Джованни

Художники Л. и И. Виноградовы

Волосы Джованни Черны, как сажа. Глаза, говорят, Чернее даже. Зубы Джованни Белее, чем снег Носит Джованни Отцовский берет. И брюки из старой Отцовской рубашки. На них, как у взрослых. Четыре кармашка. И что ж из того, Что в них нечего класть. Карманы на брюках — Их главная часть. Джованни гордится — Не брюки, а клад. Лишь жаль, что растут Островочки заплат…

Джованни мог на берегу Просиживать часами, Смотреть, Как лодки вдаль бегут, Играя парусами, Как пароходы за кормой Винтами пенят воду, С закатом уходить домой, Являться вновь к восходу. Герои уличных реклам В кино Джованни звали. Но недоступны беднякам Места в волшебном зале. А здесь и солнца щедрый луч, И ветер самый свежий. Нельзя же запереть на ключ Морское побережье. И берег всех подряд встречал Тепло и без разбора, Ребят манил большой причал За прутьями забора.

Они решались иногда Пробраться под забором Туда, где грузятся суда, Где разных бочек горы. Хотели чем-нибудь помочь Мальчишки на причале. Их очень часто гнали прочь И редко привечали. Случалось так, что моряки, Зазвав их к пароходу, Бросали деньги-медяки Забавы ради в воду. Джованни только восемь лет. Но он других не хуже Нырял на поиски монет, Зубенки сжав потуже. Бросался в сумрачную тьму Глубин глухих и тяжких. Но не давала тьма ему Холодные медяшки.

Джованни за жизнь небольшую свою В других городах еще не был. Но вряд ли найдется В другом краю Такое высокое небо. Он не был нигде, Но уверен вполне И даже готов поспорить — Едва ли найдется В другой стране Такое хорошее море. Никто и не спорил об этом с ним. Другого такого нету. В Италии мало суровых зим, Много тепла и света. Чудесные песни хранит она, Картины, скульптуры прекрасные. Отец говорит: «Золотая страна, Красивая, Но несчастная».

Город приморский На два распорот: Город верхний И нижний город. Верхние улицы От солнца щурятся. И ночью на них — Рекою огни. Здесь каждая вилла Богатством давила. Золото, мрамор, Гранитные звери, Огромные рамы, Зеркальные двери. Каждая вилла — Богатства ковчег. Ее бы хватило На сто человек. А в вилле один Живет господин. Не в меру богатый И жадный не в меру, Его называют Мил-ли-о-не-ром.

А нижние улицы От чада хмурятся. В них тесно, Как в ущельях. Не улицы, а щели. Лишь по ночам пустынные. Кривые, неуютные И, словно паутиною, Веревками опутаны. На них Лохмотья сушатся, Под ними Грязи лужицы. И в этих лужицах вода Не просыхает никогда. Сюда для солнца путь закрыт, Здесь вечно запах стойкий Испарин бельевых корыт, Нечищенной помойки. Кривятся ветхие дома — Облезлые уроды. Здесь по ночам густая тьма Пугает пешеходов. Глухие, Душные места. Здесь проживает беднота.

Джованни с семьею Жил в темном подвале. Такие подвалы Трущобами звали. Подвал, хоть и низок, А все-таки дом… В нем мама И та выпрямлялась с трудом. Отец же ходил Непомерно сутулясь, И даже совсем не вставая Со стула, Рукою он мог Потолок доставать. В каморке Стояла хромая кровать, А рядом, Забившись в глубокую нишу, Ютился порожний Комод полусгнивший. Отцу он достался От деда в наследство. С него начиналось Джованнино детство. Комод был фамильный, Семьи старожил. Он детям грудным Вместо зыбки служил.

Его выдвижной И вместительный ящик Джованни был люлькой Вполне подходящей. Теперь в нем Сестренка Витота спала А он — на лохмотьях Под крышей стола. В осеннюю пору В подвале всегда — Зеленая плесень, И каплет вода В консервные банки, И капли как будто Здесь вместо часов Отбивают минуты.

* * *

Когда-то семья Проживала в квартире. Она была выше, Светлее и шире. И мать вспоминала Нередко о ней. Джованни, конечно, Не помнит тех дней. В те годы он был, Говорят, еще мал, А папа тогда На войне воевал. Он с фронта вернулся Раньше других, С медалью в мешке, Но без правой ноги.

Любую работу Он взял бы с охотой, Но папу не брали Теперь на работу. Сидела семья На воде и на хлебе. Потом распродали Одежду и мебель. А дальше Джованни И сам уже помнит, Как их выгоняли В трущобы из комнат. И в этой промозглой Подвальной лачуге Отца-инвалида Свалили недуги. Лежал он в постели И кашлял натужно. Теперь уже папе Работы не нужно.

Джованни однажды Летней порою Верхней улицей К морю пошел. Хотя этот путь И длиннее втрое, Зато здесь идти, Как нигде, хорошо! Джованни шел Не спеша и думал Под мерный шелест Блестящих машин: «Сколько всегда Здесь веселого шума, Сколько богатых И светлых витрин!» Шел он и думал. Но на перекрестке Он услыхал, Как, над ним хохоча, Громко кричали Мальчишки-подростки, Дети известного богача: — Смотрите, Мальчишка какой богатый! Богаче его не найдешь, Не ищи! Старый тюфяк В разноцветных заплатах. Берет-то, пожалуй, У взрослых стащил!

А обувь, смотрите, Прекрасная пара. Ботинкам таким Позавидует всяк. Простите, синьор, Не угодно ль сигару? Что ж вы молчите, Синьор босяк? На лицах кривляк Заиграл румянец. Злая ухмылка Разводит рты. — Что ж вы молчите, Синьор голодранец? Давайте с вами По-братски, на ты. Может, зайдем Побеседуем в баре? А впрочем, мы поняли Вас и так. Не пачкайте Места на тротуаре. Марш на дорогу, Босяк! Трое смотрели Брезгливо и строго, Встав у Джованни Стеной на пути. Молча Джованни Сошел на дорогу. Хочешь не хочешь, А надо сойти. Мама Джованни Всегда учила — В жизни не спорь, Не борись с богачом, Лучше согнись Перед этой силой, Даже когда Не виновен ни в чем.

Джованни с самых детских лет Нуждой и горем битый. Не каждый день он видит хлеб, Не каждый день он сытый. Но почему же в жизни так — Богатые мальчишки Бросают пряники в собак И покупают книжки? У них всегда Всего полно. Они гурьбой веселой В воскресный день идут в кино И даже ходят в школу. Джованни в церкви расспросил Священника об этом. Священник рот перекрестил, Зевнув перед ответом. — То воля божья, Милый друг. А что от бога — свято. Работай, не жалея рук: Богатство для богатых. Для бедных, сын, земля скупа. А те, кто беден, — грешны. Поп говорил, а у попа Дрожал живот потешно. И колыхался белый крест На толстом брюхе мерно. «Ведь поп, пожалуй, Жирно ест И досыта, наверно». — Да, да, мой сын, Земля скупа. С богатым надо ладить. — Хотелось жирного попа По животу погладить. Поп выговаривал слова С шипением и свистом: — Виной всему, мой сын, Москва, Москва и коммунисты. Джованни! Бойся, как огня, Ты этих красных бестий. Молись. В подарок от меня Возьми вот этот крестик. Тебя он выручит в беде, Спасет на поле брани. — И крестик этот поп надел На бедного Джованни.

Джованни помнит горький час, Чуть небеса светлели, Когда отец в последний раз Позвал его к постели. Поцеловал бессильно в лоб… И мать себя спросила: «Где денег взять теперь на гроб, На что купить могилу?» Соседки денег принесли На мелкие расходы. А в полдень к матери пришли Друзья отца с завода.

Неловко кепку теребя, Сказал кузнец Лористо: — Возьми, Вот это для тебя Собрали коммунисты. За что ж так яростно и зло Поп шлет на них проклятья?.. Ведь сколько слышал добрых слов Джованни про Тольятти! Он про него не раз, не два Слыхал, когда в народе Звучали светлые слова О мире, О свободе.

Время вначале Плелось с неохотой Мама ходила Искала работу Месяц, полгода. И дни полетели, Дни замелькали, Слагаясь в недели. Не находилось Работы нигде… Вечером мама По пояс в воде В море искала Ракушки арсе́лле, Их бедняки Собирали и ели. Мама ракушки Всегда находила, Только однажды Она простудилась Долго крепилась, Но все же слегла Даже в каморке Ходить не могла. Стало в подвале Тоскливей и тише. Только скребутся Голодные мыши…

Джованни строг не по годам. Не выбьешь слез и плеткой. Он плакал только раз, Когда Отца сожгла чахотка. Джованни старше стал. С тех пор Прошло уже два года Забыл он про морской простор, Забыл про пароходы. Нет времени встречать рассвет И кораблей громады. Джованни полных десять лет — Теперь работать надо. Джованни в лавку поступил. За маленькую плату Малыш покупки подносил Бездельникам богатым.

И не под силу груз порой, А он несет упрямо: Там дома с маленькой сестрой Ждет хлеб больная мама. И пусть немного болен он, Пусть ношей перегружен, Лишь только б горстка макарон Была семье на ужин.

В эту ночь на лохмотья опять Лег Джованни без ужина спать. Он уснул и увидел во сне Светлых сказок волшебное царство. Подарили ему в той стране Много хлеба, А маме — лекарство. Он для бедных соседских ребят Взял оттуда игрушек чудесных. Почему ж так истошно гудят Колокольни церквей окрестных? Он проснулся. Надсадный звон Тьму ночную, как градом, хлещет, И, конечно, это не сон, А набата язык зловещий. Беспорядочный шум за стеной. На висках бьются часто жилки. Мать пугливо глядит на окно. Жидким светом чадит коптилка. Плачет громко спросонок сестра. Гул набата то резче, то тише. Не лежать же вот так до утра? И Джованни на улицу вышел.

Где-то близко случилась беда, А какая, никто не ведал, Все бежали, Не зная куда, И Джованни — за всеми следом. А в толпе у рекламных зарниц Беглецы узнавали с волненьем — Речка вырвалась из границ И грозится большим наводненьем. Надо на гору быстро бежать, Там не страшно, Сиди хоть неделю. Ну, а как же сестра и мать? Мать совсем не встает с постели. Он вернулся, чтоб им помочь: Где дорога быстрей и короче? Разрывали факелы ночь На багряные, Мрачные клочья.

А наутро гудела молва, Что их город беда миновала, Что вплотную река подошла, Но до стен городских не достала. От несчастий спасла высота, На которой раскинулся город. Незаметно сошла суета, Успокоились жители скоро. И Джованни с друзьями тогда На окраину города вышел. Над долиной бушует вода, Гонит бревна, деревья, крыши. И опять все, как будто во сне. Ветер дует, Деревья сгибая. Вдалеке на широком бревне, Кошка мечется, погибая.

То сорвется в пучину она, То, намокшая, Вылезет снова, Не решаясь отплыть от бревна… А река разбросалась сурово. И в своей неуемной гульбе В берег бьет оголтело и хлестко, И несет, и несет на себе Крыши, бревна, деревья, доски. А когда от прибрежных кустов Пролегли над рекою тени, Появились десятки плотов Из затопленных ближних селений. И на них, Посредине реки, В этом страшном, Неистовом гуде Дети, женщины, старики — Изможденные, скорбные люди.

И плывут, И плывут плоты, Их встречают молчанием строгим. И такие плывут, что пусты, Без людей… Видно, где-то в дороге Ночью смыло их бурной волной. И плоты, огибая сушу, Одиноко плывут стороной, Словно памятники утонувшим. А река, Хороня голоса, Уцелевших на берег бросала. Почему ж их никто не спасал, Разве лодок в Италии мало? Исступленно грохочет вода, Словно вышла впервые на волю. Почему ж богатеев суда Молчаливо стоят на приколе? Молчаливо стоят, а вдали Гибнут люди. И только к ночи Пострадавшим на помощь пошли Все исправные лодки рабочих.

Да, Джованни до этих лет В затрудненье подобном не был: В лавке пусто, Товаров нет, Значит, нет ни работы, ни хлеба. Наступила такая пора, Что ни день, то все хуже маме. Сын картошку принес ей вчера, Раздобытую в мусорной яме. Да и ту забрала сестра. Что ей скажешь, малышке голодной? Мать твердит: «Проживем до утра, Как-нибудь проживем сегодня».

А наутро. Будя восход, Пел причальный гудок над морем. В порт, как видно, Пришел пароход, Не поможет ли он их горю? И Джованни туда поспешил: Там, наверно, корабль встречают… Вышел к порту — Вокруг ни души, За оградой охрана скучает. Долго было пустынно, но вот, Направляясь к линейкам улиц, Из широких портовых ворот Молча докеры вышли, сутулясь. А вдогонку им, С пеной у рта, Зло и дико горланил кто-то: — Эй, вернитесь, назад, по местам, Я вас выгоню завтра с работы!

Только докеров разве сдержать? И в ответ ему гневно, сердито: — Пусть оружье приедут сгружать Сами мистеры с Уолл-стрита… А Джованни плечами пожал Как? Оружие? Быть не может! Ведь священник всегда утверждал, Что Америка бедным поможет. И сейчас вот, возможно, она Пострадавшим от наводненья Подослала муки и зерна, А ребятам конфет и печенья. Это все не должно лежать Долго на пароходе. Почему же они сгружать Не хотят И домой уходят?

Вскоре бас портового гудка Надоедливо, сипло и нудно Звал голодных людей городка На разгрузку прибывшего судна. И Джованни пошел: может, он (Если пустят его, на судно) Заработает макарон; Не беда, что придется трудно. Он пробрался на пароход. Тот стоял неуклюже громоздкий, А на палубе ждали работ Дети, женщины и подростки. И малыш, отгоняя сон, В душном трюме ворочал грузы… Получил за работу он Небольшой котелок кукурузы. А когда, Выбиваясь из сил, Он вздремнул у подъемного крана, Там его пинком угостил Офицер корабельной охраны.

Невеселый вставал рассвет. Ноют руки И плечи больно. Но зато есть в семье обед, И Джованни уснул довольный. Нынче может он долго спать, Он работал много и честно. Почему ж Его будит мать? Почему С перекрестков окрестных Долетает неясный гул? Может, снова река взбунтовалась? Он проснулся, На мать взглянул. Молча, ласково мать улыбалась. За три месяца первый раз Сын увидел ее улыбку, Светлый блеск этих добрых глаз… А на улице бойкая скрипка Лихо, громко, задорно вела Итальянскую песню о мире, Песня смело вдоль улиц шла, Разливаясь все шире и шире. Утром песня, как будто прибой, Покатилась на берег к причалам, Увлекая туда за собой Сотни жителей бедных кварталов.

Ну, а там любовались все, Как уверенно, плавно и четко В порт во всей океанской красе Шел корабль Богатырской походкой. И над ним в голубой вышине Ярко, ласково, в знак привета Колыхался и пламенел Флаг далекой Страны Советов.

Громкий говор. Радость в каждой фразе. Песня мчится над простором вод, Ей идет навстречу «Тимирязев», «Тимирязев» — русский пароход. Вот уже и якорь подал лапу Морю синему, Улегся пенный вал. И на судно Медленно по трапу Представитель порта прошагал. Поклонился. Чуточку помешкав, Отряхнул пушинки с толстых плеч И сказал с ехидною усмешкой Он давно продуманную речь: — Я не в силах скрыть Своей печали. Разгружать, друзья, не сможем вас: Докеры у нас забастовали, Вы явились в неурочный час. Он сказал все это капитану, Но толстяк не видел и не знал, Как, пройдя Сквозь мрачный строй охраны, К пароходу весело шагал Делегат бастующих рабочих. И, поднявшись на высокий борт, Он сказал взволнованно: — Мы очень Рады вам. Наш город очень горд, Что встречает гостя из России. Вам привет сердечный шлет народ. И меня рабочие просили Передать, что этот пароход Мы досрочно выгрузим, По-русски. Пусть нас те, Что входы стерегут, Тотчас же пропустят на разгрузку: Люди ждут сигнал на берегу.

Бездонный трюм Советского посланца Освобождали все портовики. В подарок Пострадавшим итальянцам На берег плыли Бочки и тюки.

На пароход С большой толпой рабочих Проник Джованни. Разве утерпеть! Он не забыл слова попа. Но хочет Сам На людей советских посмотреть.

* * *

Робко встал в сторонку он, Чтоб никто не видел, — Что печалишься, Дружок, На кого в обиде? Так негромко говоря (Он и не заметил), Подошел к нему моряк. — Отчего ж не весел? Ты не прячься в стороне, Выйди ближе к людям. Хочешь, друг, Пойдем ко мне В кубрик? Гостем будешь. Только, видно, не всерьез Говорит ему матрос. Гостем, так уж повелось, Может быть богатый… А Джованни что за гость — Босый И в заплатах. А моряк тепло глядит, Словно век знакомый. — Что ж, дружище, заходи, Будь у нас как дома.

До обеденной поры Мальчик был у русских. Вдруг пришли на перерыв Моряки с погрузки. Подошли и встали в круг Шумные матросы. — Ну так что же. Здравствуй, друг, Гость черноволосый! Что ж молчишь, Рабочий класс, Трудовые плечи? Будь как дома И от нас В память этой встречи Забирай вот сапоги И матроску русскую. Примеряй-ка, не туги? Слышь, подметки хрусткие… Гость в столовой побывал, Борщ матросский кушал. А потом «загар» смывал В корабельном душе. — Э, тебя и не узнать. Подменили прямо. Удивится дома мать, Не узнает мама. Чуть полили и подрос, — Шутит ласковый матрос. — Ты моряк что надо. Только вот досада: Не по форме гость одет — Брюк на нем матросских нет. И моряк хороший — Не моряк без клеша! — Нам и брюки не вопрос, — Говорит другой матрос. — Погодите, я ему Вот свои прикину, — И моряк полез в баул, Брюки-клеш он вынул. — Так, примерим мы сейчас. Вот ты, право, жалость. Брюки вроде бы как раз, Длинноваты малость. — Что ж, длинны — не коротки, Здесь уладить можно. Это ж, братцы, пустяки, Труд совсем несложный. Удлинить штаны нельзя, А уменьшить — просто. Дайте ножницы, Друзья, Подгоню по росту. Вновь прикинул их длину На Джованни дважды И по мерке отмахнул От штанины каждой. — Вот и все! Носи, браток, Ничего, Что короток. И смеются моряки: — Эх ты, палки-елочки! Ничего, Что широки, Да зато с иголочки.

Вот теперь, Дружок, гуляй. Посмотреть — так с ходу Хоть в команду зачисляй. Жаль, Не вышли годы.

Джованни строг не по годам, Не выбьешь слез и плеткой, Он плакал только раз, Когда Отца сожгла чахотка. И в первый раз за жизнь свою От радости Сегодня… Идешь, И будто бы поют Под сапогами сходни. И в этот день, Как никогда, Легко, Легко шагается, Звенит простор, Блестит вода, А солнце улыбается. И даже ветер-озорник Ласкает щеки нежно, Полощет синий воротник Матроски белоснежной. Джованни нынче очень рад. Идет по верхней улице. — А это что за маскарад? Синьоры, полюбуйтесь-ка. Друзья, смотрите-ка, никак, Мы с ним встречались где-то? — Да это ж старый друг-босяк, На маскарад одетый. Так снова, громко хохоча, На шумном перекрестке Стояли дети богача, Насмешники-подростки. — А друг нас вроде не узнал? — Не диво: Встречи редки, А он спешит на карнавал, Чтоб подобрать объедки. — Друзья, готов идти на спор, Что наш знакомец старый Забыл давнишний уговор — Не пачкать тротуара. А я ему напомнить рад. Даю звонок отвальный. А ну-ка, марш бегом назад, Гуляка карнавальный! Да больше ни ногой сюда! Не то сдерем рубаху. — А он стоял, Как никогда, Спокойно и без страха.

Расставив ноги, Как матрос, Барчонку бросил жестко: — Жирен ты, друг, Да не дорос Ходить в такой матроске. Да что ходить. Тебе рукой Не дам ее потрогать. — Ха-ха! Скажите-ка, какой Босяк сегодня строгий. Посмотрим, что за сукнецо, — И дернул за рубаху. Джованни в пухлое лицо Врага ударил с маху. Неравен бой. Пусть бьют враги. Готов Джованни к схватке. Пусть бьют, А где же два других? Сверкают только пятки! Джованни, битвой окрылен, Пошел своей дорогою, Он понял, что богач силен, Пока его не трогают. И просто зря их редко бьют (Ведь дело-то пустое). Теперь он знал — бедняк в бою Троих богатых стоит.

Раньше рассвета жители встали, Раньше рассвета на берег пришли. Кто их собрал? Зачем их созвали? Это сердца их сюда привели. Стоит «Тимирязев», Как светлая глыба, Толпы народа — не сосчитать. Это Советской стране спасибо Люди за помощь пришли сказать. В порт к кораблю никого не пускали, Но полисмены сдержать не могли Праздник народа, Народа Италии. В злобе бессильной стоят патрули. Огненный флаг, Задевая за тучи, Веет сегодня над гребнем волны. Это его «Тимирязев» могучий Держит, как паспорт Советской страны.

И вот советский пароход Готов в дорогу дальнюю. Повисли над простором вод Его гудки прощальные.

Вперед — в обратный переход! Подставив ветру плечи, Пошел он, Набирая ход, Вперед — заре навстречу! И вдаль уносит на себе Снопы лучей рассветных. Платки, как стая голубей, Взлетают в знак привета На берегу. А там среди Своих друзей-товарищей Джованни пристально следит За флагом уплывающим. Он верит: Вновь придет пора, И день такой засветится, С горой не сходится гора, Друзья ж с друзьями встретятся. Он будет дружбу век беречь… И шепчет сердце детское: «Счастливый путь! До новых встреч, Друзья мои советские!»