Масштаб

Роман в повестях

Часть первая. Убийство в посольстве

Он чувствовал себя животным в переноске. Кабину несли вручную – в нарушение всех инструкций. Пол раскачивался в такт шагам носильщика, и от этой медленной качки подступала морская болезнь.

Салон без окон, обшитый звукоизолирующим материалом. Большой экран на передней стенке. Четыре мягких кресла, но Лео в салоне один. Здесь просторно и даже уютно, если не знать, как эта коробка выглядит снаружи, не знать об «аварийной ручке», привинченной к потолку. Предполагалось, что ручкой не будут пользоваться – но этот, снаружи, ухватился и тащит, будто корзину с рынка, демонстративно наплевав на правила и на пассажира.

– Я требую соблюдения протокола, – сказал Лео в микрофон ноутбука. – Используйте транспортную платформу для перемещения кабины! Немедленно!

Снаружи прозвучал низкий рев, переходящий в инфразвук. Динамики воспроизвели голос в нормальном звучании.

– Чуть-плюнь потяни, детектив. Тута почти уже.

Звукоизоляция помогала, как пластырь при поносе. Этот, снаружи, говорил на местном простонародном диалекте, который был в принципе понятен, но звучал как издевательство.

Лео торчал в кабине третий час. Он перебрался сюда из самолета, через гофрированный рукав, и его заверили, что скоро он будет на месте. Но время шло, кабину куда-то везли, и Лео чувствовал каждый поворот, как выход в невесомость. Он обрадовался, когда поездка закончилась, но тут уже носильщик бесцеремонно взялся за аварийную ручку, и Лео, конечно, будет жаловаться, но кому? Кого здесь интересует его удобство?!

Кабина устремилась вниз, будто падающий лифт, вздрогнула и замерла. Лео выдохнул сквозь зубы.

Сегодня утром он проснулся в отличном настроении: дело, которым он жил последние полгода, наконец-то завершилось. Суд принял во внимание все собранные улики. Женщина, обвиненная ложно, была полностью оправдана, прокурор выдал ордер на арест настоящего убийцы. Лео подал заявление об отпуске, шеф тут же подписал и с непривычным дружелюбием осведомился о планах на отдых. Лео пожал плечами: такие вещи он заранее не планировал. Полежать в постели, глядя в потолок, потом пробежать десять километров – с перерывами, потом сесть у компьютера, открыть сайт путешествий, поставить рядом чашечку кофе…

Он выпил кофе до половины, когда шеф перезвонил ему, и голос звучал так, что Лео чуть не залил клавиатуру: погиб посол в Альтагоре. По всей видимости, убийство.

– Вы понимаете, что это значит?! Не просто дипломатический скандал, а… Мир висит на волоске! Наши жизни зависят от того, как скоро преступление будет раскрыто! Убийцу надо вычислить немедленно и предоставить доказательства не только действий, но и мотиваций, да так, чтобы никто не посмел оспорить!

– Почему я?! – спросил тогда Лео, и ответ ошеломил его.

– Они запрашивают вас.

И вот теперь он сидел в кабине-переноске, и от низкого воя тряслись обитые пробкой стены – этот, снаружи, понятия не имел, как приглушать голос, а может быть, хотел нарочно досадить чужаку.

– Детектив. – Механический голос в динамиках прозвучал бархатно, будто пытаясь интонацией извиниться за оригинал. – Тута! Вот посольство!

* * *

Трехэтажный особняк, добротный и даже величественный, был окружен палисадником. Кроме посла тут жили секретарь, повариха и менеджер, причем обслуживающий персонал работал вахтенным методом – по нескольку месяцев. В Альтагоре сложные условия труда – не столько физически, сколько психологически.

Лео преодолел секундную дрожь в коленях, открывая дверь кабины, спускаясь по короткому трапу, шагая через палисадник к особняку. У самого порога он остановился, перевел дыхание и заставил себя оглядеться.

Он заранее знал, как устроено это место, но никакое воображение не могло заменить увиденного своими глазами. Особняк с территорией и рекреационной зоной находился внутри другого пространства – огромной пустынной комнаты с белыми стенами, комнаты совсем иного масштаба. Здание посольства было похоже на кукольный дом в углу просторной, лишенной мебели детской.

Единственное окно здесь было высотой с десятиэтажку. Вместо неба нависал потолок, страшно высокий – и в то же время оскорбительно низкий, давящий на подсознание. Сопровождающий, точнее, носильщик, который притащил сюда Лео, стоял у двери, в дальнем углу белой комнаты, хотя по инструкции уже должен был выйти. От великана воняло потным животным – и резким химическим духом, вероятно, так здесь представляют одеколон. Обширное брюхо казалось дирижаблем, а подбородок – ноздреватой и волосатой скалой. Великан поднял огромную руку и помахал так, что Лео ощутил ветер на своем лице; великан был добродушен. Лео, скрипнув зубами, изобразил ответный жест. Проглотил горькую слюну, прижал к боку компьютер, другой рукой подхватил чемодан и поднялся на порог.

Дверь распахнулась раньше, чем он успел постучать.

– Господин детектив, наконец-то… добро пожаловать…

На пороге стоял секретарь посольства – Лео успел ознакомиться с его досье. Сорок лет, семейный, ответственный человек, отличные характеристики по работе. Бледен, явно растерян, смотрит на Лео как тяжелый пациент на доктора-светило.

– Нам объявили, что посольство эвакуируют, но только после расследования. Нам отрезали связь… оставив только официальный посольский канал… Мы не можем утешить наших близких, они же дома с ума сходят… В первые минуты мы думали, что началась война!

– Может, как раз и начнется, – успокоил его Лео. – Не торопите события.

Схему особняка он тоже успел просмотреть по дороге: просторный холл, широкая лестница, ведущая на второй этаж, – здание было спроектировано для приемов. Предполагалось, что нарядная толпа станет подниматься по этим ступенькам, а наверху будет маячить посол в черном смокинге, здороваться за руку, обмениваться приветствиями, и все это под негромкую музыку и звон бокалов…

Никогда здесь не будет веселой толпы. И не потому, что хозяин особняка мертв. А просто граждане Альтагоры много выше этого дома, и, чтобы приобщиться к веселью, им пришлось бы становиться на четвереньки и заглядывать в окна – одним глазом, прищурив другой…

– Мы отказались давать показания, – быстро говорил секретарь. – Она хотела нас допрашивать. Явилась сюда, эта великанша… мы заперлись… готовились к силовому варианту. Ей достаточно один раз пнуть по дому ногой, чтобы… вы понимаете. Хорошо, что связались наши дипслужбы… как-то утихомирили ее. Но она обязательно еще придет!

В кухне пахло выпечкой. Повариха, спортивная женщина лет тридцати, вытерла руки бумажной салфеткой.

– Господин детектив… Да, я пеку пирожки. А что еще делать? Мы все пытаемся чем-то себя занять. Сделать вид, что жизнь продолжается… Извините.

Менеджер, печальный и слегка опухший, сидел в глубоком кресле в комнате отдыха персонала. Бутылку он к приходу Лео спрятал, но запах спрятать не мог.

– С-спасибо, что вы прибыли… Посол наверху, мы ничего не трогали… Что теперь будет?!

– Я прошу вас, сограждане, – официальным голосом сказал Лео, – оставаться на местах и по возможности соблюдать спокойствие. Ситуация объективно сложная, а может быть – хуже. Приготовьтесь.

Повариха нервно улыбнулась. Менеджер громко высморкался. Секретарь посмотрел на Лео с горькой обидой, как если бы доктор-светило оказался шарлатаном.

* * *

Кто такой посол на Альтагоре? Человек, занимающий декоративную должность. И еще он заложник. В условиях вечного кризиса отношений двух стран – никаких метафор. Заложник – тот, кого убьют, если договор о непричинении вреда, заключенный между Ортлендом и Альтагорой, будет нарушен.

Андерс Плот, тридцати шести лет, неженатый, выпускник юридической академии, лежал на полу в посольском кабинете, лицом вниз. На нем был черный смокинг – именно такой, как представлял себе Лео, воображая очередь гостей на парадной лестнице.

Посол был единственным человеком в особняке, кто выбирался отсюда во внешний мир. В этом заключалась его работа. Надев официальный костюм, он шел на дипломатический прием, либо на торжественный обед, либо на концерт – и часами находился среди великанов, занимая специально приготовленное кресло, улыбаясь и сохраняя достоинство, что чрезвычайно сложно, когда все вокруг ростом с башню и говорят почти инфразвуком.

Лео склонился над мертвым послом. В ушах покойного помещались наушники-вкладыши: бедняга не успел вынуть их, вернувшись в особняк. Наушники – слабое подспорье, потому что низкие голоса великанов проникают сквозь тело, заставляя вибрировать мягкие ткани и кости. Лео содрогнулся.

Его ноутбук пискнул, фиксируя входной сигнал. Вызов, который нельзя отклонить, и очень некстати. Лео ничего еще не понял в этой комнате и тем более ничего не решил.

Звонок повторился. Лео вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь, и сел на ступеньку мраморной лестницы для приемов.

– Здесь Лео Парсель, я слушаю.

– С прибытием, – сказал женский голос по ту сторону связи. Осветился экран, Лео увидел сперва уголок рта, уехавший вниз, потом она отодвинулась от камеры: круглое лицо с большими скулами, волосы цвета соломы, саркастические злые глаза. – Мне нужно от вас немедленное согласие на изъятие тела из посольского особняка.

– Представьтесь, пожалуйста, – сказал Лео.

Женщина хмыкнула:

– Может, жопу показать?

– Не стоит. – Лео вздохнул. – Представиться – гораздо информативнее.

Сейчас они были с ней в одном масштабе: виртуальная связь их уравнивала. Ноутбук Лео удобно лежал у него на коленях, клавиатура великанши вместила бы спортивную площадку. В двух устройствах использовались разные технологии, но функция была единой – коммуникация. Где-то там, в другом помещении, воздух ревет и сотрясается от ее голоса, от огромного тела несет животным мускусом и химическим парфюмом, но здесь, на экране, она говорит по-человечески и похожа на человека. Настолько похожа, что Лео даже задумался, а узнал бы он по фотографии, что перед ним великанша?

Узнал бы, разумеется. По тончайшим деталям пропорций: скулы, губы. Еще проще определять в профиль – линия подбородка…

– Меня зовут Эльза Бауэр, – медленно сказала великанша. – Я майор сыскной службы Министерства обороны Альтагоры, и я веду расследование об убийстве посла. И если дело не будет раскрыто за двадцать четыре часа, договором о непричинении можно будет подтереться.

– Но это же прекрасно, – сказал Лео. – Война! Мы узнаем, как славно трещат наши дома, когда по ним топчутся в кованых сапогах. Один раз хорошо топнуть – и нет десятка таких, как я. А вы узнаете, правда или нет, что запрещенное биологическое оружие на самом деле не очень-то запрещенное.

– Ты сумасшедший? – спросила она после короткой паузы.

– Интересно, – сказал он задумчиво, – кому я здесь понадобился, я ведь далек от дипломатии и международных отношений. Я просто детектив. Кто надоумил ваше правительство призвать меня?!

– Я надоумила. – Она уставилась на него сквозь экран. – Дальше что?!

* * *

Его трижды приглашали преподавать в полицейскую академию, и один раз он почти согласился, и даже провел пробное занятие. По итогам его слушатели были озадачены, а сам Лео ощутил себя сороконожкой, затеявшей урок танцев. Как этот дурак может раскрывать дела, спрашивали студенты друг друга в социальных сетях. Он же не видит логической связи между болтом и гайкой!

Лео не умел объяснить им – и никому, впрочем, – откуда в его голове берутся гипотезы и на чем строятся умозаключения. Его сознание было чем-то вроде котла, куда следует загрузить информацию обязательно сырой, очищенной от всяких предварительных интерпретаций, потом выждать время, ничего не делая, потом открыть крышку и вытащить готовый продукт. Когда в прошлом году к нему явился журналист и предложил написать книгу в соавторстве, Лео честно признался, что в последний раз писал художественный текст на выпускном экзамене в средней школе, и этот опус едва не стоил ему аттестата.

Журналист оказался настойчивым, в какой-то момент Лео решил, что проще дать согласие, чем объяснять, почему затея обречена на провал. Он потратил несколько часов, отвечая на вопросы журналиста, передал ему архив рассекреченных старых дел и тут же обо всем забыл.

Каково же было удивление Лео, когда через полгода он обнаружил себя на презентации, а свое имя на обложке. Со страниц отлично изданной, чуть пахнущей типографией книги на Лео глядел незнакомый человек, литературный персонаж, чья способность распутывать сложнейшие дела строилась на безупречной логике, а острый аналитический ум искал развлечений в постоянных парадоксах. Зачем-то журналист приписал своему герою любовь к шахматам – это была часть образа, как и вечно начищенные ботинки, как и походы в филармонию каждую неделю.

Книга имела оглушительный успех. Избыточная авторская фантазия спасла Лео от лишнего внимания: никто из благодарных читателей не мог узнать в блестящем герое прототипа, который вместо туфель носил тряпичные кроссовки, ненавидел шахматы с детства и давно забыл, где находится филармония. Тем не менее выдуманного детектива тоже звали Лео Парсель, и совпадение имен рано или поздно должно было сыграть с ним злую шутку.

Вот и сыграло.

– То есть ты хочешь сказать, – Лео недоверчиво смотрел на великаншу на экране, – что ты потребовала пригласить меня… из-за книги?

Она почуяла подвох. Ее глаза из ореховых сделались темно-каштановыми.

– Кроме текстов, у меня нет информации о вашей стране, извини. Мне нужен был толковый детектив, способный работать в посольском особняке. Сама я не могу все время ползать с лупой!

«Все великаны дураки, – меланхолично подумал Лео. – Это расистское суждение, которое не делает чести приличному человеку. Все дураки поступают глупо, Эльза – великанша, стало быть, я попал в переплет оттого, что тексты, изданные у нас, доступны на Альтагоре в электронном виде…»

– А теперь оформляй изъятие тела, – сказала она тоном, не терпящим возражений. – Позже я поделюсь с тобой данными экспертизы и, возможно, выслушаю твои соображения, а пока что допроси свидетелей!

– Изъятие отменяется, – сухо отозвался Лео. – После того как я осмотрю место происшествия, тело посла отправят спецрейсом домой.

– И затянут экспертизу на сутки? – Она, кажется, растерялась. – Ты что, не доверяешь нашей лаборатории?!

– Я все сказал.

Ее глаза окончательно почернели, веки опасно сузились.

– Вы не будете здесь распоряжаться, детектив!

– Я уже здесь распоряжаюсь, – проговорил он еще суше. – И у меня не двадцать четыре часа, а гораздо меньше, и тратить время на пререкания я не намерен.

Он оборвал связь. Несколько секунд сидел на ступеньке, прислушиваясь: он боялся, что во внешней комнате сейчас откроется гигантская дверь, содрогнется пол, как при пятибалльном землетрясении, и послышится рев сразу нескольких великанов. Что им стоит проломить стены, переловить всех, кто находится в особняке, забрать тело посла силой… При помощи микрохирургов провести микровскрытие… Несчастный посол не заслужил такого унижения.

Было тихо. Лео потихоньку выдохнул и посмотрел на часы. Журналист-соавтор присочинил для красоты, что Лео носит серебряный хронометр с секундной стрелкой. Хронометр у Лео где-то был, но таскать на руке он предпочитал дешевый пластиковый корпус с электронным табло. Просто потому, что его можно никогда не снимать.

Правительство Ортленда уже собралось на экстренное заседание. Армия Альтагоры уже перешла в состояние повышенной готовности. Великанша Эльза была излишне оптимистична, когда говорила про двадцать четыре часа.

* * *

– Когда вы вошли в комнату, окно в кабинете было закрыто или открыто?

– Открыто. – Секретарь нервно сглотнул. – Я хорошо помню, потому что был сквозняк. Незапертая дверь хлопала и привлекла мое внимание. Я постучал… Андерс… господин посол не ответил… Тогда я вошел и увидел. Половина второго ночи…

– Вы ничего не трогали в комнате?

– Нет. Я только закрыл окно, потому что сквозняк…

– Но сейчас окно распахнуто и защелка сломана.

– Так ведь… это сделала великанша, уже после убийства. У нее был щуп… с камерой. Она пальцем выдавила окно снаружи, просунула внутрь камеру и сняла… В смысле, осуществила съемку…

Окно кабинета на втором этаже. Лео представил, как Эльза Бауэр встает на четвереньки, склонив широкое сосредоточенное лицо над посольским особняком, и гигантским пальцем без маникюра выдавливает пластиковую раму…

– Вы были здесь, когда великанша осматривала комнату?

– Э… нет. Это не для моих нервов. – Секретарь принужденно усмехнулся. – Ее лицо было прямо здесь, напротив окна… Я вышел.

– То есть вы не знаете, касалась ли она предметов, брала ли что-то?

– Вроде бы все на месте, – неуверенно проговорил секретарь.

«Все на месте, кроме орудия убийства», – подумал Лео.

Следов борьбы в комнате нет. Смерть наступила вследствие удара в область правой височной кости. Нанести удар мог человек того же роста, что и посол: в этом случае убийца был правшой и подошел сзади, и в руках у него был тяжелый предмет. Либо нанести удар мог некто, находившийся снаружи, просто щелкнув пальцем.

Лео силой воли изгнал из воображения картину: щелчок, вроде как сшибающий насекомое. Удар, сокрушающий череп. Тело отлетает внутрь комнаты, к столу. Вот он и лежит у самого стола, и кресло чуть сдвинуто…

– Вчера ночью к особняку приближались великаны?

– Совершенно исключено, – твердо сказал секретарь, поймал взгляд Лео и чуть переменился в лице. – То есть… Я обычно слышу, когда открывается та дверь, снаружи… великанская. И как в большой комнате кто-то ходит. А вчера я не слышал.

– Вы правша, господин секретарь?

– Д-да…

Из-за жесткого цейтнота Лео был вынужден совмещать обыск с допросом свидетелей. Или подозреваемых. Официального статуса у сотрудников посольства до сих пор не было. А между тем, судя по первым же впечатлениям, убийцу следует искать именно здесь, в особняке.

– Покажите вашу коллекцию молотков, – сказал Лео.

– Коллекцию, – механически повторил секретарь, как если бы ему задали убийственный вопрос на экзамене, – коллекцию… чего?!

* * *

Все инструменты в особняке хранились в строгом порядке, Лео смог в этом убедиться, когда менеджер распахнул перед ним дверь склада в цокольном этаже.

Менеджер, в отличие от тощего секретаря, был сложен плотно и основательно, по-крестьянски. Этот человек знал толк в хозяйствовании, был педантичен и опытен. По молодости проворовался, был осужден, потом амнистирован, покаялся и бросил пить. А теперь, похоже, переживал срыв, и хорошо бы отобрать у него бутылку.

– Я совершенно трезв. – Менеджер помотал головой, будто отказываясь признавать реальность. – Вот, полюбуйтесь…

Чего здесь только не было – каждый предмет на своем месте, в поролоновом гнезде, в соответствующей коробке, с непременным инвентарным номером. Молотков имелось три, разной величины, все с квадратными бойками.

В то время как предмет, которым убили посла, не имел углов или выступов.

– Больше нет ни одного молотка, господин детектив. – Менеджер говорил с чувством, так патетически, будто приносил вассальную присягу. – И вообще ни одного инструмента, кроме тех, что вы видите. Здесь ничего случайного, каждую железку можно отследить по документам! Я учитываю в этом доме каждую скрепку!

И он воздвиг перед Лео стопку подшитых бумаг: инструкции и техпаспорта на микроволновку и духовую печь, стиральную машину, автоматический пылесос и сотню других приборов, включая мини-сауну и теннисную пушку для тренировок.

– В штате не предусмотрена должность техника. – Менеджер хотел бы говорить с достоинством, но получилось что-то среднее между жалобой и похвальбой. – Все приходится делать самим. Если полка покосилась или труба протекла, к примеру…

Он привычным жестом полез в карман пиджака и вытащил садовые резиновые перчатки. Надел, будто собираясь немедленно приступить к работе, и тут же, спохватившись, снял и спрятал обратно в карман.

– В доме есть статуэтки? – спросил Лео. – Сувениры, металлические вазы? Гантели? Любые предметы, которыми можно убить человека, ударив по голове?

– Вы что же, думаете, – менеджер попытался разгневаться, но вместо этого икнул, – это мог сделать кто-то из нас?!

– Вы правша?

Менеджер кивнул, будто клюнул. Встретился глазами с Лео. Съежился, втянул голову в плечи.

– У нас… сувениры, вазы… коллекция фарфора. А не чугуна! А ваши намеки… оскорбительны.

«Какие уж тут намеки», – мрачно подумал Лео.

* * *

– У меня алиби, – нервно покашливая, сообщил секретарь. – Во время убийства я разговаривал с женой – удаленно, она подтвердит. Мы говорили с часа ночи, когда посол вернулся с приема, до половины второго, когда он был уже… когда я нашел его.

– Вы понимаете, что жена – не очень хороший свидетель для алиби?

– Зато провайдер связи – отличный свидетель. – Секретарь улыбнулся, будто выкладывая на стол убийственный козырь. – Запросите данные провайдера, они подтвердят факт международного разговора.

– Что вам мешало установить связь, оставить компьютер в комнате, пойти и убить посла?

Секретарь запнулся и замер с открытым ртом. На лице у него отразилось паническое усилие – он был похож на человека, который в людном месте роется в кармане, где только что лежал кошелек.

– Но… – секретарь сглотнул, – там еще была теща… Она заходила в комнату и выходила… теща – это хороший свидетель?

– Возможно, – сказал Лео. – Ваши коллеги, сотрудники посольства – где находились в этот момент?

* * *

– Мы оба семейные люди. – Менеджер тоскливо потер горящие, как у школьника, уши. – У меня двое детей, у Валентины… поварихи… у нее сын. Мы не собираемся ничего менять… Неужели мы должны… вот так признаваться в адюльтере, под запись, под диктофон?

– Если хотите подтвердить свое алиби.

– Вы что, никогда не изменяли жене?! – Менеджер поднял на Лео грустные воспаленные глаза.

– У меня не было жены, – сказал Лео.

– Почему? – удивился менеджер. – Или… у вас муж?

– Я никогда не состоял в браке, – сказал Лео со сталью в голосе. – Ни с кем! И это совершенно не относится к делу… А вам, считайте, повезло, если вы с поварихой были вместе в момент убийства. Я допрошу вас по отдельности и сопоставлю детали.

– Какой вы черствый нехороший человек, – сказал менеджер безнадежно.

* * *

Посол жил аккуратно и скромно, совсем не пил, в отличие от менеджера. Держал в кабинете книжный шкаф без единого художественного текста – только исторические монографии, мемуары политиков и воспоминания спортсменов, в основном теннисистов. Его всерьез интересовала культура великанов, и он собрал, кажется, всю доступную по теме литературу. Сейф в его кабинете запирался кодом «1-2-3-4».

Отпечатки тут тоже имелись – посла. Секретаря. Поварихи. Несколько «пальцев» менеджера, меньше прочих, учитывая его манеру носить в кармане рабочие перчатки.

Рядом с книжным шкафом стояла легкая стремянка – посол не ленился дотягиваться до верхних полок. Лео позаимствовал стремянку, чтобы заснять место преступления с самой высокой точки, из-под потолка. Он любил смотреть на предметы сверху, это помогало систематизировать наблюдения.

Когда Лео закончил осмотр, солнечный луч упал снаружи, из великанского оконного проема, накрыл посольский особняк, заглянул в кабинет, в последний раз осветил мертвого посла и отразился в лужице подсохшей крови. Оба окна – маленькое, в особняке, и большое, в комнате великанов, – выходили на юго-запад.

Лео облокотился о подоконник. Унылый пейзаж, он же интерьер: вместо неба, деревьев, улиц, газонов посол каждый день принужден был любоваться белыми стенами внешней гигантской комнаты и серым пространством пола, на котором единственным цветным пятном выделялся ярко-зеленый теннисный корт. Наверное, посол много раз вот так стоял, подняв взгляд к источнику света, пытаясь увидеть что-то за внешним, великанским окном. Что там можно различить? Размытая синева, очертания облаков, солнечный луч. Лео задумался. А что увидит великан, вздумай он заглянуть снаружи?

В ночь убийства внешнее окно стояло открытым, по настоянию посла. Тот требовал, чтобы гигантская комната хорошо проветривалась, когда позволяет погода. В кабинете горел приглушенный свет, силуэт человека в проеме был отлично виден снаружи, и снайпер не мог бы промахнуться… Но пуля из винтовки великанов разорвала бы посла на части и не оставила сомнения, кто это сделал.

Значит, стреляли не из винтовки. Пневматическая труба с оптическим прицелом? Великаны сильны в механике, в отличие от электроники. Идея с выстрелом через окно – пока единственная версия, предполагающая невиновность посольских. Но где снаряд?

Лео заглянул под стол и под книжный шкаф. Осторожно передвинул тело, ничего нового не нашел. Могли выстрелить куском льда, думал Лео, но лед бы растаял, и осталась бы влага. А этого нет; простой естественный вывод: орудие великанов изъяла из комнаты Эльза.

Дрогнул воздух – снаружи открылась огромная дверь. Затрясся пол, не катастрофически, но ощутимо. Лео отпрянул в глубь комнаты. Вероятно, проживи он в этом особняке подольше – привык бы и не обращал внимания. Но покуда не привык – он мечется, как мышь, и хорошо, что никто не видел.

Солнце исчезло, будто съеденное, заслоненное огромной тенью. Легка на помине.

Лео осторожно выглянул из-за края портьеры. Увидел силуэт на фоне яркого света – Эльза стояла у окна, не глядя на особняк, спиной к Лео. Склонив голову, изучала великанскую оконную раму, в руках у нее было устройство вроде электронной лупы. Лео с тяжелым вздохом подтянул к себе компьютер.

* * *

– Что ты там ищешь?

– Потерянную девственность, – отозвалась она, не оборачиваясь. Лео слышал ее голос одновременно в динамиках и снаружи – к счастью, она не ревела таким низким басом, как великаны-мужчины.

– Эльза, – сказал Лео отрывисто, – ты осматривала место преступления первой. Без свидетелей. Ты пальцем выдавила оконную раму, ты заглядывала внутрь… Что ты вынесла из комнаты посла?

Она чуть повернула голову. Лео видел ее силуэт на фоне освещенного большого окна.

– Теперь жалею, что ничего не вынесла. Не стоило разводить дипломатию, выписывать Лео Парселя из Ортленда, ждать и договариваться. Надо было вытащить тело и отдать на экспертизу…

– А если я предположу, что ты сообщница убийцы? – скрипнув зубами, спросил Лео. – Некий великан выстрелил в окно из пневматической трубки, а ты во время обыска подобрала и спрятала снаряд. Или стреляла тоже ты?

– Идиот. – Она повысила голос, Лео невольно зажал ладонями уши. – Через несколько часов начнется война. Я должна бы все бросить и вывозить семью из города, но я взялась за это проклятое дело! Я рассчитывала на тебя, я поверила лживой книжонке… «Великий детектив!» И лучшая версия, которую ты за несколько часов родил, что посла убила я?!

Лео сейчас слышал ее дыхание. Великанша была в ярости. Она шагнула по направлению к особняку, Лео малодушно отступил, но великанша вдруг остановилась. Резко наклонилась, присела на корточки и пинцетом – в два человеческих роста! – подняла что-то с пола – оттуда, где зеленым прямоугольником выделялся на полу теннисный корт.

– Что ты нашла?!

– То, что ты упустил. – В ее голосе слышалось теперь удовлетворение.

– Послушай, мы партнеры…

– Мы?! – Повернувшись к Лео спиной, склонив голову, она разглядывала свою находку. – Нет. Ты решил поиграть в босса-с-пальчик. Играй. Но учти, если начнется война, победителей не будет.

Она тщательно закрыла великанское окно, заперла на нем все задвижки и зашагала к выходу.

* * *

Парадная скатерть, белая с золотым орнаментом, входила в инвентарь посольства и ни разу не видела не только банкета, но даже утреннего чая. Едва вылупившись из заводской упаковки, она обречена была стать саваном; секретарь и менеджер, кряхтя и осторожно ступая, вынесли тело из кабинета и на скатерти, как в гамаке, спустили вниз, к мобильной кабине. Помещенный в пустой багажный отсек посол казался грустным и разочарованным – свой путь домой он представлял не так.

Осматривая тело, Лео торопился и теперь очень надеялся, что в спешке не упустил ничего существенного. Ему хотелось поскорее отправить отсюда посла, как если бы тот был жив и подвергался опасности. Только получив сигнал из аэропорта, что тело на борту и самолет готовится ко взлету, он немного успокоился: великанша не решилась на открытую конфронтацию.

Этой великанше удалось уязвить его. Когда имеешь дело с человекоподобным существом, у которого каждый палец почти с тебя ростом, надо быть очень умным. Либо чувствовать себя умным. Наслаждаться превосходством в интеллекте, пусть даже молча. Это дает силы, чтобы примириться с реальностью, умная великанша не входила в планы Лео. Язвительная – тем более. Великаны часто хамят, но «босс-с-пальчик» – слишком метко сказано для великана. Она мастерски попала в его нерв, в его страх, в его унижение. Очень трудно работать, когда ощущаешь себя букашкой.

«Если начнется война, победителей не будет».

Лео постоял у окна в опустевшем кабинете, где на паркетном полу был мелом обведен контур. Створка чуть покачивалась, беззвучно, как лепесток. Вчера ночью здесь было тепло, даже душно, полное безветрие. Посол вернулся с приема – голодный и трезвый, он никогда не ел и не пил в присутствии великанов. Здесь, на столе, повариха оставила для него закуску и холодный чай без кофеина – в точности как распорядился господин посол. Он не прикоснулся ни к бутербродам, ни к чаю. Вместо этого он…

Дальше воображение Лео отказывалось работать. Сырье в виде голых фактов было загружено в котел сознания, но никакой реакции не происходило, как если бы суп пытались сварить из гвоздей. Важнейшего ингредиента не хватало: что она подобрала на теннисном корте?!

Он открыл свой компьютер. В ответ на недавний запрос ему прислали куцую биографическую справку: Эльза Бауэр, тридцать два года, не замужем. Служила в армии – как и все великаны обоих полов. Юридическое образование. Блестящая карьера. Есть родители и младший брат. Блогов не ведет, публично не выступает, занимается спортом – плавание. Работа и спорт – и, кажется, вполне довольна жизнью.

А ведь мы чем-то похожи, подумал Лео. Кто знает, если бы к Эльзе явился великан-журналист и предложил написать книгу в соавторстве… Интересно, какой бы получился персонаж. Соавтор, разумеется, устремился бы подальше от скучной правды, приписал бы Эльзе любовь к джазу или авангардной живописи… или сделал бы волонтером в приюте для слепых щенков… Публике это интересно. Хотя мне, думал Лео, куда интереснее было бы другое: любовники. Конфликты. Провалы по службе. Ошибки в прошлом. Травмы…

Он не успел додумать – пришел вызов с родины. От начальства, но это не был шеф Лео. Это был целый генеральный прокурор.

– К сожалению, пока нечего доложить, – признался Лео. – Собираю информацию. Жду результатов вскрытия. Есть кое-какие предположения, но их рано обнародовать.

– Господин Парсель, – сказал прокурор со значением. – Международная обстановка накаляется с каждой секундой.

– Я стараюсь не медлить, но…

– Погодите! – Прокурор повысил голос. – Надеюсь, вы понимаете. Вы должны получить совершенно определенный результат: посла убили великаны.

– Но, – Лео почувствовал, как наливается кровью лицо, – я пока не знаю, кто…

– Не важно, кто из них, – сказал прокурор с нажимом. – Узнайте, как они это сделали. Наверняка у них была возможность. Ответственность за смерть посла лежит на великанах, чем раньше вы это заявите, тем лучше будет для всех!

– Вы же не ждете от меня фальсификации? – глухо спросил Лео.

* * *

Где-то там, за океаном, шеф Лео получал сейчас жестокую трепку уже от своего начальства. Хотя и не был ни в чем виноват – великаны выставили ему условие, что расследовать смерть посла будет Лео Парсель. Шеф не смог либо не посчитал нужным убедить их принять кого-то другого. Более сговорчивого. Понимающего остроту момента. А минуты утекают со страшной скоростью, и великаны-пилоты Альтагоры, наверное, уже в кабинах. Две страны разделены океаном, но океан в наше время несложно пересечь. У Ортленда отличная ПВО, но самолеты великанов обладают чудовищной инерцией. Военные Альтагоры не считаются с жизнями своих – даже будучи подбитыми, их летчики поведут свои машины к цели. Один-единственный самолет великанов, просто свалившись с неба, может уничтожить целый район…

«Ястребы» в правительстве Ортленда давно не стеснялись в выражениях: Альтагора должна быть превентивно ослаблена, угроза «большого сапога» навсегда ликвидирована. Все знают, что вирус, убивающий великанов, уже создан и ждет своего часа в пробирках. А вирус, превращающий великанскую электронику в груду хлама, уже написан лучшими программистами и хранится на недоступных серверах.

И сценарий «победоносной войны» давно известен: один вирус следует залить в компьютерные сети, другой – в водопровод крупных городов. Система обороны Альтагоры будет парализована, система здравоохранения захлебнется. Самолеты возмездия не взлетят, бомбы не посыплются, великаны-десантники протянут ноги, которыми собирались кого-то топтать, а правительство Ортленда по всем каналам обратится к человечеству: мы атаковали первыми, чтобы упредить коварное нападение!

А ведь великанам должно быть и вправду страшно, подумал Лео. Мы агрессивнее, мы технологически сильнее, мы считаем себя вправе убивать их без жалости только потому, что они такие огромные… А мы их боимся на уровне физиологии. Потому что мне, например, невыносимо даже слышать, как там, снаружи, кто-то ходит…

– Великаны часто приближаются к дому?

Повариха нарезала овощи на салат, привычно, ювелирно-точно, и держала нож правой рукой. Еще одна правша, механически отметил Лео.

– Каждый день, – повариха работала, нож постукивал о доску, это был домашний умиротворяющий звук, – утром приносят доставку – продукты, заказы с родины. Дипломатическую почту. Вечером прибирают территорию. Поначалу здесь был автоматический пылесос, но Андерс… господин посол посчитал, что это опасно. Любая техника может сломаться, особенно великанская. С тех пор приходит великан-уборщик с ведром и тряпкой. И вчера приходил, часов в семь вечера.

– Там, под большим окном, где теннисный корт, он тоже моет?

– Да. Вокруг сетки он моет специальной тряпкой. Это очень старательный великан. – Повариха ополоснула нож под струей воды и тщательно вытерла полотенцем.

– В каком настроении был вчера господин Андерс? Не волновался, не был чем-то расстроен?

– Как всегда… перед приемами он немного нервничал, знаете, как артист перед выходом на сцену. Когда вернулся, был очень усталый. И такой… отстраненный. Но он всегда уставал после этих… мероприятий.

И она горестно вздохнула:

– Он спустился в кухню всего на одну минуту, это было уже после полуночи. Попросил таблетку от головной боли, я ведь здесь медработник, заведую аптечкой, курсы прошла…

– У него часто болела голова?

– Когда возвращался – почти всегда…

– Вы дали ему таблетку, и он вернулся к себе?

– Нет. Он спросил, как включается духовой шкаф. Я предложила ему разогреть, что он хочет, или заново приготовить. То есть жестами показала, он после приемов всегда был глуховат… Он ответил, чтобы я не беспокоилась, он все сделает сам… такой милый. Такой… простой, искренний. Никто из нас не мог убить его, это невозможно представить.

– У вас в семье финансовые проблемы? – небрежно спросил Лео.

– Нет. – Она насторожилась. – Не так чтобы… то есть… а откуда вы знаете?! И при чем тут…

Интересно, могли ли великаны подкупить ее, подумал Лео. Взятка в местной наличке завалит взяточника, как полный кузов щебенки из самосвала. А движение на банковских счетах отслеживается под микроскопом. Но объективно – деньги ей нужны…

– Мой муж потерял крупную сумму, – помолчав, сказала повариха. – Пытался спекулировать на криптовалюте. Ну что же… а я ему изменила. Квиты. – Она очень горько улыбнулась. – Мне не хотелось бы с вами это обсуждать…

– Простите, – сказал Лео. – Не хотел вас обидеть. В ночь убийства здесь был великан? Вы его слышали?

– Нет. – Она сбросила нарезанные овощи в глубокую керамическую тарелку, отточенным жестом добавила соуса. – Я не слышала. Хотя, знаете, когда поживешь так несколько месяцев – великаны снаружи становятся чем-то вроде дождя или ветра. К ним не прислушиваешься. – Она окинула взглядом уже готовые блюда в термических упаковках. – Господин детектив, может быть, вы поужинаете с нами? Я приготовила, как обычно, на четверых. Не задумываясь. А теперь вот вспомнила, что Андерс не придет…

Она вдруг отвернулась, пряча лицо, и втянула голову в плечи. Или она великая актриса, подумал Лео, или по-настоящему горюет. Трагическая, внезапная смерть молодого успешного человека, сдержанного, ровного в общении с начальством и подчиненными, не имеющего врагов…

– Приятного аппетита, – сказал он поварихе. – Я не голоден. Поужинаю позже.

Он вышел в гостиную. За огромным окном снаружи сгущался вечерний свет. Лео прислушался: далеко, а может, и не очень далеко, низкими инфразвуковыми раскатами ревели голоса великанов, и, кажется, эти голоса приближались.

Вполнакала горели лампы, на бильярдном столе валялись забытые шары, будто овцы на зеленом лугу после визита волка. На массивной деревянной вешалке одиноко висел галстук-бабочка, а на подставке для обуви лежала теннисная ракетка; разумеется, не личные мотивы, думал Лео. Кто бы ни лишил жизни Андерса Плота, его убили только потому, что он занимал должность посла. Убили заложника. Скверно.

Лео вышел на порог, отчего-то крадучись. Потоптался в палисаднике, преодолевая страх. Решившись, зашагал к теннисному корту – тот был покрыт сочно-зеленым пластиком, у сетки стояла корзина с цыплячье-желтыми мячами. Яркие весенние цвета тревожили взгляд, а не радовали.

С каждым шагом Лео делалось все неуютнее – он чувствовал свою уязвимость. Звук шагов отражался от стен и высоченного потолка, создавая странные акустические иллюзии. Сама идея строить особняк в помещении – великанском – казалась издевательством, но в Альтагоре нередки шквалы, которые и с великанских зданий, бывает, сносят крышу. Давайте же прятаться, соблюдая требования безопасности. Резонные и унизительные требования.

А еще насекомые, осы, пчелы, комары, цветные бабочки, ударом крыла сбивающие с ног. А еще грызуны размером с лошадь. Великаны исправно проводят в районе посольства дезинсекцию и дератизацию, спасибо и на этом…

Лео остановился на краю корта. Посмотрел на свои кроссовки. Было какое-то правило насчет обуви на корте – во всяком случае в спорткомплексе его юности. Только специальные туфли, не оставляющие следов…

Убийца не оставил следов.

Что подняла с пола Эльза своим огромным пинцетом? Этот предмет оказался на корте в ночь убийства. Ведь еще с вечера старательный великан с ведром и тряпкой все здесь тщательно прибрал…

Лео заставил себя пройти еще несколько шагов. Мячи лежали в корзине, как яйца в гнезде, интересно, что может вылупиться из таких уютных, ворсистых, ярко-желтых шаров. Лео прислушался к своим ощущениям. Котел в голове до сих пор работал вхолостую, но вот-вот прозвучит щелчок, и края шестеренок сойдутся.

* * *

– Я понимаю, что вы расстроены, – терпеливо сказал Лео, стоя под дверью комнаты, в которой заперся секретарь. – Но мне очень нужна от вас консультация, прямо сейчас.

Минуту было тихо. Потом щелкнул замок. Секретарь стоял на пороге – в мятой рубашке с расстегнутым воротом, с красными глазами, всклокоченный и мокрый. Нервный срыв, подумал Лео. А врача здесь не держат, избыточная роскошь.

– Вам лучше признаться, – сказал Лео мягко. – Сию секунду. Не затягивая.

– В чем? – Секретарь содрогнулся.

– Ладно. – Лео вздохнул. – Кто из вас лучше играл в теннис – вы или господин посол?

Секретарь молчал несколько секунд. Лео сжал зубы: это была очень долгая пауза.

– Мы играли примерно одинаково, – медленно сказал секретарь. – А при чем здесь…

– У вас была теннисная пушка для тренировок. Вы оставили ее на корте в ночь убийства.

– Не понимаю, – беспомощно сказал секретарь.

– Очень хорошая пушка, не так ли? Я видел ее технические документы, когда осматривал склад. Это устройство, которое подает мячи над сеткой, чтобы игрок мог принимать удар.

– Хорошая. – Секретарь мигнул воспаленными глазами.

– Очень мощная. – Лео доверительно улыбнулся. – Необычайно мощная. Лучшая модель.

– Чего вы от меня хотите?! Я… играл… тренировался… Пушка отстреливала мячи, я отрабатывал удар с лёта… Это было мое свободное время… Андерс… господин посол был на приеме…

– Вы дождались, пока он вернется, и убили его. Я знаю как. И великанша тоже скоро узнает. Она подобрала улику, она вас разоблачит, а не я. Представляете, какой будет международный эффект?

– Вы ошибаетесь, – тихо сказал секретарь. – Андерс был моим другом…

Он замолчал, перевел дыхание и заговорил внезапно охрипшим голосом:

– Он был для меня… единственным близким человеком. Моя жена меня презирает, теща ненавидит. Может, я большего и не заслуживаю…

Он с силой провел ладонью по лицу:

– Обвиняйте, пожалуйста. Будет справедливо, если меня осудят, раз я был рядом и не смог предотвратить его гибель… Но чем я его, по-вашему, убил – теннисным мячом?!

Компьютер Лео издал короткий неприятный звук, примерно так вякает электронная касса, отказывая в платеже. Великанша Эльза не включила камеру – вместо заставки у нее была полицейская эмблема Альтагоры.

– Спускайтесь в бункер, или что там у вас есть. Идет толпа громить посольство. Охрана не справляется. Пока прибудет военный патруль, забейтесь в щелочку!

И она оборвала связь. Рев низких голосов становился ближе. Ближе. К нему добавились душераздирающие вопли автомобильных сирен, задрожали стекла.

* * *

Проектировщики особняка держали в уме неотвратимость войны. При посольстве имелось убежище – бетонный этаж с бетонной же крышкой, по архитектуре слегка похожий на гнездо медведки.

Щель-укрытие давала возможность продержаться и сутки, и неделю; случись международный конфликт, сотрудники посольства укрылись бы в бункере и через некоторое время вернулись бы в новый мир – затянутый дымом и полностью лишенный великанов. Заваленный исполинскими гниющими телами.

Лео дождался, пока повариха, секретарь и менеджер скроются в бункере, пока крышка станет на место. Поднялся из цокольного этажа на первый; в зале с мраморной лестницей раскачивалась люстра, будто маятник, а пол не просто содрогался – он трясся так, что подпрыгивали неубранные крошки. Там, снаружи, толпа великанов подходила ближе, и ближе, и ближе. Охрана посольства, если она и была, не делала попыток никого остановить.

Слово «щелочка», употребленное великаншей Эльзой, произвело на Лео странный эффект: он отчего-то начал видеть все вокруг в красном спектре, а время, кажется, замедлилось. Ни о чем не думая, он подошел к распределительному щиту – у входа справа, за изящной деревянной панелью – и отыскал тумблеры, регулирующие внешнее освещение.

Во всем особняке не горели лампы. И снаружи, в комнате великанов, царил полумрак. За огромным окном холодным светом горел синий фонарь, и теплым светом горел желтый. Поэтому тени, вдруг упавшие на стекло, показались двойными, с голубым и апельсиновым оттенком. Три тени, пять, семь, потом одна сплошная многоголовая тень; стекло хрустнуло, потеряло прозрачность и пошло трещинами, будто растянули огромную паучью сетку. И еще одну. И еще. Наушники почти не защищали. Барабанные перепонки Лео готовы были треснуть.

Наконец стекло поддалось. Взорвалось миллионом осколков, и они рассыпались по серому гладкому полу. Перебираясь через подоконник, переваливая тяжелые туши, воняя потом и мускусом, великаны устремились внутрь.

В этот самый момент лампы над особняком вспыхнули в полную мощность. На крыльцо упал ослепительный круг света, в центре круга стоял Лео с микрофоном в руках. Тени в этом белом свете получались отменно-черные и очень контрастные, не как в театре, не как в операционной, а как на улицах мегаполиса в момент мировой катастрофы.

Лео оценил эффект – и почти сразу полностью ослеп, это было к лучшему. Но и великаны остановились: слишком резко поменялась обстановка, слишком ярко ударил свет в их расширенные зрачки.

– Территория посольства Ортленда, – сказал Лео в микрофон. – Вы нарушаете международный договор, согласно которому…

Строители особняка предусмотрели такой диалог: динамик в три человеческих роста, установленный на балконе второго этажа, рявкнул низким басом, транслируя речь Лео, делая ее различимой для великанов.

– …посольство неприкосновенно, – продолжал Лео. – Сейчас вы нарушаете закон. Это неминуемо повлечет ответственность. Административную. И уголовную. Чтобы избежать последствий, покиньте территорию посольства!

К нему медленно возвращалось зрение. Рассеянным светом прожекторы заливали и великанов – громилы топтались у стены под разбитым окном, рядом с бывшим теннисным кортом. У них были орудия в руках, что-то вроде пожарных багров, видимо, обнесли пункт гражданской обороны. Их животы вздымались и опадали, вокруг башмаков облаком висела пыль, головы казались крохотными и вроде бы почти касались потолка. Их рты были в недоумении разинуты: каждая глотка глубиной в колодец. За окном орала и напирала толпа. Лео отстраненно подумал, что книга, написанная журналистом-соавтором, сожрет память о реальном человеке, и через несколько лет даже близкие знакомые будут верить, что детектив Парсель носил идеально чистые туфли и всегда рассуждал логически.

– Вы хотите справедливости. – Он повысил голос. – Вы хотите знать, что убийство в посольстве – не провокация. Так дайте же мне завершить расследование!

До них наконец-то дошел смысл его слов. Великаны переглянулись. А потом захохотали. Они смеялись заливисто, как дети, ведь голос из динамика казался им комическим писком. Контраст между словами и тембром заставлял их ржать похрюкивая.

Звук их смеха был как пытка. Все кости, все полости, сколько их было в теле Лео, болезненно взвыли.

– Я сотрудничаю с полицией Альтагоры, и я обещаю…

Великаны прибывали и толпились. Ступали по хрустящим осколкам, приближались к особняку, склоняя головы, разинув рты, с азартом и некоторым удивлением. Их мысли читались на лицах: каждый мечтал накрыть оратора ладонью, как лягушонка, взять в пригоршню и рассмотреть повнимательнее.

– …полностью объективное расследование!

Динамик должен быть в десять раз мощнее и ниже по тембру. Тонким кукольным голосом можно ругаться, умолять или зачитывать конституцию – все едино. Их ярость сменилась весельем, а потом любопытством, но для Лео это не победа, а катастрофа, потому что лучше однажды попасть под каблук, чем стать игрушкой в потных ладонях.

– Мы с вами хотим одного и того же! Мы хотим, чтобы убийца предстал перед судом!

Они хотели совсем другого, их желание становилось с каждой секундой все нестерпимее: сцапать таракашку двумя пальцами. Осторожно повернуть. Прижать чуть сильнее, проверяя, насколько он крепок…

Новый шум послышался снаружи, Лео не сразу разобрал его среди рева, грохота и звона в ушах. Те, что стояли ближе к двери, завертели огромными головами, их животы чуть подались назад. Сразу несколько великанов заорало в голос, ругаясь на диалекте, Лео не мог разобрать ни слова. Потом загрохотала дверь, и в комнату ворвался новый великан, ничуть не ниже прежних, но не такой толстый. Лео не сразу понял, что это Эльза, одетая во что-то вроде военного камуфляжа.

Лео впервые увидел ее вот так, целиком, при ярком свете – не изображением на экране компьютера, не силуэтом в окне. Она была огромна, каждая ступня размером с джип-внедорожник. И она орала на толпу, жестикулировала и бранилась, от ее голоса Лео почувствовал, как лопаются сосуды в глазах.

Она встала между толпой и посольским особняком. Сам по себе этот жест ничего бы не решил, но военный патруль, о котором Эльза говорила раньше, все-таки, видимо, прибыл. Правительство Альтагоры здраво рассудило, что разгром посольства не добавит соседям миролюбия, и пока есть призрачный шанс задержать войну – надо им воспользоваться. Громилы заколебались, снаружи послышалась автоматная очередь, и Лео потерял слух.

* * *

– Я не слышу.

Она шевелила губами на экране – круглолицая, широкоскулая, злая. Странно смотрела, будто ожидая. Чего ждала – что он станцует, что он взлетит?

Повариха рыдала в комнате для персонала, менеджер ее успокаивал. Секретарь заперся у себя в комнате. По этажам ходили сквозняки: окно, через которое вломились великаны, зияло гигантским проемом, а погода между тем переменилась. Ветер снаружи задувал в особняк. Следовало пройти по всем этажам и накрепко закрыть форточки, но у Лео не было сил.

Эльза поднесла руки к ушам, указательными пальцами дотронулась до козелков, массируя, выразительно глядя, будто пытаясь передать Лео сокровенное знание. Лео подумал и повторил ее жест. То ли массаж великанши сработал, то ли пришло время слуху восстановиться, но внутри правого, а затем и левого уха что-то хрустнуло, и вернулся звук – будто сквозь вату.

– Ого, – сказал Лео.

– Смысл своей выходки объясни мне, пожалуйста, – сказала она прокурорским тоном.

– Э… – сказал Лео, – спасибо, что позвонила тогда, ты спасла нас, между прочим.

– Почему ты не спустился в бункер? Где логика?!

Логика в его поступках присутствует, конечно. Только она всегда выявляется задним числом. Интуиция командует, Лео выполняет, логика потом находится, как закатившийся под кровать теннисный мячик.

– Ты собирался их удержать?! – у нее раздувались ноздри.

– Но ведь удержал же, – сказал Лео.

Приятно было наблюдать за сменой выражений на ее лице. Лео надеялся, что до настоящей правды Эльза не докопается: ему неловко было признаваться даже себе, что поддался манипуляции, пусть и неосознанной.

«Забейтесь в щелочку», – сказала она. И тем нажала на спусковой крючок, существовавший, правда, исключительно в голове у Лео. Он мог бы ответить ей сейчас: я не спрятался, потому что хотел сохранить достоинство. Но вместо этого сказал вслух:

– Считай, что это меня они испугались и повернули обратно. И не тронули особняк.

Великанша разглядывала Лео сквозь экран, будто составляя его подробный словесный портрет.

– Ты, может, идиот, но точно не трус.

– В вашей культуре почетнее быть трусом или идиотом?

Она запнулась – и тем опять его порадовала: он сбил ее с толку. Заставил растеряться. В каких же мелочах он находит удовольствие.

* * *

Повариха перестала рыдать. Теперь она раскачивалась, сидя на стуле в гостиной.

– Господин детектив… Мы звоним, нам не отвечают… Свяжитесь по вашим каналам! Пусть эвакуируют посольство! Нас убьют… растопчут сапогами…

– Ситуация под контролем, – сказал Лео, вылавливая бильярдные шары из луз, собирая с зеленого сукна. – Не волнуйтесь. Скоро мы будем дома.

– Хотите сыграть партийку на бильярде? – желчно осведомился менеджер, наблюдая, как Лео укладывает шары в полированный ящик.

– Почти, – сказал Лео. – Пройдите в ваши комнаты и не покидайте их. Желательно, не подходите к окнам.

Он вышел на порог с тяжелым ящиком в одной руке и компьютером в другой. Великанша бродила вдоль дальней стены, битое стекло хрустело под ее огромными подошвами, от этого звука Лео морозило.

Осколки устилали пол великанской комнаты, в их гранях отражался свет. Лео шагнул и понял, что путь до теннисного корта будет длиннее, чем в прошлый раз. Хоть бы не оступиться и не упасть на эти осколки, проще сразу прыгнуть в мясорубку…

– Ты так покалечишься, – сказала великанша, будто отвечая на его мысли. Ее голос вибрировал в воздухе, больно кусая барабанные перепонки, и одновременно звучал в динамиках компьютера – в человеческом тембре. – Давай я просто переставлю тебя с места на место?

– Если ты ко мне прикоснешься, – сказал Лео, – случится катастрофа.

– Ты обгадишься? – Голос ее звучал с издевательской серьезностью.

– Нет, я сфальсифицирую расследование и повешу убийство на великанов. Никто не станет вдаваться в детали. Наши просто начнут атаку.

Она промолчала. Лео не видел ее лица – он смотрел только под ноги, чтобы не наткнуться на осколок, не оступиться и не порезаться.

– Нападение на посольство, – сказала великанша очень тихо, – не было стихийным. Его спланировали и организованно провели. Используя толпу дураков.

– Кто? Зачем?!

– Затем, что ваши все равно начнут атаку, сфальсифицируешь ты дело или нет. Но, возможно, ваши чего-то не знают. И наши не столько боятся войны, сколько приближают ее.

Лео остановился. Деревянный ящик готов был выскользнуть из вспотевшей ладони.

– Чего ждем? – сухо спросила великанша. Стекло под ее ногами перестало хрустеть.

Лео, пошатнувшись, зашагал дальше. Его кроссовки были уже порезаны в нескольких местах. Еще двадцать шагов… пятьдесят…

Если великаны приближают войну, значит, они надеются победить. Техническое превосходство – не панацея, когда противник может взять тебя двумя пальцами, а потом зажать в кулаке. В детстве Лео видел во сне кошмары – как его сажают в коробку вроде обувной, но размером с комнату, накрывают крышкой и продают в магазине для великанов – он игрушка, он домашний питомец для их детей…

Осторожно ступая, он добрался до разгромленного корта. Сетка была растоптана. Поле усыпано битым стеклом. На небрежно расчищенном пятачке Эльза оставила теннисную пушку, похожую одновременно на чемодан и соковыжималку, с пластиковой корзиной наверху и черным хоботом на передней стенке.

Это был предмет, который великанша подобрала накануне. Его роль в убийстве предстояло сейчас подтвердить или опровергнуть.

– Начни с мячей, пожалуй, – сказала великанша.

– Не нуждаюсь в советах.

Желтые мячи полетели один за другим. Их траектория повторялась от выстрела к выстрелу – пушка была точна. Лео представил, как посольский секретарь, в белых теннисных шортах, скачет здесь в свете прожекторов, отрабатывая удар за ударом…

Корзина опустела. Лео загрузил бильярдные шары – те были тяжелы, будто залитые изнутри свинцом. Но ведь и пушка необычная, чрезвычайной мощности, и убийца мог подойти ближе к окнам. Лео прикрыл глаза, воспроизвел в деталях: выстрел. Шар проламывает череп. Убийца поднимается в кабинет, забирает снаряд и только тогда поднимает тревогу…

Пушка глухо крякнула. Первый шар вылетел, описал дугу и упал в нескольких шагах. Лео отшатнулся – осколки разлетелись с неприятным хрустом.

Второй шар упал еще ближе. После трех выстрелов пушка заткнулась, завибрировала, и на табло побежало сообщение о критической поломке.

* * *

Уже через несколько минут, анализируя следственный эксперимент, он искренне не мог понять, как ухитрился поверить в такую чушь: бильярдным шаром? Из теннисной пушки?! Интуиция Лео, его сокровище, сработала на этот раз как генератор случайных чисел. Он снова поддался манипуляции: вслед за великаншей поверил, что улика, найденная на корте, – ключевая.

– Хорошая попытка, – сказала великанша. – Но уж слишком… экзотическая версия.

Стоя у дальней стены, она говорила теперь очень тихо, ее голос не отдавался болью в ушах, но шипел и постукивал, как ветер в бамбуковой роще. Динамик компьютера произносил те же слова правильно и ровно, будто надиктовывая. Странно, но сейчас великанша пыталась щадить его чувства и слух. И самолюбие.

– Годная версия, – после паузы снова заговорила Эльза. – Вполне в духе Лео Парселя.

– Книга – журналистский вымысел. – Он выдавливал из себя слова, как засохшую пасту из тюбика. – Такого Лео Парселя, что там описан, не существует. Это литературный персонаж.

– А расследования? Подлинные дела, на которые ссылается автор, – они тоже вымышлены?

– Нет. – Лео поморщился, не понимая, куда она клонит. – Дела были. Я их раскрыл. А что?

Она молчала, и Лео с удивлением понял, что молчание может быть красноречивее слов.

– Времени все меньше, – пробормотал он, просто чтобы разбить тишину.

– Ты не боишься обвинить своих, – задумчиво сказала Эльза. – А это посложнее, чем выйти навстречу толпе погромщиков… Твое начальство, я думаю, на тебя давит?

Лео промолчал.

– …Потому что мое на меня давит со страшной силой. – Забывшись, она заговорила громче, но тут же снова понизила голос. – Но теперь я склоняюсь к мысли, что это сделали наши. Был выстрел снаружи, из модифицированного оружия с оптическим прицелом.

– И это меня ты упрекаешь в «экзотических версиях»?! – взорвался Лео. – Снаряд-то где? Кто его вынес?! Никто из ваших не мог подобраться к дому незамеченным!

– Я читала о неких военных разработках, – помолчав, сказала Эльза. – Извини, без подробностей. Они секретные. Но снаряд, изготовленный по особой технологии, может испариться без следа за несколько минут. Состав воздуха в особняке никто не проверял… А теперь поздно, все отлично проветрилось.

– Но если это так, – Лео охрип, – это значит… Убийство посла было санкционировано на самом высоком уровне. У вас в Альтагоре. Чтобы развязать войну.

Эльза сглотнула так шумно, что Лео показалось, будто рядом на берег накатила огромная волна.

* * *

Он оставил на корте пушку, мячи, бильярдные шары. Пусть явится старательный великан-уборщик и выметет все вместе с битым стеклом. Идти обратно было легче – Лео приноровился. Снаружи, за стенами гигантской комнаты, великанские патрульные машины беззвучно мигали красными и синими огнями. Блики дрожали на осколках, Лео казалось, что он бредет не то по пенному морю, не то по тлеющим угольям.

– Я изучала социальные связи вашего посла, – тихо сказала великанша. – Он вел… активную светскую жизнь в отличие от предшественников. Он не считал для себя позором прогуляться по столу, даже во время банкета, даже между бокалов.

Лео скрипнул зубами, представив себе эту картину.

– …И он посещал не только официальные мероприятия. Он ходил в гости, лично, по приглашению – ко многим высшим чиновникам, у него были ровные доверительные отношения с премьер-министром, например. С министром здравоохранения. Он вел переписку – строго по делу, о реформе среднего образования. О принципах здравоохранения, о доступности медицины… Но спрашивал и о семьях адресатов, был в курсе личных новостей…

Лео молчал. До порога посольского особняка оставалось несколько десятков шагов.

– Он не испытывал отвращения к Альтагоре, – задумчиво сказала великанша. – Ни страха. Ни высокомерия. Если ты понимаешь, о чем я.

– За это и поплатился, – сказал Лео.

– Послушай, версия – всего лишь версия. Мы оба сейчас паникуем. Нет ни единого доказательства, что это провокация военных Альтагоры. Нет экспертизы тела. Если бы ты согласился на изъятие – у нас уже был бы отчет криминалиста…

– Если бы это был твой соотечественник – ты бы отдала его криминалистам Ортленда?!

Великанша переступила с ноги на ногу, хрустнуло стекло под огромными башмаками, и Лео только теперь понял, что последние полчаса Эльза не двигалась с места, застыв, будто вкопанная.

* * *

Секретарь заперся у себя в комнате и на стук не отвечал. Лео не стал его принуждать – сказал через дверь, что ошибся с обвинением и сожалеет. Было поздно, никто не спал, в отдалении мигали красные и синие огни, напоминая Лео безумные дискотеки его юности.

Компьютер стоял на полу, подключенный к розетке. Горела настольная лампа; расхаживая по коридору второго этажа, Лео переживал самый страшный профессиональный крах в своей жизни.

Ортленд заранее уверен в победе, но Альтагора держит козыри, о которых соотечественники Лео не догадываются. Химическое оружие? Эльза упоминала секретные разработки. Если химическая бомба уже существует, то единственному исполинскому самолету достаточно просто дотянуть до берегов Ортленда. Накрыть собой несколько кварталов – и взорваться, и пусть умирают все…

Пришел вызов от великанши. Лео малодушно захотелось не отвечать: нечего было ей ответить.

Эльза была необыкновенно мрачна, такой подавленной Лео ее до сих пор не видел:

– Отличные новости. У тебя есть шанс.

– На что?!

– Погибший, – сказала великанша, – как ты помнишь, был в теплых отношениях с нашим министром здравоохранения. Я узнала, что на последнем приеме, накануне убийства, между ними случилась крупная ссора.

– Записи, свидетели? – быстро спросил Лео. – Они ведь разговаривали через компьютер, как мы с тобой? Протокол велся?

– Нет. Они общались напрямую.

– Невозможно. – Лео содрогнулся.

– Смотри…

На экране появился черно-белый кадр: запись с камеры слежения в официальном кабинете. Лео увидел человека, сидящего к камере спиной… Нет, великана! Тот утопал в глубоком мягком кресле, а по столешнице перед ним, по черной полированной столешнице металась крохотная фигура, размахивая руками. Маленький человечек что-то орал… пищал, вероятно, еле слышным мышиным писком. Сидящий в кресле подался вперед, склонился над фигуркой на столе, и Лео сделалось страшно. Великан поднес огромную руку к уху, прислушиваясь. Замер на секунду, а потом с силой опустил кулак на стол – жестом раздражения, отчаяния и гнева. Столешница затряслась. Фигурка на столе подпрыгнула, будто на батуте, и, не удержавшись, повалилась на колени…

Изображение пропало. На экране снова возникла Эльза, мрачнее прежнего:

– Они разговаривали без посредников и без охраны. Эта запись – все, что есть.

Лео беззвучно выругался.

– Вскоре после этого инцидента посол уехал. Он был физически цел, но видимо потрясен.

– Это дипломатический протокол – вот так поступать?! – Лео понимал, что теряет самообладание, и ничего не мог с этим сделать. – Так ведут себя ваши министры, это хороший тон, это считается допустимым?!

– Учти, что они часто общались, – сказала Эльза. – Они приспособились друг к другу. Вероятно, раньше такого между ними не было.

– Ты копаешь под своих, – пробормотал Лео, выравнивая дыхание. – Это не просто предположение – это серьезный мотив, и вашим он не понравится…

– …Поэтому меня отстранили от дела.

– Что?!

– Утром министр здравоохранения подал в отставку. Только что стало известно об его аресте.

– В чем его обвиняют, в убийстве?!

– Не теряй времени. Слушай. Они проведут обыск в посольском особняке. Я отказалась подписывать ордер, но они найдут кого-то посговорчивее.

– Но это… неприкосновенная территория. – Лео почувствовал, как немеет лицо. – Погромщиков они могли списать на случайность… Официальный обыск – значит объявление войны.

– У тебя есть несколько минут, чтобы самому найти предмет, который им нужен, – сказала Эльза.

– Орудие убийства, – пробормотал Лео.

– Идиот. – Эльза оскалилась. – Не орудие. В особняке хранится что-то настолько ценное, что наши перестали считаться с любыми приличиями. Ты, великий детектив, я тебя спрашиваю – что это?!

– Я великий детектив, – шепотом сказал Лео. – Ты сейчас зря иронизируешь.

* * *

На экран своего компьютера он вывел одновременно две оперативные записи. Первая была сделана Эльзой – через окно, камерой на палке-штативе. Снимая, великанша вглядывалась в малейшие детали, будто разбирая комнату на части, анализируя предмет за предметом: каждую пуговицу на черном пиджаке мертвого посла. Каждый корешок на полке книжного шкафа – в отдельности.

Лео документировал место преступления иначе. Взобравшись на стремянку, подняв камеру как можно выше, он пытался захватить в кадр сразу несколько предметов и сопоставить между собой: полка книг – целиком. Труп на полу – относительно стола и относительно окна. Окно – в сочетании с надорванной шторой и сломанной защелкой.

– Погоди. – Он считывал два видеоряда, чувствуя, как закипает в мозгу разрозненная информация.

– В чем дело? – спросила она ревниво. – Я не вижу ничего нового, что снимала я, что потом снимал ты…

– Ракурс, – сказал Лео.

Он выставил на двух половинках экрана два стоп-кадра – полки шкафа, снятые сверху и снизу.

– Разница в объемах, – после длинной паузы сказала Эльза. – Там дополнительное пространство, внутри.

Лео бросился к книжному шкафу. Понял, что не дотянется, и заново разложил стремянку. Сейф был отлично спрятан, обнаружить его было невозможно, не перетряхивая все книги одну за другой либо не сравнив два ракурса видеозаписи. И у этого сейфа не было кода – только скважина для ключа.

– В крайнем случае, – сказала великанша на экране компьютера, – чтобы избежать обыска, ты сможешь отдать им… просто отдай эту вещь.

– Эльза, – сказал Лео. – Я тебе очень благодарен за помощь…

– «Помощь»?! – Она оскорбилась.

– …Но сейчас я отключаю связь. Это наше посольство и наши тайны.

Он успел увидеть, как она рывком приближает лицо к камере. Открывает рот, чтобы что-то сказать…

Экран погас.

* * *

– Вы знаете в этом здании каждую скрепку. – Лео кивнул на гору технических бумаг. – Где документы на сейф модели «62–12»?

– Их нет, – еле слышно сказал менеджер.

Он, казалось, трезвел с каждой секундой.

– То есть в кабинете посла установлен второй сейф – не задокументированный? Потайной?

– Совершенно… верно.

– И где ключ?

– У господина посла, – сказал менеджер тверже. – Он сам его хранил. Это его… личная собственность.

– Но я не нашел ключа, – сказал Лео. – Ни в кабинете, ни в спальне господина посла, ни в его карманах. У вас ведь есть дубликат?

– Нет, – пролепетал менеджер.

– Через несколько минут сюда явятся великаны, – сказал Лео. – Они проведут обыск, перед этим сняв с особняка крышу. И личный досмотр всех сотрудников они тоже проведут, под микроскопом. Вы сомневаетесь, что они отыщут ключ?

– Личный досмотр?! – послышалось от дверей.

Лео обернулся; повариха стояла, вцепившись в приоткрытую дверную створку, как если бы ее не держали ноги.

– Господин детектив… вы не можете этого допустить!

– Я не допущу, – мягко сказал Лео. – Ключ, пожалуйста. Вы знаете, где он?

Повариха поколебалась секунду, потом сунула руку в карман просторных рабочих брюк и вытащила маленький ключ на металлическим кольце.

Менеджер шагнул вперед, протянул руку, будто пытаясь остановить ее.

– Я никого не убивал!

– Мы с ним не спали вместе, – тихо сказала повариха. – То есть вообще да, но не в эту ночь… Он меня… уговорил солгать. У него нет алиби.

– Я не убивал, – с мукой в голосе повторил менеджер. – Когда я вошел… он был уже… мертвый.

* * *

Половину сейфа занимала шахматная коробка. По масштабам великанов – спичечный коробок.

Сюда же в беспорядке были заброшены шахматные фигуры – огромные, литые, со множеством деталей. Даже пешки были такими тяжелыми, что любая партия превращалась бы в силовую тренировку.

– Орудие, – пробормотал Лео, натягивая перчатки.

Металл, из которого была отлита белая ладья, потускнел от засохшей крови. Посла убили сувенирной шахматной фигурой, по весу сравнимой с гантелью.

– Он лежал здесь, – пролепетал менеджер. – Сейф был открыт. Шахматы частью в сейфе, частью на столе… Как если бы он решал шахматный этюд… Только ладья – на полу… Рядом с его головой…

– И вместо того чтобы немедленно поднять тревогу, вы…

– Я испугался! – Менеджер сцепил трясущиеся пальцы. – Сейф, шахматы… мой приговор. Их нет ни в одной описи. Я не должен был монтировать для посла этот тайник, это против правил… Я увяз по уши. Посол мне угрожал… увольнением. Компрометацией. У меня семья, кредиты… И кое-какие грехи, я не святой… Вы же первый назвали бы меня убийцей!

– Но вы не убийца? – с сомнением спросил Лео.

– Я говорю – он был уже мертв! Тогда я решил… вывести себя из-под удара. Я убрал все фигуры обратно в сейф, сложил стремянку…

– И вы думали, их никто никогда не отыщет?!

Менеджер сцепил пальцы на груди:

– Я ждал, что посольство эвакуируют, особняк запрут… или вовсе развалят великаны. Я ждал, что начнется война. И война все спишет…

– То есть вы, – сказал Лео, – готовы были поставить мир на грань гибели, чтобы скрыть свои… грешки?

– Так это я главный негодяй?! – Менеджер задохнулся. – Я… всего лишь… а они… они были в сговоре! Они любовники, чтобы вы знали. И они изменники родины! Вот во что они меня втравили – а я понятия не имел в своей наивности! Я подслушал их разговор… случайно… накануне… – Он болезненно закашлялся. – Я знаю, кто убил посла, ну и поделом! Я не хочу быть их сообщником, не хочу. Я во всем признаюсь!

* * *

Секретарь говорил с большим трудом, его голос таял в воздухе, будто пар.

– Я понимал его побуждения… это были благородные… гуманистические идеалы. И с каждым днем… с каждой неделей его решимость крепла. Он говорил: невозможно, недостойно разрабатывать такое оружие. Которое поражает только великанов… но при этом не разбирает правых, виноватых… взрослых, детей… Видите ли, он считал великанов такими же людьми, как мы… и не притворялся. Даже и не надо ждать войны, он говорил. Если вирус «А» существует, синтезирован – рано или поздно его кто-то выпустит на свободу. И Альтагора опустеет… за несколько дней. Он точно знал, как это будет, и рассказывал мне в жутких подробностях. В муках, страхе, в отчаянии, они вымрут. Нам достанутся их огромные дома, их колоссальные шахты… которые нам не нужны. Но миллионы жителей Ортленда вздохнут свободно, зная, что больше ни одного великана на свете нет…

Секретарь посмотрел на свои руки, скованные наручниками.

– Он говорил о своих планах, что это милосердие. Что это наш долг… Когда я слушал его, я был его союзником. Но потом, каждый раз… я понимал, что это измена. Настоящая измена родине. Я уговаривал его остановиться. Каждый раз, когда он шел на прием, я ждал его обратно с ужасом. Я не знал, о чем он с ними разговаривает… боялся представить, что он им обещает. В тот раз… в последний. Он уехал на прием, а я пошел на корт, установил теннисную пушку, отбивал и отбивал мячи и мысленно говорил с ним, повторял все свои доводы, по кругу, еще и еще… А потом он вернулся, и я понял, что что-то случилось, но он не стал со мной разговаривать.

– Вы помогали ему добыть… информацию?

– Нет! – Секретарь подпрыгнул на стуле. – Я не имел к этому отношения. Я даже не знаю, как далеко он зашел в своих планах, удалось ли ему…

– Удалось, – сказал Лео.

* * *

Великаны прибыли через полчаса, и на этот раз не стали врываться, крушить и выламывать дверь. Лео получил вызов с канала, которым обычно пользовалась Эльза. На связь вышли несколько собеседников – седой великан, лысеющий великан, пожилая великанша с брошью на платье и сама Эльза, страшно усталая, с кругами вокруг ввалившихся глаз.

– Господин детектив, мы так поняли, что сейчас вы принимаете решения в посольстве, – сказал седой великан. – В рамках оперативных мероприятий мы вынуждены санкционировать обыск здания. Просим сотрудников оставить на месте личное имущество и верхнюю одежду и переместиться в мобильный транспорт, который сейчас подадут.

Снаружи захрустело битое стекло под огромными подошвами. Кабина-переноска с внешней ручкой, как у корзины, опустилась перед крыльцом особняка.

– Представьтесь, пожалуйста, – кротко сказал Лео.

Седой великан на секунду опешил. Потом усмехнулся:

– Меня зовут Генрих Герт, я главный советник юстиции Альтагоры. Я прошу вас сотрудничать, во избежание эксцессов.

– Эксцессов трудно избежать, учитывая, что вы только что блокировали электронные каналы, лишив посольство связи с родиной и нашим правительством. Это очень недружественный жест. – Лео с сожалением покачал головой.

– Нам жаль, если он так истолкован, – холодно отозвался седой великан. – Но время идет. Мы стараемся избежать неэтичных и травмирующих решений. Вам не понравится, если вас будут хватать руками, не так ли?

– Прежде чем хватать меня руками, – сказал Лео, – вспомните о том, что обратный отсчет запущен, и война практически неизбежна. Я знаю, что именно вы надеетесь здесь найти… Да, то, о чем вы только что подумали, советник. Вы пришли за некой вещью, которая, как вы думаете, поможет вам победить. У меня плохие новости – ее больше нет в доме.

У троих на экране изменились лица. Только Эльза смотрела непонимающе. «Она еще ничего не знает», – подумал Лео.

– Это уничтожил не я, – быстро сказал Лео. – Но я вам гарантирую – оно уничтожено. Исходите из этого и попытайтесь предотвратить войну – прямо сейчас.

– Мы все равно начнем обыск! – Пожилая великанша дернула уголком рта.

– Нет. – Лео посмотрел на нее через экран. – Это плохое решение. Хорошее решение – немедленно прекратить мобилизацию и подтвердить полнейшее миролюбие государства Альтагора…

Лысый великан отключил звук и связался с кем-то по телефону – Лео надеялся, что ради мирных переговоров, а не для немедленного штурма посольства.

– Обострение отношений между нашими странами случилось после смерти посла, – продолжал он нарочито неторопливо, с расстановкой. – Но, проведя расследование, я с ответственностью утверждаю, что ни спецслужбы, ни правительства Ортленда и Альтагоры не причастны к этой смерти. Это не провокация, и не нарушение договора, и даже не чья-либо личная месть…

Глядя сейчас на экран, Лео каждую секунду осознавал колоссальную разницу между собой и собеседниками, вопиющую разницу в масштабах. Их ноутбуки – размером с зал кинотеатра в мультиплексе. Брошь на плече пожилой великанши – как чеканный щит средневекового латника. Компьютер не уравнивает Лео и великанов, лишь создает иллюзию коммуникации, и Лео не может понять, что за мысли бродят в циклопических башках за маскообразными рожами.

Только Эльза казалась живой среди масок. Только ее лицо он мог выделить среди прочих. Он видел ее растерянность, горечь, удивление – и надежду.

– Я расскажу, как все было, – сказал Лео, обращаясь персонально к Эльзе. – Это займет всего несколько минут.

* * *

– Господин Андерс добыл сувенирный шахматный набор не вполне официально. Используя обходные каналы. Обратите внимание, какое тонкое литье, какая поразительная работа…

Лео повернул компьютер так, чтобы великаны видели и доску, и расставленные на ней фигуры.

– …Как видите, шахматы имеют символическое значение – например, фигура короля стоит на постаменте в виде ладони и держит на ладони другую фигуру, миниатюрную. Сплошной символизм. Оба ферзя представляют собой женщин с этническими элементами в одежде, с характерными чертами лица, вот белый ферзь – большие скулы, тонкие губы, несколько скошенный лоб, – фенотип, характерный для народа Альтагоры. Посол приготовил шахматы в подарок министру и собирался доставить их на прием…

Четыре великана смотрели на него с монитора. Три чужака – и Эльза; страшное напряжение было в их глазах.

– Посол знал, что вирус «А» существует и что он будет применен рано или поздно. Используя связи в среде ученых… некую группу, которая теперь будет, увы, разоблачена… Он получил с дипломатической почтой кое-что. Давайте посмотрим на эту ладью…

Руками в перчатках Лео взялся за белую фигуру на левом фланге и с усилием повернул круглое навершие-башню. Ладья открылась, как термос, – она была полой изнутри.

– Две одинаковые ладьи разного веса, – сказал Лео. – Так я понял, что внутри у некоторых фигур, возможно, есть полости. Эту, монолитную, я с трудом могу поднять…

Двумя руками он приподнял и поставил обратно на доску ладью на правом фланге, со следами крови.

– Тайник? – отрывисто спросил седой великан. – Это было спрятано… в шахматах?!

– Тайник опустел, как видите.

– То есть теперь его содержимое хранится у вас, детектив. – Пожилая великанша хищно прищурилась.

– Нет. – Лео взял со стола канцелярскую папку. – Вернувшись с приема, господин посол спустился на кухню и спросил повариху, как включается духовой шкаф… Через несколько минут он умер.

Он замолчал, чувствуя, что ему изменяет голос. Взял чашку с водой и напился – в полной тишине.

– …Повариха, пережив шок, пытаясь занять себя, затеяла выпечку. Перед тем как начать, она надежно вычистила духовой шкаф и выбросила пепел в контейнер. Этот маленький факт защищает ее от подозрений куда надежнее, чем фальшивое алиби…

Он достал из папки два обгоревших фрагмента – тончайший полупрозрачный пластик, неровные края, каждый лоскут размером с ладонь.

– С момента убийства мусор из особняка не вывозили. Я порылся в контейнерах и нашел вот это.

Он выложил фрагменты прямо на шахматную доску. На горелых лохмотьях с трудом можно было различить несколько символов и часть схемы.

– Что это? – тихо спросила Эльза.

– Вакцина, – сказал Лео. – Химическая формула. Была.

Ее глаза потемнели. Лео увидел, как отливает краска от ее лица, как оно делается белым, будто у сувенирной шахматной фигуры.

– Прости, Эльза, – сказал Лео, чувствуя, как нарастает звон в ушах. – Посол готовил для передачи либо готовую вакцину от вируса «А», либо финальные наработки, но с возможностью быстро поставить производство на поток. Министр здравоохранения, вероятно, заранее подготовил техническую базу, он считал, что победа у него в кармане, но посол усомнился…

– Мелкие, мерзкие твари, – шепотом сказала Эльза. – Плесень. Убийцы.

Погас один из четырех экранов – лицо Эльзы исчезло. Осталось три: лысый великан, седой великан и пожилая великанша смотрели неподвижными оловянными взглядами.

– Усомнился, – повторил Лео механически. – Он…

И замолчал. Великаны ждали; у этих, в отличие от Эльзы, была железная выдержка.

– То, что вы расцениваете как подвиг и спасение целой расы, господа, – через силу проговорил Лео, – с нашей стороны выглядит как измена родине. Посол колебался, не мог принять решение. Явился на прием без подарка. Неизвестно, о чем они говорили с министром, но министр пришел в ярость… Все мы понимаем его разочарование и обиду. Когда министр так хватил кулаком по столу, что посла подкинуло на столешнице, будто лягушонка… Андерс Плот кое-что понял, господа.

Его собеседники молчали. Любой актер позавидовал бы столь драматичной паузе, но Лео меньше всего сейчас думал об эффекте. Ему надо было просто перевести дух.

– Слишком большая разница в росте, господа. Масштаб… С этим приходится считаться. Получив вакцину, Альтагора рано или поздно явилась бы в Ортленд. И мы оказались бы беззащитными. Поэтому…

Проще было бы дробить камни кувалдой под палящим солнцем, чем говорить эти слова.

– …Поэтому, вернувшись с приема, посол сжег микропленки в духовом шкафу.

Снаружи, в комнате великанов, где стоял особняк, открылась дверь. Лео почувствовал, как тянет холодом из приоткрытой форточки. Трое с экрана молча на него смотрели.

– Кто-то пришел, – с тяжелым сердцем сказал Лео. – Теперь, когда вы знаете, что вакцины нет, – может быть, вы удержитесь от штурма посольства?

– Кто убил посла? – отрывисто спросил седой великан.

– Он умер от сердечного приступа, – сказал Лео. – Когда я получу результаты экспертизы… надеюсь, они подтвердят мои выводы.

– От сердечного приступа – с вмятиной в черепе, в луже крови?! – Пожилая великанша оскалила желтоватые зубы.

Снаружи тяжело ступал великан – один, насколько мог судить Лео. Пока что один.

– Андерс Плот тяжело переживал свою измену родине. – Лео усилием воли удержался, чтобы не обернуться к окну. – Состоявшуюся измену, хотя и не доведенную до конца. И свое предательство… новых друзей из Альтагоры. Понимаете, он предал всех и ничего не достиг. Шахматы жгли ему руки, он решил убрать их в тайник, поднялся на стремянку, но ему сделалось плохо. Может быть, он пытался позвать на помощь, а может, и нет. Мы знаем только, что он пережил сердечный приступ, упал и, уже падая, ударился головой о… вот об эту фигуру. – Рука Лео в перчатке остановилась в нескольких миллиметрах от белой ладьи. – Тем самым он пустил следствие по ложному пути. Впрочем, господа, он сделал это непреднамеренно…

Со звоном разлетелось стекло. Лео вздрогнул и обернулся; Эльза стояла рядом с посольским особняком на коленях и смотрела на него снаружи.

Одновременно вскрикнули великаны на мониторе. Впервые в жизни они получили такой опыт: увидели уроженку Альтагоры глазами Лео, через камеру на его ноутбуке. Огромная, чудовищная великанша заглядывала в комнату через окно. Лео видел свое отражение в бешеных, налитых кровью глазах. Ей достаточно было протянуть руку и щелкнуть пальцами, будто прогоняя назойливое насекомое.

Материализовался кошмар, который Лео видел в детстве. Стали реальностью глубинные страхи. Отступая, он потерял равновесие, взмахнул руками и упал – как накануне упал здесь посол.

Эпилог

– Я попросил вас о консультации, – сказал человек в дорогом костюме, – хотя это непривычно и не вполне соответствует правилам. Но, учитывая обстоятельства…

– Рад буду помочь, – радушно отозвался Лео.

Они сидели в кафе на крыше высотного офисного центра, на приватной террасе. Горизонт с этой точки зрения казался особенно далеким, а город – особенно прекрасным. «Люблю высоту», – подумал Лео.

В отдалении, в пригороде, маячило несуразное здание – небоскреб вне гармонии и пропорций. Там маялся, запертый в четырех стенах, посол великанов: на суровой диете. С жестким – вынужденно жестким – контролем потребленной воды. С мониторингом всех физиологических отправлений, чтобы не пострадала местная канализация… «А ведь им хуже у нас, чем нам у них», – с неожиданным сочувствием подумал Лео.

– Я, как вы знаете, завтра отбываю в Альтагору, – сказал его собеседник и поправил очки в тонкой оправе. – После всего, что случилось, мне предстоит особая миссия…

Он замолчал и посмотрел выжидательно. Где-то внизу ворковали голуби.

– Да, нелегкая работа, – согласился Лео. – Но очень важно, чтобы в посольстве на Альтагоре постоянно жили наши сотрудники, это доказательство добрых намерений, прочного мира между двумя странами…

– Заложники, – грустно пробормотал его собеседник.

– Не надо так печально, – сказал Лео. – Важно, чтобы с вами рядом работали люди, которым вы доверяете. Вместе легче перебороть тоску по родине.

– Да уж, да уж, – грустно покивал человек в дорогом костюме. – Вероятно, Андерс Плот умер от тоски, не выдержало сердце… – Он бросил острый взгляд через стол. – А знаете, ведь обстоятельства его смерти столь глубоко засекречены, что даже я… даже мне не сказали… всего. Возможно…

Он вопросительно замолчал.

– О нет. – Лео грустно улыбнулся, отхлебывая кофе. – Я знаю не больше вашего. Экспертиза выявила обширный инфаркт, увы. В штат посольства добавлена должность врача, чтобы предупредить трагедии в дальнейшем. Занимайтесь спортом, ведите здоровый образ жизни… Вот как я. Я сегодня уже пробежал десять километров.

– В той книге, что вы написали, – сказал его собеседник, – есть много полезных советов, в том числе о физкультуре. Прекрасная книга, очень мотивирующая!

– Я рад, что вам понравилось. – Лео посмотрел на хронометр с секундной стрелкой, надетый специально по случаю встречи. – Прошу прощения, я вынужден идти. Искренне желаю вам удачи в должности посла в Альтагоре!

* * *

Его маленькая квартира в историческом центре города давно нуждалась в ремонте, паркет растрескался, обои потускнели. Лео никогда не обращал внимания на такие мелочи, но сегодня вдруг призадумался. Что, если освежить краску в ванной? Или поменять шторы? Если не замахиваться на подвиги – может быть, хотя бы заказать новое офисное кресло вместо старого, клочковатого, будто линяющая змея?

Он никогда не вешал на стены ни картин, ни украшений. Самой стильной и удобной вещью в его доме была беговая дорожка, тренажер. Отчего именно сегодня ему захотелось что-то поменять?

Странные мысли рассеялись так же скоро, как и нахлынули. Лео сел к столу и улыбнулся: заранее планировать ничего не надо. Пусть все идет, как идет.

Он просматривал варианты отелей у моря, когда пришел международный вызов. По личному каналу. Лео не стал отвечать, как и вчера, но она опять перезвонила. И еще раз.

– Алло, – сказал он, не подключая камеру.

– Привет, – хрипло и как-то очень растерянно заговорила Эльза. Она, кажется, уже не верила, что он отзовется.

И возникла на экране – скуластая, бледная и очень сосредоточенная. Совсем не похожая на злобную великаншу, глядящую в окно посольского особняка.

– Ты в курсе, какой счет тебе выкатят за международный разговор? – Лео поморщился.

– И я его оплачу, – сказала она отрывисто. – Включи камеру! Пожалуйста…

Он вздохнул и выполнил ее просьбу.

– Лео, – сказала Эльза на экране. – Я хочу объясниться.

– Я и так все знаю.

– Нет, не знаешь. – Она смотрела ему в глаза. – У нас в школе с третьего класса и до выпуска… были обязательные занятия по гражданской обороне. Висели плакаты в коридорах. Очень страшные. Каждый месяц – учебная тревога. Вирусная опасность. Правила поведения. Что делать, если родители умирают. Как выявить симптомы, куда идти, как поступать, если ты уже заражен…

– Эльза…

– Ты можешь меня выслушать?! Когда я поняла, что формула вакцины была совсем рядом… Формула спасения. Отмены кошмара. Освобождения. Андерс Плот мог спасти нас, всех – виноватых, невиновных, детей, стариков… Но не стал. Когда я это поняла, со мной случилась истерика, Лео.

– Я заметил.

– Я знаю, что виновата. Ты не желаешь зла Альтагоре. Ты лучший в мире детектив. Я напрасно тебя обидела… Лео, если бы у тебя была вакцина на руках, ты передал бы ее нам – или уничтожил?

Она выпалила свой вопрос и уставилась на него через монитор, требовательно и одновременно умоляюще.

– Я понимаю, почему ты звонишь и чего от меня хочешь, – сказал Лео. – Но я не стану врать, что передал бы. И не стану лгать, что уничтожил бы. Пойми, один акт шпионажа – не панацея. Рано или поздно вакцину создадут в ваших лабораториях. А наши синтезируют другой вирус. И так без конца. Пока есть Ортленд и есть Альтагора, будет вечное противостояние, и выкинь из головы подростковые этические дилеммы… Все, ты разоришься со стоимостью связи. Удачи, и спасибо за наше сотрудничество.

– Подожди, – проговорила она быстро. – Не разорюсь, не твоя забота. Считай, что я пригласила тебя в кафе и оплатила ужин…

– Что?! – Он поперхнулся.

– Я не знаю, как еще сказать, – сказала она, и он с огромным удивлением увидел, что она совсем юная, что она краснеет от смущения, как девчонка. – У меня тут новое дело об убийстве, очень сложное. Может быть, ты проконсультируешь?

Конец первой части

Часть вторая. Кукольная трагедия

Глава первая

В шесть утра мама, как обычно, уже сидела перед телевизором, она всегда просыпалась очень рано и первым делом проверяла, что творится в мире. Точнее, что творится в новостных комнатах мировых информационных агентств.

– Присмирели букашки-то, – сказала в ответ на Эльзино «доброе утро». – Мира, видишь, хотят. Их новый посол такую сладкую речь сказал, хоть вместо меда ешь. А я говорила, надо с ними построже. Глядишь, и умиротворится международное положение.

Эльза тысячу раз говорила маме, что слово «букашка» за версту отдает расизмом и его лучше не произносить. Мама, выслушав, всякий раз отвечала, что во времена ее молодости вещи принято было называть своими именами и никакого оскорбления в слове «букашка» нет, это означает «очень маленький», а кто может утверждать, что эти ребята большие? Эльза знала, что мама ни разу в жизни не видела живьем уроженца Ортленда, и, скорее всего, не увидит, и ей не представится случай шокировать его своей неполиткорректностью.

В семь утра, ни секундой позже, Эльза всегда прыгала с бортика в бассейн, третья дорожка, скоростная. Для нее это было любимое время суток – только движение, невесомость, только вода, зеленоватая сквозь стекла очков, и направляющая линия на белом дне бассейна. В эти полчаса Эльзе думалось лучше всего…

…Но не сегодня. Сегодня, поднимая брызги, будто лодка на подводных крыльях, Эльза чувствовала совершенную пустоту. Как если бы внутри купальной шапочки вместо головы помещался кочан капусты.

Фридрих Найт, чиновник в Министерстве образования, сорок два года, разведен. Заведующий Департаментом цифрового развития. Автор государственной программы «Компьютер для каждого школьника». Горячий противник сотрудничества с Ортлендом в области технологий. «Сделаем сами» – таков был его девиз, хотя уже во времена детства Эльзы электронная промышленность Альтагоры отстала от Ортленда безнадежно. «Обратимся к нашей сильной стороне – к механике, – говорил Фридрих Найт. – К тому же аналоговые компьютеры неуязвимы для вражеских вредоносных программ».

Ему прочили пост министра, человек был яркий, талантливый и очень энергичный. Трижды в последний месяц платил штрафы за превышение скорости на трассе и, пожалуй, на четвертый раз был бы лишен прав – если бы машина не сошла на повороте с дороги и не свалилась с обрыва, и чудом не взорвалась, впрочем, Фридрих все равно погиб…

…Причина смерти – утопление.

Эльза оттолкнулась от бортика и глубоко нырнула, глядя, как играет солнце в толще воды. Тот, кто усадил чиновника за руль и завел мотор, рассчитывал на взрыв, конечно. У Фридриха были враги и были недоброжелатели, в том числе влиятельные. Но утопить человека, чтобы затем имитировать автокатастрофу?!

Эльза вынырнула, фыркнула и поплыла дальше, чувствуя, как уходят зажимы из шеи и позвоночника. Нет ни единого доказательства, что убийство связано с Ортлендом, почему же Эльза не может отделаться от этой мысли? Или ей просто нужен был повод, чтобы позвонить Лео Парселю?

Она хлебнула воды и закашлялась. Остановилась и пропустила вперед соседа по дорожке, мускулистого и глянцево-лысого, вот у кого нет проблем с резиновыми шапочками. Погибший Фридрих Найт был тоже лыс, за большие уши прозван «вертолетом» – естественно, в глаза его никто так не звал…

У Лео Парселя жесткие темные волосы, одна прядь вечно падает на лоб, и Ортленд не имеет отношения к убийству чиновника. Не имеет.

Эльза вскарабкалась по лестнице на бортик, все еще откашливаясь и вытирая лицо. Конечно, Лео было неприятно ее видеть после инцидента в посольском особняке. Лео отказался сотрудничать, он в своем праве, и это к лучшему, потому что Эльза так и не придумала, как объяснить своему начальству необходимость привлечения букашки к расследованию…

…Ну вот, прекрасно, спасибо, мама. Теперь это слово привязалось еще и к Эльзе, а она, вообще-то, официальное лицо, и, общаясь с подчиненными или журналистами, может забыться и ляпнуть. А ведь известно, что аналитики Ортленда обожают просматривать пресс-конференции Министерства обороны Альтагоры, в особенности – сыскного отдела…

Пошатываясь, она вышла из бассейна в душевую – на три минуты раньше, чем обычно. Надо спешить; ей предстоит опросить сегодня множество важных и занятых людей.

* * *

– Нет, я его не убивал и не платил за его смерть. Да, я, вероятно, займу его место во главе департамента. Что еще вы желаете знать?

Под взглядом господина старшего методиста Эльза чувствовала себя школьницей в кабинете директора. Как же глубоко въелся этот страх: уже и в армии она отслужила, и на юрфаке отучилась, и доросла до майорской должности, и раскрыла десятки сложных дел, но от знакомых интонаций хочется уткнуть глаза в пол, покраснеть и извиниться.

– Когда вы виделись с погибшим в последний раз? – Эльза надеялась, что на лице ее мысли не отразились.

– В день его смерти. – Методист прищурился. – На совещании. Да, у нас случился конфликт в присутствии нескольких десятков людей. Вернее, это давний конфликт, позавчера мы просто… открыто высказали друг другу претензии. Идея массового снабжения школ «аналоговыми компьютерами» виделась мне – и видится до сих пор – колоссальной аферой. Господин Найт был идеалистом, его-то в корысти я не подозреваю, но вот исполнители…

Он поморщился, как от гнили, и покачал головой.

– …Исполнители радостно освоили бы любые суммы, это же ненасытная утроба. «Аналоговые компьютеры» – рухлядь. Если мы хотим нормально учить детей, нужны современные устройства, а значит, на базе технологий Ортленда. А значит, мы должны покупать у них лицензии, воровать, развивать, использовать…

Он двумя руками, с усилием поднял предмет, лежащий перед ним на столе, и Эльза только сейчас поняла, что это железнодорожный контейнер размером с обувную коробку. Синий, металлический, с затейливыми логотипами на боках.

– Знаете, что это? Это их оригинальные жидкокристаллические экраны, не экспортный вариант, а для внутреннего использования. У них строгое таможенное законодательство, но везде можно найти лазейки! Анализируя вот эти маленькие штучки, мы сможем выучиться и в будущем развивать электронную промышленность. Учитывая преимущество, которого добились букаш…

Он закашлялся, подозрительно глядя на Эльзу.

– Взять хотя бы недавний дипломатический кризис, – заговорил тоном ниже. – Начнись война – что мы сможем противопоставить? Наши специалисты по компьютерной безопасности не справляются с фишинговыми программами на собственных устройствах. Не потому, что они глупее, а потому, что их не учили, у них нет опыта. Хорошо, что кризис благополучно разрешился, но надолго ли?

– Вас послушать, – холодно сказала Эльза, – так убийца прямо-таки осчастливил Альтагору, прикончив Фридриха Найта, дурака и вредителя.

– Я так не говорил. – Господин методист доверительно улыбнулся. – Вы уже встречались с его женой? Бывшей, я имею в виду? Вы знаете, до чего они друг друга ненавидели?

* * *

– Вы замужем? – спросила полнеющая женщина с пронзительными глазами и властным напомаженным ртом.

– Какое это имеет значение? – удивилась Эльза.

– Тогда вы вряд ли поймете, – сказала разведенная госпожа Найт. – Я потрясена его смертью… но он уже умер в моих глазах раз пятнадцать, по ходу развода. Фридрих, – она прищурилась, будто муж возник сейчас перед ее внутренним взором, – при всем своем внешнем благополучии… был психопат. Самодовольный, эгоистичный, столь же способный к сочувствию, как чугунная сковородка. Два года после развода мы не общались вообще, он ничего не спрашивал о детях. И только месяц назад… удивительно, но он позвонил. Мы встретились. Мне показалось, он изменился. Стал как-то… человечнее. В день своей гибели он собирался в школу к детям, на праздничный концерт – чуть ли не впервые в жизни. Днем позвонил и сказал, что не приедет. Был очень расстроен, голос дрожал. Это было сразу после обеда…

Госпожа Найт замолчала, Эльза увидела, что она сожалеет о гибели бывшего мужа даже больше, чем может себе признаться.

– Поговорите с его психологом, – сказала женщина. – Мне кажется, именно этот человек… помог Фридриху перестать быть свиньей. Ну, в значительной степени.

* * *

– Пожалуйста, присаживайтесь, майор…

Чтобы поговорить с Эльзой, психолог задержал прием пациентов. Прямо сейчас в приемной сидела миловидная девушка с заплаканными глазами и ждала, пока доктор выполнит долг перед следствием.

– Я вас надолго не задержу, – сказала Эльза. – По данным телефонного провайдера, погибший господин Найт звонил вам в день гибели – дважды.

– Совершенно верно. – Психолог кивнул. – В первый раз он попросил о срочной консультации… подробнее не могу, простите, есть врачебная тайна. Второй раз он сказал, что сегодня не сможет приехать, и перенес встречу на другой день. Больше я с ним не разговаривал.

– Он говорил вам, что не пойдет на школьный концерт?

Психолог кивнул:

– Да, собственно, вокруг этого все и вертелось… Он пытался наладить отношения с детьми и не был уверен, что правильно себя ведет. Я дал ему несколько советов…

Он замолчал, болезненно нахмурившись, и откинулся на спинку стула. На полке над его головой помещалась на подставке модель старинного корабля – огромная и такая подробная, что казалось, крохотные матросы в светлой полотняной одежде вот-вот полезут убирать шелковые паруса. Что-то умиротворяющее было в этом корабле. Зов детства? Ветер дальних странствий?

Эльза выдержала тактичную паузу, прежде чем заговорить снова:

– Он сообщил вам по телефону, куда собирается ехать?

Психолог с сожалением покачал головой:

– Видите ли, мы с ним не говорили о его нынешних делах, обязанностях в министерстве, деловых встречах и конфликтах. Мы говорили… о его детстве, юности, снах, страхах… Вряд ли я смогу вам помочь.

– Его жена, – сказала Эльза, – уверена, что в последний месяц он стал… мягче и счастливее. Помогла терапия?

– Возможно. – Психолог кивнул. – Жаль, что мы не успели пройти с ним курс до конца…

И он снова задумался, сдвинув брови, болезненно морщась.

* * *

После обеда она сидела у себя в кабинете, тесном, больше похожем на подсобку, и, закинув на край стола ноги в тяжелых башмаках, изучала отчеты следователей.

Утро накануне гибели Фридрих Найт провел в своем министерстве, и свидетели утверждали, что вопли, доносившиеся с рабочего совещания, были слышны даже на подземной парковке. Никого это особенно не смутило – господа чиновники всегда так совещались. Человек, убежденный в своей правоте, и говорить должен громко. Пусть шепчутся и мямлят те, кто в себе не уверен.

После совещания Фридрих навестил буфет и выпил кофе со сливками. Заместителю сказал, что отправляется на личную встречу, подробностей не сообщил. Все участники скандального совещания остались на рабочих местах и пробыли в трудах до самого вечера, а некоторые, как господин старший методист, заработались и допоздна.

Фридрих заехал домой и совершил три звонка по домашнему телефону – психологу, бывшей жене, опять психологу. Через полчаса его машина снова выкатилась из гаража. Еще через пятнадцать минут попала в поле зрения камеры на шоссе. Камера зафиксировала незначительное превышение скорости.

Следующим, кто встретил господина Фридриха, оказался патрульный рядом с искореженной машиной, потом полицейские, криминалист и патологоанатом. Лицо погибшего было разбито, но не при крушении. Кулаки в ссадинах, под ногтями фрагменты чужого эпителия – он сражался. Хрящи ушей повреждены – но не в драке.

Его топили, за уши удерживая под водой.

– Я найду тебя, сука, – сказала Эльза вслух.

До встречи с Лео Парселем она была уверена, что сочувствовать жертве непрофессионально. Но Лео не боялся и не стеснялся проявлять эмоции. Почему Эльза должна притворяться бесстрастной?

Потирая переносицу, плотно сжав зубы, она просматривала оперативные фотографии: костюм погибшего сухой и чистый. Часы на запястье работают, механические часы, в воде бы они наверняка остановились. Бумажник в кармане пиджака, внутри пара мелких купюр и кредитки. Никаких следов грабежа. В кармане брюк телефон – самый простой, отечественный. Фридрих Найт был умен и последователен, он избегал в быту технологий Ортленда, поэтому отследить его перемещения при помощи телефона теперь невозможно.

Есть только данные провайдера. Фридрих не звонил и не получал звонков с тех пор, как около трех часов вышел из дома.

Эльза поймала себя за тем, что ковыряет в носу, и быстро отдернула руку, хотя в кабинете сидела одна. Старшее поколение не стесняется естественных жестов и звуков, но Эльза постановила себе отучаться. Жителей Ортленда это шокирует.

Она взяла из папки следующую бумажку: еще одна экспертиза. В дыхательных путях погибшего обнаружена вода с фрагментами тины. Его утопили не в ванне и не в бассейне, а в естественном водоеме, которых за окружной дорогой пруд пруди. Эльза кисло улыбнулась. Она приучала себя быть остроумной. Даже в мыслях. Даже если дело идет о трупе. Впрочем, есть такие дела, что без шуток рехнуться можно.

Еще документ: осмотр машины. Фотографии: груда развалин, полностью смятый капот. Невозможно выявить чужие отпечатки, если они были. Хотя эксперты Ортленда, подумала Эльза с досадой, наверняка отыскали бы зацепку.

– Дался мне этот Ортленд, – сказала она вслух. – Дался мне этот Лео…

Она задержала взгляд на одном из кадров: странные царапины на задней двери машины. Явно свежие, но выбивающиеся из логики аварии. Деталь, которая должна о чем-то сказать Эльзе, но, к сожалению, ни о чем не говорит.

Записи с камеры у входа в квартиру погибшего: никто не переступал порога в отсутствие хозяина. Отчет об обыске: господин начальник департамента в быту был аскетичен, питался просто, одевался партикулярно, алкоголь не употреблял. Никаких записок либо знаков, где его искать в случае исчезновения, по себе не оставил.

Эльза вздохнула. Почти машинально открыла сохраненную на экране вкладку: «Лео Парсель. Сто невозможных расследований». Было время, когда, едва начав читать эту книгу с любого места, Эльза не могла остановиться, пока не доходила до конца главы либо пока не зазвонит телефон…

Прозвучал вызов на компьютере. Поверх текста открылось окно мессенджера, и незнакомый международный номер – несколько строчек символов! – предложил Эльзе вступить в диалог непонятно с кем.

Она ответила, не включая камеру, и правильно сделала: увидев на экране, кто звонит, она невольно изменилась в лице и не хотела бы, чтобы он заметил.

– Привет, – сказал Лео Парсель, у него был мягкий, чуть хрипловатый голос, ничего общего не имеющий с мышиным писком, который издают жители Ортленда при общении вне компьютерной связи. – Я тут подумал, что, кажется, тебя обидел. Решил извиниться.

– Ты разоришься на связи, – сказала Эльза, надеясь, что ее голос звучит невозмутимо. – Мне за прошлый звонок знаешь какой счет пришел?

– А это корпоративный номер, – он чуть улыбнулся, – специальный тариф. И заплатит наша прокуратура.

– Ого, – пробормотала Эльза. – А что, так можно?

– Как видишь. – Он откинулся на спинку своего кресла, Эльза увидела за его спиной тренажер – беговую дорожку напротив окна, а за окном, если присмотреться, – зеленые верхушки деревьев. Очень далеких, очень чужих деревьев, которые Эльзе пришлись бы по колено.

– Ты меня не обидел, – сказала Эльза медленно. – Моя идея… так себе. Наши все равно не дадут тебе допуск к материалам следствия.

– Ты сейчас манипулируешь, да? – Он потянулся и закинул руки за голову, светлая футболка облегала атлетические мышцы груди, Эльза отвлеченно подумала, что это рельеф не штангиста, а, скорее, гимнаста. – Ты намекаешь, что меня не допустят, чтобы я захотел и стал напрашиваться?

– Да, – сказала она безнадежно. – То есть нет. Но это не имеет значения, ты же все равно на каникулах.

– Никак не выберу, куда поехать на курорт. – Он вздохнул. – Кстати, камеру-то включи. Или ты в огуречной маске?

– Я на работе. – Она криво ухмыльнулась.

Ей показалось – или он обрадовался, увидев ее лицо на экране?

– Видишь ли, – он глядел сейчас, кажется, прямо ей в глаза, – мы с тобой случайно стали свидетелями исторических событий… Точнее, мы их сделали. Но после того как чуть не грохнула война, маятник качнулся. Наши правительства прибавляют слово «мир» к любой официальной фразе и неофициальной, и, если бы правительствам по какой-то причине надо было отпрашиваться в туалет, они бы обосновали это «мирным урегулированием» и «дружественной инициативой». Поэтому прокуратура выделяет мне безлимитный канал связи с Альтагорой.

– А не потому, что ты звезда?

– И поэтому тоже. – Он не стал спорить. – Твое начальство, проконсультировавшись наверху, даст мне допуск к делу, Эльза. В духе нынешних времен – сотрудничество. Мне нравится, а тебе?

– Ты приедешь? – вырвалось у нее.

Он поморщился, всего на долю секунды, но это ее болезненно поразило.

– Нет, – сказал тоном, не терпящим возражений. – С меня хватит, извини. Есть защищенный канал связи. После того как будут решены формальности, сбрасывай мне материалы. А я буду подкидывать тебе идеи.

«Ну и к лучшему, – мрачно подумала Эльза. – Лео – вот этот, что смотрит сейчас с экрана. А не букашка размером с палец, которая пищит и боится, чтобы к ней притронулись. И которую к тому же надо постоянно защищать».

Ей вспомнился посольский особняк – кукольный домик, яркий свет прожектора и Лео на пороге, ростом как полкарандаша, и он стоит и смотрит на толпу погромщиков и говорит с ними, а они сейчас кинутся на него и раздавят…

Эльза тогда успела встать между погромщиками и Лео. Если бы не подоспели спецназовцы – ей бы тоже не поздоровилось.

– Формальности я решу по ходу, – сказала она небрежно. – Мое звание предполагает… короче, я тоже начальница. Учти, что дело почти абсурдное, документов много, информации ноль.

– Отлично, – отозвался он с плотоядной ухмылкой. – Ты украшаешь мой отпуск, Эльза.

Странно, но ей сделалось легко и даже весело.

* * *

– Наконец-то ты похожа на девушку, – сказал отец за ужином. – Улыбаешься. И даже брови, кажется, выщипала.

Эльза прощала родителям их крайне устаревшие взгляды на жизнь. Все равно она их любила.

– Купи себе платье, – неуверенно предложила мама. – Тебя ведь премировали за прошлое дело, так? Потрать хоть немного на себя…

Эльза представила, как она входит в анатомичку в белом платье в горошек, с пышной юбкой и рукавами пуф.

– Да, ма. Как только будет время.

Она прислушивалась к мессенджеру, хотя ждать звонка было рано. Слишком много она ему сбросила, завалила горой документов, картинок и описаний, утомительных в своей педантичности. Море деталей, скрывающих главное.

Единственное, что она не решилась ему отправить, – свои предварительные гипотезы. Она побоялась выглядеть глупо в его глазах: чиновника затащили голышом в пруд и за уши удерживали под водой, пока тот не захлебнулся. Утопив, одели заново, застегнули на запястье ремешок часов, усадили в машину…

– Ты с кем-то познакомилась? – Мама выставила на стол фарфоровую супницу. – Такое впечатление… он тебе нравится, да?

– Он очень… своеобразный, – призналась Эльза.

– Тридцать два, – сказала мама, поднимая крышку и задумчиво принюхиваясь к ароматному пару над супницей. – Тебе тридцать два года… Он моложе тебя или старше?

– Понятия не имею, – призналась Эльза. – Не моложе, это точно.

– И у него нет семьи? – в голосе мамы прозвучала забота пополам с жалостью.

Запищал вызов мессенджера, Эльза подскочила, как на батуте. Родители переглянулись за ее спиной – Эльза увидела их отражения в полированной стенке буфета.

– Твоего чиновника, – сказал Лео на экране, – утопили в аквариуме.

Он сделал коротенькую паузу. Эльза открыла и закрыла рот, оценивая его слова.

– …Поэтому тина в дыхательных путях, – продолжал он как ни в чем не бывало. – Нитчатые водоросли, у нас они тоже есть, но других видов, конечно. Преступников двое, из них один – очень крупный, здоровяк, даже по вашим меркам. Желая избавиться от тела, мертвеца усадили в машину и загнали в фургон-эвакуатор. На вершине холма вручную выкатили из фургона, завели мотор и отправили в последний путь с полным бензобаком. Если бы машина взорвалась – хрен бы тебе, а не дело об убийстве… Отсмотри данные с камер, где-то на перекрестке он должен был засветиться. Найдешь фургон – найдешь и мастерскую, к которой он приписан. А где-то там, внутри, найдешь и аквариум, если его до сих пор не слили…

– А мотив? – быстро спросила Эльза.

– Не знаю, – признался Лео. – Мне кажется, что убийство спонтанное, а не предумышленное. Хотя чиновник мутный. Я почитал его досье… он получал выплаты от вашего правительства на развитие аналоговых компьютеров. Может быть, не поделил с кем-то государственные гранты. Я в этом не очень разбираюсь, у вас же другое законодательство…

Эльза почувствовала благодарность пополам с раздражением. Прямо у нее на глазах, небрежно и мимоходом, была написана новая глава «Ста невозможных расследований». Интуитивно, как птичка порхает. В этом весь Лео Парсель.

– Ты потрясающе видишь детали, – сказал он, глядя на нее с той стороны экрана. – Например, характерный рисунок царапин на задней двери. Машина разбита в хлам, но ты видишь свежие царапины и заключаешь, что к самой аварии они не имеют отношения… Я сразу вообразил, как наши фигуранты выкатывают машину из эвакуатора и в спешке обдирают ей бок. Чистое творческое удовольствие, спасибо, Эльза.

Ее раздражение растаяло, она поняла, что сейчас покраснеет, и будто невзначай потерла щеки ладонями.

– Ладно… Но зачем такие сложности, зачем топить в аквариуме?!

– Спросишь их, – сказал он серьезно. – Когда найдешь.

* * *

– …Вскрывайте ворота.

Маленькая автомастерская на окружной дороге обнесена была высоченным забором, замок на воротах пришлось вырезать автогеном. Двор оказался пустым, дальние углы поросли травой, у входа висел на столбе старинный телефон-автомат. В глубине участка, за гаражом и сараями, помещался двухэтажный дом – он же офис под линялой вывеской.

Пустой фургон для перевозки неисправных машин стоял в открытой двери гаража. На борту был простенький логотип – гаечный ключ и колесо. По этому-то логотипу, отлично видимому в записи с камер, его и вычислили так быстро.

– Поднимите руки и выходите!

Тишина. Дверь офиса слегка приоткрыта.

Внутри, казалось, не было вещи, оказавшейся на своем месте: кресла сдвинуты и опрокинуты, диван на боку, ковер сбит складками, осколки настольной лампы на полу. Единственным целым, невредимым и неподвижным объектом посреди хаоса оказался аквариум – огромный, как шкаф, и мутный, как пыльная буря.

Полицейские водили стволами пистолетов – небезопасно и бессмысленно, ведь ясно уже, что в доме никого нет. Но что-то зависло в воздухе этой комнаты, Эльза чувствовала неуловимый смрад, тень, вибрацию. Не прямая угроза – но очень, очень скверная новость, и Эльза узнает через несколько секунд…

Она подошла к аквариуму.

На зеленоватой поверхности плавала спиной вверх фигурка – похожая на куклу. В нарядном платье с оборками.

И это была не кукла.

* * *

Личность? Невозможно установить. Возраст? От двадцати пяти лет до тридцати, точнее сложно сказать. Время смерти? От нескольких часов до нескольких суток, эксперты никогда не работали с телами уроженцев Ортленда. Ссадина на лбу. Сбитые пятки. На ладонях порезы, по всему телу мелкие синяки. Причина смерти? Утопление.

Женщина лежала на предметном стекле, безучастная, ростом с палец – но так не похожая на игрушку, что Эльза скрипнула зубами.

– Укройте ее, что еще вы хотите увидеть?!

Эксперт отодвинул микроскоп. Погасил яркую лампу. Накрыл белую фигурку бумажной салфеткой.

Генрих, главный советник юстиции, взялся за чисто выбритый подбородок, будто желая проверить, крепко ли держится челюсть. Тильда, замминистра обороны, с усилием выпрямилась в кресле, развернула массивные плечи.

– Как. Это существо. Могло попасть. В Альтагору? Без документов. Без транспортных протоколов. Вне связи с их посольством. Как?!

– Это не существо, – сказала Эльза.

– О, вы их любите, – с отвращением протянула Тильда. – Представляю, что будет, если в Ортленде узнают… что их соотечественница плавает тут в аквариуме, одетая в кукольное платье. Почему при ней нет ничего, положенного по международной конвенции: ноутбука для связи, специально оборудованного помещения-бокса, багажа…

– Все это блекнет ввиду того, что она мертва, – тихо сказал Генрих.

– Эльза. – Старуха прищурилась. – Твой детектив знает, что случилось, или нет?

– Он знает о гибели Фридриха Найта. – Эльза спокойно ответила на ее взгляд. – И я считаю наше сотрудничество с господином Парселем исключительно продуктивным…

Она чуть было не продолжила: «Это Лео раскрыл убийство чиновника», но прикусила язык. Во-первых, не стоит принижать перед ними собственные заслуги, во-вторых, пока подозреваемые в бегах, о результате говорить рано. В-третьих, появление новой жертвы все ставит с ног на голову. Взгляд Эльзы, как приклеенный, вернулся к телу под бумажным платком.

Генрих, будто опомнившись, кивнул эксперту. Тот двумя руками взял цинковый поддон и вышел, держа свою ношу перед грудью, буднично и вместе с тем торжественно, как траурная процессия. Эльза проводила его взглядом.

– Надо бы тебя отстранить от расследования, – задумчиво проговорил Генрих.

– На каком основании?! – Эльза резко к нему обернулась. – Это что, демонстративное выражение недоверия?!

Не так давно ее уже отстраняли. И вся ее карьера болталась на волоске, но Эльзе, конечно, было плевать, потому что на ниточке висела судьба человечества. В какой-то момент, потеряв самообладание, Эльза едва не погубила и себя, и Лео, и весь мир в придачу, а о том, чтобы сохранить карьеру, и речь не шла. Но Лео в тот раз оказался прав, а идея пригласить его была целиком заслугой Эльзы. И когда тень войны отступила, Эльза обнаружила себя в прежнем звании, да еще и с почетной грамотой.

Хотя кого-то другого, конечно, за такую операцию повысили бы по службе.

– На каком основании, – повторила она с показным спокойствием, тренируя выдержку, извлекая уроки из прошлых ошибок, – вы собираетесь меня отстранить?

Генрих положил большие руки на стол, ладонями вниз.

– Формальных оснований нет. Но… ты можешь взять самоотвод и выйти из дела. Тебе же легче – не иметь отношения к этой дерьмовой истории.

Он говорил так спокойно и убедительно, что Эльза на секунду задумалась. Ведь что проще – согласиться с ним сейчас. Взять другое дело, нейтральное, безопасное, и привлечь к нему Лео. Или не привлекать. В конце концов, он же в отпуске…

– Есть другой выход, – услышала она свой голос. – Я согласна, что дело дрянь. Но отношения с Ортлендом именно сейчас дают надежду… на сотрудничество. Мы можем просто связаться с ними и поставить в известность, что произошла, вероятно, трагическая случайность. Попросить помощи в расследовании…

Тильда привычным движением поправила брошь на плече. Она носила эту брошь с любой одеждой, не снимая. Прикосновение к броши было знаком раздражения и гнева – единственным видимым знаком, потому что взгляд Тильды не изменился и ни один мускул не дрогнул.

– Мило, трогательно. Помощь в расследовании… Эльза, ты соображаешь, что говоришь?! В прошлый раз нам еле-еле удалось убедить их, что не мы убили посла. Но эту-то девушку кто убил?! Мы! Кто-то из наших соотечественников! С особым цинизмом! Ее избили, нарядили в грязное кукольное платье и утопили в аквариуме, а ты расскажешь им, что это трагическая случайность?! Они, может быть, сделают вид, что поверили, но через пару дней мы убедимся, что полным ходом идет вирусная атака…

– Тильда, это паранойя, – сказал Генрих и низко склонил седую голову. – Просто так массовую атаку они не начнут. Хотя… если только…

– Что? – Тильда остро на него посмотрела.

– Если, – будто через силу заговорил Генрих, – если у них есть техническая возможность забрасывать к нам своих так, чтобы мы ничего не видели… То сколько этих… их… может быть на нашей территории?!

– А вот это точно паранойя, – сказала Эльза, грубо нарушая субординацию. – Они ходят по магазинам, скупая кукольные платья?

– Мы понятия не имеем, как ее к нам забросили. – Генрих посмотрел укоризненно, но одергивать Эльзу не стал. – Может, мы пеленгуем их средства связи? Нет, они работают на частотах, которые нам недоступны. У них есть оружие и аппаратура, которые нам невозможно разглядеть без лупы. Что, если в кукольном платье она пошла на задание, чтобы в случае обнаружения… как это и случилось… при ней не нашлось никаких доказательств их вмешательства? Ни рации, ни техники, ни яда в микродозах, ни даже одежды, пошитой в Ортленде…

В комнате сделалось очень тихо.

– Возможно, это провал разведчицы, – медленно проговорил Генрих. – Или даже диверсантки.

– И что она делала в автомастерской? – Эльза понимала, что нарывается, что сарказма в ее голосе больше, чем допустимо.

– Например, она встречалась с Фридрихом Найтом? – Генрих мягко улыбнулся. – С влиятельным чиновником, имеющим отношение к государственным компьютерным программам? Или руководила операцией по его устранению?

Его слова, при всей своей абсурдности, на секунду показались Эльзе кристально убедительными. Букашка-шпион… Но кукольное платье с оборками?! Но…

– Возможно, она была не одна, – Генрих смотрел на нее, прищурившись, и говорил с подчеркнутой кротостью, – а в составе группы. А где разведгруппы – там и диверсионные. Мелкие, незаметные. Вездесущие, с химическим и вирусным оружием…

«Но все же было так хорошо, – с отчаянием подумала Эльза. – Мир, дружба. Международное сотрудничество. Коллективная безопасность…»

– Они тоже нас боятся, – проговорила она упрямо, убеждая не только собеседников, но и себя. – Они боятся прямых контактов, физиологически. Для разведки им логичнее использовать технику. А диверсии… понимаете, это ведь серьезное обвинение. Если мы подозреваем Ортленд в диверсиях, мы должны иметь на руках кое-что повесомее, чем…

– Эльза! – Рука Тильды судорожно вцепилась в брошь. – Еще одно слово, и я поверю, что Лео Парсель тебя завербовал!

Эльза встала прежде, чем успела подумать. Ее тренированная выдержка лопнула, будто ниточка слюны, и вся кровь, сколько ее было, ударила в голову.

– Это оскорбление. Я офицер.

Тильда медленно разжала пальцы. Мельком глянула на ладонь – на коже остался след от острых граней броши. Положила руки на стол – лицо ее оставалось спокойным.

– Я приношу вам извинения, майор Бауэр.

Эльза постояла еще секунду, балансируя на грани своего гнева, потом молча опустилась на место. Генрих играл желваками, ни на кого не глядя.

– Тем не менее в интересах дела, – снова заговорила старуха, – хранить строгую секретность. Я считаю уместным, майор, чтобы вы подписали некий документ… Как вы на это смотрите, советник?

Генрих поглядел с сомнением, но снова ничего не сказал.

* * *

«Я, Эльза Бауэр, майор сыскной службы Министерства обороны Альтагоры, удостоверяю и клянусь, что ни при каких обстоятельствах не передам ни единому представителю Ортленда информацию, признанную секретной. Если я нарушу эту клятву, я буду лишена жизни и посчитаю это справедливым».

* * *

Родители Эльзы полагали семейные обеды священным делом, особенно когда Эрик, младший брат, приводил знакомиться свою очередную девушку.

Брат вовсе не был легкомысленным, он совершенно серьезно полагал, что пора ему завести семью, раз сестрица не торопится обрадовать родителей. И он всякий раз представлял гостью как свою невесту (хотя слово «невеста» произносить избегал, но давал понять, что все серьезно). Бывало, что назначалась и свадьба, но до обмена кольцами никогда не доходило: девушка куда-то испарялась, легко и без скандала, будто так и надо. А брат, насколько могла судить Эльза, вздыхал после этого с облегчением.

Нет, он не кривил душой, никого не обманывал и ориентации был самой что ни есть традиционной. Просто как-то так получалось – невесты к нему не шли, как, бывает, не идут козыри к неудачливому игроку. Эльза никогда не вмешивалась в его дела, а что она может посоветовать мужчине тридцати лет, преуспевающему бизнесмену?

Обедать сели ровно в два часа дня. Девушка Эрика, на этот раз совсем юная, оробела при виде обеденного сервиза и в особенности столового серебра – по семь предметов у каждой тарелки. Гостья не знала, в какой последовательности брать ножи и вилки, и в отчаянии заявила, что вовсе не голодна. К счастью, чувством юмора ее природа не обделила, и уже через несколько минут она весело жевала, отвечая на вопросы с набитым ртом.

И это, надо сказать, ее вовсе не портило. Наоборот, вызывало симпатию.

Эльзе казалось, она смотрит цветной фильм про чужую жизнь: как можно обедать, мило болтать, расспрашивать гостью о ее занятиях и вкусах, пока тело погибшей девушки из Ортленда лежит в морозильнике, помещенное в пластиковый футляр от очков, потому что подходящего контейнера у экспертов не нашлось. Эльза не должна об этом думать сейчас, это ведь семейный ужин. Да и что она, вот прямо сейчас, может изменить?!

Владелец автомастерской и его механик, подозреваемые в убийстве Фридриха Найта, были объявлены в розыск. Поиск по горячим следам результатов не дал.

Лео обещал позвонить сегодня, но не звонит. Передумал? Хорошо бы он уехал куда-нибудь на курорт и забыл о погибшем чиновнике, вообще забыл о существовании Альтагоры, тогда Эльзе не придется юлить, притворяться и врать…

– …Эльза, ты слышишь? – Брат тронул ее за плечо. – Роза спрашивает, ты правда была в посольстве Ортленда, ты видела букашек и с ними говорила?

Девушка смотрела на Эльзу вроде бы на равных, но снизу вверх, с опасливым восхищением. Нет, она ничего дурного не имела в виду, ей было просто любопытно.

– Да. – Эльза положила на край тарелки тяжелую вилку. – Кстати, слово «букашка» считается оскорбительным.

– Но мы же в хорошем смысле, – пролепетала Роза, покраснела до кончиков ушей и посмотрела на Эрика в поисках поддержки.

– Не будь такой серьезной. – Брат закатил глаза, как любил делать, будучи подростком, чтобы позлить старшую сестру…

В соседней комнате приглушенно звякнул мессенджер. Эльза могла бы не отвечать на вызов. Больше того, было бы разумным и безопасным решением – не отвечать.

* * *

– Привет, Лео.

На этот раз он не стал включать камеру. Заставкой на его мессенджере служил пейзаж, большой зеленый город с высоты птичьего полета. Эльза невольно задержала взгляд – если это настоящая фотография, без корректуры, то градостроение у них ушло далеко в будущее. Хорошо бы погулять по улицам такого города… впрочем, это невозможно. Она в два шага там всех раздавит.

– Я не вовремя? – спросил он озабоченно.

Можно было согласиться – «прости, я не могу сейчас разговаривать». Следовало именно так и сделать и закруглить разговор.

– У меня гости, – сказала Эльза, все еще ни на что не решаясь.

– Удивительно, – по голосу было слышно, что он улыбается. – Я не знал, что ты любишь гостей.

– Не люблю. – Эльза убедилась, что дверь в комнате плотно закрыта. – Но я живу с родителями. А они до того хлебосольны, что у нас в ходу обеденный сервиз на двадцать четыре персоны…

– Извини, – сказал он с опасливым уважением. – Я перезвоню, когда скажешь.

– Нет. – Она уселась перед письменным столом, подвернув под себя правую ногу. – Не надо перезванивать, я ждала, когда ты объявишься. Включи камеру, Лео.

На экране появился яркий солнечный день – далеко-далеко отсюда. Лео сидел на краю бассейна, ноутбук, похоже, лежал у него на коленях, а за спиной плескались люди в струях причудливого фонтана. На Лео была ослепительно-белая рубашка, она оттеняла легкий весенний загар на щеках и ключицах. Мокрые волосы стояли дыбом, как иголки морского ежа.

– Здорово, – сказала Эльза. – Все там в одних трусах, только ты полностью одетый.

– Боюсь солнца. – Он доверительно улыбнулся. – Я же сгораю, как на гриле, стоит только потерять бдительность… Ну что, нашли автомастерскую? Взяли убийц?

– Нашли. – Эльза примерилась, как бы поестественнее соединить правду с ложью. – Спасибо, Лео, ты был прав. Дело закрыто. Большое спасибо.

Он мигнул на экране. Прищурился. Взгляд его сделался как ледяной скальпель. Нет, Эльзе не следовало отвечать на вызов в мессенджере. Еще не поздно сослаться на гостей и уйти.

– Лео, – сказала Эльза. – Ты не мог бы повертеть компьютером, в смысле, показать мне кусочек своего отпуска? Мне интересно, как там у вас все происходит.

– Да пожалуйста. – Его глаза, кажется, расслабились, взгляд потеплел. Эльза увидела на экране аквапарк под открытым небом, край бассейна с яркими зонтами, белые и красные цветы на клумбе, детей на мелководье с надувными игрушками. Обыкновенные дети, круглолицые, шкодливые, бойкие. Странно представить, что каждый из них в реальности – меньше мизинца…

…И что ради безопасности Альтагоры их всех, возможно, необходимо убить.

– Спасибо, – сказала Эльза. – Ничего, что мы используем твой замечательный закрытый канал для развлечения, по пустякам? Ваша прокуратура заплатит?

– Это не пустяки. – Он снова положил компьютер к себе на колени, его лицо появилось на экране крупным планом. – Это налаживание культурных связей… А что убийцы рассказали о мотиве? И зачем топить в аквариуме, что за экзотика, а?

Он смотрел на нее сквозь экран, как сквозь прозрачнейшее стекло – сквозь огромное расстояние и чудовищную разницу в масштабе. Смотрел спокойно и доброжелательно, и Эльзе сделалось холодно в ее комнате – показалось, что Лео все знает, потому что умеет читать ее мысли.

– Понимаешь, – проговорила Эльза сквозь зубы, – я же не стану гонять по лесам и полям за двумя ублюдками, которые ушли в бега. Может быть, у вас, стоит объявить кого-то в розыск, и его сразу берут за жопу. У нас требуется время.

– То есть они в бегах, а дело закрыто? – Он вежливо удивился.

– Будет закрыто, – процедила Эльза. – В ближайшие дни. Но ты был прав насчет способа убийства, и я видела этот аквариум…

– Видела? – Он не то чтобы сомневался. Он читал ее недоговоренности, как ноты.

– А в чем проблема?! – Ей захотелось одним кликом прервать разговор.

– Что же вы там нашли, – пробормотал он себе под нос. – Что такое, что ты на себя не похожа… Убийство посла тебя не шокировало, против толпы погромщиков ты выходила в одиночку и даже не чихнула… Что случилось, Эльза?

Она не ответила.

– Ладно. – Он кивнул, не выказывая ни нетерпения, ни разочарования. – Я тут посматриваю международные новости. Все у нас в порядке, мир, дружба, сахарная вата… Так что там с финансами погибшего, с государственными грантами: он в самом деле перешел кому-то дорогу?

Из гостиной послышалась музыка – брат неплохо играл на пианино. Эльза подумала, что ее язык сейчас – как нож старинной гильотины, и одним словом она может отхватить себе голову…

«Буду лишена жизни и посчитаю это справедливым». Конечно, это всего лишь формула, форма, принятая в такого рода документах. С другой стороны, если начнется война… А призрак войны, едва отступив, опять замаячил…

Пауза затягивалась.

– А кто там у вас играет, что, живая музыка? – Он повернул голову на экране, будто прислушиваясь. – Слушай, ты сама ко мне обратилась, я не напрашивался. То, что вы нашли в мастерской, связано с Ортлендом?

Будь проклят день, когда ей захотелось привлечь к расследованию Лео Парселя.

– Ты только не волнуйся, – сказал он быстро, даже торопливо. – Я в отпуске. Никакой информации от меня ни прокуратура, ни другая официальная контора не получит. Я могу консультировать тебя сколько угодно, конфиденциально, как частное лицо.

– Это мой брат играет. – Она заставила себя улыбнуться. – Он закончил музыкалку, а я сбежала оттуда после первого класса… Он не профессионал, но чувствует музыку, и руки хорошо поставлены. Что скажешь, как специалист?

– Очень жаль, – пробормотал Лео, и непонятно, к чему относились его слова. – На самом деле я слабо разбираюсь в музыке, мне что марш, что вальс, лишь бы погромче играло… У тебя неприятности из-за меня?

– Нет. – Она изобразила удивление, как он мог вообще о таком подумать.

– Жаль, – повторил он с искренним сожалением. – Это потому, что они считают меня твоим партнером?

Эльза мотнула головой и придала лицу беспечное выражение.

– А ты, – спросил он тихо, – ты и правда считаешь меня партнером?

– Лео… – Эльза запнулась и помолчала. – Я давно хотела… мечтала с тобой работать. Но ты на том берегу океана, а я на этом.

– Понятно, – сказал он со вздохом. – Будь осторожна. Желаю удачи.

И она поняла в этот момент, что он никогда ей больше не позвонит.

* * *

Брат с его девушкой засиделись допоздна, родители явно устали, но не подавали виду. Наконец Эльза громко зевнула, прикрывая рот, и Эрик вспомнил, что здесь ложатся рано.

– Чем ты расстроена? – спросила мама, едва за братом и его Розой закрылись двери. – С кем ты разговаривала, это по работе?

– Да так, – промямлила Эльза.

– Вы с ним поссорились? – Мама всплеснула руками. – Ну как же так, люди не должны говорить по видеосвязи, через бездушные железяки! Вы должны встретиться, лицом к лицу, и обсудить вашу жизнь и будущее, как нормальные люди! Вы обязательно помиритесь! Я же вижу – он тебе нужен…

Эльза сдержалась. Кровь, конечно, бросилась ей в лицо, и захотелось напомнить маме, что деточке уже тридцать два и советы по устройству личной жизни здесь не требуются. Но стыдно кричать на пожилого человека, который искренне желает тебе добра.

Уж лучше орать на Тильду, заместительницу министра.

* * *

Ночью Эльзе приснился зеленый город с высокими белыми зданиями, с каскадами бассейнов, в которых резвились дети. Они шли по городу, держась за руки, Лео рассказывал что-то необычайно интересное – о криминалистике, разумеется. Она видела свое отражение в его блестящих оживленных глазах. Иногда он начинал говорить цитатами из книги «Сто невозможных расследований», тогда Эльза мягко напоминала, что книга по большей части – вранье, что хоть журналист и написал ее на основе подлинных дел, но в остальном все перепутал и приукрасил. Лео смеялся и хвалил ее за наблюдательность; ей очень хотелось в этом сне, чтобы он ее побольше хвалил. Осознание того, что Лео идет рядом и он одного с ней роста, делало ее счастливой девчонкой, хотелось бегать и прыгать, смеяться без оглядки, чувствовать себя облаком, полным теплого воздуха и запаха ночных цветов. Так, совершенно счастливая, она проснулась рано утром в своей постели и вспомнила, что Лео на другом берегу океана и что он больше не позвонит.

Она подтянула к себе компьютер, вопреки очевидности желая получить от него весточку. Открыла сообщения, пришедшие за ночь…

И подскочила, позабыв о сне, лихорадочно протирая глаза.

* * *

Раненый был пристегнут наручниками к кровати, Эльза увидела в этом напрасную жестокость, бедняга все равно не смог бы встать. Его судьбу осложняла прежняя судимость – за разбой. Он вышел из тюрьмы несколько месяцев назад, вытащил счастливый билет – устроился на хорошую работу, механиком в автомастерскую. Почти сразу угодил, как кур в ощип, в дело о двойном убийстве и оказал сопротивление при задержании. Сарказм в его голосе странно контрастировал со стеклянным неподвижным взглядом.

– Нет, мы не знали, что за тип, и встречу заранее не назначали. Зачем назначать? К нам судьба людей приводит… То есть как судьба… Дорога перед сервисом особенная, с любовью. Выбоины скрытые, гвозди, штуки разные. Подвески летят, шины дырявятся, все чиниться едут к нам… А это хозяин мой, то есть хозяин мастерской, его Витольдом зовут… звали… он эту дорогу сам устроил, поддерживал ее в уродстве, чтобы заработок не терять…

– Умный предприниматель, – пробормотала Эльза.

Хозяина мастерской застрелили при задержании. Эльза своими руками прибила бы косоруких полицейских, если бы это помогло делу.

– Да, – согласился механик. – Так вот, у клиента этого, покойника в смысле… колесо пробилось прямо перед нашими воротами. Витольд… хозяин… Он пригласил клиента в контору. Я туда не очень-то вхож… был, мое дело при мастерской, в гараже. А в конторе типа мебель, аквариум, чтобы люди видели – здесь серьезный бизнес… Правда, за аквариумом Витольд следил плохо, а приглашать профессионала – жмотился, скупой он был, да. Я-то был готов работать за еду… ничего мне не надо, все устраивало…

Ему физически трудно было говорить и в то же время хотелось наконец-то выговориться. Он торопливо проталкивал слова сквозь осипшее горло.

– …Витольд всегда требовал от меня сервиса побольше, порадовать… клиента. Тот к тебе приехал с плоской шиной – ты ему поменяй колесо, потом еще масло поменяй, потом глянь, вдруг аккумулятор старый, поменяй и все в счет впиши. По цене машины смотри, если дорогая, то и ремонт подороже. И вот, открываю я капот, поднимаю крышку, слышу…

Механик запнулся, помолчал, его стеклянный взгляд впервые сфокусировался на Эльзе.

– …Слышу – вроде крыса шевелится под капотом. Я изловчился, руку тряпками обмотал, схватил… а это не крыса.

Он закашлялся, поморщился от боли, зажмурил глаза.

– Невезучий я, с детства такой. И не хочу зла, а все выходит как-то… так. Увидел ее – очень перепугался. Она пищит у меня в ладони… Как баба, только очень маленькая. Я и кинул ее, ну, выронил от страха. Она упала на пол и отрубилась… сознание потеряла. Я опомнился, взял ее своей рукой – а она мягкая… живая… как-то жалко… Ну что делать, положил ее в пустую банку… жестяную…

Он обессилел, закрыл глаза, перевел дыхание.

– …Никогда их не видел, только по телевизору. А на экране они почти не отличаются, если масштаба не видно. А когда не в телике, а вот так своими глазами посмотришь. – Он с трудом разлепил веки. – Жутко. Оно как человек, но такое маленькое… Я чуть не обосрался.

Он замолчал, и Эльза сжала зубы.

– И что вы сделали дальше?

– Я ее в банке на верстаке оставил, картонкой прикрыл, неплотно, так чтобы воздух был, – тихо выговорил механик. – Взял накладную и пошел в контору. Думаю, пусть клиент расплатится и уберется от греха подальше, а я потом Витольду… эту букашку покажу. Выхожу во двор, вижу, клиент говорит по телефону…

– По телефону?! – Эльза насторожилась.

– Телефон-автомат… сто лет им никто не пользовался, а тут, смотрю, он стоит с трубкой. Меня не заметил, спиной повернулся. И голос такой… нервный. «Я, – говорит, – уже к вам еду. Заплачу любые деньги, просто ее найдите». Потом как завизжит: «Я тогда пойду в полицию, я сам пойду! Сдамся и вас сдам с потрохами!» Я думаю – принесла же тебя нелегкая, убирайся скорее со своими проблемами… Он тут меня заметил и замолчал, трубку повесил. Я как ни в чем не бывало веду его в офис… Даю Витольду накладную, чего там я в машине сделал и чего поменял ему. Тот к клиенту с чеком да с улыбкой, а клиент, по ходу, после разговора не в себе. Посмотрел на чек и как завопит: «Заплачу только за колесо! Мошенники!» А я возьми да ляпни: «А если не заплатите, мы в полицию заявим, что у вас букашка из Ортленда». И тогда…

Механик снова замолчал, Эльза терпеливо ждала, пока он соберется с силами.

– …Он как бешеный на меня накинулся, – ровным голосом сказал механик. – Стал орать: «Где?! Куда девал? Что с ней сделал?!» Уж на что я подраться не дурак… но он меня молотил как грушу, чуть стулом на отоварил по башке. Помню урывками. Они сцепились с Витольдом… А тот мало что здоровый, как трактор, так еще психованный, контуженый на производстве. Убивать клиента он не хотел, конечно… Прибил слегка и окунул в аквариум, чтобы клиент поостыл. Но Витольд психанул. Перестарался. Когда вытащил клиента – тот уже не дышал. Попытались откачать – не вышло. А у нас обоих судимости, у меня за разбой, у Витольда две за грабеж. Или обоим садиться пожизненно, или попытаться как-то…

Механик неопределенно пошевелил рукой, закованной в наручник.

– Где в тот момент была… женщина из Ортленда? – спросила Эльза. – Что с ней потом случилось?

– Не знаю, – тихо признался механик. – Когда я вернулся в гараж, жестянка была пустая и лежала на боку. Букашка будто испарилась… А у нас и так беда, покойник на руках, машина его – вот, в мастерской, все улики против нас налицо. Осенило: залить ему полный бак и подстроить взрыв. Я же автомеханик, были кое-какие мыслишки, как все сделать. Если сгорит, нас и спрашивать никто не будет. А спросят – ну, проколотое колесо ему заменили, больше ничего не знаем, а букашку вообще в глаза не видели…

Он вздохнул и продолжал после паузы:

– Но я же невезучий. Старались-старались… Не вышло, пустились в бега. Спрятались в лесу, как дикари, но патрули везде, камеры… А Витольд психованный, и ствол у него нелегальный. Был.

– Как девушка из жестяной банки переместилась в аквариум?! – Эльза сжала кулаки.

– Куда? – Стеклянные глаза механика на секунду прояснились. – В аква… а как она могла туда попасть?!

* * *

С момента прошлого обыска сюда никто не входил – дверь гаража стояла запечатанной. Эльза, с мощным увеличительным стеклом в руке, с фонариком на лбу, склонилась над верстаком, стараясь лишний раз не дышать.

Жестяная банка валялась на боку. Эльза представила, как девушка в кукольном платье мечется внутри, бросается на стенки, пытаясь выбраться, расшатать, допрыгнуть до края. Если банка свалилась бы на пол – вероятно, девушка в ней и осталась бы, но ей повезло… поначалу. Вот крохотные пятна на деревянных волокнах верстака: она порезала ладони, выбираясь. Вот подсохшая лужица – кажется, моча. Ей должно было быть очень страшно и противно здесь, учитывая, что механик хватал ее руками, а потом уронил на пол…

«Хорошо, что Лео этого не видит, – подумала Эльза. – Хорошо, что он никогда об этом не узнает».

Тень упала на пол гаража – в открытой двери показался младший следователь.

– Сняли отпечатки с телефонной трубки в автомате. Свежие – Фридриха Найта…

Эльза погасила налобный фонарь.

– Кому он звонил, установили?

Следователь пожал плечами:

– Очень старый… аппарат. Известно, что коммутатор городской, местный. Это все.

«Вот и будь тут гениальным сыщиком», – подумала Эльза, скрипя зубами от разочарования.

– Мы здесь закончили? – Следователь заискивающе улыбнулся.

– Нет, – сказала Эльза.

* * *

В побеге из запертого гаража девушка в кукольном платье показала чудеса мужества, ловкости и изобретательности. Кровь из ее порезанных ладоней оставляла микроскопические следы, и Эльзе пришлось провести несколько часов, ползая на коленях, поднимаясь на цыпочки, уткнувшись носом то в увеличительное стекло, то в дисплей микрокамеры. Все это время Эльза смотрела на мир глазами девушки из Ортленда.

Эта девушка была сильной, смелой и очень целеустремленной. Она заслуживала того, чтобы выжить; и еще она откуда-то отлично знала, как устроены инженерные коммуникации в домах Альтагоры. Ей удалось забраться по шнурку вентилятора, сдвинуть решетку и пробраться в лабиринт невидимых труб, ходов и коллекторов. Она могла утонуть в водостоке, заблудиться в коммуникациях, она могла встретить там крысу и погибнуть страшной смертью, – но Эльза знала, что девушка не сгинула в вентиляции. Ее ждала другая судьба.

Во дворе под забором стояла стремянка. Ничего не спрашивая и ничего не объясняя, Эльза притащила лестницу в комнату с аквариумом, взобралась наверх и, балансируя, включила налобный фонарик.

Вентиляционная решетка висела на двух шурупах. Снизу казалось, что она плотно прилегает, но если слегка потянуть, решетка поворачивалась, будто крышка мышеловки. На желтоватом пластике отлично видна была кровь, Эльзе показалось, что она различает отпечатки крохотных рук…

Она представила, как девушка-беглянка, проблуждав в тоннелях несколько часов и почти выбравшись, оказывается в вентиляционной трубе под потолком офиса. Как наступает изнутри на эту решетку и катится вниз, цепляясь за пластиковые ячейки. Как повисает над бездной. Как разжимаются пальцы…

Эльза, вытащив отвертку, выкрутила из креплений оставшиеся два шурупа. Рукой в перчатке передала решетку следователю. Тот, кажется, не понял.

Эльза подошла к аквариуму. Давно не чищенные стенки были покрыты изнутри ровным зеленым налетом. Нет, девушка, свалившись с потолка, не пыталась выбраться из ловушки. Она потеряла сознание от удара о воду. Хотя бы в этом ей повезло.

* * *

В семь утра, ни секундой позже, Эльза всегда прыгала с бортика в бассейн. За исключением таких дней, как сегодня, когда она явилась в спорткомплекс к полудню, на чужое время. Ей нужно было обдумать все, что случилось, а лучшего места, чем бассейн, она для этого не знала.

Несясь по третьей скоростной дорожке, глядя сквозь очки на дно, где указывала ей путь полоска темного кафеля, Эльза на секунду представила себя в мутном аквариуме и чуть не захлебнулась. Богатая фантазия полезна при ее профессии, но не настолько же натуралистичная.

* * *

– Мне нужна схема инженерных коммуникаций в гараже Фридриха Найта.

– Да, майор… Но время уже к обеду…

– Немедленно!

* * *

С распечатанной схемой в руке она стояла посреди гаража, где на бетонном полу еще виднелись отпечатки протекторов, – здесь стояла машина Фридриха Найта, когда погибшая девушка из Ортленда забралась к нему под капот.

Как много потайных ходов кругом, а люди и не замечают. Вентиляция, коллекторы со жгутами проводов, канализационные стоки, ливневки, навесные потолки…

– Во время обыска в квартире Найта вы простукивали стены?

– Да, – уверенно ответил следователь.

– А здесь? – Ведя пальцем по схеме вентиляции, Эльза вошла в спальню погибшего чиновника. Открыла дверцу платяного шкафа. Сдвинула в сторону костюмы на вешалках. Задней стенки у шкафа не было.

– Э-э, – неуверенно промямлил следователь.

Эльза стукнула кончиками пальцев – раз, другой. Снова включила налобный фонарик. Вытащила из кармана отвертку, поддела панель…

– Твою мать, – потрясенно сказал следователь у нее за спиной.

* * *

– Господа, мы настолько в дерьме, что лучше в самом деле сейчас убить их посла. Чтобы отвлечь внимание.

– Не смейте так шутить, майор, – процедила Тильда.

На столе посреди кабинета стоял кукольный домик: деревянный каркас, платяной шкаф, полный игрушечной одежды, кровать с постелью. Кукольная посуда с засохшими остатками еды. Ночной горшок, накрытый крышкой.

Следы рвоты на игрушечной лесенке. Следы крови на кукольной простыне.

– Она, – сказала Эльза, – была храброй… девушкой, но теперь я понимаю, что ей просто… некуда было деваться. Она расковыряла вентиляционную решетку, думаю, трудилась не один день, как беглец из тюрьмы. По вентиляционному ходу пробралась в гараж, в этот момент вернулся Фридрих Найт. Она ухитрилась спрятаться, не попасть под колеса машины и не попасться ему на глаза. Но гараж закрылся, бежать ей сделалось некуда, а Найт вот-вот должен был обнаружить пропажу. Тогда она залезла под капот – это был единственный способ вернуть свободу. Она прекрасно сознавала, что делает.

– Откуда вы знаете, майор, что она сознавала? – Тильда прищурила маленькие воспаленные глаза. – Вы забрались к ней в голову?

– Я всегда пытаюсь представить себя на месте других… людей, – сказала Эльза. – А вы нет?

– Вы полезли бы под капот гигантской машины?!

– Да. – Эльза не отводила взгляд. – Если бы перед этим меня похитили и держали в кукольном доме. Она была, может быть, в шаге от свободы, но Фридрих Найт проколол колесо на дороге и заехал в автомастерскую, и механик открыл капот, и…

Эльза замолчала, не договорив. Генрих сидел, прикрыв рукой подбородок, уставившись перед собой невидящими глазами.

– И кто ее похитил? – мягко спросила Тильда. – Кто из наших мог полететь в Ортленд и там, совсем-совсем незамеченный, похитить девушку против ее воли?!

– Господа, – сказала Эльза. – Нам некуда деваться. Дайте мне полномочия, я свяжусь с… он будет молчать, я возьму с него обещание.

– Не смейте! – отрезала Тильда.

– Мы не можем элементарно установить ее личность! – Эльза повысила голос. – А у Лео есть доступ к базам! Когда я представляю, что пережила эта девушка… – Эльзе пришлось на секунду прерваться, у нее перехватило горло. – Она так боролась. Она почти вырвалась. И… где-то за океаном есть ее родные, они, может быть, еще надеются вернуть ее…

Генрих посмотрел на Эльзу, ей показалось, что он колеблется, и она воспрянула духом.

– Знаете, по-своему справедливо, что Фридрих Найт утонул в том же аквариуме, – сказала она искренне. – Если бы я могла… я бы еще раз его утопила.

– И как вы объясните вашему… партнеру, – наконец подал голос Генрих, – зачем чиновник министерства, глава департамента, держал в шкафу девушку из Ортленда?

Эльза секунду подумала, говорить или нет, и все-таки не удержалась:

– А вы в детстве никогда не мечтали… о живой игрушке?

* * *

– Я не смогу вам помочь, майор, – сказал психолог, – если вы не посвятите меня конкретно в курс дела.

– Я не могу. – Эльза вздохнула. – На деле гриф «Совершенно секретно»… К сожалению, господин Найт был причастен к некому преступлению, и это послужило косвенной причиной его гибели. Скажите: в последние несколько месяцев господин Найт не упоминал кого-то, кто живет в его доме?

– Кого-то? – Психолог недоуменно сдвинул брови. – Он жил один… с ним не было женщины, насколько я знаю, я бы заметил, я ведь профессионал…

– Как профессионал, скажите: он был садистом?

– Нет, – быстро проговорил психолог. – У него было множество сложностей… шлейф детских травм, обид… непростой характер… Но садистом он точно не был.

– Спасибо, – сказала Эльза.

* * *

– Ты выглядишь усталой. – Мама разливала чай. – Эрик звонил, кстати, они назначили дату помолвки! Эльза, ты слышишь?

– Помолвка – странный обычай. – Эльза не поднимала глаза от тарелки, рисовала вилкой узоры в затейливом красном соусе. – Пусть бы назначили дату свадьбы.

– Но Эрик не торопыга, – сказала мама с сомнением. – Все должно быть в свое время, сперва семена, потом рассада, потом цветы и только тогда… Эльза, что случилось? Ты помирилась со своим… как его зовут, кстати?

– Лео.

– Хорошее имя. – Мама с готовностью закивала. – Ты после ссоры встречалась с ним?

– Мы не ссорились, – сказала Эльза. – И я с ним больше никогда не встречусь.

– Деточка. – Мама растерялась всего на несколько секунд. – У всех бывают такие минуты. Прежде чем выйти замуж за твоего отца, я прощалась с ним навеки четыре раза!

Эльза грустно улыбнулась.

Убийство Фридриха Найта раскрыто. Следствие окончено. Эльзу, может быть, даже поощрят.

Безымянная девушка из кукольного дома так и сгинет – все, кто видел ее, либо мертвы, либо находятся под строжайшей подпиской о неразглашении. У Ортленда нет претензий, потому что нет информации.

«Но кому-то он звонил?! – кричала Эльза там, в кабинете. – Фридрих Найт кому-то звонил и грозил разоблачением! Они здесь, сейчас, среди нас, вы хотите замести мусор под ковер?!»

«Мы знаем о его звонке только со слов механика, – невозмутимо отвечала Тильда. – А это ненадежный свидетель. И вот еще, разрешите вам напомнить…»

Она вытащила из ящика стола и положила перед Эльзой ее собственную расписку: «Я, Эльза Бауэр, майор сыскной службы Министерства обороны Альтагоры, удостоверяю и клянусь…»

В эту минуту Эльза впервые в жизни подумала, что, может быть, есть занятия и за пределами сыска. Что можно работать официанткой в кафе и чувствовать себя никак не хуже…

Мама терпеливо ждала, сидя напротив, помешивая чай в тонкой фарфоровой чашке.

– Я больше никогда не встречусь с Лео, – повторила Эльза, зная, что огорчает ее, но не в силах удержаться. – Я его очень…

Она запнулась. Мама ждала.

– …Уважаю, как коллегу, – сказала Эльза. – Но между нами неразрешимые противоречия.

* * *

Срочный вызов разбудил ее во втором часу ночи – когда только-только удалось задремать. Служба в армии оставила по себе неубиваемые рефлексы – через три минуты, полностью одетая, она выходила из дома. Родители, к счастью, даже не проснулись.

Черная машина доставила ее в центр города, где каменные здания государственных контор стояли вдоль каменных улиц, и ни единая травинка не смела пробиться сквозь толщу булыжника. Эльза вспомнила свой сон и заставку на компьютере Лео – зеленый город с высоты птичьего полета. Архитекторы правительственного квартала считали, что место деревьям – в лесу, а в городе место серым и сизым фасадам…

Эльза прогнала неуместные мысли. Ей не стоило отвлекаться в этот момент, особенно на несбыточные фантазии.

Посреди знакомого кабинета опять стоял микроскоп, и на цинковом подносе лежало нечто, накрытое бумажной салфеткой.

– Тяжелое зрелище, – предупредил эксперт, убирая покров.

Эльза глянула – и сразу отвела глаза:

– Кто мог… кто способен… кто это сделал?!

– Увечья… в основном… не прижизненные, – быстро сказал эксперт. – Погибший был ослаблен и истощен. Он уже умирал, когда до него добралась кошка.

– Кошка?! – Эльза содрогнулась. Ей привиделась серая полосатая морда в полтора человеческих роста, горящие глаза и клыки размером с руку.

– Собственно, кошка его и принесла. – Тильда сидела у стола, тяжело сгорбившись, утопив на груди двойной подбородок. – Как они приносят мышей… таковы инстинкты. Хозяева давным-давно навесили кошке колокольчик, чтобы уберечь от нее птиц, это ответственные люди. Они немедленно вызвали полицию…

– То есть еще и полицейские – свидетели, – сказала Эльза.

– Со всех взяли подписку. – Тильда нахмурилась. – Все будут молчать, и хозяева тоже… Все напуганы.

Она подумала и добавила с тяжелым вздохом:

– Кошка не пострадала, с животного какой спрос…

– Он должен был издали услышать колокольчик, – сказала Эльза.

– И что сделать? – Эксперт ухмыльнулся. – Говорю вам, он был ослаблен, страдал от интоксикации…

– Его отравили?! – Эльза заставила себя снова посмотреть на тело.

– Мы не настолько знакомы с физиологией букашек, чтобы говорить наверняка, – сказал эксперт с ноткой высокомерия.

– Результаты анализов! – Эльза подтянула к себе компьютер. – Сейчас же, мне, на служебный адрес!

– Вы что-то в этом понимаете, майор? – усомнился эксперт. – Может быть, мы не будем тратить…

Он не мог бы выбрать лучшего времени, чтобы заподозрить Эльзу в некомпетентности. У нее такая тяжесть лежала на душе, что вспышка ярости пришла как спасение; она вспомнила стажировку в припортовом участке и выдала тираду, сделавшую бы честь любому боцману в подпитии.

Тильда не дрогнула лицом – похоже, она все еще думала о репутации кошки. Генрих поморщился, но опять ничего не сказал. Эксперт, без дополнительных комментариев, сбросил Эльзе пакет информации, и следующие несколько минут в кабинете стояла нетерпеливая, нервная тишина.

– Дальше, – сухо сказала Эльза, подняв взгляд от экрана. – Что он имел при себе? Одежда, средства связи? Бижутерия, опознавательные знаки, документы?

– А вот тут интересно. – Эксперт открыл пластиковый контейнер. – Только, прежде чем изучать, наденьте перчатки и возьмите пинцет…

– Поучите меня подтираться! – рявкнула Эльза.

Эксперт замолчал, теперь уже надолго.

Эльза отрегулировала свет на предметном столе, склонилась над микроскопом, покрутила колесико, настраивая резкость… «Ты потрясающе видишь детали», – сказал когда-то Лео Парсель.

Кажется, сто лет назад.

* * *

Одежда и даже белье сшиты будто на куклу, но это не фабричная игрушечная одежда. Тонкая ручная работа, шелковая нить, шов не профессиональный, но очень старательный.

Больше всего поражала обувь, полотняная с кожаной подошвой. Настоящее произведение искусства. В этих легких туфлях беглец бродил несколько суток – кругами, по лесопарковой зоне, которая казалась ему джунглями. Песок был для него гравием, камни – высокими скалами, влажный газон – болотом. Масштаб играл против беглеца, он никого не мог позвать на помощь, его писк привлек бы не спасителей, а хищников… Как в результате и произошло.

Он мог бы обратить на себя внимание – выйти к жилым домам, выбраться на пешеходную дорожку, послать солнечный зайчик осколком стекла или помахать ярким фантиком, выпавшим из урны. Но он не хотел внимания, он бежал от него. Он боялся жителей Альтагоры и считал их врагами.

Каждый шаг по чужой земле оставлял отметку на его подошвах. Каждое падение под порывом ветра или на крутом склоне пятнало светлую ткань его костюма. Капля древесной смолы, на которую беглецу не посчастливилось наступить, едва не стала смертельной ловушкой. Над ним кружили насекомые, способные оглушить его ударом крыла, и птицы, в том числе хищные. По тем же тропам ходили муравьи, в масштабе – размером с большую крысу.

Он долго держался. Но, как и девушка из аквариума, все равно не нашел спасения.

Прижавшись к окулярам микроскопа, рискуя получить синяки вокруг глаз, Эльза по мельчайшим деталям читала судьбу: ярко-красная песчинка, приставшая к штанине, сама по себе ничего не значит, но в сочетании с фрагментами хвои дает совершенно определенную локацию. Пятно мазута. Характерные царапины на подошвах туфель – он бежал по бетонному покрытию, видимо, пересекал трассу, причем не где-нибудь, а на участке после ремонта, со свежей дорожной разметкой. Он грелся ночами, заворачиваясь в листья – вот приставшие к ткани сухие волокна. Он нашел гриб, показавшийся ему съедобным, и отравился – вот пятна рвоты и желчи. С тех пор он ничего не ел и ослабел от голода.

«Если в Ортленде узнают подробности, – подумала Эльза, – они нам не простят».

И еще ее мучила одна деталь – у кошки, настигнувшей беглеца, был колокольчик на шее.

* * *

– Вам заказная посылка, распишитесь о получении, пожалуйста…

Эльза терпеть не могла провокации на работе, но вероятность того, что они избавятся от улик, была слишком высока. Впрочем, они заранее могли все уничтожить – когда обнаружили, что игрушка сбежала.

– Одну минуту, я позову хозяйку… Ой, что вы делаете?!

Респектабельный дом в хорошем пригородном районе, неподалеку от реликтовой хвойной рощи. Лесополоса отделяет дом от скоростной трассы. Мелкий красный песок на дорожках. На автономной электростанции два дня назад случилась утечка мазута, но ремонтники справились за несколько часов.

– Вы полиция? Как вы можете вот так врываться?!

Владелица дома – в прошлом оперная дива, впрочем, дом ей достался от покойного мужа. Перепуганная девушка в синем халатике – вероятно, помощница по хозяйству.

– Вот ордер. Сохраняйте спокойствие.

Хозяйка уже стояла в проеме гостиной. По ее лицу Эльза поняла сразу, что здесь будет чистосердечное признание, и даже для виду никто не станет отпираться.

* * *

– Я не могу понять… У него все было, ему все нравилось, он был такой ласковый…

Ее домашнее платье было сшито как на сцену – плечи с пуфами, зауженный рукав, ряд перламутровых пуговиц. Стоячий воротник поддерживал белую пухлую шею. Отставная певица сидела у края стола, привычно не замечая вспышек камеры: эксперт фотографировал улики, рядами выставленные на столешнице.

Шелковая постель, чуть больше ладони, под балдахином, сшитым вручную. Фарфоровая посуда, тарелки размером с ноготь. Маленькая ванна за ширмой. Набор увеличительных стекол – чтобы наблюдать за купанием?!

– Ему все нравилось, – твердила женщина как заведенная. – Он никуда не хотел уходить. Полтора месяца он со мной, полтора месяца был счастлив…

…Гамак из тончайшей марли. Миниатюрный пруд с фонтаном, с берегами из глины и кварца. Шезлонг, устроенный из проволоки и носового платка. Зеркало из пудреницы, превращенное в трюмо. Чем дальше Эльза смотрела на все эти свидетельства заботы, тем сильнее ее тошнило, и она боялась, что не сдержится.

Медицинский стетоскоп казался чужеродным предметом в этом наборе… если не знать, как тихо и тонко звучат голоса людей из Ортленда.

– Вы понимаете, в чем вас обвиняют? – Эльза вытерла холодный пот со лба.

– Нет, – сказала певица и моргнула. – То есть…

– Вы удерживали человека против его воли. Вы участвовали в торговле людьми. Вы ведь его купили?

Два месяца назад, вступив в наследство после мужа, певица в одночасье продала пакет ценных бумаг и совершила крупный платеж – по документам выходило, что на благотворительность. Но документы оказались фальшивыми.

– Я не купила. – Она смотрела перед собой помутившимися глазами. – Я сделала взнос. Мне позвонили из благотворительного фонда, объяснили ситуацию…

– Что объяснили?!

– Что ему нужен дом, что кто-то должен о нем заботиться… Любить…

Эльза мысленно сосчитала до десяти и потом в обратном порядке. Ее собеседница не была сумасшедшей, во всяком случае не в медицинском смысле слова. Она «витала в облаках», выстраивая картину мира по своему усмотрению.

– И вы поверили анонимному звонку?

– Я всегда распознаю мошенников. – В голосе певицы скользнула металлическая нотка. – Это не был анонимный звонок, я же говорю, что звонили из фонда «Жизнь в ладони»…

Ни фонда с таким названием, ни номера телефона, записанного певицей в бумажной записной книжке, никогда не существовало в природе.

– Как он попал к вам в дом? – Эльза не сдавалась. – Почта, курьер?

– Мне оставили корзину на крыльце. – Певица покачнулась на месте как тяжелый маятник. – И он там спал внутри на шелковой подушке. Будто в легендах, знаете. Когда подбрасывают детей.

– Он не ребенок… Вы знаете его имя?

– Я зову его Макс.

– По документам – как было его имя?!

– Его привезли… без документов. «Макс» было вышито на шелковой подушке.

– Он никогда не говорил, что хочет связаться с посольством, хочет вернуться на родину?

– Он… что-то такое пищал поначалу, но он тогда был не вполне здоров. Сонный, плохо соображал. Потом успокоился, пришел в себя, привык. Ему нравилось… Я пела для него.

– Вы… что?!

У кошки был колокольчик на шее, но человек из Ортленда не мог услышать его. Он оглох, потерял слух в доме певицы; Эльза сжала кулаки, начиная отсчет от ста – в обратном порядке. Она должна держать себя в руках. Слишком многое сейчас решается.

– Я ему пела лучшие арии, – сказала певица, и ее взгляд сладко затуманился. – Только для него…

– Вы не видели, что ему плохо, что он затыкает уши, теряет сознание?

Певица взглянула так, будто Эльза говорила по-птичьи.

– Вы что, вообще на него не смотрели во время… «концерта»?!

Певица мигнула, будто очнувшись. Вдруг прояснившимися глазами посмотрела на Эльзу:

– Где он сейчас? Вы сказали, «было его имя»? Где он сейчас?!

* * *

До официальной помолвки оставалось две недели, но мама на радостях собрала вечеринку в честь будущей невестки. Сервиза на двадцать четыре персоны оказалось мало, пришлось распечатывать еще один, до сих пор хранившийся в коробке на чердаке. Эльза провела с гостями двадцать минут, выпила бокал шампанского и, сославшись на срочный вызов, ушла из дома.

Она не могла смотреть на них. На веселых товарищей брата, постарше и помоложе. На соседей, которых знала с детства. Друзей ее родителей, людей уважаемых, степенных, семейных. Она не могла отделаться от мысли, что каждый из них мог втайне заплатить… и получить в корзине «посылку». А вместе с ней власть, абсолютную, сладкую.

Эльза брела, не разбирая дороги, и только в часе ходьбы от дома обнаружила, что забыла переобуться и ушла на «срочный вызов» в узких модельных туфлях. Не раздумывая, она разулась, стащила с ног тонкие праздничные чулки и пошла дальше босиком, и каждый камушек, впиваясь в пятку, заставлял ее морщиться – и мрачно ухмыляться. Физическая боль притупляет душевную.

Тот, беглец в тряпичных ботинках, тоже под конец путешествия был почти бос – кожаные подошвы треснули, и только прочные частые швы не давали подметкам совсем отвалиться. Прохожие поглядывали на Эльзу с удивлением, она не отводила взгляда, пытаясь понять: а этот респектабельный домовладелец, что закатывает сейчас машину в свой гараж, способен купить живую игрушку? А тот юный студент, что ждет автобуса на остановке… у него, понятно, нет денег, но если бы?

«Я не могу об этом не думать, – сказала себе Эльза. – Я себя возненавижу, но я же не страус – прятать голову в песок. Если бы я могла заказать Лео, будто куклу. И его привезли мне, в полное распоряжение. И никто бы не знал, что он у меня есть. Нашлись бы у меня силы отказаться?

Я ведь желаю ему только добра. Я никогда бы его не обидела. Хранила бы от сквозняков и громких звуков… он всегда был бы рядом, руку протяни, я могла бы держать его на ладони… чувствовать его тяжесть, тепло его тела…»

Она остановилась. Сильно хлопнула рукой по лбу – и поклялась никогда, никогда не мечтать больше на эту тему.

* * *

– Господа, закончено расследование по финансовым операциям Фридриха Найта. Огромная сумма, которую пять месяцев назад получил от государства его Фонд развития аналоговых компьютеров, испарилась со счетов. Теперь мы знаем, как именно были потрачены эти средства…

На этот раз они совещались расширенным составом – пятнадцать человек за столом, чины Министерства обороны, сыскари и дипломаты. Эльза стояла, упираясь в стол вытянутыми пальцами обеих рук, запрещая себе жестикулировать.

– …Деньги, уплаченные Найтом за пленницу, были сразу же конвертированы в криптовалюту, и мы потеряли след «продавца». То же самое с другой «покупательницей», ныне взятой под стражу. Осознайте, пожалуйста, с чем мы имеем дело – это сеть. Налаженный бизнес.

Эльза на секунду замолчала. Обвела взглядом обращенные к ней лица. Отогнала мысль: «А кто из этих мог бы заказать себе подарочную корзину?»

– Расследование в тупике, господа. Секретность мешает следственным действиям… но самое плохое – наша тайна трещит по швам. Чем дольше мы расследуем, тем больше людей вовлечено, тем больше подписок о неразглашении, а языки чешутся, и слухи уже ползут. Ортленд в любой момент может обвинить нас в нарушении стратегических договоренностей, в преступлении против гуманизма, и мы не сумеем оправдаться…

Многим не понравились ее слова. Возможно, она в самом деле перегибала палку.

– Мы должны взять инициативу, – упрямо продолжала Эльза, – и сделать первый ход. А именно – мы должны обвинить Ортленд…

Генрих на председательском месте чуть поднял брови.

– …Обвинить Ортленд в торговле людьми. Ни больше ни меньше.

Тильда всей пятерней вцепилась в брошку.

Эльза вскинула подбородок.

– Да, обвинить, и пусть они оправдываются. Предъявим факты: криптовалюта – технология из Ортленда. Похищают жертв их соотечественники, потому что мы не можем это сделать технически, из-за масштаба. Наши люди всего лишь соучастники, возможно, обманутые, да, преступники, да, мы их накажем… Но источник зла в Ортленде! Лучшая защита – это нападение, господа.

Она села в полной тишине, с чувством хорошо сделанного дела. Тильда смотрела на нее с другой стороны стола; старуха читала ее, как книгу, но вслух упрекнуть не решалась.

«На какие только хитрости не идешь ты, девчонка, – говорилось в ее взгляде, – чтобы опять выйти на связь со своим детективом».

* * *

Лео позвонил рано утром. Эльза, которая улеглась за полночь, подскочила в постели от знакомого вызова мессенджера. Она торопливо ответила. На заставке был зеленый город с высотными зданиями и фонтанами на площадях.

– Меня отзывают из отпуска, – сказал Лео вместо «доброе утро».

– Как жаль, – ляпнула она невпопад. – Что-то случилось?

– А ты не знаешь?

Ее болезненно царапнул холод в его голосе.

– Включи камеру, – попросила она, протирая глаза.

Длинных несколько секунд ей казалось, что он откажет. Потом заставка исчезла.

Он сидел в гостиничном номере, шторы плотно задернуты, сквозь щели едва пробивался рассвет. Лицо казалось размытым в полумраке, только глаза, в которых отражался экран, были необыкновенно ясными. Ледяными. Острыми.

– Я так рада тебя видеть, – сказала она заискивающе.

– Не хочу тебя упрекать, – заговорил он после паузы. – Знаю, что ты не виновата, что не могла мне ничего рассказать, что была под распиской… ведь так?

– Так, – пролепетала Эльза.

– Пойми меня тоже. – Его голос приобрел космическую отстраненность. – Ты знаешь, я эмоционально вовлекаюсь… в свои дела. Так вот, сейчас, когда меня ознакомили с сутью происходящего… мне очень сложно.

– Понимаю. – Эльза съежилась под его взглядом. – Послушай, это я ведь пробила… сотрудничество наших стран. Это не мой уровень компетенции, но я смогла. Вместе мы справимся.

Он приподнял уголки губ – обозначая улыбку, но не улыбаясь.

– Вместе? Вы прогадили свою часть расследования. Кто должен был подробно отследить контакты «покупателей» – я? Кто должен был отработать улики, все эти… кроватки, ванночки, кукольные домики на заказ – это я должен делать?!

Его лицо на экране исказилось от сильного чувства, больше всего похожего на омерзение.

– Лео, – сказала Эльза, вдруг охрипнув. – Мы сделали все что могли, и работа еще ведется. Но похищают их в Ортленде! У нас секретность, связаны руки, меньше технических возможностей, и… мяч на вашей стороне поля.

– Хорошо, – сказал он, возвращая на лицо маску рассеянного спокойствия. – Коротко к делу: наши согласились не впадать в истерику до окончания расследования. Но представитель Альтагоры должен прибыть к нам и принимать участие непосредственно.

– Это неэффективно! – Эльза нервно откинула волосы со лба. – Зачем, если есть каналы связи?! Мы будем продолжать расследование у себя, а вы…

У нее пропал голос. Пришлось кашлянуть несколько раз.

– Это не мои условия, – сказал Лео с расстановкой. – И дело вовсе не в эффективности.

Эльза похолодела, сама еще не зная отчего.

– Наша сторона запросила от вас следователя, – ровным голосом продолжал Лео, – который будет работать у нас – автономно. Без связи со своим начальством. Только с той информацией, которую мы предоставим.

– Это демонстративное недоверие к нам, – пробормотала Эльза. – Ты понимаешь, как это звучит?!

– Отлично понимаю. – Он смотрел не мигая. – У вас был шанс провести расследование и сдать нам преступников. Вы этого не сделали. Теперь, как ты верно заметила, мяч на нашей стороне поля.

Эльза страшно пожалела о том, что не послушала мудрую Тильду.

Глава вторая

Полеты авиации Альтагоры над землей Ортленда были категорически запрещены. Грузовые рейсы садились на океанскую платформу-терминал, далеко отстоящую от берега. Из пассажирских самолетов Ортленд принимал только гидропланы.

Любой чужой борт, ненамеренно оказавшийся вблизи территориальных вод, получал предупреждение по рации, и тогда послу, запертому в резиденции в столице Ортленда, вручалась нота протеста – электронная. Двадцать лет назад, когда Эльза была пятиклассницей, один самолет все-таки сбили: по официальным данным, он заблудился из-за неисправности бортового оборудования и не ответил на приказ изменить курс. Три ракеты, каждая величиной с кеглю, попали точно в двигатель, и самолет-разведчик взорвался в воздухе.

Три недели после этого Эльза не училась: ее класс, как и все школьники Альтагоры, тренировался выживать в биологической войне, обеззараживать маски и прятаться в убежище. И вот – теперь она летела в Ортленд.

Салон отделялся от кабины тонкой шторой, Эльза слышала дословно все переговоры летчиков с землей. Их собеседник – или собеседники – использовали голосовые фильтры, звук получался низкий, размеренный, лишенный индивидуальности, как если бы говорил робот.

– Вижу вас. Вы над территориальными водами. Не совершайте маневров, кроме тех, что вписаны в протокол визита.

«Это может быть провокация! – кричала Тильда за два дня до вылета. – Они заманят в глубь своей территории, собьют самолет, обвинят нас в агрессии и начнут войну!»

«У нас нет другого выхода, – упрямо отвечала Эльза. – Мы должны продемонстрировать доверие и готовность к сотрудничеству».

«Но мы им вовсе не доверяем!»

– Справа по борту, – быстро сказал первый пилот второму. – Смотри…

Эльза прижалась лбом к иллюминатору – она как раз сидела справа и смогла рассмотреть, как в легких тучах совсем рядом ныряет остроносый черно-серебряный с треугольными крыльями силуэт, похожий не то на хищную рыбу, не то на мелкого летающего ящера.

– Истребитель, – пробормотал второй пилот. – Походу, мы отлетались…

– Сопровождающий борт, – послышалось в динамиках, – отключил стелс-систему. Он проведет вас до места посадки. Начинайте снижение.

* * *

Садились на закате, в свете пронзительно-яркого солнца. Воздух у берегов Ортленда чище, чем в Альтагоре, потому что они не жгут уголь на теплоэлектростанциях. Впрочем, у них и климат мягче.

Самолет прочертил полосу по воде, замедлился, осел и закачался на волнах, и после полета от этой качки мутило.

– Оставайтесь на местах, – сказал диспетчер механическим басом. – Через несколько минут подойдет транспорт.

– Интересно, на чем они повезут тебя, Эльза. – Второй пилот отдернул штору и нервно поерзал в кресле. Он радовался сейчас, что удалось сесть без происшествий, что, наверное, удастся и взлететь, что через несколько часов он наконец-то будет дома.

– Выбор у них невелик, – сказала Эльза равнодушно. – Вряд ли пришлют авианосец.

Ей было страшно, физически страшно, ей не хотелось выходить из самолета. Желая занять руки, она вытащила из рюкзака свой ноутбук – ведь сейчас прозвучит вызов мессенджера, привет из нормальной жизни, и Лео свяжется с ней – обязательно свяжется, ведь он уже знает, что Эльза в Ортленде…

– Транспорт ожидает, – пробасил динамик. – По готовности производите высадку.

* * *

С надувного трапа она спустилась на борт – старый контейнеровоз, полностью освобожденный от груза и, похоже, от экипажа. Этой посудине приходилось возить что-то потяжелее гостей из Альтагоры, и Эльза могла бы лечь на палубе, вытянувшись во весь рост. Вместо этого она осторожно села на металлическое покрытие, скрестив ноги, положив перед собой ноутбук.

Пилоты ободряюще махали руками сквозь стекло кокпита. Берег виднелся вдалеке, уже подсвеченный огнями – солнце зашло.

Палуба под Эльзой завибрировала – включились винты под водой. Эльза вздрогнула и оглянулась, пытаясь разглядеть кого-то за окнами капитанской надстройки, но ни единой живой души, кроме пассажирки, на контейнеровозе не было. Автоматический старт, дистанционное управление.

Неторопливо и тяжело судно двинулось по направлению к берегу. Эльза увидела со стороны свой гидроплан – тот медленно разворачивался, готовясь стартовать с поверхности воды. Пилоты возвращались домой, Эльза оставалась. Родителям она, конечно, не сказала, куда едет. Маму волновало больше всего, успеет ли Эльза вернуться ко дню помолвки брата…

«Если ты задержишься, мы с Розой перенесем дату помолвки!» – радостно предложил Эрик, и Эльза поняла, что и на этот раз свадьбой дело не кончится.

Берег был все ближе. Огни на нем горели все ярче. Эльза невольно загляделась – похоже, именно этот город она видела на заставке у Лео. Сюда она мечтала попасть и знала, что никогда не попадет…

В полумраке и свете прожекторов Эльза увидела корабли на рейде – контейнеровозы и поменьше, и побольше того, на котором ее везли. Между ними сновали буксиры, совсем крохотные. Дальше над водой виднелись очертания плавучего грузового терминала, и понять, каких он размеров, издалека не представлялось возможным.

На краю слышимости возникло и моментально приблизилось жужжание, похожее на звон насекомого, крупного и оттого, наверное, опасного. Эльза напряглась, но проследила за тем, чтобы лицо оставалось спокойным. Над ее головой описал круг летательный аппарат – несущие лопасти размазывались в движении, аппарат казался гигантской стрекозой без крыльев.

На палубу перед Эльзой упал небольшой пакет. Внутри обнаружилась странная штука каплевидной формы, размером с горошину, на коротком серебряном шнурке. Стеклянная либо хрустальная, капля отражала далекие огни, притягивала взгляд и удобно помещалась на ладони. Эльза пришла в замешательство: вроде бы она явилась с деловым визитом, и преподносить ей цацку с порога – неочевидное решение…

Через секунду, разглядывая упавший с неба сувенир, Эльза поняла, что это наушник. Изготовленный по технологии Ортленда, но в масштабе как для жителя Альтагоры. Эльза едва не выставила себя дикаркой, приняв средство связи за ювелирную безделушку.

Вертолет, будто убедившись, что миссия исполнена, тут же убрался в сторону берега, и жужжание отдалилось. Эльза вздохнула с облегчением – ей не нравился ни вид его, ни звук.

Притворяясь, что стеклянные наушники для нее не в диковинку, Эльза с третьей попытки вложила «каплю» в ухо. Наградой ей был тихий щелчок, короткий музыкальный аккорд и механический басовитый голос:

– Добро пожаловать в Ортленд, майор Бауэр.

Контейнеровоз замедлил ход, не приближаясь к берегу. Эльза увидела широкий причал, лентой протянувшийся в море, подсвеченный цветными огнями.

– Прежде чем вы сойдете на землю, – продолжал голос в наушнике, – позвольте напомнить предварительные условия. Вы не разговариваете вслух, если нет специального уведомления о такой возможности. Вы не совершаете резких движений, наклонов, шагов в неоговоренном направлении. Вы ни при каких обстоятельствах не можете прикасаться ни к кому из персонала. Ради вашей безопасности четко следуйте распоряжениям.

Эльза почувствовала себя так гадко, как будто ее собрались голой прогнать по людным улицам. Она открыла рот, чтобы съязвить, – и закрыла. Она не может разговаривать без «уведомления». Поэтому она просто кивнула, отчего-то уверенная, что ее отлично видят в полумраке, в сотне шагов от берега.

– Спасибо за сотрудничество, – сказал механический голос. – Пожалуйста, выходите на взлетную полосу.

Эльза протерла глаза. То, что показалось ей причалом, было на самом деле взлетной полосой с рядами желтых и белых огней. Забраться на нее с ноутбуком в руках не представлялось возможным. Да и зачем она так вцепилась в свой компьютер, ясно же, что Лео не позвонит, что он передал ее в распоряжение мастера канцелярских фраз, который прячет свой писк за синтезированным басом.

Стиснув зубы, она сняла рюкзак и надежно спрятала компьютер. Со второй попытки, шатаясь, поднялась на палубе, и контейнеровоз покачнулся под ее ногами, будто лодчонка. Накинув лямки на плечи, Эльза неуклюже, слишком неуклюже, перелезла через борт, подтянулась на глазах невидимых наблюдателей и выбралась на бетонку.

Покрытие оказалось странно теплым: наверное, днем здесь вовсю палило солнце. Контейнеровоз, сбросив груз и будто обрадовавшись, моментально направился прочь, в открытый океан.

– Пожалуйста, следуйте по направлению к берегу, – отдал распоряжение голос в наушнике.

Полоса под ногами подрагивала, вода качалась далеко внизу. Огни далеких прожекторов мельтешили, будто тончайшие спицы. «Вот я и в Ортленде, – подумала Эльза, будто не решаясь в это поверить. – Сейчас я второй человек моей расы на этом континенте. А первый – посол Альтагоры».

Вода по обе стороны от бетонки сменилась каменистой пустошью – Эльза добралась до берега. Ступив на твердую землю Ортленда, она почувствовала внезапную дружескую привязанность и почти нежность к незнакомому человеку, послу. Единственному существу сейчас, с которым она может говорить в полный голос и пожимать руку, в такой ситуации люди быстро становятся чуть ли не родными…

– Госпожа Бауэр, продолжайте следовать вдоль полосы.

Аэродром был ярко освещен. Самолеты, большие и маленькие, теснились у заправок и терминалов. По очертаниям – не гражданские. Это военная база.

Снова послышалось жужжание. Два вертолета, черных, хищных, с острыми красными огнями на хвостах, зависли в воздухе справа и слева от Эльзы – чуть выше ее макушки. Эльза почувствовала ветер на лице и еле уловимый механический запах.

– Начинается трансляция вашего прибытия для новостных каналов. Желательно, чтобы вы улыбались.

Эльза яростно замотала головой: договора о трансляции не было. Они изменили планы? Или они хотят спровоцировать ее и завалить – на камеру?!

– Пожалуйста, не делайте резких движений. – Голос в наушнике сделался густым, как битум. – Вы в полной безопасности. Трансляция не потребует от вас усилий.

«Ну что же, – подумала Эльза. – Лео выходил один против толпы погромщиков, каждый из которых мог раздавить его каблуком…»

При мысли о том, что Лео сейчас тоже на нее смотрит, у нее выпрямилась спина. Широко улыбнувшись, она показала зубы; в третьем классе единственный раз в жизни ей довелось пройти по подиуму в детском модельном агентстве. Что занесло туда Эльзу, всегда предпочитавшую штаны и комбинезоны? Сейчас ей вспомнилось: она идет по узкой дорожке, на нее глазеют, ей неудобно и страшно, от улыбки болят губы – но она улыбается и смотрит на толпу высокомерно…

Вот как сейчас. Пять шагов, десять… сто шагов…

– Справа от вас находится транспорт для перемещения. Поместите багаж в багажное отделение, займите место и опустите фиксирующую скобу.

«Транспорт» был похож на тележку в парке аттракционов: открытая кабина на рельсах, кресло с высокой спинкой, надежная система фиксации – чтобы пассажир не вылетел во время мертвой петли. Неужели они собираются катать ее по вертикальным горкам?

Она опустила скобу – как опускают страховочную перекладину на горнолыжных подъемниках, но фиксатор был устроен сложнее. Мягкие подушки навалились ей на плечи, на локти и на колени. Тихо щелкнули автоматические замки, и только секунду спустя Эльза поняла, что полностью обездвижена – замурована в этом кресле и не может пошевелить ни рукой, ни ногой.

Транспорт двинулся вперед. Через несколько длинных минут к стрекоту вертолетов, по-прежнему висевших над головой, присоединился еле слышный тонкий звук – будто тысячи комаров пищали под сурдинку.

Ладони Эльзы взмокли, она сжимала кулаки и разжимала – единственное движение, которое теперь могла себе позволить. Тележка выкатилась на широкий проспект, залитый огнями. Справа и слева, на освещенных тротуарах, стояли жители Ортленда, сливались перед ее глазами в пеструю толпу: кажется, они махали руками и выкрикивали приветствия… А возможно, тыкали пальцами и смеялись. Или то и другое.

Эльза улыбалась.

* * *

Посольский особняк был велик и высок по меркам жителей Ортленда. По устройству – сарай с усиленной звукоизоляцией, размером с корабельную каюту третьего класса. Потолок прямо над головой. Из мебели стол, стул и кровать. Встроенный шкаф, откидные полки. Вместо окна – экран. К моменту прибытия Эльзы на нем транслировалась панорама ночного города.

Посол встретил ее по протоколу – стоя у рабочего стола. Эльза закрыла за спиной дверь и еле удержалась, чтобы не разрыдаться.

– Здравствуйте, – сказал посол. – Вы создали им чудесный новостной повод, лучше, чем цирк приехал…

Эльза не удержалась. Плохой тон при знакомстве с новым человеком – сползать на пол по стенке в слезах и соплях.

– А я в этом живу, – сказал он удовлетворенно, будто получив подтверждение своей правоты. – Но я, по крайней мере, получаю выслугу месяц за три и повышенное жалованье, и я иду на это ради будущего моих внуков…

Он был ростом Эльзе по плечо, щуплый, как подросток – в свои пятьдесят лет. Утверждая кандидатуры послов, Ортленд обращал внимание не на компетентность и опыт, а в первую очередь на телосложение.

– …А вы, госпожа Бауэр? Насколько я понял, вы добровольно вызвались. Зачем вам это надо?

– Я хочу… – Эльза закашлялась. – Я хотела расследовать преступление.

* * *

К моменту, когда Лео наконец позвонил, Эльза успела взять себя в руки. Она заранее придумывала, что ему сказать. Оттачивала тонкий сарказм – все, что она думает о приеме, оказанном ей на Ортленде, должно быть изложено прямо, но изящно, ядовито и остро.

Он должен был хотя бы поздороваться. Он должен был спросить: «Ты не очень устала?» или «Как тебе понравился город?».

– Высылаю документы, – сказал Лео. – Подпиши.

Эльза открыла файл, только что поступивший на ее служебный адрес. Пробежала глазами, чувствуя, как начинает пульсировать висок; в Альтагоре она уже согласилась лишиться жизни и не предъявлять претензий. В Ортленде даже ее претензии никого не интересовали: Эльза обязывалась хранить в тайне информацию следствия, во время миссии не общаться ни с коллегами в Альтагоре, ни со своими родственниками, и строго выполнять требования принимающей стороны. В противном случае хозяева считали себя вправе применять к ней электрошокеры (предупреждающе) и боевое оружие (летально).

– Ты собираешься бить меня током?

– Это формальность. – Лео на экране поморщился. – Я сам подписал что-то подобное, даже хуже. Меня втянули в политику, я даже вякнуть не успел…

Эльза молча сделала то, что от нее хотели, прекрасно сознавая, что никакие расписки ее судьбу не изменят. Расписки – формальное оправдание, если букашки ее все-таки грохнут.

– Спокойной ночи. – Она отослала обратно подписанные документы.

Он нахмурился:

– Я думал, мы начнем работать прямо сейчас.

– Я думала, меня не будут возить по улицам на потеху толпе!

– На потеху?! Ты проехала по городу, горожане тебя приветствовали, многие надеются, что это подвижка в международных отношениях…

– Приветствовали?! Меня связали, как… – У Эльзы опять перехватило горло. – Как животное!

– Но ты же не обижаешься на страховочные ремни в машине?

Эльза не могла понять, притворяется он или нет. Или в самом деле не понимает?

– Страховочные ремни, – проговорила она сквозь зубы, – я могу сама отстегнуть!

– Это требование службы протокола, – в его голосе проскользнуло раздражение. – Элементарная безопасность. Если ты поднимешься, например, во время такого проезда, просто встанешь, чтобы поближе что-то разглядеть, или протянешь руку – без умысла, просто размяться или кого-то приветствовать… В толпе может случиться паника. Давка. С увечьями и смертями.

Он говорил неторопливо и веско. Он обвинял ее в том, что она не понимает элементарных вещей и не думает ни о ком, кроме собственной персоны. «А ведь дело не в масштабе, – с тоской подумала Эльза. – Мы просто никогда не сумеем друг друга понять».

– Меня во время визита в Альтагору носили в коробке. – Лео, будто почувствовав ее настроение, заговорил мягче. – Все равно как в чемодане или… корзине. И я не заявил даже протеста. Я сосредоточился на деле.

Теперь он ненавязчиво напомнил, что великий сыщик умеет собой владеть, а Эльза – рядовая сотрудница, и у нее проблемы с самообладанием.

Она поморщилась от неприятного привкуса на языке. Что это, местная вода? Эльза и выпила всего лишь полстакана, посол предупредил, что вода здесь нормирована по самой унизительной причине – чтобы не перегружать местную канализацию…

– Прямо сейчас, – сказал Лео на экране, – мои соплеменники сидят в коробках и кукольных домиках у вас в Альтагоре. А кто-то умер, его тело утилизировали в печи и никогда не найдут, судьба не прояснится. Кого-то похитят завтра, кого-то поймали только что. Будешь лить слезы, что тебя на полчаса пристегнули к удобному креслу?

* * *

В семь утра, ни секундой позже, Эльза прыгала с бортика в бассейн…

Здесь нет бассейна, вода для душа дозирована, септик – химическая выгребная яма под домом – работает с двойной нагрузкой. Единственное спасение – доказать себе, что все не напрасно. Раскрыть преступление, сдать дела, вырваться отсюда… И никогда больше не работать с букашками.

Ночь она провела за изучением документов, которые прислал ей Лео. Посол спал здесь же, в своей кровати, отвернувшись к стене. Он был флегматичен, подчеркнуто терпелив и ничем не показал, что столь вопиющее нарушение приватности человеку трудно переносить. Особенно статусному, особенно в возрасте.

Эльза не спала. До самого утра она тешила себя надеждой, что вот сейчас разберет детали и укажет гениальному Лео подсказку, которую тот в слепоте своей не заметил. Она посрамит Лео, раскроет сеть торговцев людьми и с триумфом возвратится домой…

Но шли часы. С экрана на Эльзу смотрел Максимилиан, двадцать пять лет, студент по специальности «программирование» – парень, чьим последним воспоминанием была морда огромной кошки над головой. И Хлоя, двадцать три года, закончившая жизнь в аквариуме, – она была официанткой, незамужней и бездетной. Просматривая фото, Эльза не могла узнать ни одного, ни другую: вероятно, виноват масштаб. На фотографиях были просто люди, их невозможно было представить одетыми в кукольную одежду.

Максимилиан гулял на вечеринке в баре и исчез. Хлоя возвращалась после дневной смены и не дошла. Они не были знакомы. У них не было ничего общего: Максимилиан из обеспеченной семьи, Хлоя стеснена в средствах. Максимилиана искали и полиция, и частные детективы, отслеживали звонки и контакты, записи с камер наблюдения. Кропотливая профессиональная работа – результатов ноль.

Дело о пропаже Хлои даже не открывали – ее коллеги в ресторане были уверены, что она уехала автостопом в другой город, она так и раньше делала.

За пару дней сотрудникам Лео удалось опросить множество свидетелей, родственников и знакомых, пять часов видеозаписи: нет, никаких изменений в поведении. Нет, ничего не боялся (не боялась), слежки не было. Да, был душой компании, любимцем девушек, но ничего такого себе не позволял, не думайте. Нет, была немного безалаберной, импульсивной, но доброй и всем помогала. Рассталась с парнем, но без драмы, и уже давно. Алкоголь, наркотики? Нет. Ну так, иногда с друзьями пива попить.

Приобщили записи с видеокамеры в баре, где веселился накануне исчезновения Макс. Монохромная картинка, не очень четкая, молодежь делит время между реальной болтовней и сообщениями по телефону, до чего же довели Ортленд его технологии – сидя в компании, пялиться в экран…

Эльза смотрела и слушала, проматывала и возвращалась назад. Ей казалось, она ест кисель без комков, такой гладкой и нейтральной была информация. Ни одной запоминающейся детали. Ни единой зацепки, но все свидетели, кто раньше, кто позже, кто почти равнодушно, кто с болезненной надеждой спрашивали: а что, есть новости? Почему вы снова нас допрашиваете, мы ведь уже все рассказали? Может быть, Максимилиана нашли, может, Хлоя объявилась?!

«Наша тайна, – думала Эльза, – надувается, как мыльный пузырь, вот-вот лопнет и всех забрызгает. А что, если война начнется, пока я в Ортленде, и мы с послом останемся единственными выжившими среди миллионов букашек?!»

Она заставила себя вернуться к материалам. Кроме Макса и Хлои в Ортленде за полгода без вести пропало несколько сотен жителей. Старики, потерявшие память, дети, сбежавшие из дома, предприниматели, которые спрятались от долгов. Лео отобрал из них девятнадцать человек, молодых мужчин и женщин без явных мотивов исчезнуть или скрыться, и передал список Эльзе. Она разглядывала фотографии с документов, из семейных альбомов, смотрела в их улыбающиеся или, наоборот, скучные напряженные лица. «Прямо сейчас они сидят в коробках и кукольных домиках… А кто-то умер, и его тело утилизировали…»

«Я ничего не могу сделать, Лео, – подумала Эльза. – Будь я сейчас дома, в своей комнате, или на работе, в тесном кабинете, – я наверняка увидела бы в потоке информации важное, вычленила и передала тебе, и ты, со своей головой-реактором, собрал бы из деталей ответ на все вопросы. Но на вашей территории мне так плохо, что я бесполезна, будто картонный молоток».

Она уснула сидя, ей показалось, что всего на секунду. Открыла глаза: в семь утра панели, заменяющие здесь окна, осветились, и после заставки появилась студия новостей – как если бы мама Эльзы привычно включила телевизор.

– Доброе утро, – оптимистично начала журналистка в строгом утреннем пиджаке. – Вчерашний визит представительницы Альтагоры остается в центре общественного внимания. Аналитики гадают: что привело к нам великаншу, это просто разведка – либо произошло событие, о котором наши спецслужбы не спешат рассказывать?

– «Великаншу», – прошептала Эльза. – Расисты…

Она узнала себя на экране – в открытой кабине посредине проспекта. Ее улыбка выглядела как злобный оскал, зубы отдавали желтизной, щеки казались бугристыми, пропорции лица – искаженными. Эльзу передернуло; она коснулась щеки, будто проверяя, что гладкую кожу не подменили и скулы не сплющили.

– Их оптика, – подал голос посол, – отражает их специфический взгляд. Сейчас вы смотрите на себя их глазами…

Он сидел на краю постели, в пижаме, спустив на пол босые ноги.

– На самом деле вы прекрасно выглядите, Эльза. Такая подтянутая, спортивная…

– Визитерша, – продолжала журналистка на экране, – принадлежит к силовым структурам Альтагоры. Прокуратура утверждает, что эта женщина лояльна и не представляет опасности. Тем не менее силы обороны будут оставаться в боевой готовности на протяжении всего ее визита. Новости инноваций: медиамагнат Аманда Ла-Кру анонсировала испытания частного пассажирского беспилотника, который через десять лет станет столь же привычным для горожан, как обыкновенное такси. Новости спорта…

– На самом деле и в Ортленде есть свои преимущества, – посол вытащил из-под подушки дистанционный пульт. – Развлечения. Вот, смотрите…

Журналистка исчезла, вместо нее появилась яркая эмблема – рыбка в круглом аквариуме, желтая в белую крапинку. У рыбки было такое выражение лица, будто ее только что сильно обнадежили.

– Это социальная сеть, – сказал посол, – для знакомств. У меня в ней пять, кажется, аккаунтов. И за последний год я получал множество приглашений на свидания, не все, правда, с моей собственной фотографией… К сожалению, пойти-то на свидание я не могу, по понятным причинам. Бедные девочки думают, что я одного с ними роста…

Он открыл, по-видимому, один из своих аккаунтов – во всяком случае, на аватарке профиля был он сам, лет на пятнадцать моложе нынешнего, брутально-небритый, обаятельный, с блеском в глазах.

– Но даже переписка, – посол сладострастно вздохнул, – принесла много радости, я надеюсь, не только мне. А были еще виртуальные вечеринки…

Он шевельнул пультом – на экране появились и замелькали чередой женские фото, дамы от двадцати до пятидесяти, блондинки и брюнетки, в интерьерах и на пляже, в вечерних платьях и кружевном белье.

– Социальная сеть, – повторил посол, смакуя каждое слово. – Миллионы пользователей, в Альтагоре еще не скоро будет такое. Называется «Аквариум», эмблема с рыбкой символизирует освобождение от одиночества… Вы замужем?

Эльза не сразу поняла смысл вопроса. Посол еще секунду полюбовался своей удачной фотографией, прежде чем перевести на Эльзу вопросительный взгляд.

– Я не замужем, – сказала она автоматически.

– И у вас нет постоянного партнера? – Посол скорее уточнял, чем любопытствовал. – Видите ли, в такой ситуации, как наша, имеет смысл… поддерживать друг друга. В том числе сексуально. У вас ведь нет предрассудков на этот счет?

Эльзе показалось, что ее уши превращаются в раскаленные утюги. Посол терпеливо ждал.

– Две морские свинки в одной клетке, – сказала Эльза, – конечно, будут друг друга сексуально поддерживать.

Посол поежился от льда в ее голосе.

– Ну, извините, – сказал с достоинством. – Я, может быть, недостаточно хорош для вас, не так молод… Хотя месяц назад меня звала на свидание двадцатилетняя, даром что букашка… Еще раз простите.

Эльза прикусила язык, чтобы не сообщить ему нечто, после чего в одной комнате будет невыносимо находиться. В этот момент зазвонил мессенджер – давно знакомым звуком, на секунду возвращая Эльзу в привычный мир. Она занесла руку, чтобы ответить на вызов…

…И замерла. Звук мессенджера отозвался жужжанием вертолетов над головой. Плечи, колени и локти вспомнили прикосновение фиксаторов, прижимающих к креслу. Лео Парсель, когда-то литературный персонаж, а потом сотрудник и почти друг, теперь стал частью всемогущего роя, имеющего над ней полную власть.

И, повинуясь этой власти, она ответила на вызов.

– Привет, – сказал Лео.

Он шагал по ленте тренажера. Белая футболка облегала грудь, на лбу блестели капли пота, за его спиной, в окне, стояло солнце. Тем не менее ни радости движения, ни свежести утра не было на его лице – он, похоже, тоже не спал, и не первую ночь.

– Привет, – ответила Эльза. Увидела себя в маленьком окошке на экране и одновременно увидела, как посол за ее спиной невозмутимо, в пижаме пересек маленькую комнату и открыл дверь в санитарный узел.

– У нас тут… общежитие, – пробормотала Эльза, осознавая, что уши ее по-прежнему горят.

– Ты… хорошо себя чувствуешь? – после паузы спросил Лео.

– Отлично. – Она заставила себя переключиться, не думать о после, думать о деле. – Мне недостаточно информации. В том, что ты собрал, существенных деталей нет.

– Или ты их не видишь. – Лео с шага перешел на бег.

Эльза поняла, что больше всего на свете хочет вырваться из этой комнаты, пробежаться или хотя бы пройтись. Она слишком долго сидела неподвижно, связанная, спеленатая, запертая в узком пространстве с чужим неприятным человеком.

– Сколько подводных лодок в Ортленде?

– Военная тайна. – Он говорил на бегу, не сбиваясь с дыхания. – Но поверь, они все под контролем. Ни единого чужого неучтенного человека или груза на борту подлодки быть не может.

– Сколько частных самолетов, способных преодолеть океан?

– Самодеятельные полеты к берегам Альтагоры строго запрещены. – Эльзе послышалась тень сомнения в его голосе.

– Похищения людей тоже строго запрещены! Почему бы тебе не проверить все частные самолеты – бортовые журналы, работу транспондеров, истории перемещений…

– Потому что это Ортленд. – Лео ускорил бег, на его лбу выступили капли пота. – И владельцы бортов – магнаты либо корпорации, у них зверские адвокаты, и это сильно замедляет процесс… Эльза, я же просил заниматься другим, зачем ты морочишь мне голову?!

В маленьком санузле громко зашипел воздух – сработала пневматика в унитазе. Эльза так и не смогла привыкнуть к этому звуку. Вот и сейчас – не выдержала и посмотрела на дверь.

– Ты отвлекаешься, – сказал Лео.

– Да, потому что меня бесит устройство этого сортира! И бесит твоя «военная тайна» – после всего, что я подписала? После того, как мне отрезали связь с родиной?!

– Всю необходимую информацию, – он говорил подчеркнуто спокойно, – ты получаешь на свой компьютер. Вопрос в том, найдешь ты ключевую деталь или нет.

– Как можно, не вставая из-за компьютера, что-то найти?!

– Я ведь нашел убийц твоего чиновника. – На его щеках заиграли желваки. – Ты капризничаешь, устройство сортира тебе не нравится. Мне тоже многое не нравится. Но условия твоего визита, Эльза, были оговорены заранее, и ты на них согласилась.

– Вам так приятно подчинять тех, кто вас больше? – сквозь комок в горле сказала Эльза. – Наслаждаться властью?

– Кому – вам? – тихо спросил Лео.

Эльза отключила связь.

* * *

Она проспала несколько часов на откидной полке – посол предложил ей свою кровать, но Эльза, разумеется, отказалась. Она не боялась, что посол нападет на нее во сне, все-таки они были в разных весовых категориях. Но пространство маленькой замкнутой комнаты давило на нее, как пресс.

Сон был неглубоким, но все-таки удалось немного отдохнуть; ее разбудило тонкое жужжание вертолетов, отдаленный грохот и стук. Спросонья Эльзе представилось, что букашки начали бомбить посольство.

На самом деле это была доставка – контейнеры с едой и водой, заброшенные с воздуха через люк на крыше.

– Вас щедро угощают, – флегматично заметил посол. – Смотрите-ка, здесь рыба. И зелень. И шоколад! Меня они балуют сухариками с растительным маслом…

Все продукты, полностью готовые, были мелко расфасованы, запакованы в термоустойчивую пленку – холодное не успело нагреться, а горячее остыть. Рыбины, размером с кильку, имели тем не менее все признаки осетровых.

– Это белуга, – сказал посол. – Местный аналог. Я такое получаю только на их национальные праздники.

– Я думала, в посольство доставляют еду с родины, из Альтагоры, – пробормотала Эльза.

– Вы ошибались. – Посол вежливо улыбнулся. – Все дело в логистике. Между Альтагорой и Ортлендом – океан, как вы помните. И через океан идет оживленная торговля, причем условия диктуют наши маленькие друзья. Торговля прекращалась, на моей памяти, только однажды, когда был политический кризис… Кстати, а вы верите, что их посланник в Альтагоре помер от сердечного приступа?

– Об этом есть официальное заключение, – сглотнув, сказала Эльза.

– Да. – Посол улыбнулся, давая понять, как низко ценит такой аргумент. – Разумеется… Так вот, доставлять провизию из Альтагоры было признано нецелесообразным. Самолеты и так летят перегруженные – мы продаем лес, металлы и прочее сырье. Выгружать часть стратегического груза ради ящика с консервами… не очень хорошая идея, к тому же консервы мне надоели еще в армии. Приходится довольствоваться местным рационом… что же. Я привык.

– Но вы получаете посылки из дома?

– Разумеется. – Посол сокрушенно вздохнул. – В прошлый раз меня побаловали месяц назад. Жена прислала бритву… и кое-что из одежды.

Он держался как ни в чем не бывало. При упоминании о его жене Эльзе отчего-то сделалось жаль эту женщину.

Следующие полчаса они провели в молчании – за трапезой; Эльза была уверена, что кусок ей в горло не полезет, но еда, в первую секунду непривычная, со второй секунды оказалась нежнейшей и пикантной. Не то посол был прав и к прибытию Эльзы здесь разработали новое меню. Не то посол напрасно плакался, и букашки кормят «великанов» щедро и вкусно…

Пока не переполнится канализация.

Посол закончил есть и промокнул губы крохотной салфеткой. Все предметы гигиены в этом доме были микроскопические: полотенца – как тетрадный лист. Салфетки – как визитные карточки. Тюбик шампуня – как пара наперстков.

– Скажите, а вы… что-то высылаете домой? – снова заговорила Эльза. – Ненужные вещи, может быть, сувениры?

– Я высылаю отчеты в министерство, – с горечью отозвался посол. – И фотографии для моей семьи, чтобы они убедились, что я жив еще. А вещи…

Он развел руками, будто иллюстрируя тщетность привязки к материальному.

– Но ведь обратно самолеты летят пустые? – осторожно уточнила Эльза.

– Полупустые, – признал посол. – Товар из Ортленда много места не занимает. Микротовар. Детали и узлы для электронной техники, чипы, платы, сенсорные экраны…

Эльза увидела будто воочию кабинет старшего методиста, письменный стол и контейнер на столе: «Если мы хотим нормально учить детей, нужны нормальные устройства, а значит, на базе технологий Ортленда. А значит, мы должны покупать у них лицензии, воровать, развивать, использовать…»

Ей в мельчайших деталях представилось, как среди ящиков с цветными маркировками в грузовой отсек помещают коробку без опознавательных знаков. С отверстиями для дыхания. Возможно, прямо сейчас над океаном висит грузовой самолет, и все, что нужно сделать, – встретить его в аэропорту Альтагоры и вскрыть все контейнеры до единого…

– У вас ведь есть связь с родиной? – Эльза почувствовала вдохновение, разом отменившее все ее беды. – Прямо сейчас?

– Есть канал, – проговорил посол, как показалось ей, неохотно. – Но вам, из-за вашей особой миссии, отказано в доступе. Вы что-то подписали, насчет секретности… я правильно понял?

– А как они узнают, что вы дадите мне связаться со своими на пять минут? Они что, прослушивают дипломатические каналы?! Тогда это международный скандал…

– Дорогая гостья, – сказал посол уныло, – я намерен завершить здесь службу без эксцессов и спокойно вернуться домой. Домик на берегу реки, долгие прогулки в одиночестве…

– Но это трусость, – сказала Эльза. – Это малодушие, несовместимое с вашей…

– Девушка, – он глянул с презрительным снисхождением, – вы не имеете понятия, что такое букашки и на что они способны. Я буду делать свою работу, а вы, пожалуйста, делайте свою.

* * *

Готовясь к разговору, Эльза выбрала положение, в котором посол не маячил бы перед глазами и не попадал в кадр. Уселась на полу под стеной. Высокая спинка кресла скрывала от нее посла, Эльза видела только его ноги в блестящих ботинках.

В том, что посол станет подслушивать, Эльза не сомневалась – пусть тот и делал вид, что очень занят изучением документов. Она надела наушники, чтобы лишить его хотя бы части удовольствия.

– Похищенных людей переправляют самолетами, среди груза электроники. Нужен обыск в терминале и допрос всех, кто контролирует погрузку, через них выйдем на отправителей. И нужен немедленный сигнал в Альтагору – чтобы досмотрели все контейнеры без исключения.

Лео на экране слушал с непроницаемым лицом, и это бесило ее все сильнее.

– Неужели ты думаешь, – заговорил он тихо и буднично, – что я не проверил терминал в первую очередь?

Долгую секунду Эльза молчала, слушая звон в ушах. «Военная тайна», ну конечно. С ней никто не собирается делиться информацией. Она здесь заложница, а не сотрудник.

– Поверь, там нечего ловить. – Лео вздохнул. – Терминал разложили на атомы, парализовали работу порта на сутки. Накрыли партию контрабанды – ювелирка, кольца-серьги для ве… для ваших. Допросили пилотов из Альтагоры, которым не посчастливилось быть на рейсе в этот день… по радио, не выпуская из кабины. Обследовали самолет… Эльза. В самолетах из Альтагоры не герметизирован грузовой отсек. Это значит, что ничего живого перевозить там нельзя – в полете холодно и нечем дышать.

– А в пилотской кабине… – Эльза не желала признавать поражение.

– …А пилотскую кабину заваривают по прибытии. Я не вру – замораживают двери специальным устройством, потом размораживают перед взлетом. Пилоты обычно спят во время разгрузки-погрузки. И они не обижаются, я сам их расспрашивал. Все может быть по-человечески, если заключить и соблюдать договор… Эльза, я же просил тебя анализировать досье пропавших людей!

– Ты мне не начальник, – хрипло сказала Эльза.

Скрипнуло кресло у письменного стола – посол переменил позу. Скрестил ноги под креслом, не касаясь подошвами пола; посол сейчас услышит все, что Эльза намерена сказать. Ну и пусть.

– Я не могу работать, запертая в клетку. Осознавая, что мне не доверяют, что меня используют, как… дверную ручку. Я чувствую себя связанной, слепой, и я совершенно бесполезна в этих условиях, извини. Я приехала, надеясь помочь… людям, попавшим в очень… тяжелую ситуацию. Но я вижу, что моя помощь никому не нужна. Нужно меня помучить. Тупо отомстить – вы издевались над нашими, мы поиздеваемся над тобой…

Посол осторожно потер ступни одну о другую. Скрипнули блестящие ботинки.

– Ты все ищешь, на что бы обидеться, – сказал Лео на экране. – А подвижек в расследовании нет.

Он сидел перед ней усталый, раздраженный, чужой. Не похожий ни на героя книги о ста невозможных расследованиях, ни на того Лео, что стоял на пороге посольского особняка в Альтагоре, сдерживая толпу громил. Ни на того, с которым Эльза привыкла разговаривать по видеосвязи.

– Следствие у тебя на родине по-прежнему в тупике, – продолжал он отстраненно. – Мое начальство подозревает саботаж, Эльза. Или, по крайней мере, полную некомпетентность. Ваша пограничная служба клянется, что у них все побережье под контролем – и мышь не прошмыгнет, в то время как даже я, далекий от внешней разведки, знаю, что это не так…

– То есть у вас шпионы на нашей границе, – тяжело сказала Эльза. Опомнившись, посмотрела на посла, точнее, на его ноги; посол не шевелился.

Лео на экране поднял брови:

– Как это следует из моих слов? У вас контрабанда на вашей границе, и нелегалы на вашей границе, и, судя по всему, злоупотребления снизу доверху. Если даже посол, официальное лицо и старый хрен, запросто предлагает трахнуться майору сыскной службы…

Эльзе показалось, что ей в глаза плеснули кипятком. Она открыла рот, чтобы выпалить оскорбление…

Посол сидел в нескольких шагах, его ноги будто танцевали отдельно от тела – то вытягивая носок, то дотрагиваясь до пола каблуками. Эльза испугалась, что он обернется – и увидит, какого цвета сделалось ее лицо.

«Прослушка, – написала Эльза в окошке чата, – дипломатическое пространство нарушение преступление».

– Вообще-то, да, – пробормотал Лео, не скрывая досады. – Можешь подать рапорт, или что там у вас принято подавать в таких случаях… Но учти, что Альтагоре сейчас не нужен скандал.

Блестящие ботинки посла соединились под столом – носки вместе, пятки врозь.

– Посол отлично знает, что его слушают, – снова заговорил Лео, будто не в силах удержаться. – Он любит проговаривать вслух расистские оскорбления. Наедине с собой. Веселый человек.

Эльзе показалось, что ее искупали в деревенском нужнике. Изображение на экране дрогнуло перед глазами: показалось, что Лео двое – и оба смотрят с подозрением и неприязнью…

Она отключила связь.

* * *

– Мне дорога моя шкура! – Посол прохаживался по комнате, пять шагов к одной стене, пять шагов к другой. – Знаете, почему я чувствую себя в относительной безопасности? Потому что я ничего от них не скрываю! Они читают мои письма? Отлично. Они слушают мои разговоры? Великолепно! Они знают меня как облупленного, но зато теперь – когда клюнул жареный петух – им нечего мне предъявить!

Он вскинул руки, будто обращаясь к ликующей толпе. Голос его, и прежде слегка надтреснутый, звучал теперь как битая посуда.

– Думаете, этот ваш детектив не допрашивал меня? Ха, еще как! Я был бы первым подозреваемым – поддерживаю связь с Альтагорой, отправляю личную почту – вы вот тоже заинтересовались… А вот не в чем меня заподозрить, не на чем подловить, одно сплошное алиби!

Он остановился и посмотрел на Эльзу сверху вниз:

– …Их ужасно бесит, когда я даю волю языку. И прямо упрекнуть они не могут, тогда придется честно признаваться в прослушке. И, если бы вы были чуть сговорчивее, майор, и не разыгрывали недотрогу, мы сумели бы позлить их по-настоящему. Что у вас за особые отношения с этим… господином Парселем? Он ведь знаменитость, да… Вы его фанат?

Эльза медленно поднялась с пола во весь свой рост. Посол подошел ближе, вгляделся в ее лицо, прищурился:

– …А-а, сексуальные фантазии. Я уверен, что «покупатели» букашек в Альтагоре похожи на вас, один же типаж – они мечтают о близости с кем-то очень мелким и полностью зависимым. Вы наверняка видите сны с вашим детективом, верно? Он уже берет уроки спелеологии? Ваше влагалище окажется для него таинственной пещерой, интересно, как глубоко он сможет…

От удара в челюсть посол отлетел на несколько шагов, врезался в кресло и упал вместе с ним под письменный стол. Ноги в лакированных башмаках взлетели вверх, как огни салюта, и тут же упали с грохотом. В армии Эльза была чемпионкой по боевым искусствам и предпочитала бокс.

Посол лежал не двигаясь. Эльза отступила на шаг и прижалась к стене лопатками. То, что случилось, казалось ей дурным сном.

Она настолько потеряла самообладание? Опять?!

Прозвучал вызов мессенджера. Эльза покрылась холодным потом. «Два великана подрались в здании посольства Альтагоры», «Посол умер от черепно-мозговой травмы». Он и лежит, как мертвый, они с Эльзой в разных весовых категориях. Лучше бы она попросту отрезала ему язык…

Вызов мессенджера затих и возобновился снова. Эльза, стиснув зубы, сделала шаг, другой, приблизилась к распростертому телу…

Посол пошевелился. Мигнул. Завозился на полу, пытаясь встать. Время было сделать вид, что ничего не случилось, и подать ему руку, но Эльза не могла преодолеть брезгливость.

Вызов звучал не переставая. Посол неуверенно сел, не глядя на Эльзу, взялся рукой за подбородок; она подняла с пола свой компьютер – просто затем, чтобы выключить и оборвать назойливый звук.

Щелкнул экран на стене – включились динамики, хотя панель оставалась темной.

– Госпожа майор, в течение получаса за вами прибудет транспорт, – сказал басовитый, преобразованный модулятором голос. – Соберите ваши вещи.

* * *

Облака над горизонтом просеивали закатный свет через тончайшее сито, не приглушая, но окрашивая в безумные яркие краски.

Эльза стояла на песчаном берегу, босиком, по щиколотку в песке, мягком и мелком, как цветочная пыльца. Высоко над головой еле слышно жужжал вертолет. Полоска пляжа была пуста, с двух сторон ограничена военными постами, с третьей – скалой, Эльзе по плечо. Вытянув шею, она могла видеть город вдалеке – самые высокие его здания.

Поднимая пыль, вдоль берега катилась машина – все ближе, это был внедорожник с открытым салоном, чуть больше ее ступни. Сидящий за рулем человек был немногим выше пальца.

Автомобиль остановился в нескольких шагах от Эльзы.

– Теперь не наступи, – сказал Лео в наушнике. Это был его нормальный голос, не модулированный, просто приведенный к масштабу.

– С-спасибо, – прошептала Эльза еле слышно.

– Говори вслух, пожалуйста, если хочешь. Здесь никого нет.

– А ты?

– А я потерплю.

Час назад она ответила на вызов мессенджера – двадцать пятый, кажется. «Транспорт» – закрытая с четырех сторон колесная платформа – уже стоял у дверей посольства. Сам посол, переживший нокаут, лежал в постели, глядя в потолок, демонстративно не замечая Эльзу.

«Я добыл тебе новую квартиру, – сказал Лео. – Ты сможешь там двигаться и гулять». Он говорил как ни в чем не бывало, как будто ничего не знал о словах посла и реакции Эльзы, хотя он, конечно, знал, и ей не хотелось думать, сколько еще ушей слышало и отвратительный монолог, и звук удара, и грохот падающего тела. Она понятия не имела, что вообще сможет с ним когда-нибудь разговаривать, но, когда он произнес «гулять», Эльза отреагировала инстинктивно, как собака при виде поводка.

В закрытой кабине она не видела, куда едет, а оказавшись на пустом берегу, поначалу не поверила глазам.

– Можешь побегать, если хочешь, – сказал Лео в наушнике. – Невыносимо же сидеть без движения.

Еле слышный писк, доносившийся из машины, почти полностью тонул в шуме прибоя.

– Прости меня, – пробормотала Эльза. – Я совсем расклеилась. Мне стыдно.

– Все, проехали. – Его голос в наушнике сделался глухим и низким, ниже обычного. – Нам обоим трудно дается это дело, прости и ты меня. Давай мы оба соберемся с мыслями и успокоимся.

Она боялась сделать шаг. Машина с Лео не двигалась с места, он ждал, пока она шагнет первая.

– Все нормально? – спросил Лео после паузы. – У тебя так сердце стучит, что сквозь прибой слышно.

– Я боюсь, – шепотом сказала Эльза, – случайно… тебя… поранить, травмировать… Я даже приблизиться боюсь.

– Не бойся, я не такой хрупкий. – Он, судя по голосу, улыбнулся. – Можешь посмотреть поближе. Только руками не трогай.

Эльза отошла на несколько шагов, осторожно опустилась на корточки. Встала на колени, опираясь ладонями в песок, подобный цветочной пыльце. Очень медленно, на четвереньках, подобралась к машине.

Лео сидел за рулем внедорожника, ветер трепал жесткие темные волосы. Лицо светилось, будто вылепленное из алебастра, улыбка казалась немного вымученной.

«Я кажусь ему уродиной», – напомнила себе Эльза и подалась назад, но в этот момент он поманил ее, будто приглашая склониться пониже. Эльза задержала дыхание…

На панели машины тревожно запищала рация, послышался тонкий взволнованный голос, слов различить она не могла, но настроение почуяла и снова отодвинулась. Покосилась на вертолет высоко в небе:

– Они нервничают?

Он пренебрежительно махнул рукой.

Она отползла подальше от машины и уселась на песок. Снова посмотрела на вертолет, подняла обе ладони, демонстрируя чистые намерения. Вертолет опустился чуть ниже и снова ушел в зенит. Эльза легла на живот, оперлась на локти – так, что ее глаза оказались на уровне глаз Лео за рулем внедорожника.

– Нас сейчас слушают?

Он переключил что-то на своей панели, и голос рации стих.

– Не то чтобы я хотела секретничать. – Она с трудом улыбнулась. – Понимаешь, посол – это не все жители Альтагоры. И «покупатели» с их кукольными домиками – тоже не все жители. В семье не без урода. Понимаешь?

Внедорожник двинулся прямо на нее. Касаясь подбородком песка, Эльза смотрела, как он приближается в свете низкого солнца, переваливаясь на ребристых покрышках, ведь следы, которые здесь оставила Эльза, для машины такого размера огромные, будто барханы.

Машина остановилась прямо перед ее носом. Эльза могла бы дунуть сейчас – и устроить водителю поток штормового ветра.

Лео заглушил мотор. Сделался слышен только шум волн и отдаленное стрекотание вертолета.

– Я прекрасно понимаю, – сказал Лео. Губы его еле шевелились, голос звучал в наушнике. – И мне тоже стыдно, что в какой-то момент… я поддался эмоциям. Я знаю, что большая часть жителей Альтагоры – порядочные люди, которые хотят мира…

Эльза против воли вспомнила посольский особняк Ортленда у себя на родине. Трехэтажный дом размером с собачью будку, теннисный корт размером со школьную парту. И как она, Эльза, в приступе ярости кулаком высадила оконную раму, а Лео, в глубине комнаты, от шока потерял сознание…

– Я все понимаю, – твердо повторил Лео. – Мы найдем преступников и освободим их жертв, и сделаем это быстро… Пойдем за мной. Я кое-что покажу.

Поднявшись, она не стала отряхивать песок с одежды, чтобы не устроить ему песчаную бурю. Зашагала вдоль берега, не отказывая себе в удовольствии иногда погрузиться в волну – по колено. Прикосновение мельчайших песчинок было почти нечувствительным, Эльзе казалось, что она ступает по теплому облаку, а солнце тем временем садилось, и в небе стояли золотые и малиновые столбы.

Внедорожник катил чуть впереди, параллельно берегу. Из-под колес поднимался тонкий белый шлейф. До военного поста, запирающего пляж, оставалась сотня шагов, когда машина свернула прочь от океана.

Эльза прищурилась: под скалой подрагивала на ветру одноместная палатка, притянутая к песку множеством тончайших нитей.

– Позавчера это был тент над стадионом, – сказал Лео в наушниках. – Комфорта ноль, зато никаких послов.

– Ты придумал это сделать еще позавчера?!

– Я придумал это, когда узнал, что ты приедешь. Но – согласования с чиновниками, утверждение, разрешение, проект, работа – все занимает время. Тут еще коммуникации не готовы, я надеюсь, их доделают сегодня. По периметру будет охрана, но на пляже делай что хочешь – можно гулять, можно купаться…

– Купаться?! – Эльза разинула рот.

– Я что-то не то сказал? – Он смутился. – Я подумал, раз ты занимаешься плаванием… Я же не нарушил никаких культурных традиций?

– Спасибо, Лео, – сказала Эльза. – Спасибо…

И больше ничего не смогла сказать.

* * *

Ночью на пляже работала бригада – протянули электрический кабель, вырыли септик, натянули над ним тент, внутрь поставили фильтры. Эльза лежала почти на голом песке, если не считать нескольких лоскутов тонкой ткани, но ей не было холодно. В свете прожекторов на стене палатки, будто на экране, возникали тени людей и механизмов, и они не имели масштаба.

Она привыкла к постоянному жужжанию вертолетов, к стрекоту экскаваторов и тонкому шуму моторов. Лежа в палатке и глядя на тени, она уснула, и ей снилось, как они с Лео ныряют в океане – рядом, и могут держаться за руки, потому что они одного роста. А кругом стаями кружатся рыбы, мельчайшие, как пыльца: ярко-желтые, красные, синие, золотые, и покачиваются нитки водорослей…

Эльза резко села, еще не проснувшись, и случайно задела стенку палатки, но сооружение устояло. Снаружи светало – вставало за горой невидимое пока что солнце.

«Ты потрясающе видишь детали», – сказал Лео Парсель.

Посол не причастен к торговле людьми. Но то, что она должна сейчас вспомнить, связано с послом.

Аквариум. Тот, где утонула Хлоя, девушка из Ортленда?

Нет. Другой. Рыбка в круглом аквариуме, желтая в белую крапинку. С таким выражением лица, будто рыбку только что сильно обнадежили. «Социальная сеть. Называется «Аквариум», эмблема с рыбкой символизирует освобождение от одиночества… Вы замужем?»

Эльза вытащила из рюкзака свой компьютер. Заряда батареи оставалось меньше процента. Эльза покрылась холодным потом и тут же увидела электрический адаптер под самой стенкой палатки. На адаптере горела зеленая лампочка: они подсоединили ее к сети сегодня ночью.

Пискнул компьютер. Батарея начала заряжаться. Эльза перевела дыхание и открыла оперативные материалы, которые передал ей Лео. Слепая, как она могла пропустить?!

Запись с камеры в баре, где Макс накануне исчезновения веселится с друзьями. Телефон в его руках. Увеличение экрана. И еще увеличение. Эмблема с рыбкой означает освобождение от одиночества.

Она ударила по кнопке вызова мессенджера. Спит Лео или нет – он должен сейчас проснуться.

* * *

После завтрака (галеты с маслом, сброшенные с вертолета, и цистерна все еще теплого горьковатого чая) Эльза вошла в океан в трусах и бюстгальтере. Купального костюма в Ортленд она не захватила – не рассчитывала на пляжный отдых.

На рейде стояли военные корабли, по периметру бухты. Пушки были направлены на Эльзу, но она оставалась удивительно спокойной – как если бы в нее целились из игрушечного пистолета. Медленно подняла руку в приветственном жесте, так же медленно опустила и погрузилась в теплую воду с головой.

Военная подводная лодка, едва различимая в толще воды, предусмотрительно отошла подальше. Эльза повисла в невесомости, задержав дыхание, и провела так минуту, а потом вынырнула, оттолкнувшись ногами от зеленовато-серого дна.

Если у них и были бинокли, если они и таращились – Эльза вполне могла считаться одетой.

* * *

– Ты права, – сказал Лео на экране.

По его виду и по голосу Эльза догадалась, что дело плохо.

– Я права, но? – Она сидела у входа в палатку, не обращая внимания на палящее солнце, вертолеты в небе и военный флот по периметру бухты.

– У Максимилиана был аккаунт в социальной сети «Аквариум», у Хлои, по утверждению свидетелей, тоже был там аккаунт. Наши фигуранты, пропавшие без вести… из них восемнадцать человек были подписаны на «Аквариум».

– И почему же… – Эльза двумя руками вцепилась в песок. – Почему вы сразу не обратили на это внимание?!

– Обратили, – тяжело сказал Лео. – Но это очень… популярная сеть, в ней состоят миллионы молодых людей. Каждый второй. Это не посчитали значительным.

– Максимилиана хорошо искали, – сказала Эльза. – Детективы отслеживали перемещения его телефона, изымали данные с камер, рыли на полметра вглубь. Но нет ни слова о его активности в «Аквариуме». Почему?! С той вечеринки он пошел на свидание! Я тебя спрашиваю, с кем?!

– Это соцсеть, – устало проговорил Лео.

– Я уже выучила это слово!

– Частная сеть. – Лео вздохнул. – Мы не можем отследить его действия в сети, контакты, переписку. Только по решению суда. А для такого решения нет оснований.

– Как нет оснований?! – Эльза поперхнулась. – Как нет оснований, если люди сперва заводят аккаунты, а потом пропадают!

– А также люди едят огурцы, а потом пропадают. А также люди носят штаны, а потом пропадают. Ты просто не понимаешь, у тебя нет опыта, в Альтагоре нет ни подобных соцсетей, ни такого отношения к приватности…

– Но ты ведь знаешь, что я права? – шепотом спросила Эльза.

Вертолеты, две штуки, неподвижно стояли в зените. Солнце поднялось так высоко, что тени со смазанными в движении лопастями уже лежали на линии прибоя.

– Эльза. – Лео поиграл желваками. – Я… пойду к начальству, к прокурору, к министру… Я буду ногами открывать двери, я буду стучать кулаком по столу, я буду орать на них… Я добьюсь судебного решения или сдохну. Но… Хозяйка «Аквариума» – Аманда Ла-Кру, не знаю, что тебе говорит это имя. Самая богатая женщина в стране, при этом любимица публики, что обычно редко сочетается. Заставить ее делиться данными пользователей…

Он запнулся, будто каждое новое слово давалось ему все труднее. Тяжело покачал головой – с сомнением, со скепсисом, почти безнадежно.

– Нужно время, – завершил он сквозь зубы. – Я позабочусь, чтобы тебя отправили домой, ты была права… Ты не нужна здесь, разве что из мести… чтобы тебя помучить. Но следствие затягивается…

– Лео. – Эльза подняла руки, и песок из ее кулаков потек ручейками по обе стороны от компьютера. – Прямо сейчас люди из Ортленда сидят в обувных коробках, корзинах и кукольных домиках. Их хватают руками и сжимают в горсти. С ними ведут разговоры, от которых рвутся барабанные перепонки…

– Прекрати! – Он содрогнулся, будто его ударили.

– Лео, – она посмотрела на небо, вертолетов было теперь уже три, – я теперь знаю, ради чего я приехала в Ортленд.

* * *

Караван прибыл на закате. Открытый внедорожник шел во главе колонны, за рулем был незнакомый человек в камуфляже, на заднем сиденье – мужчина и женщина. Головная машина затормозила на почтительном расстоянии от Эльзы, за ней остановились прочие. Эльза увидела, как из внедорожника выходит Лео, что-то говорит своей спутнице в деловом костюме, и женщина – видно издалека – надменно улыбается.

Два часа назад Лео сказал Эльзе, что прокуратура уперлась насмерть, и выполнить запрос майора Бауэр невозможно. «Тогда скажи им, что будет война», – равнодушным голосом сообщила Эльза. «Что ты говоришь?!» – «То, что слышишь. Это не простая угроза, я говорю сейчас от имени правительства Альтагоры. У меня нет с ними связи, зато есть полномочия». – «Почему ты не можешь допросить ее через видеосвязь?!» – «Потому что ты знаешь почему».

Он молчал целую минуту. Эльза ждала. Лео прервал связь, так ничего и не ответив.

Еще через полчаса ей пришел вызов на мессенджер, и на экране Эльза увидела Тильду – с каменным лицом, с тусклым взглядом. Заместительница министра обороны Альтагоры мертвой хваткой сжимала брошь на лацкане пиджака.

«Прекрати самовольничать, – сказала Тильда. – Ты переходишь всякие границы».

«Я веду свое дело, – ответила Эльза, – и доведу его до конца. Если до вечера я не добуду правду – отзывайте меня, увольняйте, казните, что угодно. А сейчас – поддержите меня. Надавите на них, угрожайте, используйте все возможности, потом будет поздно».

Тильда пропала с экрана без единого слова. Эльза ждала, что Лео выполнит обещание, но время шло, солнце склонялось, и Эльзе делалось на берегу все холоднее. Все безнадежнее. Наконец, она отчаялась…

И тогда появилась череда внедорожников, и появился Лео, а с ним Аманда Ла-Кру.

Женщина выбралась из машины с царственным спокойствием, и улыбка на ее лице не означала для Лео ничего хорошего. Возможно, она продумывала в этот момент, каким образом будет наказан выскочка-детектив, как закончится его карьера, и сам он будет столь опозорен и скомпрометирован, что при звуке его имени люди станут плеваться желчью. Эльза не сомневалась, что у этой женщины достанет власти сожрать Лео с потрохами, и не только Лео.

Эльза не исключала, что главный прокурор Ортленда, а может, и премьер-министр совсем недавно валялись у нее в ногах, умоляя согласиться с условием «проклятой великанши». Это необходимая уступка, говорили они, и не займет много времени. Военные обеспечат полную безопасность. Выходя из машины, Аманда улыбалась, демонстрируя холодное презрение и к окружающим людям, и к сложившейся ситуации.

Но с каждым шагом, приближавшим Аманду к Эльзе, улыбка дамы становилась бледнее, а походка теряла уверенность. Она шагала все медленнее, на песке подворачивались лодыжки, наконец, она чуть не упала, и Лео подхватил ее под локоть. Аманда высвободилась резким, истеричным движением. Собрала в кулак всю свою волю, подняла голову, посмотрела Эльзе в лицо…

– Добрый вечер, – сказала Эльза шепотом. Она с удовольствием рявкнула бы в полную силу, но Лео был рядом, и ради него Эльза сдерживала голос. – Меня зовут Эльза Бауэр, я майор сыскной службы Министерства обороны Альтагоры. Мне надо задать вам несколько вопросов.

Женщина стояла на песчаном берегу, глядя на сидящую Эльзу снизу вверх, и на крошечном лице ее был ужас, который Эльза не смогла потом забыть.

* * *

– Я расследую торговлю людьми из Ортленда в Альтагору. Представьте, что вас продали мне. Что вы чувствуете сейчас?

К лацкану делового пиджака Аманды был прикреплен микрофон, она вполне могла говорить с Эльзой – в масштабе. Но не издала ни звука.

Та, чье имя знает каждый школьник в Ортленде. Владелица соцсетей, издательских домов и частных инновационных агентств. До сего момента эта женщина не знала ни что такое страх, ни что такое унижение, ни что такое чужая подавляющая власть.

– Риторический вопрос. – Эльза вытащила из кармана большую лупу. – Подойдите-ка ближе, разговор только начинается.

– Эльза, – быстро проговорил Лео Парсель. – Осторожнее.

Эльза склонилась вперед, не обращая внимания на треск вертолетов прямо над головой. Выставила перед собой лупу, увидела совсем близко ее лицо: Аманда Ла-Кру и хотела бы бежать, звать на помощь, требовать прекратить, но не могла даже перевести дыхание. Щеки ее из нежно-персиковых становились все больше белыми.

…Но ведь военные обеспечат безопасность, читалось в маленьких блестящих глазах. Они обещали, они должны…

Никогда в жизни Аманда не видела вблизи уроженца Альтагоры. Она просто не представляла, как это страшно – когда тело отказывается подчиняться. Когда в животе разливается холод и оборачивается цепенящей покорностью. И ноги не отрываются от земли.

– Представьте, что вы моя игрушка, – неторопливо продолжала Эльза. – И я могу посадить вас на ладонь…

– Эльза! – рявкнул Лео.

– …Нет, я не угрожаю, – продолжала Эльза, – и не запугиваю. Я хочу, чтобы вы разделили, хотя бы немного, чувства ваших соотечественников, проданных за океан.

Не касаясь руками земли, Эльза поднялась и выпрямилась в полный рост. Лео инстинктивно сделал шаг назад, Аманда, оцепеневшая, не смогла даже пошевелиться.

– Я не стану спрашивать о социальной сети, – сказала Эльза, – вы всё знаете, и мы всё знаем. Ваши сотрудники выбирали аккаунты одиноких молодых людей, желающих познакомиться, и избавляли их от одиночества, похищая – и потом переправляя в Альтагору. Прямо сейчас ваши жертвы испытывают вот это…

Эльза шагнула вперед. Ее нога в тяжелом ботинке погрузилась в песок совсем рядом с двумя крохотными фигурками.

– Эльза, – отрывисто, очень глухо повторил Лео. – Стоп.

– …И вот это. – Эльза присела, нависая над Амандой и Лео, и вертолеты над головой застрекотали совсем уж нестерпимо. – И еще много чего они испытывают, я успею вам показать, даже если меня ткнут сейчас электрошокером, но лучше не надо.

Лео смотрел на нее, запрокинув голову. Лицо у него было белым и неподвижным. Аманда зашаталась и упала на колени, и Лео не успел или не смог ее поддержать.

– Имя вашего сообщника в Альтагоре, – сказала Эльза. – Быстро, или я очень высоко подниму вас.

Долгий страшный момент Эльзе казалось, что Аманда сейчас потеряет сознание – и так ничего и не скажет.

Глава третья

Прямо из аэропорта Эльза позвонила родителям, чтобы узнать, что свадьба Эрика откладывается «на неопределенное время».

– Может, и к лучшему, – с сожалением сказала мама. – Она такая простушка… Когда ты будешь дома?

Эльза пообещала быть дома к вечеру. В крайнем случае завтра. У нее за время командировки накопилось очень много работы.

– Знаешь новость? – Маме не терпелось поговорить. – Букашки в Альтагоре! Тайно, ты представь себе, их возили тамошним бизнес-джетом в обход таможни! Вот что должно быть в голове у этих людей, я бы сошла с ума, если бы у меня в доме появилась букашка! Причем люди-то не последние… Бывший начальник твоего отца, оказывается, своей внучке купил игрушку, пятнадцатилетней дурочке… Ну вот как?!

Эльза мягко попросила прощения и пообещала обсудить с мамой все последние новости – чуть позже. Дел невпроворот.

Добравшись до рабочего места, Эльза сперва приняла душ, потом позвонила по видеосвязи послу Ортленда в Альтагоре – новому послу, прибывшему после трагической смерти предшественника. В последнее время у Эльзы не складывались отношения с дипломатами, она надеялась, что хоть с этим не будет проблем.

– Им созданы все условия на территории посольства, – сказал человек в дорогом костюме и нервным движением поправил тонкие очки. – Наш доктор оказал им… первую помощь, они физически целы, но психологически…

Он покачал головой и снова поправил очки, хотя в этом не было необходимости.

– Нам сказали, что эвакуацию откладывают, хотят быть уверенными, что все перенесут полет… Нормально перенесут, их следовало эвакуировать еще вчера! Вернуть в привычную обстановку, это благотворно скажется на состоянии психики.

– Господин Лео Парсель, – спросила Эльза, – по-прежнему в посольстве?

– Да. – Посол коснулся дужки очков в третий раз. – Он проводит индивидуальные беседы… Скажите, вы полностью уверены, что взяли всех? В смысле, покупателей? Что никого не упустили… не забыли?

– Будьте уверены, – сказала Эльза, – это дело чести для сыскной службы Альтагоры. Контролируется на самом верху. Все, причастные к торговле людьми, задержаны и предстанут перед судом… И будут приняты меры, чтобы такое не могло больше повториться!

В своих словах она с неудовольствием услышала пафос – как будто военный оркестр задудел во все медные.

– Взаимное доверие, – сказал посол с дрожью в голосе, – наибольшая ценность для наших народов… Спасибо, госпожа майор.

* * *

Лео не звонил ей и не отвечал на звонки. Впрочем, она почти сразу оставила попытки связаться.

Электрошокером в нее все-таки пальнули – в панике, на берегу. Эльза была тогда в боевой ярости, как берсерк, и почти ничего не почувствовала, только спустя несколько часов кожа на шее начала зудеть и ныть. Неизвестно, чем закончился бы тот допрос, если бы Аманда Ла-Кру не сломалась.

Но букашки, не знакомые близко с жителями Альтагоры, теряют разум, когда над ними впервые нависает огромное лицо. Даже бесстрашный Лео Парсель, который однажды вышел навстречу толпе погромщиков, потом хлопнулся в обморок, когда Эльза кулаком высадила раму в посольском особняке. И Аманда, привыкшая к свободе и власти, выдала имя – одно-единственное, но его хватило.

Психолога взяли в его собственном кабинете – там, где на полке стояла модель старинного корабля, когда-то так поразившего Эльзу. Казалось, ветер вот-вот засвистит в нитяных снастях, и крохотные матросы в светлой полотняной одежде полезут убирать шелковые паруса…

«Ты добыла показания под пыткой», – сказал Лео.

«Я не тронула ее и пальцем. – Эльза растирала обожженную шею ладонью. – И это был единственный путь, ты знаешь».

«Ты добыла показания под пыткой», – повторил он с той же интонацией. Шумели волны, рокотали вертолеты, шли напряженные переговоры через океан, шли обыски в особняках и самолетах Аманды Ла-Кру, и психолог, захваченный врасплох, уже давал показания.

«Мы освободили восемнадцать человек, – сказала Эльза. – Обреченных, запуганных, травмированных. По-твоему, несправедливо было дать прочувствовать этой твари, на что она обрекала других?!»

«Ты ее осознанно пытала». – Лео смотрел с экрана монитора, как из толщи воды.

«А ты дурак. – Эльза обозлилась. – Лучше бы они умерли в своих кукольных домиках?!»

Она злилась долго, долго, несколько часов, потом попыталась связаться с ним, но он не ответил. Впрочем, ей было чем заняться. Они отправились через океан почти одновременно: Эльза на большом самолете, Лео, с командой врачей и эвакуаторов, на маленьком.

Психолог, закованный в наручники, не казался ни напуганным, ни пристыженным, ни даже взволнованным.

– Я делал свою работу, – сказал он с достоинством. – Благое дело. Некоторые виды тревожных расстройств считаются неизлечимыми. Я единственный смог разработать эффективную терапию. Держать под рукой крохотное, полностью зависимое от тебя существо, отдавать ему внимание, любовь, заботу – это исцеляет. Причем обоих.

– Издеваться? Держать в кукольном доме?!

– Вы узко мыслите, – с грустью сказал психолог. – С вашими грубыми полицейскими методами вы разрушили тончайшую сеть… доверия, понимания и счастья. Вы освободили этих… маленьких людей? Нет, вы их обездолили и навсегда лишили смысла жизни. Поговорите с ними, расспросите. Они привязаны к своим… партнерам. Они любят. Любили, пока вы не влезли в чужую шелковую постель в перепачканных навозом сапогах…

Эльза с ужасом поняла, что психолог, похоже, глубоко безумен. И с еще большим ощущением кошмара осознала, что кое-какая правда в его словах все же есть.

…Она просмотрела допросы освобожденных жертв – тех, кого нашли и вытащили из кукольных домиков, из коробок, обитых бархатом, из причудливых «сказочных замков», сконструированных для них любящими «хозяевами». Спасенных доставили в посольство Ортленда. Десять человек из восемнадцати получали транквилизаторы и антидепрессанты. Восемь пришли в себя сами, им требовалось только легкое успокоительное. Почти у всех выявились нарушения слуха, у многих необратимые. В остальном они были физически здоровы, во всяком случае, без тяжелых травм.

Потом из-за океана прибыли самолеты с эвакуаторами, и вокруг посольского особняка развернули палаточный лагерь.

Половина освобожденных благодарила спасителей со слезами на глазах. Четверо пребывали в ступоре. И еще пятеро – двое мужчин и три женщины – рыдали, умоляя вернуть их «хозяевам».

Лео Парсель, с ним двое врачей из Ортленда, записали брифинг для новостных агентств по обе стороны океана. «Они испытывают болезненную привязанность, – сказал Лео, – к тем, кто имел над ними полную власть. Это бессознательное приспособление, которое позволило им не сойти с ума в плену. Чтобы осознать, что с ними случилось, им потребуется долгий путь и работа со специалистами».

Лео на брифинге выглядел усталым, злым и значительно старше своих лет – у него проявилась седина на висках и резкие морщины в уголках рта. «Вы ничего не понимаете! – кричала женщина на оперативной записи и умывалась слезами. – Я люблю его! А он любит меня! Мне никто не нужен, как вы смеете меня забирать, я что, не свободный человек?! За что его задержали, в чем он виноват, я жила у него добровольно! Добровольно!»

Эльза прекрасно знала, что эта женщина, как и все остальные, отправилась на свидание в Ортленде – со своим соотечественником, новым знакомцем из социальной сети. Как и всех остальных, ее обманули, погрузили в наркотический сон, переправили через океан, и очнулась она в мягкой коробке на атласной подушке, и долго не могла поверить, что сон закончился.

– Я признаюсь, – сказал психолог, – все равно теперь, когда вы все разрушили… Грубо разрушили то, чего не в состоянии были понять… Я консультировал Аманду несколько лет назад, у нее были психологические проблемы. Она читала мои исследования и сама со мной связалась… Забавно. У этой женщины есть все – деньги, власть, идеи, самореализация… А помочь с ее неврозом смог только я…

Психолог самодовольно улыбнулся. Эльза стиснула зубы так, что они заскрипели.

– Вам не понять, – повторил психолог. – Аманда много лет наблюдала в сети одиноких людей, нестандартных, со сложными запросами… И мы вместе продумали величайший в истории проект – ее ресурсы, мои идеи и реализация. Она искала одиноких, готовых открыться необычному чувству. Я искал одиноких, готовых принять этот дар. Вспомните Фридриха Найта – он ведь стал другим человеком с тех пор, как у него появилась эта девочка. Он начал волшебное перерождение и завершил бы его, если бы не трагическая случайность…

– Жертва Фридриха Найта, – сказала Эльза, – девушка по имени Хлоя, бежала от него, рискуя жизнью, и погибла.

– Повторяю, трагическая случайность. – Психолог горестно кивнул. – Она не успела закончить адаптацию к новым обстоятельствам. Фридрих допустил оплошность, позволив ей уйти в опасный мир. Еще бы несколько месяцев – и они зажили бы душа в душу, Фридрих восстановил общение с семьей, детям вернули бы отца…

– Вы мерзавец, – сказала Эльза.

– Это вы тупой солдафон. – Психолог вздохнул. – Когда я узнал, что моя клиентка, приютившая Макса, задержана по неизвестному обвинению и дело засекречено… Я пришел в ужас. Она человек искусства с тонкой нервной организацией, я ей сочувствовал. Но еще больше я сочувствовал себе, ведь вы могли бы сложить два и два и явиться ко мне с неприятными вопросами…

Эльза едва удержалась, чтобы не ударить его в челюсть своим фирменным приемом. Но ее собеседник был прав, и Лео Парсель в свое время был прав: Эльза прогадила расследование. Под впечатлением от страшной гибели Максимилиана она упустила вопиющий факт: и певица и Фридрих Найт были клиентами человека, который теперь сидел перед ней в наручниках.

– Жаль, что я подставил множество людей по обе стороны океана, – продолжал психолог, безжалостно наблюдая за ней. – Но они, надо сказать, получали за свою помощь оплату, покрывающую любые риски… Больше всего мне жаль несчастных, которых вы разлучили.

Эльза встала и вышла из комнаты. Она не могла больше рядом с ним находиться.

* * *

– Ты загорела… – мама с удивлением ее разглядывала, – как на курорте… Где это, интересно, у тебя была командировка?

– Это секрет, мама. – Эльза поставила на пол рюкзак, ставший вдруг непомерно тяжелым.

– Хотелось бы мне верить, – со вздохом сказала мама, – что ты под видом командировки отдыхала на пляже со своим Лео, но я хорошо тебя знаю… Такие милые штучки вовсе не в твоем характере.

– Мы расстались с Лео, – сказала Эльза, – навсегда.

– В который раз. – Мама проницательно улыбнулась. – Ничего, доченька. Нет ничего короче, чем «навсегда» влюбленных девочек…

Эльза кивнула, зашла на террасу, чтобы обнять отца, потом удалилась к себе в комнату и закрыла дверь.

На клавиатуре ее компьютера кое-где пристал мельчайший песок, и клавиши залипали. Эльза хотела подключить ноутбук к Сети, но бросила как есть и легла, не раздеваясь, лицом в подушку.

* * *

Ей снилось, что она стоит на песчаном берегу, а напротив стоит Лео Парсель, и его голова упирается в небо, и тень, как от небоскреба, загораживает солнце. Он может наступить на нее – и оставить мокрое место, она не успеет убежать.

– Я не хотела, Лео! – Во сне она кричала, срывая голос, но до его ушей доносился мышиный писк. – Я даже не прошу прощения… Нам просто нельзя встречаться – ни нам с тобой, ни Ортленду с Альтагорой. Пусть будет пропасть на месте океана… пожалуйста, можешь меня ненавидеть, но только не смей забывать!

Даже во сне она понимала, что говорит путано и невнятно.

* * *

Она проснулась от повторяющегося звука, который во сне казался стрекотом маленьких вертолетов. Но это был вызов мессенджера. Опять незнакомый номер.

– Майор Бауэр, – пробормотала она, не включая камеру.

– Детектив Парсель, – устало сказали с той стороны связи. – Прошу полчаса вашего времени, майор.

– Разумеется. – Она почувствовала, как немеет лицо. Напряглась в ожидании подвоха.

– Я у входной двери, – сказал Лео.

– Где?!

* * *

У входа в дом деликатно ожидала транспортная группа – оператор платформы перемещения. Водитель. Охранник. Именно так, в соответствии с протоколом, должны были обставляться все путешествия уроженцев Ортленда по территории Альта-горы.

Платформа была размером с тележку в супермаркете, и на ней помещалась транспортная кабина – как большой посылочный ящик из светлого гладкого металла. Ящик был по всем правилам задраен наглухо, на крыше поблескивала камера.

– Вся эта толпа, – упавшим голосом сказала Эльза, – пусть тоже войдет?

– Нет, – ответил Лео в наушниках. – Это их служебные обязанности, они подождут снаружи.

Мама стояла в проеме двери и выглядела обескураженно:

– У нас гости?

– Нет, – сказала Эльза. – То есть да… Мам, пожалуйста, угости этих господ чаем… пока. Это ненадолго.

Тележка оказалась неожиданно тяжелой, но с мягким ходом. Эльза, минуя все пороги, закатила ее в свою комнату. Пальцы мерзли.

В транспортной кабине не было окон, идеально пригнанная дверь заблокирована изнутри. Камера на крыше медленно поворачивалась, будто рыбий глаз. Эльза остановила тележку посреди комнаты.

– Твоя спальня? – спросил Лео.

– Она же домашний кабинет.

– Столько мелких милых деталей, картинки на стенах, фотографии в рамках…

– Это мамин дизайн. – Эльза почувствовала, как кровь приливает к щекам.

– Знаешь, что у нас общего? – не меняя интонации, спросил Лео. – Мы оба вроде не дураки. Но поддаемся эмоциям, как дети.

– Иногда эмоции все решают, – сказала Эльза.

Он молчал. Камера на крыше транспорта описала еще круг – и направилась Эльзе в лицо.

– У меня проблема, – сказал Лео.

Экран ноутбука, так и стоявшего на столе, осветился. Эльза наконец-то увидела его – по-прежнему усталого, но больше, кажется, не злого. А с каким выражением он смотрит на нее, Эльза не смогла понять.

– У всех проблема, – выговорила она через силу.

– Да, пожалуй. Хотя могло быть хуже… Я говорил с этими беднягами, ты видела?

– Да. – Эльза облизнула сухие губы.

– Их сегодня отправили домой. С сопровождающими, врачами… Будет долгая и громкая история. На которой все попытаются спекулировать.

– Это и есть твоя проблема?

– Нет. – Он запнулся. – Ваши не собираются поменять посла в Ортленде?

– Это не мое дело… Нет, насколько я знаю. Он справляется. Это твоя проблема?

– Тоже нет. – Лео снова замолчал. Эльза ждала. На террасе слышались голоса – похоже, ее мама, любившая гостей, нашла общий язык с группой сопровождения…

Затрещала сорока под окном.

– Интересно, – сказал Лео. – Я бы предположил, что это сорока, звук такой же. Но масштаб… Ты никогда не задумывалась, почему ни животные, ни растения не приживаются за океаном? Почему мы не можем выращивать деревья из Альтагоры, это было бы выгодно… но они сохнут?

– Учебник биологии, – сказала Эльза.

– Да. – Лео остро глянул на нее с экрана. За спиной у него была стена цельного металла, не очень-то уютно там, внутри транспортной кабины. – Растения и животные не приживаются на чужом материке. Но люди… живут и там и здесь. Какой в этом смысл?

– Ужасный, – сказала Эльза. – Ты знаешь… весь наш масштаб – это дискриминация, унижение и жуткое несчастье.

Он погасил экран.

В тишине щелкнул маленький замок. Открылась дверца транспортной кабины. Эльза увидела Лео на пороге – силуэт. Яркий свет горел внутри, а снаружи было сумрачно, шторы в комнате задернуты.

– Протяни руку, – сказал Лео.

– Ты с ума сошел?!

– Нет. Я знаю, что делаю. Протяни руку вот так, ладонью вверх, и не нервничай.

Он показал ей жест – поднял крохотную руку, будто приглашая.

– Лео, не надо, я боюсь.

– А я отвечаю за безопасность. Просто поверь.

Она едва слышала его в наушниках, но реальный голос Лео, тонкий, оказался вполне внятным, хотя и тихим.

Эльза сделала шаг, и второй – совсем короткий. Поднесла трясущуюся руку к открытой двери металлической коробки.

– Просто держи, – сказал Лео.

И шагнул на ее ладонь. И она увидела – и почувствовала, – что он без обуви, босиком. И что он тяжелее, чем она ожидала. И у него теплые гладкие подошвы.

Она собрала всю свою волю, чтобы не выронить его. Рука дрожала.

– Как палуба в шторм. – Он сделал еще два шага. – Эльза… успокойся. Есть масштаб… но есть такие вещи, как доверие.

Он ступил на центр ее ладони, осторожно опустился и сел, скрестив ноги, глядя на нее, – она различала насмешливую улыбку, а седины не различала вовсе. И, конечно, не видела морщин.

– Есть насилие, – сказал Лео, – и есть страх. Но это не значит, что доверие невозможно. Понимаешь?

Эльза кивнула.

– Есть любовь к палачу, но это не значит, что доверие надо отменить. Как ты думаешь?

– Да, – прошептала Эльза. – Тебе… удобно?

– Мне непривычно. – Он прикрыл глаза. – Но, в принципе…

После короткого стука приоткрылась дверь, и мама, озабоченная, заглянула в комнату.

– Эльза, прости, я думала…

Она замолчала, разинув рот и выпучив глаза.

– Мама, познакомься, – сказала Эльза. – Это Лео.

Конец второй части

Часть третья. Запертый дом

Над лужайкой зависла стрекоза – зеленая, звонкая, на вид увесистая и, возможно, опасная. Женщина плотнее задернула полог из мелкоячеистой сетки, проверила и убедилась, что нет ни проема, ни щели.

– …Я повторял двести раз, когда тебя отговаривал. Я не умею объяснить, как приходят мои идеи. Просто изучаю факты и некоторое время бездельничаю. А потом недостающие части головоломки появляются сами собой, и остается только проверить и узнать, прав я – или ошибся, и тогда надо бездельничать дальше.

– Но книгу про детектива-бездельника скучно читать, Лео.

На скатерти, расстеленной поверх травы, стоял фарфоровый чайник с холодным чаем и единственной маленькой чашкой. Мужчина в шезлонге, вытянув босые ноги, улыбался счастливо и снисходительно.

– Нет, это тебе скучно ее сочинять. А я предупреждал, но ты все равно подписала договор с издательством. Ладно, возьми и придумай что-нибудь, я не против. Придумай, что у меня есть большая пробковая доска, я выписываю факты на цветные бумажные фантики и прикалываю на доску в поисках композиции…

– А у тебя есть пробковая доска?

– Эльза, я надеюсь, ты надо мной издеваешься. А не тупишь на этой дикой жаре.

Он улегся в шезлонге, беспечно закинув ногу на ногу. Из одежды на нем были только шорты: жара стояла в самом деле неординарная.

– Эльза, а твои родители не перегреются там, на фермерском рынке?

– Там навесы от солнца и много льда в стаканах. И они собирались вернуться еще до полудня…

– Много льда, – повторил он мечтательно.

Тень большого особняка укорачивалась, уползая с лужайки. Автоматически включилась поливальная машина. Где-то в глубине гостиной зазвонил телефон, потом заткнулся и зазвонил опять – далеко, негромко. Мужчина поправил объемные наушники, делавшие его похожим не то на пилота, не то на диджея:

– Может, надо ответить?

– Перезвонят, – сказала женщина.

– А вдруг это важно?

– Если важно – скинут сообщение на мессенджер.

– Что со мной случится, если ты отойдешь на две минуты?

Она секунду поколебалась. Телефон зазвонил в третий раз.

– Я заодно принесу льда, – сказала женщина.

Он помахал рукой с нарочитой серьезностью, будто провожая ее в космос.

* * *

Вопрос «А правильно ли я поступаю с Эльзой?» давно перестал быть теоретическим. Их отношения со временем не упрощались, а делались все запутаннее, и Лео не мог не понимать, что этот экстрим, игра на эмоциях небезопасны для обоих.

Они строго отмеривали каждое прикосновение. Никогда не раздевались полностью. Власть и доверие переходили от одного к другому, ткали запутанный, нежный и мучительный узор. У Лео бежали мурашки по коже, когда он ступал босыми ногами на ее ладонь, и кружилась голова, когда она поднимала его высоко к своему лицу, к широко распахнутым ореховым глазам – полностью беззащитным.

Поначалу Лео был уверен, что все закончится так же мгновенно, как и началось. Он вернулся в Ортленд, они с Эльзой много общались по видеосвязи, но больше не сотрудничали по работе – как будто профессиональное сотрудничество могло обесценить другую привязанность, новую, которую они никогда вслух не обсуждали. Текстовая расшифровка их разговоров оказалась бы скучнейшим чтивом: все, происходившее между ними, пряталось в паузах, в интонациях, во взглядах. Лео заваливал себя делами, пробегал в день не десять километров на дорожке, а все пятнадцать, и ждал, ждал, когда его наконец оставят запретные фантазии, воспоминания и сны.

Шли месяцы. Отношения между Ортлендом и Альтагорой традиционно балансировали на грани недоверия и легкой враждебности, зато культурный обмен заметно оживился: сериалы из Альтагоры массово смотрели в Ортленде, беллетристику из Ортленда читали по обе стороны океана. «Тебе пора писать новую книгу, – сказала однажды Эльза. – О себе».

«Я не умею писать, ты же знаешь, – ответил Лео. – А журналисты в соавторах меня раздражают».

«Давай, напишу я», – сказала Эльза. И по ходу длинной паузы, которая затем последовала, Лео почувствовал, как начинает колотиться сердце – быстрее, чем на беговой дорожке.

«Я не шучу, – снова заговорила Эльза, хотя Лео и так уже знал, что шутками здесь не пахнет. – Ты сможешь приехать в Альтагору на месяц или два, совершенно официально. Я уже изучала возможности, у издателя бешеный интерес».

Она сейчас была очень уязвима, понимала это, сознательно на это шла, и молчание Лео с каждой секундой становилось для нее оскорбительнее. А он все не мог заговорить – боялся сказать неосторожное слово и задеть ее, и оттолкнуть доверчиво протянутую руку.

«Ты мне не доверяешь?» – спросила Эльза, очень бледная на экране, и тогда Лео проявил безрассудство, впрочем, не первый раз и не последний. «Давай обсудим, – сказал он. – Я имею в виду, обсудим идею книжки. То, что я тебе доверяю больше, чем себе, обсуждению не подлежит».

И вот он приехал в Альтагору, поселился в новом гостевом доме при посольстве, а потом, собравшись с духом, навестил Эльзу – как однажды уже делал, с полной технической поддержкой, в транспортной кабине. Это был риск, оба разрушали тщательно выстроенную дистанцию, оба боялись, что это изменит их отношения – так и случилось, но совсем иначе, чем кто-либо мог предвидеть.

Лео переселился в дом Эльзы. На испуганные вопросы из посольства отвечал, что занят литературной работой. Они в самом деле что-то писали вместе, но у них было много других, в основном невинных, но прекрасных и очень эмоциональных занятий.

Ее родители быстро смирились. Лео говорил с ними только по видеосвязи, никогда лично, и родителей это совершенно устраивало: они панически боялись еще раз наткнуться на Лео вживую, а обыкновенное лицо на экране усыпляло их страхи.

Очень скоро оказалось, что Эльза вовсе не умеет писать книги, особенно документальные. Чуть позже выяснилось, что талант у нее все-таки есть, не хватает умения, но она готова учиться. Наступила жара, неестественная для Альтагоры, и Лео с Эльзой целыми днями сидели в саду под защитой прочной сетки – от птиц, насекомых и, уж конечно, от крыс, хотя крыс, по уверению Эльзы, здесь быть никак не могло.

Цикады в саду грохотали, как электрички. Лео и Эльза, кажется, оба сходили с ума. Их чувства не притуплялись, а разделявший масштаб никуда не девался. Лео сознавал, что счастлив и несчастен одновременно, что обманывает себя, но самое плохое – морочит девушке голову.

У Эльзы должен быть нормальный чувственный опыт с партнером ее роста. Лео крадет ее привязанность, нежность, обманывает ее влюбленность, а может быть – крадет и будущее. Лео привык жить один, у него такой характер; но почему Эльза должна ради него от чего-то отказываться? Вот она жертвенно отложила походы в бассейн, но ставки-то повышаются, она не может отложить на будущее всю свою человеческую жизнь…

…Она ушла в дом, Лео видел сквозь тонкую прочную сетку, как по ступенькам крыльца ступают босые пятки. У нее тонкие щиколотки, такие тонкие, что Лео мог бы обнять или хотя бы попытаться… Но он не осмелится. Каждое новое прикосновение слишком дорого стоит и непонятно куда ведет, и может оказаться оскорбительным и смешным. А соседи уже интересуются, и ее коллеги наверняка шепчутся, и будут шептаться громче…

Он выпрямился на шезлонге (удобном и легком, привезенном из Ортленда), снял на секунду наушники и ладонями растер усталые уши. Эльза привыкла говорить почти шепотом, но цикады… Скрип двери, отдаленные звуки улицы, даже сорока в ветвях трещит так, что без наушников не обойтись. «Я должен принять решение, – сказал себе Лео, – я ломаю ей жизнь, это безответственно. Что бы я ни чувствовал, что бы она ни чувствовала – мы никогда не отменим масштаб, уж лучше дружба на расстоянии».

Эльза ответила телефонному собеседнику в доме. Молчала несколько минут, потом заговорила снова – таким сухим, лязгающим голосом, какой проявлялся у нее только в моменты больших неприятностей. Лео насторожился, но слов, как ни прислушивался, не мог разобрать: в этом доме хорошая звукоизоляция. Сейчас она придет и принесет новость, скорее всего, плохую.

Он поднялся с шезлонга. Разминаясь, сделал несколько упражнений на ковровой дорожке, проложенной специально для него среди травы. Такая у Эльзы работа – ей сообщают плохие новости, и она решает проблемы, созданные кем-то другим…

Содрогнулся полог из мелкоячеистой сетки. Мелькнула тень на траве, Лео инстинктивно пригнулся, еще не зная зачем. Задрал голову; две когтистые желтые лапы, размером как два экскаваторных ковша, вцепились в защитную сетку, а сверху глядел неподвижный, бездумный и безжалостный глаз.

Тень рванула вверх. Когти высвободились не сразу. Шов между полотнищами затрещал и разошелся, полог разорвался, и Лео увидел чистое небо над головой. С единственным белым облачком – и черным острокрылым, будто резным силуэтом.

Тень упала вниз – камнем.

* * *

– Это касается вашего брата, майор. Он жив и цел, но у него большие неприятности. Остальное сообщу при встрече, подъезжайте в отдел особо опасных прямо сейчас…

– При чем мой брат к отделу особо опасных преступлений?! Он бизнесмен…

– Ему понадобится адвокат. Приезжайте сразу с адвокатом, чтобы не затягивать дело.

– Какое дело?!

– При встрече, майор. Ваш брат просил не сообщать пока ни его сотрудникам, ни родителям, только вам.

– Я выезжаю, – глухо сказала Эльза.

Ее собеседник сдержанно поблагодарил и попрощался. Эльза почти не знала его – тот работал с откровенной уголовщиной, грабежами и уличными убийствами. Его детективный мир был простым, неприглядным и чуждым беллетристике. Как озаглавить такую книгу: «Сто бытовых убийств»? «Сто пьяных драк с летальным исходом»?

Но при чем тут Эрик?! Бред какой, чушь, это ошибка, которую надо немедленно разъяснить…

«Эльза!»

Беззвучный панический вопль. Сгусток ужаса, различимый не слухом, но интуицией. Снаружи. Оттуда, где она оставила Лео.

Уронив телефонную трубку, Эльза бегом кинулась из дома, ушиблась о ножку стула, зашипела от боли и побежала скорее. Первое, что увидела, выскочив на крыльцо, – разорванный полог над лужайкой.

Резкий крик высоко в небе – крик хищной птицы. Тень, летящая все выше, снова крик – вдалеке…

Примятая трава, скомканное покрывало. Опрокинутый шезлонг Лео на траве – белый шезлонг размером с ладонь.

«Да ведь я сплю, – с облегчением подумала Эльза. – Это сон, я задремала на жаре, и сейчас все исчезнет».

Она сделала несколько шагов. Споткнулась. Откинула полог. Взгляд остановился на крохотных наушниках, блестящих в траве, как две капли росы.

Эльза провалилась будто в холодное облако. Упала, почувствовала траву под щекой. Прямо перед глазами – опрокинутый шезлонг. Ей хотелось кричать в голос, но она не могла вздохнуть, будто воздух превратился в монтажную пену. Это не сон. Лео болтается в когтях ястреба, и повезло, если он уже умер и хищник не станет играть с добычей. Можно орать и плакать сколько угодно.

– Лео… – Она не услышала своего голоса.

Шезлонг дернулся и пошевелился, будто сам собой. Лежа на боку, Эльза увидела, как из-под раскладной конструкции выбирается Лео – бледный и перемазанный свежей кровью:

– Эльза!

Она смогла даже разглядеть его глаза – в первый момент мутные, будто он сам только что побывал в обмороке. Через секунду взгляд сосредоточился и прояснился.

– Ну ты что? Что ты?!

Он куда-то исчез, потом появился опять. Упираясь босыми ногами в слишком жесткую для него траву, он тащил фарфоровую чашку-наперсток с остатками холодного чая. Подтянул, тяжело дыша, прямо к ее лицу.

Эльза поднялась на локте. Сделала глоток. Ей стало легче.

* * *

– Успокойся. Ничего. Когда ястреб кидается, то кажется, что надежды нет. Но почти сразу выясняется, что из вас двоих мозги есть все-таки у тебя, а он глупая птица, хоть и размером с реактивный истребитель…

Лео отключил кондиционер внутри своей транспортной кабины – из-за озноба. Готовясь к поездке, он предусмотрительно составил аптечку. Сейчас, наглотавшись антибиотиков и обезболивающих, неловко извернувшись и глядя в зеркало, он сам себе обрабатывал рану на бедре – не очень глубокую. Но и не очень-то мелкую. Сухожилия не задеты, крупные артерии целы, и на том спасибо.

– …Вот так и с твоим братом. Сейчас неприятно, потом все прояснится и будет хорошо… Эльза, соберись, ничего страшного не случилось. Нужен хороший адвокат. У тебя ведь должны быть связи?

– Откуда он только взялся… последнего ястреба здесь видели десять лет назад… Еще бы секунда…

Она не включала камеру своего компьютера, Лео мог только слышать ее голос – непривычно слабый, надтреснутый и больной. По электронной связи. Ее настоящий голос, рокочуще-низкий, звукоизоляция кабины не пропускала.

– Перестань, Эльза! Ты не могла предвидеть, никто не мог. И у ястреба не было информации, что он пытается утащить великого детектива… Все, забыли, думай теперь о брате. Звони адвокату, договаривайся, и поедем.

– Тебя не пустят, ты не родственник, ты вообще… – Она оборвала себя на полуслове.

– Что значит – «вообще»?! Чужой? Я нахожусь легально на территории Альтагоры. Я легально с тобой сотрудничаю. Я совершенно легально… – Он запнулся, осененный идеей, такой простой и одновременно дерзкой, что требовалось время, чтобы ее переварить.

– Тебе нужен врач, – глухо сказала Эльза.

– Я сам себе врач, а вот ты – у тебя есть таблетки от нервов? Стресс, знаешь ли, никого не делает умнее и выносливее…

Он заклеил рану широким пластырем и перевел дыхание. Врач, допустим, есть в посольстве, но это потом. Нога, конечно, болит, но в целом Лео чувствовал себя гораздо лучше, чем час назад, до нападения ястреба.

Во-первых, он в эйфории оттого, что увернулся и жив. Ни одна мышь перед лицом хищника так не справится. Во-вторых…

– Эльза, у меня гениальная идея, только не спорь. Сначала выслушай, обдумай и не возмущайся.

* * *

У входа в здание сыскного отдела ей предложили поставить багаж на ленту и пропустить через рентген. Эльза категорически отказалась, ткнула в нос дежурному свое удостоверение и прошла с небольшим скандалом.

Коллега-следователь уже ждал ее: крупный, брутальный, прожженный специалист в отделе особо тяжких. Молча пожал руку, бросил напряженный взгляд на тележку с транспортной кабиной.

– Видите ли, майор… Формально нет противопоказаний, но… нет и прецедентов. Никогда прежде представитель Ортленда… не выполнял обязанности адвоката в Альтагоре.

– Времена меняются, – сказала Эльза. – Все необходимые документы господин Парсель предоставил по электронной почте. Теперь скажите наконец, в чем обвиняют моего брата?

– Дело очень серьезное, – снова заговорил следователь, будто не зная, как подступиться к разговору. – Неужели…

И он замолчал, выразительно указывая глазами на железный ящик, всем своим видом призывая Эльзу одуматься и отменить решение.

У Эльзы дрогнуло сердце. Она, если честно, сама уже сомневалась, что поступила правильно. И не поздно еще передумать. Она сделала глубокий вдох…

На крыше кабины повернулась камера, привлекая внимание. Закусив губу, Эльза поставила на стол ноутбук и подняла крышку.

Следователь чуть изменился в лице – мигнул трижды, будто стряхивая соринку с ресниц.

– Я буду адвокатом по выбору майора Бауэр, – сказал Лео на экране, начальственный, как премьер-министр, и такой же высокомерный. Эльза впервые его видела в костюме с галстуком – прежде она понятия не имела, что Лео держит в гардеробе такие вещи и что он захватил их с собой в Альтагору. – Формальности улажены, прокуратура и правительство Ортленда приветствуют мое решение и считают делом государственной важности.

– Видите ли, – пробормотал следователь, преодолевая естественную неловкость от того, что собеседник сидит в небольшой коробке и при этом демонстрирует высокий статус и компетентность. – Вы, вероятно, превратно восприняли… как и майор Бауэр… суть того, что происходит. Эрик Бауэр не нуждается в расследовании… Увы. Он нуждается в опытном законнике, который знает на память Уголовный кодекс Альтагоры. Который добился бы смягчения… приговора, используя возможности законодательства.

– В чем его обвиняют?! – почти выкрикнула Эльза.

– В убийстве, – сказал следователь.

И добавил, будто подытоживая, будто имея в виду сразу множество событий и решений:

– Увы.

* * *

Лео оказался перед сложным выбором – принять еще капсулу обезболивающего и неизбежно отупеть. Или не принимать и терпеть пульсирующую боль в ноге – как если бы ястреб все-таки утащил его и продолжает жрать где-нибудь в расщелине скал.

Эльза сломалась. Он слышал это по голосу, когда в кабинете следователя она, охрипнув и запинаясь, требовала личной встречи с братом и при этом знала лучше Лео (у нее же юридическое образование), что по закону такая встреча сейчас невозможна. Адвокат, расследование, суд.

И ведь ей еще предстоит разговор с родителями. И Лео может помочь ей единственным способом – как можно скорее войдя в курс дела.

Уладив формальности, он получил доступ к документам: фото с места преступления, протоколы обыска по горячим следам, свидетельства полицейских, явившихся на вызов. Изъято орудие убийства, подтверждены отпечатки пальцев, проведена оперативная съемка. Шустро они работают в Альтагоре; похоже, следователь прав, и здесь нечего расследовать. Здесь надо так комбинировать смягчающие, чтобы Эрик не провел в тюрьме остаток жизни…

Лео потянулся за таблеткой, поколебался – и запер аптечку в сейф. В его транспортной кабине предусмотрены были туалет, душ, сейф и вместительный шкаф, и хорошо, что Лео взял в Альтагору дорогой костюм и туфли, и даже хронометр со стрелками взял. Масштаб масштабом, но адвокат должен выглядеть респектабельно.

– …А это ваш адвокат, господин Бауэр, познакомьтесь…

Транспортную кабину резко дернули вверх. Лео зашипел от боли в ноге и вцепился в подлокотники кресла; кабина так же резко, почти грубо, опустилась на стол посреди комнаты для допросов. Видеокамера, установленная на крыше кабины, транслировала картинку: сотрудник следственного изолятора неприкрыто потешался. На встроенном экране Лео мог видеть его рот в ухмылке и зубы не первой свежести.

Чуть шевельнув джойстиком, Лео направил внешнюю камеру на лицо своего клиента. Эрик Бауэр казался ровесником сестры, да и был всего на два года младше, но если Эльза удалась в отца, ее брат походил скорее на мать. Он был смуглее белокожей Эльзы, даже сейчас, когда вся его кровь, похоже, от лица отхлынула. Глаза блестели нехорошим, болезненным блеском.

Он уставился на транспортную кабину:

– Мой… адвокат… в смысле?!

– Ваша сестра, – сотрудник изолятора причмокнул, – подогнала вам это чудо. Не благодарите.

Лео молчал, пережидая боль в ноге. Сотрудник, еще раз глумливо причмокнув, выгрузил на стол ноутбук и вышел, нарушив предписание – не открыв компьютер, не запустив телемост между задержанным и его адвокатом.

Эрик Бауэр сидел за столом, тупо переводя взгляд с транспортной кабины на ноутбук и обратно. Шло время. Истекали драгоценные секунды.

– Эльза, ты окончательно рехнулась, – шепотом сказал Эрик, обращаясь неизвестно к кому.

– Компьютер открой, – приказал Лео сквозь зубы.

Эрик не мог его слышать, но именно в этот момент сумел наконец-то немного сосредоточиться. Он потянулся к ноутбуку и поднял крышку. Лео увидел его лицо совсем близко на экране, но и Эрик тоже увидел Лео – впервые. Вздрогнул. Закусил губу, точно так, как это делала порой Эльза.

– Жалобы? – отрывисто спросил Лео. – Условия содержания? Пожелания, требования?

Эрик пожал плечами, как бы говоря – а при чем тут я, вообще?

– Рассказывайте, – сказал Лео. – По минутам. Подробно. Быстро!

* * *

К тридцати годам Эрик Бауэр имел два высших образования, был автором научной статьи о свойствах летучих соединений и владел фармацевтической компанией. Деловые партнеры ценили его, счет друзей шел на сотни, интересные женщины соревновались за его внимание. Эрик Бауэр никогда не ужинал в одиночку, не нуждался в деньгах и не впадал в депрессию. Все знали, как трогательно он относится к своей семье: раз в неделю он обязательно обедал с родителями.

Вечер накануне убийства Эрик Бауэр провел в большой компании, в ресторане, принадлежавшем одному из его друзей. За столом немного выпил и вернулся домой на такси. Квартира, бывшая в его собственности, помещалась в историческом центре города, на третьем этаже старинного пятиэтажного дома.

Во втором часу ночи отключилось электричество: компания, поставщик электроэнергии, заранее предупредила о плановом ремонте. Эрик собирался ко сну, когда прозвучал телефонный звонок.

– …Ее отец когда-то был моим преподавателем на химфаке. Потом с ним случился инсульт. Я помогал – медицинскими связями, деньгами. Она сама неплохо зарабатывала, писала в глянец развлекательные истории: биографии знаменитостей, тайные общества, светские хроники, запретные изобретения… Бред, но за него платили. Когда она попросила о встрече, я подумал – это насчет отца. Я впустил ее. Мы посидели, немного выпили. Я спросил, что случилось. Тогда она сказала, что подготовила убийственный материал о моей личной жизни, бомба, так она сказала. Моя репутация, она сказала, превратится в кусок дерьма. Перечислила имена моих бывших невест и сказала, что я буду выблевывать свои предсвадебные обещания. Она так и сказала – выблевывать… Мои родители, партнеры, друзья – никто не останется в стороне, она сказала. Если я не заплачу ей круглую сумму, прямо на месте. Я взбесился. Я был, наверное, уже прилично пьян. Ударил ее ножом. Кухонным. Попал в артерию. До приезда «Скорой» она не дожила. Я все рассказал полиции, мне нечего больше добавить.

Он говорил монотонно, отстраненно, будто рассказывал о ком-то другом. Закончив, откинулся на спинку стула и сдвинул брови, и под маской его отрешенности прятались растерянность пополам с обидой: кажется, он никак не мог поверить, что Эльза прислала ему вместо адвоката железную коробку с букашкой внутри.

– А что за проблема с бывшими невестами? – Лео насторожился. – Вы ведь не женаты?

– Я несколько раз был женихом, – сказал он сквозь зубы, – но до сих пор не женат. Я никого не бросал, не предавал, я со всеми старался быть честным… Мне просто не везло. Грязь можно высосать из пальца, если у вас в Ортленде понимают такое выражение. А моя репутация… мне дорога. Была дорога, я хочу сказать. Эта женщина обещала втянуть в скандал близких мне людей… Я понимаю, почему ее убил. Но это меня не оправдывает.

– Вы хорошо помните момент удара? – с тяжелым сердцем спросил Лео.

Эрик посмотрел ему в глаза – через экран.

– Я помню приступ ярости, нож у себя в руке, ее тело на полу и кровь на моем лице. Что еще я должен помнить?

– Момент удара. – Лео почувствовал во рту вкус желчи. – Вы не мясник и не хирург, прежде вы никого не били ножом в шею. Если не помните – так и скажите. Это не ложь и не адвокатская уловка. Просто скажите правду.

– Правда в том, что я выпил и потерял самообладание, – сказал Эрик отстраненно. – Да, она меня шантажировала. Нет, мне не следовало бить ее за это ножом. Это все.

Он замолчал, прислушиваясь к чему-то в себе – будто слова повторялись в его сознании, как эхо в глубокой пещере. Лео вглядывался в красивое, породистое лицо на экране, в лицо бывшего домашнего мальчика, бывшего примерного сына и бывшего успешного, счастливого человека.

Где-то кружил ястреб, недавно упустивший добычу. Но свой запас удачливости Лео на сегодня исчерпал, а может, не только на сегодня; он не сможет ничем здесь помочь. Судьба Эрика Бауэра обернулась хищницей и сожрала его.

– Значит, электричества в ту ночь не было?

– Мы сидели при свечке. На чердаке работали монтеры. Еще до приезда полиции свет восстановился.

– Замок на входной двери?

– Открывается или ключом, или автогеном. Или защелкой изнутри.

– У кого-то еще есть ключ?

– Всего ключей два. – Эрика все сильнее тяготил разговор. – Один у меня, запасной у родителей. Уж их-то к этому делу я не позволю… привлекать.

– В квартиру можно войти через балкон, через окно, через крышу?

– Нет! – Безучастность Эрика перетекала в раздражение. – Там сигнализация на каждом окне! Там нет чердачных люков, ходов из канализации, лестницы с неба! Нет порталов из волшебных стран, это запертая со всех сторон квартира!

Лео вспомнил желтый глаз ястреба близко над собой, очень близко. Он вспомнил, как смыкаются когти. Окажись Эрик там, на зеленой лужайке, на месте Лео – дал бы себя утащить, не сопротивляясь.

– Эрик. – Лео заговорил вкрадчиво, больше всего жалея, что не может сейчас сесть рядом с собеседником, поймать его взгляд, положить ладонь на плечо. – Давайте вспоминать шаг за шагом: где вы сидели, какое между вами было расстояние, что было на столе… Где стояла свеча?

Эрик сжал челюсти, глядя мимо камеры, в пространство, будто прокручивая в уме варианты, будто заново сомневаясь и поражаясь сам себе. У Лео возникло то самое предчувствие, которое во многих его делах было вестником скорой победы – сейчас собеседник что-то вспомнит. Сейчас он скажет правду.

– Эрик, сосредоточься. Мы будем настаивать на проведении следственного эксперимента, и если окажется, что ты по каким-то причинам не можешь воспроизвести свои движения, перемещения, поступки…

– Хватит! – сказал Эрик, и голос прозвучал совершенно по-другому, как будто он пришел в себя, и прежний самоуверенный, властный бизнесмен обнаружил себя в невозможной, дурацкой ситуации. – Я отказываюсь принимать участие в этом фарсе! Я полностью признал вину, теперь требую нормального адвоката!

– Эрик. – Лео попытался поймать его взгляд на экране. – Пожалуйста, не отказывайся, я хочу помочь. Я могу помочь!

Крышка ноутбука закрылась, связь оборвалась, экран компьютера перед Лео потемнел, зато ярче осветилась панель, куда велась трансляция с внешней камеры; Эрик сидел, навалившись локтями на стол, опустив голову и судорожно сжав кулаки. Через несколько секунд открылась дверь, вошел сотрудник изолятора с неизменно-довольным лицом и молча, ничего не комментируя, взялся за ручку на крыше транспортной кабины и поднял ее, как чемодан. Закачался пол, закрутилась комната на экране – стены с непрозрачными окнами, стол посередине, человек в темно-красной робе заключенного, неподвижно сидящий у стола…

У Лео закружилась голова, и он отключил внешнюю камеру.

* * *

Телефон зазвонил, когда Эльза, пытаясь сосредоточиться, бродила по коридору административного этажа. Она ждала, зависнув между надеждой и отчаянием; Лео в костюме с галстуком представлялся ей колдуном в мантии со звездами. «Он справится, – говорила себе Эльза. – Если не он, то кто. Эрик, братишка, с нами Лео Парсель, а не кто-нибудь. На нашей стороне Лео Парсель. Мы везунчики».

«Ричард друг Эрика», высветилось на экране телефона. Эльза отлично его помнила – он много раз бывал в гостях в родительском доме.

– Эльза, привет. – Ричард заговорил нарочито бодро, но за весельем чувствовалась тревога. – Я не могу дозвониться Эрику, и коллеги тоже не могут. У нас деловая встреча, все пришли… У него точно все в порядке?

– Да, – сказала Эльза и кашлянула, прочищая горло. – У него все в порядке, но он сейчас очень занят. Я перезвоню тебе позже.

– Погоди-погоди. – Из весело-озабоченного голос в трубке стал просто озабоченным. – Что значит «занят»? Он никогда так не делал! В офисе никто не знает, где он! Что случилось?!

– Ричард, – сказала Эльза. – Он тебя десятки раз прикрывал, помогал… Ну подожди, потяни время. Я все потом объясню, или он сам объяснит!

Открылась дверь, появился сотрудник следственного изолятора, толкающий перед собой транспортную платформу. Его лицо сияло.

– Забирайте вашего адвоката, – сказал сотрудник елейным голосом. – Отказался клиент. Давайте нормального, говорит!

И он ухмыльнулся с неприкрытой издевкой.

* * *

Машина Эльзы, а точнее, старая машина ее мамы – огромная, почти антикварная – возвышалась на полупустой парковке, приметная, как танк. Эльза шагала, толкая перед собой транспортную платформу, будто груженую тележку из супермаркета. Только у тележек нет таких мощных рессор и нет видеокамеры на крыше, и жаль, что Лео видит сейчас ее лицо.

– …Послушай, я не верю, что Эрик убил, и не оставлю это дело. – Его голос звучал в наушниках. – Мы будем продолжать расследование неофициально. Ты меня слушаешь?

Эльза не ответила, у нее было много работы: снять кабину с платформы и установить в автомобиль, на заднее сиденье. Убрать платформу в багажник. Закрепить кабину на кресле пассажирским ремнем.

– Эльза, – после паузы сказал Лео. – Ты не только его сестра. Вспомни, что ты детектив.

Ремень никак не желал застегиваться. Да и чем поможет ремень? Все равно при резком торможении бронированный ящик не удержится и полетит вперед, и огреет Эльзу по затылку…

Значит, надо ехать медленно.

Но надо гнать во всю мощь мотора, потому что родители дома одни, а сволочи из сыскного отдела уже сообщили им новость официально, не дождавшись, пока Эльза подготовит пожилых людей к такому известию.

Тем временем Тильда, заместитель министра обороны, выразила желание видеть Эльзу лично. Срочно. Сию секунду.

Тем временем следователь официально потребовал, чтобы Эльза передала ему второй ключ от квартиры Эрика, который хранится в родительском доме.

– …Представь, что дело не касается твоей семьи. Возьми голые факты: преуспевающий бизнесмен убивает ножом шантажистку, хотя у него есть тысяча других способов ее нейтрализовать! И предмет шантажа очень странный: что за бывшие невесты? Их что, сто человек? Или он избивал их с особым цинизмом? Что такого ужасного эта Клара собиралась ему предъявить?

– Лео. – В приступе раздражения ей захотелось садануть кулаком по железному ящику, в котором пряталась надоедливая букашка. – Хватит! Хватит морочить мне голову!

– Почему ты поверила, что Эрик на такое способен?! Учитывая все, что я о нем знаю, он же помешан на чувстве долга, как он мог поднять руку на женщину?!

Пересилив себя, Эльза аккуратно застегнула ремень. Села на водительское место, поставила ноутбук на сиденье рядом. Сгорбилась, навалившись на руль. Целую минуту пыталась удержаться от болтовни, но слова Лео прожигали ее, как кипяток ледышку, и наконец она не выдержала:

– Ты ничего не знаешь об Эрике, Лео. Ничего.

* * *

Свадьбы назначались четыре раза. И еще дважды объявляли помолвку. Всякий раз семейное счастье Эрика Бауэра сперва откладывалось, а потом отменялось по разным причинам.

Однажды за несколько дней до назначенной церемонии он угодил в больницу с жутчайшей аллергией. Невеста, полюбившая молодого красавца, откровенно испугалась того чудища, в которое превратился опухший и облысевший Эрик. Как только свадьба расстроилась – Эрик восстал из пепла, и здоровье его, потенция и волосы полностью восстановились.

В другой раз за три дня до свадьбы он сбежал в горы и пропал на неделю. Эрик оправдывался тем, что поехал на медитацию перед важнейшим днем своей жизни, но попал в буран, остался без связи и чуть не погиб. После объяснений с невестой свадьбу решили переназначить, но позже бракосочетание снова отменилось. Эрик приложил много сил, чтобы избежать скандала.

В третий раз накануне свадьбы он зачем-то прыгнул с парашютом и сломал ногу. Невеста не верила, пока ей не предъявили рентгеновский снимок. Свадьбу официально перенесли, потом еще раз, а потом отменили. Девушка заявила, что Эрик сломал ей жизнь, но счастливо вышла замуж – за другого человека, через два месяца.

В четвертый раз – вообще непонятно, что случилось между Эриком и юной невестой, хотя расстались они относительно мирно.

Помолвки без свадеб, назначавшиеся и расторгавшиеся, уже никто не принимал всерьез. Не то Эрик был проклят, не то подсознательно не желал надевать обручальное кольцо – притом что предлагал свои руку и сердце охотно и щедро. Знакомые советовали ему найти хорошего парня и не морочить голову родителям, но Эльза отлично знала, что брат влюбляется в девочек – с первого класса.

– У него фобия, Лео. Знаешь, люди боятся змей или пауков, или замкнутого пространства. А Эрик боится женитьбы. Это ничем не объяснимый, иррациональный страх.

В тишине осветился экран ноутбука. На секунду Эльзе показалось, что Лео сидит рядом, на пассажирском сиденье, бледный и встревоженный.

– Он сам тебе сказал?

Эльза помотала головой:

– Он ни с кем это не обсуждал. Может, с близкими друзьями – я не знаю. Со мной нет. Я сама… догадывалась. Но я с ним не говорила на эту тему… никогда, родители вообще считали неприличным, чтобы брат с сестрой говорили об интимном. Когда у меня начались месячные, я больше всего боялась, что Эрик что-то такое заметит… прости, я несу чушь.

– А родители? Они ждали свадьбы всякий раз, их ничего не удивляло?

– Они были уверены, что Эрик по-честному хочет жениться, просто обстоятельства так складываются. Невезение. – Эльза снова замолчала, глядя прямо перед собой.

– Прости, я должен спросить, – тихо заговорил Лео. – А почему он всякий раз снова заводил эту тему? С женитьбой?

– Потому что… искренне хотел семью, хотел порадовать родителей, а главное, считал женитьбу долгом порядочного мужчины. Представь себе человека, у которого в одном кармане твердые принципы, а в другом – фобия, которая мешает им следовать…

Она облизнула губы – запекшиеся, искусанные до крови.

– Я думаю, что эта шантажистка… нащупала его самое уязвимое место. Ту самую точку, где он себя стыдился, ненавидел и презирал. И он… сорвался.

В салоне большой машины сделалось очень тихо.

– Я его знала с детства как облупленного, – прошептала Эльза. – Мне было достаточно деталей, странностей, оговорок… я же детектив, понимаешь?! Я должна была догадаться, а потом спросить напрямую, подогнать ему психотерапевта… помощь… Но я не стала, я закрыла глаза, мне было плевать на собственного брата!

– Эльза, ты сейчас загоняешь себя в угол и винишь ни за что. Он давно взрослый мужчина.

– Да, я так и говорила себе! Он взрослый, преуспевающий, что мне за дело до его женщин?! Он самостоятельный, успешный, не легкомысленный, разумный… Прости меня, Лео. Я сама себя обманывала. Вбила себе в голову, что ты сможешь… чудесным образом доказать, что он невиновен. Но ты же не волшебник…

Экран ноутбука снова погас, как будто Лео спрятал лицо.

* * *

Лео осознал себя букашкой.

Не потому, что он в Альтагоре. Не потому, что сидит в ящике, и не потому, что его чуть не сожрала хищная птица. Но в деле Эрика Бауэра он букашка, да еще и подверженная самообману. Уверяя Эльзу в невиновности брата и обещая продолжить расследование, он мучил ее, а вовсе не поддерживал.

Психология жителей Альтагоры только на первый взгляд кажется понятной. Лео полез в чужое дело, не разбираясь и не понимая. Ведь он великий детектив, прославленный своей интуицией, с золотым аргументом «не верю». Гениальный и блистательный. Книжный персонаж, раскрывший «сто безнадежных дел». Напрасно обнадежил Эльзу, забросал ненужными вопросами ее брата…

А надежды нет. Адвокат – «нормальный», как выразился Эрик, – будет настаивать на том, что клиент был в состоянии аффекта…

Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. И еще раз. Воздуха в кабине было достаточно, и работал кондиционер, но Лео вдруг показалось, что стены, обитые звуконепроницаемым пластиком, сдвигаются, и сейчас его раздавят.

* * *

Эльза молча завела машину. «Сначала к родителям, – подумала отстраненно. – Замминистра подождет…»

Осветился экран ноутбука – компьютер Лео, похоже, лежал на боку, камера транслировала бежевую стену с рельефным геометрическим узором.

– Оставь меня, – сказал Лео очень необычным, будто размытым голосом.

Эльза подскочила на сиденье:

– В смысле?!

– Мне надо в посольство. – Лео говорил теперь медленно, с большими паузами между словами. – Оставь на парковке… поезжай по делам. Я свяжусь… со службой дипломатического протокола, они пришлют за мной машину.

– Что с тобой?!

– Я, по ходу, теряю сознание, – сказал он очень тихо. – Если перестану отвечать – не пугайся.

– Выходи! – Эльза выскочила из машины, и зеваки, наблюдавшие за ней уже некоторое время, сделали вид, что смотрят в другую сторону. Эльза распахнула заднюю дверь и склонилась над транспортной кабиной.

– Выходи оттуда! Лео!

Тишина. И снаружи эту проклятую ортлендскую дверцу никак, никак не выломать.

* * *

– Господин Парсель, вам показан постельный режим. – Врач говорил, как говорили доктора в детстве Лео, веско и очень строго. – До того как прибудет эвакуационный самолет, не вставайте, пожалуйста. Только в уборную.

В посольском особняке Ортленда в последние месяцы случилось множество обновлений, оборудован был врачебный кабинет с аппаратурой, и времена, когда повариха служила еще и медсестрой, казались отдаленными и варварскими. Нынешний посол был помешан на безопасности: в каждом холле имелись огнетушитель, кислородный конденсатор, запас питьевой воды и набор снаряжения для промышленного альпинизма – на случай, если придется эвакуироваться через крышу. Весь персонал был новый, ни с кем Лео не был лично знаком, а врача еще и побаивался.

– Не знаю, что вы мне вкололи, – он отвечал нарочито-беспечно, как в детстве ни с одним врачом говорить не решился бы, – но чувствую я себя значительно лучше, практически здоровым. Поэтому, пожалуйста, давайте не поднимать тему эвакуации – я в командировке, дела не закончены, я никуда из Альтагоры не полечу.

– Тему эвакуации мы будем поднимать, – сообщил врач очень холодно. – У меня есть начальство, и у вас есть начальство, господин детектив. Никому не нужен международный скандал… Я ведь не стану скрывать, что вас атаковала хищная птица и что она угрожала вашей жизни. А ведь вам гарантировали безопасность в Альтагоре! Тот, кто допустил инцидент, будет отвечать!

– Со своим начальством, – проговорил Лео сквозь зубы, – я уж как-нибудь разберусь, доктор. У вас нет ни полномочий, ни физической силы, чтобы в наручниках проводить меня на самолет.

– Оно того стоит? – Врач сумрачно ухмыльнулся. – Вы хотите хромать всю жизнь? Может, вы хотите потерять ногу, а?

– Мечтаю, – пробормотал Лео, сползая со смотрового стола. Врач обколол его бедро обезболивающим, Лео теперь казалось, что одна нога у него деревянная.

– Я знаю, что вы человек увлекающийся, – сказал врач, наблюдая за ним, – но я надеюсь, что вы человек разумный, и мне не придется с вами воевать.

Лео, морщась, с трудом натянул широкие пижамные штаны.

Если не подходить к окну – а еще лучше задернуть шторы, – можно поверить, что ты в Ортленде. Среди своих. Что особняк стоит на тихой улочке в ряду других домов, а не посреди огромной пустынной комнаты с потолком вместо неба…

Эльза не отвечала на вызов.

* * *

Тильда приняла Эльзу один на один – в маленьком кабинете огромного официального здания, где из окон не видно ни одного дерева, а только мрамор и базальт – монументальный стиль, в котором выстроен административный центр города.

– Сожалею, – сказала коротко. – Уже знаю подробности. Как родители?

– Плохо, – ответила Эльза.

Перед визитом в министерство она побывала дома, почти насильно накормила родителей обедом, наговорила какой-то утешительной чуши – и опять была вынуждена их оставить.

– Я надолго вас не задержу, майор, – с некоторых пор Тильда перестала звать Эльзу на «ты» и по имени. – Во-первых, наше ведомство готово предоставить отличного адвоката бесплатно.

– Спасибо, – сказала Эльза. – Я уже договорилась… с бывшим однокурсником, он в десятке лучших.

– Отлично. – Тильда кивнула. – Во-вторых… ваше назначение, позавчера одобренное, теперь откладывается на неопределенное время.

– Мое… назначение?

Эльза вспомнила, как в тумане: да, ее продвигали на пост третьего советника юстиции, это было, кажется, в другой жизни… И она-то думала, что назначение в отдаленном будущем, через полгода самое раннее, а позавчера его, оказывается, одобрили…

– Да. – Тильда кивнула опять. – Ваша карьера… под большим вопросом теперь. Все понимают, что это не ваша вина. Но лучше не испытывать иллюзий.

– Это не самая большая моя проблема, – глухо сказала Эльза.

Тильда снова понимающе кивнула:

– Разумеется. Наши друзья из Ортленда прислали официальный протест: их гражданин, господин Лео Парсель, оказался в смертельной опасности на территории Альтагоры, хотя мы обещали ему защиту. Вы обещали, майор.

– Там была сетка, – пролепетала Эльза. – У нас не водилось ястребов, в нашей местности, много лет, ни других хищных птиц. Ни крыс, ни…

– Они эвакуируют господина детектива по медицинским показаниям, – сказала Тильда. – И… это лучший вариант, я вам скажу. Просто напишите объяснительную про сетку, про ястреба, про что угодно.

Эльза молча потянулась к стакану с водой на столе. Губы высохли и растрескались. Рука подрагивала. Капли падали на полированную столешницу.

…Когда Лео потерял сознание в своей транспортной кабине, Эльза метнулась к посольству Ортленда, дорога заняла тридцать минут. Ее тормознули на пропускном пункте и не пускали через внешний кордон, она требовала связи с послом – немедленно. В это время компьютер, так и стоявший на переднем сиденье, ожил, посветил экраном, и Эльза увидела Лео – бледного, мокрого, с виноватой улыбкой.

– Нормально, я очухался. У меня садится аккумулятор в компе, пара процентов осталось. Эльза, прости, что я тебя подвел…

Транспортную платформу с установленной на ней кабиной увезли в глубь знакомого Эльзе здания. Через десять минут Лео написал ей сообщение: «Все хорошо я у своих свяжусь чуть позже держись».

…Эльза выпила до дна, поставила стакан на стол. Вдохнула и выдохнула.

– К лучшему, – со значением повторила Тильда. – Вы знаете… уже пошли разговоры. Очень странные домыслы. Вы общались с букашкой, он жил у вас чуть ли не в доме, и все это после недавнего скандала, который не успел забыться. Все эти кукольные кроватки, фарфоровые ванночки… Вы помните? А он ведь не в рабстве у вас, он добровольно… Слово «извращение» за вашей спиной уже сказано, майор.

Эльза медленно подняла голову. Тильда увидела в ее глазах нечто, что заставило госпожу замминистра пойти на попятную.

– …мне лично это слово кажется отвратительным и несправедливым. Человек, подобный вам, из семьи, подобной вашей, с послужным списком, подобном вашему… мог бы быть избавленным от чужих грязных домыслов. Но… вы же молодая женщина, майор. Я гожусь вам в матери. Я совершенно искренне вам советую: никогда с ним больше не встречайтесь.

* * *

Лео задремал, и ему снилось, что он отпирает входную дверь в большой квартире, где никогда на самом деле не был. На пороге стоит великанша, на ней светлые брюки и карамельного цвета пиджак, под пиджаком – тонкий белый свитер. Она будто нарочно одета в цвета, на которых эффектно потом будут смотреться кровавые реки…

Откуда Лео знает, что перед ним великанша? Ведь он одного с ней роста, даже выше? Где происходит дело, в Ортленде или Альтагоре?

Ночь, изысканная гостиная, горит свечка, мерцает коньяк в длинношеей бутылке. Женщина в светлом таинственно улыбается, будто вот-вот сообщит что-то важное.

«Не трогай меня, шантажистка, – во сне говорит Лео. – Я не тот, кто тебе нужен. Я никогда не обещал Эльзе жениться на ней, хорош бы я был, и забавная получилась бы свадьба…»

Странный звук возник в его сне – как будто стрекочет над головой сорока, будто они с Эльзой на лужайке, ее рука касается травы, и Лео может чувствовать запах ее кожи. Аромат цветов и речной воды и ясно ощутимый животный дух, не вызывающий ни страха, ни отвращения, а только невесомость и нежность.

Он открыл глаза. Стрекотал вызов мессенджера на ноутбуке.

* * *

Выходя от замминистра, Эльза мельком подумала, что надо бы позвонить брату и попросить сегодня вечером побыть с родителями, пока Эльзы нет дома. Им сейчас непросто.

И тут же она вспомнила, что Эрику нельзя позвонить, и в ближайшие годы он вряд ли сможет приехать, именно поэтому родителям так плохо сейчас. И поняла, что привыкла мимоходом подкидывать брату задачи – привезти-отвезти, купить подарок, договориться с садовником, принять гостей – и он все делал безотказно, безропотно. Ведь Эльзе некогда, у нее всегда было столько дел, расследования, карьера…

Лео очень долго не отвечал на вызов, Эльза начала паниковать. Но когда экран наконец включился, Лео по ту сторону видеосвязи выглядел вполне живым: небритый и бледный, но уже не такой осунувшийся и страшный, каким был до визита в посольство.

– Мне гораздо лучше, не волнуйся. – Он, кажется, читал ее мысли сквозь экран. – Есть новости?

– Тебя… отправляют домой?

– Меня нельзя отправить, я не посылка. – Он слабо улыбнулся.

– Со мной говорили из вашего посольства. – Она попыталась улыбнуться в ответ. – Сказали, что вылечить тебя могут только в Ортленде. Намекнули, чтобы я… на тебя повлияла. Помогла принять решение.

– И ты, – медленно проговорил Лео, – будешь… на меня влиять?

– Я хочу, чтобы ты был здоров. – Она старалась говорить как можно спокойнее. – Я и так… перед тобой виновата.

Его глаза темнели, теряли блеск, подергивались дымкой, будто отдаляясь от нее.

– Ты хочешь, чтобы я уехал?

– Но это же… твоя жизнь, здоровье… Я думаю о тебе. И всегда буду думать, Лео.

Она хотела сказать «я никогда тебя не забуду», но вышло бы слишком мелодраматично, и Эльза прикусила язык.

– Они преувеличивают, не так уж я и ранен, – сказал Лео. – Они боятся ответственности, боятся международного скандала. Но я-то не боюсь… А ты?

Эльза заплакала. За весь день она не пролила ни слезинки, а теперь, сидя в машине на парковке, разревелась ручьем. Ей было что оплакивать, но сейчас она лила слезы о масштабе, разделяющем их. Должна бы плакать о брате, о погибшей девушке – но плачет о масштабе, и Лео прекрасно все понимает.

– Ну как мне тебе помочь?! – спросил он с отчаянием. – Получается, единственная помощь – исчезнуть, убраться, улететь… Это единственное, что я могу для тебя сделать, да?!

Эльза низко склонилась над рулем – пусть случайные прохожие думают, что она что-то уронила под ноги и теперь ищет.

* * *

Транспортная кабина стояла у входа в посольский особняк. Лео задержался на крыльце; вон у того окна он впервые увидел Эльзу не на экране, в натуральную величину. На теннисном корте они вместе отрабатывали версию, оказавшуюся провальной. А там, между особняком и входом, заняла оборону Эльза, защищая Лео от толпы великанов-погромщиков.

Книга Эльзы о приключениях детектива Парселя так и останется недописанной. А роман прототипа и автора, незавершенный, был обречен с самого начала.

Лео отпер дверь транспортной кабины. Здесь он провел много часов, здесь была его база, почти родной дом. Но сейчас казалось, что внутри ужасно тесно, что стены давят.

Он собрал вещи: небольшой чемодан и портплед с респектабельным костюмом. Его адвокатская карьера закончилась, толком не начавшись, и даже хронометр со стрелками ни капельки не помог. Теперь у Эрика «нормальный» адвокат, он добьется смягчения приговора…

Волоча чемодан на колесиках, закинув портплед на плечо, он побрел, прихрамывая, обратно. Стемнело, в посольском особняке кое-где светились окна. «Завтра в это время, – подумал Лео, – я буду дома, у себя на диване, я не позволю упечь себя в госпиталь. Пробежки придется на время отложить; как же мне разминаться? Купить, что ли, гантели? Турник? Боксерскую грушу?!»

У входа в его комнату обнаружилась новенькая ортопедическая трость, на рукоятке висел пластиковый пакет с упаковкой пластырей и обезболивающих таблеток. Лео презрительно скривил губы.

Помахивая тростью, как ракеткой, он прошелся по комнате. Широко открыл окно, откинул шторы. Минуту смотрел в полумрак снаружи, пытаясь уловить движение свежего воздуха, но большое окно в помещении великанов было закрыто. Лео вернулся в комнату, остановился, сгорбившись, над своим чемоданом – будто уже в пути…

Тягучий звон послышался за окном, словно вибрировала металлическая струна. Источник звука стремительно приблизился, оборвался, сменился громким шорохом. Лео медленно, будто в кошмаре, обернулся.

Там кто-то был, за окном. И он собирался войти.

* * *

Ее родители не признавали сильных лекарств, но обойтись без снотворного в этот вечер нельзя было. Эльза дождалась, пока они улягутся, и только тогда спохватилась: ключ. Запасной ключ от квартиры Эрика, который следовало сдать на время следствия. Ключ лежал в верхнем ящике стола в кабинете, Эльза решила взять его потихоньку, чтобы заново не волновать родителей, тем более перед сном…

В ящике не было ключа. Эльза пересмотрела все ящики стола и комода и только тогда решилась спросить у сонной уже матери:

– Ма, ключ Эрика…

– В столе. – Мама устало откинулась на подушки.

– Там нет.

– В столе, – подал голос отец. – Это совершенно точно, посмотри внимательнее.

Эльза вернулась в кабинет. Тщательно, как на официальном обыске, перерыла ящики и снова вернулась в спальню.

Ее родители спали. Снотворное подействовало.

* * *

Скрип, шорох, тихий скрежет. В сумрачной комнате было достаточно светло, чтобы Лео мог видеть подробности.

Сначала тень за приоткрытым окном. Потом горбатый силуэт протиснулся внутрь, волоча, как мешок, полупрозрачное брюхо, где плескалась бурая жидкость. Суставчатые ноги скребли по подоконнику. Сложенные крылья казались серыми наждачными досками. Хобот подрагивал, ощущая близкую теплую кровь.

Служба безопасности посольства опять совершила непростительную ошибку: дезинсекция была провалена, и не важно, что тому виной – аномальная жара последних дней или чья-то небрежность. По инструкции Лео следовало немедленно покинуть помещение и вызвать подмогу: он уязвим и беспомощен, но его защитят…

Он поднял трость, выданную ему заботливым доктором, и шагнул вперед, метя комару в холку.

Промах. Трость просвистела в пустоте. Противник, будто призрак, обнаружился вовсе не в том месте, где Лео ожидал его поразить.

Возможно, комар оказался мутантом, а может быть, Лео был слаб в энтомологии Альтагоры. В других обстоятельствах, листая энциклопедию, он выяснил бы повадки, род и отряд этой твари. Но сейчас он пятился, подняв единственное оружие – трость, а комар, приняв вызов, исчезал и появлялся. Перемещался так быстро, что Лео не успевал уследить. Подбирался все ближе.

Крылья резали воздух с невыносимым звоном. Лео казалось, что он видит направленный на него мутный взгляд фасеточных глаз. Комар завис теперь под потолком, будто в замедленной съемке, и Лео смог разглядеть устройство его хобота: лезвия, иглы, изуверский хирургический инструмент.

– Я не букашка, – хрипло сказал Лео. – Букашка – ты.

* * *

Эльза постояла на пороге спальни: родители сладко сопели. Уже завтра их отчаяние сменится бешеной деятельностью – а что передать Эрику, а что написать Эрику, а как дать понять ему на расстоянии, что он останется любимым сыном, даже если перережет полгорода.

Эльза прислушалась к собственным ощущениям. Она, получается, злилась на Эрика. Горевала, сопереживала – но и злилась, потому что есть предел, за которым близкого родственника невозможно прощать и оправдывать. Для родителей такого предела нет, что бы ни совершил их золотой мальчик, они останутся на его стороне…

И еще – она чувствовала обиду. Все их мысли полны были Эриком, а о том, что случилось с Лео, никто из них даже не спросил.

Она набрала номер следователя. Тот отозвался усталым недовольным голосом:

– Майор, я уже сплю. Завтра рабочий день.

– Нет ключа, – сказала Эльза. – Второй ключ от квартиры Эрика исчез. Мои родители ничего об этом не знают.

– Плохо, – сказал следователь после паузы. – Очень неудачная уловка. Если вы не сдадите ключ, как положено по закону… хуже – если вы вздумаете проникнуть в опечатанную квартиру до завершения следствия… будут неприятности. Я предупредил.

– У меня. Нет. Ключа, – процедила Эльза. От унижения у нее сделалось горько во рту.

– Хорошо. – Следователь прочитал ее настроение по голосу и заговорил теперь почти по-приятельски. – Допустим, ключ не завалился за плинтус, а попал в чужие руки. Как вы себе это представляете? Ваш брат беседует с девушкой, входит некто и хладнокровно режет ее, при этом на ноже остаются отпечатки пальцев господина Бауэра, а на его одежде появляются пятна крови?

Эльза уперлась лбом в прохладный дверной косяк: она знала, что разговор окончится ничем. Прямые улики. Без вариантов.

– Послушайте, коллега. – Следователь снова поймал ее настроение и прикинулся добрым другом. – Ваш брат ведет себя разумнее и дальновиднее, чем вы. Чистосердечное признание ему поможет. Адвокат расскажет в суде, что жертва была шантажисткой. Подробности о личной жизни господина Бауэра суд выслушает за закрытыми дверями, публике не обязательно знать некоторые детали… Я сожалею, майор. Но мы же оба понимаем – при всех смягчающих обстоятельствах его признают виновным.

* * *

Уже обреченный комар некоторое время продолжал танцевать по комнате – смертоносный балет со спецэффектами. Лео, уклоняясь и лавируя, лупил по мохнатой голове, перешибал на лету крылья, ноги, костяные крючья и лезвия. Трость пела в воздухе, трещал хитин; летели ошметки, щетина, капли крови – комар был напитан кровью, как бурдюк вином. Перед визитом к Лео он успел полакомиться великанами на внешней проходной, искусал их и уцелел. Сейчас у насекомого не было шансов; Лео бил так, будто комар был олицетворением его внутренней букашки, будто под ударами трости превращались в котлету слабость, беспомощность и апатия.

К концу поединка комната выглядела как после бойни циркулярной пилой. Туша комара затихла под окном, и повсюду валялись хитиновые обломки.

Лео вытер лоб рукавом. Отбросил трость. Улыбнулся безумной ясной улыбкой; ему хотелось бить и крушить. Ему хотелось фехтовать и драться, действовать без единой заминки и побеждать – как поступал он всю жизнь, иначе не был бы Лео Парселем.

* * *

Теперь она стояла на пороге детской комнаты брата, давно переделанной в гостевую. Ничего тут не осталось от маленького Эрика, разве что школьное фото на стене – первый класс, нарядные дети, и брат держит за руку свою первую семилетнюю любовь – Эльза давно забыла, как ее звали. Лара? Лора?

Какой длинный день. Еще утром Эльза была счастлива, сидела рядом с Лео и писала о нем книгу, а потом чуть не скормила ястребу. Еще днем она изо всех сил верила, что брат невиновен…

Некуда отступать. Эльза перезвонила Ричарду:

– Наконец-то, – сказал он вместо приветствия. Его голос нервно подрагивал.

– Эрик в тюрьме, он убил человека, его посадят надолго, – сказала Эльза ровно, будто читая прогноз погоды.

Она была рада, что разговор происходит по телефону. Что она не видит лица собеседника, достаточно обморочной паузы на том конце связи.

– Это из-за баб, – сказал наконец Ричард, одышливо, как после пробежки. – Я говорил ему, я говорил… Ведь из-за женщин, я прав?!

– Подробности рано или поздно вылезут на публику, – сказала Эльза. – Но я не хочу сейчас это обсуждать. Будь другом, сообщи его коллегам… тактично. Чтобы они узнали не из криминальной хроники.

– Да-да, – отозвался он рассеянно. – Чем-то еще… можно помочь? Адвокат…

– Есть. Ничего не надо. Если потребуется, я скажу… Ричард, Эрик не отдавал тебе второй ключ от своей квартиры?

– Н-нет, – он запнулся, – с чего бы?

– Просто спросила. Извини.

Она попрощалась – и пошла бродить по дому, из комнаты в комнату, от стены к стене. Как зверь в клетке. Невозможно присесть, не то чтобы лечь, и, уж конечно, не спать. Но еще ведь не так поздно…

Она перезвонила адвокату. Тот отозвался без приязни, еще хуже, чем следователь:

– Зачем ты меня дергаешь?

– Хочу узнать, как дела, – сказала Эльза. – Ты с ним встречался?

– Я изучаю материалы, – сказал ее бывший однокурсник высокомерно, будто делая ей одолжение. – Жалоб по условиям содержания у него нет. Что еще?

– Ничего. – У Эльзы на секунду сбилось дыхание. – Я прошу, чтобы ты с ним встретился завтра. Он же совсем один…

– Сделаю все что надо. – Он подпустил в голос снисходительного терпения. – Спокойной ночи.

Прямо сейчас, где-то в городе, знакомые и коллеги Эрика один за другим узнавали новость и разносили ее дальше по телефонным проводам, по виртуальным беспроводным линиям. Как болезнь. Как заразу.

Эльза вспомнила: в последний раз ее родители принимали большую компанию как раз накануне приезда Лео, почти месяц назад. На стол был выставлен сервиз на двадцать четыре персоны, вечеринка вышла веселой и сердечной. Конечно, был Эрик…

…И еще двадцать человек ходили по дому и могли ненароком заглянуть в кабинет. Двадцать человек имели доступ к ящику стола…

На листке, вырванном из тетради в клеточку, она записала двадцать имен. Вспомнила рассадку за столом: постоянные гости имели давно привычные места, а из относительно редких в тот вечер было пятеро. Сотрудники Эрика: Ричард с женой, Томас с женой, еще этот, молодой, как его… Оскар.

Она снова взяла телефонную трубку.

– Алло, – на звонок ответила жена Томаса. Ее имя, как назло, вылетело у Эльзы из головы, но та заговорила сама, едва заслышав голос в трубке. – Какой кошмар! Только что звонил Ричард, рассказал, что случилось… Невозможно поверить! Эльза, дорогая, скажи, какая нужна помощь, мы ужасно, ужасно сочувствуем…

– Вы не могли бы вернуть ключ? – попросила Эльза. – Который Эрик оставил Томасу, вроде цветы поливать…

– Ключ? – Женщина на том конце связи заметно растерялась. – Я спрошу у Тома, но вроде бы… Эрик никому не давал свой ключ, и я не помню, чтобы у него были цветы… Эльза, мы все в ужасе! Обнимаем, не бросим, передай слова поддержки родителям…

Ее сочувствие показалось Эльзе приторным и теплым, будто помои. Стиснув зубы, она перезвонила Оскару – с тем же результатом, только тот еще и стал напрашиваться в гости, «посидеть с тобой», и Эльза чуть не швырнула телефоном о стену.

…Не подозревать же соседей, пожилых людей, которых Эльза знает с детства. Не подозревать же девушку-официантку из соседнего кафе, которая помогала в тот вечер угощать гостей. Кто еще имел доступ в дом? Уборщик по пятницам? Медсестра, навещавшая маму? Нет, следователь прав: второй ключ завалился за плинтус и попадется под руку, когда в нем исчезнет нужда…

Пришел вызов мессенджера: Лео Парсель. Эльза на секунду зажмурила глаза: оказывается, больше всего она боялась, что до отлета он ни разу не перезвонит.

* * *

Труп комара так и валялся под окном, но Лео с компьютером устроился так, чтобы разгром в комнате не попал на камеру. Эльза на экране не могла видеть ни пятен крови, ни обломков хитина, ни мертвое страшилище.

Она и без того была в отчаянии. Лео редко видел Эльзу такой несчастной и предпочитал бы никогда не видеть. Жаль, что сквозь экран нельзя протянуть руку, коснуться, обнять, поддержать; на секунду он даже засомневался: а стоит ли снова мучить ее, задавать вопросы, не лучше ли просто посочувствовать, погоревать рядом, дать время, чтобы смириться?

– Эльза… Его невесты были знакомы друг с другом?

– Какая разница?

– Никакой. Я просто подумал, были ли его невесты знакомы между собой. И кто из них держал на него зло. И кто слил информацию Кларе Блум, кто-то ведь ей выложил интимные подробности… Слушай, а с ними можно как-то связаться или Эрик складывал их мертвые тела у себя в подвале?

– Это что, такая шутка?! – Она подскочила там, у себя, в великанской комнате, чуть не опрокинув огромный ноутбук.

– Да, это шутка, – сказал Лео. – Я хочу, чтобы ты вышла из шокового состояния, чтобы ты говорила со мной и отвечала мне. Мне нужен список его невест, с телефонами, сейчас.

* * *

– Вы знакомы с женщиной по имени Клара Блум?

Девушку звали Роза. В списке невест Эрика, наспех составленного Эльзой, она занимала последнюю строчку.

– Клара Блум, журналистка. Светская хроника, мистические истории, конспирология, ужасы… Не помните?

Роза покачала головой:

– Нет. Я из провинции, в городе мало кого знаю до сих пор. Только товарищи по учебе. С Эриком мы познакомились совсем случайно, был дождь, я поскользнулась и упала в лужу, и сидела потом на скамейке и плакала, как-то все навалилось – обидно, колготки порвались, голодная, скучала по дому… А он подошел и спросил, чем помочь. И сразу видно, что человек искренне предлагает, а не пристает или цепляется…

Ее глаза потеплели, улыбка сделалась виноватой.

– Я думала, мне повезло… Эрик такой… чудесный. Я думала, мы будем жить долго и счастливо, но…

Она неуверенно запнулась.

– Что-то пошло не так? – осторожно подсказал Лео.

– Наверное, я недостаточно хороша для него, – уклончиво ответила Роза. – Там такая семья, такие… правила… возле каждой тарелки – по пятнадцать столовых приборов, и все серебряные. А я… простушка.

– Вы обижены на него? – Лео насторожился.

– Нет, – сказала Роза, и было совершенно ясно, что она не врет. – Я обижалась раньше. Потом поумнела. Ему нужна совсем другая жена, а мне – другой мужчина. Мы старались быть друг с другом честными… вот и все.

– У вас был секс?

Роза покраснела до кончиков маленьких нежных ушей.

– Ну да, ну и что?! Разве такое спрашивают?

– Спрашивают. – Лео улыбнулся. – Спрашивают врачи и детективы. Он бывал с вами груб? Принуждал делать то, чего вы не хотели?

– Нет, он не такой человек! – Она оскорбилась. – Никто в здравом уме не станет встречаться с насильником!

«Наивная», – с грустью подумал Лео.

– Вы знали, что у него и до вас были невесты?

– Д-да. – Она чуть запнулась. – Он ничего не скрывал. Эрик… немного старомодный, трудно, наверное, быть его женой, я не знаю, как объяснить. У меня сейчас парень, нам хорошо вместе, а Эрика я вспоминаю с благодарностью…

Она вопросительно замолчала, глядя на Лео через экран, сквозь расстояние и масштаб.

– Спасибо, Роза, – он благодарно кивнул, – вы мне очень помогли.

– Вы правда из Ортленда? – Она выпалила и покраснела ярче, чем когда он спрашивал про секс.

– Да, – мягко сказал Лео. – Я ростом чуть больше вашего пальца. Но когда мы говорим через телесвязь, это не имеет значения.

– Тогда как вы… – Она уже пожалела, что завела эту тему, – в Альтагоре… живете?!

– Прекрасно, – отозвался он с улыбкой. – Я полюбил эту гостеприимную страну… спокойной ночи, Роза.

Экран погас. Лео закрыл крышку ноутбука, его взгляд уперся в дохлого комара; Лео встал, с натугой поддел мертвеца тростью и перекинул через подоконник. Воротя нос, обернув руки бумажным полотенцем, отправил за окно обломки ног и фрагменты крыльев.

Отыскал в ванной тряпку и чистящее средство. Затер чужую кровь на полу и стенах. Пижаму, в которой сражался с комаром, кинул в стиральную машину.

Везение либо настойчивость, но в один вечер Лео удалось поговорить с четырьмя невестами Эрика. Он нашел к ним безотказный подход – представлялся гостем из Ортленда. Полные любопытства девушки втягивались в беседу и попадали под обаяние Лео, которое он по такому случаю запустил на полную силу.

Ни одна из них не была знакома с Кларой Блум. Все по-разному вспоминали Эрика, кто-то спокойно, кто-то с обидой, но ни одна не делилась интимными воспоминаниями с журналисткой – это совершенно точно.

Лео потратил время, чтобы найти и прочитать в Сети публикации Клары Блум. Та оказалась исключительно плодовитой, многие ее статьи заканчивались анонсом – «В следующий раз вы узнаете леденящую тайну частной школы», «Что скрывается за фасадом идеального брака такой-то и такого-то», «Смерть в парфюмерной коробке, или Химическое оружие на коленке». Некоторые анонсы, будто обрезанные нитки, вели в никуда: материалов на заявленную тему не появлялось, как если бы автору платили за молчание. Клара Блум подрабатывала шантажом; что теперь будет с ее отцом, парализованным после инсульта? Увы, на последней жареной новости – сообщении о собственной смерти – Клара Блум заработать не сможет…

Уже завтра на первые страницы в Сети и на бумаге вылезет, будто клоп, эта новость. Бомба, как выразилась покойная: бизнесмен зарезал журналистку столовым ножом!

– Нормальный адвокат, – шептал Лео, отмывая руки с мылом от комариных останков. – Нормальный адвокат уже собрал бы информацию по Кларе, опросил бывших невест, выстроил линию защиты. Девушки, к чести их, готовы явиться на суд и всем рассказать, что за тобой не замечено вспышек ярости, ты был чужд насилию, а что боялся свадьбы – да ведь мало ли кто чего боится. Нормальный адвокат обложил бы тебя смягчающими обстоятельствами, как подушками, Эрик. Зачем ты прогнал меня… Хороший адвокат – не обязательно великан… Расист ты, Эрик, и дурак к тому же, а я ради тебя парадный костюм нацепил…

Он зажмурился и так, с закрытыми глазами, увидел квартиру Эрика, какой запомнил ее из оперативной съемки: просторная гостиная с большим эркером, с добротной мебелью, с бутылкой коньяка на столе. Подсвечник, две тонкостенные рюмки, салфетки из текстиля, плетеная корзинка с единственным яблоком. Книжные корешки на полке, телефон на низкой тумбе, массивные дверцы шкафа. Один из стульев опрокинулся и лежит на спине, будто животное в позе подчинения.

Тело жертвы на полу. Темная лужа рядом с опрокинутым стулом, смазанные отпечатки рук и ног. Множество деталей… и что-то режет глаз. Что-то очень простое. Вот если бы Эльза взглянула на оперативную видеозапись – она наверняка заметила бы выпавшую деталь, ключ ко сборке пазла…

– Эльза, – спросил он небрежно, когда она ответила на вызов, – а вот этот ключ, что хранился у родителей, второй ключ от квартиры Эрика… Ты отдала следователю?

– Ключа нет, – отозвалась Эльза на экране, в ее глазах подрагивало отражение монитора. – Родители его… потеряли. Следователь считает, что это несущественно…

– Что?!

Он смотрел на нее через видеосвязь, через камеру, экран и виртуальную реальность, и под этим взглядом она подобралась, выходя из апатии:

– Ну… потеряли. Ключа нет.

– Твой следователь, – процедил Лео, – впрочем, он не твой, извини… Непрофессионал, дурак и мерзавец. Он сливает дело, впрочем, я тоже чуть не слил, но я отупел из-за ястреба… Мне нужна твоя помощь, Эльза.

* * *

– Госпожа майор, это невозможно. Детектив Лео Парсель не может покидать территорию посольства.

– На каком основании вы ограничиваете его свободу? – сухо осведомилась Эльза.

Начальник охраны, ночная смена, виновато развел руками:

– Это они ограничивают вашу свободу его забрать, майор. Букаш… то есть посол Ортленда и его правительство. Если детектив не смог договориться со своим начальством – что мы можем поделать? Они говорят – из-за вашей небрежности его искалечило…

Эльза попрощалась коротким жестом и вернулась к машине; значит, все-таки вариант «Б».

Она отъехала от пропускного пункта напоказ – так что покрышки взвизгнули, раскидывая гравий. Пусть запомнят, как она в раздражении сдалась и ретировалась.

Завернув за угол, Эльза остановилась на обочине и погасила все огни в машине. Лео – авантюрист, сумасшедший. За любую его выходку ему ничего не будет в Ортленде, он отлично это знает. А Эльза… ей тоже нечего терять: брат в тюрьме, карьера закончена, ну и ладно.

Безумие Лео заразительно. Он сказал, что у него есть план, значит, у него есть план. Он сказал, она поверила…

Или сделала вид, что поверила? Как бы там ни было, но Эльзу начинает трясти от одной мысли, что она его скоро увидит… не на экране. И сможет к нему прикоснуться, наверное, в последний раз.

Проклятый масштаб. Она могла бы взять его за руку, обнять и быть рядом. Но проклятый масштаб.

Посольство Ортленда, трехэтажный особняк, помещалось внутри небольшого сарая, теперь обнесенного еще и забором с колючей проволокой, но фонари на территории горели тускло, чтобы не нарушать световой режим для посольских; Эльза вытащила из багажника спиннинг – складную отцовскую удочку с катушкой. Из коробки с инструментами достала кусачки, фомку и брезентовые перчатки.

* * *

Оборудование для альпинизма, включенное в аварийный набор для сотрудников посольства, было укомплектовано с расчетом на любую неожиданность. Лео загрузил в рюкзак тросы и карабины, автоматические зажимы для подъема и спуска, шлем с налобным фонарем. В последний момент прихватил таблетки и пластырь, авось не пригодятся.

В особняке все спали, может быть, не очень крепко, но Лео умел быть бесшумным. Открыв распределительный щит, он вырубил внешние прожекторы с датчиками движения и неторопливо, будто на прогулку, вышел через главный вход.

Территория особняка лежала в тени. Снаружи, за большим окном великанов, тускло горели фонари; Лео прислушался к азарту и тревоге внутри себя. Он рискует, это нормально, но в своей самоуверенности он может подставить Эльзу, а такое доверие, как у нее, посмеет обмануть только последняя свинья…

Прихрамывая, он зашагал через полутемное пустынное пространство. Эльза – человек взрослый, многое повидавший, но иногда Лео кажется, что она до сих пор видит в нем всемогущего книжного героя и смотрит на него снизу вверх – это при их-то разнице в росте!

Высоко в полумраке скрипнула оконная рама. Лео споткнулся; ему показалось, что стекло сейчас вылетит, и великаны снаружи поднимут тревогу. Но гигантское окно открылось почти без звука, и стекло осталось целым.

Под самым потолком замаячило, покачиваясь на веревке, нечто размером с садовый домик и тут же рывками начало спускаться. Лео попятился, оступился на ровном месте, чуть не выругался вслух; то, что спускалось сверху, было великанской спортивной сумкой, подвешенной за ручки.

* * *

– Кто сказал – авантюра? Это рабочий план, Эльза, продуманный до мелочей.

Он сидел на приборной панели, лицо его было подсвечено монитором снизу, и он же смотрел на нее с экрана компьютера; так бывает, когда человек выступает на сцене, и зрители видят одновременно небольшой оригинал – и огромную проекцию на полотне.

– Эльза, не злись, а включи мозги на секундочку. Я когда-нибудь брал на себя то, что не могу исполнить? Нет?

Будь он одного с ней роста, она не потерпела бы такого тона. А так – она даже орать не посмеет, у него лопнут барабанные перепонки.

– Лео, – сказала она шепотом, похожим на змеиное шипение. – Ты. Мне. Соврал. Это не план, это издевательство!

– Ты хочешь или нет осмотреть место преступления? Ты хочешь или нет найти улику, которая оправдает твоего брата?!

– Придурок, – выдохнула Эльза. – Зачем я тебя послушала…

– Мы сделаем из этого лучшую главу нашей книги. Читатели будут хвататься за сердце, а потом облегченно вздыхать. Эльза, ну слушай! Верь мне, не трусь, верь до конца!

Она притормозила у обочины. Положила руку ладонью вверх на приборную панель – рядом с Лео. Он посмотрел вопросительно, Эльза ничего не сказала.

Он встал. Чуть прихрамывая, перебрался к ней на ладонь. Осторожно лег лицом вниз, прижался всем телом, тяжелый и горячий. Обнял ее запястье. Его щека касалась того места, где бился под кожей пульс.

– Лео, – прошептала Эльза, и нежностью в ее голосе можно было отапливать целый город в суровую зиму. – Ты такая скотина…

Она очень осторожно, кончиком пальца провела по его спине – от затылка до поясницы. Он заметно напрягся, но ничего не сказал.

Она поднесла его к лицу, поддерживая правую руку левой – страхуя на всякий случай. Подышала сквозь полуоткрытые губы, очень тихо, но самым легким воздухом, какой смогла для него добыть.

Лео на ее ладони повернул голову, и она увидела, что он улыбается.

* * *

Она оставила машину на парковке в ста шагах от дома, где жил Эрик. Старинный, массивный, кирпичный дом с приметным фасадом. Эльза подошла ко входу со спортивной сумкой в одной руке и спиннингом – в другой. Странное место для ночной рыбалки, тем более что на леске был закреплен вместо крючка синий пластиковый стакан.

Эльза набрала код на замке у входа. По крутой лестнице поднялась на третий этаж. Остановилась у тяжелой двери, запечатанной ярко-желтыми лентами. Посмотрела вниз – на коврик у двери, который сама когда-то подарила Эрику. Не смогла удержать тяжелый вздох.

Посмотрела вверх – на отдушину вентиляции.

– Давай-давай, – сказал Лео в наушниках.

– Еще не поздно передумать.

– Поздно, – сказал Лео, и Эльзе показалось, что его голос чуть дрогнул.

* * *

Он думал, что адаптировался к миру великанов – не на экране, не через камеру, без прикрас и без защиты, хотя бы условной. Падающий с неба ястреб, огромный комар, которого Лео измолотил в котлету, – он думал, что готов к встрече с реальностью. Но эта лестничная клетка, где гуляли сквозняки, и высота, на которую поднимала его Эльза, едва не вызвали у него паническую атаку.

Сидя в стакане, будто высотник-электромонтер, он видел Эльзу в непривычном ракурсе – сверху вниз, глядел в ее запрокинутое сосредоточенное лицо. Она вертела катушку спиннинга так плавно, что Лео почти не чувствовал толчков; ни один хирург так не собран во время операции, ни один пилот так не предан делу во время маневра. А глаза у нее орехового цвета, но сейчас, на лестничной площадке, кажутся темно-янтарными, будто очень крепкий чай. На экране ноутбука этот цвет не так-то просто передать. Как хорошо, что сейчас между ними нет экрана.

Эльза указала взглядом в сторону и вверх. Лео обернулся и увидел вентиляционную отдушину совсем рядом – будто узкий вход в пещеру. Он вытянул шею, направляя в темноту луч фонарика на шлеме; решетка внутри вентиляционного коллектора была такая широкая, что Лео спокойно протиснется. Правда, неизвестно, как отнесется к таким упражнениям раненая нога…

Он выбрался на узкий выступ перед входом в вентиляцию, перевел дыхание и почувствовал запах, вытекающий из квартиры через отдушину. Не очень сильный, но ощутимый и красноречивый, означающий пока невнятную, но неизбежную беду.

* * *

– Эльза… они вымыли здесь все.

Его путь через ход в стене был непростым, но коротким. Он протиснул между прутьями решетки сперва рюкзак, потом себя, подобравшись и втянув живот, ухитрившись не потревожить рану. И вот он увидел свет с другой стороны тоннеля – шторы были отдернуты, за окнами пустой квартиры горели уличные фонари. Сверху, с карниза над дверью, Лео мог видеть огромную прихожую и часть гостиной.

Здесь воняло моющим средством. Блестел пол, выдраенный с мылом. Стулья, помнившие убийство, были сдвинуты с мест и стояли в ряд под стеной, как школьники на линейке.

У Лео подкосились ноги. Содрогнувшись от боли, он сел на карниз над дверью; от следственного эксперимента великаны отказались. Пропажу ключа не сочли существенной. Все ведь так ясно, убийца сознался, можно отчитываться о завершенном деле. И они с легким сердцем уничтожили все улики – явные и скрытые – и спустили надежду в унитаз.

– Лео, – тихо сказала Эльза в наушниках. – Не молчи. Говори со мной.

Он содрогнулся от отчаяния в ее голосе.

– Я думал, они не тронут место преступления хотя бы до завтра. Я ошибся.

– Послушай. – Эльза заговорила снова, будто приняла решение. – Возвращайся. У нас есть еще несколько часов, пока они хватятся. Можем поехать в холмы… Посмотреть на город, на океан… А хочешь, никуда не поедем, просто посидим в машине… Я тебя… к тебе прикоснулась сегодня, прости, я не спросила разрешения… Если ты скажешь, что не надо, я не буду. Лео, ты слышишь?

Завтра он улетит в Ортленд. Она останется здесь, будет писать длинные объяснительные, лишится работы, уважения, друзей, хорошо, если под суд не пойдет. Он втянул ее в неприятности, он ее использовал, он воспользовался ее детской, сумасшедшей и преданной любовью, желанием видеть и касаться…

– Лео. – Она говорила теперь в полный голос, он почувствовал, как вибрирует воздух. – Выбирайся оттуда. Пожалуйста. Лео?

За огромными окнами стояли гигантские темные деревья. Чуть подрагивали листья, каждый размером с небольшой парус.

– Если мы сейчас отступим, – сказал он шепотом, – мы потом себе не простим, ни ты, ни я. Будь готова – я открываю дверь.

* * *

Сообщая Эльзе, что у него есть опыт промышленного альпинизма, Лео почти не кривил душой – он спускался по веревке один раз, лет пять назад, в кольце внимательных инструкторов.

– Лео, – шептала Эльза в дверную скважину, – брось! Это… безнадежно!

– Мы назовем нашу книгу «Сто безнадежных дел детектива Эльзы Бауэр». И напишем счастливый финал.

С третьей попытки он сумел закрепить трос на карнизе – так, чтобы дверной замок оказался прямо под ним. Затянул все пряжки на поясе с обвязкой. Подсоединил трос большим муфтовым карабином; пол в прихожей Эрика был изумительного серо-стального цвета, с квадратами и ромбами разных оттенков. Лео казалось, что он смотрит на землю с самолета, но парашют оставил дома.

Он продел веревку сквозь спусковое устройство. Вдохнул, выдохнул, оперся о стену ногами и доверил вес тела ярко-малиновому витому тросу.

Держит. Теперь медленно, по шагу, пропуская трос через спусковое устройство. Шаг за шагом. Вот так. Этот замок можно вскрыть либо ключом, либо автогеном, но есть еще один способ: повернуть защелку изнутри. Эрик Бауэр делал это двумя пальцами.

Добравшись до верхнего дверного косяка, Лео потерял опору. Повернулся, подвешенный на веревке, почувствовал себя елочной игрушкой, но сумел сгруппироваться и заново упереться ногами в гладкую древесину входной двери. Эрик Бауэр имел вкус… либо нанял в свое время дизайнера со вкусом, потому что дверь была отличная. Гладкое цельное дерево, и даже сейчас, спускаясь на тросе, Лео мог вообразить этот ствол и эту крону…

…Будто дремучий лес. Великаны поставляют в Ортленд свою великолепную древесину, распилив каждый ствол на части. Лучше я буду думать о деревьях, о лесе и поставках сырья…

– Лео, ты меня слышишь? – Сбивчивый голос в наушниках.

– Не могу… сейчас… говорить.

Вот защелка, внизу, совсем близко. Но не прямо под Лео, а немного правее. Он не рассчитал.

Значит, надо раскачиваться, как маятник. Очень просто. Качели над обрывом. Весело, захватывает дух…

Лео заблокировал спусковое устройство и повис на тросе, как гиря. Перебирая ногами, отклонился влево, оттолкнулся; ничего страшного, это всего лишь тарзанка на холме. И ведь он не боится высоты и никогда не боялся…

– Не боюсь, – прошептал Лео.

Чтобы ухватиться за край защелки, повиснуть на ней всем весом и повернуть против часовой стрелки, надо сперва разжать руки и выпустить веревку…

Еще одна попытка. И еще.

* * *

К моменту, когда раздался щелчок, Эльза готова была звонить следователю и сдаваться с потрохами. В тишине лестничной площадки звук открытого замка прозвучал как выстрел стартового пистолета.

Эльза потянула ручку на себя. Тяжелая дверь мягко, без скрипа отворилась, и одновременно лопнули пластиковые ленты, запрещающие ее открывать. Эльза увидела прихожую квартиры Эрика, со снопом фонарного света, падающего из окна. Она увидела человеческую фигурку чуть больше пальца, висящую в дверном проеме на тончайшей малиновой нити.

Она потянулась вперед, подхватила его на ладонь, в последний момент сорвав с руки перчатку. Дала опору, поддержала – и голой кожей почувствовала, как он дрожит.

– Лео…

Он показал жестом – все в порядке, но Эльза видела, что он вымотан и ему больно.

– Лео. – Она говорила одними губами. – Не торопись. Отдохни. Я держу тебя, буду держать, сколько надо.

Лео сел у нее на ладони. С усилием отцепил трос от своего пояса. Помахал рукой, улыбнулся Эльзе, и она поняла, что счастлива. Удивительное дело – брат в тюрьме, карьера закончена, впереди административное, а может, и уголовное дело… Но она счастлива, потому что Лео здесь, у нее на ладони.

И пусть случится что угодно.

* * *

Эльза нечасто бывала у брата в гостях, но квартиру его знала неплохо. И, конечно, так чисто, как сегодня ночью, здесь никогда еще не было – Эрик был в меру аккуратен, но вовсе не фанат химических моющих средств.

Теперь здесь несло химией от каждой поверхности.

Следуя указаниям Лео, Эльза расставила предметы в гостиной так, как это было зафиксировано в оперативной съемке: один стул чуть отодвинут от стола, один опрокинут посреди комнаты. На столе две коньячные рюмки, антикварный медный подсвечник, смятая салфетка.

– Девушка лежала здесь, под окном… На спине, руки раскинуты, поза расслабленная, будто она отдыхает… Правая нога чуть согнута… Хватит, Эльза, вставай. Я не могу на это смотреть. Просто представь себе эту картину, воображение тебе зачем?!

Эльза, кряхтя, поднялась с чисто вымытого гладкого пола, где пыталась отыграть роль жертвы. О чем думала Клара Блум, когда шла сюда? Эльза пыталась отыскать в себе сочувствие – и не находила, и полное равнодушие к убитой мешало ей, угнетало.

Лео сидел посреди стола, привалившись спиной к тяжелому подсвечнику, поджав под себя здоровую ногу и вытянув раненую. Его крохотный ноутбук стоял рядом, подсвечивая лицо, и вполнакала горел фонарик на альпинистском шлеме.

– Здесь еще была початая бутылка коньяка. Взяли на экспертизу, но не нашли, разумеется, ни яда, ни снотворного. А может, и не было экспертизы, а просто вылакали, коньяк-то хороший… Домашний стационарный телефон стоял на тумбе, трубка лежала на базе. Не знаю, какое это имеет значение, но давай быть точными… Передвинь тумбу чуть поближе к обеденному столу, вот так. Сейчас все устроено, как я видел в оперативной съемке. Давай-ка осмотримся.

Эльза послушно окинула взглядом комнату; множество раз она видела помещения, хранящие память о случившейся беде, о насилии, об убийстве. Она научилась допрашивать пространства, как людей, собирать подробности, сопоставлять детали. Она умела проводить следственные эксперименты, очно и мысленно, и коллеги удивлялись ее проницательности…

Но эта комната не желала говорить с ней. Может, потому, что это была гостиная Эрика, хранившая множество воспоминаний, никак не связанных с профессией Эльзы. А может, потому, что тень убийства отсюда вычистили, и, как ни расставляй теперь мебель, получается выгородка на сцене самодеятельного театра.

Лео подобрался к краю стола, оглядывая комнату. Эльза оказалась рядом, готовая подхватить его.

– Не стой на краю!

Он ухмыльнулся, но поймал ее взгляд и отступил от края. В задумчивости зашагал по столу, крохотный фонарик на его лбу мерцал, как белая искра, отражался в стекле, играл на сложном рельефе подсвечника. Лео обошел вокруг коньячной рюмки, стукнул по ней – послышался тихий, нежный звон.

– Какое странное… чувство. Я могу представить, что за этим столом сидит твоя семья, гости, едят и пьют, и беседуют, а я брожу как ни в чем не бывало между бокалами… Прежний посол в Альтагоре проделывал такие трюки. Правда, он потом умер… А где свечка?

Подсвечник, похожий на цветущее медное дерево, блестел, будто его заново отполировали. Круглое гнездо для свечки пустовало.

– Всё убрали, – с горечью сказала Эльза. – Свечку выкинули. Мы могли бы приблизительно определить время их застолья по тому, как прогорела свеча… Правда, зачем?

– Я не помню, – с сомнением проговорил Лео, – на оперативных фото, сразу после убийства, была свечка на столе или нет. Подсвечник был…

Он задумался:

– Знаешь, тут на столе не хватает еще одного предмета. Такая… корзина, плетенная из лозы, четырехугольная, с крышкой.

– Корзинка для пикников, – вырвалось у Эльзы. – Подарок родителей.

Лео кивнул:

– Поищи. Где она может быть?

Выходя из комнаты, Эльза на секунду задержала взгляд на большом фото на стене: родители, Эльза, которой десять, и Эрик, которому восемь. Лицо у мальчишки наивное и хитрое одновременно, он таким и был – то хитрецом и хулиганом, то добрейшим искренним ребенком; налобный фонарь Эльзы освещал фото, и потайной нездоровый свет вступал в конфликт с солнцем и покоем там, на картинке.

Она подавила тяжелый вздох и отправилась дальше по темной квартире.

– Я на кухне. Вижу набор поварских ножей, на стене, на магнитах. Нет одного, большого, для разделки мяса.

– Он в отделе улик, орудие убийства, – отозвался Лео в наушниках. – Знаешь, все-таки странно. От гостиной до кухни двенадцать твоих шагов, я посчитал. Двенадцать туда, двенадцать обратно… Он пошел за ножом осознанно? Или нож уже лежал на столе? Зачем, если в ту ночь они не разделывали мясо, а?

– У меня нет ответа, Лео. – Она посмотрела на часы. Скоро утро. Скоро к ответу призовут их обоих.

– Нашла корзинку для пикников?

– Нет… То есть да. Теперь нашла.

Прямоугольная коробка, плетенная из лозы, накрывалась легкой двустворчатой крышкой. Внутри, в отделениях и карманах, помещались в идеальном порядке походные чашки, вилки, ложки, всего по четыре, и стальные ножи. Свернутое полотенце, набор салфеток, отделение для бутербродов и фруктов, выстеленное упаковочной бумажной «соломкой». Единственное яблоко, утонувшее в резаной бумаге.

Эльза вернулась в гостиную, поставила корзинку на стол, открыла.

– Эрик ее ценил, но ни на какие пикники не ездил, он больше любил рестораны… Хочешь посмотреть? Поднять тебя?

– Сам доберусь. – Он взобрался по откинутой крышке, как по наклонному пандусу, прутья лозы служили ему кривыми неудобными ступеньками. – Классная вещь, я бы хотел такую, в масштабе… Как думаешь, зачем Эрик притащил ее в гостиную, на стол?

– Угощал фруктами. – Эльза вздохнула. – Надо же что-то предложить, если девушка явилась без приглашения, а в доме шаром покати.

– Замечательные ножи, – продолжал Лео, стоя на краю распахнутой корзинки, задумчиво глядя внутрь. – На вид очень острые, все четыре, комплект. Такой нож можно схватить в приступе ярости. Но Эрик их не тронул, а зачем-то смотался на кухню за мясницким клинком… До чего огромные у вас все-таки яблоки.

– Это из супермаркета. – Эльза посмотрела на яблоко с отвращением, будто усталый фрукт был повинен в том, что случилось в этой квартире. – Они так похожи на настоящие, как вот эта резаная бумага похожа на древесные опилки… Из того, что ты говоришь, следует, что у Эрика был умысел, он осознанно, как потрошитель, пошел за ножом.

– Погоди-погоди. – Лео почесал лоб под шлемом. – Это не умысел, это нестыковка их версии, именно то, за чем мы сюда пришли… Знаешь что? – Он осторожно начал спускаться по откинутой крышке, будто по трапу. – Осмотри квартиру. Ищи любые странности: чего не было раньше, а теперь есть. Или то, что должно здесь быть, но пропало.

Эльза машинально кивнула, сделала шаг к двери… и остановилась. Подняла с пола опрокинутый стул, будто отказываясь дальше играть.

– Я умею отлично видеть детали, да?

– Да, – сказал он мягко. – Да, ты прекрасный детектив. Соберись. Не сдавайся.

– У меня повторяющийся кошмарный сон, – сказала Эльза. – Мне снится, что между Альтагорой и Ортлендом разломилась земная кора. И больше нет… даже почты. Даже телефонной связи.

– Слушай. – Он заговорил отрывисто, веско, серьезно. – Я все возьму на себя, взлом, проникновение, вмешательство в следствие… Мне ничего не будет. В крайнем случае – ну, депортируют… Но я все равно вернусь. И я никогда тебя не брошу. Я добьюсь… если надо, тебя примут в гражданство Ортленда.

Эльза опустилась на одно колено, чтобы лучше видеть его лицо. Нет, он не шутил. Больше того, он говорил о том, чего в действительности мог бы добиться. Эльза представила на секунду – она живет в палатке у океана, единственная великанша на всю их огромную страну…

– Спасибо, – сказала очень искренне. – Я правда умею видеть детали. Я… постараюсь.

* * *

Быстро, аккуратно, при свете налобного фонарика Эльза осмотрела шкафы и полки в кабинете Эрика. Бумаги распределялись по коробкам и органайзерам в идеальном порядке.

На самом верху в ящике лежала папка с маленьким стикером, подписанным от руки: «Для совещания с Ричардом». В последнее время бизнес у Эрика шел особенно хорошо, и залогом успеха была отличная репутация…

«Твоя репутация превратится в кусок дерьма», – сказала Эрику Клара Блум и получила за это ножом по шее; содрогнувшись, Эльза прихватила зубами костяшку указательного пальца. Сплюнула от резинового привкуса – забыла, что на руках перчатки. Не время предаваться эмоциям.

– Я в кабинете. Документы на месте… насколько могу судить, обыска здесь не было.

– Давай дальше, – сказал Лео в наушниках, ей показалось, что его голос звучит глуховато. – Любая странность. Смотри внимательно.

Эльза остановилась в коридоре, соединяющем гостиную и кухню. Не коридор даже, а просторный холл, вдоль стен установлены массивные шкафы, в которых Эрик хранил всякую всячину. Шкафы были сделаны под заказ – темное резное дерево, вставки из цветного стекла, поэтому хозяйственный склад выглядел как филиал музея…

Эльза наклонила голову, огонек налобного фонарика переместился. В щели между шкафами стояла темная доска… полка. Съемная полка из шкафа, которую вынули… зачем?

Она открыла один шкаф – ячейки с обувью, складной электрический самокат. Другой шкаф – стеллажи с дорожными чемоданами и сумками. Третий шкаф – пустой, отсюда изъяли полку, и получилось пространство размером с маленький лифт. Или старинную телефонную будку.

– Лео, – сказала Эльза, – ты меня слышишь?

Он не отвечал. Эльза, чуть пригнувшись, влезла в шкаф. Аккуратно прикрыла дверцу; идеальный пункт наблюдения. Сквозь декоративное окошко красного стекла видно все, что происходит снаружи, но сидящий в шкафу остается невидимкой. В кроваво-красном свете как на ладони гостиная: отдернутые шторы, стол и стулья, уличный фонарь за окном…

Показалось ей или где-то негромко хлопнула дверь?

– Лео! Ты слышишь? Я кое-что нашла… Лео?

* * *

В гостиной все оставалось по-прежнему – подсвечник на столе, коньячные рюмки, корзинка для пикников с единственным яблоком в бумажной стружке. Ноутбук Лео, его рюкзак, его наушники. Но самого Лео не было и в помине.

Трясясь от ужаса, Эльза осмотрела пол вокруг стола. Метался свет фонарика, она каждую секунду ждала, что наткнется на неподвижное тело. Но пол блестел, как и раньше, и ничего, кроме единственной смятой салфетки, на нем не было.

– Лео. – Она старалась не кричать. Крик ударит по его ушам. А ответить он сможет, только надрывая горло. Надо как следует прислушаться…

– Лео?!

Тишина. Эльза потрясла головой, будто желая отделаться от навязчивого кошмара.

Его альпинистское снаряжение – вот. Он не спускался со стола с веревками и ремнями, да и зачем? Он не собирался ни исчезать, ни скрываться, ни…

– Нет, – прошептала Эльза.

Она бросилась к входной двери; она не помнила, оставила замок открытым или закрытым, но это не имело значения. Ведь у преступников есть ключ. Пока Эльза обыскивала квартиру и сидела в шкафу… те люди вошли. И забрали Лео.

Звук автомобильного мотора под окном – и все, и поздно бежать вдогонку.

* * *

– Майор… пока вас не лишили этого звания. Вы сознаете, что натворили?!

Тильда сидела, мертвой хваткой сжимая брошку на платье. За дверью, в приемной замминистра, все громче гудели голоса: прибыл и следователь по особо важным, и его сотрудники, и еще кто-то из министерства.

– Где он?!

– Не знаю, – сказала Эльза. – Я требую объявить общенациональный розыск. Подключить все ресурсы, мобилизовать войска. Я боюсь.

– Правильно боитесь. – Тильда скрипела, как мертвое дерево. – Я предупреждала…

– …Я боюсь, что люди, которые убили Клару Блум и бросили ложное подозрение на моего брата, теперь выкрали господина Парселя. Он гениальный детектив, он первый и единственный человек, который понял, что Эрика подставили. Я сама не верила, но…

Отлетела, распахиваясь, дверь. Вошел Генрих, главный советник юстиции.

Эльза поднялась:

– Я утверждаю, что Эрик Бауэр невиновен. Я утверждаю, что Лео Парселя похитили.

– Вы. – Генрих поднял указательный палец, почти упираясь Эльзе в грудь. – Вы его похитили! Только что пришло официальное сообщение из посольства! Вы вломились, вошли на охраняемую территорию, выкрали гражданина Ортленда… Вы отвечаете за все, что с ним случилось потом!

Эльза осела в кресло. Потеряла волю. Чужие голоса размазались, превращаясь в невнятный шум: они правы.

* * *

Лео открыл глаза. Темно.

Если не убрать сейчас глыбу, придавившую грудь, он никогда больше снова не увидит света.

Не сознавая, что за сила пытается его раздавить, Лео сделал глубокий вдох. Воздух снаружи был жестким и колючим, как опилки. Лео сгруппировался, напружинился, двумя руками и здоровым коленом уперся в то, что навалилось сверху. Толкнул, вырвался, выскользнул из-под тяжести, глубоко задышал…

И почувствовал запах яблока.

Шатаясь, проваливаясь, будто в болото, он выпрямился и сумел сфокусировать взгляд. Это по-прежнему гостиная Эрика Бауэра, фонари за окнами светят вполнакала, зато светлеет небо. Глыба, навалившаяся на Лео и едва не раздавившая его, была гигантским яблоком, пожилым, неаппетитным, в грубой темно-красной кожуре. Из супермаркета, как сказала Эльза…

– Эльза?!

Нет ответа. За окнами шум пробуждающегося города. Оказывается, Лео чуть не умер в корзинке для пикников, в фальшивых опилках, под гнетом несвежего фрукта.

Шатаясь, он перелез через стенку корзинки. Спустился по откинутой крышке, будто по трапу. Огляделся; две коньячные рюмки, как бочки, тяжелый подсвечник, как высокое медное дерево. И на блестящей столешнице – слиток воска, застывшая капля.

Не зря Лео решил внимательнее изучить подсвечник. Не зря он бродил вокруг, не зря его фонарик отражался в начищенной меди. Он нашел-таки нечто, что великаны пропустили, он увидел каплю воска на кованом «лепестке», потянулся к ней и с усилием отделил от металла, капля была почти невесомая…

Потом – выпадение памяти, и Лео очнулся, придавленный яблоком. А капля воска, похожая на обмылок, так и лежит, где вывалилась из его слабеющих рук…

– Эльза!

Ни Эльзы. Ни компьютера, ни наушников, ни рюкзака со снаряжением… Неужели она ушла, оставив его одного?!

Он побежал через стол, хромая все сильнее, смахивая пот со лба и задыхаясь на бегу. Фонарь на шлеме перегорел, но было уже достаточно светло, чтобы видеть и так: квартира пуста, шагов не слышно, воздух не колеблется. Лео брошен в одиночестве, на столе, без возможности позвать на помощь.

Чувствуя, как в приступе паники колотится сердце, как прилипает к спине потная рубашка, он заставил себя сесть – подальше от капли застывшего воска. Если Эльза ушла, у нее были причины. Она наверняка вернется. Лео должен подождать, набраться терпения…

…И через неделю они отыщут его на столе – ослабевшего, жалкого, рядом с горсткой дерьма и наполовину съеденным гигантским яблоком. А если придут через месяц – найдут огрызок яблока и высохший труп.

Дыша сквозь зубы, он поднялся. Огляделся еще раз, внимательнее. Внизу на круглой черной тумбочке стоял обыкновенный пластиковый телефон – кнопочный, каких в Ортленде давно не используют. Трубка лежала на зарядном устройстве, и огонек мигал зеленым. Такую клавишу и Лео сможет нажать, если встать, будто на ступеньку, обеими ногами. Сумел же он, в конце концов, отпереть замок…

Но как спуститься без снаряжения, не сломав себе шею?!

* * *

– Все, что вы здесь рассказываете, майор, только ухудшает ваше положение. Вы самовольно занялись расследованием, к которому не имели права даже подступаться. Вы проникли в опечатанную квартиру. История о том, что кто-то заранее выкрал ключи, без хозяина проник в дом и спрятался в шкафу… Вы сознаете, как это звучит? В шкафу! Почему не под столом? Не за шторой, как прячутся дети?!

Генрих Герт, главный советник юстиции, всегда хорошо относился к Эльзе, в самом начале ее карьеры именно он приметил ее и продвинул по службе. Тем больнее ему было разочаровываться, а о том, что Генрих разочарован, знало теперь все административное здание – так он кричал, такие слова подбирал, такие интонации в них вкладывал.

– И вот этот бред, что вы сейчас нам выдаете… это и есть информация, ради которой вы похитили из посольства Лео Парселя?! Давно не было дипломатических кризисов, давно Ортленд не грозил нам войной… Давно мы не видели их трупов под микроскопом?!

Эльза не выдержала и закрыла лицо руками, жестом полного и совершенного отчаяния, и тут включился селектор на столе у Тильды.

– Звонок из патрульной полиции. У них на горячей линии… какая-то штука, которая пищит, что она гражданин Ортленда… и по голосу… похоже. Что им передать, господа?

* * *

Он услышал их еще в подъезде, еще на первом этаже. Голоса и шаги; на третий этаж поднимались великаны, много. Лео казалось, что он чувствует, как сотрясается и вибрирует мебель.

Он был уверен, что устал до такой степени, что даже не поднимется на ноги при их приближении. Но, едва услышав отдаленный рев из их глоток, содрогнулся и вскочил.

Он стоял на столешнице, где и собирался их встретить. Не на полу. Не под плинтусом. На блестящей чистой столешнице; тонкие салфетки из набора для пикников были порезаны на полосы и связаны, как простыни при побеге из тюрьмы. Импровизированная веревка спускалась со стола на тумбу. Ладони Лео кровоточили. Раненая нога болела, будто в нее тыкали кочергой.

Первым вошел следователь, Лео с трудом узнал его, глядя снизу вверх: огромная башня, мощный кадык и квадратный подбородок, и острый запах нервного пота. Лео отступил и вскинул над головой скрещенные руки: на языке жестов, принятых для экстренного общения граждан Ортленда и Альтагоры, это означало запрет приближаться и в особенности вступать в телесный контакт. Неизвестно, понимал ли следователь язык жестов, но вслед за ним в комнату вошла Эльза.

Едва увидев Лео, она рванула вперед, ускользнула от следователя, попытавшегося ее остановить. У нее были воспаленные отчаянные глаза орехового теплого цвета, а волосы выбились из-под заколки, но она не убирала пряди, будто хотела за ними спрятаться. Эльза остановилась вполоборота между Лео и великанами, кажется, готовая перегрызть глотку любому соплеменнику, кто решится приблизиться к столу.

Великанов набилось в комнату пять или шесть, они гудели низкими утробными голосами. Эльза повелительно вскинула руку и приложила палец к губам. Голоса сделались реже, но не затихли совсем.

Толстый великан в полицейском мундире протянул Эльзе полиэтиленовый пакет. Внутри, в прозрачной пленке, Лео разглядел свой рюкзак, ноутбук и наушники с привязанными к каждому предмету огромными бирками; вот оно что. Их изъяли как вещественные доказательства.

Как хорошо, что аккумуляторы до сих пор работают – пусть на самом донышке емкости. Удивительно, как наушники и компьютер способны поменять статус живого существа ростом чуть выше коньячной рюмки.

– Прошу тишины, – сказал Лео в микрофон своего ноутбука, и голос, преобразованный в масштабе, усиленный динамиками в ноутбуке Эльзы, прозвучал басовитым рокотом на грани инфразвука.

Вот теперь они заткнулись.

– Я представляю ключевую улику. Требую немедленной экспертизы.

Они стояли вокруг стола, в нескольких великанских шагах, и глядели туда, куда указывал он: пространство, огороженное желтыми лентами (бумажная «соломка» из корзины для пикников). В центре, как основное свидетельство преступления, помещалась капля застывшего воска размером с кулак Лео. Для великана – не больше пшеничного зерна.

– Здесь подмешано психотропное вещество, – сказал Лео. – В ночь убийства в подсвечник на этом столе была заправлена свечка, вызывающая кратковременное беспамятство.

* * *

– Ты потеряла меня, потому что я сам себя потерял.

Наглухо закрытый металлический ящик стоял в приемной главного советника юстиции. Запершись в транспортной кабине, Лео не включал свою камеру, поэтому Эльза видела только заставку на экране ноутбука, картинку с далеким, зеленым, безмятежным городом. Когда-то Эльза там даже бывала.

– Я увидел застывшую каплю воска на подсвечнике. Снял голыми руками. Почувствовал запах, и сразу резкое головокружение. Что было дальше… Может быть, я хотел привлечь твое внимание, но скорее всего, просто рефлекторно двигался, как отрубленное щупальце. Мое счастье, что отравленный воск при этом выпал из рук. Без сознания я свалился в корзину и утонул в стружке. Пока барахтался, сверху навалилось яблоко и довершило натюрморт. Поэтому ты меня не нашла.

– Я звала тебя, – прошептала Эльза. – Я… не могла представить, что должно случиться, если ты рядом и не отзываешься.

– Мне даже кажется, что я помню, – сказал он после паузы. – Что я слышал, как ты меня зовешь, но не мог пошевелиться. Не мог издать ни звука.

– Лео, прости меня. Прости. Я была уверена, что тебя нет в комнате, что тебя забрали. Это все из-за ключа, я постоянно держала в уме, что у убийцы есть ключ и он может войти в любую минуту.

– У убийцы есть ключ, – подтвердил он отстраненно, даже рассеянно, будто в приступе скуки.

– Лео, запусти камеру, пожалуйста. Я хочу тебя видеть.

– Нет, я не готов. – Его голос оставался прохладным, чужим. – Когда будет готова экспертиза?

– Ждем. Сказали, уже скоро.

– С поправкой на масштаб, – медленно проговорил Лео, – я и Эрик пережили похожие приключения. Эрик и его… гостья сидели в комнате. Отравленная свечка горела… Клара Блум шантажировала, Эрик понемногу приходил в ярость. Еще секунда – и он указал бы ей на дверь. Но… воздух насытился ядом. Оба потеряли сознание. Вещество активно выделяется в воздух, пока свечка горит, и потом быстро распадается, ведь полицейские, когда прибыли на вызов, ничего не почувствовали. А тот, кто сидел в шкафу, использовал, конечно, газовую маску… Эрик пришел в себя, перепачканный кровью над мертвым телом, остальное его воображение достроило само.

– А тот, кто сидел в шкафу…

– Явился заранее, с ключом. Отпер дверь, заправил свечу в подсвечник – он ведь знал, что гостья придет, а электричество отключат на плановый ремонт. Он убил Клару, пока та была в беспамятстве – ножом, который заранее взял на кухне… Думаю, убийца в прошлом медик или биолог, имеет опыт работы с кровью. И еще он физически силен, потому что Эрика, потерявшего сознание, подтащил к убитой, будто куклу. Бедный Эрик… От этого наркоза и так-то тяжко приходить в себя… А уж в кровавой луже…

Эльза услышала по голосу, как Лео сдерживает дрожь.

– Огарок свечи – единственное, что убийца вынес из квартиры, – сказал он после паузы. – К моменту когда Эрик пришел в себя, электричество уже починили. Эрик не заметил пропажи – ему было не до того…

– Но, – пробормотала Эльза, – этот человек мог сделать с ними что угодно… пока они оба были в отключке…

– Ему не надо было «что угодно», ему нужны были убийца и жертва в сопровождении таких улик, чтобы никто и не подумал усомниться.

– Никто не видел чужака на лестнице, а ведь на чердаке работали монтеры…

– Монтеры, – задумчиво повторил Лео. – Монтеры носят брезентовые комбинезоны с изолирующим покрытием, жилетки со светоотражателями и защитные очки. Когда в доме идет плановый ремонт, нет ничего проще, чем одеться монтером… и стать невидимкой.

Эльза схватилась за голову. Меньше всего ей хотелось сейчас, чтобы Лео на нее смотрел. Она могла отключить камеру ноутбука, но внешний «глаз» на крыше транспортной кабины не подчинялся ее желаниям.

– Эрик очнулся, – ровным голосом продолжал Лео. – Он осознал себя убийцей и позвонил в полицию. И никто не усомнился в его вине, кроме меня, но я ведь букашка, кто меня станет слушать…

Эльза приняла несправедливый упрек как пощечину и оскалилась, желая пообиднее его одернуть, когда открылась дверь кабинета и в приемную явился главный советник юстиции, его седые волосы стояли дыбом.

– В посольстве ждут господина Лео Парселя. Машина у подъезда. Я только что говорил с послом.

– Экспертиза свечного воска готова или нет? – Лео наконец-то появился на экране, бледный, нездоровый, с очень воспаленными глазами и каплями пота на лбу.

– Господин детектив. – Генрих выпрямил и без того прямую спину. – Ваша миссия в Альтагоре, какой бы она ни была, завершена. Не усугубляйте незавидное положение майора Бауэр.

В приемную вошли двое, Эльза узнала их. Сотрудники охраны посольства Ортленда, той самой охраны, которую Эльза обманула и унизила, легко проникнув на территорию. И они, судя по взглядам, ее тоже узнали.

– Скажите, что вы там нашли, – хрипло попросил Лео. – Ведь нашли, я вижу, я понял. Вам лучше дружить со мной, советник, а не конфликтовать. Я не последний человек в Ортленде.

– Не надо угроз, – уронил Генрих. – Счастливого пути.

Сотрудник охраны еще раз недобро зыркнул на Эльзу и взял транспортную кабину за ручку на крыше. Лео на экране покачнулся:

– Доведи до конца!

Экран погас.

* * *

Похоже, ее окончательно списали со счетов: никто не желал ни объясняться, ни хотя бы выслушать. Эльза была готова к аресту, но ей велели убираться и ждать вызова на допрос.

Перезвонил адвокат, взявшийся защищать Эрика, и отказался от клиента без объяснения причин. Эльза выругала его грязно и витиевато, но делу это не помогло.

Посол Ортленда не стал говорить с ней по телефону, но секретарь посольства снизошел и холодно сообщил, что господина Парселя после короткого совещания с начальством повезли в аэропорт, так как состояние детектива ухудшилось. На борту ждет реанимационная бригада. Больше секретарь ничего сказать не может, он же не врач.

Лео на вызовы не отвечал. Возможно, ему просто отрезали связь. Бесконечно повторяя про себя его версию, Эльза все мучительнее начинала сомневаться: а не бред ли это? Не галлюцинации нездорового, тяжело раненного человека?

Она нашла в себе силы вернуться домой, встретиться с родителями, наговорить им утешительной чепухи и держаться как ни в чем не бывало. Явился с океана прохладный ветерок и отогнал жару; невозможно было поверить, что еще вчера Эльза сидела на траве рядом с Лео и они обсуждали будущую книгу.

На предстоящем допросе Эльза должна быть очень, очень убедительной. А значит, сейчас надо расслабиться и отдохнуть.

Она успела принять душ и повалиться в постель, когда пришел срочный вызов: Эльзу ждала машина перед домом. Возможно, это было началом ареста.

Ее подозрения укрепились, когда она увидела конвойного у входа в кабинет Тильды. Впрочем, стоило Эльзе переступить порог, как ход ее мыслей совершенно изменился: в кабинете кроме Тильды и Генриха сидел Эрик в темно-красной робе заключенного. В наручниках.

У Эльзы хватило выдержки не кинуться к нему с порога. Она внимательно оглядела присутствующих: замминистра в строгом деловом костюме, с неизменной брошкой на лацкане. Главный советник юстиции, напоказ хладнокровный, но узел галстука чуть сдвинут, седая прядь прилипла к виску, и подергивается уголок рта. Оба озадачены, в меру мрачны, но принятым решением здесь не пахнет. Это не судилище, не оглашение приговора. Это мозговой штурм.

– Привет, – сказал ее брат в затянувшейся тишине и даже ухитрился улыбнуться. – Эльза… я был не прав, когда… отказался от его адвокатской помощи, я вообще был не прав, я недооценивал…

– Не отвлекаемся, господа. – Генрих указал ей на кресло напротив и дождался, пока она сядет, пока выпрямит спину и вопросительно уставится на него через стол. – В составе этой свечки, майор, обнаружено некое химическое соединение, которого там быть ни в коем случае не могло… Не должно быть. Господин Бауэр не может объяснить, откуда такая свеча взялась у него дома и куда потом делась…

Эрик попытался развести руками, но в наручниках это сделать было невозможно, поэтому он неловко поднял и опустил плечи, будто сожалея, что в таком важном вопросе ничем не может помочь.

– Но дело переквалифицировано, – сухо продолжал Генрих, – из бытового уголовного убийства в событие, представляющее угрозу государственной безопасности.

– Мой брат, – сказала Эльза, – представляет угрозу государственной безопасности?

– Вы что, – Генрих посмотрел неприязненно, будто Эльза над ним издевалась, – до сих пор не поняли?

– Отлично поняла. – Эльза ответила холодным взглядом на его взгляд. – Я говорила, а вы не слушали! Я утверждаю, что господин Бауэр в этом деле жертва, а не преступник. Я требую, чтобы с него сняли все обвинения и освободили – немедленно!

Генрих сморщился, как вяленая слива. Вопросительно глянул на Тильду.

– Погодите, – процедила госпожа замминистра. – У нас есть окровавленный нож с отпечатками пальцев…

Она запнулась, будто вдруг застеснявшись, и бросила взгляд на экран своего ноутбука. Поджала губы:

– Логично…

Эрик нервно мигнул, будто ему посветили фонариком в глаза.

– Если бы следствие не пошло по пути наименьшего сопротивления, – глухо, с угрозой начала Эльза, – ряд простых экспертиз показал бы нестыковки в первоначальной версии! Непрофессионализм, лень и глупость следователей, и если бы не Лео Парсель…

Она осознала, что обвиняет сейчас не дознавателей – обвиняет себя. Проклинает за то, что поверила в версию следствия, и кается перед Лео, который все равно не может ее слышать.

– Моего брата отравили, оглушили и вложили нож в руку! Он никого не убивал!

Эрик снова мигнул и снизу вверх посмотрел на сестру. У Эльзы перехватило дыхание; в последний раз брат смотрел на нее так, когда ему было три года, а ей пять, и она ухитрилась вытащить его из дыры под забором, куда он случайно залез. Сверху придавило штакетиной, и брат рыдал отчаянно, попав в ловушку, но сестра, надрываясь, отвалила штакетину и вытащила его за шиворот, хотела в сердцах отшлепать, но вместо этого пожалела…

Тильда нажала кнопку на столе, и вошел конвойный. Тильда что-то сказала уголком рта, конвойный, почти не удивившись, подошел к Эрику, и тот несколько секунд не мог понять, что от него требуется. Наконец протянул руки; конвойный отстегнул наручники и удалился, выражением лица оповещая всех, что начальству виднее.

Эрик сидел, механически растирая запястья. Эльза сосчитала до трех, поднялась, обогнула стол и, не обращая внимания на взгляды начальства, обняла его, как обнимала в детстве.

Эрик попытался встать и снова сел, будто у него ослабели ноги.

– Вы можете идти, господин Бауэр, – сказал Генрих, просматривая бумаги на столе перед собой. – В канцелярии вам дадут подписать кое-какие документы – о неразглашении и еще о том, что вы некоторое время не будете покидать город, это в ваших же интересах. Госпожа майор, а вы останьтесь, нам предстоит непростой разговор…

– Чем была отравлена свечка? – спросила Эльза.

Генрих посмотрел укоризненно. Тильда кивнула Эрику и повелительным жестом указала на дверь. Он торопливо, будто школьник, встал, сделал несколько шагов, остановился и обернулся.

– Не могу не сказать… Я должен.

Эльзе захотелось ладонью зажать ему рот: тебя уже отпустили, чего еще тебе надо?!

– Это не секрет, – заговорил Эрик торопливо, будто боялся, что ему не дадут закончить. – Химики, фармацевты, почти все бывшие однокурсники. Ученые… опыляют друг друга идеями. Читают статьи в журналах, в том числе из Ортленда. Все знают, догадываются, что большие химические предприятия… стратегического назначения… разрабатывают, производят, испытывают. Хотя официально это запрещено.

Тильда выпрямилась в кресле. До приказания немедленно выйти вон у Эрика остались доли секунды, и Эльза вздохнула бы с облегчением, но брат выставил перед собой ладони, будто умоляя его дослушать.

– Три месяца назад я получил предложение… как глава фармакологической компании… разработать некий проект, и под это выделялось финансирование… слишком хорошее, чтобы быть безопасным. Я подумал… и отказался.

Тильда замерла, прищурившись, разглядывая Эрика, будто впервые его увидела.

Эльза вспомнила: месяца три назад брат внезапно пропустил традиционный обед в доме родителей. Казался больным и вел себя странно, но уверял по телефону, что все в порядке, и Эльзе было проще поверить. Тем более что через несколько дней он явился как ни в чем не бывало с цветами для мамы.

– Ты ничего нам не сказал, – вырвалось у Эльзы.

– А я вам никогда ничего не говорю. – Он улыбнулся лично ей и снова посмотрел на Тильду. – Я обыкновенный предприниматель, господа. Моя фирма производит сиропы от кашля, таблетки от головной боли, успокоительное для детей… Со мной вышел на контакт человек, назвавшийся инвестором, и предложил в разработку средство для медицинского наркоза, мягкое и щадящее. А я, конечно, давно не химик, я бывший химик, но учили-то меня хорошо… Это вещество не имеет отношения к медицине. К химическому оружию – да, имеет.

В кабинете сделалось так тихо, что еле слышный ветер за плотно закрытыми окнами зазвучал, будто волчий вой. У Эльзы мороз продрал по коже.

– Полные данные этого человека, – отрывисто сказал Генрих. – Имя, телефон, внешность, любая информация.

Тильда скептически поморщилась.

– Я не знаю его имени. – Эрик посмотрел с откровенным страхом. – Я, конечно, должен был идти в полицию… Понимаете, я боялся, что он поймет, что я понял. Я не хотел иметь с этим ничего общего. Подвергать опасности сотрудников, семью… Я решил сделать вид, что ничего не было. Забыть.

Генрих выругался сквозь зубы. Тильда вскинула тяжелый подбородок, ее глаза сделались как острия булавок.

– Забыть?!

– Я ведь отказался, – шепотом повторил Эрик. – Я соврал, что у меня не хватит мощностей.

– Тот человек догадался о мотивах отказа?

– Не знаю. Я врал. У меня это не очень хорошо выходит… Поймите, он связывался через посредников, никаких документов не осталось, у меня не было возможности сделать копию. Все на словах… Я знаю, что сам себе навредил, но надеюсь, что только себе, а не…

Он запнулся и опустил глаза.

– В конце концов, – пробормотала Эльза, превозмогая жесть в горле, – он мог бы молчать и дальше. И никто ничего не узнал бы.

– Какова вероятность, – холодно заговорил Генрих, – что этот заказчик пытался связаться с вашими сотрудниками, коллегами, с кем-то внутри вашей фирмы?

– Нет, – сказал Эрик неуверенно. – Мне бы… я бы узнал.

– Ясно. – Генрих бросил быстрый взгляд на Эльзу. – Идите… пока. Будьте готовы к новым допросам. Дело осложнилось.

На этот раз Эрик не стал возражать и покинул кабинет не оглядываясь.

– Позор, – процедил Генрих, покосившись на Тильду. – Вы что, отдаете секретные разработки на аутсорсинг?

– Тихо! – Тильда повысила на Генриха голос, как никогда в присутствии Эльзы прежде не повышала. – Можно подумать, у вас никогда не бывает утечек!

– Это не утечка, это диверсия! Кто у вас там отвечает за секретность?!

– С нашими людьми мы разберемся сами! – рявкнула Тильда. – Зато уже есть официальный запрос из Ортленда, они желают получить образец химического вещества, которое обнаружил господин Парсель!

Произнося имя Лео, Тильда с силой сжала в кулак брошку на своем лацкане. Обернулась персонально к Эльзе:

– Что им ответить, майор? Что у нас химическое оружие варит кто попало на кухне?! Хорошо, когда они нас боятся и считают врагами… но теперь они уверятся, что мы еще и идиоты!

– А они не лопнут – запрашивать от нас образцы? – неожиданно спокойно осведомился Генрих. – Я могу прислать им анализ кала в коробочке, их устроит?

– Они не лопнут. – Тильда осела, опустив плечи. – С их техническим превосходством они могут залезть к нам в жопу и объяснить дипломатической надобностью, а если нет – они опылят нас вирусом «А»…

Эльза сделала круг по кабинету и остановилась напротив Генриха.

– Я требую официального привлечения Лео Парселя к расследованию. – Она уставилась в зрачки главного советника юстиции. – Он эксперт по криминальным коллизиям между Ортлендом и Альтагорой. Независимый, без предубеждений, доказавший свою квалификацию много раз. Обвиняйте меня в чем угодно, но если надо решить проблему, а не замести мусор под ковер, – привлекайте Лео!

– Он в коме, – сказал Генрих.

– Что?! – Эльза покачнулась.

– Они довезли его до Ортленда, но он очень плох. – Генрих отвел глаза. – Последствия ранения, и… они сказали, что в случае его смерти обвинят вас, майор, в непреднамеренном убийстве.

Навалившись ладонями на стол, чтобы удержаться и не упасть, Эльза поймала взгляд Тильды. Странно, но под яростью и тревогой ей померещилось в этом взгляде сочувствие.

* * *

Лео казалось, что он лежит на дне корзинки для пикников и утопает в упаковочной стружке. Ему казалось, что огромное яблоко навалилось ему на грудь и вот-вот раздавит в лепешку.

Он слышал, как Эльза зовет его, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

* * *

Мама разговаривала по телефону – собирала гостей. Никакие доводы Эрика, что гости не нужны, что он не намерен праздновать, на нее не действовали: маме во что бы то ни стало надо было вернуть жизнь в нормальное русло, а нормальное – это когда гостей полон дом.

Отец не отходил от Эрика, предлагая тому то чай, то шоколад, то свежую рубашку – как если бы сын был маленький и поправлялся после тяжелой болезни. О судьбе Лео родители не знали, Эльза не спешила их посвящать и брата просила о том же.

«Доведи до конца», – были последние слова, которые Эльза услышала от Лео Парселя. В том душевном состоянии, в котором она пребывала сейчас, невозможно было выполнить эту просьбу… хотя какую там просьбу, скорее приказ или распоряжение. Лео ведь так любил корчить из себя начальство.

– Слушай, – сказал Эрик, Эльза и не заметила, когда он вошел к ней в комнату. – В Ортленде, говорят, отличная медицина. Они его вытащат.

Эльза кивнула, просто чтобы дать понять, что она не глухая.

– И войны не будет. – Эрик уселся рядом, взял ее за руку, заглянул в глаза.

Вот как раз войны Эльзе сейчас хотелось. Настоящей большой войны, с взаимным истреблением, с химическими атаками и ядерными бомбардировками. Если умирает Лео – все остальное теряет смысл.

– Эльза. – Эрик сжал ее ладонь. – Я неудачник, в этом все дело. Хотел порадовать родителей, быть хорошим сыном, нравиться людям, вести себя с достоинством. И почти убил родителей, подвел сотрудников, друзей, коллег… И тебя. Как я ужасно тебя подставил.

– Перестань. – Она, как сумела, улыбнулась. – Все будет хорошо. Пусть следствие занимается своим делом, пусть найдут убийцу и его сообщников, пусть вычислят производителя отравленной свечки – с меня хватит.

– Только что звонил Ричард. – Эрик вздохнул. – Его вызывают на допрос завтра с утра. Томаса и Оскара тоже. Они, если честно, в панике, спрашивают, что им говорить…

– Правду, – сказала Эльза.

Она открыла ящик стола, вытащила листок бумаги из тетради в клеточку: двадцать имен. Схема рассадки за столом. Пять гостей в тот вечер были приглашены лично Эриком.

– Ты отказался от выгодного заказа. Но кто-то из них согласился – Ричард, Томас или Оскар. И один из них украл второй ключ от твоей квартиры.

Эрик замер с открытым ртом. Несколько секунд растерянно смотрел на Эльзу, потом покраснел и полез в карман.

– Я тут… кое-что нашел.

На ладони у него лежали два одинаковых ключа – один на железном кольце, другой на ярком пластиковом брелоке.

– Второй ключ все время был здесь, у родителей. Я сам его когда-то бросил в коробку для карандашей, там полно всякой мелкой чепухи, он там и валялся… Прости.

* * *

Лео плыл по течению и сам при этом был лодкой, и сам был рекой. Не прилагал усилий, но фрагменты информации, прежде рассыпанные, становились единым целым, и Лео смеялся от радости. Может быть, это последнее, что он помнит и чувствует в жизни, но как же красиво, когда хаос уступает место гармонии.

Эрик Бауэр – в прошлом химик, а теперь глава фармацевтической компании. Успешный бизнесмен. Невротик с жизненной потребностью в собственной семье – и паническим страхом женитьбы. С любимой научной темой, которая тянется со студенческой скамьи: летучие соединения.

Летучие. Утекающие.

То, что было помещено в свечу и заправлено в подсвечник, одинаково действует на великанов и букашек, дело только в дозе. В концентрации, с учетом массы тела. Коварная и очень опасная штука, как бы все мы не пожалели об этих разработках.

О, Министерство обороны Альтагоры. Прибери свои длинные уши, они за версту торчат из этого дела. Конечно, мы тоже синтезируем всякую дрянь, но наши славные ученые стоят на страже мира. А ваши безумные отравители не контролируют собственные пробирки.

А Эрик Бауэр, хоть и невротик, но кристально и бетонно ответственный. Если бы Эрику предложили производство оружия, он отказался бы. Скорее всего, так и было: предложили, и отказался. Перешел кому-то дорогу.

А Клара Блум? Писала талантливую чепуху, принимала заказы на компромат, шантажировала слабаков, готовых поддаться. Такая работа. Иначе кто бы оплачивал реабилитацию пожилому отцу-инфарктнику?

Однажды Клара анонсировала разоблачение «химического оружия на коленке». Не стала публиковать – ей в тот раз заплатили за молчание. Но Клара не подумала, что есть области, куда не стоит соваться ни за какие деньги.

Идеальный эксперимент, думал Лео, плывя по реке, которой был он сам. Или даже так – блестящая демонстрация возможностей. Убить журналистку, ведь она слишком много знает. Посадить в тюрьму строптивого бизнесмена, ведь он не хочет сотрудничать. И еще, бонусом, навсегда скомпрометировать следователя Эльзу Бауэр, известную симпатиями к букашкам…

Как бы мне выбраться из корзинки для пикников, как рассказать тебе, Эльза, насколько ты мне дорога. Линии твоей ладони, словно рисунок на теплом песке. Ресницы, будто изогнутые кинжалы, но на ощупь они мягкие, как ковыль, я пробовал. Запах кожи, от которого я делаюсь веселым и глупым. И даже масштаб, который нас разделяет…

Но я больше не могу ни говорить, ни шевелиться. Мне даже дышать все труднее.

* * *

Два ключа лежали на ладони Эрика. Ладонь подрагивала. Брат пытался поймать ее взгляд, но Эльза, как завороженная, смотрела на эти ключи.

У ошибки вкус тухлого мяса. Все построения, все почти готовые обвинения, все ниточки, так логично ведущие к сотрудникам Эрика, – оборваны. Эльза опять в тупике. Жертва Лео напрасна.

– Вот это мой ключ на железном кольце. – Слова Эрика доносились до нее сквозь гул в ушах. – Он у меня был всегда при себе. А вот этот, с пластмассовым брелоком, лежал у родителей. Эльза? Что с тобой? Что я опять натворил?!

– Ничего. – Она прикрыла глаза.

– Слушай… они же не могут заново меня арестовать? И отправить… туда? Снова?!

Она целую минуту думала, что ему ответить. Не подобрала слов.

– Тебе надо отдохнуть, – сказала просто затем, чтобы не молчать, не пугать его.

Эрик встал, исхудавший, растрепанный, похожий на растерянного ребенка. Зажал в руке оба ключа – пластиковый брелок свешивался из кулака, будто дразнящийся язык. Шагнул к двери, понурившись…

– Погоди, – сказала Эльза ему в спину. Еще не успев подумать, просто ощутив внутренний толчок. Как будто за секунду до ослепительной вспышки.

Эрик недоверчиво повернул голову.

– Покажи еще раз, – сказала Эльза, чувствуя, как бегут по коже мурашки. Она правда это видела или ей показалось?!

Пожав плечами, он отдал ей оба ключа. Эльза поднесла их к глазам – сперва один, потом другой. Дрогнувшей рукой открыла ящик своего стола и вытащила мощную, давно ей служившую лупу.

* * *

– Господа, правительство Альтагоры считает оправданным беспокойство соответствующих служб Ортленда по поводу недавнего инцидента. Демонстрируя добрую волю, правительство Альтагоры предоставит уполномоченным представителям Ортленда полную информацию о расследовании. Но лишь после того, как следствие завершится.

Брошка Тильды, отполированная до блеска, крепилась на вороте шерстяного клетчатого платья. Госпожа замминистра восседала в центре длинного стола, в одиночестве, перед стаей разнокалиберных микрофонов. В зале внимали речи несколько мелких чиновников – и Эльза; главные слушатели находились за океаном, их лица можно было увидеть на большом мониторе – двенадцать представителей Ортленда, но Лео нет среди них.

– К сожалению, главный фигурант и подозреваемый сумел скрыться от следствия, – продолжала Тильда, – и находится в розыске. Это косвенное признание, однако в полной мере вина фигуранта, господина Эрика Бауэра, будет доказана после ряда следственных мероприятий…

Если бы взгляды были сквозняками – у Эльзы сейчас взметнулись бы дыбом волосы и вырвало бы ветром бумаги из рук. На нее уставились все, кто был в этом зале. И ортлендцы, с экранов, тоже. Ей большого усилия стоило не зажмуриться, не покачнуться и даже не измениться в лице.

Зажегся красный огонек на мониторе.

– Госпожа замминистра, – послышался женский голос, приведенный к масштабу и оттого бархатно-низкий, – верно ли мы понимаем, что в Альтагоре принято доверять расследование ближайшим родственникам подозреваемых?

Тильда повелительно кивнула, давая команду отвечать.

– Здесь нет родственников, – проговорила Эльза, невольно стараясь звучать ниже своего обычного тембра. – Здесь есть люди, верные долгу.

– Что вменяется в вину господину Бауэру?

– Синтез наркосодержащих препаратов, – выговорила Эльза.

– Эвфемизм, – сказал другой голос по ту сторону океана. – Господин Парсель, докладывая правительству Ортленда, говорил о химическом оружии.

– Господин Парсель верен своей родине. – Эльза говорила, чувствуя, как иссякает дыхание. – В то время как я служу Альтагоре. Ни родственные, ни дружеские связи не могут повлиять на мое стремление как можно более полно, непредвзято и честно провести расследование…

«Сейчас они сообщат о его смерти», – подумала Эльза в тишине, наступившей в зале. Никто ничего не сказал; она заглядывала ортлендцам в глаза, пытаясь понять, что они скрывают от нее, – но их лица были непроницаемы.

– Наш диалог, – теперь она говорила, будто шла босиком по стеклу, – демонстрация доброй воли со стороны Министерства обороны Альтагоры. Мы ждем от вас ответного мирного жеста – имейте терпение. Дождитесь, пока мы сами разоблачим наших преступников.

* * *

«Убийство журналистки имеет неожиданную и страшную подоплеку», «Бизнесмен пустился в бега», «В офисе фармакологической компании проводится массированный обыск», «Из источников, близких к следствию, стало известно: следствие ищет документ, который станет решающим доказательством вины Эрика Бауэра», «Квартира предпринимателя снова опечатана»…

Машина ехала по правительственному кварталу, лишенному деревьев и травы. Эльза безучастно смотрела в окно.

– Утечка материалов следствия в прессу, – с непонятной интонацией сказала Тильда. – Генрих прав, мы не умеем хранить наши тайны…

Эльза приподняла уголки губ.

– Ты молодец. – Тильда смотрела на нее, будто сквозь туман, и подобного выражения Эльза давно уже не видела в ее маленьких, много повидавших глазах. – Далеко пойдешь… Тебе не тесно в звании майора?

Эльза пожала плечами.

* * *

В половине десятого вечера, когда уже стемнело, жителей старинного дома в историческом центре города уведомили о внеплановом ремонте электрических сетей. Бригада ремонтников в прорезиненных комбинезонах, в желтых безрукавках со светоотражателями поднялась на чердак. Работа заняла больше времени, чем планировалось, – вероятно, серьезная поломка.

После полуночи еще один ремонтник, видимо, приглашенный на подмогу, набрал код на замке внизу и дисциплинированно надел бахилы поверх рабочих ботинок. Объемный костюм делал щуплую фигуру громоздкой и неповоротливой, и не очень уместной казалась деловая папка для бумаг, которую этот новый держал под мышкой.

Человек в одежде ремонтника поднялся на третий этаж и отпер дверь, затянутую полицейскими лентами, своим ключом – беззвучно. Внутри, в прихожей, лился свет из окон – горел фонарь напротив дома, а шторы были отдернуты.

Уверенно ступая, будто в знакомом пространстве, человек прошел в глубь квартиры. Огляделся в кабинете уверенно, почти как хозяин. Посмотрел вверх, взобрался на стул и, балансируя, протянул руку с папкой – туда, где между книжной полкой и потолком имелся узкий, почти неразличимый зазор, и неизвестно, кто бы еще решил туда заглянуть, разве что при тщательном обыске…

Сосредоточившись на акробатическом упражнении, визитер не заметил, как в коридоре открылась дверь массивного шкафа.

– Привет, – сказала Эльза Бауэр в темноте коридора. – Подсадить?

Человек в костюме ремонтника содрогнулся, не удержал равновесия и упал. Папка выскользнула. По комнате разлетелись чертежи, схемы и вереницы химических формул на белых листах.

Визитер медленно, обреченно приподнялся на полу и повернул голову. Черный ствол пистолета в руках Эльзы смотрел ему в лицо; через секунду глаза Эльзы расширились и почернели тоже.

– Роза?!

И сделалось непонятно, кто в этой комнате потрясен больше.

* * *

Сервиз на двадцать четыре персоны впервые за десять лет понес потери: две тарелки разбились вдребезги еще до начала ужина. «На счастье, – оптимистически заметила мама. – А сервиз у нас есть запасной».

Собрались все, кого приглашали, соседи и друзья родителей, Ричард и Томас с женами, Оскар с юной девушкой, которую за столом никто не знал. Все старались держаться как можно свободнее и раскованнее, как ни в чем не бывало; ели, пили, беседовали о книгах и погоде, разве что тосты за здоровье Эрика поднимали так часто, будто у него был день рождения.

Эрик сидел во главе стола, и Эльза видела, что ему очень не по себе. Не так давно он тоже приходил в гости к родителям с девушкой, которую считал своей невестой… и в тот момент был уверен, что они с Розой проживут жизнь долго и счастливо.

В субботу Эрику предстоял поход к терапевту, которого отыскала для него Эльза. Она уже отбила три попытки брата отвертеться от этого визита.

Гости заговорили о футболе. Эльза вышла на кухню, взяла веник и стала собирать осколки, заметенные второпях под стол. Битый фарфор грустно позвякивал.

– Эльза, – сказал Эрик за ее спиной. – Ну позвони ты ему сама, первая.

– Нет. – Она покачала головой. – Мы уже об этом говорили.

– А я тогда послушно пойду к психотерапевту.

– Ты и так пойдешь. – Эльза выбросила осколки в мусорное ведро. – А мне довольно того, что он выжил и ногу ему не отрезали. И если он со мной ни разу не связался с тех пор, как вышел из комы, – он хочет донести до меня какую-то мысль. А я понятливая.

Она попыталась выйти из кухни, но брат заступил ей дорогу:

– Слушай, Лео не просто меня спас… он меня вытащил из такой ямы, где я бы не выжил, не досидел бы свой срок до конца. Неизвестно, сколько людей он спас в общей сложности, потому что химическую лавочку теперь прикроют…

– Но Министерство обороны Альтагоры, – сказала Эльза, – не прикроют. И Тильда, которая в результате мне помогла и подыграла, прекрасно знает, что происходит в лабораториях. Ты же сам говорил: разрабатывают, производят, испытывают…

Она замолчала и прислушалась: гости, минуту назад весело гомонившие в комнате, теперь шептались, шушукались, как подпольщики.

– Обсуждают, – так же шепотом сказал Эрик.

Эльза вздохнула.

– Скажи, – пробормотал Эрик. – Неужели Ортленд… поверил, что отравленная свечка была всего лишь опытным образцом какой-то частной химической фирмы? Что это криминальная история о шантаже, вымогательстве, желтой прессе…

– Ортленд, – сказала Эльза, – сделал вид, что поверил. Значит, сейчас им это выгодно, и завтра войны не будет. А до послезавтра есть еще время.

Эрик опустил голову. Эльза фамильярно потрепала его по затылку, как в детстве, и вышла из кухни.

Прежде чем вернуться в гостиную, на секунду задержалась у двери.

– …Вот за этим столом, – услышала приглушенный голос мамы. – Тут она сидела, такая неотесанная, не знает, как нож за столом держать! Я еще подумала – ничего, научится… А она, оказывается, вот оно что…

– Я ее помню, – подал голос Ричард.

– Ш-ш-ш! Только не при Эрике, мальчик и так натерпелся. Ему еще всем знакомым объяснять, что он не убивал, не травил и не сбегал из-под следствия…

Последовала неловкая пауза.

– Если бы не Лео Парсель… – заговорил ее отец и понизил голос так, что Эльза почти перестала разбирать слова. – Секретно… букашки… нельзя… а говорят…

Эльза неслышно отошла от двери в гостиную и отправилась к себе в комнату.

* * *

«Ты нахваталась фокусов у своего детектива, – говорила ей Тильда несколько дней назад. – Такое происходит в книгах, а в настоящей жизни никогда! Какова вероятность, что преступник, во-первых, клюнет на твою приманку, во-вторых, рискнет еще раз явиться к Эрику в квартиру?»

«Преступнику жизненно важно, – отвечала Эльза, – чтобы дело было закрыто и концы брошены в воду. Если Эрик будет назначен виновным и посажен в тюрьму, преступник кроме морального удовлетворения получит свободу действий. Его не будут искать».

«Нам известно, что преступник много знал об Эрике, был посвящен в подробности его жизни, что у него была возможность сделать дубликат ключа. Ты предпочитаешь устроить цирк, лишь бы не перебирать контакты Эрика тщательно и скрупулезно, как подобает следователю!»

«Но ведь и мы теперь многое знаем о преступнике, – отвечала Эльза. – Это очень крупная рыба, со связями, его не так просто будет выявить, а еще труднее что-то доказать. Но у него есть стиль; он манипулирует людьми, подставляя под следствие, он в душе артист и не пропустит свой выход. Мы спровоцируем его, и он появится, чтобы подкинуть Эрику решающую улику».

«Сказки! – кричала Тильда там, в кабинете, наливаясь кровью. – Беллетристика! Россказни! Вот до чего доводит писательство, Эльза! Я не потерплю и не позволю…»

«Вы покрываете убийцу?» – Эльза наконец-то задала напрямую вопрос, который мучил ее много дней.

И Тильда изменилась в лице. Под ее рукой булавка на брошке сломалась и до крови оцарапала ладонь госпожи замминистра.

«Нет, – сказала она хрипло. – Не надо вешать на нас чужие грехи, своих довольно. Эти люди действуют на свой страх и риск».

Она слизнула каплю крови с ладони, как девчонка, и сказала устало: «Делайте что хотите, майор… Я вас поддержу».

…В гостиной по-прежнему говорили шепотом. Эльза прикрыла дверь своей комнаты, села к столу и включила ноутбук. Курсор будто сам по себе, автоматически потянулся к иконке мессенджера, но Эльза одернула себя и открыла свежий рабочий файл.

Видеозапись, которую она пересматривала много раз за последние несколько суток. Ее охотничий трофей, который вместе с законной гордостью вызывал у нее отвращение и ужас.

Человека в наручниках, глядящего сейчас с экрана, Эльза никогда не видела до встречи на допросе. Роза называла его «мой новый парень», для «парня» он был староват в свои сорок лет, но пронзительно-синие глаза гипнотизировали, а под улыбкой пряталась горчайшая ирония.

– Я давно присматривался к Эрику Бауэру, его фирма представляла для меня интерес – производственные мощности, которые позволили бы от опытных образцов перейти к конвейеру. Я собрал материалы по Эрику – все эти отмененные свадьбы, брошенные невесты… На первый взгляд похоже на похождения плейбоя, но на самом деле у жениха явный невроз, а может, и фобия. Я решил, что с Эриком мы сработаемся. Это было ошибкой. Не стоило отвлекаться на невест, а внимательнее прочитать его единственную опубликованную работу по химии… вы читали?

– Я в этом ничего не понимаю, – услышала Эльза за кадром свой собственный голос.

– Он был бы блестящим ученым, но предпочел уйти в бизнес, я и видел в нем бизнесмена. Думал, он оценит мое выгодное предложение. Но… Ваш умненький брат слишком много понял из техзадания, которое я ему показал. Информация подобна вирусной инфекции, кто ее подцепил – тот должен исчезнуть. Глупышка Клара, в отличие от Эрика, этого не понимала.

– Он молчал бы, – сказала Эльза за кадром.

– Конечно, – легко согласился человек в наручниках. – Он умный, я же сказал. Но… он стал препятствием между мной и моей целью. Любой из его партнеров, кто бы ни возглавил фирму, наверняка оказался бы сговорчивее… Вы покраснели? И сами это чувствуете? А вот теперь побледнели, майор. Не зря ведь существует правило – хирургу не оперировать, а следователю не расследовать дела близких родственников… Вы так любите своего брата?

– Дальше. – Голос Эльзы за кадром прозвучал почти бесстрастно. Почти.

– Дальше вы знаете. Я слил информацию Кларе, которая отчаянно нуждалась в деньгах. Запустил ее к Эрику на квартиру, как торпеду. Заправил свечку в подсвечник и тихо ждал в шкафу… Вы же понимаете, что это был я, да, что Розе такое не под силу?

– Ключ, – на этот раз Эльза за кадром внезапно охрипла.

– Ах да, ключ. – Человек на экране оскалил белые зубы. – Роза принесла его мне, Роза незаметно вернула потом владельцу, и Эрик не заметил следов копирования. Еще одна моя ошибка, крохотная борозда на металле, знак того, что сложный ключ перестал быть уникальным. Вы увидели эту микроскопическую деталь, да?

– Да, – теперь в ее голосе прозвучало великолепное пренебрежение.

Человек в наручниках прищурил ярко-синие глаза:

– Девушка всего лишь ревновала, всего лишь обижалась на бывшего жениха, всего лишь в меня влюбилась… А вчера, когда с вашей подачи я решил подбросить Эрику улику, Роза уже не могла отказаться, она была у меня на крючке, я ее шантажировал…

Он задумался, глядя мимо камеры в пространство, опустив уголки рта, будто о чем-то сожалея. Потом вернул на лицо улыбку.

– Я привык манипулировать людьми, а вы первая, кому удалось манипулировать мной. Вы гордитесь, майор?

Ответа не последовало, но человек на экране его и не ждал.

– Планируя убийство журналистки, – заговорил он снова, – я преследовал важнейшую цель. Не просто устранить зарвавшуюся Клару и посадить Эрика, который отказался сотрудничать. А скомпрометировать вас, майор. Я считаю, что вы опаснейший человек, волей судьбы посвященный в государственные тайны Альтагоры.

Его глаза потемнели, будто залитые изнутри черной тушью.

– Букашки. Смертельно. Опасны. Они используют годы перемирия, чтобы вернее убить нас потом. Они запрещают нам разрабатывать оружие массового поражения. А сами разрабатывают, больше того, совершенствуют. Думаете, Лео Парсель не знает, чем занимаются их ученые в тайных лабораториях? Что творят в пробирках маленькие твари, каждую из которых можно убить щелчком пальца? Он прекрасно знает. И вы, майор, на что вы тратите свой ум и энергию – на то, чтобы помешать нам, патриотам, защитить от них Альтагору?!

Эльза, не выдержав, поставила воспроизведение на паузу. Прислушалась – в гостиной весело болтали голоса, похоже, опасные темы закончились. Остались только приятные.

Она надела наушники на случай, если кто-то из гостей случайно окажется под дверью ее комнаты.

– …Я сказал вам, не обманывайте себя, – продолжал человек на экране. – Я не просижу в тюрьме и года, меня амнистируют под любым предлогом. В правительстве и всех основных министерствах найдутся люди, которые понимают важность того, что мы делаем. Мы убьем букашек или они убьют нас, а вы еще молоды, майор, и еще не поздно поумнеть.

* * *

– Сейчас каникулы, – опасливо проговорил сторож. – Никто не заходил на территорию школы уже с неделю, не меньше. А вы что-то хотите… проверить, госпожа следователь?

– Подвал, – сказала Эльза. – Мне надо осмотреть бомбоубежище.

– А, с этим у нас все в порядке, – сторож облегченно заулыбался. – Тут нас трахают во все дыры… ой, простите… проверяют, чтобы все в исправности, в комплекте, каникулы там или нет…

Он отпер последовательно несколько дверей, и Эльза оказалась на бетонной лестнице, ведущей круто вниз. «Бомбоубежище» было написано на бетоне, и надпись не сделалась бледнее со времени Эльзиного детства – наоборот, ее навели поярче.

Она бывала тут последний раз в шестнадцать лет. И с тех пор прошло еще шестнадцать лет. Эльза вернулась в подземный бункер под школой, в место своих детских кошмаров.

Длинный коридор с бетонными стенами, тусклые лампочки, трехъярусные нары, мешки с песком. Туалет и рукомойник человек на сто – открытые трубы со стоками, с металлическими кранами. Черные динамики – репродукторы. И наглядная агитация, с трудом различимая в тусклом свете, но от нее невозможно оторвать глаз.

«Вирусная атака объявляется по всем средствам массового оповещения, включая автомобильные гудки, сирены поездов и пароходов, в бытовых условиях – ударами металла о металл…»

«Если у человека проявляются симптомы, изображенные на рисунках три, четыре, пять и шесть, приближаться к нему строго запрещается. Даже если это ваш близкий родственник, мать, отец, ребенок, брат или сестра, ради общественного благополучия вы должны помнить о запрете. Если он просит о помощи, вы обязаны игнорировать и соблюдать дистанцию. Помощь гражданам, пораженным химическим, бактериологическим, вирусным оружием, осуществляют мобильные бригады подготовленных специалистов».

«Студентам и школьникам категорически запрещено участвовать в погребальных церемониях. При красном и малиновом уровне угрозы – все погребения проводятся специалистами без отправления соответствующих обрядов».

Сторож топал сзади. Эльза боялась, что он заметит, как она дрожит, как из взрослой уверенной женщины превращается в запуганного, тоскующего ребенка: «Мы убьем букашек или они убьют нас». «Мы убьем букашек или они убьют нас». И, учитывая масштаб, смерть не будет легкой.

– Будете проверять комплектность? – весело осведомился сторож.

– Нет, – сказала Эльза.

Эпилог

Лео смотрел на Эльзу через экран видеосвязи; он так исхудал и осунулся, что ей сделалось больно, будто ткнули иголкой в солнечное сплетение.

– Ну что ты? – спросил он хрипловато, но так мягко, что у нее кровь прилила к лицу. – Перестань, я в порядке, уже встаю и хожу, практически в норме, они перестраховываются… Эльза, ну поверь мне. Я теперь проживу сто лет. А как ты?

Он полулежал на больничной койке. Плоский монитор за его спиной выводил кардиологические показатели столь подробно, будто сердце Лео было помещено на блюдо и выставлено напоказ.

– Как ты, Эльза? – повторил он, и она увидела по участившемуся пульсу, что ответ ему важен. Но у нее пересохло в горле, поэтому она только вымученно улыбнулась.

– Послушай, – продолжал он ласково, – я хочу тебя поздравить. Ты спланировала и провела блестящую, сложнейшую, изобретательную операцию. Скажи мне… кто здесь великий детектив, кто о ком должен писать книгу?!

Эльза двумя ладонями прижала к ушам наушники. Она не хотела упустить ни единого звука его слов, голоса, интонации.

– Я не выходил на связь, – снова заговорил Лео. – Не хотел… неприятностей для тебя. Я хотел, чтобы у тебя все наладилось, с работой, с семьей… Понимаешь, дело ведь не в масштабе. Масштаб… это условность, в конце концов, а вот все остальное…

Цифры на медицинском мониторе бежали все быстрее, и плясали цветные линии. Лео смотрел на нее с экрана, через виртуальную связь, через границы и океан.

– Помнишь, – он все еще улыбался, – ты спрашивала меня, если бы у меня была вакцина, я бы отдал ее вам, разоружив свою родину… или уничтожил, оставив вас беззащитными, при этом зная, что вирус «А» убивает без разбора детей и взрослых, военных и младенцев? Ты помнишь, что я сказал тебе?

– Ты сказал, – медленно начала Эльза, – пока есть Ортленд и есть Альтагора, будет вечное противостояние. Ты сказал, выкинь из головы подростковые этические дилеммы… Удачи, и спасибо за наше сотрудничество.

Линия сердечного ритма на мониторе изменилась. Как будто его сердце, до предела разогнавшись, начало теперь замедляться – удар за ударом. На лице не дрогнул ни мускул.

– Удачи. Спасибо, Эльза… Я все понимаю. Ты понимаешь тоже.

В поле зрения камеры попал молодой человек в синем врачебном комбинезоне.

– Господин Парсель, как вы себя чувствуете?

– Прекрасно. – Лео улыбнулся шире. – Дайте нам еще две минуты.

Медик пропал с экрана. Лео прикрыл глаза, как от огромной усталости.

– Спасибо, что ты нашла возможность… попрощаться.

Его сердце замедлилось еще, и линия, только что похожая на острую пилу, сделалась подобной холмам на горизонте.

– Я не прощаюсь, – сказала Эльза. – Я повторяю, будто в протоколе, твои же слова, которые ты когда-то сказал мне: «Удачи, и спасибо за наше сотрудничество». Ты что, забыл?!

Сердце на мониторе остановилось. Эльза испугалась, но заставила себя продолжать:

– Я все понимаю, и ты понимаешь тоже. Пока есть Ортленд, и есть Альтагора… пока мы есть, Лео, я не собираюсь с тобой прощаться. Так просто ты от меня не отделаешься, букашка.

На мониторе возобновилось движение: удар. Другой. Третий.

– Мы должны дописать нашу книгу. – Эльза почувствовала, как вслед за движением на медицинском экране разгоняется ее собственное сердце. – Даже если завтра война.

– А жанр? – спросил он шепотом. – Комедия? Триллер? Военный роман, жестокая драма? И скажи мне, пожалуйста, что там будет в финале? Чем все – вот это все – может закончиться?!

– Неизвестно, как закончится, – сказала Эльза. – Но, Лео, наша история уже началась, и никто этого изменить или отменить – не в силах.

Конец

Земля веснаров. Повесть

К полудню ветер опять посвежел, и дальше поезд шел на всех парусах и почти без остановок. Земледелец, мой сосед, дремал на скамейке напротив. Я смотрел в окно – не отрываясь, час за часом.

Солнце склонялось. На вывесках полустанков мелькали знакомые названия, я смотрел – и ничего не узнавал. Передо мной расстилалась моя страна, моя Цветущая, равнины сменялись холмами, леса – открытыми пространствами, но ни один пейзаж, ни одна живописная балка или холм, поросший колючим кустарником, не заставляли мое сердце забиться сильнее.

За двадцать с лишним лет, что прошли со дня моего отъезда, – все изменилось. Совсем. Безвозвратно.

Кое-где в траве паслись стада нелюдей. Четвероногие, крупные, покрытые черной и рыжей шерстью, эти твари срывали зубами траву, жевали и смотрели вслед поезду круглыми, ничего не выражающими глазами. Все изменилось в Цветущей. Все изменилось…

Прошел кондуктор, объявляя, что Светлые Холмы – через полчаса. Я снял с багажной полки свой заплечный мешок, попрощался с фермером и поднялся на крышу.

Дорога впереди поворачивала по широкой дуге, команда готовилась выполнить маневр. Я смотрел, как убирают паруса по правому борту, как складывают главное несущее полотно; мне не так часто доводилось путешествовать на поезде. А столь далеко – вообще никогда.

Поезд повернул. Через несколько минут я увидел впереди станцию – Светлые Холмы, в этом не было сомнений. Замедляя движение, поезд миновал впадину между двумя пригорками. Оглушительно свистнул кондуктор. Я дождался, пока подножка поравняется с дощатым перроном, и спрыгнул.

Я был единственным пассажиром, который сошел в Холмах. Мое место на поезде тут же было занято: пробежав с десяток шагов вдоль платформы, на верхнюю палубу вскочил мальчишка лет пятнадцати. Он был одет по-крестьянски, на плече у него болталась котомка, и способ, каким он забрался на поезд, выдавал привычного и умелого путешественника.

Кондуктор подал знак капитану. Тот свистнул матросам, и через минуту несущее полотно развернулось опять. Я смотрел, как парус наполняется ветром; мальчишка, замерев на верхней палубе, смотрел тоже. Потом обернулся ко мне и вдруг, скорчив рожу, выбросил, как флаг, непомерно длинный язык: видимо, его приводило в восторг, что догнать и надрать уши я уже не сумею…

Я улыбнулся.

Поезд катился, все ускоряясь, по направлению к Дальним Углам и наконец скрылся за холмами. Я стоял на перроне, маленьком, безлюдном. На вывеске крупными черными буквами значилось йолльское название: «Фатинмер». И ниже на языке Цветущей: «Светлые Холмы».

Двадцать три года назад здесь не было никакой станции. Не было железной дороги. Был тракт. Был обоз – череда двуколок на огромных колесах, каждую из которых катили по четыре человека. Были путники, молча идущие рядом. Мне, семилетнему, иногда разрешали держаться за чей-то пояс… И я шагал, едва переступая ногами, спасаясь от смерти.

Сегодня я вернулся. И – руку готов положить на рельсы – меня теперь невозможно узнать.

Вниз с перрона вела хлипкая лестница, скрипевшая при каждом шаге. Я спустился; человек, сидевший в будочке смотрителя, был мне совершенно незнаком.

– В Холмы, добрый путешественник? Надолго? Ищете хорошую гостиницу, совсем хорошую, недорогую?

Он даже не спросил, бывал ли я раньше в Холмах. По лицу видно: не бывал. Мне даже играть ничего не приходилось – я чувствовал себя чужаком. «Добрым путешественником».

– Вы меня очень обяжете, – сказал я смотрителю.

Он с готовностью вытащил из конторки стопку темных бумажных квадратов.

– Гостиница «Фатинмер», в центре… Отдадите вот это хозяйке – получите скидку.

Я принял бумажку у него из рук. Меня неприятно поразило название гостиницы. Что, наши уже и между собой называют предметы йолльскими кличками?

Смотритель ничего не заметил. То ли я так хорошо научился владеть собой за годы городской жизни. То ли он, обалдевший от станционной скуки, потерял остатки наблюдательности.

– Прямо по дороге, добрый господин, на распутье налево: до темноты, глядишь, и дойдете…

Я поблагодарил его.

Вечерело. Трава переливалась, освещенная низким солнцем, и это была не та трава. Не такая, не ее я помнил с детства. А может быть, мне казалось, что помню.

Я шел по Холмистому Тракту. Вокруг не было ни души. В дорожной пыли кое-где явственно виднелись отпечатки подков. Нелюдей обувают железом, говорил когда-то мой дед. Тогда и слова-то такого не было – «подковы»…

По-йолльски – олф.

Дорога поднялась на пригорок. Сделались видны поля на много верст вокруг. На северо-востоке показался Холмовый лес – тоже неузнаваемый. Еще бы: его и жгли, и рубили, и прореживали. Мы с дедом почти полгода жили в Холмовом, оттуда нас не могли ни выбить, ни выкурить… Теперь на пепелище пробился молодой подлесок, издали лес казался светлым и зеленым. А на опушке, на склоне холма, маячил тяжелый каменный дом. Я присмотрелся.

Йолльское строение. Три или четыре этажа. Дом замер на опушке у самого леса, как грузный путник, идущий в гору. Над крышей дымок. И еще один толстый дым – над приземистым строением, едва заметным из-за каменного забора. У мясоедов считается, что чем дальше от жилых помещений расположена кухня – тем богаче хозяин дома. На родине у них, говорят, ужасная теснотища…

Я тряхнул головой и ускорил шаг. Время дорого. Я путешественник, прибыл в Холмы исключительно по делу и уеду сразу же, как только управлюсь. Что мне ждать, столичной штучке, в этой забытой глуши?

Дорога опустилась в низину. На склонах холмов зеленели, розовели, золотились поля, засаженные разными злаками. Цепью, как тушители на пожаре, стояли молодые березы, удерживали корнями нарождающийся овраг. Я вздохнул: раньше надо было высаживать, теперь сползающую почву не удержишь…

Когда дорога снова поднялась на холм, я увидел впереди двух всадников. Дед называл таких «нелюдь под нелюдью». Громоздко получалось. По-йолльски – офорл.

Помню, при виде этих существ я бросался бежать как ошпаренный, дед хватал меня за шиворот, уговаривал, хлестал по щекам, убеждал, что бояться нечего, все равно мы сильнее…

Теперь я даже с шага не сбился. Двадцать три года прошло.

Я ждал, что они проедут мимо, не обратив на меня внимания, но они заинтересовались. Первому было лет сорок, судя по одежде и осанке – владетельный вельможа. Второй…

Второй был маг. У меня подобрался живот: йолльские маги легко распознают ложь и убивают без раздумий.

Всадники придержали четвероногих нелюдей. Прямо перед моим лицом оказались две огромные, длинные, покрытые шерстью морды. Я тоже остановился.

– Кто таков? – спросил вельможа по-йолльски.

– Путешественник. Иду в Холмы по своим делам, – ответил я на языке Цветущей.

– Говори по-человечески, растение, – тихо проговорил маг.

Он недавно прибыл на остров. Я видывал таких в городе: у них очень бледные лица и нутряная ненависть ко всему, что осталось в Цветущей не-йолльского.

– Что за дела у тебя в Фатинмере? – продолжал вельможа, не обращая на спутника внимания. – И почему не кланяешься барону?

Я поклонился. Если этот мясоед в самом деле барон – мне не стоило раздражать его. Он в своем праве.

Четвероногая нелюдь под магом косилась на меня огромным глазом. Я отступил на несколько шагов.

– У меня, господин барон, торговое дело. Мне поручили купить здесь, в Холмах, дом. – Я по-прежнему говорил на родном языке. Не лгал напрямую, но утаивал правду. Скажи я то же самое на языке йолльцев – маг почти наверняка заметил бы подвох.

– Кто поручил? – спросил барон по-йолльски.

– Торговая контора «Фолс», у меня при себе верительные грамоты…

Я сделал движение, собираясь раскрыть свой мешок и вытащить бумагу. Маг вскинул правую руку. Я замер.

– Оставь его в покое, – сказал барон спутнику. – Он в самом деле идет по своим делам… Оставь!

Маг опустил руку, не сводя с меня глаз. На указательном пальце мерцало стальное кольцо с перламутровыми пластинами.

Барон сдавил свою нелюдь коленями, давая приказ двигаться дальше. Маг смерил меня взглядом с ног до головы – и последовал за вельможей. Мне предстояло продолжать путь по дороге, загаженной дерьмом нелюдей.

Цветущая моя, Цветущая, что с тобой сталось?!

* * *

Я не стал останавливаться в гостинице «Фатинмер». Прошел еще два квартала и отыскал постоялый двор без названия, зато с йолльской лицензией, приколоченной к двери огромным ржавым гвоздем. Лицензия белела в полумраке, то приподнимая, то опуская уголок в согласии с налетавшим ветерком. В жесте трактирщика, приколотившего йолльский документ к дверям, было столько великолепного пренебрежения, что я не удержался и вошел.

Мне была предложена комната, маленькая и чистая, и ужин. Глядя, как поднимается пар над семикрупкой – традиционной кашей, кулинарной гордостью Семи Холмов, – я слушал осторожные рассказы жены трактирщика о новостях в округе.

– Хотя, если по совести, – говорила женщина, – нет новостей. Работают люди с утра до ночи в поле – разве это новость? Торгуют опять же, трактир хоть и не процветает, но и с голоду умереть не дает. Один завелся, из города приехал, мясную лавку открыл. Да прогорел: нет покупателей. У барона поставщики свои, он к мужику торговаться не пойдет. Вот он покрутился здесь неделю-другую, мясо нелюдей стухло, он и уехал. Лавка до сих пор пустая стоит: провоняла так, что никто туда идти не хочет. А удобная лавка, на перекрестке… Месяц назад толстого Крутика, которого поле с краю, ограбили: вломились в дом, нашли под полом сундучок со сбережениями и унесли средь бела дня. Оказалось, какой-то бродяга из Заводи, на другой же день его и поймали… Вот и все новости, добрый путешественник, а вы в Холмы с чем?

Она была круглолицая, как подсолнух. Букет свежих «солнечных цветов» стоял, как полагается, в парадном углу, и орнамент на потолке, если присмотреться, был тоже из подсолнухов. Старый орнамент, нанесенный еще до нашествия.

Я подумал, что вполне мог ее знать когда-то. Но как не узнавал я родного селенья – и эту женщину не мог вспомнить. Она была мне чужая.

– Я торговец из самого Некрая, – сказал я. – Буду покупать – не для себя, для клиента – дом Осотов.

– Дом Осотов, – повторила она, как эхо. Ее взгляд стал отстраненным. – Да. Старуха Осот помирает… да.

И она отошла, оставив меня наедине с кашей. Я погрузил деревянную ложку в густую, отлично выдержанную, политую маслом семикрупку – вкус моего детства; я понял, что волнуюсь. Что мое спокойствие, отстраненное, как эта трактирщица, готово разлететься шелухой.

Вошел хозяин – крупный, круглый, поросший изжелта-русой бородой, и с ним слуга, носатый парень лет пятнадцати. Сразу стало шумно. Хозяин громко давал указания жене и мальчишке, и непонятно было, доволен он или зол, хвалит или распекает. Накричавшись, он вдруг обернулся и спросил, уставившись мне в глаза безмятежно-голубыми гляделками:

– А вы, добрый путник, торговать к нам? Или как?

– Не так чтобы торговать, – признался я. – Но что дела торговые, это точно.

– Господин дом Осотов покупает, – тихо сказала жена трактирщика.

– Дом Осотов?

Трактирщик мигнул. Перевел взгляд с моего лица на руки и обратно. Отвернулся. Покачал головой, будто отвечая сам себе на только что заданный вопрос.

– Да, – сказал я, глядя, как он расчесывает бороду длинными цепкими пальцами. – Не для себя. Для клиента. Контора «Фолс», если вы слышали.

– Где уж нам, – пробормотал хозяин. – Некрай… Городская контора… Я и в городе-то не бывал, не доводилось… А вы, господин, бывали в Холмах?

– Никогда. – Я зачерпнул кашу ложкой.

– Дом Осотов, – еще раз повторил трактирщик. – Вот же, прошли те времена… Самая богатая и уважаемая семья во всех Холмах – до нашествия, разумеется.

– Мне говорили.

Хозяин снова заглянул мне в глаза – на этот раз почти заискивающе.

– Простите за нескромный вопрос… Мы здесь, знаете, люди без предрассудков, не дикари какие-нибудь, горожан тоже принимали… Может быть, вы мясо едите? Так у нас есть йолльский мясник в Холмах. Для самого барона поставки, а не просто так…

– Нет. – Я взялся за душистую ковригу хлеба. – Мяса я не ем.

– Ох, извините, – трактирщик смутился, – у нас тут разные люди бывают… А вы, если в первый раз, так и поживите подольше. Места прекрасные, сердце Цветущей… В Холмовый лес только не ходите, там мясоеды развели своих нелюдей. Не тех, что траву жуют, а других, тоже мясоедов. Барон туда ездит охотиться – стрелять этих тварей то есть. А нам и не сунься – ни за ягодой, ни за грибами… Так не ходите в Холмовый лес, ладно?

Я пожал плечами:

– Мне-то что… Я уеду послезавтра. Самое позднее – через три дня.

Хозяин покивал и вышел. Семикрупка на столе остывала.

Я нервничал. Мне все труднее было сохранять внешнюю невозмутимость.

* * *

Всю ночь я провел, наблюдая за лунным лучом, ползущим по гладкому деревянному потолку. Иногда луч двигался рывками: я проваливался в сон и просыпался опять.

С рассветом луч погас. Я встал и умылся. Мне не хотелось есть, я не чувствовал усталости после почти бессонной ночи. Я знал, что сегодня – через час, через два – попаду домой и увижу бабушку. И мне было страшно.

Я запомнил ее крепкой женщиной с едва поседевшими висками. Теперь – я знал это точно – она старуха, настолько дряхлая, чтобы умереть. Поэтому я здесь; поэтому я вернулся в Холмы, хотя когда-то с меня брали клятву никогда не возвращаться.

Ей же, бабушке, я и клялся.

Я спустился вниз. Хозяин, уже полностью одетый и бодрый, вел какие-то подсчеты на желтоватом свитке древесной коры. Я поздоровался. В какой-то момент мне показалось, что уж его-то, бородатого и грузного, я точно когда-то знал. Еще мгновение – и вспомню его имя…

Наваждение прошло. Хозяин водил по коре отточенной спицей, не обращая на меня внимания. Я спросил его, как найти дом Осотов.

– Идите вдоль по улице, потом через площадь Рынок, у старого цветка поверните направо и дальше все прямо. Там увидите. Приметный дом.

Я поблагодарил.

Было все еще очень рано, но на улицах с каждой минутой прибавлялось народу. Я бродил без цели, разглядывая новостройки, поднявшиеся на месте сожженных, разрушенных или просто снесенных старых домов. В Холмах жили небедно: кое-где даже строили, на манер йолльцев, из камня. Фоона – по-йолльски дом, каменный дом, деревянных они не признают.

На площади, конечно, и следа не осталось тех ветхих прилавков, перед которыми я когда-то тянулся на цыпочки. Торговые ряды стояли, сложенные из каменных плит, и были в этот час почти пусты. В центре базара восседал на огромном мешке баронский надзиратель, он же сборщик налогов: мешок был опоясан цепью с кованым гербом, такой же герб, только поменьше, помещался на круглом животе надзирателя. Сам он был из местных; прохожие здоровались с ним без теплоты, но и без откровенного презрения. Я остановился возле пивных бочек, взял себе кружечку светлого и завел неторопливый разговор с пивоваром.

Да, с бароном поселку повезло. Сам живет и другим жить позволяет. Отдали ему луг заливной – нелюдей выпасать, дом сложили, ну, налог со сделки, ну, оброк раз в год. Зато за службу, значит, за услужение барон платит денежкой: вот, даже присматривать за нелюдью кое-кто пошел, кто посмелее. К мясоедским своим привычкам не принуждает, а что все бумаги надо писать по-йолльски – так на то писарь есть. Хороший барон, грех жаловаться, одна у него слабость: по женской части очень уж ловок. Правда, и девки наши тоже хороши: лишь бы в каменный дом, да на мягком поспать, да подарочек получить такой, чтобы подруги обзавидовались… А корни – что корням? Человеческие корни невидимы: с гнильцой они или чистые, по лицу ведь не скажешь… Нет, не такие нынче девки, как раньше. Зато барон хороший в Холмах, а в других землях куда как хуже бароны: мясоеды те еще и кровопийцы.

Пивовара отвлекли: хозяйка гостиницы «Фатинмер» прислала слугу за пятью бочонками темного. Я отошел, чтобы не мешать погрузке, и почти сразу увидел, как через площадь – от противоположного ее края к центру – движется, плывя над головами, офорл… то есть всадник. Йолльский маг.

Люди перед ним расступались, вокруг ширилось свободное пространство. Маг ехал, опустив поводья, поглядывая по сторонам с показным равнодушием. Остановился рядом с надзирателем, что-то сказал ему, не сходя с лошади. Надзиратель ответил – по-йолльски, судя по тому, как двигались его губы.

Я решил, что мне пора идти. Допил пиво, по широкой дуге обогнул площадь и от цветка – старинного каменного изваяния в виде большого подсолнуха – повернул направо.

* * *

Дом стоял по-прежнему. Как будто Цветущая никогда не горела, ее не топтали нелюди. Как будто семья Осотов, самая уважаемая, богатая, многочисленная семья во всех Светлых Холмах, не исчезла с лица Земли, оставив два последних ростка: старуху, застывшую на полпути к небесным корням, и чужака, не узнающего родного дома.

А я его не узнавал.

Краеугольный столб, увенчанный изображением Солнца (деревянный круг и крест на нем), стоял так же прямо, и тень от его верхушки падала на отметку «восемь» – было восемь часов утра. Над частоколом поднимался дом: каждое бревно в стене – в два обхвата. Темная крыша, резные украшения, балкон третьего этажа – полукруглый, ажурный. Сколько раз мне снился этот балкон…

Я остановился перед столбом, и моя собственная тень упала на поросший травой циферблат. Забыли мясоеды развалить этот дом, или боялись тронуть, или не знали всего, или, наоборот, слишком много знали – теперь не важно. Вот он, дом Осотов.

Я отступил. Снова подошел. Потом, будто по наитию, опустился на одно колено. Прямо перед моим лицом оказались прожилки на дереве: кольцо, похожее на рожицу, и две светлые ленточки, ведущие вверх. В детстве именно так мне представлялись человек – и его невидимые корни…

Я поднял голову.

Угол зрения. Чтобы вспомнить, как все было, мне следовало встать на колени. Посмотреть с высоты своего прежнего роста. Дом. Частокол. Ворота. Улица, по которой мы с дедом уходили, бывало, и на рассвете, и поздно вечером, и…

– Добрый господин? Вы что-то уронили?

Служанка смотрела на меня, как на сумасшедшего. Я поднялся, отряхивая брюки, – досадно. Мне нельзя привлекать внимание.

– Я потерял монету… Передайте, пожалуйста, хозяйке, что прибыл коммерсант из Некрая – по поводу продажи.

– Ах да! Ах да! – Служанка засуетилась. – Проходите, любезный господин коммерсант.

* * *

Через несколько минут я вошел в ее комнату.

Бабушка лежала на огромной дубовой кровати, на льняных простынях, под балдахином из грубого льна, и льняные же волосы сливались с постелью. Ее лицо, темное, ссохшееся, неприятно напомнило лица всех, умерших от дряхлости на моих глазах.

Я сделал несколько шагов – и остановился посреди комнаты.

Что-то говорила служанка. Бабушка, в отличие от меня, слушала ее – и слышала; повинуясь ее приказу, служанка принесла табурет, стопку белой бумаги и чернильницу с пером. Потом вышла и плотно притворила за собой дверь.

Бабушка лежала, откинувшись на высоких подушках, и смотрела на меня.

Ее голос, когда-то звучный и даже мощный, все еще служил ей. Она могла бы сказать, что не рассчитывала увидеть меня в этой жизни – только там, в небесном лесу, где сплетаются корни всех людей. Она могла бы признаться, что в ее памяти я навсегда останусь семилетним ребенком. Она могла бы рассказать, как одиноко и тоскливо было ей в старом доме Осотов, доме-замке, доме-крепости – без малого двадцать три года.

Все это не имело значения. А значит, не стоило нарушать тишину.

Я стоял перед бабушкой, посреди старой спальни Осотов, в которой был, наверное, зачат, и смотрел в ее зеленые, чуть поблекшие, но все еще ясные, полные мысли глаза.

Прошел, наверное, час, а может быть, больше, прежде чем бабушка опустила веки, указывая взглядом на табурет и стопку бумаги.

Я сел на пол. Придвинул к себе бумаги и, используя табурет вместо стола, принялся писать по-йолльски длинные, не имеющие силы, только для отвода глаз необходимые бумаги: контора «Фолс»… договор купли-продажи… по согласованию сторон…

Бабушка смотрела, как я пишу. Я отводил со лба упавшие волосы, поглядывал на нее исподлобья: кровать была низкая, даже с пола я мог видеть ее темное лицо, будто плывущее в воздухе над льняными подушками.

Как над облаками.

Я закончил. Поставил последнюю точку. Отобрал бумаги, предназначенные бабушке, свернул их трубочкой и с поклоном положил к ее изножью.

Тогда она впервые разомкнула губы, обращаясь ко мне.

– Спасибо, Осот, – сказала она.

* * *

Мне кажется, она благодарила меня не за то, что я приехал. И даже не за то, что молчал. Я выжил – некоторые и этого не смогли. Другие осознанно предпочли умереть. А я, почти не имевший шансов, живу на земле, корнями в небо: я, преуспевающий столичный коммерсант. Я, внук моего деда, говорящий по-йолльски без тени акцента.

Бабушка поблагодарила меня, и я ушел. Ей необходимо было побыть одной. Я вышел со двора и долго стоял, делая вид, что заинтересован устройством солнечных часов; мне тоже требовалось время, чтобы взять себя в руки. Дела мои в Холмах отнюдь не были закончены: если сделка, которую я фиктивно заключил в пользу несуществующего лица, служила ширмой для моего рискованного визита в Холмы, то баронский налог с продажи играл в этой ширме роль несущей конструкции.

Итак, я вернулся на площадь. Надзиратель все так же сидел на своем мешке, но верхового мага поблизости не было. Я подошел, назвал себя, предъявил бумаги и мешочек с деньгами. Надзиратель все тщательно перечел, пересчитал и, наконец, выдал мне документ об уплате налога – написанный по-йолльски с ужасными ошибками, но зато скрепленный баронской печатью.

Выйдя из поселка, я двинулся по тракту – но не к станции, а в противоположном направлении. На лугу вдоль ручья паслись нелюди. Я хотел пить – но к воде из ручья не притронулся. Из брезгливости.

Солнце стояло в зените. Я поднялся на пригорок, отошел от дороги и уселся среди колосьев – на меже двух полей. Молчаливая встреча с бабушкой отняла у меня больше сил, чем я ожидал. И мне страшно было представить, чего эта встреча стоила ей. Одну длинную минуту я был почти уверен, что бабушка умерла сразу же после моего ухода, и, вернувшись к дому Осотов, я обязательно увижу желтые ленты на полукруглом балконе – знак траура.

Но колосья шелестели, вцепившись корнями в пригорок, а небо – вместилище всех человеческих корней – безмолвствовало. И я мало-помалу справился и с отчаянием, и с тоской.

Я лег, вытянувшись, и заснул, как в детстве – слушая звон колосьев.

* * *

Был поздний вечер, когда я вернулся в гостиницу. Ветер все так же покачивал лицензию на двери. В сенях пахло дымом, чуть подгоревшей кашей и еще чем-то – я никак не мог понять, что это за запах.

В обеденном зале было темно и тихо. Похоже, я по-прежнему оставался единственным постояльцем.

На столе горела свеча, в круге света лежали три коротких огарка. Я шагнул, протягивая руку, намереваясь взять один из них и осветить себе путь наверх…

– Стоять, веснар!

Я еще успел подумать, что слово «веснар» звучит одинаково и по-йолльски, и на языке Цветущей. Потом медленно, очень медленно повернул не голову даже – глазные яблоки.

Его кольцо, стальное с перламутром, мерцало, казалось, прямо перед моим носом. Хоть нас разделяли шагов пять, не меньше. Йолльский маг стоял в углу обеденного зала, готовый убивать, но почему-то медлил с ударом.

– Не вздумай, веснар. Стоять.

Он был новичком, этот маг. Ни один из тех, кто воевал с нами во время нашествия, не стал бы брать меня живьем. И уж конечно, не стал бы со мной разговаривать.

Я ждал. Моя жизнь подошла к концу – почти одновременно с жизнью бабушки. Судьбе было угодно, чтобы род Осотов прекратился сегодня – и навсегда.

– Руки за спину, – пролаял маг.

Я выполнил приказ. Мои руки тут же принялись вязать сзади – очень крепко и очень грубо. Маг подошел ближе, не опуская кольца. Я смотрел, как скачут по чеканке и перламутру синие злые искры.

– Убийца! – Его голос дрогнул. – Ты ответишь…

Тут мне на голову накинули мешок, и я больше ничего не видел.

* * *

Меня выследили? Служанка подслушала, как бабушка назвала меня настоящим именем? Или йолльские маги теперь обладают могуществом, о котором прежде никто не подозревал?

Стук колес по тракту сменился хрустом гравия. Скрипнули, открываясь, ворота, и лязгнули, закрываясь. С головы моей наконец-то сняли мешок, я мигнул и огляделся.

Посреди двора горела бочка со смолой. В ее свете я разглядел баронский дом, сложенный из серого и черного камня. Дом стоял на крутом пригорке, с одной стороны у него было три этажа, с другой, вероятно, – два. Лес подступал совсем близко, я чувствовал его запах и видел сплошную черноту там, где начинались стволы.

Ограда вокруг дома была тоже из камня, и даже землю укрывали каменные плиты: на стыках между ними кое-где пробивалась трава. Оконца узкие и очень высокие. Сейчас, среди ночи, почти все они светились, будто накануне большого праздника. Я поднял голову: в окне второго этажа мелькнула тень…

И почти сразу оттуда вырвалась арбалетная стрела, целя мне в лоб.

Не поворачивая головы, почти не глядя, йолльский маг выбросил руку в сторону, и стрела разлетелась на куски. Звякнул о камни наконечник. Острая щепка клюнула меня в щеку. А кольцо, стальное с перламутром, опять смотрело мне в глаза, и сине-фиолетовые отблески только на миг потускнели.

– Что ты сделал! – глухо кричали в доме. – Притащил веснара живым… Прочь, все прочь! Кто хочет жить – уходим!

Лошадь, запряженная в повозку, нервно заржала, ударила подковой о камень, вышибая искры. Слуги, сопровождавшие меня от гостиницы к баронскому дому, жались друг к другу за спиной мага.

Я ждал.

– Вперед, – сказал маг. – В дом, растение.

Я вошел.

В йолльских строениях почти не бывает внутренних перегородок, только колонны, на которые опираются балки, да винтовые лестницы без перил. Сводчатый потолок баронской гостиной был очень высок, в три человеческих роста. Вдоль стен горели факелы. В дальнем углу стоял мальчишка лет десяти, смотрел на меня круглыми глазами, обомлевший, будто в столбняке.

По внешней лестнице, пристроенной к дому снаружи, бухали сапоги: слуги и стражники отступали. Их начальник служил в Цветущей давно, еще со времен нашествия, и не желал участвовать в смертельной затее глупого мага.

Или он не так уж глуп?

Я присмотрелся. Дальше, за каменной спиралью винтовой лестницы, угадывались странные очертания – что-то грузное нависало, почти касаясь пола, в тяжелых складках не то сети, не то ткани.

– Подойди, веснар. – Голос мага звенел, как будто он сдерживал смех. – Подойди и посмотри, убийца!

Я обогнул лестницу.

Это был старый гамак, привешенный к балкам на лохматых веревках. В гамаке лежал труп дряхлого старика. Желтоватая прозрачная кожа, обтянувшая череп и собравшаяся складками на щеках, редкие седые волосы, ввалившиеся черные губы – я вдруг вспомнил бабушку, мне сделалось горько и страшно.

И только потом, несколько мгновений спустя, я узнал лежащего. Вчера на закате я встретил его: тогда ему было лет сорок, он сидел в седле, гордо выпрямив спину, и велел магу оставить меня в покое, раз уж я иду в Холмы по своим делам.

Барон. Йолльский наместник в Светлых Холмах. Теперь ему было больше ста лет – по крайней мере, с виду.

Маг молчал. Его кольцо касалось моей шеи. Я чувствовал то жар его, то холод. Перед глазами метались огненные язычки: я медленно осознавал, что произошло. Что это значит. Небесные корни, за миг до смерти я не знал, радоваться своему открытию или пугаться…

Я повернул голову. У мага были совершенно безумные глаза. Мне снова показалось, что он вот-вот рассмеется. Или разрыдается. Или даст наконец волю своему кольцу. Я снова подумал о бабушке. Хорошо, если она уже умерла и не узнает, как я распорядился этим несчастным сокровищем – жизнью последнего Осота.

Горели факелы. В их неровном свете мы с магом глядели друг на друга; я был уверен, что мой взгляд ничего не выражает, но йолльские маги проницательны.

Он дернул кадыком:

– Барона убил веснар!

Я не спорил.

– Ты!

Я промолчал.

– Ты его убил? – спросил он отрывисто.

Могущество йолльских магов заключается прежде всего в том, что им невозможно врать.

– Нет.

Он был потрясен. Я заметил это по глазам. Но, даже сбитый с толку, соображал он быстро.

– Ты хочешь сказать, что здесь рядом… еще один… такой же?

– Это Цветущая, мясоед, – сказал я со скрытым торжеством. – Что ты хотел здесь найти?

Он захлебнулся яростью. Нашей с ним жизни оставалось – несколько мгновений.

– Я убью тебя.

– Я знаю. – Я мельком взглянул на дряхлое, мертвое лицо барона. В детстве такие лица преследовали меня в кошмарах. – Знай и ты: ни один веснар не умирает мгновенно. И связывать меня бесполезно. Для моего дела мне не нужны ни руки, ни глаза.

Его зрачки расширились. Кольцо на пальце вспыхнуло ослепительно-фиолетовым светом. Йолльский маг чувствовал западню, но все еще не верил.

– Я думал, ты выследил меня, – проговорил я медленно. – Я думал, ты знаешь мое имя… Но тебе просто повезло, мясоед. Вернее – тебе ужасно не повезло. Посмотри на барона – это и твоя судьба тоже.

Мальчишка, стоявший у стены, наконец-то вышел из столбняка и кинулся бежать, поскальзываясь на покрытом соломой полу. Маг смотрел на меня – в его глазах отражался свет факелов.

– У тебя был шанс напасть внезапно, мясоед, – сказал я. – Оглушить. Или убить во сне. Ты этого не сделал.

Он молчал. Мы были связаны, как веревкой, смертью о двух концах: если ударит один, тут же ответит и второй; йолльские маги тоже не умирают мгновенно. Во всем доме, в огромном каменном доме сейчас не было ни души: слуги и стража разбежались. Только где-то под самой крышей тяжело дышал, забившись в укрытие, мальчик.

Мы смотрели друг на друга. Сейчас, именно в эту минуту, маг во всей полноте осознал свою ошибку – и увидел будущую судьбу.

…Они не люди, говорил тогда дед. Запомни, Осот, они все – нелюди.

* * *

– Вставай, Осот. Вставай.

– Деда, но ведь ночь… Совсем темно… Завтра у меня уроки…

– Не завтра, а сегодня. И не уроки, а война. Вставай, Осот!

Мальчик тер глаза кулаками, сутулился и судорожно зевал. Ему было семь лет, светло-русые волосы торчали, как колючки репейника. Двух зубов недоставало.

– Деда… Их будет много?

– Очень много, – жестко сказал мужчина лет пятидесяти, протягивая мальчику полотняную куртку со шнурками-завязками. – Сколько бы ни было – они наши, Осот. Мы будем ждать их под лесом… Если успеют, подойдут еще Усач и Ягода.

– Как это – если успеют?!

Мужчина не ответил.

Над Холмовым лесом висела луна. Каждый дом, каждый куст отбрасывал длинную черную тень. Поселок не спал: в каждом доме, за закрытыми ставнями, что-то происходило – мальчику слышались приглушенные голоса и плач. Держась за руку мужчины, он шел, почти бежал в гору, деревянные подошвы скользили по росистой траве, штаны вымокли до колен.

– Стой…

Мальчик огляделся.

За спиной лежал поселок – тихий, без единого огонька. Слева темнел лес, уходил все выше и сливался с небом. Справа, внизу, тянулся тракт, залитый луной, а впереди, в полном безветрии, стояли под лунным светом поля с высоченной, почти созревшей рожью.

Мужчина лег и приложил ухо к земле. Мальчик дрожал, щелкая зубами, смотрел вперед, но видел только рожь на вершинах ближайших холмов.

– Они близко. – Мужчина резко поднялся. – Я возьму слева, от леса, а ты справа, от тракта… Усач!

Мальчик обернулся. По склону холма бежал, пригибаясь, человек. Через минуту он уже стоял рядом, тяжело дыша, вытирая молодое безусое лицо.

– Ягода не придет, – сказал он вместо приветствия. – Я сам еле успел…

Задрожала земля. Даже сквозь толстые деревянные подошвы мальчик слышал, как она содрогается.

– Я возьму от леса, – сказал его дед. – Малуй от дороги, ты, Усач, будь в центре.

– С чего ты взял, что они пойдут здесь? – Безусый Усач все еще задыхался. – Что не перевалят холмы южнее?

– Нелюдь под нелюдью, – тихо сказал мужчина. – Там, на юге, слишком крутые холмы… для этих тварей.

Мальчик смотрел на далекие поля. Вся его кожа сделалась колючей и жесткой, как эта рожь, светлые волосы встали дыбом. Ухо различало глухой топот, порождавший сотрясение земли.

Над темным горизонтом медленно поднимались головы, тысячи голов. Выше, намного выше роста обычного человека. А под ними – мальчик на миг зажмурился – второй ряд голов. Нечеловеческих, огромных, длинных. На таком расстоянии, да еще в темноте, невозможно было различить глаза и лица. Но мальчик видел их раньше – и стоял, оцепенев, широко открыв глаза и рот.

Тяжелая рука деда опустилась на плечи, заставила лечь. Рядом лежал в помятой ржи Усач – бормотал себе под нос и ругался, но мальчик его не слышал. Земля Цветущей, к которой он прижимался теперь всем телом, дрожала под ним, будто от страха.

Он обхватил ее обеими руками.

– Идите, – говорил дед, в голосе его звякала смерть. – Идите… Ближе. Еще ближе.

Мальчик прижался к своей земле щекой.

– Осот! Ты слышишь? Они нелюди, все. И те, что внизу, и те, что сверху. У них нет корней – ни земных, ни небесных, они не растут – носятся по свету, как сброшенные листья, как пойманный ветром мусор. Преврати их в мусор!

– Да, деда, – беззвучно ответил мальчик.

– Встаем, – сказал мужчина. И они поднялись одновременно – все трое.

Всадники, ехавшие впереди, заметили их и вскинули луки. Двое или трое успели выпустить стрелы; они пролетели высоко над головами стоящих на холме мужчины, юноши и мальчика.

Никто из троих даже не шевельнулся.

Первыми упали кони, повалились, увлекая за собой всадников. Кто-то успел подняться, кто-то нет. Кто-то закричал – прошло мгновение, может быть, два; по рядам поверженной армии прокатился не то хрип, не то сдавленный стон. Заколебался под луной воздух, ставший вдруг очень жарким.

И снова сделалось тихо и неподвижно.

Под луной, устилая вытоптанные поля, мешками лежали пришельцы. Их дряблая кожа складками стекала к подбородкам, к огромным хрящеватым ушам. Ветер срывал с черепов седые волосы, подбрасывал к небу, и издали казалось, что на поле боя отцветают одуванчики.

Мальчик стоял, дыша ртом. Бесконечно дряхлые, седые лошади лежали вперемешку с людьми, одновременно умершими от старости. И странно выглядели рядом с этими немощными трупами их блестящие мечи, копья, их натянутые луки. Кольчуги своим весом проламывали истончившиеся грудные клетки, то там, то здесь слышался хруст…

– Уходим, – сказал мужчина. – И помни: тебя здесь не было, Осот.

* * *

Мы молчали. Покойник в провисшем гамаке отбрасывал множественную тень – по числу факелов.

Я мог оборвать это молчание прямо сейчас – вместе с нашими жизнями. Я медлил не потому, что боялся; дряхлый барон, жертва веснара, напомнил мне кошмары моего детства. Я не хотел отягощать свои небесные корни еще и этой смертью. Поэтому ждал, чтобы маг ударил первым.

Он был моих примерно лет. Поджарый. Черноволосый. Вероятно, очень могущественный – никогда раньше я не видел, чтобы на магическом йолльском кольце так горел и светился перламутр. Говорят, стальные кольца куют на далеком острове, а цветные пластинки для них поставляют морские нелюди, у которых нет ни глаз, ни рта…

– Зачем ты явился на мою землю? Что ты забыл в Цветущей, мясоед?

– Моя земля там, где утверждаю свой закон. Даже если ты убьешь меня, закон здесь останется йолльский, и ты ничего не можешь с этим сделать.

– На небесном поле, где прорастут мои корни, не действуют земные законы. А тебя – тебя не будет нигде, мясоед. Твоя дряхлая плоть удобрит поля Цветущей. Чем тебе поможет йолльский закон?

Маг ухмыльнулся. Он тоже не боялся смерти.

– Вспомни, – сказал я. – Здесь, поблизости, ходит еще один веснар, и ни ты, ни я не знаем, кто это.

Его ухмылка застыла на губах.

– Это он убил барона, – продолжал я. – И, вполне возможно, станет убивать еще. Что ему йолльский закон?

– Растения, – он облизнул губы, – хищные твари: напоказ смирение, внутри – подлость. Убийцы невинных людей…

– Мясоеды – не люди. Как и те, кто вам служит, – ваши рабы и пища.

– Это животные! Не рабы и не пища, это лошади, коровы, кролики, овцы, свиньи, ослы, собаки!

Я вдруг понял, что говорю с ним по-йолльски. На языке Цветущей до сих пор нет слов, чтобы обозначить все многообразие йолльской нелюди. И еще я понял – с удивлением, – что он тоже не хочет убивать первым. И что он вовсе не так спокоен, как полагается магу.

* * *

Те, кто впервые сошел на Цветущей с огромных кораблей под синими парусами, поначалу благодушествовали. Их мир был устроен по-другому: там сильный подминал слабого и, добившись покорности, делал его частью этого мира. Без излишней жестокости, без напрасных смертей: йолльцам нужны были не трупы, а подданные. Они любили своих лошадей и собак, берегли их и хлестали кнутом только в крайнем случае – понуждая к покорности. Они кормили своих кроликов, овец и коров, а потом, когда приходило время, резали их и съедали. Они занимались науками и искусствами, строили огромные корабли и отправлялись в плавание, и на каждом новом острове заново воссоздавали свой Йолль – таким, каким хотели его видеть.

Явившись на Цветущую, они поступили как всегда. Им казалось естественным, что жители острова, не знающие оружия, немедленно покорятся людям со стальными мечами и дальнобойными луками в руках.

Так оно поначалу и вышло.

Все живое на Цветущей имеет корни в земле. Все, кроме человека. Человек волен выбирать себе место, жену и дом, волен выбирать себе ремесло и жизнь – его корни не привязывают его к земле, но привязывают к небу. После смерти мы все прорастем на небесном поле – тот, чьи корни целы и здоровы, раскинется от звезды до звезды. Чьи корни подточены ложью, завистью, ненавистью – будут чахнуть. А того, чьи корни сгнили еще при жизни, не будет нигде, он исчезнет из мира, распадется прахом…

Когда новые люди высадились на берег, ведя в поводу огромных четвероногих людей с продолговатыми головами, выпуская на траву мелких людей, покрытых шерстью, и рогатых людей, издающих странные мычащие звуки, – жители Цветущей были потрясены. Давние легенды говорили, что далеко-далеко за морем живут люди иной породы, совершенно не похожие на обитателей Цветущей. Тем не менее они остаются людьми: ведь у них нет видимых корней, а значит, есть невидимые, соединяющие с небом. И жители Цветущей встретили всех пришельцев, как подобает встречать людей.

Это потом оказалось, что чужие двуногие люди убивают четвероногих – себе в пищу. Запрягают в повозки, седлают их и ездят верхом. Заставляют пахать землю с утра до ночи, привязывают и бьют. В представлении жителя Цветущей это было немыслимо – ведь и те, и другие были связаны с небом невидимыми корнями!

Йолльцы потешались над жителями Цветущей, когда те пытались заговорить с лошадью или коровой, когда приглашали в дом собаку, как дорогого гостя. Это не люди, объясняли йолльцы (к тому времени в прибрежных районах почти каждый житель знал десяток йолльских слов, а некоторые – по целой сотне). Так в обиход вошло – на языке Цветущей – слово «нелюди»…

Тем временем пришельцы вели себя все более своевольно. Захватывали земли, постройки, сами назначали цены на хлеб, не желая слушать ни местных купцов, ни земледельцев. Община прибрежного города Заводь собралась и постановила – отказать пришельцам в гостеприимстве. Но йолльцы посмеялись над посольством горожан, а депутатов побили кнутом – несильно, в назидание – и отпустили.

В прибрежных городах начались волнения, с йолльцами отказывались торговать, в их лодках пробивали днища. Тогда командор йолльского флота отдал приказ, многократно опробованный уже на многих других островах: он велел схватить нескольких смутьянов и повесить их на рыночной площади в Заводи.

И это было сделано.

Целые сутки целый город молчал. Никто, даже дети, не произносил ни слова. Смотрели на тела казненных. Глядели друг на друга. В эти часы жителям Цветущей открылась чудовищная правда: не только четвероногие твари, привезенные из-за моря, не были людьми. Сами йолльцы, хоть и обладали даром связной речи, тоже людьми не были. У них не было корней – ни зримых, земных. Ни небесных. Они были – прах, случайно (и временно) наделенный подобием жизни.

Увидев ужас островитян, пришельцы больше не церемонились. Новую и страшную страницу в истории этого противостояния открыл маленький прибрежный поселок под названием Сухой Камень. Местные жители выращивали трепс, съедобные водоросли, называемые также «морским хлебом». Было время жатвы, мужчины целые дни проводили в море, женщины хозяйничали на маленьких огородах, полосками вытянувшихся на склоне холма. Случилось так, что экипаж йолльского судна «Овффа» («Морская птица»), недавно прибывшего на Цветущую, стосковался по женскому обществу и решил высадиться на берег.

Пытался ли капитан удержать их или не видел в этой затее ничего плохого – никто так и не узнал. Двадцать молодых парней, опьяненных собственной властью, ворвались в поселок, почти не встречая сопротивления, и начали охоту за девицами и молодыми женщинами.

Без веснарского искусства трудно выращивать водоросли на мелководье – их уносит штормом прежде, чем созреет «морской хлеб». В поселке был свой веснар – вернее, была веснар, девушка из Заводи, которую пригласили послужить в Сухом Камне сезон или два, как она захочет; искусство веснара ничего общего не имеет со смертью. Это искусство весны, солнца, обновления и жизни. Так было до того дня, до случая в поселке Сухой Камень.

…Через несколько дней йолльский наряд раскопал наспех вырытую могилу. В тот день завоеватели впервые, пожалуй, от самой высадки на Цветущую узнали, что такое страх: яма была заполнена телами дряхлых, распадающихся от древности стариков. На них была одежда экипажа «Овффа», знаки различия, здесь же лежало и оружие, не успевшее даже потускнеть. Потрясение было таким сильным, что йолльцы ни о чем не стали спрашивать жителей поселка и без единого слова убрались в Заводь, оставив мертвых в могиле.

С того дня слово «веснар» перешло в йолльский язык. Единственное слово, которое звучит одинаково на их языке – и на языке Цветущей.

* * *

– Как ты меня узнал? Как догадался?

У нас обоих слезились глаза – от напряжения. Мы оба старались не мигать.

– Ты был единственный чужой, прибывший в Фатинмер. Я заподозрил тебя сразу, когда увидел на тракте. Если бы барон тогда меня не удержал…

– …он бы все равно умер! Я приехал в Холмы не затем, чтобы кого-то убивать. Я ненавижу убивать. Я маленьким мальчиком убил сотни людей, тысячи.

– Ты Осот?! – Он не выдержал и мигнул. – Черт возьми… Нэф… То есть барон, он говорил… он был уверен, что ты мертв… Это не везение, это закономерность. Ты ведь ждал, что тебя узнают, все время ждал и боялся, поэтому даже отговариваться не стал! Ты ждал, что в тебе угадают веснара!

У него, наверное, затекла рука, но он все равно не опускал кольца – держал перед моими глазами. Я вдруг понял, что он прав. С того самого момента, как нога моя коснулась платформы под вывеской «Фатинмер», я ждал, сам не отдавая себе отчета, окрика в спину: «Веснар!»

– Я давно ничего не боюсь, – сказал я магу, и это тоже была правда. – Мы оба умрем сегодня. А убийца барона останется на свободе.

– Нет!

– Да. Ни ты, ни я никогда не узнаем его имени.

Он зашипел сквозь зубы:

– Нэф был добр. Слишком добр. Он был сентиментален. Он возился с этими растениями, как…

Он осекся. Его кольцо потускнело. Я стоял и смотрел, как он думает. В его красных слезящихся глазах поблескивал отсвет факелов.

– Если ты опустишь руку, – сказал я медленно, – я могу поклясться тебе небесными корнями, что не нападу на тебя первым в течение… тридцати минут, например.

– Я не верю твоим клятвам.

Он был по-своему прав: такую клятву может принять только тот, у кого есть небесные корни. Время шло, я не чувствовал связанных за спиной рук. Факел в дальнем углу затрещал и погас. На дряхлое лицо барона легла тень.

– Почему ты не убил меня сразу? – спросил я, не то врага своего, не то сам себя. – Ведь должна быть какая-то причина…

– Я не убийца, а судья. Не произвол, а процедура. Я должен расследовать дело, убедиться в твоей вине, судить тебя и казнить. По законам Вечного Йолля.

– Что?!

Такой самонадеянности, граничащей с детской наивностью, трудно было ожидать от человека, наделенного магической властью. Но мой враг верил своим словам. Когда он говорил, его ноздри раздувались и воспаленные глаза сверкали.

– Ты глупец, – сказал я тихо. – Извини, но ты просто болван, идиот, понятия не имеющий о том, что говоришь. Ты знаешь, сколько мясоедов заплатили жизнью за эти… бредни?

Перламутр на его кольце засветился ярче, и целый миг я думал, что это конец: сейчас он ударит.

Но он удержался. Факелы дымили. В помещении все тяжелее становилось дышать.

– Где ты был сегодня после полудня? – тихо спросил маг. – Вернее, уже вчера… После полудня – и вечером?

– Ты все-таки решил «расследовать дело»?

– Отвечай.

– Я был за Холмами, шагов на сто правее тракта, на меже двух полей.

– Что ты там делал?

– Жил. Смотрел в небо. Спал.

– Кто-нибудь тебя видел?

– Не знаю. Мне не было дела ни до кого. И сам я никого не заметил, если ты об этом хочешь спросить… Барона убили в доме?

Он помолчал.

– Барона нашли… я нашел. В лесу. Недалеко отсюда. Он был один. Лежал лицом вниз. Я перевернул его… – Маг задержал дыхание, заново переживая эту сцену. – Это было уже вечером, на закате. Он ушел в лес сразу после обеда, якобы охотиться, но не взял с собой оружия.

– Барон часто так делал?

– Нет, никогда.

Задумавшись, мой враг почти опустил руку с кольцом. Это, впрочем, не ввело меня в заблуждение: я же видел, как он сбил на лету арбалетную стрелу…

– Можешь показать мне это место?

– Зачем?

Я не сразу отозвался. Мне следовало верно сформулировать ответ – безо лжи. Но и правды мой собеседник не был достоин – он просто не смог бы ее понять.

– У нас обоих мало времени, – сказал я медленно. – Но мне хотелось бы знать, кто и почему убил барона.

Его глаза сверкнули. В этот момент я читал его мысли: маг рассчитывал, изобличив моего собрата-веснара, подвергнуть его так называемому «йолльскому правосудию». Тогда я решил про себя: как только я догадаюсь, кто убийца, – нанесу удар первым. Похороню себя вместе с магом – и с этим знанием.

* * *

Я не был в Холмовом двадцать три года. После большого пожара лес изменился до неузнаваемости. Я взбирался первым по крутому склону – по-прежнему со связанными за спиной руками. Слушал незнакомый, не внушающий доверия шорох, ловил ноздрями пропахший опасностью ветер. Позади меня шагал маг, я чувствовал, как его кольцо смотрит мне в затылок.

Ночь сменялась рассветом.

Мои ноздри дернулись. Не успев сообразить, откуда вонь, я замер, всматриваясь в предутреннюю муть. Источник запаха обнаружился почти под ногами: это были останки некогда живого и теплокровного существа. Обглоданные кости, клочья меха, запекшаяся кровь.

– Это заяц, – сказал маг за моей спиной. – Его съели.

– Кто? – Я боролся с тошнотой.

– Хищник. – Маг говорил теперь сквозь зубы. – Вперед.

Я ничего не ответил. Обошел останки и двинулся дальше, вверх и вверх по склону. Все йолльцы, с которыми мне доводилось общаться в Некрае – а в их числе были и университетские профессора, – искренне не понимали, как природа Цветущей могла существовать без «фаа», «мерф» и «манфи»…

Я улыбнулся: все-таки я побывал в Холмовом. Иду по лесу и думаю на родном языке; сейчас, перед смертью, каждая мелочь имеет значение.

Сделалось светлее: впереди открылась поляна. Слой рыжей хвои уступил место траве. Я замедлил шаг.

– Здесь, – сказал маг. – Он лежал вот здесь.

Трава на поляне, высокая и жесткая, во многих местах была примята. Уже после смерти барона здесь толпились стражники, растерянно оглядывались, хмурили брови, месили траву сапожищами. Расстилали полотно, укладывали на него дряхлое тело… Я присмотрелся: среди полегших стеблей подрагивали на ветру две пряди длинных седых волос. Даже в утреннем полумраке я отлично их различал.

– Трава не распрямилась, – тихо сказал маг.

– Что?

– Когда я нашел его тело, трава стояла ровно, не было ничьих следов… Даже следов барона. Я подумал, она распрямилась сама по себе… Всего за несколько часов…

В лесу кто-то тонко вскрикнул – как ребенок. Я содрогнулся.

– Это птица, – сказал маг.

– Вы и «мерф» сюда завезли…

– Это лес! Да, в нем должны жить птицы и животные, это нормально. Это жизнь! Хищники и жертвы, норы и гнезда, рождение, смерть…

Я не слушал его. Смотрел на поляну: с двух сторон она была огорожена, как забором, густым ельником. Несколько огромных сосен, когда-то уцелевших в огне, колоннами тянулись в небо. Между их темными, поросшими мхом стволами теснились маленькие березы: я готов был поклясться, что их высаживали здесь специально, помогая лесу опомниться после пожара. Десять лет назад, пятнадцать…

– Хорошее место для встречи, – сказал я вслух.

Маг промолчал.

– Ты не знаешь, с кем барон собирался здесь говорить? У тебя нет даже предположения?

Он снова промолчал. Утренний ветер дергал березы, заставляя их нервно, зябко перебирать листвой. Среди истоптанной травы лежал увядший василек. Я присмотрелся.

Цветок погиб не под каблуком стражника. Его сорвали раньше, возможно, далеко отсюда. Возможно, в поле. И это мог сделать кто угодно – сам барон. Или тот, с кем он встречался. Василек цвета неба уродился слишком красивым, чтобы умереть своей смертью; сейчас он обмяк, лепестки потускнели, стебель переломился пополам.

– Ты слышишь? – напряженно спросил маг.

Я поднял голову. Он был прав: в лесу что-то неуловимо изменилось и продолжало меняться прямо сейчас. Лес жил по чужим, йолльским законам, и я, который прежде знал Холмовый и любил, не мог теперь понять, что происходит.

Там, в глубине. В серых сумерках. За стволами. Все ближе и ближе.

Маг искоса глянул на меня – и обернулся в сторону ельника. Он тоже ничего не понимал.

Я вспомнил – что-то из детства. Из тех кошмарных снов. Не офорлы… нелюдь под нелюдью в чистом поле… что-то другое, не менее отвратительное, но куда более опасное…

– Берегись! – зачем-то крикнул маг.

Прошла половинка мгновения.

Я успел увидеть, как взлетает из-под низких еловых веток вожак. Беззвучно выпрыгивает вверх почти на полный человеческий рост, целит когтями в грудь магу и клыками – ему же в горло. Как маг вскидывает руку, и кольцо разражается белым огнем. Как все тело нападающей твари освещается изнутри, на мгновение становится прозрачным, видны кости, позвоночник, череп… очень похожие на человеческие, но уродливые, страшные… а потом тварь распадается на части, и одновременно из-под елок взвиваются, нападая на мага, еще три такие же.

Четверо кинулись на меня. Один навалился из-за спины. Я не устоял – у меня были связаны руки – и упал лицом в росу.

* * *

Это накатывает волной. Волосы встают дыбом. Все живое бросается в рост, в развитие, в старение, в осень и опять в весну… Ветер подхватывает листья… Вихрь, водоворот, зима и лето сменяют друг друга, лопается оболочка и снова нарастает, бегут соки, бежит кровь по жилам, скорее, скорее…

…Преврати их в мусор.

* * *

Я упал, а тварь навалилась сзади – мертвым грузом. Уже мертвым.

Я закрыл глаза.

Каждая жилка дрожала. Как тогда, на вершине горы, когда дед сказал: «Тебя здесь не было». Я давно, очень давно не совершал веснарство…

И уж тем более – не убивал.

Я пошевелился, сбрасывая с себя тощую, роняющую шерсть, дряхлую тушу. Передернулся от отвращения. Подтянул колени, с трудом поднялся. Маг встал одновременно со мной – бледный, как жемчужина с далеких островов. Кольцо на его пальце горело синим и фиолетовым.

– Погоди, – выговорил я, пытаясь плечом стереть с мокрого лица прилипшие клочья шерсти. – Не нападай. Мы не договорили.

Он огляделся. Поляна была завалена дохлыми тварями – все они умерли на лету, в прыжке, от старости. Мутные глаза затянуты бельмами, клыки рассыпались прахом. Я с трудом узнал в этих «манфи» – волканов. Йолльцы привезли их на остров, йолльцы когда-то, давным-давно, натаскивали этих тварей для охоты на людей.

На счету мага был только один враг, тот, первый. От волкана мало что осталось: кучка пепла, понемногу уносимого ветром.

– Восемь, – сказал маг и сглотнул.

– Там еще двое… За елками. Дохлые.

– Откуда ты знаешь?

– Пойди посмотри. Может, ты привык убивать без счета, а я – нет.

(«Сколько их было?» – спросила тогда бабушка, встречая нас на пороге, и я был благодарен деду, что тот не стал ей отвечать…)

Маг стоял среди этого побоища, среди горы дряхлых тел – и смотрел на меня. Это был странный взгляд. И ужаса в нем было все-таки больше, чем отвращения.

– Давай уйдем отсюда, – сказал я. Повернулся и пошел не оглядываясь.

Он догнал меня и зашагал сзади – молча. Я слышал, как похрустывают веточки у него под ногами. Так, не говоря ни слова, мы спустились с пригорка и вышли на опушку как раз тогда, когда из-за холмов на востоке показалось солнце.

Возможно, это был мой последний рассвет, поэтому я замедлил шаг. Подставил свету лицо. Дом барона лежал ниже, и солнечные лучи до него пока не добрались.

Маг остановился рядом – по-прежнему очень бледный.

– Я же говорил тебе, – сказал я негромко. – Веснару для дела ни руки, ни глаза ни к чему. Зато теперь ты знаешь, как это будет с тобой. А я – как это будет со мной.

– Это мерзко, – отозвался он тоже вполголоса. – Веснарство – самый отвратительный из волшебных даров.

– Неправда. Веснарство – прекрасный дар. Дар жизни, а не смерти. Мы не виноваты, что вы явились сюда с йолльским законом. Что вы даже лес, мирный лес, превратили в бойню, где нелюди жрут друг друга.

Он не ответил. Пошел к дому, а я за ним.

Со стороны пригорка баронский дом казался двухэтажным. Дикий виноград оплел его стены сплошной плетенкой. Усики торчали в разные стороны – искали, требовали, шарили в поисках новой опоры. Каменная ограда здесь была совсем невысокой, волкану не составило бы труда перемахнуть ее с разбегу. Мы с магом одновременно подумали об одном и том же.

– Он говорил, что это не опасно, – пробормотал маг. – Если не ходить в лес по ночам… Слишком уж расплодились зайцы. Грызли кору…

Меня передернуло от омерзения.

Солнце коснулось верхушек травы у самой ограды. Покачивались метелочки. Безмятежно тянулись к небу белые соцветия. Цветущая, моя Цветущая, что с тобой сталось?!

– Развяжи мне руки, – сказал я глухо.

* * *

Во дворе баронского дома стояла пустая телега: лошадь из нее благоразумно выпрягли и увели. Бочка со смолой догорела и дымилась теперь, расточая смрад. Залитая солнцем дорога вела к тракту, и только там, на благоразумном отдалении, маячили черные фигурки.

– Ты можешь убивать на расстоянии, веснар? Дотянуться до тех, к примеру?

Я прищурился:

– Могу. Но я не знаю, кто там. Может быть, это свои… И они ведь не нападают.

– А если нападут свои – ты убьешь?

Он так и не стал развязывать мне руки. Воткнул в щель между камнями баронский меч и отошел в сторону, предоставив мне возможность самому, вслепую, перепиливать веревку.

Меч был хороший. Я рассек веревку в двух или трех местах, она ослабела и потихоньку соскользнула с онемевших рук – виток за витком. В свете дня мертвый барон в гамаке казался ссохшимся, как черная груша.

– Нам обязательно оставаться здесь?

Маг подумал:

– Иди наверх… Только не пытайся завернуть за угол! Оставайся на виду, если хочешь прожить подольше!

Я хмыкнул.

На втором этаже помещалась «комната для бесед», по-йолльски «фрадуф». Комната была в том же виде, как ее оставил барон, если не считать опрокинутого кресла с отпечатком башмака на мягкой спинке. Кресло валялось у окна, из которого в меня стреляли.

Солнце освещало комнату, не оставляя ни краешка тени. Йолльцы любят свет; удобная деревянная мебель делила пространство на несколько уровней – можно было сидеть у самого пола или выше, или еще выше, под потолком. Согласно йолльскому кодексу гостеприимства, «фаон», то есть собеседник в общей комнате, волен выбирать себе место потеплее или посвежее. С иерархией – положением в обществе или старшинством – этот выбор никак не связан.

Если бы не мохнатые шкуры нелюдей, устилавшие пол, я сказал бы, что мне здесь нравится.

– Итого, – сказал маг. – Я убью тебя, как только ты попытаешься до меня дотянуться. Ты убиваешь быстро, но у меня хорошая реакция.

– Хорошая, – отозвался я. – В бою у меня преимущество: я могу поразить сразу многих. Но в нашем с тобой случае это не имеет значения.

– Не имеет, – повторил он отрешенно.

Я растирал затекшие руки и пытался понять: если бы там, в лесу, я накрыл своей веснарской волей не только волканов, но и человека тоже… успел бы он убить меня? Хищники, появившись внезапно, полностью занимали его внимание. Возможно, это был единственный мой шанс: покончить с ним – и самому остаться в живых…

Маг тоже об этом подумал.

– Я не выпущу тебя живым, – сказал я, обрывая его так и не начатую фразу. – Ты знаешь о втором веснаре. Ты будешь его искать.

Он вскинул подбородок:

– Неужели ты решил, что я оставлю в живых тебя?

Каким бы ни был мой шанс – он ускользнул, закончился, и вспоминать о нем не было смысла.

– Ты догадываешься, с кем встречался барон? – Я прошелся по комнате, стараясь не наступать на шкуры.

Маг сел на низкую полированную скамью. Потер лоб, будто вспоминая. Блики на его кольце при свете дня чуть потускнели.

– Скажи… полукровка может быть веснаром?

– Полукровка?

– У барона двое сыновей… Со старшим он поссорился три дня назад: щенок надерзил отцу и ушел. А младший…

Я невольно посмотрел в потолок: мальчишка, которого я первым увидел в этом доме, все еще прятался где-то на чердаке. Мы с магом в третий раз одновременно подумали об одном и том же; такая солидарность начинала внушать мне опасения.

– В любом случае, – медленно сказал я, – его нужно отправить к людям. У него, наверное, есть мать… другие родственники…

– Иди наверх, – сказал маг. – И не делай резких движений.

Наверх вели две лестницы: внешняя, пологая, увитая виноградом, и внутренняя, очень крутая, закрученная винтом. Я снова поднимался первым. Крышка деревянного люка, прикрывавшая вход на третий этаж, была чуть сдвинута.

Маг выбрался из люка, чуть не хватая меня за щиколотки. Вполглаза приглядывая друг за другом, мы огляделись: я изучал незнакомое йолльское жилище. Маг искал мальчишку.

Все те же высокие окна, увитые виноградом, свободно впускали солнце и сквозняки. В центре большой комнаты помещалась «оре» – теплая йолльская постель, больше похожая на дом в доме. Полог-палатка, притулившаяся к каминной трубе, закрытая со всех сторон одеялами и шкурами нелюдей.

Вдоль стен висели, открытые всем ветрам, пустые гамаки.

– Комната барона, – сказал я вслух. – Где они жили все? Дети, стража, слуги?

– Внизу. На земляном этаже.

Я вспомнил о бароне, который так и коротает вечность – провиснув в гамаке почти до пола. Некстати пришла на ум еще одна йолльская традиция: хоронить особо знатных покойников в гамаках.

– А… ты? – Я запнулся. – Ты где жил? И кто ты, собственно, такой? Что делаешь в доме барона?

Будто не слыша меня, он откинул край тяжелого полога. Заглянув через его плечо, я увидел – сквозь тучу пылинок в солнечном луче – мальчишку, свернувшегося на матрасе, как корешок в слишком тесном горшке.

– Реф! – негромко позвал маг.

Мальчишка вскочил. Встрепанный, круглоглазый, бледный, он вдруг напомнил мне меня же в детстве.

– Выходи, – сухо велел маг.

Мальчишка выбрался из «оре». Сердце в нем колотилось так, что вздрагивала льняная рубаха на груди и на спине.

– Твой отец умер, – сказал маг.

Мальчишка хлопнул светлыми ресницами. В нем не было ни капли скорби, только страх.

– Это ты его убил?

Я поперхнулся от такого вопроса. Мальчишка долгое мгновение глядел на мага, а потом затряс головой так, что чуть глаза не расплескал.

– Где Кноф? Где твой брат?

Мальчишка икнул.

– Отвечай!

– Осторожнее, – сказал я. – Все-таки ребенок…

Маг мельком глянул на меня через плечо.

– Где твой брат? – повторил тоном ниже.

– Он ушел, – выдавил мальчишка еле слышно. – Сказал… что уйдет… в море… на корабле.

– Когда? Когда ты видел его в последний раз?

Мальчишка, казалось, не понимал вопроса.

– Вчера? Видел его вчера?

– Нет.

– А позавчера?

– Нет. Он ушел.

– Куда?

– На корабль… матросом.

Мальчишка говорил по-йолльски. В языке Цветущей слова «матрос» до сих пор нет.

Маг помолчал, играя желваками. Мальчишка снова икнул.

– Слушай внимательно, – сказал маг сквозь зубы. – После смерти твоего отца здесь распоряжаюсь я. Беги в Фатинмер. Скажи матери: я велел явиться сей же час. Скажи госпоже Розе: я велел явиться ей тоже! Передай: я приказал слугам и страже вернуться на службу – немедленно, иначе я сочту это бунтом. Повтори!

– Матери… Госпоже Розе… немедленно… слугам… страже… бунтом. – Мальчишка повторял слова механически, как заводная игрушка.

– И не бойся, все образуется, – зачем-то добавил я.

Он посмотрел сквозь меня и шагнул к выходу на внешнюю лестницу. Минуту спустя мы увидели, как он бежит по дороге к тракту – что было сил, во все лопатки. А вдали, за невысокими холмами, проплывали цветные паруса – поезд набирал скорость, уходя от станции «Светлые Холмы», следуя из Дальних Углов в сторону побережья.

Мне никуда уже отсюда не уехать.

– Спорим, что стража не послушается. Тот, что в меня стрелял, наверняка был здесь во время нашествия. Многое повидал.

– Я тоже кое-что видел, – все так же сухо отозвался маг. – Пусть попробуют не явиться.

Я подумал, что не завидую этому начальнику стражи. Если выбирать между веснаром – и обвинением в бунте…

– Кто такая эта госпожа Роза?

– Мать старшего мальчишки, того, который сбежал.

– Женщина барона?

– Была женщиной барона почти шестнадцать лет назад. С тех пор ее муж, всю жизнь долбивший канавы, пошел на повышение… Теперь он сборщик налогов и надзиратель в поселке.

Я смотрел, как удаляются паруса. Тогда, в начале нашествия, женщины Цветущей были горды и непреклонны, и смерть предпочитали позору. Тогда все были уверены, что йолльцы уйдут с острова – или умрут все до единого, превратившись в удобрение для наших полей. И никому в голову не могло прийти, что спустя всего несколько месяцев… ну ладно, год с небольшим… первый веснар станет жертвой предательства.

Я на мгновение прикрыл глаза: веки горели. Хотелось спать, но я понимал, что не засну уже до самой смерти.

Вдалеке на тракте все так же маячили люди: не решались убраться, не отваживались подойти. Я бездумно взялся рукой за виноградную лозу – корень ее был далеко внизу, в земле, в плодородной земле моей Цветущей…

Я чуть сжал ладонь.

В рост. В развитие, в старение, в осень и опять в весну. Ветер унесет листья, зола вернется в землю, и будет пища корням.

* * *

Поле чернело золой. Вчера ночью йолльцы подожгли его с четырех сторон. С тех пор прошел день и еще одна ночь. Прошел дождь, превратил золу в жидкую грязь.

– Они хотят, чтобы мы передохли с голоду, – сказала полная женщина с родинкой на кончике носа.

Высокий светловолосый парень сплюнул сквозь зубы.

– Как же… Не дождутся.

Над верхней губой у него едва пробивались тонкие, прозрачные усы.

Поодаль толпились люди. Переговаривались. Жались друг к другу.

– Эй, дармоеды! – весело крикнул мужчина лет пятидесяти (его рука лежала на плече небольшого щуплого мальчишки). – Сеять будем – или плакать будем? Тащите все всхожее, что есть!

Дождь то утихал, то снова начинал моросить. Расходились тучи. Одна за другой вставали на небе радуги.

– Радуга – к веснарству, – бормотал мужчина. – Ну, где вы там, дармоеды?

Увязая в земле, катились тяжелые тачки. Люди сгружали мешки и корзины, торопливо шли, разбрасывая зерно – каждый по своей полосе, не ошибаясь и не сталкиваясь, хотя в горелой грязи не было видно меж.

– Не перерасти, Осот, – строго сказал мужчина. – Осыплется – как его потом жать… Усач, Ягода, вместе, что ли?

Женщина с родинкой улыбнулась, двумя руками отбросила с лица тяжелые темные пряди. Парень с невидимыми усами высморкался в грязь, скромно вытер руки о штаны.

– Ну… Поехали. Вместе!

Мальчик побежал.

Лучше бы, конечно, замереть, как солидному веснару, глядя в сторону, с равнодушным лицом. Слушать охи да ахи крестьян, не смотреть, как поднимается рожь – только чувствовать, как бегут по стеблю соки… как наливается колос…

Но он не мог удержаться. Не мог устоять. Таким восторгом, такой силой и радостью наполняла его работа.

Он бежал, раскинув руки. Он подпрыгивал, и под его босыми ступнями, и далеко вокруг лопались зерна. Выстреливали белые ростки – корни. Укреплялись. Тянули вверх зеленые побеги. Яркая зелень пробивалась поверх черного, грязного, безнадежного – поверх сгоревшего урожая. Все выше тянулись стебли. Солнце, вырвавшись из-за туч, засветилось на каплях росы.

– Цвети! – кричал мальчик на бегу. – Цвети!

Среди колосьев проглядывали красные и синие цветы. Дед много раз велел ему не растить сорняков, а он все равно растил. И они вырастали, открывали лепестки и снова сбрасывали, и вырастали снова, а колосья поднимались, меняли цвет, из зеленых становились желтыми, тяжелели, клонились к земле…

– …то-ой! – кричал дед, и ветер носил над полем обрывки его слов. – …ерасти-ишь!

Мальчик остановился.

Еще бы миг – и они в самом деле начали бы осыпаться. Вот какие они тяжелые. Вот как гнутся к земле…

– Жните! – кричал дед. – Жните, пока есть время!

Мальчик побежал обратно – по меже, между колосьями, стараясь как можно меньше их тревожить. Все поле покрылось жнецами; взлетали косы. В лихорадочной спешке вязались снопы. Мальчику тоже сунули в руки серп, и он торопливо срезал колосья, и сквозь их желтый лес на него смотрели, смотрели разноцветные глаза васильков и маков. Синее небо… Красная кровь из случайной царапины – обрезался серпом, дуралей…

Разошлись тучи и выкатилось, всех благословляя, солнце.

* * *

Маг зачарованно смотрел, как движется по комнате лоза. Выбрасывая в стороны зацепки-крючки, она потянулась по стене к потолку, обвилась вокруг балки – жуткое, прекрасное, завораживающее зрелище. Вот зеленая плеть ухватилась за свисающую веревку, поползла по сетке гамака – все дальше и дальше… Я разжал пальцы. Лоза успокоилась и замерла.

Маг смотрел на меня. Это был странный взгляд.

– Здесь такая земля, – сказал я. – Только надо ее как следует удобрить. Тогда из семечка вырастет дерево – в три обхвата, в шесть обхватов… и его будет тяжелее спилить, чем вырастить.

Маг отвел взгляд. Отошел к стене, выбрал гамак, не тронутый лозой, подтянул веревки и лег, закинув руки за голову, не снимая пыльных сапог.

– Меня зовут Аррф, – сказал будто нехотя.

* * *

Он происходил из богатой и знатной семьи потомственных носителей магии. Образование получил в Храме Науки Эо – старейшем учебном заведении йолльской столицы, факультет юриспруденции. Через несколько лет оставил место судьи в одном из пещерных городов (многоярусные дебри, вырубленные в скале, ни травинки, ни листика), погрузился на корабль под синим парусом и вышел в море – нести йолльский закон в те края, где о справедливости прежде не слышали.

Он сошел на землю Цветущей в порту Заводь – и поразился красоте и богатству этой земли.

Он остановился в гостинице на берегу, и в первый же вечер его отравили, сдобрив тушеное мясо могучим растительным ядом. Не будь он магом – умер бы в мучениях. А так – помучился и выжил.

Хозяин гостиницы ударился в бега. Йолльскому патрулю удалось перехватить его возле самого города. На допросе отравитель признался, что спутал Аррфа с другим йолльским магом, который несколько лет назад якобы убил его сына.

Злодея повесили согласно йолльскому закону.

Едва преодолев последствия отравления, Аррф отправился к барону Фатинмера – передать письмо с родины. Ехать пришлось через весь остров. Маг не спешил, приглядываясь к местному укладу, но видел везде одно и то же: обитатели Цветущей, внешне доброжелательные и смирные, в любой момент готовы были нанести удар в спину. Их лицемерные слова о «небесных корнях», которые якобы соединяют их с небом и определяют все их слова и поступки, звучали издевательством: само собой подразумевалось, что у «мясоедов», как у животных, никаких корней быть не может.

Он почти перестал общаться с местными. Все они сносно владели йолльским, но, говоря между собой, то и дело переходили на непонятный стрекочущий язык. Казалось, в его присутствии они обмениваются анекдотами о нем самом, насмехаются и злословят.

Когда он ел мясо – как правило, скверно приготовленное, – они кривили лица за его спиной: казалось, их сейчас вырвет. Когда он, искренне заинтересовавшись, расспрашивал о старинных обычаях и нравах – с ним говорили, как с умалишенным.

Они были медлительны, долгие дни проводили, лежа на земле и глядя в небо. Они были ленивы – чего и ждать от народа, без особых трудов снимающего по три урожая в год? Ни одно строительство не обходилось без йолльских рабочих: всякий подрядчик знал, что, если поставить на работу одних только местных, стройка умрет, не начавшись.

Йолльцы, чиновники и торговцы, общались только друг с другом и откровенно презирали местных, называя их «растениями». Стоило ли рваться из кожи вон, строя школы, куда дети Цветущей ходили из-под палки, строя больницы, когда местные от всех своих хворей умирали дома под присмотром какой-нибудь травницы?! Стоило ли добывать руду, прокладывать новые торговые пути, ставить мосты, стоило ли превращать это сонное растительное царство в островок человеческой жизни?

По какой-то прихоти природы на Цветущей водились только растения – и человек. Отсюда все эти варварские представления о небесных корнях, отсюда – полное неприятие борьбы, движения, творчества. Растительная жизнь – пассивная, вялая; местные были коварны, как безобидный с виду, но смертельно ядовитый цветок.

Еще долго после отравления Аррф чувствовал слабость. Бредовый мир Цветущей поглощал его, как огромный желудок.

Только в Некрае, самом большом городе Цветущей, теплилась жизнь. Там йолльцы и местные жили тесно, бок о бок, и ритм ежедневной работы заставлял «растений» отвлечься от ежедневного созерцания небес. Аррф провел в городе неделю и совсем уже решил остаться – но письмо жгло ему карман. Он обещал дяде, что передаст послание старому другу из рук в руки. А значит, надо было ехать в Фатинмер.

Барон встретил его радушно, как родственника. За шестнадцать долгих лет дом его порос мхом и виноградом, а барон поскучнел, поглупел и почти превратился в растение – так он сам говорил. Появление Аррфа заставило барона встряхнуться: хозяин и гость много путешествовали по окрестностям, вместе закусывали (баронский повар готовил мясо великолепно) и проводили долгие часы за беседой.

Среди прочего барон рассказал Аррфу историю взятия Фатинмера, кровавую историю противостояния военной силы – и дикой мощи местных колдунов. Сам он, барон, ни разу в жизни не видел веснара: он приехал на остров, когда тех уже выжили, выжгли, извели на всей Цветущей. Однако страшный рассказ о полях, засеянных дряхлой человеческой плотью, произвел на мага тяжелейшее впечатление и еще более укрепил его неприязнь к островитянам.

Между магом и бароном завязалась не то чтобы дружба – йолльцы очень осторожны в привязанностях, – но спокойная симпатия. Единственным серьезным неудобством было такое устройство быта, при котором Аррф, лежа в мягком гамаке баронской спальни, слышал сопение крестьянской девушки, уединившейся с хозяином в палатке-«оре». Толстый полог, покрывала и шкуры приглушали звуки – но в тишине ночного дома Аррфу казалось, что он там, в «оре», третий.

В такие минуты он горько жалел, что покинул Йолль. Простота, с которой барон сходился с «растениями», поражала Аррфа и угнетала. Сам он никогда не мог бы переступить незримую черту, отделявшую островитянок от йолльского мага.

– Они нас презирают! – твердил он барону. – Они, тупые растения, нас не считают людьми!

– Два-три красивых подарка, – мудро отвечал барон, – и они будут считать нас не то что людьми – богами!

Примерно так они разговаривали, направляясь верхом к станции «Фатинмер» и дальше, на пастбища, где подрастали жеребята, где гуляли в сочной траве коровы и овцы. Они видели, как прошел за холмами парусный поезд, а спустя полчаса встретили одинокого путника. Тот отлично понимал йолльский, но говорил с бароном на своем стрекочущем языке.

Фатинмерцы нередко ездили куда-то на поезде или уходили пешком, но чужаки в поселке появлялись, как правило, только во время ярмарок. Сейчас ярмарки не было, и каждый путешественник оказывался на виду – «как горошина на тарелке». Упрямый приезжий и был такой горошиной. Аррфу, пребывавшему в раздраженном состоянии духа, очень хотелось ударить наглеца. Не насмерть. В воспитательных целях – чтобы знал свое место. Но барон был хозяином в своих владениях, и Аррф не решился нарушить его прямой приказ – оставить путника в покое.

На другой день после обеда барон собрался в лес на охоту. Но оружия с собой не взял. Аррф, решивший, что здесь опять замешана крестьянская девчонка, ничего не сказал.

Кольцо мага не дарит ясновидения, но обостряет проницательность. Предчувствие было похоже на смутную тень, но Аррф знал цену таким теням. На закате барон не вернулся. Маг, прежде избегавший лесных прогулок, отправился на поиски… и нашел.

В первый момент он решил, что перед ним труп незнакомого, невыразимо дряхлого старика. Но сразу после этого вспомнил рассказы о веснарах – и осознал весь ужас случившегося.

* * *

Я смотрел вдаль, на дорогу, и первым увидел, как приближаются осторожные фигурки. Две женщины и с ними начальник стражи; то ли он устыдился перед лицом бабьей храбрости, то ли решил, что раз ночь прошла и маг все еще жив – невыполнение приказа обойдется дороже, чем повиновение.

– Они идут, – сказал я Аррфу.

Тяжело ворочаясь, тот выбрался из своего гамака и нервно потер кольцо на пальце. По-прежнему не выпуская друг друга из виду, мы выбрались на широкую внешнюю лестницу.

Трое остановились у приоткрытых ворот. Внутрь входить не стали. Две женщины были разительно не похожи друг на друга: высокая, полная, тяжелая красавица с черными косами вокруг головы и щуплая, как подросток, бледно-рыжая бабенка самого обыкновенного вида. Я про себя отметил, что вкусы барона отличались разнообразием.

Начальник стражи – тот, что вчера стрелял в меня, – держал марку из последних сил, но даже на расстоянии было видно, как он бледен. Взведенный арбалет у ноги – он пристрелил бы меня немедленно, если бы не присутствие мага.

– Входите, – громко и раздраженно предложил Аррф.

Черноволосая шагнула в ворота первой, за ней рыжая и только потом – начальник стражи. Все трое обогнули повозку, брошенную посреди двора, и остановились, глядя на нас снизу вверх.

– Роза, где твой сын? – отрывисто спросил Аррф, обращаясь к черноволосой.

– Я думала, вы мне это расскажете, добрый господин маг, – отозвалась женщина на неплохом йолльском. – В Холмах он не показывался.

Начальник стражи смотрел на меня, как стрелок на мишень. В его глазах ситуация выглядела совсем уж невероятной: веснар, убивший барона, до сих пор не наказан и стоит как ни в чем не бывало рядом с магом. А тот ведет странные и, с точки зрения стражника, лишние расспросы.

Я подумал, что о том, другом, затаившемся веснаре ни один из них не знает. А если знает – то молчит. И не успел я об этом подумать, как рыжая женщина открыла рот: не то она была очень глупа, не то полностью лишена воображения, а с ним и чувства страха.

– Господин маг, – сказала рыжая. – Этот чужак рядом с вами – вы его нам отдайте. Если это он убил Нэфа ни за что ни про что, так нам его и судить. И начальству вашему скажите: веснара мы сами казнили, пусть солдат к нам не присылает. Хватит и того, что новый барон будет хуже Нэфа, потому что лучше Нэфа быть не может.

– Храбрые какие – веснара казнить, – сквозь зубы сказал начальник стражи.

– А что нам веснар? – бестрепетно отозвалась рыжая. – Наше это дело, внутреннее. Свои же их когда-то и перебили, а вам, йолльцам, они не по зубам.

Говоря, она посмотрела мне в глаза. Я вздрогнул.

– В «Фатинмере» тебе надо было останавливаться, – сказала рыжая, не сводя с меня странного взгляда. – Я там хозяйка. Уж в моей-то гостинице тебя не захватили бы врасплох.

– Хватит, – оборвал ее маг. – Роза, когда ты в последний раз видела своего сына?

– На прошлой неделе, – бестрепетно отозвалась черноволосая. – Кноф глядел волчонком, но что там и как, рассказывать не стал.

– Когда ты в последний раз видела барона?

– О-о. – Она игриво вскинула черные брови. – Нэф не желал меня замечать вот уж полгода, не меньше… Разве что на прошлой ярмарке, на торгах… месяца три будет.

– Горчица. – Маг обернулся к рыжей. – А ты когда в последний раз виделась с бароном?

Зависла пауза. Женщина смотрела на мага, как сквозь толстое стекло, и меня вдруг обсыпало мурашками: она веснар!

Мы не можем узнавать друг друга. Мы не можем чуять друг друга, но в эту минуту, глядя на нее, я готов был поклясться: она веснар. Годы и годы проведшая в тайне. Прижившая ребенка с йолльским бароном. И вот теперь…

– Мы виделись вчера, – просто сказала рыжая Горчица. – Я собирала травы в лесу, возвращалась после обеда, встретила его на опушке. Мы поговорили. И я ушла. А он остался в лесу. Сказал, что у него встреча. Это правда, чистая правда, ты не можешь этого не чуять, Аррф.

– Ты собирала травы в лесу, где полно волканов?!

– Нэф говорил, эти твари не охотятся днем. А я пришла в лес, когда солнце стояло высоко… Почему ты спрашиваешь, господин маг? Какая разница, кто и когда видел Нэфа? Если теперь он мертв, если его убил вот этот веснар, – она опять кивнула на меня, – какая разница, с кем он встречался?

Я разжал пальцы. Оказывается, последние несколько секунд я стоял, вцепившись в перила; оказывается, рубаха моя прилипла к спине, а по бокам текли струйки пота. Вот оно как: я ждал, что женщина по имени Горчица окажется веснаром и нападет на обоих йолльцев, мага и стражника. И настанет наконец развязка.

Она почувствовала мой взгляд. Снова посмотрела мне в глаза – без тени страха, без намека на стыд.

– Зря ты убил его, – сказала на языке Цветущей. – Те времена прошли… Теперь всем будет только хуже.

Я прикусил язык – до того мне хотелось ответить.

– Говори по-человечески! – рявкнул Аррф.

Женщина приподняла уголки губ:

– Я и говорю по-человечески, мясоед.

Он вскинул руку с кольцом – и тут же опустил. Рыжая даже не моргнула.

– О чем вы беседовали с бароном? – глухо спросил Аррф.

И опять Горчица помолчала, прежде чем ответить. Эти маленькие паузы, как ледяные гвозди, делали каждое ее слово значительным и острым.

– Нэф хотел отправить сыновей в Некрай на учебу. Реф согласился. А Кноф… – она мельком взглянула на черноволосую, – сын Розы хотел остаться в Холмах и жениться. Академии ему ни к чему, так он сказал. И еще он сказал, что ненавидит отца и хочет его убить.

– Врешь! – выкрикнула Роза.

Горчица ухмыльнулась:

– Может, и вру… Это он не мне говорил. Это он Рефу, дурачку, говорил. А Реф, бедняга, врать вообще не умеет.

Начальник стражи, позабыв обо мне, переводил взгляд с черноволосой на рыжую и обратно.

– Капитан. – Голос Аррфа звучал теперь устало. – Верни слуг. Пусть позаботятся о лошадях. Собери людей с лопатами: до захода солнца барон должен быть похоронен. Поспеши! Я, возможно, смогу простить вам всем вчерашнее бегство. А может, и нет. Постарайтесь меня задобрить.

Начальник стражи щелкнул каблуками и исчез. Остались женщины: Роза уперла кулаки в крутые бока. Горчица стояла неподвижно, ветер теребил длинный и легкий подол ее ситцевого платья.

– Роза, – медленно начал Аррф. – Ты когда-нибудь думала о том, что твой сын может быть веснаром?

Черноволосая мигнула. Ответила через силу:

– Мы все об этом думаем. Спросите хоть Горчицу. Она тоже.

– Мы думаем, – подтвердила рыжая со странной улыбкой. – В старину они часто рождались, веснары-то… Мать мне рассказывала – всегда устраивали праздник, когда малыш впервые травку подрастит. Никто, – она впилась взглядом в воспаленные глаза мага, – никто их не боялся. И не боится. И веснар, – она кивнула на меня, – никогда и ни за что не убьет человека. Только нелюдь.

Она была сумасшедшая. Безумие поблескивало в ее глазах.

– Ты все сказала? – хрипло спросил Аррф.

– Выходит, Нэфа другой веснар убил? – Она рассуждала, не слушая мага. – Не этот? Иначе ты не расспрашивал бы… Ага! Веснар в Холмах, и ты не знаешь, кто это… Пойди по домам, Аррф, пойди по всему поселку и каждого спрашивай. Сколько там у нас местных в поселке? А на выселках? Ничего, за неделю справишься… Если спать не будешь. И если веснар тебя дождется.

– Допрыгаешься, – вполголоса сказала ей Роза.

Горчица улыбнулась шире:

– А начинать надо с девок. Каждая девка в поселке, бери любую, хоть хромую, хоть горбатую. Он со всеми переспал. Не веришь? Пойди поспрашивай.

– Бред, – выплюнул Аррф. – Замолчи.

Горчица послушалась – и молчала целых три мгновения. Коротенькая, холодная пауза.

– Мальчишку-то мне можно забрать? – спросила совсем другим голосом, тихо. – Рефа? Насовсем?

Маг не ответил. Обернулся к Розе:

– Скажи… Кто из девчонок… в последнее время… с кем он… ты знаешь?

Женщина чопорно поджала губы.

– Я ему не сторож, господин маг. Горчица хоть и дура, дело говорит: бери в поселке любую.

– Это ложь, – сказал Аррф, но как-то неуверенно.

– Правда, – сказала Роза, будто камень бросила. – Испортил многих. А такой девки, чтобы ему долго у сердца держать – такой в последний год не знаю.

Маг перевел взгляд на Горчицу. Рыжая стояла, не разжимая губ, как будто рот у нее склеился.

Тогда Аррф повернулся к женщинам спиной и кивнул мне, приглашая обратно в дом. Уходя, я в последний раз глянул через плечо на Горчицу и Розу. Они стояли, одинаково подбоченившись, и смотрели мне вслед.

* * *

В доме все труднее было находиться – снизу, из гамака, поднимался тяжелый запах. Слуги доставили из поселка еду и накрыли завтрак снаружи, на зеленой лужайке в тени ограды. И стол, и скамейки были врыты в землю.

Горчица, оказавшаяся хозяйкой гостиницы «Фатинмер», приготовила этот завтрак с полным знанием дела: мне полагалась бобовая каша, Аррфу – котлеты в луковой чешуе. Наверное, у нее был припасен готовый фарш, думал я, глядя, как маг сидит над своей тарелкой. Мясное блюдо не приготовишь так быстро…

Интересно: гостиницу Горчице подарил барон? Как и пост сборщика налогов – Розиному мужу?

Цветущая моя, Цветущая…

С детства приученный уважать еду, я съел все, что было в миске. Маг вяло поковырял котлеты и выпил две кружки пива.

– Почему ты не ешь мяса? – спросил, глядя в упор.

– А почему ты не ешь человечину?

Мы смотрели друг на друга. Нас объединяла смерть о двух концах. За домом, в дальних пределах ограды, притихшие крестьяне рыли четырехугольную яму. Скрежетали лопаты, вонзаясь в плодородную землю Цветущей. И пахло весной, обновлением – пахло сырой землей.

– По-твоему, барона убил мальчишка? – Маг отхлебнул еще пива. – Старший сын, байстрюк? Кноф?

Яма под лопатами землекопов становилась все глубже.

– Когда, ты говоришь, он сбежал? – Я подтянул к себе свою кружку.

– Три дня назад. Уже, считай, четыре.

– И не пришел к матери. – Я размышлял вслух. – У него есть друзья в поселке?

– Я почем знаю… Мальчишки жили тихо, как мыши, спали внизу в одной комнате со слугами, вставали рано. Никаких особенных развлечений им не полагалось. Конечно, Нэф учил их арифметике и йолльскому, но эти уроки вряд ли доставляли им удовольствие…

– Я думаю, – медленно начал я, – то есть если бы я был на месте этого Кнофа… Погоди, сколько ему лет?

– Пятнадцать.

– Тощий, высокий, волосы длинные, темные, нос курносый, веснушки, одет по-крестьянски?

– Да… Подожди, откуда ты…

– Я его видел. Он уехал на поезде в Дальние Углы позавчера вечером, на закате.

И я рассказал Аррфу о мальчишке, вскочившем на тот самый поезд, с которого я сошел. Теперь мне понятен был восторг юного беглеца: рожа с высунутым языком, которую он скорчил мне, предназначалась на самом деле его отцу-барону… И, возможно, магу.

– Получается, мы с Нэфом ехали за ним по пятам, – помолчав, сказал Аррф. – Еще несколько минут – и заметили бы.

– Нет. Он мог весь день просидеть на станции – прятаться под платформой, например. Для него важно было не попадаться вам на глаза – и успеть на поезд… Зато теперь мы точно знаем, что барона он не убивал.

– Почему? Он мог вернуться…

– Из Дальних Углов?! Оттуда пять дней пешего пути! А обратный поезд – я видел – прошел только сегодня утром!

Аррф отодвинул тарелку. Я поморщился: запах его недоеденных котлет смущал меня больше, чем тяжелый дух смерти, воцарившийся в доме.

– А я был уверен, что это он, – тихо сказал маг. – Он ненавидел отца. Хуже: презирал.

– За что? – Я понимал, что вопрос идиотский, но придержать язык не успел.

Маг прищурился:

– А за что его презирали женщины, с которыми он спал? За что вы все ненавидите нас?

– Может быть, за то, что вы явились на нашу землю, чтобы убивать и насиловать? – предположил я. – И нести йолльский закон туда, где его не хотят знать?

– Мы?! – Он поперхнулся. – Мы принесли избавление от эпидемий, которые убивали без разбора и когда-нибудь прикончили бы весь остров! Мы построили больницы и школы! Мы построили дороги и пустили по ним поезда! Ты уже не помнишь, что до йолльского вмешательства здесь умирал каждый второй младенец? Ты не помнишь нищеты, в которой вы все поголовно жили?!

– Я получил хорошее образование, мясоед, – отозвался я холодно. – Все эти «аргументы» я пересказывал у доски наизусть.

– А как тебе удалось получить образование? Как ты вообще выжил в Некрае? Что, не йолльцы подобрали тебя и отмыли? Не йолльцы отправили в школу? Университет, где ты учился, не был построен на йолльские деньги? Или стипендия, которую ты получал…

– Ты забыл сказать, что предварительно йолльцы убили моего деда.

– Ты забыл сказать, что перед этим Осоты убили несколько тысяч человек!

– Ты забыл, что эти люди пришли на мою землю с оружием.

– С оружием, с металлургией, с лекарствами… Сказок не бывает: мы победили, потому что сильнее. Умнее. Подвижнее. Мы пришли к вам, а не вы к нам – мы успели первые. А значит, строим мир по собственному разумению – так, как считаем нужным.

– Йолльский закон – самый человечный и справедливый. – Я ухмыльнулся.

– Йолльский закон – результат опыта многих поколений, – тихо сказал Аррф. – Плод работы лучших умов… и великих душ. Большое счастье для острова – то, что он получил закон Йолля. И если ты этого не понимаешь, растение, – поймут твои дети!

– У меня никогда не будет детей, – отозвался я шепотом. – Твоей милостью, мясоед.

* * *

Расспросы стражников и слуг ничего не дали. Все они были йолльцами, не считавшими нужным запоминать имена и лица крестьянских девушек – даже если этих девушек удостаивал вниманием хозяин. Какой-нибудь особой, запавшей в сердце барона прелестницы никто из слуг не вспомнил, не выделил из общей вереницы. В поведении барона накануне смерти не обнаружилось ничего странного, он не упоминал никаких имен, к исчезновению старшего сына относился спокойно: погуляет, мол, и вернется.

Миновал полдень. Барона похоронили наскоро, без ритуалов, без надгробных речей. Только слуги, желающие поскорее справиться с печальным и неприятным делом. Только мы с Аррфом, последний друг барона и – так получилось – его последний враг.

– Кто бы мог подумать, что у йолльского наместника будут такие похороны, – грустно сказал маг.

Я промолчал. Мы стояли над свежей могилой, сами почти мертвецы. Я вдыхал запах сырой земли: в нем не было трагедии. Только память о лучших днях.

* * *

– Ты бы не путался под ногами, Осот! Иди к деду!

По всей опушке горели костры, превращая в пепел кору и сучья, превращая хмурое утро в яркий весенний день. Десятки вил выбрасывали из ям подгнившее сено, десятки тяпок рыхлили землю, перемешивая ее с пеплом. Дед сидел в стороне, на белой и твердой его ладони лежали два десятка желудей.

– Погнали тебя? Садись… Они торопятся. Припозднились мы с новым домом для молодого Вячки.

Мальчик сел рядом – на свежеспиленную колоду. Дед перекатывал на ладони желуди, будто любуясь блестящими боками и крепкими круглыми шляпками.

– Глубокие корни, – бормотал дед. – Всю бы Цветущую зарастить дубами, да ведь и землю надо поберечь. Она всем корням дает силу, и если много тянуть – истощится и высохнет. Вот мы дом здесь вырастим – потом долго, долго опушку надо будет сдабривать… Этот мне не нравится. – Он уронил под ноги самый маленький и тусклый желудь. – Выпил я сегодня, Осот. Выпил, ты меня прости. Нелюди, говорят, уплыли на своих кораблях, только ветер свистел. А не уплыли – так уплывут… Нехорошо трупом землю удобрять. Кто знает, что на тех полях вырастет… Нелюди ушли, веснаров им не одолеть. Вот так.

Мужчина поднялся непривычно тяжело, неуклюже.

– Выпил я… Ну да ничего, ты поможешь, если что. Тут стеречься не надо, пусть растет себе и растет, главное, чтобы ногу корнем не прищемило. Идем, Осот.

И побрел, сопровождаемый мальчиком, вдоль опушки. Наклонялся, клал каждый желудь в приготовленную для него, удобренную лунку, бормотал что-то, будто давая напутствие. Мальчик не отставал ни на шаг.

– Деда… дай мне хоть один.

– На.

Желудь лег в ладонь. Блестящий. С круглой серенькой шляпкой. Мальчик, встав на колени, сам положил его в землю. И вспомнил, как хоронили отца и мать – их тоже положили в землю, чтобы земные корни умерших соприкоснулись с небесными.

Мальчику было тогда четыре года. Поселок накрыло красной чумой, вымерла треть взрослых и половина детей. Осот помнил те дни – все плакали, и все говорили, что небесные корни тех, кто умер, теперь прорастут. И посадили людей в землю, засеяли целое поле, и над ними выросла роща…

Он завалил землей желудь, как засыпали могилы. Поднялся. Огляделся. Вокруг толпилась в основном ребятня – ровесники, с которыми он в последнее время ни во что не играл. Не до того было.

– Отходи! – крикнул низким солидным голосом. – Корнем прищемит!

Ребята отбежали подальше, а мальчик, встав перед похороненным желудем, набрал полную грудь воздуха…

И улыбнулся.

В рост. В жизнь. В смерть – и снова в жизнь.

Разлетелась земля, будто взорванная изнутри. Вырвался, как пружинка, зеленый росток, оброс листьями и уронил их, и снова оброс, и снова уронил, и так, утопая в груде пожухлой листвы, ринулся ввысь.

Зашевелились корни, расползаясь под землей. Мальчик отскочил и раскинул руки, удерживая равновесие. Содрогнулась земля – пустились в рост все желуди деда; мальчик не удержался и упал на четвереньки, не переставая улыбаться.

Его дуб закрыл хмурое небо. Раскинул ветки, касаясь дедовых деревьев, будто здороваясь с ними за руку. И дальше, выше, только сыпались на голову листья, только потрескивала кора да ухала земля, раздвигаемая корнями.

– Давайте воду! – крикнул дед.

Заскрипели шестерни. Мужчины впряглись в деревянный ворот, вода из озера побежала по желобам и хлынула на землю, увлажняя палые листья, моментально исчезая в разверзшихся трещинах.

– Еще! – кричал дед.

Осот стоял, по пояс заваленный листьями, которые пахли лесом и жизнью. Иногда желуди, падая, били его по макушке, приходилось закрываться полами куртки. Десятки и сотни, рожденные тем единственным желудем, который мальчик своими руками похоронил – посадил? – в мягкую землю. В этот момент он впервые задумался, почему в его родном языке слова «посадить» и «похоронить» имеют единый корень…

– Хватит! – крикнул дед. – Осот, стой!

Ему не хотелось останавливаться. Ничего не было прекраснее этой могучей, быстрой и щедрой жизни, которая вырастала здесь из земли по его, Осота, воле.

Осот отступил на шаг. Обернулся; опушки не было. Огромные дубы закрыли небо, вокруг носились, вздымая тучи листьев, ошалевшие дети – и взрослые, похожие в своей радости на детей. Мерили обхватами стволы: где два с половиной, где три обхвата. Осот подумал, как жалко будет все это пилить, зато какой у Вячки будет замечательный, большой и прочный дом, и светлый, как чистая древесина…

Он с трудом выбрался из груды листьев. Травы здесь больше не было: земля под листьями устала, посерела и растрескалась. Осот вдруг вспомнил, будто бы безо всякой связи, дряхлые лица мертвых нелюдей, и его радость улетучилась.

– Деда…

– Чего тебе?

Их никто не слышал: все были слишком заняты дубовой рощей, и кучами листвы, и горами желудей.

– А если сделать… это… с человеком, я имею в виду, с настоящим человеком, у которого корни?

Рука мужчины сдавила его плечо. Мальчик вскрикнул от неожиданности.

– Не думай, – прошептал дед, приблизив внезапно покрасневшее лицо к лицу мальчика. – Даже не думай об этом. Наши корни в небе. Что будет с небом, если… ты ведь видел, что бывает с землей?!

* * *

– Наше расследование в тупике, мясоед. Ты ведь не можешь, в самом деле, идти по Светлым Холмам, из дома в дом, и спрашивать у каждого: не веснар ли ты? Не убил ли ты барона?

– Почему не могу? Кто или что мне помешает?

– Во-первых, тебе могу помешать я. Во-вторых… барон умер сутки назад: убийца давно ушел из поселка по торговым делам. Или уехал на сегодняшнем поезде – к Побережью, да хоть и в Некрай, где ты его не найдешь ни за что на свете. Ты упустил время, мясоед.

Он презрительно поморщился, открыл рот, собираясь что-то сказать – и вдруг так и замер с открытым ртом.

Не то вспомнил важное. Не то понял нечто, недоступное мне.

– Что с тобой?

– Осот… – Он впервые назвал меня по имени. – А ведь тот, второй веснар сделал это не из ненависти к барону. Он метил в тебя. Он хотел, чтобы тебя убили.

– Что?! – Я поперхнулся.

– Фатинмер большой… очень большой, это правда. Но все на виду. Местные друг за другом присматривают, и подозрение падает на чужого. В тот день ты приехал один-единственный, как горошина на большой тарелке…

Маг смотрел на меня, будто чего-то ожидая. Я тупо молчал.

– Ты никогда не видел мухоловку? – продолжал он после паузы. – Такая трава, толстый гибкий стебель с лопаткой на конце. Отзывается на движение. На мух, на пчел. Если мимо корова пройдет – ударит и корову. Подозрение – удар. И ничего не спрашивает.

– У нас такое не растет, – сказал я с отвращением.

– Тот человек рассчитывал, что я убью тебя, как мухоловка. Подозрение – удар.

Я помотал головой. Он был прав, но его правота с трудом до меня доходила. В самом деле, любой вменяемый йолльский маг убил бы меня, не вступая в разговоры, и если бы мой теперешний собеседник не был одержим идеей «законности»…

– Конечно-конечно, – бормотал Аррф, полностью захваченный этой новой идеей. – Разумеется… Первое: он всегда жил в Фатинмере, все эти годы. Второе: ему зачем-то нужна твоя смерть. Сам он убить тебя не мог… Небесные корни и все такое… А вот подставить тебя под удар – запросто. Барона вызвали в лес… веснар знаком с бароном… бедный Нэф был слишком добр и недостаточно высокомерен… Чисто сделано. Скорее всего, твой убийца заранее знал, что ты приедешь. Кто-то знал заранее?

– Ни одна душа. Кроме…

Я запнулся.

Я подумал о бабушке. «Спасибо, Осот»…

Нет. Быть такого не может.

– Нет, – сказал я вслух.

– Да! Если бы я тебя прикончил из-за угла, веснар добился бы своей цели: мертвый, ты бы не оправдался… Выходит, не так уж я сглупил.

– Ты считаешь, отдать жизнь за одно расследование – очень умно?

Он осекся.

– Есть такая штука – справедливость, – сказал другим, сухим и тяжелым голосом. – И закон. Да, за них отдают жизнь. Иначе они мертвы.

* * *

Полукруглый балкон дома Осотов был увит желтыми лентами – знак траура.

Я закрыл глаза. Открыл их снова; нет, лент не было. Это тень давнего кошмара. Это мне показалось.

– Ты можешь подождать во дворе? – спросил я мага.

– Нет, – отозвался он сухо. – Я должен видеть тебя постоянно. Иди вперед.

Навстречу вышла служанка. Перевела недоуменный взгляд с меня на мага и обратно. Похоже, в уединение дома Осотов слухи пока не добрались.

– Мне нужно немедленно увидеться с госпожой, – сказал я официальным тоном.

Служанка скорбно поджала губы:

– Она спит.

Я вздохнул:

– Мы подождем.

– Вы неверно меня поняли… Я не умею хорошо по-йолльски… Она в забытьи. Боюсь, больше никогда не проснется.

– Где лекарь? – Я обернулся к дверям бабушкиной спальни.

– Она велела никого не звать… Никого не пускать. Еще со вчерашнего дня.

– Я ее внук, – сказал я на языке Цветущей, потому что притворяться больше не было смысла. – Я – Осот и хозяин этого дома. Веди меня к ней!

* * *

Бабушка лежала на огромной дубовой кровати, на льняных простынях, под балдахином из грубого льна. Льняные волосы сливались с постелью. Казалось, она не дышала; только подойдя вплотную, я увидел, как подрагивают веки. И расслышал шелестящий звук угасающего дыхания.

– Что теперь? – спросил маг за моей спиной. Я и забыл о нем.

Я хотел спросить его, умеет ли он врачевать. Но одна мысль о том, что мясоед станет лечить бабушку, отгонять от нее смерть затем только, чтобы допросить… Чтобы выспросить, не она ли велела затаившемуся веснару погубить ее внука… Эта мысль заставила мои губы срастись.

Служанка клялась, что со вчерашнего дня никто не приходил в дом и никто не выходил из дома. Я глядел в лицо умирающей бабушке, а маг за моей спиной никак не желал заткнуться.

– Она одна знала, что ты прибудешь в Фатинмер, ведь так?

Я не собирался ему отвечать. Собственно, мне было все равно, что говорит этот ходячий покойник.

Краеугольный столб, увенчанный деревянным кругом и крестом, отбрасывал короткую тень на отметку «три с четвертью». Солнце то выглядывало из-за туч, то пряталось снова. Казалось, что тень от столба то расползается, захватывая весь мир, то снова сжимается в пятнышко. Дом Осотов высился над частоколом: каждое бревно в стене – в два обхвата. Темная крыша, резные украшения, ажурный балкон третьего этажа. Дом устоял, в то время как род Осотов – погиб.

– Погоди, – сказал маг, поймав мой взгляд. – Да погоди ты!

Его кольцо, переливаясь лиловым, зависло перед моими глазами.

– Погоди, Осот. Два слова. Погоди нападать! Стой! Я хочу тебе кое-что сказать!

В его голосе было отчаяние.

* * *

Гостиница «Фатинмер», не чета безымянному постоялому двору, выстроена была на городской манер, по-йолльски: на первом этаже просторное помещение для гостей попроще, две лестницы ведут наверх, внешняя и внутренняя, и на втором этаже «фрадуф» – комната для бесед. Я уселся в низкое деревянное кресло. Маг вскарабкался на длинноногий стул и тут же принялся раскачиваться взад-вперед, рискуя упасть.

Принесли закуску. Хозяйка гостиницы не показывалась, хотя раз или два я слышал с первого этажа ее властный голос.

– Что ты хотел сказать мне, мясоед? – Я грыз дольку чеснока. Последний вкус жизни.

– Кто в этом поселке мог желать тебе смерти так сильно, что пошел ради этого на страшный риск? На двойное убийство?

– Раньше я сказал бы – никто… А теперь не знаю.

Хлопнул, открываясь, люк, и по внутренней лестнице поднялась Горчица. В руках у нее исходило паром блюдо – деревянное, искусно вырезанное в виде подсолнуха, со множеством отделений. Семечки, орехи, белые и желтые каши, ломтики хлеба, горка соли – традиционный «хлебосол», которым встречали в Цветущей дорогих гостей.

Горчица молча поставила блюдо на столик между нами. Мы оба смотрели на нее – я снизу, Аррф сверху.

– Слуга прибежал от Крикуна, – сказала Горчица, ни к кому в особенности не обращаясь. – Интересуется Крикун, жив его постоялец или уже помер, и кто заплатит, и что с вещичками делать.

Я с запозданием понял, о ком она говорит. Хозяин безымянного постоялого двора с йолльской лицензией, приколоченной гвоздем к двери, прозывался Крикуном, оказывается.

– Пусть возьмет деньги в кошельке, – сказал я равнодушно. – А с вещичками… как знает. Может забрать себе.

– Пусть ни пальцем не тронет! – резко бросил маг. – До конца следствия – чтобы даже в комнату постояльца не входил!

– Мне-то что. – Горчица пожала плечами. И, выходя, снова посмотрела на меня – искоса.

Маг наклонился со своего стула, двумя пальцами, средним и указательным, подцепил орех с блюда. Положил на язык. Разжевал, не сводя с меня хмурого взгляда. Глаза у него были красные, как закат на ветреную погоду.

– Тебя совсем нельзя одолеть, да, веснар?

– Только если напасть внезапно. Сзади. Или во сне.

Он сцепил пальцы – кольцо слабо мерцало.

– Просто удивительно, как же Великий Йолль взял верх, – в его голосе звучала издевка.

– Каша стынет, – сказал я холодно. – Ешь, коли не хочешь умирать на голодный желудок.

* * *

– Ягода! – позвал мужчина.

В темном доме было пусто. Тяжелая дубовая мебель стояла на своих местах, в печке тлели угли. На столе остыла семикрупка – когда-то пышная каша на тарелке осела, подернулась пленкой, превратившись в неаппетитный блин.

– Ягода! – В голосе мужчины была тревога. – Что же такое…

Он отодвинул тяжелый стул – и вдруг остановился, глядя куда-то на пол. Лицо его сделалось белым и засветилось в полумраке, как цветок акации.

– Осот… – Голос его звучал совсем глухо. – Ступай за порог… там стой. Сторожи. Скажи Усачу, пусть сюда идет.

Мальчик бывал в этом дворе не раз. Они с сыном Ягоды, десятилетним Хвостей, играли за поленницей в камушки, и Хвостя, как старший, почти всегда выигрывал. Теперь во дворе было пусто и страшно, хотя на первый взгляд ничего не изменилось – поленница, колодец, сарай с покатой крышей, три пышные клумбы с россыпью разноцветных кустов, грядки со спелой клубникой…

На деревянных воротах – низких, в рост мальчика – виднелись свежие порезы. Кто-то высек ножом две косых линии, сложившихся не то в лепесток, не то в язычок огня. Знак был вырезан совсем недавно.

Мальчик коснулся насечки дрожащими пальцами.

– Что там? – спросил Усач, подтирая мутную каплю под большим розовым носом. – Есть она?

Голубые глаза Усача поблескивали в темноте – воспаленно и нервно.

– Деда сказал, чтобы ты к нему шел, – прошептал мальчик. – Там… беда, Усач.

* * *

– Человеческие корни истончаются преступлением. Мелкая подлость оставляет на корнях гнильцу, но настоящее преступление подтачивает их, как резец. Говорят, убийцам никогда больше не зацепиться корнями за небо. Поэтому люди не должны убивать.

– Только поэтому? – Маг сощурился, не то выражая презрение, не то тайком смаргивая слезу. – А как же любовь и сочувствие? А как же справедливость? Что же, вы не убиваете встречного-поперечного только потому, что печетесь о силе корней?

Мои глаза тоже горели и тоже слезились. Я не спал уже почти трое суток.

– Что такое «любовь и сочувствие» для того, кто катится по миру без корней, будто комок дерьма? – спросил я, обращаясь к тарелке с остывшим «хлебосолом». – Корни и есть любовь. Корни и есть справедливость.

– Неправда. У меня нет корней. Нету! А что такое любовь и справедливость, я знаю лучше тебя!

Я усмехнулся.

– О «любви без корней» следовало бы спросить экипаж «Овффа»…

– А что экипаж «Овффа»? – Его глаза открылись шире, мутный взгляд вернул былую ясность. – Что – экипаж «Овффа»? Что, до тех пор в Цветущей никто никого не насиловал? И ведь не было настоящего расследования, не было суда, не допросили свидетелей! Может быть, несчастные матросы с «Овффа» и пальцем никого не тронули. Может, безумной девке-веснару только померещилось, что ее хотят изнасиловать… И она убила двадцать человек, уморила страшной смертью два десятка мальчишек, старшему из которых было девятнадцать!

Я не стал ему отвечать. Слишком устал.

Маг распалялся все больше. По его кольцу сновали сине-фиолетовые змейки, и я чувствовал, как моя смерть подступает ближе шаг за шагом.

– Корни, говоришь ты?!

Смерть приблизилась сразу на несколько шагов – рывком.

– А вот расскажи мне, растение, кто продавал веснаров йолльцам, одного за другим? Кто подставлял их под дальнобойные луки? Кто подсыпал веснарам сонное зелье, а на воротах вырезал «лепесток»? Это были йолльцы? Нет, растение. Это были достойные жители Цветущей. Страшно гордые тем, что у них якобы есть корни… Что же случилось с их корнями?

Я прикрыл слезящиеся глаза.

* * *

– Их видели за Кружелью. – Усач говорил на бегу. – Большой отряд, несколько сотен… Пешие, без этих своих нелюдей.

– Если пешие, пойдут по сухому руслу.

– Да. – Усач чихнул, вытер прозрачные, невидимые усы. – Я уже ноги сбил, по этим кручам ползая… Нам надо наверх. На гребень Песчанки. Они теперь хитрые, толпой не ходят. Вот увидишь, пустят один отряд по сухому устью, а еще два или три – в обход, через валуны, а мы их сверху накроем… Малуй, шевелись, ждать не будем!

Мальчик, едва поспевая, бежал за старшими. Его трясло, но не от страха и даже не от возбуждения. Он заболевал; напряжение последних месяцев, когда после праздника избавления наступил опять кромешный ужас, подкосило его и отобрало волю. Когда веснары в ближних и дальних поселках стали умирать один за другим… Когда обоим Осотам пришлось уйти из дома и жить в лесу…

Вчера бабушка плакала, обнимая его на опушке. Она, даже на похоронах родителей не пролившая ни слезинки!

– Живее, Осот, – отрывисто сказал дед. – Они думают, что одолели нас… Как же… По команде, разом, слышите? Усач, за мной!

Мужчина первым вылетел на гребень высокого холма над каменистым руслом речки, давно сменившей направление. Остановился и замер, прислонившись к валуну, став одной с ним тенью. Над сухим руслом висела ущербная луна. Сухо шелестели колючие кусты на дне, да тяжело дышал Усач за плечом у мальчика.

– За Кружелью, – проговорил дед раздумчиво. – Нет, как ни верти, не будет им другой дороги. Через валуны… – Он бросил взгляд в сторону, где в мутном лунном свете едва виднелась тропинка среди каменных джунглей. – Нет, через валуны, да еще ночью, они не рискнут. Ну-ка, ложитесь оба… Осот, на землю!

Мальчик лег, стараясь поудобнее устроиться среди базальтовых осколков. В ладони вонзились мелкие острые камушки. Серая трава, проросшая в трещинах валунов, шевелилась на ветру, как волосы.

Рядом упал на живот Усач. Замер, часто моргая. Дед стоял над ними, пригнувшись, сам неподвижный, как камень, смотрел вдаль, ожидая, откуда появятся враги…

Лежа, мальчик поднял голову.

Глухой и страшный звук: мальчик никогда прежде такого не слышал.

Дед раскинул руки, будто желая обнять весь мир, и упал на спину. У него в груди торчали короткие пенечки, поросшие светлым легким пушком. Оперение играло и переливалось при свете ущербной луны, похожее на нежные водоросли.

Три пенечка.

Осот посмотрел деду в лицо. Бледное, с огромными удивленными глазами. Губы шевельнулись. Дед хотел что-то сказать.

– Беги! – взвизгнул Усач. Мальчик не двинулся с места. Смотрел деду в глаза и видел, как они стекленеют.

– Беги, Осот! Спасайся!

Еще одна стрела взвизгнула над головой мальчика, и тогда только он сорвался с места и побежал.

Он несся по тропинке, по гребню Песчанки, а вокруг было тесно от летящих стрел. Они визжали, бились о камни, звенели наконечниками и раскалывались – а мальчик бежал, неуязвимый, и к утру, задыхаясь, со страшной вестью добрался до дома.

Через день он уже шагал в караване, все дальше и дальше, держась за пояс молчаливого купца…

* * *

– Что с тобой? – спросил Аррф.

Я сам не понимал. Смутная тень возникла из бессмысленного разговора с мясоедом – о корнях. Родившаяся из воспоминания о гибели деда. Звук стрел, впивающихся в плоть… Звук стрел, летящих над головой…

Я был уверен, что сейчас пойму что-то очень важное, но в этот момент снова вошла Горчица. Поставила перед Аррфом тарелку с горячим мясом, а передо мной – миску густого бобового супа. Подала Аррфу вилку с ножом, а мне – круглую деревянную ложку.

Ложка встала посреди суповой жижи, не торопясь падать. Вот это варево, может, и вправду надо было с самого начала останавливаться в «Фатинмере»…

– Мальчишка-то, Реф, сам не свой, – негромко сказала мне Горчица, игнорируя мага.

– Напугался, понятно. – Я коснулся губами края ложки, но суп был еще очень горячий. Обжигающий.

– Горюет он, – в голосе Горчицы скользнул упрек. – Отца убили. Брат пропал невесть где.

– Брат отыщется, – сказал я без особой уверенности.

– Ты бы поспал, веснар, – проговорила Горчица, по обыкновению чуть помолчав.

Я покосился на мага. Тот ответил мне кислой ухмылкой.

– Вы бы поспали оба, – сказала Горчица. – Я отведу для вас комнаты и прослежу, чтобы никто не беспокоил.

– Спасибо, но мы не будем спать, – ответил Аррф. – Я не хочу во сне умереть от дряхлости.

Пришла моя очередь ухмыляться. Горчица, не дожидаясь приглашения, села рядом на ступенчатую деревянную скамью.

– Значит, это ты Осот? – спросила, глядя мне в глаза. – Тот самый… младший Осот? Последний?

– Да.

– Вот оно как. – Она отвела взгляд. – Говорили, что тебя застрелили. То говорили, что ты жив… Много лет тобой йолльцы друг друга пугали. – Она улыбнулась.

– А ты сама? – Я чувствовал неловкость. – Я тебя… помню?

– Нет, – она равнодушно покачала головой, – я не из ваших мест, я с Побережья. Родители у меня померли от красной чумы, вот и моталась по свету… Пока не осела, – добавила она со странным выражением.

Я хотел упрекнуть ее бароном, но не смог.

– Об Осотах слышала, и немало. – Горчица продолжала рассказывать, будто ее кто-то об этом просил. – Старуха, правда, из дома почти не показывалась. Военный комендант, тот, что в Холмах тогда правил, семь раз велел своим людям дом Осотов спалить вместе со старухой.

Я содрогнулся.

– Семь раз ему докладывали, что дом спалили и пепел развеяли. В те времена горела половина Холмов… Дым стоял до неба… Бывало, что и сосед соседа поджигал да на йолльцев списывал.

– А дом Осотов? – спросил я, подавляя дрожь.

Горчица прикрыла глаза:

– Где же найдется такой сумасшедший… Дом веснаров в пяти поколениях… Каждое бревнышко хозяина помнит… Не горит он, сколько ни поджигай. А вот кто такой дом пальцем тронет – стареть начнет и через год помрет от дряхлости.

– Сказки все это, – вырвалось у меня. Горчица выдержала свою обычную крохотную паузу.

– Может, и сказки… Только в те времена не было слова страшнее, чем «веснар». Для йолльцев. Да и наши… сам ведь знаешь, Осот, завидовали вам, завидовали до белых костяшек. – Она сжала загорелый кулак, будто подтверждая свои слова проступившей сквозь кожу белизной мослов. – Кто в поселке самый богатый? Веснар. К кому на поклон с подарком идти? К веснару… А йолльцы давали хорошие деньги. Трудно удержаться, понимаешь.

Она говорила, чуть улыбаясь, посверкивая глазами, и от этого ее слова исполнялись еще большей жутью. Маг сидел над своей тарелкой, сгорбившись. Глаза его запали, подбородок и щеки покрылись серой неопрятной щетиной. Я знал, что выгляжу не лучше.

– А бывало такое, чтобы веснар предавал веснара? – спросил я хрипло. Перед глазами у меня стояло бледное лицо Усача.

– Вряд ли. – Горчица покачала головой. – Помилования вашему брату никто не обещал, вот хоть у доброго господина мага спроси.

– Он сказал «беги», – пробормотал я, – а сам остался на месте… Он привел нас на гребень Песчанки, выставил, как мишени… А сам остался лежать…

– Кто?

– Усач. Совсем был юный. Ты знала такого?

Она покачала головой:

– Если ты о веснаре, то те из них, кто выжил, имена сменили и подальше от дома перебрались. От тех мест, где их знали. Опять же, двадцать с лишним лет прошло, парнишка превратился в мужика, жизнью его покорячило… Так, бывает, люди меняются, что мать родная не узнает.

– Только зачем ему меня убивать? – спросил я растерянно.

– А ты, может, узнал бы, – заговорил маг, наконец-то оторвавшись от созерцания тарелки с мясом. – Ты, может, помнишь его, этого Усача. Или он боится, что ты его помнишь.

Я напряг память: кого я видел, вернувшись в Холмы? Кто видел меня? Смотритель в будке на станции. Продавец пива… Сборщик налогов – муж черноволосой Розы…

Хозяин и хозяйка безымянной гостиницы с йолльской лицензией на гвозде.

Хозяин гостиницы.

«Беги, Осот! Спасайся!»

– Значит, Крикун присылал слугу узнать, что с его постояльцем? – Я обернулся к Горчице.

Она подняла белесые брови:

– Ты на Крикуна подумал? Он вроде не местный. Семь лет назад приехал, гостиницу открыл, мне еще грозился, что разорит, мол. Разори-ил. – Она ухмыльнулась. – Какие-то приметы были у твоего Усача?

Я задумался. Не над приметами Усача. Над тем, как близко я могу подводить йолльского мага к тайному веснару. Не сказал ли я слишком много. Не проговорилась ли Горчица.

Мне вспомнилось лицо умирающего деда – с огромными удивленными глазами. «А йолльцы давали хорошие деньги. Трудно удержаться, понимаешь»…

Но Усач?!

Горчица смотрела на меня – ждала ответа. Брови ее сошлись, пролагая две глубокие морщины на переносице. Я подумал, что она старше, чем мне с самого начала показалось.

* * *

Перед маленькой безымянной гостиницей топтались лошади. Высился над плетнями одинокий всадник – офорл. Я почувствовал, как напрягся Аррф.

– Привет, соотечественник! – крикнул всадник по-йолльски. Нас с Горчицей он будто бы не заметил.

– Привет, соотечественник, – отозвался Аррф хрипловато. – Что, собственно…

– Медицинская служба, плановый рейд! Есть замечания, пожелания от наместника?

– Никаких, – ответил Аррф после паузы. – Доброй работы.

Из гостиницы вышли двое в черных плащах, каждый с медицинским чемоданчиком.

– Привиты? – спросил тот, что повыше, глядя мимо меня. Я закатал рукав, показывая давний круглый рубец. Рядом, иронично хмыкнув, поддернула рукав Горчица. Двое в черных плащах равнодушно скользнули взглядом по нашим отметинам.

– Было время, – Горчица говорила, по обыкновению, улыбаясь. – Взяли как-то меня, бродяжку, доблестные йолльские солдаты… Думала, убьют.

* * *

Девушка пролежала в канаве весь вечер, а в темноте попыталась вырваться из окружения. Долго ползла, задержав дыхание, прислушиваясь. Погружалась с головой в затхлую воду, пережидая шаги и голоса йолльских охранников. Она не понимала их язык: казалось, йолльцы разговаривают волшебными заклинаниями, лишенными смысла, но полными угрозы. Казалось, над головой у нее ходят огромные жуткие птицы, позвякивающие железными перьями.

Она выждала момент, вскочила и побежала. Была опасность, что ее достанут стрелой, но полночь стояла безлунная, темная. Девушка рассчитывала, что стрелок, умеющий посылать смертоносное острие в полет – на огромное расстояние, – промахнется в этот раз и позволит ей уйти.

В нее не стали стрелять. Ее догнали, скрутили руки за спиной и повели в поселок, где на заре поднялся крик, вой и плач.

Оцепление не выпускало никого. Щелкая кнутами, оскаленные солдаты выгоняли людей из домов – на площадь. Там, под навесом, стоял длинный стол, и трое людей в черном перебирали инструменты в железном ящике. Какой-то человек, йоллец, пытался что-то объяснять на языке Цветущей, кричал, пытаясь перекрыть гвалт, и так коверкал слова, что понять его было невозможно. В конце концов он охрип, махнул рукой и отошел в сторону.

Стремясь удержать толпу в повиновении, солдаты хлестали кнутами направо и налево. Кричали, ругались, но слов их все равно не понимал никто. Девушка, знавшая несколько слов по-йолльски, разбирала только «стоять», «растения», «ни с места»; прочие жители поселка, располагавшегося далеко от моря, с роду не говорили на языке чужаков и ничего не могли понять. Нарастал ужас: люди не знали, что с ними будут делать.

Потом взошло солнце, и началась экзекуция. Солдаты выхватывали из толпы человека – мужчину, женщину или ребенка – и волокли к столу, и там один из черных йолльцев всаживал иголку жертве в руку повыше локтя. После этого солдаты вдруг теряли к жертве интерес – наоборот, гнали с площади прочь, и многие, обезумев от испуга, не возвращались домой, а удирали подальше – в поля…

Когда девушку поволокли к столу, она вырывалась что есть силы и, извернувшись, укусила солдата. За это ее наотмашь хлестанули кнутом, а потом, повалив на стол, все-таки всадили в плечо иголку. Боль была слабее, чем ужас. Солдат, которого она укусила, бранился, обливаясь кровью, и еще раз ударил ее кнутом – напоследок…

Вечером йолльцы ушли, оставив людей в недоумении и страхе: что с ними теперь будет?

То место на теле, куда входила йолльская иголка, покраснело и вздулось почти у всех. Метка была похожа на прикосновение красной чумы, от которой тело человека сперва берется пятнами, а потом сохнет и распадается. Неужели йолльцы, вместо того чтобы вырезать поселок, поголовно заразили его чумой?!

Прошло два или три дня, и следы от йолльских иголок померкли, а потом и вовсе исчезли. Гораздо дольше заживали отметины от кнутов – в толчее досталось многим. Приблудная девушка, совсем обессилев, осталась в поселке на неделю.

Уходила на рассвете, по меже, разделявшей розоватое – и светло-желтое золотистое поле. Шла, сшибая росу, подняв бледное лицо навстречу солнцу. Цветущая расстилалась перед ней, спокойная и радостная, как будто никаких йолльцев не существовало на свете.

* * *

Йолльцы-медики вскочили на лошадей и двинулись дальше в поселок, по направлению к гостинице «Фатинмер»; в окне второго этажа обиженно и горько плакал ребенок, что-то успокаивающе приговаривал женский голос.

– Что же ты донесения не отправил? – Горчица с улыбкой обернулась к магу. – Если кто-то из наших ляпнет, что наместника, мол, убили, а йолльский маг расследование проводит на свой страх и риск, в столицу не сообщив?

Аррф молчал. Не оглядываясь на него, я отвалил дверь (качнулась лицензия, приколоченная гвоздем) и вошел в безымянную гостиницу беззаботно, как почти сутки назад.

В парадном углу стоял букет «солнечных цветов». На пустом столе оплывала свеча; хозяйка выскочила к нам навстречу встрепанная, с льняным одеялом наперевес.

– Хозяин дома? – бросил Аррф. Одновременно с ним Горчица добродушно осведомилась:

– Крикун-то не спит еще?

– Нет его. – Круглые щеки хозяйки чуть ввалились, отчего лицо ее, похожее на подсолнух, казалось увядшим. – Уехал.

– Куда?!

Мы задали вопрос одновременно – Аррф, Горчица и я. Хозяйка отступила на шаг и чуть не упала, споткнувшись о край деревянной лестницы.

– Да ведь… Дела-то идут плохо, приезжих мало, «Фатинмер» всех перебивает… Он и решил разведать, что да как в Дальних Углах…

– На поезде уехал?

– Пешком ушел… Затратно это – на поезде… На своих двоих – надежнее…

Она говорила, глядя на меня, и только на меня. Не то ждала, чтобы я расплатился за постой, не то боялась, что я здесь, прямо на ее глазах, начну веснарствовать. Аррф скрипнул зубами; искусство йолльских магов вызнавать правду сразу дает сбой, когда приходится допрашивать «свидетеля второй ступени». «Он сказал», «он решил» – свидетель просто передает чужие слова, а врал ли тот, кто «сказал» и «решил», – узнать не представляется возможным.

В полном молчании мы вышли во двор. Ребенок в окне второго этажа уже не плакал – тихонько поскуливал. Видно, место прививки еще болело.

– Догоним его, – отрывисто сказал Аррф. – Верхом. Пешего, галопом – догоним.

– По какой дороге? – рассеянно поинтересовалась Горчица. – Мы живем-то на перепутье, к одним только Углам две дороги ведут. А Крикун мог жене сказать, что идет в Углы, а сам податься на Побережье.

Я попытался вспомнить в мельчайших подробностях лицо хозяина гостиницы. Светлая борода, почти полностью загородившая лицо. Голубые глаза… длинные цепкие пальцы…

У Усача были длинные пальцы, я помню. Бороды, разумеется, не было и в помине: усы-невидимки едва пробивались…

Навалилась усталость. Я взялся за плетень, чтобы не упасть.

– Вина доказана? – скромно спросила Горчица.

– Нет, – отрывисто сказал Аррф. – Вина может считаться доказанной только тогда, когда есть неопровержимые факты. Свидетельские показания. Улики. Подозрение – это всего лишь тень… Я должен догнать его и допросить.

И, не оглядываясь на меня, он зашагал по направлению к площади, где было велено ждать начальнику стражи с лошадьми.

* * *

В бессонном мозгу мир преображается. Звуки становятся то резкими, почти невыносимыми, то уходят в вату. Глаза превращаются в две щемящие раны на лице, их можно тереть, а можно щадить, но труднее всего заставить их оставаться открытыми.

Было уже почти совсем темно, в руках стражников горели факелы. Базарные прилавки пустовали. Четвероногие нелюди – лошади – были привязаны под навесом к поперечной перекладине в центре базара, рядом с будкой сборщика налогов. Аррф подошел к черному жеребцу, погладил его по морде – и вдруг уткнулся лицом в короткую лоснящуюся шерсть. Жеребец переступил с ноги на ногу. В огромных, обрамленных ресницами глазах промелькнуло сочувствие.

– Можно опросить заставы, – сказал Аррф будто в полусне. – Его видели… как он выходил из поселка… мне нужно догнать его и задать один-единственный вопрос… Если он ответит – «да», я его покараю.

– А я не дам тебе его покарать, – в таком же полусне отозвался я. – Как только мы узнаем наверняка, кто это… мы умрем.

– Ты считаешь, что людей можно убивать безнаказанно?

Мы с Горчицей переглянулись.

– Людей, – сказала она с едва ощутимой насмешкой.

Маг осторожно отстранился от лошади. Отошел. Перевел взгляд с меня на Горчицу и обратно, а потом вдруг резко поднял руку, и белая молния из его кольца напополам перерезала опору пустого базарного прилавка:

– Людей! Людей! Ты, сука, спала с Нэфом почти двенадцать лет! Ты терпела всех его баб! Ты жила с ним – почему?! За красивые подарки? За свою гостиницу?! Считала нелюдью – и прижила от него сына! Считала нелюдью, ненавидела, презирала… и спала с ним! Шлюха!

Деревянный навес зашатался, покосился, стряхивая мусор и щепки на каменный прилавок. Забеспокоились кони. Из будки выскочил сторож. Кольцо, мерцающее синим и фиолетовым, смотрело мне в грудь.

– Да, убейте друг друга, – сказала Горчица. Лицо ее в свете факелов неуловимо изменилось – рассеянная улыбочка все так же играла на губах, но глаза сделались не стеклянные даже – хрустальные. – Убивайте, ненавидьте, презирайте друг друга. Бей, мясоед! Убей веснара, пусть он убьет тебя! А за Нэфа тебе все равно не отомстить. Тебе – за Нэфа, Осоту – за свою семью и деда… Скачите, ищите ветра в поле – его нет!

И она засмеялась.

* * *

Мне приходилось садиться на спину нелюди всего два или три раза в жизни. Сейчас не было другого выхода: Аррф желал скакать вдогонку беглецу, а я не мог выпустить мага из виду. Кроме того, мне тоже хотелось узнать… мне необходимо было узнать правду. Потому что если это Крикун… то есть Усач привел к смерти моего деда, это о нем хотел предупредить меня дед в последние мгновения жизни… я должен это знать.

Я сам не понимал, зачем мне это знание. Тягостное, бесполезное, злое. Необходимое.

Внутренне содрогаясь, я взгромоздился на спину четвероногой твари. Вот шутка, я теперь тоже офорл… Не дожидаясь меня, Аррф дал команду своему жеребцу, и с тех пор я думал только о том, чтобы не упустить его из виду и не свалиться с лошади.

Три заставы на трех дорогах не видели Крикуна. Наконец, на четвертой, ведущей не в Дальние Углы, а прямо в противоположную сторону, маг услышал то, что хотел: бородатый мужчина с дорожным мешком прошел здесь за час до заката, очень торопился, сказал, что идет разведывать гостиничное дело в поселке Кустюжки. Маг оглянулся ко мне и вдруг оказался очень близко: бока наших коней почти соприкасались.

– Не отставай, веснар. Отстанешь – убью… Вперед!

И сжал пятками бока жеребца.

* * *

Взошла луна.

Я плохой офорл. Чудом удерживаясь в седле, вцепившись в прыгающую спину нелюди, в ее удивительно мягкую гриву, я в конце концов приноровился к движению и поднял голову, осматриваясь.

Вокруг светлели под луной холмы – те самые, что дали название поселку. Поля тянулись лентами поперек склонов, колосья застыли под луной, как жестяные. Маг скакал впереди, из-под копыт его жеребца стлалась лента пыли, в полном безветрии зависала над дорогой. Вдалеке, на гребне самого большого холма, темнели камни, сложенные пирамидой, издали похожие на человеческую фигуру. Это мы с дедом стояли на том холме, глядя, как приближаются всадники.

Я подумал, что беглец, издали услышав стук копыт, запросто может залечь в поле. А если он веснар – поднимет вокруг стебли так, что даже среди бела дня в двух шагах не различишь. Другое дело, что дальше вдоль этой дороги начинается каменистая пустошь…

Аррф оглянулся. Что-то крикнул на полном ходу – я не услышал. Тогда он поднял руку, под луной засветилось кольцо. Маг не то угрожал мне, не то выискивал на подлунном пространстве между холмами укрывшегося человека.

Левую ногу свело судорогой от напряжения. Как долго я еще выдержу? Когда полечу с коня вниз головой, перестав быть офорлом и сделавшись падалью?

Перед глазами мелькала дорога. Лента пыли из-под копыт. Застывшие колосья. Лицо Усача: как он взвизгнул: «Беги», а сам остался на месте. Как он дрожал, на закате ожидая нас в Холмовом лесу – на условленном месте. Светлые Холмы к тому времени сделались добычей йолльцев, мы с дедом жили в лесу, который кормил нас и защищал. Ягода уже погибла, став жертвой предательства, а Усач то пропадал у себя на болотах, то появлялся снова. И вот Усач пришел… нет, прибежал, он почти всегда бегал, тяжело дышал и вытирал мокрую безусую губу… Он прибежал, чтобы сказать: за Кружелью видели большой отряд.

«Вина может считаться доказанной только тогда, когда есть неопровержимые… факты. Свидетельские показания». Как упрямо этот йоллец держится за свои представления о законе… Как дотошно соблюдает кем-то установленные правила – и тратит, безжалостно тратит на них последние минуты жизни…

А я готов осудить Усача. Не Усача даже – Крикуна, на которого пала отдаленная тень подозрения. Жаль, что человеческие корни невидимы… Если бы их можно было выкопать из небесной дымки, как из душистой земли, взять на ладонь и рассмотреть: вот гнильца… Вот неизлечимая болезнь корневища… А вот чистые, белые, крепкие корни, идущие глубоко, глубоко…

Я свалился с коня.

Сам не знаю, как это получилось. Наверное, я на мгновение уснул. На одно-единственное мгновение. А когда очнулся, надо мной были звезды. Гудела голова, болела и дергала каждая жилка, в лицо заглядывала луна… А вдалеке разворачивал коня йолльский маг, в полутьме сверкали его глаза и светился перстень на пальце.

– Осот?!

Я сел. Кружился мир перед глазами; моя лошадь-нелюдь отошла в сторону от дороги и ждала, переступая с ноги на ногу, нервно подергивая хвостом.

– Ты что? – Маг был уже совсем близко. – Ты цел?

– Да. – Я еле ворочал языком. – Поднимись… на ту гору. Посмотри… Здесь дорога видна вперед на два поворота.

– Без фокусов, – сказал он сухо. – Я тебя достану и на расстоянии.

– Я тоже… Поторопись. Я хочу наконец отдохнуть.

* * *

Мы нагнали его почти через час. Услышав, как я и предполагал, издали топот копыт, он не стал прятаться, а рванул через каменистый гребень – на ту сторону гряды.

– Стой!

Глядя, как он бежит, перепрыгивая с камня на камень, я окончательно узнал его. Прошло двадцать три года, он постарел, отяжелел, обзавелся усами и бородой… Но я его узнал.

– Стой! Именем Йолля!

Белая молния ударила в камень у ног беглеца. Бывший Усач, а ныне Крикун, припустил быстрее – он бежал из последних сил, он взлетел на гребень, еще миг – и он пропадет из виду, тогда магу будет его не достать…

– Стой, Усач! – крикнул я.

Он обернулся на ходу, оступился – и покатился вниз с обрыва, по камням.

Луну заволокло тучами. Сделалось очень темно. Я видел только сине-фиолетовые искры, проскакивавшие по стальному с перламутром кольцу у мага на пальце. Аррф остановился в нескольких шагах от меня.

– Что там, на той стороне?

– Обрыв, довольно крутой…

– Ты его слышишь?

Я прислушался. Шуршали, скатываясь по склону, камушки.

– Усач! – позвал я.

Ответа не было.

Кольцо на пальце мага загорелось ярче. Осветило камни на несколько шагов вокруг – тусклым, дрожащим перламутровым светом. Осторожно ступая, выбирая, куда ставить ногу, я двинулся за Аррфом – он торопился, иногда спотыкался и бормотал сквозь зубы самые крепкие йолльские ругательства.

Мы поднялись на самый гребень. Наших лиц коснулся едва ощутимый ветер. Маг вытянул руку над головой: кольцо осветило крутой спуск, почти отвесный, мертвую сосну с кривыми, вцепившимися в склон корнями, и тучу пыли над самой землей.

– Усач!

Тишина.

Не спрашивая у меня совета, маг двинулся вниз. То и дело рискуя свалиться, перебираясь с камня на камень. Я, поколебавшись, пошел за ним. Добравшись до сухой сосны, мы оба, не сговариваясь, остановились передохнуть.

– Усач!

Глухой стон.

* * *

Он лежал, наполовину заваленный камнем. Наших с Аррфом сил едва хватило, чтобы этот камень откатить. В холодном свете кольца кровь казалась черной.

Раненый схватил воздух ртом. Под носом, на неухоженной щетке усов, выступила мутная капля.

– Осссот… я так и знал, что ты… еще вернешься.

У него были переломаны ребра. Что-то надрывалось и булькало в груди при каждой попытке вздохнуть.

– Ты не лекарь? – растерянно спросил я у мага. Тот покачал головой. Опустился рядом с раненым на колени.

– Ты веснар?

– Д-да.

– Усач! – выкрикнул я. – Это ты…

– Да! Потому что… они… мою семью… сказали… убьют, если не приведу… старого Осота… я привел. Я привел! Не смогли… мальчишку… Я так и знал. Все время… ждал… мальчишка Осот.

– Ты убил барона Нэфа, чтобы навести меня на Осота? – почти выкрикнул Аррф. – Чтобы убить свидетеля – моими руками?

– Нет. Нет. Я не убивал… никого. Даже тогда… на холме… Вы убивали их, два Осота. Убивали йолльцев. Я только делал вид… Я не могу убивать. – Его лицо исказилось. – Я привел и деда, и внука… в условленное место. Чтобы спасти свою семью. А ты бы сделал иначе?!

– Ты врешь, – сказал я, отлично зная, что соврать йолльскому магу невозможно.

Усач хотел было оспаривать, но кровь у него изо рта хлынула ручьем.

– Что, веснары не умеют врачевать? – спросил Аррф у своего кольца.

Я мог затянуть небольшую рану. Царапину. Но не срастить переломанный позвоночник.

– Кто убил барона, если не ты? Кто тогда убил барона?!

– Я никого никогда… – повторил он еле слышно.

– Не убивал? Только подставлял под чужие стрелы, так?!

– Н-нет… Только чтобы спасти. Своих. Мать, отец, сес… тра…

– А Ягода? Кто предал Ягоду? Тоже ты?

– Ее свекровь. Мать ее мужа… Бабка ее сына… Осот!

И он умер с моим именем на устах. Не то моим, не то моего деда.

* * *

– Йолльцы взяли в заложники его семью.

– Потому что ты и твой дед продолжали убивать людей.

– Йолльцев.

– Людей!

Все, что мы смогли сделать для бывшего Усача, – перенести его тело на обочину дороги. Чтобы родственники могли забрать его и отнести в поселок.

– Йолльцы взяли в заложники его семью! Невинных!

– А те, кого вы убивали, – чем они были виноваты?

– Они пришли на нашу землю непрошеными.

– Они спасли тысячи жизней! Одни только эпидемии красной чумы…

– Лучше чума, чем нашествие!

Снова был рассвет. И снова я встречал его рядом с магом. И мне совсем не хотелось спать – только мир вокруг стал прозрачным и звонким, как сахарный домик на палочке.

Вокруг лежали холмы – каменистые, кое-где поросшие желтой травой. Небо к утру полностью заволокло пеленой, начинался дождь. Аррф взял под уздцы свою нелюдь. Погладил по морде, будто ища сочувствия. Жеребец ткнулся ему в щеку, едва не сбив с ног.

– Он тебя понимает?

– Да.

– А ты ездишь на нем верхом и бьешь плеткой?

– Я никогда не бью его плеткой!

– А другие бьют?

– Тебе не понять, – сказал он безнадежно. Из его воспаленных глаз катились слезы. Он их даже не смахивал.

– Скажи, – начал я. – То, что он говорил… Он, мол, не убивал тогда йолльцев, а только делал вид… Неужели это правда?

Аррф кивнул. Я перевел взгляд на немолодого, грузного, мертвого человека, лежащего на голых камнях, на обочине.

– Зачем же он… ходил с нами? Мог ведь отказаться?

– Мог ли?

– Да… Его сочли бы трусом. Но его никто бы и пальцем… Зачем он это делал? Зачем бегал за нами? Еще боялся опоздать…

Дождь полил сильнее.

– Крикун… то есть Усач… не убивал барона, – сказал Аррф. – Это значит… что в Холмах живет еще один тайный веснар. Сколько вас?

Я ухмыльнулся:

– Это Цветущая, мясоед. Это земля веснаров.

* * *

Родник нашелся в часе пешей ходьбы от места гибели Усача. Круглое озерцо, обложенное белыми камушками. Источник – ключ, облачко глины на дне, – и сток, размывающий склон, без следа исчезающий в глубочайших земных трещинах.

Мы напились сами и дали напиться лошадям. Они едва касались мордами прозрачной водной поверхности и фыркали почти как люди.

– А ты в самом деле работал в конторе «Фолс»? – ни с того ни с сего спросил Аррф.

– Я и сейчас там работаю… Пока жив.

– Торговец?

– Нотариус, немного архитектор. Оцениваю старые здания… Оценивал.

Дождь прекратился и снова пошел. По поверхности озерца расходились круги, пересекаясь, образовывая орнамент. Ни маг, ни я не сдвинулись с места. Лошади стояли под дождем, покорно опустив головы.

Дождь хлынул как из ведра. Озерцо захлебнулось. Сток превратился в ручей, трещины переполнились. Размывая землю и глину, вода устремилась вниз, к дороге – грязный, пенистый поток.

Я сунул руку в карман куртки. Полпригоршни разных семян и еловая шишка. В детстве у меня была привычка – собирать семена, которые попадутся под ноги; бабушка бранилась, вытряхивая мою одежду – полные карманы семечек, крошек, мелкого хлама и сосновых иголок.

Вот и сейчас я вывернул подкладку, вытряхивая семена, песчинки и давно засохшие крошки. Оглядел каменистую пустыню вокруг. Островки жесткой травы… Колючие кусты…

– Что ты делаешь?!

Мне уже было все равно.

В рост. В жизнь. В смерть и снова в жизнь. В складках голой земли, в трещинах хранились семена и споры, занесенные ветром, невесть как сюда попавшие. Почва здесь была скудной, зато воды – сейчас – хватало.

Из разбухшей глины выстрелили первые ростки. Трава, вездесущий осот, еловые побеги. Акация. Подорожник. Рожь. Лезут и лезут, раздвигая глину, и вот в зеленых зарослях распускаются первые цветы – маки. Роняют листья, превращаясь в круглые коробочки, трескаются, вываливая новую порцию семян…

Я забыл о присутствии Аррфа.

Дождь бил по белым шапкам одуванчиков, но они все равно разлетались и проникали, шаг за шагом, все дальше и дальше, на соседние склоны. Увядали, возрождались, желтели, белели, разлетались и возрождались опять. Мелкие приземистые елочки водили корнями в поисках опоры. Рвалась к небу сосна, созревали шишки. Трава поднималась почти по колено, блеклая из-за недостатка солнца, но упругая и жесткая. Склоны вокруг то наливались алым цветом маков, то бледнели, покрываясь белыми одуванчиками, вспыхивали ярко-желтым, переходящим в красный, и снова зеленели. А потом вступили васильки, и будто в ответ им на посветлевшем небе вспыхнули ярко-синие, чистые прогалины.

Дождь прекратился. Вышло солнце. Я сидел в траве на берегу источника-озерца, а вокруг буйно, надрывно, с невозможной яркостью цвели холмы.

Елки сплелись корнями, преграждая путь оврагу.

И стояла тишина.

Кони, отойдя в сторонку, ели траву, глубоко погрузив морды в зеленое море. Аррф сидел ко мне спиной, сидел на земле, обеими руками вцепившись в листья подорожника.

– Извини, – сказал я. – Просто не удержался… напоследок.

Он не желал оборачиваться. Не хотел смотреть на меня.

– Поедем, – сказал я. – Ведь мы на пороге смерти, мясоед. И мы до сих пор не знаем, кто убил барона.

Маг молчал.

– Аррф?

Он помотал головой не оборачиваясь.

* * *

Он молчал всю дорогу обратно. Мы ехали то шагом, то рысью, меня мутило. Аррф молчал.

– Я говорил тебе – это не дар смерти. Это дар жизни…

Он молчал. У него подергивался уголок века.

Я думал о Крикуне… об Усаче, которого мы оставили на обочине. Которого, вольно или невольно, погубили. О веснаре, который стоял рядом с нами на тех холмах, но ни разу не убил ни одного врага. Как мы с дедом могли не заметить, что он ничего не делает?!

Пусть мне, мальчишке, и не дано было этого понять. А дед? Впрочем, разве дед был убийцей со стажем? Мы стояли, на нас шла армия, и мы думали только о том, чтобы остановить ее. Чтобы эти вооруженные люди никогда не добрались до Светлых Холмов. А Усач, выходит, тогда боялся убивать…

Боялся за свои корни?

Смотрел, как убивает семилетний мальчишка, и просто стоял рядом?

– Застава, – хрипло сказал Аррф.

– Что?

– Я вижу заставу. Мы почти приехали.

* * *

На въезде в поселок нас встретила черноволосая Роза. Рядом с ней, понурившись, втянув голову в плечи, стоял Кноф – тот самый подросток, что показал мне язык на станции «Светлые Холмы».

Я сошел – почти свалился – с седла. Никогда в жизни больше не буду офорлом… Впрочем, жизни моей осталось совсем чуть-чуть.

– Сын вернулся. – Голос Розы позвякивал от напряжения. – И хочет сказать господину магу… Что ты хочешь сказать, Кноф?

– Я не убивал отца, – проговорил мальчишка голосом крупного хриплого петуха. – Я… уехал. Потом передумал. Спрыгнул с поезда за поворотом… И я видел, с кем он встречался в лесу.

– С кем? – наши с Аррфом голоса слились в один.

– С Горицветкой, – выдавил мальчишка. – Девка тут есть такая. Он ей ожерелье подарил!

* * *

Горицветке было семнадцать лет. Длинный патлатый Кноф влюбился в нее так сильно, что даже временами ненавидел.

Она над ним смеялась. Считала сопляком. Когда он однажды подстерег ее у колодца поздно вечером, в темноте, и предложил, может быть, слишком грубо, свою любовь – она ударила его коромыслом по уху. Разозлившись, он намотал ее косу на кулак, но девчонка стала кричать, и он ушел.

Он был барон по крови. Барон и наполовину йоллец, господин. Он готов был пойти к отцу и потребовать, чтобы эту дрянь отдали за него – прямо сейчас, насильно, пусть и без приданого. Ну и что, что Кнофу пятнадцать лет! Он еще в тринадцать стал мужчиной, и о его мужской силе шептались девки в поселке.

Он удержался и не пошел к отцу. И, как оказалось позже, правильно сделал. Потому что не успело его распухшее ухо вернуть нормальную форму, как у Горицветки обнаружилось на шее ожерелье из морских камушков.

Кноф видел раньше это ожерелье. В шкатулке у отца. Горицветка – Кноф заметил ее на базаре – казалась веселой и довольной жизнью. Ревнивый бастард знал, что это означает.

Вечером того же дня барон, будучи в отличном расположении духа, призвал сыновей к себе и завел речь о поездке в Некрай, об учебе в университете, об образовании, достойном йолльца в этой стране. Глупому маленькому Рефу было, кажется, все равно, ехать или оставаться. Но Кноф увидел в намерении отца откровенное посягательство на свои права. Желая единолично насладиться девушкой-цветочком, старик отсылал молодого соперника подальше.

Никогда в жизни он так не дерзил отцу. Он знал, что рискует, но в тот момент ему было начхать. Он сказал, что никуда не поедет, останется в Фатинмере и возьмет за себя эту строптивую девку. Отца, кажется, его гнев насмешил – он не стал наказывать Кнофа, а преспокойно велел бастарду готовиться к отбытию в город. Вечером, когда слуги уснули в гамаках, Кноф сказал – по глупости, от отчаяния, – сказал маленькому Рефу, что ненавидит отца и убьет его рано или поздно.

А потом испугался собственных слов и удрал.

Он бродил в полях, не решаясь показаться на глаза матери. Потом принял решение и сел на поезд, идущий в Дальние Углы. Но у него не оказалось денег, поэтому капитан велел подобрать паруса, и кондуктор высадил – выбросил – мальчишку в песчаных дюнах за поворотом.

Оголодавший Кноф вернулся домой пешком. Издали увидел отца, идущего в лес без оружия, и решил проследить за ним. Сперва барону встретилась мать Рефа, Горчица, возвращавшаяся из леса с корзиной трав. Они поговорили и разошлись. А потом… Кноф чуть не лопнул от горя и досады, когда увидел, как из-за деревьев навстречу отцу выходит пунцовая от скромности Горицветка.

Отец без предисловий поцеловал ее в пухлые, как сердечко, губы. Кноф поборол желание немедленно выломать дубину и обнаружить свое присутствие: он отдавал себе отчет в том, что отец сильнее. К тому же мальчишке не хотелось еще раз позориться перед ней… Шлюхой, потаскухой, дрянью! Ругаясь и плача, он снова ушел в поля и сидел там, питаясь сухим зерном, целые сутки.

Потом не выдержал, вернулся и сдался матери. И только тогда узнал о страшной смерти отца, случившейся в тот же день и в тот же час, когда барон Нэф целовался в лесу с Горицветкой, крестьянской девушкой.

* * *

Я угодил в собственную ловушку. Расслабился. Цепляясь за жизнь, забыл о долге. Не пройдет и нескольких часов, как весь поселок узнает имя тайного веснара. И даже наше с магом взаимоистребление не изменит его будущей судьбы.

– А может, это не она? – спросил я вслух.

Аррф тяжело покачал головой.

– Ну подумай, зачем ей… – не сдавался я.

– В истории завоевания Цветущей полно рассказов о девушках-фанатичках, убивавших йолльских любовников. Иногда весьма причудливым, мучительным образом.

– То было раньше, – сказал я неуверенно.

Мы остановились перед небольшим скромным домом, из новостроев, но сооруженным по старинке. Ворота были крепко закрыты.

– Я хочу тебя кое о чем попросить, Аррф. Если девушка окажется веснаром – дай ей шанс. Даже не так… Дай мне шанс понять, что там все-таки произошло.

Он болезненно сощурился – яркое солнце слепило его. Подышал на свое кольцо. Подумал. Отрывисто кивнул.

– Именем Йолля!

Мы одновременно ударили кулаками в ворота.

* * *

К счастью, Аррф слишком устал, чтобы нести закон Йолля громогласно и величественно. И потому через полчаса уговоров мне удалось убедить несчастную мать, что ее дочери все-таки лучше подняться из погреба, где она прячется, и предстать перед магом.

Мать ничего не знала. Ее дочь – воспитанная скромная девушка, без разрешения глаз не поднимет. Свидание с бароном – да вы что?! Да, позавчера вечером Горицветка вернулась домой бледная, трясущаяся, ни в чем не признавалась… но при чем тут барон?! Наутро хмуро молчала, наотрез отказывалась выходить на улицу, даже к колодцу за водой. Но барон – это невозможно! Услышав стук в ворота, Горицветка кинулась в погреб и там заперлась… Но она ни в чем не виновата! Горицветка сирота, отец умер давно, она, мать, воспитала дочь в строгих традициях… Невозможно!

Мы говорили на языке Цветущей. Аррф переводил настороженные глаза с женщины на меня.

– Из погреба есть второй выход? – спросил я ровно, без выражения.

Ее мать смотрела на меня полными ужаса глазами.

– Нет, господин.

– Не беспокойся, женщина. Пусть Горицветка поговорит со мной. Ничего ей не будет, пусть только поговорит!

– Не вздумай обмануть меня, веснар! – Аррф скалился, пытаясь уловить смысл нашего разговора.

Погреб не запирался изнутри. Я с трудом поднял тяжелую крышку – дохнуло сыростью.

– Горицветка?

Тишина.

– Послушай, я тоже веснар. Я не допущу, чтобы тебя тронули пальцем – сейчас… Но мне… нам… очень нужно знать: ты это сделала? Зачем?

Тишина. Еле слышный шорох.

– Ты сказал «веснар», – прошептал Аррф за моим плечом.

– Не мешай.

Из погреба по-прежнему не доносилось ни звука. Говорит ли Горицветка по-йолльски? Наверняка говорит: молодые говорят все.

– Горицветка, – продолжал я на языке Цветущей. – Я хочу тебе помочь. Я могу тебе помочь. Только скажи правду.

– Я его не…

Рыдания. Маг быстро посмотрел на меня, потом опустил руку с кольцом в темноту погреба. Стали видны цвелые стены, гора яблок в дальнем углу и скрюченная фигура, притаившаяся в куче тряпья за дырявым бочонком.

– Убери свет.

Маг поднял брови:

– Давай вытащим ее оттуда. Невозможно же…

– Убери свет!

Удивительно, но он повиновался.

– Горицветка, – сказал я так мягко, как мог. – Меня зовут Осот. Даже если ты убила барона – я сумею тебя защитить, по крайней мере сейчас. Ты слышишь? Только скажи!

Она ничего не отвечала. Ревела в три ручья.

* * *

Она понимала, что делает что-то не так… но устоять не могла. Барон никогда в жизни не обижал ее. Никогда. Только смешил, дарил подарки и хвалил. Ни один парень в Холмах никогда-никогда не развлекал ее так, как взрослый чужой мясоед, которого она поначалу боялась.

Она плохо писала по-йолльски, но читать умела. Барон оставлял ей коротенькие послания в расщелине старого дуба на перекрестке – там, где от тракта отделялась дорога к каменному дому. У нее сердце замирало всякий раз, когда она запускала руку в сухую шершавую щель.

Он назначил ей свидание в лесу. Раньше она в лес никогда не ходила – про него в поселке рассказывали недоброе. Но раз барон сам ее позвал – значит, ничего страшного случиться не может?

Она пошла.

Барон подарил ей колечко. Вот это. Он целовал ее, и все было хорошо… Потом барон велел ей идти домой, а сам остался.

Она отошла на сотню шагов. Остановилась, чтобы пособирать землянику, и через несколько минут услышала… Нет, не крик. Какой-то очень страшный звук. Хоть и негромкий.

Сперва она бросилась наутек. А потом, вот дура-то, не удержалась и вернулась. Чтобы только взглянуть…

Увидела мертвое тело, лежащее в высокой траве. Тело барона, и всюду по поляне – седые волосы, как оборванные нитки.

Тогда она побежала домой и поклялась никогда-никогда, никому об этом не рассказывать. Но как только она закроет глаза – перед ней возникает труп, мешком лежащий в траве, и эти белые нитки, дрожащие на ветру.

* * *

– А теперь скажи по-йолльски: я не веснар. Я не убивала барона.

Горицветка, извлеченная из погреба, дрожала в объятиях матери. Аррф сидел, нахохлившись, глядя с подозрением.

– Я не веснар, – пролепетала Горицветка на вполне приличном, почти без акцента, йолльском. – Я не убивала барона. Честное слово! Клянусь! Даю присягу!

Все эти клятвы были ни к чему. Уже после первых ее слов Аррф отшатнулся, будто между ним и девушкой перерезали натянутую нить. Из веснара, убийцы и мстителя Горицветка превратилась в несчастную дуру. Хоть бы жители Холмов пожалели ее…

А почему нет? Ведь живут же – и прекрасно живут! – и Роза, и Горчица. То, что в прежние времена считалось позором, теперь превращается чуть ли не в доблесть.

– Мы оказались там же, откуда начинали, – сказал я. – Даже хуже: у нас совсем не осталось времени.

* * *

– А что такое для тебя Йолль? Твоя родина?

Мы свернули с тракта. Дом покойного барона Нэфа стоял перед нами на склоне, как путник, идущий в гору и на миг замерший с занесенной ногой.

– Много камня, много людей… дым… суета. – Аррф нехотя улыбнулся. – Для меня моя родина, Осот, – то, что я могу унести с собой.

– Твой узелок с одеждой?

– Нет. То, что я могу принести… дать кому-то. Отдать миру, если хочешь. Йолльский закон. Наука Йолля. Искусство и архитектура Йолля… или вакцина, которая спасает от красной чумы, сохраняя тысячи жизней. И плевать на благодарность. Мне не надо благодарности, я ведь и сам знаю, что так – правильно.

– А корни?

– Зачем корни человеку, если он – не растение? Я свободен. Я не пристегнут ни к земле, ни к небу.

– А где же ты будешь, когда умрешь?

– Я не думаю о смерти. – Он помолчал. – Я думаю о жизни. Даже сейчас. Я должен написать отчет… донесение… в Некрай. О гибели Нэфа…

– А расследование?

Он помолчал. Мы шли медленно, едва передвигая ноги. Дом впереди и не думал приближаться.

– Я проиграл, – сказал Аррф еле слышно. – Если бы я убил тебя – сразу после смерти барона… и написал донесение о ликвидации тайного веснара…

– Тебя бы наградили? Назначили наместником?

– Ты ничего не понял. – Он сжал запекшиеся губы. Мы прошли молча несколько десятков шагов. Впереди над крышей кухни поднимался дымок. Слуги желают исправить оплошность?

– Сейчас бы выскочили собаки, – сказал Аррф с тоской. – Побежали бы навстречу… Кинулись вылизывать лицо… Дома, в Йолле, у меня было две собаки. А здесь… вы не понимаете животных, зовете их «нелюди»… Обыкновенная дворняга стоит столько, что даже йолльский маг не может себе позволить…

– Зачем ты приехал? Сидел бы дома!

Он помотал головой:

– Для тебя родина – корень, на котором ты сидишь. Для меня – подарок, который я несу в мир.

Я хотел ему ответить, но в этот момент ворота приоткрылись. На дорогу выскочил начальник стражи.

– Ваша милость… там… эта женщина. Хотели гнать, но она… ваша милость, погодите!

* * *

Она ждала нас, стоя босыми ногами на свежей могиле барона. Увидев ее, мы остановились, будто налетев на стену.

– Что? Вы оба еще живы?

Растрепанные волосы Горчицы лежали на плечах. Где-то в холмах набирал силу ветер, надувал паруса утреннего поезда; струйки воздуха подхватывали и роняли спутанные рыжие пряди.

– Я думала, вы перебьете друг друга еще до рассвета… мясоед и растение. Веснар и йолльский маг. Ходите парочкой, чуть не в обнимку, небось еще беседуете о жизни после смерти… Скоро вы все узнаете сами. Скоро вы увидите корни… Ты, Осот, увидишь. Ты, Аррф – нет.

– Горчица…

– Помолчи, веснар! У Нэфа тоже не было небесных корней. Ни корней, ни души, ни совести. Я знала, что будет с ним после смерти… никто не может изменить его судьбу, только я. Только я. Дам ему корни. Пусть он будет человеком.

Аррф дернулся. Я схватил его за рукав. Горчица скользнула взглядом по нашим лицам – безумным взглядом. В ладонях ее лежали желуди, большая пригоршня, она роняла их себе под ноги, один за другим.

– Правильно, веснар. Держи его. Потому что… нет! Вы не знаете! Нэф будет человеком. Мертвым человеком. Потому что я всю жизнь любила нелюдь… думаете, сдуру родила, нечаянно? Дураки, подходящее зелье теперь любая баба умеет варить. А я родила Нэфу сына. Потому что так хотела. А эти безмозглые подстилки… ожерелье на шею! Я видела, она собирала в лесу мать-нематку. Нерожалую траву… Нелюдь. Мясо.

Глаза ее вдруг загорелись ненавистью. Аррф отшатнулся. Я попятился.

– Я скажу вам обоим. – В ее голосе был нарастающий рокот, будто удары грома все ближе и ближе. – Слушайте… правду. Смотрите, это я, я, я убила экипаж «Овффа»! Я та самая женщина! Та девчонка… И я скажу теперь, слушайте, повторять не буду: они-то просто заигрались. Щенки в поисках любви… Заигрались. В чужой стране… Кто-то хотел бабу покрепче. Кого-то веселил мой страх. Но все они искали любви, да, как они ее понимали… Я убила их, да. Всех, всех. И они стали чудовищами в человеческой памяти. Они, а не я. Это я – первый веснар-убийца! Смотрите и знайте! Они мне снятся. Они – и Нэф.

Она замолчала, глядя мимо нас, высматривая что-то, видимое ей одной. Я быстро посмотрел на Аррфа – он стоял, покачиваясь, сжав руку в кулак, готовый вскинуть кольцо.

– Я все вижу, – сказала Горчица другим, трезвым и насмешливым голосом. – Я все вижу, Аррф, только попробуй. Я накрою тебя, ты состаришься и умрешь, и никто не подарит тебе корней после смерти. Нэф… в поисках любви, – она сухо хохотнула, – заигрался. Щенок… У меня нет корней, Осот, нет, все сгнили. О сыне позаботится Роза… Он ей не чужой. А вы… делайте, что должно. Ненавидьте друг друга. Презирайте. Убивайте. Не считайте друг друга людьми. Учите своих детей: пусть тоже ненавидят и презирают. Да будет между вами омерзение навеки, пусть каждый предъявляет другому счет, который никогда не будет оплачен. Никогда!

Она засмеялась. Мы с Аррфом стояли, утратив дар речи. Я чувствовал, как вздрагивает плечо мага рядом с моим плечом.

Горчица резко оборвала смех. Уставилась на нас с подозрением, будто услыхав неожиданный вопрос.

– А-а… Хотите знать, что сказал мне Нэф и что я ему ответила? Хотите узнать, почему я к нему вернулась тогда, в лесу? Хотите знать, почему я его убила?

Она замолчала, переводя взгляд с меня на Аррфа и обратно. Резко и непривычно пропела птица на крыше каменного дома – «мерф». Птица… я вдруг понял, что Горчица говорит по-йолльски.

– Не узнаете, – сказала она шепотом. – Никогда. Он достался мне. Может, я хотела дать ему корни… От земли – до неба. Нэф! Любовь… моя.

Могила под ней зашевелилась.

На один долгий момент я поверил, что это Нэф, умерший от дряхлости старик, поднимается навстречу обезумевшей женщине.

Но это были корни.

Никогда прежде я не видел – и уже не увижу – такого бешеного скоротечного веснарства. Дубы не выросли – выстрелили из могилы. Потянулись трещины во все стороны. Загрохотал, обваливаясь, каменный забор, покосился стол, врытый в землю. Листья, не успевшие как следует пожелтеть, кинулись нам в лицо. Я схватил мага за руку и потащил прочь, не осознавая, что делаю.

Там, под землей, мертвеца обвили и сплющили корни. Проросли сквозь него. Выбросили то, что было Нэфом, в небо, под солнце – каплей воды, древесного сока, листком, блестящим желудем.

Там, над могилой, стволы сошлись вплотную, не оставив по Горчице ни следа, ни памяти. Дом зашатался, но выстоял. Страшными трещинами пошла стена. Где-то лопнуло перекрытие.

Все это длилось несколько минут. Всего лишь. Плодородная почва Цветущей, удобренная телом чужеземного пришельца, выдержала и это. Когда я поднялся с земли, моим глазам открылся памятник, который никогда больше не встанет ни на чьей могиле.

Покореженное сплетение дубовых стволов. Сплошная глыба дерева, темная и мрачная, увенчанная лесом светло-зеленых листьев. Крона, уходящая в небо.

* * *

Два дня спустя, на закате, бабушка открыла глаза. Обвела комнату осмысленным взглядом. Остановилась на моем лице.

– Спасибо, Осот.

И тень улыбки, слабая, но совершенно явственная.

* * *

На улице стояли, бок о бок, верховые нелюди. Аррф держал поводья, разглядывая солнечные часы.

Я подошел поближе. Лошадь, чьим всадником я был так недолго, вдруг узнала меня. Потянулась. Сам не сознавая, что делаю, я поднял руку, и в ладонь мне ткнулась влажная морда.

– Я еду с тобой, – сказал Аррф скучным голосом. – Мой долг исполнен. Расследование завершено… А находиться тут дольше нет никакого желания. Пошли. Верхом мы успеем к вечернему поезду.

– Я никуда не еду, Аррф.

Он смотрел на меня минуты две. Все ждал, что я заговорю снова, но я молчал.

– То есть как?

– Я остаюсь. Это мой дом. Дом Осотов. Больше я его не оставлю.

Аррф сглотнул.

– Сюда пришлют нового наместника…

– Пусть присылают.

– Тебя убьют.

– Не думаю.

– Осот, не валяй дурака! Уходи отсюда. Исчезни. Пожалуйста.

– Нет.

Аррф провел рукой по взлохмаченным темным волосам. Нервно потер щеку. Накануне он принял решение, которое далось ему нелегко; теперь все шло кувырком, маг никак не мог собраться с мыслями.

– Но… ты же веснар! И все об этом знают!

Мгновения бежали. Аррф опаздывал на станцию.

– Ты веснар, – повторил он беспомощно.

– Это Цветущая. – Я улыбнулся. – Земля веснаров.

Далеко над холмами показались паруса вечернего поезда, идущего в Дальние Углы.

Конец

Слово погибели № 5. Повесть

На часах десять ноль девять. Я сижу на бульваре Равелина, на влажной скамейке, лицом к магазину музыкальных инструментов. Правее – шоколадная лавочка «Дым». Левее – «Мыло как искусство», тоже магазин. Выше по бульвару подпирает хмурое небо свечка гостиницы «Интеркорона».

Что-то случилось.

Я помню, как вышел сегодня из дома, твердо решив не брать машину, потому что прогноз обещал пробки в центре. Помню, что в последний момент не удержался и от станции подземки свернул к гаражу. Помню, как застрял на перекрестке Иволгина Моста и Машиностроительной…

С этого момента не помню ничего: я заново осознал себя через пару часов, сидя на влажной скамейке напротив музыкального магазина, где на рекламном плакате у входа изображен кот, играющий на валторне.

Начинается дождь.

Паниковать, конечно же, поздно. Все, что могло случиться, уже произошло.

Открываю мобильный телефон. Информация о звонках, входящих и выходящих, уничтожена. Автоответчик пуст. Время – 10.10, 29 августа. Сегодня с утра тоже было двадцать девятое, я вышел из дома в восемь ноль шесть или что-то около того.

Нажимаю «один». Илона почти сразу берет трубку.

– Привет, – голос спокойный, светлый. – Нет, никто не звонил… Что случилось, Алистан?

– Пока не знаю. Может быть, ничего.

Дождь висит между небом и землей, будто не решаясь пролиться – и не в силах сдержать себя. Морось. Тепло. Движение плотное, но пробок на бульваре нет. В девять мы должны были встретиться с Певцом, в десять тридцать – с шефом, насчет адвокатского запроса по делу о Болотной Карге… Интересно, где моя машина?

Телефон у меня в руках играет марш, на экране высвечивается номер Певца.

– Да?

– Алистан, где ты?! Почти час пытаюсь добиться – «вне зоны доступа»!

– Что-то случилось, Питер. Не могу сказать точнее.

Мимо проносится по резервной полосе «Скорая помощь» с мигалками и ревом. Через несколько секунд ей вслед летит полиция. Обе машины заворачивают к высотке «Интеркороны».

* * *

У въезда на бульвар Игрис выбрался из машины и припустил почти бегом. В полном безветрии шел мелкий-мелкий дождик. По бульвару Равелина тянулся, как огромная жвачка, поток машин, и под каждым железным брюхом вихлялся сизый дымный хвостик. Запах выхлопа висел под тополями и липами. Игрис бежал, лавируя среди прохожих.

В их маленьком доме второй месяц жили родственники жены, семейство с четырехлетними близнецами. Елене родственники надоели даже больше, чем Игрису – она все реже бывала дома, ссылаясь на занятость, и все чаще оставалась ночевать в своем салоне. Гости между тем не торопились уезжать в родной провинциальный городок: они то учились, то лечились, то искали работу, просиживая дни напролет перед включенным телевизором… Игрис оборвал себя: неприязнь к родственникам делала его желчным и, возможно, несправедливым. Сегодня ночью одного из близнецов рвало: наглотался кошачьего корма из мисочки, а Игрис, вместо того чтобы пожалеть ребенка, тихо страдал, что не может выспаться перед рабочим днем…

Не запыхавшись, он подбежал к воротам «Интеркороны». Махнул удостоверением перед носом человека в ливрее. Заметил «Скорую», отъезжавшую от бокового входа; врачи здесь без надобности. Та женщина мертва.

Перешел на быстрый шаг. Поднялся по блестящим от дождя мраморным ступеням; еще один человек в ливрее открыл перед ним дверь. Игрис успел подумать с оттенком самодовольства: ну вот я и на месте, а в машине бы до сих пор тянулся по бульвару.

В фойе толпились люди. Ноздри Игриса раздулись; огромный холл огромной гостиницы пытался жить повседневной жизнью. Приезжие у стоек беседовали с портье, катились тележки с багажом, в мягких креслах отдыхали измученные дорогой дамы. Но радостный ужас, который охватывает обывателя всякий раз, когда рядом случается настоящее преступление, – этот сладкий кошмар витал над головами, прорывался в тихих разговорах, и даже маршал Равелин на парадном портрете, казалось, заинтересованно прислушивается.

Игрис направился в дальний конец холла, миновал дверь с табличкой «Только для служащих гостиницы» и оказался в кабинете, полном народу. Двое полицейских в форме подписывали какие-то бумаги, дежурный администратор играл желваками, пятеро праздных сотрудников делали вид, что оставаться в комнате им крайне необходимо. Человечек лет пятидесяти, с белым бейджем на голубой сорочке, сидел, откинувшись на спинку кожаного дивана, с бесконечно усталым и расстроенным видом.

Игрис поздоровался и предъявил удостоверение. Пятеро праздных сотрудников зароились вокруг, как пчелы; Игрис попросил дежурного администратора о помещении, где можно было бы поговорить без помех. Через минуту в кабинете остались сам администратор, полицейские, Игрис и человечек на диване.

– Мертва по прибытии, – сухо доложил старший полицейский, тучный, с кустистыми бровями. – Никаких следов насилия. Характерное окоченение в первые минуты после смерти – почти верный знак, что ее уморили словом погибели, или как там у них называется…

– Убита с помощью магии?!

– Девяносто девять и девять десятых. Мы вызвали «Коршун». Как только они явятся, мы уедем – нам здесь больше нечего де…

Распахнулась дверь. Не спрашивая разрешения, в комнату шагнул высокий мужчина с залысинами надо лбом, и за ним вошли сразу двое; тут случилась заминка, потому что служащий с белым бейджем закричал.

Вытянув трясущуюся руку, он тыкал пальцем в грудь человека с залысинами:

– Это он! Господа! Это он! Это он и есть!

* * *

– Этот господин и женщина прошли в комнату для совещаний. Два раза просили кофе. Провели там чуть меньше часа… Точнее, пятьдесят пять минут. Потом господин вышел. Сказал, что дама просила ее не беспокоить… И покинул гостиницу через центральный вход. Через полчаса закончился срок аренды комнаты для совещаний, и я вынужден был… Тогда-то я ее и нашел, господа. Она лежала на полу, ни крови, ничего. Я думал, она упала в обморок от духоты… Да, окно было закрыто, кондиционер выключен, а в камине, господа, полно было пепла, и дым пропитал всю обивку, мебель, портьеры, все… Я осмотрел ее и понял, что она мертва, больше того – она окоченела, как камень… Я сразу же вызвал врачей и полицию.

– Кто и когда заказал комнату? – спросил черноволосый смуглый человек с таким жестким и властным лицом, что допрашиваемый сразу признал его главным.

– По телефону… – Портье торопливо раскрыл файл на карманном компьютере. – Сейчас скажу точно… Вот, заказ поступил в восемь часов восемнадцать минут, комнату заказали на восемь сорок пять… Обычно мы не принимаем заказы «сейчас на сейчас», но эта комната самая дорогая. С камином и антикварной мебелью. Сегодня утром на нее не было других заказов…

– Заказ оплачен?

– Да… Его оплатил в ту же минуту сам заказчик – господин Алистан Каменный Берег. Номер счета…

– Спасибо.

Портье допрашивали в гостиничном номере на шестом этаже. Окна выходили на бульвар Равелина, по стеклам потоками лилась вода: дождь наконец-то хлынул в полную силу. Высокий человек с залысинами на лбу не принимал участия в допросе – он сидел на подоконнике у приоткрытого окна, смотрел на улицу, вглядываясь в бегущие струи. Когда упомянули его имя – чуть повернул голову.

Следователь прокуратуры, светловолосый жилистый очкарик, еле добился от «Коршуна» разрешения присутствовать на допросе. Портье видел, как они схлестнулись со смуглым магом – не разобрать было ни слова, одно шипение. Следователь держал развернутое удостоверение, как щит, но обороняться не собирался – наседал и наседал на смуглого, и тот, оскалившись напоследок, пригрозил: «Мы сличим потом наши протоколы!»

Теперь следователь молча сидел в кресле – с диктофоном на одном колене и блокнотом на другом.

Содержимое камина покоилось в прозрачном стеклянном контейнере здесь же, на журнальном столике. Еще один сотрудник «Коршуна», круглолицый и бледный, водил над стеклом ладонью.

– Не поддается восстановлению, – грустно констатировал он.

– Что это было?

– Бумаги. Скорее всего, старые бумаги в картонных папках. Таких сейчас не делают.

– Спасибо. – Смуглый поглядел на портье так строго, что тот втянул голову в плечи. – Спасибо за содействие, вы можете быть свободны.

– Сейчас? – Портье казался немного разочарованным.

– Сейчас… Этот номер понадобится нам еще некоторое время. Просим не беспокоить.

– Да-да… Разумеется. До свидания.

Портье вышел.

Несколько минут в комнате было очень тихо, только дождь стучал по жестяным козырькам снаружи.

– Ничего себе день начинается, – сказал человек на подоконнике.

И слабо улыбнулся.

* * *

Игрис не любил людей из «Коршуна». К счастью, ему редко приходилось иметь с магами дело. Убийства из ревности, из корыстных побуждений, на почве бытового пьянства – вот эти грязные, печальные, иногда до жути смешные дела доставались Игрису и таким, как он, в то время как маги из «Коршуна» расследовали куда более зловещие и стильные преступления.

И вот они столкнулись в одной комнате.

Раздражительный и властный Певец начал с того, что попытался оттеснить Игриса от расследования. Многие при виде Игрисового лица почему-то решали, что из этого очкарика можно веревки вить. Например, родня Елены, милая парочка с близнецами… Какого лешего! Пришлось дать отпор. В конце концов, Игрис выполняет свой долг, его прислало сюда собственное начальство, речь идет об убийстве, закон один для всех, а если подозреваемый служит «Коршуну» – то в интересах самих же магов, чтобы дело расследовалось объективно!

Двое коллег Певца ничего против Игриса не имели. Круглолицый маг с самого начала казался подавленным и выбитым из колеи, а высокий – этот самый Алистан Каменный Берег – витал в облаках и слушал дождь, как будто происходящее ничуть его не касалось.

Вместе они обследовали комнату для переговоров, но там ловить было нечего. Женщина лежала на ковре: ничем не примечательное лицо, крашеные седоватые волосы, на вид лет тридцать восемь – сорок. Она казалась восковой фигурой. Как будто Игрис попал на съемки фильма: антикварный интерьер, куча пепла в камине и чистый, с виду декоративный труп на ковре посреди комнаты. На лице убитой не было ни страдания, ни даже удивления: казалось, собственная смерть ничуть ее не волнует.

При ней не нашлось никаких документов. В маленькой сумочке отыскались зонтик, ручка, тощая косметичка, зубная щетка с крохотным тюбиком пасты и тяжелые ключи на пластиковом брелоке. Кошелек, полный мелочи, и две сотенные купюры. Ни чеков из магазина, ни записей, ничего; старый мобильный телефон был аккуратно выпотрошен, чип исчез – возможно, все в том же камине. Она была одета просто, скучно, даже бедновато – не по карману таким женщинам заказывать комнаты для встреч в «Интеркороне». Впрочем, комнату оплачивал ее собеседник.

– Господа… могу я наконец допросить подозреваемого?

Человек у окна чуть повернул голову:

– Питер, объясни коллеге Трихвоста, в чем тут дело.

Игрис вскинул подбородок. Он привык к своей смешной фамилии, но человек с залысинами произнес ее с особенным цинизмом – так, во всяком случае, послышалось Игрису.

Смуглый Певец молчал целую минуту. Круглолицый все так же водил рукой над контейнером с пеплом.

– Дело вот в чем, господин следователь, – начал Певец и тут же перебил себя. – Не представляю, что вы будете со всем этим делать. Следствие такого рода вне вашей компетенции… Ладно, слушайте. Женщина убита при помощи сильнейшего заклинания «Слово погибели № 5». Одно из особенностей этого заклинания – четкий след исполнителя. Все равно что оставить на лбу жертвы ксерокопию паспорта убийцы.

– И убийца…

– Не перебивайте! – рявкнул Певец. – Вы ничего не смыслите в этих делах, так имейте терпение выслушать! Да, заклинание идентифицировано как произведенное Алистаном Каменный Берег. А он, к вашему сведению, мог убить жертву десятком других магических способов, и ни вы, ни даже мы никогда бы не смогли отыскать исполнителя!

Игрис молчал.

Человек у окна снова обернулся к разговору спиной. Дождь притягивал его взгляд, как ребенка – цирковое представление.

Круглолицый сотрудник «Коршуна» отряхнул наконец ладонь и отодвинул от себя стеклянный контейнер.

– Он признался в совершенном? – спросил Игрис у смуглого.

– У него стерта память. – Певец глядел на Игриса с откровенной враждебностью. – Он не помнит ничего, что происходило сегодня с восьми часов двенадцати минут до десяти ноль девяти.

Игрис соображал быстро:

– Кто мог стереть ему память? Такая точность…

Певец покривил губы. Необходимость посвящать следователя в столь интимные вопросы была ему омерзительна, он даже не пытался это скрыть.

– Он сам стер себе память. Опять же, оставив недвусмысленный знак, будто подпись: это сделал я. Честно говоря, трудно представить себе другого мага, способного такое проделать с…

Певец запнулся, будто глотая комок.

– Нам придется вызвать механика, – пробормотал круглолицый.

Певец резко к нему обернулся:

– Только по решению суда. С правом обжалования. В присутствии адвоката!

– Либо по добровольному согласию объекта, – негромко сказал человек у окна. – Питер, я прошу тебя… путаясь в мелочах, мы можем упустить главное.

Снаружи переменился ветер. Поток воды, как из шланга, хлестнул по стеклу.

– Через три минуты дождь уймется, – будто про себя сказал Алистан. – Тогда поедем в управление… Боксер, закажи механика прямо сейчас. В городе пробки…

– Прошу, конечно, прощения, – с подчеркнутой вежливостью проговорил Игрис. – Но, может быть, вы обратите внимание, что по закону человек, подозреваемый в тяжком преступлении, должен быть взят под стражу?

– У тебя вырастут ослиные уши, – не глядя, бросил смуглый Певец. – И хвост. И еще кое-что, твоя жена удивится…

– Певец, – круглолицый Боксер, больше похожий на хомячка, вскинулся. – Вы имейте все-таки какие-то… рамки, что ли, приличия…

– Очень сложное дело, – тихо сказал Алистан у окна. – Я думаю, в интересах следствия… вы поедете с нами, господин Трихвоста, конечно же. Если хотите, можете вызвать конвой или что там по закону полагается…

Он смотрел на Игриса, а тем временем будто складывал в уме многозначные числа. «Как он себя чувствует, – подумал Игрис в замешательстве. – Точно знать, что только что убил человека, женщину, не знать, за что… И ничего не помнить. Может ли человек нести ответственность за преступление, о котором не имеет понятия?»

Дождь за окном ослабел, будто по команде.

– Репортеры, – пробормотал Алистан, глядя на бульвар.

– Где?!

К гостинице подкатывали одна за другой яркие машины с логотипами телеканалов.

– Портье не удержался, – сказал Игрис.

Певец нехорошо улыбнулся:

– Придется вам, господин Трихвоста, давать сегодня интервью. Мы-то пройдем, воспользовавшись профессиональным приемом…

– Прокуратура все равно не выпустит это дело, – неожиданно для себя сказал Игрис. – Вам лучше искать со мной общий язык… А не ссориться.

* * *

Через холл гостиницы Игрис прошел, задержав дыхание: «Не дышите, а то заклинание сорвется». В холле полно было журналистов и камер; ощетинившись микрофонами, репортеры глазели на дверь лифта. Три мага и следователь вышли из нее и зашагали по блестящему мрамору холла, но ни одна голова не повернулась им вслед: взгляды журналистов буравили дверь за их спинами.

Игрис шел за спиной Алистана, мир вокруг был подернут будто плотным полиэтиленом. Люди смотрели сквозь него, мимо него, поверх его головы. Никогда еще Игрис так остро не чувствовал себя пустым местом.

Оказавшись на улице, он с наслаждением перевел дух. Шарахнулся от припозднившейся съемочной группы, вслед за магами влез в черный автомобиль, размерами более похожий на автобус. Водитель, ни о чем не спрашивая, завел мотор.

– О, моя машина на стоянке, – нарушил молчание Алистан. – Влетит в копеечку.

– Я скажу ребятам, чтобы забрали, – сумрачно отозвался Певец.

Алистан молча протянул ему ключи.

«Они друзья, – подумал Игрис. – Гораздо более близкие, чем может показаться на первый взгляд. Кажется, Певец горюет сильнее, чем сам убийца».

Автомобильный поток на бульваре Равелина едва тянулся. Игрис поерзал на сиденье: ему захотелось выйти и прогуляться пешком.

– Дело Болотной Карги, – тихо сказал Алистан. – Подумай, кому передать. Там, собственно, остались формальности – война с их адвокатами.

– Война с адвокатами нас не касается. Теперь мы…

Певец вдруг замолчал, уставившись в одну точку. Игрис наблюдал за ним краем глаза.

– Точно, – наконец прошептал Певец. – Никому так не выгодно тебя скомпрометировать, как адвокатам Карги. Проклятие, дело-то на поверхности! Ты никого не убивал и не стирал себе память, это подстава!

– Не вижу технической возможности, – осторожно заметил Алистан. – А ты?

– То, что мы не видим, не означает, что возможности нет. Старуха страшно богатая… Господин следователь, – он обернулся к Игрису, держась подчеркнуто уважительно, – нам надо будет подготовить программу совместных действий. Первая на данный момент версия – по заказу Элеоноры Стри, престарелой дамы, обвиняемой в серии убийств, совершена попытка скомпрометировать главного следователя по ее делу: имитация убийства…

– Но как же имитация, если я видел труп, – тихо сказал Игрис.

– Эта женщина убита единственно для того, чтобы возложить вину на Алистана Каменный Берег! Именно сейчас, когда дело практически завершено, у адвокатов не осталось лазеек… Нас ждет целый ряд экспертиз, мы должны доказать, что подделка подписи под заклинанием возможна, а также…

– То есть вы собираетесь подгонять факты под свою версию?

Боксер в глубине машины вздохнул, закатив глаза.

– Господин… Трихвоста… – Певец сделал крохотную, исполненную значимости паузу, – мы действуем сообща. Наша цель – найти убийцу.

– Если он не едет в этой машине. Улики очевидны, даже без ваших волшебных подписей: заказ и оплата комнаты, камин, показания свидетелей…

– То, что очевидно, чаще всего оказывается ложным, – кротко сказал Певец. – Не знаю, как у вас, а в нашей практике это правило. Если хотите найти убийцу – обратитесь к связям Элеоноры Стри, она же Болотная Карга, тринадцать душ на совести…

– А бульвар-то еле тянется, – задумчиво сказал Алистан. И вытащил мобильный телефон; Игрис подумал, что телефон-то, согласно процедуре, хорошо бы у подозреваемого изъять.

– Илона? Привет. Я жив, здоров, очень тебя люблю. Поцелуй Бена. Что? Нет, не особенно. Я перезвоню потом. Возможно, ночевать не приду… Прости. Ну, до скорого.

Он спрятал телефон и уставился в окно. Справа открылась площадь Маршала Равелина, памятник в окружении розовых кустов: маршал стоял, подняв в приветствии руки, и на монументальных пальцах его сидели живые голуби. Вокруг постамента замерли двенадцать статуй поменьше: ближайшие соратники маршала, герои Священной войны.

Машина свернула.

* * *

Здание «Коршуна» помещалось на площади Равелина, об этом знал каждый обыватель в столице и провинции, поскольку сериал «Под надежным крылом» не сходил с вершины рейтинга вот уже третий сезон. Игрис и сам смотрел несколько серий, еще в прошлом году, вместе с Еленой, и почти втянулся, но тут на работе случился очередной аврал, и Игрис окончательно отвык от телевизора.

(Родственники жены смотрели «Под надежным крылом» каждый вечер. Игрис, запершись в своей комнате, иногда вздрагивал от криков: «Нет! Это смертельное заклятие! Остановитесь! Нет!»)

Его не покидало ощущение, что он сам сделался героем сериала. На подземной автостоянке «Коршуна» играла негромкая музыка. Игрис подумал про себя: хороший саундтрек.

Он то и дело поглядывал на Алистана. Когда вялая рассеянность убийцы сменится отчаянием? Или яростью? Ведь не может человек принять такой удар судьбы с сонным видом: это защитный механизм, но сколь угодно крепкая психика не сможет защищаться вечно…

Или это тоже заклинание, нечто вроде искусственного спокойствия? Добраться бы до своего кабинета: Игрис тут же закажет справочник по психологии магов, самый полный, какой только отыщется.

Скоростной лифт вознес их почти к самой верхушке здания. «Приемная Алистана Каменный Берег» – блестящая табличка на блестящей двери, огромное, удобное, респектабельное помещение. Певец и Алистан сразу ушли в кабинет, за темную дубовую дверь. Игрис заволновался.

Боксер подсунул ему на подпись бумагу, покрытую голограммами и водяными знаками. Это было обязательство не разглашать сведения, полученные в порядке ознакомления с делом: «Если я нарушу данный обет, язык мой покроется язвами на срок от трех до десяти лет, в зависимости от количества выданной информации, а я буду нести ответственность согласно административному и уголовному кодексу…»

– Разве я должен буду ознакомиться с каким-либо делом «Коршуна»?

– Да! Если уж вы ведете это следствие и представляете здесь гражданские власти.

– Я не стану это подписывать, – подумав, сообщил Игрис. – Я собираюсь свободно распоряжаться всей информацией, которая понадобится для следственных действий.

Боксер, видимо, растерялся. В этот момент входная дверь открылась снова, и на пороге появился исключительно некрасивый человек с черным чемоданчиком в руке.

– Я механик, – сказал вместо приветствия. – Документы на вмешательство вы подготовили?

Игрис смотрел на новоприбывшего с недоверчивым ужасом. С первого взгляда трудно было понять, в чем заключается уродство: очевидных изъянов не было. Разложив это лицо на детали, можно было отметить волевой подбородок, прямой нос, густые ресницы и выразительные карие глаза – однако будучи собраны на одном лице, все эти замечательные части производили отталкивающее и даже пугающее впечатление. Игрис решил, что все дело в пропорциях: глаза слишком широко расставлены и слишком низко посажены относительно переносицы. Следствие это профессии – или насмешка природы?

Из кабинета быстрым шагом вышел Певец.

– Добрый день. – Он смерил механика неприязненным взглядом. – Документ у нас один – личное согласие. Давайте не будем тянуть.

Он поманил механика пальцем, тот проследовал через приемную, больше не взглянув ни на Боксера, ни на Игриса. Несколько минут прошло в тяжелом молчании. Из кабинета не доносилось ни звука.

Потом вернулся Певец. Его смуглое лицо казалось желтоватым.

– Сволочи, – сказал, ни к кому не обращаясь. – Я это так не оставлю… Давай, Боксер, вызывай наших, родных журналюг, надо озвучить рабочую версию. И надо организовать утечку по делу Болотной Карги. С подробностями. Кто у нас работает с общественным мнением?

Он вдруг заметил Игриса и уставился на него так, будто тот соткался перед ним прямо из воздуха.

Боксер возвел глаза к деревянному потолку. «Как я еще работаю с этим человеком?» – говорил его взгляд.

Певец вдруг наклонился вперед. Целую секунду Игрис был уверен, что маг собирается взять его за воротник рубашки и хорошенько встряхнуть.

– Вы понимаете, кто он такой? – Певец говорил напористым шепотом, воздух вырывался из него с шипением, как из пробитой автомобильной камеры. – Ладно, половина его дел засекречена… Но хоть что-то вы должны были слышать об Алистане Каменный Берег?! Это лучший руководитель, которого я знал, и лучший оперативник! Это человек, которому обязаны жизнью сотни… людей! И прочих тварей! Вы не ходили с ним на оборотня, рыло на рыло, откуда вам знать… Какого лешего ему убивать неприметную тетку? Это провокация, явная и наглая, и я не собираюсь быть разборчивым в средствах. Либо вы мне поможете – либо лишитесь работы, репутации, здоровья…

– Вы мне угрожаете? – спросил потрясенный Игрис.

Он не мог поверить, что в респектабельной приемной «Коршуна» сотрудник этой уважаемой организации пытается запугать его, следователя прокуратуры, да еще в присутствии третьего лица! Через мгновение он понял, что Певец, со всеми его жесткими и властными манерами, на грани истерики. Или уже за гранью.

Боксер незаметно вышел. Игрис решил промолчать; Певец мерил комнату шагами, десять шагов по ковру в одном направлении и десять в другом, от окна к фикусу и обратно.

Открылась дверь кабинета. Вышел уродливый механик, зажав свой чемодан под мышкой, потирая очень красные, будто распаренные, ладони.

– Давайте бланк протокола…

Певец молча подсунул ему бумагу с типографской рамкой. Механик, краем зада пристроившись на кончике кресла, начал писать, комментируя вслух:

– Стало быть, так. Имеет место мнемокоррекция общей продолжительностью один час пятьдесят семь минут. Выполнена исключительно аккуратно, что тем более удивительно, что подконтрольный произвел ее прямо на себе и прямо в потоке времени. Крайние точки почти не смазаны… Отличная работа. Временной промежуток определяем субъективно, двадцать девятое августа, с восьми часов двенадцати минут до десяти ноль девяти. Внутри этого периода…

Механик остановился. Отложил ручку. Поднял голову, встретился взглядом с Певцом.

– Внутри этого периода снесено все до единой связи, – с некоторой грустью сообщил механик. – Выжжено. Отформатировано полностью и восстановлению не поддается. Мне вообще удивительно, как после такого вмешательства он не утратил рассудок. Впрочем, рано говорить: некоторые эффекты имеют отложенное действие…

Певец вцепился в спинку стула, на котором сидел верхом. Игрису на секунду сделалось его жалко.

В молчании механик закончил протокол, подписал и оттиснул замысловатую печать. Незаметно вернувшийся Боксер провел ладонью над бумагой, коснулся кончиками пальцев, будто оставляя невидимый знак.

– Все? – кротко спросил механик.

– Одну минуту. – Певец не смотрел на него. – Вы сказали, «тем более удивительно». Давайте подумаем: маг корректирует сам себя, сидя на скамейке, на бульваре, вмешательство филигранное – меньше двух часов! – произведено так глубоко и точно, что даже вас, с вашим опытом, это удивляет… Нет ли других версий того, что случилось?

Механик помолчал – секунду.

– Нет, – сказал наконец неожиданно мягко. – На раннем срезе памяти оставлен маячок, «приступаю к коррекции», профессиональное обозначение. Алистан занимался когда-нибудь механикой? Думаю, да, и серьезно. На позднем срезе – «окончание коррекции», и опять идентификационная метка. Вы предполагаете, что кто-то сделал это за него, подделав его почерк?

Певец раскачивался на стуле.

– Предварительно этому человеку надо было отключить господина Каменный Берег, – задумчиво сказал механик и в своей задумчивости показался Игрису вовсе не таким уродливым. – Как вы себе это представляете?

Певец не ответил.

Механик коротко поклонился и вышел, держа в руке свой черный маленький чемодан.

* * *

– Неужели вы совсем отказываетесь сотрудничать?

Почти стемнело. Задержанный Алистан Каменный Берег сидел наконец в собственном Игрисовом кабинете – после посещения «Коршуна» кабинет представлялся Игрису жалкой клетушкой.

Алистан наклонил голову с высокими залысинами:

– Да. Не обижайтесь, Игрис, но я не буду с вами сотрудничать. Объясню почему.

Рассеянность и вялость его, так поразившие Игриса с утра, сменились теперь странным умиротворением. Продолжая сравнение с телесериалом, Игрис решил для себя, что Алистан похож на усталого актера в давно известной роли – как-никак, третий сезон.

– Объясню… Сегодня утром, когда я застрял на перекрестке Иволгина Моста и Машиностроительной, у меня зазвонил телефон. Я этого не помню – просто логически воссоздаю. Некая женщина попросила у меня срочного свидания… ее личность установили?

– Пока нет. – Игрис поерзал на жестком стуле. – Разослали фотографии. Она, скорее всего, приезжая.

– Я тоже так подумал. Итак, незнакомая женщина из провинции убедила меня переменить планы. Я заказал комнату для встреч и оплатил с личного счета – личного, а не корпоративного. Мы говорили с ней, по словам портье, меньше часа. Потом я убил ее, уничтожил бумаги, которые она мне показывала, и зачистил собственную память. Это установлено?

– Да.

– Тогда объясните мне, ради всего святого, чем еще я могу помочь вам? Дело закончено. Убийца найден.

– Ваш коллега выдвинул гипотезу…

– Певец мой друг и хочет оправдать меня. Его гипотеза не выдержит никакой проверки. Правда – элементарна. Я ее убил. Я раскаялся. Хоть завтра в суд.

Игрис пощелкал выключателем настольной лампы. Перегорела. Окно выходило на набережную на высоте одиннадцатого этажа. По желтоватой воде тянулся, оставляя белый след, прогулочный катер.

– Но почему? – тихо спросил Игрис. – Мотив ведь неясен. Мотива нет. Наоборот… Есть тысяча причин, почему вы не могли убить ее – именно ее, именно так, именно в таких обстоятельствах.

– Какая разница? Факт установлен.

– Вам безразлично, почему это случилось?

Алистан сдвинул брови. Его спокойное лицо вдруг нахмурилось – и так же внезапно обрело прежнюю безмятежность.

– Видите ли. Я совершил, по сути, самоубийство…

Он на секунду задумался.

– Да… Самоубийство. Ради того, чтобы слова, которые она мне сказала, навсегда остались тайной. Я убил человека, который был в моей полной власти, который мне доверился. Женщину. Я это сделал. Я, может быть, навсегда скомпрометировал «Коршун». Я… изувечил жизнь моих жены и сына – чтобы мотив, как вы выражаетесь, так и не был никогда раскрыт. Если вы узнаете, почему я это совершил, все окажется напрасно: и ее гибель, и мое преступление, и…

Он застыл с широко открытыми глазами, на вдохе. У него на секунду сделалось такое напряженное, такое больное лицо, что Игрис разом вспомнил о «Слове погибели № 5», убивающем на месте, и о словах механика: «Некоторые эффекты имеют отложенное действие…» Конвой скучал в соседней комнате, можно вызвать подмогу, коснувшись носком ботинка кнопки под столом… Сколько раз можно применить «Слово погибели», пока конвойные доберутся до кабинета?

– Не бойтесь. – Алистан закрыл глаза. – Я очень устал. Надо полагать, сегодня я ночую в камере?

* * *

Звонок Елены поймал его на подходе к дому.

– Муж, прости, у меня аврал… Сегодня ночую на работе.

Третий раз за прошедшие две недели. Игрис почувствовал себя беспомощным и жалким.

– Слушай, жена…

– Ну, прости-прости. Давай уговоримся: в воскресенье, на день Памяти Равелина, вместе поедем гулять. И пошлем всех прочих подальше.

– Почему бы не послать всех прочих прямо завтра?

Елена молчала в трубку.

– Елка?

– Я не могу уже ее видеть, – призналась жена и прерывисто вздохнула. – Агату. Она насквозь фальшивая. Зовет меня «тетей», а сама только на два года младше!

– Ну не могу же я выгонять из дома твоих родственников!

– Они твои родственники тоже. Когда они приехали, речь шла о недельке-другой. А уже шестая неделя пошла!

– Понятно, – сказал Игрис. – Я подумаю.

Он толкнул калитку. Кот бежал навстречу, высоко задрав хвост, – только что не лаял, приветствуя хозяина. Игрис погладил Льва по огненно-рыжей башке, почесал за ошейником и с тоской подумал, что сегодняшний неимоверно трудный, нервный день закончится одиноким вечером под вопли телевизора за стеной.

– Игрис, Игрис, тебя показывали в новостях!

Агата выскочила ему навстречу – легкая, веснушчатая, очень веселая, в коротком халатике.

– Ты там сделал вот так корреспонденту. – Агата изобразила раздраженный жест рукой. – И сел в машину «Коршуна»! Ты что, видел этого мага-убийцу?

Игрис вспомнил, как перевел дыхание, выйдя из холла «Интеркороны», и как испарилось заклинание, укрывавшее от журналистов. Как он шарахнулся в следующую секунду от припозднившейся съемочной группы – наверное, эти счастливцы и выдали материал в эфир…

– Что говорили в новостях?

– Маг убил женщину в гостинице. Да не простой, а какая-то шишка из «Коршуна»! Правда, они уже трубят по всем каналам, что его подставили. Знаем мы эти подставы… Игрис, ты расследуешь это дело?!

– С чего ты взяла?

– А что ты тогда делал в гостинице?!

– Ну, – сказал Игрис, пытаясь миновать Агату на пути в кабинет. – Там много кто побывал сегодня. Вы уже поужинали?

– Вызвонили пиццу. – Агата состроила скорбную рожицу. – Потолстеем, значит. В холодильнике мышь повесилась…

– Какая мышь?!

– Это поговорка. – Агата рассмеялась.

Пожалуй, Игрис согласился бы терпеть в их доме одну только Агату. Он привык к ней. При всей ее назойливости в ней было что-то… какое-то лекарство от будней.

– Привет! – из гостиной выглянул Борис, Агатин муж. – Агата, уже начинается!

– Бегу! Игрис, малые немножко порисовали на обоях в гостиной, ничего?

* * *

Звонок шефа застал его за мытьем посуды. Игрис пытался отскрести томатную пасту и налипший сыр от фарфорового блюда, которое Елена получила в наследство от бабушки и доставала с полки только по большим праздникам. Тем более что блюдо не влезало в посудомоечную машину.

– Прости, что поздно, – сказал шеф.

Игрис оставил блюдо и присел на край стула.

– Ты что, его спокойно отпустил? – Шеф старался не повышать голос.

– Я взял с него две подписки: о невыезде и о неразглашении…

– Ты смерти моей хочешь? Маг-убийца гуляет на свободе! Я получил сейчас запрос, знаешь от кого?!

– Шеф, – сказал Игрис. – Держать его в обычной камере – себя не уважать. Он же может уйти в любую минуту.

– А подписка… – начал шеф и осекся.

– Арестованных и задержанных магов содержат в «Коршуне». Я мог или выдать его друзьям и подчиненным – тогда бы они сами его выпустили, и нам был бы позор. Или… послушайте, сажать его сейчас – это просто живодерство.

– Нас ждет большой скандал, – очень спокойно сказал шеф. – В связи с этим у меня к тебе предложение… Есть хорошее дело, верное, перспективное, для тебя.

– Поджог борделя?

Шеф отрывисто рассмеялся в трубке.

– Всего лишь разбойное нападение. Там все как на ладони, по завершении премируем тебя, давно пора, и подадим документы на звание… Ты до сих пор не старший следователь?

Игрис сглотнул.

Это была одна из закономерностей окружавшего его мира – все вокруг получали повышения, только Игрис сидел на месте, будто курица на кладке глиняных яиц. Нельзя сказать, чтобы это очень уж задевало его. Но не замечать явную несправедливость с каждым годом становилось все тяжелее.

– Неохота оставлять тебя в этом дерьме, – с отеческой интонацией добавил шеф. – «Коршун» ясно обозначил свою позицию – они будут топить тебя и все равно добьются замены следователя, только, как сам понимаешь, уже с позором. А потом еще замена и еще. Им не нужен компетентный человек – им нужен мальчик для битья на этом месте. Ну что, решился или завтра поговорим?

Игрис, в который раз за этот длинный день, ощутил себя героем сериала. Герой, разумеется, отклонил бы сейчас предложение шефа…

– Игрис, пойми, это дело «Коршуна», они его обтяпают, как им выгодно. Либо протащат свою версию, либо объявят убийцу невменяемым. Либо еще что-то. А дураком и злодеем будет следователь прокуратуры.

– Давайте завтра вернемся к этому вопросу, – малодушно сказал Игрис.

* * *

– Тетя Елка сегодня опять горит на работе?

Агата стояла посреди кухни с заспанным ребенком на руках. Малыш (то ли Эрик, то ли Эдик, кто его разберет) глядел на Игриса с подозрением.

– Елена не придет ночевать, – подтвердил Игрис, думая о другом.

Агата вытерла салфеткой сопливый нос ребенка.

– Мальчишки спать будут, как сурки, потому что днем сегодня не заснули, хулиганили. А ты почему не ложишься?

– Уже ложусь.

Он забыл, зачем приходил на кухню. Развернулся и пошел к себе.

Что такого могла поведать высокопоставленному сотруднику «Коршуна» безвестная тетка из провинции? Зачем – дикий, нелогичный, истеричный поступок человека, прежде в истериках не замеченного?

Не лезет ни в какие рамки. Необъяснимо. Куда логичнее выглядит притянутая за уши версия Певца: Алистана подставили. Мутная волна тенденциозной, непроверенной информации поднимется выше крыш: ничего эффективнее нельзя было придумать, чтобы скомпрометировать и Алистана, и «Коршун». А тут еще дело Болотной Карги…

Игриса передернуло. Есть вещи, которых лучше не знать. Старушка устроила пряничный домик на болоте, в километре от междугородной трассы. За шесть лет на дороге без вести пропало семь легковых машин. Несчастья списывали на сложные погодные условия (туман и частые дожди), плохое покрытие (дорога разрушалась, сколько ее ни ремонтировали), опасные виражи, с которых усталый или неопытный водитель запросто мог слететь прямо в трясину. Дорогу обустраивали, ограничивали скорость, ограждали опасные места, выставляли знаки, но дело завели только после того, как бесследно испарился микроавтобус с экскурсантами.

Через несколько дней на обочине подобрали полуживого, облепленного грязью, трясущегося от ужаса парнишку: он рассказал, как заглох мотор микроавтобуса, как все пассажиры и водитель один за другим отправились в сторону от трассы, но больше ничего не мог рассказать. Штатный механик психиатрической клиники, восстанавливая его пошатнувшийся рассудок, наткнулся на документальные, подлинные воспоминания и чуть не рехнулся сам.

Старушка практиковалась в магии. С жертвами она играла в «ролевые игры», которые заканчивались горячей духовкой или кипящим котлом. До сих пор все сходило ей с рук, потому что удержать в подчинении двух-трех несчастных не составляло для нее труда. В микроавтобусе ехали семеро; парнишка, оказавшись на периферии магического воздействия, чудом вырвался и спасся…

Игрис поймал себя на том, что сидит перед выключенным компьютером и смотрит в темный экран. Певец почти насильно посвятил его в мерзкие и темные подробности дела Карги; сегодня-завтра эти детали просочатся в прессу. Алистан Каменный Берег подключился к расследованию, когда оно зашло в тупик: он первый нащупал связь между призрачной хозяйкой «пряничного домика» и респектабельной пожилой дамой, чье поместье находилось за сотни километров, в другой части страны…

Игрису не хотелось лежать без сна одному на широкой кровати, глядеть в потолок и вспоминать дело Карги. Он натянул кроссовки, тихо выбрался из дома и припустил рысцой вдоль улицы.

Старушка была настолько богата, что адвокаты, кажется, сами верили в ее невиновность. Они висели, как бульдоги, на каждой процедурной неточности, выискивали бюрократические поводы для повторных экспертиз, а старушка тем временем залегла в частный госпиталь и всех вокруг пыталась убедить, что вот-вот отправится к праотцам.

«Сейчас дело выплывет наружу, – думал Игрис. – Тайна следствия будет изнасилована с особым цинизмом, причем надругаются над ней обе стороны. И это явное, предсказуемое следствие провокации с Алистаном; вот я и сам начинаю верить, что это провокация».

Но что за документы сгорели в камине? Неужели нет еще одного экземпляра, рукописного ли, электронного, ксерокопии?

Игрис вспомнил лицо мертвой женщины на полу комнаты для переговоров. «Слово погибели № 5» убивает мгновенно. Среди нас ходят люди, способные прикончить любого в доли секунды. Но мы ведь не сажаем превентивно, к примеру, охотников с ружьями, мастеров единоборств, поваров с ножами, боксеров…

Игрис с разгона наступил в лужу. Взлетели брызги в свете фонаря. Залаял пес за ветхим забором. В его строгих интонациях угадывались лень и философская созерцательность собаки, в жизни не видавшей воров на участке.

Что, если личность убитой так и не будет установлена? Что, если она фантом, инопланетянка, клон, посланница параллельного мира… короче говоря, что, если Алистан убил врага, каким-то образом угрожавшего всему человечеству?

Фантазия – хорошее качество. Склонность к фантазированию – дурное. Игрис уже решил для себя, что завтра откажется от дела «мага-убийцы» и еще – обязательно! – переговорит с Борисом и Агатой. Гостеприимство – хорошо, и все такое, но почему семейная жизнь Игриса должна страдать?!

Ему очень захотелось увидеть Елену, прямо сейчас, обнять ее и вместе лечь. Жена стеснялась заниматься любовью, когда за стеной толкутся родственники – а уходить из дома надолго гости отказывались. Второй месяц Игрис добивался расположения жены тайком, украдкой, как вор…

Нет уж, хватит. Он развернулся и побежал в обратном направлении – к дому.

Алистан Каменный Берег. Игрису до него, как до неба: и послужной список, и звание, и награды, и все такое. Живет со второй женой, сыну пятнадцать лет. Хорошо бы встретиться с его первой женой, просто для порядка. И еще эта приметная скамейка на бульваре, напротив магазина музыкальных инструментов. Именно на этой скамейке Алистан зачистил себе память сразу после убийства. Пройтись бы по окрестным магазинчикам, наверняка кто-то из сотрудников его видел. Хотя бы мельком. Как долго он сидел, как вел себя, звонил ли по телефону…

А смысл?

Никому не интересно, что там в действительности случилось. Всем плевать на погибшую женщину: «Коршун» хочет оправдать Алистана, шеф заботится только о том, как половчее сохранить лицо. Игрису следует поскорее избавиться от невольной симпатии к господину Каменный Берег. Даже не симпатии, а сочувствия, что ли.

Он прошел прямо в душ. Долго отмывался, высушил феном жесткие соломенные волосы. Протер очки краем полотенца. Прокрался к себе в спальню мимо комнаты гостей. И, только повалившись на кровать, понял, что рядом кто-то лежит.

* * *

– Игрис, нашли эту бабу! Алисия Желудь, поселок Верхний Крот, Юго-Западный район. Школьная учительница. Не замужем, детей нет. Вот почитай!

Игрис механически принял распечатку. Алисия Желудь, учительница истории. Большой поселок, школа на три сотни учеников… Фотография: живая, даже милая женщина с собакой на поводке, в окружении десятка подростков…

– Не понимаю, – пробормотал Игрис.

– Скажи спасибо девочкам из службы информации, они всю ночь долбили. Тетка никогда не привлекалась, не замечена, ни в одной картотеке нет, вышли на нее через какой-то социальный сайт…

– Спасибо. С меня причитается.

Прижимая к груди распечатку, он вошел в свой кабинет. Повалился на стул, на котором еще вчера сидел Алистан Каменный Берег.

Школьная учительница?!

Он потряс головой.

Вчера ночью, после пробежки, с тяжелой как котелок башкой он решил почему-то, что Елена вернулась домой и ждет его в постели. Он обнял ее. Это оказалась Агата, и, к ужасу Игриса, она была привлекательна, как весенняя кошка. Игрису нравилась Агата, вот в чем беда, он чуть с ума не сошел, высвобождаясь, что-то бормоча в ответ на ее сладкий шепот, умирая от стыда при мысли, что Борис здесь же, за стеной, а подушка пахнет духами Елены… «Тетя Елка опять горит на работе!»

Он заснул под утро и проспал минут сорок. То ненавидел себя за чрезмерную щепетильность, то впадал в мизантропию: тогда ему казалось, что все подстроено заранее, что Борис подглядывал в щелочку, намереваясь потом выставить счет… То смеялся, с новой силой ощущая себя героем сериала. А когда забылся наконец – зазвонил будильник, Игрис встал, оделся и вышел, не заглянув на кухню, не сварив себе кофе, крадясь по собственному дому, как по вражеской территории.

Алисия Желудь. Поселок Верхний Крот. При женщине не было багажа, но в сумке лежала зубная щетка; возможно, она приехала в тот же день и не собиралась надолго задерживаться?

Игрис проверил расписание поездов юго-западного направления. Первый выходил из Верхнего Крота в четыре тридцать утра и прибывал в столицу ровно в восемь. Все сходится: неприметная женщина встала ночью, а может быть, вовсе не ложилась. Три с половиной часа дремала, сидя в кресле у окна, сошла с поезда в начале девятого, позвонила Алистану…

Но откуда Алисии Желудь, провинциальной школьной учительнице, знать номер мобилки Алистана Каменный Берег?!

Зазвонил телефон, и высветился номер шефа.

* * *

– Я слышал, вас пытались отстранить от дела, – сказал Алистан Каменный Берег.

Он явился на допрос моментально, минута в минуту, по первому же звонку. Как для человека, пережившего потрясение и находящегося под следствием, маг выглядел совсем неплохо: Игрис позавидовал его самообладанию. Алистан крепко спал сегодня ночью, был тщательно выбрит, во взгляде, на самом дне, была грусть – но не тоска и не паника.

Фотография женщины с собакой и подростками лежала перед Алистаном на столе; он разглядывал фото, чуть приподняв брови, отчего его огромный лоб шел рябью, будто поверхность пруда.

– Никто не вправе меня отстранить, – сказал Игрис и подумал про себя: если бы я был умнее, то уже десять раз устранился бы.

(Шеф симпатизировал ему и не желал ему зла. Шеф снова и снова приводил неопровержимые аргументы, в сердцах обозвал Игриса болваном, на что тот вовсе не обиделся, и неудачником. Это последнее слово поддело Игриса, будто крюком под ребра. Закончив разговор, он долго не мог успокоиться, ходил из угла в угол, а потом вызвал на допрос главного подозреваемого.)

– Никто не вправе меня отстранить, – повторил он с нажимом. – Дело очень сложное. Но я профессионал.

Алистан покачал головой:

– Я никогда не видел эту женщину и не слышал ее имени. Я никогда не бывал в поселке Верхний Крот. Я не верю, что ради провокации люди Карги стали бы выдергивать в столицу Алисию Желудь… Вы не правы, Игрис. Это не профессиональный вызов, на который вы должны блестяще ответить. Это тупик, из которого нет выхода. Я признаюсь в убийстве и готов подписать соответствующие бумаги.

– Мне нужен мотив.

– Даже после того, как я вам объяснил насчет закрытой информации? Которая должна исчезнуть навсегда?

– Кто решил, что она должна исчезнуть?

– Я решил. И заплатил за это решение, очень дорого заплатил, если вы заметили.

– Алистан, подобные решения вне вашей компетенции.

– Такова специфика моей работы… Если бы, расследуя дело Карги, я все время оставался в рамках компетенции – старушка давно бы выскользнула из-под следствия и обустроила новый пряничный домик.

Игрис не нашелся что ответить.

– Вы когда-нибудь занимались механикой? – спросил после короткой неловкой паузы.

– Да. Лет двадцать назад, будучи выпускником университета, я занимался механикой и даже стажировался за границей. В какой-то момент решил, что это не мое, и прекратил опыты.

– Почему?

– Что – почему?

– Почему вы решили, что это не ваше?

– Я недостаточно садист для этого, – серьезно отозвался Алистан. – Психомеханика – необходимая в жизни, но очень скверная вещь. У вас есть опыт общения с механиком?

– Нет. – Игрис сглотнул.

– И не надо. – Алистан чуть улыбнулся. – Понимаю, к чему вы клоните, и отвечу сразу: да, мои занятия механикой помогли мне откорректировать собственную память без побочных эффектов.

– У меня еще один вопрос. Почему, как вы думаете, вы убили Алисию Желудь, а не подчистили память и ей? Ведь это помогло бы сохранить информацию в тайне, может быть, гораздо надежнее?

Алистан нахмурился.

– Вы правы. Единственное объяснение… эта информация каким-то образом была связана со всей ее жизнью. В моем случае – минус два часа, актуальная хронологическая коррекция, очень просто. Но если речь идет о многократном вмешательстве, да еще в давние слои памяти… Она сошла бы с ума либо превратилась в растение. Наверное, я решил, что убить будет проще… и гуманнее.

Он быстро опустил глаза. Женщина на фотографии улыбалась, держа поводок.

– Ничего, что я такой циничный, а, Игрис? В конце концов, теперь-то я сяду в тюрьму до конца моих дней, и мстительный дух этой бедняги должен быть удовлетворен. Конечно, логичнее мне было бы прикончить заодно и себя. Но мне противна мысль о самоубийстве, извините.

– Вы применяли… Вы работали с ней как механик?

– Откуда мне знать? Скорее всего, да.

– Нет способа установить точно?

– Нет.

Алистан все еще смотрел на фотографию.

– Вы встречались с этой… с Каргой? – тихо спросил Игрис. – С глазу на глаз?

– Да.

– И вы не боялись? Если она маг – ей доступно «Слово погибели № 5», а также, возможно, и прочие номера?

Алистан взглянул с интересом:

– Не совсем так. У вас и у циркового гимнаста принципиально одинаково устроено тело. Вы можете сделать стойку на пальцах левой руки?

– Не могу, – признал Игрис.

– Так же и с магами. Старушка умеет манипулировать ничего не подозревающими обывателями. Она играла людьми в куклы – на свой особый живодерский манер. Со мной ни один ее финт не пройдет.

– Я читал материалы дела…

– Все тридцать томов?

– Нет. Только то, что мне под расписку выдал Певец. Я не понял: почему так сложно доказать магическое вмешательство?

– Потому что умная бабка использовала отраженную магию. У нее на дворе были вкопаны деревянные статуи, эдакие столбы с неприятными лицами. По всем первичным протоколам исполнителями злой воли выходили они. Столбы-манипуляторы, представляете? Надо было ехать на болото, добывать истуканов, отслеживать эфирные образы бабкиных приказов, составлять новые протоколы и доказывать, что старуха была кукловодом, а истуканы – орудием…

Алистан помолчал. Мечтательно улыбнулся:

– Это очень интересное дело. Войдет во все учебники. Из него сделают серию «Под надежным крылом». Но, Игрис, какое же это скверное, гадкое дело…

Он вдруг сник, будто внутри у него ослабла пружина.

– Наше с вами дело не лучше… Хотя и проще. Я спокойно вздохну, оказавшись на нарах. Честное слово.

– Ваша контора не сдастся без боя, – неожиданно для себя поделился Игрис. – Они постараются вас вытащить.

– После того, как я признался?

– Вас объявят невменяемым. Или… может ли существовать такой манипулятор, говоря условно, супер-Карга, который заставил бы вас убить женщину – и откорректировать себе память?

На этот раз Алистан молчал очень долго.

– Нет, – сказал наконец. – Это полная ерунда, Игрис. Поверьте профессионалу.

* * *

Он вскочил в поезд за несколько секунд до отправления – в вагон второго класса, и потом долго шел, иногда свободно, иногда протискиваясь, к своему месту. Поезд набирал ход, проплывая по мостам над медленными автомобильными потоками, мимо городских парков и отдаленных спальных районов; Игрис наконец-то добрался до мягкого кресла у окна, уселся и только тогда перезвонил Елене.

– Привет! Как дела?

Она сразу уловила напряжение в его голосе.

– Хорошо… Что у тебя?

– У меня командировка. Еду куда-то в глушь, когда вернусь, не знаю.

– Ну ничего себе, – тихо и как-то очень жалобно сказала Елена. – Отложить нельзя?

– Я уже в поезде.

– А…

Мягко покачивался вагон. Толстый мужчина в кресле напротив читал газету.

– Мне звонила Агата, – все так же тихо сказала жена. – Прямо сегодня с утра.

– Чего хотела? – Игрис сам поразился, до чего равнодушно прозвучал вопрос.

– У них продукты кончились. В смысле, у нас. Холодильник пустой.

– Так пусть купят!

– Игрис, ты с ними говорил?

– Не успел, – пробормотал он сквозь зубы. – Ты где сейчас? Дома?

– На работе…

– Хоть кота-то они покормят?

– Надеюсь… Слушай, что там за история с магом-убийцей? Ты-то к этому отношения не имеешь?

Поезд вырвался за городскую черту и прибавил ходу.

* * *

Ночью ему снилась избушка среди болот и покосившиеся деревянные столбы с человеческими лицами: один с лицом Алистана, другой с мордашкой Агаты, третий, самый большой, с мертвым скучным лицом Алисии Желудь. Игрис просыпался и засыпал опять, сон продолжался с незначительными вариациями, в шесть часов он поднялся и принял душ. Гостиничная вода пахла ржавчиной.

В восемь Игрис был уже в поселковой школе – до начала занятий оставалось три дня, в пустых коридорах стоял запах масляной краски.

– Вы следователь?!

Его ждали. Еще вчера здесь стало известно, что случилось, и от взбудораженной школы кругами расходились вести по всему поселку.

– За что?! Нет, ну вы подумайте! Добрее, спокойнее человека, чем госпожа Алисия, я в жизни не встречала! Это такой ответственный, такой вежливый человек, такая хорошая женщина… была! Надеюсь, мага-убийцу посадят на всю жизнь в такую тюрьму, откуда никакой магией не вырваться!

Десять женщин разных лет кивали, соглашаясь со словами директрисы – привычно-громогласной пожилой дамы. На подоконниках в учительской рядами стояли кактусы, колючие и понурые, как вызванные для воспитательной беседы ученики.

– Я сочувствую вашему горю, – сказал Игрис. – Мне надо поговорить с кем-нибудь, кто хорошо знал… госпожу Алисию. Остались у нее родственники?

Нет, родственников в поселке не осталось. Алисия Желудь приехала сюда двадцать лет назад вместе с отцом, человеком нелюдимым и очень пожилым. Он умер, не прожив в поселке и полугода. Бедная Алисия осталась одна, замуж так и не вышла. Семья ее была – школьники, учителя, все ее любили, она отдавала себя работе и считала учеников своими детьми…

«Она была святая, – грустно подумал Игрис. – Певец сказал бы, что удачней кандидатуры на роль жертвы не придумаешь. И был бы прав».

– Госпожа Алисия делилась с кем-нибудь планами насчет своей поездки в столицу?

Женщины примолкли. Никто не спешил с ответом.

– У нас сейчас горячая пора, – осторожно заговорила директриса, – начало учебного года… Расписание, планы… Педсовет был двадцать восьмого. Алисия подошла ко мне и сказала между прочим, что завтра, то есть двадцать девятого, она планирует день провести в столице. И что если она вдруг не успеет на вечерний поезд – чтобы мы не беспокоились, она вернется на следующий день…

– И поэтому вы не беспокоились?

Директриса переглянулась с высокой красивой брюнеткой лет тридцати.

– Мы беспокоились. Знаете, что такое предчувствие?

* * *

Алисия Желудь выбиралась в столицу каждую весну – с детьми, на экскурсию. Учительница рисования, сама недавняя выпускница, вспоминала эти поездки с восторгом: город цвел, как огромный сад, старшеклассники ходили по музеям, по историческим местам, ели мороженое, однажды побывали в знаменитом театре.

Госпожа Алисия пасла свое стадо, не отлучаясь ни на минуту. Были ли у нее в столице какие-то знакомства? Хм… Учительница рисования затруднялась ответить. На ее памяти Алисия ни с кем таким не встречалась, ни к кому не ходила в гости, вообще не упоминала о столичных друзьях. Поселялась вместе с учениками в общежитии на окраине. И никогда не ездила в столицу в одиночку – до того рокового дня, когда маг-убийца невесть почему применил к ней Слово погибели.

Жила Алисия неподалеку от школы, в маленьком домике, точнее, в северной его половине. Южную половину занимала та самая красивая брюнетка – она оказалась учительницей химии и ближайшей подругой погибшей. Звали ее Дана.

– Алисия оставила мне ключи и попросила присмотреть за Пиратом… Бедный Пират! Как ему объяснить?..

Старый пес с белой от седины мордой посмотрел на Игриса внимательно и строго. Под этим взглядом казалось, что пес знает все, и знает больше, чем учительница химии.

– Госпожа Дана, когда Алисия сказала вам, что едет в столицу?

– Накануне… в школе. Я удивилась, потому что еще за день до этого она никуда не собиралась, совершенно точно.

– Она говорила о цели поездки?

– Э-э-э… Я, конечно, тут же спросила: зачем? Что ты там забыла? Она ответила: кое-какие личные вопросы. И больше ничего.

– Она скрытный человек?

– Нет… Не всегда. Обычно она была очень открытой, искренней. Но в некоторых вопросах… Например, она редко говорила об отце. Много вспоминала о матери, которая умерла давным-давно, а об отце – только несколько слов.

– Вы знаете, где она родилась? Где прожила первую половину жизни?

– В каком-то промышленном городишке, не то Сырьев, не то Корнев… Вы знаете, эти фабричные города на севере почти все одинаковые…

– Почему они с отцом решили переехать?

– Насколько я понимаю, все решал отец. А она не хотела о нем говорить – и не говорила.

Ключ провернулся в дверном замке. Игрис вошел, невольно пригнув голову в дверях, и сразу увидел себя: напротив входа стояло большое зеркало.

– У нее обычно всегда порядок, – сказала Дана, будто извиняясь. – А здесь, видно, спешила она…

Прихожая и обе комнаты хранили следы этой спешки. Но не только; Игрис втянул застоявшийся воздух. Если бы важное решение, давшееся нелегко, оставляло запах – Игрис ощутил бы его, без сомнения.

Кровать была застелена и смята. На спинках стульев – брошенные вещи. Посреди гостиной стоял, откинув крышку, маленький чемодан: внутри не было ничего, кроме домашних тапочек в прозрачном пакете. Чемодан старый, потрепанный, вероятно, Алисия брала его с собой в столицу всякий раз, отправляясь с экскурсией. И теперь начала было собираться – но передумала, сказала себе: еду всего на день…

В кухне выстроились у раковины пять одинаковых чашек с остатками кофе на дне.

Внутренняя дверь в прихожей была заперта.

– А это что за комната?

– Это кабинет… Замок на двери поставил еще ее отец.

– Она всегда запирала кабинет?

– Э-э-э… С некоторых пор стала запирать. В соседнем поселке была неприятная история, когда ученики забрались в дом учителя и выкрали экзаменационные работы…

– А ключ?

Дана некоторое время вертела в пальцах связку ключей – от дома, от калитки, от ворот; потом, подумав, склонилась над щелью у порога и, присмотревшись, выловила оттуда маленький тусклый ключик.

– Она его тут хранила, – сказала смущенно, Игрису снова послышались извиняющиеся нотки. – Наивная, да. Отпереть вам?

– Пожалуйста.

Дана не без труда провернула ключ в замке кабинета. Пахнуло пыльным библиотечным духом. Взгляд Игриса упал на окно, забранное декоративной решеткой.

– Говорите, Алисия хранила здесь экзаменационные работы?

– Решетка еще после отца осталась, – нерешительно заметила Дана. – Говорю же, это был его кабинет. Рама с тех пор подгнила, решетку и ребенок может высадить.

Игрис подошел и осмотрел крепления.

– Вряд ли. Она встроена в стену. В кирпич.

Кабинет загромождался шкафами для книг и бумаг. Письменный стол был, наверное, много старше хозяйки, скорее всего, ровесником ее отца. Полированная столешница исцарапана. Рядом настольная лампа – и почему-то большие портновские ножницы. В ящиках мелкий канцелярский хлам: скрепки, булавки, разрозненные пустые тетради, линейки, кнопки, фломастеры…

– У Алисии был компьютер?

– Нет. Она пользовалась школьным.

(Единственный компьютер в учительской Игрис осмотрел накануне. Пароль Алисии знали все, кому не лень, и файлы покойной учительницы никого не удивили: методички, рефераты, набор ссылок на сайты по истории, несколько фотографий природы…)

Слева от окна висел большой календарь с классическими репродукциями, открытый на странице «Август». На противоположной стене – фото в рамке: невысокая круглая девушка и статный, коротко стриженный старик замерли, строго глядя в объектив, как на парадном портрете.

– Это Алисия с отцом?

– Да. Она была поздним ребенком, ее отца принимали за деда.

«Суровое лицо, – подумал Игрис. – Суровое, волевое, впрочем, их поколение хлебнуло лиха. Они все такие».

– Мы здесь его почти не помним, – смущенно добавила Дана. – Один раз звали в школу, как ветерана, встречаться с ребятами. Он не смог прийти – болел.

– Он воевал?

– Да.

Игрис остановился перед самым большим книжным шкафом. Дверца не была заперта. На верхней полке стояли в ряд учебники, на нижних, вплотную друг к другу, громоздились скоросшиватели.

– Это материалы по истории, – сказала Дана, заглядывая Игрису через плечо. – Алисия вела два кружка: по истории и по экологии. Они с ребятами собирали старинные вещи, даже вели раскопки. Все сейчас в школьном музее, а здесь – копии газетных статей, отчетов, было даже несколько публикаций в профильных журналах…

– Подковы? Глиняные черепки?

– Да. С ребятами они изучали древности в основном, но сама Алисия была энтузиастом новейшей истории. Маршал Равелин, Священная война, подвиг Двенадцати – вот что ее интересовало. У нее было несколько фирменных открытых уроков, к нам в Верхний Крот приезжали учителя и чиновники из столицы, да что там – собирались со всей страны! Гостей в классе было больше, чем учеников! В школе есть записи, я могу вам показать…

– Обязательно. Скажите пожалуйста, Дана, Алисия никогда не интересовалась магией?

– Магией?! Да что вы. Разумеется, нет.

Игрис оглядывался, раздувая ноздри. В кабинете было темновато: почти вплотную к окну подступала стена гаража.

– У Алисии была машина?

– Нет. Она ходила в школу пешком. Гараж наш общий, там дрова хранятся, керосин на всякий случай, лопаты, метлы…

Игрису подумалось, что, если манипулятор в самом деле был – маг, неожиданно заставивший Алисию принять решение о поездке, ему очень удобно было бы захватить власть над женщиной, укрывшись за гаражом. Или внутри его. Зеленая поросль вдоль забора скрывает двор и гараж от посторонних глаз…

– Чужаков не встречали поблизости? Кто-то новый приезжал в поселок в последние дни?

– К нам все время кто-то приезжает, это ведь не глухое село, чтобы каждого приезжего держать на виду. – Кажется, Дана слегка обиделась.

– Вам не казалось, что в последние дни перед отъездом Алисия вела себя странно? Изменяла привычкам? Беспокоилась?

– Может быть. – Дана задумалась. – Хватало поводов для беспокойства. В грозу деревья повалились, сразу два, одно теплицу разнесло вдребезги. Тут был целый ураган! Молния ударила в мемориальный знак на школьном дворе, камень раскололся, да так неудачно. Придется то ли заменять, то ли чинить, а денег нет. И тут же конфликт с пожарной инспекцией, они придрались к чему-то и не давали разрешение школу открывать, представляете?! Нервный выдался август.

Игрис еще раз огляделся. Ему не давала покоя крохотная странность, заметная глазу, но не поддающаяся пока анализу. Кабинет школьной учительницы, решетка на окне, замок на дверях… Молчаливые бумаги на полках. Весь этот огромный пыльный шкаф можно запихать на крохотную флешку, положить в карман, унести с собой…

– Алисия оцифровывала свои архивы?

– Что?

– Она переводила документы в электронный вид? Сканировала, нет?

– Нет. Не было времени. Да она и не дружила особенно с компьютером. Сканер в школе только один…

Вылинявший коврик на полу изображал охоту на льва. Краски выгорели, фигуры стерлись, по краю тянулась цепь пластиковых колечек: когда-то все это великолепие висело на стене, в другой комнате, под лучами солнца…

Повинуясь инстинкту, Игрис присел на корточки. Начал сворачивать ковер в трубочку; Дана с изумленным возгласом попятилась в прихожую. Открылся деревянный пол, коричневый, покрытый толстым слоем лака.

Игрис взял со стола ножницы, взял за лезвия, как молоточек. На четвертом или пятом ударе отозвалась пустота. Краем ножниц Игрис поддел половицу; в своей конспирации Алисия Желудь была восхитительно предсказуема.

Открылся тайник – дыра в полу. На дне тайника обнаружилась старая канцелярская папка.

Пустая.

* * *

После обеда в поселковую школу явилось сразу две съемочные группы из столицы и корреспондент местной газеты. Игрис счастливо избежал встречи с ними – несколько трудных часов он провел в районном прокурорском участке, оформляя бумаги и пытаясь сломить сопротивление местных, которые приняли его в штыки.

Больше всего на свете он боялся опоздать на последний поезд. Перспектива еще одной ночи в гостинице приводила в ужас, но ради дела он готов был остаться и на день, и на неделю, и на месяц. В районной прокуратуре почуяли его готовность и наконец-то сдались.

Игрису требовался тщательный обыск в доме покойной учительницы. Игрису нужны были все (все!) бумаги, изъятые из дома и школьного кабинета Алисии. «Как их транспортировать?! Может, там тонна! – Ничего не знаю, закажите контейнер…» Игрису нужно было, чтобы каждый коллега госпожи Желудь, каждый ученик, выпускник, знакомый или житель поселка ответил на прямо заданный вопрос: не передавала ли Алисия на хранение бумаги, копии бумаг, дискеты, любые материалы? Если передавала – документы эти тоже должны были быть изъяты и отправлены Игрису в столицу.

Он успел.

Поезд уже тронулся. Бегом, как финиширующий спринтер, он пересек перрон и вскочил в дверь, слегка толкнув удивленную проводницу.

– Простите. Я нечаянно.

– Вовремя приходить надо, – сказала она ворчливо, но без злобы.

В купе первого класса было свободно, почти пусто. Игрис рухнул на свое место и сразу же включил компьютер.

* * *

– На этой фотографии мы видим памятник маршалу Равелину, – рассказывала девочка лет шестнадцати, бледная, взволнованная, с виду зубрилка. – Почти сорок лет назад, когда никого из нас, школьников, не было на свете, в ходе Священной войны решалась и наша судьба – быть нам рабами или свободными гражданами своей страны. Полчища завоевателей вторглись с запада, относительно легко преодолевая сопротивление военных застав, которые были не готовы к войне. Старый Король отрекся от престола и бежал. До поражения оставались считаные дни, когда командование принял на себя маршал Равелин. Он вместе с двенадцатью своими бойцами – всего двенадцатью! – захватил столичный штаб, изгнал оттуда предателей и коллабора… ционистов, в то время как бои уже шли на улицах города… Всего двенадцать человек и маршал Равелин стали началом нового этапа войны, победоносного! Они сражались с силами, превосходящими их в сотни раз! Двенадцать бойцов погибли, но их подвиг… совершил… перелом в войне. За несколько дней деморализованная армия была обновлена и вступила в бой с верой в победу! Встали все, женщины, дети, как один человек, это были героические дни…

Голос девочки прервался. Игрис, склонившийся к экрану, увидел на ее глазах слезы.

– Мне бы очень хотелось жить в то время, – тихо заговорила она снова. – Это не бравада. Мне не страшно было бы умереть вот так, плечом к плечу со своими, сражаясь за родину…

Камера подалась назад, открывая магнитную доску с прикрепленными фотографиями, большой картой, старым военным плакатом. Игрис увидел переполненную аудиторию, школьников за столами, взрослых, теснящихся в задних рядах: Игрис узнал директрису. Прочие были незнакомые, видимо, приезжие учителя и чиновники. Камера повернулась, охватывая класс целиком, со значением остановилась на лице Алисии Желудь, сидящей за учительским столом.

Изображение замерло.

За окном медленно смеркалось. Поезд должен был прибыть в столицу за полночь. У Игриса чесались и болели глаза под очками.

(Сегодня после полудня на школьном дворе начали собираться ребята, в основном старшеклассники. Многие с цветами. Были малыши и чьи-то матери; «Алисию убили», – передавали друг другу шепотом, стояли тесными кучками, еле слышно переговаривались или подавленно молчали. Потом кто-то первый положил цветы к мемориальному знаку Двенадцати и Равелина – и все последовали его примеру…)

В коридоре за матовой стенкой появился человек, побродил взад-вперед, разминая ноги. Его невозможно было толком разглядеть – мешали блики на толстом матовом стекле и плывущие по вагону тени. Человек остановился, потом, будто решившись, толкнул дверь в купе к Игрису. В первую секунду лицо его показалось совершенно незнакомым, заурядным; человек двумя ладонями потер щеки, его лицо не изменилось, но Игрис вдруг узнал Певца.

– Добрый вечер, господин Трихвоста. Я все-таки решил с вами поздороваться. А то выходит невежливо.

– Добрый вечер, – сказал Игрис, страшно раздосадованный его эффектным появлением. – Вы не могли бы достать кролика из моей сумки, вон она, на багажной полке?

– Не обижайтесь. – Певец уселся напротив и уставился на Игриса черными, жесткими, проницательными глазами. – Будете со мной говорить или мне уйти?

– О чем нам говорить?

– Алистан высоко о вас отзывается. Не могу понять почему.

– Польщен, – пробормотал Игрис просто затем, чтобы что-то сказать.

– Как продвигается расследование?

– А это, извините, служебная информация.

– Бросьте. Я встречался с теми же людьми, слышал те же разговоры… Алисия Желудь была под властью манипулятора в последние несколько дней перед смертью.

– У вас есть доказательства?

– Будут.

– Иначе говоря, сфабрикуете?

Певец поджал тонкие темные губы:

– А вы как думаете, господин Трихвоста, почему учительница накануне начала учебного года бросает все и едет в столицу, прихватив с собой одну только зубную щетку?

Игриса будто дернули за язык. «Как же, ведь были еще документы из тайника!» Он удержался в последний момент.

Применял ли Певец магию? Нет. Он провоцировал так ловко, что даже Игрис, сам поднаторевший на такого рода провокациях, едва избежал ловушки. На этот раз. Но поезд шел, маг и следователь сидели друг напротив друга, без свидетелей; в распоряжении Певца кроме злосчастного «Слова погибели» было множество инструментов для развязывания чужих языков.

– Применив магию против меня, вы усугубите положение Алистана, – предупредил Игрис.

Певец поднял брови:

– Я не считаю вас способным наброситься на ребенка и избить его в кровь. Почему вы так уверены, что я стану применять к вам магию?

– Я не ребенок.

– Да ведь и я не ребенок. – Певец поднялся, легко поклонился, взялся за ручку двери. – У вас магофобия, легкая степень. Всего хорошего.

* * *

Агата сидела на кухне над чашкой чая. Игрис остановился в дверях.

Он так надеялся, что они уедут. Что Агата усовестится, или испугается, или не захочет смотреть ему в глаза; ничего подобного. Она обернулась, хлопнула моментально увлажнившимися ресницами и прерывисто вздохнула.

«Если бы похоть, – обреченно подумал Игрис. – Можно было бы понять… и даже испытать мужскую гордость. Наверное. Но ведь не похоть и тем более не любовь – милая пухленькая женщина вздыхает и плачет, а в голове у нее вертятся единички и нули. Идет расчет, не в двоичной, конечно, но в какой-то особенной системе счисления».

– Приве-ет, Игрис… Мы уж думали, ты не вернешься до праздника…

«Мы уж думали».

– Доброй ночи, – сказал он холодно и удалился в спальню.

* * *

В парке Славы играл духовой оркестр.

Был день прощания с летом, солнечный и теплый. В первое воскресенье сентября всегда вспоминали маршала Равелина; Игрис с Еленой познакомились в этот день восемь лет назад.

По огромному парку шли люди, семьями, с детьми. Охапками несли цветы, клали на мрамор к ногам статуй. Двенадцать бронзовых фигур стояли вровень с прохожими, в человеческий рост, без постамента.

Игрис очень любил этот памятник. Двенадцать фигур, каждая – в движении, в напряжении, в борьбе. Бронзовые ладони, носы и волосы горели под солнцем – так часто их касались. Несколько лет назад Игрис видел своими глазами, как в вечерних сумерках девчонка лет семнадцати подкралась к памятнику и поцеловала самого юного из героев, Студента, в бронзовые губы…

Ему вспомнился открытый урок Алисии Желудь и школьница с дрожащим от волнения голосом. Девчонки влюбляются в мертвых, в бессмертных, овеянных славой. Детский наивный пафос, за которым стоят очень человеческие, искренние побуждения. Что заставляет всех этих людей, взрослых и молодых, приходить в парк Славы не только по праздникам, но и в будни? Нести цветы монументальному Равелину на центральной площади? Букет ли, венок, да хоть единственную фиалку…

Елена шла рядом. Он сжимал ладонь жены и думал – не мог не думать – об Алисии Желудь. Та в день Памяти собирала учеников на школьном дворе, у мемориального знака с барельефом, с именами Двенадцати героев. Теперь там увядают цветы, предназначенные учительнице, а сама она лежит в цинковом ящике и ждет отправки в Верхний Крот…

«У Алисии не осталось здесь родственников, – сказала директриса школы, – но мы напишем официальное письмо. Мы хотим похоронить ее в нашем поселке, чтобы ученики могли носить цветы на могилу».

– О чем ты думаешь? – тихо спросила Елена. – Такое впечатление, что ты ничего вокруг не видишь.

– Я? Извини.

– Это правда, что все доказательства против пожилой женщины базируются только на экспертизах этого… Алистана Каменный Берег? Мага-убийцы?

– Погоди. О чем ты?

– Так называемое дело Болотной Карги.

– Откуда ты…

– Из газет, Игрис, из Интернета, еще вчера была большая аналитическая программа. У нас в салоне только об этом все и говорят… Как может быть, что убийца не задержан? Что он до сих пор на свободе?

– Жена, – сказал Игрис. – Я так долго тебя не видел. Неужели у нас нет других тем?

Они молча прошли мимо памятника Двенадцати. Впереди, в конце аллеи, их ждал маршал Равелин на постаменте – фигура из белого мрамора, не такая большая, как на площади. Тот маршал, юный и монументальный, высился, подняв для приветствия руки. Этот – в парке – выглядел больше похожим на человека: немолодой, длинноволосый, он стоял, чуть подавшись вперед, вскинув подбородок, будто пытаясь что-то разглядеть в дальнем конце аллеи. За его спиной трепетали флаги – не то шлейф, не то крылья.

«Алисия Желудь действительно везла с собой документы, – скажет он шефу. – Несколько тонких папок или одну толстую: столько вместилось бы в ее сумку, а кроме сумки, у нее с собой ничего не было. Она не знала, что везет свою смерть».

Стайкой подбежали дети, за ними, чуть прихрамывая в новых туфлях, подошла учительница, совсем не похожая на Алисию Желудь. Она была молодая, ростом почти с Игриса, энергичная и строгая, и только боль в ногах, измученных красивой неудобной обувью, омрачала ей этот день.

* * *

– Да, я записал большую часть эфирных протоколов по делу Карги. Теперь адвокаты госпожи Элеоноры Стри требуют повторных экспертиз, требуют магической комиссии и права ввести в нее своих представителей. Между тем время прошло, многие следы утрачены навсегда…

– Есть вероятность, что ее оправдают?

Алистан пожал плечами:

– Теперь не знаю. Еще несколько дней назад я готов был утверждать, что вина доказана и дело за судом. Специфика преступлений, совершенных с применением магии: основные доказательства нельзя пощупать руками, мотивы невозможно вычислить логически.

– Но эта женщина действительно совершила то, в чем ее обвиняют?

– Да, я это точно знаю, – мягко сказал Алистан. – Но есть закон, есть суд присяжных, вот пусть они и решают.

– К сожалению, – помолчав, сказал Игрис, – мне придется изменить для вас меру пресечения.

– Я к этому давно готов. Мне даже странно, что вы ухитрились так долго сопротивляться их бешеному напору… В госпитале, где лежит Элеонора Стри, утроили охрану – говорят, я собираюсь убить ее, как убил Алисию Желудь.

– Меня завалили жалобами.

– Конечно. Даже Певец теперь понимает, что в нынешних обстоятельствах меня лучше упрятать за решетку. – Алистан улыбался, как будто речь шла о ком-то другом. – Можете вызвать конвой прямо сейчас – я уже попрощался с женой и сыном и ношу с собой в сумке зубную щетку.

Зубная щетка. Мысли Игриса скакнули к разговору в поезде: «…почему она бросает все и едет в столицу, прихватив с собой одну только зубную щетку?»

– Когда занимаешься магией, – сказал Алистан, наблюдая за ним, – поневоле приучаешься к тому, что любопытство опасно. Вами движет любопытство, Игрис, это… неправильный двигатель.

– Мною движет профессиональный долг.

– Бросьте. Вам просто интересно знать, что мне рассказала эта несчастная женщина. Я говорю вам: не ищите. Информация убивает. Разве у вас нет родных, близких? Разве недостаточно жертв вокруг этого дела?

Под его взглядом Игрис смутился.

* * *

Отдел информации подкинул ему очередную справку-выписку. Отец Алисии, Герман Желудь, много лет проработал мастером, а потом начальником цеха на заводе химических удобрений в фабричном городке с хорошим названием Коптильня. Там же его дочь закончила школу, а потом педагогический техникум. Желудь не помышлял о пенсии, но, когда здоровье старика резко ухудшилось, врачи категорически порекомендовали ему оставить работу и перебраться из Коптильни куда-нибудь «на природу».

Отец и дочь перебрались в Верхний Крот. Старику на тот момент было под семьдесят. Ветеран Священной войны и ветеран труда, он имел льготы для проживания в столице, но категорически отказался туда переезжать. Игрис мог представить, каково было разочарование дочери: в двадцать-то лет юным незамужним учительницам мечтается о больших городах…

Впрочем, может быть, Алисия была воспитана в строгости и желала только скромного труда в тихом поселке, в гудящей, как улей, школе? Иначе почему после смерти отца она осталась в глуши? Так понравился Верхний Крот после дымной, шумной и грязной Коптильни?

Не красавица. Но очень обаятельная. Добрая, как о ней рассказывают. Не стали бы дети любить стерву – а ученики искренне любили Алисию, Игрис видел их лица, когда школьники один за другим узнавали о смерти учительницы… Что такая женщина могла подкинуть Алистану Каменный Берег?!

Игрис поднялся и начал ходить. Необходимость сидеть на стуле угнетала его. В школе единственной его проблемой была непоседливость, он не мог оставаться на месте сорок пять минут, даже будучи подростком. Нарастало ощущение, будто он что-то упустил в Верхнем Кроте, не спросил, не заметил, но не ехать же туда снова? Особенно учитывая, что дело вот-вот окончательно передадут «Коршуну»…

Он поднялся из архива в семь вечера.

– Ваши бумаги привезли, – сказала девушка-служащая.

– Какие?

– Не знаю. Целый контейнер. Поставили в грузовом, он там все загромождает… Подпишите сейчас доставку, а?

В грузовом отделении стоял железный ящик со штемпелями Верхнего Крота. Игрис сломал печать: изнутри контейнер был заполнен желтыми папками, книгами, увязанными бечевкой стопками бумаги. «Методика преподавания истории, шестой класс общеобразовательной школы…»

– Вы это все будете читать? – с ужасом спросила девушка.

Игрис захотел пошутить, как-то развеселить ее – девушка была милая. В этот момент зазвонил телефон.

– Почему тебя нет на связи, я сотый раз звоню!

Голос Елены звучал непривычно взвинченно.

– Я был в архиве, а там… Что случилось?

– Ничего. Агата сообщила мне, что ждет ребенка от тебя.

– Что?!

Девушка уставилась на Игриса с огромным интересом.

– Послушай, – он заставил себя приглушить голос, – это дешевая мыльная опера. Скажи ей, что если к моему возвращению домой они с семейством еще не уедут – я вышвырну их на улицу!

– Вместе с близнецами? На ночь глядя?

– Хорошо. – Он снова покосился на девушку, которая, разинув рот, слушала разговор. – Скажи им, что завтра с утра они отправляются домой.

– Почему ты сам с ними не поговорил?! Я просила тебя… Давным-давно!

– Хорошо. Я скажу им сам… Послушай, жена. Имеет место обыкновенный шантаж, неумелый, жалобный и от этого особенно возмутительный. Успокойся.

– Приезжай домой! Пожалуйста!

– Я постараюсь побыстрее. Честное слово.

* * *

На улице накрапывал дождик. Во дворе огромного здания, где кроме прокуратуры размещались множество разных учреждений, в крохотном открытом кафе прятали под навес мягкие стулья. На невидимой со двора реке прогудел пароход. Игрис взял шоколадный батончик и, разом откусив половину, вспомнил, что не обедал.

Пароход прогудел еще раз. Ему ответил низкий бас – наверное, баржа.

– Господин Трихвоста?

Он обернулся, с портфелем в одной руке и батончиком в другой.

Перед ним стояла женщина, незнакомая, темноволосая, очень красивая. Игрис даже растерялся, такой отстраненной, нездешней красотой веяло от ее бледного, неподвижного лица.

– Э-э-э… Да.

– Меня зовут Илона Каменный Берег. Я все жду, когда вы меня вызовете на допрос.

Игрис опустил руку с недоеденным батончиком. Куда бы его поаккуратнее выбросить.

– Одну минуту… Вы ждете вызова на допрос?

– Да.

– До сих пор в этом не было необходимости.

– Почему? Что, дело слишком ясное, совсем нет вопросов?

Игрису не понравилось, как она с ним разговаривает.

– Прошу прощения. В моей компетенции принимать решения, кого вызывать на допрос, а кого нет.

– Да. – Она опустила глаза, будто каясь, будто напоказ признавая его правоту. – Вы уделите мне несколько минут?

– Сейчас?

– Если можно.

– Ну… – он лихорадочно соображал, – может быть, мне в самом деле оформить вызов…

– Дело отберут у вас, может быть, завтра с утра. Тогда вы уже не сможете официально… А неофициально – почему не сейчас?

– Неофициально?

Он повторял слова, как попугай. Эта женщина с ее манерой вести разговор мешала ему думать, как назойливый стук метронома.

«Почему нет?»

– Почему нет, – повторил он вслух.

Она тут же вытащила тонкую сигарету и закурила.

– Здесь есть скамейка под навесом. Всего несколько слов. Совершенно неофициально. Никто ни в чем вас не посмеет обвинить.

Игрис сдержался и промолчал.

* * *

Они уселись на влажную скамейку. Женщина курила, почти не выпуская сигареты изо рта, говорила отрывисто, между затяжками:

– Я восемнадцать лет живу с магом. Они видят мир не так, как мы. Нам их трудно бывает понять. Я привыкла.

Она отвернулась и выпустила длинную струю дыма.

– Алистан младше меня на четыре года. Что, трудно поверить? Это так, я поздно вышла замуж. Наш сын – не маг, к счастью. Я хотела вам сказать…

Она на секунду замерла, будто забыв, а что, собственно, хотела.

– У Алистана есть психологическая особенность. Маги очень легко верят во всякие там предначертания, предназначения… Они вообще легковерны. Это к слову. Алистан всегда верил, что стоит на страже мира. То есть мира вообще, всех людей, нашей жизни… У него были основания, можете поверить. Вы знаете его дела? Хотя бы самые громкие? Нет, наверное, вас не посвятили. Было два или три раза, когда Алистан, наверное, в самом деле спас мир. То есть не просто меня и вас, а вообще всех. От вырождения, от катастрофы… Но предназначение, великая цель – это его фетиш. Это та самая особенность, пунктик. Я думаю… я уверена, что, убивая эту женщину «Словом погибели» и оставляя под «Словом» свою подпись, он тоже… спасал мир. Я хочу вас попросить, господин Трихвоста, Алистан очень хорошо о вас отзывался…

Она наклонилась, дыша сигаретным дымом.

– Я прошу вас, господин следователь. Раскрутите это дело, чего бы это ни стоило. Я хочу, чтобы мир хлебнул сполна из той чаши, которую Алистан так заботливо от него спрятал.

Она замолчала и закурила новую сигарету – от предыдущей.

– Вы хотите, чтобы я отыскал и обнародовал информацию, ради которой Алистан пошел на преступление? – тихо спросил Игрис.

Она кивнула:

– Да. Именно.

– Вы хотите, чтобы жертва, которую он принес…

– Алистан никогда не был жертвой и никогда никем не жертвовал.

– Но ведь он убил ни в чем не повинную женщину. Хорошую…

– А хоть бы и плохую. Он втемяшил себе в голову, что таким образом спасает мир. А я хочу, чтобы мир наконец-то получил, чего заслуживает.

«Она в истерике, – подумал Игрис. – Истерика эта длится день за днем».

– Госпожа Илона, я обещаю вам, что сделаю все, что в моих силах.

– Вы бы с удовольствием вкатили мне успокоительное, – пробормотала она с горечью. – Скажите мне – его посадят?

– Я не знаю. Скорее всего – да.

– Пожизненно?!

– Не могу сказать. – Игрис отвел глаза.

– Он всего лишь хотел всех спасти, – прошептала женщина. – Если бы не хотел… Все было бы в шоколаде. И он был бы другим человеком.

* * *

Игрис зашел к себе в кабинет на секунду, на мгновение – забрать компьютер. Контейнер, только что доставленный из грузового, стоял в углу, неприятно похожий на многоместный гроб. Игрис поглядел на контейнер, на часы…

«Дело отберут у вас, может быть, завтра с утра». Святую правду говорила Илона Каменный Берег. Игрис мысленно попросил прощения у жены: еще полчаса. Хотя бы поверхностный осмотр, хотя бы понять, есть ли среди ожидаемых бумаг неожиданные.

Он снял верхнюю стопку бумаг и выложил на стол. Не стал просматривать, взял следующую, потом еще; интуиция вела его или просто судьба – но в скоросшивателе, помеченном как «Внеклассные задания», обнаружились пособия по магии.

Он поднял на лоб очки и кулаками протер глаза.

Выдранные страницы. Перепечатки, сделанные на пишущей машинке: такие шрифты выходили из употребления еще во времена Игрисового детства. Бумага пожелтела; насколько Игрис мог судить, это не были пособия для начинающих. Больше походило на статьи из профильного журнала – разрозненные, пронумерованные невпопад. Были пометки на полях – птички, мудреные значки, подчеркивания, сделанные фиолетовым карандашом.

Игрис отыскал среди методичек позапрошлогоднюю статью «Особенности преподавания истории в старших классах» с пометками Алисии. Разумеется, совсем другие обозначения, мелкие, аккуратные, красная шариковая ручка. Неужели Герман Желудь, ветеран войны и рабочий химзавода, был магом?!

Кабинет понемногу обрастал бумажным хламом, папки и стопки загромождали стол, стулья, пирамидами высились на полу. Книг и пособий по магии больше не попадалось – все они были собраны в единственной папке-скоросшивателе. Маркировка «Внеклассные занятия» – случайность? Или конспирация?

«У кого бы из магов проконсультироваться относительно этих бумаг, – думал Игрис. – Если официально – мне дадут человека из «Коршуна», и он скажет, не глядя, что это хлам. Если неофициально… да есть ли у меня такие знакомые?»

«Я говорю вам: не ищите».

Герман Желудь умер почти двадцать лет назад! Или информация, как погребенная в кургане чума, не имеет срока давности?

«Разве у вас нет родных, близких?»

Он испуганно посмотрел на часы. Жена, Агата, предстоящее объяснение; да нет же у него никакой вины перед Агатой и ее семейством! Давным-давно надо было переговорить с Борисом, запереть за ними дверь и вздохнуть наконец с облегчением…

Тесемки следующей папки развязались сами собой. Вывалился полиэтиленовый пакет, крест-накрест перевязанный капроновой лентой – раньше из таких делали школьные бантики.

Фотографии. Толстая пачка чужих фотографий. Игрис разложил их в круге света от настольной лампы (для этого пришлось снять со стола несколько пыльных бумажных стопок).

Девушка, смутно знакомая. Игрис видел ее на фото в кабинете Алисии – рядом со стариком. Там она старательно позировала. Здесь, почти на всех снимках – кокетничала.

Парень, ее ровесник, в смешном старомодном костюме. Они фотографировали друг друга – день за днем: в парке, на улице, на рыбалке, на велосипедах. На редких фото они были вместе (видимо, просили случайного прохожего «щелкнуть»). Улыбались. Держались за руки. Роман в фотографиях. Ни слова на обороте блеклых снимков, ни единой даты или подписи.

Место действия – несомненно, Верхний Крот. На одном фото Игрис узнал школьный двор с маленькими еще деревьями, на другом – здание вокзала, почти не изменившееся. Все снимки относились к одному периоду, между первым и последним прошло, вероятно, несколько месяцев. На ранних – весенних – фотографиях девушка казалась осунувшейся и грустной, в темном платье, с траурной лентой в волосах. Чем легче становилась одежда, тем светлее делалось от снимка к снимку ее лицо, и под осень – было несколько фотографий из осеннего леса – она выглядела уже совершенно счастливой…

Больше никаких фото в пачке не нашлось. Ни учеников, ни отца, ни коллег, ни друзей – только юная Алисия и незнакомый парень, фотографировавшие друг друга, и в каждом снимке отчетливо проступала влюбленность.

«Вот почему она не уехала из поселка после смерти отца, – подумал Игрис. – Кто этот юноша? Почему они расстались? Где он сейчас?»

И какое отношение все эти вопросы имеют к главному: что за информацию безвестная провинциальная учительница выложила Алистану Каменный Берег?!

Конспекты каких-то лекций. Распечатки. Опять методички. Словари. Справочники, карты. Игрис наткнулся на старый дневник – Алисия вела его несколько лет назад, вела неаккуратно, и каждая запись была похожа на предыдущую: «Сегодня погода такая-то… в школе было то-то… говорила с… приходили родители… покрасить окно…»

Зазвонил телефон в кармане. Игрис вздрогнул.

– Я иду. Уже иду. Прямо сейчас выхожу.

– Где ты? – хриплый, напуганный голос.

– У себя в кабинете… Что случилось?

– Какого-то мага убили… Только что прошло сообщение в новостях. Там еще прохожих ранило взрывом… Игрис, возвращайся, а?

* * *

– …Погибший, маг высокого потенциала Юлиус Хан, проходил как подозреваемый по ряду особо важных дел о применении магии во зло человечеству. При задержании сотрудники «Коршуна» применили спецсредства. Подозреваемый Хан оказал сопротивление, напал на сотрудника «Коршуна» и был убит. По делу ведется служебное расследование.

На экране сменилась картинка. Человек со свежей ссадиной на лбу взволнованно рассказывал журналистке:

– Я шел к машине, от магазина, вдруг в глазах потемнело… Показалось, знаете, будто стрекозы летят, миллионы, все небо закрыли… Миллионы стрекоз! Почти ничего не помню – как он выбежал, как они его встретили, а когда очнулся – лежу на асфальте, и все!

Агата сидела перед телевизором, приоткрыв влажный рот. Игрис остановился рядом.

– Агата, вы уже взяли билеты на завтра или вам помочь?

– Какие билеты?

– На поезд. Или на автобус, как хотите.

– Ты что, выгоняешь нас?!

– Нет. Просто мне кажется, что вам лучше уехать.

– А ты знаешь, что нам лучше?! Ну конечно, ты все знаешь! Столичный житель, сноб надутый! Мы тебе не люди, да? Нами можно вертеть как угодно, в постель тянуть, а потом…

Он вышел, не дослушав ее. Снял телефонную трубку.

– Певец? Это Трихвоста говорит.

– Добрый день. – Певец на том конце связи, казалось, урчал, как сытый кот. – Вот и все, собственно… Грохнули потенциального манипулятора. Эфирных протоколов нет, конечно, но уже доказана его связь с адвокатами Карги…

– Сделаете покойника ответственным за убийство учительницы?

– Ему заказали скомпрометировать Алистана. Он выполнил задание на пять. Но долго после этого не прожил… Ваше дело закрывается, Игрис.

– Кто такой этот Юлиус Хан? Откуда он взялся? Его не было в «Интеркороне», он не знаком с Алисией Желудь…

– Не важно, – в голосе Певца обозначился металл. – Преступления, совершенные с помощью магии, имеют свою специфику, которой вам по некоторым причинам никогда не понять. Впрочем, спасибо – вы старались быть честным.

– А вы – нет, – вырвалось у Игриса.

– Я старался быть эффективным. У меня получилось.

* * *

– Добрый вечер, прошу прощения за поздний звонок. Это я, Игрис Трихвоста, следователь по делу… Да, да. Я был у вас. Нет. Пока все то же… У меня к вам один вопрос: двадцать лет назад у Алисии Желудь был роман. Вы не знаете, как звали молодого человека?

В трубке замолчали.

Директриса, пожилая дама, привыкла рано вставать и рано ложиться. Сейчас она, наверное, допивала свой вечерний кефир, прижав к уху телефонную трубку. Вопрос Игриса заставил ее поперхнуться.

– Я понимаю, что вопрос странный и не вполне деликатный. Тем не менее – вы работаете директором школы с тех времен, как…

– Да-да, – хрипловато произнесла женщина. – А почему вы спрашиваете? Это было двадцать лет назад…

Игрис заставил себя быть тактичным.

– Некоторые документы навели меня на мысль, что молодой человек занимал в жизни Алисии нерядовую роль. К тому же они познакомились вскоре после смерти ее отца. Я бы хотел поговорить с ним – пусть и через двадцать лет.

– Это ничего не даст!

– Почему же? – Игрис начал терять терпение.

– Потому что… откуда вы узнали, вообще-то?

– Я нашел их фотографии. Хочу напомнить вам, что я веду дело об убийстве Алисии Желудь и сам решаю, какие свидетельства важны, а какие – нет.

– Фотографии, – задумчиво повторила директриса. – И они сняты вдвоем?

– Да.

Молчание в телефонной трубке.

– Прошу прощения?

– Это мой сын, – с неприязнью сообщила директриса. – У них в самом деле было… что-то. Не имевшее продолжения. Двадцать лет назад…

– Почему вы сразу не сказали?!

– А вы не спрашивали. Какое отношение он имеет к убийству Алисии? Да никакого!

– Единственный ключ к разгадке – личность самой Алисии. Я так понимаю, у нее не было настоящих близких друзей, кроме…

– Двадцать лет назад!

– Где сейчас ваш сын? В Верхнем Кроте?

Пауза.

– В столице. У него семья, своя сложившаяся жизнь. Какое отношение…

– Прошу прощения. Если вы назовете мне его адрес и телефон, не будет необходимости разыскивать и вызывать его на допрос через прокуратуру…

Игрис блефовал. Уже завтра, скорее всего, он никого не сможет вызвать на допрос по делу Алисии Желудь.

* * *

Агата плакала.

Притихшие близнецы сидели за столом в кухне, глядя то на рыдающую мать, то на Елену у плиты. Рыжий кот наблюдал за сценой с высоты холодильника.

– Непорядочно это, тетя Елка. – Агата едва могла говорить, так душили ее слезы. – У самих-то детей нет, куда вам понимать. Только о себе, о своей жизни безбедной, детей потом заведем… А когда – потом, ты и так уже пожилая первородящая…

– Игрис, – Елену разбирал нервный смех, – ну что мне с ней делать? Я ведь ей морду набью. В жизни никого не била, а тут…

– Одиннадцатый час, – отрывисто сообщил Игрис. – Дети, спать. Агата, собирать чемоданы. Через пять минут тушу свет.

* * *

– Спасибо, что согласились встретиться, несмотря на поздний час.

– Это официальный допрос? Будет какой-то протокол?

– Нет… не совсем.

– Тогда я не понимаю…

– Одну минуту. Когда вы узнали о смерти Алисии?

– Мать позвонила. Когда вы приезжали в Верхний Крот. Она звонит мне несколько раз в неделю, так что ничего удивительного.

Юноша, когда-то запечатленный на старых фотографиях в смешном мешковатом костюме, превратился в упитанного, ухоженного, лысеющего человека в хорошем плаще и дорогих ботинках. Он работал на телестудии, писал сценарии для многих сериалов, в том числе таких знаменитых, как «Замарашка», «Все ветры с запада» и «Кровь». В последние полгода был занят в группе «Под надежным крылом».

– Нет, разумеется, я не маг и не имею никакого отношения к «Коршуну». Я адаптировал некоторые их громкие дела для сериала… И это все. Бедную Алисию я не видел двадцать лет. Хотя, разумеется, мне все равно очень жаль ее.

Встреча происходила в кафе неподалеку от дома, где жил Ливан Зеленый Пруд – так звали сына директрисы. Снова начался дождь, барабанил по стеклянной крыше. Как медузы в толще вод, нависали над головой вазоны с вьющимися растениями.

– Почему вы расстались с Алисией?

– Я что, обязан отвечать?

– Не обязаны. Но ваши ответы, может быть, помогут мне понять, за что ее убили.

– За что, – Ливан потер переносицу. – Я вот тоже все время думаю. Маг? Алисию? За что?!

– Так почему вы расстались?

– А почему расстаются двадцатилетние? Обычное дело… У нее был ужасный характер. Вся в отца. Все на свете должно было происходить так, как она запланировала, и никак иначе. Поначалу я пытался смягчить ее упрямство, шутил, веселился, я был влюблен… Но она все больше становилась фельдфебелем. Не завидую ученикам… Все ее боялись.

– А не любили? Мне показалось, что о ней говорили с любовью…

– Любили тоже, да. Не все, но многие. Но боялись – все. Она была как взбесившийся поезд, который не знает ничего, кроме своих рельсов, но уж если на рельсах преграда – снесет не задумываясь, камень ли это, дом, человек… Ничего, что я так о покойной?

– Думаю, Алисии Желудь уже все равно, – осторожно сказал Игрис. – Вы сказали, она вся в отца… Вы были знакомы с ее отцом?

– Нет. Виделся несколько раз, вот и все. Мы сошлись с Алисией уже после его смерти. Она мне рассказывала про него – армейское воспитание, коленями на горох, дисциплина, режим… По-моему, она его ненавидела.

– Отца? За строгость?

– Но когда он умер, она впала в жуткую депрессию. Думали, сама отправится за ним в гроб.

– Можно понять.

Ливан отхлебнул от рюмки с коньяком, которым угостил его Игрис.

– Вы, значит, следователь? Хороший коньяк… Зачем вам это надо – отец, Алисия, наши отношения?

– Чтобы понять…

– Ах да. Вы уже говорили. Ничего вы не поймете. Это было слишком давно… И потом, вы думаете, она рассказывала мне все? Она даже мне всего не рассказывала. Такая скрытная была.

– Было что скрывать?

– Не знаю. – Ливан задумался. – Но скрытность была ее второй натурой. Какие-то секретные кармашки, тайнички…

– Она не интересовалась магией? Никогда?

Ливан повертел в пальцах рюмку, глядя, как маленьким водоворотом закручивается янтарная жидкость.

– Одно время она увлекалась, чисто теоретически, магией в связи с экологией. После Коптильни ей взбрело в голову, что маги просто обязаны решать экологические проблемы и, собственно, в этом их предназначение. Писала в какие-то журналы, возмущалась, что ее не принимают всерьез… Купила на букинистической распродаже какие-то книги… Кстати, много позже были разработки в этом направлении, я читал. А тогда поэты воспевали черные дымы над городом как символ развития, будущего, счастья…

– И что же – Алисия потом отказалась от этой идеи?

– А что она могла сделать? Сама она к магии не имела никакого отношения…

Ливан снова глотнул. Зажмурился:

– Да… Еще у нее была страсть к ритуалам. Можно было разбрасывать вещи, не мыть посуду, но ни в коем случае нельзя ставить сумку на стул. А стеклянную вазу нельзя убирать с этажерки, и когда я один раз ее переставил – Алисия впала в ярость…

– Вы жили вместе?

– Нет, – неохотно признался Ливан. – Это же поселок, какие-то правила приличия, да и времена не такие свободные… Алисия получила полдома в единоличное пользование, а я – я бывал у нее в гостях… Но чаще мы гуляли. Мать говорила о каких-то фотографиях?

– Да. Я нашел ваши фото в архиве Алисии.

– Я бы хотел… чтобы вы мне их отдали.

– Понимаю. Но только после того, как дело будет завершено.

Ливан тоскливо вздохнул:

– Все это было так давно…

– Вы упомянули страсть к ритуалам.

– Да. Но это были не болезненные ритуалы, как у сумасшедших. Это был какой-то придуманный мир, в который она играла… Скажем, в полночь после дождя собирать на бульваре червяков-выползков. Почему именно в полночь? «Я так хочу». Гроза – это вообще было нечто особенное, «чистое время», а куда молния ударит – «знак»… А Равелину и Двенадцати она поклонялась, как какому-то божеству: она с ними говорила, я сам слышал. В школе как раз устанавливали памятный знак…

Ливан вдруг замолчал, будто что-то вспомнив.

– Да-да?

– Ну вот. – Ливан мигнул. – Плиту устанавливали. Вы видели этот памятник?

Игрис вспомнил цветы, принесенные школьниками, на мраморе возле школы.

– Да.

– В день открытия памятника она зажгла свечу у себя на пороге и понесла на школьный двор. День был ветреный. Она возвращалась раз десять, все время свеча гасла. Ну, в стакан бы поставила, раз охота ритуал соблюсти… Нет. Она возвращалась. Уже под утро донесла, когда ветер немного утих, поставила к памятнику и стояла рядом, такая счастливая… Это было незадолго до нашего разрыва. Она сказала, так высокопарно, пафосно: «Он безумный лжец, но я все искупила жертвой. Я вернула его героям». Она обожала такие выражения.

– Это о ком?

– Не знаю. Меня так вымотала эта ночь, я так злился… Думаю, это она об отце.

– «Искупила жертвой»? О чем она? «Вернула его героям»? Что это значит?

– Двадцать лет назад, – снова заныл Ливан. – Не помню. Не имею понятия. Так давно… Зачем ворошить, а?

– Когда вы разговаривали с Алисией в последний раз? – спросил Игрис, все еще думая о странных словах двадцатилетней давности.

Ливан вдруг напрягся:

– Я ведь говорю, мы не виделись с тех пор, как я уехал из Крота, почти сразу после разрыва, и больше мы никогда не встречались. У меня семья, дети, хорошая работа, но очень мало свободного времени…

– А по телефону она не звонила?

Ливан хлебнул коньяка. Лицо его чуть покраснело. «Сейчас соврет», – подумал Игрис.

– Не… то есть… Бывало несколько раз, что она звонила. Три или четыре раза за все это время. Она привозила детей на экскурсию, однажды я им устроил билеты в театр… Но мы не виделись.

– Когда она вам звонила в последний раз?

Розовые щеки Ливана сделались пунцовыми.

– Я не помню. Мне пора идти. Уже очень поздно. Если вам понадобится вызвать меня официально – пожалуйста. Только я приду с адвокатом, как это принято у…

– Вам ничего не грозит. Вас никто ни в чем не подозревает. Я только хочу понять, что случилось с Алисией. Скажите мне.

Ливан тяжело задышал. На его лице была написана борьба: сейчас он встанет и уйдет, и тогда, весьма вероятно, ему не миновать повестки, придется платить адвокату и, возможно, отчитываться перед женой. Коготок увяз – всей птичке пропасть…

– Она позвонила мне утром… Около восьми… Несколько дней назад.

– Вас никто ни в чем не обвинит, – все так же мягко повторил Игрис. – Когда конкретно, вы не помните?

– Двадцать девятого августа, – с гримасой боли пробормотал Ливан. – Угораздило же…

Игрис почувствовал, как прилипает к спине рубашка. Захотелось встать, сгрести телевизионщика за ворот, тряхнуть; вместо этого он ласково, как ребенку, улыбнулся:

– Мы говорим без протокола, без свидетелей, без формальностей. Просто помогите мне. О чем она вас просила?

– Почему именно «просила»?

– Она приехала в столицу с утра, одна, вероятно, ей что-то было нужно от вас…

Ливан тупо разглядывал пустую рюмку.

– Заказать еще? – предложил Игрис. – Граммов сто?

– Нет. – Ливан вздохнул. – Она спросила меня, не знаю ли я лично кого-то из наших консультантов в «Коршуне». Это если идет фактический материал об их работе, чтобы не было ошибок и чтобы верно все отображалось…

От волнения Ливан сделался косноязычным.

– И вы…

– Не хотелось ей отказывать. Я дал ей три номера… Двух каких-то ассистентов и, по ошибке, телефон… Алистана Каменный Берег. Я просто посмотрел мимо, я был сонный… А когда понял свою ошибку, уже было поздно. Я лег спать. А через два дня позвонила мама… Молодой человек! – Ливан махнул рукой официанту. – Еще сто пятьдесят того же самого коньяка…

Он перевел дух. Игрис сидел перед ним, боясь шелохнуться.

– Я не обязан был все это рассказывать, – торопливо сказал Ливан. – Меня не вызывали на допрос. Ни о чем не спрашивали. Я понятия не имею, почему он убил Алисию. Я ни в чем не виноват.

* * *

– Все, как я и говорил, – скучно покивал шеф. – Дело окончательно переходит «Коршуну». Твоя работа признана неудовлетворительной.

– Кем признана?

– Межведомственной комиссией.

– Когда успели?

– А долго ли, умеючи? – Шеф грустно усмехнулся. – Хотел я тебя вытянуть из этого дерьма. А теперь долго отмываться будешь, на повышение не пойдешь…

– У меня есть свидетель. Алисия не была под манипуляцией – она вполне осознанно позвонила с вокзала старому другу и узнала у него телефон Алистана…

– Старый друг свободно располагает телефоном одного из шефов «Коршуна»? Кто это?

– Телевизионщик, его фамилия Зеленый Пруд. Послушайте, ведь тот факт, что она не могла знать номера Алистана, они приводят в доказательство своей версии…

Шеф покачал головой:

– У них есть масса других «доказательств». Маги… бывают очень неприятными. Особенно когда борются за своего.

* * *

– Это в самом деле магия, – сказал рыжий крепыш в кожаном кресле.

Он взял за консультацию сумму, приведшую Игриса в трепет. Тем более что платить пришлось из своего кармана. В богатом офисе под вывеской «Магическая консультация: юриспруденция, быт, прочие аспекты» было прохладно и сухо, еле слышно ворчал кондиционер, в глубине аквариума висели, чуть шевеля плавниками, огромные яркие рыбы.

На столе перед рыжим крепышом лежали те самые листы с пометками, обнаруженные Игрисом среди бумаг поселковой учительницы.

– Что конкретно?

– Вот это, например, фильтрация загрязненного воздуха. Гм… В самом деле должно работать, хотя заклинание очень трудоемкое. Публикации прошлых лет, когда об этом всерьез никто не задумывался.

– Магия и экология?

– Да. Вот именно. Это разрозненная подборка материалов, вот, что-то на машинке перепечатывали. Системы особенной я не вижу, но тематически – магия на службе экологии. Вы правы.

– Спасибо, – сказал Игрис.

* * *

– Они никуда не уехали. – Елена курила, сидя на стуле посреди кухни. Она не брала сигарету уже лет шесть.

– Почему? – Игрис открыл посудомоечную машину и принялся складывать в нее грязные тарелки из высоченной стопки перед раковиной.

– Не достали билетов. Завтра достанут. Или не достанут.

– Я возьму им билеты… Елка, брось сигарету.

– Это никогда не закончится. – Жена вздохнула. – Ни-ког-да. Слушай, я сниму квартиру возле своей работы, и…

– Это закончится завтра.

– В который раз…

Он запустил посудомойку. Вытер руки полотенцем.

– В последний раз. Обещаю.

* * *

Елена заснула, едва коснувшись подушки. Игрис долго маялся: будить ее? Не будить? Он страшно соскучился по жене. Но у Елены было такое усталое, такое несчастное лицо, что он не решился ее тревожить.

Он больше не властен над этим делом. Все; можно выбросить из головы и Алисию Желудь, и Алистана Каменный Берег. Посмотреть на досуге пару серий «Под надежным крылом»: скоро небось покажут и про Болотную Каргу…

За стеной захныкал ребенок. Тонким голосом прикрикнула Агата: ребенок замолчал. Бедные двойняшки, с такой-то мамашей…

Герман Желудь всю жизнь работал на вредных предприятиях. Он не был магом, но собирал – или получил от кого-то? – разработки по магическим экологическим проектам. Разрозненные, устаревшие. Но ведь Алисия их-то с собой не взяла. Возможно, были другие? Материалы, которые Алистан Каменный Берег счел угрозой человечеству…

В полусне Игрису привиделся высоченный обрыв – каменный берег… Каменный Берег. Человек на краю, человек с лицом Алистана, и черный смерч, наступающий из бездны, морок, за которым идет конец света. Человек с лицом Алистана вскинул руки, из пальцев его, красиво ветвясь, прыгнули в небо молнии, и в этот момент в сознании Игриса кто-то сухо и буднично сказал:

– Слово погибели номер пять.

Игрис проснулся.

Прошло всего несколько минут. Елена спала. За стеной кто-то мерил шагами комнату: Агата? Или ее молчаливый Борис? Тоже не может уснуть…

Топ-топ. Топ-топ-топ. Качнулась форточка под порывом ветра. Где-то очень далеко заворчал гром.

«Он безумный лжец. Я все искупила жертвой. Я вернула его героям». Алисия Желудь, при всей своей внешней обыкновенности, была фанатичкой. Разумеется, Ливан Зеленый Пруд испугался, шарахнулся от этого огня, одновременно светлого и мрачного. Она была чем-то похожа на Алистана Каменный Берег – тоже присвоила себе право решать за всех, «искупать жертвой». Они близнецы, убийца и убитая. Маг и поселковая учительница. Знать бы, о чем они говорили…

Если бы показания Ливана Зеленый Пруд появились в первые дни расследования! Если бы…

Игрис перевернулся на другой бок. Что-то осталось в разговоре с Ливаном, какая-то непроясненная деталь.

«В школе как раз устанавливали памятную плиту…»

В этот момент Игрису показалось, что Ливан что-то вспомнил, но не сказал вслух. Наоборот – заторопился, стал рассказывать о странностях Алисии и добился своего – переключил внимание собеседника. Свечка, двадцатилетняя учительница несет свечку на ветру…

Который час?

Игрис встал, в одних трусах прошел на кухню и набрал мобильный номер Ливана. Половина двенадцатого ночи. Следствие закончено. Зачем?..

– Алло! – отозвалась трубка.

– Извините за поздний звонок. Это Игрис Трихвоста, следователь.

– Вы знаете, который… А. Да. Здравствуйте. Чего вы теперь-то хотите?

– Вы мне что-то хотели сказать о памятнике.

– О чем?

– О мемориальном знаке на школьном дворе. О нем и Алисии Желудь.

– Понятия не имею, о чем вы. Алисия была случайной жертвой, она оказалась под властью мага-манипулятора, все подстроили адвокаты Болотной Карги, это свершившийся факт! Нам заказали новую серию «Под надежным крылом», с таким сюжетом…

– Ливан. Алисию убили потому, что она обладала некой информацией. Если убийца решит, что вы тоже что-то знаете, – новую серию будут делать без вас.

– Вы… – Голос в трубке дрогнул. – Да что вы такое говорите? Я ничего не знаю, я не видел ее…

– …Двадцать лет. Что вы не досказали мне – о памятном знаке в поселке?

– Я не знаю. Я не уверен. Она меня не посвящала. Я однажды случайно увидел.

– Что?

– Кажется… Кажется, у нее там тоже был тайник.

* * *

«Он безумный лжец. Я все искупила жертвой. Я вернула его героям».

Игрис вывел машину из гаража. Снял с крыши велосипеды. Они с Еленой так давно собирались покататься на выходные…

Три с половиной часа на поезде. Сколько времени займет путь по трассе? Ночь, пусто. Свободное шоссе. Игрис развернул на коленях распечатанную карту; там еще грунтовка, а в последнее время идут и идут дожди…

За рулем он успокоился.

Он едет для очистки совести. Поспешит и вернется к утру. И тогда уже выкинет из головы Каменный Берег, Алисию, магию, экологию, Ливана Зеленый Пруд, Певца и заодно шефа. Пусть кто угодно получает повышение, Игрис и ухом не поведет – он живет не ради карьеры, он свободный человек, а когда уедет Агата с семьей – так и вовсе освободится…

Белая дорожная разметка горела в лучах фар. Ветер выл, обтекая машину, несущуюся, как болид. Гроза обошла стороной, небо прояснилось, показались звезды. На трассе было так пусто, что Игрису опять, не ко времени, вспомнилась Болотная Карга: вот так же ночью, на другой дороге – не прямой, туманной, скользкой, путешественник ощущал вдруг непреодолимое желание остановиться…

«А ведь старуху теперь посадят», – подумал Игрис.

* * *

Верхний Крот спал. Четыре часа утра; в окнах школы не светилось ни огонька.

Игрис выбрался из машины, облитой грязью от крыши до днища. На грунтовке пришлось тяжело: лужи. Ямы. Зато он ни разу не пропустил поворот и не сбился с пути.

Он вытащил фонарь из бардачка. Калитка была прикрыта, но не заперта. Есть ли в школе сторож? Спит ли? Игрис не собирается ничего воровать…

На асфальте двора он разглядел меловую разметку: несколько дней назад здесь прошла линейка, праздник первого звонка. Памятник Равелину и Двенадцати был завален цветами.

Он сразу увидел трещину. Это о ней говорила учительница химии Дана: «Молния ударила в мемориальную плиту, камень раскололся, да так неудачно…»

Трещину пытались замазать, спрятать, и частично это удалось. Игрис ближе поднес фонарь; под барельефом Равелина были высечены на камне двенадцать портретов, трещина проходила через лицо третьего справа героя. Это был, кажется, Сталевар: его всегда изображали с усами, и смотрел он сурово. Правда, на этой глыбе все изображения условны…

Тонкая черная линия пересекла лицо Сталевара пополам. Казалось, что герой подмигивает. Игрис провел рукой по мрамору. Надо быть сумасшедшей, чтобы устроить тайник в памятнике на виду у всех…

Или, наоборот, необычайно хитрой и умной?

Черная плита с барельефом, поставленная вертикально. Серая горизонтальная плита, на которой теперь лежат цветы. Под цветами – Игрис помнил – гладкий мрамор. Где здесь прятаться?

Он наклонился. Постамент казался сложенным из камня, из огромных булыжников. Или это фальшивая стенка, камнем обложено бетонное основание? Но тогда тут и подавно нельзя устроить никакого тайника…

Ливан, сволочь, отомстил надоедливому следователю. И претензий ведь не предъявишь: «Двадцать лет прошло… Я же сказал, что не помню точно»…

Промежутки между камнями были залиты раствором, заполнены пылью, мхом, и ясно было, что, если здесь и был тайник, к нему никто не притрагивался по крайней мере с прошлой весны. А может быть, с позапрошлой. Где-то залаяла собака, тут же отозвалась другая. «Ну и дурак же я, – подумал Игрис. – Что подумает Елена, когда проснется?!»

Он наугад потрогал один камень в основании памятника. Другой. Бесполезно…

Третий камень чуть заметно покачнулся под его рукой.

Игрис принялся расшатывать его. Полетела крошка. «Что я делаю, – подумалось ему, – я ломаю мемориал посреди поселка, самый скверный школьник на такое не решится…»

Камень отделился от кладки. Открылось темное отверстие. Игрис сунул туда руку – пусто. Пусто! Неровная полость, бетонные волглые стенки, рука тут же измазалась в какой-то плесени…

И только в самом дальнем краю, у стены, пальцы Игриса нащупали полиэтиленовый сверток.

* * *

Он гнал как сумасшедший. Рассвет застал его на половине дороги. Несколько раз пытался дозвониться Елене, но телефоны были выключены – жена спала. Поросший щетиной, с воспаленными глазами, он загнал машину в гараж в начале девятого утра. Тихо отпер внутреннюю дверь и на цыпочках просочился в дом.

Его поразили тишина и полумрак. Все шторы были задернуты, жалюзи опущены. Все спят…

Игрис заглянул на кухню. Посуда оказалась вымытой и расставленной на полках. Дверь комнаты, в которой жили Агата и Борис с детьми, стояла приоткрытой. Оттуда не доносилось ни звука.

Игрис заглянул краем глаза. Потом просунул голову. Кровать пустовала, раскладушки, на которых обычно спали дети, стояли рядом у стены – сложенные и даже упрятанные в чехлы. Шкаф открыт. Чемоданы и вещи исчезли. Игрис снова посмотрел на часы: восемь часов двадцать минут…

– Ваши родственники уехали.

Игрис обернулся.

Алистан стоял в глубине прихожей. Алистан Каменный Берег. По своему обыкновению чуть рассеянный, расслабленный, отрешенный.

– Вас выпустили? – после короткой паузы спросил Игрис.

– Можно сказать и так.

– Вы вырвались из-под стражи?!

– Меня трудно остановить. Что вы нашли?

Цокали часы на стене прихожей.

– Где моя жена? – быстро спросил Игрис.

– Спит.

– Она ничего не знает.

– Разумеется. Так что вы нашли?

– Ничего.

Вряд ли удастся что-то утаить от человека, который всерьез занимался механикой. А «Слово погибели», как теперь известно, убивает мгновенно. Замедлилось время; Игрис говорил неторопливо, спокойно, дружелюбно.

– Я ничего не нашел. Ее отец хранил магические заметки, связанные с экологией, но это мусор, ничего существенного. Вы зря вломились ко мне в дом, Алистан.

– Я же вас просил, – тихо сказал маг. – Вы же нормальный, разумный человек… Зачем вы?

Игрис понял, что не может сделать ни шага. Ноги его приклеились к полу. Это не было последствием шока, это не было поэтическое преувеличение; Игрис стоял как столб, впервые в жизни ощущая, что такое чужая воля внутри. Воля манипулятора.

Не паниковать.

Глядя Игрису в глаза, маг-убийца медленно повернулся. Поднял сумку, лежащую у входа в гараж.

– Вот это вы привезли из Верхнего Крота? Да? И там, внутри, ваша добыча?

– Я не знаю, что это. Я еще не смотрел.

Игрис говорил правду. Внутри свертка оказалась одна древняя кассета. Прослушать ее можно было только на антикварном магнитофоне, коротавшем век на веранде. Если пленка цела. Если не размагнитилась.

Алистан дернул застежку на сумке. Безошибочно вытащил сверток – грязный, волглый полиэтилен, обернутый свежей рекламной газетой.

– Такая простая вещь, – сказал Алистан задумчиво.

– Я видел вашу жену, – проговорил Игрис. – Ради нее и ради вашего сына – не делайте глупостей.

Алистан уронил на пол газету. Развернул полиэтилен, один слой за другим. Двумя пальцами вытащил кассету.

– Что здесь, как вы думаете, Игрис?

– Послушайте, у меня заканчивается терпение. Отпустите меня!

Алистан вздохнул:

– Я мог бы уничтожить эту вещь сейчас, так, чтобы даже пепла не осталось. Но теперь, после всего, что вы сделали, я хочу, чтобы вы ее прослушали. Вы заслужили. – Он скверно усмехнулся.

Игрис молчал.

– Нам обоим повезло, если она испорчена, – продолжал маг. – Но я вижу, что она цела… скорее всего. Я долго думал, у меня оказалось много свободного времени. И, знаете ли, я тоже хочу послушать. Любопытство – неправильный двигатель. Но очень уж сложно устоять.

– Алистан, вы ведь не сумасшедший. Побег, взлом, манипуляция сотрудником прокуратуры… Будет только хуже!

– Хуже? – Алистан вопросительно поднял брови, отчего сморщился его высокий, с залысинами, лоб. – Куда хуже, Игрис? Я покойник… Так я себя ощущаю. А вы – вы столько усилий потратили, чтобы обесценить все, за что я так дорого заплатил… Где вы это нашли?

– В тайнике под мемориальной плитой. На школьном дворе в поселке Верхний Крот.

– Как долго и как сложно, – пробормотал Алистан. – Наверняка я расспросил ее о тайнике. Но решил, что никто не доберется. Вероятность была ничтожная.

«Это правда», – подумал Игрис. Его ноги затекли, он почти не чувствовал ступней.

– Вы больше не ведете дело. – Маг покачал кассету на ладони. – Тогда зачем? Ради выслуги? Чтобы кому-то что-то доказать?

– Ради правды.

– Не смешите, Игрис.

– Я вправе знать, что вы решили утаить от меня. Вы мне не нянька и не цензор, Алистан. – Его злость брала верх над осторожностью, и он нарочно злился, чтобы заглушить страх. Чувство подвластности чужой воле пугало до одури.

– Сейчас я отпущу вас, – сказал маг-убийца. – Только не надо резких движений. Не пытайтесь выйти из дома или кому-то позвонить. Ваша жена не проснется, пока я ей не разрешу… Где магнитофон? Я тоже хочу узнать, что записано на этой кассете.

* * *

Кассета сохранилась отлично. Она была из прозрачного пластика, очень легкая: всего по пятнадцать минут записи на каждой стороне. Первая сторона оказалась пустой – Алистан терпеливо слушал тишину и шорохи, не пропуская ни секунды. Игрис тоже слушал. За окнами веранды прояснялось небо, пели синицы на яблонях. Тянулась лента, магнитофон молчал, Игрис испытывал попеременно облегчение и ярость, разочарование и стыд.

Магнитофон щелкнул. Пленка закончилась.

– Ясно, – кротко сказал Алистан. – Перевернем.

Игрис перевернул кассету. Снова потянулась тишина, подернутая шорохами, как старое полотно трещинками.

– Ты слушаешь это, значит, я умер, – сказал резкий старческий голос. Игрис еле удержался, чтобы не вздрогнуть. Алистан поднял голову. Последовала пауза. Кассета вертелась.

– И очень хорошо, – сварливо сказал старик. – Я расскажу тебе. Это надо для справедливости! Можешь сказать потом, что я выжил из ума. Но это не так. Я, Герман Желудь, в здравом уме и трезвой памяти расскажу, что со мной было и что было на самом деле…

Наверное, старик делал эту запись, очень низко склонившись к микрофону. Он говорил то очень быстро, взахлеб, то надолго умолкал, и тогда слышно было его дыхание.

– …Мое прозвище было Жук, из-за усов, его – Тихоня. Все наши знали, что он за тихоня, а чужие ловились, бывало, на его невинный вид, снаружи он был тюфяк тюфяком… Ни один памятник не похож на него. Только тот, что в парке, и то немного. Я никогда не знал про него правды… Время заканчивается, а я болтаю невесть что… Слушай, дочка. Дослушай до конца и прокрути еще раз. Нас было двенадцать человек. Вечером второго сентября…

Игрис нажал на кнопку «Стоп», лента остановилась. Сам он не мог бы объяснить в этот момент, почему так сделал: рука сама поднялась и нажала на черную клавишу. Маг-манипулятор был тут ни при чем.

– Это не документ. Это семейная реликвия. Болтовня старика, давно выжившего из ума.

Алистан молчал. Он сидел в плетеном кресле, закинув ногу на ногу, и смотрел в окно, на галдящих синиц. У Игриса звенело в ушах – казалось, надвигается чудовищное землетрясение, идет волна, и пенная верхушка ее уже видна на горизонте.

– Это семейное дело чужих умерших людей, – повторил он с нажимом. – Мне неприятно это слушать.

– А придется, – тихо сказал Алистан.

Скрипнуло кресло.

– Вы же хотели узнать правду? Я вам не нянька и не цензор. Слушайте! Знайте правду, вы так трудились, чтобы ее добыть!

– Это не правда. Это не документ. Это…

– Тем более. Почему вы дрожите, будто ребенок? Вы следователь, как я понимаю, с опытом? Почему Алисия Желудь дослушала это до конца, а вы пасуете?

– Ладно, я дослушаю, – сказал Игрис. – Но я не верю ни единому слову!

Щелкнула черная клавиша.

* * *

– …на воссоединение с другим отрядом. Потом мы разделились. Мне было велено сидеть за баррикадой и никого не пускать. Легко сказать – никого. Когда повалила толпа с винтовками, я рванул было назад…

Голос старика отдалился, зазвучал глухо, как в бочке. Он говорил теперь отрывисто, подолгу умолкая, преодолевая хрипоту:

– …Никому не рассказывал. Вернулся к баррикаде, подпустил их поближе и открыл огонь. Один. Против целой роты! Они не ждали, их так и покосило, остальные залегли и стали палить уже по мне… Я обгадился. Но менял ленты и стрелял. Хоть и не хотел. Какой, к лешему, героизм! Он вступил в меня и водил, как куклу. Я же не знал, что он маг. Никто не знал. Нас было двенадцать человек, всякому дорога своя шкура, а на прочих плевать. Он поднял нас и повел. Все померли, Студента пополам разорвало, я видел. Потом ничего не помню… Меня тоже приняли за труп… Пришел в себя, кругом уже пируют, уже ревут: «Слава Равелину!» Я тогда только вспомнил, как его звали, а то все Тихоня да Тихоня…

Странный звук прорвался из динамика. Старик плакал.

– …тоже герой и мертвец. На самом деле я не Герман и не Желудь, а Парм Гнилой Мост, в любом учебнике мое имя есть. Документы фальшивые после войны справил. А настоящие приберег… Они под полом. Знаешь где искать. Там же и письма, и все, что я записал… Прости меня, дурака, но вот так вышло, что не могу помереть с этой тайной. На центральной площади, третий справа, я стою, с усами… Да и на любой памятной доске. Можешь прийти, поглядеть… Даже похож, как я был в молодости… с тех пор усов не носил никогда… Живи, дочка, будь счастлива, выйди замуж, внуков мне нарожай… Если суме…

Кассета закончилась.

Алистан сидел не шевелясь, только покачивая носком ботинка. Игрис чувствовал, как немеет лицо. Будто под анестезией.

Болотная Карга построила пряничный домик недалеко от шоссе, где часто пропадали машины. Она играла людьми, как в куклы. Она манипулировала…

Если верить человеку, чей голос сохранился на кассете, – маршал Равелин тоже был манипулятором. Тогда выходит, что памятник Равелину и Двенадцати – монумент в честь манипулятора и его жертв. В день Памяти к нему возлагают цветы не просветленные люди, исполненные любви и достоинства, не соотечественники героев, а жертвы колоссального обмана.

– Да-да, – прошелестел Алистан. – Именно так. Именно… Женщина носила это в себе двадцать лет. Что случилось в конце августа, отчего она не утерпела?

– Молния.

– Что?

– Молния разбила памятный знак, – Игрис едва шевелил губами.

Он вспомнил: трещина прошла по лицу третьего справа. Сталевара, чье настоящее имя – Парм Гнилой Мост. Алисия была очень суеверной. Тут и несуеверный призадумался бы.

– Я не верю, – сказал Игрис. – Это бред.

– Мне-то она принесла доказательства, – по своему обыкновению, отрешенно проговорил Алистан. – Я-то не сомневался в правдивости ее слов. В том, что ее отец не бредил и не лгал. Зачем ей понадобился маг? Она смотрела сериал… «Под надежным крылом». Там полно сюжетов, когда человек приходит в «Коршун» со своей тайной… со свидетельством о магическом преступлении… и получает помощь.

Алистан, казалось, говорил сам с собой, забыв о присутствии другого. Игрис вдруг почувствовал себя грязным. С головой выкупанным в дерьме и нечистотах.

– Это бред! – услышал он собственный голос. – Грязная провокация, непонятно зачем… Так оболгать… Я не верю в эту чушь!

– Верите, – кротко сказал Алистан. – Более того – знаете. И никогда не будете жить как раньше. Из вашей жизни вырвали большой, светлый, счастливый кусок.

Он открыл магнитофон и вытащил кассету. Положил на плетеный стол веранды перед Игрисом.

– Вот то, чего вы добивались. Берите. Это правда.

– Это ложь.

– Это правда. Идите, обрадуйте жену… Знаете, найдутся люди, которые придут в восторг. Кто-то захочет заткнуть уши, откажется, объявит ложью, но пройдет несколько лет – и не останется никого, кто верил бы в подвиг Двенадцати.

– Это не предмет веры! Это исторический факт! Которому есть свидетели, есть документы…

– Вам еще раз показать, что такое манипуляция? Или вы уже все поняли?

Игрис не поверил своим глазам: маг-убийца сидел, развалившись в плетеном кресле, и, кажется, ликовал.

– Дар манипулятора – относительно редкий. Определяется нелегко. Если все, кем манипулировали, гибнут, как это было в случае с госпожой Стри, – тайна хранится сколь угодно долго. Двенадцать в самом деле совершили то, что совершили, но двигала ими не любовь, не ярость, не вера в победу, не преданность своему народу. Ими двигала чужая воля, грубо и безжалостно, будто куклами. Они орали от страха, пачкали штаны, корчились. Это было, наверное, жуткое и жалкое зрелище… Они не герои, которых помнят столетия после смерти. Они…

– Чему вы радуетесь?!

У Игриса перехватило дыхание. Он хотел встать – и тут же рухнул обратно в кресло. Заговорил прерывисто, как старик, чей голос записан на пленку:

– Все равно, что ими двигало! Человек может орать от ужаса, но делать свое дело! Страна распалась бы, погрязла в войне и голоде, возможно, никто из нас не родился бы! Кем бы они ни были – они герои!

– А Равелин?

– Тоже герой! Потому что он сделал невозможное. А если не было другого пути? А если… ладно, хорошо, он был манипулятор. Но он был гениальный политик, то, что он сделал потом, не объясняется одной только манипуляцией! Мы стольким ему обязаны, что можем простить…

– Все простить? Или чего-то не можем? – Алистан улыбался.

– Чему вы все-таки радуетесь?!

– А как вы думаете?

Игрис опустил плечи. Все, чего ему в этот момент хотелось, – лечь на кровать, закрыть глаза и больше никогда не просыпаться. «Не ищите… Информация убивает…»

Он вспомнил, как летел по трассе на обратном пути. Сколько раз скользили колеса на влажном покрытии. Сколько раз он рисковал слететь в кювет или вписаться в столб. Может быть, в этом и заключалась бы высшая справедливость? Это и было предначертано судьбой, но из-за сбоя в программе не сбылось?

Кусочек пластика. Несколько метров магнитной ленты. «Слово погибели».

Как хорошо было бы сейчас валяться на обочине рядом с искореженным автомобилем. Кассету никто не стал бы слушать – в суете ее выбросили бы в урну, а потом сожгли на мусороперерабатывающей фабрике…

– Вы хотели, – начал он, не глядя на Алистана, – хотели узнать, оправданно ли было… стоило ли ради этого…

– Стоило ли убивать невинную женщину? – кротко спросил Алистан. – Да. Мне очень хотелось знать. Потому что убийцей быть страшно. Я все думал, думал – зачем? И теперь я знаю… Как, по-вашему? Стоило ее убивать?

– Я не бухгалтер, – пробормотал Игрис. – И у меня нет линейки, чтобы измерять чужие жизни.

– Мне приятно на вас смотреть. Именно так, я надеялся, вы будете выглядеть, когда столь обожаемая вами правда наконец доберется до вас.

– Я рад, что вам приятно. Что вы теперь будете делать?

– В смысле?

– Вы ведь не выпустите эту информацию за пределы веранды. Меня вы тоже – «Словом погибели»?

– Вас? Нет. В вашем случае можно зачистить память на час назад, лучше – чуть больше… Но я не стану этого делать.

– Не станете?

– Вы хотели правды, – вкрадчиво сказал Алистан. – Тренируйтесь с ней жить.

Он легко поднялся из кресла.

– Ваша жена проснется, когда вы назовете ее по имени. Мне пора возвращаться под стражу, пока не хватились… Знаете, я не чувствую себя виноватым перед вами. Хотя поступаю сурово.

– Как? Как вы со мной поступаете?!

Маг обернулся через плечо. Он казался помолодевшим, вновь обретшим вкус к жизни.

– Оставляю вам этот выбор, дружище. Я за свой заплатил. Дело за вами.

И он взглядом указал на кассету, по-прежнему лежащую на столе.

Конец