скотчем сиденье, достал покрытый глазурью пончик и, расслабившись, откусил от него.

— Может, лучше поехать через мост Тюремный Мыс, а не через Чарлзтаунский, — предложил он полицейским, отделенным от него пластиковой перегородкой. — Если, конечно, вы не собираетесь включать мигалку.

Не прислушавшись к нему, они проторчали несколько минут на стонущем металлическом Чарлзтаунском мосту. Дуг доел второй пончик, бостонский крем, читая свою повестку.

Шапка: Федеральный районный суд Соединенных Штатов Америки. Чуть ниже: ПОВЕСТКА ДЛЯ ДАЧИ ПОКАЗАНИЙ БОЛЬШОМУ ЖЮРИ.[88] Под словами ПОВЕСТКА (КОМУ) были пустые прямоугольники. В одном, рядом с ДОКУМЕНТЫ ИЛИ ПРЕДМЕТ(Ы), стоял крестик. Графа ЛИЧНОСТЬ осталась пустой.

Район А-1 — полицейский округ, охватывающий центр Бостона и Чарлзтаун. Участок располагался в большой кирпичной коробке недалеко от мэрии. Они припарковались между двумя другими бело-голубыми машинами, притулившимися на улице Садбери, и повели Дуга по ступенькам к стеклянным дверям, а затем — в фойе. Было время пересменка, и в фойе толпились люди. Они прошли мимо камеры предварительного заключения для женщин в отдел регистрации с видом на камеры, в которых дремали заключенные.

Полицейский открыл коробочку с пропитанной чернилами подушечкой, а Дуг слизнул сахар с пальцев.

— Что случилось? Вы, что ли, потеряли отпечатки, которые были в моем деле?

Кроме пальцев, они сняли отпечатки с ладони и ее ребра, затем велели согнуть кисти в кулаки и сняли отпечатки с костяшек. Потом дали ему салфетку. Это все было странно и неприятно, хотя Дуг и делал вид, что его это забавляет.

Они сфотографировали его рядом с ростомером — фас и профиль. Но без учетного номера на шее. Дуг не улыбался, но и морду кирпичом не делал. Просто балансировал на грани раздражения и развлечения. «Ну ладно, почему бы и нет?»

Они сунули ему за щеку палочку для анализа ДНК, ватный шарик на ней был раза в два больше обычного. Потом убрали ее в пластиковую пробирку. Из его головы выдернули одиннадцать волосков.

— Может, мочу тоже сдать? Я как раз по дороге сюда чаю напился.

Копы отклонили его предложение, отдали ему протокол и заставили начитать в диктофон фразы, которые запомнились свидетелям.

Последнюю фразу ему велели прочитать три раза, пока не получилось четко, после чего отпустили его в туалет, чтобы он расстался там со своим чаем, который в полиции никому не был нужен. Затем его заперли в комнате для допросов и оставили там одного почти на час. Звуконепроницаемые стены были обиты мягким ковролином. Дуг поднялся один раз, чтобы проверить термостат, — он слышал, что следователи так включают спрятанные микрофоны, — но, не сняв корпус, понять ничего было нельзя. Вместо этого Дуг приветствовал воображаемых слушателей насвистыванием «Розы из Трали»[89] в надежде, что им понравится.

Вошедший представился лейтенантом следственного отдела спецгруппы по расследованию ограблений банков. Фамилия его Драйслер. У него были длинные руки и походка стареющего верзилы. Он положил на стол планшет с формуляром, где стояли отпечатки пальцев Дуга, снял очки для чтения и согнул руки так, как обычно складывают ножки карточного стола.

— Единственный шанс, — сообщил он Дугу. — Даю вам одну возможность. И все.

Дуг кивнул, изобразив интерес.

— Вы к нам попали первым, — начал Драйслер. — Так что вам повезло: сначала будем договариваться с вами.

Дуг снова кивнул и подался вперед.

— Ладно. Это я сделал, — признался он. — Скажите О-Джею: поиски закончены. Это я убил Николь Браун Симпсон и Рона Голдмана.[90]

Драйслер пристально посмотрел на Дуга. Он не раздражался — помогали возраст и профессионализм.

— Вам в тюрьме нравится, Макрей?

— На этот вопрос я вынужден ответить отрицательно.

— Говорят, жизнь состоит из массы возможностей, Макрей. Но это не так. Жизнь — это одна возможность, за которой следует еще одна, а потом еще одна. Что ты ешь, что носишь, когда спишь, с кем спишь. Сделаете неверный выбор, Макрей, и, скорее всего, больше у вас не будет возможности выбирать. Это и есть жизнь за решеткой: конец выбора.

Дуг сглотнул. Слова пожилого следователя падали на него, словно бритвы. Но он улыбнулся, скрывая боль.

— Если напечатаете наклейки на бампер с этим изречением, я себе одну прилеплю.

Драйслер выдержал задумчивую паузу и кивнул.

— Хорошо. Можете идти.

По пути в фойе Дуг прошел мимо парня, стоящего у кулера. Он был без пиджака, как и Драйслер, только в белой рубашке с длинными рукавами, заправленной в бежевые брюки от костюма, на шее у него красовался простой синий галстук. Да еще наплечная кобура с левой стороны. Он пил воду из бумажного стаканчика, поглядывая на Дуга. Макрею показалось, что этот взгляд ему знаком.

Глотая воду, парень отставил стаканчик и презрительно посмотрел на Дуга. Тот уже прошел мимо, когда наконец понял, кто это был. Он затормозил и обернулся.

— Привет, — кивнул ему Дуг. — Лихорадка прошла, да?

Фэбээровец не сводил с него взгляда все с тем же выражением собственного превосходства, как всякий адепт Культа золотого жетона. Единственным, что отличало его, были волосы — не прямые и зачесанные, как обычно, а целая копна колечек и завитушек. Дуг имел перевес в добрых три-пять сантиметров и не менее пятнадцати килограммов.

— Что, немножко пенициллина выпил и помогло?

Теперь парень откровенно пялился на Дуга. Драйслер подошел поторопить Макрея, и тому следовало бы, конечно, поскорее пройти через фойе и покинуть здание, но он не сдержался. Остановился, щелкнул пальцами и указал на фэбээровца, на его профессионально надменное лицо.

— Красный «Шевалье Кавальер», да?

Ответа не последовало. Федерал сжал кулак, комкая бумажный стаканчик. Широко улыбнувшись, Дуг повернулся и пошел через фойе к выходу. Однако, когда он вышел на крыльцо и стал спускаться к тротуару, от ухмылки не осталось и следа.

С минуту он молча наблюдал, как Клэр, стоя на коленках, работает в своем садике. Ее окружало буйство красок, набравшее силу к концу июня. Хотя садоводство казалось Дугу занятием в высшей степени тщетным — он не понимал, зачем, оживив участок земли, наблюдать за его умиранием, зачем заниматься тем, что все равно напрасно, но в том, как самозабвенно Клэр отдавалась этому делу, не задумываясь о результате, было что-то очень трогательное.

Он осознал это за секунду до того, как Клэр увидела его: вот он, Дуг, наблюдает, как девушка стоит на коленках на черном ковре почвы, под которым скрывается его клад, ее освещает угасающий свет заходящего солнца, а тень растягивается на всю длину садика, который она считает своим прибежищем.

Кларк Мейорс был слесарем, специализирующимся на замках, и владел маленькой мастерской по изготовлению ключей на улице Бромфилд, одной из узких улочек, ответвляющихся от мощеного проспекта под названием Центральный перекресток. Дежуривший ночью агент дал Фроули номер пейджера Кларка — в бостонском отделении ФБР не хватало специалиста по отмычкам и приходилось нанимать шестидесятилетнего слесаря для отдельных заданий, с подписанием контракта или без. Кларк оказался старательным черным мужчиной плотного телосложения с квадратным лицом, белой щетиной на щеках и узкими очками на носу. От него приятно пахло домашней едой. Его гонорар, сто долларов в час, подразумевающий, что он не будет задавать вопросов, Фроули должен был выплатить прямо из своего кармана.

Несколькими часами ранее агент старался не уснуть, расположившись на заднем сиденье своей новой машины, побитого темно-синего «Форда Темпо», который предоставило Бюро и который он остановил в квартале от дома Клэр Кизи. Он очнулся от мощного рычания «Корвета» — и как раз вовремя, потому что увидел, как парочка миловалась на переднем сиденье, потом Клэр выпорхнула и пошла домой одна. Фроули отказался от плана заглянуть к ней и поехал вслед за Макреем.

Нагло-зеленая спортивная машина, судя по всему, направлялась к магистрали, в этом случае Фроули мог бы и отстать. Но Макрей в последний момент резко свернул к башне Шраффт-Центра, перескочил через Мистик и двинулся на север, в Эверетт. С Главной улицы он свернул к полутемной веренице жилых домов, и Фроули решил, что Макрей его заметил. Но тут круглые тормозные фонари «Корвета» осветили подъездную дорожку. Фроули дал задний ход и стал ждать, припарковавшись на Главной улице и пытаясь угадать дальнейшие действия Дуга, но тут узнал вторую машину Макрея, тоскливо-белый «Каприс Классик», который стоял прямо перед ним. Фроули вышел из автомобиля и не спеша обогнул похоронное бюро. Когда он вернулся, «Каприса» уже не было.

Адреналин продолжал бурлить в крови Фроули и теперь; он наблюдал, как Кларк работает с боковой дверью просторного гаража. Единственным источником освещения оказался рассеянный голубоватый свет, исходивший от фигурки Мадонны, что стояла в заднем дворе соседа.

Сначала Кларк просунул под дверь волоконно-оптический кабель, чтобы осмотреть языки замка и проверить, нет ли сигнализации. На его маленьком черно-белом мониторе не отразилось никаких подвохов, никаких коварных ловушек. Тогда он приподнял штанины и опустился на колени у двери, подстелив под ноги сложенный пополам коврик и завесив голову и плечи старой черной шторкой, которая скрадывала свет его фонарика. Фроули, слушая настойчивое постукивание и позвякивание инструментов Кларка, то и дело посматривал на дорогу — у него сложилось впечатление, что этот район скор на расправу с домушниками.

Кларк снял накидку и выпрямился, тихо охнув. Поднял ящик для инструментов с земли и кивнул Фроули. Агент ухватился за ручку двери обтянутыми перчаткой пальцами, та поддалась легко, без скрипа и стона, не потревожив ночную тишь. Кларк вошел следом за Фроули, и тот быстро закрыл дверь.

Специалист по замкам снова включил свой маленький фонарик, прикрепленный проволокой к оправе узких очков, и обнаружил, что выключатель привинчен на необработанную балку возле двери. Он бегло осмотрел распределительный щиток, прощупал каждое соединение, а потом, освещая стену более мощным фонариком Фроули, стал разглядывать провода, уходившие к балкам перекрытия, и лампочки на потолке.

Затем Кларк нажал на выключатель, и лампочки шумно зажглись, залив старый гараж галогенным светом. В самом центре помещения засиял мощный автомобиль — изумруд на фоне цемента, вытянутый, сверкающий драгоценный камень на низких колесах с пятью спицами и звездообразными накладками.

У ближайшей стены стояла красная тележка на колесиках для инструментов, под полками из ДСП, где лежали и мелкие запчасти, и вспомогательное оборудование, а также инструменты — старые и совсем новые, красовался верстак.

— Красавец, — оценил автомобиль Кларк, выключая свой фонарик.

Фроули подошел к машине и положил обтянутую перчаткой руку на гладкий как стекло капот, ожидая, что ощутит пульс. Краску, наверное, клали в пять-шесть слоев. Просунув пальцы под ручку водительской дверцы, агент широко распахнул ее.

Салон был отделан черной кожей и по-прежнему пахнул, как новенькая бейсбольная перчатка. Фроули сел за руль, обивка слегка застонала, но без протеста. Фэбээровец взялся за ручку переключения скоростей, пощупал ногой педали и дотронулся до обтянутого кожей руля. Если бы ему вздумалось вести эту машину, пришлось бы подвинуть сиденье вперед сантиметра на четыре.

— Травкой торгует, что ли? — предположил Кларк, глядя на полировку. Ящик с инструментами он так и держал в руке.

Обработанная автокосметикой торпеда блестела. Фроули потянулся через соседнее сиденье к бардачку. И вдруг ощутил запах Клэр Кизи, а точнее, ее шампуня с ароматом ирисок. Машина была зарегистрирована на Кристину Кофлин, проживающую по адресу: «Жемчужная улица, г. Чарлзтаун, шт. Массачусетс». Под регистрационным удостоверением лежала коробочка с диском «Золотые хиты».

Фроули вылез из машины и захлопнул дверцу. Остановившись у верстака, он открыл каждый ящик тележки с инструментами, потом осмотрел мини-холодильник, достал литровую бутылку «Маунтин Дью». Отвинтил крышку и залпом выпил половину. Заглянул в картонную коробку, служившую мусорным ведром, но в ней лежали только пустые бутылки от газировки и тряпки.

В дальнем конце гаража цементный пол упирался в деревянную раму, обрамлявшую вход в подпол с земляным полом глубиной метра полтора. Фроули поводил фонариком по гниющим там садовым инструментам, велосипедам, санкам и старенькому набору для тетербола.[93] Земля казалась твердой на вид, и Фроули рассудил, что на ней вряд ли останутся отпечатки подошв. Он спрыгнул, в луче фонарика заклубилась пыль. За несколько десятилетий из-за постоянного окисления в этой яме поселился металлический запах. Фроули огляделся, но увидел один лишь хлам. Он задумался над тем, кем хозяин дома приходится Макрею, и отметил про себя, что утром надо будет пробить адрес по базе.

Фроули уже собрался было вылезать, когда луч фонарика осветил камень размером с голову, неплотно сидевший в фундаменте. Его тень дрогнула, выдавая скрытое им углубление. Фроули отпихнул с дороги допотопный снегоочиститель и сел на корточки перед камнем с гладкой выемкой, напоминавшим выпавшее из глазницы глазное яблоко. В углублении не было ничего, кроме пакетиков с силиконовым гелем, которые обычно кладут в обувные коробки, чтобы они поглощали лишнюю влагу. На них еще пишут: «Не принимать внутрь». Фроули заглянул в дыру. Оттуда донесся запах лежалых денег, который он сразу узнал.

Агент выпрямился и выпил еще «Дью». Макрей недавно перенес свои запасы. Если бы он только знал, что Фроули буквально идет за ним по пятам!

Кларк зевнул, стоя у края ямы, чем напомнил Фроули о тикающем счетчике. Агент выбрался на цементный пол к горделиво поблескивавшему «Корвету». Фроули попробовал представить его сожженным.

— Сможете запереть снаружи? — спросил фэбээровец у слесаря. — Чтобы выглядело так, будто никого тут не было.

Кларк кивнул, его голос был мягким и ровным.

— Как нечего делать.

— Тогда идите. Погасите свет и приготовьте инструменты за дверью. Я сейчас.

Кларк выключил лампы на балках и вышел, оставив Фроули с фонариком и машиной. Агент выудил свою связку ключей, оглядев их в луче фонарика. Бородка нового ключа от «Темпо» была самой острой. Оказавшись у переднего крыла «Корвета», он приложил ключ к полированному капоту и провел по всей длине машины — через дверцы до самого багажника. Затем сделал шаг назад, чтобы полюбоваться своим художеством.

Четверо парней в футболках, джинсовых шортах до колен и черных коньках, надетых на толстые хлопковые носки, слегка спущенные на мускулистых икрах, в середине июня обедали на крытом катке. Они были одни. Вентиляторы холодильных установок, словно моторы грузовиков, шумели за ограждениями, а четверка на коньках вилась вокруг двух коробок с символикой пиццерии «Папа Джино», поставленных на пьедестал из молочного ящика.

— Ну чего, — сказал Джем, жадно глотая «Хайнекен» и призывая собрание к порядку. — Кто-то где-то налажал.

Бросив корочку в открытую коробку, Дуг мастерски объехал Джема и, схватив свою бутылку «Дью» со льда, плавно проехал задом наперед.

— И мы до сих пор не знаем, как именно, — продолжил Джем. — Я даже не знаю, кому ноги оторвать.

Дез нечаянно качнулся в сторону — на роликах он чувствовал себя увереннее, чем на обычных коньках.

— Не повезло, что машина не до конца сгорела, — добавил он.

Глоунси допил «Хайнекен» и затормозил, чтобы поставить пустую бутылку назад в картонную коробку из-под пива.

— Да пошел ты на хер, ты сам там был.

Дуг посмотрел на ряды сидений. Ему вспомнились крики и топот дальних рядов. И как фанаты рифмовали его фамилию: «Макрей — бодрей!» Им всегда казалось, что для принимающей команды победы слишком мало — только если все здание вспыхнуло бы, эта толпа утолила бы свою жажду крови.

Он как сейчас видел рекрутера «Медведей», парня в клетчатой бело-черной шляпе и шерстяных перчатках без пальцев, сидевшего на краю среднего отсека пятого ряда. Он что-то судорожно писал в своем блокноте, а сестрички Мартин, сидевшие рядом с ним, выкрикивали: «Дуг! Дуг!» В его итоговом отчете, который Дугу показали после перехода в «Медведей», говорилось, что Дуг — «драчун с задатками высококлассного игрока», результативный защитник с высоким потенциалом, соединяющий традиционно силовой хоккей семидесятых с ловкостью восьмидесятых.

Но теперь это все было только эхом. Дуг поймал себя на том, что касается шрама на своей брови, и, разозлившись, отдернул руку. Вот поэтому ему и не нравилось возвращаться на лед.

— Никаких явных проблем с этим делом не было, — объяснял Джем. — По крайней мере, никто не жаловался. Так чего же мы, когда сюда ехали, пол-утра проверяли, нет ли за нами хвоста? Чего это вдруг к нам такое внимание со стороны копов?

Когда Дуг утром вышел из «Лори-Энн» со стаканом чая, полицейских нигде видно не было. Но все равно казалось: что-то не так. Словно на Городе сломали защитную печать. И теперь полицейские могут поджидать его где угодно: в машине, по месту жительства, у дома мамы.

— Да все просто, — вмешался Дуг, подъехав за добавкой; он резко затормозил, а потому обдал ящики ледяной крошкой. — Они следили за нами и раньше. А мы продолжали подготовку и суетились, несмотря на них.

— Да ни фига мы не суетились, — возмутился Джем. — Но и сиднем не сидели, дожидаясь, пока они нас упекут.

— Нет, не сидели, — согласился Дуг. — Это уж было бы совсем безрассудством.

— О, наш умник выдал свое мнение. Ладно, гений, давай тогда, расскажи нам. Когда и где все это говно не туда потекло?

— Для этого нам придется перенестись в морозный декабрьский день шестьдесят третьего года.

Джем нахмурился, уловив намек на дату своего рождения. Он повернулся к Дезу, единственному, кого не было в кинотеатре.

— Дугги разозлился, потому что я там немного развлекся.

— Ах, вот как это называется? — удивился Дуг. — Развлекся, значит?

Джем злобно улыбнулся.

— Да это было самое легкое дело из всех. Как два пальца обоссать.

— Легкое, — повторил Дуг.

— По правде говоря, Дуглас… Это ж было дело для пидорасов. Просто легкотня. Другого и не скажешь.

Замедлив ход, Дуг подкатил к ящикам.

— Так, давайте разберемся. Дело пошло слишком гладко для тебя. Маловато лажали. А ты ведь любишь налажать, тебе так веселее.

— Да это вообще был не налет. Как будто палатку с лимонадом ограбили. На нашем месте и три девчонки справились бы, провернули бы без проблем.

— Это была чудесная добыча, легкая, как перышко.

— Так, всё, придурки, хватит, — встрял Глоунси, пытаясь успокоить страсти.

Но Джем плевать на него хотел.

— Дело ж не в том, как ты зарабатываешь, — он отъехал от постамента с пиццей поближе к Дугу. — А в том, как ты бабло в дом приносишь.

— В том, что ты его приносишь. Точка, — отрезал Дуг. — Ты слишком стар, чтобы умереть молодым, Джеммер. Момент упущен.

— О, наш сраный доморощенный философ! У тебя вдруг появилось, что терять?

Хитрый взгляд Джема намекал на Клэр Кизи, но у Дуга не было настроения пререкаться с ним.

— Тут дело в том, что надо быть профи и работать соответственно. Делать все хорошо и правильно. Вот так.

— Нет же, Дугги, пойми — это у тебя вот так. Ты все планируешь, больше никто. И что потом — я должен следовать твоим правилам и инструкциям? Я, что ли, твой наемный работник? — Джем, описав дугу, медленно подкатился к приятелю, уперев руки в бока. — А мои правила вот такие: замутить на деле, мордобой устроить. Я же, черт возьми, преступник.

Джем проехал мимо Дуга, запах пива пристал к нему, словно стая мух.

Дез и Глоунси, перестав жевать, остановились по ту сторону пьедестала с пиццей и ждали, как двое детей, наблюдающих за ссорой родителей.

— И вы тоже так думаете? — спросил их Дуг. — Хотите, чтобы я вас защищал от опасности? Или подвергал ей?

Джем вернулся, описав очередной круг, он немного прибавил скорость, размеренно переставляя ноги.

— А на фига нам осторожничать? Мы же грабим банки, чувак. Мы бандиты. Заходим, забираем все, выжимаем максимум. В руке у нас стволы, а не гребаные портфели. Какая уж тут безопасность? — Джем крутанулся, чтобы видеть всех и откатился назад. — Что за фигня с тобой, Дугги?

— А нельзя нам как-нибудь забыть об этом к чертовой матери, а? — предложил Глоунси.

— Ага. Жутко нудная тема.

Глоунси поставил пиво.

— Раздай уже нам волшебные циферки, и закончим на фиг.

Джем отодвинулся на приличное расстояние, чтобы показать эффектный выезд.

— Это как твои фокусы с инкассаторами. Как ты все про их семьи разузнал. Они и дернуться не могли. Это так безопасно. Так до усрачки умно. И знаешь что? — Он пронесся мимо Дуга и крутанулся, тяжеловато, но четко. — Бесит меня, когда все безопасно и умно.

— Вот поэтому ты и навалял заместителю управляющей на площади Кенмор, — отозвался Дуг. — Поэтому тебе в башку стукнуло схватить управляющую. Просто грабить тебе мало. Тебе теперь от этого не вставляет.

— Так я тебе об том и говорю, — ответил Джем Дугу, как будто выступал перед присяжными. — С каких это пор ты стал позволять людям, мешающимся под ногами, мешаться под ногами?

— Ты того парня отделал без всякой причины. Разве что хотел накликать на нас внимание копов, которым мы теперь и наслаждаемся, черт возьми.

— Ты чего, забыл, что этот засранец нажал на кнопку?

— Он не нажимал.

— Он не нажимал, — передразнил его Джем. — Еще как, мать его…

— Нет, не нажимал, — повторил Дуг. — Это она нажала.

Джем уставился на приятеля, проезжая мимо.

Глоунси глянул на Деза, потом на Дуга.

— А ты откуда знаешь, Дугги?

— Откуда я знаю? — Дуг не сводил глаз с Джема, наматывавшего круги вокруг них. Дуг спросил глазами: «Рассказать?»

«Слабо тебе», — ответил ему взгляд почти белых глаз Джема.

— Я знаю, потому что она сама мне сказала.

Джем смотрел на него все так же пристально, пытаясь понять, что у Дуга на уме. А тот как бы ответил: «Все, теперь у тебя ничего нет на меня».

— В каком смысле: «сама сказала»? — удивился Дез.

— Я прощупал ее после дела. Пересекся с ней. Поболтали пару раз.

— Да он с ней встречается, ё-моё, — встрял Джем.

— И теперь Джему втемяшилось, что она агент ФБР под прикрытием или вроде того, — продолжал говорить Дуг. — Ну там теория заговора, типа того. А на самом деле она просто человек, который пытается наладить свою жизнь, только и всего. Вот. Теперь все в курсе.

— И ты с ней по-прежнему видишься, — добавил Джем.

— Неужели? А ты что, опять собираешься за мной следить? Или следить за ФБР, которое следит за мной? Устроим долбаный парад на Банкер-Хилл, идет? Транспаранты, идиотские шляпы, все дела. — Дуг оттолкнулся и медленно объехал вокруг друзей.

Глоунси обернулся, наблюдая за Дугом.

— Кто за кем следит? Что за фигня вообще происходит?

— Да ты чего не допер, что ли? — поразился Джем. — Наш Дугги встречается с телкой из банка на площади Кенмор. Ну, которую мы с собой увезли. Погоди-ка — так это, кажется, я напрашиваюсь, чтобы меня взяли?

— И давно, Дугги? — спросил потрясенный Дез.

— Не очень.

— И ты продолжаешь с ней встречаться?

— Ну что, Ромео? — подначивал Джем. — Когда приведешь ее, с товарищами познакомишь?

— Она ничего не знает, — ответил Дуг.

— Что же, Дугги, господи… лучше бы она никогда не узнала, — посоветовал Глоунси.

— Она и не узнает.

— Спорим, он еще не зажег ее лампу. — Джем изобразил удар клюшкой по шайбе. — Еще не сунул в мягонькое.

Дуг выразительно посмотрел на него, словно говоря: «Хватит».

— Знаешь, — не унимался Джем, наплевав на его немую просьбу. — Мы с этим замом потанцевали разок. Может, мне его тоже пригасить как-нибудь? Будет у нас свидание вчетвером. Попьем молочных коктейлей. Интересно, он уже через соломинку пить может? Хотя постой… какие же тут молочные коктейли?

— Ладно, Джем, — остановил его Дуг, сбрасывая перчатки. — Предложение такое. Дело будет настолько небезопасным и неумным, насколько у меня получится. Лады? Готов?

Джем выжидательно ухмыльнулся, как дракон, который вот-вот пыхнет огнем.

— Я расстался с твоей сестрой, — продолжал Дуг. — Мы больше не будем вместе. Никогда. Вопрос закрыт. Мы с Кристой не поженимся. Никогда. И мы не будем жить в вашем доме, вчетвером с Шайн, долго и счастливо. Такого не будет.

Злобная ухмылка Джема напоминала темную накаленную трещину на лице. Он походил на полую тыкву с дымящейся свечой внутри, какие ставят на веранды, готовясь к Хэллоуину. Джем стоял на льду совершенно неподвижно.

— Ну и крепко же она тебя повязала, черт возьми.

— Да, — согласился Дуг.

— Ах ты долбаное сыкло!

— Черт. — Дуг катился вперед под струями студеного воздуха, удивляясь тому, как далеко все зашло. И в то же время не удивляясь совсем. Вот они и сцепились на краю скалы: еще немного — и оба сгинут навсегда.

— Ты у меня на глазах превращаешься в тряпку. Чем она тебя так зацепила, чувак? Или ты ослеп на хер, вообще ничего не видишь?

— А чего я не вижу, Джем?

— Что она делает.

— Так расскажи, Джем. Объясни, что она такое делает.

Джем с омерзением покачал головой.

— Если мы не можем доверять ей, старина, как же мы будем доверять тебе?

Дуг улыбнулся. Из него словно поток хлынул: буйство сдерживаемых мыслей и злобы.

— Ну и задрюченная же у тебя башка, Джем. Ты мне не доверяешь? Нет? Так найди себе кого другого, пусть он тебе куш подыскивает. Хотя нет — зачем тебе кто-то, ты же сам крут, сам со всем справишься. Сам все продумаешь. А я подожду, когда представление начнется. Подкрадусь и выбью из-под тебя стул. Чисто поржать.

— Всегда есть Ферги, черт возьми.

Дуг дернулся так, будто Джем его ударил.

— Нашел с чем сравнить, придурок!

У Джема дерзко засверкали глаза.

— А у него всегда найдется реальное дело. Крутой куш для крутых чуваков. Он так сказал.

— Отлично. Тогда ты в шоколаде, парень. Я тебе вообще больше не нужен. Потому что я никогда не буду работать на этот свихнувшийся кусок говна. — Дуг откатился назад так, будто его подгоняла сила собственного бешенства и посмотрел на Деза. — А что скажет Монсеньор? Хочешь поработать на чела, который замочил твоего отца?

Дез решительно выдохнул и покачал головой.

Дуг пожал плечами, повернувшись к Джему. Теперь получалось двое на двое. Дуг и Дез против Джема и Глоунси. Абсолютная тишина. Только частое дыхание.

— Вот, значит, как все закончится? — сказал Дуг после долгой паузы.

Глоунси выставил руки вперед, будто хотел остановить дверцы закрывающегося лифта.

— Эй, ладно тебе, погоди, погоди.

Джем покачал своей маленькой головенкой.

— Ничего не заканчивается, черт возьми.

— Нет? — удивился Дуг. — Только потому, что у тебя мозгов маловато. Как и у Глоунси. Друг друга стоите. Так и будете заниматься чужими делами, пока вас не схватят.

Джема перекосило от ярости, он помрачнел.

— Никогда меня не схватят.

— Я всегда это знал. Но сейчас вижу яснее, чем когда-либо. Дело в кинотеатре — это же наш самый крупный куш. Но тебе мало. И всегда будет мало.

Джем изумленно посмотрел на приятеля беловатыми глазами и медленно подъехал к нему.

— Ты про бабки? Но фишка же не в них. Фишка всегда была в нас. Четыре мушкетера — и весь этот долбаный мир наш. Фишка в том, что мы вне закона, черт возьми. Не пойму, как ты мог об этом забыть, Дугги. Не пойму.

— Ну ладушки. Так для прикола — всем ведь пофиг — как делить будем?

Джем катился вперед прямо на Дуга, не отводя от него глаз.

— Один один четыре три ноль два. На нос.

— Обосраться, — проговорил Дез, стоявший рядом с Дугом.

Глоунси рассмеялся, чтобы снять напряжение и заполнить неловкую паузу.

— И все чисто? Можно тратить хоть прямо сейчас?

— Обосраться на фиг, — повторил Дез.

Джем и Дуг все так же смотрели друг на друга.

— А про палатку с лимонадом — прикольно было! — воскликнул Глоунси. Гогоча, он вскинул голову и завыл: — Уууу!

— Раздел чистый, — ровным голосом сказал Дуг.

Джем остановился.

Дуг уперся коньком в лед, для устойчивости.

— Даже с твоим откатом в десять процентов для облизывания жопы дяди Ферги, все чисто. Дележ по чесноку.

Глоунси перестал радоваться. Дез глянул на Джема. Теперь все затаили дыхание.

— Я видел чеки, — пояснил Дуг. — Но ведь что такого? В смысле — фишка же не в бабках.

Джем двинулся к Дугу, а Дуг — к Джему, Глоунси и Дез рванули за своими командирами, пытаясь схватить их, чтобы предотвратить драку. Глоунси смог бы оттащить Джема от Дуга. И хотя Дуг был крупнее Деза, драться у него не было никакого желания. Ему хотелось победить в споре и уйти.

— Ты всегда делил по чесноку, — сказал Дуг. — И почему мы дали тебе на откуп бабки? Потому что доверяли? Нет. Потому что ты — Джем. Потому что такова цена долбаной дружбы с тобой.

Джем дернулся вперед, Глоунси уперся коньками в лед и изо всех сил вцепился в Джема, они качались из стороны в сторону, и Глоунси доставалось ни за что ни про что.

А Дуг все кричал:

— Потому что ты вор с мелочным сердцем! Все по мелочи тыришь, сколько тебя помню! Там вафельный батончик, тут журнал с комиксами. Кучу моих вещей спер.

Он снова увернулся от удара, хотя Джем уже подобрался ближе. По его подбородку текла слюна. Дуг держался от него на расстоянии, чтобы Джем не дотянулся.

— Когда тебе нужна была фотография Фила Эспозито[96] для коллекции — разве ж ты не мог ее у меня выменять? А ты думаешь, я не знал? Но ты каким был, таким и остался, старик. Шутник Джем, вечный приколист — так и идешь по жизни. Но шутки закончились. Сегодня у нас последний дележ, больше ты от меня ничего не получишь. Никогда. Тебе всегда хотелось получить больше, чем остальным, всегда надо было оказаться главным.

— Я и есть главный, твою…

— Нет. — Дуг, державшийся на коньках лучше всех, легко вывернулся от Деза. — Забирай свои бабки. И когда будешь ими расплачиваться за очередные уродские очки или еще за что, вспомни, что главное — это мы, четыре парня из Города. И что когда-то у нас было что-то общее.

Он объехал Джема так, чтобы тот до него не дотянулся, отчего Джем рухнул на Глоунси. Дуг наклонился, чтобы подхватить бутылку «Дью» со льда и поехал к дверям. Ругательства Джема летели в спину Дугу, словно неодобрительные возгласы болельщиков.

Когда он уже снял коньки и сунул в них носки, с катка вышел Дез — сегодня его лицо было еще тоскливей, чем обычно. Человек, в котором жило множество вопросов, вечно пытающийся понять окружающий мир и свое место в нем. Дуг остановил его, не дав произнести ни слова.

— Завязывай с Кристой, понял? Теперь ты точно знаешь, что я в этом не участвую. Побаловался с ней — и хватит. Эти Кофлины тебя прикончат. Ты меня слышишь?

Ошеломленный Дез кивнул.

Глоунси вышел со льда, неуклюже ступая коньками по резиновому коврику, и подошел к Дугу, который шнуровал кеды. Макрея очень удивило, что из всей четверки именно Глоунси больше всех хотел, чтобы их компания не распадалась.

— Дугги, слушай — ты же остынешь, правда? И он тоже? Да? Ребята?

А у Дуга в ушах уже стучали костяшки домино — дома из камней распадались с конца до самого начала, предвещая его бегство. Но смысла объяснять все это Глоунси не было. Дуг поднялся, взял коньки и пошел к выходу.

Кожа Фрэнка Г. казалась сероватой в желтом свете пончиковой. Он не брился дня два-три и то и дело, как настоящий алкоголик, проводил рукой по губам, окруженным щетиной. Под глазами набрякли мешки. Плечи под курткой с надписью «Тренер младшей лиги г. Молден» опустились.

— Ну, приятно слышать, — сказал Фрэнк Г. растерянно. — Давно пора тебе было с ними порвать.

Дуг помолчал, пожал плечами.

— И это все? Никаких фанфар, поющих ангелов?

Фрэнк Г. поерзал на стуле.

— Ну… На прошлой неделе нам на станцию поступил звонок.

Дуг удивился. Господин Аноним сам всегда настаивал — никаких подробностей о себе и своей работе.

— На станцию, — повторил Дуг, чтобы Фрэнк Г. понял, что проговорился.

— На парковой автостраде Феллс грузовик сбил человека. Ну ничего особенного. Оделись, поехали помогать «скорой», обычные дела. Приехали на место — а там такая суматоха. Что-то серьезное. Посреди дороги — здоровенный самосвал, кузов доверху заполнен песком. Двигатель еще работает. Нам говорят: пожилого человека зажало под самосвалом. Грузовик этот четырехосный, по два огромных колеса с каждой стороны. Ну я думаю: раздробленная ступня, какому-то незадачливому старичку придется до конца жизни кататься в инвалидном кресле. Ребята оборудование достают. А я обхожу самосвал, вижу шофера. Он сидит на бордюре разделительной полосы и рыдает, закрывшись руками. Здоровенный мужик, совсем расклеился, слезы текут, просит позвать священника. Тут я понимаю, что плохи дела. Заглядываю. И мои глаза… я не сразу осознаю, что вижу. Колесо, наружное, угодило прямо на человека, на его тазобедренные кости. Его раздавило. Внутреннее колесо раздробило колени. Врачи и молодая девушка из полиции склонились над ним, пытаются помочь. А мой разум кричит: это все понарошку, это кино. Будто человек лежит в специальной яме, вырытой на дороге, а с другой стороны из-под колеса торчат фальшивые ноги.

И тут старик поворачивает голову. Я глазам не верю, что он еще может шевелиться. Голова поворачивается, он находит меня глазами. Открывает рот, как младенец. И теперь я точно не могу в это поверить. Потому что знаю этого человека, черт побери. Это Билли Т.

— Ой-ой-ой, — расстроился Дуг. — Билли Т.? Недотепа Билли Т.?

— С наших собраний. Кепка эта его старомодная, молью побитая. Она лежала рядом с чемоданчиком «скорой». И я вижу в его карих глазах, влажных и маленьких, что он меня узнал. Он пытается вспомнить, откуда меня знает — я же в форме, красной каске, куртке со светоотражающими полосками. Но лицо ему знакомо. Может, решил, что я ангел, понимаешь? Когда с телом такое, мозг выделяет — как их там — гормоны, опиаты, фиг разберешь. Ну по крайней мере, надеюсь, что выделяет. Когда ты приходишь в себя под самосвалом.

Фрэнк Г. смотрит на стакан с кофе, наблюдает за тем, как из отверстия в крышке поднимается пар.

— Я ему: «Билли!» Люди, стоявшие рядом, на меня оборачиваются с такими лицами, как будто он мой отец. Один из врачей «скорой» вскакивает, хватает меня за руку, как близкого родственника пострадавшего, и начинает рассказывать, что Билли пошел через улицу на красный свет, самосвал его сбил и переехал, потом остановился. И Билли давно должен был умереть, говорит он мне. При иных обстоятельствах он уже скончался бы. Но грузовик, как огромный жгут, пережал сосуды, остановил кровотечение. Поэтому старик еще жив.

Тем временем мои ребята протискиваются, чтобы подсунуть под самосвал гидравлический домкрат на двадцать пять тонн, ставят два больших воздушных домкрата на семьдесят тонн. Они видят, что я стою рядом с врачами и решают, что Билли — дядюшка моей жены или еще кто, бегут ко мне. А я им: «Не, не, не». Если мы поднимем самосвал, Билли умрет. Если не поднимем, Билли все равно умрет, только медленнее.

Теперь передо мной стоит врач «скорой», ругается, болтает о хирургии в полевых условиях и ампутации. Я, конечно, не врач, но вижу, что там ампутировать нечего. Может, фокусник и распилил бы Билли Т. пополам, вытащил бы его из-под самосвала, поводил бы руками и соединил бы снова. Короче, я становлюсь за старшего. Хочется поскорее уйти, сесть рядом с шофером, подождать священника. Но я теперь за старшего, мне надо звонить и сообщать.

Я становлюсь на колени рядом с Билли. Его рубашку разрезали. Я вижу, как его сердечко бьется в груди, похожей на тряпку для мытья посуды. Только очень медленно. Он шевелит рукой — он еще двигается — тянется ко мне. Я беру его за руку. Пальцы у него горячие. У него жар. И выражение лица такое. Но я вижу что губы шевелятся. Я пригибаюсь. Обеими ногами в могиле, а еще есть силы мне что-то прошептать. «Фрэнк». Я ору, чтобы выключили двигатель, а то я ничего не слышу. Он затихает — и вместе с ним затихает весь мир. Я говорю: «Билли, друг». Вдруг ни с того ни с сего этот плаксивый старик становится моим другом. Как будто мы солдаты на каком-то поле битвы. Из одной части. Я снимаю каску. «Нам нужно поднять самосвал, Билли. Снять его с тебя. Хочешь что-нибудь сказать?» Я не знаю, есть ли у него дети. «Может, кому что передать. Или я могу что-то еще для тебя сделать, друг?» Я так и называю его другом, снова и снова. «Хочешь чем-то поделиться, Билли, что-то сказать?» Его маленькая рука крепко сжимает мои пальцы. Я тоже держу его за руку. Я совсем близко, чувствую его дыхание. Он уже наполовину призрак. Смотрит мне прямо в глаза. И шепчет: «Фрэнк, Фрэнк». А я: «Что, Билли? Все что угодно». Он: «Выпить, Билли. Достань мне что-нибудь». Врач, который сидел рядом со мной, вскакивает, кричит, чтобы принесли воды — последняя просьба умирающего. Я стою там на коленях, а внутри все похолодело. Потому что я-то знаю Билли Т. Знаю этого плаксивого старика, этого кривоногого ирландского пройдоху, от которого разит копчеными колбасками. Ему не вода нужна. Вода ему по фигу.

Дуг почувствовал тот же холодок, что Фрэнк Г., но гневом его не зацепило. Фрэнк ушел в себя и молчал, пока Дуг наконец не спросил:

— И что же случилось дальше?

Фрэнк Г. посмотрел на него, словно Дуг все прослушал.

— Вот это и случилось. Это и есть вся история.

— Нет, что случилось с Билли Т.?

Фрэнк раздраженно пожал плечами.

— Мои ребята очень старались. Мы подсунули какие-то доски под колеса, чтобы снизить вибрацию, а потом подняли грузовик. Что случилось с Билли Т.? Его с головой закрыли простыней и увезли. Мы полили дорогу из брандспойтов и поехали на станцию.

Продавец и покупатель-индеец у прилавка засмеялись. Дуг и Фрэнк Г. сидели с таким видом, будто только что сдали кровь.

— Ясно, — сказал Дуг.

Фрэнк Г. оторвался от изучения кофейного пара.

— Что ясно?

— Ну, я жду, когда ты обрушишь на меня поток мудрости.

— Мудрости? Нет у меня никакой мудрости для тебя, приятель. Сам ни черта не понимаю. Билли Т., конечно, на собраниях мешался, как заноза в заднице. Но он так упорно работал над собой. В рот не брал лет двенадцать. У меня это все из головы не выходит.

— Что? Что он…

— Что при всей этой работе над собой он целых двенадцать лет каждый божий день отсчитывал время до того момента, когда снова сможет выпить. Ждал этого дня. Как будто человек намотал километраж, и на одометре одни девятки. Счетчик обнуляется, и человек начинает сначала. Жизнь без запретов. Я просто хочу понять — это все, что нам здесь отпущено? Просто отмерять время в ожидании? И думать, что однажды случится чудо, и мы снова станем свободными?

Дуг кивнул.

— Может, и так.

— Господи, да не соглашайся ты со мной, Дуг. Я тут веду борьбу за жизнь. Вот о чем он думал, о чем? Что рай — это бесплатный бар? Иисус протирает тряпочкой пивные кружки, кладет на стойку бирдекели и спрашивает: «Что пить будете?» Только на это мы тут и годимся?

— Человек умирал, Фрэнк.

— Да пошел он на хер. — Фрэнк откинулся на спинку стула. — Пошел на хер этот Билли Т.

— Хорошо, Фрэнк.

— И ты тоже пошел со своим «хорошо». Тебя там не было. Как бы ты себя чувствовал, если бы я отдавал концы, ты бы меня за руку держал, а я у тебя попросил горло промочить? А? Если бы я тебя умолял?

— Мне бы это не понравилось.

— Да тебе бы тошно стало. Омерзительно. И вот я все это говорю, да? Если ты в ответ назовешь меня мешком с говном, будешь прав. — Фрэнк Г. уронил руки на стол. — Так и есть.

— Фрэнк, старина, — Дуг судорожно придумывал, что бы такое сказать. — Ну не будь таким.

— Послушай, Дуг, я по-прежнему твой наставник. Номер мой у тебя есть. Но я больше не могу. По крайней мере сейчас.

— Погоди, погоди. Ты что хочешь?..

— Я хочу сказать, что тебе следует поискать другого наставника.

— Фрэнк… да ни хрена подобного, Фрэнк. Ни за что. Ты не можешь так поступить.

— Могу. И поступлю.

Дуг пристально посмотрел на собеседника.

— Фрэнк… мне бы ты никогда не позволил так поступить.

— Нет? А как бы я тебя остановил? А? И как ты меня остановишь?

Испытывая страх, Дуг интенсивно потер лицо. В памяти всплыло давнее собрание, на которое заявился Джем — без приглашения, опоздал на двадцать минут, к тому же приперся в стельку пьяный. Плюхнулся на раскладной стул через два ряда от Дуга и, перебив говорящего Билли Т., начал напевать «Звездный стяг».[97] Когда кто-то наконец попросил его уйти, Джем разрыдался и принялся говорить об отце, о том, как он и не знал его толком, и что ему в жизни только одного не хватало — отцовской любви. Двое встали со своих мест и поспешили к Джему, пытаясь утешить его. Тут Джем вскочил и завопил: «Обсоски!» Раскидал стулья и поковылял к дверям. «Дугги, пошли, чувак, двигай кеглями». Именно Фрэнк подошел потом к Дугу и сказал: «Твои друзья боятся, что ты выздоровеешь. Они хотят, чтобы ты оставался больным».

— Фрэнк, — Дуг опять попытался поддержать разговор, все еще не зная, с какого конца подобраться, за какой рычаг потянуть, в нем сидела лишь бессознательная злоба. — Не бросай меня сейчас. Мне нужна твоя поддержка.

— Да ну. Извини, если мое разочарование создает тебе неудобства. Извини, но, может, мне сейчас самому поддержка не помешает.

— Да не могу я… не могу тебя, черт возьми, поддерживать. Я же не отличу первое…

— Тогда отнесись с уважением к моему решению и оставь все как есть. Ради бога. — Фрэнк взял ключи и поднялся, потом снова сел на стул. Что-то еще его мучило. — Не собирался тебе этого говорить. Но ко мне один парень приходил про тебя побеседовать.

— Какой парень? — Дуг замер.

— На днях тут. На станцию приходил. Показал мне значок ФБР. Спросил, знаком ли мне человек по имени Дуг Макрей. Ну мы потолклись на этой теме немного. Я пытался сохранять линию священника-врача-адвоката, помалкивать то бишь. Но он не повелся. Такой придурок! Ну я рассказал в общих чертах, что знаю. Что Дуг М. напоминает меня, только пятнадцатилетней давности, что я пытался быть для него священником. Таким, какого мне самому не хватало. Я его спросил: «У вас есть духовник?» А он мне: «Ага. Я сам». А я: «Нет, когда у вас трудности. И нужно кому-то излить душу». А он: «А я и изливаю. В фэбээровской митрополии».

Фроули. Что он сказал Фрэнку Г.? Фрэнку, который всегда его так хвалил. Фрэнку, который считал его человеком.

— Ты, возможно… наверное, что-то слышал, — осторожно начал Дуг. — Про меня… слышал что-нибудь такое?

Фрэнк не ответил, словно пропустил мимо ушей.

— А потом он мне и говорит: «Священники не бьют своих жен».

Тут Дуг совсем растерялся.

— Ага, — Фрэнк кивнул. — Надеюсь, я буду первым, кто тебе об этом скажет. Да, я драчун. Напивался, становился злым и давай первую жену колотить. Молодец, правда? Хорош наставник. В конце концов она не выдержала и как-то ночью вызвала полицию, меня арестовали. Но если бы меня посадили, я не смог бы работать пожарным, зарплату не получал бы, так что она подала на развод без алиментов. — Фрэнк горько улыбнулся и тяжело выдохнул. — А я такой гордый был весь из себя. С той поры все вокруг перевернул. И этого засранца, который во мне сидит, задушил. — Он покачал головой. — Чертов Билли Т., — пробормотал Фрэнк, снова вставая. — Номер моего пейджера у тебя есть, если что.

Потрясенный Дуг поднялся вместе с ним.

— Фрэнк…

Наставник покачал головой, не найдя в себе сил посмотреть на Дуга.

— Осторожнее переходи дорогу, — добавил он и вышел на улицу.

Дуг снова обернулся, не вставая с места, чтобы разглядеть лица фанатов: некоторые, продвигаясь по рядам за домашней базой, тащили коробки с пивом, другие привалились к заднему ограждению, держа в руках карточки команд и закуски, которые продавали здесь же, на стадионе. Проводки, тянувшиеся от ушей, были всего лишь наушниками. И Дуг велел себе расслабиться.

— Что ты все ищешь? — спросила сидевшая рядом Клэр.

— Ничего, — ответил он, садясь прямо. Дуг купил ей настоящую куртку «Ред Сокс», потому что после пятой подачи стало прохладно. Ладони из рукавов кожаной куртки не торчали — Клэр грела руки. На шее поблескивало ожерелье. — Просто разглядываю толпу. «Парк близ болот» — это же целое событие. Отрабатываю уплаченные деньги.

Он посмотрел на поле, на широкую спину судьи, на Роджера Клеменса, который стоял на площадке питчера — настоящий ас, десять лет уже в игре. Клеменс закрылся перчаткой, чтобы никто не угадал направление удара, приготовился, сделал знак принимающему, чтобы переходил к другой базе. И вот разогнулся, подал мяч; тот скользнул по бите и ушел фолом прямо в защитный экран. Первые десять рядов дернулись, как чертики на пружинках.

— Мы от кого-то прячемся? — поинтересовалась Клэр.

— Что? — Дуг повернулся к ней.

Она пожала плечами под объемной курткой. Ей было любопытно.

— Ну не знаю.

Клэр заразилась от него боязнью преследования. В проходе появился продавец в желтой рубашке, Дуг тут же махнул ему, как будто все это время искал печенье «Крекер Джек».

— Ну вот.

— Я думала, что со временем вся эта таинственность исчезнет, — сказала Клэр, смягчая свои слова улыбкой. — Тебя так трудно понять. Ну то есть это, конечно, романтично и все такое. И билет на «Ред Сокс», оставленный на скамейке в моем саду. Но как-то это ненормально.

— Тебя это тревожит, да? Могу дать тебе номер моего телефона — без проблем. Просто меня дома не бывает. И автоответчика у меня нет.

Клэр покачала головой, показывая, что ничего от него не требует. К ним подошел парнишка со значком «$2,25» на кепке и лотком огромных пачек «Крекер Джек», Дуг с излишним усердием взялся за покупку печенья. Парнишка замешкался со сдачей. Пачка мятых купюр у него в руке привлекла недремлющее воровское око Дуга. Может, когда-нибудь это пройдет, подумалось ему. Может, он научится не обращать внимания на такие вещи. Не прикидывать с маниакальной навязчивостью, как бы освободить коммерсанта от наличных.

Впервые за долгое время и уж точно с тех пор как он завязал с алкоголем, у Дуга не было никаких дел в перспективе. Он ни над чем не работал, не продумывал никаких ограблений, ничего не готовил. Дезертирство Фрэнка Г. давило на него — еще одна причина начать новую жизнь. Ему оставалось только придумать, как элегантно покинуть Город и мягко попрощаться с остальными.

Дуг приподнялся над сиденьем, чтоб убрать в карман пачку купюр, Клэр следила за ним. Ему вспомнилось, как она умолкла, когда он вытащил деньги, чтобы заплатить за ее куртку.

Он вскрыл коробочку со сладким попкорном и хотел угостить Клэр, но девушка отказалась.

— А ты часто общаешься с отцом? — спросила она.

Дуг посмотрел на стену слева от поля, как будто вопрос задали оттуда.

— Так, время от времени видимся. А что?

— О чем вы разговариваете?

— Не знаю. О том о сем. — Дуг запустил пальцы на дно коробки в поисках сюрприза. — Смотри, татуировка-флажок. — Он протянул ей подарок, но руки девушки были спрятаны в рукава. И Дуг сунул флажок в карман ее куртки.

— Наверное, я просто пытаюсь представить своего отца в тюрьме…

Ну что она донимает его этим вопросом?

— Я — не мой отец, — ответил Дуг. — Может, ты об этом хотела спросить. Я это не сразу понял. В детстве я его боготворил. Да, в общем, у нас с ним больше никого и не было. Я увидел его по-настоящему, только повзрослев. И тогда начал работать над тем, чтобы не быть на него похожим.

Клэр кивнула, объяснение ей понравилось. Но все же ее глаза просили продолжения.

Дуг опустил взгляд. Сейчас или потом — какая разница? Он предварил свой рассказ фразой:

— Получается, я с тобой все время к этому прихожу.

— К чему?

Дуг сделал глубокий вдох, прежде чем начать.

— Зашел я как-то в бар. Это было лет пять назад. «Задира» — бар такой в Городе. Так, потусить с друзьями, выпить, оттянуться. Сам я подробностей не помню. Знаю, что потом пришел один мужик. Старше нас. Тоже принял. Ну вот и сидит, смотрит на меня. Меня это начинает бесить. Потом он встает, подходит ко мне. И говорит: «Ты, что ли, сын Макрея?» Типа он был знаком с моим отцом много лет назад, работали вместе. А я такой: «Ну и что?» А он ухмыльнулся и говорит: «Знаешь, как я это понял? Ты как две капли воды на него похож, он был такой же, когда выпивал».

По стадиону пошла волна. Вскочив с мест, все вскинули руки. Кроме Дуга и Клэр.

— Кажется, потом я на него накинулся. Тут я совсем ничего не помню. Но если бы меня от него не оттащили, хана бы мне была. Больница, в которую он обратился, связалась с полицией. Этот мужик меня сдал. И теперь я ему благодарен. Честно.

Клэр пристально смотрела на Дуга. Как будто и так это знала или подозревала что-то в этом роде.

— Я за это отсидел в тюрьме. Хреново там, обратно не хочу. Единственный плюс — я там вступил в общество анонимных алкоголиков. Это изменило мою жизнь. В прошлом году у меня кончился испытательный срок. Теперь я свободен и здоров. И главное — я чувствую себя свободным и здоровым. — Все это было чистой правдой. Только он умолчал о своих предыдущих сроках.

— Обалдеть, — ответила Клэр.

— Да, понимаю. Получается огромная ложка дегтя в бочке меда, когда приходится тебе о таком рассказывать. — Он стал загибать пальцы. — Алкоголик. Развалившаяся семья. Бывший преступник. Такого не поведешь знакомить с родителями, да?

Глядя на поле, она пыталась осознать все услышанное.

— Я сказала родителям, что увольняюсь, — проговорила Клэр. — Они посоветовали мне сходить к психиатру. Да я и сама об этом подумывала. Но только не сейчас.

— Он тебе не нужен.

— Не нужен? — удивилась она, бросив на Дуга короткий злой взгляд, о котором тут же пожалела.

По коже Дуга пробежал холодок.

— У тебя столько вопросов сегодня.

— Правда?

— Ты чего-то не договариваешь?

Она покачала головой в нерешительности, как будто подбирала мягкую формулировку.

— Меня опять навещал агент Фроули. Наверное, поэтому я слегка на взводе.

Дуг перевел взгляд на площадку питчера, чтобы сдержать реакцию.

— Да? Чего это вдруг?

Теперь Клэр смотрела прямо на него. Смотрела в упор. И Дуг стал разглядывать питчера «Милуоки», проверяющего, побежал ли раннер на первую базу. Ответить на ее взгляд он не решился.

— Фроули сказал, что теперь у них нет сомнений: грабители были из Чарлзтауна.

Дуг кивнул.

— Да?

— Они присматриваются к подозреваемым. Уже близко подобрались.

Она что, все знает? Стала бы она ему рассказывать обо всем, если бы знала? Может, это проверка? Она его прощупывает? Пытается помочь ему?

— Что-то мне неспокойно, — подытожила она.

А может, и в самом деле знает. Знает и смирилась. И ждет только, когда он наконец во всем ей признается. Чтобы пропало это напряжение. И прошлое осталось в прошлом.

Что за фантазии? Дуг медленно повернулся, давая ей время смягчить испытующий взгляд.

— Что тебя тревожит?

Она повела плечами под объемной курткой.

— Показания, наверное. То, что я живу в том же городе, что и они. Что-то в этом роде.

На словах «что-то в этом роде» Клэр снова посмотрела на него, проверяя (неужели все-таки проверяя?), но Дуг выдержал, не изменился в лице, глядя ей в глаза и пытаясь понять, кто кого обманывает.

Может, Фроули подговорил девушку расспросить его? Сейчас в нем звучал голос Джема, Дуг это понимал. Внутри все сжалось.

Она смогла бы надеть жучка по просьбе Фроули?

— Он сказал, что дело сдвинулось с мертвой точки.

«Ни о чем не спрашивай», — мысленно одернул себя Дуг.

Он кивнул, следя за игрой и не отрывая взгляд от мяча.

«Не спрашивай. Не обращай внимания».

— Это, наверное, небыстрое дело, — заметил он. — Такое расследование. — Дуг не понимал, откуда берутся слова. — И до результата еще очень далеко.

Почему она кивает? Ждет, что он проболтается? Наживку бросает?

«Не спрашивай».

Крыша едет.

— Может быть, лучше просто не думать об этом, — предположил Дуг. Они с Клэр теперь что, разговаривают шифрами? Типа: «Не думай обо мне так, воспринимай меня таким, какой я сейчас». — Выброси из головы. И не размышляй об этом без нужды.

Взгляд Клэр был прикован к нему. Дуг пытался угадать, что она чувствует. Облегчение? Удивление? Уловила ли она подтекст его фразы?

«Не спрашивай, — продолжало стучать в голове. — Дело сдвинулось».

Он должен узнать. Может, она хочет рассказать ему? Может, пытается предостеречь?

А может, вообще ничего не знает. В голове стучало так, словно сердце переместилось из груди в черепную коробку.

«Не спрашивай».

Его вопрос прозвучал, когда Клэр с облегчением отворачивалась.

— Как? — произнес он, пожав плечами так, будто все это его не касалось. — В чем оно сдвинулось?

Клэр снова посмотрела на собеседника — они словно прощупывали друг друга, — и по ее взгляду Дуг понял, что совершил ужасную ошибку.

Сначала она отвернулась, уткнувшись взглядом в бейсболку мальчика, который спал на плече у сидевшего в переднем ряду отца. Дуг попался.

— Обнаружили отпечатки пальцев, — наконец произнесла Клэр.

Дуг кивнул, силясь исправить ошибку и пытаясь развеять ее сомнения своим наигранным воодушевлением.

— Отпечатки пальцев. Ух ты! — «Чьи они?» — Я и не знал, что преступления до сих пор так расследуют.

Клэр пожала плечами.

— В любом случае, — продолжил он, очертя голову, — тебе не нужно тревожиться. По поводу своей роли во всем этом. На мой взгляд, беспокоиться вообще не о чем.

Повисло напряженное молчание. Игра шла своим чередом у них перед глазами, но уже не имела значения. Внезапно все потеряло значение. По стадиону снова прокатилась волна, но они так и остались сидеть. Потом еще какая-то суматоха — кто-то шлепнул Дуга по плечу. Он быстро обернулся, ожидая увидеть Адама Фроули и отряд федералов с пистолетами.

Но это оказался Зеленый Монстр Уолли, пушистый талисман стадиона, который в знак одобрения хотел ударить по ладони Дуга.

Окружающие указывали на электронное табло над центральным сектором. На нем высветились цифры. Клэр оказалась одной из четырех счастливчиков, выигравших бесплатный завтрак с блинами в ресторане «Бикфордс».

— Черт, повеселее, ребята! — сказал парень в костюме Зеленого Монстра.

Дуг поднял руку, стукнул ряженого по ладони, и Монстр, приплясывая, удалился.

Клэр выглядела смущенной.

— Бесплатные блины, — Дуг воспользовался возможностью сменить тему. — Неплохо.

— Это да, — согласилась она.

Если у него и был шанс все поправить, то только наедине, никак не на забитом до отказа стадионе.

— Ты как, хочешь остаться или?..

Клэр повернулась и посмотрела ему прямо в глаза.

— Поедем ко мне.

Дуг моргнул.

— К тебе?

Она вынула ладонь из рукава и взяла Дуга за руку.

— Но при одном условии.

— Да, конечно.

— Ночевать ты у меня не будешь.

— Ладно, — согласился он. Как согласился бы практически на все.

Почти всю дорогу до Города они ехали молча. Дуг выпускал ее руку, только чтобы переключить скорость. На улице Пакард он наконец спросил:

— А почему я не могу остаться?

Клэр повернулась к нему.

— На следующее утро все так мучительно бывает. Не хочу, чтобы так произошло у нас с тобой. Утром начинаются вопросы. А я устала от вопросов.

Дуг свернул в ее квартал, затормозил у двери, поставил машину на нейтралку. Но двигатель не заглушил.

— Чего не паркуешься? — удивилась Клэр.

Дуг смотрел на фонарь, горевший над ее дверью.

— О, черт.

— Что такое?

Он не мог войти. Не мог сделать это вот так. Если он переспит с ней, ничего не рассказав, о совместном будущем можно забыть. Ее рука обмякла, но Дуг этого не заметил. Вдоль всего квартала стояли припаркованные машины — из любой за ними могли наблюдать.

— А давай я лучше завтра с утра пораньше к тебе загляну? Приготовим завтрак, будем делать все то, что обычно делают на следующее утро. Сразу со всем разберемся. И с вопросами. Что скажешь?

Она смотрела на него недоверчиво, но с интересом. Кондиционер взъерошивал кончики ее волос.

Желание было сильным, и на мгновение он сдался.

— Ах ты черт, нет, конечно. Что же я за…

Но тут ему вспомнился стадион и то, как было тошно, когда он подумал, что потерял ее. А ведь такая вероятность еще существует. «Хоть тут-то не облажайся», — пронеслось у него в голове.

— Нет, — выдавил из себя Дуг. — Не могу я.

Клэр слегка расслабилась.

— Если ты все-таки хочешь остаться на ночь…

И вдруг он понял по ее глазам — она боится, что все кончено. И просто пытается побыть с ним еще немного.

— Слушай, — решительно начал Дуг. — У нас полно времени, правда? Скажи, что это так. Потому что у меня впереди бессонная ночь, полная сомнений.

— А завтра утром тебе на работу не надо?

О чем это она? И вообще — это вопрос?

— Я уволился. Говорю же — я готов к новой жизни. Сам себе обещал. А ты?

— Я?

— Помнишь о том месте, куда бы ты поехала «если бы только»? Убежим из этого города. Вместе.

Она провела взглядом по его лицу, подняла руку и коснулась шрама на брови.

— Не знаю.

И все же ее нерешительность воодушевила Дуга. Что бы она там ни узнала о нем, о чем бы ни догадалась — сейчас точно не скажет.

— Может, блины? — предложил Дуг. — Ты любишь бекон? С чем — с колбасой или с беконом?

Клэр посмотрела на их переплетенные пальцы и высвободила руку. Открыла дверцу, поставила одну ногу на землю и обернулась.

— Если я провожу тебя, — ответил он на ее немой вопрос, — если окажусь рядом с дверью…

Дверца была открыта, в салоне работало внутреннее освещение, и Дуг чувствовал себя беззащитным. Но Клэр увидела в его волнении нечто большее.

— Так спокойной ночи или прощай?

Он притянул ее к себе. Поцелуй был глубоким и всепоглощающим. Клэр сдалась, прижавшись к нему что было сил. Она не хотела его отпускать. Может быть — никогда. А может быть — несмотря ни на что.

— Спокойной ночи, — сказал Дуг, гладя ее по волосам. — Однозначно: спокойной ночи.

Джем находился в движении.

Пешком обходил Город, ощущая, как его обнимают потоки воздуха. Если бы опустился туман, и от влажности воздух стал осязаем, все увидели бы, как закручиваются его струи за спиной Джема. И тогда в благоговейном страхе уставились бы на уроженца этих мест, за которым тянулся шлейф дыма. Тогда бы они узнали.

А кто-то уже знал — он чувствовал уважение, но никогда не снисходил до благодарности. Нерешительные, быстро отведенные в сторону взгляды. Они не смели пялиться на него. Но в их молчании явно читалось почтение: когда он проходил мимо взрослых и детей, они затихали.

Он нес этот Город, как крест. Все силы, все внимание было брошено на то, чтобы запомнить Город таким, каким он когда-то был, и вернуть его великолепие.

Чертов Дугги.

Джем прикасался к «чайному пакетику», который лежал в кармане. К его мягкой полиэтиленовой упаковке. Двигаясь по улицам, он представлял Город в огне. Очищающее пламя — пламя, которое созидает, уничтожая все недостойное, пламя, которое выжигает и творит новое. Все эти домики, стоящие ровными рядами, сгорят дотла и обновятся.

На углу Трентонской и Банкер-Хилл — очередная новая химчистка. Яппи проходили мимо, не зная, кто он. В очищающем огне химчистки взлетят на воздух первыми, вместе со всеми своими химикатами. А потом все яппи побегут через мост обратно — как муравьи с горящего полена. По бумагам они владели здешней недвижимостью. Но эти улицы принадлежат Джему. Лес принадлежит зверям, а Город — ему.

Джем чувствовал, как в его венах вместе с кровью течет кирпичная крошка колониальной эпохи.

Ферги. Джем часами мог слушать его рассказы о старом Городе. Они только что расстались. Мудрый Ферги остался сидеть в холодильной камере своего цветочного магазина. Цветочник знал, что такое упорство, что такое гордость. Это было написано на лице бывшего борца и боксера. Оно напоминало горделивую витрину — потрескавшуюся, но все еще целую. Ферги знал, как побеждать, причем побеждать опасно.

Чертов Дугги! Предательство и измены окружали Джема со всех сторон. Все прогибались, уступали переменам, прогрессу, а Джем, как клей, в одиночку держит все, чтобы не развалилось. Трещинки замазывает. А после Ферги все на его плечи ляжет.

Искореженное лицо-циферблат Города — такое же косое, как у Ферги — Жемчужная улица, словно стрелка, ползет к полуночи. Час колдовства — в него Джем родился и жил, в него и умрет. Он гордился ветхостью дома, тем, как он глумится над отремонтированными соседями по улице. Все они стали кондоминиумами, словно шлюхи, заделавшиеся девственницами. Старожилы продали свои дома: Кенни, Хейесы, Флонсы, О'Брайаны. Если бы яппи платили нехилые суммы не за дома, а за их первенцев, эти предатели размещали бы школьные портреты своих детей в разделе «Продам» газеты «Патриоты Чарлзтауна». Съехать — не значит выиграть. Это значит сдаться, значит, кишка тонка.

Там, где тротуар резко обрывался вниз, как первый вираж на старых русских горках, что стоят на пляже Нантаскет Бич, Джем вошел в дом. Он примотал скотчем кусок картонки вместо стекла, которое выбил Дуг, — зато теперь не дребезжит. Джем остановился на нижней ступеньке и посмотрел на дверь Кристы. Мысли о будущем поколении вызвали в нем острое желание увидеть Шайн. Его взгляд упал на фотографии, украшавшие столик в коридоре: дом — еще в шестидесятые; старый драндулет на склоне, отец что-то выгружает из багажника — добычу, наверное; свадебная фотография родителей: у всех подружек невесты и дружек жениха значки избирательной компании Кеннеди — Джонсона; они с Кристой в комбинезончиках сидят на одеяле, расстеленном на заднем дворе, — тогда там еще росла трава.

Джем вошел, не постучав, прошел по коридору, обшитому темным деревом. Шайн сидела в своем стуле перед теликом, как всегда, одна. Ее ручки, личико и волосы были измазаны кроваво-красным соусом. Она отрешенно наблюдала за убогим розовым динозавром, прыгавшим по полу. В ушах у нее тоже был соус.

— Привет, малышка, — поздоровался Джем.

Шайн даже не повернулась. Он дотронулся до ее шеи, там, где она еще была чистой. С тем же успехом он мог прикоснуться к кукле с личиком Шайн.

— Ух-ох! — кряхтел розовый динозавр. Девочка уставилась на него так, словно принимала зашифрованное послание и не могла отвести глаз.

В туалете зашумела вода. Криста вышла навстречу брату в футболке с изображением подружки Дональда Дака и в обвисших трусах бикини.

— Ужин ты, конечно, не приготовила? — Джем даже не собирался ужинать, просто хотел указать на то, что сестра и тут ни на что не способна.

— С какого хрена мне знать, что ты вообще дома появишься? — огрызнулась Криста.

Но у него не было ни времени, ни желания с ней ссориться — и она это заметила. На секунду они умолкли, читая мысли друг друга, что умели делать с детства. И тут Криста поняла, откуда он пришел, с кем встречался и что у него в кармане. Словно могла видеть сквозь ткань маленький «чайный пакетик». По ее лицу пробежала тень — голод, желание — Джем заметил это. И Криста поняла, что он заметил.

— Что такое? — спросил он, скорее дразня, чем злясь. Еще одна возможность показать, кто в доме хозяин.

Раньше после каждого медленно выдохнутого облачка Криста говорила: «Не рассказывай ему, Джем». Каждый раз. Сильнее тяги к пыли в ней был страх, что Дуг ее застукает. Каждому стоит найти строгого родителя или супруга, от которого нужно скрывать свои грешки. Если задуматься, Джем тоже довольно часто утаивал от Дугги свои проступки.

Он посмотрел на сестру-неудачницу. Ладно была бы просто шлюхой, но шлюхой-неудачницей — это же как постараться надо.

«Теперь его от тебя тошнит не меньше, чем меня», — подумалось Джему.

Он едва сдержался, чтобы не озвучить свои мысли. Но все равно продолжал надеяться, что Дугги передумает и станет прежним. В голове Джема созревал план.

«Может, Крис, я даже тебя спасу», — всплыло у него в голове.

Все было в его силах. Но теперь он снова бесился, окидывая сестру взглядом, ненавидя существо, которое любил. Он шагнул к Шайн и поцеловал ее в макушку, ощутив привкус соуса. Этот поцелуй означал: «Она не будет такой неудачницей, как ты». И еще: «Только я и смогу спасти нас всех».

— Я буду наверху, — сообщил Джем, зная, что она поняла его намек, что она будет сидеть тут в своих обвисших трусах, глядеть на потолок в подтеках и представлять, как он ширяется без нее. «Потому что ты своих обязательств не выполняешь. Потому что не можешь удержаться рядом с Дугги, и теперь все придется делать мне», — мысленно пояснил он сестре.

В своей тесной, заставленной техникой комнате он нашел трансляцию матча «Соксов» по пиратскому кабельному телевидению и, выведя ее на свой здоровенный экран, вытащил из кармана «чайный пакетик». Он достал все необходимое из шкафчика, висевшего над кухонной мойкой, и разложил на журнальном столике, затем надрезал пакетик кончиком перочинного ножа. В низком стакане, стыренном из кофейни «Туллис» много лет назад, размешал несколько миллиграммов волшебства и столько же сухого напитка «Кулэйд». Собрал во рту слюну, плюнул в стакан. Порошок постепенно впитался во влагу и растворился.

Ему вспомнился один придурок, живший неподалеку много лет назад — очкастый фармацевт, работавший в сети аптек «Си-Ви-Эс». На досуге этот парень мастерил из велосипедных насосов разрушающие легкие кальяны. В конце концов его отправили в тюрьму, за то что он в подсобке изготавливал «спид». Он сказал Джему, что пыль с медицинской точки зрения не галлюциноген и относится к группе делириантов, веществ, вызывающих бред. Джем это навсегда запомнил. Делириант. Торчиво, что надо.

Джем повращал стакан. Смесь приобрела вишневый оттенок. Он вытряхнул из пачки «Кэмела» сигарету без фильтра и опустил кончик в вязкую массу, прямо на дно стакана. Большой палец нажал на кнопку зажигалки «Зиппо» с ирландским флагом, Джем вдохнул, и красноватый кончик сигареты вспыхнул.

Он затянулся глубоко, так глубоко, что уже решил — обратно не выдохнуть. Грудь расширилась, как вселенная.

Атмосфера в комнате стала расслабленней, Джем откинул голову и вздохнул. Все изменилось. Звуки — телевизор, его сердцебиение — отделились от своих источников, как спасательные капсулы от корабля-носителя, вырвались на свободу. Время для него замерло, он выплыл из него, глядя, как оно густым потоком течет мимо. Комментатор, ведущий прямой репортаж, объявил о хоум-ране,[98] а через несколько минут Джем уже наблюдал за тем, как мяч летит в трибуну.

«Переведи часы назад. — Это его слова о Городе. — Переведи часы назад».

Из телика с ним кто-то заговорил с техасским акцентом — Роджер Клеменс[99] орал на него между бросками:

— Она из ФБР, ты, гондон рваный!

— Ё-моё, Ракета! А то я не знаю! — отвечал Джем.

— А где Дугги носит? Где он?

— Я ему что, сраная нянька?

— А то кто же, черт возьми. Ты давай не отмахивайся от меня. А то за жопу ущипну.

— Да ты даже Мо Бона за огромную жопу не смог ущипнуть, молчи уж, сморчок ты выдохшийся.

— Ну ты и сука, прямо как Бакнер![100]

— Да пошел ты, жирный урод… черт…

Клеменс превратился в большого мягкого розового динозавра в бейсболке «Ред Сокс», поющего: «Ух-ох».

Медузообразный мозг Джема светился вот тьме комнаты. Изменения уже начались, его кровь превращалась в ртуть. Джем разделся, оставшись в одних трусах и шлепанцах, и поплелся в подвал.

Ударился больно, опустившись на тренажеры, сердце билось так, будто он падал в бесконечный лестничный пролет. В сыром подвале пахло морем, железные диски позвякивали, как якорные цепи.

Ребята в камуфляже. Его пехотинцы. С них-то все и начнется, когда он станет собирать повстанческую армию. Бродячие банды чарлзтаунских подростков снова займут улицы Города. Патриоты повторят битву при Банкер-Хилле, переведут часы назад. Красный, белый и синий цвета отразятся в их уставших глазах.

Джем закончил силовые приседания и поднялся наверх, ноги и руки страдали так, как страдает гнутая сталь. Он захлопнул дверь, закрывшись от всего мира, и встал посреди коридора, который колыхался с обоих концов. Джем, делириант.

Он включил бра над зеркалом. Его тело было накачано настолько, что уже не наблюдалось разницы между гибкостью и отсутствием таковой. Джем был гибким. Он весь опух, на коже выступили красные пятна.

По всему телу.

Он спустил шорты. Глядя на себя в зеркало под качающимся бра, взял себя за задницу другой рукой, а третьей — ну а какой еще? — схватил управляющую за волосы и потянул назад, заставляя ее хотеть этого, заставляя ее заслужить это. Розовый динозавр, толкавшийся у двери, отбросил его, и управляющая вдруг превратилась в Кристу. Джем напрягся, чтобы сосредоточиться. Когда он убедил себя, что обознался, было уже слишком поздно искать салфетки.

Его химическая рвота выжгла на столике вопросительный знак. Джем прекратил блевать и сделал шаг назад, оценивая результат.

— Отстойное дерьмо.

Под горячими струями душа его поросячий член, вяло болтавшийся между ног, набух и покраснел. Он подставил спину под воду, закрыв глаза — струи обжигали плечи, словно душ был сварочным аппаратом, блюющим огнем. Искры отскакивали от его тела, голубое пламя изменяло его, выковывало новое существо. Железный человек перерождался, принимая крещение огнем.

Теперь Джем знал, что должен делать. Что должен делать Человек из железа, бывший когда-то Человеком из клея.

Он оделся в черное и вернулся в подвал, к здоровенному чемодану его деда, хранившемуся под лестницей. Джем набрал код на замке, петли, заработавшие в этой сырости артрит, застонали, когда чемодан распахнул свою пасть. Он вытащил дедушкину форму из-под оружия и трофеев, которые старик привез с Тихого океана (винтовки, сабли, пяти гранат, которые были завернуты в полиэтилен и уложены в огромную коробку из-под яиц), вместе с другим оружием, припасенным самим Джемом, и деньгами, которым суждено стать семенами, а затем и ростками великого восстания. Со дна чемодана он вытащил пакет «Фудмастер», закрыл ларец с сокровищами и застегнул замки.

Так поступают братья. Они прикрывают друг друга с тыла.

Джем вышел из дома во тьму, чтобы провернуть свою операцию, и зашагал по ночному Городу, засунув пакет под мышку. Вороны и причитающие птеродактили сигали вниз с Высот, орали над улицей Банкер-Хилл. Голоса обращались к нему с порогов, из переулков, из углов. Невообразимо древняя старуха, наверняка старше тротуара, на котором она стояла, прошептала ему: «Разберись с ней за нас». А Джем ответил: «Разберусь, мэм».

По площади Памятника он подошел к гранитной пике. Вокруг него летали ночные существа, раскинув рукава, точно крылья — духи мальчиков-служек слетали с церковных чердаков. Их манил небесный перст — радиовышка, круглые сутки передающая сигнал местного радио, прием в голове Джема был мощный и уверенный.

Дуг готовился взлететь. Джем приноровился к его шагу, в ушах у него ревел океан.

Улица Пакард была центром болезни. ФБР — это рак, охвативший Город, а Джем с его делириантом — долбаная химиотерапия. Джем — пожиратель греха, ангел мщения.

В переулке за улицей Пакард он увидел непрозрачное окно ее ванной, приоткрытое на несколько сантиметров — в самый раз. Джем натянул перчатки, посмотрел по сторонам, сунул пакет за ремень.

Он попросил, чтобы его сделали невидимым. Ему не отказали.

Он вскочил на ее сливовый автомобиль, с крыши машины — на кирпичный забор. Джем нащупал ручку на каменном фасаде спящего дома, теперь он мог легко дотянуться до окна. Старое, как окна в доме его матери, держится на соплях — с одного раза можно раму поднять.

Джем попросил, чтобы ему дали хитрости, ночного зрения и бесшумности — и получил все это. Секунду он висел на деревянном подоконнике, держась только руками. Потом поднялся, подался вперед, вынырнул из чрева ночи в комнату и замер на холодной плитке пола.

Ванная — это промежность дома. Кухня — сердце, столовая — желудок, гостиная — легкие. Входная дверь — лицо, гараж — задница.

Промежность была темной и холодной. В раковину на уровне его плеча мерно падали капли. Чувствовался цветочный запах ночного крема.

Видел он хорошо. Джем вытащил пакет из-за пояса — осторожно, чтобы не шуршать. Вынул маску, подцепив пальцем дырки для глаз, выпрямился, поправил черный ремешок на затылке.

«Если ты маски закопал, у нее на нас ничего нет», — всплыли в его голове слова Дуга. — «Конечно, маски я закопал». — «Ну ты так гордился своими шедеврами, что я решил уточнить на всякий случай».

Да пошел ты на хер, Дугги. Умник гребаный.

В зеркале над раковиной белела хоккейная маска с черными провалами глаз и нарисованными шрамами.

Джем вышел из промежности в легкие. На стене пульсировали зеленые цифры электронных часов. Ночная лампочка указывала ему дорогу.

Дверь в спящий мозг оказалась закрыта. Он нащупал ручку обтянутыми перчаткой пальцами и вошел.

Уличные фонари проясняли очертания комнаты. Красные цифры дрожали рядом с кроватью, где ждала она.

Его колено коснулось края матраса — Джем нагнулся над девушкой, прислушиваясь к ее дыханию.

Она ощутила его присутствие. Ноги Клэр дернулись под одеялом. Голова повернулась, разметав спутанные волосы. Сначала она заметила открытую дверь. Клэр убрала волосы с глаз. А потом увидела его.

Искаженное делирием лицо. Она открыла рот, собираясь закричать.

Дуг появился на ее пороге с пакетом «Фудмастера», набитым продуктами. Чувствовал он себя отлично. Было особое удовольствие в том, чтобы отказаться от сиюсекундного порыва, устоять перед желанием ради чего-то большего. Таким был основной принцип «Анонимных алкоголиков», и Дугу пришло в голову, что наверняка так и рождаются религии.

Дверь оказалась приоткрытой, он на мгновение испугался, но разум его быстро успокоил. В Городе многие оставляют двери приоткрытыми, выбежав из дома по срочному делу на минуту-другую. Наверняка на столе оставлена примерно такая записка: «Ушла в магазин за яйцами. Чувствуй себя как дома».

— Ау! — позвал он, постучав в дверь и войдя. — Это я.

Тишина. Дуг прошел по коридору, убеждая себя в том, что зря боится, что опасность ему только чудится.

— Клэр?

Она стояла в гостиной, у дальнего конца дивана, между журнальным столиком и музыкальным центром. На ней были выцветшие голубые джинсы и незаправленная желтая футболка. В руке — радиотелефон.

— Привет, — сказал Дуг, остановившись. В воздухе витало напряжение. — Ты знаешь, что у тебя дверь не заперта?

По ее взгляду он понял, что Клэр в курсе.

— Почему? — спросила она.

Дуг оцепенел. Он поставил пакет на пол.

— Что «почему»?

— Это ты сделал?

Подсознательно он чувствовал, что у него получится как-то выкрутиться, хотя он толком ничего не понимал.

— Ты о завтраке или?..

— Сначала уничтожать женщин, а потом собирать их заново по кусочкам?

Дуг осмелился шагнуть к ближней стороне дивана. Отвечать было бесполезно, но ему хотелось верить, что все еще обойдется.

— Я тут бекон принес и…

— Или ты на меня пари заключил? А может, устроил соревнование?

Прошлым вечером что-то стряслось. Она каким-то образом все узнала. И в Дуге проснулся инстинкт самосохранения. От того, как Клэр стояла, держа в руке телефон.

— Ты здесь не одна?

В ее глазах сверкнули слезы.

— Здесь никого нет, — бросила она. — И больше никогда не будет.

«Фроули», — пронеслось в голове у Дуга. В кухне никого не было. Он заглянул в ванную, отодвинул занавеску, за которой скрывалось распахнутое настежь окно. Он зашел в спальню — пусто.

Поражение привело Дуга в ярость.

— Что ты ему сказала?

Клэр не шевельнулась, продолжая следить за ним.

— Ему я ничего не сказала.

Ловушка. План был такой: заставить его извиняться и каяться, так чтобы своей болтовней он обеспечил себе путевку прямиком в тюрьму. Микрофоны могут оказаться где угодно.

Он потянулся к музыкальному центру и включил проигрыватель для компакт-дисков на полную громкость. Квартиру заполнил крик «Смэшинг Пампкинс», вопли гитары и грохот ударных.

Когда Дуг приблизился, ее глаза потемнели.

— Не подходи ко мне, — пригрозила Клэр, отступив, и выставила телефон вперед антенной. — Я в полицию позвоню.

Дуг бросился к ней, вырвал трубку из ее руки и швырнул на диван через всю комнату.

Она в ужасе замерла.

Музыка продолжала орать. Дуг прижал Клэр к стене и закрыл ей рот рукой, его сухая ладонь прервала крик девушки. Сквозь одежду он ощупал ее грудь, живот, талию и все тело. Она мычала, широко раскрыв глаза. И пыталась отпихнуть его, но Дуг прижал ее руку локтем к стене и действовал проворно.

Он сунул руку под ее футболку и прощупал пояс на джинсах, потом провел рукой по животу до атласной ленты, соединявшей чашечки ее бюстгальтера. Свободной рукой она схватила его за запястье, пытаясь остановить. Он полез под ленту, пощупал, но проводков не обнаружил.

Дуг вытащил руку из-под ее футболки, Клэр так и держала его за запястье. Но сделать ничего не могла. Дуг провел рукой по ее пояснице, но через джинсы ничего не нащупал, потом обследовал бедра с внутренней стороны — ощупал шаговый шов до промежности.

Ничего. Ни коробочки с батарейками, ни проводков.

Клэр смотрела ему в глаза, все еще пытаясь отвести его руку. Потом он отстранился, с ужасом осознав, что натворил.

— Мне нужно было проверить, нет ли на тебе жучка, — объяснил Дуг. — Нужно было…

Клэр вскинула колено и ударила его в пах, чуть не задев яички. Накинулась на него, молотя руками и пиная. Дуг не сопротивлялся. Удары ее босых ног не вызывали боли, а вот выражение лица — вызывало. Он не защищался — только пятился назад.

— Чтоб ты сдох! — кричала она.

— Ты ведь так не думаешь. — Что он мог ей сказать? — Что бы он тебе ни говорил…

— Я тебя ненавижу!

— Нет. — Дуг покачал головой.

Клэр поискала, чем бы запустить в него, нашла диск «Золотые хиты», который взяла у него послушать, и разбила, попав ему в локоть. Потом ринулась к вопящему музыкальному центру — сбросить его удалось только со второй попытки, но музыка продолжала играть. И утихла, только когда Клэр выдернула шнур из розетки.

— Ограбление… если ты что-то знаешь — это правда, — затараторил Дуг. — Но с тех пор… не понимаю, что произошло. Я теперь ни о чем, кроме тебя, думать не могу.

— Ты, качок городской… подонок… уголовник несчастный… уличный мусор…

Дуг терпел.

— Что? — она сверкнула глазами и застегнула бюстгальтер под футболкой. — Думал, вот так заявишься утром сюда, приготовишь завтрак и трахнешь меня? А потом дружкам своим расскажешь?

Он помотал головой, плотно сжав губы.

— Мне тебя жалко, — добавила она.

— Жалко меня? — не выдержал Дуг.

Его ярость потрясла Клэр. Она попыталась было защититься, а потом, закрывшись руками, разрыдалась так отчаянно, словно из нее текли не слезы, а рвота.

— За что ты так со мной? — выла Клэр. — Как можно делать с людьми такое?

Что он мог ей ответить? «Я люблю тебя»? «Хочу с тобой уехать подальше отсюда»?

— Ты все понимала еще вчера вечером, — отозвался Дуг. — Еще на стадионе ты это знала. И все было хорошо. Ты хотела, чтобы я зашел к тебе. — Он развел руки. — Что же теперь не так?

Она затаила дыхание, хлюпая носом, отняла руки от заплаканного лица. В ней снова чувствовался вызов.

— Видимо, твой друг освежил мою память.

Дуга снова заколотило.

— Это чертов агент Фроули так меня называет? Своим другом?

Клэр стояла неподвижно и тяжело дышала.

— Что?

Дуг не мог сдержаться — вид у него был убийственный.

— Что еще он сказал?

— Фроули? Да это не Фроули был. — Она улыбнулась, как сумасшедшая. — Это был твой приятель в хоккейной маске.

В хоккейной маске? Дуг в замешательстве уставился на Клэр.

— Что?

Девушка подошла к дивану, чтобы снова взять телефон.

Дуг потряс головой, но ничего не почувствовал. Вспомнил ее ванную, открытое окно. Посмотрел на распахнутую дверь в спальню.

— Что он сделал?

Хоккейная маска. Открытое окно.

— Я хочу, чтобы ты ушел, — ответила Клэр.

Джем. Дуг оглядел ее с ног до головы.

— Он прикасался к тебе?

Она сделала вид, что сейчас начнет набирать номер.

— Предупредил, чтобы в полицию не ходила. Но, Господь свидетель, если ты не уберешься к чертовой матери…

Дуг покачал головой, предотвращая истерику. Губы Джема обхватили ее соломинку…

— Он прикасался к тебе?

Клэр снова заплакала. Дуг безотрывно смотрел на нее, перегородив ей путь и прижав кулаки к бедрам.

— Пошел вон! — выпалила она. — Из моего дома! Из моей жизни!

Ее слова будто бы отбросили его на шаг назад.

— Клэр. Погоди…

— Никогда больше не смей произносить мое имя! — Она выставила вперед телефон, положив большой палец на кнопку. — Если придется позвонить, я им все расскажу.

Дуг сделал еще один шаг назад. Она держала телефон, как пистолет.

— Я всего лишь хотел…

Она нажала на кнопку.

— Девять.

— Не надо.

— Беги! — Она нажала еще одну кнопку. — Один.

Дуг не собирался уходить. Он пройдет через все, чему суждено случиться.

И Клэр не сдержалась.

— Проваливай! — закричала она, гоня его по коридору к дверям одной лишь силой чувств. — Пошел вон! — И осрамленный Дуг, сбежав по ступенькам, вылетел на улицу Пакард.

Старая дверь поддалась, словно много лет ждала, когда ее кто-нибудь как следует толкнет. Мимо портрета кардинала и чаши для святой воды Дуг прошел в игровую комнату Джема, где был включен музыкальный центр: диск давно закончился, и колонки слегка фонили, как громкоговоритель в пустой аудитории. На зеленом кожаном диване никого не было.

Увидев, что под журнальным столиком со стеклянной столешницей валяется «чайный пакетик», Дуг словно обнаружил недостающую часть головоломки, которую, как оказалось, все это время решал. Если бы он был повнимательнее, наверняка сразу увидел бы всю картинку, даже без этой части.

Музыка до утра. Исчезновения Джема, его ночная жизнь. Пацаны в камуфляже. Его делишки с Ферги.

Дуг рванул назад по коридору, пихнул дверь в спальню Джема и стащил покрывало с кучи подушек, которая служила Кофлину постелью. Потом он ринулся в комнату, эркеры которой выходили на Жемчужную улицу, занавески на них были изорваны. На расстеленных газетах лежали столярные инструменты Джема, а на старом журнальном столике стоял почти доделанный кукольный домик. Уменьшенная копия их трехэтажного дома без западной стены. Дуг занес ногу, чтобы сломать его, но какой-то тоненький милосердный голосок сказал ему, что это подарок для малышки Шайн. Пнув торшер, Дуг растоптал его абажур.

Послышался рев знакомого двигателя, Дуг подошел к центральному окну. Огнемет парковался внизу, у тротуара. Дуг мгновенно спустился вниз и вышел на улицу.

Завидев идущего к нему Дуга, Джем растянул рот в широкой джокерской[101] улыбке. Но, разглядев сжатые кулаки Дуга, улыбаться перестал. Дуг, не предупредив, не поздоровавшись, двинул ему в челюсть и процедил: «Ах ты говно сраное!» Джем ударился о капот машины и загремел в водосточный желоб. Он выронил сумку с покупками: маленькие кисточки, тюбики с краской и клеем для древесины рассыпались по дороге.

— Господи! — выдохнул Джем, вставая на колени и дотрагиваясь до губы. На пальцах осталась кровь.

— Ты не избавился от маски, псих гребаный… — Дуг пнул его в плечо, в ребра, Джем ударился о бампер.

— Стой ты. Что такое? — Джем снова поднялся на одно колено. — Погоди. Дугги. Погоди.

И вдруг Джем бросился на него снизу, упершись шеей и плечами в живот приятеля. Таким образом толкая его, он отодвинул Дуга на другой конец тротуара и прижал спиной к деревянной обшивке дома.

Дуг поднял кулак к бедру и ударил Джема по спине, пытаясь сбросить его, но тот предвидел это и, пока Дуг силился одолеть его, отстранился от приятеля. И Макрей рухнул задом на покатый тротуар.

Джем оказался сверху, по-прежнему упираясь головой в живот приятеля и размахивая руками. Хоккейная драка. Футболка Джема задралась аж до самой шеи, оголив его веснушчатую спину.

— Торчок чертов! — кричал Дуг. — После свадьбы всю ночь не спал, да? На хрена было там стрелять? А я дело провернул с че-е-е-е…

Джем саданул Дуга по почкам. Он старался изо всех сил, тянулся к груди Дуга. Теперь он стал крупнее и сильнее, чем раньше. Если бы его позиция была чуть удобнее, он давно бы уже победил.

Дуг медленно, но верно проигрывал. Если Джем сядет ему на грудь — тогда конец, он просто вколотит его в тротуар.

Подсунув под Джема руку, Дуг ухватился за его ремень, другой рукой он сжал его плечо. В порыве благородного гнева Дуг напряг все силы, чтобы скинуть Джема с груди. И спихнул-таки, наблюдая, как ботинки наркомана пинают воздух. Джем сильно ударился о тротуар плечами и спиной, а Дуг откатился в сторону.

Джем пытался ухватиться за тротуар, чтобы подняться, но Дуг уже встал и, подлетев к нему, схватил за рубашку и шорты и швырнул головой прямо в пикап соседа. Помятый и оглушенный, Джем пытался заехать Дугу в пах, но тот поймал его за ботинок и крутанул, чуть приподняв и прицелившись для удара, а затем от души с размаху огрел по голове, заехал прямо в лицо.

Из носа у Джема брызнула кровь, он упал на капот машины и, съехав вниз по фаре, повалился на землю.

Так и лежал, согнувшись пополам, закрыв лицо обеими руками. Дуг стоял над ним, в голове гудело от ослепляющей злобы и удара о тротуар. В глазах появилось что-то мокрое — это были слезы.

— Подъем!

Джем перекатился на спину, ежась от боли. С его подбородка стекали омерзительные кровавые струйки, на переносице открылась рана, а к алому пятну на щеке пристала уличная пыль.

— Черт, да я ведь совсем немного, — сказал он.

— Вставай.

— Немного. — Он выплевывал слова вместе со слюной и кровью. — Припугнул. Ну почему она, черт возьми? На свете же столько телок. Почему она?

— Вставай, Джем, чтобы я мог навалять тебе еще раз!

— Ну, ты думаешь, что ты круче? Круче меня?

Встал на колени. Уже достаточно. Дуг ударил его в подбородок, Джем неуклюже повалился на спину.

Он улыбнулся, не вставая, выставив напоказ окровавленные зубы.

— Да я до нее даже не дотронулся, чувак. Только предупредил. Проверил ее. На всякий пожарный.

— Молодец. Тогда будешь жить.

Джем хотел сесть, но не смог из-за боли в груди. Он перекатился на бок, но встать так и не сумел. Тогда он бросил эту затею и лег на спину, ухмыляясь в небо.

Но Дугу было мало. Он наклонился, схватил Джема за окровавленную рубашку и поднял его с земли. Джем выпучил белесые глаза, с улыбкой глядя на кулаки Дуга.

— Убейся сам, а? — предложил Джем. — Убейся.

Дугу хотелось еще. Очень хотелось. Он сделал обманный выпад — Джем не шелохнулся, глаза его были мутными, как помои.

Дуг отпустил его. Джем закашлялся и захихикал, выплевывая кровь.

— И жили они долго и счастливо, — пробормотал он.

Дуг ушел, не испытывая удовлетворения. Темная туча, насыщенная электричеством, по-прежнему искала разрядки.

На тротуаре стояла Криста. Стояла и наблюдала, как из ее брата выбивают ирландскую спесь, и не дернулась, когда он остался лежать на земле, мыча и хихикая. Она посмотрела на Дуга, сделала шаг к нему — но он уже шел прочь, вверх по склону. Руки болели, в ушах гудело, глаза застило отчаяние.

Госпожа Кизи открыла дверь в дизайнерском спортивном костюме — по всей видимости, в жилом комплексе «Круглый стол» он заменял популярный в 1950-е халат. Их дверь с защитным экраном не скрипела, когда ее открывали, — наверное, одна из немногих на свете.

— Спасибо, госпожа Кизи, что разрешили мне заехать в середине дня, — сказал Фроули, входя в прохладную прихожую.

— Что ж, добро пожаловать, — ответила госпожа Кизи, глянув на его заплесневелый «Темпо», перегородивший всю улицу Экскалибура, а затем закрыла тяжелую дверь.

Женщина вышла на балюстраду, на которой между белыми балясинами были воткнуты отчеты из банка и проспекты с предложениями по вкладам.

— Клэр! — громко прощебетала она, без тени улыбки взглянув на Фроули. — Она снова живет у нас. Не пойму, с чего это вдруг.

Госпожа Кизи с подозрением покосилась на коричневый конверт, который агент держал в руках, словно в нем содержались данные о ней. Исходивший от нее запах виски показался агенту предвестником скорой гибели.

— Хотите ключевой воды? — предложила госпожа Кизи с напускной любезностью, точно актриса, которой давно наскучила бесконечная роль жены и домохозяйки.

— Нет, спасибо. Мне и так хорошо.

Клэр Кизи спустилась по ступенькам в белой футболке и в еще более светлых спортивных штанах, сухо поздоровалась с Фроули; госпожа Кизи удалилась в кухню.

Как и в прошлый раз, Клэр повела агента в противоположную сторону — через стеклянные двери в кабинет отца; ее белые носки таинственно шуршали по гладкому кленовому паркету. На этот раз Клэр села за стол. Ее веки вздулись от слез, но синяков и ссадин не было. Опухшие руки Макрея отделали кого-то другого, не ее.

Фроули опустился в кресло-качалку с символикой Бостонского колледжа, неотрывно глядя на девушку и скрывая те чувства, которых стыдился. Радость. Удовлетворение. А еще — жалость.

— Вы совершили ошибку, — начал он, проявляя великодушие победителя. — Неверно оценили ситуацию.

Она теребила пальцы — пристыженно, угрюмо.

— Мне жаль, что вам пришлось пройти через все это, — искренне посочувствовал Фроули. — И я бы с радостью не делал того, что сейчас сделаю.

Отогнув клапан конверта, агент вытряхнул оттуда четыре фотографии и разложил на столе, словно выигрышную комбинацию карт. Справа лежал черно-белый снимок нахальной физиономии Макрея. Клэр безотрывно смотрела на него, не в силах скрыть боль.

— Итак, — начал Фроули. — Из остальных вы с кем-либо знакомы?

Девушка внимательно разглядела каждую фотографию, уделив чуть больше времени омерзительным глазкам и идиотской ухмылке Кофлина.

— Нет? — уточнил Фроули, вытащил из конверта еще одну фотографию и положил перед Клэр. Это был кадр из свадебного видео, снятого Гэри Джорджем: чуть в стороне от общего веселья сидит Кристина Кофлин в черном платье, рядом с ней — Макрей в смокинге. За столом, кроме них, никого нет. Перед ними стоят два бокала. — А ее?

Клэр безотрывно смотрела на снимок, замешательство сменилось упрямым молчанием. Она не задавала вопросов. Даже не покачала головой.

Фроули просто прощупывал. Он выложил мутный отретушированный снимок затворника Фергуса Колна, сделанный шесть лет назад. На голову Цветочник натянул темный капюшон фуфайки. Он указывал прямо в объектив.

— А вот этого?

Клэр прищурилась, разглядывая нечеткое изображение, и мгновенно ответила: «Нет».

— Вы когда-нибудь бывали дома у Макрея? — спросил Фроули.

Ответа не последовало, но по виду девушки Фроули заключил, что не бывала.

— Видели у него большие суммы денег? Или он упоминал какие-то тайники? Просил вас что-нибудь подержать у себя или спрятать?

Ее молчание означало «нет».

— Он вам в чем-нибудь признавался? Или как-то себя выдавал? Как вы узнали всю правду о нем?

На этот раз ее молчание казалось не просто упрямством.

— Послушайте, — сказал Фроули. Ее рука лежала на столе. Он накрыл ее своей ладонью и ободряюще сжал. — Я понимаю, вам сейчас трудно кому-нибудь доверять.

Клэр посмотрела на его руку и вытащила свою.

— Давно вы все это знаете?

Фроули убрал руку.

— Не очень.

— Но некоторое время знаете. Когда вы приходили ко мне… у вас был этот же самый конверт.

Фроули пожал плечами.

— Может, какой-то конверт у меня и был.

— Вы меня… наказали?

— Не говорите глупостей.

— Хотели, чтобы я прошла через унижение? Потому что выбрала его, а не вас? Вы поэтому мне ничего не сказали?

Фроули категорически покачал головой. Это был не ответ, а контрмера.

— Не надо так. И не смотрите на меня, будто это я вас соблазнил и предал. Как будто это я вас дурочкой выставил.

Клэр умолкла. Фроули понял, что пережал, и решил ослабить давление.

— Вы злитесь. Чувствуете себя преданной. Я вас понимаю. Только не надо вымещать на мне свои чувства. Я хотел вам помочь. Не ахти какая помощь, но я готов был. А вы сделали неверный выбор. Такое случается, люди совершают ошибки. Теперь вы все знаете.

Взгляд Клэр был направлен не на фотографии и не на агента.

— Теперь вам нужно сделать только одно, — продолжал Фроули, — обернуть свой гнев на тех, кто его заслужил, на них. — Он постучал по столу рядом со снимками. — С вашей помощью мы упрячем этих мерзавцев надолго.

Клэр сунула руку в карман спортивных штанов, достала визитку и протянула агенту. Первым, что заметил Фроули, было изображение весов справедливости в левом нижнем углу.

— Это мой адвокат, — пояснила Клэр. — Захотите побеседовать со мной еще раз, обратитесь к ней.

Она сделала нажим на это словосочетание — «к ней». Фроули дважды прочитал надпись на визитке, во рту появился горьковатый привкус.

— Повезло, — протянул Фроули, медленно собирая фотографии со стола. — Повезло вам, что я не очень-то в вас нуждаюсь. Иначе все это закончилось бы крайне неприятно. — Он взял снимок Макрея последним, еще раз посмотрел на его нагловатую физиономию и убрал в конверт. — Почему я не сказал вам, что человек, вас похитивший, теперь вам лапшу на уши вешает? Потому что мне надо было держать Макрея на коротком поводке. Потому что я веду расследование преступления федерального значения, а не передачу «Любовь с первого взгляда».

— Вы можете идти.

— Вот что я вам предлагаю, мисс Кизи. Макрей обязательно попытается увидеть вас снова.

— Нет, не попытается…

— И вот когда это случится, — перебил ее Фроули, — когда он придет, вы сообщите мне о любых контактах и любых разговорах с ним на какие бы то ни было темы. Сами или через вашего адвоката, — он резко махнул визиткой. — В противном случае вам самой светит уголовное преследование. Это не угроза, а обещание. Я расследую тяжкое уголовное преступление. За любые тайные контакты с подозреваемым вам грозит преследование.

Фроули поднялся и убрал в карман визитку — ярость еще не улеглась.

— Вы считаете, вас уже унизили? А как вам понравится вызов в суд за пособничество и содействие вооруженному уголовному преступлению? Или если весь мир узнает об этом деле? «Управляющая банком влюбилась в грабителя»! Неплохо, да? Желтые газетенки любите? Так теперь сможете в них попасть. — Заставив себя остановиться, Фроули открыл стеклянную дверь. — Да, жестоко. Но вы сами все это на себя накликали. Я не смогу вам помочь, если вы не дадите мне такой возможности. Макрей придет к вам. И, когда он сделает это, вы мне сообщите.

Вот так себя чувствуешь, когда оказываешься под водой.

Криста наконец нырнула. Погрузилась на глубину. Подвал «Пивной» превратился в бассейн с кирпичными стенами. От бурбона, циркулировавшего в крови, у нее словно выросли жабры.

Все замедлилось. Звуки доходили до нее с опозданием, растягиваясь так, что она успевала на выбор — обдумать их или пропустить мимо ушей. Жизнь стала текучей и скучной. Криста потянулась к бару, но вода не пустила — движение обернулось рябью. От каждого жеста появлялось течение, которое затем превращалось в волну. Криста повернула голову — и зал поплыл, все сдвинулось с мест, потом вернулось, а звуки отстали. Прошла секунда или две, пока они попали в ее уши. Один очень красиво перетекал в другой.

Криста в одиночестве сидела возле барной стойки посреди жидкой вселенной. «Чтоб тебя, госпожа Джоани Мэглоун!» — проплыло у нее в голове. Бывшая Джоани Лоулер любила раньше говаривать: «Черт, ты что, думаешь, я стану одной из таких замужних теток, которые сидят дома как привязанные?» Это было еще до того, как она поцеловала конопатого принца-лягушонка по фамилии Мэглоун и как по волшебству превратилась в домохозяйку. Два дня назад, вечером, Криста позвонила ей. «Извини, Крис, не получится», — услышала она в ответ. Так что сегодня Криста даже пытаться не стала. Позвонит ей завтра (обязательно!) и между делом обмолвится, что была в «Пивной» без нее, это ж ведь психология. Заставь ее понять, что она теряет нечто такое, и у нее в заднице засвербит. Уж Криста, хоть и одинокая теперь, умолять не станет.

Звучала какая-то приятная мелодия. Без Монсеньора — ее Крестного отца, благодарного Папы — «Ю-ту» никто не заказывал. Его петушок ликовал три раза (с такой благодарностью!), и каждый раз был предательским кинжалом в спину Дугги, а теперь Криста не могла до него дозвониться. Прячется в своем Заброшенном поселке, в своем Ватикане.

Доллар из кармана джинсов — последний. Колышется у нее в руке, как папоротник на ветру. Криста коснулась подошвами пола и пошла к кирпичной стене, где стоял музыкальный автомат — открывающийся и выпускающий пузыри ларец с сокровищами; она напоминала пловчиху, идущую по дну с цветными камнями в подсвеченном аквариуме, который представляла собой «Пивная». Три пузыря на доллар. Она ввела один и тот же код три раза — группа «Кренберис», песня «Медлить».

Направляясь назад, Криста сделала вид, что осадила парня, который весь вечер на нее пялился. «Так и будешь глазеть?» — про себя спросила она, медленно двигаясь, чтобы он как следует рассмотрел ее.

Буль-Буль никогда не отказывался угостить за счет заведения, но Криста хотела убедиться, что по-прежнему сильна, особенно теперь, когда ее чары начали угасать. Говорят: когда твой ребенок начинает жить, ты начинаешь умирать. Если это так, то она уже потеряла двадцать один месяц своей жизни.

Двадцать один месяц — средний срок обращения купюры в один доллар (это ей Дугги сказал как-то раз — она помнила все, что он ей говорил). Дольше всех держатся пятидесятки и сотни.

«Меня хотят, — решила Криста. — Я еще не вышла из употребления». Она — чистая крепкая купюра. Уже не такая хрустящая, как раньше, но по-прежнему законное платежное средство. Не стодолларовая, конечно. Ну уж пятидесятидолларовая — точно.

Криста снова устроилась на своем месте, подождала, пока уляжется рябь и картина прояснится. Он начал действовать. Взял за горлышко свою бутылку «Будвайзера» и двинулся с места, подгоняемый течением.

«Я полтинник, — проплыло в голове у Кристы, — и ты хочешь положить меня в свой карман».

От его перемещений поднялись волны. Он уселся на пустой табурет справа от нее. Расставил ноги, агрессивный такой, ждал, когда она на него посмотрит. До нее доплыли его слова.

— Мы тут с тобой в гляделки играли.

— Да? — удивилась Криста, легким пузырьком выпустив слово изо рта. Она сразу поняла, что он не из Города. Его лицо не вызвало у нее доверия. Морской конек с глазами барракуды.

— По-моему, я победил.

Она кивнула.

— Очень может быть.

— Твоя песня?

Криста не сразу расслышала песню.

— Моя. И только моя.

— Грустная какая-то, да?

Она допила бурбон.

— Ну это как посмотреть.

Парень изучал ее. У нее по спине поползли мурашки, но Криста выдержала взгляд. Бурбон добрался до ее жабр, и внутрь полилась более мягкая жидкость.

— Как-то раз вечером в баре, — начал незнакомец, наклонившись поближе, — один парень подсаживался к девушкам и рассказывал им, что работает судьей на Чемпионате по обниманию. А потом спрашивал, не хотят ли они поучаствовать. И в большинстве случаев (хочешь — верь, хочешь — нет) они велись. Он их обнимал и поглаживал по спине, весь такой заискивающий и многословный. Меня это все достало, и я отвел его в сторонку. Я ему сказал, что работаю судьей на Чемпионате по битью морд.

Криста улыбнулась, отдаваясь течению.

— Если бы ко мне кто с такой фигней подошел, я бы сама ему по морде дала.

Он поднял пиво в ее честь, выпил и поставил пустую бутылку на барную стойку.

— Да, кстати. Я сегодня буду судьей на Чемпионате по траханью.

Вода забурлила вокруг них, отлив позднего часа смывал людей из бара. Криста улыбнулась и облизала губы. «Ну держись, остряк!» — мысленно предупредила она.

— Может, купишь мне выпить?

Он вытащил из кармана двадцатку и положил ее на стойку портретом Джексона вверх.

«Ну вот, — подумала Криста. — Поплыли».

Он заказал две порции того, что пила она, и, кажется, не заметил, как хитро ей подмигнул Буль-Буль. Парень болтал. И в общем ничего был этот парень — симпатичный, только не в ее вкусе. В ее вкусе был Дугги. А этот — просто еще один в длинной череде не тех.

Что-то он там про детей сказал?

— У меня есть дочка.

Он воспользовался ее словами как предлогом снова ее оглядеть с ног до головы.

— Которую ты родила? Сама?

— Год и девять месяцев назад.

Ее тревожило только одно: он не проверил, есть ли у нее кольцо на безымянном пальце. «Что ж это получается, я не способна найти себе мужа?» — расстроилась про себя Криста.

Как там его зовут? Ведь говорил же. Она пропустила его имя мимо ушей — не Дуг ведь. У него оказались красивые сильные руки. И эти красивые сильные руки оплатили еще две порции выпивки.

Он сказал что-то о цене на недвижимость в Городе.

— У меня свое жилье, — ответила Криста.

— Своя квартира в кондоминиуме?

— Свой дом. — Его удивление и разозлило ее, и польстило ей. — Трехэтажный. От матери достался.

— Ух ты! Тебе одной?

— Именно. — Было легко и очень даже приятно сделать вид, что брата у нее нет.

— Возникает вопрос: женщина с собственным домом сидит тут на такой попке, что все остальные табуреты у бара зеленеют от зависти. Что же ты делаешь здесь одна в выходной?

Криста хитро кивнула, как будто знала ответ, но не хотела говорить.

— Горло промочить зашла, — ответила она, качая бокал на волне. — Плыву по течению.

— Приятного плавания, — сказал он, подняв бокал.

— А ты на верфи живешь, да?

— По мне заметно?

— Еще как. А что привело к нам? Решил посетить трущобы?

— Вот именно.

— Думаешь, удастся запросто подцепить кого-нибудь? Отхватить вкусненький кусочек городского пирога?

— В основном я пришел сюда работать.

— Работать? А, да. Я и забыла. Чемпионат по траханью.

— В целом, да. Я работаю в ФБР.

Криста запрокинула голову, расхохотавшись. Он все больше ей нравился.

— Уже месяц так не ржала.

— Правда?

— А ты прикольный. Только не думай, что я с тобой домой пойду или еще чего. Не думай, что мечтаю перепихнуться у тебя на балконе, восхищаясь тамошним видом.

— У меня нет балкона.

— Нет? Плохо.

— Да вот, торчу в этой сраной съемной квартире. Откуда меня вышвырнут примерно через шесть недель. Криста, родился тост. Выпьем за меня, бедолагу безбалконного.

— Заслужил. — Она подумала, что, наверное, свое имя назвала раньше…

— Что-то я брата твоего здесь не вижу сегодня.

— Брата? — «Кто это?» — Ты знаком с Джемом?

— Ну так, время от времени сталкивались.

Вот тебе и не из Города.

— А я была о тебе более высокого мнения.

— А ты раньше с Дугам Макреем общалась, да?

Криста уставилась на собеседника.

— Откуда ты Дугги знаешь?

— Да вроде как работаем вместе.

— А, — отозвалась она, чувствуя, что он ее проверяет. — Снос.

В глазах парня мелькнула ухмылка.

— Не-е-ет.

Все стало меняться. Вода резко охладилась. Криста вся подобралась — инстинктивное движение, когда рядом оказываются незнакомые люди.

Парень вытащил одну, вторую, третью, четвертую, пятую двадцатку и сложил их кучкой на стойке.

— Умеешь размер определять?

— Смотря чего, — ответила она.

Он поднял одну двадцатку.

— Вот эта, по-твоему, какого размера?

— Если это такая барная игра, то я не в настроении…

— Ну прикинь длину. Пятнадцать сантиметров? Примерно. Больше или меньше?

Криста прищурилась.

— Меньше.

— Неверно. Пятнадцать целых, пятьдесят пять сотых сантиметра, если быть точным. Теперь ширина.

— Ты какой-то странный.

— Ширина. Некоторые говорят, это важнее. Ну, попробуй угадать.

Криста молча смотрела на незнакомца.

— Шесть целых, шестьдесят три сотых сантиметра. О деньгах я знаю все, что только возможно. Толщина купюры? Ноль целых, одиннадцать сотых сантиметра. Не особенно впечатляет. Вес? Около одного грамма. Так что двадцатка стоит своего веса, переведенного, скажем, в пыль.

Глаза у Кристы расширились. Он смотрел на нее в упор. Вода замерла.

— И как все устроено? — спросил он. — Бармен звонит, называет адрес. Ты берешь пачку в точке «А» и несешь ее в точку «Б». За это Цветочник платит тебе сумму «В». Так? Простенький такой алфавитик «А», «Б», «В».

Вода начала утекать — затычку вынули, и раздался характерный сосущий звук.

— Думаешь, как бы сбежать от меня? — предположил он. — Видишь ли, это не так просто. Если начну размахивать золотым жетоном, — он положил удостоверение на стойку рядом с деньгами, — тебя тут вопросами засыплют. Поэтому поступим так. Я тебе еще выпить куплю, и мы с тобой присядем вон там, у стеночки. За отдельным столиком, подальше от всех. Поболтаем.

Дверь была рядом. Но до нее пришлось бы карабкаться по кривым ступенькам, ноги еще не слушались Кристу. «Не будь дурой!» — мысленно приказала она себе.

— Я больше не хочу пить.

Он взял ее за руку, сжал и подался вперед. Его казенные глаза улыбались.

— Ладно. Тогда сделаем это здесь, мило и интимно. Как любовники. — Он вдавил пять мятых двадцаток ей в руку, как кучу мусора. — Я тебе сотню плачу прямо сейчас, а ты доставишь одну посылочку. А в посылочке — информация.

Ей не пришлось оглядываться, дабы убедиться — их никто не подслушивает, потому что Криста собиралась послать этого козла куда подальше.

— Я не знаю…

— Конечно, ты ничегошеньки не знаешь. Я понимаю. Только тут одна проблемка. Я знаю, что ты это знаешь, ясно? «А»-«Б»-«В». Просто, как раз-два-три, не дури.

Когда вода схлынула, стало очень холодно. Сухой воздух набрасывается на тебя, как грызущая совесть. Криста поискала глазами Буль-Буля, надеясь на его помощь, но тот исчез.

— Я на самом деле не козел, ясно? — сказал парень, сжимая ее ладонь с деньгами. Во влажном воздухе висел запах его одеколона. — Тебе повезло, что я не из тех копов, которые предпочитают жесткие методы. Я не буду пугать, что ты можешь потерять дочку, рассказывать о приемных родителях и прочих страшных ужасах. Я не такой.

У нее в голове все дрожало.

— И мне вообще плевать, работаешь ты курьером на Ферги или нет. Наркота, рэкет, криминальные дела — ты мелкая сошка в этом механизме. Связующее звено. Но хорошая метла и метет хорошо. А мне досталась хорошая. Не метла — реактивная ракета. Я не прошу тебя жучок на себе прятать. Не собираюсь использовать тебя. Подвергать опасности. Нет. Я настроен вполне миролюбиво. Сколько у тебя машин, Криста?

— Чего? — Его лицо было совсем близко — плюй не хочу. — Ни одной.

— Семь. Ты владеешь семью транспортными средствами. Ни за одно из них ты не заплатила, но зарегистрированы они все на твою фамилию. Это все Дуг Макрей и твой брат денежки свои прячут. Никогда не видела «Корвет» Дуга, зеленый такой? Крутая тачка. А ведь она твоя, Криста. По закону. Когда-то он просил тебя подписать какие-то бумаги, сходить в бюро регистрации, так? Случись что с Дугом — эту машину не привяжут к штрафам, которые ему придется платить, не конфискуют в наказание за… ну, например, ограбление банка. Спорим, ты даже не знаешь, где он ее держит?

«Ничего не говори, — велела себе Криста. — Не выдавай эмоций».

— А ты вкалываешь курьером за гроши, пыль разносишь. За гроши. Ради дочери, так ведь? Ну конечно. Но что это за жизнь? Ты хоть представляешь, сколько бабок они срубили в кинотеатре? И не прикопаешься ни к одному центу. Трать хоть сейчас.

— Не понимаю, о чем ты…

— … говоришь. Ясное дело. Ты верная. Конечно же, верная. Семья как-никак. Но вот что я тебе скажу. Они все по краю ходят. Рано или поздно упадут — и скорее рано. Это точно. Это я тебе и пришел сказать. Ты производишь впечатление девушки практичной, находчивой. Наверняка ведь прикидывала, что не за горами такой день. Если они сядут — что с тобой будет? Ты же не хочешь остаться ни с чем? Машины на твое имя записаны — это же удобно, безопасно. Погоди-ка. А дом? Я тут случайно узнал, что он и за твоим братом значится. Вы владеете им совместно. Мы заберем половину, его половину дома. Если ты не будешь вести себя со мной сейчас практично и находчиво, можешь последовать за ними — за пособничество. В этом случае мы заберем все. А у тебя будет новое место жительства. Под названием Массачусетская исправительная колония «Фремингэм». А твоя дочурка? — Фроули покачал головой. — Но это все в худшем случае. Это если да кабы. Я даже не хочу говорить об этом «если». Тем более в твою пользу есть столько всего! Во-первых, надо сохранить твой дом. Знаешь, почем нынче дома на Жемчужной улице? А готовые к ремонту трехэтажные строения в Чарлзтауне? Ты сидишь на небольшом состоянии, вполне законном, и, несмотря на это, ждешь, когда тебе позвонят и скажут, куда отнести пыль, да вот с незнакомыми мужчинами флиртуешь, чтобы они тебе выпить купили. А продашь дом — и ты с дочкой обеспечена. Но для этого нам с тобой надо договориться. Мне нужна веская причина, чтобы защищать твое имущество.

Когда вода ушла, осталась только вонь. Затхлая пустота.

— Дерьмо собачье. Хватит меня пугать. Мне нужен адвокат.

— Да ради бога. Ищи адвоката. Потому что речь ведь о твоей защите. И не только о твоей. А еще и о защите твоей дочери. Подумай об этом, Криста.

— Ее не впутывай.

— Не получится. Придется впутать. Они тебя обманывали столько лет. Держали тебя на привязи. А почему? Чтобы ты никуда не делась от них. Чтобы зависела от них, как наркоман. Чтобы на виду была. А ведь по справедливости должны были бы выделить тебе щедрую сумму за все тайны, которые ты так преданно хранила. — Фроули, наклонившись, заглянул Кристе в глаза. — А твой брат… Слушай, да ведь по большому счету он меня не интересует.

— Нет?

Фроули что-то рассмотрел в ее глазах. Он глядел пристально и впитывал это выражение.

— Ну, если, конечно, ты сама этого от меня не ждешь.

«Дугги, — поняла Криста. — Ему нужен Дугги».

— Этот Макрей, — продолжал агент. — Сколько ты его терпела?

Услышать от фэбээровца имя Дугги — все равно, что узнать о его смерти. Ее сердце сжалось.

— Сколько заставлял тебя под его дудку плясать? Уж если я об этом знаю, ты же понимаешь, об этом знает каждая собака в Городе.

Криста поставила локти на стойку и вцепилась в свои волосы.

— Грустная песня, — сказал он, кивнув на музыкальный автомат. — Так и будешь до конца жизни ее слушать?

«Иди домой и расскажи Дугги об этом парне, — велела себе Криста. — Иди прямо к нему. Он будет тебе очень благодарен».

— И еще вопрос. Сколько ты с ним встречалась?

Криста почти прижала нос к стойке.

— Всю жизнь.

— Позволь спросить. За все годы, что вы были вместе, сколько бриллиантовых колье от «Тиффани» он тебе купил?

Воды вокруг больше не осталось. В осушенном мире раздавался громкий стук капель.

— Да ты о чем вообще? Колье с бриллиантами?

— Сначала ты ответь, а потом я, — настаивал фэбээровец.

^{Июнь 1996 г.}

Дуг катился вдоль улочки из аккуратных домиков, сверял адрес, наконец подъехал к дорожке, на которой выстроился целый ряд припаркованных машин. Рядом красовался огромный надувной дворец. Он дергался и трясся, как живот, полный вопящих неперевариваемых детишек. Дуг притормозил у серебристого почтового ящика, украшенного надувными шарами. Номер дома совпал.

Дуг поставил свой «Каприс» в конец ряда и вышел. Дом был серый, двухэтажный, во дворе друг за другом с водяными пистолетами гонялись дети, родители болтали, стоя на дорожке. Дуг собрался было вернуться в машину, но тут заметил Фрэнка Г. Тот отделился от небольшой группы взрослых, стоящих у дворца, рядом с насосом, и помахал ему рукой. На нем была рубашка с короткими рукавами, длинные шорты и кеды. Он шел навстречу Дугу.

— Нашел-таки.

Дуг снял темные очки и окинул взглядом гостей.

— Фрэнк, старина… что ж ты не сказал?

— Ты же говорил, тебе надо пару минут, так ведь? Да ладно, пошли.

Фрэнк провел его мимо вопящего дворца к открытому гаражу, заставленному стульями и раскладными столиками с едой. На лужайке сидели, тесно прижавшись друг к другу, две девочки-двойняшки в одинаковых розовых очках и ели тающие куски торта-мороженого. Три пластиковых парашютиста спланировали на землю из окна спальни, следом за ними штопором закрутило пробковый самолетик. Вскоре прибежал мальчишка с гипсом на руке, выпустил по струе воды из маленького зеленого пистолета обоим мужчинам в живот и покатился со смеху:

— Ха-ха, дядя Фрэнк!

Фрэнк выхватил из кармана бледно-розовый пистолет, нацелил на мальчишку и облил его. Тот завизжал и дал деру зигзагом, как в кино про войну, Фрэнк продолжал поливать его спину.

— Пошли, — сказал он. — Надо перезарядить.

Фрэнк наполнил пистолет под краном в кухне, которая гудела от женщин, заворачивающих гостинцы: тарелки с пастой, лазаньей и ломтиками вареного мяса. Фрэнк провел Дуга мимо двух мужчин, говоривших о бизнесе в коридоре, мимо женщины, менявшей подгузник сонному младенцу на полу в столовой, мимо телевизора в гостиной, по которому показывали матч «Сокс». Гам на втором этаже заставил Фрэнка резко поменять направление — он повел Дуга к боковой двери, а затем вниз по ступенькам, в прохладу подвала.

Цоколь был отремонтирован лишь наполовину. Стены заклеены плакатами с портретами баскетболистов Майкла Джордана, Рея Борка и Мо Бона. Повсюду валялись «мохнатые» шарики из латекса, стояли коробки, из которых вываливалось спортивное снаряжение, у стены красовалась игрушечная гоночная трасса. Посреди комнаты под бильярдными лампами стоял стол для аэрохоккея.

— Ну как оно? — спросил Фрэнк.

Дуг пожал плечами. Детская вечеринка его ошарашила. Он не мог придумать, с чего начать.

— А у тебя как?

— У меня-то? — Фрэнк подошел к другой стороне стола. — Гораздо лучше. В прошлый раз неудачный у меня момент был. Этот старикашка разбередил мои раны. Не знаю, почему. Ему ни до кого дела не было. Уверен — до меня точно не было.

— Хорошо. Рад это слышать. — Дуг качался взад-вперед от неловкости, словно пришел просить денег.

Фрэнк включил игру, стол загудел, всасывая воздух через перфорированную поверхность.

— Я снова хожу на собрания, уже пару раз был.

Шайба шевельнулась. Пластиковый красный диск пополз вбок, как будто по мановению невидимой руки. Фрэнк отправил его назад, к противоположному борту — просто так, не предлагая Дугу поиграть.

— А у тебя как дела?

Дуг провел рукой по остриженным волосам.

— Собрания? Не-а. После нашего разговора не хожу.

Стадо слонов протопало у них над головой.

— Очень зря, — ответил Фрэнк. — У тебя же на лбу написано, что ты в штопоре. Я-то вижу. Правильно сделал, что позвонил мне. И вот что я тебе скажу. Не стоит она того.

— Кто? И чего не стоит?

— Той выпивки, которую ты еще не оприходовал. Твоя девушка ее не стоит.

— Нет, Фрэнк…

— «Кажется, я встретил одного человека»… Помнишь такие слова? — Фрэнк сильнее ударил по шайбе. Она со звоном отскочила от бортика и остановилась посреди гладкого поля. — То, как ты про нее сказал, я сразу все понял. Ты болен этой девушкой, Дуг.

Дуг вытянул руки вперед.

— Фрэнк, я тебе раньше такого никогда не говорил, но тут ты чертовски ошибаешься. Эта девушка… она — гарантия моей трезвости, если хочешь.

— Но теперь ее нет.

— Ага, — согласился Дуг.

— И тебя мучает жажда. На лице написано. И если ты сможешь вернуть ее, то все наладится, так?

— Фрэнк, послушай. Та вторая девушка, моя бывшая подружка, она — мой алкоголизм. Преследует меня, черт возьми, на каждом шагу. А эта девушка — другая. Она для меня слишком хороша. Она…

— …все, что тебе нужно, но не твоя. Ты все свои надежды возложил на одного человека, который не может быть с тобой — разве нет? «Она слишком хороша». Ты сам-то себя слышишь? Сам себе недостижимую цель поставил.

— А ты все не так понимаешь.

— Может, ты с самого начала все это спланировал. Долго и медленно шел по наклонной, чтобы найти оправдание и снова запить. Оправданием будет она. «Я через такое прошел, тут любой не выдержал бы и выпил немного». Так? — Диск с щелчком залетел в лунку, словно монета в прорезь автомата. — С этими глупостями в себе надо бороться. Это и есть твой демон.

Дуг сложил руки на затылке и принялся ходить взад-вперед.

— Как же так все запуталось? — дивился он. — Тут как с пивом. Либо пьешь, либо нет.

— Это раньше так было, — ответил Фрэнк, выключил стол и обошел его. — Посмотри правде в глаза. Нужно сожрать то, что пожирает тебя. Утопить не получится. Ты уже пытался. Не помогло.

Дуг задумался над тем, каким оно будет на вкус — то, что его сжирает.

Дверь открылась, и вечеринка снова стала слышнее.

— Фрэнк! — позвал женский голос.

— Да, я тут, милая.

Легкие босоножки спустились на две ступеньки.

— Стив и Полина только что уехали, не смогли тебя найти.

— Мы тут с приятелем клей нюхаем. Сейчас иду.

Фрэнк взбежал по лестнице, пошептался с женой, а затем босоножки прошлепали вниз по ступенькам.

— Я Нэнси Гэри, — представилась женщина, протянув изящную руку. Не то чтобы неприязненно, но и без притворной доброжелательности. Дуг был гостем в ее доме, и она приветствовала его.

— У вас очень красивый дом, — похвалил Дуг. Впрочем, так оно и было.

Нэнси оказалась миниатюрной городской девчонкой.

— Вы уже поели?

— Да, я незваный гость. Фрэнк не предупредил, что у вас… — Он махнул рукой в потолок.

— Возьмите с собой сандвичей.

— Возьму. Спасибо.

Нэнси повернулась к лестнице. Красавицей она, наверное, никогда не была, но ее внешность не портилась ни от времени, ни от макияжа. В ней чувствовалось постоянство. Она не пыталась произвести впечатление. У нее был дом и семья. И праздник, которым она заправляла.

Дверь захлопнулась. Дуг посмотрел на Фрэнка.

— Ты меня за этим сюда затащил? Чтобы я увидел дом, твою жену, детей.

— Это все не из разряда недостижимого. Главное — чтобы повезло. Эта девушка, Дуг… люди приходят и уходят. На то есть причины. Из них и состоит жизнь. И дело тут вовсе не в тебе.

Дуг покачал головой, не соглашаясь с ним.

— Еще как во мне.

Фрэнк внимательно посмотрел на своего подопечного.

— Так ты съехал от друзей?

Дугу снова показалось, что он задыхается.

— Нет пока.

— Это я уже слышал.

— Фрэнк, слушай, я решился. Там у меня ничего не осталось. Я хочу все так устроить, чтобы пути назад не было. Но сначала надо… мне надо все уладить.

— Не нравится мне все это. Ты пытаешься спасать тех, кто не хочет спасаться.

— Да не в этом дело. Серьезно. Просто я понимаю, что с ними будет, когда я уеду. И пытаюсь помочь им, дать хотя бы последний шанс.

— Шанс на что?

Дуг пожал плечами.

— На жизнь, наверное.

— Ты правда так думаешь? Считаешь, ты один держал их на плаву все эти годы? Единственный непьющий, который всех развозит домой после пьянки?

Дуг задумался.

— Да. Пожалуй, так и есть.

Они пошли к лестнице. В коридоре мимо них пронесся ребенок, размахивавший пластмассовым мечом. Фрэнк поймал его за плечо.

— Мики, где Кев?

— Там, пап, — ответил лохматый мальчик чуть пониже ростом; он стоял на пороге кухни, держа хоккейную клюшку с большим голубым крюком.

— Иди-ка сюда, хоккеист, — позвал Фрэнк и увел детей в столовую, мимо тележки из супермаркета, полной обломков печенья. Он положил одну руку на плечо мальчику с мечом, вторую — на голову малышу. — Майкл, Кевин, это тот дядя, о котором я вам говорил. Дуг Макрей.

Дуг посмотрел на Фрэнка, удивившись, но в то же время начиная понимать. У Фрэнка с самого начала были свои мотивы.

— Быстрее него я защитника за всю жизнь не видел, даже среди профи.

Дуг стоял перед мальчиками так, словно это он был ребенком, а они взрослыми.

— Кеву сегодня исполнилось семь, — пояснил Фрэнк, лохматя сыну волосы. Его переполняли гордость и любовь.

— Вчера, — возмутился Кевин.

— Точно. Извини. День рождения был вчера, а празднуем сегодня.

Темноволосый Майкл посмотрел на Дуга серьезными глазами своей матери.

— Вас «Медведи» перекупили?

— Да, — подтвердил Дуг.

Мальчики пристально смотрели на него — чужого человека, оказавшегося в их столовой, бывшую звезду хоккея, непонятно как ставшую другом их отца.

Именинник пожал плечами.

— И что случилось?

Дуг кивнул, не в силах выдержать их взгляд, и с трудом произнес:

— Я все испортил.

Завтрак у маминого дома, только завтрак без еды. Он уже несколько дней ничего не ел. И, казалось, больше не сможет употреблять пищу.

«Моя мама — это всего-навсего дом».

Зачем он пришел сюда? Чтобы поплакать о ней? Да разве он не для этого приходил сюда все время?

«Моя мама умерла».

Нет. Он приходил сюда оплакивать себя. Себя, лишенного матери.

Исчезли фантазии о том, как бесстрашно она бежит из Города под покровом ночи, чтобы освободиться от отца и начать новую счастливую жизнь где-то в другом мире. Он всегда воображал, что в глубине души у нее останется боль из-за того, что пришлось бросить сына.

Сколько раз он, вылезая из ванны, становился босыми ногами на пол, дрожал и вытирал слезки воды, катившиеся туда, где она лежала в тот день.

Ему хотелось верить, что она больна, что она страдает. Что ужасно мучается. Во что угодно — только не в то, что она была обычной наркоманкой, умершей от передоза.

Той ночью ему приснилось, что вдоль всех улочек Города стоят не дома, а головы; огромные, морщинистые лица старых матерей обращались к нему, когда он бежал мимо них к пустой площадке на Саквилской улице. А рты по обе стороны недовольно цокали языком.

Город хорошо хранил свои секреты, пестовал их, как детей. От мысли об этом в нем поднялась нелепая паника, страх за Кристу и Шайн. Но он его подавил.

Дуг не видел, как человек вышел из дома. Он так углубился в свои размышления, что не заметил хозяина квартиры на первом этаже, который подошел к своему красному «Саабу» с ключами в руке. Темноволосый, стройный, в расстегнутом пиджаке, длинном галстуке и мокасинах с кисточками. Мужчина увидел Дуга и замедлил шаг. У Макрея не было сил даже притвориться, будто он тут по делу, а не просто так сидит на низком кирпичном заборе и пялится на дом чужого человека.

Мужчина бросил портфель на заднее сиденье машины, захлопнул дверцу и подумал, не подойти ли к Дугу и не заговорить ли с ним.

— Здравствуйте, — сказал мужчина, все-таки двинувшись к нему через одностороннюю улицу. — Я заметил, вы тут по утрам сидите. Часто.

— Да? — вяло отреагировал Дуг, не защищаясь. — Просто жду человека.

Мужчина кивнул и остановился у переднего бампера Дугового «Каприса».

— Мы… я вас тут часто вижу. — Он перевел взгляд на постройку. — Вы все время на наш дом смотрите. Если я не…

— Я здесь жил когда-то давно, — ответил Дуг, удивляясь своей прямоте. — Только и всего.

— А. — Мужчина так ничего и не понял.

— Все в порядке, не волнуйтесь. Сегодня я тут в последний раз, больше не появлюсь.

Мужчина кивнул, пытаясь придумать, что бы еще сказать. Потом повернулся и снова пошел к машине. Но на полдороге остановился — ему что-то пришло в голову.

— Послушайте… может, вы хотите внутрь заглянуть? Ну там не знаю, посмотреть напоследок?

Дуг никак не ожидал такой любезности. Он увидел, что из-за занавески за ними наблюдает хозяйка дома. И представил, как они все вместе будут ходить по комнатам: парочка подозрительных яппи будет наблюдать за тем, как чистокровный горожанин пускает слезу в их ванной.

Предложение было заманчивым, но дом — это его мама, а она давно умерла.

— У вас дочка, да? — спросил Дуг.

— Да, — улыбнулся мужчина, но тут же настороженно нахмурился.

— Спит в той угловой комнате?

Мужчина посмотрел на окно, где еще виднелись следы от противопожарной наклейки «Осторожно, ребенок!» — и не понял, что ответить и надо ли вообще отвечать.

— Там занавески с дельфинами, — Дуг поднял указательный палец. — Вы их каждый вечер закрывайте. С улицы машины светят, лучи падают на потолок, кажется, что мимо пролетают приведения. Ребенок, лежащий в комнате один, может испугаться.

Мужчина кивнул, широко раскрыв рот.

— Спасибо, буду закрывать.

Дуг сел в «Каприс» и поехал вниз по склону.

Глоунси вдруг понял, что ему напоминает холодильное помещение в лавке Цветочника — хранилище в банке. Комната в комнате. Толстая дверь с петлей для замка. И тишина внутри. Но вместо стопок купюр на полках лежали букеты цветов.

Почему цветочный магазин? Глоунси впервые задался этим вопросом. Почему не табачная лавка и не кулинария? Магазин на Главной улице был всегда, и Ферги им всегда управлял. Может, лавка досталась ему давным-давно в счет долга, и он, лишь раз коснувшись, переделал ее в самый отвратительный цветочный магазин на земле. Только когда лепестки становились бурыми и мятыми, как чипсы на самом дне пакета, Ферги убирал розу за два доллара из ведерка на витрине. Вода в вазах становилась темно-зеленой и пенистой, как в гавани — ее не меняли никогда. Это был единственный цветочный магазин, витрину которого украшали пластиковые виноградные лозы и шелковые цветы.

Ферги делал неплохие деньги на параде, посвященном победе в сражении на Банкер-Хилл. Собирал венки для победителей крупных заездов во время скачек на ипподроме «Саффолк-Дауне». Ходили слухи, что порой за день до скачек Ферги отправляет по почте счет владельцу лошади-победительницы. Он обслуживал и многие похороны. Со смертью Ферги был на «ты». Она преследовала его вместо утраченной совести. Двое его сыновей умерли. Один — от пыли, которой сам Ферги и торговал. А его дочь застрелили — она напоролась на засаду, устроенную для другого человека. Ферги же всякий раз оставался в живых, возвращался в свою подсобку и принимался плести венки. Над его рабочим столом, выпустив свои черно-золотые языки с надписями: «Доченьке», «Маме», «Жене», «Сыну», висели катушки лент.

Они сели на складные стулья с мягкими сиденьями, словно скорбящие у могилы. Все четверо смотрели на Цветочника. Редко кому удавалось оказаться на расстоянии плевка от Фергуса Колна. По большей части он вел затворническую жизнь. То ли его правда одолела паранойя, то ли он просто позволял легенде о Цветочнике подпитывать саму себя. Дело о «законе молчания» просто стерло с лица Города всех его ровесников, но Ферги упрямо гнул свою линию. Жил он неподалеку от бывшего оружейного завода, но вроде бы держал «запасные аэродромы» по всему Городу и постоянно переезжал с места на место, как король в изгнании.

Еще его называли Затраханный Ферги, потому что таким и было его лицо — затраханным. В юности он был и борцом (некоторые его бои показывали по телевизору в конце пятидесятых), и профессиональным боксером в Ревире и Броктоне. У него был сломанный нос, припухшие веки и блестящая кожа, напоминавшая натертый воском фрукт. Губы были очень тонкими, практически незаметными. Крошечные ушки, чем-то напоминавшие цветную капусту, как будто сошли с детского рисунка. Во времена, когда он работал вышибалой в мафии, о нем говорили так: случалось, что людей застигали инфаркты, стоило им лишь увидеть физиономию Ферги и услышать о его репутации. Руки у него тоже были переломаны. Костяшки кривых пальцев выглядели так, словно их попеременно дробили, засовывая в выдвижные ящики. Ногти — плоские и серебристые, как монеты.

За ним по пятам всегда ходил Ржавый, грудь колесом. Он то ли когда-то был стрелком ИРА, то ли до сих пор оставался им, но не мог вернуться на родину. У него были выгоревшие светлые волосы, бледная, как у всех ирландцев, кожа. Ржавый любил носить темные спортивные костюмы, как будто был на отдыхе. Иными словами в Ржавом не было ничего рыжего, ничего, что соответствовало бы его кличке. Хотя может, его так прозвали, потому что он всегда был слегка заторможенным. Ржавый не раскрывал рта. Этакий зомби, не отстающий от Ферги ни на шаг; разве что в холодильник в тот теплый день он не пошел, ограничившись уважительным кивком, который был адресован всей компании. Параноик Ферги не ходил на встречи один.

Он уселся перед ними в свое креслице, как садится борец в своем углу ринга во время перерыва между последними раундами, и широко расставил ноги, словно предлагал ударить себя по яйцам. На нем была белая майка в жирных пятнах, черные армейские штаны и бейсболка, надетая задом наперед, чтобы было видно его изуродованное лицо.

Столкнувшись с Ферги в Городе, вы наверняка сразу узнали бы его по фуфайке и надвинутому на лоб капюшону, затенявшему лицо, с туго затянутой веревочкой. Не случайно Джем в тот день оделся, как Ферги. Он также переплюнул Цветочника по части перебитого лица — его нос и скулы по-прежнему были закрыты марлей, правый глаз оставался красным, опухшие губы были испещрены ранами.

Дугги сидел по другую руку от Глоунси и молчал. Он ушел в себя после ссоры. Создавалось впечатление, будто это не он ее затеял.

Дуг был на взводе. Глоунси знал, что он думает о Цветочнике. Когда они вошли в магазин, там уже отирались подростки из бедного квартала в камуфляжных штанах. Дуг чуть не сцепился еще и с ними.

Но главное — что они снова собрались все вместе. Дуг и Джем заключили негласное перемирие. И присматривать надо было скорее за Дезом: он сидел рядом с Дугги и во все глаза пялился на полководца Ферги — человека, который возможно («возможно» в городском понимании) прикончил его отца. Глоунси не мог не отдать ему должное. Он удивлялся, что Дез вообще пришел.

— Он теперь на меня похож, — заметил Ферги, кивнув на Джема. Его сдавленный голос дребезжал. — Пошумели чуток, да? — Борец, чьи стареющие мышцы на руках обвисли, словно веревки, переводил взгляд с Джема на Дугги. — Пара ран — для братьев это хорошо. Только на пользу. Очищает атмосферу.

Джем пожал плечами. Дуг никак не отреагировал, по крайней мере Глоунси ничего не заметил.

— Эта комната чистая, если что. Стопроцентно. Сюда никто без меня не заходит. Никогда. У меня тут есть этот, как его — ртутный выключатель, он просигнализирует, если кто попробует поиграть с замком. Так что можно говорить свободно.

Он взял срезанный нарцисс, покрутил в руках, потом опустил в лепестки подушечки пальцев со скругленными ногтями и поднес пыльцу к носу, от нее на верхней губе осталось желтоватое пятно. Он был извращенцем по натуре.

— Уж сколько времени прошло, — заметил Ферги. — Все ждал, когда ж вы, ребята, пожалуете наконец.

— Ага, — произнес Джем половиной рта. — Работы много было. Доказывали, что мы подходим, типа того.

Искалеченный подбородок Ферги дернулся, что, видимо, означало улыбку.

— Я вижу ваших отцов в каждом из вас. — Он остановил глаза на Дезе, тот ответил ему тяжелым взглядом. — Как будто я по-прежнему на ринге, хотя столько лет прошло. На ногах. Перчатки натянуты. Всем отпор даю. И по-прежнему на ведущих позициях.

— Мы из тех, кого лучше иметь на своей стороне, — заметил Джем. — Еще помним тот Город, который был раньше. И у нас еще есть силы, чтобы вернуть его в прежнее состояние.

Глоунси слушал внимательно, но бесстрастно, как человек, который не хотел облажаться.

— Вы хорошие воры, — похвалил Ферги. — Но эта десятипроцентная дань, которую вы мне платите… — Он повел плечами, словно его одолели болезненные ощущения. — Десять процентов бросают официанту, который плохо работал. Так что? Я вам не нравлюсь?

Джем поежился, что выглядело забавно. Дуг сложил руки на груди. А Глоунси вообще не собирался рта раскрывать. Эту миссию он возложил на Джема.

— Но я тут за вами четверыми поглядывал, — продолжил Ферги. — Неплохо вы повеселились. Мне по сердцу ваш стиль. Не шумите, дела ведете тихо. У меня вот последняя команда безбашенная была. Просрали хорошее дело. А вы уже давно вместе. Чего вы от меня ждете?

— Хотим отличиться, — ответил Джем. — Считаем, что заслужили серьезное дело.

Ферги положил стебель на колени и отряхнул руки.

— Забавная штука — судьба. Потому что она спустя такое долгое время заставила вас надеть штаны и постучать в мою дверь, как положено мужикам, — и оказывается, очень вовремя. Прямо кстати. Потому что у меня как раз кое-что есть, яблочко, которое скоро упадет с ветки. Серьезное дело. Настолько серьезное, что по зубам только лучшим. Есть у меня там свои люди, которые мне должны.

Джем кивнул.

— Нам это интересно.

— Ну еще бы. Кого же такое не заинтересует? Но вы готовы? Потому что тут за участие в игре придется платить. Это делается так. Небольшой откат мне за то, что я все обговорю. Ну и плюс мой процент от добычи. Да, кусок я себе отрежу большой. Но без моего участия вы столько нипочем не возьмете. Сделайте все правильно, и будет вам счастье.

— И сколько стоит поддержка?

— Нормальная работа средней сложности — между пятьюдесятью и семьюдесятью пятью кусками, деньги вперед.

Джем кивнул, ожидая продолжения.

— А за эту?

— Ну тут в два раза больше. Без всяких.

Глоунси сдержался, выпрямился и сжал руки. Сто пятьдесят? Не послышалось? Поделить на четыре?

— Вы на меня так смотрите, как будто у вас бабла нет. Не забывайте, что мой десятипроцентный друт нашептывает мне, сколько вы добываете. И не думайте, что я помалкиваю, потому что мне не под силу заговорить. Я не мешаю таким, как вы, потому что это ваша специальность. Я нанимаю профессионалов. Щедрый я. Люблю со всем Городом делиться, чтобы всем польза была. Вот вы пришли и говорите, что готовы работать по-крупному? Ну так у меня дельце побольше тех, что я Бухарику давал. И все уже готово — иди и бери.

Глоунси покосился на Джема, затем на Дуга — тот не шелохнулся, потом на Деза — тот тоже сидел, не шевелясь. Тогда Глоунси пожалел, что начал ерзать.

— Кто знает? — ответил Ферги на их молчание и неподвижность. — Может, вы не так уж готовы, как вам кажется. — Он снова поднял нарцисс с коленей, и Глоунси удивился тому, что цветок не увял от одного его прикосновения. — Вот нарцисс. Кому он принадлежит? Мне, верно? А вот и нет. Мне он не принадлежит. Он не мой, не я его создал. Кто-то где-то (никому не известно, кто) вырвал его из земли. Тот, кто привык брать. Против того, кто не может сохранить. Если кто попытается взять у меня этот цветок, не заплатив, получит от меня хороший урок. Потому что я его поймаю и в уплату возьму что-нибудь другое. Руку. Ногу. Вот вы думаете, ваша рука или нога — она вам принадлежит, думаете она ваша? А ваша жизнь? — Ферги подождал, хотя все прекрасно знали, когда лучше промолчать. — Нет, если я смогу ее забрать. Нет, если вы не сможете ее удержать. — Он покрутил цветок между пальцами и бросил его перед собой на пол. — Я получатель. Это моя работа. А с чего еще вы ко мне пришли, так ведь? Не за красивые ж глаза. Вам, ребята, надо разобраться. Вы только охотники до куша или его получатели?

— Мы беремся за это дело, — ответил Дугги.

Глоунси повернулся к нему. Дез тоже. Звук его голоса потряс их — не говоря уже о том, что он дал согласие Цветочнику. Джем, как заметил Глоунси, вообще ни на кого не посмотрел.

— Но только ровно за сто кусков, — добавил Дуг, оборвав довольный кивок Ферги. — По двадцать пять с носа. Если все настолько шоколадно, как ты говоришь, и ты никому другому дело толкнуть не успел, тогда, видимо, тебе его и толкнуть-то некому.

Неподвижный взгляд Ферги напомнил Глоунси его покойного отца — царствие ему небесное — и то, какие тот бросал взгляды. Глаза Цветочника говорили: «Помните, вы сегодня тут передо мной сидите, только потому, что я вас вчера не убил. То, что вы сделаете прямо сейчас, решит, будете ли вы передо мной сидеть завтра».

Но Ферги встретил равного. Или по крайней мере заглянул в зеркало, которое тут же не треснуло от страха. Дуга теперь было не достать. И по перебитому лицу Ферги проплыла тень нервозности, словно мимо пролетела ворона.

— В память о смелости его отца, — безапелляционно заявил Ферги, царственно кивнув. — Я сделаю вам подарок и соглашусь на вашу цену. Одноразовая уступка, скидка на первый раз.

Он торжественно откинулся на спинку кресла. Но все понимали, что случилось: Ферги Цветочник прогнулся под другого человека.

— Мы тебя не подведем, — пообещал Джем.

— Естественно, — согласился Ферги. — До сих пор вы были мальчишками, ворующими деньги из копилки во время воскресной службы. Но я вам тут совсем о другом толкую. Это не приходская церквушка, парни. А целый римский собор.

Фроули и Дино постояли у фонтанчика с водой, поджидая, пока толстый чернокожий парнишка закинет свой рюкзак в класс, и последняя дверь в коридоре закроется. Они пришли на последний этаж Колледжа Банкер-Хилл, возведенного на месте давно закрытой тюрьмы.

На двери в конце коридора было написано: «Радиационная лаборатория. Не входить».

Фроули постучал. Парень, одетый, как аспирант, приоткрыл дверь совсем чуть-чуть, так что были видны только его очки и эспаньолка под нижней губой.

— А, привет, — сказал агент Грантин, узнав Фроули, затем пропустил их с Дино и закрыл дверь.

Второй агент сидел в наушниках у окна. Дино приложил кулак к носу.

— Тьфу ты господи.

Грантин кивнул.

— Ребята, хоть кто-нибудь, скажите моему напарнику, Билли Дрифту, чтобы он не ел фалафель, когда мы на задании в комнате, где не открываются окна.

Агент Дрифт стянул наушники и застенчиво вышел из-за парты.

— Ну я же извинился, старик. Как-то не принял еду мой желудок.

Комната была маленькая, из мебели в ней стояли только парты и учительский стол светлого дерева. На столе — магнитофон «Harpa», компьютер и цветной принтер, сотовый телефон, подключенный к розетке, и видеомонитор, связанный проводом с камерой на треноге, выставленной из окна на восточной стороне. Монитор с высоким разрешением показывал людей, переходящих улицу у цветочного магазина на Главной улице.

Фроули выглянул в окно, сориентировался и понял, что попадает в поле зрения камеры, увидел Торговый центр Банкер-Хилл и кладбище, посмотрел на запад. Потом представил Дино агентам отдела по борьбе с организованной преступностью.

— Мы ведем круглосуточное наблюдение посменно с парой из УБН,[102] — пояснил Грантин, сняв искусный грим: очки и бородку. — Я прослушивал их записи за последние дни, и тут вы приходите и спрашиваете про Цветочника, фотографии этих ваших банковских грабителей приносите. Я думаю, они у нас на крючке.

Он протянул четыре снимка, сделанных с видеозаписи, с указанием времени в углу. На первом Фроули моментально узнал Мэглоуна. Его сняли сбоку — он входил в магазин с другим человеком, одетым в фуфайку с низко надвинутым капюшоном, его лицо покрывали бинты.

— Они, — подтвердил Фроули, передавая фотографию Дино.

Следующий снимок был сделан через две минуты: Элден в бейсболке, одна рука в кармане, другая хватается за ручку двери. Обернулся проверить, нет ли кого подозрительного на улице.

На последнем снимке, через шесть минут после Элдена, оказался Макрей, запечатленный вполоборота, — он тоже входил в магазин. Такого ракурса будет достаточно, чтобы присяжные его опознали.

— Заседание у Цветочника, — заключил Фроули. — Долго?

— Минут двадцать. Ушли все по отдельности. На пленке есть, напечатать времени не было.

Дино вернул снимки Фроули.

— А в бинтах кто? — спросил Дино.

— Кофлин, по всей видимости, — предположил Фроули, вспомнив побитые руки Макрея, но рассказать Дино об этой встрече он не мог. Агент просмотрел пачку снимков ничего не подозревавших покупателей. — Много у вас ушей в магазине?

— Не очень. Они там есть, но он без конца врубает ирландскую музыку. На вашу команду ничего не получили, зато наслушались звона дверного колокольчика и «Привет, как дела». Я надеялся, у вас на них побольше нарыто, и вы с нами поделитесь.

Фроули кивнул.

— Мы следим за их машинами. Но прослушки нет. Какая уж в этом городе прослушка!

— Да уж, — вздохнул Дрифт, махнув в сторону окна и открывающейся из него панорамы Чарлзтауна. — Вот и мы тут сидим.

— Мы поставили маячки на бамперы всем четверым, так что не пришлось привлекать спецагентов для наблюдения. Даже жучок Т-4 в машине Мэглоуна установили, но он ездит один и целыми днями слушает радио.

— Более того, — добавил Дино. — Он подпевает.

— У них есть телефоны, но они их не используют. Хитрые. Потому что один из них работает в «Найнексе». Хотя мы, конечно, поставили маячок на его рабочий фургон.

— Что ж, — заметил Грантин, глядя на Город. — Что-то у них происходит.

Фроули достал, из стопки фотографию Кристы Кофлин в шортах, топе и шлепанцах. Она входила в магазин с детской прогулочной коляской.

— И чем в последнее время развлекается Цветочник?

— Чем обычно. Торчит у себя. Звезда гангстерского мира во всей красе.

— И когда вы, ребята, будете его брать?

Грантин пожал плечами.

— Когда кто-нибудь из его организации расколется. Он последний, кто остался из старой гвардии. Тот еще урод. УБН он нужен еще больше, чем нам.

Фроули показал на фотографии.

— Можно, я их себе оставлю?

— Да ради бога.

Большинство людей (и банковские воры не исключение) полагают, что в ограблении самое сложное — добраться до денег, однако в действительности самое трудное — вовремя смотаться, тут-то и становится ясно, кто профессионал, а кто всего лишь любитель.

Дуг сел в фургон «Найнекс» на пересечении Бойлстонской и Парковой улиц. На нем была рабочая рубашка Деза. Он приветственно стукнул кулаком по кулаку Монсеньора.

— Номер в гостинице забронировал? — спросил Дез.

— Тот еще дворец.

— Долго там будешь?

— Как пойдет. Я поселился под именем Чарлз.

— Чарлз?

— Ну да, в честь Чарлзтауна.

— А!

Дуг посмотрел в зеркало, чтобы понять, нет ли хвоста.

— Ты взял отгул на будущий вторник?

— Ну да. По личным обстоятельствам, все устроил. Но эта байда с подсадкой нехилых трудов мне стоит.

— ФБР это расскажи. Надеюсь, фургон ты заменил.

— Радиатор потек, везет как утопленникам. Вот. Прицепи.

Дуг надел на талию кожаный пояс монтера, такой же, как у Деза, к нему была пристегнута красно-оранжевая пластиковая микротелефонная трубка в специальном футляре.

Дез припарковался на проезде Йоки вторым рядом, прямо напротив подъезда «Д», вышел, держа в руке планшет с заказами и распахнул заднюю дверцу фургона. Он нагрузил Дуга оборудованием, они перешли через дорогу и посочувствовали девушке в красной рубашке, которая дежурила у ворот, на самой жаре. Она посмотрела в свой планшет.

— Вы есть в списке?

— Должны быть, — ответил Дез. — Я знаю, у вас все строго. Мое дело ехать, куда скажут.

Красные рубашки носили сотрудники стадиона, но не охрана.

— Вы по поводу?..

— Обновления системы. Мне сейчас нужно проверить, все ли необходимое тут. Чтобы потом время не тратить в разгар рабочего дня. Говорят, все должно быть готово к какой-то поездке по Западному побережью. Нам нужно не больше двадцати минут.

— Можно взглянуть на ваше удостоверение?

Дез протянул документы. Она просмотрела их и выписала пропуск.

Когда бумага была готова, Дуг изобразил, что ему очень тяжело держать оборудование.

— Стажер мой, — махнул на него Дез.

— А, ну ладно. — Девушка заполнила второй пропуск, даже не спросив удостоверение Дуга.

Возраст стадиона в «Парке близ болот», самого старого стадиона в высшей лиге бейсбола был заметен по каморкам и тоннелям под его трибунами, в зоне общепита. Работники общепита катили свои тележки с горячими хот-догами к рядам, которые уже готовили для вечернего матча. У дверей, ведших к лифту, их встретил парень в голубой рубашке, совсем мальчишка, видимо, только что окончил колледж. Бедж на шнурке свисал с его шеи. На ремне покоилась рация. Невысокий, накачанный парень. Дез махнул пропусками у него пред носом.

— Куда идем?

— В ложу прессы нам сказали, — ответил Дез.

Парень вошел в лифт и нажал кнопку «5». Дуг встал между черно-белыми довоенными фотографиями Тэда Уильямса, опирающегося на биту, и сверкающего улыбкой Карла Ястржемского, выигравшего «Тройную корону».[104]

— Похоже, год особо урожайным не будет, да? — предположил Дез.

— Да уж, похоже, — ответил парень в голубой рубашке.

Когда лифт остановился, Дез добавил:

— Слушай, а разве не каждый, кто ездит с тобой в этом лифте, говорит одно и то же?

— Это вы в точку.

Дверцы разъехались. Они вышли на пешеходный пандус под открытым небом. Парень провел их через стеклянные двери мимо стола охранников, за которым никого не было, мимо непрерывной череды кафетериев (один — для работников стадиона, другой — для прессы), по белому коридору с комментаторскими кабинами. В конце коридор вдруг разделился на два ряда кабинок для прессы, больше всего напоминая трибуну в «Саффолк-Дауне». Стеклянная стена выходила на левую сторону основной базы, на изумрудное поле июньской травы, шоколадные дорожки, тридцать четыре тысячи маленьких сидений и город из стекла и бетона вдали.

— Вопящее поле, — заметил Дез, разгружая Дуга.

Они изобразили бурную деятельность: обошли все, воткнули провода, постучали по стенам. Парень постоял еще минуты три.

— Ребята, я отойду, ладно?

— Да, конечно, — ответил Дез, не прерывая «работы».

— Я скоро. Через пару минут вернусь.

Дез махнул ему, не оборачиваясь.

— Не спеши.

Когда его шаги затихли, Дез сунул в ухо маленький наушник, чтобы послушать переговоры на частоте охранников стадиона. Дуг прикрепил пропуск к пропитавшейся потом рубашке, кивнул Дезу и пошел по коридору обратно к пандусу, придерживая хлопающий по ноге пульт.

Дуг спустился на один этаж, кивнув высыпавшим на перерыв работникам общепита в белых фартуках, вошел в первую попавшуюся открытую дверь и оказался в остекленном «Клубе 600 хоум-ранов».[105] Он прошел через него так, словно был там хозяином (ему попались только чистильщик ковров и буфетчик), прошел позади трибун — отсюда стадион был виден как на ладони. Спустился на эскалаторе еще на этаж, в вестибюль, расположенный над третьей базой, затем двинулся вниз через трибуны и ложи и в конце концов вынырнул на первый пандус.

Суетливые работники стадиона в красных рубашках, не обращая на него внимания, проходили мимо. На стадионе воцарилась тишина, кафетерии были закрыты, и Дугу показалось, что он вернулся в то время, когда сносил дома — до того, как разрушить непригодное для жилья здание, нацелив на него ядро, он бегло осматривал фундамент. Наклонный каменный пол был заветной мечтой любого скейтбордиста, железные столбы несли на себе стадион как ржавеющие опоры, державшие эстакаду в Городе.

Дуг прошел мимо подъезда «Д» — девушка в красной рубашке сидела снаружи спиной к нему и пила воду из бутылки. Двинулся дальше, мимо длинной сувенирной лавки, закрытой, как старый газетный киоск. Он поглядел на распахнутую красную дверь, которая находилась чуть дальше магазинчика. На табличке значилось: «Только для персонала». Дуг прошел мимо двери, внимательно посмотрев внутрь помещения — там оказался короткий коридор, ведущий к другой двери с квадратным непрозрачным окошком.

Это денежная комната. Во время игр возле нее дежурил бостонский полицейский, сейчас же работали только камеры наблюдения. Если верить человеку Цветочника, работа по усовершенствованию системы безопасности, запланированная на время длительного отъезда команды, подразумевала и обновление системы видеонаблюдения — а значит, зал видеонаблюдения на несколько дней отключат. Вот почему удела были ограниченные временные рамки.

Дверь в денежную комнату закрывалась на электронный замок. Дуг знал код, но не собирался его вводить. План был перехватить улов на пути из комнаты к «жестянке», когда он уже будет упакован и подготовлен.

Загвоздка заключалась в том, что забор наличных осуществлялся внутри закрытого стадиона. «Жестянку» впускали через ворота для «скорой помощи» со стороны улицы Ван-Несс, деньги загружали в пункте первой помощи. Стало быть, дело нужно провернуть прямо там, под трибунами.

Дуг прошел по тоннелю между денежной комнатой и пунктом первой помощи, по длине он равнялся расстоянию от основной базы до края травы за первой базой. Кирпичный проход с низким наклонным потолком, увешанный рекламными плакатами. По этому проходу курьеры возят моторизированные тележки с деньгами. Мешки складывают на тележки, ворота для подъезда «скорой помощи» открываются снова, фургон выезжает и едет прямиком в хранилище инкассаторской компании «Провидент» на площади Кендэлл.

Дуг постоял возле пункта первой помощи (всего лишь стойка внутри отсека), прикинул расстояние между железными решетками, площадь свободного пола. Затем он вернулся к денежной комнате, проверил тамошний обзор. Дуг как раз стоял там и думал, как бы их не заперли в стадионе, когда дверь распахнулась.

Он повернулся и поспешил прочь, по тоннелю с низким потолком к пункту первой помощи, делая вид, что заплутал. Его окликнули, но Дуг не обернулся, тыча в пульт на поясе.

Его окликнули еще раз, голос эхом отозвался в тоннеле. Это может привлечь лишнее внимание. Дуг остановился в нескольких шагах от медпункта, обернулся, стараясь не показывать лицо.

— Помочь чем? — спросил мужчина, подходя к нему сзади. Охранник в голубой рубашке. Редкие волосы. Загорелый. На поясе болтается рация.

— Не-е-е, все в порядке, — ответил Дуг, теребя красно-оранжевую трубку, которая висела у него на поясе. — Немного заблудился.

— Минуточку.

Охранник подошел поближе, окинул Дуга взглядом: пропуск, пояс монтера, ботинки. Охранник был старше, лет пятидесяти. Может быть, начальник службы.

— Пойдемте-ка со мной.

Он прошел мимо Дуга, и тот поплелся следом, прикидывая возможные варианты. Они свернули налево, на первый пандус, вышли под открытое небо, миновали нижние ложи и вышли к скамейке запасных «Ред Сокс» за первой базой. Рядом со скамейкой находилась открытая дверь. Команда рабочих ходила по полю, опрыскивая траву и ровняя граблями предупредительную линию.

— Вы это искали? — спросил охранник.

Он хитро улыбнулся. И Дуг догадался, что тот просто решил его порадовать. Доставил удовольствие своему собрату — рабочему человеку. Заметив замешательство Дуга, охранник сказал:

— Если не умеете кидать мяч так, чтобы он летел со скоростью сто сорок пять километров в час, или отбивать мяч, летящий на такой скорости, то это ваш единственный шанс выйти на поле.

Дуг нерешительно шагнул на поле, как пассажир корабля на твердую землю. Прошел по траве, перескочив через свежую границу игровой зоны, — так делают суеверные менеджеры, выходя на поле. Задержался у площадки питчера, зашел на нее и в нерешительности остановился на резиновом покрытии.

Обернулся на основную базу, ощутив странное головокружение. Ложа прессы находилась теперь справа, высоко над головой. Дез стоял у большого окна, смотрел на него, восхищенно улыбался и думал, наверное: «Ну вот, Дуг опять фокусничает, даже вон умудрился на поле зайти».

Дуг посмотрел на махину Зеленого монстра, потом на вывеску «Ситго» над площадью Кенмор. Она всегда будет его преследовать, как символ провала и потери (ограбление того банка, Клэр), а весь город превратился для него в кладбище воспоминаний. Вот и еще одна причина поскорее убраться отсюда.

Дуг прошелся до скамейки местной команды, как питчер, направляющийся к зрителям. Охранник оперся на спинки сидений первого ряда, скрестив руки, наслаждаясь своим подарком больше, чем тот, кому он был предназначен.

— До сих пор помню, как впервые сюда вышел.

— Спасибо вам, — пробормотал Дуг, беспокоясь о том, что охранник запомнил его лицо.

Дуг понаблюдал, как мужчина закрыл маленькую дверь, заметил перстень с розовым камнем. Заметил, какой у охранника аккуратный маникюр. И ровный флоридский загар. И все-таки — начальник службы охраны, решил Дуг, сложив все вместе.

— Любите в азартные игры играть? — спросил Дуг.

Охранник пожал плечами. Вопрос личный, но не очень интимный.

— Время от времени. В основном на пони ставлю. А что?

— И сколько тебе Цветочник отстегивает?

Он изменился в лице. Беззаботное добродушие превратилось в холодный страх. Охранник огляделся.

— Вам не положено вступать со мной в контакт, — тихо ответил мужчина.

— Утром в следующий понедельник не меняй маршрута, — предупредил Дуг. — Ни на шаг.

Охранник покосился на полевую команду, на пустые сиденья за спиной.

— Нельзя ко мне подходить.

— Копы точно подойдут. Они потом к каждому подходить будут. Ты к детектору лжи готов?

Охранник уставился на Дуга. Гордый человек, ударившийся в панику. Серьезно задолжал Цветочнику. И нечем больше откупиться, только собственной жизнью. Он повернулся и пошел обратно под трибуны. И Дугу стало ясно, как день, что Цветочник уберет этого человека, как только дело будет сделано.

По оранжевой ветке Дуг доехал до остановки «Общинный колледж» и пошел вверх по холму к Жемчужной улице. Обшарпанный дом на склоне, казалось, постарел лет на сто, с тех пор как Дуг видел его в последний раз. Его «Каприс» и голубой Огнемет Джема были припаркованы у входа.

Дуг проскользнул внутрь через неотремонтированную дверь. Больше всего ему не хотелось встречаться с Кристой. Поднявшись к себе, он набил отцовский армейский рюкзак одеждой. Черные ботинки у него были только одни — те узкие, которые он купил для свидания с Клэр, так что их он тоже бросил к остальным вещам. Осознав, что больше никогда не вернется в этот дом, Дуг еще раз быстро все осмотрел. Личные вещи осужденного — немногочисленные, но весьма важные — приобретают тотемическое значение. И Дуг со временем сократил тотемы до одного. Он достал из нижнего ящика стола оригинал письма о драфте, которое было напечатано на бланке «Бостонских медведей» и закатано в прозрачный пластик, и убрал его в рюкзак.

Выходя, Дуг остановился на лестнице чуть ниже площадки второго этажа. Замок и дверная рама у Джема были по-прежнему сломаны. Дуг поднялся на второй этаж, поставил рюкзак на пол в коридоре и постучал костяшками пальцев в дверь Джема.

— Открыто, — услышал он, вошел и направился к игровой. Но голос Джема: — Сюда! — заставил его повернуть в гостиную.

Джем стоял в нижней рубашке с У-образным вырезом и пятнами пота под мышками и черно-золотых боксерах со смайликом — он работал над трехэтажным кукольным домиком. Джем уже приступил к украшению интерьера: наклеил старые образцы обоев, привесил крошечные занавески, расставил миниатюрную мебель, даже посадил худенькую куклу Кристу за обеденный стол на первом этаже. Третий этаж был еще пуст, а в остальном дом был точной копией настоящего — и снаружи, и внутри.

Джем как раз закончил музыкальный центр и колонки, дотошно повторяя все детали, вплоть до названия производителя, эквалайзеров и крошечных ручек, и приступил к телевизору.

— Слышал, как ты наверху топтался, — сказал Джем, не повернув головы.

— Ну да, — ответил Дуг. — Шмотки.

На столе стояла открытая бутылка «Будвайзера», оставляя еще одно сырое кольцо на давно уже испорченной древесине.

— Где был?

— Думал о деле. — Дуг отвел глаза от пива. — Все постепенно складывается.

— Радостно. Ты проводил инкассаторов до дома?

— Нет. Я больше этим не занимаюсь.

Джем поставил игрушечный телевизор сохнуть.

— Инструменты готовы, — сообщил он, сложив пальцы в пистолет. — Защита тоже. Маски не нужны, раз мы в форме.

— Глоунси уже попросил Джоанн ее очистить?

Летом 1993 года Глоунси работал водителем на съемочной площадке самого худшего фильма всех времен и народов — «Сметенные огнем», о бостонской бригаде по обезвреживанию взрывчатых устройств. Этот клептоман нажился там будь здоров: стащил три полицейские формы из трейлера-костюмерной, дополнив их жетонами, ремнями и фуражками. Не хватало только ботинок. Костюмы были настолько похожи на настоящие, что на следующий день в газетах написали о краже. Глоунси допрашивали наравне со всей съемочной командой. Он спрятал форму на чердаке своей будущей тещи, где она пролежала до этого момента.

— Твоя тут, — сообщил Джем. — Он попросил свою новоиспеченную женушку перешить ее маленько. Так что ты проверь, может, там три штанины вместо двух. И он еще спрашивал, какую нам машину надо на отход.

— Передай ему, это уже решено. Часть работы.

Джем кивнул, не расспрашивая. Они оба поддерживали свое непростое перемирие и зря слов не тратили.

— Слышал, ты валить собираешься.

— Не исключено. Да.

Джем кивнул.

— Я только спросил, чтобы знать, тебя в домик на третий этаж селить или нет. Шайн, ну ты понимаешь — не хочу, чтобы она удивлялась, кто этот парень с верхнего этажа, если дядя Дугги там больше не живет.

Джем даже проложил проволочки на крыше — раньше он использовал их для бесплатного просмотра кабельного телевидения.

— Ну я все, — сказал ему Дуг. — И, если дело выгорит, как мы думаем, тебе тоже надо бы завязывать. Финальный забег к основной базе.

Джем обдумывал его слова и осматривал дом.

— Да, может, ты и прав.

— Надо все менять, чувак. И в этом нет ничего страшного.

— Ну, само собой.

— Мы неплохо поработали, черт возьми. По любым стандартам.

— Эй! Да мы сами эти стандарты устанавливали.

— Цветочник — если ты по-прежнему ходишь… парень, да он жуткая сволочь. Он будет тебя и дальше на наркоту подсаживать, пока ты совсем не выдохнешься.

Джем нахмурился, и Дуг заметил, что тот просто красуется перед ним.

— И вот что я тебе еще хотел сказать. Тяжелая будет добыча. И столько осечек может быть. Надо бы нам запасной парашют организовать. Нам всем не помешает. Если что-то не так пойдет.

— Да ну, — отмахнулся Джем. — Все будет чики-пики.

— Да. Но мало ли что.

Джем покачал головой.

— Не могу представить, что мне убегать придется. Если надо будет отсидеться, подождать, пока все уляжется, — не вопрос. Но мне так не кажется.

Дуг повернулся к окну — ему стало спокойнее оттого, что Джем уверен в неизменности будущего. Он бы весь Город в миниатюре выстроил, дай ему волю. Так бы и сидел в этой комнате, мастеря свой шедевр.

— Еще там? — спросил Джем.

Дуг посмотрел на серый фургон с двойной антенной и тонированными окнами, припаркованный на склоне через несколько домов.

— Там.

— Тупые уроды, — фыркнул Джем, взяв пиво и сделав большой глоток. — Все пройдет отлично, черт возьми. Просто отлично.

После игры через номер от него устроили вечеринку. Дуг лежал поперек кровати, прислушивался к музыке, смеху в коридоре, полуночному плеску в бассейне гостиницы. Он раздумывал о том, как бы сделать так, чтобы Цветочник участвовал в деле, но не в дележе. В этом случае всем четверым придется уехать из Города в вечное изгнание, что и спасет им жизнь. План вырисовывался и мстительный, и героический одновременно. Но Дугу наскучило продумывать детали, и он уснул счастливым сном. Проснувшись в субботу утром, Дуг понял, что его схема расползается, как мокрая бумажная салфетка в руках.

Он запомнил один сон: будто бы он сидит в гостинице и смотрит по телевизору розыгрыш лотереи. Ведущая в сверкающем платье — Клэр Кизи — вытаскивает из барабана четыре ноля подряд. И они совпадают с номером билета, который держит Дуг.

Он стал ходить взад-вперед, стараясь усидеть в номере, подальше от неприятностей. Теперь он постоянно думал только об этом паршивом бейсбольном стадионе за окном. Все еще было так неопределенно. Отход для этого дела Дуг придумал неплохой, может, даже лучший из всех — но вот лично для себя план побега пока не выработал. Из Города не убежишь.

Дуг выскользнул из задней двери гостиницы, располагавшейся в конце коридора, и кругом обошел стадион. Минуя бары «Бостонская пивная», «Уно», «Бар Билли», «Джиллианс», он уверял себя, что это всего лишь небольшая разведка. Вытерпеть можно что угодно, крутилось у него в голове, если знаешь, что этому наступит конец. Сейчас ему нужно было такое будущее, ради которого стоило бы терпеть. Но такого будущего у него не было. Вдруг его осенило, почему он так не хотел продумывать план собственного бегства.

Дуг слышал, как объявляют игроков по системе местного оповещения «Парка близ болот», когда возвращался в сады в третий или четвертый раз за последнее время. Ее участок выглядел пустым, и он почти с облечением повернулся, чтобы уйти, но тут краем глаза заметил движение. Обернулся и увидел Клэр — она стояла посреди своего садика.

Он не дал себе времени на раздумья и отступление. Пока он шел к калитке, в груди жужжал пчелиный улей, давя голос разума. Разум говорил: «Не делай этого!» А сердце: «Ты должен!»

Клэр обернулась, когда звякнула щеколда. Широкие поля соломенной шляпы закрывали ее удивленное лицо. Голые руки и ноги казались красноватыми в лучах закатного солнца. Белая футболка, джинсовые шорты, перчатки. Секатор в руках. Коленки в грязи.

— Позволь мне кое-что сказать.

Девушка отступила на шаг назад, выронив секатор. Клэр как будто испытывала боль и страх — только эти чувства он ей и внушал.

— Я хожу по краю, — начал Дуг.

Клэр смотрела на него так, словно убила его, а он восстал из могилы.

— У нас получится, — продолжал он. — Мы сможем, я знаю. Все получится. Если ты захочешь. Ты хочешь?

— Уходи, пожалуйста.

— Мы встретились в прачечной. Ты плакала…

— Мы встретились в банке, ты его грабил…

— Мы встретились в прачечной. Это и есть правда, если верить в нее. Я верю. На крыше в первый вечер — помнишь? Мы все те же люди.

— Нет, не те же.

— Да, я обманывал тебя. Признаю. И я снова сделал бы все то же самое, если бы это было единственной возможностью познакомиться с тобой. Я бы соврал, если бы сказал сейчас, что сожалею об этом.

Она покачала головой.

— Ты хочешь управлять своей жизнью. Сама говорила. Хочешь стоять у руля. А я хочу отдать тебе руль наших судеб. Наши жизни в твоих руках.

Он спотыкался на словах. Клэр слушала. Дуг указал на вышки прожекторов над стадионом за ее спиной.

— В понедельник, — продолжил Дуг. — Через два дня. Инкассаторский фургон въедет в здание стадиона, чтобы забрать выручку за выходные. Я буду там.

Клэр смотрела на него, замерев от ужаса.

— Мне теперь плевать. На все, кроме тебя. После этого дела я завяжу. И уеду.

— Зачем ты мне об этом говоришь? — Она сжала кулаки. — Зачем ты со мной так поступаешь?

— Небось Фроули тебе велел… Что? Сообщить ему обо всем, что я скажу? Ладно. То, что я тебе только что сказал… можешь послать меня к черту навсегда. Если ты меня ненавидишь, если не хочешь больше видеть — тогда все просто.

Клэр с трудом покачала головой. Дуг не понял, о чем говорит этот жест — о том, что она не станет ничего сообщать Фроули, или о том, что не хочет выбирать, или же, что не желает его больше слушать.

— Но если это не так, поехали со мной. Потом. Собственно, я пришел предложить тебе это.

Клэр онемела от ужаса.

— Мы вместе уедем за пределы срока давности. Куда захочешь. В то место, о котором ты мечтала.

Его перебило фырканье лошади. Дуг услышал цокот копыт и заметил, что взгляд Клэр скользнул влево, глаза расширились. По дорожке к ним ехал полицейский.

— Тебе решать, — заключил Дуг, пятясь к выходу. — Мое будущее, наше будущее — все в твоих руках.

Он вышел за калитку, его переполняли чувства. Цокот копыт был уже совсем близко.

— Дуг… — начала Клэр, но он прервал ее.

— Я поселился в «Ховард Джонсон» тут недалеко. — Дуг назвал номер и вымышленное имя. — Либо сдай меня, либо поехали со мной.

Он пошел к стадиону, туда, где его ждало дело.

В субботу ночью Фроули сидел в фургоне для наблюдения неподалеку от инкассаторской базы «Магеллан» с молодым агентом по имени Крей, которого он позаимствовал из отдела по борьбе с мошенничеством. Дино отчалил в семь, когда на базе погас свет. Машины тащились по развилке еще медленнее, чем за всю неделю наблюдений Фроули. Улица Кэмбридж отдалась полуночникам, курсирующим взад-вперед между Олстоном и Кембриджем, из бара на вечеринку, с вечеринки в клуб. Крей был холост, как и Фроули, — женатые обычно по выходным не работают — какое-то время слушал радио. Передача называлась «Ночь Икс» и без рекламы транслировалась в прямой эфир из какого-то танцевального клуба на Ландсдаунской улице. Чтобы люди поняли, что они упускают.

Банда уже почти не крутилась вокруг базы. Вчера на два часа приезжал Мэглоун в темных очках. Жучок в его машине зафиксировал храп. Кофлин объехал базу ровно один раз, хотя бригада с Жемчужной улицы сообщала о бурной деятельности внутри его дома и снаружи. Элден единственный приезжал сюда пообедать каждый день, даже тогда, когда поменял рабочий фургон, лишив их жучка.

Но больше всего Фроули не давало покоя то, что Макрей словно исчез с лица земли. У базы его не видели несколько дней. «Каприс» не покидал своего места на Жемчужной улице уже неделю. Фроули ринулся в Чарлзтаун, когда группа наблюдения на Жемчужной улице увидела его выходящим из дома с сумкой для прачечной. Но Макрей снова исчез еще до приезда Фроули.

Он ожидал, что до налета команда будет держаться порознь. Но что-то они очень мало шевелились вокруг цели — особенно учитывая то, что до выходного Элдена оставалось три дня.

Криста Кофлин два раза бросала трубку, когда звонил Макрей. Фроули начал беспокоиться, что переборщил с ней, что она пошла к Макрею поле разговора с Фроули и, возможно, отпугнула его.

Крей стучал карандашом по торпеде в такт техно-музыке. Он читал дело, используя пассажирское кресло вместо стола.

— Взрывчатка, да?

— Предположительно, — ответил Фроули.

— Три выезда с магистрали. Как по заказу.

Фроули кивнул, задумчиво откинулся на стенку фургона. Он сидел молча и неподвижно так долго, что Крей перестал стучать и поднял глаза на агента.

— Вы в хоккей когда-нибудь играли? — спросил его Фроули.

— Шутите, что ли? Конечно! Я вырос на севере Миннесоты, ближе к Виннипегу, чем к Миннеаполису. А вы?

— Бегом занимался. В баскетбол немного играл. Не супер-пупер, больше блефовал. А в хоккее часто блефовать приходится?

— Конечно, постоянно. — Крей водил карандашом по папке, словно хоккейной клюшкой по льду. — Ну вот, скажем, идешь на прорыв. Остался один на один с вратарем. Прешь вперед. Он по центру ворот, опустил клюшку, локти расставил. Замахиваешься на мощный удар и ка-а-ак рубанешь, только до шайбы клюшку не доносишь. А вратарь-то уже дернулся. И обалдел. Тут ты легким движением запястья вбрасываешь мимо его конька. И вся толпа твоих болельщиков взвивается от радости.

Фроули задумчиво кивнул. Через мгновение он распахнул задние дверцы фургона и вышел на обочину дороги. Посмотрел на двойное ограждение инкассаторской базы «Магеллан» и на развилку на эстакаде. На несущиеся в город машины. «И вся толпа твоих болельщиков взвивается от радости».

Тридцать четыре тысячи мест. Умножить на три игры, билетов на которые уже не осталось.

Получается сто тысяч ртов.

Утренние сеансы игры в субботу и воскресенье, куча детишек: бесконечные стаканы колы, пиво, мороженое, и это помимо программок, футболок, бейсболок и сувениров.

Суммируем. Допустим, двадцать пять долларов с носа. Умножить на сто тысяч.

Два с половиной миллиона долларов.

Плюс продажа билетов в день игры, минус монеты — это для ровного счета.

Вычтем долю жадного Ферги — сорок процентов. Разделим на четыре.

Семь минут работы = примерно 400 тысяч долларов.

Телефон Фроули зазвонил, когда он посыпал омлет тертым сыром. Пришедший с океана дождь хлестал по окну, которое выходило на мост с платным проездом. Часы на микроволновке показывали 7.45.

Сержант Такой-то звонил из отделения «скорой помощи» Массачусетской общей больницы.

— Алло, агент Фроули? У нас тут нетрезвое вождение. Авария с участием одной машины. На верфи Чарлзтауна. Напоролась на якорь, выставленный перед сухим доком.

Фроули сразу подумал о Клэр Кизи.

— Назовите имя.

— Кристина Кофлин. Имя по базе регистрации узнал. Белый «Каприс Классик». С ней был ребенок. Девочка в порядке. Но мамаша сильно побилась. И злая, как черт. Говорит, что с вами работает. Врет, конечно. Но у нее ваша визитка. Этот номер был на обороте написан. Социальные работники девочку уже забрали. Мисс Кофлин под арестом. Твердит, что надо вам сообщить.

Фроули бросил горячий омлет в мусорное ведро.

— Я выезжаю.

На то, чтобы дойти до машины под дождем и добраться до места в час пик, ушло полчаса. Он поплутал по коридорам больницы, оставляя мокрые следы. Удостоверение открыло ему двери в приемную «скорой» — просторный зал с сиреневатым освещением, как в морге. По стенам стояли койки, отгороженные занавесками.

— Здравствуйте. — Фроули остановился у стола дежурной медсестры. — Я ищу…

Но тут он услышал, знакомый голос из другого конца зала.

— Может, ты первый наденешь эту безжопную ночнушку, Дензел, а я вслед за тобой…

Фроули пошел туда. Привлекательный чернокожий врач, явно взволнованный, вышел из-за светло-желтой занавески.

— Кофлин? — Фроули хотел проскочить мимо.

Но встревоженный врач остановил его.

— Послушайте. Ее должен осмотреть наш пластический хирург. Если можете как-то на нее повлиять, пожалуйста, донесите это до нее. Разрывы слишком глубокие, простым швом не отделаться. Иначе шрамы на всю жизнь останутся.

— Да, я понял. — Фроули попытался пройти. Но врач взял его за предплечье. — Она утверждает, что была беременна. Но анализ крови этого не показал. Признаков выкидыша нет.

Агент стряхнул его руку.

— Послушайте, я не родственник и вообще ей никто. Мне все это знать необязательно.

Фроули подошел к койке больной и отодвинул занавеску.

Криста сидела в кресле, голова была обмотана бинтами, над левым глазом появилась ярко-красная ссадина. Фуфайка и джинсы были испачканы кровью.

— Вот он, красавчик, — приветствовала она.

Фроули кивнул сержанту Такому-то. Выразительно закатив глаза, пожилой полицейский направился к щели между занавесками.

— Пять минут, — попросил Фроули.

— Мне кофе с молоком, три куска сахара! — крикнула Криста вдогонку сержанту и улыбнулась, сложив руки на груди. Фроули задвинул занавеску. На кровати, поверх сложенной сорочки, которую она отказалась надеть, лежала визитка агента. Разглядывая свои ногти, Криста щелкала пальцами и беспрестанно дергала перекрещенными ступнями ног. На одной черной туфле был сломан каблук.

— Я как раз к тебе ехала.

— Как интересно. Адреса-то у тебя нет.

— Ну, ты на верфи живешь. — Она пожала плечами. — Я бы наверняка нашла.

Фроули посмотрел ей в глаза и понял, что она уже хороша, нанюхалась пыли. Это слегка охладило его.

— Что случилось?

— Не знаю. Кто-то бросил якорь посреди дороги. — Она ухмыльнулась так, будто жизнь сама по себе нелепость, и авария может считаться неплохим началом недели. В этой ухмылке Фроули разглядел издевательское презрение к брату.

В углу стояло детское автокресло. Голубую ворсистую ткань покрывали молочные пятна и крошки.

Криста заметила, куда он смотрит, и подавила ухмылку, будто проглотила ее.

— Она не пострадала, — с гордостью заявила Кофлин. — Ни царапинки.

— Ну, тогда тебе точно дадут приз «Мать года», — не удержался Фроули.

— Да что ты вообще знаешь о моей жизни? Тоже мне. — Криста разняла руки. — Косяки у всех бывают. И кто ты такой вообще? Умник-моралист? Чужие ошибки коллекционируешь? Дежурный, следящий за порядком? Что ты вообще можешь знать о такой, как я? Я живой человек. И мать-одиночка.

— Твоя дочь сейчас на заднем сиденье фургона, ее увозят незнакомые люди из Отдела соцобеспечения. Ты еще долго трепаться будешь?

Криста уставилась на Фроули. Глаза у нее были на мокром месте. Агент разговаривал жестко, и это помогло.

— Ты зачем ко мне ехала? Няньку нанять хотела? Я тебе звонил дважды, ты трубку бросила.

Она злобно смотрела на блестящую занавеску, стараясь контролировать свои эмоции.

— Ну ничего, она недолго пробудет в соцобеспечении. Там ведь еще оценка пригодности будет. До этого ничего не произойдет.

— Так, может, тебе адвокат нужен? А не ФБР.

Криста потрясенно взглянула на агента.

— Почему всегда получается, что мной пользуются? Все мужчины, которых я знаю.

— Кто тобой пользуется? Кто кому позвонил? Кто просил о помощи? Я? Я так просто уверен, что ты меня позвала, потому что хочешь вернуть дочку. Потому что собираешься использовать меня, чтобы получить ее.

— Живые люди совершают большие ошибки…

— Речь уже не о тебе, — перебил Фроули. — А о твоей дочери. Видишь пустое детское кресло?

Она посмотрела на креслице, и в ее глазах снова блеснули слезы.

— Тебе придется подписать соглашение о признании вины по этому делу, чтобы тебя не лишили родительских прав.

Криста подняла на него глаза.

— А мой дом? Мне нужны твои гарантии.

— Нет-нет, погоди. Я не говорил, что могу дать гарантии. Я говорил, что могу попробовать.

— Ты сказал…

— Что могу попробовать. И я это сделаю, Криста. Обещаю. Но при условии, что ты не будишь юлить. Если тебе этого мало, можешь подождать другого предложения. Сколько у тебя карт на бесплатный выход из тюрьмы? Что, твой брат поможет тебе выбраться? Макрей? Кто? Ферги?

Ее глаза вспыхнули.

— Что, Ферги — твой покровитель, да? С какой стати опустившемуся наркодилеру заниматься возвратом твоей дочки?

Криста смотрела на него исподлобья. Взгляд был невыразительным, но долгим.

Фроули внутренне сжался.

— Боже мой!

Криста не отводила взгляда. Сначала смотрела вызывающе, но потом не выдержала и начала сдаваться.

— Вы с Цветочником… — Фроули не стал продолжать. Он представил изуродованное лицо бандита в конвульсиях дикой страсти.

Подбородок Кристы мелко задрожал. Тяжело видеть, как жесткая женщина теряет присутствие духа.

— Ну что ты на меня так давишь? Обязательно надо довести меня до того, чтобы я умоляла? Обращаетесь со мной, как с пустым местом. Как будто меня нет. Все мужики.

Фроули вспомнилось, как Макрей пришел к нему на парковку, чтобы позлить его. А вот сестра Кофлина сейчас, напротив, вызывала у него сочувствие.

— Это ты меня вызвала. Значит, хочешь заключить сделку?

Криста смотрела в пол, сотрясаясь при каждом вдохе.

— Дугги потом уедет с этой.

— С этой? — Фроули сделал шаг вперед. — С кем это?

Криста посмотрела на агента. И прочла в его глазах страсть и злость.

— И ты туда же?

Он потерял самообладание:

— Что значит «с этой»?

Криста была ошеломлена.

— Да что ж это! Что в ней такого, господи, что вас всех от нее так прет?

Фроули опомнился и отступил.

— Ты сказала «потом». «Потом уедет с этой». Потом — это когда?

Криста обернулась на часы. Кровь ударила Фроули в голову.

— Сегодня? — спросил он, безотрывно следя за ее взглядом. — Не во вторник, а сегодня? Где? Когда?

Ее подбородок дрогнул.

— Моя дочь…

— Криста, тебе нужно поступить разумно. Вся твоя прежняя жизнь состояла из неправильных решений. А это может пойти на пользу, все изменить. Часы отсчитывают не только их время, но и твое.

— Моя дочь, — повторила Криста и наконец не выдержала: — Она умственно отсталая.

Фроули затаил дыхание и замер.

Слезы потекли по щекам Кристы. Ее лицо исказилось от отчаяния и поражения.

— Ей понадобится особая забота… специальные школы…

— Да, — выдохнул Фроули. — Ага.

Криста подняла усталое лицо с растекшимся макияжем.

— Я это для нее делаю. Не для себя.

— Конечно, — поддержал ее Фроули, украдкой покосившись на часы. 8.25. — Конечно, не для себя.

— Я не для себя… не для себя.

Все четверо, облачившись в полицейскую форму, стояли в гостиничном номере. Пистолеты и упакованные черные вещмешки лежали на кровати.

Дождь барабанил в занавешенное окно. Ливень для дела почти так же хорош, как снег. Из-за него днем становится темнее, он заглушает громкие звуки, разгоняет прохожих и затормаживает всю жизнь в целом. Накануне Глоунси прихватил в армейском магазине четыре ярко-оранжевых дождевика. Плащи прикрывали бронежилеты, выпиравшие из-под формы.

— Дождь — это хорошо, — бормотал Джем, без конца подходивший к закрытым шторам. — Дождь — это хорошо. Дождь — это хорошо. Дождь — это хорошо.

Дуг смотрел на телефон. Он витал в своих мыслях. Ему казалось, что дождь — дерьмо, которое обрушивается ему на голову. Когда его спрашивали, он отвечал. Когда нужно было двигаться — двигался. Но отстранение и заученно. Словно наблюдая за собой со стороны. Они вчетвером выполнили привычный ритуал, как всегда перед делом. Дуг с трудом успевал за друзьями, не понимая, что к чему и как он вообще попал в эту конуру у черта на рогах, да еще в форме полицейского.

Дез матерился перед зеркалом в ванной — никак не мог вставить жесткие контактные линзы, которые надевал на дело. Без очков его лицо казалось голым, маленькие близорукие глаза терялись на лице. «Что происходит?» — спросил с порога Дез, который приехал последним. «Ничего», — ответил Дуг; он втайне надеялся, что Дез все-таки откажется от дела.

Глоунси умял два тонких куска холодной пиццы. Джем ходил взад-вперед, бубнил и щелкал суставами, как помешанный. Куда делись те шуточки и дуракаваляние, которые так заводили Дуга перед делом? Все ушло.

Позволят ли фэбээровцы хотя бы выйти из гостиницы? Или даже дадут подойти к стадиону и схватят их там, во всей красе? Или будут дожидаться внутри в форме инкассаторов — «утренняя атака» наоборот?

Идти в неизбежную ловушку было тошно. Но еще неприятнее было осознавать, что он единственный это понимает. Полный придурок. Влюбился в плод своего воображения, в эту всепрощающую, всеизлечивающую девушку — в свой волшебный выигрышный билетик. Поверил ей. Стал в ней нуждаться. Почему вдруг он захотел раствориться в оскорбленной девушке? Если сейчас кто и позвонит, то разве что ФБР из холла. Чтобы сообщить: гостиница окружена, и они должны выйти по одному, держа руки за головой.

Еще не поздно. Он может рассказать остальным, что сделал. Есть еще время переодеться в свое, выкинуть форму и пистолеты и уйти: Дез, Глоунси и Джем — в Город, Дуг — в противоположном направлении. Деньги у него есть, на какое-то время хватит.

Но в глубине души он еще надеялся. Убеждал себя: если бы их хотели арестовать, то давно бы это сделали, прямо здесь, в гостинице. Зачем фэбээровцам выпускать их на улицу при оружии и ждать последствий? А может, Клэр ничего им и не сказала. С каждой секундой, приближавшей их к старту, надежда Дуга росла.

Он обошел комнату и протер комод и столик, чтобы в номере не осталось его отпечатков. Его пальцы были намазаны «Безумным клеем», а в голове роились безумные мысли. В раковину и душ был вылит отбеливатель, уничтоживший его ДНК в стоках. Все следы его присутствия стирались. Сейчас у Дуга были только те деньги, которые он закопал в огороде девушки, ненавидящей его, и армейский рюкзак Мака с одеждой. Да еще эти трое.

Глоунси и Дез попрощались со всеми, натянули оранжевые дождевики и вышли порознь, спустились по лестнице к задней двери. Дуг наблюдал за ними в окно: стена дождя была отличным прикрытием для двух оранжевых полицейских, вынырнувших из гостиницы и севших в угнанную машину. Они ушли так рано, чтобы устроить затор в утреннем автопотоке, а затем снова вернуться на стадион. Они завернули за угол и скрылись из виду. Дуг представил, как вооруженные копы тормозят их прямо у парковки и окружают на перекрытой Бойлстонской улице. Он задернул шторы, как будто в окно вот-вот влетят бутылки с зажигательной смесью, наполняя номер дымом.

Джем наставил на Дуга свой 9-мм пистолет. Дуг замер, на мгновение испугавшись взгляда Джема. Тот ухмыльнулся и убрал оружие в кобуру.

— Хочешь взять этот «Тек-9»?

— По фигу, — ответил Дуг. Ему было не по себе. — Брось мне какой-нибудь.

Джем бросил заряженную «Беретту», Дуг поймал ее баскетбольным захватом. Джем любовался «Теком», здоровенной пушкой с гнездом для магазина перед спусковым крючком.

— Д-а-а-а, — выдохнул он, положил «Тек» на кровать и принялся ходить по комнате с важным видом, сунув большие пальцы за пояс. — Столько лет смотрел сериал «Копы» — и вот наконец-то расплата. — Он самодовольно улыбнулся, двигая челюстью так, как это обычно делают, нанюхавшись пыли. — Из меня получилась бы хороший коп. Богатый. — Джем остановился и вошел в образ: — Права и талон, мэм… — остался доволен и продолжил ходить. — Это тебе не кот чихнул, старик. Как же ты все это бросишь?

Дуг не знал, как ему двигаться дальше, не представлял, как отступить. Что сделать — уйти или остаться. Он посмотрел на пистолет в руке. «Я стал совсем другим», — пронеслось в его голове. Но тем не менее все равно был таким.

— Кстати, — вспомнил Джем. — Я все-таки тебя добавил.

Дуг помотал головой.

— Куда добавил?

— На третий этаж. В кукольный домик для Шайн. Решил рискнуть. Может, ты еще передумаешь. Ты же однажды уходил, но потом все равно вернулся.

Джем несколько раз с силой дернул запертые на цепь ворота.

Парень в красной рубашке, сидевший внутри, в комфорте и сухости, оторвался от газеты, уронил ее, увидев, что пришли полицейские, и поспешил открывать.

— Это вы звонили? — спросил Джем.

Парень был молоденький, одутловатый, с темной кожей — возможно, самоанец — но невысокий.

— А?

— Звонили по девять-один-один. Мы приняли вызов. Открывайте.

— Я не… это не…

— Сигнал об ограблении. Кто еще внутри?

— Об ограблении? — он в ужасе огляделся.

— Там больше никого нет?

— Конечно, есть, но…

— По телефону сказали, что у вас вооруженное ограбление. Вот прямо сейчас.

— Тогда мне надо вызвать охрану.

— Вызывайте кого угодно. Но сначала нас впустите, не мешайте нам работать. А дальше уже звоните.

Он кивнул и разомкнул цепь, впустив Дуга и Джема.

Дуг принял неприступный вид, чтобы скрыть свою нервозность.

— Да вы заприте за нами, если хотите.

Парень закрыл ворота. Дуг и Джем расстегнули дождевики, выставив напоказ кобуры. Из-за дождя и слабого освещения на этот раз здесь было темно.

— А где остальные? — спросил Джем, спускаясь по пандусу.

— Кое-кто из них там, за углом. Дайте…

— А вас как зовут, сэр?

— Меня зовут Эрик.

— Эрик, покажите, куда идти. Давайте проверим, нет ли пострадавших, а потом все спокойно сядем и будем звонить.

Эрик покорно кивнул и, показывая дорогу, пошел вниз по скату. Дуг глянул на открытую дверь «Только для персонала», а потом осмотрел тоннель.

Моторизированная тележка, нагруженная пачками купюр в полиэтилене, ехала к находившемуся в конце тоннеля медпункту. Один из инкассаторов «Провидента» в серо-черной форме нажимал на кнопки управления тележкой, второй — охранял его, держа руку на кобуре. Дуг снова присмотрелся к их ушам — проводков не было.

Джем двинулся к ним.

— Кто звонил в девять-один-один? — его слова эхом отразились в тоннеле.

Инкассаторы резко остановились и обернулись.

— Кто звонил? — повторил Джем, держа руку у ремня. Полы его плаща хлопали. Дуг толкнул Эрика на пол и велел лежать тихо и смирно.

Инкассаторы переглянулись и потянулись к кобурам.

Дуг, вслед за Джемом, произнес дрогнувшим от волнения голосом:

— Мы приняли экстренный вызов. Кто звонил?

— Погодите-ка, — начал один из инкассаторов.

— Удостоверения! — перебил его Джем. — Показывайте. Оба!

— Минуточку, минуточку, — запротестовал инкассатор, присев.

— Но, но! — предупредил Джем.

— Не делайте этого! — подхватил Дуг.

— Мы никого не грабили! — сказал один инкассатор.

— Мы вообще-то тут работаем! — подхватил второй.

В другом конце тоннеля появились охранники «Парка близ болот» в голубых рубашках.

— Что тут?..

— Всем лечь! — приказал Дуг.

Охранники замахали руками, как будто произошло недоразумение.

— Все в порядке! — кричали они. — С ними все нормально!

Дуг выхватил «Беретту», опустил ее на уровень бедра дулом вниз.

— Все на пол, быстро!

— В целях безопасности мы проверим удостоверения у всех! — заявил Джем, тоже достав пистолет.

Дуг стоял в двадцати метрах от охранников и повторял:

— Всем лечь!

— Да подождите вы, — подал голос инкассатор.

— На пол! — прикрикнул Джем.

Охранники легли на пол.

Нервный инкассатор вытащил свой пистолет из кобуры. Дуг вскинул «Беретту» и наставил на него, подперев локоть другой рукой.

— Оружие! — орал он. — Оружие!

— Брось оружие! — вопил Джем, целясь из «Глока». — Сейчас же!

— Нет-нет! — испугался второй инкассатор, закрывая голову и отступая.

Джем и Дуг подошли к ним, продолжая целиться, изо всех сил изображая полицейских.

— Бросьте оружие! К нам поступил вызов! Бросайте!

— Мы не звонили! — крикнул инкассатор.

Дуг остановился в десяти метрах от людей в бело-серой форме. Все четверо стояли, переругиваясь, держась за пистолеты, но тут отступивший назад инкассатор упал на колено, убрал руку с кобуры и лег на живот, раскинув руки в стороны.

— Прекратите сопротивление! — крикнули воры второму. — На пол! На пол!

Второй инкассатор, изрыгая проклятия, все-таки сдался, лег, раскинув руки, но пистолет не опустил.

Дуг и Джем подбежали к сотрудникам «Провидента». Джем наступил на запястье инкассатора, держа на прицеле обоих. Дуг пошел к охранникам и связал им руки пластиковыми хомутами. «Жестянка», рычавшая прямо за углом, у начала тоннеля, сдала назад — водитель ничего не видел и не слышал.

Дуг сорвал с охранников рации и кинул их в сторону.

— Лежите тихо, — велел он, убрав в карман пистолет второго и заломив ему руку за спину.

— Ай, черт! — хрипло выдохнул охранник, багровея. — Да что же вы делаете? Мы тут работаем, черт возьми!

— Нам звонили, — повторил Дуг, связывая ему руки. Потом натянул на нос черный платок, висевший у него на шее, оставив на виду только глаза. Джем тоже надел платок. Дуг подошел к Эрику.

Одутловатый парень сел. Сначала он ничего не понял: полицейские в масках с пистолетами подходят к нему. Однако через мгновение Эрик поднялся, держась за стену тоннеля, и побежал со всех ног.

Дуг закричал, веля ему остановиться. Мимо беглеца свистели пули. Выстрел заметался эхом по тоннелю. Эрик обернулся, не останавливаясь, его смуглые руки схватились за бедро, как будто он пытался поймать пулю, которая только что вошла в ногу. Он пробежал еще несколько шагов и рухнул — его повалила не столько рана, сколько шок от того, что в него попали.

Дуг обернулся и увидел, что Джем целится в Эрика из «Тека», упираясь коленом и другой рукой в спины двух съежившихся инкассаторов.

Дуг ринулся к Эрику, который в ужасе сжимал бедро. Но все четыре конечности у него двигались — у охранника было достаточно жира, чтобы принять целую очередь. Дуг надеялся, что дождь сможет поглотить звуки выстрелов.

Он оторвал одну руку Эрика от раны, потом другую, в конце концов связав их за спиной у охранника.

— Помощь скоро придет, — пообещал Дуг, оперевшись ему на плечо, чтобы парень лучше расслышал. — Лежи смирно и рта не открывай.

Дуг побежал к Джему, выразительно посмотрел на него, но толку не добился. Поднял инкассатора на ноги. Тот выкручивался и брыкался. Дуг саданул его об стену, чтобы он одумался, и повел за угол.

Теперь ему было прекрасно видно серебристую «жестянку». Под задним окошком ярко выделялся логотип «Провидент». Он заставил инкассатора сесть у кирпичной стены и подошел к фургону со стороны пассажирского сиденья, чтобы привлечь внимание водителя.

Увидеть там женщину он никак не ожидал. Узкое лицо, вьющиеся волосы. На мгновение Дуг выпал из происходящего.

Она побледнела, отшатнулась, схватилась за ключ зажигания и завела мотор — машина выдохнула выхлоп. Дуг услышал, как автоматически щелкнули замки. На крыше начала крутиться желтая мигалка. Фургон оказался в западне. Впереди его ждали запертые ворота, позади — железная решетка, так что ему некуда было деваться.

Джем подтащил охранников к оглушенным инкассаторам и оставил их рядом у стены. Водитель переводила глаза с одного на другого и быстро говорила что-то в рацию, антенна которой была установлена на крыше.

— Хана этим лохам, — прорычал один из инкассаторов. — Там Сэнди, она заблокировала двери. И вызывает полицию.

Дуг подошел к выключателю лампочки и повернул его. Джем возвышался над четырьмя заложниками, платок на лице колыхался от его дыхания. Дуг пошел мимо попавшего в ловушку фургона к соседним воротам. Нажал на кнопку рации «Моторола», висевшей у него на плече, по виду она напоминала полицейскую.

— Готовы?

— Готовы, — ответил взволнованный голос Деза. — Тут все чисто.

Дуг нажал на кнопку. Вторые ворота поползли вверх к потолку, впуская шум дождя и Деза в оранжевом дождевике и черном платке на лице. Он держал на прицеле водителя машины прикрытия: взбешенного смуглого качка в разноцветной рубашке и джинсах, со связанными за спиной руками. Дез ввел его внутрь, за ними задним ходом вкатился огромный черный «Сабурбан». Мокрые колеса замерли на скате. Из автомобиля выпрыгнул Глоунси в черном платке. Дуг нажал на кнопку, ворота опустились.

Глоунси отвел водителя «Сабурбана» к остальным, Дез дотронулся до проводка рации, закрепленного на ухе. Прослушивая все частоты полиции и частоту службы охраны стадиона, он моргал, жмурился, бубнил что-то про контактные линзы.

— А, вот, — наконец сказал он. — Только что передали вызов.

Водитель сделала свое дело — объявила тревогу.

Они добежали до «жестянки», стоявшей на холостом ходу возле пункта первой помощи. Болтливый инкассатор продолжал вещать:

— Я двадцать два года проработал в Уэлполе. У меня есть друзья, которые обеспечат вам ад до конца жизни.

Джем навел на него пистолет, и мужчина заткнулся.

Глоунси и Дез сторожили пятерых заложников — двух инкассаторов, двух охранников «Парка близ болот» и водителя «Сабурбана» — пока Джем и Дуг разбирались с тележкой. Дуг нажимал кнопки на ручке, чтобы провезти ее мимо «жестянки» к открытому багажнику «Сабурбана». Купюры были упакованы в плотные обернутые целлофаном пачки, размером примерно с четыре батона хлеба. Джем смахнул документы, лежавшие сверху, и спихнул два тяжелых мешка с монетами — по полу покатились пяти- и десятицентовики. Воры вытащили из карманов сложенные хоккейные сумки. Дуг открыл их и разложил в багажнике «Сабурбана».

Джем стал выполнять роль погрузчика, передавая Дугу упаковки денег, тот только успевал их принимать и складывать: по шесть упаковок в одну сумку. Пять уже было уложено, когда его окликнул Дез:

— Долго еще?

— А что? — спросил Джем, не переставая подавать.

— На одном из спецканалов полиции какие-то зашифрованные передачи.

Джем замер. Дуг обернулся — Дез стоял в свете крутящейся желтой мигалки, прижав руку к уху.

— Рановато для реакции на вызов, — продолжил Дез. — Вряд ли это к нам. Наверное, еще что-то произошло.

Дуг почувствовал, как сердце забилось в горле.

— Я проверю, — сказал он.

— Нет уж, — остановил его Джем, сорвавшись с места.

Дуг наблюдал, как Кофлин распахивает дождевик, обнажая «Тек-9», и выходит в тоннель.

Дуг вернулся к «батонам» с деньгами и, действуя очень быстро, упаковал последнюю сумку.

Дуг вышел из метро на остановке «Колледж» и по надземному переходу перешел на Ратерфордский проспект; он глядел на промокший Город, пригнувший под дождем свои худые плечи-холмы.

Дуг прошел по улице Остин, минуя каток и «Фудмастер», по направлению к Главной улице. Люди с зонтами кивали, когда замечали промокшего до нитки полицейского, бредущего по тротуару. Дети в плащах и резиновых сапогах глазели на человека в синей форме. Но Дуг ничего не видел. Кроме плиток под ногами, в которых отражался полицейский вертолет, разрезающий стену дождя над городом, — он летел над рекой, разыскивая Дуга.

Макрей вошел в цветочный магазин — колокольчик над дверью звякнул. Слышались переливы арфы и свирели — они пели серенаду «Частичка рая»[109] засыхающим от жажды растениям и сгорбившимся каменным горгульям. Несколько душных секунд Дуг постоял в одиночестве средь бледных цветов. Потом черная занавеска на двери, располагавшейся за прилавком, раздвинулась, и появился Ржавый, охранник Цветочника.

На нем был зеленый спортивный костюм. Он ел обернутый фольгой сандвич с салатом латук. Сначала Ржавый подумал, что вымокший полицейский — просто очередной покупатель, но потом узнал лицо Дуга.

Поначалу казалось, что Макрею не придется стрелять в бывшего члена ИРА. Тому нечем было защищаться — в руках у него был только сандвич. И Дуг решил, что парень просто уступит силе и отойдет в сторону.

Но Ржавый глянул на пустые руки мнимого полицейского, и Дуг понял: человек в спортивном костюме слишком горд. Ржавый бросил сандвич и нырнул под прилавок.

Дуг выхватил пистолет из кобуры и дважды выстрелил. Ударившись спиной о стену, белоголовый ирландец сполз на пол. Дуг прошел мимо прилавка. Ржавый лежал ничком, жадно хватая воздух.

Дуг раздвинул дулом черные занавески. Здесь ирландские напевы были слышнее — музыка исходила от старой вертушки. Через прозрачные двери было видно, что в холодильной камере никого нет. Рабочий стол Ферги стоял посреди комнаты.

Дуг услышал шум спускаемой в туалете воды и повернулся к двери как раз в тот момент, когда она открылась.

Вышел Ферги с газетой в руках. На нем красовалась узкая фуфайка с капюшоном, длинные штаны и бордовые замшевые тапочки. Он увидел полицейского с пистолетом и разозлился. Даже снял очки для чтения, чтобы получше его разглядеть, и вдруг уронил их на грудь.

— Дуг.

Пространство между ними заполнил дымок. Дуг стрелял до тех пор, пока Фергус Колн не рухнул на пол позади рабочего стола, на обрезки стеблей и траурных лент.

В ушах Дуга снова зазвучали ирландские песни. Но перезвона колокольчика на двери он не расслышал.

Две пули попали ему в поясницу. Третья — в левое бедро. Четвертая отскочила от плеча и вонзилась в шею.

Развернувшись, Дуг рухнул на пол, выстрелил, метя через занавеску в торговый зал. Что-то упало. Потом захихикал дверной колокольчик.

Он заставил себя подняться. Бедро горело, кровь лилась по груди, заливая фальшивый серебристо-голубой значок. Дуг нащупал теплое пульсирующее отверстие в шее и, крепко зажав его ладонью, поковылял к двери. Сорвал занавеску.

Ржавый валялся там, где упал. Он был мертв. У витрины среди ваз на боку лежал молодой парень. Он вздрагивал, его черные ботинки стучали по плиткам пола. Прореха на спине футболки, прямо над ремнем его камуфляжных брюк, была ярко-красной. Дуг дохромал до него, зажимая левой рукой шею, а правой — пистолет.

Один из камуфляжных парней Джема. Раз колокольчик звякнул, значит, второй ушел.

Дуг стоял, склонившись над ним, и ждал, но парнишка не собирался смотреть на него. Просто лежал и дергался в тухлой воде из опрокинувшейся вазы.

Убрав оружие в кобуру, Дуг отошел от извивавшегося на полу паренька.

— Я не могу, — сказал Джем. — Черт возьми, я не могу так. От этой херни у меня несварение будет. Мы когда эти сандвичи заказали? Двенадцать часов назад? Не можешь мясное ассорти есть, как все остальные, Мэглоун? Сидишь с этим склизким сандвичем и на хрен сникшими перчиками?

— Ничего, что он уже три часа это ест? — вставил Дез.

— Это уже не завтрак, — возразил Джем. — А чистой воды секс. Он трахается с сандвичем. Ах, прикройте мои юные впечатлительные глаза!

— Джоанн обычно ходит с улыбкой до ушей, — заметил Дез.

— О, ну что ты! Глоунси всех переплюнет без вопросов, — подыграл Джем. — Не сомневаюсь.

Дуг шикнул на них, чтобы перестали ржать. Его не очень беспокоили аудиосенсоры в системе, берегущей хранилище от взлома. Но на всякий случай он осторожничал. Они вчетвером сидели на полу за кассой в пыльных спортивных костюмах синего цвета. Банк освещало утреннее солнце. Грузовики и легковые машины грохотали по площади Кенмор.

— Знаете, что нам надо? — спросил Глоунси, продолжая жевать. — Такие наушники с проводком, как в кино. Чтобы можно было переговариваться, когда мы в разных комнатах.

— Наушники для гомосеков, — возмутился Джем. — Будешь похож на девку, которая штаны в магазине складывает. Настоящим мужикам нужна нормальная рация.

— Удобнее же, когда руки свободны, — напирал Глоунси. — В одной руке ствол, в другой сумка с баблом. Сечешь?

— Да не говори ты «сечешь»! А то как урод последний. — Джем встал и потянулся. — Что-то у нас тут расслабон пошел. Что за ограбление такое? Как будто у меня на хате сидим. Эта чертова осторожность достала уже. Всю ночь долбили дыру в чертовом потолке. Получается, нам приходится работать, чтобы деньги получить.

— Осторожность — штука разумная, — парировал Дуг.

— Полное говно, — фыркнул Джем.

Дуг глянул в сторону настенных часов.

— Ты хотел реального дела, парень. Вот тебе оно — через десять минут начнется. Давайте уберем все это дерьмо.

— Я еще не доел, — заныл Глоунси.

Вырвав у него сандвич, Джем раздавил его и бросил в мусорную корзину.

— Теперь доел? А то нам еще долбаный банк грабить.

Дуг проверил, заряжен ли «Кольт», и опустил его обратно в карман, зная, что скорее стукнет кого-нибудь рукояткой по голове, чем выстрелит. Как бы ни одержим был Дуг своим делом, о Джемовских стволах он предпочитал знать как можно меньше. Если Цветочник или кто-то из его нанюхавшихся мальчишек имеет отношение к этому оружию, Дуга это только взбесит.

Глоунси поднялся, забыв на полу свой «Маунтин Дью».

— Оставишь после себя минералку, считай, что кровью написал на стене свою фамилию и номер социального страхования, — пожурил Дуг.

— Да возьму я ее, возьму, — ответил конопатый Глоунси и положил банку в рабочую сумку, стоявшую рядом с отбеливателем.

Они побранились еще несколько драгоценных минут перед ограблением. Дуг отступил на шаг назад и понял, что в деле он больше всего любит именно этот момент. Эти промежутки в обратном отсчете, когда все они снова становятся детьми: четырьмя хулиганами из Города, которым так охота поозорничать. Он понял, что никогда не чувствовал себя так спокойно и безопасно, так защищенно, как в этот момент — прячась в банке, который они собирались ограбить. Никто их здесь не тронет. И никто зла не причинит, кроме них самих.

— Монсеньор, плохие новости, — сообщил Джем. — Если верить журналу «Ролинг Стоун», следующий альбом «Ю-ту» будет в стиле диско.

Дез потер глаза, поправляя контактные линзы.

— Брехня.

— Так бывает, старичок. Ничто не вечно под луной. Все когда-нибудь кончается.

— Еще посмотрим, — обиделся Дез, втыкая в ухо полицейский наушник. — Еще увидим.

Джем вытащил бумажный пакет из рабочей сумки.

— Сценический грим, — предложил он, раздавая черные трикотажные маски.

— Так вот это что? — спросил Глоунси, надевая маску. — Это и есть твой суперсекрет?

Джем расплылся в своей фирменной ухмылке и снова полез в сумку.

— Полюбуйтесь, дамы.

Дуг взял свою маску вратаря и осмотрел ее: овальные прорези для глаз, черные неровно нарисованные шрамы.

— Джерри Чиверс. — Потрясенный Глоунси надел хоккейную маску поверх трикотажной.

Джем натянул голубые резиновые перчатки и схватил пистолет.

— Ну что, сделаем этот долбаный банк?

Остальные маски кивнули, на мгновение соединили кулаки. Дуг посмотрел на покрытые шрамами лица друзей. Дез встал на свое место у зашторенных окон. Глоунси остался за кассой.

Дуг обогнул хранилище, следуя за Джемом по короткому коридору к задней двери. Там они посмотрели друг на друга в полутьме, молча и неподвижно остановившись по обе стороны от двери. У Дуга не было никаких дурных предчувствий, когда он доставал свой черный «Кольт» калибра.38. Его тревожило только то, что самая прикольная часть уже позади.

Снаружи затормозила машина. Дверца открылась. Закрылась.

— Точная, как часы, черт возьми, — прошипела маска Джема с пустыми глазницами.

Клэр Кизи. Так зовут управляющую этим отделением. Она ездит на «Сатурне»-купе сливового цвета с бесполезным спойлером на крышке багажника и наклейкой-смайликом на бампере с надписью: «Дыши!». Она не замужем, насколько понял Дуг, и ему было любопытно, почему. Вообще удивительно, что можно узнать о человеке, даже не приближаясь к нему, какое впечатление о нем складывается. Он ходил за ней и наблюдал так долго, что вопросов возникло больше, чем ответов. Теперь ему было интересно. С праздным любопытством, какое обычно испытывает парень, увидевший девушку, он размышлял о том, как она будет выглядеть вблизи.

Дождь начался без предупреждения. За час до него стемнело, так что тучи собрались уже под покровом ночи. И зарядил-то он не на шутку, повергнув в уныние всех жителей Вераржана.

Пробарабанив минут сорок — а было это во вторник 4 апреля 1931 года, около восьми вечера, — дождик сначала чуть поутих, а потом ливанул с новой силой на всю ночь.

Новый тембр дождя не заглушал других звуков. Пекарь, собираясь уже отправиться на боковую, услышал плеск воды у себя в подвале. Откинув засов, он спустился вниз и обнаружил настоящий потоп чуть ли не по колено глубиной. Вода потоком стекала по фасадной стене.

Пекарь в ужасе бросился наверх звать жену. Та, сбежав по лестнице, увидела все собственными глазами, а пекарь уже спешил к вешалке в прихожей за своим черным дождевиком. Такое уже случалось раньше. Видно, опять чем-то забило придорожный ливневый сток, и вода, изменив направление, устремилась по дорожке к их дому, прямиком в подвал. Ну ничего, завтра он задаст в мэрии кому следует!

Жена поднялась из подвала, а пекарь уже вышел за порог под дождь. От сильного ветра капюшон лип ко лбу, сползал чуть ли не на самые глаза. Ссутулив плечи и опустив голову, пекарь заспешил по утоптанной земляной дорожке, уже размокшей от многочисленных ручейков. Придется теперь полночи выгребать воду из подвала, а ведь полчетвертого ему уже надо быть на ногах, чтобы выпекать хлеб. Ничего-ничего, будет завтра с мэром разговор!

Добежав до проезжей части, он огляделся, ища глазами канализационный сток. Уличные фонари были потушены, но он разглядел лежащее прямо на сточном отверстии тело. Видимо, какая-то пьянь!

— Эй! — прокричал пекарь, приближаясь к человеку, лежащему лицом вниз. Голос его терялся в шуме дождя, и он снова окликнул: — Эй, ты!.. — И пнул лежащего в ногу.

Никакой реакции. На улице ни души. Темные окна в домах, наглухо закрытые ставни. Пекарь еще раз пнул лежащего и выругался. Дождевая вода бурным потоком продолжала нестись к его дому.

Он стоял в растерянности, представляя себе свой завтрашний, не менее бурный денек, как вдруг заметил, что лицо пьяницы погружено в бурлящую воду, и только тогда у пекаря в голове впервые промелькнула паническая мысль.

Он опустился на колени, отчего сразу же намокли брюки. Дождь колючими иглами колотил сверху по плечам. Преодолевая чувство брезгливости, пекарь взял пьяницу за плечи и перевернул лицом вверх. Голова пьяницы безвольно откинулась в сторону. Глаза открыты, лицо распухшее. Дождь пьяницу не тревожил.

Пекарь инстинктивно отшатнулся, в голове промелькнуло: «Да этот парень мертвый!» Он прямо оцепенел от этой мысли, и сердце бешено застучало почти у самого горла. Поднявшись с колен, пекарь побежал к дому.

Жена, ежась от холода, поджидала его на пороге.

— Ну? Расчистил?

— Звони в полицию! — сказал ей пекарь.

Жена направилась к телефонному аппарату, висевшему на стене в прихожей, буркнув по дороге:

— Ты плащ-то сними! Гляди, как на пол льет с него!

— Звони в полицию! — твердил пекарь, ничего ей не объясняя. — Звони в полицию, звони в полицию…

Жена поднесла к уху трубку.

— Гудков нет. Похоже, бурей повредило линию.

Пекарь снова повернулся к двери, взявшись за ручку.

— Ты куда? Там в подвале же…

— Там на улице мертвый человек.

В помещении полицейского участка повисла тишина, ставшая еще более неловкой, когда из одного из кабинетов вышли двое полицейских, весело хохочущих над какой-то своей шуткой.

Но они сразу умолкли, уловив всеобщую мрачную атмосферу.

Летро подошел к конторке дежурного и взял у младшего офицера листок с сообщением.

— Мне надо позвонить в больницу, — сказал он и скрылся в своем кабинете, громко хлопнув дверью.

Пеллетер почувствовал на себе вопросительный взгляд Мартена и отвернулся, не желая вступать в назидательный разговор. Он достал из кармана сигару, прикурил ее и опустился на стул, на котором вчера вечером сидел пекарь.

В дальнем конце помещения за конторкой двое полицейских продолжали обмениваться шутками.

Пеллетер наслаждался сигарой. Он распахнул плащ, с которого на пол капала вода.

Если Летро намерен копаться долго, то он просто возьмет такси. Часы посещения в тюрьме заканчиваются рано. Охранники там, помнится, были не очень-то склонны к поблажкам — визиты Пеллетера их раздражали. Он чувствовал, что они ведут себя непрофессионально и почему-то считают поблажкой для заключенных его посещения. И его собственное отвращение к этим визитам никак не могло их смягчить.

Но пока он просто сидел и ждал, слушая, как тихо переговариваются между собой трое полицейских за столами. Убийство в этом маленьком городишке считалось большим событием.

Попыхивая сигарой, Пеллетер поглядывал на ее кончик. Больше половины уж выкурено.

Дверь кабинета Летро открылась, офицеры притихли, но он даже не обратил на них внимания, когда прошел через все помещение к сидевшему на стуле Пеллетеру.

— Пошли! — сквозь зубы процедил он.

Пеллетер встал. Летро был явно расстроен.

— Я могу вызвать такси.

— Нет. Какое еще такси? Пошли!

Они снова вышли под дождь и направились к одной из полицейских машин. Дверцы ее не были заперты. Летро сел за руль, а Пеллетер устроился рядом на пассажирском сиденье.

Летро завел двигатель, включил дворники и сразу рванул с места, направляя машину к восточному выезду из города.

— Какие-то новости? — поинтересовался Пеллетер.

— Только то, что ты слышал.

Следующие полчаса езды они провели в молчании.

Когда город кончился, по обе стороны дороги потянулись поля, обнесенные проволочной оградой. Иногда встречались фермы или одинокие амбары. На выгонах паслись коровы с перепачканными грязью боками. Даже здесь, в сельской местности, все краски были не яркими, а какими-то смазанными и приглушенными, и все, казалось, было пригнуто к земле буйными весенними ветрами. И над этой унылой картиной нависало безбрежное хмурое небо.

Вскоре вдалеке показалась тюрьма, и через десять минут они уже были на месте. Угрюмое, неказистое строение, выделявшееся на фоне окрестностей темным пятном, выглядело как осиротелый остаток былых времен.

Навстречу им из будки вышел охранник, махнул и пошел открывать тяжелые чугунные ворота.

— Вот жизнь у него, не позавидуешь, — заметил Летро.

Охранник открыл ворота, и полицейские въехали на территорию тюрьмы.

На небольшой замощенной булыжником площадке перед главным входом стояли другие транспортные средства: грузовик, две полицейские машины и три гражданские. В здании имелся также внутренний двор, куда заключенных выводили на прогулку. Узенькие окошки камер глядели с каменных стен словно мертвые, незрячие глаза.

— По-моему, не очень удачная была идея устроить здесь тюрьму, — сказал Летро, паркуясь на площадке. — Сюда свозят преступников из самых разных далеких мест. И получается, что о них в стране больше никто не помнит. Только наш город. Он к этой тюрьме ближе всех. Все, кто здесь работает, живут в Вераржане. И они могут понабраться здесь нехорошего. А у нас городок тихий, мирный — только мелкие кражи да изредка пьяные дебоши.

Пеллетер не стал напоминать Летро, что прошлым вечером в его тихом мирном городке произошло убийство, — в конце концов, Летро был прав.

— И место это выглядит так же мрачно даже в самый погожий день. Я ненавижу ездить сюда.

На входной двери заскрежетал металлический засов, и их пропустили вовнутрь. Сумрачное помещение освещали только две голые электрические лампочки на стене под самым потолком.

— Давайте мне свои дождевики, господа, — сказал охранник.

— Ну как ты тут, Реми? — спросил его Летро.

— Да жив пока, — ответил охранник, вешая плащи на крючки возле двери.

— Ну это как водится.

Пеллетер тем временем прошел в административное помещение. За два года, прошедшие с его последнего визита, здесь ничто не изменилось. Все та же огромная комната с двумя рядами письменных столов в середине. Все те же шкафы вдоль стен, и за столами все те же люди. Все те же унылые коричневатые стены с бликами от тусклых электрических лампочек на потолке.

Начальник тюрьмы, кряжистый седовласый дядька, должно быть, уже был осведомлен о приезде Пеллетера, поскольку уже поджидал его с нетерпением. Свое раздражение он умудрился использовать так, чтобы придать себе еще большую важность.

— Инспектор Пеллетер, наконец-то! Рад видеть вас. Еще пять минут, и мы бы с вами разминулись. Я обещал жене свозить ее в большой город на несколько дней, она уже час как меня ждет.

За спиной начальника тюрьмы стоял, скрестив руки на груди, аккуратный угловатый человек.

— Позвольте представить вам месье Фурнье. Полагаю, вы еще не знакомы. Фурнье теперь работает у нас заместителем начальника тюрьмы. Выполняет всю работу, к которой у меня сердце не лежит.

Фурнье пожал Пеллетеру руку.

— Он шутит.

Никто из них не улыбнулся.

— В мое отсутствие Фурнье останется за главного и окажет всю помощь, какая вам потребуется. Хотя вам и помощь-то вряд ли нужна, вы же у нас человек опытный. — Начальник тюрьмы произнес эти слова с улыбкой, но в лице его сквозила недоброжелательность. — Вы вполне могли бы и сами привести на допрос заключенного.

Он огляделся. Люди за письменными столами пытались сосредоточиться на своих бумажках, но явно чувствовали себя неуютно.

— Нет, мне действительно нужно ехать. — Он глянул на наручные часы, потом на настенные. — Не надо было даже дожидаться вас. Фурнье, у вас же есть все, что нужно?

— Да, господин директор.

Начальник тюрьмы направился было в свой кабинет, но обернулся, когда дверь открылась и на пороге показался Летро.

— О, инспектор Летро? — Он бросил недовольно-вопросительный взгляд на Фурнье. — Надеюсь, ничего ужасного?

Летро, застигнутый этим вопросом врасплох, помедлил в дверях. Он посмотрел на Пеллетера, но лицо у того было непроницаемым.

— Вот, пока жив еще, как говорит Реми.

— Ну это как водится, — ответил начальник тюрьмы с усмешкой.

Летро прошел в комнату и поздоровался со всеми присутствующими, включая Фурнье.

Начальник тюрьмы, извинившись, удалился в свой кабинет.

— Прошу вас, старший инспектор, следуйте за мной, — сказал Фурнье.

Они вышли из административного помещения и направились по длинному узкому коридору. Фурнье держался с ледяной аккуратностью.

— Как я понял, вы здесь уже бывали?

— Да, это мой третий визит.

— Начальник тюрьмы считает, что вы оказываете этому человеку слишком большое доверие и даете ему возможность почувствовать свою значимость. А наша работа как раз заключается в том, чтобы не дать этим людям почувствовать своей важности. Они же преступники.

Пеллетер ничего не ответил. Достав из кармана свою наполовину выкуренную сигару, он вставил ее в рот, не прикуривая.

— Несомненно, некоторые из них очень даже умны, и совершаемые ими преступления требуют большой смелости. Возможно, родись они в другое время, не были бы преступниками. Но сейчас они просто преступники. Их нужно наказывать, а не аплодировать им. А внушать им какие бы то ни было мысли о значительности их персоны и вовсе опасно.

Они оказались перед дверью одной из комнат для свиданий, при необходимости служивших также и комнатами для допросов.

— Так начальник тюрьмы говорит?

— Нет, это я так говорю, — сказал Фурнье, и выражение лица его при этом ничуть не изменилось. Он отпер дверь ключом, прикрепленным к большой связке. — Подождите здесь.

Пеллетер хотел спросить у Фурнье, знает ли тот, что совершил Мауссье, но передумал. Ведь заместитель начальника тюрьмы не видел собственными глазами тех замученных изувеченных детей. Человек, способный на такое, в любом случае испытывает чувство собственной исключительности.

Пеллетер прошел в комнату. Дверь за ним захлопнулась с лязгом — его даже чуть передернуло от этого звука. В комнате не за что было зацепиться глазу: каменный пол, каменный потолок, каменные стены. Ни один звук не проникал сюда. Разве одно это уже не наказание для преступника?

Вскоре дверь снова открылась, и двое надзирателей ввели Мауссье — лысого старикашку с морщинистым лбом и крючковатым носом. Руки, скованные наручниками, он держал впереди, на ногах тоже были кандалы, соединенные с наручниками металлической цепью. Надзиратели усадили Мауссье на стул напротив Пеллетера.

В комнату также пришел Фурнье и с ним еще трое.

— Мы будем находиться прямо за дверью, так что, если он попытается…

— У нас все будет в порядке, — перебил его Пеллетер.

— Но если он…

— Все будет в порядке.

У Фурнье раздулись ноздри — впервые за все время он позволил себе выказать какие-то эмоции.

— Мы со старшим инспектором никуда не денемся, — невозмутимо, почти умиротворяюще проговорил Мауссье, сверля Фурнье пристальным, настойчивым взглядом.

Фурнье кивнул надзирателям, и те вышли вместе с ним, закрыв за собой дверь и повернув в замке ключ.

— Как поживает мадам Пеллетер? — осведомился Мауссье.

Пеллетер жевал сигару, перемещая ее из одного уголка рта в другой, — только так он мог отогнать возникавшие перед глазами образы тех замученных детей.

Мауссье, похоже, понимал это.

— Деток пока так и не подарила вам? — Мауссье улыбнулся. — Хотя, конечно… Кораблик уже уплыл. Поздновато о детках думать. А жаль. Ведь только благодаря детям в этом мире и стоит жить. — Он насупил брови, и губы его сложились в трагическую театральную складку. — Ну а здесь, конечно, детей никогда не бывает. — Выражение его лица сделалось холодным. — Зато дождей много.

Пеллетер продолжал жевать сигару, понимая, что, видимо, скоро прикурит ее, чтобы не задохнуться от ярости.

— Впрочем, это только для мадам Пеллетер поздновато, а для вас пока еще нет. Должность старшего инспектора! А девочек молоденьких сколько вокруг! Кто-нибудь из них мог бы позаботиться о вас, когда придет старость. Вы подумайте об этом!

Мауссье, охваченный своими фантазиями и довольный собственными шутками, буквально ликовал. Железные цепи ему нисколько не мешали. Он в упор смотрел на Пеллетера.

— Ну так как поживает мадам Пеллетер? Хорошо, надо понимать?

Пеллетер терпеливо ждал. Торопить Мауссье было бессмысленно — любая реакция со стороны Пеллетера сделала бы этот словесный поток бесконечным.

— А как вам эта камера? Так себе, да?.. Нет, и они все равно загоняют вас сюда. У меня почти такая же, но там хотя бы окошко есть. — Он поднял правую руку, а из-за наручников вместе с ней и левую, и пальцем начертил в воздухе квадратик. — Малюсенькое такое, но все-таки окошко. И я должен поблагодарить вас. Спасибо вам! Спасибо огромное!.. Я каждый раз так радуюсь вашему приходу! Так и передайте начальнику тюрьмы. Или Фурнье. Хотя нет, ему не надо, а то он еще подумает, что вы мне приглянулись. Он же не так умен, как вы, откуда ему знать, что вы — не в моем вкусе.

Он снова в упор посмотрел на Пеллетера, и морщины еще глубже прорезали его лоб.

Пеллетер все-таки решил закурить. Медленно достал из кармана одну-единственную спичку, чиркнул ею об стол и раскурил сигару. Мауссье молча наблюдал за ним.

— Ладно, я понял. — Лицо его сделалось серьезным. — В самом-то деле, Фурнье не даст мне сидеть тут вечно. Правила есть правила… А с вами тут мне как-то даже спокойнее, чем там… У вас была не одна возможность убить меня, а я вот все-таки здесь. — Он постучал себя по груди, звякнув цепями.

— Все когда-нибудь бывает в первый раз, — сказал Пеллетер, выпустив клуб сигарного дыма.

— Ой, как хорошо сказано! Прямо в самую точку! Вот поэтому я могу говорить только с вами. Ваша жена просто счастливая женщина… И до сих пор нет деток? — Он удивленно вскинул брови, потом, не получив никакого ответа, пожал плечами. — А дело-то, собственно, вот в чем: наши ряды редеют. Сначала одного, потом другого, третьего, четвертого… — Он снова театрально нахмурился. — Вот Гламье, например, убили. Тоже ваш был подопечный, так ведь? Глотку ему перерезали. И еще несколько смертей было.

— А я-то тут при чем? В тюрьмах постоянно людей убивают.

— Ну не постоянно… Не постоянно… А только иногда. Не так уж и часто на самом деле. Не так много сразу за один месяц. Не так много и не так безнаказанно, когда ничего не предпринимается и даже не говорится об этом… Не то что снаружи, а даже здесь.

— А что начальник тюрьмы говорит?

— А что он говорит?

Они внимательно наблюдали друг за другом, сохраняя спокойствие каждый на свой манер. Пеллетер курил. Мауссье улыбался.

— Нам нужен кто-то сторонний. Кто-то, кому мы могли бы доверять… Кто-то вроде вас. Какое-то расследование хоть провели бы, что ли.

— Расследование? Ради нескольких убитых заключенных?

— Ну, они тоже люди. — Театральные гримасы Мауссье не позволяли определить по его лицу истинных чувств. Они, как всегда, оставляли жутковатое ощущение.

Пеллетер наклонился вперед.

— Так ты хочешь, чтобы провели расследование? — Он встал. — Пожалуйста. Давай проведем. Фурнье вон, за дверью. Он заместитель начальника тюрьмы. Он все выяснит, во всем разберется. — Пеллетер подошел к двери и занес руку, собираясь постучать. — Я расспрошу его про все эти смерти заключенных. Он вашего брата, похоже, не больно-то жалует, но если кто-то убивает вас одного за другим, — он сделал вид, что собирается постучать в дверь, — то давай проведем расследование.

— Пожалуйста, не делайте этого, — попросил Мауссье. Голос его был по-прежнему тихим и невозмутимым и поэтому прозвучал как команда, а не как просьба.

Пеллетер опустил руку.

— Значит, расследовать нечего?

— Нет, просто это должны сделать нормальные люди.

Они продолжали изучать друг друга взглядом. Мауссье сохранял на лице самоуверенность, Пеллетер — стальную непроницаемость. Последний раз, когда Пеллетер приходил сюда, Мауссье обеспечил его информацией, необходимой для поимки одной женщины-убийцы, чье уголовное дело к тому времени уже почти три года как считалось глухим «висяком».

Пеллетер ждал, когда Мауссье скажет что-нибудь еще, но арестант смотрел на него молча, с притворной невинностью тараща глаза, отчего морщины у него на лбу делались еще глубже. Похоже, он просто устроил себе небольшое развлечение, но задать несколько вопросов в таких случаях никогда не бывает лишним. В конце концов, Пеллетер всегда мог передать это дело в центральную комиссию по исправительным учреждениям.

Пеллетер подождал еще немного, потом постучал в дверь. В замке заворочался ключ.

— Передавайте от меня привет мадам Пеллетер! — крикнул ему вдогонку Мауссье.

Дверь открылась, и Пеллетер вышел.

Летро убежал в свой кабинет, оставив Пеллетера стоять с бумажкой в руках. В кабинете он первым делом схватился за телефонную трубку и рявкнул в нее:

— Здравствуйте… Дайте мне Фурнье!..

Пеллетер подошел к молодому офицеру за конторкой и кивнул на телефон.

— Можно?

Тот, удивленный, что у него вообще спрашивают разрешения, кивнул, растерянно выдавив из себя:

— Ну конечно!..

Пеллетер поговорил с оператором и повесил трубку.

Слышно было, как Летро в своем кабинете кричал:

— Да, это проблема, и это ваша проблема!..

— Из Мальниво когда-нибудь убегали арестанты? — спросил Пеллетер у молодого офицера, отчего тот опять растерялся, так как был занят тем, что старался подслушать, что говорит в своем кабинете начальник.

— На моем веку ни разу, а я прожил здесь всю свою жизнь, — ответил молодой офицер. — Но когда мы были детьми, тут ходили слухи о трех крупных побегах, случившихся со времен основания тюрьмы.

— О трех?

Офицер кивнул.

— В 1820-е один заключенный симулировал чахотку. Кашлял и кашлял целыми днями. Потом расцарапал пальцы о камни и этой кровью испачкал себе на груди робу — чтобы выглядело так, будто у него уже горлом идет кровь… Конечно, начальник тюрьмы побоялся, что зараза распространится на всех заключенных, и распорядился отвезти этого арестанта в город и там поместить на карантин в старый сарай… Арестант сбежал сразу же, как только его привезли в город. Поезда здесь тогда еще не ходили, а попросить кого-нибудь подвезти он не рискнул, поэтому шел пешком и далеко уйти не успел, потому что его быстро схватили… На весь остаток дней его заключили в одиночную камеру.

В открытую дверь было видно, как Летро расхаживал по своему кабинету с телефонной трубкой в руках, телефонным шнуром приводя в беспорядок бумаги на столе.

— А другие два побега?

— Ну второй даже, в общем-то, не считается побегом. Один из арестантов, работавших в прачечной, спрятался среди простыней, списанных на выброс. Довольно распространенная идея. Разумеется, списанное белье стали проверять перед вывозом, и умника обнаружили, так что он даже не успел оказаться за тюремными стенами.

Летро в своем кабинете уже орал во весь голос:

— Послушайте, Фурнье! Вы бы лучше поскорее разыскали своего шефа, потому что ему грозит скандал, из-за которого он может лишиться места!

Молодой офицер не обращал внимания на этот шум, явно польщенный вниманием, оказанным ему старшим инспектором, приехавшим из центра.

— А последний побег случился во время войны. Тогда арестантам уже были разрешены прогулки во внутреннем дворе. Вот трое сговорились и запланировали побег… Придумали встать перед прогулкой последними в строю и, как только вышли на воздух, втроем набросились на замыкавшего строй надзирателя, отобрали у него оружие и, прикрываясь им как заложником, прорвались обратно в здание. Они добрались до главных ворот, но, к счастью, начальник тюрьмы как раз в тот момент вздумал сменить караул. Двоих пристрелили сразу, а третий сдался и стал утверждать, что они просто хотели сбежать на войну, чтобы помочь родине. Его отправили в окопы, там он и погиб. В общем, пуля ждала его в любом случае.

— То есть ни один из побегов в действительности так и не удался?

— Так точно, ни один.

— А как по-вашему, сейчас кто-то может убежать оттуда?

— Без помощи со стороны нет.

— Вот и я так думаю.

Пеллетер задумчиво прикрыл рот рукой.

— Старший инспектор?

Пеллетер оторвался от своих мыслей.

— А вот вы ходили в тюрьму к Мауссье… Ну, то есть это же вы его поймали… Вы знаете его. Это каким же человеком надо быть, чтобы…

Офицер Мартен вдруг осекся на полуслове, потому что взгляд Пеллетера, как тот сам вдруг осознал, был, видимо, свирепым.

Мартен сглотнул ком в горле, но, к своей чести, взгляда не отвел.

— Да нет, я просто думал, может, расскажете.

Пеллетер постарался согнать с себя этот грозный вид. Дело Мауссье действительно было нашумевшим в свое время и долго не забывалось, чего порой так хотелось Пеллетеру. События эти в свое время явно не прошли мимо юного Мартена, а возможно, даже и подтолкнули его к решению стать полицейским. И вот теперь он видит перед своими глазами самого Пеллетера, которому предстоит раскрыть новое загадочное убийство.

— Да как тут расскажешь?.. Такие вещи, они же не поддаются ни постижению, ни объяснению, — покачал головой Пеллетер. И, подумав, прибавил: — Люди способны на все что угодно.

Эти слова расстроили Мартена.

— Нет, но я имел в виду то, что творил Мауссье…

Пеллетер положил руку парню на плечо, надеясь как-то облегчить его переживания.

— Просто я хотел бы быть готов к встречам с такими людьми, — объяснил Мартен.

— Не беспокойся, такого ты сразу определишь, — уверил его Пеллетер.

Мартена эти слова удовлетворили, а Пеллетер с усмешкой подумал о том, какую власть Мауссье взял над умами людей только благодаря тому, что его деяния стали предметом гласности. Он попытался припомнить свой первый допрос Мауссье, когда тот был еще просто подозреваемым. Сам-то он раскусил ли его тогда? Честно говоря, он даже сейчас затруднялся ответить на этот вопрос с уверенностью.

Летро в своем кабинете шумно брякнул трубку на рычажки. Он тяжело дышал, пытаясь совладать с собой.

На конторке дежурного зазвонил телефон, и Пеллетер сам снял трубку.

— Да… Старший инспектор Пеллетер… Мне нужно, чтобы вы достали папку с делом Марселя Меранже… Меня интересует все — семья, друзья, сообщники, враги, в общем, все-все… Сколько времени у вас это займет?.. Хорошо, я подожду…

Летро вышел из своего кабинета. Он был все еще красный от возбуждения, но, похоже, уже взял себя в руки. Он ждал, когда Пеллетер поговорит по телефону:

— Постойте, я сейчас дам вам другого офицера, и вы передадите информацию ему… Он подождет на телефоне… Спасибо. — Пеллетер передал трубку Мартену. — Запишите все, что там скажут.

Когда Пеллетер повернулся к Летро, тот, все еще багровый от гнева, поспешил доложить:

— Фурнье сказал, что попробует разобраться!

— Понятно.

— Да я мог бы…

Пеллетер подошел к Летро и, взяв под руку, увел в его кабинет. Закрыв за собой дверь, он стал наблюдать, как Летро снова принялся выхаживать взад-вперед, напряженно думая.

Потом Летро остановился и посмотрел на своего друга.

— Ты меня извини, просто у нас тут нераскрытых убийств уже тридцать лет не было.

— Да их у вас и сейчас пока нет.

— Фурнье сказал, что выяснит, не пропал ли у них кто из арестантов. Хотя говорит, он уже знал бы, если бы кто-то исчез за последние сутки.

— Ну да, наверняка знал бы. Ты сказал ему, что мы собираемся приехать?

— По его словам, в этом пока нет необходимости. Сам он сейчас будет занят разбирательством, а начальника тюрьмы нет на месте, так что нам лучше приехать завтра. Я посоветовал ему все-таки поставить в известность начальника тюрьмы, но он говорит, с ним нет никакой возможности сейчас связаться. Обещал, правда, что все будет держать под контролем, и что если мы хотим приехать, то лучше это сделать завтра.

По невозмутимому лицу Пеллетера трудно было прочесть его мысли, хотя он испытывал те же чувства, что и Летро.

— Меня этот Фурнье бесит! Ведет себя, будто ничего не произошло. Такой спокойный. Это же ненормально, — сказал Летро.

Пеллетер уже ловил себя на той же мысли сегодня. Фурнье вел себя так, словно ничто на свете не могло его поразить. Да еще начальника тюрьмы почему-то, как назло, не было в городе.

Летро сказал:

— Знаешь, а я хочу снова наведаться к Бенуа. Хочу взглянуть на его подвал.

— Это к пекарю?

— Ну да. Мне же надо хоть с чего-то начать! — Летро снова побагровел. — Мы ведь не знали еще об убийстве, когда разговаривали с ним сегодня утром. Может, что-то пропустили.

Летро направился к вешалке за дверью за своим плащом. Потом открыл дверь. Перед конторкой дежурного стояла старушка с мокрой собачонкой на руках — собачонку она держала, словно сумочку. Рядом с ней стоял молодой человек в шляпе. Оба они что-то торопливо объясняли двум полицейским офицерам, из-за чего в комнате стоял просто невообразимый гвалт. Мартен по-прежнему прижимал к уху телефонную трубку, прикрыв другое ухо свободной рукой.

Не обращая внимания на эту шумную картину, Летро направился к выходу. У самой двери он обернулся и сказал Пеллетеру:

— Ты со мной?

— Нет, езжай один.

Летро ушел, а Пеллетер сел и стал от скуки наблюдать за происходящим — ему пока оставалось только ждать.

Офицеры как-то умудрились уговорить посетителей излагать свои жалобы по очереди, и вскоре выяснилось, что молодой человек чуть не задавил старушкину собачку, когда парковался на площади. Молодой человек утверждал, что собачонка болталась на улице без присмотра. Никто, впрочем, не пострадал.

Пеллетер, слушая все это, попытался себе представить, каково это — быть полицейским в таком маленьком городке. Дождливая погода, похоже, всех взвинтила до предела.

— Старший инспектор! — позвал Пеллетера Мартен из-за конторки.

Пеллетер подошел.

— Ну? Есть что-нибудь?

Молодой офицер протянул ему листок, исписанный уже знакомым почерком.

— Вот, здесь список. Длинный. — Гордясь проделанной работой, он с готовностью ждал, когда Пеллетер просмотрит записи.

На плотно исписанном листке было около сотни фамилий. Некоторые из них были знакомы Пеллетеру по уголовным делам прошлых лет, но большинство имен ни о чем не говорило. Скорее всего, многие из этих людей тоже отбывали заключение или умерли.

Мартен встал и перегнулся через конторку.

— А знаете, инспектор, мне, кажется, знакома вот эта фамилия.

Имя, на которое он указал — Клотильда-ма-Флёр Меранже, — было помечено как дочь найденного на улице покойника.

— Такое необычное, редкое имя. Я даже попросил того человека на телефоне посмотреть, выходила ли мадемуазель Меранже замуж, и оказалось, что выходила. Она сейчас замужем за неким Шемом Розенкранцем, американским писателем. Ее теперь зовут Клотильда-ма-Флёр Розенкранц.

Старушка с собачкой вроде бы немного успокоилась, и разговор в комнате теперь шел в более сдержанных интонациях.

Мартен, ожидая от Пеллетера какой-либо реакции, прибавил:

— Они живут здесь, в городе.

— Где именно? — спросил Пеллетер.

На следующий день Летро с Пеллетером отправились в тюрьму Мальниво. День выдался на удивление погожим. На асфальте впереди то и дело попадались парные полоски от шин, проехавших по грязным проселкам.

Фурнье лично встречал их у главного входа. Он был одет в приталенный серый костюм, выглядевший так, словно его только что погладили. В руке он держал папочку с зажимом и начал говорить, когда Реми даже еще не успел запереть дверь.

— Меранже присутствовал на перекличке позавчера вечером, четвертого апреля… Надзиратель, проводивший перекличку вчера утром, отметил его как присутствующего… Прогулку вчера отменили из-за дождя, а следующая перекличка должна была быть вечером, но вы связались со мной раньше.

— Где этот надзиратель, допустивший ошибку? — спросил Пеллетер.

— Он уже получил выговор.

— Все равно я хочу поговорить с ним.

— Это больше не повторится… Я уже давно предлагал начальнику тюрьмы усовершенствовать процедуру переклички. — Все это он говорил резким, распорядительным тоном, давая понять, что не позволит собой командовать.

Летро с Пеллетером переглянулись. Фурнье был невыносим.

Летро сказал:

— У нас с вами общая проблема.

Фурнье открыл дверь в административное помещение.

— Папка с делом Меранже…

— Я бы хотел осмотреть камеру Меранже, — сказал Пеллетер.

Придерживая ручку двери, Фурнье посмотрел на него и сказал:

— Камеру мы уже осмотрели. Там нечего больше осматривать.

Пеллетер резко подступил к нему почти вплотную — так что полы пиджаков почти соприкоснулись.

— Значит, так. Я выполняю свою работу. Ваша задача — помогать мне в этом. Меня не волнует, сделали ли вы выговор вашему надзирателю и обыскали ли вы камеру. И если вы считаете, что у вас все под контролем, то меня это тоже не волнует. Я хочу, чтобы вы помогали мне, когда я скажу, а в противном случае попрошу вас отойти с дороги и не мешать.

Фурнье выслушал эту речь с бесстрастным лицом, но, когда Пеллетер закончил, сразу отвел взгляд в сторону.

— Хорошо. Его камера в блоке Д-Д. Это на втором этаже.

Фурнье повел их по коридору, мимо камеры, где Пеллетер вчера беседовал с Мауссье, к какой-то двери, за которой начиналась лестница. На холодной лестнице пахло сыростью и плесенью.

Фурнье, похоже, оправился после полученной только что взбучки и теперь решил воспользоваться возможностью оказать содействие.

— Дверь эта сразу запирается, когда мы сюда проходим, так что если кто-то окажется на этом отрезке без ключа, ему придется ждать, когда пойдут следующие… Разумеется, побег при такой системе невозможен, да и попыток таких не было со времен войны.

— До этого дня, — заметил Пеллетер.

— Ну не знаю, посмотрим.

— Что вы имеете в виду?

— Этот арестант был мертв.

Они поднялись на второй этаж, и Фурнье стал искать на связке нужный ключ.

— Сейчас будет две двери. Левая ведет в коридор с камерами, а правая, — он шагнул вправо, — выходит на внешнюю галерею с видом на внутренний двор. — Фурнье наконец подобрал ключ к наружной двери. — Вам наверное захочется взглянуть на это… Вчера заключенных не выводили на прогулку из-за дождя, так что сегодня им уже не терпелось.

Он открыл дверь, и в лицо им дохнул холодный ветер. Они вышли на галерею — узкий чугунный мостик, рассчитанный всего на одного человека. Впереди шагах в десяти стоял надзиратель с винтовкой.

Внизу прогуливались арестанты. Многие ежились от холода, скрестив на груди руки. Они напоминали разрозненную толпу на барахолке в базарный день.

— Надзиратели внизу не носят при себе огнестрельного оружия, — сказал Фурнье. — А здесь, наверху, у всех надзирателей винтовки… Арестанты, которым полагается прогулка, гуляют здесь по часу утром и днем.

— Арестанту Меранже полагались прогулки?

— Да. Он был примерным заключенным. Давно уже тут содержался.

Пеллетер смотрел на топчущихся во дворе людей.

Вдруг в дальнем углу двора раздался крик. Все обернулись на звук, и заключенные сразу же бросились туда.

Вместе с ними побежали и надзиратели.

Фурнье бросился обратно к двери, ища на связке ключ. Движения его были торопливы, но точны. Он выскочил за дверь, оставив Пеллетера и Летро запертыми на галерее с вооруженными надзирателями.

Надзиратели внизу ворвались в гущу толпы и отогнали заключенных. Один остался лежать на земле, руками хватаясь за что-то на груди.

— Его ножом пырнули, — сказал Летро.

Рот раненого человека судорожно открывался в агонии.

Внизу появился Фурнье. Он несся через двор, крича на ходу на заключенных.

Надзиратели на верхней галерее, прицелившись в толпу, приготовились стрелять.

Из какой-то двери выбежали двое с носилками. Заключенные расступились, чтобы пропустить их, и притихли, так что наверху даже были слышны стоны раненого.

Фурнье, стоя в самой гуще толпы, орал на заключенных, потом схватил одного за грудки и оттолкнул.

Раненого уложили на носилки и унесли в здание.

Фурнье, не переставая орать на заключенных, ушел следом за носилками.

Пеллетер наблюдал за американцем, беспокойно вышагивавшим перед ним по тротуару. Пеллетер был все время наготове, но постепенно понял, что эта ярость, как и вчера на пороге дома Розенкранца, всего лишь безвредный шумовой эффект. Розенкранц не был опасен.

— Давайте-ка пройдем в участок, — сказал Пеллетер.

Розенкранц покачал головой.

— Нет, я искал именно вас. В участке мне не дадут написать заявление, потому что слишком рано еще.

— А она раньше когда-нибудь уходила из дома?

Розенкранц снова набычился.

— Нет, не уходила! — Но он тут же смягчился. — Она вчера отправилась за покупками, когда вернулась, я сообщил ей, что приходили вы… Она захотела пойти встретиться с вами, настаивала. Она была в панике, была убеждена, что ее отец мертв.

Пеллетер кивнул.

— Сейчас-то я знаю, что он мертв, но тогда… Вы понимаете, я ненавидел его за все, что он сделал Клотильде, когда она была девочкой, за то, что он сделал ее матери. Он заслуживал смерти, так ему и надо! Я надеюсь, его смерть была мучительной… Но вчера вечером я уговаривал Клотильду не вмешиваться… остаться дома, никуда не ходить, потому что это только расстроило бы ее… Да еще дождь такой сильный шел… Но она все равно пошла.

— Я виделся с ней.

— Да? Она была расстроена?

— Я бы так не сказал.

Розенкранц покачал головой.

— Да, Клотильда такая. По ней никогда ничего не скажешь.

— А не могла она остаться ночевать у каких-нибудь друзей или в отеле?

— Нет, я проверял. Никто ее не видел.

Они смотрели друг на друга, не высказывая вслух мысли, посетившие обоих, хотя про себя каждый из них подумал, что Клотильда могла просто сесть в поезд и сейчас быть уже где-нибудь далеко-далеко.

— А как вы считаете, она ненавидела отца? — спросил Пеллетер.

— Если вы намекаете на то, что Клотильда могла убить его, то забудьте об этом. Она не способна убить даже муху.

— А например, из злости или из страха перед какой-то опасностью?..

— Нет, — сказал Розенкранц, качая головой и хмурясь. — Вы же видели ее. Она такая маленькая, такая нежная, такая тихая. По ней, как я уже сказал, никогда даже нельзя определить, что она чувствует, потому что она все держит в себе… — Глаза американца наполнились теплой нежностью. — Да она же еще почти дитя. И никогда раньше не уходила из дома…

Пеллетер кивнул.

— Я поставлю вас в известность, если что-нибудь узнаю.

Глаза Розенкранца опять сверкнули, кулаки сжались, гнев вернулся к нему.

— Послушайте, вы!.. — Но, сделав глубокий вдох, он тут же подавил в себе эту новую вспышку ярости и сказал: — Спасибо.

Пеллетер повернулся, намереваясь зайти в здание полицейского участка, но Розенкранц схватил его за руку. Пеллетер сердито обернулся, но на этот раз писатель-американец выглядел просто печальным и испуганным. Он отпустил рукав Пеллетера, и тот скрылся за дверью полицейского участка.

В приемной сидела какая-то деревенская женщина, взгляд у нее был молящий и беспомощный, какой обычно бывает у всех просителей.

Пеллетер прошел за стойку дежурного в кабинет Летро.

— Здесь только что был Розенкранц, — сообщил Летро, проведя рукой по волосам, отчего те только еще больше взъерошились.

— Да, я встретил его у подъезда.

— Теперь девушка пропала.

Пеллетер сел.

— Не нравится мне все это. Слишком уж быстро разворачиваются события. А до этого сюда заявился репортер. Из наших, местных. «Веритэ» вообще-то выходит раз в неделю, но сейчас они собираются выпустить специальный номер, посвященный этому делу. Ребята мои, конечно, научены не давать никаких комментариев, но кто знает… Ты как считаешь, надо нам беспокоиться по этому поводу?

— Газеты — это все ерунда.

— Нет, по поводу пропавшей девушки.

— Ну ты, конечно, можешь беспокоиться, но что это изменит?

— Да, думаю, от этого ничего не изменится.

— А где твой дежурный офицер?

— Мартен? Я послал его в Мальниво. Твои вопросы насчет того, насколько много мы знаем, все не давали мне покоя. Нам нужно держать там своего человека, раз уж вся эта история началась именно там… Я велел ему потребовать папки с делами и все хорошенько изучить, попытаться откопать хоть что-нибудь.

Пеллетер одобрительно кивнул, озабоченное выражение почти сошло с его лица.

— Отлично. Это просто отлично.

— А вот это он оставил для тебя, — Летро протянул ему листок бумаги. — Только, правду сказать, от этой бумажки, к сожалению, не много толку.

На бумажке были записаны все известные сообщники Меранже. Мартен также тщательно отметил нынешнее местонахождение всех людей из списка. Внизу даже дал ключ к расшифровке — крестик означал, что человека уже нет в живых, кружок — что человек находится за решеткой, а напротив остальных фамилий карандашом были приписаны адреса. Ни одного адреса близ Вераржана. Ни одного арестанта из Мальниво.

— Хорошо, — сказал Пеллетер, изучая список. — Отличная работа.

— Да, но мы по-прежнему остаемся все на том же месте. То есть не знаем ничего.

— Может быть.

— Что?

— Что не знаем ничего.

В открытую дверь постучали, на пороге стоял один из младших офицеров.

— Чего тебе? — раздраженно спросил Летро.

— Шеф, Марион все еще ждет вас…

— Да, да, я знаю, что Марион ждет меня. Она разве не знает, что я здесь вообще-то делом занят? — Вставая, он стукнулся бедром об угол стола. — Вот черт!..

С кислой миной на лице он наклонился и стал растирать рукой ушибленное место.

Пеллетер сочувственно наблюдал за другом. Это убийство совсем выбило Летро из колеи.

— И… — начал было офицер.

— Ну что там еще?

Молодой человек испуганно понизил голос:

— Нам только что позвонил один фермер из пригорода. Он, кажется, нашел у себя на поле какой-то ящик.

— И что? — раздраженно отозвался Летро, распрямившись и сделав глубокий вдох.

— Ну… Он говорит, что ящик этот вроде бы похож на гроб. Просит, чтобы мы приехали и посмотрели.

Сокрушенно качая головой, Летро повернулся к Пеллетеру.

— Нет, ну ты смотри, дела обстоят все хуже и хуже! — Он снова повернулся к молодому офицеру: — Ну так и поезжай туда!

— Есть, шеф! — отчеканил тот.

— Мне еще надо узнать, чего хочет Марион. Она ждет уже целое утро, — сказал Летро.

— А ну подожди-ка, — сказал Пеллетер вдогонку офицеру, уже повернувшемуся, чтобы уйти. — Где нашли этот ящик?

— В десяти милях от города по восточному шоссе.

Пеллетер и Летро переглянулись.

— И примерно в десяти милях от тюрьмы, — заключил Пеллетер и снова обратился к офицеру: — Я поеду с вами.

Они направились к дому Бенуа. Мартен шел на полшага впереди, показывая дорогу, Пеллетер и Сервьер следовали за ним. Пеллетер шел, опустив голову, с неприкуренной половинкой сигары в зубах, погруженный в раздумья. Сервьер молча наблюдал за ним.

Сырость и промозглый ветер пробирались под одежду.

Крики «Жорж! Альбер!..» время от времени гулким эхом разносились по улицам.

— Может, нам тоже здесь поискать? — сказал Сервьер.

Им уже встретились две поисковые группы, прочесывающие переулки в сторону центра.

— Если мальчиков и найдут, то не в двух кварталах от главной городской площади, — ответил Пеллетер.

Сервьер промолчал.

Они теперь шли по типичному «спальному» району, по тихой улочке на городской окраине, где двухэтажные дома стояли совсем тесно друг к другу. Здесь даже не было уличных фонарей, а малочисленные горящие окна почти не освещали дороги.

Мартен вдруг остановился, разглядывая под ногами землю, потом посмотрел на ближайший дом.

— Вот оно, это место, — сказал он.

Место полностью совпадало с описаниями, которые получил Пеллетер, и с деталями, которые он домыслил уже сам, — с такими, например, как поломанные цветочные шпалеры перед дверью. Если здесь и оставались какие-то следы, то их давно уже смыло дождем. Только на мощеной дорожке к дому оставалась еще грязь, принесенная сюда дождевым потоком с улицы.

— Давайте разойдемся в разные стороны, поищем вокруг, — предложил Пеллетер.

Мартен направился на противоположную сторону улицы.

— А что мы ищем? — спросил Сервьер.

— Детей.

То, что сказал Пеллетер, касалось даже этого «спального» района. Здесь не было таких мест, где можно было бы спрятать детей надолго. Между домами только узкие проулки, а за ними уже дома, принадлежащие другой улице.

Пеллетер особенно внимательно осматривал все спуски в подвалы с уличной стороны, но почти на всех дверцах висели замки.

Сервьер с Мартеном начали выкрикивать имена мальчиков:

— Жорж!.. Альбер!..

В ту волнительную ночь в Вераржане вряд ли кто мог уснуть.

Пеллетер уже отдалился от пекарни на три дома. В одном из проулков он нашел незапертый подвал и, задрав голову, оглядел сам дом. Ни одно из окон в доме не светилось. Он постучался в дверь на заднем крыльце, подождал и, когда к нему никто не вышел, открыл крышку подвального люка и положил ее на землю.

— Эй!.. — позвал он.

В подвале была кромешная темень, сильно несло сыростью и плесенью. И никаких детских голосов.

Он спустился вниз на несколько шагов и, наклонившись, просунул голову в тесное помещение, ступив ногами на мягкий земляной пол.

Когда глаза привыкли к темноте, он понял, почему подвал не был заперт. Даже в этом кромешном мраке было видно, что подвал абсолютно пуст. Чтобы получше в этом удостовериться, он чиркнул спичкой и даже прикурил свою сигару. Ничего. Ни ящика с углем, ни винной стойки.

Он потушил спичку и постоял немного в темноте, с удовольствием вдыхая сигарный дым. Наверное такой же подвал, как у Бенуа, только здесь совсем нечего обследовать. Пропавших детей здесь явно нет, зато ему нужно срочно вызывать судебного медика для осмотра найденных тел. Ему нужно обязательно побеседовать с арестантом, которого чуть не зарезали сегодня утром. Ему нужно выяснить, как Меранже оказался за стенами Мальниво. Но ведь если он сейчас пойдет в отель, чтобы выспаться для завтрашнего дня, то Сервьер радостно напечатает завтра в «Веритэ», что инспектор Пеллетер не проявил интереса к спасению пропавших мальчиков.

Он отгонял от себя инстинктивное желание связать исчезновение детей с этими мертвыми телами, найденными в поле.

Исчезнувших людей набиралось что-то подозрительно много — и начальник тюрьмы куда-то делся, и мадам Розенкранц… Интересно, кто следующий?

С такими мыслями Пеллетер вернулся к сточной канаве, где нашли Меранже. Пока не было Сервьера, он присел на корточки с намерением попробовать, пусть даже при таком скудном освещении, найти что-нибудь, возможно, ускользнувшее от глаз сыщиков при прошлом осмотре. Он так и передвигался, не вставая, но под ногами была только земля и камешки.

Потом вернулся Мартен.

— Детей нигде нет, шеф.

Пеллетер ему не ответил.

— Что-нибудь нашли?

Пеллетер поднялся и потянулся, растягивая спину.

— Я не больно-то ожидаю найти тут что-нибудь, но все же надеюсь.

— Тогда дождь шел сильный, — напомнил Мартен. — Он прямо в луже лежал вот здесь. — Молодой офицер указал на место. Он явно хотел убедиться, что не пропустил в прошлый раз ничего важного, что не допустил какой-нибудь непростительной ошибки.

— Да ты не переживай. Здесь нет ничего, — успокоил его Пеллетер.

Вскоре показался Сервьер, еще издали он крикнул на бегу:

— Ну? Что мы теперь делаем?

— Продолжаем двигаться дальше.

С этими словами Пеллетер, не мешкая и не давая Сервьеру осмотреться, повел их дальше, все больше удаляясь от центра города.

Собственно говоря, Бенуа жил почти на самой окраине. Уже через несколько домов от пекарни мощеная дорога сменилась проселочной, и по обочинам потянулись поля. Звезды на небе освещали им путь.

— А чем мы все-таки занимаемся? Ищем детей Перро, или вы просто продолжаете расследовать то убийство? — спросил Сервьер.

Проигнорировав его вопрос, Пеллетер сказал Мартену:

— Держись вдоль этой стороны дороги. Обследуй землю под ногами и вокруг, но от дороги не отклоняйся.

— Нет, просто мне показалось, что вас очень заинтересовал тот пятачок земли, хотя никаких детей там явно не было.

Пеллетер повернулся к Сервьеру.

— А вы держитесь вдоль этой обочины.

Сервьер переключил свое внимание на выполнение команды, но уже через секунду снова спросил громко:

— Нет, а что мы все-таки делаем?

— Ищем.

Поля по обе стороны дороги заросли сухим бурьяном, местами достигавшим человеческого роста. Вдалеке порой виднелись островки деревьев. Их тоже предстояло прочесать потом, если мальчики не найдутся к утру. Дети запросто могли спрятаться в таком вот лесочке, если их занесло так далеко от города.

— Жорж!.. Альбер!.. — выкрикивал периодически Мартен, и его голос каждый раз растворялся в ночном безмолвии.

— Ох уж достанется этим мальчишкам, когда их найдут, — сказал Сервьер.

— Если только… — начал было Пеллетер.

— Если только что? — нетерпеливо перебил Сервьер, в темноте сверля инспектора взглядом.

Пеллетер промолчал. Кончик его сигары вспыхнул оранжевым огоньком и потух.

— Ой, ну да, — спохватился Сервьер. — Жорж и Альбер пропали во вторник вечером…

Сервьер достал свой блокнот и поднес его ближе к глазам.

— В тот же вечер, когда был найден Меранже, — вступил в разговор Мартен, явно оживившись.

— Ага, значит, мы все-таки искали детей, — сказал Сервьер, что-то записывая в блокнот. — Потому что, если они ви дели что-то, например, как некто избавлялся от тела Меранже…

— Вы смотрите на дорогу, не отвлекайтесь, — напомнил ему Пеллетер.

Сервьер хотел что-то записать, потом передумал. В сущности, он был и не такой уж противный малый — просто, похоже, очень любил свою работу.

Неловкая пауза перешла в деловитое молчание. Где-то далеко-далеко позади тоже слышались крики: «Альбер!» Луна взошла уже высоко, значит, было около полуночи.

— В ту ночь был жуткий ливень, — произнес Мартен, словно бы разговаривая сам с собою. Потом громко позвал: — Жорж! Альбер! Жорж!.. Альбер!.. Ваша мать волнуется за вас! Откликнитесь, если слышите меня! Это офицер Мартен!..

Никакого ответа не последовало.

Промозглая сырость, казалось, пробиралась под одежду, Пеллетер все больше и больше ежился от холода.

— Вы, наверное, считаете, что занимаетесь сейчас не своим делом, — сказал Сервьер. — В вашем большом городе у вас, должно быть, целая команда подчиненных, которые обычно выполняют такую работу. А еще я где-то читал, что вы одно дело раскрыли исключительно благодаря жене, что она тогда нашла вам подозреваемых.

Пеллетер ничего не ответил.

— Двойное убийство раскрыла ваша жена.

— Принятием решения в ходе расследования всегда занимается начальник полиции, — поспешил вставить Мартен, бросившись на выручку Пеллетеру.

— Да, я вчера подошел к начальнику полиции с вопросом о принятых решениях, так он на меня знаете как разозлился!

— Ох уж эти репортеры!.. — со вздохом воскликнул Мартен, как будто репортеры докучали ему всю его жизнь.

— А что вы делали в Вераржане еще до того, как Меранже был убит? — вдруг спросил у Пеллетера Сервьер, причем тем же жестким тоном, каким разговаривал с ним недавно в кафе. — Здесь явно что-то происходит, и вы явно знали об этом еще раньше других.

— Ну что вы, это, должно быть, просто совпадение, — сказал Пеллетер.

— Ничего подобного, никакое это не совпадение. Вы ездили в тюрьму к Мауссье. Да, ездили, я точно знаю. И также знаю о двух других ваших визитах к нему и о двух раскрытых преступлениях — ограблении банка и убийстве женщины. Так что, как видите, я не такой уж и провинциал, я много чего знаю.

Мартен с интересом наблюдал за ними — увлекшись разговором, они больше не изучали обочину вдоль дороги.

— Что сказал вам Мауссье?

Пеллетер не любил, когда ему задавали вопросы, особенно когда их задавали репортеры. Это он, в силу своих должностных обязанностей, привык задавать людям вопросы, а никак не наоборот.

— Ну расскажите! Я же все равно это выясню.

Пеллетер резко повернулся к Сервьеру.

— Смотрите на обочину! — И, вскинув голову, громко крикнул: — Жорж! Альбер!

И зашагал дальше по дороге.

Его спутники снова принялись обследовать мокрую траву вдоль обочин.

— А что… — Мартен хотел задать вопрос, но покачал головой, передумав.

Но Серьвер все еще переживал:

— Напрасно вы так со мной. Я же принес свои извинения за вчерашний вечер.

— А что произошло вчера вечером? — оживился Мартен, уже забыв, что не хотел вмешиваться.

— Да я притворился постояльцем отеля и задал инспектору несколько вопросов о Мауссье. О том, как там все было на самом деле.

Мартен не ответил ему, видимо, смутившись тем, что и сам вчера приставал к Пеллетеру с этими вопросами, но любопытство продолжало мучить его.

— История эта в свое время нашумела здесь, — заметил Сервьер. — Она вообще-то везде нашумела, и мы, как и другие газеты, следили за ее развитием, но когда стало ясно, что Мауссье могут определить к нам в Мальниво… Мы внимательно следили за этой историей, даже когда остальные уже забыли о ней… Местных все это злило. Конечно, все вроде бы понимают, что это тюрьма государственного значения, что в ней содержатся отпетые преступники, но люди просто не могут выбросить это из головы. Такие вещи не забываются и не оставляют в покое. И это, в общем, правильно.

— Но теперь-то это уже забылось?

— Да, до тех пор, пока вы не появились.

— Да бросьте, с какой стати людям интересоваться, когда и зачем я здесь появился?

— Люди имеют право знать.

— Вы намерены опять разворошить эту историю?

Сервьер не ответил. Он старательно рыскал глазами вдоль обочины в поисках следов пропавших детей.

Пеллетер смягчил тон и попробовал применить другую тактику.

— Стало быть, вам не безразлично, что происходит в тюрьме? Просто мне показалось, что между городом и тюрьмой нет такой уж большой связи.

— Да, наша газета не реагирует на каждый маленький инцидент, происходящий там, если вы об этом. «Веритэ» посвящает половину своих материалов школьным футбольным матчам и благотворительным распродажам выпечки в пользу церкви.

— И проблеме строительства вокзала, — вставил Мартен.

— Вокзала здесь никогда не будет.

— Да, городским властям нравится, когда вы, репортеры, такое говорите.

Пеллетер выдохнул густой клуб дыма, облаком завихрившийся в ночном воздухе.

— Так Фурнье…

— Заместитель начальника тюрьмы? — сказал Сервьер, пытаясь разгадать выражение лица Пеллетера. — А что Фурнье?

Пеллетер театрально пожал плечами.

— Да. А что Фурнье?..

— Фурнье держится обособленно и замкнуто. Он практически живет в тюрьме. Мы изучили его биографию, когда он только приехал сюда, но это был всего лишь кратенький сухой список. Он получил степень здесь. Работал сначала в транспортной конторе, потом в этой тюрьме. Ничего интересного. И он с самого начала не предпринимал никаких попыток познакомиться с кем-то из здешних жителей поближе. Похоже, он прирожденный администратор и не более того.

Пеллетер кивнул, так как его собственное мнение об этом человеке вполне совпадало с описанием, которое он только что получил от Сервьера. В общем-то вполне банальный типаж, даже независимо от того, насколько сильна была в Фурнье эта его административная жилка. Это его управленческая страсть. Ведь даже самая сильная страсть не всегда доводит до крайности. И все же Пеллетеру не нравилось, что заместитель начальника тюрьмы не дал ему допросить раненого арестанта и вообще что всю необходимую Пеллетеру информацию он держал под своим контролем.

— А ты что думаешь? — спросил он, повернувшись к Мартену.

Мартен заметно оживился, даже перестал смотреть на обочину.

— О заместителе начальника тюрьмы? Ну он, похоже, хорошо знает свою работу. Четко видит разницу между тем, что должно быть сделано, и тем, что делается на самом деле.

Да, только не знал почему-то, что пятеро его арестантов оказались мертвы и зарыты где-то в поле. А может, знал, только не счел необходимым упомянуть об этом?

— Он всегда злится, но тем не менее дает мне посмотреть то, что надо, — продолжал Мартен.

Кончик сигары у Пеллетера снова вспыхнул оранжевым огоньком. Сигара уже заметно укоротилась, и ее огонек, освещая напряженное от раздумий лицо Пеллетера, придавал его чертам зловещести.

— Нет, ну пустые это поиски!.. — воскликнул Сервьер, всплеснув руками.

Издалека сзади донесся рев мотора. Мартен с Сервьером обернулись — черную ночь пронзали только светящиеся точки двух одиноких фар да городских огней.

Пеллетер попыхивал окурком сигары. Сделал последнюю затяжку и выбросил окурок в лужу.

— А что вы скажете о Розенкранце? Его персона тоже понаделала здесь шуму? Он тоже здесь знаменитость, как и Мауссье?

Сервьер повернулся и снова принялся изучать обочину. Звук приближающегося автомобиля нарастал, но пока еще был далеко.

— Нет, людям он не интересен, будь он американец или писатель. К тому же его книги никто не переводит на французский. Вот жена его — это да, красотка. Даже скандал в свое время был. Ведь он взял ее в жены почти девочкой, ей восемнадцать едва исполнилось. Он ради нее от прежней жены ушел. Но она научилась держаться как взрослая женщина.

— То есть вы не считаете, что он мог бы убить своего тестя?

— Нет, не считаю! А это что-то означает?

— Да нет, ничего.

— Ну и правильно.

Пеллетеру начинал нравиться этот Сервьер. Он даже простил ему это его вчерашнее актерское выступление — ради дела он и сам, наверное, мог бы предпринять что-либо подобное.

— Я понимаю, почему вы интересуетесь Розенкранцем, но я бы не ждал чего-то особенного от этой версии. Он, кстати, общается с Фурнье, когда они с ним ездят покутить в большой город.

— И когда такое было последний раз?

— Месяца четыре или пять назад.

Звук автомобиля на дороге приближался, и Пеллетер даже оглянулся, а потом перешел ближе к обочине и зашагал рядом с Мартеном.

— Может, дадите мне все-таки что-нибудь по Мауссье для газеты? Люди здесь его ненавидят, но они на самом деле даже представить себе не могут, каково это — найти такой вот подвал с клетками.

— Да, и с живым мальчиком в одной из них, — напомнил Пеллетер.

— Тем более, — согласился Сервьер.

— Когда Мауссье привезли сюда, моя мать неделю не разрешала мне выходить из дома, — сказал Мартен. — А мне тогда было тринадцать!

Приближавшаяся машина оказалась грузовиком. Сервьер в последнюю секунду перебежал на их сторону дороги, тенью метнувшись прямо перед самыми фарами.

— Вы думаете, Мауссье как-то… — начал было Мартен, но Сервьер перебил его:

— Два мальчика пропали!

— Нам, наверное, следовало бы вернуться, — предложил Мартен. — Может, шеф Летро не догадался проверить тюрьму?

Грузовик остановился, и водитель опустил стекло. Рядом с ним сидели еще двое, хотя лиц их было не видно.

— Ну, нашли что-нибудь?

— Нет, Жан, — ответил Мартен. — Но…

Пеллетер остановил его, тронув за плечо, и посмотрел на Сервьера, но за того можно было не беспокоиться. Уж кто-кто, а Сервьер хорошо знал, как преждевременная информация может возбудить общество и какой ценной она может оказаться, если ее выпустить вовремя.

— Они там в городе тоже ничего не нашли. Я вызвался выехать подальше, чтобы расширить зону поисков, и за мной там еще люди собираются подтянуться.

— Мы прочешем еще несколько сотен метров, — сказал Пеллетер. — А вы поезжайте вперед и начинайте оттуда.

— Ночью все равно ничего не найдем, — подал голос один из мужчин с пассажирского сиденья.

— Мадам Перро в истерике, — напомнил Жан. — Ей вроде бы дали успокоительное, а Летро пообещал, что мы будем искать всю ночь, если понадобится.

— Спасибо, Жан, — поблагодарил его Мартен, словно он представлял здесь всю полицию Вераржана.

Жан кивнул, поднял стекло, и машина тронулась с места.

Когда задние фары грузовика были уже далеко впереди, Пеллетер сказал:

— Я собственными глазами видел Мауссье в тюрьме сегодня утром. Он в этом не замешан.

— Но два мальчика пропали, и это когда мы только-только узнали, что из Мальниво исчез арестант…

— Это не так! — рявкнул Пеллетер.

Мартен умолк и отвернулся.

Сервьер побледнел, хотя, возможно, это только показалось Пеллетеру в темноте.

— Это не так, — проговорил он уже спокойнее, хотя сам только и думал об этом с самого того момента, как услышал об исчезновении детей. Ведь действительно, какие еще мысли могли прийти в голову, если пропали два маленьких мальчика, когда поблизости находился Мауссье?..

Оторвавшись от своих мыслей, Пеллетер предложил:

— Давайте-ка поменяемся. Теперь я пойду по той стороне, а вы, месье Сервьер, идите вместе с Мартеном. Нам немного уже осталось.

Он указал на мигавшие далеко впереди габаритные фары грузовика, расстояние до которого им предстояло покрыть.

Они возобновили поиски, на этот раз молча. Время от времени ветер доносил до них голоса, но слов было не разобрать. Сухой бурьян на ветру напоминал звук помех в плохо настроенном радиоприемнике.

Чем больше они искали, тем больше Пеллетер был склонен согласиться с человеком в грузовике, понимая, что ночью они ничего не найдут.

Мартен с Сервьером тихонько переговаривались на другой стороне дороги, но о чем — Пеллетер не мог разобрать. Он вроде бы услышал имя Мауссье, хотя это могло ему только показаться, поскольку он по-прежнему был погружен в свои мысли.

Жорж и Альбер Перро. А вот имени того мальчика, найденного в клетке в подвале у Мауссье, им так и не удалось установить.

Внезапно налетевший ветер почти сбивал с ног, сухой бурьян сердито шуршал в поле. Пеллетер постоянно ежился от холода, отчего немели шея и плечи. Пора было возвращаться, но они продолжали двигаться вперед.

Сервьер рассмеялся, и за ним следом Мартен.

Дрожа от холода, Пеллетер продолжал размышлять. Если Мауссье как-то замешан в этом, то мальчиков без толку пытаться найти здесь — их надо искать в городе по подвалам. Один подвал Пеллетер осмотрел, но остальные были заперты на замки. Значит, все подвалы придется отпереть.

Он подумал о клетках… об этих маленьких тюрьмах…

— Сервьер!.. — окликнул он репортера.

Его спутники по другую сторону дороги разом умолкли и обернулись на его голос.

— Надумали дать интервью по Мауссье?

Сервьер мгновенно посерьезнел и хлопнул себя по груди, нащупывая в кармане блокнот. Он еще не успел достать его, как инспектор Пеллетер начал:

— Это был сущий кошмар…

Утренний Вераржан купался в солнечных лучах, но даже из окна гостиничного номера, по скованному виду прохожих, не вынимающих рук из карманов и прижимающих локти к бокам, Пеллетер чувствовал, что в воздухе еще присутствовал ночной морозец.

Пеллетер вышел из отеля в хмурой задумчивости, надевая на ходу пальто. Сунув руки в карманы, он обнаружил в одном из них сложенную газету. Ту самую, что всучил ему вчера Сервьер. С кричащим заголовком:

«БЕГЛЫЙ АРЕСТАНТ УБИТ НА УЛИЦЕ»

После вчерашних безуспешных ночных поисков эта новость казалась устаревшей. Но для такого маленького городка, как Вераржан, подобное событие считалось крупным, и «Веритэ» отнеслась к нему с должной серьезностью, посвятив этому материалу всю первую полосу и две следующих. Автором публикации был Филипп Сервьер.

Состояла она из одних домыслов и предположений, хотя в перечисленных фактах не было никаких неточностей. Серьвер поместил в статье свое интервью с пекарем и биографию Меранже. Упомянул супружескую чету Розенкранцев, хотя об исчезновении Клотильды на тот момент пока еще не было известно. Но Пеллетер догадывался, что сегодня редакции наверняка придется выслушать сварливые вопли месье Розенкранца. Впрочем, к ним, должно быть, все уже давно привыкли.

Там были также мнения простых горожан и кратко изложенная история трех предыдущих попыток побега из Мальниво в точно таком же виде, в каком о них услышал Пеллетер в первый день своего расследования.

Пеллетер сложил газету и убрал ее обратно в карман. Как эта публикация могла бы поспособствовать его расследованию, он не представлял, знал только совершенно точно, что она ему не нравится. Ну какая может быть польза от этих газетчиков? От этих цепких, как пиявки, охотников за сенсациями.

У дверей полицейского участка топтались, молча покуривая, усталые люди. Это были все, кто остался от ночных поисковых партий — те, кто мог позволить себе отложить на день свою работу или не имел таковой вовсе.

В дежурном помещении по ту сторону конторки собрался весь персонал полицейского участка. Офицер Мартен пытливо заглянул в лицо Пеллетеру, но тот прошел мимо, сразу направившись в кабинет Летро.

Летро, присев на корточки, утешал заплаканную женщину. Пеллетер сразу узнал мадам Перро. Неужели он видел ее здесь только вчера? Так много с тех пор всего произошло, такой стремительный калейдоскоп событий, и при этом никаких ответов ни на один из вопросов.

Пеллетер молча прикурил сигару и встал в уголочке, прислонясь к шкафу.

— Мы обязательно разыщем их, найдем несмотря ни на что, — твердил Летро несчастной женщине, в исступленном горе только качавшей головой. — Мы обязательно найдем их, но вы должны сейчас отпустить меня, чтобы я мог дать распоряжения своим людям.

Мадам Перро, в состоянии истерики, продолжала качать головой. По щекам ее катились слезы. Летро поднялся, угрюмо посмотрел на Пеллетера и направился к двери.

Пеллетер подошел к нему и положил руку на плечо.

— Вы должны обыскать подвалы.

— Какие еще подвалы?

— Все подвалы в городе.

— А я собрался предпринять новый круг поисков, взяв за отправную точку ферму Перро. Ведь дети из кондитерской лавки шли именно туда, а значит, искать их надо где-то там.

Пеллетер кивнул, так как с этим трудно было поспорить. К тому же, как он сам вчера говорил Мартену и Сервьеру, Мауссье находился в тюрьме и вряд ли имел отношение к исчезновению детей. Хотя подвалы все равно следовало обыскать.

— Тогда выдели на прочесывание подвалов хотя бы двух или трех человек. Ну в общем, сколько сможешь.

— А у тебя какие соображения?

Пеллетер посмотрел на измученную горем мадам Перро и вывел Летро из кабинета.

— Ты понимаешь, если они просто потерялись, то да, ты прав, их надо искать где-то ближе к дому. Но если их кто-то захватил…

— Ты думаешь, это похищение?

— Я думаю, что нам нужно вести поиски повсюду.

— Хорошо. Я дам тебе четырех человек.

Пеллетер покачал головой.

— Нет, я еду в Мальниво.

Летро вышел из себя.

— Послушай, Пеллетер, у меня на данный момент имеется шесть трупов заключенных и двое пропавших детей! Я тебе уже говорил, что ценю твою помощь, но только почему-то не вижу, чтобы ты помогал!

Ничуть не задетый этой вспышкой гнева, Пеллетер невозмутимо продолжал:

— Я беру такси и еду в тюрьму. А вы обыщите подвалы.

Раздувая щеки, Летро свирепо вращал глазами. Но Пеллетер хорошо знал эту его привычку кипятиться. Как знал и то, что Летро в конечном счете все равно прислушается к его совету, подозревая, что Пеллетер может оказаться прав.

Выходя из полицейского участка, Пеллетер слышал, как Летро раздает распоряжения офицерам.

Единственное в Вераржане такси стояло перед кафе на противоположной стороне площади. Таксист вышел из кафе, поправляя кепку, как раз когда Пеллетер взялся за ручку дверцы.

— В тюрьму Мальниво!

Пеллетер нырнул на заднее сиденье, с облегчением отметив про себя, что ему попался на редкость сообразительный для провинциальных городков водитель, умевший отличить молчаливого пассажира от любителя поболтать.

Достав свой клеенчатый блокнот, Пеллетер сделал в нем записи, на которые у него не хватило сил вчера ночью после изнурительных поисков.

До этого последней у него была такая запись:

«В четверг утром в тюрьме был ранен ножом еще один арестант… Все опрошенные расходятся в показаниях относительно числа заключенных, раненых и убитых за последний месяц».

Он сделал в этой записи поправку: «В четверг, 6 апреля, прибл. в 10.00 утра». Теперь, когда всевозможные события нагромождались одно на другое с невероятной скоростью, важна была точность. Сделав это исправление, он продолжал:

«Приблизительно в 13.00 в поле на полпути от Вераржана до тюрьмы Мальниво был обнаружен зарытый в землю гроб. В результате дальнейшего осмотра примыкающей территории были обнаружены еще гробы, общим числом пять штук, с содержащимися в них телами убитых арестантов».

Пеллетер глянул на мелькающие за окошком поля. Все они выглядели так однообразно, что как-то сам собою напрашивался вопрос: как тот, кто зарывал те гробы, мог каждый раз находить место захоронения? Если только он не закопал все пять трупов в один прием. Ну, это Пеллетер как раз надеялся выяснить в ближайшее время, когда судебный медик произведет осмотр и вскрытие.

«Во вторник, 4 апреля, прибл. в 17 часов пропали дети — Жорж Перро (шести лет) и Альбер Перро (пяти лет). Последний раз их видели в кондитерской лавке месье Марка».

С месье Марком Летро беседовал лично, и он уверял Пеллетера, что месье Марк никоим образом не имеет отношения к исчезновению детей. Да и с какой стати ему быть замешанным в таких делах? Ведь в крохотном городке, как Вераржан, владелец магазинчика сладостей не может позволить себе иметь дурную репутацию в отношении детей.

Пеллетер вернулся к своим прежним записям, прибавив на полях напротив визита мадам Розенкранц в отель следующие слова:

«Последний раз, когда мадам Розенкранц видели».

Такую же пометку он сделал относительно начальника тюрьмы, напротив записи, где говорилось об утверждении Мауссье, заявлявшего, что в тюрьме систематически убивают арестантов.

Просмотрев еще раз свои записи, он опять почувствовал прилив гнева. Пора было переходить в наступление. Ведь уже столько всего произошло, а они до сих пор лишь отвечали на события. Только реагировали на них, не старались их опередить или предупредить. Даже эти вчерашние поиски детей были всего лишь ответной реакцией. Но сегодня он, по крайней мере, попробует выяснить, что обо всем этом известно Мауссье.

Желая как-то успокоиться, Пеллетер еще раз прокрутил в голове все события с самого начала, но это не помогло. В большинстве случаев ему было известно только то, что произошло, но он не знал, почему это произошло и каким образом. А следовательно, не было никакой возможности определить, кто это сделал. Иными словами, Пеллетер не знал пока ничего.

Впереди показалось здание тюрьмы. Такси подъехало к самым воротам, Пеллетер вышел и велел таксисту возвращаться через два часа и, если понадобится, даже подождать его. Предъявив документы охраннику у ворот, инспектор Пеллетер прошел через автомобильную стоянку и потом еще раз показал документы часовому у входа.

— Я слышал, в городе вчера вечером большое волнение было, — сказал ему Реми.

— А здесь не было?

— Ой, да здесь волнение всегда.

— Я так и думал.

Пеллетер прошел в административное помещение. Молодая женщина за самым первым столом, глянув на него, сразу же потянулась к телефонной трубке. Это была невзрачная девушка, которая могла бы выглядеть миловиднее, если бы подстригла волосы покороче или, наоборот, отрастила их подлиннее. Но у нее на голове было некое невразумительное подобие короткой дамской стрижки.

Прикрыв рот ладошкой, она что-то шепотом проговорила в трубку.

В остальном помещении царила атмосфера летаргии, возможно, вызванная вчерашними надрывными поисками детей, но Пеллетер за свою жизнь повидал достаточное количество полицейских участков, судов и тюрем и знал, что в таких заведениях всегда царит сонное уныние.

Он отыскал глазами заваленный папками стол в дальнем конце комнаты. Без сомнения, это и было временное рабочее место офицера Мартена. Здешние служащие, видимо, не были уверены, можно ли уже убрать все это со стола. Пеллетер поставил себе на заметку как можно скорее отозвать отсюда офицера Мартена. Находясь у Пеллетера под рукой, тот приносил больше пользы, чем роясь в этих папках.

Девушка положила трубку на рычаг и чопорно распрямилась. Поджав губки, она сообщила Пеллетеру:

— Месье Фурнье в настоящий момент занят и не знает, когда освободится, чтобы помочь вам. Он предлагает вам приехать в другой раз.

Она проговорила это так, словно сдавала сейчас экзамен по декламации.

Пеллетер, глядя на нее, не мог сдержать улыбки, и девушка заметно сникла, чувствуя, что провалила экзамен.

— Ничего страшного, — сказал Пеллетер. — Я же сюда не к Фурнье приехал. Могу и сам разобраться со своими вопросами. — И он повернулся к двери.

— Но…

— Не стоит беспокоиться. Я иду в лазарет и дорогу уже знаю.

Девушка беспомощно смотрела на своих коллег, но те сидели за столами, потупившись и уткнувшись в бумаги, довольные тем, что это не им приходится выкручиваться из неловкого положения.

Девушка поднялась из-за стола, но не сделала ни шагу. Пеллетер снова повернулся к ней.

— Вы могли бы оказать мне одну услугу, — произнес Пеллетер так, словно эта мысль только что пришла ему в голову. — Мне необходимо снова увидеться с Мауссье. Пожалуйста, распорядитесь, чтобы его привели вниз.

И, не дожидаясь ответа, он вышел из комнаты, краем глаза только заметив, что к ней уже торопливо подскочил один из сотрудников.

— Открой-ка мне эту дверь, Реми. Я в лазарет.

Пеллетер пытался припомнить, будет ли на отрезке до лазарета еще одна дверь, но решил не забивать себе голову лишними проблемами, а решать их по мере поступления. Если девица из канцелярии пришла в себя после пережитого шока, то, несомненно, уже названивает Фурнье, а значит, через каких-нибудь пару-тройку минут заместитель начальника тюрьмы уже примчится сюда.

Когда Реми отпер для него дверь, Пеллетер сказал:

— Ты не мог бы проконтролировать, чтобы Мауссье привели в комнату для допросов? В канцелярии эта моя просьба почему-то повергла всех в смущение.

— Да понятно почему, — сказал Реми, улыбаясь. — Здесь же шагу нельзя сделать просто так, на все нужна официальная бумажка, и упаси бог, если у тебя такой бумажки нет. — И Реми посторонился, чтобы пропустить инспектора.

В коридоре сразу же распахнулась ближайшая дверь, и к инспектору подскочил еще один служащий. Стараясь не выдать своего волнения и растерянности, он сказал:

— Пожалуйста, сюда, месье Пеллетер.

По-видимому, они все-таки решили для надежности приставить к Пеллетеру провожатого, раз уж он вздумал самостоятельно прокладывать себе путь по лабиринтам тюрьмы. Или даже проследить за тем, что он станет делать. Как бы то ни было, но молодой человек пошел впереди Пеллетера по коридору, ведущему в лазарет.

— Со вчерашнего дня были какие-нибудь еще инциденты? — спросил Пеллетер у своего нервозного провожатого, шагая сзади.

— Инциденты?.. — отозвался тот, не оборачиваясь.

— Как ваша фамилия?

— Месье Витье.

— Ну так вот, Витье, я имею в виду драки, поножовщину, убийства. Словом, какие-либо инциденты.

— Мне кажется, я не могу ответить на этот вопрос.

— Мне тоже так кажется.

Они подошли к стальному боксу с дверцей, разделявшей коридор на две равные части. Витье достал из кармана связку ключей на металлическом кольце. То есть на отрезке до лазарета все-таки оказалась еще одна дверь, и Пеллетер теперь был рад, что к нему приставили провожатого.

Витье отпер дверь, но на этот раз Пеллетер шагнул за порог первым. В спертом воздухе пахло аммиачными парами из лазарета.

Идя по коридору, Пеллетер даже и не знал, сопровождает ли его до сих пор Витье. Дверь в лазарет была открыта — по-видимому, здесь считалось, что раненым арестантам не до побега.

В лазарете по сравнению со вчерашним днем было тихо. У двери сидел на стуле надзиратель. Пациент был здесь всего один — вчерашний заключенный, получивший ножевые ранения. Казалось, что этот щупленький, бледный, осунувшийся человечек провел на больничной койке не двадцать четыре часа, а несколько недель.

Пеллетер подошел к нему и присел на соседнюю койку. Он заметил, что больной наручником прикован к кровати.

В лазарет вошел Витье и встал в изножье постели больного.

Пеллетер поднес к лицу больного свои документы, но арестант, шныряя глазами то на Пеллетера, то на Витье, не проявил ни малейшего намерения взглянуть на них.

— Я старший инспектор Пеллетер из Центрального управления. Приехал разобраться в том, что у вас тут происходит. Надеюсь, вы сможете рассказать мне о том, что случилось вчера.

Заключенный продолжал стрелять глазами то на Пеллетера, то на Витье, лицо его при этом оставалось неподвижным. Слова Пеллетера его не впечатлили.

— Вы знаете, кто напал на вас с ножом?

Арестант, болезненно поморщившись, отвернулся.

Пеллетер пересел поудобнее — чтобы металлический каркас койки не врезался в ляжки.

— Витье!

Молодой человек, засмотревшийся в задумчивости на раненого, вытянулся в струнку. Вид у него теперь был такой, словно он ожидал собственного приговора. То ли сама атмосфера здесь была такой гнетущей, то ли все они тут просто боялись Фурнье, державшего в постоянном напряжении и заключенных, и персонал.

— Оставьте нас на минуточку, — сказал ему Пеллетер, кивнув на дверь.

Витье отошел к двери и встал рядом с сидевшим на стуле надзирателем. Они не перемолвились ни словом.

Пеллетер, облокотившись на колени, наклонился к больному и, понизив голос, спросил:

— Вы можете мне сказать, кто напал на вас с ножом?

Казалось, что заключенный опять сделает вид, будто не слышал вопроса, но вдруг, не поворачивая головы, он громким шепотом произнес:

— Не знаю.

— А вы знаете, почему на вас напали?

Заключенный закрыл глаза и покачал головой. Он видимо уже думал об этом, но ответа так и не нашел.

— А как насчет тех, кого убили? Люди здесь что-нибудь говорят об этом?

Последовала длительная пауза, и Пеллетер уже начал опасаться, что ему придется начинать сначала, но раненый наконец выдавил из себя:

— Никто тут ни о чем не говорит.

— Если вы сообщите что-нибудь, если поделитесь со мной тем, что знаете, то я, возможно, смогу помочь, — сказал Пеллетер, наклонившись к нему еще ближе и даже съехав на самый краешек койки.

Но никакой реакции опять не последовало.

— Да вы не бойтесь, никто не узнает, о чем я с вами разговаривал. Я и с другими заключенными тоже побеседую.

Раненый арестант вдруг повернул голову к Пеллетеру, глаза его были расширены.

— Я ничего не знаю! Там во дворе было полно народу. Пырнуть меня мог кто угодно, но у меня жалоб нет. И я не знаю больше ничего!

— Ладно, — не стал настаивать Пеллетер.

Зрачки у заключенного были увеличены, ноздри раздувались, и он походил на человека, снедаемого страхом, болью и отчаянием.

— Ладно. — Пеллетер встал, не сводя пристального взгляда с раненого арестанта. — Но это у нас с вами, скорее всего, была последняя возможность поговорить в отсутствие заместителя начальника тюрьмы.

Реакции снова не последовало. На лице арестанта читалось все то же выражение боли и негодования. Упоминание имени Фурнье не изменило ничего.

Старший инспектор смотрел на лежащего арестанта, расстроенный тем, что так ничего и не сумел из него выудить. С каждым новым событием Пеллетер, казалось, узнавал все меньше и меньше, и даже жертвы этих безобразий предпочитали оставаться равнодушными. По опыту Пеллетер знал, что иногда подобная беспомощность была всего лишь вопросом времени, но только не в этом случае. Слишком много всего уже произошло, и кто-то знал, почему. Оставалось только найти нужного человека и задать ему правильные вопросы.

Пеллетер отвернулся от раненого арестанта и направился к двери.

— Витье, — сказал он, — проводите меня к Мауссье.

На улице заметно потеплело, и Пеллетер запарился в такси — был весь взмокший, когда наконец вылез из машины все там же у кафе. Парило явно к дождю. Небо по большей части расчистилось, но на востоке угрожающе громоздились серые тучи.

Главная площадь Вераржана была пустынной, город погрузился в послеобеденные дела. Прохожих не было — только старики, рассевшиеся в рядок у подножия памятника.

В кафе тоже было безлюдно. Пеллетер заказал себе пива и бутербродов с ветчиной и сыром навынос. Он собирался вернуться в полицейский участок — узнать, не пришло ли каких вестей о пропавших детях. А еще он намеревался отправить Мартена обратно в тюрьму изучать папки с делами и позвонить в Центральное управление Ламберу.

В дверях подсобки появилась официантка, и хозяин кафе поторопил ее с заказом для инспектора.

Пеллетер глянул на часы. Час дня. Трое суток уже прошло с тех пор, как было найдено первое тело. Вообще всегда самый трудный момент в расследовании, малодоступный пониманию обычных людей, это… ожидание.

Хозяин кафе любезно улыбался Пеллетеру.

— А мальчишек все-таки нашли, — сказал он, качая головой. — Да они вообще-то уже большие, чтобы потеряться в поле. — Он презрительно фыркнул. — Я в их возрасте ходил пешком за много миль, чтобы подоить коров.

Пеллетер ничего не ответил, но испытал внутреннее облегчение. Его вообще-то даже и не удивило, что мальчики нашлись. Этим конечно же и объяснялась такая тишина в городе. Он потянулся в карман за сигарой, но тут же вспомнил, что заказал обед.

— Это же надо устроить такой переполох! — не унимался хозяин кафе. — Надеюсь, они получат хорошую взбучку.

Официантка принесла Пеллетеру его бутерброды, завернутые, как он с удовлетворением заметил, во вчерашний номер «Веритэ».

— Ну а как они вообще? С ними все в порядке? И как обстоят дела со всем другим — с этими мертвецами-арестантами и с пропавшей девушкой?

Пеллетер проигнорировал его вопросы и, поблагодарив официантку, забрал у нее свой обед.

На улице он с удовольствием глотнул из горлышка холодного пива. Бутерброд тоже был отличный. Бенуа, даже несмотря на нервные потрясения последних дней, выпекал прекрасный хлеб с твердой хрустящей корочкой. Пеллетер жевал бутерброды на ходу, чувствуя, как по спине снова начал струиться пот. Он был несказанно рад, что ребятишки нашлись, но остальные вопросы пока продолжали висеть в воздухе. Он никак не мог избавиться от ощущения, будто постоянно упускает какую-то очень простую вещь, способную привести его к ответам на эти самые вопросы. Слишком много отвлекающих событий случалось за последнее время. Слишком много для такого маленького городка.

На ступеньках полицейского участка стоял какой-то человек. Пеллетер узнал его, только когда тот его окликнул:

— Поздравляю, месье Пеллетер, с удачным исходом!

— Сервьер!

— Мы уже готовим к сегодняшнему вечеру новый спецвыпуск. И заголовок такой красивый… — Он картинно всплеснул руками. — «НАЙДЕНЫ!»

— Да вы и впрямь уже становитесь ежедневной газетой, — не переставая жевать, заметил Пеллетер.

— Возможно, это мой шанс продвинуться в моем деле и уйти на более крупный газетный рынок.

— А кто же тогда будет писать для «Веритэ»?

— Ой, инспектор, я рад, что вы тоже в хорошем расположении духа. Ну я же в «Веритэ» не единственный репортер.

Пеллетер доел свой бутерброд и картинно отфутболил скомканную в шарик обертку, сделанную из упомянутой газеты. Но Сервьер не заметил этой шутки.

— А как все было?

Сервьер достал свой блокнот, тем самым напомнив Пеллетеру его самого, отчего тот снова испытал нечто вроде симпатии к молодому репортеру.

— «Во вторник 4 апреля, приблизительно в пять часов дня, Жорж и Альбер Перро вышли из кондитерской лавки месье Марка и направились по улице Принсипаль домой, на ферму Перро. Жорж предложил срезать путь через поле, но мальчики быстро потерялись в высоком бурьяне и сильно перепугались».

— Вы так и собираетесь написать?