Золоторогий олень

Сколько дней прошло с тех пор И не сосчитаем!.. Край карпатский был как дом Шумным птичьим стаям. Много было коз в лесах, А зимою, слышь-ка, Спал себе под каждым пнём Черно-бурый мишка. Выходил порою тур На крутые выси. В темноте, среди ветвей, Прятались и рыси. Были гуще, говорят, Вековые чащи. И олени между гор Появлялись чаще. Проплывали их стада Рощами, лугами, Где тонуло всё вокруг В щебете и гаме. Но и люди жили там… Мы теперь так судим, Что гуцулы[1] наших дней — Правнуки тем людям.

Овцеводческий их род Тем был интересен, Что без хлеба — мог порой, Но не мог без песен. И уж так там повелось: Многие умели С самых малых лет играть На дуде-свирели. Той игре и Василёк Выучился с детства. А свирель он получил От отца в наследство. Но спознался рано он С горем да нуждою: Стал мальчонка-музыкант Круглым сиротою. А постигла его так Участь эта злая. …Прибыл в их места король, Рысь убить желая. На соседних землях он Властвовал кроваво: Сам господь, мол, бог ему Дал на это право! В страхе он людей держал, Мучил, ненавидел, Он присвоить норовил Всё, что б ни увидел,— Не хватало даже рук, Жадных, загребущих! То-то и мечтал король О карпатских пущах. То-то жаждал покорить Край тот, полонину[2]: «Стану даром брать с горян Мясо, шерсть, пушнину!» Но когда он приезжал В край гуцульский горный, Уходил в леса народ, Вольный, непокорный.

Все ушли и в этот раз: Сёла — что пустыни. Лишь родитель Василька В хате был, при сыне. Окружили его вмиг Егеря да слуги: «Эй! Веди нас! Где тут рысь В вашей есть округе?» Делать нечего, отец Их повёл по следу. Рядом храбро шёл король, Предвкушал победу. Но как только рыкнул зверь Где-то недалече, Дал он тягу, задрожав Словно хвост овечий. Провожатый хохотнул, Крикнул вслед лукаво: «Ну и бегаете вы! Шибче зайца, право!» Тут лицом побагровел, Исказился дико — И насмешнику свой меч В грудь вонзил владыка… Умерла потом и мать В неутешном горе. А мальчонка-сирота Стал пастушить вскоре. Пас овец… Ходил, играл По гуцульским сёлам… И хотя его напев Редко был весёлым, Душу он и влёк, и жёг: Жаловался, что ли? Или просто тосковал По счастливой доле? А порой, как из огня, Из того напева Искрой жаркою взлетал Крик обиды, гнева…

Как-то в полдень, в самый зной, Солнце, полыхая, Так горело, как в костре Ель горит сухая. Василёк погнал овец Вниз, где меньше жару… Вот к потоку через лес Он подвёл отару. Овцы тут же, как туман, Налегли на воду… А Василь-овчар в тени Углядел колоду, Сел верхом, как на коня,— Ну, свирель, за дело! Приложил её к губам, И она запела. Пальцы ловкие по ней Скачут, как бельчата; Словно горный ручеёк, Звон течёт куда-то… Позабылся музыкант: Переливы, трели… Уж и овцы от воды Отошли под ели,— Знай играет он! И вдруг Видит: к водопою Оленуха-лань идёт Потайной тропою.

Он свирель — за поясок, Сам — за куст, с прискоком. Лань тревожно замерла, Стоя над потоком. Вот назад, в лесную глушь, Глянула пугливо, И выходит к ней олень. Не олень, а диво!

Тот же рост, и та же масть, Но рога крутые, Как лучи, блестят, горят: Видно, золотые! Заливают всё вокруг Ярким своим светом, Будто солнышко само На олене этом. Может, снится? Поморгал, Впился снова взглядом… Нет, стоит Золоторог С оленухой рядом! Пьёт она. А он над ней — Будто бы на страже. И… заговорили вдруг! Хлопчик ахнул даже. Он и слыхом не слыхал О таком вот чуде: Два оленя меж собой Речь ведут, как люди! — Друг мой милый, посмотрись, Посмотрись-ка в воду: Блещет золото твоё, Нам сулит невзгоду. Все ушли от нас с тобой: Ни сестры, ни братца… А с охотником столкнись — Где тогда спасаться? Виден блеск рогов и в ночь Через всю долину… Ты уж, друг мой, не сердись,— Я тебя покину! Отвечает ей олень: — Знаю, дорогая, Что дана мне на беду Красота такая… Помнишь? Встретил я тебя Ночью, под луною. Без раздумий, не боясь, Ты пошла за мною. Говорила мне сама, Что рогов нет краше… Но от золота пришли Все несчастья наши: Колет всем оно глаза,— Как его я спрячу?.. И дала ты мне тогда Трудную задачу. Ты сказала: «Обломи Эти, золотые,— Может, вырастут рога Серые, простые?» Вспомни, сколько раз пришлось Отбивать рога мне Об дубовые стволы, Об речные камни! А они вот всё пышней, Всё того же цвета. За год выросли сперва, А потом — за лето… И давно уж понял я, Что рогов не сброшу, Что носить мне суждено Вечно эту ношу. Вижу сам: тебе невмочь Жить в тревогах снова. Что же… Страшно — так иди… Что же… Будь здорова!

Лань взвилась — и след простыл. Друг не друг ей, значит!.. Сквозь листву глядит Василь — А олень-то плачет. Тут к оленю пастушок На берег и вышел: — Не пугайся!.. И прости: Я ведь всё тут слышал. Для чего, олень, ей вслед Смотришь грустным оком? Не тоскуй о сердце том — Робком и жестоком. Хочешь сторожить ягнят, Жить в загоне крытом? Угощу тебя сенцом, Свежим, духовитым. А твои рога-лучи Притушу, прикрою: Я сейчас обмажу их Глиной и смолою. Для недобрых, жадных глаз Блеск их слишком ярок… Ну, пойдём со мной! Взгляни На ягнят, на ярок! И пошли они вдвоём Берегом, к отаре. …Так Василь пасти овец Стал с оленем в паре. Был угрюм Золоторог, Тосковал сначала, Но от ласки пастушка Сердцу всё легчало. Вскоре хлопчик и олень Стали как родные! Бубенец, что был давно Куплен в Коломые, Другу верному на грудь Пастушок повесил,— До чего ж бубенчик тот Был заливист, весел! Знал олень все уголки В горном междуречье,— Сам иной раз и стерёг Стадо он овечье. Сам отару на заре Вёл к росистым склонам. С полдня пас овец в лесу, Как в шатре зелёном. Слушал вечером свирель… И нередко с луга Белый клевер Василёк Приносил для друга. А порой, в дождях из звёзд, В тихих вздохах бора, Ночь бывала коротка Им для разговора!

Говорили у костра Про свои печали. Вместе, глядя на восток, Солнышко встречали. Так и лето пронеслось, Осень наступила. Отцвели в горах цветы, Сгорбились уныло.

Мокрой мглой закрылась даль, Поползла прохлада… Пастушку теперь в село Возвращаться надо. Сосчитал овец Василь: Цело поголовье! — Ну? — оленю говорит.— Двинем на зимовье? Тот в ответ: —Боюсь, дружок, Стать обузой трудной… Люди скажут: «Ни к чему Нам тут зверь приблудный!» Нет, на стойло не сменю Я красу лесную. Не упрашивай меня,— Здесь перезимую. — Что ж, — вздохнул Василь, — с весны Снова будем вместе… Как подснежники взойдут, Жди на этом месте! Снял с оленя бубенец, Обнял: — Приходи же!.. — Миг — и друг его пропал За листвою рыжей. А Василь овец повёл С гор в своё селенье… Пела, плакала свирель Всем на удивленье — Будто вправду разлила Слёзы, а не звуки, Будто знала, что друзьям В долгой быть разлуке.

Снег в ту зиму густо лёг: Что ни день, то выше. Где по окна намело, Где — чуть не под крыши. Завывали на горах Вьюги да метели. В снег до плеч ушли дубы И заледенели… Корм искал Золоторог — То тонул в сугробах, То, скользя, срывался с гор Голых, крутолобых. Мучил голод, — были мхи Снегом, льдом одеты. Думал с горечью олень: «Пастушок мой, где ты?..» Уж ни глины, ни смолы На рогах оленьих: Ярче прежнего горят В снежных завихреньях! Знал олень, что даже часть Золотого рога Для людей куда ценней Травяного стога. Ну а он рога свои, Хоть и жаль, нет спору, За один пучок травы Отдал бы в ту пору!

И решил олень: «Пойду К людям, для обмена: Им — всё золото моё, Мне — охапку сена». Через ров перемахнул И — под склон, стрелою. Только снег клубился вслед Пылью голубою. …Рядом с лесом — хуторок. Постучать к кому бы? Вон, в тулупах, на тропе Парни-лесорубы. Вот прошли… Но ждал олень. Лишь когда стемнело, К хате крайней, под окно, Подошёл несмело. Словно клевером, стекло Лёд покрыл узором — И от голода черно Стало перед взором. А потом олень — тук-тук По окошку рогом. — Заходи! — кричат в ответ.— Кто там за порогом? Но олень опять — тук-тук (В дом не вхожи звери). — Ну чего стучишь, сосед? Иль забыл, где двери? Постучался в третий раз. Вышел человечек. Глянул — светятся рога, Словно сотня свечек. Вскрикнул: —Сгинь, нечистый дух! И мороз по коже… Но услышал вдруг: —Коль вам Страшно так, ну что же, Я уйду. Хоть причинить Не хотел вам зла я! Просто — трудная зима… Гибну, голодая…

Каждый рог мой — золотой. Мне б сенца немного… Я за это дал бы вам Сразу оба рога.

Человечек рог, другой Тронул осторожно. Вмиг смекнул, что тут и впрямь Поживиться можно! Гостю шею потрепал, В стойло ввёл коровье: — Ах вы роженьки мои! Ешьте на здоровье! Чуть не давится олень Сеном тёплым, свежим… А хозяин пилку взял: — Рожки-то отрежем? — С полчаса пилил — всё зря! Весь блестит от пота. — Нет, не так, — сказал олень. — То моя забота. Трах об жёлоб — и рога Рухнули в солому… Бьёт сиянье их в глаза Мужичку скупому. Он лепечет: —Брат ты мой! Я должник твой, ясно… Только жить тебе, поверь, У меня опасно: И охотник на ночлег Просится порою, И соседи злее псов… Как тебя я скрою? Хочешь, вывезу стожок В лес глухой, в предгорье? Только… ты уж не ходи На моё подворье! К гостю ластится, юлит, Счастью еле веря. Сам же рад бы поскорей Выпроводить зверя. И сказал олень: —Пусть так. Сено — на поляну, И уж я вас никогда Навещать не стану…

Как ни скуп хозяин был, А сдержал он слово. Жив олень! Уж и рога Засверкали снова. Между скал он отыскал Уголок укромный. Днём к стожку не выходил,— Только ночью тёмной. Был стожок тот невелик, Так что еле-еле Зиму прожил с ним олень… А весной, в апреле, Забурлили ручейки, Зазвенели птицы, И решил Золоторог В горы возвратиться. Шёл легко — всё вверх да вверх: Корм теперь найду, мол! И, что близится беда, Не гадал, не думал. А по склонам между тем, Прибавляя шагу, Войско целое сюда Шло ловить беднягу.

…Было так. Тот мужичок Вечером морозным Спрятал дивные рога В ворохе навозном. И — молчок! Одной жене Выдал тайну эту. Та шепнула куманьку Строго по секрету. Кум — куме, она — другой Кумушке-трещотке. Ту, гляди, уж на торгу Обступили тётки. А она взахлёб трещит, Замолчать не в силе, Будто бы с неё самой Те рога спилили! И пошло — из уст в уста, По базарам людным… Так достиг и короля Слух о кладе чудном. Тотчас войско он собрал, Тотчас дал веленье И оленя раздобыть, И рога оленьи. Ну, явились к мужичку По тому приказу И сокровище его Отыскали сразу. Ведь скупец гостей не ждал: Жил он нелюдимо, Так что всякая молва Пролетала мимо… Генерал нахмурил бровь: — Где олень твой ныне? Говори! В каком лесу И в какой ложбине? Трясся, мямлил мужичок, Но ответа не дал И солдатских кулаков Досыта отведал.

То кряхтел, то ойкал в такт Тяжким тем ударам: — Ох, уж лучше б я сенца Дал оленю даром!.. В замок золото увёз Главный их вояка… А оленя-то в горах Не видать, однако! Рыщут… Нет ли в том леске? В той лощинке нет ли? Уж повсюду для него Волчьи ямы, петли… Здесь — ловушка, тут — капкан, Там, в кустах, — засада… Только зверя нет как нет. Экая досада! Где ж олень?.. Конечно, там, В роще за горою, Где расстался с Васильком Сумрачной порою. Он, стада оленей, серн Обходя сторонкой, Всё грустит без Василя, Без свирели звонкой. Ждёт дружка. Не знает он, Что кругом — дозоры, Что солдаты пастухов Не пускают в горы, Что хотят его схватить, Ищут всей оравой, Будто он — не мирный зверь, А злодей кровавый.

Там, вверху, где под скалой Прут[3] берёт начало, Громкий клич, победный клич Войско прокричало: Наконец-то взят, живьём, Зверь бесценный, редкий!.. Был доставлен в замок он, Как разбойник, в клетке. С гор везли его, мешок На рога накинув, Дабы диво утаить От простолюдинов. ...Ямой каменною —двор, Тесен, глух и страшен. За оленем день и ночь Стража смотрит с башен. Всюду копья, шевелясь, Блещут остриями. «Всё! —смекнул олень.—Теперь Сгину в этой яме...» Вдруг пропели три трубы За стеной, на вышке, Шум возник вблизи ворот, Лязгнули задвижки, Копья замерли вокруг, Часовые —тоже, И во двор вошёл король, А за ним —вельможи.

Сам монарх люцерну нёс. Ну, а травка эта Для оленей —всё равно ; Что для нас конфета. —На,—сказал король.—Бери.; Кушай до отвала. Лишь кивни, душа моя, Если будет мало. Стану потчевать тебя Я ещё не этак!.. А из рожек из твоих Напилю монеток. Тут оленя, как в ярмо, Втиснули в колодки, Чтоб от боли не дрожал, Не мешал работке. Вновь на вышке трубачи Затрубили звучно. Рог владыка ухватил Сам, собственноручно. Слуги подали пилу, Ларчик под монеты... И вздохнул Золоторог: «Пастушок мой, где ты?..» Чистым золотом звеня, Падают червонцы. Слёзы катятся по ним В тот ларец, на донце. «Ой, недаром плачешь ты, Пленник-горемыка... И крепки и высоки Стены тут,—взгляни-ка! Будешь ты спокойно спать, Жить в тепле да в холе, Будет вдоволь и еды, Но не будет воли.

Самоцветами тебе Разукрасят ясли — Только б зори прежних дней В памяти погасли, Только б ты забыл тот край, Где шумливы буки[4], Только б золото текло Богатеям в руки...» Так он думал в трудный час И смущённым взглядом Озирал невольно всё, Что творилось рядом. Слуги, стражники, шуты, Принцы, графы, баре Суетятся и вопят, Будто на пожаре; Спорят, падают, ползут — Каждый, скор и пылок, Норовит побольше сгресть Золотых опилок. Если выпала кому Лишняя крупица, Уж ему готов сосед В волосы вцепиться; Золотую пыль с земли Слизывает кто-то... Пилит денежки король! Сбился уж со счёта! А покорный зверь стоит, Оробев от крика,— Невдомёк ему, что здесь Он и есть владыка, Что, по сути, здесь пред ним Все —рабы и слуги! Он не знает... Терпит боль И в тоске, в испуге Среди цепких, алчных рук, Что к нему воздеты, Повторяет про себя: «Пастушок мой, где ты?..»

Нет, не мог Василь забыть О рогатом друге! Весть, что в плен попал олень, Шла по всей округе. Только чем ему теперь Пастушок поможет? Ведь войной на короля Он идти не может... Глядь, в село к ним прискакав Как-то утром рано, Огласил гонец указ Короля-тирана: —«Я,—хвалился там король- Горд казной моею, Так как денег золотых Больше всех имею. Добывая их из недр, Я тружусь без лени... («Врёшь! —подумал Василёк.— Дело тут в олене!») Мой доход,—писал монарх,— Есть подарок бога В знак того, что добрых дел Я свершил премного. Я, к примеру,—лучший друг Всякой твари дикой: Зверь, попав ко мне, живёт В роскоши великой.

Гость мой нынешний —олень. Я —его защита. Круглосуточно при нём Сто солдат, как свита. Пренадёжно он укрыт От дождя, от вьюги... Тем не менее пусть всем Скажут мои слуги: Кто оленя пнёт, стегнёт, Тронет хоть мизинцем, Я того живьём сожгу, Будь он даже принцем!..» Хлопчик слушал. Чуял он: Другу в замке худо. Думал: как бы, мол, его Вызволить оттуда? Вспоминал и смерть отца,— Отомстить хотелось! Понимал: тут нужен ум, А не только смелость... В тот же день, чтоб не спеша Ту додумать думку, Взял он дудочку-свирель, С сухарями сумку И отправился пешком В дальнюю дорогу — К королевскому дворцу, Вслед Золоторогу.

Шёл босой, лицо росой Отмывал от пыли. Пищей, кроме сухарей, Ягоды лишь были. Под кустами ночевал... На шестой неделе Вышел к замку. Меж зубцов Копья там блестели. Не впустила пастушка Стража за ворота. Под стеною сел Василь, Заиграл он что-то...

У него в руках свирель Пела как живая, Заливалась день и ночь, Не переставая. Стихли птицы, замок смолк — Так свирель играла! И король за пастушком Выслал генерала. Вот вошли в огромный зал. Вот —король на троне. Но Василь не захотел Кланяться короне. Рассердился властелин, Увидав такое: —Так-с, играл ты ловко... Но Нас лишил покоя. Вот за это и за нрав Гордый, непокорный Ты отныне —наш слуга, Музыкант придворный. Честь немалая, учти, Должность не простая: Возле трона быть всегда, Слух нам услаждая!

Снял с себя Василь-овчар Всё, в чём был он прежде,— В белоснежной стал ходить, В дорогой одежде. При дворе теперь Василь Каждодневно нужен: Ест под музыку король — Что в обед, что в ужин. Словно ворон на суку, Он сидит угрюмо. А у хлопца на уме Та же, та же дума!.. Ждал недолго: вновь король Поразмяться хочет, Вновь калёную пилу На оленя точит. Вскоре скликал всех вельмож: —Ну-с, пора настала Снять нам новый урожай Жёлтого металла! Встрепенулся пастушок: —Мудрый мой властитель! Мне туда одним глазком Глянуть не дадите ль? —Что ж, мой мальчик, погляди, Где растёт монета. Но потом... тебе глаза Выколем за это! Взор, проникший в наш тайник, Нам весьма опасен... Как? Согласен, музыкант? — Тот в ответ: —Согласен! ...Лишь вошла во двор толпа, Жаждущая денег, Василька увидел вмиг Безутешный пленник. Низко голову склонив, Он, под гвалт и топот, Чутким ухом уловил Быстрый, жаркий шёпот: —Не давайся им, олень, Бей их без разбора! Не страшна тебе, поверь, Эта вражья свора. Ты не бойся, ты вглядись В жадные их лица: Им ведь чем доход терять, Легче удавиться! Оглушай, сшибай, круши, Влево бей и вправо!.. Знай: убить тебя никто Не имеет права. И послушался олень: Навзничь, друг на друга Полетели богачи, Бледные с испуга.

Он расшвыривал их так, Что земля дрожала! Он топтал их, не страшась Копий иль кинжала: Защищаться им нельзя, Ибо по указу Тот, кем будет зверь сражён, Сам погибнет сразу. Бросил меч свой и король: Как он зверя ранит? Вдруг на нём тогда расти Золото не станет?!

А кругом уж от рогов Полегла вся свита, Под конец и короля Сбил удар копыта. Вихрем кружится олень — Как его уластишь? Вот рванулся он вперёд, Где ворота —настежь. Стража мечется, шумит: —Караул!.. Тревога!..— Руки вверх—и кто куда От Золоторога. Тут вскочил наш пастушок На оленью спину, Шасть в ворота —и стрелой В путь, на полонину!..

Хорошо потом жилось Им обоим дома! Тропки, заросли, луга — Всё в горах знакомо. Ветерок по склонам нёс Звук родной свирели, В рощах листья и ручьи С нею в лад звенели. И, проплыв над синью круч, Над далёким лесом, Замирали облака Розовым навесом... А народ благодарил Пастушка-гуцула: Даже внуков короля В горы не тянуло! Брынзу делывал Василь И, питаясь ею, Прожил ровно двести лет. —Эх,—сказал,—старею! Взял и умер он тогда — Не хотел быть старым... И трембиты[5] по нему Плакали недаром. С той поры Золоторог В чащах, вдоль потока, Вспоминая пастуха, Бродит одиноко. А зимой, когда пурга Воет в полонине, Люди сено для него Возят в лес поныне, Но не так, как тот бирюк, Укрыватель клада: Добрым людям за добро Золота не надо. Жив олень! Хоть весь седой... Верите, ребята? Есть свидетель. Он овец Там же пас когда-то И оленя видел сам. Повезло парнишке! Кто же он?.. А он и есть Автор этой книжки.