Набор находок, определяющий облик группы III Борисовского могильника, В.В. Саханев соотносил с древностями салтово-маяцкого круга. А в свете новых материалов и разработок этот горизонт памятника тяготеет к кругу «кубано-черноморской группы кремаций» (Пьянков А.В., Тарабанов В.А., 1998).

В Причерноморье из более чем десятка известных могильников этой группы (рис. 12А) характер погребальных сооружений изучен раскопками лишь на трех. Основным типом погребений здесь являются кремации на стороне с помещением частично собранного праха и остатков костра в небольшую ямку, реже — в урну. По крайней мере, значительная часть инвентаря носит следы пребывания в огне, а некоторые вещи преднамеренно испорчены, иногда часть инвентаря помещали отдельно от остатков кремации. Этот обряд не имеет местных корней. О появлении нового населения свидетельствует и то, что могильники основаны на новых местах («8-я щель» содержит только древности этого времени, в Южной Озерейке перерыв с погребениями предшествующего периода составляет не менее трех веков). В Дюрсо они занимают особую зону.

Каждый из рассматриваемых памятников имеет свои особенности. Погребения коней в большом количестве представлены на могильнике «8-я щель» и дважды встречены в зоне кремаций Дюрсо. В целом, погребения коней не характерны для могильников с кремациями салтово-маяцкого круга, хотя изредка и встречаются, что объясняется влиянием носителей ингумационных обрядов или специфичными ритуалами (Пьянков А.В., Тарабанов В.А., 1988, с. 211). Единично на могильниках с кремациями попадаются и ингумации. Все 8 ингумаций из Борисово принадлежали детям, на могильнике «8-я щель» в одном случае это женщина, в другом — ребенок. В Дюрсо же две ингумации находились в центре зоны кремаций, и несколько ингумаций, вероятно, синхронных кремациям, были и на других участках Дюрсо, в том числе в районе стыка зон разных обрядов (рис. 13). На могильниках «8-я щель» и Борисово есть кремации в урнах, что не встречено в Дюрсо.

Рис. 13. Расположение погребений на могильнике Дюрсо. Составлена И.О. Гавритухиным по материалам А.В. Дмитриева.

Условные обозначения: 1 — трупоположения; 2 — трупоположения, нарушенные в древности; 3 — трупосожжения; 4 — могилы коней; 5 — границы раскопанной площади.

В Борисово кремации или скопления вещей в грунтовых ямках составляют лишь около четверти погребений III группы, а около 50 из 82 могил содержали кремации в ямах, обложенных каменными плитами. Правда, в ряде случаев каменные ящики имели небольшие размеры или даже треугольную форму, отдельные каменные ящики носят следы воздействия огня. Судя по плану раскопок 1911–1912 гг., большинство кремаций в ямках образуют компактные группы, окруженные погребениями в каменных ящиках, а детские ингумации расположены на юго-восточной периферии зоны концентрации могил. В северо-восточной части участка исследованы каменные ящики с остатками кремации, выше которых были поставлены черепа, в одном случае 3 (могила 91), в другой — 19 (могила 99), последние были перекрыты каменной плитой, на которой лежало скопление обожженных вещей. Погребения, совершенные по разному обряду, не отличаются по составу инвентаря, лишь ингумации детей, в целом, более бедны. Захоронения в каменных ящиках не известны на других могильниках с кремациями салтово-маяцкого времени и явно отражают синтез с местными погребальными обычаями. «Отклонения» от «стандарта», объединяющего могильники с кремациями VIII–IX вв., не могут заслонить их культурного единства. Каждый из случаев имеет собственные объяснения: вариации погребальной практики разных общин; какие-то особые обряды; присутствие носителей других традиций, в том числе местного населения, в разных коллективах удельный вес и, вероятно, статус последних были различными.

Значительную и не связанную с местными традициями часть погребального инвентаря рассматриваемых памятников составляют предметы снаряжения коня и воина. Часты находки слабоискривленных сабель, как с прямой, так и коленчато изогнутой рукоятью; как правило, они имеют перекрестья, типы которых весьма разнообразны, встречаются скобы для подвешивания, полукруглые или с выступом на середине оковки ножен (табл. 73, 3; 78, 12–16, 64). Сабельные гарнитуры изготавливались из железа, иногда с таушировкой благородными металлами, реже — из бронзы. Встречаются кинжалы, в том числе коленчатые с перекрестьями, часты ножи, иногда находимые по нескольку штук, что свидетельствует о возможности их использования и в качестве метального оружия (табл. 78, 30, 52, 65). На вооружении состояли пики с узким пером ромбического сечения, топоры, в основном узколезвийные с молоточковидным обушком, известен кистень (табл. 78, 33, 34). Об активном использовании луков свидетельствуют колчанные крюки и скобы, многочисленные наконечники черешковых стрел, часто трехлопастных, есть и бронебойные (с утяжеленным жалом), обращают на себя внимание рамчатые наконечники, редкие для других регионов Европы в это время (табл. 73, 4; 77, 30–32; 78, 7-10). Защитное вооружение попадается редко, возможно, из-за высокой стоимости. Известны шлемы, склепанные из железных листов, с навершиями и кольчужными бармицами, кольчуги с налокотниками, поножи, детали щитов (Саханев В.В., 1914, рис. 27–29).

Конская упряжь представлена удилами с S-видными или стержневидными псалиями, арочными стременами с прорезью для путлища на выделенной пластине, прямой или вогнутой подножкой, или 8-видными, известны и оковки седел (табл. 73, 2, 5а, 8-10, 14, 17–19). Из украшений коня известны начельники с плюмажем, округлые или листовидные пластинчатые бляхи, вероятно, использовались для этой цели и бубенчики (табл. 73, 11–12).

Судя по всему, в воинские наборы всадников входили небольшие, в том числе складные, серпы (табл. 78, 30). С упряжью связаны часть железных пряжек простых форм и ременных разделителей, наборы колец для конских пут. Другие железные пряжки, разделители и кольца являлись деталями поясов или других ременных гарнитур, как и наконечники или накладки на ремни, нередко с подвесными кольцами (табл. 73, 5; 78, 1–5). Чаще детали ременных гарнитур изготавливались из железа, но известны и сделанные из цветных металлов. Последние лучше всего представлены в Дюрсо, наиболее богатом могильнике этого времени в Причерноморье. С одеждой связаны бронзовые цельнолитые пуговицы и часть бубенчиков (табл. 78, 17, 21).

Украшения представлены серьгами (нередко — золотыми или серебряными) с овальным разомкнутым кольцом, часто имеющим в верхней части декоративную насадку, подвески к ним бывают полые, украшенные зернью, или из низки шариков (табл. 78, 20). Фибулы, наоборот, почти все железные. Доминируют двухчастные застежки с широким кольцом для оси короткой пружины, сплошным приемником и крючком на конце ножки, сечение спинок очень разнообразно; значительно реже встречаются шарнирные фибулы (табл. 73, 7; 78, 6). Возможно, застежками служили и щипцевидные предметы. Впрочем, некоторые исследователи предполагают их иную функцию. Из бронзы или низкопробного серебра изготавливались браслеты, среди которых показательны имеющие на концах утолщения-шляпки, перстни с пластинчатым или имеющим выступы щитком (табл. 78, 24–25). Разнообразны подвески: костыльковые с петлей или перехватом, пинцеты, «копоушки» и «ногтечистки», стержни с миндалевидным прорезным основанием, в виде головы барана, коньковые и т. д. (табл. 78, 18, 19). Среди бус преобладают побывавшие в огне небольшие каменные (сердолик, халцедон и т. д.), шарообразной, нестрогой, реже цилиндрической и биконической формы. Среди избежавших воздействия огня бус присутствуют агатовые, шарообразные из бесцветного стекла, одночастные и многочастные с металлической прокладкой, разнообразны одноцветные из глухого стекла или полихромные (табл. 78, 22, 23) (Саханев В.В., 1914, с. 153–155). Янтарь не встречен, что может объясняться и его нестойкостью к огню.

В керамическом комплексе преобладают красноглиняные кувшины с яйцевидным туловом и сливом, реже встречаются красноглиняные и сероглиняные кружки или кувшинчики с грушевидным туловом; есть лепные горшочки, корчаги красной и серой глины, иногда орнаментированные врезными волнистыми линиями или зональным рифлением, изредка попадаются амфоры (Саханев В.В., 1914, рис. 27). Орудия труда и бытовые предметы представлены мотыжками (табл. 78, 32), серпами, кресалами, как правило, калачевидными или подпрямоугольными, оселками с отверстиями для подвешивания, инструментами, рыболовными крючками и т. д. В погребениях встречаются очажные цепи или их детали (крючья, звенья из крученого прута с перехватом на середине и т. д.); почти на всех памятниках известны вертелы и двузубые вилки из крученого стержня с кольцом для подвешивания, в Борисово найдены бронзовые клепаные котлы с железной полосой по краю (Саханев В.В., 1914, рис. 33).

Основная часть инвентаря рассмотренных памятников имеет прямые аналогии в древностях салтово-маяцкой культуры (Плетнева С.А., 1981; 1999; Березовец Д.Т., Пархоменко О.В., 1986). Своеобразна на этом фоне лишь керамика, которая локальна и частью явно связана с местными традициями. По основным характеристикам погребального обряда и особенностям состава инвентаря кубано-черноморская группа кремаций находит близкие соответствия в памятниках, расположенных в верховьях Северского Донца, что объяснимо лишь их общим происхождением и сохранившимися связями (Пьянков А.В., Тарабанов В.А., 1998). Происхождение этого, судя по всему, сплоченного и хорошо вооруженного народа неясно. В материальной культуре бросаются в глаза черты, связанные с кочевым миром Евразии. Высказанные предположения о тюркских или угорских корнях людей, оставивших кремации кубано-черноморской группы (Дмитриев А.В., 1978а, с. 49; Тарабанов В.А., 1994, с. 58–59), перспективны, но требуют более убедительной аргументации. Компактные ареалы двух близкородственных групп пришельцев на северной и южной границах Хазарского каганата вполне соответствуют практике этого государства в национальной и военной политике.

Многочисленные аналогии в древностях салтово-маяцкого круга допускают надежную синхронизацию кубано-черноморской группы кремаций с ранними этапами этой культуры (середина VIII — середина IX в.).

В Дюрсо (Дмитриев А.В., 1982а, рис. 13) этот горизонт прослеживается, кроме ядра зоны кремаций, компактной группой кремаций, расположенной севернее, среди ингумаций (могилы 361, 362 и др.) и погребений по обряду ингумации, разбросанных в разных частях могильника. Очевидно, в момент появления носителей обряда кремаций, могильник предшествующего населения здесь еще функционировал, и какое-то время эти группы населения сосуществовали.

Приблизительно этим же временем (около последней трети VII в.) может датироваться начало III группы погребений в Борисово (табл. 78, 8, 28, 35–37, 39, 44, 46, 52), хронологически смыкающихся с поздними погребениями групп I–II. Это подтверждает и сам факт сохранения в группе III местных особенностей в погребальном обряде и украшениях. Не выходит за рамки VII в. и дата некоторых вещей из разграбленного могильника у пос. «Ленинский путь» (табл. 73, 6, 17–19, 24–28), а также клад византийских монет в Суко, среди которых наиболее поздние принадлежат Константину IV (668–685) (Кропоткин В.В., 1962, № 26).

В рамках второй половины VII в. датируется ременная гарнитура из Мысхако (табл. 73, 20–22). Хотя на этом памятнике представлены как вещи «культуры кремаций», так и более ранние, указанный набор важен тем, что имеет прикамско-нижнеокское происхождение (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с. 33, вариант 1а и 1б; Гавритухин И.О., 2001), т. е. близкое культурному контексту коньковых подвесок и некоторых других вещей, типичных для кубано-черноморской группы кремаций. Набор пластинчатых подвесок из могильника «Ленинский путь» (табл. 73, 24–26) имеет днепровское происхождение, особенно близки ему вещи из Козивского и Новоодесского кладов (Корзухина Г.Ф., 1996, табл. 45, 52–53). Последние расположены неподалеку от верховий Северского Донца, где фиксируется население, родственное носителям культуры кубано-черноморских кремаций. Вполне вероятно, учитывая катастрофические события, приведшие к появлению днепровских кладов, что упомянутые подвески свидетельствуют о пленных, приведенных с востока лесостепного Днепровского Левобережья (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996).

Итак, памятники второй половины VII — начала VIII в. между Анапой и Геленджиком свидетельствуют о сложных процессах этнокультурных перемен, вписывающихся в картину потрясений, сопровождавших экспансию на запад объединения, возглавляемого хазарами.

При реконструкции формирования культуры кубано-черноморских кремаций следует иметь в виду и памятники, где получена представительная выборка материала, но древности последних десятилетий VII — первых десятилетий VIII в. не известны. Кроме ряда пунктов на Нижней Кубани, к таковым относятся и некоторые причерноморские могильники («8-я щель», Южная Озерейка). К началу собственно «салтово-маяцкого времени» полностью пропадают ингумации в Дюрсо, оформляется структура III группы погребений в Борисово. Все это совпадает с эпохой новых потрясений и изменений среди подвластных хазарам народов на протяжении второй трети VIII в. (пик борьбы с арабским натиском, переселение части алан в лесостепь и др.). По-видимому, и на «зихской» границе каганат проводил «стабилизационные» мероприятия. Пока Хазария была сильна, подступы к важным для нее Тамани и Приазовским степям были защищены, но к X в. ситуация изменилась, и Константин Багрянородный фиксирует северную границу контролируемой зихами территории по р. Укрух (старое русло Кубани). Между Зихией и Аланией, по данным того же автора, расположена Касахия (страна касогов по русским летописям). С другой стороны, по данным Масуди, «между горой Кабх и Румским (Черным) морем» жили кашаки (те же касоги) (Минорский В.Ф., 1963, с. 206). Возможно, эти сведения отражают смешение части касогов и продвинувшегося с юга населения. В.Ф. Минорский рассматривал сообщения Масуди об идолопоклонстве ряда народов (русов, норманнов, кашаков) как неверно понятые обряды кремирования умерших. Если принять его точку зрения, то появляется возможность идентифицировать касогов VIII–IX вв. с носителями кубано-черноморской группы кремаций.

Небольшие шурфовки, сборы или находки в перемешанных слоях поселений VIII–X вв. между Анапой и Геленджиком не позволяют более или менее полно характеризовать эти памятники. В ряду десятка поселений на левобережье низовий Кубани выделяется Уташское, площадью до 50 га. Кроме разнообразной керамики, пахотных орудий, жерновов, здесь найдены часть карниза, капитель, черепица. Отсюда происходят и несколько десятков христианских могильных стел, скорее всего, здесь в 1894 г. найдена плита с греческой надписью: «Преображение Христово. За душевное спасение себаста Артемия» (Латышев В.В., 1896, с. 115–116. № 107). Все это позволяет предполагать наличие храма и христианской общины (Новичихин А.М., 2000; 2000а). Подтверждением того, что в низовьях Кубани было население, отличающееся от носителей обряда кремации, может служить и сообщение об «обширном кладбище», где В.Г. Тизенгаузеном доследовалась каменная гробница, из которой происходит серебряное кольцо и золотая монета Льва III (717–741) (Кропоткин В.В., 1962, № 8).

Древности VIII–IX вв. южнее Геленджика известны очень отрывочно. В районе Новомихайловского еще А.А. Миллером было описано городище Дузу-кале. Четырехугольная крепость расположена на мысу, соединенном с береговым плато небольшим перешейком. Размеры крепости 100×60 м, стены сложены из тесаного камня с забутовкой на известняковом растворе, зафиксированы остатки и других каменных сооружений (Миллер А.А., 1909, с. 97–99; Анфимов Н.В., 1980, с. 92–93). Подъемный материал представлен амфорами салтово-маяцкого времени, каменной плитой с христианским крестом. Ряд вещей этого времени происходит из погребений, разрушенных здесь в начале XX в. (табл. 77, 23–28, 41). Предметы, связанные с христианским культом, были приобретены А.А. Миллером (хранятся в Византийском отделе ГЭ), а северо-восточнее крепости были разрушены погребения в каменных ящиках с инвентарем VIII–IX вв. К сожалению, это все, что известно об этом, несомненно уникальном, комплексе. Другие памятники последней четверти I тыс. в Туапсинском районе вообще не выявлены.

В Сочинском районе неоднократно обследовался ряд крепостей и других памятников, относимых к VIII–IX вв. (Воронов Ю.Н., 1971; 1979, с. 83–90; Ковалевская В.Б., Воронов Ю.Н., Михайличенко Ф.Е., 1969; Воронов Ю.Н., Ситникова Л.Н., Ситников Л.Л., 1970; 1971; 1972; Ковалевская В.Б., 1983). Однако эти датировки основаны на косвенных соображениях и подъемном материале весьма широкого хронологического диапазона. Лишь после раскопок, позволяющих надежно датировать эти сооружения, можно будет говорить об их культурном и историческом контексте. Относимые то к VI–VII, то к VIII–IX вв. остатки храма и прилегающий к нему могильник на территории с/х «Южные культуры», судя по сохранившимся в МИГКС вещам, не имеют оснований для датировки более ранней, чем начало II тыс. н. э. Систематические работы на средневековых памятниках Сочинского района ведутся сейчас лишь в крепости, расположенной у устья р. Годлик. Часть сооружений там надежно датирована генуэзской эпохой, горизонт VIII–IX вв. представлен лишь довольно бедной коллекцией керамики, и каков был характер памятника в это время, пока не ясно (Овчинникова Б.Б., 1997, с. 17; Иванова С.Н., 1997).

Значительный круг проблем связан с историей распространения христианства в Северо-Восточном Причерноморье. В ряде житий св. апостола Андрея Первозванного говорится о проповеди в Причерноморье, в том числе и у зихов, но пока трудно однозначно утверждать, какие реалии стоят за этими, значительно более поздними текстами. О вере в Христа готов-тетракситов вполне достоверные сведения есть у Прокопия Кесарийского. В археологическом материале это не нашло отражения, что не удивительно, учитывая отмеченное византийцами безразличие тетракситов к догматическим и литургическим вопросам. Из этого же сообщения Прокопия известно, что Юстиниан Великий послал туда священника в качестве епископа. С усилением политического интереса Империи к Боспору и примыкающим землям связана активизация миссионерской деятельности, не давшая, впрочем, желаемых результатов (Болгов Н.Н., 1996, с. 61–62), хотя, возможно, и не прошедшая бесследно. Зихский епископ Дамиан упомянут в документах 536 г., но у нас нет данных, чтобы судить, какова была его епархия. Для более позднего времени имеется ряд археологических свидетельств о распространении христианства (Уташ, Дузу-кале, возможно, какие-то из памятников в Сочинском районе). Однако ни один из этих пунктов не изучен так, чтобы можно было выйти за область предположений. Остается верить, что будущие работы в области церковной археологии создадут базу для воссоздания ранних этапов истории христианства в Северо-Восточном Причерноморье.

Могильник Дюрсо — эталонный памятник древностей V–IX веков. (А.В. Дмитриев)

Могильник Дюрсо находится в 15 км к западу от г. Новороссийска в долине реки Дюрсо. Географически это место является северо-западной оконечностью Кавказа. Вершины гор в окрестностях едва превышают пятисотметровую отметку. Перевалы, связывающие долину с равниной, не достигают двухсот метров. Через долину р. Маскаги можно легко пройти в Анапу (бывшую Горгиппию), направившись на север по долине р. Бакан, попадаешь в Прикубанье, а в шести километрах к югу плещется Черное море. Особенности местности сказались в том, что в районе Новороссийска с древнейших времен соприкасались культуры гор, степей и моря.

Могильник расположен на террасе правого берега реки (рис. 13). С востока он ограничен речным обрывом, с запада — крутым подъемом горного отрога, с юга — небольшим оврагом, а с севера — промоиной. Размеры могильника 150 м с севера на юг и 110 м с востока на запад. Площадь около 1,5 га. Могильник был открыт случайно при устройстве карьера во время строительства плотины и исследовался А.В. Дмитриевым в 1974 г. (Дмитриев А.В., 1979). Всего раскопано 525 погребений и 16 захоронений лошадей. Памятник исследован, вероятно, полностью, хотя не исключено его распространение к северу за промоиной, где продолжается удобная терраса из глинистых отложений. К югу от основной массы погребений на дороге обнаружено захоронение в каменном ящике, не связанное с основным могильником, а на юго-восточной окраине — три поздних мусульманских захоронения (Дмитриев А.В., 1982а, рис. 13).

Захоронения могильника подразделяются на четыре хронологических периода. Наиболее ранние захоронения находятся в северо-западной части, самые поздние трупосожжения расположены двумя компактными группами на западе и юго-западе.

Ранние захоронения, произведенные в прямоугольных неглубоких ямах, сосредоточены в северной части могильника. Ориентировка погребенных головами на запад или северо-запад. В захоронениях много вещей. Это детали одежды — пряжки, фибулы; украшения — серьги, браслеты, бусы, гривны; посуда, оружие.

Детали одежды обычно расположены в местах их функционального назначения. Пряжки находятся в области пояса, а мелкие «обувные» — у ступней ног. Фибулы чаще всего располагались на плечах. Украшения могли быть сложены кучками как у головы, так и в ногах умершего. Иногда женские украшения находились в мужских захоронениях. Посуда укладывалась у головы или в ногах умершего. Часто рядом с посудой лежали кости животных (корова, овца). В одном случае (погребение 500) кости лежали в бронзовом котле, накрытом глиняным блюдом. Рядом с котлом находился крюк для мяса. Часто миски и блюда находились в перевернутом вверх дном состоянии. Возможно, ими накрывалась какая-то пища. Так, под некоторыми блюдами была обнаружена скорлупа птичьих яиц (курица?).

В мужских захоронениях часто встречается оружие — мечи, кинжалы. В женских захоронениях находили украшения, пружинные ножницы, пряслица, туалетные принадлежности, зеркала, но встречалось и оружие. Ножи найдены как в мужских, так и в женских погребениях.

Три самых богатых по набору и качеству инвентаря погребения парные — мужчина и женщина, причем в одном случае мужская рука сжимает женскую. Обычно положение погребенных вытянутое на спине. Иногда ноги скрещены. Часть черепов искусственно деформирована. Неподалеку от погребений богатых воинов лежали скелеты лошадей с остатками седел и оружием (Дмитриев А.В., 1979а).

Нередко в погребениях находили монеты — поздние боспорские «статеры» конца III — начала IV в. В двух случаях это были «варварские» подражания римским денариям. Монеты обычно лежали у пояса (кошелек?), реже в руке погребенного.

Перейдем к характеристике находок.

Пряжки (табл. 79, 1-31) с овальными, круглыми и В-образными рамками. Щитки прямоугольные, круглые, овальные, реже — треугольные, иногда со стеклянными вставками. Изредка встречаются зооморфные язычки (табл. 79, 28), часто находили мелкие «обувные» пряжки (табл. 79, 12, 17–20, 26). Наиболее крупные пряжки в мужских захоронениях могли быть портупейными (табл. 79, 3). Сравнительно крупные поясные пряжки были и в женских погребениях (табл. 79, 21).

Браслеты проволочные, круглые в сечении, с канавками на концах (табл. 79, 37), стилизованные зооморфные (табл. 79, 34, 35) или с расплющенными концами, покрытыми точками (табл. 79, 36, 38).

Гривны являются наиболее типичным женским украшением. Их застежки из двух перпендикулярно расположенных крючков. Стержни гривен обычно круглые, но бывают и плоские (табл. 79, 32, 33). Материал — серебро, реже — бронза.

Серьги в виде проволочного кольца с заостренным концом и двенадцатигранной бусиной на другом. Их форма и размеры весьма стандартны (табл. 79, 39).

Бусы из различных материалов, мозаичные и одноцветные из стекла (табл. 79, 42–50), точеные из янтаря (табл. 79, 40, 41, 51, 52, 54), из роговика, коралла. Очень характерны для данного периода крупные граненые бусы из прозрачного бесцветного или синего стекла (табл. 79, 55–57).

Фибулы. Могильник Дюрсо дал замечательную коллекцию фибул, позволяющую проследить изменение моды на эту деталь одежды в течение нескольких столетий. Наиболее характерными для раннего периода Дюрсо являются двухпластинчатые фибулы (табл. 80, 1-12). Их типология и хронология подробно разработана (Дмитриев А.В., 1982а; Амброз А.К., 1982; Казанский М.М., 2001). Фибулы изготовлены из серебра. В основном они подражают дунайским и крымским образцам, но большая часть из них явно местного происхождения. Второй тип фибул — лучковые (табл. 80, 15–21).

Зеркала с петлей на обратной стороне с тремя концентрическими кругами. Туалетные принадлежности в виде стерженьков на кольцах с маленькой лопаточкой или крючком на конце обычно подвешивались на цепочках (табл. 80, 23, 26, 27). Пинцеты бронзовые обычной формы (табл. 80, 25).

В захоронениях сравнительно много посуды из стекла (табл. 81, 1-13). Это стаканы, чашки, рюмки, блюдо, кувшин, высокая ваза. Для раннего этапа наиболее характерны стаканы усеченно-конической формы из желтого стекла с синими напаями в виде точек, ломаной линии или комбинации из точек и линий (табл. 81, 1–3). Вероятно, несколько позже появляются стаканы с волнистой поверхностью (табл. 81, 4).

Гончарная посуда из серой глины (табл. 81, 15–19, 21–24) несколько грубее красноглиняной (табл. 81, 14, 20, 25). Сравнительно много краснолаковых блюд с оттисками крестов, животных, четырехлепестковых розеток (табл. 81, 26–36). Лепная керамика (табл. 79, 60, 61) довольно редка. Краснолаковый кувшин был один (табл. 79, 62). Амфоры одного типа с реберчатыми туловами (табл. 79, 65). Найдено два бронзовых котла (табл. 79, 59).

Снаряжение коня представлено остатками седел, удилами, уздечными и подпружными пряжками. Металлические пластины седел покрыты чешуйчатыми орнаментами. Положение пластин на спинах лошадей позволило сделать достоверную реконструкцию древних гуннских седел и положить конец спору о времени появления деревянных седел (Дмитриев А.В., 1979а; Амброз А.К., 1979).

Удила однокольчатые с железными или серебряными псалиями (табл. 82, 12–14). Пряжки узды обычно серебряные (табл. 82, 9-11, 19, 23, 24). Подпружные пряжки из бронзы, железа и кости (табл. 82, 15–18, 25).

Оружие. В ранних захоронениях найдены длинные мечи (табл. 82, 30–32, 38), однолезвийные клинки и кинжалы с двусторонними вырезами у рукояти (табл. 82, 28, 36, 37). Большая часть мечей имела простые ромбические в плане сравнительно узкие перекрестия. У одного из широких перекрестий была вставка, инкрустированная стеклами рубинового цвета с золотым каркасом (табл. 82, 41). Бронзовое перекрестие другого меча тоже было широким и имело гнездо для вставки, утраченной в древности (табл. 82, 38, 44).

Богатые мечи имели серебряные и золотые накладки ножен (табл. 82, 39, 40, 42, 43). Накладки покрыты чешуйчатым или геометрическим орнаментом. Узкие полоски, окаймляющие ножны, покрыты насечками и имеют клювовидные окончания (табл. 82, 27, 42, 43).

Оружие находилось непосредственно у скелетов погребенных или в захоронениях лошадей, которые обычно располагались не рядом, а в нескольких метрах от захоронения всадника. Поэтому трудно связать часть богатых погребений всадников с теми или иными захоронениями лошадей.

Первый период могильника начинается в конце V в. и заканчивается до середины VI в.

Во втором этапе могильника Дюрсо появляются геральдические пряжки, разнообразные детали поясной гарнитуры (табл. 83, 1-58); пряжки из бронзы, железа, серебра, накладки и наконечники из серебра, бронзы или же штампованные из тонкого серебряного листа и залитые легкоплавким сплавом.

Изменяются и фибулы. Найдены две пары в форме цикад (табл. 83, 54). Наиболее характерны для данного периода небольшие фибулы с припаянным и трубчатым приемником (табл. 83, 60). Наиболее поздние — с подвязным приемником и широкой орнаментированной спинкой (табл. 83, 70–73).

Распространенные в первом периоде серьги с граненой бусиной на конце становятся крупнее (табл. 81, 81, 82), бусина теряет четкие формы и превращается в цилиндр или окатанный многогранник (табл. 81, 78, 83). Иногда бусина не литая, а пустотелая. Появляются серьги с пирамидками из шариков (табл. 81, 79, 85). Широко распространены появившиеся еще в первом этапе серьги в форме калачика. Они становятся массивнее и получают выступ внизу (табл. 81, 84). У браслетов закрученные концы (табл. 81, 87, 100) или канавки на концах (табл. 81, 86).

Наряду с зеркалами предыдущего типа появляются зеркала с одним валиком или с более сложным рисунком на обратной стороне (табл. 73, 94–97). Встречаются маленькие колокольчики, причем в детских захоронениях они могут быть в ногах (табл. 83, 90–93).

Преобладает сероглиняная посуда — кувшины, миски (табл. 84, 1, 3–5, 7, 11–15), кружки чаще бывают из красной глины (табл. 84, 6, 8-10). Стеклянная посуда более редка (табл. 84, 16).

Орудия труда. По сравнению с первым периодом, орудия труда встречаются чаще. Это мотыги, массивные рабочие топоры, серпы, кресала, рыболовные крючки и свинцовые грузила, ножи, долота, пряслица (табл. 84, 17–29).

Особый интерес представляет захоронение ювелира (402), в котором помимо серпа и наконечника копья найдены наковальня, молоточек, зубило, двое клещей, различные штампы (табл. 84, 24–29). Там же были сложены обломки металлических предметов, служившие сырьем — различные пластинки, фрагменты браслетов, фибул, стержни, боспорские монеты II–IV вв., византийская монета VI в.

В ногах умершего стояла бронзовая мисочка, наполненная фруктами (табл. 85, 41).

Двухпластинчатые фибулы могут относиться как к сырью (табл. 83, 74, 75), так и к продукции самого мастера (табл. 83, 76, 77). Интересно, что точно такая же антропоморфная фибула (табл. 83, 76) была найдена в Борисовском могильнике, находящемся в 40 км от Дюрсо (хранится в Геленджикском историко-краеведческом музее).

Оружие представлено мечами и кинжалами с вырезами у рукояти, как в предыдущем периоде (табл. 85, 1–3). Появляются различные наконечники копий (табл. 85, 4–9).

В некоторых погребениях и захоронениях боевых коней встречены удила. Обычно они двукольчатые с загнутыми псалиями (табл. 85, 22–26).

Наряду с бронзовыми и железными пряжками встречаются костяные (табл. 85, 27–40).

Захоронения двух первых периодов по обряду мало чем отличаются друг от друга. Ориентировка западная, хотя все большее количество захоронений получает северо-западное направление. В могилы кладутся наконечники копий, орудия труда, что ранее не наблюдалось. Вероятно, между первым и вторым периодами произошел небольшой хронологический разрыв. Вещи (пряжки, фибулы, керамика) сменились скачкообразно, без какой-либо преемственности.

Начало второго периода относится ко времени появления геральдических поясов, не встречавшихся в первом периоде, и датируется второй половиной VI в. Заканчивается он в конце VII в., хотя отдельные погребения могут относиться к началу VIII в.

В VIII в. захоронения на могильнике производились очень редко, причем наиболее поздние из них были ограблены. К этому периоду относится всего несколько захоронений.

Наиболее интересно погребение 248. Ориентировка скелета головой на северо-восток. Положение вытянутое на спине, правая рука вдоль туловища, левая согнута, лежит на животе, ноги скрещены. С обеих сторон у головы стояло по кувшину, справа — наконечник копья. Наконечник копья скован из двух деталей: массивное ромбическое в сечении перо и втулка, свернутая из листа с ободком по краю (табл. 86, 3). У левого плеча остатки колчана с наконечниками стрел. От колчана сохранились верхние и боковые костяные накладки, железные пряжки и пластина с крючком (табл. 86, 22, 23, 26), три круглых плоских бляшки из серебряной фольги, залитой свинцом. У левого локтя железный нож и бронзовая пряжка (табл. 86, 7, 21). На поясе железная пряжка (табл. 86, 19). В ногах лежали кувшин, нож, удила, стремена, бусы из стекла, сердолика, роговика, бронзовые обтянутые серебряной фольгой пуговицы, две пряжки, два бронзовых кольца с «лапками» для ремней, пара колокольчиков, костяные накладки (табл. 86, 4–6, 16–18, 20, 27–30, 32). Пуговицы и колокольчики могли нашиваться на сбрую. Удила во внешних кольцах грызел имеют два кольца — одно маленькое и второе очень большое из скрученного стержня, расположенные во взаимно перпендикулярных плоскостях. У стремян почти круглая рамка и высокая стойка путлища (табл. 86). В засыпке над погребением лежали палаш с серебряными деталями рукоятки и ножен и две золотые серьги (табл. 86, 1, 2, 24, 25). Наконечники стрел трехперые, трехперые с трехгранным концом, уплощенные и ромбовидные в сечении.

Возможно, к этому погребению относились два захоронения лошадей, обнаруженные поблизости от погребения воина. Эта группа находилась в юго-западной части могильника под слоем более поздних трупосожжений.

Погребения 343 и 428 с наконечниками стрел, боевым топориком и саблей (табл. 85, 10–21) также относятся к третьему периоду. Наконечники стрел трехперые, трехперые с трехгранными кончиками, плоские и срезни с широкими концами, сабля с прямым клинком.

К четвертому периоду существования могильника относятся 173 трупосожжения, располагающиеся двумя компактными группами в западной и юго-западной частях могильника.

Обрядом и набором инвентаря трупосожжения полностью отличаются от предыдущих погребений. Они представляют небольшую кучку пережженных костей, рядом с которой компактно сложены предметы (табл. 87, 1–4). Мелкие предметы, пуговицы, украшения, могли находиться среди костей. Кремация совершалась на стороне, кости измельчались. Предметы несут следы пребывания в огне. Железные вещи покрыты плотной окалиной и прекрасно сохранились. Предметы из цветных металлов нередко деформированы от высокой температуры.

Оружие, орудия труда, кухонные принадлежности часто приводились в негодность. Сабли переламывались или сгибались в несколько раз, скручивались шампуры и крюки для мяса. В некоторых погребениях переломлены серпы, топоры, наконечники копий, шлемы, смяты стремена, пробиты бляхи сбруи. Трудно сказать, что это — ритуальная порча оружия или стремление испортить наиболее дорогие предметы, чтобы не допустить ограбления могил. Нужно отметить, что ограбления трупосожжений нами зафиксированы не были, хотя кости и предметы закапывались неглубоко (0,4–0,6 м).

Рядом с захоронением ставились сосуды (кувшины, кружки) из красной, реже серой глины (табл. 87, 5-16). Только в одном случае в кувшине находились человеческие пережженные кости. Посуда не очень многочисленна, но разнообразна. Это может говорить об отсутствии собственного производства. Наиболее характерными и многочисленными являются тонкостенные кувшины с рифлеными горлом и внутренней поверхностью тулова, с отогнутым уплощенным венчиком, хорошо выраженным сливом и ямкой у верхнего прилепа плоской ручки (табл. 87, 15).

В погребениях встречались ручки с петлями от деревянных ведерок. Котлов не найдено, но в одном из захоронений обнаружена очажная цепь, подобная найденной в Борисовском могильнике (Саханев В.В., 1914, рис. 33). Только в одном захоронении обнаружены осколки стеклянного стакана.

Детали одежды и украшения. Пряжки разнообразны. Среди бронзовых преобладают пряжки с рамками, имеющими выступ в местах опирания язычка (табл. 88, 68–72, 84). Щитки неподвижные или соединены шарнирно, иногда покрыты растительным или геометрическим орнаментом. Часть простых железных пряжек большого размера (табл. 89, 53–65) могла относиться к конской сбруе. Некоторые пряжки имеют двойные почти симметричные рамки. Довольно многочисленны кольца с двумя или тремя «лапками» (табл. 88, 76–83, 87), служившие портупейными разделителями ремней.

Довольно разнообразна поясная гарнитура. Это наконечники ремней от простых до литых ажурных (табл. 87, 27; 88, 54–58, 85, 86, 92). Накладки поясов не очень многочисленны (табл. 88, 61–65, 73–75, 88–90). В нескольких случаях мы имели наборы орнаментированных деталей парадных поясов (табл. 87, 27–29; 88, 84, 85, 87–90).

Разнообразны подвески (табл. 88, 35–41, 45–53, 59, 60), характерны и двуконьковые подвески с отверстиями для подвешивания бубенчиков (табл. 88, 42–44). Много бубенчиков, литых пуговиц (табл. 88, 28–33). Фибулы лучковые с отогнутым приемником, кованые железные или литые из бронзы (табл. 88, 19–23).

Могильник дал хорошую коллекцию серег из золота и серебра с полыми подвесками, украшенными зернью (табл. 88, 1-11). Реже встречаются серьги с подвесками из гирлянды литых или полых шариков (табл. 88, 12, 13).

Найдены кольца с литыми жуковинами и гравировкой (табл. 88, 14–18) и бронзовые перстни с четырьмя грубыми лапками для крепления вставки (табл. 88, 16).

В женских захоронениях много браслетов (до 18 штук). Среди них есть сильно стилизованные зооморфные, имеющие окончания с раструбами, дисками, шариками (табл. 88, 24–26, 91). Зооморфные браслеты могут быть как гладкими, так и реберчатыми (литое подражание витым) (табл. 88, 27).

Найдена коробочка-подвеска (табл. 88, 34), в которой лежал обломок золотой серьги. Встречаются различные туалетные принадлежности из бронзы и железа, которые тоже служили подвесками (табл. 87, 17–20).

Пинцеты (табл. 87, 21–26) преимущественно встречаются в мужских захоронениях. Это подтверждает свидетельство средневековых авторов, что часть кочевников бреют бороды, а часть выщипывают.

Оружие составляет значительный раздел погребального инвентаря в четвертом периоде могильника Дюрсо.

Наконечники стрел наиболее многочисленны. В наборе их могло быть от нескольких штук до двух десятков. Трехперые и трехгранные наконечники (табл. 89, 1-11) обнаружены в меньшем количестве. Больше уплощенных или ромбовидных в сечении (табл. 89, 12–22). Наконечники в форме лопаток (срезни) с широкими или заостренными концами изготовлены очень тщательно, имеют фигурные прорези, канавки, точки (табл. 89, 23–31). Их отделка может говорить о парадном или ритуальном назначении данного типа стрел. Многочисленны типы стрел с отверстиями. Обычно они гораздо крупнее других типов стрел (табл. 89, 32–39). От колчанов сохранились крючки, накладки (табл. 89, 40–42) и железные оковки колчанов.

Наконечники копий различаются размерами, формой и отделкой, но практически все одного типа (табл. 89, 43–50). Они имеют узкое длинное ромбовидное в сечении перо и слабо выраженную шейку. Такое копье было способно пробить любую кольчугу.

Боевые топорики разнообразны (табл. 90, 1-14). Большая часть их имеет узкое длинное лезвие и длинный, обычно молотковидный обушок. Топорики с широким лезвием типа секиры (табл. 90, 13) редки. Интересен топор с насечкой и тамгообразным знаком на лезвии. Некоторые топорики в лезвии имеют отверстия, вероятно для крепления чехла.

Сабли имеют слабый изгиб, черенок под углом к клинку и обоюдоострый конец. На некоторых клинках имеется дол и елмань (табл. 90, 36–49). Сохранились железные оковки рукоятей сабель, обычно в виде простого, овального в плане стаканчика, а иногда более сложные (табл. 90, 47).

От ножен в трех случаях остались серебряные чехлы нижних частей (табл. 90, 27), портупейные дужки (табл. 90, 48, 50–52), хомутики для крепления дужек (табл. 90, 48).

Ножи встречаются как в мужских, так и в женских погребениях. Они самых различных размеров — от маленьких до очень крупных, которые могли служить боевыми кинжалами (табл. 90, 15–24). Обычно у ножей черенок отогнут вперед, как у сабель. На боковых поверхностях ножей имеются различные канавки, орнамент. Обычно между клинком и черенком надета обойма.

Найден один кинжал, у которого конец лезвия и черенок отогнуты вперед, а перекрестие и оголовок рукоятки выполнен как у сабли (табл. 90, 25).

Ударное оружие представлено гирькой кистеня в виде шара на цепи (табл. 90, 26). Защитный доспех сравнительно редок. Найдено только три шлема и одна кольчуга. Шлемы склепаны из четырех-восьми пластин и снабжены трубкой для султана и бармицей из крупных колец (табл. 89, 57). В двух случаях шлемы были намеренно поломаны. В одном из захоронений, разрушенном строителями, найдены остатки кольчуги и обломки наручей. Кольчуга, в отличие от бармиц, изготовлена из мелких колец и имеет участки с бронзовыми кольцами. Наручи имеют петельки для крепления.

Снаряжение коня. Почти в 40 % захоронений встречены детали конского снаряжения. Стремена имеют арочные стойки, выгнутые или вогнутые подножия (табл. 91, 1–5). Подножки некоторых стремян имеют отверстия (табл. 91, 7, 8). Восьмеркообразные стремена (табл. 91, 6) редки.

Удила двукольчатые с псалиями двух типов: S-образные и стержневые. Концы S-образных псалиев увенчаны стилизованными головками коней (табл. 91, 9, 10). Концы стержневых псалиев заканчиваются шишечками (табл. 91, 11, 30).

Парадные псалии и стремена покрыты насечками (табл. 91, 7, 8, 10).

Крупные позолоченные бляхи украшали упряжь (табл. 91, 7, 8, 10). Интересен орнаментированный начельник (табл. 91, 27).

От седел сохранились оковки лук (табл. 91, 12–14). Соединенные кольца, вероятно, служили основой веревочных пут для стреноженных лошадей (табл. 91: 28, 29).

Орудия труда. Наиболее распространенный вид орудий труда — это серпы (табл. 92, 1–7) различной формы и размеров. Среди них много складных с костяными, железными и, вероятно, деревянными футлярами-ручками. Складные серпы найдены в комплексах с оружием и конской сбруей. Они, скорее всего, применялись не как жатвенные орудия, а служили воину, чтобы накосить небольшой запас травы для лошади. Мотыги несколько отличаются формой и размерами (табл. 92, 8, 9).

К деревообделочным инструментам относятся массивные рабочие топоры (табл. 26), тесла, резцы типа ложкорезов (табл. 92, 27–29), пилы и напильники (табл. 92, 30, 31). Многочисленны проколки (табл. 92, 23–25) и кресала (табл. 92, 15–20).

Кресало, соединенное с булавкой (табл. 92, 21, 22) называют «фибула-кресало», но ее основное назначение только кресало, а игла служила для прикрепления к одежде.

К предметам женского труда относятся плоские пряслица (табл. 92: 14).

Шампуры, крюки для мяса (табл. 92, 11–13), как уже отмечалось, часто намеренно сгибались или ломались.

Обилие прекрасно изготовленных железных изделий, многие из которых имеют следы ремонта, требовало хорошо оснащенного кузнечного ремесла.

Судя по хорошо сохранившимся железным предметам, кузнецы в совершенстве владели техникой ковки. Даже такие простые предметы, как ножи, наконечники стрел и копий, выполнены изящно, имеют элементы украшений в виде точек, различных линий, канавок. Парадное оружие и детали сбруи украшены насечкой из меди и серебра или покрыты серебряным, или золотым листом по рельефной поверхности. При изготовлении перекрестий сабель и втулок наконечников копий применялась пайка медью. Часто применялась кузнечная сварка. Много изделий из крученого металла.

Однако в захоронениях кузнечные инструменты не найдены. Вероятно, кузнечная мастерская рассматривалась как собственность не отдельного ремесленника, а всей общины, и поэтому инструменты для обработки металла не попадали в захоронения.

Пока не проведено сравнения материала двух групп трупосожжений, хотя предварительно можно сказать, что особой разницы в обряде и предметах нет. Обычно материалы, подобные четвертому периоду Дюрсо, суммарно датируют VIII–IX вв. В Дюрсо в разрушенном погребении позднего периода найдена только одна монета — византийский солид Льва III и Константина Копронима 720–741 гг. Монета хорошей сохранности, но не может быть основой для датировки даже начала хронологического периода. Достовернее датировка подобного захоронения из Южной Озерейки. Там найдена медная монета Феофила (829–842). Материал памятников подобного рода довольно однороден, что говорит об очень непродолжительном времени образования могильников — всего в пределах нескольких десятилетий. Это позволяет сделать вывод, что четвертый период Дюрсо следует датировать только IX в.

Попытаемся увязать могильник Дюрсо с историческими событиями раннего средневековья на Северном Кавказе.

Памятники рубежа н. э. в районе Новороссийска довольно обильны. Это многочисленные поселения и могильники I–III вв. Памятники IV в. более скудны и нам известны хуже. Кроме Дюрсо, единичные находки V в. пока известны только в Цемдолине (Малышев А.А., 1995, с. 152). Захоронения предшествующего периода отличаются от могильника Дюрсо наличием каменных конструкций в погребальных сооружениях. Это каменные ящики, выкладки над могилами в виде башенок и колец, обкладка или перекрытие могильных ям каменными плитами. Подобная местная традиция появляется в районе Новороссийска-Геленджика в эпоху бронзы и существует до позднего средневековья.

Раннему периоду могильника Дюрсо нет аналогий в других памятниках Кавказа. Однако у него много общего с позднеантичными захоронениями Восточного Крыма (Корпусова В.Н., 1973). И еще один интересный факт. Анализируя причины экономического упадка Горгиппии, находящейся в 30 км от Дюрсо, И.Т. Кругликова приводит данные, что в самой Горгиппии и ее окрестностях отсутствуют монеты, чеканенные после 234 г. и связывает это с отторжением города от Боспора соседними племенами. В районе Новороссийска находки монет конца III–IV вв. редки. Однако в могильнике Дюрсо найдено около 30 поздних боспорских монет.

Могильник Дюрсо образовался гораздо позже окончания чеканки монет на Боспоре и объяснить наличие монет в захоронениях можно лишь привычкой населения к денежному обращению, основанному на данной монете и какими-то запасами самой монеты. Двухпластинчатые фибулы ранних типов до сих пор были известны по находкам в Керчи. Это позволяет предположить, что могильник Дюрсо оставлен племенами, переселившимися с Крымского полуострова.

В перипле безымянного автора V в. говорится: «Итак, от Синдской гавани до гавани Пагры прежде жили народы, называвшиеся Керкеты или Тореты, а ныне живут так называемые Евдусиане, говорящие на готском или таврском языке». Могильник Дюрсо как раз находится в указанном районе. Если сопоставить сообщение безымянного автора с рассказом Прокопия Кесарийского о вытеснении гуннами с Керченского полуострова готов-тетракситов и увязать это с археологическими материалами, то можно предположить, что могильник Дюрсо оставлен крымскими готами, возможно готами-тетракситами Прокопия Кесарийского.

Если наше предположение о том, что ранний период могильника Дюрсо оставлен готами-тетракситами верно, то вторая половина V в. является очевидно датой его возникновения, поскольку, согласно письменным данным, основавшее его население пришло из Крыма после того, как его вытеснили гунны, возвращавшиеся с запада через какое-то время после поражения в 453 г. Не сразу, конечно, началось широкое заполнение могильника, поэтому большинство захоронений первого периода может быть отделено от даты свержения власти гуннов на Дунае в 453 г. не менее чем десятью-пятнадцатью годами и, вероятнее всего, относится к последней трети V в.

Трудно доказать наличие хронологического разрыва между первым и вторым периодами могильника Дюрсо, но, судя по тому, что в инвентаре обоих периодов нет связующих предметов, он мог продолжаться в пределах нескольких десятилетий. Это позволяет сузить период могильника Дюрсо в пределах второй трети V — первой трети VI в. (Казанский М.М., 2001, с. 56).

Появление второго периода могильника Дюрсо совпало с основанием Борисовского могильника. В наборе инвентаря наблюдается полнейшее сходство. Отличным является обряд захоронения. В Борисовском могильнике преобладают каменные ящики, хотя встречаются и грунтовые захоронения типа Дюрсо.

Возможно, появление второго периода могильника Дюрсо и ранних захоронений Борисовского могильника можно связать с передвижением населения в аварское время. Сказать что-либо об этнической принадлежности населения данного периода пока невозможно. Судя по моде женского костюма (фибулы на плечах) и типам оружия (мечи, кинжалы с вырезами у рукоятки), деформации черепов в Дюрсо, это могли быть те же готы-тетракситы, до этого вынужденные по какой-то причине прекратить на некоторое время использование данного могильника. Но не исключена вероятность и смены населения.

Памятники типа второго периода Дюрсо также редки в районе Новороссийска. Кроме отдельных беспаспортных находок, их практически нет. В Геленджике наряду с Борисовским могильником вещи этого круга обнаружены в каменных ящиках на Толстом мысу на территории Лесотехнической школы (хранится в Геленджикском музее).

Второй период может датироваться второй половиной VI–VII вв.

Беднее всего в могильнике Дюрсо представлен третий период. К нему относится захоронение 248 хазарского воина с мечом и золотыми подвесками (табл. 86).

Погребения этого круга хорошо известны. Близкой аналогией является захоронение хазарского воина из Ясиново (Айбабин А.И., 1985, с. 191). В обоих погребениях подобны удила, стремена, кувшины (табл. 86, 4, 5, 33), захоронение коня поблизости. Кувшин из Ясиново, подобный найденному в погребении 248, А.И. Айбабин относит к керамике кандирского типа.

С глодосским кладом погребение 248 связывает целый круг предметов — наконечники стрел и копья, стремена (Смiленко А.Т., 1965, рис. 24–26). Пуговицы, обтянутые серебряным листом, золотые серьги-подвески и парадный палаш с серебряными деталями ножен и рукояти аналогичны. Они являлись знаками отличия военных вождей. Палаш из Дюрсо, хотя он гораздо беднее, позволяет произвести достоверную реконструкцию глодосского меча, о которой ведутся споры.

Помимо погребения 248 из Дюрсо следует отметить случайную находку пары золотых серег-подвесок в Цемдолине.

Погребения этого круга связывают с хазарами (Айбабин А.И., 1985, с. 202) и датируют концом VII — началом VIII в. Думаю, что последняя дата больше подходит к погребению 248. К этому времени захоронения второго периода в Дюрсо уже не производятся, хотя несколько погребений (343, 428) с оружием (табл. 85, 11–21) могли быть совершены в то же время или даже несколько позже. На протяжении всего VIII в. было совершено только несколько захоронений, и связать их можно с перемещением разных этносов в хазарское время.

Наиболее активно могильник использовался в четвертом периоде. За это время было совершено, как говорилось, 173 трупосожжения. Из них 171 в грунтовых ямах, 1 в каменном ящике и 1 в урне. Единственное урновое захоронение находилось в стороне от группы трупосожжений в ямках и здесь рассматриваться не будет.

Инвентарь трупосожжений отличается от предметов из погребений предыдущих периодов. Это говорит о полной смене населения, случившейся внезапно без заметного культурного или экономического сближения предыдущего и нового населения.

Могильники с трупосожжениями типа Дюрсо появляются одновременно во многих точках региона — на Мысхако, в Цемдолине, у Больших Хуторов, у хутора Ленинский Путь, на г. Болтын, у с. Южная Озерейка. В Борисовском могильнике исследовано 11 трупосожжений в грунтовых ямах, 49 — в каменных ящиках и 8 комплексов побывавших в огне предметов.

Как в Дюрсо, так и в других точках региона захоронения очень однотипны, в них много оружия, предметов конского снаряжения. Это можно объяснить только внезапным вторжением кочевого хорошо вооруженного населения.

Могильники типа четвертого периода Дюрсо с таким же набором инвентаря хорошо известны на Северском Донце (Михеев В.К., 1985, с. 6–12, рис. 5-15) и в Предкавказье — у аула Казазово, станицы Молдовановской и др. (Пьянков А.В., Тарабанов В.А., 1998). Причем, часто их сходство можно считать абсолютным.

Эти памятники объединяют не только обряд погребения, общие типы оружия и конского снаряжения, но и находки двухконьковых подвесок (табл. 10, 42–44), что позволяет связывать данные погребения с угорским этническим компонентом (Михеев В.К., 1982, с. 166).

Ценность могильника Дюрсо заключается в том, что при сравнительно большом количестве захоронений с достаточным набором инвентаря его можно четко разделить на четыре хронологических периода: конец V — первая треть VI в.; конец VI–VII вв.; VIII в.; IX в. В свою очередь, каждый период может делиться на более дробные этапы, что позволит дать четкую хронологию материальной культуры Северо-Западного Кавказа на протяжении четырех столетий.

Могильники насчитывают от трех-пяти до нескольких десятков или сотен насыпей и располагаются обычно на береговых террасах, верхушках и пологих склонах холмов. Их можно разделить на две группы: с погребениями по кремационному и ингумационному обряду под одной насыпью или в одном могильнике (биритуальные) и только с ингумационными погребениями (моноритуальные). В свою очередь, биритуальные распадаются на могильники с преобладанием кремаций и могильники с увеличенной долей ингумаций в общем числе погребений. Это деление отражает также хронологическое бытование типов погребального обряда, ибо с начала периода и по меньшей мере до середины XIII в. были широко распространены кремационные погребения, которые на определенном этапе сосуществовали с разнообразными ингумационными, позже сменившись ими. Следует отметить, что в XIII–XIV вв. часто практиковалось использование курганов с кремациями для впускных погребений, преимущественно в каменных ящиках (табл. 96, 10).

Памятники первой группы (биритуальные) распространены в северной и центральной частях региона от Анапы до Туапсе, а южнее пока не известны. Для кремационных могильников северной части, в особенности под Новороссийском, характерно наличие в курганах сопровождающих конских захоронений. О ранней подгруппе с преобладанием кремаций дают представление могильники Цемдолинский (раскопки А.В. Дмитриева 1998 г.), «Керченская щель» (раскопки И.И. Аханова 1939 г.) и Шесхарис (раскопки А.В. Дмитриева 1971 и 1973 гг.). В первом из 14 насыпей две содержали только труположения в каменных ящиках, остальные двенадцать — только трупосожжения; в половине курганов были захоронены лошади. Во втором 20 раскопанных курганов разделяются таким образом: два с ингумационными, 16 с кремационными погребениями, а два кургана сочетали биритуальные захоронения. Захоронения коней отсутствовали. В могильнике Шесхарис на 16 урновых кремационных погребений приходится 6 конских и 2 ингумационных погребения.

В другой подгруппе, где доля кремационных погребений меньше, наиболее показательны могильники Борисовский курганный (раскопки В.В. Саханева 1911–1913 гг.) и на отроге г. Сапун в окрестностях Новороссийска (раскопки А.В. Дмитриева 1985–1986 гг.). В Борисовском из 24 раскопанных и доследованных курганов (не считая трех поздних береговых) семь были с трупосожжениями, одиннадцать с трупоположениями в каменных ящиках, четыре с теми и другими погребениями и еще два кургана-кенотафа содержали исключительно вещи, типичные для кремационных погребений (Саханев В.В., 1914). Лишь одно трупосожжение сопровождалось конским погребением. В могильнике на г. Сапун на 26 раскопанных курганов приходится десять только с кремациями, не менее пяти только с ящичными ингумациями, а остальные сочетали под насыпями разные захоронения. Девять курганов содержали захоронения коней. Правда, нужно учитывать условность приведенной статистики, так как ни один курганный средневековый могильник в Причерноморье не раскопан полностью.

Проведенные исследования позволяют достаточно полно восстановить погребальные обряды населения региона. Курганы первой группы имели щебнисто-земляные насыпи диаметром в среднем от 4,5 до 8–9 м, высотой от 0,2 до 1 м. Во всех них фиксируются каменные конструкции, для устройства которых применялся плиточный камень неправильной формы — местный песчаник-дикарь. Из него сооружалась периметральная ограда подквадратной или круглой формы из вертикально поставленных плит в один или несколько рядов, локальные вымостки и наброски, а также иногда панцирная или кольцевая обкладка насыпи плашмя (табл. 95, 1–3, 5, 8-10, 13, 14). Иногда фиксируются высокие камни в углах обкладок.

Кремационные погребения в биритуальных курганных могильниках были урновыми и безурновыми, но преобладали первые. Под одной насыпью встречается, как правило, одно, но иногда до четырех захоронений. После кремации на стороне прах с оставшимися вещами ссыпался в урну, которую захоранивали на древнем горизонте или небольшой специальной подсыпке или вкапывали на разную степень глубины в грунт — от незначительного заглубления до почти полного закапывания, а в случае сопроводительного погребения коня иногда ставили на его засыпку (табл. 95, 13, 14, 1, 2, 10). Урнами чаще служили специальные большие сосуды-корчаги местного изготовления с двумя петлевидными ручками на месте максимального расширения яйцеобразного тулова, плоским дном и широким устьем с раструбообразным венчиком, украшавшиеся иногда лощением в виде сетки или косых полос от дна к верху и валиками на уровне ручек (табл. 101, 16–19, 23). Реже их роль играли бывшие в употреблении пифосы — большие, однотипные утришским или менее крупные яйцевидные с мелким бессистемным рифлением и маленьким уплощенным поддоном, большие двуручные кувшины и перевернутые византийские амфоры с высокоподнятыми ручками и, видимо, со специально пробитым дном (типа: табл. 101, 21, 22, 24–26). Как правило, они накрывались сверху каменной плиткой или перевернутым днищем разбитого сосуда.

Безурновые представляют собой захоронения праха, ссыпанного в ямку до 0,4 м диаметром и до 0,5 м глубиной, изредка обложенную камнями. Местоположение урны или ямки с прахом в кургане могло ничем не выделяться или обозначаться каменной наброской над ней или вокруг нее, а также небольшой оградкой из вертикальных каменных плит, иногда снаружи подпертой каменной выкладкой (табл. 96, 1, 2, 4). Наиболее характерно эксцентричное размещение урны под насыпью, чаще в восточной, юго-восточной, западной и юго-западной полах кургана и редко в центре него.

Инвентарь в урнах включал бытовые предметы, украшения и детали одежды. Захоронения воинов с оружием составляли в среднем от 30 до 40 % в общей массе кремаций и часто сопровождались погребением коня (изредка двух особей). В Цемдолинском курганном могильнике на 23 кремационных захоронения приходится 6 конских, а в могильнике на г. Сапун соответственно на 26 — 8. Таким образом, боевой конь сопутствовал примерно четверти или трети всех кремаций, а среди воинских погребений доля всаднических достигает 60–70 %. Коней погребали в овальной яме глубиной до 1–1,5 м, изредка на древнем горизонте, на боку с поджатыми ногами и различной ориентировкой — южной, западной или восточной. Палеозоологические исследования свидетельствуют, что это были работоспособные особи в расцвете сил, представлявшие собой местную, очень устойчивую на протяжении всего первого и начала второго тыс. н. э. экологическую форму лошадей (Антипина Е.Е. и др., 2001, с. 32–33). Погребение отмечалось каменной наброской поверх него (типа: табл. 96, 13), обкладкой плитами с одной или нескольких сторон, или по периметру, локальной вымосткой у его ног. В могильнике на г. Сапун выявлена такая деталь, как столбик коновязи у морды коня. Уздечку обычно клали возле морды, но иногда конь был взнуздан. Стремена фиксируются либо под грудью, либо вместе с остальной упряжью у головы или за спиной животного (табл. 96, 18). В могильнике Шесхарис у всех лошадей возле морды стояло по сосудику.

Конская сбруя представлена обычным для средневековья набором оголовья и седла (удила, многочисленные наременные украшения, начельники, стремена, пряжки и пр.).

Удила относятся к типу широко распространенных двусоставных однокольчатых, с гранеными грызлами и подвижными внешними кольцами, которые бывали и бронзовыми (табл. 98, 10, 11). Находки бронзовых псалиев единичны. Они стержневидные, с шишечками на концах и прямоугольным щитком-выступом на середине длины (табл. 98, 12). В погребениях попадаются уздечки с бляшками-накладками. Бляшки бронзовые, иногда с тонкой серебряной обтяжкой. Формы их весьма разнообразны: крупные дисковидные, помещавшиеся на перекрестиях ремней, и мелкие дисковидные, розетковидные, кольцевидные с орнаментом выпуклыми «перлами», трехчастные и фигурные (табл. 98, 29, 30, 32, 20, 21, 26). Уздечный набор включал также накладки в виде плоских «якорьков» (застежки?), крупные полые грушевидные бубенчики из двух штампованных вертикальных половинок с рельефным узором (такие подвешивали к хвосту и сбруйным ремням) и часто большие бляхи из створок раковин с центральным отверстием, которые крепились под подбородком лошади (табл. 98, 23, 25, 33–35, 40). Скромный вариант убора оголовья представлен прямоугольным наносником с отверстием, куда, вероятно, вставлялась трубочка для султана (табл. 98, 9). Комплексы наиболее богатых оголовий украшались решмами и начельниками. Оголовье из конского погребения кургана № 14 Цемдолинского могильника точно реконструируется благодаря сохранности бронзовых деталей узды in situ. В него входило шесть накладок-блях с решмами, — четыре на перекрестиях ремней и две длинные на центральном наносном, а сами ремни покрывали мелкие бляшки. Грушевидные уплощенные решмы из двух вертикальных штампованных половинок с рельефным узором на лицевой стороне шарнирно соединялись с накладками двух типов: круглыми дисковидными и узкими длинными колодочками с поперечными насечками. Кроме того, такие решмы в сочетании с прямоугольными колодочками, орнаментированными рельефными «перлами», и круглые крупные бляхи украшали упряжь этого коня на холке и крупе (табл. 98, 16, 17, 22, 24, 26). Другое нарядное оголовье из погребения коня кургана № 5 могильника на г. Сапун состояло из бронзовых позолоченных шести аналогичных рент на дисковидных бляхах и начельника. Штампованные бляхи с решмами имели рельефный орнамент. Начельник представлял собой круглую выпуклую пластину с отверстиями для крепежа и ажурным шарообразным навершием из двух полусфер, сплетенных из витой проволоки, с венчающей втулкой-трубочкой (табл. 98, 13–15). Образец роскошного, бронзового с позолотой убранства коня (возможно, не одного) дает упоминавшийся комплекс из «Потомственного» на р. Пшада под Геленджиком. В него входил начельник с плоским диском-основанием с выпуклыми «перлами» по периметру и цилиндрической втулкой с шаровидным утолщением, однотипные описанным выше решмы, двухчастные накладки-подвески с шарнирным соединением — ажурные в форме лунницы и плетенки (типа: табл. 98: 8) и сплошные треугольные, а также навершие второго начельника (или украшение на круп коня?) в виде объемной фигурки лани с гравировкой (табл. 98, 39).

Стремена представлены несколькими типами: I — округлые с круглой в сечении дужкой и выгнутой подножкой, усиленной по центру ребром (табл. 98, 44). Их можно отнести к XI–XII вв., но, в целом, они нехарактерны для региона. II — подтреугольно-округлые с уплощенной дужкой и узкой менее выгнутой подножкой с утолщением по центру (табл. 98, 3–5). III — арочные с четырехгранной в сечении дужкой и маленькими отростками-«кулачками» при переходе ее в плоскую или чуть выгнутую подножку (табл. 98, 2, 6). У всех типов стремян имеется щель в верху дужки для путлища. Исключением является разновидность стремян третьего типа с прямоугольной низкой, чуть выступающей над дужкой петлей и плоской подножкой (табл. 98, 1). Возможно, это его поздний эволюционный вариант. Стремена второго и третьего типов были широко распространены в регионе и датируются в рамках XII — первой половины XIII в.

К упряжи относятся крупные подпружные и другие сбруйные пряжки, среди которых преобладают полуовальной формы, но есть и круглые. Небольшие бронзовые пряжки, видимо, использовались в равной степени для уздечки, портупеи и поясов, из них полуовальные имели насечки по внешнему ребру (табл. 98, 18, 19, 27, 28, 36–38, 41). Сбрую завершали костяные цурки-застежки с подтреугольной спинкой (табл. 98, 42–43). Крайне редки находки остатков седел, например, гвозди с ромбовидной шляпкой (табл. 98, 7).

Оружие. Сопроводительным оружием воинских погребений были сабля, стрелы, редко копье и оборонительный доспех — кольчуга или кольчужный шлем. Оно помещалось возле урны (а согнутая после прокала сабля — вокруг нее) или коня: сабля и колчан со стрелами либо одно из них — вдоль его туловища с внутренней стороны или внешней у холки, лук вместе с ними или отдельно у брюха. В одном случае в самой урне находились остатки спекшейся в огне кольчуги и перекрестие сабли с утолщениями на концах.

Сабли относятся к типу длинных, в среднем чуть более метра, слегка изогнутых узколезвийных с елманью (обоюдоострой частью клинка у острия). Черенок имел небольшой наклон к лезвию (табл. 99, 40, 41). На многих экземплярах на основании клинка есть прикрывающая лезвие накладная пластина, иногда с фигурно обрезанным краем (табл. 99, 38). Напускные перекрестия сабель прямые пластинчатые двух типов: I — овальные в плане, без боковых щитков, с раструбообразно расширяющимися рожками-выступами (табл. 99, 38, 42); II — овальные в плане, с подтреугольными боковыми щитками или без них и рожками с грибовидными или гранеными утолщениями на концах (табл. 99, 33, 34, 41). Иногда рожки чуть опущены в сторону клинка. Навершия рукоятей представляют собой железные овальные в сечении полые колпачки двух типов: мелкие с плоским верхом и глубокие с выпуклым верхом и сужением-перехватом гладкого или граненого тулова (табл. 99, 35, 36). Типичные наконечники ножен сабель — это полые трубки-оковки, овальные в разрезе, со скругленным или уплощенным донцем и фестончатым вырезом лицевой стороны наверху (табл. 99, 44). Некоторые имеют вверху фигурный вырез (табл. 99, 37). Металлическая сабельная гарнитура включала еще дуговидные скобы и петли-оковки ножен (табл. 99, 39). Рукояти и ножны делались из дерева и кости. Сабли часто, но не всегда несут следы пребывания в огне и подвергались ритуальной порче — ломке, сгибанию (табл. 99, 45). Иногда в погребениях вместо сабли присутствуют только ее детали.

Копья являются редкой находкой в подкурганных кремационных погребениях. Они имели узкие перья и конические втулки и делятся на три типа: I — концы плоского, с гранью пера при переходе во втулку расклепаны в выступы, соотношение втулки и пера составляет 3,5:5 (табл. 99, 7); II — втулка плавно переходит в перо конической формы ромбического сечения, соотношение соответственно 2:3 (табл. 99, 2); III — втулка отделена от такого же пера сужением-перехватом, соотношение 5,5:8 (табл. 99, 5).

Стрелы в количестве от 2 до 10 железных наконечников присутствуют во многих погребениях. Все они черешковые с упором-порожком и по перу делятся на плоские и объемные — бронебойные. Первые имели ромбовидную, листовидную и реже подтреугольную форму и плоское сечение пера. Вторые — в основном, форму кинжальчиков и ланцетовидную, а сечение пера четырехгранное ромбическое и квадратное или линзовидное (табл. 99, 4–9, 11–21, 26–28). Обычно набор включал от 8 до 10 наконечников, а соотношение их видов варьировало, но обязательно в комплект входили плоские средних размеров, один двурогий жалообразный (на позднем этапе лопаточковидный) срезень и маленькие бронебойные. В одном случае обнаружено 19 стрел, и судя по их подбору, комплекс состоял из двух комплектов. Костяные наконечники, видимо, не были популярны. Пока известен единственный «пулевидный» втульчатый наконечник, обнаруженный в наборе с железными стрелами (табл. 99, 10). Стрелы укладывали в колчаны остриями вниз. От колчанов сохраняются, во-первых, железные петли-скобы двух типов: короткие с узкой, сильно выгнутой спинкой и трапециевидно расплющенными концами и узкие длинные с мало выгнутой спинкой и фигурно завершающимися концами (табл. 99, 23, 24). Во-вторых, узкие и тонкие пластинчатые обивки с заклепками — прямые и дуговидно изогнутые. В-третьих, тонкие костяные накладки с гравированным циркульным орнаментом двух разновидностей: узкие длинные, крепившиеся вдоль корпуса колчана, и широкие поперечные со скругленным краем, укреплявшие его нижнюю часть (табл. 99, 25). Не совсем ясно назначение железных тонких пластин с пунсонами-отверстиями по краям, которые могли также относиться к отделке колчанов или налучий (табл. 99, 22).

Луки почти не сохраняются, и находки их деталей немногочисленны. Это костяные накладки на рукоять с внутренней стороны, плоско-выпуклые в сечении, с узким и широким концами и менее массивные подобной формы и сечения, возможно, плечевые (табл. 99, 29–31). Их широкие концы покрыты глубокими насечками для прочного склеивания.

В качестве оружия использовались также ножи, к боевым разновидностям которых относятся редкие длинные экземпляры с долом вдоль спинки (табл. 99, 32). Доспехи представлены широко бытовавшими кольчугами и кольчужными шлемами из плоских колец.

Украшения. Самые распространенные находки — металлические височные кольца и плоские привески-амулеты из раковин; в меньшем количестве встречаются бронзовые кольца, браслеты и перстни-печатки (хотя они занимали прочное место среди украшений), единичны бусы. Височные кольца, характерные для мужских и женских погребений, представлены разными видами из бронзы и серебра: I — толстые дротовые с несомкнутыми концами (табл. 100, 30, 45). II — такие же с напускной бусиной трех типов: сферической, правильной биконической и биконической с выступами (табл. 100, 37, 38, 53). Два последних типа в литературе известны как «половецкие серьги». Стыки бусин обвиты сканой проволокой, все изделия выполнены из серебра. III — полые, из тонкой спирально свернутой серебряной или бронзовой трубочки, со сведенными концами наподобие рылец (табл. 100, 46). IV — тонкие проволочные бронзовые в полтора оборота (табл. 100, 35). Полые и проволочные височные кольца наиболее характерны. Браслеты были дротовыми и витыми. Первые изготовляли из тонкого круглого в сечении дрота с кубической втулкой-насадкой на одном конце и из дрота уплощенного сечения с раскованными и чуть расширенными концами. Вторые — витые «тройные» (из трех проволок) с петельчатыми концами (табл. 100, 33, 34). Кольца на пальцы из тонкой, спирально закрученной бронзовой проволоки — обычный вид украшений (табл. 100, 44). Наряду с ними существовали другие в виде щитковых перстней-печаток с врезными изображениями всадника, воинов, сэнмурва и стоящей птицы (табл. 100, 47, 51, 52). Бусы обнаруживаются в погребениях от одной до нескольких штук, не образуя ожерелий. Они имели неправильную зонную, бочонковидную, шаровидную, веретенообразную (из стекла, янтаря, гагата, горного хрусталя) и усеченную бипирамидальную или биконическую (из сердолика) форму (табл. 100, 26, 27, 29, 39, 40). Стеклянные бусы представлены одноцветными, золотостеклянными и полихромными. Последние двух видов: I — глазчатые, с глазками в двойном обводе или ресничатыми; II — с узором типа «лист папоротника». Очень редкими украшениями являются металлические круглые привески с эксцентричным отверстием, круглой петелькой и выпуклинами-перлами по периметру. Возможно, это вариация привесок, встречающихся и в ингумационных погребениях (табл. 97, 9). Изредка в могилах попадаются бронзовые крестики-отливки с энколпионов (табл. 100, 42).

К деталям одежды относятся пряжки, бубенчики, пуговицы и булавки. Пряжки использовались, главным образом, железные: рамчатые и намного реже щитковые. Первые по форме рамки делятся на круглые, полуовальные и подпрямоугольные с преобладанием первых двух форм. Язычок вогнут вовнутрь, тыльная сторона уплощена; рамка подтреугольного и изредка круглого сечения. Встречаются небольшие бронзовые пряжки типа сбруйных с насечками по внешнему краю-ребру и железным язычком (табл. 100, 21, 22, 31, 32). Щитковые пряжки имеют скругленную рамку и длинный узкий прямоугольный щиток (табл. 100, 20). Бубенчики бронзовые сделаны из штампованных полых вертикальных половинок. Они сферические по форме и делятся по отделке на типы: I — с вертикальнорубчатой нижней частью, пластинчатой круглой петлей и щелью (табл. 100, 24); II — с тремя обводками-валиками по центру и большой щелью (табл. 100, 25, 41); III — с маленькой щелью и гравированными кружками по ее сторонам (табл. 100, 43). Преобладали крупные бубенчики второго типа, а также использовались грушевидные, оттиснутые в той же форме, что и сбруйные с рельефом (табл. 100, 23). Бубенчики нашивались на одежду или подвешивались на цепочке. Вероятно, также нашивными были мелкие раковины каури (табл. 100, 28). Пуговицы изготавливались из бронзы и кости, иногда ими также служили бусины. Бронзовые были пустотелые сферической и сфероконической формы из горизонтальных штампованных половинок, нижняя иногда украшалась гравировкой (табл. 100, 48, 49), а также литые биконические с пластинчатой петлей, более характерные для позднего периода (типа: табл. 97, 25). У бубенчиков второго и третьего типов и полых металлических пуговок была округлая проволочная петелька. Другой вид пуговиц — широко распространенные костяные круглые, плосковыпуклые с циркульной и штриховой гравировкой (табл. 100, 12, 15). Эти изделия универсальны и использовались также для украшения коня и сбруи. Так называемые «булавки», чаще относимые к застежкам одежды или головным заколкам, представлены экземплярами с кольцевидной подвижной головкой и косой гравировкой в верхней части (табл. 100, 58). Впрочем, аналогичные изделия на половецких статуях изображены прикрепленными к поясу вместе с кресалами и могли быть шильями.

Предметы туалета в исследованных погребальных комплексах представлены единичными экземплярами. Пинцеты из согнутой вдвое пластины, один с расширением к губкам, а другой, наоборот, сужается книзу (табл. 100, 7, 8); половинка бронзового дисковидного зеркала с двумя перпендикулярными диаметрами-валиками и петелькой в центре; гребешок — костяное узкое изделие с широкими зубьями, сужением-перехватом в верхней части и отверстием для подвешивания (табл. 100, 50, 57).

Бытовые предметы многочисленны, это калачевидные и более характерные лировидные кресала, каменные оселки, железные черешковые ножи, различные металлические кольца, входившие в сопровождающий инвентарь как мужских, так и женских погребений (табл. 100, 1–6, 10, 11, 13, 16, 17, 36). Инвентарь первых содержал еще шилья круглого сечения, иногда тесловидные мотыжки и складные серпы без черенка в костяном футляре, орнаментированном гравировкой (табл. 100, 9, 18, 19). Такие серпы показательны для кремационных погребений. В женских захоронениях часто встречаются пружинные ножницы и пряслица: дисковидные, сделанные из черепков или камня, и лепные усеченно-конические (табл. 100, 1, 54–56).

В инвентарь кремационных погребений входили стеклянные и керамические сосуды. Керамические относительно редки и представлены светло- и оранжево-глиняными кувшинчиками с длинным узким горлом с чашевидным расширением у устья (типа: табл. 101, 2). Более характерно наличие отдельных черепков в засыпи или рядом с урнами, которые являются фрагментами византийских амфор с высокоподнятыми ручками, белоглиняной посуды с зеленой глазурью и местных кувшинов. Обычай снабжать умерших стеклянными сосудиками довольно прочен и сохраняется на протяжении всего описываемого периода. Они представлены разными формами из прозрачного неокрашенного стекла зеленоватых оттенков — стаканами, графинчиками и кубком, как правило, украшенными накладными нитями и каплями цветного стекла (типа: табл. 97, 3–6, 8). Аналогичные сосуды производились в XII–XIII вв. в Закавказье и за его пределами и имели широкое хождение (Армарчук Е.А., Сорокина И.А., 2001, с. 199–200). Отдельные экземпляры позволяют точно определить место их изготовления, например, конический кубок на дисковидном поддоне из Рустави (Джанполадян Р.М., Калантарян А.А., 1988, с. 14).

Ингумационные погребения в биритуальных курганных могильниках являются, как правило, впускными в курганы с трупосожжениями и демонстрируют много вариаций обряда захоронений. Число впускных в кургане колеблется от одного до четырех, редко семи погребений. Часть из них по вещам синхронна основным кремационным погребениям, другая (в основном, погребения в каменных ящиках) датируется более поздним временем. Железные изделия в ингумационных погребениях сохраняются гораздо хуже, чем при трупосожжениях. Большинство погребений, синхронных кремационным, — детские. Однако наряду с ними нередко попадаются мужские и женские захоронения. Они совершались на древнем горизонте, в материковой яме или просто в насыпи, локализуясь обычно в восточном, западном и юго-западном ее секторах, хотя иногда встречаются и в других частях насыпи. В устройстве могил часто применялся плиточный камень: им обкладывались стенки или мостилось дно ямы, вертикальные плиты ставились в торцах могил, сооружалась гробница в виде двускатной кровли или делалась покрывающая его вымостка. Погребенные были уложены вытянуто на спине и ориентированы головами на восток, юг, юго-восток или юго-запад.

Детские погребения сопровождались минимальным инвентарем. В него входили нож, кресало, немного скромных украшений — единичные стеклянные и сердоликовые бусины (табл. 97, 17), простые проволочные серьги колечком, бубенчик, бронзовые литые пуговки и, что характерно, подвески из просверленных створок раковин и каури. В одном случае обнаружена круглая крестопрорезная привеска (табл. 97, 15). Погребенным ставились в ногах глиняные сосуды разных форм и видов: белоглиняный кувшин с зеленой поливой и местные — оригинальные трехчастный сосуд с перехватами высокого тулова, гончарные кружки, кувшины и лепные горшки, подобные встречающимся на поселениях (табл. 101, 2–6, 8-10, 12). Мужские и женские впускные ямные погребения отличаются от детских ассортиментом и количеством вещей. В мужских ограниченно присутствовало оружие — сабля, кольчуга или кольчужный шлем, стрелы (чаще что-то одно из них), а в женских — украшения в виде височных колец и бус (табл. 97, 13, 16) и такие вещи, как зеркало (табл. 97, 26), пинцет, пряслице, ножницы, но подобный «полный набор» встречается не всегда. В погребении женщины с таким сочетанием предметов на ее груди вместе с фигурной прорезной привеской лежали бронзовые крестики двух типов — круглоконечный с выемчатой эмалью и с утолщенными концами (табл. 97, 11, 12, 14). Во всех погребениях обычны железные ножи, кольца и кресала. Многие изделия однотипны вещам из трупосожжений (бусы, зеркала с крестообразыми валиками, пружинные ножницы, лировидные и калачевидные кресала, ножи, кольчуги, некоторые виды сосудов), а сами ингумационные впускные погребения датируются в рамках XII–XIII вв.

Изредка в биритуальных курганных могильниках встречаются курганы без кремаций, под которыми захоронены воины-всадники в сопровождении убитых коней. Известно более десятка таких погребений в северной части Причерноморья — окрестностях Анапы и Новороссийска. Они датируются, в основном, XII — первой половиной XIII в. и снабжены оружием и сбруей иного вида: более грубыми наконечниками стрел и меньшим количеством их типов, саблями, четырехклинными шлемами вместо кольчужных, стременами с плоской подножкой и удилами с большими кольцами. Для погребений коней характерна такая деталь, как столбик коновязи у их морды или передних ног. Своеобразием отличаются воинские захоронения могильника у Ногай-кале (Раевского городища), совершенные в ямах в положении вытянуто на спине в дубовых колодах с дощатым покрытием и западной ориентировкой или в деревянном гробу с восточной ориентировкой, каменной засыпкой ямы и высоким камнем в головах (табл. 96, 16, 17) (Сизов В.И., 1889, с. 98–100; Дмитриев А.В., 1985а, с. 52–61). Оружие состояло из сабли (длиной до 113 см), помещаемой слева от умершего или справа рукоятью к плечу; стрел, железного шлема из четырех полос-клиньев у головы (табл. 97, 27) и кольчуги в ногах. Коня, часто взнузданного, с кольчатыми удилами и стременами арочной формы с прямой широкой подножкой и прорезью в дужке (типа: табл. 98, 2), укладывали на боку слева, к северу от «хозяина». В этом же могильнике раскопаны погребения в колодах без сопутствующих конских, — мужские с аналогичным оружием и женские без него. В их инвентарь входили стеклянный графин и узкогорлый кувшин с мелким поперечным рифлением (табл. 91, 5, 7).

Погребения воинов-всадников в других могильниках (на г. Сапун и юртовой земле станицы Раевской, Цемдолинском на пашне и под Анапой — на г. Макитре и у дороги на Варваровку), в целом, сближаются между собой. В кургане № 2 у дороги на Варваровку воин со стрелами был похоронен головой на запад в плитняковой могиле в южной поле насыпи, а конь помещен слева чуть севернее, в яме на боку, со стременами, сбруйной пряжкой (табл. 97, 46) и саблей вдоль спины. В кургане № 5 этого могильника находилось захоронение трех человек головами на запад (мужские) и на восток (женское) в большой яме с каменной обкладкой бортов. Воин был облачен в кольчугу из проволочных колец; слева лежала сабля, справа у пояса копье, у головы кольчужный шлем. К вещам других погребенных относились два глиняных кувшина (табл. 101, 7), бусы, две бронзовые привески (табл. 97: 9), ромбические стрелы, бронзовые кольцо, пряжка и пуговка (ОАК за 1894 г., с. 82–85). При коне к северу от могилы обнаружены костяные с гравировкой накладки на луки седла и стремена с удилами (табл. 97, 47–49). Другой комплекс оружия и сбруи происходит из ямного захоронения воина с южной ориентировкой и его коня слева на краю ямы в кургане № 25 могильника на г. Сапун (Дмитриев А.В., 1986). Он состоит из сабли и 11 стрел в колчане, поздней разновидности стремян III типа, известных по кремационным погребениям, и удил с широкими кольцами и раскованными петлями грызел (табл. 97, 28–34, 36, 37, 40, 42, 43). В кургане у станицы Раевской впущенное в материк парное воинское захоронение было перекрыто досками, а конское сопровождалось обтянутым кожей седлом с металлическими украшениями и близкими по типу стременами с «кулачками» (табл. 97: 44) (ОАК за 1894 г., с. 96–97).

Погребение № 16 могильника Цемдолинского на пашне отличается от вышеописанных тем, что конь и всадник положены в одну яму (табл. 96, 12). По круглым стременам с сильно выгнутой подножкой (типа: табл. 102, 48), удилам с большими кольцами и некоторым другим категориям инвентаря оно датируется второй половиной XIII — началом XIV в. (Армарчук Е.А., Малышев А.А., 1997, рис. 7). К этому времени относятся два конских погребения в курганах с захоронениями в каменных ящиках могильника на Днестровской ул. в Новороссийске. В них находились такие же и округло-овальные стремена с широкой подножкой и плоской дужкой, удила с большими кольцами и раскованными петлями грызел, прямоугольные и одна овальная сбруйные пряжки (табл. 102, 4-48). Лошади захоронены к северу от каменных ящиков в обычной позе на боку, со слегка подогнутыми ногами, головой на запад, а сбруя брошена на шею. Необходимо заметить, что из-за разрушенности курганов эти погребения условно можно связать с находившимися рядом ящичными погребениями (Дмитриев А.В., 1978, с. 1–7). В любом случае, вместе с погребением № 44 мужчины в ящичной гробнице и рядом слева коня с аналогичной сбруей могильника Цемдолинского на пашне (табл. 102, 48), эти редкие комплексы демонстрируют конечную стадию существования в регионе обряда погребения воина с лошадью. В XIV и последующих веках он здесь уже не встречается.

Из-за разрушения биритуальных могильников Цемдолинского на пашне и Бжид-1 второй подгруппы неопределим изначальный характер всех раскопанных там погребений периода развитого средневековья (основное или впускное и подкурганное или грунтовое), хотя насыпи ранее здесь существовали. На могильнике Бжид-1 ингумационные захоронения XI–XIV вв. распадаются на ямные, на древнем горизонте и в каменных ящиках. Наиболее ранние демонстрируют обряд погребения на древнем горизонте с западной ориентировкой (иногда с обкладкой каменными плитами вокруг) и датируются в рамках XI–XII вв. Из них воинское погребение № 120 сопровождалось двумя стеклянными графинами, выдутыми в орнаментированные формы, и гончарным кувшином со сливом «на себя» в головах; саблей, стрелами, ножами и, главное, наборным поясом, который лежал свернутым у правой руки погребенного. Это первая такая находка в регионе. Тонкие тисненые бронзовые бляшки пояса — круглые гладкие, сердцевидной и четырехугольной формы, со спиральным рельефным орнаментом. Вещи в других погребениях XII — первой половины XIII в., в сущности, повторяют инвентарь синхронных трупосожжений, включая оружие — сабли, стрелы и боевой нож с долом; бытовые предметы — кресало, оселок, ножи, мотыжку, ножницы, костяную проколку, складной серп в роговых ножнах; детали костюма — бронзовые сферо-конические и костяные плосковыпуклые пуговицы, железные овальные пряжки и гончарные сосуды, в том числе кувшин со сливом против ручки. К периоду XIII–XIV вв. относятся погребения в каменных ящиках.

Подкурганные ингумационные захоронения в каменных ящиках как устоявшийся тип погребений начинают широко распространяться в Северо-Восточном Причерноморье в XIII в. На начальном этапе они были впускными в курганы предшествующего времени, а со второй половины — конца XIII в., став основными, образуют самостоятельные, моноритуальные могильники второй группы (Южная Озерейка, Владимировка, Нижнебаканский и др.). Их насыпи были земляными (черноземно-суглинистыми) или щебнисто-земляными и больше, чем у кремационных погребений, диаметром от 6–8 до 10–12 м, высотой от 0,2 до 1–2,5 м (табл. 96, 11). Они часто имели круглые обкладки из вертикально или горизонтально расположенных плит рваного камня.

Ящик размещали на древнем горизонте, вкапывали в материк до уровня перекрытия или впускали в старую насыпь. Он обычно сооружался из шести аналогичных крупных плит, по две в боковых и одной в торцевых стенках, и перекрывался сверху еще двумя. В кургане могло находиться до трех ящиков, а в ящике несколько погребений, большей частью подзахоронений, при которых нарушалось положение костей предыдущих ингумаций (табл. 96, 6–8, 10, 11, 15). Иногда дно ящика мостилось плитами, посыпалось угольками или мелом, покрывалось деревянным настилом. Ящики имели ширину от 0,4–0,5 до 0,85 м, длину от 1 до 2,2 м, глубину до 0,5 м и разнообразную, в основном широтную, ориентировку. Покойников укладывали в положении вытянуто на спине, руки вдоль туловища или на тазовых костях, чаще головой на запад с отклонениями к северу и югу, иногда на юг или юго-восток и редко на север с отклонениями. Как и прежде, мужчин сопровождали предметы вооружения и бытовые вещи, а женщин — украшения, туалетные принадлежности и предметы обихода, детей — ножик. В погребениях отсутствует конская упряжь, но почти все они содержат сосуды. Нередки в них находки золотоордынских серебряных монет чекана Токты, Узбека, Бердибека, Джанибека, Абдаллахана и др.

Основными видами оружия остались сабля и стрелы. Саблю обычно помещали слева и чаще острием к голове, иногда сломав на части, а стрелы справа от покойника. Сабли отличаются от вышеописанных большей изогнутостью (табл. 97, 39). Перекрестия прямые или дуговидные с опущенными к лезвию концами, а навершия рукоятей — короткие уплощенные колпачки с длинными отростками вдоль рукояти (табл. 102, 41, 43). Длина наконечников сабельных ножен укорочена, они становятся цилиндрическими с плоским дном и широким вырезом у устья (табл. 102, 42). Наборы наконечников стрел от шести до девяти штук характеризуются обязательным присутствием одного-двух узких удлиненных срезней, лопаточковидных и с тупым острием, более грубыми плоскими листовидной, ромбической и подтреугольной форм и бронебойными наконечниками линзовидного сечения и с пирамидальной головкой (табл. 102, 28, 34–40). В нескольких случаях сохранилась берестяная обмотка древков стрел у черешков. Находки луков крайне редки. К ним относятся костяная накладка и остатки деревянного лука с берестяной обмоткой из парного захоронения в пос. Мысхако (табл. 102, 29; 96, 75). Однако вторая находка и само погребение не типичные и речь о них пойдет ниже.

Копья, судя по сравнительно редкой встречаемости, широко распространенным видом оружия, по-видимому, не были. Продолжали бытовать наконечники прежних типов, но пропорции четырехгранных меняются — длина конической втулки становится почти равной длине пера (табл. 102, 32, 33). Почти полностью исчезают из употребления конические наконечники II типа (без выраженного перехода втулки в перо). Защитное вооружение в виде железных шлемов, склепанных или сваренных из четырех клиньев, является частым элементом воинского инвентаря. Шлемы полусферической и остроконечной форм помещались в изголовье, иногда надевались на голову умершего. Кольчуги практически не встречаются, зато изредка попадаются остатки щитов — их круглые железные оковки.

Набор бытовых предметов прежний. Это черешковые ножи с деревянными или костяными рукоятями, каменные брусковидные оселки, менее тщательной выделки кресала — калачевидные с несомкнутыми концами и овальные, представляющие новый тип (табл. 102, 23, 22, 17–19). В мужских погребениях, как и ранее, встречаются мотыжки (табл. 102, 14) и серпы другого облика, с черенком; характерны топорики-секирки с удлиненным лезвием, которые, возможно, входили в комплект воинского вооружения.

Изменились женские украшения. Исчезли из обращения браслеты и перстни-печатки. Наряду со старыми простыми височными кольцами (проволочными несомкнутыми, с одним заостренным концом) широко распространились новые бронзовые и серебряные, спирально изогнутые в полтора-два оборота из дрота или трубочки (полые) (табл. 102, 3). Увеличилась разновидность бус, но их формы остались прежние — неправильные бочонковидные, шаровидные, зонные и дисковидные, к которым прибавились рубчатые и четырнадцатигранные. Каменные изготавливались из тех же материалов; среди стеклянных стало больше полихромных глазчатых и полосчатых и появились узорчатые и с прожилками, в том числе крупные цилиндрические или веретенообразные пронизи (табл. 102, 5). Продолжают бытовать проволочные серьги колечком, к XIV в. относятся новые типы серег: вопросовидные и с асимметрично биконической, оттянутой книзу напускной бусиной, изготавливаемые из серебра. Меняются бубенчики, приобретя округло-овальную и кубовидную формы. Они имеют одну щель и валик-ребро по спайке горизонтальных половинок (табл. 102, 20, 21). Пуговицы используются костяные прежнего типа и бронзовые литые — сферические с проволочной петлей и появившиеся ранее, но огрубленные биконические с пластинчатой петлей, которые преобладают (табл. 102, 4, 30, 31). Пряжки были, преимущественно, железные прямоугольные.

В инвентаре женских погребений присутствуют не встречавшиеся до этого предметы рукоделия: бронзовые наперстки с чеканным пунсоном, костяные проколки, украшенные гравировкой, бронзовые иглы и костяные трубочки-игольники (табл. 102, 11, 12, 16). К ним причисляют также кабаньи клыки, игравшие роль гладила и часто клавшиеся в могилы. Дополняют женский инвентарь пряслица из черепков и камня (табл. 102, 13) и ножницы старого типа, наряду с которыми начинают встречаться шарнирные. Характерны ранее редкие бронзовые туалетные наборы, состоявшие из копоушки, ногтечистки и миниатюрной дырчатой ложечки, а также отдельные предметы из них. Особенно часто попадаются ногтечистки с витым стержнем и расплющенным загнутым концом (табл. 102, 9). Столь же часто попадаются в погребениях зеркала — простые дисковидные с петелькой в центре на обратной стороне. Иногда они имели бортик и, как прежде, простейший орнамент (табл. 102, 1, 2).

Глиняная посуда помещалась в ногах, эпизодически в головах умерших, со временем став неотъемлемым атрибутом могил. В основном, это гончарные красно- и оранжево-глиняные кувшины и кружки с прищипленным краем-сливом против ручки или «на себя», которые по-прежнему украшались лощением (чаще вертикальным полосчатым) и теперь гораздо реже рифлением. Сохраняется характерный способ крепления ручек одним концом к середине горла, другим к плечикам. Наряду с глиняными, а иногда вместо них, в могилах у ног или справа у бедра покойников находились стеклянные сосуды. Это стаканы с воронковидно вогнутым дном, прямыми раструбообразно расширяющимися к устью стенками и эмалевой с золотом росписью в виде мелких рыбок, дельфинчиков, птиц и бордюров с арабскими или псевдоэпиграфическими надписями (табл. 102, 6, 7). Такие стаканы изготавливались в Сирии и Месопотамии в XII–XIV вв. и мамлюкском Египте в XIII–XIV вв. и были распространены на черноморском побережье от Анапы до Абхазии. Благодаря традиционному наличию в ящичных погребениях северной части побережья, они играют роль их «визитной карточки», особенно в XIV — начале XV в. Встречаются также стаканы цветного стекла аналогичной формы, но более приземистые и без росписи, с рельефным налепным декором частыми каплями на тулове (табл. 102, 8).

Несмотря на наличие каменного ящика, парное двухъярусное с северо-западной ориентировкой погребение в пос. Мысхако, о котором говорилось выше, резко выделяется деталями обряда среди остальных ящичных захоронений и, в отличие от них, более узко датируется концом XIII — началом XIV в. (табл. 96, 15). Верхнее погребение лучника было покрыто кожей и лежало на слое березовой коры, под которым тоже зафиксирована кожаная прослойка. Лук справа и колчан были помещены поверх кожаного «покрывала». Колчан имел деревянную тыльную сторону, берестяную лицевую с костяными накладками с резным и циркульным геометризованным орнаментом (табл. 102, 15) (Дмитриев А.В., 1978, с. 9 и сл.). Стрелы с обмотанными берестой древками были обращены остриями ко дну колчана. Нижнее женское погребение сопровождалось тремя ножами, серебряными спиральными височными кольцами, хрустальными гранеными и округлыми ластовыми и гагатовыми бусами, бубенчиком с ребром и ногтечисткой описанных типов (табл. 102, 5, 9, 21). У головы женщины находился кожаный мешок или сумка и в нем самшитовый двусторонний гребень с циркульной гравировкой (табл. 102, 10) и точеная деревянная поделка со следами раскраски, вероятно, шкатулка или сосудик. К этому же времени относится комплекс из могильника у горы Мысхако — ящичное погребение лучника со стрелами и деревянным колчаном с костяными накладками иного, «кипчакского», типа, пышно орнаментированными гравировкой, заполненной черной пастой (табл. 102: 24–27) (Сизов В.И., 1889, с. 74).

В южной части побережья в окрестностях Сочи курганные могильники в основной массе не исследованы, а единичные вскрытые насыпи дали преимущественно поздний материал XIV–XVI вв. (Воронов Ю.Н., 1979, с. 105–108). Для них характерно использование камня в погребальных сооружениях в большем количестве (концентрические обкладки, большие гробницы, вымостки), единообразие инвентаря и отсутствие погребений с конем как в это, так в предшествующее время.

Вместе с «древними городами» грузинских источников, большинство которых продолжало свое существование (Мцхета, Уплисцихе, Урбниси, Одзрхе, Некреси, Цихисдзири, Поти, Цхуми (Себастополис), Бичвинта (Питиунт), Нокалакеви (Археополис и др.), возникают и развиваются новые, среди которых особенно можно выделить Тбилиси, Рустави, Уджарма, Череми, Вардцихе, Артануджи и др. Все эти древние и новые города продолжали играть огромную роль в политической, экономической и культурной жизни Иберии и Эгриси.

Среди городов раннехристианской Восточной Грузии в первую очередь следует отметить Тбилиси, возвышение которого начинается с IV в. н. э., а с V в., при царе Вахтанге Горгасали на территории нынешнего старого города начинаются строительные работы с целью перенесения царского трона из Мцхета в Тбилиси. Выбор правителя Картли оказался столь удачным, что впоследствии Тбилиси превратился в столицу всей Грузии (Ломтатидзе Г.А., 1959; Месхия Ш.А., 1959; Чилашвили Л.А., 1970; Чилашвили Л.А., 1986).

В письменных источниках название Тбилиси впервые упоминается в IV в. (Обращение Грузии, 1964, с. 95; КЦ, 1955, с. 136). Первоначально Тбилиси состоял из трех городов: Тбилиси, Кала и Исани, из которых Исани находится на левом берегу Куры, а Тбилиси и Кала, разделенные речкой Сололакис-хеви, были расположены вдоль правого берега Куры (Чилашвили Л.А., 1986).

Как предполагают, из этих трех частей города самым древним был Тбилиси, где текли теплые источники и откуда произошло его название. Кала со своей крепостью, видимо, возникла во второй половине IV в. и занимала довольно обширную территорию от современной Сололакской аллеи, где находится цитадель крепости, до Куры, включая в себя Сиони и Анчисхати. В Исани (на территории современного Авлабари), в районе Метехи позже возникли дворцы грузинских царей, крепость, жилые кварталы ремесленников и городской могильник (табл. 103, 1).

Город-крепость Тбилиси со второй половины IV в. становится заметным экономическим и политическим центром. Учитывая его выгодное стратегическое расположение, правители сасанидской Персии превращают Тбилиси в свой опорный пункт для контроля над столицей Картлийского царства — Мцхета с целью давления на правителей Грузии (Очерки истории Грузии, 1988, с. 93). Грузинская царская власть, понимая опасность этой акции, всячески препятствовала персам укрепиться в Тбилиси. Решающие шаги в этом направлении были сделаны энергичным правителем Грузии Вахтангом Горгасали. Ценой огромного напряжения при Вахтанге Горгасали осуществились большие строительные работы не только в Тбилиси, но и в других частях всей Картли и, особенно, в восточных провинциях Картли, где возникают или же заново застраиваются такие крупные экономические и политические центры, какими являлись города: Уджарма, Череми, Некреси, Хорнабуджи и др. В условиях сложной политической ситуации Вахтангу Горгасали не удалось завершить начатые в Тбилиси строительные работы, они были доведены до конца наследником Вахтанга Горгасали — царем Дачи (КЦ, 1955, с. 205).

Значительные археологические материалы, которые могут способствовать изучению раннехристианской эпохи, обнаружены как в самом центре города, между Сионским кафедралом и базиликой Анчисхати, на площади Ираклия Второго, так и в периферийных частях Тбилиси (Вашлиджвари-Дигоми, Глдани и др.). Археологические исследования на площади Ираклия Второго, проводимые в 1956–1957 гг. дали значительные материалы для ранней истории Тбилиси (Гзелишвили И.А., Чилашвили Л.А., 1961). Самые нижние слои мощного стратиграфического разреза, толщиной в несколько метров, содержали материалы, которые датируются III–IV и IV–V вв. Среди ранних архитектурных памятников в окрестностях площади Ираклия Второго особого внимания заслуживает базилика Анчисхати, которая датируется VI в. (Цинцадзе В.Г., 1958). По мнению Г.Н. Чубинашвили, Анчисхатскую трехнефную базилику следует идентифицировать с церковью Святой Марии, которая была построена царем Картли Дачи в начале VI в., возможно, как эпархиальный центр (как известно, с 506 г. в письменных источниках упоминается епископ Тбилиси).

Вторая «большая» церковь, находившаяся в пределах исторической Кала, исследователями отождествляется с кафедральным собором Сиони, который был построен на рубеже VI и VII вв.

Результативными оказались археологические исследования в цитадели крепости Нарикала (табл. 103, 2), хотя из-за того, что пока здесь изучались культурные слои развитого и позднего средневековья, более ранние материалы обнаружены единичными экземплярами (Ломтатидзе Г.А., Чилашвили Л.А., Гзелишвили И.А., 1967).

Большой интерес вызывает сама архитектура Кала, сравнительно удовлетворительно сохранившаяся в цитадели, где можно выделить строительные пласты времен Вахтанга Горгасали. Кладка стен этого периода характеризуется регулярностью; для строительства использованы небольшие квадры из песчаного камня на крепком известковом растворе.

Следует отметить, что большие археологические работы были проведены в 1948-1950-х гг. и на юго-восточной окраине старого Тбилиси, где изучались гончарные мастерские развитого средневековья. По сведению Моисея Каланкатваци, во время нашествия византийско-хазарских войск под предводительством византийского императора Ираклия, Тбилиси был «избалованным, торгующим и прославленным большим городом». В 628 г. город был взят и ограблен, завоеватели были удивлены количеством золотых и серебряных монет и изделий, которые горой возвышались перед хазарским хаканом. Несмотря на неоднократные нашествия и разорения (хазары, персы, арабы и пр.), и в дальнейшем Тбилиси занимал видное место. Анализ грузинских и иноземных источников дает возможность установить, что главный городской могильник был расположен в левобережной части города — в Исани, но из-за заселенности этого района вести там археологические исследования почти невозможно.

Мцхета (табл. 103, 7). После введения христианства и разгрома главных языческих храмов и идолов в пределах царской резиденции, со второй половины IV в. преимущество получает та часть города, где раньше располагался царский сад. В центре этого сада на месте нынешнего кафедрального собора Светицховели, была построена первая официальная церковь, резиденция главы христианской организации Иберии (Картли). Территория бывшего сада с IV в. превращается в своеобразный идеологический центр города и всего государства.

По археологическим данным, именно с IV в. в Мцхета возникают новые жилые и ремесленные кварталы, оборонительные сооружения и коммуникации. Особенно густо были заселены район Светицховели и юго-восточные склоны Мцхетской горы, где были выявлены многочисленные жилые и хозяйственные помещения и остатки общественных зданий. По этим материалам можно проследить и социальную географию самого Мцхета. В окрестностях Светицховели, в равнинной части города и на нижних террасах Мцхетской горы, очевидно, были сосредоточены жилые кварталы ремесленников и простонародья, а в непосредственной близости от Светицховели располагались остатки большого двухэтажного здания дворцового типа, предварительно датирующиеся V–VI вв. По мнению авторов раскопок, в данном здании можно видеть дворец царя Картли — Вахтанга Горгасали (Каландадзе А.Н., Бохочадзе А.В., 1964, с. 15).

Прямоугольное здание двухэтажного дворца, построенное из тесанных больших квадров, основывалось на мощном фундаменте и двухступенчатом цоколе. Стены сооружения были укреплены прямоугольными пилястрами, выступающими по обоим фасадам стен, южная стена дополнительно была укреплена мощными контрфорсами. Фрагменты второго этажа зафиксированы на западном фасаде здания, где в кладке ограды позднего периода случайно сохранена одна пилястра, завершенная капителью. Длина здания — 40 м, общая площадь — 740 кв. м.

Как показали археологические исследования, на верхних террасах Мцхетской горы с первых веков н. э. были расположены жилые дома аристократии. Жилые и хозяйственные строения отличались большими размерами и добротным строительным материалом с использованием известкового раствора, хотя в первых веках христианизации Грузии сырцовый кирпич по-прежнему оставался одним из самых излюбленных строительных материалов.

Огромное влияние на развитие строительной техники и гражданскую архитектуру в целом произвела бурно развивающаяся христианская культовая архитектура. С V в. в гражданском и фортификационном строительстве постепенно укореняется каменная кладка на известковом растворе, позже такой прием строительства находит всеобщее распространение. Для выяснения вопросов градостроительства и характеристики строительного искусства раннесредневекового Мцхета значительные материалы были добыты в 1958–1962 гг. на северо-западе от Светицховели, где в стратиграфическом разрезе мощностью 3–4 м были выделены шесть культурных слоев. Из них к раннему средневековью относились IV и V слои (Бохочадзе А.В., Каландадзе А.Н., Пицхелаури К.Н., 1962, с. 31–39). Например, в четвертом культурном слое мощностью 0,9 м, находящемся на глубине 1,2–1,3 м от поверхности земли, были обнаружены остатки крупного здания в сопровождении многочисленных археологических материалов. Комплекс состоял из семи помещений разных размеров. Стены были построены из булыжного камня, кладка «елочного» типа на глиняном растворе. В восточной части здания обнаружен построенный из плоских камней канализационный коллектор. По керамическому материалу и обломкам стеклянных сосудов архитектурное сооружение предварительно датируется VI в., а разрушение, по всей вероятности, произошло при сильном пожарище не позднее IX в. По находкам из других уголков Мцхета и раскопанным сооружениям можно заключить, что особенно бурно и плотно Мцхета застраивалась в IV–VI вв. На крупных жилых и общественных зданиях применялась черепичная кровля, а основная масса жилых домов, принадлежащих простым горожанам, имела глинобитную плоскую кровлю.

По всей территории нынешней Мцхета раскопками обнаруживаются также остатки сложного коммунального хозяйства: водопроводные глиняные трубы и закрытые плоскими камнями коллекторы, водосточные устройства и канализационные сооружения.

После христианизации Иберии интенсивная застройка территории города Мцхета, как свидетельствуют археологические факты, не проходила самовольно и сумбурно. На Самтаврском могильнике в 1938 г. был обнаружен каменный ящик раннего средневековья, продольные стены которого были составлены из двух плоских надгробных плит (стел) более раннего происхождения с надписями на греческом и еврейском языках на каждой (Апакидзе А.М., 1968, с. 195–199, табл. IV, I). Греческая надпись на разломанной на две части плите состоит из 15 строк и по чтению Т.С. Каухчишвили гласит: «Я, Аврелий Ахолл, главный художник и архитектор, здесь покоюсь вместе со своей супругой Бевразурией. Прошу друзей и прохожих следить так, чтобы кто-либо не захотел (захоронить) с нами вместе или (нашего) племени, и другой чужеземец будет нести ответ в день своего воскресения» (Каухчишвили Т.С., 1951, с. 255). По палеографическим данным надпись датируется IV в (Каухчишвили С.Г., 1943, с. 581) и указывает на существование в Мцхета должности главного архитектора и художника, под руководством которого, видимо, и проходила перестройка и застройка столицы новохристианского государства. Следует отметить, что и вторая надпись на еврейском языке из этого же каменного ящика, где упоминаются Иосиф Бар Газан и Шаллум, тоже датируется IV–V вв. н. э. (Церетели Г.В., 1940, с. 424) и указывает на наличие еврейского поселения в древней столице Грузии и в раннехристианском периоде (Апакидзе А.М., 1959, с. 110–112; Мцхета, I, 1995, с. 206).

Резкое увеличение мцхетского населения с первых веков христианизации повлекло за собой и возникновение на территории «Большого Мцхета» нескольких могильников, один из которых разместился на Самтаврском поле и стал главной усыпальницей растущего города. Самтаврский могильник занимает свыше 14 га, здесь раскопано около 3000 погребений.

За последние десятилетия в пределах «Большого Мцхета», кроме Самтаврского могильника, были исследованы раннесредневековые могильники в Армазисхеви (Мцхета, I. 1995), в Мартазисхеви, Карснисхеви, Нареквави, на Мцхетской горе, в местечке Туиакочора, в Цицамури и др. С самого раннего этапа христианизации Грузии в Мцхета повсеместно распространяется христианский обряд захоронения, и основным погребальным сооружением становится каменный ящик (своеобразная семейная усыпальница), хотя в единичных случаях встречаются и глиняные саркофаги или же грунтовые могилы. По сравнению с предхристианским периодом, резко меняется и погребальный комплекс: из могил исчезают керамические изделия, но появляются стеклянные сосуды; резко уменьшаются или же совершенно пропадают драгоценные украшения и предметы вооружения, но появляются новые виды украшений, фибулы и булавки, связанные с распространением новой моды одежды. Погребальный инвентарь из могильников Мцхета дает представление о городском ремесле. В ремесленных кварталах Мцхета, кроме стеклодувного производства, успешно развивались такие традиционные ремесла, какими являлись гончарство, ювелирное искусство, кузнечное дело. Мастера и ремесленники отдельных отраслей, как свидетельствует древнегрузинское литературное произведение «Мученичество Евстафия Мцхетского», имели свои профессиональные объединения, например: Евстафий Мцхетский, перс по происхождению и христианин по вероисповеданию, являлся членом корпорации обувщиков. Любопытно отметить, что по тому же источнику, профессии обувщика Евстафий обучился по приезду в Мцхета, после 541 г. (Кекелидзе К., 1954, с. 482). Логично предположить, что кроме обувщиков, свою профессиональную организацию в Мцхета имели и ремесленники других профессий.

Динамичное развитие Мцхета было прервано в середине VIII в. карательными войсками арабов под предводительством Мервана, когда была опустошена вся Иберия и в том числе Мцхета.

Среди многочисленных городов Восточной Грузии раннего средневековья важным политическим и культурным центром являлся также город Уплисцихе (табл. 104, 2, 3), возникший еще в дохристианский период. Изучается он постоянно действующей археологической экспедицией Музея искусств Грузии с 1958 г. (руководители — Ш.Я. Амиранашвили до 1978 г. и Т.Н. Саникидзе).

Уплисцихе (упали — по-грузински владыка, цихе — крепость, т. е. крепость владыки) расположен в центре Картлийской равнины, в 12 км от города Гори, на берегу главной речной и торговой артерии Картлийского царства — Куры. С середины раннего средневековья Уплисцихе вновь приобретает значение важного политического центра.

В настоящее время это городище представляет собой сложный археологический комплекс, состоящий из высеченных в скале внутренних и внешних городов, поселков сельскохозяйственной хоры, благоустроенных дорог, скальных ворот, речной пристани, оборонительных сооружений. Ввиду того, что все элементы центральной части города: дома, культовые сооружения, площади, дворец, улицы, ворота, тоннель, оборонительный ров, сточные каналы и др. — были высечены в скале (табл. 104, 5), здесь почти без изменений сохранилось топографическое лицо города, что является столь редким в археологии городов Иберии и Колхиды дохристианского времени (Хахутайшвили Д.А., 1964, с. 93). Начало строительства сооружений на территории Уплисцихе относится к первой трети IV в. Сначала была вырублена в скале маленькая церковь, а затем на ней возвели базилику, вобравшую в себя церковку в виде крещальни (Мелитаури К.Н., 1969, с. 30–31). По наблюдению исследователей, базилика датируется VI в. Она имела три нефа с трехчастными пролетами (Чубинашвили Н.Г., 1960, с. 507–512) и находилась в аристократической части города.

Рустави (табл. 104, 1). В связи с новостроечными работами в Рустави археологические исследования ведутся с 1944 г. с некоторыми перерывами (руководители работ в разные сезоны: М.М. Иващенко, Н.Н. Гамбашидзе, Г.А. Ломтатидзе, Н.Н. Угрелидзе, Ц.Н. Чикоидзе) (Рустави, 1988).

Рустави, по письменным источникам, с самого начала раннего средневековья являлся крупным экономическим, политическим и духовным центром Картлийского царства.

Рустави, как и другие современные ему города, был составлен из двух основных частей: цитадели (крепости), расположенной на небольшом, почти круглом холме у левого берега р. Куры, и самого города, прилежащего к цитадели с севера. О величине города и численности населения красноречиво говорят объем и насыщенность многоярусного главного могильника. Площадь города, по подсчетам М.М. Иващенко, равнялась 17 га (Рустави, 1988); зафиксировано наличие еще нескольких более мелких могильников в разных частях городища и в пригородных поместьях (Ломтатидзе Г.А., 1955; Чикоидзе Ц.Н. и др., 1980, с. 59–60; Рустави, 1988).

На территории цитадели, площадь которой около двух гектаров, по всему периметру холма раскопками были выявлены остатки оборонительных и гражданских сооружений разных времен, среди которых отчетливо вырисовываются три горизонта. Длина оборонительной стены самого нижнего строительного горизонта, датирующегося IV–V вв., по всему периметру холма составляет 420 м. После фундаментального разрушения первоначальной ограды, что, по всей вероятности, произошло в середине VIII в., строители IX–X вв. отказались от реставрации древней стены и построили новую оборонительную линию. Таким образом, стена IV–V вв. целиком очутилась в окружении новой ограды с густо расставленными снаружи полукруглыми башнями (Угрелидзе Н.Н. и др., 1979, с. 242–243). Бойницы и парапет стены IV–V вв. были выложены из кирпича, а башни и куртины IX–X вв. — из сырца. Стены и башни раннего средневековья были покрыты черепицей и дранкой, на что указывает огромное количество обломков черепицы, которые были выявлены при раскопках.

Руставская цитадель, по всей вероятности, была резиденцией кухетских эриставов и правителей города.

Между крепостью и городищем пролегал довольно широкий оросительный канал, который брал свое начало чуть западнее цитадели и русло которого являлось своеобразным защитным средством для цитадели со стороны городища, где находились основные жилые и ремесленные кварталы.

На территории городища раскопками выявлены некоторые жилые комплексы и отдельные помещения, сооруженные из булыжника на глиняном растворе, часть которых, по археологическим материалам, датируется IV–V вв. Открыты остатки церкви с двумя каменными базами и орнаментированными обломками. По мнению исследователей, эти не раскопанные до конца фрагменты архитектурного сооружения датируются V–VI вв. и относятся к кафедральному собору, основанному, по письменным источникам, Вахтангом Горгасали во второй половине V в. (Ломтатидзе Г.А., 1955; Чилашвили Л.А., 1958, с. 211).

После принятия христианства в качестве государственной религии в Рустави, как и в других пунктах Картлийского царства, быстро распространяются каменные ящики как семейные усыпальницы, в которых строго соблюдается христианский обряд захоронения — вытянутая поза головой на запад. В каменных ящиках, составленных из больших песчаниковых плит, количество костяков колеблется от четырех до 16 (Ломтатидзе Г.А., 1955; Чилашвили Л.А., 1958, с. 57). По погребальным комплексам основное ядро могильника датируется VI–VIII вв., хотя довольно отчетливо выделяются и погребения IV–V вв. По приблизительным подсчетам М.М. Иващенко, к этому периоду численность города Рустави равнялась 20 тыс. душ. Раннесредневековые могильники обнаружены и на правом берегу Куры, где также выделяются две хронологические группы: погребения IV–V вв. и VI–VIII вв., среди которых богатством погребального инвентаря (золотые, серебряные, бронзовые, железные перстни, серьги, браслеты, разнообразные бусы, мелкая стеклянная посуда и др.) отличаются погребения IV–V вв.

Рустави являлся крупным ремесленным центром, где трудились ювелиры, ткачи, гончары, кузнецы, мастера бурдюков, стеклодувы (Ломтатидзе Г.А., 1955, с. 181). В начале арабского завоевания г. Рустави находился в центре политических событий, но в середине VIII был разорен карательными войсками арабского полководца Мервана.

Уджарма (табл. 103, 5) был построен правителем Картли (Иберии) Аспагуром, который царствовал в последней четверти III в. н. э. (Меликишвили Г.А., 1978, с. 54–63). Как предполагается, царем Аспагуром город-крепость был построен не на «голом месте», а скорее всего тут речь идет о превращении существующего пункта в город (Мусхелишвили Д.Л., 1964, с. 63). Особый подъем Уджарма как царский город пережил во второй половине V в. при правлении царя Вахтанга Горгасали. По мнению исследователей, остатки его построек сохранены в крепости Уджарма, являющейся цитаделью города (Мусхелишвили Д.Л., 1964, с. 66–67).

Территория самого городища пока еще не изучена, но большие археологические работы проводились в 1950–1951 гг. на Уджармской крепости, увенчавшиеся значительными открытиями (Ломтатидзе Г.А., 1957).

Цитадель города Уджарма («задняя крепость» летописей) расположена на довольно высокой скалистой возвышенности на правом берегу р. Иори, в 5 км к северу от сел. Уджарма. Крепость состоит из двух частей: верхней, расположенной на гребне горы, и нижней, расположенной на крутом склоне, обращенном к реке, и представляющей собой прямоугольную замкнутую мощную ограду с девятью четырехугольными башнями.

В верхней части крепости, кроме высоких четырехугольных башен и куртин, зафиксированы все основные сооружения цитадели: небольшая двухэтажная церковь в западной части укрепления, датирующаяся V в. (Мусхелишвили Д.Л., 1964, с. 67); цистерна с арочным сводом и другие постройки хозяйственного назначения; развалины двухэтажного царского дворца с подвалами в северо-восточном углу верхней части укрепления. Помещения дворца, как и все башни времен Вахтанга Горгасали, освещались высокими и широкими окнами с подковообразными арками, которые представляют собой одну из характерных архаических черт грузинского зодчества. Широкие и высокие двери дворца выходили на висячие деревянные балконы (Мусхелишвили Д.Л., 1964, с. 67; Цицишвили И.Н., 1982, с. 27–30). В нижней части крепости куртины между башнями имеют различную длину. По обеим спускающимся к реке сторонам ее расположены по четыре квадратных в плане башни, выступавшие по обе стороны куртин. В средней части ограды, по берегу р. Иори, воздвигнута одна прямоугольная сравнительно мощная башня, где раскопками были выявлены крытые ворота, выходящие к реке («водяные ворота») и многочисленные керамические находки, среди которых выделяются фрагменты раннесредневековой посуды и одна серебряная монета сасанидского правителя Пероза (459–484), прекрасно подтверждающая показания древнегрузинских источников о времени постройки оборонительной системы уджармского замка.

Стены и башни возведены из прямоугольных, слегка обтесанных песчаных квадров. Квадры уложены в правильные горизонтальные ряды на тонком, но крепком слое извести. Причем, узкие камни чередуются с широкими, создавая кладку ложком и тычком, а иногда ряд широких камней чередуется с рядом узких камней, напоминая кирпичную кладку (Цицишвили И.Н., 1982, с. 57–58). Такой подбор строительного материала и подобная кладка считаются типичными для времен Вахтанга Горгасали (Ломтатидзе Г.А., 1977, с. 63–64). Башни в основном трехэтажные. В этих многоэтажных и удобных башнях (каждый этаж которых снабжен камином), видимо, жили бойцы личной охраны царя и защитники замка (возможно, со своими семьями). С VIII в. город Уджарма приходит в упадок. В X в. при нашествии арабского полководца Абул-Касима, стены замка были разрушены.

В восточной части Картлийского царства, на территории Кахети и Эрети, почти одновременно с городом Уджарма возникли и выдвинулись еще несколько городов раннего средневековья, возвышение которых также связывается с именем царя Картли Вахтанга Горгасали. Эти города — Череми, Хорнабуджи (Камбечовани) и Некреси, среди которых сравнительно лучше исследован Череми, где уже несколько лет изучается цитадель города с большим комплексом дворцового сооружения. Череми являлся удельным городом наследственного принца. Дворцовый комплекс состоит из нескольких крупных зданий, сосредоточенных в западной и северо-западной частях городской цитадели (табл. 103, 5). Для сооружения первого здания на западной окраине цитадели использованы большие, хорошо обработанные песчаниковые квадры на известковом растворе, планировка здания строго симметричная. По археологическим материалам, по многочисленным обломкам черепиц дворец вместе с другими сооружениями цитадели датируется второй половиной V в.

Блестящими находками увенчались полевые исследования на городище Некреси (Кахети), где работы продолжаются по сей день (Чилашвили Л.А., 2000). В нижней части городища обнаружены остатки монументальных зданий языческих храмов и других сооружений, христианский храм, многочисленные предметы раннего средневековья, в том числе песчаные плиты с грузинскими надписями III–IV вв.

Из этих городов сравнительно жизнеспособным оказался Хорнабуджи, или же Камбечовани летописей, где в 1970 г. проводились археологические работы Р.М. Рамишвили, В.А. Джорбенадзе.

Урбниси (табл. 103, 3, 4). Современное село Урбниси, где расположены развалины древнего города Урбниси, находится в 12 км к западу от г. Гори и занимает довольно обширную территорию в западной части села, на возвышенном плато левого берега р. Куры. В древнегрузинских письменных источниках Урбниси (Орбниси) упоминается среди древних (античных) городов Грузии.

Древнейшим многослойным памятником в пределах городища Урбниси является «Хизанаант гора» — жилой холм у берега р. Куры. Холм, как и само городище, с юга защищен высоким обрывом р. Куры, с востока — небольшим оврагом, а с остальных сторон укреплен искусственным рвом. Само название «Хизанаант гора» явно позднего происхождения. Не исключено, что топоним Урбниси произошел от названия Орби (орби — белоголовый сип) наподобие Ломта гора (гора львов), Чхиквта гора (гора соек), Мелис гора (гора лисиц) и т. д., указывающего на покровителя (тотема) жителей этих холмов.

На холме «Хизанаант гора», как и на территории всего городища, над раннебронзовыми слоями обнаружены остатки фортификационных и жилых сооружений со следами сильного пожарища и археологические материалы, относящиеся к IV–III вв. до н. э., что подтверждает достоверность сведений древнегрузинских письменных источников о наличии в Урбниси «древнего» города. Особое внимание привлекают обнаруженные в западной части современного села фрагменты мощной оборонительной системы. По стратиграфическим данным и по археологическому материалу, указанная ограда была возведена на рубеже старой и новой эры (Чилашвили Л.А., 1964, с. 162–164; Закарая П.П., 1965, с. 147), и по всем признакам она с некоторыми поздними переделками служила городу довольно долго, возможно, до конца V в. н. э. С самого начала раннего средневековья Хизанаант гора превращается в одну из главных частей (цитадель) города Урбниси. На могильнике в западной части городища, где кроме обычных грунтовых могил встречались погребения в деревянных саркофагах (Чилашвили Л.А., 1964, с. 168), хорошо прослеживается, как прокладывал себе дорогу христианский обряд захоронения.

В V в. в Урбниси строится Сиони — кафедральный собор, трехнефная базилика довольно крупных размеров, возможно, еще до воцарения Вахтанга Горгасали, так как она не упоминается в том списке епископских центров, которые были основаны во второй половине V в. Вахтангом Горгасали. Церковь не раз была разрушена и восстановлена. По палеографическим данным, строительная надпись церкви датируется по-разному. Одни ее датируют первой половиной V в. (Шошиашвили Н.Ф., 1980, с. 62–63), другие — рубежом V–VI вв. (Закарая П.П., 1965, с. 149–150). По следам страшного пожарища, обнаруженным при раскопках, на рубеже V–VI вв. Урбниси, видимо, был разрушен до основания (Чилашвили Л.А., 1964, с. 168). Но город быстро возродился. В VI в. здесь были осуществлены строительные и восстановительные работы грандиозного масштаба. Хизанаант гора как цитадель города укрепляется и застраивается с большим старанием. Вся территория города была обнесена мощными сырцовыми стенами и башнями почти на той линии, где раньше проходили старые стены. Для удовлетворения нужд строителей в специальных мастерских должны были изготовлять около трех миллионов сырцовых кирпичей. От этой оборонительной системы сравнительно хорошо была сохранена западная часть ограды длиной более 300 м с шестью башнями и прилегающая территория, не заселенная нынешним сельским населением. Расстояние между этими выступающими полукругом башнями 65 м (Закарая П.П., 1965, с. 145). В наружном полукруге башен, стены которых в некоторых местах сохранены высотой 3,5–4 м, имеется по два сегментообразных помещения, которые между собой связаны дверью (табл. 103, 3). Вход со двора во всех башнях вел в левое помещение. У входа, как правило, находилась лестница, которая через толщу стены поднималась к боевой площадке, откуда осуществлялась оборона города.

Стены города и башни снаружи глухие и с внутренней стороны не имеют оборонных отверстий, только помещения в башнях освещались высоко устроенными, снаружи узкими, а изнутри расширенными окнами, по одному в каждом помещении со стороны города. А полукруглые башни на одном уровне снаружи были снабжены тремя или четырьмя в сечении четырехугольными, а снаружи узкими, радиально поставленными амбразурами, предназначенными для ведения наблюдений.

При раскопках по всему городищу прослежены следы второго мощного пожарища, которые по археологическим данным и анализу письменных источников датируются первой половиной VIII в. и связываются с опустошительным нашествием арабского полководца Мервана в 736–738 гг. (Ломтатидзе Г.А., 1964; Чилашвили Л.А., 1964; Закарая П.П., 1965), когда, по мнению исследователей, и был разрушен и сожжен весь город (Чилашвили Л.А., 1964). Урбниси, как и многие города Грузии, после этого нашествия приходит в упадок, но жизнь там не прекращается, что наглядно подтверждается археологическими находками. Видимо, оборонительная система города Урбниси в первой половине VIII в. настолько была повреждена, что невозможно было ее реставрировать, и при восстановительных работах строителям пришлось систему защиты города изменить. Для этой цели параллельно сырцовой стене был вырыт огромный сухой ров шириной в 30–40 м, глубиной в 8-10 м. Вал высотой в 7–8 м с крутыми краями и ров вокруг этого вала создавали довольно мощную преграду, но она по своим оборонительным качествам намного отставала от предыдущей системы.

На территории городища раскопками были обнаружены многочисленные разновременные жилые, хозяйственные и общественные сооружения раннего средневековья, которые были построены из скальных камней, булыжника или же сырцового кирпича на глиняном растворе. В раннем средневековье (IV–VIII вв.) город Урбниси являлся крупным ремесленным центром. По многочисленным археологическим материалам, здесь, видимо, функционировали крупные мастерские керамического, стекольного, ювелирного, металлообрабатывающего и деревообрабатывающего производства. Керамические изделия и, особенно, столовая посуда из мощного культурного слоя IV–VI вв., отличаются высоким качеством, хорошо отмученным тонким черепком с лощеной поверхностью (табл. 107, 1, 2, 4, 8-21) и разнообразием форм; генетически они тесно связываются с гончарной продукцией первых веков н. э. В дальнейшем в слоях VI–VIII вв. керамические изделия изменяются, появляются новые формы, постепенно исчезает тонкостенная изящная столовая посуда и быстро увеличивается количество крупных сосудов — пифосов и больших кувшинов измерительного назначения, что можно объяснить быстрым ростом виноторговли.

В IX–XI вв. в связи с большими изменениями в политической и экономической жизни Грузии и в связи с возникновением и выдвижением новых центров на территории Картли, в Урбниси городская жизнь постепенно замирает.

Кроме вышеуказанных городов, на территории Внутренней Картли в раннем средневековье функционировали еще несколько сравнительно малых городов, среди которых можно назвать: Жалети в среднем течении р. Иори, где во второй половине V в. царем Вахтангом Горгасали в Сионской базилике была учреждена епископская кафедра для исторической Кахети; Жинвали в предгорной части Арагвского ущелья, где раскопками выявлено множество материалов IV–VIII вв; Ахалгори в предгорье Ксанского ущелья; Цхинвали в ущелье Лиахви; Атени на правом берегу Куры, в ущелье Тана и др. Эти города являлись не только значительными провинциальными центрами раннего средневековья, но и основными политическими, экономическими и культурными центрами, откуда контролировались взаимоотношения с горными регионами Восточной Грузии.

Бурно развивалось городское строительство и в Западной Грузии, на территории Лазики. Несмотря на совершенно неблагоприятные политические условия и на то, что Лазское царство в раннем средневековье являлось ареной ожесточенных войн между Византией и Сасанидской державой, в Западной Грузии с самого начала раннего средневековья возникали новые и развивались старые города, которые играли огромную роль в экономической, политической и культурной жизни этого природно богатого края.

Среди городов Западной Грузии раннего средневековья в первую очередь рассмотрим Нокалакеви, являющийся столицей Лазики в период бурных политических событий.

Нокалакеви-Археополис, древний город Эгрисского царства, находится в селе Нокалакеви, на левом берегу р. Техури, в 16 км к северу от районного центра г. Мартвили. Современное название — Нокалакеви — по-грузински буквально означает место, где раньше был город (т. е. городище). Греческое название — Археополис указывает на древность этого населенного пункта. Таким же древним является сохранившееся в грузинских источниках третье название Нокалакеви-Цихе — годжи. Как полагают (Ломоури Н.Ю., 1981, с. 46), это позднейшее искажение топонима «Цихе Куджи», т. е. «крепость Куджи». По тем же источникам, еще в начале III в. до н. э. на этом месте эриставом (правителем) Эгриси Куджи была построена крепость, носившая имя ктитора крепости, правителя Эгриси-Куджи. Любопытно отметить, что древнейшие могильники, обнаруженные раскопками на территории Нокалакеви, датируются IV–III вв. до н. э. (Закарая П.П., 1987, с. 117–118; Гвинчидзе Г.О., 1981, с. 182).

Нокалакеви-Археополис впервые локализовал швейцарский ученый Ф. Дюбуа де-Монпере в 30-х годах XIX в., а первые археологические раскопки были осуществлены в 1930–1931 гг. под руководством немецкого археолога А.М. Шнайдера (участники: Л.В. Мусхелишвили и Г.К. Гозалашвили). В 1973 г. под руководством П.П. Закарая были развернуты большие и планомерные раскопки по всей территории городища. Параллельно велись большие реставрационные работы (Ломоури Н.Ю., 1981, с. 75–76; Закарая П.П., 1987, с. 77–118). С самого начала раннего средневековья Нокалакеви выдвигается как важнейший экономический и политический, а также церковный центр Эгрисского царства, или же Лазики. По мнению исследователей, Археополис-Цихегоджи превратился в столицу Эгриси уже в IV в. н. э., когда это первоначально небольшое государство в бассейне р. Риони значительно усилилось, объединив всю Западную Грузию и достигнув почти полной независимости от Рима. Правители Лазики мощными оборонительными сооружениями надежно укрепили новую столицу.

Городище Нокалакеви (табл. 105, 1) состоит из двух главных частей: нижней, где расположены основные архитектурные сооружения (дворцы, церкви, бани, хозяйственные постройки и др.) и верхней, цитадели. Эти две части городища между собой соединены находящимся на крутом склоне широким коридором (ширина — 70-100 м), окаймленным с обеих сторон мощными защитными стенами. Нижняя часть городища почти с трех сторон окружена изгибом р. Техури со скалистыми берегами. С целью укрепления обороноспособности нижнего города в северо-западной его части на невысокой возвышенности была построена небольшая крепость (65×20 м), где древнейшие слои кладки датируются IV в. н. э., а поздние — XVI–XVII вв. (Закарая П.П. и др., 1977, с. 103–113). Оборонительная стена нижней части города неоднократно укреплялась. Местами раскопками выявлено по две и три линии стен, возводившихся на протяжении IV–VI вв. Высота сохранившихся стен достигает в некоторых местах 6–8 м (табл. 105, 2).

Вторая основная часть городища Нокалакеви, цитадель, охватывает довольно внушительную территорию (3 га), имеющую форму продолговатого треугольника. В северо-западном углу вышгорода возвышаются мощная четырехугольная башня и остатки дворцового сооружения, вплотную примыкающего к башне с юга (Закарая П.П., 1987, с. 72–73). В восточной части цитадели сохранена небольшая церковь зального типа.

Из основных архитектурных сооружений, обнаруженных в нижнем городе, в первую очередь привлекают внимание дворцовое сооружение, церкви и бани.

Дворцовое сооружение середины V в., обнаруженное в юго-восточной части нижнего города, в плане четырехугольное, состоит из большого центрального зала, двух веранд, которые примыкают к залу с севера и с востока, и из шести комнат. Стены дворца (шириной 0,75-0,85 м) построены из небольших скальных камней на известковом растворе хорошего качества. По мнению исследователей, дворец был двухэтажным (Закарая П.П., 1987, с. 60–61). Кроме вышеуказанного, в Нокалакеви обнаружены остатки еще двух дворцов, возможно, более раннего происхождения.

До начала археологических исследований в Нокалакеви была известна одна базилика начала VI в., с несколькими поздними переделками, вследствие чего она, в конце концов, превратилась в купольную церковь (Чубинашвили Г.Г., 1970, с. 93–100). В 1975–1980 гг. раскопками выявлены еще две церкви, которые как стратиграфически, так и хронологически предшествуют купольной церкви (Закарая П.П., 1987, с. 104–105; Капанадзе Т.В., 1987, с. 122–223). Частично под базиликой VI в. и частично под фундаментами дворца были обнаружены остатки еще одной базилики с многогранной абсидой, которая датируется серединой V в. Третья церковь, обнаруженная под абсидой базилики V в., сравнительно небольшая и представляет собой сооружение зального типа с полукруглой абсидой. Как видно, эта церковь была построена сразу же после принятия христианства в качестве государственной религии в середине или во второй половине IV в. (Капанадзе Т.В., 1987, с. 123). Открытие в центре столицы Эгрисского царства остатков церкви IV в. позволяет окончательно уточнить время объявления христианства в Западной Грузии государственной религией (Ломоури Н.Ю., 1981, с. 145).

Из двух бань Нокалакеви одна, более сложной архитектуры, являлась царской (табл. 105, 3, 5), а вторая — городской (табл. 105, 4). Общая площадь царской бани приближается к 300 кв. м.

По анализу архитектурных сооружений и археологического материала, вершины своей мощи столицы Эгрисского царства Археополис достигает на рубеже V–VI вв. н. э. В первой половине VI в. город сильно пострадал от неприятеля. Иран стремился удержаться в Эгриси и в противоборстве с Византией овладеть важнейшими торговыми портами и торговыми путями. Персы с особым усердием рвались к Археополису, который перекрывал доступ к Кодорскому перевалу, откуда через Цебельду византийцы могли общаться с народами Северного Кавказа, Средней Азии и Дальнего Востока. Разрушенный в этих битвах город впоследствии уже не смог восстановить свою былую славу, тем более, что постепенно стал выдвигаться новый политический и экономический центр — Кутаиси, которому суждено было стать главным городом Западной Грузии. По сведениям древнегрузинских источников, Археополис окончательно был разорен Мерваном в 737–738 гг. После этого события Археополис превращается в рядовую крепость.

Вардцихе (Родополис) находится в Багдадском районе, на территории с. Вардцихе, в 12 км юго-западней г. Кутаиси. Топоним Родополис византийских источников является переводом грузинского названия: «варди» («родос» — по-гречески) по-грузински означает («роза», «цихе» — «крепость». Археологическое изучение Вардцихе началось в 1968 г. (Г.А. Ломтатидзе, Г.Г. Цкитишвили). В 1972–1974 и в 1976–1978 гг. полевые исследования продолжались под руководством В.М. Джапаридзе в связи с новостроечными работами в этом регионе.

Вардцихе являлся «внутренним городом» Эгрисского царства и в отличие от прибрежных городов Западной Грузии раннего средневековья (Петра, Гонио, Бичвинта, Цхуми-Себастополис и др.), которые развивались под сильным влиянием римско-византийского мира, Вардцихе, как и Археополис (Цихегоджи), являлись более местными образованиями, которые непосредственно отображают уровень и характер социально-экономического развития Эгриси (Джапаридзе В.М., 1981, с. 3).

Вардцихе расположен на небольшой возвышенности и занимает сравнительно небольшую территорию (2,5 га), но, несмотря на это, город играл важную роль в политической жизни Грузии. Ограда города в плане несколько округлена (табл. 105, 6). Большие башни являлись жилыми, а маленького размера — были глухими, в том числе и в цитадели. Территория города-крепости в целом была разделена на две части: цитадель (верхняя крепость) и нижний город, в свою очередь разделенный на две части.

Возвышенность, где расположена цитадель города, являлась частично искусственной, и ограда здесь в плане имеет трапециевидную форму. Стены ограды первого периода датируются IV в.

Оборонительные стены нижнего города впоследствии были усилены дополнительными сооружениями, особенно со стороны уязвимых мест. Таким образом, возникла система двойных стен, что особенно широко применялось в римско-византийском мире с V в. Древняя оборонительная система городища Вардцихе в целом датируется IV–V вв. По мнению исследователей, куртины и другие строения с кирпичными поясами датируются первой половиной VI в. Видимо, эти дополнительные строения в стиле византийской архитектуры возникли до персо-византийских войн. По сведению Прокопия Кесарийского, Вардцихе (Родополис) являлся первым городом, который встречался на пути из Иберии в Колхиду. По его словам, когда персы напали на Лазику, правители этой страны сами снесли ограду города, боясь, чтобы персы не укрепились там, считая ее легкодоступной (Прокопий Кесарийский, 1965, с. 86–94). Весь археологический материал (изделия из глины, стекла, камня, железа и др.) данного уровня датируется IV–VI вв., хотя там же попадались материалы VII в.

Кутаиси. Как показывают археологические исследования последних лет, территория Ухимерионской крепости в Кутаиси была освоена еще в античную эпоху. С самого начала раннего средневековья (IV в.) на горе Ухимериона возникает сильная крепость, которая напоминает пятиугольник. Стены ограды толщиной 1 м были укреплены мощными контрфорсами и башнями. В V в. в городе были проведены значительные строительные работы. Но эти мероприятия оказались недостаточными. В первой половине VI в. персы, ведя ожесточенную войну за овладение Археополисом, прочно укрепились в Кутаиси, в крепости Ухимериона. В VI–VIII вв. крепость-город занимает большую территорию — около 30 га. Стратегическое значение кутаисской крепости для Западной Грузии было столь важным, что даже после опустошительного нашествия арабской карательной армии в VIII в. в Кутаиси не затихает жизнь. К концу раннего средневековья Кутаиси становится важнейшим политическим и экономическим центром Западной Грузии. Усилению Кутаиси способствовало мощное сельскохозяйственное окружение, большие людские ресурсы, удачное географическое расположение, позволявшее контролировать важнейшие торговые магистрали.

Значительными политическими и экономическими центрами Западной Грузии являлись также прибрежные города-крепости: Гонио (Апсарос), Цихисдзири (Петра), Поти (Фазис), Цхуми (Себастополис), Бичвинта (Питиунт) и др. Из этих городов-крепостей относительно хорошо изучены Бичвинта и Цихисдзири.

Бичвинта (табл. 105, 7) находится на территории Абхазии, в северо-восточной части Пицундского мыса. Топоним происходит от грузинского слова Бичви-Фичви, т. е. сосна. Многолетними археологическими исследованиями (руководитель работ в 1952–1972 гг. А.М. Апакидзе, с 1975 г. — Г.А. Лордкипанидзе) выявлен целый ряд оборонительных сооружений (Великий Питиунт, 1975; 1977; 1978). Из раннесредневековых сооружений, которые датируются IV–VI вв., особо следует отметить храмовый комплекс с мозаикой, где, по византийским источникам, в 325 г. уже существовала христианская епархия (Каухчишвили С.Г., 1961, с. 251–252; Апакидзе А.М., 1978, с. 19–20). К первой четверти IV в. Питиунт стал значительным центром христианства. По замечанию Л. Мацулевича, христианство получило распространение и утвердилось в древних причерноморских городах с первых веков н. э. Принадлежность к нему не могла быть ограничена замкнутой в них средой иноземного гарнизона. Оно необходимо должно было получить широкое распространение среди местного населения города, а также среди жителей тяготевшей к нему округи. В противном случае здесь не была бы учреждена епархия (Мацулевич Л.А., 1978, с. 101). Питиунтская епархия, наряду с Трапезунтской, была подчинена в церковном отношении Неокесарийской метрополии (Амиранашвили Ш.Я., 1957, с. 21).

Храмовый комплекс в Питиунте представляет собой чрезвычайно интересный и значительный памятник ранней средневековой архитектуры, а обнаруженная там мозаика является материалом большой ценности для истории искусств вообще. В стратиграфическом разрезе храмового комплекса самым верхним является небольшой храм зального типа с трехгранной абсидой и с большим нартексом (табл. 105, 8), который абсидой глубоко врезается в нартекс базилики (Цицишвили И.Н., 1977, с. 118–119). По археологическим материалам (особенно, по монетам), последнее христианское сооружение здесь датируется первой половиной VI в. Очевидно, что при строительстве этого так называемого Юстиниановского храма, базилика, куда врезана абсида малого храма, была разрушена почти до основания и находилась в полном забвении. К следующему строительному горизонту относится трехнефная большая базилика с пятигранной абсидой. Стены базилики сложены из грубообработанных блоков морского конгломерата и с обеих сторон были оштукатурены, а внутри — украшены росписью. Но главным украшением трехнефной базилики верхнего горизонта являлся мозаичный пол. Документально установлено, что части фрагментов мозаики, сохраненные в нефах базилики, были более раннего происхождения и принадлежали базилике, которая была обнаружена под первой церковью. План верхней базилики почти совпадает с планом нижней церкви. Нефы этой более древней базилики, так же как верхней, выделены посредством пяти пар колонн (табл. 105, 8). Кровля церквей была черепичной, где были использованы калиптеры и солены разных размеров (Цицишвили И.Н., 1977, с. 105). Пол базилики был покрыт мозаикой и керамическими плитами. Анализ стратиграфии памятника и обширного археологического материала, добытого при раскопках храмового комплекса, со всей ясностью указывает, что после последнего разрушения в конце IV в., пицундская базилика больше не восстанавливалась. Под слоем со следами сильного пожара (под обожженным слоем) встречались материалы (в том числе монеты) только IV в. По тем же материалам, в Питиунте в V в. происходит резкий спад, а может быть, и полное замирание городской жизни (Апакидзе А.М., 1978, с. 19–21; Цицишвили И.Н., 1977, с. 118; Рамишвили Р.М., 1965, с. 121 и др.). В начале VI в. усилиями византийских правителей Юстина и Юстиниана Бичвинта снова возрождается, укрепляется оборонительная система и, как было сказано, строится малый храм зального типа, который своей абсидой врезался в нартекс уже полностью разрушенной базилики. Но все усилия византийских императоров оказались тщетными. В разгар ирано-византийской войны, в 542 г., в связи с наступлением войск Хосроя византийцы, по словам Прокопия Кесарийского, «предупреждая врагов, сожгли дома и до самого основания разрушили стены» (Прокопий Кесарийский, 1965). В последующее время Бичвинта, можно сказать, полностью приобщается к церковной жизни и превращается в храмовый город (Апакидзе А.М., 1978, с. 21).

Цихисдзири (по-грузински Цихисдзири означает поселение под крепостью). Находится в Кобулетском районе, в 20 км от Батуми. Памятник давно привлекает исследователей как важнейший экономический, политический и культурный центр Юго-Западной Грузии раннего средневековья. Изучается с 1962 г. под руководством И.К. Инанишвили. Эти работы с некоторыми перерывами продолжаются по сей день (Инанишвили А.К., Хахутайшвили Д.А., Кахидзе А.Ю., 1967, с. 66–68; Инанишвили А.К., 1971, с. 84–86; Инанишвили Н.А., 1981; 1993 и др.).

Этот крупный населенный пункт, по всей вероятности, город состоял из двух основных частей: Акрополя и нижнего города, который занимал обширную территорию вдоль побережья Черного моря (табл. 104, 4).

В цитадели были обнаружена большая трехнефная базилика, которая по плану и хронологически приближается к древним базиликам Нокалакеви и Бичвинта. Как предполагается (Инанишвили А.К., Хахутайшвили Д.А., Кахидзе А.Ю., 1967, с. 67), обнаруженная в цитадели самая крупная базилика на территории Эгрисского царства являлась кафедральным собором.

В нижней части городища, на отдельных участках, выявлены разные архитектурные сооружения (остатки оборонительной системы, базилика VI в. на территории с. Бобоквати, малые церковки, остатки мозаики, мраморных колонн и капителей, крест болнисского типа, высеченный в камне, склеп и др.). Богатый археологический материал (многочисленные римские и византийские монеты, местная и импортная керамика, в том числе краснолаковая посуда и амфоры, изделия из стекла, в основном, сирийско-палестинского происхождения, золотые украшения, серебряные и бронзовые сосуды и др.) свидетельствуют, что Цихисдзири, как значительный центр, выдвигается с самого начала IV в. и зенита своего развития достигает в VI в.

Результаты археологического изучения Цихисдзири, особенно последних лет, дают возможность исследователям высказать сомнения в правомерности локализации Петры византийских авторов на территории современного Цихисдзири (Инанишвили Н.А., 1993, с. 125).

Кроме вышеописанных городов Западной Грузии, важными политическими и экономическими центрами раннего средневековья являлись: Мохириси (Мохерезис), Сканда, Шорапани (Сарапанис), Вашнари, Цебельда (Цибилиум) (Леквинадзе В.А., 1961, с. 137).