Как жаль, что мой фиктивный муж так и не стал настоящим в нашу вторую брачную ночь!

Возможно, тогда целых десять дней в карете наедине мы провели бы куда более приятным образом. А так…

Тот странный приступ нежности, когда он держал меня за руку и позволил даже уснуть на своём плече, быстро прошёл. Сменился ледяной холодностью.

В первое утро нашего путешествия я проснулась ближе к обеду, и обнаружила, что неплохо согрелась, но вместо плеча Дорна под моей щекой — собственные ладони, и сплю я, лёжа на боку, целиком заняв банкетку. Мой муж укрыл меня сверху ещё и собственным сюртуком для тепла, а сам дремлет на противоположном сиденьи. Сложив руки на груди, и с лицом таким хмурым, что мне немедленно захотелось разгладить морщинку меж его тёмных бровей кончиками пальцев.

В ответ на мой взгляд он тут же проснулся. Первое мгновение смотрел на меня так, будто не понимал, откуда я тут вообще взялась. Но когда сонный туман в его глазах рассеялся, они стали непроницаемо-спокойными, будто он отгородился от меня стеной серого льда. Вежливо что-то спрашивал, интересовался моим самочувствием… а мне волком хотелось выть от этой его чопорной вежливости.

А потом — от молчания. Эх… надо было в брачный контракт вписать отдельным пунктом — разговоры с женой минимум полчаса в день. Потому что до самого вечера у нас даже столько не набралось. Дорн просто сидел со скрещенными на груди руками, и смотрел в окно. Как будто всеми силами избегал смотреть на меня.

В конце концов, я пошла на крайние меры. Вот совсем на крайние! Никогда бы не подумала, что смогу такое учудить. Но я заявила, что в карете ужасно жарко, и скинула плащ, в котором осталась. Ну а если учесть, что под плащом у меня была лишь ночная рубашка, слегка к тому же порванная… у меня всё-таки получилось приковать внимание Его сиятельства! Он тут же уронил маску чопорности, да ещё и вспомнил, что мы уже переходили на «ты».

— Элис! Немедленно прикройся! Мало того, что простудишься… гм-гм… мы с вами подъезжаем к Полтерни.

И снова давай в своё окошко пялиться.

Слегка краснея — то ли от невольного смущения, всё же выходка для меня была слишком уж смелой, даром, что муж… то ли от обиды — я напялила обратно плащ. Затянула завязки туже. И пожалуй, в моих порывистых движениях было многовато подавленного гнева. А в его неподвижной позе — слишком много нарочитой неподвижности.

В маленький городок по прозванию Полтерни мы и впрямь въехали уже через полчаса. Дорн неожиданно приказал кучеру остановиться. Плотно прикрыл все шторы и строго-настрого запретил мне высовываться из кареты.

Куда-то ушёл, даже не сказал куда. Вернулся через час. С охапкой свёртков, которые были сгружены мне под ноги прямо на пол.

Бросив на меня странный взгляд, Дорн снова вышел, и судя по звукам, принялся прохаживаться под окнами.

С воодушевлением маленькой девочки, у которой день рождения, я принялась разбирать подарки. В свёртках оказалась пара женских ботинок — и они, в отличие от тех, что я позаимствовала у своей горничной, сели точно по ноге. А ещё пара платьев — не слишком изящного фасона, зато из добротной плотной шерстяной ткани серого и тёмно-зелёного цветов. Шляпка, перчатки, шаль, носовые платки… муж не забыл ни одной дамской мелочи!

Долгое томительное ожидание… и вот Дорн вернулся в карету, окинул меня пристальным взглядом, от которого по телу разлилась волна жара… и скупо отметив, что так герцогине путешествовать намного приличнее, снова уселся подальше и вперился в окно.

А ведь я слышала, что выйдя замуж, некоторые милейшие и очаровательнейшие девушки превращаются в злобных мегер как по волшебству. Ну, положим, я никогда не была очень уж милой и очаровательной… но глубочайший и неудержимый порыв стать злобной мегерой прочувствовала на себе в эту самую минуту. И ведь поездка только началась!

Продолжилась она в том же духе. Пейзажи за окном, выцветшие в преддверие зимы до состояния унылой акварели, на которую кто-то пролил чашку чая, стук колёс по твёрдой подмёрзшей земле, наше напряжённое молчание… и то, как я краем глаза подмечала каждое изменение в его позе, ритме дыхания, направлении взгляда.

И почему-то мне казалось, что Дорн точно так же следит за мной.

Наши обоюдные попытки сделать вид, что мы не замечаем друг друга в тесном пространстве кареты, под конец путешествия стали напоминать уже какой-то несмешной фарс. Неужели в поместье будет так же? Хотя нет, в Тедервин у Дорна будет намно-ого больше возможности держаться от меня подальше и не пересекаться вообще…

Наконец, на исходе последнего, десятого дня, показалась цель нашего путешествия. Узкие дороги, на которые мы сворачивали, привели нас к небольшой долине, скрытой за довольно высокими холмами. Я не помнила, чтобы они были обозначены на картах этой части Королевства ледяных островов. А ведь я изучала их самым подробнейшим образом!

Я не отлипала от окна.

И чем ближе подъезжала карета к поместью, тем сильнее билось сердце, перехватывало дыхание, леденели от волнения руки. Дорн уже не скрываясь смотрел только на меня, считывая реакцию.

Тедервин… я по-разному представляла это спрятанное от всего света поместье, ради путешествия в которое я и согласилась на фиктивный брак с герцогом Морриганом.

Но такого, пожалуй, не ожидала.

Каким должно быть «родовое гнездо» блестящего аристократа, герцога, представителя одного из наиболее знатных родов Королевства? У Морриганов же денег — куры не клюют, это известно всем.

Так что мне представлялось, что поместье Тедервин окажется чем-то вроде столичного особняка, в котором прошла наша свадьба — таким же огромным, блестящим, помпезным, с бесконечным количеством комнат, в которых никто не живёт, но которые всё равно должны быть обставлены с поистине королевским размахом, чтоб никто не заподозрил столь высокородных людей в скупости…

Из всего, что мне представлялось, я угадала только то, что он был огромный.

Я вышла из кареты на подъездную аллею — заросшую побуревшей по-осеннему травой, неухоженную, и мне показалось, что земля всё ещё подрагивает под ногами. Как будто там, внизу, ворочается кто-то. Странное чувство. Вкупе с мёртвой тишиной создавало ощущение торжественности. Словно место, в котором я нахожусь сейчас, очень древнее и чуть ли не сакральное.

— Если бы я не видела собственными глазами руины Замка пепельной розы, на которые вы пускаете туристов, решила бы, что этот Замок — прямо передо мной, — вымолвила я дрогнувшим голосом, как только смогла говорить.

Тёмно-серая громада, местами поросшая зелёным мхом и даже какими-то травами. Видно, ветер наметал землю во впадины и щели меж крупных каменных глыб, из которых сложено было здание, и потом в них прорастала зелень. Тедервин казался стариком, который хмуро взирает на меня из-под кустистых бровей и решает, достойна ли я переступить порог.

Главное здание в три этажа, стрельчатые узкие окна, острые треугольные крыши. Башня с часами в центре — они такие старые, что уже остановились. Чинить никто не стал, и стрелки угрюмо повисли на пяти тридцати. Возле остроконечной чёрной крыши, гномьей шапкой надетой на башню, кажется, даже пророс какой-то кустарник. Широкие каминные трубы торчат в свинцовое, налитое дождём небо. Никакого приветливого дыма из них.

Окаймляли главный корпус Тедервин два массивных трехэтажных крыла, которые загибались назад так, что всё поместье в плане напоминало, наверное, ступенчатый полукруг. Окна там, в боковых корпусах, были поуже, и в некоторых… да, я уверена, в некоторых недоставало стёкол.

Присмотревшись, я заметила и другие детали, которые подсказали мне, почему в моём сознании немедленно возник образ Тедервин как хмурого неприветливого старика.

Кое-где крыша была просевшей, виднелись стропила из посеревшей от старости древесины. Очень запущенный парк, облетевший к зиме, протягивал крючковатые пальцы к дому, словно озяб и хотел обняться. Но Тедервин был не из тех, кто с готовностью делится теплом. Чуть в стороне от левого крыла я и вовсе заметила груду камней… частично обвалилась одна из наружных стен.

Дорн подошёл совсем близко, так что, когда он заговорил за моей спиной, я вздрогнула.

— Нет. Это не Замок пепельной розы. Тедервин был построен моими предками. Это творение рук победителей. Не побеждённых. Замок пепельной розы был разрушен. В точности так, как изображено на той картине в Шеппард Мэнор. Вы помните её?

Вместо ответа я кивнула. Не признаваться же, что прекрасно знаю, что картину эту он забрал себе и повесил в своей тайной комнате для размышлений. В которую я умудрилась сунуть свой нос.

Помимо воли я отметила, что мой муж как-то подозрительно долго держал паузу перед тем, как ответить мне о Замке пепельной розы. Думал? Подбирал слова? Решал, насколько может быть откровенным со мною?

Дорн подал мне руку, глядя на меня с высоты своего роста как-то странно, испытующе.

— Пойдёмте, Элис. Покажу вам дом. Если вы еще не передумали, конечно. Я могу прямо сейчас дать распоряжение кучеру, и он доставит вас…

— Не дождётесь! — с милой улыбкой я приняла руку. Если мой дражайший супруг ожидал, что я, как нежная избалованная барышня, ужаснусь при виде неухоженного дома и заросшей аллеи, испугаюсь бытовых трудностей и запрошусь обратно в столицу… то его ждёт горькое разочарование.

Спотыкаясь на мелких камешках, которыми в изобилии усеяна была аллея, я храбро поковыляла к дому.

И всё же не отпускала меня мысль о том, как можно было такой красивый дом привести в такое состояние. Внутри было тоже всё тускло, темно, неприветливо. Хотя когда-то Тедервин, несомненно, блистал. Видно было, что строители и декораторы не жалели ни сил, ни средств, чтобы сотворить дворянское гнездо, которое было бы достойно Морриганов. А вот теперь… что же здесь случилось? Сердце сжалось, когда я подумала об этом.

Я не стала делать искусственных комплиментов дому. Не хотела унижать мужа враньём. Вместо этого сказала от души, что мне здесь нравится и я хотела бы пожить подольше, чтоб хотя бы немного…

— Неделя, Элис, — оборвал мои наивные мечты Дорн. Мечты, в которых я нанимала мастеров, чинила крышу, заново остекляла, мыла… и вообще приводила здание в божеский вид. Но меня спустили с небес на землю. Я обещала, что пробуду здесь лишь семь дней. Особо не разгуляешься.

Я уныло вздохнула.

Вскоре частично прояснилось, почему Тедервин в таком ужасном состоянии. В нём проживало катастрофически мало слуг для такого огромного поместья! Старый дед-садовник, тощая как щепка горничная с бесцветным лицом, глядевшая на меня во все глаза, как на какое-то чудо-юдо, пока Дорн представлял новую герцогиню Морриган. Ещё была немая женщина средних лет, что одновременно служила и кухаркой, и домоправительницей, её сын-подросток, должность которого, судя по всему, можно было описать как «беги-куда-пошлют-и-делай-что-скажут» и… всё.

Как так?!

Теперь понятно, почему слуги из Тедервин слыли такими неразговорчивыми и их почти никогда не видели жители окрестностей. С таким-то объемом работы! Почему бы не нанять кого-то ещё? Нет, я решительно отказывалась понимать.

Нам немедленно накрыли поздний завтрак в столовой. Это было помещение, по размерам больше напоминавшее бальный зал. Только люстра под потолком сиротливо покачивалась на сквозняке без единой свечи. По углам скрывались плотные густые тени. Все окна, кроме одного, закрыты были тёмно-серыми шторами, не пропускавшими свет. Тусклый паркет уже и не помнил, наверное, что такое мастика. Специально к нашему приходу зажгли большой камин, но от него больше веяло сыростью, чем теплом.

Единственной мебелью здесь был очень длинный стол, покрытый белой скатертью, за которым поместиться могла бы сотня-другая гостей. И… пара стульев, которые поставили ровно друг напротив друга, у самых дальних концов этого бесконечного стола.

Это что же, так в Тедервин принято трапезничать супругам? Я еще могла понять — на многолюдном балу, когда хозяин и хозяйка должны развлекать гостей, и поэтому грамотно распределяют внимание, чтоб никому не было скучно. Но вот так, в обычный день…

Ну или Дорн отдал такой приказ слугам, чтобы продолжить тактику, опробованную в карете. Держаться от меня подальше. Но это было как-то совсем уж бессовестно далеко!

Я с тоской посмотрела на свою тарелку, пустую пока. Затем подняла голову и с не меньшей тоской посмотрела на мужа, который скупыми, но полными аристократического изящества жестами расправлял белоснежную салфетку. Потом снова на тарелку.

Потом решила плюнуть на все условности. У меня, в конце концов, есть всего неделя! И я люблю этого бессердечного болвана, который имел наглость предложить мне фиктивный брак. То, что я на это согласилась, не снимало с него вины и облегчало мне муки совести, когда я решалась на очередную выходку.

Я поднялась, под ошеломлённым взглядом Дорна чинно расправила платье, взяла в одну руку тарелку, другой подхватила спинку стула… и потащила всё это на другой конец стола.

У мужа было такое лицо, будто он проглотил салфетку.

— Там дует, — пояснила я, и как ни в чём не бывало с ужасающим грохотом приземлила свой стул по правую руку от него.

Трапеза прошла в чинно-благородном молчании.

Согласно правилам, которые мы прописали в брачном договоре, я не могла задавать мужу вопросы. У меня тысяча вертелась на языке, но приходилось терпеть. Так что после пары ничего не значащих реплик я сдалась и поддержала игру в молчанку. Немного приуныла, конечно…

Правда, настроение улучшилось, когда я вспомнила, что ночью твёрдо решила устроить собственную экскурсию по особняку. Без сопровождения.

Дорн бросил на меня подозрительный взгляд, когда я немного приосанилась и с большим энтузиазмом принялась ковырять десерт. Прочистил горло.

— Хм-хм… Элис. Если помните, условием вашего приезда в Тедервин было то, что вы станете меня беспрекословно слушаться.

Как примерная девочка я ответила лучезарной улыбкой. Прямо врать не хотелось. Сообщать, что во время согласия на это сумасбродное правило я пальцы крестиком держала, тоже. Вот улыбка — самое оно!

Дорн сбился с мысли и замолчал. Начал снова через пару мгновений.

— …Так вот. Имейте в виду, что я вам категорически запрещаю спускаться в подвалы Тедервин. На всякий случай имейте в виду, что там крепкие замки. Но мало ли — в вашу отчаянную головку придёт мысль воспользоваться шпильками как отмычками… Это умение вы мне уже демонстрировали однажды. Так что вынужден повторить запрет. Все три этажа главного здания в полном вашем распоряжении. Не ниже. В оба крыла заходить тоже не рекомендую в одиночку, если не хотите свернуть себе шею. Там… местами пол отсутствует.

Я снова почувствовала охотничий азарт — наследие папочки.

— И не смотрите такими глазами! — поспешно добавил муж. — Мне становится страшно за Тедервин.

— Что вы, что вы! Мне просто интересно… с чем связан запрет спускаться в подвалы.

Вот так изящно я избежала запрета на вопросы. Дорн вдруг повернулся ко мне всем корпусом, и чуть склонился вперёд, глядя прямо в глаза. Я невольно ответила на этот взгляд, чувствуя, что тону в нём, как в сером омуте.

— Элис, поверьте, это для вашей же безопасности. Как вы видели, дом… старый. Подвалы… ещё более старые. Можно провалиться.

— Так нечестно. Теперь я ещё больше подозреваю, что в подвале сокрыта какая-нибудь страшная тайна, — пожаловалась я беззаботно-светским тоном, тогда как у самой сердце колотилось, как бешеное.

— Стал бы я тогда прямо предостерегать от подвалов, зная, что нет способа лучше для того, чтобы возбудить женское любопытство? Элис, там абсолютно точно нет никакой пещеры сокровищ, тайного узилища для врагов рода или древних чудовищ, — заверил муж, по-прежнему глядя на меня пристально, чуть прищурившись.

— Ну тогда… может, сумасшедшие бывшие жёны или отвергнутые любовницы…

— Элис! — муж закатил глаза.

Спрашивать про прикованных к стене бывших друзей я не решилась.

Брат… если он там, я его найду. Сегодня же ночью спущусь в подвал, чего бы мне это не стоило.

Сразу после разговора, во время которого я хоть немного смогла вызвать его на эмоции, Дорн снова надел маску холодной отстранённости. Как же это было больно!

Остаток трапезы прошёл в напряжённом молчании. Я то и дело порывалась найти какую-нибудь безопасную тему для беседы, но все они казались какими-то слишком плоскими и глупыми по сравнению с тем, настоящим, единственно важным, о чём я хотела с ним говорить… и не могла.

Свои блюда я доела раньше, чем супруг. Он ел так медленно, как вообще только возможно. Я далека была от мысли, что это он так пытается продлить минуты наедине со мной — ибо если б хотел, к чему было так жестоко игнорировать?

От нечего делать крутила на пальце помолвочное кольцо. Матовая поверхность серого камня с тонкими, будто слюдяными, розовыми прожилками под подушечками пальцев меня успокаивала.

Дорн со стуком положил десертную ложку на стол.

Я вздрогнула и подняла глаза, пальцы замерли на кольце.

— Элис, я… — он сбился на мгновение, когда наши взгляды пересеклись. Но тут же снова опомнился. — Позвольте проводить вас в ваши покои.

Я горько улыбнулась и молча встала, снова опуская взгляд.

Как много «вы». И «ваши» покои… не «наши». Он больше не собирается делить со мною ложе. Ни в каком смысле.

Выходя из трапезного зала, Дорн подождал меня в дверях и пропустил вперёд. И всю дорогу до «моих» покоев, которые располагались в правом крыле поместья, шёл чуть позади. Словно контролировал. Словно боялся хоть на минуту выпустить из вида. И в то же время… не сделал ни единой попытки хотя бы взять под руку.

Странная и долгая прогулка. Во время которой я чувствовала себя то марионеткой, позади которой её кукловод дёргает за ниточки, то — напротив — недосягаемым сокровищем, на которое глядят жадными глазами, но не смеют прикоснуться. И я не знала, какое из этих чувств настоящее. А может — ни одно. А может — и оба.

Запутанное переплетение лестниц и коридоров Тедервин было тёмным, мрачным лабиринтом. Мои шаги оставляли следы в пыли. Все окна — плотно занавешены. Запах — как в склепе, заросшем паутиной. Вернее, я думаю, так пахло бы в склепе, потому что я ни разу в них не бывала.

Эта ассоциация ввела меня совсем в грусть-тоску. Потому что вдруг так остро и живо представилось, как в этом месте поселяется тот яркий и полный жизненных сил юноша, которым был, без сомнения, Дорн десять лет назад. Как буквально хоронит здесь свою молодость в каком-то странном затворничестве. Почему, зачем? Я не могла понять, а спрашивать не имела права.

И ещё — что-то случилось с его родителями. Умерли, а отчего — никто не знает.

Если у некоторых семей бывают скелеты в шкафу, то у Морриганов таких скелетов целый кордебалет.

— Мы пришли.

Новая дверь, открытая передо мною. В неё я вхожу одна. Муж остаётся за порогом. Порывисто оборачиваюсь. Успеваю поймать тень в его взгляде. Он тут же прикрывает веки, словно не хочет, чтобы я видела. Но поздно.

— И Элис… для вашего же блага. Я запру вас на ночь, чтобы вы не отправились бродить, где не следует.

Поток моих возмущений он оборвал, подняв ладонь.

— А ещё у двери в подвал будет всю ночь сторожем сидеть садовник. Так что… спокойной ночи.

И снова мне показалось, что он хотел добавить ещё что-то. Но, поколебавшись, всё же ушёл, оставив мне единственную свечу, которую нёс. Как он сам будет возвращаться в темноте, я не представляла — но, судя по всему, герцог Морриган за столько лет до мельчайшей чёрточки выучил свою берлогу… или всё же тюрьму?

Когда ключ со скрежетом провернулся в двери, у меня внутри клокотала самая настоящая злость. Я поняла, что теперь уж точно никакие силы на свете не удержат от ночной прогулки.

…И у меня чуть разрыв сердца не случился, когда кольцо вдруг запульсировало и обожгло палец. Я подняла руку к лицу и обомлела — розовые прожилки в камне светились изнутри каким-то призрачным сиянием. Оно становилось то ярче, то бледнее, рассыпалось отблесками по стенам и потолку, разгоняло угрюмые тени.

Словно в ответ на беззвучный призыв, где-то под потолком материализовалась пепельная кошка. Упала мне прямо на грудь, чуть не повалив толчком, вцепилась всеми когтями в платье. Я едва успела её подхватить, плюхнулась в ворохе юбок на пол. Кое-как оторвала когтистую бестию от себя, подняла и посмотрела в аквамариновые глаза, горящие фонарями от возбуждения.

— Поймала! Ну, здравствуй! Давно не виделись.

Кошка ничего не ответила. Ни слова на эллерийском. Но я чувствовала, что она напряжена, как сжатая пружина. Как будто сейчас — момент, которого она так долго ждала. Ради которого явилась ко мне, наивной семнадцатилетней девчонке, когда-то. Сказала впервые то загадочное слово «Тедервин», которое стало для меня путеводной нитью. Потянув за неё, сейчас я надеялась размотать весь клубок.

Пара глубоких вдохов… нет, успокоиться мне это не помогло. Ощущение всё равно было как перед прыжком с обрыва в кипящее море.

— Что ж… я готова! Разгадывать тайны Тедервин. Я здесь, как ты и хотела. Поможешь мне?

Если моя версия правильна — способности кошки переносить людей сквозь пространство действуют лишь на небольшое расстояние. Поэтому она не могла сразу забросить меня в Тедервин из родительского дома или столицы. Поэтому так настойчиво добивалась, чтобы я сюда явилась сама. Но вот теперь… Всего лишь соседний корпус. Три этажа вниз. Дорн говорил о том, что у дверей в подвалы будет караулить сторож, чтобы я не натворила глупостей. Кошка — моя единственная надежда проникнуть туда незамеченной. Получится ли?..

— Пожалуйста, перенеси меня…

Я не успела договорить. Кошка даже не стала слушать, куда мне надо. Она и так знала.

Просто мир вокруг сначала исчез, потом завертелся со страшной силой, смазывая краски и очертания предметов… а потом у меня появилось такое чувство, будто туловище моё стоит на полу, а внутренности перемещаются куда-то вниз. Меня чуть не стошнило, когда равновесие вернулось. А вместе с ним и зрение.

Обычный коридор, ничем не отличающийся от тех, что я видела наверху. Но меня так накрыло ощущением многотонной каменной громады, нависающей над головой, что я моментально поняла — это оно. Я в подвале.

Кольцо на пальце вспыхнуло ярче. И это было кстати — потому что о свече позаботиться я не успела, конечно же. К моменту появления кошки благополучно поставила на ближайший столик. В подвале же было темно — хоть глаз выколи. Ведь кто в здравом уме будет держать зажжёнными факелы, свечи или фонари там, куда ходить запрещено.

Я обернулась и увидела за своей спиной невысокие двустворчатые двери, которые выглядели очень крепкими. Те самые, которые закрыли на замок? Если так, с противоположной стороны сидит сторож и лучше быть потише, чтобы он меня не услышал.

Обернувшись снова, стараясь не шуршать платьем, я увидела, что далеко впереди темнеет алчный зев подземелий поместья Тедервин. Я осознала, что здесь совсем одна — кошка за мной не пошла, её и след простыл.

И тут меня прошиб такой дикий ужас, что я ни за что бы и за год не сдвинулась с места. Если б не понимание, что где-то там, внизу, меня может ждать брат, попавший в беду.

Шаг за шагом я двинулась вперёд. По длинному-предлинному коридору, который плавно понижался. Было прохладно, воздух совсем не казался затхлым. И странным образом никакой грязи и пыли — намного, намного чище, чем в иных переходах, по которым меня водил муж там, наверху.

Кольцо освещало путь не так далеко, как мне бы хотелось. И всё время казалось, что там, за границей слабых отблесков света, меня поджидает какое-нибудь чудище или неведомый враг. Это было словно гиря на моих ногах, которая мешала двигаться вперёд. Но я тащила эту гирю, сжав зубы и изо всех сил пытаясь ими не стучать.

В конце коридора оказалась каменная лестница вниз. Узкие ступени уходили прямо в темноту. Низкие своды, тесные стены.

Единственным желанием в тот момент, когда я стояла на самой верхней ступени, было развернуться и бежать, куда глаза глядят. Ну или отбросить гордость и умолять кошку меня забрать.

И всё же я сделала этот шаг.

А потом второй.

И третий.

С удивлением отмечая, что по мере того, как я спускаюсь, розоватое свечение кольца становится всё ярче.

А потом… стало светиться не только оно.

Этот резкий перелом я заметила сразу. Только что стены коридора были такими же грязно-серыми, сложенными из крупных каменных блоков, как и весь особняк. И вот… их сменил совершенно другой материал.

Гладкий свинцово-серый камень без единого следа стыков. Абсолютно такой же, как тот, что в помолвочном кольце Морриганов. Как осколок минерала, который единственный остался цел, когда всё вокруг нас обращалось в пепел в нашу вторую брачную ночь.

С бледными слюдяными прожилками — они тянулись от пола до самого потолка, змеились по стенам, создавали сеть, напоминавшую кровеносные сосуды.

И при моём приближении осветились бледно-розовым. Сначала медленно и несмело, будто искры побежали. А потом — вспыхнули в единой феерии волшебных красок. Показалось, будто я нахожусь внутри огромного каменного зверя. И сейчас он просыпался.

А я, растерянная, застывшая посреди бесконечной лестницы, не знала, чего больше чувствую в этот момент — ужаса или восторга.

Для образа Тедервин я вдохновлялась бельгийским замком Миранда) Дорогие читатели, если вам нравится история, не забудьте поддержать её лайком и подписаться на раздел автора! Я безмерно ценю вашу поддержку и интерес к моим историям ^__^ И ещё — эта книга доступна в аудиоверсии (авторская озвучка). Чтобы послушать, нажмите соответствующий значок вверху страницы.

Восторг подталкивал меня в спину, пробуждал желание идти вперёд, поскорее исследовать это загадочное место. Но страх… какой-то иррациональный, животный страх заставлял осторожничать, медлить, мешал сделать следующий шаг.

Почему Дорн так настойчиво запрещал мне сюда приходить? Что крылось за этой настойчивостью — желание сохранить свои секреты или… защитить?

Долго колебаться мне не дали.

Прямо под ногами снова из ничего возникла кошка. В это время пол — или то, что казалось полом — уже ощутимо ходил ходуном. Кошка требовательно и громко мяукнула… и «потащила» меня через пространство. Вперёд и вниз.

Я чувствовала, что сил у неё всё меньше. Я чувствовала, что она «продирается» через пульсирующую светом полутьму короткими «прыжками», и я за ней, как привязанная невидимой верёвкой. Всё дальше и дальше.

И вот уже позади коридор. И я всей кожей ощущаю, что теперь мы по-настоящему глубоко, в самом сердце подземелий Тедервин. В огромном зале — тёмном и мрачном, где почти нет уже привычного сияния, лишь промельки фиолетовых искр на низком сводчатом потолке. Они напоминали вереницы светляков.

Как далеко простирается зал, я не могла сказать. Всё терялось в густой тьме. Но могла разглядеть какие-то бесформенные глыбы, тут и там в беспорядке разбросанные на полу этого зала. Прямо впереди маячили неровные очертания каменной арки, высотой в два человеческих роста. Она была слегка бесформенной, словно покорёженной временем… или не только им.

Приливной волной на меня накатывало понимание. Смутная пока ещё догадка, но она многое проясняла.

Королевский указ, который дозволял любому желающему посетить руины Замка пепельной розы. Место, которое превратилось в центр притяжения мечтателей и авантюристов. Достопримечательность, по которой потоптались все, кому не лень. Даже мы с дядей и тётей «приобщились к древности». И я ещё удивлялась, почему ничего особенного там не почувствовала!

Да просто потому, что оно было ненастоящее.

Морриганы как зеницу ока берегли своё сокровище. Такие собственники и затворники, как они, не могли бы допустить туда чужаков. Даже по приказу короля.

Они устроили бутафорские руины! Декорации для отвода глаз. Приманку для дураков.

А настоящее пепелище…

Они спрятали его. Давным-давно. Под самым надёжным замком. Морриганы стали цепными псами, охраняющими своё сокровище. Выстроили целое поместье над ним, чтобы никто не увидел и не нашёл.

Тедервин… «Пепельная роза» на эллерийском. Какое говорящее название для родового поместья! И какое правдивое.

Руины Замка пепельной розы… настоящие руины… я сейчас стою прямо на них.

Я сделала несколько робких шагов вперёд и добралась до ближайшего валуна. Осторожно коснулась. Сияние стало ярче под моей ладонью. Искры света слились в сплошные потоки, которыми наполнился узор на камне, словно трещины пошли и вырвался наружу свет, хранившийся внутри. Камешек в моём кольце откликнулся ответной вспышкой розового свечения… а потом случилось странное.

Моё помолвочное кольцо… кольцо Морриганов, которое передавалось в их роду из поколения в поколение вот уже несколько веков… оно словно ожило! И стало плавиться прямо на глазах. Вернее, камень в нём.

И этот живой, текучий материал просто «спрыгнул» с кольца, каплей упал на валун, возле которого я стояла… и соединился с ним.

Кажется, кусочек Замка пепельной розы, который завоеватели когда-то взяли отсюда в качестве трофея и фамильной драгоценности, решил вернуться обратно.

Мда-а-а уж… И что я теперь скажу дражайшему супругу? Прости, любимый, ты подарил мне бесценный родовой артефакт, а я его… сломала?

…Но очень скоро это стало меньшей из моих проблем. Потому что пол подо мной снова ощутимо дрогнул. Ещё один толчок. И ещё. Заходил ходуном весь смутно виднеющийся ландшафт руин передо мной. Где-то впереди кусок потолка обвалился и упал с грохотом.

Я испугалась не на шутку.

Осмотрелась в поисках кошки — но негодяйка пропала, как не было. Что же делать…

— О… Олав! — сдавленно выкрикнула я. Если брат здесь, вдруг отзовётся?.. Но никакого выкрика не получилось, скорее слабая попытка. Мышиный писк.

Я сделала ещё шаг вперёд. Надо попробовать хотя бы осмотреть ближайшие руины. Пока есть хоть немного времени… Пока есть какой-то свет…

Но ещё одна острая глыба, которая врезалась в пол в шаге от меня, заставила вскрикнуть и отскочить назад.

И тут же меня подхватили, прижали, закрутили сильные руки.

— Идиотка! Куда ты полезла?! Я же просил! Я же заклинал!!! Как ты прошла?!

Дорн обнимал меня крепко-крепко, прижимая к груди, и закрывал своей спиной от угрозы с потолка. И моё потрясение от этого было столь сильно, столь велики облегчение и благодарность, что совершенно перекрывали обидность слов. Его пальцы вцеплялись в меня так судорожно, так жадно, что я даже забыла бояться.

— Замок пепельной розы. Разве я могла остаться в стороне… Это же настоящее пепелище!.. У тебя дома… — пробубнила я куда-то ему в вырез рубашки, где ходуном ходила грудь.

Дорн сжал меня сильнее, так что чуть кости не переломал. Промедлил мгновение, а потом выдохнул мне в волосы.

— Да!.. Это настоящее пепелище. И оно убивает безумцев, которые рискуют нарушить его покой.

Подземелья Тедервин лихорадило всё сильнее. Мне казалось, ещё немного, и ходящий ходуном пол сбросит нас, как норовистый конь. А с потолка в любую секунду мог сорваться новый смертоносный обломок.

Но не это пугало меня больше всего.

Я изо всех сил уперла руки в грудь мужа и попыталась выпутаться из его объятий. Заглянуть ему в лицо, увидеть, правду ли скажут глаза.

— Мой… брат. Только не говори мне… что твой Замок убил его!

Больно. Какой же болью сжало сердце. Ещё немного, и расколется, как тот камень.

А Дорн молчал. И не пускал меня. Не позволял оттолкнуть. Молчал с темнотой во взгляде. Расширившийся зрачок почти поглотил серую радужку чёрной бездной.

Нет, нет… только не это… Ведь столько времени прошло! Я так давно не видела брата. Сбилась со счёта, сколько дней минуло с тех пор, как мне показала его кошка живым… Неужели я опоздала?!

— Говори! Скажи мне!!! — я встряхнула Дорна, вцепившись в рубашку. Моих сил не хватило сдвинуть его и на дюйм. А вокруг продолжали дрожать подземелья Тедервин, как просыпающийся зверь.

Наконец, Дорн глухо проронил:

— Элис, нужно уходить.

— Я не сдвинусь с места, пока не скажешь! Или пойду искать его сама! — я почти кричала, но мой голос тонул в грохоте и урчании пробуждённой каменной стихии.

Каким-то невероятным усилием я сумела вывернуться, поднырнув под руку Дорна.

Далеко убежать не удалось.

Он схватил меня за талию, оторвал от земли и снова прижал к себе. Оттащил назад.

В этот раз каменная глыба упала ровно в то место, где я только что стояла.

Не удержав равновесия, Дорн вместе со мной упал на спину. Я — сверху. Его тело смягчило удар.

Со сдавленным стоном он тут же перевернулся — так, чтобы я оказалась снизу. Снова закрыл собой. От навалившейся тяжести у меня всё дыхание выбило из груди. Сильно закружилась голова, как перед обмороком. К счастью, Дорн приподнялся на одном локте, и я смогла втянуть немного воздуха — пыльного, сухого, с запахом грозы.

— Хорошо. Я скажу тебе… всё, что знаю о твоём брате. Но только… ради всего святого, давай выбираться отсюда!

В его взгляде было столько жёсткой решимости, что я поняла — ещё немного, и он просто взвалит меня себе на плечо и утащит, как бы я не сопротивлялась.

— Скажи только… что его здесь нет.

— Элис, идём!!! — рявкнул муж. Резко поднялся и рывком за руку заставил встать и меня.

А потом… даже не стал ждать моего ответа. Подхватил на руки. И действительно потащил.

Я притихла — напуганная и тем, что вокруг творилось уже форменное безумие, и особенно тем, что Дорн так и не ответил прямо.

Со мной на руках он шёл так, будто я была пушинка. Перешагивая через груды мелких валунов, обходя препятствия побольше. К счастью, я в своих поисках не успела забраться слишком далеко от выхода…

Но до спасительного коридора мы так и не дошли.

Из каменного пола выросли остроконечные глыбы, охватили нас кольцом. Стеной. Как будто нас не хотел выпускать сам Замок пепельной розы — вернее, его пропитанные тёмными и мрачными эмоциями руины.

Дорн остановился, тяжело дыша.

Его взгляд был бешеным, когда он посмотрел мне в глаза.

Там, где он прикасался, под его горячими ладонями моя одежда стала рассыпаться в пепел.

— Я не отдам ему ещё и тебя. Ни за что.

Сердце будто замерло на мгновение, пропустило такт.

И в этот странный, будто застывший в паутине времени, миг наступила мёртвая тишина. Подземелье Тедервин перестало падать нам на головы. Пол перестал судорожно вздрагивать. Руины Замка пепельной розы… словно замерли, притаились. Собираясь с силами.

Неужели чтобы убить нас?

Высоко-высоко над нашими головами потолок был расцвечен миллионами фиолетовых искр, словно звёздное небо из другого, неведомого мира. Душа отказывалась верить, что подобная красота может быть воплощением зла.

— И не надо. Не отдавай. Никому меня не отдавай.

Полутьма вокруг взорвалась ослепительным светом.

Я испугалась и зажмурила глаза.

А когда открыла…

Муж по-прежнему держал меня на руках. А между нами прямо в воздухе парил полупрозрачный кристалл с ладонь размером. Вращался медленно, испуская розовый свет через матово-молочные грани.

Ощущение абсолютного покоя и ожившего чуда… стены и пол больше не дрожали, с потолка ничего не сыпалось — подземелья Тедервин будто уснули снова. Искры на потолке погасли. Теперь только парящий камень освещал наши с Дорном удивлённые лица.

— Это что ещё такое?.. — пробормотал муж, осторожно ставя меня на землю. Я никогда не видела у него такого ошарашенного выражения. Кажется, Его сиятельство герцог Морриган и не подозревал, что его собственный дом может выкинуть такую штуку.

Я прочистила горло, отвела глаза.

— Эм-м-м… я даже боюсь тебе сказать. Ты хотел фиктивный брак, и всё такое… но кажется, твой фамильный склеп… ой, прости, подвал!.. решил по-другому.

— Ты можешь выражаться яснее? — с раздражением перебил супруг.

— Да куда уж яснее! — я тоже заразилась его дурным настроением, посмотрела на Дорна в упор и сложила руки на груди. Заодно прикрыла то, что ошмётки испепелённого платья почти уже не прикрывали. — Судя по всему, Замок пепельной розы решил, что мы с тобой — самые подходящие кандидаты на роль его хозяев. И подарил нам своё семечко.

Я ошиблась. Прежде лицо Его сиятельства было всего лишь слегка недоумённым — по сравнению с той бездной шока, которую оно выражало теперь.

Парящий меж нами кристалл радостно подмигнул своим розовым светом.

Тем временем кольцо острых каменных зубьев вокруг нас медленно втянулось обратно в пол. Путь был свободен. Замок… отпускал.

Дорн немедленно схватил меня за руку и потащил вперёд. Я попыталась протестовать.

— Стой, погоди… Но как же… надо забрать!

— Не надо.

— Замок нам подарил…

— Я не приму от него никаких подарков. Пусть забирает обратно.

И с такой злостью это было сказано, что я замолчала.

Но семечко покорностью, как молодая жена, оказывается, не обладало. Ну да, ему-то что! Оно просто поплыло по воздуху за нами.

Дорн оглянулся через плечо и процедил сквозь зубы:

— Убирайся туда, откуда пришло!

Семечко замерло на мгновение в воздухе, а потом как ни в чём не бывало снова пустилось в путь. Не отставая от нас ни на шаг.

Я с удивлением поймала себя на мысли, что не хочу уходить. Странная грусть разливалась в сердце. Словно кто-то смотрит мне в спину в тоске. Большой, печальный и одинокий.

А когда мы приблизились к выходу из подземелий Тедервин, я заметила на одном из валунов изящную, как статуэтка, фигуру пепельной кошки. Она топорщила чёрные кисточки на своих рысьих ушах и провожала нас взглядом, исполненным довольства. Но стоило мне посмотреть на неё дольше секунды, как она растворилась в пространстве. Муж мой смотрел только вперёд и судя по всему, даже не обратил внимания на это наглое создание. А рассказать… рассказать о ней снова не получилось. Магический запрет работал без перебоев.

Семечко оптимистично двигалось за нами, как привязчивый пёс. Выход из подземелий тоже его не остановил.

Дорну пришлось смириться. Сцепив зубы и играя желваками, он тащил меня прочь. Коридор был бесконечный. Да уж, только теперь я оценила, как быстро доставила меня по месту назначения кошка!

— Мне до смерти хочется узнать, как ты нашёл меня в подвале. Но я молчу, — пробубнила я себе под нос.

— Ты не молчишь! — раздражённо ответил супруг. После небольшой паузы всё же добавил. — Дом трясся так, что трудно было не догадаться. Говорили мне старшие друзья — никогда не женись, жена всё переворачивает с ног на голову…

— Я не настоящая жена.

Он промолчал, я обиделась и остаток пути мы шли молча.

Семечко потухло, стало совсем бледным. Оно вяло тащилось за нами, опустившись почти до самого пола, бросая слабые отсветы на серые каменные плиты.

Двери в подвал, через которые мне так и не довелось пройти в первый раз, были распахнуты настежь. В дверном проёме маячил худой, как скелет, старик-сторож с выражением крайнего беспокойства на лице. Ещё бы, проворонил герцогиню!

При виде нас он почесал затылок и тут же почему-то спрятался за стену. Гнева хозяина своего, что ли, боится?

Свет на загадку пролил муж. Он остановил меня, подвинул к стеночке и хмуро оглядел. А потом принялся молча расстёгивать рубашку. Я смутилась и отвела глаза. Всё-таки не до такой степени я ещё замужем.

— Возьми. Прикройся.

На мои плечи легла тёплая, нагретая мужским телом ткань. Окутывая своим запахом, Дорн как следует спрятал под рубашкой прорехи на моём платье. От прикосновения его рук меня бросило в дрожь.

Только теперь я заметила, как здесь холодно. В подвале было намного теплее, хотя должно быть наоборот.

— Иди в свою комнату и ложись спать.

Он отчего-то не спешил убирать руки с моих плеч. Близко. Слишком близко.

— Нет! — я помотала головой. — Ты мне обещал рассказать.

Дорн вздохнул.

— Хорошо, пойдём… куда-нибудь, где можно спокойно сесть.

Ближайшее удобное «куда-нибудь» оказалось тем самым трапезным залом, в котором мы обедали днём. Я так поняла, что большинство остальных комнат в Тедервин вообще были заперты, и из всего огромного поместья использовалась для жилья лишь малая часть.

Старик-сторож принёс нам свечи в канделябре, поставил на стол и удалился, бросив диковатый взгляд на меня в мужниной рубашке. Кажется, здесь не привыкли к посторонним. Тем более посторонним женщинам. Эта мысль немного подняла мне настроение.

Дорн сидел на своём месте во главе стола, сложив руки на груди, и как обычно хмурился, не глядя на меня. Я примостилась рядом, на второй стороне угла. Зябко куталась в рубашку и в отличие от супруга, не могла сдержаться, чтобы не бросать взглядов украдкой. Было на что посмотреть. А я всё-таки не насмотрелась. И я всё-таки жена. И девушка. И вообще… оправданий нашлось более чем достаточно.

Семечко прекратило порхать и доверчиво улеглось на белую скатерть стола между нами.

Наконец, Дорн прервал молчание.

— Элис, вы…

— Ещё раз назовёшь меня на «вы», запущу в тебя вон той корзинкой с фруктами! — пообещала я. Меня почему-то до ужаса стала раздражать его привычка при первой удобной возможности возвращаться снова к формальной холодности. Как будто он специально ставил между нами эту стену. И кирпичики из неё вываливались только в минуты опасности или волнения. Надоело!

Я наконец-то удостоилась взгляда Его сиятельства. Он немного помолчал, а потом продолжил.

— Ты заслуживаешь узнать правду о брате. И прости, что не сказал раньше. Это было слишком связано с Тедервин, а я не имею права раскрывать никому фамильные тайны.

Я проглотила горечь от его слов. Значит, я действительно так и не стала его семьёй.

Фиктивная жена. И это не изменится. Что ж… хотя бы услышу правду о брате, которую пришлось чуть не под пытками вытаскивать. В конце концов — это ведь самое главное, правда — дурочка Элис? Только за этим ты влезла во всю эту авантюру с отбором невест. Только за этим ты навязала себя мужчине, которому не была нужна. Теперь терпи. Принимай последствия своих решений.

— Мы познакомились с твоим братом два года назад. Незадолго до моего визита к вам домой, в Шеппард Мэнор.

Дорн снова замолчал. Его взгляд был отстранённым, будто обращённым в прошлое. Я не утерпела и заговорила сама, тщательно подбирая слова, чтобы не получился вопрос, ведь по условиям нашего брачного контракта я не имела права их задавать.

— Я буду благодарна, если ты расскажешь, как вы с Олавом познакомились. Мне очень интересно.

Он коротко качнул головой в отрицательном жесте.

Мне стало ещё холоднее. Всё-таки полной правды я не заслужила. И всех секретов этого странного человека, сердце которого было словно сделано из камня, не узнаю, видимо, никогда.

— Как бы то ни было, мы подружились. Твой брат… он был очень добрым человеком, всегда видел в людях только хорошее…

— Он не «был»! Он есть! Мой брат очень добрый и он… он… — спазм сдавил горло. В голосе помимо воли звенели слёзы. Я слишком долго крепилась, чтобы их не пролить. Дорн посмотрел на меня с жалостью. — Извини. Продолжай. Пожалуйста.

В ночной темноте свет пламени делал черты лица моего мужа жёстче, бросал тени на плечи.

— Скажем так… хотя я крайне тяжело схожусь с людьми, мне импонировал его характер, и мы крепко сдружились… м-м-м… на почве общих интересов.

— Я так понимаю, эти интересы и привели тебя в наш дом, — тихо добавила я.

— Не совсем. Пожалуй, это я могу тебе сказать. Ты и так теперь знаешь, что истинное пепелище Замка пепельной розы находится под моим фамильным поместьем. И что оно смертельно опасно. Именно поэтому, когда я услышал о сумасбродной идее короля допустить всех желающих к посещению оставшихся трёх пепелищ Замков роз, я не мог стоять в стороне. Я попытался отговорить его, но меня Его величество слушать не пожелал. Тогда мне пришло в голову заручиться помощью единственного человека, мнению которого он всегда доверял.

— Моего папы.

Как будто мало мне было сегодня. Я думала, хотя бы эта боль хоть немного притупилась. Ничего подобного. И воспоминание прошило меня насквозь, как отравленная стрела.

— Совершенно верно. Однако, даже глава Тайного сыска королевства ничего не смог сделать, и королевский указ о вольном доступе на пепелища был подписан. Мне пришлось воспользоваться уловкой, которую предусмотрели мои предки еще много лет назад — открыть ложное пепелище для отвода глаз. Постоянно рискуя тем, что кто-то всё же догадается. Как догадалась ты.

Я проигнорировала его обвинительный тон. А нечего было от жены секреты держать!

— Я кстати, так и не дождался ответа, как тебе удалось попасть в подвалы. Сторож божится, что никого не видел, ключ от замков есть только у меня. И это не те замки, которые можно отпереть твоей шпилькой.

Слегка покраснев, я решительно заявила:

— У меня тоже есть свои тайны! В конце концов, я дочка Уильяма Бульдога Шеппарда. И вообще — ты прячешь от меня свои, тогда и я оставлю свои при себе! — и я с показным равнодушием пожала плечами.

Видно было, что будь его воля — Дорн меня бы как следует встряхнул, чтобы выбить признание, до того ему было любопытно. К счастью, он этого делать не стал, только побуравил меня немного разрывающим на кусочки взглядом, усмиряя знаменитый морригановский гнев. Я выдержала его, не отводя глаз. Сама не зная, чего мне хочется больше — чтоб прекратил, или чтобы, наконец, сорвался.

— Я бы очень хотела услышать продолжение истории, — твёрдо заявила я. — Ты обещал рассказать, где мой брат.

Дорн всё же сдался. Со скрипом, как проржавленная дверь, которую давно не открывали. Слишком привык хранить тайны, слишком неохотно ими делился. Но сейчас у него не было выхода. Он обещал.

— Я всегда отказывал твоему брату, хотя он очень хотел побывать на истинном пепелище Замка. Два-три раз в год он приезжал с визитами в Тедервин. Уж не знаю, что он там говорил семье — я взял с него клятву, что покажу местоположение только под условием, что никто не будет даже знать, куда он ездит. И всякий раз Олав донимал меня просьбами спуститься в подвал. У него был ярый научный интерес, он был одержим идеей о том, что необходимо восстановить все Замки. Не понимал простой вещи. Что Замки… они как люди, Элис. У каждого свой нрав. Не все они добры. Как бы в это не хотелось верить твоему брату. Но такие люди, как он… как ты, никогда не меняетесь. Вечно смотрите на мир через розовые очки.

Я потупилась и молча ждала продолжения. Молясь про себя, чтобы оно было не слишком ужасным. Всё во мне отказывалось верить в подобный финал. Пусть я глупа, пусть слишком верю в хорошее… но лучше так, чем добровольно отказаться от этой веры, закрыться от всего света и омертветь внутри.

— В тот последний раз, когда он приехал, почему-то не стал просить снова. И я утратил бдительность. Поверил, что у его визита действительно другая цель, как он постарался меня убедить.

У меня на глаза снова навернулись слёзы.

— Узнаю брата. Он… очень упрямый. Хотя по виду не скажешь. Это у нас обоих… папино наследство.

— Думаю, в тебе даже больше, — голос Дорна слегка смягчился. Но я уловила это изменение. Я уже так давно пытаюсь разгадать головоломку под названием «Дорнан Морриган», что кажется, научилась улавливать мельчайшие изменения в нём.

— Значит, мы оба пошли в подземелья, хотя ты нам запрещал, — я постаралась, чтобы мой тон был не слишком извиняющимся.

Крепко вцепившись в края рубашки, накинутой мне на плечи, я ждала, что он скажет дальше. Сердце провалилось куда-то вниз. Кажется, я забыла дышать. Так долго шла к этому моменту… чтобы узнать правду о брате… а вот теперь боюсь её услышать.

А Дорн всё смотрел на меня и молчал.

— Элис, прости меня. Я не смог его уберечь. Он ушёл на пепелище. И Замок… забрал его.

Я вздрогнула.

Семечко на белоснежной скатерти казалось совсем серым, безжизненным. Просто кусок камня.

— Ты сказал, что не знаешь, где он. Полицейским. И мне… когда-то, — прошептала я.

— Я не солгал. Я действительно не знаю. Понятия не имею, что происходит с людьми, которых поглощает пепелище Замка. Могу сказать только одно… они никогда не возвращаются. Элис, это горькая правда, но ты должна её принять.

Я вытерла ресницы.

— Наша мама пропала, когда была беременна моим братом. Отец искал её долгие годы. И нашёл. Олав провел первые десять лет своей жизни в ином мире, где не было других людей. Может… у него судьба такая. В этот раз он тоже сможет вернуться, потому что…

— Да, я слышал от него эту историю. И вот что хочу сказать. Элис, не питай ложных надежд! Хватит заниматься самообманом. Твоего брата с матерью отыскали только потому, что под Замком ледяной розы есть путь в иной мир. Там сложная система подземных ходов, в которой я даже побывал с разрешения графа и графини Винтерстоун. В подземельях Тедервин ничего подобного нет, можешь мне поверить. Никаких дверей в иные миры.

Я не хотела признавать, что он прав. Цеплялась за любую ниточку. Да, я слышала, что в первое время после того, как Олав пропал, и все, кто мог, подключились к его поискам, граф и графиня, которые приходились ему тестем и тёщей, рискнули распечатать однажды закрытый проход и снова отправиться в тот мир. Им помогал магический пёс, который живёт у них, в Замке ледяной розы. Но даже собака, способная учуять любой запах на расстоянии многих миль, не помогла найти брата. В том мире не оказалось и следа Олава. А мы так надеялись тогда… Джен, помню, снова проплакала целую ночь у меня на плече. И вот теперь — неужели рвётся последняя ниточка? Я отказывалась признавать поражение.

— Может, ты не всё знаешь о Тедервин.

Дорн криво усмехнулся.

— Элис, я десять лет своей жизни посвятил исследованию поместья! Носом землю рыл, излазил вдоль и поперёк каждый дюйм… Там есть только этот проклятый камень, который невозможно ничем повредить. Ни лопаты, ни буровые установки… самая совершенная горнодобывающая техника, самые острые алмазные буры не оставили на нём даже царапины. Всё, что я мог — это забрать пару валяющихся камней для изучения. Которое не дало ровным счётом ничего.

Такой приглушённый ровный голос… я слышала каждую ноту тщательно скрываемой ярости.

— Под Тедервин пусто. Вернее, не так — под Тедервин есть только истекающие злобой древние развалины, которые мстят потомкам завоевателей за то, что разрушили когда-то это место.

Камень совсем потух. Лежал между нами мёртвым обломком серой породы.

— Но если он… наполнен лишь злобой и ненавистью, как ты говоришь… зачем же подарил нам это?

Я осторожно потянула руку по скатерти, но так и не рискнула дотронуться. Остановилась в паре дюймов от матовой поверхности семечка. Тысячи людей отдали бы что угодно, чтобы получить такой дар!

— Это ошибка, — отрезал Дорн. Встал, со скрипом отодвинув свой стул. Оперся ладонями о край стола и добавил, глядя на моё запрокинутое лицо с высоты. — Я совершенно уверен в том, что Замок пепельной розы ошибся.

Я сжала пальцы в кулак и едва сдержалась, чтобы не крикнуть ему в лицо: «Почему?!».

Мужчина, которого я люблю, выпрямился и отступил на шаг, за пределы слабенького круга света. Его тут же поглотили тени, как глубокие воды тихого омута.

— Я выполнил обещание. Рассказал тебе всё, что знаю о твоём брате. Элис… он не единственный человек, которого сгубил Замок пепельной розы. Сто сорок восемь лет назад это была служанка, которая случайно перепутала дорогу к погребу. Девяносто три года назад — пара гостей, после праздника искавшая место для уединения. С тех пор подземелья прочно запираются, а в Тедервин не пускают чужаков. Элис… никто из этих людей не вернулся назад. Не обманывай себя. Он тоже не вернётся.

Я видела уходящую спину, очертания которой всё больше терялись во тьме.

— Будь готова через неделю покинуть Тедервин. После всего, что я сказал… надеюсь, у тебя хватит мозгов больше не приближаться к подвалам. Замечу ещё одно телодвижение в ту сторону — и лично посажу тебя в карету, тотчас же. Чего ты ждёшь? Пойдём, я провожу тебя в твои покои.

Медленно-медленно я поднялась. Машинально подхватила спадающую с плеч рубашку, снова стянула её на груди.

Потом бросила задумчивый взгляд на вазочку с фруктами.

Потом поняла, что это вряд ли поможет, и перевела взгляд на каменное семечко. Оно, кажется, наполовину ушло в деревяшку стола, прорвав скатерть. Словно хотело спрятаться от наших споров. Прекрасно его понимаю.

— Дорнан Морриган!

Мой решительный тон подействовал. Дорн остановился.

Если он решил, что так просто от меня отделался, то явно недооценивает степень моего фамильного упрямства.

Потому что прямо сейчас у меня родился новый план.

И план этот я бросилась претворять в жизнь со всей оставшейся энергией.

— Где твоя учтивость, милый? Хотя бы возьми меня под руку. Здесь так темно, я боюсь споткнуться в незнакомом месте.

Кажется, «милого» слегка перекосило от моего приторно-любезного тона. И всё же он вернулся. Подошёл к столу, осторожно обогнул его, не отрывая от меня тяжёлого взгляда. Неужели ожидал истерик и каких-то претензий в ответ на требование покинуть Тедервин, поэтому и старался поскорее уйти? Мама говорила, что лучший способ обратить в бегство мужчину, это сказать, что «нам нужно серьёзно поговорить». Я улыбнулась.

— Хорошо. Я сделаю, как ты сказал. Всего неделя, а потом уеду. В подвал больше не полезу, обещаю. И заметь, я это говорю, даже не скрещивая пальцев.

Недоверие в его глазах. Всё правильно. Чувствует подвох, но не может понять, где он. Ничего, скоро поймёт.

— Можно вашу руку, любезный супруг?

Нехотя Дорн становится рядом, предлагая локоть.

Я медлю.

Опускаю левую руку, повожу плечом, и рубашка опадает на пол. Правую осторожно кладу на сгиб его руки, прислушиваясь к непривычным ощущениям горячей голой кожи под ладонью. Он стоит, напряжённый как камень, стараясь не смотреть на меня, и почему-то не двигается с места, хотя сам же велел скорее уходить. Слегка осмелев, прижимаюсь ближе. А потом касаюсь щекой его плеча. Уговариваю себя, что мне просто нужно проверить одну теорию, которая внезапно пришла в голову. Ничего такого. Ничего такого, о чём буду грезить всю бессонную ночь в своей одинокой комнате.

— Элис…

— Тише. Давай постоим так. Дай мне всего минутку. Пожалуйста.

Так тепло. Я перестаю мёрзнуть и дрожать.

И столь велик соблазн закрыть глаза и представить, что всё по-настоящему. Но я не буду столь глупа, чтобы снова позволить себе самообман. Я должна сохранить трезвость мыслей, должна… даже сейчас.

Потому что — что бы ни говорил Дорн, после его рассказа я ещё больше уверилась в том, что брата можно спасти. Он не знает одной важной детали — не видел того, что видела я. Образа Олава, прикованного в каком-то подземелье — образа, показанного кошкой. Магический запрет не позволил мне это рассказать… но я-то помню. Значит, не умирают люди, которых забрал Замок пепельной розы. Значит, не всё ещё потеряно. И кажется, у меня появилась идея.

— Элис… прекрати. Пойдём.

Но ни малейшей попытки стряхнуть меня с плеча или забрать руку он не делает.

Я скосила взгляд. Волна облегчения, которая накатила на меня, была столь велика, что ноги подкосились. Я отпрянула и потянула Дорна за локоть.

— Посмотри! Ты только посмотри! На семечко!

Внутри матового стекла снова плясали розовые искры. А через треснувшую каменную оболочку… проклёвывался прозрачный, будто стеклянный корешок. Которым семечко впилось в деревянную столешницу, прорастая в неё.

Дорн смотрел на это чудо нахмурившись. Я обогнула его и заставила посмотреть на меня.

— Пойми же! Это наш шанс! Да, ты говоришь, что раньше никто не возвращался. Но теперь… Замок пепельной розы подарил нам семечко. Он выбрал нас! Он в нас верит! Даже если мы друг в друга не верим, даже если нас с тобой ничего не связывает, кроме фиктивного брака, даже если нет никаких чувств… — я проглотила горькое окончание фразы, «у тебя ко мне». — Это не важно. Мы можем попытаться вырастить его! Возрождённый Замок пепельной розы станет слушаться хозяев. Мы заставим его вернуть моего брата, если он ещё жив! А я знаю, что он ещё жив. Доверься и ты мне хоть раз.

— Что ты предлагаешь? — напряжённо спросил Дорн, не сводя с меня пристального взгляда.

И вот тут я сбилась. Сказать вслух было намного труднее, чем подумать. Я потупилась.

— Ты же видел, что сейчас произошло… Семечко отреагировало на нашу… близость друг к другу. Оно же не понимает, что на самом деле всё не так. Значит… мы можем его обмануть.

— Можешь выражаться яснее? Чего ты от меня хочешь?

Я подняла глаза и постаралась вложить в свои слова те смелость и твёрдость, которых отнюдь, отнюдь не чувствовала на самом деле.

— Помнишь, ты сказал мне однажды, что Олав был твоим другом, и поэтому, если бы мог сделать хоть что-то, чтобы вернуть мне брата… ты бы это сделал без колебаний. Что бы от тебя ни потребовалось.

Дорн кивнул, подтверждая, что помнит. Я набрала воздуху в грудь.

— И поэтому… я прошу тебя притвориться.

— Притвориться?

— Да. Что ты… меня любишь. И что я твоя жена. Настоящая. Я прошу тебя вести себя со мной так, как вёл бы… с женщиной, которую любишь. Разыграть спектакль. Ради семечка. А когда оно оживёт, и мы возродим Замок пепельной розы… заставим его слушаться. Я получу обратно брата. Ты получишь настоящий Замок роз в своё фамильное владение. Который признает тебя своим хозяином и больше не будет забирать людей. Мы разведёмся, как и планировали, и я больше не стану мешаться тебе и ставить с ног на голову твою спокойную, размеренную жизнь. И все… все будут счастливы.

Он молчал долго. Слишком долго.

— Ты мне обещал, — повторила я едва слышно.

И снова он молчит.

Наконец, когда я уже почти отчаялась, он сказал одно-единственное слово.

— Хорошо.

Я сделала шаг в сторону, отвернулась, чтобы спрятать лицо. Опустила напряжённые плечи.

— Спасибо. Я тебе благодарна.

Подхватила рубашку с пола, закуталась, взяла подсвечник.

— Я передумала, не надо меня провожать. Найду дорогу сама. Дай ключ от комнаты. Начнём спектакль завтра, хорошо? Сегодня я слишком устала.

Дорн молча отдал мне ключ, и я ушла, почти убежала, не глядя на него. Главное было, не разреветься при нём. Дотянуть до комнаты. Чтобы не треснула так тщательно вырисованная маска безразличия. Чтобы не поставить под угрозу такой хороший, такой правильный план, на который я с огромным трудом заставила его согласиться.

А сердце… и с разбитым сердцем можно жить. Можно, я проверяла! Мне достойным утешением будет счастье брата и его семьи, если я смогу их воссоединить.

Когда я обернулась единственный раз на пороге, Дорн сидел за столом, откинувшись на спинке стула, и глядел в потолок.

Завтра.

Завтра начнётся спектакль двух актёров для единственного каменного зрителя. Пьеса под названием «герцог и герцогиня Морриган, счастливая чета влюблённых молодожёнов».

После утомительного путешествия и ещё более утомительного спуска в подземелья Тедервин я проспала как сурок до самого вечера.

А проснувшись, не сразу вспомнила события минувшей ночи, да и вообще, где я. Ну и тем более, из моей головы совершенно вышибло мысли о том, что сегодня начинается наш спектакль.

Но оказалось, что об этом не забыл мой муж.

— Его сиятельство велели вам передать вот это, — почтительно сообщила горничная и отошла в сторонку. Продолжила расставлять на маленьком столике у кровати кофейную чашку, сливочник и прочие приборы для то ли завтрака, то ли ужина.

А на моих коленях, всё ещё укрытых одеялом… лежала роза.

Пышная роза на длинном стебле с крупными шипами. Удивительного оттенка — такой ещё называют «пыльным» или… «пепельным». Аромат её окутал меня изысканным шлейфом, а прикосновение к бархатным, почти замшевым на ощупь лепесткам заставило вздрогнуть от наслаждения.

— Скоро зима ведь! Так откуда?..

— Оранжереи Его сиятельства, — лаконично ответила горничная, поклонилась и вышла. Да уж… здесь точно не любят чужаков. А я для этих людей определённо чужая.

Но роза…

Я осторожно поднесла её к лицу и зарылась носом в лепестки.

Дорн и романтика? Раньше я думала, что это две вещи несовместимые.

Но оказывается, он хотя бы в теории имеет представление о том, как должен себя вести влюблённый муж. Остаётся надеяться, что этого хватит, чтобы обмануть семечко. Жаль, что я не могу себе позволить роскошь обмануться тоже.

Я осторожно положила розу на столик и в последний раз погладила лепестки. Надо бы найти для неё вазу…

— Багаж Её сиятельства!

Горничная снова объявилась на пороге моей спальни. И не одна, а в компании здоровенного чемодана, который она еле втащила внутрь.

Я не сразу поняла, что «Её сиятельство» — это она про меня. Пока не привыкла. И какой ещё багаж? Я же ехала без всего…

Загадка разрешилась быстро. Как только я откинула крышку чемодана, поверх стопки вещей обнаружила пухлый конверт, надписанный знакомым почерком. Тилль! Ну конечно же. Ведь Дорн велел незадачливому вознице моего экипажа передать по возвращении, чтоб в поместье с первой же оказией прислали мой багаж.

Вот только судя по цветам и фактурам вещей, что сложены были в чемодан, Бертильда почему-то решила, что мне на новом месте пригодятся исключительно бальные наряды. Ничего практичного и неброских оттенков, никаких удобных тёплых платьев… я поняла, что суждено мне в Тедервин замёрзнуть насмерть. Ну или носить дорожную одежду, надоевшую мне ужасно за десять дней пути.

Пришлось подавить горестный вздох.

— Вы ничего не съели. Не понравилось? — С укором спросила горничная. Интересно, сколько она здесь служит? Ей было лет сорок на вид. И я бы не удивилась, если б узнала, что эта сухонькая бледная женщина с аккуратным пучком светлых волос на затылке ни разу не покидала Тедервин с самого своего рождения.

— Нет, что вы! Просто… знаете, если можно… я бы хотела поужинать с Дор… с Его сиятельством. Герцогом. С моим мужем, да. Дорнан Морриган — он ведь мой муж! — я совершенно сбилась, и в рыбьих глазах горничной отразилось что-то вроде сожаления о моих умственных способностях. Кажется, я ей не нравлюсь, и она считает, что хозяин мог бы выбрать жену получше. Ну, или я себя так накручиваю…

Нерешительно подцепила пальцем что-то лёгко-воздушное и почти прозрачное. Всё-таки вздохнула. От моего вздоха тёплых вещей в чемодане, увы, не прибавилось.

— Я сообщу Его сиятельству о вашей просьбе, — проронила горничная и снова скрылась из виду.

Ну а мои пальцы уже рвали в нетерпении конверт. Что-то многовато страниц высыпалось мне на колени. Тилль никогда не отличалась словоохотством в наших редких переписках — ей было лень писать длинные письма. Неужели столько новостей накопилось за считанные дни с моего отъезда?

Первый листок действительно содержал всего-навсего пару скупых строк, написанных размашистым почерком с обилием завитушек:

«Милая Элис! Это вам от меня. Исполняю обещание. Читайте с карандашом в руках, и не вздумайте отлынивать!

С любовью, ваша навеки,

Бертильда»

На втором листке красовался заголовок, выведенный тем же почерком:

«Руководство по соблазнению мужа»

Я бегло перелистала стопку обильно надушенных листков, которые так и норовили выскользнуть из моих несмелых пальцев, и почувствовала, что стремительно краснею.

Они веером рассыпались вокруг по кровати, когда я в отчаянии закрыла обеими ладонями лицо и тихо пробубнила сама себе:

— Не-ет… она же это не серьёзно? И как я… Да мы ведь ни разу даже не целовались!.. И вообще, такое даже читать неприлично! Вот негодница Тилль…

Но к своему стыду, меня так и подмывало хоть одним глазком ещё раз взглянуть на злополучные листки. Хотя бы на самые верхние — там же ещё не было ничего слишком уж… слишком.

Стало жарко. Кровь прилила к щекам.

Потом я вдруг сообразила, что будет, если снова без приглашения явится горничная и увидит всё это непотребство. И принялась лихорадочно сгребать листки с постели.

Ну и как-то так получилось, что начала читать. Случайно! Честно! Просто надо же было понять, как снова по порядку складывать…

Спустя час я вновь была на пороге трапезного зала. Пыталась успокоить дыхание, привести в порядок чувства. Получалось с трудом. А надо было! Через считанные минуты я предстану пред светлы очи дражайшего супруга. И начнётся наше представление. Мне потребуется всё самообладание, которого и так остались крохи, чтобы достойно отыграть роль и убедить дурацкое семечко в том, чего нет. А вдруг не удастся? Все счастливые обладатели Замков роз в один голос твердят об удивительной чуткости и почти разумности этих удивительных каменных созданий.

Но поворачивать назад уже поздно. Вот-вот поднимется занавес.

Бегло себя осматриваю.

Моё платье — это буйство всех оттенков от светло-серого до антрацитово-чёрного. Обнажённые плечи, тесный корсет, пышная юбка. Корсет битый час шнуровала горничная, строго и осуждающе поджав губы. Наверняка теперь уж точно считает меня чем-то вроде падшей женщины, охомутавшей их дражайшего господина.

К волосам я её с таким настроением уже не допустила — благо покойная матушка не раз повторяла, что женщина должна всё уметь сама и учила меня справляться с повседневными делами без посторонней помощи. Мол, не знаешь, куда занесёт тебя жизнь, и глупо будет ходить потом страшилищем лохматым только потому, что не знаешь, как причесаться. Так что высокую причёску с открытой шеей я соорудила сама — всё по наставлениям Тилль. Пара локонов на спину и плечи… «игривых», как сказано в руководстве. Ну вот что это значит?! Как прядь волос может чего-то там «играть»?! Бред полный.

Но я сделала. И духи за уши и на запястья тоже. Они нашлись на дне чемодана. Новый, непривычный запах — тягуче-сладкий, с ноткой пряных специй. У меня от него немедленно закружилась голова.

Грудь, поднятая корсетом, выглядела так… ну, как будто она у меня была очень даже и ничего. Я аж удивилась. Не привыкла к себе такой.

Взгляд в ростовое зеркало перед выходом заставил меня застыть на мгновение. Я себя не узнавала. Куда делась та дурнушка Элис — Бульдожка, как меня все называли? Как называла себя даже я сама иногда.

Умерла, испарилась, не стало.

Передо мной была не Элис Шеппард — нет! А Её светлость герцогиня Элис Морриган.

У этой юной леди в отражении были огромные глаза — тревожные и печальные, но наконец-то живые. У неё была длинная изящная шея. Скульптурные плечи. Тонкая талия — спасибо корсету. Сногсшибательное декольте, в конце концов!

Она была красива, эта леди.

Почти женщина.

Почти.

— Его сиятельство ожидают вас!

Старик-сторож, он же садовник, он же, как теперь выясняется, и дворецкий, и лакей, услужливо распахнул передо мной высокие двери, а затем молча удалился с коротким поклоном.

Я выдыхаю и делаю решительный шаг вперёд. Чуть не падаю с высоченных каблуков, но вовремя удерживаю равновесие.

По залу плывут чарующие ароматы жаркого. Один край бесконечно длинного фамильного стола Морриганов уставлен изысканными блюдами. Свечи трепещут, букеты цветов благоухают… в общем, идеальные декорации.

В столь поздний час в огромном зале уже сгустилась тьма, и робкое свечное пламя лишь на шаг отодвигает её от белоснежного пятна старинной скатерти, поэтому я не сразу замечаю его.

А когда это происходит, и высокая фигура в тёмно-сером медленно выступает из теней, разом забываю все и всяческие наставления бедняжки Тилль.

Разве можно о чём-то вообще помнить, когда дыхание перехватывает в груди и подкашиваются ноги?

Мы сегодня оба в цветах пепла. Мы сегодня оба подходим друг к другу осторожно, будто ступаем по битому стеклу — и стараемся, чтоб оно не издало ни звука и не спугнуло нашу неведомую добычу. Живое волшебство, которое этим вечером пытаемся приманить на свет наших душ.

Хотя… может, я ошибаюсь. И это вовсе не мы, а оно — семечко — ловит нас незримыми путами сейчас, притаилось там, посреди всей этой пышной мишуры, вросшее в доски стола, и следит, пристально следит за тем, что мы станем делать дальше.

Дорн останавливается в шаге от меня, не сводя немигающего взгляда. Я уже забыла, как величественно он выглядит, когда изменяет своей привычке одеваться удобно и вместо этого даёт волю наследственной аристократичности и герцогскому шику. Белоснежное кружевное жабо на мерцающей серой ткани сюртука смотрится так, что можно хоть сейчас на королевский приём. Руки муж держит за спиной. Молчит. Значит, первый ход за мной.

Повинуясь наитию, опускаюсь в глубоком реверансе. Хорошая жена всегда выказывает почтение супругу.

По тому, как вспыхнула и стала гореть кожа декольте, понимаю, что эта часть моего туалета явно не обойдена герцогским вниманием. Пожалуй, стоит признать, что Тилль определённо понимает в таких штучках. Выпрямляюсь, одновременно судорожно роясь в памяти в надежде вспомнить, что там было, в тех постыдных заметках с наставлениями.

А тем временем дражайший супруг не предпринимает ни малейших попыток мне помочь. Но ведь даже в театре бывают суфлёры! По-прежнему не решаюсь поднять глаз — не могу долго смотреть в лицо мужу, мой взгляд пытается найти пристанище то на зеркально начищенной пуговице камзола, то на падающей на лоб пряди непослушных тёмных волос — вопреки столичной моде Морриган и не думает их прилизывать и помадить.

Нервно улыбаюсь, заправляя собственный небрежно завитой локон за ухо. Ну их, эти «игривые»! Ужасно мешаются. Повожу плечом, чувствуя, как до обидного болезненно врезается корсет в нежную кожу.

— Здесь так красиво… Выглядит, как настоящее свидание! — хриплый голос меня не слушается.

— Возможно, потому что это оно и есть.

Я давлюсь новой порцией комплиментов убранству зала и снова замолкаю. И вроде бы не глупая девушка, прекрасно понимаю, что всё игра и пустое… но сердце принимается нестись вскачь, и вопреки всему какая-то часть меня воспринимает его слова всерьёз.

Ну же, Элис! Не будь дурой, соберись!

«Говорить следует низким грудным голосом, да к тому же медленно, чередуя слова с дыханием. Лучше всего делать это на выдохе. Тренируйте речь на три такта, а никак не на два — скажем, не «погода хорошая», а «погода нынче дивно хороша!» Губки слегка приоткрыты, лёгкая улыбка…».

При попытках собрать все советы Тилль в одну кучу у меня стал плавиться мозг. Как — ну как, скажите на милость, можно выдыхать и разговаривать? Да еще одновременно говорить и приоткрывать рот? Держа при этом непринуждённую улыбку слегка стукнутой дурочки. А речь на три такта… мамочки, это как вообще?!

И всё же я решила рискнуть.

Прочистила горло, и бросилась в бой.

— Мне чрезвычайно… — Нет, не так, ниже голос, ниже!… — лестно ваше внимание, мой дорогой супруг! — Так… три такта сделала, будь они не ладны, что там дальше… а, да, ещё было что-то про комплименты… — Вечер просто волшебный, и вы подготовились к моему приходу… прибытию… появлению с таким… такой фантазией и вкусом! Я чувствую себя счастливейшей из женщин. — Если я продолжу держать улыбку, точно заработаю паралич лица. — Что у нас на ужин, любовь моя?

На этом месте я сбилась, потому что не сообразила, что нужно сделать именно сейчас — выдыхать, приоткрывать рот или улыбаться. Всё одновременно почему-то не получалось.

Да ещё муж имел наглость не то что мне не помогать, а самым вопиющим образом мешать!

Потому что на протяжении всего моего монолога он выдал такую богатую игру лицом, что мои тщедушные попытки игры голосом могли отдыхать в сторонке.

Сначала Дорн удивлённо выгибал бровь. Потом в его глазах стали плясать искры смеха. Стало ясно, что он едва сдерживает улыбку. Под конец его дрогнувшие губы окончательно похоронили мои иллюзии о собственном актёрском мастерстве.

Если дело так пойдёт дальше, то я не справлюсь. Кажется, меня не воспринимают всерьёз. Мы по-прежнему остаёмся в разных весовых категориях — герцог Морриган, мечта всех женщин, импозантный и величественный, и неуклюжая Бульдожка Элис, которая пытается примерить маску не своей роли и платье не со своего плеча.

— На ужин у нас будет еда, любовь моя! — проворчал Дорн и шагнул ко мне ближе. А я как заворожённая смотрела на его губы, с которых это «любовь моя» сорвалось намного непринуждённее, чем с моих.

И тут меня осенило.

Я хочу, чтобы он меня поцеловал сегодня вечером.

Не ради великой цели, не ради возрождения Замка пепельной розы, не потому, что это удачно впишется в спектакль.

Просто потому, что я умираю, как хочу.

Будь на моём месте Тилль, она бы уж не постеснялась заявить о своих желаниях! Я же застыла и задеревенела так, что при взгляде на меня уж точно последнее, что мог бы подумать мужчина, это что я мечтаю целоваться.

Тем временем муж уверенно и властно взял меня за талию и повёл к столу.

Кажется, никаких слуг на нашем «свидании» не полагалось, и мне взялся прислуживать сам Его сиятельство. Отодвинул стул, и я как могла изящно присела на краешек, расправила складки пышной юбки.

А Дорн почему-то не стал уходить на своё место и остался там — позади, за спинкой моего стула. Я тут же бросила разглядывать семечко Замка пепельной розы, в котором выискивала малейшие следы того, что наш спектакль хоть как-то действует. Ровное, тихое сияние показалось мне таким же, как вчера.

Нет — теперь я всем телом прислушивалась к тому, что было за моей спиной. Я чувствовала присутствие своего мужчины, его тепло. Каждой клеткой, каждым волоском, всей кожей, под которой словно тлели раскалённые угли.

А потом Дорн положил мне ладони на плечи и слегка сжал.

Пламя свечей дрогнуло и почти погасло на мгновение, но снова выровнялось.

Горячие ладони медленно двинулись от моей шеи к рукам, заставляя меня вздрагивать и млеть от сказочно прекрасных ощущений.

— Ты очаровательна сегодня, Элис. Впрочем, как и всегда. Хватит дёргаться.

Я только теперь поняла, как сильно напряжена каждая мышца в моём теле. Позволила себе слегка расслабиться, повинуясь мягким, успокаивающим движениям его ладоней.

— Ты зато сегодня… непривычный. Превзошёл сам себя в комплиментах. У тебя отлично получается наше… — Я приподняла руку с кольцом, кивая на него, чтобы дать понять, что речь о представлении. Потом вздохнула. — Не то, что у меня. Я ужасная актриса, а вот ты… Семечку должно понравится.

— Только семечку? — Его волшебные руки замерли, почти дойдя до моих локтей. О боги, что же такого сказать, чтоб не останавливался? В записках Тилль ничего не было на тот случай, когда непонятно, что вообще происходит — то ли ты мужчину соблазняешь, то ли уже он тебя.

Я слегка склонила голову к правому плечу и шепнула:

— Нет. Не только.

— Хорошо.

И он убрал руки.

Ну вот и где твои советы, Тилль, когда они так нужны?! Я одна не справляюсь. Все мои поступки и слова приводят к прямо противоположным результатам.

Дорн обошёл меня и уселся-таки на своё место во главе стола. В непроницаемом взгляде, который уже казался чёрным, а не серым, было что-то странное, чему я определений не нашла. Но это заставляло всё тело наливаться тяжестью и сладостью. Все посторонние мысли и терзания как-то разом выбило из головы. Из вечной своей обращенности одновременно в прошлое и будущее, из постоянного пребывания в болоте из копаний в уже прошедшем и терзаний за ещё не случившееся, меня вдруг резко выдернуло в такое странное и волнительное сейчас.

Я невольно облизала пересохшие губы.

В мертвенной тишине прозвучал звук, похожий на хруст, и я не сразу поняла, что это. Мне было невыносимо жарко.

Не отрывая взгляда от мужа, как загипнотизированная, я наощупь взяла салфетку и промокнула капли пота, стекающие в декольте.

Свечи погасли совсем.

На мгновение наступила кромешная тьма. Ни лунный, ни звёздный свет не осмеливались проникать в этот зал через плотно задёрнутые шторы. Но я не успела испугаться — потому что прямо перед нами разгорался ярче и ярче магический камень.

А хруст был оттого, что матово-стеклянная оболочка растрескалась, и сквозь неё пробились прозрачные, будто ледяные веточки, наполненные жидким призрачным светом.

Он бросил бледный отблеск на лицо моего мужа.

Кажется, семечко пустило не только корни, но и ростки!

— Потрясающе, оно поверило нам! — воскликнула я, и тут же испуганно прижала ладони к губам. Забубнила с досады сквозь пальцы: — Ой… Прости, я всё порчу! Оно же догадается…

— Элис. — Муж одним весомым словом заставил меня замолчать. Я просто с ума сходила от того, как моё имя звучало в его исполнении. Мне сразу хотелось ничего не делать и не говорить, а просто слушать и щуриться от удовольствия по-кошачьи. Словно догадавшись, он повторил снова: — Элис, дорогая. Всё в порядке. Успокойся.

Он подался вперёд, и в плену его взгляда я уже не могла пошевелиться. Это был магнит куда более мощный для меня, чем все камни мира со всем их хвалёным волшебством.

— Я провёл всю прошлую ночь за этим столом. Думал и думал… Даже разговаривать пытался с камнем. И знаешь — мне кажется, семечко реагирует вовсе не на слова. Вернее, их оно даже не воспринимает.

— И… на что же… реагирует семечко?..

Вместо ответа Дорн выбросил вперёд руку, схватил мою правую ладонь и резко потянул на себя, так что я вынуждена была сократить оставшуюся дистанцию меж нами, оказавшись почти нос к носу. Игра явно выходила из-под контроля. Хотя кого я обманываю? Это была пьеса, для которой мне с самого начала не выдали сценария.

— Сейчас проверим одну мою догадку, — муж сверкнул на меня глазами загадочно из-под полуприкрытых век.

Свободную руку он поднял к моему лицу и медленно обвёл большим пальцем контур губ.

Мне запрещено задавать вопросы.

Но в этот миг я задаю тысячи их взглядом. Что ты делаешь? Почему? Это всё ещё игра, или уже… И я мучительно ищу, ищу ответы в его глазах, ставших чёрными как ночь, во время нашего неспешного сближения.

Слишком серьёзный, слишком непроницаемый, как всегда — и даже мои безмолвные вопросы остаются без ответа.

Я тихо вздыхаю и прикрываю глаза. Как там говорилось в наших свадебных клятвах? Жена отдаёт себя в руки супруга и доверяет ему свою жизнь и заботу о себе… самое сложное для такой одиночки, как я. Настоящий подвиг с моей стороны. Но я попытаюсь довериться. Пусть не до конца — но быть может, такое ненастоящее доверие как раз будет под стать нашему ненастоящему браку.

Из-под ресниц слежу за тем, как приближается его лицо. Чувствую запах его кожи. И безумно хочу почувствовать вкус. Притяжение медленное, но такое мощное, каким бывает, наверное, притяжение планет перед столкновением. Оставит ли оно после себя такие же разрушения? Выйду ли я после этого поцелуя с чёрной дырой вместо сердца? Чёрной дырой, в которую провалится моя жизнь.

За мгновение до он останавливается, медлит, и я уже паникую, что передумал. Но горячие губы опускаются на нежную кожу справа от моих губ, почти на самый уголок. Я невольно ахаю и выгибаюсь в ту сторону — едва сдерживаюсь, чтобы не повернуть голову так, чтобы мы совпали правильно, совпали идеально. А он всё не торопится, и я тоже решаю не торопить. Слишком нежно, слишком пьяно, слишком долгожданно прикосновение его губ. Даже такое.

Они сухие, терпкие, и немного колется чуть отросшая щетина. Обе ладони уже на моей шее, и одна скользит вверх, ныряет мне в волосы. Тянет ещё ближе и вверх, и я почти уже лежу животом на столе, судорожно вцепляясь пальцами в край столешницы. Что-то упало на пол со скатерти, что-то разбилось, но мне всё равно.

Поцелуй под самое ухо, потом в шею. Они становятся быстрее, жарче, как будто Его сиятельство теряет контроль, и одна за другой падают стены его сдержанности. Тогда я решаю помочь этому замечательному разрушению. Выгибаюсь, вытягиваюсь кошкой из-за стола — к нему. Кажется, с треском рвётся где-то ткань моего шикарного платья, которую я ненароком придавила тяжёлым стулом. Пусть. Я всё равно никогда больше не решусь надеть столь нескромный наряд.

Перебираюсь к мужу на колени. Его взгляд с прищуром, приоткрытые губы, тяжёлое дыхание — я всё делаю правильно.

Моё сбитое с ритма сердцебиение, исцелованная шея, ключицы и ниже… я, наконец, понимаю, зачем в подобных платьях делают такие вырезы. Чтобы проще было подставлять ложбинку жадным губам.

Я почти в обмороке, у меня кружится голова и всё, что удерживает от падения — его руки. И в этом тумане из нежности и страсти мне вдруг хочется его ударить, хочется прокричать — когда же, ну когда ты меня уже поцелуешь по-настоящему?

Кажется, за моей спиной что-то происходит. Я чувствую какое-то движение. С едва слышным хрустальным перезвоном тянется ввысь росток нашего Замка. И темнеет вокруг. Я вижу, как ширится тень на полу, укрывает нас с моим мужчиной целиком. Становится немного страшно. Я пытаюсь обернуться и посмотреть — но Дорн не пускает.

— Тише. Не надо. Всё хорошо, — бормочет мне в шею, и я зачем-то киваю и крепче вцепляюсь в его плечи. Сжимаю пальцы до боли — просто, чтобы почувствовать, что всё по-настоящему, что это действительно происходит со мной.

А потом начинает дрожать пол. Сначала едва заметно, а потом по-настоящему вздрагивать. Я слышу тихий звук, похожий на ворчание большого зверя. Он идёт откуда-то… от стен зала вокруг нас, от потолка — такого высокого, что он совершенно теряется в темноте в столь поздний час.

Шелест. Такой бывает, когда сыплется песок в песочных часах. Но этот громкий, будто часы такие огромные, что в них поместился бы песок, отмерянный на всю мою глупую жизнь. И я почти физически, как прикосновение к коже ощущаю шорох, с каким падают песчинки.

Я снова хочу обернуться — но Дорн снова мне не позволяет. Укусом в плечо забирая себе всё моё внимание и давая понять, что кроме нас двоих сейчас ничто не имеет значения. А я снова стараюсь ему довериться — но где-то внутри по-прежнему живёт страх, который ничем не изгнать. Это словно большой и ранящий острыми гранями кусок льда. Который никак не может растопить жар прикосновений, потому что лёд слишком прочно сидит внутри, слишком глубоко ушёл в самое сердце… вплавился и врос, как семечко в древесину фамильного обеденного стола Морриганов.

Но потом откалывается и с грохотом рушится кусок потолка. И это я уже не могу игнорировать, потому что он падает в облаке чёрного пепла прямо за спиной моего мужа, в зоне моей видимости. Хрустальный перезвон прекращается, свет почти гаснет, будто и семечко пугается произошедшего.

Дорн отстраняется резко, цедя ругательства сквозь зубы, и ссаживает меня с колен.

Поднимается, в нетерпении роняя стул. Хватает меня за руку и отворачивается, тянет за собой.

— Идём отсюда. Хватит на сегодня. Оно и так достаточно выросло.

Его жёсткий, мрачный тон меня немедленно отрезвляет. Как вылитое на голову ведро ледяной воды.

Я, наконец, оглядываюсь.

Семечко прекратило рост, и я теперь вижу, какие длинные, мощные, прекрасные ветви оно отрастило. Серые, с матовыми прожилками, слабо пульсирующими изнутри розовым светом — они протянулись ввысь и в стороны почти на высоту человеческого роста. Ни одного бутона, зато каменные листья с ладонь и острые прозрачные шипы чуть не с полпальца длиной. А мощные корни превратили трещину в столе в настоящий разлом — у Морриганов того и гляди появится два фамильных стола.

И мне бы радоваться, что наш план реализуется со столь заметным успехом… Но я останавливаюсь как вкопанная и выдергиваю ладонь из пальцев мужа. Мне становится горько и обидно. Со дна души снова мутным илом поднимается злость на Дорна. И раз уж я сегодня другая…

— Это всё замечательно, конечно… Но я никуда не пойду, пока ты меня не поцелуешь.

Он тоже останавливается и медленно оборачивается ко мне, распрямляя плечи. Вот он — подлинный камень. Каменный внутри и снаружи — герцог Морриган, мой муж. Намного жёстче и неподатливее, чем живой камень Замка пепельной розы.

— Быстрее, Элис. Здесь опасно находиться.

Пол под ногами уже перестал дрожать. Но теперь я знаю, что за песочный шорох слышала — это осыпался чёрными струйками потолок в нескольких местах. В дырах виднеются отблески лунного сияния из незашторенных окон верхнего этажа — и этого света мне достаточно, чтобы понять, что в трапезный зал поместья Тедервин теперь можно проложить пару новых лестниц. Прямиком через прорехи в потолке.

Мамочки… неужели это всё мы натворили?!

Но сегодня ночью у меня явно отключился инстинкт самосохранения.

Решительно качаю головой, упрямо сжимаю губы.

— Элис, не глупи! Идём.

В голосе его всё-таки прорывается раздражение. И ещё непривычная лохматость там, где я зарывалась пальцами в его волосы, выбивается из образа чопорного лорда. А потом на мгновение я замечаю лихорадочно сверкающий взгляд из-под чёрных ресниц. Тот самый, обжигающий, страстный… он не смог его спрятать. И я понимаю, что не всё ещё ушло. А может, и не уходило на самом деле. Это укрепляет мою решимость.

Складываю руки на груди, отчего моё декольте становится ещё более вызывающим. Вздёргиваю подбородок.

— Чем больше мы стоим, дорогой супруг, тем более вероятность, что потолок упадёт прямиком нам на головы. Так что советую поторопиться.

Дорн неспешно возвращается на расстояние полшага, от чего у меня мурашки выползают по всему телу сразу и бросает в жар. С высоты своего роста муж припечатывает меня рассерженно-властным взглядом.

— Если я сказал «нет», это значит «нет».

Пульсация розового сияния позади нас становится ярче, будто бьётся могучее сердце внутри ростка Замка пепельной розы.

А потом…

Две длинные изогнутые плети приходят в движение, вытягиваются, бросаются к нам по воздуху со свистом.

И обвиваются вокруг плотным клубком шипастых ветвей. Он сплетается всё туже и туже, и чтобы не нанизаться на кинжально-острые шипы мы с Дорном вынуждены почти прижаться друг к другу.

Так-так! Кому-то, как ребёнку, не нравится, когда ссорятся родители.

— Но, мне кажется… теперь у тебя нет выбора! — немного смущённо говорю я. И осторожно кладу ладони Дорну на грудь, которая ходит ходуном от распирающего Его сиятельство гнева.

Кажется, Замок пепельной розы был полностью солидарен со мной в том, что выбора больше нет.

Всё плотнее свивались объятия колючих ветвей. Всё более тяжёлым, наполненным и особым становилось молчание между нами. И как будто гнев моего мужа постепенно трансформировался во что-то иное, чему я не могла подобрать точного определения. Я просто-напросто чувствовала кожей, что всё не просто так, что эмоции гнева и раздражения — это на поверхности, а под ними, как под плотной корой вулкана, бурлит что-то ещё, намного более сильное и разрушительное. Сгорю ли я, как крохотное деревце на склоне, если эта лава вырвется на свободу?

Я не знала. Он никогда не пускал меня к себе, в свою душу и мысли. Я совершенно не представляла, о чём он думает и что чувствует.

Поэтому мне было так страшно. И поэтому у меня было такое ощущение, будто я и впрямь решила взобраться на склон вулкана, который вот-вот взорвётся, — когда сделала ещё один крошечный шаг, уничтожив последнее расстояние между нами.

Обвила руками шею и даже чуть привстала на цыпочки.

— Я не при чём. Просто шипы уже продырявили платье и колют мне спину, — виновато проговорила я.

Дорн жёг меня взглядом, чуть откинув назад голову. Словно хотел оказаться подальше от моих губ. Словно старался избежать ловушки, которую ему расставили мы с Замком.

И не делал ни малейшей попытки меня обнять — или хотя бы просто положить руки на талию. Остатки моей гордости трезвонили во все колокола, что я веду себя возмутительно, навязываясь мужчине таким вот беспардонным образом — буквально вешаясь на шею. Как самая настоящая падшая женщина! Но кажется, я уже горю в этом вулкане. И давны-ым-давно… без малейшей надежды выбраться самостоятельно на твёрдую землю.

Дорн не двигался и ничего не отвечал.

Ветви каменного дерева начинали недовольно ворчать, с тихим скрипом разрастаясь всё шире.

Несколько тонких, как иглы шипов впилось Морригану в плечи, продырявив сюртук. Мой муж поморщился от боли, но даже не пошевелился. Меня вдруг проняло холодом. Дело принимает нешуточный оборот! Быть может, я недооценила враждебность Замка пепельной розы к захватчикам. Быть может, не приняла во внимание злость и ненависть, накопленные веками, которые хранило в себе семечко.

— Пожалуйста! Ну пожалуйста… что тебе стоит? — прошептала я, едва уже сдерживая слёзы. — Ты не думай, я всё понимаю! Что тебе совершенно не хочется меня целовать, и что ты терпеть не можешь, когда тебя к чему-то принуждают… я просто боюсь того, что случится, если мы не продолжим игру, в которую ввязались.

Я отвела глаза.

Снова гробовое молчание — на три такта моего сердцебиения, и я почти уже не могла этого выносить. Но тут моего подбородка коснулись горячие пальцы. Дорн твёрдо взял его и повернул к себе моё лицо. Моих губ коснулось обжигающее дыхание.

— Помолчи. И не двигайся.

Я замерла как статуя, распахнув глаза в удивлении. И боялась даже моргать.

Наверное, я так долго — бесконечно долго, еще с той моей другой, беззаботной жизни! — мечтала о нашем поцелуе с герцогом, что теперь не могла поверить в реальность. Он что… он правда меня послушал? И… это, наконец, случится?

Слишком много мыслей в голове.

Их беспокойный хор вдруг разом улёгся и наступила звенящая тишина. Даже ветви магического дерева застыли в какой-то почти священной неподвижности.

И в этом кольце тишины Дорн осторожно приближался к моим губам. Так медленно, будто не я одна бродила вдоль жерла вулкана и боялась в него рухнуть. А мы оба совершали этот танец на цыпочках над пропастью.

В последний миг я закрыла глаза и кажется, перестала дышать.

А потом…

Он коснулся меня губами. Просто коснулся и всё! Осторожно, едва-едва. С таким чувством, наверное, целуют дальних родственников в щёку или ребёнка в лоб. Только место чуть-чуть другое. Но сути не меняет.

Морриган не целовал меня как свою жену. Как женщину.

Я не знала точно, как это должно было быть… но по той боли, которая калёным железом пронзила сердце, поняла несомненно одно. Это был неправильный поцелуй.

Дорн отстранился поспешно, оставляя на моих губах привкус пепла.

Я как можно скорее стряхнула его руку со своего подбородка и сделала шаг назад. На удивление это получилось. Ветви пепельной розы уже не обвивали нас, они бессильно упали вниз. Розовое сияние почти погасло, стало бледно-серым. Из него словно ушла жизнь, как и из меня.

Только что мою заветную мечту, точно хрустальную игрушку, с треском разбили об пол. И теперь вокруг одни осколки несбывшихся надежд. А нечего быть такой наивной дурой.

Маска невозмутимости, с таким трудом сдерживаемая, слетела с меня, и я ничего не могла с этим поделать. Поэтому просто отвернулась, закрыла лицо ладонями.

Оставалось лишь надеяться, что темнота всё скроет и муж… спишет моё поведение на смущение. Скорей бы уже только… он ушёл! Ему здесь… совершенно нечего больше делать.

— Проклятье! Надо было вставить в договор ещё пункт насчёт слёз. — Близко, слишком близко прозвучал его напряжённый голос. — Элис, что не так?

— Всё… всё так! Просто… по-другому я представляла себе свой первый поцелуй.

Правда сорвалась с моих уст прежде, чем я успела её удержать. Или хоть как-то проконтролировать то, как жалко прозвучали мои слова.

И когда ниже падать уже было некуда, в тишине отчётливо прозвучал всхлип.

Следом за ним — тяжкий вздох моего мужа. Наверняка уже клянёт себя по чём свет, что предложил фиктивный брак какой-то истеричке, которая ревёт после того, как с ней целуются. А может, радуется, что не стал со мной ещё и спать. Мало ли что за концерт я могла бы выдать после первой брачной ночи… Истеричка и форменная дура.

Он подошёл сзади и большие тёплые ладони легли мне на плечи.

— Глупышка… Я же просил, я предупреждал, ещё в первую нашу встречу — не ломать об меня свою жизнь! Найти кого-нибудь другого, кто сможет дать тебе…

Я всхлипнула снова.

— Да пойми ты, нам нельзя… А провались оно всё пропадом! Иди ко мне.

Он резко развернул меня и почти грубо убрал мои руки с лица. Я сопротивлялась! И ещё как! Оно же было зарёванное и наверняка ужасно некрасивое. Но силы были неравны.

Всё ещё сжимая разведённые в стороны запястья своими сильными пальцами, Дорн обрушился на мои губы.

Самым безумным, самым страстным, самым обжигающим поцелуем на свете.

В этом океане кипящей лавы я горела, и горела, и горела, потеряв всякий счёт времени.

Пока он пил мою душу полными глотками.

Пока рвал на части остатки самоконтроля.

Стирал в пыль мои последние попытки врать самой себе, что из этой сумасшедшей любви я смогу выбраться целиком, а не по кусочкам, что смогу как-то жить дальше, когда всё закончится.

Нет, не смогу.

Потому что после такого поцелуя уже никогда не буду прежней, не сумею жить как прежде.

Он это знал, наверное — поэтому так милосердно не хотел меня целовать.

Понимая, что не сможет дать большего, не сможет дать того, чего я так отчаянно и без слов просила. О, как он был прав! И как я ошибалась. Лучше б мы остановились после первого поцелуя. Воспоминания о нём я ещё смогла бы пережить.

Воспоминания о нашем втором поцелуе останутся ржавым ножом в моём сердце. Когда мы вырастим проклятый Замок пепельной розы. Когда Дорн расторгнет наш фиктивный брак и вернёт себе долгожданную свободу.

Кажется, у меня зазвенело в ушах из-за всего этого безумия. Иначе как объяснить, что я не услышала, что творилось вокруг во время нашего поцелуя?

Впрочем, это не объясняет, почему мой муж ничего не слышал тоже. Во всяком случае, на его лице было написано такое же удивление, когда мы, наконец, оторвались друг от друга и огляделись по сторонам.

Ох… если так пойдёт дальше, от фамильного поместья Морриганов камня на камне не останется! Его предки, наверное, сейчас в гробу переворачиваются.

Вся дальняя половина трапезного зала представляла собой каменное месиво из обломков рухнувшего потолка. Как после землетрясения! Сиротливо торчали искривлённые балки в остатках перекрытий, в столбах лунного света кружились облака пыли.

Я невольно содрогнулась при мысли о том, что всё это могло упасть нам на головы.

Нашу жизнь спас Замок пепельной розы.

Мощные ветви, обильно усыпанные бутонами, сплетались высоко-высоко самым настоящим шатром. Оплетали остатки потолка, ткали каменный купол. Мы были как в беседке.

«…Пущу слух, что жених был так нетерпелив, что не смог дождаться первой брачной ночи. И взял свою невесту сразу, как только она ответила согласием… м-м-м… скажем, в беседке в парке. Как по-вашему, это будет достаточно романтично?»

Невольные воспоминания при мысли о «беседке» заставили сердце биться чаще. А ведь оно, бедное, ещё и не успело успокоиться как следует.

Я оторвалась от созерцания разрушений и перевела взгляд на мужа, который всё ещё держал мои запястья — теперь уже безвольно опущенные.

Он смотрел не на меня. И у него было убийственно-мрачное лицо. Неужели винит в разрушениях свою незадачливую супругу? Ведь до моего появления поместье веками сопротивлялось времени, сражалось с ним своей хоть и ветшающей, но стойкой красотой. Каково Дорну видеть дом своих предков, который ему вверили родители, в таком состоянии?

Я осторожно провела кончиками пальцев по тыльной стороне его ладони — куда дотянулась, в попытке робко извиниться… а он разжал руки, словно мои прикосновения были ему неприятны или причиняли физическую боль. И отступил на шаг, по-прежнему не удостаивая и взгляда. И это после такого поцелуя! Как же мне хотелось увидеть в этот миг его глаза. Услышать хоть какие-то слова, говорящие — пусть между строк, я бы прочла непременно! — что ему не всё равно. И что это была не игра. Не очередной акт нашего затянувшегося спектакля.

Мне пришлось закусить губу, чтобы не разреветься снова.

Я попыталась спрятать боль неловкой улыбкой.

— Как хорошо, что Замок пепельной розы всё-таки среагировал на наш… наше… поведение. И как жаль, что при этом пострадал твой дом. — Я так и не смогла выговорить «наш» дом. — Наверное, нам всё-таки не стоило…

— Определённо не стоило. Больше не повторится, — проронил мой муж, и моё сердце словно покрылось льдом.

Я отвернулась и принялась растирать запястья, которые болели.

— Элис, предлагаю не испытывать больше судьбу и уходить. Здесь опасно.

— Если хочешь — иди. Я останусь.

Он какое-то время стоял, неподвижно и молча, но видимо было что-то такое в моём тоне в этот момент, что не стал на меня дальше давить. А может, просто понял, что Замок пепельной розы не даст в обиду хозяйку, раз уже его ветви смогли сдержать даже осыпающийся потолок над моей головой.

Тяжёлые медленные шаги приглушённо удалялись. И когда хлопнула дверь… я сначала пошла, а потом побежала к дереву.

Втиснулась в расщелину в столешнице, обняла его ствол, который оказался тёплым и по счастью без шипов. Прижалась щекой, как в детстве, когда играла в мамином саду.

Плакала беззвучно и старалась не всхлипывать больше, чтоб никто не услышал. У меня получилось. В этом я была мастер! Долгие и упорные тренировки. Когда-то — чтоб родители не услышали ненароком, что я оплакиваю свою горькую и бестолковую первую любовь. Потом — чтобы дядя с тётей не подумали, что мне плохо живётся у них и я не ценю их попытки заставить меня жить снова.

Но тут что-то отвлекло от собственных переживаний.

Какие-то звуки. Похожие на эхо чужих голосов — мужских, женских… разных.

Я приподняла голову, прислушалась. Неужели кто-то бродит ночью по коридорам поместья?

Ничего! Невесомая ночная тишина плыла над притихшим Тедервин. Тогда я снова прижала ухо к серебристой коре…

Так и есть!

В это было невозможно поверить, но отзвуки голосов доносились словно изнутри дерева.

Шёпот, обрывки разговоров, женский смех… Но я не смогла разобрать, о чём говорят. А ведь это было так важно! Какая жалость.

Я оторвалась от подслушивания и задумалась, что же делать. Несомненно, о моей находке стоило поставить в известность хозяина Тедервин. Вот только должна ли я отложить разговор до утра, как приличная леди?

Но, во-первых, после того сумасшедшего поцелуя, который подарил мне Дорн, я уже не чувствовала себя очень уж приличной леди. Что-то мне подсказывало, что приличные так не целуются.

А во-вторых… что, если за ночь таинственные звуки в недрах дерева пропадут?

И отбросив последние сомнения, я решительно направилась к выходу из трапезного зала. Кажется, у меня появился железный повод совершить полуночный визит в покои собственного супруга… и я всячески гнала от себя мысль о том, что меня влекут к нему совсем иные желания.

Но едва выйдя из высоких дверей, которые находились на стороне зала, ближайшей к ростку, и потому сохранились, я резко затормозила.

Мой муж стоял, небрежно прислонившись к ближайшей стене, и, кажется, внимательно наблюдал за выходом. Слабые отблески пламени с настенных канделябров в этом тёмном коридоре не давали мне разобрать выражение его лица.

Сердце тут же пустилось вскачь, словно крольчонок, которого вспугнули в траве. Я приложила руку к груди от испуга.

— Не думала, что встречу вас здесь. Полагала, вы уже ушли, — как-то само собой снова вернулось это проклятое «вы». Наверное, из-за того, что Дорн так сильно ранил меня равнодушием в один из самых трепетных моментов моей жизни, когда моё сердце было открыто для него.

— Я и впрямь собирался уйти, — сдержанно ответил муж, отстраняясь от стены и делая шаг ко мне, — Но понял, что не могу позволить тебе… вам одной бродить по тёмным коридорам. Тедервин — ветхое поместье. Это небезопасно.

Он обошёл как-то молчанием тот факт, что степень ветхости Тедервин только что изрядно увеличил наш с ним поцелуй. Понять бы ещё, по какой причине. Но без права задавать вопросы это было практически нереально.

Ещё несколько шагов ко мне — быстрых, порывистых… и он останавливается резко, так и не дойдя приличного расстояния. А всё, о чём я могу думать в этот момент — это как же мне хочется снова в его объятия. Всё, о чём могу вспоминать — это его губы на моих губах.

И поэтому я просто застыла на месте, растерянная, и наверняка всё было самым позорным образом написано на моём лице. Поэтому и не подошёл. Поэтому и хмурится сейчас, и молчит. И наше молчание затягивается, как зыбучие пески, в которые мы погружаемся всё глубже и глубже.

Невероятным усилием воли я заставила себя очнуться от наваждения и прекратить рассматривать губы Дорна. По-мужски красиво очерченные, плотно сомкнутые… я теперь знала, что они вовсе не так жестки и грубы, как может показаться.

Как за спасительную соломинку, я ухватилась за слабо пульсирующую мысль — о том, что куда-то же я шла и чего-то хотела.

— Ах да! Я, вообще-то, искала вас, — спохватилась я, тряхнула головой.

— Зачем? Мне казалось, план на сегодня мы даже перевыполнили.

На краешке этих великолепных губ промелькнула улыбка, и я поняла, как сильно я влипла. Кажется, ещё немного, и просто брошусь ему на шею. Сама полезу с поцелуями. Могу лишь догадываться, каким ледяным презрением Дорн окатит меня в ответ на подобный порыв. Он же предупредил, что больше никогда…

Я снова сбилась с мысли, и не сразу сообразила, что ответить. Мысленно дала себе пинок, и всё-таки поведала о своём открытии. Дорн выслушал мой сбивчивый рассказ внимательно, не перебивая.

— Постойте здесь, я проверю. Никуда без меня не уходите.

— Можно я тоже…

— Элис!

Я покорно кивнула.

А когда он проходил мимо, и ему пришлось всё же оказаться ко мне близко-близко, почти задеть плечом — ведь я загораживала проход к дверям, — я поймала его взгляд. Жадный, горячий взгляд, который он бросил на мои исцелованные, припухшие губы.

Хлопнула дверь.

На ослабевших ногах я тихонько доковыляла до стены, встала точнёхонько на то место, которое подпирала прежде его спина, и стала ждать.

Дорн снова вышел в коридор минут через десять, очень задумчивый.

— Вам не показалось. Там и правда голоса.

— Буду благодарна, если поделитесь своими версиями, — встрепенулась я. Мне приходилось проявлять чудеса изворотливости, чтобы задать хоть один из миллиона терзающих меня вопросов в такой форме, которая не нарушит наш брачный контракт.

Морриган сложил руки на груди и задумчиво потёр подбородок.

— Я думаю, росток Замка пепельной розы каким-то образом отдаёт информацию, накопленную во времена, когда Замок ещё не был разрушен. Что-то вроде эха прошлого. Отголоски древней памяти, записанной в камне.

— А я думала, это живые люди где-то разговаривают…

Он покачал головой.

— Исключено. В Королевстве ледяных островов вряд ли найдётся столько людей, свободно говорящих на эллерийском.

— Что?!

Оставалось лишь надеяться, что этот вопрос сойдет за удивлённое восклицание риторического характера. Но я была слишком поражена, чтобы контролировать каждое слово.

— Вы всё верно поняли, Элис. Речь обрывочна, можно разобрать лишь отдельные слова. Но несомненно, что она звучит на чистейшем языке эллери, которых, как вы знаете, почти всех истребили. Ныне живущие потомки разобщены и практически утратили знания об этом древнем языке. Так, что даже лорд и леди Винтерстоун с огромным трудом восстанавливали его по крупицам и много лет убили на свой словарь.

Он говорил это столь небрежно, столь высокомерно, столь… я вдруг вспомнила то, что успела почти забыть — передо мной потомок одного из самых жестоких родов Завоевателей. Морриганов, людей, разрушивших Замок пепельной розы до основания, тех самых, на гербе которых красуется девиз «Обращая врагов в пепел…». У меня озноб прошёл по коже, и я обняла себя за плечи. Кровь эллери в моих жилах нашёптывала, что от этого человека лучше бы держаться подальше.

Оставался открытым другой вопрос.

Каким образом, в таком случае, сам Дорн понял, что говорят на эллерийском? Да ещё и «разобрал отдельные слова». Но как задать этот вопрос в форме утверждения, я так и не смогла придумать. Оставалось надеяться, что он когда-нибудь сам расскажет. Правда, вероятность этого была равна нулю.

— Раз там эхо прошлого… вот было бы здорово, если бы оно дало нам ключ к пониманию настоящего, — вздохнула я и коснулась виска. Усталость и нервное перенапряжение давали о себе знать. Я поняла, что валюсь с ног.

— В любом случае, отложим поиск этого ключа до утра. Вы сейчас уснёте стоя.

Я смущённо улыбнулась.

— Простите, Ваше сиятельство. У меня сегодня было очень волнительное свидание. Наверное, в этом всё дело.

Он ничего не ответил на мою шутку. Снова повисло неловкое, напряжённое молчание. Что ж… Наверное, я совсем не умею шутить.

— Утром пришлю кого-нибудь укрепить потолок, — невпопад ответил герцог. — А пока идёмте.

Я послушно поковыляла за ним по едва освещённым коридорам, кляня про себя каблуки. Дорн больше не делал попыток подать мне руку или хотя бы предложить локоть, чтобы опереться. Держал приличную дистанцию.

В гробовом молчании мы дошли до поворота к лестнице на этаж, где располагались мои покои. Всё это время я довольствовалась видом широкой спины прямо перед моими глазами. Не то, чтобы вид был плохой… но как-то становилось совсем грустно. И я уже вовсю предвкушала, что смогу как следует настрадаться в обнимку с подушкой у себя в комнате, когда мне больше не нужно будет «держать лицо». На это уходили последние силы, и поэтому каждая лишняя минута рядом с Дорном была мучительной. Я мечтала скорее пожелать ему спокойной ночи и распрощаться.

Но моим чудесным планам не суждено было сбыться.

— Стойте! — повелительно бросил муж, едва я сделала попытку свернуть. Я удивлённо посмотрела на него, и он продолжил. Как всегда ровным и невозмутимым тоном. — Я пришёл к выводу, что пока в Тедервин творится что-то странное, вам опасно быть одной. Я всё ещё не доверяю Замку пепельной розы и считаю его способным на любое коварство.

— И вы решили…

— И я решил, что в оставшиеся до отъезда несколько дней не спущу глаз со своей жены. Тем более учитывая её крайнюю степень непокорности и склонность к безумным авантюрам.

Я уставилась на него почти в ужасе.

— Только не говорите мне, что…

— Да. Ночуете со мной. Сегодня — и в каждую последующую ночь.

Он твёрдо завершил свою речь и кивком приказал идти вперёд — в сторону, где располагались его собственные покои. Я с обречённостью поняла, что возражения, увы, не принимаются.

За дверью, куда меня услужливо пропустили первой, оказалось темно — хоть глаз выколи. Через пару мгновений Дорн зажёг свечи… и сказать, что я удивилась, значит ничего не сказать.

Это помещение никак не было похоже на покои герцога, хозяина столь величественного поместья!

Небольшая комната, одно окно, завешенное тёмными плотными шторами. Под ним — письменный стол, заваленный книгами, свитками и кубками. Пара бутылок, блюдо с фруктами и хлебом, а также старинный витой канделябр довершали царивший на нём хаос. По левой стене — платяной и книжный шкафы тёмного дерева. А главное, никакой кровати! Вместо неё — узкий диван с округлой спинкой и плюшевой обивкой приятного бордового цвета. На диван были небрежно брошены подушка и коричневый плед с длинными кистями, угол которого свисал до самого пола. В правой стене — камин, на полу перед которым шкура какой-то хищной дикой кошки, очень мягкая на вид.

Вот и вся обстановка!

И всё вместе производило впечатление, будто Его сиятельство очень редко и очень неохотно пускал сюда горничных. Эдакая «берлога» закоренелого холостяка.

— Вы молчите, — констатировал Дорн, присаживаясь на корточки перед камином, чтобы развести огонь. Тот немедленно отозвался радостным потрескиванием.

— Я просто удивлена, насколько эти ваши покои отличаются от тех, что в столице.

Муж иронично хмыкнул. Я поспешно добавила:

— Должна признаться, здесь мне нравится намного больше!

Дорн бросил на меня недоверчивый взгляд через плечо. Но это была чистая правда. В тех, напыщенных, мне всегда было несколько не по себе. Наверное, потому, что они невольно напоминали мне, что я ему не ровня.

Здесь мне бы хотелось остаться.

Правда, осознание этого нисколько не снижало нервозность, а скорее наоборот. В огромной комнате было бы проще держаться подальше. В такой — практически нереально. В этом месте, насквозь пропитанном им — его присутствием, его запахом… меня ждёт нескончаемая пытка, поняла я со всей очевидностью. А потом до меня дошла ещё одна деталь.

Я сложила руки на груди и решительно повернулась к Дорну.

— Предлагаю вам всё же отменить своё сумасбродное решение. На таком узком диване мы просто не поместимся!

Он медленно поднялся с пола, отряхнул колени и обернулся ко мне. В глазах его плясали маленькие дьяволята.

— У меня есть пара идей, как мы могли бы на нём уместиться… но так и быть, не стану озвучивать. На этом диване будете спать вы, Элис! Я отлично расположусь у камина. Там теплее, знаете ли.

Я опешила.

— Его сиятельство герцог Морриган собирается спать на коврике у камина?

— Я вас попрошу! Это не «коврик», а шкура карнасского горного кота. Собственноручно добытая, между прочим!

То, что он действительно собирается спать у камина, Дорн оспаривать не собирался, судя по всему.

— Но я не взяла ночную рубашку! Отпустите меня хотя бы на пару минут, чтобы…

— И не подумаю! А раз уж вы так настойчиво порываетесь сбежать…

Дорн подошёл к двери, повернул ключ пару раз, а потом просто взял — и положил его высоко на шкаф. Для этого ему не понадобилось прикладывать больших усилий. А вот я бы даже не допрыгнула при всём желании.

Я ахнула от подобной наглости.

— Да как вы…

— Учтите, если вздумаете двигать ночью мебель, чтобы добраться, я услышу. И вот ещё что!

Дорн двинулся ко мне, я попятилась — очень уж решительный был у него вид. А потом взял меня за плечи и резко развернул к себе спиной. От неожиданности я растерялась — разве не он заявил мне прямо, что больше не намерен приближаться ко мне на расстояние поцелуя?

Несколько бесконечных мгновений мы стояли неподвижно, и я слышала только шум крови в ушах.

А потом почувствовала его пальцы у себя в волосах.

Одну за другой он осторожно вытаскивал шпильки. Причёска рассыпалась. Локоны, которые теперь были никакими не «игривыми», а очень даже «растрёпанными», упали на плечи. Сбитая с толку, я прерывисто дышала и ждала, что будет дальше.

А дальше мой невозможный муж оставил меня так же бесцеремонно, как взял в плен своих сильных рук. Подошёл к огню и швырнул мои шпильки в камин.

— Да вы… вы… просто-напросто тиран! Деспот! Самодур!!! — возмутилась я.

Он невозмутимо пожал плечами. Глаза сверкнули сталью.

— Всего лишь небольшая предосторожность. На случай, если вы решите за неимением ключа воспользоваться отмычкой. Как я уже сказал — больше никакой самодеятельности! По вашей милости проснулся Замок пепельной розы, когда вы нарушили мой прямой приказ и сунулись в подвалы. Теперь обнаружили какие-то голоса в Древе. Что дальше? Провалитесь в какой-нибудь портал в иномирье? Нет уж. Хотя заварили эту кашу вы, расхлёбывать её будем вместе. Так что я должен быть уверен, что…

От строгости его тона и обидности слов я окончательно «поплыла». Это был слишком долгий и нервный день. Слёзы выступили сами собой.

Дорн осёкся. Посмотрел на меня каким-то странным взглядом.

— Так жалко шпилек?

Я отвернулась и сердито шмыгнула носом.

— Да!

Молчание. И снова шаги в мою сторону. Да шёл бы он уже спать, этот герцог! На свой герцогский коврик. И оставил меня в покое. Не дал мою собственную подушку обреветь, придётся его. Но для этого надо же дождаться сначала, пока уснёт!

Совсем близко над моим ухом раздались усталые слова:

— Ладно, Элис, прости. На самом деле я просто схожу с ума от беспокойства, когда тебя не вижу. Такая причина принимается?

— Надо же! Мы снова на «ты»! Какая честь для меня, дорогой супруг!

Я украдкой вытирала слёзы, а они всё никак не вытирались.

— Ты — маленькая язва. Знаешь об этом? — вздохнул Морриган. — Вежливость позволяет сохранять дистанцию.

— И у вас прекрасно получается!

— Если бы.

Выдав столь странный ответ, он снова замолчал. А потом скрипнула дверца шкафа. На мои плечи легла белая пушистая ткань. Я машинально придержала её, чтоб не свалилась. Мужской банный халат?

— Возьми. Вместо ночной рубашки.

— Спасибо. Но это не очень облегчит мои страдания. Потому что видите ли, Ваше сиятельство — я всё равно ни за что в жизни не сниму это орудие пыток, которые надела специально для вас, то есть корсет, без моей горничной. Так что вам придётся всё же меня отпустить! Забирайтесь обратно на шкаф, или…

— Выбираю «или»! — прервал меня Дорн глухим тоном, сбрасывая халат с моих плеч на пол.

Я осеклась.

Две широкие ладони провели по моей спине сверху вниз, и даже через жёсткий корсет меня проняло так, что я вздрогнула.

Узел шнуровки ощутимо дёрнули, и я покачнулась на высоких каблуках.

Муж расшнуровывал меня медленно, но сноровисто. И кажется, со знанием дела. Я закусила губу, чтобы промолчать — такой душный укол ревности внезапно ощутила.

— А знаешь, Элис… тот погром, что мы учинили в зале, сыграл нам на руку. Судя по всему, после такого выплеска у нас есть немного безопасного времени рядом. Но я понятия не имею, как долго это продлится, так что не собираюсь рисковать.

Ещё один рывок плотного шнура.

— Я вас не понимаю! — пожаловалась я.

— Я сам себя не понимаю. Мне бы следовало держаться от тебя как можно дальше. А что делаю я?

Кончиками пальцев он прошёлся по впадине на моей спине. И только тут я сообразила, что почти обнажена. Расшнурованный корсет держался буквально на честном слове. «Честное слово» у меня было не столь большое, так что один глубокий вдох — и корсет упал к моим ногам. Оставшись в одной лишь пышной юбке, я ахнула и прикрылась руками.

А муж мой просто стоял сзади, больше не касаясь меня, и смотрел. И его взгляд я ощущала так, будто на моей коже рисовали узоры свечным пламенем.

Дрожа как лист, я ждала, что будет дальше. Страшилась того, что с остальными предметами моего гардероба он поможет мне тоже, и в то же время страстно этого желала. Боги, да больше всего на свете я хотела, чтобы он швырнул в камин эти дурацкие тряпки точно так же, как шпильки!

Бывают мгновения, когда так хорошо, что даже больно. Потому что это — счастье с примесью страха. Та самая горчинка, которая портит всю сладость вкуса. Ведь ты чувствуешь как никогда остро, что этот момент скоро закончится. А возможно, и не повторится больше никогда. И ты всеми силами пытаешься его остановить, заставить время бежать хоть чуточку медленнее… но время слишком жестоко, и удержать его — всё равно, что удержать воду в ладонях.

Наша вода утекала слишком быстро.

Дорн склонился, поднял халат с пола. На мои плечи снова легло белое пушистое облако. Он укутал меня в него, как в кокон. Но не торопился убирать рук. Словно обнимая. Вдруг порывисто уткнулся мне в сгиб шеи, в волосы, и глубоко вдохнул.

— М-м-м… как же сладко ты пахнешь.

А потом легонько оттолкнул меня. И снова оставил одну.

Эти сумасшедшие кошки-мышки — то умопомрачительно близко, то невообразимо далеко — совершенно меня измучили. Я вцепилась в полы халата на груди, как в спасательный круг, и резко обернулась.

Мой муж уже растянулся удобно на мехах у камина, подложив руки под голову. Глаза его были закрыты. На белой рубашке со свободными рукавами, собранными у запястий запонками, играли тени от пламени.

— Подглядывать не буду. Переодевайся.

От того, каким спокойным был его тон, от вида этой вечной маски холодной невозмутимости на его лице мне хотелось кричать.

Помолчав немного, чтобы собраться с мыслями, я всё же решилась. Задать очередную партию вопросов, замаскированных под «не-вопросы». Мой голос дрожал от едва сдерживаемого гнева и возмущения.

— Я пытаюсь понять причины вашего поведения, дорогой супруг, но не получается. Просветите меня!

Дорн нахмурился, не открывая глаз.

— Никаких вопросов, Элис. У нас уговор.

— Тогда скажите хотя бы, что во мне не так! Я держусь из последних сил, я ничего не спрашиваю, но я… смертельно устала. — Он снова молчал, а перед моим внутренним взором возник герб Морриганов и витая лента с девизом. Мой голос снизился до шёпота. — Неужели это потому… что я эллери…

Я прикрыла глаза на мгновение.

Увядающая роза, рассыпающиеся в пыль камни — и восстающие из пепла.

Древние тайны.

Вековая вражда двух народов, один из которых почти уничтожил другой.

Обеты верности.

Клятвы мести.

Всё сплелось в бурном потоке нашей общей истории — магов-эллери и Завоевателей, что не обладали магией, зато верили в надёжность стали.

Где-то в этом потоке потерялись ответы на мои вопросы. Ответы, которых я ждала со всем отчаянием путника, умирающего от жажды в пустыне. И судя по тому, как затянулось молчание, мне так и не суждено их получить.

Но Дорн всё-таки заговорил, когда я почти уж потеряла надежду.

— А знаешь, Элис… На самом деле то, что ты — эллери, было бы моей огромной удачей. Если бы не было других причин.

И всё.

Я получила очередной ребус без малейших шансов его разгадать. Снова со всего разбегу хлопнулась об дверь, которую закрыли перед самым моим носом.

Он никогда мне не доверится! Никогда не пустит в свою душу. Не сочтёт достойной разделить со мной свои тайны. Я поняла в этот миг со всей очевидностью. Последние капли воды утекли сквозь пальцы, оставляя лишь пустоту.

— Ложись уже спать, моя маленькая сердитая герцогиня. Какой бесконечно длинный день… Я глаз не смыкал всю прошлую ночь… так что прости… мысли уже путаются. Спокойной ночи!

И он уснул! Буквально в считанные мгновения. Даже во сне не переставая хмуриться.

Я немного покусала губы в сомнениях — а потом отшвырнула подальше тесные туфли, затем, путаясь в завязках, резкими торопливыми движениями стянула юбку, оставив лишь кружевные панталоны. Поплотнее запахнула белый халат, который был мне слишком велик и волочился по полу. Стремглав юркнула на диван и укрылась пледом по самый нос.

Крепко-крепко зажмурилась и приготовилась последовать примеру мужа.

Но не тут-то было!

Сон категорически не шёл.

В его постели, в его одежде, в его запахе… это было совершенно невозможно. Меня будоражило место, где я находилась. Запах, из-за которого у меня было впечатление, будто он по-прежнему меня обнимает. Звук его сонного дыхания. Само его присутствие, наконец! То, что огонь в камине постепенно догорал, окутывая нас темнотой.

А темнота, как известно, толкает на безумства.

Спустя пару часов бесцельного лежания, я всё-таки решилась.

Во-первых, темно!

Во-вторых, через какие-то считанные дни он меня выставит из Тедервин и отправит обратно в столицу. А я уже скучаю по нему так, будто сердце с кровью вырвали из груди.

В-третьих, как Дорн правильно заметил, он всю прошлую ночь провёл без сна. Значит, будет спать как убитый. Но это только сегодня! А завтра выспится, и будет слышать каждый шорох. И то, что мне так хочется провернуть, у меня уже не получится.

В-четвёртых, опять-таки, темно.

И я, оставив колебания, откинула покрывало и спустила голые ступни на холодный пол.

Тихонечко прокралась через всю комнату, благо идти было не так далеко, и аккуратно улеглась мужу под бочок. Блаженно вздохнула, стараясь не шевелиться. Осторожно потрогала, на чём лежу. Шкура и впрямь была мягкая и невероятно приятная на ощупь. Ещё лучше было бы голову мужу устроить на плечо, но так рисковать я не стала.

Тратить на сон драгоценные минуты рядом я не собиралась. Вместо этого мне хотелось смаковать каждую, запечатлеть их в памяти надёжно — сберечь, как драгоценное сокровище, которое я буду вынимать из шкатулки своих воспоминаний и любовно разглядывать, когда настанет черёд разлуки.

Дорн спал беспокойно. Ему что-то снилось, что-то тревожащее, потому что голова его то и дело металась на его импровизированной постели — и ещё он хмурился, как всегда хмурился. А мне хотелось разгладить эту хмурую складку пальцами, поцеловать его упрямо сомкнутые губы, чтобы вызвать на них хотя бы тень улыбки, которая так редко на них появлялась. У него была такая красивая улыбка! Но я не решалась. Просто лежала рядом, свернувшись калачиком, и прижимала ко рту кулак, чтоб давить грустные вздохи.

Когда последние алые искры на углях догорели, краешки штор осветились предрассветным заревом. В комнате стало чуточку светлее. Пора было прекращать испытывать судьбу! И тихонько перебираться обратно на указанное мне место. Не то Его деспотическое сиятельство снова гневаться изволят.

Но мне снова не хватило силы воли. И я дала себе ещё пять минут. А потом ещё пять, и ещё…

А потом Дорн повернулся во сне на бок — и положил на меня свою здоровенную ручищу.

Было такое чувство, будто меня придавило упавшим деревом! Вот и дооткладывалась. Вот и дурочка ты, Элис!

Кляня по чём свет про себя собственную нерасторопность, я принялась аккуратно выползать. Дорн проворчал что-то недовольно сквозь сон, и прижал к себе крепче свою невольную добычу. Я окончательно угодила в ловушку. Любые попытки вырваться приводили к тому, что капкан лишь смыкался туже на трепыхающейся дичи. А потом…

Он снова подался вперёд и уткнулся мне носом в шею, как тогда. И снова втянул глубоко мой запах. Последние остатки решимости вырваться покинули меня — их не так-то много и было, если честно. И вырываться я прекратила.

Его шумное, тяжёлое дыхание. Музыкой для меня — в тишине спящего Тедервин.

Неуловимым движением Дорн перекатился и подмял меня под себя. Не открывая глаз, всё ещё в плену своего сна, потянулся ко мне и безошибочно нашёл в темноте мои губы.

Никаких больше поцелуев, говорил он… тогда что же это?

Что это — такое сладкое и пьянящее, что кружится голова? Такое страстное и глубокое, что сердце замирает, а потом снова бьётся так сильно, будто жизнь начала новый отсчёт. И появляется — ещё совсем робкое — осознание, что не нужно бояться утекающей в песок воды. Потому что пока мы живы, этот поток всегда можно найти снова — чтобы наполнить наши ладони.

Когда его рука решительно скользнула под ворот халата, всё моё тело пронзило сладкой дрожью. Я выгнулась навстречу и с губ сорвался стон.

И в этот момент мой муж, наконец, окончательно проснулся.

Медленно убрал руку, оставляя мою одежду в совершеннейшем беспорядке. Прохладный воздух утра коснулся разгорячённой кожи.

Дорн приподнялся надо мной на вытянутых, всё ещё надёжно придавливая к полу, впрочем. Так что немедленно ретироваться и спастись тем самым от неловких объяснений я никак не могла.

Он моргал, и в серых глазах постепенно сонная затуманенность сменялась осознанием.

Я испугалась, что сейчас грянет буря. Представила, как всё выглядит с его стороны. Наверное, он подумает, что я специально пришла к нему, чтобы соблазнить во сне. А я ведь даже не думала! Или… думала? Я окончательно запуталась и смутилась.

Его взгляд скользил по мне и очертаниям моего почти обнажённого тела под ним.

— Не сердись, пожалуйста! — шепнула я.

— Я не сержусь, — его хриплый шёпот. А потом он неторопливо склонился ко мне, не отрывая пристального взгляда глаза в глаза, и очень нежно коснулся губ.

И это был наш третий поцелуй. Которого уж точно не должно было быть, потому что был он совершенно осознанным.

Такой нежный и почти невинный… успокаивающий. Как бальзам моим расшатанным нервам.

Идеальный. Почти. С одним-единственным, но весьма существенным изъяном — он слишком быстро закончился! Когда Дорн снова оторвался от меня и навис сверху, принимая тяжесть своего тела на руки.

— Уточнение — не сержусь на тебя. А вот на себя — очень даже! Кажется, я совершил весьма крупную ошибку.

Моё сердце ёкнуло. Неужели он сейчас скажет, что был не прав, когда предложил этот дурацкий фиктивный брак?..

Мои мечты разбились в прах, как только он завершил мысль.

— Я был дурак, когда согласился на неделю. Это слишком долго. Уедешь через пять дней.

Дорн легко оттолкнулся от пола, поднялся, не глядя больше на меня. С лёгкостью снял ключ со шкафа и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Не забыв хорошенько запереть меня снаружи напоследок.

Я перевернулась на живот, застонала от бессилья и от души стукнула кулаком глупый коврик.

След горячих поцелуев на губах, так быстро и неминуемо выстуженный утренней прохладой. Пустота — там, где были обнимающие руки. Чувство бессилия. Оглушающее, непреодолимое.

Наверное, так себя чувствуешь, когда пытаешься голыми руками сдвинуть с дороги огромный замшелый валун.

Кажется, нет никаких шансов что-то изменить в своей жизни. Остаётся лишь плыть по течению и ждать, когда со всем почётом вытурят из Тедервин на радость слугам. Пора бы уже смириться с горькой правдой — мой муж меня не любит и не хочет. Может, ему во сне привиделась другая? Лучше и красивее. Поэтому и ответил на моё присутствие — да так, что у меня до сих пор во всём теле жар, пальцы дрожат и в животе всё скрутилось в тугой комок. А потом проснулся, увидел под собой всё ту же Бульдожку Элис — и всё желание испарилось? Наверное, так и было.

Я уселась на коврике и обняла колени руками. Сидела так долго, до тех пор, пока комнату не наполнил призрачный предутренний свет, который не могли сдержать даже плотные шторы. Если бы терзающие меня мороки могли исчезать так же просто, как ночная тьма!

Мысли мои текли вяло, ни на чём не задерживаясь, пока я рассеянно разглядывала тёмное дерево двери, покрытое искусной резьбой. Скользила взглядом по завиткам. И я совсем даже не удивилась, когда прямо на полу передо мной из ничего появилась кошка.

— Отстань. Я никуда не пойду. Хочу остаться здесь. Может, усну наконец…

Кошка, кажется, не ожидала такой реакции. Посмотрела обеспокоенно и склонила голову в бок, дёрнула ухом с кисточкой.

— Скажи только одну вещь — брат жив?

Пушистая бестия кивнула. Я оставила в стороне вопрос о том, как кошка может кивать. Последние душевные силы потратила на то, чтобы порадоваться ответу. Подожди ещё немного, братишка… совсем-совсем немного… Я соберу себя по частям — в который раз! — и всё сделаю. Всё, чтобы только до тебя добраться.

Кошка подошла чуть ближе и встала на задние лапы, передние поставила мне на колени. Заглянула в лицо. Почти человеческое выражение больших круглых глаз выражало тревогу. Даже не думала, что эта вредина умеет за кого-то переживать! За меня тем более.

Правда, когда я протянула руку, чтоб почесать её за ухом, кошка презрительно фыркнула и отпрыгнула в сторону. Всем своим видом выражая чувство оскорблённого достоинства. Ну и ладно.

Навалившаяся апатия была так сильна, будто на грудь каменную плиту положили.

За дверью раздались знакомые до боли шаги — тяжёлые, уверенные.

— О! Наконец-то вы познакомитесь…

Кошка исчезла раньше, чем в двери загремел ключ.

И всё-таки — почему она так упорно не хочет показываться Дорну? Если это дух-хранитель Замка пепельной розы, не логичнее было бы подружиться с обоими потенциальными хозяевами? Тем более, что именно она так настаивала на моём визите в Тедервин и всеми силами к нему подталкивала. Или же странная кошка в принципе только меня решила осчастливить своими визитами, а от всего остального света скрывается? Может она вовсе и не хранитель? Тогда кто?

Очередные вопросы без ответа.

Кажется, Дорн не ожидал увидеть меня всё так же на полу, потому что первым делом посмотрел в сторону дивана, и лишь потом взгляд его метнулся вниз. Он нахмурился. Я невольно залюбовалась — красивый, подтянутый, в белой рубахе, распахнутой на груди до середины… немного сонной лохматости и отросшая щетина только добавляли герцогу Морригану чего-то такого, от чего тлеющие внутри угли снова начинали разбрасывать шипящие искры.

— Я дал отпуск всем слугам поместья, кроме кучера. Не хочу, чтобы кто-то видел, что творится в Тедервин.

Против моей воли сердце на мгновение совершило кульбит в груди. Так мы теперь одни во всём огромном доме? Ах да, ну какое это имеет значение! Минувшей ночью мы были одни в этой маленькой комнате. Что значит намного больше. И ни-че-го. Так какая разница?

Я снова обессиленно уткнулась подбородком в колени. Надо ответить, а то невежливо.

— Но вы говорили, потолок в зале должен кто-то починить…

— Уже нет. Пойдёмте со мной! Увидите своими глазами.

Он сделал шаг вперёд и протянул мне руку.

Я посмотрела на неё с удивлением. И не взяла.

— Не могу же я пойти в вашем халате! Даже если в поместье ни души. Это неприлично!

— Ну почему же? Как по мне — идеальная форма одежды для новобрачной.

Я стянула белую ткань на груди плотнее, когда увидела направление взгляда своего мужа и сообразила, какой ему сверху открывается вид. Щёки начинали гореть при одном только воспоминании о том, как мы встретили это утро.

Дорн закатил глаза.

— Ну хорошо, хорошо! Принесу ваши тряпки.

Он снова вышел, в этот раз не стал меня запирать. Судя по всему, понял, что я не намерена в таком виде бродить одна по Тедервин.

Мне хватило времени на то, чтобы отдёрнуть шторы, окончательно впустив в комнату трезвый утренний свет и избавив её от смущающей интимности. И ещё попытаться найти в этой холостяцкой берлоге хоть какое-то подобие зеркала.

Тщетно. О расческе мне и вовсе не приходилось мечтать.

Разве что Дорн догадается принести мои вещи целиком, вместе с чемоданом. Я ещё не успела их разобрать, он остался раскрытым лежать на постели.

Но потом меня пронзила догадка, которая заставила застыть посреди комнаты как столб. И всеми силами души взмолиться перед небесами, чтобы Дорн ни в коем случае даже не подумал заглядывать в чемодан, даже его не касался и не…

Когда снова открылась дверь, мой муж внёс в комнату злосчастный чемодан — так легко, будто тот весил пушинку. Поставил прямо передо мной.

Я впилась в лицо Дорна обеспокоенным взглядом. Оно было совершенно бесстрастно. Вот только плясавшие на дне серых глаз искры смеха заставили меня покрыться липким холодным потом. Только не это, только не это, только не это…

— Спасибо, Ваше сиятельство! Несомненно, я буду намного увереннее себя чувствовать, если у меня под рукой будет собственная одежда, — поспешила поблагодарить его я. — А теперь, если позволите, я хотела бы остаться одна, чтобы…

— Не только одежда. Я взял на себя смелость захватить и некоторые бумаги, которые…м-м-м… вы забыли в комнате. Подумал, вдруг что-то нужное.

Он по-прежнему держал невозмутимое лицо, хотя искры смеха в глазах плясали уже настоящим пожаром. А потом вытащил из-за спины левую руку и протянул мне стопку разрозненных и чуть примятых уже листов, которые я немедленно узнала и бросилась у него отбирать.

— Это не моё!!! Это Бертильды! — взвилась я, отводя взгляд и сгорая от мучительного стыда.

— Насколько мне известно, ваша компаньонка не замужем. А в названии этого… м-м-м… документа, как я успел заметить, фигурирует слово «муж».

Дорн сказал это таким обыденно-светским тоном, будто мы тут салонные беседы вели о погоде и лошадях.

А мне прямо в глаза бросилась возмутительная надпись на самом верхнем листке: «Руководство по соблазнению мужа». Убью негодяйку, как только вернусь! Я в сердцах скомкала проклятые бумаги. Огляделась в поисках мусорной корзины, ничего не нашла и принялась запихивать комок в боковой карман чемодана.

— Зачем же вы так! Кто-то старался, столько труда положил. И даже, я бы сказал, художественного таланта. Там на последних страницах ещё иллюстрации, вы видели?

Потешается, гад.

Ком был так велик, что никак не желал запихиваться. И в конце концов я оставила эти нервные трепыхания.

Медленно выдохнула, расправила плечи и наконец-то решилась твёрдо посмотреть в глаза мужу. Нас разделял только здоровенный чемодан в пол моих роста, в который я вцепилась, словно щит.

— Если вы немедленно не прекратите надо мной издеваться и не оставите в покое, чтобы я могла спокойно переодеться — клянусь, я стану вдовствующей герцогиней Морриган! Проблема расторжения нашего фиктивного брака решится сама собой.

Серый взгляд сверкнул сталью. Смех будто стёрли, как и не было.

— Судя по тому, что я нашёл, и по тому, как именно вы сегодня пожелали мне доброго утра, вы не слишком торопитесь его расторгать.

Меня обожгло гневом.

— Да с чего вы вообще взяли, что это… этот… документ предназначен вам! Вы же сами собираетесь вышвырнуть меня из Тедервин через пять дней, как какую-то нахлебницу! Потом, судя по всему, потребуете развода, как и хотели. Но неужели вы думаете, что в качестве брошенной жены я собираюсь страдать и плакать всю оставшуюся жизнь! Мне всего девятнадцать. Это руководство пригодится мне с моим следующим мужем.

Комок бумаги в моей руке с противным шелестом рассыпался в пепел и стёк на пол чёрной кляксой.

Я айкнула. Обожжённая ладонь пульсировала болью.

Дорн развернулся и молча вышел, хлопнув дверью напоследок.

А я осталась, растерянно глядя ему вслед и прижимая руку к безнадёжно испорченному, некогда белому халату.

Весь оставшийся день наедине в огромном пустом поместье мы почти не разговаривали.

Я молча оделась в один из самых скромных нарядов из тех, что подложила мне Тилль. Это чёрное в пол платье было единственным без декольте, ткань охватывала шею плотным кольцом. Зато спина оставалась обнажена почти до самой… в общем, эту проблему кое-как удалось скрыть под распущенными волосами — шпилек-то у меня теперь не было.

Вид трапезного зала меня поразил.

Дорн было прав — необходимости в плотниках не было. Всю обвалившуюся часть потолка заплетали туго ветви разросшегося Замка пепельной розы. Тут и там на ветвях набухали бутоны — бледно-розовые, светящиеся изнутри.

И наверное, еще немного усилий — и мы могли бы добиться, чтобы цветы расцвели. Но я совершенно не представляла, как можно чего-то добиться от мужчины, который ходит мрачнее тучи с таким видом, будто жалеет, что дал мне аж пять дней и вообще на порог пустил.

Бутоны, мимо которых он проходил, немедленно гасли и поникали.

Я вздохнула и подошла ближе. Дорн даже не посмотрел в мою сторону.

Попыталась снова коснуться ростка и послушать — вдруг разберу какие-то слова. Долго прислушивалась, но могла уловить лишь слабые отголоски звуков человеческой речи, которые упорно не желали обретать хоть какой-то смысл.

— Бесполезно. Я битый час пытался. Смог уловить лишь два коротких слова, всё остальное сливается в бессмысленную мешанину.

На мой немой вопрос он в первый раз посмотрел на меня. Хмурым, задумчивым взглядом.

— «Рагна энис». Война скоро.

Этот безумно изматывающий день, на протяжении которого мы едва перекинулись парой слов с мужем, наконец подошёл к концу.

Я послушно переоделась в предложенный мне запасной халат — что было, всё же, намного лучше игривых ночных рубашечек из арсенала, которым меня снабдила Бертильда — и молча юркнула под покрывало. Дорн снова растянулся на полу перед камином, подложив руки под голову и глядя в потолок.

Тяжёлое, давящее молчание повисло в воздухе. Никто из нас ещё не собирался спать, судя по всему. Но это никак не могло помочь преодолеть стену, которая незримо установилась посреди комнаты.

Наконец, заговорил Дорн. Хотя лучше бы молчал.

— Элис, надеюсь, мне не нужно вас связывать, чтобы убедить остаться там на всю ночь? — он выделил голосом слово «всю».

Я вспыхнула и отозвалась стальным тоном, дрожащим от возмущения.

— Только попробуйте! И когда столичные сплетницы будут выпытывать причины развода, я скажу, что мой муж был садистом и привязывал меня к постели.

— Думаю, это как нельзя лучше впишется в мою репутацию в свете, — процедил Дорн и отвернулся, лёг на бок спиной ко мне.

Я думала, не смогу уснуть, так была зла на него. Но поскольку не спала больше суток, отключилась в следующее же мгновение.

Если бы я только знала, что принесёт мне завтрашний день, не смогла бы и глаз сомкнуть.

Очередное утро в гробовом молчании испытывало мои нервы на прочность.

Выглядывая краешком глаза из-под пледа, я следила за тем, как Его сиятельство герцог Морриган натягивает сюртук на широкие плечи — размашистыми, раздражёнными движениями. Как хмурясь, застёгивает запонки.

Супруг по обыкновению не в духе. Плохо спалось?

— Раз уж вы разогнали всех слуг, я могу попытаться приготовить завтрак. Маменька говорила, что голодный мужчина — злой мужчина. А мне уже кажется, что ваша запонка скоро оторвётся.

Дорн бросил на меня короткий трудночитаемый взгляд. Но терзать запонку перестал.

— С добрым утром.

И всё! Никакой реакции на моё предложение. Я вздохнула. Может, и к лучшему, что мы не женаты по-настоящему? Не знаю, как долго я бы смогла выносить дурной характер мужа.

Коварный внутренний голос тут же принялся нашёптывать, с интонациями Тилль почему-то, что если бы мы с герцогом были женаты по-настоящему, нашлись бы какие-нибудь другие способы смягчения его скверного нрава, помимо готовки.

Ну а пока придётся вспоминать мамину школу выпекания блинчиков.

По широкой лестнице с резными каменными перилами мы спускались снова молча. Дорн чуть впереди — так, что я не могла видеть выражения его лица, но не сомневалась, что оно по степени эмоциональности немногим отличается от тех же перил. Я отставала на пару шагов. На мне было скромное дорожное платье, которое было не жалко в случае чего запачкать на кухне.

Молчание начинало меня не на шутку тяготить. Если так продлится все оставшиеся дни моего пребывания в Тедервин, я рискую тронуться умом — как те сумасшедшие, которых содержат в одиночных больничных палатах. Может, странности Дорна и объясняются тем, что он слишком долго жил почти в полном одиночестве в этом огромном мрачном поместье? Я оглянулась на тёмные стены, портреты в массивных деревянных рамах, лица на которых почти невозможно было разглядеть. На литые светильники на стенах — свечи в них, кажется, никогда не зажигали, и они покрылись паутиной.

Невольно вздрогнула и ускорила шаг. Прочистила горло.

— Кхм-кхм… Вы так и не сказали мне, когда намереваетесь подать на развод.

Дорн запнулся на мгновение, но снова продолжил спускаться, не оборачиваясь.

— Почему вас это интересует?

— Не то, чтобы очень интересует… — ответствовала я самым легкомысленным тоном, на какой только была способна, хотя внутри всё сжималось. — Мне просто любопытно, придётся ли мне возвращаться в столицу одной, или же вы составите мне компанию.

— Посмотрим.

Мда уж. Немногословно.

Если уж и эта тема не способна его зацепить…

— Просто хотелось бы узнать, буду ли я уже свободна к зимнему светскому сезону — или придётся ждать следующего.

— Зачем?

Плечи стали чуть более напряжёнными всего на мгновение — но я это заметила. Что ж — тема глупая, но по крайней мере у нас впервые складывается хоть какое-то подобие разговора.

— Ну… мне же придётся озаботиться поисками нового мужа. Пока я окончательно не вышла из возраста.

Дорн остановился посреди лестницы, так, что я чуть на него не налетела.

— Элис! Я не пойму, чего вы добиваетесь, но может довольно?

Поздно. Меня уже понесло. Я сама не знала, что на меня нашло — но коль скоро нащупала трещину в ледяной броне своего мужа, мне просто нестерпимо хотелось бить в неё и бить снова. В надежде пробить хоть крохотную брешь. Ревность? Я была далека от мысли о том, что Дорн может меня ревновать. Скорее это было эгоистичное поведение собаки на сене. Он не хотел меня себе, но и мысль о том, что у меня может быть какой-то другой мужчина, очевидно, ему была неприятна.

— Да что такого! Ведь у нас с вами сугубо деловое партнерство. Вот я и хочу обсудить деловые вопросы! Вам-то, полагаю, и невдомёк, но после определённого возраста у девушки шансы выйти замуж катастрофически уменьшаются. А я, может, еще ребёнка хочу…

Я не поняла, что случилось.

Но в следующее мгновение оказалась прижатой к стеночке. А мой герцог нависал надо мной, и с высоты своего роста метал самые настоящие молнии из глаз.

— Никаких мужей!

— А вы уже не сможете мне запретить… — шепнула я, любуясь из-под ресниц на последствия своего самоубийственного поведения. Стоило ли дергать тигра за усы?..

— Всё. Хватит. Замолчи.

И с тихим рыком он впился в мои губы.

Стоило! Однозначно стоило. О да-а-а…

Я плавилась и сгорала, и растекалась по стеночке под напором его поцелуя — яростного, грубого, почти болезненного.

В то время, как его руки утверждали свою власть на моём теле — сминая, лаская, прижимая всё крепче и крепче…

Но тут оказалось, что плавилась и сгорала не только я.

Потому что пола под моими ногами вдруг просто не стало. И целый пролёт лестницы, на которой мы стояли, обратился в пепел и рухнул вниз. А мы едва не полетели следом — и то ощущение леденящего, смертельного ужаса, которое охватило меня всю, я не забуду никогда.

Каким-то чудом Дорн успел ухватиться за чугунный светильник, вбитый в стену. Тот от резкого рывка частично вышел из каменной плиты, держась на каком-то кривом заржавленном штыре. И мы повисли над пропастью, в которой клубились тучи пыли.

Я судорожно вцепилась в его плечи — как утопающий в спасателя, которого грозит потянуть за собой на дно. Дорн крепко держал меня левой рукой за талию, но мне всё равно казалось, что я сейчас упаду — непременно упаду, и я тянулась вверх и задыхалась, задыхалась…

— Тише! Тише, тише, малышка. Посмотри на меня.

Я с трудом сфокусировала взгляд на его лице. Серые глаза горели жёстким стальным блеском. Его уверенность была единственным спасательным кругом, который удерживал меня на плаву и не давал утонуть в тёмном омуте паники.

— Элис, послушай. Ты должна сгруппироваться. Я собираюсь тебя бросить.

— Эт-то я уже поняла. Только п-попробуй! Никогда не прощу.

— Я не об этом, глупая! Я собираюсь забросить тебя на площадку лестницы чуть ниже. Она пока цела. Поняла? Давай на счет три. Раз!..

— Нет!!! — взвизгнула я и еще сильнее в него вцепилась. Штырь просел ниже. Дорн выругался сквозь зубы.

— Два. Не дури. Или ты хочешь, чтобы упали мы оба?

Я заплакала и уткнулась лицом ему в шею.

Мой разум отчаянно искал отговорки. Чтобы не выполнять план, который мне категорически чем-то не нравился. И наконец, я поняла, чем.

— П-погоди, не надо! А если от броска… штырь совсем… и ты не успеешь!

— Элис. Три!

И он оторвал меня от себя. И бросил. А проклятый штырь действительно не выдержал.

Я не почувствовала удара, когда приземлялась на пыльный старый камень. В этот самый момент у меня было ощущение, будто мир рушится… Такое, непоправимое, когда кажется, что если чуть-чуть посильнее зажмурится, время повернёт вспять и минувших секунд просто не случится! Ведь такого не может произойти на самом деле, только не с тобой. Только не с человеком, которого так сильно…

Но когда я очнулась, и вселенная перестала вращаться вокруг, и звёздочки перед глазами упорхнули куда-то, я увидела самое настоящее чудо.

Откуда-то из недр полуразрушенного уже Тедервин, из провала вверх тянулись упругие ветви Пепельной розы. Они подхватили моего мужа и не дали упасть. А сейчас прямо на моих глазах они врастали в сломанный лестничный пролёт, искривлялись, принимая форму ступеней, сплетались плотной пеленой. Всё медленней и медленней, пока, наконец, нашему изумлённому взору не предстала тёмно-серая и почти живая заплата на лестнице, из которой к тому же тут и там торчали шипастые отростки с набухшими бутонами, источающими бледно-розовое сияние.

Вид у Дорна был такой ошалелый, какой только допускала герцогская привычка «держать лицо». Он отполз от «ожившего» места подальше на ближайшую верхнюю площадку и уселся спиной к стене, тяжело переводя дыхание и потирая шею.

Я бросилась к нему… ну, как бросилась, скорее — проковыляла, ойкая от последствий в ушибленной пятой точке. Постеснялась повиснуть на муже с объятиями и просто села рядом. Я дышала не менее тяжко. Мы были как два пса в жаркий день, которые очень долго бежали, а теперь сели, свесив язык.

— До чего же… вы, женщины, упрямые создания. Столько лишней болтовни. Еще немного, и я бы опоздал тебя бросить.

— Н-ничего страшного. Если ты еще разок в этом деле опоздаешь, я только за.

Я сидела рядом, прижавшись плечом, и заглядывала ему в лицо. Живой! Боже мой, живой… Больше всего на свете хотелось мне зацеловать его до смерти. Но я не решалась. Разве что…

— И к-кстати, н-насчет новых мужей я поняла. Так и быть, учту твои… пожелания. А вот насчёт ребёнка… возражений я не услышала!.. Для этого замуж не обязательно!

Дорн не поддался на провокацию в этот раз. Усмехнулся, всё ещё тяжело дыша и глядя перед собой.

— Вы посмотрите на неё… И никак она не угомонится… вот же бедствие на мою голову!

Наощупь он нашёл мою руку и крепко сжал ладонь, до боли сдавливая косточки.

В этот миг тонкий изогнутый стебель отделился от «заплатки» и потянулся к нам, как живой. Остановился прямо напротив наших лиц. На нём было один-единственный бутон, прекрасный как мечта. Казалось, ещё чуть-чуть, и чудесные лепестки распахнут венчик. Может, сегодня и впрямь день чудес?

Дорн протянул к нему руку. Тот пугливо отдёрнулся, увернулся.

А когда мой муж снова заговорил, в его голосе не было больше ни следа улыбки.

— Знаешь, Элис… я впервые в жизни в таком тупике. Кажется, что бы ни решил, моё решение так или иначе не принесёт ничего, кроме боли.

Резким выпадом он схватил и стиснул в кулаке упрямый колючий стебель. На каменный пол упали капли крови.

Моё сердце сжалось. И по этому тянущему, болезненному чувству я безошибочно поняла, что решение, о котором говорит Дорн, так или иначе касается меня. Тихо-тихо я ответила:

— Может, иногда лучше ничего не решать. И довериться судьбе.

С лёгким звоном лепестки распустились. Пепельная роза, во всём великолепии своей нежной и печальной красоты — совершенная и хрупкая.

Дорн оставил мою ладонь и, не отпуская стебля левой рукой, сорвал цветок. Только теперь он повернул голову и пристально посмотрел на меня. Мне стало страшно от его взгляда — как будто он принял решение только что. Но мне об этом не скажет.

— Запомни, малышка. Судьба благосклонна только к тем, кто ей перечит и плывёт против течения. Тех, кто ей доверяется, она размазывает о скалы.

И он вдел розу в мои волосы.

Повинуясь наитию, я подалась вперёд, чтобы поцеловать его в щёку.

Дорн удержал меня за плечи и покачал головой.

— Но… Я просто хотела сказать «спасибо»…

— Поверь, Элис. Тебе не за что меня благодарить.

Твёрдость его пальцев на моих плечах. Запах кожи так близко — смешанный с каменной пылью и пеплом, сводящий с ума. И снова это мерзкое ощущение прозрачной стены между нами, через которую не пробиться, как не пытайся.

Мы смотрели друг другу в глаза, и мои невысказанные обиды повисли в воздухе немым укором. Как же я устала от недосказанности! Недоверия. Молчания.

— Элис, помнится — мы куда-то шли, — сухо проронил Дорн, убирая руки с моих плеч.

— Да… куда-то шли.

Вспомнить бы ещё, куда.

Я встала, нелепо покачнувшись. Поморщилась от боли в пояснице — всё-таки, приземлилась не очень удачно. Дорн следил за мной с мрачным лицом.

Отвернувшись, чтобы не видеть его больше и перестать уже играть в эту изматывающую игру — «разгадай сто оттенков молчания собственного мужа» — я положила руку на перила лестницы, сделала шаг. Получилось с грацией беременной утки.

Дорн догнал меня на середине пролёта, удержал за локоть.

— Обойдусь без завтрака. Пойдём-ка, уложу тебя обратно в постель.

Нотки беспокойства в его голосе меня немного ободрили. Вдруг захотелось, как в детстве — заболеть, и чтобы вокруг тебя хлопотали, и дарили нежность и ласку…

Вот только нежность и ласка — это вряд ли про наш брак. И максимум, на что я могу надеяться — это скупая забота. Хотя и это неплохо, конечно. Но не заменяет.

Я попробовала отказаться и заверить, что со мной всё в порядке, но Дорн настоял и вернул меня обратно в комнату. Вот только рядом не остался. Ушёл тут же, как только я забралась с ногами под плед. Словно даже лишняя минута со мной наедине была ему в тягость.

Когда полчаса спустя он пришёл снова с подносом, на котором красовался «холостяцкий завтрак» в виде нарезанного холодного мяса и сыра с фруктами, я сделала вид, что сплю. Сквозь ресницы наблюдала за тем, как он осторожно ставит поднос на пол возле дивана. А потом садится на край постели.

И снова я сбита с толку.

Если пришёл разбудить, почему же не будит? Если только принёс завтрак, почему не уходит?

Зачем смотрит на меня так, что каждый миллиметр кожи под плотными слоями ткани начинает гореть? И где прячет этот взгляд, когда я рядом и не сплю, когда мечтаю о его поцелуях, когда волком готова выть от его холодности и льда в серых, как северное небо глазах?

На мои щиколотки поверх пледа легла тяжёлая ладонь. Медленно двинулась вверх, прижимаясь к телу и обводя его очертания. Икры, колено, линия бедра, плавные изгибы и впадина талии… я снова разучилась дышать, весь мой мир снова сузился до расстояния меж нами, и я боюсь открыть глаза, чтобы не разрушить момент…

Его ладонь уже на моём плече. А потом, помедлив, кончиками пальцев Дорн касается моих губ. Осторожное прикосновение. Щекотно, горячо, дразняще. От одного уголка рта к другому. Плавно обводя контур. Поглаживая, лаская.

Какое-то горячее чувство взорвалось у меня в солнечном сплетении.

— Просыпайтесь, моя маленькая герцогиня! Завтрак в постель. Только не вздумайте рассказывать никому в свете — это повредит моей репутации.

Какой, прости господи, завтрак?! Я готова была вместо завтрака съесть его самого. Очень странное желание для невинной благовоспитанной девушки, каковой я себя считала совсем недавно.

То ли я задышала как-то сердито, то ли Дорн понял, что я уже проснулась — но он встал с постели и не говоря больше ни слова, вышел из комнаты.

Мне не оставалось ничего другого, как возмущённо зарыться в подушки. Мысли метались, эмоции раздирали… И где-то посреди всего этого сумбура родилась идея.

Сначала я гнала её, невозможную и стыдную. Но чем больше гнала, тем настырнее она возвращалась.

Когда я снова проснулась, за окном уже гасли последние лучи короткого бледного осеннего дня. Наступал вечер. Так много сплю в последнее время… такое чувство, будто из меня тянут энергию.

Я полежала немного на спине, раскинув руки, и вспоминая, где я, что я, и какой сейчас день.

Потом резко села, повернула голову вправо, увидела на подушке цветок, а на полу поднос. И всё вспомнила.

Роза была так свежа, будто её сорвали только что. Лепестки слегка трепетали и по-прежнему испускали дивный аромат.

Кажется, мы на верном пути. Ещё чуть-чуть, и Пепельная роза окончательно расцветёт. И тогда… что тогда? Я не знала, но была уверена, что всё изменится. Что-то непременно произойдёт.

Резким толчком крови напомнила о себе идея — та самая, что появилась в моей голове после визита мужа, и которая за время сна и не думала меня покидать, а лишь расцвела буйным цветом.

А собственно… почему я её с таким упорством гоню?

Что мешает воплотить в жизнь? Кроме собственной гордости.

Но с гордостью Элис Шеппард распрощалась в тот миг, когда согласилась стать фиктивной Элис Морриган. А значит, нечего терять.

Страх и предвкушение будоражат кровь. Откидываю покрывало. Кончиками пальцев босых ног — по холодным камням. За окном стылый ветер рвёт голые ветви деревьев. И слегка дрожат стёкла под напором стихии.

Ещё сильнее бушуют эмоции у меня внутри. Я словно собираю их в кулак для решающего удара по незримой стене.

Нетерпеливо роюсь в чемодане. На дне его нахожу то, что искала. Ночная сорочка — белая как снег, с тонкими лямками, отороченная на груди и у подола изысканным кружевом. Безумно красивая вещь. Лучшее из всего, что подсунула в мою поклажу неугомонная Тилль. Я не надевала её лишь потому, что у этой чудной вещицы есть один-единственный недостаток. Она почти прозрачная.

Не надевала до сегодняшнего вечера.

Шёлковый халат — такой же кипенно-белый, словно невесомый, не очень поправляет ситуацию, потому что облегает каждый изгиб тела. Я вроде бы одета… но в то же время такое чувство, будто не совсем. Нервными движениями затягиваю пояс. Пальцы дрожат. Пара быстрых касаний щёткой по распущенным волосам.

Интересно, когда Дорн собирал мои вещи, чтобы принести — он заметил эту сорочку? Думал ли обо мне? Представлял меня в ней? Или равнодушно бросил эти тряпки в куче других на дно чемодана?

Я почему-то уверена, что он сейчас там — возле Пепельной розы. Снова о чём-то думает. Снова уходит мыслями по дорогам, на которые мне доступа нет. Всегда один, даже если рядом. Нет… даже ещё больше одинокий, когда мы рядом — потому что это одиночество чувствуется острее. Режет меня без ножа.

По лестнице ступаю настороженно. Факелы не горят, но в ускользающих отсветах серого хмурого дня можно увидеть, как прочно, будто влитая, легла живая «заплата». Пепельная роза лечит собою умирающий Тедервин. Вплетается каменным телом в прорехи. Это особенно становится заметно, когда подхожу к дверям в трапезный зал. Они все оплетены колючими ветвями — и отворяются беззвучно сами собой при моём приближении.

Посреди огромного зала могучее древо врастает гигантскими корнями в пол. Не удивлюсь, если они пробили толщу камня до самых подземелий. Ветви не только свиваются живым пологом на потолке — они змеятся по стенам, и я почти уже не вижу свободного места. Всё усыпано бутонами. Но ни одного цветка. Невольно поднимаю руку, касаюсь лепестков розы в своей причёске. Аромат усиливается, он слегка пьянит и этот хмель придаёт мне сил идти дальше. По счастью, боль от падения уже прошла. Но всё равно — ноги с трудом держат, и я еле заставляю себя идти вперёд. Готова в обморок упасть от волнения.

За остатками длинного фамильного стола Морриганов сидит мой муж. Спиной ко мне. Откинулся на спинке стула, вытянув длинные ноги и заложив руки за голову. Перед ним на перекошенной скатерти блюда с нетронутой снедью. Как и я, не проглотил ни крошки.

Тёмные волосы отросли и слегка вьются на жёстком вороте белой рубахи. Мне хочется их коснуться — но не решаюсь.

Дорн оборачивается при моём приближении, не меняя позы. Бросает рассеянный взгляд — всё ещё не здесь, не со мной… а потом замечает меня по-настоящему.

Всё неуловимо меняется. Он выпрямляется медленно, поворачивается ко мне всем корпусом, и тело его становится напряжено, как у хищника перед броском. Я вижу по стремительно изменившемуся выражению чуть прищуренных глаз, что от него не укрылась ни одна деталь моего сегодняшнего туалета. И мои намерения. Которые трудно трактовать как-то по-другому.

— Ты понимаешь, что это чистое безумие? — его хрипловатый тихий голос. В зале больше нет эха. Переплетение ветвей гасит звук. Всё будто камерней… и интимней. Как будто мы не в самом большом зале герцогского поместья, а в диком лесу, потерялись в самой глухой и безлюдной чаще.

Подхожу ближе.

— Напротив. Мне кажется, это самое правильное, что я делала за всё время нашего брака. И… не смей мне отказывать. Хотя бы раз. Ты поклялся, что сделал бы всё, что мог, чтобы спасти моего брата. Так вот я прошу тебя сейчас… помоги мне разбудить Замок пепельной розы! Мы перепробовали все средства. Кроме последнего, — закончила я совсем тихо, почти неслышно. Но я знала, что Дорн услышал.

Я подошла так близко, как только могла. Между нами один-единственный шаг. Но мне безумно хочется, чтобы этот последний шаг ко мне сделал он.

Опускаю глаза — не могу больше выдержать его тяжёлого, горящего взгляда. Не могу выдержать того, что даже в такой момент он продолжает о чём-то напряжённо размышлять — я это вижу. А мне бы хоть немного бездумного чувства! Любить без оглядки, без колебаний и без сожалений. И чтобы он любил меня так же. Но я пообещала себе, что приму его любого. А значит, не буду слишком надеяться. Чтобы не разочаровываться потом, если его реакция будет не такая, как в моих мечтах.

Но в моём глупом девичьем сердце надежда никак не хочет умирать. Цепляется за жизнь, за крохи пищи, которые он даёт небрежными жестами, случайными взглядами, нечаянно оброненными словами, которым я придаю слишком много смысла — цепляется, как Пепельная роза корнями в мёртвый камень.

Слишком долго длится пауза — и я снова решаю взять дело в свои руки. Я ведь решилась уже — отступать некуда. Если не сейчас, то мне не хватит духу больше никогда.

Дёргаю непослушными пальцами завязки халата. В моих мечтах я делала это соблазнительно и грациозно… но я была б не я, если б всё пошло по плану. Они снова запутались! Хоть плачь. И слёзы — слёзы нервного напряжения и стыда — вскипели на кончиках ресниц моего склонённого лица.

— Никак не научишься раздеваться без моей помощи, — тихо проговорил муж. — Иди-ка сюда.

Он подался вперёд и взял мои руки в свои, одним движением прекратил нелепые попытки. А потом резко потянул на себя.

Подвинул поудобнее так, что я оказалась меж его разведенных колен — поясницей упершись о край столешницы. В надёжной клетке из его тела. Некуда бежать. Да и не хочется.

Мы будто замерли на цыпочках над пропастью. Ещё движение — и рухнем вниз.

Древо Пепельной розы притихло в ожидании. Свет бутонов стал глуше, потемнело в зале. В полумраке самым ярким пятном — сияющий шёлк моей сорочки. Белый цвет. Цвет невинности. Цвет первой любви.

И в этой тишине — почти мистической, как в храме — треск, с которым Дорн рвёт запутавшиеся завязки на моей одежде.

Странно, страшно. Как пшеничному полю спелому под чёрной грозовой тучей, которая скоро собьёт зерно и разметает по земле колосья. Как мыши, застывшей в тени парящей над нею хищной птицы. Как берегу океана в ожидании штормовой волны, что вот-вот обрушится на него всей своей первозданной мощью.

Признаться, последние страницы записок Тилль я пролистала, почти не вглядываясь, так была смущена. Теперь понимаю — надо было наизусть вызубрить и под лупой рассмотреть. Может, тогда бы так не боялась.

Ничего, ничего. Он мужчина, мой муж. Он знает, что делать. Надо только довериться.

Смятённое сознание зацепилось за первую попавшуюся деталь. Тяжёлые прямоугольные запонки старинного потёртого золота, с тёмно-серым камнем в центре. Я всегда мечтала их расстегнуть сама. Чтобы вволю полюбоваться его красивыми руками.

Так, ну ладно.

Я глубоко вздохнула, набираясь смелости. И потянулась к его левому запястью, которое как раз было совсем близко — Дорн по-прежнему держал края ткани моего халата с изорванными завязками, не торопясь продолжать.

Муж перехватил мои руки и покачал головой. Осторожно развёл их и уложил «по швам». Что ж. Значит, раздевать Его сиятельство мне не позволено.

— Элис! Делай только то, что я скажу. И не шевелись.

От его низкого властного тона всё моё тело налилось томительной тяжестью. Нервно облизав губы, я кивнула.

Падает на пол халат, как лепесток розы. Я почти раздета и совсем беззащитна перед мужчиной, которого так отчаянно и беспомощно люблю. Несколько долгих, бесконечно долгих минут Дорн изучает меня взглядом, не произнося ни слова.

В полумраке огромного зала бутоны Пепельной розы светят как звёзды в ночном небе. Их свет начинает пульсировать, будто бьётся миллион сердец каменного Замка.

Дорн подаётся вперёд, и я уж было обрадовалась, что он, наконец, решил меня поцеловать или хотя бы обнять. Но вместо этого одним движением сметает со стола посуду и остатки ужина за моей спиной. С жалобным хрустом гибнут тарелки, напитки растекаются безобразной лужей на полу.

Тяжёлые ладони ложатся мне на талию. Дорн поднимает и усаживает меня на край стола.

А мне, наивной, почему-то представлялось, что вот соблазню мужа, и он на руках унесёт меня в нашу супружескую спальню.

С другой стороны… наверное, у корней Замка пепельной розы сейчас самое безопасное место во всём Тедервин. Ведь если лестницей на сей раз не обойдётся, и целых три этажа вдруг решат упасть прямо нам на головы, это несколько осложнит нашу брачную ночь. Так что… пусть.

Дорн встаёт, упирает ладони в столешницу по бокам от моих бёдер и пристально смотрит на меня. Его взгляд сейчас — тёмный бездонный омут, в котором так легко утонуть. А я — всего лишь перепуганная девчонка. И совсем не умею плавать.

— Ты достойна по-королевски шикарного ложа. А я могу предложить тебе лишь этот стол.

Я нервно улыбнулась.

— Но это же фамильный стол Морриганов! Наверное, много веков ему… так что почту за честь.

Дорн на мою улыбку не ответил. Он вообще был слишком серьёзный. И это пугало меня ещё больше.

Нарушаю запрет и тянусь к нему кончиками пальцев. Провожу по руке возле плеча — просто, чтобы почувствовать, что он действительно рядом и мне всё не снится.

Под моей ладонью — твёрдый рельеф напряжённых мышц. Я словно камень потрогала, обтянутый тканью рубашки. Всё ждала порыва, ждала, что на моё движение к нему Дорн ответит своим навстречу — но он выглядел так, будто цепями скован по рукам и ногам. Снова кольнул стыд — неужели всё происходит только потому, что я его заставила? Вынудила, почти что шантажом?

От таких мыслей я чуть было не спрыгнула со стола, чтобы спасать бегством свою раненую гордость и истерзанное сердце. Но чувство долга победило. Раскаиваться буду потом, а сейчас уже поздно.

Дорн смотрит на мою руку так, что я немедленно её убираю, вспоминая приказание.

С моих губ срывается прерывистый вздох, когда он смахивает бретельку с моего левого плеча. Потом с правого. Ключицы холодит ночной воздух — в трапезном зале почти не топят. Отворачиваюсь, смотрю в сторону, чтобы упавшие пряди тёмных распущенных волос спрятали моё разгорячённое лицо, мою стыдливость.

Твёрдые пальцы на моём подбородке. Уверенным движением муж заставляет снова посмотреть на него. Бережно убирает волосы с плеч на спину. И раньше, чем успеваю перепугано вдохнуть, резко дёргает за кружево на вырезе и стягивает сорочку вниз.

Я ахаю. И закусываю губы, чтоб только промолчать. Я боюсь, что любое слово может разрушить момент. Слишком часто мы были совсем близко — и каждый раз что-то мешало, мы снова и снова расходились в разные стороны, и я оставалась одна. Умру, если сейчас будет так же.

С замиранием сердца жду следующего прикосновения. Но оно так и не последовало. Кажусь себе застывшей статуей в музее, выставленной на обозрение. Которую нельзя трогать, а только любоваться. Но я же не каменная, я живая, живая! Мне так нужно его тепло. Я задыхаюсь без ласки. А каждый сантиметр расстояния между нами заставляет нервы гореть, до боли на коже.

Но он по-прежнему меня не касается.

А потом мягким нажимом на солнечное сплетение заставляет лечь на спину.

Значит, стол… хорошо, пусть будет стол. Сжимаю в горсти скатерть. Слежу за мужем из-под ресниц.

Дорн тоже смотрит на меня и взглядом словно приковывает к этому проклятому столу. Тяжёлый, властный Морригановский взгляд — тоже фамильный, наверное. Под его давлением мне трудно дышать.

Не отрывая своего гипнотизирующего взгляда, он склоняется надо мной, и я замираю на вдохе, чуть выгнувшись навстречу.

Проводит кончиками пальцев раскрытой ладони — от шеи вниз. По всему телу, которое так истомилось в ожидании его рук. А мне отчаянно мало этих мимолётных, почти не ощутимых касаний — так хочется, чтобы обнял покрепче! До хруста костей, до боли. Хочется почувствовать его всей кожей. Хочется услышать стук его сердца. Узнать, так ли холодно и спокойно оно, каким выглядит мой муж.

А то, что происходит сейчас… это просто медленная пытка.

Его руки завершают своё сводящее с ума медленное путешествие внизу, на моих коленях. Пальцы проникают под подол сорочки и сжимают нежную кожу.

И снова остановка, и снова промедление. Как будто он всё ещё колеблется. Как будто до сих пор не решил.

Из моей груди вырывается сдавленный шёпот:

— Если только ты сейчас передумаешь, если остановишься и снова меня бросишь — я тебя возненавижу, Дорнан Морриган! Клянусь, возненавижу. И никогда, никогда не прощу, и… ох…

Дерзкие, бесстыдные, уверенные прикосновения.

Пляска огней на потолке перед моими глазами. Подёргивается дымкой и всё дальше уплывает реальность.

Жаль сорочку. Она была красивая. Теперь обрывки где-то на полу — там же, где и осколки старинного герцогского сервиза.

Дорн по-прежнему не говорит ни слова. А мне бы только узнать, что в этом тумане жара и страсти я плыву не одна! Мне нужен маяк в тумане. Но я получаю лишь тьму, и тишину, и одиночество.

По странной прихоти моей памяти вспоминаются вдруг слова, сказанные им давным-давно, во время разговора, после которого, как я думала, мы расстанемся навсегда.

«- Ваша красота, Элис — она как прекрасный цветок, ещё не распустившийся. Бутон розы, спящий под снегом. Ваша красота, Элис… она из тех, что проявляются в глазах любящего мужчины».

Приподнимаю голову и пытаюсь поймать его взгляд. Мне так хочется увидеть в нём своё отражение! Но не получается. Он как будто не со мной.

Протягиваю руку, чтобы коснуться его волос.

— Нет. — Дорн перехватывает моё запястье и прижимает к столу. Пальцы смыкаются до боли. Наверное, останутся синяки.

Стеклянная стена так и не рухнула. Горечь отравляет миг, который должен был стать самым прекрасным в моей жизни. А Дорн… он даже не снял рубашки.

Не сразу понимаю, что изменилось вокруг. Наверное, меня саму так качает и пробивает дрожью, что трясущиеся стены и ходящий ходуном пол не вызывают удивления и даже почти не замечаются.

Кажется, всё в зале приходит в движение. Ветви Пепельной розы свиваются и развиваются, переплетаются и ползут по стенам, как живые. Хотя — почему «как»? Они и есть живые. Зал вокруг нас превращается в настоящий кокон из колючих стеблей, унизанных яркими бусинами бутонов. Защитный кокон. А Тедервин возмущённо ворчит и рокочет, как будто пытается встряхнуться и сбросить нас со своих плеч. И запах пепла всё ярче и мощней. От него нигде не скрыться.

Дорн тоже это почувствовал. Ещё сильнее сжимает моё запястье, и я боюсь, что сломает совсем.

Неужели я напророчила на свою беду, и дом действительно решил упасть нам на головы?

Но очень скоро мне становится не до этого. Совсем-совсем не до этого. И даже, честно говоря, абсолютно всё равно. Пусть хоть весь мир рушится.

Наверное, так бывает, когда молния попадает в тело человека. Больно, страшно, ослепительно прекрасно.

Когда стол не выдержал и рассыпался под нами в пыль, ростки подхватили нас, сплелись в каменно-твёрдое ложе. Я лишилась невинности на корнях Замка пепельной розы. На мою удачу, хотя бы там не было шипов — не то меня бы вдавили в них и нанизали, как бабочку на булавки.

Я всё-таки дождалась своей штормовой волны.

Это было как могучий океан, который обрушивается на берег всей своей громадой. Гребень за гребнем. Снова. И снова. И снова. Медленно, но так неумолимо-безжалостно. Потому что стихия не умеет жалеть, лишь подчинять и властвовать. Северный океан — огромный, безбрежный, одинокий… холодный.

Холод ледяным зерном прорастал в моей душе. Я не знала, как всё это должно было быть… но не так, точно не так! Ни капли нежности. Ни единого ласкового слова — хотя он видел, как мне страшно. Ни поцелуев, ни объятий. Лишь одна сокрушающая мощь.

Наши тела были так близки, как только могут быть мужчина и женщина. Но как же далеки души! Быть может, дальше, чем когда-либо.

Ни один бутон не расцвёл над нашими головами.

Даже когда я беззвучно прошептала: «Люблю!». Наверное, потому что Дорн этого не заметил.

Схлынул океан, отступили волны. Оставив меня на дне, как раздавленную морскую звезду. Не пошевелить ни рукой, ни ногой — такая тяжесть во всём теле.

И вот что удивительно — ему, моему телу, было хорошо! Даже слишком. Особенно сейчас, когда лохматая голова мужа покоится у меня на груди, а руки, протиснувшись под спину в районе талии, прижали крепко-накрепко и мы просто лежим, успокаивая наши дыхания.

Оно, это тело, получило то, чего ему хотелось уже очень, очень давно. От чего оно плавилось и переставало меня слушаться в присутствии этого мужчины. Вело себя так странно и удивляло неожиданными реакциями. А уж после тех поцелуев на коврике у камина и потом, на лестнице… Поэтому сейчас в каждой клетке моего тела бурлила жизнь, оно как сытая кошка погружено было в сладкую негу.

Как жаль, что я не состою из одного лишь тела.

Потому что на душе пустота. Мысли едва шевелятся лениво, словно сонные рыбы. Чувствую себя выжатой досуха, как лимон. Нет сил больше ничего чувствовать, ничего желать, ни на что надеяться.

Тем более, что он отнял у меня даже последнюю надежду. Я не слишком-то разбиралась в таких делах, но в процессе сориентировалась достаточно, чтобы понять. То, как всё закончилось… Дорн не оставил мне ни единого шанса зачать от него ребёнка. А ведь это была мечта, в которой я боялась признаваться даже себе. Что, когда я уеду и наш брак закончится, толком не начавшись, у меня останется хотя бы частичка его. Ребёнок, ниточка, которая всегда будет связывать нас несмотря ни на что. С этой мечтой расставаться было особенно больно.

Муж глубоко вздохнул и пошевелился, наконец. Чуть приподнялся на локтях и осмотрелся вокруг.

— Так. Мы живы, это уже неплохо!

А потом подтянулся вверх чтобы… поцеловать.

Я отвернулась. Поцелуй пришёлся в висок.

Дорн больше не был твёрдым, как камень. Он был расслаблен, сыт и судя по всему, очень даже доволен.

— Малыш, ты как?

Надо же, забота в голосе. Где она была, когда я в ней так отчаянно нуждалась?

— Меня как будто между двумя каменными жерновами размололо. Так что отпусти меня, пожалуйста.

Но вместо того, чтобы слезть с меня, как я надеялась, он просто перевернулся со мной в руках. Я оказалась лежащей на нём сверху.

Попыталась оттолкнуться от его груди, чтобы подняться.

— Лежи.

Я толкнулась сильнее.

— Я хочу встать.

Его руки сомкнулись крепче.

— Лежи, кому говорят! Где болит?

— Везде. Спина особенно.

Я покорилась неизбежному и упала обратно ему на грудь. Отвернулась только, чтоб не видел выражение лица.

Дорн мягко провел по моей спине ладонью от лопаток и до самого места, которое спиной уже не называлось. А потом принялся осторожно массировать пальцами мышцы по обеим сторонам от позвоночника. От удовольствия мне хотелось застонать в голос, но я сдержалась.

— Так лучше?

Я не ответила.

Наконец, он оставил мою спину в покое. Мы продолжили просто лежать.

— Отпусти, пожалуйста. Я замёрзла.

Тогда Дорн подхватил край скатерти под нами, которая чудом сохранилась, хотя была вся в пепле и основательно в дырах, и прикрыл нас обоих.

Продолжил задумчиво глядеть в потолок, запуская руку мне в волосы и меланхолически пропуская их меж пальцев до самых кончиков. В мирной ночной тишине, которая плыла над нами, я наконец-то услышала, как бьётся его сердце. Быстро и гулко, как-то тяжело. Но оно постепенно успокаивалось и становилось всё медленнее.

Я испугалась, что сейчас усну.

— Позволь мне всё-таки пойти наверх.

Он проворчал что-то неразборчиво и недовольно. Но всё же выбрался из-под меня, а потом подхватил на руки, так и завёрнутую в обрывок скатерти.

Лестница оказалась разрушена до самого верха. Росток Пепельной розы сумел «починить» лишь до второго этажа, дальше не дотянулся.

— А вот это уже хуже.

Дорн нахмурился, но с рук меня не спустил. Только развернулся. Так и понёс на другую лестницу, более узкую и тёмную, которая предназначалась для слуг.

— Осмотрю завтра остальные разрушения, их похоже немало, — проронил он, осторожно поднимаясь по неудобным старым ступеням.

— Прости, — сказала я тихо.

Он остановился на мгновение.

— Давай чтоб я такого больше не слышал? Я знал, на что шёл. Это исключительно моя ответственность. И мне что-то не нравится твой голос. Что такое?

Я снова промолчала. Он допытываться не стал и просто пошёл дальше.

А потом свернул куда-то не туда.

— Я хочу обратно в твою, — слабо запротестовала я.

— Нет. Тебе нужна удобная постель.

«Тебе».

Что ж, понятно.

Он принёс меня в мою старую спальню, которую я заняла в первую ночь после приезда и мысленно для себя окрестила «гостевой». Затащил в ванную комнату и только там поставил на ноги. Взялся за края скатерти. Я вцепилась в них изо всех сил и не отдала. Глупо, но до смерти стеснялась обнажаться, даже после того, что было. Тем более, что мужа-то своего голым я так и не видела.

— Элис, перестань! Я помогу тебе принять ванну. Где там эти камни…

Доверху наполненная холодной водой ванна с горсточкой магических камней на краю была, судя по всему, подготовлена слугами ещё до отъезда. Но я бы лучше умерла сейчас, чем позволила ему.

— Не нужно, спасибо!

Дорн взял моё лицо за подбородок и приподнял, всматриваясь потемневшим взглядом.

Я дёрнула головой и отступила. Опасно всё же слишком долго сдерживать эмоции. Мой голос сорвался почти на крик.

— Не надо! Ничего не надо! Как ты не понимаешь! Я просто хочу остаться одна.

Тяжёлая, давящая тишина упала меж нами, как каменная глыба.

— Как хочешь. Прости, но твои слёзы — это больше того, что я могу выдержать.

Он резко развернулся и вышел. Хлопнула дверь.

Я наконец-то осталась в одиночестве. Всхлипывая, подошла к ванной, машинально потрогала рукой воду… отдёрнула ладонь. Над поверхностью струился лёгкий дымок. Вода нагрелась сама собой почти до кипящего состояния.

Подождав немного, я всё же влезла в неё вместе со скатертью и долго, очень долго сидела, поджав колени и отмокая.

Наутро у меня возмущалась и ныла каждая мышца в теле. Даже те, о существовании которых я не подозревала. Раскинув руки, я лежала в огромной постели, вдыхая тот особенный запах, который бывает у простыней, на которых никто не спит, — и всячески игнорировала нытьё своего утомлённого организма.

Мне было не до него. Меня занимало куда более важное занятие. Я отбрыкивалась от воспоминаний! И вот это было намно-ого труднее.

Сейчас, ранним утром, в свете пробуждающегося дня, мои воспоминания каким-то неуловимым образом изменились. Очистились от того грустного, тревожного, что мучало меня вчера. Как шелуха облетели эти тревоги и осталось… осталось иное.

Горячие пальцы на моём запястье. Обжигающее дыхание — клеймом на коже. Тяжесть мужского тела. Расплавленное молчание меж нами. Шорохи пепла, ворчание осыпающихся камней где-то вдали. Звёзды бутонов Пепельной розы над нашими головами — пульсация их света навечно впечаталась в мою кровь. Моё беззащитное доверие, которое он брал без сомнений и колебаний. И так, так… что до сих пор кружится голова и немеют пальцы.

Я вдруг подумала, что не слишком хорошо мы вчера попрощались. И пожалуй, мне не стоило… И вот теперь я понятия не имею, как себя с ним вести. Как в глаза смотреть. Но несмотря ни на что — безумно соскучилась.

Меня тянуло к моему мужчине, как цветок к солнцу. Каким-то природным, глубинным… у меня не было названия этому чувству. И не было противоядия. Я просто знала, что хочу к нему, и всё.

Почти физическая боль от пустоты, которая появилась, когда он выпустил меня из рук. Впервые такое, за всё время! И так сокрушительно. Я оказалась не готова к ней. Она добавилась к мучительной пустоте на душе, и всё вместе было просто невозможно вынести.

Я подхватилась, кое-как стекла с постели. Обшарила всю спальню в поисках одежды. Не заворачиваться же снова в какую-нибудь простыню! По счастью, под кроватью обнаружилось выпавшее из чемодана и забытое платье, одно из дорожных. Оно было коричневое и не слишком изящное, и я на удивление серьёзно расстроилась из-за этого факта. Сама себя не узнавала. Мне сегодня ужасно хотелось быть красивой.

А вдруг что-то изменится? Ведь после такого, как вчера… не может быть всё, как раньше, правда?

Ноги сами понесли меня к выходу из спальни.

Надо узнать, в каком настроении сегодня проснулся мой муж, по-прежнему ли сердится на меня.

И вообще, хорошо бы проверить, как там Пепельная роза.

И я могла бы приводить себе ещё сотни и тысячи разумных причин, почему я хотела увидеть Дорна. Правда была только одна.

Он мне нужен.

Отчаянно проплутав по лабиринтам Тедервин чуть ли не час в поисках более-менее целого пути к нужному месту, я наконец-то, окрылённая, почти влетела в коридор, в котором расположены были герцогские покои.

Но чем ближе подходила к вожделенной двери, тем сильнее замедлялся мой шаг.

Интересно, какими будут его первые слова? Первый взгляд?

А может, он вообще ещё спит и не откроет мне?

Я замираю и почти совсем останавливаюсь, когда понимаю — что-то не так.

Приоткрытая дверь слегка дрожит от сквозняка. Не похоже на моего герцога — он, как и я, любит закрытые двери, плотно зашторенные окна, высокие заборы и надёжные замки. Ледяной ветер кусает озябшие ноги — обуви я так и не нашла.

И еще до того, как мои пальцы касаются дверной ручки, убеждаюсь, что в этой комнате Дорна нет. Так почему не ухожу тотчас же? Почему не оборачиваюсь, не бегу прочь, искать его и звать, пока не остановится сердце? Наверное, потому что это самое сердце уже всё понимает. И тянет меня, тянет вперёд. Испить горькую чашу до дна.

Всё так знакомо и привычно… я всего пару ночей здесь провела, а настолько сроднилась с этой маленькой комнатой, что даже странно. Это как будто уже всё моё — моя территория, и моя берлога тоже. Эмоции от возвращения именно такие. Глупо, ведь у меня нет на это никакого права.

Остывший камин, пушистый мех на полу, белая рубашка, небрежно брошенная на незаправленный диван.

Меня пронзает остро-сладким воспоминанием. Как я лежала вчера, уткнувшись щекой в эту рубашку, и дышала его запахом, пока ладонь — широкая, горячая и сухая, немного шершавая, — вела по моей спине вниз.

С трудом давлю в себе желание подбежать к этой рубашке, прижать её к лицу и вдохнуть полной грудью.

Дорна здесь нет, очевидно же. Так почему я остаюсь стоять, словно ноги приросли к полу?

Открытая чернильница, пара тёмно-синих капель на столе, прямо на дорогой поверхности полированного дерева.

Сломанное гусиное перо рядом. Возле какого-то документа.

И да, я знаю, что верх невоспитанности так поступать, и не должна я рыться в бумагах мужа, и если он сейчас войдёт, всё будет выглядеть ужасно… но бывают на свете вещи, которые просто выше твоих сил. И я подхожу ближе, тяну ладонь.

Лист бумаги — плотной, тиснёной, с вензелями и водяными знаками королевского министерства. Внизу красной кляксой чиновничья печать и незнакомая размашистая подпись.

Край листа чуть загибается, норовит свернуться в свиток сам собой, выскользнуть из рук, как норовистый дикий зверёк. Я ловлю его, распрямляю. Вчитываюсь. Хотя это трудно — буквы пляшут перед глазами, и почему-то начинают расплываться.

«Свидетельство о разводе»

Ниже вписаны два имени.

…Лорд Дорнан Морриган…

…Леди Элис Морриган, в девичестве Шеппард…

Почти не замечая, потираю кожу где-то под левой ключицей, где вдруг что-то сильно жжёт и давит. Нет, ну что меня так удивляет? Морриганы. Первейшие богатеи и ближайшие друзья Его величества, один из самых знатных аристократических родов Королевства Ледяных Островов. Конечно, им позволено то, что не позволено простым смертным. И даже заранее, сразу после свадьбы получить от королевских чиновников бланк свидетельства о разводе со всеми печатями, вензелями и подписями. В который достаточно просто вставить нужную дату. Поле для записи дня, с которого мы перестанем быть мужем и женой.

Вот он — этот прочерк. Пустое место.

Такое же пустое, судя по всему, каким я осталась для Дорна в его жизни.

Роняю бумагу на стол, она снова скручивается в свиток. Медленно отступаю, будто эта вещь живая, и она может наброситься на меня, как ядовитая змея. Будто именно она сейчас крушит и рвёт на части всё внутри, топчет робкие ростки надежды, стирает безжалостно едва заметные контуры будущего, которые я рисовала себе — как рисуют пальцем на запотевшем окне.

Но это так глупо. Бумага ни при чём. Это делает со мной, нашей жизнью, мужчина, которого я люблю.

Так сколько ещё я буду заниматься самообманом?

Я решила, что больше откладывать некуда. Нужен откровенный разговор лицом к лицу. Чтобы он сам мне всё сказал.

И поэтому выхожу из комнаты, аккуратно прикрыв дверь, и иду по тёмным коридорам Тедервин, босиком по холодным камням, босиком по осколкам, в которые снова, в очередной раз превращается моя жизнь. Иду всё быстрее и быстрее… и наконец, просто бегу, куда глаза глядят.

Пустые комнаты и переходы, галереи и лестницы, пыльные и притаившиеся, и одинокие взгляды подслеповатых окон провожают меня в спину, куда бы я не пошла. И везде, везде следы разрушений. Осыпающаяся штукатурка, облупленная позолота, покалеченная мебель, рухнувшие с потолка куски перекрытий, через которые приходится перешагивать. Вдруг понимаю — а ведь эти разрушения старые! На обломках — слой многолетней пыли. Мои босые ноги оставляют неровные цепочки следов там, где я прошла.

Оказываюсь совсем уж в какой-то дальней и незнакомой части Тедервин, когда останавливаюсь, чтобы отдышаться. Первый этаж, высокие сводчатые окна в пол, едва задрапированные ветхими дырявыми шторами из некогда драгоценных бархатных тканей. Сейчас благородный бархат поседел, пепельная пыль в морщинах складок. Дальше хода нет — упала часть потолка в дальнем конце этой большой комнаты так, что перегородила дверь.

А я только теперь осознаю, что пора прекратить этот истеричный бег и немного подумать.

Я ведь не видела больше следов в пыли, кроме своих. Дорна здесь не было.

Мне вообще кажется, что его нет в этом огромном пустом доме. Я здесь совершенно одна.

Отдышавшись, распрямляю плечи.

Подхожу к окну, рывком отдёргиваю шторы. Верхний уголок отрывается от креплений и повисает печально, ухом забытого бродячего пса.

Замечаю ручку на уровне своей груди, поворачиваю её и она туго, не сразу, но поддаётся. Высокое окно было когда-то дверью в зимний сад, кажется, и я прохожу сквозь неё.

Крепко-крепко зажмуриваюсь. Я совсем отвыкла от света. В этом тёмном и мрачном, как склеп, доме.

Наконец, поморгав немного, открываю глаза, запрокинув голову. И меня чуть не сшибает с ног осознание.

Что там, за стенами Тедервин — по-прежнему огромный мир. А я уже и позабыла о его существовании.

Необъятное небо, белое как чистый лист бумаги. Чёрный прочерк леса на волнистой кромке горизонта. А застывший под своим панцирем, свернувшийся клубком у подножия холмов старый дом Морриганов— такой маленький и незаметный, наверное, когда на него смотрит вон та маленькая птица, летящая в вышине.

На моё запрокинутое лицо упал первый снег.

Дорна не оказалось и в зале, увитом колючими плетями Пепельной розы. После неба и пронзительно-чистого света там, снаружи, мне было темно и тесно даже в этом огромном помещении.

И почему-то уже ничего не тронули в душе лепестки увядших роз, так и не успевших распуститься, которыми усеяно было моё брачное ложе.

Все бутоны осыпались за ночь. Голые ветви замерли, они были недвижимы — ни единого шороха или шелеста. Словно и впрямь окаменели. А искра жизни, которая питала волшебство ростка, медленно угасала, заставляя его цепенеть.

Прости меня, Замок! Я тебя подвела.

Мы тебя подвели.

Моя последняя надежда была на то, чтобы попасть в подвалы. Наплевать на приказания Дорна и всё-таки спуститься туда ещё раз. Одной.

Потому что моя клятва спасти брата — это моё бремя и мой долг. И мне потом смотреть в глаза его жене и сыну зная, что в моих руках была единственная ниточка, а я не смогла её удержать.

Но в этот раз не вышло даже попасть за двери. Потому что весь коридор, ведущий вниз, был забит корнями Пепельной розы, глубоко проросшими в тело Тедервин. Толстые, перекрученные, как тела огромных змей, все в изогнутых кинжалах острых шипов — один взгляд на них убивал всякую надежду попасть в подземелья.

Я опустилась на колени и закрыла лицо ладонями.

Сломанное перо было уже непригодно, и я долго искала новое. Насилу нашла.

Макнула в чернильницу, осторожно стряхнула излишки.

Перо царапнуло чистый лист бумаги, но оставило лишь грязный расплывчатый след.

Я непонимающим взором глядела на него целую минуту, наверное, пока не поняла, что я забыла его очинить.

Долго искала перочинный нож в ящиках стола, наконец нашла рядом с коробкой новеньких гусиных перьев. Осторожно обрезала кончик наискосок, придала нужную форму, провела тонкую борозду вдоль острого края и сделала насечки, чтоб хорошо набирались чернила. Пальцы двигались ловко, но как-то отдельно от моего сознания, сами собой вспоминали нужные движения.

Теперь линии выходили идеально. Изящно и ровно, как в детстве на уроках чистописания.

У меня не было гувернантки, ко мне не ходили учителя, как к другим девушкам благородного сословия. Родители предпочитали учить меня сами. За каллиграфию отвечал отец. С его скрупулёзностью и любовным отношением к бумагам лучшего преподавателя трудно было бы сыскать. Он всегда гордился успехами своей ученицы.

Часто рассказывал мне, что люди даже не догадываются, как много можно узнать о человеке по одному лишь почерку, даже не видя его лица. Мелкий или крупный почерк, закруглённый или заострённый, наклон вправо или влево, размер полей, расстояние между буквами, любовь к завитушкам или резким вертикальным линиям, ровные или «ползущие» вверх строки…

Мой всегда был средним. Идеальным почерком старательной ученицы. Не слишком крупные и не слишком мелкие буквы. Прямые, как по линейке вычерченные строки. Аккуратные заглавные. Плавные линии и ровные очертания букв, которыми можно было бы заполнять образцы в прописях для малышей.

Я всегда старалась держать лицо. Не расстраивать родителей, которые и так в жизни натерпелись. Не отвлекать брата от его проблем. Не огорчать дядю и тётю. Покорно следовать правилам, которые навязал мне фиктивный муж.

Идеально ровный фасад.

Ничего, что могло бы выдать окружающим бушующие внутри шторма.

Сегодня я увидела, что бывает с красивым фасадом, когда стихия разрушает дом изнутри. Не хочу, чтобы тоже случилось со мной. И поэтому…

Поэтому я должна ему кое-что сказать. Даже если он не желает меня слушать.

Ровные линии, идеальные буквы. Перо легко и уверенно скользит по бумаге, оставляя след.

Я всё-таки оставлю след в его жизни, пусть такой хрупкий и невесомый, как чернила на бумаге, которую так легко смять в руке или бросить в огонь. Но разве существование наше в чужой жизни — не вещь, ещё более хрупкая? И порой люди выбрасывают нас из неё так же легко. Иногда убирают на дальнюю полку, если надоедает, и мы покрываемся там пылью. Иногда выпускают из рук, если тяжело становится нести. И тогда мы падаем и разбиваемся. А нас выбрасывают как мусор.

Да, наверное, когда переболит, я снова почувствую себя не вещью, а человеком. Который идёт по своей дороге, запрокинув голову, и смотрит в небо, и ловит губами снег.

И в душе прорастут новые волшебные цветы.

Но сегодня всё во мне застыло, как мёртвый камень.

«Прости, что пишу это письмо, вместо того чтобы поговорить. Но я просто не смогла тебя найти. А даже если бы и смогла… не уверена, что у нас получился бы разговор. Никогда ведь не получались, правда?

И знаешь, в конце концов я смирилась с тем, что твоё молчание и эта стена между нами — твой выбор. И сколько бы ни билась, я не смогу это изменить. Я уважаю этот выбор. Но кое-что сказать всё же должна.

Жаль, что мы так и не смогли возродить Замок пепельной розы. Волшебные замки всегда чувствуют то, что скрыто. И пепел осыпавшихся лепестков тому подтверждение. Мы не смогли его обмануть. Видимо, эта затея с самого начала обречена была на провал. Как и наш брак.

Потому что брак не должен быть построен на лжи.

А в фундаменте нашего была ложь.

Грандиозная ложь. И я хочу признаться в ней сейчас, пока не стало слишком поздно.

Ты говорил мне когда-то — так давно, будто это было в прошлой жизни! — что тебе не нужна жена, которая будет обременять тебя… чувствами. А я уверила, что не нужно бояться этого со мной. Что моя давняя влюблённость прошла, как детская болезнь.

И поверь, я очень старалась быть для тебя такой, как ты хотел — идеальной светской женой, холодной и благовоспитанной. Честно!

Но не смогла.

Именно поэтому я не могу больше продолжать. И не стану ждать, пока ты сам вышвырнешь меня из Тедервин — и из своей жизни.

Поэтому я… помогу тебе принять решение, которое ты хотел, но колебался.

Потому что я люблю тебя»

Немного песка из маленькой песочницы, чтоб чернила скорее высохли. Встряхнуть, сдуть лишнее. Аккуратно придавить уголок письма тяжёлым пресс-папье, чтоб не упало куда-нибудь со стола.

Едва не забываю важную деталь.

Помолвочное кольцо снимается легко — мои пальцы для него всегда были слишком тонкими. Сиротливо сверкнула пустая рама без камня, которое так и осталось на руинах прежнего Замка пепельной розы. Быть может, когда-нибудь они дождутся правильных хозяев.

Со вторым, обручальным, справиться оказалось намного сложнее. Пальцы дрожали, быть может поэтому тонкий золотой обод никак не хотел сниматься. Но моя решимость была сильнее.

Воспоминания острыми шипами впились в сердце. Наша свадьба — и мой путь к нему по дороге из пепла. Пророческий путь. Я ведь знала тогда, сколько боли принесёт мне наш недолгий брак! Но как мотылёк на пламя летела вперёд, где-то в самом тайном уголке души храня надежду — надежду, что на этом пути из пепла меня подхватят его руки и помогут идти. Что мы преодолеем его вместе, как это было в день нашей свадьбы.

Не вышло.

В моей жизни словно кто-то выключил свет. И стёр все краски.

Только серый пепел, и нет рядом сильной руки, на которую я могла бы опереться. Я снова одна.

Чемодан оказался слишком тяжёлым для меня, и я оставила бредовую идею взять все свои вещи. Кое-как завернула в одну из нижних юбок самое необходимое. Заледеневшие ноги, которых я почти перестала чувствовать, напомнили о том, что где-то под диваном должны быть туфли.

Хотя бы в этот раз я отправляюсь в путешествие не босиком и одетая.

Видимо, всё-таки поумнела.

Уже у самой двери вздрагиваю и снова возвращаюсь к столу. Кажется, мне слишком сильно не хотелось это делать, раз я забыла самое главное.

Снова беру перо и решительно вписываю в пустую строку свидетельства завтрашнее число.

— Без приказа Его сиятельства не могу закладывать карету…

Кучер артачится. Он единственный из всех слуг не был отпущен герцогом из Тедервин на «выходные». Всё-таки у хозяев Замка всегда должна быть возможность его покинуть на случай экстренной ситуации. Моя именно такая.

Включаю «герцогиню». Пока у меня есть полное право. Я предусмотрительно выбрала завтрашнее число. Не сегодня. Сегодня я ещё могу приказывать.

— Как герцогиня Морриган я требую к себе почтительного отношения. Немедленно выводите лошадей.

Папа говорил, что лучше всего слушаются тех, кто говорит тихим уверенным голосом — люди невольно напрягают слух и потому с большим вниманием относятся к сказанным словам. К тому же человек, за которым реальная власть и сила, не будет повышать голос, чего-то громко требовать, кричать и топать ногами. Окружающие «считывают» такое интуитивно.

Кучер — жилистый и слегка сгорбленный мужчина средних лет с седыми бакенбардами и красным, видимо от возлияний в долгие периоды ожидания, лицом. Умолкает, бросив на меня острый взгляд, и в конце концов подчиняется. А что ему ещё остаётся делать? Я немного расслабляюсь, отрешённо наблюдая за тем, как он долго и старательно запрягает коней в ту самую карету, в которой мы прибыли сюда с Дорном. До моего сознания долетают лишь обрывки его бурчания.

— …И почему этим господам вечно не живётся спокойно!.. Молодые, здоровые, денег куры не клюют, им бы в потолок плевать, да деток рожать… Так нет, и эта туда же… Хозяин тоже ни свет ни заря разбудил, лошадь ему подавай… И ведь говорю я ему, туман как сметана густой, и лошади ноги переломаете, и себе шею… не слушается! Упрямый. Вот как вы… прямиком в туман и ускакал! Без плаща, да без головного убора… в эдакий холод… А сейчас там и вовсе подморозило, скользко, а подковы летние, без шипов… Своих-то девочек я перековал уже, а господского коня без повеления не трожь…

Бурчание слилось в один неразборчивый гул, который я едва разбирала через звон в ушах.

Я не стала переспрашивать, зачем Дорну понадобилась лошадь. Это не моё дело. Больше не моё.

Я села в карету, она тронулась плавным ходом.

Под цокот копыт сознание начало сползать в сон, больше похожий на оцепенение.

Как-то я слышала на светском рауте, в легкомысленной салонной болтовне женщину сравнили с драгоценным сосудом, который наполнен светом любви. И мол, именно женщина отвечает за счастье в семье. Она должна наполнить мужчину, а если любви нет, значит плохо наполняла. Я всегда слушала и втихомолку, чтоб не обидеть остроумных светских львиц, недоумевала — что за волшебный свет такой, и почему этот сосуд положен только женщинам, и отчего он получается у них какой-то бездонный. Мужчине его и наполнять, получается, не надо. И сколько бы женщина ему на голову не наливала, у неё снова всё прибывает и прибывает. Самовосполняющийся какой-то свет.

Может, они и правы. И в каждой из нас действительно сокрыт волшебный сосуд.

Но теперь я знаю кое-что ещё, о чём не рассказывали досужие сплетницы.

Даже если твой сосуд и впрямь бездонный, а свет в нём волшебным образом зарождается снова и снова, и чем больше даёшь, тем больше остаётся, как в сказке…

Но если твой мужчина не будет нести тебя бережно в руках, если станет ронять твой сосуд, если начнёт по нему бить… Чем крепче ты, тем дольше выдержишь, конечно.

Но в конце концов через трещины утечёт даже самый бесконечный свет.

Прислонившись плечом к оконной раме, я равнодушно смотрела сквозь снегопад, как уплывает и медленно скрывается из виду пепельно-серая громада Тедервин.

Обратный путь в столицу я запомнила плохо.

Все дни в тряской карете слились в один. Я то засыпала, то просыпалась, то снова проваливалась в мутное забытье… Почти ничего не ела. Почти ни о чём не думала.

А небо всё сыпало и сыпало снег на измученную долгим осенним бездорожьем землю. Ещё вчера она расползалась грязью, пачкала и липла к ногам — а вот сегодня подмороженные, чёткие и звонкие дороги пролегли из конца в конец Королевства. Удобные, понятные пути. Для тех, кто знает, куда ехать и где цель путешествия.

Я вот не знала.

И когда ослепительная Фрагонара показалась на горизонте, вдруг осознала, что и кучеру-то не сказала конечного пункта. Он сам додумал. Что раз Её светлость изволила торопиться — не иначе, как в столицу, из которой и прибыла на свой… «медовый месяц».

Но теперь… в качестве кого я возвращаюсь? Бывшей герцогини Морриган? Смешно. И старый герцог вовсе не обязан принимать меня в гостях, совсем чужую и неуместную здесь женщину.

Да, я впервые подумала о себе, как о женщине. «Девушкой» больше считаться не могу, и отныне я обязана серьёзно пересмотреть и фасоны своих платьев, и причёску, и поведение. Почему-то только сейчас задумалась о том, что ведь в светском обществе стану парией — невинные развлечения незамужних девушек мне теперь запрещены, а круг почтенных замужних матрон меня не примет как «неблагонадёжную» и опасную для взора их мужей.

Впрочем, я всегда предпочитала одиночество и тяготилась светскими мероприятиями.

Кусая губы и совсем не чувствуя боли, я смотрела из окна кареты, придерживая шторку, на высокие белые колонны особняка Морриганов, на мерцание огней за стёклами первого этажа. Мне казалось, я различаю тихую мелодию скрипки и звяканье столовых приборов. В ранних сумерках это место казалось таким уютным и родным, и столько воспоминаний пробуждало в душе… А ведь я запретила себе вспоминать.

Прочистив горло, кучер хрипло объявил, что мы прибыли. Соскочив с козел, услужливо открыл передо мною дверь. Я машинально повиновалась и выбралась из кареты. Покачнулась неловко, голова закружилась от того, как резко я нырнула в студёный по-зимнему воздух.

Что я делаю?

— Нет, пожалуй, я ошиблась. Нам на другую улицу.

Оставалось надеяться, что дядя с тётей не уехали в загородное имение и их маленький домик не встретит меня оглушительной тишиной и плотно закрытыми ставнями.

Бедный кучер! Столько разочарования и несбывшихся надежд на добрый ужин и тёплую постель было в его ответном недовольном бормотании. Но всё ж-таки он послушно взялся за повод и принялся разворачивать лошадей.

А я как заколдованная осталась стоять на месте, и почему-то всё не могла отвести глаз от освещённых окон.

Вздрогнула, когда резко отворилась входная дверь над высоким порогом, и в проёме показалась тёмная широкоплечая фигура. Я была так далеко, что выражения лица мне совершенно не было видно. Мужчина помедлил немного, а потом уверенной походкой сошёл со ступеней и энергично направился в мою сторону.

Как будто вся кровь отлила от сердца. Я оглохла от звона в ушах. Ни разу за всё это время не представляла я встречу с бывшим мужем, а уж тем более не думала, что она случится так быстро. Наверное, в глубине души надеялась, что её никогда не произойдёт. Как будто после моего решения мы просто начнём жить в разных мирах, в параллельных Вселенных, которые разделит навсегда пролом бездонного ущелья. Такого непреодолимого, с острыми камнями на дне, чтобы не было соблазна снова перешагнуть.

Но как, как? Не мог он добраться быстрее меня. От Тедервин в столицу ведёт лишь одна дорога, а я почти не делала остановок. Или мог? Если в одиночку на лошади… Только зачем? Как можно было вот так, даже не сказав, уехать в такую даль, просто бросить одну…

Тысячи вопросов без ответа снова всколыхнули ил со дна моей души, которая за время пути, казалось, бесповоротно превратилась уже в стоячую мёртвую заводь. И я вовсе не рада была мутному водовороту, из которого так хотела выбраться. Это как иголками колоть онемевшую руку, чтобы разбудить чувствительность. Сначала ничего, даже не заметно, а потом становится ещё больнее.

Наверное, всему виной переживания, которые я так долго подавляла и слёзы, которым не давала пролиться. Или тяготы путешествия, которые мне не с кем было разделить. Или долгая голодовка. Или простуда, которая подхватила меня цепкими лапами где-то на второй неделе пути.

Но когда встретивший меня человек подошёл совсем близко, вышел на свет одинокого фонаря у ворот, мои колени ослабели.

Я так и не поняла — от облегчения или… разочарования.

Потому что, когда я в ответ на заданный учтиво какой-то вопрос, которого я даже не расслышала, просто свалилась в обморок прямо ему на руки, — уже знала.

Это не Дорн.

— Мне кажется, ты загостился!

Раздражённый стариковский тенор — первое, что проникает через плотный слой ваты, окутавший мой разум. Совершенно не чувствую собственного тела, нет сил открыть глаза, поэтому я даже не представляю, где нахожусь. Как за путеводную нить, цепляюсь сознанием за этот знакомый голос, чтобы выйти на свет.

— Вы меня гоните, дорогой дедушка?

— Какой я тебе дедушка!!

— Послушайте, я до сих пор не разобрался в хитросплетениях нашей мудрёной родословной. Так что уж простите, но как с трёхлетнего возраста называл вас дедушкой, так и собираюсь впредь.

— Мальчики, не ссорьтесь! Лорд Квентин, отойдите подальше, не загораживайте мне свет! Она просыпается.

Блики свечного пламени в настенных бра ослепили мои глаза, привыкшие к темноте. Хотя свет и был по-вечернему спокойным, приглушённым. Теперь я узнала место — малая гостиная особняка Морриганов. Та самая, где было так уютно коротать вечера в компании старого герцога, Бертильды и дядюшки с тётушкой.

Сейчас, кажется, в этой комнате кроме меня были лишь трое.

А что же я?

Дальнейшие изыскания показали, что я самым неловким образом разлеглась на диване у камина. А в ногах моих сидит Тилль и заботливо гладит щиколотки через плотную ткань платья. Боже мой, я ведь в грязной дорожной обуви!

— Очнулись, моя милая? Вот и славно. А то мы уж собрались было за доктором посылать.

Я попыталась хотя бы на локте привстать, но потерпела крах. Учтивые слова всё не находились, в горло будто стекла битого насыпали.

— Так… видимо, доктор и впрямь не помешает! — нахмурилась Тилль. — Но утром! Сейчас вам нужней всего чашка горячего чаю и тёплая постель.

Я благодарно улыбнулась. Вот уж кто всегда понимал меня с полуслова, с полувзгляда.

В поле моего зрения немедленно проникла щуплая фигура старого герцога. Он сменил торжественный мундир, в котором я привыкла его видеть, на простого покроя фисташковый сюртук, и выглядел моложавым и посвежевшим. Хоть кому-то удалось отдохнуть после свадебной суматохи.

— Элис, детка, почему ты здесь? Нет, не подумай, мы тебе всегда рады… но одна-то почему? Где мой оболтус, как отпустил без сопровождения?

И тут его взгляд упал куда-то вниз. Лицо потемнело, морщины обозначились резче.

Старый герцог наклонился, не по-стариковски резво схватил мою руку и поднёс ближе к лицу.

Я смутилась и выдернула её. На безымянном пальце до сих пор след. Сначала я никак не могла избавиться от привычки потирать его большим пальцем левой руки.

Почтенный старикан издал несколько не вполне почтенных и даже, я бы сказала, не вполне печатных высказываний.

— Нет, на этот раз моё терпение точно лопнуло! Я сейчас к нему сам поеду и дам ремня по его упрямой герцогской заднице. Не посмотрю, что мальчишка вырос — ума, судя по всему, так и не прибавилось…

Тилль поймала старого Морригана за рукав у самого выхода из комнаты, куда покрасневший как рак дедуля метнулся со скоростью, неожиданной для его лет. Что-то энергично зашептала ему в ухо, придерживая под локоть стальной хваткой. Я тут же успокоилась. Моя подруга умела быть непреклонной. И нашему дорогому дедушке не грозит схватить приступ радикулита в тряской карете где-нибудь на полпути к Тедервин…

Это место, память о котором я так упорно гнала всё это время, немедленно явилось из небытия — вспышками воспоминаний, яркими пятнами, обрывками снов. Мучительные образы.

Я тряхнула головой, чтобы их отогнать. Снова попыталась сесть, и на этот раз неловкая попытка мне удалась.

— Всё хорошо. Ваш внук был в добром здравии, когда мы в последний раз с ним виделись…

Кровь прилила к щекам при мысли о том, при каких обстоятельствах происходила эта встреча. Нет, всё-таки зря я сюда приехала! Лучше бы остановилась в гостинице. Здесь ещё слишком свежи воспоминания о том, с чего всё начиналось. О дороге из пепла до нашего алтаря. О клятвах — таких фальшивых и таких искренних одновременно! — которые ещё помнили эти стены.

Как и живущий здесь человек, которого я больше никакого права не имею называть дедушкой.

— Я не стану долго злоупотреблять вашим гостеприимством, лорд Морриган. Переночую только с вашего позволения — и отправлюсь к дядюшке и тётушке, как и собиралась.

Ну вот — главное врать повдохновенней. Никуда я не собиралась. Честно говоря, все дни пути провела в состоянии бездумного овоща, лежащего на грядке. Понятия не имела, что буду делать, когда приеду. Главное было, приехать хоть куда-нибудь.

Меня насторожило молчание и сочувствующий взгляд Тилль. Боже ты мой, да что ещё случилось?!

— Ну конечно, дорогая, ты же не знаешь… Твоих дядюшки и тётушки нет в столице.

От сердца отлегло. В свете тенденций последнего времени, я уж испугалась, услышу что похуже.

— Что ж, значит придётся проехать чуть подальше, до их загородного…

— Нет, Элис, ты не поняла. Как только вы отыграли… свадьбу, они уехали. Совсем. Сказали, теперь, когда они отдали последний долг твоим родителям и пристроили племянницу в хорошие руки, могут подумать и о себе. Решили исполнить давнюю мечту.

— Мечту?.. — растерянным эхом повторила я.

— Кругосветное путешествие. Полагаю, они сейчас где-нибудь на полпути к Материку. Ну, или пересекают океан, чтобы поглазеть на сокровища Арвенора.

У меня внутри всё опустилось. Что ж… Значит, окна маленького домика на одной из тихих улиц столичной окраины всё-таки закрыты ставнями. Нет больше места, в котором меня бы ждали.

А Тилль всё щебетала невозмутимо.

— В общем, дорогая, никуда мы тебя не отпускаем. Хватит выдумывать, и оставайся здесь, пока…

— Нет!

Ох, как мне было стыдно. Не подобает гостье вести себя подобным образом и почти выкрикивать. Но слишком явно, слишком отчётливо читалась в глазах Бертильды уверенность, что в этом месте неминуемо случится очередная встреча меня и… моего бывшего мужа. Старый герцог и Тилль переглянулись как два заговорщика, и этот взгляд не ускользнул от моего внимания.

Мне иногда казалось, что моя жизнь — для кого-то не более чем занимательный спектакль. Который смотрят в первых рядах, и иногда подают суфлёрские подсказки. А может, временами возмущаются бездарности актёров и глупости главной героини.

Как бы то ни было, больше всего на свете сейчас я желала опустить занавес и уйти за кулисы, в темноту, где до меня никому не будет дела.

Я вложила все оставшиеся силы в то, чтобы оттолкнуться от мягких подушек. Осторожно приняла вертикальное положение, опустила на пол сперва одну ногу, затем вторую. Каждое движение давалось неимоверным трудом. Но вот мне удалось, наконец, подняться.

Голова кружилась. Комната кружилась. Ещё немного, и второй позорный обморок обеспечен. И всё ж-таки я жестом остановила мою добрую Тилль, которая немедленно бросилась на помощь. Сама. Теперь я должна учиться всё сама.

Я сделала пару глубоких вдохов, чувствуя себя новорожденным оленёнком, который впервые встал на ноги. Спешно оценила своё состояние… пожалуй, пускаться в путь прямо сейчас и впрямь было бы опрометчиво.

— Если позволите, я и правда останусь под вашим гостеприимным кровом еще ненадолго. Как только досадная простуда отступит, уеду. Пара дней, не больше. Я и так слишком многим вам обязана.

— Ну куда, куда, скажите на милость, ты собралась — неразумное дитя?! — в сердцах воскликнул старый герцог.

Я не ответила.

Я сама не знала.

Медленно-медленно, борясь с тошнотой и слабостью, я всё-таки пересекла гостиную и добралась до двери. В коридоре пришлось уже схватиться за стеночку.

Только там до меня дошло, что четвёртый человек в комнате за всё время не обмолвился и словом. Лишь стоял поодаль — там, где я не могла его как следует рассмотреть — и внимательно наблюдал за странной беседой.

Его звали Квентин Морриган. Младшая побочная ветвь какого-то там колена в не пойми каком поколении. Он пытался объяснить при нашем первом разговоре следующим утром, после завтрака, но я быстро запуталась. Квентин успокоил, что он сам отчаялся разобраться. Поэтому ещё в детстве изрисовал фамильное древо на стене в классной комнате так, что ему крупно влетело от гувернёра.

Он был улыбчивый, простой, и мы как-то быстро подружились. Бывают люди, с которыми спокойно. С которыми безопасно. С которыми ничего не переворачивается в душе, с которыми можно просто говорить — и не взвешивать каждое слово, и не обдумывать каждую фразу прежде, чем произнести.

Незаметно для самой себя я осталась ещё на один день. Потом ещё на один, и ещё… Оправдывая своё малодушие тем, что кашель всё не проходит и простуда не желает так легко отступать. Хоть это и была правда, другой правдой было то, что мне на самом деле не хотелось уезжать. Измученная душа искала хотя бы малейшую передышку. Каплю исцеляющего покоя.

Квентин давал этого с избытком.

Неспешные прогулки, долгие разговоры — о книгах, о людях, обо всём. Обо всём, что можно было безопасно затрагивать в ходе учтивой светской беседы. Я оценила такт, с которым мой новый знакомый обходил любые темы, связанные с моим неудавшимся браком или историей моей семьи. Тем более, что он почти ничего об этом не знал — насколько я поняла, он занимал должность управляющего одним из горнодобывающих предприятий Морриганов на другом конце страны, и лишь недавно вернулся в столицу.

Как я успела заметить, старый герцог был не очень-то доволен тем, что один из младших то ли внуков, то ли внучатых племянников тоже задержался в гостях. А уж как он ревниво сопротивлялся попыткам Квентина немного растормошить меня и вывести из апатии — хотя бы прогулками по оранжерее или заснеженному парку! Но я услышала однажды, как Тилль втолковывает дедуле что-то на тему «это нам только на руку, вот увидишь». Уж не знаю, что там она имела в виду, но только упрямый ворчун слегка угомонился и ставил нас в покое.

У меня и Квентина оказалась не слишком большая разница в возрасте — ему, как выяснилось, всего двадцать шесть, — и по складу характера он живо напомнил мне брата. Наверное, поэтому было так легко, ведь я не из тех, кто сближается быстро с чужими людьми.

И всё-таки оставалось кое-что, не дававшее покоя. Отравляющее даже эти редкие минуты умиротворения, которыми я хотела насладиться прежде, чем уеду.

Фамильное сходство.

Оно слишком сильно бросалось в глаза — в очертаниях скул, цвете волос, развороте плеч. Хотя Квентин был ниже ростом, его фигура — более коренастой и плотной, а выражение лица не хранило отпечатка надменности и замкнутости. И всё же… всё же.

Временами моё сердце предательски вздрагивало и сжималось, когда вместо карего — мне вспоминался серый взгляд.

В такие моменты иногда я останавливалась прямо посреди парковой дорожки, и мой спутник терпеливо ждал, пока я выйду из «задумчивости» и мы сможем продолжить путь.

И ещё одна мысль отравленным шипом засела в ране.

Уже достаточно времени прошло.

Он так за мной и не поехал.

Уже нашёл бы. Если бы хотел.

Что ж… теперь совершенно очевидно, что не хочет.

— Элис, вы в третий раз не услышали мой вопрос, — заметил Квентин с мягким упрёком. — Сегодня вы задумчивы даже больше обыкновенного. И бледны. Снова нездоровится?

Я виновато улыбнулась.

— Простите! Вы правы, задумалась. Из меня ужасная собеседница.

— Вы отличная собеседница! Когда не молчите. А молчите слишком часто, увы. Я могу чем-то помочь?

Внимательный взгляд карих глаз. Тёмное пальто, снежинки на плечах. Я прячу руки в меховую муфту и принимаюсь разглядывать иней на ветвях деревьев, хрупким кружевом украсивший парк. Тяну время, не знаю, что сказать.

— Вряд ли. Это моё прошлое, от которого я не могу убежать, как бы ни старалась. Вопросы в моей голове — их слишком много, и я так и не нашла ни одного ответа. Мучительно понимать, что теперь и не найду.

— Отчего вы так категоричны? Задавайте свои вопросы — может, не так всё страшно, как вам кажется.

Я всё-таки оборачиваюсь на своего спутника и удивлённо хлопаю глазами, как дурочка.

Вопросы?

Он сказал, задавать вопросы? Что, вот так бывает всё просто — можно взять, и задать человеку любой вопрос, без страха и сомнений? Я так не привыкла. Я так не умею.

Но тут же от открывшихся перспектив у меня перехватило дух.

Морриган!

Квентин ведь тоже Морриган.

— Вы знаете что-нибудь о проклятиях, которые эллери когда-то могли наслать на ваш род? — выпалила я первым делом, затаив дыхание.

Он нахмурился и задумался надолго.

— Занятно, что вы спрашиваете о таком. И ваш интерес явно неспроста. Признаюсь честно, это многое бы объясняло в странностях нашей семейки!

— Что вы имеете в виду?

Кажется, я начинала входить во вкус. Как это, оказывается, здорово — задавать вопросы!

— Ну, скажем, я всегда удивлялся — почему наследники нашего рода ведут такой нелюдимый и замкнутый образ жизни. Ходят слухи, есть некие секреты, которые передаются из поколения в поколение исключительно старшим сыновьям, вместе с титулом и родовым поместьем. Само собой, таким «бедным родственничкам», как я, знать их не положено. Увы.

Так… первая попытка мимо. Ну ничего, не унываем! За долгое время у меня накопилось столько вопросов, что можем простоять тут на заснеженной тропе хоть до утра. Бедняга Квентин! Ещё не знает, с кем связался на свою голову.

— Помилуйте, Элис — у вас даже щёчки порозовели! Знал бы, давно начал лечить вас байками о скелетах в фамильном шкафу.

— Погодите смеяться — теперь ещё один, не менее важный вопрос! Почему на гербе рода Морриган такой странный девиз — «Обращая врагов в пепел»? Это, по крайней мере, вы можете мне сказать?

Он как-то странно посмотрел, а потом кивнул.

— Разумеется, могу. Значение фамильных символов нам втолковывают с раннего детства.

Затаив дыхание, я ждала — и Квентин продолжил. Так просто и буднично, словно отвечал на мой вопрос о том, что ел на завтрак.

— Как нетрудно догадаться, «Обращая врагов в пепел» — это о том, что любого противника род Морриган сотрёт в порошок. Разумеется, древние семьи, особенно те, расцвет которых приходится на эпоху Завоевания, для девиза выбирали звучные, воинственные и грозные лозунги. Чтобы враги трепетали, и любая мысль о том, что сосед имеет чуть больше богатства и славы, чем положено, и хорошо бы ему помочь от этого бремени избавиться, давилась ещё в зародыше. Но в отличие от некоторых иных, девиз нашей семьи имел под собой вполне реальные исторические основания.

— Я слышала, что… Замок пепельной розы, который был захвачен в ходе Завоевания, Морриганы разрушили до основания. А его обитателей вырезали всех до единого. Вернее, видела на одной картине.

Квентин внимательно на меня посмотрел.

— Не совсем так. Разве… Дорнан вам не рассказывал?

— Нет, — ответила я после недолгой заминки и горько улыбнулась. Он ничего и никогда мне не рассказывал. И даже вписал особый пункт в брачный контракт, чтобы избежать моих расспросов.

— Хм… странно. Что ж. Я думаю, поскольку вы так или иначе какое-то время принадлежали к роду Морриган, имеете право на часть его истории. И не совершу преступления, если восполню пробел в вашем образовании. Итак, как вы без сомнения знаете, Замок пепельной розы был одним из последних оплотов эллери. Король даль приказ взять его любой ценой. Наш предок, разумеется, горел желанием отличиться на военном поприще и получить как можно большую долю при дележе трофеев, так что взялся за дело достаточно рьяно. Под стены Замка были стянуты огромные силы. Осада длилась несколько месяцев, по всем признакам у осаждённых давно должны были кончиться запасы еды и воды, но они продолжали упорствовать, и мы напрасно ждали капитуляции. Была назначена дата решающего штурма… но его так и не случилось.

— Почему?

Моё сердце сжало предчувствие, что ничего хорошего я не услышу.

— Потому что защитники разрушили свой дом сами. Это не мои предки уничтожили Замок пепельной розы, Элис! Его обитатели сделали это собственными руками. И погибли под руинами. Не знаю, какой магией они обладали — эллери были мощными волшебниками, именно поэтому их так ненавидели и поэтому они считались такими опасными противниками. Но как говорится в семейном предании, огромный Замок обратился в пепел в считанные минуты на глазах у изумлённых победителей. Им досталось лишь мёртвое пепелище вместо богатых трофеев и пленников.

Сказать, что я была поражена — значит, ничего не сказать.

Эллери? Это сделали сами эллери?

Это они разрушили Замок пепельной розы? Чтобы родной дом не достался Захватчикам? Чтобы не узнать позор плена? А может, и чего похуже. Ведь детям наверняка семейная история преподносилась в наиболее «мягкой» форме. На самом деле в то жестокое время вряд ли церемонились с побеждёнными врагами…

В таком случае, кто-то из них, судя по всему, владел магией, позволявшей обращать предметы в пепел. Но тогда почему они не использовали эту силу против Захватчиков? Почему терпели долгие месяцы осады?

Кажется, в этой истории чем больше ответов, тем больше новых вопросов появляется. И постоянно, постоянно оставалось ощущение, что не хватает какой-то важной детали. Кусочка мозаики, благодаря которому вся картина, наконец, сложится и будет выглядеть совсем по-иному. Но что бы это могло быть, я никак не могла сообразить. Даже виски заломило от напряжения.

Зато у меня появилось ещё одно подтверждение догадке о том, что кто-то из защитников Замка пепельной розы мог наложить проклятие на ненавистный род Морриганов. Если они обладали способностью обращать предметы в пепел, то и проклятие могло быть наложено при помощи той же самой магии.

А если так…

Существует ли хоть малейший шанс того, что кто-то другой из эллери может это проклятие снять?

Почему — ну почему я «пустоцвет»! Больше всего на свете сейчас я мечтала обладать хоть малейшей искрой магии. Но её не было.

Я сама не заметила, но оказывается, во время этих напряжённых раздумий исходила снежную тропу вдоль и поперёк, существенно её расширив. Всё это время Квентин стоял на том же месте неподвижно и внимательно за мной наблюдал.

— А теперь вы ответьте на мой вопрос, Элис. Почему вас так интересует эта покрытая пылью история?

Колебалась я не долго. Нет, секретов Дорна я выдавать не собиралась — даже о том, что на самом деле скрыто в подземельях Тедервин. В конце концов, раз даже не все члены семьи в курсе, кто я такая, чтобы болтать об этом направо-налево? Но есть вещи, которые касаются только меня одной, и я вправе решать, кому и когда о них говорить.

И я осторожно, стараясь обходить острые углы, рассказала Квентину о пропаже моего брата. О том, что его искали лучшие сыщики Королевства. О том, что Дорн тоже пытался искать — правда, я умолчала, где именно, но он сам говорил мне, что лучшие бурильные машины оказались бессильны против магического камня заколдованных руин. Поведала и о том, что мои родственники даже в иные миры заглядывали — обыскали и каменный мир, проход в который расположен под фундаментом Замка ледяной розы, и мир диких варваров, из которого родом муж сестры жены моего брата… Квентин на этом месте рассмеялся и заметил, что впервые нашёл семью, родословное древо которой ещё более запутанно, чем у Морриганов. Но я не могла разделить его веселья.

Квентин заметил моё состояние и перестал улыбаться. Он все больше серьёзнел по ходу моего рассказа о том, как одна за другой все версии заканчивались тупиком и в конце концов осталась последняя — что Олава «похитили» развалины Замка пепельной розы. И пепелище не пускает к себе никого, по-прежнему храня отголоски застарелой ненависти. Так что единственный способ спасти брата, если его ещё можно спасти — это найти ключ к древней истории и заставить Замок «открыться».

— Я надеюсь, не слишком путано объяснила, — запыхавшись, пробормотала я, наконец прекращая ходить туда-сюда. — И вам хоть что-то стало понятно из того сумбура, что я наговорила.

— Да, понятно. Более чем. Я понял, что вы одна взвалили на себя непосильную ношу — вы заботитесь о семье брата, о его поисках, на которые другие давно махнули рукой, заботитесь даже о том, чтобы не проговориться о секретах моего дорогого родственничка. Хотя сомневаюсь, что он относился к вам столь же бережно, судя по тому, в каком состоянии вы сюда приехали. Элис, скажите — а кто заботится о вас?

Я уставилась на него непонимающе. Слишком резкая смена темы. Мы же о другом говорили! Я так надеялась, Квентин сможет хоть что-то посоветовать, придумает, как сменить гнев Замка пепельной розы на милость… а он о чём вообще?

Квентин же продолжал смотреть на меня пристально и задумчиво. И снова говорил о чём-то своём. Мне пришлось напрячь все силы, чтобы сосредоточиться и понять.

— Элис… В тот вечер, когда вы появились здесь, я поразился выражению ваших глаз. Особенно после обморока. Вы не помните, наверное, но я был там и всё видел. Вы шатались, как тонкое деревце на ветру, но готовы были скорее снова упасть, чем принять чью-то помощь. Знаете… я, наконец, вспомнил, когда мне в жизни приходилось видеть такой же взгляд.

Я беспомощно молчала. Он продолжил после недолгих размышлений.

— Охота на волков. Меня пригласили однажды поучаствовать — в диких северных краях, мы там оценивали месторождения. Не тот опыт, который хотелось бы повторять, честно говоря. Сказать по правде, я потом жалел, что согласился. Но отказываться было нельзя, чтоб местные жители не посчитали за слабака — потому что тогда иметь дело с ними станет решительно невозможно, не помогут никакие титулы и деньги. Так вот, о чём это я… Местные огородили участок леса верёвками с красными флагами. А потом загнали стаю и выбивали волков одного за другим.

Он остановился, как будто подбирал каждое слово — а может, просто слишком погружён был в собственные воспоминания.

— Предпоследним на снег упал матёрый вожак. И вот осталась только одна волчица. Судя по всему, его подруга, потому что держались они вместе. Она стояла посреди утоптанной и алой от крови поляны, широко расставив лапы. Уже не рычала. Просто смотрела на собак, которые остервенело лаяли и сжимали круг. И у неё был такой взгляд… вот такой же, как у вас. Взгляд того, кто понял, что остался один, и больше некому прикрыть спину.

Квентин замолчал. Стало так тихо, что слышно было, как с едва заметным шорохом опадает снег с ветвей деревьев, когда их шевелит ветер.

У меня в горле пересохло, я с трудом произнесла несколько слов.

— Что… что стало с той волчицей?

Квентин пожал плечами.

— Я остановил охоту и забрал её себе. Под предлогом того, что хочу скрестить со своим псом и вывести парочку волкособов. Смески намного выносливее обычных собак. Да и нюх тоньше. Такую причину местные понимали.

— У вас… получилось?

— Да. Она прожила у меня три года. Приручать пришлось долго, конечно. Но в этом деле главное — не спешить и не напугать раньше времени. Зато потом старания окупаются сторицей. Преданнее и послушней животного я не встречал — моя волчица выполняла команды раньше, чем я их произносил. Правда, в глазах всегда была тоска. Приходилось держать её подальше от леса и запирать на ночь.

Кажется, я прекрасно её понимала.

— Но мы отклонились от темы. Элис, сколько вам лет? Двадцать два, двадцать три?

— Девятнадцать, — горько ответила я.

Вот оно как, оказывается… боль сделала меня взрослой. А внутри я и вовсе чувствую себя сейчас старой, разбитой, видевшей слишком много. Уставшей и разочарованной.

— Тем более. У вас ещё не должно быть такого взгляда. Всего девятнадцать! Это рассвет жизни. Не смейте от неё отгораживаться. И если вы только позволите… я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вам помочь.

Он не ступил и шага ко мне, никак не показал, что у этих слов есть особый смысл — не сделал ничего, что бы пересекло черту приличий или напугало… но протянул мне раскрытую ладонь.

На эту ладонь я уставилась, как на неизвестного науке зверя. Большую, наверняка очень мягкую и очень уютную ладонь.

Почему я не подумала, что так может случиться? Почему так долго успокаивала свою совесть и гнала прочь доводы разума, почему позволила себе сладкий самообман, что прогулки — это всего лишь прогулки, а долгие разговоры — не более чем способ убить время?

Я ведь всё понимала. И я использовала этого мужчину как пластырь, чтобы заклеить раны. Бесчестный поступок. Меня охватил острый приступ стыда, пока Квентин терпеливо ждал моего ответа и в который раз проявлял чудеса такта и деликатности.

Вдруг подумалось — а что, если взять его руку? А потом так отчётливо и ясно представилось, что это было бы так просто и естественно… доверие и забота, уважение и покой — вот что читала я в нашем возможном будущем по глубоким и чётким линиям жизни на протянутой мне ладони.

И я, наверное, могла быть очень счастлива с ним.

В какой-нибудь другой жизни.

А в этой были осенний парк и холодные лунные ночи. Первый танец и первый поцелуй, а за ним второй. Пепел на губах и отчаянная, безумная страсть. И земля, уходившая из-под ног. И шипы пепельной розы, до сих пор отравленной занозой в сердце.

И слова, произнесённые у алтаря. А ещё те, что добавляла про себя, пока чиновник монотонно зачитывал формально-стандартные слова брачных клятв.

«В этот день и во все последующие. До конца моей жизни. Несмотря ни на что.

Я буду тебя любить».

Эти клятвы не из тех, что так легко отбросить, зачеркнуть одним движением пера. И спасибо Квентину за то, что именно сейчас я с такой остротой и неизбежностью это поняла.

Спрятав ладонь за спину, я сделала шаг назад.

— Я не приму вашу руку. Простите. И… больше нам не надо видеться.

Удивление в спокойных карих глазах.

— Почему? Я не собираюсь на вас давить. И торопить. Я ведь всё вижу, Элис. Буду ждать столько, сколько потребуется.

Я покачала головой.

— Не нужно. Потому что… я слишком хорошо знаю, сколько боли бывает, когда один человек любит — а другой лишь позволяет себя любить. Вы хороший, Квентин. И я не хочу вам такой ужасной судьбы. Прощайте.

Торопливо отвернувшись, я бросилась бежать — через заснеженный старый парк, и лабиринт посеребренных ветвей очень скоро скрыл от меня неподвижную чёрную фигуру.

И я спиной чувствовала сочувствующий и до слёз добрый взгляд, которым он меня проводил.

Задыхаясь от быстрого бега, чувствуя, как морозный воздух разрывает лёгкие, я наконец остановилась у подножия величественной колоннады, украшавшей поместье. И поняла, что мне совершенно не хочется туда возвращаться.

Что сейчас осталось последнее место на земле, куда я могу пойти. Куда я должна пойти.

Дело за малым — найти те немногие вещи, что еще оставались в поместье Морриганов. Нужно забрать все до единой. Чтобы стереть последние воспоминание о моём недолгом присутствии в истории этого достославного рода с его бесконечными ветвями, корнями и ответвлениями. Пусть оставят свои тайны себе.

А я возвращаюсь в Шеппард Мэнор.

Волчица уползает в своё логово зализывать раны.

По счастью, все мои документы остались в поместье Морриганов, когда я, дурочка, босиком среди ночи бросилась в погоню за собственным мужем. Теперь даже вспомнить смешно те дни. И на что я рассчитывала… Тилль благоразумно не стала пересылать мне столь важные бумаги в Тедервин вместе с обычными тряпками. Так что они хранились в надёжном месте, в «розовой» герцогской спальне.

Тут и застала меня Бертильда — когда я складывала в аккуратные стопочки всё, что осталось от моего присутствия в жизни семьи Морриган. Одежды оказалось не так много, разных мелочей и того меньше.

— А я бы на вашем месте ещё немного подождала здесь, — вздохнула Тилль, опираясь на косяк распахнутой в спешке двери.

— Я знаю, на что ты надеешься. Оставь. Тебе ведь больше лет, чем мне. Пора бы давно перестать верить в сказки, — тихо ответила я, проверяя, все ли бумаги на месте, в картонной папочке с завязками. Мой походный письменный набор… Небольшая сумма наличных денег… Надо бы заглянуть в банк по дороге.

— Вы в курсе, что Шеппард Мэнор стоит полностью пустым с момента смерти ваших родителей? Там не то, что прислуги — дров, скорее всего, нету. А сейчас зима, смею напомнить.

Я пожала плечами.

— Знаешь, Тилль… когда ты находишься в совершеннейшем и полном жизненном тупике, порой необходимо очистить разум и привести мысли в порядок в каком-нибудь месте, где тебя никто не найдёт и никто не будет трогать. Лучшего я не могу представить. Да и потом — дрова и продукты на первое время куплю в соседней деревне. Меня этим не испугаешь. Я не боюсь. Мама не белоручкой воспитывала, ты же знаешь! Она на собственном опыте поняла, что даже леди должна уметь всё. Никогда не предугадаешь, куда тебя забросит судьба. Так что нечего за меня волноваться.

— Как я могу не волноваться, — снова вздохнула Тилль.

Я помолчала немного, окидывая внимательным взглядом то, что получилось. Мда уж… а не так и мало! Придётся всё же одалживать у старика повозку с кучером. Сразу же отправлю обратно. От Шеппард Мэнор до деревни будет пешком полчаса, не больше. За день можно несколько раз сходить. Справлюсь.

Обернулась к подруге.

— Есть ещё одна мудрость, которой меня научила мама — в любой кризисной ситуации, когда от тебя зависит чья-то жизнь, надо сначала позаботиться о себе. Парадокс, правда? Но когда они с маленьким Олавом жили в том каменном мире, где почти нечего было есть, и у них оставался последний кусок пищи, она всегда делила его пополам. Никогда не отдавала весь сыну, как бы ни хотелось. Знала, что если не будет в порядке она — не выживет и ребёнок, ему просто некому будет помочь. К чему это я…

— Даже не представляю, что творится в вашей бедовой головке.

— К тому, что я совершенно точно уверена, что смогу помочь брату. Где-то рядом разгадка, я почти её «ухватила», я обязательно пойму. Но пока… такое чувство, будто блуждаю в тумане. Пелена путает мысли. Я так устала, так выпита досуха, что сейчас у меня ни одной-единственной идеи, что делать дальше. В общем, эта передышка мне жизненно необходима. Не ради себя — а помочь ему. Надеюсь, чтобы отряхнуться и пойти дальше, мне не понадобится слишком много времени.

Тилль молчала долго. Потом просто подошла и крепко обняла.

— Я попрошу моего душку герцога подать лучшую карету. И слугу пришлю, снести вещи. Дайте помогу упаковать.

— «Моего герцога»? — слабо улыбнулась я. — Может, я чего-то не знаю? Хотя, честно говоря, на твоём месте присмотрелась бы к кандидатуре другого свободного Морригана — Квентин, вроде бы, очень даже ничего…

Она отмахнулась от моей идеи. И ответила неожиданно серьёзно. А ведь я хотела всего лишь пошутить, чтобы разрядить напряжённую обстановку прощания.

— Никогда бы не подумала, что так получится… но знаешь, я всерьёз рассматриваю предложение руки и сердца, которое он сделал мне недавно. Куда там молокососу Квентину, пусть уж меня простит… Как жаль, что настоящий мужчина встретился мне так поздно.

У меня папка с документами выпала из рук.

— Тилль… эм-м-м… но… как же супружеская постель? Ты что же, собираешься?..

Она посмотрела на меня, как на умалишённую.

— Любовь бывает разной, милая! И в разном обличье приходит к людям. Она может быть сладкая, как ягоды первой земляники, и солёная, как кровь. Наша — горькая, как ягоды поздней рябины под снегом. Ты знаешь мою циничную натуру! Для человека, который повидал изнанку жизни, как я, особенно трудно признать… но да, по-моему я впервые чувствую что-то, что можно назвать любовью. И мне страшно! Так страшно открыться и сделать свою душу уязвимой для чувства, которое неизбежно обернётся самой страшной болью утраты. Но кажется, я готова попытаться.

Размышления о словах Тилль вытеснили из моего разума другие невесёлые думы, и дорога до Шеппард Мэнор показалась на удивление быстрой.

Любовь… а с чем сравнить мою?

Мне кажется, в ней было всё — и сладость, и соль, и ледяной холод и нестерпимый жар — и наверное, поэтому так трудно оставить её позади.

Трудно, но необходимо.

Если я хочу снова жить, я обязана вырвать её из сердца. Но что-то мне подсказывает, корни всё равно останутся где-то глубоко, так сильно в меня проросли.

Несмотря на предупреждение Тилль, я не ожидала, каким запустением встретит меня родной дом. Всё-таки, без присутствия людей дома быстро ветшают, как тело без души.

Заколоченные окна, заржавленные замки, которые едва-едва открылись — хорошо, что в конверте с дарственной оказались ключи. Внутри царил ужасающий холод. Насмерть промёрзшие за эти годы стены казались чужими, я просто не узнавала коридоров и комнат, по которым бегала ещё девчонкой. Картины и мебель были завешены белой тканью, дымоходы перекрыты. Дрова нашлись в небольшом количестве, но совсем отсырели и для растопки не годились.

Я выбрала небольшую гостевую комнатку поближе к кухне — своей спальни и покоев родителей пыталась пока избегать, чтоб не бередить душу — и решила приспособить её для жизни в первую очередь. Она была мала, на растопку требовалось не так много. На первое время должно было хватить и хвороста, который я собрала в собственном парке. Заросший и дикий, парк стоял по-зимнему тихий и сонный, и в девственно-чистый снег на неубранных дорожках я проваливалась по колено.

Провизией на несколько дней я оказалась обеспечена с избытком из тех запасов, которые всучила мне в дорогу Тилль. Так что визит в деревню решила отложить.

Лишь когда первые хлопоты были окончены, я осталась наедине с осознанием того, что теперь совершенно точно одна — на несколько миль вокруг — и никто не потревожит моего уединения. Ледяная рука тревоги, сдавившая сердце, немного отпустила. Утихла внутренняя дрожь. Впервые меня охватил настоящий покой. То был покой вымороженного зимнего леса, покой дерева, в котором остановился ход соков — но для меня сейчас даже такой был величайшим благом.

На третий день своего добровольного заточения я добралась до самого дальнего угла парка — старой полуразрушенной беседки. Каменные скамьи полукругом, тонкая белая колоннада, увитая сухим остовом дикого винограда, осыпающиеся зелёные доски купола. Здесь я особенно любила помечтать в детстве. И втайне лелеяла надежду, что даже после стольких лет в этом месте меня настигнет какое-нибудь озарение.

День очень медленно и неторопливо клонился к вечеру. Было всё ещё светло, хотя свет становился уже совсем бледным, выцветшим и утратившим солнечные краски.

Бесконечная тишина и первозданный покой.

Наверное, поэтому я сначала отмахнулась от стука копыт одинокой лошади где-то далеко-далеко, как от слуховой галлюцинации.

Когда мне показалось, что стук копыт затих примерно напротив ворот, я думала, в обморок упаду. Потому что дыхание внезапно как-то закончилось. Но после недолгой паузы стук снова стал слышен — медленней, медленней и всё тише. Пока окончательно не растворился в предвечерней тишине.

Первый вдох дался мне с болью под рёбрами. И хорошо, что не ко мне! Хорошо же, хорошо — правда, дурочка Элис? А плакать нельзя на морозе. И вообще, ты же так долго не плакала — ну что теперь? Из-за какого-то всадника, который проехал мимо…

Да и полно — не послышалось ли? Зимой ведь все пути запорошены. Недавно был снегопад. Откуда бы взяться стуку? Звуки вязнут в густой снежной пелене.

Так что точно, слишком долго была одна. Вот и слышится… всякое.

Я попыталась вспомнить, заперты ли ворота. Да, правильно, я же собственными руками поворачивала большой ключ несколько раз, я же не совсем дура, чтобы не подумать о собственной безопасности в пустом поместье! А колокольчик у входа не звонил. Так что точно — никого… Можно расслабиться и снова думать, о чём думала.

Но мысли путались, сердце колотилось, как сумасшедшее, и снова вернуться к тому равновесию и душевному покою никак не выходило. Я решила, что должна быть сильнее глупых реакции своего тела, должна себя заставить. И просижу здесь хоть до самого утра — но непременно успокоюсь снова!

Так и сидела. Нарочно спиной к парковой дорожке, что сливалась с главной подъездной аллеей Шеппард Мэнор. Чтобы не было соблазна сорваться и бежать к проклятым воротам, отпереть заржавленный замок, выбежать на дорогу и отчаянно всматриваться в вечерние сумерки до боли в глазах.

А потом мне стало жарко в полушубке, отороченном серой лисой. Муфту пришлось отложить на скамью, шапку тоже снять в надежде, что зимний воздух немного охладит разгорячённый лоб. Не помогло. Более того, мокрые волосы прилипли к вискам, и я испугалась, что простужусь. Всё-таки надо бы вернуться в дом.

Я поднялась… и застыла, как вкопанная.

Не услышала — а почувствовала шаги. Спиной.

Нет, не стану — не стану оборачиваться! Я уже как-то обманулась недавно. Когда приняла Квентина за… второй раз будет слишком больно. Не стану оборачиваться.

Вот только теперь уже их было слышно. Шаги приближались медленно, и в конце концов замерли неподалёку.

— Прости, я сломал твой замок.

— Там был колокольчик, — выдавила я, задыхаясь.

— Я его не заметил.

Обернулась резко, впиваясь ногтями в ладони до крови, вдыхая раскалённый воздух, который волнами струился вокруг.

Я стояла на небольшом возвышении. Три каменные ступени вели в беседку, отсюда мне как на ладони был виден парк — и длинная дорожка, которая ещё недавно была такой же белой, как тонкие ветви заснеженных деревьев.

Теперь она протаяла до самой земли, а та была черна как пепел. Как пепел, в который превратились сами деревья. Две полосы выжженного дотла парка. Будто павшие часовые по обе стороны от пути, по которому он шёл ко мне.

Стало ясно, почему я услышала стук копыт. Снег таял под ним всю дорогу, видимо.

— Где твой конь?

Что я пытаюсь спрятать под этими глупыми, ненужными разговорами? Неужели страх — страх того, что я понятия не имею, как себя вести? И меня раздирает от противоречивых чувств так, что вот-вот сердце остановится?

Дорн стоит неподвижно, поставив одну ногу на нижнюю ступеньку и не делая попыток подняться выше. Смотрит на меня снизу вверх в упор таким привычным сумрачным серым взглядом, а я невольно всматриваюсь в каждую чёрточку любимого лица. Сравниваю с тем, что помнила, и мне больно от этих воспоминаний, будто кто-то проворачивает нож в открытой ране.

Он весь в чёрном. И на широких плечах не лежат снежинки, лишь капли воды, в которые превращался снег, едва его коснувшись.

Тёмные волосы слегка курчавятся от влаги. Он выглядит, как после долгой болезни — бледный, тени под глазами, складка меж напряжённых бровей. И всё так же неотрывно смотрит на меня, и всё так же молчит. Наше молчание рвёт мне душу. Кажется, ещё немного — и оно взорвётся чем-то, как страшная гроза, свинцовые тучи которой уже нависли над притихшей землей, а от раскатов грома все волоски на теле становятся дыбом.

— Я привязал коня в отдалении, — наконец, произнёс Дорн после долгого молчания, едва размыкая губы. — Животному сейчас опасно рядом со мной. — Потом ещё помолчал, и добавил. — Тебе ещё опаснее. Но видимо, я всё-таки слишком эгоист, чтобы позволить тебе тоже держаться от меня подальше.

— Ты для этого приехал? Чтобы снова говорить загадками? Спасибо, я их наслушалась уже достаточно, больше не хочу!

Мой голос наполнен горечью, как напиток из диких трав, который я предлагаю гостю вместо сладкого мёда. Но у меня нет сейчас ничего другого. Я не могу найти правильных слов, и вообще не уверена, что они есть. Дорн прикрывает глаза на мгновение, словно я его ударила. Неправильно, всё неправильно! Это мне должно быть больно — мне, не ему! Не я положила на стол то свидетельство. Не я всё разрушила.

— Как ты сюда попал? Дедушка проболтался? Я просила ни единой живой душе не говорить, где меня искать.

— Я не был в столице. Из Тедервин сразу сюда. Знал, что найду тебя здесь.

— Откуда?.. А хотя, что это я! Прости! Прости меня, пожалуйста! Я задаю слишком много вопросов! Ты же запретил. Ты же нарочно вписал этот пункт в наш брачный контракт, чтоб я не смела рта раскрыть лишний раз. Хоть мы и в разводе, я должна с уважением относиться к такому важному документу…

Боже, что я несу!.. но это похоже на то, как огрызается раненый, загнанный в угол зверь. Чтобы никто не увидел, как ему больно. Как он ослаб. Что он уже на последнем издыхании.

И я испуганно пячусь, когда Дорн в один шаг преодолевает все три ступени до меня и подходит вплотную. Мне не нужно этого! Не нужно его отравляющей близости. Не нужно вспоминать, как он высок, и что мне всегда приходилось задирать голову, чтоб с ним поговорить. Не нужно вспоминать широту плеч, и запах, и ощущение силы, к которой хотелось прислониться, затихнуть в безопасности.

Он так часто разбивал мне сердце, что ещё одного раза я просто не выдержу. Теперь уж точно.

А Дорн делает ещё один шаг под сень беседки и цедит сквозь зубы:

— Вот, что я думаю о нашем брачном контракте. Вот, что я думаю о твоём решении развестись.

Вытаскивает из внутреннего кармана пальто два помятых свитка.

Сжимает их в кулаке, и они рассыпаются в пепел, который стекает тонкой струйкой к нашим ногам.

Я широко распахиваю глаза от удивления. Выставляю ладони и упираюсь ему в грудь, не даю подойти ближе. Слёзы уже текут по моим щекам, я и так долго их сдерживала.

— Это было не моё решение!! Это было твоё!

— С чего ты взяла? Я ведь не стал его подписывать. Это сделала ты.

Жмурюсь, отворачиваюсь, потому что он уже слишком, слишком близко.

— Но собирался! Я всего лишь тебе помогла. Не стала длить агонию. Ты бы всё равно рано или поздно это сделал бы.

— Нет. Я взял коня и отправился куда глаза глядят. Пытался найти силы поступить, как должно. Но я не смог. Просто не смог от тебя отказаться. — Короткое молчание и меня бьёт наотмашь боль в его голосе: — Зато ты смогла.

— Я не…

— Когда я увидел твою подпись, решил, что так будет даже лучше. Что обязан тебя отпустить, раз ты так решила. Ведь я всегда говорил, что не хочу, чтобы ты ломала об меня свою жизнь. Но когда узнал, что ты уехала, даже не попрощавшись…

Его руки стиснули мои плечи. Преодолевая сопротивление, потянули к себе.

Он прижал меня к груди, отступил вместе со мной и вытянул за пределы беседки ровно за мгновение до того, как начал осыпаться потолок.

А когда пыль улеглась, прошептал мне на ухо:

— Зря ты написала мне то прощальное письмо. Я держался, сколько мог. Как видишь, не очень получилось.

Я всхлипнула, пряча мокрое лицо в его рубашке, под распахнутым воротом которой тяжело, гулко и быстро билось сердце.

— Зачем ты снова это делаешь? Я же не каменная, как твой дурацкий замок. Я так больше не могу. Сколько на этот раз всё продлится? Пока в очередной раз ты не решишь, что должен сам хранить свои секреты? И кому-то другому в твоей жизни просто места нет?

Его пальцы в моих волосах. Вжимает мою голову в себя, а другой удерживает за талию так, что у меня нет ни малейшего шанса двинуться или убежать. Даже если бы я хотела. Но я не хочу.

— Больше никаких секретов, Элис. Больше никаких тайн, обещаю! Задавай любые вопросы, я отвечу на все. Я как мог старался оградить тебя и нести эту ношу в одиночку. Ты сама напросилась, так что теперь пеняй на себя. Кончились игры в догонялки. Больше никогда и никуда тебя не отпущу.

Я даже плакать забыла. Только крепче сжала грубую ткань пальто под пальцами и сильней зажмурилась, прежде чем задать самый первый и самый главный вопрос из того миллиона, что его ожидают:

— Почему ты так говоришь?

— Потому что я люблю тебя. Люблю, Элис Морриган! И сгораю заживо от этой проклятой любви вот уже два года. С самого первого дня, как тебя увидел.

Тишина над почти разрушенным парком Шеппард Мэнор была такой, что я расслышала стук сердца под моими ладонями.

— Элис, ты слишком долго молчишь. Это молчание начинает меня пугать. О чём ты думаешь?

Я прижалась к нему ещё ближе.

— Думаю о том, что, наверное, возненавидела бы тебя за всё, что ты заставил меня пережить… если б так сильно не любила.

Он тепло и щекотно выдохнул мне в волосы.

— Можешь съездить мне по физиономии пару раз, если от этого полегчает. Ты ведь так предпочитаешь разбираться с напортачившими кавалерами?

Его ладонь нашла мою и осторожно погладила костяшки пальцев.

Я вскинула лицо и натолкнулась на его взгляд. В нём была улыбка. Очень грустная улыбка.

— Ты до сих пор помнишь?..

— Я помню каждый миг. Я помню каждую мелочь. Нашу первую встречу здесь, в этом самом парке. Твой брат ещё что-то говорил мне, но я уже не слышал. Помню мурашки на твоих плечах той холодной лунной ночью, и как ты отчаянно мёрзла, но не собиралась просить помощи. И как мне вдруг захотелось тебя согреть. Необъяснимо сильная потребность, и наверное, именно в тот момент я впервые заподозрил, что со мной что-то не так. Ведь к тому времени был твёрдо уверен, что самоконтроль стал моей второй натурой, надёжной бронёй, и никто и ничто не способно вывести меня из равновесия.

— Ты дал мне свой плащ, — я потупилась, улыбаясь воспоминаниям, которые до сих пор хранила в сердце как самые драгоценные.

— Он потом долго пах тобой.

Его доверительный шёпот снова вернул меня в тот вечер. Когда луна была словно присыпана пеплом, и наш дом, сейчас такой пустой и мёртвый, был наполнен смехом, музыкой и огнями, а в моей душе расцветало самое первое, самое робкое и сильное чувство. Чувство, которое как оказалось, было взаимным. Но я всё никак не могла этого осмыслить и принять. В голове не укладывалось.

— Я думала, тебе нет до меня дела. Ты был такой… холодный, далёкий, отстранённый.

Взгляд Дорна вспыхнул.

— Ещё бы мне не быть «далёким», если каждый раз, когда я пытался подойти к тебе ближе, магия выходила из-под контроля! Я полжизни пытаюсь держать в узде этого бешеного зверя. И думал, что мне почти удалось. Но потом появилась ты. И рядом с тобой он как будто сорвался с поводка. Знаешь… мне трудно признать, но я испугался. За тебя. Потому что тебя могло ранить теми бокалами, что взорвались при моём приближении, тебя могло насмерть посечь осколками от рухнувшего окна… и ещё сотни разных, но не менее паршивых вариантов, которые я даже не мог предсказать. Нет, это было слишком опасно! Я должен был сделать шаг в сторону. Отступить и не позволить нашим жизненным дорогам переплестись, пока это ещё было возможно. Дать тебе прожить свою жизнь — правильную, достойную, безопасную… без всего того дерьма, которым наполнена моя.

Я вдохнула пару раз поглубже, чтобы успокоиться.

— А ты не подумал, что хорошо бы сначала спросить моего мнения по этому поводу?

Его серый взгляд прищурился. На развалинах несчастной беседки уже почти нечем было дышать от жара.

— Я прекрасно знал, что бы ты сказала по этому поводу. Ещё до того, как услышал те строки из твоего дневника, которые резали меня по живому.

— Может, ты ещё и даром телепатии владеешь, и тоже забыл мне сообщить? — недовольно проворчала я, уже понимая, что сердиться дальше не смогу. Что с каждым его словом, с каждым плавящим до костей взглядом до меня постепенно начинает доходить правда. И эта правда возвращает меня к жизни, как засыхавший цветок, что наполняется живительной влагой.

В уголках его губ появилась коварная улыбка, от которой у меня подогнулись колени.

— Ну зачем же? Мне было всё ясно и без телепатии. То, как ты смотрела — я успевал прочесть достаточно прежде, чем ты стыдливо отводила глаза и пряталась под своими бесконечными ресницами. Как очаровательно краснела… словно бутон розы, который только ждёт моего прикосновения, чтобы распуститься. Знаешь, о чём у меня были все мысли, когда я на тебя смотрел?

Я задыхалась от его вкрадчивого тона, а вокруг беседки медленно-медленно расползался чёрный круг пепла. Потому что всё новые и новые деревья рассыпались в горячую чёрную пыль. Кажется, я сама уже готова была испепелиться в его руках, когда сильные пальцы потянули волосы назад, заставляя открыться навстречу, не позволяя больше прятаться и отворачиваться от той правды, что так неприкрыто и обнажённо дрожала меж нами невидимыми струнами.

— Я думал о том, что будет, если наплевать на всё и утащить прямо с бала куда-нибудь эту упрямую драчливую девчонку со сбитыми в кровь кулаками. Что она сделает — ударит, или будет ещё сильнее краснеть, если поцеловать её по-настоящему?

— Надо было проверить, — выдохнула я через полуоткрытые губы. Серый взгляд прошёлся по ним жадной лаской. Но ответ Дорна был неожиданно серьёзным:

— Из нас двоих именно я должен был оставаться взрослым и трезвомыслящим, потому что только я в полной мере осознавал последствия. Уже говорил тебе однажды, — тех, кто покоряется судьбе, она размазывает о камни в своём бурном течении. Я не хотел, чтобы из-за меня с тобой случилась беда. Но раз за разом судьба будто в насмешку сталкивала нас снова. А после того случая с кретином Гудсмиттом я понял, что всё равно не смогу защитить тебя от всего, если буду держаться подальше. И пожалуй, неизвестное зло, которое могло тебе угрожать, страшило меня даже больше, чем то, которое я хоть как-то мог контролировать.

Воспоминания о противной роже Оливера и о карете в том грязном переулке заставили меня содрогнуться от омерзения.

— Так всё-таки… он точно остался жив, после того, как ты с ним… «побеседовал»? Я теперь не уверена, — я оглянулась на выжженный парк.

Довольная улыбка Дорна ещё больше укрепила мои подозрения.

— Жив, жив, не беспокойся! Правда, не скажу, что цел и невредим. Я позволил магии… скажем так, выйти из-под контроля… немного. Думаю, как минимум заикание до конца жизни ему точно обеспечено. А возможно, и недержание.

А мне почему-то не было жалко. Вот ни капельки. Мерзавец заслужил.

— Кстати, если хочешь знать, недавно прошёл суд. И он, и его подельники больше никому не опасны. С таким приговором из королевских тюрем они выйдут только глубокими старцами, если вообще выйдут. Ты была не первая их жертва, к сожалению. Но единственная, которая сумела уйти, чтобы рассказать. Моя маленькая храбрая девочка.

Он снова прижал меня к себе крепко-крепко, до хруста костей.

— Тогда мне стало ясно, что я — меньшее зло для тебя. Идея с фиктивным браком показалась мне стоящей. Если б я только знал, какой пыткой это обернётся! За два года ничего не прошло и не остыло, как я надеялся. Видеть тебя каждый день так близко, знать, что ты моя жена, но не сметь даже коснуться… это сводило с ума. Мне хотелось лезть на стены и выть на луну.

Я вспомнила те дни — нашу помолвку и свадьбу… и его отказ целовать меня у алтаря как-то предстал в новом свете.

— Дорн, скажи, — решилась я на вопрос, — Правильно ли я поняла, и король что-то такое сделал на нашей свадьбе? Ведь он — сильнейший менталист в стране, и у меня возникло чувство, будто без его ментального воздействия не обошлось.

Он кивнул.

— Подарок на свадьбу от венценосного родственника. Всё, что он мог — лишь немного укрепить мой самоконтроль воздействием на разум, сделать меня более устойчивым к спонтанным выплескам магии. На несколько дней это и правда помогло. И я уже поддался безумной надежде, что возможно, не всё потеряно для меня. Для нас с тобой.

— Но затем попытка устроить нам нормальную брачную ночь обернулась сожжённой постелью… — задумчиво проговорила я.

Дышать было уже решительно нечем. Я потянулась к верхней пуговице на полушубке, чтоб хотя бы расстегнуть воротник. Но мои пальцы удержали.

— Подожди. У тебя же никогда не получалось без моей помощи, помнишь?

Я подчинилась.

Мои руки покорно упали, и я прикрыла глаза, наслаждаясь исцеляющей заботой. Как же мне этого не хватало!

Крупная округлая пуговица мягко выскользнула из петли. Его сильные пальцы на сером лисьем меху. Осторожно разводят в стороны полы… а потом дёргают ближе. И обжигающий поцелуй прямо мне в шею под ухом. И ниже, ниже, с тихим нетерпеливым рыком, вибрирующим на коже.

— Кстати, об этом… Жена, есть одна вещь, которая… м-м-м… до сих беспокоит меня сильней всего…

— Какая?.. — я с трудом сложила звуки в короткое слово, потому что в этот момент его язык коснулся бешено бьющейся жилки на горле.

— Мне кажется, или тебе не слишком понравилась наша первая брачная ночь?

Я ахнула вместо ответа, потому что он одним движением приподнял меня и поставил на лавку позади. А поцелуи спустились ниже. Одна за другой сдавались пуговицы на моём полушубке. И скоро мягкий водопад стёк с моих плеч на каменную поверхность.

— Я… мне… не то, чтобы совсем не понравилось… но ты даже не разрешал к себе прикоснуться! — пожаловалась я. По счастью, теперь мы оказались почти вровень ростом, и жаловаться можно было глаза в глаза.

— Малыш, да если бы я тебе «разрешил», остатки моего и так жалкого самоконтроля окончательно вылетели бы в трубу! — пояснил муж, бросая жадные взгляды на шнуровку моего простого домашнего платья, которая держалась уже на последнем издыхании. Чувствовалось, что Дорну стоит многих усилий ей не помочь. — Ты забыла, как мы в тот день чуть не доцеловались до того, чтобы шею сломать на рухнувшей лестнице? Нет, моя сладкая, у меня все силы уходили на то, чтобы ещё и три этажа Тедервин не упали нам на головы. И поверь, твои нежные ручки на моём теле — самое последнее, что в такой момент мне бы помогло.

И вот что странно — без полушубка должно было стать попрохладней. Но не стало.

Я решительно запустила пальцы ему в волосы. Моё теперь. Всё моё, и путь попробует дальше артачиться! Дорн скосил глаза на такой непривычный жест, но смолчал и не стал отстраняться. Только крепче сжались ладони на моей талии, сминая ткань.

— А давай скорее вернёмся в Тедервин, — попросила вдруг я невпопад. Мои дерзкие пальцы, которые двинулись к лицу, муж остановил, прихватив их губами.

— М-р-р-р… и я даже знаю, какое место в доме станет у нас любимым, — в сером взгляде горело обещание, заставлявшее сердце учащённо биться. — Тем более что, честно говоря, после твоего отъезда я… скажем так, был немного не в форме, бродил по коридорам как неприкаянный, и магия… в общем, там, наверное, мало чего осталось, кроме фундамента. Один закаменевший росток и держит. Дед меня убьёт.

— Тогда давай поскорее поедем. Мне не терпится… увидеть масштабы разрушения, — чинно-благородным тоном добавила я.

— Полностью разделяю эту в высшей степени разумную мысль, — поддержал меня муж столь же сдержанно.

Я посмотрела на него.

Он посмотрел на меня.

Я вдруг так отчётливо и ясно увидела своё отражение в его глазах.

«Ваша красота, Элис… она из тех, что проявляются в глазах любящего мужчины».

Да, теперь я знаю, что оно всегда было там — моё отражение. Даже в тот момент, когда губы произносили жестокие и обидные слова о том, что я должна найти себе другого — оно было там.

А потом мы встретились губами где-то на полпути, и всё стало не важно.

Разлуки, потери, годы вдали, ещё более мучительные дни рядом. Мои слёзы в подушку, его бессильная ярость. Огонь, горевший подо льдом и сжигавший изнутри. Теперь я знала, он был у нас один на двоих. И боль — одна на двоих тоже, общая. И пусть я ещё не всё понимала, и пусть незаданных вопросов по-прежнему была целая бездна, но теперь у меня была целая вечность впереди, чтобы их задать.

А сейчас, прямо в это остро-сладкое мгновение не было ничего более важного, чем его руки и губы, и стук сердца так близко, и ослепляющая страсть, которую он напрасно пытался сдерживать.

Больше у него это не получится, я была уверена. Я ему не дам. Никогда в жизни больше не позволю прятаться от меня за стеклянной стеной. Потому что я разбила эту стену. Я теперь знаю главный секрет, он сам подарил мне ключ.

Под каменной бронёй его сердце бьётся в унисон с моим.

— Так, стоп, подожди! — я упёрлась указательным пальцем ему в пальто и заставила оторваться от капитулировавшей шнуровки. Недовольно ворча, мой герцог подчинился, хотя в затуманенном сером взгляде явно читалось, что он понятия не имеет, что опять на меня нашло. — В очередной раз у тебя этот номер не пройдёт! Во-первых, твоё пальто. Оно ужасно колючее и… во-вторых, рубашка. Я хочу наконец-то посмотреть как следует на своего мужа, а то это просто уже неприлично! А ещё… да, знаю! Твои запонки. Я всегда мечтала их расстегнуть.

И я как голодная кошка накинулась на несчастные кусочки металла, сверкая на них глазами и чуть не облизываясь, как какой-то маньяк.

Дорн рассмеялся, послушно подставляя мне запястье.

— Дались тебе эти запонки! Ты всегда на них смотрела таким странным взглядом, что я уж думал подарить.

— Ты не понимаешь! — пропыхтела я, высунув кончик языка. Застёжки поддавались туго, но я всё же справилась. — Это знак. Символ.

— Даже боюсь спрашивать, знак чего, — продолжал посмеиваться надо мной муж.

Я твёрдо и с вызовом посмотрела ему в глаза, балансируя на краешке скамьи.

— Знак того, что всё это теперь — моя территория. И я на ней полновластная хозяйка!

Дорн взгляда не отвёл.

А просто сгрёб меня в охапку, и уложил на скамейку. Прямо на так удачно упавший меховой полушубок. Даже не дал вторую запонку снять, зараза сероглазая.

Когда мы нацеловались до звёздочек перед глазами и растрескавшихся губ, он оторвался от меня ненадолго и приподнявшись на локтях, заглянул в глаза.

— Если серьёзно. Элис. Когда происходит выплеск, у меня получается что-то одно из двух — или сдерживать магию по внешнему периметру, или по внутреннему. С тобой я обычно выбираю второй вариант. Чтобы не испепелить к такой-то матери всю одежду и того, кто рядом. Ну, или подо мной… — добавил он ещё один быстрый поцелуй в серединку губ. — Но в таком случае я понятия не имею, как далеко распространятся разрушения. И насколько сильными они будут. Твой парк уже и так погиб по моей милости. Вдруг зацепит Шепард Мэнор?

Я тоже приподнялась на локте и посмотрела туда, где на чёрном поле возвышался грустный силуэт дома, где прошло моё детство. Защемило сердце.

— Говорят, пеплом удобряют всходы. Чтобы весной всё расцветало ещё пышней. А дом… Всё равно я бы не смогла здесь больше жить. Теперь понимаю, что нет. Мой дом теперь там, где ты. У брата тоже своя семья… Тело не живёт без души, а это место покинула душа. Мне кажется, родители бы не сердились на меня. Для них было главное, чтобы я была счастлива. И это лучшее, что я могу сделать в память о них. Быть, наконец, счастливой.

Вот теперь я до конца поняла, почему Дорн старался даже в такие моменты держать самоконтроль. А особенно в такие. Потому что как только перестал…

Шеппард Мэнор с обречённым вздохом рухнул в гигантском облаке пыли ещё до того, как мы дошли до самого главного.

Но мне почему-то не было грустно. Будто отпускаешь прошлое со всеми его бедами и печалями. Будто впервые за долгое время на это место снизошёл покой.

— Любимый, послушай… подожди! Теперь мне нужно сказать кое-что важное.

— М-м-м… давай потом?

— Нет, сейчас! Я хочу ребёнка.

— Боже, Элис, ты меня убиваешь!

— Почему нет?

— Потому что.

— Почему?

— Вот же упрямая… Малыш, мне одной тебя хватает, чтобы разносить всю округу по камушку почище землетрясения. Ты вообще представляешь, что со мной будет, если я возьму на руки нашего сына? Или дочку…

— Ага, ага, видел бы ты сейчас своё лицо! Сам прекрасно знаешь, это отличная идея!

— Так, ладно — давай вернёмся к этому разговору когда-нибудь потом. Я пока не готов. И не знаю, когда буду готов, не смотри с таким довольным видом! Давай пока… потренируемся…

— Ах…

— …потренируем мой самоконтроль, а там, глядишь, лет через…

…

В общем, самоконтроль ему всё-таки изменил.

И когда я, абсолютно счастливая, нежилась на его плече, решила на всякий случай подобрать парочку подходящих имён. Пусть будут наготове.

И ещё подумалось — Дорн всё же исполнил свою шуточную угрозу пустить слух, будто в первый раз взял меня в беседке, не дожидаясь свадьбы. Хотя не все детали совпали, но беседка-то вот она! И лично я считаю, что наш настоящий первый раз был именно сейчас. А до этого так, репетиция.

Муж тем временем, по-моему, вообще засыпал. С обречённым видом человека, который полностью покорился судьбе и понял, что дёргаться уже бесполезно. И правильно! Мы, Шеппарды, упрямая порода.

— А от проклятья мы тебя когда-нибудь обязательно избавим! — промурлыкала я. — Должен быть способ.

— Какого ещё проклятия? — приоткрыл один глаз муж.

Я поднялась на локте и удивлённо уставилась на Дорна.

— Как это какое? То самое. Ну, то, которое на твой род наложили эллери. От которого пепел.

Дорн открыл на сей раз оба глаза и посмотрел на меня серьёзно.

— Малыш, нет никакого проклятия! И это самая большая тайна Морриганов. Даже похлеще развалин Замка пепельной розы в подвале. Так что не вздумай кому-нибудь проболтаться. Видишь ли, один из самых могущественных родов среди Завоевателей давно уже не может похвастаться чистотой. Смешение, которое произошло однажды, много веков назад. И которое, как думали тогда, останется постыдной тайной славного и безупречного рода Морриган. Но семя, брошенное в плодородную почву, проросло и через много веков дало обильные всходы.

Он протянул руку и нежно отвёл упавшую прядь волос с моего лица.

— Нет никакого проклятия. Нечего снимать. Потому что я — тоже эллери. Это моя собственная магия, часть меня, от которой избавиться я никогда не смогу. И которая, увы, совершенно мне не подчиняется.

И хотя над разрушенным парком всё ещё плыли волны тёплого воздуха, по моей спине пробежал холодок. Я села на скамье, подтянув повыше к обнажённым плечам пальто мужа, которым укрывалась.

Дорн с лёгкой грустью смотрел на меня, подложив руки под голову, и ждал, когда пройдёт мой шок. Он уже свыкся с тем, что только что рассказал мне. Успел смириться за столько лет. Но я-то не могла! И в голове не желало умещаться то, что мой муж, оказывается, тоже…

Вот она.

Недостающая деталь мозаики. Та, которую я искала так долго. Из-за которой общая картина того, что происходит и что происходило в далёком прошлом, постоянно ускользала от меня, как рыба, которую пытаешься поймать голыми руками.

Дорн — эллери.

Дорн — эллери?!

Эллери…

Вот откуда он знает эллерийский, которого даже я не знаю. Как смог понять и перевести так быстро тихие слова, которые эхом слышались из ростка Замка пепельной розы.

И ещё его фраза, обронённая однажды невзначай:

«А знаешь, Элис… На самом деле то, что ты — эллери, было бы моей огромной удачей. Если бы не было других причин».

Теперь ясно. Брак эллери с эллери всегда сулит рождение одарённых детей. Учитывая, как нас осталось мало, это настоящая редкость. И наш брак действительно был бы огромной удачей, если бы… если бы не разрушительная магия Дорна, из-за которой нам нельзя было приближаться друг к другу.

Но кажется, мы всё-таки сумели перехитрить судьбу. И если ради того, чтобы быть рядом с мужем, мне теперь придётся всю жизнь просидеть в Тедервин под корнями Пепельной розы и даже носу оттуда не высовывать… что ж, я готова на это пойти.

— Вижу, ты уже осмыслила. Мне продолжать? Или ты предпочтёшь формат допроса и уже готовишь для меня пачку вопросов позаковыристее?

Я пихнула его локтем.

— Вообще не понимаю твоего легкомысленного настроения. Сообщаешь мне такие новости чуть ли не мимоходом… Как это могло случиться? В смысле, смешение крови? Морриганы прославились своей нетерпимостью к покорённому народу. О жестокости вашего предка в ходе Завоевания ходят легенды!.. прости, пожалуйста.

Дорн невозмутимо пожал плечами.

— Легенды не врут. Скорее, даже не договаривают. Ты этого не знаешь, та часть истории тщательно утаивалась, но Замок пепельной розы вовсе не был взят штурмом. Его обитатели предпочли уничтожить его сами и…

— …и умереть на руинах, так боялись попасть в плен Захватчикам. Да, я слышала.

Теперь уже настала очередь Дорна приподняться на локте и внимательно посмотреть мне в глаза. И по правде, именно ему из нас двоих больше шла роль следователя.

— Откуда? Даже Винтерстоуны, которые взялись восстанавливать подлинную историю Королевства, об этом не знают. Так где ты могла услышать такое?

Я прикрыла глаза и вдохнула поглубже.

Как будто ныряешь в кипящее озеро с голой… пятой точкой. Но — откровенность за откровенность. Или потом спать не смогу. Я осторожно начала:

— Видишь ли, из Тедервин я сначала направилась в столицу. Отдохнула несколько дней у твоего дедушки. И там… гостил один ваш родственник.

Вопросительно приподнятая бровь мужа не дала мне ни единого шанса отвертеться от прямого ответа.

— Тот, который Квентин.

Дорн даже не шелохнулся, и тело его не изменило своего положения в пространстве, но серый взгляд стал острым, пристальным.

Мысленно я попрощалась с жизнью, и торопливо принялась выкладывать всё, как было. При этом, вроде бы ничего и не было, но я всё равно отчаянно краснела и чувствовала себя ужасно паршиво.

Под конец моей сбивчивой речи Дорн снова откинулся на скамью, взял мою руку и принялся задумчиво гладить линии на ладони большим пальцем.

Наконец, фонтан моего красноречия иссяк, и я умолкла. Меня вдруг прошило даже не страхом — леденящим ужасом. Что было бы, если б я приняла предложение Квентина? Если бы предала себя и свой путь, пошла бы на компромисс с собственным сердцем — только из страха, что разведёнку не примут в свете, из страха на всю жизнь остаться одной? Боже, какое же счастье, что у меня хватило стойкости принять правильное решение!

Дорн поцеловал кончики моих пальцев, и у меня немного отлегло.

— В принципе, мне всё ясно. Я не понимаю только одного — куда дед смотрел. Видишь ли, малыш, в нашей семье к этому родственнику относятся, мягко говоря, настороженно. И то, что дед мог так неосмотрительно оставить тебя, да ещё в таком состоянии, ему на растерзание, вызывает моё полнейшее недоумение.

Я насторожилась.

— Вообще-то, если так подумать, дедуля всячески пытался выставить из дома этого твоего брата… дядю… племянника… короче я запуталась, но ты понял. Но подозреваю, что его переубедила Бертильда. Кажется… кажется, её хитрый план состоял в том, чтобы дождаться твоего приезда, спровоцировать ревность и чтоб ты понял, какой я на самом деле редкий бриллиант и что не надо меня выпускать из рук.

Окончательно смутившись, я решила прилечь и спрятать лицо где-нибудь у мужа подмышкой. В конце концов, гроза, вроде бы, миновала. Можно немного выдохнуть и расслабиться.

— Это я и без их неловких потуг на сводничество давным-давно понял, — Дорн поцеловал меня в макушку, и я довольно мурлыкнула. А потом всё-таки решилась на вопрос.

— Я только не понимаю — а что не так с этим Квентином? Он казался мне вполне… — рука на моей талии предостерегающе сжалась, и я поперхнулась словом «милым». — Приличным человеком!

— Самые ароматные цветы растут на болоте.

Я помолчала, осмысливая.

Почему-то любезность Квентина ко мне, абсолютно незнакомой для него женщине, начинала представать в новом свете. Свете, который мне совершенно не нравился. Дорн меж тем продолжил:

— Меня всегда чем-то напрягали женщины, с которыми я его встречал. В них во всех было нечто странное. Общая черта, которая их роднила. Даже не знаю, как сформулировать это смутное ощущение неправильности… Они как будто смотрели ему в рот, словно преданные собаки. И бросались выполнить любое его желание ещё раньше, чем он его высказывал. Как по мне, должно быть наоборот. Но при этом каждый раз я видел его с новой игрушкой. Видимо, прежние наскучивали быстро. Не знаю, а мне вот кажется — ничего нет хуже дрессированной жены, у которой потух огонь в глазах. Так что, к слову, Элис — если когда-нибудь я на тебя слишком сильно буду давить, разрешаю дать мне пару тумаков твоим коронным, для отрезвления!

Мне зато не было смешно. Ясно и ярко вспомнился рассказ о волчьей охоте.

Теперь понятно. Квентин не зря обмолвился, что у него никогда не было послушней зверя, чем приручённая раненая волчица.

Я снова мысленно возблагодарила всех богов за то, что смогла обойти трясину. У меня дрожь пошла по телу, и муж обнял меня крепче.

— Спасибо за честность, малыш. Я в тебе не ошибся. Мы друг друга стоим, да? Два сумасшедших однолюба.

— Так что там с Замком пепельной розы? — я поспешила сменить смущающую тему. — Расскажи всё-таки по порядку. Как именно кровь эллери попала к Морриганам? Неужели была какая-то романтическая история? Я слышала, во времена Завоевания уже был случай, когда один из захватчиков влюбился в девушку из эллери…

Дорн покачал головой.

— Поверь мне, сладкая, ничего романтичного в истории моего рода не было. Только не в те жестокие и кровавые времена.

Над полем из пепла, над полем брани нашей любви, где не было побежденных, а только победители, сгущалась ночь.

Подкрадывалась тихо на мягких кошачьих лапах, жмурилась лунным зрачком, мурлыкала из темноты таинственными ночными звуками.

А мне казалась эта ночь, сотканная из пепла и теней прошлого, лишь отражением другой, страшной ночи. Причудливым эхом в веках. Искаженным эхом, по которому мы, потомки, лишь с трудом могли догадываться, что же происходило на самом деле много-много поколений назад.

— Это она обратила в пепел Замок пепельной розы, — наконец тихо продолжил Дорн, обнимая меня за плечи, словно пытаясь уберечь от холода стерегущей нас зимы. — Девушка. Последняя из эллери. Именно ей досталась горькая доля уничтожить дом предков — и похоронить заживо под обломками его защитников. Говорят, она была тонкая, как тростинка. И никто не мог даже подумать, что в её маленьком, хрупком теле скрыта мощь столь ужасающая, столь разрушительная, столь невероятная.

— Почему она не повернула это смертельное оружие против врагов?

— Точно неизвестно. Говорят, у обитателей Замка пепельной розы было что-то вроде местной религии, которая запрещала насилие. Наверное, поэтому эллери и были стёрты с лица земли. Наш мир жесток и не прощает глупой доброты. Они предпочли умереть, но не предать то, чем являлись. Девушку звали Тедериель. «Дочь пепла» с эллерийского.

— Красивое имя…

— Она тоже была красивой, наверное. Судя по тому, что мой предок, Мораг Морриган, не стал её убивать, а решил оставить себе. В качестве трофея. Так что… никакой романтики. Он брал её силой. И не давал умереть вслед за своим народом. Прятал всё, что она могла бы использовать для этого. А магия… магия уже была ей не помощником. Тедериель выгорела. Дотла. Всю магию до последней капли отдала на то, чтобы превратить Замок пепельной розы в погребальный курган.

Я стиснула зубы крепче, прикрыла глаза. Какая ужасная судьба. Какую трагичную страницу вписали наши предки в книгу истории Ледяных Островов. Хотя в те времена их впору было называть Багряными Островами от рек пролившейся крови. Или Солёными Островами от озёр пролитых слёз.

Как хорошо, что время лечит даже такие раны.

И в эту ночь наследник Морага Морригана держит в объятиях наследницу эллери бережно, как величайшее сокровище.

— Родился ребенок. Мальчик. Выглядел совершенно обычным. Ни следа магии, как и у его матери. Мораг устраивал проверку за проверкой, но убедился, что так страшившие его силы действительно канули без следа. В отличие от матери, ребёнку дозволили бегать свободно вместе со слугами и псами. Малыш рос простым бастардом, обычное дело по тем временам для знатных дворянских семей. И всё бы ничего, его следы так и затерялись бы на страницах истории, если б не одно «но». Жена Морригана не могла зачать наследника рода! Он ярился, винил её. Добился у короля права на развод. Женился в другой раз. А потом в третий. Всё безрезультатно. Как будто Замок пепельной розы, на развалинах которого он поселился, мстил своему палачу. А вот мальчик от пленницы, рабыни — подрастал. Был здоровым и крепким, как сорняк с очень мощными корнями, что пророс нежданно на поле из благородных цветов. И отцу скоро стало ясно, что он как две капли воды на него похож. Мораг Морриган не мог допустить, чтобы его род пресёкся или его продолжил кто-то из младших ветвей, которые уже алчно поглядывали на скорое наследство. Можешь сама додумать, что он решил в конце концов.

— Узаконил бастарда?

— Совершенно верно. Он был убеждён, что магии больше нет, она погибла вместе с Замком, вместе со всем народом эллери… Соблазн получить законного наследника оказался выше осторожности. Король, конечно же, позволил любимому вассалу эту маленькую прихоть, тем более, что мало кто в столице знал, что происходит в столь отдалённых землях. Он понятия не имел, что род Морриганов будет продолжен ребенком-эллери.

Дорн задумчиво накрутил прядь моих волос на палец, потом выпустил, наблюдая за покачиванием завитка.

Я прижалась теснее, опасаясь упасть с края скамьи, на которой было не так-то много места. Мне приходилось ютиться бочком, чтобы мой немаленьких габаритов герцог вообще поместился.

— А потом мальчик всё-таки оказался магом? — спросила я тихо. Дорн покачал головой.

— Никаких следов магии, я же сказал. И в его детях. И в его внуках. Морриган почивал на лаврах. В его жизни удалось всё. Он мог собой гордиться. Его род процветал, богатства не иссякали, и даже смерть одной несчастной постаревшей пленницы прошла незамеченной. Преданные поколения слуг уносили в могилы секрет происхождения герцогского наследника, и казалось, что пепел навсегда покрыл следы древних прегрешений.

Он снова замолчал. И молчал долго. Я не решалась прервать его размышления.

— Но за всё рано или поздно приходит расплата. К сожалению, иногда за грехи предков приходится расплачиваться потомкам. — Он вдруг посмотрел на меня пристально, неотрывно. — Элис, ты как никто другой должна знать, что у эллери могут рождаться дети без магического дара. Его не всегда хватает на всех детей, особенно если эллери — только один из родителей.

Я подтвердила грустной улыбкой. В моём случае маминого дара хватило только на Олава. И вот чем больше узнаю о коварстве магии эллери, тем больше понимаю, что зря так страдала всегда по этому поводу. Может, лучше и не иметь её вовсе, чем получить в довесок весь букет сопутствующих проблем.

— Да, ты прав. И знаешь, я много расспрашивала об этом друзей семьи, которые самыми первыми рискнули сообщить во всеуслышание, что магия эллери снова оживает в Королевстве. И что бояться или враждовать с ней не нужно. Так вот, когда у меня ещё была надежда, что я просто ещё маленькая, и магия когда-нибудь во мне всё-таки проснётся, я много приставала к графине Винтерстоун с расспросами. Насколько поняла из её объяснений, запас магической энергии в человеке не бесконечен. Родители при зачатии делятся с ребёнком частицей своей. Иногда магия сама выбирает, кому из наследников перейти, иногда могут повлиять родители на то, какой потенциал достанется детям. Но чаще всего магия ведёт себя совершенно непредсказуемо…

Дорн слушал внимательно, но видно было, что всё это он уже и без меня знает. Ну да, вряд ли я единственная, у кого был повышенный интерес к теме наследования магического дара за все эти годы. Уж он-то со своими ресурсами явно разузнал всё, что только было можно.

— Самый главный момент не в этом, Элис. А в том, что если по каким-то причинам магический дар остаётся спящим и не проявляется в одном поколении совсем, а просто передаётся дальше… То он никуда не исчезает. Он накапливается. С каждым непроявленным поколением мощь растёт. Жизненные силы очередного владельца лишь добавляют новые и новые ресурсы в копилку.

У меня озноб прошёл по коже.

— И сколько таких «непроявленных» поколений сменилось прежде, чем пепельная магия эллери проснулась в потомках Морриганов?

Я с замиранием сердца ждала ответа. Но, кажется, уже его знала. Угрюмые слова Дорна, камнем упавшие в тишину, подтвердили мои опасения.

— Много сотен лет накопления силы, Элис. Много сотен лет! Не знаю причин, но магия оставалась спящей все годы со времени Великого Завоевания. Возможно, сопротивлялась нахождению в теле потомков захватчиков. Возможно, требовалось время, чтобы она прижилась. И скорее всего, до конца этого так и не произошло. Ты можешь себе представить объем энергии, которая только ждала удобного момента, чтобы вырваться на свободу? И вся эта магия была втиснута в меня одного. Чтобы разрывать меня изнутри день за днём, год за годом. Всю мою жизнь. Чтобы превратить в ужасное чудовище, монстра, опасного для всех вокруг.

— Не говори так, не надо…

Он перебил меня почти со злостью, как будто даже мысли не мог допустить, чтоб его жалели или относились со снисхождением. И одна моя попытка ранила его гордость.

— Подожди меня обелять! Я сейчас скажу тебе ещё кое-что… и возможно, после этого ты никогда больше не посмотришь на меня такими глазами. Но раз уж я обещал тебе откровенность… Впрочем, быть может, это позволит тебе лучше понять, почему я так долго не мог решиться разделить с тобой жизнь. Почему пытался оберегать тебя — от себя.

Как испуганный зверёк, я пряталась в его объятиях и ждала. Что ещё он может мне сказать страшней того, что я уже услышала? И неужели никогда не иссякнут печальные откровения? Как же хочется попросить его замолчать. Поцеловать, прижать его голову к груди. Стереть скорбь ласковым прикосновением, кончиками пальцев вдоль бровей.

Но, кажется, он слишком долго держал всё в себе. Дать ему выговориться — лучшее, что я могу сейчас для него сделать. А слова, которые он выталкивал из себя с таким огромным трудом, казались заржавленными лезвиями в плохо зажившей и загноившейся ране.

— Дело в том… дело в том, Элис, что это я виновен в смерти моих родителей.

Молчание текло вокруг нас, как тихая река времени, что бесшумными пальцами утаскивает в свои глубины, затягивает в омуты памяти. И только сильные духом способны выдержать груз прошлого, тяжесть ошибок и горечь ранящих воспоминаний, которые вязким илом тянут за ноги вниз.

Его родители…

Оказывается, и эта боль у нас одна на двоих, общая.

Дорн резко сел — так, чтобы я не видела его лица. Ко мне была обращена лишь его широкая сильная спина с красивым рельефом мышц и впадиной позвоночника. И мне не надо было касаться, чтобы понять, что мой муж сейчас каменно-напряжён. Воздух вокруг звенел магией. Где-то вдали начали осыпаться последние участки тяжёлого кованого забора, что окружал некогда Шеппард Мэнор. До меня донеслись отголоски испуганного конского ржания. Дорн горько усмехнулся, пожал плечами.

— С детства меня боялись животные. Бежали, чувствуя угрозу. Только лошади и собаки — эти удивительные преданные существа, которые больше похожи на людей, лишь по недоразумению попавших в звериную шкуру, — преодолевали инстинктивный страх и оставались рядом.

— Надеюсь, пепел не дойдёт до места, где ты привязал коня. Успокойся, пожалуйста! — я осторожно придвинулась ближе и положила руку мужу на плечо. Он вздрогнул, но не стал её сбрасывать.

— Успокойся… Будь спокоен, не горячись, не бегай, не смейся, следи за эмоциями! Контролируй свой разум. Держи себя в руках. Всё это я слышал с раннего детства, сколько себя помню. И в конце концов, маска приросла так прочно, что в какой-то момент я поверил, будто она — моё лицо.

Я сильней сжала пальцы на его плече. Он коснулся их беглым поцелуем. Но не повернулся ко мне.

— И я действительно стал тем, кого из меня лепили родители, которые, подозреваю, были в ужасе от того, каким родился их единственный сын. Стал отлично воспитанным, спокойным, равнодушным ко всему и высокомерным снобом. Достойным продолжателем славного рода Морриган. Каменной статуей, обтёсанной по форме человека. С всегда одинаковым выражением лица. Возможно, самоуверенность в какой-то момент ослепила меня, и я решил, что теперь не обязан сидеть сиднем в Тедервин. Что моя магия полностью под контролем, и почему бы не изведать, каков окружающий мир. И в шестнадцать лет я бросил отца с матерью и уехал в столицу, к деду.

— Старый герцог… ну, то есть твой дедушка — он же всё знает?

— Конечно. Он с радостью принял меня. Сказал, что давно твердил моим родителям, что никто из Морриганов не обязан класть жизнь на алтарь служения каким-то старым развалинам. В своё время он сбежал от этого бремени и отказался жить в родовом поместье. Его жизнелюбие никак не укладывалось в тесные рамки. И после смерти бабки он подался во все тяжкие. Остаться караулить руины Замка пепельной розы, о которых никто не должен был узнать, кроме наследников рода по основной линии, пришлось его сыну, моему отцу. У него-то ответственность перед наследием предков въелась так прочно в плоть и кровь что, мне кажется, он никогда так до конца и не мог простить его за этот поступок. И конечно, родители были против того, чтобы я шёл по стопам «раздолбая-деда».

— Но ты, конечно же, их не послушал… — с грустной улыбкой продолжила я.

Хотелось бы увидеть Дорна в юности. Наверняка отчаянно красивый, убийственно привлекательный для девушек своей холодностью… впрочем, он и сейчас такой. Но ещё, наверняка, он был смелым, дерзким, решительным, и на его плечах ещё не лежали тяжким грузом потери, вина и одиночество… хм, кстати, об одиночестве.

Я придвинулась ещё ближе, обняла мужа сзади обеими руками и положила подбородок ему на плечо.

— И как тебе понравилось в столице? Наверное, совсем не такая скучная жизнь у тебя там была, как в Тедервин… Ай!

Я убрала руки и снова села подальше, обиженно потирая некоторые нежные места, за которые он меня ущипнул.

— Моя маленькая ревнивая герцогиня, если мы продолжим в том же духе, я вряд ли когда-нибудь закончу свой рассказ! А тем более, если станешь так прижиматься. Уж потерпи немного, м? Да, если так хочешь знать — следующие пять лет я прожил крайне насыщенной жизнью. Конные скачки, поездки по самым удалённым и красивейшим уголкам Королевства, горнорудные изыскания и открытия, самые утончённые развлечения, которые способно было предложить столичное общество… И разумеется, чтобы принимать внимание прекрасных дам, вовсе не обязательно было испытывать к ним хоть какие-то эмоции. Можешь перестать так возмущённо сопеть, будто прямо сейчас передумала и решила стать молодой вдовой! Поверь, ничто из того, что я перечислил, не способно было оставить хотя бы малейший след в моей душе. Потому что она была надёжно спрятана под непробиваемым панцирем.

Я перестала строить кровожадные планы и снова начала его жалеть. Немножко. До конца поддаться возвышенному чувству благородной жалости мешало низменное чувство ревности и совсем не благородное желание выцарапать глаза каждой светской дамочке, которая посмела хотя бы взгляд бросить в сторону моего Дорна. Ведь он мог и не дождаться, пока я вырасту — в то время угловатая, нескладная и совсем некрасивая девчонка, которая предпочитала лазать по деревьям, носиться сломя голову по аллеям старого парка, да бросаться в драку с любым дворовым мальчишкой, который только вздумает дразниться.

И тут же вернулся застарелый страх.

А вдруг он это не всерьёз?

Сколько у него женщин было? Старый герцог говорил, много. И я охотно верю. Почему ни одна не сумела достучаться до его живой души, до сердца, до того, настоящего и ранимого, что скрыто в глубине?

Что во мне такого особенного? А вдруг я… просто оказалась в нужное время в нужном месте?

Слишком больно думать об этом. Слишком похоже на сказку его возвращение ко мне. Слишком не верится в то, что мечты могут сбываться так полно и сказочно-прекрасно. Моя недоверчивая Шеппардовская натура никак не может в это поверить. Я, кажется, внутренне так и не смогла до конца стать истинной Морриган.

Я обхватила себя за плечи. Снова потянуло зимним холодом. Магия больше не грела меня так, как раньше. Теперь могло согреть до конца лишь тепло его рук, его кожи, его губ. Но я жалась в комочек одна, пока Дорн был погружён в свои воспоминания. И как я могла трогать его в такой момент и требовать чего-то для себя?

— Двенадцать лет назад. Это случилось двенадцать лет назад. Отец решил, что я достаточно нагулялся, и потребовал немедленно явиться в родовое поместье. Начать, наконец, помимо герцогских привилегий нести и герцогскую ответственность. Но я уже вкусил сладкий вкус свободы, и возвращение в Тедервин показалось мне возвращением в склеп…

Голос его звучал всё тише, глуше, в конце концов мне приходилось почти догадываться о том, что он говорит.

— Помню, в тот вечер мать с отцом доверили мне главную тайну, из-за которой на много веков установился обычай, согласно которому наследник рода должен жить в родовом поместье и оберегать Тедервин. Рассказали, что живописные руины Замка пепельной розы, которые якобы находились на землях Морриганов и охранялись королевским эдиктом, на самом деле — грубая фальшивка. Которую когда-то давно устроили предки, чтобы защитить своё главное сокровище от чужого завистливого глаза. И заодно предотвратить гибель людей. Потому что было несколько случаев, когда настоящее пепелище уничтожало тех, кто посмел неосторожно ступить на него. Они пропадали бесследно, и никто их больше не видел. Да, когда мне исполнился двадцать один год, я узнал, что подлинные развалины Замка пепельной розы находятся в подвалах Тедервин.

— И что ты ответил родителям? — спросила я, когда он замолчал. Потому что мне безумно хотелось завершить уже этот разговор, который причинял такую боль нам обоим. Выдернуть до конца этот клинок из загноившейся раны. И быть может… быть может, помочь её очистить и залечить.

— Я… — Дорн поднял голову к ночному небу. Россыпь звёзд серебрилась на чёрном бархате. Бесконечно далёкие. Бесконечно равнодушные. Сколько раз он черпал у них силы на то, чтобы и дальше сковывать неподвижным льдом свою душу? — Я их поднял на смех. Со всей непримиримой эгоистичностью юности бросил, что не желаю тратить свою единственную жизнь на то, чтобы охранять никому не нужную кучу камней и потакать прогнившим суевериям. Что для этого есть слуги. А я не слуга. На что разъярённый отец заявил, что не слуга, конечно, — но зато он был уверен, что я послушный сын и достойный продолжатель рода Морриган. А теперь вот уже сомневается. Я, естественно, не мог смолчать в ответ… мать плакала, глядя на нас, но меня не тронули даже её слёзы. Я сказал, что немедленно спущусь в проклятый подвал и докажу, что там нет ничего опасного, кроме кучки крыс.

— И ты правда спустился? — прошептала я, грея руки дыханием.

— Разумеется, — пожал плечами Дорн. — И пока спускался туда… во мне кипел такой гнев, которого я не испытывал за всю свою жизнь. Мне казалось, что меня пытаются заживо похоронить. Принести в жертву каким-то бредовым идеям моих сумасшедших предков. Зверь внутри от такой перспективы рычал и бился о прутья клетки, в которую я его посадил… и которая на самом деле была вовсе не такой прочной, как мне представлялось. Да, я был самонадеянным идиотом, Элис. Недооценил масштабы той страшной силы, которую в себе носил. И я поплатился за свою глупость.

Он снова помолчал, вспоминая. Чёрные равнины пепла вокруг нас тут и там зловеще бугрились, они вспыхивали алыми огнями, будто раскаляясь изнутри. Где-то пошла трещинами земля. Мне стало страшно. Но я не могла и слова произнести онемевшими губами.

— Должно быть, когда я попал на пепелище, Замок пепельной розы что-то сделал со мной. Дал какой-то импульс магической силе, потому что в тот момент её будто разом сорвало с цепи. И рухнули все преграды внутри меня, которые я с таким трудом и тщанием выстраивал вокруг своей магии все годы. Стены тряслись, весь Тедервин ходил ходуном… Наша кухарка нема именно с того страшного дня. Ещё одна моя жертва… И все разрушения, которые ты видела в поместье — это не время с ним сотворило. Предки поддерживали в нём тщательный порядок, и огромные суммы тратились на своевременный ремонт. Нет, Элис! Это всё я. Это всё из-за меня. И когда… когда родители бросились мне на помощь… одна из опор не выдержала. Часть подвального потолка упала, как раз в то время, как…

Ком в горле не дал ему закончить. И я теперь поняла, почему он начал этот разговор, отвернувшись. Это страшно — мужские слёзы. Потому что это значит, горе так велико, что плачут даже скалы.

Я всё-таки разлепила пересохшие губы, которые потрескались и почти меня не слушались. А вокруг нас уже бушевали пепельные вихри там, где горячие потоки воздуха от земли сталкивались с морозными ветрами, падавшими с зимнего неба.

— Любимый, послушай! Но быть может… ты не думал о том, что… они могут быть до сих пор живы? Вдруг ты тогда от боли что-то не так понял? Ведь моего брата руины тоже «забрали», а он и сейчас жив! Я совершенно точно знаю, я чувствую, я даже видела его… ты нашёл тела?

— Нет, я не нашёл тел.

— Вот видишь! Может быть…

— Не может, Элис. Не надо отравлять меня горькой пилюлей пустой надежды. Я видел кровь на камнях. Когда собственными руками разбирал завалы. А потом, через несколько дней, которые я провёл на проклятых развалинах, стирая пальцы до костей в попытках найти хоть что-то… Я не знаю, как объяснить то чувство, которое меня вдруг пронзило навылет, словно смазанная ядом стрела. Быть может, кровь эллери в наших жилах соединяет нас незримыми нитями с теми, кто дорог — ведь знал же я, где искать тебя, шёл так же уверенно в Шеппард Мэнор, как птицы без всякого компаса летят на юг… так вот, на третий день поисков я просто понял, что мамы не стало. Спустя несколько минут оборвалась и нить отца. С тех пор на том месте внутри меня всегда пустота. Зияющая, как вечный укор. Пустота, которую я никогда не смогу заполнить.

Пепел опал так же внезапно, как поднялся в воздух. Утихли ледяные ветра, и ночь снова наполнилась умиротворяющей тишиной и такой первозданной чистотой, какой была земля, наверное, только в первый миг творения. В тот самый миг, когда древние боги выпустили её из недр Вселенной, не успев ещё заселить ни людьми, ни животными. Казалось, что кроме нас двоих нет больше никого. Мы единственные. Только мы несем в своих глазах свет. И только от нас зависит, сколько света придёт в этот мир.

— Что ж… единственное, что мне оставалось, — это выполнить последнюю волю родителей. Я остался в Тедервин и стал учиться жить дальше. Собирать остатки самоконтроля. А это с той страшной ночи никак не получалось до конца. Как будто зверь вырос, и старая клетка была ему мала. А вкусивший свободы раз, он с удесятерённой мощью принимался рваться снова на волю. Раз за разом вонзая в меня клыки и когти изнутри, пытаясь выгрызть себе путь наружу. Кипение силы внутри меня стало так велико, что малейший всплеск эмоций снова приводил к разрушениям. А они, оказывается, были во мне, эти эмоции! Будто прорвало плотину у меня внутри — в тот страшный день, на свою беду, я вспомнил, что на самом деле не каменный. Да, наверное, никогда и не был им по-настоящему. Ну а потом… Долгих десять лет провёл я в попытках снова усмирить свою магию! В конце концов, поверил, что у меня опять получается… но тут появилась девушка с плечами, покрытыми мурашками. И все попытки оказались тщетны.

Он медленно повернулся ко мне.

Я подняла на него глаза — сжавшаяся в комок, укрытая лишь своими волосами, которые тёмной волной бежали по груди и спине.

На раскрытой ладони, протянутой ко мне, я увидела кольцо. То самое, что оставила, убегая из Тедервин. Тонкий ободок золотого обручального кольца, которое он надел мне на палец в день нашей свадьбы.

— Теперь, когда ты всё знаешь. Когда знаешь, кто я. Пойдёшь ли ты со мной? Примешь ли всё — и горести, и радости? Мою любовь, этот разрушительный огонь, это проклятие. Станешь ли моей женой по-настоящему, Элис?

Я расцепила задеревеневшие пальцы и протянула ему руку в ответ.

— З-знаешь, Дорн Морриган… Т-ты всё-таки непроходимый тупица! И каменный чурбан. И я тебя так сильно люблю, что мне хочется тебя как следует стукнуть. Ты что думаешь, хоть одно с-слово из тех, что я сказала тогда, когда ты мне надевал это кольцо, было ложью? Т-так что отдавай мне об-братно моё колечко, и учти — если сейчас же меня не обнимешь, на б-брачном ложе тебя будет согревать только х-хладный трупик…

Ну, собственно, дальше я не договорила.

Потому что меня начали очень активно греть.

А когда я забеспокоилась о сохранности бедной лошадки и заодно парочки соседних деревень, заявили, что придумали хороший способ решить эту проблему. Потому что, дескать, ему эмоциям вредно давать волю, но на мои-то эмоции это не распространяется!

И он может прекрасно подумать о каких-нибудь хозяйственных проблемах, скажем, как починить обвалившееся крыло в Тедервин или сколько зерна выделить крестьянам на посев весной, и одновременно…

И одновременно его руки и губы стали вычерчивать горячий и сладкий маршрут по моему телу, спускаясь всё ниже и ниже… и сколько я ни пыталась сопротивляться, уверяя, что порядочные леди такого не позволяют, и вообще для «погреть» достаточно было обнять покрепче… все мои доводы были тщетны.

Рассыпаясь пеплом до утра в его руках, умирая и возрождаясь вновь, я чувствовала — так же верно, как птицы чувствуют направление на юг, — что теперь всё будет хорошо.

Чувствовала, что нужна ему — так же сильно, как он мне. И теперь бесполезно спрашивать, почему я. Или почему он.

Потому что существуют незримые нити, которые в какой-то миг так незаметно и так безжалостно-просто связывают еще вчера чужих друг другу людей, ставших вдруг родными.

А значит, мы справимся со всем. Вместе.

Ведь такая сильная любовь не могла прийти в мир просто так.

Но всё-таки время не остановило свой бег, как мне хотелось бы. И рассвет медленно выползал из-за горизонта розовым боком. Да и овёс в седельной сумке у коня должен был уже закончиться. А неисполненные обязательства гнали в дорогу. Так что… Пора.

Покидала я пепелище, которое осталось от моей прошлой жизни, налегке. Платье, полушубок, сапожки… обручальное кольцо и я сама, зацелованная и залюбленная, горящая от поцелуев ярче рассвета. Не самый плохой старт, если так подумать.

Муж строго-настрого приказал не слишком к нему прижиматься, когда поскачем до ближайшего крупного городка арендовать карету. И не ёрзать. И не оборачиваться. И вообще лучше с ним даже не разговаривать.

На последнее предложение я вместо ответа показала кулак и заявила, что это уже дежавю, и если он еще и попросит «вопросов никаких не задавать», то на лошади поеду я одна, а он за нами пешком. В конце концов, надо же пожалеть животинку — ей, верно, и так приходится туго с таким вредным хозяином.

Дорн обречённо вздохнул и пробормотал что-то на тему «вот бедную животинку как раз и жалко будет, если под нами начнёт плавиться седло». Но послушно подсадил меня и разрешил усесться перед собой. Фактически, я ехала в его объятиях. И мне доставляло огроо-о-омное удовольствие видеть крайне сосредоточенное лицо мужа, стоило повернуться. Судя по всему, он был чрезвычайно увлечён попытками игнорировать мою близость. И этот факт почему-то меня изрядно веселил. Так и подмывало испытать его терпение на прочность.

Но я держалась.

Ровно до того момента, как мы нашли-таки с горем пополам приличный экипаж с кучером и остались с Дорном наедине в полутёмной карете с мягкими плюшевыми сидениями и весьма древними, но плотными шторками неопределённого цвета. Цвет, правда, меня как раз и не заботил. А вот мягкость сидений — очень даже.

— Элис! И не думай, — предостерёг меня Дорн, отвечая горящим взглядом на мой, голодный.

— А я не думаю! Вообще! Честно-честно! — заявила я с максимально возможной искренностью в голосе и придвинулась к нему поближе. Романтичная тряска по колдобинам вообще отдавалась во всём теле таким сладким чувством после минувшей ночи, что держаться даже на расстоянии вытянутой руки казалось кощунственным.

— Я и вижу, что не думаешь! Единственный экипаж на ходу на ближайшие сто миль. На чём в Тедервин поедем, если этот сгорит?

А сам косит на моё декольте, которое — совершенно случайно! — оказалось не совсем до конца зашнурованным. У меня было железное оправдание — в карете жарко! Стало. Как только мы в неё уселись и закрыли дверь.

— Ну зачем ему сгорать? Я же только сесть поближе. Спать хочу, голову положить негде… — проворковала я, а сама тихонько перебралась на самое удобное место. Мужу на колени.

Он обречённо застонал и, схватив меня в охапку, бесцеремонно сгрузил прямо на противоположное сидение. Вот же хам! Нахал. Разве так можно с женщиной? Которая хочет. Посидеть рядом с собственным мужем, всего-то!

Впрочем, я не отчаивалась. И мельком прочитанные строки из наставления Тилль заиграли вдруг свежими красками.

Мне немедленно захотелось снять неудобную обувь.

Делала я это крайне медленно, с чувством. Аккуратно приподнимая юбки повыше. Исключительно, чтобы ничего не мешало, конечно же.

В карете установилась крайне напряжённая тишина. Высохший как в пустыне воздух, кажется, начал потрескивать.

— Элис… — выдохнул Дорн, и больше ничего не сказал. Так, отлично! Голос его уже не слушается. Продолжаем.

Сапожок полетел под ближайшую скамью, а следом второй.

— Душно здесь как-то. Лучше б мы на лошади дальше!.. — пожаловалась я, проводя ладонью по шее и отирая капли пота, которые сбегали в ложбинку на груди.

Ну и конечно, какая же девушка, если она не враг себе, захочет в такую духоту путешествовать в тесном корсаже? Это же самоубийственно вредно. Так можно и обморок заработать. А я ж должна заботиться о здоровье матери будущего наследника славного рода Морриган? То-то же.

В общем, шнуровка постепенно слабела и дальше, мои колени под взглядом мужа, которым он провожал каждое мое неторопливое движение — тоже.

С отчаянным сухим треском под нами лопнуло колесо.

Карета жалобно скрипнула и встала.

И в следующий же миг Дорн преодолел разделяющее наши сидения расстояние и вдавил меня в спинку всем телом.

А пока я искала, чем дышать, и пыталась согнать с лица предательскую улыбку триумфатора, он отодвинул крохотное окошко в переборке над нашими головами и сдавленно проговорил в него:

— Эй, любезный! Запасные колёса захватил, как я приказывал?

— Да, Ваше сиятельство! Вы, никак, провидец — сколько по этой дороге езжу, ни разу…

— Так, бери и меняй. И поскорее. А мы пока с герцогиней… прогуляемся. Чей этот лес вокруг?

Его левая рука тем временем скользнула в расшнурованный корсаж, и мне больше не нужно было давить улыбку. Теперь мне приходилось давить стон.

— Барона Ойленгарда, Ваше сиятельство!

— Отлично, он мне задолжал. А ну-ка пойдём!

Последнее обращалось уже ко мне. Правда, без толку — идти я всё равно была уже не в состоянии. Ему пришлось вытаскивать меня из кареты на руках.

— Как починишь, езжай дальше по дороге и жди нас.

— Далеко езжать, Ваше сиятельство? — уточнил кучер совершенно обалделым тоном. Ну да, это вам не Морригановские слуги, ко всему привыкшие. Ничего — пусть тоже привыкает!

— На милю. Нет, лучше на две. А ты как думаешь, моё маленькое Сиятельство?

Я прыснула ему в плечо и прижалась теснее, пряча расшнурованный корсаж.

Нет, всё-таки хорошо, что зверушки и птички заранее сбежали куда подальше при нашем приближении.

И что в лесах Ойленгарда такие укромные полянки и деревья с такой мягкой мшистой корой… Были.

И что барон должен моему мужу за что-то. Так что испепелённые на две мили вокруг леса почти не тревожили нашу совесть.

Но всё-таки остаток пути мы решили держать себя в руках. Надо же… поберечь природу Королевства. Да и после третьего сменённого колеса запаса больше не оставалось.

Но я и так была не в обиде. Просто мне не хотелось терять ни одной секунды вдвоём. Я пыталась наверстать все годы и месяцы одиночества. Поцелуй за каждую одинокую ночь — я думала, это не слишком накладная плата.

На закате десятого дня мы прибыли в Тедервин.

Только это был уже не Тедервин.

Когда расступились холмы, перед нами во всей своей величественной красоте предстал Замок пепельной розы. Никакая картина, никакое описание не могло передать его стати, нежной хрупкости и каменно непоколебимой силы.

Серые стены, сотканные из переплетения ветвей. Проросшие бутонами пепельных роз насквозь, как венами. Живой, дышащий трепетом листвы на побегах, оплетающих центральную башню и крыши двух крыльев, подобно птичьим раскинувшихся по бокам на три этажа.

Наш Замок восстал из пепла прямо на остатках того, что было домом для Морриганов на протяжении нескольких веков. Теперь мы в расчёте. И не понадобится ничего восстанавливать.

Прошлое исцелило себя само.

Нет — мы исцелили его. Не тем, что предали забвению! Прошлое нельзя забывать. Даже если в нём боль и кровь. Особенно если в нём боль и кровь.

Мы исцелили его тем, что вспомнили. Заново прошли весь скорбный путь — но сделали шаг дальше, за черту. За которой — неизвестное будущее, которое мы напишем сами.

Незримые нити протянулись не только между нашими с Дорном сердцами. Каменное сердце Замка пепельной розы тоже билось с нами в унисон. Даже через все разделявшие нас расстояния.

Мы вышли из кареты. Дорн сжал мои тонкие пальцы до боли и повёл вперёд.

Прямо перед нами были высокие двустворчатые двери. Намертво запечатанные и заплетённые шипастыми ветвями, неподвижно спящими на сером дереве, как молчаливые стражи.

Но я знала, что перед нами они отворятся.

— Как вовремя! Я заждался. Меня тут, знаешь ли, не слишком дружелюбно встретили.

Мы с Дорном резко обернулись на невозмутимый и чуть насмешливый мужской голос. Он показался мне до странности знакомым, но я никак не могла вспомнить, где слышала его раньше. Всё заслонили события минувших дней.

Из-за ближайшего поворота аллеи к нам медленно выходил Квентин Морриган. Глядя открыто и доброжелательно. И с учтивой светской улыбкой, словно мы пересеклись случайно на прогулке в центре столичного проспекта.

— Какого беса ты здесь забыл? — тихим и леденяще-спокойным голосом спросил его Дорн, а сам потянул меня за руку так, что мне пришлось спрятаться у него за спиной.

— Всего-навсего решил, что давненько не наведывался в гости к старшему родственнику. Беседа с твоей бывшей женой навела меня на мысли о том, что далеко не все семейные тайны почему-то известны остальным членам семьи. Непорядок, подумал я! И вот я здесь. Гляжу, предчувствие меня не обмануло. Ты затеял ремонт? Тедервин сильно изменился с моего последнего визита.

На этом месте я и не стерпела.

Ткнула Дорна аккуратненько локтём, чтоб не думал меня больше за спину запихивать, и сделала шаг вперёд. Задумчиво подперла подбородок ладонью, сверкнув ненароком обручальным колечком.

— Приветствуем вас в нашем уютном гнездышке, Квентин! Надеюсь, вы не слишком утомились, проделав такой долгий путь. Вот только не просветите ли меня — о какой бывшей жене речь? — а потом, повернувшись к Дорну, я вперила в него картинно-подозрительный взгляд. — Или я чего-то не знаю, дорогой? Я у тебя не первая?

«Дорогой» аж поперхнулся. С трудом замаскировав смех кашлем, он всё же ответил мне, снисходительно-благородным герцогским тоном:

— Что ты, что ты, дорогая! Никаких бывших жен, детей и алиментов. Ты у меня первая и единственная.

— Вот и славненько! — всплеснула ладонями я и изобразила на лице живой интерес. — Тогда предлагаю прямо сейчас заняться неотложными делами.

— Кх… какими делами, дорогая?

— Как это?! Нашим медовым месяцем, конечно же! Раз у меня теперь голова не болит. А у меня болела! — теперь я обернулась уже к Квентину, брови которого ползли всё выше и выше по мере продолжения моего спектакля. — Даже пришлось в столицу спешно выехать, за лекарством. Тогда мы с вами и познакомились, кстати, дражайший родственник! Это ведь ужасно, когда у невесты в медовый месяц болит голова, не правда ли?

— Вам, судя по всему, виднее… — неопределённо пробормотал он.

— Да-да! Ну, лекарство я купила, головную боль, слава всем богам, вылечила, так что… — я бросила на мужа лукавый взгляд и еще похлопала ресницами для пущего эффекта, а потом ухватила покрепче под руку и потащила к дверям Замка пепельной розы. — Так что, Квентин, уж простите, но сами понимаете — мы никак не можем прямо сейчас уделить вам должного внимания. Приезжайте на будущий год! Или через два. А лучше через три, когда у нашего младшенького зубки прорежутся, и он перестанет будить гостей по ночам.

— А что, у вас уже есть младшенький? — ошарашенно переспросил Квентин.

— Я и о старшеньком-то ни сном ни духом… — пробубнил муж, давясь смехом. За что был немедленно стукнут снова. Мы, тем временем, благополучно преодолели подъездную аллею и даже успели покорить высокое крыльцо с изящной балюстрадой, увитой розами.

— Нет, но к тому времени будет! — с лучезарной улыбкой ответствовала я и положила руку на створки дверей. От них немедленно отделился завиток, увенчанный пепельно-розовым бутоном. Мягко ткнулся в ладонь, как пёс, приветствующий хозяйку.

Дорн поскорее пропихнул меня в щель, как только створки стали приоткрываться. А сам добавил виноватым голосом:

— В общем, как видишь, «дражайший родственничек», не могу сейчас тебя принять. Когда герцогиня… м-м-м… излучает такой энтузиазм, даже я её немного побаиваюсь. К слову, позади тебя как раз карета запряжённая, с кучером. Забирай на здоровье! И прова… поезжай с миром. Доброго пути!

Теперь уж наступила моя очередь давить истеричный смешок. Который я тут же проглотила, как только Дорн добавил, таким же безукоризненно любезным тоном:

— Да, и кстати! Ещё хотя бы раз ты заговоришь с моей женой, и в свой засиженный чайками Олифакс будешь возвращаться частями. Очень, очень мелкими частями! Надеюсь, ты меня понял.

Когда за нами захлопнулись двери, и я прислонилась лбом к их внутренней поверхности, у меня почему-то тряслись колени. Я глубоко дышала и всем телом впитывала окутавшую вмиг тёплую, тёмную, сладко пахнущую почему-то конфетами атмосферу Замка. Моего Замка! Нашего.

Но насладиться первыми минутами обладания в полной мере не могла. Меня колотило. Сердце заходилось в тревоге. Мне было не на шутку страшно. Как будто с таким трудом отвоёванное счастье вот-вот покинет. Как будто я проснусь и обнаружу, что всё мне лишь привиделось.

Дорн тем временем внимательно следил за тем, что происходит снаружи через высокое стрельчатое окно с витражом разных оттенков дымчато-серого и пыльно-розового.

— Садится в карету… уехал. Элис, ты…

Но тут он бросил быстрый взгляд на меня, и просто подошёл и обнял.

— Ну что ты, что? Всё, моя девочка, всё…. теперь мы дома! Теперь мы наконец-то дома.

Мы решили, что на ночь глядя в подземелья идти станет только самоубийца. И новые попытки пробиться в тайны развалин прежнего Замка немного отложим. Сначала нужно как следует подготовиться. Осмотреть снизу доверху наш новый дом, разобраться в его магических особенностях, понять, насколько он готов слушаться хозяев, наконец.

Замок пепельной розы напоминал мне почему-то новорожденного котёнка. Такой же очаровательный и… беспомощный. Я чувствовала, как он рад каждому прикосновению, каждому нашему шагу по пепельно-серым каменным плитам с розовыми прожилками. Он был совершенно пуст! Ни единого предмета мебели. Девственно-чистый холст, который ждал, какую историю мы на нём напишем. И робко тянулся тонкими ветвями роз к нам при нашем движении вдоль бесконечных коридоров и анфилад.

Слуг мы решили временно в Замок тоже не пускать. На всякий случай. Они и так всё это время ютились в хозяйственных постройках и сенниках, потому что боялись подойти к шипастым дверям. Лучше пусть ещё немного побудут отсюда подальше. Пока мы как следует не убедимся в безопасности этого места.

Почему-то пока мы с Дорном обсуждали наши планы, меня не оставляло ощущение, что за нами наблюдают. И это вовсе не Замок. Тот смотрел как-то всеми стенами, полом и потолком разом. А этот взгляд был чётко направленный в одну точку. У меня между лопаток…

В отсутствие кровати, в первую ночь мы с мужем решили лечь прямо на полу. В одной из комнат первого этажа — так, чтобы слышать, если кто-то попытается вломиться через входную дверь или пробраться незамеченным в подвалы. И даже дверь открыли! Благо сквозняка не было. Тёплый пол пах ванилью. Не знаю, откуда Замок узнал, что это мой любимый запах.

Разумеется, в эту ночь я уже не стала набрасываться на мужа, как ошалевшая мартовская кошка. Тревога не давала думать ни о чём. Я просто спрятала лицо у него на груди, а он обнял меня покрепче, тоже ничего не говоря. Кажется, наша привычка молчать осталась с нами. Но теперь это было другое молчание — теперь мы понимали друг друга без слов.

Сон пришёл не сразу — поверхностный, беспокойный, полный отрывков мутных сновидений. В нём я бесконечно бежала по лабиринту, заполненному туманом, и никак не могла найти выход.

А глубоко за полночь я внезапно проснулась. И села.

Сердце колотилось как сумасшедшее, дыхание сбито напрочь, будто впрямь бежала.

— Малыш, что такое? Опять кошмар?.. — сонно пробормотал муж, не открывая глаз.

А потом Дорн резко сжал мою руку, которую держал всю ночь, и сел рядом. В его прищуренном остром взгляде больше не было ни следа сна. Мы посмотрели друг на друга.

Он тоже это почувствовал!

— Подвал?

— Да. Что-то происходит на руинах… — кивнула я.

Ещё один миг — не длиннее биения сердца — и мы уже на ногах.

И снова друг другу в глаза — как будто не можем насмотреться. Как будто впрок. Почему так страшно…

— Просить тебя остаться бесполезно?

В его серых — острая кромка режущей стали. Так смотрят воины перед боем. Так смотрят воины, которые знают, что могут не вернуться. Но этого я ему не позволю.

— Только если ты меня свяжешь.

— Мне нечем.

— Вот видишь, ты сам ответил на свой вопрос.

Прислониться лбом ко лбу. Мимолётное касание. Поцелуй — ещё короче. Наше время словно сжимается, его становится всё меньше, его почти уже нет.

Тепло наших тел остаётся там, на полу, пахнувшем конфетами.

Коридор, что ведёт в подземелья Замка пепельной розы, встречает нас могильным холодом. Он полностью свободен и даже стал как будто шире с момента моего последнего посещения. Идти удобно и просторно. Нас… приглашают? Шаг, ещё шаг и ещё… до границы, где новый камень сменяется старым, и вместо робкого любопытства стены сочатся откровенной настороженностью и, пожалуй, враждебностью. Этот камень помнит.

Всё глубже и глубже в тело земли — рука в руке. Наверное, мы оба знали, что этот момент когда-нибудь наступит. Ни один Замок роз не даётся хозяевам просто так. Его надо заслужить, выстрадать, оплатить кровью сердца. Вот он — наш момент истины.

Огромный каменный зал с высокими сводами завораживает невиданным зрелищем. Прямо на наших глазах творится чудо исцеления.

Всё, что было разрушено, медленно срастается, восстанавливается. Куски камня поднимаются один на другой, впитывают струйки песка, и он латает дыры. И вот уже тонкие колонны тянутся ввысь, почти до самого потолка. На котором просматривается изящно вырезанный каменный узор — бутоны роз, радуги, луны, звёзды из мерцающего серого минерала. Вспоминается, что здесь жил мирный народ. Мирный народ, который никому не хотел зла. Хочется плакать от оглушающей несправедливости.

Я опускаю голову и перестаю пялиться в потолок, только когда муж вдруг крепко сжимает мои пальцы и останавливается.

Едва не ахаю.

Каменное сооружение там, впереди, которое было разрушенным в моё прошлое посещение подвалов. Оно тогда напомнило мне арку. Теперь понимаю, почему.

Это и есть арка. И сейчас она полностью восстановилась. Тёмно-серый, почти чёрный, поблёскивающий антрацитом камень, плавные очертания, изящный свод с вырезанными неведомым резчиком завитками. А всё пространство арки затянуто голубым свечением, словно зеркало в раме. Через мерцающую пелену света едва-едва просматриваются контуры сталагмитов, вырастающих из пола у противоположной стены.

И прямо перед аркой, заложив руки за спину, стоит человек. В котором я не сразу, но узнаю «дорогого родственничка».

Мы медленно подходим, я сжимаю руку мужа в ответ, шёпотом умоляя не закипать и не наделать глупостей. Больше всего пугает, что он ничего не отвечает.

Заслышав шаги, Квентин бросает взгляд через плечо. В нём ни капли страха или раскаяния. При виде нас он даже улыбается!

— А, вот и вы! Простите, что помешал насладиться медовым месяцем.

Дорн всё так же молча разжал пальцы, аккуратно разнял наши руки и отстранился. От леденящего ужаса у меня тёмные мурашки перед глазами запрыгали. Да он же сейчас разнесёт все подземелья Замка так, что будет хуже, чем раньше! Что же делать… но ни единой идеи, как выйти из ситуации с юмором, у меня больше не было. Да что там — вообще ни одной мысли в голове!

— Значит, ты всего лишь сыграл спектакль. Только сделал вид, что уехал, — очень, очень спокойным тоном констатировал Дорн.

Квентин снова повернулся к арке и как ни в чём не бывало продолжил её разглядывать. Так будет делать только человек с абсолютно чистой совестью. Или… чрезвычайно уверенный в собственных силах.

Меня вдруг ледяной пот прошиб. А что, если Дорн — не единственный в этом поколении Морриганов, в ком пробудилась магия эллери? В Квентине ведь тоже течёт их кровь.

— О каких спектаклях ты говоришь? Вроде тех, что вы с женой разыграли перед моим отъездом? Да, признаю, сначала я даже купился. А потом вспомнил, что когда она приезжала в столицу, на ней не было кольца. И дедуля наш суетился над ней намно-ого больше, чем если б у неё просто болела голова. И вообще — видел бы ты её! Девочка буквально умирала на глазах. Ходить не могла. Через неё солнце просвечивало. Я её говорить заново учил.

Зачем?.. Ну вот зачем… А ведь всё только-только зажило! Но теперь во взгляде, который бросил на меня муж, читалось такое лютое, сжигающее изнутри чувство вины, что я поняла — выберемся отсюда, и мне придётся много-много ночей убеждать его, что я в порядке.

А Квентин меж тем невозмутимо продолжил:

— Так что нечего на меня глядеть, как на врага. Скоро дыру во мне прожжёшь взглядом. За женой вон лучше смотри, чтоб у неё больше… голова не болела. И скажу сразу, прежде чем ты на меня полезешь с кулаками — драться я не намерен. Не вижу причин. Я твоего приказа, к слову в высшей степени неучтивого, не нарушил. И возвращаться не собирался. Да, я приехал в Тедервин, потому что почувствовал запах тайны. Которую ты не имел права скрывать от семьи! В конце концов, если б ты так и помер холостяком, не оставив наследников — а всё к этому шло, — следующим в очереди наследования был бы я. Поэтому я как-то, знаешь ли, привык считать Тедервин отчасти своим. Но… — Квентин поднял ладони вверх примирительным жестом. — Не срослось, так не срослось. Я всё понимаю. Просто хотелось бы ясности. Что у нас тут Замок пепельной розы обнаружился, это и без твоих признаний понятно. Всё Королевство который год гудит, как пчелиный рой — то один Замок роз проснётся, то другой, то король окажется из эллери… учитывая историю нашей семьи, всё было довольно очевидно. Но вот такой штуки, поправь меня, если ошибаюсь, ещё никто не видел.

И он снова как зачарованный уставился в голубоватую пелену магической энергии, покрывающей арку.

— Отойди от неё.

— Смеёшься? Я уже и не надеялся увидеть, что же ты ото всех так упорно прячешь. Хорошо, что мне помогли. Сидел я, значит, грустный и голодный в трясущейся карете, представлял, как вы с женой сейчас весело проводите время… и тут появляется вот это чудное создание.

Квентин сделал шаг в сторону.

И только теперь мы увидели, что у его ног, почти касаясь волшебного света кончиком хвоста, сидит кошка.

После такого я уже не смогла остаться в стороне.

Подбежала к мужу.

— Я её знаю! — и уже чувствуя, наконец-то чувствуя, как разжимается железный обруч на горле. Тот самый, что не давал раньше и слова вымолвить о встречах с этим странным магическим существом. — Это она! Она помогала… в первый раз мне попасть сюда, на пепелище. Чтобы мы получили семечко. И много раз ещё…

Кошка нетерпеливо повела хвостом и дёрнула ухом.

— Но я тоже видел это животное! — удивлённо проговорил муж. — Если подумать… да, в ту ночь, когда погибли родители. Я не обратил на неё особого внимания, думал — в моё отсутствие завели, мышей ловить.

Аквамариновые глаза презрительно сощурились, кошка фыркнула, всем своим видом показывая, что думает о подобной низменной версии. Теперь я узнала — это она следила за нами весь день, окружённая магией невидимости.

— Значит, она уже являлась тебе. И явно имеет какое-то отношение к магии пепелища. М-да уж… Знал бы, ни за что не позволил бы тебе, Элис, доверять такому подозрительному существу и лезть куда попало очертя голову.

Я вздохнула. Вот и ответ. Почему она запретила о себе рассказывать. Мужчины! Им лишь бы не пускать и командовать. Мы с кошкой понимающе переглянулись.

И всё-таки в его словах был резон, я не могла не признать.

— Ты зачем сюда привела посторонних? — обратилась я к кошке.

— Думаешь, она ответит? — с сомнением покосился на меня Дорн.

— Раньше же отвечала, — пожала плечами я.

Низкий, мягкий, вибрирующий голос магического животного раздался у меня в голове. И я уверена была, его слышу не только я.

«Омеус сомбриа. Таво рилико мир-аман сун. Авертис эсте. Илаварди дармэ!»

Как же сильно я пожалела, что не взяла с собой тот словарик эллерийского, который составляли граф и графиня Винтерстоун! Как бы он сейчас пригодился! Разве что догадываться… «Тедервин тирмэ», когда-то сказала мне она. «Найди Пепельную розу». Теперь вот — «дармэ». Она снова от нас чего-то хочет?

— «Надоело ждать. Вы слишком долго думали. Я подтолкнула к действиям. Пора открыть портал!»

Ах, как я могла забыть — у меня же есть теперь свой собственный ходячий словарь! Чёткий, спокойный перевод Дорна отразился от камней звучным эхом.

— Ого! У тебя дома в подвале целый портал? И неужели ни разу не открыл? Нет, брат, в тебе точно умерла жилка авантюризма, присущая нашему роду.

И прежде, чем кто-то успел его остановить, Квентин сделал шаг вперёд.

Сначала вытянутая рука, а потом и сам он просто исчезли в распахнутом зеве арки. Голубой свет вспыхнул ярче, теперь он нестерпимо резал глаза.

Кошка, глянув насмешливо и свысока, одним прыжком скрылась там же.

Мне нечасто доводилось слышать, чтобы муж при мне ругался нецензурными словами, но сейчас был именно тот момент.

Он обернулся резко и схватил меня за плечи.

— Поклянись немедленно, что не пойдёшь за мной! Ну же! Клянись!

Едва дождавшись моего кивка, он бросил короткое «Люблю» и быстрым шагом направился к арке.

Взбежал по ступеням.

Исчез.

Наступила оглушающая тишина.

Я стала ждать.

После минутного ожидания поняла, что вот-вот разорвётся сердце.

Поэтому медленно разжала скрещенные за спиной пальцы, и не чувствуя под собой ног двинулась вперёд — туда, где призывно манила магическим светом арка.

В магическое сияние я окунулась, словно в ледяную воду нырнула.

Перехватило дыхание. По коже будто иней разбежался колкими льдинками, как узор на морозном окне. Стало страшно, когда не смогла вдохнуть. Когда холод коснулся сердца.

Но я упрямо двигалась вперёд. Потому что знала — двое на моих глазах прошли той же дорогой. А значит, я обязана справиться тоже.

Крепко зажмурившись, я делала шаг за шагом… пока нога не провалилась в пустоту.

А лишь только открыла глаза — чуть не ослепла от яркого света, которым истекало небо над головой.

Небо.

Над головой.

Высокое чистое небо странно-белого цвета. И нет — оно не было затянуто облаками. Оно было таким же белым, как скорлупа яйца. И крохотный голубоватый кружок солнца на нём на полпути к закату — раза в два меньший, чем солнце в моём мире.

У меня закружилась голова, когда я поняла, что стою на вершине крутого холма. Вокруг не оказалось ни следа арки. Куда меня забросил портал?! А что, если он работает пока с перебоями, и я вообще никогда не найду своих и не смогу вернуться домой?

Паника оказалась преждевременной. Хорошенько оглядев окрестности внизу, я заметила в долине у подножия холма знакомую фигуру в тёмном. Эту стать и этот разворот плеч я узнала бы в любом из миров — по тому, как сладкой болью отозвалось сердце и стало биться быстрее.

А может и не преждевременной.

В паре шагов от Дорна — Квентин. А рядом… несколько фигур в сером обступили непрошенных гостей. Почти сливаются с тенями. В этом мире тени резкие, глубокие, плотные. Всё — будто нарисовано чёткими мазками туши на листе бумаги.

Кое-как нахожу более пологую часть склона и начинаю торопливо спускаться. Ветер рвёт платье, трепет выпавшие из причёски пряди волос. На такой высоте совершенно не слышу, о чём говорят внизу. Но мне ужасно не нравится напряжённая, каменная поза мужа. То, как он сцепил руки за спиной. Будто…

Пытается установить контроль над эмоциями.

Ускоряю бег, рискуя упасть и свернуть шею в незнакомом месте.

На середине пути ветер доносит кусочки фраз. Напрягаю слух, но меня постигает жуткое разочарование — слова на чужом языке. Отчётливо ясен только тон, с которым они произнесены. Настороженная враждебность.

Но потом что-то происходит. Медленно, одно за другим, словно отдельные мазки ложатся в картину, слова начинают обретать смысл. Сплетаться нотами в единую мелодию.

Я узнаю тот внутренний холодок, тот странный трепет, который проносится по коже в этот момент. Точно так же я чувствовала себя, когда погружалась в магию портала.

И я могу ошибаться, но кажется… в момент прохождения портал дал какое-то особое родство с Замком пепельной розы его хозяйке. Как будто маленькая частица его магии теперь была во мне. И я сама поделилась какой-то частицей себя за проход.

Их человек десять, может больше. Непривычные одеяния, похожие на плащи, полностью скрывают тело, оставляя только прорези для рук. Низко надвинутые капюшоны, лиц не видно. Окружают полукругом двоих — Дорна и Квентина.

Я уже преодолела две трети пути. Осталась одна треть, а ноги уже не идут. Хочется стать птицей и слететь вниз, не разбирая дороги, ломая крылья.

Обрывки разговора доносит ледяной, кусающий лицо ветер:

— Кто вы? — роняет суровый бас кого-то из незнакомцев. — Назовите имя.

Дорн молчит. Он всегда обдумывает каждый шаг, прежде чем что-то сделать. Сколько же я настрадалась из-за этой черты его характера. Как же я счастлива сейчас, что он такой. Нельзя! Ни в коем случае нельзя называть им своё имя! Он ведь должен увидеть! Должен понять то, что поняла только что я!.. Ведь всё так очевидно…

Слышу, как встревает Квентин:

— Мы…

Дорн кладёт ему руку на плечо.

— Подожди, дай я буду говорить с ними!..

Тот дёргает плечом пренебрежительно, стряхивает руку.

— Может, хватит уже мне указывать? — огрызается Квентин. Делает шаг вперёд. Протягивает открытые ладони примирительным жестом, показывая, что в них нет оружия… но люди в сером, замершие каменными истуканами, источают столь неприкрытую враждебность, что у меня сердце стынет. Как этот дурак не замечает?! Или думает, природное обаяние, которое так отлично действует на женщин, сработает и здесь?

— Я пришёл к вам с дружескими намерениями! Надеюсь, история сохранит моё имя как имя первооткрывателя этого мира! Я — Квентин Морриган…

Они его даже не дослушали.

Двое в серых хламидах подняли белеющие в тенях ладони на уровень груди. Сгустки голубого пламени вспыхнули прямо в воздухе и оформились в шары. Мгновение — и эти шары ринулись к Квентину по изящной дуге, оставляя за собой искристый хвост.

Один вонзился в грудь. Другой вошёл в спину.

Пробитый насквозь, Квентин рухнул как подкошенный.

И замолчал.

Я всхлипнула, но так и не смогла заплакать. Слёзы сушил злой ветер. Споткнулась, наступив на платье. Подобрала подол, сжала зубы и продолжила путь вниз по откосу.

Ну вот и всё. Не было у Квентина никакой магии. Не герой и не злодей. Просто обычный человек, со своими слабостями и недостатками — манипулировал женщинами, не чужд был сострадания, немного книголюб, немного эгоист, любитель совать нос в чужие дела, искать напрасного риска.

Не заслуживший такой глупой и позорной смерти.

Всё тот же бас невозмутимо продолжает, обращаясь к моему мужу:

— Теперь — как твоё имя? И учти — мы поймём, если соврёшь. Среди нас есть маг, видящий ложь. Если же откажешься отвечать, мы убьём тебя на этом же месте.

И уже дрожит под ногами сухая каменистая земля, поросшая тут и там редкой сине-серой, будто подёрнутой инеем травой. Или не травой? Какие-то клочки жёсткого пуха, мне некогда разбираться.

Потому что я безошибочно различаю вибрацию магии пепла, которую нечеловеческими усилиями сдерживает мой муж. Если она сорвётся с поводка сейчас, когда он не подозревает о моём приближении… от меня тоже ничего не останется. Только горстка пепла.

Он и не узнает, что я была здесь.

Хочу крикнуть — но в горле сухо, как в печке.

Только бы добежать! Только бы успеть! Только бы хватило дыхания, и не закончился в лёгких воздух — а здесь он какой-то странный, безвкусный и разреженный, и с огромным трудом вдыхается. С тем же успехом можно пытаться дышать на дне реки с каменной плитой на груди.

Последним отчаянным рывком, почти прыжком врываюсь во враждебный круг. Не знаю, каким чудом меня не убили ещё на подлёте. Наверное, хотели узнать для начала, кого это ещё нелёгкая принесла в их суровый край. А прикончить всегда успеется. Лишить жизни — это ведь так просто. Дать жизнь — для этого нужно девять месяцев. Отнять — хватит и мига.

Всем телом, всей тяжестью падаю на грудь мужу, повисаю у него на шее, закрываю собой.

Короткий, солёный от слёз поцелуй — прежде, чем поражённый и возмущённый до глубины души Дорн обрушит мне на голову свой гнев.

И скорей, пока он не успел наговорить лишнего, пока ещё держится магия на кончиках невидимых строп — развернуться к чужакам в серых капюшонах. Выкрикнуть, задыхаясь и слыша, как срывается с языка вместо привычной речи — странная, чужая. Текучая, как вода над опасными омутами, и мягкая, как когтистая кошачья лапа, речь древнего народа.

Правду. Только правду. Никакой маг не уличит меня во лжи.

— Я скажу вам своё имя! Меня зовут Элис! Урождённая Шеппард! И в моих жилах течет кровь эллери! Я одна из вас! Как и мой муж, в нём та же кровь и он тоже… тоже маг! Я требую, чтобы нас проводили к вашим повелителям. А до тех пор мы и слова лишнего больше не скажем! И я уверена, они очень, очень сильно на вас рассердятся, если важная информация о других выживших эллери до них так и не дойдёт.

И обнять за шею крепче, почти задушить, чувствуя родной до боли запах кожи, сцеловывая со щеки солёный вкус. Прошептать, умоляя:

— Молчи! Любимый, родной, пожалуйста, только молчи!..

Только бы наследственная Морригановская гордыня не взыграла в нём сейчас. Если он назовёт наше полное имя… посчитает бесчестным прятаться и скрывать, кто он есть на самом деле… нам конец.

Я чувствую, как подрагивают его пальцы, когда он прижимает меня к себе за талию. Я знаю, что магия Дорна не оставит даже костей от людей, которые нам угрожают, если дать ей полную свободу.

Но я прекрасно помню также, что ей тоже нужно время, чтобы начать действовать, донести тяжёлые волны разрушительной энергии на такое расстояние.

Огненные шары долетят до нас быстрее.

Потрескивание магии в ладонях чужаков — они уже приготовили своё оружие, но теперь колеблются, медлят. Они прекрасно слышали мои слова. И всё будет зависеть теперь от того, правильно ли Замок пепельной розы их перевёл на эллерийский. И была ли я достаточно убедительна. А ещё — имеют ли вообще ценность для этих людей хоть какие-то речи.

Теперь я, наконец-то, поняла. Всё встало на свои места, и истина ослепила в своей беспощадной чистоте.

Вот откуда были голоса, что доносились из ростка Замка пепельной розы! То было вовсе не эхо прошлого, как мы думали. А тень настоящего, отброшенная в наш мир через тонкую магическую границу. Прошлое не умерло! Лишь затаилось на время — копя ненависть, лелея мечты о восстановлении справедливости.

Время коварно. Оно превращает младенца в старца, романтика в циника. Миролюбивого философа — в воина, одержимого жаждой мести.

Тогда, много веков назад, в кровавую и жестокую эпоху Завоевания, эллери не погибли под обломками Замка пепельной розы, как все мы считали. Они всего лишь ушли через портал. Тедериель — последняя из магов пепла — своей силой прикрывала отход соплеменников. Она обрушила стены Замка, и сломала портал, чтобы никто не мог последовать за ними. И унесла тайну об этом в могилу.

А теперь мы возродили Замок пепельной розы и магическая дверь меж мирами снова открылась.

А ещё… мы сами принесли на блюдечке выжившим эллери то, чего они так жаждали все эти долгие века — возможность отплатить злом за зло людям, забравшим у них всё. Отомстить преступникам и убийцам, палачам и жестоким захватчикам.

Морриганам.

Тот, который был выше остальных, откинул капюшон. За ним последовали его спутники.

Красивые лица, скульптурные черты, большие яркие глаза. Волосы — тёмные или светло-серебристые — у всех длинные и прямые, ниже ушей. В центре лба у каждого был аккуратно приклеен круглый камень, что-то вроде искристого опала молочно-белого, голубого или синего цветов.

Высокий, который очевидно и говорил басом, носил короткую, аккуратно подстриженную бороду с редкой проседью и усы. Именно он пустил один из тех огненных шаров в смертоносный полёт. Его брови, густые и угольно-чёрные, скрывали тяжёлый колючий взгляд, который впился в моё лицо, будто пытаясь проникнуть в мысли. Камень в центре его лба был оттенка полированного оникса, чёрного с серыми прожилками. Единственный из всех не искрился, а словно сам впитывал в себя свет отовсюду.

По мере того, как человек смотрел, его камень продолжал темнеть. А кончики пальцев окутывала туманная дымка.

И я уже видела, к какому решению он склоняется.

Видела, как медленно сжимаются в кулак пальцы мужа, как вздуваются вены на тыльной стороне его ладони, темнеет в них кровь. От ощущения бурных потоков невидимой магии вокруг у меня зубы заныли. Но страшно было сказать ещё хотя бы слово, чтобы всё не испортить. А по напряжённым лицам остальных было видно, что они тоже чувствуют всю важность момента.

Мир и война снова, как уже не раз бывало в истории, застыли в хрупком, как крыло бабочки, равновесии. Любое дуновение ветра могло склонить чаши весов в ту или иную сторону.

И весы склонились.

Вернее, их склонили.

В паре шагов впереди, разделяя нас и эллери этого враждебного мира, прямо из воздуха материализовалась пепельная кошка.

Но потом случилось то, чего я меньше всего на свете могла бы ожидать.

Эллери преклонили перед нею колено.

Бородатый низко склонил голову первым. Остальные последовали его примеру. Лишь мы с Дорном остались стоять. Медленно-медленно разжался кулак. Я поняла, что впервые за бесконечное количество минут выдыхаю.

— Элиана Флавия! Омтар, командор Первого Дозора Помнящих, приветствует вас! — пробасил бородатый.

Как странно.

Магия портала в моей голове перевела эллерийское слово «элиана», которое я отчётливо услышала только что, как «принцесса».

Кошка махнула хвостом.

Сюрреалистическое действо продолжалось. Могучий воин и маг поднял голову и уставился на животное с почтительностью:

— Рады видеть, что ваше очередное путешествие закончилось полным и окончательным успехом. Первый Дозор также может рапортовать об успешной поимке и обезвреживании троих вражеских…

Он не успел договорить.

Шерсть кошки осветилась бледно-розовым. И я уже была внутренне готова к тому, что сейчас она превратится в человека. Но случилось кое-что иное, непонятное.

Свечение выросло, словно вытянулось вверх. Приняло очертания человека.

А потом шагнуло вперёд и уплотнилось. Низенькая хрупкая девушка, в такой же серой хламиде, как у остальных, с лунного цвета волосами наклонилась и подхватила кошку на руки. Животное тихо мяукнуло и рванулось. Но тонкие руки с аристократическими пальцами и длинными прозрачными ногтями держали крепко.

Кошка и человек. Обе очутились перед нами — новыми фигурами на шахматной доске, где начала разыгрываться, кажется, финальная партия.

В меня стрельнул мимолётный взгляд чуть раскосых глаз. Того насыщенного аквамаринового оттенка, который был мне так знаком. И с ужасно знакомым иронично-высокомерным выражением. А у кошки, что волновалась и топорщила густую шерсть на руках у девушки… её испуганные глаза стали прозрачно-голубого цвета с крупным чёрным зрачком.

И тут меня кольнул страх. Эта Флавия ведь была в нашем мире! Она знает, что мы — Морриганы. И если она сейчас нас выдаст…

— Командор Омтар, отпустите этих двоих. Под мою личную ответственность.

Бородатый медленно поднялся. Его спутники остались стоять. Только переглянулись напряжённо.

— При всём уважении, элиана. Не имею права. Приказ такого уровня может исходить лишь от вашего отца. Даже элассы не могут приказать мне пустить врага в город в условиях военного положения.

«Элассы»? Это слово мой мозг перевёл как «королевы». Именно так, во множественном числе. Ничего не понимаю.

Девушка надменно вздёрнула подбородок. Я была чрезвычайно признательна ей за то, что она продолжает стоять между нами и настойчивым магом. В голосе «элианы» зазвенела сталь.

— Военное положение еще не установлено! А эти люди пригодятся отцу как источник ценной информации.

— Всю нужную информацию вы добыли, элиана. Больше ничего не требуется, — упрямо ответил тот, а потом добавил. — К тому же, вы уже открыли портал.

Ох, как же мне это не понравилось. Как же неприятно было осознавать, какие выводы следуют из его слов. О роли «кошки» в нашей жизни. И о том, чего на самом деле она добивалась, когда заманивала меня в Тедервин.

А хуже всего было её молчание в ответ на слова бородатого. Кажется, спорить с ним было, как биться о глухую стену. Даже местная «принцесса» не могла ничего поделать. В конце концов она притопнула ногой.

— Тогда ведите их в Чертоги Памяти! Элар и элассы скоро прибудут туда. Вот и решим, что с ними делать.

«Король и королевы»? Что за ерунда происходит в этом странном мире? Но размышлять дальше над местными загадками не было времени. Решалась наша судьба. Кажется, Омтар вошёл во вкус и ему ох как не хотелось упускать из рук добычу.

— Я не уверен, что это будет достаточно безопасно! С этими двумя был… вы не поверите, один из Морриганов! Да будет их имя проклято во веки веков.

— «Да будет их имя проклято во веки веков», — тихим нестройным хором повторили остальные.

Я постаралась не шевелиться и никак не реагировать, хотя мороз пошёл по коже и захотелось поёжиться.

— Но утверждают, что эллери.

— Вот и ведите их к Видящему Истину! — пожала плечами Флавия. — Он всегда следует за отцом. Уверена, что он уже в Чертогах.

Так-так-так… получается, кое-кто блефовал! И прямо сейчас среди них нету никакого мага, который мог бы проверить мои слова на правду. Но вот стоит нам попасть в эти самые Чертоги…

— Но элиана, быть может вы в своих путешествиях встречали кого-то из этих двоих? Вспомните, вдруг они связаны с Палачами-из-за-моря? — с надеждой спросил Омтар.

— Я вам что, гадалка? — огрызнулась Флавия. Во взгляде Омтара мелькнуло раздражение. — Нет, я их не видела. Так что ведите в Чертоги.

Спасибо тебе, Флавия. Какой бы вредной вражеской лазутчицей ты не была, вот прямо сейчас — спасибо.

Ох, скорей бы уже что-то решили! Скорей, пока Омтар не стал задаваться лишними вопросами и не увидел очевидных несостыковок в рассказе Флавии. С чего бы она стала за нас поручаться, если бы видела впервые в жизни?

— Но они прибыли с той стороны! — настойчиво продолжал гнуть свою линию Омтар.

— И что с того? Мой муж тоже прибыл с той стороны! Или вы и его подозреваете в измене?

Воцарилась напряжённая тишина. Я готова была поклясться, что муж Флавии — вообще не аргумент для бородатого, и он бы с удовольствием ответил «да» и всё-таки уничтожил нас всех на месте. На всякий случай. Но видимо, Флавия всё же имела большой вес в здешнем обществе — не исключено, что как раз благодаря моей доверчивости и открытию портала — и напрямую враждовать с ней он не решался.

— Хорошо, идёмте. В любом случае, от взгляда Видящего они не скроются, — нехотя согласился Омтар.

Пепельная кошка на руках у Флавии снова рвётся прочь, та крепко её удерживает и принимается успокаивающе гладить.

Мимолётный взгляд в мою сторону, пожатие плечами — и почему мне читается в нём: «прости, я сделала всё, что смогла»?..

Трое эллери зашли нам за спину. Омтар отвернулся и направился прочь, не сомневаясь, что вся процессия двинется туда, куда он указывает путь.

Я сделала шаг — и увидела, что Дорн по-прежнему застыл неподвижным изваянием, лишь глубже стала морщинка меж нахмуренных бровей. И взгляд — обращённый внутрь себя.

Плохо. Очень плохо. Сейчас нам нельзя раздражать Омтара и подавать ему повод изменить решение — без сомнения, он уцепится за него с радостью. Как же — узники отказываются повиноваться! И углубляться в причины того, почему мой муж так странно себя ведёт, мы тоже не можем. Такое опасное живое оружие в тылу врага! Да ещё и вести прямиком к местным правителям? Омтар ни за что не допустит.

Возвращаюсь на шаг, беру мужа за руку. Его пальцы деревянные, негнущиеся, раскалённые. Мне почти больно брать его ладонь, но я должна пробиться.

— Совсем плохо? — шепчу едва слышно.

Флавия вдруг останавливает Омтара и не даёт ему идти дальше. Спрашивает что-то. Омтар недоволен и принимается спорить. Это даёт мне драгоценные мгновения разговора с мужем. Какое счастье, что здесь не говорят на языке Завоевателей.

— Переход через портал… он как будто сорвал последние печати с силы. Я не знаю, сколько смогу… пытаюсь не развязать очередную войну. Не повторять преступления предков. Пытаюсь… забыть, кто я, хотя бы на время. Иначе… иначе я сделаю так, как велит фамильный девиз.

«Обращая врагов в пепел». Не зря у меня было такое тягостное предчувствие, когда я впервые увидела строки на гербе этого древнего рода.

— Всё получится, вот увидишь! Ты самый сильный человек из всех, кого я знала. Нет никого сильнее тебя. Мы не обязаны повторять ошибки предков. Мы — не они.

Тем временем Омтар не выдерживает и повышает голос. До меня доносятся слова, гудящие гневом:

— Вы хотите, чтоб я отдал последние почести врагу?!

Флавия стоит прямо напротив него, не дрогнув — маленькая, хрупкая, прямая.

— Да, я хочу, чтобы мы проявили человечность. Иначе чем мы от них отличаемся?

Минута тягостного молчания. И коротким кивком Омтар соглашается с требованием элианы.

Дорн, наконец, выходит из своего окаменения и делает медленный шаг за мной. Я держу его за руку крепко, будто стоит на миг разнять руки — и случится что-то ужасное, непоправимое.

Когда мы уходим из долины, двое из отряда Омтара остаются.

Чтобы предать погребению тело Квентина.

Белое небо этого странного мира выцветает серыми красками на закате.

Сизые горы на дальнем горизонте чернеют, словно тоже напитываются ненавистью и негодованием от того, что двое «проклятых Морриганов» оскверняют своим присутствием эту землю.

Когда каменистая тропа, по которой мы идём, внезапно заканчивается, я очень удивляюсь, потому что была отчего-то уверена, что мы идём как раз в горы. Но Омтар и Флавия начинают… спускаться. И только теперь я замечаю, что внизу обрыв. И вырубленная в теле холма лестница уводит куда-то в пелену голубоватого тумана под ногами. Ничего не остаётся, кроме как идти. И я иду.

Тишина наполняется шорохами от движения наших ног. Ступени похожи скорее на небольшие террасы, а лестница уходит вниз по такой пологой дуге, что нам хотя бы не грозит упасть и свернуть себе шеи. Это единственное, что радует. Пользуясь шумовой завесой, снова пытаюсь втянуть мужа в незаметный разговор.

— А наш портал? Где он? Далеко?

Мой мозг по-прежнему лихорадочно пытается найти способ выбраться. Пока Дорн, кажется, всецело занят концентрацией. На мой вопрос сначала не следует вообще никакой реакции. Потом он едва заметно качает головой.

— Там, где нас выбросило… портала не было.

Я вздыхаю. Эту надежду тоже приходится похоронить. Значит, Дорна портал тоже выбросил куда-то в неопределённое место, не привязанное к стационарным вратам. Ну и где же их искать в таком случае? И как прикажете найти в такой обстановке дорогу домой? Не приставать же, в самом деле, к Омтару, с вопросом: «не подскажете, где тут у вас иномирные порталы находятся? Я тут внезапно вспомнила, у меня камин дома не погашен. И цветы не политые. И кошка не кормлена…» А впрочем, оправдание с кошкой уже не прокатит. Она по-прежнему сидит на руках у Флавии, изредка бросая на меня тревожные взгляды и нервно дёргая изящным ухом с кисточкой.

Отчаянно хочется верить, что наш Замок пепельной розы таким образом всего лишь пытался нас защитить. Потому что другая версия — что портал просто-напросто еще не до конца исправен и не функционирует по-нормальному — совсем уж безрадостная.

Мне приходится выпустить руку мужа, потому что жжение от жара его кожи в ладони становится нестерпимым. Он сам не замечает, видимо — мне всё-таки приходится вытаскивать повреждённые пальцы из его жёсткого хвата. Отвлекаться на ожоги мне сейчас нельзя. Нужна трезвость рассудка. Похоже, из нас двоих только я пока не утратила чёткого восприятия реальности и связи с внешним миром. Поэтому стараюсь идти рядом и следить, чтобы он не споткнулся на какой-нибудь очередной ступени, которые он преодолевает просто на телепатическом чутье, как летучая мышь в темноте. Не смотрит под ноги, лишь в пустое пространство перед собой.

Но всё когда-нибудь заканчивается. В том числе то, что казалось бесконечным. Даже бездонные пропасти не бывают по-настоящему бездонными.

И наши ноги всё-таки коснулись дна ущелья — этой рваной раны в теле холма.

Я не видела вокруг ничего похожего на место, где могли бы находиться местные королевские особы. Темно, неуютно, душно, ощущение абсолютной безлюдности. Это вызвало немалое моё недоумение и ещё больше повысило градус тревоги, хотя казалось бы — куда уж больше… Зачем нас сюда привели?

Загадка разрешилась просто.

Омтар резко вскинул руку и сделал несколько круговых движений в воздухе. А когда лёгкая голубоватая дымка вокруг нас рассеялась, мы увидели прямо в скальной отвесной стене портал.

Нет, не наш! И волшебная сила Замка пепельной розы там и близко не пролетала — это я моментально поняла по ощущению чужеродности магии.

Всего лишь узкое овальное «окно» в скале, затянутое сизой, какой-то блеклой, словно выцветшей, пеленой. Через такое человек габаритов моего мужа протиснется едва-едва, и то если обладает акробатической грацией.

Что ж — видимо, эллери-изгои не до конца утратили свои знания о способах создания порталов. Вот только по-настоящему крупный портал, да ещё через миры, так и не научились создавать. На наше счастье.

Омтар пролез в портал не без труда, крякнув от усилий. Юркая Флавия нырнула рыбкой. Один за другим входили туда их спутники.

Я же решила костьми лечь, но сначала пропихнуть в «окно» мужа. Иначе сбудется мой страшный сон — я пройду, он «застрянет» и мы разминёмся. Хуже ничего представить себе не могла.

Дорн остановился перед порталом как вкопанный. В своём уже полувменяемом состоянии он просто молчал и не мог даже объяснить, что с ним происходит и почему такая задержка. Хоть бы непривычная магия этих эллери не разбалансировала его собственную неустойчивую «клетку» для рвущихся наружу сил… может, он именно этого боится? Поэтому медлит?

Маги позади нас уже начинали волноваться. Без своего начальника, да еще с малым численным преимуществом они были не столь уж смелы. А что, если попытаться?.. я отогнала искушение затеять побег. Интуиция подсказывала, что шагнуть обратно через портал у Омтара много времени не за ймёт, если только он почувствует неладное. А он непременно почувствует, если мы продолжим мяться у входа!

Наконец, Дорн снова «разморозился» и поднял ногу над невысоким порогом, правое плечо его коснулось рамы… синее полотно заискрило и затрещало. Повинуясь наитию, я метнулась к мужу и проскочила портал буквально «прилипнув» к спине любимого. Как оказалось, была права.

В месте, где его плечо касалось каменной рамы, та вдруг пошла трещинами и просто-напросто осыпалась со злым шипением. Мгновение — и портал погас. Маги, замыкавшие процессию, за нами просто не успели.

Но я отметила это буквально краешком сознания, потому что в наступившей могильной тишине мой взор захватила совсем иная картина.

Вокруг были по-прежнему скальные стены, и в узком просвете над головой тускло светил кусочек темнеющего неба. Но в ущелье не спускалось сверху никаких лестниц, а иных горизонтальных проходов в это округлое пространство тоже не наблюдалось.

Кроме нескольких узких овальных порталов, которые находились по его периметру почти на уровне земли — я насчитала штук семь, не меньше. Через каждый из них прибывали люди. Серые хламиды, низко надвинутые капюшоны, лиц не разобрать и все кажутся одинаковыми. Рассаживаются в каменные резные кресла, установленные ровным кольцом вокруг свободной площадки в центре. Никаких внешних знаков различия, не сразу поймёшь даже, где женщина, а где мужчина. Глазу не за что зацепиться, да я их долго и не стала рассматривать.

Потому что в самом центре площадки, похожей то ли на место суда, то ли на место казни, возвышалась ещё одна, одиноко стоящая каменная рама. Щедро украшенная неведомым зодчим выпуклыми узорами. Радуги, солнца, бутоны… до боли знакомый сюжет.

А потом невидимое прикосновение прямо к сердцу — тёплое и ласковое, как мягкой кошачьей лапой. Дружеское приветствие, которое заметила только я.

И всё было бы чудесно — казалось бы вот оно, сбылись мои молитвы, мы нашли дверь домой!

Если бы не парочка «но».

Двойная цепочка стражей вокруг портала. В руках у каждого наготове огненный шар.

Колючие настороженные взгляды эллери в каменных креслах по краям площадки. Судя по тому, что все вокруг стоят, а только они сидят, вся эта дюжина людей — не из простых, и каких магических ударов в спину от них можно ждать при попытке прорыва, страшно представить.

А потом тишина вдруг взрывается, наполняется эхом, напряжённым гулом, подобно рою потревоженных ос. Я поднимаю лицо, оглядываюсь, и у меня начинает кружиться голова, а колени слабеют.

Стены каменного колодца, на дне которого мы находимся, представляют собой узкие террасы. Концентрическими кругами, амфитеатром уходят ввысь карнизы, и всё вместе похоже больше всего на… ложи в оперном театре. Я ходила в такой, чтобы встретиться со старым герцогом.

Только здесь на сцене не поют и не танцуют. Здесь ждут совсем иного зрелища, а главным развлечением будем мы — я и Дорн. И на зрительских местах совсем не расфуфыренные леди и столичные франты. А эллери в серых безликих одеяниях — и их так много, что я скоро теряю счёт.

Оттуда, с высоты, мы для них как на ладони. Я не сразу их увидела, так сливается одежда со скалами. Но если раньше у меня были хоть какие-то иллюзии насчёт того, чтобы прорваться к порталу, теперь они стремительно рассеивались, как утренний туман на жарком солнце.

Выжить бы. Пережить это сборище.

Если я встречу следующий рассвет, даже пусть под здешним странным белым небом, уже буду счастлива, как щенок.

А еще не покидает чувство, что все эти люди собрались здесь вовсе не ради нас. Очень уж масштабное сборище, слишком много сил и времени надо на такое. Теперь ещё лучше понимаю, почему портал выбросил нас с Дорном подальше от места, где находился его «официальный» выход. Появись мы прямо здесь без предупреждения, да ещё на глазах у стражи, охраняющей местных правителей… вряд ли нас вообще бы стали слушать дольше того времени, которое нужно на полёт огненного шара.

Моё сердце преисполнилось благодарности к «нашему» порталу. К Замку пепельной розы, который как малыш, действует неумело и неуклюже, зато от души.

Правда, результат все равно, кажется, получился одинаковым. Неужели от судьбы не уйдёшь…

Вспомнились слова, которые муж сказал мне когда-то. О том, что тех, кто покоряется судьбе и «складывает лапки», судьба с удовольствием размазывает о камни в своём стремительном течении. Шеппардовская порода, помноженная на благоприобретённый Морригановский гонор, немедленно отозвалась во мне приливом злости.

Ну уж нет! Я буду бороться до последнего вздоха.

— Элис…

Рывком поворачиваюсь к мужу. Понимаю, что он слишком долго и подозрительно молчал. Все мои другие страхи уходят на самый-самый последний план, как только я заглядываю ему в глаза. Они потемнели полностью. Чёрный зрачок съел серую радужку.

Краем уха слышу, что Омтар принимается докладывать, кто мы и при каких обстоятельствах пойманы. Чётким сухим голосом, как строчки чиновничьих отчётов. Говоря, он медленно крутится вокруг своей оси, чтобы обращаться по очереди к каждому из тех, кто сидит в круге каменных кресел и ловит нас в перекрестье кинжальных взглядов.

— Чем помочь?.. — цепляюсь не за руку, а за рукав. Это всё, что могу, потому что даже просто стоять рядом с Дорном уже трудно от нестерпимого жара, который излучает его кожа. Он отвечает невпопад — вернее, не отвечает вовсе на мой вопрос, а лишь продолжает выдавливать из себя то, что хочет сказать несмотря на то, что еле шевелит губами.

— Ты должна… отсюда уйти. Неважно, как. Пусть даже к ним в тюрьму. Прямо сейчас. Добейся. Только что… очередной толчок. Ещё немного, и я… не выдержу. И тогда… испепелю всё. И когда я говорю «всё»…

Он не закончил. Я додумала за него. Всё — значит, действительно всё. Включая одну глупую жену, которая не смогла посидеть дома, когда её просили. Если раньше он мог сдерживать магию хотя бы по внутреннему периметру, то теперь, очевидно, сила прорыва будет слишком велика для этого.

Растерянно оглядываюсь. В голове шум, с трудом могу концентрироваться, но заставляю себя. Безумно хочется поддаться панике, соскользнуть в тот беспомощный ужас, который плещется внутри меня. Но я не имею права. Цена ошибки сейчас слишком велика.

Разум и все органы чувств будто начинают работать в десять раз быстрее. Отмечаю, что в направлении нескольких серых фигур Омтар вещает несколько дольше, чем остальным. Три кресла, расстояния между ними меньше, чем между соседними. В центре человек выше и массивнее, шире в плечах. Две женщины по левую и правую руку — я угадываю очертания груди под хламидами. Совсем рядом с ними — Флавия. Она единственная, которую можно сразу узнать по кошке на коленях. Едва я бросаю на неё взор, кошка снова дёргается в мою сторону и пытается спрыгнуть. Флавия держит цепко и не пускает. Теперь я уверена, что это не только руки — природа контроля скорее магическая.

Дальше, рядом с Флавией, ещё кресло, и снова ощущения, что эти сидения парные. Ведь промежутки между креслами здесь все разные, и я теперь уверена, что неспроста. Порядок рассадки должен иметь значение, возможно он обусловлен титулами или семейным родством. Если так… человек слева от Флавии должен быть её мужем. Тем самым «иномирцем», о котором шла речь.

Омтар заканчивает отчёт. Я веду взгляд дальше…

И спотыкаюсь. Снова возвращаюсь. Снова — к нему, тому, кто рядом с Флавией.

Потому что в вырезе капюшона, примерно там, где должна быть шея незнакомца, отмечаю какое-то золотистое мерцание. Подозрительно знакомое. Слишком знакомое.

Ещё миг — и наружу высовывается любопытный крохотный нос. Чтобы тут же юркнуть обратно, под защиту хозяйского капюшона. Но поздно — я уже её узнала.

Это белка. Золотая белка, ручной зверёк одного эллери, магическими способностями которого было общение с животными.

Я великолепно это знаю, потому что выросла с ним в одном доме.

А я-то, глупая, настроилась спасать.

Искать, рыть землю носом, перевернуть весь мир вверх тормашками, если потребуется. Вытаскивать из беды.

А оно вот как…

От растерянности забываю, о чём думала перед этим. Просто стою и пялюсь как дурочка на человека под капюшоном, всё больше убеждаясь, что и фигура — его, и осанка — его, и даже то, каким знакомым жестом постукивает пальцами по каменному подлокотнику.

Мой брат.

А потом Омтар заканчивает речь, и в ту же секунду, словно едва мог дождаться этого, человек с белкой на плече поднимается с места.

Откидывает капюшон.

У меня сердце сжимается, когда вижу глаза матери. Как-то забыла уже, как сильно Олав на неё похож.

Тут же захлёстывает оглушающая, горячая, неудержимая волна счастья. Он жив! Жив, жив, жив! Всё остальное потом. Убивать его за поступки здесь, в чужом мире, буду потом. А пока… просто улыбаюсь как дура и едва могу сдержать слёзы.

Жадно ищу мельчайшие отличия. А он почти не изменился, только черты лица стали немного жёстче. Светлые волосы отрасли, уже почти до плеч. Голубые глаза смотрят на меня пристально, неотрывно. Он всегда был спокойный, сдержанный, умел «держать лицо». За внешней невозмутимостью иной раз не прочитаешь, что внутри — даже если там буря. Это ему очень пригодилось, когда он пошёл работать преподавателем в Академию. Ни один студент никогда не мог его вывести из себя.

Вот и сейчас над площадкой разносится хорошо поставленный «преподавательский» и очень спокойный голос.

— Элар Томер Дириамар! Эласса Мелия, эласса Шая! Пусть время дарует вам вечную Память и гиары ваши никогда не потускнеют. Прошу меня простить за речь вне очерёдности даров. Но информация, которой я владею, не может ждать. Посему я должен дополнить то, что сказал благородный Омтар прежде, чем Совет Помнящих приступит к принятию решения. Девушка перед вами действительно эллери! И она моя сестра. Мужчина рядом с ней — мой хороший друг. Готов поручиться за них жизнью перед Советом. Уверен, они случайно попали в Око Памяти в поисках меня и никакой угрозы элирату Помнящих не несут…

Медленно-медленно поднял массивные ладони с подлокотников тот мужчина, что был в центре тройки. Олав тут же замолчал. Я спрятала руки за спиной, зажала в кулаке правую, где красовалось обручальное кольцо. Брат не знает, что я уже не «девушка».

Благоговейное молчание установилось над площадкой, и даже ряды там, наверху, не издавали и шороха.

Величественным жестом откидывается капюшон.

Мужчине лет пятьдесят на вид. Грузная, но мощная фигура, крупные властные черты, тёмная перец с солью борода, заплетённая в две косы, перевитые цепочками из какого-то серебристого металла. В центре лба радужный камень, цвет которого постоянно меняется.

Следом за ним, но не раньше, чем показал лицо он, откидывает капюшон женщина по правую руку от него. Ей, возможно, около сорока. Очень красивая дородная брюнетка, с крутым изломом черных бровей, длинными ресницами и веками, умело подкрашенными серой краской. Надменный излом полных губ, маленькая родинка над верхней. Волосы уложены замысловатым пышным пучком на затылке и укрыты тонкой сетью, сплетённой из цепочек того же самого серебристого металла. В центре лба камень кроваво-алый.

Третьей показала лицо девушка, совсем молоденькая, не старше меня. Хрупкая блондинка с двумя ракушками кос по бокам головы, изящные черты, нежно-розовый камень. Пугливый взгляд тут же метнулся на мужчину и больше не отрывался. Она, казалось, избегала смотреть на брюнетку, зато ловила малейшие изменения выражения лица своего… неужели мужа?! Разум отказывался понимать, как так можно — но кажется, пора было уже признать очевидное. При одном короле две королевы моложе него — это никак не мать и жена. Это две жены.

В каком кошмарном мире я оказалась! И если Олав только правда… если он поддался местным законом — и не важно, опоили его, заколдовали или женили насильно… я за Дженни сама ему руки-ноги поотрываю. Сначала в объятьях задушу, если только доберусь, а потом непременно поотрываю!

Хмурый как туча элар меж тем сдвинул на переносице косматые чёрные брови и бросил, слегка повернув голову в сторону моего брата:

— Ты не вправе здесь за кого бы то ни было ручаться. Сам пока под пристальным наблюдением и введён в Совет лишь по рангу, но не по значимости. Прежде, чем твоё слово будет иметь хоть какой-то вес среди истинно Помнящих, ты ещё должен будешь доказать свою верность. Возможно, именно сегодняшнее заседание Совета станет твоей проверкой.

На секунду — только на секунду — мой уравновешенный брат утратил самообладание, и я увидела, как желваки заходили на его скулах. Но он прикрыл глаза, а когда снова открыл, в них было всё то же абсолютно нечитаемое выражение.

Короткий почтительный поклон, и брат снова садится на место.

Я замечаю, что остальные присутствующие тоже сняли капюшоны — и открыли такие разные, но все очень выразительные лица. Кроме двух эласс и элианы Флавии в Совете не оказалось больше не единой женщины.

А сама Флавия тем временем подаётся к Олаву и начинает тихо что-то говорить, положив ему изящную маленькую ладонь на локоть. Он не двигается и не наклоняется к ней, но уверена, что внимательно слушает. А самое противное — не сбрасывает её руки.

И это наполняет меня прямо-таки настоящим бешенством!

Всё это время брат смотрит только на меня.

И тогда я расцепляю ладони, снова чинно складываю их на животе… а потом делаю незаметно один жест, который мы в детстве использовали, когда я спрашивала брата за ужином, насколько сильно мама злится на ту или иную мою шалость.

Верчу сомкнутыми кулаками в разные стороны. «Открутить шею».

Олав вскидывает бровь. Морщинки улыбки вокруг глаз. Выражение лица кажется таким же спокойным, но я-то вижу.

Он переводит взгляд с моих рук на лицо. Смотрит мне в глаза. Таким привычным, до боли знакомым добрым и понимающим взглядом, который я у него всегда так любила.

И не отрывая этого говорящего, любящего взгляда, он правой рукой, лежащей на подлокотнике, тоже показывает мне мимолётный знак. На одно короткое мгновение. Но я тоже прекрасно помню, что он означает.

Скрещенные пальцы, указательный и средний.

«Понарошку».

Это как это понимать?! Они с Флавией… понарошку?! Всё равно убью. Уши оборву!

Но почему-то накатывает жуткое облегчение. Все объяснения я с него стрясу потом, даже если придётся пятки поджигать. А сейчас… сейчас наша главная обязанность — выжить.

Вдруг снова осознаю, где я и что происходит. Зря позволила себе отвлечься. Кажется, рано я радовалась, что брат жив. Судя по всему, его положение здесь гораздо более хрупкое и ненадёжное, чем можно было представить.

Всё это длилось не более нескольких секунд. Ровно столько, сколько потребовалось, чтобы кряхтя и наваливаясь на правую руку, скашиваясь на сторону всем тщедушным телом, из кресла в другой части круга поднялся сухонький старичок.

Длинная-предлинная белая борода, серебристый зажим украшает кончик её почти у самых колен старца, еще несколько перехватывают в двух местах выше. Кожа сморщенная, как запечённое яблоко. Стёклышко тусклого камня в центре бледного лба.

Пошатываясь, этот человек непонятного статуса идёт прямиком в нашу сторону. Останавливается в трёх шагах напротив, впивается взглядом в меня, потом в Дорна.

Видящий!

Боже мой, нас же собирались показать какому-то «Видящему Истину»!

Все остальные молча ждут, что скажет старец. Даже повелитель.

— Интересно… крайне интересно… — шелестит себе под нос старичок. Руки, сомкнутые кончиками пальцев у груди, подушечки начинают постукивать одна о другую. — Всемогущий элар, я бы пожалуй, прежде всего посоветовал установить купол вокруг вас и солнечноликих эласс.

Несколько магов тут же оставили пост у портала и бросились за спинки кресел правителей, едва элар коротко кивнул. На их лицах отразилось сильнейшее напряжение, пот выступил на лбах. С дрожащих рук, с кончиков трясущихся пальцев сорвались голубые нити магии, которые стали прямо в воздухе раскручиваться вихрями и постепенно оплетать фигуры троих сидящих в креслах людей. Судя по всему, магия эта была столь сложна и трудоёмка, что её нельзя было поддерживать постоянно. Иначе, я убеждена, элар с элассами так и ходили бы в защите с ног до головы.

— Продолжай! — заинтересованно велел правитель.

Старичок отвесил глубокий поклон в его сторону, правда крякнул и схватился за поясницу, разгибаясь.

А потом вновь вперился в нас обоих. Я подавила желание снова закрыть мужа, который уже, кажется, совершенно отрешился от окружающей действительности и вряд ли вообще осознавал, что происходит. Если я только так сделаю, старикан точно вцепится в первую очередь в него.

Вместо этого я скрестила руки на груди и высокомерно вздёрнула подбородок, обращая внимание на себя.

— Так-так… так-так… — кончики пальцев мага по-прежнему ходили ходуном и суетливо постукивали друг о друга, словно он играл ими сложную мелодию.

Я преодолела липкий страх и инстинктивное желание слабого молчать, авось не заметят и не тронут. Уже заметили. И ещё как тронут. Так что пора бы уже нам тоже сказать слово в свою защиту.

По счастью, с языка моего послушно сорвался эллерийский.

— Уважаемый Совет… Помнящих! И я и мой… спутник… мы оба эллери, как и вы! Прибыли сказать, что в мире там, за порталом, всё изменилось! В Королевстве давно мир. Нам больше не надо скрываться! Вам больше не потребуется скрываться, если вы вернётесь…

Вверху зашумела и зарокотала толпа, заглушая мои слова. Я осеклась. Меня окатило такой волной враждебных и недоверчивых эмоций, что горло сжал спазм.

По тому, какой злобой полыхнул взгляд элара, по тому, как поджала губы старшая эласса, как испуганно и часто-часто заморгала ресницами-опахалами младшая, я поняла, что говорю совершенно не то.

Эти люди не хотят мира.

Они не желают даже ничего знать о мире.

За много веков всё, что они хотели — это война. Победоносная. Такая, какой у них не было. Истребительная война до последней капли крови противника.

И мои слова… никакие мои слова ничего не изменят и не остановят столь массивный механизм, который уже запущен и готов всей своей тяжестью обрушиться на головы ничего не подозревающих людей старого мира. Я и Дорн… мы просто песчинки, которые попав в шестерни, не прекратят их вращения. А лишь окажутся перемолотыми в пыль.

Оказались бы.

Будь мой муж действительно всего лишь простым эллери, как я пыталась убедить Совет. Я-то никто, но вот всех масштабов его магических сил они даже представить не могут. Пока. И что будет, когда поймут… у меня не было ни малейшей догадки, что с нами со всеми станет через час, через полчаса, даже через пять минут.

— Если ты эллери, докажи. В чём твой дар? — в глазах элара мелькнул интерес, он чуть подался вперёд. Старшая эласса одарила меня таким взглядом, что я взмолилась про себя, чтобы её даром не было убийство силой мысли.

— Я… эм-м-м… простите, но не могу ничего такого показать. Вам придётся поверить мне на слово. Дело в том, что я… пустоцвет. Родилась без магических сил. Так бывает, когда… — вдруг пришло на ум, что новость ещё и о том, что в нашем мире не редкость смешанные браки между Захватчиками и эллери, может окончательно разъярить местных. — Иногда. Так случается иногда, увы. Эллери теперь далеко не так сильны — наверное, потому что самые могучие когда-то ушли в этот мир.

Элару явно понравилась моя неуклюжая лесть. Он расслабленно откинулся на спинку кресла… и принялся внимательно оглядывать меня с ног до головы. Уже другим взглядом. Таким, который мне очень и очень не понравился. Вот прямо чрезвычайно.

Старичок хитро покосился на своего монарха.

— Пожалуй, молодым человеком мы займёмся потом. Для начала оценим девушку.

А затем разомкнул пальцы, потряс кистями в воздухе, как бы сбрасывая напряжение и готовя к работе. И сделал один крохотный шажок вперёд, ко мне.

Без единого звука Дорн резко выбросил в сторону правую руку. Словно закрыл меня ею, показывая, что проход сюда запрещён. И здесь только его территория.

Старичок замер, пугливо вжав голову в плечи. Кончик его бороды качнулся маятником. Затрещали искры огненных шаров на ладонях стражей, поднятых выше.

— Что ж вы так волнуетесь, юноша… Я и пальцем не трону вашу очаровательную спутницу. Милейшее создание, милейшее, да… не замужем?

— Не ваше дело! — выпалила я, краснея.

Старичок улыбнулся в усы крайне мерзкой улыбкой.

— Кажется, девочек в том мире совсем перестали воспитывать. Они явно забыли, что им следует молчать, опустив глаза, пока их не спросят. Что ж, прискорбно, прискорбно…

— Мы это непременно исправим, — проронил элар таким довольным голосом, будто уже представлял, как именно будет «исправлять».

Я подавила гнев и осторожно коснулась пальцев мужа, сжатых в кулак. Вынудила его опустить руку. Мои мягкие прикосновения отчего-то заставили его послушаться. Словно он действовал инстинктивно, не осознавая, что вообще творится вокруг него. Лишь понимая, что жене грозит какая-то опасность. Я поспешно выпалила:

— Для меня будет большой честью принять благородного элара с элассами у себя в гостях. Если позволите, мы могли бы отправиться через портал прямо сейчас. Я прикажу кухарке испечь пирогов и накрыть к чаю в саду.

Сад нынче весь покрыт инеем и пить чай гостям придётся отмороженными пальцами, но им-то откуда знать, какое в нашем мире сейчас время года?

Флавия тихонько прыснула в кулачок, сделав вид, что закашлялась. Олав поднял глаза вверх и притворился, что рассматривает там что-то чрезвычайно интересное. Элар благосклонно кивнул, поглаживая бороду.

— Пустоцвет, говоришь… — пробормотал старичок. — Так-так-так, интересно, интере-есно…

— Она лжёт? — поторопил его элар. В голосе слышалось нетерпение. Мамочки родные, во что я опять вляпалась?!.. И сколько же максимально жён им разрешается?!

Старичок покачал головой.

— Нет, не лжёт. Искренне заблуждается. Так… посмотрим… посмотрим… ага… вам повезло, мой элар! Меня обучал сам Шаардан Треглазый, и он передал мне знания даже о самых малоизученных и уникальных рисунках магической ауры…

— Короче! — рявкнул элар.

— У девушки дар! — торопливо выпалил старичок, снова вжимая голову в плечи. — Чрезвычайно редкий, такие рождаются раз в столетие и в старину за ними велась охота. Очень большой дар, и сильно развитый. Я бы даже сказал, природная способность в последнее время явно усилилась в несколько раз от частого использования.

Я устала считать, сколько же раз за последнее время мой мир переворачивался с ног на голову. Но это, пожалуй, был уже перебор.

То есть как это, дар?

Как это — сильный?

Использовался в последнее время… это что вообще?!

Разинув рот, я уставилась на мага, ожидая, что он хоть как-то прояснит ситуацию.

Очевидно наслаждаясь тем, что к нему теперь приковано всё внимание, старичок не торопился. Он принялся прохаживаться туда-сюда передо мной, поглаживая бороду и улыбаясь с загадочным видом.

Даже элар терпеливо ждал. Мне показалось, что чем больше торопить Видящего, тем сильнее он будет тянуть время, поэтому просто ждать будет наилучшей тактикой. Так и вышло.

Сообразив, наконец, что никто не собирается забрасывать его тучей вопросов, старик остановился точно напротив, вытянул руку, вперив в меня костлявый палец, и провозгласил:

— Она — Резонатор!

Час от часу не легче. Что это ещё за неведомая зверушка?

— А если объяснить простыми словами? — не утерпел элар. Утешало, что не одна я обескуражена.

— В магии не бывает простых путей! — Видящий перестал протыкать мою ауру пальцем и торжественно воздел его в потолок. — Магия полна тайн и загадок, и лишь наиболее искусным мудрецам дано…

— Мардуха-ай! — зловеще протянул элар. — Даже наиболее искусным мудрецам не рекомендуется злить владык. Вредно для здоровья и долголетия!

Видящий страдальчески воздел очи к небу, но всё-таки поторопился.

— Резонатор. Сиречь женщина, сама не способная проявлять признаки магии, но многократно усиливающая способности мужчины, к которому магически привязана и с аурой которого входит в резонанс. Как я уже сказал, крайне редкий, уникальный дар. За такими невестами в древности велась настоящая брачная охота.

Старшая эласса скривилась:

— Как унизительно для женщины! Быть всего лишь придатком мужчины. Быть ущербной. Гораздо лучше, когда есть собственный мощный дар!

Она окатила меня волной презрения и надменно вздёрнула подбородок. Сверкнул алый камень в центре её лба. Да уж, куда нам, простым смертным, до такой богини! Я почувствовала раздражение.

Маг покачал головой.

— Не совсем так. Мужчина тоже ущербен — без неё. Только вместе с ней он обретает целостность, познаёт всю глубину своих способностей, достигает зенита могущества. Одна сила. Одна мощь на двоих. Вот что такое Резонатор и Источник вместе.

Алчность во взгляде элара, обращённом на меня.

Шок и понимание в глазах брата. Смотрит то на меня, то на Дорна и обратно… Он, кажется, уже осознал то, что я — только начинаю.

Мне вдруг вспомнились ночь, и луна в старом саду, и холод, укутавший мои плечи. И первая встреча, когда я выбрала — раз и на всю жизнь. Оказывается, моя магия выбирала в тот миг тоже.

Вот почему Дорн перестал контролировать дар рядом со мной! Вот почему так усиливалась мощь пепельной магии, стоило мне оказаться рядом. Это всё резонанс!

Бедный… вдобавок к тому бремени, что он уже нёс, в добавление к тому, что у него и так сверхобъем магии за все поколения смешанной крови Морриганов… так ещё и Резонатор на его голову свалился нежданно-негаданно! Как он вообще это выдержал и не взорвался изнутри? Меня укололо острое чувство вины.

— Этих двоих срочно надо разделить! — взвизгнул вдруг Видящий. Неужели тоже увидел то, что как мне казалось, спрятать было уже невозможно?

— Что такое? — напрягся элар.

— Видите ли, мой повелитель… Пока трудно сказать, на кого именно привязана магия Резонатора в настоящий момент, но не исключено, что на вот этого подозрительно молчаливого субъекта.

Томер равнодушно пожимает плечами.

— Да уничтожить его на месте, и дело с концом!

Снова шевеление в рядах магов с огненными шарами. Они как рыбки в стае, чутко реагируют на малейшее движение вожака.

— Не всё так просто, не всё так просто, господин! — поднимает ладонь старец. — Если вот так взять, и уничтожить Источник, можно повредить Резонатор. Нет, тут надо действовать тоньше! Если позволите, я могу попытаться аккуратно распутать связи. Их нельзя рвать, только развязывать! После того, как мы освободим Резонатор, его можно попытаться настроить на другой Источник…

Не хочу! Не позволю! Это на какой ещё другой Источник?! Вот на этот, что едва помещается в кресло, но не упускает случая заграбастать себе ещё одну жену? Это какой же у него самого должен быть маленький… дар, чтоб так вдохновиться идеей его увеличения при помощи Резонатора?

И почему не возмущаются его жёны, неужели их всё устраивает? Вот младшая, Шая, кажется вообще боится лишний раз дышать. И смотрит на меня как-то… даже с радостью. Как на собрата по несчастью. Она, пожалуй, и вовсе не против будет разделить с кем-то ещё бремя «королевствования». Вместе выносить явно буйный нрав старшей элассы — вон как уничижительно на меня смотрит та, как раздувает в гневе крылья красиво вылепленного носа! Заодно и внимания самого элара ко второй жене поменьше станет, если он увлечётся новой игрушкой… нет, определённо Шая не против. А вот Мелия…

Первая эласса долго тлела, и наконец вспыхнула.

Повернулась всем телом к элару, так что качнулись длинные гроздья драгоценных камней в ушах.

— А помнится, Томер, ты обещал не брать себе третьей жены?!

Тот поморщился, как от зубной боли, и даже чуть отклонился в сторону.

— То было раньше. В условиях военного времени условия чрезвычайные. И все довоенные обязательства утрачивают силу.

И элар обвёл мою фигуру изучающим взглядом.

Под моим мужем начал идти трещинами каменный пол. Мелкая пыль стекать ручейками в прорехи.

А меня вдруг шибануло по голове отличной мыслью — шикарной в своей простоте. Ведь оказывается, я не пустоцвет, как думала всю жизнь! У меня… у меня тоже есть магия! А если так… можно ли как-то использовать её в своих целях? И почему я раньше не попробовала! Почему так сильно в себе сомневалась?

Я повернула голову и пристально посмотрела прямо в голубые глаза пепельной кошки, что всё это время беспокоилась и топорщила густую шерсть в цепких объятиях Флавии.

Животное немедленно улеглось на её коленях, перестало бить хвостом и вырываться.

Ответило на мой взгляд.

И у меня получилось! Получилось установить с ней контакт. Я коснулась её разумом и получила безмолвный ответ. Не такой, как было с Флавией. В этот раз было общение без слов. Но каким-то образом я понимала всё, что мне пыталась сказать кошка.

Моя кошка.

Потому что она действительно оказалась зверем-Хранителем Замка пепельной розы. А значит я была её законной хозяйкой. Флавия лишь каким-то образом овладевала её разумом на время и управляла при помощи своего собственного уникального магического дара. И теперь я чувствовала, что кошке очень стыдно передо мной за невольное предательство. Я немедленно заверила её что ни в чём не виню.

Очищенная от постороннего воздействия, пепельная кошка оказалась прелестным существом — очень нежным и милым. Ощущения от общения с ней теперь были совсем другие, не такие как раньше. Светлые, спокойные.

Пора было восстановить справедливость.

Я спросила свою кошку, может ли она переместить нас с Дорном обратно через портал?

Она задумалась на мгновение и разочаровала меня. Послала отрицательный сигнал. Это ей не по силам. Слишком сложно. Я поняла, что портал сработает только, если человек сам в него шагнет.

Тогда… сможет ли переместить брата ко мне?

Это было можно.

И я попросила кошку быть готовой. Я подам ей сигнал, когда пора. Когда я начну реализацию плана, который внезапно пришёл в голову.

А сейчас нужно было заручиться помощью ещё одного невидимого союзника. О котором никто из эллери ещё даже не подозревает.

Сосредоточиться помешал старик-маг. Он нарисовал кончиками пальцев в воздухе какую-то сложную фигуру из множества петель, которая осветилась нежно-голубым и осталась висеть в воздухе сама собой. Потом потянул за одну из них… и мне в сердце словно вонзили тупую ржавую иглу.

— Нет! — крикнула я, и узор истаял лёгкой дымкой. Боль пропала вместе с ним. Старичка отбросило от меня через половину арены и хорошенько приложило поясницей о камень. Он принялся ругаться, потрясая в воздухе кулаком, но я уже не обращала на него внимания. Каждая секунда была на счету.

— Чрезвычайно сильная привязка! — возмущённо фыркал маг, пока его поднимали на ноги двое стражей в капюшонах. — Чтоб распутать, потребуется время. И пожалуй, кое-какие старинные артефакты из сокровищницы элара.

— Делай всё, что посчитаешь нужным. Только добудь мне Резонатор!

Я приложила указательные пальцы к вискам и постаралась сосредоточиться. Всеми силами игнорируя тот факт, что жар камня под пятками уже чувствовался даже через обувь.

Значит, так… Согласием кошки заручилась… но нужны еще союзники… и почему бы не попросить о помощи собственный Замок? Только незаметно, незаметно… никто не должен увидеть раньше времени…

Перед моими плотно закрытыми веками очертился розовый овал по форме портала. Он был текучий, подвижный, сотканный из света. Бутоны роз, что украшали раму, приподняли головки и раскрыли пышные венчики в ответ на моё незримое прикосновение.

Я была права — портал оказался частью Замка пепельной розы, он был выращен из его тела, его волшебной каменной плоти. А потому тоже повиновался мне, как своей хозяйке. И пусть возможности новорожденного Замка ещё были ограничены, кое-что он всё-таки умел.

Я по-прежнему держала глаза плотно закрытыми. На чёрном фоне разворачивалась величественная, завораживающая картина. Нижняя часть портала пустила несколько отростков-корней, которые погрузились глубоко в камень. А затем резко сменили угол, и по горизонтальной плоскости устремились ко мне. Повинуясь приказу, замерли точно под моими ногами. Я попросила их сдвинуться ещё в сторону, подползти под ноги Дорна тоже… но корни замерли в нерешительности. Я поняла, что там для них слишком большая концентрация магических потоков, просто некуда вклиниться. Кажется, Дорн всё плотнее и плотнее закутывался в ужасающе мощные магические вихри. Которые вот-вот прорвутся на видимый пласт мира.

Похоже, я сделала всё, что могла. Теперь лишь положиться на отчаянную надежду, что хотя бы своего носителя пепельная магия не станет уничтожать. Только это мне и оставалось.

Я никогда раньше столько не колдовала. Резонанс получался как-то сам собой, инстинктивно, я даже не замечала его — а вот осознанные, волевые усилия по управлению магией требовали, оказывается, колоссального напряжения. Теперь я лучше понимала, что чувствовал мой муж в попытках подчинить свою ужасающую мощь. Даже краткие мгновения общения с кошкой и порталом обессилили меня до такой степени, что голова закружилась.

Я открыла глаза.

Снова обступили вокруг образы, шумы, запахи. Что-то недовольно шипела старшая эласса. Бурчал старичок, пробовал новые заклинания, кажется. Они срывались, он нервничал. Перетаптывались с ноги на ногу стражи, которые устали уже держать свои огненные шары и кажется, были окончательно сбиты с толку.

Никто не заметил, как портал пустил корни. Они протянулись ко мне под землёй, там и проделали свой путь к моим ногам. Снаружи всё осталось как было. Но я-то знала, что Замок пепельной розы лишь ждёт моего приказа, чтобы сделать последнее движение, о котором я его попросила.

Как же вовремя.

Сверху начали падать крупные тёмные хлопья.

Элар протянул ладонь и с удивление посмотрел на пятна на ней.

— Это… что? Чёрный снег? Откуда?

И только я одна знала, что это.

Старичок осторожно попробовал на вкус загадочное вещество, сплюнул. Повернулся в сторону Дорна, и я увидела в расширившихся глазах мага ужас.

О да, теперь вы понимаете, на что именно покусились! Какой силе рискнули угрожать. Возможно, поймёте, что надо было прислушаться, когда мы предлагали мир. Если только уже не слишком поздно.

А пепел всё падал и падал, кружась, со стремительно темнеющих небес. Испуганные возгласы сверху, с галереи. Кто-то вскочил с каменных кресел.

Одежда Дорна начала истлевать прямо на нём, осыпаться с плеч.

Изумлённое бормотание старика:

— Нет, не может быть… мы же утратили эту магию много веков назад…

— Какую ещё магию, старый маразматик? — взрывается элар. — Что ты прозевал?!

А он не решается дать ответ, только стоит и трясётся, весь белый как мел.

В наступившей могильной тишине, под снегопадом из пепла, усыпающего его голые плечи, Дорн начинает говорить — таким спокойным голосом, что меня ледяным потом прошибает. Голос его прокатывается рокотом над замершей ареной.

— Двенадцать лет назад. Дерек и Алисия Морриган. Попали в этот мир. Что вы с ними сделали?

Защитный купол вокруг элара и эласс вспыхивает ярче. Повинуясь жесту правителя, ещё пятеро стражей добавляют свои силы к поддержанию защиты, она начинает отклонять пепел в подлёте — на полшага от них, не больше.

Элар стискивает подлокотники своего трона и наконец с трудом встаёт, расправляет массивные плечи.

— Да, я помню. Десять лет назад, может больше, к нам уже попадали двое Морриганов. Мы тогда решили — есть справедливость на свете! Видимо, там у них тоже какие-то свои стычки происходят, у захватчиков. Потому что те двое были ранены, все в крови. Но мы не собирались щадить никого из проклятого рода! О, мы хорошо запомнили имя человека, который руководил разграблением наших земель. Из поколения в поколение мы передавали его, проклиная. Дети в наших колыбелях слушают песни с этими проклятиями. Проходя обряд взросления каждый из нас приносит клятву — что однажды мы поквитаемся с ними за всё.

— И что же вы сделали с этими людьми? — повторяет мой муж ровным тоном без единой эмоции.

Я вытираю слезу, которая катится по щеке.

Его родители. Он говорил, еще три дня после обвала в подземельях Тедервин чувствовал, что они еще живы. Теперь ясно… почему он так и не нашёл их тел под завалами. Замок пепельной розы — я всегда знала, что он хороший, добрый! Он просто попытался так спасти тех, кто попал под обрушившиеся стены. Сделал, что мог — переместил их в другой мир. Жаль, что люди оказались не так милосердны.

Бедный, бедный Дорн. Как же мне хотелось сейчас взять его за руку… Но всё, что я могла, это просто быть рядом. И помочь сделать то, что он должен.

В этот раз я почувствовала его. Резонанс. Когда бьются в унисон два сердца, когда дыхание — такт в такт, когда чувствуешь другого человека, как себя. Всю его боль, всю скорбь.

Ещё до того, как элар дал ответ, старичок — Видящий Истину осторожно прокрался к краю площадки и юркнул в один из порталов. Опытный хитрец первым понял, чем грозит эллери честный ответ на вопрос Дорна — и поспешил спасти свои древние кости.

— Как это, что сделали? Мы казнили их, разумеется! И мужчину, и женщину. За то, что они носят имя палача и убийцы. Почему тебя так интересует их судьба?

О нет… что сейчас будет… но я всегда знала, что скрываться и трусливо прятаться за чью-то спину — не для него.

— Потому что я — Дорнан Морриган. Их сын.

В одном полотне, написанном широкими мазками кисти, сплетается всё, будто кто-то провёл ладонью в гневе и смешал цвета на незаконченном рисунке.

Чёрным на чёрном — силуэт самого близкого, самого дорогого мне человека. Моя попытка броситься к нему, и снова неудачная. Воздух раскалённым тараном в лёгкие — не подойти, не коснуться. И страх, что это навсегда. Волной неотвратимого штормового прибоя — шум по верхним рядам. Где один за другим вскакивают люди. Разинутый тёмным провалом рот повелителя.

— Что ж! Значит, тебя постигнет та же участь. Именем Святой Тедериель! Ты, Дорнан Морриган, приговариваешься к смерти. Приговор будет приведен в исполнение немедленно…

Десятки шаров в воздух одновременно — к нему, в него, целят прямо в грудь, и огненные цветки сбитого пепла падают на землю по траектории их движения…

Дорн вскидывает правую руку.

Шары замирают прямо в полёте настороженными шершнями. Обращаются в сгустки пепла сами и осыпаются вниз, с шипением прожигают камень в месте падения до глубоких ям.

Как это?! Неужели… он научился, научился направлять свою магию! Сделал огромный шаг вперёд в овладении силой. И кажется, я приложила к этому руку.

Но судя по всему, по-прежнему не может контролировать её до конца. Ещё немного, и достаточно будет просто стоять рядом и дышать с ним одним воздухом, чтобы свариться вкрутую. Тыльная сторона моих ладоней покраснела, как после солнечного ожога. Обручальное кольцо раскаляется и начинает жечь палец. Но я боюсь его потерять в суматохе, поэтому решаю терпеть и не снимать, сколько смогу.

Пока новые ряды стражей выдвигаются вперёд из-за спин отстрелявших, я поворачиваюсь к Флавии.

Смотрю в её аквамариновые глаза — чуть раскосые, кошачьи, непроницаемые. Говорю одними губами. Но знаю, что та услышит.

Она всегда меня слышала, даже через расстояния, даже из другого мира.

«Помоги! Ты столько раз мне помогала. Ты добрая, я знаю! Даже если притворяешься, что это не так. Помоги! В последний раз. И я никогда ничего больше у тебя не попрошу. Ради спасения собственного мира, помоги! Отдай моего брата. И моего Хранителя отдай тоже».

Та прикрывает на миг веки, обрамлённые пышными загнутыми ресницами.

А потом разжимает руки. Кошка моментально исчезает с её колен, истаивает прямо в воздухе и материализуется уже на коленях Олава. Вот же ленивая! Могла просто перескочить.

Флавия бросает пару слов моему брату. Улыбается уголками губ — такой, немного печальной улыбкой.

Тот молчит… а потом протягивает ей руку и пожимает протянутую в ответ узкую ладонь.

Разрушения наверху. Дикие крики. Кажется, начала осыпаться арена, с самых верхних рядов. Кого-то придавило. Я бросаю кошке отчаянный призыв. Она отвечает.

Вместе с моим братом, они исчезают в этот раз оба. Нет — втроём. Потому что испуганно дрожащие золотистые усы перемещаются тоже. Ко мне. Через всю арену.

Олав порывисто обнимает меня, я отпихиваю его и нервно бросаю, что всё потом. Он понимающе кивает и просто становится рядом, крепко берёт мою руку. Я подчиняюсь. Это обыденное движение, которое говорит, что старший брат теперь и в самом деле со мной, хоть немного успокаивает и позволяет не тронуться умом при виде творящегося безумия.

— Давай… миленький, теперь ты, давай… — шепчу пересохшими, потрескавшимися до крови губами. Брат смотрит на меня удивлённо, наверное думает, что и правда тронулась. А мне бы закрыть глаза и сосредоточиться — но всё, теперь я на это не способна. Пепел и жар разъедают глаза, но я смотрю на мужа. Смотрю, смотрю, как будто эта последняя связь хоть что-то значит, как будто так я смогу помочь. Пусть чувствует мой взгляд, пусть знает, что не один.

Тот, кого я прошу, всё равно выполняет мою просьбу. Даже без магического призыва.

Из-под земли вырываются корни Замка пепельной розы. Начинают стремительно плести вокруг меня и брата защитный кокон. Шипастые плети укладываются спиралями, вьются и тянутся вверх.

А вокруг творится смертный ужас.

— Ты не учёл одну вещь. — Отвечает, наконец, Дорн. Прямо в ошеломлённое лицо элара, который трясущимися губами отдаёт какие-то суетливые бестолковые приказы страже. — Что ваша «Святая Тедериель» — и мой предок тоже.

Да, всё верно. Именно она передала ему, своему потомку ту самую драгоценную магию пепла, которую они потеряли. Поэтому происходящее сейчас напоминает месть их святой — за то, что так далеко ушли от заветов предков. За то, что из миролюбивого народа философов и строителей, которых она защищала ценой собственной свободы, превратились в озлобленное племя варваров и убийц.

Как иронично время. Как переворачивает всё с ног на голову. Захватчики и эллери там, наверху, давным-давно породнились и соединили кровь. Пока они тут плавали в ядовитом океане кислоты своей ненависти, которая разъедала их и превратила в конце концов в полное подобие своего врага.

— Люди, которых вы убили… Они были самыми лучшими, самыми добрыми людьми на свете. Они были милосердны. Умели прощать. Я — не умею. Видимо, всё-таки родился настоящим Морриганом.

Глубокие трещины из-под его ног добрались до стен ущелья и змеистыми молниями метнулись вверх.

— И теперь вы ответите за всё, что сделали. У вас есть несколько минут, чтобы убраться отсюда. Увести людей через порталы. Всех до последнего человека. Потому что скоро я камня на камне здесь не оставлю. Время пошло.

Нет. Зря он так о себе говорит. Он тоже добрый. И милосердный. Он дал им то, чего они не дали своим жертвам — шанс на спасение. Оценят ли они его дар?

Судя по злобным взглядам и перекошенным ненавистью и страхом лицам элара и эласс, которые спешно скатывались с трона и спешили к узким порталам позади своих каменных тронов — вряд ли.

Пещерный колодец стремительно пустел.

Люди в панике и давке покидали его. Кто-то уже не мог идти и, травмированный, повисал на плечах остальных. Страже забыли дать приказ, оставаться или нет на месте… в конце концов они решили сами, и один за другим стали бросать свой пост вокруг портала. Один из них в панике попытался сунуться в каменное окно в мой мир — и с криком отшатнулся, обожжённый. Больше его самоубийственных попыток никто не повторял.

Дорн впервые обернулся ко мне.

— Элис… — его голос дрогнул.

Кокон из корней Замка пепельной розы оплёл меня уже до плеч.

Я снова отёрла слёзы и улыбнулась.

— Всё хорошо. Делай, что должен. Только останься жив и вернись ко мне.

Мы смотрели друг другу в глаза, пока ветви не скрыли обзор почти полностью, оставляя лишь малые бреши. Яростный танец пепельной метели — вот всё, что я видела. Брат положил мне на плечи ладони. Кошка потёрлась об ноги. Я ревела уже, не сдерживаясь.

Ослепляющей молнией вспыхнул портал. Я прильнула к последним просветам в коконе, чтобы разглядеть хоть что-то.

Вокруг царил настоящий хаос разрушения.

Трещины вспарывали скальные стены от подножия до самых вершин… Высоко над нашими головами целый гигантский кусок амфитеатра с четырьмя рядами скамей отвалился и начал падать нам на головы. Я вскрикнула, как наяву ощущая, что вот-вот затрещат мои кости и жизнь оборвётся, даже толком не начавшись.

Глухой, с утробным гулом стук о купол нашего кокона… Срикошетив, обломок прокатывается по полу арены, прочертив глубокую борозду и сильно напылив. Страшно представить, что было бы, если б нас не защищал Замок пепельной розы.

Волны магии истекали от Дорна и медленно расползались вокруг. Теперь их можно было видеть невооружённым глазом. Он раскинул руки в стороны, срывая последние запреты, отпуская на волю всё, что держал глубоко внутри столько лет.

Вспыхнули как щепки в костре каменные кресла, оставив лишь горстки пепла… лопнули порталы в стенах… один за другим осыпались ряды амфитеатра… столб пепла взметнулся в небо, гигантским смерчем поднимая остатки того, что было когда-то сакральным местом эллери, Залом Памяти.

Теперь им на память останется лишь выжженное пепелище.

Пепельное безумие продолжалось так долго, что ноги меня отказались держать. Тем более в здешнем разреженном воздухе. Чтобы не свалиться в обморок, пришлось сесть на дно кокона, ухватить в объятия кошку и ждать.

Я думала, поседею, пока дождусь тишины.

Но не сразу заметила, когда она наступила. Звенящая, первозданная, чистая.

И словно подтверждая, что снаружи теперь безопасно, Замок пепельной розы медленно-медленно расплёл шипастые объятия, раскрывая кокон и выпуская наружу свой драгоценный груз. Было полное ощущение, будто я родилась заново.

Крупные звёзды, три луны — голубоватая, сиреневая и белая. Одна чуть не вдвое больше нашей, две другие совсем маленькие. Чистое ночное небо — здесь оно тоже было тёмным, хоть что-то общее. Переливчатый, удивительный лунный свет падал, смешиваясь, на всё вокруг, освещая искристой пастелью светло-голубых и сиреневых оттенков.

Вместо Зала Памяти — глубокая воронка. И мы на дне её.

Скалы вокруг снесло начисто, и насколько хватает глаз вокруг простирались волнистые холмы, полностью из пепла. Ветер шевелил ребристые склоны пепельных барханов, играл с волнистым рисунком на чёрных дюнах.

В самом центре воронки стоит, чуть покачиваясь, мужская фигура. А потом падает на колени, опустив голову и бессильно бросив руки по бокам тела.

Воздух вокруг стремительно выстывал, царапал ночной прохладой. Я выпустила кошку из рук и бросилась вперёд.

С трудом добралась до мужа, увязая в проклятом пепле почти по колени.

Одежда истлела на нём вся до нитки, он был покрыт пеплом с ног до головы. Опустилась рядом, молча обхватила за шею. Он всей тяжестью опал на меня, чуть не уронив нас обоих. Но я выдержала.

— Элис, я… кажется… выгорел. До тла. Как Тедериель. Больше не чувствую… совсем. Ни капли.

— Это ничего, ничего! Это даже хорошо. Просто замечательно! Главное, что ты жив.

Он закрыл глаза и больше мне не отвечал.

Всхлипывая, я закинула его руку себе на плечо. Она была тяжела как камень. Пепел вымазал мои волосы, руки, платье, он резал и жёг глаза, горечью скрипел на зубах, но мне было всё равно. Я отчаянно тянула вверх, но подняться с двойной тяжестью не получалось.

Наконец, мне помогли. Брат подставил плечо и вытащил нас обоих из пепельного болота, которое засасывало всё глубже.

Под перепуганный треск золотой белки нам в ноги метнулась кошка. Одно движение пушистого хвоста — и вот мы все уже на каменном парапете, высокой ступени, ведущей к порталу. Его овальное око — единственное, что осталось целым в этом месте, которое надолго запомнит гнев Морриганов.

Когда мы в него шагнули, Дорн, который казался почти мёртвым, вдруг вскинул руку и вцепился пальцами в раму портала. В местах, где его пальцы коснулись резных цветов, растеклась почерневшая гниль.

Как только мы вывалились на гладкие каменные плиты пола, портал распался на осколки и осыпался с печальным хрустальным звоном — лёг печатью на вратах в иной мир.

В подземельях было темно и тихо. Лишь тяжёлое дыхание спасшихся. Оглушающая тишина, такая непривычная после безумия, через которое мы прошли.

Мирная, уютная ночная тишина над спящим Замком пепельной розы.

Я прислонила мужа к ближайшему камушку, и он покорно уселся на него, тяжело переводя дух. Слава всем богам, дыхание его постепенно успокаивалась, грудь ходила ходуном всё медленнее — и даже глаза вернули свой цвет. Мой родной цвет свинцовых туч, напоённых грозой. Ни капли пепельной черноты в радужке. Неужели и правда этот рок наконец-то прошёл стороной? И проклятая магия пепла не станет больше испытывать наши жизни на прочность?

Кошка потёрлась о мои ноги, словно уверяя — да, хозяйка. Теперь всё. Мы заслужили покой и отдых.

А может, она и правда так сказала. Я ещё не вполне освоилась с новой способностью общаться с ней образами и эмоциями.

Брат подошёл ко мне и отвлек внимание на себя.

— Так, сестрёнка, раз уж все живы — давай о главном. Как там Дженни и…

Он не договорил и сложился по полам с удивлённым возгласом, когда я от души врезала ему под дых.

— Это тебе за Дженни! Тоже мне, многожёнец нашёлся! Что бы сказала мама?!

— У-у-х… твою ж… Элли!.. Меня, между прочим, заставили! — простонал он, с трудом добираясь до соседнего камушка.

— Все вы так говорите!!! — взвилась я и грозно выставила обвиняющий перст.

В голубых глазах брата мелькнул притворный ужас. Почему притворный? Потому что он прекрасно знал, что я его не убью, как бы сильно ни сердилась.

А вот покалечить — запросто! Видимо, это он тоже прочёл на моём лице, потому что принялся торопливо объяснять:

— Да пойми ты! Это был единственный способ избежать казни. Они долго думали, что со мной делать, учитывая, что я всё-таки эллери. Но решили, что скорее всего эллери-перебежчик, раз недостаточно ненавижу «подлых Захватчиков». Флавия предложила отличный выход. Я даже не прикасался к ней, пальцем не тронул, клянусь! Ты же знаешь, как я люблю Дженни! Безумно! Да я чуть не сдох в узилище от тоски по семье, пока Помнящие решали, что со мной делать. Наконец, Флавия забросила им идею, что у них не так много мужчин, поэтому не следует так просто разбрасываться ценными кадрами из эллери. Женитьба на одной из местных была единственным шансом выбраться! Притворная женитьба, клянусь! Флавии это тоже было выгодно, а то её там хотели пристроить второй женой какому-то местному вельможе в два раза её старше. Так что это было взаимовыгодное сотрудничество! И вообще — в нашем-то мире многоженство запрещено, поэтому этот брак строго говоря, даже не считается. Он, можно сказать, фиктивный. Ты что, мне не веришь?

Дорн подошёл и обнял меня сзади за талию, положил голову на плечо. Я потёрлась об него щекой, и мы переглянулись.

— Да, я верю, что бывают фиктивные браки, — вздохнула я.

Муж подхватил кончики моих пальцев и поцеловал кольцо на правой руке, от которого теперь навечно останется след на моей обожжённой коже.

— Правда, в нашем случае фиктивность продержалась совсем не долго, — усмехнулся он.

Олав перестал валять дурака — не так-то уж сильно я ему и врезала — а с обалдением уставился на нас.

— Та-ак… что я пропустил?

Потом, наконец, заметил моё обручальное кольцо. Потом перевёл взгляд на руку Дорна… у него ожидаемо обнаружилось парное. Нет, всё-таки иногда мой брат бывает страшным тугодумом! Ему потребовалось несколько раз потаращиться туда-сюда, прежде чем расплыться в по-дурацки счастливой улыбке. Правда, потом снова включил «старшего брата» и спросил, уже серьёзно:

— Сестрёнка, ты с ним счастлива?

— Хотел бы я тоже узнать ответ на этот вопрос, — шепнул мне муж прямо в ухо и поцеловал висок.

— Так, как только может быть женщина, — проговорила я в ответ, возвращая поцелуй в краешек губ.

Брат смущённо прочистил горло. Ах да, муж-то у меня к тому же совсем голый… Эта мысль очень ярко напомнила мне, что вообще-то у нас медовый месяц в самом разгаре. И пора бы уже посторонним отсюда выметаться, тем более что на этих посторонних я так сильно зла. Видимо, эти мысли так отчётливо отразились на моём лице, что Олав усмехнулся.

— Ну, значит всё было не зря.

— В смысле? — удивилась я. — Вот только не надо мне сейчас рассказывать сказочки, что в подземелья Тедервин ты потащился для моего сестринского блага.

— Хорошо — не хочешь, не буду, — покладисто согласился брат, продолжая улыбаться.

Злость на него таяла, как снег под солнцем. Ну не умела я на него долго сердиться. Да и потом — живой нашёлся, как-никак.

— Хорошо, рассказывай! — отозвалась я с горестным вздохом. — Значит, полез ради меня?

— Ещё бы! Да ты б себя видела после смерти родителей. Ты же чахла на глазах! И оживала только, когда я заговаривал вот о том чумазом идиоте, который от тебя теперь отлипнуть не может. А сколько времени и слов я потратил впустую, чтоб и до его дурьей башки достучаться! Что не прибьёт он тебя своей магией и не сделает несчастной. И не надо от тебя подальше держаться, и что вообще, женщины — куда более выносливый народ, чем кажется. Но он же ни в какую не хотел меня слушать! Хотя сам делал глаза несчастного побитого щенка, когда я начинал будто случайно рассказывать, как там поживает моя любимая сестрёнка.

— Малыш, можно я ему тоже врежу? — миролюбиво спросил муж.

— Ну вот ещё! — не выдержал такой несправедливости брат. — Я, можно сказать, рискуя собственной шкурой, самоотверженно бросился устраивать им счастье в личной жизни, а они ещё и недовольны!

— И как же ты намеревался это сделать, — померев на чужбине? Чтоб мы сошлись на почве взаимного утешения у тебя на похоронах? — съязвила я, не удержавшись.

Брат качнул головой.

— Этот вариант исключался! Я просто хотел доказать, что Замок пепельной розы не таит в себе никаких смертельных опасностей. Чтобы Дорн перестал себя накручивать, что ему надо спасать тебя от себя методом самоистязания тут в четырёх стенах. Он же себе вбил в голову, что стоит тебе переступить порог Тедервин, и тебя непременно постигнет какая-нибудь жуткая учесть.

— Это он зря. Тут ничего такого уж опасного не обнаружилось. Кроме, разве что, обеденного стола, — с невинным видом сообщила я. Олав посмотрел непонимающе.

Но муж, как оказалось, помнил всё прекрасно. Потому что прижал к себе за талию так, что я поняла… брата следует выдворять незамедлительно.

А тот, как на зло, всё не унимался, компенсируя, видимо, долгое время вынужденного молчания.

— Да к тому же меня терзало любопытство, ну ты меня знаешь! Судя по рассказам друга, какие-то искры живой магии эллери ещё теплились на пепелище, раз там периодически исчезали люди. Я предположил, что внизу портал, который ещё работает, хоть и хаотично. Как видишь, я был полностью прав!

Ох уж эти учёные. А то, что жена чуть не осталась вдовой, и сын сиротой — ничего! Зато жажда знаний удовлетворена. С другой стороны, где бы было человечество, если б не такие одержимые? Бедная Дженни, терпения ей… хотя кто бы говорил, мда.

— За время нахождения там мне удалось узнать много ценнейшей информации! Надо будет сообщить Винтерстоунам, пусть дополняют свой учебник истории Королевства Ледяных Островов. Я восстановил картину прошлого, мне помогли рассказы новой жены… фиктивной, Элис, фиктивной, не смотри на меня таким кровожадным взглядом! Я уверен, Дженни бы предпочла, чтобы я вернулся к ней живым.

Я мрачно посоветовала ему являться к жене сразу в рыцарских доспехах, чтобы обезопасить нужные части тела. Если, конечно, он ещё планирует ими пользоваться. И с месячным запасом еды в мешке. Который ему пригодится, когда Дженни отправит его спать в сарай.

Брат смущённо рассмеялся и потёр затылок.

— Сестрёнка, так ты будешь слушать?

Мне пришлось. Зная его, иначе бы он не заткнулся и пошла бы прахом заманчивая идея продолжения медового месяца, которая увлекала меня всё больше и больше по мере того, как муж принялся незаметно выцеловывать моё ухо.

В общем, выходило так.

Когда много веков назад Морриган пошёл на решающий штурм, эллери-жители Замка пепельной розы ушли в портал и разрушили все за собой, чтобы не досталось захватчикам. И так получилось, что большинство защитников-мужчин погибло на стенах, отражая атаку за атакой. Внизу в подвалах Замка прятались в основном женщины и дети. Ушли они — и немного мужчин. Это были в основном слуги и торговцы. Те, кто слишком боялся за свои шкуры, чтобы оставаться на стенах.

Поэтому, когда народ начал выживать на новом месте, надеясь когда-нибудь вернуться, власть захватили не самые достойные, но самые хитрые.

Более того, оставшиеся немногие мужчины приняли законы, разрешающие многоженство. Под благовидным предлогом того, чтобы скорее восстановить численность народа. Философия эллери спустя поколения в новых суровых условиях тоже поменялась — из миролюбивых любителей природы они быстро эволюционировали в жестоких и беспощадных прагматиков.

Долгое время портал оставался полностью мёртвым, соответственно никаких способов вернуться обратно, поквитаться с Захватчиками и забрать себе плодородные земли родной страны не наблюдалось.

Все ждали, может родится кто-то среди их народа с пепельной магией, кто-то, способный починить портал и возродить Замок пепельной розы. Но шли века, а магия пепла будто покинула их народ, словно не осталось ни капли её.

И вот, наконец, родилась одна девочка с необычным даром. Умением вселяться в разум животных, путешествовать внутри их тел, находясь при этом физически у себя дома. Она вселялась в разных зверей и птиц… даже в насекомых… пока не нашла совершенно особенного носителя.

Магического зверя-Хранителя. Как Хранитель Замка пепельной розы, эта волшебная кошка имела возможность бродить меж мирами, пользуясь даже сломанным порталом. А вместе с ней стал путешествовать и разум той девушки.

Она переходила столько раз, прячась невидимой среди чужаков, что научилась понимать язык захватчиков, которого не знал никто из эллери. Но вместе с тем… начала лучше понимать и их самих. Это изменило её незаметно, но навсегда.

Так Флавия стала шпионом во вражеском стане. Она не могла пойти против воли собственного отца. Пока не могла.

Послушно сообщила, что Захватчики живут припеваючи в отобранных домах и пользуются награбленным добром. Это привело эллери в неописуемое бешенство. Идея мести показалась ещё более привлекательной. Особенно, когда местные правители заслышали о «добре». Грабь награбленное — какой лозунг может быть более привлекательным?

Флавии было приказано отыскать способ починить портал. Она понимала, что единственный путь — это возродить Замок пепельной розы. А значит, следовало найти ему подходящих хозяев.

И вот тут ей помогло чутьё Хранителя Замка, в теле которого она находилась. Кошка безошибочно привела её к девушке. Которую надо было во что бы то ни стало доставить на пепелище Замка. Доставить в Тедервин.

— Думаю, дальше ты знаешь намного больше меня, — подытожил брат. — В свою очередь, надеюсь на твой подробный…

— Только не в ближайший месяц! — перебила я его. — Или два!

— Лучше три, — немедленно откликнулся муж.

— Ушам не верю. Вы меня выпроваживаете. После всего, что я для вас сделал, — уточнил с притворной обидой брат и потёр ушибленное место. — Да уж, сестрёнка, у тебя всегда была тяжёлая рука. Просто мне до поры до времени везло не становиться объектом её приложения. Дружище, тебе от неё так же достаётся?

Муж посмотрел на меня с опаской и посмеиваясь в то же время.

— Нет, сам удивлён! Хотя уж я-то, пожалуй, больше всех заслужил.

Я вернула улыбку.

— Ещё не вечер! Наша счастливая семейная жизнь только началась, успеется.

Дорн в ответ послал мне такой взгляд, что любой дурак на месте моего брата немедленно бы откланялся и испарился. Но это был мой брат. Большего тормоза ещё поискать.

— А мне всё ещё не верится, что мой лучший друг и моя любимая сестра поженились! Счастлив и в то же время огорчён, что не побывал на свадьбе. Может, устроите ещё одну специально для меня?

Мы с Дорном переглянулись.

— А вообще-то это мысль! Малыш, раз уж у нас с тобой всё получилось… гм… с предварительными репетициями, так может и свадьбу отыграем снова? Теперь уже как следует? Что скажешь? — он погладил мой живот.

Я подумала. А потом ещё подумала. А потом покачала головой.

— Нет уж, спасибо! У нас уже была одна. Самая замечательная и удивительная свадьба на свете.

Он коротко вздохнул, а потом резко развернул меня к себе, сграбастал в объятия и приподнял над землёй. Не знаю, кто к кому первый потянулся за долгожданным поцелуем. Наверное, оба.

И как оказалось хорошо и удивительно, когда муж себя больше не сдерживает. Совсем.

Мы совершенно забыли о том, что за нами, вообще-то, наблюдают.

Зато до брата, наконец, всё-таки дошло. Он покашлял раз, другой…

— Хм-хм… что-то мне подсказывает, что я здесь третий лишний. Вы, ребят, это… не провожайте меня, в общем. Найду как-нибудь дорогу к местным конюшням, я здесь всё-таки не в первый раз. А меня… меня ждёт семья, — добавил он совершенно счастливым и нежным тоном.

Мы даже не заметили его ухода.

Когда муж толкнул меня к ближайшему здоровенному валуну, и я прижалась к холодному камню всей грудью, замирая от предвкушения.

Когда рванул платье на моей спине, и оно рассыпалось изношенными обрывками, унося на землю пепел дорог иного мира.

Когда от касаний жадных губ я выгнулась в пояснице голодной кошкой.

Когда горячие ладони прошлись собственническим жестом от плеч до самого низа, очень быстро и нетерпеливо доводя меня до состояния, в котором я наконец-то полностью осознала, каково ему было все эти годы. Носить в себе жгучий жар, который разрывает изнутри на множество маленьких частиц.

Когда невозможно стало держаться дольше на грани безумия, и мы очень быстро и слаженно вошли в свой резонанс.

Я поняла — пёс с ней, с этой магией!

Есть магия выше и дороже.

Та, которую мы создали сами — той холодной лунной ночью, самым первым прикосновением друг к другу наших измученных одиночеством душ.

Тем вечером мы праздновали официальное новоселье в Замке пепельной розы.

Правда, на дворе уже была весна, и в Замке мы пережили зиму. Но, во-первых, как и обещал муж, месяца три мы совершенно точно не хотели видеть больше никого. А во-вторых, это время мне потребовалось, чтобы вырастить мебель и прочую обстановку. Не принимать же гостей в голых стенах?

Да-да, Замок у нас оказался талантливый. Я часами бродила по его коридорам и представляла, представляла… а Замок воплощал.

В результате, правда, все комнаты стали разноцветными и яркими, большая часть вообще получилась в розовом цвете. Муж хватался за голову сначала, но я встала насмерть, доказывая, что возврата к старому серому унынию не допущу.

Так и быть, оставила ему одно крыло в привычной гамме, куда он регулярно прячется теперь для отдыха от того цветного безумия, которое я устроила в остальном доме.

И вот сегодня у нас званый вечер — в мятно-розовой гостиной. Никого лишнего, только семья. Все, кто смог приехать.

Тилль и Старый герцог. Олав с Дженни — тот не спускал с колен сына, а малыш, кажется, боялся лишний раз выпускать его руку, вдруг папа снова пропадёт.

Её сестра-близнец Эмма и Морвин, огненный маг. Их двое детей — сын и… ещё один сын, который сладко посапывал крохотным носом у мамы на руках. Пока старший, словно маленький бесёнок, носился вокруг, разрушая всё на пути.

Этот темноволосый сорванец, который был ровесником моего племянника, различался с ним как небо и земля. Наше светлое солнышко, послушный, ласковый Уилли, и…

— Орвик, не таскай кошку за хвост! — крикнула Эмма хорошо поставленным материнским голосом. Потом снова мило улыбнулась мне, извиняясь, и продолжила беседу с сестрой. В это время её муж разговаривал с моим о чём-то, в их речи то и дело проскакивали «порталы» и «необходимость установления дипломатических отношений». Лорд Эрвингейр был в форменном мундире главы посольского ведомства при Его величестве, с длинным мечом на поясе, но при этом почему-то босиком. Я постаралась показать свою воспитанность и не обращать внимания на причуды гостя.

Свечей показалось маловато, и гость, не прекращая светской беседы, одним движением кисти зажёг несколько магических огней, и те воспарили к потолку, осветив комнату ярче.

— Орвик, отстань от белки!! — рыкнула Эмма, плотнее закутывая младшего в пелёнку.

Огненный маг снисходительно проговорил, оборачиваясь на жену:

— Ничего страшного, Ледышка, я в его возрасте был таким же!

— Боюсь представить, что меня ждёт, когда и второй подрастёт… — пробормотала леди Эрвингейр и покачала головой.

— Погоди, а мы разве не договаривались не останавливаться на двоих? — поддел её супруг.

— Зависеть будет от того, научишься ли ты управляться хотя бы со старшим! — ласково парировала та. Судя по тому, как усмехнулся её муж, вопрос для себя он считал решённым.

Тем временем я лихорадочно пыталась решить — пора ли уже вмешиваться, учитывая, что старший отпрыск этой милейшей супружеской четы сосредоточенно пытается заморозить наше жаркое?

Отец его избавил меня от такой необходимости, одним щелчком отправив на блюдо ещё порцию огней и сделав из жаркого — подгорелое.

— Элис, прости! — воздела глаза к потолку Эмма. — Ты просто пока не представляешь, но надеюсь, скоро поймёшь. Каково это, когда… ОРВИК!!!

Милейшая леди, мать семейства рявкнула так, что витражи в окнах Замка пепельной розы дрогнули. И швырнула порцию своей ледяной магии в многострадальное блюдо, где её сыночек каким-то хитрым образом усилил отцовский огонь, решив, что костерок в центре обеденного стола добавит гостиной уюта. Да, кажется мальчик каким-то неведомым образом унаследовал оба родительских дара!

— Дети!.. — снова прелестно улыбнулась мне Эмма. — Можешь всю жизнь думать, что ты милая и добрая, но собственный малыш превратит тебя в огнедышащего дракона.

— Ты не путай! Огнедышащий в семье у нас я! Ты не по этой части. И ты всё равно остаёшься милой, Ледышка, даже когда рычишь.

Я оставила их продолжать семейную перепалку и двинулась дальше. Мужчины мирно беседовали за столом, женщины уютно устроились в креслах и на диванчике у камина, а я ходила туда-сюда, и просто любовалась на всех. Какая у меня, оказывается, большая семья.

Тилль хохотала над какой-то шуткой, накручивая белокурый локон на палец.

За неё я была рада особенно. Она всё-таки вышла замуж за старого герцога. Мы сегодня с ней битый час болтали, смеялись и ревели у меня в спальне. Она призналась, что никогда ещё не была так счастлива. Сказала, любовь бывает не только телесная. Телесной — в её жизни было предостаточно. А вот такая, духовная близость — для неё это внове. А ещё поведала по секрету, что дала согласие влюблённому по уши жениху только в обмен на то, что он поправит своё завещание. И всем покажет, что оставил там только внука с внучкой! Чтобы никакие злые языки в свете не посмели поливать грязью их брак.

Я снова прислушалась к разговору мужчин. Он был о чем-то серьезном. Как наладить отношения с миром потерянных эллери. Я прислушалась внимательнее. Лорд Морвин говорил, что они обсуждали с королем недавно, хорошо бы отправить туда посольство. Но пусть уж многоуважаемый герцог Морриган простит, никого с такой фамилией в него включать не будут. Однако понадобится его содействие в организации перехода через портал.

— Не раньше, чем я смогу убедится в возможности обеспечить безопасность Замка пепельной розы и моей семьи, — ответил Дорн после недолгих раздумий.

— Разумеется, герцог, разумеется. Это вопрос безопасности всего королевства. Однако согласитесь, дружеские связи наладить просто необходимо! Чтобы обезопасить себя от возможных сюрпризов в будущем.

Мой муж склонил голову в знак согласия.

Я положила ему руку на плечо и нежно поцеловала в макушку. Он пожал мои пальцы.

Подумалось — и верно, потрудиться придется немало. Я бросила взгляд на бегающего туда-сюда и шалящего Орвика… И возможно, нашим детям выпадет эта трудная задача. Залечивать не до конца зажившие раны, которые нанесло прошлое.

До моего слуха вновь донёсся весёлый смех, и я направилась к другой группе, сидящей на диванчике у камина.

Дженни с Эммой, похожие и в то же время разные, как два бутона розы на одной ветке заразительно смеялись. Старшая сестра с малышом на руках, младшая с пирожным. Как хорошо, что у Дженни такой лёгкий характер. Брату даже не пригодились рыцарские доспехи — она чуть не умерла от счастья, когда он вернулся.

Я подошла к сёстрам, уселась на краешке дивана, расправила подол платья, цвет которого я называла теперь не иначе, как «цвет пыльной розы», и поинтересовалась, о чем разговор. Мне тоже хотелось посмеяться.

— А мы тут вспоминаем, у кого как прошла первая брачная ночь! — выдала Дженни, откусывая бок у корзиночки с кремом. — Эмма вон краснеет и ни в какую не желает делиться. Правда, судя по довольной улыбке, неплохо! А я вот не стесняюсь сказать, что в первую брачную ночь твой слишком воспитанный брат, Элис, меня боялся даже обнять как следует, чтоб не напугать! Помню, я так разозлилась, что на следующий день подстерегла его на конюшне и сама практически изнасиловала!

Я, смутившись, закрыла лицо ладонью. Пробормотала сквозь пальцы:

— Боже, прости, Дженни… Мой брат иногда бывает таким тормозом!

Мужчины рядом прекратили разговор и кажется, активно прислушивались. Это только так принято считать, что девушки — сплетницы. Они-то сами еще какие! Джен вдруг обернулась ко мне.

— Элли, ну теперь твоя очередь! На вас двоих посмотреть приятно — искры летят. Наверняка у тебя в запасе очень жаркая история. Давай, не тушуйся! А мужчины пусть отвернутся и перестанут греть уши. Ну же, как прошла твоя первая брачная ночь?

Я зажмурилась, вспоминая. Дорогу из пепла к алтарю, фиктивный брак, страдания, отсутствие нормального поцелуя и потом неловкие попытки нас обоих с Дорном всю ночь делать вид, что друг другу мы ну совершенно безразличны.

Открыла глаза, вздохнула и протянула уныло:

— Ну… мы в первую брачную ночь в шахматы играли…

Дженни тут же прыснула со смеху:

— Только не говори мне, что это всё, чем вы занимались!

Я кивнула с ещё более несчастным видом.

— Ну, еще морские узлы развязывали.

Наступила тишина. Смолкли даже ужасно важные мужские разговоры о судьбах миров.

Лорд Морвин толкнул моего мужа в бок и заявил:

— Знаешь, дружище, в мире, откуда я родом, есть травки магические, которые могут помочь в таком случае. Если хочешь, как-нибудь достану тебе.

Злой и красный, Дорн поднялся с места, резко проскрежетав стулом. Погасли все магические огни. Захныкал малыш на руках у Эммы.

Степенно, как и полагается Его герцогскому сиятельству, наследнику славного рода Морриганов, что в родстве с самим Его величеством, он подошёл ко мне.

Наклонился и подхватил, одним движением сдёрнув с насиженного места. А потом закинул на плечо, как пещерный человек добычу. Даром что герцог, а повадки дикие.

— Моя маленькая герцогиня, я тут подумал — пора заключить новый брачный контракт. И добавить в него пару пунктов о неразглашении. Пойдём-ка, м-м-м… обсудим детали.

У меня всё сладко замерло в предвкушении. Было несколько неудобно прощаться с гостями, свисая самым непрезентабельным образом, но я справилась с этой нетривиальной задачей. И даже умудрилась попрощаться с достоинством. Аккомпанементом мне был сдавленный хохот Дженни в плечо сестры.

Он притащил меня в самую розовую спальню из всех, что мы с Замком сотворили.

Весьма небрежно швырнул на постель и принялся развязывать шейный платок.

— А напомните-ка мне, дорогая, почему я до сих пор терплю всё это вырвиглазное безумие?

Подползая к краешку постели, я мурлыкнула:

— Ну конечно, дорогой, потому, что ты меня очень-очень любишь!

Вместо ответа он молча протянул мне запястье, не отрывая потемневшего серого взгляда.

Это был наш ритуал. Запонки я всегда снимала с него сама.

— Не спишь?

— Не-а. Я слишком счастлива, чтобы спать.

— Хочу показать тебе кое-что.

Он поднял руку, так что мне пришлось сдвинуться с облюбованного плеча, и сделал странное движение, напоминающее щелчок в воздух.

С сухим шёпотом истлели и осыпались пеплом на вишнёвый ковёр мои любимые розовые шторы.

— Как?! — я рывком села в постели, подхватывая простыню.

— Вот так, — Дорн очевидно был крайне доволен произведённым эффектом. — Магия не только вернулась ко мне. Я теперь могу ею полностью управлять.

И он доказал мне это, парой повелительных жестов спалив ещё и бледно-розовые подушки в кресле. Они ровными чёрными кучками улеглись на плюш цвета фуксии.

— Я подумал, если добавить в эту феерию поросячей прелести капельку благородных оттенков пепла, будет намного лучше.

Боже! Но это же… Я захлопала в ладоши от радости, а потом бросилась мужу на шею.

Магия полностью ему покорилась! И это стоило даже невинно загубленных подушек.

— И ещё я понял кое-что важное. Всю свою жизнь я не мог контролировать магию, потому что был дурак. Ведь что я делал? Я пытался загнать её вглубь себя. А надо было отпустить! Не сопротивляться, признать, кто я есть на самом деле. Признать обе части моей души — и ту, что принадлежит Морриганам, и ту, что досталась в наследство от эллери.

— Погоди, но ведь Тедериель… она так и не смогла восстановиться после «выгорания»!

— Ещё бы. Ведь у неё не было такого чудесного Резонатора, как у меня, — улыбнулся муж, и снова опрокинул меня на спину.

А потом филигранно распылил в пепел простыню, в которой я успела запутаться.

Когда он уснул, я накинула пеньюар, распахнула створки и вышла на балкон, увитый розами.

Кошка тут же возникла из ниоткуда у моих ног. Потёрлась пушистым хвостом.

Замок протянул ветку и мягко коснулся моей щеки, ласкаясь. А потом осторожно погладил живот.

— Да скажу я ему, скажу! Подожди. Не хочу, чтобы он подпортил нам интерьеры на радостях, над которыми мы с тобой так старались. Когда? Скоро. А ты уже закончил выращивать нам детскую? М-м-м… умничка моя.

Довольный от похвалы, Замок убрал ветки на место и снова обовил перила балкона стеблем.

— Что ты говоришь? — удивлённо покосилась я на кошку, которая довольно жмурила светящиеся в темноте глаза, сидя у моих ног. — Девочка?!

Я положила ладонь на живот и задумалась. Всего на мгновение.

— Ну здравствуй… Алисия. Пусть теперь наш папа вешается! Мы с тобой вдвоём все его скучные серые кабинеты перекрасим.

Я оперлась о балюстраду, вдохнула полной грудью ночной воздух, напоенный весенней свежестью и сладким ароматом цветущих садов.

Парк мы тоже начали обустраивать заново, и даже беседку Дорн обещал построить один в один такую же как та, которую сломал мне в Шеппард Мэнор. И мне казалось, что в этом парке — как-то незаметно и словно сам собой — поселился дух моего старого дома.

Кошка тихо мурлыкнула и исчезла. Она будет всю ночь ходить вокруг Замка пепельной розы и помогать этой земле возрождаться. Уже сейчас можно увидеть, почувствовать, как гудят магические потоки в земле, как распускаются раньше времени цветы, как вырастают то тут, то там в парке новые, неведомые раньше породы деревьев, как воздух пьянит ощущением тихого и светлого счастья.

«Ты был прав, папочка.

Весна обязательно приходит.

Для тех, кто не сдался и пережил зиму»

Я развернулась, вошла в тёмную, дышащую покоем комнату и плотно закрыла двери.

Дорогие читатели! Последняя книга цикла уже доступна для чтения по ссылке в аннотации этой книги. Это самостоятельная история, но с её героем вы могли познакомиться в эпилоге «Пепельной розы»;) Спасибо за то, что вы со мной в путешествиях по Замкам роз!

Еще больше книг в Дамской читальне. Ищущий да обрящет!

Не забудьте наградить автора донатом. Копейка рубль бережет:

https://litnet.com/book/zamok-pepelnoi-rozy-kniga-2-b309799