Здесь никто не улыбался. И мне приходилось рисовать семейный портрет, сохраняя их высокомерные взгляды и поджатые губы, что казалось навечно поселились на лицах.

Комната, в которой я жил, меньше чулана, и чудо, что в ней помещалась кровать. Но меня это не волновало. Почти все время я проводил в гостиной за мольбертом, не отвлекаясь от работы, даже когда хозяева дома уходили на отдых. Лишь ночью я мог отложить кисть и отыскать Эмили. Обычно она стояла в своей спальне возле окна и смотрела вдаль безжизненной пустоши. Но это ночью.

А сейчас еще день …

– Миссис Харрис, поверните голову чуть-чуть влево. Вот так, спасибо.

Седая копна волос миссис Харрис вальяжно качнулась. Порой мне казалось, что она забыла снять с головы страусиную шляпу, которая выцвела на солнце и покрылась пылью. Легкими штрихами я запечатлел на холсте морщинистое лицо хозяйки, которая на контрасте с молодыми и цветущими дочерьми, смотрелась еще старше.

Мистер Харрис напоминал восковую фигуру с седыми бакенбардами, и бесполезно было просить его повернуться или приподнять голову, он даже не шелохнется. А вот дочери, Эмили и Белинда, сидели в ногах родителей и охотнее шли на контакт.

– Эмили, согните, пожалуйста, руку в локте, как вчера. Да, спасибо.

Я старался ничем не выдать своего волнения, когда обращался к девушке, но так сложно было на нее смотреть и не сметь прикоснуться. Иногда хотелось нарушить правило и плевать на последствия. Но я держался, хотя каждый проведенный здесь день – это риск.

Со вздохом обмакнул кисть в лавандовый цвет и коснулся на портрете ее платья. Боже, как она прекрасна…

Кожа Эмили цветочно-белого цвета, глаза, как два кобальта, губы – чистый коралл, волосы – охра. Белинда по сравнению с ней – уголь, прикоснувшись к которому на пальцах оставалась черная пыль. И даже сейчас она смотрела на меня с затаенной злобой, хотя мы познакомились лишь вчера, когда я пришел в их дом и предложил нарисовать семейный портрет.

– Я устала, – заявила миссис Харрис и поднялась, опираясь на плечи дочерей.

Я мельком глянул на часы. Три часа пополудни. Она стабильна в своей постоянности.

– Конечно, сделаем перерыв, – согласился я и продолжил рисовать.

Почти сразу вслед за ней поднялся мистер Харрис и его дочери. Я старался не обращать на них внимания. Нужно рисовать и не отвлекаться, пока не наступит ночь. А затем я предприму еще одну попытку заставить Эмили вспомнить меня. Вчерашняя провалилась. И если сегодня тоже ничего не получится, у меня останется третий шанс, последняя ночь, а затем я должен уйти.

Я просидел за мольбертом до позднего вечера, и хотя кисть уверенно порхала по холсту, мысли мои были далеки. Вновь и вновь я прокручивал в голове вчерашний разговор с Эмили, тщетно пытаясь понять, почему она меня не помнит…

– Эмили?

Она стояла возле окна, и со спины напоминала безжизненный манекен. Руки, как плети, висели вдоль туловища, теряясь в складках лавандового платья. Волосы закрывали спину густым полотном и при свете тусклой свечи казались цвета меди.

Эмили слегка шелохнулась и обернулась на мой зов, устремив на меня равнодушный взгляд. Ее безразличие ранило сильнее всего. Я ведь не чужой ей человек. Мы любили друг друга. Хотели сбежать и пожениться. Она должна была помнить, но вместо этого смотрела на меня прекрасными, но пустыми глазами.

– Вы хотите нарисовать мой портрет? Я устала, давайте завтра, – вежливо отмахнулась она и снова повернулась к окну.

Снаружи клубился туман, скользил по влажной земле между когтистыми деревьями, а седая луна резала холодным светом блеклую тьму.

– Эмили, ты не узнаешь меня?

Она вновь бросила в мою сторону недоуменный взгляд и смущенно улыбнулась:

– Конечно, узнаю. Вы – наш художник.

Я протянул руку, сгорая от желания схватить ее за хрупкие плечи и притянуть к себе. Но вовремя остановился, пока не случилось непоправимое. Нельзя, она должна вспомнить сама. У меня ещё будет время.

Я с шумом втянул воздух и отступил. По дому разнесся бой часов. Полночь.

– Мы хотели сбежать и пожениться.

Но Эмили словно не слышала меня. Она продолжала смотреть в окно, и я знал, когда уйду, ничего не изменится. Я прикусил нижнюю губу и вышел из спальни.

У меня ещё есть время. Но почему она не вспоминала сразу?

– Ты должен уйти, – голос, наполненный полынной горечью, вытащил меня из воспоминаний.

Я оторвался от мольберта, мельком взглянув на часы. Уже восьмой час, и за окном вновь опустилась тьма. А значит наступила вторая ночь. Но выйти из гостиной я не мог, потому что в дверном проеме застыла Белинда. Темноглазая, тощая, как голодная кошка. Вокруг бледного лица вились волосы, чернее самой ночи.

– Ты помнишь меня? – вместо ответа спросил я, ожидая услышать нечто похожее на ответ Эмили.

– Конечно же я помню тебя, Эдвард, – сквозь зубы процедила она.

Впервые здесь услышал свое имя, а ведь я не представлялся, когда вчера постучался в их дом.

– Ты должен уйти. Ты достаточно причинил горя нашей семье, – выплюнула Белинда и сделала пару шагов ко мне, шурша юбками.

– Но почему ты, а не Эмили? – сам себе прошептал я. – Она не может вспомнить меня, – уже громче добавил, но Белинда лишь усмехнулась.

– Возлюбленные бранятся, только тешатся. Мне нет дела до ваших ссор, Эдвард. К тому же Эмили всегда отличалась чрезмерной обидчивостью, так что это в ее духе не замечать тебя, – она пожала плечами. – Я лишь прошу, чтобы ты ушел.

– Но почему ты хочешь этого? Что я тебе сделал?

– Из-за тебя наш дом чуть не сгорел! – вскрикнула Белинда. – Мы могли погибнуть! Этого недостаточно?!

Ее слова отозвались в сердце резкой болью, и я прикусил губу, чтобы не сказать лишнее.

– Я понял тебя, – прошептал я и вышел из гостиной.

Но вместо того, чтобы уйти, я побежал к своей комнате и спрятался там. В голове пульсировала кровь, тысячи мыслей атаковали мозг. Но я не знал ответов. Не знал, или не хотел знать. Почему Белинда вспомнила меня? Сам не желая того, я вызвал у нее настолько сильные эмоции, что память вернулась. Зато ее сестре я безразличен?

Я выглянул в коридор и, никого не заметив, дошел до комнаты Эмили. Это все неправда. И сейчас докажу себе, что я прав.

Эмили, как и вчера, стояла возле окна, и когда я тихо ее поприветствовал, она обернулась с задумчивой улыбкой:

– Я устала на сегодня. Давайте продолжим рисовать завтра.

– Эмили, пожалуйста, посмотри на меня, – взмолился я.

Она послушно подняла на меня взгляд искрящихся глаз.

– Помнишь, мы с тобой лежали под звездным небом и мечтали прогуляться по луне? А помнишь, я поджидал тебя после воскресной службы, и мы сбегали от твоих родителей на ярмарку? Пожалуйста, скажи, что хоть что-то помнишь!

Глаза Эмили расширились, а губы слегка приоткрылись, и кажется на мгновение она забыла, как дышать. Но мучительное ожидание оказалось напрасным, потому что ее лицо быстро расслабилось, и она снова улыбнулась:

– Вы – наш художник.

– Я – Эдвард, Эмили! И я твой жених! Я люблю тебя, – уже безнадежнее добавил я.

Эмили нахмурилась и отвернулась к окну:

– Вы переходите границы. А теперь оставьте меня. Я устала.

По дому вновь разнесся бой часов. Полночь наступила еще быстрее, чем вчера, и я физически чувствовал, как время, словно песчинки сыпались сквозь пальцы, растворяясь в туманной дымке раннего утра.

Еле переставляя ноги, я вернулся в спальню, надеясь прикорнуть хоть час до того, как наступит рассвет. Я был не в состоянии осмыслить происходящее и смириться с тем, что все оказалось не так, как мечталось. Далеко не так. Но в спальне меня поджидала Белинда.

Она сидела на единственном стуле в углу комнаты и держала в руках подсвечник. Тонкая, кривая свеча горела дрожащим пламенем. Точно так же содрогалась моя душа.

– Почему ты не ушел?! – прошипела Белинда, но у меня уже не осталось сил притворяться. Правда рвалась с языка, но прежде я должен был узнать одну вещь.

– Белинда, ты сказала, что из-за меня вы чуть не погибли. Можешь рассказать, что случилось?

Белинда вскинула бровь, и в глазах появился проблеск страха. Так всегда происходит, когда спрашиваешь их о прошлом.

– Странно, но если пытаюсь вспомнить, то лишь урывками. Помню, как мы с Эмили ругались из-за тебя. Помню…

– Из-за меня? – я перебил Белинду.

Она потупила взгляд, из которого внезапно исчезла привычная злость. Белинда вдруг стала мягче и женственнее. Раньше я не замечал в ней подобных перемен.

– Да, мы ругались, потому что…, – она с шумом выдохнула и вернула себе прежний холодный вид. – Неважно. Помню, что Эмили вдруг закричала, схватила подсвечник и швырнула в окно. Шторы занялись огнем. Наверное, мы успели погасить пожар раньше, чем случилось непоправимое. Странно, но что было потом я уже не помню.

Я опустился на кровать и закрыл лицо руками:

– Не успели, – едва слышно прошептал я.

– Что?

Я посмотрел на Белинду, вновь переживая свой ужас, когда пришел на огромное пепелище, которое осталось от дома. Меня не было неделю, я поехал за кольцом для Эмили. А когда вернулся, то застал четыре гроба.

– Вы погибли, Белинда. Ты, Эмили, ваши родители… Меня не было, но люди сказали, что пожар разгорелся за считанные минуты. Это случилось поздним вечером. Огонь не смогли потушить. Он, будто голодный волк, пожирал все, к чему прикасался.

Белинда минуту сидела неподвижно, а затем скривила губы в ухмылке:

– Ты сумасшедший? О чем ты говоришь? Вот я, а вот ты – сидишь напротив. Или ты тоже умер? – фыркнула она.

– Нет, я – живой. Но я – проводник в мир мертвых. Поэтому нахожусь здесь. И говорю тебе правду, потому что ты вспомнила меня, в отличие от Эмили, – с горечью добавил я.

Белинда молчала, но в ее глазах зародились крошки сомнения.

– Сама подумай, почему никто из вас меня не вспомнил, когда я сюда пришел? Мы ведь знакомы целое лето. А ты лишь сегодня обратила на меня внимание. Почему Эмили делает вид, будто мы знакомы день? Почему время здесь течет то быстро, то медленно? Когда ты в последний раз спала, ела? Кого из своих знакомых ты помнишь, кроме меня? Никого верно? После смерти жизнь забывается. Вы только думаете, что ничего не изменилось, но на самом деле вы мертвы. В Пустоте ваша жизнь похожа на прежнюю, пока вы ожидаете божьего суда, который определит, кто из вас достоин рая, а кто нет… Здесь вы временно.

– В Пустоте? – охрипшим голосом переспросила Белинда.

Она вся сжалась в комочек, растеряв привычную уверенность. Грудь в черном платье тяжело вздымалась, на шее пульсировала венка.

– Да, так называется это место. Я пришел сюда, чтобы забрать Эмили, но не могу! – в отчаянии выкрикнул я и снова спрятал лицо в ладонях, потому что расплакаться перед Белиндой – последнее, что хотелось сделать.

– Почему? – прошептала она.

– Потому что она меня не помнит. Я могу забрать лишь одного человека. Нужно взяться за руки и пройти через ту щель в лесу, видишь? – я махнул рукой в сторону окна.

Белинда прильнула к стеклу. Уже начинало светать, и черная дыра в воздухе отчетливо проступила среди острых деревьев.

– Не замечала ее раньше.

– Потому что не искала. Но чтобы уйти, мне нужно прикоснуться к человеку и получить согласие. А сделать я это могу, только если он меня вспомнит. Обычно помогали сильные эмоции. И я надеялся, что любовь Эмили ко мне быстро вернет ей память, но ошибся. А если я прикоснусь к ней сейчас и насильно уведу в мир живых, то она вернется в облике неупокоенной души, обреченной на вечное заточение в междумирье. Завтра ночью я должен уйти домой, или будет слишком поздно… и я умру.

– Господи помилуй! – Белинда горячо зашептала молитву.

– Ее любви оказалось недостаточно, – я понуро опустил голову и вдруг горько засмеялся. – Твоя ненависть ко мне оказалась сильнее. Ведь ты меня вспомнила, а Эмили нет.

– Ненависть? Любовь?

Я поднял взгляд и увидел недоумение на лице Белинды, которое быстро сменилось презрением:

– Какой же ты глупец, Эдвард. Ты так ничего и не понял. Мы ссорились из-за тебя. Ты поехал за обручальным кольцом для Эмили, вы строили планы, чтобы убежать вместе, потому что родители бы никогда не одобрили брак дочери с бедным художником. Но жуткая правда в том, что Эмили не собиралась с тобой бежать, – ее голос звучал сухо и холодно.

– Что ты такое говоришь? – во рту пересохло.

– Она играла твоими чувствами, Эдвард. В нашей глуши скучно, и ты казался ей неплохим развлечением. Но все зашло слишком далеко. Я пыталась ее образумить и заставить сказать тебе правду, но Эмили разозлилась. И бросила тот злосчастный подсвечник, – прошептала Белинда и усмехнулась. – Получается, мы погибли из-за ее тщеславия, – она смахнула слезы, которые покатились по лицу, как прозрачные дождевые капли.

– Она… не любила меня? – от шока я едва мог выговорить слова.

Видимо кто-то проехался по моей жизни, заставив перевернуть все с ног на голову.

– Господи, я ведь заключил сделку со Смертью… – от ужаса у меня скрутило желудок, и я сполз с кровати на дощатый пол.

– Со смертью? – Белинда вздрогнула.

– Да. Она одарила меня силой проводника лишь на один раз, чтобы я смог вернуть Эмили. Потом Смерть позволила бы мне прожить отмеренное, но после смерти я снова стал бы Проводником на сто лет и приводил бы в Пустоту души. А теперь моя жертва… все зря.

Я зарылся лицом в колени, наплевав на то, что выгляжу перед Белиндой слабым. Она ничего не произнесла, и некоторое время мы сидели молча, слушая дыхание дома. А потом…

– Белинда, – я запрокинул голову и вгляделся в острое лицо девушки, – я ведь могу вернуть тебя к жизни! И тогда спасу хоть кого-то.

От неожиданности она онемела.

– Я...., – она глянула в сторону зловещей щели, – но моя семья? – сглотнула она.

– Я знаю. Мне очень жаль, Белинда. Но нельзя упускать такой шанс. Ты достойна прожить много-много лет и умереть в преклонном возрасте. Прошу, пойдем со мной, – я встал перед ней на колени и сжал ее холодные руки. Впервые прикоснулся к кому-то в этом мире.

Кровоточащая рана в сердце заполнилась страстным желанием спасти Белинду. Она погибла по вине импульсивной Эмили и не заслужила такой смерти.

Глаза Белинды широко раскрылись, стоило коснуться ее рук, а на щеках расцвел нежный румянец. В полумраке она больше не казалась грубой и злой. Теперь уголь не пачкал руки. Нет. Он рисовал прекрасные картины, от которых замирало сердце.

– Хорошо, я согласна, – кивнула она.

За окном стал заниматься рассвет. Лимонного цвета полосой засиял на горизонте, рассеивая серую тьму.

– Тогда уходим этой ночью. Она может наступить быстрее, чем мы думаем. Пока есть время, тебе стоит попрощаться с семьей. Не всем выдается такая возможность.

Я попытался улыбкой приободрить Белинду, но она испуганная и дрожащая молча выскользнула из моей крохотной спальни. Я понимаю. Ей нужно время, чтобы прийти в себя. А мне нужно продолжать рисовать, а потом… тоже… попрощаться…

День начался обычно. Вся семья собралась в гостиной и до трех пополудни я рисовал их портрет, который был почти закончен. В три часа дня миссис Харрис, тяжело опираясь на плечи дочерей, встала и ее копна волос качнулась следом.

– Я устала, – провозгласила она и выплыла из комнаты.

Муж покорно последовал за женой. После смерти ничего не изменилось. Глава семьи Харрис продолжал заглядывать в рот жене, которая упорно искала для стареющих дочек блестящую партию. Я брезгливо поморщился. Сейчас как никогда жалел, что тогда в пылу душевной боли согласился на сделку со Смертью. Наши взгляды с Белиндой пересеклись, и под ложечкой засосало. Совесть проснулась некстати.

Вскоре встала Эмили, но когда Белинда не последовала за ней, она остановилась и недоуменно посмотрела на сестру:

– Ты идёшь?

– Я еще посижу, – уклончиво ответила Белинда.

Лицо Эмили тут же разгладилось, и она развернулась, чтобы выйти.

– Постой!

Я отложил кисть с палитрой, к тому же картина уже была готова, и на дрожащих ногах подошел к Эмили. За окном уже темнело, пришла пора сказать последнее «прощай». Сердце болезненно защемило, когда кобальтовые глаза Эмили с интересом взглянули на меня.

– Я закончил работу и сегодня ухожу. Поэтому хотел попрощаться, Эмили. И хотел сказать, что не знал никого прекраснее, чем ты. Твоя улыбка, словно блики лунного света на озерной глади. Твои глаза, как яркие алмазы, искрящиеся на солнце. И ты сама – ангел…

Теперь последняя фраза не была метафорой.

С каждым моим словом улыбка на лице Эмили становилась все шире и шире, и я позабыл, что изначально все в этом доме ходили с каменными лицами, словно забыли, как это улыбаться.

– Ах, Эдвард, как ты чудесно говоришь! – восхитилась Эмили.

Я обескураженно открыл рот. Белинда вздрогнула.

– Ты помнишь меня?! – недоверчиво уточнил я.

– Конечно, – она фыркнула. – Тебя не было всего неделю, а ты такие глупости спрашиваешь.

– О, Боже, о, Боже! – зашептал я. – Я знал, что ты любишь меня, знал, а Белинда…

Я перевел взгляд на посеревшую Белинду и сощурился:

– Ты специально солгала мне! Хотела занять место Эмили и вернуться к жизни вместо нее. Это очень подло!

Белинда вскочила на ноги и выбежала из гостиной, даже не захлопнув за собой дверь. Та грустно заскрипела петлями ей вслед.

– О, Господи, что между вами произошло? – Эмили прижала ладони к щекам. – Мне следует ревновать?

– Ревновать? Нет-нет, – я нежно прикоснулся к руке Эмили. Теперь я могу это сделать. – Не забивай себе голову.

– Просто Белинда тоже влюблена в тебя. А буквально накануне мы с ней так сильно повздорили, что я чудом не спалила дом, – она засмеялась, но от ее смеха мне стало страшно.

– Влюблена? – словно обухом по голове огретый, повторил я.

– Увы… Она призналась мне, – Эмили заговорила низким голосом, неумело передразнивая сестру: – Ты не любишь, Эдварда. Ты его используешь, чтобы выйти за него замуж. А я ей отвечаю: Какая чушь! Эдвард говорит такие чудесные комплименты. Только дурочка не влюбится в него. И да, мне уже двадцать лет, не могу же я сидеть в старых девах всю жизнь! А Белинда снова гнула свое: Тебе плевать на то, какой он замечательный человек, и как только ты выйдешь за него замуж, то он тебе надоест, как и все шляпки, что ты накупила в этом сезоне. Ты всего лишь лелеешь свое самолюбие, – Эмили перевела дух. – Ты представляешь? Конечно же, я вышла из себя и швырнула эту злосчастную свечу… – она нахмурилась. – Слава Богу, все обошлось.

У меня перехватило дыхание. Комплименты? Эмили интересовало лишь мое восхищение ее красотой? И вспомнила она меня лишь тогда, когда я снова стал ею восторгаться. Меня замутило…

– Эмили, – я отступил от нее, – прости меня за все. И знай, что несмотря на то, что ты не любила меня по-настоящему, я никогда тебя не забуду.

В неудержимом порыве я прижался быстрым поцелуем к ее округлившимися от удивления губам и выбежал в коридор, а затем впервые за три дня вышел наружу.

На небе уже всходила полная яркая луна, и одновременно с ней за горизонт плавно оседало солнце. Вдалеке среди обнаженных деревьев по мшистой тропинке, усыпанной золой, бежала Белинда. Прямо к расщелине посреди темнеющего неба.

– Белинда! – закричал я, но она даже не остановилась.

Ужас сковал сердце. Зачем, зачем я показал ей выход?! Она не знает, что творит.

Я бежал следом за Белиндой, и ледяной воздух обжигал лёгкие. Вязкий туман цеплялся за ноги, будто боялся, что я ее догоню.

Маленькая фигурка Белинды в последний раз мелькнула перед глазами, а затем исчезла в черном проходе. И он растворился.

А я остался.

Белинда оказалась в небольшой скудно обставленной комнате с голыми окнами. Судя по мужской одежде, разбросанной на кровати, и комоде, на котором стояли баночки с красками, а среди них валялись растрепанные кисти, спальня принадлежала Эдварду. Белинда вернулась в мир живых.

– О, Господи…

Ноги подкашивались. Белинда развернулась и увидела картину на мольберте. На ней был изображен их семейный дом с маленькими окнами и зеленой крышей. Посередине холст был порезан, но когда Белинда прикоснулась к мягким краям ткани, ничего не произошло. Магия пропала. Зато если присмотреться, можно было увидеть фигурку бегущего человека, в которой смутно угадывался Эдвард.

– Я убила его, – всхлипнула Белинда и рухнула на постель.

– У тебя не было дара Проводника, поэтому ты не могла привести с собой душу, – из темного угла комнаты раздался тихий старушечий голос, но как ни старалась Белинда, она никого не увидела. – Ты заняла место художника. В любом случае, он воссоединился со своей возлюбленной и получил то, что хотел.

– Кто вы? – Белинда стиснула холодное одеяло.

– Тебя должно волновать не кто я, а кто ты, – со смешком ответила Некто. Тени в углу сгустились, но на свет никто не вышел. – Ты теперь Проводник. И тебе многому предстоит научиться.

– Если я – Проводник, то вы – Смерть, – прошептала Белинда и даже забыла, как дышать.

В углу снова раздался хриплый смех.

Она угадала.

В этом доме никто не улыбался. На лицах жильцов застыло мрачное высокомерие, губы были угрюмо поджаты, глаза мертвые. У художника, который рисовал семейный портрет, такое же выражение лица. Он не помнил, как здесь оказался. Да его это и не волновало. Каждый день он рисовал картину – портрет семейства Харрис, и не замечал, что тот был давно закончен. Как и не замечал нарисованную на нем девушку с черными, как уголь волосами. Девушку, которую он больше не знал.