Сегодня день, когда она закончит свою жизнь. В расцвете лет.

Сегодня она зайдет в Большой театр в последний раз. Ей никто не говорил об этом. Ни присылал голосового сообщения на слуховой имплант. Ни голограмму на сенсфон. Она чувствует это на уровне подсознания.

Милена ступает на серую, потертую временем брусчатку, и ненадолго замирает возле фонтана со световой водой. В надвигающихся сумерках разноцветные струи искрятся и переливаются, озаряя прогуливающихся людей. Дети с визгом носятся сквозь искусственную воду. Падают на поток света, который «бьет» прямо из земли, и он преломляется.

Лет десять назад здесь еще был настоящий фонтан, и от него веяло прохладой и единением с природой. Но потом власти решили, что световое шоу в любое время дня и ночи с лихвой заменит обычную воду. Частично они оказались правы. Большой театр, одно из немногих зданий, которое не изменилось за последние тридцать лет, в свете прожекторов и окружении разноцветных фонтанов выглядит великолепно. Но искусственно. Так же, как и Милена. Вся ее жизнь, которая началась пятнадцать лет назад, наполнена искусственными ролями, репетициями и одинокими вечерами. Она проживала их в тщетных попытках вспомнить прошлую жизнь.

Над головой проносится летомобиль, и Милена провожает его пустым взглядом. Пока еще не все могут позволить себе столь дорогой транспорт и довольствуются электромобилем. Стоишь в пробках, зато дешево. Относительно… Цены на электричество растут, как на дрожжах.

Милена оттягивает ворот черного платья, который заканчивается прямо под подбородком, и, как тень, проскальзывает мимо мраморных колонн. Они видели многое. На их глазах сменялись целые эпохи, и Милена для них очередная пешка на шахматной доске.

За эти годы она может с закрытыми глазами пройти через главное фойе, а затем в исторический зал. Именно здесь в этом великолепии насыщенного золота и темного красного, словно кровь течет по венам, среди многоярусных балконов, стоя перед главной примадонной театра – сценой в узорчатом одеянии, Милена чувствует себя по настоящему живой. Здесь пятнадцать лет назад она родилась, на этой сцене в роли Джульетты, не помня своего настоящего имени, прошлого и в растерянности перед будущим.

Теперь историческая сцена – единственное место в России, на которой до сих пор продолжают играть настоящие люди, а не их голограммы. Бетховенский зал уже и не узнать. На сцене передвижные панели для визуализации актеров, а декорации полностью состоят из света. Милена однажды участвовала в подобной пьесе и не получила удовольствия. Все записывается заранее и транслируется зрителям. Никакого адреналина, никакой импровизации во время игры. Когда приходят зрители, тебя нет на сцене, ведь ты – голограмма.

Милена запрокидывает голову и с трепетной любовью разглядывает огромную, прекрасную люстру, где светодиодные лампы пару лет назад заменили углеродными нанотрубками. Из-за них люстра словно озарена множеством волшебных палочек, которые почти не тратят электроэнергию.

– И снова мы здесь, наедине, словно и не было долгих лет.

Она оборачивается на звук меланхоличного голоса и не сразу узнает в постаревшем за годы мужчине того человека, которого когда-то безропотно любила.

Теперь в черных прядях его волос искрится серебром седина, а когда-то смешливые морщины вокруг зелёных глаз углубились и превратили лицо в восковую маску, покрытую бороздами.

– Я чувствовала, что сегодня что-то произойдёт. Но не думала… – в горле пересыхает, – мы так давно не виделись, Марк.

Он хочет ответить, это заметно по глазам, в которых таится отчаянная тоска, но его перебивает визгливый звон. Марк достаёт из нагрудного кармана старой рубашки гибкий смартфон и разворачивает, превращая из маленького квадрата в планшет:

– Алло? Да, я здесь, – раздраженно отвечает он. – Да, знаю. Я нашел ее… мне прекрасно известно, что делать! Черт, связь оборвалась! – он в злости сжимает смартфон, словно ком бумаги. На секунду закрывает глаза, прежде чем вновь посмотреть на Милену. Поспешно складывает телефон и прячет на этот раз в кармане брюк, затертых, но чистых и выглаженных.

– Не знала, что ты пользуешься таким древним телефоном, – нервно ухмыляется она и достает из сумочки металлический прямоугольник, который разъезжается на две части и между ними загорается сенсорная панель. – Все давно перешли на сенсфоны, никаких перебоев со связью. Хочешь позвонить?

Марк растерянно качает головой, глядя на светящийся мягким голубым светом полупрозрачный экран сенсфона. Милена пожимает плечами и убирает обратно в сумочку.

– Я потому и пользуюсь гибкими смартфонами, потому что порой надо побыть вне зоны доступа сети, – последние слова он произносит механическим голосом. Милене рассказывали, что раньше так отвечал робот по телефону, когда ещё на земле были места, куда нельзя было дозвониться.

– Ты ни капли не изменилась, – шепчет Марк и делает нерешительный шаг в ее сторону.

– С тех пор, как ты меня бросил?

Злость, какая она есть, чистая в своей агрессивности прорывается в голосе, и на секунду Милена прикрывает глаза, чтобы прийти в себя. Она ведь простила его давным-давно. Человек, который стал для нее всем после амнезии, просто растворился однажды на рассвете. Уехал на старом бензиновом автомобиле, который дребезжал на каждом повороте и источал специфический запах. Больше они не виделись. Но порой ей казалось, что она чувствует на себе взгляд Марка. Он пронзал каждую клеточку тела и наполнял дрожью.

– Я был вынужден, и к тому же… больше не нужен тебе, – он делает еще шаг по красной, текущей рекой, ковровой дорожке и касается сухой ладонью ее щеки. – Господи, ты само совершенство…

Пропускает между пальцами блестящий локон, который пружинкой падает до талии. Под разным углом освещения ее волосы меняют цвет с золотого до иссиня-черного.

– Новая краска? Всегда следила за модой, а я вот наоборот совершенно отстал от жизни, – с усмешкой хрипит он. – Хотя были времена, когда я опережал время на десятилетия вперёд, и ты тому доказательство.

– А я все думала, когда ты признаешься…

Милена всматривается в его лицо, воскрешая в памяти их любовь длиною в год. Марк отчаянно пытался помочь восстановить ее память. Они испробовали все методы, которые существовали на тот момент. От гипноза до хирургического вмешательства. И ничего не помогло. Пока не прошло пятнадцать лет, и Милена не рискнула испробовать на себе последнюю разработку ученых – сканирование мозга. И они дали ей ответ – почему она не может вспомнить. Ответ, который ей до смерти хотелось забыть, как и несуществующую жизнь.

– Ты знаешь, – горько улыбается Марк и нежно обхватывает ее тонкое запястье. – Поэтому я и ушел. Они требовали отдать тебя, словно ты… – он стискивает зубы и морщится, – вещь. И я понял, что рядом со мной ты в опасности.

– А без тебя? Ты не думал, как мне будет без тебя? – слёзы обжигают веки, но она давно научилась не плакать. – Тот год с тобой, словно сладкий сон, а после него – кошмар, один беспрерывный кошмар, и из него не вырваться. Но тебе было плевать. Ты просто не думал, что я узнаю… – Милена вырывает руку, и кожа горит в том месте, где касались его пальцы.

– Это сканирование… – Марк тяжело выдыхает. – Лучше бы ты не делала его. Они заносят все результаты в базу данных, и тебя сразу поставили на учет.

– Ты прав! Лучше бы я не знала! Хотя жить в неведении и замечать, что со мной что-то не так, отравляет все существование. Или ты надеялся, что ни я, ни окружающие не заметят, как все вокруг стареют, а я не меняюсь!

Лицо Марка кривится, и пережитые годы ещё явственнее проступают морщинами на старой коже.

– Как мое настоящее имя? – выкрикивает Милена, и ее сильный голос эхом разносится по пустому залу.

– Аутентичная разработка искусственного интеллекта номер тридцать семь, – обреченно выдавливает Марк.

– Тридцать семь… А куда делись предыдущие тридцать шесть?

– Они были несовершенны.

– Но ведь люди тоже несовершенны… и их никто не утилизирует, как мусор, – шепчет Милена.

Узнать правду после сканирования мозга и из уст некогда любимого мужчины – разные вещи. В первом случае ты просто поражен. Во втором – так больно, что не хватает кислорода.

– Мы находим иные способы уничтожать друг друга.

Они замолкают, и в тишине не слышно даже их дыхания. Словно они – голограммы, и это очередной спектакль.

– И что теперь? Они хотят разобрать меня и изучить?

Милене плевать на то, кто скрывается под коротким местоимением «они». Какая разница, если она узнает их имена. Итог не изменится. Руками Марка они все равно добьются желаемого.

Он подступает все ближе и кладет ладонь на затылок Милены. Нежно целует в губы. Сухой, с привкусом сигаретного дыма, полный ностальгии поцелуй.

– Ты просто уснешь, – тихо отвечает Марк.

Она чувствует, как его пальцы зарываются в ее волосы, и он на что-то нажимает. Прежде чем Милена успевает сказать, как сильно она скучала по нему, перед глазами меркнет, погружая ее в звенящую темноту…

И там наедине, во сне, мы были лишь вдвоём.

Марк сидит один посреди пустого ряда в историческом зале и молча наблюдает за суетой, которая происходит на сцене. Очередной спектакль для неё.

– Милена, Милена, осторожно! Не шевелитесь, кто-нибудь вызовите скорую! Нет, нет, лежите, вы сильно ударились головой.

– Кто я? – доносится до Марка слабый голос Милены, но из-за спин артистов он ее не видит.

Рядом с ним в кресло опускается грузная фигура директора Большого театра. Он заправляет зелёную рубашку в брюки и выравнивает покосившуюся пуговицу на выпуклом животе.

– В следующий раз не сбрасывай, когда я звоню тебе, – недовольно бурчит он.

– Ты был против…

– Потому что всем было бы легче, если бы она знала правду. Твое упрямство дорого мне обходится.

– Она заслуживает настоящей жизни. Правда в том, что она – уникальна, и в ее уникальности ее же одиночество.

– И что теперь? Снова пятнадцать лет или она догадается раньше? Мы не молодеем…

– Знаю, но пока я жив, она не узнает.

Наконец показывается изящное лицо Милены с испуганными глазами. Ее блуждающий взор задерживается на Марке, и он невольно забывает дышать.

– Она не твоя жена. Милена погибла, а это лишь замена. Которой ты даже не пользуешься. Опять через год сбежишь, когда поймёшь, что она догадается, заметив, как ты старишься, а она нет? Открою тебе секрет, она поймёт это по другим…

– Дело не в этом. Но теперь я не стану вмешиваться. Не хочу сделать ей больно. Я перепрограммировал ее код, и она больше не привязана ко мне.

– Тогда почему ты ее оставил в прошлый раз?

– Потому что она слишком совершенна. А я всего лишь человек…