Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга II
Жорж Абрамович Коваль – уникальный человек. Его жизненный путь прошел через эпицентр ключевого события XX века – создание ядерного оружия как в США, так и в СССР. За неоценимый вклад в своевременное создание советской атомной бомбы он посмертно удостоен звания Героя России. Материалами для написания книги послужили биографические статьи и книги о нем, документы российских и американских архивов, документы из его семейного архива, беседы и интервью со знавшими его людьми, а также личные впечатления автора, общавшегося с ним в течение последних 40 лет его жизни. Второе исправленное и дополненное издание.
Глава 11. На гражданке…
Жизни Жоржа Абрамовича «на гражданке» в качестве сотрудника МХТИ им. Д. И. Менделеева посвящены две книги его коллег, долгие годы работавших с ним на кафедре Общей Химической Технологии. Это книга А. В. Беспалова и Г. М. Семёнова[1] и книга А. П. Жукова.[2]
Основная канва событий «гражданской службы» Жоржа прописана в них достаточно подробно, поэтому здесь будут рассмотрены только некоторые важные темы и связанные с ними эпизоды, дополняющие эти биографические монографии на основании ранее неизвестных архивных документов и моих личных воспоминаний.
Большое число фактов и штрихов биографического характера, относящихся к этому периоду, будут приведены в воспоминаниях людей, лично знавших Жоржа, в главе «В живом общении с людьми…».
Кино
Жорж не был «киноманом», но хорошее кино любил. И, когда бывала такая возможность, ходил с Людмилой Александровной в кинотеатр «Литва» (ныне – Паломнический центр Московского Патриархата Русской Православной Церкви). Это рядом с домом, минут 10 хода.
И с этим кинотеатром оказалась связана одна из первых «эвереттических веточек», которую я открыл в его биографии и в которой сам принял участие!
Вот как это отражено в моём рабочем дневнике:
И я, и Геннадий совершенно искренни в своих воспоминаниях. У нас нет никаких причин для лукавства. И этот эпизод с тостом на поминках Жоржа – просто пример небольшой «ментальной склейки» эвереттических ветвлений наших альтерверсов.
Такие склейки – дело обыденное. Не с нами первыми, не с нами последними ☺. Вот эпизод из воспоминаний мемуариста Л. Рабичева, решившего уточнить какие-то детали описываемых им событий:
«
«Кому же верить?», – может спросить читатель. Мой совет прост – тому, кому верится. И это будет тот, с кем «здесь-и-сейчас» Вы на одной и той же ветви альтерверса ☺.
Этот феномен уже заметили современные психологи:
Но в полной мере оценить это эмпирическое наблюдение с историографической точки зрения будет возможно только тогда, когда будет осознана его эвереттическая природа.
Первый документ
Вернувшись 7 июля 1949 г. домой совершенно свободным человеком, Жорж на семейном совете принял окончательное решение – восстанавливаться в аспирантуре.
Какие ему были нужны документы для этого? Как оказалось, среди них одним из важнейших была характеристика «с прежнего места работы» (т. е. со службы в СА).
Естественно, он обратился за характеристикой в Отдел кадров в/ч 38729, той части, из которой он был демобилизован. И 11 августа он получил её.
Как это ни странно, но подлинник этой характеристики сохранился среди ДСАЖАК. Вероятно, Жоржу были выданы два экземпляра – «на всякий случай» ☺:
11.01. Характеристика на Ж. А. Коваля из ГРУ от 11 августа 1949 г.[8]
Как видно из этого документа, «официальное авторство» которого, удостоверенное гербовой печатью в.ч. 38729, принадлежит полковнику ГРУ Синяку, Жорж Абрамович Коваль достойно прошёл службу в Советской Армии. Сам документ составлен правильно, с соблюдением тогдашних канонов для подобного рода документов.
Есть только одна досадная опечатка в слове «реэмигрировал» – напечатано «реэм
Но среди документов ДСАЖАК есть и такие, которые раскрывают колоритные детали обстоятельств получения этой характеристики и бросающие тень сомнения на заверенное печатью его официальное авторство ☺.
А дело было, вероятно, так. Когда Жорж обратился к своему бывшему командованию с просьбой о выдаче ему характеристики, он, к своему удивлению (сказалось восьмилетнее пребывание в занудно-бюрократической Америке ☺), услышал: «Характеристика? Тебе надо, ты и пиши! Вот тебе «рыба»…».
И Жорж, взяв подвернувшийся под руку листок тетрадочной бумаги, начал сочинять «по образцу»:
11.02. Рукопись «характеристики из ГРУ»(л1)[9], 11.03.Рукопись «характеристики из ГРУ»(л2)[10]
Из сравнения этих документов видно, что машинистка в Отделе кадров ГРУ (вероятно, её адрес записал Жорж для памяти в углу второго листа – встречался с ней «приватно», поскольку у него уже не было пропуска в «контору») была грамотная и внимательная, она напечатала именно то, что было написано в рукописи.
Можно представить себе внутреннюю ухмылку Жоржа, когда он писал о себе – «в личной жизни вел себя скромно, в коллективе пользовался авторитетом».
Вероятно, он вспоминал при этом, как, будучи курсантом американской армии, при прохождении учёбы в CCNY, устраивал в кампусе на кроватях его товарищей, которые возвращались из города после 10 часов вечера, «куклы» («fake bodies») из подушек и одеял, чтобы при «постельной проверке» проверяющие думали, что на кровати кто-то спит. Он был знаменит этим в CCNY,[11] т. е. действительно «в коллективе пользовался авторитетом» ☺.
Или как однажды на вечеринке, устроенной одной из преподавательниц CCNY для своих студентов, он принёс в бутылках из-под кока-колы крепкое спиртное, и «алкоголь тёк рекой», хотя был запрещён.[12] При этом он остался единственным участником вечеринки, который после её окончания мог держаться на ногах. Поэтому можно считать, что вёл он себя действительно «скромно». ☺
Так что при написании характеристики Жорж почти не нарушил своего юношеского девиза – «Ничего, кроме правды»!
Но, по привычке конспиратора, всё-таки немного слукавил – дату начала своего сотрудничества с ГРУ указал неправильную – июнь 1940, а не декабрь 1939, как считалось по официальным документам призыва в армию…
Дела семейные
Собственно семейные дела Жоржа вполне точно описывались «Законом Толстого:
Его «милёнышь» дождалась его возвращения после многолетней разлуки, и им было хорошо друг с другом и в коммуналке на Большой Ордынке, и в деревне, в полном согласии с пословицей – с милым рай и в шалаше:
11.04. Жорж и Мила, 1950 год, летний отдых в с. Дмитровское у впадения Истры в Москву-реку.[14]
Но, несмотря на все предпринятые ими усилия, не удалось сохранить зачатого ими ребёнка, и стало окончательно ясно – детей у них не будет. А так хотелось малыша!
11.05. Жорж Коваль и Андрюша Макаров (шести месяцев от роду), 1950 год, летний отдых в с. Дмитровское у впадения Истры в Москву-реку.[15]
И, думаю, с белой завистью относился он и семье брата Шаи, и к семье друга Глеба Макарова, у которых как раз в это время родились сыновья. С «мальчиком» Шаи, своим племянником Геннадием, он не виделся долго, а Андрюша Макаров рос на его глазах.
Сегодня Андрей Глебович Макаров один из немногих, кто может рассказать о некоторых «бытовых эпизодах» жизни Жоржа в первые годы после возвращения из «американской командировки» (его воспоминания см. в гл.16).
Неутолённая жажда полноценной семьи в последующем привела и Милу и Жоржа к решениям, доставившим им много горестей. Но, что бы ни случалось в их жизни, они всегда были вместе – вместе ковали и своё счастье, и вместе несли груз своих несчастий.
Работа, отдых и культурный досуг
Конечно, основную часть своей жизни на гражданке Жорж, как и все граждане страны, проводил на работе, со студентами, начиная с тех пор, как стал аспирантом:
11.06. Ж. А. Коваль среди студентов набора 1952 года.[16]
и в течение многих лет, уже будучи доцентом:
11.07. Ж. А. Коваль в лаборатории автоматизации со студентами и преподавателями (1965 г.).[17]
Его «второй семьёй» были родные кафедры ТНВ и ОХТ менделеевского института. И он, как член этих семей, рос и мужал вместе с ними. От «лопоухого аспиранта» в задних рядах трудового коллектива:
11.08. Коллектив кафедры ТНВ в начале 1950-х годов.[18]
до заслуженного мэтра и кафедрального «аксакала» в середине первого ряда:
11.09. Коллектив кафедры ОХТ в 1977 году.[19]
… Публикация старых «официальных кафедральных фотографий» неизбежно порождает ностальгические чувства, образно и точно описанные академиком Ю. Д. Третьяковым:
«
В данном случае «нестираемым» в моей памяти остался сам Жорж и те, с кем его общение особенно мне запомнилось.
На фото 11.02.доп3а это две персоны в первом ряду. Крайний слева – П. И. Бояркин, крайний справа – Н. С. Торочешников. Об их особой роли в общественной жизни Жоржа см. ниже. Во втором («женском») ряду вторая справа – А. Г. Кузнецова (Тося), явно выделяемая Жоржем в кругу дружеского общения.
На фото 11.02.доп3б обращаю внимание на некоторые персоны, упоминание о которых присутствует в дальнейшем тексте книги. Стоящие в третьем ряду: 4-й слева – А. Н. Кабанов, 5-й слева – Н. Д. Перельман, 7-й слева – Ю. А. Лебедев. Стоящие во втором ряду: 3-й слева – Н. И. Харитонов, 5-й слева – Л. В. Гришин, 6-й слева – А. П. Федосеев, 7-й слева – А. В. Беспалов, 10-я слева – Н. А. Дмитриева. Сидящие в первом ряду: 1-й слева – В. Ф. Строганов, 2-й слева – В. И. Грачёв, 3-й слева – Ж. А. Коваль, 4-я слева – И. Е. Зубова, 5-й слева – А. Г. Амелин, 6-я слева – И. Э. Фурмер, 7-й слева – Г. М. Семёнов, 8-й слева – А. П. Жуков.
А в «личной жизни», так же, как и большинство граждан, Жорж не чурался бытовых хлопот и дачных трудов:
11.10. На дачном участке (1960-е годы).[22]
Но, также как и все московские интеллигенты, он имел время и для культурного досуга – чтения книг, походов в театры, кино и на выставки, туристических поездок и экскурсий, разнообразного общения с друзьями, с застольями «по поводу» и «просто так» ☺.
11.11. Семейное застолье с друзьями… (1970-е годы. Сидят мужчины: Б. И. Степанов, В. Маркос, Ж. А. Коваль).[23]
У него не было какого-то особенного хобби, разве только лыжные прогулки зимой:
11.12. И на трамплине первый! Подмосковье, зима 1963 г.[24]
Он не собирал никаких коллекций, не вёл дневников. В его архиве немного свидетельств об участии в «культурной жизни». Но несколько фотографий всё-таки есть. Это «официальные» фото экскурсионных поездок в Михайловское и в Ригу.
11.13. Турпоездка в Михайловское, 1969 г.[25]
11.14. Турпоездка в Ригу.[26]
Сохранилось и свидетельство об одном событии, которое в одной из «ниточек альтерверса», множество которых и сплетается в «нашу действительность», неожиданным образом связало в восприятии Жоржа его «гражданскую жизнь» с «атомными делами» во время «служебной командировки» в Америку.
Однажды во второй половине 50-х годов (скорее всего, летом 1956 года), Жорж оказался на ВСХВ. Трудно сказать, что послужило поводом для этой экскурсии. Да это и неважно, скорее всего, в какое-то погожее летнее воскресение им с Людмилой Александровной просто не захотелось сидеть дома. И они решили поехать на ВСХВ. Вероятно, пригласили и кого-то из друзей. Не исключаю, что хотя бы Г. Н. Макарова, который и мог сделать фото Жоржа у фонтана:
11.15. Ж. А. Коваль на ВСХВ у фонтана «Каменный цветок», 1956 г.[27]
В рассматриваемой ниточке альтерверса у этого решения была причина. Незадолго до этого Жорж или Людмила Александровна в газете или по телевизору услышали об открытии на ВСХВ Всесоюзной промышленной выставки. Жоржу, конечно, было интересно познакомиться с образцами новой контрольно-измерительной техники, которая была представлена на выставке различных павильонах.
Но особый его интерес вызывал новый павильон «Использование атомной энергии в мирных целях»:
11.16. Павильон «Использование атомной энергии в мирных целях», фото 1962 г.[28]
Собственно, «совсем новым» он не был. Построили его в 1954 году на месте коровника 1939 года как павильон «Строительные материалы», но к выставке 1956 года реконструировали, и вместо строительных материалов и изделий (среди которых с особой тщательностью были представлены те, которые использовались в сельской местности), в павильоне появился… настоящий атомный реактор!
Вот что сообщалось о реакторе в выставочной брошюре:
«
11.17. Атомный реактор на ВСХВ, 13 июня 1956.[31]
Трудно представить себе, что творилось в душе Жоржа, стоявшего под сенью портрета Председателя Совета министров СССР Н. А. Булганина на помосте над малюткой-реактором, освещённом голубоватым свечением черенковского излучения. Но очевидно, что свет, исходивший из глубины бассейна, на дне которого в маленьком ящичке протекала ядерная реакция, высвечивал в его памяти картины огромного мрачноватого Х-10 в Ок-Ридже, где он первым из советских людей держал в руках плутоний…
11.18. Графитовый реактор Х-10 для производства плутония в Ок-Ридже.[32]
Дела партийные
Жорж был членом КПСС с апреля 1964 года (но вступал в партию в феврале 1963 года – чуть более года состоял в ней в качестве кандидата).
В связи с этим фактом возникают два принципиальных вопроса. Первый – почему он вообще вступил в партию? И второй – почему так поздно, в 50 лет?
Первый вопрос вызвал недоумение даже у Геннадия Коваля, когда я пытался выяснить у него какие-то подробности «партийного прошлого» Жоржа в 2006 году после его смерти. Мой вопрос об этом вызвал у Геннадия недоумение: «А разве он был в партии?».
Конечно, к тому времени прошло уже 15 лет с момента «кончины КПСС», конечно, наиболее тесно Геннадий общался с Жоржем в последние годы его жизни, когда его «демократическая сущность» была видна наиболее отчётливо.
Но ведь Геннадий приехал в Москву и начал жить у Жоржа в 1966 году и, если бы в характере Жоржа «коммунизм» был доминирующим фактором, это наверняка отложилось бы в памяти Геннадия!
Ведь даже я, в тот момент, когда задавал Геннадию этот вопрос, «на минуточку забыл», что в конце 70-х годов я входил в «треугольник»[33] кафедры ОХТ в качестве профорга, а Жорж, в качестве парторга, занимал «партийный угол» треугольника.
Второй вопрос также порождает недоуменные предположения – неужели Жорж, после всего с ним произошедшего, на шестом десятке лет настолько уверовал в коммунистическую идею, что сознательно решил пополнить ряды «борцов» за неё? Или, что не менее нелепо, искал какой-то «корысти» в получении партбилета?
Оба эти вопроса я задавал людям, хорошо знавшим Жоржа и хорошо понимающим тонкости тогдашних общественных отношений. Их ответы и мои комментарии к ним будут приведены в главе «В живом общении с людьми».
Здесь же я приведу только некоторые документы, которые относятся к этой теме.
Прежде всего – это партбилет № 04799242:
11.19. Партийный билет Ж. А. Коваля.[34]
Это партбилет последнего образца – он заменил выданный в 1964 году партбилет образца 1954 года. Обращаю внимание, что состоял на партийном учёте Жорж по месту работы, в Свердловском РК КПСС. Там же он и остался после увольнения из МХТИ.
В июле 1990 года состоялся XXVIII съезд КПСС, на котором публично вышел из партии Б. Н. Ельцин. Вслед за этим,
«
В Уставе КПСС, принятом на этом же съезде, порядок добровольного выхода из членов партии был предусмотрен в п.5:
«
Какой-то лукавый пункт – выход добровольный, но только после рассмотрения в партийной организации. А если она против? Что тогда делать «добровольцу»?
Процедура выхода по этому пункту оказывается связанной с публичной бюрократической волокитой.
Но был в Уставе и главный, 1 пункт:
«
В этом пункте перечислены
Жорж и по своему характеру, и по «разведческой натуре», не любил ни публичности, ни бюрократии. И он использовал возможность выхода из партии не по 5, а по 1 пункту её Устава.
Это зафиксировал его партийный билет. Из него видно время выхода Жоржа из КПСС. Жорж, как дисциплинированный член партии, всегда платил взносы ежемесячно. И вот последняя из заполненных страниц «Уплата членских взносов»:
11.20. Страница партбилета Ж. А. Коваля с отметками о последних оплатах партвзносов.[38]
До официального запрета КПСС оставалось ещё 16 месяцев.[39] И, конечно, в своей агонии партия не заметила, что лишилась материальной поддержки одного из десятков миллионов своих членов.
Не заметила она и того, что её покинул человек, сыгравший важную роль в сохранении страны, которой она правила последние 40 лет.
А вот он заметил, что попытки Горбачёва реформировать эту партию, по сути, есть ничто иное, как близорукое донкихотство, что путь, по которому партия вела страну в будущее – это «путь в никуда».
11.21. Ю. В. Васильев, «Дон Кихот и Санчо Панса» х.,м., ГТГ инв. № ЖС-6956, 1955 г.[40]
Складывалась ситуация, о которой прозорливо писал философ Эрих Соловьёв ещё в 1968 году, анализируя с марксистских позиций ответственность человека за свои убеждения:
С точки зрения теоретического базиса своего мировоззрения Жорж был марксистом, «
Этот поступок Жоржа я сопроводил картиной Юрия Васильева не случайно. Дело в том, что
Вряд ли Жорж видел эту картину. И вряд ли читал написанное в декабре 1969 года стихотворение И. Бродского «Конец прекрасной эпохи»:
Но если попытаться образно выразить его видение ситуации с партией и государством, которым владела эта партия в 1990 году, лучшей иллюстрации, чем взгляд Санчо Пансы на этой картине и образный ряд стихотворения Бродского, думаю, не найти.
Художники и поэты предчувствуют социальные катаклизмы раньше политиков и аналитиков…
А интеллектуальное ви́дение происходивших тогда процессов было у «рядового разведчика Коваля» даже яснее, чем у последнего главного разведчика СССР, руководителя ПГУ КГБ, генерал-лейтенанта Л. В. Шебаршина, который осознал общую картину только год спустя, о чём и написал в ноябре 1991 года:
11.22. Л. В. Шебаршин.[46]
Будет ли что-то нужно от него «новой эпохе», Жорж не знал. Но ясно осознавал, что в ней ему лично принадлежность к коммунистической партии не нужна. Так закончилось членство Жоржа в КПСС.
А вот как оно начиналось.
11.23. Заявление Ж. А. Коваля о приёме в члены КПСС.[47]
Формулировка стандартная – «желаю быть в рядах передовых строителей…». Но забавная «филологическая тонкость» – с Программой и Уставом КПСС Жорж не «согласен», а просто «признаёт» их существование ☺…
В самом начале моей работы по биографии Жоржа, в 2006 году, я знакомился с документами Центрального архива общественно-политической истории Москвы (ЦАОПИМ). Сотрудники архива позволили мне «тайно» фотографировать документы. И вот выдержка из моего рабочего дневника того времени:
11.24. Фрагмент Протокола партсобрания о приёме Ж. А. Коваля в члены КПСС.[49]
«Коваль – рассказывает биографию. Торочешников – Знаю Коваля Ж. А. очень давно. За этот год он защитил кандидатскую диссертацию. Остальное знают все. Постановили – принять Ж. А. Коваля в члены КПСС. Принято единогласно».[50]
Не очень понятно, почему Николай Семёнович сказал, что Жорж защитил диссертацию «за этот год» (она защищена в 1952 году!), но зато как «ёмко» он охарактеризовал «секретную деятельность» Жоржа – «Остальное знают все»!
Любопытно, кто давал Жоржу рекомендации для вступления в партию. В то время их требовалось три. Рекомендации дали Афанасий Иванович Малахов, Изабелла Эммануиловна Фурмер и Пётр Игнатьевич Бояркин.
Вот фрагмент «Анкеты кандидата партии, вступающего в члены КПСС»:
11.25. Фрагмент «Анкеты кандидата партии, вступающего в члены КПСС».[51]
Как видно из этого списка, все трое – ближайшие коллеги Жоржа по работе на кафедре, знающие его не один десяток лет.
Выбор Жоржем первых двоих был мне понятен. С И. Э. Фурмер они были ещё сокурсниками по учёбе в институте. Познакомились на 4 курсе – в 1938 году.[52]
11.26. И. Э. Фурмер в 1960-е годы.[53]
А.И. Малахов – боевой офицер, фронтовик.
11.27. А. И. Малахов.[54]
С ним они были товарищами с тех времён, когда оба учились в аспирантуре в начале 50-х годов. Официально знакомы с 1949 года.[55]
11.28. А. И. Малахов и Ж. А. Коваль, начало 1960-х годов.[56]
Интересна фигура третьего рекомендующего – П. И. Бояркина.
Комсомолец с 1919 года, боец «продотряда»[57] в начале 20-х, закончил вечерний факультет МХТИ, стал преподавателем кафедры ОХТ, «четыре военных года был парторгом военной части»,[58] и после войны – снова в МХТИ, ассистент. Скромная, но очень «идеологически правильная» карьера.
11.29. Ж. А. Коваль и П. И. Бояркин среди сотрудников кафедры ОХТ в конце 1950-х годов.[59]
Для меня было немножко удивительно, почему третью рекомендацию Жорж не получил ещё у кого-то из старых друзей. Ведь Бояркин был явно не из их круга, хотя знаком с Жоржем очень давно. Как написал он в своей рекомендации 13.2.64 г,
Какое-то понимание этого пришло позже. Уже через несколько лет в ходе работы я в очередной раз обратился к знатоку истории МХТИ А. П. Жукову с вопросом:
Этот новый мотив – влияние на решение Жоржа о вступлении в партию «органов». Не обязательно было оказано «прямое давление», но сам факт рекомендации Бояркина свидетельствует – это решение Жоржа «органами» было одобрено.
И совсем уж тоненькая веточка альтерверса – Бояркин не просто «знает» Жоржа с 1935 года, но и «наблюдает» за ним всё время, «
Дальнейшая работа с документами ЦАОПИМа «освежила» и мою память:
Вот, например, цитата из выступления Жоржа на одном из партсобраний 1968 года:
11.30. Протокольная запись выступления Жоржа на партсобрании в 1968 году:
«
«Все мы…», «юбилейный год…», «обсудить состояние работы…», «наметить пути устранения…» – типичный советский «новояз»!
Но это совсем не значит, что Жорж в партийных делах «отбывал номер». Он, как и все порядочные люди, которые «волею судеб» стали обладателями партийных билетов, чётко понимал разницу между «трибуной партсобрания» и тем, что называется «работа с людьми».
Ярким примером того, как он «боролся за справедливость» в конкретных делах, является история моего поступления в аспирантуру.
В 1973 году на два места в аспирантуре кафедры ОХТ было подано три заявления – Георгия Гайковича Каграманова, Юрия Александровича Лебедева и Наума Давидовича Перельмана.
По результатам вступительных экзаменов претенденты набрали: Каграманов – 15 баллов, Лебедев – 13 баллов (История партии – 5, Спецпредмет – 5, Иностранный язык – 3), Перельман – 13 баллов (История партии – 4, Спецпредмет – 4, Иностранный язык – 5).
Каграманов проходил «без вопросов», а вот кого принять из двух оставшихся соискателей – вопрос очень сложный.
Дело в том, что при равенстве баллов, оба претендента, кроме очевидных достоинств «подающих надежды» выпускников Менделеевки, которых хорошо знали на кафедре, имели такие недостатки, которые делали ситуацию выбора тупиковой – выбирать нужно было из двух зол: Лебедев имел репутацию «антисоветчика», а Перельман был евреем!
Оба варианта выбора грозили головной болью идеологическому сектору парткома. Выбор в пользу Лебедева мешал проводить «агитационно-массовую и пропагандистскую работу, воспитывать массы в духе коммунизма»[64], выбор в пользу Перельмана ухудшал отчётность по «кадровому составу» сотрудников института.
По большому счёту, с точки зрения парткома (а именно он и утвердил решение партбюро факультета), желательно было отказать обоим. Но для этого нужно было найти какое-то «нестандартное решение». Его ждали от партийной группы кафедры, парторгом которой был Жорж.
Ситуацию обсуждали на «Совместном заседании партбюро с парторгами кафедр факультета ТНВ». И Жорж предложил действительно «нестандартное» в этой ситуации решение:
11.31. Фрагмент протокола заседания партбюро ТНВ факультета МХТИ.[65]
Он заявил, что «кафедра ходатайствует о 3
Таким образом, предлагалось не исключить неудобные кандидатуры, а принять обе! Это было явно неприемлемо для партбюро, а то, что такое «несуразное» предложение вносил парторг Коваль, свидетельствовало о том, что он имел независимую точку зрения и смелость при её отстаивании.
И такое поведение парторга неизбежно вызвало раздражение партийного руководства. Конечно, 1973 – это не 1937 год, меры наказания для «своевольных» были гораздо мягче, но как раз в данном случае неприятности могли быть у Жоржа ощутимые.
В этом году проходила замена партбилетов и заседание партбюро, на котором Жорж проявил явную «фронду», происходило в тот момент, когда его документы на получение нового партбилета лежали в райкоме.
И ведь могли их «тормознуть»! Жорж должен был это понимать. Но обошлось – новый партбилет он получил через месяц.
Как бы то ни было, но есть что-то «генетически общее» в поведении Жоржа Коваля в «Деле об аспирантуре» и поведении Абрама Коваля в «Деле Форера». И это общее – человеческая порядочность.
Разумеется, предложение Жоржа не было принято. Рассудили так – у Лебедева «отлично» по «Истории партии» и по «спецпредмету», а Перельман «слабоват» по этим ключевым дисциплинам.
Но на самом деле партком сделал выбор в мою пользу совсем по другой причине – русский «антисоветчик» показался более приемлемым, чем Нюма Перельман.
А как было охарактеризовано поведение Жоржа в его «досье», существовавшее в каком-то «спецотделе» (и, не сомневаюсь, до сих пор существующее в недрах «спецархивов»), и в которое регулярно поступали отчёты «о пригляде», я не знаю. Но эта характеристика за сентябрь 1973 года была явно нелестной…
Невидимая сторона медалей
Утверждение о том, что «бывших разведчиков не бывает», это не литературный штамп, а констатация профессиональных реалий этого вида человеческой деятельности. Человек, однажды попавший в ряды «бойцов невидимого фронта», остаётся в этих рядах на всю жизнь:
11.32. Поздравление Ж. А. Ковалю с 90-летием от Совете ветеранов военной разведки.[66]
По степени востребованности всех разведчиков можно разделить на три категории: активный сотрудник, участвующий в текущей работе, «законсервированный агент», ждущий приказа (порой десятилетия…) к переходу к активной работе и просто отставник, уволенный «вчистую».
В нашей ветви альтерверса Жорж после 1949 года относился к последней категории – уволенный вчистую отставник.
Но, к какой бы категории ни относился разведчик, он не должен оставаться «без пригляда», ведь он является носителем секретов. И чем важнее операции, в которых разведчик принимал участие, тем более значимой является эта функция Центра.
Функция эта «деликатная», она не должна «напрягать» ни «объект пригляда», ни Центр. Я не знаю, как конкретно было организовано взаимодействие в осуществлении этой функции между ГРУ, КГБ и МВД, но то, что такое взаимодействие должно было существовать, несмотря на объективный антагонизм этих спецслужб, я не сомневаюсь.
В советской государственной системе было множество «бюрократических механизмов», о которых мы пока ничего (или почти ничего…) не знаем. Это – плодотворное поле работы для историков СССР.
Подтверждение этих моих предположений я нашёл в ДСАЖАК среди документов о наградах Жоржа.
В военном билете Жоржа Абрамовича, выданном 6 июля 1949 г., в графе «Имеет ли правительственные награды и какие» написано: «Не имеется»!
И в дальнейшем новых сведений о наградах нет. Но нужно вспомнить «камуфляжный характер» военного билета как публичного документа.
Как оказалось, в ДСАЖАК имеются подлинные документы на следующие военные награды Жоржа:
1. Медаль «За Победу над Германией в Великой Отечественной Войне 1941–1945 гг» (Удостоверение Я № 0548829, награждён 9 мая 1945 года, вручена 22 декабря 1949 года в ГРУ);
2. Медаль «XXX лет Советской Армии и Флота» (<Удостоверение без номера> награждён 22 февраля 1948 года, вручена 22 декабря 1949 года в ГРУ);
3. Медаль «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной Войне 1941–1945 гг» (Удостоверение А № 6901560, награждён 7 мая 1965 года, вручена 27 мая 1966 года Тимирязевским РВК);
4. Медаль «Тридцать лет Победы в Великой Отечественной Войне 1941–1945 гг» (<Удостоверение без номера>, награждён 25 апреля 1975 года, вручена 16 февраля 1976 года Свердловским РВК);
5. Орден «Отечественной Войны II степени» (Орденская книжка Я № 027243, орден № 3858569, награждён, в соответствии с Указом Президиума ВС СССР от 11 марта 1985 года Приказом Министра обороны СССР № 119 от 4 ноября 1989 года, вручён Гагаринским РВК)[67];
6. Медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной Войне 1941–1945 гг» (<Удостоверение без номера>, награждён 12 апреля 1985 года, вручена 28 июня 1985 года Свердловским РВК);
7. Медаль «Медаль Жукова» (Удостоверение Г № 0659403, награждён Президентом Российской Федерции в соответствии с Указом, номер которого в удостоверении не приведён[68])
8. Медаль «Пятьдесят лет Победы в Великой Отечественной Войне 1941–1945 гг.» (Удостоверение Т № 14260091, Указ Президента РФ от 22 марта 1995 года, печать Президента РФ);
9. Нагрудный знак «За службу в Военной разведке» (№ 183, награждён 26.04.2000, вручён 3 мая 2000 года в ГУ ГШ РФ);
10. Знак «Фронтовик 1941–1945» (награждён 9 мая 2000 года);
11. Медаль «Шестьдесят лет Победы в Великой Отечественной Войне 1941–1945 гг.» (Удостоверение А № 7522455, Указ Президента РФ от 28 февраля 2004 года, вручена Главой Управы района Раменки гор. Москвы).
Кроме того, в «Карточке персонального учёта члена КПСС в первичной парторганизации»[69] указано, что Жорж награждён ещё двумя медалями – «Ветеран труда» («постановление Исполкома от 1.06.1987») и «70 лет Вооружённых Сил СССР» (28.1.88).
Вот как выглядят некоторые из военных наград Жоржа:
11.33. Награды Жоржа, полученные им непосредственно в ГРУ.[70]
На фотографии представлены награды, полученные Жоржем непосредственно в ГРУ: медаль «XXX лет Советской Армии и Флота», значок «Ветерану ГРУ», медаль «За Победу над Германией в Великой Отечественной Войне 1941–1945 гг», Нагрудный знак «За службу в Военной разведке».
Среди перечня наград нет документов на вручение значка «Ветерану ГРУ». Вероятно, он выдавался вместе с удостоверением. История этой награды будет рассмотрена в главе «Вторая вербовка».
Примечательно, что все награды (за исключением Ордена Отечественной войны II степени) не были зарегистрированы и выданы райвоенкоматами по месту жительства Жоржа, где он состоял на воинском учёте.
Все награды советского периода выданы либо в ГРУ, либо в Свердловском (ранее – Тимирязевском) РВК по месту работы Жоржа. В том же районе (Свердловском), где Жорж состоял на партийном учёте. И это не случайное совпадение – в обеспечении «пригляда» кроме спецслужб принимали участие и партийные органы.
Кто же представлял его к наградам? Если не «родной» военкомат, где он состоял на учёте, то очевидно – ГРУ.
Скорее всего, инициировали все эти награждения какие-то отделы ГРУ (вероятно, Архивный отдел и Управление кадров, может быть, с привлечением Административно-технического и Оперативно-технического управлений[71]), не имеющие отношения к основной деятельности, но «приглядывающие» за всеми действующими и «бывшими» сотрудниками.[72]
В период «забытости» Жоржа именно эти бюрократические структуры, тем не менее, исправно выполняли свои функции в соответствии с государственным лозунгом: «Никто не забыт, ничто не забыто».[73]
Можно даже предположить, что вероятным исполнителем этой функции во время работы Жоржа в МХТИ был Петр Игнатьевич Бояркин, сотрудник кафедры ОХТ МХТИ им. Д. И. Менделеева, тот самый, кто дал Жоржу третью рекомендацию при вступлении в партию.
11.34. П. И. Бояркин.[74]
Он был единственным менделеевцем, который не «догадывался», а просто знал, что у бывшего «бойца невидимого фронта» были хотя и «невидимые», но вполне весомые медали. И который знал о содержании жоржевского досье, поскольку сам пополнял его время от времени (или регулярно? ☺).
Так что 50 лет, в период с 1949 по 1999 год, отношения Жоржа и ГРУ были вполне «джентльментскими» – Жорж скромно «держал язык за зубами», а ГРУ «отмечалось» в его жизни «невидимыми» праздничными наградами.
Обе стороны держали дистанцию, не обременяя друг друга лишними контактами, но и не позволяя забыть о нерасторжимости своей связи.
Что же случилось в 1999 году? Это мы рассмотрим подробно в следующей главе.
Глава 12. Вторая вербовка
Оперативный псевдоним мойры Клото
В этой главе я постараюсь реконструировать нити судьбы нашего героя – пенсионера Ж. А. Коваля в 1999–2002 гг. Как оказалось, эти четыре года были насыщены событиями, весьма динамично и противоречиво менявшими структуру его альтерверса. Рвались нити, казавшиеся весьма прочными, возникали неожиданные ветви, но так, вообще-то, бывало и раньше.
Самым неожиданным было то, что эти метаморфозы разорвали оболочку, которая несколько десятилетий отделяла его внутренний мир от любопытствующих взглядов со стороны. Его судьба стала предметом публичного интереса. И, как будет показано в построенной здесь эвереттической версии, эти события явились следствием внедрения в альтерверс Жоржа новой фигуры – историка Владимира Ивановича Лоты. Именно его руками рвались, сшивались и переплетались нити судьбы разведчика Дельмара.
Я не хочу демонизировать историка Лоту – он сделал то, что мог и что должен был сделать нормальный человек в его обстоятельствах. Ведь и нормы поведения, и обстоятельства выбирал не он – «времена не выбирают…»[75].
К тому же, следует признать, что многое из того, что сделал В. И. Лота, оказалось, в конечном счёте, весьма благотворным для Жоржа Абрамовича. Но вот что любопытно. В греческой мифологии есть три особые богини – мойры, определяющие судьбу человека. И та из них, которая плетёт нити судьбы, носит имя… Клото! Есть нечто фрактально-эвереттическое в созвучии имён историка и богини.
Так что, описывая переплетение нитей судьбы Жоржа Абрамовича, невозможно не сказать предварительно несколько слов о его «мойре» В. И. Лоте.
12.01. Владимир Иванович Лота на торжественном заседании в честь 100-летия Жоржа Абрамовича Коваля, 17 декабря 2013 г. в РХТУ им. Д. И. Менделеева.[76]
Доктор исторических наук Владимир Иванович Лота родился в 1941 году. Никакой другой информации о нём в интернете я не нашёл. Мои попытки ознакомиться с обеими диссертациями В. И. Лоты – кандидатской и докторской – оказались безрезультатными. Никаких следов ни этих диссертаций, ни их авторефератов, ни в отделе диссертаций РГБ (бывшая «Ленинка»), ни даже в «спецхране» РГБ не оказалось. А вот его публицистическая продукция представлена в интернете весьма широко – более десятка книг по тематике истории ГРУ!
Положение историка разведки, находящегося на службе в каком-то её подразделении, можно уподобить положению музыканта, в руках у которого скрипка Страдивари, но руки при этом связаны. Паганини смог сыграть на одной струне, но свободными руками, здесь же инструмент превосходный, но как заставить его зазвучать не фальшивя?
В ходе работы над этой книгой я, конечно же, внимательно вслушивался в «мелодии Лоты» – вариации на темы судьбы сначала Дельмара, а потом и Коваля. Некоторые из них звучали завораживающе настолько, что они стали для меня каноническими, но некоторые – и чем глубже я знакомился с документами и людьми, сопричастными с судьбой Жоржа, тем чаще – звучали явно фальшиво, «сумбур вместо музыки». Но я понимал – «не волен он в своей судьбе», такой «музыки» требовали от него те, кто её заказывал, т. е. те, кто, по своим соображениям, решили «озвучить» судьбу Жоржа Абрамовича Коваля.
В таких случаях я совершенно искренне сочувствовал Владимиру Ивановичу – его положение точно соответствует известной формуле из Екклисиаста: «Во многом знании – немалая печаль».
ГРУ и пенсионер Коваль. Знакомство
В своей книге «ГРУ и Атомная бомба», вышедшей в 2002 г. и ставшей первой книгой, приоткрывающей ипостась Коваля-разведчика (под именем «Дельмар»), Владимир Иванович так описывает свое знакомство с Жоржем Абрамовичем:
В своей последней книге, посвященной Жоржу Абрамовичу, «Ключи от ада», В. И. Лота добавляет некоторые психологические штрихи к описанию сложной подоплеки этой встречи – мы ещё коснемся их позже.[78] Начиналась серьёзная игра и стороны приглядывались друг к другу…
Сегодня можно попытаться конкретизировать некоторые детали
В статье, в частности, сообщалось, что
Эти сведения тогда могли исходить только от ГРУ, и только сотрудник ГРУ мог их получить и опубликовать. Странно конечно, что Жоржу Абрамовичу приписали докторскую степень, но ошибка эта простительна – он был её вполне достоин. Как узнал штатный историограф о разведчике Дельмаре-Ковале – неизвестно. Но очевидно – узнал он о нем только во второй половине 90-х годов. Вряд ли случайно…
И это знание оказалось настолько поразительным и важным для сотрудника ГРУ, что он не только занялся архивно-академическими изысканиями для публикаций о прошлом Жоржа Абрамовича, но и принял участие в «житейских хлопотах» по «улучшению быта» пенсионера Коваля – установлению ему надбавки к пенсии. Той, что получал Жорж Абрамович в 90-е годы, по словам самого В. Лоты, «
Я не знаю суммы добавки к пенсии, «выхлопотанной» ГРУ, но, по воспоминаниям В. И. Коваль, Жорж Абрамович был доволен ею. Он считал свою пенсию «хорошей».
Кроме того, по утверждению В. Лоты, Жорж был обеспечен и продуктовым пайком, который привозили ему ежемесячно сотрудники ГРУ[81] («
Но самым важным результатом тогдашних хлопот, тем, что «поддержало Жоржа Абрамовича», было признание его ветераном военной разведки:
12.02. Удостоверение ветерана военной разведки № 1100 от 30 декабря 1999 года.[83]
12.03. и 12.04. Значок ветерана военной разведки Ж. А. Коваля.[84]
Важность получения этого документа для Жоржа состояла в том, что он удостоверяет не только прошлые заслуги, но и статусную принадлежность к ГРУ.
Эта статусность подразумевает, что теперь человек обретает «право голоса». Он может публично сказать, что является профессиональным разведчиком ГРУ. Для Жоржа это означало, что он приобретал новую степень свободы – он сам теперь мог решить, кому когда и в какой форме сообщить, чем он занимался 10 лет своей жизни.
Как сообщил генерал-полковник Ф. И. Ладыгин,
Скольких сложностей и проблем он избежал бы, будь у него этот документ полвека назад! И ведь, по сути, он имел этот статус все эти полвека, но, как говорит популярная советская пословица – «Без бумажки ты – букашка…»
Вопрос о том, где и когда было вручено это удостоверение, не вполне ясен. Логично предположить, что это было сделано на ближайшем к этой дате (30 декабря 1999 г.) торжественном мероприятии в ГРУ. Это могло быть приурочено к 23 февраля 2000 года.
В подтверждение этого приведу такое воспоминание очевидца из «ближнего круга» Жоржа Абрамовича:
Собеседница Жоржа и не подозревала, что ни о каком хождении по скользким улицам и речи быть не могло – приехала машина и отвезла. Но не в Раменки, а на Хорошёвское шоссе, 76… Не со скользкими улицами были связаны колебания Жоржа Абрамовича… Как сказал А. К. Толстой:
И, конечно, очень порадовало Жоржа последовавшее за этим награждение почётным знаком ГРУ «За службу в военной разведке» в 2000 г. О значимости этой награды можно судить по такому замечанию В. Лоты:
12.05. Нагрудный знак № 183 «За службу в военной разведке» и удостоверение к нему.[89]
12.06. Тыльная сторона нагрудного знака «За службу в военной разведке» № 183.[90]
Впрочем, если версия о «морковке-манекене», о проведении и развитии операции «Звонок в посольство», рассмотренная в главе 10 («Герой романа…») справедлива, то здесь лукавит В. И. Лота: никакого исключения не было – и в конце 20 века Жорж продолжал служить в разведке, даже не подозревая об этом. И это «штатная ситуация» для спецслужб – агент далеко не всегда посвящается в замыслы руководства об истинных целях и методах его использования.
Думаю, что сам В. Лота и инициировал и хлопоты и награждение. Это следует из его реплики в рассказе 17 декабря 2013 года на торжественном заседании в честь 100-летия Ж. А. Коваля в РХТУ им. Д. И. Менделеева:
Реплика была быстрой, эмоциональной, и, вероятно поэтому, на магнитофонной записи первое слово в звании Павлова оказалось «проглоченным». Должно было быть «у генерал-полковника Павлова» – именно такая подпись стоит на удостоверении ветерана военной разведки Коваля Жоржа Абрамовича.
Судя по другим репликам В. Лоты, они с Жоржем Абрамовичем и до «последних дней апреля 2000 года» хотя бы мельком, но встречались (ведь Лота, по его словам, присутствовал при передаче продовольственных пайков от ГРУ). Однако, исходя из текста книги, представлены друг другу не были.
Почему же именно в конце апреля 2000 года Владимир Иванович решил позвонить Жоржу Абрамовичу? Одна из возможных причин (а, по-моему, главная!) видна из даты Приказа Министра обороны № 027 о награждении Жоржа почётным знаком – 26 апреля 2000 года! Значит, в «конце апреля» 2000 года хлопоты действительно увенчались успехом, и Владимир Иванович решил, что сообщение результата этих хлопот – вполне достойный повод для личного знакомства с Жоржем Абрамовичем. Логично и вполне справедливо.
Где же и когда состоялась эта первая «полуофициальная» конфиденциальная встреча? Владимир Иванович пишет, что посетил Жоржа Абрамовича дома. Поскольку согласие было получено после «некоторого колебания», для снятия настороженности и недоумения по поводу цели своего визита, Владимир Иванович, несомненно, начал беседу с известия о награждении и о предстоявшем событии – торжественном заседании, где это награждение должно произойти.
И смело можно утверждать, что их вторая встреча состоялась именно на этом мероприятии. Свидетельствует об этом фотография из личного архива Ж. А. Коваля, которая для меня долгое время была загадочной – кто из сотрудников ГРУ имел моральное право на такой двойной портрет?
Оба персонажа явно довольны ситуацией, но оба, как мне кажется, «себе на уме» – им ещё предстоит сложная работа друг с другом. Впрочем, простой работы у разведчиков не бывает…
12.07. Ж. А. Коваль и В. И. Лота в ГРУ (май 2000 г.) после вручения знака «За службу в военной разведке».[92]
Загадка разрешилась 17 декабря 2013 года – неизвестным на фотографии оказался В. И. Лота, которого я впервые увидел на трибуне Зала им. Бородина РХТУ им. Д. И. Менделеева во время его выступления на торжественном заседании, посвященном 100-летию со дня рождения Ж. А. Коваля.
Необходимо отметить, что ГРУ не прекратило опеки Жоржа Абрамовича и после получения им наград. Его навещали и вели с ним беседы и другие сотрудники по линии «Совета ветеранов».
12.08. Ж. А. Коваль и В. Я. Ермоленко, один из членов Совета Ветеранов ГРУ 25 апреля 2005 года.[93]
Как видно по этой фотографии, Жорж был польщён визитом такого гостя.[94]
Немного фалеристики
Были и ещё какие-то контакты, о чём свидетельствуют специальные значки. Один из них получен Жоржем от ГРУ (по какому поводу и в честь чего изготовлен ГРУ – неизвестно):
12.09. и 12.10. Значок «ЦТ Летучая мышь» и крепление значка с надписью «Ballou Reg’d».[95]
Ещё один, очень странный по стилистике значок – почти варяжский щит и скрытый за ним меч. Такого рода сочетание символов характерно и для КГБ, и для МВД и для СВР, но никогда для ГРУ. Эти основные элементы украшаются различными уточняющими декоративными элементами чрезвычайно разнообразно в зависимости от конкретики изготовления значка.
На значке из коллекции наград Жоржа щит украшен лавровой ветвью, латинской надписью «Academia» и тремя странными полосами:
12.11. Значок «Academia» в коллекции наград Жоржа.[96]
Если это не ГРУ и не КГБ (на их значках такого типа обязательно должна была быть звезда), то, может быть, это СВР?
За разъяснением этой возможности я обратился к авторитетному ветерану СВР А. Б. Максимову:
12.12. А. Б. Максимов комментирует изображение значка «Academia».[97]
Подробности комментария Анатолия Борисовича изложены в гл. 16, здесь же только отмечу, что ни сам Анатолий Борисович, ни приглашённый им эксперт по наградным знакам СВР Александр Анатольевич Фадеев, о происхождении значка ничего сказать не смогли, однако оба категорически утверждали, что этот значок никакого отношения к СВР не имеет.
Эту оценку подтвердил и ветеран СВР А. И. Мудрагей, к которому рекомендовал обратиться А. Б. Максимов. Александр Иванович по своим каналам провёл экспертизу изображения значка и также подтвердил с полной определённостью, что анализ изображения, проведённый специалистами по фалеристике КГБ-СВР, не выявил принадлежности значка к этим ведомствам.[98]
12.13. А. Б. Максимов и А. А. Фадеев обсуждают происхождение значка «Academia».[99]
Последовавший вследствие этих оценок тщательный поиск в интернете принёс разгадку «трёх полос» – это оказались полосы российского триколора на значке Академии управления МВД:
12.14. Значок Академии управления МВД.[100]
Но появилась новая загадка – каким образом у Жоржа оказался «пробный вариант» (без нанесения цветной эмали) значка Академии управления МВД? За что, когда и почему получен этот значок – неизвестно. И это явный след тонкой и таинственной нити альтерверса Жоржа…
Опека ГРУ
Сегодня очевидно, что после первых контактов ГРУ с отставником Ковалем в 1999 году, над ним была установлена негласная опека. Правда, эта ведомственная опека не всегда приносила пользу. Так случилось, что в августе 2005 года Жорж Абрамович «неважно себя почувствовал», и ГРУ устроило его «подлечиться» в свой ведомственный госпиталь. Что из этого получилось, рассказывает Галина Шаевна Соловьёва:
Конечно, в ГРУ хотели как лучше, и не их вина, что в данном случае получилось, как… иногда у нас бывает… Ведь до этого Жорж «был прикреплён» к ведомственной поликлинике, обслуживающей ГРУ. Прикрепление к этой поликлинике являлось одной из форм «поощрения» наряду с грамотами и значками.
И Жорж был очень доволен этой «привилегией». По сравнению с поликлиникой, в которой он лечился «до признания», это было медучреждение гораздо более высокого класса. Жорж говорил о нём с восторгом.[102]
После «признания» ГРУ, по словам В. Лоты, не оставляло своим попечением Жоржа до конца его жизни. В своей статье «Звезда «Дельмара» он написал:
–
–
Это описание Лоты его последней встречи с Жоржем «незадолго до его кончины» вскрывает некоторые особенности работы ГРУ с Жоржем в последние годы его жизни. Лота общался с ним по «служебному заданию», которое считалось настолько важным, что о его подробностях в режиме «on line» докладывалось высшему руководству ГРУ. Это очевидно из следующего факта. Журналистка Лариса Кафтан (член «президентского пула» журналистов, допущенных на церемонию награждения Жоржа) на следующий день после торжественной церемонии рассказала читателям «комсомолки»:
«
Как видно из ответа Корабельникова, у него в памяти в таком виде сохранился доклад о якобы состоявшейся по
Этой версии поверили. Так, Б. Сарнов, ссылаясь на статью Л. Кафтан, уже уверенно пишет:
И сегодняшний читатель, углубляющийся в подробности биографии Жоржа, после статей Л. Кафтан, В. Лоты и книги Б. Сарнова, конечно считает, что длительная задержка решения вопроса о «рассекречивании» Жоржа (и, следовательно, о присуждении ему соответствующей награды!) произошла только из-за упорного нежелания самого Жоржа прижизненной славы.
Правда, достоверность этого ключевого последнего разговора Жоржа с Лотой в «нашей» ветви альтерверса и именно в этот день, вызывает серьёзные сомнения.
Дело в том, что в тот день племянник Геннадий с женой Верой приехали из Воскресенска достаточно рано (ездили поутру, чтобы избежать московских пробок), и только до их приезда могли быть какие-то визитеры, а после приезда их не было точно.
Что касается других дней, то, как вспоминает Гита Шаевна Коваль, которая в это время ухаживала за больным Жоржем Абрамовичем, утром какого-то дня, близкого по дате к 25 декабря, действительно приходили двое сотрудников ГРУ:
Как уточнила позже Гита Шаевна, она встретила гостей в прихожей и проводила к Жоржу Абрамовичу. Одним из них и мог быть В. Лота, описавший свой последний разговор с Жоржем Абрамовичем «за бокалом вина», хотя Гита и не узнала его ни по фотографии с Жоржем в ГРУ, ни по фотографиям с торжественного заседания 17 декабря в РХТУ.
Гита на этой мужской беседе не присутствовала, но не помнит, чтобы она подавала бокалы для вина гостям и, тем более, тяжело больному Жоржу Абрамовичу…
О чём конкретно шла эта последняя беседа Жоржа со своими «официальными историографами», сегодня точно знать невозможно – это пока «белое пятно» в истории их отношений.
Можно предположить, что Жорж, хорошо знавший русскую классическую литературу, догадывался о намерении гостей склонить его
Но, как очень глубоко и образно сказал сам Жорж Абрамович,
А о том, кто исполняет обязанности «официального биографа Ж. А. Коваля», было известно не только самому Жоржу, но и, с его слов, некоторым из его хороших знакомых. В подтверждение этого сошлюсь на авторитетное свидетельство И. К. Шмульян.
Кандидатскую диссертацию Ирина Климентьевна подготовила, работая лекционным ассистентом на кафедре ОХТ, при деятельном участии и помощи Жоржа Абрамовича (он, вместе с Д. А. Кузнецовым, был соруководителем её диссертации) осталась после защиты на кафедре, и стала соратницей Жоржа по созданию знаменитого курса «Автоматизация химических производств». Их многолетнее дружеское общение было настолько доверительным, что Жорж Абрамович делился с ней не только научными идеями, но и «делами житейскими».
В беседе со мною в 2006 году вскоре после смерти Жоржа Абрамовича она рассказала о том, что, как говорил ей сам Жорж, кроме В. И. Лоты были и другие претенденты на его воспоминания, но он обещал никому больше не рассказывать.[110] Почему – он, конечно, не сказал.
Мы же теперь попытаемся разобраться в том, почему Жорж Абрамович дал такое обещание, что происходило в его жизни в это время, поскольку все вышеизложенное о возникновении после почти полувекового разрыва тесных взаимоотношений между ГРУ и Жоржем Абрамовичем, должно даже Винни-Пуха, в голове которого, как известно, только опилки, натолкнуть на мысль о том, что «это ж-ж-ж… – не спроста!»…
А шарабан мой – американка!
Поскольку события личной жизни Жоржа Абрамовича в 1998–1999 гг. известны мне только со слов его ближайших родственников, которые до сих пор составляют большой и дружный «ковалевский клан», я не буду детализировать персональные источники тех или иных конкретных фактов. Слишком близко ещё это время и слишком личные затрагиваются вопросы.
Поэтому я решил основывать анализ ситуации по той картине, которая сложилась у меня после многочисленных бесед с действующими лицами того периода биографии Жоржа Абрамовича и на основании тех документов, которые оказались мне доступны.
Я осознаю, что многие принципиально важные факты и события всё ещё скрываются как в архивах «компетентных органов» России и США, так и в каких-то частных архивах. После их обнародования можно будет построить другую эвереттическую сеть волокон судьбы Жоржа Абрамовича, тоже реальную, но другую.
А пока… Год 1999 был для Жоржа Абрамовича одним из самых тяжёлых в жизни… Конечно, сложные (и сложнейшие!) периоды бывали у него и раньше, но в 1999 году ему было уже 85 лет, а в этом возрасте переносить жизненные невзгоды гораздо труднее, чем в молодости.
Очередная полоса невзгод началась в 1995 году. Трагически погиб Денис Рудаков, только что демобилизовавшийся из армии ВДВ-шник, прошедший службу в Югославии, которого Людмила Александровна почти с самого его рождения (преодолевая весьма непростые отношения с его матерью) растила и воспитывала. Жорж Абрамович и Людмила Александровна считали его своим внуком.
Через какое-то время (где-то в конце 1995 г.) в квартире Ковалей появился (и поселился!) Валерий Рудаков,[111] отец Дениса, да не один, а с новой женой. Это не только не облегчило, но во многом ухудшило бытовую обстановку в доме и ещё больше отяготило Жоржа Абрамовича.
Особенно тяжело переживала смерть Дениса Людмила Александровна, в результате чего в мае 1996 г. она перенесла тяжелый инсульт и в течение нескольких лет перед кончиной нуждалась в постоянном уходе.
Состояние её всё время ухудшалось, и в 1998–1999 гг., когда она оказалась в положении постоянно лежачей больной, Жорж Абрамович практически один ухаживал за ней. Та минимальная помощь, которая оказывалась четой Рудаковых, с лихвой «окупалась» неудобствами совместной жизни с ними, а присутствие огромного, лохматого, с постоянно лезущей шерстью дворового пса Джека, и двух «домашних декоративных крыс», оставшихся в квартире после «зоологических увлечений» юного Дениса, только добавляло хлопот.
Конечно, как могли помогали «воскресенские Ковали» – племянник Геннадий и его жена Вера. Но и у них в этот период были серьезные проблемы и со здоровьем, и с работой.
Геннадий был в это время начальником цеха по производству фосфорной кислоты Воскресенского химического комбината, а что такое «борьба за собственность» промышленных предприятий в «лихие девяностые», тем, кто это пережил, рассказывать не нужно, а тем, кого события такого рода лично не затронули, скажу просто – работа в таких условиях поглощала очень много сил и нервов.
Часто навещать «дядю Жоржа и тётю Милу» воскресенцы не могли. К тому же, в силу ряда причин, приезд из Воскресенска в Москву, как правило, проходил «обыденкой» – утром выезд из Воскресенска, глубоким вечером – возвращение. (Среди этих причин была и элементарная житейская – в маленькой двухкомнатной квартире в присутствии Валеры и его жены просто негде было спать!). И эффективная помощь в эти годы заключалась в привозе каких-то «объёмных» пищевых припасов и в освобождении Жоржа для его походов в различные «конторы» по бытовым делам. А такие дела были, и они тоже требовали и времени и нервов и от Жоржа Абрамовича, и от Геннадия. Да ещё летом, изредка, Жорж просил Геннадия: «Свози меня на дачу! Хоть на денёк!».
Но основные тяготы ежедневного ухода за лежачей больной женой нёс все-таки сам Жорж Абрамович, а каких это требует сил, знают только те, кто прошёл через такое испытание. При этом Жорж отвергал все варианты «наёмных сиделок» – свою Милу он не хотел доверять никому…
26 мая 1999 года Людмилы Александровны не стало. Умерла она в больнице, пролежав 4 дня в коридоре (мест не было) и практически не приходя в сознание.[112]
Похоронили ее на Даниловском кладбище, в могилу ее матери – Татьяны Васильевны Ивановой. Скромные поминки на квартире готовили Вера и её дочь Майя, любимая внучка Жоржа Абрамовича, тогда студентка, жившая в общежитии…
Жорж Абрамович остался один. (Чета Рудаковых была не подспорьем, а, скорее, «ярмом на шее», от которого он хотел побыстрее избавиться). Конечно, он в это лето сразу уехал на дачу в Абрамцево («Прямо бегом!», – так охарактеризовала его поведение в эти дни В. И. Коваль) – любимое им место, где он был полноправным хозяином, и где ничто не мешало ему размышлять и о долгих годах жизни прошедшей, и о том, где и как завершать её.
Вот впечатление человека, наблюдавшего его в этот момент «со стороны»:
Сотовый телефон (ещё довольно редкий в те времена вид связи!) обеспечивал надёжный контакт с Геннадием «на всякий случай», и служил средством почти ежедневного их общения – Геннадий после смерти Людмилы Александровны остался самым близким родственником…
Попробую представить ход мыслей Жоржа Абрамовича в эти летние дни под сенью огромных берез и елей, в изобилии росших на его дачном участке, мыслей, постоянно крутившихся в мозгу и при ясном солнышке, и под стук капель дождя по крыше старенькой дачи.
Итак, он остался один. Физически пока крепок, но далеко не молодой организм уже «подавал звоночки» – ресурс здоровья был на исходе. Финансовое положение более чем скромное – пенсии и накоплений, заработанных в основном переводами, на одинокую жизнь пока хватает, но при любой сколь-нибудь серьёзной хворобе накопления растают очень быстро, а пенсия…
Да и без учёта угрозы хворобы, понимал он, положение в стране таково, что катастрофический ли дефолт, подобный случившемуся прошлым летом, и «съевший» часть его накоплений от переводческой работы,[114] или какая-нибудь хитрая контора типа «Инвест-вооружения», в которой в начале 90-х вместе с этим «инвестом» сгорели и его деньги,[115] да мало ли кто или что в условиях российского экономического хаоса могли «съесть» все оставшиеся накопления в один момент!
Конечно, нищенствовать он не будет в любом случае – «большая семья» Ковалей этого не допустит – но быть зависимым от чьего-то благорасположения, тем более, от благорасположения многочисленных, но небогатых родственников, которые сами «в случае чего» окажутся в бедственном положении, он не хотел.
Человеческое общение сжималось с неотвратимостью шагреневой кожи – друзья-сверстники по учебе и работе в Менделеевке почти все уже ушли (А.И. Малахов, Б. И. Степанов, Г. Н. Макаров…), коллеги по работе в ГРУ – те немногие, с кем он мог бы общаться – сами боролись за выживание, доказывая тогдашним власть предержащим свои заслуги в истории страны, и «опальный» в 1949 г. их товарищ только мешал в этой борьбе.
Тех же, с кем было бы интересно «вспомнить молодость на Айовщине», тоже осталось совсем немного – тётя Перль умерла ещё в 1973 г., тётя Сара – в 1982, тёте Голде было уже 104 года.
А мальчишки-сослуживцы, с которыми он, новобранец, в тяжеленных армейских ботинках когда-то бегал изнурительные кроссы по Южной Каролине и играл в бейсбол, так и остались за океанами и связи с ними тоже не было и не предвиделось…
Именно в это время ему откуда-то стало известно, что армейским ветеранам в США полагается пенсия вне зависимости от того, в какой стране они проживают. Может быть, он знал это и раньше, но ни времени, ни сил заниматься выяснением подробностей у него не было – нужно было ухаживать за его Милой…
Сегодня за этим «откуда-то» обычно скрывается общение с интернетом. Интернета у Жоржа тогда не было, но были у него независимые источники информации и без интернета.
Тому есть свидетельства из его «ближнего круга»:
И, кроме естественного оживления в жизни, это приносило и какую-то свежую независимую информацию из Америки. Передачи CNN на телеканале «Культура» шли в прямом эфире с 1991 по 1998 год[117].
В это же время он знакомится с американской энциклопедией «Encyclopedia. Americana» (вероятно, 1978 года издания) и изучает её отдельные статьи. (Как свидетельствует очевидец, «ожесточённо её листает» и берёт какой-то том домой).
Среди жгута эвереттических ветвлений, порождённых этой информацией и размышлениями Жоржа о том, насколько этично воспользоваться возможностью получить помощь от американского правительства, было и такое ветвление, в котором одним из важных аргументов «за» явилась история ленд-лиза.
Сегодня эта история в массовом сознании россиян представлена в нескольких «мифах» – ветвях различных мировоззренческих трактовок истории Второй мировой войны – среди которых особенно распространённым является миф о том, что ленд-лиз оплачивался Советским Союзом из золотых запасов.
Этот миф
И я думаю, что, с точки зрения Жоржа в его ситуации 1999 года, история ленд-лиза служила примером того, что принять американскую помощь в трудной ситуации вполне допустимо, и никаких «моральных сомнений» по этому поводу быть не должно.
В беседе с В. И. Коваль[119] мы обсуждали вопрос о том, когда именно Жорж обратился в посольство США с обращением о выплате ему армейской пенсии. К сожалению, Вера Ивановна не смогла вспомнить хронологические рамки общения Жоржа с американским посольством. Но в том, что в начале этого общения он
Это её воспоминание является дополнительным свидетельством того, что вся эта история происходила
До кончины Людмилы Александровны Жорж не имел возможности заняться своими американскими «пенсионными делами». А сейчас подумалось – а почему бы и нет?
Он ведь служил в американской армии и даже получил военные медали:
12.15. Выписка из приказа от 26 июня 1944 г. о награждении George Koval медалью «Good Conduct Medal» («За безупречную службу») № 32790994.[120]
А вот как выглядела сама медаль:
12.16. Медаль «За безупречную службу».[121]
Его не судили и обвинений в шпионаже не предъявляли. Ехать в Штаты он не собирался, а здесь, в России, американская пенсия после дефолта 1998 г. (пусть самая скромная – несколько сот долларов!) могла стать прочным фундаментом независимости даже в одинокой старости.
Я попытался понять правовой аспект «мечтаний» Жоржа в это время, и вот что обнаружилось об условиях получения специальных пособий для ветеранов ВОВ в США, действовавших в 1999 г.:
О понятии ДСД. Ветерану любой войны, в которой участвовала страна, гарантирован дополнительный социальный доход (ДСД). По состоянию на 2004 год ежемесячный ДСД для одинокого ветерана составил $564.[123]
Анализ требований к соискателю ДСД показывает, что Жорж Коваль действительно полностью соответствовал им! С помощью интернета я узнал все это за 5 минут. Но у Жоржа летом 1999 года не было интернета! Куда мог он обратиться, чтобы узнать все это? Самый простой и надёжный вариант в тогдашнем его положении – в американское посольство! Но обращение в посольство – это риск.
Жизненный опыт и аналитический ум должны были подсказать Жоржу, что это был риск спровоцировать ФБР на выдвижение официального обвинения в свой адрес.
То же, что ФБР давно «интересуется» им, он, если и не знал точно (никаких запросов от американских властей он не получал) то, как было показано ранее в главе «Герой романа», догадывался об этом давно и небезосновательно.
Вот эпизод из биографии Ж. А. Коваля, который однозначно свидетельствует о его догадливости по поводу интереса к нему ФБР. В конце 50-х годов прошлого века в СССР по программе обмена в области образования приехал «специалист» из США. По его просьбе была организована поездка в Среднюю Азию, причем в качестве сопровождающего лица почему-то был выбран Ж. А. Коваль.
Когда много лет спустя (в начале 2000-х) Жорж Абрамович рассказывал об этом А. П. Жукову, он сказал, что во время поездки понял,
Не исключаю, что этот эпизод относится к какой-то фазе операции КГБ или ГРУ по дезинформации ФБР, описанной в главе «Герой романа». Если это так, то он свидетельствует, что Жоржа в этой операции действительно использовали «втёмную», не ставя в известность о смысле выполняемых им действий.
Но то были дела «давно минувших дней», а в конце 90-х атмосфера российско-американских отношений была такова, что риск не казался чрезмерным. Напомню читателю, что 1999 год был последним годом «эпохи Ельцина», эпохи партнерства с США. И услышанное тогда В. И. Коваль от Жоржа полушутливое: «Я все-таки американский сержант, мне положено пособие!» не воспринималось как пустая шутка.
И Жорж пошел в Посольство США. Судя по дальнейшему развитию событий, это случилось уже в июне 1999 г.
И произошло то, что и должно было произойти, но что Жорж, возможно, упустил из вида (или, вероятнее, чему не придал должного значения!), анализируя ситуацию.
Он упустил из вида тот факт, что кроме разведки в стране существует и контрразведка! Кроме ГРУ и СВР, в России есть и ФСБ. И Посольство США – это обязательный объект её внимания.
Впрочем, здесь можно заметить и ещё одно ветвление. Жорж Абрамович был человеком житейски опытным, и, к тому же, когда-то имел хорошие контакты в МВД.
В книге А. В. Беспалова и Г. М. Семёнова сообщается:
Творческое сотрудничество относится к концу 70-х гг., но, думается, человеческие связи могли сохраниться и в конце 90-х,[126] судя по тем отзывам о работе Жоржа Абрамовича, которые однажды услышал А. В. Беспалов от подполковника МВД А. А. Новатского:
И если в МВД ещё сохранились «старые кадры», то Жорж Абрамович, полагаю, мог, если бы захотел этого, получить конфиденциальную консультацию о порядке учёта и контроля посещений гражданами американского посольства и 20 лет спустя после такого отзыва…
Так что он мог предполагать, и даже знать, что его визит в посольство не должен остаться незамеченным. И на этот случай он тоже продумал «под шум дождя по крыше старенькой дачи» альтернативный план действий, который как раз и должен был реализовываться в случае, если «компетентные органы» как-то узнают о его «контактах с американцами».
И, быть может, как раз этот план и удался мудрому разведчику… Но у меня не хватает интуиции «увидеть» даже контуры подобного плана.
Я вообще не представляю себе, о чём он думал и что планировал во время пенсионерского одиночества с 1985 по 1999 годы, когда его интеллектуальные силы, не востребованные для внешней деятельности, были направлены на решение каких-то внутренних задач. Результат этой работы – метафизическая тайна. Поэтому оставим эту нить судьбы оборванной…
А может быть…
Изложенная версия начала контактов Жоржа Абрамовича с американским посольством, конечно же, лишь один из многих «пучков волокон» событийной сети альтерверса его судьбы.
Так, «в семейных преданиях» обнаруживаются и отдельные нити другого пучка, в котором события происходили несколько раньше, визитов в посольство было несколько, писались какие-то заявления, установился контакт с какой-то «девушкой из аппарата посольства».
Девушка была беременной, охотно принимала шоколадки от Жоржа и, поддавшись его обаянию, даже звонила ему домой, извещая о новостях «его дела». При этом в обсуждениях «хода переговорного процесса» принимала участие ещё и Людмила Александровна в последние месяцы своей жизни.
В этой ветви альтерверса Жорж, к своему удивлению и нескрываемой радости, получил в конце концов 700 долларов и быстро истратил их, опасаясь, что американцы, затребовавшие каких-то дополнительных объяснений, сочтут выплату ошибкой и потребуют возврата денег.
Дополнительные требования (в частности, получение американского паспорта) требовали действий, которые Жорж Абрамович считал неприемлемыми, и контакты с посольством на этом оборвались…
Конечно, в «реальной истории» мы имеем дело с «интерференцией» этих и многих других состояний «пучков волокон» судьбы Жоржа Коваля. Но в данной главе рассматривается модель, в которой Жорж Абрамович отправился в посольство именно в июне 1999 года, поскольку эта модель наиболее полно и непротиворечиво увязывает известные мне на сегодня факты и документы.
В игру вступают МВД и ФСБ
Итак, вернемся к нашей версии. Те, кто имел дело с получением визы в США и ходил в связи с этим в американское посольство, знают, что при входе, прежде, чем вы попадаете «на территорию США», т. е. собственно в посольство, ваши документы проверяются российскими «службами безопасности».
Вот как пишет об этом сайт «USA-visa.ru»:
Разумеется, предъявил свой паспорт при первом же посещении посольства и пенсионер Ж. А. Коваль, так же, как и все желающие попасть в посольство. Милиционер отнес куда-то пачку паспортов, и через несколько минут вернулся и возвратил гражданам их документы.
Я не знаю механизма контроля паспортных данных в 1999 г. Сам проходил подобную процедуру в 2008 году, и тогда мне показалось, что на этом этапе просто снимается скан или ксерокс с каких-то страниц паспорта.
Как эта информация обрабатывается и интерпретируется в дальнейшем – дело техники «компетентных органов». Но очевидно, что существует система «информационных меток» в паспорте и «информационных фильтров» службы паспортного контроля МВД, которая позволяет относить визитера к определённой социальной группе. Далее данные по группам передаются в заинтересованные «компетентные органы», в том числе в ФСБ, СВР и ГРУ.
Насколько вероятен тот факт, что по цепочке МВД – ФСБ – ГРУ о первом же визите Жоржа Абрамовича стало известно руководству ГРУ? То есть, насколько эффективно работала эта цепочка в условиях «всеобщего развала» лета 1999 г.?
На этот счет может быть много мнений, но в данном случае это и не важно – я могу со всей ответственностью утверждать (проще говоря – знаю!), что, тем или иным образом (по этой ли цепочке или другим путём), руководство ГРУ получило информацию о визитах Жоржа Абрамовича в Посольство США. (По крайней мере, в одной из ветвей моего бытия).
Факт несанкционированного визита «отставного агента» в иностранное посольство – это сигнал, запускающий некоторые внутренние механизмы контроля в ГРУ. Попробуем понять, что было важно для ГРУ в той обстановке. В это время положение ведомства в «аппаратной борьбе» силовых структур требовало усиления «пиара», признания своей общественной значимости и ГРУ уже работало в этом направлении.
Как писал историк спецназа ГРУ С. Козлов в августе 2000 года,
Но было ясно, что одного спецназа уже недостаточно для поддержания «острого и горячего» вкуса «информационного бульона» конца прошлого века. Нужно было «добавить перца». И таким «перцем» могла быть только атомная тематика.
Дельмар почти не виден
Буквально «только что» по отношению к рассматриваемому событию – визиту Жоржа Абрамовича в американское посольство – появилась статья В. Лоты о разведчике ГРУ Я. П. Черняке, в которой утверждалось,
И это была правда – Черняк передавал сведения, полученные из «надёжных источников». Но надёжные источники были не только у ГРУ, но и у НКВД. Как выяснилось в последнее время, сведения о некоторых объектах в Ок-Ридже передавал через А. Яцкова агент НКВД «Фогель».
Но сведения Фогеля были не о технологичеких характеристиках и предназначении объектов, а только «
Конечно, ничего этого в 1944 году руководство ГРУ не знало, но в 1999 году оно уже точно знало, что научно-исследовательский центр, в котором американцы занимались разделением изотопов урана и получением в атомном реакторе плутония, находится в Ок-Ридже, и что там в 1944–1945 гг. работал агент ГРУ Дельмар – Жорж Абрамович Коваль!
Знал ли об этом сам автор статьи в тот момент, мне неизвестно. Скорее всего, что и не знал! Это были «лишние» для автора знания, а в ГРУ строго следят за правильной дозировкой информации.
12.17. Врезка в статье В. Лоты в «Красной Звезде» от 6 апреля 1999 г.[133]
«Лишними» для В. Лоты знания о Ковале могли считаться потому, что Я. П. Черняк в апреле 1999 г. был признанным Героем России и героем «сенсации большинства мировых информационных агенств», а Ж. А. Коваль…
Для «украшения имиджа» Жорж в этот момент был не только «бесполезен», но даже вреден для «пиара» ГРУ. Ведь, с точки зрения «массового читателя», да и независимого журналиста-аналитика, его работа в США после её завершения была оценена настолько низко, что уволен он был в 1949 году в звании рядового и записью в военном билете, что, несмотря на службу в армии с 1939 по 1949 г, в ВОВ даже не участвовал и
Со стороны это выглядело однозначно – Ж. А. Коваль в 1949 г. попал в опалу (почему – отдельный вопрос, который здесь мы обсуждать не будем), а вспоминать об опальном разведчике в апреле 1999 г. не имело смысла.
Но теперь, в июне 1999 г., после того, как Коваль «связался с американским посольством», руководству ГРУ стало не по себе. Что могло быть на уме у опального ветерана?
Вероятно, не исключалось, что в «эпоху развязавшихся языков» и «дружбы с Америкой», у 85-летнего забытого в России ветерана, к тому же юридически всё ещё американского гражданина (его никто не лишал этого звания, приобретённого самим фактом рождения в 1913 г. в США), могут возникнуть намерения, реализация которых ляжет не только черным, но и тяжёлым пятном на репутации ГРУ.
Ведь репутация ведомства в это сложное время болезненной реконструкции государственного аппарата была не только моральной, но и коммерческой ценностью! От состояния репутации зависело финансирование деятельности любых государственных структур, не исключая и разведывательные.
Главный профессиональный конкурент ГРУ – Служба Внешней разведки (СВР) при Президенте России – только выходила из череды стадий переформирований и юридического оформления[134] и, конечно, искала возможности расширить свои полномочия (с соответствующим увеличением субсидирования!) за счёт других силовых структур, и, прежде всего, за счёт ГРУ.
Идеологические основы государственности находились в состоянии гетерогенного «коммуно-капиталистического хаоса»:
12.18. Памятник В. И. Ленину на территории вещевого рынка в Лужниках в 1996 г.[135]
И Президент Ельцин в июле 1996 года дал задание своим политологам выяснить, «какая национальная идея, национальная идеология – самая главная для России»».[136]
Поиски, как известно, успехом не завершились до сих пор, но сам процесс таких поисков позволил маневрировать всем политическим силам и всем государственным структурам, включая и «чекистские» и «военных» разведчиков.
И вот в этих-то «манёврах» действия Жоржа представляли для ГРУ большую опасность.
Нет, никто, конечно, не предполагал возможности «измены» Жоржа Абрамовича, но даже огласка того факта, что отставной «атомный разведчик» просит у правительства США денежного вспомоществования, при умелой раскрутке этого факта каким-нибудь «НТВ» Гусинского, был бы для ГРУ тяжелым ударом.
Что же было делать? Вызвать «в контору» и провести с ним «воспитательную беседу»? Но, зная характер Коваля и его нынешнее положение (умный, гордый и совершенно одинокий опальный старик), на это не решились – результат мог быть весьма для ГРУ нежелательным.
Оставалось одно – прежде, чем такую беседу проводить, нужно так подготовить для неё почву, чтобы у Коваля не осталось иного выбора, кроме как принять «дружбу с ГРУ». Говоря на профессиональном языке разведчиков, нужно было организовать новую вербовку Ж. А. Коваля.
И именно тогда, в июне 1999 г., В. И. Лоте и сообщили о существовании «агента Дельмара» и поручили провести операцию по его «вторичной вербовке». Сделать это нужно было как можно быстрее – контакт Коваля с американским посольством был в стадии развития.
Так что начинал своё знакомство с Жоржем Абрамовичем Владимир Иванович как с потенциальным противником, которого нужно было, как минимум, нейтрализовать, а как максимум – сделать союзником. Да и Жорж Абрамович ощущал опасность этого неожиданного интереса к себе.
Сложность первого контакта так отразилась в последующих воспоминаниях В. Лоты. Вспоминая эту встречу уже после смерти Жоржа Абрамовича, он пишет:
Вот откуда в этой ветви альтерверса исходит та хлопотливая деятельность, которая последовала за первой беседой, и о которой было рассказано 17 декабря 2013 года на торжественном собрании в РХТУ им. Д. И. Менделеева.
Начало операции «Дельмар-2»
Название этой спецоперации ГРУ – сугубо условное. Я придумал его сам, исходя из своего понимания сути событий. Как она оформлена в документах самого ведомства, неизвестно, да и не важно. Судя по дальнейшему развитию событий, называться она могла и «Клетка для Дельмара»…
Но кажется очевидным, что первым «ходом» ГРУ стала публикация статьи в популярном ежемесячнике «Совершенно секретно», в которой Дельмар впервые появлялся на публике.
Статья называлась «Ключи от ада: ГРУ раскрывает имена своих нелегалов, спасших Землю от ядерного кошмара». Она имела подзаголовок: «Павел Ангелов, Артур Адамс, Урсула Кучински, Семен Кремер».[138] Никакого Дельмара в нём не было.
Конечно, «по-хорошему», это нужно было делать не так – статья должна была бы быть персональной, объёмной и многотиражной. Удалось, однако, выполнить только последний пункт. Дело было во времени – статья в «Совершенно секретно» была уже написана и передана в редакцию, когда В. Лота получил новое задание. С большим трудом удалось просто вставить в раздел об А. Адамсе три коротеньких абзаца по материалам «объективки» о Дельмаре, полученной от начальства.
И получилось как-то коряво – эти абзацы опровергали материалы статьи о Черняке, только что опубликованной в «Красной Звезде», поскольку в «Совершенно Секретно» честь открытия заводов по производству обогащенного урана и плутония в Ок-Ридже от Черняка и Мея передаётся Дельмару:
Но зато вышла эта статья очень быстро – уже 1 августа 1999 года! И Жорж Абрамович о ней узнал – опубликованный материал просто доставили ему прямо домой.
Сигнал о том, что ГРУ снова пристально вглядывается в лицо своего давнего агента, был дан ему ясный. Пропагандистского эффекта статья не имела. В общественном мнении три абзаца о Дельмаре не оставили почти никакого следа. Даже в близком окружении Жоржа Абрамовича мало кто обратил на нее внимание и сегодня мало кто о ней помнит вообще.
Не думаю, что реакция самого Жоржа Абрамовича на эти события могла быть восторженной. Не знаю, как представители ГРУ тогда могли бы объяснить Жоржу свой внезапно проявившийся интерес к его персоне, но сам он должен был понять, что это вряд ли было случайностью, и что именно его контакт с посольством мог спровоцировать это внимание.
Первое письмо из Балтимора
А отношения Жоржа с американцами развивались своим чередом. Посольство, в рамках обычной бюрократической рутины, передало заявление Жоржа в соответствующее социальное ведомство, и в сентябре Жорж Абрамович получил письмо из Америки (Балтимор, штат Мэриленд) от Управления социального обеспечения:
12.19. Письмо Жоржу Ковалю из Social Security Administration от 4 сентября 1999 г.[140]
Обратим внимание на дату – 4 сентября 1999 г. Если учесть, что прежде, чем это письмо ушло к Жоржу, в Балтимор должно было придти письмо от Посольства США в Москве, а оно, в свою очередь, не могло быть написано раньше первого визита в посольство самого Жоржа, да прибавим время московским и балтиморским бюрократам на составление ответов. В результате получим интервал где-то апрель – июнь 1999 г., совместимый и с рассматриваемой версией событий, и с альтернативной – «с беременной девушкой из Посольства США».
Заметим, что речь в данном случае идёт не о «Дополнительном Социальном Доходе (ДСД)», а о пособии по социальному обеспечению. Это разные выплаты, осуществляющиеся на разных основаниях по разным бюрократическим процедурам, что также не противоречит обеим версиям.
Введём ещё один параметр в нашу историческую модель. Нетрудно предположить, что, по меньшей мере, сам факт получения этого письма стал известен в ГРУ. Для определённости примем, что в рассматриваемой ветви альтерверса и ФСБ и ГРУ не только имеют право получать от «Почты России» информацию о корреспонденции любого заинтересовавшего их лица, но и создали отлаженную систему реализации этого права.
После получения информации о визите Жоржа в американское посольство начался контроль его корреспонденции представителями спецслужб.
Я не рискую предполагать, что у них есть и право перлюстрации – все-таки тайна переписки охраняется в России законом, а именно, 138 статьёй УК РФ. Так что в дальнейшем будем предполагать, что через ФСБ и «Почту России» ГРУ знает только обо всех фактах получения Жоржем писем из-за рубежа, а также обо всех фактах отправки им писем за рубеж, но не имеет доступа к их содержанию.[141]
Письмо было получено, вероятно, в конце сентября 1999 года. Это заставило ГРУ интенсифицировать процесс вербовки Жоржа. В ГРУ должны были придумать очередной «пряник для Жоржа». Задача не простая сама по себе, но архисложная с учётом характера Жоржа – «пряник» нужно было так давать, чтобы можно было взять!
George Koval или Жорж Коваль?
Не менее трудные задачи стояли и перед Жоржем. Среди различных «форм», прилагавшихся к письму, одна была первичной, с «общими сведениями» о заявителе. Её заполнение, я уверен, было особенно трудным для Жоржа… Трудным не технически, а психологически. Особенно при учёте последних шагов по налаживанию контактов со стороны ГРУ.
Теперь Жорж должен был понимать, что находится «под колпаком ГРУ» и его переписка контролируется «в конторе». Это серьёзно отягощало выбор реакции на письмо из Америки. «Отвечать – не отвечать?» – дилемма почти Гамлетовская. Тот факт, что эта форма всё-таки была заполнена и отправлена в Балтимор, говорит о том, что «вторая вербовка» Жоржа в сентябре 1999 г. ещё не закончилась.
Вот черновик этой формы. Беловой экземпляр ушел в Балтимор. И в тамошних архивах сохранились вместе с этой анкетой и другие интересные документы.
С точки зрения нашей исторической модели весьма интересно содержание и даты сопроводительных документов при переписке американского посольства в Москве и офисом в Балтиморе. Но, думаю, открытие архивов SSA вряд ли существенно изменит описываемую картину.
12.20. Черновик анкеты Жоржа Коваля для Social Security Administration.[142]
А вот тот пункт анкеты, который должен был вызвать нелегкие размышления при своём заполнении:
12.21. Пункт о гражданстве из анкеты Social Security Administration.[143]
Гражданство… Он – гражданин СССР с 1934 года, гражданин России с 1991 года, урождённый гражданин США с 1913 года. В каких квадратиках поставить галочку? Собственно, выбора нет – анкета требует «Check One». Выбрать одно… Что значит выбрать?
Можно ведь рассуждать так: если у тебя несколько гражданств, то выбери такое, которое будет соответствовать условиям получения пособия. Никакого отказа от других гражданств такой выбор не предполагает – общение с другими странами это твоё личное дело и Управление социального обеспечения США оно не интересует. Похоже, что Жорж рассуждал аналогично.
К этому времени относится такой факт. Одна из его знакомых очень хорошо знала английский язык и свободно говорила по-английски. И вот она вспоминает:
Казалось бы, это воспоминание ясно свидетельствует – в нашей действительности в это время Жорж «де-факто» уже ощущал себя, прежде всего, россиянином. Это подтверждают и приведённые ранее воспоминания А. Э. Грефа и Н. О. Лебедевой о разговорах с Жоржем на эту тему на нашей «компьтерной встрече» 23.02.03.
Однако в квантовом многомирии такой ясности уже нет. Мне это стало очевидно после расшифровки некоторых документов из ДСАЖАК.
Музыкальный дивертисмент
Среди документов ДСАЖАК есть два загадочных листка:
12.22. «Музыкальный листок» № 1.[145]
12.23. «Музыкальный листок» № 2.[146]
По свидетельству Г. И. Коваля, эти записи были сделаны в последние годы жизни Жоржа, когда он остался один. Прихварывая, или устав, он любил полежать с радиоприёмником и «для памяти» записывал названия песен и музыки, которую он слушал или хотел послушать.
«Я не рискую комментировать эти документы, но, думаю, они могут представить интерес и для историков культуры, и для поклонников современной музыки ☺…». Так заканчивался мой сопроводительный текст к публикации этих листков в первом издании книги.
Одним из первых, кто откликнулся на мой призыв разобраться с их содержанием, стал И. Ю. Лебедев. Он расшифровал ссылки Жоржа в следующих позициях листков:
Эта расшифровка приоткрыла дверь в эмоциональный мир «позднего Жоржа». Конечно, мне захотелось открыть её пошире, и я обратился за помощью к Мише Рахлевскому, музыканту, долго жившему и работавшему в США, для которого тема «американской музыки» близка и по-человечески, и профессионально.
Я понимал, что жоржевская «любительщина» далека от профессиональных интересов Миши, но надеялся, что историческая значимость листков всё-таки привлечёт его внимание. И я не ошибся! Результат превзошёл мои ожидания – Миша не просто выполнил эту занудливую[153] работу, но и отыскал в интернете ссылки на известные исполнения расшифрованных им названий произведений из списка Жоржа.
Вот результат этой работы:
«
Посмотрите эти фильмы, послушайте эти записи, и вы поймёте (точнее, прочувствуете…), что эта подборка мелодий от времён детства Жоржа до конца 20 века отражает мироощущение «обыкновенного американца», прямодушного, слегка сентиментального и совсем не «музыкального». Но через музыку и её воплощение в творчестве Л. Армстронга, Э. Фицджеральд, Ф. Синатры, Д. Эллингтона, Дж. Гершвина и множества других авторов и исполнителей,[155] этот американец духовно связан со страной, в которой он сделал первый вдох, услышал первый звук, первый раз сплясал и ощутил первый поцелуй.
Так что ответ на вопрос о том, кем «де факто» был Жорж к концу своей долгой жизни – «россиянином» или «американцем» – с эвереттической точки зрения очевиден: он был квантовой суперпозицией обоих ментальных состояний.
Галочка в анкете
А вот вопрос с «де-юре» был гораздо труднее…
Сегодня можно с уверенностью утверждать, что Жорж поставил «галочку» совершенно законно. Вот как подтверждает это «Российская газета» от 04.06.2008:
Галочка была поставлена, но никакого отношения к наличию у него
Но разделяло ли его взгляды ГРУ? Факт отправки письма в Балтимор был для ГРУ сигналом – Жорж пока не принял «условий примирения». Не отклонил, судя по его удовлетворению публикацией в «Совершенно секретно», но и не принял окончательно.
Очередным шагом ГРУ, как мне кажется, было решение о введении Жоржа Абрамовича Коваля в состав Совета ветеранов разведки, т. е. о формальном «снятии опалы».
Из видимых результатов этой интенсификации можно обратить внимание на дату выдачи Жоржу удостоверения Ветерана разведки – 30 декабря 1999 года. Примерно двухмесячный разрыв между датами отправки Жоржем письма в Балтимор и выдачей удостоверения ветерана военной разведки вполне укладывается в мои представления о скорости работы бюрократической машины ГРУ.
Ведь работа предстояла немалая: согласование с руководством этой идеи, переговоры о ней с Жоржем (без личного участия, через посредничество Совета ветеранов), оформление бумаг и т. п.
Может быть, процесс выдачи удостоверения несколько затянулся и из-за «маленького конфуза», порождённого опалой 1949 г. Посмотрите на удостоверение Ветерана военной разведки Ж. А. Коваля – в нём не заполнена одна строка: «(звание)».
Писать «солдат» или «рядовой», как зафиксировано в Военном билете – ну, очень неудобно! Но другого у Жоржа Абрамовича и в декабре 1999 года не было. А присваивать что-то подобающее 86-летнему отставнику (ну, хотя бы классическое – «полковник») – и хлопотно, и тоже как-то неудобно. Так и остался он по удостоверению «военным разведчиком без воинского звания»…
Второе письмо из Балтимора
Наступил новый, 2000 год. Хлопоты Лоты о повышении пенсии «члену Совета ветеранов военной разведки Жоржу Абрамовичу Ковалю» были в самом разгаре, когда Жорж получил ещё одно письмо из Балтимора. Оно отправлено 7 февраля 2000 г. Получено, вероятно, в конце февраля. Вот его главная содержательная часть:
12.24. Фрагмент второго письма из Балтимора от 7 февраля 2000 г.[157]
Полный перевод этого документа выполнил по моей просьбе А. Ю. Лебедев:
После этого вопрос с «американской пенсией» был для Жоржа если и не совсем закрыт, то, насколько я могу судить, отложен в «самый дальний ящик».
Но в ГРУ ведь не знали об этом решении Жоржа! Более того, обратим внимание на адрес, по которому пришло письмо: «Джорджу Ковалю, через работника по федеральному обеспечению американского посольства в Москве».
Значит, в ГРУ не знали ни о содержании, ни о самом факте получения письма – оно пришло не на Мичуринский проспект, а в американское посольство, и для его получения Жорж должен был сам придти в посольство.
Правда, то, что визит в посольство был вызван фактом получения письма, в ГРУ могли знать – кто-то ведь сообщил Жоржу о приглашении в посольство и причине приглашения. И сообщил, вероятнее всего, просто по городскому телефону (опять всплывает интерференция с «беременной девушкой»). А информация, передававшаяся по этой линии связи, вряд ли была вне внимания технического персонала ГРУ…
Так что для ГРУ факт прихода очередного письма из Балтимора и очередного визита Жоржа в посольство означал, что и теперь ещё не поставлена точка в оперативной игре по вербовке Коваля. Критически важно было – ответит ли Жорж на это письмо?
Ведь его ответ означал бы, что не «пенсионер Коваль», а член Совета ветеранов военной разведки продолжает поддерживать несанкционированные контакты с официальными административными органами США, испрашивая у них какое-то «денежное довольствие»!
Критическим этот момент был и для ГРУ – в случае ответа Жоржа в Балтимор оперативную задачу можно было считать проваленной.
И здесь возникает блестящая оперативная идея – официально признать заслуги Жоржа путём награждения его престижным знаком «За службу в военной разведке» и, после этого, опираясь на биографические данные почтенного пенсионера, написать книгу о нём для «широкой публики» и политических функционеров как «наших», так и «ихних», в которой были бы выпукло обозначены заслуги ГРУ и по «атомной проблеме», и по «гуманитарной линии» заботы о ветеранах.
Наградить пенсионера-отставника таким знаком отличия было не просто – таким знаком награждались только действующие офицеры ГРУ. И нужно было или согласовывать с СВР рассекречивание операции «Звонок в посольство» и последующих действий ПГУ КГБ, подтверждающих актуальную «действенность» Дельмара, или нарушать статусность награды. Думаю, что уникальным для ГРУ было любое разрешение этой дилеммы. Но и случай был уникальным – нужно было окончательно убедить Жоржа в том, что он как разведчик полностью реабилитирован и заслуги его признаны. (На этом этапе могло измениться и название операции: вместо «Клетка для Дельмара» ей – с учётом все новых «бонусов» – более пристало именоваться «Золотая клетка для Дельмара»…).
Не исключаю, что в это же время мог развиваться параллельно и какой-то вариант сценария «с беременной девушкой», и Жорж именно тогда мог получить от американского посольства те 700 долларов, о получении которых сохранились воспоминания в семье.
Комбинация этих двух сценариев придаёт особую остроту коллизии событий весны 2000 года. А коллизия, судя по эмоциональной интонации рассказа В. И. Лоты 17 декабря 2013 года (через 13 лет после её окончания!) была действительно острой!
Как бы то ни было, в конце апреля 2000 года документы о награждении Ж. А. Коваля были подписаны. «Золотая клетка» открыла дверцу…
Известие об этом пришло к Жоржу по телефону. Историк Владимир Лота просил о встрече. Этот звонок был важной «информацией для размышлений», и своеобразным «звоночком» для Жоржа.
Попробуем понять возможный ход размышлений Жоржа о причинах звонка Лоты. Он, конечно, понимал, откуда «растут ноги» интереса В. Лоты (а, если говорить прямо, не «журналиста» Лоты, а всей «конторы ГРУ») к его персоне.
Размышления были невесёлые. Конечно, вспоминалась и молодость, сломанная «призывом в армию» из аспирантуры, и изматывающая, на грани нервного срыва «командировка», окончившаяся бесславным увольнением, и рухнувшая надежда на создание полноценной семьи, и унижение и беспомощность 1952–1953 года, и ночные страхи на Большой Ордынке.
Вспоминались и какие-то «мелкие», но очень колючие эпизоды – мытарства с легализацией в Америке, глупое и опасное поручение 1944 года по участию в «комсомольской работе» CCNY, ловеласа из ГРУ, попытки Центра вернуть его в «атомный котёл» после демобилизации из американской армии, юдофобские подозрения после возвращения – да много ещё чего!
Но это было давно. А сегодня, после того, как он увидел «опускающийся колпак» над ростками его личной свободы – а то, что этот колпак возник после того, как он обратился в американское посольство, Жорж не сомневался – он понял: руки у «органов» по-прежнему длинные и хваткие.
Нет, он не боялся как в 1953 году, времена действительно изменились, но и желания вступать в какую-то борьбу в свои почти 87 лет он уже не имел.
К тому же, был у него и вполне понятный по-человечески интерес – выяснить для себя, каков истинный результат его работы как разведчика. Все годы после увольнения он считал, что, хотя выполнил он работу честно и «не щадя живота своего», но какие плоды принесла эта работа в Советском атомном проекте, он не знал.
Судя по быстрому увольнению и дальнейшему забвению – результаты по гамбургскому счёту были «так себе».
Но вот появление историка ГРУ вселило надежду, что это не так, что его работа имела такой тайный смысл, который только полвека спустя стало возможным открыть, и оказалось, что он достоин исторической памяти.
Жорж не хотел становиться «иконой ГРУ», но и оставаться пешкой тоже не хотел. И он дал согласие на встречу с Лотой.
Операция «Дельмар-2» на финишной прямой
На майском собрании в ГРУ в торжественной обстановке почётная награда была вручена Жоржу. Он сидел на сцене в президиуме, зал был наполнен личным составом ГРУ, звучали приветствия и здравицы – всё «как положено», как должно было понравиться и запомниться ветерану.
После заседания руководство ГРУ провело ту «воспитательную беседу», о необходимости которой говорилось в главке «Дельмар почти не виден». Почва для неё была подготовлена.
Хотя повод для беседы формально был ритуально-торжественным, обсуждались на ней и практические вопросы. Теперь, после того, как Жорж принял награду, у него действительно не было выбора – он должен был начать сотрудничать с ГРУ.
Деталей не обсуждали, но в общих чертах это сотрудничество должно было заключаться в помощи при написании книги о его работе в качестве «атомного агента» ГРУ.
Вряд ли обсуждались и детали «истории с американским посольством», но сообщение о повышении пенсии ясно указывало, что эта история должна быть закончена и «забыта». Никаких упоминаний о ней впредь не должно было быть. Расстались вполне дружелюбно, но опытные руководители ГРУ наверняка понимали – в данном случае бдительности терять не стоит, «ветеран-американец» хотя и «снова свой», но «вихри враждебные» – либеральные ветры из Штатов – пока ещё веют над российской землей.
Наверное, кому-то из руководителей «Дельмара-2» даже подумалось, что дверца в золотой клетке благополучно захлопнулась за «пойманной птичкой», и начался заключительный этап сценария – написание книги о блестящей операции ГРУ по внедрению своего агента Ж. А. Коваля на сверхсекретные американские объекты атомного проекта.
Его Величество Случай, или?
Сначала казалось, что всё шло успешно и по плану. Даже «ударное название», выражавшее главную цель ГРУ в этой операции – укрепление своего имиджа в глазах общественности – у книги уже было: «ГРУ и атомная бомба». Но…
Если я прав в своей реконструкции беседы Жоржа Абрамовича с руководством ГРУ после награждения его почётным знаком ГРУ, то предположение о возможном влиянии на ход событий «либеральных сквозняков» оправдалось почти мгновенно.
26 апреля 2000 г. в ректорате РХТУ им. Д. И. Менделеева было получено письмо от Арнольда Крамиша, человека, представившегося так:
12.25. Арнольд Крамиш, 2005 г.[159]
Он искал контакты Жоржа Коваля, «своего хорошего друга», вместе с которым во время второй Мировой войны работал в Ок-Ридже в Манхэттенском проекте!
Очень любопытно объяснение самого Крамиша относительно того, почему он обратился в ректорат РХТУ им. Д. И. Менделеева:
Но возникает вопрос – какие ссылки на Коваля и МХТИ можно найти в
Невольно вспоминается, что ФБР было осведомлено о месте работы Жоржа ещё в середине 50-х гг., когда родственники Жоржа, как мы помним, сообщили «
А это значит, что либо Крамиш действительно не был связан с ФБР и «ничего не знал», либо (что, как мне кажется, более вероятно) рассказ Крамиша о своей «интуитивной прозорливости» являлся не очень удачной маскировкой этой связи.
А в руководстве РХТУ в момент получения письма Крамиша о Жорже Абрамовиче действительно ничего не знали.
Более того, вообще считали, что Ж. А. Коваль уже и не живет на этом свете! Вот что вспоминает об этом проф. Г. Г. Каграманов:
Не касаясь деталей последовавшей переписки Крамиша с ректоратом РХТУ, отмечу – в конце мая Крамиш получил от начальника отдела международных связей РХТУ А. В. Малкова письмо с указанием домашнего телефона Ж. А. Коваля.
Сам Крамиш считал это большой удачей и помнил о тех, благодаря кому эта удача к нему пришла. Много лет спустя, уже после смерти Жоржа и его награждения, Крамиш написал мне о Саркисове:
С этого момента начинается восстановление взаимоотношений Жоржа с его действительно давним знакомым, коллегой по участию в Манхеттенском проекте, американским политиком, историком атомного проекта, и, конечно, «немножко разведчиком», А. Крамишем.
Но взаимоотношения Коваля и Крамиша – отдельная история. Её исследование ещё принесёт много нового и интересного, что позволит описать совершенно неизвестные сегодня «пучки волокон» биографии Ж. А. Коваля.
В контексте нашего «пучка волокон» исторической картины, появление Крамиша перечёркивало все усилия ГРУ по изоляции Коваля «от тлетворного влияния Запада».
Случайность этого совершенно несанкционированного контакта была следствием именно атмосферы либерализма – ректорат РХТУ оказал любезность американскому историку без всяких консультаций с «компетентными органами». В результате Жорж Коваль получил вполне легальный канал общения с американцами, будучи уже официально признанным, но публично не представленным российским разведчиком.
Идеальная позиция для свободного общения! Ведь теперь именно он, Жорж Коваль,
К этому моменту он уже ясно понимал, что ГРУ ведёт с обществом игру «на своё возвеличивание», а с ним – игру «на приручение». Вот какую оценку он дал этой игре. Оценка как-то случайно всплыла в ходе моей беседы с Л. С. Соловьёвой, семейным историком Ковалей:
Это воспоминание – очень важное свидетельство того, что отношения ГРУ и Жоржа Абрамовича не были «простыми» никогда, а история с «раскрытием» деятельности агента Дельмара – это не простая дань уважения со стороны ГРУ к своему ветерану.
Эпистолярные игры с Крамишем
Но и восстановившиеся отношения с Крамишем не были простыми. Крамиш, также, как и ГРУ, имел «свой интерес». Очевидно, что он хотел использовать своё знакомство с Жоржем для собственного пиара как историка. Он понимал сложность положения Жоржа и действовал умно и аккуратно.
Вот один из примеров того, как Жорж и Крамиш использовали в переписке свои интеллектуальные способности, демонстрируя друг другу высочайшие IQ ☺.
Однажды Крамиш сообщил Жоржу, что к нему обратился некий Владимир Иванов с просьбой рассказать о его отношениях с Жоржем:
В письме приводилось и обращение Иванова:
Жорж берёт паузу… Но вопрос о «журналисте Иванове» явно волнует Крамиша. Через месяц он обращается к Майе:
И на это письмо Жорж даёт содержательный ответ:
Здесь есть принципиальный момент. Присутствие Гришина на этом праздновании подтверждает бывшая с ним А. С. Садиленко, но ни Г. И. Коваль, ни М. Г. Коваль, организовывавшие празднование, не помнят об этом. В дальнейшем изложении событий я рассматриваю ту ветвь альтерверса, которая соответствует воспоминаниям А. С. Садиленко.
Эта ветвь является «наиболее толстой» с вероятностной точки зрения, что подтвердила находка в домашнем архиве Жоржа, сделанная мною после того, как рукопись первого издания этой книги была отправлена в издательство. Нашлась фотография группы гостей в квартире Жоржа 25 декабря 2004 года, среди которых есть и Л. В. Гришин.
12.26. Л. В. Гришин, Е. С. Дмитриев и А. С. Садиленко 25.12.04 в квартире Ж. А. Коваля.[169]
Через 4 дня Крамиш ответил:
Есть нечто странное в извинениях Крамиша – в обсуждении этого вопроса были и месячные перерывы, а тут извинение за задержку в три дня… Я думаю, что смысл этого извинения обратный – Крамиш подчёркивает Жоржу ту быстроту, с которой он справился с задачей, поставленной перед ним Жоржем.
А задача состояла в следующем. По негласному договору между Жоржем и Крамишем, они обсуждали вопросы, связанные с их «прошлыми делами», в основном «без фамилий».
Озвучивались либо очевидные фамилии, либо те, которые требуют особого внимания. Это, в общем-то, даже зафиксировано в их предыдущей переписке. В октябре 2003 года Крамиш, рассказывая Жоржу о своём общении с разведчиком Барковским, озвучил такое правило «джентльменского общения разведчиков:
А тут вдруг Жорж пишет, что у него были друзья, причём отдельно, в скобках – среди них профессор Гришин! И ведь совершенно неважно по обстоятельствам написания письма было указывать эту фамилию. Он мог написать: «У меня были друзья, и один из них сказал, что Иванов – его друг…». Но Жорж указал фамилию человека, от которого пришёл Иванов. Причём фамилию Крамишу незнакомую. Это был явный намёк – проверь, если сможешь!
И в этом был двойной смысл. Во-первых, проверить, есть ли у Крамиша возможности узнать что-то о Гришине, а, во-вторых, если такие возможности есть, сообщить, «откуда ветер дует» в связи с просьбой Иванова.
Обе эти задачи были, конечно, «учебными». И без дополнительной информации Жоржу было ясно, что Крамиш как-то связан с разведывательным сообществом в США, а Крамиш, конечно, догадывался о связях Иванова. Но решение этих задач переводило «основательные догадки» обоих корреспондентов этой переписки в «твёрдую уверенность». Это и было интересно обоим.
Но при чём тут профессор Гришин? Профессор Л. В. Гришин с кафедры ОХТ известен тем, что в шестидесятые годы ездил на длительную стажировку во Францию. И это был очень редкий случай в советские времена – поехать на стажировку в «капстрану».
В те времена всем было понятно и известно, что всякий, выезжающий на стажировку в капстрану, прежде, чем получить билет и сесть на самолёт, проходит через кабинет, в котором с ним проводят «соответствующие беседы», где он подписывает «соответствующие документы», и, возвратившись… Не обязательно становится «агентом», но обязательно пишет отчёт, который хранится в секретном делопроизводстве. А перед поездкой ему ставятся какие-то задачи: «Вот Вы там будете, и в своей научной работе обратите внимание на то-то и то-то…».
Это была всеобщая международная практика. У американцев было то же самое.[172] Но это означает, что всякий «наш человек», появившийся там, и «их человек», появившийся здесь, тут же вносился соответствующими службами в какие-то списки «потенциальных разведчиков». И если Жорж указал именно Гришина, подозревая, что у Крамиша есть связи и доступ к «специальным» базам данных, он, тем самым, дал ему возможность «пробить» эту фамилию и убедиться, что запрос от Иванова – это заход со стороны наших «органов»…
Быстрый и конкретный ответ Крамиша показал Жоржу, что его предположения о достаточно «коротких» отношениях Крамиша с разведкой подтвердились, Крамиш же получил свидетельство лояльности отношения Жоржа к себе.
Конечно, вызывает интерес вопрос о том, согласовал ли Жорж эту свою «операцию» со Львом Гришиным? Я думаю – да. Но, к сожалению, спросить самого Льва уже нет возможности – он скончался 31.10.10.
А моя попытка узнать что-либо об этой истории у Владимира Иванова, «независимого военного обозревателя «Независимой газеты»», который продолжает писать свои обзоры в этом издании до сих пор, оказалась безуспешной – редакция газеты не ответила на мою просьбу о предоставлении контактной информации о В. Иванове.[173]
Не исключаю, что умное и корректное поведение Крамиша могло подвигнуть Жоржа к тому, чтобы дать ему некоторую информацию о себе с тем, чтобы описание истории его жизни, которая, как он уже понял к этому времени, действительно представляет общественный интерес по обоим берегам и Атлантического и Тихого океанов, не стало монополией В. Лоты.
Вспомним таинственную автобиографическую записку Жоржа, представленную в главе «Первая вербовка».[174] Как было показано, адресатами этого документа не могут быть ни В. И. Лота (если бы он был адресатом, то зачем было бы сообщать ему – автору! – о первой публикации в 1999 г. в «Совершенно секретно»?), ни А. П. Жуков.
Кто ещё в это время (вторая половина 2000 – начало 2002 годов) мог интересоваться разведческим прошлым Жоржа и получать от него информацию об этом? В нашем пучке событий только один человек – американский историк атомного проекта А. Крамиш!
При таком предположении всё встаёт на свои места. Крамиш пишет мемуары, он собирает материалы о Манхэттенском проекте и его участниках, Жорж Коваль – его «друг» и коллега по работе в проекте (это открыто заявлено Крамишем в письме ректору РХТУ акад. П. Д. Саркисову). Получив через ректорат РХТУ связь с Жоржем, он просит его дать свои воспоминания.
И, как я полагаю, документ – «автобиографическая записка» Жоржа из ДСАЖАК – это черновик письма к Крамишу, который впоследствии был, вероятно, переведен на английский и послан (или не послан…) Крамишу по почте.
Ключевым для такого предположения является такой оборот в тексте документа:
Оборот «у нас» предполагает, что адресат находится где-то «у вас». В контексте нашей истории – явно в США. А отсутствие в тексте ссылки на публикацию в «Историческом Вестнике РХТУ» естественна – Крамиш, конечно же, осведомлен о публикации своей переписки с ректоратом РХТУ!
Почему Жорж написал это по-русски? Очень важны с этой точки зрения воспоминания Майи Коваль, внучки Жоржа Абрамовича, которая была его «секретарём» в период с 2003 по 2006 г. Майя Геннадьевна отмечает, что к переписке с Крамишем (а с марта 2003 года она стала электронной), Жорж Абрамович относился очень серьёзно. Тексты своих писем он тщательно готовил и редактировал.
По воспоминаниям Майи, он понимал, что Крамиш может быть отставным (и даже действующим – отставных разведчиков не бывает, и это не нужно было напоминать «самому успешному атомному разведчику России»!) сотрудником ЦРУ. Так что написание письма по-русски с последующим переводом – это естественный технологический прием «тщательно продумываемого общения».
Финал операции «Дельмар-2»
Для ведомства это было очень болезненной и неприятной неожиданностью. Образно говоря, замок на дверце «золотой клетки», в которой сидел «Дельмар-2», оказался взломанным А. Крамишем, и Дельмар-2 получил свободу – он мог общаться и с представителями ГРУ, и с их американским коллегой А. Крамишем.
12.27. А. Крамиш. Фото, присланное им Ж. А. Ковалю.[176]
И в новой обстановке Жорж показал себя «крепким орешком». Понимая, что его персона является только приманкой для публики, причём после выхода книги о роли ГРУ в добывании «атомных секретов» серьёзные аналитики и критики ГРУ найдут в ней много такого, что выявит именно пропагандистские цели её издания, служить «живцом» при ловле рыбки в мутной пропагандистской воде Жорж не захотел и не разрешил использовать свое имя в тексте.
Более того, потребовал таких правок фактов своей биографии, которые не позволили бы официально отождествить себя с героем книги. Но для тех, кто действительно знал и ценил его, должно было быть очевидно, что речь идет именно о его работе. При этом он учитывал теперь не только российский, но и возможный международный резонанс материалов готовившейся книги.
Какая-то своя игра шла у него и с Крамишем – эти два разделённые двумя океанами старика, два умудрённые жизненным опытом еврея, сыгравшие свои таинственные роли в истории создания атомной бомбы на планете Земля, знали и об этой истории, и друг о друге то, чего не знали ни ГРУ, ни ФБР.
И в конце жизни судьба подарила им возможность ещё и вспомнить те игры, в которые они играли в молодости. Теперь возраст и накопленный жизненный опыт сблизили их настолько, что показалось –
Рискну предположить, что этому сближению способствовало и то, что на расстоянии десятилетий, отделявших их в начале двухтысячных от далёких сороковых, и их жизненный опыт, и ход истории сформировали у них новую оценку смысла и содержания их прошлого общения. В исторической перспективе из всех тогдашних противоречий и противостояний, в которые они оба были вовлечены, главным, с моральной точки зрения, оказалось противостояние подлости и порядочности. А в этом противостоянии они были на одной стороне баррикад.
В то время эта доминанта формировалась политикой Гитлера по отношению к евреям:
И с этой точки зрения американские евреи Коваль и Крамиш, при всём различии их идеологических убеждений и принадлежности к остро конкурирующим друг с другом силовым структурам союзных тогда государств, оказывались «в одной команде».
И что бы ни стояло за стечением обстоятельств, позволивших Крамишу однажды позвонить в Москву, в квартиру на Мичуринском проспекте, и Арнольд, и Жорж восприняли этот подарок судьбы очень эмоционально!
Оба описывают этот момент почти одинаково. После томительной паузы, последовавшей за формальным представлением, в течение которой Крамиш с тревогой ждал реакции Коваля, оба вдруг рассмеялись: «Ба, Арнольд!», – «Ты, Жорж?»…
Им ведь было что вспомнить о жизни в «молодые годы»! Как теперь стало известно, уже очень давно, 04.01.1956, в интервью агентам ФБР
«
В памяти Крамиша Жорж в молодые годы был «гулякой праздным».[179] А то, что к моменту возобновления общения он стал «великим разведчиком», только подогревало интерес к свидетелю и его, Крамиша, «жизнелюбивой» молодости, которому он наверняка завидовал тогда как «удалому молодцу», а теперь завидовал ещё и – это он чувствовал как историк – приближавшейся его мировой славе как разведчика…
Можно только догадываться, как это раздражало ГРУ. В. И. Лота был вынужден согласовывать с Жоржем каждый пассаж своего текста, а Жорж свободно и бесконтрольно общался при этом с американским историком, что-то сообщал ему, что-то получал от него!
Служба почтового контроля фиксировала не очень активную, но регулярную переписку Коваля и Крамиша. Работа над книгой В. Лоты шла трудно. Ведь в ней описывалась работа не только Дельмара, но и многих разведчиков – Адамса, Черняка, Кремера, Мея, Фукса и других. И почти по каждой главе возникали какие-то «специфические проблемы», затягивавшие работу.
К тому же и «либеральные сквозняки» порой существенно охлаждали «трудовой пыл». Так, в декабре 2001 года третий номер «Исторического Вестника РХТУ им. Д. И. Менделеева» фактически обесценил «главную сенсацию» книги – раскрыл Ж. А. Коваля как «атомного разведчика», опубликовав письма Крамиша и некоторые другие материалы. Причем редакция не согласовывала эту публикацию ни с «компетентными органами», ни даже с самим Ж. А. Ковалем![180]
В этом нет ничего необычного – никакого согласования и не требовалось, но говорит о том, что редакция «Исторического Вестника» к тому моменту уже изжила совковый страх – «как бы чего не вышло» при рассмотрении возможности опубликования «острых материалов».
При подготовке к публикации состоялся разговор с Жоржем Абрамовичем (вероятно, по телефону) в котором он сказал А. П. Жукову «дословно следующее:
И эта его фраза была вставлена в вёрстку материалов «Исторического вестника».
С достаточно большой долей уверенности можно утверждать, что Жорж Абрамович держал в руках металл, из которого был изготовлен вот этот плутониевый шарик:
12.28. Плутониевая сфера, окружённая блоками карбида вольфрама в эксперименте по определению критической массы плутония.[182]
Этот снимок сделан в Лос-Аламосе 2 октября 1945 года, но Жорж Абрамович держал в руках металл, из которого он изготовлен, до перевода в Дейтон 10 марта 1945 года.
В публикации «Вестника» этой фотографии не было, но от этого потенциальная мощь «информационного взрыва» от этой публикации не становилась меньше.
Спасало автора готовившейся к печати рукописи «ГРУ и атомная бомба» только то, что «Исторический вестник» – издание ведомственное и очень малотиражное – 200 экз. Так что пока эта информация была доступна только менделеевцам. Хотя этого было уже достаточно для того, чтобы она стала распространяться среди научно-технической элиты как историческая сенсация. Вот тому пример.
Указанную дату «в начале 2000-х» можно уточнить – мемуары Ф. Г. Решетникова вышли в самом конце 2001 года, они поступили в электронный каталог РГБ 6 ноября 2001 года. Значит, презентация состоялась где-то в декабре 2001, как раз в момент публикации «Вестника истории РХТУ» и П. Д. Саркисов мог «похвастаться» Ковалем именно в связи с этой публикацией.
Так что следовало спешить с громкой публикацией, не дожидаясь того, что кто-то из коллег-журналистов или историков «откопает» это редкое ведомственное издание РХТУ и даст огласку в наших центральных СМИ!
И не только в «наших». В этот момент произошли весьма любопытные эвереттические ветвления.
Невидимые нити альтерверса
В одной из ветвей альтерверса кто-то из менделеевцев, причастных к истории восстановления контакта Жоржа и Крамиша, переслал ему номер «Исторического вестника» с его письмами и материалами о Жорже.
Представим себе реакцию Крамиша, ознакомившегося с материалами этого номера журнала. Ясно, что публикация по сути является «раскрытием Жоржа» и его причастность к атомной разведке СССР теперь в России – «секрет Полишинеля».
И мог ли он, один из самых авторитетных в США историков советского атомного шпионажа, не использовать этот факт для укрепления своего авторитета? Ведь ещё пять лет назад, в 1995 году, он опубликовал в «Commentary» (приложение к денверской газете «Rocky Mountain News») статью со своими воспоминаниями о некоторых эпизодах истории Манхэттенского проекта и фотографией военного подразделения в Ок-Ридже, на которой запечатлён и он сам, и Жорж Коваль!
12.29. Газета «Commentary», Денвер, Колорадо, 6 августа 1995 г.[184]
12.30. Увеличенный фрагмент фото из газеты «Commentary». А. Крамиш (сидит первый слева) и Ж. Коваль (стоит первый справа) – солдаты армии США в Ок-Ридже 9 авг. 1944 г.[185]
Фактически, он опередил «Исторический вестник РХТУ» на пять лет в представлении «широкой публике американской глубинки» советского атомного разведчика Жоржа Коваля. Правда, и «Commentary», и «Вестник», издания «провинциальные», малотиражные, да и публикации в них не отражают полной картины – каждая из них по отдельности есть только элемент паззла «Советский атомный разведчик Жорж Коваль в Манхэттенском проекте».
Эти элементы следовало соединить и дополнить (а и то, и другое, было Крамишу по силам!), чтобы получилась «информационная бомба» мирового масштаба.
Далеко ли от нас эта ветвь событий? Буквально в одном шаге! Как рассказал мне А. П. Жуков, он, вместе с Г. Г. Каграмановым, уже готовил письмо А. Крамишу и бандероль с номером «Исторического вестника». Но что-то не сложилось, что-то отвлекло – письмо не было отправлено. Какая мелочь отделила нас от этой ветви, неизвестно.
А в той ветви альтерверса, в которой на глаза Жукову с Каграмановым не попалось спелое яблочко (хорошая закуска!), отвлекшее их от написания адреса на бандероли в Америку, А. Крамиш, специалист по электродетонаторам атомных бомб и историк атомного проекта, получив бандероль с журналом из Москвы, этот паззл «информационной бомбы», конечно же, собрал и взорвал.
Но произошло это «не у нас». И как развивались события в этой ветви дальше, гадать не буду.
Думаю, что «у нас» В. Лота узнал о публикации в «Историческом вестнике РХТУ» переписки Крамиша с ректоратом РХТУ и других материалов, среди которых была и фотография Ж. А. Коваля с подписью: «Первый советский человек, взявший в руки элемент № 94» от самого Жоржа Абрамовича.
Конечно, это огорчило Владимира Ивановича, и, вероятно, поэтому у него возникла такая спешка с публикацией книги, что рукопись «в целом» попала в издательство без итогового просмотра Жоржем.
Просматривается и ещё одно тонкое ветвление альтерверса. В нём ГРУ (и Лота, естественно) каким-то образом знали о содержании писем А. Крамиша к Ж. А. Ковалю и знали о публикации в «Commentary».
В этом ветвлении В. Лота, узнав о публикации в «Историческом вестнике», не просто огорчился, а сильно разволновался. Ему, опытному ГРУшнику, стало ясно, что достаточно скоро и Крамиш также узнает об этой публикации и может стать первым, кто громко и публично оповестит мир о «феномене Коваля».
И тогда ФБР и ЦРУ снимут «информационные сливки» с этого события, а ГРУ окажется в роли недотёпы, прозевавшего выигрышный ход в вечной шахматной партии разведок, к тому же вынужденного оправдываться от обвинений в воровстве атомных секретов.
Но это тоже «не наше ветвление» – не было у ГРУ законных возможностей для ознакомления с личной перепиской Арнольда и Жоржа, а, значит, и опасения по поводу возможной «информационной диверсии» Крамиша ☺.
Подготовив материалы для книги, В. Лота сразу опубликовал её «ударную часть» – о разведчике Дельмаре – в качестве «сенсационной бомбы» в газете «Красная Звезда» от 19 апреля 2002 года. И «бомба» взорвалась!
Статью заметили, много обсуждали, и сам Жорж дарил газету со статьёй и своими автографами. Многие сегодняшние авторы обращаются к ней, собирая материалы по биографии Ж. А. Коваля. Книга «ГРУ и атомная бомба» подписана к печати 24 апреля того же года, и статья послужила прекрасной рекламой для книги.
Но то, что и статья, и книга оказались без «главной изюминки» – кто же такой Дельмар? – показывает, что из двух задач, которые были поставлены перед сотрудником ГРУ, выполненной оказалась одна, первая – опасность того, что Жорж Абрамович Коваль своими действиями нанесёт вред имиджу ГРУ, была устранена. А вот вторая – сделать его искренним «другом ГРУ», так и не получилась.
Таким образом, может показаться, что операция вербовки завершилась «вничью»: ГРУ избавилось от потенциальной опасности имиджевого скандала, а Жорж Абрамович обрёл подобающий его заслугам вес в кругу близких ему людей и профессиональных разведчиков – как «наших», так и «не наших», без попадания под софиты «жёлтой прессы».
Приобрёл Жорж Абрамович и некоторое укрепление своего финансового положения. И с полным основанием мог бы повторить вслед за Фёдором Степановичем Елистратовым, героем Олега Басилашвили из фильма «Небеса обетованные»: «У меня пенсия хорошая. Маленькая, но хорошая».
Однако в рамках нашей модели, эта операция просто выявила торжество здравого смысла. Ведь вероятные опасения ГРУ о возможном наличии у Жоржа Абрамовича намерений как-то дискредитировать ту разведывательную структуру, в которой он почти десять лет своей молодой жизни отдавал все силы для выполнения поставленных перед ним задач – это мифические опасения. Вся его жизнь показала – был он человеком «высшей пробы» и просто органически не был способен на недостойные порядочного человека поступки.
Тем не менее, очевидное раздражение автора книги «ГРУ и атомная бомба» по поводу такого исхода вербовки видно из следующих фактов. После выхода статьи и книги, он ничего не написал ни о Ковале, ни о Дельмаре до самой смерти Жоржа Абрамовича.
К теме Дельмара В. Лота обращается в своих публикациях только почти через 4 года после выхода книги и через 10 месяцев после смерти Жоржа.
Он посвящает Дельмару несколько абзацев в статье об атомных разведчиках.[186] И опять пишет не о Ковале, а именно о Дельмаре. Почему он не воспользовался якобы данным ему ещё 25 декабря 2005 года разрешением «раскрыть» псевдоним Дельмара? Можно только гадать. Выскажу свои предположения.
Мне кажется, что когда пропала нужда в пропагандистском эффекте после завершения операции «Дельмар-2», раскрытие псевдонима «Дельмар» снова становится некоей «козырной картой», которой не следует разбрасываться в мелкой игре. Карта оказалась востребованной в 2007 году, при подготовке награждения Ж. А. Коваля звездой Героя России. Но это тоже другая история, о которой речь впереди…
А пока посмотрим, как протекала жизнь пенсионера Жоржа Абрамовича Коваля после бурных событий 1999–2002 годов.
Глава 13. Пенсионер
21 год и 10 дней…
Запись в трудовой книжке Жоржа Абрамовича Коваля свидетельствует, что с понедельника 21 января 1985 года он «освобождён от занимаемой должности по ст. 31 КЗОТ РСФСР» и, в соответствии с Приказом № 97 от 15 января того же года, увольняется с последнего постоянного места работы – МХТИ им. Д. И. Менделеева.[187] Таким образом, с этого понедельника он стал «чистым пенсионером».
Обстоятельства, предшествовавшие этому событию и бывшие истинной причиной увольнения заслуженного и уважаемого сотрудника, к тому времени уже 12 лет имевшего право «на заслуженный отдых», но продолжавшего в составе «дружного коллектива» кафедры Общей химической технологии успешно служить делу воспитания и подготовки кадров советской химической промышленности, ещё свежи в памяти ветеранов кафедры.
Свежи настолько, что откровенное обсуждение их подробностей до сих пор ими не приветствуется. Но, скажу прямо, «официальная причина» – необходимость ухода за больной женой – вряд ли была доминирующей. Ничего критического в состоянии здоровья Людмилы Александровны в это время ещё не было. Тем не менее, цели, мотивы и формы поведения в «делах житейских» коллег по кафедре – это «тонкая материя» и вряд ли нужно здесь и сейчас испытывать её на прочность…
«Чисто пенсионная жизнь» у Жоржа Абрамовича оказалась долгой – 21 год и 10 дней. И состояла из трёх основных периодов: первые годы (1985–1996), когда Людмила Александровна была относительно здорова и он ещё «подрабатывал» доцентом на родной кафедре 2 месяца в году, годы тяжёлой болезни Людмилы Александровны (май 1996 – май 1999), когда все его силы отдавались уходу за ней, и годы после её смерти (июнь 1999 – январь 2006).
Что касается первого периода, то о нём мало что можно рассказать – «обычная пенсионная жизнь». Род колхозника Абрама Коваля в это время был ещё рассеянным по просторам страны – Хабаровск, Воскресенск, Москва – и каждая его ветвь была относительно автономной. Конечно, переписка, редкие встречи – контакт был всегда, но на бытовом уровне каждая из ветвей жила всё-таки самостоятельной жизнью.
Конечно, в критические моменты, когда случались большие беды, никакие сотни и тысячи километров не были препятствием для соединения усилий в попытках эти беды преодолеть. Но не всегда это удавалось.
В мае 1987 года случился инсульт у Шаи. Выяснилось, что может помочь препарат церебролизин. О том, что произошло дальше, рассказал Г. И. Коваль:
Спасти Шаю не удалось, но и Геннадий, и Жорж Абрамович сделали для этого всё, что возможно в человеческих силах…
Конечно, было бы очень интересно узнать, о чём думал и вспоминал «отставной разведчик Дельмар», прогуливаясь на лыжах вдоль Мичуринского проспекта, или «отставной педагог Коваль» за чаепитием с женой на даче, но документальных свидетельств об этом пока немного, так что я оставляю эту тему будущим историкам рода Ковалей. Убеждён, что такие найдутся и среди самих Ковалей, и среди «внешних историков», которые будут заниматься биографией Жоржа Абрамовича.
Второй период ещё более личный и потому ещё более закрытый для анализа и детализации. Пока можно только констатировать, что в той тяжелейшей жизненной ситуации, в которой оказался Жорж Абрамович, он проявил и стойкость, и мужество и «бытовой героизм», которые требуются от человека его нравственных принципов в таких обстоятельствах.
И в этом ему помогли и члены складывавшейся в это время «московской общины», особенно её «воскресенская ветвь». Но и об этом много не напишешь: событий мало, тяжёлая рутина быта, а эмоции… Те, кто пережил подобное, их знают, а остальным можно только пожелать избегнуть такого испытания.
В последний период он оказался во главе обширного рода Абрама Коваля, многочисленного благодаря потомству его сына Шаи.
Дети и внуки Шаи, в силу происходивших в стране процессов, в конце 90-х собрались, по выражению Г. И. Коваля, в большую «московскую диаспору» (семьи племянниц и племянника с их супругами, братьями, сёстрами и детьми). К Жоржу Абрамовичу сходились нити «общественных интересов» всех ветвей рода, он принимал кардинальные решения (в частности, об общей семейной даче), но и сам уже нуждался в поддержке и заботе.
По счастливому стечению обстоятельств в 2003 году, типичном году последнего периода «пенсионерства» Жоржа Абрамовича, у нас с Геннадием Ковалем, его племянником (а по степени человеческой близости практически сыном), протекала интенсивная интернет-переписка. Она сама по себе достойна внимания и как документ эпохи, и как свидетельство литературного таланта Геннадия.
Старость, как известно, не радость. И потому такое её описание, которое было бы интересно всем возрастным категориям и не вызывало удручённости при чтении, нелёгкая литературная задача. Геннадий выбрал технику «театрализации событий».
13.01. Г. И. Коваль рассказывает…[189]
Избранное им в переписке амплуа простака-балагура (этакого Федота-стрельца) скрывает от постороннего взгляда тонко чувствующую, а потому ранимую душу автора. Со всей ясностью это видно из полного текста переписки, но в данном случае я привожу только избранные места из писем Геннадия ко мне, относящиеся к событиям, в которых принимал участие Жорж Абрамович.
Жорж Абрамович представлен как суперпозиция «noble vieux» и комика-резонера, типа пары «Плятт – Никулин» из киноновеллы Л. Гайдая «Родственные души» по рассказу О’Генри.
В письмах Геннадия действие происходит в театральном антураже, но сюжеты взяты из текущей жизни. Это буквальная реализация модели мира В. Шекспира:[190]
Год оказался богатым на события семейной жизни, а их описания в письмах Геннадия – яркая мозаика мгновенных отражений незаурядной личности Жоржа Абрамовича, сохранившего ясный ум и остававшегося верным своим жизненным принципам и на девяностом году жизни.
В публикуемых отрывках из писем проведена минимальная редактура, исправляющая только естественные погрешности быстротечного общения Геннадия с компьютерной клавиатурой. Отрывки сопровождаются минимально необходимыми комментариями.
Из писем Г. И. Коваля 2003 г., Воскресенск
31.01.2003 13:40
03.02.2003 14:58
06.02.2003 14:22
04.03.2003 11:49
07.03.2003 10:09
11.03.2003 11:37
22.04.2003 16:28
25.04.2003 14:54
29.04.2003 11:19
22.07.2003 11:42
27.08.2003 15:00
< Действительно, и в следующем, 2004 г., когда мы с Н. О. Лебедевой были в гостях у Жоржа на даче,
13.02. В гостях у Жоржа 27.09.2004 г.[201]
я видел довольно много хороших грибов, например, подосиновиков, растущих прямо на участке. И видел, как Жорж Абрамович их собирал:
13.03. Сбор грибов на дачном участке 2004 г.[202] >
02.09.2003. 13:15
…
03.09.2003 11:01
19.09.2003. 15:15
22.09.2003 11:38
24.09.2003 10:28
25.09.2003 10:23
26.09.2003 11:56
09.10.2003 11:41
13.04. В минуты отдыха от дачных хлопот.[210]
На этой фотографии Майи Коваль 2004 года Жорж отдыхает на террасе нового летнего дома, построенного для всего «Ковалевского клана» – семей племянниц, внучек с правнуками и правнучками. Год, прошедший после этого письма Геннадия, нисколько не изменил дачных привязанностей Жоржа. Более того, постройка и заселение нового дома только прибавила хлопот по хозяйству. Но он, как «патриарх рода»: нисколько этим не тяготился, и сам принимал деятельное участие во всех хозяйственных начинаниях
13.05. «Здесь я решаю – что, как и когда!».[211]
10.11.2003 11:29
13.11.2003 15:14
17.11.2003 11:43
18.11.2003 10:46
20.11.2003 16:41
21.11.2003 10:23
25.11.2003 09:56
28.11.2003 11:58
01.12.2003 11:56
13.06. Начали ремонт и оба при деле – Г. И. Коваль и Ж. А. Коваль.[219]
03.12.2003 15:48
13.07. 6.1
03.12.2003 15:55
Это добавка, чтобы пролезло сподручней, а писать опять про то же не буду тут.
13.08., 13.09., 13.10. <Фото из письма Г. И. Коваля от 03.12.03:15.55: Л. А. Иванова и Ж. А. Коваль; молодой Ж. А. Коваль; Ж. А. Коваль произносит тост>
15.12.2003 14:36
13.11. и 13.12. <Фото из письма Г. И. Коваля от 15.12.03:14.36: Ж. А. Коваль «а-ля Утёсов из «Весёлых ребят»; Л. А. Иванова и Ж. А. Коваль на берегу реки>
16.12.2003 12:05
17.12.2003 15:59
13.13. и 13.14. <Фото из письма Г. И. Коваля от 15.12.03:15.59: «Ремонт забора на даче», студенты Л. А. Иванова и Ж. А. Коваль>
18.12.2003 11:43
<Это письмо – один из первых документов, знакомство с которым было моим «первым погружением» в историю рода Ковалей. Оно аккумулирует важные устные семейные предания и содержит сведения о некоторых событиях, не отражённых ни в каких сохранившихся документах. Разумеется, устная традиция изменчива и всегда содержит некие мифологемы. В дальнейшем, когда после смерти Жоржа Абрамовича я начал сбор материалов по его биографии, у меня были продолжительные беседы со многими членами «московской диаспоры» Ковалей и появились дополнения и уточнения изложенных Геннадием сведений. Информация стала подробней и объёмней, но это не разрушило целостности общей картины, которая сложилась у меня в результате чтения этого письма>.
13.15. Абрам Коваль с внучками (слева направо: Софа, Абрам, Гала, Гита).
19.12.2003 14:45
22.12.2003 10:23
13.16. <Фото из письма Г. И. Коваля от 22.12.03:10.23: Г. И. Коваль, Ж. А. Коваль, Г. Ш. Соловьёва, А. Соловьёва на даче>.
24.12.2003 11:40
26.12.2003 15:16
< Это письмо – комментарий к моему описанию нашего с Н. О. Лебедевой визита к Жоржу Абрамовичу 25.12.03. Мы, конечно, передали ему наш «групповой подарок»:
13.17. Ж. А. Коваль рассматривает календарь-подарок к 90-летию от «младших учеников» 25.12.03.[241]
На первой странице календаря видны фотографии, присланные мне письмом Геннадия от 03.12.03 и 15.12.03. На остальных страницах – фотографии с нашей встречи 23.02.03>.
29.12.2003 16:31
На этом заканчивается синопсис действа «Пенсионер Ж. А. Коваль. 2003 год.», автором которого является Геннадий Коваль.
Во время написания этих крохоток в 2003 году не было у автора – заместителя начальника цеха аммофоса № 2 по технологии экстракционной фосфорной кислоты Воскресенского химкомбината – никаких литературных амбиций, никаких притязаний на «литературную славу», как не было никаких мечтаний о наградах и воинских званиях у их главного героя – «отставного аспиранта МХТИ им. Д. И. Менделеева» – в 1940–1948 годах, когда он работал «атомным разведчиком».
В спектакле жизни человеку приходится исполнять множество ролей. И, независимо от того, какой является очередная – всеобщего любимца или незаметного «кушать подано» – играть нужно весело и в полную меру своего таланта. И на «мировой сцене» в расцвете сил, и на дачном задворке на десятом десятке прожитых лет.
13.18. Он помог Курчатову разрубить гордиев узел атомной бомбы. А уж эту берёзовую чурку разрубит сам![245]
Это бывает трудно, но Ковалям к трудностям не привыкать. Ковали – они такие!
13.19. Г. И. Коваль. Сентябрь 2004 г.[246]
Глава 14. Дорога к пьедесталу Героя России
Первый проблеск
После того, как вы познакомились с биографией героя этой книги достаточно подробно, у вас вряд ли возникает сомнение в том, что он никогда не стремился к славе и почёту и сам даже не мог предполагать, что его работа как разведчика достойна высшей государственной награды.
Тем не менее, именно так она была оценена президентом России. Подчеркну – именно президентом, поскольку, как мне доподлинно известно – в самом ГРУ мнения о том, достоин ли Жорж Абрамович такого звания, были неоднозначными и весьма противоречивыми.
Характерная деталь – именно РХТУ им. Д. И. Менделеева оказался той государственной организацией, от имени которой было объявлено о кончине Жоржа Абрамовича. Никаких других официальных сообщений об этом событии и, тем более, упоминаний о том, что он был ветераном военной разведки, не было.
Первые публичные разговоры о посмертном награждении Жоржа Абрамовича прозвучали уже 2 февраля 2006 года, на поминках в РХТУ им. Д. И. Менделеева, сразу после его кремации.
Инициатором такого награждения выступил тогдашний только что избранный ректор РХТУ профессор В. А. Колесников. Он пообещал, что руководство РХТУ обратится с предложением о представлении Жоржа Абрамовича к посмертной награде.
Правда, Владимир Александрович тут же оговорился, что «
14.01. Ректор РХТУ им. Д. И. Менделеева В. А. Колесников.[247]
Так сложилось, что вскоре я имел телефонный разговор с одним из представителей «спецслужбы ГРУ» – предлагал провести совместную работу по увековечиванию памяти Жоржа Абрамовича.
Я наивно думал, что после его смерти отпадают многие мотивы засекречивания и пора раскрыть «секрет Полишинеля» – тот факт, что известный по книге В. И. Лоты «ГРУ и атомная бомба» атомный разведчик Дельмар – это Жорж Абрамович Коваль.
Не знал я и о том, что, по словам В. Лоты, Жорж, которого Лота просил о раскрытии псевдонима в книге «ГРУ и атомная бомба» и который не разрешил тогда это сделать, 25 декабря 2005 года сам разрешил ему в следующих публикациях назвать настоящее своё имя.[248] Тогда же я записал суть ответа «представителя спецслужбы ГРУ».
Этот представитель сказал мне,
Как видно сегодня из этой записи, мой собеседник уже тогда «был в курсе» действительного хода «операции «Дельмар» и того, что в ней принимали участие родственники и друзья Жоржа, некоторые из которых (или их близкие родственники по ту сторону океана) «могут пострадать».
Видно также, что «посольская история» Жоржа (а я в момент этого разговора ничего о ней не знал!) и его активный контакт с Крамишем были для ГРУ настолько раздражающими факторами, что «не следует выдвигать Жоржа на награду».
Я, конечно, не удовлетворился таким ответом, и та дневниковая запись заканчивается так:
Дальше с моей стороны были попытки получить не «телефонную», а официальную позицию ГРУ. Дважды ходил в приёмную министра обороны С. Б. Иванова и сдавал под расписку свои письма – прямой связи с ГРУ у меня не было.
Первая реакция ГРУ
В своём письме я писал:
Разумеется, никакого ответа от Сергея Борисовича я не получил и не должен был получить: когда на имя государственного руководителя столь высокого ранга как министр обороны (в данном случае С. Б. Иванова) поступает письмо «от населения», то он принципиально не отвечает, поскольку это не предусмотрено положением о документообороте.
Плохой аппарат выбрасывает письмо в корзину. А хороший аппарат пересылает письмо по принадлежности. У Сергея Борисовича аппарат был хороший и сработал в данном случае безукоризненно, в строгом соответствии с буквой и духом своей работы – моё письмо было направлено в ГРУ и я получил ответ «по существу» от Помощника начальника Главного управления Генерального штаба ВС РФ Н. Бойко:
14.02. Письмо Н. Бойко от 20 марта 2006 г. к Ю. А. Лебедеву.[252]
Теперь я имел возможность обращаться прямо в ГРУ – на конверте был адрес полевой почты. И я попытался переубедить Н. Бойко:
Сегодня я понимаю, что слова Н. Н. Бойко о том, что «время рассказать общественности о деятельности Коваля Ж. А., связанной с работой в разведке, пока еще не наступило» были не только «формальной отпиской», как казалось мне тогда.
Юридическая обоснованность моих требований о допуске к архивам совершенно очевидна. И будь на то добрая воля, в моё распоряжение должны были быть представлены многие важные для настоящей книги документы. Однако, и у Н. Н. Бойко были не надуманные причины ограничить мою активность.
Даже сейчас, после «раскрытия», как нам представлено официально, важнейших эпизодов деятельности Коваля-разведчика, за что он и был удостоен звания Героя РФ в середине «нулевых годов», у профессиональных историков Советского атомного проекта остались сомнения – исчерпывает ли это его вклад в формирование главных ветвей развития мировой истории середины XX века.
Вот что много позже написал мне один из них:
Наша переписка на этом не прекратилась. Однако, поскольку позиции сторон были твёрдыми (моя – «Пустите, я имею право!», а Н. Бойко – «Право имеете, но не пущу – несвоевременно!») и в ходе переписки не сблизились, никакого компромисса найти не удалось.
Почему-то это настолько «напрягло» Главное управление Генерального штаба ВС РФ и лично помощника его начальника Н. Бойко, что летом 2006 года ко мне домой пришёл (даже, вернее, прибежал, судя по тому, как он запыхался, когда я открыл ему дверь ☺) посыльный (!) и сообщил, что меня приглашают на беседу в ГРУ.
Встреча состоялась 7 июля 2006 года. На ней я познакомился с генерал-майором Николаем Николаевичем Бойко. Оказалось, что это именно он подписывал ответы на мои письма и пригласил меня для личного разговора.
14.03. Генерал-майор Н. Н. Бойко.[261]
Николай Николаевич повторил свою аргументацию, украсив её несколькими колоритными деталями, которые я обещал «не разглашать», но суть осталась прежней – «несвоевременно!».
Только позже мне стало ясно, что либо эта аргументация была лукавством со стороны генерала, либо явно лукавил В. Лота, когда написал, что сам Жорж Абрамович разрешил «раскрыть» свою фамилию на встрече с ним 25 декабря 2005 года.
Предупредил меня Николай Николаевич и о том, что мои личные изыскания по этой теме могут привести к неприятностям для меня.
Ни в коем случае не подумайте, что это было формой давления или угрозы мне со стороны ГРУ. Наоборот, это было проявлением заботы ГРУ о моей безопасности – Николай Николаевич имел в виду деятельность иностранных разведок, с которой я могу столкнуться в поисках материалов по советской «атомной разведке». А уж тут возможны разные неожиданности и провокации!
Свою аргументацию в полном объёме мне развернуть не удалось. К сожалению, разговор оказался весьма коротким – вскоре после начала нашей беседы Николая Николаевича вызвал его руководитель по внутреннему телефону и мой собеседник, с сожалением надевая генеральский китель (лето, жара, но к начальству нужно являться одетым по форме!), весьма дружелюбно простился со мной.
«В сухом остатке» после окончания беседы осталось следующее. ГРУ будет «отслеживать» ситуацию и новые данные предоставит общественности «своевременно». Я же волен заниматься этой темой самостоятельно (мы живём в свободной демократической стране!), но мне рекомендовано при подготовке публикаций согласовывать их с ГРУ. Никакой цензуры! Они готовы оперативно реагировать на мои вопросы по той информации, которую я получу в ходе собственных изысканий и захочу им сообщить в случае, если мне самому покажется, что эта информация опасна для меня. Нужно просто прислать материалы для просмотра и потом самостоятельно решать их судьбу с учётом возможных комментариев и рекомендаций ГРУ.[262]
Поскольку встреча оказалась «скомканной», после неё я, вдохновлённый дружелюбием генерала, попытался ещё раз «достучаться» до Николая Николаевича, послав ему следующее письмо:
Ответа не последовало. На этом переписка прервалась.
И, как мы и договорились с Николаем Николаевичем, мы продолжили работу по увековечению памяти Жоржа Абрамовича «по отдельности».
Я приступил к делу по академической привычке со знакомства с литературой и некоторых бесед с коллегами и родственниками Жоржа. Литература была почти необъятна, я – совершенно неопытен в этой теме, коллеги рассказывали интересно, но немного, так что мой путь проходил по «историческому мелколесью» ни шатко, ни валко ☺.
А вот команда Бойко работала профессионально. Им было хорошо известно, что в ближайшее время произойдёт некое знаковое событие с участием президента России, которое, если правильно к нему подготовиться, могло привести к значительному успеху.
Это событие – визит президента в новое здание ГРУ. Среди объектов, которые будут показаны и президенту и сопровождающим его журналистам, должен был быть и музей ГРУ. И если подготовить новую экспозицию этого музея соответствующим образом, то можно было надеяться, что удастся «ненавязчиво» привлечь внимание В. В. Путина к фигуре Ж. А. Коваля.
Специальный доклад по вопросу его награждения сделать было трудно – вряд ли Путин выслушивает доклады на исторические темы – а вот использовать его визит в музей нужно было обязательно. Это могло успешно завершить не очень удачно сложившуюся операцию «Золотая клетка для Дельмара».
Вероятно, и моё приглашение в ГРУ к Николаю Николаевичу Бойко было вызвано опасением – не помешают ли мои дилетантские потуги ходу уже шедшей подготовки к «представлению» Ж. А. Коваля президенту Путину в ходе его предстоявшего визита в музей ГРУ? А именно – не стоят ли за мной какие-то мощные СМИ, которые хотели бы перехватить инициативу награждения и, тем самым, лишить ГРУ лавров первенства в извечной борьбе ньюсмейкеров? Наша встреча успокоила генерала – он понял, что за мной нет никого, что я – полный дилетант в истории спецслужб, а одинокий дилетант для ГРУ не опасен.
И, как в очередной раз подтвердила житейская практика, «профессионализм бьёт дилетантизм» – путь команды Бойко оказался эффективным и привёл к желаемому результату.
Визит президента В. В. Путина в ГРУ
Наступила осень, и 8 ноября 2006 года произошло совершенно неожиданное для меня событие! В этот день Президент В. В. Путин посетил новую штаб-квартиру ГРУ, причём этот визит послужил поводом громкой пиар акции: наша военная разведка – самая технически совершенная разведка в мире! В связи с этим президента сопровождал большой пул журналистов и «больших» и «малых» СМИ, а по «основным» новостным каналам были показаны специальные репортажи об этом событии.
Командный пункт, а также тир, бассейн, теннисные корты и, среди других достопримечательностей, музей ГРУ.
14.04. Президент В. В. Путин в новом здании ГРУ.[265]
Я телевизор, как правило, не смотрю. Но в этот вечер совершенно случайно я увидел, что в репортаже НТВ о визите Путина, в кадрах из музея ГРУ крупным планом показали книгу В. Лоты «ГРУ и атомная бомба»! Я тут же написал об этом Геннадию Ковалю и получил ответ:
Эта новость мгновенно разнеслась по «ковалевскому кругу». На следующее утро «без четверти девять меня разбудил звонок Жени Дмитриева.[269] Он сказал: «Юрочка, вот и на нашей улице праздник! Включай телек, в новостях CNN показывают визит Путина в ГРУ и там фотография Жоржа!»
Я включил. Нашел EuroNews, и вправду – музейная комната, стенд с несколькими фотографиями и в средней его части – фото Жоржа, то самое, что висит в Менделеевке! Чуть выше – фото знакомое, но не помню кто – может быть, Адамс? Показ – 2–3 секунды.
Действительно, на «верхнем» фото был портрет А. А. Адамса. Но, кроме собственно портретов, видеоряд зафиксировал – президент Путин остановился возле этого стенда, что-то спросил и выслушивал объяснение от сопровождающего.
При написании этой книги я попытался найти в интернете эти видеофайлы. Я обнаружил несколько видеороликов разных телеканалов, посвящённых визиту Путина в ГРУ, но только в коротеньком ролике «В.В. Путин в нашем музее здания ГРУ» телеканала Россия-1[270] с записью о посещении Путиным музея ГРУ 8 ноября 2006 г. (опубликовано 25 ноября 2015 г.), на две секунды – с 20 по 22 – появляется витрина с портретами Адамса и Коваля. И у меня сложилось впечатление, что все остальные файлы подверглись «редактированию», и кадры с портретом Жоржа были просто удалены.
Но, с помощью М. Г. Коваль удалось найти видеоматериалы, на которых зафиксирован момент знакомства Президента с Разведчиком:
14.05. В. В. Путин (слева), С. Б. Иванов (в центре) и В. В. Корабельников (справа) в музее ГРУ у стенда с портретом Ж. А. Коваля.[271]
В этот момент Президент ещё не знает имени Разведчика, которому он через год присвоит звание Героя России. О возможном содержании разговора, состоявшегося у В. В. Путина с «сопровождающими его лицами», я догадывался по своему жизненному опыту.
Мне показалось, что Путин не знает человека, чей портрет висит рядом с портретом А. Адамса. Он интересуется им и получает разъяснения. Моя догадка была естественной – точно также трактовали эту сцену и многие другие участники «ковалевского круга».
Позже, во время подготовки торжественного заседания, посвящённого 100-летию Ж. А. Коваля в РХТУ им. Д. И. Менделеева, «из вторых рук» мне стали известны некоторые подробности (поскольку «из вторых рук», то за абсолютную достоверность поручиться не могу).
Оказалось, что во время этого разговора В. В. Путин, указывая на фотографию Жоржа Абрамовича, спросил: «А это кто?». И после пояснения удивился тому, что этот разведчик не имеет государственных наград за свою работу. И поручил «проработать этот вопрос».
В подтверждение достоверности такого диалога президента и сопровождающих его лиц приведу изложение этого эпизода в израильском сетевом журнале «Мишпоха»:
14.06. Президент В. В. Путин (в центре), заместитель Председателя Правительства России – Министр обороны России С. Б. Иванов (справа) и Начальник ГРУ В. В. Корабельников (слева) после осмотра новой штаб-квартиры ГРУ.[273]
У ГРУ новая задача
После этого в ГРУ и началась работа! Конечно, не по «полномасштабному» раскрытию разведчика Коваля, а по созданию такого его образа в общественном сознании, который позволил бы готовить материалы для наградного отдела президента. Учитывая сложный последний период взаимоотношений с Жоржем Абрамовичем, для ГРУ это была непростая задача.
Я не случайно подчёркиваю сложность взаимоотношений Жоржа и ГРУ в «последний период», а именно, в 1999–2006 годах. О взаимоотношениях до 1999 года рассказано в главе «На гражданке…»
Разумеется, и до 1999 года могли быть «рабочие контакты», например, в связи с многолетней операцией по «втюхиванию муляжа Жоржа» ЦРУ, о которой рассказано в главе «Герой романа». Сам Жорж мог и не знать об этой операции, но какие-то действия в её рамках по просьбе ГРУ выполнял, не имея возможности оценить их значимость. А эти действия могли быть ключевыми на каких-то этапах операции!
Вернусь теперь к событиям после 8 ноября 2006 года и той работе, которую предстояло выполнить ГРУ в связи с прямыми указаниями Президента Путина.
Попробую эвереттически реконструировать ход этой работы – представить одно из волокон альтерверса, которое кажется мне наиболее типичным, а, значит, и вероятным.
Выбор исполнителя
Кто же мог выполнить эту сложную задачу так, чтобы недавний итог операции «Золотая клетка для Дельмара» – дверцу этой клетки ГРУ так и не удалось надёжно закрыть – не испортил бы впечатления об «атомных успехах» военной разведки и позволил представить Ж. А. Коваля к награде?
Пусть не к высшей – Героя РФ при его «посольских грехах» ему, конечно, не дадут – но к достойной, например, «За заслуги перед Отечеством»?[274] Хотя можно побороться и за Героя РФ – награда-то явно не столько личная, сколько оценочная для ГРУ.
И решили, что выполнять задачу должен главный «официальный биограф» Коваля – Владимир Иванович Бойко (Лота). Он начинал «рассекречивание» Жоржа,[275] ему и заканчивать – вероятно, так рассудило руководство ГРУ.[276]
Я не случайно назвал эту фамилию. Историю пишут люди, и их имена и фамилии должны быть известны. Псевдоним «Лота» я «расшифровал» благодаря работе с материалами ДСАЖАК.
В архиве Жоржа Абрамовича я обнаружил странный документ, которому сначала не придал особого значения – ксерокопию первой публикации о Дельмаре в газете «Совершенно секретно». Впервые я увидел её ещё в 2006 году, при первом знакомстве с архивом. Но только теперь обратил внимание на удивительные особенности.
Во-первых, это
Отсюда вывод – Жорж получил эту копию от сёрьёзного источника. И читал он первую публикацию о себе именно по этой копии! Это и понятно – сам Жорж газету «Совершенно секретно» не выписывал и даже купить случайно не мог – в августе он был на даче, где вообще не было никаких газет.
Во-вторых (и это самое главное!) на этой копии есть запись рукою Жоржа. Запись странная – она начинается чёрной шариковой ручкой, но с середины продолжается цветным синим карандашом. Так бывает, когда нужно обязательно записать что-то «для памяти», что-то только что услышанное и незнакомое, а в ручке заканчиваются чернила. И приходится срочно искать что-то «пишущее» – всё равно что. Ему под руку попался синий карандаш.
И я представил себе, как по возвращению с дачи, Жорж обнаруживает в почтовом ящике конверт большого формата, а в нём – два листа крупноформатного ксерокса, сложенные пополам.
Конверт – тоже важная деталь. Прислали не газету, а ксерокс! Этим подчёркнуто, что всю газету читать не надо – главное в ней на скопированных листах. Да и газету из ящика Жорж мог просто выбросить по невнимательности – столько сейчас макулатуры в почтовых ящиках! А большой конверт, как правильно рассчитывал отправитель, он обязательно вскроет.
В конверте, очевидно, было и письмо, в котором Жоржа просят ознакомиться с текстом и дан телефон, по которому можно связаться с отправителем.
Жорж читает статью «Ключи от ада» об атомных разведчиках ГРУ, подписанную незнакомым ему автором В. Лотой, в которой описаны хорошо знакомые ему события (но с очень интересными неизвестными подробностями!), а в конце с огромным удивлением обнаруживает абзац о себе! В тексте нет его фамилии, но описаны дела Дельмара и есть даже прямое упоминание о нём – «Дельмар жив»! Забавное преувеличение – «Он – доктор химических наук». Но точная деталь – «Живёт в Москве».
Конечно, он взволнован. Конечно, понимает, что «контора» вспомнила о нём. Это и радует, и, конечно, тревожит. Мелькает мысль, что это – неожиданное следствие его контакта с американским посольством. Но анализировать это можно будет потом. Сейчас важно узнать – кто же написал эту статью? И он набирает номер телефона, указанного в письме.
Я не знаю, с кем и о чём был разговор, и не берусь даже гадать об этом. Но одно мне ясно – в ходе этого разговора он узнаёт имя автора публикации. И сразу после окончания разговора, опасаясь от волнения что-то забыть или перепутать, пытается записать его. Но ручка возле телефона за лето засохла, и в середине записи совсем перестаёт писать. Под рукой оказывается старый карандаш (я помню такие – с одной стороны грифель синий, а с другой – красный) и он заканчивает запись – «Влад. Иванович Бойко», а заодно и обводит карандашом абзац о себе:[277]
14.07. Запись Жоржа на ксерокопии статьи В. Лоты.[278]
Так что первое (заочное!) знакомство Жоржа Абрамовича Коваля со своим первым официальным биографом – Владимиром Ивановичем Бойко – состоялось осенью 1999 года.
А первая «публичная встреча» состоялась через несколько месяцев в ГРУ (см. фото 12.07), после вручения Жоржу почетного знака «За службу в военной разведке».
Отметим, что второй персонаж на этой фотографии долгое время оставался неопознанным и в домашнем архиве Жоржа Абрамовича она хранилась как «фото Жоржа и неизвестного».
И в презентацию моего доклада на торжественном заседании в РХТУ им. Д. И. Менделеева, посвящённом столетию Жоржа Абрамовича, я вставил её под названием «Дельмар и Неизвестный». Но в ходе заседания я открыл для себя, и объявил об этом открытии публично, что рядом с Жоржем именно Владимир Иванович Лота, а не таинственный «неизвестный». Инкогнито было раскрыто тем, что сам Лота выступал на этом заседании с докладом незадолго до меня и, представляя его, ведущий заседание ректор РХТУ В. И. Колесников, назвал и его имя, и научные регалии:
14.08. В. И. Лота на трибуне торжественного заседания в честь 100-летия Жоржа Абрамовича Коваля.[279]
Зал внимательно его слушал:
14.09. Выступление доктора исторических наук В. И. Лоты в РХТУ им. Д. И. Менделеева 17.12.13.[280]
Таким образом, оба псевдонима на показанном мною слайде были раскрыты. Каждый случай использования псевдонима имеет под собой какую-то причину, как правило, серьёзную. Я не знаю причин, породивших псевдоним Лота. Что же касается Дельмара (происхождение этого псевдонима обсуждалось в главке «Рождение Дельмара» главы «Первая вербовка») то Жорж Абрамович использовал его для того, чтобы избавиться от назойливого внимания к себе журналистов и литераторов.
Вот что вспоминает Л. С. Соловьёва, внучатая племянница Жоржа Абрамовича:
Что касается назойливых журналистов, и черт характера Жоржа, я согласен с мнением Людмилы Славовны. Относительно же отказа от «литсотрудника» скажу, что это не был отказ от воспоминаний, это был отказ от помощи в их написании. «Я сам!» – принципиальная позиция Жоржа. Имелось в виду: «Если и когда захочу написать что-то, я сделаю это сам».
Итак, в этой эвереттической нити появился главный исполнитель указания президента Путина от 8 ноября 2006 г. Может быть, при иных реконструкциях окажется, что эту роль исполняло другое лицо, и моё видение появления записи Жоржем Абрамовичем имени и фамилии Владимира Ивановича Бойко на ксерокопии статьи Владимира Лоты из газеты «Совершенно секретно» вовсе не главное, а какое-то тонюсенькое ветвление альтерверса. С эвереттической точки зрения это совершенно неважно – все нити, независимо от их «вероятностной толщины», равно реальны. Так что продолжу свою эвереттическую реконструкцию этого волокна альтерверса.
К вопросу о конструкции «информационной бомбы ГРУ»
Одной из главных трудностей, стоявших перед Владимиром Ивановичем, был вопрос о том, что же из сделанного Жоржем как разведчиком, может быть представлено «широкой публике» в качестве его достижения, достойного высокой награды.
Конечно, можно было туманно сообщить о неких «атомных секретах». «Туман» в данном случае вполне объясним, и был бы принят публикой, но тогда вместо «иформационного взрыва» результатом работы журналиста В. Лоты был бы «информационный пшик» полная аналогия с «ядерным пшиком».
Дело в том, что термин «пшик» – означает на языке конструкторов атомного оружия «неполный атомный взрыв», при котором хотя и происходит ядерная реакция, но бо́льшая часть урана или плутония отбрасывается от активной зоны, не успевая в неё вступить. Это ядерный взрыв с очень низким КПД. Случается, когда по тем или иным причинам критическая масса возникает при недостаточном усилии сжатия делящихся материалов.
Разумеется, как журналиста Владимира Ивановича это не устраивало, на таком материале ему хотелось «блеснуть».
К этому моменту «активную информационную зону» разведчика Дельмара питали слова – «личное проникновение», «атомный ад», «Ок-Ридж», «плутоний»… Что ещё можно «вогнать» в неё вместе с фамилией «Коваль»?
К сожалению, никак нельзя раскрывать его работу в 1941–1942 годах, тогда очень важную, но никакого отношения к атомной разведке не имевшую. Позже, уже после присвоения Ж. А. Ковалю звания Героя России, В. Лота «проговорится» об этой стороне деятельности разведчика Дельмара, который
«
Тема эта сегодня вряд ли годится для пиара. А жаль! Ведь именно в это время он действовал как «настоящий разведчик» под руководством резидентуры, активно его поддерживавшей. Сколько усилий было затрачено тогда только на то, чтобы обеспечить ему отсрочку от призыва в армию! А как профессионально сработала резидентура, обеспечивая его прикрытие легендой, для жизнеспособности которой пришлось подключать и американскую агентурную сеть и даже родственников в Сью-Сити.
Но всё это было можно использовать только для пояснительной записки в Управление Президента по Государственным Наградам. А что же «для народа»? Ведь вся его «атомная» работа – это же дело случая! Это даже не «выигрыш в лотерее» – не вытягивал он билетик с надеждой на вознаграждение, а просто получил случайный подарок судьбы.
И не думано, и не гадано – как гром с ясного неба! Конечно, Жорж не растерялся, «гром» этот услышал и «кому следует» толково об этом рассказал. Рассказ получился очень полезным для команды Курчатова, но роль ГРУ при этом свелась к амплуа «принеси – подай».
Тем более важным для Владимира Ивановича было показать, насколько полезным было это «поданое» для советского атомного проекта. В его предыдущих публикациях о Дельмаре (они подробно обсуждены в главе «Вторая вербовка») уже мелькало слово «полоний», однако смысл информации, связанный с этим словом, не разъяснялся. Владимир Иванович понимал, что роль полония можно и нужно эффектно обыграть, введя в «активную информационную зону» «полоний» и «нейтронный запал».
Но здесь, вероятно, возникли возражения от аналитиков – официальное подробное разъяснение роли полония в конструкции атомной бомбы может противоречить обязательствам России по договору о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО). Об этом мне говорил и Ю. Н. Смирнов, «атомный конструктор» и историк советского атомного проекта, когда я просил его содействия в знакомстве с «компетентными по полонию» ветеранами атомного проекта.
Эта просьба стала возможной после того, как я начал принимать участие в работе Общемосковского семинара по истории советского атомного проекта, руководимого В. П. Визгиным. Владимир Павлович отнёсся к моим поискам материалов о Ж. А. Ковале весьма благожелательно и – за что я ему бесконечно благодарен! – дал мне возможность принимать участие в работе его семинара, общаться с ветеранами советского атомного проекта и даже сделать доклад о Ж. А. Ковале. Одним из постоянных участников семинара и был Ю. Н. Смирнов.
14.10. Ю. Н. Смирнов (стоит) и В. П. Визгин, руководитель Общемосковского семинара по истории советского атомного проекта после заседания семинара 28.02.08 в ФИАНе.[283]
Та деталь конструкции бомбы, в которой используется полоний, так называемый «нейтронный запал (НЗ)» или «нейтронный инициатор (НИ)», до сих пор является особо секретной.
В связи с этим следует отметить, что в первой серьёзной открытой публикации по истории и технологии создания атомной бомбы – знаменитом «отчёте Смита»[284] о полонии не сказано ни слова! Об этом с досадой пишет весьма дотошный историк атомного проекта М. П. Грабовский:
В начале своей работы по обоснованию награды для Жоржа В. И. Лота о мемуарах Грабовского ничего не знал. Я же общался с Михаилом Павловичем на заседаниях семинара Визгина и получил от него книгу «Атомный аврал», в которой была важная информация о полонии. И включил её в свою первую статью о Жорже. Но публиковать её в то время мне было негде. «На всякий случай» я послал её в ГРУ.
Ознакомившись с нею Владимир Иванович осознал, что «во внешнем мире» эпизод о полонии, изложенный им в книге «ГРУ и атомная бомба»[286], уже привлёк внимание некоего независимого историка и готовится к публикации статья, развивающая и углубляющая эту тему.[287]
Это придало ему решимости – задержка с публикацией материала о Дельмаре-Ковале с новыми красочными деталями о добытых им атомных секретах американцев могла отнять у ГРУ пальму первенства в вопросе рассекречивания Коваля. А это снижало пиар-эффект предстоявшего вскоре события – награждения Жоржа Абрамовича высокой государственной наградой (документы на награду должны были вот-вот отправлены в администрацию Президента, ведь поручение об этом было дано уже полгода назад).
И эти аргументы снимают возражения аналитиков. На раскрытие роли Коваля в создании НЗ даётся добро. Разумеется, писать об этом следовало аккуратно и только на основе открытых источников.
Явление героя – информационная бомба ГРУ
И 25 июля 2007 года в центральной газете «Красная звезда» публикуется большая статья кандидата исторических наук В. Лоты «Его звали «Дельмар»». Статья начинается врезкой, в которой читателю напоминается событие прошлогодней осени – посещение президентом В. В. Путиным 8 ноября 2006 года новой штаб-квартиры ГРУ:
И далее торжественно сообщается, что этим неизвестным является Жорж Абрамович Коваль.
Правда, есть в этой торжественности маленькое лукавство. В родной для Жоржа Менделеевке после публикации номера «Исторического Вестника РХТУ» в декабре 2001 года и книги самого В. Лоты «ГРУ и атомная бомба» в апреле 2002 года ничего неизвестного в отождествлении Дельмара и Ж. А. Коваля не было.
Да и сам Владимир Иванович не делал из этого секрета и письменно раскрыл эту «тайну» 31 октября 2002 года:
14.11. Автограф В. Лоты на книге «ГРУ и атомная бомба».[289]
Этот автограф не был «секретным документом» в семье Жоржа Абрамовича и сам Жорж Абрамович подписывал книгу друзьям и ученикам с расшифровкой псевдонима Дельмар:
14.12. Автограф Ж. А. Коваля на книге А. Е. и В. С. Сущёвых.[290]
Не была секретом принадлежность Жоржу оперативного псевдонима Дельмар и для «американской стороны». Об этом давно догадывался, а после выхода книги В. Лоты «ГРУ и атомная бомба» уже точно знал А. Крамиш – сослуживец и приятель Жоржа по Ок-Риджу и известный американский историк советского атомного проекта.
Но, разумеется, для большинства читателей газеты «Красная звезда» имя Жоржа Абрамовича Коваля в ряду разведчиков было неизвестным.
В новой статье В. Лоты явно не случайно указано, что Адамс и Черняк – Герои России. И Коваль поставлен с ними в один ряд. Это элемент борьбы за присвоение ему звания Героя РФ, а, следовательно, борьбы за пополнение пантеона ГРУ ещё одним Героем. Что очень важно – раскрытие нового имени в разведке прямо связано с работой президента России. Читателю должно быть ясно, что именно президент дал «добро» на такой шаг ГРУ. И «наблюдательный читатель», умеющий читать «между строк», должен был догадаться, что вслед за этой публикацией должно состояться и награждение.
Статья написана с обильным использованием материалов книги «ГРУ и атомная бомба», но содержит и новые подробности и жизни и работы Жоржа Абрамовича. И самое важное – приоткрывает «главное достижение» его как разведчика, добытие информации, позволившей создать надёжный НЗ советской атомной бомбы.
Вот как это сделано. Уже известные факты работы Жоржа в Ок-Ридже оценены как-то буднично, «мимоходом» – «Сведения были интересными». Далее напоминалось о добытых Ковалем в Дейтоне сведениях о полонии. Потом рассказаны интересные факты его биографии, о встречах с ним автора, о личном разрешении назвать его фамилию публично как разведчика.
Но главное – в конце статьи, в главке ««Дельмар» и ГРУ». Здесь и разъясняется смысл апофеоза Коваля как разведчика – раскрытие американского секрета об использовании полония. И, конечно, оценка роли этой информации в советском атомном проекте.
Разъяснения достаточно подробные, достаточные для того, чтобы удовлетворить любознательность самого придирчивого газетного читателя, но, конечно, не нарушающие положений ДНЯО (основа – авторитетные, но открытые публикации):
Владимир Иванович – профессионал в журналистике, много пишет о разведке и хорошо знаком с её правилами. И потому не удивительно, что заканчивается «информационная бомба» о Жорже Абрамовиче Ковале в полном соответствии с «Законом Штирлица» – ударной фразой для запоминания.
Все мы помним классическую сентенцию Ю. Семёнова об этом законе: «
Вот эта ключевая заключительная фраза из статьи В. Лоты:
Публикация действительно стала «информационной бомбой», но, к сожалению для её автора, всё-таки с низким КПД ☺. Это было обусловлено датой выхода газеты.
Конец июля – самая глубокая фаза времени летних отпусков. И «целевой читатель» в этот период газет, как правило, не читает – лес, грибы, речка, рыбалка (а у некоторых и море, пляж, сиеста с амаретто ☺). Я, например, узнал об этой статье только осенью во время случайного визита в РХТУ.
Второй проблеск
Но была у этого информационного взрыва и активная зона – начиналась работа по рассмотрению представления Жоржа к правительственной награде. Собственно, статья была необходимым элементом для начала работы наградного отдела.
Ни юридический инициатор награждения, ни предполагаемый вид награды, ни обоснование (текст представления) пока неизвестны. Скорее всего, инициатором было всё-таки ГРУ, просили всё-таки Героя РФ, а вот чем конкретно обосновывали – предполагать не решаюсь.
Что касается инициативы «де юре», то иначе и быть не могло – в 2007 году ГРУ выполняло указание президента, полученное от него 8 октября 2006 года во время посещения музея ГРУ. Но инициатива «де факто» исходила всё-таки от РХТУ им. Д. И. Менделеева.
Как свидетельствует обнаруженный недавно документ – проект письма в ГРУ РФ, найденный директором музея истории РХТУ им. Д. И. Менделеева А. П. Жуковым в архиве редакции газеты «Менделеевец» – руководство РХТУ выполнило обещание своего ректора В. А. Колесникова, данное им 2 февраля 2006 г на поминках Ж. А. Коваля, и вскоре (на документе есть дата – 05.03.2006 г.) обратилось в ГРУ с просьбой поддержать представление его к правительственной награде:
Каким путём эта просьба была передана в ГРУ неизвестно, но известна реакция – «Несвоевременно».
То, что в представлении к выдающимся заслугам Жоржа Абрамовича были отнесены разведданные по «атомным делам» 1944–1946 годов, несомненно. Но вот были ли они единственными, не раскрывались ли дела 1941–1942 годов, а также возможное непосредственное участие в 1948–1949 годах в создании НЗ для первой атомной бомбы, сказать не могу. Разбираться с этим будут историки следующего поколения.
Мы же можем попытаться понять ход и результаты анализа текста неизвестного нам представления к награде в части «атомных дел». А то, что такой анализ проводился, не вызывает сомнения.
Атомное любопытство
Но, прежде чем обсуждать роль и заслуги Ж. А. Коваля в добывании информации по американской атомной бомбе, попробуем разобраться в том, насколько важной в советском атомном проекте была разведывательная информация.
При этом не будем делить разведчиков на «военных» и «госбезопасности». Сейчас мы будем обсуждать не методы, а результаты их работы в советском атомном проекте.
Этому вопросу посвящена огромная, почти необозримая литература. И спектр оценок «веса» роли разведки в создании атомной бомбы в СССР содержит все возможные значения – от 0 до 100 %. Естественно, что ближе к левой границе (0 %) лежат оценки большинства учёных, работавших в атомном проекте, а ближе к правой (100 %) – оценки разведчиков и ангажированных с ними журналистов.
В своём письме в ГРУ от 11.07.06, приведённом выше, я писал: «Моя гипотеза… состоит в том, что в той исторической реальности роль разведки была решающей. Это вовсе не принижает сделанного «наукой» – ученые совершили буквально подвиг, но без разведки ТОГДА (в те сроки, которые отводила История) советская атомная бомба не была бы создана. Когда (и какая?) появилась бы на свет (и появилась ли бы?), как при этом изменились бы исторические условия – это другая «ветвь истории»».
После более чем десятилетней работы по тематике советского атомного проекта я готов снова подписаться под этой оценкой.
Прежде всего, несомненно, что именно разведка привлекла внимание к проблеме создания атомного оружия высшего руководства страны. И персонально следует благодарить за это Леонида Романовича Квасникова, в то время (начло 40-х годов) начальника 16-го отделения (научно-техническая разведка) 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР.
«
14.13. Начальник 3-го отделения 3-го отдела 1-го Управления НКВД СССР Л. Р. Квасников.[298]
Далее был период недоверия к достоверности добытых данных о реальных работах по атомной бомбе за рубежом. Сам Квасников рассказывает, что после получения материалов о начале работ по бомбе в Англии (сентябрь 1941 г.), Берия проверял их через специальный отдел НКВД, занимавшийся репрессированными учёными. Им были представлены отрывки из доклада Пайерлса, Халбана и Коварски Черчиллю. Результат:
Но, как оказывается, Берия, «разнося» Квасникова, говорил ему не всю правду. Вероятно, майор ГБ В. А. Кравченко, начальник 4 Спецотдела НКВД (использование труда репрессированных специалистов) отдал Квасникову только часть экспертиз, в основном отрицательных. А остальные материалы сам доложил Берии и по ним даже был написан проект письма на имя Сталина о необходимости «создать при ГКО СССР специальную комиссию» по атомной проблеме. При этом некоторые материалы Квасникова были, вероятно, показаны для экспертизы П. Л. Капице.[300]
Более того, похоже, что Берия на основании информации Квасникова и Кравченко начал «двойную игру». С одной стороны, он демонстрировал осторожность и бдительность, требуя от Квасникова дополнительных подтверждений реальности «урановой проблемы», а с другой, основываясь на материалах Кравченко, начал действовать, заготавливая свои «козыри» для случая, если урановая бомба окажется реальностью.
Заполярный уран
Берия, как «интуитивный менеджер», решил начать действовать пока «малыми силами», но по главному направлению – для урановой бомбы нужен уран. В СССР урана практически не было. Так где его взять, если он потребуется в действительно больших количествах? И вот что рассказал в связи с этим Е. С. Дмитриев:
14.14. С. А. Дмитриев.[302]
Что же последовало за этим открытием? Сам факт результативной геологической разведки на уран на Таймыре является чрезвычайно интересным. Я попытался выяснить подробности о дальнейшей судьбе этих работ.
Ничего конкретного поиск не дал. Вероятно, в 1944 г. Берия не стал тратить силы на развитие дорогих и трудоёмких исследований в Арктике. Он был вполне удовлетворён тем, что «в случае чего» (т. е. если он убедится, что урановая бомба – не блеф) у него был козырь, о котором никто не знал – Таймырский уран.
Вспомнилось о нём тогда, когда работы по атомной бомбе перешли «в практическую стадию». И в 1946 году на Таймыре уже развернулись серьёзные геологические поиски. Как они были связаны с данными С. А. Дмитриева и И. Б. Аделя неизвестно. Но то, что именно эти данные послужили толчком к разворачиванию работ, кажется неизбежным – у Берии были основания надеяться на успех.
Он пришёл не скоро. Вот что говорит Л. Д. Мирошников, непосредственный руководитель работ, о событии, которое случилось на одном из поисковых участков в 1949 году:
О дальнейшей трагической истории освоения и закрытия в 1952 г. этого месторождения Л. Д. Мирошников написал в своих мемуарах.[304]. Кроме них об этом не упоминается нигде, даже в специальной монографии, посвящённой проблеме поисков месторождений урана в СССР.[305] А об участии С. А. Дмитриева и И. Б. Аделя в самой начальной фазе открытия месторождения не указано вообще нигде!
По информации Мирошникова, сначала были обнаружены образцы с очень высоким содержанием урана (до 2 %!). Освоение было поручено 21 управлению МВД. Был организовал лагпункт Рыбачий – самый северный остров «архипелага Гулаг». Но начатые работы не привели к обнаружению рудного тела, и позже выяснилось «отсутствие у месторождения ожидаемых перспектив».
Некоторые дополнительные подробности дал мне геолог Вадим Николаевич Седов, лично знакомый с Л. Д. Мирошниковым. О себе он сообщает следующее:
Вот некоторые детали, которые Вадим Николаевич видел сам:
Имена их остались неизвестными. Подавляющее большинство из них –
«
Но в мартиролог невинно убиенных[309] они должны быть внесены именно как геологи.
А мы
освятим в своей памяти их имена…
Продолжу цитирование письма Вадима Николаевича:
Я, конечно, попросил. И я получил фотоматериалы от коллег Вадима Николаевича – Багаевой Александры Александровны и Полтавцева Андрея Викторовича.
К сожалению, в одной из нескольких постигших меня за долгое время работы над настоящей книгой «компьютерных катастроф» я потерял текст и оригинальные материалы письма А. А. Багаевой и А. В. Полтавцева. Я произвёл интернет-поиск имеющихся в моём распоряжении фотографий и выяснил авторскую принадлежность некоторых из них.
Все эти фотографии сделаны на Таймыре на местах работ по добыче урана в 1948–1952 гг.
14.15. Территория бывшего лагпункта «Рыбачий», Таймыр.[312]
14.16. Лагерная сторожевая вышка, 2005 г.[313]
14.17. Неиспользованные запасы колючей проволоки. 2005 г.[314]
14.18. Остатки жилого барака.[315]
14.19. Строительный инструмент.[316]
14.20. На бутылках с «витаминами» надпись – таблетки БЛО (препарат от малокровия).[317]
14.21. Ящик с банками тушёнки 65-летней давности.[318]
Тушёнка по-прежнему готова к употреблению…
14.22. Бочки из-под масла.[319]
Маслом они были заполнены в 1940 г. в США… Забавный исторический «кунштюк» – зримое свидетельство американской помощи Советскому Союзу в поисках урана для атомных бомб ещё до официального начала Манхэттенского проекта! ☺.
Ещё одно личное свидетельство я получил от геолога Николая Игоревича Березюка, который работает в этих местах с 1999 г. по сей день. Вот что он пишет:
Вся эта история с современной точки зрения – сюрреалистическая смесь научных прозрений и ошибок, героизма и трусости, ума и глупости, благородных устремлений и преступных действий.
И из примерно такой же по составу смеси, бывало, формовались и нити разведывательных операций. Вот пример одной из них. В марте 1942 года в письме из Центра в Нью-Йоркскую резидентуру НКГБ говорилось:
Первый абзац вызывает восхищение своей прозорливостью – чёткое осознание важности и своевременности проблемы создания атомного оружия.
Но вот второй – это уже «блуждание вслепую», поскольку, если Г. Юри («проф. Урей») действительно был одним из значимых участников Манхэттенского проекта (занимался разделением изотопов урана), то ни В. Н. Ипатьев (вероятно, именно он, «невозвращенец», химик-каталитик с мировым именем и основатель нефтехимии в США, проходил в переписке под оперативным псевдонимом «Катализатор»), ни Б. Я. Подольский никакой существенной роли в американском атомном проекте не играли. Более того, вызывает сомнение сам факт причастности В. Н. Ипатьева к Манхэттенскому проекту.
А третий абзац – это просто заготовка для обыкновенного шантажа в случае вербовки В. Н. Ипатьева и игры на его отцовском горе – оставленной в СССР дочери Анне.[322] Здесь же и типичная энкавэдешная путаница – вторая «дочь», приписанная «органами» В. Н. Ипатьеву, Евдокия, была дочерью его брата (тоже иммигранта, но не в США, а в Чехословакию), инженера Н. Н. Ипатьева, бывшего владельца знаменитого «ипатьевского дома», где была расстреляна семья императора Николая II.
И это не единичный пример. Тогда же резидентурой НКГБ был «обнаружен» радиохимик А. В. Гроссе:
Аристид Гроссе действительно занимался радиохимией и в Германии у О. Гана, и в рамках Манхэттенского проекта. Он приобрёл известность, как исследователь протактиния (он первым получил металлический протактиний), но собственно к атомной бомбе его работы имели косвенное отношение. В СССР он не рвался, а вот его брат Лев, через которого предполагался выход на Аристида, мечту свою осуществил:
Обещание «материальной помощи» дочерям основателя нефтехимии США в случае, если он пойдёт на сотрудничество с НКГБ, и «заманивание» Льва Гроссе в СССР, конечно, рутинные «косяки» в тогдашней оперативной работе разведки, но вот факт организации тайной экспедиции на Таймыр для поиска урановых руд в 1942 г., безусловно, говорит о личной стратегической дальновидности Л. П. Берии…
Это – одна из составляющих специфики modus operandi Берии. Таким же стратегически дальновидным он был и в политике. Вот как охарактеризовал политическое поведение Берии член Спецкомитета ГКО, руководитель строительства завода по обогащению урана и фактический его сменщик на посту административного руководителя советской атомной программы (будущий министр Среднего машиностроения СССР с 1953 г.) В. А. Малышев на Пленуме ЦК КПСС:
«
При этом, простодушно констатирует Малышев, делал это так, что
«
А Берия «мозговать» мог…
Первые шаги Курчатова
Разумеется, в 1942 году об этих секретных операциях НКГБ никто не знал даже в «заинтересованных кругах». Однако разведывательные материалы и по Англии, и по США накапливались, и игнорировать их было уже нельзя.
Работа над бомбой началась. Официально – 28 сентября 1942 года с распоряжения ГКО № 2352сс «Об организации работ по урану». В связи с этим в Москву был вызван И. В. Курчатов, которого «присматривали» на роль научного руководителя начинавшегося советского атомного проекта.
14.23. И. В. Курчатов. Фото начала 40-х гг.[327]
И, по указанию Молотова[328] ознакомили его с разведывательными материалами «по урану». Это было необходимо и НКГБ – Центру нужно было давать ориентировки зарубежной агентуре, а специалистов по уже присланным материалам в НКГБ не было.
Курчатов разобрался с документами и дал конкретные ориентировки. Но важнее то, что сам он вынес из знакомства с материалами разведки:
Подчёркнутое выделено самим Курчатовым. Я думаю, что для Курчатова это знакомство было шокирующим. К этому времени он, конечно, понимал, что мы отстали в атомной гонке. Но чтобы
Здесь явно чувствуется упрёк – мол, почему «кино» прервали на самом интересном месте?
Если бы сам Молотов задал вопрос о причинах неполноты предоставленной Курчатову информации, то со стороны НКГБ это объяснилось бы тем, что и Курчатова ещё нужно было проверять – решения о научном руководителе работы «по урану» в целом ещё не было принято.
Но истинная причина была, вероятно, в другом. Работа Курчатова в Кремле с донесениями разведки продолжалась не один день. Как вспоминает Молотов,
И в течение этих дней Курчатов сидел, разумеется, не в кабинете Молотова, а в каком-то особом помещении, где наверняка общался с представителями разведки и делился с ними некоторыми своими впечатлениями от документов.
В ходе неформального общения он смог раскрыть невероятную важность проблемы создания «чудовищной урановой бомбы». И мысль о неполноте и некоторой «устарелости» информации он, естественно, высказывал разведчикам ещё до того, как написал свою докладную записку на имя Молотова 27 ноября.
Реакция руководства I Управления НКВД – Фитина и Квасникова – была практически мгновенной. Профессиональная оценка Курчатовым проблемы создания атомного оружия убедила их в том, что, во-первых, эта проблема действительно жизненно важна для страны, а, во-вторых, их профессиональная интуиция подсказывала, что государственное руководство (в лице Молотова и Сталина) устами Лаврентия Павловича обязательно спросит у них: «А что сделано вами для помощи в её решении?». И, в связи с такой перспективой, руководство разведки осознало срочную необходимость активизировать работу по этому направлению.
Курчатов ещё продолжал работать со старыми документами в Кремле, а в Нью-Йоркскую резидентуру 26 ноября уже ушло такое напоминание о необходимости «добывания» новых:
Эта шифротелеграмма примечательна по нескольким причинам.
Во-первых, из неё мы узнаём, что к моменту начала советского атомного проекта осенью 1942 года в целом наша разведка по этой проблеме работала «спустя рукава», т. е. не только не «инициативно», но даже не выполняя конкретных приказов Центра.
Дальнейший ход событий показал, что и это указание выполнялось плохо. И позицию резидентуры можно понять – «атомные дела» очень далеки от компетенции политической разведки.[333]
Для исправления положения пришлось срочно принимать серьёзные кадровые и организационные решения: спустя всего месяц после отправки этой шифротелеграммы было решено отправить в США инициатора «атомной разведки», начальника 3-го отделения 3-го отдела 1-го Управления НКВД СССР Л. Р. Квасникова:
В связи с этим не могу согласиться с А. Б. Максимовым по вопросу его трактовки причины направления Л. Р. Квасникова в Нью-Йорк:
«
По-моему, поехал Квасников не столько потому, что сам хорошо понимал важность этой работы, а, главным образом, потому, что нью-йоркская резидентура не только не понимала всей её важности, но и тихо саботировала указания Центра.
Второе примечательное событие, которое может быть отмечено в шифровке в Нью-Йорк в конце ноября 1942 года, состоит в том, что здесь мы встречаем одно из первых (если не самое первое!) упоминаний о знаменитой разведывательной операции «Энормоз» («Чудовищное»).
Мне кажется не случайным, что это название появилось в дни активного общения в Кремле Курчатова и представителей разведки. Кто именно – Курчатов или разведчики – первым произнёс это завораживающее и таинственное английское слово, неважно. Важно то, что всякий, кто узнавал его скрытый смысл, сразу ощущал свою причастность к чему-то невообразимо страшному.
И именно здесь, в кремлёвском общении с «бойцами невидимого фронта», у Курчатова зародилась пока ещё неосознанная тяга к разведданным. Эта тяга известна всем, кто чему-либо учился по задачникам с ответами – «решебникам».
Всегда есть соблазн прежде, чем браться за решение задачи, ознакомившись с её условиями, заглянуть в ответ. Заметим, что Курчатов начинал учиться делать не еловую дранку, а атомную бомбу!
Задачки задавал Сталин[337], а решебники по ним мастерили соратники – изредка Маленков, а в основном Берия и Молотов:
14.24. И. В. Сталин, Г. М. Маленков, Л. П. Берия и В. М. Молотов 02.08.45.[338]
Правда, ни Берия, ни Молотов, ни, тем более, Маленков ответственными авторами этих решебников не были. И в этих решебниках было множество опечаток, ошибок и нарочитых каверз, ведь писали их не только сознательные помощники, не только даже не подозревавшие о своём участии в этом деле зарубежные коллеги и друзья, но и полуграмотные посредники, а то и убеждённые враги.
Но, кто бы ни был автором ответа на очередную задачу, теперь Курчатов знал, что какой-то ответ у задачи есть, и ему хотелось знать его, чтобы проверить и своё решение, и степень искренности автора ответа из решебника.
И ещё одно соображение, которое возникает при знакомстве с запиской Курчатова Молотову после первого «контакта с секретной тетрадью», с которым трудно не согласиться:
Это соображение прямо следует из
«
То есть, ещё осенью 1942 года, только начав возобновление работ по «атомной проблеме» ещё не в «государственном масштабе», а только в рамках лаборатории ЛФТИ,
Это несколько неожиданный аспект поведения и психологии Игоря Васильевича. Казалось бы, он, как учёный, должен был стремиться к широкому обсуждению профессионалами-физиками неопубликованных научных данных американцев. Такое обсуждение является залогом более глубокого понимания результатов американских работ и соответствующего планирования работ наших. А разведчики должны были объяснить ему, почему этого делать нельзя.
Но в данном случае разведчикам не пришлось «учить конспирации» Курчатова. Он не только не просил «гласности», но сам требовал секретности! И его числительное «двум-трём» – только «прикрытие» претензий на монополию, поскольку Курчатову было известно, что тетрадь уже побывала в руках Иоффе и, возможно, Капицы.
Это доказывается следующим отрывком из письма Курчатова к Иоффе из Казани после возвращения из Москвы:
«
Отсюда видно, что Курчатов отсылает Иоффе к страницам той самой «секретной тетради» и, значит, уверен, что Иоффе с ней знаком.
Если учесть, что вместе с Курчатовым «смотрины» на роль руководителя атомного проекта с октября 1942 по февраль 1943 годов проходил и его коллега по ЛФТИ А. И. Алиханов, который не скрывал своего намерения возглавить проект, не исключаю, что одним из смыслов призыва Курчатова к Молотову было желание не допустить его до бериевского решебника.
14.25. Алиханов А. И.[342]
А конкурент Алиханов был серьёзный. И он активно действовал, о чём свидетельствует его «программная» записка С. В. Кафтанову и А. Ф. Иоффе от 26 декабря 1942 г.,[343] в которой он излагает свой конкретный план работ на базе Института неорганической химии. В нём предусматривалось даже привлечение к работе не всех, а только некоторых сотрудников лаборатории Курчатова!
То, что А. И. Алиханов в это время был одним из лидеров «топ-списка» претендентов на место главы формирующегося атомного проекта видно из докладной записки С. В. Кафтанова и А. Ф. Иоффе на имя В. М. Молотова от 23 января 1943 года, в которой, правда, предлагалось (но только ещё
«
но при этом
Так что намерение Курчатова лишить Алиханова доступа к данным разведки вряд ли удалось. Консультации продолжались с обоими претендентами:
«
Есть и прямые упоминания о том, что
Эта цитата является показательной для характеристики всего советского периода историографии советского атомного проекта. В книге, предназначенной для самой широкой читательской аудитории (серия ЖЗЛ!), она является единственным упоминанием о существовании в распоряжении Курчатова в период создания атомной бомбы каких-то «материалов из-за рубежа» по атомной тематике. Об их значении и использовании в работе Курчатова, и о том, что эти материалы получены разведкой, нет ни слова.
В итоге выбор пал на Курчатова – он больше понравился Кафтанову и Молотову. И, после утверждения Курчатова руководителем, Алиханов доступа к материалам разведки был лишён. Вот что он пишет в письме к М. Г. Первухину через год, 3 марта 1944 г.:
«…
А Курчатов был одарен Молотовым следующей порцией «информационного наркотика» от разведки весной 1943 года. Именно он в это время должен был принять решение о том, кого рекомендовать Сталину в качестве руководителя атомного проекта.
После получения отчёта Курчатова об ознакомлении с этими материалами разведки (формально на имя М. Г. Первухина, одного из тогдашних «руководителей работ по урану») он 10 марта 1943 года был официально назначен Начальником Лаборатории № 2[349].
Сегодня забавным казусом кажется то, что, согласно документам, Курчатов был назначен начальником несуществующего учреждения. В АН не было такой лаборатории!
Была лаборатория № 2 в ЛФТИ, а «Лаборатория № 2 АН СССР» была организована распоряжением от 12 апреля № 121 по АН СССР, т. е. спустя более месяца после назначения её начальника![350]. Номера распоряжений логичны – сначала создали лабораторию, а потом назначили ее начальника. Но вот даты распоряжений выявляют подлог. За этими «бюрократическими неувязками», которые сегодня воспринимаются как казусы, скрываются вполне понятные «бытовые» причины.
Лаборатория № 2 ЛФТИ, где и должен был числиться Курчатов, получала в связи с «работой по урану» хорошее финансирование, материальное обеспечение и льготы (в том числе, и бронь от службы в армии для её сотрудников, что в условиях войны весьма важно!), и акад. А. Ф. Иоффе, директор ЛФТИ, боролся за то, чтобы все эти блага остались в его институте, а Курчатову хотелось полной самостоятельности.
Очень точно и образно курчатовцы (ещё «крепостные сотрудники» ЛФТИ, но и уже почти «вольные научные хлебопашцы») представили это положение в письме к А. Ф. Иоффе осенью 1943 г.:
Фактически научным руководителем советского атомного проекта Курчатов стал ещё 11 февраля. В распоряжении ГКО № ГОКО-2872сс от 11 февраля 1943 г. за подписью Молотова сказано:
«
Но, вероятно, Молотов, предоставляя Курчатову документы, хотел убедиться в правильности своего выбора:
И этот ответ Курчатова, и его формальный отчёт Молотова вполне удовлетворил.
В первых же строках отчёта Игорь Васильевич написал:
Дальше – результаты «въедливого» чтения, постановка и принципиальных, и сугубо технических вопросов (например, при рассмотрении диффузионных машин:
«
и оптимистичный вывод:
Сегодня можно констатировать, что эпитеты «громадное» и «неоценимое» применительно к значению данных разведки – это не лесть Курчатова в адрес Берии и его людей, а искренние эмоции прагматика, увидевшего в решебнике НКВД и ГРУ ответы на вопросы, которые дотоле мешали и ему, и другим учёным, «незнакомым с ходом работ за границей», признать решение «урановой проблемы» задачей не далёкого будущего, а сверхактуальным предметом сегодняшней работы.
Вспомним слова Молотова: «Вызвал Капицу к себе, академика. Он сказал, что мы к этому не готовы и атомная бомба – оружие не этой войны, дело будущего». В подтверждение этого высказывания Молотова можно привести слова самого Капицы времён 1941 года:
При этом он оставался именно прагматиком, это подтверждается его замечанием о том, что при знакомстве с решебником
Такая опаска у него была – бойтесь данайцев, дары приносящих – но была и интуиция, которой он доверял:
«
Допинг разведки
И Курчатов начал работать так, как никто другой – он ведь теперь не относился к множеству учёных, «незнакомых с ходом работ за границей». В последующем консультации с разведкой стали практически регулярными, особенно после образования специального подразделения («группа «С»»), координирующего работу НКВД и ГРУ по атомной разведке, данные из которого направлялись лично Курчатову.
Эта группа, как утверждает Судоплатов, была создана в связи с просьбой самого Курчатова
«
Никаких документальных подтверждений участия Судоплатова в обеспечении разведывательной информацией Курчатова вплоть до осени 1945 года нет. Но существование группы, «работавшей на Курчатова», несомненно.
Известны два лица, реально готовивших в период 1943–1945 годов информацию, которая попадала к Курчатову. Это помощник заместителя председателя СНК СССР М. Г. Первухина А. И. Васин и Е. М. Потапова.
А.И. Васин
Е.М. Потапова –
К сожалению, подробности биографии Е. М. Потаповой установить не удалось – её студенческого дела в архиве РХТУ им. Д. И. Менделева не обнаружено. Может быть, по той же причине, по которой в архиве Колумбийского университета не обнаружилось документов студента Коваля. И то, и другое, как мне кажется, можно попробовать разыскать в архивах соответствующих спецслужб России и США.
В период 1943–1945 годов работа Курчатова с материалами разведки была организована в Кремле:
Есть в этом описании кремлёвского кабинета Курчатова что-то инфернальное. И когда я попал в дом-музей Игоря Васильевича в московском институте его имени, меня поразила фигурка Мефистофеля у камина:
14.26. Скульптура Мефистофеля в музее Курчатова.[365]
Эта фигурка в моём сознании сразу проассоциировалась с той ипостасью Игоря Васильевича, которая «волею судеб» связала его с сообществом «рыцарей плаща и кинжала».
Не менее демонический мотив обнаружился и в недавно рассекреченных материалах Манхэттенского проекта:
14.27. Тень Оппенгеймера, склонившегося над «Гаджетом».[366]
Контакты с разведкой постепенно сделались для Курчатова своеобразным «допингом» и даже «информационным наркотиком».
Вот свидетельство тому историка, имевшего личный доступ к архивному делу КГБ № 13676 («Энормоз»). В этом деле, по сведениям А. Б. Максимова, историка разведки НКВД, под грифом «хранить вечно»,
Но я не вижу в этом свидетельстве ничего обидного или порочащего научную и человеческую репутацию Курчатова.
Что касается науки, то данные разведки позволяли Курчатову
Например, при обсуждении важнейшего вопроса о конструкции первого советского промышленного атомного реактора в Челябинске (комбинат № 817, реактор А, «Аннушка») он поддержал конструктора Н. А. Доллежаля, предложившего принципиально новое конструкторское решение.
Кроме этого принципиального отличия нашего реактора от американского, были внесены и другие изменения по отношению к американскому образцу. Вероятно, решили, что уж раз нарушили схему принципиально, можно и «в мелочах» проявить самостоятельность. И оказались правы! Выяснилось, что через несколько лет после начала эксплуатации у американцев
«
Степень личной ответственности Курчатова в этом «волюнтаризме» была сугубой. Дело в том, что
Что же касается человеческой репутации, то взятый им на себя тайный грех «информационного наркомана» спасал десятки (может быть, даже сотни, если учитывать «спецконтингент ГУЛАГа») тысяч людей от бессмысленной, тяжёлой, а порой и смертельно опасной работы, неизбежной при отказе Курчатова от «информационного допинга». Так что был этот грех – во спасение непричастных.
Для Курчатова психологическим следствием этого «греха» было, вероятно, подсознательное ощущение себя «демиургом информационного поля». Как пишет известный разведчик и историк В. Б. Барковский,
Самый важный секрет
Самый важный секрет
14.28. Сталин, Трумэн и Черчилль в Потсдаме.[372]
Общим местом исторической литературы о Потсдамской конференции является то, что Сталин воспринял совершенно спокойно брошенную Трумэном «как бы мимоходом» фразу: «Должен сказать Вам, что у нас есть оружие необычайной разрушительной силы».
За реакцией Сталина на это сообщение внимательно наблюдал Черчилль. Сталин в ответ на услышанное только благодарственно кивнул Трумэну, не сказав ни слова и не задав никаких вопросов. Об этом свидетельствует, по информации телеканала «Россия 24», ближайший очевидец разговора – Владимир Павлов, который переводил слова Трумэна Сталину.[373]
Это обычно трактуется в том смысле, что Сталин давно знал из донесений разведки о работах американцев, знал и о готовившемся испытании в Аламогордо, и, более того, сам уже организовал аналогичные работы в СССР. Мол, ничего нового для Сталина Трумэн не сказал. Тем не менее, об этом разговоре Сталин немедленно сообщил Курчатову.
Этот эпизод Потсдамской конференции многократно цитируется в литературе, посвящённой атомной разведке. Но он основан только на воспоминаниях маршала Г. К. Жукова:
Верить в данном случае маршалу, или нет – вопрос не принципиальный. Хотя такие авторитетные историки советской военной разведки как А. И. Колпакиди и Д. П. Прохоров в своей фундаментальной книге «Империя ГРУ. Очерки истории советской военной разведки» приводят эту цитату из мемуаров маршала Жукова по первому изданию (1970 г.) в качестве серьёзного свидетельства того,
Мне кажется, что этот пассаж Жукова 1969–1970 годов – явная «вставка», придуманная как для дезавуирования мнений Трумэна и Черчилля о том, что Сталин «ничего не понял», так и для демонстрации собственной осведомлённости Георгия Константиновича об «атомных делах» в 1945 году.
«Понятливость» Г. К. Жукова в вопросах создания атомной бомбы в тот момент, когда работы по ее созданию в СССР проводились в строго секретной, никакого отношения к армии не имевшей лаборатории Академии Наук, и по своему статусу являлись хотя и важными, но всё ещё не «государственными», а только «академическими», вызывает большие сомнения. Ведь даже много позже, когда ядерное оружие уже было создано и лежало на складах КБ-11, Жуков относился к нему скептически. Вот что свидетельствует об этом Владимир Иванович Алферов, в то время заместитель главного конструктора КБ-11, в беседе с журналистом Александром Емельяненковым:
Это – 1954 год, подготовка к испытанию на Тоцком полигоне, после которого Жуков лично убедился в военной значимости атомных «физических штучек». Поверить в то, что за 9 лет до этого он настолько интересовался атомной бомбой, что с «полунамёка» понял то, чего, по мнению Черчилля, не понял и Сталин, значит сильно переоценивать интеллектуальный уровень полководца Жукова.
И несколько по-иному рассказывает эпизод разговора с Трумэном сам Молотов:
Как видим, в изложении Молотова нет при этом разговоре маршала Жукова и нет упоминания необходимости беседы с Курчатовым.
Более того, это воспоминание Молотова не исключает того, что Сталин действительно не понял, о чём говорит Трумэн и отнёс его именно к попытке Трумэна психологически «ошарашить» собеседника чем-то громким, но по сути пустым, а подлинный смысл этого сообщения осознал только после 6 августа, дня бомбардировки Хиросимы.
Это согласуется с воспоминаниями С. М. Штеменко, основанными на весьма авторитетных оценках А. И. Антонова, непосредственного участника переговоров в Потсдаме:
«
Как бы то ни было, очевидно, что Курчатову сообщили данные разведки о взрыве в Аламогордо вне зависимости от того, что слышал Жуков от Сталина в Потсдаме и что понимал Жуков в «атомных делах» в 1945 году.
О подготовке проведения первого атомного испытания в США «ориентировочно 10 июля» 1945 г. И. В. Курчатов узнал из «устной ориентировки», которую специально для него подготовила майор госбезопасности Е. М. Потапова.[379]
А вот как виделся этот разговор «с американской стороны». Разведка НКГБ приводит такое свидетельство наиболее компетентного и авторитетного интерпретатора – Роберта Оппенгеймера – от 23 октября 1946(?) года, высказанное в присутствии «Шиммеля и источника[380]»:
«
Иными словами, по мнению Оппенгеймера, основанному на личном общении с президентом, Трумэн думал, что Сталин «не интересуется» атомным оружием. И формирование у Трумэна такого мнения, по оценке большинства отечественных историков, является большим дипломатическим успехом Сталина. Но рассмотрение других эвереттических нитей, исходящих из точки ветвления «события разговора Сталина и Трумэна в Потсдаме», позволяет обнаружить интересные альтернативы этой оценки.
Упущенный шанс
Прежде, чем обсуждать альтернативы принятой трактовке этого события, приведу некоторые факты, на которые обычно не обращают внимания. За 12 дней до начала Потсдамской конференции Сталин получил такую информацию от Нью-Йоркской резидентуры НКГБ:
Кроме того, сообщалось, что уже в Германии, за день до начала конференции,
И со стороны англичан были надежды на плодотворное взаимодействие США с Советским Союзом. Подтверждением тому является такая добытая агентурным путём и направленная Сталину, Молотову и Берии выдержка из сводки английского посла в Вашингтоне Эдуарда Галифакса:
В той ветви альтерверса, где Сталин учёл эти сведения, а также сведения, добытые агентами “Дики” и “Ридом” у Моргентау, и по рекомендации разведки провел «
Ещё одна ветвь альтерверса, близкая по историческим результатам к рассматриваемой, которая включает в себя следующую причинно-следственную цепочку событий. Во время войны, 1 марта 1941 года, был образован специальный комитет Конгресса США «Senate Special Committee to Investigate the National Defense Program (Специальный комитет Сената по рассмотрению программы национальной обороны)» под председательством Г. Трумэна, который во время войны был высшей властью в вопросах обороны (выносил решения, представлявшиеся для исполнения Президенту (как главе исполнительной ветви власти). Начиная с 30 сентября 1944 года на заседаниях комитета шло подробное обсуждение проблемы использования атомного оружия в войне с Японией и его судьбы в послевоенном мире. Более того, на 4 заседаниях 23–25 апреля 1945 года.
«
У разведки НКВД было достаточно возможностей, чтобы получить подробную информацию об этих заседаниях и «достучаться» с ней до Сталина. И в этой ветви Сталин в Потсдаме не только не игнорировал сообщение Трумэна, но сам инициировал конфиденциальные переговоры с ним.
В этой ветви произошло то, чего ожидал от Сталина Черчилль, но что при этом ветвлении альтерверса выбором Сталина в нашей ветви осталось в сослагательном наклонении:
«
Детальной технической информации, конечно, и у Трумэна не было (а Курчатов получал её совсем по другим каналам), но в тот момент (Трумэну действительно нужен был успех на выборах и он имел личное стремление к сближению со Сталиным) удалось начать политическое обсуждение судьбы ядерного оружия. Сталин, зная о состоянии советского атомного проекта, уверенно блефовал и создавал впечатление о наличии (или непосредственной близости такого наличия) такого оружия и у СССР. В результате удалось избежать прецедента его использования для бомбардировки Японии.
Но это – в другой ветви альтерверса. В той ветви, в которой искреннее впечатление Рузвельта после Ялтинской конференции соответствовало действительности:
«
В нашей же ветви Рузвельт «купился» на искусно сыгранную Сталиным роль «души и сердца России». Под этой маской скрывалась патологическая недоверчивость Сталина, которая после смерти Рузвельта привела к тому, что он не поверил оценкам Моргентау и другим данным разведки, сочтя их «наивными заблуждениями», и не использовал шанса начать «атомный диалог» с Америкой на самом раннем этапе существования атомной бомбы.
Так что вряд ли его поведение в ходе разговора с Трумэном является столь очевидным «дипломатическим успехом». Скорее, политический итог этого разговора можно считать даже не «нулевой», а «отрицательной» ничьей. Но оценку Оппенгеймера нужно скорректировать: «
Хотя и после Потсдамской встречи Трумэн пытался наладить диалог со Сталиным
«
через визит в Москву в декабре 1945 года американской делегации, в ходе которого, как надеялся Трумэн,
«
упущенный в Потсдаме шанс личной попытки «достучаться» до «Вождя народов» не позволил перевести этот диалог в конструктивное русло.
Но к этому моменту откровенный разговор с американцами об атомной бомбе был уже невозможен – с августа вовсю разворачивался беспрецедентно масштабный и совершенно секретный советский атомный проект, причём к середине декабря Сталин уже определился с его стратегией: делать бомбу на основании американского опыта. Это его внутреннее убеждение сложилось на основании анализа работы Спецкомитета в первые месяцы его существования и борьбы идей и амбиций ведущих учёных в нём – Капицы и Курчатова. Ни они, ни Молотов, ни Берия ещё не знали об этом сталинском решении. Как оно зрело и как проявилось, мы обсудим ниже, но о том, что оно уже созрело, свидетельствует такой эпизод Московской конференции министров иностранных дел, на которую и прилетел в Москву Бирнс:
«
Ну, на риторику о «мирных целях» можно, по понятным причинам, внимания не обращать, а вот на то, что американские учёные сделали «великое изобретение» нужно обратить особое внимание. Эта оценка показывает, что если в августе Сталин осознал военно-политическое значение атомного оружия и запустил «на полные обороты» советский атомный проект, то в декабре он уже утвердился в понимании технического совершенства американской конструкции бомбы.
Что же привело Сталина к этим выводам?
Всё ясно…
Как бы то ни было, после «молниеностных переговоров» по вопросу об атомной бомбе в Потсдаме, во всех возникших ветвях альтерверса остался «сухой остаток», заключающийся в том, что в сообщении Трумэна были две исключительной важности новости. Одна – для Сталина: атомная бомба – не фантазии учёных, а уже реальное страшное оружие. Вторая – для Курчатова:
К этому времени у Курчатова, благодаря работе разведки, уже были весьма подробные данные о конструкции плутониевой американской бомбы. После Хиросимы и Нагасаки и у Сталина не осталось никаких сомнений в том, что Трумэн в Потсдаме сказал ему правду, а не «подкинул дезу». И Сталин решил взяться за создание своей атомной бомбы всерьёз.
Вопрос об атомной бомбе перешёл из разряда важных, но «научно-гадательных», в разряд важнейших военно-политических.
То, что именно таким было значение для Сталина этих двух событий – разговора с Трумэном в Потсдаме и известия о бомбардировке Хиросимы – в нашем «здесь-и-сейчас» уже ясно осознаётся историками. Так, авторитетный английский «профессор истории международных отношений в Кембриджском университете с особым интересом к бывшему Советскому Союзу»[391] Джонатан Хеслем (Jonathan Haslam) пишет по этому поводу:
Я не могу согласиться с тем, что известие об «атомной детонации» (успешности испытания в Аламогордо, о котором сообщил Трумэн) было гораздо более важно для принятия решения о резком ускорении работы по созданию советской атомной бомбы, чем военно-политические последствия атомных бомбардировок Японии. Думаю, что сведения о картинах разрушения Хиросимы и Нагасаки психологически были важнее для Сталина, но, поскольку сведения из Потсдама и из Хиросимы разделяют всего две недели, с точки зрения судьбы советского атомного проекта их можно считать практически одновременными.
Гораздо более важным является то, что, как было показано в гл. «Командировка», никакого испуга, а, тем более, паники, в связи с тем, что у американцев появилось атомное оружие, у Сталина не было. Он не считал атомную бомбу «решающим аргументом» в международной политике того времени. Но то, что эту весьма дорогостоящую «штучку», после сообщения Трумэна о реальности её существования, обязательно нужно иметь, чтобы достойно выглядеть на мировой арене, стало для него очевидным.
По его тогдашним представлениям, и без атомной бомбы ещё можно было выживать много лет, сдерживая потенциального агрессора угрозой ответного удара химическим и бактериологическим оружием, но без неё уже нельзя было надеяться победить в будущей решающей схватке с «мировым империализмом» в обозримом будущем. А в 1945 году он до этого будущего ещё хотел дожить.
И тогда он не был одинок в этом желании:
«
Молчание Сталина означало, что он ещё не до конца проанализировал возможность развития успеха «до Ла-Манша и Гибралтара». И, чуть позже, в августе, после знакомства с результатами бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, понял – без атомной бомбы надежда на этот успех становится призрачной. И не только вследствие военного значения бомбы, но и потому, что её наличие у американцев подорвало веру в наше безусловное военное превосходство у ближайшего окружения вождя:
А то, что стратегической целью СССР по-прежнему являлось намерение «облагодетельствовать» человечество «советским счастьем», видно из анализа программной речи Сталина в 9 февраля 1946 года. Политический итог войны он видел так:
«
Наш строй, наше государство, наша партия, по оценке Сталина, выдержали исторический экзамен. И выдержали блестяще:
«
А раз наш строй лучше «
«
Конечно, Сталин понимал, что решить задачу «мировой советизации» сейчас, после разрушительной войны, СССР не может. Для её решения
«
К этому времени ему, Сталину, будет 80 лет. Закат жизни… Но какой рассвет мировой цивилизации он увидит, если все его планы сбудутся! А для этого было нужно, чтобы сейчас, в 1946 году, на старте нового рывка вперёд, те пессимисты из советского руководства, которые после Хиросимы и Нагасаки «
К делу!
И 20 августа 1945 года был создан Специальный Комитет под руководством Берии, которому поручалось не «изучать» и «исследовать» урановую проблему, а осуществить «
При этом эмоциональное сталинское «Я» требовало – делать как можно скорее! При любых затратах – скупой платит дважды!! А жадный – трижды!!! И если к моменту решающей схватки у нас не будет бомбы, нас или «сомнут» как в июне 1941 года (что наиболее вероятно и унизительно), или даже уничтожат. «Или – или»! Ни в какие другие исходы он не верил – или они нас, или мы их…
Здесь, как мне кажется, уместно коснуться вопроса о влиянии личной веры (точнее, мировоззренческих убеждений) исторических личностей на осуществляемый ими выбор какого-то одного из возможных ветвлений хода исторического процесса.
В августе 1945 года перед Сталиным возникла дилемма: ввязаться в ядерную гонку вооружений с США или отказаться от создания своего ядерного оружия. Его выбор в нашей ветви альтерверса известен – необходимо ввязаться.
Почему? Рационального описания иррационального по своей природе свойства «свободы воли» человеческой психики не существует. Есть логические обоснования каждого из вариантов, но сам выбор вне сферы логического анализа.
Однако, когда выбор сделан, для успеха его реализации нужно логически обосновать его для исполнителей. Известный публицист, психолог и историк Л. Радзиховский так описывает транзакцию[400] этого сталинского решения в ментальную сферу учёных-физиков и – в широком смысле – не только всех участников атомного проекта, но и большинства советских людей:
«
И эта логика, как показывает история, оказалась воспринятой социумом нашей исторической ветви.
Но существует и ветвь альтерверса, в которой ведущие мировые политики в 1945 году осознали то, о чём сегодня говорит Л. Радзиховский:
«
Ведь и Сталин, и Трумэн, и Черчилль были опытными политическими аналитиками, их «политического чутья» вполне хватало для таких выводов. Но для того, чтобы принять их как руководство к действию в нашей исторической ветви, им не хватило политической воли…
Там же, где такая воля была, не возникла ни сталинская «антиамериканская транзакция», ни фултонская речь Черчилля, и встреча на Эльбе и окончание Второй мировой войны в сентябре 1945 года отмечаются как памятные исторические события и в СССР, и в США.
Как развивались события в тех ветвях альтерверса, в которых Сталин отказался от создания ядерного оружия в 1945 году, что там происходит «сейчас», я не знаю, однако сомневаюсь, что в этих ветвях СССР прекратил своё существование в 1991 году.
И вот один любопытный эпизод из нашей общей с этими ветвями истории, который физически неразличим в ходе дальнейшего их развития, но ментально наполнен очень различным содержанием.
Ялтинский дивертисмент
Февраль 1945 года. Ялта. Встречаются Сталин и Черчилль.
14.29. Сталин и Черчилль в Юсуповском дворце в Ливадии, февраль 1945 г.[403]
Дальнейшее – в изложении самого У. Черчилля:
Произнесённые за банкетным столом речи Сталина и Черчилля, в отличие от их официальных выступлений, не являются плодом предварительной целенаправленной кабинетной работы. Это экспромты, отражающие сиюминутное состояние души. Правда, экспромты, проходящие через фильтр рассудка. «На самом деле» перед нами суперпозиция разных эмоциональных и рассудочных состояний действительностей. И с точки зрения эвереттической истории важно понимать, что распад этой суперпозиции формирует разные исторические действительности. В одних ветвях больше душевных порывов, в других – рассудочных конструктов.
В ветвях, где Сталин не создал атомный Спецкомитет под руководством Берии, а Черчилль не выступил в присутствии Трумэна в Фултоне, в описанной сцене приёма в Юсуповском дворце ментальное наполнение и Сталина и Черчилля можно охарактеризовать тремя качествами: искренность, откровенность и наивность.
В нашей ветви истории ни одного из этих качеств у них не было.
Об «откровенности» Черчилля можно судить хотя бы по тому, что 13 июня 1945 г., всего через 4 месяца после обмена тостами в Юсуповском дворце, Гай Берджесс сообщил из Лондона, что
«
А по поводу «наивности» «наш индивидуум» мультивидуума Сталина позже признался:
«
Вследствие этого в нашей ветви метавидуума цивилизации «крепкий союз» трёх держав очень быстро распался…
Приведу один «мелкий», но яркий факт, который демонстрирует распад дружества на «бытовом уровне».
«
Атомный проект глазами П. Л. Капицы
В составе Спецкомитета двое учёных – И. В. Курчатов и П. Л. Капица. Естественно, обсуждается вопрос о стратегии работы.
У Капицы есть мнение –
Эта живая реплика Капицы передана Квасниковым со слов кого-то из его коллег и, конечно, текстуально не точна (например, не было ещё КГБ ☺). Но суть позиции Петра Леонидовича отражает верно – полная свобода творчества и его, Капицы, единоличное руководство.
14.30. П. Л. Капица, 1945 год.[409]
Более точно и взвешено Капица изложил свою позицию в письме к Сталину от 25 ноября 1945 года. Не касаясь личных отношений Капицы и Берии, суть деловой программы Петра Леонидовича сводится к следующему:
Иными словами – нужно работать культурно: создать инфраструктуру (машино- и приборостроение, химическую промышленность, организовать подготовку специалистов и т. п.) и на этой основе
Совершенно неожиданным следствием реально осуществлённого атомного проекта стало то, что я услышал от Ю. С. Владимирова, тогда студента:
Представляю себе реакцию Сталина – опять «искать» и «исследовать»? Этим Курчатов занимается уже три года! Пора уже
Но понятна и позиция Петра Леонидовича –
Ведь он действительно был первым, кто публично заговорил о возможном военном применении атомной энергии. И не где-нибудь, а на страницах газеты «Правда» 13 октября 1941 года!
Но в этом предсказании явно звучит и сомнение – «если она осуществима». И совсем недавно, в 1940 году, это сомнение было весьма категоричным:
«
Считается, что знакомство Капицы с деятельностью нашей атомной разведки и американским атомным проектом ограничено только его подневольным участием в операции Берии «Допрос Нильса Бора» и знакомством с отчётом Смита.
И осенью 1945 года дело обстояло именно так. Но у этого исторического волокна есть, по меньшей мере, две ости.
Первая, осени 1941 года, когда начальник 4-го спецотдела НКВД СССР Валентин Александрович Кравченко ознакомил его с разведматериалами из Англии, под впечатлением которых, вероятно, Капица и упомянул об атомной бомбе в своём выступлении на митинге 13 октября 1941 г.[414]
И вторая – осени 1942 года, когда
«
Но эта ость как-то «не зацепила» Петра Леонидовича. Или, что не менее вероятно, Молотов не показывал Капице тетрадь, поскольку с самого начала его беседы с Капицей скептицизм Петра Леонидовича по отношению а «атомному проекту» был очевиден для Вячеслава Михайловича.
Что же касается отчёта Смита, то этот отчёт в качестве подарка от Н. Бора привёз из Копенгагена Я. П. Терлецкий. В своём интервью он особо отметил, что Бор
А подневольность и «своеволие» Капицы при участии в этой операции характеризуются таким эпизодом.
У Капицы есть свои идеи по стратегии атомного проекта. Например, он мыслит себе уран-тяжеловодный реактор, а не уран-графитовый. Это позволяет снизить загрузку урана в реактор в 15 раз!
Эти идеи, так же, как и идеи Курчатова, имели «зарубежные корни». Но если поиски Курчатова оплодотворялись англо-американской практикой, данные о которой поставляла нелегальная разведка Берии, то идеи Капицы базировались на германских разработках, о которых его информировали «доброхоты», не связанные с разведкой, в том числе из среды немецких учёных, принимавших участие в немецком атомном проекте.
Характерный пример – письмо П. Л. Капице о ходе и итогах немецкой атомной программы профессора Лейпцигского университета Р. Г.Дёппеля от 12 июля 1945 г. В нём достаточно подробно описан именно уран-тяжёловодный принцип работы атомного реактора с изложением результатов немецких экспериментов по его осуществлению.[418]
Разумеется, Капица не принимал эту информацию догматически, а творчески развивал.
Сомнения Курчатова в перспективности тяжёловодного реактора опирались, прежде всего, на экономические основания. Он говорил о дефицитности и дороговизне тяжёлой воды – в США в то время тяжёлая вода стоила, по оценке Курчатова, «
Любопытно отметить, что чекистская разведка интересовалась американской тяжёлой водой задолго до возникновения «атомной проблемы». Ещё в апреле 1935 года, в приложении к письму Ягоды к Сталину с отчётом о деятельности внешней разведки, среди её достижений был указан такой пункт:
Зачем ВОХИМу потребовалась тяжёлая вода всего через три года после её открытия и за три года до открытия деления урана медленными нейтронами, и какие её испытания нужно было производить
Но на все сомнения Курчатова относительно дефицитности и дороговизны тяжёлой воды у Капицы есть ответ, опирающийся на свой собственный инженерный опыт.
Её, как предлагал Капица, нужно было делать на основе криогенных технологий получения дейтерия, и тогда тяжёлая вода может оказаться «
Что принесли идеи Капицы советскому атомному проекту после их реализации – это особая глава другой книги, описывающей историю другой ветви альтерверса, в которой руководителем атомного проекта СССР Сталин утвердил П. Л. Капицу. ☺
Принципиальное решение Курчатова
В отличие от Капицы, Курчатов, благодаря разведке, уже знает секреты вполне оправдавших себя американских технических решений всех элементов атомного проекта и самой конструкции атомной бомбы.
Конечно, и у него есть свои идеи, но их эффективность ещё нужно проверять. Причём эта проверка уже требует колоссальных затрат, усилий и времени. Он понимает, что если сможет повторить американскую конструкцию на основе советских материалов и технологий, успех будет обеспечен. Да, эти технологии ещё нужно создавать. И это очень трудно в нашей нищей и технически отсталой стране, но теперь, при такой поддержке Сталина, всё же вполне возможно. Но нельзя одновременно воплощать и свои, и американские идеи. Боливар не выдержит двоих…
Положение Курчатова трудное – нужно принимать ответственное стратегическое решение. И советоваться практически не с кем. Но есть один человек, который может (и должен!) вместе с ним принять решение. Это ответственный за конструкцию бомбы Юлий Борисович Харитон. Именно на его плечи ляжет конкретная работа воплощения «идей» в «железо». С ним он и держит совет. И они поняли друг друга. В сложившейся ситуации синица в руках лучше журавля в небе.
В научной биографии Курчатова уже был аналогичный случай. В 1938 г. он занимался проектированием циклотрона для ЛФТИ. Задачу тоже нужно было решить быстро. На совещании 17 июня 1938 г., посвящённом экспертизе проекта, П. Л. Капица высказал критические замечания, сводящиеся к тому, что в проекте мало творческих идей:
«
т. е. что проектанты просто скопировали американский оригинал. В ответ на это в протоколе совещания сказано:
Тогда, в 1938 году, речь шла о создании циклотрона – престижного научного инструмента. Теперь, в 1945 году, решалась судьба атомной бомбы – средства стратегического выживания страны.
И кто-то должен был определить – как решать эту задачу. Кто же выбрал осуществлённое в нашей ветви альтерверса решение?
Вот информация об этом от ближайших сотрудников «по бомбе» и соавторов публикаций Ю. Б. Харитона по истории советского атомного проекта Ю. Н. Смирнова и В. Б. Адамского:
«
14.31. И. В. Курчатов и Ю. Б. Харитон[425]
Решение было принято именно Курчатовым и Харитоном. (Хотя идея такого решения, безусловно, лично курчатовская – Харитон только искренно поддержал её).
После этого Берия был «поставлен в известность» и, разумеется, согласился. (Разумеется потому, что это действительно конструктивное решение, которое, одновременно, выгодно подчёркивало роль Берии и разведки в глазах Сталина в случае успеха. А в случае неудачи… В случае неудачи ничто не могло ни улучшить, ни ухудшить положения – все пошли бы в «лагерную пыль»).
Знал ли об этом Сталин? Он, исходя из «политических соображений», никогда не демонстрировал своей осведомлённости, но, конечно, знал.
В первом издании книги я недостаточно внимательно отнёсся к сведениям из Википедии об истории создания бомбардировщика ТУ-4 и написал:
«
И, разумеется, в правильности выбора главного куратора атомного проекта – Лаврентия Берии!
14.32. Л. П. Берия и И. В. Сталин[430]
Однако, более тщательное рассмотрение истории создания бомбардировщика ТУ-4 показало, что никакого «предвидения» у Сталина не было, и его решение по созданию бомбардировщика для создаваемой нами атомной бомбы было принято
Работа по копированию B-29 и проектированию на его основе советского аналога Б-4 действительно началась ещё в июле 1945 года.[432] И если бы тогда Сталин категорически запретил Туполеву «модификацию» американского самолёта, то можно было говорить о его предвидении необходимости для гарантированного успеха нашей атомной программы соблюдения
В литературе нашлось описание времени проведения этого совещания:
Удалось также установить, что М. В. Хруничев назначен народным комиссаром авиационной промышленности в январе 1946 года (с марта – министр).[434] Значит, совещание состоялось не раньше января 1946 года, а, если считать правильным указание должности Хруничева, не ранее марта.
Подтверждает это и воспроизведение реплик Сталина и Архангельского, заместителя А. Н. Туполева, на мемуарных материалах которого и основано изложение событий в книге Л. Л. Лазарева.
Сталин:
А.А. Архангельский:
День Воздушного флота в СССР праздновался 18 августа. За «полтора года» до празднования 1947 года – это 18 февраля 1946 года. Известно, что утверждение Курчатова в роли главного научного руководителя советского атомного проекта состоялось на его встрече со Сталиным 25 января 1946 года. Значит, совещание у Сталина состоялось вскоре после того, как Курчатов в личной беседе со Сталиным рассказал ему о своём видении стратегии создания бомбы.
После совещания у Сталина должно было быть принято соответствующее постановление правительства. И оно действительно состоялось:
А кто, кроме Берии и Сталина знал о решении копировать конструкцию американской атомной бомбы?
В эту «тройку-четвёрку», вероятно, входили физики И. В. Курчатов, Б. В. Курчатов, Ю. Б. Харитон, К. И.Щёлкин (реальные разработчики бомбы).
14.33. Б. В. Курчатов.[439] 14.34. К. И.Щёлкин[440]
Об этой тайне, конечно, догадывался и П. Л. Капица, оппонент принятого Курчатовым и Харитоном решения.
Позже об этом, конечно, узнали и другие ведущие физики.
Об этом свидетельствует такой факт. При личной встрече Ю. Б. Харитона и А. Д. Сахарова в декабре 1987 года на квартире Ю. Б. Харитона, состоявшейся после долгого перерыва в отношениях (Харитон был вынужден подписать письмо «против Сахарова»…) у них состоялась беседа.
Присутствовавший при ней внук Ю. Б. Харитона А. Ю. Семенов вспоминает, что
Это весьма примечательно – два «ключевых игрока» советского атомного проекта в частной беседе друг с другом более чем через сорок лет после обсуждаемых событий выделяют роль Клауса Фукса и разведки.
Кроме физиков, об этом, конечно, знали члены Спецкомитета –
«
Скорее всего, никакого «широкого обсуждения», а, тем более, «официального решения» о принятии в качестве образца американской конструкции, на заседаниях Спецкомитета принято не было. Может быть, Берия или сам Курчатов сообщил кому-то из генералов и членов правительства об этом «кулуарно» или на каком-то совещании «в узком кругу». И то, я думаю, это не было сделано явно, а, скорее, в виде намёка на решение «самого», и только в случаях, когда непонимание и упрямство кого-то из причастных к проекту руководителей серьёзно тормозили дело.
Такая «полупосвящённость» в тайну этих людей нисколько не мешала Курчатову в работе – им, в отличие от Капицы, по большому счёту, было совершенно всё равно, какую схему реализовывал Курчатов.
Курчатов и Капица: лёд и пламень не столь различны меж собой…
Курчатов и Капица проработали вместе в Спецкомитете ровно четыре месяца. Им обоим было трудно – «два медведя в одной берлоге…». Оба были убеждены, что нашли правильный путь к цели. Но эти пути были «почти перпендикулярны». Курчатов, как более молодой и энергичный, сумел быстрее сплотить свою команду. И когда Капица начинал в чём-то сомневаться и возражать,
О том, что такие «убеждающие беседы» с опорой на данные разведки с Капицей в рамках Спецкомитета проводились, свидетельствует документ, приведённый историком разведки А. Б. Максимовым:
14.35. Документ отдела «С» о конструкции атомной бомбы. Октябрь 1945.[444]
Документ датирован октябрём 1945 года и подписан полковником Василевским. В это время Л. П. Василевский – заместитель начальника отдела «С» НКВД,[445] т. е. того органа, который готовил разведданные для обсуждения специалистами Спецкомитета. Поэтому разумно предположить, что эта справка, описывающая конструкцию
Видя, что его усилия не приводят ни к чему, Капица просил Сталина освободить себя от этой работы. Какое-то время Сталин медлил, но всё-таки «удовлетворил просьбу» Капицы и вывел его из состава Спецкомитета.
О некоторых важных обстоятельствах этого решения, неизвестных Капице, мы ещё поговорим ниже.
А вскоре Сталин утвердил свой выбор Курчатова и его стратегии, приняв его в своём кабинете в Кремле. Во время часовой беседы, не касаясь технических деталей, Сталин полностью поддержал стратегический курс Курчатова, но внёс и некоторые дополнения в духе намерений Капицы.
Одним из парадоксов личности Сталина было то, что он, будучи маниакально подозрительным и недоверчивым человеком, тем не менее, умел слушать и слышать ценные для дела предложения собеседников вне зависимости от личного отношения к ним.
Это проявилось и в истории становления советского атомного проекта. 4 апреля 1946 г. Капица получил коротенькое письмо от Сталина:
Могу предположить, что это письмо, с точки зрения Сталина, было наградой Капице за некоторые разумные советы по стратегии создания атомной бомбы, которые он, Сталин, использовал, в частности, при разговоре с Курчатовым.
Вот, например, Капица писал Сталину:
А вот отрывок из записи Курчатова о встрече со Сталиным:
И результат этих разговоров был конкретный. После успешного испытания 1949 года премии и ордена получили сотни сотрудников, а ведущие участники проекта получили премии до 1000000 рублей (Курчатов и Харитон), автомашины «Победа» и «ЗИС-110», квартиры, особняки и дачи в Подмосковье, под Ленинградом и в Крыму.[449]
Так что многими бытовыми благами атомщики обязаны не Курчатову, а Капице, который, в результате, сам многих из этих благ лишился.
Западный миф о Капице и его подоплека
Не зная об отнюдь не добровольном многолетнем «затворничестве» Капицы на даче,
«
Есть основания полагать, что миф о том, что «
После успешного испытания атомной бомбы в СССР этот миф стал достоянием не только «западных друзей» Капицы, но и широкого общественного мнения на Западе:
«
Публиковались и интригующие подробности работы Петра Леонидовича
«
Для понимания подоплёки возникновения этого мифа напомню, что в самом начале советского атомного проекта в его научном руководстве оказалось несколько «генералов от физики» – Алиханов, Иоффе, Капица, Кикоин, Курчатов, Харитон, Хлопов, причём Иоффе и Капица были привлечены почти насильно. Хотя формальным научным руководителем уже был назначен Курчатов, с административной точки зрения среди этих генералов оказались «два медведя» – Капица и Курчатов, вошедшие в состав руководства Спецкомитета (остальные были членами Технического совета при Спецкомитете). Роль «дрессировщика медведей» пришлось исполнять Берии.
Эта явно аппаратно-неустойчивая конструкция была утверждена Сталиным, вероятно, потому, что, по мнению Сталина, в момент практического начала работ по атомной бомбе ещё не было выработано генеральное направление достижения поставленной цели, и Сталин давал возможность каждому генералу отстоять свой план перед специалистами Спецкомитета.
В этой ситуации особое значение имело мнение Капицы – с точки зрения Сталина наиболее известного (и успешного!) в советских и иностранных научных кругах физика, который, правда, не был «узким специалистом» в атомных вопросах (поэтому Сталин согласился с рекомендацией Иоффе и самого Капицы назначить научным руководителем Курчатова), но опыт и интуиция которого должны были обезопасить работу от фатальных ошибок.
Капица фактически должен был стать куратором («научным комиссаром») научного руководителя. Чтобы не обидеть Курчатова, Капица формально был «приглашён для решения задач низкотемпературной технологии разделения изотопов урана».[453]
Но быстро выяснилось, что у Капицы и Курчатова совершенно разное понимание стратегии работы.
Естественно, оба «медведя» начали борьбу за лидерство. Позже, объясняя своё поведение в этих условиях Капица писал Сталину:
Важнейшим фактором успеха в этой борьбе было то, на чьей стороне окажется Берия. Очевидно, что он был на стороне Курчатова, стратегию которого – «американский вариант конструкции» – в значительной мере сам Берия и инициировал. К тому же, Курчатов для Берии был гораздо более удобен с точки зрения лояльности и управляемости как глубоко советский по своему духу человек, чем космополитичный и упрямый Капица. Поэтому, думаю, Берия сознательно шёл на обострение отношений с Капицей.
Пётр Леонидович быстро понял, что при таком раскладе сил ему не удастся осуществить свои представления об организации советского атомного проекта и уже через полтора месяца после начала работы в Спецкомитете, 3 октября 1945 года обратился к Сталину с просьбой об отставке, мотивируя это, главным образом, не сложившимися отношениями с Берией:
Разумеется, Берия знал об этом письме – и «по своим каналам» до передачи его Сталину, и со слов самого Сталина, несомненно, обсуждавшего его текст с Берией. При этом комментарии Сталина вряд ли были приятны Берии.
С аппаратной точки зрения это письмо – пощёчина Берии со стороны Капицы, причём пощёчина демонстративная, на глазах самого «хозяина».
С точки зрения Сталина это письмо было следствием «бытового конфликта» между Капицей и Берией, не имевшего отношения к сути работы Спецкомитета и не изменявшего роли Капицы как «научного комиссара» при Курчатове.[456] Поэтому он ограничился тем, что сделал Берии «внушение» – нужно учитывать обидчивость Капицы и в дальнейшем не давать повода для её разрастания. Само же письмо должно остаться без ответа. Берия, конечно, согласился с этим, но учёл этот урок по-своему: Капицу нужно убрать из Спецкомитета, но убрать так, чтобы и Сталин согласился с этим.
Буквально в эти же дни начала октября происходит событие, потребовавшее серьёзного анализа всего политического руководства атомным проектом.
Как известно, и сам Спецкомитет, и его состав и функции – это совершенно секретные вещи. Каково же было удивление Берии, когда он получил телеграмму резидента НКГБ СССР в Вашингтоне «Вадима» о его встрече с министром торговли США Уоллесом, бывшим вице-президентом США при Рузвельте. В телеграмме говорилось, что
Эта телеграмма была доведена до Молотова и, по его рекомендации, до Сталина, в это время находившегося на отдыхе. На тексте телеграммы имеется резолюция Молотова:
Прежде, чем анализировать содержательный смысл вашингтонской телеграммы, обращаю внимание на чисто эвереттический смысл этого документа. В нём две даты – 24 октября, когда якобы состоялась беседа Вадима и Уоллеса, и 2 октября – дата резолюции Молотова на нём.
В «классической истории» этот парадокс объясняется просто – одна из дат ошибочна. В эвереттической истории документ – результат склейки двух ветвей альтерверса с разными последовательностями указанных событий и разным наполнением событиями-связками между ними.
Продолжу анализ той ветви альтерверса, где правильной является дата резолюции Молотова.
В этой ветви телеграмма обсуждалась у Сталина всеми знакомыми с ней руководителями – Берией, Молотовым и министром НКГБ Меркуловым. И обсуждался, прежде всего, вопрос о том, чем был обусловлен интерес американцев именно к Капице в связи с работами по атомной бомбе? Вероятность утечки информации о создании Спецкомитета и работе в нём Капицы исключалась тем, что, имея такую информацию, американцы не стали бы привлекать экс-вице-президента страны для контакта с резидентом НКГБ с целью узнать что-то дополнительное о Капице.
Был сделан вывод о том, что американцы ничего не знают о советской атомной программе, но, понимая, что после Хиросимы и Нагасаки Советы вплотную займутся созданием атомной бомбы, ищут пути проникновения в эту программу через потенциально причастных к ней лиц, от которых можно надеяться получить какую-то информацию. И приглашение «группы советских учёных» – это одна из естественных форм таких попыток проникновения. А особый интерес к Капице обусловлен его научным авторитетом, в связи с чем он может оказаться в числе руководителей советского атомного проекта. Учитывалось американцами и то, что он может являться «скрытым диссидентом» после истории его возвращения в СССР из Англии.
Было решено никакую делегацию в США, конечно, не направлять, а вот по поводу Капицы провести дезинформационную игру, создав впечатление у американцев в том, что он действительно является руководителем советской атомной программы. А после этого удалить Капицу из проекта и изолировать его от контактов с иностранцами.
Почти через два месяца после своего первого «прошения об отставке», 25 ноября, Капица снова настоятельно просил Сталина отпустить его из проекта, на этот раз обосновывая свою просьбу не только взаимоотношениями с Берией, но и несогласием с научно-технической стратегией Курчатова. Не называя фамилии Курчатова, Капица характеризует сложившиеся отношения с ним и другими своими научными оппонентами так:
К тому же и личные отношения с Берией не только не наладились, но даже обострились. Вот как описывает Капица стиль общения с ним Берии:
И в заключении – повторная просьба:
Конечно, это письмо обсуждалось Сталиным и Берией, причём это обсуждение прямо инициировалось самим Капицей. В своём письме он сделал приписку:
Что же обсуждалось Сталиным и Берией в конце ноября – начале декабря 1945 года? Мне кажется, что Сталин должен был быть недоволен тем, что его указание Берии после письма Капицы от 3 октября о налаживании личных отношений с Капицей, не было выполнено. Он ждал объяснений от Берии по этому вопросу, но, главное, его интересовало мнение Берии о выполнении Капицей функции «научного комиссара» при Курчатове и результатах работы Берии и Меркулова в связи с интересом к Капице со стороны американцев.
И Берия отчитался о событиях, произошедших за последние полтора месяца и связанных с ролью Капицы в атомном проекте.
Смысл этого отчёта в рассматриваемой ветви альтерверса, где Берии удалось «отыграться» за пощёчину от Капицы, в моём представлении сводился к следующему.
Во исполнение решения о дезинформации американцев, для того, чтобы укрепить их подозрения в том, что именно Капица является нашим «главным атомщиком», Берией, Меркуловым и Судоплатовым в этой ветви во второй половине октября[464] была задумана и успешно осуществлена операция «Допрос Нильса Бора».
В Копенгаген, докладывал Берия Сталину, был отправлен физик Терлецкий, который только что, 14 и 16 ноября встречался с Бором и задавал ему вопросы явно «разведывательного характера» в связи с конструкцией атомного реактора и атомной бомбы, причём было прямо сказано, что эти вопросы интересуют Капицу. В действительности вопросы составлялись под руководством Курчатова и должны были производить впечатление, что наша работа над бомбой только начинается, что мы не имеем никакого научного задела в этой теме и ничего не знаем об американском опыте. Вот, например, 19 вопрос и ответ на него Бора:
Бор явно «купился» на то, что Капица только приступает к работе, и подарил Терлецкому книжку Г. Д. Смита «Атомная энергия в военных целях», которая является «букварём» по этой теме.
При этом визит был организован так, что у Бора должно было сложиться убеждение, что не только вопросы, но и сам визит инициирован Капицей: Терлецкий приехал к Бору с рекомендательным письмом Петра Леонидовича и привёз ему личные подарки (палехские шкатулки).
Теперь, докладывал Берия, отслеживается реакция Бора на результат этого визита.
Что касается «научного комисарства», продолжал Берия, то оно, в силу амбициозности и незнакомства Капицы с разведывательными материалами, не помогает, а существенно мешает Курчатову.
«Почему?», – спросил Сталин.
Берия пояснил, что Курчатов на основании имеющихся разведывательных данных для гарантированности результата решил воспроизвести американскую схему, доказавшую свою работоспособность. А возникшие в ходе работы оригинальные идеи он хочет использовать в дальнейшем для совершенствования конструкции. Капица же считает, что американский опыт мы не знаем, и в любом случае повторить не сможем, а потому нужно искать свой оригинальный путь. Но в данном случае важна не оригинальность, а быстрый результат.
Что касается личных отношений, то Берия признал – они не улучшились, но только ли он виноват в этом? За два прошедших месяца характер Капицы не стал более «лёгким и пушистым»…
Вскоре после этого разговора со Сталиным выяснилось, что Бор сообщил о визите Терлецкого спецслужбам Дании и Англии, а те, в свою очередь, информировали об этом американцев.
Таким образом, легенда о том, что Капица – главный советский атомщик и СССР только начинает работу над атомной бомбой, стала рабочей гипотезой американской контрразведки. И 21 декабря 1945 года Сталин принимает отставку Капицы. При этом Капица остаётся директором ИФП до 17 августа 1946 года, после чего исчезает из публичного поля. Обстоятельства этого исчезновения, трагичные для Капицы, в то время были неизвестны «во внешнем мире», так что американцы, после ноября 1945 года считавшие Капицу главой советской атомной программы, должны были сделать вывод, что именно с августа 1946 года в СССР только началась серьёзная работа по созданию атомной бомбы.
Дата принятия Сталиным решения об отставке Капицы не случайна. В эти декабрьские дни в рабочем графике Сталина было несколько дел, связанных с «атомными вопросами», в связи с чем он и нашёл время оформить окончательное решение по просьбе Капицы об отставке. С 16 по 26 декабря в Москве проходило совещание министров иностранных дел СССР, США и Англии, которое
«
В связи с обсуждением этого вопроса на совещании, Сталин 23 декабря, через два дня после своего решения передать дело создания атомной бомбы «по американскому рецепту» Курчатову, пишет письмо Трумэну:
«
В контексте сегодняшних знаний о масштабах использования «добытого разведкой» американского опыта при создании конструкции советской атомной бомбы слова Сталина воспринимаются как очень своеобразный саркастический юмор «вождя народов» – он «секретно» уведомляет Трумэна о том, что при решении «проблемы атомной энергии» в СССР будут учтены и «общность взглядов» и даже «совместные усилия» с американскими учёными и конструкторами ☺.
Каков же результат большой «подковёрной операции» под названием «Отставка Капицы», задуманной и осуществлённой Берией, постановку которой внимательно отслеживал и мастерски режиссировал по ходу её проведения Сталин?
1. По крайней мере на год «успокоенность» американцев в том, что в СССР серьёзная работа по созданию атомной бомбы не ведётся.
2. Окончательное формирование научно-технической стратегии Спецкомитета.
3. Возникновение ветвления альтерверса судьбы Жоржа, принесшего ему славу атомного разведчика.
4. Создание тандема эффективного руководства советским атомным проектом в лице Курчатова и Берии.
Курчатов – атомный король!
Приём Сталиным Курчатова 25 января 1946 года был фактически «коронацией» Курчатова, на которой ему был выдан карт-бланш на любые расходы и любые кадровые решения.
Вот характерный пример. В 1949 году Курчатову понадобился специалист по аэрогидродинамике для разработки центрифуг для выделения оружейного урана-235. Его выбор пал на М. Д. Миллионщикова, в то время заместителя директора по научной части Института механики АН СССР.
Михаил Дмитриевич согласился, и написал заявление об освобождении от должности. Но
«
Нужно ли говорить, кто победил в борьбе за «крайне ценного незаменимого работника», будущего академика, Героя Социалистического труда, дважды Сталинского и Ленинского лауреата? ☺
Как свидетельствует сам Курчатов, в разговоре с ним
Но при этом «вождь произнёс:
Эту фразу Сталина приводит Ю. Н. Смирнов как сказанную самим Курчатовым – «Курчатов как-то рассказал…».[470]
Запись Курчатова – не стенограмма. Да и не всё, что было сказано, могло быть записано по соображениям секретности и личной безопасности. «Внутренний цензор» Курчатова играл важную роль в его менталитете ☺. Но кое о чём можно догадаться и по записанному тексту.
Обращаю внимание на следующую фразу: «
Сталин, вероятно, спросил – может ли Курчатов
На это Сталин, для которого положительный результат был важнее цены, отреагировал так, как через несколько недель он отреагировал на аналогичное предложение Туполева по бомбардировщику – «
Эти две фразы и стали для Курчатова «категорическим императивом» всей дальнейшей работы.
Понятно, что в результате курчатовского выбора стратегии роль разведки неизмеримо возросла. И именно момент этого выбора был моментом эвереттического ветвления и судьбы Жоржа Коваля. В этой, выбранной не им, а Курчатовым, Харитоном, Берией и Сталиным ветви альтерверса он в конечном итоге стал Героем России, а в других…
А если бы Сталин сделал выбор в пользу Капицы? Это тема других исторических реконструкций. Лично мне видятся в основном те, в которых Курчатов всё-таки остался бы в составе Спецкомитета, продолжил бы работу под руководством Петра Леонидовича, и, в случае успеха программы Капицы, получил бы свою долю признания и наград.
Ключевым условием возможности успеха при совместной работе Капицы и Курчатова является «смирение» Курчатова и его признание Капицы единоличным лидером проекта. Это было ясно всем значимым его участникам.
Вот что сказал по этому поводу умудрённый жизненным опытом ведущий конструктор советских атомных реакторов академик Н. А. Доллежаль в год своего столетия:
Мог ли Курчатов уступить «первую роль»? С эвереттической точки зрения, конечно, мог, но «капициевские ветви» альтерверса с таким исходом противостояния «двух медведей» явно уступают по вероятностной толщине стволам, в которых успех достигнут командой под руководством Курчатова.
Но, всё-таки, Курчатов и Капица могли сработаться и быть если и не в дружеских, то во вполне нормальных деловых отношениях так же, как это произошло и в нашей действительности:
14.36. И. В. Курчатов и П. Л. Капица 3 февраля 1960 г.[472]
Но очевидно, что даже в маргинальных «капицевских ветвях» нет участия в атомном проекте Л. П. Берии. Совместная
В подтверждение приведу цитату из письма П. Л. Капицы к Н. С. Хрущёву от 22.09.55. Капица пересылает Хрущёву некоторые свои письма к Сталину и пишет:
Капица отказался работать под руководством Берии, но, как учёного и инженера «не пацифиста» сама по себе проблема создания атомной бомбы, конечно же, интересовала его! И в годы своего отнюдь не добровольного затворничества, зная, что работа над бомбой «кипит», он вряд ли упускал возможности узнать что-то о её ходе. Трудно представить себе, что когда к нему на дачу на Николиной Горе приезжал А. И. Алиханов, также имевший «особую» оценку Берии, собеседники обсуждали прогноз погоды или премьеру местной детской хореографической студии. В ходе разговоров с Алихановым Капица, конечно, обсуждал работу Спецкомитета и ПГУ.
Вот как характеризует отношение Алиханова к Берии Борис Лазаревич Иоффе, чл. – корр. АН СССР, Заслуженный работник атомной промышленности Российской Федерации:
«
И до поры до времени Берия это терпел. Полагаю, что руководствовался он при этом вполне прагматическими соображениями – в случае неудачи Курчатова нужно было иметь компетентного сменщика на роль нового руководителя атомного проекта. Но после успешного испытания «курчатовской» атомной бомбы такая необходимость отпала. И отпала необходимость терпеть свободное общение своих ненавистников. Приказать академикам Берия ничего не мог, просить их было бы унизительно, и вообще – никакой официальной процедуры для решения этого вопроса нет. Но Берия, конечно, нашёл выход. Результат отражён вот в этом документе:
«
Из этого документа, кстати, с неизбежностью следует, что в той «тонюсенькой» ветви альтерверса, где Сталин решился доверить атомный проект не Курчатову, а Алиханову, Берия играет роль не меньшую, чем в «курчатовской ветви». Пожалуй, даже бо́льшую, именно в силу непреодолимого страха и неспособности Алиханова бороться со зловещим могуществом Берии.
А вот многих членов команды Курчатова Берия как «менеджер» вполне устраивал. Тот же Н. А. Доллежаль вспоминает:
«
И подобные оценки я не раз слышал от ветеранов советского атомного проекта в кулуарных беседах заседаний Общемосковского семинара по истории советского атомного проекта.
Приведу ещё одно (не кулуарное, а опубликованное) высказывание Бориса Валентиновича Горобца, пенсионера, бывшего в 1986–1995 гг. руководителем Главного управления производства ядерных боеприпасов МСМ СССР – МАЭ РФ, а в 1950–1954 гг. работавшего инженером-механиком на Комбинате № 817 на первом уран-гафитовом и на тяжёловодном реакторах в городе Челябинск-40. Б. Горобец имел опыт восприятия методов руководства Берией в качестве непосредственного свидетеля визитов Берии на Комбинат № 817. И его оценка – это отражением оценки роли Берии многими «рядовыми» участниками советского атомного проекта:
«
Конечно, Жорж Абрамович Коваль в «капицевских ветвях» так и остался бы в засекреченных архивах ГРУ агентом «Дельмар», о котором никто из «внешнего мира» ничего не узнал бы.
Капице военные разведчики были не нужны. Так что событийное время Жоржа в этих ветвлениях протекало бы или в отбытии наказания в американских тюрьмах типа «Делмарской кутузки», или в Колымских лагерях, или, в лучшем случае, в «трудах праведных» кем-то вроде технолога в сернокислотном цехе Воскресенского химкомбината.
В выбранной же Курчатовым и Харитоном нашей ветви альтерверса после «согласования» её с Берией и «утверждения» этого выбора Сталиным, нужны были всё более детальные сведения от разведки о материалах, конструкциях и технологиях именно американского атомного проекта. И роль «атомных разведчиков» при этом была решающей.
А у Курчатова появилось столько дел, что он физически уже не мог по ночам работать в своём кремлевском «разведкабинете».
Да и разведка поставляла столько материалов, что их своевременный профессиональный анализ был не под силу одному, даже очень эрудированному специалисту.
Новый производственный отдел
И после создания Спецкомитета, 28 сентября 1945 года при нём было создано «Бюро № 2», а 27 сентября в структуре НКГБ появился «Отдел «С». И тем, и другим руководил П. А. Судоплатов.
Бюро № 2 было «официальным прикрытием» отдела «С» – для «не очень посвящённых» учёных. Создание же отдела «С» было обусловлено тем, что для обеспечения успеха стратегии Курчатова требовалось добывать и обрабатывать очень большой объём развединформации.
«
Образование отдела «С» происходило быстро и чётко, условия работы для сотрудников создавались самые благоприятные.
Вот маленький «бытовой пример». К моменту начала работы семья А. Н. Рылова (жена и трое детей) находилась в Якутске. Жена преподавала в Якутском педагогическом училище (ЯПУ) и дирекция не отпускала её. Ситуация разрешилась быстро. Вот дневниковая запись самого А. Н. Рылова:
14.37. П. А. Судоплатов.[481] 14.38. Я. П. Терлецкий.[482] 14.39. А. Н. Рылов.[483]
В письме ко мне В. А. Белобородова сообщила об истории вхождения А. Н. Рылова в Атомный проект:
Я думаю, что правдой является и то, и другое… Но смысл в том, что нашей судьбой управляет "Его величество случай". Улыбка Судьбы – А. Н. Рылов стал «атомным учёным» столь же случайно, как Ж. А. Коваль стал «атомным разведчиком».
Постепенно Бюро № 2 стало равноправным производственным отделом Спецкомитета. И, как и всякий производственный отдел, он «забюрокрачивался» и «заболачивался».
Разведчики очень часто меряют свои успехи в «листах» переданной информации.
Показательно, что когда в 1942 году обсуждалась кандидатура научного руководителя советской атомной программы, одним из существенных соображений при выборе было то, что «кандидат» должен уметь быстро оценивать данные разведки. Как пишет Жорес Медведев,
К 1945 году листов стало ещё больше. Как вспоминает Я. П. Терлецкий,
Не знаю, как разбирались в этих «тысячах страниц» физики Я. П. Терлецкий и А. Н. Рылов, но даже после их экспертизы для рассмотрения на Научно-техническом Совете Спецкомитета правительства СССР по атомной проблеме под грифом «Совершенно секретно (Особая папка)» порой (в данном случае это было 8 августа 1946 года, судя по дате совершенно секретной записки П. А. Судоплатова к П. Я. Мешику, рассекреченной 15.11.93 и опубликованной в мемуарах П. А. Судоплатова[488]) представлялись такие добытые разведкой материалы, как, например, «
С точки зрения «обычного» математика или химика эти материалы тривиальны и даже на гриф «Для служебного пользования» претендовать не могут.
Но у разведчиков другой взгляд – важно не только содержание документа, но и то, где и как он получен, его принадлежность тому или иному лицу или организации, связь с той или иной проблемой. Листок ясеня – ботаническая банальность. Но если выясняется, что этот листок упал с дуба, эта информация – серьёзный повод для ботаника задуматься ☺.
Однако, такого рода информация – об обстоятельствах получения тех или иных документов – в советском атомном проекте никогда не раскрывалась разведкой перед учёными.
Действовало абсолютное правило «обезлички» развединформации. Считалось, что её потребители должны полагать, что информация получена в рамках работы какого-то другого секретного отдела, который предоставляет важные результаты своей работы коллегам.
Думаю, что в случаях, подобных описанному, некоему квантовому «внешнему наблюдателю» было бы забавно наблюдать, как члены Научно-технического совета, слушая доклад «Обычное решение алгебраических многочленных уравнений», недоумевали – какой ерундой занимаются некоторые наши отделы и лаборатории! Но вряд ли они высказывали свои недоумения вслух. Срабатывали и корпоративная этика, и соображения о том, что «руководству виднее», над чем нужно работать коллегам.
Но я не могу понять, какими соображениями руководствовались Я. П. Терлецкий и А. Н. Рылов, весьма квалифицированные физики, выставляя на доклад Научно-Технического совета подобные материалы. Единственное разумное объяснение – это неизбежное «замыливание» взгляда при переработке огромного массива информации – «
Ясно, однако, что принцип «обезлички» спасал агентуру, но он же и обесценивал порой результаты её работы.
Рискну предположить – вопреки распространённому мнению о том, что только Курчатов и Харитон (ну, и, Щёлкин, конечно!) сознательно использовали в своей работе данные разведки – достаточно большое число сотрудников «средне-высокого» уровня догадывались, что стоит за вывеской Бюро № 2.
Вот как описывает работу Бюро № 2 Л. Р. Квасников:
Разумеется, и этот эмоциональный пассаж великого разведчика имеет подоплеку. Фактически, Квасников здесь сетует на то, что члены Технического совета при Спецкомитете и лица, допущенные к его работе,
И я согласен с Леонидом Романовичем – такие жизненно-опытные люди как Алиханов, Кикоин, Иоффе и другие слушатели докладов Бюро № 2 (во всяком случае, значительная их часть) должны были понимать, откуда берётся информация для таких, например, докладов, как «Общее описание атомной бомбы» (материал № 246, 7 листов); «Данные о конструкции атомной бомбы» (материал № 56, 10 листов); «Заметки о производстве атомной бомбы» (доклад № 6 на 10 листах); «Список лиц, принимавших участие в разработке атомной бомбы» (на 2 листах); «Атомные котлы»; «Заметки о состоянии работ по использованию атомной энергии в Англии» (на 3 листах).[493]
И ведь здесь перечислены только некоторые доклады осени 1945 года, когда каждый из присутствующих знал, что сам он только начинает работу над каким-то элементом создания
Ведущие члены Технического совета просто знали об источниках информации Бюро № 2. Как пишет В. Б. Барковский,
14.40. Бойцы вспоминают минувшие дни… П. Л. Капица, И. В. Курчатов, А. Ф. Иоффе, 3 февраля 1960 г.[495]
А то, что присутствовавшие на заседаниях «рядовые специалисты» достаточно быстро поняли суть Бюро № 2, подтверждается таким эпизодом из рассказа Я. П. Терлецкого о первом заседании Технического совета. Перед началом его доклада Борис Львович Ванников
Жаль, что Яков Петрович не детализировал, в чём же состояло это «тактичное разъяснение» и почему «потухло» естественное любопытство «рядовых» участников заседания. Но факт – учёные оказались понятливыми и после первого же разъяснения на следующих заседаниях никакого недоумения по поводу «материалов Бюро № 2» не возникало ☺.
Степень понятливости учёных – и наших, и иностранных – видна из такого воспоминания Ю. С. Владимирова, одного из ведущих наших учёных в области теории гравитации:
Прежде, чем обсуждать конкретные результаты, полученные Жоржем как атомным разведчиком, и обсуждавшиеся на заседаниях Технического совета как данные Бюро № 2, полезно осознать, на каких тонких ниточках была подвешена работа по их добыванию, да и само существование разведчика Дельмара в 1940–1948 годах.
Невозможно отследить все «подводные камни» и «минные поля», опасности встречи с которыми удалось преодолеть Жоржу. Но один пример реконструируется достаточно подробно.
О вреде курения в профессии разведчика
Как сообщает первый биограф Ж. А. Коваля В. Лота, после окончания срока службы в армии
Поверим В. Лоте и восхитимся силе предвидения Жоржа. Но кроме предложения дейтонского начальника сержанту Жоржу Ковалю (вероятно, где-то в январе 1946 года, незадолго до окончания его службы) было и другое предложение – его руководителя в нью-йоркской резидентуре Клайда.
Клайд заинтересовался предложением, поступившим Дельмару.
Отметим, что этот интерес мог возникнуть только после 12 февраля 1946 года, когда Жорж был демобилизован, прибыл в Нью-Йорк и доложил о предложении дейтонского руководства.
И если отказ от предложения продолжить работу в Дейтоне можно объяснить силой предвидения Жоржа, то его реакция на предложение Клайда имела уже другую природу. Он, как объясняет это В. Лота, отказался от предложения Клайда, поскольку
«
Если размышляя о предложении в Дейтоне Жорж полагался на свою интуицию, то отказываясь от предложения Клайда он уже исходил из фактов – после того, как 3 февраля 1946 года по американскому радио сообщили о раскрытии крупной советской шпионской сети в Канаде[501] в американских СМИ поднялась такая волна шпиономании, что возвращаться в Дейтон и пытаться устроиться на объект в качестве гражданского специалиста было бы для Жоржа самоубийственно. Это было очевидно для Жоржа, но почему об этом не подумал Клайд, мне совершенно непонятно.
Ведь после побега из посольства в Оттаве 5 сентября 1945 года и предательства И. С. Гузенко, шифровальщика аппарата военного атташе СССР в Канаде, передавшего канадской стороне шифры и документы (переписку резидента ГРУ Николая Заботина с иностранными агентами, внедрёнными в атомную отрасль)[502] не нужно было обладать особым предвидением, чтобы понимать – над агентом Дельмаром нависла смертельная опасность.
Конечно, Гузенко выдал только канадскую часть резидентуры ГРУ, но расшифровка переписки Заботина с Центром могла привести к раскрытию и американской части резидентуры. И в нью-йоркской резидентуре, и в Центре это прекрасно понимали. Поэтому, в целях безопасности
«
Показательно, что для советских разведчиков «пахло жареным» настолько отчётливо, что
«
Ж.А. Коваль, конечно, ничего об этом не знал – никто не информировал его. Да и зачем? Всё равно бежать он не мог, поскольку в это время служил на секретном объекте в Дейтоне и служба безопасности Манхэттенского проекта ни в коем случае не допустила бы его бегства из США.
Так что после 5 сентября 1945 года ему пришлось жить под дамокловым мечом предательства Гузенко ещё почти три года. Но узнал он об этом только из передачи американского радио 3 февраля 1946 года, за 9 дней до своего «дембеля».
Как сообщает сам В. Лота, в это время
«
Дело приняло такой широкий размах, что вскоре «аукнулось» даже для самых высоких персон советского руководства. Вот что пишет об этом авторитетный и компетентный советолог Абдурахман Авторханов:
Это стало одним из серьёзных оснований для опалы Маленкова в 1946 году. Дело в том, что побег Гузенко произошёл всего через полмесяца после создания Спецкомитета, в состав которого входил и Маленков. После этого Маленков, стараниями Жданова и/или Берии, вероятно, был настолько «отодвинут» от дел, что
«
Маленков – крупная фигура советской истории, и его альтерверс весьма ветвист. Именно поэтому известный историк и архивист Р. Пихоя, рассматривая факторы, определившие «зигзаги судьбы» Г. М. Маленкова в 1945–1946 гг, в результате которых он был на короткое время даже выведен из состава Политбюро и секретарей ЦК, констатирует:
«
Конечно, Жорж фактически ничего не знал о масштабе потрясения, которое испытала советская разведка, но его интуиция, обострённая годами нелегальной работы, не просто предупреждала его об опасности, а громко кричала о ней.
И потому, я думаю, внутренняя реакция Жоржа на предложение Клайда была окрашена такими эмоциями, такими лексическими формами, которые весьма слабо отражены в изложении В. Лотой мотивов отказа своему резиденту.
Судя по всему, конфликтная ситуация во взаимоотношениях Жоржа и Клайда потребовала вмешательства московского Центра. И Жорж должен был объясняться с Москвой. Упоминает об этом израильский историк Илья Куксин:
«
В результате Москва согласилась с доводами Жоржа. Более того, можно предположить, что этот рапорт Жоржа сыграл свою роль в принятии несколькими месяцами позже (после пуска советского атомного реактора в конце 1946 г.) стратегического решения Берии о прекращении «
Сохранение тайны об уровне и глубине нашего проникновения в американский атомный проект стало важнее, чем новая информация о нём.
Дамоклов меч провала висел над Жоржем, как и над любым нелегалом, всегда. Но особенно тонкой была нить, на которой подвешен этот меч, в период военной службы Жоржа.
Разумеется, он не знал всех деталей механизма обеспечения секретности Манхэттенского проекта. Не знаем о них и мы, но некоторые впечатляющие подробности сообщил Роберт Юнг, известный историк Манхэттенского проекта.
Он выделяет
«
Но незнание деталей только усиливало ощущение опасности жизни в такой атмосфере, где каждая случайная обмолвка, каждая мелкая бытовая привычка, рефлекторно закрепившаяся при жизни в СССР и несовместимая с легендой «нью-йоркского сироты», могли спровоцировать проверку «
Об одном эпизоде, связанном с такой привычкой, рассказал А. Крамиш. Этот «мелкий эпизод» достоин подробного разбора, поскольку показывает, что эвереттические ветвления судьбы происходят буквально на каждом жизненном шаге.
Вот что припомнил А. Крамиш (в изложении М. Волша) об одном разговоре с Жоржем:
«
Вот такая «мелочь» – манера курения. Но для американца она оказывается «маркером» происхождения – не Нью-Йорк, а Восточная Европа! В этом эпизоде Жорж был, как пишут в шпионских детективах, «в полушаге от провала».
Спасло только то, что Крамиш ещё не бывал в Европе, и, конечно, находчивость Жоржа – он выставил свою «бережливость» как следствие сиротского безденежья. И был почти искренен – привычку докуривать сигарету до обжигания пальцев он приобрёл, конечно, от безденежья, но только не сиротского, а студенческого ☺.
Комментарий Крамиша обсуждает и А. П. Жуков в своей книге о Жорже. Он нашёл в одной из книжек «Библиотечки «Огонька»» описание такой манеры курения:
«
Забавно, но и мне удалось найти описание такой манеры курения у… советских разведчиков!☺ В лёгком стиле «солдатских баек» историк спецназа ГРУ Сергей Козлов так описал манеру курения одного «старшего офицера третьего отдела разведуправления округа»:
Два года работы драноколом и механиком в колхозе вполне могли сформировать именно такую привычку, а последовавшее за этим студенческое безденежье – укрепить.
Я помню, что подобная манера курения была и у меня и у моих друзей во время работы в студенческих строительных отрядах в конце 60-х годов – в Ачинске на строительстве Ачинского глинозёмного завода, на промобъектах Абакана после наводнения 1969 года и др., т. е. там, где курить приходилось при дефиците курева в условиях длительного рабочего дня «на свежем воздухе» ☺.
Любопытно отметить, что начал курить Жорж ещё в юношестве, в Сью-Сити, и, конечно, тогда он курил «по-американски», держа сигарету не кончиками пальцев (при этом у заядлого курильщика появляется характерная «отметина» – жёлтые ногти), а зажимая её между основными или проксимальными фалангами указательного и безымянного пальцев:
14.41. Жорж с сигаретой в Сью-Сити, начало 30-х годов.[515]
При такой манере курения горящий конец сигареты удалён от ногтей и они не покрываются жёлтым налётом. Но, как говорится, укатали сивку крутые горки, и после двух лет волочаевского колхозного бытия и пяти лет московской жизни на студенческую стипендию, он перестал «думать о красе ногтей» и стал курить «по-советски» ☺.
Из текста статьи М. Волша не ясно, относится ли воспоминание Крамиша к периоду его совместной учёбы с Жоржем в CCNY или к совместной службе в Ок-Ридже.
Печальные последствия для Жоржа могли возникнуть и в том, и в другом случае. Но в последнем случае вероятность провала многократно возрастала, поскольку во время службы Жоржа в Ок-Ридже, как писал Р. Юнг, даже «прислуга в местных отелях использовалась в качестве агентов контрразведки».
Если бы Жорж проявил замешательство в этом эпизоде, молодой солдат Крамиш мог поделиться своим наблюдением с кем-то из друзей или знакомых. Это вообще характерно для американского менталитета – обращать внимание на особенности поведения сограждан, несообразные с общепринятыми стандартами.
Именно поэтому, например, в 1991 году был разоблачён один из крупнейших агентов КГБ в США Олдридж Хейзен Эймс. Как рассказал известный журналист Михаил Таратута,[516] соседи обратили внимание на то, что он «живёт не по средствам», сообщили об этом в полицию и к нему стали присматриваться «компетентные органы». В результате – провал, арест и пожизненный приговор.
Насколько справедлива эта версия провала в деле Эймса сказать трудно – слишком высокий пост он занимал в ЦРУ. Но в случае Жоржа, если бы рассказ Крамиша стал известен в службе безопасности Манхэттенского проекта, Ковалю вряд ли удалось бы избежать более глубокой проверки, чем стандартная процедура для тысяч служащих. Ведь там, по приведённым выше словам Р. Юнга, даже «была организована специальная слежка за теми, кто по политическим или другим соображениям не считался благонадежным».
Правда, как пишет М. Волш,
«
А со стороны военных к Ковалю никаких претензий не было.
Справедливости ради, нужно отметить, что контакты Службы безопасности с ФБР всё-таки были. И не просто «контакты». Все сотрудники, нанимаемые в Манхэттенский проект, проходили проверку в ФБР.
Об этом пишет, в частности, О. Пагано, американский историк, освещавший работу Коваля в Дейтоне, т. е. самую плодотворную по результатам часть работы Жоржа как разведчика.
«
Но ФБР подключилось к обеспечению безопасности Манхэттенского проекта только 5 апреля 1943 года. Об этом сообщил сам Лесли Гровс в своей книге «Теперь об этом можно рассказать».[519]
А Жорж к этому времени уже был военнослужащим и прошёл проверку армейской контрразведки. И потому работал на «вполне законных основаниях», поддерживая секретность своей работы прикрытием фирмы Монсанто.
Вот его адрес в городской адресной книге Дейтона 1945 года: "
14.42. Дом, в котором Жорж жил в Дейтоне.[521]
Каждое утро химик из Монсанто (вот где в очередной раз сыграло свою роль химическое образование Жоржа в Колумбийском университете!) отправлялся на работу на объект, официально называвшийся лабораторией по проявке пленки для войск связи. (Именно так дезинформировали местную общественность
«
И, как замечает ДеБросс (DeBross),
«
И здесь выявляется очередная тонкая «ниточка случайностей», объясняющая секрет удачи преодоления Жоржем всех фильтров безопасности Манхэттенского проекта.
Во-первых, он
Но нельзя сказать, что армейская контрразведка допустила какую-то ошибку – на момент призыва Коваля на службу она ничего не знала о существовании и целях Манхэттенского проекта и проверяла Жоржа как обычного призывника, не претендующего на допуск к сверхсекретным работам.
Во-вторых, собственная служба безопасности Манхэттенского проекта не занималась глубокой проверкой всех сотрудников. Как утверждает сам Лесли Гровс,
«
И безусловной заслугой Жоржа является то, что он своим поведением не дал этой службе ни малейшего повода для интереса к своей личности, а наблюдение Крамиша относится к типичному проявлению l'esprit d'escalier.[525]
Ведь если бы служба безопасности имела хоть малейшую зацепку к поведению рядового Коваля, она, безусловно, преодолела бы свою фобию по отношению к ФБР (а именно это сегодня ставится в вину генералу Гровсу американскими историками), и обратилась к нему за консультацией.
Гровс подчёркивет, что
«
Отметим – эти агентурные сведения предоставлялись ФБР
Вот некоторые факты из досье ФБР, собранные к лету 1945 года.
В 1944 году агент «Т-14» (в деле ФБР подчёркнуто – «особой надёжности»), сообщил, что имя KAVAL обнаружено среди документов Пола И. Ротомского, атташе Генерального консульства СССР в Нью-Йорке.[527]
И, безусловно, «особистов» Манхэттенского проекта заинтересовало бы сообщение о том, что ещё в августе 1930 года Жорж Коваль вместе с его дядей Полом Силвером приняли участие в конференции Компартии США в штате Айова: Жорж – от Лиги молодых коммунистов, а Пол – от местной парторганизации Сью-Сити.[528]
Да и зафиксированный ФБР арест Жоржа Коваля в связи с его участием в акции по защите от выселения из социального жилья двух безработных женщин не остался бы без внимания.
Об этом 5 сентября 1931 года газета «Sioux City Journal and Tribune» писала:
«
Особенно важным для службы безопасности Манхэттенского проекта было бы то, что при аресте молодой Жорж Коваль назвал себя «юрисконсультантом» коммунистической группы Совета Безработных.[530]
А ещё, будь оно проведено, это «табачное расследование» должно было коснуться и Гарри Гурштеля в Сью-Сити (он сам фигурировал в оперативных документах ФБР как «коммунист» или «сочувствующий коммунистам), который должен был подтвердить работу Жоржа в своей фирме «Честная торговля одеждой» («Square Deal Clothing Company») в 1933–1936 годах[531], а также Сары Роз (Sarah Rose) в Нью-Йорке, которая, в соответствии с заявлением Жоржа в 1941 году при регистрации по закону Берка-Уодсворта, была персоной, «всегда знающей о его местонахождении»[532].
Любопытно отметить, что родные Гарри, оставшиеся в Телеханах после его эмиграции в Америку, в это же время занимались тем же бизнесом – содержали портняжную мастерскую.
Вот как описывает М. Ринский, переводчик с польского книги Богдана Мельника «Мои Телеханы», посещение этой мастерской мальчиком Богданом в 30-е годы:
«
Если считать айовскую «Square Deal Clothing Company» американским филиалом телеханской портняжной мастерской, то по легенде ГРУ в 1933–1936 годах Жорж Коваль был иностранным наёмным сотрудником польской швейной фирмы «Гурштель энд компании». То есть, помимо того, что он «работал разведчиком», он ещё и «немножко шил» ☺.
И можно ли было исключить, что какие-то хитрые уловки со стороны агентов ФБР при беседах с Гарри и Сарой вскроют его главную тайну – эмиграцию в СССР в 1932 году?
Такие опасения были далеко не напрасными. Сам Гарри давал основания для «порочащих» и его и Жоржа подозрений со стороны ФБР.
Например, уже в 1941 году, когда Жорж находился на нелегальном положении, а Гарри «прикрывал его», в досье ФБР появилась запись:
«
Дорого обошлась бы такая «коммунистическая» самодеятельность Гарри советской разведке, если бы Жорж дал службе безопасности Манхэттенского проекта повод усомниться в своей лояльности!
…Думаю, что только перечисленных фактов, будь они известны службе безопасности Манхэттенского проекта, было бы вполне достаточно, чтобы сержант Жорж Коваль не получил бы в феврале 1946 года свою американскую «Медаль за примерное поведение» (Good Conduct Medal).[535]
Хотя сегодня среди американских историков это утверждение подвергается сомнению. История работы Коваля-разведчика настолько исключительна, что в качестве объяснения его «
Джим ДеБросс, на основании своих изысканий о Ковале в Дейтоне, пишет:
«
При этом он ссылается на Дона Салленджера (Don Sullenger), вице-президента ассоциации музея Маунд-лаборатории в Дейтоне, где изготовлялись нейтронные инициаторы:
«
И добавил, что
«
В целом я согласен с Доном Салленджером, но выдвинутая им версия о «двойном агентстве» Жоржа кажется мне математически ничтожной в ветвлениях его судьбы и, скорее, свидетельствует о желании американских историков хоть как-то подсластить пилюлю провала всех служб безопасности и контрразведки Манхэттенского проекта.
Как бы то ни было, Жорж вернулся в Москву в 1948 году, где он мог безбоязненно курить в любой манере. Ведь, когда Жорж хотел «щегольнуть», он и в студенческом безденежье 1938 года мог щегольнуть американской манерой курения:
14.43. Курящий Жорж. Студенческая фотография 1938 года.[540]
Завершая тему о курении, нужно сказать, что, по семейным воспоминаниям, уже в Москве, где-то в 50-х годах, Жорж Абрамович поддержал жену, Людмилу Александровну, которая решила бросить курить, и тоже бросил – раз и навсегда!
Впрочем, есть и другой, более радикальный вариант финала никотиновой зависимости Жоржа. В этом варианте бросили курить сразу трое – Татьяна Васильевна, Мила и поддержавший их Жорж.
Этот вариант порождает экологическую загадку – а как вообще до этого много лет жили трое курящих жильцов комнаты коммунальной квартиры на Большой Ордынке, не пользуясь противогазами ☺?
Ёжик в тумане
Теперь можно вернуться к обсуждению роли и заслуг Ж. А. Коваля в добывании развединформации по американской атомной бомбе.
Собственно, это уже сообщил читателям на страницах газеты «Красная Звезда» Владимир Лота в ключевой заключительной фразе статьи:
Что же конкретно вписал Коваль в этот «рецепт»? Рискну предположить, что ключевыми словами «ковалевского рецепта» были не только кратко описанный в статье Владимира Ивановича «полоний», но и совершенно обойдённый его вниманием «ёжик».
Но прежде – несколько слов о том, что такое «нейтронный инициатор» и почему он – один из ключевых элементов конструкции атомной бомбы.
Конструкция активной зоны бомбы была следующей:
Цепная реакция распада атомов плутония (основная «взрывчатка» бомбы), приводящая к выделению огромной энергии, возникает в момент сжатия плутониевой сферы до критической плотности за счёт энергии химической взрывчатки, окружающей плутониевую сферу.
Химическая взрывчатка взрывается хитро. Плутониевая сфера окружена блоками особой формы из двух типов взрывчатки – «быстрой» (ТАТВ – триаминотринитробензол) и медленной (баратол – смесь тринитротолуола с нитратом бария).[543]
Подрыв такой сборки порождает имплозию – «взрыв вовнутрь». Выделяющаяся при этом энергия не «разбрасывает» продукты реакции в стороны, как при обычном взрыве, а наоборот – сжимает их и находящуюся внутри плутониевую сферу.
В момент начала цепной реакции энергия взрывной волны химической взрывчатки продолжает сжимать активную зону, создавая сверхкритическую плотность.
Но выделяющаяся энергия цепной реакции начинает противодействовать сжатию и через какое-то время превосходит энергию сжатия. Зона реакции расширяется, деление преодолевает имплозию, и критичность пропадает.
Время удержания критичности (т. е. время протекания самой цепной реакции) и, следовательно, выделение собственно ядерной энергии, зависит от ряда характеристик нейтронов, рождающихся в ходе цепной реакции и
Расчёты показывают, что полноценный ядерный взрыв происходит при условии, что
«
А обеспечивал выполнение этого условия нейтронный инициатор, «впрыскивающий» производимые им, а не делящимся материалом, нейтроны в зону сверхкритического состояния плутония.
Так что успех получения атомного взрыва бомбы той конструкции, которую воплощали Курчатов и Харитон, зависел от того, как много нейтронов именно в момент максимальной сверхкритичности выбросит нейтронный инициатор, вставленный в плутониевый шарик.
Без его чёткого срабатывания в течение миллионных долей секунды[545] вся работа всего коллектива атомщиков – добыча урана, создание атомных реакторов, выделение плутония, отработка условий имплозии и многое другое, сделанное за три с лишним года с неимоверными усилиями и жертвами, приведёт не к атомной бомбе, а к «атомному пшику» – гигантской хлопушке, заразившей радиоактивной пылью непрореагировавшего плутония сотню-другую гектаров полигона. И, конечно, к горстке «лагерной пыли» её создателей.
Другое образное описание исхода ситуации, когда первая бомба «не сработала» бы, или сработала с «пшиком», дал Л. А. Арцимович. Хотя он лично к ней никакого отношения не имел (он занимался электромагнитным обогащением урана, а первая бомба была плутониевой), но его характеристика последствий неудачи относилась ко всем участникам атомного проекта, вне зависимости от того, какой именно областью они занимались. Как вспоминает А. П. Александров,
«…
Эти же вопросы и эти же опасения (за исключением, конечно, опасений, связанных с превращением в «лагерную пыль») были и у американских конструкторов атомной бомбы.
Особенно остро ощущал опасность ошибки с конструированием нейтронного инициатора Ферми. Он как физик прекрасно понимал разницу между атомным взрывом и атомным пшиком, возможным при плохой работе нейтронного инициатора.
Американцы выбирают не «семечко от дыни», а «ежа»
О том, как проходила работа над созданием инициатора в Америке вспоминает Роберт Бэчер (Robert Bacher), руководитель отдела G (Gadget) Манхэттенского проекта во время войны.
14.44. Роберт Бэчер (справа) получает медаль «За заслуги» (Medal for Merit) от генерала Лесли Гровса (слева). В центре – Ричард Толмэн (научный советник Л. Гровса). 12 января 1946 г.[547]
В ходе работы над инициатором возникла «проблема Ферми»:
То, что именно Ферми обнаружил эту проблему, не удивительно. Ведь именно за «нейтронную физику» он и получил Нобелевскую премию! Он имел большой опыт работы с лабораторными нейтронными источниками и знал о многих их «капризах».
14.45. Э. Ферми.[550]
Далее Бэчер рассказал, что так устал от придирчивых фантазий Ферми, что пошёл жаловаться к Оппенгеймеру.
14.46. Роберт Оппенгеймер.[551]
После этого, заручившись согласием Оппенгеймера, он обратился к Никласу Бейкеру (под таким именем участвовал в проекте Нильс Бор) и посвятил его в проблемы, которые ставил Ферми. И Бор с сыном Оге подключились к работе!
14.47. Оге Бор и Нильс Бор.[552]
Принцип работы инициатора – ядерная реакция с участием полония и бериллия с испусканием нейтронов, материальный баланс которой выражается уравнением:
210Po + 9Be → 206Pb + 12C + n
Но это – принцип! А как его осуществить «в железе», т. е. какую инженерную конструкцию нужно сделать, чтобы эта реакция осуществилась внутри плутониевой сферы, схлопывающейся под воздействием ударной волны химической взрывчатки
Быстро найти надёжное решение не удалось. В конечном итоге, только 7 мая 1945 года (всего за два месяца до испытания в Аламогордо!) в Лос-Аламосе состоялся коллоквиум, на котором обсуждались возможные варианты конструкции инициатора. Вот что говорится об этом в извлечённом из фэбээровского «Дела Фукса» материале:
14.48. Извлечение из дела Клауса Фукса в ФБР. «7 мая 1945 года. Координационный совет. Кричфилд говорил о трех потенциальных нейтронных инициаторах реакции деления для имплозии гаджета. Они включали струйный «еж» ("Urchin") Така-Бете (Tuck-Bethe), бериллиевую пробку «Семечко дыни» ("Melon-Seed") Сердака (Serduke) и гранулированный «Никодемус» ("Nichodemus") Н. Бейкера. Джонс обсудил химию полония и процедуры обработки этого материала.[553]
14.49. Джеймс Лесли Так[554] 14.50. Ханс Альбрехт Бете[555]
Но обсуждение – ещё не решение. Вскоре, однако, Бор признал наилучшей конструкцию «ежа» и, к облегчению Бэчера, сообщил об этом Ферми.[556] Бору Ферми поверил. Так была решена «проблема Ферми». Эта конструкция и пошла в дело.
Точная схема «ежа» не опубликована до сих пор. Весьма близкой к действительности можно считать схему, представленную Алексом Веллерстейном (Alex Wellerstein):
14.51. Схема устройства бериллиевого нейтронного инициатора «Urchin».[557]
Вот описание этого устройства:
В современных учебниках по ядерной физике уточняется значение этой «сильной радиоактивности»:
Отсюда же видно, что схема Веллерстейна неточна – полоний находится не только на поверхности бериллиевого шарика, но и в пазах бериллиевой оболочки.
Очень хороший образ процесса срабатывания инициатора дан в известной сказке «Ёжик в тумане». Сказка начинается так:
Действительно, для того, чтобы «заиграл» механизм успешного развития цепной ядерной реакции, необходимо, чтобы из полониево-бериллиевого тумана, порождённого имплозией, выскочили всего лишь несколько десятков «комариков» – тепловых нейтронов.
Вероятно, именно в связи с запретами ДНЯО, Веллерстейн добавляет:
Американский ёжик в СССР
А как происходило рождение «ежа» в советском атомном проекте? Я думаю, что в начале масштабной работы (после образования Спецкомитета 20 августа 1945 г и почти до «коронационной» встречи Курчатова со Сталиным 25 января 1946 г) и у Курчатова, и у Харитона не было ясного понимания всей сложности проблемы нейтронного инициирования.
Именно в это время по инициативе Берии была проведена специальная разведывательная операция, известная как «допрос Нильса Бора».[562]
В её ходе состоялась встреча одного из ведущих сотрудников «отдела «С»» Я. П. Терлецкого с Н. Бором в Копенгагене. В ходе «допроса» Бора 14 и 16 ноября 1945 года Терлецким было задано 22 вопроса[563], сформулированных Курчатовым, Харитоном, Кикоиным и Арцимовичем в ночь с 24 на 25 октября 1945 года в кабинете Судоплатова.[564]
Были вопросы по конструкциям реакторов, разделению изотопов, физике процесса ядерного деления, общим конструктивным принципам бомбы, но ни один из них не касался нейтронного инициатора – единственной детали бомбы, к разработке которой Бор был лично причастен.
Объяснений этому два. Во-первых (и это главное!), к этому моменту у Харитона ещё не было чёткого понимания всей сложности создания инициатора, а во-вторых – не было известно, что Бор этим вопросом занимался детально.
А почему не была учтена информация от Клауса Фукса, которая содержится в деле Фукса ФБР? Ответ прост – список научных коллоквиумов, представленный в деле Фукса ФБР, заканчивается коллоквиумом 3 июня 1946 года. А это значит, что данный список в 1945 году ещё не поступил в «Отдел «С»».
Сам же Бор мог обратить внимание на вопрос о конструкции инициатора (в отчёте Смита, который Бор подарил Терлецкому как основной источник известной Бору информации о бомбе, об этом не говорилось вообще!), но инициативы в «открытии секретов» не проявлял.
По характеристике Терлецкого, его
Вот почему пришедшие вскоре донесения Дельмара об использовании полония и, что гораздо важнее, о технологии его получения, были столь ценными. Сам выбор полония и бериллия в качестве источника нейтронов занял у американцев больше года интенсивных исследований.
Очень важно, что эта информация приведена американским историком Манхэттенского проекта в статье, посвящённой работе Жоржа. Совершенно очевидно, что самостоятельный поиск «главных компонентов» нейтронного инициатора – пары «бериллий-полоний» заняли бы у команды Курчатова не меньше времени, чем у американцев.
Так что можно считать доказанным, что эта информация «сэкономила», по меньшей мере, год времени для создателей советской атомной бомбы.
Первое сообщение от Дельмара по вопросу нейтронного инициатора было отправлено в «Отдел «С»» 22 декабря 1945 из ГРУ за подписью генерал-майора Хлопова.
14.52. Докладная записка Судоплатову из ГРУот 22.12.45 г.[567]
Отметим, что Дельмар не был агентом «Отдела «С»», и его информация, да и само наличие агента, её представившего, было для Судоплатова (и Берии!) неожиданно. В донесении говорилось:
В этом сообщении есть одна существенная неточность. В силу того, что в атомную разведку Дельмар оказался втянутым независимо от её централизации в НКВД, в военной разведке не знали, что принцип бериллийполониевого инициатора уже известен Курчатову. И утверждение о том, что
Ещё в начале июля 1945 г. Курчатову устно по линии разведки НКГБ, докладывали о «бериллийполониевом инициаторе» в устройстве американской плутониевой атомной бомбы:
«
А перед самым отъездом на Потсдамскую конференцию в период активной работы Берии и Сталина над подготовительными документами к конференции, Берия получил письменную справку:
«
Правда, в этих сообщениях инициатору ошибочно приписывали функцию источника альфа-частиц, совершенно не нужных для осуществления цепной реакции. Берия вряд ли обратил внимание на эту ошибку, а у Курчатова это могло вызвать подозрение о какой-то ошибке или дезинформации. Скорее всего, Игорь Васильевич понимал, что это утверждение является следствием «физического инфантилизма» разведчиков, перепутавших нейтроны с альфа-частицами. Но осадок сомнений всё-таки оставался. И новое сообщение от «достоверного источника» было весьма кстати – оно ставило все точки над i ☺…
А вот то, что
Удивительно то, что после такого донесения Дельмар остался в оперативном подчинении ГРУ, а не стал агентом «Отдела «С»».
Это означает либо то, что ценность его информации сразу не была осознана Судоплатовым (что понятно – прежде, чем Судоплатов мог её усвоить, она должна была быть «переварена» Курчатовым и Харитоном и в «разжёванном виде» преподнесена Судоплатову, а механизм такой «пищевой цепочки» был длительным), либо – что Судоплатов не захотел брать под ответственность агента ГРУ после резонансного предательства Гузенко.
Собственно, и то и другое взаимосвязано. Даже если бы оказалось, что Харитон или Курчатов были очень заинтересованы в дальнейшей информации от этого источника, его ценность после увольнения из Дейтона и демобилизации из армии 12 февраля 1946 года как активного «атомного разведчика» стала равной нулю.
Но и после этой даты Дельмар, в силу специфики прохождения разведывательной информации, продолжал «светить» как далёкая, хотя и потухшая звезда (шифровка, почта, дешифровка, перевод, обработка…) – новая информация от него продолжала поступать в «Отдел «С»» как от действующего агента.
Так, 13 февраля (на следующий день после демобилизации Жоржа!) Судоплатову направлен пакет с запиской из ГРУ, в которой сообщается о выполнении обещания от 22 декабря:
В публикации этого сообщения приведено и факсимильное изображение письма генерал-майора Хлопова генерал-лейтенанту Судоплатову. Обращаю внимание на то, что в этой записке нет даже оперативного псевдонима Жоржа. Может быть, это было одной из «маленьких хитростей» ГРУ, не хотевшего расставаться со своим «достоверным источником».
Описание действительно было кратким – приложение содержало всего четыре листа. Но для начала работ этого вполне хватило.
Дело в том, что, хотя Курчатов уже знал из донесений разведки НКГБ об использовании бериллийполониевых источников в качестве нейтронных инициаторов, в данном случае «источник» впервые сообщал конкретную информацию о том, что «полоний производится из висмута». Для Курчатова эта информация была крайне важна, но… не актуальна! Дело в том, что в тот момент у него не было ни висмута, ни атомного реактора, в котором висмут должен превращаться в полоний. Но эта информация ставила стратегическую задачу.
И он, исходя из данных разведки (лично Жоржа!) поставил задачу перед специально созданным институтом НИИ-9 и, конкретно, перед З. В. Ершовой, разработать технологию этого будущего процесса.
Об этом есть авторитетное свидетельство М. В. Владимировой, преемницы руководства лабораторией от З. В. Ершовой:
Пришлось начинать длинную цепочку «предварительных работ»:
В дальнейшем потребовалась колоссальная и опаснейшая работа ленинградских (руководитель Д. М. Зив) и московских (руководитель З. В. Ершова) радиохимиков для того, чтобы к марту 1949 года получить около 200 кюри полония. (Для одного «ежа» нужно около 50 кюри).
Чего стоит только проведённая по распоряжению И. В. Курчатова и В. Г. Хлопина операция (1946–1947 гг.) извлечение полония из накопившегося в 50 ампулах с радием (общая масса радия 15 г.[574]) из Государственного радиевого фонда!
За 15 лет хранения за счёт распада радия выделившийся гелий создавал в хрупкой стеклянной ампуле давление в 300 атмосфер. Но разработали специальные методики, и ни одна из ампул не «рванула» при вскрытии. В ходе этой операции получили ~100 кюри полония-210 и – 100 мг свинца-210, превращающегося за счёт бета-распада в полоний. Полученный полоний использовался для проведения экспериментальных работ по отработке конструкции «советского ежа».[575]
14.53. Лаборатория по производству полония-210 в 1951 году.[576]
Цепочка была длинной объективно. Технологические подробности этой цепочки изложены в докладе на международном симпозиуме ИСАП-96.[577] Тем более важно было начать работы как можно раньше. Она и началась сразу после того, как Харитон и Щелкин узнали данные разведки:
«
Если бы не данные Дельмара начала 1946 года, то к августу 1949 года могли и не успеть.
А то, что данные Дельмара были учтены весьма оперативно, следует из такого факта. Уже через два месяца после получения информации от Жоржа,
Т.е. лаборатория № 7 была создана практически сразу после получения информации от Жоржа.
Дальше события разворачивались так:
Какими были эти способы – неизвестно, но вряд ли они понравились бы Жоржу, основной специальностью которого в атомном проекте была, напомню, дозиметрия, направленная на предотвращение вреда от радиоактивного излучения для работающего персонала. Он сам неоднократно бывал на американских установках по извлечению полония в Дейтоне и не пострадал от его воздействия благодаря чёткому соблюдению мер техники безопасности.
А как обстояли дела с точки зрения соблюдения этих норм в СССР? Вот свидетельство компетентного очевидца, Ю. К. Завалишина, бывшего и технологом и начальником цеха завода «Авангард», первого завода серийно изготавливавшего атомные бомбы:
Да, конечно, у девушек, работавших на сборке нейтронных инициаторов, был и энтузиазм, и чувство причастности к «интересам общего дела», но вряд ли они знали, что за исполнение этого начальственного «надо» им лично придётся заплатить нерождёнными детьми и мучительной смертью задолго до годовщин своих «серебряных свадеб».
Никакой «тени Литвиненко» они не ощущали – до его рождения было ещё больше 10 лет…
И они действительно заслуживают «настоящего восхищения и признательности», потому что успели направить Историю по такому пути, который подарил нам действительность, в которой мы и живём сегодня. Как бы её ни оценивать, это действительность нашей
Если бы З. В. Ершова послушалась супругов Жолио-Кюри…
Могли и не успеть по совершенно другой причине. Эвереттическое ветвление альтерверса, в котором образовалась «наша» ветвь с Зинаидой Васильевной Ершовой как успешным руководителем работ по полонию, возникла в 1938 году, во время научной командировки З. В. Ершовой в Париж, в лабораторию Ирен и Фредерика Жолио-Кюри.
То, что именно она была одним из главных основателей «Инцветмета НКВД», добившегося успеха в технологиях получения «атомных металлов», подтверждают и нынешние историки ВНИИНМ им. А. А. Бочвара, преемника «Инцветмета НКВД»:
Из многих достижений «Инцветмета НКВД» отметим три: именно там были разработаны отечественные технологии получения металлических урана, плутония и полония.
Вот как они выглядели зримо.
Уран:
14.54. Первый слиток советского урана.[583]
Плутоний:
14.55. Первый слиток промышленного плутония.[585]
Это именно тот плутоний, который использован для изготовления первой советской атомной бомбы. Его не следует путать с первым экспериментальным слитком –
Полоний:
14.56. Тонкая пленка металлического полония на диске из нержавеющей стали.[588]
Увидеть где-то бо́льшие количества полония вряд ли возможно, но зато можно увидеть аппарат, в котором в рабочем состоянии находилось около 10 граммов (!) полония (около 40000 кюри) в виде его сплава с иттрием:
14.57. Космический аппарат «Луноход-1» в музее космонавтики в Калуге.[589]
Он служит источником тепла для сохранения работоспособности приборов в течение лунной ночи при температуре – 130ºС.
Могло ли всё это появиться без участия З. В. Ершовой? Конечно! Но не тогда и не там, где и когда появилось, поскольку именно её энергия и талант химика сделали возможным все эти достижения в
В тех ветвлениях альтерверса, где З. В. Ершовой не было в советском атомном проекте, его история пошла по иным путям. Почти наверняка – более длинным по времени. При этом роль Жоржа в нём осталась практически той же – первый информатор о полонии, но его личная судьба была иной.
Как разворачивались события в ветвях, в которых летом 1948 года при отсутствии вызова Ершовой его не «вытащили» из опасной командировки – бог весть!
Все эти ветви образовались в 1938 году. Вот что рассказал Н. К. Сванидзе, известный журналист и историк, муж её внучки.
Так что наша ветвь альтерверса образовалась в результате отказа З. В. Ершовой от совета двух нобелевских лауреатов остаться в Париже для совместной работы…
Она, сама того не осознавая, выбрала «особый путь» научной карьеры – через директорство в казахском свиносовхозе в Советский атомный проект.
Результат непослушания
Дельмар сообщил не только о материалах, используемых в нейтронных инициаторах, но и дал подробное описание конструкции «ежа». И не только описание, но и образец корпуса этой конструкции!
Это следует из признания, опубликованного самим Судоплатовым:
Корпуса «детонаторов» – нейтронных запалов (НЗ), как их тогда называли – делались в Дейтоне, а по линии военной разведки там работал именно Дельмар. Так что первого «ёжика» прислал Харитону Жорж.
Ясное подтверждение этого факта содержится в интервью, которое дал генерал-полковник Ф. И. Ладыгин, глава ГРУ в 1992–1997 годах, корреспонденту «Независимой газеты». Отвечая на вопрос о награждённых сотрудниках ГРУ, Фёдор Иванович сказал:
Из этих трёх Героев только Жорж непосредственно имел дело с «техническими образцами» НЗ в Дейтоне.
Сегодня мы можем даже точно определить, когда была отправлена эта посылка и как быстро работала тогда «спецпочта ГРУ».
Вспомним приведённое в главе «Командировка» письмо Жоржа из Дейтона жене, в котором он обещает «переломать руки и ноги» какому-то негодяю из ГРУ, посмевшему «подбивать клинья» к его Миле, рассказывая ей небылицы о том, что Жорж не хочет её видеть. Оно датировано 14 декабря 1945 года!
Вспомним также, что докладная записка на имя Судоплатова с предварительными данными о полонии от генерала Хлопова, цитировавшаяся ранее в этой главе, датирована 22 декабря и содержит ремарку о том, что «
Итак, 14 декабря у Жоржа был курьер, который и забрал посылку с «образцами корпуса детонатора» и отчётом о работе. Именно за этими образцами курьер и приезжал, поскольку, как следует из того же письма, последний раз перед этим Жорж имел связь через курьера почти год назад.
В течение своего пребывания в Дейтоне Жорж, вероятно, имел какой-то канал связи для передачи информации (Дейтон не был «закрытым городом», в нём работала и почта, и телефон), но передать
И маршрут Дейтон-Нью-Йорк-Гавр (Бремен) – Москва посылка проделала менее чем за 13 суток, а краткое сообщение, послужившее основой для докладной записки Судоплатову, судя по всему, было отправлено в ГРУ по радио буквально через 2–3 дня после получения отчёта от Жоржа. В те времена это можно квалифицировать как «молниеносную доставку» ☺.
То, что мы отметили при анализе письма Жоржа торопливость и сумбурность, вполне объяснимо – курьер действительно спешил, поскольку его маршрут был рассчитан по часам и опоздать на очередную пересадку он не имел права.
И специалисты Технического совета Спецкомитета ещё в конце 1945 – начале 1946 года, т. е. спустя только чуть более полугода после утверждения этой конструкции в манхэттенском проекте в мае 1945 года, уже могли подержать в руках и внимательно рассмотреть американского «ёжика».
Более того, вместе с образцом они имели и подробнейшее описание всех конструктивных и технологических тонкостей этой важнейшей «детали» атомной бомбы, о которых не только не было сказано ни слова в отчёте Смита, но которые остаются секретными до сих пор!
Вот авторитетное свидетельство об этом, которое дал один из самых информированных историков советского атомного проекта, бывший министр среднего машиностроения СССР (1986–1989), 1-й заместитель министра РФ по атомной энергии (1993–2002) Лев Дмитриевич Рябев:
14.58. Л. Д. Рябев рассказывает о содержании донесения Ж. А. Коваля об устройстве нейтронного инициатора.[595]
Не исключаю также, что в конце 1948 – начале 1949 года, когда Жорж вернулся в СССР и, по его собственному признанию, писал в это время отчёт о своей командировке, он не только сидел за столом и, макая перо в чернильницу, заносил на бумагу свои наблюдения и выводы, но и отвечал на сугубо специальные технические вопросы (т. е., подробно консультировал) тех, кто в это же время делал «советских ёжиков».
А вопросы по «ёжикам» возникали постоянно, причём по самым неожиданным поводам и почти до момента испытания. Так, Ю. Б. Харитон в своей записке на имя Б. Л. Ванникова 23 мая 1949 года он писал:
«
Из текста этой записки видно, что в конструкции или технологии изготовления НЗ (а Д. М. Зив был одним из ведущих специалистов по полонию) каким-то образом использовался «нилон» – синтетический материал, сегодня известный как «нейлон» или «найлон» (англ. nylon). В США он был широко внедрён в 1938 году, а в СССР – только «
Использование же нейлона при изготовлении НЗ, разумеется, не было описано в «открытой литературе» до рассекречивания и публикации цитированного выше рабочего документа Ю. Б. Харитона.
В связи с этим я не исключаю даже того (хотя это, конечно, очень «тоненькая» нить альтерверса ☺), что Жорж принял личное участие в решающей фазе конструирования и изготовления тех четырёх нейтронных инициаторов, которые привезли Харитону на Семипалатинский полигон в августе 1949 года, где он и выбрал «
Впрочем, эта заслуга Жоржа, естественная «по логике вещей», скорее всего, в нашей ветви альтерверса не имела места из-за категорического нежелания Сталина допускать к непосредственной работе в атомном проекте американцев. Вспомним историю просьбы физико-химика Георгия Николаевича Антонова о работе в советском атомном проекте, рассмотренную в гл. «Возвращение и отчёт по командировке».
А какой НЗ имел «наилучшие» характеристики, по которым Ю. Б. Харитон выбрал этот экземпляр НЗ для инициирования первой советской атомной бомбы? Это инициатор с наименьшим нейтронным фоном, поскольку
Поэтому не зря К. И.Щёлкин, который
«
В своём отчёте о проведённом испытании атомной бомбы он написал:
«
Текст Кирилла Ивановича несколько комичен – по его описанию «главный узел» в заряд вставляют «в четыре руки» Харитон и Духов, а если учесть и руки «помощников», то получается, что монтирует бомбу и вовсе какой-то сторукий гекатонхейр Бриарей, причём сам Кирилл Иванович описывает его работу со стороны.
Но в данном случае этот эффект – следствие официального характера документа (нельзя упустить важных свидетелей действия!) и, конечно, личной скромности Кирилла Ивановича.
Любопытно то, что «официальная история» создания первого советского НЗ начинается не с 1945 года, когда начались инициированные информацией Жоржа «подготовительные работы» по разработке технологии получения полония из висмута, а с момента, когда идею бериллийполониевого НЗ нужно было воплощать «в металл».
Моё внимание на редкий источник по этому вопросу обратил Ю. Н. Смирнов, с которым мы подробно обсуждали значимость вклада Коваля в успех первого испытания советской атомной бомбы.
Юрий Николаевич, поддерживая моё стремление к отысканию «исторической истины», ни в коей мере не разделял моих эвереттических взглядов и, будучи сам одним из деятельных участников советского атомного проекта (он – один из пяти соавторов конструкции «Царь-бомбы»), естественно подчёркивал творческую самостоятельность своих коллег.
14.59. Комментарии Ю. Н. Смирнова на отзывы коллег – акад. Г. Н. Флёрова и акад. Ю. Б. Харитона – о своей работе.[602]
На фото Ю. Н. Смирнов комментирует слайд из своего доклада на тему «Атомная отрасль России как источник научно-технического прогресса и часть национальной истории» на заседании Общемосковского семинара по истории Советского атомного проекта 26.04.11 в ИИЕТ.
Доклад являлся «репетицией предзащиты» докторской диссертации Юрия Николаевича по специальности «история науки». В то время, когда Ю. Н. Смиронов под руководством А. Д. Сахарова работал над конструкцией «Царь-бомбы», Андрей Дмитриевич мог «одним росчерком пера» присвоить ему докторскую степень по физике, но Юрий Николаевич тогда постеснялся просить об этом. Через полвека он написал диссертацию об истории советского атомного оружия, но защитить её он не успел – через два месяца после доклада в ИИЕТ, 29 июня 2011 года, в возрасте 74 лет он скончался.
В качестве аргумента существенного вклада отечественных конструкторов в реализацию идеи бериллийполониевого НЗ Ю. Н. Смирнов прислал мне цитату из фундаментального труда по истории советского атомного проекта. Она во многом повторяет приведённые выше данные сайта Росатома, но (что характерно!) не содержит информации о роли разведки:
Это «дальнейшее усовершенствование» было результатом работы конкретных исполнителей – инженеров, техников, лаборантов, изготовивших на основе предложений Харитона и Щелкина первые НЗ. О них вспоминает участник этой рабочей группы инженер Ю. Пужляков:
«
И получилось не только надёжное, но и очень красивое изделие! «Гений и злодейство», оказывается, порой сочетаются не только как этические категории духовного мира, но и как эстетические характеристики технических конструкций.
Как же выглядел НЗ визуально? Вот его описание людьми, которые его видели.
«
«
Нисколько не сомневаясь в творческом потенциале всех принявших участие в конкурсе и в практической реализации выигравшего проекта, укажу лишь на то, что победила конструкция авторов, имевших непосредственный доступ к развединформации Коваля о конструкции «Ежа».
И ещё напомню – в США в подобном конкурсе тоже участвовали выдающиеся инженеры и учёные, включая Н. Бора, они тоже предложили интересные конструкции, но «Ёж», как мы видим, прошёл «двойной отбор» и победил всех других – два американских, и девятнадцать советских – конкурентов.
И это «негласное соревнование» показало справедливость такого утверждения А. А. Бриша, выдающегося конструктора автоматики ядерного оружия:
А творческий потенциал советских учёных вскоре реализовался в новой конструкции инициатора.
И в этом успехе советских конструкторов роль А. А. Бриша была одной из решающих.
14.60. В. В. Путин вручает орден «За заслуги перед Отечеством» А. А. Бришу, 2008 г.[612]
Замечу, что это не самая высокая награда Аркадия Адамовича, создателя оригинальных советских НЗ, Героя Социалистического труда (1983 г.), кавалера трёх Орденов Ленина и многих медалей. Но, в отличие от Ж. А. Коваля, все свои заслуженные награды он получил лично…
Я благодарен и Ю. Н. Смирнову, и А. А. Бришу за то, что они открыли важные детали создания советского НЗ. Но, всё-таки, «здесь-и-сейчас» важно подчеркнуть – всё это построено на фундаменте, заложенном в результате работы разведчика Коваля.
Тогда, в 2008 г., мне удалось поговорить с А. А. Бришем по телефону. Он был очень недоволен моими расспросами, беседовать со мной по существу отказался, но всё же одну – очевидную для меня! – деталь он все-таки подтвердил – идея полониево-бериллиевого нейтронного запала пришла, вероятно, к нам из Америки. А, значит, через Жоржа.
Я написал об этом Ю. Н. Смирнову, добавив, что, поскольку
На что получил от Юрия Николаевича сердитую отповедь:
Это расхождение во взглядах на тактику получения информации не нарушило нашего взаимоуважения с Юрием Николаевичем, поскольку «грань фола» я всё-таки не переступил, а сведения «из первых рук» получил важные.
А то, что именно «первые руки» являются источником наиболее значимой информации (даже если она не является уникально-свидетельской, а только оценочной, её вес многократно «утяжеляется» близостью источника к реальному ходу событий), показывает следующий пример.
Л.П. Феоктистов, один из активных участников советского атомного проекта, акад. РАН, который по характеристике М. С. Горбачёва, является
«
написал:
Рискну добавить от себя, что Лев Петрович упустил ещё один элемент, без которого в то время не могли сделать первую советскую атомную бомбу – полоний. Упущение очевидное, но не важное.
Важность этого свидетельства Л. П. Феоктистова в другом. Из этой авторитетной оценки видно, что, благодаря наличию у Курчатова достаточно подробной информации о конструкции бомбы и жёсткому требованию делать её по американскому образцу, творческий коллектив учёных, работавших под его руководством, обладал «избыточным» интеллектуальным потенциалом.
И наличие этого «избытка» позволяло генерировать и разрабатывать идеи, не идущие в дело немедленно (как делать немедленно Курчатов
Одним из примеров таких «долгосрочных заделов» является разработка водородной бомбы. Обычно начало работы над ней связывают с идеями А. Д. Сахарова. Оказывается, однако, что когда он ещё не имел никакого отношения к атомному проекту, трудился над своей кандидатской диссертацией и дважды отказался от работы в «специальном проекте» в 1946 и 1947 годах,[617] Ю. Б. Харитон уже предметно «прикидывал» – как и из чего эту бомбу сделать. Это ясно видно из недавно открытых архивных документов 1946 года:
«
Из этой справки видно, что уже в 1945 году в курчатовской Лаборатории № 2 (ещё в Москве, до создания ядерного центра в Сарове!) шли экспериментальные работы по «сверхбомбе».
Эта, введённая совсем недавно в публичное информационное поле архивная информация, и изложенная выше история разработки первого отечественного нейтронного инициатора (19 вариантов!) и принципиально нового внешнего нейтронного источника подтверждают – творческий потенциал советских учёных был на уровне не «копировщиков» американских достижений, а гораздо выше – «пионеров» конструкторской мысли.
Но, повторю ещё раз, их достижения были своеобразным «Большим взрывом» из «американской сингулярности», привнесённой в интеллектуальную среду курчатовского коллектива разведчиками, среди которых выдающуюся роль сыграл Жорж Абрамович Коваль.
Работают аналитики президента
После завершения работы по представлению Жоржа Абрамовича Коваля к правительственной награде от ГРУ, в наградном отделе Президента была проведена проверка обоснованности этого представления.
Материалы для анализа
Мне хочется думать, что в наградном отделе президента России серьёзно работают хорошие аналитики. И они осенью 2007 года внимательно рассмотрели представление из ГРУ, составленное В. И. Бойко.
Замечу, что, конечно же, приписываемая мною В. И. Бойко роль в составлении представления к награждению Ж. А. Коваля, сыграна им только в том эвереттическом волокне альтерверса, которое выявлено здесь.
Теперь, после смерти Владимира Ивановича (апрель 2017 года), я могу раскрыть тот факт, что «представителем «спецслужбы ГРУ», который в марте 2006 г. в разговоре со мной возражал против представления Жоржа Абрамовича к награде (см. прим. 3 в этой главе), был именно он. Так что сыгранные им амплуа в истории присвоения Жоржу звания Героя РФ в разных ветвях альтерверса совершенно различны.
Но, кроме представления из ГРУ, аналитики президента рассмотрели и факты из других доступных им источников, в которых, полагаю, были и некоторые факты из тех, которые я изложил выше.
И, конечно, было изучено гораздо большее количество материалов из архивов ГРУ и СВР, недоступных для «простых смертных».
Например, был учтен важный аспект использования материалов Коваля, о котором мы можем догадаться по тому месту в мемуарах П. А. Судоплатова, где он говорит об использовании материалов разведки «в строительстве предприятий атомной промышленности».[619]
Это утверждение Павел Анатольевич сопровождает иллюстрацией фотокопии поручения Л. П. Берии членам Спецкомитета, не указывая, о чьих материалах идёт речь:
14.61. Цитата из книги воспоминаний П. А. Судоплатова.[620]
Почему я обратил внимание на эту иллюстрацию, читатели настоящей книги, конечно, поняли – этот документ был рассмотрен в главе «Отчёт о командировке», поскольку эти разведывательные материалы добыты Жоржем Абрамовичем. Следовательно, разведчиком, который помог грамотно проектировать и строить предприятия атомной промышленности, был именно он.
Иными словами, разведка помогла не только в создании собственно атомной бомбы, но и в создании «атомной инфраструктуры» – заводов-реакторов для получения плутония и полония, предприятий по обогащению урана и других промышленных объектов, организации логистики, обеспечению техники безопасности.
И этот факт не должен был быть оставлен без внимания при работе аналитиков наградного отдела президента, которые, естественно, имели доступ к полному тексту отчёта Коваля, хранящегося сегодня как секретная часть «Дела № 14» в частном учреждении «Центратомархив»,[621] и недоступного независимым исследователям, о чём мне и было официально сообщено:
Любопытный «полониевый блик» работы разведчика Дельмара в зеркале Истории возник позже в связи с известным «делом Литвиненко».[623]
В интервью, взятом корреспондентом газеты «Троицкий вариант» Наталией Деминой у Нормана Домби (Norman Dombey), научного эксперта в слушаниях по делу Александра Литвиненко, Домби сказал,
Примечательно, что 70 лет назад описание технологии производства полония, «добытое» Жоржем, пересекло Атлантический океан с запада на восток, а сегодня в противоположном направлении пересекают океан контейнеры с самим полонием ☺…
Возникает забавный конспирологический кунштюк: когда Коваль узнал о технологии производства полония, 100 % его производства было сосредоточено в США, а сегодня, 70 лет спустя, 95 % сосредоточено в России!
И за этот экспортный полоний Россия получает валютный доход. И, судя по всему, немалый:
Но, конечно, этот аспект – коммерческая значимость информации Жоржа для современного «Росатома» – не играл существенной роли в результатах оценки работы разведчика Дельмара ☺.
Основные результаты работы аналитиков Президента
Содержательно результаты работы аналитиков Президента сводились к следующему:
Конечно, слово «допинг» официально не употреблялось, говорили вслух о «стимуляторе», но опытные профессионалы прекрасно понимали этот эвфемизм.
И Путин, как бывший директор ФСБ, чётко осознал историческое значение объединённых усилий своих коллег в СВР (НКВД и МВД) и ГРУ в становлении СССР как ядерной державы. А это ему, как президенту России, помогло укрепиться в убеждении, что «нет таких крепостей», которые могли бы устоять под натиском наших «спецслужб». И он публично продемонстрировал это «американским коллегам» актом награждения Ж. А. Коваля.
И публичность, и процедура этого награждения особенно поразили наблюдателей потому, что
«
а вот демонстративное признание
Эту демонстративность «американские коллеги», безусловно, вполне осознали. Когда 19 ноября 2013 года Лос-Аламосской национальной лабораторией (одна из двух лабораторий, ведущая в США секретные работы по ядерному оружию) была выпущена публичная презентация (одобрена для публичного неограниченного распространения) работы «История российского ядерного оружия», в разделе, посвящённом Жоржу Ковалю, особое внимание было уделено именно процедуре его награждения.
В презентации приведена цитата из выступления президента Путина 2 ноября 2007 года о том, что Коваль «
Как следует из материалов сайта ТАСС,
Но ни один из них – кроме Жоржа! – не удостоился такой торжественной церемонии и публичного тоста главы государства в свою честь в связи с присуждением высокого звания.
Вот как описывала газета «Комсомольская правда» подробности прошедшего награждения:
«
–
Этот уникальный в ряду демонстраций нашими СМИ ритуалов награждения запомнился и телезрителям (он был показан в новостных программах):
14.62. Владимир Путин с генералами ГРУ на приёме в честь присвоения Ж. А. Ковалю звания Героя России.[630]
Необычность церемонии породила и неординарные эвереттические интерпретации.[631]
Как писал авторитетный эксперт (и один из членов приведённого «клуба Героев атомной разведки») В. Б. Барковский ещё до раскрытия работы разведчика Коваля,
И среди приведённого далее Барковским перечня важнейших достижений научно-технической разведки (НТР) указаны
«
Очевидно, что в реализации этих пунктов достижений НТР решающий вклад обеспечен лично Ж. А. Ковалем.
И, как мне кажется, эти пункты включают «отдельные операции», о которых последний глава КГБ Н. А. Крючков сказал:
Производство ядерного оружия – отличный пример «пролонгированного эффекта» экономической эффективности разведки. Как справедливо отметил М. Б. Ходорковский, «российское ядерное оружие является очень важным гарантом того, чтобы мы не наращивали военные расходы».[634] То есть, реальность того, что мы обладаем ядерным оружием, позволяет нам
И, как бы ни относиться к масштабам затрат на военное строительство, сегодня они, к сожалению, в принципе необходимы, но, благодаря наличию ядерного оружия, заведомо меньше, чем в случае, если бы оно отсутствовало ☹…
Мне кажется, что для аналитиков Президента, рассматривавших вопрос о
В этой констатации определение «неоценимый» не просто фигура речи, но имеет и явную экономическую коннотацию.
Думаю, что в результате работы аналитиков президента был переоценен ещё один, на первый взгляд, «рядовой» аспект работы разведчика Дельмара.
Пожалуй,
Это тот факт, что Жорж отработал «чисто», он не только не был раскрыт, но даже не заподозрен в течение многих лет после окончания своей работы. Дело ФБР на Жоржа Коваля официально заведено 27 августа 1954 года! Но это – не только его личная удача и не только профессиональная удача ГРУ. Наше общее счастье, что мы попали в то ветвление альтерверса, в котором Жорж как разведчик не «провалился».
Если бы Жорж был раскрыт, арестован и судим, общественный резонанс в Америке был бы таков, что «ястребам» очень вероятно удалось бы убедить президента Гарри Трумэна нанести «превентивный» ядерный удар по СССР.
Это – не «надуманная страшилка». Общественное мнение в США после предательства Гузенко (1945) и суда над Розенбергами (1951) было резко антикоммунистическим. Как сказал известный публицист Л. Радзиховский, обсуждая условия ареста Розенбергов в своём изложении событий этого шпионского скандала,
Примечательно, что Радзиховский считает «естественным» возмущение американского общества – «кража секретов атомной бомбы» казалась тогда «простым американцам» непростительным предательством. То, что эта «кража», с прагматической точки зрения, была только «смутным подозрением», ставшим пропагандистским «вбросом» американских спецслужб в антикоммунистически настроенный социум, в высших военных и политических кругах США прекрасно осознавали.
Случись же процесс над Жоржем (это могло быть в 1946–1948 гг.), с пропагандистской точки зрения «двойным предателем» (сменил гражданство и украл секреты), он мог довести общественное мнение до истерии.
Но гораздо хуже было бы то, что американские военные и политики в этом случае точно узнали бы, что Жорж Коваль, профессиональный советский военный разведчик, действительно был в центре Манхэттенского проекта и передал в СССР такие материалы, которые существенно приблизили создание атомной бомбы в СССР. Это однозначно привело бы их к выводу – СССР на пороге вступления в «ядерный клуб».
Опасность такого развития событий осознавалась и в Москве. Вот что говорит об этом П. А. Судоплатов:
Иными словами, в этот момент Берия считал, что сохранение секретности уровня развития нашего атомного проекта гораздо важнее получения новой информации о состоянии американского проекта. По его мнению (разумеется, подтверждённому Курчатовым!), уже полученной информации было достаточно для скорого создания бомбы, а вот осознание американцами такой степени нашей готовности было смертельно опасным.
Военные аналитики США считали, что «гарантировано» поражение СССР в войне может быть нанесено только после 1952 года, когда у США будет 330 бомб[638] и, одновременно, думали, что к этому времени в СССР не будет ни одной.
Провал Жоржа заставил бы пересмотреть эту оценку. А тогда… Вот что сказал по этому поводу академик А. П. Александров, являвшийся одной из ведущих фигур нашего атомного проекта:
В случае провала Дельмара сведения об уровне развёрнутости советского атомного проекта стали бы «достаточно достоверными» и никакого самогипноза у американских «ястребов» не было бы. И не было бы тормозов, чтобы удержать Трумэна от попытки немедленно прервать советскую атомную программу.
Так что провал Жоржа в 1946–1948 годах мог стать «спусковым крючком» Третьей Мировой атомной войны.
Так было бы в том волокне альтерверса, который здесь рассматривается.
А вот другое волокно, на которое обратил моё внимание один хорошо информированный источник:
Это – более «мягкий», по сравнению с «апокалипсическим» вариант ветвления альтерверса.
В качестве комментария добавлю от себя, что ветвь альтерверса с «полноценным шпионажем» Оппенгеймера представляется мне очень «тоненькой».[643] Но то, что он «давал основания» для таких предположений, вследствие чего байесовская вероятность такой трактовки его поведения во времена маккартизма сильно увеличивалась, видно из документов ПГУ НКГБ – КГБ. Уж очень «плотным» было внимание к нему со стороны и военных и чекистских спецслужб – значит, вне зависимости от своих реальных намерений, давал он основания для надежд довести контакты с ним до «контрактации».
Но есть, разумеется, и ещё более мягкие варианты:
В этом историческом волокне фактором, сдерживающим агрессивные намерения США, является послевоенное благополучие. Но даже в такой обстановке оглашение факта проникновения профессионального разведчика ГРУ в Ок-Ридж и Дейтон должно было произвести эффект информационной бомбы. И такой факт сразу делал Коваля в глазах американцев весьма крупным шпионом!
Так что «зигзагов истории» после провала Коваля было много, все они эвереттически реальны. У какого из них «больший статистический вес», я не берусь судить. Читатель может выбрать любой, доверившись своей интуиции. Но все эти исходы различаются только «степенью гадостности» для нашего «здесь-и-сейчас».
Обсуждая тему того, от чего нас избавил вклад работы Жоржа в успех курчатовской команды, президентские аналитики должны были вспомнить и о том, что, в случае провала советской атомной программы в 1949 году, отечественную физику ждал разгром, не менее масштабный, чем «лысенковский разгром» советской биологии в 1948 году на печально знаменитой сессии ВАСХНИЛ.[647] О результатах этого разгрома и эмоциональном восприятии событий на этой сессии неоднократно и подробно рассказывал С. Э. Шноль – на сегодня, вероятно, один из последних профессиональных биологов, лично дышавший атмосферой «неформальных» научных дискуссий в МГУ и научных учреждениях того времени.[648]
14.63. С. Э. Шноль рассказывает о ходе и результатах сессии ВАСХНИЛ 1948 г.[649]
Среди прочего Симон Эльевич вспоминает одну очень яркую легенду того времени о том, как «схлестнулись» на одном из заседаний И. И. Презент и И. А. Рапопорт. В этом сюжете (одна из «тонюсеньких» ветвей альтерверса тогдашнего научного дискурса[650]) схватка между сторонниками «мичуринской» биологии и приверженцами «вейсманистско-морганистской» генетики проходила в режиме рукопашного боя и закончилась моральной победой И. А. Рапопорта, т. е. генетики. К сожалению, гораздо более реальной оказалась действительность, в которой «мичуринцы» одолели генетиков, и советская биология на десятилетие лишилась генетики как инструмента научного познания. Но, всё-таки, сами генетики, хоть и лишённые возможности работать по специальности, в большинстве своём остались на свободе и смогли вернуться через годы к прерванной научной деятельности в соответствии со своими убеждениями.
А в той ветви альтерверса, где атомная бомба не взорвалась на Семипалатинском полигоне 29 августа 1949 года (чему, как теперь общепризнанно, в значительной мере помогла работа Жоржа), с большой долей вероятности появилась ветвь, в которой советская физика тогда же, в 1949 году, лишилась и квантовой механики, и теории относительности как инструментов научного познания. И вместе с ними исчезли и наиболее видные учёные курчатовского коллектива. Оснований для этого, гораздо более сурового, чем для биологов, наказания физиков, там было значительно больше – «идеалистическая физика» оказалась виновницей не сельскохозяйственного, а атомного провала.
Эта ветвь, к счастью, ничтожно «тонкая» в нашем альтерверсе, с большой вероятностью приводит к тому, что в действительностях, где она всё-таки реализовалась, никаких «аналитиков Президента» просто нет.
Да и «посольские грехи» Коваля 1999–2000 года удалось смикшировать настолько, что они не привели к снижению награды до уровня ордена «За заслуги перед Отечеством».
Я думаю, что вопрос об оценке поведения Жоржа Абрамовича в связи с его обращением в американское посольство решался самим президентом. На то, чтобы скрыть от него этот «грех» представленного к награде, ни команда Бойко из ГРУ, ни аналитики из наградного отдела президента вряд ли пошли бы.
А то, что Путин не поставил это «лыко в строку» своего решения свидетельствует о его понимании – обращение Жоржа было не «изменой принципам», а следствием пренебрежительного отношения государства к своим ветеранам вообще, и к таким заслуженным, как Коваль, в частности. И это не личный грех Жоржа Абрамовича, а, не в меньшей степени, грех государственной системы.
Существенную роль в принятии этого решения играло то обстоятельство, что награждение происходило посмертно, а, значит, сам Герой уже не мог внести никаких «нежелательных корректив» в тот образ, который был представлен общественности биографами из ГРУ и аналитиками наградного отдела президента.
А образ получился вполне «симпатичным». Даже Артур Адамс, который, по сведениям «Википедии», ещё
«
т. е. изгнан из ГРУ, теперь, усилиями «биографов из органов», был «причёсан» настолько гладко, что делался «примером для подражания» самому Жоржу…
«Биографам из органов» казалось, что им удалось «причесать» и образ Жоржа до такой степени, что вскоре и он станет одной из «скреп» нашей истории.
Тогда, в 2007 году, судя по результату работы аналитиков наградного отдела президента – присвоению Ж. А. Ковалю звания Героя России – задача, которую ставило в ходе этой «наградной операции» руководство ГРУ, была решена с оценкой «отлично»!
Атомная разведка in vivo[652] в ГРУ
Неожиданная цитата
Всё сказанное о стремлении ГРУ представить «общественности» свои достижения в области атомной разведки, является демонстрацией пропагандистских усилий этого ведомства.
А как выглядели достигнутые успехи «по гамбургскому счёту», что предъявляло руководство ГРУ своим сотрудникам, на каких примерах учились молодые офицеры, будущие нелегалы и резиденты?
Кое-что рассказал мне Н. Н. Бойко на памятной для меня встрече с ним в ГРУ в 2006 году. Но я обещал ему, что не буду рассказывать об этом публично.
Однако, совершенно неожиданно эта тема раскрылась при моём знакомстве в 2016 году с книгой В. Суворова о работе ГРУ.[653]
В книге описаны некоторые «внутренние механизмы» работы ГРУ и есть среди них относящиеся к «атомной тематике». Это позволяет заглянуть на «кухню» ГРУ и оценить, в какой степени «чистая информация» там разбавляется пропагандистским наполнителем при приготовлении информационной пищи «для общественности».
В книге описан такой эпизод:
Виктор Суворов – профессиональный разведчик ГРУ, и, как бы ни относиться к нему лично, эта версия содержит такие сенсационные для истории атомных проектов и СССР и США подробности, что разобраться с этим эпизодом следует внимательно.
Значит, это и есть «чистая правда» ГРУ, которую оно доверяет только «своим»? А В. Суворов в момент получения этой информации был, безусловно, «своим».
Поскольку сейчас В. Суворов никак не связан ведомственными ограничениями ГРУ, и сам публично вскрыл эту тему, я решил выяснить источник и подробности этой версии у автора.
Адреса его электронной почты я в интернете не нашёл, и потому обратился с письмом в издательство с просьбой передать мои вопросы автору.
Письмо В. Суворову
В письме я писал:
Хотя ждать ответа пришлось почти год, он всё-таки пришёл. Вот что сообщил мне Р. С. Козырев, генеральный директор издательства «Добрая книга»:
Этот ответ прояснил многое.
Прежде всего, из ответа В. Суворова очевидно, что ГРУ претендовало на роль лидера в разведывательном обеспечении старта советской атомной программы задолго до того, как объявило об этом публично в конце 90-х годов, поскольку слышавший об этом В. Суворов учился в Военно-дипломатической академии в 1971–1974 гг.
Если память не подводит В. Суворова, эпизод с «обнаружением» аналитиками (и нелегалами!) ГРУ 40 тонн серебра, направленных в США на «научные исследования», связан с какой-то локальной утечкой информации о масштабах использования этого металла в Манхэттенском проекте (порядка 13000 тонн!), но вряд ли мог послужить основанием для связи его с атомным проектом. Десятки тонн серебра – это масштабы электротехники и фотографической химии.
Но авторы лекционного курса в академии ГРУ ещё сорок пять лет назад «вешали лапшу» на уши
Так что на пути к «чистой правде» даже после преодоления барьера «официальной секретности» (для этого нужно стать «сотрудником ГРУ») исследователя ещё ждут более строгие «фильтры», количество которых тоже секретно ☺…
Фантастические (точнее, фантазийные) предположения о производстве и использовании изотопа 108Ag как «ключевого рабочего материала» в атомном проекте вообще ставят под сомнение компетентность авторов лекционного курса, о котором вспоминает В. Суворов. Правда, сам В. Суворов об этом не пишет, но и не возражает против редакционного комментария.
Короче говоря, рассмотренное воспоминание очевидца о том, как ГРУ преподносило историю атомной разведки своим собственным сотрудникам, показывает, что и «профессиональный объективизм» оценок В. Суворова
Отсюда же виден и профессионализм ГРУ, умеющего хранить в секрете истинную глубину фундамента своей информационной базы даже от «своих».
Но фактическое личное признание этого В. Суворовым только укрепляет в моём представлении доверие к искренности высказываемых им оценок.
Мне кажется, что он искренен в изложении своих убеждений. Он может ошибаться, может гиперболизировать что-то для достижения образной доходчивости, но не может лгать по существу в угоду каким бы то ни было идеологическим конструкциям.
Критерий историчности
Рассмотренный «серебряный» эпизод историографии советского атомного проекта выявляет важную познавательную особенность метода эвереттической истории – всякое искажение, гиперболизация, и, конечно, сознательная ложь в представлении исторических реконструкций, уменьшают «вероятностную толщину» рассматриваемых ветвей альтерверса, превращая их в «ниточки» и «ворсинки», а, при нарушении логики, просто в «пылинки» того множества осколков, которые образуются при декогеренции функции состояния анализируемого исторического кластера.
Мне очевидно, что среди будущих реконструкций пути Жоржа к пьедесталу Героя России будут и такие, которые на основании его еврейства припишут конечный успех не личным качествам Жоржа Абрамовича Коваля, а действиям некоей сионистской (или масонской) силы, при участии которой осуществлялся советский атомный проект.
Подобные конспирологические волокна альтерверса, конечно же, существуют и исследуются некоторыми историками. В этих «параллельных» по отношению к нашей действительности нитях альтерверса советского атомного проекта происходит много интересных событий. И если эти нити не втягиваются в наше «здесь-и-сейчас» с конъюнктурными политическими целями, если они не используются для подогрева шовинистических и антисемитских настроений, то их познавательное значение определяется только качеством работы, проделанной автором соответствующего исследования.
К сожалению, примеры шовинистической и антисемитской конъюнктурщины с использованием имени Жоржа Коваля уже присутствуют в поле публичной публицистики.
Ошеломляющий успех Манхэттенского проекта вынуждает некоторых современных российских журналистов, историков и политтехнологов «патриотического» мировосприятия искать в переплетении ветвей альтерверса ниточки событий, в которых этот успех обусловлен не научными, технологическими и экономическими достижениями американцев, а основан на их моральной нечистоплотности и трагичности обстоятельств нашей истории.
И, конечно, такая «паутинка» в ветвлениях альтерверса нашлась. Собственно, нашлась она довольно давно. И в исторической науке существует в виде идиомы: «Россия – родина слонов»,[659] которая была столь популярна во времена возвращения Жоржа из американской «командировки».
Именно на основе этой идиомы телеканал «Звезда» в 2019 году представил фильм «Харьковская бомба. Неизвестное сверхоружие».[660] Не буду анализировать его детально – любители «исторического пуха» могут сделать это самостоятельно и самостоятельно определить «весомость» этой версии. Приведу только выдержку из аннотации к фильму:
«
Я привёл здесь эту характеристику ничтожной по «вероятностной толщине» пушинки альтерверса только потому, что в ней явно сознательно, для повышения «достоверности», использован и образ Жоржа Коваля. Один из экспертов фильма – Н. Долгополов[662] – с пафосом восклицает:
«
И голос за кадром даёт оценку этим сведениям:
«
Как сочетаются в контексте фильма утверждения о «нашем первородстве» оригинальных идей с необходимостью проникновения «Джо Коваля» на «американский атомный объект» для получения «прямых сведений» о них, я понять не могу. Поэтому очевидно, что, к моему глубокому разочарованию, такое использование имени Жоржа Абрамовича в исторических реконструкциях вводит в публичное обсуждение структуры ветвлений альтерверса его судьбы ничтожные нити, на анализ которых отвлекается внимание исследователей и уводит их в сторону от действительно важных вопросов.
Похоже, что рассмотренный пример является свидетельством того, что третья, посмертная вербовка Жоржа,[665] начавшаяся ещё в октябре 2007 года, сразу после присвоения ему звания Героя РФ, продолжается и сегодня. На сей раз не разведкой, а «патриотической» пропагандистской машиной.
Впрочем, вербуют скорее не его («мёртвые срама не имут»[666]…), а Вас, читатель. Результат этой вербовки для каждого из вас будет зависеть от того, какой выбор сделаете Вы. Хочу надеяться, что настоящая книга поможет сделать выбор, о котором не придётся сожалеть…
В качестве примера работы по «сионистскому» сценарию можно указать на уже упоминавшуюся большую статью Германа Смирнова «Как создавалось сионистское государство, или к истории «советской» атомной бомбы».[667]
Поскольку статья была написана в 1992 году, в ней, естественно, нет никаких упоминаний о работе агента Дельмара. Но в представленной автором исторической картине место Жоржа, как советского разведчика, определено однозначно:
И, в первую очередь, в качестве такого «поставщика» называется Оппенгеймер.[669] Получается «картина маслом»: «Академик Курчатов пишет
Более того, в этой паутинке с помощью сионистов курчатовцы получали не только идейную, но и весомую материальную помощь. Анализируя материалы «отправщика ленд-лиза» из штата Монтана майора Джордана, автор приходит к выводу, что эти материалы
«
Этот вывод подкрепляется конкретными фактами:
«…
Конечно, в 1942–1944 годах и килограмм урана, и несколько банок с его солями и даже тонны сравнительно чистого графита, были помощью начинавшему разворачивать работы Курчатову, но о степени «огромности» этой помощи можно судить по тому, что для создания первого промышленного атомного реактора А-1 в 1948 году, на котором и производился плутоний для первой атомной бомбы, потребовалось
«
Так что и вывод «из данных Джордана» – это тоже гипербола, делающая эту паутинку ветвлений альтерверса ещё тоньше…
Думаю, что дальнейший анализ «сионистской» версии истории советского атомного проекта не имеет смысла – очевидно, что ветвь с «великими физиками» и «великими разведчиками», среди которых и Жорж Абрамович Коваль, гораздо «прочнее», чем эвереттические ворсинки,
«
Финальные аккорды
Семья
День 22 октября 2007 года, когда был подписан Указ № 1404 о присвоении Жоржу Абрамовичу Ковалю звания Героя РФ можно считать днём успешного окончания «Операции «Награждение»», которой ГРУ завершило свою давнюю «Операцию «Дельмар»».
Следует подчеркнуть, что это была именно ведомственная операция, никак не связанная с «человеческим обликом» и кругом общения Жоржа Абрамовича.
Показательно, что его родные и близкие не только не получили этой награды, но даже «не подержали её в руках», поскольку для этого были формальные основания – к тому времени умерли и родители и жена награждённого, детей у него не было, а остальные родственники формально «не считаются».
Как заметила Гита Шаевна Коваль, племянница Жоржа Абрамовича, ухаживавшая за ним в период его последней болезни,
«
Я решился придать гласности эту реплику, поскольку ни Геннадия Коваля, рассказавшего мне об этом, ни Гиты Шаевны уже нет в живых.
Вот самый близкий круг родных Жоржа Абрамовича, которые при государственном награждении «не считаются»:
14.64. Последняя семейная фотография Ж. А. Коваля, 25 декабря 2005 г. Стоят – Геннадий Коваль, племянник; Гита Коваль – племянница; Галина Соловьева – племянница, Майя Коваль – внучатая племянница, дочь Геннадия Коваля (отражение в зеркале – она фотограф!) Людмила Соловьева – внучатая племянница, дочь Галины Соловьевой. Сидят – Елена (Алёна) Соловьева – внучатая племянница, дочь Галины Соловьевой, Алина – двоюродная правнучка, дочь Елены Соловьевой, Жорж Абрамович Коваль, Вера Коваль – жена племянника Геннадия Коваля.[674]
Семейную фотографию делает Майя Геннадьевна Коваль, его любимая внучка. Разумеется, все улыбаются, но только у маленькой Алины улыбка гармонично сочетается с выражением глаз – все остальные осознают, что эта фотография может оказаться последней фотографией с Жоржем Абрамовичем. Так оно и случилось…
25 декабря 2005 года – день очень памятный для семьи Жоржа. Он действительно был последним днём рождения, который отпраздновали в семейном кругу вечером, за 37 дней до кончины Жоржа Абрамовича.
Тяжело больной, он чувствовал себя очень неважно, и никого посторонних на этом семейном вечере не было. Он нашел в себе силы подняться и ненадолго принять участие в застолье, ведь в гостях у него были самые близкие люди.
Ни Жорж, ни они, конечно же не могли предвидеть известие об Указе 22 октября 2007 года. Когда же оно всё-таки случилось, они, конечно, испытали чувство гордости за «дядю Жоржа», «дедушку Жоржа», они были рады
В связи с этим у них не было никаких претензий ни на какие «лавры». Но то, что они не были официально извещены о награде, не были приглашены на церемонию награждения, что им не позволили даже взглянуть на Звезду Героя Жоржа, конечно, их обидело.
Несомненно, память о Жорже сохранится в ковалевском роде так долго, как долго будет существовать этот род, а память об обиде сотрётся уже в следующем поколении, но почему нельзя было и вовсе не причинять эту обиду?[675]
Ближний круг и «широкая общественность»
Об указе президента мы узнали от нашего венгерского товарища, одного из бывших студентов Жоржа Абрамовича, Лайоша Патьи.
14.65. Беседа с доктором Л. Патьи (слева) об обстоятельствах обнародования Указа № 1404.[676]
Он учился в одной группе с нами в МХТИ им. Д.И. Менделеева в 1966–1971 годах, позже работал и в СССР и в России. Сейчас он пенсионер, но его интерес к нашей стране не угас и он внимательно следит за новостями из России.
В Венгрии, сидя у экрана компьютера, 28 октября 2007 года он обнаружил среди интернетовских новостей сообщение об этом награждении, тут же позвонил своему другу профессору М. Г. Беренгартену, тот перезвонил мне, и я распространил эту сенсационную для нас новость среди родных, учеников и друзей Жоржа Абрамовича.
Указ был опубликован в газете «Красная Звезда» 27 октября и даже размещён в интернете (спасибо Л. Патьи за внимательность!).
Пять дней – с 22 по 27 октября – добивалась «Красная Звезда» права первой публикации указа. И добилась. Но не официальной публикации (пусть и с комментарием), а в виде коротенькой заметки ветерана газеты полковника Виталия Ивановича Мороза «Подвиг разведчика».[677]
В этой заметке текстуально воспроизводился Указ президента,
14.66. Газетная публикация Указа о присвоении Ж. А. Ковалю звания Героя России в газете «Красная Звезда».[678]
приводилась «ударная концовка» из статьи В. Лоты от 25 июля 2007 г.: «…в первом атомном устройстве, взорванном на Семипалатинском полигоне 29 августа 1949 года в 7 часов 00 минут, использовался инициатор, изготовленный точно по «рецепту», выписанному военным разведчиком «Дельмаром» – Жоржем Абрамовичем Ковалем», а заканчивается она ещё более «ударной» (по закону Штирлица) припиской самого В. Мороза: «Отныне – Героем России».[679]
Внимательному читателю должно было быть ясно – публикация В. Лоты в «Красной Звезде» 25 июля и «подвигла» президента на присвоение Ж. А. Ковалю звания Героя России. Тем самым демонстрировалась влиятельность самой газеты «Красная Звезда» – по её материалам президент принимает решения!
Но всё это относится именно к «внимательному читателю». Для основной же читательской массы «громко», с телевизионными репортажами по всем каналам, о награждении Ж. А. Коваля было объявлено только 2 ноября, накануне Дня Военного разведчика в репортажах о встрече президента и руководства ГРУ. И в текстах репортажей увязка награждения с праздником ГРУ подчёркивалась.
Никакой подготовительной работы с семьёй награждённого, никаких запросов информации о нём и его жизни не было. В результате оказалось, что в средствах СМИ не нашлось даже фотографии Героя, и даже на сайте «Единой России»
14.67. Скан удалённого файла «Путин присвоил звание Героя России агенту Дельмару» от 02.11.07:17.19 с сайта «Единой России».[680]
Отсюда грустный для «краснозвёздовцев» вывод – их газету в «Единой России» не читают. Или, говоря языком разработчиков ядерного оружия, вместо информационного взрыва, публикация указа президента в «Красной Звезде» породила «информационный пшик» – публикация была практически незаметной ☺.
Но на отличную оценку работы аналитиков наградного отдела президента все эти «мелочи» никак не влияют. Их рекомендация президенту – удовлетворить ходатайство о присвоении Ж. А. Ковалю звания Героя России с формулировкой «За мужество и героизм, проявленные при выполнении специального задания» (не знаю, какая формулировка предлагалась в представлении ГРУ) демонстрирует взвешенную и объективную оценку работы Жоржа Абрамовича как разведчика.
Это – универсальная формулировка, такая же, как и у А. Адамса и Я. Черняка и других разведчиков, удостоенных этого звания.
Такая формулировка подчёркивает именно личные качества награждённых, а не их ведомственную принадлежность. В случае Жоржа Абрамовича это особенно важно – его специальное задание вовсе не предполагало такой степени мужества и героизма, которые потребовались ему для получения столь важного для страны результата.
Мы ленивы и нелюбопытны?
История пути Жоржа к пьедесталу Героя России, как булка изюмом, «нашпигована» парадоксами, загадками и неожиданными и невероятными приключениями.
Например, быть нелегалом ему было «положено по штату», но успешно проработать 563 дня – с 29 июля 1944 по 12 февраля 1946 года – под неусыпным контролем службы безопасности Манхэттенского проекта, которая создала «мертвую зону» вокруг всех объектов проекта – это свидетельство высочайшего профессионального таланта и настоящего героизма разведчика.
Вероятно, этот аргумент был использован и в представлении от ГРУ. Во всяком случае, его приводит сам В. Лота в своей книге в главе о Дельмаре:
Таких примеров можно привести ещё множество. И они будут приведены в будущих книгах о Жорже.
Но сегодня, после всего сказанного о подвиге Жоржа, остаётся один принципиальный вопрос: почему, несмотря на столь высокую награду и, главное, выявленную ею степень важности совершённой им работы для судеб нашей страны, он не стал столь же знаменитым, как Зорге или Абель?
Почему не оправдались усилия «биографов из органов»? Более того, почему он воспринимается «с холодком», как «свой среди чужих, чужой среди своих» практически всеми политическими силами страны?
Сегодня, спустя более 70 лет после событий, в которых Жорж Абрамович проявил и мужество, и героизм, важно понять – благо или несчастье для нас принесла атомная бомба, в воплощении которой у нас в стране он, во всех смыслах «волею случая», сыграл такую важную роль?
Я думаю, что работа разведчика Коваля была спасительной при любом ответе на этот вопрос.
Если благо – нечего обсуждать. Если несчастье – то оно было неизбежно. Сталин, при его железной воле, все равно заставил бы наших ученых бомбу делать. Они могли её сделать, и сделали бы.
Но без разведки делали бы, вероятно, дольше, с гораздо большими затратами и гибелью гораздо большего числа людей и на стройках атомных объектов, и при различных испытаниях,[682] и на островах «Архипелага ГУЛАГ», подобных таймырскому «Рыбаку».
Так почему же Жорж не знаменит? У меня нет ответа, кроме констатации – капризы фортуны непредсказуемы.
Очень показательными в этом смысле являются две взаимоисключающие тенденции, проявившиеся в освещении истории советского атомного проекта в СМИ.
Первая – после присвоения Ковалю звания Героя России все центральные телеканалы России дали восторженные материалы о нём, а в США интерес к его личности оказался таков, что статьи о нём опубликовали центральные издания, а ФБР рассекретило объёмные сборники материалов о нём. Даже Арнольд Крамиш написал мне: «Жаль, что Жоржа уже нет в живых, чтобы насладиться своей наградой».[683]
Вторая – после естественного всплеска активности СМИ, вызванного сенсационным Указом № 1404, длившегося неделю-другую, о Жорже снова забыли. И в России, и в США.
Точнее, можно уверенно констатировать, что мощность «информационного взрыва», порождённого Указом № 1404, оказалась гораздо меньше ожидаемой. Информационная вспышка не просветила даже профессионалов – ни журналистов, ни историков.
Так, в год 100-летия Жоржа, через 6 лет после пышного присвоения ему звания Героя России, 10 августа 2013 года состоялась передача на «Радио Свобода», посвящённая атомной разведке. И её ведущий – известный журналист Владимир Тольц – обращаясь в эфире к профессиональному разведчику и историку разведки Александру Васильеву заявил буквально следующее:
«
А его собеседник никаких внятных разъяснений Тольцу и радиослушателям дать не смог:
Но Указ Президента № 1404 не скрыт в «архивах ГРУ»! И интернет все эти годы никак не препятствовал ни журналисту Тольцу, ни историку Васильеву что-то выяснить и о «кличке «Дельмар»», и об «атомных разведчиках ГРУ».
Я не осуждаю этого казуса в эфире «Радио Свобода» и не подвергаю сомнению профессионализм и ведущего, и интервьюируемого – в современном мире можно ослепнуть от множества информационных вспышек в СМИ и упустить из внимания даже самую яркую. Я просто констатирую – в случае Жоржа информационная вспышка 2007 года оказалась вне поля зрения даже профессионалов ☹…
Интерес к разведке в атомном проекте у публики остался и в дальнейшем, о чём свидетельствует вышедший 16 декабря 2015 года специальный номер популярного журнала «Дилетант», посвящённый этой теме[686], и посвящённая этому выпуску журнала специальная передача радиостанции «Эхо Москвы»[687] с участием Виталия Дымарского, главного редактора журнала «Дилетант», известного политика Владимира Рыжкова и известного историка советских спецслужб Светланы Червонной.
И номер получился насыщенным интересными материалами, и разговор оказался предметным. Казалось бы, и это издание, и эта компания комментаторов должны были рассказать, или, хотя бы, упомянуть о роли Героя России Ж. А. Коваля в атомной разведке! Но ни в статьях журнала, ни в беседе у микрофона, о Жорже Абрамовиче
С сожалением приходится констатировать, что это почти тотальное незнание о Жорже историков атомного проекта и журналистов, пишущих на эту тему «от случая к случаю» (в основном, к каким-то юбилеям) порождает «курьёзы», о которых столь точно выразился ещё М. Ю. Лермонтов: «
После выхода первого издания этой книги один из внимательных её читателей – кандидат философских наук Е. И. Рогальский – сообщил мне о свежей публикации в «Комсомольской правде»:
Я, разумеется, тут же обратился к тексту этой статьи. Она посвящена предстоявшему в августе 2019 года 70-летнему юбилею испытания советской атомной бомбы. Основа статьи – фрагменты из только что вышедшего на русском языке перевода книги американского журналиста Оливера Пилата «Атомные шпионы».[690] В целом – достаточно известные факты о работе «группы Розенберга», но среди прочего я с удивлением прочёл:
После этого рассказано как через Гарри Голда и Анатолия Яцкова в июне 1945 года (за полгода до сообщения Жоржа!) эти материалы попали в Москву,
По тексту получается, что именно Грингласс, а не Коваль (о котором в статье нет ни слова) сообщил в Москву о конструкции НЗ. И у читателя, знакомого с темой атомной разведки, возникает ощущение, что вся «соль» награждения Жоржа, и все ухмылки наших историков разведки в адрес ФБР, «проспавшего» внедрение Жоржа в Манхэттенский проект – это просто «путинская пропаганда»! А у читателя, ничего не знающего о разведчике Дельмаре, в память закладывается логическая связка – «атомная бомба – нейтронный источник – агент 1-го Управления НКГБ Грингласс».
Что-то здесь было «не так». По горячим следам впечатлений от статьи в «Комсомолке» я ответил Евгению Ивановичу так:
Как видит читатель, досталось в моём ответе «американским фальсификаторам» по первое число… Я решил довести эту критику до редакции газеты с тем, чтобы она опубликовала мой разбор нечистоплотного американского автора.
А к фактологии публикации претензии есть существенные. Например, автор, вероятно «для убедительности», приводит датировку событий (без ссылок на источники, но подразумевая, что они надёжны – иначе не стоило бы приводить точные даты!):
Но утверждение о том, что разговор Яцкова и Голда состоялся «через две недели» после передачи Яцкову пакетов от Грингласса, показывает, что автор не опирался на «надёжные источники».
Осведомленный надёжный источник сообщил бы автору, что в июне 1945 года цепочка событий, предшествовавших этой встрече, а именно: доставка конвертов Грингласса в СССР пароходом из США через порты Германии, их оформление в Первом Управлении НКГБ СССР, работа переводчика 3–го отдела этого Управления майора Потаповой Елены Михайловны, её доклад о содержании документов Грингласса своему руководству, передача перевода Курчатову, анализ и оценка Курчатовым полученных сведений, передача Центром Нью-Йоркской резидентуре результатов этого анализа, и, наконец, организация нелегальной встречи Яцкова и Голда «у конечной станции метро» никак не могла уложиться в «две недели».
Да и работал автор (журналист, дилетант в атомной физике), вероятно, без компетентного редактора. Дело в том, что на суде (Грингласс был арестован и судим за шпионаж в пользу СССР) Грингласс заявил, что в переданном им Яцкову материале
Компетентный в физике редактор разъяснил бы автору, что «инициаторов» у атомной бомбы два – химический и ядерный. И автор, излагая «разведывательные достижения» Грингласса, вероятно, перепутал «источник нейтронов», который является инициатором ядерных реакций, с химической взрывчаткой, являющейся инициатором имплозии плутония до ядерного взрыва. Именно над изготовлением форм для отливки отдельных блоков взрывчатки Грингласс, как он честно признался суду, и работал в Лос-Аламосе.
А если бы автор обратился ещё и к компетентному историку работы разведки в атомных проектах, то узнал бы, что Грингласс имел оперативный псевдоним «Калибр»[696] и его работа вообще оценивалась нью-йоркской резидентурой НКГБ в феврале 1945 года не
Что же касается конкретной информации июня 1945 года, то и она никаких восторгов «на Лубянке» не вызвала. Вот её оценка в рапорте от 26 июня:
После всех этих уточнений веточка альтерверса, выращенная автором публикации в «Комсомолке», явно усохла до паутинки, не прочнее нити тутового шелкопряда ☺.
Но, прежде, чем писать в редакцию газеты, нужно было разобраться с первоисточником – книгой Оливера Пилата и понять, насколько вышедший на русском языке перевод соответствует оригиналу. Сведения о ней легко нашлись в интернете.[700]
После этого всё встало на свои места, и в адрес Е. И. Рогальского ушло моё новое письмо:
Писать «протест» в «Комсомолку» мне расхотелось. Из двух вариантов причины этого казуса не было ни одного, который, в результате объяснения с редакцией, помог бы «сохранить лицо» уважаемой мною газете…
Но не только «незнанием» объясняется очевидный факт умолчания в СМИ о работе атомного разведчика Жоржа Коваля. Мог ли «не знать» о нём Председатель Российского исторического общества (!), когда 17 сентября 2019 г. на юбилейном мероприятии – круглом столе в Курчатовском институте, посвящённом 70-летию первого советского испытания атомной бомбы – говорил о том, что
«
Список в этом высказывании, как видим, «исчерпывающий». Но, перечислив четверых героев-разведчиков, Председатель Российского исторического общества не упомянул ни Яна Черняка, ни Артура Адамса, ни Жоржа Коваля.
Конечно, мог, скажет иной читатель, ведь фактология истории огромна, и даже «главный историк России» не может всего знать.
Но насколько искренна эта «забывчивость», если учесть, что Председатель Российского исторического общества, Сергей Евгеньевич Нарышкин, одновременно с этим постом занимает и пост Директора Службы Внешней Разведки, и все перечисленные им герои-разведчики являлись сотрудниками разведки НКВД-КГБ, преемницей которой и является СВР?
Мало того, что ни для одного разведчика ГРУ в этом перечислении места не нашлось, Сергей Евгеньевич «забыл» о супругах Леонтиле и Моррисе Коэнах, Героях России, служивших в чекистской разведке! Вероятно, потому, что они во время выполнения своей героической работы были гражданами США, а вспоминать сегодня о заслугах «идейных американцев» в успехе советской чекистской разведки как-то не «политкорректно» с точки зрения главы СВР. «Noblesse oblige»?..
К сожалению, игра в «перетягивание одеяла» между СВР и ГРУ продолжается и после упразднения КГБ.
Эта глава называется «Дорога к пьедесталу». Аллегорический смысл этого названия ясен. Пьедестал – звание Героя России. Глава написана, значит, дорога пройдена. Мы у пьедестала. Но, как видит читатель, пьедестал пуст, поскольку, как это видно из приведённых ярких примеров публикаций в СМИ, общественное восприятие личности Жоржа Абрамовича Коваля пока существует не в виде памятника на пьедестале Героя, а, в лучшем случае, только в виде эскиза к нему.
Значит, пройденная дорога не привела к цели – той ветви альтерверса, где Герой достойно увековечен. И потому в конце главы я должен попытаться ответить на вопрос – почему эта длинная дорога привела нас не к Памятнику, а к его долгострою? То есть, ответить на наши вечные вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?».[703]
Почему мы ходим «дорогой длинною»?
Эвереттически корректным ответом на этот вопрос будет утверждение: любовь к длинным дорогам – это следствие «генной структуры» менталитета российского метавидуума. Такая особенность национального характера выпукло отразилась в столь популярном у нас романсе «Дорогой длинною».[704]
Добавим к этому ещё две наши особенности: как известно, «в России две беды – дураки и дороги».[705] С учётом этого становится понятным, почему в нашем случае, когда приходится ездить по дорогам истории России, беды эти заметны особенно.
Почему так, Россия? В чём ответ на вопрос, заданный более чем полтора века назад Н. В. Гоголем:
Общего ответа нет. Но по отношению к судьбам многих выдающихся людей России ответ дал ещё до вопроса Н. В. Гоголя А. С. Пушкин.
Его характеристика ситуации с увековечением памяти А. С. Грибоедова полностью приложима к увековечению памяти Ж. А. Коваля:
«
С эвереттической точки зрения относительно малая известность и героических деяний разведчика Дельмара, и фантастических извивов и изломов ветвей биографии Жоржа Абрамовича Коваля – это следствия умопомрачительной сложности структуры ветвлений альтерверса.[708]
Поэтому не стоит отчаиваться сегодняшней неудачей на долгом пути. И, как поётся в любимом романсе, теперь:
А для тех, кто ещё не принял аксиом эвереттической истории, скажу без ссылок на проблемы суперпозиционного моделирования историографических альтерверсов биографии Жоржа Коваля.
Порождающая равнодушие к «культурным условностям» медлительная задумчивость, которая овладевает нами при выборе направления движения по ветвящимся дорогам Истории – одна из странных черт нашего менталитета.
…Можно представить себе удивление гречанки Артемиды, когда на празднике в её честь среди пляшущих женщин с корзинами плодов на головах, исполняющих «танец кариатид», появляется странный гость из России: мужчина, называющий себя кариотидой. Он не вступает в круг танцующих, а, присев в сторонке в позе роденовского мыслителя, разглядывает их с ленивым любопытством:
14.68. Кариатида – мужская фигура, бронза, 1911 год, скульптор А. С. Голубкина, Государственный русский музей, Санкт-Петербург.[710]
…Действительно, есть что-то загадочное в нашем характере, который вот уже много веков обеспечивает нам достойное место в мировой семье народов, хотя в большинстве своём, по определению «нашего всего»[711] – А. С. Пушкина –
«