Авторы: Лещенко Александр, Букова Алдана, Горислав Алиса, Каминский Андрей, Куприн Андрей, Лакро Андрей, Темхагин Антон, Сидоров Артём, Толмачёв Артём, Вербицкий Вадим, Громов Вадим, Волков Влад, Негагарин Геннадий, Домовникова Гера, Шендеров Герман, Богданов Гриборий, Лукьянченко Даниил, Равина Дарья, Белугина Екатерина, Вьюков Илья, Берендеев Кирилл, Мельникова Марина, Румянцева Марина, Краплак Ольга, Романов Станислав

– Ты, ур-р-рода кусок! Хрен ли тут свою колымагу раскорячил? Люди через тебя перелетать должны, что ли?! Газуй отсюда, кому сказал!

Слышимость, благодаря открытой форточке, была отличнейшая, добавляя ощущениям прильнувшей к окну Раисы Ильиничны дополнительную остроту. С обзором тоже имелся полный порядок: второй этаж, ясный день, никаких черёмух-рябин или кустов сирени в палисаднике…

«16.05». «П629ЛА». Женщина быстро и разборчиво вписала шариковой ручкой сегодняшнее число и номер стоящего у подъезда «Шевроле» в «Журнал наблюдений» – толстую тетрадь в клетку. Добавила в скобках: «такси». Привычно мазнула взглядом по стоящему на подоконнике будильнику, проставила рядом с номером время: «11—21».

Сглотнула слюну, поморщилась. Поспешно сделала глоток начинающего остывать чая с мёдом. Непонятно с какого недуга припухшее горло беспокоило с самого утра. Полоскание и чай принесли некоторое облегчение, и Раиса Ильинична надеялась, что обойдётся без визита в поликлинику.

Опять вернулась к записи. Следующими в строчке появились имя-фамилия.

«Антон Бигачёв».

– Э-э, дятел! – сосед Раисы Ильиничны, чьё имя только что появилось в «журнале наблюдений», покачнулся, но удержал равновесие и звучно приложил ладонью по капоту серого хэтчбека с жёлтым фонарём на крыше. Движение вышло размашисто-нечётким, пьяным. – Чё ты там рыло кривожопишь? А-а?!

Дверь с водительской стороны резко открылась, из салона поспешно выбрался светловолосый, невысокий и плечистый парень в чёрном спортивном костюме. Таксист был чуть моложе Бигачёва, лет двадцати пяти. Раиса Ильинична поправила очки и напряжённо сощурилась, предчувствуя – добром это всё не кончится.

– От машины убрался, синюга… – светловолосый набычился и замер в двух шагах от худого высоченного Антона. – Вали по-хорошему. Ну?

Бигачёв картинно всплеснул руками:

– Ёптынский прыщ! Ты меня бить принюхиваешься? Драндулетом своим всё перегородил, никому не пройти. А мне по морде?! А-а-абалдеть, три дня пердеть… Сам не ссышь огрести? Я таких, как ты, на зоне…

– Считаю до трёх, – перебил его таксист. – Раз…

С точки зрения Раисы Ильиничны, Бигачёв был неправ. Стоящая метрах в десяти от подъезда машина никому не мешала. Антон, как пить дать искал, к кому бы прицепиться и помахать кулаками. Паскудной личностью был соседушка, чего уж там… Годичный срок за «хулиганку», закончившийся около трёх месяцев назад, любовь к спиртному и патологическое неумение жить без «приключений». Вроде того, что назревало сейчас под окном Раисы Ильиничны.

– Да хоть десять! – ощерился Бигачёв и снова покачнулся. – Хренов тебе, не побегу… Кстати, колымага у тебя грязная, помыть бы. И я заодно облегчусь, гы-гы…

Он расставил ноги пошире, заелозил пятернёй в области ширинки. Таксист лаконично выматерился и пружинисто прыгнул на Антона.

«Ой, что творят! – женщина следила за происходящим с жадным интересом. – Антоха, подлец, неймётся ему…»

«Бац! Бух!»

Кулаки таксиста поочерёдно влипли в скулу и живот Бигачёва. Сосед утробно взгмыкнул, согнулся в поясе. Светловолосый толкнул его в плечо, и Антон упал на пятую точку, болезненно взвыл.

Но почти сразу же встал на четвереньки и начал подниматься, явно не желая быть проигравшим. С неприкрытой злостью костеря таксиста:

– Каз-з-зёл, падла…

Светловолосый досадливо мотнул головой, шагнул к Бигачёву.

– Да заткнись ты, урод!

Кулак снова мелькнул в воздухе, на этот раз – припечатав длинный с горбинкой нос Антона. Щедро брызнула кровь.

Раиса Ильинична невольно вскрикнула, прижала ладони к лицу, словно досталось ей, а не соседу. Второй удар пришёлся в ухо, и стоящий на коленях Бигачёв повалился набок.

– Уыаыы… – жалобно замычал он, в точности скопировав движение Раисы Ильиничны. – Эыуэа, уыа…

– Лежи, гондон, – таксист угрожающе навис над Антоном. – Встанешь – пожалеешь.

– Аауо…

Женщина хорошо видела, как кровь сочится меж пальцев соседа, пятнает манжеты серой ветровки, капает на асфальт.

Странное существо, появившееся метрах в трёх от лежащего, Раиса Ильинична заметила несколько секунд спустя. Полное впечатление, что оно взялось из ниоткуда. Из воздуха, из-под асфальта…

«Ёжик, что ли? – озадачилась она, пытаясь понять, что это за зверёк. – Нет, вроде. Что за живность, не пойму…».

Больше всего оно походило на «колобка» размером с крупный грейпфрут, только из желтовато-серой, небрежно скомканной ветоши. Существо вдруг вздрогнуло и быстро выпустило из боков с дюжину коротких суставчатых паучьих ножек. Качнулось на них, словно проверяя устойчивость: проворно побежало к Антону.

Замерло рядом с головой Бигачёва, нетерпеливо подрагивая всем тельцем, словно к чему-то принюхиваясь, привыкая. Ещё через несколько секунд растерявшаяся Раиса Ильинична даже не поняла, скорее – почувствовала, что в происходящем, помимо появления помеси тряпичного комка с пауком, что-то не так. Что в нём есть серьёзная, пугающая несообразность.

И тут же осознала, какая именно.

Бигачёв с таксистом никак не отреагировали на появление существа. Ни движением, ни голосом, никак. Словно они его не видели, а ведь его невозможно было не увидеть, маячит перед самыми глазами… Нереально не заметить.

Раисе Ильиничне стало не по себе.

«Колобок» приник к асфальту, мелко, пружинисто заелозил туда-сюда, словно слизывая или размазывая кровь по брюшку. Бигачёв всё так же подвывал в ладони, светловолосый нависал над ним. Ни один, ни другой не обращали внимания на суетящуюся поблизости «живность». Мистика, бред…

Раисе Ильиничне показалось, что существо вот-вот переключится на руки Бигачёва, и тогда случится что-то страшное…

Никто из мужчин не услышал её тонкий, отчаянный вскрик. А вот «колобок» мгновенно замер, потом расторопно крутнулся вокруг своей оси, как будто пытаясь понять, откуда кричали. Женщина поспешно закрыла рот ладонью, испуганно попятилась от окна. Ноги тотчас же напомнили о себе, неприятно заныли…

Сделала три шажка, замерла. Мысли были беспорядочными и торопливыми: «Что? Откуда? Как быть?»

– Мя-я-я-я… – раздалось за спиной.

Раиса Ильинична крупно вздрогнула от неожиданности, чувствуя, как гулко и отчаянно задёргалось ошпаренное испугом сердце. Как можно быстрее развернулась к источнику звука.

– Тьфу ты! Палитра…

Пёстрая толстая кошка, прозвище которой дал живущий этажом выше художник (Раиса Ильинична, она у вас цветастая, как палитра!), стояла у входа в комнату и требовательно смотрела на хозяйку.

– У, зараза! – испуг немедленно прошёл. – Чего орёшь?!

Палитра неожиданно оскалилась, громко зашипела.

– Я тебе сейчас!.. – морщась, начала Раиса Ильинична и вдруг осеклась.

Страх стиснул дыхание, стремительно расплескался по всему телу.

Кошка смотрела не на неё.

Мимо и выше.

Примерно туда, где находилась открытая форточка.

Женщина осторожно переступила на месте, заставляя непослушное тело сделать хоть пол-оборота.

Повернула голову.

– А-а-а-а! – крик опередил сознание. – А-а-а-а-а!!!

Существо торчало в форточке, чуть заметно раскачиваясь из стороны в сторону, словно решая – лезть ли дальше…

Раиса Ильинична отшатнулась, выставив перед собой ладони, продолжая голосить, насколько это позволяло больное горло. Это движение будто послужило для «колобка» сигналом, существо подалось вперёд, но не спрыгнуло в комнату, а пошло вниз, по стеклу. Так же уверенно и шустро, словно ему не было никакой разницы – вертикаль или горизонталь, гладкое или более подходящее для спуска…

В считанные секунды оказалось на подоконнике. Едва не задело будильник, размеренно поспешило дальше.

– А-а-а-а!

Раиса Ильинична задом просеменила до конца небольшой комнаты, наткнулась на диван. Не удержала равновесие, повалилась спиной вперёд, замерла в нелепой позе. Крик угасал, вырождался в сипенье. Кошка осталась на прежнем месте, не переставая шипеть и скалиться.

Существо выбежало на середину комнаты.

Замерло.

– Сгинь, мерзопакость… – женщина махнула рукой, прогоняя «колобка». – Брысь, проклятая…

Существо не двинулось с места. Раиса Ильинична видела, что складки «колобка» слегка расширяются, словно пробуя расправиться, и опять принимают прежний вид.

– Помогите! – хрипло крикнула Раиса Ильинична. – Убивают!

Она вслепую пошарила рукой по дивану, пальцы наткнулись на пульт от телевизора. Женщина, не раздумывая, запустила им в существо.

Промахнулась на добрый десяток сантиметров, но «колобок» шустро прянул в сторону и назад. Это немного ободрило Раису Ильиничну.

– Не нравится?! А вот я сейчас палку…

Договорить она не успела. Палитра внезапно замолчала и метнулась к нежданному гостю. Лапа с выпущенными когтями не достала до ножек «колобка» совсем чуть-чуть. Кошка атаковала опять, без паузы. Снова…

Существо в основном увёртывалось, напало всего два раза, неудачно. Раиса Ильинична окончательно воспрянула духом и азартно подбадривала свою защитницу:

– Палитра, так её! Гони, гони!

«Колобок» в очередной раз ушёл от нападения, а потом побежал обратно к окну. Добрался до форточки и прыгнул.

Но не в пустоту.

Проступившие за стеклом очертания были нечёткими, почти бесцветными. Увиденное больше всего походило на фрагмент гигантской и уродливой, совершенно несимметричной паутины. Сотканной из чего-то наподобие кишок – человека или животного.

«Колобок» зацепился за неё, тут же скользнул вниз, быстро, почти как упал, скрылся из вида.

Жуткое видение продержалось всего пару-тройку секунд и бесследно растаяло в воздухе прежде, чем Раиса Ильинична успела закричать.

– Мерзопакость какая, – женщина поёжилась, со страхом глядя туда, где только что маячил кусок кошмарной паутины. – Откуда ж ты, на мою голову, спаси и сохрани… Палитра, иди сюда, спасительница ты моя. Кис-кис-кис…

Кошка послушно запрыгнула на диван, сунулась мордочкой в подставленную ладонь. Раиса Ильинична машинально гладила питомицу, раздумывая, что делать дальше.

«В полицию позвонить? И что я им скажу? Какая-то мерзопакость на паучьих ножках в форточку забралась, а потом её кошка выгнала? Так они и приедут, прилетят прямо. А может, в эту… в газету? Или в телевидение? На местный канал! Не-е-ет, этим тоже лучше не надо… Ещё подумают, что свихнулась на старости лет. Скажут, сдурела вместе со своей кошкой. И Михайловна – то, как назло, к своим уехала…».

Покинуть диван Раиса Ильинична отважилась минут через пять. Дошла до окна, взяла стоящую у подоконника трость. Посмотрела на улицу, сомневаясь, не стоит ли потыкать тростью в форточку, вдруг что…

Не стала. За окном был насквозь знакомый пейзаж, без какой-либо примеси чертовщины. Честно говоря, женщина уже сомневалась, что «паутина» вообще была. Со страху любая дребедень может померещиться. Что до самого «колобка»… то в какое время живём? На природу всем наплевать, загадили до невозможности природу-матушку, она и родит таких вот – помесь осьминожика, ёжика и консервного ножика… А может, сбежал откуда. Да-да, кстати, висела же недавно у супермаркета афиша про выставку экзотических животных, как раз в эти дни.

«Ну и ладно… – успокоилась Раиса Ильинична, но на всякий случай закрыла форточку. – Нет – и хорошо».

Подобрала пульт, бросила его обратно на диван, опять присела к окну. Ни машины, ни соседа на улице уже не было. Женщина почувствовала досаду, пусть и ощутимо приглушённую свежими переживаниями. Но, тем не менее, ей в самом деле стало жаль, что эпизод с Бигачёвым и таксистом не был отсмотрен до конца…

Месяц назад Раисе Ильиничне исполнилось семьдесят три года, шесть из которых она жила одна. Спутник жизни, неторопливый и рассудительный Остап Васильевич, не дотянул до сапфировой свадьбы всего неделю. Детей в семье не было. Своих Господь не дал, про приёмных Остап Васильевич не хотел и слышать. А потом бытие без лишних хлопот – приручило-затянуло, вошло в колею, нашёптывая: «Живут же другие без детей, и ничего…» – аргумент, с которым не очень-то и хотелось спорить…

Тем более, что Раиса Ильинична с супругом были приезжими, и рядом не обреталась родня, способная как-то повлиять на их семейные устои. А, может, и не повлияла бы. «Из дома или в дом – а всё своим умом, – любил приговаривать Остап Васильевич, когда кто-нибудь пытался навязать ему другую точку зрения. – От чужого ума чаще лишь кутерьма».

Спустя несколько месяцев после смерти супруга у Раисы Ильиничны появилось увлечение, быстро переросшее если не в смысл жизни, то что-то не слишком отдалённое…

Наблюдать.

Проводить большую часть времени у окна (не обходя вниманием и дверной глазок), с болезненным нетерпением выглядывая всё мало-мальски интересное. Это было сродни подкидыванию пряных приправ в пресное блюдо своего существования, чтобы сделать его относительно сносным. Разношёрстные обрывки чужих жизней прочно вплетались в её собственную и копились, копились…

Больные ноги и тучность вносили в это увлечение свою весомую лепту, отбивая желание ходить дальше супермаркета, располагающегося в трёхстах метрах от дома. Почта, где Раиса Ильинична получала пенсию и филиал «Сбербанка» – для оплаты коммуналки – были ещё ближе.

Большинство знакомых её возраста проводили свободное время у телевизора. Раиса Ильинична же включала его лишь тогда, когда на улице окончательно темнело. Сериалы и ток-шоу не могли заменить того, что происходило за пределами её однушки. По одной единственной причине: заоконная суета была настоящей, без искусственности и фальши красочной картинки на экране «Самсунга».

Первый «Журнал наблюдений» Раиса Ильинична завела четыре с половиной года назад, после случая с пьяной дракой и убийством в их подъезде, которое она видела в глазок. Её рассказ помог сыскарям повязать виновных уже через несколько часов. Тетрадь легла на подоконник спустя сутки после полученной благодарности. Та, в которую Раиса Ильинична вписала историю соседа и светловолосого, была одиннадцатой по счёту.

Из близких подруг у Раисы Ильиничны осталась всего одна – Настасья Михайловна из соседнего подъезда. Со здоровьем у неё обстояло получше, и разок-другой в неделю она обязательно захаживала попить чаю, принося к нему немного сладостей и ворох свежих сплетен. Ещё недавно подруг было три, но две умерли в прошлом году, с разрывом в месяц. Раису Ильиничну это, конечно же, опечалило, но, признаться, не сильно. Они являлись частичками её жизни, но никак не смыслом. Смысл никуда не делся, он терпеливо поджидал за окном…

Раиса Ильинична просидела возле окна ещё около получаса. На улице была тишь да гладь. Впрочем, женщину это скорее огорчало.

«Охохонюшки… – Раиса Ильинична проводила взглядом двух молоденьких мамочек с колясками. Опрятный вид, мирная беседа, спящие дети: ничего, заслуживающего внимания. Впрочем, не каждый выходной что-то интересное случается, а что уж говорить про будни. – Чайку горячего свежего надо бы попить».

Она проковыляла на кухню, с любопытством гадая, что сейчас делает Антоха-подлец. Вариантов было раз-два и обчёлся… Или пьёт, или пошёл искать новые неприятности.

«И что вот неймётся-то, а? – Раиса Ильинична полезла в шкафчик за свежей заваркой, одним глазом поглядывая на улицу. – Работал бы, женился… Дождётся когда-нибудь, опять посадят. Или, тьфу-тьфу-тьфу – пристукнут, дурачка».

Из комнаты донеслось короткое, негромкое потрескивание, завершившееся протяжным, противным хлюпаньем… Женщина тревожно дёрнулась, едва не выронив баночку с чаем. Потом опомнилась, хлопнула свободной рукой по бедру, облегчённо прикрикнула:

– Палитра! Уберу я этот пульт с глаз долой…

Ещё миг, и стало понятно, что это не телевизор, случайно включённый кошачьей лапой с лежащего на диване пульта.

Палитра заорала. Жутко, как кричат от непереносимой боли. Раиса Ильинична всё-таки выронила красивую рельефную баночку с величавым слоном на боку. Чёрные червячки заварки разлетелись по столу, по полу…

Страх развалил сознание надвое. Одна половина требовала бежать в комнату, вторая – замереть и ждать. В надежде, что всё вот-вот пройдёт, и кошка появится на кухне, целая и невредимая.

Пальцы всё-таки сжали рукоять трости. Раиса Ильинична схватила со стола волнистый хлеборезный нож с деревянной ручкой, и заспешила на мучительный крик питомицы. Насколько бы ужасным ни представлялось то, что ждало в комнате, остаться на кухне и не увидеть это, почему-то было ещё страшнее. Да и бросить Палитру в непонятной неприятности она не могла…

– А ну, брысь…

Неуверенный приказ Раисы Ильиничны не перебил истошный кошачий ор. Это было сказано, скорее, для самой себя, чтобы приободриться и вспомнить, кто тут хозяйка.

Чуть-чуть помогло. Женщина сделала ещё шаг, после которого должен был показаться дверной проём, прибавила ещё увереннее:

– А я с ножом! Вот как сейчас…

И – осеклась. Хрипло охнула, боком привалилась к дверному косяку, чувствуя, как бесследно испаряются скудные крохи храбрости, и у липкого обжигающего страха почти не остаётся преград.

Окна не было. И всё пространство от пола до потолка теперь выглядело гигантским, рыхлым, синюшно-багровым куском кожи, под которой просматривался густой чёрный узор вен.

В центре куска торчало что-то, больше всего похожее на глаз. Желтоватый, огромный – с крышку канализационного люка, выпуклый, без радужки, но с двумя тёмно-серыми зрачками, напоминающими репей размером с кулак взрослого мужчины.

«Глаз» делила пополам горизонтальная черта. С мизинец шириной, частые «ворсинки» в обе стороны, ярко-алая, словно сосуд лопнул. Разделённые ею зрачки суетливо ползали влево-вправо, то сходясь, то разбегаясь, но не пересекая «границу».

Кожа вокруг «глаза» выглядела сухой, обильно потрескавшейся, веки отсутствовали напрочь. А вот «ресницы» были: полторы-две дюжины, толщиной со спичечную головку, алые, как разделяющая глаз черта. Они росли только снизу, длинным неровным рядком, и пять из них – крепко удерживающие Палитру в воздухе – были длиной с трость. Четыре «ресницы» оплели лапы, а пятая как раз обивалась вокруг кошачьей шеи, глуша крик.

«Ресницы» коротко, гибко качнулись, и распятая Палитра повисла брюхом вниз, в полутора метрах от пола. Ещё две, до этого момента казавшиеся не длиннее карандаша, резво скользнули-потянулись вперёд, к беззащитному кошачьему брюху.

Раиса Ильинична видела жуткий, предсмертный оскал питомицы, но не могла сделать и шага. «Ресницы» зависли совсем рядом с животом Палитры. Подрагивающие кончики были нацелены вверх.

Удар, удар! Удар, ещё…

«Ресницы» попеременно, быстро протыкали кошачье брюхо, в их проворстве и слаженности было что-то от швейной машинки. Спустя несколько секунд Палитра стала напоминать пёструю тучку, из которой сочится красный дождь.

Женщина машинально проследила полёт капель и вздрогнула. На ковре, под кровавой капелью, местами переходящей в струйки, самозабвенно копошились сразу два «колобка». Отталкивая друг друга, стараясь поймать шевелящимися складками как можно больше летящей сверху жидкости. «Глаз» не просто убивал кошку – он кормил их.

– Ах-х-хрр… – вместо крика из горла Раисы Ильиничны натужно выкарабкался хрип.

Ноги перестали слушаться, и женщина тяжело сползла по косяку, опустилась на колени. Беспамятство не пришло, Раиса Ильинична неотрывно, оцепенело смотрела на творящийся в комнате кошмар. Не в силах отвести взгляда, хотя бы зажмуриться…

Она подсознательно ждала, что «ресницы» будут дырявить брюхо до тех пор, пока не выпадут внутренности.

Но ошиблась.

Довольно скоро они замерли и сразу же стали укорачиваться. Те, что держали Палитру, тоже пришли в движение.

«Ресницы» натянули кошку струной, медленно повернули лапы в разные стороны. Скручивая тушку, отжимая как мочалку, тряпку… Раздался отчётливый хруст.

Оборот, ещё немного…

Зрачки внезапно начали отдаляться друг от друга. «Глаз» раскрывался – ровно пополам, по алой черте. Огромная пасть была абсолютно беззубой, но в буром провале глотки всё ходило ходуном, перекручивалось, напоминая мясорубку.

Раиса Ильинична подняла нож. Хотя полное впечатление – её никто не замечал, внимание монстров было поглощено другой жертвой…

«Глаз» раскрылся градусов на девяносто, «ресницы» согнули мёртвую Палитру калачиком и сноровисто затолкали в глотку.

«Челюсти» начали медленно смыкаться. В комнату выплеснулся новый звук – тошнотворное чавканье, приправленное новой порцией хруста. Кончик кошачьего хвоста, торчащий из пасти, дёрнулся и втянулся внутрь, исчез окончательно…

«Глаз» принял прежний вид. Зрачки на несколько секунд замерли, а потом одновременно съехали вбок – в направлении Раисы Ильиничны.

– Сгинь, мерзость! – заверещала женщина, суматошно полосуя воздух ножом, после первых слов в горло словно сыпанули толчёного стекла. – Не подходи-и-и… Не подходи, гадина…

Монстр отреагировал лишь несильным расширением зрачков. Зато подстёгнутые истерикой «колобки» слаженно посеменили в сторону дверного проёма.

Раиса Ильинична бестолково швырнула в них нож, схватила трость обеими руками.

– Брысь, на, на… Брысь, на, брысь…

Раиса Ильинична хрипела это как заведённая, не обращая внимания на саднящее горло, суматошно лупя тростью по полу. Даже не пытаясь прибить тварей, скорее – не подпуская их к себе.

– На, на, брысь…

«Колобки» почему-то не пробовали разделиться и зайти с разных сторон. Отскакивали от палки и снова лезли вперёд. Отскакивали, лезли…

Решимости тварей хватило где-то на полминуты. После очередной неудачи они одновременно побежали в сторону «глаза».

– Брысь… – Раиса Ильинична стукнула тростью ещё раз.

Замерла, держа её наготове, напряжённо следя за «глазом».

«Ресницы» дрогнули и неспешно зазмеились в сторону Раисы Ильиничны, кончики притягивались друг к другу. Она хотела отстраниться, отползти в коридор, но ноги сковала необоримая, чугунная тяжесть. «Ресницы» начали поворачиваться по часовой стрелке, свиваясь в слегка разлохмаченный на конце жгут.

Раиса Ильинична с ужасом смотрела, как тает разделяющее их расстояние, как лениво шевелятся кончики «ресниц». «Жгут» плавно проплыл по воздуху метр, полтора, почти два…

И остановился, сантиметров двадцать не достав до резинового наконечника трости. Вытянулся в идеально прямую линию, даже похожий на хризантему конец выпрямился и еле заметно подрагивал, застыв в воздухе.

Женщине понадобилось не меньше полуминуты, чтобы осознать – «жгут» не может добраться до неё. Это было видно по сильному напряжению твари: уродливо взбугрившимся под кожей венам, изрядно потемневшим зрачкам и заметно вылезшему из орбиты глазу. «Ресницам» просто-напросто не хватило длины…

– Брысь… – прошептала Раиса Ильинична, на всякий случай – махнув тростью. – Пошёл…

«Жгут» оказался настырней «колобков». Прошло минуты две, прежде чем он потянулся обратно, расплетаясь на ходу. Раиса Ильинична не отпустила своё оружие даже тогда, когда «ресницы» приняли прежний вид и сквозь медленно тающих в воздухе тварей начали проступать знакомые очертания стеклопакета и батареи.

В голове забарахталась расплывчатая, не дающая ухватить себя мысль. Но женщина чувствовала – она заключает в себе что-то важное, напрямую связанное с уходящим кошмаром. Её надо было вытащить на свет как можно быстрее, прямо сейчас…

Вытащила.

«Почему „глаз“ очутился именно в её квартире?»

Нет, помимо этого вопроса имелись ещё: что это за тварь, каким образом она растаяла в воздухе, откуда опять взялись «колобки», при закрытой-то форточке… Но «почему» – было важнее.

Худо-бедно внятный и логичный, несмотря на отменную бредовость происходящего, ответ был только один.

«Глаз» появился здесь из-за «колобка». В этом было что-то от повадок мелкой шпаны, сбегавшей за более сильным приятелем, чтобы поквитаться с обидчиком.

С Палитрой.

А значит…

Монстр почти исчез, и Раиса Ильинична отчаянно застонала, пытаясь встать на ноги. Надо было звать на помощь, а ещё лучше – уходить из квартиры. Потому что сюда в любой момент могла нагрянуть ещё какая-нибудь тварь, которая способна доделать то, что не вышло у «глаза»: справиться с ней, Раисой Ильиничной…

«Да за какие грехи мне всё это?!».

Женщина смутно чувствовала, что знает ответ. Что-то, когда-то и где-то прочитанное расставляло всё на свои места, но пока она не могла вспомнить…

– Помогите…

Крик, больше похожий на громкий шёпот, умер в стенах квартиры, как и все предыдущие. Двойная, запертая на все замки дверь, стеклопакеты и больное горло сделали своё дело.

Раиса Ильинична с трудом оттолкнулась рукой от косяка, встала на четвереньки. Выбор был невелик – или ползти к двери, или – к лежащему на подоконнике мобильному, чтобы вызвать хоть бы ту же «скорую». «Плохо с сердцем, приезжайте скорее». А дальше… дальше видно будет. Ей упорно казалось, что главное сейчас – не оставаться одной.

Она выбрала телефон и даже успела преодолеть половину пути.

А потом комната начала меняться.

Ламинат под ладонями стал податливым, влажным. Его сплошь покрыл налёт – буро-красный, похожий на цветущую плесень. Он проворно полз дальше, забираясь на стены, мебель… Ладони утонули в нём почти до запястья, «плесень» жадно липла к коже, как будто собираясь проникнуть под неё.

Следом пришёл запах: смесь гниющего мяса и чего-то резкого, вроде нашатыря. Пока ещё слабый, терпимый, но Раиса Ильинична мгновенно закашлялась. Подобные «ароматы» она переносила плохо, а если он вдруг начнёт усиливаться…

Налёт добрался до окна, и в комнате начало темнеть. Раиса Ильинична хотела развернуться и ползти к двери, но «плесень» не дала даже оторвать руку от пола, словно склеившись с кожей.

С потолка донёсся звук: как будто кто-то огромный сглотнул слюну, неторопливо, предвкушающе.

Женщина не стала поворачивать голову, пытаясь увидеть, что там происходит. Она судорожно дёргала правой рукой, безуспешно пытаясь высвободить ладонь.

«Плесень» затянула последний кусочек стеклопакета, и комнату сожрала темнота. Света не осталось даже в дверном проёме: значит, на кухне было то же самое.

Спустя несколько секунд Раиса Ильинична почувствовала быстрое прикосновение к спине. Робкое, изучающее. За ним – второе, третье…

Четвёртое пришлось на воротник халата, краешком попало на шею. Что-то шершавое, стылое, крохотное как младенческая ладошка, помедлило, целиком переползло на кожу, тронуло волосы, скользнуло на ухо, щёку…

Кашель душил, не давая закричать. Раиса Ильинична в ужасе тряхнула головой, пытаясь избавиться от шарящей по лицу конечности, и та проворно отпрянула.

Передышка была крохотной, а потом спина ощутила сразу несколько «ладошек». От прежней робости не осталось и следа, они действовали быстро, жёстко, бесцеремонно.

Две рванули ворот ситцевого халата, ещё две нырнули в короткие рукава. Остальные вцепились кто куда, яростно разрывая одежду. Раиса Ильинична чувствовала себя конфетой, спешно избавляемой от фантика изголодавшимся по сладостям карапузом.

«Ладошки» управились быстро, потом содрали нижнее бельё. Что-то гибкое оплело лодыжки и рывком вздёрнуло женщину вверх ногами. «Плесень» отпустила Раису Ильиничну легко, как будто ждала этого момента…

Колени словно стиснул толстый, влажный, тёплый, живой обруч. Помедлил и с отвратительным сосущим звуком втянул в себя Раису Ильиничну до середины бёдер. Полное впечатление – её заглатывали живьём, как питон кролика.

Она отчаянно колыхнулась всем телом, надеясь, что «обруч» не удержит, выпустит…

Бёдра сдавило так, что Раиса Ильинична всё-таки сумела закричать. Ещё секунда, и скрытая тьмой тварь заглотила её до поясницы. Глотка была плотной и слизистой, кожу понемногу начинало жечь, как от кислоты, боль росла.

Спустя полминуты на свободе осталась лишь голова. Рассудок Раисы Ильиничны не выдержал и соскользнул в трясину безумия, ища в нём укрытия от того, что будет впереди. Но за миг до этого память внезапно подсказала ответ на последний вопрос…

«…тот, кто часто, жадно и подолгу смотрит в чужие судьбы, в неизвестность, желая увидеть там что-нибудь, способное оживить и раскрасить его собственное бытие, может увидеть скрытое от человеческих глаз. Что-нибудь, обитающее в соседних слоях мироздания. Но никому не дано узнать, что оно принесёт увидевшему. Радость, испуг, удовольствие, страдание или гибель…».

Тварь сглотнула последний раз.

Тридцать первого октября, вечером, накануне дня своего рождения, Алексей Перовский пришёл в гараж. Завёл двигатель чёрного «шевроле-тахо», но из гаража так и не выехал. Потому что никуда ехать и не собирался. Просто сидел за рулём, слепо таращился в обшитую вагонкой стену, время от времени прикладывался к горлышку «Столичной». Пил, как воду, не закусывая.

В салоне машины гремел блэк-металл, динамики рвались от сатанинского рыка вокалиста. Но даже инфернальные песнопения «Slaughtercult» не могли заглушить тонкий омерзительный писк и слабый, пробирающий до дрожи, шорох, несмолкаемое шуршание острых коготочков, скребущихся где-то там, внутри черепа…

На следующий день Алексею должно было исполниться сорок; дома его никто не ждал. Только призраки.

Призраки и кошмары.

Скорость. Ноги крутят педали все быстрей и быстрей. Впереди только белый непроглядный туман и неясные серые тени. Тросы моста проносятся мимо, острыми спицами пронзая небеса. Стук сердца. Серые тени начинают сгущаться и обретать очертания – так проступают в проявителе контуры будущей фотографии на фотобумаге…

Артем открыл глаза – черно-белая графика комнаты в бледном утреннем свете. Сердце билось учащенно, будто он и впрямь только что крутил педали и мчался на бешеной скорости… Куда? Хотелось бы знать! Уже больше года ему почти каждую ночь снился один и тот же сон. И каждый раз казалось, что там, за туманом, ждало что-то очень важное. Что-то способное изменить жизнь раз и навсегда. Но сон всегда обрывался, оставляя в душе смутную тоску.

Артем нащупал мобильник рядом с подушкой, потер глаза и посмотрел на экран – до сигнала будильника оставалось пятнадцать минут. Не было смысла пытаться уснуть снова. Он поднялся, сунул ноги в тапки и поплелся в ванную.

Одинокая ворона боролась с размокшей в луже коркой черного хлеба – та разваливалась и никак не желала оставаться в клюве. Прошло много лет, а во дворе моего детства ничего так и не изменилось. Вот качели, на которых мы всей компанией семилеток учились делать «солнышко», вот мусорные контейнеры, из которых мы доставали картон, чтобы жечь высокие, как нам тогда казалось, до второго этажа костры. Как-то раз Илюха, мелкий и белобрысый, кинул в огонь какой-то баллон. Тот взорвался, кусок отлетел ему в голову, и с тех пор бедняга заикался.

Весенней слякотью зачавкала под ногами тропинка, что вела к гаражному кооперативу – всё, как и много лет назад. Вот узкий проход между домами, в котором мы с Мишкой, моим лучшим другом, как-то раз нашли порнографическую карточку. Находку мы бережно передавали друг другу, перепрятывали все в новых, более заковыристых местах как, самое настоящее сокровище, пока не спрятали так хорошо, что сами не смогли найти.

Вот и отцовский гараж, самый дальний в линии. Из-под серой краски проглядывает ржавчина, на замке обрезанная пластиковая бутылка – чтобы не заржавел. До боли знакомо скрипит длинный, похожий на гвоздь-сотку, ключ в замке, будто бы открывая некое хранилище детских воспоминаний.

Я набивал свою пенковую трубку табаком, готовясь насладиться длительным, неспешным курением, чтобы после этого отправиться в постель, как вдруг позвонили в дверь. Перед тем, как повернуть замок, я посмотрел в глазок, недоумевая, кто мог прийти в столь поздний час, и увидел искаженное линзой лицо Талбота, моего соседа, проживающего этажом выше. Недолго думая, я открыл ему и сразу опешил, поскольку он, не церемонясь, скользнул внутрь, оказавшись в моей квартире раньше, чем я успел что-либо сообразить.

Заметив его необычайную взволнованность, я подумал, что должна быть достаточно веская причина, чтобы вести себя таким образом. С некоторым сомнением я закрыл дверь, предполагая, что случилось что-то очень серьезное и Талботу, по всей видимости, нужна помощь.

Его тяжелый подбородок нервно подрагивал, толстые губы странно кривились, волосы его были всклокочены и завитками налипли на лоб. По виду, Талбот является характерным провинциалом, с крупными, грубоватыми чертами на почти квадратном лице, с маленькими глазами, над которыми топорщатся густые брови; такая же грубость явствует в его крепком, коренастом сложении. Я отметил, что его бесцветные глубоко посаженные глаза в сочетании с бледностью кожи придают ему трупный вид.

Я предложил ему воды и он, буквально вырвав стакан из моей руки, быстро и лихорадочно его осушил. Затем он извлек из кармана платок и вытер им губы и вспотевший лоб. Когда с лестничной клетки послышался шум, – кто-то из жильцов громко хлопнул дверью своей квартиры – Талбот вздрогнул, испуганно всматриваясь в темноту прихожей.

Я не спешил с вопросами, давая ему возможность отдышаться. Широко раскрыв глаза, он с нервозной подозрительностью осмотрел комнату, будто опасаясь найти в ней причину своего страха, при этом сцепив пальцы обеих рук, словно в мольбе. В тот момент я заприметил кровоподтеки на его левой кисти.

Я призвал своего соседа взять себя в руки, пододвинул ему кресло, глядя, как мечется его взгляд. Спустя несколько минут Талбот, наконец, опустился в кресло, обхватив голову руками, и выдал сбивчивую, нечленораздельную речь, из которой я с трудом сумел разобрать лишь несколько фраз, прозвучавших, словно лихорадочный бред: «Мы вызвали… у нас получилось вызвать его… моя Лилиана! Нет… нет!»

Затем он надрывисто всхлипнул и, уставившись в пустоту, произнес:

– Он забрал ее. Мы не верили, что у нас из этого что-то выйдет, но все получилось, точно так, как описано в книге… будь она проклята!

– Что за книга? – резко спросил я.

И тут, мой испуганный сосед одарил меня взглядом, в котором одновременно читались и страх, и стыд. Когда он, запинаясь, продолжил, я уже открывал стеклянную дверцу своего книжного шкафа. Но пустое место в верхнем ряду, там, где должна была стоять книга, я заметил прежде, чем коснулся блестящей фурнитуры. В ужасе и негодовании я посмотрел на бледного, оправдывающегося соседа.

– Прости, – писклявым голосом сказал он, – я лишь хотел одолжить ее… на время. Вещи, о которых ты рассказал нам с Лилианой тем вечером, все эти будоражащие воображение, пробирающие до мурашек, мифы и легенды, эти твои рассказы…

– Ты совсем рехнулся? – прошипел я в ярости. – Ты стащил мою книгу? Ты, будучи у меня в гостях!

– Прости, прости! – повторял он, перейдя на крик. – Я очень сожалею о том, что послушал свою жену, а теперь… теперь ее больше нет. – Его лицо исказила безумная гримаса.

– Кого нет? – в бешенстве закричал я.

– Моей жены, моей Лилианы. Он забрал ее, – возопил Талбот, надрывая голос.

Его слова сбили меня с толку. Глядя, как мой сосед рвал на себе волосы и заливался слезами, я вдруг почувствовал, как по спине пробежал холодок, так как внезапно в моем сознании промелькнула, будто молния среди ясного неба, ужасающая догадка. Сглотнув подступивший к горлу комок, я тихо вымолвил то, что пришло мне на ум:

– Вы воспользовались формулой Золгара?

Талбот еле заметно кивнул. Я вскипел от злости и, хотел было, схватить дурака за шиворот, но сдержался и подошел к окну, чтобы взять себя в руки и совладать с разыгравшейся во мне бурей эмоций.

Я поднял взгляд и увидел зрелище, от которого меня вначале передернуло, словно через мое тело пропустили электрический разряд, а потом ощутил, как стынет в жилах кровь. Мне стало дьявольски страшно. Ибо то, что я узрел высоко в ночном небе, там, над крышами многоэтажек, в окнах которых горел свет, где проживали сотни ни о чем не подозревающих жителей города, не описать словами обывателя, к примеру, такого, как Талбот или его легкомысленная жена.

Сначала это было похоже на большую мерцающую зеленым светом звезду. С каждой минутой она росла и разливала свое сияние по небу, затмевая остальные звезды. Я узнал ее, звезду Гаала, предвестницу армагеддона, известную мне со страниц «Культа червей».

– Никаких сомнений, – сказал я, не замечая, что продолжаю произносить свои мысли вслух. Талбот молча за мной наблюдал. – Разрушитель миров! – воскликнул я и снова кинулся к шкафу с книгами.

На верхней полке, между фолиантом с выцветшим корешком «Заклинания мертвых королей» Эрика Блэка и переизданием «Тайн лемурийских подземелий» Эмуса Лайма, я нашел то, что первым пришло мне на ум – «Знамения и пророчества».

Это был каббалистический очерк еврея-мистика XII столетия, Махайма Алефа. Я немедленно отыскал одну из глав, где, как я помнил, речь шла об огненных знаках «Шин». При строгом соблюдении предписанных правил и при условии, что маг детально в них посвящен, эти символы способны послужить ключом к запретным сферам вселенной.

Мне стоило быть осторожней, впуская в квартиру малознакомых мне людей, корил я себя, глядя на тупое выражение лица своего соседа. Он не сводил с меня глаз с момента, когда я метнулся к книжным полкам. Наши взгляды встретились, и он спросил осипшим голосом:

– Могу ли я помочь чем-нибудь?

В ответ я лишь ухмыльнулся, не скрывая своего презрения. Ты уже достаточно сделал, идиот ты этакий, подумал я про себя, хотя и понимал, что винить в случившемся надо было прежде всего себя самого. Моя ужасная непростительная оплошность состояла в том, что я позволил себе хранить две взаимодополняющие друг друга книги, в которых содержались четкие инструкции по призванию страшных космических существ, в одном месте.

А еще я не мог теперь простить себе то, что впустил в свой дом невежественных людей. Даже опытному магу было бы сложно удержать вызванного им демона под властью специальной печати. Что уж говорить о таких жалких профанах как я или, хуже того, этот дурак из соседней квартиры.

Но самое страшное обстоятельство заключалось в следующем: Талбот и его глупая домохозяйка-жена выполнили только одну часть ритуала – ту, где говорилось о словах и знаках для открытия врат между мирами. Эта жалкая парочка решила не заморачиваться относительно закрытия портала. После произнесенных слов проход должен быть снова надежно запечатан, и сущность, призванную из мира иного, должно отправить обратно на ту сторону, откуда она прибыла.

Судя по тому, что происходило за окном, всё могло закончиться самым чудовищным образом. Кто знает, возможно, если бы я вовремя не принял нужных мер, мир захлестнула бы волна апокалиптического кошмара.

Я приказал Талботу сию же минуту вернуть мне книгу, которую он «одолжил» накануне вечером. В то же время сам принялся чертить мелом на полу заклинательные и защитные знаки, заключив их в двойной круг Астарота. К счастью, все инструкции были у меня под рукой. Мне оставалось лишь точно воспроизвести каждую линию и не ошибиться в выборе соответствующих каббалистических символов.

Меня то и дело охватывала паника и отвлекали мысли о непредвиденном конце света, грозящем начаться со двора нашего дома. Все происходило в сумасшедшей спешке. Заковыристые, неудобные для произношения слова и странные пассы рукой, которой я держал свечу…

В небе уже пылало зеленое пламя. Его адский отсвет играл на зданиях высоток. Нездешнее зеленое свечение лилось в мою комнату через западное окно, падая на одутловатое лицо Талбота, оно придавало его глазам странный зловещий блеск и как будто просачивалось сквозь его кожу.

Словно напитавшись им, узкий сморщенный лоб Талбота, его крупный мясистый нос и покрытые оспинами щеки светились теперь изнутри, а сквозь казавшуюся прозрачной кожу с отвратительной четкостью проглядывали тонкие витиеватые сосуды. В потоке этого демонического света лицо соседа приобрело неузнаваемые и даже пугающие очертания.

Неустанно бормоча заклинательные формулы, с опаской и все усиливающимся напряжением, я часто поглядывал на своего соседа, словно ожидая от него внезапного нападения. Время шло, и мне казалось, что внешность человека расположившегося рядом со мной в изображенном на полу круге неотвратимо менялась. Была это только игра этого странного света и теней в комнате, или же мой сосед на самом деле так жутко изменился? Мной овладел такой страх, что свеча в руке задрожала, пламя ее затрепетало. В очередной раз украдкой бросив взгляд на Талбота, я едва не закричал от ужаса.

На лице моего соседа, обезображенной какой-то немыслимой силой, появилась сардоническая улыбка. Зубы его, казалось, истончились под воздействием губительных флюидов звезды, а глаза утонули в двух черных воронках, напоминающих выеденные червями дыры в гнилой тыкве. Зная о возможных последствиях лишения защиты пентакля, я не спешил покидать его пределы. Но и стоять на месте, ожидая, когда существо, которое еще несколько минут назад было моим соседом, набросится на меня, я был не намерен.

В одной руке я держал свечу, воск которой обжигал мне пальцы, а в другой сжимал «Ключи ада». С нее все и началось, с этой запретной ужасной книги. Признавая свою ответственность за то, что этот страшный древний труд попал в руки невежд, для которых вековые тайны были всего лишь предметом развлечений, я решил, что должен довести это дело до конца, чего бы это мне не стоило.

Внезапно существо, внешность которого уже не имела почти ничего общего с Талботом, рассмеялось. И я увидел, как его бока раздались в стороны, послышался звук разрываемой ткани, рубашка, в которую был одет Талбот, лопнула, и из дыр показались отвратительные придатки.

Они извивались, словно слепые черви, скручиваясь с омерзительной гибкостью. На внутренней стороне подрагивающих отростков я заметил ряды бледных влажных присосок; они вытягивались, раскрывая свои маленькие жадные рты, и затем сокращались, издавая тошнотворные чавкающие звуки. Появилась еще пара таких же конечностей, а потом еще…

Тучное тело Талбота, по бокам которого висели клочья изодранной одежды, медленно поднялось, тапочки, в которых он пришлёпал ко мне в эту ночь, слетели с босых пухлых ног. Тварь, в которую обратился мой сосед, упиралась в пол двумя своими чудовищными скользкими щупальцами, еще две пары хаотично метались по воздуху. Безвольно повисшая голова Талбота почти касалась потолка. Один из придатков то и дело задевал люстру, от чего она опасно покачивалась над моей головой.

Свеча погасла. Ноги больше меня не держали. Опустившись на колени, завороженный ужасом, я смотрел, как разросшееся вширь и ввысь существо неуклюже перевалилось с одного щупальца на другое и двинулось в мою сторону. Голова Талбота покачивалась, обмякшие руки и ноги болтались как у резиновой куклы. Но восемь ужасных конечностей, блестящих в неестественном зеленом свете, хлестали воздух, проносясь перед моим лицом.

Выронив книгу, я тут же опомнился и снова поднял и пролистал ее на то место, где пестрели ряды заклинательных слов, которые я продолжил зачитывать: «закер… шиванда… кетер… мерариум… бехтура… зор… белим… авадон…»

Мой голос дрожал, но я не прекращал выговаривать древние заклинания.

Не успело чудовище сделать двух шагов, скручивая в кольца свои верхние конечности, как внезапно содрогнулось, пошатнулось и затряслось, и в следующий момент стало медленно опускаться, опираясь на все свои щупальца. Потом оно вздрогнуло еще раз, взвыло запредельным голосом, от которого я едва не лишился чувств, и с влажным хлюпающим звуком повалилось на пол.

Не находя сил и решимости, чтобы подняться на ноги, я отполз к стене и зажег свечу. Меня всего трясло. В ушах звенело, и кровь стучала в висках. Только сейчас я заметил, что во всей комнате воцарился мрак, и свеча теперь являлась единственным источником света.

Наконец, я встал и на подгибающихся ногах приблизился к окну. Небо было усеяно звездами, мерцающее сияние которых приглушал свет электрических огней города. Внизу во дворе застыла толпа, точно загипнотизированных, подавленных космической силой людей. Их лица были обращены к небу, где еще несколько минут назад разливала свой потусторонний свет звезда Гаала. Если бы время было упущено, если бы я не устоял, прервав ритуал, все они, без исключения, разделили бы кошмарную судьбу Талбота, и весь мир захлестнула бы волна невообразимых ужасов.

Тут я вспомнил о чудовище, в которое обратился мой неразумный сосед, и страх охватил меня с новой силой. Я резко обернулся.

Темный бесформенный силуэт был неподвижен. Горячая струйка воска обожгла мне пальцы. Я вздрогнул, представив, какая омерзительная картина откроется мне при ярком свете люстры. И все же я направился к выключателю.

Не успел я сделать шаг, как что-то продолговатое, что я не мог разглядеть в темноте, вцепилось мне в ногу. Я вскрикнул, потерял равновесие и упал. К моему величайшему ужасу свеча опять погасла. Почувствовав, что хватка ослабла, я выдернул ногу и отполз к стене. Тяжелое сдавленное дыхание заполнило темную комнату. Моя дрожащая рука поползла по стене, слепо нащупывая выключатель.

Послышался стон. Мои глаза были неотрывно прикованы к черной массе на полу. Дыхание перехватило, и крик застрял в моем горле. Рука бесконечно долго и беспомощно искала выключатель, но находила лишь гладкую поверхность стены. И вдруг… оно пошевелилось.

Я видел, как черный спутанный клубок, лежавший всего в метре от меня, сдвинулся, скрюченные кольца чудовищных конечностей повалились на бок. Что-то отделилось от общей массы.

Наконец, мне удалось нащупать выключатель. Щелчок – и вспыхнул свет.

Неужели тварь по-прежнему жива? Бежать мне не удастся. Ноги словно приросли к полу, я не смог бы сделать и шага.

Толстые серые кольца приподнялись и опять опали, раздался неприятный чавкающий звук, похожий на плеск рыбы в воде. Страх исказил моё лицо. Оно всё подёргивалось от длительного напряжения. Но тут я увидел то, что заставило меня облегчённо выдохнуть.

Раздвигая отвратительные придатки, на свет показалась конечность, покрытая красной слизью. Рука…

Конечно, вид ее был ужасен, но это была рука Талбота. Он кашлял и, булькая и отплевываясь, что-то невнятно бормотал. Через несколько секунд, окончательно освободившись от чужеродной плоти, он уже стоял на полусогнутых ногах. Его голова качнулась в мою сторону. Потом опять…

Наконец, ему удалось удержать взгляд. Он смотрел на меня залитыми слизью глазами. Я видел в них непередаваемый ужас.

А он, должно быть, видел такой же ужас в моих.

В серебрящейся воде медленно шел карбас с одинокой человеческой фигуркой, укутанной в просоленный бушлат. Серое, почти неразличимое в мутном ледяном тумане солнце низко нависло по правую руку рыбака Игната. Парус черного карбаса бессильно повис, а рыбак с опустевшим взором приник к мачте и вдыхал густой ледовитый пар.

Невероятная, пустая тишина, не прерываемая даже криком нечаянной птицы, тянулась столько, что даже мучительная память о звучании живых голосов казалась рыбаку дьявольским обманом. Уже сорок дней его карбас пересекал эти проклятые сизые воды, и в скорости уже должна была показаться изрезанная кромка Новой Земли, но Игнату казалось, что уже сотую свою жизнь он проводит в этом истерзанном карбасе наедине с невидимым горизонтом и раскрошенными пластинами льдин.

Впрочем, возможно и вправду не стало вдруг ничего в огромном студеном мире, кроме этой воды и соленого тумана, разъедающего рыбаку душу.

Странное дело, чем дольше длилось плаванье, тем меньше примет жизни находил рыбак, хоть бы какая лодчонка мелькнула, время-то самое рыбное. Раньше в эти месяцы, когда северные воды да мертвое безмолвие еще не стали всей обозримой Игнатовой жизнью, они с меньшим братом ходили к Гусиному озеру на гольца. Бывало, что и зверя какого добудут. А потом пришла в деревню хворь, и не стало меньшого брата.

Серое марево между тем становилось глухой чернотой. В такой темени измученному глазу разное видится, вот и рыбак вглядывался в черное ничто, и как будто различал обитаемый берег, и чудился ему высокий город над водой, там, где людского жилья никак быть не может.

К утру задышал южный ветер, туман истлел, и мир вокруг Игната обрел ясность. Совсем близко чернела полоска острова. Подплыв к ледяному берегу, рыбак не встретил знакомых очертаний замысловатых фьордов западной стороны Южного острова. Вероятно, неведомое течение отнесло его много севернее, в нехоженые морские пространства, потому что суша, которую он наблюдал, была похожа не на вырванный из плоти материка клочок, как острова Новой земли, а на некую древнюю вершину ушедшей в океаническую тьму земли.

Осторожно приблизившись, рыболов сошел на невиданный берег. Бледные волны касались льда, и его драгоценная изумрудная чистота казалась неестественной и жуткой, как будто это белое тело напитано раствором мышьяка. Игнат заметил некую рукотворную правильность углов, совершенно не представимую в этом настолько далеком от всего человеческого месте. В отдалении высились странные многогранные башни, похожие на граненный ледниковый выступ.

– Господи помилуй, – Игнат перекрестился. – Святой Николай, заступник морской, куда же ты меня привел?..

Мало кто ходил севернее широты мыса Желания, потому что дальше, покуда видит глаз, тянется тяжелый ледовой щит. Но здесь вода была почти свободна, только треснутые пласты льда лежали на темной поверхности океана.

Рыболов бесстрашно направился к далеким башням. Тяжкая пытка бескрайними тихими водами истомила его душу, и он боялся, что далекий город обратится дьявольским наваждением, и остров этот растворится вместе с ним, Игнатом, в этих тысячелетних студеных морях.

Игнат снял рукавицу и тронул мертвый камень, из которого был выстроен неприветливый дом с пустыми продолговатыми окнами.

– Стало быть, и впрямь набрел на Божий-Град-На-Блаженном-Острове, – вздохнул примирившийся со всеми тайнами бытия рыбак.

Поверья о тайном острове в северных водах, где время леденеет и стынет, гнездились с самых темных уголках Игнатова сознания. Народы из теплых мест выдумывали сказочный остров Буян, с молочными реками да кисельными берегами, и царит там, мол, вечная весна. Но мрачное северное воображение поморских рыбаков, первопроходцев безжизненных берегов, рисовало иные картины.

В Игнатовой деревне рассказывали про Остров Блаженных, куда уходят, повинуясь повелительному зову Полярной Звезды, несчастные обитатели поморских селений. Называют эту хворь «мерячением» или «полярной истерией». Словно околдованные, покидают люди свои натопленные избы, сходят на лед и упрямо бредут куда-то на север, блаженные, и, конечно, гибнут в морозных далях. Изредка находят их застывшие тела с опустевшими навеки глазами, про иных же говорится, мол, «звезда их увела в свои города, прости Господь их грешные души».

Бывает, что вся семья «замерячит», или даже целую деревню пустую найдут. Перст смерти касался только тех, в чьих жилах текла студёная кровь севера. Приезжие этнографы да выписанные из города врачи, следуя материалистической доктрине, посмеиваются над суеверными северянами, да и сам Игнат не шибко верил этим пустым страшилкам, а потом меньшого братишку эта самая «полярная болезнь» и забрала. Его рвущееся тело привязывали и запирали, но все равно тот вырвался из ненадежных пут и ушел, когда стороживший его Игнат уснул.

И стал Игнат тайно верить, что не сгинул братец в ледяном море, а нашел где-то там, в невиданных далях, заповедный остров с высоким городом, куда так настойчиво призывала его Полярная Звезда. Оказалось, правы были сказки, ведь чудо-город – вот он, правда, ничего живого тут не слыхать, только ветер вьется в улиточьем изгибе единственной улицы.

Сплошные каменные стены и черное, промерзшее дерево высоких арок, смыкающихся высоко над головой, хранили множество примет существ, неведомо когда выстроивших этот странный, похожий на окаменелый панцирь древнего подводного существа, город. Гладкий белесый камень, будто выглаженная морем цельная скала, весь исчерчен достаточно натуралистичными изображениями удивительных рыб незнакомых Игнату пород, изредка в этом чешуйчатом кружеве попадались диковинные буквы, состоящие из перекрестий и пружинных завитков.

Улица спиралью вела рыболова к сокровенному центру, постепенно сужаясь. В стенах чернели проходы, откуда тянуло тлением, и как будто доносился приглушенный шепот множества призрачных губ, словно церковные прихожане еле слышно шуршали свои молитвы. Игнат поспешно проходил мимо пугающих шепчущих провалов, боясь даже представить вид здешних обитателей, утешая себя разумным доводом, что это просто вздыхает попавший в ловушку ветер.

Поднявшийся утром резкий ветер стих, растворив туман, и слепящий полдень резал глаза. Рыбак уже несколько часов кружил, озираясь, в казавшейся нескончаемой спирали города, так и не достигнув его сердцевины. Это неживое место, с тошнотворно преувеличенными пропорциями, неуютными сколами башен-домов и этим проклятым стелящимся вслед шепотом, не вызывала у Игната даже тени доверия.

Поэтому, дойдя до очередного темного провала в стене, увидав хищно оскаленную морду дьявольской рыбины, похожей на отвратительную крылатую щуку, рыболов решительно повернулся и зашагал назад, к оставленной на берегу лодке.

Густо-фиолетовые тени острых льдин на нетронутом снегу удлинялись час за часом, пока небо не стало чернильным, а затем в вышине выступили капли звезд, сгущающиеся в рукаве Млечного пути в мерцающую полосу, чтобы маленький человек, глядящий на них, остро ощутил свою беспомощную ничтожность в грандиозном плане космоса.

В небе змеились ленты полярного сияния. Цвета льда у морской кромки, ядовито-зеленый обруч превращался в удивительно правильную спираль, повторяя нечеловечью архитектуру здешнего города, который казался теперь Игнату не обетованным божьим градом, а умело расставленной рыбьей сетью, приманивающей и пожирающей души неосторожных странников.

Сияние ритмично вспыхивало, как будто световое сердце мерно билось в небесном пространстве, рождая тяжелые малахитовые волны. Игнат выкарабкался из лодки, где он пытался уснуть, стал на ноги и бессмысленно таращился на увенчавшее крыши города свечение, вслушиваясь в гудящий рой голосов, который шел оттуда. Видать, страшные тени, населившие эти древние стены, выползли наружу, и зовут бедного рыбака присоединиться к их тысячегласному хору.

Игнат вошел в первую арку спиралевидного города и в потустороннем свете северных огней увидел пустоглазые лица обитателей, похожие на глупые рыбьи маски, но все же черты их были человеческими. Они шевелили белыми губами, и выходила из их горла странная песня, мелодию которой Игнат тут же невольно подхватил. Вместе с толпой теней он медленно плыл к центру спирали, неузнанный и безоговорочно принятый за своего. Странным образом Игнат не испытывал должного ужаса, будто бы именно здесь, в этой поющей процессии теней ему и следует быть, и тайна этого места вот-вот откроется ему.

Игнат заметил, что знаки на стенах становятся все более похожими на нынешний алфавит, и он понял, что тысячи поколений странников, угодивших в эту древнюю западню, вычерчивали среди узора из многочисленных чешуйчатых тел свои имена, слова напрасных молитв, символы ненужной теперь веры. «Ultima Thule»3 – вырезано колючими, строгими буквами. Увидел Игнат и последние слова своего соотечественника, который догадался о страшной природе этого места и высек слова из Евангелия, сказанные Христом ученикам-рыболовам Петру и Андрею: «Идите за Мною, и сделаетесь ловцами человеков».

Улица стала совсем узкой, и рыбак видел, что медленно подходит к широкой площади в сердце города-ловушки. Пройдя меж замерших по краю теней, которые, как уже понял Игнат, когда-то были живыми людьми, а теперь, лишенные имен и памяти, стали жертвами этого места, рыбак увидел хитрый лабиринт, сложенный из острых камней. В самом центре зияла бездонная воронка, словно алчущая пасть древнего бога.

Пение оборвалось. Белые лица обратились в сторону Игната. Кольцо призраков плотно сомкнулось, не вырваться, да и некуда Игнату возвращаться. Только и остается, что послушно ступить в концентрические кольца лабиринта и бесконечно долго падать в равнодушную, всепожирающую тьму.

Андрей Андерсон сызмальства испытывал проблемы со сном. Сколько себя помнил, пил успокоительные чаи, принимал расслабляющие ванны и соблюдал специальную диету. Только больше шести часов всё равно не спал. Мама очень переживала, таскала по лучшим московским врачам, не жалея денег. Боялась, по наследству могло передаться какое-то редкое заболевание, которое не смогли диагностировать.

Его отец, Андрей Андерсон-старший, страдал бессонницей и погиб при странных обстоятельствах: упал с балкона, словно неожиданно уснул или потерял сознание. Однако, после многочисленных обследований в самых разных клиниках, никаких заболеваний у мальчика выявить не удалось.

Поскольку он чувствовал себя хорошо и уверял, что высыпается, врачи объяснили малосонье индивидуальной особенностью организма. Перечислили множество известных людей, которые спали от двух до пяти часов в сутки и прожили долгие годы. Это не отклонение, сказали они, это вариант нормы. Встречается, хоть и редко. Правда, таблетки всё равно выписали, рекомендовав не злоупотреблять и использовать в крайних случаях.

Андрей, в отличие от матери, не волновался. Скорее, гордился – считал, что получил суперспособность, как герой комиксов. Став старше, мог вообще не ложиться спать ночью, распробовав вкус свободы – это же чистый кайф, сидеть в онлайн-игре до рассвета или переписываться с красивой девчонкой, которая живёт на другой стороне Земного шара. Со временем он узнал, что с лёгкостью может не спать по три-четыре ночи. Из-за этого начал ругаться с мамой.

У Андрея были способности к иностранным языкам и математике, а он, вместо того, чтобы учиться, развлекался, вёл стримы и надеялся со временем стать популярным блогером. Но, к сожалению, конкуренция была высокой. Придумать что-нибудь особенное, чтобы привлечь внимание аудитории и разбогатеть, не удалось.

Так что, в конце концов, Андрей согласился с тем, что необходимо освоить какую-нибудь профессию. Вычитав, что переводчики неплохо зарабатывают, решил учить английский, испанский и французский. Ему нравилось смотреть кино на языке оригинала. Постепенно увлёкся настолько, что начал делать любительские переводы на русский.

Но без побочных эффектов, к сожалению, не обошлось. После нескольких бессонных ночей в голове что-то сдвигалось, и у Андрея начинались галлюцинации. На первой стадии в ушах появлялся низкий, монотонный гул, звучащий на одной ноте, как заклинивший вдалеке клаксон. На второй перед глазами плясали чёрные мушки, буквы начинали плясать и сливаться в неровные пятна. На третьей пятна разрастались и из них высовывались длинные, студенистые, угольно-чёрные пальцы, похожие на червей, мерзкие и скользкие.

Тогда Андрей укладывал себя спать принудительно, даже если не хотел: принимал таблетку, накрывался одеялом, отворачивался к стене и лежал, пока не отключался. Снотворное, всё-таки, пришлось держать под рукой. Но даже после таких тошнотворных видений ему хватало всего нескольких часов, чтобы полностью восстановить силы. Утром снова казалось, что жизнь прекрасна и никаких кошмаров наяву не было.

Маме про галлюцинации Андрей не рассказывал. А потом она повторно вышла замуж и переехала – повезло, как в сказке, встретила бездетного вдовца со своей жилплощадью – так что, юноша получил абсолютную свободу. Только наслаждался ею недолго. Защитил диплом, устроился в офис и проклял всё на свете.

Работать Андрею не нравилось. Постоянный контроль, начальник – сухарь и трудоголик, сам не отдыхал и другим не давал. Ещё и обзывал Андрея лентяем, если заставал за посторонними занятиями: пьющим чай или отправляющим сообщение в мессенджере. Плюнув, Андрей занялся фрилансом. Работать дома приятнее и спокойнее, можно сделать перерыв, когда захочешь. Хотя, всё равно скучно. И обидно. Лучшие годы жизни уходили на всякую ерунду.

Единственным радостным событием во взрослой жизни стало знакомство с Кариной – роскошной шатенкой, администратором салона красоты. Андрей ухлёстывал за ней несколько месяцев и, в итоге, добился расположения. Красотка переехала к нему жить.

С тех пор, вроде бы, всё шло неплохо. Но однажды, в конце марта, Андрей начал замечать за собой некоторые странности. Независимо от того, сколько он спал, перед глазами стабильно плавала какая-то муть. Словно чёрный песок в глазах. На всякий случай он проверил зрение, а потом голову – вдруг, растёт злокачественная опухоль. Но со здоровьем всё оказалось в порядке. Так что, Андрей был склонен винить во всём переутомление и стресс, в очередной раз констатировав тот факт, что работать – вредно для здоровья.

Между тем, знакомый заказчик подкинул новый проект – перевод детективного романа. Читать Андрей не любил, поэтому ушёл в работу с головой, чтобы побыстрее отстреляться. Не спал пять ночей подряд. Поэтому не удивился, когда начали двигаться узоры на обоях, а буквы на экране ноутбука слились в сплошное пятно.

Удивился, когда из пятна вылезла желеобразная угольно-чёрная ладонь и попыталась потрогать его за нос. Настолько реалистичная, влажная, скользкая, что Андрей почувствовал рвотные позывы. Казалось, даже потянуло прохладной сыростью, как на берегу реки. Закрыв ноутбук, он принял таблетку снотворного и лёг в постель. До последнего мерещилось, что устройство трясётся, и рука пытается вылезти из-под крышки.

Утром Андрей снова был бодрым, полным сил и энергии. Но только галлюцинации не исчезли. В ушах стоял монотонный гул, пятна по-прежнему плавали, как им вздумается. И как будто даже стали крупнее.

Сварив капучино, юноша некоторое время сидел, глядя на кружащиеся в солнечном свете чернильные кляксы. Пытался разогнать их рукой и искал объяснение происходящему. Мало поспал? Проглотить таблетку и опять лечь? Но ведь раньше всё было хорошо, почему теперь не так? Неужели, доигрался, исчерпал резерв организма и тот дал сбой? И что же делать?

Карина по субботам ходила на курсы вождения. Вот и сегодня приняла душ и начала собираться, рассказывая что-то. Заметила некоторую отрешённость на лице возлюбленного и обняла, заглядывая в глаза:

– Ты в порядке? Выглядишь каким-то замученным.

От её взгляда перехватывало дыхание. Казалось, смотрит прямо в душу. Очень красивые, выразительные карие глаза с золотыми искорками.

– Кажется, не выспался, – уклончиво ответил Андрей, залюбовавшись.

Карина знала, что он спит мало – почти как великий изобретатель Никола Тесла. Про галлюцинации, гибель отца, Андрей пока не рассказывал. Это слишком личное. Они не так давно вместе. Да и, положа руку на сердце, наверно, о таких вещах не следует рассказывать никому.

– Поспи, пока меня не будет, нельзя же себя доводить до такого состояния, – Карина ласково поцеловала его в уголок губ. – Я после курсов пойду на ноготочки, потом в солярий с Эльвирой и Соней. Вечером побудем вдвоём. Сходим куда-нибудь, устроим романтическое свидание. Решим, короче.

Андрей согласился. Но времени на сон пожалел. За двадцать с лишним лет привык относиться к нему снисходительно, нравилось чувствовать себя особенным. Поэтому, оставшись один, занялся уборкой. Надеялся отвлечься, переключиться. Но вышло, к сожалению, с точностью наоборот.

Узоры на обоях, рисунки на ковре, буквы на обложке журнала сканвордов, вытягивались и плыли грязными ручейками по всей квартире. В конце концов, они слились, образовав на стене миниатюрное чёрное озеро. Или, скорее, болото. Такое реалистичное, будто в стене появилась дыра, казалось, внутрь проникает свет.

А потом из дыры высунулся глаз. Круглый, выпуклый, как у осьминога, и чёрный, как далёкий космос. Без зрачка. Размером, наверно, раза в два больше человеческого. Повертелся туда-сюда и замер, сфокусировавшись на молодом человеке. Потом исчез, а вместо него появились пальцы-черви. Существо тянуло дыру в разные стороны, словно хотело порвать реальность.

Андрей не стал дожидаться, чем это закончится. Схватил пальто и вылетел за дверь. Впервые за всю жизнь он по-настоящему почувствовал себя не в своей тарелке.

Что за игры разума? Почему он видит такую гадость? Почему не розовые пони с единорогами? Не жизнь бы была, а сказка! Определённо, необходимо прогуляться, подышать свежим воздухом. А заодно купить пельмени и снотворное, у него почти закончилось и то, и другое. Нет, спать по-прежнему не хотелось, но, видимо, всё-таки, придётся. Это же не дело, когда из стен руки лезут…

Андрея не пугали сами галлюцинации. Он боялся, может увидеть нечто чересчур отвратительное при посторонних. Не справится с эмоциями, психанёт. А там, объясняться с полицией, врачами… На учёт поставят, ещё и клиенты узнают, потом до конца жизни не отмоешься. Лучше перестраховаться. Понаблюдать за своим состоянием. Если не станет лучше до понедельника, запишется к психологу и неврологу. И ещё к кому-нибудь.

Небо было ясным, но апрельское солнце не грело, дул холодный ветер. Андрей застегнулся. Попытался прислушаться к шуму автомобилей, голосам прохожих. Но, нет, они не смогли заглушить назойливый монотонный гул. Теперь, правда, к нему добавилась какая-то вибрация: словно вдалеке бил прибой. Андрей потёр виски, пытаясь избавиться от раздражающего звука. Разумеется, это не помогло.

Взгляд уткнулся в рекламный баннер, растянутый на здании. Что рекламировали, Андрей не узнал, потому как изображение медленно закручивалось спиралью, подобно водовороту, а из центра воронки кто-то бесцеремонно пялился: виднелась часть вытянутой чёрной головы с несколькими круглыми, тоже чёрными, глазами навыкате. Насколько можно было судить, существо представляло собой уродливую гадину, похожую на кальмара, осьминога и медузу одновременно.

Или же Андрею подсознательно захотелось интерпретировать увиденное, как морского гада – чтобы не сойти с ума, настолько происходящее было нелепым и противоестественным.

Он едва не вбежал в аптеку, и весь извёлся, дожидаясь очереди. Перед ним стояли двое. Витрины тем временем шли тёмной рябью – цифры с ценников, буквы с картонных упаковок, жидкие тени, покинули места и начали сливаться, снова образовывая болото тьмы, из которого таращилось пучеглазое страшилище. Медуза пыталась выбраться из тьмы, но не пролезала, отверстие было слишком мало. Самое ужасное заключалось в том, что болото продолжало перемещаться в пространстве, преследуя фармацевта.

Пока Андрей говорил, что ему нужно, вниз тянулась полупрозрачная червеобразная рука с пятью пальцами, пытаясь схватить мужчину за голову. Но у твари ничего не выходило, так как он ходил туда-сюда. В какой-то момент капля слизи сорвалась и упала вниз. Как раз в фирменный пакет, который фармацевт протягивал Андрею.

– Спа… сибо, – заторможенно поблагодарил Андрей.

Пакет он вынес на вытянутой руке, едва подцепив. С трудом извлёк пузырёк из картонной коробки, используя носовой платок – не трогать же это! Пузырёк убрал в карман, всё остальное выкинул в урну. Вместе с платком. И не на шутку испугался, осознав, что верит в реальность происходящего.

Послышался глухой грохот. Андрей заглянул в аптеку через стеклянную дверь, выругался и поспешил прочь. Настырная чёрная тварь, кажется, добралась до фармацевта, тот рухнул, как подкошенный. Над телом продолжала колыхаться склизкая масса.

«Ты сам-то себя слышишь, ты ведь уже не отличаешь реальность от бреда, – вертелось в голове. – Здесь нужно не снотворное, а хороший психиатр…»

В супермаркете ситуация совершенно вышла из-под контроля. Казалось, чёрная рябь колышется над полом, как пылевая буря, и ползёт за Андреем по пятам. Он старался не смотреть, побыстрее набрал полуфабрикатов в корзину и двинулся к кассе. Именно здесь его буря и настигла.

Пока кассирша – женщина лет пятидесяти – пробивала товар, мельтешащие точки, плавающие пятна, тени, сливались вместе, опять превращаясь в густое, вязкое болото. На этот раз оно было гораздо крупнее. Как только Андрей расплатился, из сгустка мрака высунулись руки-щупальца, схватили женщину за плечи и с силой дёрнули. Душа несчастной, отделившись от плоти, с разинутым от удивления ртом исчезла в темноте. Андрей видел её лишь мгновение – прозрачную, словно сотканную из ажурного дыма копию физического тела.

А тело рухнуло на пол.

В первую секунду никто не понял, что произошло. Женщина сидела, работала – упала. Потом запаниковали, забегали… догадались вызвать скорую. А чёрное пятно сползло ниже. Мерзкие щупальца дотронулись до какого-то мужчины – и выдернули его дымчато-кружевную душу, утаскивая неизвестно куда.

Сначала Андрей зажмурился. Надеялся, ему мерещится, и на самом деле никто не умер. Потом, опомнившись, наклонился, чтобы пощупать пульс. И пришёл в неописуемый ужас, осознав, что у людей на самом деле не бьётся сердце. Ему не привиделось. Их только что убили.

Или что? Что произошло?

Андрей попятился, дотрагиваясь до груди, словно не мог дышать. Пришёл в чувство, только когда неопрятный мужик с двухлитровой бутылкой пива подмышкой попытался стянуть у него под шумок форель горячего копчения. Прямо рыбиной ему по харе и врезал, чтоб неповадно было. Незадачливый вор моментально испарился. Кажется, и за пиво не заплатил. Но сейчас было не до него.

Вжав голову в плечи и стараясь нигде не задерживаться, Андрей поспешил домой. Не оборачивался, но чувствовал, как темнота ползёт за ним, физически ощущал холод, сырость, любопытный взгляд в спину.

Сам не свой, в состоянии сомнамбулического спокойствия, он закрыл дверь и уселся на тумбу в прихожей, смотря в одну точку. Точка, как ни прискорбно, смотрела на него. Проморгавшись, Андрей сообразил, что это небольшая чёрная дыра в стене, размером с пивную пробку, в которой что-то копошится. Казалось, даже, булькает. Не просто булькает, а перебулькивается, словно идёт разговор на неведомом языке. При этом низкий монотонный гул и вибрация никуда не пропали. Теперь казалось, они идут именно из отверстия в стене.

– Пошли вон! – крикнул Андрей.

Схватив кроссовку, он в исступлении несколько раз ударил по отверстию. Бросил и пошёл на кухню, разразившись нецензурной бранью.

Он чувствовал себя сумасшедшим. При каждой попытке проанализировать ситуацию и найти рациональное объяснение происходящему начинала бить мелкая дрожь. Возможно, людям на самом деле стало плохо, а всё остальное, с дырами и руками, плод его воображения? Одно наложилось на другое? Но не бывает галлюцинаций без причины. Надо искать причину.

Аппетит пропал, что неудивительно. Наскоро разложив продукты, Андрей проглотил таблетку снотворного, выпил три рюмки коньяка, хотя и знал, что одно с другим мешать не следует, и залез в кровать, не раздеваясь. Как гласит народная мудрость – в любой непонятной ситуации ложись спать.

Но спал он плохо, тревожно. Барахтался в какой-то липкой тёмной жиже. Холодная тьма накатывала волнами, накрывала с головой и сбивала с ног. Отступала, дразня, чтобы вернуться и ударить ещё сильнее.

Проснулся Андрей разбитым и дезориентированным. Кто-то кричал. Нет, не во сне, в квартире. Или на лестничной клетке? Точно. Потребовалось несколько мучительно долгих секунд, чтобы узнать голоса Карины и соседа, Аскольда Владленовича, склочного старика.

– Да как так можно! – восклицала девушка. – Каким надо быть дураком, чтобы машину загнать в дверь подъезда! Ходить я как должна? Прыгать через неё?

– Жрать меньше надо, тогда и жопа не застрянет! – отозвался сосед. – Ты скоро и в дверь подъезда не пролезешь! А у меня колено больное, мне тяжело ходить!

У соседа на самом деле имелись проблемы с ногами, в силу возраста, об этом знал весь дом – машину свою он ставил прямо под окнами, как попало, не заботясь о комфорте других жильцов. Считал, что ему должны уступать.

Андрей прошлёпал в прихожую, выискивая тапки, по пути везде включая свет и щурясь спросонья. Однако поучаствовать в дискуссии не успел. Едва открыл входную дверь – застыл в изумлении.

На потолке лестничной клетки зияла дыра. Большая, не меньше колодезного люка. Словно кто-то взял кувалду и раскрошил перекрытие, а оттуда хлынула тьма. Тягучая и смолянистая, объёмная, холодная, она вываливалась наружу, на глазах обретая форму. Вытягиваясь склизкими руками, похожими на щупальца спрута. Они коснулись соседа. Украденная душа исчезла во чреве голодной бездны ещё до того, как тело распласталось на полу перед лифтом.

Карина с шумом втянула воздух. Андрей инстинктивно прижал её к себе. Ведь эти твари не смогут выдернуть девушку из его объятий? С опозданием заметил соседку, тëтю Розу, и её невестку Джамилю, которые выглядывали из двери напротив. Как хорошо, что они не одни… если чудовища займутся соседями, они с Кариной успеют сбежать.

Но тьма убрала щупальца и медленно поползла куда-то. На другой этаж. Проводив её взглядом, Андрей немного успокоился и снова уставился на тело Аскольда Владленовича. Тётя Роза уже причитала над ним.

– Да в скорую звоните! – громко сказал он. – Вдруг с сердцем плохо!

На самом деле, он понятия не имел, что у старика с сердцем. Испугался, что могут обвинить их с Кариной. Дескать, довели человека. Изобразив искреннюю скорбь, он заботливо увёл девушку в квартиру, достал чай с ромашкой – этого добра у него было навалом. А сам так и стрелял глазами по обоям, опасаясь, что щупальца могут высунуться в любой момент. Но их не было. Боже, как хорошо, что их не было.

– Он ведь не умрёт? – наконец, вымолвила Карина.

– Старость, – коротко ответил Андрей. – Все состарятся и умрут. Рано или поздно.

– Это из-за меня? – Карина изогнула брови. – Я так на него кричала…

– Ой, да я тебя умоляю. Скажешь тоже.

Андрей достал бутылку коньяка, не дождавшись, пока закипит вода для чая. Налил себе. Карина отказалась: слишком крепко.

– Мы с девочками как раз сегодня разговаривали про убийство силой мысли, – призналась она. – Соня нашла одну темку на женском форуме. Там говорится, что мысль – это энергия, и обращаться с ней нужно осторожно. Если пожелать кому-нибудь смерти на эмоциях, на негативе, это действительно может сработать. А некоторые колдуны и ведьмы такими вещами профессионально занимаются.

– Ну, Карин, – теперь Андрей повёл бровями. – Ты что, ему смерти желала?

– Я так подумала: да чтоб он сдох.

– Все так думали и не раз, – Андрей взял девушку за руки. – Что-то раньше он копыта не отбросил.

Пришлось по-быстрому приготовить яичницу. Поесть самому, насильно покормить Карину, потом напоить ромашковым чаем, чтобы расслабилась и поспала. Андрей остался её сторожить. Несколько раз выбегал на лестничную клетку. Застал и скорую, и тётю Розу, звонящую участковому – Сан Санычу. Ну, этой всё надо. Впрочем, Саныч – свой человек, они с его племянником в школе учились. Тот жил в соседнем доме. Андрей не испугался. Только приготовил непочатую бутылку виски и закуску, Саныч был не дурак выпить и закусить.

Явился он на удивление оперативно. Зашёл по-свойски, угостился с удовольствием, ненавязчиво расспросив, как было дело. Для галочки. Сказал, тётя Роза у окна дежурит, смотрит во двор, в руке держит смартфон: думает, куда ещё позвонить, кому пожаловаться. А так, Саныч прекрасно знал, что Аскольд Владленович любил поскандалить и, оказывается, с некоторых пор страдал от скачков давления.

Андрей немного захмелел и расслабился. Но, как назло, когда Саныч уже собирался домой, по стене пошли зигзаги и завихрения. Над столом зашевелилось чёрное болото, из которого вынырнули пальцы. Много. Слишком много. Штук пятьдесят. А затем – глаза. Словно по другую сторону дырищи собралась толпа.

Андрей вытянул шею, как страус, едва не поседев от ужаса и мгновенно протрезвев. Даже представить было страшно, что начнётся, если в его квартире умрёт участковый… с него живого не слезут.

К счастью, Санычу понадобилось в туалет. Едва он скрылся из виду, Андрей вскочил, перегораживая выход в коридор, и принялся истерично размахивать руками, надеясь разогнать заразу. Невзначай задел одно из щупалец и едва сдержал крик, осознавая, какое оно мерзкое! Липкое, желеобразное, как растаявший холодец и, что самое невероятное, абсолютно, на сто процентов, настоящее!

Андрей видел и чувствовал холодную слизь на своей ладони. Притих от неожиданности и, кажется, перестал дышать, ожидая, что рука вот-вот отвалится. Однако, слизь высохла почти мгновенно, не оставив следа. Андрей бросился к кухонной раковине, принялся выдавливать жидкое мыло и средство для мытья посуды, тереть руки губкой, постоянно оглядываясь.

Не совсем понимая, что делает, погрозил неведомой твари пальцем, как нашкодившему щенку. Начал бить полотенцем, не зная, что ещё делать. И вот тут его ждало откровение: полотенце проходило сквозь щупальце, будто того и не было. Всё равно, что через воздух. Это уже никак не укладывалось в голове.

Скривившись, Андрей осторожно вытянул руку. Поборов отвращение, медленно, очень медленно, дотронулся до чудовищной массы, которая, казалось, ждёт именно этого – контакта.

Боже! Андрей отпрянул. Он его почувствовал. Как будто дотронулся до реального существа. Да как так? Оно есть или нет на самом деле?

– Пошли вон, – зашипел Андрей ошарашенно. – Никого не смейте трогать в моей квартире, черти тупорылые. Брысь. Брысь. Фу. Убирайтесь отсюда.

Почему-то его послушали. Рука убралась восвояси. Но через секунду-другую высунулась снова и вполне по-человечески погрозила указательным пальцем в ответ.

– Чего? – возмутился Андрей. – Совсем берега попутали, что ли?

Тут же прикусил язык. Включил телевизор, чтобы оправдать шум, продолжая держать непрошенных гостей в поле зрения. Но вскоре понял, что убивать Саныча нечисть не собирается: его просто рассматривали со всех сторон, как диковинное животное в зоопарке. Через пару минут участковый благополучно ушёл.

С облегчением Андрей смотрел, как темнота просачивается в щели и покидает квартиру. Потом выглянул в дверной глазок. О, нет, рано обрадовался! Часть тьмы куда-то уползла, но часть осталась сторожить вход!

Андрей начал грызть ногти от досады. Бесцельно походил взад-вперёд и прильнул к окну большой комнаты, где раньше спала мама. Было жутковато, конечно, но всё равно интересно – какие дела могут быть у галлюцинаций? Чем они занимаются, так сказать, в свободное время? Андрей чертыхнулся. Похоже, он на пути к абсолютному безумию. Хочет знать, что делают галлюцинации, когда не мучают его.

Как бы странно это не выглядело, но чёрное пятно вполне осмысленно плыло в сторону парковки. Его было превосходно видно в свете фонарей. Противоестественное, угольно-чёрное, на фоне нежных фиалковых сумерек мегаполиса. Покружилось, осматриваясь, попыталось догнать отъезжающий автомобиль – центр, суббота, народу уйма – да не хватило скорости. Тогда оно потянулось за другим, потом за третьим и на какое-то время пропало из виду.

Потом Андрей увидел его уже перед маршруткой. Похоже, не такси, какой-то служебный транспорт с номерами телефонов на боку. Пятно тьмы зависло над машиной, как грозовая туча, и вдруг – вздрогнул, растекаясь в пространстве, в такую дырину маршрутка могла бы провалиться целиком.

Темнота растеклась подсолнечным маслом и стала делиться на куски, а куски принимали форму уродливых тварей. Каждая была чуть больше человека, похожа не то на медузу, не то на гриб, с множеством глаз на узкой, вытянутой шляпке и клювом спереди, по форме – почти как у осьминога. С длинными руками, напоминавшими человеческие, только без костей, отростки плавно струились, подобно флагам на ветру.

Монстры кружили по-охотничьи, как гордые завоеватели, беря машину в кольцо. Сначала вырвали душу из водителя. Разорвали на мелкие кусочки и склевали в мгновение ока. Когда маршрутку занесло, принялись за пассажиров. И как ни в чём не бывало, съев всех, нырнули обратно во тьму, а машина со страшным грохотом улетела в кювет и перевернулась.

Андрей потерял дар речи от такой наглой, слаженной атаки. Без сомнения, организовать подобную способны лишь разумные создания. К тому же, они довольствовались малым. Подстроили якобы несчастный случай и ушли. Если смотреть со стороны, получается, шофёр потерял сознание. Наверняка все пассажиры получили серьёзные травмы. А там, попробуй, докажи, когда они погибли – до аварии или уже после.

Заворожённый, глядя, как тьма возвращается назад к дому, Андрей опустился на диван. Мысли путались. Получается, чудовища его поняли? Он их прогнал, запретил трогать людей в квартире – и они нашли жертв в другом месте. Да нет, это ерунда. Они же не могут быть настоящими. Но люди-то погибли. Он сам видел. Что сделать, чтобы не видеть этого? Если не помогают таблетки, может быть, попросить помощи у знахаря или экстрасенса? Только где гарантия, что попадётся настоящий, а не шарлатан.

Андрей поднял глаза, чувствуя, что не один. От окна веяло сыростью и холодом. И точно. Вместо стекла, он увидел чёрное болото – густой, безбрежный океан хаоса. Несколько чудовищ с любопытством заглядывали в квартиру из темноты. Несмотря на полное отсутствие мимики, было видно, что юноша им интересен.

– Что надо? – Андрей развёл руками. – По-русски понимаете? Чего вы ко мне пристали?

Он не надеялся на вразумительный ответ. Однако медузы оживлённо забулькали, как будто смеялись или радовались. Потом одна подалась вперёд и поманила к себе.

О, нет, Андрей не хотел подходить! Он видел, на что способны эти хитрые твари! Но медуза настаивала и даже, казалось, показывала жестами, что ему следует забраться в дыру.

Угу. Конечно. Нашли дурака.

Впрочем, бежать было некуда. Андрей терпеливо ждал, что будет дальше. Сидел, смотрел. И медузы смотрели на него. Ничего не добившись в течение двадцати минут, исчезли. Тьма расползлась по обоям пятнами и зигзагами. Андрей исподлобья смотрел, куда она на этот раз… И довольно поздно сообразил, что болото снова собирается на стене за его спиной.

Из темноты высунулись руки-щупальца и схватили душу. Так быстро, что Андрей и пикнуть не успел.

Он видел себя, лежащего на диване. Хотел закричать – но не мог, не было рта, не было звука в том пространстве, где он очутился в окружении уродливых студенистых демонов. Он видел свою душу, которая ещё сохраняла очертания тела. Но душа, почему-то, не была белой и кружевной, подобно прочим – душа была чёрной и тягучей, словно гудрон. Казалось, это конец, он растворяется… Но ничего не произошло. Осталась тонкая, тягучая ниточка, связывающая душу с телом.

Андрей и его похитители то ли парили, то ли плыли в вязкой темноте. На первый взгляд, пустой, потому как в ней не было заполненности в том смысле, в каком она понимается в мире людей. Но в какой-то момент к Андрею пришло осознание пространства и формы, осознание живого, но рассеянного вещества, похожего на бесконечный океан.

Слизь была вовсе не слизью, а водами, омывающими вечность. Низкий монотонный гул, который преследовал Андрея долгие годы, оказался мягкой музыкой волн. Информация шла сквозь него, как электрический импульс. Мрак, живой и мыслящий, никогда не спящий, приветствовал. И не мраком он оказался, а восхитительным сверхсуществом, наделённым коллективным разумом – великим Океаном. Создания, затерявшиеся в нём, были его – и сами были Океаном, и были сами по себе – обладающими индивидуальностью и волей.

Андрей отчётливо ощутил их жажду познания и голод. Они переваривали чужие души и напитывались ими, поддерживая силы и вбирая новую информацию. Они присматривались к нему, к Андрею. Следили за ним, изучали мир людей, который – чему Андрей не удивился – был лишь одним из многих, существующих в бескрайней Вселенной.

Сюда затянули нескольких человек, чтобы получить их знания о современной человеческой цивилизации. Океан понимал, что мир людей существует по своим законам. Ему – им – требовалось понять, как действовать, чтобы поглотить всех без остатка. Всё человечество сразу или один человек в день, не имело значения. В распоряжении Океана была Вечность.

«Что вам от меня надо?» – подумал Андрей, и мысль разлетелась, как круг на воде от брошенного камушка.

И множество голосов, как один, ответили:

«Ты – Дверь…»

Когда-то давно эту Дверь открыли братья, мнившие себя умелыми колдунами. Что именно они искали, какие использовали формулы, какие ужасные заклинания читали, знали лишь они сами – эту тайну скрыл занавес прошедших лет. Но колдовская отрава, которой нет названия на человеческих языках, пропитала их естество. И Дверь оставалась открытой, пока их было двое. Потом, осознав, что происходит, один из братьев убил другого, чтобы положить кошмару конец. Он прикрыл Дверь, но не закрыл до конца – пожалел себя, не захотел умирать.

И однажды природа взяла своё. Юная служанка колдуна забеременела, и кошмар начался снова. Ведь их снова стало двое: тех, в ком течёт отравленная колдовская кровь. Колдун хотел вырезать ребёнка из чрева несчастной и использовать для совершения ещё более богомерзкого обряда, но просчитался. Спасая себя и малыша, служанка опоила хозяина, зарезала во сне и сбежала. Недалеко и ненадолго – умерла при родах, но произвела на свет крепкую, здоровую девочку.

А девочка, когда стала взрослой, родила сына – и сошла с ума, пока вынашивала его, утопилась, не в силах выносить постоянное присутствие демонов. Мальчик вырос, ни о чём не подозревая, женился на прелестной девушке. И был застрелен полицейским, когда, обезумев, пытался её убить вместе с новорождённой дочкой – Анной. А повзрослевшая Анна вышла замуж за инженера по имени Алексей Андерсон. Она родила сына Андрея, но в итоге тоже сошла с ума и повесилась в психиатрической лечебнице, доведённая до отчаяния невыносимыми видениями.

Алексей об этом никому не рассказывал. Стыдился. Переехал из Таллина в Москву и придумал трогательную историю, что Анна умерла от рака. Потом и Андрей вырос. Как и все – влюбился, женился. Был на седьмом небе от счастья, узнав, что у него родится сын. И когда демоны пришли, сопротивлялся до последнего. Обращался к священникам, знахарям, шаманам, пытаясь избавиться от злого рока. Но, поняв, что всё напрасно, никто не знает, как бороться со зловещей напастью – прыгнул с балкона. Андрей хотел дать возможность сыну пожить в своё удовольствие, пока тот тоже не осознает, какая ему уготована участь.

Он даже записал видео, надеясь предостеречь Андрея-младшего. Да только дед Алексей ту запись нашёл и уничтожил, когда разбирал вещи покойного. Решил, что сын сошёл с ума, как и Анна. Начал видеть то, чего нет. Ещё не хватало, чтобы внук, маленький Андрюша, тоже чокнулся. А там и дед помер. Никого не осталось.

«Наследник – ты…»

«Наследник – я, – повторил Андрей. – Но почему вы пришли сейчас? Неужели…»

«Чтобы распахнуть Дверь, нужны двое… Второй уже близко…»

«Неужели…»

Так и есть. Как он сам не догадался? Карина беременна.

Осознание, что надо делать, пришло само собой. Андрей ощутил себя частью целого и принял это, как должное. Он перестал бояться.

«Я всё понял. Но давайте договоримся, никакой самодеятельности. Слушайте меня в моём мире. Надо быть очень осторожными, чтобы Дверь снова не закрылась. Планета Земля – странное, опасное место, а люди очень хрупкие, вы наверняка уже сами это поняли. Берегите меня, охраняйте меня, делайте всё, что я скажу, чтобы помочь мне. А я клянусь, что буду кормить вас. Я помогу съесть всех людей».

Двоих достаточно, чтобы держать проход открытым, но не раскрывать слишком широко – иначе весь Океан выльется на Землю. На всякий можно завести ещё пару детей. Одного мало, вдруг с ним что-то случится. Лучше подстраховаться. А больше трёх – много. Проход должен быть проходом, а не парадными воротами.

Но пока Дверь открыта, так или иначе, они будут жить, как настоящие короли…

Душа вернулась туда, откуда её забрали – тело по-прежнему лежало на диване. Открыв глаза, юноша увидел первые лучи рассвета за окном, а следом – растерянную Карину с белым, как у фарфоровой куклы, лицом.

– Господи, ты в порядке? – она едва не плакала. – Я не могла тебя разбудить…

– Я? – Андрей сел, зевая, и раздумывая, что ответить. – Я… я со странностями, ты же знаешь. Не обращай внимания. Я хотел заказать что-нибудь вкусное на завтрак, но, похоже, уснул, – он усмехнулся. – Я не знаю, что тебе теперь можно. Вдруг, появилось отвращение к каким-то продуктам. Говорят, у всех беременных так бывает.

– Что? – у девушки порозовели щëки. – Откуда ты знаешь? Я ещё никому не говорила… Мы же не планировали… Наверно, попался бракованный презерватив…

Андрей обнял её и поцеловал. Карина смущённо улыбнулась.

– Ты рад? – тихо спросила она.

– Шутишь? – в глаза Андрея загорелся дьявольский огонёк. – Я просто счастлив.

Он попросил Карину выбрать, что хочет из еды. Закрылся в ванной. Умылся, радуясь, что перед глазами больше не плавали пятна. Дважды хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание. Дождался, пока появится чёрная дыра и из неё выглянут новые друзья.

– Слушайте, вы же в мою голову заглянули? Знаете, где находится мой офис? – Андрей деловито поскрёб подбородок. – В котором я раньше работал? Давайте порепетируем. Хочу понять, насколько хорошо вы ориентируетесь в городе, как далеко можете от меня отойти. Плывите туда и съешьте моего бывшего начальника, когда придёт. Ну того, сухаря, трудоголика, который постоянно меня обзывал лентяем. Поняли? Давайте. Удачи.

Тьма шевельнулась, кивнула и исчезла, словно ничего не было.

Андрей посмотрел на своё отражение в зеркале и расхохотался. Поразительно! Какими недалёкими были его предшественники – демонов боялись! Закатывали истерики, сидели в психушках, убивали друг друга, чтобы избавиться от проклятия! О, нет, никакое это не проклятие. Это подарок. Величайший подарок судьбы, какой только можно вообразить.

Да, возможно, когда-нибудь человечество на самом деле перестанет существовать. Возможно, его сожрёт Океан. Возможно, упадёт астероид, погаснет Солнце или начнётся Третья мировая война… Но это будет потом. Через десятки, сотни, а то и тысячи лет. Андрей этого точно не увидит. Так стоит ли мучиться угрызениями совести?

Он удалил детективный роман, за перевод которого недавно взялся. Написал заказчику, что больше не будет работать. Никогда. Заварил кофе, устроился поудобнее перед компьютером, наслаждаясь шумом далёкого потустороннего прибоя. Достал новую сим-карту, которую впихнул промоутер возле перехода, и принялся развешивать везде, где только можно, одно и то же объявление:

1

Я слышу их крики даже сидя в коридоре. В каждой палате кто-то заперт: для них тюрьма это четыре стены или их собственный разум, для меня – это тело, а боль – мой неотступный конвой.

Психов я видел предостаточно: растрепанные тощие девицы, плачущие при виде столовской еды; безумные старики, не помнящие даже своего имени; молчаливые женщины с мешками под глазами и взглядом мертвеца; дружелюбные и разговорчивые мужички, чем-то похожие на старых соседей, разговаривающие сразу с десятком невидимых собеседников; и буйные, которых удавалось увидеть лишь мельком, когда их проводили по коридорам. Только вот мне известно, что лекарство от моего безумия – это точно не транквилизаторы.

Они постоянно со мной. Постоянно внутри моей головы, с тех пор, как мы застряли рядом с этим проклятым астероидом.

Я знаю, чем дольше мы здесь находимся – тем хуже.

Назойливое бормотание прерывает мысли – эти голоса не внутри, они снаружи. Две молоденькие медсестрички болтают недалеко от меня.

Медперсонал переговаривается между собой, но они никогда не обращают на меня внимания:

– Ты знаешь, что там произошло? Целая колония просто свихнулась!

– Все засекречено, Николь, – медсестра пододвигается ближе к подруге и понижает голос, – но я слышала, как офицеры говорили, что шахтеры пробурили какой-то карман с газом, вызывающим галлюцинации…

– И поубивали друг друга? Брось, это бред какой-то, – другая девушка мотает головой, не желая верить в эту чушь.

Правильно: не стоит верить в глупости. Это никакой не газ.

– Что-то не сходится… Почему тогда спятили остальные колонисты?

Мои губы кривит усмешка – шахтеры пробурили не карман с газом, а кварцевое ядро астероида. Ясно помню этот момент – хрустальные грани кристалла разлетаются пылью, выпуская наружу слепящий Свет…

Мне удалось увидеть его лишь мельком, но Артур видел его очень хорошо – он стоял слишком близко. Перед тем, как обезумевшие шахтеры разорвали его на части, он вырезал себе глаза.

Его крик все еще стоит у меня в ушах.

Теперь все мы заперты внутри железной коробки дредноута, болтающейся на орбите проклятого астероида, под бдительным оком медперсонала. Но каждый из них – колонистов, федералов и медиков – каждый сумасшедший.

Они слышали эти голоса. Голоса внутри кристалла, миллионы лет сокрытые в недрах астероида. Слышали, но ничего не сделали.

Шрамы на запястьях саднят под бинтами. Мне вкололи успокоительное, перевязали раны и устроили беседу с психиатром. Ведь я находился в «шоковом состоянии». Никто не хотел разбираться – попытка суицида мелочь в сравнении с тем, что творилось в колонии. Им нет до меня никакого дела: на моей медкарте стоит метка «не опасен». Доктора, которым следовало облегчить мои мучения, не захотели понять, почему я резал вены поперек, а не вдоль – не по незнанию, нет. Мне нужно было привлечь их внимание, показать степень моего отчаяния: нельзя больше ждать – они заберут наши тела!

Кажется, я уже не живу. Наверное, человек внутри меня умер сразу, как им удалось пробурить ядро: я чувствовал, как с вгрызанием каждого витка бура в сердцевину астероида, мой разум угасает, как фотография на старой пленке, – медленно выцветает, пока однажды совсем не пропадет.

Не хочу больше слушать психиатра, который в очередной раз попытается воздействовать на мою сознательность при обходе: «подумайте, каково будет вашим близким», «скоро это все закончится, и вы отправитесь домой». Не хочу оставаться в этом месте дольше, чем положено их бестолковыми протоколами. Меня и так уже почти нет. В одном врач прав – скоро все закончится.

Но никто из них не знает, как.

Я встаю со своего места и бреду прочь. Шаркающие шаги эхом отдаются в пустующем коридоре: меня шатает. Нас, смирных, выпускают из своих палат, имитируя соблюдение человеческих прав. Как будто кому-то есть до этого дело, и мы для Федерации не очередной расходный материал…

Что-то темнеет впереди – это одинокий сгорбившийся старик качается из стороны в сторону, сидя на стальной скамье. Ещё одна жертва конвергенции.

Стараюсь не смотреть на него, и поэтому для меня становится совершенной неожиданностью, когда он хватает мою руку и тянет на себя, едва не роняя на скамью.

Тишину отсека нарушает его безумный шепот:

– Не бойся за павших братьев. Они возродятся в единстве, как более сильная бесконечная община, – глаза старика совсем белые, но я чувствую его ищущий взгляд.

Ольга лежала в темноте. Отчётливо осознавала, что спит, но одновременно ощущала всё, что происходит вокруг. Не видела, а именно чувствовала.

Комнату пеленал мрак. Дегтярно-густой, душный, стирающий углы, контуры предметов, пол, стены и потолок. Словно бы кровать Ольги парила посреди космической бездны. Но и через этот всепожирающий мрак Ольга ощущала тень, невозможно чёрную даже на фоне ночной темноты.

Тень склонялась над нею, спящей, протягивала навстречу… Руки? Или, всё же, щупальца? Ольга не была уверена, что эти очертания – человеческие.

– Я пришёл… – звук, который рождался не в летнем горячем воздухе, а точно бы в её голове.

– За тобой, – слова на неизвестном языке, да и сам голос не имел ничего общего с людской речью.

Только самый смысл, которым Ольга тоже будто бы проникалась. И не могла ничего ответить, не могла пошевелиться. Она спала, слишком глубоко, слишком крепко, чтобы проснуться.

Рука-щупальце легла на грудь – только тонкий ситец отделял кожу от прикосновения чужеродной сущности. Стало тяжко дышать.

Глубокий вздох – и Ольга открыла глаза, резко выпрямилась, вскинув руки к груди. Что-то мягко упало в ладони, кольнуло мелкими шипами. Она опустила взгляд: цветок! Шесть сияющих синих лепестков как у звезды. Никогда не видела таких прежде. Поднесла бутон к лицу, вдохнула дурманящий запах, и…

Проснулась.

Никаких теней, и тем более, цветов. За окном уже рассвело, всю комнату заливали лучи раннего солнца. Слева громоздилось старое трюмо, справа – платяной шкаф. Всё на своих местах. Часы в смартфоне показали четверть восьмого, будильник должен был разбудить её пятнадцать минут назад. Ольга вскочила с кровати и спешно засобиралась.

Всю дорогу на работу она болезненно хмурилась: голова так и гудела, отзываясь на мерный шум города – шорох шин, трёп пассажиров в автобусе, гудки. Но хотя бы успела к сроку. В кабинет заскочила буквально в последнюю минуту, заняла свободное офисное кресло, сутулясь под колким взглядом директрисы.

Рабочая неделя началась с неприятного.

– Ольга берёт Ивановых, – директриса щурила густо зачернённые глаза через оправу немодных очков. – Завтра проверь, пожалуйста.

Помещение душило Ольгу. Пылью на стеллажах с личными делами подопечных, цветом казённых стен, спёртым воздухом – хоть бы кондиционер включила, грымза. На дворе июнь всё-таки, плюс двадцать восемь.

Ольга отрешённо чёркала в блокноте, ожидая конца планёрки: синяя линия вилась спиралью по клетчатому листу. Отложила ручку, машинально коснулась серебряной бабочки на груди. Несерьезная безделушка, но ей плевать – это память. В тоске оглядела кабинет – коллеги тоже склонялись над ежедневниками, записывали планы на неделю. Она вздохнула и отвела взгляд на подоконник, где погибал чахлый фикус.

Понедельники всегда навевали скуку. А сейчас к привычному чувству примешалась злость. Ольга понимала, что это бессмысленно, но не могла не злиться. На заболевшую коллегу Женьку, из-за которой начальница скинула на неё дополнительную рабочую нагрузку, на саму начальницу. И даже на Ивановых, пусть они пока не были знакомы.

Ведь помимо рабочих планов есть ещё и личные. Завтра у Виктора будет пара-тройка часов, их свободное время совпадает не так часто. Они вместе могли бы пойти в кино или в кафе. Если бы не чёртова дополнительная семья. А потом любимый снова умчится в Москву, в командировку. Опять они не увидятся почти неделю.

Ольга лениво полистала папку с делом Ивановых: не алкоголики, не наркоманы, даже не многодетные. Мать-одиночка с шестнадцатилетним сыном. В таких семьях не бывает серьезных проблем, кроме закономерных – бедность и избыток юношеской энергии. Мальчишка на учёте в комиссии по делам несовершеннолетних, опять натворил что-то в школе. Посещение, профилактическая беседа, отчёт – стандартная задача социального работника, ничего сложного. Только куча времени, потраченного впустую…

Дурацкие Ивановы, хмурилась Ольга. Ещё и сон этот жуткий, никак не выкинуть его из головы. Она потёрла ноющие виски.

Планёрка окончилась. Ольга зашвырнула блокнот в сумочку и вышла на улицу. Подставила лицо слабому ветерку – без толку, только воздух горячий гоняет. Но лучше, чем ничего. Неделя обещала быть мучительно долгой.

Вечером созвонилась с Виктором, виновато объяснила про Ивановых. Конечно же, любимый понял и утешил, но всё равно обидно.

Вот и злосчастный вторник настал. Участок коллеги не в Ольгином районе, на другом конце города. До своего бы пешком прогулялась, а тут пришлось потолкаться в душном автобусе, в тесной компании изрядно вспотевших пассажиров.

На месте её ждало новое испытание – неработающий лифт. Тяжко отдуваясь, Ольга поднялась на пятый этаж и оказалась перед дверью: обычной, обитой коричневым дерматином, с белыми пластиковыми цифрами «шестьсот шестнадцать». Она лишь ненадолго замешкалась, разглядывая надпись – красную, наполовину отскобленную, но ещё читаемую: «Убирайтесь в Ад!». Похоже, хозяева квартиры не ладят с соседями. Что же, и такое в её работе попадалось.

В остальном дверь выглядела более чем обычной. В обычном подъезде, выкрашенном противной зелёной краской. В обычном доме, каких десятки и сотни в местных спальниках. Хотя бы не в покосившемся бараке с прогнившим полом, в каком жили Игошины. И без следов от топора, как на двери Балясиных – папашка по пьяни бузил. Даже фамилия у этой семьи самая обычная – Ивановы. Можно было надеяться, что обойдётся без приключений.

Она надавила на кнопку звонка, и, спустя минуту-другую после переливчатой трели, дверь распахнулась. Встретила женщина, невысокая, полноватая. Ольга представилась, на всякий случай достала удостоверение Центра соцзащиты, но посмотрела на хозяйку, и убрала корочку обратно в сумку. Объяснила, что какое-то время будет вести их семью.

Владелица квартиры засуетилась: поправила домашний халат, пригладила небрежно заколотый на затылке пучок. Пригласила пройти сразу на кухню, предложила чаю. Ольга не хотела обременять её хлопотами, но женщина уже неторопливо расставляла узорчатые чашки на цветистую скатерть. Наблюдая за движениями хозяйки, Ольга удивлялась их точности. Ведь сложно было не заметить жуткие шрамы вокруг глаз и застывший навеки взгляд. Тамара Иванова абсолютно ничего не видела.

– А что с Женечкой? – поинтересовалась она.

– Точно не знаю. Плохо себя чувствует.

– Ох! Передайте, что мы ей желаем здоровья. Пусть поправляется скорее, Славик с ней хорошо ладил.

Тамара лучезарно улыбалась, уставившись перед собой пустыми глазами. Она вовсе не выглядела неблагополучной, измученной жизненными тяготами. Наоборот, будто излучала радость и дружелюбие.

За чашкой зелёного чая приступили к дежурной беседе. Женщина охотно отвечала на все вопросы: Славик ушёл в магазин, завтра обязательно пойдёт на занятия, обещал не пропускать. Из дома не убегает, не грубит. Хороший мальчик, просто чудо.

– А конфликты со сверстниками? Часто одноклассников задирает?

Тамара улыбнулась, казалось, ещё шире и дружелюбнее, чем прежде.

– Подросток, что с него взять. Я и сама в детстве Любку, одноклассницу мою, за косу ух, как таскала! Классная только и успевала разнимать. Разве это что-то страшное?

Ольга глубоко вздохнула, постаралась продолжить как можно аккуратнее.

– Вы в курсе, что его одноклассник сейчас в больнице с ожогом? Пострадала роговица глаз. И… – она сделала паузу, – он, как бы сказать, несколько не в себе. Бредит, страдает приступами паники.

Тамара перестала улыбаться. Сочувственно покачала головой.

– Нет, увы. Ничего об этом не знаю. Знаю, что они повздорили со Славкой, а подробностей мне классная не сообщила.

Из коридора долетели скрип входной двери, топот ботинок и шорох одежды. В дверном проёме кухни появилась юношеская фигура. Ольга с удивлением рассматривала нового подопечного: ни единой черты от матери в нём. Бледный и астеничный паренёк сутулился, точно прячась в мешковатой чёрной толстовке. Лица почти не видать, его закрывали длинные пряди, выкрашенные в едко-синий цвет. Только серёжка-кольцо поблёскивала в губе. И взгляд травянисто-зелёных глаз из-под капюшона – колкий, прямо до мурашек.

– Славик, это тётя Оля. Она теперь вместо Женечки приходить будет.

– Драсте, – бросил Славик, и, нарочито игнорируя гостью, взялся выгружать продукты из рюкзака в холодильник.

– Ой! Забыла тебе сказать, чтоб молока ещё купил, – засуетилась Тамара.

– Я взял, – не оборачиваясь, буркнул сын.

Он закончил с покупками и уже собрался выйти из кухни.

– Слав, нам с тобой тоже нужно побеседовать, – окликнула его Ольга. – Ты не против, если мы пройдём в твою комнату?

Юноша замер у двери.

– Против.

– Слава! – вмешалась Тамара. – Мы же уже говорили с тобой об этом!

Тот обречённо вздохнул, повернулся, демонстрируя недовольство на лице.

– Окей. Только недолго. Мне ещё уроки на завтра делать.

Ольга вошла в комнату вслед за подопечным, осмотрелась.

Тёмно-вишнёвые обои показались ей странноватым выбором для стен в детской. Большую часть помещения занимала кровать: аккуратно застеленная пледом – чёрным, в каких-то непонятных знаках. Большая папка для черчения контрастно выделялась на ней белым пятном. Напротив – книжный шкаф, где ровными рядами теснились учебники, фантастические романы, энциклопедии. К торцу каждой полки крепился ярлычок с подписью, прямо как в библиотеке. На столике у окна темнел прямоугольник ноутбука, рядом ровной стопкой высились тетрадки и книги.

Ни постеров с кумирами, ни фигурок или приставки, ни разбросанной везде одежды. Ничего из того, что можно было ожидать от обычного школьника. Всё идеально на своих местах. Нетипичная для подростка аккуратность сразу насторожила Ольгу: что-то с этой семьей определённо не то.

Она присела на край кровати. Папка соскользнула с пледа и упала на палас, рассыпавшись кипой листков. Ольга спешно подхватила их, попыталась собрать, но помедлила, рассматривая. Почти все страницы – с рисунками, странными и жуткими. Конечно, в молодёжной культуре было много непривычного, но это…

Зловещие потусторонние пейзажи, мрачные города, населённые явно нечеловеческими жителями – такого не увидишь даже в фильме ужасов. Ольге стало неуютно. Как будто нарисованные монстры наблюдали за ней с бумажных листов.

– Ты это сам нарисовал? – осторожно спросила она.

Работая с подростками, Ольга привыкла, что те ревностно относятся к своим вещам, не любят, когда вторгаются в личное. Но Слава не спешил отбирать у неё рисунки. Внимательно смотрел, словно оценивал её реакцию, так же, как она – его.

– Да, – подтвердил он.

– Очень необычно, – Ольга вымучила улыбку. – И красиво.

– Вы так считаете? – казалось, он даже не моргал. – Что скажете про это?

Он вытянул лист из середины пачки и положил его сверху. Чёрные отрывистые штрихи покрывали всё пространство от края до края, складываясь в гротескную фигуру. У существа было множество глаз на искажённом лице и бугристое аморфное тело, выпускающее отростки-щупальца. Но Ольга догадалась, что это женщина. Тремя изломанными руками она прижимала к обвисшей груди столь же уродливого младенца – всего в нарывах, с перекошенной в крике вертикальной щелью вместо рта и шестью глазами по бокам от него.

– Я думаю, – Ольга замешкалась, подбирая слова. – Думаю, она очень любит своё дитя.

Слабая улыбка буквально на мгновение тронула губы подростка, и тут же его эмоции снова скрыла маска настороженной непроницаемости.

– У вас есть ребенок? – спросил он вдруг.

Ольга непроизвольно потянула руку к кулону на шее.

– Был когда-то, – она снова опустила взгляд на картину.

Затем спохватилась и вернула папку на место.

– Я хотела бы поговорить о случае в школе.

Славик откинулся на стуле, отвернулся, скрыв скучающий взгляд под ресницами. Обсуждение школы его явно не интересовало.

– А есть о чём говорить? – выцедил он сквозь сжатые губы. – Обычный конфликт. Я же подросток, для меня это нормально.

«Да вы сговорились что ли…», – нахмурилась Ольга.

Она работала в конторе уже лет пять и всякого навидалась. Ничего нормального не было в такой оценке подростком собственных действий.

– То есть, нормально, что твой одноклассник из-за тебя попал в больницу с серьезными травмами?

Славик вдруг повернулся, уставил на Ольгу во всю ширь распахнутые глаза. Она невольно отшатнулась под пристальным жутковатым взглядом.

– Я искренне сожалею о своём поступке, тётя Оля, – его внезапно смягчённый голос так и сочился фальшью. – Передайте, чтобы поскорее поправлялся.

И он ухмыльнулся, обнажив неестественно удлинённые клыки. Затем опять отвернулся, открыл тетрадь и уткнулся в неё, давая понять, что разговор окончен.

– Хорошо, – вздохнула Ольга. – Передам, если увижу.

Вот и поговорили. Она попрощалась и встала, чтобы уйти. У самой двери бросила беглый взгляд на комнату, и… Замерла на месте от удивления.

На подоконнике в тени шторы прятался пластиковый цветочный горшок. Обычный, как вся эта квартира. Из земли тянулся всего один чахлый стебель с несколькими острыми листьями. И синим шестиконечным бутоном наверху.

Ольга едва удержалась от вопроса, но одёрнула себя, развернулась и быстро вышла из комнаты. То был просто сон, ничего больше. А это – всего лишь совпадение, убеждала она себя.

На обратном пути решила заскочить к коллеге, узнать, как её здоровье. А заодно выяснить хоть что-то о странном подростке Славике и его не менее странной мамаше. Что-нибудь, о чём не написано в их учётной карточке, но что помогло бы понять, с чем придётся иметь дело.

Ещё один типовой подъезд. Вместо звонка в стене зияла дыра с пучком оборванных проводов, разбитая кнопка валялась на давно не метённом полу. Ольга нахмурилась, постучала. Через минуту – ещё раз, посильнее. Входная дверь Жениной квартиры едва отворилась, буквально на щель, сантиметров пятнадцать. В ней показалось отёчное, посеревшее лицо.

– Чего пришла? – слабо просипела коллега.

Ольга даже слегка опешила. Она помнила Женю приветливой, юморной девушкой. Не верилось, что всего за несколько дней она могла настолько измениться.

Коллега долго отпиралась, не хотела впускать, но, видно, не было сил на споры – сдалась. Они прошли в гостиную. Воздух в квартире кислил, плотно задёрнутые шторы едва пропускали свет, на столе громоздились обсиженные мухами упаковки. Похоже, она давно питается едой из доставки, догадалась Ольга. И кругом бутылки из-под пива: целые батареи, подобно армии стеклянных солдатиков.

– Ты, что ли, совсем на улицу не выходишь? – посочувствовала Ольга. – Я думала, тебе уже полегче. А что врачи говорят?

– Врачи не помогут.

Голос Жени звучал непривычно: резко, затравленно. Она то и дело чесала покрытые сыпью локти, ерошила всклокоченные рыжие волосы. В жестах и внешних чертах Ольга без труда различила признаки невроза. Она уже не надеялась на связный разговор, но попробовала склеить беседу.

– Я проведать тебя зашла. Жаль, что тебе не стало лучше. Кстати, тебе там семья Ивановых передавала привет…

Женя вскинула напуганный взгляд.

– Их тебе всучили?!

– Ну да, – пожала плечами Ольга. – Я уже их навещала. Там всё хорошо, Славик мальчик своеобразный, но милый по-своему.

Коллега шагнула к столу и буквально нависла над Ольгой, бешено тараща глаза.

– Не ходи туда больше! – с нажимом прошипела она.

Ольга отпрянула, испуганно вжавшись в спинку кресла.

– Ну, как не ходить? – забормотала она. – Это же работа…

Женя отстранилась. Плюхнулась на диван напротив и взялась методично переставлять пустые бутылки на столе, точно шахматные фигуры по доске.

– Милый мальчик, ага… – горько усмехнулась она. – Чудовище этот Славик. Попомни мои слова.

– Жень, ты чего? Откуда ты это взяла? Ты что-то знаешь?

Она замерла – губы сжаты, видно, что хочет что-то сказать. Но вместо слов порывисто вскочила, шагнула к серванту, и, выхватив с полки картонную папку, швырнула её на стол перед Ольгой.

– Вот! Сама смотри.

«Иванова Тамара Игоревна», – прочитала Ольга.

Возраст, адрес, всё совпадало до буквы и цифры. Но с фотографии на неё смотрело незнакомое женское лицо. Она вскинула непонимающий взгляд.

– Кто это?

– Иванова, – хмыкнула Женя. – Настоящая. Что? Интересно, кто же тогда в её квартире? Вот и мне тоже. Было интересно… Но знаешь, поверь моим словам, не стоит ими интересоваться. Никогда.

Ольга растеряно смотрела то на женщину на фото, то на коллегу.

– Откуда у тебя это вообще? – наконец нашлась она.

– Не важно, – Женя вернулась на диван и снова взялась за бутылки. – Через знакомого достала.

– Хорошие у тебя знакомые, полезные, – в очередной раз удивилась Ольга.

– Ага, были… – голос Жени дрогнул. – Он не… Не могу ему дозвониться. С тех пор, как получила папку. Ещё раз повторю, не ходи туда! Тебе не платят за такое.

Дальше диалога не вышло. Женя говорила загадками, да Ольга и не знала, что ещё спросить. Она услышала многое, но вопросов стало только больше. Одно стало ясно: болезнь Жени не физического характера, там явно что-то в мозгу повернулось. И это напрямую связано с Ивановыми.

Ольга распрощалась с коллегой, пожелав скорейшего выздоровления, и поехала домой. По дороге она прокручивала в голове всё, что узнала за этот день. Слишком уж много странного вокруг, казалось бы, обычной семьи с банальной фамилией. Вот только у неё таких семей – десяток. В каждой какие-то свои проблемы, загадки. И в каждую надо на неделе зайти. До следующего посещения было над чем подумать.

Беспокойство – штука заразная. К ночи Ольга вдруг поняла, что боится засыпать: как бы опять не приснился тот зловещий сон. Но ночные чудовища больше не посещали её.

В среду она управилась с работой быстрее обычного. Заодно заехала в школу Славика. Беседы с учителями подопечных тоже входили в её обязанности. Она понадеялась, что хоть там немного прояснят ситуацию с одноклассником подростка.

– Мы стараемся относиться ко всем ученикам одинаково, – виноватым тоном оправдывалась дородная, ярко наряженная женщина. – Но Славик… Как бы выразиться… Нет, он так-то мальчик умный! Я бы даже сказала, не по годам. Но очень… В общем, напряженные у него отношения с ребятами.

– В каком плане? – уточнила Ольга. – Они его задирают?

– Нет. Боятся…

Ольга замолчала, обдумывая её слова. Такие, как Славик, часто становятся изгоями. Сверстники шпыняют их, избегают. Но чтобы бояться… Чего?

Классная объяснить затруднилась. Понятно, что переживает – излишнее внимание социальных работников к её ученикам не лучшим образом отразится на репутации. Но вряд ли она стала бы откровенно врать. Коротко поблагодарив женщину за встречу, Ольга вышла из кабинета.

Во дворе школы она встретила Славика. На любого другого подростка, может, не обратила бы внимания. Но он выделялся на фоне цветущих кустов сирени инородным пятном черноты. Как сгусток мрачной безысходности среди смеющихся шумных одноклассников, невозможно не заметить. С ним никто не заговаривал, его обходили стороной, стараясь даже не смотреть в его сторону. Она тоже хотела пройти мимо, но Славик заметил её и сам шагнул на встречу. Он даже улыбнулся, Ольге показалось, что подопечный рад её видеть.

– Узнали обо мне всё, что хотели? – сразу после приветствия спросил он.

– Почему ты думаешь, что я тут из-за тебя? – Ольга старалась выглядеть как можно более хладнокровно.

– Потому что больше не за чем, – ухмыльнулся Славик. – Вы не в этом районе живёте.

Ольга поджала губы. Факт, что подопечный выяснил её место жительства, настораживал вдвойне.

– Рада, что ты снова ходишь на занятия, – сменила она тему.

– Да… – заскучал подросток. – Это ненадолго. Мы с мамой скоро уедем.

– Вот как, – Ольга изо всех сил изображала заинтересованность, но про себя обрадовалась, что одной проблемой меньше. – Можно узнать, почему?

– Не важно, мы часто переезжаем, – отмахнулся Славик.

И вдруг резко вскинул руку. Грудь Ольги как током прошибло от его прикосновения. Будто бы знакомая тяжесть.

– Нелепое украшение для вашего возраста, тётя Оля, – Славик сжимал пальцами серебряную бабочку, тянул цепочку, глядя ей прямо в глаза.

Ольга вырвала кулон, отступила на шаг.

– Я зайду на следующей неделе, – выдохнула она.

– Думаю, мы встретимся куда раньше, – усмехнулся Славик.

Она не стала слушать, быстро зашагала по дорожке к кованым воротам. Знала, что он смотрит в спину, но усилием воли сдерживалась, чтобы не обернуться, не столкнуться с выворачивающим душу взглядом зелёных глаз.

Вечером опять созвонились с Виктором. Очень хотелось хоть с кем-то поделиться всем, что тяжестью лежало на душе. Но Ольга вмиг забыла и про Славика, и про всё прочее: Виктор сказал, что приедет. Закончил с делами на два дня раньше, будет в городе уже вечером в пятницу. Пригласил в ресторан. Тянущее напряжение внутри мгновенно сменилось эйфорией. «Да ну и к чёрту этих Ивановых!», – прогнала заботы Ольга. Её дело – приходить в семьи и просто разговаривать, а не распутывать чужие тайны, не вести расследования.

В четверг после работы она снова оказалась у дома Жени. Догадывалась, что это бессмысленно, но всё равно решила хотя бы узнать о её самочувствии. Уж очень скверно выглядела коллега в их последнюю встречу. Вдруг ей помощь нужна, нормальных продуктов купить как минимум, рассудила Ольга.

Уже подходя к подъезду, она услышала крик. Вздрогнула от неожиданности, огляделась: кричала какая-то женщина. Она стояла, задрав голову и испуганно всматриваясь куда-то вверх. Рядом – ещё несколько мужчин, тоже смотрели, встревоженно охали. Ольга машинально проследила за их взглядами.

Женя жила на шестом этаже. Квартира запущенная, но неплохая: двушка, с балконом, выходящим прямо во внутренний двор. Балкон закрывал остеклённый короб, но сейчас девушка стояла не внутри него. Она болталась снаружи, прижавшись спиной, упираясь босыми ступнями в каменный выступ, и чудом удерживаясь руками за обшивку. Ветер бесстыже трепал халатик, открывая худые ноги, но Жене было наплевать – она глядела перед собой полным безумия взглядом.

На мгновение Ольге показалось, что в стекле за спиной коллеги отражается чёрный силуэт в капюшоне. Она обалдело захлопала глазами, и морок вмиг растворился. Потом опомнилась, открыла рот, чтобы крикнуть, образумить, но не успела. Только проводила взглядом летящее тело.

Дальше – как в туман провалилась. Вокруг бегали люди, кто-то кричал, звал на помощь. Пару раз её задели локтем и даже сильно толкнули. Потом приехала скорая, полиция. Ольге задавали вопросы, и, кажется, она отвечала. Выпила стакан воды, всученный кем-то в белой одежде. Странный вкус, только и подумала она.

Позвонила грымза с работы, уже как-то всё узнала. Ольга запомнила только испытываемое чувство благодарности – та дала ей отгул назавтра, чтобы в себя пришла.

Снова лились обрывки фраз, мелькали лица… Всё крутилось так быстро, что она не успевала уловить смысл происходящего.

Ольга пришла в себя на диване посреди уютной гостиной. Будто бы вдруг включилась. Рядом сидела Ванечка, пихала ей в руки чашку с ароматным отваром.

Ванечка, Ванесса – палочка-выручалочка, золотой человечек, который всегда оказывался рядом в самое тяжёлое время. Точно мысли читала, настоящая добрая волшебница. Жизнерадостная, в мешковатой льняной одежде, увешанная амулетами из перьев и самоцветов, она буквально врывалась лучом света и вытаскивала из бездны, из которой, казалось, уже нет пути назад. Однажды уже спасла Ольгу от чудовищной депрессии, и вот опять…

– Это судьба, – говорила Ванечка. – Да, она никого не щадит. Но у тебя всё образуется. Я вчера гадала на картах, впереди благие перемены. Главное: не отчаивайся, не останавливайся на полпути.

Ольга кивала головой в такт увещеваниям подруги, словно медитируя под аффирмации. Вот именно. Впереди пятница, встреча с Виктором – разве не благо после такого потрясения? Нельзя расклеиваться, показывать ему негатив. Без того редко встречаются, зачем портить всё?

– Да, – вслух произнесла она. – Ты права. Просто… Мне кажется, это было не самоубийство.

Ванечка вскинула ершистые, любовно отращенные брови.

– Ты что-то видела?!

Ольга вздохнула, отхлебнула из чашки. Подруга делала чудесные настои на все случаи: целебные, бодрящие, успокаивающие и просто вкусные. По телу тут же разлилось приятное, расслабляющее тепло.

– Я не уверена. Сложно так всё объяснить…

Она собралась с мыслями и выложила Ванечке всё. Про Славика, про его странную мать. И знакомую тень за спиной Жени, возникшую перед её прыжком.

Лицо Ванечки сделалось обеспокоенным, не до трагедии, а ровно настолько, чтобы показать подруге, что сочувствует. Этого человека трудно было представить в настоящей глубокой печали.

– А ты не думаешь, что… – Ванечка сделала паузу, добавила сочувственной обеспокоенности к выражению лица и тембру голоса. – Что ты просто хотела его там видеть?

Ольга вопрошающе склонила голову.

– Ну, как я поняла, судьба этого Славика тебя по-настоящему тревожит, – объяснила свою мысль Ванечка, и снова запнулась. – Всё-таки, он ребёнок…

– Ой, не начинай, а! – отмахнулась Ольга. – Ты не подумай, я тебе безмерно благодарна за поддержку в тот раз. Но всё осталось в прошлом, я пережила этот кошмар. Ты же не думаешь, что я теперь буду привязываться к каждому встречному-поперечному ребёнку, потому, что своего…

Она осеклась. Прикрыла глаза, коснулась кончиками пальцев кулона на шее, но сразу же одёрнула руку.

– Нет-нет, конечно же, нет! – затараторила Ванечка. – Я ничего такого не имела в виду. Рада, что у тебя всё хорошо. Глядишь, с Виктором…

– Да ну тебя! – чуть не взвыла Ольга.

– Ладно-ладно, молчу, – подруга примирительно вскинула руки. – Знаешь, что? Давай я лучше оберег тебе сделаю, м?

Ольга ожидала, что подруга вручит ей ожерелье – вроде тех, что носит сама. Или карточку с символами и надписями, которые она называла торсионными устройствами. Но вместо этого Ванечка попросила её снять кулон.

Через пять минут на столике перед Ольгой стояли свеча, солонка и вычурная резная чаша с водой. Вдохновенно закатив глаза и взмахивая руками, будто в попытке вспорхнуть, Ванечка осыпала детское украшение солью, макала его в воду и грела в пламени свечи, бормоча что-то про очищение. Ольгу всегда веселили эти её ритуальные причуды, но обижать подругу не хотелось. Она с трудом подавляла смешки, стараясь выглядеть как можно серьезнее.

Ванечка надула щеки, выпуская струю воздуха на серебряную бабочку. Затем прочла не то молитву, не то заклятье, и протянула подвеску назад Ольге.

– Теперь это не просто украшение, а амулет, заряженный силой земли, воды, огня и воздуха, – торжественно сообщила она. – Если злые силы попробуют строить козни, просто вспомни о нём, он защитит.

Ольга улыбнулась в ответ. Вряд ли заряженная вещица спасет от реальных проблем, но забота очень трогала. Она поблагодарила Ванечку и засобиралась домой.

Встреча с подругой лечила душевные раны лучше любого психотерапевта. Хотя Ольга прекрасно осознавала, что это временно. Ещё действуют успокоительные, ещё не полностью осознала всё, что успело случиться. Рано или поздно она сорвётся. Но не сегодня. И тем более – не завтра!

Наконец, календарь показал долгожданную пятницу. День пролетел незаметно, хотя Ольга с самого утра маялась в ожидании, то и дело поглядывая на часы. Её интересовал только грядущий вечер. И Виктор. Она старательно навела красоту, надела лучшее платье и отправилась к назначенному месту встречи.

Ольга битый час плутала дворами. Уже темнело, но, по счастью, не холодно. А то пришлось бы пожалеть о выборе платья – слишком уж короткого, с открытыми плечами. Несколько раз сверялась с гугл-картой: адрес верный. Но никакого намёка на ресторан, о котором говорил Виктор. Ей даже в голову не пришло проверить заранее или расспросить – она доверяла любимому. Видимо, стоило бы. Чтобы не пришлось потеряно бродить по всей округе. Не выдержав, набрала знакомый номер, но звонок сбросили.

«Что за шутки дурацкие?» – занервничала Ольга.

Она отказывалась верить, что Виктор мог обмануть или зло подшутить. Но и за собой ошибок не видела: всё верно запомнила, приехала точно куда условились.

За спиной зашуршали мелкие камешки под чьими-то осторожными шагами. Ольга вздрогнула. Только теперь она осознала, что всё это время улицы вокруг были совершенно пусты. А район-то не самый благополучный. И теперь тут появился кто-то кроме неё. Она обернулась – по-прежнему пусто. Во всяком случае, людей здесь не было, только грязный серый кот крался вдоль стены. Узкий переулок, замусоренный, стремительно тонущий в темноте надвигающегося вечера – да откуда тут вообще рестораны? Зачем Виктор позвал её в такое злачное место?

– Здравствуйте, тётя Оля.

Ольга чуть не подскочила. Схватилась рукой за кулон, чувствуя, как сердце в груди резко ускорило ритм. Знакомый ссутулившийся силуэт в капюшоне преграждал ей путь.

– Слава? Что ты здесь делаешь?

– Вас жду.

Нехорошее чувство заскреблось внутри. Столько вопросов, столько мыслей сразу. Ольга спешно отогнала их все.

– Как… Откуда ты узнал, что я буду здесь?

– А я всё про вас знаю, тётя Оля. И это я вас сюда привёл, – засмеялся Славик.

До Ольги медленно доходил смысл его слов, настолько она не хотела им верить. Как и тому, что видела. Конечно, неделя изрядно вымотала её, но не до такой степени, чтобы бредить. Не было никаких причин не доверять своим глазам: Славик, вполне материальный, стоял прямо перед нею. И произносил эти ужасные вещи.

– Виктор не придёт, – ровным тоном сообщил мальчишка. – Позвал вас я.

«Да как?!» – металось в голове.

Она отчётливо слышала в трубке родной голос, подделать его невозможно. Похоже, этот малолетний сталкер попросту следил за ней. Ольга мгновенно вскипела гневом.

– Ах, ты!

– Узнаёте? – перебил Славик.

Он протянул руку. Темнота даже немного отступила перед сиянием шести синих лепестков.

– Это из твоей комнаты, – сдержанно процедила Ольга.

– И это всё? – склонил голову подросток.

Он поднёс цветок к лицу, мертвенное сияние отразилось в распахнутых глазах. Во мраке они казались совершенно чёрными, как две дегтярные лужицы на дне колодцев.

– Я пришёл, – бледные губы шевелились, выплёвывая слова на неизвестном языке, который Ольга почему-то понимала. – За тобой.

Страх мгновенно вытеснил злость. Ольга в ужасе наблюдала, как тень за спиной Славика неестественно удлинилась, перекинулась на стену, обхватила всё здание и залезла на соседнее. В подворотне истерично свистнул внезапно поднявшийся ветер. Или это крик бродячего кота? Она осознала, что хочет немедля сорваться с места и бежать без оглядки. Но не вышло даже пошевелиться, не то, что сделать хотя бы шаг.

– Где Виктор?! – голос Ольги дрогнул.

– В больнице, в Москве, – непринуждённо отозвался Славик. – Попал в ДТП, теперь лежит, подключённый к аппарату. Но это ненадолго.

Его ехидная улыбка обратилась в оскал, жуткий, совершенно лишённый человеческих черт.

– Не смей его трогать! – сорвалась на крик Ольга.

Лицо Славика вмиг приобрело серьезный вид.

– Хотите, чтобы он жил? – продолжил он. – Тогда делайте, что скажу.

– Да кто ты такой? – не выдержала Ольга. – Чего ты хочешь?

– Хотите видеть, какой я на самом деле? – вскинул голову Савик. – Хотите знать моё настоящее имя?

Она понимала, что до сих пор находится на той же улице, в своём городе. Но не узнавала ни толики из того, что видела.

– Ничего не напоминает? – Славик раскинул руки, указывая на стремительно искажающуюся реальность.

Чёрная плесень расползалась по мостовой, стенам домов, окнам. Своей чужеродной сутью она пожирала даже естественные тени, что отбрасывали предметы, и те становились ещё темнее, ещё непрогляднее. Ольге казалось, что из них тысячами глаз смотрит сам первородный хаос, мрак, который испокон века не рассеивал ни единый луч света. Он вился и корчился тугими щупальцами, заполоняя всё вокруг.

А за пожираемым тьмой городом, до самого горизонта, простиралось поле. Тысячи синих шестиконечных цветов тянулись к низкому чёрному небу, покачиваясь под порывами губительного ветра – только они и могли выжить в этом запредельном Аду.

Ольга промолчала. Слова излишни, мальчишка и так знает ответ. Всё это она уже видела на рисунках в его комнате.

– Это мой мир, – продолжил Славик. – Место, откуда я родом, и которого уже давно не существует. С ним погибла моя настоящая мать. Мне осталась только эта иллюзия.

Теперь Ольга окончательно уверилась в том, что перед ней никакой не подросток. Права была Женя… Это какое-то чудовище.

– Она многое узнала, за что и поплатилась, – будто в ответ на её мысли отозвался Славик. – Вместе со своим дружком-следаком. Но они даже на сотую долю не приблизились к правде. Тем не менее, свою роль эти двое сыграли. Да, Женечка заболела не просто так. И мой одноклассник тоже. Как и нашу семью не просто так отдали именно вам.

– Ты…

– Я, – расхохотался Славик. – Спланировал и воплотил. Я мог бы поступить проще, но это было бы скучно. Захотелось поиграть. Я же всё-таки подросток, хех.

– А Тамара? Она такая же, как ты?

– Мама – человек, – тряхнул головой Славик. – Кстати, её зовут не Тамара. Тамара Иванова мертва, как и её сын. Нам пришлось потрудиться, чтобы занять их место. Но маме уже очень много лет. Гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Поэтому…

Хрупкая фигура качнулась, как зыбкий дым. Тень от неё росла ввысь и вширь, заполоняя пространство гротескными формами, тянущими к Ольге извивающиеся отростки. Она застыла, как библейский соляной столб, и только внутри её разрывало ужасом и отчаянием.

– Славик, – голос Тамары рассёк чуждую реальность, рывком выдернув Ольгу из оцепенения. – Хватит, Славик.

Немыслимо, как слепая и беспомощная женщина нашла их в этом переулке, ведь место довольно далеко от её дома. Но да, это Тамара шаркала по мостовой старыми сандалиями, на ходу запахивая заношенный халат. На её лице больше не было той лучезарной улыбки, какую Ольга видела при их первой встрече. Зато морщин многократно прибавилось. Теперь она действительно выглядела древней старухой.

Щупальца отпрянули от Ольги. Тень, заполонившая было собой всё небо, сжалась до прежних размеров.

– Мама…

От голоса существа, казалось, вибрировал эфир.

– Мама, я устал. Я хочу быть собой!

Тамара протянула руки навстречу твари в облике хрупкого мальчишки.

– Знаю, сынок, – отозвалась она. – Я тоже. Я так устала…

Надрывный вой вспорол воздух. Тихий, как стон, но от этого звука у Ольги зажгло в глазах, сердце свело необъяснимой тоской. А длинные пальцы чернее угля уже обвивали старушечью фигуру.

– Тебе нужно отдохнуть, мама.

Тамара охнула и плавно осела на мостовую.

– Поспи, мама. Обо мне позаботится тётя Оля. А я – о ней.

Ольга отрывисто всхлипнула, не в силах сдержать ужас. Это чудовище не пощадило даже свою названую мать. Зажмурившись, она взмолилась всем вышним силам.

Что-то тёплое мягко толкнуло в грудь.

«Если злые силы попробуют строить козни, он защитит», – вспомнила она слова Ванечки.

Ольга пошевелилась, коснулась кулона-амулета. Пошатнувшись, сделала робкий шаг назад. А потом развернулась и побежала. На ходу сбросив неудобные туфли на шпильке, она мчалась изо всех сил, на которые была способна. Не оборачиваясь, не давая себе даже думать о том, что будет, если она не сможет. Пустые улицы перед глазами слились в сплошную подрагивающую черноту, звуки вокруг заглушило собственное дыхание. Босые ноги обжигало порезами об острые камни и битое стекло, но она запрещала себе останавливаться. Пока лёгкие не заныли, готовые разорваться. Пока мышцы не свело от натуги.

Ольга остановилась в незнакомом проулке, привалилась к стене, задыхаясь.

– Мама…

Она вздрогнула, замерла на вдохе, прислушиваясь. В ушах звенело, но звук ей явно не послышался. И это не Славик, голос совсем не похож.

– Мамочка!

Такого просто не могло быть, она это твёрдо знала. Но в то же время отчётливо слышала, тот самый родной, который узнаешь из тысячи – голос своего ребёнка. Ольга завертела головой, оглядываясь. Зажатая меж двух домов, в тесном, пропахшем помойными нечистотами закутке – в таком положении глупо было надеяться на чудо. Но даже здравый смысл, настойчиво твердивший о нереальности происходящего, не мог заглушить вдруг пробившийся в сердце лучик надежды.

– Света? Светочка, это ты?

Укрытая тенью от здания, она прокралась вдоль стены и выглянула. Посреди захлебнувшейся полумраком улицы явственно читался детский силуэт. Ольга сразу узнала хвостик на макушке а-ля восьмидесятые, худенькие плечики. Едва подавив всхлип, она порывисто шагнула навстречу.

– Попалась, мамочка!

Фигура выступила в пятно света. С этим шагом она будто бы вытянулась, перетекла в иную форму. Славик поднял лицо, и Ольга увидела вместо токсично-зелёного взгляда знакомые голубые глаза.

– Мамочка, – губы подростка двигались, но голос не принадлежал Славику.

– Светка… – прошептала Ольга.

– Не бросай меня, мамочка.

На секунду перед глазами застыло родное личико. В уши ввинтился визг автомобильных шин, страшный звук удара, дребезг стекла, детский крик. Легкомысленная серебряная бабочка обожгла грудь, точно раскалённая. И вдруг сорвалась с цепочки, скользнула вниз, звонко стукнувшись об асфальт. В глазах предательски защипало.

– Прекрати! – заорала она. – Не смей напоминать мне о ней, слышишь?!

Утробный хохот оборвал её истерику. Одержимость во взгляде Славика вмиг уничтожила последние слабые надежды на хэппи-энд в этой ужасающей истории, в которую Ольге невероятным образом удалось впутаться. Он сделал несколько шагов, протянул руку.

– Почему я?! – в отчаянии закричала она.

– Потому, что я тебе нужен, – Славик не колебался ни секунды в своей убеждённости. – У тебя же внутри дыра, я сразу понял, как увидел. Так давай я помогу заполнить её. У тебя нет выбора, просто сделай, как говорю. По тебе никто не будет скучать – твой Виктор теперь овощ. Зато живой, как ты и просила. Ты же получишь то, чего так хотела всё это время, и в чём боялась признаться даже себе.

Ольга замотала головой. Кинулась обратно в проулок, но, преодолев всего несколько метров, упёрлась в глухую стену. В отчаянии бросилась на неё, колотя ладонями, и эти удары отняли последние силы и волю. За спиной прогремели шаги. Она безвольно уронила руки и обернулась. В голову вдруг пришло, что это всего лишь сон. Опять кошмар, от которого она вот-вот проснётся в своей комнате, залитой солнцем. Встанет и пойдет на нудную работу…

– Посмотри на меня. Настоящего меня.

При всём желании Ольга уже не смогла бы отвести взгляд. Смотрела, как ломаются кости, прорывая кожу, искажаясь под немыслимыми углами, выстреливая гибкими жгутами мрака. Как мальчишеская голова растягивается, вспучивается гнойными пузырями и лопается, разбрасывая ошметки – нет, не живой плоти, а фальшивой маски, натянутой на гротескную, потустороннюю сущность. Зелёные полусферы трёх пар глаз уставились на неё с того, что невозможно было принять за лицо – настолько оно было чуждо любой известной человеку анатомии.

По глазам резануло. Брызнули слёзы, заливая искажённое ужасом лицо Ольги.

– Моё имя…

Оно тревожно завибрировало в Ольгиной черепной коробке, точно набат под куполом. Забилось в ушах, заклокотало в глотке, и будто упёрлось в глазные яблоки изнутри головы. Не звук, а словно какая-то энергия, прорвавшаяся из иного мира и искажающая земной воздух, выгибающая его в невидимые режущие ленты. Ольга сдерживалась ещё пару секунд, а потом закричала, зажимая веки ладонями. Горячие липкие струйки расползлись между пальцами, стекли к локтям.

Крик перешёл в животный вопль. Она готова была рухнуть на асфальт и корчиться там в агонии, биться умирающим зверем, пока сознание не выключится, избавив от этой пытки.

Но вдруг боль исчезла.

Ольга поняла, что больше ничего не видит. Сплошная чернота, в которой нет ни верха, ни низа, ни контуров, ни даже малейших бликов. И звук чудовищного имени стих. Все звуки исчезли разом, кроме разве что шёпота ветра в ночных закоулках. Или в стеблях странных синих цветов, покрывающих поля потусторонней реальности? Ольга больше не знала, что её окружает – родной город или видение, вызванное существом. Только ветер ласково гладил её лицо, трепал волосы.

Она вздрогнула, когда ощутила прикосновение ледяных пальцев к ладони. Но тут же успокоилась, крепко сжала холодную руку. Словно та была единственным якорем, связывающим с реальностью, которую она больше не могла видеть. Улеглись эмоции, буквально несколько минут назад бушевавшие в сознании. Растревоженное сердце забилось в привычном ритме.

– Мама, – тихий голос Славика раздался над ухом. – Идём домой, мама.

– Нам придётся теперь переехать, – слабо отозвалась Ольга. – А как же моя работа?

– Ничего, мама Оля, – успокаивал её Славик. – Я позабочусь о тебе. Во всяком случае, в ближайшие сто пятьдесят лет.

История Ричарда Моргана, пациента парижской психиатрической больницы, единственного выжившего при кораблекрушении 1901 года, записанная и приведённая в более-менее читабельный вид наблюдавшим его врачом Жанном де Жарром.

– 1 —

– Они приходят —

– Наше открытие перевернет все представления об истории человечества! Это будет революция в египтологии!

При слове «революция» глаза Джамала Куоля и Салли Каннингэм возбужденно заблестели – да и я, что тут говорить, был весьма взволнован. Все мы, трое студентов исторического факультета, собрались в кабинете профессора Джозефа Пенворда. Все здесь указывало на то, что египтология есть единственная страсть его обитателя.

На книжной полке труды по истории Древнего Египта соседствовали с папирусами времен различных династий и табличками с иероглифами. На полках стояли статуэтки кошек, крокодилов и ибисов, а от фигурок скарабеев и вовсе рябило в глазах. Завершающим штрихом в этом паноптикуме египетской романтики выглядел стоявший у стены раскрытый саркофаг, в котором лежала натуральная мумия в истлевших бинтах.

Отчасти мумию напоминал и сам профессор – высокий, худой, как жердь, мужчина, с узким костистым лицом. Глубоко посаженные темные глаза лихорадочно блестели, пока профессор, не находя себе места, расхаживал по комнате, как-то исхитряясь не задевать стоявшие повсюду артефакты. Жестикулируя тонкими руками, Пенворд говорил без конца, будто не в силах остановить поток распиравших его слов.

Профессор рассказывал об открытии, что прославит его имя – и имена всех, кто последует за ним. Он говорил о захоронении за сотни миль к югу от тех мест, обычно считающихся крайним пределом влияния египетской цивилизации. По словам Пенворда, ему удалось напасть на след фараона, само упоминание которого было стерто из истории Египта.

Имя этому фараону было – Нефрен-Ка!

Касаемо данной фигуры среди египтологов установился почти единодушный консенсус: Нефрен-Ка считался не более чем мифической фигурой – египетским жрецом, узурпировавшим трон во времена «эфиопской династии». В легендах того времени говорилось, что Нефрен-Ка был последним представителем магов-жрецов, на какое-то время превративших египетскую религию в нечто темное и ужасающее.

Приверженцы культа, возглавляемого архиерофантами Баст, Анубиса и Себека, считали своих богов воплощениями одной и той же сущности, именуемой «Ньярлатхотепом», «Посланником Древних», «Звездным Скитальцем» и множеством иных, ныне забытых имен. Своих жрецов он наделял величайшей магической силой в обмен на человеческие жертвоприношения.

Наиболее кощунственным изменениям подвергся культ Себека, Бога-Крокодила. Нефрен-Ка взывал к нему не как к милостивому божеству, но как к злобному демону, жаждущему человеческой крови. В катакомбах храмов Себека появились идолы Золотого Крокодила, в разверстые пасти которых бросали юных девственниц. Челюсти смыкались, клыки из слоновой кости пронзали тела несчастных девушек, и кровь стекала в золотую глотку, радуя хищное божество.

Нечестивыми дарами осыпал бог жрецов, удовлетворявших его звериную похоть, ибо помимо кровавых жертвоприношений, Себеку, как богу плодородия, посвящались разнузданные оргии, в которых заставляли участвовать прекраснейших юношей и девушек Египта. Священные блудницы танцевали перед статуями того, кого звали «Оплодотворяющим» и «Владыкой семени бога», а в бассейнах рядом плескались крокодилы, которым швыряли рабов и пленных. Да и сами жрецы во время своих отвратительных оргий убивали и поедали людей – ведь Себек это «тот, кто ест, совокупляясь».

Именно такие зверские обряды, в конце концов, привели к восстанию, и Нефрен-Ка был свергнут с трона. Согласно преданию, новый правитель стер все следы его владычества, уничтожил храмы Ньярлатхотепа и изгнал его отвратных жрецов. Сама «Книга мертвых» была переписана с тем, чтобы истребить саму память о Нефрен-Ка.

Но в колдовских книгах, подобных «Некрономикону» или «Тайнах Червя», сохранились упоминания о Черном Фараоне. Там же говорилось, что святотатец бежал далеко на юг, в «чумные болота», где стояла гробница, много старше Египта: наследие темных дочеловеческих времен, когда Ньярлатхотеп в человеческом обличье ходил по Земле. В книгах говорилось, что Нефрен-Ка, совершил там последний ритуал, взывая к Ньярлатхотепу, но в чем он заключался, никто не знал.

Все это на одном дыхании профессор вывалил на нас, ошарашенных валом обрушившихся сведений. Не давая нам перевести дух, профессор, загадочно улыбаясь, добавил, что это была лишь прелюдия к самой главной новости.

Оказывается, месяц назад к нему обратился с просьбой о встрече человек, крайне далекий от египтологии и вообще науки. Звали этого человека Роберт Джонс, и был он пилотом вертолета частной авиакомпании, выполнявшей рейсы между Эфиопией и Южным Суданом. В один из таких рейсов, Джонс пролетал над болотами Судда – бескрайней топью, образованной разливами Нила. Неожиданно от болота поднялся туман – хотя все прогнозы обещали ясную погоду, – из-за которого Джонс отклонился от курса и приземлился на речном островке, не нанесенном ни на одну карту.

На этом острове и стояло причудливое сооружение из черного камня. Даже Джонс, при всем своем дилетантстве, понял, что набрел на нечто неординарное. Он сфотографировал здание с нескольких сторон, как можно точнее определил координаты. Вскоре туман рассеялся, и Джонс вылетел в Джубу. Там он подал рапорт на увольнение и отправился в Найроби, чтобы оттуда вылететь уже в Лондон.

Как ни странно, у летчика и профессора нашлись общие знакомые, которые и посоветовали Джонсу обратиться к Пенворду. Едва глянув на снимки, профессор понял, что столкнулся с чем-то неординарным. Он заставил Джонса по нескольку раз повторить ему всю историю. Сразу после ухода летчика, Пенворд кинулся к своей богатейшей библиотеке.

Проведя бессонную ночь, уже к утру, археолог нашел искомое – в колдовской книге «Де Вермис Мистерис» или «Тайны Червя». После этого он еще раз вызвал к себе Джонса и, получив клятвенные заверения, что вертолетчик без труда найдет остров заново, профессор начал готовиться к экспедиции. Для этого он и вызвал нас.

– Я не могу получить финансирование от университета, – с сожалением сказал Пенворд, – потребуется согласование, которое займет, по меньшей мере, год. Не уверен, что Джонс будет молчать все это время – точнее уверен, что не будет. Но, если со мной будет несколько толковых молодых людей, не равнодушных к славе первооткрывателей – уверен, что мы добьемся успеха. Никто больше не станет сомневаться в том, что египетская цивилизация является исконно африканской – наше открытие навсегда похоронит нелепые расистские теории, отрицающие это.

Последний аргумент пришелся по душе Салли Каннингэм – красивая голубоглазая блондинка была ярой активисткой антирасистского движения, участвуя во всех демонстрациях за ликвидацию расовой дискриминации. Я тоже участвовал в шествиях против расизма, но мой энтузиазм сильно уступал пылкости Салли.

На одной из демонстраций мы и познакомились с Джамалом Куолем – выходцем как раз из Южного Судана. Рослый, идеально сложенный нилот, с иссиня-черной кожей, вышагивал на демонстрации в национальной одежде с величием черного короля, чем произвел на девушку сильнейшее впечатление. Завязав с ним разговор, Салли к концу демонстрации шла с Джамалом в обнимку, размахивая плакатом о важности черных жизней.

По завершении шествия, мероприятие, по уже сложившейся традиции, продолжилось в роскошном пентхаусе Салли. Я и другие активисты, пили пиво и курили марихуану, тогда как доносившиеся из соседней комнаты звуки яснее ясного показывали, как именно белая англичанка собирается искупать грехи предков-колонизаторов перед народами Африки.

Джозеф Пенворд, без сомнения, был в курсе всего этого – как и многие иные прогрессивные преподаватели нашего факультета, он нередко принимал участие во всех этих шествиях. Приглашая Салли с Джамалом, он убивал сразу двух зайцев – Салли, рожденная в богатой аристократической семье, выклянчила у своего папочки кругленькую сумму, полностью потраченную на нашу экспедицию. Джамал же, как уроженец Южного Судана, мог быть полезен как переводчик и проводник.

Что же до меня, то, кроме самого Пенворда, я был единственным профессиональным египтологом, неоднократно сопровождая профессора в его прежних экспедициях.

Вскоре мы вылетели в Найроби, где мы встретились с Робертом Джонсом – грузным мужчиной, с перебитым носом боксера. С ним был некий русский, лет сорока, с холодными серыми глазами. Судя по набитым на руках наколках, жизнь потрепала его еще сильнее, чем напарника. Джозеф Пенворд, сам неприятно удивленный таким расширением экспедиции, пояснил нам, что Сергей Налимов служил в Южном Судане в какой-то миротворческой миссии.

Однако, судя по обрывкам разговоров, долетавших до меня, Сергей и Роберт занимались в Южном Судане куда менее благовидными делами, включая наемничество, контрабанду и бог весть, что еще. Впрочем, в неспокойной стране, где до сих пор шла гражданская война помощь таких людей была бы не лишней, поэтому Пенвдорд нанял Сергея отвечать за безопасность. Роберт же стал нашим пилотом, сев за штурвал вертолета, арендованного Пенвордом в Найроби. Оттуда мы вылетели сначала в Джубу, а потом – на северо-восток, к суданской границе.

Вскоре начались и болота Судда – поросшие тростником и папирусом водные пространства, перемежаемые островками твердой земли и плавучими скопищами водной растительности, неспешно движущимися по бесчисленным протокам. Огромные бегемоты, задирая голову, сопровождали шум вертолетных лопастей громким ревом, и чудовищные крокодилы, при нашем приближении ныряли в воду, оставляя неровные дыры в ковре из ряски, тины и огромных кувшинок.

Иногда мы пролетали и над редкими хижинами на плавучих островах – и черные люди, весьма схожие лицами с Джамалом, настороженно провожали нас взглядами. Уже вечерело, когда мы нырнули в облако тумана, а, выйдя из него, оказались над небольшим островом, в точности соответствующим описаниям Джонса.

Тут же нам бросилась в глаза и пирамида, уже знакомая по показанным Пенвордом фото. В реальности она впечатляла еще больше – угрюмое сооружение, в три человеческих роста, из сплошного черного камня. Пирамида и впрямь напоминала египетскую архитектуру, но чем-то она походила и на этрусские гробницы, и на ступенчатые зиккураты Междуречья. Я вспомнил экстравагантную теорию Пенворда, отвергнутую всем ученым сообществом, о некой базовой культуре, ставшей прообразом древнейших цивилизаций Средиземноморья.

Мы наскоро разбили лагерь, закончив, когда уже совсем стемнело. Сергей и Роберт заночевали в вертолете, остальные поставили две палатки. В одной легли мы с профессором, в другой – Салли и Джамал. Слышавшиеся всю ночь крики и стоны показывали, что на исторической родине африканский студент не утратил своего пыла, скорей, даже, наоборот, получив двойной прилив сил.

Наутро мы подступили к объекту наших исследований. Черная пирамида выглядела сплошным монолитом – ни малейшего зазора или щели, позволяющей предположить хоть какой-то вход. Мы старательно простукали каждый дюйм – тщетно! Черный камень умел хранить секреты и не собирался раскрывать их перед нами. Отчаявшись, мы уселись на землю, сверля ненавидящими взглядами загадочное сооружение.

(под редакцией Александра Лещенко)

Когда сын умер, часы остановились. Андрей обнаружил это, придя домой из больницы. Тишина была странной и неуместной. Захотелось сбежать, что Андрей и сделал.

Потом он несколько часов бродил по улицам и думал, вспоминал, пытался сообразить, как принять факт ухода из жизни последнего родного человека.

Давно стемнело, а Андрей никак не мог заставить себя идти домой. Он вышел на набережную, спустился на песчаный берег и замер у самой кромки воды. Холодный ветер продувал насквозь. Фонари остались позади, человеческий гомон почти смолк, и Андрей вдруг оказался наедине с миром холодной реки и почерневшего неба с красной полоской заката на горизонте. Андрей запрокинул голову навстречу громадной вселенной, смотревшей на него сверху первыми звёздами. И в этот момент остро ощутил всю мимолётность и игрушечность маленьких бед и катастроф, разрывающих людские сердца.

А ещё Андрею подумалось, что где-то там, в пустоте, летит теперь его Данька. Впервые за день пришла боль. Обжигающей пощёчиной разлилось осознание потери.

Надо было идти домой, но Андрей всё медлил. Убежать от боли, остудить раскалённую иглу в сердце тёмной водой казалось очень заманчивым. Кто его осудит? Наконец Андрей развернулся и пошёл прочь. Надо было как-то организовать похороны и прочее.

Пропавших отыскали довольно быстро, уже на третий день. Да и ушли от палатки они недалеко, их тела нашли в пяти километрах ниже по течению реки Буйной. И совсем недалеко от того места, где она впадает в Чертово озеро, чуть повыше, возле Пещеры шамана. Нет, конечно, озеро называется совсем иначе, Сююн, или Молочное, если переводить на русский, прозвище за ним закрепилось в незапамятные времена, когда русские поселенцы стали теснить аборигенов, забирая себе угодья получше, то есть, веке в восемнадцатом.

Озеро это с той еще поры снискало дурную славу, да и ныне редкий год проходил без того, чтоб в его окрестностях чего-то ни случалось. Чаще всего дело заканчивалось неприятными пустяками, но сейчас Михеич вызвал нашу группу и велел незамедлительно отправляться на Сююн, – районный прокурор требует неотложного разбирательства.

Дело возбуждено, как же без этого, да и очевидцы рассказывали, больно страшная картина происшествия. Немудрено, что статья вышла небанальная – убийство одного или нескольких лиц. Обычно у нас такого не происходило. Потому еще Михеич заметно волновался, посвящая нас в детали.

– И чтоб все честь по чести разобрать и прокурору представить, – напутствовал он нас. – А не как с группой Числова. По возвращении доложите. И помните о журналистах, они уже разохотились.

Фотографии приложил, действительно жутко. Я давно такого не видел. Лица умерших искажены, точно в предсмертной агонии, тела скрючены, вокруг разбросаны всякие мелкие вещи из карманов. Вполне возможно, кто-то на этих двоих туристов из Иркутска напал и зарезал, польстившись на нехитрые их пожитки. Или, хуже того, не найдя желаемого – а что можно найти у любителей августовского путешествия по заповедным местам, кроме впечатлений и камеры? – ухайдакал обоих. Впрочем, по фотографиям разобраться, что именно случилось, невозможно.

Выехали мы без задержек, захватив с собой все необходимое. Мы, это старший следователь Семен Рухин, медэксперт Игнат Берестовский, волонтер, а по совместительству и отличный водитель Баатар Ганболдов, тот самый, что первым обнаружил тела, руководитель поисковых групп, старший сержант полиции Жамбалын Туваан и я.

Озеро Сююн это самая глухомань области, сотня километров от райцентра, почти граница с Монголией. Визит следственной группы в те места большая редкость, сам Михеич не мог припомнить, случалось ли на его памяти подобное. А потому требовал сделать все возможное и ошибок не повторять. Мы пообещали, но на душе кошки скребли.

Случай с Фаддеем Числовым был памятен всем, Жамбалыну и подавно, он тогда служил участковым в поселке Быстровка, ближайшему к Сююну, участвовал в поисках, а затем и помогал, чем мог, следствию, сперва областному, а после двух месяцев топтания на месте и прибывшему из самой Москвы.

Это в шестом году случилось, тоже в августе месяце. Группа туристов из шести человек во главе с опытным путешественником, альпинистом Фаддеем Числовым, отправилась из Красноярска путешествовать по «местам силы» – так они называли свой визит к Сююну и окрестным сопкам. До того, они уже были на Байкале, посетили Денисовскую пещеру, и еще где-то, а вот теперь решили напитаться нашей энергетикой.

В середине августа группа вышла в поход. Планировалось, на две недели, семь дней из которых числовцы, – а именно так их стали называть журналисты по аналогии с дятловцами, сгинувшими полстолетием раньше на Северном Урале, – должны провести у озера Сююн. До места они добрались по расписанию, но после группа на сеанс не вышла.

Поначалу никто не удивился, сотовая связь тогда мало, где имелась, только города покрывала, да и там сбоила нещадно. А рация у пастуха, гонявшего стадо у Чертова озера, могла и не работать – именно к нему числовцы должны были выйти на десятый день путешествия и подать весточку. Родные забеспокоились, когда группа не прибыла назад в райцентр.

Пропавших отыскали довольно быстро, в первый день, но живой обнаружили только жену Фаддея, Руслану, в состоянии критическом. За последующие три месяца физическое здоровье ей поправить в нашей клинике сумели, а вот психическое – увы, нет. Руслана, молчавшая со времени доставки в больницу, так и не заговорила, днями безмолвствовала, уставившись в одну точку и лишь изредка, будто увидев кого, вскрикивала и спешно пересаживались на другой конец кровати. И снова продолжала молчать и смотреть.

Остальные погибли жуткой смертью, у найденных тел были многочисленные ушибы и переломы, кровоподтеки покрывали едва ли не каждый сантиметр кожи. Казалось, на группу напали какие-то безумцы.

Поначалу так и подумали. Журналисты даже начали поиск по своим каналам, но вот только экспертиза показала, ни у одного из убитых на теле нет следов взаимодействия с посторонними предметами. Точно сам воздух, сгустившись, так поуродовал их. Криминалисты только руками разводили – как так получилось, сказать точно невозможно.

Через неделю генпрокурор отобрал дело из области в Москву, но до сей поры оно так и пылится в тамошних столах. Причин смерти группы никто даже официально назвать не смог. Немудрено, что Михеич долго и убедительно донимал нас требованиями. Никому попасть в такой переплет не хотелось.

Мы запаковались и отбыли. Путь занял три с половиной часа, как ни старался студент высшей школы полиции Баатар, но по нашим славным дорогам больше тридцати выдать не смог. Ближе к вечеру прибыли к подножию холмов, окружавших Сююн. Погода резко переменившись, нахмурилась, сгустились тучи, предвещая скорый дождь, поднялся неприятный колкий ветерок. А ведь перед выездом стояла жара.

Мы выгрузились из «газика» и, оставив его, направились к перевалу, – на его вершине Баатар и нашел пропавших иркутян. Машину пришлось оставить, волонтер очень надеялся на своих товарищей, но в условленном месте не нашел даже их следов. Странно, но я не удивился их отсутствию, будто чуял, что работать нам придется в одиночестве.

От мысли этой холодок пробежал по коже, я прогнал ее, но тут сержант, хмыкнув, заметил, что ни один человек в здравом уме не останется у Сююна в сумерках, даже журналист. Баатар, возмутившись, тотчас возразил, у них вышла перепалка, кажется, обоим изначально наскучившая, но необходимая. Но как только студент начал повышать голос, Жамбалын мгновенно замолчал, нахмурившись, кивнул в сторону Сююна и произнес только одно:

– Лус-савдак этого не любит.

– Ну, конечно, – буркнул в ответ Баатар. – А прежде вы говорили на большого шамана. И где логика?

Но и сам замолчал. Я спросил, много ли пишущей братии успело побывать на месте, оказалось, всего один с кабельного.

Баатар двинулся к месту трагедии, ведя нас, за ним следовал сержант, я замыкал шествие. Чахлая растительность постепенно исчезла, оставшись лишь редкими кустарниками, прятавшимися в тени камней, разбитых временем, ветром и дождями. Каменные осыпи преграждали путь, приходилось постоянно смотреть под ноги, чтоб не напороться на появившийся на пути иззубренный камешек. Холодный, неприветливый пейзаж вокруг озера походил больше на марсианский, да и упавшая температура оказалась ему под стать. Игнат, идущий прямо передо мной, беспрестанно ежился и шмыгал носом.

Брели мы долго, пока меж скальных обломков, преграждавших путь, не завиделись два белых флажка, установленных Баатаром сегодня утром.

Семен ойкнул, споткнувшись, и обронил мобильный.

– Жуткое место, – мрачно произнес он, изучая поврежденный аппарат.

Я кивнул, сейчас мы поднялись почти к самому месту страшной находки, до нее оставалось всего пара сотен метров вдоль перевала. Чуть дальше, в низине, располагалось само озеро. Тучи, так и не спрыснувшие дождем холмы и долы, расходились, но ветер неожиданно стих. Мне стало не по себе, будто мы и вправду явились, незваные, к владетелю этих пустынных мест и тревожим его покой. Я поежился, оглядываясь.

Отсюда, с перевала, хорошо была видна Буйная, река, извиваясь меж скал, пробиралась к Сююну, молочной пеленой появившемуся из-за скалистого утеса. Озеро походило на подкову, два километра протяженностью и метров полтораста шириной, оно пугало невольных путников цветом своих вод. Причина банальная, Буйная размывала суглинки на дне Сююна, имеющего в своем составе большое количество солей, так поверхность озера и становилась белесой.

Помню, когда я первый раз попал сюда, тоже с тургруппой, долго безмолвно дивился его жутковатой красоте. Да и сейчас замер, разглядывая матовую поверхность бездвижных вод. Сержант что-то прошептал под нос, затем обернулся к остальным и, выдохнув, кивнул в сторону пещеры, видевшейся чуть ниже перевала.

– Идемте, навестим хозяина.

Баатар хмыкнул, но последовал за ним.

Эта пещера издревле считалась местом обитания большого шамана, жившего во времена оны. По разным легендам, описывавшим деяния Юзмерча, он с малых лет путешествовал по дальним и ближним краям, много познал, много узрел – потому его и прозвали зрящим – а вернулся в родные сопки уже поседевшим мужем. Да не один, с не то невестой, не то женой по имени Салха. И надо тому случиться, она повстречала в здешних степях молодого пастуха, влюбилась в него и сбежала от супруга.

Через какое-то время беглецы добрались до Сююна. Здесь попались в руки лус-савдака, духа озера. Здешние божки капризны и взбалмошны, Салха приглянулась лус-савдаку, а отступать от желаемого дух не умел и не хотел. Красавец оставил невесту и бежал, обменяв свою жизнь на ее.

Одна из легенд говорит, будто пастух прибыл в юрту Юзмерча, повалился ему в ноги и рассказал о беде. Великий шаман устремился к Сююну, призвал духа и не то бился с ним, не то поразил его сразу же, перейдя в иной мир. По здешним поверьям, всякий человек, попадающий по ту сторону тьмы, становится духом уже там, неудивительно, что Юзмерч обуздал лус-савдака, но и сам уже не смог вернуться в наш мир.

Стал владетелем этих земель, вместо прежнего божка, обратившись в его подобие – великого змия. Много грустил он о бросившей его Салхе, о подлости ее жениха, а потому невзлюбил он всякого, кто смел тревожить его покой.

– Вот оно, место, – произнес Баатар, обернувшись.

Я вздрогнул, посмотрев на студента, затем перевел взгляд на тела. Двое темноволосых мужчин около тридцати, в схожих серых кепках, желтых куртках-энцефалитках, тяжелых ботинках, вживую они мало походили на фотографические изображения. Снимки будто выпили из них души, тела казались куклами, небрежно брошенными на пологом склоне сопки невдалеке от каменного разлома, который и назывался Пещерой шамана. Туристы нередко заглядывали внутрь, впрочем, ничего особенного там не находя. Сам бывал в разломе и тоже пытался пробраться как можно глубже, сам не понимая зачем.

Я снова поежился.

– Журналисты говорят, они занимались изучением версий гибели числовцев, – проговорил негромко сержант. – Жаль парней, молодые совсем, – он кашлянул, оборачиваясь на Семена.

Тот молча смотрел, как я достаю перчатки, пинцет и пакетики – все необходимое, что может понадобиться для установления причин смерти.

– Меня зря потащили, – Игнат совсем окоченел. – Лучше б дождался вас, занялся спокойно вскрытием.

– Трупы придется затаскивать в машину, за один раз можем не справиться, – холодно изрек старший.

Игнат подошел к пещере. Многим казалось, оттуда веет теплом, ничего подобного, если из разлома и дул ветерок, то ледяной, будто из далекой Арктики. Или мне показалось так, когда я полез внутрь, один, вооружившись фонариком и фотокамерой?

Игнат недовольно буркнул что-то, я не слушал его, отбросив старые мысли, занялся изучением тел. Лица действительно жуткие, но сейчас, в неровном свете уходящего на покой за плотными тучами солнца, выглядят не так выразительно, как на фото. Просто страшные маски.

– Как думаешь, отчего они так? – спросил меня Игнат. – Испугались, понятно, но я следов не вижу.

Он был прав, посвечивая крохотным фонариком, я изучал тела буквально на ощупь. Повертел голову одного, обнаружив на затылке гематому и ссадины. Это от удара о землю. У другого, лежавшего на боку, не обнаружилось и подобного, видимо, не упал как подкошенный, а медленно осел, значит, у него должны быть согнуты колени, но кто-то из волонтеров…

– Баатар, вы трогали тела?

– Нет, я только…

Молодой человек помялся, нерешительно подошел ко мне, стараясь не смотреть мертвым в глаза.

– Я пытался закрыть лица, понимаете, они так смотрели. Стас закрывал им глаза, но без толку, я тогда…

– Вас же просили ничего не трогать.

Он смутился, заалел и замолчал, переминаясь с ноги на ногу.

– Понимаете, этот человек, он – Сторожевой конь, вы, наверно, не знаете. Видео в сети выкладывает, как игры проходить, известный человек. С ним многие разработчики сотрудничают, игры присылают, он их проходит еще до официального релиза, комментирует или обзоры делает. На него полтора миллиона человек подписаны.

– Так вот чем он занимался, я все думал, что это такая за работа у него странная, – произнес, покачав головой, Жамбалын. – Никогда б не подумал, что можно зарабатывать, играя в игры. Другой хоть программист, но чтоб вот так, как мой младший…

– Подождите, – я заметил порез на теле.

Нет, не то. Видимо, получен раньше, за день или чуть больше. Точнее Игнат скажет.

В карманах тоже ничего не обнаружилось, все, что было в них, оказалось разбросанным окрест. Будто оба пытались откупиться нехитрыми своими запасами от незримого врага.

Странная мысль, с чего она вдруг пришла мне в голову. Наверное, потому, что так и не нашел никаких повреждений, кроме естественных, полученных иркутянами либо незадолго до смерти, либо сразу после. Даже не знаю, что найдет Игнат, он уже смотрит на меня с каким-то нездоровым интересом. Наконец, я поднялся, невесело кивнул медэксперту.

– Вижу, ничего нет, – хмыкнул он, подходя. – Ну, что сам-то надумал?

Я нехотя пожал плечами, снова бросив взгляд на лежавших. Баатар прав, надо было прикрыть им лица, смотреть невозможно. Кивнул Игнату.

А что сказать товарищу? Он и сам найдет тоже, что и я, а остальное отыщется только на хирургическом столе при вскрытии. Я взял, конечно, соскобы, но проку от них явно никакого. Наверное, зря мы Игната потащили морозиться, всего-то и нужен был человек для переноски либо тел, либо инструментов для их изучения на местности.

Тьма потихоньку сгущалась. Озеро потемнело, но продолжало еще белеть, пожалуй, даже сильнее, чем при солнечном свете. Странное явление.

– Я изучил одежду, пошарил по швам, взял пару ниток на анализ, но кажется, толку никакого. Осталась одна версия, глянь внимательно в носоглотке, может, какие изменения найдешь. Глазницы я внимательно осмотрел, кожу на шее и запястьях тоже – там ничего.

– Ты что, зарин подозреваешь? Или хлор? – невесело усмехнулся медэксперт, снова ежась, куртка от морозца не спасала никак.

– Тебе судить, попробуй наскоро глянь.

Игнат вздохнул, но вынул фонарик и, встав на колени, занялся пристальным изучением лиц покойных. Проверил ушные раковины, еще раз прошелся по глазницам, старательно выворачивая веки. Баатар, прежде внимательно следивший за всеми моими действиями, не выдержав, отвернулся. А вот Семен напротив, подошел поближе, будто поджидая неизбежную развязку. Я заметил в его руках мешки, снова подумал про отравление газом. Версия никакая, но может, что дохнуло из расселины…

Когда я лез в самую глубь Пещеры шамана, долго, натужно пыхтя, краем глаза заметил непонятное. Будто молочная пелена Сююна поднялась на полусотню метров к перевалу, подобравшись к самой расселине. Туман, вязкий, густой как кисель, медленно колыхался, касаясь камней, по которым я полз, пытаясь добраться до непостижимого, движимый и любопытством, и желанием что-то доказать, и даже страхом – тем самым, что должен был выгнать меня из пещеры, но на деле лишь загонял в самые ее дали.

Я втискивался в пролом, старательно подгибая колени, раздирая куртку, лез, чувствуя необъяснимую необходимость в этом. И лишь когда туман начал подниматься, растекаясь по расселине, я не выдержал, бежал прочь, а сперва крутанулся на месте, сбивая в кровь ладони, и быстро пополз на четвереньках назад из пещеры, выбрался и отбежал сначала к перевалу, а затем, еще дальше, к дороге, к людям.

Вернее, пока прочь от людей, от друзей-приятелей, отправившихся вместе со мной в составе той туристической группы. Лишь добравшись до конца осыпей, остановился, оглянулся. Перестав слышать, ощущать движение тумана, а еще что-то большее: шорох неведомых шагов, тихо сопровождавших меня как на пути вперед, так и при бегстве обратно. И голос, тот самый голос…

– Никаких повреждений, – Игнат распрямился. – Давайте запаковывать, тут я ничего не найду. Или меня же вы тут и найдете.

– Нехорошо так говорить, – заметил сержант. – Вы же…

– Ой, да прекратите, вы нам два дня поисков этими суевериями мозги компостировали, сейчас хоть не надо! – не выдержал Баатар, сам начавший мерзнуть.

Небо выхолаживалось, да еще с реки подуло холодом, видимо, ночью подморозит. Туман начал охватывать реку, утихомиривал Буйную, до нас ее щебетание стало доноситься все слабее и слабее. Сююн погружался в его белизну, хотя казалось как раз обратное, будто озеро начало выходить из берегов и само двигаться в горы, медленно расползаясь.

Жамбалын не ответил, молча принял у Семена мешок и стал помогать с погрузкой тел. Я все возился с упаковкой вещей иркутян, странно, конечно, что их не забрали сразу, видимо, посчитали уликами. И жаль, что не дождались нас, хотелось расспросить кого-то поподробнее, кого-то со свежим взглядом, а не сержанта.

– Красиво, – наконец, произнес Баатар. – А еще красивей будет через часик, когда туман начнет переливаться в долину. Вот тогда не оторваться, жаль, темно только очень, не видно такой прелести.

– Надо бы до того времени свалить отсюда, – не выдержал Жамбалын. – Не хочется в тумане оказаться, – он откашлялся, переменяя тему: – Продрогнем, холодом веет.

Баатар фыркнул, точно ворчливый кот.

– Опять вы за свое, – с ноткой презрения произнес студент. – Ведь серьезный человек на ответственном посту, столько всего повидали, а пересказываете какие-то бабкины сказки.

– А они куда вернее ваших баек, – не выдержал сержант. – Поди, мало народу погибло на Сююне с… да хоть в прошлом веке. Человек тридцать, не меньше, и все те, кто не верил, что тут опасно.

Семен встал между спорящими, стал успокаивать сержанта. Странно, что так тихо, видно, сам не хотел тревожить сгущающийся сумрак. Как и полагается вести себя в таких местах, стал вполголоса выговаривать Жамбалыну, тот передернул плечами, но замолчал.

Суеверия окружали Сююн непрошибаемой стеной. Но сержант в одном прав, в тумане к озеру лучше не соваться. Мало того, что его вода холодна в любое время года – на дне его били холодные ключи – так еще и горька, как полынь. Тоже примеси минералов и солей.

Местные издавна обходили Чертово озеро десятой дорогой, я не слышал, чтоб кто-то из аборигенов – кроме молодых да ранних – осмеливался тревожить вечный покой Юзмерча. Напротив, отговаривали только. Все погибшие возле озера за последние пару сотен лет исключительно переселенцы с большой земли или их неблагодарные потомки, смеющиеся над чужой верой. Всякий раз напрасно.

Туман поднимался, зыбился, внезапно до моих ушей донеся знакомый шелест, я обернулся и замер. Из расселины медленно, величаво даже, изливался поток, странно поблескивавший в сумеречном небе, сияние это происходило будто бы изнутри его, неприятно холодное. Я вздрогнул, шагнул назад, зацепился за Баатара и едва не упал. Студент удивленно на меня глянул, не успев ничего сказать, но тут же посмотрел в ту же сторону и изумлено произнес:

– Вот это да! Никогда подобного не видел.

– Пакуйте уже! – тотчас среагировал Жамбалын, резко дергая тело, зацепившееся рукавом за пластик мешка.

Игнат поднялся, разглядывая истекавший туман, прищурившись, будто растерзанное в прозекторской тело. Хотел что-то произнести, но в этот момент Жамбалын встал перед ним, загораживая всем остальным обзор, произнес нечто распевное, несколько слов, затем, велел немедля уходить. Лицо его, прежде невозмутимое, сейчас необычно побелело, сержант едва сдерживался, чтоб не бросить все и уйти прочь, бежать, куда глаза глядят, только б не оставаться тут, не видеть, не слышать, не ощущать.

Как я когда-то, очень давно и совсем недавно. Кажется, всего ничего времени прошло с той поры, несколько минут назад я выскочил из расселины, озираясь, верно, как безумец, оглядывая себя, в тех местах, где меня коснулся туман. Слыша в голове все тот же странный шорох, шепот, вздох, я не понимал, что это там, в глубине, тут на ясном солнце, я не выдержал ощущений этих, не смог, я побежал прочь, я…

Сержант качнулся в сторону, но удержал себя в последний момент. А нервы у него куда крепче, чем у меня, что тогдашнего, что нынешнего. Этот туман взбаламутил во мне все прежние тревоги, страхи, сомнения, все былое, шепоты и шорохи забрались в уши, обездвижили, обессилили.

– Ничего страшного, – я слышал свой голос, доносившийся будто со стороны. – Обычный туман. Это странно, но не страшно, я докажу.

Шагнул в сторону Пещеры шамана, ноги коснулись привычной с прошлой встречи прохлады. Жамбалын вскрикнул и замолчал, подавившись возгласом. Семен произнес что-то вроде «не дури, давай лучше…», слова разом оборвались, больше ничего услышать я уже не смог.

Только шепот, пришедший из юности, двадцатилетней давности слова, которые услышал еще в пещере, и будто сейчас воспроизводил вновь, оказавшись во власти тумана. Знакомый страх охватил меня и тут же растаял. Я ощутил странное дуновение, туман начал истаивать, но не испарился окончательно, лишь освободил место владетелю Сююна. А он…

Я видел его прежде, вернее, не смел смотреть на него, когда… тогда, в Пещере шамана. Понимал, что он здесь, ощущал присутствие Юзмерча, знал, кто это, неведомо как и почему, представлял его в мыслях. Видно, потому еще тогда столь стремительно бросился прочь, не в силах вынести одной мысли о подобном свидании.

А он не отставал, позже настиг меня, не один раз, почти каждую ночь. Владетель Сююна, великий шаман, разве он отпустит побеспокоившего, сможет простить нарушившего покой? Всех тех, кто оказывался перед его чудовищным ликом, всех тех, – как эти иркутяне – всех, до единого. Я это осознал еще тогда, в первый свой визит в пещеру, понимал и теперь. И только сейчас посмел открыть глаза и встретиться взглядом с тем, кто так долго и так давно приходил ко мне ночами.

Сразу после моего бегства. Он являлся мне в том виде, какой, верно, обрел во время потусторонних скитаний. Я и во сне не смел даже помыслить о встрече с шаманом взглядами, боялся до дрожи, до колотья в сердце. Немудрено, тот вид, что теперь навсегда с ним, воистину пугающий. Только теперь я посмел разглядеть хозяина Сююна. Когда он подлетел ко мне с едва слышным шорохом, тем самым, что многие воспринимали как шелест крыльев или шорох крохотных лапок.

Наивные, они полагали, будто в расселине гнездятся летучие мыши или живут крысы, – конечно, это обман. Сами подсознательно понимая, кто именно с давних времен существует возле Чертова озера, все они, и я в том числе, пытались обмануться, отвлечься от мысли о подлинном владетеле Сююна, о его облике, о нраве, обо всем, что говорилось в легендах и преданиях, о том, что они, мы, считали мифом, суевериями, но чего так боялись при каждом визите сюда.

Вот он, предо мной. Великий змий, седой, с копной тяжелых волос, окаймляющих вечно насупленные брови, спускающиеся до самых впалых щек, к тому, что прежде у него можно было называть щеками. Тяжелая пасть вытянута, обнажая массив острых зубов, каждый с большой палец.

Густой туман источают широкие ноздри, темные, как сама чернота, что некогда окружала нас – в прошлую нашу встречу. Узкая, тонкая бородка свисает с конца пасти, раздвоенный язык изредка касается ее, будто проверяя, все ли в порядке, и тотчас возвращается обратно, исчезая меж зубов. Черные зрачки пристально вглядываются в меня.

Я помнил их, я помнил его, я прекрасно знал облик, представший сейчас предо мной – с той поры, с того мига, как туман коснулся меня впервые. Я… сколько времени я бежал его, бежал во снах, всегда, когда ощущал присутствие шамана, – как же часто оно случалось!

Обычно, я оказывался невдалеке от города, среди сопок, один, и в тот же миг, туман охватывал меня, я ускользал от него, хорошо понимая всю тщету своих попыток скрыться. Я уходил от тумана, но змий, настигавший меня, все одно оказывался рядом. Внутренним взором видимый, он останавливался в зените и с высоты птичьего полета выглядывал меня; он ощущал мое присутствие ровно так же, как и я его, и в этом мы роднились, сходились неумолимо.

Я пытался укрыться, заходил в дома, укрывался в подъездах, коридорах, бежал света. Бесполезно, змий выламывал двери, выбивал окна и, как и прежде, начинал кружить сверху. Я не мог поднять глаза, боялся до безумства, пытался хотя бы мысленно укрыться от него, но ничего не помогало. Змий всегда оказывался рядом. Связанные незримыми нитями, мы продолжали это бесконечное движение до той поры, пока я не просыпался в поту и холоде.

Туман внезапно разошелся, рассеялся, свет померк окончательно, мы остались наедине. Юзмерч смотрел, не отрываясь, тяжелое дыхание со свистом вырывалось из пасти, мощная шея раздувалась и опадала всякий раз, как он вздыхал. Долго шаман изучал мою фигуру, прежде чем произнести первую фразу:

– Мне пришлось ждать твоего возвращения, – наконец, изрек он. Я молчал, не отводя глаз. – Долго ждать. Неужели ты думал, что сможешь избегнуть встречи?

Черные глаза бездонными колодцами впились в меня, казалось, они проникают в самую сердцевину души, в темное море, что зовется сознанием. Я по-прежнему молчал, понимая прекрасно: ничего от моего ответа не переменится. Все уже сказано давно, очень давно. Задолго до того, как я появился на свет. И сейчас лишь будет повторено, как до того для двух туристов, искавших истину, а нашедших смерть, как еще раньше для тех, правду о ком они искали, всех шестерых, а до них еще одному, еще пяти, еще, еще…

Наступила тишина, которую ничто не могло прервать, да и некому было. В целом мире не осталось никого, кроме нас двоих. И сейчас великий шаман ожидал от меня ответа на единственный вопрос, который мог и желал задать. Только сейчас он был озвучен:

– Я велю тебе, посмевшему потревожить мой покой, раскаяться и возместить ущерб: ты должен уйти ко мне до конца времен и жить вместо меня в теле лус-савдака. Или ты хочешь заменить себя другими, теми, кто пришел тревожить меня? Сколько их, всего-то четверо, впятеро меньше, чем было в прошлый раз, – дохнув ледяным туманом, Юзмерч помолчал и добавил: – И теперь, как тогда, я жду, пойдешь ли ты со мной сейчас или отдашь пришедших вместе с тобой в мою волю.

Снова нерушимое молчание овладело пустынью, окружавшей нас. Я не смел двигаться, но вот необоримое желание ответить начало овладевать мною. Не его ли я бежал семнадцать лет назад? Верно, и его тоже, а не только ледяного тумана и голоса, звучавшего в голове. Ответа на невысказанный вопрос я боялся больше, чем всего остального, ведь именно он, ответ этот, должен был положить конец всему, мной ощущаемому, мыслимому, переживаемому.

Я это понимал неким шестым чувством, но от того не становилось легче, напротив. Желание ответить распирало, я не мог противиться ему, я сделал шаг назад, вернее, попытался, не получилось, мое тело полностью находилось во власти Юзмерча. Седой змий неотрывно смотрел на меня, черные глаза проникли в самый разум, в бездонное его болото. Выискивали, как тогда, ответ на вопрос.

– Я решил… – выдавили начало фразы мои губы.

Столько лет ждал, но иначе поступить не мог. Кто они мне, эти люди, Баатар и Жамбалын – просто шапочные знакомые, о существовании которых я забуду через четверть часа после расставания. Кто они, мои сослуживцы? Друзья, которые не приглашают на свадьбы дочерей и не делятся сокровенным. Просто коллеги, которым я ничем не обязан, которые ничем не обязаны мне, кроме подарков на новый год или день рождения. Кроме редких застолий, встреч в баре, посиделок за городом.

Мы плохо знаем друг друга, я даже не в курсе, как зовут жену Семена, может, он говорил, но я запамятовал. Тем более, мы не представлены. Тем более, в будущем году его переведут в область, а, стало быть, мы расстанемся навсегда.

– Я решил, что уйду с тобой, – окончательно сформулировав мысль, ответил разум, и следом прошелестели губы. – Мне не все равно, как гибнуть, но лучше сейчас, чем когда бы то ни было. Я почти не знаю этих четверых, как уже не помню тех девятнадцати, что были со мной в прошлый раз, но… пусть будет так.

Во всяком случае, мало кто об этом сильно пожалеет. По-настоящему близких друзей у меня нет, с родными я мало контачу, да и эти встречи носят характер почти обязанности. Бывшая давно не пишет из Волгограда, кажется, она все еще там, а тот мой однокашник… честно, жаль, что он уехал, но… сейчас, наверное, и лучше, что я разругался с ним вдрызг, через полгода после того посещения Пещеры шамана.

Не потому ли мы поссорились раз и навсегда? Не потому ли я расстался с любимой, хотя готов был жизнь за нее отдать? Не потому ли не смог подружиться даже с Игнатом, к которому прикипел душой? Ведь всякий раз при даже малейшей попытке сближения хоть с кем-то в голове вспыхивала красная лампочка, предупреждавшая о той несостоявшейся встрече, о том незаданном вопросе, на который рано или поздно все равно придется дать четкий и недвусмысленный ответ.

Видимо, да. Я и так пожертвовал многим и многими, пора бы уже остановиться и принять самого себя, как есть. Давно пора.

– Это твой окончательный ответ? – спросило чудище, и эхом повторило вопрос, то его отражение, что столько лет жило во мне, создавая меня нынешнего, вылепливая по образу своему и подобию.

Монстрам положено жить во мраке, туда мне и надлежало устремиться.

Я кивнул. Юзмерч кашлянул в ответ, какое-то мгновение лус-савдак молчал, но затем, произнес несколько слов на языке для меня, для всякого человека непостижимом. Это немного погодя я сам буду изрекать подобные фразы, тяжело выдыхая туманный холод, сотрясая гривой волос, шурша чешуей…

Мгновение, и меня охватила тьма, шаман исчез в ней, все, что я видел, слышал, ощущал, тотчас же растворилось, исчезло, будто и не существовал никогда, весь крохотный мирок, окаймленный чернотой. Сейчас она вдавилась внутрь, исторгая Юзмерча, впилась в меня холодными щупальцами, обуяла, охватила…

Я вскрикнул и очнулся. Все сгинуло, все вернулось. Я находился в командирском «газике», двигавшемся на максимально возможной по бездорожью скорости, его фары резали мрак, кромсали на части. Рядом со мной сидел Игнат, придерживая меня на откинутом сиденье, кажется, пытался напоить из фляжки коньяком, во всяком случае, емкость я увидел. С другой стороны располагался Семен, сержант сидел впереди, повернувшись к нам всем телом, пристально вглядываясь в меня.

Я попытался подняться, слабость, сковавшая меня, не дала этого сделать. Игнат поднес флягу. Жамбалын выдохнул.

– Очнулся. Значит, будете жить, лейтенант, легко отделались.

Я глотнул сорокаградусный напиток, он обжёг горло, я поперхнулся.

– Где мы сейчас?

– Почти дома. До города всего ничего осталось, вон и асфальт уже появляется, – откликнулся студент, невольно улыбнувшись.

Я поднял голову, странная мысль закралась: я ведь до сих пор не понял, что именно случилось. Простил ли меня Юзмерч или смилостивился и отложил вердикт на потом? Ведь наверняка, кто-то еще, кроме меня, попадал в подобную историю и оказался так же выброшен из тумана прочь, ответив хозяину на его вопрос, такой же или немного иной. Люди знают только тех, кто остался в тумане, выжившие не будут говорить о спасении.

А может, великий шаман вернул себе ту часть, что была отдана двадцать лет назад и с той поры неустанно присматривала за мной, чудовище, соединявшее меня с мраком пещеры? Сейчас вот странно, я не ощущал его, вовсе ничего не чувствовал.

Надо будет вглядеться в себя и постичь, что мне осталось, что дано.

– Что со мной случилось? – наконец, спросил я.

Мои сотоварищи переглянулись, в салоне внедорожника повисла неловкая пауза.

– Вы вошли в туман и пропали, – наконец, произнес Баатар. – Не знаю, что случилось, но две или три секунды ни я, ни кто-то другой вас не видели. Будто пелена загустела. А потом вы снова появились и упали. Мы подбежали, вынесли вас, погрузили в машину и…

– А трупы? – зачем-то спросил я.

– Нашел, о чем переживать, – хмыкнул Семен. – Здесь все, донесли и тебя, и остальных. Туман быстро разошелся.

– Хозяин вас простил, – глухо произнес Жамбалын, ни на кого не глядя.

Странно, но Баатар, обычно не пропускавший подобных фраз, на этот раз промолчал. В моей голове вдруг что-то вспыхнуло.

– Вы знаете, что со мной было? – тут же спросил я. Но сержант лишь покачал головой, вдруг решив, что и так много сказал. Я повернулся к Игнату. – Слушай, просьба к тебе.

Приятель сразу кивнул, еще до того, как я озвучил ее.

– Напиши, что туристы отравились испарениями или угарным газом, сероводородом, метаном, ну чем-то таким, неважно. Пусть не ходят туда хоть какое-то время, не попадают в туман.

Проговорился, но медэксперт будто не заметил моих слов. Забрал фляжку, посчитав, что два глотка мне вполне достаточно.

– Не вопрос, сделаем.

Машина остановилась на первом светофоре у въезда в город.

Старинный городок, убаюканный в колыбели времён, тихо и мирно дремлет под сенью островерхих крыш. Железные флюгеры с простуженным голосом многие годы указывают направление ветров, громоздкие мансарды обнаруживаются едва ли не в каждом встречающемся на пути доме, и иногда, в таинственных сумерках и тёмными ночами в некоторых мансардных окошках можно узреть свет. Но совсем не тот свет, что привычен человеческому глазу, а совершенно иной, состоящий из цветов неземной цветовой гаммы

Этот сочащийся сквозь маленькие окошки свет сложно себе вообразить в обыденной жизни – то бурлящий фиолетовый, то переливающийся зеленоватый, то поблескивающий синий, то клубящийся красный или оранжевый. А ещё там бывают различимы таинственные фигуры, корчащиеся и сутулые, приобретающие, порой, чудовищно искажённые очертания, которые людям слабонервным лучше бы было не видеть.

И звуки. Загадочные звуки. Нечестивые шепотки, кощунственные подвывания и монотонные, приглушённые стенами, распевы. И один только бог ведает, на каких языках сие говорилось и шепталось, да и бог-то с трудом мог это уразуметь. Но зато эти странные звуки понимали другие боги, гораздо более древние, могущественные и великие, невидимые и злобные, отчасти напоминающие людей и совершенно бесформенные, точно студень, зловонные как гниющие мертвецы.

Обитали они в сферах недоступных ни одному смертному задолго до того, как Земля, подобно огромному жерлу действующего вулкана, была раскалённой, в сферах, где застыло время, где царствует лишь бесконечность, и где зияют страшные бездны неведомого и враждебного космоса, бездны полные неведомого ужаса и кошмаров.

Узенькие и извилистые улочки, ведущие на холмы, маленькие скверики и пустыри, нагромождения домов, георгианские постройки, такие, как одинокая островерхая часовня, деревянный причал и сырые доки, уставившиеся своими грязными, серо-коричневыми ликами на таинственную морскую даль – всё это дышало столетиями, седой стариной.

А на древнем, укрытом ветвями могучих вековых дубов кладбище, под тяжёлыми, покрытыми плесенью, грибком и мхом надгробиями, мирно почивали предки, в былые времена знававшие и великие торжества, и кровопролитные войны, искреннюю радость и исполненные горечи лишения.

О, старый город! Ты напоён морским дыханием и свежестью, ты мудр, словно старец-философ, ты загадочен и непредсказуем, как зелёное море, ты открыт всем сторонам света, доступен всем ветрам, с невообразимых высот луна и звёзды взирают на твои старые черепичные крыши, служащие пристанищем для кошек.

Городок, возможно, был даже древнее старинного и зловеще таинственного многовекового своего собрата Аркхэма – два ветхих, однако таящих в себе могучие, волшебные силы старика. Они похожи друг на друга – эти два города. И по ночам они шепчутся, делятся друг с другом тайнами, как небеса сообщаются с морской пучиной.

Расположенный на группе пологих и крутых холмов, и с одной стороны омываемый морем, город некогда расцветал, как пышный куст шиповника. В него со всех концов света съезжались торговцы и мореплаватели, от которых можно было услышать немало занятных историй о морских приключениях, о стычках с жадными пиратами и ловкими индейцами, об открытиях новых видов животного и растительного мира, а также неведомых ранее экзотических земель.

К причалу приставало множество разных судов, бойко шла торговля. Недавно отгремела война 1812 года. Люди возвращались с полей сражений домой. Но что-то изменилось, и прежде пристававшие к городским берегам корабли теперь сторонились этих мест как чумы.

Подобное происходило не сразу, а постепенно. Городок у моря стал каким-то угрюмым и насупленным, казалось, его и в самом деле пожирает изнутри неведомая болезнь.

По мощёным булыжником улочкам и площадям по-прежнему ходили по своим делам жители. Мужчины во фраках, цилиндрах и с тросточками в руках, заводские и фабричные работники с мускулистым торсом и мощными ручищами постоянных тружеников, парикмахеры и докеры, трубочисты и владельцы заведений. Небольшими группками или поодиночке встречались солдаты в мундирах и с рюкзаками за спиной, женщины и девушки в изысканных и не очень платьях, в шляпках с лентами и шапочках, в белых перчатках и с маленькими корзинками в руках.

Попадались и весьма любопытные личности, можно сказать, люди экзотической внешности – то были индусы в своих просторных белых или цветастых одеяниях. Неслышно скользили они, высокие и загадочные, по извилистым улицам. Туда-сюда сновали повозки, коляски, крытые кареты.

Но иногда, как правило, в обманчивых сумерках, ночами или при скверной погоде можно было увидеть фигуры гораздо более странные, наводящие на размышления сомнительного толка. Сгорбленные и закутанные в длинные одежды, скрывающие их головы и лица, они, порой, встречались в сумрачных и глухих местах и очень редко появлялись в центре городка. А если и появлялись, люди сторонились этих типов, поскольку запах от них исходил непередаваемо гнусный, такой, словно они разлагались заживо.

Лица их мало кто видел, а те немногие, что всё-таки имели несчастье их хоть как-то разглядеть, навек потеряли покой или вовсе лишились рассудка, угодив в лечебницу для душевнобольных, расположенную на окраине города, в северной его части. Поговаривали, что один пожилой и почтенный джентльмен, на миг встретившийся взглядом с одним из странных молчунов, рухнул на мостовую и, не приходя в себя, скончался. Медики объяснили смерть мужчины разрывом сердца от страха. Конечно, после этого случая по городу поползли самые чудные слухи. Суеверные жители быстро их разбалтывали.

Но те, кто болтал слишком много, пропадал невесть куда. Роились жутковатые слухи, что под городом, под нестройными цепями холмов, существовала целая система катакомб, сердцевина которой была расположена под центральной городской площадью.

О назначении подземных ходов ничего определённого сказать было нельзя. Правда, один заезжий австриец, учёный, исследователь, знаток старины, антиквариата и фольклора, вероятно, привлечённый старинной архитектурой города и странными слухами, собрал кое-какой любопытный материал.

Согласно нему, в неких старинных легендах говорилось о каком-то таинственном малорослом народце, который жил глубоко под землёй и поклонялся сомнительным богам. То были язычники, и речь шла, скорее всего, о вырождении людей. Когда существовало это нечестивое племя, в этих местах не было ещё города в привычном его понимании, а были лишь холмы, да дремучие, непроходимые леса, окружённые мёртвыми и зловонными топями, где не водилось почти ничего живого.

И когда эти уродцы проводили свои кощунственные обряды, горизонт заволакивали лиловые, причудливой формы тучи, дикий ветер с далёких заморских горизонтов начинал ломать и грызть чёрный лес и загадочные холмы, а витиеватые молнии красного цвета, сопровождаемые оглушительными громовыми раскатами, сверкали не переставая.

Тайна привлекла австрийского учёного, она же его и погубила. В последний раз его видели выходящим из отеля, в котором он остановился. Вечером того же дня, когда учёный покинул отель, в его номер постучала уборщица. Она звала австрийца несколько раз, но ответа не последовало. Дверь оказалась запертой изнутри.

Когда же её взломали и несколько человек оказались внутри номера, то от увиденного там уборщица без чувств рухнула на пол, а двоих крепких и немолодых мужчин замутило. Их обуял непередаваемый ужас – австриец был мёртв, а его тело подвесили к потолку.

Но не сам факт смерти потряс людей, а то, как выглядел несчастный: с учёного была содрана вся кожа, ушей, носа, щёк, волос и глаз не было, обнажились окровавленные мышцы и сухожилия. Вероятно, этому мужчине перед лицом смерти пришлось подвергнуться страшным, нечеловеческим мукам, которые, скорее всего, и стали причиной смерти. И какие дикари могли так жестоко расправиться с человеком?

Оправившись от первого страшного потрясения, находящиеся в помещении люди вновь оказались шокированы – на этот раз от вида огромных странных символов, писаных на стене кровью. Прочитать, а тем более, проникнуть в смысл этих жутких символов не удалось никому, в том числе и приглашённым специалистам в области криптографии. Определённо, сокрытый в этих замысловатых и нелепых знаках смысл носил самый зловещий, демонический характер.

Жуткое убийство заезжего учёного-австрийца и написанные кровью зловещие иероглифы, по всей вероятности, служили предостережением. И люди, скованные страхом и многочисленными, принимающими самые невероятные образы и сплетения суевериями, благоразумно позабыли о происшествии в отеле. В душах людей остался лишь чистый ужас от увиденного и пережитого.

Между тем, загадочные и закутанные фигуры по-прежнему можно было увидеть на глухих улочках и в скверах. Сутулые и угрюмые, источающие запах гниения, медленно бродили они как будто бесцельно, когда смеркалось или луна проливала свой обманчивый и зыбкий свет на окрестности. Тёмные, зловещие, внушающие трепет и ужас, как предвестники беды и болезни, они неуловимо скрывались из вида, вероятно, исчезая в чёрных городских клоаках, куда не проникал даже свет молчаливой луны.

От этих фигур веяло чем-то непередаваемо древним, мрачным средневековьем, да что там, временами куда более древнейшими, такими, которые уже давно растворились в памяти человечества. От них исходила непередаваемая властность, внушающая тревогу магическая сила. Некто видел, как позади одной из фигур что-то волочилось по булыжникам, что-то очень напоминающее хвост.

А кто-то был ошарашен совершенно неестественным поведением одного из угрюмых жителей. Тот медленно припал к земле и, извиваясь всем телом, пополз по мостовой, как змея. Следивший также расслышал странные булькающие и хрипящие звуки, издаваемые ползущей фигурой. Кто бы мог в такое поверить?

Некоторые жители утверждают, что эти странные, гротескные личности прибыли из древнего рыбацкого городка Иннсмаута. Это были те, кого иннсмаутцы прятали в подвалах, на чердаках за заколоченными окнами, в маленьких и глухих комнатушках с изъеденными червями стенами. Часть этих существ таинственным образом перебралась в городок на холмах. Вполне возможно, что эти нелюдимые уродцы скрываются от дневного света глубоко под землёй, а когда наступает ночь, выходят в морские воды или слоняются по глухим, неосвещённым местам.

Старики, услышав про Иннсмаут, набожно крестятся, ибо они наслышаны про этот проклятый городок, где обитает нечисть. Один мальчишка клялся, что видел в крытой карете, в которую только что зашла женщина, осьминожьи щупальца. Лица погонщика разглядеть он не смог из-за низко нахлобученной широкополой шляпы.

Где-то на протяжении полугода, как только начинает темнеть, а на чёрном небе восходят луна и звёзды, со стороны побережья веет омерзительным рыбным запахом, как если бы на берег выбросили горы тухлой рыбы.

А вот что описывал один заезжий мореплаватель и исследователь:

«Когда начало темнеть, я решил прогуляться у морской кромки. Я смотрел на море, закатное небо и слушал тихий плеск волн. Вдруг моей ноги коснулось что-то скользкое и влажное. Я опустил голову и поразился. Странным было то существо – помесь рыбы, лягушки и ящерицы. Сколько я путешествовал, нигде не встречал подобных тварей. Злобные водянистые глазки на выкате, у кожных складок жабры, длинный хвост. Запах, показавшийся мне особенно омерзительным, вызвал у меня приступ тошноты.

Между тем, существо, несколько раз обернулось, посмотрело на меня своими выпученными глазищами и растворилось в прибрежной воде. Больше всего мне запомнились немигающие глаза, полные злобы, и непереносимая вонь».

Но о странном морском существе удалось вычитать только из дневника мореплавателя. Сам же он был найден мёртвым в своей постели, причину смерти установить не удалось. Ни следов насилия, ни каких-либо, указывающих на преступление, улик. Завеса тайны сокрыла эту смерть. И такой случай внезапной кончины здорового, полного сил человека, был не последним. Случаи гибели некоторых людей варьировались от совершенно дичайшей, скорее звериной, чем человеческой жестокости, до необъяснимых и таинственных смертей, разгадать которые было почти невозможно даже самым холодным и ясным умам.

А кто из образованных городских жителей смог бы поверить рассказам отдельных людей, в которых говорилось об исполинском, размером с горбатую гору силуэте, что появлялся из моря безлунными ночами или во время шторма? Уж не тот ли это обитатель загадочных и непостижимых морских глубин, создание более древнее, чем человеческий род с его незначительной, в сравнении с другими неведомыми космическими измерениями, историей?

Кое-кто шептал, что это сам Ктулху поднялся из древнего города Р’льеха, чтобы вместе с полчищами Глубоководных заявить право на царствование. Если так, то человечеству на земле скоро настанет неминуемый конец. Древние злые силы пробуждались от многовекового сна, чтобы явить свой кошмарный лик, свою исполненную вселенского ужаса сущность и повергнуть в хаос существующее мироустройство.

О, древний город и холмы, даже вы не можете знать о жутких, чудовищных тайнах из страшных бездн времени. Ведь эти тайны старее, чем сама планета Земля и многие другие планеты и звёзды нашей привычной Галактики.

Но однажды, году так помнится в 1820, город посетило вселенское зло, оживившее все старинные легенды, предания и мифы. Всё началось с внезапно обрушившейся на город непогоды, пришедшей с моря. И было горе тем кораблям, что по несчастью оказались на пути следования этого уничтожающего, дикого шторма.

Клокочущие волны вздымались так высоко, что могли накрыть собой целый корабль и отправить его на морское дно вместе с экипажем. Даже старики, страшась этого зрелища, говорили, что на своём веку им не доводилось видеть ничего подобного. Громады чёрных туч, сопровождаемые косым ливнем, в бешеном хаосе наступали на город, который, казалось, погрузился в сумерки, хотя был только полдень.

Свирепые, хищные молнии били в бушующие чёрные волны, которые вторя сумасшедшему ветру, гудели и ревели, как живые, дикие и голодные существа. Молнии также пронизывали и чёрно-серое небо, и в их отсветах прослеживалось что-то неземное, неестественное и ирреальное. Жители, спрятавшиеся от свирепой грозы по домам и заведениям, были в ужасе, когда увидели, что некоторые молнии были красными, как раскалённое железо под молотом кузнеца. Они в страхе и суеверии молились, но, казалось, земной бог был безразличен к их мольбам.

Около часа рёв стоял такой, что некоторые лишились чувств, кто-то потерял слух, а в местной лечебнице для душевнобольных произошёл страшный переполох. Создавалось впечатление, будто больные видели что-то, что недоступно взору и воображению здорового человека. Казалось, все стихии собрались разом, чтобы стереть маленький старинный городок с лица земли.

Ветер ворошил черепичные крыши, бил оконные стёкла и кренил к земле вековые деревья. Волны, одна выше другой, чёрные и страшные, будто бы готовы были затопить город и с помощью непрекращающегося ливня смыть его с холмов. Необычные молнии слепили глаза. А гром сотрясал землю и постройки, в которых по углам тёмных комнат забились люди, целые семьи со своими детьми, безнадёжно ждущие своей участи.

Вскоре кто-то из людей, живущих ближе всего к побережью, услышал треск дерева, который будто бы на несколько мгновений вырвался из этого жуткого демонического рёва. В хаосе ливня видно было, как вместе с гигантской волной о берег ударилось парусное судно, которое, вероятно, было застигнуто яростным штормом у самого побережья. На корабле не было ни целых мачт, ни парусов, а уж об экипаже и говорить не приходилось. Так, перевёрнутое, разбитое, судно и осталось лежать на берегу, подобно гигантской, выброшенной на сушу рыбине.

Между тем, ливень начал понемногу стихать, и казалось, что буря заканчивается. Однако самое кошмарное ждало впереди. Яростный, безудержный ветер ударялся в дома и холмы с леденящими кровь стенаниями и завываниями.

На какой-то миг небеса разверзлись, точно их прорвал, как ветхую ткань, этот безумный ветер-мятежник. И из этого разрыва выглянуло отнюдь не солнце. О, боги! Вместе с бешеными красными молниями, бьющими во все стороны, сквозь тёмную и зловещую пелену грозовых облаков, явился Ад, и мириады бесформенных демонов вырвались из его раскалённых недр, где грешники обречены на вековечные муки.

Небо становилось алым, и этот жуткий, не предвещающий ничего хорошего свет, стал простираться по всему горизонту, насколько хватало глаз. Странные облака клубились, метались, наталкивались друг на друга, сплетались в странные, невообразимые формы, чуждые всему земному, и потому внушающими страх. И именно страх, торжествуя, завладел всеми жителями старинного городка, отдельные личности которого, возможно, навлекли смертельную опасность не только на горожан, но, может быть, и на всех людей на Земле.

Ах, будь проклят древний и чудовищный «Некрономикон», писаный безумным арабом Абдулом Альхазредом!

В разгар кошмарной небесной феерии в старинную островерхую часовню вошёл старик. Молящиеся шарахнулись от него, ибо веяло от старца холодом и испепеляющим злом.

Сверкнув глубоко запавшими глазами, воздел он вверх руки с крючковатыми пальцами и зловещим хриплым голосом произнёс:

«О вы, несведущие! Пришла пора, и древний бог да снизойдёт с небес! Имя ему – Азатот! Великий и могучий, явился он из далёких звёздных бездн и бесконечных пространств! И ничто его не удержит! Древние владыки величественных и тёмных царств, дремлющих под покровом чёрной ночи! Они ждали, и теперь они пришли! Азатот! Азатот! Азааатооот!»

Вдруг хриплый голос старика заглушил дикий рёв тысяч демонических глоток, сотрясший до основания все дома и холмы. Услышав этот страшный звук, некоторые из женщин в часовне упали в обморок, а дети, захлёбываясь слезами, заверещали. И только безумный старец с воздетыми кверху руками стоял, не шелохнувшись.

«Азатот! Азатот! Азааатооот!!!» – гремело как будто с неба, из моря и из земных недр.

Вселенский хаос и ужас наступали на город. Сонмища уродливых и диких существ в мгновенье наводнили узенькие улицы, скверы и площадь. Они скакали, бегали, прыгали, неуклюже переваливались, ползали, заглядывая десятками глаз внутрь людских жилищ, тыча змеевидными конечностями в окна, сея панику, ужас и смерть.

Старый городок на холмах начал преображаться, но не так, как он преображался в лучшие годы своего процветания. Всё естественное, земное и привычное отступало под натиском бесчисленных орд жутких существ, явившихся на землю из иных, неведомых человеку миров, планет и звёзд. Эти создания не имели почти ничего общего с земными тварями и уж тем более с людьми.

Даже разреженный воздух дрожал и вибрировал в их присутствии, пагубно воздействующем на любые земные организмы. Некоторые особо впечатлительные люди, которым, обычно, свойственна тонкая организация психики, и дряхлые старики умирали на месте от одного только вида и дыхания кошмарных аморфных чудищ, заполонивших город.

Странные, леденящие кровь звуки повисли в пространстве. Богохульные и кощунственные, они будто бы относились к миру язычества, где считалось нормальным приносить в жертву неведомым, иноземным богам человеческие жизни. Но теперь, похоже, древние боги сами снизошли из чёрных бездн, чтобы коснуться карающей рукой мира людей, такого хрупкого и незначительного, неспособного разобраться со своими собственными противоречиями и проблемами.

Сквозь мириады тысячелетий, сквозь бесконечные пространства показал свой непередаваемо жуткий лик древний бог Азатот. Вместе с ним в городок явились бесформенные лютнисты. Их неземная музыка, если только эти звуки можно было бы назвать музыкой в обычном её понимании и толковании, повергала людей в вязкий, удушливый кошмар, в чёрный и бесконечный космический ужас, пропитанный неизвестностью и смертельной опасностью

Небо напоминало одну огромную открытую рану. Безумие клубилось, корчилось, пузырилось и извивалось над холмами, над залитым водой, пропахшим зловонием городом и его несчастными жителями, на которых обрушилось после свирепого шторма вселенское зло.

Это и был древний, кошмарный и безликий Азатот с тысячами жутких морд, и одновременно безликий, с щупальцами и отростками, и, вместе с тем, без конечностей, огромный и неописуемый, великий, могучий Бог Зла. Древнее, чем само человечество и его история, древнее даже Земли, древнее многих самых древних неведомых планет и созвездий, находящихся где-то на краю нашей Вселенной.

Воды плескались, то тут, то там появлялись странные воронки, и скоро из страшных, неведомых глубин появилось нечто огромное и немое… По городу двинулись жуткие вереницы пропахших рыбой закутанных фигур – тех самых, от которых шарахались горожане и лица которых мало кто видел отчётливо, а кто и видел, тот лишился рассудка. И ещё эта доводящая до безумия музыка…

Время приближалось к ночи. Вскоре уже весь город наполнили колонны и толпы таинственных и закутанных фигур, чьи лица или морды скрывали капюшоны. Угрюмые и зловещие, они растекались по всем улицам, скверам и площади, как растекается смертельный яд по венам. Аморфные флейтисты продолжали свою безумную игру, а меж бесконечных движущихся фигур сновали уродливые создания, представить которых едва ли смог и безумец с больной фантазией.

Кое-где запылали факелы, и дрожащие на морском пронизывающем ветру огни замелькали оранжевыми точками по окрестностям. Огромная тёмная орда, собравшаяся на центральной городской площади, пала на колени. Они преклонялись пред величием и могуществом демонического бога Азатота, который всё продолжал кипеть, бугриться и извиваться в небе и, исторгая отвратительное зловоние, отравлять море.

В тех городских закоулках, куда не доходил свет фонарей и языческих факелов, сгущалась тьма, из которой вылупились на мрачный увядающий мир сотни перемигивающихся безумных глаз. Это древние шогготы выползли из адских недр Земли, чтобы поучаствовать в демоническом празднике космического зла, охватившего город и округу.

Свет стал беспроглядной тьмой, день сменился мрачной, молчаливой ночью. На город легла траурная вуаль, сотканная из сумрака, клочьев тумана и людских страхов. Что же это было? Чем был тот кошмар? Этого никто не знает, да и знать, по сути, не может.

Старомодный, загадочный и романтичный город на древних, таинственных холмах стоит и поныне. Он всё также встречает восходы и провожает закаты, над ним проносятся свирепые бури, о его берега всё также плещутся зелёные волны полного загадок моря, крыши домов всё также освещаются призрачным светом круглой огромной луны и бесчисленных звёзд. А зимой он, как и обычно, покрывается пухлым белоснежным одеялом, и в нём по-прежнему живут люди.

Только вот со времён того страшного космического катаклизма эти люди больше никогда не видели света. Их глаза и глаза детей их были совершенно белыми и незрячими, как если бы все они напропалую сидели у окон и, не моргая, смотрели на яркие вспышки зловещих молний. К тому же, все люди этого города ничего не слышали, как будто их оглушили канонады громов, разъярённо ревущих с небес и сотрясающих горизонт. И говорили эти забытые всеми земными богами городские жители на странном, чуждом языке.

Со времён ужаса прошло много долгих лет, и с тех пор ничего подобного больше не происходило. Однако ночами зловещая тишина повисает над всем сущим, и звёзды-глаза пялятся на старый город, а в очертаниях надменной луны угадывается нечто непередаваемо угрожающее и бесконечно тревожное для всех людей.

– Тепло ли тебе, девица? – Максим уже не старается быть бесшумным.

Собственно, это ему и не удавалось. Его шарканье слышно на другом конце коридора. Резиновые тапки прилипают к грязному полу. Такой треск бывает, когда резко отрываешь полоску скотча.

Чирк!

Металл задевает бетонную стену.

Настя прислушивается. Что это у него в руках? Нож? Нет, там звук был бы тонкий, дребезжащий. А здесь такой плотный, шершавый. Возможно, арматура.

– Объегорить меня думала, курва рыжая? Делиться не учили, сестренка? – Последнее слово Максим высвистывает сквозь щель между зубами.

Настю мутит. Не только и не столько от его манеры речи.

Внизу темная жижа сожрала уже примерно треть железной лестницы.

Как там говорили, в местных новостях?

«Дом находится в аварийном состоянии. Подвал полностью затоплен».

Нет, не затоплен. Проглочен и наполовину переварен. Кем? Тем, кого Настя выталкивает из памяти вот уже десять лет. Правильнее сказать, выталкивала.

Это длится примерно месяц, возможно дольше. Незадолго до того, как Настя проснется от жажды, сделает глоток воды, а потом провалится в кошмарный сон. Самый банальный, про несработавший будильник и домашние тапочки на работе.

Но сначала будет нечто иное.

Настя лежит на кровати. Очень хочется дотянуться до выключателя, но нет. Тело опять зажило своей жизнью. Зажило или замерло, как вам будет угодно. И темнота вокруг особая, предрассветная. Ее можно ощутить каждой клеткой, каждым волоском на коже.

Дверь в спальню закрыта. А в гостиной опять что-то происходит.

Конечно, лучше не прислушиваться. Но до того момента, как самый ранний мамкин стритрейсер заведет под окном свой тюнингованный «таз» еще два часа. А значит, слух выхватит из тишины совсем другие звуки, хочешь ты того или нет.

Чавканье, сопение, причмокивание. Рвется что-то влажное, волокнистое. Громко втягивается слюна. Хрустят хрящи. Если дверь откроется, Настя знает, что ее ждет.

Только теперь это не сон. И не съемная квартира в новостройке. Если закрыть глаза и сосчитать до десяти, а потом открыть… Не изменится ничего. Не увидишь знакомый натяжной потолок и обои «под покраску». Не услышишь мантры-треньканья-завывания из квартиры ведической женщины, той, что живет сверху. Не вспомнишь про завтрак, уловив запах сырников и кофе, который поднимается от кафешки на первом этаже.

Максим остановился и затих.

Если сейчас рвануть в коридор, возможно, удастся добежать до окна. А, возможно, нет.

Настя ставит ногу на верхнюю ступеньку. Оглядывается, смотрит вниз, в темноту. Разворачивается. Пара прыжков, и она по грудь в воде. Так, сейчас главное набрать воздуха. Побольше. Воздуха, не запаха. Хотя, какое там. Настя уже почти теряет сознание. Слышится характерное лязганье и удар двери о стену.

– Что, сестренка, по-тихому решила все провернуть? – Максим огляделся перед тем, как сделать шаг вниз. – Хату продала и все себе захапала? Ага, щас! – Снова это высвистывание.

Только Настя уже не слышит. Под водой совсем другие звуки. Оно выползает откуда-то справа. Оно движется по дну. Оно обвивает ноги. Мягкое и колючее. Липкое и мохнатое. Сейчас оно накроет с головой и утянет. Станет Настей. А Настя им.

Оно? Им? Ведь есть же имя, которое всплывает в памяти, как тягучие пузыри, застревающие в спутанной, скользкой шерсти.

– Шкура ты драная! Как мамаша твоя. – Максим царапает перила грязными, обкусанными ногтями. Делает шаг вниз. Еще шаг. Носки его кроссовок уже коснулись кромки воды. – Ублюдины, без рода, без фамилии. А я, знаешь? Я сын. Настоящий. От законной жены. Я – Роголев!

Настя делает рывок. Освободиться оказалось намного проще.

Бульк!

Ее руки вцепляются в щиколотку Максима и утаскивают его вниз. Он шлепает ладонями по воде, пытаясь вернуть равновесие. Настя запрыгивает ему на плечи, не давая поднять голову.

Конечно, одна она долго не продержится. Но, ведь рядом…

– Врррглв… Врррглв, – черная субстанция произносит свое имя раз за разом все более отчетливо.

– Я тоже, между прочим, – шепчет Настя.

– Вррр! Роголева! – рычит густая тьма в последний раз перед тем, как сделать Максима частью себя.

– Дай мне пять минут, – произносит Настя, вставая на ноги.

– Вррр.

– Ровно пять минут. И меня здесь не будет.

Субстанция вздыхает, лопаются маслянистые пузыри.

Пяти минут вполне хватит, чтобы покидать в рюкзак документы на «квартиру с неотделимыми улучшениями», ноутбук и пачку ромашкового чая. А еще вон ту вязаную игрушку с полки. Ктулху с глазами-пуговицами. Из плюшевой пряжи. Он обязательно будет сидеть между томами Лавкрафта и Энн Райс. В новой квартире. Не зря же десять лет назад, Настя исколола себе все пальцы крючком. И не зря он ждал ее здесь, все эти годы. Летучая мышка вот не пережила встречи с Настиной родней. Также как и рисунки на стенах. А этот, гляди-ка, жив-здоров. Отряхнуть от пыли, и как новенький будет.

Но МЧС о нем не узнает. И местное телевидение. И администрация. Для них будет только Настя. И ее история. История выжившей после обрушения аварийного дома, которое случилось под воздействием грунтовых вод.

– Грунтовых вод, понятно? – Подмигнула Настя, взглянув на решетку подвального окошка.

Наконец-то улица. Вокруг все такое сырое, чирикающее, предрассветное.

– Вррр, – слегка обиженно выдыхает тьма внутри дома.

Океан заберёт кого-то снова. Саймон понял это утром, когда закидывал сети в лодку.

Сегодня они вновь остались без улова. Ему чудилось, что стихия наказывает их, как будто они мало голодали эти месяцы. Серые волны вгрызались в борта, солёные брызги разъедали глаза, но больше всего досаждал шум. Его слышали все, в лодках, на берегу, в деревне. Словно в голове поселился рой визжащих, копошащихся крыс.

– Слышал, что говорила Рози после того, как Бронаг ушёл? – спросил Бэйл, когда они вытаскивали лодку на берег.

– Слыхал, – из-за шума говорить было трудно, мысли постоянно путались, их размывало.

– Сказала, у него выросли жабры, – Бэйл сплюнул в воду. – Так, давай ещё немного.

Саймон упёрся голыми ступнями в мягкий песок, штаны неприятно липли к коже. Бэйл обошёл лодку и взялся за канат, развернулся, перекинул его через плечо и, сгорбившись, начал тянуть. Саймон налегал на борт. Наконец, лодка уткнулась носом в россыпь камней. Бэйл крепко обмотал канат вокруг одного из них. Ближе к утёсу виднелась ещё одна лодка. Может, хоть им повезло? Они закатали штанины, натянули башмаки и направились к тропе.

– И что скажешь? – Бэйл остановился у подножия холма.

Почесал струпья на шее. Его глаза покраснели от соли.

– Скажу, что это выдумки, – Саймон обошёл его и поспешил наверх.

Лишь бы не говорить об этом.

– Как знать, – принёс ветер ответ.

Андрей, как и многие другие люди, ходил по проторенным маршрутам. Сначала: «Дом» – «Детский Сад» – «Двор» – «Дом»; потом «Дом» – «Школа» – «Двор» – «Дом»; затем позднее «Дом» – «Работа» – «Дом». Конечно, среди этих пунктов назначения имелись и другие, но перечисленные выше являлись основными.

Как правило, маршруты пролегали по хорошо знакомым дорогам, а иногда и вовсе никакой дороги не требовалось. Так, чтобы попасть из «Дома» во «Двор», достаточно было выйти из подъезда.

Однако пункт «Работа» располагался дальше всего. Чтобы добраться до места, где Андрей зарабатывал деньги, ему каждый раз нужно было пройти приличное расстояние. На автобусе туда особо не подъедешь, а такси – роскошь. Но парень не жаловался, так как утренние и вечерние походы на работу и с работы держали его в форме, заменяя хорошую зарядку.

Вот только сегодня вечером должен был начаться новый сезон любимого сериала, и Андрей не хотел ничего пропустить. Поэтому, чтобы быстрее добраться до дома, парень решил срезать дорогу и свернуть с той улицы, по которой всегда ходил, на боковую. Такой срез, почти по прямой, позволил бы ему сэкономить кучу времени.

Андрей уже не раз видел боковую улицу, но только сейчас впервые пошёл по ней. Табличка с названием была забрызгана чем-то красновато-коричневым, но он не обратил на это внимания, местные хулиганы развлекаются. От названия остались только первые две буквы «Д» и «А».

Андрей продолжил идти вперёд, но чем дальше он заходил, тем унылей становился пейзаж. Аккуратные домики исчезли, уступив место грязным хибаркам с покосившимися заборами. Стройные деревца перед зданиями сменили цвет с зелёного на серый и накренились, словно под невидимым грузом, прежде чистые лужайки покрылись мусором. И даже асфальт под ногами сначала растрескался, а потом и вовсе пропал, превратившись в какое-то грязное месиво.

– Да уж, плохой срез я выбрал, – пробормотал Андрей.

Однако парень не остановился.

«Но, в конце концов, я ведь всегда могу вернуться назад», – решил он, обходя очередную грязную лужу.

Улица сужалась, пока не стала напоминать своего рода туннель, с каждой стороны которого на Андрея взирали убогие лачуги. Ему показалось, что он заметил тени, мелькавшие в окнах. Но всё происходило так быстро, что парень решил, что ему просто померещилось.

– Блин, эту улицу надо было назвать Туннельной, – хмыкнул он.

Внезапно улица закончилась, как будто её обрубил гигантский топор великана, и Андрей оказался в широком дворе, куда выходили сразу несколько домов. Здания здесь были поприличней, чем там, откуда он только что пришёл, но всё равно несли на себе следы упадка.

Особняком стояло двухэтажное строение в другом конце двора. Рядом с ним располагались ворота, а за ними – о чудо! – вроде виднелась другая улица. С того места, где стоял Андрей, было особо не разглядеть, но, похоже, что она была нормальной.

Он пошёл через двор и только сейчас увидел в центре что-то типа бассейна. Хотя, подойдя поближе, парень понял, что это скорее больше походит на выгребную яму. Коричневая жидкость, по виду, да и по запаху, напоминавшая фекалии, ходила туда-сюда небольшими волнами, и это при полном отсутствии ветра. Однако для выгребной ямы пространство было слишком большим, да и кто, спрашивается, устраивает туалет прямо в центре двора. Андрей решил держаться подальше от зловонного озера и обойти его по широкой дуге.

Он заметил, что на лавочке рядом с одним из домов сидит старик. Решив спросить, куда ему идти, парень направился к пожилому мужчине.

– Извините, если я пройду через те ворота, – Андрей указал на ворота, рядом с двухэтажным зданием, – я выйду на Краснозвёздную улицу?

– Шта? – прошамкал старик, повернувшись к нему.

Андрей отшатнулся. В свете заходящего солнца, ему на миг показалось, что у собеседника вместо человеческой головы – рыбья. Но наваждение быстро прошло, просто старик, как и всё здесь, был, что называется, в упадке: небритый, грязный, вонючий. Во рту какая-то дрянь, отдаленно смахивающая на сигарету. Вот и померещилось. Правда, в чертах лица пожилого мужчины действительно имелось что-то от рыбы. Может, всё дело было в чёрных навыкате глазах или большом рте.

– Я выйду через те ворота на Краснозвёздную улицу? – повторил Андрей вопрос.

Старик выдохнул в лицо парню облако смрадного дыма и рассмеялся клокочущим смехом. Андрей терпеливо ждал, когда у пожилого мужчины закончится припадок веселья.

– Отседа ты уже никуда не выйдешь, – наконец скорее пробулькал, чем сказал, старик. – Отседа тебе только одна дорога – туда!

Он указал на зловонное озеро и опять зашёлся клокочущим смехом.

«Сумасшедший», – решил парень.

Махнув рукой на смеющегося старика, Андрей направился к воротам, но обнаружил, что рядом с ними уже стоит группа из нескольких человек. Подойдя поближе, он увидел, что все они, а среди них были мужчины, женщины и даже несколько детей, чем-то напоминают его недавнего собеседника. Грязные, вонючие, у всех глаза навыкате, а в чертах лиц что-то от рыб.

– Простите, можно я пройду? – сказал Андрей.

Парень хотел протиснуться сквозь толпу, но его оттолкнул назад широкоплечий и небритый мужик.

– Отсюда у тебя только одна дорога, чужак, – проговорил он, ощерив зубы в акульей улыбке. – Туда! – взмах рукой в сторону озера. – К Даргону, к Господину Сточных Вод и Повелителю Нечистот. – Мужик выхватил из-за пояса огромных размеров нож.

– О, Даргон, Господин Сточных Вод и Повелитель Нечистот! – подхватила за мужиком толпа, тоже доставая разнообразное оружие, в основном колюще-режущее.

Из домов, выходящих во двор, стали появляться люди: все вооружены, все распевают что-то там про Даргона и Нечистоты.

«Психопаты!» – в ужасе подумал Андрей. – «Я попал к каким-то ненормальным сектантам, и сейчас они утопят меня в выгребной яме!»

Кольцо людей, напоминающих человекоподобных рыб, стало смыкаться вокруг парня. Он рванулся к двухэтажному зданию, забежал внутрь.

Андрей оказался в подъезде. Захлопнув входную дверь, парень подтащил к ней какую-то рухлядь, что-то типа старого шкафа. Дверь тут же стала сотрясаться от ударов. Одна из квартир распахнулась и на Андрея ринулась тощая тетка, размахивающая ножом. Увернувшись, парень схватил нападавшую за руку и резко дёрнул, впечатав сумасшедшую в стену.

Он подобрал нож и побежал вверх по лестнице, но на втором этаже его уже поджидал мужик с топором. Недолго думая, Андрей метнул нож в грудь противника. Попал точно в цель, лезвие воткнулось в грязную плоть. Мужик удивленно хрюкнул, а в следующее мгновение Андрей уже налетел на него и сбил с ног. Схватив топор, парень разрубил голову его бывшему владельцу.

Судя по треску и ликующим крикам, донёсшимся с первого этажа, толпа психопатов прорвалась внутрь. Взгляд Андрея заметался из стороны в стороны, натыкаясь на запертые двери, пока не остановился на лестнице, ведущей на чердак.

Парень забрался наверх, там было открыто, и привалил люк несколькими ящиками. Снизу раздались удары. Люк вздрагивал, но ящики держали хорошо. С чердака на крышу вёл только один путь, через маленькое, забитое досками окошко. Используя топор, Андрей расчистил проход.

Он вылез на крышу, и тут глазам его открылась страшная, но вместе с тем и завораживающая, картина. Рядом со зловонным озером собралась процессия с факелами, окружив вонючий водоем почти идеальным кругом. Пришедшие пели, если это можно было назвать пением. Большинство слов Андрей не понимал, кроме разве что «Даргон». Имя повторялось множество раз. Удары в люк чердака прекратились, и из двухэтажного строения вышли нападавшие, которые присоединились к собравшимся около озера. Кажется, что там находилось всё население окрестных домов.

Солнце медленно заходило за горизонт, окрасив всё в красный цвет. И теперь жидкость в озере не напоминала экскременты, она походила скорее на загустевшую кровь. Громкость песнопений нарастала, все чаще повторялось: «Даргон! Даргон!» Поверхность водоема пошла пузырями, словно что-то большое поднималось из его глубин. Посреди озера стал расти кровавый холм. Вот он лопнул, как будто гнойный нарыв, и у парня от ужаса перехватило дыхание.

Андрей увидел гигантскую отвратительную тварь, которая сочетала в себе черты человека и рыбы: голова, хвост и плавники – рыбьи; туловище, руки и ноги – человеческие. Размером чудовище было с хороший трёхэтажный дом, если не выше. Очевидно, это и был Даргон – Господин Сточных Вод и Повелитель Нечистот, во всём своём мерзком великолепии.

Трёхпалая когтистая лапа схватила сразу двух фанатиков с факелами и забросила их в огромный рот с длинными зубами. Вопреки ожиданиям Андрея толпа вокруг озера не разразилась криками ужаса, они смотрели на монстра с обожанием и продолжали богохульные песнопения. А мерзкое отродье продолжало ужасную трапезу. Андрей решил, что у него появился хороший шанс убежать, пока эти сумасшедшие заняты чудовищем, а оно ими. Однако монстр быстро насытился и громоподобно рыгнул.

Один из факелоносцев указал факелом в сторону двухэтажного здания и что-то прокричал на гортанном языке. Чтобы он ни сказал, тварь в озере его поняла, повернула уродливую башку к Андрею и уставилась на парня.

Даргон выбрался из водоёма, по пути раздавив с десяток своих поклонников, и неспеша направился к дому. Андрей заметался по крыше, ища место, где бы спуститься, но тут было слишком высоко. Спрыгнуть, без риска сломать ногу, он не мог.

Гигантский монстр был уже близко, и парень юркнул назад на чердак. Вовремя! Потому что Даргон потянулся за ним, но сграбастал лишь воздух. Впрочем, это было только начало. Здоровенная лапа вышибла оконную раму и заскребла когтями в каких-то сантиметрах от Андрея. Он вонзил в лапу топор. Раздался рёв, в котором слышались боль и удивление, уродливая конечность резко убралась назад, едва не вырвав из рук Андрея топор. На его лезвии осталась какая-то коричневая жижа.

Рёв усилился, и чердак заходил ходуном, когда тварь начала дубасить огромными лапищами по крыше. С потолка сыпались пыль, паутина и штукатурка. А скоро начали обваливаться и целые куски крыши. Через появившиеся прорехи парень видел рыбью морду твари и её сверкающие зловещим торжеством глаза. Ещё чуть-чуть и от крыши ничего не останется, тогда Даргон сцапает свою жертву, как кот мышку, и забросит её в ужасную пасть.

Андрей кинулся к люку чердака, быстро скинул с него ящики. Скатился вниз по лестнице. Прямо на голову тому самому мужику с ножом, который первым упомянул Даргона. Видимо его оставили здесь, чтобы караулить парня. Глаза мужика расширились от изумления. А вот Андрей не растерялся, а просто снёс ему голову с плеч. Все здание сотрясалось от могучих ударов. Парень видел, как по стенам поползли трещины.

Сбежав на первый этаж, Андрей проскочил между ног Даргона и бросился к воротам. Они оказались заперты, но парень, отбросив топор, быстро перелез на другую сторону. Он увидел, как рушится двухэтажный дом, а из тучи поднятой пыли появляется громадная фигура чудовища. Монстр не собирался упускать намеченную жертву.

Андрей припустил по улице что было сил, слыша сзади громкие шаги, от которых сотрясалась земля. Взвизгнули ворота, когда гигантская туша проломилась через них. Шаги раздавались всё ближе, смрад, исходящий от чудовища, накрыл Андрея с головой. Что-то просвистело совсем рядом с парнем, и его рубашка превратилась в лохмотья.

Даргон чуть не сцапал его, но внезапно всё прекратилось: затих топот, ушёл смрад. Однако парень не остановился, чтобы посмотреть, что же случилось. Он продолжал бежать, пока совсем не выбился из сил и не упал на лужайку перед каким-то домом.

Немного придя в себя, Андрей огляделся и чуть не расплакался – он вернулся на нормальную улицу: нормальные дома, нормальные деревья, нормальная дорога. Оглянувшись, парень увидел, что пейзаж через каких-то сто метров начинает меняться в худшую сторону: лачуги, скособоченные деревья, грязь.

Превозмогая себя, Андрей решил немного вернуться назад, он хотел узнать на какой же улице, он только что побывал и едва не погиб. Табличка с названием, прибитая на скособоченном домишке, опять была заляпана чем-то красно-коричневым, виднелась только часть буквы «Д». Парень оторвал лоскут ткани от рубашки и протер её.

– Даргонова улица, – прочитал Андрей и ничуть не удивился.

Он нервно сглотнул и вздрогнул, когда услышал рёв гигантского монстра. Его можно было принять за вой ветра, но парень знал, что это Даргон – Господин Сточных Вод и Повелитель Нечистот, который был недоволен тем, что упустил свою жертву.

Развернувшись, Андрей пошёл домой. К его удивлению он почти не опоздал к началу сериала, пропустил лишь нескоро первых минут. Переодевшись и сев в уютное кресло, парень дал себе зарок, что больше никогда он не будет пользоваться неизвестными срезами, а всегда будет ходить только по проторенным маршрутам.

> Запрос доступа к

C:\РФ\Якутия\57\сканы\археологи\дневник_Кузнецова. pdf

> Введите пароль

> **********

> Доступ предоставлен. Добро пожаловать, Павел Романович!

В дверь яростно колотили. Дима чертыхнулся и поплёлся открывать. Кого там принесла нелёгкая? За порогом стоял зомби и протягивал когда-то аккуратно запечатанную коробку. Совсем охамели в КтулхуЭкспресс. Хотя это – зомби, фиг с ним.

– Вам ар-р-гх… посылка, – прорычал зомбяк, еле ворочая языком.

– А дверь зачем выносить?

– Пр-р-ростите, выгорел с этой работой, – зомби потупил единственный глаз, показывая на почти отвалившуюся ступню в старом кроссовке «Арахнас». – С вас девяносто пять лавкрафтлей. И вот тут распишитесь.

– Так-так. Щас… – Дима закрыл дверь: не впускать же разваливающегося курьера в квартиру, нашёл деньги.

Блин, ну хоть одна хорошая новость за сегодня – доставили Нож Для Жертвоприношений. С опозданием, да и леший с ними.

Он снова открыл входную дверь:

– Держи, друг, – протянул сотню лавкрафтлей. – Где расписаться?

Зомби услужливо подсунул бланк.

– Ага, тут, тут и ещё тут, – Дима улыбнулся. – Сдачи не надо: на мозги оставь. Всего мрачного.

В который раз дверь была закрыта, за ней гулко загрохотало – похоже, всё-таки нога отвалилась у зомби окончательно. Бедняга.

Пританцовывая от радости, Дима прошёл в зал, водрузил посылку на стол:

«Ну-с, приступим к вскрытию», – аккуратно распечатал упаковку – глаза Димы вылезли из орбит.

Это что за фиговина? Вместо ритуального ножа (двергская сталь, рукоятка обтянута человеческой кожей, приятный дизайн) на дне коробки покоилось нечто.

Нечто напоминало щупальце осьминога обсидианового цвета и матово поблёскивало. Один его конец был заострён, а сама штуковина покрыта то ли присосками, то ли бугорками неясного происхождения и предназначения. Не было печали – с ЙогСотНета накачали… Что ты такое? Дима ткнул в щупальце пальцем. Твёрдое. Достал из посылки, задумчиво повертел в руках. Тяжёлое. В длину сантиметров тридцать. На штык чем-то похоже. Странная вещь. Надо будет оставить на сайте гневный отзыв – впаривают чёрт-те что. Повёлся на скидку.

Он положил «якобы нож» на стол. Всё. Похоже, лимит хороших новостей исчерпан. А уже сегодня Жертвоночь – где взять нормальный режик?

Вспоминая, что можно использовать вместо клинка, Дима пошёл на кухню, приготовил бутерброды, заварил чай. Вернулся в комнату уже спокойный. Прорвёмся.

Странной штуки на столе не было. Комок оборотничьей шерсти в пасть, была же тут! Он осмотрелся. Щупальце лежало на стуле. Мрачновато поблёскивало.

– Во дела… – сгрузил еду на стол, недоверчиво покосился на беглеца.

Щупальце дёрнулось, покатилось и свалилось на пол. Не раздумывая, Дима схватил непонятную штуковину: он заплатил за неё сотню лавкрафтлей и расставаться с ней просто так не намерен.

Запикал будильник. Дима глянул на часы – ё-моё, пора на работу, почему не было первых двух сигналов? Он закинул бутерброды в рюкзак, туда же сунул неясную посылку: не оставлять же «его» без присмотра. Бахнул чаю и взвыл – кипяток! За стеной, у соседей, два писклявых голоска поддержали вой: «Ааууууу!», а из рюкзака мерзенько захихикало. Или почудилось?

Трущобы Нагаты являют глазу не самое приятное зрелище. Сложно представить, чтобы жителю благополучных районов взбрело в голову оказаться здесь даже в дневное время суток. Меж тем я пришел сюда отнюдь не из пустого любопытства. Я всегда старательно избегал подобных неблагоприятных мест

О заклинателе духов я узнал из случайной беседы от одного своего старого знакомого, который услышал о нем от кого-то еще. Вероятно, так и расползлись в свое время слухи о господине К., и негромкая молва о нем разлетелась по всему Кобе, обрастая странными подробностями.

Я все еще сомневался относительно своего намерения и прежде, чем приблизиться к двери, успел дважды обойти вокруг скособоченного почерневшего строения, раздумывая, верно ли я поступаю. К тому моменту его густо поросший сорняками участок, что некогда именовался лужайкой, зарделся в лучах заходящего солнца, а маленькое западное окно ярко пылало, отражая багряный закат.

Жилище господина К. располагалось на отшибе Нагаты, где уже кончались трущобы, и между низкими покатыми холмами пролегала заброшенная железнодорожная ветка, за которой простирался только серый пустырь, обнесенный на горизонте едва ли не сплошным рядом промышленных труб.

Преодолев последние сомнения, я взошел на одряхлевшее крыльцо, постучался в дверь и через некоторое время услышал шаркающие шаги хозяина. Дверь медленно открылась, и в проеме показался мужчина лет сорока пяти, щуплого сложения и высокого роста. На нём плохо сидел сюртук – явно ему не в пору, застегнутый на единственную нижнюю пуговицу. Смерив меня угрюмым взглядом и не проронив ни единого слова, он лишь одним скупым небрежным жестом дал понять, что мне позволено войти в его дом.

Замешкавшись в некоторой нерешительности, я последовал за хозяином через узкую переднюю в комнату и обнаружил его там уже сидящим на высоком табурете между массивным, обитым железом сундуком, и затертым пюпитром, на котором возлежал раскрытый ветхий фолиант, вмещавший в себя, должно быть, тысячи страниц.

В дальнем углу, под откосом низко нависающей балки, подпирающей потолок, располагался обставленный благовониями синтоистский алтарь, на краю которого находилась стойка с большой курительной трубкой; у алтаря на полу расстелена выцветшая циновка, местами прожженная и испачканная каплями воска.

Эти старомодные предметы составляли весь скудный интерьер жилища отшельника. Ведь эта убогая комнатушка с облезлыми стенами являлась единственной в его тесной лачуге.

Субтильные и на удивление длинные ноги господина К., обутые в изношенные туфли, покоились на засаленной подушке с бахромой. Седоватые, неухоженные усы блестели в свете лампы и восковых свечей, расположенных в оконных нишах и канделябре на полу. На лице его лежала прямая полоска тени, как бы сглаживающая неровности большого носа и придающая его глазам поразительную глубину и проницательность.

Угловатое тощее лицо, казалось, странно менялось, когда огоньки оплывших свечных огарков трепетали из-за беспорядочных воздушных завихрений, вызванных моими шагами из одного конца комнаты в другой. Я был сильно обеспокоен своей неординарной проблемой и готовился рассказать о ней известному медиуму и заклинателю духов.

Все началось с дурного сна, в котором я бежал среди титанических каменных развалин, обрушенных колоннад с потемневшими капителями, напоминавших остатки античного храма. Бежал от сонма длинных теней, выползающих из зловещей черноты древних руин, то и дело бросаясь под своды сумрачных арок, сплошь оплетенных жгутами черных лиан, огибая замшелые статуи неведомых богов и вбегая в темноту полуразрушенных нефов, стараясь не смотреть на непотребные изображения на потрескавшемся мозаичном полу.

Страх, леденящий и безотчетный, гнал меня в сумрак развалин, в самое сердце тьмы, когда внезапно навстречу мне вышла неясная фигура, точно сотканная из черного клубящегося дыма.

Меня разбудил мой собственный крик. Была еще ночь, и где-то в подворотне слышались частые постукивания трости слепого бродяги. В спальне моей царил непроглядный мрак, скованный дремотной тишиной. Я услышал тихий скрежет за окном и встал с постели, словно желал убедиться, что это всего лишь ветка старого дуба царапалась о стекло.

Стоял туман, белый и густой, как прокисшее молоко. Бледный месяц, казалось, украдкой глядел на спящие улицы сквозь клочья дымчатых облаков. Его мертвенный свет проливался на крыши храма Бодхисаттвы Экаджати, вдали на побережье, где в окружении тучных деревьев суги, он походил на огромную жирную жабу, затаившуюся в траве.

На стылом полу меня мгновенно стало знобить, я продрог и быстро вернулся в постель, еще не успевшую остыть.

Дрожащий от ночного холода, я укрылся одеялом… и тут, увидел его, черного, точно сгусток кромешного мрака, идущего от окна, – у которого я только что стоял сам – неторопливо шествующего через спальню, мимо изножья моей кровати. Я слышал сухой шелест его длинных одежд, и ужас тотчас парализовал меня. Через несколько мгновений, которые показались мне вечностью, черный призрак исчез в темноте дальнего угла.

Он неотлучно пребывал со мной с тех пор повсюду. Незримый потусторонний преследователь. Где бы я ни был, ощущение его постоянного присутствия не оставляло меня. Время от времени я улавливал слабый звук, где-то на грани слуха, легкое невнятное шелестение – будто легкий ветер колеблет подолы штор или… длинных шелковых одежд. Внутренности мои словно обжигал холод, а на уме – одна назойливая невыносимая мысль, от которой сердце мое то сжималось и замирало, то вдруг срывалось на бешеный ритм.

Ведь я не верю… по крайней мере, прежде не верил в неправдоподобные слухи о пресловутой пьесе «Король в Желтом».

Преувеличенный интерес к странным историям и воспаленное воображение некоторых неуравновешенных индивидов уже наплодили огромное множество нелепых баек. И все же, согласно тем же слухам, которые давным-давно успешно сплелись в устрашающий городской миф, – без сомнений, известный немногим, но от того не утративший своей жуткой мистической ауры, способной возбуждать губительное любопытство в особо восприимчивых умах – конец для всех, кто прочел пьесу, был неизменно ужасен.

И я бы охотней поверил в невероятную мрачную легенду, чем в собственное умопомешательство. Вместе с тем я упорно отказывался связывать «Короля в Желтом» с появлением призрака и всячески гнал от себя эту гнетущую мысль.

Собравшись с духом, я перестал метаться по комнате и остановился перед восседающим посреди нее господином К. Не успел я разомкнуть губы, как вдруг он резко подался вперед и, протянув свою жилистую руку, вцепился в мою трость, чтобы в следующую же секунду выхватить ее у меня самым грубым и неучтивым образом. От неожиданности я издал непроизвольный стон и в тот же миг впал в нелепое оцепенение.

Между тем господин К. поиграл моей ротанговой тростью, подбрасывая ее в воздух с ловкостью трюкача, потер ее набалдашником о густую шевелюру своих закрученных волос, затем оперся на нее руками и, глядя мне в глаза, ломким голосом произнес:

– Проблема ваша, уважаемый, вполне разрешима. Кто-то из родных или коллег по работе сильно недолюбливал вас, завидовал вашему успеху…

По непонятной мне причине медиум резко изменился в лице и замолчал. Внезапно трость, выскользнув из его рук, упала на пол, и я услышал, как хрустнул набалдашник.

В изумлении, я сделал робкий шаг и поднял трость, не сводя глаз с взволнованного лица господина К.

Что же не так? Господин К. мог увидеть злого духа за моей спиной или астрального вампира, крадущего жизненную силу прямо из моей ауры, полагал я. Но могло ли подобное зрелище столь сильно впечатлить опытного заклинателя? Разве это явление не должно быть принято им за нечто вполне ожидаемое?

Судорожно глотнув воздух, я спросил:

– Неужели все настолько плохо? Проклятье, одержимость или… что похуже?

С обреченностью жертвы, я уставился на бледного как смерть заклинателя, в тревожном ожидании его ответа.

Но тот молчал.

Тогда, снова набрав в грудь воздух, я продолжил громоздить догадки, в которые не верил сам.

– Да-да, – пустился я вспоминать, – и есть кому… вот, еще господин С. Я часто ловил на себе его недобрый взгляд. Однажды он прямо-таки испепелить меня хотел своими маленькими черными глазенками. Ох, и мелочный человек, завистлив до абсурда, одиозная особа…

И тут, заклинатель жестом заставил меня умолкнуть. Тогда только я сумел разглядеть большие темные мешки под его глазами и крупные морщины, которыми изборожден был его узкий лоб. Насупив брови, он потер руки, будто готовился приступить к трапезе, и проделал странные пассы, как бы поглаживая невидимую кошку. Затем он поднялся, и его тонкие кисти и длинные костлявые пальцы замелькали над моей головой.

Но вдруг господин К. попятился и буквально рухнул на свой табурет. До чего же странный и несуразный тип! В глазах его застыл очевидный страх, но рот ощерился в искаженном подобии улыбки. Мои нервы натянулись до предела. Тревога взмыла ледяной волной с самого дна моей оторопевшей души.

– Что же это такое? – сухим голосом спросил я, чувствуя, как делаются ватными мои ноги. – Что вас так напугало, К.-сан?

Казалось, пустая комната отшельника наполнилась удушливым дымом страха и безысходности.

– Он должен быть поблизости… – в голосе господина К. прозвучало лихорадочное волнение.

Однако и только ли? Возможно, под своими эксцентричными гримасами он старался маскировать внезапно пробудившийся ужас.

Он поднял указательный палец вверх, делая предупреждение мне, охваченному нетерпеливым беспокойством.

Отчетливое ощущение присутствия кого-то третьего в комнате сжало мое сердце холодной рукой.

Однако уже через мгновение страх мой прошел. Его подавила тоска, неожиданно овладевшая мной. Неодолимая и опустошительная тоска по пламенеющим закатам двух солнц увлекла мои мысли в загадочную сумрачную Каркозу, дивную и кошмарную страну, пленником которой я вдруг всей своей грешной душой возжелал стать навечно.

Этот спонтанный прилив чувств привел меня в необъяснимое помрачение. Мнилось мне, что полумрак в комнате сгущается в углах, приобретая неясные призрачные формы. Страшные фантомы, напомнившие мне черные тени, которые гнали меня во мрак в кошмарном сне, отвратительно корчились на стенах. Вместе со мной, заклинатель разглядывал свою комнату, как будто видел ее впервые.

– Вы принесли мне знак? – глухо пробормотал он, при этом взгляд его испуганных глаз упал на трость в моих руках. – Вы ведь прочли ее до конца? – спросил он и больше не проронил ни слова, оставаясь неподвижным до тех пор, пока затхлая полутемная комната не озарилась яркой вспышкой ослепительного света.

Я слышал шелест страниц фолианта, потревоженных незримой силой…

Сквозь слезы опаленных глаз я видел, как потолок и стены, делаясь прозрачными, постепенно исчезали, предметы в комнате, точно утратив свою плотность, меркли и как бы растворялись в обжигающем неестественном свете огненно-красного луча, проникшего сквозь крышу и потолок.

Священный страх охватил меня, но в то же время я почувствовал скорое облегчение – неизъяснимая тоска по чарующим и одновременно зловещим закатам двойных светил, чьи тусклые блики играют на поверхности мертвого озера Хали, постепенно угасла. Вместе с тем, к вящему ужасу своему, я понял, что стал жертвой мистического обольщения и, что запретной мечте моей суждено было сбыться: уже сгущались сумерки, и два медных диска-близнеца медленно склонялись к горизонту, за которым тут и там вздымались циклопические островерхие башни, окутанные густой зеленоватой дымкой.

Согласно пьесе, знакомой нам обоим, я и заклинатель духов, пребывающий на грани безумия, должны будем умилостивить Короля.

В первом акте главную и единственную роль исполнил заклинатель. Он без устали плясал, прерываясь только для того, чтобы продемонстрировать свое умение ходить на руках, но временами поскальзывался – ведь сценой служил ему берег Хали – и неуклюже, но довольно забавно падал лицом в грязь. Пока господин К., вымазанный в грязи до неузнаваемости, самозабвенно исполнял роль паяца, зеленоватый туман сгустился над сценой, быстро затягивая бездонное, залитое багрянцем небо, усеянное мириадами черных звезд.

За абсурдной пантомимой заклинателя я наблюдал с последнего ряда зрительного зала, где обнаружил себя, когда глаза мои снова могли видеть.

Меня не оставляло чрезвычайно волнующее чувство, что где-то в партере сидел в величественном одиночестве некто третий. Но то, кем он мог быть, все еще было скрыто от меня. Меж тем густая мгла неотступно надвигалась, покрывая ряды зрительских кресел.

Однако недоступное глазам, не осталось сокрытым от моего внутреннего взора.

Его движения были неторопливы, по-королевски сдержанны и изящны. Аплодируя после каждого нелепого трюка господина К., словно бледные крылья мотылька, порхали его тонкие запястья, и блики серебристого неземного света, отраженные в его перстне, были непостижимо притягательны. Повторюсь, что я не мог полностью рассмотреть таинственного незнакомца из-за плотной дымки, повисшей между нами, только некоторые фрагментарные видения открывались моему необъяснимому внутреннему восприятию.

Почти неуловимые, едва ли не воздушные хлопки доносились до моего слуха, вызывая во мне необыкновенное чувство восторга. Ветвистая, плетеная корона стала моим новым восхитительным откровением. В плену безмерного пьянящего упоения, я почувствовал теплую слезу, скользнувшую по моей щеке, и неодолимая тяга преклонить пред ним колено, заставила устремиться в необозримые глубины зала.

Когда я перелез через несколько пустующих рядов, с целью добраться до партера, из закрытых туманом глубин послышался надтреснутый смешок, показавшийся мне совершенно идиотским. Я продолжил было свое продвижение в сторону сцены, как вдруг зал, который до этого момента я считал абсолютно пустым, взорвался оглушительным гулом аплодисментов.

Понимая, что залп оваций был адресован мне в награду за неистовый порыв найти Короля, я застыл в неуклюжей позе над затертым креслом и покорно поклонился невидимой публике отчаянных душ. Сделав глубокий неумелый поклон, я, наконец, опустился на сидение и с небывалым трепетом стал ожидать начала третьего заключительного акта безумного представления в Каркозе.

Я ждал выхода таинственной фигуры, чье стороннее присутствие пробудило во мне болезненное любопытство и священное благоговение. А ещё была неутолимая, выжигающая внутренности жажда доказать свою преданность – я готов был пожертвовать своим разумом, пасть ниц и молить, чтобы он даровал мне новое видение мира, такое же, каким обладают жители Каркозы. Я сгорал от этого чудовищного желания, утолить которое мог только он – Король в лоскутной мантии, увенчанный короной из замысловато переплетенных прутьев.

И вот снова ослепительный всплеск, за которым последовала темнота и жгучая боль в глазах.

Но стоило мне моргнуть, как передо мной возникло покосившееся строение, нищенское и убогое, в котором я тут же узнал дом заклинателя духов.

Что же было со мной? Смешение сна и реальности, иллюзия, наваждение или… безумие?

Я отчетливо помнил последовательность своих действий, предшествовавших моему приходу в это отчужденное и угрюмое место. Остальное казалось сном, неясные обрывки которого неумолимо затягивал туман забвения, а здравый смысл окончательно убедил меня в нереальности смутных фантастических воспоминаний.

Как после приятной легкомысленной отрешенности следует болезненное и невольное примирение с будничной действительностью, так разум мой скоро вернулся к своим переживаниям и тревогам, и озабоченность неординарной проблемой вновь набрала прежнюю силу.

Когда свет заката окрасил запущенную лужайку господина К. в багряный огненный цвет, я дважды обошел его дом, пока окончательно утвердился в своем решении – и дважды моему утомленному взгляду открывался причудливый знак, расплывчатый, точно мираж в медных лучах странного солнца. Но был ли я способен постичь в эти минуты его зловещий смысл, порожденный разумом чужого бога?

Всю дорогу от Х., где расположен мой дом, до невзрачной хижины господина К. я шел в сопровождении невидимки. Призрак неотлучно и повсеместно следовал за мной, но перед входом в дом заклинателя он словно бы затаился. Я знал, что чувство это кратковременно и обманчиво, и все же тревога в моей душе немного улеглась. И только после этого, как мне кажется, я поборол неуверенность в предстоящем общении с отшельником.

Взойдя на обветшалое крыльцо, я собирался постучаться в дверь, и тут заметил, что на янтарном набалдашнике моей трости пролегла глубокая трещина. Увидев, что дверь приоткрыта, я несколько раз окликнул хозяина, и, не получив ответа, осмелился войти.

Внутри царила темнота, слепая, непроницаемая, как в мрачном склепе, где присутствие смерти заставляет входящего удерживать уста в благоговейной тишине. Подобное непредвиденное чувство охватило и меня, стоило лишь сделать короткий неуверенный шаг.

Меня окружила густая мгла, но жёлтая полоска света, мерцающая в конце передней под дверью, дала мне понять, что в комнате горит свеча. И тут, до меня донесся тихий шелест, он был частым и торопливым, будто кто-то, а это должен был быть господин К., листал книгу в нетерпеливой попытке найти нужную ему страницу. По-видимому, мой приход остался для хозяина незамеченным. Упорно продолжая перелистывать свой фолиант, размещенный на металлической подставке, заклинатель выглядел ужасно озабоченным и не удостоил меня даже коротким взглядом, когда я прокашлялся и тихо поприветствовал его.

Он был всецело поглощен своим занятием, листая страницы с фанатичным упрямством и совершенно не считаясь с моим присутствием. Затем я обошёл комнату, чтобы встать к нему лицом, поскольку его лицо было обращено к западному окну, в нише которого под закопченной стеклянной колбой горела лампа. Помимо неё большую часть света давали свечи на высоком старинном канделябре, занявшем один из углов комнаты. От массивного сундука, окованного железом, вытянулась черная тень, накрывшая мои ноги, когда я встал над сгорбленной фигурой заклинателя.

И тут я заметил крошечный предмет, лежавший на полу, его полированная поверхность тускло сверкала, хотя я был не уверен, что свет достигал его там, где он находился – в пыльном мраке густой тени, вблизи сундука. Тем временем заклинатель, не отрываясь, корпел над своей книгой, что-то невнятно бормоча; к тому моменту он уже перестал её листать, глаза его лихорадочно забегали по строкам.

Нагнувшись, я поднял то, что привлекло мое внимание – осколок желтоватого стекла. По крайней мере, сначала я принял его за стекло, но затем, когда выпрямился, и осколок засверкал на моей ладони, у меня не осталось сомнений в том, что это был отломившийся кусочек янтарного набалдашника моей трости. Я вспомнил все…

В тот же миг мы услышали легкую, размеренную поступь и оба воззрились на дверь, выходящую в переднюю – я оставил ее открытой.

Заклинатель издал исступленный вопль, неожиданно вскочил с места и захлопнул проклятую дверь.

– Известно ли вам, – внезапно заговорил он тонким ломающимся голосом, – что Альдебаран восходит над Каркозой, а второе светило это…

Губы заклинателя тряслись. Он пытался сообщить мне что-то бесценно важное, что, вероятно, уберегло бы нас обоих, но голос его обессилел и сошел на невнятную хрипоту. От ужаса он онемел, и то, что он так отчаянно искал, корпя над своими книгами, которыми был доверху набит его старый сундук, теперь умрёт вместе с ним.

Ибо я, сам того не зная, принес с собой Желтый Знак!

Холодный ветер ворвался через распахнувшуюся дверь, при этом огни свечей даже не вздрогнули, и не всколыхнулись тени, когда слепящие лучи разлились по комнате. Я знал, что этот непостижимый свет погубит меня, отправив мою душу в сумрачную Каркозу, куда пришел сопроводить нас обоих Король. Шелковая маска, скрывающая его лицо, явилась взору моей обреченной души, поскольку телесные глаза мои утратили способность видеть навсегда.

Уже взошла большая полная луна, и звезды высыпали всюду, распространяя по небу черный свет. Среди созвездий я нашел Гиады, их воспевают здесь – в стране заблудших душ. И шквал аплодисментов напомнил мне о том, что скоро выход Короля. Уже я слышу, как он восходит, ступая мягко, как бесплотный дух, на сцену.

Шелест мантии предваряет его появление на берегу Хали. Сырой туман наплывает и стелется у ног Короля, когда он снимает маску. Зрительный зал благоговейно молчит. Непомерный восторг и запредельный ужас наполняют меня…

Низкие клубящиеся облака в неоглядной дали озаряются всполохами молний, ударяющих в шпили башен на горизонте. Страшный голос, рокот которого, подобно грому, разливается в бездонном, залитом багрянцем небе и сотрясает землю, произносит:

«Да начнется игра».

А затем, открыв свое лицо, озаренное невыносимым светом, Он молвит шепотом:

«Каркоза вечна, как и ты, дитя».

И шепот его звучит, как морская волна, ударившая в риф с раскатистым гулом. Зрительный зал взрывается залпом оглушительных оваций.

«Виват! – выкрикивают заблудшие души. – Виват! Виват!»

Валерка не помнил, когда это все началось. Ну разве что только примерно, хотя точный день не назвал бы. Но что он знал наверняка, так это то, что все изменилось после поездки в Вертаново. Тогда они собрались всей семьей: мама, папа, старший брат Макс. Все, как обычно, но вот только та поездка обычной точно не была – в этом Валерка не сомневался.

Ну, хотя бы потому, что он вообще не помнил, когда они выехали и как добирались до поселка. И сам поселок в памяти тоже не отложился, лишь дорога обратно да смутный образ мрачной стены леса, из которой вырулила их машина – вот как раз в тот момент Валерка как будто проснулся.

Дальше тоже все было как в тумане – они очень долго ехали, несколько дней, наверное, папа все время сидел за рулем и почти не спал. Валерка вспоминал остановки на заправках, те редкие часы, когда папа все-таки отдыхал, а мама в это время тревожно всматривалась в окна, будто опасаясь кого-то там увидеть. Обычно разговорчивый и веселый Макс лишь мрачно глядел на маму и крепко сжимал Валеркину руку.

Позже мама сказала, что в те дни Валерка болел (затемпературил, когда они уже успели выехать из города), а потому и не помнил ничего – бредил все время и постоянно проваливался в сон. Ну а на вопросы про обратный путь родители и вовсе отвечали неохотно, даже сердились почему-то. Макс сказал, что тогда Валерке стало лучше, но все равно не до конца, так что мрачный лес, долгая дорога и остальные странности ему просто привиделись. Ну или приснились, это уже не важно.

Валерка бы и готов был в это поверить, но с той поездки в их доме все изменилось, и эти перемены мальчика пугали.

В первые дни после возвращения все было почти как раньше, разве что мама с папой ходили мрачные и дерганные, да и брат казался нервным – разговаривал мало и часто молча пялился в окно. Но все же в доме все стало как-то не так – Валерка чувствовал это, но не мог понять, что именно его беспокоит. Будто в самом воздухе повисло что-то – нечто тяжелое, тягучее и темное.

Мама и папа строго-настрого запретили Валерке выходить из дома. Даже из квартиры на лестничную площадку нельзя было. Как-то раз курьер привез им еду – Валерка шел мимо прихожей, когда раздался звонок, так что первым побежал открывать дверь. Но ручку он повернуть не успел – папа грубо оттолкнул его, а мама с причитаниями оттащила его в комнату. Валерка хотел было возмущаться и даже плакать, но взглянул на мамино лицо и в миг передумал, затих – это было не лицо, а бледная маска, перекошенная от ужаса.

– Тебе сказали – нельзя! Говорили же? Не подходи к двери! – не своим голосом рявкнула мама и быстро ушла.

Оставшись один, Валерка все-таки заплакал – он не понимал, что происходит, и от этого становилось нестерпимо больно, грустно и страшно.

Мама и папа тоже перестали выходить на улицу. Все продукты заказывали с доставкой на дом, на работу тоже больше не ездили – папа сказал, что они взяли отпуск, но Валерка почему-то не верил.

Макс, любитель гонять круглыми сутками на велике и пропадать с шумной компанией друзей, тоже сиднем сидел в квартире. Наверное, это удивляло даже больше, чем то, что родители неожиданно бросили работу.

Через несколько дней Валерке осточертело сидеть в четырех стенах. Он хотел в школу (сентябрь ведь уже, он должен пойти во второй класс!), хотел гулять, хотел просто подышать свежим воздухом! Но родители не разрешали даже окна открывать. Ни на сантиметр… Оттого в квартире было душно, но приходилось терпеть и это.

Делать было совершенно нечего, так что Валерка пытался вспомнить хоть что-то из той поездки в поселок. Сколько бы он ни старался – все равно ничего не выходило. В памяти словно дыру пробили. Он помнил, как готовился к школе – мама купила ему красивый новый рюкзак с супергероями, тетрадки всякие и книжки (Валерка обожал этот запах новой бумаги), а Макс учил его кататься на велосипеде. Потом… Потом – ничего. Большое белое пятно и мрачный лес за окнами машины.

Родители сказали, что перед началом учебного года они решили свозить его в Вертаново – на родину папы. Погулять, посмотреть на уральскую природу. Вдохнуть полной грудью целебный воздух. Сам папа в последний раз бывал там очень давно, еще до рождения Валерки. А, может, даже до рождения Макса. Словом – вечность назад. Ему самому хотелось посмотреть на родные места, пусть даже за столько времени там все изменилось. Ну, кроме природы, конечно.

А потом… Потом Валерка приболел и забыл всю поездку. Папа говорил, что так бывает, ничего тут страшного нет. Но Валерка знал – в поездке с ними что-то случилось. Что-то плохое, поэтому теперь все стало не так. И оттого дыра в памяти злила его еще сильнее. Что же там было?

Где-то через неделю после возращения из Вертаново все стало только хуже. Одной ночью Валерку разбудил крик – он сразу понял, что кричала мама из комнаты родителей. Макс сразу же вскочил с кровати и бросился в коридор, закрыв дверь комнаты прямо перед носом Валерки. Да еще снаружи чем-то ее подпер. Послышались шаги, вскрики, а потом приглушенные разговоры. Зажегся свет. Валерка слышал, что папа что-то втолковывал маме и Максу, а потом свет выключили, брат вернулся в комнату и велел мальчику ложиться в кровать.

– Спи, все хорошо. Маме просто кошмар приснился.

Но это был не кошмар – Валерка понял это потому, что на следующий день его родные совсем уж помрачнели и даже ели неохотно. Мама постоянно оборачивалась и украдкой глядела в сторону спальни, а отец ее одергивал, гладил по руке.

Родители вообще изменились. Перед едой (что на завтрак, что на обед, что на ужин) они теперь всегда читали странную молитву – длинную и непонятную. Валерка не разбирал ни слова, а когда пытался что-то спросить, то родные (даже Макс) раздраженно на него шикали.

Двери по всему дому теперь всегда закрывались – на кухню, в ванную, в комнаты. Всегда и без исключений. Вышел – закрой за собой дверь, и не важно, остался ли кто-то, скажем, на кухне, или нет. А перед тем, как открыть дверь, мама и папа сначала что-то говорили себе под нос, потом чуть приотворяли её и заглядывали через щёлочку внутрь. Только потом можно было заходить.

А затем во всей квартире стали перемещаться вещи. Поняли это не сразу, но когда нашли утюг в стиральной машине, чайник в обувнице, а набор кухонных ножей воткнутыми в стену в прихожей – сомневаться стало глупо. Валерка спрашивал родителей, как такое может быть, но они не отвечали. Только однажды отец кратко бросил:

– Это пройдет, не переживай.

И все на этом. Хотя по лицу папы мальчик видел, что тот сам не верит в свои слова.

Той ночью Валерка встал в туалет и случайно услышал голоса мамы и папы из их спальни. В ином случае он ни за что бы не сделал ничего подобного, но сейчас больше не мог терпеть – он осторожно прокрался к двери и приник к ней ухом.

Слышно было плохо, но кое-что Валерка разобрал. Родители говорили про Вертаново и еще про чего-то… Точнее – про кого-то, но его имени мальчик разобрать не мог.

– Как он нас нашел? Как? Мы же все сделали!

Это голос мамы. Испуганный и, кажется, заплаканный.

– Я не знаю. Он… Многое может. Но мы переживем. Все закончится. Надо только потерпеть.

А это уже папа. Голос неуверенный и хриплый.

Потом послышались шаги – похоже, кто-то из родителей встал с кровати, так что Валерке пришлось быстро (и по возможности тихо) сматываться.

С каждым днем странностей становилось все больше. В комнате мальчиков, в углу у шкафа, стали темнеть обои – сквозь них будто бы проступало что-то черное и масленое. Поначалу пятно казалось бесформенным, но потом стало четче. Мама пыталась оттереть его губкой, но папа ей запретил, да и все равно у нее ничего не получалось. Родители сказали, что это соседи виноваты – что-то сделали со стеной у себя в квартире. Что папа потом купит новые обои, поклеит их, и пятно исчезнет. Да и пятно это вполне обычное, просто клякса без формы.

Так говорили родители и Макс. Но Валерка-то видел, что в этом пятне четко проступают черты человеческого тела. Огромного, ростом под потолок.

Потом начали коптиться стекла во всей квартире. Как в окнах, так и в дверцах кухонных шкафчиков. Стекла просто покрывались чем-то, с виду напоминавшим пепел или золу – Валерка видел такую на даче, грядки ей посыпал. Мама пыталась и это отмыть, но быстро сдалась – копоть появлялась вновь.

А однажды ночью Валерка проснулся со странным ощущением – будто в комнате есть кто-то еще, помимо него и Макса. Кто-то третий.

Он медленно оглядел комнату, привыкая к темноте, а когда посмотрел на пятно на обоях, то стиснул ладонью свой рот, лишь бы не заорать.

Из пятна на стене что-то лезло. Оно как бы вздыбилось, стало объемным, распирало полотно обоев изнутри. Неприятный мокрый шорох (по-другому Валерка не смог бы это описать) стелился по комнате и пугал до дрожи.

Краем глаза Валерка заметил, что Макс тоже проснулся и смотрит на пятно. Точнее – на темное нечто, что пыталось прорваться внутрь, к мальчикам. Брат осторожно встал с кровати, подошел к Валерке и шепнул на ухо:

– Только не ори. Понял? Никак нельзя. Сейчас тихонько вставай, и иди к двери.

Валерка и рад бы, но тело его совершенно не слушалось. Ноги и руки окаменели, мальчик не мог двинуть даже пальцем. Слишком страшно…

Макс потянул его за руку, подхватил подмышки, поставил на пол. Только коснувшись голыми ступнями холодного пола, Валерка вновь почувствовал свое тело. Макс сжал его ладонь в своей, приложил палец к своим губам (Тихо!), и вместе они медленно пошли к двери.

Валерка старался не смотреть в сторону пятна, но все равно не смог удержаться. Уже когда они с братом выходили из комнаты, он заметил, что из стены появились длинные запутанные волосы, которые свисали прямо до пола. Или это только было похоже не волосы…

Макс аккуратно закрыл на ними дверь, а потом быстрым шагом потащил Валерку к родителям.

В ту ночь семья Синицыных больше не спала. Все четверо сидели в спальне взрослых – свет включать не стали. Отец сказал, что возвращаться в комнату нельзя. Пока, до утра. А потом он сам проверит, все ли там нормально.

– Он нас нашел. Теперь только ждать и терпеть, – сказал он напоследок, но не стал объяснять, о ком идет речь.

В комнате мальчиков слышалась возня – что-то скрипело, падало, трещало. Иногда казалось, что там двигают мебель, а порой раздавались глухие удары по оконному стеклу.

Мама тихо плакала, папа пытался ее успокоить, а Макс просто держал Валерку за руку и не собирался отпускать. Так всю ночь и провели.

Утром комнату Валерки и Макса было не узнать. Все перевернуто вверх дном – даже кровати. Вещи разбросаны по полу, люстра разбита, а на оконном стекле непонятные черные разводы.

Пятно на обоях осталось таким же, каким было сутки назад – темным и плоским. Больше из него никто не появлялся.

Когда Валерка собирал одежду с пола, то на полу рядом с перевернутой кроватью заметил что-то странное. На досках красовались черные знаки, целый ряд. Вроде букв, но такого языка мальчик точно не знал. Буквы были кособокие, вычурные, со множеством палочек и черточек. Валерка хотел рассмотреть их поближе, но папа не дал – он тоже их заметил и тут же выгнал сына из комнаты.

Мебель даже не стали ставить на место – мальчикам постелили в спальне родителей, а в комнату возвращаться строго запретили. Временно, конечно, как говорил папа, но Валерка давно перестал ему верить.

Однажды, когда он и Макс сидели на кухне вдвоем (родители тем временем прибирали квартиру), Валерка все-таки не выдержал и завалил брата вопросами: Что происходит? Почему? Что делать?

Макс отнекивался, отмалчивался, но потом вдруг спросил:

– Ты слышал о Кунак-Суруте?

Валерка опешил. Нет, конечно, о таком он ничего и никогда не слышал. Что это еще такое?

– Ну папа же рассказывал. Хотя… Короче, это такой бог. Ну или не совсем… В общем, в него верят там, где папа родился. В Вертаново, ну и вообще там везде. Вот. Говорят, что у него можно попросить что угодно, и он исполнит. Ну вот мы и попросили тогда. Не помнишь?

Валерка покачал головой. Дыра в памяти так и не рассосалась.

Макс вздохнул.

– Ясно. В общем, это все из-за этого. Из-за того, что мы попросили. Папа говорит, что надо потерпеть и все пройдет. Только ему не говори, ладно? Он меня прибьет тогда.

Папе Валерка и так бы рассказывать ничего не стал. Знал, что он только разозлиться. И на Макса, и на него. Так зачем?

Кунак-Сурут… В этом имени было что-то нехорошее, Валерка чувствовал всем сердцем. И когда это папа про него рассказывал? И что они могли у него попросить? У них и так все было хорошо.

Утром следующего дня Валерка услышал, как папа ругается в прихожей. Они ждали очередного курьера с едой, и он уже позвонил в дверь, но вместо того, чтобы забрать заказ, папа теперь стоял и громко ругался.

Потому что двери больше не было. Вместо нее оказалась аккуратно оклеенная обоями сплошная стена. Папа шарил по ней ладонями, надорвал обои и резко содрал целый лоскут, но под ними увидел кирпичную кладку. Ни следа входной двери.

Мама рыдала, глядя на отчаянные попытки отца сделать хоть что-то. Макс побелел и крепко сжал губы. А Валерка уже почти ничего не чувствовал. В последние недели он и так жил, как в кошмарном сне, так что его разум просто отказывался воспринимать новые странности.

– Что же нам теперь делать? Что мы есть будем? – запричитала мама.

Отец со злостью ударил кулаком по стене, поморщился от боли.

– Ничего. Скоро все закончится. Мы все правильно делаем, он уйдет.

Но он не ушел ни в этот день, ни на следующий. Запас продуктов в доме еще был, но надолго их бы все равно не хватило. Валерка заметил, как папа порой смотрит в окно, вниз, на площадку перед домом. Оценивает – можно ли спуститься? Пятый этаж все-таки. И, наверное, он бы все же решился, но просто не успел.

Через двое суток после того, как пропала дверь, вечером вся семья, как обычно собралась на кухне ужинать. В ход шли всякие крупы и тушенка – все, что долго хранилось. Валерка, папа и Макс как раз сидели за столом, когда мама (она раскладывала еду по тарелкам) с криком уронила кастрюлю на пол и дрожащей рукой указала на потолок.

Почему-то Валерка был готов к тому, что он увидит. Знал уже, что Кунак-Сурут от них не отстанет, кем бы он ни был на самом деле.

Часть потолка будто бы стала зыбкой, текучей, превратилась в полужидкую массу. И из этой массы вниз медленно сползало нечто.

Если бы Валерка и хотел, то все равно не смог бы описать, как оно выглядело. Его вид словно постоянно менялся, сложно было на нём сфокусироваться, смотри на него хоть в упор. Нечто оказалось здоровым, ростом под потолок, грязно-черным и каким-то неровным, рваным. Кажется, мальчик видел множество длинных тонких отростков, свисавших с тела твари, которые он тогда ночью принял за волосы.

Когда нечто спустилось окончательно, то замерло в нескольких шагах от стола. Тело его мерцало и дергалось, точно помехи в телевизоре. В ноздри ударил противный запах – смесь земли, хвои и разлагающейся плоти.

Мама закрыла рот ладонями и тихо скулила, не отрывая взгляда от твари у стола. Отец побелел, как полотно, а Макс отвернулся к двери, чтобы не видеть это страшное отродье. При этом он тянул Валерку за рукав, показывал, мол, отвернись тоже, не смотри на него!

Сложно сказать, сколько времени они так просидели. Валерке показалось, что прошла вечность, прежде чем папа наконец-то сказал не своим голосом:

– Аня, сядь. Сядь рядом со мной. Слышишь? Садись, говорю!

Мама послушалась – осторожно отодвинула свободный стул и уселась рядом с папой, спиной к твари. Она мелко дрожала, из ее глаз, размывая тушь, текли слезы.

Теперь папа повернулся к Максу и Валерке.

– Макс, сядь ровно. Развернись. Не смотри на него, смотри в тарелку. Но развернись, так надо.

Макс несколько секунд колебался, но все-таки сделал так, как просил папа. Смотреть на тварь он и так не собирался. Боялся.

– Валер, ты тоже смотри в тарелку, хорошо? – продолжил папа, а потом добавил, обращаясь уже ко всем. – Начинайте есть. Мы просто ужинаем, ничего не происходит. Не смотрите на него, его нельзя провоцировать. Просто едим, ясно? Он уйдет, я вам обещаю. Уйдет.

Еда не лезла в глотку, но Валерка заставлял себя отправлять в рот ложку за ложкой. На нечто за спиной мамы он старался не глядеть, но оно само все равно мелькало где-то на периферии зрения.

Тварь тем временем начала медленно покачиваться из стороны в сторону. А затем резко шагнула в сторону. Раз, другой, третий. Валерка точно не видел, чем оно шагает, если ли у этого вообще ноги, но оно двигалось. Сначала совсем медленно, но потом все быстрее и быстрее. Тварь словно водила хоровод вокруг стола, постепенно, сантиметр за сантиметром, приближаясь к людям.

Макс зажмурился и отложил ложку в сторону. Папа шевелил губами – наверное, понял Валерка, опять читает свою молитву. А мама, всхлипывая, смотрела в пустоту.

Когда тварь подобралась настолько близко, что со скрипом задела один из свободных стульев, мама вскочила на ноги и закричала:

– Я так больше не могу! Хватит с меня!

Папа поймал ее за руку, хотел остановить (Аня, нет!), но мама ловко вырвалась. Схватив со стола большой кухонный нож, мама резко развернулась и бросилась к твари.

В тот момент время для Валерки словно замедлилось. Он видел, как мама с ножом в руке летит в объятья к твари, но тут же останавливается прямо у мерцающей черной массы, будто парализованная. Масса отростками захлестывает ее голову и тянет, погружая в себя. Вот голова мамы целиком уходит в тело твари, мама начинает вырываться, бьет кулаками по черноте.

Валерка слышит ее хрипы – она задыхается внутри массы, но не может выбраться наружу. Какое-то время она еще пытается бороться, но потом обвисает, словно мешок. Ее руки и ноги судорожно подергиваются.

Папа рыдает, но не оборачивается. Он не видит этой сцены, но все слышит и понимает. До Валерки доносится его голос:

– Надо терпеть, надо терпеть, иначе конец…

Кожа мамы синеет. Когда она перестает дергаться, тварь с силой выплевывает ее из себя – мама отлетает к стене. Что-то громко хрустит, и Валерка не хочет думать, что именно.

Теперь папа видит, что стало с мамой. Он кричит в ярости и тоже вскакивает с места, бросая мальчикам:

– Бегите!!!

Валерка не может бежать. Он уже вообще не понимает, что происходит – это сон или реальность? Если сон, то когда он закончится? И почему же он такой страшный?

Макс хватает его за руку, тянет за собой. Ноги не слушаются, но брат помогает – вместе они выбегают из кухни. Макс захлопывает дверь как раз в тот момент, когда папа с ревом кидается к твари.

Они прячутся в спальне родителей. Макс забаррикадировал дверь, придвинул к ней комод, кресло, набросал сверху всяких вещей.

Пока брат носится взад и вперед, блокируя дверь, Валерка начинает вспоминать. Нет, та дыра так и не ушла, но, кажется, он припоминает что-то, что было до нее. То, чего он раньше не помнил. Или не хотел помнить… Четкой картинки все равно нет, но там точно было много шума, сильный удар, слезы и…

Боль.

Макс трясет его за плечи, что-то говорит, но Валерка не сразу разбирает слова.

– Слышишь? Слышишь ты меня? Что бы ни случилось – сиди тут. Понял?

Валерка кивает. Куда ему идти?

На кухне слышны глухие удары, хруст и папины крики. По ушам резанул звон разбитого стекла.

– Он тебя не тронет, слышишь? Кунак-Сурут не берет тех, кто… Короче, слушай. Помнишь, я говорил, что мы у него что-то просили? Так вот – он и правда все исполняет, но не просто так. Мы же там клялись ему тогда… Это типа как игра. Прятки. Если спрячешься от него, то считай, что выиграл. Если нет – он берет свою цену. Так папа говорит.

На слове «папа» голос Макса срывается, но он продолжает, как заведенный:

– Мы тогда несколько дней путали следы, кругами ездили, петляли. Думали, что не найдет. Но он нашел. Но потом еще есть шанс – если вытерпеть все. Да, теперь уже поздно.

Кухонная дверь с треском слетела с петель и грохнулась на пол. Тяжелые шаги прошлепали к спальне, Валерка услышал глухой удар.

Оно закончило с папой и теперь пробивается к ним.

Макс коротко обернулся на дверь, сглотнул и быстро сказал:

– Я пойду. Может, получится.

Брат подбежал к окну, распахнул его. В комнату хлынул поток холодного воздуха с улицы – такого долгожданного и приятного.

Комод у двери дрожал, сотрясаясь от ударов. Почему-то Валерка думал, что тварь может легко пройти к ним хоть через стену, но сейчас просто играется. Ее это забавляет.

Макс залез на подоконник, обернулся к Валерке.

– Тебя он не тронет. Ты только жди – я вернусь. Слышишь? Я вернусь.

На его глаза навернулись слезы. Макс утер их тыльной стороной ладони. Дверь тем временем трещала от ударов все громче.

– Ты только не злись на нас. На это все. Мы ведь… Мы для тебя просили у него, понимаешь? У нас выбора не было, последний шанс! Все, жди меня.

И с этими словами Макс свесил ноги с оконного проема и прыгнул вниз.

А Валерка теперь понял, откуда у него взялась эта дыра в памяти. Он ничего не забыл, нет. Просто у него не было тех воспоминаний. Совсем не было.

Потому что и его самого тогда не было. Не существовало на этом свете.

Комод отшвырнуло в сторону, дверь треснула и разлетелась на щепки. Но Валерка уже не боялся.

Макс прав, Кунак-Сурут его не заберет. Не заберет того, кого сам однажды вернул в этот мир.

– Inсuredeburu museu, you bire see!4 – врезался в уши бодрый голос.

Ник тряхнул головой, и оплавленная сонной одурью реальность обрела резкие черты. Он огляделся – гладкие серые стены, черные потолки с точечными светильниками и длинная извилистая очередь, разделенная натянутыми на стойки лентами. Ник каким-то образом очутился здесь рядом с молодым японцем – именно он только что произнес фразу про музей. Ник посмотрел на японца, и тот в ответ улыбнулся, обнажив выступающие верхние зубы, отчего стал похожим на зайца.

Поморщившись, Ник попытался вспомнить, кто этот человеко-кролик. Кажется, они вместе пили вчера. С тех пор, как он прилетел в Токио три дня назад, Ник почти не спал – днем бродил по городу, а ночи проводил в барах и клубах. Соседи по хостелу – Ли из Гонконга и земляк-британец Норман – оказались веселыми ребятами, и в первый же вечер они все вместе отправились исследовать ночную жизнь.

Вскоре к ним присоединились Жак и Жаннетта из Канады, а затем пара из Таиланда. Интернациональная компания перетекала из бара в бар, росла и ширилась как полноводная река, вбирая в себя многочисленные притоки. Поток лиц в этой реке был изменчивым – одни появлялись, другие исчезали. Поэтому Ник совершенно не удивился, что не мог вспомнить попутчика.

Пока они стояли в очереди, Ником вновь овладело сонное отупение, сознание включилось только посреди темного квадратного зала. Впрочем, окружающее мало напоминало реальность: на полу и на стенах распускались и тут же опадали лепестки гигантских цветов, звучала медитативная музыка. Посетители активно селфили залитые цветными пятнами лица. И только тогда Ник вспомнил рекламу в журнале на борту самолета: в Токио открылся новый интерактивный музей со световыми инсталляциями. Так вот куда его занесло!

Человеко-кролик бесследно исчез. Ник забился в угол зала, уселся на пол и стал наблюдать. На смену цветам пришли падающие иероглифы и летящие птицы. Из коридора по стенам начали заползать призрачные фигуры, нарисованные контурами света.

Первыми шествовали музыканты и танцоры в старинных японских одеждах, они стучали в барабаны и приплясывали в такт монотонному ритму. За ними появились запряженные в телеги волы. На их спинах восседали огромные жабы, мерно помахивая веерами и разевая беззубые рты. Следом скакали группы гигантских зайцев со зловещими мордами – в темноте ярко светились глаза, ноздри, волоски на морде и небольших бородках, впадины длинных ушей. В однообразных движениях странной процессии было что-то жутковатое, Ник почувствовал легкий, но неприятный озноб.

Один из зайцев отстал от группы, стоявший рядом мальчик-подросток протянул руку к стене и дотронулся до контуров призрачного зверя. Заяц вдруг повернул жуткую морду, но смотрел не на мальчика – раскосые горящие глаза уставились прямо на Ника. Тот съежился под неожиданным взглядом. Заяц помедлил пару секунд, затем отвернулся и все теми же размеренными прыжками отправился догонять собратьев. Ник обхватил себя за плечи, теперь его трясло не на шутку.

По мере удаления процессия начала бледнеть и наконец растаяла, а в зале снова стали распускаться огромные цветы и разбрасывать повсюду лепестки. Ник постепенно расслабился и не заметил, как задремал.

Ему снилось, что посетителей музея охватила эпидемия ханахаки5, – цветы прорастали изнутри, разрывали кожу, лезли из глаз и ушей, кровь заливала лица. Люди с дикими воплями метались по залу. Ник в ужасе собрался бежать, но ноги словно приросли к полу. Вдруг рядом с ним на стене появился тот самый призрачный заяц. Он ухмыльнулся, обнажив выступающие передние зубы, и произнес: «Если хочешь выжить, стань одним из нас». Заяц потянул к Нику полупрозрачную лапу, и тот в ужасе проснулся.

В зале уже никого не было, приятный женский голос в динамиках предупреждал, что музей закрывается и просил посетителей поторопиться. Ник вскочил и тут же едва не упал – ноги затекли от неудобной позы. Он медленно побрел к выходу из зала.

В коридоре было пусто и темно, только на стенах светились белые стволы бамбукового леса. Здесь звучала другая мелодия – более таинственная, в ней явно прослеживались мистические нотки, словно композитор специально хотел нагнать жути. Ник почувствовал безотчетную тревогу, обернулся и увидел, что прямо за ним следует знакомый заяц. Призрачная тварь кралась меж стволов бамбука, раздвигая стебли передними лапами, и уже успела поравняться с Ником. Он бросился бежать.

Ник не представлял, сколько времени пытался оторваться от преследования. В правом боку больно кололо, дыхание с трудом вырывалось из горла, ноги заплетались, а чертов призрак, созданный контурами света, не отставал ни на шаг. Наконец Ник остановился и, тяжело дыша, согнулся пополам. Перед глазами плыли темные круги. В отчаянии он выпрямился, повернулся к преследователю и хрипло закричал:

– Чего тебе нужно?

Заяц не ответил, лишь ухмыльнулся и протянул полупрозрачную лапу, точь-в-точь, как было во сне. И наступила тьма…

– Умри во имя Митры! Пусть Ариманий заберет твою мерзкую душу!

Уродливая тварь, напоминавшая огромного краба, не могла ответить проклятием, но оглушительное жужжание выдавало не меньшую степень экспрессии. Извивающиеся щупальца накрыли полупрозрачное забрало шлема, оставляя потеки розоватой слизи, тогда как огромные клешни стиснули человека с такой силой, что на крепчайшем сплаве скафандра появились длинные царапины. Но тут полыхнула яркая вспышка, и чудовище словно разрезало на две половины, судорожно сучащие суставчатыми лапами.

Сразивший монстра воин переступил через дергающиеся останки и осмотрелся по сторонам. Бой подходил к концу, хотя кое-где еще гремели разрывы световых гранат, и сверкали вспышки плазменных пушек, еще слышалось из черных домов без окон громкое жужжание, и мерзкие твари, взмахивая огромными крыльями, взлетали, держа в лапах вырывающиеся человеческие фигурки. Ужасная смерть ожидала всех, кто попал в лапы безобразных тварей, но за каждого убитого легионера Ми-Го расплачивались не менее дюжиной своих.

Ступени исполинской пирамиды залили лужи липкой сукровицы, заменяющей тварям кровь, и в ней, будто растворяясь в кислоте, распадались на части алые, как кровь, панцири мерзких существ.

– Вы не ранены, легат? – в наушниках послышался шум, и сразивший чудовище человек, увидел, как к нему подходят сразу несколько фигур, в таких же, как у него, скафандрах.

Он бегло осмотрел броню и успокаивающе махнул рукой.

– Пустое, – под голографическим забралом на мужественном сероглазом лице блеснула белозубая улыбка. – Идем, пора заканчивать с этим отродьем.

Держа наготове плазменные ружья, космодесант двинулся в зиявший, словно черная пасть, вход. Им предстояла самая трудная и самая славная часть операции.

Много веков минуло с тех пор, как Митрианский Империум покинул материнские объятья Гайи, выйдя в темный и безжизненный Эфир. Столетия ушли и на то, чтобы человечество обжило ближайшие планеты, превратив безжизненные миры в благословенных дочерей Гайи, населенных потомками колонистов Империума.

Отгремели и мятежи – смутьяны, громче всех кричавшие о возвращении к заветам пророка, на самом деле, прикрываясь именем Зороастра, исповедовали кровавую религию поклонения Черному Камню, пришедшему из межзвёздных бездн. Более века Гайя сотрясалась от жесточайших войн, пока, наконец, легионы Митры не ворвались в проклятый город, ставший оплотом мятежников и не перебили их всех. Поклонники Черного Камня из других городов были изгнаны с Гайи и расселены по спутникам Марса.

Тогда же выяснилось, что безумные культисты были лишь марионетками враждебной инопланетной расы, испокон веков вмешивавшейся в дела землян. Внешне чужаки выглядели оскорблением перед ликом Непобедимого Солнца, но внутри они оказались более ужасны, чем снаружи. Они стояли за всеми темными культами на Гайе, против которых боролось митрианское воинство – не только Черного Камня, но и Могильного Червя, Матушки-Крысы и Черного Фараона.

После того как Сыны Льва истребили нечестивцев, их жуткие покровители вступили в войну самолично. Множество славных сынов и дочерей Империума погибли в тысячах жестоких битв, развернувшихся и на самой Гайе и на иных планетах и в окружившем их безвоздушном Эфире.

И все же человечество выиграло в той войне, отбросив захватчиков за пределы Империума. Настала пора нанести удар по логову врага – темному и жуткому Югготу, притаившемуся на самом краю Короны Гелиоса. Именно там высадился Первый Марсианский Легион, под предводительством прославленного легата Митридата Корнелия Хеллборна. Ему Гайянский Империум поручил поставить точку в тысячелетней войне с самым коварным порождением злобного Аримания.

Легионы Митры разрушили огромные города – гигантские многоярусные сооружения из черного камня – победоносным маршем прошлись по циклопическим мостам, перекинутым через черные реки из жидкого газа. Мосты эти возвела еще более древняя раса, давно изгнанная и забытая. Были сожжены и грибные сады Юггота с их слизистыми отродьями, плюющимися смертоносным ядом. Оставалась лишь одна последняя цель, после которой миссию Хеллборна можно было считать выполненной.

Черная Пирамида.

Словно исполинский пик вздымалась она над городом Ми-Го: чудовищный зиккурат из маслянисто-черного камня, сплошь покрытого загадочными письменами и причудливыми рисунками. Некоторые из них легат узнал – перед тем, как отправить его сюда, жрецы Марсианского Митреума ознакомили его с темными, запретными книгами, давно сожженными на Земле, но сохранившихся в секретных библиотеках митрианцев. Иные из упомянутых там символов теперь красовались на стенах Пирамиды – и Хеллборн содрогался от омерзения, хорошо зная, что они означают.

И все же долг был превыше страха: собрав уцелевших легионеров, легат первым вошел в черную пасть входа, на самой вершине пирамиды, где высадился десант. Мерный шаг множества ног отразился от черных сводов, гулким эхом упав в те мрачные глубины, куда следовали легионы Митры. Они спускались в самое сердце Юггота – чтобы вырвать его, навеки уничтожив черное зло, нависшее над Вселенной.

Они спустились по каменной лестнице и оказались в обширном зале, чьи дальние своды терялись во мраке. Вдоль стен высились исполинские статуи, все из того же черного камня. Они изображали невыразимо омерзительных существ, немыслимых во Вселенной, сотворенной всеблагим Ормаздом.

Чудовища с перепончатыми крыльями и оскаленными клыками, покрытые чешуей, хитином и мехом, тянущие к ним когтистые лапы, щупальца, клешни и хоботы. В самом Друдж-Дите, обители Аримания, не могло быть подобных тварей – от имеющих отдаленное сходство с человеком, до совершенно неописуемых отродий, не похожих ни на что вообще.

В конце зала зиял чернотой зев входа, за которым обнаружилась лестница, уводящая вниз. Спустившись, легионеры обнаружили следующий зал – еще больший, чем прежде. Вдоль стен на полках стояли массивные цилиндры из незнакомого блестящего металла.

Посреди же зала возвышалось нечто вроде столов, словно выросших из черного камня. И на этих столах, залитых кровью, лежали части человеческих тел и аккуратно рассортированные внутренности – сердца к сердцам, печень к печени. Но особенно много было здесь голов, отделенных от тела – и в иных из них легионеры с гневом узнали своих товарищей, имевших несчастье ранее попасться в плен. Макушки черепов были аккуратно срезаны и зияли пустотой – кто-то заботливо вынул из черепной коробки все мозги для какой-то своей цели.

Ужасная догадка пронзила Хеллборна, вспомнившего некоторые страницы запретных гримуаров. Он щелкнул динамиком, многократно усиливавшим все звуки за пределами скафандра, и в его уши ворвался многоголосый шепот, полный отчаяния и боли. С невольным трепетом он осознал, что эти голоса – говорившие на чистом гаяйнском языке – исходили из металлических цилиндров.

Не обращая внимания на недоуменные взгляды легионеров, он ухватил с полки ближайший цилиндр и как следует приложил его о стол. Хрупкий металл треснул, из него пролилась прозрачная жидкость, а вместе с ней на стол вывалился влажный серый комок, пронизанный кровянистыми извилинами. Прежде чем отделенный мозг умер окончательно, Хеллборн услышал в динамиках затухающий благодарный отклик обретшего, наконец, покой создания.

У легионеров не было времени, чтобы одарить смертью все эти плененные разумы – дело, которое им предстояло впереди, не терпело отлагательств. Бросив последний скорбный взгляд на металлические цилиндры, Хеллборн вышел из комнаты.

Легионеры последовали за ним, спускаясь на следующий ярус. Он напоминал огромный колодец, со стенами выложенными плитками черно-зеленого камня. Слизь на стенках колодца испускала зеленоватое свечение, и в этом мерцании Хеллборн видел, как из трещин высовываются усики, клешни, щупальца, поблескивают чьи-то глаза. Под слоем слизи порой угадывались изображения неких тварей, но легат уже не тратил времени, чтобы присмотреться к ним.

Только запоздалый писк датчиков, заставил Хеллборна переключить экран верхнего обзора. С невольным криком он шарахнулся от шевелящихся у него над головой длинных щупалец, окруживших пульсирующую зубастую пасть. За ней тянулось длинное слизистое тело, напоминавшее исполинскую кишку. Голодным огнем светилось множество красных глаз. Вспышка плазмы испепелила мерзкую тварь, но в следующий миг пол закишел подобными же тварями.

Огромные пасти клацали зубами, длинные щупальца оплетали ноги людей. Несколько легионеров, погребенные под колышущейся слизистой массой, отстреливаясь вслепую, поразили своих же товарищей, исчезнувших в огненной вспышке вместе с облепившими их тварями. Покончив, наконец, с ползучей мерзостью, легионеры спустились еще ниже.

Новый зал оказался еще больше предыдущего, с бездонным провалом посреди пола. Не успели легионеры Митры сделать несколько шагов, как в их слуховые аппараты ударил оглушительный вой и из черного провала хлынули потоки слизи. За ними появилась безобразная белая башка с множеством мерцающих алых глаз. Она венчала длинное червеобразное тело, ползущее подобно слизню. В обхвате чудовище превышало слона, голова же была размером с быка. От жуткой морды поднимались толстые щупальца, окружившие шевелящейся бахромой пульсирующий зев, полный острых зубов.

Длинные щупальца разом ухватили с десяток легионеров, отправляя их в пасть – и даже несокрушимый доселе сплав не выдержал давления ужасающих клыков. В следующий же миг искрящаяся плазма испепелила дергающуюся тварь, но, даже умирая, она прихватила с собой еще несколько человек. Их изуродованные останки были преданы огню вместе со слабо шевелящимся телом монстра, после чего легионеры спешно покинули ярус, ставший для их товарищей местом последнего упокоения.

С каждым новым ярусом их атаковали все новые твари, еще страшнее и опаснее, чем прежние. В следующем зале, изрезанным, будто сотами, множеством небольших пещерок, на легионеров напали существа похожие одновременно на ящериц, муравьев и богомолов. На задних лапах они были, чуть ли не в человеческий рост, длинная морда оканчивалась отвратительной пастью.

Они накинулись столь внезапно, обрушившись со всех сторон, что легионеры побоялись стрелять, опасаясь задеть своих товарищей. Вместо этого они принялись рубить чудовищ лазерными ятаганами – и тут же выяснилось, что вместо крови в жилах тварей текла кислота, прожигающая скафандры насквозь. Множество легионеров, крича от боли, умерло в страшных муках, прежде чем воины Митры истребили нечестивых отродий.

На следующем ярусе перед легионерами открылся огромный бассейн, наполненный до краев черной, как смоль, жидкостью. В ней плавали существа, напоминавшие одновременно кальмаров, акул и крокодилов, с острыми зубами и мощными челюстями, прокусывавшими сплав скафандра.

Затем легионеры столкнулись с крылатыми созданиями, похожими на летучих мышей и москитов, с полупрозрачными черными крыльями. На очередных ярусах им пришлось сражаться и с ползучими студенистыми тварями, вроде исполинской помеси медузы с амебой и с множеством иных, не менее жутких тварей.

Но, несмотря ни на что, легионеры упорно шли вперед. Вел их Хеллборн, преисполненный, как праведного гнева, так и скорби по погибшим воинам. У него не мелькнуло и мысли о том, чтобы повернуть назад, как не посмел бы заявить что-то подобное хоть кто-то из легионеров. Умереть или победить – третьего пути не было дано Первому Марсианскому. Исполнение долга перед Светоносным Митрой – вот лучшая память и лучшая месть за погибших собратьев!

Но вот ярусы кончились – в самом сердце черной пирамиды, в неизмеримых безднах, взору легионеров открылся новый зал. Здесь не было ни ужасающих чудовищ, ни следов жесточайших пыток или иных свидетельств дэванической злобы Ми-Го. Не было здесь и идолов жестоких культов, лишь слабые отголоски которых доносились до Гайи. Гладкими были блистающие чернотой стены, словно застывший мрак раскинувшейся за Короной Гелиоса межзвёздной бездны, зловещим стражем которой стал Юггот. В центре же зала красовался Черный Камень – полупрозрачный кристалл со множеством неровных граней.

– Здесь! – произнес Хеллборн.

Люди разошлись по залу и стали осторожно устанавливать в разных его концах зловещие устройства, хранящие в себе сжатую мегаплазму. Когда они оставят Юггот, взрыв невероятной мощности уничтожит и пирамиду, и город Ми-Го. Сам же Хеллборн, преисполненный праведного негодования, решил самолично уничтожить главную святыню проклятых ксеносов. Приказав остальным отойти, он направил разряд ярко-голубой плазмы прямо на Черный Камень. Яростно ревущее пламя расплавило каменную глыбу, растекшуюся по полу облаком черного дыма.

Предчувствие непоправимой беды объяло Хеллборна сразу после этого рокового выстрела. Вспыхнули световые гранаты, заговорили плазменные ружья, но все световые вспышки тонули в набухавшей, стремительно растущей туче, столь же черной, что и уничтоженный Хеллборном камень.

Внезапно командир легионеров осознал, что объявшая его жажда разрушения, как и весь этот безумный поход вглубь черной пирамиды, были дэваническим внушением богомерзкого существа, более страшного нежели все, что им довелось встретить на этой проклятой планете. В голове Хеллборна всплыл прочитанный им вскользь отрывок из «Книги Червя». Строки, казалось, начисто забытые возникли в его голове столь же ясно, как если бы перед ним лежала та самая проклятая книга, открытая на нужной странице.

Александр Лещенко

Родился в 20-ом веке, тогда же и начал писать. Однако серьёзно писательством увлёкся только в веке 21-ом. С 2016-го года участвует в различных сетевых конкурсах: «Чёртова Дюжина», «Фант Лабораторная Работа», «Астра-Блиц».

Любимые авторы: Стивен Кинг, Эдгар По, Говард Лавкрафт, Ричард Лаймон и многие другие. Предпочитает писать хоррор, но не чурается и других жанров, например, таких, как фантастика и юмор.

Публиковался в антологиях: «Звёзды не для нас», «Генератор Страхов», «Адское шоссе», «Готика». Редактор-составитель серии антологий «Фантастический Калейдоскоп».

Основное кредо автора: «Развлекаться во время творческого процесса и развлекать других результатами творчества».

Генератор Страхов

(антология рассказов тёмных жанров)