Песня хомуса
Сардаана стоит на распутье: попытать счастье в столице или остаться в родном Якутске? Москва манит и пугает. Поездка в деревеньку в тайге представляется отличным шансом прислушаться к себе, решиться. Но что если внутри отыщется большее, чем просто решимость?
– Дом старый, но крепкий. Дед Сэмэн рукастый был, до последнего вёл хозяйство сам, – мама дернула створку окна снова. Та скрипнула, нехотя поддалась. Сардаана сделала глубокий вдох и закашлялась – по горлу словно наждачкой шоркнули. Обхватила тонкими пальцами шею, захрипела, повалилась на цветастый половик, дернулась пару раз и затихла.
– Трагедия в одно действие?
– Закрывай, – Сардаана выжидательно взглянула из-под опущенных ресниц. Мама хмыкнула и тоже зашлась кашлем:
– Ладно, убедила, потом проветрим.
Рассохшаяся рама с трудом встала на место. Сардаана поднялась, отряхнула колени. Горчащая дымка медленно рассеялась в тяжëлом воздухе нежилых комнат.
– Наведëм здесь порядок и выставим дом на продажу.
Сардаана кивнула, хоть и не верила, что на домик будет спрос. Пока они шли от остановки через деревню, она насчитала штук семь заколоченных домов.
– Разбирай тумбочку, а я за сервант возьмусь, – мама распахнула стеклянную дверцу и звонко чихнула. – Пылищи-то! Найдëм покупателя, а там, глядишь, квартирку в Якутске тебе возьмëм. Хорошо бы однушку недалеко от театра, чтобы ты не ездила. Как думаешь?
Сардаана вздрогнула: про второе письмо маме она так и не сказала. Телефон сам нырнул в руку. Она ткнула в экран и в сотый, наверное, раз перечитала заветные строки: «Московский экспериментальный театр утвердил вас на роль второго плана в спектакле «Мулан». Пожалуйста, пришлите подтверждение до конца месяца».
Москва! Такой шанс выпадает не каждый день! Тем более начинающей актрисе. Но…
– Смотри-ка, приёмник! Батарейки на месте, – мама щелкнула кнопкой. В динамике затрещало.
Сардаана спрятала телефон в задний карман. Здесь, в деревне, тихо, за уборкой будет время подумать. Пара дней на это есть. А пока…
Морщась от назойливого треска радиопомех, Сардаана села на цветастый половик, скрестив ноги, и заглянула в тëмное нутро тумбочки.
Носовой платок в крупную клетку, пузырёк с таблетками, мазь для суставов. Стопка пожелтевших газет. Всë в мусор. А это что? Пальцы нащупали деревянный короб в дальнем углу тумбы. Шкатулка! Сардаана поставила находку на колени. Пальцы вмиг посерели от пыли. Она смахнула налëт и вытерла ладонь о штанину.
Что мог хранить дед в старой шкатулке? Для фотографий узка. Украшения? Вряд ли. Сардаана приподняла крышку.
– … три очага локализованы, однако около семи лесных пожаров бушуют на территории заповедника «Ленские столбы»… – выкрикнул приёмник.
– Поймала! – удивлëнно воскликнула мама, убавляя громкость.
Перо. Чëрное. Наверное, вороново. А под ним… На плавном изгибе металлических щëк ещë можно было разглядеть растительный орнамент. Сардаана дернула язычок указательным пальцем. Хомус1.
– Ау, хозяюшки! – раздалось от порога.
– Идём! – откликнулась мама, отбрасывая тряпку.
– Ну, идëм —так идëм. Сардаана потянулась следом, прихватив с собой шкатулку.
– Молочка я вам принесла, утрешнего. Коровка у меня хорошая, удойная, сама-то я столько не выпиваю, вот и разношу, – бабушка передала маме пластиковый кувшин, всплеснула руками, – Я Дарыйа, соседушка ваша справа. Вон моя избëнка. А ты, знать, Олена? Сэмэн, упокой господь его душу, сказывал.
Старушка была сухонькая, но улыбчивая, с морщинками в уголках глаз. Седые волосы собраны под зелëным платком, в оттянутых мочках золотые серьги.
– Места у нас хорошие, тихие. Да только пустеет деревня. Всего ничего нас осталось. Пяток старух, дед Кудук с внуком. Остальные наездами. Вы-то как, насовсем?
– Куда нам… Дом в порядок приведём и обратно, в город, – мама развела руками, словно извиняясь. – У меня работа, да и Сардаана… в театре «Олонхо» играть будет, пригласили. С таким талантом в деревне сидеть грешно.
Сардаана выбила голыми пятками несколько народных па – полюбуйтесь, каковы таланты! Дарыйа рассмеялась. За дурачеством легче было прятать смятение: мама гордится, планы строит, а дочь в Москву собралась. Обрадуется? Или расстроится? Да и сама Сардаана все никак не могла решиться.
– Ну, будет тебе, – улыбнулась мама.
– Да, – закивала старушка, выходя на крыльцо. – Молодёжи в городе повеселее. У нас тут только Кэскил из молодых, внук-то Кудука. И вот глядишь, не уезжает. Туточки ему хорошо. Заболтала я вас. Ухожу, отдыхайте. А кувшинку потом занесëте, вон тот дом, с зелёной крышей.
Дарыйа засеменила по тропинке, но вдруг остановилась:
– Помянешь чëрта… Вон он, Кудук. Эй, старый! Куда с лопатой-то? Али клад искать?
Над оградой действительно плыла лопата, покачиваясь на широких плечах деда. Шагал он бодро, такого дряхлым не назовëшь.
– Сдурела, старая? Какой клад! Окапывать пойду, видишь – как дымкой всë затянуло. Того гляди огонь на нас пойдет.
– Пожары же далеко, – обеспокоенно заметила мама, кивнув Кудуку.
– Сейчас далëко, завтра – кто знает. Без ветра, знать, дерево не качается.
– Вечно ты беду пророчишь. Глядишь, бог милует, – Дарыйа, охая, засеменила вслед за ним.
– Может, зря мы приехали, – тревожилась мама.
– Да брось, в новостях не было ничего о пожарах в Горном… а дымка и Якутск накрыла, – Сардаана протянула маме шкатулку, – вот посмотри, что нашла. Как думаешь, старинная?
– Прабабки это твоей. Видишь, перо воронье? Тураах её звали. Говорят, хомус у неё в руках так и пел.
Сардаана отошла на середину комнаты. Да, так она отражается в зеркале в полный рост.
Роль второго плана в спектакле «Мулан». Кто это может быть? Одна из более удачливых невест? Попробуем…
В правой руке зонтик, левой плавные жесты, и мелкими шажками по кругу. Грациозно опускаемся, подобрав под себя ноги, берëм чайник и разливаем чай. Подуть немного, передать гостю.
Сардаана стрельнула глазами отражению и рассмеялась: ай, хороша! Такую богатый жених возьмёт.
Это – Москва. Да, роль проходная. Но и её можно сыграть от души. А там и заметят.
А если остаться в Якутске? Тут роль интереснее. Сардаана вскочила. Ноги пошире, в полуприсед. Голову склонить, спрятать лицо за волосами. А вот и бубен! Сначала мелкой дробью, потом вскинуться – и в пляс. Руки – крылья, ты не просто девушка – ты шаманка, связь между мирами, голос, обращённый к богам. И пляшут с тобой могучие духи.
А если так? Сардаана метнулась к тумбочке, зажала в пальцах хомус. Играть она умела, в театральном были занятия по народной культуре. Да, не мастерски, но для роли пойдëт.
Согрев металл в ладони, она прижала хомус к губам, сосредоточилась. Вом-м. Вом-вэ-вом, – звук выходил низкий, нутряной. Сардаана даже глаза закрыла от удовольствия. Да, руки заняты, но так даже интереснее: передать образ только движениями тела.
– Ай, красота! Сила в тебе так и поёт!
Сардаана сбилась, язычок хомуса щëлкнул по зубам. У неё, оказывается, зритель есть.
Уперев руки в колени, на кровати сидел старичок. Незнакомый. Глаза косые, не поймëшь, куда смотрят.
– Здравствуйте, – Сардаана растерялась.
– И ты здравствуй, коль не шутишь.
– А вы?..
– Айчааном зовусь. Да ты не пужайся, и за любопытство не серчай. Уж очень интересно было взглянуть.
Сардаана кивнула, все еще не очень понимая, как относиться к гостю.
– Хочешь, совет дам? – Айчаан подался вперёд. Согласие ему, видимо, не требовалось. – Отведает хомус твоей крови – душа в игре пробудится. А там и ответы придут.
Вот так совет: ничего не понять. Сардаана моргнула, а старичок уже скатился с кровати.
– Ну, пошел я. Дела…
Она взглянула на хомус, потом в зеркало, и бросилась на крыльцо. Старика уже и след простыл. Зато у соседнего домика виднелся зелёный платок Дарыйы. А рядом со старушкой мама и незнакомый парень. Сардаана сунула ноги в шлëпки и сбежала с крыльца.
– А-а, девонька!
– Слушайте, тут дед заходил, – Сардаана кивнула парню, видимо, внуку Кудука. – Так и не поняла, что хотел. Может, со скуки… Косой, с залысинами. Айчааном представился.
– Айчааном? – Кэскил округлил глаза. – Из приезжих, что ли? Так не было никого, автобус пустой пришëл.
– А ты имя не перепутала?
– Э, девонька! – Дарыйа прищурилась довольно. – И правда талант в тебе есть, видать. Хозяин домашнего очага тебя навещал!
– Дарыйа-эбэ, ты суевериями городских не пугай, не приедут больше! – Кэскил погрозил старухе пальцем и рассмеялся. «Наигранно», – отметила Сардаана. Но рассмеялась следом, чтобы закончить тревожную беседу.
– Представляешь, горит уже недалеко, в двадцати с небольшим километрах! – мама всплеснула руками.
– Да, прав был Кудук… Кто бы подумал. Что, Кэскил, много вы окопали?
– Да разве ж вдвоëм, лопатами много сделаешь? Вот, пойду на станцию. Должны огнеборцы подъехать.
– Девонька, унесëшь старому Кудуку обед? У тебя ножки–то помоложе. А я два дома пройду – и три минуты стою, дышу. И так сил нет, а тут еще гарь эта поганая.
– Куда?
– Недалëко, к ручейку.
– Не опасно? Собьëтся с пути ещё…
– Не волнуйтесь, до развилки я провожу, – Кэскил улыбнулся. – А дальше там всего метров триста, и тропка одна всего.
– Несите, Дарыйа-эбэ, обед, унесу!
Справа трава выше скособоченной ограды, слева забитые ставни избушки, одичавшей, потерявшей жилой облик.
– Тоскливое зрелище! Неужели и правда в город не хочешь? Не гнетëт это все, Кэскил?
– Да не Кэскил я, – взъерошил и без того торчащий ëжик. – Кириллэ я, да дед, упрямец, иначе как Кэскилом не зовëт. Вот и прицепилось.
– Та-ак, – Сардаана отстранилась, хитро сверкнула глазами. – Какие ещë страшные тайны хранит эта деревенька?
Затем приблизилась – лицом к лицу, так, чтобы его дыхание на щеках ощутить. И шëпотом:
– И самое главное – как мне тебя называть?
– Да как все, я привык. А что до города, – он взял её за плечи, повернул лицом к вырастающим из мутной дымки деревьям. – Вот и развилка. Тебе по правой тропинке, к ручью. Дойдëшь до сухого пня – остановись. Послушай лес. Загляни в него: такая красота и такая силища! А потом в себя: там тот же лес. Потому и не уезжаю.
По плечам замурашило. Не слишком ли много для одного дня: хозяин очага, сильные руки на плечах, лес. Сардаана сунула руки в карманы. В правом оказалось не пусто. Повертев в пальцах находку, догадалась – хомус!
– До сухого пня, а дальше куда?
– Да никуда. От пня уже и ручей слышно. Аукнешь пару раз, дед сам к тебе выйдет. Ну, иди.
Кэскил легонько подтолкнул в спину. Сардаана зашагала по тропке.
– Да скажи деду, подмога завтра приедет! Огнеборцы!
Сила. Тайга ей полнится – вот какие деревья высоченные! Да только с огнём лес совладать не может. Воздух мутен, вместо свежего запаха хвои – горечь и першение в горле.
Пень она заметила сразу. Такой не пропустишь: низкий, в обхват широченный, наверное, обнять вдвоëм только выйдет. С одного бока мшистый. Каким же могучим деревом был этот пень!
И снова – мощь. Кэскил сказал, в тебе тот же лес. Та же сила. Но это не так. В нём, живущем с лесом бок о бок, работающем на земле – да. В ней, городской, какая сила? Даже путь себе выбрать не может, мечется.
Чего тут думать? Зовут в столицу – хватай, пока не передумали. А Сардаана колеблется: вдруг так и останется среди московских актрис на вечных эпизодических ролях? Для «Мулан» азиатская внешность – плюс, но для других постановок…
Ещё что-то есть. То, что она пока не может выразить.
И отказаться страшно: второго шанса может не случиться. Не пожалеть бы потом.
Где-то за спиной звенел ручей. Лес стоял неподвижный, спал в сером мареве. Дымка делала чащу призрачной: ближние деревья чëткие, словно мягким карандашом вычерченные, а дальше, вглубь, не то стволы, не то тени. А может и бродит кто…
Вид завораживал. Даже мысли пропали. Какая столица? Да и есть ли она, эта Москва? Может, весь мир – утопающий в дымке лес. Сардаана не глядя опустила холщовую сумку, собранную Дарыей, на пень, нащупала в кармане хомус.
На этот раз никакого лицедейства. Лес не потерпит. И глаза не закрывай. Смотри. Вом-вэ-вом, вэо-вэо, – зовëт хомус, спрашивает.
И лес отвечает.
Первыми оживают две подружки-рябинки. Гроздья только набирают красноту, едва порыжели. И иччи2 у них под стать – белочки.
Что перед ней духи, Сардаана понимает сразу. Сотканные из воздуха, полупрозрачные. И не пугаются, ведут себя не по-звериному. Протянешь руку – не отпрянут.
Но руки заняты. Игру она не прерывает. Даже когда губу обжигает и во рту становится солоно – хлебнул хомус крови, бывает. Только глаза распахивает шире. Теперь уже не Сардаана глядит в лес, а он заглядывает ей в душу.
В серой толще разливается алое. Подбирается ближе, стелется по земле. Потрескивает. И, спасаясь от алого, являются из чащи другие иччи. Сначала испуганные, мечущиеся. Потом – израненные, обугленные. Не милые зверюшки – дикая боль леса.
Сардаана отступает. Больно. И ей, и лесу – всем. Лес спрашивает, спрашивают глаза обугленных, пахнущих гарью духов, а ей отвечать нечего. Что она может сделать?
Сдавленно, будто охрипши, тренькает хомус и замолкает. Перед глазами плывëт. Или пылает. Или…
– Чего не аукаешь? В лесу тихариться нельзя, зверь выйти может. Дарыйа отправила?
Сардаана вскрикивает:
– Огонь, пожар подступает!
– Э, глупая, – Кудук ловит её, усаживает на пень. – Огонь далëко и совсем в другой стороне. А там, куда указываешь, деревня наша. Видать, задремала иль надышалась. Погодь, воды принесу. Умоешься.
Не задремала. И не надышалась. Хомус это. Его сила. Зачем взяла. Обратно-то спрятать можно, да память не спрячешь. Ужас не спрячешь.
Сардаана послушно умылась, хлебнула из жестяной кружки, а глаза все равно режет.
– Эй, я тебя не затем поил, чтоб ты слëзы лила. Испугалась что ль?
– Дед Кудук, лес гибнет. А мы ничего сделать не можем…
– Как ничего? Я вот копаю, Дарыйа мне обед наготовила, ты принесла. Завтра огнеборцы приедут, сама ж сказала. Каждый делает, что по силам.
– Бесполезно же…
– Тьфу! Заладила… Раскисла – иди домой. Не надо мне тут рабочий настрой портить. Или в город ворачивайся.
Сардаана поднялась. Прав Кудук, прочь надо. В город. А если не поможет – в Москву. Там ни леса, ни иччи. Совсем другой мир.
– Эй, ты как? Дойдëшь? Не обижайся, коли резок был.
– Дойду…
Лес глядит ей в спину. Выжидательно? Разочарованно?
Какой бы ни был – ноги её больше здесь не будет, бежать! И хомус в доме оставить. Пусть дальше спит в коробе!
– Ну, девонька? Унесла?
– Унесла…
– А загрустила чего? Не я ль напугала? Ты не думай, русские тоже вон в домового верят. А у нас вместо него хозяин домашнего очага – Уот Иччитэ.
Сардаана кивнула. Болтать с Дарыей не хотелось. Спрятаться, как в детской игре: я в домике. Перевести дух, собраться и уехать скорее.
– От дара, девонька, не отрекайся. Грешно, коль дан, – твердила Дарыйа. – У тебя, знать, наследное. Прабабка твоя, Тураах, меня лечила. Сама-то я не помню, малая была, а мамка мне сказывала.
Воют волки. На мягких лапах подходят ближе. Поют пронзающую высь колыбельную. Чтобы не ведала девонька, что не волки это. Чтобы не слышала страшного:
– Гори-и-и-м! Ох, родненькие, гори-и-м!
Лижут языки костра сараюшку на окраине деревни, потрескивают довольно, пофыркивают искрами.
– Тьфу, ветер-зараза! Пригнал беду! – ворчит Кудук, удобнее перехватывая вëдра с водой. За ним, едва переставляя ноги, волочит таз Дарыйа.
– Вставай, Сардаана, вставай, пожар! – мать встряхивает за плечо и бросается наружу. Сардаана запутывается ногами в пледе, съезжает на пол и, высвободившись, вмиг оказывается на крыльце.
Тайга пышет серыми клубами дыма. Сквозь пепельный посверкивает алое, шлейфом тянется в глубь тайгу.
– Дед, держись, дед! Мы идëм! – надрывается Кэскил, привстав на спине бодро ползущей к пожарищу военной машины.
– Хочешь помочь – играй, – Сардаана поворачивается и оказывается лицом к лицу с косоглазым Айчааном.
– Играть? Да там же все полыхает! – она дëргается, пытаясь отстраниться.
– Вот и играй, – в широкой ладони Айчаана выжидательно поблескивает прабабкин хомус, – да так, чтоб ветер убаюкать. Как он тебя ночью баюкал. Стихнет ветер – с пламенем справятся.
Это театр абсурда, и Сардаана в главной роли. Впереди бегут огнеборцы, их рюкзаки приметны даже в дыму, а в спины им несëтся песня хомуса: вом-вэ-вом, вэо-во, вом-вом.
Тише, ветер, свернись клубком на вершинах елей. Следом и пламя уснëт.
Иччи стекаются на её игру, тревожные, мечущиеся. Они выходят из дыма, ступают обожжëнными лапами, скулят и смотрят. Пустыми глазами. Это те, кого огонь не пощадил.
В груди саднит. Если б можно было потушить пламя слезами…
Спите, иччи. Я тоже немного лес, и я рядом. Пусть сон унесëт боль. Когда-нибудь тайга возродится. А пока – засыпайте.
Губы немеют. Горло дерëт. Но Сардаана знает – ветер утих, заслушался песню хомуса. Пламя опало, ещё немного – и огнеборцы справятся. Огонь отступает от деревни.
Дарыйа давно уже сидит на своём крыльце, охает, пытается отдышаться. С ней всë хорошо.
Упрямый Кудук отбил у огня пустующий дом ещë до прихода подмоги. Не дал перекинуться пламени с занявшегося сарая. Старик везучий, отделался лишь легким ожогом.
Кэскил пришëл вовремя. Как чувствовал, торопил огнеборцев. И сражался с ними на равных.
И Сардаана справилась. Сделала, что могла. Спасибо Айчаану, хозяину домашнего очага, за подсказку.
А завтра – домой. И хомус с собой забрать.
Сардаана останавливается перед афишей. Пробегается глазами по алым буквам:
Театр «Олонхо» объявляет благотворительные вечера. Все вырученные средства пойдут на тушение лесных пожаров.
Находит список актёров, обводит пальцем имена. Вот оно!
Выуживает из кармана телефон, делает снимок, потом еще один.
Улыбается, прикрепляя фотки к сообщению и нажимая кнопку-самолётик: