Michael Morpurgo

WAITING FOR ANYA

Text copyright © Michael Morpurgo, 1990

All rights reserved

Ох, не стоило Джо ложиться. Ведь сколько папа ему говорил: «Выстругивай палку, Джо, собирай ягоды, ищи своего орла, если уж тебе он так нужен, – только занимайся чем-нибудь. Вот сидишь ты на склоне без всякого дела; утреннее солнышко пригревает, кругом овечьи колокольчики звякают – невозможно не задремать. Нужно всё время занимать глаза, Джо: если глаза чем-то заняты, они не дадут мозгам уснуть. И что бы ты ни делал, Джо, никогда не ложись. Садись, но не ложись». Джо прекрасно всё это знал, но сегодня он был на ногах с полшестого утра и уже успел подоить сотню овец. Он вымотался, да и овцы вроде бы так мирно и спокойно паслись на лужайке внизу. Руф валялся рядом, положив голову на лапы и наблюдая за овцами. Двигались только его глаза.

Джо снова улёгся на камень и стал смотреть на жаворонка, взмывающего в вышину, а потом задумался, почему это жаворонки всегда поют, когда светит солнце. Издалека доносился звон колоколов из церкви Лескёна, но совсем тихо, едва слышно. Лескён, родная деревня Джо, его долина, где люди жили ради своих овец и коров – а также за счёт них и вместе с ними. Половина каждого дома была отдана домашнему скоту: маслобойня и сыроварня внизу, сеновал наверху, а перед крыльцом – обнесённый невысокой каменной стеной двор, служивший постоянным овечьим загоном.

Для Джо деревня заключала в себе весь его мир. За свои двенадцать лет он всего пару раз выезжал оттуда, и то один из них – до железнодорожной станции, чтобы проводить отца на войну. Они все ушли – все мужчины, кто был не слишком молод и не слишком стар. Разбить бошей[1] – дело недолгое, так что скоро все снова будут дома. Но когда стали приходить новости, они оказались плохими – такими ужасными, что и поверить невозможно. Сначала пошли слухи об отступлении, потом о разгроме, о том, что французские войска распущены, а английские выдворены за море. Джо поначалу не верил ни во что такое – и никто не верил, – но однажды утром он увидел у Мэрии, как дедушка плачет прямо на улице, и пришлось поверить. Потом в деревне узнали, что отец Джо в плену в Германии, как и все остальные, кто ушёл из их деревни, – кроме Жана Марти, кузена Жана: он уже никогда не вернётся домой. Джо лежал в постели и пытался представить лицо Жана, но не мог – зато вспоминался его сухой кашель и как он бегал по горам – не хуже оленя. Только Юбер, деревенский великан, умел бегать быстрей, чем Жан. Ума у Юбера Сартоля было как у ребёнка, и говорить он умел не больше пяти разборчивых слов. В остальном его речь походила на смесь рычания, кряхтенья и кваканья, но каким-то образом ему удавалось объясняться так, чтоб его понимали. Джо вспомнил, как рыдал Юбер, когда ему сказали, что его не возьмут в армию вместе с остальными. Колокола Лескёна и овечьи колокольчики сплетались в убаюкивающую мелодию, унося Джо в сон.

Такому псу, как Руф, не приходилось часто лаять. Он был здоровенной белой горной овчаркой, уже немолодой, и ноги у него гнулись плоховато, но он по-прежнему оставался лучшим и самым сильным псом в деревне и знал это. Однако сейчас он лаял – хрипло, порыкивая, – и этот лай тотчас разбудил Джо. Мальчик сел. Овец не было видно. Руф ещё раз рыкнул откуда-то из-за спины Джо, с опушки. Овечьи колокольчики заполошно звенели, пронзительное блеяние больше походило на вопли. Джо вскочил и свистнул Руфу, чтобы тот гнал овец назад. Они выбежали из леса врассыпную и помчались, подскакивая, вниз по склону, к Джо. Сперва ему показалось, что там, на краю леса, застряла одинокая овца, но потом она залаяла, отступая, и превратилась в Руфа – Руфа свирепого, рычащего, со вздыбленной шерстью – и залитым кровью боком. Джо побежал к нему, зовя обратно, и тогда уже увидел медведицу и застыл как вкопанный. Медведица вышла на свет из-под деревьев, поднялась на задние лапы и повела носом, принюхиваясь. Руф не отступал, он весь трясся от ярости и всё продолжал лаять.

Джо раньше никогда не бывал так близко к медведю – да и вообще до сих пор видел только медвежью шкуру, висящую на стене кафе. Стоя на задних лапах, медведица оказалась ростом со взрослого мужчину; шерсть у неё была кремово-бурая, нос чёрный. Джо не чуял ног, не находил собственного голоса – и не мог ни закричать, ни убежать. Он стоял заворожённый, не в силах отвести взгляд от медведицы. Перепуганная овца врезалась в него и сбила с ног. Тогда Джо вскочил и, даже не оглянувшись, понёсся вниз, к деревне. Он мчался по склонам, размахивая руками, чтобы удержать равновесие, несколько раз падал, и катился, и снова поднимался – но, как только набирал скорость, ноги снова убегали из-под него. И тогда достаточно было торчащего камня или травяной кочки, чтобы он снова покатился кубарем. Весь в синяках и ссадинах, Джо вылетел на тропу, ведущую к деревне, и продолжал бежать, запрокинув голову, едва успевая переставлять ноги, вопя, когда хватало дыхания.

К тому времени как он добрался до деревни – никогда ещё это не бывало так долго, – ему не хватало воздуха, чтобы выпалить больше одного слова, но и одного было достаточно. «Медве!..» – крикнул он и закончил едва слышно: «…дица!», указывая на горы, но ему пришлось повторить это несколько раз, прежде чем люди поняли – или, может быть, поверили. Тогда мать схватила его за плечи и постаралась, чтобы её было слышно громче, чем толпу, гудящую вокруг:

– Ты сам как, Джо? Ты ранен?

– Руф, мам, он весь в крови, – выдохнул Джо.

– Овцы, – выкрикнул дедушка, – что с овцами?

Он помотал головой:

– Не знаю. Я не знаю.

Месье Сартоль, отец Юбера и мэр деревни уже столько лет, сколько Джо прожил на свете, громогласно пытался всех организовать, но на него никто не обращал внимания – люди разошлись за ружьями и собаками. Через несколько минут они опять собрались на Площади, некоторые верхом, но большинство – пешие. Тех детей, которых удалось поймать, заперли по домам, оставив на попечении бабушек, матерей или тёток; но многие ускользнули от ловцов и разбежались незамеченными по узким улочкам, чтобы присоединиться к охотничьей партии, как только она выйдет из деревни. Медвежья охота случалась раз в жизни, и пропустить её было никак невозможно. Джо умолял дедушку, чтобы ему тоже позволили пойти, но тот не мог ему помочь: мама и слышать об этом не хотела. У Джо текла кровь из носа и разбитого колена, так что, несмотря на все протесты, его уволокли домой, чтобы промыть и перевязать раны. Кристина, маленькая сестричка, смотрела на брата во все глаза, пока мама вытирала кровь.

– Где медведь, Джо? – спросила Кристина. – Где медведь?

Мама всё говорила, что он бледный, как привидение, и ему надо пойти лечь. Джо последний раз воззвал к дедушке, но тот только с гордостью взъерошил внуку волосы, взял из угла комнаты охотничье ружьё и ушёл вместе со всеми на медвежью охоту.

– Он был большой, Джо? – дёргала его за руку Кристина. Она прямо-таки лопалась от вопросов. Игнорировать Кристину или её вопросы не получалось никогда: она просто не давала этого сделать. – Большой, как Юбер? – И она вытянула руки вверх, насколько могла.

– Больше, – ответил Джо.

Всего перевязанного, словно раненого солдата, его увели наверх, в спальню, и засунули под одеяла. Джо лежал, только пока мама не вышла из комнаты, а затем вскочил с кровати и подбежал к окну. Ему не было видно ничего, кроме узких деревенских улочек и серых крыш, и за колокольней – лишь далёкие очертания щербатых горных вершин, кое-где ещё белых от зимнего снега. Улицы словно вымерли, только священник, отец Лазаль, спешил куда-то мимо, придерживая шляпу, чтобы не сдуло.

Весь день Джо наблюдал за облаками, спускавшимися с гор и потихоньку поглощавшими долину. Сразу после того, как церковный колокол пробил пять, он услышал где-то далеко лай и почти сразу – несколько выстрелов, эхом разнёсшихся по горам, и над деревней повисла неуютная тишина.

Через полчаса Джо уже был на Площади, вместе со всеми глазея на триумфальную процессию, текущую по извилистым улочкам. Дедушка шёл первым, Юбер вприпрыжку скакал рядом.

– Мы её прикончили, – вопил дедушка, – прикончили! Помоги-ка, Юбер, нам тут нужны твои руки.

Они вместе исчезли в кафе, а потом вынесли оттуда каждый по два стула и поставили их перед памятником жертвам прошлой войны.

На Площади появилась медведица – обмякшая после смерти, с вываленным языком, с которого капала кровь, – четверо мужчин принесли её на двух длинных шестах и положили на стулья, так что ноги свисали по бокам, а нос упирался в спинку. Джо везде высматривал Руфа, но не мог его найти. Он спросил дедушку, видел ли тот пса, но дедушка, как и все, был слишком занят: рассказывал и пересказывал историю об охоте, а потом позировал для фотографии. Почётную должность фотографа занимал бакалейщик Арман Жолле – и медведицу на самом деле, похоже, тоже застрелил он. Его круглое лицо покраснело от гордости и приятного волнения, и он всё крикливо повторял:

– В двухстах метрах я был, вот так, и попал ему прямо промеж глаз.

– Это она, – заметил отец Лазаль, наклоняясь над тушей.

– Да какая разница? – возмутился Арман Жолле. – Он или она, а шкура стоит целое состояние.

Праздник, последовавший за охотничьей фотографией, вдруг заставил всех позабыть о войне. Даже Мари, молодая вдова кузена Жана, смеялась вместе со всеми на волне всеобщей радости и облегчения. Юбер хлопал в ладоши и скакал по всей Площади, выделывая курбеты, словно дикарь. Он делал вид, что встаёт на задние лапы, как медведь, и ревел, гоняясь по улицам за визжащими ребятишками, вопя: «Ррро-аррр!» Джо посмотрел на лежащую перед ним медведицу и погладил её по спине. Шерсть была длинная, густая и мягкая, тело тёплое, будто из него ещё не ушла вся жизнь. Кровь с медвежьего носа капнула Джо на башмак, и его внезапно замутило. Он хотел уже убежать, однако месье Сартоль приобнял его за плечи и стал призывать всех к тишине.

– А вот и наш паренёк, – провозгласил он. – Без Джо Лаланда не было бы никакой медведицы. Это первый медведь, которого мы пристрелили в Лескёне за больше чем двадцать пять лет.

– Тридцать, – поправил отец Лазаль.

Мэр продолжал:

– Бог знает, сколько наших овец она убила. Нам есть за что поблагодарить паренька. – Джо увидел мамины глаза, улыбающиеся ему из толпы, но не мог улыбнуться в ответ. Мэр поднял стакан – кажется, почти у всех в руках уже были стаканы. – Итак, за Джо, за медведицу, и к чёрту бошей!

– Да здравствует медведица! – выкрикнул кто-то, и всеобщий смех эхом раскатился над головой Джо. Он больше не мог этого выносить – рванулся и побежал, не слушая маминых окриков и призывов вернуться.

До речи мэра он не задумывался о своей роли в произошедшем. Медведица лежала мёртвая, распростёртая на стульях посреди Площади, и теперь он понял, что всё это его рук дело. А Руф, наверное, сейчас там, в горах, валяется с разодранным горлом. И ничего этого бы не случилось, если бы он, Джо, не заснул.

Он бегом бежал всю дорогу до овечьих пастбищ и ещё немного вверх, к деревьям. Стоя там, он звал и звал Руфа, пока не охрип, но отвечали ему только вороны. Джо загнал слёзы обратно и постарался успокоиться, вспомнить то место, где в последний раз видел Руфа. Он позвал ещё раз, посвистел, но облака будто впитывали отзвуки эха. Джо запрокинул голову: над полосой деревьев больше не было видно гор – только пелена густого тумана. Всё стихло – ни шепотка ветра. Джо увидел то место, где бродили овцы: там в коре деревьев застряли клочья шерсти, на земле валялся помёт и повсюду виднелись следы. А потом он заметил кровь – наверное, Руфову: россыпь бурых пятен на древесном корне.

Джо не мог разобрать, что это он такое слышит, – во всяком случае, поначалу. Он подумал, так может кричать невидимый канюк, летящий среди облаков, но потом звук повторился, и Джо понял, что это: собачье поскуливание – тоненькое и далёкое, но вполне узнаваемое. Он снова позвал Руфа и полез вверх – для бега там было слишком круто. Он подлезал под низко висящими ветвями, перебирался через поваленные деревья, всё время покрикивая: «Я иду, Руф, иду».

Теперь поскуливание перемежалось странным неравномерным рычанием, совершенно не похожим на всё, что Джо когда-либо слышал. Он нашёл Руфа куда скорее, чем ожидал, – заметил его между деревьями: пёс сидел неподвижно, будто окаменел, наклонив голову, словно вынюхивал след, и даже не повернулся посмотреть, когда Джо вылетел на поляну позади него. Похоже, он пристально наблюдал за чем-то в створе небольшой пещерки – за чем-то бурым и маленьким; и теперь оно пошевелилось и оказалось медвежонком. Бедняга сидел в тени и махал на Руфа передней лапой. Джо присел и положил руку на шею Руфа. Руф поднял к нему морду, подвывая от возбуждения, потом облизнулся и снова уставился на медвежонка, чуть подрагивая всем телом от напряжения. Медвежонок отполз дальше по стенке пещеры, расставил ноги и зарычал. Хотя вряд ли это можно было назвать рычанием – скорее голодным нытьём, плачем о помощи, зовом матери. «Они убьют его, Руф, – прошептал Джо. – Если узнают про него, то пойдут на охоту и убьют, как и его мать». Всё так же глядя на медвежонка, он погладил Руфа по шее. Шерсть была свалявшейся и мокрой на ощупь – словно кровь, – но, когда Джо взглянул на пса, на нём не было ни бурого пятнышка.

Вдруг Руф вскочил, развернулся, вздыбил шерсть, в горле его зарокотало рычание. Джо обернулся. Под деревьями на краю поляны стоял человек в грязном чёрном пальто и видавшей виды обвисшей шляпе. Они смотрели друг на друга. Руф перестал рычать, и его хвост заходил из стороны в сторону.

– Опять всего лишь я, – сказал человек, выходя из-под деревьев к ним. Даже вместе со шляпой он был невысок, и, когда подошёл поближе, Джо увидел, что выглядит он почти как измождённый, седой старик, хотя борода ржаво-рыжая, без единого следа седины. В одной руке незнакомец держал винную бутылку, а в другой палку.

– Молоко, – сказал он, показывая бутылку. Руф принялся обнюхивать её, и человек засмеялся: – Не для тебя. – И потрепал Руфа по голове. – Для мальца. С голоду помирает совсем. Можешь мою палку подержать пока? – спросил он Джо. – Мы же не хотим его напугать, так? – Он вручил Джо и шляпу и снял пальто. – Я всё видел, знаешь ли. И видел, как ты бежал. Твой пёс? – (Джо кивнул.) – Как тигр дерётся, а? Такая медведица может голову на раз снести – только лапой махнёт, и всё. Повезло ему – вот что скажу. Она ему только ухо порвала, крови от этого много; но мы быстро тебя почистили, да, старичок? Сейчас-то он в полном порядке, так? – Он наклонился и налил на камень немного молока. – Теперь поглядим, получится ли выманить этого мальца попить. Он отошёл на пару шагов и опустился на колени. – Скоро учует – вот посмотришь. Дай ему время, и он не сможет устоять. – И незнакомец присел на корточки.

Медвежонок высунулся из пещеры, нюхая воздух высоко поднятым носом.

– Давай-давай, малыш, – сказал человек, – мы тебя не обидим. – И очень медленно потянулся и налил ещё немного молока, теперь ближе к медвежонку. – Она могла уйти, знаешь ли.

– Кто? – не понял Джо.

– Медведица, мать-медведица. Я всё думал про это. Она уводила их подальше от мальца – намеренно, я уверен. А кроме того, она их заставила изрядно поплясать – вот так я скажу. Ты видел охоту? – (Джо помотал головой.) – Прямо вниз по долине, прочь она их повела, я всё видел – ну, большую часть. Я, конечно, не мог понять, зачем она это делает – тогда не мог, а потом иду домой через лес, и тут этот малец, и пёс твой сидит караулит. Весь в крови был. Как я его почистил, так пошёл домой за молоком – больше как-то не смог ничего придумать. Вот, вот, идёт уже.

Медвежонок робко двинулся вперёд, потрогал молоко лапой, понюхал, лизнул и начал шумно лакать. Внезапно свободная рука человека метнулась вперёд и сгребла медвежонка на колени. Суматошно замелькали лапы, яростно зацарапали когти, послышались вопли, пока не удалось захватить все молотящие лапы. Голова медвежонка теперь стала белой от молока, но горлышко бутылки уже было у него во рту, и малыш отчаянно глотал, накрепко присосавшись к нему. Ловец поднял голову, посмотрел на Джо и улыбнулся. Вся его борода тоже побелела от молока, и он облизал губы.

– Поймал, – сказал он и пару раз хмыкнул, а потом расхохотался. Медвежонок так и держался за бутылку, хотя она опустела, и ни за что не хотел отпускать.

– Он же умрёт здесь один? – спросил Джо.

– Нет, если мы ему не позволим, – ответил человек и почесал медвежонку подбородок. – Кому-то придётся за ним присмотреть.

– Я не могу, – сказал Джо. – Они его убьют. Если я возьму его домой, то убьют – это точно. – Он потрогал подушечку на лапе медвежонка: та оказалась твёрже, чем он ожидал. Человек немного подумал, медленно кивая.

– Ну что ж, тогда придётся мне, так? – сказал он. – Думаю, это будет недолго: месяц-другой, и малец сможет сам о себе позаботиться. Мне-то делать всё равно особенно нечего, по крайней мере сейчас.

Всего на миг, пока Джо смотрел человеку в глаза, ему показалось, что он знает этого незнакомца, но вспомнить откуда не удавалось. Но всё же он был уверен, что знает всех, кто живёт в долине, – не всегда по имени, но хотя бы по месту или в лицо.

– Ты меня не знаешь, так? – спросил человек, будто прочитав мысли Джо. Мальчик покачал головой. – Что ж, получается, в этом мы равны, потому что я тебя тоже не знаю. Пожалуй, пусть лучше так и остаётся. Ты должен пообещать мне, что никому не расскажешь ни слова, понимаешь? – В его голосе зазвенела настойчивость. – Не было никакого медвежонка, ты меня не встречал и даже никогда не видел. Ничего этого не было. – Он потянулся и крепко схватил Джо за плечо. – Ты должен пообещать. Никому ни слова: ни отцу твоему, ни матери, ни лучшему другу – вообще никому, никогда и ни за что.

– Ладно, – ответил Джо, уже начиная бояться, и почувствовал, как рука на его плече разжалась.

– Вот и молодец, хороший мальчик, – сказал незнакомец и потрепал Джо по плечу. Потом поднял глаза: туман уже просачивался сквозь кроны деревьев над их головами. – Мне пора идти обратно. Не хочу застрять тут – так я никогда домой не попаду.

Человек встал, и Джо отдал ему палку и шляпу.

– А ты придержи своего пса: не хочу, чтобы он пошёл за мной. Где пройдёт один, там пройдут и другие, если понимаешь, о чём я. – (Джо не был уверен, что понимает. Медвежонок вскарабкался на плечо человека и обхватил лапой его шею.) – Похоже, я ему нравлюсь, а? – ухмыльнулся незнакомец и повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился: – И не вини себя за то, что случилось сегодня. Ты делал свою работу, а старушка-медведица, его мать, – свою, вот и всё. Кроме того, – тут он улыбнулся, потому что медвежонок принялся обнюхивать его ухо, – кроме того, если бы всё это не случилось, мы бы не встретились, так?

– А мы и не встречались, – возразил Джо, хватая Руфа за загривок: пёс уже порывался бежать за уходящими. Человек расхохотался:

– И правда, что не встречались. А раз мы не встречались, то и попрощаться не можем, так ведь?

И он отвернулся, помахал палкой над головой и пошёл к лесу. Медвежонок улёгся подбородком на его плечо, глаза, смотревшие на Джо, были как две полные луны, до краёв налитые молоком.

Джо стоял на поляне и слушал, пока шаги незнакомца совсем не затихли. Весь день был будто дурной сон, который вдруг переменился, внезапно став страшно увлекательным, – сон, в котором хотелось остаться. Джо понимал, что если сейчас просто уйдёт, то может уже никогда больше не увидеть ни этого человека, ни медвежонка. Нужно было выяснить, кто он и куда идёт. Конечно, нельзя было этого делать, но Джо всё равно не мог не пойти за ним.

Руфа не надо было просить взять след. Он просто двинулся к деревьям, а Джо за ним. То и дело он останавливался и прислушивался, но слышал только целеустремлённое сопение Руфа впереди и тихий шелест тумана, сползающего по деревьям. Через некоторое время он задумался, не подводит ли Руфа чутьё, потому что в лесу не было никакой тропинки. Джо пришлось то карабкаться вверх, то спускаться, цепляясь за стволы, чтобы удержаться на ногах. Они как будто ходили кругами, чуть ли не на одном месте, но Руф, казалось, был вполне уверен в себе и решительно пробирался через лес, пока они не вышли на опушку. Джо вдруг обнаружил, что смотрит вниз, на сланцевую крышу фермерского дома.

Он сразу понял, где они, хотя ни разу не бывал поблизости и не видел этого места с такой стороны. Это была ферма вдовы Оркада́. Она жила одна в горах и держалась особняком. Видимо, ей так нравилось. Наверняка у неё когда-то был муж, но Джо его не знал, и о нём никто не говорил. Насколько деревенские могли судить, жила вдова за счёт свиней, которые бродили повсюду, чем изрядно всем досаждали, одной коровы и мёда: её ульи торчали по всему склону над деревней. И сейчас прямо под Джо, всего в паре метров от него, стоял целый ряд этих ульев, но пчёл видно не было. Джо не имел ни малейшего желания подходить ближе, и вовсе не потому, что боялся пчёл.

Вдову Оркада в деревне не слишком любили; мама всегда говорила про неё «вредина», однако дедушка упорно защищал. Деревенские дети прозвали её Чёрной Вдовой, и не только из-за длинной чёрной шали, которой она всегда покрывала голову. Как и всякому ребёнку в деревне, Джо не раз доставалось от её острого языка. Вдова и не скрывала, что не любит детей, особенно мальчиков. От неё стоило держаться подальше, и Джо не собирался делать больше ни шагу. Но он не успел схватить Руфа, и тот помчался мимо ульев вниз, к ферме. Джо побежал за ним, шёпотом приказывая Руфу стоять, так громко, как только отваживался. Но Руф не останавливался.

В небольшом загоне ниже дома паслась корова, и её колокольчик звенел, когда она щипала траву и поднимала голову. Обнесённый каменной стеной двор был полон сопящих и хрюкающих свиней, и, очевидно, это для Руфа было уже слишком: он совсем не любил свиней, ну ни капельки. Он сел возле ограды и стал ждать Джо. В доме горел свет, и по комнате в нижнем этаже двигались тени. Изнутри доносились голоса, довольно громкие спорящие, но Джо стоял слишком далеко, чтобы расслышать, о чём они говорят. Но одно было точно: мужской голос принадлежал человеку, за которым он сюда пришёл.

Джо подумывал перескочить через ограду и подбежать к окну, но хряк уже трусил к нему, меряя угрожающим взглядом, так что Джо обошёл дом сзади. Там было только одно окно, и, чтобы достать до него, надо было взобраться на высокую поленницу, сложенную у стены. Джо осторожно полез, пока не смог подтянуться и заглянуть через подоконник.

В комнате было два человека. Мужчина наклонился над раковиной, плеща водой себе в лицо, а вдова Оркада сидела в кресле у плиты и лихорадочно что-то вязала. Она качала головой и бормотала – Джо не слышал что. Мужчина вытирал лицо полотенцем и одновременно говорил:

– Не тревожьтесь из-за мальчика, он не знает, кто я, что я за человек и где живу. С нами всё будет в порядке. – Он бросил полотенце на спинку стула и сел у стола, ощупывая бороду. – Самое худшее в бороде, – сказал он, – это то, что она никогда не высыхает полностью.

И тут Джо вспомнил, где видел этого человека.

Это было последнее лето перед тем, как папа ушёл на войну, и они провели его вместе с отцом на высокогорных пастбищах – тогда Джо первый раз позволили пойти туда. Три долгих месяца они провели в хижине: каждое утро доили овец, потом варили сыр и вечером снова доили овец. Это было лето тяжёлой работы и головокружительного счастья – лето вдвоём с папой, когда они жили рядом с орлами. Большинство людей, проходивших по горам, говорили им только «доброе утро» или просили напиться из родника, но лишь двое за всё это время зашли в хижину. Они появились одним ранним утром: рыжебородый мужчина, за руку которого цеплялась маленькая девочка, лет пяти или шести, с такими же рыжими волосами, как у него. Гости оставались в хижине до полудня, наблюдая, как доят овец и делают сыр. Они молча сидели рядышком на папиной кровати и зачарованно смотрели, как в молоко наливают сычужную закваску, как Джо с папой подогревают и мешают это в котлах, как папа руками собирает створожившееся молоко и выжимает из него сыворотку. Джо помнил их молчание и пристальную серьёзность на лице девочки. Гости спросили, как пройти к испанской границе, и ушли. Шёл дождь, когда они вернулись в тот же день ближе к вечеру и принесли с собой охапку цветов – гвоздик и анютиных глазок. Джо и теперь будто видел их в её ручонке. «Из Испании для вас», – сказала девочка, когда отец подтолкнул её вперёд. Бородатый человек рассказывал, как они дошли до вершины горы и посмотрели на Испанию и как у них теперь болят ноги. Папа дал им полотенца – вытереться и обсушиться. «Никогда не отращивайте бороду, молодой человек, – посоветовал рыжебородый, вытирая лицо, – её невозможно просушить». Джо помнил, как папа довольно неловко поблагодарил и сказал, что раньше ему никогда не дарили цветов. Гости уже уходили, когда вспомнили, что нужно бы представиться. «Я зять мадам Оркада, – сказал мужчина, пожимая папину руку, – а это моя дочь Аня».

Глядя, как они уходят вниз по горе, папа рассказал историю дочери вдовы Оркада – её звали Флоранс. Джо вроде бы как-то раз видел её в церкви, когда был маленький, но точно не помнил. Она уехала в Париж, сказал папа, а некоторые болтали, что сбежала, и вышла там замуж. Никто не знал, за кого, потому что она так и не привезла его обратно в Лескён.

– Так вот это был муж, – объяснил папа. – Ну надо же!

– А где дочь вдовы Оркада? – спросил тогда Джо.

– Умерла, – ответил папа. – Умерла родами, как я слышал, а это, значит, ребёнок. Бедная малютка.

Папа держал засохшие цветы всё лето на полке над своей кроватью, но они больше ни разу не заговаривали о гостях.

– Сумасбродство, – заявила вдова Оркада, кладя вязанье на колени. – Чистое сумасбродство – вот что это было. Я просто не понимаю, что на тебя нашло, Бенжамин. Оставайся столько, сколько нужно, сказала я. Делай, что необходимо, а я помогу тебе всем, чем могу. Мы договорились – разве не так? Ты обещал, что будешь выходить только по ночам, нет? И что же ты делаешь? Ты идёшь гулять среди дня. Гулять! И что ты приносишь в дом? Не ягоды, не травы, не грибы, а медвежонка-сироту. Я тебя спрашиваю, Бенжамин, неужели нам недостаточно трудно живётся? – Она подалась вперёд в своём кресле, тыча в мужчину согнутым пальцем. – А этот мальчишка, которого ты встретил, – что теперь будет, а? Вот скажи мне. Что будет, когда он прибежит домой и разболтает всем в деревне? А вот я тебе скажу. Кто-то сложит два и два и поймёт, что зять старухи-вдовы вернулся. Они не забывают лица, знаешь ли, особенно твоё. Они, может, и деревенщины, Бенжамин, но не дураки.

Мужчина встал из-за стола и сел на корточки перед ней, взял её руки в свои.

– Поверьте мне, матушка, – сказал он, – мальчик ничего не расскажет: я всегда узнаю честное лицо. – Он улыбнулся вдове снизу вверх. – Я знаю, я далеко не таков, каким вы хотели бы видеть своего зятя, но говорю от всего сердца: вы именно такая, какой я всегда хотел видеть свою тёщу.

– Да ладно тебе.

Она попыталась оттолкнуть его, но он продолжал держать её руки.

– Нет, это чистая правда. Вы очень храбрая и добрая, и я ничего этого не смог бы сделать без вас. И вы это знаете.

– Ничего я не знаю, – отмахнулась она, – больше уже ничего. Может, ты и прав насчёт этого мальчика, может, он ничего не расскажет. Будем молиться, чтоб ты оказался прав.

– Вашему Богу или моему? – рассмеялся мужчина.

– Почему бы не обоим? – усмехнулась в ответ вдова. – Просто на тот случай, что один из нас ставит не на ту лошадь. – Она погладила его по лицу. – Ты всё, что у меня осталось, Бенжамин, ты и маленькая Аня – если она ещё жива.

– Конечно жива, – возмутился он. – Сколько раз вам говорить?

– Ты мне это говоришь уже два года, – вздохнула вдова.

– Два года, десять лет – сколько понадобится, – ответил он. – Аня придёт. И когда она придёт, мы будем ждать её, как я обещал. Она знает, куда идти, и она будет здесь – вот увидите. Она может прийти хоть сегодня ночью.

Вдова Оркада ещё раз вздохнула и посмотрела в окно.

– Уже темнеет, – сказала она, вставая с кресла. – Займусь-ка я скотиной.

И тут она увидела Джо.

Он ощутил, как дрова разъезжаются под его ногами, и попытался удержаться за карниз, но его пальцы замёрзли и не ухватились как надо. Один краткий миг он видел их лица, уставившиеся на него, – и полетел вместе с лавиной дров на камни мощёного двора. Он яростно отпинывал и расталкивал дрова, а потом вскочил и побежал – ещё прежде, чем открылась задняя дверь. Он не осмеливался оглянуться и посмотреть. Второй раз за день Джо нёсся по склонам, но на этот раз вокруг стояла туманная темнота, скрывавшая его, и он мог себе позволить останавливаться и переводить дух. Руф прибежал быстрее его и уже ждал на своём тюфячке у порога. Джо пришлось переступить через пса, чтобы открыть переднюю дверь. Руф зевнул во всю глотку и уронил голову на лапы. Для него этот день явно ничем особенным не выделялся.

Бежать Джо было некуда, даже если бы он захотел, а теперь он не знал, хочет ли убегать. Человек нагнулся и подобрал башмачок.

– А это ты где нашёл? – спросил он.

– В хлеву, – ответил Джо. – Я просто смотрел. Думал, может, вы там медвежонка держите.

Человек вытер башмачок концом шали. За спиной Джо послышались шаги, и он обернулся. Там стояла Чёрная Вдова, тяжело дыша и опираясь на палку. Человек подошёл к ней и забрал корзину.

– Всё в порядке, матушка, – сказал он, приобняв вдову. – Это тот мальчик, тот самый мальчик.

Вдова Оркада поковыляла к нему через двор. Джо изо всех сил постарался не пятиться. Вдова смерила его долгим, тяжёлым взглядом.

– Так-так, – сказала она, – значит, это был ты. Я так и думала. Не была уверена, пока ты тогда не выскочил из лавки мимо меня. Тут я поняла, что права. Вообще-то, не следует подглядывать в чужие окна. – Она заметила башмачок в руке мужчины. – Значит, он знает.

– Он был в хлеву, – ответил тот.

– Неужели? – переспросила вдова. – И что же ты там нашёл, мальчик?

Не было никакого смысла отпираться, но Джо всё равно попробовал.

– Я не знаю, о чём это вы, – вяло проблеял он.

Она воткнула палку в землю рядом с его ногой.

– Кроме башмака, ты что-нибудь ещё там видел? Ну, говори, видел? – Джо опустил глаза, чтобы не встретиться с ней взглядом. – Я не люблю детей, которые не смотрят мне в глаза, – заявила вдова и подняла его подбородок, пока ему не пришлось взглянуть ей прямо в лицо. Джо никогда не видел вдову Оркада так близко и очень удивился увиденному. Её лицо было вовсе не жестоким, как ему всегда казалось, но иссохшим и изборождённым морщинами от возраста и тяжёлой работы.

– Видел, – ответил Джо. Она выпустила его подбородок.

– А ты всегда говоришь правду? – тихо спросила вдова.

– Нет, – признался он, и её лицо вдруг расплылось в улыбке.

– Похоже, ты был прав тогда, Бенжамин. Редкая штука – честный мальчишка. В дом, веди его в дом, – скомандовала она и пошла к двери. – Мальчишки любят мёд – угостим его мёдом. – И вдова исчезла за дверью.

Джо не хотелось идти, и человек положил руку ему на плечо.

– Он всё ещё у вас? – спросил Джо. – Медвежонок. Он ещё у вас?

Человек покачал головой:

– Нет, уже нет. Через месяц после того, как мы его нашли, примерно как я и думал, он уже мог сам прокормиться. Я унёс его высоко в горы и оставил там, но он иногда всё равно приходит. Наверное, считает меня своей матерью, а может, просто не любит одиночество. Идём.

Вдова Оркада ставила на стол тарелку с сотами. Внезапно пожилая дама наклонилась вперёд, и ей пришлось ухватиться за стол, чтобы удержаться на ногах. Рыжебородый тут же подскочил к ней и помог сесть.

– Вы опять перетрудились, – сказал он. – Ну я же вам говорил…

– Не мельтеши. – Вдова оттолкнула его. – Не суетись вокруг меня: со мной всё будет хорошо. Садись, мальчик, садись вон туда, к свету, чтобы я могла разглядеть твоё лицо. – (Джо сел за стол.) – Ешь же, ешь, мальчик.

Вдова имела странную привычку морщить нос и фыркать, и Джо обнаружил, что ему трудно не пялиться на неё. Он отрезал угол сот и намазал их на хлеб. Мужчина тем временем повесил чёрную шаль на дверь изнутри.

– Я знала твоего отца, – сообщила вдова Оркада, не отрывая взгляда от лица Джо. – Военнопленный сейчас, не так ли? – (Джо кивнул.) – Но твоего дедушку я знала лучше. Я тебе рассказывала про него, Бенжамин, помнишь? – Тот кивнул, и она снова повернулась к Джо: – Когда-то я чуть замуж за него не вышла. Он тебе когда-нибудь рассказывал об этом, мальчик? Мы были так влюблены друг в друга… – Она вздохнула и откинулась на спинку стула. – Что ж, мы разошлись разными путями, к добру или к худу. Ты не ешь, мальчик, – указала она. Джо откусил ещё кусок. – Джо Лаланд – так его зовут, правда, мальчик? И ты знаешь, кто я, ведь так? – (Джо кивнул.) – Это Бенжамин, мой зять, но, конечно же, ты с ним уже встречался раньше? – Вдова помолчала немного, по-прежнему устремив на Джо изучающий взгляд. Потом она высморкалась и сунула носовой платок обратно в рукав. – Что ж, – сказала она, – полагаю, надо ему рассказать. Больше ничего не остаётся, так? Но мне это не нравится – вот ни на столечко не нравится.

– Всё будет хорошо, – утешил её Бенжамин. Теперь он стоял рядом с ней и смотрел на Джо сверху вниз. – О том, что пока не знает – а знает этот мальчик много, – он догадывается, а догадки куда более опасное дело, чем знание. И мы уже поняли, что можем ему доверять: в конце концов, он знает о нас несколько месяцев и никому не сказал ни слова. Если бы сказал, мы бы уже узнали об этом – уж не сомневайся. К нам среди ночи постучалась бы полиция. Нет, из-за него нам тревожиться не надо: ему мы можем доверять.

– Будем надеяться, – устало отозвалась вдова. – Ох, будем надеяться.

Бенжамин прошёл и сел за стол напротив Джо:

– Трудно понять, откуда начать, Джо, но поскольку я причина всех этих бед, то и начну с себя. Я еврей, – объяснил он. – Ты знаешь, что это такое?

– Это которые в Библии вроде бы, да? – неуверенно спросил Джо.

Бенжамин покачал головой и рассмеялся:

– Да, мы в Библии, и многие хотели бы, чтобы мы там и оставались. – Он посмотрел на свои руки и поковырял уголок ногтя на большом пальце. – Сначала всё только слухи ползли, – продолжил он, – слухи, которым не веришь – не хочешь, не можешь верить. Но мало-помалу слухи становились фактами, и в факты верить уже приходилось. Они начали со своих евреев – там, в Германии. Сначала отобрали у них работу, потом собственность, а ещё заставили носить жёлтую звезду на одежде. Дальше евреев стали собирать и отправлять в лагеря. Мы знали, что это происходит, но думали, в Париже-то мы в безопасности: я и маленькая Аня. Аня – это моя дочь. Но конечно же это было не так. Они вторглись во Францию – и Париж пал. И осталось только одно место, куда мы могли пойти. Мы приезжали сюда на каникулы, пару лет назад, – мы с Аней, – чтобы посмотреть, где выросла её мать, познакомиться с бабушкой. Самое счастливое время в нашей жизни – вот что это было. И когда началось вторжение, мы решили идти сюда.

– Самое лучшее место, пока ведёшь себя разумно, – подчеркнула вдова Оркада. – Надёжное, как горы, и можно оказаться за границей всего через пять часов.

– Я однажды переходил её, с Аней, – сказал Бенжамин.

– Я знаю, – заметил Джо. – Вы нарвали цветов для моего отца.

Бенжамин на секунду нахмурился, и вдруг его глаза засияли.

– Так это был ты – ты был тем мальчиком. Помните, я рассказывал вам, матушка, про тот день, когда мы смотрели, как пастух делает сыр. Это был твой отец? – (Джо кивнул.) – А ты тот маленький мальчик, да? Надо же, как тесен мир. – Сияние исчезло из его глаз так же быстро, как появилось. – Мы с Аней ушли из Парижа вместе. Беда в том, что все делали то же самое, и дороги были запружены машинами, телегами, лошадьми, грузовиками и людьми – тысячами людей, и все пытались куда-нибудь сбежать. Они расстреливали нас с воздуха из пулемётов когда хотели, и чуть появлялся самолёт, все разбегались. После того как они улетали, всегда было трудно найти друг друга, так что мы договорились – мы с Аней, – что если разделимся, то найдём дорогу сюда, в бабушкин дом в Лескёне. И что будем ждать друг друга, а потом сможем вместе уйти в Испанию. Мы решили, что будем ждать, пообещали друг другу. – Он сглотнул и не сразу продолжил: – Вот так всё и случилось. Однажды вечером – это было сразу за Пуатье – прилетели самолёты и стали в нас стрелять, и все мы побежали искать укрытия в лесу. Когда они улетели, я везде её искал – всю ночь, весь следующий день и ещё день, – но найти не смог. Вот почему я здесь и вот почему я остаюсь здесь, пока не придёт Аня.

– А что она, ну, там, в хлеву? – спросил Джо.

– Её зовут Лия. Она в точности такого же возраста, как Аня, вплоть до месяца, – ответил Бенжамин. – Она приехала из Польши, как и моя семья много лет назад. Ещё двое должны скоро прийти.

– Ещё двое?

– Детей, – фыркнула вдова Оркада. – Еврейских детей. Он их собирает, как коллекцию, да, Бенжамин? – (Тот не ответил.) – Они прошли через всю Францию, и, когда попадают сюда, он их держит тут примерно неделю, иногда дольше, чтобы они достаточно окрепли для нового путешествия, – а потом уводит через горы в Испанию, в безопасность.

– И многие из них, очень многие, такие же, как Лия, – сказал Бенжамин. – У неё была большая семья – восемь детей. Она самая старшая – и последняя. Ей повезло: она была снаружи, когда в дом пришли солдаты. Она видела, как уводят её семью, и с тех пор всё в бегах. Но она добралась сюда, и потому мы никогда не перестанем надеяться. Если Лия смогла дойти досюда аж из Польши, то и Аня сможет. Когда-то Аня станет одной из этих детей, и мы будем её ждать.

– А эта шаль на вас? – спросил Джо.

Бен снова заулыбался:

– Ах, шаль. Это была ваша идея, матушка, правда? Знаешь, Джо, я ни разу за целых два года не выходил из этого дома – только когда переводил детишек через горы, то есть всегда в темноте. Потом, в первый же раз, как вышел днём, я наткнулся на тебя и принёс домой медвежонка. Она была не очень-то довольна. Теперь она выпускает меня и днём, но только если я остаюсь возле дома и одеваюсь, как она. Ужасный домашний тиран эта моя тёща.

– Вздор и чепуха! – отозвалась вдова.

В этот момент они все услышали что-то возле двери; увидели, как повернулась ручка. Дверь медленно открылась, скрипнув петлями, и в комнату заглянуло маленькое личико. Это была девочка из хлева. Бенжамин подбежал к ней и втащил внутрь, затем выглянул за дверь, потом закрыл её и прислонился к ней спиной, тяжело дыша.

– Всё в порядке, – сказал он, а затем снова заговорил, но на языке, которого Джо не понимал. Он сел перед девочкой на корточки, держа её за плечи, и явно сердился на неё. Но она его не слушала: её взгляд был прикован к мёду, стоящему на столе рядом с Джо. Теперь она шла туда словно в трансе. Подтащив к себе тарелку, девочка обмакнула палец в соты и сунула в рот.

– Она всё время ест, – заметила вдова Оркада. – Как будто никогда в жизни ничего не ела.

Девочка увидела на столе свой башмачок, забрала, уронила на пол и сунула в него ногу, даже не взглянув вниз. Джо смотрел, как она ест. Её лицо оставалось совершенно безучастным, но взгляд беспокойно бродил по комнате. В волосах девочки и на её пальтишке застряло сено. Бенжамин поманил её, и она медленно подошла. Усевшись к нему на колени, она уставилась на Джо, посасывая палец. А потом Бенжамин стал тихонько напевать что-то ей на ушко. Она подняла руку и запустила пальцы ему в бороду. Это была песня, которой Джо никогда не слышал, на странном, незнакомом языке. Бенжамин пел глубоким, звучным голосом, заполнявшим всю комнату. Он качал девочку туда-сюда, и постепенно она прислонилась к его плечу и запела вместе с ним. И всё это время она не отрывала глаз от Джо. Через несколько минут она так и заснула, с пальцем во рту.

– Я говорила тебе, Бенжамин, говорила, – зашептала вдова Оркада. – Им нужно оставаться в хлеву. Ты должен ей сказать, Бенжамин. Нельзя, чтобы они тут слонялись повсюду. Они должны сидеть где сказано.

– Вы правы, – ответил Бенжамин, – но я говорил ей, снова и снова. Ей там одиноко, матушка. Когда появятся другие, будет лучше. Она с ними подружится и будет сидеть там.

– Хорошо, – сказала вдова. – Но ты просто проверяй, что она там. Если только их заметят – хоть кого-то из этих детей, – с нами покончено – ты же это понимаешь, правда?

– Я понимаю, – вздохнул Бенжамин. – Я всё знаю.

Вдова повернулась к Джо:

– А тебе лучше бежать домой. – Джо встал, и она ухватила его за запястье, подтягивая к себе. – Я думала заставить тебя поклясться держать всё это в тайне. – Она похлопала по книге, лежавшей рядом с ней на столе: – На Библии. Нужно так сделать?

– Нет, – ответил Джо.

– Тогда иди, – велела вдова Оркада, – и если увидишь меня в деревне, то веди себя как все – все, кроме Юбера. Он единственный мне улыбается, но ведь он всем улыбается, правда? Даже не смотри на меня. Я по-прежнему Чёрная Вдова – помнишь? – (Джо повернулся к двери.) – И вот ещё что, мальчик: держись отсюда подальше. Не приходи больше. Нам тут не нужны никакие приходы и уходы. Я хочу, чтобы все забыли, что я здесь есть, – так безопасней. Понимаешь?

– Да.

– Тогда кыш домой, – махнула она рукой, прогоняя его.

Джо был так погружён в свои мысли по пути домой, что совсем не заметил пустых и молчаливых улиц. Но когда он добрался до Площади, его мысли оказались грубо прерваны. Вся деревня собралась там: люди стояли притихшие и неподвижные, словно плакальщики на похоронах. Джо пробрался сквозь толпу, чтобы видеть происходящее. В центре площади возвышался бронированный грузовик, в кузове которого очень прямо сидели четверо солдат в чёрной униформе и блестящих касках. Рядом месье Сартоль очень серьёзно и настойчиво говорил что-то высокому немецкому офицеру, который, кажется, его не слушал. «Я, я-а-а, – отвечал он пренебрежительно, – я, я-а-а», потом повернулся и кивнул стоящему рядом солдату. Тот пошёл к Мэрии, толпа перед ним расступалась. Он прислонил винтовку к стене и приколол к двери плакат. Джо разглядел на нём два лица и какую-то подпись. Офицер щёлкнул каблуками, отсалютовал мэру и повернулся к грузовику.

Юбер стоял рядом с дедушкой, возвышаясь над ним, словно башня. На его лице читалась неприкрытая ярость. Джо понял, что он собирается что-то сделать, – почувствовал, как это подступает. И долго ждать не пришлось. Юбер протолкался сквозь толпу и пошёл прямо к немецкому офицеру. Солдат, идущий от мэрии, увидел Юбера и взял винтовку на изготовку. Офицер что-то крикнул ему и поднял руку. Юбер продолжал идти, пока не оказался в метре от офицера. Медленно и решительно он поднял к плечу палку и нацелил её офицеру в лицо. «Бум, – тихо сказал он. – Бум-бум-бум». Мэр бросился вперёд, схватил Юбера за руку и оттащил.

– Это мой сын, – объяснил он. – Он ничего не имел в виду – просто у него такие шуточки. У него с головой не всё ладно, если вы понимаете, о чём я. Ну, он простоват. Он вам не причинит вреда.

Офицер коротко кивнул и махнул солдату забираться в кузов.

Всё это время солдаты в грузовике сидели безучастно, держа винтовки между коленями. Джо глазел на них и не мог невольно ими не восхищаться. Они были бесспорно великолепны в своих безупречных униформах – чёрные рыцари, побеждавшие везде, куда ни приходили. Особенно Джо смотрел на одного, и вдруг каска повернулась, блеснув на солнце, и глаза мальчика встретились с чужими, голубыми и холодными, и от их взгляда Джо заледенел до самого сердца. Он быстро отвернулся. Грузовик завёлся, сделал круг по Площади и уехал.

Все бросились к плакату, но месье Сартоль закрыл его своей спиной и поднял руку.

– Всё в своё время, – прокричал он. – Всё в своё время. Сначала вы должны выслушать, что он мне сказал. – Люди не слушали его, так что мэр крикнул погромче: – Вы должны послушать меня: вам необходимо это услышать. – Народ немножко утих – достаточно, чтобы он мог продолжать. – Он приезжал напомнить нам, что вся Франция сейчас оккупирована, что мы в запретной зоне и никто не въезжает в неё и не выезжает без соответствующих бумаг.

– Как будто мы этого не знаем! – выкрикнул дедушка, и остальные поддержали его.

Месье Сартоль поднял руки.

– Есть кое-что ещё, кое-что ещё, – сказал он. – Я говорил с ним чуть не полчаса в Мэрии, и есть ещё много новостей. – Юбер обдирал кору со своей палки. – Он приехал сообщить, что они разместят в Лескёне гарнизон. Через пару дней здесь будут жить их солдаты. – Мэр снова заговорил громче, перекрывая гомон: – И ещё он сообщил, что с этой ночи на границе будет круглосуточный патруль: сотни солдат на постах вдоль всей границы. Он сказал совершенно ясно: с этого момента в Испанию никто перебежать не сможет. И так же ясно дал понять, что любого, кто будет помогать беженцам, расстреляют. – (Толпа внезапно умолкла.) – И он не шутит. Вот этот плакат тут говорит, что всё так и будет. Французы, евреи, сбежавшие из плена солдаты, кто угодно, – если вы им помогаете и вас поймают, то расстреляют. – Месье Сартоль отступил в сторону и указал на плакат. – Вот так же, как этих двоих, из Беду́ они были. Патри́к Леон и Андре Латур. Я был знаком с Андре, хорошо знаком – да почти все вы его знали. Их расстреляли на прошлой неделе – поймали, когда они переводили семью евреев через горы в Испанию.

Толпа отвернулась; кто-то крестился, кто-то бормотал молитвы. Джо подошёл к плакату и посмотрел на лица двух мужчин. Они глядели на него – живые глаза, которые сейчас были мертвы. Юбер стоял рядом, он плакал. Только в этот момент Джо осознал, что война наконец пришла в Лескён, в его долину. Теперь он впервые понял, какая ужасная опасность грозит вдове Оркада и Бенжамину, если их поймают. Вдруг всё стало таким реальным. Вот это враг, с которым сражался твой отец. Вот что происходит, когда ты проигрываешь войну и враг оккупирует твою территорию.

Он раздумывал, не побежать ли сразу в дом вдовы Оркада, чтобы предупредить их о патрулях на границе, рассказать, что случилось с двоими из Беду, – но решил, что прямо сейчас опасности нет. В конце концов, немцы уехали из деревни, и, кроме того, он помнил, что вдова говорила о детях: они всегда отдыхают несколько дней, прежде чем Бенжамин ведёт их через горы. Спешить некуда. Джо отошёл от плаката и оглядел площадь. Юбер по-прежнему стоял там, рядом с месье Сартолем и отцом Лазалем, они о чём-то разговаривали. Вдруг Юбер поднял свою палку, приложил к плечу и нацелил на дорогу, в ту сторону, куда уехал бронированный грузовик. «Бум! – крикнул он. – Бум-бум-бум-бум!» Месье Сартоль развернулся, выхватил у него палку и сломал о колено. Юбер повесил голову и побрёл прочь.

– Ох уж этот Юбер, – сказала мама вечером. – Ведь его могли убить.

Они солили сыр – эту работу Джо ненавидел всем сердцем. Соль всегда находила у него на руках порез или царапину и начинала щипать.

– Может, и так, – согласился дедушка. – Может, и так. Но ведь он просто сделал то, что все мы хотели бы сделать, если бы только нам хватало смелости.

– И что хорошего бы из этого вышло? – спросила мама. – Ну вот скажи мне. Ты пристрелишь одного из них, а они пристрелят двадцать наших. Разве ты не слышал, что они сделали?

– Всегда есть цена, которую приходится платить, – заметил дедушка, вытирая руки тряпкой. – И в любом случае не стоит верить всему, что слышишь. Бедные мальчики, – продолжил он, – бедные храбрые мальчики.

– Храбрые и мёртвые, – указала мама.

– Может, так оно и лучше, – ответил дед.

Джо думал совсем о другом.

– Что такое еврей? – спросил он.

– Что? – не поняла мама.

– Еврей. Этих двух человек расстреляли. Они переводили каких-то евреев в Испанию. Так сказал месье Сартоль.

Дедушка и мама переглянулись. Несколько секунд никто из них не знал, что сказать.

– Ну, – наконец начал дедушка, – трудно точно описать, что такое этот твой еврей. Он не христианин – уж это точно, – не католик. Он не такой, как ты и я. Не ходит в церковь.

– У них нет церквей, – сказала мама, – у них какие-то храмы – так ведь? В Библии у них есть храмы. Соломон был евреем и Давид – и все те люди.

– Но зачем они немцам? – не понял Джо. – Что они такого сделали?

Дедушка немного подумал и ответил:

– Ну, тут трудно сказать. Немцам-то ведь повод не нужен, верно? Если им что не нравится, они это уничтожают, а что нравится, забирают. Им не нужны объяснения, а если вдруг понадобятся, то они их сами и придумают.

Кристина завопила из комнаты наверху, громко и настойчиво.

– Ох эта девчонка, она с ума меня сведёт, – вздохнула мама, сдувая волосы с лица и поднимая ещё одну голову сыра на полку. – Только глаза открывает – и сразу куролесить. «А можно покататься на Руфе?» «А можно на ослике?» «Мама, мама, ну поиграй со мной!» – Она ещё раз вздохнула и попросила: – Джо, будь умницей, присмотри за ней ради меня, а? Мы тут сами закончим. – И когда Джо вышел, продолжила: – Эти солдаты сегодня – они все такие молодые.

– Они достаточно взрослые, – буркнул дедушка, – вполне достаточно.

Большую часть ночи Джо пролежал без сна. Ветер трепал ставни, Кристина плакала, мысли Джо метались туда-сюда – и всё это не давало ему уснуть. А когда получалось задремать, почти сразу приходилось выпутываться из ужасного повторяющегося кошмара. Его безжалостно преследовал медведь, бегущий на задних лапах, – гнал по лесу, между деревьев, которые, казалось, хватали его и раздирали одежду, а потом превращались в чёрных солдат в касках, и они ловили Джо за руки и крепко держали, а потом ставили к стене, чтобы расстрелять. Каждый раз ему удавалось вытащить себя из сна как раз перед расстрелом, и каждый раз Джо обещал себе больше не засыпать до рассвета – но рассвет в ту ночь не наступал долго. Лёжа в темноте, мальчик начал беспокоиться, что стоило сразу предупредить вдову Оркада и Бенжамина о патрулях на границе. Нужно будет рассказать им всё как можно скорее.

Было трудно найти время и ускользнуть так, чтобы его не хватились. Всё утро Джо занимался овцами, но к полудню дедушка оставил его с ними одного на склоне холма.

– И смотри не засни, – наказал он и ушёл.

Иногда Джо подозревал, что дедушка угадал, что случилось в тот день, когда пришла медведица. Он уже не первый раз на это намекал. Джо некоторое время сидел на камне и оглядывал поля вокруг. Его взгляд остановился на ферме вдовы Оркада высоко на склоне. Над домом кружил коршун, и, пока Джо смотрел, он скрылся за деревьями. Мальчик увидел, как из двери дома вышла закутанная в шаль фигура и пересекла двор, и задумался, кто это из них двоих. Нужно было придумать способ им рассказать, но Джо не мог оставить овец. Так всё и оставалось, пока ближе к полудню мимо не прошёл, посвистывая, Юбер. Великан был запасным пастухом для всей деревни, особенно для их семьи, и в этом он знал толк.

– Я всего на полчасика, как-то так, – сказал Джо, когда Юбер сел на камень и уставился на овец. Он-то всегда относился к работе очень серьёзно. Джо знал, что Юбер с места не сдвинется, пока он не вернётся, и оставил великана там: тот многозначительно что-то бурчал Руфу, а пёс смотрел ему в глаза, словно понимал абсолютно всё.

Джо держался под деревьями, пока мог, а потом метнулся через поле к дому. Вдова Оркада ждала его, опершись на палку. Похоже, она удивилась его появлению и даже рассердилась.

– Ты, – сказала она. – Мне казалось, я велела тебе держаться подальше.

– Я должен был прийти, – объяснил Джо, – рассказать вам.

– Что рассказать?

– Немцы – они были вчера в деревне. Их сотни по всей границе. Я должен был вас предупредить. – (Глаза вдовы вдруг тревожно расширились.) – И они расстреливают людей, – добавил Джо. – Двоих из Беду расстреляли. Они помогали евреям уйти через горы, как Бенжамин. – Он огляделся. – А где Бенжамин?

– Ушёл, – ответила вдова. – Он увидел солдат на другой дороге. Ушёл вчера ночью вместе с Лией. Не стал ждать: подумал, что начнут обыскивать дома. Я уговаривала его не уходить, но он не слушал. И ждать не стал. – Она посмотрела на горы. – Что-то не так, я знаю. Он уже должен был бы вернуться. Должен был прийти.

Кому-то нужно было пойти и выяснить, что с ними случилось, и Джо понимал, что сделать это придётся ему. Никто больше пойти не мог. Для вдовы Оркада путь слишком далёк и крут.

– Где он обычно ходит? – спросил Джо. – Через перевал Коль-де-Лорай?

– Обычно да, – ответила она.

Оставалась всего пара часов светлого времени – надо было торопиться. Когда Джо повернулся, чтобы идти, вдова Оркада поймала его за руку:

– Осторожней теперь, мальчик, слышишь меня?

– Ещё бы, – ответил он, выбежал из двери и понёсся в лес.

С поля под домом вдовы он увидел Юбера, сидящего на корточках и гладящего Руфа по шее. Овцы разбрелись вокруг и отсюда в солнечном свете казались жёлтыми. Когда придёт вечер, Юбер сможет увести овец домой вместе с Руфом. Джо часто убегал смотреть на орлов и оставлял Юбера, чтобы тот пригнал овец домой, так что великан знал, что делать. Джо добежал до деревьев и помчался среди них вниз, к реке. Оттуда ему всю дорогу придётся забираться вверх. Он хорошо знал тропу до Коль-де-Лорай – это была дорога к их летним пастбищам, к папиной хижине. Деревья громко шелестели под ветром, и повсюду вокруг падали листья. Джо пошёл вверх по течению порожистой речки. Впереди, где позволяли деревья, он видел круг острых пиков у верхнего края долины, а над ним облака наперегонки неслись ему навстречу – к Лескёну. Джо подумал, не покричать ли им, но понял, что это бессмысленно: ничего не будет слышно из-за рёва воды и свиста ветра. То и дело он останавливался, оглядывая холмы и леса вокруг. Видел оленя, но больше никого. Он забирался всё выше и выше, пока наконец над ним не осталось деревьев – только горные вершины и небо. Начали сгущаться сумерки. Пролетела стая ворон, гоня одинокого канюка к горам. Вокруг не было ни души: будто они одни с канюком направлялись в Испанию, преследуемые разбойными воронами. Канюк скрылся за вершинами гор, и вороны, похоже, остались этим довольны, потому что внезапно прервали погоню и разлетелись.

Звук выстрела долетел секундой позже, эхом прокатившись по горам. Если бы не он, Джо бы ни за что не заметил патруль. Мальчик скорчился за камнем. Их было трое – три чёрных крошечных фигурки, медленно движущиеся по гребню горы на фоне неба. Пара ворон опустилась на землю возле папиной хижины, и до Джо дошло, что если Бенжамина и Лию ещё не поймали, то они наверняка где-то прячутся, а в таком случае лучше места, чем папина хижина, не придумать. Хижина стояла в нескольких сотнях метров от Джо, выстроенная у огромной скалы, скатившейся по склону за века до того. Между ним и хижиной была россыпь валунов – Джо мог использовать их как прикрытие, но всё равно придётся ждать, пока патруль уйдёт или пока стемнеет – что уж случится первым. Час или больше патруль двигался вдоль гребня к пику Ани́, а потом вокруг сгустилась тьма, и Джо их больше не видел.

Осколочек луны висел в небе только для красоты: никакого света он не давал. Теперь двигаться было достаточно безопасно. Джо перебегал от одного валуна к другому, пока не добрался до хижины. Он прошептал у двери так громко, как только осмеливался: «Вы там, внутри? Тут кто-нибудь есть?» Но ответ пришёл из-за спины, из ослиного хлева по другую сторону ручья. На самом деле это был не хлев, а всего лишь пещера в скале, к которой была приделана половинка двери.

– Здесь, Джо, мы здесь, – ответили ему голосом Бенжамина.

Джо перескочил через ручей и пробрался по каменистой земле к ослиному хлеву.

– Заходи же! – прошипел Бенжамин, открывая дверь и втаскивая Джо внутрь. Тогда мальчик увидел Лию: она пятилась от него в самый тёмный угол хлева. Бенжамин похромал за ней, тяжело опираясь на палку.

– Не обращай на неё внимания, – сказал Бенжамин. – Она собственной тени пугается, эта малышка, но у неё есть на то причины.

Лию не сразу удалось убедить выйти из угла, и даже тогда она не смотрела на Джо, а прятала лицо в пальто Бенжамина.

– Она замёрзла и устала, Джо, – объяснил тот, – как и я. Мы попытались перейти границу вчера ночью. И лучше бы мы это сделали.

– Что случилось? – спросил Джо.

– Лодыжка, моя треклятая лодыжка – вот что случилось. – Бенжамин погладил Лию по волосам и притянул ближе к себе. – Была идеальная ночь для этого. Куча облаков, сильный ветер – но солдаты, солдаты повсюду. Я уже переходил эти горы, наверное, дюжину раз и никогда не видел столько солдат. Вот почему мы побежали. Обычно мы не бежим: идти всегда получается спокойнее и тише. Не знаю, что мне там попалось: камень или дырка в земле – да и какая разница. Так или иначе, я вывихнул лодыжку – прямо слышно было, будто выстрел, – и теперь она надулась, как воздушный шар. Мы всё равно не могли идти дальше, так что засели здесь, ожидая, когда солдаты уйдут. Мы собирались вернуться, как стемнеет, но сомневаюсь, что нам бы это удалось, самим, без помощи.

– Она сломана? – спросил Джо.

– Возможно, но в любом случае толку от неё не будет ещё пару месяцев – это уж точно. – Бенжамин наклонился и поцеловал Лию в макушку, она подняла голову и посмотрела на него. – Она заживёт – дай-то Бог, – и, как станет получше, мы попробуем ещё раз. Мне всё равно, сколько солдат они запустят в эти горы, – мы найдём, как проскользнуть мимо них. А теперь, Джо, – Бенжамин положил руку ему на плечо, – мне понадобится кто-нибудь сильный, на кого можно опереться. – Он повернулся к Лие и заговорил с ней на другом языке. Она переводила взгляд с него на Джо и обратно. Бенжамин кивнул и подтолкнул её вперёд. Она медленно протянула ручонку, и Джо взял её. – Снаружи всё чисто, так? – спросил Бенжамин.

Джо выглянул из хлева. Ничего не было видно и слышно. Он почувствовал, как холодные пальчики Лии сжались сильнее.

– Всё чисто, – ответил он, и, с рукой Бенжамина на его шее, они двинулись в ночь.

Это был медленный и мучительный путь вниз по горе. Хотя Бенжамин был невысок, но достаточно тяжёл, чтобы плечо Джо заболело под его весом. Ему приходилось ступать очень осторожно: он понимал, что, если споткнётся, они все повалятся, словно карточный домик. Лия цеплялась за свободную руку Джо, и даже в самых узких проходах ничто не могло убедить её отпустить руку и идти позади. Малейший внезапный толчок – и Джо слышал придушенный стон и ощущал, как сжимается хватка на его плече. Они остановились у реки передохнуть, зная, что худшая часть – подъём в гору – ещё впереди. Дальше Бенжамину понадобилась и помощь Лии в качестве опоры, но, даже положив ладонь на её плечо и обхватив другой рукой плечи Джо, он всё равно был вынужден иногда наступать на больную ногу. Каждый шаг был для него пыткой – пыткой, от которой Джо страдал вместе с ним.

Джо повёл их самым коротким путём: вверх по холму, через поля. Сейчас у него даже мысли не возникло о том, чтобы скрываться от немецких патрулей или что они могут кого-то встретить. И Бенжамин явно чувствовал то же самое, потому что вдруг запел, сначала тихонько, сквозь стиснутые зубы, а потом, через пару мгновений, к нему присоединился писклявый голосок Лии. Это была медленная маршевая песня, с простой мелодией и ритмом, и Джо скоро тоже их запомнил. Песня своим ровным, непреклонным ритмом держала их всю дорогу вверх, до дома, и там они уже запели на ветру во весь голос. Из-за хлева появилась тень и превратилась во вдову Оркада.

Она приняла протянутую руку Бенжамина.

– С нами всё в порядке, матушка, – сказал он, – всё в порядке.

И Джо внезапно ощутил, что блаженно свободен от веса Бенжамина, потому что вдова Оркада обхватила его обеими руками и теперь держала.

– Мне лучше идти домой, – сказал Джо, потирая плечо, – а то будут расспрашивать.

– Благослови тебя Господь, Джо, – ответила вдова. Она впервые назвала его Джо.

– А что я вам говорил, а? – усмехнулся Бенжамин. – Говорил, что это хороший мальчик. – Он наклонился и что-то шепнул Лие.

– Джьенкуе, Джо, – сказала она, и её личико наконец-то расплылось в робкой улыбке.

– Что это значит? – спросил Джо.

– Это «спасибо» по-польски, – объяснил Бенжамин.

Когда Джо вернулся домой, его уже ждали. Он придумал историю по пути – это было нетрудно. Он часто ею пользовался, когда приходил поздно, но тогда она была правдивой, по крайней мере отчасти. Однако так надолго он ещё никогда не задерживался. Опять увидел орла, сказал Джо, пока стерёг овец, а потом мимо проходил Юбер, и его можно было оставить с овцами. Сам он шёл за орлом по всей долине, а потом в горы, чтобы посмотреть, найдёт ли гнездо, а потом заблудился в темноте на обратном пути.

– Там очень темно, – объяснил Джо.

Дедушка смотрел на него хмуро.

– Орлы ведь не гнездятся осенью, правда? – спросил он.

– Нет, конечно, – пожал плечами Джо. – Но я подумал, что смогу найти, где он отдыхает, – тогда следующей весной буду знать, где искать. Я уже сто лет ищу их гнездо, ты же знаешь.

– Да ладно орёл, – перебила мама. – А вот как насчёт патрулей? Ты что, не слышал, что сказал месье Сартоль? Не слышал, да? Я чуть не померла от тревоги, Джо.

– Я ничего не видел, – ответил Джо.

– Твоя мать тебе говорила, снова и снова говорила: не убегай вот так, ничего ей не сказав. – Дедушка изображал суровость, но получалось у него не очень-то хорошо. – Ты бы не посмел так поступить, если бы твой отец был здесь – так ведь?

С этим Джо спорить не мог. Он замолчал, и это было наилучшим решением. В конце концов оба исчерпали запас увещеваний, как он и ожидал, но главное – они не усомнились в его истории, и его тайна осталась тайной.

– Папа опять написал, – сообщила мама, вытаскивая из кармана открытку. Им уже раньше приходили такие открытки – это был заполненный бланк, вовсе не письмо. Джо узнал папин почерк. В открытке говорилось то же самое, что в других: что со здоровьем всё в порядке, что он по-прежнему работает на дровяном складе, – вот и почти всё.

– Три года, как его нет, – произнесла мама, – уже почти три года.

– Он вернётся, Лиза, – сказал дедушка.

– Да? – покачала она головой. – Если война так и будет идти, то нет. Его никогда не отпустят домой, никогда. – Джо терпеть не мог видеть слёзы в маминых глазах и отвернулся. – Знаешь, что самое худшее? – продолжала она. – Что я не знаю, где он. Если бы я знала, где он, я бы могла смотреть на карту и говорить себе: «Он там, вот он где», и это было бы хоть что-то.

– Кыш в постель, Джо, – велел дедушка, – тебе завтра в школу. И никаких больше гонок за орлами, слышишь? – Он шутливо шлёпнул Джо по заднице, когда тот выходил.

Всегда было одно и то же, когда от папы приходила открытка. В промежутках они почти не разговаривали о нём – как будто его все позабыли. Его просто здесь не было, и всё. Им приходилось справляться без него и удавалось это делать – отчасти потому, что они о нём не думали. Но когда приходили открытки, мама становилась замкнутой и молчаливой в последующие дни, а это расстраивало всех в доме – всех, кроме дедушки: его, похоже, могли расстроить только немцы.

На следующее утро Юбер ждал Джо у дома, как и почти каждое утро. Ему нравилось ходить в школу вместе с Джо, потому что он так делал всегда. Юбер был уже староват для школы, но месье Ода разрешал ему сидеть сзади и мастерить миниатюрные фигурки и даже хлеб выдавал. Юбер никогда никому не мешал, разве что плевался время от времени, но все уже привыкли не обращать на это внимания. Фигурки Юбер делал из хлеба: разрезал буханку, выковыривал мякиш, а корку выбрасывал. Потом разминал мякиш в густую, клейкую массу, всё время на неё плюя. Потом раскатывал тонко, как вафлю, и вырезал фигурки, какие хотел. Каким-то образом его непритязательный материал превращался в крошечные чашечки, мисочки и кубки. Когда Юбер заканчивал их делать, то обжимал кончиком горячего утюга, пока не затвердеют. Поразительно, как его огромные руки, обычно такие неловкие, производили такую тонкую работу. Потом, когда фигурки высыхали, он раскрашивал их тонкой кистью, покрывал лаком и дарил друзьям или отцу – их дом ломился от этих фигурок. У Джо их была двадцать одна, все непохожие друг на друга; они стояли на полке в его спальне. Это было свидетельством долгой и крепкой дружбы, и Джо хранил их, как сокровище.

Месье Ода любил, когда Юбер приходил в школу, и все любили. В нём не было ни капли злобности. Малышам он нравился, потому что позволял лазить по себе во время перемен. Лучшей забавой было попытаться усесться на Юбера так, чтобы он не мог встать, – а он боролся, и сражался, и поднимался, как настоящий великан, и расшвыривал малышню во все стороны. Потом они снова забирались на него и пытались повалить, и в конце концов он поддавался, и малыши ликовали. Дети постарше немного побаивались Юбера – и Джо тоже, если честно. Иногда кто-нибудь, например Лоран, насмехался над ним, но только за его спиной. Но даже тогда они его уважали, и не только за размеры: Юбер всегда был готов играть – он вступал во всё, что бы ни происходило. Он был как хамелеон: в кого бы ребята ни играли – в пиратов, солдат, краснокожих индейцев, – он тоже становился таким. Он радовался, когда радовались они, а если кто-то грустил, Юбер садился рядом и разделял их печаль. И все без исключения восхищались творениями его рук. Месье Ода говорил, что когда-нибудь люди будут приходить на выставки в Париже, чтобы на них посмотреть – они и в самом деле были так хороши, и никто в этом не сомневался.

Юбер сидел в задней части класса, сосредоточившись на своей последней крошечной мисочке, поднеся её к самым глазам, – и тут в класс ворвался Арман Жолле. Он взял месье Ода за локоть и повёл к двери. Оба говорили взволнованным шёпотом. Учитель проводил его, а потом позвал Юбера, который поначалу не хотел отрываться от мисочки.

– Давай же, Юбер! – позвал месье Ода и хлопнул в ладоши, и тот сразу встал из-за парты и вытер руки о штаны. – Барабан, Юбер, – сказал учитель, и глаза великана засияли: он обожал свой барабан. Дети радовались любому перерыву в занятиях, но, когда Юбера позвали ходить с барабаном, это означало, что случилось нечто волнующее, даже важное. К тому времени как все собрались у школы, эхо барабана Юбера разносилось по всей деревне. Месье Ода построил школьников по двое. Они всегда вставали в одни и те же пары. Джо ходил с Лораном с самого детства, и теперь длинной вереницей все двинулись к Площади. Люди выбегали из домов, натягивая куртки. Никто не знал, что происходит, – пока все не пришли на Площадь.

Перед Мэрией выстроились солдаты: два ряда солдат в серой форме. На головах у них были не каски, а пилотки. Перед ними на гнедом коне гарцевал, держа поводья обеими руками, офицер с револьвером за поясом. Барабан Юбера приближался, и всё больше людей собиралось на Площади. Месье Сартоль в официальном поясе цветов французского флага стоял рядом с офицером и читал какие-то бумаги. Джо закрыли обзор, и он вскарабкался на стену за памятником жертвам войны как раз в тот момент, когда Юбер, восторженно барабаня, вышел маршем на Площадь. Дедушка с Руфом у ноги стоял, прислонясь к стене, и разглядывал солдат критически. Мэр велел Юберу умолкнуть, но он так увлёкся, что не услышал отцовского приказа. Арман Жолле похлопал его по плечу и помотал головой. Юбер перестал барабанить. Офицер подождал, пока все затихнут, и только после этого начал говорить. У него был сильный акцент, но говорил он медленно, так что Джо мог разобрать каждое слово.

– Моё имя лейтенант Вайсманн, – сообщил он высоким, пронзительным голосом, который идеально ему подходил: сам лейтенант был долговязый и тощий. – Меня прислали в Лескён охранять этот участок границы. Мы с моими людьми будем размещаться в доме священника при церкви. Некоторое время мы будем жить среди вас и хотим, чтобы всё было насколько возможно мирно. Могу вас заверить, что мы не будем вторгаться в вашу жизнь, пока вы не вынудите нас это сделать. – Конь мотнул головой и начал рыть копытом землю, удила звякнули. Эти солдаты были непохожи на тех, что приезжали в прошлый раз: постарше, некоторые даже толстые, и все седые. На сапогах лежала пыль, и в форме они выглядели как-то неуклюже. Это были просто мужчины, одетые в солдатскую форму, – не настоящие бойцы. Лейтенант продолжал:

– Однако есть определённые правила, которым надо подчиняться. Во-первых, будет введён строгий комендантский час. Это значит, что после половины десятого вечера никому нельзя выходить из дома. Разумеется, паспорта надо всегда иметь при себе. И последнее: всё огнестрельное оружие – охотничьи ружья, винтовки, дробовики и прочее – должно быть сдано сегодня к шести часам вечера – для вашей безопасности, как вы понимаете. Повторяю: мы здесь, чтобы охранять границу. Слишком много людей перебегает в Испанию. Вы все знаете, что случится, если вас поймают на помощи тем, кто хочет сбежать. Я должен вам сказать: мы не хотим никаких неприятностей, но мы должны выполнять свою работу, и мы её выполним. Спасибо за внимание. – Он указал на землю у ног коня: – Шесть часов. Оружие оставляйте здесь. Мои люди будут принимать его. Это всё. – Он повернулся к солдатам, пролаял какие-то команды, и все они маршем двинулись через Площадь и по дороге к церкви. Винтовки болтались у них на боках.

– Я этого не сделаю, Джо, – сказал дедушка, когда они гнали овец из полей ближе к вечеру. – Не собираюсь я этого делать, так-то. Они маршируют тут, будто хозяева. Выбрасывают отца Лазаля из дома и запрещают нам выходить из домов, как стемнеет. Мы что, дети? «Будьте хорошими мальчиками – сдайте оружие». Да кем они себя, чёрт их подери, считают? О, эти немцы довольно вежливы, говорят «пожалуйста», а потом «спасибо». Очень уж вежливые, но ведь они могут себе это позволить, так? – Этот монолог продолжался всю дорогу до дома.

Юбер ждал их, пиная пятками стену. Он спрыгнул, чтобы помочь завести овец в ворота. В этот момент трое солдат с вещмешками на спинах вышли из-за угла, маршируя в ногу. Они подождали, наблюдая, как Юбер и Руф загоняют овец во двор. Джо заметил, что у самого высокого на плечах полоски. Он больше чем на голову возвышался над остальными двумя и пилотку носил под каким-то залихватским углом. У него были вислые чёрные усы, слишком маленькие для его лица. Джо встретился с ним взглядом, и солдат улыбнулся и жизнерадостно ему помахал – и все трое ушли. Дедушка схватил Джо за руку.

– Не смей им улыбаться, – прошипел он. – Это уж последнее, чего мы хотим: чтобы они тут чувствовали себя как дома.

– Я и не улыбался, – возразил Джо, и это была правда. Но всё же ему хотелось улыбнуться в ответ. – Я только смотрел, – объяснил он.

Дедушка сильнее сжал руку Джо и заухмылялся:

– Ружья они хотят? Что ж, я им отдам ружьё. Погоди-ка здесь. – И он открыл ворота и пошёл между овцами в хлев. Через минуту он вышел обратно, и Джо сразу понял, что он собирается сделать. Дедушка нёс с собой старинное ружьё, которое заряжалось с дула, – оно висело на кухне над очагом, им пользовался ещё прадедушка в давней-предавней войне, по крайней мере так гласила история. Дедушка вручил ружьё Юберу, тот засиял, приложил его к плечу и прицелился в высоко летящую ворону.

– Бум, – сказал он. – Бум-бум.

– Ты не можешь им его отдать, – запротестовал Джо.

– А почему нет? Они же этого просили. Они хотели наши ружья, ведь так? – Дедушка повернулся к Юберу: – Это не для тебя, Юбер, а для них, для бошей. – (Улыбка исчезла с лица великана.) – Вот, потрогай-ка, Джо, – продолжал дедушка, взял Джо за руку и приложил её к своему боку. Там сквозь куртку прощупывался ствол его охотничьей винтовки. – Просто на всякий случай: вдруг придут обыскивать – а они придут, уж будь уверен. Я собираюсь где-нибудь его спрятать, чтобы ни за что не нашли, – где-то, где они в жизни не догадаются поискать. Идём. И ты, Юбер, тоже: ты мне понадобишься.

Юбер опять пришёл в восторг. Ему всегда нравилось чувствовать себя нужным кому-то, полезным.

Они прошли по задам деревни и спустились за кладбищем. Дедушка влез на стену, уселся и осмотрелся, потом перекинул ноги на другую сторону и сполз туда. Семейная могила находилась на дальней стороне кладбища, выходя на долину – «лучший вид на кладбище», всегда говорил дедушка. Они присели за могилой, и дедушка расстегнул куртку. Он достал винтовку и осторожно прислонил её к плите из серого камня, служившей крышкой могилы.

– Ну-ка помоги нам, – сказал дедушка. Плита сдвинулась куда легче, чем ожидал Джо. – Так достаточно. – Дедушка огляделся, сунул руку в карман куртки и достал один патрон, зажал его большим и указательным пальцем и поднёс к глазам. Его голос звучал холодно и сурово, словно сталь, – Джо никогда от него такого не слышал. – Когда придёт время – если оно придёт, – по крайней мере я заберу одного из них с собой. – И дедушка вставил патрон и защёлкнул затвор. Потом аккуратно завернул винтовку в кусок ткани и опустил в могилу, заглянув туда напоследок. – Вот так хорошо, – сказал дедушка, и они вместе стали толкать и тянуть плиту, пока она не легла на место. – А теперь, – он ехидно ухмыльнулся и потёр руки, – теперь они могут забирать своё ружьё. Мы его им лично вручим.

И он подхватил старинное ржавое ружьё, и Джо с Юбером последовали за ним через заднюю дверь церкви, по тёмному проходу между скамьями и вышли из передней двери на солнечный свет.

На Площади стояли двое солдат, у их ног лежало около полудюжины винтовок и дробовиков. Дедушка подошёл прямо к ним. Несколько секунд он оглядывал их сверху донизу, как будто инспектируя: сначала одного, потом другого.

– Добрый вечер, – сказал он наконец. – Я так понимаю, вы хотели вот это. – И положил ружьё поверх остальных.

Солдаты посмотрели на ружьё, потом на дедушку; казалось, они не знали, что делать.

– Иногда ему нужна смазка, – пояснил дедушка. – Уж будьте добры, последите за ним. – Один из солдат собирался что-то сказать, но дедушка отвернулся и пошёл прочь. Когда Джо оглянулся, оба солдата смотрели им вслед.

– Мне понравилось, – сказал дедушка, когда они завернули за угол, и от улыбки на его лице Юберу стало так смешно, что он расхохотался. А когда смеялся Юбер, он делал это всем своим существом, и невозможно было не смеяться вместе с ним.

Они проходили мимо булочной, и дедушка всё ещё ухмылялся, и тут Джо заметил вдову Оркада. Она медленно шла в их сторону, повесив голову, так что видно было только верх её шали. На каждой руке у неё висело по корзине.

Дедушка протянул к ней руки.

– Алиса, – воскликнул он, – ты выглядишь всё моложе.

Она улыбнулась, когда дедушка подошёл к ней и сердечно расцеловал в обе щеки.

– Да ну тебя, старый ты козёл. – Вдова оттолкнула его, а затем озадаченно посмотрела на всех троих. – И вообще, чему это вы так радуетесь?

– А это наш маленький секрет – правда, мальчики? – ответствовал дедушка, беря вдову Оркада под руку. – Ведь может же у каждого быть свой маленький секрет?

Она попыталась стряхнуть его руку:

– Анри! Что люди подумают?

– Пусть думают что хотят, – заявил дедушка. – Я слишком стар, чтобы меня это волновало, да и ты тоже. – Мадам Суле́ стояла у дверей своей булочной, разинув рот. Дедушка поклонился ей, эффектно махнув шляпой. – Я отнесу ваши покупки, мадам, – провожу вас до дома.

Тут они услышали смех, и с Площади вышли двое солдат. Они остановились на углу, чтобы зажечь друг другу сигареты.

– Я слышала, что они пришли, – сказала вдова Оркада. – Сколько их?

– Этих голодранцев двадцать два, – ответил дедушка, – и одна лошадь. Они пришли делом заниматься. Одно уж точно скажу: никто больше не перейдёт через эти горы, во всяком случае сейчас.

– Это твой внук, да? – спросила вдова Оркада. Джо не осмеливался посмотреть ей в лицо. – Не особенно говорлив, а?

Дедушка пихнул его в бок.

– Доброе утро, мадам, – сказал Джо.

– И что, он сильный паренёк?

– Ещё бы, – ответил дедушка и одобрительно сжал плечо Джо. – Из хорошей породы.

Вдова Оркада кивнула.

– Не хотел бы ты его мне иногда одалживать? – спросила она, морща нос и фыркая.

– Одалживать?

– Скажем, раз в неделю. Он мог бы приносить мне покупки. Ох уж это ползание по горкам, Анри, – вниз хуже, чем вверх. Мои старые колени уже не те, что прежде.

– Ну не знаю, – протянул дедушка. – Прямо сейчас это немного трудно: отца-то его нет. Не знаю, сможем ли мы обойтись без него.

– А я вот что скажу, – не сдавалась вдова Оркада. – Я буду ему платить: кило мёда в неделю. Как вам такое? Это займёт не больше одного-двух часов, но было бы большим подспорьем.

– Раз в неделю, говоришь? – задумался дедушка. – Что ж, полагаю, мы сможем это устроить. Джо, а ты что думаешь? – Джо мрачно кивнул. – И когда ты желаешь, чтобы он приступил к работе?

– Прямо сейчас, – ответила вдова Оркада и протянула Джо бо́льшую корзину. – Ну, идём со мной, мальчик, я тебя не съем. Пойдём.

Дедушка рассмеялся им вслед и крикнул:

– И не забудь ему сразу заплатить сейчас! – Джо молча поплёлся за вдовой прочь из деревни.

Они сошли с тропинки и углубились в поля – тогда вдова впервые заговорила. Она поставила корзину на землю и наклонилась над ней, упёршись руками в колени и тяжело дыша.

– С вами всё хорошо? – спросил Джо.

Она кивнула и подняла голову:

– Прости, Джо, но ты единственный, кто знает, и я могу попросить только тебя. Не то чтобы я не доверяла твоему деду, но чем меньше народу знает, тем меньше опасность. – Она медленно выпрямилась. – Теперь их пятеро, Джо. Пять детей, о которых надо заботиться, и скоро придут ещё. Бенжамин так и валяется со своей щиколоткой, даже встать не может, но если бы и мог, то им всё равно не пройти через горы – столько там солдат. Что нам делать? Мы не можем отослать детей обратно, откуда они пришли, и не можем увести их туда, куда им надо. – Она закрыла лицо уголком шали. – Не знаю, что я буду делать, Джо, сколько я их ещё прокормлю. А этот Арман Жолле в лавке – он начинает подозревать, я вижу. И нельзя его винить: я в жизни не покупала столько еды, как сейчас. И то, что я покупаю, я не могу донести сама, Джо. Силы мои уже не те. Мне понадобится вся помощь, которую ты сможешь оказать.

Враждебность по отношению к немецким оккупантам была молчаливой, но время шло, и оказывалось, что их всё труднее ненавидеть. Они вели себя тактично, даже скромно, ненавязчиво. Ничьих домов не обыскивали. Никаких иностранных оккупантских флагов над деревней не вывешивали. Лейтенант Вайсманн казался столь же надёжным, как его слово. Два сообщества существовали бок о бок, но по отдельности, уважительно игнорируя друг друга. Кто-то из солдат ходил в церковь по воскресеньям, и среди них лейтенант Вайсманн. Отец Лазаль любил играть на органе, и лейтенант, похоже, разделял эту страсть. Отец Лазаль с превеликим удовольствием позволил ему заниматься на церковном органе. Многие солдаты приходили по вечерам в кафе, но и там садились отдельно – по крайней мере, поначалу. Однако вскоре выяснилось, что двое или трое из немцев сражались в битве при Вердене во время Первой мировой, и не так уж много времени понадобилось, чтобы бывшие враги начали обмениваться воспоминаниями, без всякой злобы с какой-либо из сторон. Наоборот, их общие страдания, казалось, изгнали взаимное недоверие и осторожность.

Джо бы в жизни не поверил, что такое возможно, но даже дедушку удалось втянуть в эти моменты ностальгического самолюбования. Как-то раз в обед Джо выходил из школы и заметил дедушку возле кафе. Он был погружён в беседу с немецким солдатом: тот возвышался над ним, словно огромный дуб. На форме его были полоски – капрал, сказал дедушка. Кроме лейтенанта Вайсманна, только капрал хорошо говорил по-французски и не упускал возможности попрактиковаться в языке с детьми, у которых стал любимчиком – по большей части из-за того, что носил с собой неиссякаемый, казалось, запас конфет. Он предложил конфетку Джо всего пару дней назад. Джо взял её, но совесть в нём победила, и он выплюнул конфету за углом – и немедленно пожалел, увидев, как её с удовольствием поедает Руф.

Капрал улыбнулся, увидев проходящего Джо, а дедушка выглядел несколько смущённым. По дороге домой он объяснился.

– Трудно поверить, – сказал он, – но очень похоже, что мы с этим капралом стреляли друг в друга под Верденом. – Он покачал головой. – Ему всего шестнадцать было. Комиссован, так же как и я. – Тут он поймал взгляд Джо и умолк.

Единение старых солдат сломало последний лёд, и с этого времени деревня успокоилась и привыкла к новой обыденности – к тому, что её оккупировали.

Юбер поначалу казался более злопамятным, чем большинство деревенских, и, поскольку его ничего не сдерживало, вёл себя куда более смело. Он постоянно фыркал и издавал непристойные звуки, завидя немцев на улицах, но те только смеялись и делали то же самое в ответ. Это стало взаимной игрой, которая приводила в восторг Юбера и развлекала немцев. Вскоре все уже знали, как его зовут. Немцы давали ему шоколадки и позволяли чистить лошадь лейтенанта Вайсманна. Юбер был счастлив, а тот, кто радовал Юбера, не мог не прийтись по душе всей деревне.

Арман Жолле не очень-то нравился Джо и до того, как застрелил медведицу, но теперь – ещё меньше. С прибытием немцев дела в его лавке пошли в гору. У солдат водились деньги, а тратить их было негде – кроме лавки и кафе, которые оба принадлежали семье Жолле. Никто больше в деревне не опускался до подхалимства, кроме Армана. Он всегда провожал солдат до дверей лавки, открывая их перед немцами. Он кланялся и расшаркивался так, что Джо со стыда был готов умереть, видя это – а в эти дни он частенько наведывался в лавку, покупая еду для вдовы Оркада. Теперь дважды в неделю в любую погоду он карабкался по склону, руки его болели под тяжестью корзин. Теперь детей стало восемь, сказала вдова Оркада. Джо ни разу не довелось увидеть никого из них, кроме Лии, но её он тоже не видел уже некоторое время. Ему ужасно хотелось пробраться в хлев и посмотреть, но он знал, что не следует этого делать. Открывал дверь и забирал корзины обычно Бенжамин. Он всё ещё прихрамывал на повреждённую ногу. Джо всегда приглашали в дом, но не позволяли подольше побыть в тепле кухни. «Твой мёд, Джо, – говорила вдова, подталкивая горшочек к нему через стол. – А вот список на следующий раз». И потом он снова оказывался во дворе перед закрытой дверью. Он понимал, почему ему нельзя там долго оставаться: вдова имела привычку повторяться и уже несколько раз говорила ему: «Ты должен запомнить, Джо: для всех в деревне ты просто на побегушках у вдовы Оркада и не очень-то рад этому. Бог знает, кто наблюдает за твоими приходами и уходами, но ты должен делать именно так: приходить и сразу уходить. Мы же не хотим, чтобы люди начали задавать вопросы, верно? Лучше пусть всё будет так». Джо понимал, что она права, но всё равно ему было обидно, да и вопросы в любом случае уже начались – вопросы, на которые он не мог ответить.

Как-то днём в ту зиму месье Жолле поймал Джо за руку на выходе из лавки:

– Ты не знаешь, что она делает со всей этой едой? Что-то там нехорошее, а?

В этот момент дверь открылась, и вошёл капрал с белыми от снега усами.

– Джо, верно? – спросил он, стряхивая снег с сапог. – Всякий раз как я тебя вижу, ты с этими корзинами. У тебя большая семья?

Джо ничего не ответил.

– Это для мадам Оркада, капрал, – вклинился Арман Жолле. – Она живёт одна, но теперь покупает еды на десятерых. Полагаю, запасается на зиму, как белка. – Он издал высокий нервный смешок. – Чем я могу вам помочь, капрал?

– Сигареты, – попросил тот и повернулся к Джо: – Одну минуту, Джо, я тебе помогу. Там на улице скользко. – Капрал расплатился за сигареты, Арман Жолле пересчитал сдачу как-то уж слишком тщательно и рассыпался в благодарностях, прежде чем проводить их.

Снег летел огромными хлопьями. Капрал настоял на том, чтобы нести обе корзины. Он запрокидывал голову и ловил снежные хлопья языком – и несколько поймал, а потом одна снежинка попала ему в глаз, и он расхохотался.

– Так я чувствую себя прямо как дома, – сказал он. Джо шёл рядом с ним, перебирая в уме возможности выкрутиться из этой ситуации.

– Эта вдова – где она живёт? – спросил капрал.

– Наверху в холмах, за деревней, – ответил Джо и потянулся к корзинам. – Я справлюсь, честно. – Но капрал их не отдал.

– Далеко?

– Километра три – может, четыре.

– Это не так уж далеко, – сказал капрал, и они продолжили путь. – Баварию знаешь? – спросил он. Джо покачал головой. – Это в Германии, на юге Германии. Там я живу, в такой же деревне, вот как Лескён. Там повсюду вокруг горы, тоже почти такие же. Я лесник, Джо, так что тут для меня всё совсем как дома, знаешь ли.

Джо отчаянно пытался придумать, как от него избавиться.

– Если она вас увидит, то я не получу свой мёд, – сказал он. Ход был слабый, но лучше он выдумать не смог.

– Мёд?

– Она мне платит. Вдова Оркада – она платит мне мёдом, и если увидит, что вы несёте корзины, то не даст мёду.

– Я не пробовал мёду с тех самых пор, как ушёл из дома, – мечтательно сказал капрал. – Мёд с акации, с яблоневого цвета – у нас дома был такой. Моя жена – она его делает. То есть делают, конечно, пчёлы, но она заботится о пчёлах. И мои дети – они мёд просто обожают: едят так быстро, что мне везёт, если хоть ложку облизать останется. У меня все девчонки – трое. Представляешь, Джо? Четыре девчонки в одном доме – и я. Ни мёда, ни покоя. – Его лицо внезапно стало серьёзным. – Вот уж не думал, что буду так по ним скучать. Одна из них – она уехала в Берлин работать телефонисткой. Она умница. – Тут капрал остановился и поставил свою ношу на землю. – Тяжёлые они, эти корзины. Тут на пять тысяч человек хватит.

Джо не упустил возможность и схватил корзины.

– Спасибо, – сказал он. – Теперь я их заберу.

– Очень хорошо, – сказал капрал, – но как-нибудь, когда-нибудь я должен попробовать твоего мёда, а? – Сквозь падающий снег он посмотрел на горы вокруг. – Я как медведь: люблю мёд и горы. И снег люблю. В наших горах есть медведи, знаешь? И орлы есть.

– У нас тоже, – заметил Джо.

– Я знаю, я их видел, – отозвался капрал, – и коршунов. Ты когда-нибудь смотрел на орлов в бинокль, Джо?

– Нет.

– Весной, Джо, пойдём с тобой в горы – вдвоём, ты и я, и будем наблюдать за орлами в бинокль, ага? В бинокль можно увидеть орла, как будто он у тебя перед носом – будто можно руку протянуть и потрогать. Это обещание, да? – И капрал развернулся и пошёл прочь.

Попав в тепло фермы, Джо не хотел уходить, и в кои-то веки они вроде бы тоже не хотели его отпускать. Его усадили и дали миску горячего супа, и Джо дул на него, чтобы согреть лицо. Он почти закончил вытирать миску хлебом, когда вдруг понял, что до сих пор никто ничего не сказал. С полным ртом хлеба он посмотрел на одного, на другого – стало ясно: они хотят ему что-то сказать.

– Джо, – начал Бенжамин, – я знаю, ты уже очень много сделал для нас. – Говоря, он медленно прошёл к плите, опираясь по дороге на спинки стульев. Потом повернулся к Джо – его лицо было серьёзным. – И мы не хотим просить тебя.

– О чём просить?

– Нам нужны деньги, Джо, – сказала вдова Оркада. – У нас просто нет денег, чтобы дальше покупать еду. Теперь их в хлеву десятеро. Корова перестала доиться, так что молока больше нет. У меня даже не осталось мёда, чтобы платить тебе. Денег хватит ещё на неделю, и всё. – Она снова откинулась на спинку стула. – Мы можем сделать только одно, Джо. Нужно продать моих свиней. Дети их есть не будут и Бенжамин тоже: их религия это запрещает – а я больше не могу себе позволить их кормить. На вырученные за них деньги мы, наверное, сможем продержаться ещё несколько месяцев. Так что надо их продавать. Но я не продам их кому попало, Джо. Эти свиньи – они для меня как семья. В этой долине есть ещё только один человек, который знает о свиньях достаточно, и это Анри, твой дедушка. В молодости он всегда держал свиней, и у него хорошо получалось. Проблема в том, что он не станет их покупать не видя, верно? И вот что я от тебя хочу, Джо: ты должен привести его сюда. – (Джо посмотрел через стол на Бенжамина.) – За него тебе тревожиться нечего, – продолжала вдова Оркада, – он спрячется и дети тоже. Анри ничего не узнает, а то, чего он не знает, ему никак не повредит, верно? Так что в следующий раз, как пойдёшь сюда с покупками – днём в следующую среду, так? – я хочу, чтобы ты привёл с собой своего дедушку.

– Что ему надо сказать?

– Скажи, что я стала слишком стара и не могу справляться, как раньше, – в этом будет достаточно правды. Что хочешь ему говори, Джо, только приведи.

– Сможешь это сделать, Джо? – спросил Бенжамин.

– Попробую, – ответил Джо.

И он попробовал тем же вечером, пока мама наверху укладывала Кристину.

– Что? Всех сразу? – переспросил дедушка и нахмурился, зажигая сигарету, да так, что задул спичку.

– Она мне так сказала, – ответил Джо. – Сказала, что она слишком старая, чтобы дальше их держать.

Дедушка покачал головой:

– Не понимаю, с чего это вдруг. Что-то не сходится. Она всегда держала там, у себя наверху, свиней, а до того – её папаша. Она любит этих свиней, как собственных детей. Она ни за что бы их не продала, если бы нужда не заставляла – уж я-то знаю. Точно тебе говорю, Джо: если уж она без свиней останется, то ей конец – жить будет не на что.

– Может, ей нужны деньги, – предположил Джо.

– Хотел бы я знать, на что, – задумчиво ответил дедушка. – В конце концов, она там одна, так ведь? Она всю жизнь была так осторожна. Просто не понимаю. Однако, – и он улыбнулся сквозь сигаретный дым, – это первое приглашение, что я получил от неё лет за пятьдесят, так что я уж точно пойду. – Он наклонился вперёд и заговорил тише: – Но не вздумай матери рассказать, Джо. Ей Алиса не нравится, а ещё больше не нравится, что она нравится мне. Есть всякие сплетни про нас со старушкой-вдовой – враньё, конечно, – но я твою мать знаю: начнёт думать всякое. Так что ни слова, ладно?

Джо уже привык хранить секреты. Ну, будет ещё один – ничего сложного.

Руф побежал за ними в ту среду, но Джо не заметил его, пока уже не стало слишком поздно. Руфа никогда нельзя было заставить делать то, что он не желал. Они шли через задний двор вдовы Оркада, когда Джо увидел, как Руф обнюхивает стену хлева ближе к двери. Дойдя до двери, он остановился и сунул нос под неё, шумно нюхая. Потом начал скрестись и подвывать.

– Да что такое с этим псом? – удивился дедушка, и тут дверь дома открылась, и появилась вдова Оркада.

– Я это заберу, – сказала она, мрачно глядя на Джо, и чуть ли не выхватила у него корзины. – Отведи-ка своего пса домой, Джо, – резким тоном заявила она. – Ты же знаешь, я не люблю, когда у меня тут собаки слоняются. – Она перевела взгляд на дедушку. – Ну что ты тут стоишь, Анри? Заходи и закрой за собой дверь.

Джо оставалось только уволочь Руфа от двери хлева. Пришлось гнать его вниз по склону, как овцу. Джо отдал бы что угодно, чтобы остаться и послушать, что происходит в доме. Он всё гадал, где может прятаться Бенжамин – наверное, в хлеву, вместе с детьми, чтобы их успокаивать. Если да, то Руфово разнюхивание должно было их в камень превратить. Но где бы они ни прятались, по-видимому, они прятались хорошо. Дедушка был явно очень доволен, когда вернулся, о чём бы они там ни договорились со вдовой в доме. Он рассказал маме, что свиньи сейчас должны быть в большой цене и спросе: боши едят много свинины. Откармливать их можно овечьей сывороткой практически за бесценок. Для них вообще не понадобится покупать никакой еды, сказал он. «Но запах! – запротестовала мама. – От запаха свинарника вообще не отмыться: он не выветривается». Но дедушке удалось её убедить, что с этим запахом вполне можно научиться жить. Кристина пришла в восторг от этой затеи: она ещё никогда не каталась на свинье.

На следующий день, когда Джо плёлся домой из школы, он увидел, как Юбер с дедушкой гонят свиней вниз по дороге – по крайней мере, пытаются. Всё шло хорошо, пока они не добрались до Площади и свиньи не пустились рысью. Они разбегались во все стороны, визжа и фыркая, обнюхивая каждую дверь и канаву. Понадобились половина деревенских и пара солдат, чтобы окружить их и загнать к дому Джо, где чудом удалось их запереть – всех, кроме одной – очень решительной крупной свиноматки с розовыми болтающимися сосками. За ней Джо пришлось гоняться до самой церкви и обратно – только тогда она наконец сдалась и неохотно присоединилась к своим сотоварищам.

Внезапные дедушкины свиньи стали темой для разговоров по всей деревне. После церкви в воскресенье слышались шепотки, что Анри Лаланд купил у вдовы свиней с какой-то иной целью – не только коммерческой или хозяйственной. Много цокали языками и качали головами, были и насмешливые ухмылки. Джо слышал, как мадам Суле на улице сказала, что Анри Лаланд, похоже, выжил из ума. «В его-то годы! – поражалась она. – В его-то годы!»

В школе Лоран теперь всякий раз фыркал и сопел при виде Джо, а «хрю-хрю» стало у детей новым приветствием, пока шутка не наскучила. Мама заявила, что овцы теперь дают меньше молока, потому что свиньи занимают всё место, но дедушка только улыбался и говорил, что скоро они успокоятся – так оно и вышло.

Когда снега сошли, овец стали гонять каждый день на пастбища возле деревни и обратно, и звон их колокольчиков в полях означал первые эдельвейсы и первых жаворонков. Но незачем было даже выходить из деревни, чтобы узнать, что пришла весна. Когда отец Лазаль начинал оставлять дверь церкви открытой, так что по всей деревне было слышно, как он играет на органе, люди понимали: зима позади.

Месье Ода воспользовался пригревающим солнцем, чтобы вывести класс в весенний поход. Он делал это раз в сезон, и дети ждали такого похода больше, чем каникул. Это было как охота за сокровищами. Они прочёсывали склоны, ища растения и насекомых, следы и помёт. Всё, что они находили, записывалось и зарисовывалось. Не было ни одного растения, которое месье Ода не смог бы назвать, ни одного следа или кучки помёта, по которому он бы не определил животное.

Главной находкой дня стал медвежий след на грязном берегу у реки. Первым его увидел Лоран: он почти всё замечал первым. Все подумали, что это один из его розыгрышей.

– Медведь! – закричал он. – Точно медведь!

И месье Ода подтвердил.

– Передняя лапа, – сказал он, – и довольно маленькая. Но это точно медведь, только молодой, – так я скажу. Посмотрите на отпечатки когтей.

– Что с тобой, Джо? – Лоран похлопал его по плечу. – Ты будто привидение увидел. – Они бродили вверх и вниз по течению, ища ещё следы, но не нашли. – Одноногий медведь, – сострил Лоран, подпрыгивая рядом с Джо на обратном пути, но того шутка не развеселила. – Эй, взбодрись, Джо, – сказал Лоран.

Джо изо всех сил попытался улыбнуться, но вышло не очень убедительно, и он это знал.

Всю дорогу до деревни они распевали песни, а месье Ода размахивал рукой над головой, дирижируя. За последним перед деревней поворотом дороги они увидели поднимающийся им навстречу немецкий патруль. «Пойте, пойте!» – велел месье Ода, и школьники прошли мимо патруля, распевая во весь голос. Джо получил огромное удовольствие от этой выходки, и остальные тоже. Это была маленькая победа, но лучше маленькая победа, чем никакой.

Они вошли в деревню в прекрасном настроении. Может быть, поэтому Лоран показал язык мадам Суле, которая раскладывала батоны на витрине своей булочной. Мадам выскочила к месье Ода и стала едко жаловаться, указывая на Лорана. Когда они добрались до школы, учитель вызвал Лорана к себе в кабинет, и Джо заметил, что, когда друг вышел, улыбался он только для виду. Месье Ода явно всё ему высказал, а он умел попадать словами в цель.

Именно этот разговор побудил Лорана отомстить, а для этого ему был нужен сообщник.

– Мне нужен кто-то с громким, низким голосом, Джо, – объяснил он, – и это ты. – Сказать Лорану «нет» всегда было трудновато. Они дружили с детства, их отцы вместе попали в немецкий плен, и потому они стали ближайшими соратниками. У Джо не оставалось выбора. – Встретимся у меня, – сказал Лоран, – прямо перед комендантским часом.

– Зачем? – спросил Джо.

– Чуть-чуть повеселимся, – ответил друг. – Уж я проучу эту старую ведьму, я её проучу.

Джо прекрасно понял, о какой «старой ведьме» тот говорит, но, пока не пришёл к Лорану, понятия не имел, чему он её будет учить.

– Я её вижу в окно. Я за ней следил, – сообщил Лоран. – Она всегда выходит из дома мадам Роббе́ в восемь двадцать – полдевятого, а потом идёт к себе. Точно, как часы. Знаешь, что ты должен сделать?

Джо не хотел этого делать, и не потому, что не хватало духу, – ничего особенно смелого не требовалось. Он просто считал, что месть надо отложить, но Лоран отмёл все его сомнения и протесты.

Он проверил фонарик, и друзья выбрались на тёмные улицы. Придя на место, они присели за стеной и стали ждать. Джо уже отрепетировал свою роль, но когда дверь дома Роббе открылась и он услышал пронзительный голос мадам Суле, то обнаружил, что мозг у него застыл и слова никак не удаётся вспомнить. Дверь закрылась, снова погрузив Площадь во тьму. Момент настал. Лоран подождал, пока шаги дойдут прямо до их стены с другой стороны, а потом встал, светя фонариком прямо в глаза мадам Суле. Джо ему пришлось пнуть. Тот откашлялся.

– Хальт, – сказал он. – Ире папире, битте. – И повторил с лучшим своим немецким акцентом: – Ваши документы, пожалуйста.

Джо смотрел снизу из-за стены, как мадам Суле подняла руки, пытаясь закрыть глаза от света. Заикаясь от ужаса, она протянула документы, её рука дрожала. Лоран взял их, быстро проглядел и вернул обратно. «Гут, зер гут, – произнёс Джо, как они репетировали. – Гуте нахт». И мадам Суле поспешила прочь, всхлипывая в темноте, а свет фонарика Лорана провожал её до самой двери. Когда она вошла в дом, Лоран перегнулся через стену и зажал рот, чтобы не расхохотаться в голос. Джо забрал у него фонарик и выключил.

– Ты видел её лицо? – спросил Лоран. – Видел? Ты был великолепен, Джо, просто великолепен.

И тут из темноты раздался тихий голос:

– Аусгецайхнет. – Сердце Джо чуть не выпрыгнуло изо рта. – Великолепное представление, как вы и сказали. – (Мальчики повернулись, и в лицо им ударил свет фонарика.) – Ире папире, битте. – Это был лейтенант Вайсманн.

– У меня нету с собой, – сказал Лоран.

– Унд ду? – Фонарик перешёл на лицо Джо. Тот помотал головой. За фонариком ему было видно только тень и очертания головы на фоне неба. – Повернитесь, – велел лейтенант Вайсманн. – Хенде хох. Руки вверх. – Сначала он пнул Лорана, а Джо ждал своей очереди. Пинок оказался не совсем шутливым – достаточно болезненным, чтобы донести мысль. – Не делайте так больше, – сказал лейтенант. – Вы меня поняли? У вас полторы минуты до комендантского часа. Шнелль!

Мальчики перемахнули через стену и рванули в разные стороны, к своим домам. Джо не останавливался, пока не захлопнул за собой дверь, но даже тогда кровь не прекратила грохотать в ушах.

Всякий раз как Джо приносил вдове Оркада покупки, Бенжамин надевал шаль и выходил на двор его проводить. Он немного ходил туда-сюда, показывая, как поправляется, и с каждым разом у него получалось всё быстрее. Сначала исчезла палка, а через несколько недель вся хромота почти прошла. Он даже пробовал бегать, но только несколько шагов.

– Осталось немного, Джо, – говорил он. – Скоро отправим детишек.

Каждый раз Джо спрашивал, сколько сейчас детей, и число увеличивалось.

– Мы уже сообщали им, – вздыхала вдова Оркада. – Снова и снова говорили: не присылайте больше по цепочке, но дети всё приходят. Сейчас их двенадцать.

И вдруг Бенжамин исчез. Прошла неделя, месяц, а Джо его не видел в доме. Каждый раз как он спрашивал, вдова Оркада отвечала, что Бенжамин в хлеву, с детьми, или притворялась, что не слышит, – и, когда она так делала, Джо не решался расспрашивать дальше. Также он не видел никаких признаков детей. Проходя мимо хлева, он всякий раз удерживал себя, чтобы не заглянуть внутрь – настолько трудно было представить, что там живёт целая дюжина детей.

И дедушку в эти дни тоже почти не было видно. Утром он уходил первым. «На работу, в хижину», – говорил он. Похоже, там изрядно всё попортили зимние бури: в крыше образовалась огромная дыра. И надо было заменить ставни. Каждое утро повторялось одно и то же. «Придётся тебе управляться с овцами без меня, – говорил дедушка. – До темноты вернусь».

Юбер всегда приходил помочь Джо с дойкой. Он лучше ловил овец, чем любой из знакомых Джо. Он их будто понимал: знал, что они подумают и как себя поведут. Он идеально рассчитывал время, протягивая длинную руку и хватая овцу за заднюю ногу с исключительной, мастерской лёгкостью.

Однажды утром, когда дедушка ушёл в хижину, Джо с Юбером уже закончили доить овец и относили молоко на кухню, матери Джо, и тут раздался стук в дверь. Джо открыл. Там стоял немецкий солдат, а за ним ещё один.

– Приказ лейтенанта Вайсманна, – сообщил он. – Мы обыскиваем все дома.

– И что ищете? – спросила мама, подходя к двери. Джо не был уверен, что солдат понял вопрос – а может, он просто не стал отвечать.

– Энтшульдигунг, – ответил он и прошёл мимо них на кухню и наверх по лестнице. Его сапоги тяжело загрохотали по доскам наверху. Послышались звуки перетаскиваемой мебели. Юбер выглядел перепуганным. Мама положила ладонь ему на руку.

– Всё в порядке, Юбер, – сказала она. – Всё в порядке. Нам нечего скрывать.

Солдат спустился по лестнице и прошёл через кухню в хлев, Джо – за ним. Овцы в панике сгрудились у дальней стены.

– Мне надо выгнать овец, – сказал Джо, протискиваясь мимо солдата. Тот покачал головой: он явно не понимал по-французски. Джо заговорил громче, указывая на овец: – Овцы – я должен их выгнать на улицу. Им надо есть.

Солдат пожал плечами. У Джо осталась только одна мысль: он как-то должен попасть в дом вдовы Оркада и предупредить их. «Все дома», – сказал солдат. Они будут обыскивать все дома.

Овцы невозможно медленно выходили из деревни в то утро, да и Руф был ещё более сонным, чем обычно. Несколько раз они совсем застревали, сбившись в кучу на улице. Только самый громкий крик Юбера мог сдвинуть их с места, так что прошло довольно много времени, прежде чем овцы добрались до пастбища. Как только они принялись пастись, Джо оставил их с Юбером и Руфом, а сам бегом помчался на ферму вдовы Оркада. На полпути вверх он остановился отдышаться и оглянулся на деревню. По дороге к тому месту, где сидел на камне Юбер, ехал солдат на лошади. Лейтенант Вайсманн, вот кто это: он один среди немцев ездил на лошади. Вслед за ним шли двое солдат. Джо забрался подальше под деревья: ему придётся идти под прикрытием всю дорогу до фермы. Времени уйдёт больше, но выбора у него нет. Он не останавливался, пока дом не оказался под ним и он не уверился, что его не будет видно снизу, с дороги. Он пронёсся через двор и распахнул дверь. Вдова Оркада сидела в своём кресле. Она разинула рот, её глаза гневно блеснули. За дверью кто-то был, и Джо повернулся посмотреть. Там стоял дедушка, подняв руки над головой, а в руках у него был утюг.

Дедушка опустил утюг.

– Какого дьявола ты здесь делаешь, Джо?

Секунду-другую Джо не мог перевести дух, но наконец выдавил:

– Они идут. Солдаты. Они идут сюда. Они обыскивают все дома.

– Ты уверен? – спросил дедушка, подходя к окну.

– Уверен, – ответил Джо.

– Что ж, – сказала вдова, – ты говорил, Анри, что так и будет, и вот оно случилось. Мы ведь на это и рассчитывали, верно?

– С вами всё будет в порядке, а? – спросил дедушка, натягивая куртку.

– Разумеется, – отозвалась она. – Теперь уходи, да побыстрее. – Дедушка уже открыл заднюю дверь. – И, Анри, не возвращайся, пока мы сами за тобой не придём. Если не придём, ты будешь знать, что случилось худшее, и поймёшь, что делать. – Дедушка хотел вернуться в комнату, но вдова отмахнулась: – Никаких прощаний, просто иди. – И дверь за ним закрылась. – Подойди сюда, Джо, – сказала она и взяла его за руку. – Насколько они далеко?

– Они уже были на дороге, – ответил Джо. – Минутах в пяти – может, в десяти. Но они могут идти дальше по долине, на ферму Мугенов или…

– Они придут сюда. Рано или поздно придут, – перебила вдова. – Но мы всё спланируем быстрее. Все уже знают, что ты ходишь для меня в лавку? – Джо кивнул. – За этим ты и пришёл: за деньгами на покупки. Вот. – Она встала и взяла с камина несколько монеток. – Возьми. И когда они придут, ты будешь есть. Мальчишки всегда едят, ведь верно? Так что бери тарелку и нож, отрезай себе хлеба. Будем вести себя естественно: я вяжу, ты ешь.

– Но как же дети? – спросил Джо.

– Об этом буду беспокоиться я, – ответила она. – А тебе нужно только есть. – И вдова Оркада подобрала сползшие петли и занялась вязанием. – Я уже связала десяток этих свитеров, – пояснила она, – всех размеров.

Но Джо уже перестал думать о детях.

– А зачем здесь был дедушка? – спросил он. Вдова не ответила. – Он всё знает, про Бенжамина, про Аню и детей?

Вдова оторвалась от вязанья.

– Я не хотела ему говорить, – ответила она. – Большую часть он угадал сам – мне пришлось только досказать остальное. Он не дурак, твой дедушка, его непросто обмануть – и никогда не было просто. Помнишь тот день, когда ты привёл его сюда? Вот тогда он и насел на меня: дескать, зачем мне деньги: «Я должен знать правду, – говорит, – а то не буду тебе помогать». Ну и пришлось ему рассказать.

– И про меня тоже? – спросил Джо.

– Всё, – ответила она. – Вот погляди, что ты делаешь: из-за тебя я опять упустила петли.

Она всё ещё пыталась их подобрать, когда они услышали снаружи конское фырканье и перестук копыт по камням.

– Ешь, Джо, ешь, – прошипела вдова Оркада, и Джо сунул в рот горбушку и начал жевать. Это как-то помогало пересилить страх, сосущий под ложечкой. Теперь снаружи слышались голоса, а потом раздался ожидаемый стук в дверь. Вдова Оркада чуть подождала, положила вязанье на колени и собралась с духом.

– Войдите, – сказала она, и дверь открылась.

Лейтенант Вайсманн щёлкнул каблуками. В доме он казался очень высоким: его голова почти доставала до потолочных балок.

– Извините, мадам, – сказал он, оглядывая комнату, – но мы проводим обыски.

– Правда? – холодно спросила вдова Оркада. – И что же вы ищете, могу я узнать?

Лейтенант улыбнулся:

– Мы этого не узнаем, пока не найдём, не так ли? – ответил он и подтолкнул вперёд одного солдата, указывая на лестницу на второй этаж. Потом перевёл взгляд на Джо.

– А ты что тут делаешь? – спросил он.

Джо обнаружил, что не может вымолвить ни слова, и не стал даже пытаться.

– Он покупает для меня продукты и прочее – так, Джо?

– Ах да, – сказал лейтенант Вайсманн, пристально разглядывая Джо, а потом повернулся ко вдове: – Вы живёте здесь одна?

– Да, – ответила вдова Оркада. – Моего мужа убили на прошлой войне, теперь я одна.

– Прошу прощения, мадам, – смутился лейтенант.

– Прощения? За что же вы просите прощения, лейтенант? За то, что я вдова? Что живу одна? Или за то, что обыскиваете мой дом и обращаетесь со мной как с обычной преступницей? За что именно?

– Энтшульдигунг, мадам, – сухо ответил лейтенант и крикнул наверх: – Этвас?

– Найн, херр оберлейтенант. – Солдатские сапоги прогрохотали по лестнице, и он вошёл в кухню.

– А что вы обычно держите в хлеву, мадам? – спросил лейтенант Вайсманн.

– Скот, – ответила она, морща нос и фыркая. – Фермеры обычно держат в хлеву скот – для того хлев и нужен. Пока я не продала своих свиней, я держала их там зимой.

– А сейчас?

– Ничего. Сено для моей коровы, и только.

– Тогда вы не будете возражать, если мы туда заглянем? – поинтересовался лейтенант Вайсманн.

– Лейтенант, давайте не будем играть в игрушки друг с другом, – отозвалась она. – Вы обыщете мой хлев, хочу я этого или нет.

– Конечно, мадам, я только хотел…

Вдова Оркада перебила его:

– Я понимаю, что вы хотели. Делайте это, лейтенант. Просто делайте то, что должны, и оставьте нас в покое.

– Ауф видерзеен, мадам, – поклонился Вайсманн, и они вышли, закрыв за собой дверь.

Джо бросился к окну. Один из солдат толкнул дверь хлева, потом пнул её, и она распахнулась.

– Они заходят, – прошептал Джо. – Их найдут.

– Не найдут, Джо, – так же шёпотом ответила вдова Оркада. – Они ничего не найдут, потому что там ничего нет, кроме сена, папоротника и кучи старого свиного навоза.

– Тогда где же они? – спросил Джо.

– Отойди от окна, – улыбнулась вдова. – И можешь положить мои деньги обратно, пока не забыл. – Когда Джо проходил мимо неё, она взяла его за руку. – Ты храбрый мальчик, Джо. Забавно, знаешь ли, но, когда ты так стар и устал, как я, и впереди только могила, кажется, уже ничто тебя не может напугать. – Они услышали, как дверь хлева закрылась и лошадь поцокала прочь. – Подождём где-то с час, просто на всякий случай, – сказала она, – а потом пойдём и найдём их.

– Где же они? – снова спросил Джо.

– Скоро узнаешь, – ответила вдова.

Они долго молча шли вверх среди деревьев – вдова Оркада впереди, то и дело останавливаясь и отдыхая. «Никаких разговоров, – велела она, – ни словечка». Всю дорогу Джо пытался угадать, где могут прятаться дети. Они направлялись к плато. Там, наверху, стояло несколько пастушьих хижин, и некоторые из них достаточно велики, чтобы там поместились дети. Он не мог придумать никакого другого места. Там, где горный склон сходился с линией леса, деревья росли реже. Теперь над ними было больше света. Джо поглядел вверх: несколько хилых деревьев цеплялись за жизнь на скальном лбе наверху. Вдова Оркада остановилась и оперлась на палку. Она огляделась, прислушалась, приложив палец к губам, а потом наклонилась и раздвинула заросли подлеска. За папоротником и кустами ежевики обнаружилась занавесь из мешков. Вдова подняла её и махнула Джо идти следом. Джо протиснулся туда и оказался в полной темноте. Вдова взяла его за запястье и повела по какому-то проходу; Джо ощупывал всё перед собой, как слепой. Далеко впереди виднелся тусклый огонёк. Потом огоньков стало несколько, и вдруг они сделались яркими и замерцали – это перед ними раздвинулась ещё одна занавеска из мешков. Там оказался дедушка, он протянул Джо руку, помогая забраться внутрь, а рядом с ним стоял Бенжамин. За его руку цеплялась девочка, и Джо сразу узнал Лию. Он не был уверен, что она его узнала, но потом её глаза засияли.

– Джо, – сказала она и тут же схватила его за руку, как будто он принадлежал ей, и повела вглубь пещеры.

Пещера была узкая, низкая и длинная, тускло освещённая мерцающими лампами, кое-где висящими по стенам. С первого взгляда было не всегда легко отличить детей от их теней. В пещере пахло маслом, сыром и луговым сеном. Весь пол покрывал папоротник – кроме большой постели из сена в самом тёмном углу, где спали, сбившись в кучку, несколько ребятишек.

По петляющим среди папоротника рельсам катился к Джо деревянный поезд, который толкали два мальчика: один пыхтел «чух-чух», а другой пищал «ту-ту». Потом вагоны расцепились, и тут же вспыхнула ссора. Бенжамин присел рядом с ними, чтобы наладить мир, и он тут же наступил, как только вагоны сцепили обратно. Джо вдруг узнал поезд: это был его собственный поезд, облезлый поезд из его детства, не попадавшийся ему на глаза многие годы. Джо взглянул на дедушку, тот улыбнулся и пожал плечами: «Подумал, что ты будешь не против». Три девочки сидели бок о бок над одной книжкой; девочка в середине читала вслух двум другим. Одна из боковых попыталась подсмотреть, что там дальше, на следующей странице. Читающая девочка поймала её за руку и удержала, а потом сняла очки, чтобы их протереть. Тут она подняла голову, увидела Джо и застыла. И все дети вдруг заметили его. «Джо, – объявила Лия, представляя его, – это Джо». Тех, кто спал на сене, растолкали. Джо ощущал взгляд каждого из детей. «В них больше любопытства, чем враждебности», – подумал он, но и подозрительности в этих взглядах было достаточно, чтобы он ощутил себя не в своей тарелке.

– Ну как, Джо? – спросил Бенжамин. – Что думаешь обо всём этом? Я здесь уже три месяца. Мы с ребятами тут вполне уютно устроились. В задней части пещеры у нас проточная вода. Всё это идея твоего дедушки. Нам есть за что его поблагодарить.

– Одно время я сюда частенько ходил, – объяснил дедушка. – Мой отец, а твой прадедушка, упокой его Господь, он немножко промышлял контрабандой через границу – в основном бренди, этим тут каждый занимался в те времена – и держал всё своё здесь. Честно тебе сказать, я уж почти позабыл про это место, пока они мне не показали полный хлев детей. Если бы эти солдаты пришли с обыском зимой… Невозможно даже подумать об этом, верно?

– Ну и не думай, Анри, – сказала вдова Оркада, осторожно опускаясь на деревянную скамью. – Никакого смысла думать о том, что могло случиться, особенно раз оно не случилось.

– Может, да, а может, и нет, – ответил дедушка чуть резковато. – Я тебе говорю, Алиса, сегодня – это предупреждение. Я уж сколько раз тебе повторял: надо уводить детей отсюда, и побыстрее. Я могу их отвести. Я знаю эти горы как свои пять пальцев.

– А я тебе уж сколько раз повторяла: никакого терпения у тебя нет и никогда не было, – возразила вдова Оркада. – Нужно подождать верного момента. Думаешь, нам хочется держать детей здесь хоть минутой дольше необходимого? Может, щиколотка у Бенжамина и зажила, а снег сошёл – но вот скажи-ка мне, Анри Лаланд, как мы собираемся провести двенадцать ребятишек мимо этих немецких патрулей? Ты же их видел: они повсюду, да и двое-трое из детей пока ещё слишком слабы для такой дороги. – (Дедушка собирался начать спорить.) – Нет, Анри, тут им безопасней. Ты сам говорил: про это место никто, кроме тебя, не знает. Будем выжидать, как договорились.

– Я только вчера опять был в горах, – поддержал Бенжамин, – искал, как нам пройти. Два-три раза в неделю я хожу туда: изучаю маршруты, по которым ходят патрули, как часто они ходят и когда. Мне всё равно, как хорошо ты знаешь эти горы, Анри, но сейчас пройти нельзя. Один ты, может, и сможешь, если повезёт, но не со всеми этими детьми. Надо ждать. Это всё, что мы можем, – ждать и молиться.

Кто-то дёргал Джо за куртку – он посмотрел вниз. Маленький мальчик схватил его за руку и куда-то потащил.

– Это Михаэль, – сообщил ему в спину Бенжамин. – Он хочет сыграть с тобой в шахматы. У тебя нет шансов.

По росту Михаэля Джо прикинул, что он вдвое младше. Михаэль упал на колени в папоротник и стал расставлять фигурки на плоском камне, служившем шахматной доской. Белые квадратики были подкрашены мелом. Он протянул Джо сжатые кулаки, и тот тоже опустился на колени и постучал по правому кулаку мальчика. Чёрные. Джо обрадовался: чёрными он всегда выигрывал. Джо хорошо играл в шахматы – так хорошо, что Лоран играть с ним больше не хотел, и дедушка тоже. Только месье Ода регулярно его побеждал. Вдруг Джо заметил, что вокруг сгрудились тени: все остальные дети пришли смотреть. Михаэль ни разу не взглянул на него за всю игру. Между ходами он сидел, сложив руки и уставившись на доску, а когда наступала его очередь, делал ход тут же и без каких-либо видимых раздумий. После полудюжины ходов Джо уже хотелось, чтобы это закончилось. Каждая проигранная им фигура вызывала довольный вздох у публики, а через пару минут, когда Джо обнаружил, что ему шах и мат, Михаэль впервые поднял голову и улыбнулся. Джо увидел, как задвигались от улыбки его уши, и не мог не улыбнуться в ответ.

– Ты играешь лучше, чем твой дедушка, – сказал Михаэль. – У него я выигрываю за десять ходов.

Это не слишком утешало Джо, когда они позже шли вместе с дедушкой по лесу. Дедушка ворчал:

– Вечно она спорит, эта женщина. Беда в том, что она ещё и всегда получается права, и от этого только хуже. Она верно говорит: эти их патрули повсюду – вдоль реки, в лесу. Если выйти наверх, то, может, и проскользнёшь в тёмную ночь, но отсюда дотуда ни за что не дойти, с ребятишками-то уж точно. Должен быть какой-то проход, должен.

– Дедушка, – начал Джо, – а почему ты мне не сказал?

– Что не сказал?

– Ты же всё время сюда ходил, да? Почему не сказал мне?

Дедушка остановился и повернулся к нему:

– Потому что она мне так велела, Джо. И она права: не знать – безопаснее. Если уж на то пошло, я могу спросить тебя о том же. Ты же мне тоже ничего не сказал, а?

– По той же причине, – отозвался Джо.

– Вот то-то, – улыбнулся дедушка. – Я горжусь тем, что ты сделал, Джо, и мама бы гордилась. Но дома ни слова – ни полвзгляда. Мы не говорим об этом – совсем. Ни за закрытыми дверями, ни когда вокруг сотня блеющих овец. Я не хочу, чтобы она узнала, Джо. Ты же видишь, как она из-за всего тревожится.

Они прошли ещё немного.

– Этот малыш, Михаэль, – сказал Джо. – Он сказал, что выигрывал у тебя за десять ходов.

– Так и есть, – ответил дедушка. – Но вряд ли его можно назвать малышом. Бенжамин говорит, ему около пятнадцати – почти как тебе. Не очень-то похоже по нему, а? Вот что с тобой делает голод.

Немцы в тот день не нашли в деревне ничего, кроме пары нерабочих ружей. Несколько недель после этого между деревенскими и солдатами держалась ледяная враждебность. Юбер снова издавал непристойные звуки, а Лоран показывал немцам язык – разумеется, когда они не видели. Даже Арман Жолле перестал открывать перед ними двери. Но время залечило эту обиду, и скоро все снова стали вести себя с солдатами как со старыми знакомыми. Опаски стало больше, и пришло понимание, что хоть солдаты и кажутся безобидными, но они всё равно враги, и, когда того потребуют обстоятельства, они будут вести себя как враги.

Джо теперь избегал их всех, даже капрала. Всякий раз при виде немцев он не мог выбросить из головы, что эти люди – охотники. Они охотились за Бенжамином и Лией, за Михаэлем и остальными. Один только взгляд на солдат заставлял его нервничать, так что Джо отдалился от них, не брал у них конфет и не обменивался любезностями.

Дома Джо тоже чувствовал себя неуютно. Он уже долго жил со своим секретом и до сих пор не испытывал никакого чувства вины из-за того, что скрывал его от мамы. Но теперь, когда его секрет стал чем-то вроде заговора с дедушкой, он обнаружил, что будто играет в спектакле. Было отвратительно лгать маме, видеть, как её постоянно успешно обманывают. Становилось всё труднее смотреть ей в глаза и даже разговаривать с ней, так что Джо проводил как можно больше времени на улице, с Юбером и Руфом, приглядывая за овцами.

Однажды утром он сидел на камне вместе с Юбером, как вдруг увидел, что по дороге идёт капрал. У него не было с собой винтовки – только бинокль на шее. Он остановился погладить Руфа, который ни для кого не делал исключений: ему нравился любой, кто им восхищался, и немцы тоже.

– Сегодня пятница, – объявил капрал. – По пятницам у меня бывает несколько свободных часов, и я не забываю своё обещание.

– Обещание? – не понял Джо.

– Орёл, бинокль. Не помнишь? – Юбер пристально разглядывал бинокль. – Хочешь посмотреть, Юбер? – спросил капрал. – Я тебе покажу.

И он снял бинокль и повесил его на шею Юбера. Тот поднёс бинокль к глазам и посмотрел на долину. Капрал постучал его по плечу и показал наверх – там кружил голосистый жаворонок. Секунду-другую спустя Юбер нашёл его в бинокль, и капрал навёл ему резкость. Юбер взревел от восторга. Капрал рассмеялся и похлопал его по спине.

– Ну что, Джо, – сказал он, – хочешь пойти со мной?

– Возьмите Юбера, – ответил Джо и отвернулся.

– Как хочешь, – спокойно отозвался капрал. – Идёшь со мной, Юбер? – И он указал на горы. – Мы искать орлов, да? – Он широко раскинул руки. – Орлы, высоко-высоко. – Он сложил ладони биноклем, поднёс к глазам и оглядел горы. – Орлы. – И похлопал руками, словно крыльями. – Идёшь?

Юбер посмотрел на Джо, потом на овец.

– Иди, – сказал Джо, – я о них позабочусь.

Руф встал, чтобы идти с ними, но Джо удержал его: всё-таки и ему самому была нужна компания.

Всё утро он просидел в своих мыслях. Теперь он побывал в пещере уже несколько раз, с дедушкой и вдовой Оркада: носил туда масло и еду и каждый раз поражался вроде бы непоколебимому оптимизму Бенжамина. Чем больше он об этом думал, тем меньше видел для него поводов. Шли дни и месяцы, но Аня не появлялась. Если она жива после стольких лет – а Джо, как и вдове Оркада, становилось всё труднее в это верить, – тогда где она и почему не пришла? Он никогда не делился своими опасениями с Бенжамином, потому что в редкие для того моменты беззащитности Джо ощущал хрупкость его веры – она могла не выстоять под напором разума. А кроме того, было легче и спокойнее соглашаться с вечными заверениями Бенжамина. «Она, должно быть, где-то прячется, – говорил он. – Может, в каком-то хлеву, может, в пещере, такой, как наша. Она придёт. Бог даст, придёт. Бог заботится о своих, Джо, всегда присматривает за ними». Джо изо всех сил надеялся, что так и есть.

Новости о войне становились всё лучше. Немцев гнали из России и из Африки, но освобождение по-прежнему оставалось далёкой мечтой – мечтой, о которой никто не осмеливался говорить – из страха, что она может всё-таки не сбыться. И всё же Джо не видел другой надежды для детей или для Бенжамина. Немцы патрулировали границу всё так же часто и бдительно, как прежде, кто-то из детей всегда был болен, а Бенжамин и слышать не хотел о том, чтобы кого-то из них оставить. «Мы должны уйти все вместе – или никто не уйдёт, – говорил он. – Будем ждать и молиться. Наше время придёт».

Джо был бы рад подружиться с кем-нибудь из детей в пещере. Они уже все знали, кто он такой, но по-прежнему относились к нему как к чужаку и прятались в глубины своих тёмных глаз – кроме Михаэля: тот ни разу не дал Джо уйти, не обыграв его в шахматы. Михаэль недавно стал одним из больных. У него на ноге вскочил гнойник, и от этого начался жар, но это не мешало ему всякий раз сносить Джо с доски меньше чем за двадцать ходов. Игры всегда проходили в полной тишине, под взглядами восхищённых зрителей, в полном составе собравшихся вокруг. Джо по-прежнему вытаскивал чёрные, веря и надеясь, что когда-нибудь они принесут ему удачу, но ни разу не вышло ничего хорошего. Вдова Оркада никогда не позволяла ему оставаться долго после игры, так что времени на разговоры особенно не было, а когда они всё же случались, то Михаэль засыпал Джо вопросами о его семье, о скотине на ферме, о школе. Он мало рассказывал о себе – только о том, что говорил на четырёх языках: польском, французском, немецком и немножко английском. «Хочу научиться говорить на десяти», – заявлял он, но ни разу не упомянул о своей семье. Джо спросил вдову Оркада, где они все, но она ему не сказала. «Есть вещи, о которых лучше не думать», – ответила она, и больше ничего; дедушка был ничуть не более разговорчив. Либо они сами не знали, либо не хотели об этом говорить – Джо не был уверен, как оно на самом деле. Но чем больше думал об этом, тем больше уверялся, что они знают и просто не говорят ему. Он никак не мог взять в толк почему. Солнце пекло ему голову, и Джо захотелось прилечь, но он уже один раз так сделал и больше этой ошибки не повторит. Вместо этого он заговорил с Руфом.

Через несколько часов, перегоняя овец дальше по долине к свежей траве, он увидел капрала и Юбера, идущих к нему через поля. Юбер бросился вприпрыжку через стадо, радостно что-то крича на бегу. Овцы разбегались во все стороны, звеня колокольчиками. По буйной жестикуляции и восторженным возгласам Юбера стало понятно, что Джо пропустил нечто особенное и невероятное. Капрал это подтвердил.

– Огромный был, – сказал он. – Никогда не видел такого большого орла. Он его первый увидел – да, Юбер? – (Тот держал бинокль у глаз и указывал на горы.) – И я ему не поверил поначалу, – продолжал капрал, – потому что сам его не видел. Он, понимаешь ли, был не в небе, а на земле. Наверное, только что поймал кого-то, – может, кролик это был. А потом он взлетел, и мы пошли за ним. – Он рассмеялся. – Юбер не убирал бинокль от глаз и всё время спотыкался и падал, но мы его не упустили. Мы шли за ним вверх, всё время вверх, пока он не сел на выступ скалы. И там были ветки – я видел. Думаю, там у него гнездо, Джо.

– А птенцов вы видели? – спросил Джо.

Капрал покачал головой:

– Может, вернёмся в другой день. В следующую пятницу, а?

– Может быть. – Джо пожал плечами, изо всех сил пытаясь скрыть восторг.

– Хорошо, – сказал капрал. – Буду ждать.

Даже когда он ушёл, Юбер не переставал бегать вокруг, изображая орла. И когда они вечером погнали овец в деревню, он всё так же «летал», хлопая руками, словно крыльями, делая когти из рук и пронзительно вопя. Джо уже даже стало раздражать, что Юбер так этому радуется. Орлиное гнездо там или нет, но он не пойдёт с капралом в следующую пятницу, вот не пойдёт.

В то воскресенье после мессы Джо увидел, как отец Лазаль о чём-то серьёзно разговаривает с дедушкой и лейтенантом Вайсманном у дверей церкви. За обедом дедушка вёл себя необычно тихо – мама тоже это заметила.

– Что-то случилось? – спросила она.

Дедушка отодвинул тарелку и зажёг сигарету.

– Этот бошевский капрал, большой такой, – сказал он, – знаешь его? Он, наверное, лучший из них всех – так я скажу.

– Ну и что с ним? – спросила мама.

– У него было три дочери, – ответил дедушка, – а теперь только две. Одна погибла при бомбардировке Берлина на прошлой неделе.

– Бедный он, бедный, – сказала мама. – Какое несчастье.

Дедушка рассерженно вскочил:

– Чего это он бедный, а? Остался бы дома и заботился о своей семье, как надо, – и у него по-прежнему было бы три дочери, нет? А мой сын и твой муж не сидел бы в каком-то лагере, а эти дети… – Тут он прервался и закашлялся.

Мама пристально посмотрела на него.

– Какие дети? – спросила она, но дедушка притворился, что не услышал, и, когда она повторила вопрос, он уже почти вышел из кухни.

– Я иду в хижину, – заявил он и ушёл.

– Почему дедушка сердится? – спросила Кристина.

– Не знаю, милая, – ответила мама, по-прежнему хмурясь ему вслед, – не знаю.

В следующую пятницу туман ещё лежал на горах, когда капрал пришёл к Джо, как и обещал. Джо наполовину надеялся, что он не придёт, потому что знал, что не сможет сейчас ему отказать, и так и получилось. Капрал выглядел совершенно другим человеком: вся жизнерадостность, вся теплота исчезли, глаза были красными и пустыми. «Идёшь, Джо?» – спросил он и вручил Джо бинокль. Юбер хотел пойти опять, но он привык к тому, что бывает не его очередь, да и шоколадка, которую дал ему капрал, выглядела вполне заманчивой заменой. Джо с капралом оставили его следить за овцами. Когда Джо оглянулся, Юбер заставлял Руфа ложиться и выпрашивать шоколадку.

Они шли не разговаривая, потом Джо сказал:

– В тумане мы не очень-то много увидим.

– Когда поднимемся повыше, будет лучше.

Прошло ещё несколько минут, прежде чем Джо набрался мужества заговорить, но он знал, что должен.

– Насчёт того, что случилось с вашей дочерью, – сказал он, – мне очень жаль, и нам всем очень жаль.

– Спасибо, Джо, – ответил капрал. – Спасибо вам. – И начал говорить, и уже не мог остановиться. – Если уж нужна война, то в ней должны сражаться солдаты. Раньше всегда сражались солдаты – такое я могу понять; мне это не нравится, но понять могу. При Вердене был один солдат в форме против другого солдата в другой форме. При чём тут женщины и дети, что им делать на войне – вот что мне скажите. Каждый день с тех пор, как я услышал про мою дочь, я задаю себе много вопросов и пытаюсь на них ответить. Это не так просто. «Что мы здесь делаем, Вильгельм?» – спрашиваю я себя. Ответ: я охраняю границу. Вопрос: от чего? Ответ: чтобы помешать людям убегать. Вопрос: почему они хотят убегать? Ответ: потому, что боятся за свою жизнь. Вопрос: кто эти люди? Ответ: французы, кто не хочет, чтобы их забрали на работы в Германию, может быть, сколько-то сбежавших военнопленных и евреи. Вопрос: кто же угрожает жизни евреев? Ответ: мы. Вопрос: почему? Ответ: нет ответа. Вопрос: а когда их поймают, что будет? Ответ: концентрационный лагерь. Вопрос: а потом? Ответ: нет ответа – но не потому что его нет, Джо, а потому, что мы боимся узнать этот ответ. – Он вытер щёки тыльной стороной ладони и горько усмехнулся. – Видишь, что бывает, когда задаёшь много вопросов, Джо? Когда я был маленький, я всегда задавал очень много вопросов, «что» и «почему», и моя мать теряла терпение. Она говорила: «По кочану, Вилли, и больше нипочему». – (Джо не смог сдержать улыбки.) – Итак, мы опять улыбаемся, – продолжал капрал. – Мы должны улыбаться. Улыбка – хорошо. Теперь мы ищем орлов.

Они поднялись выше линии деревьев и оставили туман внизу, дойдя до широкой луговины, заросшей упруго пружинящей травой, среди которой то и дело попадались голубовато-серые кустики чертополоха и камни (осыпавшиеся). Посреди поляны бежал серебристый ручеёк.

– Это было здесь, – сказал капрал. – Мы были здесь, когда его заметили в прошлый раз. – Он указал в небо. – Смотри. Вон там, видишь? На середине скалы вверху. Как вы это говорите? Уступ, да? Оно было там, я уверен. – (Джо навёл бинокль на каменный лоб.) – Выше, чуть выше, Джо. Видишь? – И вот он – широкий каменный уступ, тёмная впадина за ним и на одном конце гнездо из веток, но никакой орлицы.

– Её там нет, – сказал Джо, – и птенца не видно.

– Она прилетит, – ответил капрал. – Если прилетела один раз, то прилетит ещё. Надо иметь терпение – и подняться выше, тогда будет лучше видно.

Джо пошёл за ним через луговину, перескочил через ручей и полез по глине, цепляясь руками и ногами, пока они не добрались до крутого склона, который в сентябре бывал весь чёрный от ягод черники. Джо часто ходил сюда собирать ягоды с папой. Они присели в тени огромной скалы. Отсюда они могли наблюдать за гнездом через долину.

Капрал взял у Джо бинокль и подкрутил его, настраивая.

– Лучше, – сказал он, – намного лучше. Тут она нас не увидит, а мы её увидим. Теперь мы будем ждать, ждать и молиться. – Джо уставился на него. – Что-то не так? – спросил капрал.

Джо отвернулся и помотал головой:

– У меня есть знакомый, который тоже всё время так говорит, – вот и всё.

– Вот, – сказал капрал, – ты держи бинокль. Теперь надо сидеть тихо. И не шуметь.

Они сидели рядом, задрав колени, разглядывая небо вверху, – увидели много всяких птиц: воронов, жаворонков, канюков и одинокого красного коршуна, который занимал их полчаса или больше, но никакого орла или орлицы. Джо настраивал бинокль на коршуна высоко в небе, наводя фокус, пока птица не заняла весь окуляр. Он видел перья на коршуне, как они подхватывают ветер и держат птицу в воздухе. Вдруг рука капрала легла на плечо Джо и сжала его. Джо перевёл бинокль на уступ и увидел, как туда приземлилась орлица. Она что-то бросила к своим ногам – Джо не разобрал, что это. Орлица встряхнулась и оглядела мир внизу, потом принялась раздирать свою добычу. «Кто-то вроде сурка», – подумал Джо, а орлица стала бочком передвигаться по уступу ко гнезду. Там она бросила пищу, наступила на неё когтистой лапой и стала рвать. Тогда Джо увидел, как в тенях под скалой позади неё что-то зашевелилось. Птенец вылез на свет, переваливаясь и подпрыгивая, и поковылял к матери.

– Глядите, – шепнул Джо, – глядите.

– Можно? – спросил капрал, протягивая руку, и Джо отдал ему бинокль. – Прима! Аусгецайхнет! – пробормотал капрал. – Аусгецайхнет. Я думаю, их два, Джо. Да, их два. – И он передал бинокль обратно Джо.

К его досаде, чтобы снова найти уступ и навестись, понадобилось какое-то время – но потом он их увидел, всех троих, и стал наблюдать за орлиной пирушкой над растерзанным сурком. Птенцы хватались одновременно за один и тот же кусок и тянули его в разные стороны, отпрыгивая назад, пока он не рвался. Джо почувствовал, как капрал хлопает его по руке, но был так заворожён зрелищем, что не хотел отдавать бинокль. Похлопывание стало более настойчивым, и Джо опустил бинокль, собираясь передать его капралу, но тому он, кажется, был не нужен. Он показывал вниз, на долину под ними. Джо посмотрел. Трое солдат медленно двигались к ручью. Теперь он услышал их голоса, но не успел он навести бинокль, как они скрылись из виду за большим валуном. Один за другим они появились с другой стороны камня. Джо поглядел вверх, на капрала, но тот пожал плечами и улыбнулся: «Всё в порядке, Джо, у меня все документы с собой».

Джо ещё раз глянул на солдат. Кто-то двигался между деревьями к валуну. Ещё один солдат, подумал Джо. Он чуть поднял бинокль: это был не солдат. Джо навёл резкость, и его худшие страхи обернулись реальностью. На краю леса сидел на корточках Бенжамин. Он озирался по сторонам, как будто собирался броситься через прогалину под прикрытие ближайших скал, и у Джо упало сердце, когда он понял, что со своей точки Бенжамин не видит патруль за камнем. Им нужно было пройти всего несколько шагов, и они столкнутся лицом к лицу.

Капрал вскочил, приложив ладони ко рту.

– Ола! Ола! – крикнул он, и по долине разнеслось эхо. Патруль остановился. – Ола! Ола! – И он замахал обеими руками.

Солдаты принялись озираться, держа винтовки на изготовку. Капрал расхохотался и покачал головой:

– Я думаю, это патруль Руди. Мы зовём их «дедушки». Они даже старше меня.

Джо бросил взгляд за валун в тень деревьев. Бенжамин исчез. Один из солдат заметил капрала и Джо и возбуждённо указывал на них.

– Наверное, надо спуститься к ним, – сказал капрал, – чтобы они увидели, кто мы. Мы же не хотим, чтобы они подумали, будто мы перебегаем границу, верно? Идём, Джо. – И он помог мальчику подняться. Солдаты бежали к ним. – Это Руди. Никто так не умеет бегать, как Руди. Знаешь, кто он, Джо? Он – как это по-вашему? – таксидермист. Знаешь, чем они занимаются? Нет? Тогда я тебе скажу. Это такие люди, которые набивают чучела из мёртвых животных – из рыб, может, даже из птиц.

Джо не слушал. Он мучительно пытался заметить движение за валуном, но там ничего не было. Бенжамин скрылся, теперь Джо был в этом уверен. Он в безопасности. Джо услышал, как кровь стучит у него в горле, и сглотнул, чтобы перестала.

– Вас ист лос? – спросил капрал. – Что-то случилось, Джо? – (Тот помотал головой.) – Ты выглядишь не очень хорошо.

– Я в порядке, – ответил Джо, – в порядке. – (Капрал взял его за локоть.) – Пойдём, спустимся. Бедный старичок Руди, у него будет сердечный приступ, если мы заставим его подниматься сюда.

Они с хохотом встретились на полпути вниз по склону. Джо не понимал большую часть того, что говорили немцы, но видел, что капрал им рассказывает про орлиное гнездо и – судя по тому, как они смотрели на него – про Джо тоже. Все закивали, начались бесконечные «я, я-а-а» и опять смех, а потом, будто чтобы подтвердить слова капрала, прямо над ними прокричала орлица, сделала один круг и улетела к вершинам под наблюдением солдатских биноклей. Но взгляд Джо был по-прежнему прикован к деревьям.

– Быстрее, Джо, – сказал капрал, – ты её упустишь.

Но к тому времени, как Джо поднял бинокль к глазам и навёл резкость, орлица улетела, и небо над горами опустело.

День уже клонился к вечеру, когда они вернулись другой дорогой и увидели Юбера, сидящего на камне там, где его оставили. Руф поднял голову с его коленей и зевнул, потом потянулся и поплёлся к ним. Юбер их не слышал, пока овцы не сгрудились вокруг – тогда он обернулся и увидел подходящих к нему Джо и капрала. Он явно больше обрадовался биноклю, чем пришедшим, и мгновенно нацепил его на шею. Капрал улыбнулся и пошёл прочь.

– А как же ваш бинокль? – крикнул ему вслед Джо.

Тот вернулся на несколько шагов:

– Юбер может оставить его себе: он же так счастлив. А у меня есть ещё один, армейский, намного лучше, сильнее. А этот – мой, теперь твой, Юбер. Ауф видерзеен.

Юбер не сразу поверил, что бинокль теперь и в самом деле его, но потом разболтал об этом всей деревне и каждого заставил посмотреть в окуляры и порадоваться вместе с ним. Он постоянно носил бинокль на шее, даже когда доил овец. Его отец говорил, что великан частенько даже спал, не снимая его.

Капрала полюбили в деревне больше, чем когда-либо, – за подарок не ради подкупа, а от чистого сердца и щедрости. В этом коконе теплоты его настроение как будто быстро улучшалось – пожалуй, слишком быстро, говорили некоторые, например мадам Суле. Но Джо знал, что это не так.

Они вдвоём с капралом долгие часы проводили, сидя на камне. Им больше не разрешали ходить в горы: лейтенант Вайсманн запретил, сказал капрал. Но они были всем довольны, где бы ни находились. Они наблюдали за овцами и птицами, а за долгим молчанием капрала Джо чувствовал острое горе. Капрал больше никогда не говорил о своей погибшей дочери – только раз упомянул, что скоро её день рождения. В этот день к ним приковылял по каменистой тропке Юбер, бинокль, как обычно, болтался у него на шее. Великан вёл себя как-то непривычно застенчиво и неловко: он сел рядом с Джо и стал раскачиваться взад-вперёд. Он часто так делал, когда стеснялся или чувствовал напряжение. Внезапно Юбер перестал раскачиваться и, глубоко вздохнув, полез под рубашку. Джо ожидал, что он достанет лягушку или, может, жабу, но, когда он вынул руку, в ней оказалась сигаретная пачка. Он протянул руку через колени Джо и предложил сигарету капралу.

Тот покачал головой и улыбнулся:

– Нет, спасибо, Юбер. С тех пор как началась война, я слишком много курю. В письмах я всё время обещаю жене бросить. А если я пообещал, значит я смогу бросить – понимаешь меня, да? – (Юбер нахмурился и снова сунул капралу пачку.) – Ну ладно, Юбер, но только одну, – сказал тот и взял пачку.

Юбер подтянул колени к себе и снова принялся раскачиваться. Капрал открыл пачку, и только Джо увидел комок ваты, как сразу понял, в чём тут дело. Юбер закрыл глаза ладонями, а капрал осторожно потянул за вату, пока она не вылезла из пачки. Он как будто тоже догадался, что там, и чрезвычайно аккуратно развернул вату. В ней оказалась маленькая белая чаша, и, пока капрал поворачивал её перед глазами на подушке из ваты, Джо разглядел двух золотых орлов, чьи распростёртые крылья соприкасались.

– Он сам их делает, – пояснил Джо.

Капрал кивнул:

– Я знаю. – И поднял чашу к свету. Она была прозрачная. – Отец Юбера показал мне свою коллекцию. – Он снова завернул чашу в вату и аккуратно засунул обратно в сигаретную пачку. Потом слез с камня и встал перед Юбером, взял того за руки и отвёл их от лица, потом наклонился и расцеловал великана в обе щёки, погладил по колену и пошёл прочь.

– Ему понравилось, – сказал Джо, но Юбер заметил прихрамывающую овцу и побежал за ней, а Руф зашёл с другой стороны. Они загоняли овцу в угол поля, пока не окружили с двух сторон. Тогда Юбер схватил её за заднюю ногу, вытащил что-то из копыта, похлопал блеющую овцу по животу и отпустил на волю.

В тот день они пригнали овец домой пораньше, потому что собирался дождь. Все в деревне решили так же, поэтому на узких улочках получился затор из овец, пока наконец их не удалось загнать в обнесённый стеной двор перед домом. Джо показалось, что нескольких овец не хватает, и он стал их пересчитывать, но тут в дверях появился дедушка и позвал его в дом. Что-то произошло – он видел это по дедушкиному лицу. Овцы расступались в стороны, когда он шёл через стадо. Дедушка стоял на крыльце, с его губ свисала сигарета.

– Дети? – тихонько спросил Джо.

– Ничего подобного, – ответил дедушка, отбрасывая сигарету. – Идём в дом: мне нужно тебе кое-что показать.

– А как же доить?

– Овцы могут подождать, Джо, – сказал дедушка. – Пойдём. – И взял Джо за плечо.

Когда Джо вошёл в кухню, его подозрения подтвердились. Что-то было не так, что-то случилось. Кристина молча сидела у мамы на коленях. Кристина никогда не сидела ни у кого на коленях и никогда не молчала. Она смотрела в другой конец кухни. Мамин подбородок лежал на её голове, в маминых глазах стояли слёзы. «Джо», – произнесла она, и тогда Джо увидел мужчину у окна. Незнакомец стоял спиной к ним, держа руки в карманах длинной грязной шинели. Он обернулся, и вечерний свет упал ему на лицо, и Джо сразу увидел, что это его отец. Это был не тот отец, которого он запомнил почти четыре года назад – ниже ростом, худее, а ещё его волосы больше не были чёрными, но почти совсем седыми. Когда Джо обнял его, то почувствовал под шинелью острые лопатки.

– Дай погляжу на тебя, Джо, – сказал папа, отодвигая его на расстояние вытянутой руки. – Ты вырос. – Кожа на его скулах была натянута, словно бумага. – Не всё так плохо, Джо, а? Ты же меня узнаёшь?

– Конечно, пап, – ответил Джо.

– Лучше, чем твоя сестра. Но тут уж не её вина, верно? Она была совсем малышкой, когда я ушёл.

– Его отпустили, Джо, – сказал дедушка. – Отправили домой.

– Не думай, что по доброте душевной, – едко заметил папа. – Они меня всего высосали, всё взяли, что могли.

Джо повернулся к матери за объяснением.

– Папа болен, Джо. Туберкулёз, – сказала она. – Они отослали его домой, потому что больше он не мог работать.

– Это всё сырость, – поморщился папа. – Нас таких были десятки, ставших бесполезными для них. Знаешь Мишеля – Мишеля Моруа? Они отправили нас с ним домой вместе. Он не жалуется, и я тоже – вот честное слово. Какие там хрипы в груди, когда у тебя паспорт, чтобы ехать домой. Дайте мне недельку-другую, и я буду как огурчик.

Тем вечером они долго сидели за ужином, пока папа пытался наверстать годы отсутствия. Час от часу Кристина подходила к нему всё ближе и ближе. К тому времени как её повели наверх укладывать спать, она даже позволила ему поцеловать её перед сном.

– Это лучшее, что случилось со мной за долгое время, – признался папа.

Дедушка пытался расспрашивать его о лагере военнопленных, но папа не стал ничего об этом говорить, кроме «там ты узнаёшь о себе то, чего не хотел бы знать никогда». Иногда наступало долгое молчание, когда он будто уплывал куда-то в собственный мир. Одно только упоминание о солдатах в деревне тут же привело его в ярость, и известие о дедушкиных свиньях тоже вызвало раздражение. Пока он не спросил об овцах, мама говорила очень мало.

– Джо пошёл по твоим стопам, – сказала она, и Джо увидел, как папино лицо вдруг помрачнело. – Я тебе писала в письмах, помнишь? – продолжила она. – Ты можешь им гордиться. Может, он пропускал школу чаще, чем следовало, но месье Ода всё понимает. Он очень хорошо отзывается о Джо – месье Ода.

– Месье Ода? – переспросил папа.

– Его учитель, – объяснила мама. – Не помнишь его?

– Ах да, – сказал он и отвернулся. Казалось, он так много забыл о деревне, обо всём, и Джо видел, что ему больно это понимать и знать, что другие тоже понимают. Джо предпочёл бы, чтобы мама перестала говорить о том, каким помощником он вырос. От каждого её слова папа будто съёживался, но она всё равно продолжала:

– Конечно, ему Юбер помогал. Мы бы без него не справились. Помнишь Юбера?

– Ещё бы, – отвечал папа, – ещё бы, помню.

Дедушка попытался обратить всё в шутку.

– А я – как насчёт меня? – спросил он. – Я что, сидел на заднице ровно все эти четыре года, а? Кто водил овец в горы на летние пастбища? Я. Кто их перегонял, когда он был в школе? Я. Твой старичок-отец, вот кто. – Он встал и налил папе ещё вина. – А теперь ты вернулся, и я могу наконец-то уйти на покой.

– Нет, пока не можешь, – возразила мама. – Ему ещё надо поправиться. Хорошая еда, тёплый дом и много отдыха – вот что ему нужно.

– Не хлопочите вокруг меня, – сказал папа и выпил вино так, будто ненавидел его.

Дедушка наклонился и похлопал его по колену.

– А я тут ухлёстываю за одной, – сообщил он, и по дому в первый раз разнёсся папин смех.

– Это правда, – подтвердила мама. – Все об этом знают. Всё бегает туда-сюда, к этой старушенции. Вся деревня сплетничает.

– К какой старушенции? – спросил папа.

– К вдове Оркада, – пояснила мама, – к Чёрной Вдове.

– Ты же не серьёзно? – Папа продолжал хохотать.

– А почему нет? – притворно вознегодовал дедушка. – Умнейшая женщина в округе. Ни сантима не потратит без нужды. Даже платит Джо мёдом – так ведь, Джо?

– За что?

– Он ей покупки носит, – пояснил дедушка.

Джо сидел и молчаливо восхищался: за пару минут дедушка ухитрился развеселить папу и заранее объяснить, зачем они ходят к вдове Оркада. Папа встал, всё ещё ухмыляясь:

– Похоже, я вернулся как раз вовремя, чтобы помешать отцу выставить себя старым дурнем.

– Уже поздно, сынок, – отозвался дедушка. – Я влюблён по уши, и с этим ничего не поделаешь.

Папа стал надевать шинель.

– Куда ты идёшь? – спросила мама.

– Наружу, – ответил он. – Знаешь, пока я был в лагере, я столького ждал: увидеть вас, вернуться домой… – Он вдруг нахмурился. – Не поверите: иногда я даже забывал, как вы выглядите – все, кроме Руфа. А трудно ждать встречи с тем, чего не помнишь. Но больше всего я хотел пройтись по этим холмам ночью – почувствовать себя снова живым, свободным. Вот это я и собираюсь сделать.

Все отчаянно переглядывались, пока он шёл к двери.

– Но тебе нельзя, – начала мама. – Ты устал, ты нездоров. Ты простудишься.

– Всё со мной будет в порядке, – возразил папа. – Я ненадолго.

Дедушка оказался рядом с ним, взял его за руку и твёрдо закрыл дверь.

– Тебе нельзя сейчас выходить, – сообщил он. – Здесь комендантский час.

– Комендантский час?

– С половины десятого. Если боши поймают тебя снаружи после девяти тридцати…

– И что же они сделают? – Папин голос звенел от ярости. – Посадят в тюрьму? Расстреляют? Ну и пусть. Я просидел взаперти четыре года, а теперь я вернулся и не собираюсь позволять каким-то бошам запирать меня в моём собственном доме. Я буду приходить и уходить, когда захочу. Уйди с дороги, папа. Отойди!

Дедушка отступил в сторону, и папа открыл дверь, поднял воротник и ушёл в темноту.

Они сидели и ждали его, боясь услышать топот бегущих сапог, крики или даже выстрелы. Чем дольше они ждали, тем ужасней становились их страхи. Когда папа вернулся, через час или больше, он сказал только: «Я их видел, а они меня нет». От прогулки ярость в нём вроде бы улеглась.

Джо лежал в кровати и прислушивался к бормотанию в соседней, родительской комнате. Папа и правда вернулся домой. В последние несколько часов Джо не мог заснуть. А потом послышался кашель – приступы кашля с достаточно долгими промежутками, чтобы Джо успевал задремать до следующего приступа. Но кашель разбудил Кристину, и она всю ночь бродила туда-сюда по коридору. Джо забросил попытки уснуть и стал ждать первых звуков утреннего птичьего хора.

На следующий день деревня оживилась новой радостью. Никто не сомневался: они побеждают в войне – теперь это только вопрос времени, и всё. Им вернули двоих сыновей – можно отпраздновать. В такие времена любой повод для праздника подхватывался с жадностью. Юбера с неизменным биноклем на шее послали бить в барабан по всей деревне, и все собрались на площади послушать официальную приветственную речь мэра. Папа и Мишель Моруа стояли по обе стороны от него, но Джо показалось, что они скорее терпели торжественную речь, чем наслаждались ею. Речь завершилась обычным пожеланием – «Мы ждём того дня, – провозгласил месье Сартоль, – и, несомненно, ждать придётся недолго, – когда остальные наши отцы и братья, дяди и племянники снова к нам вернутся. Vive la France! Да здравствует Франция!» – Джо огляделся, когда все захлопали, закричали и засмеялись: – на Площади не было видно ни одного солдата.

Когда Джо пришёл на следующее утро в школу, все столпились вокруг него, поздравляя. Он не совсем понимал, что такого сделал, чтобы всё это заслужить, но ему всё равно было очень приятно. Однако не все захотели присоединиться к ликованию: некоторые на школьной площадке глядели мрачно и даже злобно, и это напомнило Джо о том, что у многих детей отцы ещё оставались в лагерях военнопленных. Лоран вроде бы не обижался на него, но ведь он был не такой человек, и к тому же у него имелись свои причины. «Я-то своего отца всё равно на дух не выношу, – сказал он, – да и мама тоже. Так что чем дольше они его там продержат, тем лучше». Лоран всегда говорил, что думает, как бы это на нём ни отразилось, и Джо восхищался этой его чертой – но сейчас из-за этого он чувствовал себя ещё бо́льшим обманщиком и самозванцем. Папа вернулся домой, а Джо хотелось бы, чтобы он не возвращался, – вот в чём заключалась правда. Как он ни старался почувствовать что-то другое, у него не получалось. Папа стал для него чужаком, притом не особенно приятным. Не то чтобы Джо его не любил или возненавидел – просто он теперь совсем его не знал и не понимал.

В воскресенье отец Лазаль сыграл громовой, оглушительный триумфальный марш на органе и возблагодарил Господа за их освобождение. В тот вечер Джо был в кафе, когда папа и Мишель вскочили и сплясали вместе на столе. Танцы выплеснулись на Площадь. Месье Ода распевал такие песни, знания которых от него никто не ожидал, а Юбер завернулся в медвежью шкуру со стены и бегал, рыча, за детишками по улицам.

Когда капрал с двумя солдатами вошёл в кафе, никто и внимания не обратил. Капрал кивнул и улыбнулся Джо и сел за столик в углу. Джо улыбнулся в ответ. И вдруг папа вскочил и пинком отправил стул в стену. Ужасная тишина, повисшая в кафе, прерывалась только рёвом и визгами, доносящимися с Площади. Мишель попытался удержать папу, но того было не остановить. Он стряхнул товарища и злобно уставился в угол, где сидели солдаты.

Дедушка встал рядом с ним.

– Пойдём домой, – сказал он.

– Попозже, – ответил папа и продолжил значительно громче: – Ну-ну, смотри-ка, Мишель, кто пришёл поприветствовать нас дома.

Он схватил бутылку и пошёл через кафе к троим солдатам.

– Гутен абенд, – поздоровался он с явной издёвкой.

– Добрый вечер, – ответил капрал, не поднимая глаз.

– Присоединяйтесь к нашему маленькому празднику, – предложил папа громко, но несколько уже невнятно от выпитого и налил вина им в стаканы.

Дедушка попытался его оттащить.

– Хватит уже, – уговаривал он. – Идём же, пойдём домой. – Но папа не обращал на него внимания.

– Вот, – продолжал он, – хорошее французское вино. – И поднял бутылку. – За победу!

Солдаты сидели неподвижно, не поднимая головы. Затем капрал встал и посмотрел папе прямо в лицо, поднимая стакан.

– Я пью за мир, – сказал он, осушил стакан и поставил его на стол.

В этот момент в дверях появился Юбер. С его головы свисала медвежья шкура, а за руку цеплялся Лоран. Завидя капрала, Юбер расплылся в улыбке. Папа протянул руку и схватил бинокль, висевший на шее Юбера. «Как мило», – сказал он. Юбер рассмеялся и приложил бинокль к глазам, потом обвёл взглядом кафе, пока не остановился на чучеле канюка, стоявшем на полке над баром, и указал на него пальцем: «Бум! Бум!» Он расхохотался, и все рассмеялись с облегчением.

– Это его, – сказал Лоран. – Тебе капрал подарил, да, Юбер? Можно увидеть всё, что угодно. Я вот видел горы на луне.

– Да ну? – едко переспросил папа. – Так, значит, мы принимаем от них подарки? – Джо подбежал к нему, он должен был объяснить. Папа должен узнать про капрала: какой он хороший и что случилось с его дочерью.

– Пап. – Он коснулся отцовской руки.

Тот развернулся к Джо, кипя от злости:

– Так он и твой дружок? – Джо отпрянул.

Капрал встал и забрал со стола пилотку.

– Доброй ночи, – сказал он и, проходя мимо Юбера, похлопал его по плечу. Двое солдат вышли вслед за ним. Папа начал отчаянно кашлять, пока его не согнуло пополам. Дедушка забрал у него бутылку и обхватил за пояс.

– Отведём его домой, Джо, – сказал он.

В следующие недели папа очень мало интересовался фермой или чем-либо ещё. Он целыми днями бродил по холмам и возвращался под вечер мрачный и сердитый. Вечера он проводил в кафе с Мишелем, и дедушка ходил вместе с ним, чтобы привести его домой до комендантского часа. Возвращался папа всегда пьяный. Джо припомнил, что он иногда приходил домой пьяным и до того, как ушёл на войну, но тогда он был рад всему миру и распевал песни, а теперь он сидел у плиты, погрузившись в мрачные раздумья. Джо даже не смел взглянуть ему в глаза, опасаясь наткнуться на обвинения и осуждение, которые, как он чувствовал, отец повсюду носил с собой. Тот папа, с которым Джо вырос, с которым он провёл целое лето в пастушьей хижине, был совсем не тем человеком, с кем они сейчас жили в одном доме. Теперь с ними жил чужак, и все они это понимали.

Однажды Джо пришёл домой и нашёл маму в кухне: она плакала. Джо обнял её, но не смог найти слов, чтобы утешить. У дедушки получилось лучше. «У него это пройдёт, Лиза, – сказал он, – вот увидишь. Поставь себя на его место. Он как будто воскрес из мёртвых – вот как это всё для него. Он приходит домой, ожидая, что всё будет как прежде, а этого нет. Ты не такая. Я не такой. Джо вон вымахал уже с него ростом. В нём много ожесточения, Лиза, много яда – но он выплеснет этот яд и освободится. Просто дай ему время». Но время шло, а всё, казалось, только становится хуже. Даже дедушкины героические усилия ободрить сына будто натыкались на глухую стену.

И для Джо, и для дедушки походы с припасами к детям в пещеру становились желанным облегчением. Джо часто уходил с Бенжамином в лес – собирать дрова. Они говорили о медвежонке и гадали, насколько он уже вырос и где теперь живёт. А дедушка поверял свои печали вдове Оркада, которая в кои-то веки сочувствовала ему, как никто другой.

Как-то днём они возвращались из пещеры, и тут к ним подбежал Юбер, тыча пальцем куда-то в заросли папоротника позади себя и хрюкая от волнения. Он снял бинокль и передал его Джо. Поначалу Джо был виден только Руфов хвост, но потом из папоротника выломился дикий кабан и помчался через поле. Юбер поскакал за ним. Последнее, что они видели, – как он уносится в кусты, размахивая палкой и вопя: «Бум! Бум!» Джо с дедушкой посмеялись и пошли домой.

Папа сидел в кухне один. Когда они вошли, он поднял голову. В его руке был стакан с вином.

– Где вы были? – спросил папа, нахмурясь при виде бинокля. Он подскочил и ухватил Джо за ремень бинокля: – А это что? – Джо уже и забыл, что бинокль остался у него.

– Бинокль Юбера, папа. Он мне дал посмотреть. Мы видели кабана, да, дедушка?

– Я слышу всякие вещи, которые мне не нравятся, Джо, – прошипел папа, подтягивая его ближе и дыша перегаром. Джо попытался высвободиться, но отец держал его крепко.

– Оставь его в покое, – сказал дедушка.

– А ты не лезь, – рявкнул папа. – Он мой сын. И ты, и она – вы уже достаточно его испортили. Всего четыре года меня не было – и посмотрите, во что вы его превратили.

– Ты о чём, папа?

– Предатель и пособник врага – вот о чём я. – (Джо замотал головой.) – Мне так сказали, нечего тут отпираться. Ты ходил куда-то с этим бошевским капралом – что, не так?

– Я только смотрел на орлов.

– Чёрта с два! Не ври мне! – Удар прилетел без предупреждения и отбросил Джо на дедушку – тот зашатался, но устоял. Джо потрогал щёку: она вся занемела. Он облизнул губы и почувствовал вкус крови. Дедушка встал перед ним, и тут в кухню ворвалась мама и бросилась к сыну.

– Что ты наделал? – закричала она.

Дедушка усадил Джо на стул.

– С ним всё будет в порядке, – сказал он.

– Как ты мог? – повернулась она к мужу. – Это же твой родной сын. Что с тобой случилось? Что они с тобой сделали в этом лагере?

– Хочешь знать, что случилось? – Папа дышал тяжело и прерывисто. – Я тебе расскажу, что случилось. Они выпотрошили меня, как рыбу, – понимаешь? Они забрали четыре года моей жизни – вот что они сделали. И тут я возвращаюсь домой – и что нахожу, а? Вся эта вшивая деревня воркует, как голубки, с врагами, а мой родной сын водит дружбу с грязным бошем. Вот они кто, вы что – не понимаете? Не знаете, что они творили?

– Нам нужно было выживать, – сказала мама и взяла его за руку. Он попытался вырвать руку, но она не дала.

Теперь он просто орал:

– Мой собственный сын – пособник врага. Ты знаешь, что такое этот бинокль? Это знак позора. Юбер хоть полоумный, его винить нельзя, но мой сын, мой родной сын… – Он больше не находил слов.

Дедушка вытащил из кармана платок и дал Джо:

– Вот, мы же не хотим тут всё кровью заляпать? – Он стукнул пальцем по пачке, вытащил сигарету и предложил папе. Тот покачал головой. – Усади его, Лиза, – велел дедушка, – и налей ему бренди. – (Мама подвела отца к стулу.) – И я тоже выпью. Все выпьем – отпразднуем. Не знаешь, что мы тут празднуем, нет? Я тебе скажу, но тебе это не понравится. Я не говорил так с тобой с тех пор, как ты был маленьким, и мне не следовало бы это делать при Джо, но я скажу. – Дедушка взял стакан с бренди. – Садись, Лиза, тебе тоже лучше это услышать. Тебе тоже не понравится, но, наверное, по другой причине. Расскажу-ка я вам кое-что про этого вашего мальчика, «пособника врага», как ты его назвал.

Джо понял, что он собирается рассказать.

– Нет, дедушка, – запротестовал он, – ты не должен.

– Нет, должен, Джо, – ответил тот. – Я не позволю ему думать о тебе такое и ни о ком из нас. – Он повернулся к папе. – Этот твой мальчик, может, на вид и самый обычный, не шумит особо – просто тихо делает своё; но я тебе кое-что скажу про это его «своё». В одиночку – кроме нескольких последних месяцев – в одиночку, чтоб ты понимал, этот мальчик носил припасы вдове Оркада, бегал туда-сюда по горе. Ничего особенного, скажешь ты, – но ты знаешь, для кого на самом деле все эти припасы? А я тебе скажу. Там двенадцать детей – еврейских детей – прячутся в пещере в лесу: ждут, пока их можно будет отвести в Испанию. Кто-то из них ждёт этого уже почти два года – и всё это время их нужно было кормить, и всё это время их кормил твой Джо. Без этого твоего мальчика, «пособника врага», у них не было бы шансов. Он помогал им выжить и держал рот на замке. – Мама прикрыла рукой разинутый рот. – Он не мог рассказать тебе, Лиза, просто не мог. Он дал слово, да и ты только пыталась бы остановить его. – Он снова повернулся к папе. – Ты, может быть, не слышал об этом там, где отсиживался, но тут у нас есть закон, установленный нашими друзьями бошами, и он такой: любой, кого поймают на помощи или пособничестве беженцам, будет расстрелян. Джо знал это всё время, сколько этим занимался. В любой день твоего мальчика могли поймать и расстрелять.

Джо слушал дедушку, и внезапно его накрыло страхом – запоздалым ужасом. Конечно, он всё знал, но не думал об этом, не думал всерьёз. До него эта мысль просто не доходила до сих пор. Дедушка как будто говорил о ком-то другом: в нём самом никакой такой решительности не было, всё просто так складывалось. Дедушка закончил и посмотрел на папу. Тот облокотился на стол, пряча лицо в ладонях.

– Джо, – сказал он, – что я с тобой сделал? Что я наговорил?

– Ничего такого, что нельзя было бы исправить и взять назад, – мягко ответил дедушка. – Встаньте – вы оба. – И он подвёл их друг к другу.

Они обнялись, и папа взял Джо за плечи и улыбнулся сквозь слёзы.

– Ты уже выше меня, – сказал он и отвернулся, потом спросил: – Дети – они всё там же, в пещере?

– Там же, – ответил дедушка и рассказал про Бенжамина и вдову Оркада и как они ждут нужного момента, чтобы перевести детей через горы.

Папа подошёл с очагу и ненадолго опёрся о полку.

– Вы сумасшедшие, просто безумцы, – сказал он, снова поворачиваясь, – в любой момент патруль может наткнуться на эту пещеру. Чего вы ждёте? Чуда? Что война кончится? Что боши все заснут?

– Я же тебе сказал: эти патрули повсюду, – пояснил дедушка. – Бенжамин их видел, я их видел, да к тому же кое-кто из ребятишек слишком слаб для перехода.

– Слаб или нет, – категорически заявил папа, – а им надо уходить. Если их нужно нести, значит нужно нести – но уходить надо.

– Ну расскажи же нам как, – предложил дедушка. – Расскажешь, и мы сразу это сделаем. Полагаешь, мы не думали об этом?

Папа не ответил.

– Может быть, – тихо сказала мама, – дети могут притвориться кем-то другим?

– Что ты имеешь в виду? – озадаченно спросил дедушка.

– Не знаю точно, – ответила она, – просто думаю вслух. Но помню, когда я была маленькая, мне рассказывали какую-то историю про одноглазого великана. В пещере сидели люди, а великан ждал их снаружи, чтобы убить, когда они выйдут. А ещё в пещере вместе с ними были овцы.

– Знаю, знаю, помню эту историю. – И папа продолжил: – Когда овцы выходили из пещеры, люди уцепились за них снизу, и великан их не увидел. Ты же не предлагаешь…

– Нет, конечно нет, – ответила мама. – Но овцам нужны пастухи, так? Весна была тёплая – травы много. Если прикинуть, в нашей деревне тысячи две овец, сотня или больше коров, полсотни лошадей да ещё твои свиньи, дедушка. В нужное время – а мы уж сможем выбрать нужное время – они все пойдут на лето в горы, правда? Никто же не заметит ещё нескольких пастушат? А когда вы доберётесь до хижины – ну там уж, как ты говоришь, дедушка, до Испании доплюнуть можно.

Все уставились на маму.

– Просто идея, – смутилась она.

Было странно видеть вдову Оркада сидящей на их кухне, а дедушку – суетящимся вокруг неё. Они с мамой держались друг с другом вежливо, но не более того. Она внимательно выслушала план, который излагал папа. Когда он закончил, вдова откинулась на спинку стула и наморщила нос.

– Не знаю, – с сомнением протянула она, – не знаю. Мне кажется, что чем больше людей узнают об этом, тем больше риск, что кто-то проболтается, а вы хотите рассказать вообще всем.

– Но ты же понимаешь, Алиса, – сказал дедушка, – всем придётся об этом узнать: мы должны им рассказать, иначе они все не придут на концерт, так ведь? А как ещё нам найти одежды на всех ребятишек? Потом, им надо будет где-то переночевать накануне, и нужна семья, которая позаботится о них по дороге до хижины, – причём они все должны себя вести так, будто знают этих детей. Если все не будут знать, просто ничего не получится.

– Да понимаю я это всё, – поморщилась вдова. – Но можно ли им всем доверять? Можно ли быть в них уверенными – в каждом из них? В мадам Суле? В Армане Жолле? – Все молчали. Она продолжала: – Достаточно одному дать слабину – а ведь все знают, что случится, если их поймают.

– Но вы же знали, – быстро возразила мама. – И Джо, и дедушка. И это не помешало никому из вас сделать что нужно, правда? – (Вдова пристально посмотрела на неё.) – Никто их не выдаст, – продолжала мама, – потому что будут знать, что пострадают не только дети из пещеры, но и мы все – вся деревня, все, с кем они выросли, все.

– В том-то и прелесть, Алиса, – пояснил дедушка. – Понимаешь? Мы сделаем это все вместе, а там – пан или пропал. Вот почему все и каждый должны в этом участвовать, – а они захотят, как только услышат про детей. У нас в деревне есть хорошие люди, и других они потащат за собой.

– Они испугаются, – сказала мама, – как я испугалась, когда дедушка рассказал про вас, и Джо, и этих детишек в горах в пещере. И ещё скажу: мне и сейчас страшно, но я знаю, что это нужно сделать, и они тоже поймут. И сделают – вот увидите.

Вдова Оркада улыбнулась маме и хмыкнула.

– А в тебе есть сила духа, девочка, – сказала она, – куда больше, чем видно снаружи, а? – Джо никогда не слышал, чтобы его мама говорила так решительно и смело прямо.

– Ну что, – прервал их папа, – мы делаем так или нет? Нельзя вечно только болтать.

Вдова Оркада посмотрела на него и сделала глубокий вдох:

– Делаем. И да поможет нам Господь.

– Аминь, – отозвался дедушка.

Следующий час они провели за составлением списка имён.

– Нужно прийти ко всем и каждому, – сказал папа. – Сначала месье Сартоль. Потом отец Лазаль. Если они нам не помогут с этим концертом, то в любом случае надо отказываться от этой идеи. Потом месье Ода – надо выяснить, отпустит ли он детей из школы в понедельник. Нам нужны дети, как можно больше – дети нужны в первую очередь, причём все.

Капрал тяжело дышал.

– Нелёгкий подъём для старика, – сказал он. – А вы и свиней привели?

– Мы их откармливаем сывороткой, – объяснил папа. – Не пропадать же добру.

– Это уж конечно, – согласился капрал и огляделся вокруг. – Горы… Перегон скота… Наверное, они одинаковы по всему миру – так я думаю, – но у нас дома только коровы и лошади. Лошади такие же, как у вас, но гривы и хвосты светлые – хафлингерская порода называется. Но, как и вы, мы летом уводим их всех на горные пастбища – только, разумеется, не делаем это все вместе.

Папа ответил тут же – слишком быстро, подумал Джо.

– Пастухи разделят их вечером и разведут каждый по своему склону. Здесь у каждого пастуха свой склон.

Капрал кивнул:

– Всё так. У нас дома, – продолжал он, глядя прямо на хижину, – скот перегоняют только мужчины – и собаки, конечно. Никаких детей и женщин. А у вас тут, наверное, вся деревня собирается.

Прибежал Юбер и уставился на капрала в бинокль, стоя в метре от него. Капрал улыбнулся и подмигнул в бинокль.

– Привет, Юбер, – сказал он, но Джо видел, что его по-прежнему занимает хижина. – И вы проводите здесь всё лето в одиночку?

Папа прислонился к двери хижины.

– Не возражаете, если мы наполним у вас тут фляги? – спросил капрал.

– На здоровье, – ответил папа.

– Ганс! – Капрал вручил одному солдату флягу и указал на родник. Потом повернулся к папе спиной. – И всю работу тоже делаете сами: доите, пасёте, сыр варите?

– Всё, – ответил папа, наблюдая за солдатом, присевшим у родника. – Раз в неделю отвожу на осле сыр, забираю припасы и возвращаюсь как раз к вечерней дойке.

Скрипнула и распахнулась на ветру ставня. Солдат у родника поднял голову и глянул на окно, потом вгляделся пристальнее, прищурился. Он завинтил крышку фляги и встал, не отрывая глаз от ставни, болтавшейся на петлях туда-сюда. Он двинулся к хижине. Никто не пошевельнулся.

– Тяжёлая, должно быть, работа, – сказал капрал, но папа не слушал. Его лицо застыло. Джо нащупал в кармане белого ферзя и сжал его так, что слёзы выступили. Он поднял голову и посмотрел на капрала, их глаза встретились. В этот миг капрал понял абсолютно всё – Джо в этом не сомневался.

– Ганс, – окликнул капрал. Ганс остановился, переводя взгляд с окна на капрала и обратно. – Ганс, – уже тише сказал капрал, – коммен зи цурюк. Нихтс да. – Солдат пожал плечами и пошёл обратно. Капрал повернулся к папе: – Вам надо это починить, а то снесёт в первую же грозу. – А потом обратился ко всем: – Лейтенант Вайсманн отправил меня проводить вас обратно. Полагаю, надо выходить сейчас. Уверен, вы помните, что должны быть дома до начала комендантского часа.

Никому не пришлось повторять. Семьи ненадолго собрались вместе, чтобы попрощаться со своими мужчинами, а потом пошли вслед за солдатами мимо свинарника и ослиного хлева – вниз, к лесу. Последний раз Джо увидел папу, когда тот стоял в дверях хижины и вокруг него – остальные пастухи. Джо поднял руку, чтобы помахать, но между ними уже оказался валун, и пастухи скрылись из виду.

Всю обратную дорогу вниз по горе Юбер шёл рядом с Джо, неся на плечах Кристину. Люди почти не разговаривали. Солдаты держались впереди, то и дело останавливаясь, чтобы деревенские их догнали. У реки все остановились передохнуть, и Джо огляделся, ища капрала. Тот сидел один, спиной ко всем, и дёргал траву под ногами. Юбер подошёл и сел рядом с ним, чтобы показать, как он умеет пищать через травинку, зажатую между большими пальцами. Капрал, похоже, был занят собственными мыслями и не проявил особенного интереса, и Юбер встал и отошёл, продолжая дуть в травинку. Джо хотелось подойти прямо к капралу и поблагодарить его. Ему хотелось всем рассказать, что тот сделал. Если бы деревенские знали то, что знал он, они бы на руках несли капрала до самой деревни. А так все тут же разбежались по своим домам, бурля от новостей об успехе. Джо прямо-таки слышал этот рассказ: о том, что дети будут за границей уже сегодня ночью, и как им повезло наверху у хижины, но в остальном-то всё прошло по плану. И разумеется, именно это дедушка сообщил маме, как только они вошли в дом.

– Стоило ему только заглянуть в это окно, – говорил он, – и всё было бы кончено. Меня мутит, как только подумаю об этом. Если бы капрал не позвал солдата именно в тот момент, только Господь знает, что бы случилось.

– Возможно, всё дело в молитве, которую Бенжамин прочитал утром, – отозвалась мама.

– Возможно, – согласился дедушка. Джо так и подмывало заговорить – приходилось держаться изо всех сил. То, что сделал капрал, он сделал ради него, Джо. Это было личное, только для них двоих, – о таком нельзя было никому рассказать.

Деревня всегда казалась опустевшей и гулкой в первое утро после отгона скота на летние пастбища, и ещё печальной, но, когда Джо пришёл в школу, настроение там царило праздничное. Всем и каждому было сказано, по многу раз, никогда не разговаривать о побеге, никогда даже не упоминать о нём, но всё равно все собирались кучками по углам и заново переживали вчерашнее приключение. Джо, однако, было неспокойно, и на то у него имелись веские причины. С рассвета они ожидали весточки, что дети благополучно переправлены в Испанию, – так уговорились. Вдова Оркада должна была дать им знать, как только вернётся Бенжамин. Но никакой весточки не приходило. «Нет новостей – уже хорошие новости», – повторял дедушка: «Как-то уж слишком часто», – подумал Джо.

Весь первый урок в то утро Джо выглядывал в окно и старался убедить себя, что ничего не могло сорваться. В конце-то концов, что может случиться между хижиной и границей? «Так близко к границе, что до Испании доплюнуть можно» – так всегда говорил дедушка. Джо сжал в кармане ферзя и на секунду закрыл глаза. Он пытался молиться, но не мог, старался изгнать из головы худшие страхи, но это тоже не удавалось. Ночь выдалась кромешно-тёмная – идеальная. С ними был папа, чтобы проводить через границу. Они не могли заблудиться. Они бы пошли по тихому пути – по траве, а не по осыпям. Кто-то наверняка ждал их на той стороне, чтобы увести детей в Испанию. Папа с Бенжамином должны были вернуться в хижину самое позднее к полуночи – папа сказал так. Они собирались отдохнуть часок-другой перед спуском, и папа проводил бы Бенжамина до реки, а дальше отправил одного к вдове Оркада. Ничто не могло сорваться. Боже, пожалуйста, пожалуйста.

– Джо? – К его парте шёл месье Ода. – По-моему, ты сегодня утром не совсем с нами, Джо. Если ты хоть один раз насладился видом из этого окна, то, считай, видел его тысячу раз. Теперь, хотя я знаю, что ты от природы не математик…

Дверь распахнулась, и ввалился Юбер. Он разевал рот, изо всех сил пытаясь сказать что-то понятное, но только кряхтел и бешено мотал головой.

– Все оставайтесь на местах, – велел месье Ода. – Я вернусь через минуту. – Но Джо вылетел в дверь раньше него. Юбер схватил его за руку и потащил бегом на Площадь. Джо ожидал, что там уже стоит толпа детишек из пещеры, но Площадь была пуста. В каждом окне виднелись лица, и на улице стояли люди, вытягивая шеи, чтобы увидеть, что там происходит. Джо хотел побежать туда, но чья-то твёрдая рука удержала его. Рядом стоял месье Ода, и все школьники толпились позади него. Мадам Суле вышла из булочной, вытирая руки о передник, и Джо увидел, как она взглянула вверх по улице и тут же бросилась в дом и захлопнула дверь. Через секунду её бледное лицо появилось в окне. Теперь и Джо видел то же, что она.

Один солдат шёл впереди, ещё двое по бокам, а между ними – кто-то ещё, но Джо всё никак не мог разглядеть, кто же это. А потом он понял, и сердце его застыло. Сначала казалось, что там один человек, но их было двое. Бенжамин нёс Лию, она обхватила его за шею, а голову положила на плечо. Вот Бенжамин остановился и поставил её на ноги, присел перед ней, поправляя её пальтишко и без остановки говоря с ней. Потом он взял Лию за руку, и они медленно пошли к Площади, на которой теперь собралась молчаливая толпа. Джо услышал за спиной топот сапог. Лейтенант Вайсманн, капрал и дюжина солдат проталкивались через школьников к Площади. Солдаты разбежались веером, оттесняя местных. Лейтенант подошёл к пленникам, и один из солдат отдал ему салют. Джо не понял ни слова из того, что он говорил, но услышал, как повторяется одно и то же слово: «юден». Лейтенант подошёл к Бенжамину и оглядел его, а потом Лию.

– Вы евреи? – спросил он.

Бенжамин улыбнулся и кивнул:

– Да. – Потом спросил: – Можно нам сесть? Девочка очень устала, и я тоже.

Капрал принёс от кафе два стула, и они сели бок о бок, по-прежнему держась за руки.

Лейтенант Вайсманн огляделся и спросил:

– Месье Сартоль здесь? – (Тот выступил из толпы.) – Месье Сартоль, – сказал лейтенант, – я должен отправить этих двоих на станцию немедленно. Сами они туда не дойдут. Мне нужен осёл или лошадь. – (Все молчали.) – Бога ради, вы что, хотите заставить их идти пешком?

– Можно взять мою, – сказал месье Ода и повернулся к Джо. – Приведёшь её, ладно? – тихо спросил он. – Ты знаешь, где её седло. – Джо колебался. – Приведи её, – велел месье Ода со сталью в голосе.

Лоран пошёл с ним.

– Что случилось? – спросил он на бегу. – Что пошло не так?

– Не знаю, – ответил Джо, – я не знаю. – Он изо всех сил старался не разрыдаться.

Они нашли кобылу месье Ода и вместе её оседлали. Лоран держал её за гриву, а Джо заправлял ей за уши ремешки уздечки.

– Что они с ними сделают? – спросил Лоран.

– Отправят в какой-нибудь из лагерей, – ответил Джо.

Толпа расступилась, когда они привели лошадь. Бенжамин настойчиво что-то говорил Лии, гладя её по волосам. Они подняли головы и увидели идущего к ним Джо. Ни один не выказал ни малейшего признака узнавания. Джо держал лошадь, а Бенжамин залез в седло со стула. Капрал поднял ему Лию, он обхватил её за пояс, и девочка уселась, цепляясь за гриву.

– Капрал сопроводит вас к поезду, – сообщил лейтенант.

– А потом? – спросил Бенжамин.

– Это не моё дело, – отчеканил лейтенант и отступил в сторону.

Солдат взял у Джо поводья. Джо посмотрел вверх, на Бенжамина, который протягивал ему руку.

– Джьенкуе, – сказал Бенжамин. Джо пожал ему руку. – Джьенкуе, – повторил Бенжамин. На мгновение взгляд Джо встретился с глазами Лии и задержался.

Лейтенант нахмурился:

– Ты их знаешь? – Джо помотал головой.

– Конечно нет, – сказал Бенжамин. – Мы никого тут не знаем, и нас никто не знает. Мальчик привёл мне лошадь, и я его поблагодарил. Неужели еврею нельзя даже сказать «спасибо»?

Джо смотрел, как их увозят. Копыта лошади оскальзывались на камнях, когда её вели через Площадь и вниз по склону, а дальше они скрылись из виду. Месье Ода пытался собрать детей и вернуть в школу, но многие, как и Джо, разбежались по домам. Идя по пустым улицам, Джо вспоминал пожатие руки Бенжамина и его единственное слово, обращённое к нему, – и представлял всё, что тот хотел бы сказать и не мог, не выдав его.

Новости прилетели домой раньше него. Папа сидел, сгорбившись над столом и обхватив руками голову. Он посмотрел на Джо, когда тот вошёл, полными слёз глазами.

– Ты не должен себя винить, – сказала мама. Она отвела его руки от лица и поцеловала. – Мы всё сделали, что могли, все и каждый.

– Всё ли? – яростно и горько хмыкнул дедушка. – Я только что с Площади. Нас там было больше сотни, а бошей всего двадцать два – и мы просто стояли и смотрели, как их увозят. – Он отвернулся, чтобы никто не видел его лица.

– Что случилось, папа? – спросил Джо. – Что с остальными – они ушли?

– О да, – ответил папа, – мы увели их, как и планировали. Всё сработало как часы. Мы были на границе до полуночи. Только одно пошло не так: эта девчонка.

– Лия, – сказал дедушка.

– Она ни за что не хотела его отпускать, – продолжил папа. – Честное слово, Джо, никогда такого не видел. Какая силища в такой маленькой девочке. В чём душа только держится, а цеплялась за Бенжамина, как будто утонет, если отпустит. И нам пришлось привести её обратно в хижину – больше делать было нечего. Но и тогда мы не стали расстраиваться. Пропустили в хижине по стаканчику с Бенжамином, чтобы отпраздновать, и пошли вниз. Девочка, конечно, устала, так что я посадил её на осла, и мы двинулись. – Он осушил стакан и вытер рот тыльной стороной ладони. – А потом случилось это. Я сперва подумал, кабан, – такое слышалось фырканье, рычание. Не видно же ничего поначалу. Забавно, но Бенжамин как будто сразу понял, кто это, словно ждал. Он крикнул девочке что-то, чтобы предупредить, – я не понял что, но потом-то уж понял, когда из леса выбежал медведь – и поскакал прямо к нам. Бенжамин встал перед ним намертво, но осёл вырвался, девчонка завизжала так, что мёртвый бы проснулся. Я было побежал, как и осёл, – не будешь же стоять и драться с медведем. Но когда я обернулся, то увидел, что Бенжамин бросает в него камнями и кричит, а медведь отходит. Я поверить не мог, но потом вспомнил про того медвежонка, что ты рассказывал, – которого Бенжамин вырастил, – тут у меня сложилось два и два. Я тоже стал бросать в него камни. Он встал на задние лапы, а передними замахал, как боксёр; мы всё бросали и бросали в него камнями, а он шёл и шёл на нас. Потом ему словно надоело – он встал на все четыре и просто ушёл в лес. И всё это время мы слышали, как девочка плачет и кричит где-то сзади, а осёл орёт в долине. Я пошёл за ослом, а Бенжамин – за девочкой. – Папа покачал головой. – Нельзя было его оставлять, ни за что нельзя было. Я отлучился всего на пару минут: не сразу удалось утихомирить осла. Я уже вёл его обратно, к ним. Девочка-то всё ревела так, будто никогда не перестанет, а он пытался её успокоить. И вдруг фонарики, крики – и повсюду солдаты. И что же я сделал? Скорчился в темноте, как перепуганный кролик, – вот что я сделал. И сидел там, пока не уверился, что они ушли. И вот кто я после этого? Твой отец – трус, Джо.

Джо положил руку папе на плечо:

– Он сказал «спасибо». Бенжамин – он передал тебе «спасибо». – Папа отвернулся.

– Кто-то должен пойти сказать Алисе, – сказал дедушка. – А я не знаю, смогу ли сделать это один.

– Я пойду, – сказала мама, вставая и заворачиваясь в шаль. – Джо, останься, пожалуйста, здесь и пригляди за сестрой. – Она обняла папу за шею и поцеловала в макушку. – Лучше возвращайся в горы: овцы сами себя не подоят. – Потом взяла дедушку за руку: – Пойдём, сделаем это поскорее.

После исхода детей из пещеры деревню на несколько дней окутал непривычный для этого времени года туман. Он идеально подходил к общему унылому настроению. Но даже когда туман рассеялся и все принялись косить сено, никому в деревне так и не удалось вылезти из уныния, несмотря даже на новости с войны. Там всё шло хорошо. Францию освобождали одновременно с севера и юга. Конец оккупации был уже близок, но мало кто в Лескёне мог радоваться этому.

Никто больше не разговаривал с немецкими солдатами. При виде их люди отворачивались и уходили. Солдаты теперь почти не заходили в кафе, а если заглядывали, то их встречало враждебное молчание, которое быстро их изгоняло. Больше не было никаких ностальгических бесед о прежних битвах, никаких конфет детям.

Джо делал всё возможное, чтобы не встречаться с капралом – не потому, что винил его в том, что случилось с Бенжамином и Лией: он знал, что капрал тут ни при чём. Просто наконец Джо увидел его как человека во вражеской форме – хорошего, доброго человека, Джо в этом не сомневался, – но всё равно врага. В этой путанице он не в силах был разобраться. Несколько раз они встречались взглядами на улицах, но никогда не разговаривали – до того вечера, когда Джо забежал на крыльцо церкви, прикрыв голову курткой, чтобы спрятаться от ливня. Когда он снял куртку, то увидел, что рядом в тени стоит капрал.

– Привет, Джо, – сказал он. Джо хотел было убежать. – Нас никто не увидит, Джо. – Капрал снял пилотку и потряс ею. – Юбер отдал мне бинокль обратно.

– Я знаю, – ответил Джо.

– Но та чашечка, которую он сделал, я её сохраню. Я заберу её домой, когда всё это закончится – а осталось, я думаю, недолго. Она будет мне напоминать об этом месте, о нём и о тебе.

– Их отправили в какой-то из этих лагерей, да? – спросил Джо. Капрал не ответил.

– Но почему? За что? Что они такого сделали?

Капрал глубоко вздохнул.

– У меня нет ответов, Джо, – медленно сказал он. – Я не знаю ответов, не знаю причин. Я столько думал об этом человеке и этой девочке, но я всё равно не понимаю.

– Он был моим другом, – отчаянно выпалил Джо. – Оба были моими друзьями. Он прятался в горах, и знаете почему? Он ждал свою дочь: что она придёт, и они вместе уйдут в Испанию. Он не хотел уходить без неё.

– А девочка, это тоже была его дочь?

– Это была Лия, – ответил Джо. – Его дочь зовут Аня. Он был так уверен, что она придёт, но она не пришла.

Капрал надел пилотку и собрался уходить.

– В тот день, в хижине, – остановил его Джо, – вы же всё поняли, да?

Капрал кивнул:

– Я решил, что там кто-то или что-то, чего вы не хотели бы мне показывать.

– Там было двенадцать еврейских детей, – сказал Джо, – и всем им удалось уйти. Всем, кроме Лии, – они все спаслись. – Он даже не пытался скрыть триумф в голосе.

– Ну что ж, – ответил капрал. – Думаю, это уже кое-что. Ауф видерзеен, Джо. – И, подняв воротник шинели, он вышел под дождь.

Через несколько дней они возили сено, и вдруг Джо показалось, что он слышит далёкие раскаты грома. Мама остановила лошадь, а дедушка поднял руку, прислушиваясь. Это был не гром, а барабан – барабан Юбера. Кристина запищала, что её бросили, но Джо всё равно помчался вперёд. Он бежал по улицам и видел, что и другие бегут, – все вокруг бежали. Грохот барабана эхом отражался от стен домов, так что казалось, будто Юбер бьёт в дюжину барабанов. На площади все обнимались и кричали. «Они ушли! – услышал Джо. – Немцы ушли!»

Звонили колокола, и месье Сартоль, высунувшись из окна Мэрии, возился с выцветшим трёхцветным флагом, который никак не хотел подниматься по шесту – но когда он всё же взлетел вверх, то его встретил такой шквал аплодисментов и криков, что Джо даже не сразу расслышал, как Лоран орёт ему на ухо: «Юбер! Посмотри на Юбера!» Возле кафе все пили прямо из бутылок, обнимались и плясали, а Юбер стоял со своим барабаном и хлестал вино, как воду. Он прикончил бутылку и замахал руками над головой, хохоча, пока из его глаз не потекли слёзы. В следующий раз Джо увидел его танцующим по Площади с Кристиной – получался скорее дикий галоп, чем настоящий танец, но Кристина была в восторге.

Месье Сартоль залез на памятник и попытался сказать речь, но никто его не слушал, и он махнул рукой и вместо этого запел Марсельезу, размахивая бутылкой. К концу песни все уже держались за руки и пели вместе с ним. Потом вдруг прибежал отец Лазаль. «Быстрей! – крикнул он, дёргая месье Сартоля за рукав. – Быстрей! Это Юбер – он на кладбище. По-моему, он сошёл с ума. Он пытается сдвинуть одну из могильных плит». Джо сразу понял какую.

Он прибежал туда первым. Могильная плита уже лежала сдвинутая, но Юбера нигде не было видно. Джо не понадобилось смотреть, на месте ли дедушкино ружьё, – он так и знал, что его там не будет. Со стены кладбища он увидел, как Юбер скачет вниз по склону, держа ружьё над головой. А по петляющей дороге ниже деревни двигалась серая колонна немецких солдат, которых возглавлял лейтенант Вайсманн на своём коне.

– Нет, Юбер! Нет! – завопил Джо и увидел, как лейтенант Вайсманн обернулся в седле и посмотрел наверх. – Не стреляй! Не стреляй! – кричал Джо. Юбер остановился и прицелился в солдат из ружья. Джо перелетел через стену и понёсся вниз по склону, вопя и размахивая руками. Он перескочил через канаву и проломился сквозь кусты изгороди, не переставая кричать: – Юбер! Юбер! Нет! Не делай этого!

Выстрела Джо не видел: он запнулся о корень и полетел вверх тормашками, а едва пришёл в себя, как услышал залп. Прозвучало два выстрела. Джо посмотрел туда, где стоял Юбер, и не увидел его.

Лейтенант Вайсманн с пистолетом в руке бежал вверх по холму к нему. Джо нашёл Юбера в высокой траве: он лежал, по-прежнему сжимая в руке ружьё. Его глаза смотрели на солнце, но не видели его. Джо взглянул на кровь на траве возле его башмака и вспомнил медведицу, лежавшую на стульях на Площади за несколько лет до того. Человеческая кровь была такая же красная, как медвежья. Джо закрыла тень, и он поднял голову. На него сверху вниз смотрел лейтенант Вайсманн. Он сел на корточки возле Юбера и пощупал его шею.

– Как жаль, – сказал он и встал. – Мне ужасно жаль.

– Он не хотел ничего плохого, – пробормотал Джо, глядя в спину уходящему лейтенанту, а потом закричал: – Он не хотел! Не хотел ничего плохого…