Диалоги

1887

Трагедийная хроника

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Н и к о н о в.

Ф а д е е в.

У л ь я н о в.

З в о н а р с к а я.

С м е л я н с к и й.

П о р т у г а л о в.

Л ю д м и л а Б а а л ь.

Ш е л о н о в.

Б р о н с к и й.

Г а н г а р д т.

П о т а п о в.

М а с л е н н и к о в.

О в с я н н и к о в а.

М а н г у ш е в с к и й.

С е с т р а У л ь я н о в а.

Х о з я й к а к в а р т и р ы.

С т у д е н т ы, ж а н д а р м ы, с л у ж и т е л и, п о н я т ы е.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Углы и комнаты, сдаваемые внаем, переулки, тупички, крест церкви и башенка минарета; чей-то сдавленный крик, светящееся в тумане окно — негаснущий лик конспиративной, подпольной России, устремленной в будущее, глядит на меня из прошлого. И мне кажется иногда, что где-то там — и истинная родина моего духа. И там, с ними — я сам.

У окна, над книгой — У л ь я н о в. Но не слышно шелеста перелистываемых страниц. Глаза устремлены поверх раскрытой книги куда-то вдаль.

О л ь г а (войдя). Почему не пьешь чай? Просил.

У л ь я н о в (отхлебывает из чашки, ставит на стол). Нельзя подогреть? Я не люблю холодный.

О л ь г а. Сколько можно подогревать?

Но Ульянов уже опять не слышит ее.

Тебе говоришь, говоришь… (Машет рукой.) Мама очень беспокоится. Почему все твои товарищи старше тебя?

У л ь я н о в. Многие из них знали Сашу.

О л ь г а. Папа умер. Сашу казнили. Аня в ссылке. За один год все изменилось. Мама не выдержит, если еще что-то случится!

Молчание.

Она постарела, да?

У л ь я н о в. Принеси чаю. И не будем!.. Все равно ты в этом ничего не понимаешь!

О л ь г а. Я понимаю. Мне только маму жалко. (Мечтательно.) Если бы я была социалисткой, я бы погибла.

У л ь я н о в. Что?

О л ь г а. Цель жизни социалиста — гибель.

У л ь я н о в (смеется). Почему же непременно гибель?

О л ь г а. А потому, что только путем гибели возможна и лучше всего совершается пропаганда новой жизни! Все эти ваши разговоры, все эти шептанья ваши — они совершенное ничто! Вот!

У л ь я н о в. Да ну?

О л ь г а. Да! А гибель — совсем другое дело. Когда человек погибает, о нем начинают говорить. Что за человек казненный? За какие речи, за какие дела взят? Начинаются разговоры, расспросы. Рождается интерес у тысяч людей. (Вновь мечтательно.) Я бы хотела, как Саша, погибнуть. Мне только маму жалко.

У л ь я н о в. Иди и готовь уроки! И не мешай мне заниматься!

О л ь г а. А ты не занимаешься.

Ульянов вдруг начинает смеяться.

Ты что? О чем?

У л ь я н о в. Позавчера сестра Смелянского в народ пошла. А сегодня вернулась. В грязи, страшненькая. Я говорил ей: подумай, Вера, это безумие, глупость. Слабенькая, одинокая, куда ты пойдешь? Представь, заблудишься или мужики начнут приставать. Смелянский сколько уговаривал. Нет, вырядилась в крестьянское платье, пошла тоже… погибать.

О л ь г а. И что?

У л ь я н о в. Мы со Смелянским от хохота чуть не упали. В первый же день сбилась с дороги, зашла неведомо куда — дождь, ночь, поле. Потом встретила реку, какую — не знает, пошла вдоль берега. Я, говорит, не знала, иду ли вниз или вверх по течению. И меня спрашивает, а как, в самом деле, Володечка, узнать, в каком направлении река течет?

О л ь г а. А ты что?

У л ь я н о в. А я говорю, ты бы взяла щепку да бросила в воду. Куда бы щепка поплыла, в той стороне и было бы низовье.

О л ь г а (смеется). А она?

У л ь я н о в. А она говорит, щепки не было. На этом ее хождение в народ и закончилось.

О л ь г а. Это ты мне к чему рассказал?

У л ь я н о в. Мораль бывает только в баснях. Да и то — в плохих. А мы с тобой лучше сыграем в шашки. На пять щелчков. Маленьких девочек надо отучивать от того, что находится еще вне их понимания, щелчками по лбу.

О л ь г а. Не на пять — на десять! Посмотрим, кто кого обыграет!

Начинают играть в шашки. Возгласы, крики, смех. Сестра выигрывает. Ульянов, сорвавшись с места, бежит от нее. Она гонится за ним вокруг стола, ловит его.

Раздается громкий, продолжительный стук в дверь.

(Испуганно.) Кто это?

У л ь я н о в (преодолев замешательство). В России человек трусит тем больше, чем меньше у него к тому оснований. (Тихо.) Иди, открой.

Сестра выходит, слышен ее голос: «Кто?» В ответ вновь громкий стук в дверь и грубый, властный голос: «Полиция! Отпирайте живо!»

О л ь г а (появившись). Полиция.

У л ь я н о в. У нас все чисто. Открывай.

Сестра вновь выходит. Слышны звуки открываемой двери. И вдруг доносится смех и хохот. В дверях появляется П о р т у г а л о в, веселый, хохочущий.

П о р т у г а л о в. Что? Напугал?

У л ь я н о в. За такие шуточки!..

П о р т у г а л о в. А я вашу реакцию проверял! Ну, виноват, виноват! У человека хорошее настроение, а ему и пошутить нельзя!

О л ь г а (бьет Португалова кулачком по спине). Вот тебе! Вот тебе!

П о р т у г а л о в. Вы, Олечка, лучше накормите меня чем-нибудь. С утра бегаю.

У л ь я н о в. Раздевайся. Садись.

П о р т у г а л о в. Однако и наследил я у вас!

О л ь г а. Сам и вытирай!

П о р т у г а л о в. Ну, как жизнь, Олечка? Говорят, вся первая мужская гимназия сохнет по Олечке Ульяновой. Правда это или нет?

О л ь г а. Да ну вас!

П о р т у г а л о в. Не умею я с женщинами обращаться. Почему-то они все, как сговорились, ругают меня, колотят, бьют…

Ольга приносит чай.

(Ульянову.) Ничего, если я у вас переночую?

У л ь я н о в. Конечно. Есть новости?

П о р т у г а л о в. Минутку, минутку. Вот проводим ребенка спать…

О л ь г а. Он не хочет при мне ничего говорить! Ох и вредный же ты, Португалов!

П о р т у г а л о в (сжимаясь и втягивая голову в плечи, ожидая удара). Я же говорю, девушки меня почему-то активно не любят.

О л ь г а. А я вот назло вам не буду спать. Вот буду сидеть в соседней комнате и нарочно, назло не буду спать! Шептуны несчастные! Очень нужны мне ваши секреты! Воображают что-то из себя! (Громко хлопнув дверью, уходит.)

П о р т у г а л о в. Ох и темперамент!

У л ь я н о в. Ну?

П о р т у г а л о в (вынимает телеграмму, подает). Из центра. Вот. Пришла Смелянскому два часа назад.

У л ь я н о в (читает). «Венчание состоится в начале декабря. Ждем с нетерпением…» (Встает, ходит по комнате.) Значит, надо начинать подготовку.

П о р т у г а л о в. Завтра в шесть собираемся. Всех обойти нужно. Это должна быть настоящая заварушка!

У л ь я н о в (снова беря телеграмму). «Венчание… в начале декабря…»

Ночь, полумрак, на столе керосиновая лампа.

Студент Н и к о н о в, ротмистр М а н г у ш е в с к и й, ч е л о в е к в п а р т и к у л я р н о м п л а т ь е, ж а н д а р м, п о н я т ы е. Обыск хотя и утомительный, но несколько поверхностный, небрежный. Струится из пальцев папиросный дым. Человек в партикулярном платье сидит за столом, листает бумаги, книги.

М а н г у ш е в с к и й. Потревожили? Беспокоитесь?

Н и к о н о в. Неожиданно.

Ч е л о в е к в п а р т и к у л я р н о м. Так ли уж неожиданно?

Ж а н д а р м. Господин полковник, вот!..

Ч е л о в е к в п а р т и к у л я р н о м. Спасибо, милый. (Небрежно полистав книгу.) Составляйте протокол, ротмистр. Ничего интересного. Господин Никонов не играет в революцию. (Усмехаясь.) Мы только напрасно заставили его поволноваться.

Мангушевский пишет протокол. Никонов стоит, прижавшись спиной к стене, смотря то на него, то на человека в партикулярном.

М а н г у ш е в с к и й. Понятых сюда! (Им.) Подпишите. (Никонову.) Ничего противозаконного. Рад случаю познакомиться с вами… Вам дурно?

Н и к о н о в. Нет, нет.

Ч е л о в е к в п а р т и к у л я р н о м. Идите, ротмистр. Господину Никонову в самом деле немного дурно. Я постараюсь успокоить его.

Все выходят.

(Рекомендуясь.) Полковник Гангардт, начальник губернского жандармского управления. Ничего противозаконного, мы не обнаружили, господин Никонов. (Подняв коробку и открывая крышку.) Хотя вот это… весьма похоже… на остатки типографской краски.

Никонов молчит.

Я мог бы уже сегодня предложить вам ночлег в тюремном помещении. Вы понимаете это? (Стучит пальцами по столу.) И здесь достаточно материалов, которые мы не обнаружили.

Н и к о н о в. Почему же?

Г а н г а р д т. Я тоже думаю. Почему? Не буду играть роль гуманиста. Не из сострадания. Хотя какое-то количество лет назад я сам пережил точно такую же минуту. Как и вы, по молодости лет… В России любят поболтать. Но Россия и та страна, где к болтовне относятся всерьез. За всякого рода штучки, вроде этой коробочки или бумаги, которые с крайней неосторожностью вы храните в своем столе, можно заплатить каторгой. Недорогая ли цена за дилетантские упражнения? Не находите, что у вас холодно?

Н и к о н о в. Да. Прохладно.

Г а н г а р д т. Вы очень бледны, Никонов… Я бы хотел, чтобы вы чувствовали себя совершенно свободно. Мы говорим сейчас с вами как добрые старые знакомые.

Н и к о н о в. Чего вы хотите от меня?

Г а н г а р д т. Многого.

Н и к о н о в. Я готов к аресту. Давно готов.

Г а н г а р д т. Зачем, Павел Николаевич? Делать из вас еще одну жертву. Бога ради, избавьте! Поверьте мне, это очень нелегко. У вас есть что выпить?

Н и к о н о в. Не знаю. Да. (Приносит водку, стаканы, закуску. Наливает.)

Г а н г а р д т. Однако вы не очень любезный хозяин.

Никонов наполняет второй стакан.

Ваше здоровье!.. Политика дает шанс быть видимым. При нищете духа это соблазн. Но соблазн, повторяю, опасный. (Внезапно.) Что такое Шелонов?

Н и к о н о в (не сразу). Ничего особенного.

Г а н г а р д т. А Ульянов? Братца его казнили. Отношение к этому факту?

Молчание.

У меня всего лишь несколько вопросов. Это неофициальный разговор, мой друг. Не в моем кабинете. Никто ваших слов не записывает… Кстати, относительно Лидии Звонарской. Мне всегда трудно понять, когда красивые женщины идут в революцию. Красота — редкость. Она должна радовать мир, а не быть замурованной. Я знаю, вы любите ее. И она неравнодушна. Оградите…

Н и к о н о в. Вы считаете, что вправе касаться и таких отношений?

Г а н г а р д т. Вас это обижает? (Смеется.) Чем хороша Русь, так контрастами! Еще не вылезли из крепостного права, а гордость как у древних республиканцев! Немец в этом плане скучен. Он прозаичен. Прежде чем делать ту же революцию, он ее обмерит линейкой. Обмерит да и откажется! Потому пфенниг ему на пирожок нужен! А русский человек — не измерив дна, в воду! Что Смелянский? Последние идейки немецкого жидовства не он распространяет?

Н и к о н о в. Я не знаю, что вы имеете в виду.

Г а н г а р д т. В годы, когда я кончал университетский курс, студенчество пробавлялось нигилизмом российского производства. Хождение в лаптях к мужичку, револьверная практика, бомбочки — все это по крайней мере хоть русской формы! А сейчас что-то новомодное… Идейки переваривания того же мужичка в фабричном котле. Я как патриот!.. Вы тоже патриот или из новомодных?

Н и к о н о в (взрываясь). Если есть основания, я готов! Но официально! Приглашайте понятых! А эту комедию!.. (Открывая стол и вышвыривая ящики.) Да, нелегальщина! Да! Вот, вот!

Г а н г а р д т (улыбаясь). Хотите играть роль героя? Поверьте мне, в условиях российской действительности это ничем не замечательная роль. Незавидная. Очень незавидная. (Шепотом.) А главное, о том, как человек исполняет эту роль, никто никогда не узнает… Вы уже второй раз оказываетесь в сфере действия жандармского управления. А у вас мать. Старенькая мать. Не так просто при ее незначительных средствах дать вам возможность окончить курс гимназии. А сколько надежд возлагается на университет? А еще сестра, младший брат… Вы хотите пренебречь ответственностью за них?

Н и к о н о в. Вам не сделать из меня шпиона.

Г а н г а р д т. Вы напрасно беспокоитесь, Павел Николаевич. Наши свидания останутся в абсолютной тайне. До сих пор полиция никого из своих не выдавала. Революционеры выдавали, мы нет.

Н и к о н о в. Невыгодно?

Г а н г а р д т. Что?

Н и к о н о в. Невыгодно? Никто потом в провокаторы не пойдет?

Г а н г а р д т. Вы обижаете и себя, и меня. Поверьте мне, когда-нибудь вы с благодарностью вспомните эти дни.

Н и к о н о в. За что же с благодарностью?

Г а н г а р д т. За то, что лишаю вас бессмысленных иллюзий. Возвращаю на почву реальной жизни.

Н и к о н о в. Я устал.

Г а н г а р д т. Мы охотники, вы жертвы. Допустим! Но изменится ли хоть что-то в мире, когда вы станете охотниками, а мы превратимся в дичь для отстрела? Новые действующие лица на арене истории? Да! Но изменится ли суть действия? Вы боретесь против мирового порядка. В этом ваша обреченность! Можно изменить социальную среду. Можно уничтожить данные политические, юридические и экономические учреждения. Можно! Но изменить идеи, привычки, чувства людей? Чтобы создать так называемое ваше новое общество, вам придется сначала убить человека. Заменить его кем-нибудь другим!

Н и к о н о в. Это старая песня!

Г а н г а р д т. Вот как? (Усмехаясь.) И ее вы не поете?

Н и к о н о в. Нужно изменить сперва человеческую природу, пересоздать человеческие чувства, верования, понятия и тогда только приниматься за пересоздание общественных отношений. Так, что ли?

Г а н г а р д т. А вы полагаете, что не так?

Н и к о н о в. Вы рекомендуете нам начать с конца, а мы начнем с начала. Не с пересоздания верований и чувств, а со взрыва фундамента, который и обусловливает уродливость и несовершенство этих верований и чувств! Революция создаст на научной основе цельную систему, которая, овладев людьми, вырвет их из собственности. Из-под ее власти. И преобразит души. Причем радикально и быстро.

Г а н г а р д т. Идеи современных социал-демократов претендуют на научность, вы правы. Но наука, дорогой вы мой человек, в настоящее время еще не доработалась до того синтеза, который обобщил бы ее разрозненные данные в одно связное философское целое. Религиозный синтез заменить пока еще нечем. Так что ваши претензии на нравственное возрождение… Но это далекий философский спор! Речь идет о вашей жизни. И жизни ваших близких.

Н и к о н о в. Моя жизнь давно решена.

Г а н г а р д т. Перечеркнуть все? И ради чего? Ради какого-то фантома? Ради пустой, совершенно фантастической, мозговой идеи переустройства мира?

Молчание.

По последним данным, волнения охватывают многие российские университеты. Когда и где были решены студенческие беспорядки в России? В каком городе собирались представители? Состав совещания?

Молчание.

На днях приехал один доктор. Работал на Сахалине. Вчера обедали вместе. Женщина на каторге, по его словам, объект всесторонней половой эксплуатации. Она выходит оттуда проституткой. Если выходит, конечно… Вы хотите такого будущего любимой вами женщине?

Н и к о н о в (закрывая лицо руками). Эту землю породил, наверно, не бог, а дьявол!

Г а н г а р д т. Возможно. Но я считаю, что этот ваш дьявол путем медленной эволюции когда-нибудь облагородится и до бога. Только надо ему помочь в этом…

Н и к о н о в. Вы пришли по мою душу?.. (Встает. Как сомнамбула, кружит по комнате.) Тело не нужно, да? Уже все забито? Уже нет места для тел? Охота за душой пошла? (Рывком поднимает стакан, пьет. Падает на стул.)

Г а н г а р д т (после долгой паузы). Никто не предлагает вам играть роль рядового осведомителя. Такие у нас есть. Мы хотим от вас иного.

Н и к о н о в. Чего?

Г а н г а р д т. Вы играете в студенческих кружках вторые роли. Почему бы вам не взять на себя первую роль? Для этого у вас есть все данные. Вы умны, образованны. Вы можете поддерживать хорошие рабочие контакты с людьми разных воззрений. У вас есть задатки лидера. Их нужно только развить. Вы молоды, что тоже немаловажно. Наконец, вы не из барчуков. Напротив, темная косточка. Учитывая тенденции революционного движения, и эта деталь нелишняя. (Усмехаясь.) Молодежь влечет в революцию и жажда романтики, не так ли? Эта романтика будет у вас в избытке.

Н и к о н о в (не глядя на Гангардта). Я что-то не понимаю вас.

Г а н г а р д т (после паузы). Я предлагаю вам наиболее квалифицированную, наиболее рискованную и наиболее романтическую форму сотрудничества с нами. Работу с нами и внимание к нашим интересам можно совмещать с самым активным участием в конспиративных организациях. Высшее искусство — не только раскрывать действия, которые признаются в известном отношений преступными, и не только самому совершать их, но и являться их инициатором.

Н и к о н о в. И в этой игре — я?

Г а н г а р д т. Да-да, господин Никонов! Да! (Шепотом.) Мы поможем вам выдвинуться в кругах общероссийского подполья, завоевать доверие наиболее авторитетных членов…

Н и к о н о в (хохочет). Вы сумасшедший, полковник! Вы переоценили меня! Есть люди более талантливые.

Г а н г а р д т. Мы глубоко изучили этот вопрос. А люди более талантливые? Они могут исчезнуть, господин Никонов. (Пауза.) Сейчас налицо в России шатание политической мысли. Разрозненные группки. Фантастические партии в каждой партии. Анархисты, кружки эсдеков, террориствующие мальчики, пропагандисты старого покроя, марксистская зараза, которая начинает распространяться. И всюду крайняя неопределенность во взаимных отношениях, как вы знаете сами. Отсутствие лидеров. Последнее обстоятельство представляет как нельзя более благоприятный момент для организации правильных агентурных сил. Рано или поздно кривая пойдет вверх. И немаловажно, кто будет тогда сидеть в седле! Немаловажно и какой общий характер примет революционное движение в целом.

Н и к о н о в. Готовитесь уже к завтрашним делам? Вы очень откровенны, полковник.

Г а н г а р д т. Таков мой стиль. В расчете на взаимность.

Никонов поднимается.

(Резко.) Сядьте!

Н и к о н о в. Вы так легко делаете человеку такие оскорбительные предложения. Но кто дал вам право? Право на презрение?

Г а н г а р д т. У вас нет другого выхода, Никонов. (Стуча пальцами по столу.) Не только нелегальщина. Типография — вещь уже более серьезная. Вас уволили из Петербургского университета. Вы легко отделались. Но кой-какие подробности прояснились сейчас. В связи с делом о покушении на цареубийство. Где ваши прежние товарищи сейчас? Осипанов, Ульянов?.. Повешены! (Пауза.) А вы ничего не хотите сказать о младшем Ульянове… (Улыбаясь.) Я игрок, и мы будем играть с вами в очень крупную игру. Сегодня первая ставка — ваша жизнь. И жизнь женщины, которая вам Дорога. К сожалению, и она была связана с делом о покушении.

Н и к о н о в. На моей душе карьеру себе выстроить хотите?! (Медленно поднимается.)

Г а н г а р д т (вынув револьвер). Это уже лишнее, Никонов. Там, за дверью, люди. И это… (Стукнув дулом револьвера о стол.) Не игрушка.

Н и к о н о в (отступая). Почему вы предлагаете все это именно мне?!

Г а н г а р д т (после паузы). Мы внимательно изучили все данные о вас.

Никонов мечется по комнате. Хочет выпить. Лихорадочно наливает в стакан. Стакан опрокидывается, падает. Он снова наливает. Пьет.

Вы ведете себя, как старая дева на выданье. Перед потерей невинности.

Н и к о н о в. Что?! (Плечи его обвисают. Как мешок, он опускается на стул.)

Г а н г а р д т. Детали обговорим после. Уже светает… (Устало вытирает платком лицо. Идет к двери. Останавливается у порога.) Попова гора, дом Овсянниковой. В ближайший вторник, в шесть вечера. Помните, ставка не только ваша жизнь. (Уходит.)

Никонов сидит, раскачиваясь на стуле. Хватает бутылку и с какой-то отчаянной злобой швыряет об пол. Летят осколки. Летит на пол еще что-то. Гаснет и керосиновая лампа. И вдруг в слабых утренних сумерках, почти в темноте, когда предметы едва различимы, раздается вой. Это звериный жуткий вой продавшего свою душу, обезбоженного человека.

Светает. Никонов лежит на полу.

Спит. Входит Л и д и я З в о н а р с к а я.

З в о н а р с к а я. Паша! Паша!

Н и к о н о в. Что-о?

З в о н а р с к а я. Паша! Пьян?

Н и к о н о в. Я обману! Я надую этих кретинов! Я проведу их!.. Только ради тебя, поняла? Ради тебя!

З в о н а р с к а я. Что ты бормочешь? (Льет из ковша воду на лицо, вытирает полотенцем.) Очнись же!

Н и к о н о в. Ты!

З в о н а р с к а я. Везде обыски, аресты. Арестовали Зворыкина, Перельштейна, Сапронова. В доме, во флигеле, две барышни. Екатеринбургские гимназистки. Служат в заводе и учат в школе. Забрали и их. Я испугалась, к тебе. Какое-то предчувствие.

Н и к о н о в. Я хочу выпить.

З в о н а р с к а я. Господи, ты никогда не был так пьян! (Поднимая его.) Пойдем, пойдем на постель. (Она наклоняется, на пол падает револьвер.)

Н и к о н о в. Все со своей железкой? Ты смогла бы убить человека или… или себя? Ты сможешь!..

З в о н а р с к а я (спрятав револьвер). Я могу жить, только когда свободна.

Н и к о н о в. Свободна… Свобода всегда на краю бездны.

З в о н а р с к а я. Важно, чтобы не кто-то, а сама… Лучше самой распорядиться. Что с тобой?

Н и к о н о в. Да, я пьян. (Поднимаясь и идя к кровати.) Пьян, и душа в угаре. Угорит, и тю-тю! На небо!

З в о н а р с к а я. О чем ты?

Н и к о н о в (озираясь). Стены!.. Я не боюсь этих стен, только когда ты рядом.

З в о н а р с к а я. Ну что ты, маленький мой? Что с тобой? Обыски в городе, и я побежала. Помнишь, мы поклялись, что будем всегда вместе?

Н и к о н о в. В России всегда обыски!.. Но когда душу обыскивают? Когда в ней идет обыск? Люби же меня! Поцелуй меня! Поцелуй!..

Шум, многолюдье. Сквозь приоткрытую дверь видна зала, край стола. Л ю д и. Кто-то шпарит на фисгармонии. Кто-то тащит самовар. Смех. Выкрики.

С т у д е н т в м у н д и р е. В Питере, говорят, прогресс. В почтовом ведомстве прибавилось служащих по части распечатывания писем.

Д е в у ш к а. А я Ивану написала. Соскучилась!

В ы с о к и й с т у д е н т в п а р т и к у л я р н о м п л а т ь е. Кто эта?

М а л е н ь к и й с т у д е н т. Та или эта?

В ы с о к и й. Эта.

М а л е н ь к и й. Людка Бааль. С акушерских. Генеральская дочь.

В ы с о к и й. Ничего, хотя и генеральская. Но сама как? Не генерал?

М а л е н ь к и й. Хуже. Больно нервозна и сентиментально влюблена.

В ы с о к и й. В кого?

М а л е н ь к и й. В саму себя. И еще, говорят, в революцию.

В ы с о к и й. С такими ляжками?

М а л е н ь к и й. А что ее, одни чахоточные, что ли, делают?

Из зала доносится чей-то жидкий тенорок:

О Казань, ты Казань многогрешная, За грехи наказал тебя бог!

Чье-то меццо:

Кибитка легкая летит Родными, снежными полями, Морозно, тьма кругом, все спит, А снег хрустит под тормозами.

Чей-то возглас: «Господа, господа!»

Выходят Н и к о н о в, З в о н а р с к а я. Навстречу — Ш е л о н о в.

Ш е л о н о в. Сто, Паса, мрацен? С похмелья? Какие думы бороздят… лобик?

Н и к о н о в. Отстань.

З в о н а р с к а я. А ты, как всегда, сияешь?

Ш е л о н о в. О-хо-хо!

К т о - т о ю р к и й. Вы слышали, Лида? Паша, слышали? В Петербурге Менделеев выгнал ректора из лаборатории. В Москве семнадцать человек ранено.

Ш е л о н о в. И твое гражданское сердце скорбит?

К т о - т о ю р к и й. С тобой невозможно!.. Ты!..

Шелонов машет рукой, отворачивается. Появляется П о р т у г а л о в.

П о р т у г а л о в. Шелонов! Постой! (Отводит в сторону.) Ты почтил своим присутствием торжественный акт в честь открытия университета. Интересно, почему?

Ш е л о н о в. А пошел ты…

П о р т у г а л о в (положив ему руку на плечо). Еще раз спрашиваю тебя. В знак протеста против современных порядков было вынесено решение о бойкоте. Прошу пояснить, почему ты?..

Ш е л о н о в. А я тебе еще раз говорю, пошел! Вместе со своим судом пошел к… куда-нибудь! Инспектора с его педелями мало! Другая еще инспекция, внутренняя!

П о р т у г а л о в. Со студенческим судом не шутят.

Ш е л о н о в. Я сам себе закон, и не надо мне никаких надсмотрщиков.

П о р т у г а л о в. Кто тебя пригласил сюда?

Ш е л о н о в (после паузы). У господина Никонова тяжкое похмелье. Нуждается в лечении. Вы позволите, господин великий инквизитор? Хо-хо-хо.

Из залы, бурно споря, выходят Б р о н с к и й, У л ь я н о в, Ф а д е е в, Л ю д м и л а Б а а л ь, З в о н а р с к а я.

Б р о н с к и й. В Германии все условия для перехода. Причем без катастроф! Шестьдесят газет у эсдеков! Сознание и понимание перемен должны быть присущи народу. Вот они и работают с ним! С тем же лавочником.

У л ь я н о в. Выходит, революцию в смысле насильственного переворота побоку? Надо дожидаться, когда лавочник созреет!

Ф а д е е в. Дави его, Ульянов, дави!

З в о н а р с к а я. Я не понимаю, куда вы ведете?

У л ь я н о в. Вы жалкий прогрессист, Бронский. И ваша революция — это не революция, а шулерство, подтасовка.

Ф а д е е в. Моя революция шулерство, а ваша?

У л ь я н о в. Не знаю. Во всяком случае, не ставка на постепеновщину! Но и не испанский роман с одними приключениями!

Б р о н с к и й. Что ж? Муравьиная работа множества простых людей?

У л ь я н о в. Своего пути я еще не знаю! Я его выбираю!

Б а а л ь. Раньше хорошим тоном считалось народничество, теперь — марксизм.

У л ь я н о в (усмехаясь). Хорошим тоном? Дело разве в моде?

П о р т у г а л о в. Дело делать надо! Когда человека душат, единственная мысль — освободиться от душителя.

Ш е л о н о в. Ну, а потом что?

П о р т у г а л о в. Потом… это потом!

Ш е л о н о в. А если рука привыкнет? И чья-то шея не понравится?

П о р т у г а л о в. А ты бы хотел поставить индивидуальную шею выше общего?

Ш е л о н о в. Значит, человечку с индивидуальной шеей… Хо-хо!

П о р т у г а л о в (с яростью). Наше дело — уничтожать! Уничтожать! Мы — бикфордов шнур к динамиту!

У л ь я н о в. И что ж, люди, по-вашему, должны принимать участие в революции, не имея перед собой даже никакого определенного идеала? Возможно ли отыскать хоть одного человека, который решился бы посвятить себя какой-то деятельности…

Ш е л о н о в. Баранов всегда избыток!

У л ь я н о в. Но если мы уподобимся этим баранам и не будем думать ни о целях своей деятельности, ни о способах ее существования… (Португалову.) Все это деятельность неосмысленная, инстинктивная. Мне кажется, мы все где-то вот на этом уровне… Уровне инстинкта! Не устаем толковать о том, что следует уничтожить, против чего нужно бороться, но чем заменить разбитое? А это ведь — не курятник построить, господа!..

Ф а д е е в. Дай-то бог разбить сначала. А уж что-нибудь сообразим.

Ш е л о н о в. Что-нибудь! Вот она, манна небесная! Вот чего с нетерпением ждет человечество! Что-нибудь! А я начхал, дорогой брат Фадеев, на твое «что-нибудь».

У л ь я н о в. Мне кажется, мы спорим из-за того, что положительная часть многих революционных программ страдает спутанностью, неясностью.

Ш е л о н о в. А что, если этой положительной стороны, Ульянов, нет? Нет… за абсолютным отсутствием таковой! Кары разработаны — тюрьмы, ссылки, каторга. А награды? Жестянки на грудь? Ленточки? Только! Данте девять кругов ада подробнейше расписал, а где поэт рая? Фантазии не хватает? А если вовсе нет?

Б а а л ь. Как нет?

Ш е л о н о в. А если фокус о том, что весь этот огромный мир, весь шар земной один сплошной минус?! А плюс где-то во Вселенной!.. Там где-то затерялся… В каком-нибудь созвездии Гончих Псов!.. Его бог, как ненужную кость, туда швырнул. А там его кто-то другой грызет. Те же псы, может? А мы здесь. И в этом вся трагедия! Хо-хо!.. И комедия тоже! Трагикомедия человеческого существования.

У л ь я н о в. Да, трагедия! Но в том-то и суть, что наша задача — найти выход из нее!

Появляются Н и к о н о в, С м е л я н с к и й.

С м е л я н с к и й. Господа, прошу внимания! Внимания, господа!

Шум постепенно затихает.

Б а а л ь (звонко, ворвавшись в тишину). Всегда один базар!

С м е л я н с к и й. Базар тоже вещь. Вся Россия базарит и выбирает путь. Но о деле, господа! Сегодня здесь представители землячеств. (Никонову.) Может, ты скажешь?

Н и к о н о в (отмахнувшись). Нет, давай…

С м е л я н с к и й. Как известно, в Московском университете студент третьего курса Синявский дал на днях пощечину инспектору Брызгалову. Была свалка. Натравили мясников и казаков. Давили лошадьми. Семнадцать изувечено. Трое убито. Университет закрыт. Аресты. В Петербурге дело тоже кончилось тем же. Волна беспорядков пройдет сейчас по всем университетам без исключения. Российское студенчество должно избрать формой своей жизни протест. Протест против введенных в университетах порядков, уничтожающих нашу студенческую волю полностью. И протест против всего полицейского режима в целом! Воздухом его дышит даже ребенок! Что будем делать, господа? (Пауза.) Нам поручено объявить, товарищи, что вчера вынесено решение о сходке в Казанском университете. Каких бы взглядов ни придерживался каждый из нас, как бы теоретически мы ни разъединялись, это общее дело. Мы должны поддержать москвичей и петербуржцев! Но чтобы поддержка была ощутимой, нужно учесть их ошибки. Нужно-сделать то, чего не сумели сделать они.

У л ь я н о в. Надо поднять весь университет, все казанское студенчество. (С нажимом в голосе.) Если все, если каждый!.. Девятьсот десять человек в университете! Если каждый бросит свой входной билет!

Ш е л о н о в. А если не бросит?

П о р т у г а л о в. А для чего мы здесь собрались? Чтобы такие фокусы были?

С м е л я н с к и й. Каждый из нас, мне кажется, должен смотреть на себя как на капитал, обреченный на трату для торжества революционного дела. (Долго смотрит на Шелонова.) Или вы не согласны?

Ш е л о н о в. Тратиться, что ли?

С м е л я н с к и й. Да, и тратиться, если надо. До конца. (Переводя взгляд на других.) Все, господа. Прошу завтра же на собраниях землячеств обсудить этот вопрос. А сегодня (снова взглядывает на Шелонова) не будем больше дразнить судьбу. Разойдемся.

У л ь я н о в. Детали, общий характер, день и час будут объявлены позже.

Все расходятся.

Б а а л ь. Вы проводите меня, Ульянов?

Ш е л о н о в. В кучу, в толпу. Церкви, партии… А любая куча — враг человека.

Ф а д е е в (Никонову). Ты куда? Подожди.

З в о н а р с к а я (Никонову). Я подожду тебя на улице.

Б а а л ь. Ульянов!..

У л ь я н о в. Мне еще нужно остаться…

Все уходят, кроме Фадеева, Смелянского, Ульянова, Никонова и Португалова.

Кто… в самом деле, пригласил сегодня Шелонова?

Ф а д е е в. Никто его не приглашал.

С м е л я н с к и й. Интересное дело.

П о р т у г а л о в. Сашка Бронский давно говорит, что он провокатор!

Н и к о н о в (хмуро). Провокаторы так себя не ведут.

С м е л я н с к и й. Допустим, что сто пятьдесят человек бросят свои входные билеты… А остальные? Как заставить остальных?

П о р т у г а л о в. Провокатор или не провокатор Шелонов, таким не место на конспиративных встречах!

Ф а д е е в. Да дурак он просто! Себе на уме!

П о р т у г а л о в. Добренький ты человек, только как бы от этой доброты твоей!.. Нам иногда кажется, что революционеры прошлых лет не имели под ногами твердой почвы. Что они витали в облаках, занимались ребяческими конспирациями, которые лопались, как мыльные пузыри! А мы, — о, мы совсем другое дело!.. А мы совершаем те же ошибки! Где гарантия, что о готовящейся сходке уже не знают в жандармском управлении?

С м е л я н с к и й (Фадееву). Что с Овсянниковой?

Ф а д е е в. Скучает баба, конечно. Но о Гангардте ни слова. Мне кажется, ее дом…

С м е л я н с к и й. Если мы не будем иметь своих людей в их среде, мы, конечно, не обезопасим себя от предателей.

П о р т у г а л о в. По пьянке Шелонов признался Бронскому, что проговорился инспектору о симбирском землячестве.

С м е л я н с к и й. Д-да!..

Молчание.

У л ь я н о в. Каждый знает все о всех. Каждый находится со всеми в непосредственных отношениях. Общие квартиры. Частые сходбища. Случайные люди на них. Письма хранятся, и шифр их известен многим… (Никонову.) Что все молчишь?

Н и к о н о в. Так. Голова болит.

У л ь я н о в. Мне кажется, Шелонова бояться не нужно. Он на отшибе. От всех на отшибе. Есть такие. Но он случайный человек.

П о р т у г а л о в. А я предлагаю отлучить Шелонова! Объявить о предосудительности знакомства с ним!.. Сходка должна показать, кто реально правит университетом. Мы или инспекция! Но свою власть нам нужно проявить уже сейчас. Дабы каждый знал, что будет с ним, если он проигнорирует решение студенческого суда. А Шелонов… Он плюет на все! В том числе и на суд!

Н и к о н о в. Не знаю. Жестоко это. Не знаю!

У л ь я н о в. Я не согласен. Конечно, таким, как он, не место здесь, на таких собраниях, но разводить нечаевщину, не разобравшись, с налета…

П о р т у г а л о в. Да, с налета! Да, жестоко! Но иначе мы умрем раньше, чем начнем жить! Чем заявим о себе каким-то осязательным фактом! Иначе мы не поднимем университета!

Н и к о н о в. А реально ли поднять всех?

У л ь я н о в. Надо поднимать всех. Чем только?

П о р т у г а л о в. Чем?! Надо хоть немного знать человеческую природу!

Н и к о н о в. Средних людей большинство.

П о р т у г а л о в. Да! И страсти у них средние! Но всякого среднего человека можно вызвать на насильственный протест. Нужно или возбудить его до такой степени, чтобы он впал в пароксизм! Или вызвать в нем уверенность в успехе! Чувство безнаказанности, с одной стороны, и страх за ослушничество — с другой! Страх!

Н и к о н о в. Страх…

П о р т у г а л о в (обнимая товарища). Нас ведь мало, Паша! И нас убивают! Мы не можем иначе! Бронский не врет. Шелонов провокатор. Таких вообще ликвидируют.

У л ь я н о в. В том случае, когда уверены в предательстве. Но тот ли это случай?

П о р т у г а л о в. Мы… люди в какой-то мере обреченные, Ульянов. Возьмите своего брата, например. Он отказался от изучения своих членистоногих!.. У нас нет и быть не должно ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности. Ни даже своей жизни! Мы разорвали всякую связь с этим прогнившим миром, и если продолжаем жить в нем, то для того, чтобы его вернее разрушить!

У л ь я н о в. Разрушить мало.

П о р т у г а л о в. Разрушить — это очень много! И если для этого потребуется моя жизнь — я отдам ее. Тут же! Если жизнь кого-то другого — Шелонова ли, его, твоя, например, — возьму! Без колебаний!

С м е л я н с к и й. Он прав. Суровые для себя, мы должны быть суровыми и для других.

Н и к о н о в. Не знаю.

У л ь я н о в. Хочешь кружковой исключительности… Здесь принципы можно незаметно для себя подменить средствами!

П о р т у г а л о в. Некогда разбираться! Некогда!

С м е л я н с к и й (обнимая друзей). Да, если мы не создадим жесткой централизованной организации!.. Во имя высшей справедливости приходится порой резать по живому, Ульянов! Приходится переступать!

У л ь я н о в. Через что переступать?

С м е л я н с к и й. Через многое! В этом, быть может, трагизм нашего пути, но приходится!.. Приходится!.. Это лабиринт, а выход… Он, может, за поворотом!.. Там! Там!

У л ь я н о в. За поворотом? Мы должны не гадать о нем. А найти! (Португалову.) Я против объявления бойкота Шелонову. Это террор против своих же товарищей!

С м е л я н с к и й (Фадееву). А ты что молчишь? Ты?!

Решетка городского сада. Л ю д м и л а Б а а л ь и Б р о н с к и й.

Б а а л ь (глядя в сторону). Ульянов! Володя!.. Не слышит. Крикните вы, Саша.

Б р о н с к и й. Ульянов!

Б а а л ь. Ну вот. Услышал.

Б р о н с к и й. Пропадает, Людочка, мой баритон.

Появляется У л ь я н о в.

Б а а л ь. Что это вы бродите здесь один?

У л ь я н о в. Так.

Б а а л ь. У вас свидание? Ждете какую-нибудь гимназистку? Мы помешали вам?

У л ь я н о в. Нет-нет.

Б р о н с к и й. Между прочим, мы направлялись именно к вам, Ульянов. Людмила Львовна выразила желание увидать вас, а я раб желаний красивых женщин.

Б а а л ь. Гуляете?

У л ь я н о в. Да. Думается лучше. Все время споришь с кем-то. А когда ходишь, ругаться лучше. Сподручней.

Б р о н с к и й. И о чем же вы спорите, Ульянов?

У л ь я н о в. О многом.

Б а а л ь. А с кем?

У л ь я н о в (не сразу). С братом. Со старшим братом.

Б а а л ь (изменившимся голосом). С братом. Как странно… И о чем же? (Вдруг плачет.)

У л ь я н о в. Что с вами?

Б а а л ь. Я потом вам объясню… О чем же вы спорите с братом, которого уже нет? И разве можно с ним спорить? Его правота, его абсолютная правота — в его гибели.

У л ь я н о в (после долгой паузы). Не будем об этом… Что ж, пойдемте? Дома горячий чай.

Б р о н с к и й. С удовольствием.

Б а а л ь. Нет. Погуляем здесь. (Улыбаясь.) В любую минуты жизнь может одеться в стены. А потом годы не увидишь этой прелести!

Б р о н с к и й (смеясь). Однако ж мрачный юмор у вас, Людмила Львовна! А мне хотелось бы продолжить наш спор, Ульянов. За этим и шел. Помнится, вы говорили что-то насчет выхода к положительному идеалу. Вы сами идеал этот представляете?

Б а а л ь. Саша!

Б р о н с к и й. Людочка, не затыкайте мне рот.

Б а а л ь. Ты любопытен и часто бываешь при этом несносен. И потом, я хотела…

У л ь я н о в. Да нет, что же? Обыкновенный разговор, Людмила Львовна. (Бронскому.) Мой взгляд таков. Борьба, которую ведет сейчас человек, борьба против старой судьбы человечества. За новую судьбу. Но главный вопрос, на который мы должны найти ответ, есть ли выход из этой старой судьбы? В ее лабиринте человек мечется уже долго. И второй вопрос — где этот выход? В существующих сейчас в России революционных программах принципиального выхода в новый мир не видно. Значит, надо поискать его где-то в другом месте.

Б а а л ь. Ну, вы нигилист, Ульянов. Все прежнее отсекать!.. Не об этом ли вы с братом спорите? Он свои убеждения кровью оплатил!

Ульянов молчит.

Это у вас по молодости! В молодости все решительны.

Б р о н с к и й. Мы плюем на старые поколения. Кто-то будет плевать на нас. Закономерно.

У л ь я н о в. Если найдем выход, никто не плюнет. (Резко, чем-то недовольный.) Выход не на пять лет. Может, для всего тысячелетия!

Б р о н с к и й. Масштабы, однако же! (Смеется.) С возрастом они уменьшаются. Вы правы, Людмила Львовна. Кстати, а если его нет, как говорил Шелонов, этот провокатор маленький? Выхода-то этого? Принципиально нет — ни для всех минувших тысячелетий, ни для всех последующих?

У л ь я н о в (резко). Для вас это смешной вопрос?

Б р о н с к и й. Вы строги, Ульянов… Я понимаю, к чему вы клоните. Что же, отрицаете, значит, и особый путь России? Всех под одну гребенку? А на мой взгляд, будучи вполне солидарными с основными социалистическими принципами европейской рабочей партии, можно в то же время и не быть солидарным с ее тактикой. И мы никогда солидарны не будем и быть солидарны с нею не должны. Европа сейчас марксует. Россия марксовать никогда не будет. Положение нашей страны совсем исключительное. Оно не имеет ничего общего с положением какой-либо страны Западной Европы.

У л ь я н о в. Чем же оно исключительно?

Б р о н с к и й. Чем? Мы в России не располагаем ни одним из тех средств борьбы, которые имеют, например, в своем распоряжении Запад вообще и Германия в частности. Мы не имеем городского пролетариата. У нас нет свободы печати. Нет представительных собраний. Власть капитала у нас в зародыше. У нас нет ничего, что дало бы нам право надеяться объединить невежественную массу народа в дисциплинированный союз всех рабочих. Поэтому-то нам требуется совершенно особенная революционная программа. Причем она в такой же степени должна отличаться от германской, в какой социально-политические условия в Германии отличаются от таковых в России. Терроризм, например, это явление чисто русского национального духа. Он невозможен на западной почве. И судить о настоящем и будущем нашей страны с германской точки зрения (а так называемый Марксов путь — это сугубо германская точка зрения) — так же абсурдно, нелепо и невозможно, как рассматривать германскую программу с русской точки зрения! Ваш брат недаром был идеологом терроризма!

У л ь я н о в (раскатисто засмеявшись). Странно вы мечетесь, Бронский. В прошлый раз вы стояли за тактику мирного прогресса, сейчас на террористов молитесь. А притом… отличная память? И… логика в аргументах?

Б а а л ь. А он всегда качается. Ему лишь бы поболтать.

У л ь я н о в (резко, потеряв всякий интерес). Ну, если поболтать, что же болтать? Лучше о погоде.

Молчание.

Б а а л ь. Что, съел, Бронский? Революционным словоблудием привык заниматься?

Б р о н с к и й (несколько растерянно). И не поговоришь!.. Надо же… выяснить точки зрения друг друга? (Ульянову.) Что вы на меня смотрите?

У л ь я н о в. У вас очень чистые глаза, Бронский.

Б р о н с к и й. А почему же они у меня не должны быть чистыми?

Б а а л ь. Чистые глаза — чистая душа?

Б р о н с к и й. Ну не будем обо мне.

Б а а л ь. Скромный! Общительный! Володя, а как божественно он танцует! Дай я тебя поцелую, и иди.

Б р о н с к и й. Ну вот! Людмила Львовна в вас влюблена, Ульянов.

Б а а л ь. Я стара для него, Саша. В самом деле, иди, иди! Мне поговорить нужно.

Б р о н с к и й. Вы меня очень интересуете, Ульянов. Подискуссируем в другой раз?

У л ь я н о в (не сразу). Может быть.

Бронский уходит.

Б а а л ь (глядя ему вслед). Вы как-то сразу свернули разговор с ним. Почему?

У л ь я н о в. Не знаю.

Б а а л ь. Недоверчивы от природы?.. А вы его и в самом деле интригуете. Расспрашивал о вас. (Пауза.) Знаете, я искала вас, Ульянов, чтобы пожать руку и проститься. Возможно, навсегда.

У л ь я н о в. Проститься?

Б а а л ь. Меня высылают дальше, в Сибирь. В целях профилактики, видимо. Через три часа я должна уехать… Я любила вашего старшего брата, Ульянов, с которым вы спорите. Он так и не узнал, что я любила его… Знайте об этом хоть вы! Мне почему-то этого хочется.

У л ь я н о в. Спасибо… Людмила Львовна, за доверие.

Б а а л ь. Ну зачем так торжественно? Просто Людмила. Люда. Вы любили кого-нибудь, Володя? Любите?

У л ь я н о в. Нет. Еще нет.

Б а а л ь (после паузы). Я тоже часто разговариваю с ним. Восьмого ноября исполнилось полгода, как его казнили. Всю ночь плакала, признавалась в любви… Искала вас… проститься, а здесь еще Бронский навязался…

У л ь я н о в. Да.

Б а а л ь. Я часто думаю, почему меня не схватили тоже?! Я бы хотела разделить… с Сашей его последнюю минуту… Взять его боль? Его страдание? Пошла бы не задумываясь!.. Нам нельзя любить. Избегайте этой ловушки, Ульянов, если свяжете свою жизнь с революцией. Ходить с отверстой раной? А иногда я вижу во сне, что меня повесили! Вместе с ним!.. А проснусь, нет! Все эти полгода я хожу как мертвая! (Плачет, стоит слегка склонившись к плечу Ульянова.)

У л ь я н о в. Я много думал после… его казни.

Б а а л ь. Вы думающий мальчик, Ульянов. Вы не похожи… Но что-то неуловимое есть, есть. Вот почему меня сразу потянуло к вам. Знайте, есть женщина, которая, пока жива, будет всегда помнить вашего старшего брата… Прощайте, Володя! Скоро сходка. Все сломается. Жизнь пойдет не так, как шла. Все перевернется у всех. Все решится иначе. Но я не хочу, чтобы вы повторили судьбу вашего брата! Желаю вам другой судьбы! Вернее, той же судьбы, но другой смерти! Другой!

Не выдержав, женщина резко поворачивается, стремительно уходит. Ульянов долго смотрит ей вслед.

У л ь я н о в. Выход!.. (Медленно уходит в другую сторону.)

Явочная квартира жандармского управления. В зале, из которой выходят несколько дверей, — Г а н г а р д т в штатском платье и Б р о н с к и й.

Г а н г а р д т (просматривая бумаги). Вы молодец, Александр Евгеньевич. Золотце мое! Действительно революционных танцевальных дел мастер.

Б р о н с к и й (вынимая из конверта жалованье и пересчитывая). Плохо у вас мастера оплачиваются, Николай Иванович.

Г а н г а р д т. Плохо, верно. Плохо.

Б р о н с к и й. Весной я дал список на двадцать девять человек. А сейчас? (Беря лист бумаги и снова швыряя на стол.) Здесь больше сотни. И это, между прочим, работа! И нелегкая!

Г а н г а р д т. Там, там (тыча пальцем в потолок)… извините меня, болван на болване! Оптимизм выживших из ума маразматиков, которые принципиально не верят в революцию, поверьте мне, дорого обойдется России. Они не допускают, что эта самая революция уже успела пустить глубокие корни в неустойчивой части общества! И что эти корешки надо выкапывать, выкапывать! А не стричь поверху. Но, боже мой, как трудно доказать этим патриотам, что для глубокой вспашки нужны средства! Средства!

Б р о н с к и й. Мне от этого, к сожалению, не легче.

Г а н г а р д т. Довели дело до того, что вся Россия в розыскном смысле крупнейший нуль! В Петербурге кое-что, в Москве, да и то. (Машет рукой.) Приехал дела сюда принимать… Наблюдательная часть в состоянии, не соответствующем элементарным требованиям розыска! Полное отсутствие секретной агентуры! А сдает дела Житков, генерал-майор, этакая старая розовая дубина в орденах! На пенсион собрался… И в чем верх идиотизма — уверен, что во вверенном ему управлении все прилично. Вот почему я не могу вам платить так, как вы того заслуживаете! Но я буду вам платить, буду! Все меняется. Я понимаю, что жалованье ваше пока ничтожно.

Б р о н с к и й. А если провал? Сколько платят выжатому лимону?

Г а н г а р д т. Какая муха вас укусила сегодня?

Б р о н с к и й. Под постоянной угрозой ареста, высылок, предания суду, разоблачения перед своими… И ради чего?

Г а н г а р д т. Я понимаю, что у вас болит душа, Александр Евгеньевич. Но поверьте, и у меня она болит не менее.

Б р о н с к и й. Меня оскорбляет не столько низкая оплата, сколько сам факт как таковой! Трудно уважать себя, когда труд оценивается столь незначительно.

Г а н г а р д т. Я подумаю. Подумаю, что можно сделать. Чаю?

Б р о н с к и й. Благодарю.

Г а н г а р д т (просматривая бумаги). Очень хорошо!.. Вы проявляете весьма ценное качество. Фотографическую точность передачи всех сведений с крайне осторожными и всегда основательными личными предположениями. Значит, весьма активен и женский пол?

Б р о н с к и й. Да.

Г а н г а р д т. Такие милые создания… Бааль Людмила Львовна. Я знавал ее отца. Окончила Кронштадтскую гимназию с золотой медалью, училась в Петербурге на высших женских курсах… Обаятельная женщина, вы не находите?

Б р о н с к и й. Не в моем вкусе.

Г а н г а р д т. Понимаю, любите этакое пикантненькое, воздушное? Вы меня иногда удивляете рыцарством своих чувств.

Б р о н с к и й. Что вы имеете в виду?

Г а н г а р д т. Несмотря на то, что Звонарская любовница Никонова…

Б р о н с к и й. Вам нет дела до всех этих отношений!

Г а н г а р д т. Почему же? Вы навели меня на мысль заняться Никоновым… Не потому ли, что захотелось сравняться с ним в достоинствах? Вернее, его уравнять?

Б р о н с к и й. Я бы не советовал вам, полковник, затрагивать некоторые темы.

Г а н г а р д т (после паузы). Извините. Значит, Никонов на собрании активности не проявлял?

Б р о н с к и й. Пьет последнюю неделю.

Г а н г а р д т. Нехорошо! Так… А что Ульянов? Мало сведений. Щедрости вам иногда не хватает, чтобы исчерпывающим образом охарактеризовать…

Б р о н с к и й. Тень казненного брата за спиной. Был дополнительный ореол. Он сразу уравнял его с теми, кто поопытней. Но и сам он штучка серьезная. Не по возрасту. Теперь его уже воспринимают как самого себя.

Г а н г а р д т. Меня интересует состав студенческого суда. Постарайтесь выяснить. Португалов, говорите, давил Шелонова именем суда?

Б р о н с к и й. Это еще ни о чем не говорит. Я сам кой-кого тряс за воротник именем суда. Все им прикрываются. Но кто в него входит?

Г а н г а р д т. У человека не только костюм, но и нижнее белье есть. А в этом белье всякие пятнышки бывают. Пятнышки тоже желательны, Александр Евгеньевич. Даже мусор! Волосок какой-нибудь. Кто с кем? Кто кого любит, не любит? Кто скуп, а кто на лесть падок.

Б р о н с к и й. Понимаю.

Г а н г а р д т. Прощупывайте. Всех прощупывайте. И Ульянова, и Смелянского, Никонова. Когда они, голубчики, будут сидеть передо мной, я должен, как бог, знать о них даже то, что они сами о себе не знают.

Б р о н с к и й. А о себе, Николай Иванович, вы сведений не собираете?

Г а н г а р д т. О себе? (Хохочет.) Однако вы!.. Однако вы, простите, шельма! (Пауза.) Между прочим, однажды мне приснился сон. А если блюсти точность, то даже совсем недавно. Просыпаюсь в поту. Во сне я словно раздвоился, и одна из половинок устроила охоту за другой. И просыпаюсь, когда одна из половинок допрашивает другую! Причем, в силу необходимости, самыми зверскими методами. (Забывшись, глядя сквозь Бронского пристальными безумными глазами.) Иногда мне кажется, что я… будто выслеживаю самого себя… в других… Никак не могу поймать! И — боюсь поймать! Боюсь! Какая-то вечная охота, когда дичь и охотник… Да, и страшно поймать!.. А вдруг меня нет? И я ловлю какой-то фантом?..

Молчание.

(Резко поднимается, протягивает руку.) На сегодня все, Бронский.

Бронский уходит. В другой двери появляется хозяйка дома — О в с я н н и к о в а. В халате до пят, вальяжная, улыбающаяся.

О в с я н н и к о в а. Наконец-то освободился. (Гладя волосы Гангардта.) Ты как большой ребенок. Тебе все нужно играть… в свои игрушки. Пойдем.

Г а н г а р д т. Устаю я, золотко. Устаю.

О в с я н н и к о в а. Господи, если бы ты хоть раз пришел ко мне! Именно ко мне!

Г а н г а р д т. Один день в неделю почти полностью я работаю не у себя в управлении, а здесь.

О в с я н н и к о в а. Вот именно, работаешь!

Г а н г а р д т. Сейчас ко мне еще кое-кто придет, а потом мы с тобой немного посидим. Дела, Катенька. Мы давно уже невинность потеряли, а есть люди, которые страждут ее лишиться. Но при этом они, как ты знаешь, немножко кочевряжатся. (Взглянув на часы.) Уже около шести.

О в с я н н и к о в а. Ты даже не ревнуешь меня. Ничего не спрашиваешь о Фадееве.

Г а н г а р д т. А что? Роман развивается?

О в с я н н и к о в а. Очень хороший юноша. Мне нравится.

Г а н г а р д т (трепля ей щеку). Надеюсь, деточка, ты не изменила мне с господином революционером?

О в с я н н и к о в а. У нас платонические отношения.

Г а н г а р д т. Надеюсь.

О в с я н н и к о в а. Мы говорим с ним о народе, о будущем. Вчера он уже открыто предложил мне работать на них. Была очень трогательная минута.

Г а н г а р д т. Любопытно! Все плетут агентурную сеть. Что интересует твоего нового друга?

О в с я н н и к о в а. Связан ли с тобой Шелонов напрямую? Или он только связан с инспектором в университете? Имена осведомителей, главным образом. Я обещала выяснить.

Г а н г а р д т. Прекрасно!

О в с я н н и к о в а. Я подумала…

Г а н г а р д т. Ну и прекрасно! Человеку нужно думать, даже если у него такой красивый лобик, как у тебя! (Целует ее.) Мы с тобой придумаем еще что-нибудь замечательное.

В дверях человек в штатском платье — ротмистр М а н г у ш е в с к и й.

М а н г у ш е в с к и й. Извините, господин полковник. Дверь была открыта.

Г а н г а р д т. Ничего, ничего, ротмистр. У нас с Катенькой деловой разговор. Не смущайтесь. Прошу.

М а н г у ш е в с к и й. Не вытерпел, Николай Иванович. Есть интересные сведения!

Г а н г а р д т. Я игрок, Мангушевский. И иногда у меня начинает дрожать сердце от азарта. Катенька, я голоден! Накрой у себя, пожалуйста, стол, а мы пока поговорим с ротмистром о делах.

Овсянникова выходит.

М а н г у ш е в с к и й (вынимая из портфеля бумаги). Гектографированная листовка. Приговор студенческого суда Шелонову.

Г а н г а р д т (беря листовку и читая). Любопытно! Очень любопытно! (Подойдя к двери и открыв ее.) Катенька!.. Скажи своему новому другу, что относительно Шелонова они не ошиблись. Что он мой агент. (Мангушевскому.) Бронский мальчика для битья вылепил. Двойничка!.. Что ж, пусть боятся тени. Выдуманная тень всегда фантастичнее в своих очертаниях.

М а н г у ш е в с к и й. И больше в размерах.

Г а н г а р д т. И в размерах. (Снова вчитываясь в текст.) Любопытно! Время больших событий надвигается, ротмистр. И большой охоты! Профессиональной охоты!..

Входит Н и к о н о в.

(Никонову.) Вы пунктуальны, Павел Николаевич.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Полусумрак. Свеча.

Н и к о н о в лежит на кушетке. Правая рука его обнимает З в о н а р с к у ю. И он тихо гладит пальцами ее волосы. Лидия Звонарская сидит рядом, на стуле. Никонов в белой измятой рубашке. Она — в строгом черном платье.

З в о н а р с к а я (рассказывая). В тот год… Это так врезалось в память! Было зимнее утро. И мимо института по Арскому полю провезли на позорной колеснице одного политического. Его осудили на расстреляние… Ты слушаешь?

Н и к о н о в. Да.

З в о н а р с к а я. У тебя такие нежные руки!

Н и к о н о в (ровным, глухим голосом). Да.

Звонарская поворачивается к нему. Низко припав, целует его. Снова поднимается.

З в о н а р с к а я. А губы холодные… Почему мне в последние дни все время вспоминается детство? А? И какая-то тоска. Словно предчувствие какое-то!

Н и к о н о в. Ничего. Жизнь.

З в о н а р с к а я (после паузы). Самое главное потрясение случилось в деревне, на каникулах, когда я встретилась с одним студентом-естественником. Мне было тогда уже пятнадцать лет. (Смеется.) Он раскритиковал в пух и прах все мое институтское воспитание, а своими рассказали о строении земли, солнце, о звездах, своими знаниями в области ботаники, минералогии вообще потряс! Он был моя первая любовь!.. Вот так! (Улыбаясь.) Ты слышишь?

Н и к о н о в. Да.

З в о н а р с к а я. Ты нервничаешь из-за завтрашнего дня? Из-за сходки?

Н и к о н о в. Нет. Не знаю.

З в о н а р с к а я. Какой странный ты в последние дни. Ты разлюбил меня?

Н и к о н о в. Ты мне еще дороже… У тебя мягкие волосы. Ты очень женственна.

З в о н а р с к а я. Знаешь, я не жалею ни о чем… И никогда не жалела! Все эти годы! Я приобрела друзей, отдающихся делу беззаветно и всей душой! Я нашла тебя. И это тоже навек. Вы пренебрегли теми же чувствами, теми же благами, не уступив ни эгоизму родных, ни личному самолюбию. Это братство даже выше любви, самой возвышенной!.. Когда я поняла, что я нужна, что я буду полезна теперь же для того дела, к которому готовила себя, к которому тянулась душой… (Вдруг, словно услышав что-то и остановившись, резко поворачивается к Никонову, склоняется над ним.) Ты плачешь?

Н и к о н о в. Замолчи же, наконец! Замолчи! (Словно поднятый взрывом, вскакивает с постели. Мечется по комнате.) К черту! Все к черту! Не могу!

З в о н а р с к а я. Что? В чем дело?

Н и к о н о в. Я отрезан уже от всего!

З в о н а р с к а я. Возьми себя в руки! Что случилось?

Н и к о н о в. Зачем ты мне все это рассказываешь? Зачем?

З в о н а р с к а я. Не знаю.

Н и к о н о в. Нарочно? Ты не веришь мне и нарочно!.. И правильно. Все это уже далеко от меня!

З в о н а р с к а я. Что случилось? Ну!

Н и к о н о в. Кончилась моя деятельность, Лида. Я… кончился!.. Четыре дня назад я завербован Гангардтом. (Усмехаясь.) Мне ничего не надо уже рассказывать. Опасно!

З в о н а р с к а я. Что ты… ерунду мелешь?!

Н и к о н о в. А если это так? Что тогда?

З в о н а р с к а я. Если так, я бы, наверное… убила!.. И тебя, и себя.

Н и к о н о в. Это так.

З в о н а р с к а я. Неправда!.. Неправда!

Н и к о н о в. Правда. Не знаю, как это произошло. Я думал сначала, что как-то обману его, проведу!.. Принесу пользу. Думал что-то узнать! (Пауза.) Не бойся. Неприятным делом я не заставлю никого из вас заниматься. Сам с собой рассчитаюсь.

З в о н а р с к а я. Садись. И рассказывай.

Н и к о н о в. А что рассказывать? Нечего рассказывать. Он пригрозил, что ты у него в руках… Что если я не пойду на это, то он тебя… У него данные, что мы связаны с первомартовским делом о покушении на цареубийство. Вот я и взял удавку себе на шею!.. Подписал. Был в другой раз и подписал!.. А может, трус? Поэтому! Я не оправдываюсь. Душа, видно, жидка оказалась.

З в о н а р с к а я. Ладно. О ком он тебя спрашивал?

Н и к о н о в. Кто входит в состав студенческого суда. Его это главным образом интересует. Но я ничего не сказал.

З в о н а р с к а я. Еще о ком спрашивал?

Н и к о н о в. Об Ульянове, о Фадееве, о многих… О том, когда, где и кем решены нынешние студенческие волнения во всех университетах. О тебе спрашивал. Ей-богу!

З в о н а р с к а я. Что ж спрашивал?

Н и к о н о в. А черт его знает! Как-то намеком все. Не прямо. Я ничего не сказал.

З в о н а р с к а я. Так о чем же он спрашивал?

Н и к о н о в. Ты не веришь? Я уже сам себе не верю.

З в о н а р с к а я. О чем спрашивал?

Н и к о н о в. Я встречался три раза, но ничего не сказал. Может, проговорился нечаянно? Но, по-моему, нет. Нож сегодня взял. У него явочная квартира. На Поповой горе, в доме Овсянниковой. И вот взял нож!.. Не смог. Человек. Понимаешь, враг, а все равно человек. Не смог ножом! Жидкая душа! Может, если бы револьвер был! Стрельнуть легче, чем ножом!.. Он гад, гад! Все поет, что якобы хочет, чтоб я был не просто провокатором. Мол, игра покрупнее, прицел на несколько лет вперед! Ввести меня в самую верхушку. Профессия: плодить провокаторов! Здесь даже лесть идет в ход. А сам спрашивает, спрашивает!

З в о н а р с к а я. О чем еще он спрашивал?

Н и к о н о в. О сходке. Про наши отношения. Связи с другими городами. Заграничные связи. О Португалове, Смелянском. Надо, мол, смотреть шире, не надо бояться. Что немыслимо для такой личности, как я, не знать чего-то.

З в о н а р с к а я. Ну, и что ты?

Н и к о н о в. Я?.. Так. Односложные ответы. Ничего существенного. Но с каждым разом он давит все сильнее. Кто-то ему напродавал. Наверно, Шелонов. Знает много. И давит. Давит.

З в о н а р с к а я. Ты?..

Н и к о н о в. Нет. Никого. Я ничего еще не сказал. Отчего ты на меня не смотришь? Посмотри мне в глаза!

З в о н а р с к а я. Всю неделю у меня сердце ныло.

Никонов поворачивается, опять ходит, опять останавливается.

Н и к о н о в. Отчего ты на меня так смотришь?

З в о н а р с к а я. Как же мне на тебя смотреть?

Н и к о н о в. Мы двое знаем. Никто больше. Никто, поняла? (Снова ходит по кругу.) Я не предатель. Он поймал меня на крючок. Купил во время обыска! И я, мразь, поддался! Но я не предатель! Поняла? Веришь?

З в о н а р с к а я (после долгого молчания). Верю. (Трогает пальцами его лицо, глаза.) Верю… Сколько близких уже в тюрьмах? С ума сошли, кончили самоубийством! Казнены!.. Господи!

Н и к о н о в. Я мог бы не сказать. Но нельзя не проститься. Нужно проститься. Хоть один человек в мире… Чтобы знал и простил. Хоть одна душа… И чтобы простила!

З в о н а р с к а я. Ты никого не выдал?

Н и к о н о в. Нет.

З в о н а р с к а я. Хорошо. Хорошо, что ты мне все сказал. Хорошо, что наша совесть чиста.

Молчание.

Н и к о н о в. Прости меня.

З в о н а р с к а я. За что же?

Н и к о н о в. Прости, если в чем-либо я произвел на тебя дурное впечатление. Мне было тяжело подумать, что ты меня осудишь. Теперь, когда я стою у могилы, все кажется мне сходящимся для меня в одном. В моей чести. В эти дни я кончаю все земные счеты. И знай, я любил тебя, страдал и молился с тобой. Будь же защитой моей чести.

Женщина вынимает револьвер, кладет на стол. Долгий взгляд глаза в глаза.

Нет!

З в о н а р с к а я. Помнишь нашу первую ночь?

Н и к о н о в. Да.

З в о н а р с к а я. Мы соединили две жизни в одну только потому… О чем мы поклялись тогда?

Н и к о н о в (не сразу). Что судьба будет у нас одна… Что мир никогда не будет сильнее нас…

З в о н а р с к а я. Нам нельзя даже любить друг друга? Мир разрывает нас. Швыряет по разным тюрьмам и ссылкам. Одного оставляет мертвым, другого — живым. Мы об этом говорили тогда!.. Но ты муж мой, брат мой, сын мой. Пусть мы не венчаны здесь, на земле. Но, может, повенчаны там, в небе! Не знаю где!

Н и к о н о в. Нет, нет, Лида.

З в о н а р с к а я. Молчи.

Н и к о н о в. Я уйду теперь свободно. Все эти дни я чувствовал себя выброшенным из человечества, а сейчас снова с ним. С тобой. Ребята завтра пойдут на сходку. Рано капкан захлопнулся. Жалко.

З в о н а р с к а я. Средняя жизнь каждого подпольщика, как бы законспирирована она ни была, коротка.

Н и к о н о в (после паузы). Я сделал то, что должен был сделать. То, что мог. То, что было по силам. Пусть мало! Пусть!.. И если бы снова пришлось переступить через черту!.. Другие, наверное, переступят?

З в о н а р с к а я. У тебя есть еще свечи?

Н и к о н о в. Да. Одна.

З в о н а р с к а я. Зажги, и вино, если есть. Я хочу праздника в эту ночь.

Н и к о н о в. Ты пойдешь сейчас к себе. Я останусь один.

З в о н а р с к а я. У меня тоже нет выхода. Меня арестуют завтра же, как только станет известно… Дело о покушении на цареубийство не шутка. А тюрьма не для меня. Недаром даже сплю с револьвером у сердца. В нем — моя свобода. И в тебе.

Н и к о н о в. Ты сошла с ума!

З в о н а р с к а я. Все мы безумцы! Весь мир безумен!

Н и к о н о в. Ты еще одну вину взваливаешь на мою душу.

З в о н а р с к а я (обнимает его). О нас говорят всякие гадости. Льют грязь. Но пусть знают, как любят, как умирают революционеры… Зажги свечи.

Никонов достает еще свечу, зажигает. Ставит на стол бутылку вина, две рюмки. Тут же, на скатерти, лежит и револьвер.

Интересный натюрморт… Не верю в Христа, в православие. Но я и не атеистка. Что-то высшее, тайное и непостижимое есть. И мне кажется еще, что мы бессмертны. Мы много раз приходим на землю. И наверное, будет, случится все-таки так, что когда мы еще раз вернемся, то, быть может, не увидим уже войн, зла, крови! Человек, быть может, станет наконец человеком? Когда догорят эти свечи, мы многое узнаем, маленький мой…

Н и к о н о в. Я люблю тебя. Я редко говорил тебе, что люблю. Был скуп. Но не оттого, что сердце было скупо. Знай это.

З в о н а р с к а я. Милый!.. Милый!..

Смеется безумным счастливым смехом женщина. Смеется мужчина.

Н и к о н о в. Я люблю тебя! Люблю!

З в о н а р с к а я. Родной! Вечная кровь моя!

Гаснут оплывшие свечи. Наступает мрак. Звучат два выстрела. Кто-то стучит в дверь. Потом входит, зажигает спичку. Становится видно, что это Б р о н с к и й. Увидев Звонарскую и Никонова, бросается к ним, ошеломленный, поднимается. Они лежат рядом, почти полуобнявшись. В откинутой руке Звонарской еще зажат револьвер.

Б р о н с к и й (отступая). Лида! Лида!

На столе — небольшой лист бумаги. Снова вспыхивает спичка.

(Читает.) «Похороните нас вместе»!.. (Листок падает из рук.) Я не виноват! Не виноват!

Гаснет спичка. И из темноты, из мрака несется человеческий вопль.

Кабинет попечителя Казанского учебного округа Масленникова. Два человека — М а с л е н н и к о в и инспектор университета П о т а п о в.

М а с л е н н и к о в. В землячествах две трети студентов! В землячествах, которые запрещены уставом!

П о т а п о в. Нет, нет, Викентий Сидорович. Я думаю, полковник перебарщивает. Одна треть, возможно. Но две трети?

М а с л е н н и к о в. Гангардт…

П о т а п о в. У меня есть и свои, так сказать, наблюдатели, Викентий Сидорович. Для многих студентов землячества вещь условная. Если бы не принудительный характер!.. Многие из страха…

М а с л е н н и к о в. По-вашему, это не усугубляет положения? Голубчик, не все столь невинно, как кажется. Я склонен разделять точку зрения полковника. Землячества в данном случае служат полулегальным прикрытием конспиративных организаций. Рядовые члены одного землячества, по результатам дознания, например, не знают состава других групп. Что это? Здесь рука, организация! Но самое главное, внутри этих конспиративных кружков существует уже совершенно законспирированное ядро! Что такое этот мифический студенческий суд, спрашивается? Ведь приговор Шелонову — это вызов! Наглый и открытый! Демонстрация силы! А вы меня успокаиваете? Мы… на первом месте во всей России по числу исключенных и уволенных студентов! На первом месте! А вы меня успокаиваете?! Зачем вы меня успокаиваете?

П о т а п о в. Я не успокаиваю вас, ваше превосходительство. Я всегда докладывал вам…

М а с л е н н и к о в. Да-да! Простите, нервы.

П о т а п о в. Ну и что вы? Что вы?

М а с л е н н и к о в. Я не виню вас. Но мне жаль, до слез жаль!.. (С болью.) Старейший из университетов российских, и двое воспитанников — в числе цареубийц! Позор! А теперь?.. Университет учрежден для образования полезных граждан, а мы наблюдаем… безначалие и смуту. Бессильно наблюдаем!.. Не понимаю!

П о т а п о в. Успокойтесь, Викентий Сидорович.

М а с л е н н и к о в. Что делают с Россией теперешние сыны ее, а? Вы понимаете хоть что-то? Какому поруганию подвергают? Ведь что они пишут в своих прокламациях, а? Ведь это же, простите, совершеннейшая, легкомысленная дичь!

П о т а п о в. Ну, Викентий Сидорович, нельзя судить о русском человеке по тому, что он плетет порой. В нашей жизни значение слова ничтожно. И что удивительного, если в те редкие минуты, когда нам приходится им пользоваться, мы позволяем себе городить такие вещи, которых у нас и в голове-то никогда не было? Знаем, что никогда не сделаем и не захотим даже сделать того, что городим, так отчего же не погородить? А пословицы наши? Язык мягок, а без костей. Языком болтай, рукам воли не давай!.. В этих мудрых пословицах, я думаю, наш ультрасолидный и основательный опыт выражен. От слова до дела, от болтанья языком до воли рук у нас всегда дистанция огромных размеров. Перебесится Россия. Поболтает и успокоится.

М а с л е н н и к о в. Не знаю, не знаю!

П о т а п о в. Легкомыслие, говорят, наша национальная черта, Викентий Сидорович. Народ у нас в самом деле фантастический. На Западе скудоумцы упражняются, будто мы рубим все сплеча, до всего хотим дойти вдруг.

М а с л е н н и к о в. Не знаю, не знаю… Я принадлежу к числу защитников русской почвы. Почва только сейчас колеблется… Не узнаю я ее!..

П о т а п о в. Викентий Сидорович…

М а с л е н н и к о в (вставая). Нет, больна Россия-матушка! Больна! И прав Достоевский Федор Михайлович! Все эти мечтания и фантазии новых людей не более как бесы! Именно бесы, вышедшие из недр больной России и, подобно евангельским бесам, перешедшие в свиней! Мечтающим юношам, обороченным в свиней, ничего, разумеется, более не останется, как броситься со скалы в море и потонуть. И, говоря не метафорически, а юридически, это должны сделать мы!.. Мы… своими руками… подтолкнуть… своих детей!.. Иногда, знаете, я думаю, а может, бесы — мы?

П о т а п о в. Ну, что вы, Викентий Сидорович?

М а с л е н н и к о в. Да-да! Именно мы! Мы, ни о чем уже не мечтающие старцы, — бесы?! А возможно… Возможно, и они, и мы! Ведь бесы могут родиться только от бесов?.. Значит, и мы…

В дверях появляется ч и н о в н и к.

Ч и н о в н и к. Студент Шелонов явился, ваше превосходительство. Точнее, привели. Нашли в портерной.

М а с л е н н и к о в (морщась). Не… пахнет?

Ч и н о в н и к. Нет, трезв.

М а с л е н н и к о в. Давайте его сюда. Гангардта еще не видно?

Ч и н о в н и к. Нет.

М а с л е н н и к о в. Как прибудет, сразу… Всегда опаздывает этот красавец.

Чиновник вводит в кабинет Ш е л о н о в а. Тот небрит, осунувшийся, мрачный.

Ш е л о н о в. Студент юридического факультета четвертого курса Императорского университета Шелонов. По вашему вызову.

М а с л е н н и к о в (любезно). Проходите, Шелонов. Константин Константинович, если не ошибаюсь? Присаживайтесь. С господином инспектором вы знакомы, а с вами мы видимся впервые. Присаживайтесь, пожалуйста.

Ш е л о н о в. Благодарю.

М а с л е н н и к о в. Я пригласил вас, чтобы задать несколько вопросов.

Входит Г а н г а р д т.

А вот и господин полковник!

Рукопожатия, поклоны, улыбки.

(Гангардту.) Студент Шелонов. (Шелонову.) Я хочу, чтобы вы знали: здесь ваши старшие друзья, которые не дадут вас в обиду.

Ш е л о н о в. Друзья? У меня никогда не было друзей.

М а с л е н н и к о в. Тем не менее это так. И мне бы хотелось, Константин Константинович, чтобы наша беседа была предельно откровенной… Известен ли вам приговор так называемого студенческого суда?

Ш е л о н о в. Да.

М а с л е н н и к о в. А кем, когда и в какой форме вам объявили его? Имели вы с кем-либо из студентов объяснения по поводу инкриминируемых вам в приговоре фактов?

Ш е л о н о в. Господин инспектор уже допрашивал меня сегодня по этому поводу. Мне нечего добавить.

М а с л е н н и к о в. Это я знаю. Господин Потапов подробно доложил мне о встрече с вами. К сожалению, вы не проявили доверия. Не откликнулись… Быть может, вы кого-то боитесь?

Ш е л о н о в. Кого?

Г а н г а р д т. Каким образом все-таки вы узнали о приговоре.

Ш е л о н о в. По городу ходят гектографированные листки. Читать обучен.

П о т а п о в. Меня интересует вот что, Шелонов. Заявлений о существовании землячеств вы мне никогда не делали. Пособия из суммы, присылаемой для нуждающихся симбирцев, не получали вообще, насколько мне известно. А в приговоре говорится, что вы получили это пособие вопреки желаниям студентов. Не могу припомнить я и никаких иных поступков, могущих вас позорить с точки зрения ваших товарищей. Единственно верное, что находится в гектографическом листке и что ваши коллеги тоже вменяют вам в вину, это факт вашего присутствия на ежегодном торжественном университетском акте пятого ноября. (Взглядывая на Гангардта и Масленникова.) Кстати, вы находились на акте, будучи в сильном подпитии. И получили от меня выговор за это.

Ш е л о н о в. Выговор, приговор — везде одно и то же.

П о т а п о в. В чем же вы полагаете истинную причину вашего отлучения?

М а с л е н н и к о в. Действительно чистое отлучение! Нечто вроде херима еврейских кагалов!

Ш е л о н о в. Не знаю.

М а с л е н н и к о в. Ну, как же так, Шелонов?

Г а н г а р д т. У вас наверняка были какие-то враждебные столкновения с кем-либо из студентов. С кем?

Молчание.

Быть может, у вас есть предположения относительно состава суда, который приговорил вас к остракизму? Или состава симбирского землячества?

Ш е л о н о в. Не знаю я ничего.

Г а н г а р д т. Вы не искренни. Вы ведь сами входили прежде в землячество.

Ш е л о н о в. Ни фамилий студентов, именующих себя судьями, ни настоящего состава землячества я не знаю. И знать не хочу! (Взрываясь.) Плевать мне на все! И на всех!

Г а н г а р д т (после паузы). У нас есть сведения, что выдающимся членом симбирско-самарского землячества является, например, Португалов. Нельзя заподозрить в нем одного из участников состоявшегося приговора?

Ш е л о н о в. Мне плевать на все эти бумажки!

Г а н г а р д т. А что вы скажете о Смелянском?

Ш е л о н о в. Человек, каких много. (Поднимается, отходит к двери.) Есть люди, растворяющиеся в среде. Некоторые во всем растворяются. Другие в определенных жидкостях. А есть нерастворяющиеся. Так вот — я нигде не растворяющийся!

М а с л е н н и к о в. Постойте! (Удивленно.) Куда вы, Шелонов?

П о т а п о в (подойдя и взяв Шелонова за руку). Ничего, ничего, Шелонов. Все утрясется. Спокойно занимайтесь.

Ш е л о н о в. Заниматься? Я — прокаженный! От меня сейчас все врассыпную! Вы что, не понимаете?

П о т а п о в. Мы не дадим вас в обиду.

Ш е л о н о в (хохочет). Водичку предлагаете? Свою?.. Ваша вода мне тоже не нужна! От нее меня тоже тошнит!.. (Остановившись на пороге двери.) Я рано, наверное, родился? А вы — сволочи! Все вы — сволочи! (Уходит.)

М а с л е н н и к о в (после затянувшейся паузы, в бешенстве). Д-да! Мерзавец! Я бы его сам приговорил! (Потапову.) Отчислите его немедленно!

Тяжелое молчание.

Г а н г а р д т (деловым тоном). Общегородская сходка студентов, господа, состоится завтра. В двенадцать часов. Волна беспорядков прокатывается по всем высшим учебным заведениям. Не минула она и нас.

М а с л е н н и к о в. Поэтому я и пригласил вас, Николай Иванович. В университете разработали некоторые меры. Сейчас инспектор нам доложит. Но надо согласовать все наши усилия и действия. Наметить общий подход.

Г а н г а р д т. Данные предварительные, не совсем точные. Но какая картина вырисовывается? Хотят поднять не только университет, но и семинаристов духовной академии, студентов ветеринарного института. История с Шелоновым в прямой связи. Это угроза другим возможным ослушникам. Завтра замышляется сделать громкое событие на всю страну. И событие явно противоправительственного характера!

М а с л е н н и к о в (подойдя к окну). Больные люди, съедаемые бессмысленными идеями! Больной мир, забывающий бога!.. Господи! Не гневайся! Спаси эту землю!

Стук в дверь. Небогатая обстановка. Дверь в другую комнату.

Ш е л о н о в (сидит, покачиваясь из стороны в сторону, поет).

О Казань, ты Казань многогрешная, За грехи наказал тебя бог! Темнота в тебе вечно кромешная, Нет в тебе ни жратвы, ни дорог! Из военных твоих губернаторов Вышло много преглупых сенаторов…

Снова стук в дверь.

Кому там прокаженный понадобился? Да!

Входит х о з я й к а дома, пожилая женщина с добрым лицом.

Х о з я й к а. Извините, Константин Константинович.

Ш е л о н о в. А, вы? Что?

Х о з я й к а. Я извиняюсь…

Ш е л о н о в. Ладно, что? Что надо?

Х о з я й к а. Ко мне на этой неделе сестра приезжает, Константин Константинович. Она всегда останавливается здесь, во флигеле.

Ш е л о н о в. Ну?

Х о з я й к а. Не могли ли бы вы подыскать другую квартиру?

Ш е л о н о в. Между прочим, я заплатил вам за месяц вперед.

Х о з я й к а. Конечно, конечно! Я, я верну вам деньги, Константин Константинович. Обязательно.

Ш е л о н о в. Откуда сестра-то приезжает?

Х о з я й к а. Откуда? (Пауза.) Из Таганрога.

Ш е л о н о в. Далеко.

Х о з я й к а. Да, далеко.

Ш е л о н о в. Съезжать с квартиры, выходит, надо… Знакомые, значит, косятся? Приговор подлежит к дальнейшему исполнению?

Х о з я й к а. Вы извините, Константин Константинович. Но, знаете, неудобно. В городе говорят. А у меня еще другие жильцы-студенты. Съехать могут…

Ш е л о н о в. Съеду. Ступайте только! Ступайте к черту!

Х о з я й к а. Я извиняюсь… (Уходит.)

Ш е л о н о в.

О дурак, ты дурак многогрешный. За грехи наказал тебя бог!

(Подходит к зеркалу, смотрит на себя.) Так-то вот, брат Шелонов. Так-то, нерастворяющийся элемент!.. И не докажешь никому, что ты тоже человек. И не отмоешься!.. Но ничего! И без высшего образования прожить можно. Без этой талмудистики университетской. (Смеется.) Везде стаи, стаи… Одни стаи в мире!

Открывается дверь. С м е л я н с к и й, Ф а д е е в, П о р т у г а л о в. Какое-то время все стоят, молча смотря друг на друга: трое на одного и один на троих.

(Сначала неуверенно.) Ребята! Вы? (Радостно.) Вы! А я… Я же знал! Знал!

С м е л я н с к и й (Португалову). Закрой дверь. Запри сени.

Португалов выходит, появляется снова.

Ш е л о н о в. Я же знал! (Мечась по комнате и освобождая стулья.) Нельзя же так! Надо же разобраться. Вы садитесь… Сейчас чаю! И зубровка у меня есть.

П о р т у г а л о в. Не суетись.

Ш е л о н о в. Что? Не понял!

С м е л я н с к и й. Не суетись. Мы не чаи пришли к тебе распивать. И не зубровку пить.

Ш е л о н о в. Не зубровку? (После долгой паузы.) Ах, вон что… Три инквизитора, значит? Мало показалось? (Фадееву.) И ты, Алексей, с ними?

Ф а д е е в. Я со всеми. Ты с кем?

Ш е л о н о в. Ну-ну.

П о р т у г а л о в. Садись!

Ш е л о н о в. Постою.

П о р т у г а л о в (резко). Садись, тебе говорят!

Ш е л о н о в. Вы что?

П о р т у г а л о в. Что? С… сука продажная! Он еще спрашивает! Нет, это мы тебя, подлеца, будем спрашивать! А ты будешь отвечать!

Ш е л о н о в. Плевал я, чтобы еще вам отвечать! Приговора мало? За что?!

С м е л я н с к и й. Организация никого не обвинит ни в каком преступлении, не имея доказательств и улик.

Ш е л о н о в. Где? Где ваши доказательства?

С м е л я н с к и й. У нас есть свой человек в кругах, близких к Гангардту. Так что кое-что нам известно определенно.

П о р т у г а л о в. Забыл, как по пьянке проговорился Бронскому, что ходишь к инспектору?

Ш е л о н о в. Я этого вашего Бронского! Эту вошь!.. Убью, гада!

Ф а д е е в. Не прыгай.

Ш е л о н о в. Что?

Ф а д е е в. Не прыгай, говорю. Никого ты не убьешь.

С м е л я н с к и й. К кому еще ты ходил помимо инспектора?

П о р т у г а л о в. Кого выдал? Отвечай! Что известно им, отвечай!

С м е л я н с к и й. Мы должны знать все, отвечай!

Ш е л о н о в. Идите вы все к черту!

С м е л я н с к и й. О чем шел разговор у попечителя?

Ш е л о н о в. Ого! Слежку установили!

С м е л я н с к и й. Мы были бы большими дураками, если бы накануне большого дела не проявляли максимума предусмотрительности и осторожности. В особенности в отношении тех, кто уже как-то показал себя.

Ш е л о н о в. Это интересно!

Ф а д е е в. Допрыгаешься, Костя! Не прыгай.

С м е л я н с к и й (сдерживая ярость). Тебе дали возможность, Шелонов. Ты мог убраться из города. Тебя изгнали из университета, но тебе дали возможность быть живым. Тебя еще раз предупредили твои сокурсники… Не угомонился? Продолжать стал? К попечителю побежал тут же? И в это же время там Гангардт, инспектор…

Ш е л о н о в. Я никуда не бегал. Меня привели.

П о р т у г а л о в. О ком ты им донес еще?

Ш е л о н о в. Ничего я им не сказал.

Португалов с размаху бьет его кулаком по лицу. Потом еще серия коротких резких ударов.

П о р т у г а л о в. Кого еще продал? Говори, говори!

Ш е л о н о в. Вы что, ребята? С ума сошли? Вы что?

Ф а д е е в. Мы тебе не ребята, Костя.

С м е л я н с к и й. В городе идут обыски, аресты. Твоя работа? Целую группу ребят уволили из университета. Его в том числе!.. (Кивнув на Португалова.) Бааль высылают в Сибирь, других… Завтрашнюю сходку завалить хочешь, Шелонов?

Ф а д е е в. Что Гангардт знает о сходке, Костя?

Напряженное молчание. Один смотрит на трех, трое — на одного.

П о р т у г а л о в. Ладно, что с ним…

Молчание.

Ф а д е е в (расстегивая воротник рубашки). Мы когда-то были с тобой друзьями. В одной гимназии учились. На одной улице детство прошло. Поэтому мне трудно… (Пауза.) Именем будущего, Костя… Именем будущего революционный суд приговаривает тебя к казни! К сожалению, ты ничего не смог привести в свое оправдание… За шпионство, Костя. За предательство своих товарищей. За провокаторскую деятельность. Я твой бывший друг, но долг выше…

Ш е л о н о в (ошеломленный, еще не все понимая). Вы что? Дурака валять нанялись?!

С м е л я н с к и й. Бросьте, Шелонов! Игра окончена. Хватит.

Ш е л о н о в. Игра? Тебе игра, а мне?!

П о р т у г а л о в. Даем тебе полчаса. Так будет лучше. В той комнате крюк. Мы подождем здесь. Не вздумай фокусничать.

Ф а д е е в. Хоть смерть, Костя, встреть как надо. Как мужчина… Записку напиши. Примерно такого содержания, что я… умираю потому, что не могу жить в этом бесчеловечном обществе. Пусть хоть смерть твоя послужит будущему.

Ш е л о н о в. Будущему? (Хохочет.) А кто дал вам право отнимать у меня, у меня… Кто?!

С м е л я н с к и й. Ты не знаешь, кто дал нам право? А кто дал право чинить дикие расправы над нами? Кто дал право миллионами штыков, тысячами шпионов и провокаторов держать растоптанной и пригвожденной к земле огромную страну? У нас нет богатств. Власти, войска, полиции, жандармов. Но в нас живет безграничное уважение к человеческой личности и к человеческим правам! И во имя вот этой любви, во имя человеческих прав, которые ты чернишь и пакостишь своими доносами, мы и судим тебя! Око за око — вот наше право! Зуб за зуб — вот наша справедливость!..

Ш е л о н о в. Справедливость не может быть слепой! Вы же слепы, слепы!

С м е л я н с к и й. Справедливость не слепа. Она знает, где ее враги. Во имя ее казнены шпионы в Одессе, Петербурге, Харькове, Киеве, Ростове-на-Дону! Во имя ее суд совершается и здесь.

П о р т у г а л о в. Провокатор! Подонок!

Ш е л о н о в. Я не провокатор!.. Сволочи! Я приду! Я в совесть вашу… каждую ночь… Убивайте! Убивайте!

С м е л я н с к и й. Только такой нравственный урод, как вы, Шелонов, осмеливается называть эти казни убийствами…

Ш е л о н о в. Я в совесть вашу!.. Я в совести растворюсь!

С м е л я н с к и й. У предателей нет совести. Мы!.. Мы воплотители и исполнители высшей народной совести и справедливости!.. Высшей, высшей!..

Ш е л о н о в (вырвавшись). Сам! Я сам!.. Только сам! (Остановясь на пороге в другую комнату, поворачивается, растерзанный, безумный, вдруг грозит пальцем. Исчезает. Снова грозит.) И Христа так же когда-то!.. И тебя, и меня! Всех! (С хохотом скрывается в другой комнате.)

Ф а д е е в. Прощай, Костя… Прости…

П о р т у г а л о в (положив руку ему на плечо). Собаке собачья смерть. А высший суд!.. Высший суд оправдает нас!.. И, может, его…

С м е л я н с к и й. Во имя высшей нравственности!.. Чистейшей, истинно человеческой нравственности!.. (Кричит.) История нас рассудит. Одна только история!

Курительная комната в Императорском университете. Диван, несколько стульев, стол. Комната проходная, народу много, дверь в коридор то и дело открывается и с грохотом закрывается, там и сям кучки людей — свой разговор, свой конфликт и своя вера. В этой текучей, то бурно вскипающей, то опадающей толпе, живущей слухами, напряженным ожиданием, жертвенной готовностью к действию, — У л ь я н о в, тоже нервный, напряженный, внимающий… Шум. Споры, крики.

К т о - т о (маленький). Куда они меня привели?

Г о л о с а. Тебя еще вести! Пришел — сиди!

— Время медленно ползет. Когда жеребьевка-то?

— А этот… Бронский! Дома затаился! Больной!

У л ь я н о в. Сейчас кризис. Смена форм, смена идей.

С т у д е н т (высокий, длинный, в партикулярном платье). Мужик, Ульянов! Русский мужик! На него надо глядеть! Западного человека воспитал инстинкт рабства! Отсюда, например, в немце утробное стремление все огосударствить, назвать, пометить! И в их инстинктах и стремлениях искать будущую красоту нашему духу? Не влезем! Задохнемся!

С т у д е н т в м у н д и р е. Инстинкты никто не собирается пересаживать.

В ы с о к и й. А выкорчевать? А намордник надеть?

Ожидание, споры. Вваливается новая толпа, с ней — С м е л я н с к и й, Ф а д е е в, П о р т у г а л о в.

В ы с о к и й (увидев Португалова). Уволили тебя, а ты как огурчик? И здесь катаешься?

П о р т у г а л о в. Вчера уволили, сегодня исключат. В компании с тобой, а?

С т у д е н т в м у н д и р е (Ульянову). Надо вести войну не против людей, а против принципа! Война — это грабеж, убийство. А кто, как не мы, должны придать ей другой характер? Почему же мы не видим даже и во врагах наших своих возможных братий? Жизнь каждого такого возможного брата дороже для нас нашей собственной!

У л ь я н о в. И жизнь нынешних врагов дороже? Тех, кто нас же убивает? Извините, иудино занятие эта ваша умственная гимнастика!

Смелянский забирается на стул.

С м е л я н с к и й. Господа, внимание! Жеребьевка, господа! (Слезает со стула, теряется в образовавшейся вокруг него толпе. Везде тянущиеся к нему руки. И уже оттуда — из-под рук, из-под тел — доносится его крик.) Кому счастливый жребий? Билеты в шапке, господа! Кто вытянет пустой, тому бить инспектора!

Идет жеребьевка. Дверь распахивается — п е д е л ь, служитель университетской инспекции.

П е д е л ь. Прошу разойтись, господа! Прошу разойтись!

К т о - т о. А что будет, а? Что будет?

В ы с о к и й (подскочив к педелю). Вон, шпионская морда! Вон! В прах разобью, если еще раз!.. (С силой и грохотом захлопывает тяжелую литую дверь.) Громи все, ребята! Наш день!

С т у д е н т в м у н д и р е. А пули не хочешь?

В ы с о к и й. Пули? У меня тоже револьверчик работает!

С т у д е н т в м у н д и р е. Во дворе батальон солдат. Второй батальон у дома попечителя. Иди, там поиграй своей пушечкой!

Ф а д е е в. Посмотрю! (Убегает.)

Толпа раздается, в середине — студент А л е к с е е в, немного растерянный, улыбающийся. В руках у него пустая бумажка.

А л е к с е е в. Хорошо, ребята. Хорошо! Двину.

В ы с о к и й. Не посрами, земляк!

П о р т у г а л о в. Чем более ты покормишь сегодня пощечинами университетское начальство в лице Потапова, тем более окажешь услуг отечеству.

Хохот, смех. Снова распахивается дверь. На пороге — П о т а п о в, из-за его спины выглядывает голова п е д е л я.

П о т а п о в. Немедленно на занятия! Предупреждаю: в случае малейших беспорядков все участвующие…

В ы с о к и й (перебивая). Напрашивается? (Радостно.) Он раньше времени напрашивается! Да я тебя сам, без жребия!

П о т а п о в (пересиливая шум). Все участвующие будут подлежать исключению! Каково бы ни было их число!

С грохотом разбивается о стену рядом с инспектором пустая бутылка, пущенная Португаловым. Инспектор отступает назад, дверь захлопывается.

У л ь я н о в. Нервы, Португалов! Для сходки побереги. (Смелянскому.) Где же Никонов? Почему его нет? И Бронского нет.

С т у д е н т в м у н д и р е. Все это бессмысленное провокаторство! И ничего более! (Португалову.) Уголовщина!

П о р т у г а л о в. Поджилки трясутся у господ фразеров? Болтать можно, а действовать нет?

С т у д е н т в м у н д и р е. Чесотку на языке два батальона живо снимут.

В ы с о к и й. Забаррикадироваться бы и загудеть во всю ивановскую! Погромчик хороший!

С т у д е н т. А чего будет-то, а? Что будет?

К т о - т о ю р к и й (студенту в мундире). Я с вами согласен. Вызваны войска, господа! Им все известно. Основная часть студентов не поддержит. Семинаристы отказались. Наотрез! Ветеринары колеблются. Нецелесообразно! Самоубийственный акт!

В ы с о к и й. Подкуплен, продался, сволочь?

С м е л я н с к и й (отшвырнув Высокого). Господа, господа! Мы можем как угодно теоретически разъединяться, но на почве практической деятельности!..

В ы с о к и й (студенту в мундире и юркому). Постепеновцы несчастные! У того, кто составлял революционную программу, которой вы молитесь, ума не было!

С т у д е н т в м у н д и р е. Наша программа…

У л ь я н о в (останавливая Высокого, резко). Сейчас не время для споров!

С м е л я н с к и й (двум студентам). Если ваша группа принимает участие в сходке, все! Нет, — выметывайтесь к чертовой бабушке!

С т у д е н т в м у н д и р е. Мы примем участие, но я сделаю свое заявление.

У л ь я н о в (взобравшись на стул). Сходка должна идти, как намечено, господа! Все так, как обговорено на собраниях землячеств! После пощечины инспектору…

А л е к с е е в. Сделаю, ребята! Сделаю!

У л ь я н о в (не обращая внимания на крик). После пощечины инспектору — петиция о невозможности русской жизни вообще и студенческой в частности! Это главное! Политические требования — главное! И как итог — на стол входные билеты! Прошения об увольнении! Это должно быть чисто политическое выступление! Важно, чтобы никто не смог ему придать уголовный характер! Только если мы будем действовать как один организм!.. Только в этом случае!..

С м е л я н с к и й. Любое отклонение от намеченного студенческий суд будет рассматривать как провокацию!

Распахнув дверь, вбегает Ф а д е е в.

Ф а д е е в. В географическом кабинете!.. Несколько человек. Дверь заперли. Хотят отсидеться! Пошли, кто поздоровей!

Несколько студентов вместе с Фадеевым уходят.

С м е л я н с к и й (вслед им). Никого не выпускать! Из университета никого!

У л ь я н о в (вынимает часы, смотрит). Еще несколько минут!

Кучки, группки, возбужденные разговоры — последняя степень напряжения, последняя степень готовности перед броском.

П о р т у г а л о в. Никонова почему-то нет. Надо по аудиториям! И всех в зал! Каждого!

С м е л я н с к и й. Ветеринары бы!.. Если они поддержат… Нервный мандраж, а? Меня уже трясет!

У л ь я н о в. Поднимется ли весь университет? В этом все дело! Да, зуд нервный!.. Тело уже все летит!

Кто-то торкается в дверь. Вдруг истошный крик: «Нас заперли!» Растерянность. Смятение. Решимость. Злоба.

Г о л о с а. Бей! Навались!

— Еще раз! Где наша не пропадала!

У л ь я н о в. В окна! Пошли в окна!

Удары в дверь спрессованного, многорукого, разъяренного человеческого тела. Дверь трещит, распахивается, и толпа по коридорам.

Полет толпы.

Г о л о с а. На сходку! На сходку!

Визг, рев, гам, крик. Топот сотен людей. Из аудиторий, коридоров, кабинетов. Шум то затихает немного, сливаясь в сплошной гул, то опять накатывает новой волной. В нем — мощь молодости, полная неистовства и силы…

Ночь. Губернское жандармское управление. Слышен топот ног, голоса. Г а н г а р д т позвякивает ложечкой в стакане. Стакан с чаем стоит и перед С м е л я н с к и м. Он не притрагивается к нему.

Г а н г а р д т. Все волнения кончились у вашей компании, Сергей Вениаминович. А у меня работа, работа. Как, вы считаете, нужно относиться к тем, кто наваливает на вас лишнюю обузу, хлопоты?

Входит М а н г у ш е в с к и й.

М а н г у ш е в с к и й. Господин полковник… (Протягивает бумагу.)

Г а н г а р д т. Люблю такие списочки, ротмистр… Уже доставлены?

М а н г у ш е в с к и й. Там помечено, кто…

Г а н г а р д т. А где Бронский? Где он все-таки?

М а н г у ш е в с к и й. Были. Не оказалось.

Г а н г а р д т. Пошлите еще. Сегодня же арестовать!.. Португалова не вижу? Ульянова?

М а н г у ш е в с к и й. За ними поехали. Не хватает людей, Николай Иванович.

Г а н г а р д т. Пусть не канителятся! Ночь большой охоты. Надо пошевелиться!.. Вот видите, господин Смелянский, не хватает людей, свои проблемы. А что было бы, в какое положение вы бы поставили нас, если бы все получилось так, как вами замышлялось? Слава богу! Пока еще он присматривает за землей.

С м е л я н с к и й. Сделали, что смогли. Напрасно радуетесь.

Мангушевский выходит.

Г а н г а р д т (вслед ему). Всех, ротмистр! Всех! И немедленно! (Смелянскому.) Вы что-то сказали?

С м е л я н с к и й. Примеряете смирительную рубашку на человека? Вырезали ему язык в Петербурге, Москве, Киеве, вырезаете теперь его в Казани. А вдруг он заговорит в Одессе, Женеве, Владимире?

Г а н г а р д т. Я уважаю убеждения, господин Смелянский. (Смеется.) С убежденными в чем-то людьми интереснее работать. Но самое интригующее в нашей работе знаете что? Ломать убеждения. Убивать потребность в них… в человеке.

С м е л я н с к и й. История каждому дает какую-то работу. Все не сломаете.

Г а н г а р д т. Техника сыска и техника контроля за поведением человека, дорогой Сергей Вениаминович, развиваются.

С м е л я н с к и й (усмехаясь). А не кажется вам, полковник, революция иногда тысячеголовой гидрой? Вы отрубаете ей одну голову, на ее месте вырастает другая. Сейчас же!.. Чтобы ее убить, нужно изменить социальные условия той среды, из которой выходит молодежь. Нужно перестроить заново все здание общественной жизни. То есть деспотическое государство должно убить прежде самого себя. В этой-то бессмертности нашего дела, при данных, разумеется, условиях, и заключена неуничтожимость наших убеждений. Так что техника сыска и прочее… Все это жалкие средства!

Г а н г а р д т. Философский спор, а? (С наслаждением смеется.) Люблю. Обожаю даже! Ночь. За окном огромная страна. Земля плывет где-то в мироздании. Среди гигантской бессмысленной Вселенной. А два маленьких смертных человека, из которых одному гнить в тюрьме или идти в ссылку…

На пороге — М а н г у ш е в с к и й.

М а н г у ш е в с к и й. Николай Иванович?

Г а н г а р д т. Что?

Мангушевский подходит, что-то шепчет на ухо.

Пусть посидит. Подождет.

Мангушевский уходит.

(Смелянскому.) Хорошо! Допустим, вы убедили меня. Тысячеголовая гидра! И эта гидра… побеждает. Человек тысяча энергичных революционеров захватывают в данную минуту всех высочайших лиц и главных начальников четырех-пяти главных пунктов России. Действие войск парализовано. Общество, не приученное к политической инициативе, не смеет протестовать… (Улыбаясь.) Тысячу энергичных людей и даже побольше не бог знает как трудно найти! Молодежь доказала это, вы абсолютно правы. Сколько энергичных людей за последние годы она поставила в тюрьмы, крепости, заводы? Скольких выслала в народ? Революция, предположим, сделана. Горсть людей делается временной властью. Издаются декреты. Счастье близко и возможно! (Хохочет.) Поверьте, дорогой, если бы я был в числе главных революционеров, организация такого переворота была бы для меня делом чисто профессиональным. Но разве дело в этом? (Встает, расхаживает по кабинету.) Хорошо, вы издали ряд декретов, обращающих все частное и государственное имущество в общую собственность! В них вы отпроповедовали народу всеобщий труд на общую пользу! Издать декреты не бог весть как трудно. Но привести их в действие. Это не указ, батенька мой, о замене императора Ивана Антоновича императрицею Елизаветой Петровной! За собственность встанут не только крупные собственники. Кулаки! При неподготовленности крестьянства вообще к социальной революции за частную, движимую собственность встанут самые бедные хозяйства. Горсть диктаторов и их приверженцев окажется бессильной перед всеми этими врагами. Истории угодно будет поставить вас в безвыходное комическое положение. И… вас раздавят! (С удовольствием, с наслаждением.) Но перед этим, в последнем акте трагифарса, вы сами… сами передавите друг друга. Ибо неизбежно начнется борьба за личное преобладание. И в этом верх комизма!

С м е л я н с к и й. Общий интерес не даст!..

Г а н г а р д т. Нет, позвольте, позвольте! Я буду убежден, что нужно направо! Вы — что налево! Вот и война! За общий интерес. В виде фарса причем! Уже фарса! На фоне трагедии! (С пришептыванием, страстно, напряженно, не давая ничего сказать Смелянскому.) Вы правы, правы, вы — тысячеголовая гидра! Одну голову уберешь — другая! Уберешь — еще! Но ведь и перед вами, как же вы забыли?.. Ведь и ваш враг — гидра! И голов не меньше?.. Возможно, вся суть истории мировой — две гидры, сплетенные вместе! Брак гидр, совокупление их! И чем дальше, тем страстней, жутче, а? А в будущем совсем, а? (Хохочет.) Гидра добра мирового и гидра зла. Вы считаете, ха-ха!.. вы считаете, что ваша головка к гидре добра принадлежит! И я на это же претендую! Как же нам быть? А? Как же?

С м е л я н с к и й. Вы сумасшедший!

Г а н г а р д т (перебивая). И вы! И вы! Вы тоже! А может, не две гидры, а одна? Может, мы одной гидре служим? Многоголовой? Многорукой? Ха-ха! Не поймешь, где чья голова! И лучше одной служить! Лучше? А? Согласны?

С м е л я н с к и й. Что? На что?

Г а н г а р д т. На что? Ха-ха!.. (Хохочет.) Шелонов-то повесился, а гидре другой нужен. Другая головка? Разве не так? А может, голубчик, вы повесили его головку, думая взамен предложить свою? А?

С м е л я н с к и й. Сволочь!

Г а н г а р д т. Вы грубы, Смелянский. Я велю кормить вас селедками и не давать пить.

С м е л я н с к и й (после паузы, насмешливо, отчетливо). За один раз и в одно мгновенье… из головы бога… выскакивает только Минерва. И мы понимаем, что социальный переворот… перестройка заново экономических, юридических, всех наших общественных… частных, семейных отношений… всех наших воззрений и понятий!.. (Повышая голос.) Наших идеалов и нашей нравственности… Это я говорю вам, жандармскому выкормышу! (И совсем уже не сдерживаясь.) Не тебе ломать моих убеждений, сволочь! Не тебе! (Вскакивает с места, хватаясь за чернильный прибор.)

Вскакивает и Гангардт, в какие-то доли секунды натренированно выхватив револьвер. Какое-то время два человека стоят друг против друга, разделенные столом. Садятся. В стакане Гангардта тонко звенит ложечка.

Г а н г а р д т. Чаю, Сергей Вениаминович?

С м е л я н с к и й. Благодарю… (Не сразу.) Так вот, я, кажется, не договорил… Извините…

Г а н г а р д т. Да-да.

С м е л я н с к и й. Что я хотел сказать, продолжая наш разговор?.. Такой переворот не совершается ни в один, ни в два года. Он, видимо, потребует работы целого поколения. Может, больше. И никогда мы, социалисты-революционеры, не обманывали себя на этот счет. Никогда не воображали, что будто достаточно нам захватить власть в свои руки, как на другой же день мы осчастливим общество. Мы не доктринеры, полковник, и не утописты, как хотелось бы вам… нас изобразить. Мы очень хорошо понимаем размеры наших сил. И мы очень хорошо понимаем, что мы можем и что мы должны сделать. И мы сделаем все, даже если вы будете кормить кого-то из нас селедками и не давать пить.

Г а н г а р д т (подойдя к двери). Увести арестованного!

Входят д в а ж а н д а р м а, потом М а н г у ш е в с к и й.

Жандарм. Следуйте за мной.

Г а н г а р д т. Кстати, Смелянский. Относительно Шелонова… Промашечку дали.

С м е л я н с к и й. Что вы мне Шелоновым все тычете в нос?!

Г а н г а р д т. Один почтенный литератор одним вопросиком задавался, Сергей Вениаминович… О необходимости орошения невинной слезинкой фундамента рая? Нужно жертвоприношение или не надобно? (Шепотом, с наслаждением.) Оросили… невинной слезиночкой…

С м е л я н с к и й (побледнев и дернув ворот рубашки). Угрызения совести… заставляют иногда шпионов сводить счеты с жизнью. Но вся ответственность за это!.. Вся ответственность на вас! (Не выдержав.) Кто их истинные убийцы? Вы! Вы загоняете человека в угол! Вы под угрозой пыток убиваете в нем душу! Вы!

Г а н г а р д т. Ха-ха! (Хохочет.) Шелонов… Шелонов, позвольте поставить вас в известность, не был… Не был осведомителем ни университетской инспекции, ни вверенного мне управления!

С м е л я н с к и й (сгорбившись, как от тяжести). Уведите меня. (Не выдержав.) Врешь, сука!

Г а н г а р д т. Грубы, Смелянский. Грубы. Не обессудьте, если буду груб и я, когда стану вырывать у вас признания. Помимо философских бесед есть и иные средства! Мы не только кормим селедкой. (И уже не сдерживаясь, в бешенстве.) Мы еще вздергиваем на дыбу! Вытягиваем жилы!

С м е л я н с к и й. Не докажешь!

Г а н г а р д т. А я не буду доказывать! Не буду доказывать! Шея его будет доказывать! Шея докажет!.. Увести!

Смелянского уводят.

(Обессиленный, валится в кресло.) Устал!.. Если так возиться с каждым…

М а н г у ш е в с к и й. Бронский ждет, Николай Иванович.

Г а н г а р д т. Бронский?.. Подонок! Как аресты?

М а н г у ш е в с к и й. Все нормально.

Г а н г а р д т. Давай сюда это дерьмо.

Мангушевский выходит, снова появляется вместе с Б р о н с к и м.

(Поднявшись с кресла и подавая руку Бронскому.) Что же вы, Александр Евгеньевич? Самый решительный момент, а вас нет? Почему вы не были на сходке?

Б р о н с к и й. Не знаю. Прятался.

Г а н г а р д т. Полиция и мы ищем вас по всему городу, чтобы немедленно арестовать и подсадить к другим арестованным, а вы прячетесь? Как это понять? Как понять?!

Б р о н с к и й. У нас не было договора, что вы меня арестуете.

Г а н г а р д т. Где Никонов?

Б р о н с к и й. Никонов и Звонарская вчера застрелились.

Г а н г а р д т. Что? (Пауза.) Испортил игру, дурак. Все все портят!

Молчание.

Александр Евгеньевич, необходимо! Вы сами понимаете, как нужно знать все, о чем говорят в камерах.

Б р о н с к и й. Меня не за что арестовывать. Дома все чисто. Никакой нелегальщины. Хоть десяток обысков. На сходке я не был. Меня не за что арестовывать. Нет юридических оснований!

Г а н г а р д т. Детские разговоры!.. Мы найдем у вас пуд нелегальщины. И понятые это подпишут.

Б р о н с к и й (не глядя на Гангардта). Я хочу окончить университет. Я не хочу туда! Не хочу к ним!

М а н г у ш е в с к и й. Вы проявили себя весьма полезным и достойным полного доверия сотрудником, Александр Евгеньевич! Мы так довольны вами.

Б р о н с к и й (истерично). И вместо благодарности что? В тюрьму? В ссылку?

Г а н г а р д т. Вы подставили вместо себя Шелонова. Мы помогли вам в этой игре… Ну-ну, Александр Евгеньевич! Не портите игру… Займетесь самообразованием, еще плотнее войдете в революционную среду. Вы способны работать уже вполне самостоятельно, без непосредственного контроля… Усвоили задачи розыска, имеете навык быстро и всегда верно ориентироваться в окружающих обстоятельствах. (Мангушевскому.) Вы информировали его о пенсии?

М а н г у ш е в с к и й. Нет.

Г а н г а р д т. Ну как же так? По нашему ходатайству, Александр Евгеньевич, департамент полиции возбудил перед господином министром внутренних дел ходатайство о предоставлении вам права ходатайствовать…

Б р о н с к и й. Ходатайствовать… Ходатайствовать!..

Г а н г а р д т. Таков порядок. Пожизненная пенсия. В размере тысячи двухсот рублей в год. Если будете скомпрометированы в революционной среде не по своей вине. (Пауза.) У нас нет выхода, Бронский. Игра продолжается. И долго еще будет продолжаться.

Б р о н с к и й. Я боюсь! Понимаете, я боюсь! Не нужны никакие деньги! (Закрывает лицо руками.) Кровь, смерти… Я боюсь!

Г а н г а р д т. Ну-ну-ну, полноте.

Б р о н с к и й. Меня, наверно, подозревают! Ульянов спросил, почему у меня такие глаза… чистые? Не хочу к ним! Не хочу! Боюсь!

Г а н г а р д т. Уведите его. Пусть составят протокол. И сразу же в крепость, в камеру.

Б р о н с к и й. Я боюсь!..

Мангушевский выходит вместе с Бронским, возвращается. Гангардт, усталый, нервный, взвинченный, ходит по диагонали по кабинету.

Г а н г а р д т. Сорок человек… И еще все не арестованы! Уже столько времени. А если бы мы решились арестовать двести пятьдесят шесть человек? Всех, кто был на сходке? А если бы их было девятьсот? Как намечалось?.. Завтра их будет уже девятьсот, ротмистр! (Наткнувшись на стул и отшвырнув его в сторону.) Такие маленькие штаты!.. Болваны! Выжили из ума!.. Ведь есть же какие-то тайны, профессиональные тайны политического сыска! Есть техника полицейского дела!.. Что я могу с таким количеством людей? Нужно революцию делать прежде всего в департаменте полиции! Тогда не будет революции в России! Он прав, этот Смелянский! Это племя неуничтожимо! Что такое современный сыск без гигантской внутренней сети?! (Вдруг лихорадочно схватившись за руку Мангушевского.) Я должен знать, где в губернии муха пролетела, ротмистр! Муха! Все опутать сетью! Каждого человека сделать агентом! Каждого! (С каким-то безумным смехом.) Надо освободить людей от отягчающих ограничений разума, ротмистр! От грязных и унижающих самоотравлений химерами, именуемыми совестью, нравственностью!.. А? (Улыбаясь.) От требований свободы и личной независимости… Это наша работа в мире, ротмистр! Поверьте, свободой могут пользоваться лишь немногие! Очень немногие!.. Отбор. Главное — отбор! (Все более безумно.) Отбор — это орудие борьбы с нестройностью! (Шепотом.) С ростом энтропии! Это сортирующий демон, наблюдающий и отбирающий человеческие молекулы по своему усмотрению… Отбор! Иначе мир погибнет! Поэтому каждого сделать агентом, ротмистр!..

М а н г у ш е в с к и й. Что с вами, Николай Иванович? Что с вами?

Долгое молчание.

Г а н г а р д т. Я тоже… боюсь чего-то, ротмистр… Боюсь!

М а н г у ш е в с к и й. Вы устали.

Г а н г а р д т (глядя в пустоту безумными глазами). Боюсь!.. Боюсь!..

Ночь, полумрак, керосиновая лампа. У л ь я н о в — весь комок нервов, весь напряженная мысль и чувство — стоит у окна. С е с т р а собирает вещи.

С е с т р а. Господи, Аня в ссылке, Сашу казнили, теперь ты… Как мама переживет все это? (Пауза.) Что ей сказать?

У л ь я н о в. Темно!.. Какие-то огни, поля… Есть ли душа в них? А?

С е с т р а, Вот! Кажется, все! Собрала.

У л ь я н о в. Спасибо.

С е с т р а. Посмотри. Может, я что-нибудь забыла?

У л ь я н о в (машет рукой, после паузы). В этом мире у человека, наверное, может быть сейчас… только одна профессия? Быть профессиональным революционером… Научиться только этой профессии не просто.

С е с т р а (перебирая белье). А юристом ты, значит, уже не будешь. Ах, пуговицу надо пришить. Сейчас!.. У тебя все шуточки.

У л ь я н о в. Это не шуточки.

С е с т р а. Так что маме сказать?

У л ь я н о в. Не знаю. Я сказал бы про профессию… Не знаю. Я все время сейчас думаю. Все время!

С е с т р а. О чем?

У л ь я н о в (после паузы). Как о чем?

С е с т р а. О чем же?

Молчание.

У л ь я н о в. Смерти, ошибки, провалы… Это все плата, наверное. Жестокая, да? Человечество платит за дорогу вперед по жестокому счету. И впереди еще, наверное, немало плат… И трудно разобраться. Каждый находит себе что-нибудь по вкусу. Этим и удовлетворяется. Нет мира, взятого целиком, полностью. В его прошлом и будущем развитии.

С е с т р а. О чем ты?

У л ь я н о в. Я все думаю. Все эти месяцы, дни. Нужно отделить годное от негодного… Не так легко, как кажется. Но есть же какой-то единственный путь! Он должен быть! И он есть! Мы держим в руках судьбу русской истории, а может, и мира всего. Бог один для всех — свобода, свет. Но где стенка тоньше? Чем ее легче прошибить?

С е с т р а. Господи! Об этом разве ты должен думать сейчас?

У л ь я н о в. А о чем? О чем еще думать…

С е с т р а. Сейчас же придут! Тебя же должны арестовать!

Ульянов молчит. Снова подходит к окну.

Я выйду! Посмотрю! (Уходит.)

У л ь я н о в (один). Как темно!.. Быть может, именно мы, мы найдем выход для всего человечества?.. Из лабиринта! (Бьет куликом по стене.) Вы-ход!

1979

ДЕНЬ «X»

Трагедийная хроника

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Д ж а л и л ь.

К у р м а ш.

Б а т т а л.

Д и л ь б а р, она же Д е в у ш к а - п е с н я, она же В е ч н а я ж е н щ и н а.

Р е б е н о к.

С., поэт, свидетель, современник.

Х и с а м о в.

Я м а л у т д и н о в.

Х е л л е.

Р у н г е.

О л ь ц ш а.

А л м а с.

Р о з е н б е р г.

Ф е л ь д ф е б е л ь.

П а л а ч.

П а л а ч о н о к.

Т р е т и й п л е н н ы й.

Р е й х с к о м и с с а р.

К е л ь н е р.

Э с э с о в ц ы, н и щ и е, р а н е н ы е, п л е н н ы е.

Мусе Джалилю, поэту,

а также Гайнану Курмашу,

Абдулле Батталу,

Ахмеду Симаю,

Абдулле Алишу,

Фуату Булатову,

Зиннату Хасанову,

Фуату Сайфульмулюкову,

Ахату Атнашу,

Гарифу Шабаеву,

Салиму Бухарову

и еще одному, чье имя осталось неизвестным,

обезглавленным за подрывную деятельность

против фашистского рейха

25 августа 1944 года в Берлине,

округ Шарлоттенбург, Кенигсдам, 7,

тюрьма Плетцензее, блок № 4…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ[1]

I.1. СЕГОДНЯ И ВЧЕРА

Решетки и застенки камер, развороченная земля, руины городов, женское лицо с ищущим взглядом и слезой на щеке — образ пылающего в огне человеческого мира. М а л е н ь к и й ч е л о в е к бредет по огромной земле. Что он ищет в этом огне? Кого он потерял?

Р е б е н о к. Где мой папа? Папа!

Звуки орудийного грома. М у ж ч и н а, поспешно надевающий гимнастерку. Ж е н щ и н а, припавшая к его груди. Последние сборы. Последний миг перед разлукой.

Д и л ь б а р. Присядем?

О н (после короткой паузы). Ну, все!

Д и л ь б а р (вскричав). Не отпущу! (Целует лицо, руки. Опускаясь, припадает к ногам.)

О н. Встань.

Д и л ь б а р (поднявшись, берет его руку, прижимает к своему телу). Слышишь?

О н. Живет уже?

Д и л ь б а р. Иди. Помни, здесь — мы. И мы ждем тебя.

О н. Я вернусь.

Р е б е н о к (оглянувшись и увидев С.). Я похож на тебя! Ты мой папа!

С. Да, мы похожи. Но я не твой отец. Я… это ты сам. Только через много лет.

Р е б е н о к. Я — это ты?!

С. Да.

Д и л ь б а р. Ночью я начала шить тебе рубашку. Не успела! (Чуть не плача.) Это хорошая примета! Волшебная рубашка возвращает жизнь даже павшему.

О н. Ты веришь в это?

Д и л ь б а р. Не смейся! Я почему-то боюсь! В своих стихах ты так часто писал о собственной смерти!

О н. Ее, к сожалению, не миновать.

Д и л ь б а р. Не надо, не надо так говорить!.. Если бы я успела дошить рубашку!

О н (обнимая). Моя маленькая… (Гладит лицо, волосы.) Даже если судьба пошлет смертельную рану, я буду до самой последней минуты смотреть в твои глаза.

Д и л ь б а р. Господи! Почему этот мир так переполнен злом?! Люди на земле не могут даже любить друг друга!

О н. Не бойся! Все будет хорошо.

Д и л ь б а р. А после этой войны? Она последняя?

О н. Прощай же, маленькая моя.

Д и л ь б а р (со страхом глядя ему в глаза). Почему так холодны твои губы?

Последнее пожатие рук. Пальцы не могут, не хотят расставаться — скользят, цепляются. Расстаются.

О н. Я вернусь…

С. Стой! (Подходит ближе, держа в руке руку ребенка.) Подождите. Побудьте вместе еще хотя бы мгновенье. Вы не увидитесь больше. Она права. Ты часто предрекал свою смерть.

О н. Кто ты?

С. А пророчества, к сожалению, исполняются.

О н. Кто ты?!

С. Я родился во время войны. Может быть, ты мой отец, а ты — моя мать? Не знаю… А возможно, меня родила какая-нибудь русская женщина или болгарка. Я не знаю ни матери, ни отца. (Гладя голову ребенка.) Каждый погибший может быть нашим отцом.

Р е б е н о к. Мой папа он?!

Д и л ь б а р. Мне страшно!

С. (подняв ребенка на руки). Я тоже поэт, как и ты. Но из другого времени.

О н. Зачем ты здесь?

С. Сегодня ты уходишь на фронт. Ты попадешь в окружение. Тяжелораненым тебя возьмут в плен.

Д и л ь б а р. В плен?!

С. Ты выживешь. Смерть придет к тебе позже.

Д и л ь б а р. Неправда! Не слушай его!

О н. Человек должен знать свою судьбу. Пусть говорит.

С. В концлагере ты войдешь в подпольную организацию. Потом окажешься в Берлине. Среди последнего человеческого отребья! Ты наденешь на свое лицо маску.

Д и л ь б а р (перебивая). Что он говорит? Зачем? Зачем?

С. Потом тебя предадут. Тебя и всех твоих товарищей.

Д и л ь б а р. Нет! Нет! Неправда!

О н. Говори.

С. Ты пройдешь через пытки. Будешь приговорен к смертной казни. И тогда-то вот в ожидании смерти ты напишешь свои последние стихи. «Умру я, черед мой скоро, но песня моя жива, помнят ее и шепчут деревья, цветы, трава…»[2] — напишешь ты. «Мой след вы ищете в песне, я там, за последней строкой», — скажешь ты. И это будет твоим завещанием.

О н. Чьи это стихи?

С. Твои.

О н. У меня нет таких стихов.

С. Ты их напишешь в камере. Они дойдут до людей в двух маленьких самодельных блокнотах. «Мой след вы ищете в песне», — напишешь ты. Вот почему я здесь. Я иду по твоему следу. Мир изменился, но не настолько, чтобы в нем не осталось зла. Кровь, войны! И быть может, завтра еще бой? И все повторится? И мне, как тебе, идти по тому же пути?

Появляется П а л а ч. В руках у него — странный инструмент.

П а л а ч. Сначала на мышках, потом на людях!.. Всем игрушкам игрушка.

Д и л ь б а р. Кто это? Я боюсь!

С. Это палач.

Д и л ь б а р. Палач?

П а л а ч (увидев ребенка). Хочешь поиграть, сынок? Смотри! Видишь, какая хорошая игрушечная гильотина! Просунь сюда головку.

Р е б е н о к. Нет!

П а л а ч. Не хочешь пока? И правильно, надо вырасти. У меня дома для тебя маленький палачонок растет.

О н. Это мой палач?

С. Да, главный палач рейха. На службе уже несколько лет. Потомственный палач.

П а л а ч. Мой! По глазам узнаю своего!

С. За каждую отрубленную голову он получает тридцать марок. И еще ему предоставлено право бесплатного проезда к месту казни.

П а л а ч (любуясь гильотиной). Пусть упражняется! Пусть!

Появляется г р у п п а л ю д е й.

С. А вот твои будущие товарищи.

П а л а ч (считая). Раз, два, три… Двенадцать. Триста шестьдесят марок!

О н. А, это ты, Курмаш? Я не разглядел тебя сразу. Ты, Алиш?.. О, Ахмед Симай здесь? Гариф Шабаев… И ты, Баттал? Хорошая компания!

К у р м а ш. Не хватает только тебя.

О н (внезапно обернувшись к С.). И что? Их казнят тоже?

П а л а ч. Если сложить все головы в одну пирамиду! Когда рейх поднимется над миром, и я стану главным палачом земного шара!..

Безумный хохот Палача, и он заглушает ответ С.

О н (вглядываясь). Фархад Хисамов, Ямалутдинов… Всем та же участь?

С. Эти останутся в живых.

О н. Удастся спастись?

С. (после паузы). Удастся… Еще три человека. Присмотрись. Хелле, Райнер Ольцша. Из имперского управления безопасности. А тот, что в центре…

Р о з е н б е р г. Это немаловажный политический эксперимент, Райнер. Помимо чисто военного характера…

С. Один из лидеров нацизма, рейхсминистр восточных оккупированных территорий Розенберг… Теперь ты знаешь почти все, что тебе предстоит. Иди. А я пойду по твоему следу.

Д и л ь б а р. Я не успела сшить тебе рубашку! Ты не вернешься! Не вернешься!

О н (еще раз оборачиваясь). Прощай! Я вернусь! Все равно вернусь!

Идет на Палача, на врагов. Проходит сквозь них к товарищам. Объятья друзей.

Еще миг, и только С. с ребенком бредут по бесконечным дорогам земли.

С. Ну вот, иди теперь и ты. Не бойся. Ты вырастешь, станешь мной.

Р е б е н о к. Я стану большой? Меня не убьют?

С. Человек, который ушел сейчас на войну, защитит тебя. Тебя не убьют.

Р е б е н о к. А тебя?

С. Что?

Р е б е н о к. Тебя? Тебя тоже не убьют? Потом?

С. Не знаю… Если бы дороги настоящего так не напоминали дорог прошлого. Я не знаю, убьют меня или не убьют. Я хочу знать, мне нужно знать другое! Уничтожаем человек или неуничтожаем?! Уничтожим он вообще или неуничтожим?!

Р е б е н о к. Я не хочу, чтобы тебя убили! Я хочу, чтобы никого не убивали!

I.2. ШТАЛАГ 313, ПИОТРОКУВЕ, ПОЛЬША, ЛАГЕРНЫЙ ОТДЕЛ «1-Ц» КОНТРРАЗВЕДКИ ВЕРМАХТА, 2 АВГУСТА 1943 ГОДА.

Р у н г е и Х е л л е.

Р у н г е. Вот его персональ-карта. Бежал из Туркестанского легиона, пойман. В лагерях Тильзит и Демблин содержался вместе с Джалилем и Курмашом. Отмечается гибкость в приспособлении к обстановке, большая способность к выживанию.

Х е л л е. Надо посмотреть живьем. (Проглядев персональ-карту и подколотые к ней бумаги.) Обработайте, а потом я явлюсь в роли спасителя. (Уходит.)

Ф е л ь д ф е б е л ь (на пороге). Герр штурмфюрер?

Р у н г е. Здесь? Давай.

Вводят Я м а л у т д и н о в а.

Я м а л у т д и н о в. Заключенный номер триста один по вашему приказанию прибыл!

Молчание.

Р у н г е (снова листая страницы персональ-карты). Так… Ну?! Что вы намерены сказать мне, Ямалутдинов?

Я м а л у т д и н о в (удивленно). Я? Не знаю. Ничего.

Р у н г е. Вот как? В этом кабинете такого не бывает. Здесь всегда что-нибудь говорят.

Я м а л у т д и н о в. Я не знаю, что вас интересует.

Р у н г е. Человек, если он хочет жить, должен проявлять догадливость.

Я м а л у т д и н о в (теряясь еще больше). Я… не понимаю?

Р у н г е. На первом допросе в абвере после взятия в плен вы предоставили неплохие разведывательные сведения. Почему умолчали, что были политруком?

Я м а л у т д и н о в. Я не был политруком.

Р у н г е (стукнув кулаком по столу). Врешь! Ты дезертир! Ты дезертировал из Туркестанского легиона! Сообщники?

Я м а л у т д и н о в. Я ни с кем… У меня нет никаких сообщников.

Р у н г е. Ты разоблачен! Ты лазутчик, засланный сюда фронтовым «Смершем» для подпольной работы!

Я м а л у т д и н о в. Нет-нет, я попал в плен под Киевом. Сначала в окружение, а потом в плен. И я никогда не был политруком! Я сапер. А из Туркестанского легиона я не дезертировал. Там был групповой побег. Я не мог не бежать. Меня бы убили. Этот факт можно проверить.

Р у н г е. Сесть! На корточки!

Вздрогнув, Ямалутдинов мгновенно садится на корточки.

Встать!.. Сесть! Встать! (После долгой паузы, изучающе глядя на Ямалутдинова.) Неплохая реакция. Почему же, так реагируя на окружающее, ты, Ямалутдинов, не чувствуешь, что смерть совсем рядом, а?

Я м а л у т д и н о в (обреченно). Воля ваша.

Р у н г е. Ах, тварь! Ганс! (Появившемуся фельдфебелю.) Завязать глаза! В угол! В последний раз спрашиваю, был ты политруком?

Я м а л у т д и н о в. Нет.

Звучит выстрел. Ямалутдинов вздрагивает, вжимается в стену, словно уменьшаясь в размерах.

Р у н г е. Это пристрелка. В обойме несколько пуль. И только последняя будет твоей. Весь вопрос, сколько пуль? И какая последняя?

Звучит второй выстрел. Вбегает Х е л л е.

Х е л л е. Что за стрельба? Ты что, Макс?

Р у н г е. Ненавижу лжецов! Этот ублюдок отказывается от себя же самого, каким он был раньше. Он был политруком. (Фельдфебелю.) Лопату! Живо лопату!

Ф е л ь д ф е б е л ь. Лопату?

Р у н г е. Ну? Кому говорят!

Х е л л е. Зачем лопату?

На пороге — ф е л ь д ф е б е л ь с лопатой.

Р у н г е. Не мог выбрать хуже, осел! Этой лопатой он будет копать себе могилу целую вечность! Выведи его! Пусть копает яму. В полный рост!

Ф е л ь д ф е б е л ь. Как обычно. Понял!

Р у н г е (Ямалутдинову). Я тебя там солдатиком поставлю! Там у меня взвод таких солдатиков в земле стоит!

Х е л л е. Ну, подожди, подожди, Макс. (Ямалутдинову.) Был ты политруком?

Я м а л у т д и н о в. Нет, не был.

Х е л л е. Нет. Я тебе верю. Ты еще очень молод и хотя бы поэтому политруком не был. Но раз у моего коллеги есть какие-то сведения, лучше сознаться.

Ямалутдинов молчит.

И все-таки, Макс, он мне симпатичен. Я по глазам его чувствую — подвижен, общителен. Вы общительны? Я не ошибся?

Я м а л у т д и н о в. Нет.

Х е л л е. Легко вступаете в контакт? Сравнительно быстро переживаете неудачи? Есть стремление к частой смене впечатлений, не так ли?

Я м а л у т д и н о в. Не знаю. (С надеждой.) Наверное.

Р у н г е. Он лжец от природы, а лжецов я расстреливаю.

Х е л л е. Я не думаю, Макс. Лгать такому человеку, как он, трудно. Нужно лавировать между правдой, которую нельзя говорить, правдой, которую можно говорить, и ложью, которой надо заменять утаиваемую правду. Это большое искусство. А наш друг молод. Он еще не научился. (Глядя в персональ-карту.) Так ваш отец — мулла? Он жив?

Я м а л у т д и н о в. Его… замучили большевики.

Х е л л е. Я же говорю, он не лжец. Он конъюнктурщик. Ловит момент, старается использовать обстановку… Для первого раза, Ямалутдинов, я делаю вам замечание.

Я м а л у т д и н о в. Да, это неправда. Отец умер сам. У него был отек легких.

Х е л л е. Мне он нравится, Макс.

Р у н г е. Такого барахла в лагере с излишком. Я найду лучше.

Х е л л е. Нет, нет, я чувствую, что именно он подойдет для намеченной операции. (Фельдфебелю.) Ганс, милый, принеси-ка чашечку кофе.

Я м а л у т д и н о в. Если можно, я бы закурил?

Х е л л е. Можно. Ганс!

Р у н г е (поднимается). Ладно, как хочешь! Дело твое. (Уходя.) Проще пристрелить, чем тратить на него продукты. У меня дела.

С подносом в руках — ф е л ь д ф е б е л ь.

Х е л л е. Ганс, угости нашего друга сигаретой… Прошу вас. Вы должны извинить Рунге. Полмесяца назад потерял под бомбежкой семью. Естественно, нервы не выдерживают. Вы комсомолец, Ямалутдинов?

Я м а л у т д и н о в. Да. (Фельдфебелю.) Спасибо. (Снова Хелле.) Был.

Х е л л е (заглядывая в персональ-карту). На первом допросе вы утаили этот момент.

Я м а л у т д и н о в. Так получилось.

Х е л л е. Знакомы лично с Джалилем, Батталом?

Я м а л у т д и н о в. С Батталом нет. С Джалилем сидели вместе в лагерях. Он известный, а я — так… Я к нему не подходил. Только здоровались.

Х е л л е. Ну, хорошо, очень хорошо. Я думаю, мы научимся понимать друг друга.

Я м а л у т д и н о в. Вы чего-то хотите от меня?

Х е л л е (после паузы). Что вы скажете о выполнении заданий, которые я или мое доверенное лицо будут вам давать?

Ямалутдинов молчит.

Вы согласны делать это?

Молчание.

Нужно выбирать, Ямалутдинов. Есть два мира, и между ними идет борьба. Нужно либо примкнуть к чему-то, либо… Только факты! (Бросив на стол лист бумаги и положив ручку.) Напишите. Список лагерных знакомых. Тех из них, кто не гнушается антинемецкими высказываниями, кто мечтает о побеге. Не всех. Лишь тех, с кем лично у вас хорошие отношения, кто доверяет вам.

Я м а л у т д и н о в. Их расстреляют?

Х е л л е. Их жизнь волнует вас больше, чем собственная?

Я м а л у т д и н о в (словно выходя из оцепенения). Я напишу! Напишу. (Пишет.)

Х е л л е. Ваших друзей… пока не расстреляют. (Просмотрев список.) Что ж, наши данные в какой-то мере совпадают с этими сведениями. Из этих людей, чьи фамилии вы внесли в список, вы должны в кратчайший срок, повторяю, в кратчайший… создать нечто вроде небольшой подпольной группы. Завтра сюда, в шталаг, прибывает комиссия по вербовке пленных в легион. Вас найдет один наш человек, который затем введет вас, как руководителя группы, в ядро реально существующей подпольной организации.

Я м а л у т д и н о в. А потом? Что будет потом?

Х е л л е. Вы пренебрегаете кофе. Да, еще одна мелочь… Вот здесь. Распишитесь. Это подписка.

Как тень, как свидетель, возникает С. На его глазах ставит свою подпись Ямалутдинов.

С. Он хочет знать, что будет потом? (Повернувшись.) А что бывает на третьем пути? Отныне ты будешь значиться в картотеке имперского управления безопасности под номером Р-627.

Х е л л е. Курите, курите! (Улыбаясь.) Отныне мы с вами — коллеги. Кстати, вас могут заподозрить ваши товарищи. Вы готовы к этому?

Я м а л у т д и н о в. Не знаю. Не думал.

Х е л л е. Не думали? Напрасно. (Смеется.)

По лицу Ямалутдинова — сначала несколько растерянному — тоже ползет неуверенная улыбка.

Я полагаю, на первых порах вам нужно помочь. Вы не против?

Я м а л у т д и н о в. Нет.

Х е л л е. Ганс!

Входит ф е л ь д ф е б е л ь.

Ганс, прошу вас, помогите нам. Моего нового друга могут заподозрить его бывшие товарищи.

Осклабясь, фельдфебель молча приближается к Ямалутдинову и неожиданно резко посылает кулак ему в челюсть. Точно подброшенный ударом в воздух, опрокидываясь назад, Ямалутдинов падает на стол. Скользнув по нему, валится на пол, ударяясь головой о косяк двери. На лице его и голове — кровь.

Иди, Ганс. Спасибо. (Ямалутдинову.) Теперь никто не подумает, что вы мой агент.

С. Третий путь…

I.3. ШТАЛАГ 313, ПИОТРОКУВЕ, ПОЛЬША, 3 АВГУСТА 1943 ГОДА

Перед строем пленных, среди которых находится и Я м а л у т д и н о в, — президент Волго-Татарского комитета «Идель-Урал» Ш а ф и А л м а с и н е с к о л ь к о ч е л о в е к в форме легионеров с музыкальными инструментами в руках — К у р м а ш, Б а т т а л, Х и с а м о в. Среди них же — Д ж а л и л ь и Х е л л е, оба в штатском.

А л м а с. Зверь политики, превращенный в отвлеченное начало, два с половиной десятилетия в клочья терзал несчастную родину! Я спрашиваю вас, что обещает человеку большевизм в последнем счете?! Что? Это говорю вам я, Шафи Алмас, глава национального комитета, осуществляющего права и функции будущего татарского правительства! Фюрер сказал мне: «Рейх беспощаден к своим врагам, но он добр к тем, кто добр к нему. Передайте это своим соотечественникам». Вы можете спросить меня, что будете делать вы в рядах вермахта? Отвечу! Вы встанете в ряды борцов за освобождение своей родины! Гигантский великорусский колосс…

Х е л л е. Достаточно, господин Алмас.

А л м а с. Этот колосс разваливается. Он развалился… Вопросы, друзья мои? Вы можете задавать любые вопросы!

П е р в ы й п л е н н ы й. Насчет кормежки как? Будут ли кормить?

А л м а с. Пленные, вступившие в легион, получат такой же паек, какой получают немецкие солдаты!

В т о р о й п л е н н ы й. И оружие дадут? Настоящее?

А л м а с. Все будет, друзья мои, все!

П е р в ы й п л е н н ы й. А сигареты? Курево?

А л м а с. И сигареты.

Т р е т и й п л е н н ы й. Все зверем пугают. Не знаю, какой зверь страшнее. Меня вот здесь зимой два раза сажали в бочку с водой!

А л м а с. Дисциплина, господа, есть дисциплина!

Т р е т и й п л е н н ы й (тихо). Ты бы лучше хорошее местечко нам в раю подыскал… со своей дисциплиной.

А л м а с. Что? Что вы сказали?

Пленный молчит.

Позвольте представить вам моих друзей. Гайнан Курмаш, бывший офицер, десантник. Фархад Хисамов, врач. Абдулла Баттал, в прошлом офицер. И, наконец, один из талантливейших поэтов нашего народа… Его имя многим наверняка известно…

П е р в ы й п л е н н ы й. Джалиль! Я стихи читал! Я читал!

А л м а с. Правильно. Он и сегодня вам почитает стихи. Как видите, рука об руку с фюрером лучшие люди нации.

К у р м а ш. Да, ребята, несколько месяцев назад мы были в таком же положении. Окружение, плен, скитания по лагерям. Вши, смерть, голод. Но жизнь иногда выкидывает неожиданное колено… Седльцы, Едлино — небольшие тихие городки. Будут сигареты, пиво. Приоденетесь.

Т р е т и й п л е н н ы й. И одежонка? Одежонка-то небось такого же цвета, как у тебя?

П е р в ы й п л е н н ы й (радостно). Я читал стихи! Читал!

Т р е т и й п л е н н ы й. А за что все-таки пивом поить будут? За пиво чем отрабатывать?

Д ж а л и л ь (с неприязнью глядя на него, сухо). Никто не неволит вас вступать в легион. Дело добровольное. Только недобитые большевистские прихвостни могут утверждать, что стать легионером значит предать национальные интересы. Напротив, кровавые жертвы, которые приносит в войне Германия, она приносит как раз как жертвенную дань. Во имя освобождения народов.

П е р в ы й п л е н н ы й. Если кормить будут, можно…

Т р е т и й п л е н н ы й. Хо-хо! И стихоплеты туда же. Сколько всего! А чего еще? Как насчет баб? Взвод шлюх бы сюда!

Б а т т а л. Закрой хайло, дурак!

А л м а с. Господин Хелле!

Х е л л е. Ничего. Ничего.

Т р е т и й п л е н н ы й (Джалилю). Перекрасился, тварь? Я здесь траву жру, а ты — немецкий паек?

Д ж а л и л ь. Да, немецкий паек.

Т р е т и й п л е н н ы й (выходя из строя и приближаясь к нему). Жирный, значит? От ветра уже не шатает?

К у р м а ш. Что шумишь? В строй!

Т р е т и й п л е н н ы й (отбивая его руку). Пошел!

Х и с а м о в. Нервы подбери! Сыплешься, как старая баба!

Т р е т и й п л е н н ы й (отшвырнув Курмаша). А мне плевать! Нервы? А где такие нервы, чтобы с вами рядом жить? Где?!

Х е л л е (улыбаясь). Это интересно. Продолжайте, продолжайте.

Т р е т и й п л е н н ы й. Интересно? А ты кто такой? Ты, выкормыш недоразвитый, кто? Тоже по-эт? Души за пиво скупаешь вместе со своей бандой? (Повернувшись к Джалилю.) Столько лет врал, сука! Поешь, за что платят? Я их, твои стихи, наизусть учил, а теперь меня тошнит ими! Они из меня блевотиной выходят! Вот! (Вдруг плюет в лицо Джалиля.) Сволочь! Я маленький человек! Обыкновенный человек! Но предателя тебе, продажная шкура, из меня не сделать! Сам, своими бы руками! (Бросается к Джалилю.)

А л м а с. Господин Хелле!

Х е л л е. Взять.

На пленного набрасывается охрана. Удары, пинки, затрещины. Руки мгновенно заломлены назад. Щелкают наручники.

Д ж а л и л ь (вытирая окаменевшее лицо, со скрытой яростью). Весьма благодарен вам за плевок, Хелле.

Т р е т и й п л е н н ы й. Чем утираться будешь, когда наши придут? Не утрешься!

Хелле делает жест рукой.

Э с э с о в е ц. Разойтись! Разойтись!

Пленные понуро расходятся.

Х е л л е. Простите, нет платка? Пожалуйста. Я не понял вас. Вы что-то сказали?

Д ж а л и л ь. Какая трогательная забота. Сначала плевок, потом платок. Вы, как всегда, в своем жанре!

Б а т т а л. Перестань.

А л м а с. Вы что, Залилов?!

Х е л л е. Ах, вон что? Вы полагаете, что этот фрукт мой агент? Ошибаетесь. Мы всецело доверяем вам. (Пленному.) Надо, любезнейший, выбирать в споре не такие некрасивые аргументы. Вы огорчили и меня, и моего друга.

Т р е т и й п л е н н ы й. Плевать мне на все! И на эту жизнь, где одно дерьмо с другим перемешано. У каждого свой выбор. Я свое выбрал!

Хелле вынимает пистолет. Резкий поворот головы — Джалиль застыл.

Х и с а м о в. Господин Хелле, не нужно.

Х е л л е (охране). Отпустить.

К у р м а ш. Что вы хотите делать?

Б а т т а л. Господин Хелле, это же кретин, дубина! Отметелить его, всыпать! Я сам с ним разделаюсь!

Х е л л е. Вопрос чести и взаимного доверия, господа. Я сейчас же докажу вам, что мелкие провокации это не мой стиль.

Д ж а л и л ь (после паузы, презрительно). Бросьте марать руки, Хелле. Я думал, что для этого у вас есть другие мусорщики.

Х е л л е. Ради восстановления доверия, господин Залилов. Ради того, чтобы вы убедились, что мои руки действительно чисты.

Т р е т и й п л е н н ы й (увидев вдруг глаза Джалиля). Смотришь? Так смотри же! Гляди!

Хелле нажимает на спуск. Звучит хлопок выстрела. Пленный падает.

Х е л л е (охране). Убрать.

Тяжелое молчание.

Через необходимый карантин проверки у нас в Германии проходит каждый. Следить надо за всеми, только в этом случае государству гарантирована безопасность. Но вам, господа, беспокоиться не о чем. Ваш карантин кончился. Вы давно выдержали проверку.

А л м а с (носком ботинка повернув к свету лицо убитого). В каждом стаде есть обязательно одна паршивая овца.

Х е л л е. Если бы только одна. Убрать!

Двое пленных, один из которых Ямалутдинов, уносят труп.

Д ж а л и л ь (медленно). Ценю ваше доверие и заботу о наших взаимоотношениях.

Х е л л е. Однако, друзья мои, вы приуныли? А концерт? Ведь должен состояться еще и концерт.

А л м а с. Непременно. Непременно, господа! Приготовьтесь.

Хелле и Алмас уходят.

Х и с а м о в (провожая их глазами). Пошли пить, наверное.

Д ж а л и л ь. Читать сейчас стихи? Роль шута! У меня нервы не выдерживают!

К у р м а ш (обнимая друга). Все предвидеть нельзя. Он сам пошел навстречу собственной смерти.

Д ж а л и л ь. Не знаю.

К у р м а ш. Сегодня расстреляли его. Завтра убьют нас. Таковы условия игры.

Д ж а л и л ь (после паузы). Меня убивает не то, что в глазах всех мы предатели. Мы стали бы предателями, если бы отказались от борьбы. Но, возможно, люди, которые должны быть с нами, порой погибают от наших же слов.

Х и с а м о в. А кто знает, кто такой этот тип? Что, Хелле пожалеет пустить провокатора в распыл, если это будет нужно для дела? И даже если не провокатор! Верно, выбор. Но что он выбрал? Истерику? Тирады предсмертные? Пусть в истерику хлопается перед женой!

Д ж а л и л ь. Все. Хватит.

К у р м а ш (Батталу). Бери свою тальянку.

Б а т т а л. Самое время играть и петь.

Х и с а м о в (оглядываясь). Я хотел посоветоваться. Удалось установить один контакт.

К у р м а ш. С кем?

Д ж а л и л ь. Какой еще контакт?

Х и с а м о в. Бывший младший лейтенант. Попал, как все мы, в плен. На неплохом счету у немцев. Здесь сколотил группу. Все идут в легион. Фамилия Ямалутдинов. Я подумал, нам не хватает людей.

Д ж а л и л ь (перебивая). Как ты с ним познакомился?

Х и с а м о в. Случайно. Чутье подсказало, что имею дело с надежным человеком.

К у р м а ш. Чутье?

Х и с а м о в. Я понимаю. Ответить на все вопросы, которые возникают в подобных случаях, я сейчас не могу. Наверное, нужно еще с ним встретиться? (После паузы.) Не доверяете мне, что ли?

Б а т т а л. Брось ерунду пороть!

Появляется Х е л л е.

Х е л л е (в руке — листок бумаги). Антинемецкая листовка! (Усмехаясь.) Мое руководство упрекает меня иногда за то, что я ловлю только легионеров, променявших казенное одеяло на шнапс. И оно, к сожалению, право. Впрочем, это вещи сугубо специфические. Концерт! Совсем из головы выпало. Концерт все же должен состояться! Прошу вас, господин Залилов. Прошу…

I.4. БЕРЛИН, ГЕГЕЛЬПЛАЦ, 2, ВЕДОМСТВО РЕЙХСМИНИСТРА ПО ДЕЛАМ ВОСТОЧНЫХ ОККУПИРОВАННЫХ ТЕРРИТОРИЙ, 3 АВГУСТА 1943 ГОДА

На спинку кресла небрежно брошен мундир рейхслейтера, рядом на стуле — мундир гауптштурмфюрера. Стук ракеток, стук белого шарика. Резкие удары, возгласы. Д в а ч е л о в е к а в черных галифе, белейших рубашках (рукава засучены, один чуть постарше, высушенный, прямой, другой чуть помоложе, рыхлый, полноватый) играют в теннис. Удар, еще удар! Рейхсминистр, довольный, бросает ракетку на стол — партия закончена.

Р о з е н б е р г. Вы сильный соперник, Райнер. Я опередил вас всего лишь на одно очко.

О л ь ц ш а. Мне определенно не повезло.

Р о з е н б е р г. Вы слегка пополнели. Диета, диета, мой друг.

О л ь ц ш а (надевая мундир). До нее ли сейчас.

Р о з е н б е р г. Вы немец. Немец и во время войны обедает вовремя. И во время войны аккуратно делает зарядку. Чашечку кофе?

О л ь ц ш а. Благодарю.

Как тень, неслышно появляется и исчезает молчаливый п о м о щ н и к.

Р о з е н б е р г. Впрочем, вы правы. До войны я хотя бы раз в год подвергал себя процедуре лечебного голодания. Изумительные ощущения! Но еще более интересный характер они носят, когда налагаешь на себя обет полного молчания.

О л ь ц ш а. Молчания?

Р о з е н б е р г. В словах много шлака. Молчание же даже в течение недели необыкновенно прочищает мозг. Он становится продуктивным. Но, к сожалению, позволить себе сейчас эту роскошь невозможно. (Пауза.) Так, что? Рисунок ситуации в целом?

О л ь ц ш а. Я смотрю оптимистически…

Р о з е н б е р г (увидев, что Ольцша вынимает из портфеля служебные документы). О, только избавьте меня от мелочей. Меня интересует вопрос в целом.

О л ь ц ш а. Я могу высказать свои соображения.

Р о з е н б е р г (прогуливаясь). Меня интересует политический аспект проблемы. Созданы русская освободительная армия, туркестанский, армянский и азербайджанский легионы, сеть украинских формирований. Но реальна ли в принципе сама идея расчленения народов России? Какова степень большевизации пленных различных национальностей? Неприятности, которые доставляет вам Волго-Татарский легион, меня интересуют именно с этой точки зрения. Вам ясна моя мысль?

О л ь ц ш а. Да, господин рейхсминистр.

Р о з е н б е р г. В одном батальоне перебивают офицеров и с полным вооружением переходят к партизанам в Белоруссии, срывая тем самым важнейшую акцию по уничтожению бандитской группировки. Во втором, брошенном в Карпаты, восстают два взвода. Третий батальон, направленный во Францию, из-за ненадежности передислоцирован в Голландию, на остров Остворне. И, наконец, как вы говорите, и четвертый батальон накануне восстания. Такое же положение с русскими частями, с азербайджанским легионом. Фюрер был против всей этой идеи в целом. Неудачи на фронте заставили его решиться на этот шаг. Но что я ему скажу сейчас?

О л ь ц ш а. Если бы я в какой-то степени решал этот вопрос?

Р о з е н б е р г. Ну-ну, слушаю вас.

О л ь ц ш а. Мне кажется, мы совершили ошибку, делая ставку на представителей старой белой эмиграции. Они показались нам надежнее. Конечно, это товар проверенный, но в то же время и обветшавший. Тот же Шафи Алмас в татарском комитете. Склонен к многословию, аффектации, но не способен глубоко анализировать и обобщать.

Р о з е н б е р г. Что вы предлагаете?

О л ь ц ш а. Старая эмиграция к тому же пробавляется преимущественно идейками пантуранизма, своего рода магометанского братства всех мусульман Советского Союза. Современно ли это? Правильнее было бы использовать народные и только во вторую очередь религиозные противоречия в национальной политике Советов. Великорусскую империю можно ослабить, способствуя образованию больших националистических блоков. Идее коммунизма может противостоять только идея крайнего национализма. И ставка на национальный эгоизм отдельных народов России должна быть решающей.

Р о з е н б е р г. Поэтому меня и тревожат последние события в национальных частях. (Вставая с кресла и вновь фланируя.) Они бросают вызов. Они разрушают целостность.

О л ь ц ш а. Но, наталкиваясь при построении политической идеи на сопротивление материала, политик, если он не рядовой политик, должен делать обходные шаги. Внешняя композиционная целостность дело рук абвера, гестапо, тайной полиции, всего репрессивного аппарата. Внутренняя целостность, власть не только над телом, но и над духом народов — дело идеологических и иных органов партии.

Р о з е н б е р г (после паузы). Вы старый член нашей партии, Райнер. Я ценю вас. Но я не хотел бы больше слышать ни о каких эксцессах.

О л ь ц ш а. Приказ о подготовке к арестам в Волго-Татарском комитете дан. Намечен список. Полагаю, в ближайшие дни мы будем точно знать о дне восстания. На последнем этапе обычно выявляются важные подробности.

Р о з е н б е р г. А что, если вас опередят? Если руководство подполья почувствует ситуацию и перенесет срок своего дня «X» на более раннюю дату?

О л ь ц ш а. Не думаю.

Р о з е н б е р г. Ну-ну, на ваше усмотрение. Всякая экспансия глобальных масштабов может быть осуществлена лишь путем преодоления сопротивления. В большом и малом. (Остановившись перед Ольцшей.) Причем любопытно, каждой из борющихся сторон приятнее отождествлять себя с ангелами и взвалить всю вину на дьявола. Нацизм и коммунизм ищут всемирного дьявола друг в друге. Но при этом надо знать одно — в борьбе нельзя уподобляться ангелам. Необходимо считать себя таковыми, но уподобляться? Об этом нам всем надо думать. Мне — в области внутренней, духовной целостности, вам — в области внешней композиционной целостности наших идей.

О л ь ц ш а. Я думаю, что в первой половине августа… к концу первой половины я доложу вам о результатах!

Р о з е н б е р г. Еще одну партию?

О л ь ц ш а. С удовольствием. (Вешает мундир на спинку кресла.)

Шарик снова начинает летать над теннисным столом. Удары ракеток, смех.

Вы искусный игрок, господин рейхсминистр!

Р о з е н б е р г. Быть арийцем, как модно сейчас говорить, значит постоянно чувствовать в себе движение потока крови.

Удар. Еще удар!

Сегодня у меня маленькая радость! Моя коллекция пополнилась рукописями персидской, абиссинской и китайской письменности. А также русскими и украинскими летописями. Среди них — редчайшие раритеты. (Резко бьет и выигрывает подачу.) Диета, мой друг! В нашем возрасте диета заменяет женщину.

О л ь ц ш а. Прошу прощения, господин рейхсминистр. Для вашей коллекции у меня есть небольшое пополнение. (Вынимает из портфеля тоненькую папку.) Правда, не оригинал, фотокопия. Я наслышан, что вы не брезгуете и такими поступлениями в вашу коллекцию. Стихи. Фамилия поэта Залилов. Вот досье на него.

Р о з е н б е р г. А зачем я должен читать стихи какого-то Залилова? Что-нибудь любопытное? Большой поэт?

О л ь ц ш а. Не знаю… Но… как всякая крайность в проявлении человеческого духа, может вызвать интерес.

Р о з е н б е р г (читает). Чей перевод?

О л ь ц ш а. Подстрочный перевод мой. Вспомнил свою специальность тюрколога.

Р о з е н б е р г (читает). Стихи не друга, а врага, но надо отдать должное… Искренность чувств!.. Коллекция коллекцией, но цель, Райнер?

О л ь ц ш а. Есть данные, что этот человек лидер или один из лидеров подполья. Мы, к сожалению, позволили ему пребывать в этой роли, вместо того чтобы использовать его в качестве лидера националистического движения.

Р о з е н б е р г (заинтересовываясь). Вы интригуете меня.

О л ь ц ш а. Поэт везде поэт. И в плену поэт. За Шафи Алмасом не идут. Привлечь поэта на свою сторону — значит привлечь нацию.

Р о з е н б е р г. Что ж, с поэтами заигрывали и цари. (Насмешливо.) Вы хотите, Райнер, видеть меня в роли мецената по отношению к этому человеку?

О л ь ц ш а. Когда-то в молодости я занимался классической борьбой. В этом виде борьбы любой человек может победить и сильного противника, но используя его силу. Используя через прием. Авторитет имени — это сила. С военной точки зрения легион небольшая боевая единица. Но это была бы политическая победа. Вы сами сказали, что рейх заинтересован и в решении политического аспекта проблемы.

Р о з е н б е р г (после долгого молчания). Я действительно собираю такие экспонаты. У меня, например, есть интереснейшая коллекция писем французских коммунистов, написанных ими перед казнью. (Помолчав.) Я внимательно изучу и стихи, и досье этого человека.

О л ь ц ш а (ведя свою линию). Когда счастье предлагают из первых рук, господин рейхсминистр, человеку обычно трудно устоять.

Р о з е н б е р г (усмехаясь). Полагаете, что нужен даже такой уровень?

О л ь ц ш а. Я разделяю вашу точку зрения относительно взаимоотношений поэтов и царей. Что же касается судеб националистического движения, то они сходятся на конкретных людях. Масса есть масса. Она идет туда, куда ее ведет конкретный человек.

Р о з е н б е р г (засмеявшись). Вы старый интриган, Райнер. Я подумаю о своих возможностях в этом вопросе.

Снова играют.

(Выигрывая очко.) Я покажу вам сейчас свою картинную галерею. Это моя слабость! Война весьма хороша некоторыми своими сторонами!..

I.5. БЕРЛИН, АЛЬТФРИДРИХСФЕЛЬДЕ, 12, ОТДЕЛЬНЫЙ КАБИНЕТ РЕСТОРАНА «ЗОЛОТОЙ ПАВЛИН», 4 АВГУСТА 1943 ГОДА

Из общего зала доносится музыка. За столиком трое. Д ж а л и л ь в штатском, К у р м а ш и Б а т т а л в форме офицеров вермахта.

Б а т т а л. Как, ребятки, что говорит ваш нюх? Данное пространство рейха не прослушивается?

Д ж а л и л ь. Спроси у кельнера.

Б а т т а л (захохотав). А что? Мысль! Этот типус наверняка знает.

К у р м а ш. Здесь можно говорить.

Д ж а л и л ь. Курмаш уже проверил. И правильно. Техника еще недостаточно развита. На все рестораны не хватает. (Кельнеру, который показался в двери.) Не правда ли, милейший?

К е л ь н е р. Что хотят господа?

Д ж а л и л ь. Я говорю, техника обслуживания человека развита еще в недостаточной степени. Все-таки первая половина двадцатого века, не так ли?

К е л ь н е р. У вас, господа, претензии? Один момент! (Расставляет блюда. Разливает вино. Поклонившись, неслышно уходит, прикрывая дверь.)

Б а т т а л. Тебя бы в ресторан, да в наш!

Курмаш и Джалиль смеются.

К у р м а ш. Что-что, а работать они умеют.

Д ж а л и л ь (меняя тон). В том-то и дело. (Подняв рюмку, снова другим тоном.) Ну, что? За успех?

Пьют.

Б а т т а л. Ничего. Все пока нормально.

К у р м а ш. Меня эта нормальная тишина…

Молчание.

Первый раз вышло. Во втором удалось поднять только два взвода. Половина батальона вообще попала в ловушку! Третий батальон снят с марша. Почему? Плохая подготовленность к операциям?

Б а т т а л. Что ты хочешь сказать?

Д ж а л и л ь. Может быть, и плохо подготовились. А если дело в том, что абвер заранее стал узнавать обо всем?

К у р м а ш. У меня такое же ощущение.

Б а т т а л. Может, перенести дату восстания. Передвинуть поближе? Подстраховаться нужно чем-то.

Д ж а л и л ь. Если выступление состоится раньше, не четырнадцатого августа, в годовщину легиона, резонанс не будет столь широк. На процедуре годовщины должны быть высшие чины из восточного министерства, управления безопасности, верховный муфтий из Иерусалима. Ожидается приезд Розенберга. Уже не говоря об остальной сволочи из Волго-Татарского комитета и представителях других комитетов!.. Весь смысл в том, чтобы прихватить их всех. Если уходить из этого мира, так с музыкой! А иначе что? Частный случай? Восстание смертников, которое будет через сутки подавлено? Правда, помогут, может, поляки. В любом случае оно имеет смысл. Но политический резонанс в таком варианте неизмеримо меньше. И в то же время где гарантии, что аресты не грянут на днях? Может вообще ничего не получиться.

К у р м а ш. Момент сейчас, конечно, самый критический.

Д ж а л и л ь. Вопрос о сроке, о дате дня «X» — это вопрос о том, способны ли мы сейчас найти, изобрести, выдумать что-то! Если мы не дезинформируем Хелле и Ольцша…

Б а т т а л. А что здесь выдумаешь?

К у р м а ш. У меня все время не выходит из головы Хисамов. Ямалутдинова я знал по Тильзиту. Парень как парень. Неплохой. Но как нашему Фархаду удалось установить связь с ним как с руководителем подпольной группы? Почему они вдруг открылись друг другу? Кстати, этого самого Ямалутдинова назначили пропагандистом в культвзвод. Хисамов уже перетащил его.

Б а т т а л. Но Фархад же проверенный человек. Член комитета! Так мы и друг до друга доберемся! Что? И друг друга подозревать?!

Д ж а л и л ь. Если нужно, я буду проверять и тебя! Курмаш прав!

Б а т т а л. Не знаю.

К у р м а ш. Кто такой Ямалутдинов сейчас? Мы знаем это? Нет. И с чего вдруг Хисамов вступает в контакт с какой-то неизвестной подпольной группой? Что, если все это приманка?

Б а т т а л. Для чего?

Д ж а л и л ь. Хисамов в комитете отвечает за ликвидацию провокаторов. Он — чистильщик. Деталей подготовки к восстанию не знает.

К у р м а ш. Да, не его сфера, слава богу.

Б а т т а л. Фархаду я доверял. И доверяю.

Д ж а л и л ь. Я тоже доверял. И доверяю. Но доверие доверием… За нами сейчас судьба полутора тысяч человек. И у нас совершенно нет времени на проверку.

Стук в дверь. На пороге — у н т е р - о ф и ц е р с пистолетом на левом боку и е ф р е й т о р с автоматом на груди. У обоих на рукавах повязки со свастикой.

У н т е р - о ф и ц е р. Хайль Гитлер!

В с е (чуть вразнобой). Хайль!

У н т е р - о ф и ц е р. Проверка документов, господа.

Д ж а л и л ь. К вашим услугам! Пожалуйста! (Наливает бокал вина.) Не подкрепитесь, господин унтер-офицер?

У н т е р - о ф и ц е р (просматривая аусвайс у Баттала). Нельзя. Служба.

Д ж а л и л ь (подавая свои документы). И это верно, что служба.

У н т е р - о ф и ц е р (возвращая документы Курмашу). Все в порядке, господа. Можете продолжать.

Патруль щелкает каблуками, уходит. Дверь закрыта.

К у р м а ш. Где гарантия, что это обычная проверка?

Снова стук в дверь, но уже почтительный… К е л ь н е р.

К е л ь н е р. Господа что-нибудь желают?

Д ж а л и л ь. Господа желают, чтобы их оставили в покое!

Кельнер исчезает. Долгое молчание.

В партии, которую мы сейчас разыгрываем, нужен резкий и неожиданный ход. День «X» — не четырнадцатого августа, а двадцатого. С этой датой мы сами должны выйти на абвер. Я хочу выйти на Ольцша… Сейчас нужна жертва фигуры.

К у р м а ш (вскочив). Ты не должен. Это не твоя работа! Я — против!

Б а т т а л. Лучше мне! Не на Ольцша, конечно. Не мой уровень. На Хелле.

Молчание.

(Закрыв глаза.) Как только потом отмываться?

К у р м а ш. Отмываться? Мы все смертники. Смерть нас отмоет добела.

Б а т т а л. Стать агентом — это работать на них.

К у р м а ш. Конечно. Симуляция здесь не пройдет.

Д ж а л и л ь. Да, лучше тебе. (После паузы.) А сможешь?

Б а т т а л. С моей наивной физиономией, наверное, можно выпутаться?

К у р м а ш (Джалилю). Я — за этот ход. Но — не ты. Не забывай, помимо всего прочего, ты поэт. Кроме того, и в чисто организационном плане… И я не могу. На нас — организационная сторона. Только Баттал! (Батталу.) Ты должен спровоцировать, и причем немедленно, свой собственный арест. В открытую заводи разговоры в легионе о дне «X». В открытую поноси всё и вся. Весть о двадцатом, не о четырнадцатом, а о двадцатом августа ты должен принести Хелле в своих зубах! И вот после того, как тебе выбьют зубы, после угроз и пыток ты признаешься и дашь, выдашь ему эту дату. Если в абвере потребуют стать их агентом, ты должен дать и такое согласие. Но ты должен пойти на это сознательно. Если только видишь в себе силы. Здесь никто не может заставить. Потому что все это уже за гранью человеческого.

Б а т т а л. Я понимаю.

Молчание.

Д ж а л и л ь. Тогда слушай внимательно. Досье на нас у Хелле наверняка есть. Поэтому в общем плане говорить о нас ты, по-моему, можешь.

К у р м а ш. Обязательно!

Д ж а л и л ь. Деталей можешь не знать — не твой участок работы. Твое дело — пропаганда, листовки. Но попутно, попутно ты должен убедить Хелле… Понимаешь, убедить! Сорвался, стал в открытую все нести, потому что нервы не выдержали! Плети все, что угодно… Что подпольные организации созданы во всех лагерях. Что есть связь с немецким подпольем, польским Сопротивлением, нашими разведорганами. Пусть у них возникнет аппетит. Наш единственный ход в игре — разжечь этот аппетит! Чтобы они не торопились нас глотать до четырнадцатого!

Б а т т а л (усмехаясь). Все-таки сны сбываются. Сегодня видел тошнотворное что-то. Как будто меня вешали и все не могли повесить.

Молчание.

Д ж а л и л ь. Когда я приезжаю в лагеря, бывает такое чувство, что перед тобой плесень. Нечто вроде трухлявых грибов. Тусклые, пустые глаза. И в легионе. Самое страшное — глаза людей, поддавшихся разложению… Немцы ставят под ружье целые соединения. Некоторые сломались из-за страха. Другие потому, что бросили кость их национальному эгоизму. Даже школа мулл есть! Школы пропагандистов, открыли дома отдыха для легионеров, в крепкие крестьянские хозяйства возят, в публичные дома коллективные экскурсии. Это ведь все обработка!.. Этот позор нужно обратить в славу. Чтобы ни одна сволочь в мире не могла никогда сказать, что с человеком можно сделать все, что угодно. Врешь, не сделаешь! Для этого ты, Баттал, и должен идти в пасть к ним. Чтобы они поперхнулись! Чтобы мы застряли в их горле, как кость! Чтобы мы разодрали это горло четырнадцатого до крови!

Б а т т а л. Я подготовлюсь.

Д ж а л и л ь (после паузы, словно самому себе). Самое трудное — это выстоять без надежды, без тонкого лучика света…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

II.6. СЕГОДНЯ И ВЧЕРА

Решетки и застенки камер, зарева пожарищ, вздымающиеся над черными обуглившимися остовами рухнувших городов, женское лицо с ищущим взглядом и слезой на щеке — образ пылающего в огне человеческого мира.

Молодая ж е н щ и н а с распущенными волосами шьет рубашку и поет.

Д и л ь б а р.

Дильбар поет — она рубашку шьет, Серебряной иглой рубашку шьет. Куда там песня — ветер не дойдет Туда, где милый ту рубашку ждет. Атласом оторочен воротник, И позумент на рукавах, как жар. Как будто все сердечное тепло Простой рубашке отдает Дильбар.

Вот и последний стежок… Посмотри, мама. Ему понравится?

С т а р у х а . Некому уже больше одеть эту рубашку. Нет рук, которые бы взяли ее. Нет уже больше моего сына. Земля стала ему рубашкой.

Д и л ь б а р. Неправда. Неправда!

С т а р и к. Да, ничего уже теперь не коснется его. Ни пуля, ни железо, ни человек.

Д и л ь б а р. Нет-нет! (Обратись к другому.) Пойдем скорее на почту. Надо быстрее отправить мой подарок.

Ч е л о в е к. Какой подарок? Кому?

Д и л ь б а р. Ты спрашиваешь — кому? Ты был его другом!

Ч е л о в е к. Он мертв. Предатели не живут… Даже в памяти. Не упоминай больше его имени.

И м н о ж е с т в о д р у г и х л ю д е й. Рубашка? Какая рубашка?

— Этого номера полевой почты уже не существует. Мы не можем послать посылку.

— Его разорвало на моих глазах. Мы бежали на прорыв, и взрывом мины…

— Он погиб во время перестрелки. Они перебили абверовцев и ночью стали переходить реку. Он погиб еще во время восстания в первом батальоне.

— Голубая рубашка? Ему не нужна ваша рубашка. Есть достоверные данные, что на нем черный мундир. Он забыл вас. Забыл родину. У него очерствело сердце, и он забыл все! Таким, как он, нужна не рубашка, возвращающая жизнь, а саван мертвеца!

— Его нет, нет!

Д и л ь б а р. Вы не знали его. Как может очерстветь его сердце, если он любит меня? Как может он умереть, если я люблю его? (Оборачиваясь.) Но даже если он погиб, засыпан землей, то он все равно ждет моего подарка! В моей рубашке он оживет!

Г о л о с а. Сумасшедшая!

— Она свихнулась!

Д и л ь б а р. Это древнее поверье. Народ не может обмануться. (Полуулыбаясь-полуплача.) Если его тело в ранах, раны зарубцуются. Даже пепел, если только собрать его и накрыть рубашкой… Даже пепел!

Г о л о с. Она сошла с ума!

Д и л ь б а р. Это мир сошел с ума. Он взял у меня моего любимого и не отдает. Я найду тебя, милый! Я найду и спасу тебя! (Уходит в мир, в котором пылает война.)

Дильбар идет — Она рубашку милому несет. Куда там ветер — песня лишь дойдет Туда, где милый ту рубашку ждет.

Появляется С.

С. (глядя на идущую женщину). С замороженной улыбкой на лице, с обезумевшим взглядом огромных глаз, с ребенком в руках, замотанном в грязное тряпье, куда ты идешь, неизвестная мать моя? Линии фронтов, горящие поля, хаос вздыбленной земли. Пляшет смерть перед тобой, а чистая любовь твоя даже не замечает ее. Ты веришь, что твоя любовь спасет любимого, что она заставит отступить от него и смерть?.. Взрывы, горит земля, черный дым и пламя, пламя… Иногда память как вязь снов. Снов детства.

Д в о е э с э с о в ц е в в ч е р н о м. Кто такая?

Д и л ь б а р. Меня звали Евой когда-то. Я ищу своего Адама. Вы его не видели? Я вышила ему голубую рубашку!

Э с э с о в е ц. Документы?

Д и л ь б а р (показывая рубашку). Вот. Я сама вышила ее.

Д р у г о й э с э с о в е ц. Отбери у нее это тряпье. Обыскать!

Д и л ь б а р. Отдайте мне голубую рубашку.

Э с э с о в е ц. Направо. Лицом к стене! Быстро.

Ч е л о в е к в б е л о м х а л а т е. Зубы! Поднять руки. На месяц ее хватит. Налево! Шнель!

Э с э с о в к а с х л ы с т о м в р у к е. Шнель! Поля империи ждут антропогенных удобрений. Быстро! Костедробилки стоят из-за отсутствия мешков. Работать! Шнель!

С. Сначала нас держали вместе с матерями. Мы не имели и отдельных номеров. У нас были те же номера, что и у взрослых. Та только разница, что пятизначный номер не помещался на маленьких ручонках, и нам вытравляли его на бедре… А потом нас отделили. В память навсегда врезано это воспоминание. Меня уводят, а мать склонилась с толстой иглой над грубой мешковиной. Чему она улыбалась, тогда? Какая картина стояла тогда в ее неподвижных глазах?

Эсэсовка с хлыстом в руке уводит Р е б е н к а — он плачет, цепляется, кричит, глаза матери незрячи, слух ее поражен, она держит в руках мешок.

Д и л ь б а р (любуясь своим шитьем и напевая).

Рубашка сшита. Может быть, вот тут Еще один узор и бахрома. Глядит Дильбар с улыбкой на шитье, Глядит и восхищается сама. Вдруг заглянул закат в ее окно И на шелку зарделся горячо. И кажется Дильбар, что сквозь рукав Просвечивает смуглое плечо.

(Глядя на мешок и поднимаясь.) Я опять сшила тебе рубашку. Слышишь, милый?.. Я прошла уже тысячи километров, и везде — страдания, смерть, кровь. Почему ты не отзываешься? Куда ты ушел? Столько мертвых, и каждый из них с твоим лицом! Как мне узнать тебя?.. Чей-то стон. Наверное, это стонет израненная земля? Или души погибших взывают к любви? А может… Может, это стонет твоя душа? (Уходит, тает, словно видение.)

С. Странен этот мир. Странен, прекрасен, печален.

Появляется П о э т.

О н (глядя в ту сторону, в которой скрылась женщина). Так часто я вижу тебя. Ты как будто утренний туман родных полей. В каком-то снежно-белом платье. (Внезапно.) Кто? Кто здесь?

С. Я.

О н. А-а, ты мой двойник. Все идешь по следу?

С. Да.

О н. Скоро уже этот след оборвется.

С. Ты чувствуешь это сам?

О н. Грязь, смрад, смерть. А я вижу порой, как жизнь снова входит в берега и дети бегут в лугах. Слышу, как поют шмели свою колыбельную цветам. Цветы тоже как дети, и их много у земли… От слез потемнели избы сел, репейник цветет. Нас не будет, но через слезы, пепел человек опять вернется к себе. (Страстно.) К своей доброй сути. И земля опять оденется в зелень, просветлеет. А там, где серый бурьян, чтобы согреться глазам детей, из ран, кровавых ран земного сердца, проклюнутся цветы.

С. Да, все будет так.

О н. Так? Скажи, в мире, в котором живешь ты, уже нет зла, крови? Молчишь?.. Конечно, человек растет медленно. Смешно, наивно думать, что все придет так быстро. Но ведь придет! Хочется думать, что придет! Ведь так?

С. Наверное, иначе все бессмысленно. Человек или пуля? Трава или коса? Меня это интересует. Что сильнее? Огромная, продуманная до мелочей нацистская машина или человек?

О н (после паузы). Я хочу испытать последнее. Последнее в этом мире.

Появляется П а л а ч.

П а л а ч. Торопишься? Все скоро испытаешь. Все.

О н. А тебе уже не терпится положить в карман свои тридцать марок? Проверь лучше гильотину! Вдруг затупилась?

П а л а ч. Мне не платили бы жалованья, если бы я не ценил свое ремесло. Инструмент всегда в порядке. Никто не любит нас, а мы необходимы.

О н. И палач страдает. (Издеваясь.) Его мечта — получить благодарность от казненного. (С.) Выходит, и в палаче живет что-то человеческое. Как долог еще путь. Сколько нечеловеческого надо еще вытравить из человека.

П а л а ч. О чем он? Свихнулся? Многие свихиваются.

О н. Не дождешься ты благодарности. Разве только жалости? Мне жалко в тебе человека, который умер. Первый человек, которого ты казнил, был ты сам.

П а л а ч. Я первый, будут и последние. (Безумно.) Когда я стану главным палачом мира, на земле останутся одни головы. Головы! Желтые, белые, черные! (Хохочет.) Миллиарды голов!

С. А ты знаешь, палач, что поэты не умирают. В этот раз тебе не удастся ничего.

П а л а ч. Головы и марки!

О н. Иди прочь! Я еще жив.

П а л а ч. Для каждого приговоренного я на этом свете последний человек. Меня вы все видите последним. А на том свете я — первый! К тому первому приходит человеческая душа? (Все более безумно.) Все вы ко мне приходите! Ко мне!.. Сколько уже вас! (Защищаясь.) Не надо! Не надо! Меня любить нужно! Любить!

О н. Прочь.

Палач исчезает, растворяется во мраке.

(Обернувшись к С.) Иди и ты. Твое время не пришло. Мой след еще не оборвался. Нужно сделать еще несколько шагов.

С. А что заставляет тебя делать эти шаги? Что тебя заставило принять немецкую присягу, заменить лицо маской? Почему ты не побоялся окунуться в самую грязь? Я часто думаю, смог ли бы я поступить так. Ведь ты поэт. Тебя взяли в плен раненым. Перед судом совести ты был бы оправдан. Ведь ты мог остаться просто пленным. И, может быть, выжить? Ведь сотни тысяч людей…

О н. Что? (Очнувшись.) Разве ты еще здесь?

С. Прости. (Уходит.)

О н. Один и тот же сон. Каждую ночь. (Немигающим, остановившимся взглядом смотрит сквозь пространства.) Я вижу тебя всегда в снежно-белом платье. Ты словно утренний туман родных полей. И так похожа на Дильбар, что иногда я не различаю… Понимаешь, не различаю!..

Возникает Д е в у ш к а - п е с н я.

Вот. Опять? (Шепотом.) Наклоняясь, тихим голосом ты шепчешь мне что-то. Что?

Д е в у ш к а - п е с н я. Я шепчу тебе о любви.

О н. Да-да. И каждую ночь. Ты приходишь, а я точно оказываюсь в другом слое сна. Тревожной рукой ты гладишь мне волосы. Знаешь, пробуждение и сладко и горько одновременно. Зачем ты приходишь ко мне, моя муза? Твоя судьба здесь, как и моя, — немота, смерть. Тебе здесь не место.

Д е в у ш к а - п е с н я. Мое место не только там, где красота. Оно всюду, где человек.

О н. Тебя убьют здесь, как и меня.

Д е в у ш к а - п е с н я. Меня убьют, если ты не защитишь меня, если откажешься от меня. Я прихожу к тебе для того, чтобы ты выполнял свой главный обет. Обет поэта.

О н. Трудно писать рядом со смертью. Она все обессмысливает.

Д е в у ш к а - п е с н я. И именно поэтому ты будешь писать. Чтобы противостоять смерти. И ты не умрешь, пока не напишешь своих главных стихов.

О н. Может быть. В голову приходят образы. Но я ничего не записываю. А столько мыслей! Порой они идут как лавина. Я столько бы написал теперь.

Д е в у ш к а - п е с н я. Все это время я буду с тобой.

О н. Да, будь со мной.

Д е в у ш к а - п е с н я. Я с тобой. Я рядом. Помни об этом.

О н (шепотом). Да. Да.

Д е в у ш к а - п е с н я. Я буду с тобой всегда. Даже и после смерти. Всегда, вечно. Благодаря тебе, таким, как ты, живу я. И благодаря мне будешь жить ты. Вечно. Вечно.

Шепот становится тише. Все заволакивается пеленой, исчезает.

II.7. ЕДЛИНО, ПОЛЬША, ОТДЕЛ «1-Ц» ПРИ ВОЛГО-ТАТАРСКОМ ЛЕГИОНЕ, 6 АВГУСТА 1943 ГОДА

Р у н г е и Я м а л у т д и н о в. Быстро входит Х е л л е, берет лежащую на столе трубку телефона.

Х е л л е (по телефону). Да, господин полковник… Да!.. Нет, это не входит в мои функции. Командуете легионом вы, и эта сторона по вашей части… Склады с оружием должны быть взяты под усиленную охрану. Всюду усиленные караулы… Желательно делать это незаметно. Часть охраны можно прятать в помещениях… Еще одна рекомендация. В эти дни как можно больше учебных занятий с легионерами. У них не должно быть ни минуты времени… Да, наблюдается некоторая активизация. Я незамедлительно доложу вам. (Вешает трубку.)

Р у н г е. Я займусь гримом.

Х е л л е. Сделайте из него красавца.

Рунге выходит.

(Помолчав.) Так, листовки появляются снова?

Я м а л у т д и н о в. По рукам ходят. Многие уже намекают…

Х е л л е. На что же?

Я м а л у т д и н о в. Вроде двадцатого. Больше так сейчас слышишь. Но никто толком не знает. Должен быть какой-то сигнал.

Х е л л е. Сигнал…

Я м а л у т д и н о в. Мне не доверяют. Не знаю почему.

Х е л л е. Ничего, ничего. Главная работа еще впереди. Ведите себя пока так же. Без назойливости. Я думаю, мы заставим их поверить в вас.

Я м а л у т д и н о в. У меня бессонница. Я не могу спать. Я боюсь спать, потому что проговариваюсь во сне.

Х е л л е. Запомните одно, Ямалутдинов. Если выступление произойдет раньше, чем я полагаю и чем вы мне сообщите о нем, то первой жертвой окажетесь вы. Первое, что они сделают, предположить нетрудно. Они ворвутся сюда. А список осведомителей будет лежать даже не в сейфе, а вот здесь… в ящике стола… Ганс!

Появляются ф е л ь д ф е б е л ь и Р у н г е.

Проводи его, Ганс.

Фельдфебель и Ямалутдинов выходят.

Р у н г е. Загримировали. И все же я думаю, зря мы Хисамова взяли. Он еще мог пригодиться.

Х е л л е. Я все больше склоняюсь к мысли, что мы имеем дело далеко не с дилетантами. Курмаш был взят в плен при выброске к нам в тыл со спецзаданием. Прошел проверку в гестапо и абвере. Но, может, главным его заданием было проникновение в легион? И не он один такой. Хисамов еще сослужит нам службу. Сейчас мы вернем ему доверие, и его можно будет использовать и во время следствия. Это птичка более хитрая, чем Ямалутдинов.

Р у н г е. Меня настораживает, не знаю почему, Баттал. На первом допросе он кочевряжился, кочевряжится и сейчас. И в то же время у меня ощущение, что он заговорит… Я бил его по почкам, чтобы не оставлять внешних следов.

Х е л л е. Что, думаете, подсадная утка?

Р у н г е. Надо немедленно приступать к арестам.

Х е л л е. Рано, Рунге, рано. Схватим верхушку, а далеко ли копнем вглубь? Вы уверены, что у них нет еще второго подпольного комитета, который в случае провала первого…

Р у н г е. Чересчур тонко. Как бы не порвалось все.

Х е л л е. Боитесь? На душе неспокойно? Конечно, первую обойму, если они опередят нас, они разрядят сначала в меня, потом в вас. Впрочем, в вас даже в первую очередь. В вас и Ганса.

Р у н г е (криво усмехаясь). Почему же?

Х е л л е. Слава о вас вместе с криками ваших жертв разносится далеко. Вы с нашим милым Гансом, так сказать, великие мастера. Ну, а я всего лишь подмастерье, да и то в области… э-э психологии. (Смеется.) Ну хорошо. Ожоги, кровоподтеки… Все на месте?

Р у н г е. Сейчас покажу.

Вводят Х и с а м о в а. Он обезображен, в рваной одежде. Ф е л ь д ф е б е л ь в угрюмом молчании наносит еще один штрих — разрывает на спине рубаху, обнажая покрытое ссадинами и ожогами тело.

Х е л л е (приглядываясь к Хисамову). Ничего.

Р у н г е. Я бы пустил еще кровь. Пусть будет и настоящая кровь.

Х е л л е. Ганс!

Ф е л ь д ф е б е л ь. Есть.

Х и с а м о в. Зачем кровь? И так на себя не похож.

Х е л л е. Ганс все сделает аккуратно.

Х и с а м о в. Но скажите, чтобы не увлекался!

Х е л л е. Ганс, не увлекайся.

Хисамов и фельдфебель выходят.

Включите запись, Рунге. Надо все же послушать и звуковой фон.

Рунге уходит в другой кабинет. Через мгновенье оттуда, как удар шквала, — ругань следователя и рев, крики истязуемого на допросах человека.

Р у н г е (выглядывая). Как? Убедительно?

Х е л л е. Убавьте немного звук… Так. (Делает жест рукой.)

Становится тихо. Появляется Р у н г е.

Р у н г е. А может, подвергнуть Баттала еще раз обработке? Настоящей?

Х е л л е. Выдержать, не предав, можно всегда. Боль имеет свои границы. Ее заменяют смерть или беспамятство.

Р у н г е. Боль есть боль.

Х е л л е. Это так, но от человека, заранее готового принять все, до смерти включительно, иногда невозможно что-либо получить. Что, если Баттал — это определенный ход в игре? Так не лучше ли ответить на этот ход. Чтобы что-то узнать, есть разные средства. Не только пытающие и выпытывающие, в коих вы, Рунге, специалист, но и провоцирующие и дразнящие. А они мне тоньше щекочут нервы. (Потянувшись и сделав несколько упражнений.) Что ж, будем работать.

Рунге поднимается.

Включите запись. Дверь пусть будет полуоткрыта. Потом я закрою ее сам. И пусть введут…

Снова звучит запись истязания человека, рвет нервы крик Хисамова — полуживотный, получеловеческий, его перебивает ругань Рунге, и опять вопль, рев, стоны, крики: «Кто? Кто? Отвечай, кто?» — «Не знаю я ничего! Не знаю!» — «День и час восстания, отвечай! Структура организации, отвечай!» — «Нет, шкура! Покупай других!» Вводят Б а т т а л а. Ошеломленный криком, знакомым голосом, он застывает на пороге. Стремительно вылетает из своего кабинета Р у н г е.

Р у н г е (обернувшись, с хорошо разыгранной яростью). Тащи его в камеру, Ганс! На лед! На гвозди!

Ф е л ь д ф е б е л ь выволакивает Х и с а м о в а — ноги его ползут, — с силой швыряет на пол. Хисамов в крови.

Ф е л ь д ф е б е л ь (пиная). Вставай, свинья!

Х и с а м о в (шатаясь, поднимается). Не того выбрали, гады! Не из того я материала, что вам нужен… Ничего вы из меня не выжмете.

Р у н г е. Посмотрим, что потом запоешь. Один электрод я посажу тебе на живот, другой суну в ягодицы, а фокусом лучей буду поджаривать… знаешь что? Когда поджаривается эта яичница, у людей, даже совсем лишенных слуха, прорезается голос.

Х и с а м о в (вдруг как бы увидев Баттала). Ты, Абдулла? Чистенький? Взяли вместе, а ты чистенький?

Р у н г е. Он не такой дурак, как ты.

Х и с а м о в. Чистенький? А я в крови! И вы же, вы же мне не доверяли?

Р у н г е (фельдфебелю). Убрать.

Х и с а м о в. Будь проклят, продажная тварь, Иуда! Предатель!

Пинки, затрещины. Хисамов падает от удара. Фельдфебель волочит его к выходу. Рунге выходит вслед за ними.

Х е л л е (после паузы). Проходите, Баттал. Проходите. У вас было время для раздумий. Я не сторонник тяжелых методов допроса, но поймите, их приходится применять.

Б а т т а л (разыгрывая обреченность). Я буду говорить.

Х е л л е. Вот это уже другое дело. Для начала меня интересует ответ на один вопрос. День восстания? Кажется, его именуют как день «X»?

Б а т т а л. Я член комитета. Но функции у нас у всех жестко разграничены. Организационная сторона этого дела лежит не на мне.

Х е л л е. Меня интересует день, на какой намечено выступление.

Б а т т а л (после паузы). Двадцатого.

Х е л л е. Почему двадцатого? Именно двадцатого?

Б а т т а л. На днях годовщина создания легиона.

Х е л л е. Ну?

Б а т т а л. Это время нам очень удобно для связей. Надо решить много организационных вопросов. Поэтому на эти дни падет самый разгар подготовки.

Х е л л е. Выходит, двадцатого? А чем вы можете подтвердить эту дату?

Снова Р у н г е.

Р у н г е. Приехал шеф. Машина у подъезда.

Х е л л е. Хорошо. Отложим ненадолго беседу. Проводите его, Рунге. Пусть подождет.

Рунге и Баттал выходят. На пороге — начальник восточного реферата имперского управления безопасности О л ь ц ш а. Приветствия.

Сегодня вечером хотел выехать к вам с докладом, герр гауптштурмфюрер!

О л ь ц ш а. Слушаю тебя.

Х е л л е. Кое-что прояснилось. Листовки размножены на ротаторе, находящемся в Волго-Татарском комитете. Подлинник изготовляется на пишущей машинке татарской студии радиостанции «Винета». Черновик одной из них вчера обнаружен при негласном обыске в комнате Залилова в Берлине. Налицо, таким образом, довольно разветвленная сеть, охватывающая своим влиянием как подразделения легиона, так и Волго-Татарский комитет.

О л ь ц ш а. Я обещал рейхсминистру, что в первой половине августа я уже смогу доложить, что этот вопрос закрыт.

Х е л л е. Мне нужно еще несколько дней. Есть ряд неясных вопросов. Кто будет выступать, когда, каким образом? Еще в тумане вся расстановка сил. Необходимо пересмотреть решительно весь состав легиона.

О л ь ц ш а. На твою ответственность, Франц, На твою личную персональную ответственность. Смотри не переиграй!

Х е л л е. У охоты свои свои правила. Нажимать на спусковой крючок нужно не позже, но и не раньше. И еще одно: охотнику нужно обладать крепкими нервами.

Долгое время молча смотрят друг на друга.

II.8. БЕРЛИН, СКВЕР У РЕЗИДЕНЦИИ ВОЛГО-ТАТАРСКОГО КОМИТЕТА НА НОЙЕНБУРГШТРАССЕ, 14, 7 АВГУСТА 1943 ГОДА

Б а т т а л и Д ж а л и л ь.

Д ж а л и л ь. Тебя выпустили?

Б а т т а л. А почему бы не выпустить? Арестовали за болтовню, слов доносчика, к счастью, никто не подтвердил, поэтому пришлось освободить. (Усмехаясь.) Такова версия моего возвращения.

Д ж а л и л ь. Ну?

Б а т т а л. Мне нужно добыть подтверждения, что выступление двадцатого. И держать Хелле в курсе о каждом вашем шаге. В частности, о тебе. Сейчас вот за нацистской литературой приехал.

Д ж а л и л ь. Дальше?

Б а т т а л. Быть может, действительно меня спасла моя наивная физиономия? Не знаю, убедил ли я Хелле. Скорее всего, он сделал вид, что я его убедил.

Д ж а л и л ь. Так думаешь?

Б а т т а л. Завтра опять встречаюсь с ним на какой-то вилле.

Д ж а л и л ь. Чем интересовался? О чем спрашивал?

Б а т т а л. Структура организации. Состав комитета. Есть ли связи с нашими разведорганами?.. Я напел в общем плане, как договаривались, про польское Сопротивление. Вопросы скачут, скользят, повторяются в разных вариантах. И вроде все мелочь, все второстепенно. Не успеваешь сообразить, что можно, что нельзя, а он ловит. Единственное спасение — упирал на то, что у меня узкий профиль работы — листовки. Но опять же и листовки! Сразу веер вопросов — где, когда, кто?

Д ж а л и л ь. Значит, сделал вид. (После паузы.) Что делать, черт возьми!

Б а т т а л. Мне кажется, он понял, для чего я был подослан к нему. Курмаш предлагает ликвидировать его. У него все в руках! Все нити! Не у Рунге они, не у Ольцша — у него.

Д ж а л и л ь. Где ликвидировать? Как?

Б а т т а л. Есть один вариант, но его нужно еще проверить.

Молчание.

Еще одна вещь. Хисамов не предатель. Я сам был свидетелем, когда его пытали. Все тело исполосовано, лицо разбито, на спине и груди ожоги. Паяльной лампой, что ли? Он не сказал ничего.

Д ж а л и л ь. Да?

Б а т т а л. Меня так… Почти не пытали.

Д ж а л и л ь. Страшно, когда теряешь веру в того, кто рядом. До сих пор не могу забыть того… в Пиотрокуве.

Б а т т а л. Не хватает людей. Что, если все-таки привлечь Ямалутдинова? Курмаш сейчас тоже — за. Пятнадцать человек, которые есть в его группе, могут нам пригодиться.

Д ж а л и л ь. Что вы так мечетесь? Как можно без настоящей проверки? Нервы, что ли, совсем вразнос пошли!

Б а т т а л. Присмотрись к нему сам еще раз. По-моему, парень надежный. Ты же знал его по лагерю. Проверим в каком-нибудь деле, свяжем чем-то, чтоб возврата не было. Нас сегодня вместе послали за литературой.

Д ж а л и л ь. Торо́питесь, Абдулла! Горячку порете!

Б а т т а л. Не знаю. Сегодня повесился один из наших. На ремне. К спинке кровати привязал ремень — и на полу.

Д ж а л и л ь. Кто?

Б а т т а л. Ты его не знал. Это насчет нервов. Сдали, видно. (Отвечая на молчаливый вопрос Джалиля.) Боязнь не выдержать пыток, страх выдать имена в случае провала… Я его не осуждаю. Никто не знает заранее, что он способен выдержать. И вот, чтобы не провалить… По крайней мере, честно, а? Разные есть люди. Нельзя всех по себе мерить. А у нас какой-то вирус недоверия!

Д ж а л и л ь. Все это извечная проблема всякой закрытой деятельности.

Б а т т а л. Я не могу простить себе, что предал Хисамова. Пусть в мыслях! Его пытали, каждую минуту своего молчания он оплачивал черт знает чем, а мы все, и ты, и Курмаш, и я, — все быстро, сразу, внезапно!.. Не он предал нас, а мы его. Откуда эта подозрительность даже к друзьям, к тем, кто делает с тобой одно дело? И этот парень, Ямалутдинов… Я не виню тебя. Мне самому эта история с его группой казалась подозрительной. Но я познакомился с людьми его группы. Настоящие ребята. Понимаешь, невозможно работать, невозможно вовлекать новых людей, если отказывать им в доверии. Конечно, и оно!.. Я понимаю тебя. Здесь тупик.

Д ж а л и л ь. Единственное средство — разделять людей на обособленные группы, чтобы уменьшить потери. И хватит об этом.

Б а т т а л (после паузы). А может быть, в нашей душе сломалось что-то, а? Или переродилось?

Д ж а л и л ь (задумавшись и ответив не сразу). Сейчас война.

Б а т т а л. На войну все списать можно.

Д ж а л и л ь (после паузы). Ладно. Я согласен на ликвидацию Хелле. Надо только, чтобы он заговорил… И насчет Ямалутдинова. Возможно, ты и прав. Проверьте его на этом деле.

Б а т т а л (увидев, что лицо Джалиля снова омрачилось и стало словно каким-то отчужденным). Ничего, Муса. Все будет хорошо.

Д ж а л и л ь. Через два дня буду в Едлино. До встречи.

Пожимают руки, расстаются. Баттал уходит.

(Глядя ему вслед.) Предчувствие какое-то. Откуда?

Появляется А л м а с.

А л м а с. О, Залилов! Гуляете?

Д ж а л и л ь (здороваясь за руку). Да, люблю. Природа все-таки совершенна. Кажется, по крайней мере, совершенной. Чего не скажешь о человеке, а, господин Алмас?

У обоих на лицах подобия улыбок.

А л м а с. Немец Фихте когда-то охарактеризовал нашу эпоху, — впрочем, он это сделал еще в прошлом веке, — как состояние завершенной греховности.

Д ж а л и л ь. А мы все жаждем перехода к состоянию оправдания. Похоже на жажду над ручьем?

А л м а с (придерживая Джалиля за локоть). Вокруг меня, похоже, ведутся какие-то интриги. И вас почему-то Ольцша обласкивает вниманием.

Д ж а л и л ь (с усмешкой). Мне бы ваши переживания, господин Алмас.

А л м а с (резко). Кстати, когда наконец вы покажете нам свою антикоммунистическую книгу?

Д ж а л и л ь. Я еще не закончил ее. Но скоро. Теперь не до рукописи. Впереди годовщина легиона. Готовим большую концертную программу. Хочется устроить хороший настоящий концерт.

А л м а с (долго смотрит на Джалиля, потом, словно вдруг опомнившись, поспешно кивает головой). Да-да! (Уходит.)

Д ж а л и л ь (смотрит ему вслед). Обанкротившийся купчишка! Ты со своим антикоммунистическим капиталом обанкротился еще в семнадцатом году! Подонок! Продержаться бы только!

Из глубины времени смотрит на него С., появившийся еще раньше.

С. Еще несколько шагов. Но как зыбка почва под ногами!..

II.9. ЕДЛИНО, МАЦКОВЕЦКА, 7, ВИЛЛА ДЛЯ АГЕНТУРНЫХ ВСТРЕЧ ОТДЕЛА «1-Ц», 9 АВГУСТА 1943 ГОДА

Б а т т а л с пистолетом в руках у двери. В другой стороне комнаты, словно вжавшись в стену, — Я м а л у т д и н о в. У стола, в широком кресле, связанный, с кляпом во рту, — Х е л л е. Входит К у р м а ш. В руке у него тоже пистолет.

К у р м а ш. Здесь еще одна комната. Обзор почти круговой. Все тихо.

Б а т т а л. Конечно, подходы просматриваются. Все будет в порядке.

К у р м а ш. Да, дом на отшибе. Справа только… Там забор уходит к реке.

Б а т т а л. Ничего. Недолго.

К у р м а ш. Тебе придется скрыться.

Б а т т а л. Уйду к полякам.

Я м а л у т д и н о в. А его? Куда его потом?

К у р м а ш. Тело поместится в багажник. (Батталу.) Да, забыл. Новые документы есть?

Б а т т а л. Передали. При мне.

Я м а л у т д и н о в. Но если стрелять, будет слышно. Дом наверняка под наблюдением.

К у р м а ш. Никто не будет стрелять. Сними ремень. Он у тебя тонкий, подойдет.

Я м а л у т д и н о в. Ремень?

Б а т т а л. Ты что, болван, думаешь, мы пришли сюда в игрушки играть?

Я м а л у т д и н о в (снимая ремень). Я… я не не смогу.

Б а т т а л. А я размозжу тебе голову!

К у р м а ш. Спокойнее.

Я м а л у т д и н о в. Для меня это впервые в жизни. На фронте — это другое дело, но когда так…

К у р м а ш. Для нас тоже.

Я м а л у т д и н о в. У него родинка! Возле уха! (Скорчась, вдруг изгибается в поясе.) Тошнит.

Б а т т а л (схватив его за шиворот и подняв). Ты начинаешь мне не нравиться, дорогой мой. Думаешь, в подполье можно обойтись без этого? Это война. И она идет и здесь.

К у р м а ш. Без разговоров. (Ямалутдинову.) Ты сам просил, чтобы тебе поручили что-нибудь. Твоя просьба удовлетворена.

Я м а л у т д и н о в. Да… Да-да! (Снимает ремень, делает петлю.) Я все сделаю.

Б а т т а л (взглянув на Хелле). Он хочет что-то сказать.

К у р м а ш. Вынь у него кляп.

Я м а л у т д и н о в. Нет. (Испуганно.) Не надо! Не надо!

Баттал вырывает изо рта Хелле кляп.

Б а т т а л. Ну? Будешь говорить?

Молчание. Ямалутдинов, побелев, почти теряя сознание, бессильно прислоняется к стене.

Х е л л е (тяжело дышит). Ваш новый юный друг плохо чувствует себя. Скажите ему, чтобы он успокоился… Однако какая наглость — устраивать ловушку в конспиративной квартире. Похоже на акт отчаяния. Играете ва-банк?

К у р м а ш. Список лиц, подлежащих аресту. Список осведомителей. День и час начала операции? Право на жизнь в ответах на эти вопросы.

Х е л л е. Право на жизнь? У меня его нет, как и у вас. (Усмехнувшись.) В крови современного человека не только любовь к жизни, но и любовь к смерти… Подождите, Курмаш! Прежде чем вы наденете на меня свою петлю… Маленькая просьба, господа!

К у р м а ш. Я уже сказал, о чем только может идти речь.

Б а т т а л. Мы не бьем тебя по почкам, мерзавец. А возможно, надо бы!

Х е л л е. Последняя просьба? (Поспешно.) Да, мы враги, и никогда не может быть между нами примирения. Вы — парвеню в мировой истории, недавнего происхождения. Вы не имеете еще корней в глубине мировой жизни, а наши корни, возможно, уже подгнили. Возможно, и так! Возможно, что и впереди еще последняя борьба добра и зла для окончательного выявления основ бытия! Но какими бы врагами мы ни были, нас что-то и объединяет. Ведь можно понять даже и врага! Последняя просьба, господа!

Б а т т а л. Ну? Только быстро.

К у р м а ш. Какая просьба?

Х е л л е. Всю эту неделю, всю неделю я пытался выяснить дату дня «X». Собственно, даже причина моей смерти — в ней. Иначе бы я не оказался здесь. Я взываю к вашей человечности!

Б а т т а л. Ну?!

Х е л л е. Я проиграл игру с вами. В моем присутствии вы говорите свободно. Значит, вы уверены в моем молчании. Я вычеркнут вами уже из списка живых. Теперь, когда я на краю смерти… Когда, когда, господа? Я хочу только знать, из-за чего я умираю.

Молчание. Хелле переводит взгляд на Баттала, на Курмаша.

К у р м а ш. Ладно, все. Нет больше времени.

Х е л л е. Это не праздное любопытство. Это мой последний вопрос. Я хочу знать, где я проиграл? В чем?

Б а т т а л. В чем? А в том, что не двадцатого, а четырнадцатого! В том, что тебя, падаль, уже не будет в это время, и все твои хитрости, вся твоя сеть лопнет! (Ямалутдинову.) Давай!

Я м а л у т д и н о в. Сейчас, сейчас…

Х е л л е. Четырнадцатого. Значит, выступление четырнадцатого.

Снова взгляд его лихорадочно обегает лица всех, чуть задержавшись на Ямалутдинове. Глаза его, казалось, вылезают из орбит, пожирают людей и пространство. Вдруг раздается тихий смех. Смех переходит в хохот.

(Ямалутдинову.) Я избавлю вас, юноша, от неприятной повинности.

Резкое движение головой вниз. Он надкусывает ворот рубашки и тут же замертво повисает на веревках. Баттал и Курмаш бросаются к нему. И только Ямалутдинов, отступив и вытирая со лба, с шеи пот, кажется, еще глубже вдавливается в стену.

К у р м а ш. Надо отдать ему должное. Этот фанатик победил в себе инстинкт самосохранения. Выбрал только легкую смерть.

Б а т т а л. Цианистый калий.

К у р м а ш (увидев Ямалутдинова). Что?

Ямалутдинов — лицо посеревшее, глаза неподвижны — оседает по стене вниз, что-то неслышно бормочет, шевелит губами.

Что еще?

Я м а л у т д и н о в. Меня мутит. Голова кружится. Ничего, ничего.

К у р м а ш (резкий поворот головы). Над чем он так смеялся?

Б а т т а л. Уходим?

К у р м а ш. Развяжи его. И вытаскивайте. (Ямалутдинову.) Поднимайся! Живо!

Б а т т а л (толкая Ямалутдинова). Ну? (Ругается и вместе с Курмашом выносит труп.)

Я м а л у т д и н о в (поднявшись и двигаясь по комнате, как сомнамбула). Я сейчас! Я забыл… (Что-то ищет.) Что же делать? Хелле мертв. Отступить? С ними? А если найдут список осведомителей? Да нет, не найдут. Что же? С кем? С кем?! (Вихляющаяся из стороны в сторону фигура и безумие отчаяния в остановившихся глазах.) Что же делать?

II.10. ЕДЛИНО, ОТДЕЛ «1-Ц» ПРИ ЛЕГИОНЕ, 10 АВГУСТА 1943 ГОДА

О л ь ц ш а (с бумагами в руках). Медлить больше нельзя.

Входит Р у н г е.

Р у н г е. Труп Хелле действительно зарыт в лесу. Я послал туда людей.

О л ь ц ш а. Вы были накануне погрома. Они чуть не провели вас. Чистая случайность!.. Давайте сюда этого Ямалутдинова.

Р у н г е (подойдя к двери). Давай сюда Ямалутдинова.

Ф е л ь д ф е б е л ь вводит Я м а л у т д и н о в а.

О л ь ц ш а. Смелее, смелее. Ты находишься среди друзей. Здесь ничто тебе не грозит.

Я м а л у т д и н о в (посеревший, обессиленный внутренней борьбой, словно раздавленный). Если бы я что-то попытался сделать, они бы убили меня… И потом, господин Хелле дал мне знак, чтобы я…

О л ь ц ш а. Я понял тебя, понял. Ты вел себя правильно.

Я м а л у т д и н о в. Курмаш с Батталом считают, что связали меня этим. А я с вами.

О л ь ц ш а. Итак, выступление четырнадцатого?

Я м а л у т д и н о в. Да.

О л ь ц ш а. Ты сам слышал? Своими ушами?

Я м а л у т д и н о в. Слышал.

О л ь ц ш а (Рунге). Приступайте. По утвержденному списку. Одно исключение. Залилова пока не трогать. Его в Берлин, остальных — немедленно брать. (Уходит.)

Р у н г е. Ясно. (Набрав на диске телефона двузначный номер.) Начинайте. По утвержденному списку. Залилова изолировать.

Ф е л ь д ф е б е л ь. Придется поломать кости. Работы много.

Р у н г е. Кого-нибудь дам. (Уходит.)

Ф е л ь д ф е б е л ь (заметив Ямалутдинова). Ты еще здесь? Пошел вон! Не сюда. В ту дверь.

Я м а л у т д и н о в. Да-да, я сейчас, сейчас.

Ф е л ь д ф е б е л ь. Быстро. Быстро. (Поспешно выталкивает Ямалутдинова.)

Из другой двери в кабинет вталкивают Б а т т а л а. Пространство заполняют н е с к о л ь к о э с э с о в ц е в. Удар. Второй, третий, еще один… Слышны только звуки ударов. Баттал падает.

Р у н г е (появившись из двери, подскочив). Явки? Отвечай! С кем встречался? Отвечай! Разуть его! Ганс!

Ф е л ь д ф е б е л ь. Здесь. Здесь я.

Баттала уволакивают в соседний кабинет. И уже оттуда слышны голоса.

Р у н г е. Кто в составе партийной организации? Отвечай! Связные? Отвечай! Ваши задачи? Отвечай!.. Под напряжение! Пусть попляшет в пляске святого Витта! Ну? Ты был говорлив, когда спровоцировал свой первый арест. Ну?! В живот ему сунь электрод! В рот! В уши!

Вталкивают К у р м а ш а.

(Выбежав и обрабатывая уже его.) Советую быть благоразумным. Количество людей в организации? Ее структура?

И снова — удар за ударом. Ногами, стальной цепью, медным прутом.

К у р м а ш (словно в забытьи, разбитыми в кровь губами).

Коль обо мне Молва пройдет: Мол, упал на дороге я, Отстал, не встал, — Не верь!..

Э с э с о в е ц. Он смеется, сволочь. Стихи Залилова! Он издевается над нами!

Р у н г е. Где щипцы? Связать! Раздеть!

И снова рев озверевшей, не могущей насытиться кровью своры.

Отвечай! Отвечай! Отвечай!.. Следующего!..

В стороне, где-то на отшибе, — Я м а л у т д и н о в, жалкий, сжавшийся, безумный. Вихляющаяся из стороны в сторону фигура, как сомнамбула, кружит на одном месте.

Я м а л у т д и н о в. Жить, только жить… Плевать на все! Для этих — флаг со свастикой, для других со звездой… Ха-ха! Какие-то тряпки. Умирать ради тряпья? А кто знает, какая тряпка лучше? Кто?! Государство — это мое тело. Одно тело, и больше ничего! Ничего… Пусть умирают. Пусть травятся. Пусть воюют, убивают, пытают друг друга… Пусть подыхают все. Ха-ха! Будут рядом кричать, и я буду кричать. Будут убивать, и я буду убивать! Нашли дурака? (Безумно смеется.) Выжить бы… (С мольбой.) Выжить…

II.11. БЕРЛИН, ГЕГЕЛЬПЛАЦ, 2, ВЕДОМСТВО РЕЙХСМИНИСТРА ПО ДЕЛАМ ВОСТОЧНЫХ ОККУПИРОВАННЫХ ТЕРРИТОРИЙ, 10 АВГУСТА 1943 ГОДА

Р о з е н б е р г (швыряя на стол бумаги). Когда я рассматриваю ваши области, то цифры, нарисованные вами в отчете, представляются мне совершенно недостаточными. Раньше все называлось проще. Разбоем! Это соответствовало законной формуле — отнимать то, что завоевано. Теперь формы стали гуманнее. Несмотря на это, я намереваюсь грабить. И грабить эффективно. И я заставлю вас выполнить поставки, которые я на вас возлагаю.

Р е й х с к о м и с с а р. Армия в России, конечно, должна снабжаться продовольствием России. Это само собой разумеется.

Р о з е н б е р г. Никаких дискуссий.

Р е й х с к о м и с с а р. В Прибалтике у меня дела обстоят хорошо. Но в Белоруссии? Могу я коротко высказать свое мнение?

Р о з е н б е р г. А для чего вы находитесь здесь?

Р е й х с к о м и с с а р. Я хочу давать больше. Более того, я могу дать больше. Но чтобы сделать это, должны быть созданы предпосылки. Пока не будет наконец покончено с бесчинствами партизан и прочих бандитов… Я уже четыре месяца непрерывно кричу о помощи!

Р о з е н б е р г. Мысль фюрера о том, что лишний человеческий материал следует истреблять максимальным использованием на работах, является лучшей из всех возможных по этому вопросу. Если бы вы приложили хотя бы десятую часть необходимой энергии…

Р е й х с к о м и с с а р. Я послал в Германию полмиллиона…

Р о з е н б е р г. Ваши пятьсот тысяч просто смешны. Ваши пятьсот тысяч — крупица! У вас власть. У вас есть вермахт. Есть полиция, отряды эйнзатцкоманд. Вместо этого вы кричите о помощи? Избавление от вшей не вопрос для дискуссии. Это вопрос элементарной санобработки вверенной вам территории.

Р е й х с к о м и с с а р. Для этого нужны части, на которые можно положиться. А мне присылают черт знает что! С такими эйнзатцкомандами, вроде поволжских батальонов, которые, кстати, формируются во вверенном вам министерстве…

Р о з е н б е р г. Что?

Р е й х с к о м и с с а р. Простите. Простите, господин рейхсминистр. Я выразился недостаточно аккуратно.

Тяжелое молчание.

Р о з е н б е р г. Можете быть свободным. В недельный срок представить предложения, как будут производиться поставки в текущем году.

Холодный ритуал прощания. Розенберг раздраженно швыряет карандаш, который держал в руке, нажимает кнопку. Входит п о м о щ н и к.

Гауптштурмфюрер Ольцша и президент Волго-Татарского комитета?

П о м о щ н и к. Ожидают приема.

Р о з е н б е р г. Пригласите.

Вместо рейхскомиссара перед Розенбергом — О л ь ц ш а и Ш а ф и А л м а с. Ритуал приветствий.

(После тяжелой паузы.) Мобилизация на борьбу с большевизмом крупных соединений, сформированных из народов России, — важный военный и политический эксперимент. К сожалению, приходится констатировать, что он не удался. Не далее как вчера фюрер заявил, что все так называемые национальные комитеты оказались не чем иным, как плодами с гнилой начинкой. Только что рейхскомиссар Прибалтики и Белоруссии осмелился бросить мне в лицо чудовищные вещи! Вы ставите меня, дорогие мои друзья, в неловкое положение.

А л м а с. Неприятностей больше не будет. Работа ведется. Аресты уже начались.

Р о з е н б е р г. Работа ведется… Плохая работа.

А л м а с. Дело в том, господин рейхсминистр, что нужно время. Россия не Европа. В Европе человек дисциплинированный и боязливый, а в России совсем другой.

Р о з е н б е р г. Вы покинули Россию, как и я, после революции. Не кажется ли вам, что за столь долгие годы вы утратили непосредственное ощущение этой страны? Что же касается человека — он таков, каким его делают обстоятельства. За какой-то десяток лет мы поменяли головы миллионам людей, и отныне они живут во власти нашей идеологии. Если идея где-то, пусть даже в одном пункте, проявляет бессилие, значит, не все с ней обстоит идеально? Вы хотите уверить меня в этом?

А л м а с. Я приложу все силы, чтобы уверить…

Р о з е н б е р г. Боюсь, что ваших сил для этого явно недостаточно. Вы свободны.

А л м а с (поднимаясь). Я хотел присутствовать, господин рейхсфюрер, при беседе с Залиловым. Я чувствую, как меняется ко мне отношение… Если позволите?

Р о з е н б е р г. В этом нет необходимости.

Алмас выходит.

Порченные молью люди не могут быть лидерами. Провал эксперимента отчасти объясним тем, что мы не нашли лидеров, которые могли бы возглавить националистические движения.

О л ь ц ш а. Большинство из них, к сожалению, отличается изощренной хитростью, безграничным тщеславием, но не проницательностью и умом.

Р о з е н б е р г (раздраженно). Последними качествами должны обладать и мы с вами, дорогой Райнер! (После паузы.) Сегодня после первых лет натиска мир в некоем равновесии сил. Больше того, кривая успеха порой идет даже на убыль… Я знакомился со стихами, которые вы мне доставили, с желанием всецело познать умонастроения враждебной стороны. С желанием понять природу противостоящей идеи! Хочется совершенства, Райнер. Я страдаю от несовершенства этого мира! (Беря в руки фотокопию стихов и бросив на стол.) Подобно Иксиону, прикованному Зевсом к вращающемуся колесу, мы заперты в вечном круговороте действий. Но колесо уже не катится, не идет. При всех колебаниях и иногда кажущихся положительных отклонениях оно неизменно оказывается в той же точке, из которой стремилось уйти. Я убежден, если идея где-то, пусть даже в одном пункте, проявляет бессилие, значит, возможно поражение и больших масштабов. (Постукивая пальцем по листочкам со стихами.) Вот что означают стихи этого человека, находившегося под вашим наблюдением, дорогой Райнер. (Нажимает кнопку звонка.)

Входит п о м о щ н и к.

Залилова.

Помощник выходит. Появляется Д ж а л и л ь.

Прошу вас. Садитесь.

Д ж а л и л ь. Парадоксально. Когда меня повезли в Берлин, я не мог предположить, что этим обязан вам.

Р о з е н б е р г. Почему же? Мы с вами почти соотечественники. Правда, вы татарин, а я из прибалтийских немцев. Но мы оба из России. (Улыбаясь.) И к тому же коллеги. Вы закончили курс в Московском университете по гуманитарному отделению, а я отбыл таковой же в этом университете.

Д ж а л и л ь. Не знал таких подробностей. Они меня очень трогают, господин министр.

Р о з е н б е р г. Как государственному деятелю, отвечающему за политику на оккупированных территориях, мне приходится размышлять над рядом проблем. Как вы думаете, должна ли оккупация определяться лишь чисто военными и экономическими нуждами? Или же ее пределы должны включать в себя также и закладку политического фундамента для будущей организации данных территорий?

Д ж а л и л ь. Вы хотите обсудить этот вопрос со мной?

Р о з е н б е р г. Вся проблема СССР, если иметь в виду обширные пространства, анархический от природы склад характера народов, населяющих страну, и трудности управления, возникающие из одного этого, а также условия, созданные большевизмом, которые являются совершенно отличными от условий жизни и быта Западной Европы, требует совершенно иного подхода к ней.

Д ж а л и л ь. Такой реализм мышления вам нужно было иметь перед началом войны.

Р о з е н б е р г. У вас едкий ум. С вами приятно беседовать. К вопросу о парадоксах! Я представитель режима, ведущего ныне свою решающую операцию, но, как ни странно, врагов рейха лицом к лицу я вижу чрезвычайно редко.

Д ж а л и л ь. Простите, вы оговорились. Вы причислили меня к стану врагов.

Р о з е н б е р г (словно не услышав). И поэтому я решил наконец доставить себе это удовольствие. (Помолчав.) Нам с господином Ольцша все известно о вашей подпольной деятельности. Сейчас, когда мы беседуем с вами, всех ваших единомышленников уже допрашивают в гестапо.

Молчание. Для Джалиля это сообщение — новость, удар. Его лицо остается спокойным, не шевелится ни один мускул, и только мгновенно пересыхают губы, отрешенным делается взгляд.

(Продолжая.) Естественно, что вместе с вашими товарищами вы будете приговорены имперским судом за свои антигерманские действия к смертной казни. Но есть один вариант. Вы лично можете избежать данного приговора. Мы лишаем всякой правовой защиты врагов рейха, но еще Макиавелли сказал, что большому политику не следует становиться рабом собственного слова. Я готов подтвердить истинность и этого парадокса.

Джалиль молчит.

Вы слышите меня?

Д ж а л и л ь (после долгой паузы, с неживой усмешкой). За что же такое исключение из правил?

Р о з е н б е р г. Считайте это моим капризом. (С улыбкой, полной обаяния.) Если же говорить серьезно, вы — поэт. (Поднимая стихи и снова осторожно положив на стол.) Это одновременно человеческий и немалый поэтический документ. Волей случая или судьбы я стал вашим почитателем. И мне бы очень хотелось, чтобы вы занимали в рейхе то место, какое предусматривает для поэта целостность нашей политической идеи. Здесь, не скрою, у меня есть и своя корысть. Тогда идея, которой я служу, пусть в каком-то своем незначительном фрагменте, будет еще совершенней! (С видимой искренностью.) Это моя болезнь. Я уже говорил своему другу Райнеру, что я страдаю от несовершенства. Больше того, оно доставляет мне чисто физические страдания.

Д ж а л и л ь (тяжело усмехаясь). Вы загадочная личность, Розенберг. Оказывается, и вы страдаете. Но боюсь, что я даже не смогу посочувствовать вам.

Р о з е н б е р г (другим тоном). Вы не русский, Залилов. Какое отношение имеет к вам Россия? Мир не забыл, да и сами русские не забыли, что более трехсот лет их государство находилось в зависимости…

Д ж а л и л ь (перебивая). Да, были эти триста лет. Были потом и последующие четыре с лишним других столетия. И все за эти семьсот лет перемешалось. Я не различаю, не различаю даже по лицу, где татарин и где русский. (Улыбаясь.) Может быть, все дело в этом? (Пауза, с еще более холодной улыбкой.) А может, не только в этом! В наше время людей разделяет скорее не столько то, что один немец, а другой русский или латыш… Может быть, все дело в том, Розенберг, что нас с вами разделяет то, что вы нацист, а я…

Р о з е н б е р г. Давайте переведем разговор на практическую почву. В комитете «Идель-Урал» вам, как поэту, было доверено дело пропаганды и культуры. Это довольно незначительная и неопределенная должность. Я предлагаю вам роль главы этого комитета.

Д ж а л и л ь. Любопытно.

Р о з е н б е р г. Мы позволили вам, к сожалению, стать одним из лидеров подполья. Я признаю свою ошибку. И готов закрыть глаза и на ваши ошибки. В Волго-Татарском комитете нам нужен человек, известный среди всех тюркоязычных народов…

Д ж а л и л ь (холодно, жестко). Извините. У меня есть уже профессия. Вы ее называли. Я поэт.

Р о з е н б е р г (со страстью). Политика тоже по своей природе высокая поэзия! Это то поле деятельности, в котором новые комбинации непременно создаются, а не просто открываются и фиксируются. Мир будущего в значительной степени станет миром, сделанным политиками.

О л ь ц ш а. Кроме того, результат. Если бы был результат?

Д ж а л и л ь (резкий поворот головы). Какой результат?

О л ь ц ш а. Вы создали организацию, но она разгромлена. Чем уравновесятся ваши потери? Жалкие листовки? А чем окупится гибель их авторов, их распространителей? Вы вовлекли в свою организацию множество людей. Вы эксплуатировали их восторженность, простодушие, их нетерпение. Вы разжигали в них ненависть.

Д ж а л и л ь. Мы, Ольцша, вернули в их руки оружие! Вернули им доброе имя, родину. В условиях плена и обработки люди сохранили верность долгу, идеям интернационализма. Четыре татарских батальона, которые вы сформировали, не принадлежат и не будут принадлежать вам. Они вне вашей власти!

О л ь ц ш а. Вы пожертвовали тысячами своих соплеменников! Обрекли их на гибель! Так ли уж нуждалась в этой гибели ваша грядущая победа?

Д ж а л и л ь. Если судить в чисто практическом плане, может быть, наша борьба не столь эффективна. Победа будет обеспечена и без нас. Но возможно ли человеку перелагать на плечи других бремя спасения? По крайней мере, мы доказали, что мы еще есть в этом мире.

Р о з е н б е р г. Слава — солнце мертвых. Но не всех мертвых. Ваша родина будет знать вас лишь как предателей.

Д ж а л и л ь (вдруг засмеявшись). Вы считаете, что в силах приговорить нас к смерти, к бесславью, к позору? К чему угодно? Что мы все в ваших руках? Что в ваших руках и наше прошлое, и наше будущее? Жизнь парадоксальна, да! Но что самое парадоксальное, в тот час, именно в ту минуту, когда вы пошлете нас на гильотину, к нам придет бессмертье. Именно в то мгновенье! Я никогда не жил так напряженно и так счастливо, как в эти месяцы. (Издеваясь.) И это наше бессмертье будет еще одним вашим поражением. Причем приговор этот вы уже не сможете отменить… (Пренебрежительно, с откровенной брезгливостью.) Если бы у судьбы были другие варианты. Их нет. И к чему этот нелепый разговор? Он был бы уместен в вашем ведомстве, гауптштурмфюрер, где ваши коллеги пытают сейчас моих товарищей. Так и везите меня туда! Видимо, мой бывший соотечественник действительно болен, иначе чем объяснить?.. (Не договорив, машет рукой.)

Р о з е н б е р г. Вы сами подписываете себе свой приговор.

Д ж а л и л ь (молчит, потом взрывается). Я все делал сам в жизни! Все!

Помедлив еще мгновение, Розенберг нажимает кнопку звонка. Как тень, возникает п о м о щ н и к.

Р о з е н б е р г (сквозь зубы). Увести.

Джалиля уводят.

О л ь ц ш а. Какие будут указания?

Р о з е н б е р г (тихо). Для врагов рейха у нас один закон. (Оставшись один.) Если где-то в одной точке, в одном пункте… Неужели игра проиграна?

II.12. СЕГОДНЯ И ВЧЕРА

Женское лицо с ищущим взглядом и слезой на щеке на фоне пылающего в огне человеческого мира. И под сводом этого мира — С., свидетель, современник, двойник всем живущим.

Появляется К у р м а ш.

К у р м а ш. Кто же предал? Впрочем, это уже неважно. Знакомый священник тюрьмы только что сказал, что завтра в полдень нас обезглавят. Завтра в это время уже не будет нас… В последний раз я проверяю себя. Моя совесть спокойна, в душе тишина… Но в чем был просчет? В чем?

На том же месте П о э т.

О н. Быть может, я в чем-то виноват? Что-то не увидел? Не было ли в нашей концепции слабости? Не в отношении к родине, а в смысле организации… Хотя срок жизни любой подпольной группы короток. Каждый день тысячи и тысячи людей гибнут, уносимые шквалом. Прости меня, мой брат, убитый в Пиотрокуве. Тебя убили, возможно, потому, что я не поверил в тебя… Мы встретимся с тобой завтра. И поверим друг в друга. И протянем друг другу руки. Что сильнее? Слово или стена? Пробьют ли эту стену мои стихи?.. До завтра еще много времени. Достаточно, чтобы подготовиться. Сейчас, на краю жизни, я скорее склонен смотреть на себя как на лист, оторвавшийся от ветки. Он падает с дерева на землю, чтобы удобрить почву. Утешительна мысль, что качество почвы зависит от качества листьев.

Высвечивается т р е т и й ч е л о в е к.

Б а т т а л. Надо думать, что на этот раз дело серьезно. Унтер предложил папироску. Маленький штришок — папироса смертника. Он роздал папиросы и другим одиннадцати приговоренным. Обычно он относится к нам совсем иначе. Поэтому можно полагать, что список, который он держал в руке, говорит о многом. Что ж, пусть так. Самое время выкурить последнюю папиросу. И вспомнить все, что было.

С. Последняя папироса… Как особо важных преступников, их судил имперский военный суд. В ту последнюю перед казнью ночь поэт читал «Фауста» Гёте. История потом донесет слова одного священника, бывшего свидетелем их последней минуты: «Они умерли с улыбкой». С улыбкой, говорю я с недоумением самому себе.

Хохот и смех заглушают слова С. Смех ребенка и хохот взрослого. Маленький человечек — то сын Палача, П а л а ч о н о к — пухлый, розовый, забавляется с игрушечной гильотиной. В руках у него мышь.

П а л а ч. Вот так. Молодец. Еще.

П а л а ч о н о к. А марку?

П а л а ч. Марки я дам тебе потом. Сразу за всех.

П а л а ч о н о к. Тебе платят по тридцать марок, а ты мне даешь только по одной.

П а л а ч. Я отрезаю головы людям, а ты еще пока мышам.

П а л а ч о н о к. Я тоже хочу отрезать людские головы!

П а л а ч. Все придет, сынок. Наше дело божье. Все будет.

П а л а ч о н о к. А завтра мы кого будем казнить? Сегодня двенадцать человек казнили, а завтра?

П а л а ч. Не все ли равно. Шеи, сынок, у всех одинаковы. У всех.

П а л а ч о н о к. Почему ты морщишься? Проглотил что-нибудь?

П а л а ч (подергиваясь в нервном тике, безумно). Они мне все улыбались! Улыбались! (Безумный хохот.)

В стороне, на отшибе — л ю д и, п р о д а в ш и е с о в е с т ь.

Я м а л у т д и н о в. Жить. Я хочу жить! Я никому не делал ничего… Я делал только то, что меня заставляли делать.

С. Ты не будешь жить. Тебя найдут все равно, хотя ты и перекрасишься десятки раз.

Х и с а м о в. Да, это он предал всех! Он! На мою долю выпало горькое счастье работать в подполье с такими людьми, как Джалиль, Баттал, и он, именно он выдал всех нас. Он!

С. Он был не один, к сожалению. Были и такие, кто, предав, потом десятилетия примазывался к чужой посмертной славе, выдавал себя за подпольщика, ходил в героях, писал воспоминания-фальшивки!

Х и с а м о в. Это ложь! Я прошел проверку.

С. У меня свое следствие… (Увидев бредущую женщину.) Свое следствие в этом мире.

В е ч н а я ж е н щ и н а, мать всего человечества, бредет по земле. Кого она ищет уже целую вечность? Кого зовет?

В е ч н а я Д и л ь б а р.

Дильбар поет — она рубашку шьет, Серебряной иглой рубашку шьет. Куда там песня? — ветер не дойдет Туда, где милый ту рубашку ждет. Атласом оторочен воротник, И позумент на рукавах, как жар…

(Оборвав себя.) Столько дорог… Тысячи километров, тысячи тысяч… Где же ты? Куда ты ушел?

С. Спроси у этих!

Но людей, продавших совесть, уже нет.

С л е п е ц (с шапкой на коленях).

Пусть я лежу в крови, в пыли, Пусть я дышу едва. Но сила матери-земли В душе моей жива. Прошел сквозь гром, сквозь едкий дым, Сквозь чуждые края. Из этой тьмы вернет живым Меня любовь твоя!

В е ч н а я Д и л ь б а р. Кто это? Ты? Это твоя песня! Ты жив?!

С л е п е ц. Ты меня путаешь с кем-то, мать.

В е ч н а я Д и л ь б а р. А где тот, кто написал слова твоей песни?

С л е п е ц. Ее поют все. Лучше подай хлеба, и я спою тебе еще.

В е ч н а я Д и л ь б а р. У меня нет хлеба. Вот возьми рубашку. В ней ты будешь бессмертным.

С л е п е ц. Спасибо, мать. Видать, и тебя тронула война. (Поет.)

Прошел сквозь гром, сквозь едкий дым, Сквозь чуждые края…

В е ч н а я Д и л ь б а р. Ты жив, я знаю. Знаю, милый… Но как мне найти тебя? (Оглядывается.) Поля, в которых ничего не растет… (Поднимает чей-то череп.) Может, это ты? Дильбар тебя ищет. Дильбар сшила тебе волшебную рубашку.

Р а н е н ы й (рука на перевязи, костыли).

Плясала смерть передо мной сто раз На бруствере окопа моего. Чистейшая любовь твоя сто раз Меня спасла от гроба моего.

В е ч н а я Д и л ь б а р (прислушиваясь). Опять твои песни? Все время я слышу их. Ты жив, жив! Ты обещал вернуться и вернулся!

С. Мы оба странники с тобой, мать. Ты ходишь по всему миру, и я хожу по нему.

В е ч н а я Д и л ь б а р. Кто ты?

С. Кто? Твой сын, мама. Мне нужно знать, уничтожим человек или неуничтожим. Я ищу неуничтожимого человека. Я твой сын, мама.

В е ч н а я Д и л ь б а р. Да, сын… Возьми рубашку, сынок. Каждому родившемуся на земле я даю голубую рубашку, чтобы война не могла убить его снова. Чтобы смерть была бессильна. Мне нужно вышить много-много рубашек. Прощай, сынок! Мне надо обойти всех и каждому дать по волшебной рубашке… Прощай!.. (Идет дальше.)

Дильбар идет, Она рубашку милому несет. Куда там ветер — песня лишь дойдет Туда, где милый ту рубашку ждет.

С. (держа в руках голубую рубашку). Спасибо за рубашку, мама…

1980

ПЕРЕД ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТОЙ

Драма

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

С а м м а т о в ы:

Л у к м а н,

С а л и х,

М а н с у р.

В е р а Я к о в л е в н а.

Н и к о л а й.

Д и н а.

С о н я.

И в а й к и н.

С а л и х Н а с ы р о в.

Б о р и с.

Н а д я.

Ш о ф е р.

Г о с т и.

НАДЕЖДЫ

I.1

Столб, часы. Силуэты зданий. Слышен звон трамвая.

Д и н а. Кто вы?

С а л и х. Кто? А вы?

Д и н а. Я учусь в педагогическом институте. На вечернем. Днем работаю. А сейчас…

С а л и х. Куда вам надо идти сейчас? Туда? Давайте лучше бродить сегодня там, где никогда не ходим. Сейчас восемь часов. Когда стрелка дойдет до двенадцати — разойдемся. Где бы ни были. На любом перекрестке.

Д и н а. Странно… Вы, наверное, все же… Это прием у вас такой?

С а л и х. Может быть, и прием. А может, настроение такое. Только уговор, эта встреча будет у нас единственной. Не боитесь?

Д и н а. Что ж, пусть. Сегодня — хорошая погода. Пусть.

С а л и х. День как карусель. Вечером там же, где был утром. И вдруг — вы. Неизвестная и чужая. Прекрасная, как незнакомка Блока.

Д и н а. Я еще не читала его. Бралась, и — не нравится.

С а л и х. А это неважно! Да и как может незнакомка Блока читать Блока? Важно то, что прекрасная незнакомка сошла с какой-нибудь страницы… Из первого томика! Где у него там про любовь? И села в битком набитый людьми трамвай. И случайно сел в него я. И мне надо было понять, чужая вы или своя? А вдруг вы не чужая мне и я вам не чужой? Вдруг я вам нужен и вы мне нужны? И вдруг нам нужно было встретиться?

Д и н а. Вам плохо сегодня?

С а л и х. Почему плохо? Наоборот.

Д и н а. А я подумала, что плохо. К людям тянет, когда плохо.

С а л и х. Нет, жизнь прекрасна!

Они уходят. Спустя мгновение выбегают откуда-то, с хохотом, со смехом, взявшись за руки, отряхиваясь от снега.

Д и н а. Какая горка хорошая!

С а л и х. Осталась с Нового года. Не больно? Не ушиблась?

Д и н а. Нет! А смотрите, какие звездчатые снежинки. Как будто на парашютиках.

С а л и х. Хотите сказку? Это десант. Это живые существа, их только не видно простым глазом. Они все поэты, музыканты, художники. Пока люди спят, они захватят город. К утру город будет уже другим. Только живут они очень мало.

Д и н а. Как мы?

С а л и х. Почему как мы?

Д и н а. А помните? Я где-то читала. Они катались тоже с горы. Ну, не с такой горки, а с настоящей, высокой. И на санках! И на самом крутом спуске он ей сзади кричал: «Люблю!» Она не могла обернуться, помните? А внизу под обрывом он молчал или смеялся, как будто ничего не случилось…

Вдруг словно крик — то сирена «скорой помощи».

С а л и х (после паузы). Не холодно? Не замерзла?

Д и н а. «Скорая помощь», беда у кого-то. Мы посидим, ладно? Устала.

С а л и х (присаживаясь на скамью). Я медик. Не врач, работаю сейчас в лаборатории. Но приходилось… Их было двое, муж и жена. Оба геологи. Она заболела энцефалитом, пошли на трех лошадях, а до поселка около семидесяти километров. Рации у них в отряде почему-то не было, вертолет вызвать не могли, а надо было успеть ввести сыворотку. Ночь, палатка, ни одной души, и она рядом с ним, в спальном мешке. Он поседел в ту ночь. Все это я узнал потом, а тогда гляжу, в амбулаторию вваливается кто-то седой, ее тащит. Глаза шальные. «Нельзя ли оживить, оживить нельзя ли?»

Д и н а. Не надо, пожалуйста. Я хочу! Этот вечер… Я хочу радости сегодня! Только радости!

Снова крик сирены «скорой помощи», но уже удаляющийся, затихающий.

С а л и х. «Я буду любить тебя столько, сколько звезд на небе. — Да, милый, да. — Столько дней, сколько звезд на небе. — Да, милый, да. — Столько лет, сколько звезд на небе. — Да, милый, да… А утром звезды погасли…»

Д и н а. Чьи это стихи? Это — страшные стихи!

Они поднимаются, идут. Снова останавливаются.

С а л и х. Двенадцать. Уже двенадцать.

Д и н а. Уже? (Взглянув на часы.) У вас часы врут. Я сегодня проверяла утром.

С а л и х. Что толку от двух-трех минут?

Д и н а. Расставаться здесь? Какая ерунда! Вы ведь говорили сами, что все случайно. И все на самом деле случайно. Мы могли бы встретиться не здесь, а где-то в другом городе!

С а л и х. В другом?

Д и н а. Допустим, мы где-нибудь западнее? Какая разница, где мы сейчас! А там еще нет двенадцати, и надо перевести стрелки. Мы не здесь, понимаете? Мы в Бресте, Львове, Риге — где угодно. Мы там сейчас. На какой-нибудь улице.

С а л и х. А дома? Дома не будут ругать вас?

Д и н а. Дома? Если бы!.. Мама умерла недавно. Два месяца назад. А папа еще раньше. Рак.

С а л и х. И как же вы теперь?

Д и н а. Одна. Трудно. А вы?

С а л и х. Нас с братом в этом городе воспитывал Самматов, дядя по матери. У него своих детей нет. Мать я не знаю. А отец в деревне. У него своя жизнь.

Д и н а. Значит, ты тоже как бы сирота?

С а л и х. Ты говоришь… «ты»?

Д и н а. Да, ты.

Бьют городские часы.

Двенадцать. Все-таки уже двенадцать.

С а л и х. Ладно, пусть будет так, как хочешь. Переведем стрелки на два часа.

Д и н а. Два часа — это целая жизнь. Я проснуться боюсь. Вот приду домой и проснусь. И буду думать, было все это или не было? Какой-то человек подарил мне сегодня этот вечер. Наверное, в этом и смысл жизни? Хоть немножко добра, горсточку маленькую, а подарить неожиданно кому-нибудь, да?

С а л и х. Нас только двое сейчас в городе.

Д и н а. А может, и в мире? Давай обойдем вокруг земного шара!

С а л и х. У кого-то есть роман. «Мы будем любить друг друга завтра». Вокруг земного шара, говоришь?

Д и н а. Да! Ведь мы могли бы встретиться где угодно. Какая разница! Ведь кто-то ходит сейчас по земле и где-то там, далеко-далеко! А может, это тоже мы? Опять мы? Всегда мы? Я боюсь, когда звезды гаснут… Я не хочу, чтобы они гасли!

Уходят. И только голос Дины, беспомощный, ломкий, звучит еще в ночи.

I.2

Начало лета. В квартире Салиха — застолье, празднуется день его рождения. Шум, смех. Звучит музыка. С а л и х и Д и н а.

Д и н а. Я около дома ходила. Боялась.

С а л и х (встречая ее). Ну вот еще, глупости! Пойдем скорее! Ребята из моей лаборатории. Брат. Все свои.

Появляется В е р а Я к о в л е в н а.

Познакомьтесь! Мама Вера, это Дина. Прошу любить и жаловать!

В е р а Я к о в л е в н а. Салих вас прячет почему-то. А я видела вас однажды на улице вместе с ним и порадовалась за него. Проходите, пожалуйста.

Д и н а. Может, на кухне вам нужно помочь?

В е р а Я к о в л е в н а. Дело твое еще молодое. Успеешь на кухне.

С а л и х (обращаясь ко всем). Внимание, внимание, дамы и господа! Эту девушку зовут Диной. (Знакомя ее.) Мой брат. Я тебе о нем говорил… Николай, приятель и друг школьных лет и всех последующих.

М а н с у р. Думаю, будем друзьями. Не знал, что у моего брата такой вкус.

С а л и х. А вот и Соня, коллега по институту.

С о н я. Вы очень милы, Диночка. (Погасшим голосом.) Поздравляю тебя, Салих. От души.

Н и к о л а й (Дине). Познакомьтесь. Тезка Салиха.

Н а с ы р о в (протягивая руку). Меня тоже зовут Салихом. Я первый раз здесь.

Д и н а (растерянно глядя на Соню и Салиха). Я… я тоже первый раз.

Н и к о л а й (положив руку на плечо Насырова). Вместе в школе учились. А сейчас здесь у нас летчиком-испытателем. У дома случайно встретились. Затащил сюда.

С а л и х. Ну, родные, живите! Живите!

Все снова разбиваются на отдельные группы. Салих с Диной танцуют. Мансур наполняет фужеры.

Н и к о л а й (Соне). Ты такая красивая сегодня.

С о н я (глядя на Дину). А-а, кому эта красота нужна?

Н и к о л а й. Что с тобой?

С о н я (усмехнувшись). То же, что и с тобой! (Отходит от него, садится.)

М а н с у р (продолжая прерванный разговор). Люблю людей, которые себя высокими мыслями тешат. Милый народ, страдальцы за идею… Угадал я вас?

Н а с ы р о в. А вы кто? Записной юморист?

М а н с у р. А вы потрогайте, потрогайте меня!.. Я нормальный, здоровый, больше того, жизнерадостнейший человек! А кто вы? Объяснить еще подробней?

Н а с ы р о в. Ну, объясни!

М а н с у р. А я не буду! Ха-ха! Не буду объяснять! Вот ходи и мучайся: «Кто?»

Н и к о л а й. Брось, Мансур.

М а н с у р. О, серьезные люди! С ними невозможно жить. Ну, если обижается, виноват, каюсь! Публично каюсь! (Насырову.) Ну, хочешь, на колени перед тобой брякнусь? Хочешь? (Тут же забыв все.) Салих, речь давай! Душа исстрадалась по речи! Речь новорожденного!

С а л и х. Не вижу налитых бокалов! Торичеллева пустота в рюмках!.. Что ж, двадцать пять лет назад в такой же день родился еще один человек. Им оказался я. И в каждый день своего рожденья я думаю, для чего я родился? Для чего рождаются на белый свет люди? Не для того ли, чтобы брать мир в свои руки? Чтобы мять его, как глину. Словом, за нас! За наше поколение! И да расступится перед нами жизнь!

С о н я. А я пью за вашу совместную работу с Николаем, за двух будущих великих медиков. (Глядя на Салиха.) Вы оба так талантливы. У вас все получится! И — танцевать! Я хочу танцевать. (Салиху.) Я приглашаю тебя танцевать.

С а л и х. А почему бы не потанцевать?

Н а с ы р о в (Дине). Вы не против? Давайте тоже потанцуем.

Н и к о л а й (наливая в рюмку вино). С тоски пьют. С радости пьют. Когда люди кончат пить? Когда они начнут жить и любить?

М а н с у р. Когда напьются, Коля. Когда напьются. Напивайся скорее.

Н и к о л а й. Ты думаешь, поможет? Прийти в мир, чтобы мять его, как глину? Нет, истину в нем искать, истину!

М а н с у р. Истина, милый мой, бесплодная женщина, хоть и красивая. Молокососам только может кружить головы. Вот когда она через жизнь проскочит, миазмами пропахнет…

С а л и х (смеясь). Кому нужна истина? Сомневаюсь, чтобы тебе нужна была истина. Тебе нужна… Соня, видишь, человек изголодался по истине. Потанцуй с ним, объясни, что это такое в обычной жизни.

С о н я (отходя от Салиха). Я устала, Коля. Потом, ладно? (Присаживается к столу.)

М а н с у р. А я не прочь с вами породниться, Диночка. (Салиху.) За чем дело стало?

С а л и х (обнимая за плечи робеющую и смеющуюся Дину). Сами разберемся.

Музыка. Салих танцует с Диной. Они счастливы.

В прихожей — Л у к м а н С а м м а т о в, В е р а Я к о в л е в н а снимает с него плащ. Он морщится, глядя на нее. Хочет идти в свой кабинет, но шум в гостиной слишком громок.

С а м м а т о в (появляясь на пороге комнаты). Что у вас?

С а л и х. День рождения.

С а м м а т о в. Чей день рождения?

С а л и х. Мой.

С а м м а т о в. День рождения… Самматовы, между прочим, ничего не забывают. Кормил и поил тебя все-таки всю жизнь. Это помнится. Все помнится. Только я не помню одного…

С а л и х (перебивая). У меня сегодня день рождения. У меня гости. Ты это понимаешь?

С а м м а т о в. Убери эту музыку! (Пауза.) Да, все помню, но не помню одного, никто мне не говорил, что сегодня в моем доме будут гости… Музыку — вон!

С а л и х. Ха-ха! Знакомьтесь, уникальная личность! (Дине.) Не выключай магнитофон! (Самматову.) Повторяю, у меня день рождения и у меня гости! Сегодня утром я, к сожалению, еще не знал, что мы соберемся здесь. Поэтому прошу прощения за то, что нарушил мертвую тишину этого дома! Что же касается твоих затрат на мое воспитание, материальных, моральных… Постараюсь возместить! Кандидатскую я защитил. Даже с процентами постараюсь!

В е р а Я к о в л е в н а. Зачем так, Салих?

С а л и х. А как? Хватит! Надоело! (Всем.) Заседание продолжается!

С а м м а т о в (потирая рукой грудь). С процентами, говоришь? С какими? Я строил на пустырях заводы. Тысячам, десяткам тысяч людей, бывших под рукой, я давал работу, давал смысл жизни — делать на земле дело. А ты? На своей машине марку «Жигулей» заменил на марку «Фиата». Это — твои проценты?

С а л и х. Может, о смысле жизни мы все же подискуссируем после? Так сказать, в более приемлемых обстоятельствах?

С а м м а т о в. Для меня обстоятельства никогда не имели решающего значения.

С а л и х. Как и люди?

С а м м а т о в. В твои годы я не рассуждал о жизни. Некогда было, потому что я ее делал, правду эту. Своими руками делал. И проценты твои делал, которыми ты мне сейчас платить за нее намерен.

С а л и х. Может, каждому человеку надо делать ее своими руками?

С а м м а т о в. Делай ее, делай, но делом делай! Не болтовней! В жизнь, которая на моем поту и нервах взошла, пришел ты. И судишь ее? А что у тебя за душой?

С а л и х. Покусился на твою собственность?

С а м м а т о в. Вот именно, на мою собственность.

С а л и х. Ты за своей собственностью не счел нужным даже поздравить меня с днем рождения.

С а м м а т о в. А ты думаешь, в этом мире нет дел поважнее? К тому же я еще не вижу, что ты родился.

С а л и х. Спасибо. На добром слове спасибо.

С а м м а т о в. Жаль, что сегодня, когда тебе уже двадцать пять лет, я вижу перед собой не человека своей крови. Девяносто девять процентов продукции, один процент брака. Видимо, бывает. Издержки производства, издержки природы… Бывает. День рождения окончен.

С о н я. За что? За что вы так?

С а м м а т о в. В воспитательных целях. И слишком шумно, моя милая. Шумно.

Н и к о л а й. Убедительные аргументы.

С а м м а т о в (остановившись перед женой). Уйди.

Вера Яковлевна отступает. И — Самматов уходит.

М а н с у р. У старика неприятности на работе, и старик бушует. (Смеясь.) Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат. Учить надо родимых, учить!

С а л и х (медленно подходит к магнитофону, включает его). На чем мы остановились? (Соне.) Ты хотела, кажется, танцевать?

С о н я. Ты что?

С а л и х. Танцуй! Николай, бери ее! Танцуйте, черт вас всех побери!

Н и к о л а й. Пойдемте лучше! Найдем какое-нибудь кафе или ресторан!

Д и н а. Салих…

С а л и х. Что Салих? Ты хочешь со мной танцевать? Пошли!

Д и н а. Не надо, Салих. Пойдем. Можно ведь пойти ко мне? И ты был не прав. Ты тоже не прав!

С а л и х. Я повторяю, празднества по случаю дня рождения продолжаются! Наполнить рюмки, фужеры и стаканы!.. (Растерянно, с ненавистью глядя на всех.) Значит, так? Тогда — вон!

Н и к о л а й (трясет его за плечи). Ты что?

С а л и х. И ты иди! Все идите! Все!.. Во-он! Вам же было сказано, во-он!

Н и к о л а й. В тебе самом самматовщина сидит! В самом!

С а л и х. Во-он! (Хохочет.)

Музыка звучит все громче.

I.3

Кабинет Самматова.

В е р а Я к о в л е в н а. Некрасиво все очень получилось. Не простой день сегодня. День рождения.

С а м м а т о в (не открывая глаз, ровно). Стакан горячего крепкого чая. Три куска сахару.

В е р а Я к о в л е в н а. Ты всегда был суров по отношению к ним. Но сегодня?

С а м м а т о в. Все о них?.. А обо мне ты думаешь когда-нибудь?

В е р а Я к о в л е в н а. Мы же так мало, так редко говорим друг с другом.

С а м м а т о в. Да, оба мы старики с тобой теперь… Меня снимают, Вера. Сегодня принято решение. Говорят, не обеспечиваешь руководства. Хомут, мол, уже не по коню.

В е р а Я к о в л е в н а. Тебе давно на пенсию пора.

С а м м а т о в. На пенсию? (Взрываясь.) Куда? Сюда? Обсуждать с тобой ежедневно меню на обед?

В е р а Я к о в л е в н а. Ты же так устаешь!

С а м м а т о в (закрывая глаза, ровно). Стакан горячего крепкого чая. Три куска… сахара.

В е р а Я к о в л е в н а (опомнившись). Сейчас, сейчас! (Уходит.)

Появляется М а н с у р.

М а н с у р. Пришел откланяться и выразить свои чувства.

С а м м а т о в (равнодушно). Что нужно?

М а н с у р. Привык смотреть прямо в корень? Сразу: что?

Входит В е р а Я к о в л е в н а с подносом.

С а м м а т о в (ей). Иди, иди к себе…

Жена уходит.

Стишки все пишешь? Статейки твои проглядываю иногда.

М а н с у р. Стишки, статейки… В общем-то правильно. (С усмешкой.) Вчера вот тоже лежу у себя дома. Супруга по хозяйству мурлычет. И вдруг голос чужеродный. Ну, думаю: «Кого это черт принес?» Захлопываю детективчик, жду. Оказывается, старый приятель, не очень закадычный, но все же друг. То-се, тары-бары, ничего нового ни у меня, ни у него нет. Сидим, киваем друг другу, как обычно в таких случаях у нас водится. А приятель этот мой — литератор. Книжечку мне принес с трогательной надписью. Чтобы я ее отрецензировал. (Хохочет.) Так вот, и он тоже меня как бы невзначай спрашивает: «Пишешь что-нибудь?» А сам в это время очки протирает, а глаза у сукиного сына без очков такие, знаешь, темно-коричневые. И с поволокой! И такие еще невинные-невинные и за человечество страдающие! Ну, а я гляжу ему в эти глаза тоже весьма задушевно, а сам думаю: «Бабник ты, наверное, дорогой мой, глаза у тебя такие. Черта с два с такими глазами на лице отвертишься, чтобы не сблудить».

С а м м а т о в (полузаинтересованно). Ну?

М а н с у р. А, схватило? Продолжение будет стоить четвертной. Внучатому племяннику твоему на детсад, а?

С а м м а т о в (доставая деньги). Рубль не на мне зарабатывать надо.

М а н с у р. Не все ли равно, как его заработать? Да, так вот, страдающий за человечество бабник этот, Лукман-абы, тоже никак забыть не может, что писал я когда-то рассказики и стишки. И, представь себе, из чувства долга перед великой мировой литературой забыть не может. Из сострадания к изверившемуся в своих силах таланту. И что за память у людей?

С а м м а т о в. Ну? Короче.

М а н с у р. Видишь, уже короче! Вот я и говорю, это, черт возьми, тебе не шестнадцатый век, когда Шекспир, обыкновенный актеришка, вертел как хотел королями и принцами в своих трагедиях. А сейчас что? Напишешь эпический, можно сказать, эпохальный роман об управдоме, а он еще в твой личный унитаз воду не пустит? Какие у нее, мелкоты, державные чувства могут быть? Какие неумирающие мысли? Или, например, о тебе написать? А ты — человек авторитетный, влиятельный, двигаешь окружающие тебя массы вперед. Прочтешь ты это мое высказывание о себе в художественной форме и, думаешь, не поймешь, какой ты на самом деле великолепный, замечательный, исключительный экземплярчик!.. Да, экземплярчик! Именно!

С а м м а т о в. Хорошо!

М а н с у р. Что хорошо?

С а м м а т о в. Шутить научился?

М а н с у р. Именно шутить! Только шутить! И потому я, как видишь, чист, незапятнан и с трепетом храню твое доброе имя.

Звонит телефон. Самматов морщится, потом нехотя берет трубку.

С а м м а т о в. Кто? Да, я, я… Рад приветствовать, Леонид Степаныч. Да-да… Успею. Разумеется… Задержка оборудования некоторая… (Долго молчит.) Разумеется… да, взаимно! Всех благ! (Бросает трубку.) Звонят, звонят!

М а н с у р. Завод сдаешь?

С а м м а т о в. К первому числу со всеми потрохами. Шесть дней, а огрехов… Будильник куда задевался?

М а н с у р. Дешево ты ценишь меня, оказывается, Лукман-абы. Думаешь, я из-за четвертного пришел? (Вынимает из кармана те же купюры, швыряет небрежно на стол.) Это я так, Лукман-абы, шутки ради. Если бы ты мне не двадцать пять рубликов уделил, а хотя бы двести пятьдесят, то я, может быть, и взял бы. А может, и… не взял.

С а м м а т о в. Не взял?

Мансур неопределенно смеется.

Ну? (Берет деньги, засовывает в карман.) Короче.

М а н с у р. Я по делу, собственно. (Поспешно.) Суть такая. Если в двух словах, ситуация сейчас в редакции весьма благоприятная. Я человек способный, принципиальный. Отличный, наконец, организатор. Если бы с твоей помощью кое-кому подсказать, чтобы обратили внимание на эти мои ценные качества, а? Нужному человеку, короче говоря, в нужную минуту нужное слово, а?

С а м м а т о в (потеряв и последний интерес). Проваливай с богом. Спать мне надо.

М а н с у р. Ну, а как же, Лукман-абы? Замредактора! Вакантное место, понимаешь!

С а м м а т о в. Ступай. Проваливай.

М а н с у р. Так ты поговоришь?

Молчание.

Пень! Старый пень! Только черт тебя разберет, какой породы! (Уходит.)

С а м м а т о в (потирая рукой грудь). Да, день. А росток был… Смысл только в чем?

Звонит телефон.

(Протягивая руку к трубке.) Кто?.. Ну?.. (Повысив голос.) Почему четыре дня? А сегодняшняя ночь? Что ты ее, кошке под хвост бросаешь? Ты мне не болтай! Вылупился, как красное солнышко, и с ходу шайбы забивать?.. Бери за горло заводских технологов, пусть хоть пальцем, хоть чем указывают, что делать!.. Что? Сам приеду. (Бросает трубку.) Сам!.. (Снова потирая рукой грудь.) Вера, чай остыл! Чай! (Набирает номер телефона.) Машину.

Входит В е р а Я к о в л е в н а.

Стакан чаю… Три куска сахара, пожалуйста.

Появляется С а л и х С а м м а т о в.

С а л и х. Доволен?

С а м м а т о в. Чем мне быть довольным?

С а л и х. Что ж, за сегодняшний день рождения — спасибо. За все спасибо. Ухожу я из твоего дома. Не хочу.

С а м м а т о в. Напрасно.

С а л и х. Ты не боишься смерти? Помрешь, кто тебя хоть одним словом вспомнит? Добра никому даже на копейку не сделал!

С а м м а т о в. Кто вспомнит? Ты же и вспомнишь. А насчет добра… Ты вот сидишь, о каком-то добре нудно размышляешь, а я после пятнадцати часов работы снова иду эту работу продолжать. Громадный химфармзавод сейчас сдаю. Помимо него еще на шее двадцать три крупных производства в городе и республике… Мое добро — заводы, мной построенные. Милостынь же копеечных людям не даю. Никогда! И брезгую давать. Просишь милостыню, — значит, не жилец, освобождай место.

С а л и х. Ну, и многих ты такого места лишил?

С а м м а т о в. Кой-кого лишил. На пальцах не считал.

С а л и х. Ивайкина, например? А пальцев-то хватит?

С а м м а т о в. Ничтожества. Я хотел сделать из вас сильных людей! Мужчин, готовых к жизни и борьбе! Мужчина не имеет права на слюнтяйство и слезы. Он не имеет права умирать в собственной кровати. К сожалению, не получилось. Оба вы с Мансуром мельче. Я всегда шел ва-банк, а вы? Размаха в вас нет, шаг короткий. Но главное, идеи у вас нет, идеи!

С а л и х. Идеи!.. С твоими идеями…

С а м м а т о в. У меня нет времени на пустые разговоры. Хребет слишком хилый, душа покупная! Мне многого не удалось сделать из того, что я хотел. И я хотел, чтобы вы… Просмотрел, видно! Видно, слишком облегчил жизнь, не подготовил для борьбы. Надо было бы в жизнь вас пнуть сначала, в котел, чтобы посмотрели, чем мир живет, чем люди живут. Ты думаешь, то, что в двадцать пять лет ты стал кандидатом наук, это прорезался твой талант? Нет, это я тебя сделал кандидатом. А зря!.. Зря!

С а л и х. При чем здесь ты?

С а м м а т о в. Я открыл тебе зеленую улицу!

С а л и х. Зеленую улицу я прокладываю себе, ночуя в лаборатории!

С а м м а т о в. Я строил новый корпус для твоего института. Я мог построить его за три года. Мог совсем отказаться от строительства. Пусть бы хозспособом строили… Я построил его за полгода!

С а л и х. Врешь?!

С а м м а т о в. Да. Смысл в чем? (Уходит.)

С а л и х. Врешь! Зачем он мне все это… сказал?

Входит В е р а Я к о в л е в н а.

В е р а Я к о в л е в н а. С кем ты разговариваешь?

С а л и х. Зачем он мне это сказал?

В е р а Я к о в л е в н а. Что?

С а л и х. Зачем?! (Напряженность в его теле падает, он обвисает, тускнеет.)

В е р а Я к о в л е в н а. Жизнь всегда трудна, и всегда надо в ней человеком оставаться.

С а л и х. Что? Что?

Вбегает ш о ф е р Самматова.

Ш о ф е р. Салих,«скорую помощь» надо! Вера Яковлевна, Лукман Идрисыч…

С а л и х (вскакивая). Что?

Ш о ф е р. Нет, нет! Он на асфальте. Там он. Двух шагов до машины не дошел. Лежит. Я знаю, что трогать нельзя.

С а л и х. Звони, вызывай. Я туда! (Бросается к столу.) Где же валокордин? (Исчезает в двери, вслед за Верой Яковлевной.)

Ш о ф е р. Алло, алло! Скорее, скорая, черт вас подери!.. Скорая!

Раздается бой часов. Двенадцать раз бьют часы.

ОСЛЕПЛЕНИЕ

II.4

Прошел год.

Сквер. Скамейка. Слышен звон трамвая.

В е р а Я к о в л е в н а (развертывая сверток). Смотри, что я ему купила.

Д и н а. Ой, какой костюмчик! Какой теплый. Но ведь когда он его наденет!

В е р а Я к о в л е в н а. Такие не всегда в магазинах бывают.

Д и н а (обнимая Веру Яковлевну). Ну, сейчас их много! Спасибо, тетя Вера. Вы как мама теперь для меня!

В е р а Я к о в л е в н а (роясь в кошельке). Вот тебе деньги. Купи деревянную кроватку, а то у него какая-то некрасивая.

Д и н а. Да ладно, тетя Вера! Что, у меня ничего нет, что ли?

В е р а Я к о в л е в н а (сердито). Вот еще, будем считаться! Есть! А что у тебя есть? Сегодня же купи! Деревянные кроватки тоже не всегда бывают!

Д и н а (смеясь). Как вам бабушкой приятно быть!

В е р а Я к о в л е в н а. Своих детей не было… Я ведь за Лукманом второй раз замужем… Я как раз беременна была, когда он меня взял… А потом детей уже не было. Ну ладно… К Лукману поеду. На даче он. Звони перед обедом, когда никого нет. И я буду к тебе на работу звонить.

Д и н а. Что бы я без вас делала?

В е р а Я к о в л е в н а. Ничего, смерть отца с матерью пережила, не сломилась. Выйдешь замуж за хорошего человека — полюбит и ребенку обрадуется! А о Салихе не думай! Не надо. Может, так даже и лучше… Ну! Звони, звони! (Уходит.)

Дина остается одна. Вдруг появляется С а л и х.

Д и н а (от неожиданности вскрикнув). Ты?

С а л и х. А-а, здравствуй. Сколько же мы с тобой не виделись?

Д и н а. Ты?

Салих закуривает, смотрит пристально на нее.

Что? Изменилась?

С а л и х. Привыкаю.

Д и н а. Слушай, а это ведь та самая скамейка, на которой мы сидели когда-то с тобой! Помнишь?

С а л и х. Не знаю. Может быть… Экой ты стала. Гранд-дама.

Д и н а. Я мать уже теперь. Сын есть.

С а л и х. Замуж вышла?

Д и н а. Нет, замуж я не вышла.

Молчание.

С а л и х. Шутишь? Шутить стала?

Д и н а. Нет, не думай!.. Никаких прав, никаких счетов для оплаты… Все хорошо. Все так, как должно быть. Так неожиданно! Я даже испугалась сначала, когда тебя увидела. Ты в институте, да? Хорошо тебе?

С а л и х (задумавшись). Да, кошечками занимаюсь, собачками, морскими свинками, крысами, мышками… Радиацией занимаюсь. Но… пока, так сказать, обычный мелкий научный клерк одного из НИИ.

Д и н а. А я изменилась, значит? Очень?

С а л и х. Нет, просто время.

Д и н а. Да, бежит.

С а л и х. Бежит, и все забывается как-то. Все стирается. Улица вот. Сколько таких улиц?.. В чужой квартире чувствуешь себя, как дома. Та же мебель, тот же вид из окна, те же корешки подписных изданий в шкафу, те же слова… может, и люди взаимозаменяемы?

Д и н а. Взаимозаменяемы?.. Почему ты так говоришь?

С а л и х (улыбаясь). Что делать, если зеленые листики сами по себе облетают?

Д и н а. Ну почему, почему они должны облетать? Я по-другому жизнь чувствую. Ты меня бросил, пусть… Мне не это сейчас жалко. Мне жаль… Что с тобой?

С а л и х (словно сбросив с себя оцепенение). Слушай, Динка! К черту воспоминания! К черту все! Просто жизнь. Вечер. Тепло. И ты! Только ты и я! Какой еще смысл? Почему нам надо расплачиваться за слова? Слова вообще не имеют никакого смысла! (Он вдруг берег ее руки и целует их, поднося одну за другой к губам. Целует руки. Целует глаза, щеки… Целует, смеется.)

Д и н а. Ты что? (Смеется робко, испуганно, недоуменно.) Ты что? С чего это ты вздумал? Не надо! (Вырывается.) Не надо!

С а л и х (не отпуская ее). Я так давно тебя не целовал.

Д и н а (с трудом). Да.

С а л и х. Тебя давно уже никто не целовал…

Д и н а. Да. Да.

С а л и х. Ведь я любил тебя, любил! И зачем-то оставил. Я не знаю, как все это случилось.

Д и н а. Да, да. Да! (Прижимается к нему, плачет.)

С а л и х. Пусть как было. Пусть все как было. Ведь было хорошо?

Д и н а. Да. (Отрывается, долго смотрит ему в глаза.) Нет… Нет, Салих.

Долгое молчание.

С а л и х. Странно, живешь и не знаешь, а, оказывается, сын… Конечно, я знал. Но одно дело — мама Вера говорила, а другое дело… Можно, я что-нибудь ему подарю?

Д и н а. Можно… Все можно…

С а л и х. Я приду к тебе. Ты живешь все там же?

Д и н а (после паузы). Не надо… Все это для меня не так просто и легко, как для тебя. Я понимаю тебя и ни в чем не виню, пойми и ты… Я хочу, чтобы ты был счастлив. Мне кажется, с тобой что-то случилось! Что-то происходит с тобой? Да? Глаза у тебя другие.

С а л и х. Что происходит? То же, что делает жизнь со всяким человеком. Не более… Какая у тебя зарплата?

Д и н а. Не надо. Ничего мне не надо. (Поднимается, обходит скамейку, становится позади Салиха.)

С а л и х. Ничего-то тебе не надо… Ты хорошая женщина. А я? Не знаю, кто я… Я женюсь скоро. Ты ее видела. Помнишь, на дне рождения? Соня.

Д и н а. Я знаю. Ты не любил еще никого, наверное? Полюби ее! (Шепотом.) Полюби… (Уходит.) Он смотрит ей вслед.

II.5

Осень. Ночь. В большой пустынной гостиной — С а м м а т о в. В руках у него — деревянный чурбак, нож. У двери на краешке гнутого венского стула — старик И в а й к и н, сторож коллективного сада и давний многолетний приятель Самматова. Оба вполголоса напевают:

Наш паровоз, вперед лети, в Коммуне остановка. Иного нет у нас пути, в руках у нас — винтовка!

И в а й к и н (глубокомысленно). Тепло у тебя, Лукман Идрисыч. Исключительно!

С а м м а т о в. Н-да, печка, стены. Может, и прозимую здесь, на даче.

И в а й к и н. Не понял ты меня! Встретились два друга глухих. «Здорово, кум!» — «К Макару». — «Как живешь?» — «За кадкой!» А я тебе намек даю, Лукман! Общество надо. Вроде общества «Знание». Только под названием: «Закономерность природы и человек». Вода, например, для земли, как для человека кровь, текущая по венам! А любое начало великой реки начинается с чистой капли воды. Так? И эту начинающуюся каплю воды нужно беречь, как мать… своего ребенка. Заводы, да? Это правильно. А души? Если туда, в будущее, пойти с мутью в душах, то никакие очистительные меры не помогут.

С а м м а т о в. Ну и кем ты там, в этой закономерности, хочешь быть? Президентом?

И в а й к и н. Нет, Лукман Идрисыч. Председателем! Президентом никак нельзя. Это тебе не больно какая-нибудь капиталистическая шайка!

С а м м а т о в. А меня кем возьмешь?

И в а й к и н. Тоже председателем! В этом деле все — председатели.

С а м м а т о в. Инфарктный утиль мы с тобой, а не председатели.

И в а й к и н. Нет! Человека тащить еще надо! Ты вот сейчас чурбак строгаешь, красного коня из него вытащить хочешь? А ведь мы лес с тобой рубили, гигантский лес действительности. А души человеческие еще не до конца вытащили из леса! Вот о чем разговор.

С а м м а т о в (после паузы). Всегда было много дела, работы. Теперь — много времени… (Взглядывает на Ивайкина.) Ты… Зачем ты? Ты зачем всю жизнь со мной?

И в а й к и н. Как зачем? Одна судьба. А если рассматривать в полном смысле…

С а м м а т о в. Что в полном смысле? Что? Хватит! Проваливай! Проваливай!

Ивайкин исчезает, тает в двери, как видение. Гаснет свет настольной лампы.

Было ли? Было ли все?

Бьют часы. Как лунатик, бродит Самматов по пустому дому. Бессонница — не заснуть от мыслей. Слева, где гараж, вдруг появляется свет фонарика. Скрипят ворота, что-то падает, звук густой, гулкий… Он прислушивается, выходит.

(Увидев незнакомца.) Что-о? Забыл здесь чего-то?

Человек оборачивается, поднимается. В ту же секунду жестко, наотмашь старик бьет ребром ладони по его шее. Пошарив рукой по стене, врубает электрический свет. Под ногами — п а р е н ь. Выдергивает из его штанов тонкий плетеный ремень, связывает руки.

(Толкая ногой.) Вставай! (Льет из ведра воду на голову.) Ну?

Н е з н а к о м е ц (приходя в себя). Силен, батя… Что дальше делать будешь?

С а м м а т о в (переводя дыхание). Запру пока в сарай. Отдохнешь до утра. А там видно будет.

Н е з н а к о м е ц. В сарай? (С трудом поднимаясь.) А не лучше ли дело миром кончить? Полюбовно? Дядя здесь у меня неподалеку живет. Домишко у него поменьше, чем у тебя, но по ошибке, с пьяных глаз напутал, забрел… Дыхнуть, что пьян?

С а м м а т о в. Дышать ты не здесь будешь.

Н е з н а к о м е ц. Так это я так перед милицией распинаться буду, не перед тобой! Какой факт налицо? Тот факт, что ты меня, пьяного, измордовал, ремнем моим снятым меня же унизил. Да и потом, папаша, само собой, тогда я в долгу перед тобой не останусь! В долгу… А долги я аккуратно всегда отдаю. Очень аккуратно!

С а м м а т о в. В долгу? (Усмехаясь.) А если не успею должок этот получить? Умру? Тогда что?

Н е з н а к о м е ц. Не умрешь, батя! Чего тебе умирать! Так по шее хряпаешь, значит, силенка есть. А должок в таком случае верну обязательно. И с процентами! В другие — без процентов — отношения я, учти, не вступаю. Правило такое! Потому — имею предложить хороший вариант!

С а м м а т о в (полузаинтересованно). Ну-ну?

Н е з н а к о м е ц. Ты небось думаешь, что я… Нет! У меня дом, хозяйство! Когда хозяйство имеешь, многое нужно. Я еще летом моторчик-то твой приглядел. Ты в плату за травму и мое тяжелое нервное потрясение уступил бы его мне? Впрочем, лучше, пожалуй, я тебе его продам.

С а м м а т о в (недоуменно). Что-что?

Н е з н а к о м е ц. Продам, говорю! И в магазин тебе не надо будет ходить. Возиться с ним, выбирать, сюда везти… Годы у тебя уж не те! А мотор хороший, не прогадаешь! Само собой, просто так, с пустыми руками, уйти я никак не могу. Неудобно мне, хозяин. Не в моих правилах это. Ну как? Договоримся?.. Купишь моторчик-то? Да вот еще этот скат от «Волги». (Пинает в скат «Волги».) Пожалуй, и его тоже продам!

С а м м а т о в. Вон как? (Захохотав.) Что еще ты мне продашь? (Хватает левой рукой парня за ворот, бросает его на землю.)

Н е з н а к о м е ц (приподняв голову, с трудом). В доме, сука, зажарю! В доме!

С а м м а т о в (уже окончательно впадая в ярость). Ты к кому пришел, сморчок?! Шутки шутить такие я сам в силе!

Н е з н а к о м е ц. В доме!.. Живого!

С а м м а т о в (снимая с себя ремень и наворачивая на руку). Был бы ты помельче да поглупее, в милицию сдал бы. Не возился сам. Но тебя, дурака, учить надо! По-хорошему учить!

Н е з н а к о м е ц (с трудом поднявшись и медленно отступая). Ты что? Ты что?!

Слышен смех старика и свист ремня, рассекающего воздух. Смех, свист и крик.

Затемнение.

Утро. С а м м а т о в из сада возвращается в дом, раздевается, включает плитку. Пытается что-то напевать. Входит В е р а Я к о в л е в н а. За ней И в а й к и н — с двумя тяжелыми сумками.

В е р а Я к о в л е в н а. Спасибо, Сенечка, что помог. (Лукману.) Продукты привезла.

И в а й к и н (не отрывая глаз от Веры Яковлевны). Да я что… Я ничего. Здоровье как у тебя?

В е р а Я к о в л е в н а. Спасибо, Сенечка. Ты как?

И в а й к и н. Живу. Лукман Идрисыч, я тебе хочу намек дать насчет меня. Ты вчера прогнал меня, а я тебе не успел намекнуть в полном смысле слова.

С а м м а т о в. На, вот! (Лезет в карман, достает полтинник.) Две пачки «Беломора», ладно?

И в а й к и н (взглянув на Веру Яковлевну). Ну, я пойду тогда?

В е р а Я к о в л е в н а. Спасибо, Сенечка.

Ивайкин нехотя уходит.

С а м м а т о в. Садись. Позавтракаем, если хочешь.

В е р а Я к о в л е в н а (копошась в сумке). Нет, нет, ты сам кушай!

Старик медленно и, как всегда, основательно ест, молчит.

Я что приехала, — Салих ведь жениться надумал.

С а м м а т о в. Звонил мне кто-нибудь?

В е р а Я к о в л е в н а. Нет.

С а м м а т о в. Никто, значит, не звонит… Ну-ну?

В е р а Я к о в л е в н а. Салих жениться хочет. Посоветоваться надо. Ты им все-таки вместо отца.

С а м м а т о в (не глядя на жену). Сам он должен приехать, если нужно посоветоваться! Почему никто из них не едет?

В е р а Я к о в л е в н а. Врачу тебе надо показаться.

С а м м а т о в (после паузы). Белье забери! Выстирай там или отдай! Как-нибудь заеду на машине.

В е р а Я к о в л е в н а. Соня очень милая. Она была у нас. Они вместе в институте работают. Но ведь Диночка еще есть… Я все надеялась.

С а м м а т о в. Как внук-то? Не болеет?

В е р а Я к о в л е в н а. Нет. Хороший мальчик!

С а м м а т о в. В чужой жизни трудно разобраться… Лишь бы людьми были! Людьми!.. Нам не надо внучонка бросать! (Пауза.) Женится, значит?.. Спал я сегодня плохо.

В е р а Я к о в л е в н а. Сидишь, как сыч, здесь. На дачу уехал. Ждешь, когда будут искать, когда кто-нибудь приедет, станет просить. Никто к тебе уже никогда не приедет.

С а м м а т о в. Молчи!

В е р а Я к о в л е в н а. Делами занимался, а сыновей мы проглядели. Всем занимался, кроме них. И я всю жизнь молчала. А сейчас старики. На пороге смерти…

С а м м а т о в (поспешно). Кто знает, кто знает, старая, может, смерть — это другая, новая жизнь? Оба конца цепи в бесконечности, а мы всего лишь одно звено.

В е р а Я к о в л е в н а. О чем ты?

С а м м а т о в (угаснув). О чем? Вот именно… О чем?

В е р а Я к о в л е в н а. Тебе врачу показаться надо. Выглядишь плохо.

Молчание. Вдруг увидела недоделанную лошадку — это красный деревянный конь. Посмотрела на Лукмана.

С а м м а т о в (смущенно). Вот… несколько дней уже… строгаю, выпиливаю. Хочу подарить… Вот пойдем в гости — и подарю.

В е р а Я к о в л е в н а. Господи! Лошадку стал делать?

С а м м а т о в. После больницы сидел у подъезда на лавочке, курил. Вдруг девочка какая-то выбежала. И сразу ко мне и дергает за рукав: «Смотри, какой у меня шар!» Меня никто не дергал за рукав. Уже около сорока лет никто за рукав не дергал! (После паузы.) Пусть Салих завтра приедет.

В е р а Я к о в л е в н а. Не приедет он. Домой тебе надо, Лукман. Сеня хоть здесь, в саду, сторожем, а ты что сторожишь?

С а м м а т о в. Не знаю.

В е р а Я к о в л е в н а. К каждому приходит такая пора.

С а м м а т о в. Какая пора? Умирать?

В е р а Я к о в л е в н а. Поедем, домой, в город. Нельзя одному.

С а м м а т о в. Ничего, старая, ничего. (Подходя к двери.) Здесь земля, небо… А один я всегда. И с тобой один. Гриву вот надо у коня еще выпилить. (С конем и лобзиком в руках.) Гриву…

В е р а Я к о в л е в н а. О чем ты?

С а м м а т о в (после паузы). Помню, строили маленькую плотнику… Я прорабом был, Семен у меня в десятниках ходил… По теперешним масштабам — ерундовая плотника! А теперь думаю, было ли все это? Неужели было? Беломорканал, Челябинский металлургический… Оборонительные рубежи для Южного и Юго-Западного фронтов… Голая земля, в которую надо было вгрызаться! Ни киловатта энергии, ни грамма воды… Было ли все это? Было ли?!

II.6

Квартира Самматовых. С а л и х, С о н я и М а н с у р.

М а н с у р (Салиху и Соне). Значит, семейство образовать решили? Правильно! Запас прочности больше.

С о н я (смеется, взглядывает на Салиха). Как-то все вдруг!

В е р а Я к о в л е в н а (входя). Может, киселя принести? Я кисель сварила.

М а н с у р. Чего? Киселя? Ты нам лучше что-нибудь из запасов Лукмана. Да, мама Вера! Я сейчас во Францию туристическую оформляю. Триста рублей нужно, минимум. Не считая своих.

В е р а Я к о в л е в н а. У меня деньги только на расход.

М а н с у р. Да знаю! Не у тебя. У него как? Выжать можно?

В е р а Я к о в л е в н а. Ты приходишь, только когда тебе что-то нужно. (Уходя.) Я кисель сейчас принесу.

М а н с у р (смеясь). Выживает из ума, что ли? Сплошной склероз! Говоришь про коньяк, дают кисель! Да, на днях сон я видел интересный. Что вроде кто-то из нас умер и кто-то кого-то хоронит. Но не поймешь, кто умер и кто хоронит.

С а л и х. Умер?

М а н с у р. Боишься?.. Боится, Соня! Боится!

Входит В е р а Я к о в л е в н а с тремя стаканами киселя. Следом за ней — Н и к о л а й.

О, друг брата — мой друг!

В е р а Я к о в л е в н а. Проходи, Коля. Давно не был у нас. Не заходишь что-то. Вот кисель попробуйте.

М а н с у р. Спасибо, мама Вера, спасибо.

Вера Яковлевна выходит.

Н и к о л а й. Добрый вечер. (Смотря на Соню.) Я не знал, что ты здесь. (Салиху.) Хотел поговорить. Ладно, потом. (Намеревается уйти.)

С а л и х. Постой, постой!

М а н с у р (протягивает стакан с киселем). Кисель. Давай глотни!

Н и к о л а й (Соне). Значит, это правда? Уже решено? Правда?

С о н я. Да.

С а л и х. Ты за этим и пришел?

Н и к о л а й. Не знаю… Наверное, началась взрослая жизнь? Была мода играть в болтовню, в принципы, а сейчас взрослая жизнь? А пришел я затем, чтобы еще раз на своего бывшего друга посмотреть.

С а л и х. Почему же… бывшего?

Н и к о л а й. А оказывается, ты способный парень. Оказывается, и вор не бесталанный? Ходишь по лаборатории, задаешь провокационные вопросы, ребята, увлекшись, начинают рассказывать и показывать, а ты сидишь и выдергиваешь, выдергиваешь идеи! Пишешь статью, несешь шефу и те идеи, которые позаимствовал у других, даришь ему, предлагая соавторство, и никто уже не может возразить тебе, ты под прикрытием шефа. И ты самый перспективный, самый талантливый!..

С а л и х (с яростью). Выдергиваю идеи, говоришь? А что такое научная идея в наш нынешний век? Сама по себе? Ее еще надо облепить мясом, пропитать кровью, проверить ее на жизнеспособность и тогда уже смотреть — идея это или фикция!

Н и к о л а й. Да? Я этого даже не знал.

С а л и х. Не знал? А то, что для идей у Салиха Самматова, слава богу, своя собственная голова работает, знал? Ты давай без подтекста! И поосторожнее в формулировках!

Н и к о л а й. Без подтекста? Осторожно? На! (Швыряет на стол книжку.) Пишем вместе статью — как же, друзья, — посылаем в «Известия» Академии наук. Статью возвращают для переделки. Почему ты не сказал мне тогда об этом? Почему поехал в Новосибирск и там на совещании выступил уже только от своего имени? Я, как последний кретин, пишу в «Известия» — что со статьей? И мне отвечают, что статья давно выслана соавтору для переделки. Сейчас гляжу — она уже в трудах новосибирского совещания. По под твоим только именем!

С а л и х. На совещании я выступил по более региональным вопросам.

Н и к о л а й. По более!

С а л и х. Да. По более. Когда-нибудь объясню подробней, когда ты будешь трезвее. Сейчас у тебя мозоль самолюбия вопит. Из-за Соньки. Так вот, когда успокоится. И вообще, советую быть трезвее и тише.

Н и к о л а й. Тише? Это что? Угроза?

С а л и х. Нет, совет. Пока еще совет… друга. Диссертацию ты ведь еще не защитил, кажется?

Долгое молчание.

Н и к о л а й (Соне). Прости меня. Прости. Будь счастлива. Извини.

С а л и х. И ты хочешь, чтобы тебя любили женщины? «Будь счастлива»! А может, только я сделаю ее счастливой!

Н и к о л а й. Может, и ты… Конечно. Наверное.

С а л и х. Ты что? Пришел все эти гадости говорить? Про свои необыкновенные чувства?

С о н я. Салих!

Н и к о л а й. Не знаю, зачем я пришел… Я ухожу, кстати! К Тихомирову в университет ухожу! Сегодня договорился. Тебя, Соня, видеть больше не могу. (Салиху.) Тебя, твою самоуверенную физиономию видеть не могу. Шефа твоего любимого видеть не хочу!

С а л и х. Твое дело! Но учти, шеф и Тихомиров принадлежат к разным направлениям. И так уже с шефом отношения испортил. Уйдешь к Тихомирову — конец. Тебе еще защищаться надо. Смотри!

Н и к о л а й. Это уж ты смотри! Ты! А я плевать хотел, чтобы на всех вас смотреть.

М а н с у р. А если плевки эти полетят обратно?

Н и к о л а й. Утрусь. Утрусь и снова плюну.

М а н с у р. А если не успеешь утереться?

С а л и х (резко). Не вмешивайся! Это наш разговор! Шеф и Тихомиров — две враждующих группировки. Открытая борьба, значит? Давить друг друга?

Н и к о л а й. Давить? Для тебя работать в науке — значит кого-то давить? Только давить?

С а л и х. Слюнтяй, ничтожество! Пришел сюда монологи про мораль произносить?

Н и к о л а й. Нет. Я же сказал: на бывшего друга посмотреть еще раз. (Уходит.)

С о н я. Зачем ты так с ним? На нем лица нет.

С а л и х. А ты иди, догони! Пожалей его, погладь! Поплачьте вместе!

С о н я. Перестань!

С а л и х (после паузы). Насчет статьи случайно получилось. Да, иллюзии уже истрепались, превратились в лапшу… Давно ли все было! Помню, написал первую статью, пошел к шефу. Радостный, довольный. Все-таки какие-то результаты, шаг к диссертации… (Смеется зло.) Шеф — само благожелательство: «Ну-ну, посмотрим, молодой человек, посмотрим… Зайдите через несколько дней». Проходит несколько дней… «Работа хорошая, но есть некоторые замечания, надо еще посмотреть». Еще неделя, вторая, месяц! Опять — какие-то замечания. Ты переделываешь, снова несешь статью, ее снова держат, и твоя идея начинает уже туманиться, ускользать от тебя. Ты уже недоволен, растерян. Шеф же в одну из очередных встреч начинает уже говорить, что многие идеи этой статьи он сам хотел претворить в жизнь. Есть даже какие-то наброски. Начинает копаться в бумагах и, конечно, ничего не находит. Но ты уже начинаешь кое-что понимать к этому времени, и… говоришь, что очень рад, что твои идеи весьма близки к его идеям. Что они даже вытекают из его идей!

С о н я. Но кто-то так ведь и не говорит!

С а л и х. А шеф в это время говорит: «Это как раз область моей работы, вам надо как-то сузить круг ваших задач и не затрагивать столь обширных проблем». И ты понимаешь, здесь уже все. Да, да, говоришь ты…

С о н я. Но кто-то ведь так и не говорит.

С а л и х (перебивая, с яростью). А я говорю: да-да, я целиком поддерживаю ваши оригинальные идеи! (Хохочет.) Моя работа, собственно, самое непосредственное развитие ваших идей, говорю я, и мне было бы крайне неловко, если бы статья вышла только под моим именем. И так рождается статья. И так ты получаешь первый урок. В следующий раз путь уже проторен. Во введении, в списке литературы ты перечисляешь работы шефа, хотя они и не касаются твоей темы, идешь к нему и говоришь, что, поскольку работа развивает такие-то и такие ваши идеи, ты считаешь просто необходимым… Да, да, шеф с трудом соглашается — надо же поломаться — и предлагает лягнуть в статье своих противников, допустим, того же Тихомирова. И статья, как водится, выходит под двумя именами. И шеф потом говорит: мы думаем, мы решили, мы получили интересные научные результаты… Но ничего! И для шефа придет свой черед!

С о н я. Я иногда боюсь тебя.

С а л и х. Еще не поздно. Иди! Может, догонишь!

С о н я. Ты жертву собой хочешь играть. Жертву обстоятельств.

С а л и х. Нет! Я слишком хорошо знаю себя, чтобы не винить других! Каждый из нас жертва и палач в одно и то же время. Каждый… Взрослая жизнь!

Молчание.

(Мансуру.) Так ты говорил, тебе снилось, что кто-то из нас умрет?

М а н с у р. Снилось, снилось.

Входит В е р а Я к о в л е в н а.

В е р а Я к о в л е в н а. Ничего так и не съели? А я вам еще яичницу сделала!

М а н с у р. О, мама Вера! Где же твой кисель? Ах, вот он! (Пьет.) Вкусный! Здорово ты, старая, кисель варишь.

В е р а Я к о в л е в н а. Ну вот, а сначала не хотели киселя.

М а н с у р. Как не хотели? Кто это не хотел? Ты садись, мама Вера, садись. Посиди с нами, как в старые добрые времена. Посоветуй, как жить, как душу живую сохранить?

В е р а Я к о в л е в н а. Ты смеешься все.

М а н с у р. Смеюсь. Очень смешно жить! Смеюсь!

В е р а Я к о в л е в н а. Ты бы Фаридика привел как-нибудь. Я ему подарок купила.

М а н с у р. И Фаридика приведу, и сама к нам придешь, и подарок отдашь ему — все будет.

С о н я (вставая). Я пойду. Поздно. До свидания. Я пойду. (Стремительно уходит.)

В е р а Я к о в л е в н а (Салиху). Поссорились? (Уходит за ней.)

М а н с у р. Иди проводи.

С а л и х. А-а, ничего… Я понимаю Лукмана. На такую фигуру, как он, ходячую мораль не напялишь. (Внезапно.) А может, бросить все? К чертовой матери, а? Динка есть у меня. Хорошая женщина! Хорошая, понимаешь? Помнишь, на день рождения приводил?

М а н с у р. Мало ли кого ты приводил?

С а л и х. Все как-то не так! Не так! (Морщится.) Когда-то мечтал о славе! (Усмехаясь.) Чтобы прыщавые юнцы с жаром выпытывали после лекций мнение о величии какого-нибудь икса, а знакомые при встречах завистливо хвалили очередную статью в журнале. Чтобы ученые мужи нашего почтенного города милостиво подавали мне свои жилистые потные руки. И чтобы от прикосновения моей руки у них начинались все признаки кондрашки не то от злости на самих себя, не то от преувеличенного почтения ко мне… Я Лукману завидую. Ловкости не хватило, груб был! А мы… Мы пришли слишком поздно, чтобы претендовать на маршальские лампасы на штанах. Но если не претендовать? Если не претендовать?! Тогда что? Зачем все?

М а н с у р. Не знаю, не знаю… Я живу сегодня. У меня программа маленьких радостей, постепенных улучшений. Я бы душу Мефистофелю за бессмертие не продал. Правда, у него бы купил! Чтобы поиграть! А ты… купил бы?

Салих ходит взад-вперед. Не слыша, смеется, хохочет. Останавливается. Смотрит на свои руки.

С а л и х (с яростью, со страстью). Нет, этот мир должен быть моим! Моим! Он будет моим! (Сжимает судорожно трясущиеся от возбуждения пальцы перед своим лицом, кулаками закрывает глаза — раздается хохот.)

М а н с у р (с усмешкой). Зола будет. Одна зола от всех… А мир… Он всегда мир!..

II.7

Загородный дом. Бьют часы. Д в а с т а р и к а, два многолетних приятеля, коротают вечер, сидят спиной друг к другу. Разговор то прерывается, то снова возникает.

И в а й к и н (листая журнал). В наши дни все с молниеносной быстротой развивается. И мысли в такую даль уходят… Не достигнуть никому.

С а м м а т о в. Нет у тебя уже мыслей, Сеня. Нет.

И в а й к и н. А почему не быть? Есть. Я вот все думаю, когда человек умер, он как земля под дачей. Ни в чем он не нуждается. А живой человек? Живой человек в любви нуждается, в общении.

С а м м а т о в. Наследники… Чтобы дело только наследовали, дело!

И в а й к и н. Дело! Не в деле смысл, в душе. А мы всем занимались, только не душой. Но, с другой стороны, нам вроде и некогда было этим заниматься, а?

С а м м а т о в. Чем?

И в а й к и н. Душой, душой!.. Мировоззрение, которое только на деле одном стоит, а такого качества, как душа, лишено, даже в законченном виде будет оставаться мировоззрением немощным, пустым. Оно никак не сможет народить энергию, которая нужна для обеспечения и вечного поддержания идеала. Я так считаю, без живого мышления разве настоящие убеждения будут? Не будут!

С а м м а т о в. Ты как бухгалтер, который на переправе сидит и подсчитывает, что люди через реку везут. Надоел.

И в а й к и н. Да, на переправе! Туда, в неизвестность! Человек… Он всегда на переправе!

С а м м а т о в. Черный хлеб и молоко! Вот что тогда было! А им, видишь ли, красной икры не хватает! Испытание сытостью сейчас наступило. Оно еще труднее. Мы свое испытание выдержали.

И в а й к и н. И они выдержат, Лукман. Человек все выдержит.

С а м м а т о в. Да!.. Что с тобой станет, когда я помру? Денег, что ли, тебе оставить? Пропьешь, потеряешь. Может, в дом престарелых тебя устроить?

И в а й к и н (слегка хлюпнув носом). Я от тебя, Лукман Идрисыч, никуда. Я с тобой.

С а м м а т о в. Помереть тебе раньше меня надо.

И в а й к и н. Раньше нельзя! А кто тебя хоронить будет?

С а м м а т о в (после паузы). Да, может, и так… Ты что? Веру до сих пор любишь?

Молчание.

И в а й к и н. Вчера отрывок старого журнала нашел. Слова там. Большой разговор о человеке, о воспитании, о направлении и так далее. Те же старые слова. И мы стары, и слова старые, а нашли ли эти слова нас? Поздно нашли!

С а м м а т о в. И раньше говорун был!.. Философ запечный! Шут гороховый!.. (Пауза — и резко, с яростью.) Ну, а коль ты шут, черт шелудивый, так вон отсюда! К чертовой матери!

Ивайкин сидит.

Кому я сказал? Стой. (После паузы, засмеявшись.) Скажи, я шут.

И в а й к и н (смотря на Самматова). Шут.

С а м м а т о в. Гороховый?

И в а й к и н. Гороховый. Оба гороховые.

С а м м а т о в. Оба? (Хохочет.) А ну-ка… В молодости, помнишь? (Хлопает в ладоши и напевает.)

Ивайкин начинает дергаться в танце.

Да… Ладно, Сеня, ладно…

Ивайкин уходит.

На переправе. А на том берегу — что? (Один в большой гостиной. По кругу, взад-вперед, как в клетке.)

Скрипит дверь, входит Н е з н а к о м е ц.

Н е з н а к о м е ц. Можно, папаша?

С а м м а т о в (не узнавая сначала). Чего тебе? Кто такой?

Н е з н а к о м е ц. Вот это здорово! Вот это я понимаю! Забыл? А помнишь, ты меня ремешком потчевал? Баба моя знаешь сколько одежонку-то отстирывала и штопала? Пропиталась тогда кровью, пропиталась и порвалась. А я вот подлечился, и теперь к тебе с бутыльком! Столичную в импортном исполнении раздобыл. Не побрезгуешь? Со мной?

С а м м а т о в. А-а, ты… Сыновей ждал, и ты… Что ж, проходи. Поужинаем, посидим.

Н е з н а к о м е ц. Хлебосол? И угостишь даже? Вот это я понимаю!

С а м м а т о в. Водки не пью, коньяк с чаем… Картошка у меня варится, посмотрю. (Собирает на стол тарелки, рюмки. Ставит на стол початую бутылку коньяка.) Садись. Значит, судьба твоя… и моя в том, что пришел.

Н е з н а к о м е ц. Коньяк?! Уважаешь, выходит?

С а м м а т о в. За что тебя уважать?

Н е з н а к о м е ц. Неприветлив ты, гляжу, старик. Но я не обижаюсь. Я сам такой. (Кричит весело и как бы для глухого.) Вот, папаша, ты свое хорошо пожил! Сумел, а? А теперь я живу. Я здесь на станции, на узловой, поезда сортирую. Россия-то, вообще, что мешок, набитый под завязку! Под самую! Людей много, и живут все в одно время. А вот встретились на одной меже! За любовь за нашу! За встречу! Один живешь?

С а м м а т о в. Один… Один. Не беспокойся.

Н е з н а к о м е ц. А у меня дом, хозяйство, семья. А раньше летал, как свободная птичка!

С а м м а т о в (равнодушно). Не кричи. Что нервничаешь?

Н е з н а к о м е ц. Ох, старик!

С а м м а т о в. Как птичка, значит?

Н е з н а к о м е ц. Как птичка, отец, как птичка.

С а м м а т о в. Божья птичка? Ангел? Или Азраил?

Н е з н а к о м е ц (недоуменно). Что?

С а м м а т о в. Ничего, ничего, сиди.

Н е з н а к о м е ц. Я говорю, сейчас вот укоренился. Исключительно, я тебе скажу, бабы меня с пропиской спасают. Еду в поезде, гляжу: одинокий кадр. И точно! Подъезжаем к месту назначения, она и говорит: «Давай, Боря, вместе сойдем». А я говорю ей: «А почему, дорогая Клава, не сойти?» И вот любовь. Живем. Хозяйство есть. Жизнь свою на стоп-кран посадил.

С а м м а т о в. Ну, а передо мной нутро свое чего выворачиваешь?

Н е з н а к о м е ц. А я разве выворачиваю!.. Ведь ежели его вывернуть?.. Да и говорить о жизни люблю. Сказал — ушел. Следов нет. (Хохочет.)

С а м м а т о в. Ушел?

Н е з н а к о м е ц (протрезвев, смотрит Самматову в глаза). Ох, старик… Силен! Всю жизнь, видно, по крупной играл?

С а м м а т о в (равнодушно). Жил по крупной.

Н е з н а к о м е ц. Но ведь и я по мелочи не живу! Не страшно здесь одному?

С а м м а т о в. Ешь картошку, ешь.

Н е з н а к о м е ц. Дома, говорю, забитые все, заколоченные. По воскресеньям, поди, народ приезжает? Да этот сторож-дурак. Кто его поставил сюда? Да-а, а сегодня вот решил к тебе — в гости. Премию дали! Ты небось думаешь, я — босяк! А мы работаем, работаем, старик!.. Вот снег завтра обещали, все запорошит.

Самматов медленно встает.

Незнакомец вскакивает, бросая руку в карман.

С а м м а т о в. Сиди, сиди. Чай кипит. (Возвращается с майником.) Попьем чайку. Торопиться некуда. Ночь длинная.

Н е з н а к о м е ц (после паузы). Покрепче давай! Люблю крепкий.

С а м м а т о в. Да, коньячок с чаем. Бодрит… (Наливает немножко из бутылки в бокал.) Анекдот есть такой. Старый. Притча.

Н е з н а к о м е ц. Давай-давай.

С а м м а т о в. Приходит шаман племени к своему народу. Две новости, говорит, есть. Одна плохая, другая хорошая… Плохая новость, еды больше нет, шаман говорит. Отходы свои употреблять остается. А хорошая — отходов таких у нас много, шаман говорит. Очень много. Так что куда спешить?

Н е з н а к о м е ц (резкий горловой смех). Ох, старик! Ну дал, ну дал! На всю ночь у нас с тобой дерьма хватит, а? Верно! В самый раз хватит!

С а м м а т о в. Дерьма? Ты зачем пришел? Прошлое мое перечеркнуть хочешь? Да, со всеми грехами, пусть с ошибками… Но оно было, было! И не ради тебя я всю жизнь!.. Не ради таких, как ты!.. (Обрывает себя.)

Н е з н а к о м е ц (с усмешкой). Ты, старик, многодум. А я идеи пока в сундук положил. С клопами.

С а м м а т о в (бьет кулаком по столу, звенят чашки, рюмки, льется вино). Молчать!

Парень вскакивает.

Сиди, сиди! (Презрительно и властно.) Нож? Кастет? Положи на стол.

Н е з н а к о м е ц (бросая на стол гаечный ключ, с усмешкой). Я им орехи обычно бью. Этой… Штукой этой! Знаешь, грецкие… На черепок наш здорово похожи.

С а м м а т о в. Зачем спешить? Некуда спешить.

Н е з н а к о м е ц (после паузы). Я в детдомах детство свое извел. После войны дело было. И вот ты скажи, если такой разговор! Я мать не виню, что она меня когда-то, как щепка слепоглазого, бросила. Значит, не могла иначе! Но зачем она меня родила? Зачем?

С а м м а т о в. Налей водки… (Пьет.) Два инфаркта… Давно водки не пил… (Медленно — словно самому себе и куда-то в пространство.) Сыновей нет. Приемные… Вот жду их… Вместо них ты пришел… Борис, значит?

Н е з н а к о м е ц. Борис, отец, Борис.

С а м м а т о в. Борис… А мать как?

Н е з н а к о м е ц. Настя вроде. Говорили так.

С а м м а т о в. Настя… Две тысячи женщин и голая земля под осенним военным небом. И невозможно сжатые сроки. Отсутствие стройматериалов… Но заводы оставались!.. Заводы… Вот копал землю в саду. А когда копал? Вчера, сегодня? Раньше я был нужен тому, что происходило. И был нужен такой, каким был. Жизнь всегда оправдывала меня. И я нужен был ей. Жизни! Она шла в вечность и через меня! Какого черта меня надо было лечить? Таких, как я, не лечат… Теперь это колесико вертится без меня… Десятки и сотни миллионов рублей — чистую абстракцию — перевести, превратить в натуру, в крупные предприятия, десяткам тысяч людей дать работу, цель, дело. Всю жизнь я делал дело! Дело было моим материалом, из которого я строил себя… А теперь?.. Я не понимаю вещи, которые понимал всю жизнь. Дерево растет. Почему оно растет? Почему пять больше трех? Вчера сон увидел… Я был чем-то, а потом это что-то стало незаметно львом, леопардом, зажило своей жизнью… А потом я стал чувствовать, как пасть, которая только что рвала мясо, вдруг постепенно превращается в рыло свиньи. И она уже рылась где-то в грязи. Ее пятак превратился потом в совсем острую морду! Затем в птичий клюв!.. И тело!.. Оно покрывалось то пухом, то шерстью. А потом шерсть облезла, сошла, откинулась, и опять я стал каким-то голым животным… Ступни с пальцами… Они изменились в сплошную ступню. А потом из суставов пальцев выросли новые пальцы. И новые пальцы ушли в землю и стали корнями дерева!.. Что это было? (Глядя на Незнакомца и не видя его.) Память о прошлой моей жизни? Или… тот путь, которым идти и жить после? Я… спорил бы с богом, если бы он был! Мы равны! Но нет его, нет! И детей нет. Никого нет. Тысячи людей были… Все кипело! А сейчас у последней черты!.. В итоге, слышишь? В итоге, в конце, у последней черты! И баланс не сходится! Итог подводишь, а баланс не сходится!..

Н е з н а к о м е ц. Ты что? Чокнулся, что ли, совсем?

С а м м а т о в. Пей, ешь и молчи! Жри и молчи!

Н е з н а к о м е ц. Чего молчать-то?

С а м м а т о в. Раньше во мне будто жило всегда два человека. Тот, которым я являлся в глазах других. Теперь он уже мертв. Его время прошло… И тот, которым я был сам с собой. Но может ли этот второй жить без первого?.. Жри! Жри!

Н е з н а к о м е ц. Куда жрать? Отяжелеешь зря.

С а м м а т о в. Пришел. (Хватая Незнакомца за шиворот и наклоняя к столу.) Тебе только жрать, только потреблять. Только хватать!

Н е з н а к о м е ц. Но-но! Потише! (Вырываясь.) Говорлив ты больно, папаша! (Теряясь все больше и больше.) Ты что? Мучить меня всю ночь хочешь? Я свое дело исполнить пришел! Про должок я не забыл! И я исполню! Исполню!

С а м м а т о в. Дело! И у тебя дело?

Н е з н а к о м е ц (все больше теряясь). Чего? Что я тебе сделал тогда? Мотор хотел только загнать. А ты со мной как?

С а м м а т о в (не слыша). С собой тебя взять?! Нет, иди и — живи! Коня сделал, а седока, человека не сделал… Ах ты мразь!.. Неужели ты затем на белый свет пришел?..

Н е з н а к о м е ц (отступая). Я такой, какой есть! Значит, такой и есть без всякого «зачем»! А ты, ты можешь сказать, можешь перейти, переступить через «зачем»? Ни черта ты не можешь! И никто не может! У меня Клавка есть! Жена! Любим мы друг друга! Дочка есть… Люди мы, люди!

С а м м а т о в. Лев пришел, лев ушел… В молодости на одной из строек… На бакинских промыслах… Такой же был. Молодая глупая сила была! Все было! И игра. Несколько четвертей самогона, один стакан на столе. В чемодане — гора денег, вся получка. «Лев пришел, лев ушел», — сказал, хватил стакан самогону — и в конец очереди… Кто выдержит! (Хохочет.) Я забирал деньги, когда уже все валялись плашмя. Шел по рукам и ногам… А потом — в женский барак! Ха-ха! Да, я имел право на все, чем мог быть! На все, на что у меня была сила! И я был всем, чем мог быть. И тем, что называют добром, и тем, что называют злом! Но кто отделит добро жизни от ее зла?! И я был тем, чему нет слова… Лев пришел, лев ушел… Кого убивать ты пришел, сморчок? Лукман Самматов! Самматов — я!

Несколько мгновений два человека стоят не двигаясь. Их разделяет стол. Они словно загипнотизированы друг другом… И вдруг в напряженной тишине слышен громкий стук. На пол надает стакан. Самматов стоит еще какое-то мгновение, но, рухнув, вдруг валится сначала на край стула, на котором сидел раньше, с него — на пол. Раздается бой часов. Появляется И в а й к и н.

(Выдыхая жизнь.) Коня красного… Коня!..

Н е з н а к о м е ц. Что коня? Какого коня? Ты что? Отец, отец! Ты что? Я не виноват! Сидели же, разговаривали! У меня ребенок второй скоро родится! Я — человек! Человек я! (Убегает.)

И в а й к и н. Лукман?.. Лукмашка? (В ужасе отступает.) Лукман… Наш паровоз, вперед лети… (Плачет.)

Раздается бой часов.

Вдруг раздается шум, смех.

Входят М а н с у р, за ним появляются С а л и х и С о н я.

М а н с у р. Лукман-абы! Что не встречаешь, старый черт? С ночевкой к тебе! Жениха с невестой привез!

С а л и х. А в саду хорошо. Давно уже на даче не был. Даже и осенью, оказывается, хорошо…

Долгое молчание. Все в оцепенении.

И в а й к и н (переведя взгляд с мертвого Лукмана на молодых). К живому не приехали.

С а л и х (раздраженно). Вместо свадьбы — поминки! Черт бы все подрал!

С о н я (тихо). Надо вызвать врача… Еще один инфаркт, наверное.

И в а й к и н. Ждал он вас, а не дождался. Теперь когда встретитесь? Не скоро теперь встреча будет… Да и не признаешь друг друга при встрече-то?.. Не признаешь! (Уходит.)

С а л и х. Чертовщина какая-то.

Молчание.

С о н я. Я себя виноватой чувствую. Такое горе, а здесь свадьба наша. (Мансуру.) А это кто был? Такой странный?

М а н с у р. Ивайкин, что ли? Друзья когда-то были с Лукманом. Водой не разольешь. Вместе работали… Первый муж, кстати, нашей мамы Веры.

С о н я. Муж? То есть как муж?

С а л и х (взрываясь). Как, как!

М а н с у р (объясняя). Давняя история. До войны еще дело было, давно… Сам Ивайкин только несколько лет назад появился. Его Лукман где-то нашел, к себе в трест вахтером сунул, потом сюда, в сады, — сторожем…

С о н я. Я боюсь!.. Перед свадьбой? Вдруг это нехорошая примета? Как мы жить теперь будем?

М а н с у р (Салиху). Наследнички мы с тобой… Вот и исполнился мой сон.

Молчание.

С а л и х. Надо вызвать врача, чтобы официально было. И милицию тоже. И надо еще в город звонить, в трест! И вообще, что там нужно еще делать, когда человек умер? Ведь что-то нужно делать?

М а н с у р. Жить! Жить, черт тебя возьми! Жить, пока мы живы!

С а л и х. Жить?.. Да, конечно, жить. Ты прав. Жить. (Кричит.) Жить!..

КРУШЕНИЕ

III.8

Прошли годы. Неостановимо движение времени.

Два столика в летнем кафе. За одним из них сидит Д и н а. Появляется С а л и х. Присаживается за другой столик.

О ф и ц и а н т к а (подойдя к столику). Вот меню, пожалуйста.

С а л и х. Меню? (Долго смотрит, выбирает.) Триста коньяку.

О ф и ц и а н т к а. Все? А закусить?

С а л и х. Закусить. (Снова долго смотрит в меню.) А манная каша у вас есть?

О ф и ц и а н т к а. Но ведь манной кашей не закусывают.

С а л и х. Ну, сосиски вот эти. Они у вас в целлофане?

О ф и ц и а н т к а. Да.

С а л и х. Очень хорошо. Целлофан в коньяке отлично растворяется. Целлофанчику побольше, пожалуйста! (Какое-то время сидит, глубоко задумавшись. Закуривает, оглядывается. Смотрит на женщину — одиноко сидящую в уголке кафе и словно ждущую кого-то. Поднявшись, идет к ее столику.) Итак, прогулка вокруг земного шара продолжается.

Д и н а (вскидывая глаза). Салих?

С а л и х. Ярмарка встреч, ярмарка воспоминаний. Сижу сейчас, гляжу на тебя и думаю: ты или не ты? Дина, мол, эта хорошенькая женщина или не Дина? И ты. Конечно, ты! И хороша! Ты здорово сохранилась.

Подходит о ф и ц и а н т к а.

Что ж, выпьем за встречу. (Официантке.) Рюмку, пожалуйста, с того столика, фужеры и еще сухого бутылочку.

Д и н а. Нет, нет. Я не хочу.

С а л и х (вдогонку официантке). Не надо бутылочки!.. Да, женщина, которая когда-то принадлежала тебе, когда-то любила, — как знак, как напоминание. И будешь вспоминать, как о воде протекшей… Замуж, конечно, выскочила, обсыпалась детьми?

Д и н а. Замужем. Уже месяц.

С а л и х. Кто такой?

Д и н а. Он летчик-испытатель, майор.

С а л и х. Летчик-испытатель?

Д и н а. Да ты его знаешь. Помнишь день рождения? У тебя? Он тоже там был. Приятель Николая.

С а л и х. А, тезка!

Д и н а. Да. Я как-то сидела в Фуксовском саду, плакала, а он подошел. Помогал мне все эти годы, заботился. Сейчас вот здесь его жду. С завода должен подъехать. В гости собираемся.

С а л и х. Заново познакомишь или прикажешь удалиться за свой столик?

Д и н а. Почему? Я очень рада тебя видеть.

С а л и х. Да, любовь!.. Любовь, выражаясь образно, сквозь снега и версты, сквозь бремя лет! Одна-единственная на всю жизнь… Сколько мне было тогда? Двадцать четыре, двадцать пять? Путала волосы, целовала.

Д и н а. Ты выбрал не тот тон разговора.

С а л и х. Не нравится?

Д и н а. Нет. Устарел для меня уже этот тон.

С а л и х. Слушай! А что, если ты этого своего заботящегося майора оставишь наедине… с небом? А, Динка? Бросим все, уедем! У нас сын. Сколько ему сейчас?.. Плохо мне! Плохо, понимаешь! Уедем! Меня в Новосибирск приглашают, лабораторию дают. Бросим все! Ведь не поздно еще начать все сначала! Жизнь какая-то — колесо! Закручивает! Раньше компромисс казался невозможным, сейчас готов на любой компромисс. Раньше все было белым и черным, сейчас все серое. Но, может, не поздно попробовать все снова? Ведь о чем-то мечталось, думалось. Я наукой буду заниматься. Только наукой! У меня много идей! Я же ученый! Я настоящий ученый! Дома невозможно. Жена тоже человек в высшей степени заботливый. Но заботливость ее холодна!

Дина пытается что-то сказать.

Молчи, молчи! Она судит меня. А ты не будешь! Ты не будешь судить! Ты поймешь меня и простишь! Уедем, а? Все бросим, всех! Ведь ты любила меня когда-то. Любила! Сын! Пошли! Я хочу его увидеть.

Д и н а. Когда-то я ждала этих слов… А сейчас… Поздно уже, Салих, поздно. Я люблю его. Раньше я любила тебя, теперь люблю его. Так бывает, оказывается.

Молчание.

С а л и х. Итак, на чем мы остановились? Как о воде протекшей будешь вспоминать, а? (Вдруг смеется.) Нет, я просто пошутил. Извини. (Пауза.) Все то же, черт возьми. Круги жизни. Так сколько сейчас сыну? И будет все то же, а?

Д и н а. Что то же?

С а л и х. Не знаю. Все то же… Мне кажется, мы уже тысячи лет живем на земле! Мне, наверное, не тридцать один сейчас. Нет, мне три тысячи сто лет! Десятки, сотни прошлых «я» — существований… Сейчас старье читаю. О физиогномике души, о волшебном прутике или о храме здравия и чудесной постели доктора Гроэма… И мало что изменилось!.. Словарь разве только. Все время человек идет по одному и тому же кругу, по одной и той же колее.

Д и н а. Тебе оправдать себя надо?

С а л и х. Не надо мне никакого оправдания. Я уже тем оправдан, что живу. Всех судит жизнь, отпуская каждому положенное. И попробуй-ка осудить меня. Не осудишь! И никто не осудит! Ни у кого нет права суда надо мной. Природа, природа только одна осудить может! Если оправдает, то даст силу жить, а осудит — значит, смерть, значит, нет силы жить.

Д и н а. Как много все сейчас говорят. Красиво и умно говорят. Одни слова.

С а л и х. Слова?

У столика — Н а с ы р о в. На его лице улыбка. Он в штатском. Дина, с каким-то оцепенением слушавшая Салиха, смотрит на него.

Д и н а. Познакомьтесь. Да, вы ведь знакомы.

Н а с ы р о в. А, Салих!

С а л и х (с явным недоумением и непониманием смотрит на пришедшего). О чем я говорил? (Вставая, равнодушно пожимает руку Насырова.) Помню, помню вас.

Н а с ы р о в. Рад видеть.

С а л и х. Рады?

Н а с ы р о в. Да, как жизнь?

С а л и х. Благодарю! (Короткий взгляд на Дину.) Вы очень любезны, майор! (Не глядя на него.) Я хотел отблагодарить вас за трогательную заботу о моей бывшей возлюбленной и о моем сыне. Мы только что в ожидании вас беседовали. И знаете, о чем? Женщина, говорил я, которая когда-то принадлежала тебе, когда-то любила, — как знак, как напоминание… Да! Но вы уверены, майор, что ребенок, которого вы, не сомневаюсь, уже тоже любите, действительно является именно моим сыном? То есть, я спрашиваю, уверены ли вы, что я действительно являюсь отцом вашего сына?

Д и н а (ошеломленно). Какой же ты подлец!

С а л и х. А ты прости меня, подлеца! Прости! (С яростью.) Зачем он здесь! Кто он такой, чтобы быть здесь?! Ты иди, майор! Иди, а мы еще поговорим здесь!

Д и н а. Нет! (Мужу.) Идем! (Уходит.)

С а л и х. Уходишь?.. Зачем я все это?.. Зачем?..

Насыров торопливо достает деньги, бросает на стол.

Н а с ы р о в. Не думал, что ты такой. Съездить тебе… по физиономии?

С а л и х. Извини, майор, но я ее тоже любил. Быть может… Пусть она меня простит. И ты прости. (Пауза.) Ты летай там (неопределенно машет рукой) наверху… Летай…

Н а с ы р о в. Я-то полечу. Ты вот в предельный режим вошел. Ты сумеешь ли приземлиться?

С а л и х. Не разбейся только, майор, когда летаешь там, в небе. Не разбейся. А я буду любить тебя. Столько, сколько звезд на небе. Столько дней, сколько звезд на небе.

Насыров уходит.

Зачем? Зачем? (Сидит, подперев лоб рукой, потом поднимается, идет к своему столику. Садится.)

Подходит о ф и ц и а н т к а.

О ф и ц и а н т к а. Вас рассчитать?

С а л и х (равнодушно). Еще сто пятьдесят коньяку, пожалуйста. И закусить что-нибудь.

О ф и ц и а н т к а. А что?

С а л и х. Манная каша у вас есть?

О ф и ц и а н т к а. Нет! Я же вам говорила, что манной каши у нас не бывает.

С а л и х. Ну, дайте что-нибудь пожевать. Дырку от бублика можно? Хочу вернуться в детство! Хочу манной каши! Нельзя, да? Сама садик я садила, сама буду поливать?.. И вам нельзя со мной посидеть? Не разрешают?.. И вы не накормите меня манной кашей?

III.9

Обычная комната: тахта, стол, кресло. С а л и х, в рубашке, брюках, сидит на тахте. Его пиджак висит на стуле. Ж е н щ и н а — ее зовут Надя — в кресле, курит.

С а л и х. Так сколько за… манную кашу? (Тянется рукой к пиджаку.) Зарплату сегодня получил. Сколько? Пять, десять? Мало? Тогда двадцать! На! (Швыряет деньги.)

Ж е н щ и н а (недоуменно). Зачем? За кого ты меня принимаешь?

С а л и х. Ага, понятно… Пастушеская идиллия платонической небесной любви. Ее нельзя купить!

Ж е н щ и н а (смотря на него). Как я ненавижу всех вас, мужчин. Какие вы мужчины! Вы еще не переспите с женщиной, а уже начинаете помыкать ею. А если я официантка, меня можно уже оскорблять? Можно унижать, да? Швырять в лицо деньги, играть разудалого купчика? Так, что ли? А сам? Ничтожество!.. Извините! Груба! (С насмешкой.) Иди. Зря все это.

С а л и х. Зачем ты извиняешься?

Ж е н щ и н а. Ходишь каждый день в кафе! Пьешь! Жалко стало. И себя жалко. Всех жалко! Надо же жалеть кого-то! А всех не надо жалеть! Сама виновата!

С а л и х. Значит, ты меня пожалела?

Ж е н щ и н а. Иногда думаешь, вот придет какой-нибудь человек хороший и останется. Останется навсегда.

С а л и х. И часто приходят?

Ж е н щ и н а (с вызовом). Часто! Да, часто! Деньги… Деньги подбери! Я тебя самого купить могу! Всего, с потрохами! На твои же чаевые!.. (Плачет. Молча. Просто по щеке ползут слезы, и она вытирает их сначала руками, потом платком.)

С а л и х (подобрав деньги). Ты, оказывается, любишь шутить? Ты веселая женщина?

Ж е н щ и н а. Да, я веселая женщина.

С а л и х. А идейка, знаешь, не лишена основания. Целующиеся голубки — это очень утомительно. Он и она, отрешившись от всего, соединяются для узколичного счастья… «За сизою тончайшей кисеей тумана, утром рано, перед собой, я новую увидел Афродиту». Ты моя Афродита. Ты любишь стихи? «Недвижна и бела, она недавно мраморной была, но вот богиню сняли с пьедестала, и в комнате прозрачно-голубой она живою женщиною стала…» Поэзия лжет сладко и безумно. Афродита, Афродита на ночь. Разве это не прекрасно? Тебе нравятся стихи?

Ж е н щ и н а. Ничего. Трогательные.

С а л и х. Вот-вот. Ты работаешь в столовой.

Ж е н щ и н а. Нет, в кафе.

С а л и х. Ну ладно — это не суть важно. Так вот, работаешь в столовой, смотришь на вечно жрущую человеческую плоть…

Ж е н щ и н а. Я не в столовой работаю! В кафе!

С а л и х. Отлично! Работаешь в столовой, приносишь мне домой объедки, ночью мы предаемся любви… Нет, не надо растравлять себя пустыми мечтами!.. Кошки и мышки, странники, спутники… Зачем все это, а? Смысл в чем?

Ж е н щ и н а. Я устала. Спать хочу. Иди, пожалуйста.

С а л и х. Мышки, кролики, белые свинки, собачки — я на них специализируюсь преимущественно. Сейчас у меня в лаборатории пятьдесят четыре белых пушистых кролика. Я их обожаю. Каждый день облучение от кобальта-шестьдесят. Тридцать рентген постоянно. Смерть наступает обычно при явлениях полного опустошения костного мозга. Знаешь, милый кролик, что такое полное опустошение?

Ж е н щ и н а. Что ты здесь передо мной выламываешься? Поговорили — и хватит!

С а л и х (поднимается). А все же почему ты одна? Странно, симпатичная баба, а одна.

Ж е н щ и н а. А с кем жить?

С а л и х. Ну найди кого-нибудь.

Ж е н щ и н а. Мои уже все женаты. Мне ведь постоянного нужно. Друга, мужа мне нужно… (Доверчиво.) Я жила с одним… Долгая история. А теперь все. Пустая я. А кому нужна я такая, пустая… Хочу вот мальчишечку какого-нибудь из детдома взять и воспитывать.

С а л и х. Девичья невинность, значит, и сатир-соблазнитель? Брось врать.

Ж е н щ и н а. Это правда!

С а л и х (после паузы). Какое мне дело, собственно.

Ж е н щ и н а. Всем вам — какое дело! Всем! А если бы кому-нибудь все-таки было бы дело до другого!

С а л и х. Ну, не сердись, не сердись. Прости. (Оглядывается.) Та же тахта, то же кресло. И обои на стенах те же… И тот же вид из окна. Я был у тебя уже десятки раз… Это вот твое круглое тугое колено… Помнишь женщину, с которой я сидел в кафе? У нее такое же круглое и тугое колено… А возможно, она та единственная женщина, которая мне назначена судьбой? (Одевая пиджак, идет к двери, останавливается.) А возможно, эта женщина — ты. Может быть, и так.

Ж е н щ и н а. Этот дом ты забудь.

С а л и х. А вдруг мне спастись у тебя захочется?

Ж е н щ и н а. Спастись?

С а л и х. Я ученый, мышонок… Но одни говорят, что я вор. Другие считают, что мне талант дан от бога. И большой! Третьи… Третьи тоже что-то считают. А кто я на самом деле? Но авантюристам и талантам одинаково спасаться приходится. Вот и прибегу к тебе спасаться. Не пустишь?

Ж е н щ и н а (долго смотрит на Салиха). Если плохо, останься. Переночуй.

С а л и х (дернувшись как от удара). Я приду к тебе завтра. Мы будем любить друг друга завтра… Я это говорю всем… Так вот, я приду завтра, но уже счастливым прекрасным блондином! И мы будем любить друг друга, если ты только узнаешь меня.

Ж е н щ и н а. Некуда будет приходить — приходи.

С а л и х (подойдя и целуя руку). Спасибо, Надя. Спасибо. На самом деле спасибо тебе. Ты… чистая, славная. Прощай!

Ж е н щ и н а. Прощай.

Салих уходит.

Мне только куда прийти?.. К кому? (Медленно идет к тахте, садится… Видно, как мелко трясутся ее плечи, когда она ложится на кровать ничком.)

III.10

Квартира Самматовых. Через комнату с ворохом белья проходит В е р а Я к о в л е в н а. С о н я стоит у окна, прижавшись лбом к стеклу.

В е р а Я к о в л е в н а. Задумалась, Соня? А я вот стиркой занялась.

С о н я (очнувшись). Я бы сама! Я хотела все выстирать. (Осекшись.) Все.

В е р а Я к о в л е в н а. Ну, я так привыкла стирать, что если не стирать… Ты ведь и так устаешь. (Смотрит на нее.) Вон как похудела.

С о н я. Нет, мама Вера, это не от работы.

В е р а Я к о в л е в н а. Я сегодня чак-чак сделала, во рту тает. (Идет на кухню.)

С о н я (боясь остаться одна). Не уходи, мама Вера! Я боюсь одна. Ты!.. Ты будешь сидеть и молчать… А если он опять не придет? Он может и не прийти!.. Тогда мы будем сидеть и ждать.

В е р а Я к о в л е в н а. Хорошо. Будем сидеть и ждать.

С о н я. Я так устала от всего!.. Я выстираю. Ночью выстираю. Не уходи!

В е р а Я к о в л е в н а. А я была счастлива с Лукманом. Несмотря на его характер. Три года уже прошло, как умер… А сегодня сороковой день, как Сеня умер… Оба умерли…

Входит Н и к о л а й.

С о н я. Ты?

Н и к о л а й. Добрый вечер.

С о н я. Зачем пришел?

В е р а Я к о в л е в н а. Так гостей не встречают. И хорошо, Коля, что пришел. Добрый вечер. Давно я тебя не видела.

Н и к о л а й. Спасибо, тетя Вера.

С о н я. Проходи… Что в дверях стоять?

В е р а Я к о в л е в н а. Ладно, я уж стиркой занялась. Порошок там положила… (Уходит.)

С о н я. Зачем пришел?

Н и к о л а й. Может, за тобой.

С о н я. Откуда ты знаешь, что я?..

Н и к о л а й. Что?

Затянувшееся молчание. Смотрят друг на друга.

С о н я. Уходи!

Н и к о л а й (после паузы). Ты… решилась? Уходишь?

С о н я. Не твое дело.

Н и к о л а й. Мы все равно будем вместе.

С о н я. Вот как! Когда же?

Н и к о л а й. Хоть завтра.

Молчание.

С о н я. Ты добр, ты мягок ко мне… И ты любишь меня!.. А мне не надо твоей проклятой верности! Не надо любви! И твоего монашества не надо! (С яростью.) Ты настолько хорош, настолько муж, а не мужчина, что выть порой хочется. Слава богу, хоть Салих похуже! Если бы ты знал, как трудно жить с людьми, когда нельзя их обидеть, когда они со слезами на глазах просят любви! Так меня воспитал Салих. И нам теперь с ним легко жить. Так легко, что бежать надо!

Н и к о л а й. Я был, наверное, слаб тогда. Не умел воевать за то, что люблю. Я понимаю сейчас… Понимаю, что доброта, мягкость, честность не стоят ни черта, если за ними не стоит сила.

С о н я. Когда-то Салих читал мне стихи. Он, наверное, всем женщинам читает эти стихи. «Я буду любить тебя столько, сколько звезд на небе. — Да, милый, да. Столько дней, сколько звезд на небе. — Да, милый, да. Столько лет, сколько звезд на небе. — Да, милый, да… А утром звезды погасли…»

Н и к о л а й. Но я действительно буду любить тебя столько дней, сколько звезд на небе. Я не знаю, зачем я пришел? И именно сегодня? Ходил возле дома. Долго не решался. А потом решил, будь что будет! Скандал так скандал!.. Господи, ты такая красивая!

С о н я. Красивая? Скажи еще!

Н и к о л а й. Что сказать?

С о н я. Что красивая, скажи!

Н и к о л а й. Красивая. Красивая.

С о н я. Приятно слышать. (Смеется.) Так давно не слышала… Ведь, значит, есть такие слова? Да? Ты говори, говори!

Н и к о л а й. Ты красивая. У тебя необычная красота. Неправильная красота. (Растерянно.) Своя красота.

С о н я (после паузы). Я решила неделю назад. После вашего отчета. Я так переживала, когда вы отчет защищали… Вся эта грязь! Твою тему прикрыли совсем?

Н и к о л а й. Пока.

С о н я (словно вздрогнув). Это он!

Н и к о л а й. Что?

Входит С а л и х.

С а л и х (увидев Николая). О, нежданный гость! Какими судьбами?

Н и к о л а й (Соне). До свидания. Извини.

С а л и х. К моей жене ходишь? Вот это нюанс! Нет, ты уж постой, посиди, будь так добр!

Н и к о л а й. Нам с тобой не о чем разговаривать.

С а л и х. Так уж не о чем? Банальный вопрос: как жизнь?

Н и к о л а й. Спасибо, хорошо.

С а л и х. Тихомиров не обижает?

Н и к о л а й. Не обижает.

С а л и х. Слышал, что над докторской диссертацией работаешь?

Н и к о л а й. Работаю.

С а л и х. Ну, и как дела? Да, кстати, как настроение после обсуждения отчета? Как Тихомиров себя чувствует?

Н и к о л а й. Вы с шефом, я гляжу, не наукой, а постановкой жалких фарсов теперь занимаетесь? В комедианты вам надо идти.

С а л и х. А что? Талант есть?

Н и к о л а й. Есть.

С а л и х. Ну, это хорошо. Спасибо. Я шефу передам.

Н и к о л а й. Непонятно сейчас, то ли ты все еще пляшешь под дудку шефа, то ли он уже под твою дудку пляшет.

С а л и х. А мы оба пляшем. Оба дудим дружно в дудки и пляшем. Ха-ха! Великий учитель и ученик. Ученый с мировым именем и продолжатель его научной школы… (Резко изменив тон.) Я питаю этого склеротика своей кровью, я кормлю его своими идеями, самим собой! И он будет плясать под мою дудку, будет, пока я не уберу его к чертовой матери! Как всех, кто мне мешает! Тебя я предупреждал! Не раз! Других я не предупреждаю… То, что случилось на защите вашего отчета, — милая шуточка! Не мешай, не путайся под ногами! И Тихомирову своему передай! Пусть тоже не снует. Силенок у него уже маловато, чтобы со мной в кошки-мышки играть!

Н и к о л а й. Хороший ты человек, Салих!

С о н я. Зачем весь этот разговор? Зачем все это?!

С а л и х. Я ученый! Я талантливый ученый. И тех, кто будет мешать мне…

На шум выходит В е р а Я к о в л е в н а. С чайником, чашками. Ставит на стол. Испуганно глядя на всех, стоит у двери.

С о н я. Опомнись, что ты говоришь?

С а л и х. Ни у кого нет права суда надо мной! Ни у кого! (Николаю.) И… не попадайся мне лучше под ноги! Прочь!

Н и к о л а й (хватает его за ворот). Прочь? Ну уж нет!

С о н я (бросившись). Ты что? Ты же задушишь его!

Н и к о л а й (отпуская Салиха). Простите… Прости, Соня.

С а л и х (потирая шею). Га-ад!

Н и к о л а й. Простите, тетя Вера. Здесь не место… Но вот что я тебе скажу, талантливый ученый. Раньше я брезговал иметь дело с такими, как ты. Считал, что надо просто заниматься наукой, своим делом, к которому приставлен. Но теперь я понял в общем-то одну элементарную вещь. Подобного рода брезгливость опасна. Я понял, таких, как ты, надо бить, надо выволакивать на свет божий. Жизнь отпускает каждому ту меру счастья, на какую хватает у него сил. И я понял, что счастье, добро, истина это прежде всего победа. Победа хотя бы вот над таким, как ты. Над такими, как ты. (Уходит.)

Молчание.

С а л и х. Зачем он приходил?

С о н я. А ты где был?

С а л и х. Играл… с шефом в преферанс.

С о н я. В преферанс?.. Помаду со щеки стереть забыл. Вот платок.

С а л и х. Я играл с шефом в преферанс!

С о н я. Я же ничего не говорю. Сотри только помаду.

С а л и х. Ты сама!.. Ты что делала здесь с ним?

В е р а Я к о в л е в н а. Как можно так, Салих?

С а л и х. Мама Вера, мы вдвоем поговорим. Вдвоем!

Вера Яковлевна выходит.

С о н я. Ладно, бог с ней, с этой женщиной. Люби только ее.

С а л и х (морщась). Я устал и хочу есть. Нельзя ли без психологии?

С о н я. Без психологии? Можно и без психологии… Я ухожу от тебя. Решила вот уйти.

С а л и х. К кому? К Николаю, значит?

С о н я. Нет. К маме пока. Как дальше, не знаю… Я сейчас боюсь людей.

С а л и х (смотря на нее и как-то обмякая, обвисая, делаясь усталым). Что ж, поздравляю. (Искренне.) Слушай! Давай сделаем так! Я не хочу, чтобы ты уходила. И давай сделаем так… Уедем! Бросим все. Я буду заниматься только наукой… На днях я уже говорил это. Одной женщине. Да, я ушел бы от тебя! Она любила меня, и я, наверное, любил ее. У нее есть сын от меня. Да, ты знаешь!.. Но ты не суди меня! Ты пойми и прости! Все прости! И то, что я эту женщину предал, и тебя, и себя самого! Самого!

С о н я. Поздно уже, Салих, прощать… Все поздно.

С а л и х. А ты прости, прости!

С о н я. Если бы дело касалось только меня и тебя. Но я насмотрелась на тебя на работе. Я насмотрелась, как ты ловчишь, как ты все время занят расчетом всяких вариантов. А твои отношения с шефом? Ты же действуешь его руками. Ты улыбаешься человеку, а потом его увольняют по собственному желанию. По твоему желанию. И в эти минуты я думаю, зачем тебе все это? Ведь природа действительно наградила тебя большим талантом. Но почему не большой душой? Ведь было бы лучше, если бы она наградила тебя большой душой!

С а л и х (после паузы). Ну что ж, иди!

С о н я. А это наследство, которое Лукман-абы оставил! Эти деньги, эта дача загородная. Зачем все это нам?

С а л и х. Иди!.. Идите!.. Все идите! Мне никого не нужно!

С о н я. Не надо так говорить.

С а л и х. А что я должен… тебе сказать? (Смотрит на ее ноги.) У тебя тугое круглое колено… С богом! Ты знаешь, что колени взаимозаменяемы? Как и руки! Как и руки, которые эти колени гладят! Как и души!

С о н я. И ты ничего больше не скажешь мне?! Только это?

Входит М а н с у р. За ним — В е р а Я к о в л е в н а.

М а н с у р. Привет счастливому семейству! Ты просил прийти, и я, как видишь, здесь… Что это вы такие серьезные?

С а л и х. Привет. Познакомься. Моя бывшая супруга перед началом новой жизни с моим бывшим другом Николаем.

С о н я. При чем здесь Николай!

М а н с у р. Ну это вы напрасно!

С о н я (Салиху). Я хочу, чтобы ты понял! Есть какие-то человеческие законы, против которых нельзя идти! То, что выше нас, сильнее! Перед чем наш мелкий, частный эгоизм должен останавливаться!

С а л и х (глядя в сторону). Ладно, Соня. Ты хороший, добрый человек. И мне, наверное, было с тобой хорошо жить. За вещами приезжай завтра. Можешь со своим носильщиком, Колькой. Можешь брать все, что угодно. Кроме книг. Если нужна комната, одну уступлю, разменяюсь. Мама Вера, думаю, не будет против. Если нужно еще что-то, пожалуйста.

В е р а Я к о в л е в н а. Что вы делаете? (Бросаясь к Соне и обнимая.) Останься. (Салиху.) Салих!.. Так мало времени у людей. Так мало человеку дано!

С о н я. Спасибо, мама Вера. Прощайте. (Уходит.)

Вера Яковлевна, плача, тоже выходит вслед за ней.

С а л и х (после небольшой паузы). Чаю, кофе?

М а н с у р (усмехаясь). Какао… Д-да! Любопытно наблюдать!

С а л и х. Об этом все!.. Что-то я хотел… Устал.

М а н с у р. Речь по телефону шла об организации фельетончика. Конечно, если твоего шефа публично скомпрометировать, а потом с почетом проводить на пенсию… Я слышал, об этом печется и дирекция твоего института. Верно?

С а л и х (не слыша). Не знаю я сейчас ничего.

М а н с у р. В конце концов, действительно, фактическое руководство отделом у тебя в руках. Надо, чтобы оно перешло в твои руки и формально.

Входит В е р а Я к о в л е в н а.

В е р а Я к о в л е в н а. Вот и проводила. Проводила Соню…

С а л и х. Спасибо, мама Вера. Спасибо.

М а н с у р (продолжая). Помочь, конечно, можно, но что я лично буду иметь от этого? Ты разводишься, и лукмановская дача тебе будет не нужна. Прибавления потомства не ожидается.

С а л и х. Что? (Пораженно.) Ты же и так каждое лето там живешь с семьей!

М а н с у р. В качестве гостя. Но не могу же я быть обязанным вам каждый год. Я не прошу, чтобы ты подарил ее мне. Мы все разделили. Честь по чести. Но уступи. Хотя бы за тысячу? Мы же не чужие, братья все-таки.

В е р а Я к о в л е в н а. Деньги? Главное для вас — деньги, успех! Кто вас заразил этим, кто? Да лучше бы Лукман сжег все перед смертью, чтоб никому ничего не досталось!

М а н с у р. Ты что, старая? Я же по-хорошему.

В е р а Я к о в л е в н а. Берите все! Вам жить! Берите, если это принесет счастье. Вы мелкие оба. Лукман, он крупный был, большой! А вы мелкие!

М а н с у р. Ничего, завтра станем большими.

В е р а Я к о в л е в н а. У вас все завтра! А сегодня? Любовь, дружбу, друзей — все побоку сегодня! Но ведь какие вы сегодня, такими будете и завтра. И если ты сегодня не друг, не брат, не человек, то и завтра!.. Не хочу больше! Ребенка, внука буду воспитывать. Вы были для меня как дети, а вы…

М а н с у р. Ты что лепечешь? Какого ребенка? Спятила, чокнулась совсем? (Салиху.) Чего она? Кто ее укусил?

В е р а Я к о в л е в н а. Я не понимаю вас. Вы меня не понимаете. Для вас я так — кухонная вещь. И сами себя вы не понимаете. (Салиху.) Я к Диночке пойду, не прогонит! Не сяду ей на шею. Пенсия у меня. Уборщицей еще буду работать. Я всю жизнь уборщицей была. Для вас! А здесь хоть для людей убирать буду.

С а л и х. Успокойся, мама Вера. Это твой дом! Никто тебя не гонит.

В е р а Я к о в л е в н а. Детского голоса не слышно здесь. Не будет здесь детского голоса слышно никогда! А Диночка не прогонит. Я ей помогу. Вместе будем!

М а н с у р. Какая еще Дина?

С а л и х. Она замужем. У них своя жизнь. Зачем ты им нужна?

В е р а Я к о в л е в н а. Они люди, люди! А вы живете, душите друг друга! Вы одни. Корней у вас нет никаких… Все вы забыли. Все в себе задавили! (Уходит.)

Спустя мгновение слышен стук входной двери.

М а н с у р. Черт-те что, ничего не понимаю! Сонька, Вера… Бабий бунт какой-то! Что они? Взбесились?

Не отвечая, Салих открывает бутылку, ищет что-то и вдруг отдергивает руку. На его ладони — кровь.

Ты что?

С а л и х (смотрит на руку). Какой-то гвоздь… Кровь идет. (Вдруг кричит.) Иди! Убирайся!

М а н с у р. Ты что? Нервы совсем сдали? Ничего, старик. Все идет как надо. У тебя на носу защита докторской. У меня тоже дела неплохо идут. Мы идем вверх, вверх! Играть и играть, увеличивая ставки!.. Ладно. Пойду. (Встает, направляется к двери.) Так ты не забудешь насчет дачки?

С а л и х. Дачки?.. Дачки? (Подходит к Мансуру, хватает его за ворот.) Какой же ты гад!

М а н с у р (убирая руки Салиха). Я не гад. Я человек, который хочет жить. Которому на земле отпущено только несколько десятков лет. Ты думаешь, я так прост? Нет, милый мой, в этой жизни…

С а л и х. Брат!.. Брат!.. (Хохочет.) И кровь все не останавливается. (Смотря на ладонь.) Может, это был гвоздь с распятия? И мы обречены на страдание, потому что только через страдание можно прийти к истине и разорвать мертвый круг?

М а н с у р. Ты слаб, оказывается. Жаль. Не пойдешь далеко.

С а л и х. Куда мне идти? Я уже дошел! Куда идти?!

М а н с у р. У меня дела. Пока. Завтра позвоню. (Уходит.)

С а л и х. Завтра… Мы будем любить друг друга завтра!.. Почему не сегодня? (Подходит к столу, роется в бумагах.) Статья только что законченная! На кой черт? (Читает.) «Известно, что синтез ДНК происходит только в определенной точке интерфазы клеточного цикла…» Плевать! (Сворачивает из бумаг мячик, бросает на пол. Смотрит, как он катится, берет нож.) Прерогатива высшего суда? Природа мстит?.. И мама Вера ушла куда-то… Что-то нужно делать… Убить обломки?.. Что-то же нужно делать!

Часы бьют двенадцать. С улицы доносится звон трамвая, потом крик сирены «скорой помощи».

Кто мы? Лишь миг. И надо наполнить этот шаг, наполнить его чем-то! Но чем? Неужели душа дешевле золота? И неужели геометрия только эвклидова, а неэвклидовой нет?! А бессмертие? Но ведь если я, если он — не навеки, то зачем мы? Ведь кто-то нас позвал сюда, в этот мир! И зачем тогда мы, если мы не навеки здесь? Перевести бы стрелки на десять лет… Хотя бы на пять!

Замирает последний удар часов. Тишина.

Перевести бы стрелки…

1969

ДАРЮ ТЕБЕ ЖИЗНЬ

Драматическая хроника

Владимиру Андрееву, исполнителю роли Саттарова…

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

С а т т а р о в.

Б а й к о в.

А х м а д у л л и н а.

А л с у.

В а д и м Б а й к о в.

С а т ы н с к и й.

Г о г о л е в.

К а ч а е в а.

В и к т о р Д у р ы л и н.

Т а и с и я.

М у н и р З а р и п о в.

Д у н а е в.

С а л и к о в а.

Р у ш а н ь я.

В е р а.

Г а у х а р.

Н ю р а.

К о р н е й П е т р о в и ч.

П ы п и н.

З а х а р ы ч.

И н ж е н е р.

Ю р и й.

А ш о т.

Д е в у ш к а.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I.1

Площадка полигона, а дальше степь, развороченная, распластованная на десятки километров, держащая в себе панораму гигантского строительства.

Какие-то конструкции, головоломные и фантастичные; падают искры от сварки, натужный вой, урчание тяжелых, многотонных машин. И не поймешь, что это — день, ночь. И на эту грубую музыку, на гул работающей степи, обнажившей древнее свое нутро, ложатся отдельные эпизоды.

ПЕРВЫЙ ЭПИЗОД

В и к т о р. Ребята, бетон! Принимай, раззявы!

Г а у х а р. Что долго так? Дождь же! Если не работать, совсем крышка! Для вас же дорогу делаем, для твоего ишака!

В и к т о р. Это не ишак, а «МАЗ»! И не оскорбляй мою машину!

Г а у х а р. Тоже мне, князь выискался!

ВТОРОЙ

— К нам давай. Триста рублей плюс командировочные.

— На черта мне эти деньги!

— Через два месяца — квартиру! Поработаешь года два, в Москве дадут!

— На черта и квартира!

— Там НОТ. Школу надо пройти.

— На черта НОТ?! Здесь я на самом пике! Здесь ты влепишь кому-то, приедут, тебе вломят по загорбку — жизнь!

Третий эпизод — по телефону, на междугородной.

И н ж е н е р. Алло, алло!.. Ну вот, значит… Ну, приехал!.. А черт его знает! Грязь страшная, народу тьма! В столовках так кишмя все кишит!.. Посмотреть надо… Посмотреть!.. Не поймешь сейчас ничего, говорю! Не пойме-ешь!..

На крыше вагончика — А л с у.

А л с у.

Широченное поле. Раздолье. Необъятное чистое поле. Скачет по полю жеребенок. Ни тревог, ни забот, ни горя Лошадиный не знает ребенок. Жеребенок красив до боли. Плещет молодость в стройном теле, Ноги стройные — загляденье! Как мне хочется стать Жеребенком…

Появляются Н и к о л а й Н и к о л а е в и ч С а т ы н с к и й, К а ч а е в а, Г о г о л е в. Умолкнувшая Алсу — свидетель разговора.

Г о г о л е в. Результаты испытаний, конечно, внешне эффектны. На первый взгляд. Но, Николай Николаевич, дорогой мой, мы же не знаем, как эти фундаменты поведут себя во времени. Мы хотим посадить на них весь этот гигантский комплекс заводов, а насколько они надежны?

С а т ы н с к и й. Вы читали «Маленького принца»? Сент-Экзюпери?

Г о г о л е в. Кажется. В далеком отрочестве. И что?

С а т ы н с к и й. Маленький принц попал к богу.

К а ч а е в а. Не к богу, к королю.

С а т ы н с к и й. Да-да, к королю! Простите, к королю. Так вот он спросил у короля: «Можешь ты приказать, чтобы солнце зашло?» Король сказал: «Могу, но зачем? Все сразу запутается. Вот когда настанет час заката…»

Г о г о л е в. Не понимаю!

С а т ы н с к и й. В том-то весь комизм, что вы все, Алексей Борисович, и те, кто стоит за вами, уподобясь этому королю, ждете, когда ситуация созреет, когда она покажется естественной даже самому последнему, простите, кретину. И не сомневаюсь, когда это произойдет, даже самый последний кретин не преминет заявить о своем приоритете в этой области.

Г о г о л е в. Если бы я не знал вас давно, Николай Николаевич. Но, слава богу, я работать начал у вас.

С а т ы н с к и й. Ну что вы, что вы? Вы карьеру начали у меня, не работу!

К а ч а е в а. Николай Николаевич, конечно, пока это мое личное мнение, но хотелось бы, чтобы вы провели еще ряд испытаний. Нужна предельная ясность.

С а т ы н с к и й. Вам все еще не ясно?

К а ч а е в а. Через несколько дней приедут остальные члены госкомиссии, и в ваших же интересах продумать…

С а т ы н с к и й. Спасибо, спасибо. Вы очень милы, что заботитесь о моих интересах. Французские духи? Прекрасный букет!

К а ч а е в а (смеясь). Экий вы, в шипах. Есть хочу. Вчера я жила сигаретами и вашим чаем. Не поедете с нами?

С а т ы н с к и й. Мне довольно одних сигарет и чая. Благодарю. (Вынимает из кармана пачку чая, снова засовывает ее в карман. Слышен шум отъезжающей машины. Сатынский один, что-то бормочет про себя, машет вдогонку кулаком.)

А л с у. Опять сами с собой разговариваете, дядя Коля?

С а т ы н с к и й. Я не разговариваю. Я договариваю… За всю жизнь ни одного, прошу прощения… нецензурного слова не употреблял. Про себя только.

А л с у. А сейчас употребляете? А как это? Употребите, а?

С а т ы н с к и й (вынув из кармана носовой платок). Маневрирование сложное. Тот, кто видел воздушные бои… (Смотрит на Алсу.) Ты не видела. Тебя не было.

А л с у. Не было. Я после войны, дядя Коль, появилась.

С а т ы н с к и й. Кто хоть раз видел воздушные бои… Целый ряд маневров. И все. Бесконечные петли маневров… Но так выглядит все с земли.

А л с у. Издалека?

С а т ы н с к и й. Полей-ка мне лучше. А то я руки… какие-то пожимал.

Алсу исчезает на мгновение в вагончике, затем появляется с кружкой… Вытерев руки, Сатынский бросает платок на землю.

А л с у. Комиссия опять была, дядя Коль, да?

С а т ы н с к и й. Госкомиссия на днях приедет, а это так… Маневры. Шпионить приехали, вынюхивать… (Протягивает пачку чая.) Ну-ка, чаю мне завари. Покрепче.

А л с у (вернувшись). Сегодня сюда министр приезжал! Я думала, министры все толстые от кабинетной работы. А он ничего, нормальный. Я как раз каркасы для свай варила. Он и ко мне подошел. Варишь, говорит. Варю, говорю. Он и пошел. Седенький такой, симпатичненький. Вот как вы! Измученный тоже. А один хахаль моложавый из его свиты даже куры начал мне строить, но я на него так… небрежно очень посмотрела. Он и побежал сразу догонять.

С а т ы н с к и й (засмеявшись). Глаза у тебя как блюдца. Умирает, наверное, народ, глядя на тебя?

А л с у. Я сама теперь умираю.

С а т ы н с к и й. Да… Сорок лет назад… У Фроси такие же глаза были.

А л с у. У какой это Фроси?

С а т ы н с к и й. Строили тогда домны и мартены в Кузнецке… Она стала моей женой. Через год, выступая на одном собрании, она кричала на весь зал, что я… классовый враг и что она порвала со мной навсегда на политической почве. Она была прекрасна в своей убежденности. И чиста. Ты, наверное, тоже… По-своему.

А л с у. Это вы про что, Николай Николаевич?

С а т ы н с к и й. Про что?.. Маленький объект, который я возвел тогда… Я только дискредитировал идею! А год назад опять увиделись. Случайно… Старик, больная старуха и те же фундаменты. Та же золотая рыбка! Все возвращается на круги своя. А ее глаза — у тебя остались.

А л с у. Остались? А она что? Умерла уже? Да?

С а т ы н с к и й. Мне доказать надо! Доказать, что я был прав тогда! Всем доказать! Стране нужны были тогда мои фундаменты. Они нужны ей и сейчас, мои фундаменты!

А л с у. Вы счастливый. У вас все было. Вы и любили! А сейчас парни все какие-то практические! Сразу бросаются лапать. Скучно!

С а т ы н с к и й. Лапать?.. Некрасивое слово.

А л с у. Вчера лежим. Скулит, скребется в дверь. Пьяный. К одной там у нас пришел. И требует, как окрошку в столовке.

С а т ы н с к и й. Окрошку?

А л с у. Ну, я примерно говорю!

С а т ы н с к и й. Да-да.

А л с у. Ну, я разозлилась, что спать не дает, говорю, давайте, девочки, из него стриптиз устроим. Затащили, разнагишали в минуту — и за дверь. Ладно, ночь была. Какая же это любовь? Унижение одно, а не любовь. Я по-другому любовь представляю, когда от нежности, быть может, взглядом боишься тишину нарушить… Вы не слушаете, Николай Николаевич?

С а т ы н с к и й. Хорошо. Тишину взглядом не нарушишь… Хорошо.

А л с у. Я все своего жду, дядь Коля. Ведь должен ко мне он прийти. Для кого я создана, а?

С а т ы н с к и й. Не знаю. Не знаю. Ничего я не знаю.

А л с у. А может, он есть уже? Только я не знаю сейчас, он это или не он? Машина пылит!

С а т ы н с к и й (поднимаясь). Значит, уеду в гостиницу. Тяжелые дни у меня, Алсу, будут. Тяжелые.

А л с у. А я думала, накормлю вас. Ребята уехали, а я картошку варю. И чай?

С а т ы н с к и й. Да-да, спасибо. В другой раз. Картошку в мундире и чай — в другой раз.

А л с у. Мы все сделаем, дядя Коля. Не беспокойтесь. Ночью будем работать!.. Дядя Коль, ведь у вас нежелатели есть, да?

С а т ы н с к и й. Нежелатели?

А л с у. Хотите, порчу на них напущу, туман? Я все могу. Взгляд у меня тяжелый.

С а т ы н с к и й. Ну, если взгляд тяжелый, не надо. Не надо!

А л с у. Боитесь или не верите?

С а т ы н с к и й. Верю, верю.

А л с у. А хотите, погадаю? По руке могу. На картах. По чертам лица. Хотите, узнаю, сколько лет жить будете? (Глядя пристально, не мигая, сильно растягивает пальцами кожу лба у него над бровями.) Не бойтесь, чего вы?

С а т ы н с к и й (опешив от неожиданности). Ты что? Что ты?

А л с у (отойдя в сторону). Сейчас вам шестьдесят два? Еще двадцать четыре года. Умрете, когда вам будет восемьдесят шесть лет. Можете пить, курить, бросаться под машины — ничего не будет!

Незамеченные, появляются С а т т а р о в и А х м а д у л л и н а. Ахмадуллина уходит…

С а т т а р о в. А мне погадаешь? Тоже хочу пить, курить, бросаться под машины, и чтобы ничего не было. Привет, Николай Николаевич.

С а т ы н с к и й (здороваясь). После отпуска? Что-то быстро!

С а т т а р о в (Алсу). Ну, погадаешь?

А л с у. А ты кто такой? (Узнавая.) А-а… Нет, вам не буду.

С а т т а р о в. Это почему?

А л с у. Нельзя, наверное, вам. Вы начальство…

С а т т а р о в. И ты знаешь, что мне можно и что нельзя? Все все знают, только я не знаю… А может, погадаешь? И не поверю тебе, а все равно… думать буду. Погадаешь?

А л с у. Ну, если хотите. (Подходит к Саттарову, обхватывает пальцами его лоб… и вдруг словно отшатывается.)

С а т т а р о в (потирая лоб). Ну, и сила у тебя. Не пальцы, а черт знает что… Чего молчишь?

А л с у (растерянно). Тридцать семь…

С а т т а р о в. Что тридцать семь? Мне сейчас тридцать семь!

А л с у. Не знаю. Ничего я не знаю.

С а т т а р о в. Говори!

А л с у. Это так… игра. Глупо. (Уходит.)

С а т т а р о в (после долгой паузы). Вот гадалка! Тебе все рассказала, а мне не хочет… (После паузы.) Кто такая?

С а т ы н с к и й. Сварщица. Алсу. Познакомились каким-то странным образом. Вот и разговариваем иногда.

С а т т а р о в (уже другим тоном). Ну, как дела? Что нового? Слышал, на днях госкомиссия?

С а т ы н с к и й. Были… Только что… Вынюхивать приехали. Качаева, дамочка из конкурирующего проектного института. Гоголев — из субподрядного министерства…

С а т т а р о в. Дама из Амстердама… Ну?

С а т ы н с к и й. За! Все — за! Но, говорят, надо продолжать эксперименты. Боюсь я, Гайнан… Салимович. Это не государственная комиссия будет! Ведомственная, узковедомственная. И не только по составу, но и по своим позициям.

С а т т а р о в. Ничего! Задавим их результатами испытаний! Хотят открытой борьбы, пусть ставят на карту престиж, имя, свое положение!

С а т ы н с к и й. Не все так просто.

С а т т а р о в. Мы выиграем целый год… Выиграем, Николай Николаевич, выиграем год, который уже проиграли в другом! Красиво!

С а т ы н с к и й. Что красиво?

С а т т а р о в. Не надо копать котлованы, перекидывать с места на место сотни миллионов кубов земли… Когда в работе заложена мысль!..

С а т ы н с к и й. Я о деле, Гайнан Салимович.

С а т т а р о в. А я о чем?

С а т ы н с к и й. Не все так просто. Контракты с фирмами, договорные отношения с поставщиками!.. В это дело втянуто, втравлено все! Всем надо пересматривать все. Что, дело в этом Гоголеве, Качаевой? Они лишь то, что выступает на поверхность. Даже сами заказчики против! А степень риска! Практически ни один завод не стоит на таких фундаментах!

С а т т а р о в. Не стояли, будут стоять! Ну? Держи! (Прощаясь, протягивает руку.)

С а т ы н с к и й. На меня начинают уже смотреть как на какого-то кустаря-одиночку! Как на старика зануду, мешающего всем! А я — проектировщик! Как будто все это не моя обязанность, а только моя блажь, бред! А это не бред! Не блажь!

Вдруг — шум.

К р и к и. Гараев… прораб…

— Где Гараев?

— Нет его!

— Байкова сюда! Скорей!

— Надо позвонить!

— Что звонить? Не звонить, везти, пока живой!..

В и к т о р Д у р ы л и н с лопатой в руках.

В и к т о р (Сатынскому). Алсу не видели?

С а т т а р о в. Такая черненькая, глазастая?

В и к т о р (вспыхивает в ярости). А твое какое дело, что глазастая? Не у тебя спрашивают!

С а т т а р о в. А что? Стар, что ли? (Жестко.) Что случилось?

В и к т о р (глядя на Сатынского). Начальничек небось какой-нибудь?

С а т т а р о в. Ну, не совсем. А что?

В и к т о р (надвигаясь с лопатой). А то, что не на девок глаза надо пялить, а делом заниматься во время работы!

С а т т а р о в. Ну?!

В и к т о р. Не нукай! Не запряг! Диспетчеров всяких много. Начальников! Ставят два экскаватора впритык друг к другу, а потом люди гибнут!

С а т т а р о в. Дальше!

В и к т о р. Дальше? Позавчера гравий возил. Полдня мотался. Никаких указателей на дорогах. И — в отвал! Понял?

С а т т а р о в. Понял.

В и к т о р. Вчера бетон, клиентов на этот раз нашел, а они — его в отвал! Заявку на бетон сделали, а не надо! И в отвал! Понял?

С а т т а р о в. Понял.

В и к т о р. А сегодня — человека в отвал! Корешка моего — в отвал! Понял? А если понял, то и пяль глаза на это. Бардак один! Разговаривать здесь еще с каждым! (Уходит, швырнув лопату в сторону.)

Появляется В а д и м Б а й к о в.

С а т т а р о в (хватая его). В чем дело?

В а д и м. Извините, Гайнан Салимович! Надо позвонить!.. Чтобы с носилками встретили! (Убегает.)

С а т т а р о в (Сатынскому). Пошли. (Уходят.)

Появляются В и к т о р и А л с у.

В и к т о р. Вот такие пирожки. Глиной накрыло… Глиной!

А л с у. Кого?

В и к т о р. Петьку Лесняка… Петьку! Еще на Саратовской ГЭС корешили, а здесь… Баба его из роддома только выписывается. Так по-идиотски расставили механизмы!

А л с у. А он что?

В и к т о р. Кто?

А л с у. Ну… он?

В и к т о р. Петька? Увезли. (После паузы.) Ты не про него! Ты… о мальчике большого папеньки? Ничего! Не беспокойся! Папаша выручит!

А л с у. Зачем пришел? Мстить?

В и к т о р. А ты? Как вчера со мной? Раздели! Унизили!

А л с у. Чтоб я пьяным тебя никогда не видела! Пришел, приполз. Гордости у тебя нет.

В и к т о р. Нет перед тобой у меня никакой гордости! И не надо ее мне перед тобой! Вчера нарочно выпил! Люблю я тебя! С Токтогульской из-за тебя сюда приехал. Ты же моя!

А л с у. Это чем ты меня купил, что я твоя? Не надо мне тебя.

В и к т о р. А кого тебе надо? Его, что ли? Я помню, как ты на него смотрела и как он смотрел! Я год из-за тебя уже отсидел, когда, помнишь, того очкарика до бессознания изметелил. Еще сяду! Я через этого твоего на «КрАЗе» проеду! Он друга у меня убил! Тебя отнял!

А л с у. Иди! Уходи!

В и к т о р. Нужна ты ему. Сын начальника строительства… Что, он на тебе женится? Да таких, как ты, в базарный день…

А л с у (с яростью). Таких, как я… Я одна такая! На земле миллионы лошадей, каждая из них единственная. Каждая! Это только мы говорим, лошади. Знаем, что бегают быстрее нас, что не умеют летать. А может быть, какая-нибудь и умеет летать?

В и к т о р. При чем лошади? Какие лошади?

А л с у. Ну не лошади, так сосны! Недавно стихотворение одно читала. Про сосну. Во дворе стояла, посреди асфальтовой лужи. Гвозди в нее вбили, веревку натянули, чтобы белье сушить. А она взяла да ушла. Вместе с бельем в лес.

В и к т о р. Я сегодня опять напьюсь. И опять приду.

А л с у. Может, ты и любишь меня, а мне… не надо, понимаешь? Я чем виновата?

В и к т о р. Чем? Красива! Чем!.. Тебя убить надо, убить, чтобы спокойно было, тихо было! Что, я один из-за тебя маюсь? Все равно от тебя не отстану!

А л с у. Не дождешься ты меня никогда. Я своего жду. А ты не для меня. Не для меня.

В и к т о р. Я же люблю.

Появляется В а д и м.

А л с у. Люби, если любится. Я что могу сделать, люби!.. Все любят и друг друга губят. А я вот не люблю, а тоже гублю.

В и к т о р (увидев Вадима). И ты сюда?.. Как раз и встретились.

В а д и м. Это вы мне говорите?

В и к т о р. Тебе… Идем, поговорим о жизни.

В а д и м. Что?

А л с у (Виктору). Пожалуйста, уйди, Виктор. Очень прошу. Очень!

В и к т о р (после долгой паузы). Ну, еще встретимся. Встретимся!.. (Хрипло, на блатной манер.) «За что же Ваньку-то Морозова, ведь он ни в чем не виноват? Она сама его морочила, а он ни в чем не виноват. Она по проволоке ходила, махала белою ногой…» (Уходит.)

А л с у. Я тебя знаю. Тебя зовут Вадим.

В а д и м. А ты — Алсу!..

А л с у. Да.

В а д и м. Алсу… Я знаю даже, что твое имя в переводе с татарского значит. Вода, возьми! Су ал.

А л с у. Да.

В а д и м. Или розовая вода. Или нежность.

А л с у (задерживая его). Тебе плохо? Он будет жить?

В а д и м. Не знаю. Почти полтонны глины. Увезли сейчас. Это я… виноват.

А л с у. Ты шел… Ты ко мне сейчас шел?

В а д и м. Не знаю.

А л с у. Тебе плохо, да?

В а д и м. Не думал я, что в такой день с тобой встречусь.

А л с у. Я знала, что придешь. И ждала.

В а д и м. А я… Помнишь, месяц назад…

А л с у. Ага…

В а д и м. Ты, видно, не поняла?

А л с у. Поняла.

В а д и м. А я…

А л с у. Да…

В а д и м. Я ночью ходил около вагончика…

А л с у. Да. Я знала.

В а д и м. Какие у тебя глаза. Как у колдуньи.

А л с у. Я — татарка!

В а д и м. Почти полтонны глины! Его, наверное, всего переломало!

Появляются Г а у х а р и Н ю р а.

Н ю р а (увидев Алсу и Вадима). Ого!

Г а у х а р. Какой молоденький!

В а д и м. Салют.

Г а у х а р. Привет!

В а д и м. Я пойду, Алсу. (Уходит.)

Г а у х а р. Ни-че-го!

Н ю р а. Вот это да!

Уходят. Алсу одна.

I.2

Кабинет начальника строительства. Видимо, где-то рядом общежитие. Гремит музыка.

Б а й к о в (по телефону). Это не первая моя стройка! Но без этого мы не можем! Самое тяжелое время настает. Ну, аппетит… Аппетит от масштабов стройки… Пятидесяти семи миллионов рублей не хватает… (Зажав рукой микрофон, с яростью.) Что, мы целый день эту музыку будем слушать?!

М у н и р. Какой-то балбес, очевидно.

Б а й к о в. Балбес, так надо привести в чувство! А то подумают там в Москве, что мы музыку только слушаем! И узнай там у городских властей, как они вообще к музыке относятся.

М у н и р. Хорошо, Иннокентий Владимирович. (Исчезает.)

Б а й к о в (по телефону). Проектировщики, проектировщики все время портачат. Один свинорой у них, а не проекты… Хорошо, хорошо. До свидания… (Бросает трубку, морщится.)

Входит Д у н а е в, включает радиодинамик.

Д у н а е в. О нас сейчас. В приемной услышал…

Г о л о с д и к т о р а. Наш корреспондент встретился на днях с начальником строительства гиганта отечественной индустрии и попросил его рассказать, чем живут строители в эти дни.

Г о л о с к о р р е с п о н д е н т а. Иннокентий Владимирович, пожалуйста!

Г о л о с Б а й к о в а. Если коротко, то нынешний год — решающий для строительства комплекса. Начинаются работы на всех главных объектах. Мы все уверены, что решающий этап будет пройден в ударном темпе…

Б а й к о в (бросив папку с документацией на стол и выключив динамик). Подпиши! С подписью главного механика солиднее.

В кабинет заглядывает С а л и к о в а.

С а л и к о в а. Иннокентий Владимирович, извините, когда к вам можно зайти? Посоветоваться?

Б а й к о в (недоуменно). О чем посоветоваться?

С а л и к о в а. Посоветоваться, Иннокентий Владимирович, относительно несчастного случая… Я имею в виду… относительно Лесняка. На участке… литейного завода.

Б а й к о в. Что советоваться? Расследуйте.

С а л и к о в а (подойдя к столу). Да, да! Там инженер один, прораб, ссылается на болезнь… Бросил котлован, ушел самовольно.

Б а й к о в. Результаты расследования и проект приказа мне на стол. (Дунаеву.) Ну? Чего стоишь?

Д у н а е в. Опять просить дополнительную технику?

Б а й к о в. Запас не помешает.

Д у н а е в. Не слишком ли часто мы пишем слезные бумажки в Госплан? Я устал уже подписывать!

С а л и к о в а. Извините. Я поняла. (Направляется к двери.)

Б а й к о в (раздраженно). Ничего! Титька есть, надо сосать.

С а л и к о в а (уже у двери). Поняла!

Б а й к о в. Что?

С а л и к о в а. Поняла! (Исчезает.)

Д у н а е в. Карман у страны большой, конечно!

Б а й к о в. Ты меня не убеждай в том, что я сам знаю!

Д у н а е в. Техники на наш объем строительства по нормам достаточно. А мы еще просим. Мы совесть потеряли.

Б а й к о в. По нормам, говоришь? А где есть нормы, по которым такая махина строится в такие сроки? Что, мне твоей совестью землю копать?

Входит М у н и р З а р и п о в, втыкает штепсель динамика в розетку.

М у н и р. Иннокентий Владимирович…

Г о л о с Б а й к о в а. Проблема хозяйского использования…

Б а й к о в (резко вырывая вилку из розетки). Ты что? Байки слушать есть время? Кто тебя просил проводить сюда всю эту музыку? Убери ее к чертовой матери!

Помощник поспешно отступает к двери, унося с собой репродуктор. Музыка, врывавшаяся в окно, в этот момент стихает.

Вот… хоть здесь победили. Одного балбеса все-таки победили… (Засмеявшись.) А паникуем!.. (Дунаеву.) Ну?

Д у н а е в. Я не могу отстоять в Госплане такую потребность в материально-технических ресурсах.

Б а й к о в (как бы равнодушно). Врагом стройки хочешь стать?

Д у н а е в. Не надо выговоров, Иннокентий Владимирович. Я уже столько их за свою жизнь наполучал, что могу ими вместо обоев квартиру оклеить.

Б а й к о в. До сих пор я считал вас неплохим специалистом! До сих пор вы были способны отстаивать в плановых органах все, что нужно.

Д у н а е в. Мне в глаза уже говорят, что я грабитель с большой дороги. Вы сами… езжайте в Госплан и сами отстаивайте.

Б а й к о в. Нет, дорогой, поедешь ты.

Д у н а е в. Нет, Иннокентий.

Б а й к о в. Я никогда не держал рядом тех, кто не был патриотом стройки.

Д у н а е в. Стройки или страны?.. Так просто я не уйду, Кеша. Заявление об увольнении по собственному желанию я тебе на стол класть не буду! Нет у меня такого желания. Ты мне другое скажи, до каких пор все-таки мы будем спекулировать на важности стройки? Надо идею Сатынского быстрее пробивать, а мы только хапаем и хапаем технику, деньги!

Б а й к о в. Да пошел ты с этими идеями! Журавлей в небе много! А тут черт знает что! Цемента вон всего на два дня. Баржи — еще за шестьсот километров! Подпишешь или не подпишешь?

Д у н а е в (после паузы). Нет.

В кабинет врывается ж е н щ и н а с плачущим р е б е н к о м, без стеснения отбиваясь от щуплого на вид, но четко знающего свои обязанности помощника.

М у н и р. Занят, занят он!

Т а и с и я. Пошел, пошел! Чего ребенка толкаешь? Не успеет человек родиться, а его толкают!

М у н и р. Иннокентий Владимирович принимает в четверг, в три часа.

Т а и с и я. А до четверга, до трех часов что я буду делать?

Б а й к о в. Тихо! Базар устроили. (Помощнику.) Впусти. Ну? В двух словах!

Т а и с и я. Вот родила!

Б а й к о в. Поздравляю.

Т а и с и я. А пока рожала, из общежития выписали… Езжай, говорят, домой, воспитывай, говорят. Заботятся! А где у меня дом-то, спросили? Жена я Петина! Куда я от его могилы?

Б а й к о в. Какого Петина? Какого Петина?!

Т а и с и я. Пети Лесняка! Экскаваторщик который! Который два дня назад погиб. Плакать сейчас надо, а я о другом вот думаю!

Б а й к о в. Постойте, постойте. (Нажимая на кнопку селектора.) Дания Каримовна, на минуту!

Т а и с и я. Куда же я с ним теперь? В общежитие с ребенком нельзя, комендант говорит. Жилья нет.

Б а й к о в (задумавшись). Жилья не хватает, потому что не хватает рабочих. Рабочих не хватает, потому что не хватает жилья… Как сбалансировать?

Т а и с и я. Мне баланс расписывать ни к чему! Не пойму все равно! (Указывая на ребенка.) Мне крышу надо для этого вот человека устроить. Не уйду никуда. Мне за штукатурку, а тебе за балансирование деньги платят. Вот и балансируй, как следует быть!

Б а й к о в. Д-да… Извините. (Встает, подходит к ней, смотрит на ребенка.) Человек, значит, родился… (Дунаеву.) Чего с ним делать теперь? (Женщине.) Устала? (Устраивая на своем громадном столе, сплошь заваленном бумагами, нечто вроде постели.) Положи вот пока…

Т а и с и я. На бумаги эти? Ему не бумага нужна!

Д у н а е в. Положи, положи!

Б а й к о в. Здесь будущее всего края! На будущем полежит. (Таисии.) Взбалмошная ты баба… Ваш брак официально был зарегистрирован?

Т а и с и я. Я в жилстрое работаю, штукатурщицей. Мы в разных общежитиях жили.

Б а й к о в (терпеливо). Вы были расписаны?

Т а и с и я. Расписаны, не расписаны! Что ты понимаешь в бабьей любви! Нет!.. Он… Мы только собирались как раз!.. (Плачет.) Его на участке, где сын твой работает, задавило!

Б а й к о в. Знаю!

Т а и с и я. Я… ничего. Я так.

Б а й к о в. Расследуют… Сын, не сын… Разберутся. (Глядя на ребенка.) Сын… (Склоняется над пацаненком.)

Смотрит на него и Д у н а е в. И, склоняясь, они сталкиваются.

Подпишешь или не подпишешь?

Д у н а е в. Слушай, а он тебе будущее не обмочит сейчас?

Оба хохочут.

Б а й к о в (давя Дунаеву плечо). Ладно, иди! Потом!

Дунаев уходит.

Я вот о таком внуке мечтаю… Хоть недельку бы понянчить, а?

Т а и с и я. И-и, нянька из тебя. И грудь сам давать будешь? Это тебе не баланс!

Б а й к о в. Хоть недельку…

Входит Д а н и я К а р и м о в н а А х м а д у л л и н а. Что-то неуловимо мужское во всем ее складе — деловое лицо, деловая походка, сухость, решительность.

(Ахмадуллиной.) Вот… э-э… женщина… Пока находилась в родильном доме, место в общежитии у нее заняли. Поручите кому-нибудь срочно разобраться. Коменданта… вплоть до увольнения…

Т а и с и я (с надеждой). Всегда в балансе дырку можно найти!

Б а й к о в. Ладно, мать, ладно. Иди. Всего хорошего. Поможем. Что же делать?

Т а и с и я (глядя то на Байкова, то на Ахмадуллину). Пока совсем не устроите, никуда не уйду!

Б а й к о в. Да, выделите ей малосемейку. Из резерва.

А х м а д у л л и н а. Не надо широких жестов, Иннокентий Владимирович. У меня нет сейчас квартир.

Б а й к о в. Найдите!

А х м а д у л л и н а. У меня квартир нет.

Б а й к о в. А я говорю, найдите!!

А х м а д у л л и н а (бесстрастно смотрит на женщину, потом на клочке бумаги что-то пишет, достает ключ). Вы устали и измучились. Вот адрес, ключ. Извините, сейчас у меня нет времени заняться вами.

Т а и с и я. Это квартиру… вы мне даете?

А х м а д у л л и н а. Ключ от моей квартиры. Будете жить пока там. Идите. Идите!

Женщина уходит.

Б а й к о в (нажимая на кнопку звонка и глядя на моментально вошедшего в кабинет помощника). Ты что, Мунир? Повторяю, прием по личным делам у меня в четверг, в три часа. Людям напоминать об этом следует не в моем кабинете, а в приемной. Но выталкивать женщину с ребенком?! По таким вопросам!..

М у н и р. Понимаю, Иннокентий Владимирович. (Исчезает.)

Б а й к о в. Благотворительностью занимаешься? Почему не заселяешь передвижные дома?

А х м а д у л л и н а. Они без коммуникаций. Ничего там нет. Только стены.

Б а й к о в. Мне нужно принять в этом месяце пятнадцать тысяч человек. Иначе план второго полугодия рухнет… Где я их буду расселять? Куда я эту женщину дену? Ребенка ее? Это, кстати, наш уже с вами ребенок, Дания Каримовна. Строительный ребенок. Сегодня же начните заселение.

А х м а д у л л и н а. Там нет даже воды.

Б а й к о в. Потерпят! Будем возить пока в цистернах.

А х м а д у л л и н а. Если все это не остановить…

Б а й к о в. Вы что? Перед своими принципами хотите всю стройку на колени поставить! Думаете, я не понимаю? Жизнь требует.

А х м а д у л л и н а. Позавчера подошли четыре списанных парохода. Поселок я заселять пока не могу. И не буду.

Б а й к о в. Не можешь? Не будешь? (Снова вспыхивая.) Тогда сама и занимайся его строительством!

А х м а д у л л и н а. Если вы считаете, что у вашего зама по быту мало обязанностей и в его задачу входит еще строительство…

Б а й к о в (нажимая на кнопку звонка). Ломать вас надо, Дания Каримовна, ломать.

А х м а д у л л и н а. Ломайте. Гнуться как-то не способна!

Б а й к о в (морщась, со скрытым раздражением). Ладно! Отложим вселение на две недели.

Ахмадуллина уходит. Входит п о м о щ н и к.

Если зайца часто лупить по голове, то и он должен научиться спички зажигать, а? Должен же!

М у н и р. Не знаю. Я не заяц, Иннокентий Владимирович!

Б а й к о в. Не о тебе! Я вообще, вообще!.. Ладно, давай… докончим записку. (По селектору.) Никого не впускать! (Муниру.) Что там было? На чем остановились?

М у н и р (скороговоркой читая написанное). На стройке создалось тяжелое положение… Не можем набрать необходимого темпа работ…

Б а й к о в (перебивая и расхаживая по кабинету). Пиши! Детальной инженерной проработкой установлены просчеты, допущенные при формировании плана. Для ввода объектов, предусмотренных постановлением правительства, требуется дополнительно 56,9 миллиона рублей.

М у н и р. Дорого у нас все получается против проекта. Проектировщики, наверное, будут утверждать, что мы вводим в заблуждение Госплан. А, Иннокентий Владимирович?

Б а й к о в (уже в запале). Это они вводят в заблуждение плановые органы! Не рассуждай, а пиши!.. Победителей не судят. Точка. 56,9 миллиона рублей. Точка!..

I.3

Панорама ночной степи. Звезды и движущиеся огни на земле. Группа п а р н е й и д е в у ш е к.

А ш о т. Где же здесь отдел кадров?

Ю р и й. Ничего, перекантуемся до утра! Гражданка, гражданочка, можно я вам помогу? Вы откудова? Случайно не из моей деревни? По-моему, мы где-то встречались?

Р у ш а н ь я. Ну, репей! На, неси!

Ю р и й. Ах ты моя заинька! Я сразу был тронут твоим видом, когда смотрел на тебя с верхней полки. Смотрю и думаю: лицо такое родное, милое. Лапочка ты моя!

Р у ш а н ь я. Я тебе не лапочка, я уже шесть лет баба!

Ю р и й. Баба! А мне как раз баба и нужна. Приехал строить завод и семью. А ты, сестренка? Как это тебя мама отпустила?

В е р а. Я сама.

Ю р и й. Такая, значит, самостоятельная?

Р у ш а н ь я. Ну, чего пристаешь к малолетке?

Ю р и й. Ты, моя лапочка, не ревнуй!.. Я тебя люблю, я тебе сказал уже. (Вере.) Дай, дай, понесу что-нибудь. А то у меня ни кола, ни двора, ни собственного чемодана.

В е р а. А вы мне… потом отдадите?

Ю р и й. Ух ты, моя маленькая! Как же я тебя обижу? Я только больших обижаю! Больших! Вот таких баб, таких крокодилов!.. Ишь какой крокодильчик!

Р у ш а н ь я. Трепло!

Д е в у ш к а. Огней-то! Не наврали в газетах!

Ю р и й. А это кто?

А ш о т. Преподавательница французского языка.

Ю р и й. Чего, чего?.. Слышишь, Ашот, — училка?! (Рушанье.) Вот! По-французски с тобой будем объясняться!

Все уходят. Шум останавливающихся машин. Лучи от фар, скрещивающиеся друг с другом. Появляется С а т т а р о в, затем Б а й к о в.

С а т т а р о в (увидев Байкова). Домой?

Б а й к о в. Домой.

С а т т а р о в. Машины гуляют с землей. Посмотреть вышел.

Б а й к о в. Два дня после отпуска уже, а еще по-настоящему не виделись.

С а т т а р о в. Здесь, где стоим, что будет?

Б а й к о в. Здесь?.. Завод тоже… Может, будет стоять заводской буфет и будут торговать пирожками… с луком и яйцами. Поесть бы!

С а т т а р о в. Вот… Хочешь?..

Б а й к о в (разламывая сухарь). Устал. С полшестого как заводная машина. Домой в одиннадцать, в двенадцать. Нажрешься, как удав. Сто граммов для расширения сосудов — и спать. Сколько лет — ни воскресений, ни отпусков. Деградируем мы так постепенно… Сутки бы. И ни о чем!..

С а т т а р о в. Ты не устал. Ты растерялся просто.

Б а й к о в. А ты не растерялся? Нас двое здесь сейчас… Построить за эти годы? Растерялся… Да! До осени надо сдать под монтаж около двух тысяч фундаментов. Это что, пустяки? Каждую ночь они на меня!.. Как в склепе, в этих фундаментах! Как заживо замурован в них, и мечешься, мечешься. Если в этом году не успею сделать жилье, не пущу предприятия стройиндустрии, железные и шоссейные дороги, не начну разворачивать работы на основных заводах, тогда хана! Хана! Знаешь, об инфаркте иногда мечтаю. Чтоб отдохнуть…

С а т т а р о в. Брось.

Б а й к о в. Жена не поймет. Перед подчиненными не будешь раздеваться. Но сколько можно душить в себе?

С а т т а р о в. У нас есть фундаменты Сатынского. Если их применить…

Б а й к о в. Пока еще дадут «добро»…

С а т т а р о в. Можно и поторопить.

Б а й к о в. Все только начинается. Эшелоны с оборудованием, техникой, продовольствием, даже пробившись сюда, ко мне, неделями стоят неразгруженные! Мало людей, нет еще жилья! Средний разряд у рабочих — два и шесть десятых! И эти два и шесть должны строить черт знает что! Чего вообще не строили в мире. Начальник производственного мальчишка, сопляк. В техническом отделе старый болтун и демагог. А я должен мириться с их бездарностью.

С а т т а р о в. Почему мириться?

Б а й к о в. А потому, что объект жареный. Потому что толковые люди боятся сюда идти, боятся сломать себе хребет! И только я, старый дурак и болван, сунул в этот хомут голову! Он уже петлей на мне!.. А с другой стороны… Хе-хе!.. Без этой петли…

С а т т а р о в. Я считаю, тебе есть на кого опереться. Не прибедняйся. Дунаев, например, а? Одна Ахмадуллина чего стоит.

Б а й к о в (морщась). А-а, Ахмадуллина! В постели, что ли, она чего стоит? Тебе о ней, конечно, лучше знать.

С а т т а р о в. Что?

Б а й к о в. Давно вы с ней… ну… это самое?

С а т т а р о в. Что?!

Б а й к о в. Ничего… Она ничего… Извини… Она ничего баба. Зверь. Тянет. (Подчеркнуто.) Самостоятельна только… слишком!

С а т т а р о в. Знаешь, выходит?

Б а й к о в. Ну, шептуны же есть, стараются иногда услужить. Тебе, поди, обо мне мимоходом докладывают, а мне о тебе. Думают, наверное, вдруг пригодится?

С а т т а р о в. Мы с ней из одного детдома. Ладно, все об этом!

Молчание.

Б а й к о в. Нас двое… Нас только двое тут, быть может, знают, что в такие сроки невозможно построить! Вот в чем… суть, Гайнан!

С а т т а р о в. Мы не знаем с тобой этого!

Б а й к о в. Брось, брось, Гайнан Салимович, знаем. Нет-нет, мы же, мы с тобой знаем, что и не построить нельзя! В том-то и трагедия наша! Лезть на колючую проволоку под пулеметы без артиллерийской подготовки? Я лез и бросал свою роту в войну, когда это было нужно. Я полезу и сейчас! Я все брошу! План этого года я тоже дам!.. Только все это будет стоить недешево. Дорого будет стоить! Много стоить!

Шум остановившейся машины. Возбужденные голоса. Вбегает М у н и р.

М у н и р. Несчастный случай, Иннокентий Владимирович. Машину у нас просят… до больницы!

Б а й к о в. Ну так дай! Что стоишь! Что там?

М у н и р. Током сильно ударило. Сварщица с испытательного полигона. Алсу какая-то. К госкомиссии торопилась. Две смены работала и… (Исчезает.)

Б а й к о в. Опять! Я всю войну прошел. Сотни, тысячи людей… на моих глазах! Но когда здесь… У сына в котловане несчастный случай. Под суд его надо отдавать!

С а т т а р о в. Гадалка. Себе… не нагадала.

Б а й к о в. Что?

С а т т а р о в. Так…

Б а й к о в. Ремнем бы за такой героизм! Перед комиссией. Несчастный случай. Этого еще не хватало! Хотя, конечно… На таких колоссальных объектах издержки неизбежны. Лет рубят — щепки летят.

С а т т а р о в. Много щепок, мало леса! Слишком большие щепки. И слишком часто они у нас летят! Смысл в чем? И ради кого все это? Щепки!..

Б а й к о в. Что? А, ну-ну! Что ж, твое дело философию в стакане воды разводить. А мое дело — строить. Мне вон… пятидесяти семи миллионов рублей сейчас не хватает. Что я без них?.. В связи с более детальной инженерной проработкой выяснилось, что сметные-то показатели занижены! Кто-то за это там премию получил. А вот кто-то своим горбом отдувается.

С а т т а р о в. К концу года, когда ты сделаешь еще более детальную проработку проекта, тебе, может быть, еще двадцати миллионов рублей не хватит? Ты… никогда не думал, где эти пятьдесят семь миллионов берешь? Ты их у страны, у народа берешь! Здесь ты, там другой… Ты никогда не думал, что благодаря таким, как мы с тобой, люди еще не так живут, как могли бы?

Б а й к о в. Для тебя это первая большая стройка, а для меня…

С а т т а р о в. Фундаменты Сатынского, Иннокентий. На них мы с тобой должны стоять. Ты же сам Сатынского сюда перетащил. Затеял все это? А теперь пальцем о палец не бьешь… Месяц меня не было здесь, и ничего не сдвинулось! Ничего!

Б а й к о в. Так что, я против, по-твоему?

С а т т а р о в. Ты не против. Ты — за! Все — за! Но чего ты ждешь? Ты погряз в текучке и ждешь. Чего ты ждешь?

Б а й к о в. «Добро» мне нужно. Официальное!

С а т т а р о в. Плевать на решение комиссий. Они примут, они вынуждены будут дать «добро». Тебе же надо готовиться.

Б а й к о в. На стройке голод, бетонный голод. Ты это понимаешь?.. В общем, знаешь, эти ночные разговорчики!.. Днем их не хватает! Ладно, будь здоров!

С а т т а р о в. Со мной поедешь? Машину… свою отпустил.

Б а й к о в. Нет.

С а т т а р о в. С текучкой нам надо кончать, пока не поздно, Иннокентий. Вот что я тебе скажу. А то засосет она нас со всеми потрохами. По шею! По горло!

Б а й к о в. Спокойной ночи, милый!

С а т т а р о в. Будь здоров! И тебе такой же желаю, родной мой!

Расходятся в разные стороны.

I.4

Полигон. С а л и к о в а и В а д и м Б а й к о в.

С а л и к о в а. Ответьте на такой вопрос. Давали ли вы указание прорабу строго следить за безопасностью работ?

В а д и м. Ну, говорил, конечно. Положено говорить — и говорил.

С а л и к о в а. Нам известно, что прораб, непосредственно ведущий котлован, где и произошел несчастный случай, приехав на смену к семи утра, в котловане не был и неизвестно по какой причине уехал, не спросив ни у кого разрешения. Вы… полагаю, подтверждаете это?

В а д и м. Что? То есть как? Я не пойму. Вы… имеете в виду Гараева?

С а л и к о в а. Да, конечно. Вашего прораба.

В а д и м. Нет, он отпрашивался у меня. Приехал на смену и, отпросившись, сразу же уехал домой… Он был в тот день нездоров.

С а л и к о в а. Кто-нибудь присутствовал при этом разговоре?

В а д и м. Нет.

С а л и к о в а. Вот видите. Больничного, как выяснилось, у него тоже нет.

В а д и м. Мы так договорились. Зачем больничный лист? В поликлинике народу тьма, не пробиться.

С а л и к о в а. Очень, знаете, все непринципиально, нехорошо получается.

В а д и м. Что непринципиально?

С а л и к о в а. Он ваш друг, кажется?

В а д и м. Друг.

С а л и к о в а. И давно?

В а д и м. Что давно?

С а л и к о в а. Друг?

В а д и м. В одной комнате в общежитии жили, когда учились. Вместе сюда приехали.

С а л и к о в а. Все шесть лет вместе жили?

В а д и м. Я не понимаю. Какое отношение это имеет к делу?

С а л и к о в а. Самое определенное! Вы заняли довольно скользкую позицию. Защищаете своего приятеля, выгораживаете, помогаете ему уйти от ответственности! А он инженер! Он должен, обязан был знать, что работать на таком тесном клочке двум экскаваторам опасно. Имело, наконец, место нарушение проекта производства работ!

В а д и м. Да я же с вами не спорю! Но при чем здесь он? При чем Гараев здесь?

С а л и к о в а (перебивая). Я… понимаю вас. Выручить из беды товарища — долг каждого. Но в данном случае?.. Прислушайтесь ко мне как к человеку, имеющему гораздо больший жизненный опыт.

В а д и м. Гараева не было тогда в котловане!

С а л и к о в а. Такие вещи мы не можем прощать. Никто нам не позволит прощать их! Это подсудное дело. Материалы расследования будут переданы в прокуратуру.

В а д и м. Я понимаю… Но при чем?..

С а л и к о в а. Этот Гараев подвел и вас. Отговаривается болезнью, тем самым бросая тень на вашу… фамилию.

В а д и м. Зачем же вы так? Зачем? Ведь вы женщина!

С а л и к о в а. Вы меня не понимаете? Защищая друга, хотите подвести под удар себя и тем самым… Иннокентия Владимировича. Мало у него своих забот… А ваш друг, этот Гараев…

В а д и м. Гараев правду сказал!

С а л и к о в а. А где доказательства этой правды? Где факты этой правды?

В а д и м. А какие факты вы собираете? Человек погиб. У него ребенок родился, без отца будет. Я сказал вам, в этом деле виноват я один. Вы что, хотите, чтобы я стал еще предателем? Чтобы я предал Гараева? Мало мне того, что по моей вине погиб человек?!

С а л и к о в а. Успокойтесь, успокойтесь. Я просто… просила бы вас подойди со всей ответственностью…

В а д и м. Это что? Приказ отца?

С а л и к о в а. У каждого из нас своя жизнь… Вы только поймите всю сложность ситуации. Вам по молодости все кажется просто. А жизнь, она, знаете, забавная. Бывают обстоятельства, когда нужно выбирать. Поймите, Вадим…

В а д и м. Иннокентьевич.

С а л и к о в а. Вот именно… Иннокентьевич… Поймите, иногда один необдуманный шаг, и все в жизни может поплыть по другому руслу. Я в матери вам гожусь.

В а д и м. Да вы и… никогда не были матерью!

С а л и к о в а (с горечью). Ну пусть… Вы правы…

В а д и м. Простите.

С а л и к о в а. Поэтому мне и жаль вас. Как сына, жаль.

В а д и м. Ладно. Хватит. Пишите. Пишите так. С целью форсирования работ по выемке грунта из котлована… я приказал прорабу Гараеву ввести в забой второй экскаватор! Я лично! Несмотря на его возражения… Пишите, пишите… Я считал, что когда появится опасность, я… выведу один экскаватор из забоя… Почему вы не пишете? Если это официальный документ, то вы обязаны писать!.. Я сказал, пишите!

С а л и к о в а. Ах, он сказал. Вы посмотрите на него — он сказал. Да кто вы такой? Разве дело в вас! Вы никто! Никто!

В а д и м. Ну, почему же никто? Я — сын Байкова. Но я еще и сам Байков! Я еще, наверное, человек сначала! Пишите! Запишите все, что я сказал!

С а л и к о в а. Хорошо… Идемте на место обвала.

Уходят. Появляются Д у н а е в и М у н и р З а р и п о в.

Д у н а е в. Им что? Они приехали и уехали, а мы здесь — вкалывай и расхлебывай. Что комиссия? Им бы только командировки отметить. Я людей и технику на рытье котлованов ставлю, а завтра, быть может, их засыпать придется.

М у н и р. Называется — научная организация труда.

Уходят. Появляются С а т ы н с к и й, К а ч а е в а, чуть позднее Г о г о л е в.

К а ч а е в а. Комиссия же ничего не решила. Что вы истерику устраиваете? Пришли же к выводу, что надо продолжать испытания.

С а т ы н с к и й. Вы так наивны? Вы — счастливый человек… Комиссия, и вы в том числе, и приехала сюда, чтобы ничего не решать! О-о, какой у вас изящный запах духов. Из Парижа?

Г о г о л е в (ввязываясь в разговор). Ну, Николай Николаевич, родной вы мой, стареете вы, что ли? Расплакались. Нас бог знает в чем обвиняете. (С улыбкой глядя на Качаеву и уже говоря как бы от имени обоих.) Конечно, приверженцы любой группы склонны приписывать себе самые лучшие намерения. Позиция же оппонента всегда неблаговидна. Если не находится конкретных пунктов, по которым могут быть сделаны возражения, под вопросом вдруг оказывается его искренность. Впрочем, я на вас не обижаюсь.

С а т ы н с к и й. Вы были у меня самым талантливым. Печально! Который час?

Г о г о л е в. Без двадцати три.

С а т ы н с к и й. А я думал, сегодня среда. Всего хорошего. (Уходит.)

Г о г о л е в. Вот старик… С его головой карьеру можно было сделать. А он всю жизнь так вот… Но ты молодец. Ты говорила так хорошо, так убедительно… Так аргументированно. Я сам… после твоего выступления на секунду даже усомнился… в целесообразности применения этих фундаментов.

К а ч а е в а. Странный юмор!

Г о г о л е в. Шучу. Шучу! В гостиницу? Купим сейчас хорошего винца, поговорим за жизнь! Выключимся из всего этого! А то знаем друг друга двадцать лет… ну, ну, десять… ну пять месяцев, а я как-то никогда не смотрел на тебя как на женщину.

К а ч а е в а. А ты циничен. Значит, не лжешь… Хоть самому себе не лжешь…

Г о г о л е в. Что?

К а ч а е в а. Ты думаешь, я не понимаю. Я же все прекрасно понимаю! Еще бы, под угрозой политический капитал, престиж нашего института, а мы законодатели мод, самая солидная проектная фирма страны, у нас заслуги… (С истерическим смехом.) И потом — проект сдан, вагон чертежей, деньги затрачены, перепроектировать невозможно. Люди здесь что-то делают! Девчонка эта по своей неосторожности чуть не погибла! А мы радуемся. Еще один повод придраться. Хотя… при чем здесь фундаменты? Да… Я говорила очень аргументированно.

Г о г о л е в (оглядываясь). Ну ладно, я понимаю, надо очиститься. (Снова с привычной усмешкой.) Вот и будем вместе очищаться… от грехов. (Смотрит на ее ноги.) Какая у тебя… рука… красивая.

К а ч а е в а. Нехорошо что-то мне. Ты иди. Иди, очищайся. Может, твоему шефу надо еще чем-то услужить?

Г о г о л е в. Слушай, детка!

К а ч а е в а. А-а, ты мужчина! Я задела твою мужскую гордость? Прости.

Г о г о л е в (с трудом улыбаясь). Что ж, будем считать, что ты извинилась.

К а ч а е в а. Ты тоже как по инструкции шпарил.

Г о г о л е в. Все страхуются… от неприятностей.

К а ч а е в а. Правильно, все. И я тоже. А некоторые почему-то не страхуются.

Г о г о л е в. Я люблю Сатынского, люблю. Я ученик его, но он не понимает жизни! Он попадает всегда со своими прожектами в межведомственную склоку и думает, что кругом патентованные дураки. Не дураки! Идея оценена. Очень и очень положительно. На какой-нибудь другой стройке потом будет использована. Когда он сам остынет и будет морочить голову всем другой ересью. А сейчас? Если начнут гнать эти фундаменты… Это же будет поток! Мы не поспеем!.. Сейчас наш министр ходит и жалуется, что у нас нет фронта работ! А если применить фундаменты Сатынского! Если сроки строительства будут сорваны, виноваты будем же мы, наше министерство. Пока в деле проект вашего знаменитого института, мы, слава богу, гарантированы от неприятностей. Так что вы должны быть только благодарны нам, должны спасибо сказать нам за поддержку вашего дерьмового… прости!.. склеротического проекта, от которого пахнет по меньшей мере тридцатыми годами, не нынешним днем!

К а ч а е в а. Но мне зачем играть в такую игру? Мне? Господи, что я там говорила, что говорила!

Г о г о л е в. Ну, брось, старая, брось. Что, ты не хочешь работать в своем институте? Сейчас посидим в номере, все забудем. Отключимся.

К а ч а е в а. Не хочу сидеть. Не хочу говорить.

Г о г о л е в. Да успокойся, ради бога, успокойся. Все всё знают и все всё понимают. Согрешим, покаемся. Покаемся, согрешим. Все правильно. Если опять будет совещание, ты повторишь снова все, что говорила. Мы маленькие люди. Очень маленькие.

К а ч а е в а. Да, я знала! Все знала!

Г о г о л е в (с усмешкой). То, что делает человек, в большей части предписано пониманием им своей роли. Чтобы ориентировать себя в какой-то ситуации, человек сначала устанавливает, в чем состоят его собственные интересы, а затем делает все, что может, чтобы овладеть обстоятельствами в соответствии с этими интересами. Не в наших интересах… Повторяю, мы лично люди маленькие.

К а ч а е в а. Маленькие? Почему непременно маленькие?! Почему?

Г о г о л е в. А вот этого не надо. Не надо! (Гладя Качаеву по голове.) Маленькие, и все! Вон мой шеф — тоже маленький. Перед людьми такого ранга, как мы, он во! — крупный, а вообще — вот, маленький. И шеф моего шефа маленький. Видел как-то, на цирлах в одном кабинете стоял и дрожал, маленький-маленький. Все мы небольшого роста. И у всех нас есть маленькие детки, которых мы хотим вырастить маленькими счастливыми людьми. И этих маленьких деток мы очень любим. И свое положение любим. И разве мы виноваты в этом?

К а ч а е в а. Тошно мне! И от твоей философии — тошно!

Г о г о л е в. Вон что! Чистенькой себя хочешь чувствовать?! (Зло.) Не выйдет! Потому что даже в дружной семье, где все обожают друг друга, существуют определенные процедуры, с помощью которых грешников приводят к норме. Если один маленький человек даже и убежден в правильности своих впечатлений, а кто-то другой, на сантиметр выше ростом, заявляет, что его точка зрения ошибочна, у первого уже обязано появиться сомнение, что он не прав! (Презрительно.) Ты напряги свой красивый лобик, поразмышляй!

К а ч а е в а (отстраняясь от него). Ладно, оставь меня. Иди!

Г о г о л е в. Больших людей мало. (Криво улыбаясь.) Не всем дано, значит.

К а ч а е в а (с испугом глядя на него). Ты иди, Алексей, иди к этим маленьким. Иди.

Г о г о л е в (искренне). Да, я чиновником стал, обыкновенным чиновником! Но, думаешь, мне всегда хорошо? Тоже паршиво бывает… Ну, как знаешь!.. (Холодно.) Только уж тогда извините, если что!..

Появляется С а т т а р о в.

С а т т а р о в (взглянув на Качаеву и Гоголева). У вас кислый вид. Что же вы не торжествуете?

Г о г о л е в. Был весьма рад познакомиться с вами. Завтра улетаю. Всего доброго. Думаю, что разные позиции в некоторых принципиальных вопросах не помешают…

С а т т а р о в. Разумеется! Я тоже был необыкновенно рад познакомиться с вами.

Г о г о л е в (протягивая руку). До свидания.

С а т т а р о в. Счастливого пути.

Гоголев уходит.

К а ч а е в а (поспешно). Я хочу сказать вам, объяснить!

С а т т а р о в. Не надо мне ничего объяснять.

К а ч а е в а. Я понимаю, что…

С а т т а р о в (держась рукой за грудь). Надо совершать поступки, а не объяснять.

К а ч а е в а. Но еще ничего не потеряно! Ведь комиссия не приняла никакого решения. Ни отрицательного…

Саттаров, не отвечая, уходит.

Ни положительного!…

I.5

Комната в общежитии. А л с у на кровати.

В е р а. Девочки, а у меня руки больше стали. (Смотрит на свои руки удивленно.) Некрасивые!

Р у ш а н ь я. Ничего! Крепче обнимать будешь!

В е р а. Я уже сегодня стены затирала. И рамы шпаклевала.

Г а у х а р. Дура ты.

В е р а. Почему дура?

Г а у х а р. Бросить третий курс института! Что тебе стройка даст? Сама же знаешь, штукатуром потом не будешь.

В е р а. Я… сама собой хочу быть. Ты же вот…

Г а у х а р. У меня другое! Я парня себе для жизни хорошего, работящего выбрала, потом квартиру хорошую получу, обставлю ее.

В е р а. Меня в детский сад водили. В музыкалку водили. Всю жизнь водили…

А л с у. Чего ты привязалась к ней?

Г а у х а р. Я не привязалась, а правду говорю!

А л с у. Любишь ты своей правдой тыкать! И всегда не к месту.

В е р а. Я, миленькие… Домой мне нельзя теперь. Отец не простит.

Н ю р а. Да что тебя, гонят, что ли?

Р у ш а н ь я. Девки, а Верка ведь стихи пишет. Поэтесса!

Н ю р а. Стихи?

Борьба. Шум, визг, хохот.

Р у ш а н ь я (читая).

Я тебя избегаю, В разговорах нарочно груба, Чтобы ты не узнал, Что в тебя влюблена.

Н ю р а. Про любовь?!

В е р а. Зачем? Как не стыдно!

Р у ш а н ь я.

Я встречаться с тобой не решаюсь И украдкой взгляд не ловлю. Но когда ты находишься рядом, Я знаю — Даже если спиной стою.

Н ю р а.

На лицо я некрасива, Зато завлекательна, Семерых любить не буду, Троих обязательно.

Р у ш а н ь я. Ну, Верка, обидчивая ты. Вчера надо мной хохотали, ничего, хохотала! (Гладя и успокаивая ее.) А над тобой похохотать нельзя. Обхохочешься!

А л с у. Любит он тебя. Я знаю.

В е р а (с надеждой). Правда, да?

А л с у. Правда.

В е р а. Все мы, наверное, должны кого-то любить. И нас, наверное, кто-то должен… Если бы совпадало всегда!

Г а у х а р. Дурами только не надо быть. Любовь любовью, а за глотку их — и в угол! Попробовал бы меня кто бросить!.. Я бы стишков, Верочка, не писала.

Н ю р а (Вере). Ты на меня не сердись. Я всегда чего-нибудь ляпну. Не со зла же!

Р у ш а н ь я. А я бы тоже хорошей была… Преданной!.. Верной!..

А л с у. Что с тобой?

Р у ш а н ь я (засмеявшись). Нет, нет, это я так… Нарочно! Над Веркой вот смеюсь. Эх, телевизора нет!

Г а у х а р. А мы с моим через две недели уже расписываться пойдем. Хватит уж, отлюбила, отстрадала, жить надо.

А л с у. Отлюбила? Как отлюбила?

Г а у х а р. Любви у меня по край было. Уважение мне сейчас надо от человека.

В е р а. А где вы жить будете?

Г а у х а р. Устроимся. Квартиру обещают.

Н ю р а. Он у тебя непьющий, это хорошо.

Г а у х а р. Будет непьющий!

В е р а. А я сегодня туфли купила. Английские.

А л с у. Ну-ка, чего же ты?

Вера вынимает туфли из коробки, надевает тонкие чулки, прохаживается по комнате.

Для тебя, Вера, и сделали их.

В е р а (радостно). Правда? Если кому-нибудь нужно куда сходить, берите!

Р у ш а н ь я. Это тридцать четвертый-то размер? Ха-ха!

В е р а. А сказку? Алсу, сказку!

Н ю р а. Ну да. Телевизора нет.

Р у ш а н ь я. Ты ее только долго рассказывай. И чтобы все закручено было. И чтобы про любовь больше! И про деревню.

Затих вагончик, ушел в слух, в детство. Тоненькая мелодия пробивается на свет через радиоприемник.

А л с у. Это сказка о любви.

В е р а. Ну, чего же ты молчишь?

А л с у. Я не молчу, я смотрю. Костер горит… Джигиты всегда ищут своих любимых. Вот и он искал свою прекрасную Фирдаус! Он очень устал в тот день и лег вместе со своими зверями возле огня. И вдруг видит: на ближнем дереве — молодая красавица. Но только он подошел к ней, красавица обернулась отвратительной старухой, стала хохотать и всячески ругать джигита скверными словами.

Р у ш а н ь я. Поматерно?

А л с у. Поматерно… Джигит поднял ружье и выстрелил в старуху! Но пуля отскочила от нее, как горошина от доски. Тогда джигит догадался, что это не простая старуха, а убы́р. Та самая убы́р, которая погубила душу его прекрасной Фирдаус. Достал он тогда особую серебряную пулю, прицелился и выстрелил.

Р у ш а н ь я. Старуха же.

В е р а. Какая это старуха!..

А л с у. Перевернулась убы́р в воздухе восемь раз и упала на землю. Схватил ее джигит: это ты, говорит, погубила мою прекрасную Фирдаус?!

Появляется В и к т о р.

В и к т о р. Зачем же Ваньку-то Морозова, ведь он ни в чем не виноват… Не нравится? А я еще могу! Она по проволоке ходила, махала белою ногой, и страсть Морозова схватила своей безжалостной рукой…

А л с у. Уходи! Слышишь?

Р у ш а н ь я. Кто тебя сюда приглашал?

В и к т о р. Я в жизнь без приглашения вошел! (Алсу.) Да, пьян! Пьян! Потому что кореш мой погиб! Потому что виноват один, а пойдет под суд другой! Сын большого папеньки… Га-ад! Он же и тебя продаст! Гнида эта!..

А л с у. Врешь!.. Все врешь…

В и к т о р. Вру?

В е р а. Как же это? Человек погиб, а вокруг смерти грязь какая-то!

В и к т о р. Вру? Грязь? А это вот что? Вот, сорвал! Приказик! На видном месте подвешенный. Гараева под суд, а сыночка отстранить от работы на пару месяцев. Чтобы объективнее, значит… Зачем же Ваньку-то Морозова, а?

Незаметно входит С а т ы н с к и й, нерешительно приглядывается ко всем.

Вру, значит… (Сминает бумагу в комок, бросает Алсу в ноги.) Ладно! Целуйся со своим чистеньким… Со мной любая пойдет! (Смотрит на Рушанью, но отворачивается.) Этого товара здесь достаточно. (Глядя на Веру.) Вот ты, куколка… Ничего! Пойдем, а?

Р у ш а н ь я. А со мной? Со мной не пойдешь?! Отойди от нее! Ненавижу!

С а т ы н с к и й. Слушайте! Вы, молодой человек!.. Вы!.. Ну-ка, вон отсюда, слышите! Вон!

В и к т о р. Ты, папаша… Ух, какие мы!.. Ладно, морду я другому бить буду.

С а т ы н с к и й. Это почему?

В и к т о р. Ты старый очень. Пока. Зачем, зачем же Ваньку-то Морозова, ведь он ни в чем не виноват!.. (Уходит.)

Алсу подходит к кровати, бросается в нее ничком.

С а т ы н с к и й. Здравствуйте.

Д е в у ш к и. Здравствуйте.

С а т ы н с к и й. Сегодня воскресенье, а на улице дождь. Я тут не наслежу вам? Тряпочку бы…

В е р а. Кто это? А?

С а т ы н с к и й (Алсу). А ты лежи, лежи. Я пришел в больницу, мне сказали, что ты выписалась. Ходил, гулял. Вот грибы собрал.

Н ю р а. Это нам?

С а т ы н с к и й. Это вам. (Алсу.) А это конфеты тебе. Ты любишь конфеты?

А л с у. Спасибо.

С а т ы н с к и й. Как ты себя чувствуешь?

А л с у. А что мне себя не чувствовать? Я себя чувствую… Девочки, это дядя Коля.

Н ю р а. Дядя Коля!

Р у ш а н ь я. Что же ты сразу не сказала? Снимайте плащ, у нас дождя нет.

С а т ы н с к и й. Спасибо. (Алсу.) Тебе спасибо!

А л с у. Ну, а мне за что?

С а т ы н с к и й. Никогда у меня такой ярой сторонницы не было. Тебя же током и убить могло!

Г а у х а р. Вот скажите ей, дядя Коля!

А л с у. Ничего со мной не будет. Я столетней старухой помру. Живучая, как кошка.

С а т ы н с к и й. Ну, если так!.. Я помню… Давно это было. Строили Комсомольск-на-Амуре… На сплаве тогда затор получился, бревна полезли друг на друга. Вода стала подниматься. Все растерялись, никто не знал, что делать.

А л с у. Выбить надо было!

С а т ы н с к и й. Да-да! Правильно. Не помню уже его фамилии. Парень деревенский. Взял топор и пошел по бревнам. Я как раз на его пути стоял… Подмигнул мне. Потом нырнул в воду, выбил затор, а вся груда бревен рухнула на него, пошла… А вот фамилии его я уже не помню.

Р у ш а н ь я. Жалко… А его насмерть?

С а т ы н с к и й. А его… насмерть!

Р у ш а н ь я. Жалко. А вы чего там делали?

С а т ы н с к и й. Завод и город… строили.

Р у ш а н ь я. Вы — завод и город, мы — завод и город… Обхохочешься!

Г а у х а р. А квартиру вам дали там?

С а т ы н с к и й. Нет.

Г а у х а р. Ну вот.

Р у ш а н ь я. Всегда так. Распишут малину квартирную…

С а т ы н с к и й. Может, и дали бы. Я уехал оттуда в Кузнецк.

Г а у х а р. А там дали?

С а т ы н с к и й. Там? Там — дали, да…

Г а у х а р. А что… плохую дали?

С а т ы н с к и й. Нет, ничего… Человек везде живет.

А л с у. Девочки, чаю, а? И бутылочка где-то у нас есть. Сухого.

Д е в у ш к и. Пожалуйста, садитесь. Сейчас мы с вашими конфетами… У нас чашки только разные. Вот вам самая красивая… Вот сюда. Девочки, а где же пряники? Вера, был полный пакет пряников!

С а т ы н с к и й. А курить можно у вас? Скажите, а как вас зовут?

Н ю р а. Меня Нюра.

С а т ы н с к и й. А вас?

В е р а. Вера.

С а т ы н с к и й. А вас?

Г а у х а р. Гаухар.

С а т ы н с к и й. А вас?

Р у ш а н ь я. Рушанья.

С а т ы н с к и й. А меня — Коля.

Р у ш а н ь я. Обхохочешься.

А л с у. Давайте, девочки, сейчас выпьем за что-нибудь настоящее. (Обнимая Сатынского.) Вот кто, девочки, настоящий. Вот кто!

С а т ы н с к и й. Хорошо у вас. Как это я раньше к вам не приходил?

В е р а. А вы теперь приходите сюда почаще.

С а т ы н с к и й. Приду, приду обязательно.

А л с у. Вы не расстраивайтесь. Я, например, вам верю. И ребята в нашей бригаде тоже верят. Вы мне покажите кого-нибудь из комиссии, который особенно вредничает. Самого главного. Я его в пустую скважину столкну нечаянно. Будет пастись с умным видом и на мои ноги глядеть, и — столкну. Или министр приедет на полигон, седенький-то, симпатичненький. Я ему скажу, чтобы разобрался! Мне все равно, министр он или дворник.

С а т ы н с к и й. Не надо. Ты поправляйся лучше, поправляйся.

А л с у. А чего? Для пользы государства и пострадать можно. Пойдет человек и от моего взгляда… об воздух вдруг… споткнется.

С а т ы н с к и й. Фундаменты у завода должны быть прочными. Из железобетона, а не из дерь… прости, пожалуйста… Не из шлака! Не из шлака!

В е р а. Дядя Коля, я хотела спросить… Правду говорят, что город, который мы строим, будет самым прекрасным из всех новых городов на свете?..

Н ю р а. Дядя Коля, у меня второй разряд, а работу мне дают по четвертому, а платят по второму! Это же несправедливо! Дядя Коля!

С а т ы н с к и й. Милые вы мои, хорошие, ну откуда я это знать могу?

Н ю р а. Ой, дядя Коля, вы да не знаете.

В дверях — В а д и м Б а й к о в.

В а д и м. Здравствуйте.

А л с у (после паузы). Уйдите, а! Дядь Коль, не обижайтесь! Не обижайтесь! Уйдите все, пожалуйста! Мне поговорить надо.

С а т ы н с к и й. Конечно, конечно.

А л с у (глядя на опешивших девушек). Ну, а вы чего? Оставьте нас! Идите!

С а т ы н с к и й. Девочки, знаете что, поехали ко мне в гостиницу. Я вас чаем угощу. Я умею прекрасно чай заваривать. Секрет есть.

Г а у х а р. Поехали.

Р у ш а н ь я. Ой, давно чаю горячего не пила!

Уходят, оставив Вадима и Алсу наедине.

В а д и м. Алсу, ну, не хочешь… Ничего не говори… Я уже все знаю.

А л с у. Знаешь?

В а д и м. Я был в больнице. Мне сказали, что ты здесь. Я — сюда. Тебе лучше? Бледная… Вставать-то можно?

А л с у. Мне все можно.

В а д и м. А что с тобой?

А л с у. А с тобой что?

В а д и м. А что со мной? Со мной ничего.

Алсу поднимается, встает на кровати во весь рост.

(Подхватывая ее и обнимая.) «Разлука приближает. Человек, забравшийся впервые на Луну и разговаривающий с Землей по радио, ей будет ближе всех. Не потому ль и ты, далекая… Разлука приближает».

А л с у. Пусти! Не надо!

В а д и м. Смотри! (Заводит прыгающую обезьянку.) Забавно, правда?

А л с у. Забавно. (Подходит к скомканному и лежащему на полу приказу, берет его, разворачивает на столе.) У вас, Вадим Иннокентьевич, все в порядке. Вы не виновны оказались. Так что могли бы прямехонько… прямо с аэродрома бежать домой, к папе…

В а д и м (прочтя приказ). Я, пожалуй… пойду. (Уходит.)

Обезьянка все прыгает. Алсу подходит к ней, накрывает рукой.

А л с у. А еще стихи… Слова какие-то. Слова!..

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

II.6

Квартира Ахмадуллиной. Задумавшись, А х м а д у л л и н а полулежит на тахте, стучит на машинке. Работа не оставляет ее и поздним вечером. Укачивая ребенка, по комнате ходит Т а и с и я.

Т а и с и я. Не мешаем?

А х м а д у л л и н а. Ничего, ходи, ходи.

Т а и с и я (останавливаясь). Смотрю на тебя, бледная ты, не ешь целыми днями. Бумажки все какие-то, дела. Не женское это дело. Мужика б тебе хорошего. Ты хоть спереди, хоть сзади фигуристая, а мужика у тебя, я гляжу, нет. Нехорошо. Про женскую породу свою забыла.

А х м а д у л л и н а. Забыла, забыла.

Т а и с и я. Замуж тебе надо.

А х м а д у л л и н а (усмехаясь). Не берет никто.

Т а и с и я. Не берет! Сама, поди, не берешь.

А х м а д у л л и н а. И я не беру.

Т а и с и я. Ну вот! А бабе чего надо? Тихой быть, ласковой. Рожать почаще. Вот я когда здесь с Петькой сошлась… да белье его стала стирать уже как жена, счастливой себя почувствовала. Мы ведь с ним… Он собой видный был! А мне ребеночка очень хотелось… За тридцать уже! Чтоб одинокой не быть, я у него ребеночка выпросила. По-хорошему так попросила. Так вот и привязались друг к дружке, полюбили. Ребеночек — вот, а сам погибнуть вздумал. (Плачет, утирая слезы.)

А х м а д у л л и н а. Ладно, Таечка, ладно. Что же делать?

Т а и с и я. Любовника себе заведи. Ты и не слушаешь.

А х м а д у л л и н а. Некогда мне, Тая, некогда.

Т а и с и я. Чего же тогда не выгонишь меня?

А х м а д у л л и н а. Осенью много домов будем сдавать… Найду где-нибудь тебе комнатку… (Стучит на машинке.)

Т а и с и я. Странная ты баба. Дома никакого женского уюта. Кормишь меня часто на свои деньги. Я бы, к примеру, если бы на твоем месте была, а ты на моем, давно бы взашей тебя вытурила.

А х м а д у л л и н а. Каждый по-своему живет.

Т а и с и я. Давай хоть белье твое постираю! Давай!

А х м а д у л л и н а. Не надо. Сама.

Т а и с и я. Детдомовка ты. Как не было у тебя дома, так и сейчас нет. (С жалостью глядя на нее.) А годы твои уходят. (Глядя на ребенка.) Ах ты мой маленький! Пеленочки, Петенька, пеленочки! (Ахмадуллиной.) И тебе родить надо!

Звонок в дверь.

Сейчас открою, сейчас! (Уходит в прихожую, потом, радостная, появляется в дверях.) Мужик к тебе, Данька, пришел! Раздевается!

А х м а д у л л и н а. Какой мужик?

Т а и с и я. Настоящий. Такой… в соку. Сочный! (Положив ребенка на кровать, быстро перепеленывает его.) Скорее, Петенька, скорее, миленький. Не будем тете мешать, скорее.

А х м а д у л л и н а. Ты чего, Тая? Ты чего?

Т а и с и я. Что мы, твоему счастью мешать будем, что ли?

Входит С а т т а р о в.

Проходите, проходите.

С а т т а р о в. Добрый вечер.

А х м а д у л л и н а. Здравствуй.

Т а и с и я. Вы проходите, проходите. Я сейчас, сейчас. Я вот пройдусь, собралась воздухом подышать. Ребеночку надо.

А х м а д у л л и н а. Чего ты выдумываешь?

Т а и с и я. Гулять надо… Выгуливать пацаненка перед сном. (Саттарову.) Дания Каримовна все так занимается и занимается. Очень… хорошо, что пришли. Развлечете. Уж пожалуйста! Развлеките, пожалуйста.

С а т т а р о в. Развлечу… Тьфу, черт, развлеку.

Таисия скрывается за дверью.

Это что… за фея?

А х м а д у л л и н а. Таисия. А вот… поммашиниста погиб, экскаваторщик.

С а т т а р о в. А-а… Ну да. Правильно.

А х м а д у л л и н а. От совести, наверное, спасаюсь. И легче людям в жилье отказывать.

С а т т а р о в. Ей не благотворительность нужна, не милостыня, а то, что положено!

А х м а д у л л и н а. Нет у меня сейчас ничего! Нет!

Молчание.

С а т т а р о в. Может, чаем напоишь? (Обнимает ее.)

Т а и с и я (всунув в дверь голову). Дания Каримовна, я совсем забыла. Мы с Петюнчиком ночевать сегодня не будем.

А х м а д у л л и н а. Ты здесь никому не мешаешь!

Т а и с и я. Не, не! Я и забыла, в гости меня звали, а оттуда далеко добираться. В общежитии-то бабы. Каждой понянчить ребеночка охота. И жалеют меня, и завидуют. Знаете, что они ему подарили? Конструктор! Ну, зачем ему конструктор?

А х м а д у л л и н а. Тая!..

Т а и с и я. Зачем? Когда он, кроме писанья, ничего не знает!

С а т т а р о в. А это ничего, знаете, ничего. Пусть соображает с младенчества. Дания Каримовна, между прочим, абсолютно права. Оставайтесь. Я и вас развлекать буду. И Петюнчика вашего. Я это умею. Оставайтесь!

Т а и с и я. Нет. Нет. Спасибо, пожалуйста. Развлекайтесь спокойненько. Извините, пожалуйста. (Исчезает.)

Молчание.

С а т т а р о в. Давно не был у тебя. В халатике ты…

А х м а д у л л и н а. Чай горячий. Чего же не пьешь?

С а т т а р о в. Что?

А х м а д у л л и н а. Налить тебе?

С а т т а р о в. Чай? Нет, не хочу… Похудела, осунулась.

Молчание.

А х м а д у л л и н а. Очередной выговор сегодня получила. Две недели назад ты об этом позаботился, сегодня партком.

С а т т а р о в. Выговор? Это хорошо, выговор. За что?

А х м а д у л л и н а. Оформление… Текст надо было сделать на первом большом здании: «Слава строителям гиганта, первопроходцам будущего!»

С а т т а р о в. Ну?

А х м а д у л л и н а. Распорядилась, а буквы непрочно закрепили. И вот запятая…

С а т т а р о в. Ну?

А х м а д у л л и н а. Упала. На одного как раз из славных строителей. Мужик, ладно, крепкий оказался. Взял эту запятую, а она метра полтора в длину, и пошел в партком с ней.

С а т т а р о в. Ну?

А х м а д у л л и н а. Ну, и выговор.

С а т т а р о в. Вот я и говорю, правильно, что выговор. Если бы на тебя такая запятая свалилась! Кстати, что вы делаете с передвижными домами? Швыряете их где попало, а вода, газ? Потом вопите: люди бегут со стройки. А почему им не бежать?

А х м а д у л л и н а. Я сама об этом…

С а т т а р о в. Сама! От совести надо спасаться, заботясь о всех. Не только об одной.

А х м а д у л л и н а. Лавина хлынула. Байков через мою голову распределил дома по управлениям, а те ставят где попало. Лишь бы заселить!

С а т т а р о в. У тебя всегда Байков виноват! Хорошую идею на корню губишь!

А х м а д у л л и н а. Чего ты кричишь? В моем доме могу кричать только я!

С а т т а р о в (усмехаясь). Ладно, оставим этот вопрос для бюро горкома партии. (Садится рядом, обнимает ее.)

А х м а д у л л и н а. Не грози. Я делаю все, что могу.

С а т т а р о в. Мало ты можешь.

А х м а д у л л и н а. А ты? Ты сам?

С а т т а р о в. Да…

Молчание.

А х м а д у л л и н а. Волноваться тебе вредно, между прочим. И работать сутками тоже. Как ты себя чувствуешь?

С а т т а р о в. Хорошо.

А х м а д у л л и н а. Называется хорошо. Никто ведь не знает, что у тебя с сердцем!

С а т т а р о в. Ну ладно, хватит!

А х м а д у л л и н а. Осколок не беспокоит? Пакт о ненападении с ним заключил?

С а т т а р о в. За нас вечность. Иногда я чувствую себя бессмертным.

А х м а д у л л и н а. Встретила здесь одного. (С иронией.) Рассказывал про твою былую героическую службу на границе… Я спрашиваю, как ты себя чувствуешь?!

С а т т а р о в. Вообще хватит! Понятно? Хватит! Каждый миг, каждая секунда!..

А х м а д у л л и н а. А вдруг?

С а т т а р о в. Никаких вдруг! Я здоров! Здоров! И все это знают. (Вдруг поднимает ее, кружит.)

А х м а д у л л и н а. Отпусти!.. Господи!.. Что?

С а т т а р о в (сгорбившись). Вчера вечером звонил тебе… Скрутило тоже… Ничего, ничего… Сейчас отойдет… До телефона дотащился даже, а потом так и не взял трубку. И одиночество вдруг! Тоска какая-то!

А х м а д у л л и н а. Что тебе все-таки сказали врачи? Я же знаю. Ты же не в отпуск уехал!.. Ты на обследование уехал! Чтобы здесь никто ничего не знал! Что тебе сказали врачи?

С а т т а р о в. Слишком близко от сердца… И в неудобном месте. Ничего. Все в порядке. Недавно мне здесь гадалка одна гадала: сколько проживу… Долго проживу! Врачи… то же самое сказали. Спицы только надо купить!..

А х м а д у л л и н а. Какие спицы?

С а т т а р о в. Вязать… чтобы.

А х м а д у л л и н а. Что вязать? Что ты все время смеешься? Почему ты вчера не дозвонился до меня?

С а т т а р о в. Я… к тебе… насовсем пришел, Дания.

Долгое молчание.

А х м а д у л л и н а. Насовсем? Теперь насовсем?.. Осчастливил.

С а т т а р о в. Дания!

А х м а д у л л и н а. Недавно сидела здесь за столом, за бумагами. И вдруг точно все последние годы из жизни стерлись. Снова стала девчонкой. Нас уложили спать в детдоме, а мы из своих комнат выбрались на цыпочках в коридор, и ты делил на две части конфету. Была ночь, и мы шептались, как будем жить, когда станем взрослыми! Проплакала всю ночь! А очнулась, опять я… И ничего нет! Страшно!.. Такие переходы! А наши детские мечты, а наши клятвы? Помнишь?

С а т т а р о в. Помню, Дания… И как разбросало нас. И как я искал тебя.

А х м а д у л л и н а. Искал!..

С а т т а р о в. Но ведь я же нашел тебя!

А х м а д у л л и н а. Нашел! А где ты? Мне ничего не достается. Наверное, за это я и люблю тебя. Но мне никогда ничего не доставалось.

С а т т а р о в. Зачем нам прятаться от людей?

А х м а д у л л и н а. Поздно ты это, наверное, все надумал… Если бы тогда…

С а т т а р о в. Не понимаю.

А х м а д у л л и н а (улыбаясь, с болью). Убил мне душу и говоришь, что не понимаешь. И я тебя жалеть еще должна?.. Не хочу я тебя жалеть! Ты меня жалел? Жалел ты меня?!

С а т т а р о в. Погоди… (Трогая ее волосы.) Погоди, значит, ты эту женщину с ребенком… Ты ее потому взяла…

А х м а д у л л и н а. Глупый ты. Родной и единственный.

С а т т а р о в (обнимая ее). Ну, если мы с тобой здесь встретились опять почти через двадцать лет, значит, не случайно, а?

А х м а д у л л и н а. Осколки клеить? Нет!.. Ну, целуй, целуй же!

Саттаров отходит от нее.

(С яростью.) Да люби она тебя всем своим существом, эта твоя жена, она за всю жизнь не дала бы тебе столько любви, сколько я за один день!

С а т т а р о в. Ревнуешь к тому, что было столько лет назад?!

А х м а д у л л и н а. Осколки клеить, Гайнан… Почему мне, мне осколки?! Я не ревную, не ревную…

С а т т а р о в (тоже вскипая). Ну, было! Ну, ошибка!. Что мне? Стреляться, что ли, теперь? Я тебе предлагаю: пойдем сейчас ко мне. Оставь эту квартиру ей… этой женщине с ребенком, а жить будем у меня. Пошли! Мы же люди… Мы же люди, в конце концов!

Молчание.

А х м а д у л л и н а. А ее, жену свою, ты забыл?

С а т т а р о в. Жену! Какая она мне жена? Мы с ней шесть лет не живем. Не развелись через суд только потому, что мне некогда, а ей лень! Ты мне жена!

А х м а д у л л и н а (осторожно дотрагиваясь). Пульс у тебя бьется. На шее жилка.

С а т т а р о в. Ты больше, чем я сам… Худо мне сейчас. Плохо.

А х м а д у л л и н а. Трудно нам… Мы и друг без друга не можем, и вместе…

С а т т а р о в. А так можем? Так же убить можно друг друга. Почему ты не боишься сложной лжи и боишься простой правды?

А х м а д у л л и н а. Ты о чем? О чем ты говоришь? Господи, разве в этом дело? Все эти годы я — одна, одна. Чего это мне стоило? Сколько во мне погибло, умерло… ласки, нежности. Я окаменела вся! Высохла! Боюсь! Я не прощу тебе, наверное, этого никогда! Через этот порог ни мне, ни тебе не переступить! Таисье завидую. У нее сын. (С жалкой улыбкой.) Поздно уже. Поздно.

С а т т а р о в. Почему поздно? Почему?

А х м а д у л л и н а. Я боюсь. Ну и какие мы с тобой муж и жена? Ты привык властвовать, а со мной!.. У меня самой люди гнутся в руках!

С а т т а р о в. Я думал… Когда я шел к тебе, я думал…

А х м а д у л л и н а. Какая я теперь жена? Мы с тобой просто друзья. Друзья, враги, полулюбовники какие-то! Не поймешь что! Ты мне как сын теперь, которого у меня нет и которого никогда не будет. Как наш сын! И как своего сына я люблю тебя.

Саттаров стремительно встает, уходит.

(Рванувшись.) Гайнан!

Стук двери. Ахмадуллина неподвижна. Потом тихо встает, ходит по комнате. К двери, к окну. Дверь открывается. Но появляется не Саттаров — А л с у.

Что? С ним? Что-то случилось?

А л с у. Нет-нет, ничего… Извините! Недавно помощник экскаваторщика погиб… Я слышала, его жена здесь, у вас, живет. Может, ей помочь чем-нибудь надо. Я хочу ей помочь! Я должна! Поэтому я и пришла.

А х м а д у л л и н а. Она куда-то вышла… Куда же она вышла?

А л с у. Я не вовремя? Простите меня. Вы… бегите! Вы его догоните. (И вдруг плачет, прижимается к Ахмадуллиной.)

А х м а д у л л и н а. Ты что? Что с тобой?

А л с у. Вы его любите. Я ему… гадала… Вы… тоже любите… любите…

А х м а д у л л и н а. Ты плачешь? Кто ты?

А л с у. Я тоже… я до этого никого еще не любила! Никогда! А теперь ненавижу!.. Я должна помогать теперь, помогать…

II.7

Ночь. П а р е н ь с д е в у ш к о й. С а т т а р о в, почти наткнувшись на них, отходит, отступает в сторону.

Д е в у ш к а. Смотри, луна.

А ш о т. Вот раньше — лес и луна. Антураж был для любви. Ну, у какого-нибудь Тургенева, например. Вздохи, ахи и луна.

Д е в у ш к а. А теперь? Теперь же то же!

А ш о т. А сейчас, видишь, краны, балки, не поймешь, где луна. Черт знает, как мы изменились!

Д е в у ш к а. А чувствуем так же, глупый! (Целуются.) Осторожней, кто-то идет!

А ш о т. Вот я и говорю, раньше был антураж, а теперь никакого антуражу.

Появляются д в о е п а р н е й.

В и к т о р. Ну, сегодня мы с Лехой — я на «КрАЗе», а он на «БелАЗе». Давлю на газ и — по степи!

Ю р и й. А какой Леха?

В и к т о р. Ну, Леха. Со второй колонны.

Ю р и й. Слушай, Витек, а у тебя с собой пожрать ничего нет?

В и к т о р. У тебя не желудок при тебе, а ты при желудке.

Ю р и й. Просто аппетит. Целый день на свежем воздухе.

Появляется Г а у х а р.

Г а у х а р. Юра! Ты чего? Я тебя жду-жду! Пошли!

Ю р и й. Витя, знакомься, Гаухар.

В и к т о р. Да ладно…

Ю р и й. Невеста, невеста моя.

Г а у х а р. Я тебя жду, жду.

Ю р и й. А чего ты — жду, жду! Вот он — я. Здесь.

Г а у х а р. Опять напился?

Ю р и й. У меня баллон сел, виноват я, что ли?

Г а у х а р. Ну-ка, иди сюда! Какой баллон, ты что мне голову морочишь?!

Ю р и й. Гаухар, да что ты руками…

Г а у х а р. Руками не руками, а какой баллон?

Ю р и й. Уважай во мне личность!

Уходят. Появляется С а т ы н с к и й — с чайником, с кошелкой.

С а т т а р о в. Николай Николаевич! Николай Николаевич!

С а т ы н с к и й. Я устал от разговоров, Гайнан Салимович! Устал от противников, от поклонников. От всех. Виноград зеленый? Продолжать испытания надо? Пусть будет зеленым. Вот чайник купил. Утюг. Не всегда в магазинах есть. Подарю Алсу. И все!

С а т т а р о в. Мы резче поставим вопрос, Николай Николаевич.

С а т ы н с к и й. Вопрос может стоять сколько угодно. А вместе с ним — дело.

С а т т а р о в. Вы можете меня выслушать?

С а т ы н с к и й. Чего вы от меня хотите, Гайнан Салимович! Я устал ставить вопросы, устал поднимать вопросы, устал заострять вопросы, обивать пороги с этими вопросами!.. Устал! Байков меня сюда вытащил. Поддержал! Спасибо. Теперь, когда комиссия топчется, он — в кусты. А вы? Когда вы — в кусты?

С а т т а р о в. В кустах у меня уже нет времени сидеть.

С а т ы н с к и й. Скажите, мне это лично нужно? Лично?

С а т т а р о в. Поймите, стройка на перепутье сейчас. Она может пойти по обычной формуле — за казенный счет и без счета! С приправой российского мата в качестве научной организации труда. А может — по другой! На какой путь толкнем ее мы все! Вы, я!..

С а т ы н с к и й. А я уже толкал. Знаете, я всю жизнь толкаю. Славы не нашел! Другое нашел!

С а т т а р о в. Николай Николаевич, я больше всего боюсь знаете кого? Нет, не сильных людей… Слабых людей!

С а т ы н с к и й. А я слабый человек. Жизнь у меня проиграна. Я на пенсию выйду.

С а т т а р о в. Не выйдешь ты на пенсию. Рано тебе еще выходить! Пойми, Николай Николаевич, не было бы тебя, Сатынского, был бы другой Сатынский! Такая ситуация, что ты необходим, должен, обязан быть. И если уж ты есть!.. Я не дам, просто не дам тебе предать себя!

С а т ы н с к и й. Слушайте! Вот вы всё говорите, говорите! Вы поддерживаете, Гайнан Салимович. Но что вы, извините меня, делаете? Конкретно? Я беспартийный.

Вдали появляется Д а н и я А х м а д у л л и н а. Останавливается, не подходя ближе.

А вы секретарь горкома. Зачем же вам партией власть дана, авторитет, если вы его только на слова тратите? Вы даже Байкова не можете убедить, что эти фундаменты — наше спасение. Да и дело разве в фундаментах? Сегодня они, завтра что-то другое. В принципе дело, в сути!! Вы, извините меня, Гайнан Салимович… Вы лучше отдайте свой партбилет. Да, сами придите и сами на стол положите, пока у вас его не отобрали! Как у неспособного! Честь имею! Честь имею! (Уходит.)

А х м а д у л л и н а. Я тебя везде искала.

С а т т а р о в (после паузы). Старик прав… Мы не можем… не имеем права быть побежденными! Старая хитрая перечница! Надо лететь в Москву! С ним, с Байковым! Подключать верха!

А х м а д у л л и н а. Только береги себя.

С а т т а р о в. Нет, я сломаю себе здесь шею, но я доведу дело до конца! В конце концов, это и есть моя работа, дело моей совести. И конечно, дело не только в данной конкретной цели! В принципе дело!

А х м а д у л л и н а. Ты со многими обострил отношения. Это тебе повредит. Делу повредит. И не волнуйся так!

С а т т а р о в. Закончу это дело и никогда больше волноваться не буду.

А х м а д у л л и н а. Сколько было этих слов и этих дел!

С а т т а р о в. Это последнее. (Засмеявшись.) А потом куплю два мотка мулине, сяду у окна, буду вышивать. Или спицы куплю… для вязания!

А х м а д у л л и н а. Честное слово?

С а т т а р о в. Ты мне другое скажи, Дания. Ссора эта наша тоже… последняя?

А х м а д у л л и н а. Последняя.

С а т т а р о в (оглядываясь и обнимая ее). Правильно этот парень сказал: нет антуражу для любви.

Уходят.

II.8

Квартира Байкова. Кухня. Звонок в дверь. С а т т а р о в.

Б а й к о в (впуская ночного гостя). Проходи, проходи… Сейчас мы с тобой…

С а т т а р о в. Это ничего, что я поздно?

Б а й к о в. Для кого поздно? Давай, давай садись. Хорошо, что пришел. Мы с тобой тогда… Чуть не поцапались, а?

С а т т а р о в. Да ладно, что вспоминать.

Б а й к о в. Хорошо, что пришел. Рад. Слушай, сейчас мы с тобой… Давай втихую, лады? А то жена спит. Сына несколько суток уж не видел. Сейчас мы с тобой?

С а т т а р о в. Понятно.

Б а й к о в. Что будешь, коньячок или сухое?

С а т т а р о в. Да что дашь.

Б а й к о в (доставая из аптечки бутылку коньяка). Смотри, не спишь, значит?

С а т т а р о в. Ты тоже не спишь, гляжу.

Б а й к о в. Да, вот надо было поглядеть кое-что… Дела, документы. Газеты за неделю нечитаные. Так… за что же мы сейчас выпьем? Давай так. Давай за мир между нами!

С а т т а р о в. Давай за победу, Иннокентий!

Б а й к о в. Нам с тобой надо ладно жить, хорошо жить. Сырком вот побалуйся или… палтусом… Да, за победу. Будет ведь она все-таки, черт возьми!

С а т т а р о в. Если мы найдем в себе мужество!.. А если нет? Тогда нас со всеми нашими потрохами — на свалку! Победить или погибнуть! Старый клич индейцев, Кеша.

Б а й к о в. Ковбой… (Смеясь.) Ты ешь лучше, ешь эти потроха. У меня переночуешь?

С а т т а р о в. Ты знаешь, зачем я пришел? Я думаю, к этой сваре с фундаментами надо срочным образом подключать центр. Завтра… Я звонил сейчас в обком. Завтра мы с тобой вдвоем и… вылетим, а?

Б а й к о в. Погоди, погоди! Куда лететь? У меня стройка.

С а т т а р о в. Два дня всего. Мало ли ты зря представительствуешь?

Б а й к о в. У тебя есть время — вот и лети.

С а т т а р о в. Я не начальник строительства. Я секретарь горкома.

Б а й к о в. Вот и занимайся своими делами, своими, понимаешь? И вообще, Гайнан Салимович, давай мы с тобой условимся. Здесь, в моем кабинете…

С а т т а р о в. Это не твой кабинет — это твоя кухня.

Б а й к о в. Точно! Вот именно — кухня! Надо разбираться в кухне! Иногда, знаешь, кажется, что дело можно решить в десять минут — так оно просто. А оно не решается за десять лет. Я должен строить комплекс заводов. У меня сроки.

С а т т а р о в. Ты же сам… первый ухватился за идею Сатынского?

Б а й к о в. Да, я! Но кто мне позволит ждать, пока аппараты двух министерств и проектанты двух уважаемых проектных институтов придут к единому мнению? Журавлей в небе много, да только далеко они. Не достанешь!

С а т т а р о в. А зачем ждать? Зачем отказываться от борьбы?

Б а й к о в. Какой борьбы? Борьбы нет. Есть прохождение вопроса через инстанции. Через инстанции, понял? Давай закусывай!.. Десять лет назад я строил ГЭС на Севере. Тогда… в то время плановые органы убедили правительство в необходимости преимущественного строительства тепловых станций. Мода пришла тогда такая! И один из проектировщиков выдвинул проект строительства тепловых станций и там, на Севере. На угле, до которого три тысячи километров. На мазуте, который при тамошних морозах надо рубить топором! Представляешь? На газе, который там еще тогда не открыли. Ха! И вот представь себе, как ни смешно, этому самому кретину удалось затормозить дело и задержать строительство на целый год. Слушай, дорогой мой, дураков так еще много и все это мне так знакомо!

С а т т а р о в. Дураков выводить надо.

Б а й к о в. Гайнан Салимович, мне с теми, на кого ты сейчас прешь… мне-то, понимаешь, работать и работать. А кроме того, я тебе так скажу, лететь в центр, ультиматумы предъявлять? Во-первых, риск большой, а во-вторых, слушай… Ты как полагаешь, ты думаешь, что?.. Нету риска с этими фундаментами? Я исполнитель, солдат. У меня есть проект, я строю. Дадут проект получше, буду по нему строить. А терять время и силы на бессмысленную болтовню… Ультиматумы предъявлять?

С а т т а р о в. Твое участие необходимо!

Б а й к о в. Некогда мне. Некогда мне в дебатах участвовать. Мне строить надо. ГЭС строить, ТЭЦ строить, промбазы строить. Завод, город строить. Слушай, ведь я бухнул в землю уже шестьсот с лишним миллионов рублей! Ведь это нам с тобой морду бить будут круглый год, если…

С а т т а р о в. Конечно, я понимаю, понимаю! И так корпуса слепить можно. И вообще, на кой черт вся эта идея с новыми фундаментами? Мелочиться! Бандитизмом лучше, легче, привычней заниматься. Тем более опыт есть!

Б а й к о в. Каким бандитизмом?

С а т т а р о в. Каким? Ты под себя гребешь.

Б а й к о в. Что?

С а т т а р о в. Скажи мне, ты всегда страну грабил? На всех стройках грабил? Дешевле, дороже — тебе все равно?

Б а й к о в. Ну, в общем, давай с тобой условимся… Да, Гайнан Салимович! Мои дела — мои дела. И пока я здесь начальник строительства, комиссарства вот этого… комиссарства твоего не потерплю!

С а т т а р о в. Есть люди, которые всю жизнь все отношения сводят к вопросу о власти. Кто кого выше? Я на твои права не претендую.

Б а й к о в. Я не понимаю!.. Не понимаю, что у нас с тобой за взаимоотношения?

С а т т а р о в. Ты за ход строительства отвечаешь, если уж хочешь о взаимоотношениях…

Б а й к о в. Да-да.

С а т т а р о в. А я — за все! Я — за всю жизнь здесь. За то, чтобы вот эти огурцы, которыми мы с тобой закусываем, всегда были в магазинах. За то, чтобы люди жили лучше. И за то, как ты, Байков, работаешь!

Б а й к о в. Как я работаю? Ну-ну! В общем, я вижу, ты из фундаментов… фундамент себе хочешь сделать — для прыжка? Демагог! Для таких, как ты, эта стройка — трамплин. Думаешь — поболтал и все? Может, сюда Звезду нацепить хочешь? (Бьет себя по груди.)

С а т т а р о в. От скромности не умру, если нацепят. Только нам с тобой Звезды никто не даст. Нам с тобой ее не за что давать… Иннокентий Владимирович, ты никогда не задумывался над такой проблемой?..

Б а й к о в. Потише!

С а т т а р о в. Я помню, помню, что супруга твоя спит… Так вот, ты никогда не задумывался над проблемой — человек и его дело? Не задумывался, что происходит с человеком, если дело крупнее его? И что происходит с делом, если человек мельче его? А мы с тобой мельче его, мельче!

Б а й к о в. Брось, не философствуй.

С а т т а р о в. «Не философствуй». Я не строитель, но я не понимаю, как ты, профессиональный строитель!.. Те же фундаменты Сатынского… ведь со всего этого начинает завязываться какой-то новый стиль строительства! Ведь страна его ждет. Она уже не может без него! Она беременна им! Миллионы рублей, десятки миллионов, по стране — сотни миллионов рублей мы бросаем в котлованы, которые уже не надо копать! По инерции бросаем и бросаем! Да дело и не только в этом! Люди мы или не люди! Есть у нас своя цель, человеческая цель, или мы ее утратили, отдав все на откуп чему-то, что вне нас?! Торчим на заседаниях до полуночи, глотки дерем — нет стиля! А наша бедность при богатстве? — нет стиля! А он все же складывается. Здесь, у нас, складывается. Пусть с кровью, пусть в муках! И человек складывается. Чистый свободный человек рождается! Это же надо шкурой своей ощущать! Только в этом случае придем мы к тому, к чему стремимся!

Б а й к о в. Язык у тебя — ничего, подвешен. Посоветовать, может, в общество «Знание»… лектором тебя возьмут?

С а т т а р о в. Напрасно, значит, бисер метал? (Поднимая стакан.) Иннокентий Владимирович! Давай-ка мы сейчас выпьем лучше…

Б а й к о в. Давай.

С а т т а р о в. За то, чтобы на наше место пришли сильные люди. Более сильные, а? Давай!

Б а й к о в. Так-так! (Отставляя стакан.) Будем, значит, конфликтовать?

С а т т а р о в. Ты хороший мужик, Иннокентий Владимирович. По-человечески я даже люблю тебя… И одно дело, если ты не понимаешь. А вдруг ты слабый стал? Ведь многое изменилось за эти годы. Иные масштабы.

Б а й к о в. В общем, кому-то из нас уйти придется.

С а т т а р о в. Пойми это, Иннокентий… Владимирович, иначе тебя выгонит сама жизнь. И я первый буду голосовать.

Б а й к о в. А почему ты думаешь, что твой голос будет весомей, чем мой, а? Да нет, дорогой мой, я сам таких, как ты, с одного раза перекусываю. Вот теперь давай выпьем… Ты огурчиком вот закуси… Огурчиком!

С а т т а р о в. Я верил в тебя, Иннокентий. Но вдруг из-за этой веры в тебя дело стоит? И не туда идет? Завтра я лечу в Москву. (Уходит.)

Б а й к о в. Валяй, лети куда хочешь! (Взгляд его скользит по комнате, натыкается на телефон. Он подходит к телефону, нерешительно останавливается, потом, решившись, раздраженно крутит диск.) Алло, Байков… Пожалуйста, срочно!.. Москву и… область. Да, да, немедленно!..

II.9

Полигон. В середине — приехавший из центра о т в е т с т в е н н ы й р а б о т н и к. Тут же С а т т а р о в, С а т ы н с к и й, Б а й к о в, Д у н а е в, директор проектного института П ы п и н, К а ч а е в а и Г о г о л е в.

П ы п и н. То, что вы приехали сюда сами, Корней Петрович, и вызвали руководство нашего проектного института… Да, вы все увидели теперь своими глазами! Конечно, мы не против самой идеи. Сама по себе она очень и очень неплоха.

С а т ы н с к и й (зло). Я пришел сюда не выслушивать комплименты! Я пришел в надежде, что дело наконец сдвинется с мертвой точки!

П ы п и н. Я и говорю как раз о том, что ваши разработки, Николай Николаевич, несомненно, имеют перспективу. В будущем…

С а т т а р о в. Товарищ, товарищ Пыпин! Вы всегда таким образом способствуете разработке перспективных идей?

П ы п и н. Простите, товарищ Саттаров… У вас какое образование?

С а т т а р о в. Я… юрист по образованию.

П ы п и н. Ах, вот как! Да-да, все понятно. Нам, конечно, было бы полезней выслушать мнение более компетентных людей. Странно все же видеть в городе, где ведется такое колоссальное строительство, в роли… Вы простите меня, товарищ Саттаров, но вы присваиваете себе право делать указания специалистам. Это, знаете ли, очень опасное увлечение.

С а т т а р о в. Вы считаете!..

К о р н е й П е т р о в и ч (перебивая). Товарищ Пыпин, я думаю, что здесь… нет некомпетентных людей! Об увлечениях же поговорим на досуге!

Г о г о л е в. Разрешите мне, Корней Петрович? Совершенно очевидно, что огромный комплекс заводов должен стоять не на прекрасных идеях, а на прочных фундаментах, которые уже прошли проверку временем…

С а т т а р о в. В течение столетий?

Г о г о л е в. Даже ничтожная ошибка, уважаемый товарищ Саттаров, при строительстве таких колоссальных масштабов может иметь гибельные последствия! И если государственная комиссия до сего времени не смогла принять определенного решения…

С а т ы н с к и й. А я еще раз заявляю: это была ведомственная комиссия! И по позиции, и по составу ее членов!

Д у н а е в. Мы просим, Корней Петрович, о срочном назначении новой государственной комиссии, которая объективно разберется в существе вопроса.

Г о г о л е в (Дунаеву). Поймите, мы сами с большим нетерпением следим за экспериментами товарища Сатынского. Мы были бы крайне рады…

С а т т а р о в. Бросьте! Вы отлично понимаете, что сядете с головой в галошу, если фундаменты будут сделаны в срок или даже раньше, а вы не будете готовы к развороту монтажных работ! Ну, признайтесь! Вы же не готовы? Ваше министерство не готово? И в этом — вся суть!

Г о г о л е в. Простите! (Корнею Петровичу.) С такими методами полемики я не встречался до сих пор!

Д у н а е в. Вы привыкли не называть вещи своими именами.

С а т т а р о в. Ау нас здесь чуть-чуть другой темперамент!

П ы п и н. Вы ставите под сомнение заключение государственной комиссии?

С а т т а р о в. Да, ставлю!

П ы п и н. На каком основании?

С а т т а р о в. Вот я смотрю на вас, товарищ Пыпин… Вы — руководитель головного проектного института… Я смотрю на вас и думаю, неужели вы… не понимаете, что речь сейчас идет не столько о технической стороне проблемы, сколько о подходе к этой проблеме. А подход у вас…

П ы п и н. Авантюристические прожекты, Корней Петрович, всегда вызывают ажиотаж в глазах несведущих людей. Да вы что, товарищи! Ради короткой славы рисковать будущим гигантского завода? Вы меня извините!..

С а т ы н с к и й. Всю жизнь упреки в техническом авантюризме. (Взрываясь.) Где у вас доказательства, что это авантюра?

П ы п и н. Неужели вы думаете, уважаемый Николай Николаевич, что проектировщики нашего института недостаточно эрудированны, чтобы не быть в курсе всего нового, что есть в мировой строительной практике? Наивно и самонадеянно считать, что мы просто упустили что-то из виду. Дело в ином! В высокой ответственности, которую налагает на нас правительство. Вы же, Николай Николаевич, все время, как мальчик, бегаете с обнаженной саблей! А ее надо обнажать только в настоящем бою!

С а т ы н с к и й. А это что? Бой с собственной тенью?!

К о р н е й П е т р о в и ч. Товарищи, товарищи! Лишние слова отнимают у нас время. Мне непонятна позиция начальника строительства. Создается впечатление, что все это нужно только секретарю горкома и главному механику. Иннокентий Владимирович?..

Б а й к о в. Корней Петрович, видите ли…

С а т т а р о в (улыбаясь). Ну, Корней Петрович, неужели вы думаете, что я как секретарь горкома или Дунаев как главный механик обратились бы к вам и поставили бы так резко и крупно вопрос, если бы у нас не было согласованности действий с нашим уважаемым… дорогим Иннокентием Владимировичем?

Б а й к о в. Корней Петрович… Видите ли, какая вещь. В принципе я вполне солидарен с идеей товарища Сатынского. Я уже… говорил товарищу Сат… тынскому. Конечно, вопрос важный. Ежели мне дадут официальное добро, что ж… Это в интересах стройки… Да!..

П ы п и н. Майя Михайловна, у вас, как у члена комиссии, должно быть наиболее четкое представление. Ну, я прошу вас! Что вы молчите?

К а ч а е в а (с трудом). Да, действительно, четкое. Я, как член государственной комиссии, подписала это заключение.

Долгое молчание.

П ы п и н. Ну, что вы замолчали? Прошу вас!

К а ч а е в а. О чем вы просите? Я не могу говорить то, о чем вы просите! Не могу больше! Да, я подписала заключение! Подписала! Но дело все в том, товарищи, дело все в том, что это заключение было составлено вчерне еще там, в Москве. За две недели до приезда сюда!

П ы п и н. Вы что?! Да это же!..

К о р н е й П е т р о в и ч. Продолжайте, продолжайте, Майя Михайловна…

К а ч а е в а. С моей стороны это было предательство. Да! Да! Я знала, знала, что техническая целесообразность применения фундамента Сатынского обоснована целой серией испытаний.

Г о г о л е в. И несчастных случаев, не так ли? Технология устройства еще ие разработана. Эта девушка, сварщица, Николай Николаевич, помните? Как она себя чувствует, кстати?

С а т ы н с к и й. Прекрасно себя чувствует! Прекрасно!

К а ч а е в а. Несчастный случай на полигоне произошел от других причин. Фундаменты надежны. Наше заключение… Мы… видимо, сами… как личности ненадежны.

П ы п и н. Это невероятно! Как же вы могли?

Г о г о л е в. Не ожидал. Ведь вы же, Майя Михайловна…

К а ч а е в а (Пыпину). Я сегодня же, сейчас же подам заявление об уходе.

П ы п и н. Заявление?.. А вы понимаете, что это уже… подсудное дело? Вы понимаете, что то, что вы совершили, называется подлогом, служебным преступлением?! Сознательно дезориентировать!.. А теперь хотите отделаться заявлением?

С а т т а р о в. Товарищ Пыпин, чиновники обычно исповедуют три правила благополучия. Во-первых, они доказывают, что новое решение нецелесообразно и не нужно. Во-вторых, что этими вещами должны заниматься кто-то и где-то. И третий постулат их веры — не торопиться, никогда не торопиться. Но четвертого правила я еще не знал. Оказывается, за собственные грехи они могут отдавать других и под суд?

П ы п и н. Я просил бы оградить меня от оскорблений! Я приехал сюда вести профессиональный разговор!

К о р н е й П е т р о в и ч. Спокойнее, товарищи, спокойнее!.. Без эмоций… Никто не хочет больше высказаться?

Молчание.

Что же, точки зрения ясны. Да, вопрос очень серьезный. В конечном счете речь может пойти о переводе всех строек страны на какую-то иную основу. О новой технической политике в области строительства. С кондачка такие проблемы не решаются… Я могу вам, Иннокентий Владимирович, обещать только одно. Государственная комиссия, а я надеюсь, что в ее составе будут объективные люди, соберется здесь еще раз. Я думаю, определенный материал для выводов будет ею собран, и она даст свое заключение. Все, товарищи. Спасибо.

П ы п и н. Корней Петрович?

К о р н е й П е т р о в и ч. Вы тоже можете быть свободны, товарищ Пыпин. Мы разберемся. Майя Михайловна, до свидания.

Все расходятся.

Иннокентий Владимирович, ты езжай к себе. Я скоро. Поговорим.

С а т т а р о в. Майя Михайловна, если будет очень трудно, если наберетесь смелости, приезжайте сюда. Чего-чего, а работы у нас…

Д у н а е в. Работы невпроворот.

С а т т а р о в. Вот он вам ее обеспечит.

К а ч а е в а. Спасибо.

С а т ы н с к и й. Майя Михайловна, как же вы могли? Ай-яй…

К а ч а е в а. Николай Николаевич!

С а т ы н с к и й (церемонно целуя ей руку). Руку, рыцарь! Идемте!

К о р н е й П е т р о в и ч (оставшись наедине с Саттаровым). Воюешь, значит, с технократами? Не нравится мне твой вид, юрист. Не болен?

С а т т а р о в. Да нет, не болен.

К о р н е й П е т р о в и ч. Тяжело?

С а т т а р о в. Тяжело.

К о р н е й П е т р о в и ч. Ну, если так, рассказывай, где тяжело, как тяжело и почему тяжело? Кстати, что у вас с Байковым?

С а т т а р о в. А что?

К о р н е й П е т р о в и ч. Ничего.

С а т т а р о в. Так… спорим иногда.

К о р н е й П е т р о в и ч. Ну-ну… А как вообще Байков?

С а т т а р о в. А что?

К о р н е й П е т р о в и ч. Завод крайне важен для будущего страны. Это будет удар — и в стратегическом, и в экономическом, и в политическом отношении. У руля такой стройки…

С а т т а р о в. Конечно, бывает — руководители вдруг снимают. Но приходит другой, а неизвестно еще — кто приходит, а проблемы? Те же!

К о р н е й П е т р о в и ч. Ну?

С а т т а р о в. Насколько я знаю… Доносится кое-что порой… Так вот, насколько я знаю, в министерстве сейчас начинают думать о том, как бы найти рыжего, на которого можно было бы свалить всю организационную неразбериху начала строительства. Дабы самим остаться чистенькими! И опять же, насколько я знаю, в колоде карт, которая тасуется сейчас…

К о р н е й П е т р о в и ч. Ну, а Байков?

С а т т а р о в. Что Байков? Он нужен стройке. Это его стройка, несмотря на то что…

К о р н е й П е т р о в и ч. Несмотря на что?

С а т т а р о в. Я верю в Байкова.

Молчание.

К о р н е й П е т р о в и ч. Защищаешь, значит? Ну что ж, хорошо. Очень хорошо, что между вами такое взаимоотношение и… такая любовь. А то до меня кое-что… тоже донеслось. Ну ладно, пойду. Будь здоров.

С а т т а р о в. Буду.

Корней Петрович уходит. Появляется С а т ы н с к и й.

С а т ы н с к и й. Гайнан Салимович! Гайнан Салимович, я тогда оскорблял вас из тактических соображений.

С а т т а р о в. Чего-чего?

С а т ы н с к и й. Знаете, я еще больше хотел вас раздразнить.

С а т т а р о в. Ах, значит, нашел себе подопытного кролика? Эксперименты производишь?

С а т ы н с к и й. Вы меня простите, Гайнан Салимович, простите, пожалуйста. Вы знаете, у меня там далеко, дома, есть единственная ценная вещь — этюд Левитана с автографом. Я его вам пришлю!

С а т т а р о в. Николай Николаевич, ну что мы сейчас с вами будем друг другу в любви объясняться? Закончим это дело, поставишь магарыч, и будет хоть что вспомнить, когда выйдешь на пенсию.

С а т ы н с к и й. На какую пенсию?

С а т т а р о в. А говорил, что выйдешь на пенсию?

С а т ы н с к и й. На какую пенсию?

С а т т а р о в. Но ведь грозил же!

С а т ы н с к и й. Что я буду делать на пенсии? Тоже сказал, на пенсию! А что я буду делать на пенсии? Сам выходи на пенсию! (Уходит.)

С а т т а р о в. Старая перечница! Ничего, доживем как-нибудь и до победы! А спицы и два мотка мулине… Другие пусть вяжут!.. Другие!

II.10

Служебный кабинет Байкова. Поздний вечер. Б а й к о в, С а л и к о в а и М у н и р З а р и п о в.

С а л и к о в а. Я бьюсь, как могу, Иннокентий Владимирович.

Б а й к о в (листая бумаги). Чего?

С а л и к о в а. Устала.

Б а й к о в. Все мы, брат, устали.

С а л и к о в а. Уже забыла, что я женщина.

Б а й к о в. Чего?

С а л и к о в а. Вы тоже устали. Себя не бережете. А люди этого не ценят. (Помолчав.) А мы… не такие уж крепкие. Нам надо беречь друг друга. Мы с вами одного поколения.

Б а й к о в. Хватила! (Подписавшись и отдавая бумаги.) У вас все?

С а л и к о в а. Ах да, влезла тут со своей лирикой… Но я ведь прихожу к вам только по делу. (Направляясь к двери.) А относительно положения на строительстве литейного комплекса вы абсолютно правы, Иннокентий Владимирович. Я разберусь.

Б а й к о в. Что?

С а л и к о в а (уходя). Я все поняла.

Б а й к о в (расхаживая по кабинету). Ты что морщишься? Написал?

М у н и р. Нет еще. Не люблю я ее.

Б а й к о в. Можно понять. Трудный возраст. А львицей была, красавицей… Царила!.. А сейчас — вот… В общем-то… деловой бабой была.

П о с е л е к т о р у. Иннокентий Владимирович, сын вас спрашивает, просит принять. Что ему сказать?

Б а й к о в. Сын?

П о с е л е к т о р у. Вадим.

Б а й к о в. Скажите, что для личных вопросов у него есть вечер и ночь. Пусть проваливает к чертовой матери! Так… (Муниру.) Пункт третий — в июле смонтировать и ввести в действие шесть передвижных бетонных заводов… Пока я по объектам ездил, Саттаров не звонил?

М у н и р. Нет.

Байков поднимает трубку, но, не набрав номера, кладет ее снова.

А все-таки подтолкнул он эти фундаменты, а, Иннокентий Владимирович? Дело, может, сдвинется?

Б а й к о в. Что? (Взрываясь.) Тебе, наверное, не у меня, а у него работать помощником надо! Я тоже, знаешь ли, действовал по своим каналам.

П о с е л е к т о р у. Иннокентий Владимирович, ваш сын очень просит принять его.

Б а й к о в (после паузы). Ладно, пусти. (Муниру.) Давай прервемся, Мунир. Пошли кого-нибудь за крюшоном. Духота.

Помощник уходит. Выпотрошенный, вконец уставший Байков сидит, подпирая лоб ладонями. Появляется В а д и м Б а й к о в.

Ну? (Снова поднимает трубку и снова кладет ее.)

В а д и м. Почему такой приказ? Я сейчас из прокуратуры, со следователем разговаривал.

Б а й к о в. Ну?

В а д и м. Несколько дней я не могу с тобой встретиться.

Б а й к о в. Каяться пришел? Совесть заговорила? Подонок!

В а д и м. Почему каяться?

Б а й к о в. Товарища предал. Свою вину на другого решил свалить, пользуясь обстоятельствами?

В а д и м. Какими обстоятельствами? Какими? Я же говорил, я же давал показания, что виноват только я! Кто тебя просил давить на эту сволочь из отдела техники безопасности? Зачем ты подписал такой приказ?

Б а й к о в. Приказ появился на основании результатов расследования несчастного случая. Я читал твои показания, где ты отрицал свою вину. Больше того, упорно и довольно ловко топил своего прораба.

В а д и м. Я? Я топил прораба?

Б а й к о в. А кто? Я, что ли? Каяться пришел? (Бьет его по лицу.) Думаешь, я тебе здесь тепличную обстановку буду создавать? Вон! Вон отсюда!

В а д и м (не защищаясь). Я не отрицал своей вины! Я не сваливал все на другого! Я не давал… Не давал… таких показаний! Я никого не топил!

Б а й к о в. Что?.. Что же, эта Саликова по собственной инициативе, что ли?.. Почувствовала, что заменить ее хочу, решила подстраховаться, сделать мне подарочек?

Молчание.

В а д и м. Суда, отец, я не боюсь. За карьеру свою блестящую тоже не дрожу.

Б а й к о в. Если все, что ты сказал, соответствует действительности, Саликова будет уволена и пойдет под суд. По другой статье. Не по той, по которой пойдешь ты.

В а д и м. Ты прораба, ты — Гараева… Я за этим пришел.

Б а й к о в. Прораба твоего я восстановлю на работу. (Обнимая сына.) Прости. (Подталкивая его к двери.) Ну, в общем, ладно, иди. Некогда мне сейчас. Иди! Все! Все! Черт бы вас всех побрал!

В а д и м (направляясь к двери). А все-таки нам, отец, на одной стройке работать не надо было.

Б а й к о в. Ступай, ступай.

В а д и м. Мне надоело жить на процентах с твоего имени! Может, я уже давно сам по себе Байков и мне уже пора свои проценты делать?!

Б а й к о в. Я хотел, чтобы ты настоящим человеком стал, потому и сунул тебя в самое пекло, на самый пик. Тебе продолжать. Вам всем.

В а д и м. Ты сделал меня сразу начальником участка! А ты хоть раз поговорил со мной, ты выяснил: трудно мне или нет? Мы с тобой, отец, шесть лет, пока я учился, ни разу не поговорили по-человечески. И даже здесь. И даже когда случилось все это!

Б а й к о в. Ах, по-человечески!.. А со мной кто-нибудь когда-нибудь говорит по-человечески? Я — должность, мальчик ты мой! Я номенклатурная единица. Я живу и мыслю не как человек, а как номенклатурная единица. Я не имею права даже говорить сейчас с тобой! Да, да, тратить на тебя время, на тебя — сына. Ты думаешь, меня волнуют сейчас все эти твои неприятности? Ты полагаешь, я о них думаю, что ли? Ничего подобного. Я сейчас думаю о новых фундаментах. И о том, что стройке пора выходить на рубеж освоения миллиона рублей в сутки! И о полугодовом отчете перед министерством! Вот о чем я думаю! Вот когда на пенсию выгонят меня, взашей выгонят, тогда и поговорим по-человечески!

В а д и м. Так вот, пока на пенсию тебя не выгнали, я хочу тебе сказать, отец. Зачем тебе нужно лезть во все мелочи? Что ты, людям, что ли, не доверяешь? Ты вспомни, приехал на стройку, на участок ко мне на две минуты — то да се, чего у тебя второй экскаватор? — суй его в котлован!..

Б а й к о в. Ну и что?

В а д и м. Я и сунул. Продолжать… А — куда продолжать? Что продолжать?

Б а й к о в. Погоди, погоди… Так что же ты это? Ты — на меня?.. Я приказал тебе форсировать работу! Форсировать, а не подставлять людей под глыбы земли! Пижон!

В а д и м. Ты меня не понял. Ты ведь начальник всего строительства. А мыслишь иногда на уровне начальника СМУ! У тебя у самого — сотни этих самых СМУ… Порой обидно, отец. Ты на уровне начальника самого паршивого СМУ… иногда мыслишь!

Б а й к о в. Самого паршивого, говоришь?

В а д и м. Я ведь все газетные статьи о тебе собирал. Все журнальные вырезки, все очерки о тебе у меня есть. Если хочешь начистоту, отец, я и в строительный пошел, потому что ты… потому что мечтал быть рядом с тобой! Не около, а рядом!

Б а й к о в. На уровне самого паршивого, значит? Может быть, и так… Я не знал, что эта стройка будет слишком большой для меня. Я думал, что она будет моей лебединой песней. У меня нет ничего в жизни, кроме работы. У меня нет города, который я бы назвал родным, потому что я живу везде. Нет дома, в котором я бы знал, что умру там. Вы, семья?.. Так!.. Я остался для вас чужим, потому что совсем не видел вас… Всю свою жизнь целиком, без остатка я отдал стройкам! Я не мыслю себя вне, вне… профессии! Я ведь исчерпываюсь своей профессией!.. Знаешь, Вилюй, Ангара, Балхашстрой, Асуан… Но тогда все было проще. Легче. Понятнее.

В а д и м. Ты это лучше все Саттарову скажи!.. Ему! И вместе с ним работай! Вместо того чтобы звонить!

Б а й к о в. Погоди, погоди! Я не понимаю, а при чем тут Саттаров?!

В а д и м. Я был тогда дома, я слышал…

Б а й к о в. Нет, я не могу понять, Саттаров-то здесь при чем? Ты думаешь, я буду благодарен ему за его благотворительность? За то, что он снял вопрос о моей отставке, благодарить его буду? Я не выношу никакой благотворительности! Землю из-под ног вынуть хочет? Дал шанс на победу, на жизнь, но отнял веру в себя! Ненавижу! Я ненавижу его и не выношу!

В а д и м. Не кипятись, отец! Пойми! Он часть твоей ноши взял на себя.

Б а й к о в. Что?! Какой ноши? Что ты чирикаешь! Господи! Вот я!.. Я медленно, мучительно медленно вытесал себя из ничего. Я прошел все ступени, не минуя ни одной! Я честно их прошел, зарабатывал каждую своим горбом! Всей своей волей, всей жизнью своей я себя сделал тем, что я есть! Господи, мною столько построено, а он что построил? Саттаров-то твой? Ты скажи мне? Он что построил?

В а д и м. Успокойся.

Б а й к о в. Нет, нет! Он что построил? Чего же ты мне тычешь тогда в нос Саттаровым? Зачем ты мне им тычешь? Это строительство мне доверили. Мне!.. На меня понадеялись!.. Почему же он сильнее? Почему?!

В а д и м. Успокойся, отец, у тебя все получится. Ты только пойми, что тебе нельзя одному. Нельзя.

Г о л о с п о с е л е к т о р у. Иннокентий Владимирович?

Б а й к о в. Да, Надя, да!

Г о л о с п о с е л е к т о р у. Возьмите трубку. Саттаров вас… ищет.

В а д и м. Я пойду, отец. (Уходит.)

Б а й к о в. Да, Гайнан Салимович!.. Да… Да… Понятно. Когда? В три? Ну хорошо. Буду. Буду… (Бросает трубку.) Почему же он сильнее?! Почему?!

II.11

Полигон. Снова, как в начале, — грубая, физическая жизнь земли, с трудом подчиняющаяся человеку. С а т т а р о в и С а т ы н с к и й.

С а т ы н с к и й. Гайнан Салимович, пожалуйста, пожалуйста! Все свои другие дела… куда-нибудь их, куда-нибудь! Пожалуйста, не опаздывайте! Госкомиссия в другом составе приехала, а вдруг?!

С а т т а р о в. Держи хвост пистолетом и будь здоров. Не опоздаю.

Расходятся. Тут же появляются А ш о т и В и к т о р.

В и к т о р. Ну что тебе, что?

А ш о т. Что ты привез мне опять третьи этажи? Мне первый этаж нужен! Понимаешь, первый!

В и к т о р. Ой, да отстань ты от меня! Отстань, ради Христа!

А ш о т. А что мне делать с этими панелями? Зачем они мне?

В и к т о р. Ну, что мне дают, то я и везу! Виноват я, что ли? Им нужно площадки освободить, на ЖБИ, вот они и дают что попало.

А ш о т. Слушай, ты езжай к Геворгяну, завали ему контору этими панелями, пожалуйста! Скажи ему, что он олух, пожалуйста!

В и к т о р. Уйди, не до тебя сейчас… Ну, послать тебя, да? Далеко послать? Дружок мой лучший, Юрка, женится, а ты со своими панелями!.. Чтоб они тебе в гробу приснились!

А ш о т. Юрка? Что ты говоришь, Юрка? Я тоже жениться буду.

Уходят навстречу свадебному шуму и смеху. Появляются З а х а р ы ч, пожилой мужчина, Т а и с и я с коляской и Р у ш а н ь я с самоваром в руках.

З а х а р ы ч. Здесь встретим. (Рушанье.) Ставь самовар.

Т а и с и я. Судьба, значит, такая. Кому полную чашку, а кому — на донышке. Хоть погляжу!

З а х а р ы ч. Терпи, мать. Плюнь мне в глаза, если полную чашку тебе жизнь еще не нальет. (Глядя на самовар.) А хочешь, те… самовар подарю? От себя? Так сказать, лично?

Т а и с и я. Зачем самовар?

З а х а р ы ч. Ха!.. (Растерянно.) Чай пить.

Т а и с и я. Я из чайника пью… чай!! Ох, блюдолюб!

Р у ш а н ь я. С самоваром, Тая, подкатывается, а? Обхохочешься!

З а х а р ы ч. Эх, вы!..

Вываливается свадьба. В центре — молодожены — Г а у х а р и Ю р к а. Тут же А л с у, Н ю р а, В е р а. Тут же уже и В и к т о р с вечной, словно приклеенной к его губам песней: «Зачем же Ваньку-то Морозова, ведь он ни в чем не виноват!..» Здесь же и А ш о т.

Ю р и й. Захарыч, пошли пить! Последний раз пью. Не разрешает!

Г а у х а р. Куда ты привел, тут грязь какая! Хорошо, ты в сапогах, а у меня туфли!

Н ю р а. Ничего, ничего! Юра, бери невесту на руки.

Г а у х а р. Ты что, с ума сошел? Ты что?

Р у ш а н ь я. Не урони, Юрка! Ой, сейчас уронит!

Г а у х а р. Ой, спасибо!

Ю р и й. А ты боялась!

З а х а р ы ч. Я сейчас речь скажу!

Н ю р а. Тихо, тихо, Захарыч говорить будет!

З а х а р ы ч (откашлявшись). Что мы видим сейчас? Мы видим большой электрический самовар. Этот самовар мы преподносим торжественно и интимно… тысячной паре новобрачных.

Н ю р а. А почему интимно?

Ю р и й. А потому что тысячная пара.

З а х а р ы ч. На его эмалированной поверхности…

Н ю р а. Никелированной, Захарыч!

З а х а р ы ч. Виноват, самовар никелированный. Да!.. Не перебивай! Я речь держу!.. Так вот, на его никелированной поверхности мы сейчас, товарищи, видим наши сияющие лица!

А ш о т. Говоришь и говоришь, у меня голова болит! Дай мне сказать. За сияние вашей трогательной любви!

Т а и с и я. А мне горько! Горько!

В с е. Горько!

Н ю р а (Захарычу). Нам с Веркой тоже надо по непьющему человеку и по самовару!

В е р а. Ой, Нюра, что уж ты?

С песней свадьба уходит. Только чуть задерживаются Алсу и Рушанья да «приклеенный» к Алсу Виктор. Все та же песня у него на губах: «Она по проволоке ходила, махала белою ногой, и страсть Морозова схватила своей безжалостной рукой».

А л с у. Ну, что ты все тянешь, тоску наводишь? Горько мне сейчас тоже, Витька! Горько!

В и к т о р (заметив Вадима). Вон он! Вон!.. Иди, иди тогда, если горько…

Появляется В а д и м.

В а д и м. Я думал, это твоя свадьба.

А л с у. Ты что?

В а д и м. Я бы, наверное, убил и тебя, и… себя.

А л с у. Я знаю все!.. Я не поверила тогда тебе. А потом… поняла, но думала, что уже поздно, что не вернуть. Я твоих глаз не видела тогда.

В и к т о р. Прощай, Алсу.

А л с у (недоуменно). Что?

В и к т о р. Прощай. Я, знаешь… я… уеду куда-нибудь! Земной шарик — он ведь большой! Потеряться можно. Прощай! «Зачем же Ваньку-то Морозова, ведь он ни в чем не виноват!.. Ему бы что-нибудь попроще, а он циркачку полюбил…» (Уходит.)

Р у ш а н ь я. Он уедет ведь?! Он — уедет!

А л с у. Ты? Ты его любишь?

Р у ш а н ь я. Да! Да! Да! (Бежит за Виктором.)

Тут же стремительно появляется С а т т а р о в, вслед за ним — и н ж е н е р.

И н ж е н е р. Товарищ Саттаров, товарищ Саттаров!.. Я прошу отпустить меня! В конце концов!..

С а т т а р о в. Бежать? Вы хорошо знаете, что без очистных сооружений не будет ни города, ни завода! И бежать?.. (Увидев Алсу.) А, гадалка! Не убежишь теперь, погадаешь? Жива? Рад. Привет, Вадим.

И н ж е н е р (непримиримо). Я добровольно сюда приехал. Добровольно и уеду! Я прошу вас, дайте указание, чтобы меня сняли с учета!

С а т т а р о в. Мы вас сначала из партии исключим, потом поезжайте куда хотите! На фронте дезертиров расстреливали. И мы будем… И мы железной метлой… будем выметать всех болтунов!.. Всех демагогов… для кого партбилет лишь орудие карьеры!..

Молчание.

И н ж е н е р. Что с вами?

С а т т а р о в. Иди, иди! Уезжай к чертовой матери, доброволец! С такими добровольцами…

А л с у. Вам плохо?

И н ж е н е р и В а д и м (перебивая друг друга). Я сейчас позвоню, сейчас! Надо позвонить. Будь с ним!.. (И уже издали.) Товарищ Байков, Саттарову плохо! Иннокентий Владимирович!.. Отец!

С а т т а р о в. Не успел…

А л с у. Что мне делать?.. Скажите! Сейчас, мой маленький! Сейчас! Потерпи! Потерпи, миленький. Вот здесь мы сядем. Все будет хорошо! Все будет очень хорошо!

С а т т а р о в. Ты мне нагадала правильно, гадалка. Правильно.

Появляется Б а й к о в.

Б а й к о в. Гайнан Салимович, ты что это? Что с тобой?

С а т т а р о в. Ничего. Сейчас все пройдет. Ничего.

Б а й к о в. Только не двигайся, не двигайся. Спокойненько! Сейчас неотложку вызывают. Ничего, ничего… Ничего! Полежишь недельки две, отлежишься. Все пройдет! Мы еще тут с тобой… знаешь!..

С а т т а р о в. Я в тебя очень верил, Иннокентий. Знай это, верил.

Б а й к о в. Ну что ты, что ты? Господи! Все только начинается. Мы еще вместе с тобой… тут такое состряпаем! Сейчас, сейчас неотложка будет. Дания Каримовна, Дания Каримовна, иди скорей! Сюда!

А х м а д у л л и н а (появившись). Гайнан!

С а т т а р о в. Жизнь, оказывается, так коротка. Ничего у нас с тобой… не вышло, Дания.

А х м а д у л л и н а. Ну что ты? Что ты!

С а т т а р о в. Прости… Наверное, был какой-то смысл в нашей жизни… Был…

А х м а д у л л и н а. Я тебя люблю, Гайнан. Я люблю тебя! Я люблю тебя!.. Что же делать? Помогите кто-нибудь! Помогите же, помогите! (И страшно, режуще, с ужасом.) Гай-на-ан!..

Женщина и ее любимый. А в снопе света — д е в у ш к а с телефонной трубкой.

Д е в у ш к а. Алло, алло! Мама, мамочка! Это я, я! Вот видишь, видишь, четыре тысячи километров, а слышно! Мамочка, знаешь, я скоро здесь буду шестнадцатиэтажные дома строить!.. Да нет, мамочка, нет! Что здесь со мной случится, одна, что ли! Здесь все другое, знаешь, все другое! Жизнь другая, люди! Я как ошалевшая все хожу… Что? Ошалевшая!..

И снова А х м а д у л л и н а, Б а й к о в, С а т ы н с к и й, Д у н а е в, А л с у, В а д и м, и н ж е н е р, Т а и с и я с коляской, З а х а р ы ч.

А х м а д у л л и н а. Что он сказал еще? Он ведь что-то сказал, что-то прошептал в последнюю минуту?

И н ж е н е р. Мы ругались. Я сказал, что мне надо ехать домой… Я…

С а т ы н с к и й. Не верю. Почему он, а не я! Я старше. И я что-то должен был ему сказать. И вот забыл. Что же я забыл?

А х м а д у л л и н а. Тогда я не понимала, а сейчас вспоминаю!.. Он знал, он знал, что он обречен!.. Знал!

Д у н а е в. Знал?

А х м а д у л л и н а. Да. Да!..

Б а й к о в. Он был сильнее… Сильнее!..

А л с у (задумчиво).

Широченное поле. Раздолье. Необъятное чистое поле. Скачет по полю жеребенок. Ни тревог, ни забот, ни горя Лошадиный не знает ребенок…

1972

ОХОТА К УМНОЖЕНИЮ

Трагедия

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

А р с л а н о в.

А з г а р.

Г а р и ф.

Н а и л я.

Р а ш и д а Г а л е е в н а.

Р а з у м о в с к и й.

Л и н а.

К а л г а н о в.

Р у с т е м А х м е т о в и ч.

Г а й ш и н.

П о п о в.

Ж у р н а л и с т к а.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I.1

Гостиная в квартире профессора Арсланова. А р с л а н о в и его сын Г а р и ф.

Г а р и ф (лежа на тахте). Тогда повезло крупно. В жилу попал.

А р с л а н о в (сидя в глубоком кресле). В жилу… Когда-то я тоже попал в жилу. И вот — жизнь прошла. М-да!

Г а р и ф. Деньги есть. Титулы, звания есть. Но я еще молод. Сил до черта. Хочу двинуть в Восточную Сибирь. Здесь я исчерпал все. Жить на проценты?.. Сейчас обо мне по инерции еще шумят… Да, а как селедочка сосьвинская? Специально к твоему юбилею выловлена!

А р с л а н о в. Бочоночек не тронутый. Сегодня на стол выставим. Заходил сюда какой-то молодой человек.

Г а р и ф. Специально в командировку его послал. Такими бочоночками, отец, да еще слабосоленым муксуном я, знаешь, иногда бреши в лимитах на фондированные материалы пробиваю. Вместо визитной карточки они у меня.

А р с л а н о в. А жизнь прошла… Быстро…

Г а р и ф. Гостиницу-профилакторий сейчас строю: шик-модерн! Очутился в Москве. Попался на глаза деревообделочный комбинат. Захожу. Так и так, из Сибири, нефтяник. Из глуши, нужду в красном дереве имею для отделки интерьера. Отвечают: лимитов нет, фондов нет. Ну нет так нет. Я — телеграмму. Вертолетом три бочонка рыбного деликатеса срочно доставляют в Тюмень, затем рейсовым самолетом — в Москву. А комбинат уже грузит вагон сверхдефицитной древесины. Да еще всякую мелочь в придачу. (С удовольствием потянувшись.) Давно дома не был. Хорошо!

А р с л а н о в. Хорошо, что прилетел. Здоровьем брызжешь — хорошо. Я ждал тебя, когда отец умер. Тяжело было тогда. Почему-то очень тяжело.

Телефонный звонок.

Г а р и ф. Опять поздравления. Замучают!

А р с л а н о в (взяв трубку). Да, да, дорогой… Спасибо, спасибо. Нет, торжественное заседание ученого совета, кажется, через три дня. Сегодня просто день рождения… В узком семейном кругу. Да, да, очень мило, тронут… Жду в семь… Да.

Г а р и ф. Не мог тогда прилететь. Всесоюзное совещание было. По быту. Со всей страны геологи съехались смотреть, какой я поселок в тайге отгрохал…

Телефонный звонок.

Что они там, взбесились?

А р с л а н о в (берет трубку, сразу же кладет на рычаг; направляется к книжному шкафу, что-то там ищет). Он шел в пятницу в мечеть, упал, и… «Скорая помощь» подобрала.

Г а р и ф. Он же никогда не ходил в мечеть.

А р с л а н о в. Стал в последнее время компрометировать меня, так сказать. Вот!.. Коран его. Ночью приезжаю в больницу — он уже мертвый. Лежит покрытый простыней. В руках — вот этот коран… В последние дни все с собой носил. С ним и в больницу попал.

Г а р и ф. Ну?

А р с л а н о в. Видно, как застали смертные судороги, так коран и остался в руках. Насилу высвободил из пальцев, вырвал почти… Гляжу… на раскрытой странице ногтем отчеркнута сто вторая сура. «Охота к умножению».

Г а р и ф. Ну и что? Ничего не понимаю.

А р с л а н о в. Что-то он хотел этой сурой сказать мне! (Читает.) «Увлекла тебя охота к умножению, пока не навестил ты могилы. Так нет же, ты узнаешь. Потом, нет же, ты узнаешь. Если бы ты знал знанием достоверности… Ты непременно увидишь огонь. Потом непременно ты увидишь его оком достоверности… Потом ты будешь спрошен в тот день о наслаждении».

Г а р и ф. Стареешь, что ли, отец? Или измотался с этими своими юбилеями? Ищешь смысл в дурацком наборе фраз!

А р с л а н о в. Отец, видно, знал, что не увидит меня перед смертью! Не увидит никого!.. И вот свое слово оставил… Что я должен узнать? «Пока не навестил ты могилы…» Ну, навестил! Не один раз уже на могиле его побывал!

Г а р и ф. Настроение у тебя… Ты давай ванну прими пока. Отдохни.

А р с л а н о в. Видно, не мог простить… Он всю жизнь сомневался! Не простил.

Г а р и ф. Чего?

А р с л а н о в (словно очнувшись). Да, да, нервы. Переволновался. Трудно все время держаться, Гариф. Предчувствие какое-то…

Телефонный звонок.

Принеси эту… штуку. (Берет трубку.) Да!.. А, Аркадий Семенович!.. Тронут, тронут. Не пробился даже, хе-хе! Да, облепили… Спасибо, спасибо. (Бросает трубку.) Поздравляют! Если бы им нужен был я! Нужны мои чины, звания, титулы… А у себя дома — голые мы! Голенькие, когда наедине с собой!..

Г а р и ф. Ладно, отец, полежи до гостей. Телефон я унесу. Погрузись в нирвану… Что-то нашего следователя не видно, черт его дери! Не изменился? Все такой же сухарь?

А р с л а н о в. Не знаю, не знаю… Тебя я тоже не узнаю… Сухарь… Впрочем… Пусть коньяку еще прикупит по дороге, позвони.

Входит Р а ш и д а Г а л е е в н а.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Корреспондент из газеты.

А р с л а н о в (безразлично). Корреспондент? Я устал, Рашида. (Взорвавшись.) Могу я хоть в день своего рождения устать или нет?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Ты же сам назначил ей это время. Водишь за нос. Неприлично.

А р с л а н о в. Ну, извинись как-нибудь. (Взглянув на часы.) Скажи, что болен.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Ты как капризный ребенок! Зачем же ты тогда кокетничал с ней по телефону?

А р с л а н о в. Настроение было такое! Сейчас у меня другое настроение. Некокетливое! (Гарифу.) Видишь, как твоя мачеха с твоим отцом обращается?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Ты ничего не скрываешь от меня?

А р с л а н о в (обнимая ее). Когда ты поседела? Ты, оказывается, седая уже? (Гарифу.) Дай мне… Закурить дай…

Г а р и ф. Прессу надо любить, отец. Реклама никогда не помешает. У меня в поселке восемь футбольных команд, несколько хоккейных. (С усмешкой.) Всех своих буровиков футболистами сделал. Финал областного первенства у себя провожу иногда. Мелочь вроде бы, чепуха — а все равно вокруг имени определенный климат создается. И дела легче проворачиваются.

А р с л а н о в. Всякие банальности говорить?.. (Поморщившись, машет рукой.) Ну, проси, проси!..

Рашида Галеевна с Гарифом выходят из комнаты. Потом она возвращается с ж у р н а л и с т к о й.

(Радушно.) Очень рад, очень! Наконец-то мы с вами встретились. Дела, понимаете, спешка, суета сует… Прошу в кресло. (Широким жестом придвигает пепельницу.) Сигареты? Виноват… Рашида, чего-нибудь горяченького… Чаю или кофе. (Взглянув на собеседницу.) Ну, что? О чем будем говорить? «Не торопитесь! Величайшие тайны натуры близки нам, и простота находит их скорее, нежели высокомерие!» Вместо эпиграфа к нашему интервью! Подойдет?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. А может, на самом деле отложить разговор? Мансур? (Журналистке.) Вы извините меня…

А р с л а н о в. Ничего, Рашида, не беспокойся.

Рашида Галеевна выходит.

Ж у р н а л и с т к а. А чьи это слова?

А р с л а н о в. Слова? Какие слова?.. А-а, был такой чудак француз. В восемнадцатом веке. Хотите посмотреть? (Ставит на полку коран, достает другую книгу, листает.) Можно сказать, первый популяризатор науки. Вот… (Читает.) «Счастлив тот, кто знает буквы, коими натура написана; еще счастливее, кто их складывать может; пресчастливейший тот, кто умеет читать ее». (Захлопывает книгу.)

Ж у р н а л и с т к а. Вы, я вижу, находка для журналистов. Обычно из людей слова клещами вытягиваешь.

А р с л а н о в. И что — клещи с собой носите?

Ж у р н а л и с т к а. Да. (С улыбкой.) Во-первых, Мансур Исмагилович, от лица редакции хочу поздравить вас с присвоением высокого звания…

А р с л а н о в (машинально). Тронут, очень тронут. (Живо.) А вот и кофе!

Появляется Р а ш и д а Г а л е е в н а с подносом. Затем уходит.

Ж у р н а л и с т к а (после паузы). Давайте вместе с вами вспомним для начала все ваши титулы, звания и должности.

А р с л а н о в (удивленно). Для чего?

Ж у р н а л и с т к а. Но это же все говорит о круге ваших забот, обязанностей. Мне для преамбулы нужно. Для врубки в интервью. Итак: профессор, доктор биологических наук, член-корреспондент Академии наук…

А р с л а н о в. Если вам это нужно… Ну, пишите… Заслуженный деятель науки…

Ж у р н а л и с т к а (записывая). Сегодня, значит, вам присвоено еще одно высокое звание. Кроме того, вы директор института генетики…

А р с л а н о в. Да-да…

Ж у р н а л и с т к а. Затем вы — член общества… Французского биологического общества, да?.. И почетный член Антропологического института Великобритании, так ведь?

А р с л а н о в. Этих бирок на мне около пятнадцати. Жену лучше спросите! Она у меня вроде домашнего секретаря и лучше знает обо всем. Рашида! Впрочем, может, достаточно?

Ж у р н а л и с т к а. Конечно, конечно. Мне хотелось бы, Мансур Исмагилович, чтобы в интервью были затронуты проблемы не только лично вашей, столь модной теперь специальности. Любопытно узнать мнение такого крупного ученого, как вы, вообще о современной науке и ее перспективах.

А р с л а н о в. О перспективах? Пишете. (С усмешкой.) Они ошеломляющи!

Ж у р н а л и с т к а. Только, пожалуйста, не очень быстро.

А р с л а н о в. Сейчас в науке так много горячих мест, что даже трудно отдать предпочтение чему-то одному. Что есть, например, высшая задача искусства? Оно в той мере велико и значительно, в какой позволяет обогатить человеческую душу имитацией страдания. Очищение страданием не только через красоту, но и через безобразие. А наука? Она занимается поисками имитации истины… Я изъясняюсь достаточно популярно?

Ж у р н а л и с т к а. Извините, но это не совсем… Мне бы…

А р с л а н о в. Да, да! Конечно же безобразие, имитация истины! Какое у вас безошибочное, выверенное чутье!..

Ж у р н а л и с т к а. Извините… Извините, а если остановиться на вашей специальности?

А р с л а н о в. На моей специальности? Научная дисциплина, которую я представляю, мой молодой, всезнающий друг, прошла путь, отнюдь не усеянный розами. Роз не было. Не было совсем! Не было!

На крик вбегают Р а ш и д а Г а л е е в н а и Г а р и ф.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Что? Что с тобой?

А р с л а н о в (ровно). Я говорю, что не было роз. А что?

Р а ш и д а Г а л е е в н а (журналистке). Выпейте кофе, пожалуйста. Пойдем, Гариф.

А р с л а н о в. Она мне не жена! Она меня даже не ревнует! Она меня совершенно не ревнует к вам!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Не смущайтесь…

Г а р и ф. Ну, отец…

Уходят.

Ж у р н а л и с т к а. Мансур Исмагилович…

А р с л а н о в. Что?

Ж у р н а л и с т к а. Мне бы хотелось, чтобы в нашем интервью были затронуты проблемы…

А р с л а н о в. Какие еще проблемы?.. Давайте все же отложим этот разговор, а? Рад был познакомиться. Польщен вниманием газеты.

Ж у р н а л и с т к а. Но мы же только начали… Я ничего еще не записала. А материал идет в номер.

А р с л а н о в. Но вы же журналистка. Вы же умеете все это… художественно изобразить. Почему обязательно в форме интервью?.. Ну, что там? Пожалуйста: создана оригинальная научная школа, работает большой слаженный коллектив, хорошо работает… Поговорите с моими заместителями… Ну, и — прошу завтра в институт. Посмотрим, завизируем.

Ж у р н а л и с т к а. Материал идет в номер. Пожалуйста! (Хватаясь за соломинку.) Ваш первый научный результат? Когда вы в первый раз почувствовали себя ученым, поверили в свои силы?

А р с л а н о в. Один мой знакомый — зимой мы на Волгу рыбачить вместе ходим, — так вот он однажды представлял, как я творю. А именно: сную по кабинету, беспрерывно курю, то и дело хватаюсь за голову и другие части тела. Насмотрелся подобных мук творчества в кинофильмах! А жизнь проще и сложнее. Большую часть времени я провожу на всяческих заседаниях. Не для прессы? Хорошо. Для прессы мы вот что запишем… Записывайте! Творчество — это труд! Труд, растянутый на годы и десятилетия. И — редкие или частые озарения, которые приходят совершенно необъяснимо… Первое озарение я помню, конечно. Но это опять же не для прессы, мой молодой и опытный друг. Неприличный случай! Поэтому… давайте придумаем что-нибудь банальное… Да! Пишите. Решая важные народнохозяйственные задачи, коллектив института проводит целый ряд исследований… Целый ряд!..

I.2

Один из кабинетов областной прокуратуры. А з г а р А р с л а н о в и Р а з у м о в с к и й.

А з г а р (у телефона). Чего не хватает? Куплю, куплю, конечно. Да нет нигде армянского. Этот есть, как его… Какой еще блат? Как там отец? Да приду, приду. Лина знает, мы вместе… Всего! (Кладет трубку.)

Р а з у м о в с к и й. Семейный праздник, Азгар?

А з г а р. Продолжим, Николай Семенович. Как вы, следователь с немалым опытом?..

Р а з у м о в с к и й (перебивая). Ты стал мне «выкать», потому что нас разделяет этот стол?

А з г а р. Не будем выяснять, что нас отделяет и что сближает.

Р а з у м о в с к и й. «Вопросы здесь задаю только я!» Так, что ли?

А з г а р. Именно так.

Р а з у м о в с к и й. Меняются же люди.

А з г а р. Я вызвал вас на допрос.

Р а з у м о в с к и й. Я чувствую, что на допрос. Я это очень хорошо чувствую!

А з г а р. Вот и прекрасно. Меня интересует такая ничтожная деталь… Почему все-таки вы, опытный следователь, остановились тогда, семь лет назад, на довольно зыбкой версии о самоубийстве?.. Хотя факты говорили явно об ином.

Р а з у м о в с к и й. Я и сейчас убежден, что имел место факт самоубийства! И сейчас!

А з г а р (записывая показания). А вот эксперты, которые помогли вам прийти к такому выводу, уже не убеждены.

Р а з у м о в с к и й. Под монастырь задумал меня подвести? Ты что? Мы же вместе учились!

А з г а р. Отвечайте на вопросы, Николай Семенович.

Р а з у м о в с к и й (с апломбом, резко). Я могу лишь повторить то, что описано в протоколе осмотра! Ничего нового я вам не скажу. Там все описано совершенно точно.

А з г а р. Вы осматривали другие комнаты в квартире Ватагиных?

Р а з у м о в с к и й. Да.

А з г а р. Почему же это не зафиксировано в протоколе?

Р а з у м о в с к и й. Значит, там не было ничего интересного.

А з г а р. А что? Вы должны описывать место происшествия только тогда, когда там наблюдается что-то интересное?.. За годы работы вам много раз приходилось выезжать на место происшествия?

Р а з у м о в с к и й (с ненавистью). Вы бы поработали в районе!

А з г а р. Я работал и в районе. Я спрашиваю, много ли раз приходилось вам выезжать на место происшествия?

Р а з у м о в с к и й. Выезжал много.

А з г а р. Почему же у вас такое некачественное описание места происшествия?

Р а з у м о в с к и й. Вы считаете некачественным. Я считаю качественным. У каждого свой стиль в работе.

А з г а р. Стиль может быть разным, закон один. Почему вы не сняли отпечатки пальцев с малокалиберной винтовки?

Р а з у м о в с к и й. Ошибка… Это была моя ошибка. Винтовка успела побывать в руках у многих.

А з г а р. Откуда вам это стало известно?

Р а з у м о в с к и й. Не помню.

А з г а р. Не помните. Может быть, в таком случае, вспомните, почему Ватагин-старший не был вами допрошен?

Р а з у м о в с к и й. Из его объяснений ничего вразумительного для дела взять было нельзя.

А з г а р. Своеобразный у вас метод. Не допрашиваете свидетеля, может быть и участника убийства, только потому, что он ничего хорошего не дает по делу. Вас никто не просил прекратить расследование?

Р а з у м о в с к и й. Вы что?!

А з г а р. Отец убийцы был в то время начальником районной ГАИ. Какие у вас были с ним отношения?

Р а з у м о в с к и й. Чисто служебные отношения!

А з г а р. Хорошо. Я зачитаю вам показания свидетеля, бывшего работника милиции Слесаренко. (Читает.) «Когда я вошел в кабинет начальника ГАИ, Ватагин плакал, вытирая слезы. Разумовский же ходил по кабинету взад-вперед. (Окидывает взглядом Разумовского, шагающего по кабинету; тот останавливается.) Затем Разумовский сказал: «Ладно, Василий Сергеевич, не расстраивайтесь, все будет в полном порядке». Заместитель начальника райотдела милиции Калганов тоже добавил: «Иди, отдыхай. Если Разумовский сказал, значит, все будет в ажуре». Вспоминаете такой разговор?

Р а з у м о в с к и й (после паузы). Я не помню такого разговора. Не помню! Если бы он и был!.. Я просто успокаивал человека. Попал в беду человек, и я успокаивал! Не знаю, как бы вы вели себя, если бы у вашего коллеги по работе случилось несчастье. Эти слова никак не могли относиться к уголовному делу!

А з г а р (закуривая). Понятно.

Р а з у м о в с к и й. Впрочем, я не помню такого разговора! Слесаренко оклеветал всех. Его уволили — он и клевещет.

А з г а р (ровно, сухо). Ладно, хватит на сегодня. Подпишите протокол и можете идти.

Р а з у м о в с к и й (подписывая каждую страницу протокола). Вот здесь только я не могу подписаться. Под этими словами…

А з г а р. Какими словами?

Р а з у м о в с к и й. Относительно разговора… «Если и имелся разговор, то я просто успокаивал человека». Я припоминаю: такого разговора вообще не было!

А з г а р. Хотите очную ставку?

Р а з у м о в с к и й (помедлив, подписывается). Может, впрочем, он и был, этот разговор. Но я категорически утверждаю, что просто успокаивал человека.

А з г а р. Да, да. Конечно. (Встает из-за стола.)

Р а з у м о в с к и й. Все, Азгар Мансурович?

А з г а р (подписывая повестку). Завтра к пяти.

Р а з у м о в с к и й. Доказать недоказуемое хочешь! Нет, дорогой, за случайные ошибки не судят! Служебного преступления здесь не было!

А з г а р. Случайные?

Р а з у м о в с к и й. Не выйдет у тебя ничего! Не выйдет.

Звонок телефона.

А з г а р. Да, да. Я. Ты, Лина?

Р а з у м о в с к и й (уже у двери). Все такой же? Принципиален, как первоклассник? Дважды два четыре, да? А в жизни…

А з г а р (в трубку). Подожди. (Кладет трубку на стол.) Ну, и что же происходит в жизни?

Р а з у м о в с к и й. Конечно, я послабей… Я, так сказать, сгибаюсь! Но зато такие, как ты… Такие, как ты, ломаются! Хребет себе сломать хочешь?

А з г а р (выдвинув ящик стола и бросив на стол письмо). Ваша работа? Анонимки эти, с угрозами?

Р а з у м о в с к и й. Ты мне чужое добро не приклеивай!

А з г а р (вновь смахнув письмо в стол и задвинув ящик). Завтра к пяти.

Р а з у м о в с к и й. Всего доброго! Всего самого доброго! Но учти, карьеры на нас не построишь. Не тот фундамент. Как бы наоборот не вышло! (Уходит, резко захлопнув дверь.)

А з г а р (постояв и не сразу беря трубку). Да… Нет, никто не кричал. Что ты?.. Работаю просто… Да… Приходи, и вместе — к отцу. Ты что-нибудь купила? Да нет же, никто не кричал! Ладно! Жду!

Входит начальник следственного отдела П о п о в.

П о п о в. Ну, как дела?

А з г а р. Много еще темного. Хотя кое-что и прояснилось.

П о п о в. Ну, ну. (Листает протокол допроса.) Небогато пока.

А з г а р. Кое-что есть.

П о п о в. Кое-что и есть кое-что. Срок следствия на исходе. Надо перед генеральным прокурором возбуждать ходатайство о продлении. Пиши бумагу.

А з г а р. Хорошо. Иван Кузьмич, я хочу сегодня пораньше уйти. У отца день рождения.

П о п о в. Ну, ну. Ходатайство завтра мне на стол. (Уходит.)

Азгар начинает убирать со стола бумаги. Входит архивариус прокуратуры Р у с т е м А х м е т о в и ч — пожилой мужчина. В руках у него — папка.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Как делишки, Азгар? Есть что-нибудь подымить?

А з г а р. Что-то ты, Рустем Ахметович, ласкательные, уменьшительные суффиксы любишь?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Искурился весь, а душа… просит. Вот и ласкательные суффиксы.

А з г а р (придвигая сигареты). Кури.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Ну и как? Раскололся?

А з г а р. Кто?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Я про этого следователя. Про Разумовского.

А з г а р. Возьми сигареты. (После паузы.) Не та публика, чтобы в стриптиз быстро играть.

Р у с т е м А х м е т о в и ч (закуривая). Народ тертый, что и говорить… Сонька замуж вышла, совсем один остался. Скучно дома, пусто. Как сыч, сижу каждый вечер у телевизора. Может, Азгар, по рюмашечке после работы, а? По дороге? День рождения у меня сегодня.

А з г а р. Поздравляю. У отца сегодня тоже день рождения. Черт, коньяк еще надо купить! У кого бы занять рублей сорок до завтра?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Это можно. Я профвзносы сегодня собирал. Взносы растрясти можно.

А з г а р (усмехаясь). Взносы? Зачем?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (направляется к двери). Опять, значит, у телевизора одному с рюмашечкой сидеть. (Останавливаясь.) Да, совсем забыл! Дельце ведь тебе старинное, архивное принес! Может, заинтересует?

А з г а р (запирая сейф и не глядя на Рустема Ахметовича). На кой она мне черт, пыль твоя архивная?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. В познавательном смысле… По-моему, тоже убийство, инсценированное под самоубийство. Срок давности только похлеще… И вообще в старых делах какой-то аромат есть.

А з г а р. Что это тебя так старые дела интересуют?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Просто в руки попало, когда всякий бумажный хлам списывали. Поглядел — любопытным показалось. И не сжег. Думаю, пусть полежит еще. А вчера полез на стремянку, а папка с полки — на голову! Стряхнул пыль: она. (Смеется.) Ну, думаю, отдам тебе — для расширения кругозора. Ароматное дело.

А з г а р (беря дело). Ты, я вижу, уже прикладывался?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (весело). Тут, наискосок, недалеко!..

А з г а р (листая бумаги). А что это?.. Начала нет, титульного листа нет… (Бросает.) Зачем оно мне?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Я и говорю, выкинуть давно пора. Старье. Кстати, про однофамильца твоего.

А з г а р. Мне бы в своем деле разобраться.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Вот и я говорю. Удивился даже. Полностью идентично с тем делом, которое ты ведешь сейчас. Ничего не докажешь, конечно, к ответственности никого не привлечешь, срок давности истек, но, думаю, в познавательном смысле…

А з г а р (снова тянется за папкой). У меня своей пыли, своих бумаг…

Входит Л и н а.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Линочка, здравствуйте! Вот, развлекаю вашего супруга.

Л и н а. Добрый день. Моего супруга развлечь трудно…

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Серьезность — это достоинство, Линочка. Достоинство. (Азгару.) Так я деньжонки занесу?

А з г а р. Не надо… (Листая дело и остановившись взглядом на одной из страниц.) Ну, оставь дело, пусть полежит.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Если заинтересует?.. Так сказать, в познавательном смысле!.. До свидания, Линочка. У вас сегодня семейный праздник. Торжества! Желаю приятно провести время. (Уходит.)

Л и н а. Ты освободился? Пойдем?

А з г а р (перебирая страницы дела). Да. Сейчас. Хотел еще посидеть. Ты слишком быстро… пришла.

Л и н а. Опять кого-то допрашивать? Господи!

А з г а р. Да нет.

Л и н а. Я прическу сделала.

А з г а р (не глядя на нее). Да, да.

Л и н а. Мне идет?

А з г а р. Ага.

Л и н а. И вот — часы купила… Смотри, какой циферблат. И еще шарф. Понравится отцу?

А з г а р (не глядя). Да.

Л и н а. В парикмахерской такая очередь. Я тебе оттуда звонила. У меня там Клавка, одноклассница, работает… Ты даже не видишь, что у меня новое платье!

А з г а р. Ничего вроде, красивое. Оно красивое потому, что ты сама… красивая.

Л и н а. Это же я для тебя все!

А з г а р (взглянув на нее). Спасибо, если для меня. Но у меня дома рубашки нестираные.

Л и н а (резко). Ты не любишь меня! Почему ты такой сухой, такой…

А з г а р. Ну, я пошутил… Ну, не умею, видно. Не получается. (Оправдываясь.) Опять не то сказал? (Снова листая дело.) Вообще-то любопытное дело… Сколько это было лет назад? Стихи…

Л и н а. Какие еще стихи? Пойдем!

А з г а р. Сейчас. Сейчас…

Молчание.

(Листая записную книжку, вынутую из дела.) Вот, слушай! «Как утра хороши, их приход необычен и светел. Как мне хочется жить, потому что живешь ты на свете! Это времени вой или шепот задумчивых кленов… Я как будто с тобой прохожу по земле обновленной…»

Л и н а. Что это за стихи? Откуда они?

А з г а р. Ты слушай! «И в каком бы краю, как бы близко — далеко ты ни был, я всегда узнаю это синее-синее небо, блеск грозовых атак и улыбку чистую неба… Я люблю тебя так, что не надо ответа. Мне поют о тебе даже камни. О тебе даже грусть никому ни за что не отдам я, и любви этой знак — быть взыскательней, лучше и выше. Я люблю тебя так… Нет, я просто люблю тебя, слышишь?»

Л и н а. Искренне. Не профессионально, конечно.

А з г а р. При чем здесь профессионально или непрофессионально!.. Это стихи о любви. Женщина, написавшая их, любила…

Л и н а. Ты все время мучаешь меня и себя. Я же люблю тебя!

А з г а р (после паузы). Стихи написаны за полгода до смерти. Меня всегда поражает… Вот такие следы чьей-то жизни поражают! Разве знала она, когда писала эти строчки, что через полгода к ней придет смерть? Что ее записная книжка будет десятки лет лежать в каком-то уголовном деле, заведенном прокуратурой после ее самоубийства, что… совсем чужие люди будут читать эти ее записи? (Вынимает из дела фотографию.) А вот и сама она. Красивая?

Л и н а. Красивая.

А з г а р (после паузы). Адрес… улица Гоголя, дом семь, квартира одиннадцатая. Это… дом, где живет Наиля! Наш старый дом!..

Л и н а. Какой еще дом? Пойдем!

А з г а р (листая дело). Ничего не понимаю! Большая комната, у окна стол… Там стоял диван… И сейчас диван у Наили. В ста тридцати семи сантиметрах от пола — пулевая пробоина… Ничего не понимаю! (Снова смотрит на фотографию.) Странно! На кого-то эта женщина похожа? Очень похожа! Я как будто ее видел!

Л и н а. Она на тебя похожа!

А з г а р. Ничего не понимаю!

Л и н а. Пойдем! Ведь у отца день рождения!

А з г а р. Да. Да… Да! (Листает дело.) Сейчас пойдем!.. Сейчас!

Л и н а. Что с тобой?.. (Почти кричит.) Что с тобой?!

А з г а р (кричит). Это мама!.. Это дело о самоубийстве матери! (Тихо.) Зачем он мне дал это дело? Этот наш Рустем Ахметович?.. Зачем… все?.. Зачем?..

I.3

Квартира профессора Арсланова. Г а р и ф и Р а ш и д а Г а л е е в н а.

Г а р и ф. Я был на многих юбилеях, но никогда не хотелось так есть, как сейчас. Чем это пахнет?

Р а ш и д а Г а л е е в н а (задерживаясь у двери). Жареными гусями.

Г а р и ф. А-а, гуси! Как в детстве! Я всегда плачу, когда ем этих злодейски умерщвленных гусей! А вдруг придет время, когда даже гусь приобретет возможность защищать свои права по суду? Чем ты будешь тогда нас кормить?

Р а ш и д а Г а л е е в н а (смеясь). Придумал! (В дверь.) Наиля! Гариф здесь.

Г о л о с Н а и л и. Да видела я его! Сейчас!

Г а р и ф. Мы уже облобызались.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Я так рада… Все вместе сейчас. Как раньше.

Появляется Н а и л я, подходит к зеркалу. Рашида Галеевна выходит.

Н а и л я. Всю прическу мне испортил!

Г а р и ф. Хорошеешь, сестра. Хорошеешь! (Берете полки коран, подносит к носу, морщится, ставит на место.) А что твоего Ильдара нет? (Насвистывает.)

Н а и л я. Не взяла. На людях он меня раздражает.

Г а р и ф (располагаясь на тахте). Ага… Раздражает? (Хохочет.) А кто ж тебя не раздражает? Увивается, наверное, целый табун вокруг? Большой табун, а?

Н а и л я. А что… ты считаешь своих любовниц?

Г а р и ф. Я же хозяйственник! Мне нужно уметь считать.

Н а и л я. Самолюбие тешишь? (По-прежнему стоя у зеркала.) Все романы одинаковы. Начинает кто-нибудь строить куры, а ты строишь ответные куры. Забавно какую-нибудь важную личность в дурака, в ничтожество превратить, чтобы не соображал ничего. Тебя в дурака еще никто не превращал?

Г а р и ф. Меня? Ха-ха! Я же не твой Ильдар. Как он вообще?

Н а и л я. Полы моет. Белье стирает. Домохозяйка. Диссертацию защищу — вообще дома буду его держать.

Г а р и ф. Что в нашей арслановской породе есть хорошего, так это — сила. (Хохочет.) Я бы на его месте тебя — ремнем!

Н а и л я (присев на тахту и обняв брата). Может, и надо ремнем…

Г а р и ф. Ну-ну, ну… Чего ты?

Н а и л я. Ложь. А убери эту ложь? Может, и правда любовника завести? Ты тоже как я, да?

Г а р и ф. Что?

Н а и л я. Я ведь не любила, Гариф. Я никого не любила раньше. Я только сейчас! Недавно!

Г а р и ф. Что… недавно?

Н а и л я. А может, у нас нет силы говорить то, что думаешь? Жить так, как хочешь?

Г а р и ф. Ну, зачем обобщать, деточка? (Обнимает ее.) Кому нужна вся эта психология?

Н а и л я. Я ему верна, мужу. А люблю другого! А кокетничаю с третьим! Сколько может это продолжаться?

Г а р и ф. Ах, ах, какие мировые сложности!

Входят А з г а р и Л и н а.

(Поднявшись.) Вот и они! Наконец-то. Детективу всегда некогда. Коньяк принес?

А з г а р. На кухне.

Г а р и ф. А то старик вроде забеспокоился, что коньяка не хватит, в скупости еще обвинят.

Здороваются. Обнимаются.

А з г а р. В командировку или специально?

Г а р и ф. Юбилей отца — не шутка.

А з г а р. Да, без юбилеев мы теперь не можем. Привыкли юбилеить. Не думаешь справить юбилей по случаю десятилетия появления лысины?

Г а р и ф. Экий ты юмористически мрачный! Неприятности?

Н а и л я. У него неприятности, когда кого-нибудь посадить не удается.

Заглядывает Р а ш и д а Г а л е е в н а.

Мама, тебе не помочь? (Лине.) Пойдем.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Нет, нет! Я так заглянула… на вас посмотреть. (Уходит.)

А з г а р. Где отец?

Н а и л я. Его оседлали корреспонденты.

Г а р и ф (оглядывая всех, жизнерадостно, бодро). Да, хоть отдохну, черт возьми! А то ни одного выходного несколько лет подряд. (Наиле.) На твою психологию у меня времени не хватает! Если бы быть только начальником экспедиции! Но ты там же еще и райздрав, и роно, и пищеторг, и суд, и твоя прокуратура! Все, что угодно. Ты — первая и последняя инстанция!

Н а и л я (засмеявшись). Слышим, слышим о твоих успехах. В газетах регулярно читаем. Своего пресс-атташе еще не завел?

Г а р и ф. Стране деловые люди нужны. Сейчас мы первая скрипка — не вы! (Толкая в бок брата.) Не всякие там… юристы!

А з г а р. Деловые люди нужны. Нужны ли дельцы?

Г а р и ф. Именно дельцы. Верно. Дельцы… Я тоже рос, наверное, идеалистом. Тоже, возможно, плакал над сказками, над сентиментальными индийскими фильмами. И тоже, вероятно, личной ненавистью ненавидел Дантесов, которые Пушкиных убивали… О нас пеклись, как о старых девах, чтобы мы тащили барахло своей книжной добродетели сквозь жизнь. Но кто знал, что захлопнется книга, и каждым движением своей ноги… мы должны будем давить в себе…

Н а и л я. Ты это к чему ведешь?

Г а р и ф. А к тому, что надо реально смотреть на вещи. С детства.

А з г а р. Уже учишь жить? Конечно, с высоты твоей карьеры тебе открылись горизонты.

Г а р и ф. Учись… У младшего брата. Ха-ха!

А з г а р (улыбаясь). На тебя хорошего прокурора, может, нет. Телецентр выстроил у себя в поселке, еще что-то… Пыль в глаза пускаешь? А откуда берешь деньги? Лимиты ограничены. Откуда берешь стройматериалы?

Г а р и ф. Откуда деньги беру?

Н а и л я. Как допрашивать привык. (Лине.) Он что, и дома следователем остается? И ночью? (Смеется.) Родную мать такой не пощадит.

А з г а р. У нас с Гарифом уже двадцать пять лет нет матери!

Л и н а. Азгар!

А з г а р. Ладно… Это так. Пустое все…

Г а р и ф. В рамки твоих законов не вмещаюсь? В букву? В параграф? (Хохочет.) Эх ты, сухая душа! Да дело важней любой буквы! Я нефть даю, нефть разведываю, милый! Я дело делаю! А дело не всегда в букву закона впишешь.

А з г а р (ввязываясь в спор словно против воли). Сам же в прошлый приезд говорил, что площади, которые ты считал перспективными и о которых трубил на каждом перекрестке, оказались сухими. Ты уже три года буришь вхолостую. Впрочем, неважно…

Г а р и ф. А что важно? Твоя работа, что ли? У меня, мой милый, хоть есть кое-что. Три месторождения… Это мало… для одного человека? Я заткнул глотки всем, кто орал о неэффективности поисковых работ в Сибири! У меня первая же скважина дала двести сорок тонн нефти в сутки. Это кляп, которым я забил рты всем, кто стоял на моем пути! Мне многое позволено, братец! Многое! Когда перед матчем мне надо высушить футбольное поле, я поднимаю в воздух «МИ-6» и несколько часов кручу над стадионом его винты, платя за каждый час по тысяче шестьсот рублей экспедиционных денег. Я могу позволить себе эту роскошь — плевать! Пусть утираются другие, поскромней! Я же рожден плевать на все, что мешает мне. Я не мелочен! Я знаю: праздник, который я устроил для своих буровиков, какой-нибудь финал областного первенства, окупится завтра же, на буровых! Сторицей! Люди знают, для кого я стараюсь! Я не боюсь риска! Не боюсь, когда надо идти ва-банк! И поэтому я терпеть не могу вас, законников!

Н а и л я. Хватит, Гариф! Все словно с цепи сорвались!

Л и н а. Давайте выпьем! Давай, Азгар, организуй!

Г а р и ф (смеясь). Сухарь ты, Азгар. Засушенная, пересушенная душа. Ты честно выполняешь свои обязанности. Аккуратно платишь долги и аккуратно их взимаешь. Так я тебе скажу: это та честность, поблизости от которой нельзя на стене заводить крюка. Повесится сразу кто-нибудь. Слабый повесится. А у того, кто посильней, желание появится хватить тебя дубиной по голове: «Не будь честным! Будь живым!»

А з г а р (хмуро). Ладно, все это неважно.

Входит Р а ш и д а Г а л е е в н а.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Еще не выпили, а расшумелись. Чего не поделили?

А з г а р. Бессмысленный спор.

Г а р и ф. Я знаю одно: деятельный характер всегда добьется успеха в жизни. Деятельность, собственно, есть добро, а недеятельность — зло. Деятельность превращает зло в добро.

Н а и л я. Садись, мама.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. И правда, устала. (Усаживается, снова вскакивает.) Пироги посмотреть надо.

Н а и л я. Да сиди. Все равно съедят.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Почему ты одна?

Н а и л я. А ребенка с кем оставить?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Сюда бы принесли.

Н а и л я. Да ничего!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Не нравишься ты мне, Наиля.

Н а и л я. Ну что ты, мама!..

Входит профессор А р с л а н о в.

А р с л а н о в. Ну вот, отмучился. Могу теперь пировать до утра. Здравствуй, Линочка! Цветешь. (Треплет ее по плечу, затем Азгара.) Дочку — в щечку. (Целует Наилю.)

Н а и л я (улыбаясь). Колючий ты!

А р с л а н о в. Отцы всегда колючие. А не отцы? (Оглядывает всех.) Вся семья в сборе. Мило! Мило и мило. Время? (Смотрит на часы.) Гости, по-моему, уже должны подходить. (Азгару.) А ты… почему-то немилый сегодня.

Наиля уходит в другую комнату, приносит отцу костюм.

Г а р и ф (зашнуровывая туфли). Все меня тут воспитывал! Я обычно таких воспитателей матом — и за порог! А старшего брата… Законы родства и почитания!

А з г а р. Устал. Дело запутанное веду. Шесть раз судом слушалось. Я уже седьмой по счету следователь, который им занимается. Убийство, инсценированное под самоубийство.

А р с л а н о в. А-а… Да, да! (Отмахиваясь.) Давай только не будем сегодня об этом… Закурить бы!

Г а р и ф. Ну, а ты, конечно, клубок размотал?

А з г а р. Разматываю.

Г а р и ф. И что там? В этом клубочке?

А з г а р. Да так… В одном райцентре семь лет назад сын начальника ГАИ двумя выстрелами из малокалиберной винтовки…

А р с л а н о в. Малокалиберной?..

А з г а р (протягивает отцу сигарету). Да, двумя выстрелами из малокалиберной винтовки… убил свою жену.

Н а и л я. А дальше?

А з г а р. До того, как приехала «скорая помощь», все было сделано, чтобы инсценировать самоубийство. К этой версии приложили руку эксперты, следственные органы. Дело было прекращено. Через три года в другом городе выстрелом из охотничьего ружья он убил другую женщину.

Н а и л я. Садист он, что ли?

А р с л а н о в. Нет… У тебя не те сигареты… У тебя что, Гариф?

Г а р и ф (протягивает пачку, весело). В расход надо таких пускать с ходу. Зуб за зуб — и весь разговор. А то разводят гуманизм на киселе, слушать тошно.

А з г а р (усмехаясь). Ты бы гуманизм не разводил, конечно?

Г а р и ф (весело). Нет, не разводил бы.

А р с л а н о в. И что? И первое убийство доказать можно? Доказано все?

А з г а р. Новой экспертизой. Все оставляет след.

А р с л а н о в. Увлекла тебя страсть к умножению богатств, пока не навестил ты могилы. Так нет же, ты узнаешь… Но что мы должны узнать, что?

А з г а р. О чем ты?

Звонок в прихожей.

А р с л а н о в. Кто-то пришел? (Словно стряхивая с себя наваждение, обрадованно.) Рашида!

Рашида Галеевна выходит.

(Оживленно.) Да, очень интересно! (Расхаживая по комнате.) Очень интересно. И все-таки… (Останавливается, смотрит на сына.) Жаль, что ты не пошел по моим стопам! Каждый день сталкиваться с изнанкой жизни…

А з г а р. Душно сегодня. Погода какая-то!

Г а р и ф (роясь в кипе приветственных адресов). Что это тебя до официальных торжеств кожей завалили?

А р с л а н о в. Привез один дурак: показать, обрадовать… (Резко.) Наиля, убери куда-нибудь!

Г а р и ф. Дожить бы до такой кожаной горы! (Наиле.) Подожди, не уноси…

А р с л а н о в. Гора у тебя будет еще выше. Если не свалишься…

Г а р и ф. Не свалюсь! (Раскрыв один из адресов.) Посмотрим, посмотрим, что о тебе пишут!.. Та-ак… «Вами лично, дорогой профессор, и под Вашим руководством выполнены работы, имеющие непреходящее значение…» Ясно! (Раскрывая другой адрес.) «В Вашем лице, лице крупного ученого, известного во всем мире, мы, научные работники, находим в то же время достойный пример скромности, простоты и беспредельной любви к работе. Мы глубоко уважаем, любим и ценим Вас не только как крупнейшего ученого, но и как чуткого и обаятельного человека…» Это, так сказать, из области эмоций. Непременно женщина сочинила.

А р с л а н о в (с усмешкой). По слогу, кажется, мой зам по науке.

Г а р и ф. Мильон подписей! Точно, твои институтские!

А р с л а н о в. Вообще-то он, верно, несколько женоподобен, мой зам. Особенно со спины.

Все смеются.

Г а р и ф. Я же говорю! У меня нюх на слабый пол! Та-ак! (Листает другой адрес.) «В Вашем лице мы видим одного из пионеров нового направления в биологии». Ясно! (Из другого адреса.) «Эта огромная работа оказалась Вам по плечу благодаря выдающейся научной интуиции, колоссальной энергии и врожденному организаторскому таланту…» А эта папочка!.. Что-то потертая малость? Использовалась уже, видно? Ха-ха! Ты прижучь их, гадов, прижучь, отец! Чтобы не жалели пятерки на дорогого учителя! Прижучь!

Общий смех. Смеется — но чему-то своему — и Азгар, стоящий в стороне.

Есть хочу! Хочу жареного гуся! Слушай, отец, ты можешь ответить, что такое гусь? Ты же биолог, черт возьми! С научной точки зрения ответить?

А р с л а н о в. Гусь — это… это из семейства…

Г а р и ф. А еще доктор наук! Из семейства!.. Это символ! Символ благополучия в доме и сытости. Символ и реальное воплощение идеальных стремлений человеческой натуры! Пока мы созерцаем жареного гуся на столе, мы совершенно спокойны за все возвышенное в мире! В шестьдесят лет на столе десяток жареных гусей, а за столом — десятка три самых дорогих гостей, которые тоже, в общем-то, хорошие гуси! Ха-ха!

А з г а р. Душно!.. (Вынув записную книжку.) «Как утра хороши, их приход необычен и светел. Как мне хочется жить, потому что живешь ты на свете! Это времени вой или шепот задумчивых кленов, я как будто с тобой прохожу по земле обновленной». Помнишь эти стихи, отец? Мне кажется, хорошие стихи. Правда, Лине они показались в литературном отношении не совсем…

Л и н а. Ты что? Ты что, Азгар?!

А р с л а н о в. Когда-то я слышал, кажется. Что-то знакомое…

А з г а р. Знакомое? (Наиле.) А Ильдар дома, значит, остался?

Н а и л я. Дома. Что вы все о нем?

А з г а р (усмехаясь). Так… Подумал вдруг, что давно не видел его. Он у тебя хороший парень. Хороший парень просто.

Р а ш и д а Г а л е е в н а (войдя). Мансур, Аркадий Семенович пришел. И Козыревы.

А р с л а н о в. Иду! (Направляется к двери.)

А з г а р. Подожди… Ты извини, пожалуйста, отец. Я… сейчас должен уйти…

Л и н а. Куда?

Г а р и ф. То есть как уйти?

А з г а р. Я… дежурю ночью в прокуратуре. По городу дежурю…

Г а р и ф. Ты не мог ни с кем поменяться?

А з г а р. Не мог. Ты думаешь, это так легко? (Смеется.) Не мог.

Г а р и ф. Непонятный ты человек. У отца день рождения. Я приехал.

Н а и л я. Я так и чувствовала, что что-нибудь произойдет!

А з г а р. Ты что? Что произошло? Ничего не произошло. (Отцу.) Я дежурю сегодня по городу. Извини. Я пришел только поздравить тебя. (Целует отца.) Вот часы мы купили с Линой. (Вынимает часы.) И еще шарф… (Лине.) Где шарф? Мама, где шарф? Я должен идти.

А р с л а н о в (после долгой паузы). Что ж, дежурство есть дежурство. Жаль. (Всем.) Гости собираются. Идемте в зал.

Г а р и ф (глядя брату вслед). Что-то в них жалкое есть, в этих законниках. Комплекс неполноценности. (Обнимает отца.) Пойдем.

А р с л а н о в. У каждого своя непонятная жизнь.

Г а р и ф. Да брось, отец. Ну действительно, дежурство. Такая уж сволочная работа и… такой характер.

А р с л а н о в. Вконец испортил настроение.

Г а р и ф. Брось! Сейчас пить будем! Жареных гусей есть будем. (Уходит.)

А р с л а н о в (оставшись в гостиной один). Спрошен будешь в тот день о наслаждении… О наслаждении!

Звучит музыка в магнитофонной записи. А з г а р выходит в прихожую, начинает одеваться. Следом за ним выходит Р а ш и д а Г а л е е в н а.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Не каждый день отцу шестьдесят лет исполняется… И ничего не поел! Я так старалась, столько всего вкусного наготовила.

А з г а р. Не хочу, мама.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Пойдем на кухню, я тебя накормлю. Пять минут! Перемячи горяченькие есть.

А з г а р. Нет… Ты мне чего-нибудь с собой заверни. Я ночью поем. Вот — портфель… Я, правда, все съем, мама.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Ну ладно. (Уходит.)

Л и н а (в дверях). Что ты еще выдумал! У тебя же нет сегодня никакого дежурства!

А з г а р (не глядя на нее). Ты оставайся… Мне надо побыть одному. Подумать…

Л и н а. О чем? Что ты задумал?

А з г а р. С одной стороны, анонимки с угрозами. С другой — шантаж? Но какая связь между Разумовским и Рустемом Ахметовичем? Для расширения кругозора? В познавательном смысле? (Вынимает из кармана фотографию.) Она была моложе тогда, чем я теперь.

Л и н а. Нет! Нет! Ты сошел с ума! Ты с ума сошел!

А з г а р. Сейчас кажется, что я ее помню, что никогда не забывал ее лица… Сколько мне было лет, когда она умерла?.. Нам с Гарифом всегда говорили, что она умерла! (Пауза.) И вдруг дело о ее самоубийстве… Я сам ничего не понимаю.

Л и н а. Не надо, Азгар, не надо. Прощу тебя!

А з г а р. Дело велось неграмотно. А неквалифицированное следствие можно повернуть сейчас как угодно. Ведь не случайно же мне подсунули это дело? Именно в этот день! Сегодня. Это не случайно!

Л и н а. Не уходи! Куда ты сейчас идешь? Не надо!

А з г а р. А что, если они решили шантажировать? Мне надо подумать, Лина. Подумать.

Л и н а. Втемяшится что в голову — свернуть не можешь! Завтра же верни эти бумаги. Не прикасайся к ним. Не трогай!.. Нельзя прикасаться к прошлому! Оно не наше!

А з г а р. Не наше?

Л и н а. Оно — их! И не прикасайся к нему! Что бы там ни было, ты ни при чем!

А з г а р. Ты хочешь, чтобы я предал отца? А если они пойдут на шантаж? Почему ты никогда не понимаешь меня? Почему мы часто бываем такими чужими друг другу?

Л и н а. Я боюсь, Азгар, боюсь.

А з г а р. Пойми же, я не могу. Ведь это моя мать. И мой отец.

Л и н а. Речь идет и о нас! Не только о них. О нас!

А з г а р. Мне нужно знать, что там было… Знать истину.

Л и н а. Ты испортил всем вечер… Ты испортишь все! Да и можно ли сделать счастье из тех истин, которые ты выяснишь для себя? Что получится из твоих истин? Они у тебя иногда бывают такими, что в приличном обществе о них не упоминают…

А з г а р. Зачем ты так говоришь? Я не могу жить дальше, пока не узнаю! Пойми же это! Мне надо быть готовым ко всему, если кто-то задумал скомпрометировать имя отца. Ведь не случайно же мне это дело подсунули! Они думают, что спасут себе шкуру, если «расширят мой кругозор»! Я должен!..

Л и н а. Не делай ничего. Не ходи никуда. Я боюсь! Поверь мне. Поверь моему страху!..

Входит Р а ш и д а Г а л е е в н а.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Что с вами? Поссорились?

А з г а р. Нет, нет, ничего. Да, перемячи… (Берет портфель.) Спасибо. (Целует ее.) Вы веселитесь. Веселитесь! (Уходит.)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

II.4

Служебный кабинет. А з г а р А р с л а н о в и К а л г а н о в. Звонит телефон.

А з г а р (берет трубку). Да. Ты, Лина? Ну!.. Слушай, сейчас не место и не время!.. Перестань!.. Ладно!.. (Бросает трубку на рычаг, какое-то время сидит молча.) Продолжим… Давайте продолжим. (Сухо, ровно.) Из материалов следствия видно, что осмотр производился не во всех комнатах квартиры Ватагина. Почему?

К а л г а н о в. Не знаю. Это дело следователя районной прокуратуры.

А з г а р. Вы были тогда заместителем начальника райотдела милиции по оперативной части. Разве не ваша задача — установление истины?

К а л г а н о в. Установлением истины по этому делу занимался следователь Разумовский. Я не занимался.

А з г а р (записав показания). Чем же вы тогда занимались?

К а л г а н о в. Я попрошу… попрошу не издеваться! Я не позволю оскорблять себя! (Вынимает поспешно из кармана таблетку, глотает.) Нечего давить на мою психику!

А з г а р (налив воды из графина). Пожалуйста. (После паузы.) Вы в состоянии продолжать наш разговор?

К а л г а н о в. Да.

Телефонный звонок. Азгар берет трубку, слушает — бросает на рычаг.

А з г а р (после паузы). Если вы не занимались установлением истины, то в таком случае на основании каких фактов, едва следствие началось, у вас сложилось мнение, что в квартире Ватагиных произошло самоубийство? Именно самоубийство?

К а л г а н о в. Тогда все склонны были видеть в трагедии, разыгравшейся в квартире Ватагиных, самоубийство. Кто мог предположить убийство в квартире начальника ГАИ? Никаких данных для этого не было.

А з г а р (записав показания). Однажды вы вызвали Слесаренко и сделали ему внушение за то, что в разговорах с другими он высказывал мысль, что жена Ватагина-младшего убита. Почему вас встревожили эти разговоры?

К а л г а н о в. Этого не было. Никого из своих работников я не вызывал и ни с кем на эту тему не говорил.

А з г а р. А о чем шел разговор с Разумовским и Ватагиным у вас в кабинете? Что вы говорили тогда Ватагину?

К а л г а н о в. Я не помню такого случая.

А з г а р (записывая показания). Еще вопрос… Чем был вызван инструктаж работников милиции, на котором вы, ставя точку над «и», утверждали, что сноха Ватагиных застрелилась на почве ревности?

К а л г а н о в (после паузы). Я, очевидно, проинструктировал работников уголовного розыска и работников паспортного стола для того, чтобы они разъяснили жителям, что произошло. Несчастный случай сразу же вызвал во всем районе нездоровый интерес. Конечно, в то время я еще не знал со всей степенью достоверности, что именно произошло в квартире Ватагина, но нужно было успокоить людей. Конечно, мы проявили халатность — с недостаточной тщательностью подошли к раскрытию истины. Согласен, в этом деле допущено много ошибок. Но поймите, для нас это было несчастье, случившееся в семье нашего товарища по работе! В конце концов, мы тоже люди!.. А вы… Я знаю, что такое ошибка и что такое должностное преступление. Между ними громадная дистанция!

А з г а р. Логично.

К а л г а н о в. Что логично?! Вы хотите опорочить честных работников? Что логично? Где конкретные факты? Прошло семь лет. Что у вас есть, кроме сплетен и собственных измышлений?!

А з г а р. Вот вода… Пожалуйста.

К а л г а н о в. Я… Я!..

А з г а р. Вы говорите, где факты? Следователь Разумовский не допрашивает своего коллегу по работе. Он не снимает отпечатки пальцев с малокалиберной винтовки. Не принимаются во внимание показания врача «скорой помощи» о том, что смерть снохи Ватагиных наступила как минимум за шестьдесят — восемьдесят минут до его приезда. Я не говорю о массе других «ошибок», допущенных Разумовским во время расследования этого дела. Но благодаря главной из них — заведомо неправильному, как установлено следствием, определению траекторий полета пуль, обнаруженных в стене, — версия самоубийства получила тогда, семь лет назад, научное обоснование. Так действовал следователь Разумовский, который, как вы говорите, занимался установлением истины по этому делу.

К а л г а н о в. При чем тут Разумовский? Я отвечаю за себя, не за Разумовского!

А з г а р. Не только Разумовский. Не только… Районный судебный медик…

К а л г а н о в. При чем здесь медик?!

А з г а р. И вы. В частности, и вы!

К а л г а н о в. Что я? Что?

А з г а р. Что? Вы фотографировали место происшествия в квартире Ватагиных. В частности, почему-то именно вы сделали снимки погибшей женщины. На ее спине, по данным судебного медика, была выходная рана от пули. Потом, когда появились сомнения в результате его экспертизы, эти важные снимки найти было трудно. Пропали и негативы.

К а л г а н о в. Повторяю, не я вел следствие. Откуда я знаю, где теперь могут быть негативы?

А з г а р. Но вы контролировали следствие.

К а л г а н о в. Это все слова! Дайте мне факты! Факты!

А з г а р (записав показания). Была ли эта выходная рана? Кто извлек пулю из тела?

К а л г а н о в (после паузы). Слушай, Азгар Мансурович, давай в открытую играть. Я тебе в отцы гожусь. Давай — в открытую! Любая палка о двух концах. И один конец…

А з г а р. Я регулярно получаю анонимки с угрозами. (С иронией.) Только что мне звонили и чей-то незнакомый мужской голос… Благодарю за напоминание! Так, кто извлек пули?!

К а л г а н о в. Понимаю… Угрозами, запугиванием, шантажом и подтасовкой фактов взятки вымогать хочешь?

А з г а р. Что?!

К а л г а н о в. Не выйдет! Я сегодня же, сейчас же напишу жалобу прокурору о неправильных методах следствия!

А з г а р. Ваше право жаловаться. Заявление тщательно проверят. Меня же интересует…

К а л г а н о в (перебивая). Я не буду отвечать. Я не буду подписываться под этими грязными инсинуациями! Я сейчас же напишу жалобу прокурору! Подтасовкой фактов, фальшивками и угрозами вымогать то, чего в действительности не было? Это не метод! Это все так просто вам не пройдет! (Направляется к двери.) Порочить заслуженных опытных работников!..

А з г а р. Не торопитесь! Там конвой!

К а л г а н о в. Конвой? Какой конвой?

А з г а р. Вот постановление на ваш арест.

К а л г а н о в. Меня? Меня… арестовать?

А з г а р. Ознакомьтесь и распишитесь.

К а л г а н о в (прочитав и отпихнув от себя бумагу). Санкционировали арест? У меня же семья! У меня дети!.. Дочь!..

А з г а р. Вы в состоянии продолжать наш разговор?

К а л г а н о в. Пусть меня уведут!.. Но ты заплатишь! Своей шкурой заплатишь. Жизнью своей заплатишь, щенок!

А з г а р (в дверь). Уведите арестованного. (Возвращается к столу, сидит не двигаясь.)

Звонит телефон. Долго, настойчиво.

Арсланов идет к сейфу, вынимает дело матери.

Снова звонит и замолкает телефон.

«Увлекла тебя охота к умножению, пока не навестил ты могилы. Так нет же, ты узнаешь…» Может, здесь, в этих словах, дед оставил свое свидетельство? Не мог в минуту смерти молчать — и оставил?.. (Берет газету, где напечатано интервью с отцом.) Интервью… (Отодвигает ее в сторону. Сидит, сжимая голову руками.)

Г о л о с о т ц а. Я проснулся от боли в плече. И тут увидел жену с малокалиберной винтовкой. Я закричал: «Что ты делаешь?» — и бросился в соседнюю комнату. И тогда щелкнул еще выстрел. Меня сковал ужас. Когда я заглянул в спальню, она лежала на полу. Детей тогда не было дома, они были в деревне. Был только мой отец. Он тоже выбежал. Мы подумали, что она умерла. Стали звонить в «Скорую помощь», потом, когда обнаружилось, что жена жива, я позвонил профессору Лапшину и попросил его нас прооперировать… Обоих… Какие причины побудили ее покончить жизнь самоубийством?.. Не знаю… Она очень переживала смерть своего отца. Это был не только мой тесть, но и мой научный руководитель, профессор Луковский. Он умер незадолго перед тем от инфаркта… Нет, никаких видимых причин не было…

Г о л о с Р а ш и д ы Г а л е е в н ы. Она была моей самой близкой подругой. Уже в больнице, в приемном покое, я спросила ее: «Зачем ты сделала это? Ведь ты такая молодая, красивая… и так любишь Мансура». Она вздохнула: «Не спрашивай ни о чем. Я не хочу жить после этого. Он изменил…» — «Тебе изменил?» — спросила я. Она сжала мою руку. «Я никого не хочу сейчас винить. Безумно жалко всех. Особенно детей. Позаботься о них». В эту минуту подошел хирург. Она сказала: «Вы опоздали. Не трогайте меня. Займитесь мужем, у него что-то с рукой». Больше она уже ничего не могла сказать…

А з г а р (встав из-за стола и расхаживая по кабинету). Что произошло там тогда?.. «Пока не навестил ты могилы». Но что мы должны узнать?

Открывается дверь. Входит начальник следственного отдела П о п о в.

(Резко оборачиваясь.) Что? Кто?

П о п о в. Какой вы взвинченный сегодня, Азгар Мансурович. Добрый день.

А з г а р. А, это вы, Иван Кузьмич?.. Добрый день.

П о п о в. Что с вами?

А з г а р (не сразу). Не спал ночью. Устал. Юбилей у отца.

П о п о в. Юбилей… Нет, вы не на юбилее были.

А з г а р. Почему вы так решили?

Молчание. Звонит телефон.

Меня нет.

П о п о в. Да. Прокуратура… Позвоните попозже. (Кладет трубку на рычаг.) Не знаю. Опыт, наверное… Ну, как Калганов?

А з г а р. Отправил сейчас с конвоем. Хочет писать жалобу прокурору. Оказывается, я занимаюсь вымогательством… Три дня назад допросил бывшего начальника райотдела милиции. Ушел рассвирепевшим, тоже обещал кому-то там жаловаться. Грозился выгнать с работы. Так что имейте в виду.

П о п о в. Звоночки были.

А з г а р. Ну и что — в этих звоночках?..

П о п о в. Сетовали на то, что слишком вы жестки. Что ищете злой умысел там, где была просто следственная ошибка. Что следовало бы заниматься выяснением вины самого преступника, а не лиц, которые не смогли в свое время обнаружить его вину.

А з г а р (равнодушно). Демагогов еще хватает. (Резко.) Я, кстати, за место не держусь. Имейте это в виду. Я за себя держусь.

П о п о в (тоже резко). Что это за тон?! Никто не давит на тебя. (Мягче.) Вам доверяют. Делайте то, что положено по закону… Но японцы в иных случаях говорят так: потерял лицо, потерял, как бы выразиться точнее?..

А з г а р. Потерял лицо?

П о п о в. Мне всегда нравилось твое лицо. Нравится и сейчас. И мне хотелось бы работать с тобой и впредь.

А з г а р. Зачем все эти неопределенности?

П о п о в. Дело, порученное тебе, сложное. Я не зря дал его именно тебе. По объему общественно опасных последствий должностные преступления не имеют себе равных. Они подчас убивают в людях чувство справедливости, веру в правосудие. Пусть спустя семь лет, но закон в этом деле должен победить! Я рад, что еще один сильный человек работает у меня. Но… противники — не дай бог другому… Встать поперек их карьеры, их положения, их благополучия? Они могут выкинуть неожиданный фокус.

А з г а р. Короче, вы даете понять, что сами уходите в сторону?.. Потерял лицо… А вы, Иван Кузьмич, часто теряете свое лицо? Часто?

Молчание.

П о п о в. Хорошо. Доказывай. В обиду тебя не дам, но предупреждаю — поработай основательно.

А з г а р. Не знаю… Ничего я не знаю! (Резко.) Дорого стоит истина! Очень дорого! Вам приходилось платить за истину?

Входит Р у с т е м А х м е т о в и ч.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Не помешаю? (Смотрит то на Азгара, то на Попова.) Три дня назад, Иван Кузьмич, бросил курить, сигарет не покупаю, а не курить не могу. (Смеется.)

А з г а р (улыбаясь). А, Рустем Ахметович.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Покорнейше прошу извинить, Азгар, за подобное систематическое мздоимство. (Попову.) Он меня, Иван Кузьмич, на табачное содержание взял.

А з г а р. Много говоришь. Это хорошо. Закуривай. (Смеется.) А иногда плохо, а?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (Попову). Веселый человек. Люблю веселых. Эх, Азгар… Мансурович. Дома — один я. На работе тоже один. Среди бумажек, в архиве. От одиночества не то что говорить, заговариваться начинаешь. Вчера вот чайник купил. Сижу и слушаю, как булькает. Музыка… для души. Целый год чайник искал — нету! Больших кастрюль — пруд пруди, а чайников… Оказывается, показатель по валу большими кастрюлями легче достигается, чем мелочью всякой.

П о п о в (равнодушно). Показатель, Рустем Ахметович, вещь важная.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. А я бы, Иван Кузьмич, так сказал, что важнейшая из важнейших! (Глядя то на Попова, то на Азгара.) Как-то приятель заболел, сосед мой бывший. Естественно, пришел участковый врач. Милая деликатная женщина, а он тоже одинокий. Ну, смотрит обрадованно ей в лицо, показывает язык… Грипп? Грипп. А на больничном листке? А на больничном листке — катар. Катар верхних дыхательных путей. Вот я ему и говорю: дурак, чему удивляешься? Грипп — болезнь все-таки инфекционная. И что же получится, если показатель заболеваемости по участку, который обслуживает больница, по району в целом, по области в целом будет слишком большим? Значит, профилактика ведется плохо! Значит, плохо кое-кто работает! (Смеется.) А заболел-то он опять же отчего? Отчего в носу у него захлюпало? Без шапки оказался в промозглую ночь. Содрали с головы любимый и единственный «пыжик». И опять — весь фокус в том, что произошло это на самой середине улицы, на границе двух районов. Конечно, в обоих райотделах от души готовы были помочь. Но — показатель! Ведь из-за какой-то несчастной шапки вырастет процент преступности в районе! И вообще — в городе! А если так, то, в конце концов, что важнее? Какая-то поношенная шапка, быть может даже и не пыжиковая и наверняка не пыжиковая! И вообще, где доказательства, что сия шапка существовала на белом свете?.. Где? Ха-ха! Шучу, шучу, конечно, Иван Кузьмич. Для остроты разговора чего не скажешь?..

П о п о в (направляясь к двери). Ну ладно, байки байками, а дело стоит… А ты, Рустем Ахметович, все-таки не ради сигареты пришел. (Азгару.) Истина стоит дорого, верно. (Уходит.)

А з г а р (сухо). Ну! Что?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Я на минутку, Азгар Мансурович. Я насчет дельца пришел полюбопытствовать. Того, старинного… Калганова, значит, арестовал?

А з г а р. Что это оно тебя интересует?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Интересует. Очень интересует. Я ведь так иногда считаю, что во мне, быть может, великий сыщик умер. Следовательский дар в себе ощущаю, Азгар Мансурович. А вот не нашел ему применения, с бумажками сижу, архивариус несчастный. А дар-то?.. Живет, душу волнует! Конечно, следовательских кадров тогда опытных не было — за войну перевелись. Тем более потерпевшая ничего перед смертью не сказала. Да и как сказать? Как сказать, если двое детей осталось? Там в деле их имена вроде упоминаются. Живы, наверное, и теперь. И давно забыли все!

А з г а р (пристально глядя на него). Да, интересный ты фрукт, Рустем Ахметович. Ждал я тебя. (С улыбкой.) Садись, садись.

Р у с т е м А х м е т о в и ч (добродушно улыбаясь). Ах, Азгар, Азгар. Один ты мне добрые слова говоришь. Люблю я тебя. Ведь я — что? У меня жизнь без интереса прошла. А человеку что надо? Думаешь, отдельная квартира, кусок мяса? Не-ет! Надо, чтобы в стене щель была. И чтобы в эту щель дуло! А я — чтобы ворочался во сне и ругался. Я когда что потеряю — носки или галоши — радуюсь: искать надо. Теперь вот об этом деле все думаю, ворочаюсь, не сплю. Все думаю.

А з г а р. И что же ты думаешь?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. А думаю я, Азгар, над тем, что мне мой приятель, то есть бывший сосед, рассказывал. Это у которого шапку-то с головы сорвали.

А з г а р (беря ручку и лист бумаги). И по какому же адресу этот бывший твой сосед проживает?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Не знаю, Азгар. Чего не знаю, того не знаю. Вроде бы в другой город уже уехал. К детям. Чего не знаю, того не знаю. Знаю только то, что он рассказал.

А з г а р (напряженно). Ну и что же этот твой бывший сосед рассказал?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Да ничего особенного. Так сказать, некоторые домыслы… Относительно твоего однофамильца. Конечно, только предположения, никаких достоверных фактов.

А з г а р. Короче!

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Заинтересовало, Азгар Мансурович? Я же сказал, что это дело тебя заинтересует. Друзьями они были когда-то, сосед мой и твой однофамилец. Друзьями не друзьями, но что-то в этом роде. Вместе у одного крупного ученого в аспирантах ходили. Ученый этот биолог был. И вот в одно время всех их, бедных, кто его направления придерживался, на сессии Академии сельскохозяйственных наук покритиковали немножко. И ученого этого тоже против шерсти погладили. Обычная научная свара, какая человеку всегда свойственна. Да и как не подсидеть, как в ереси кого-то не обличить, ежели это нужно для какой-нибудь пользы. Ничего особенного, конечно.

А з г а р. Ты про Луковского говоришь?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (смеясь). Может, про него, а может, про другого! Кто их разберет? Да, а вот когда вернулся он с сессии, здесь тоже в переплет попал! В обструкцию! И очень уж крепко, говорят, твой однофамилец против него ополчился. В учениках его любимых ходил, на дочери его был женат, а все же принципиальным оказался, когда соответствующие принципы силу обрели. Ну, и старик, естественно, не выдержал, от инфаркта почил. Много неопубликованных трудов осталось. Очень, мой сосед говорит, были эти труды капитальными. Много в себе новых идей содержали. Ну и, понятно, вся эта картина на глазах у дочери происходила. Какой-то крупный скандал — и самоубийство… А может, и убийство? (Смеется.)

А з г а р. Дальше? Ну!

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Потом, говорят, когда конъюнктура изменилась, этот твой однофамилец на трудах покойного тестя очень быстро сделал научную карьеру. Предположения, конечно! Сосед мой — что? В общем-то, неудачник. Может, и клевета это, Азгар? Так ведь? Кто научную карьеру себе сделал, а кто никакой. А завистливые глаза черны!

А з г а р (улыбаясь). Деликатен ты, Рустем Ахметович. Очень деликатен. Боишься поранить мою душу? Моего отца все однофамильцем называешь. Деда по матери Луковского тоже как-то так числишь… Почему?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (после паузы). Ну, Азгар Мансурович…

А з г а р (по-прежнему улыбаясь). Не понимаю пока еще только, в чем твоя корысть? Чего хочешь?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Какая же корысть, Азгар? Я вообще… Я жалею даже, что дал тебе это дело. Тебя мне жалко, Азгар! Люблю я тебя. Как сына, люблю. За человечность твою, доброту люблю. Мне вообще всех жалко. У родственника одного тоже вот неприятность случилась. Племянница неделю назад прибегает, а она за Разумовским замужем, за этим… бывшим следователем… Такой, понимаешь, ничтожный человек, слякоть! Но — муж все-таки. И любит ее. И она любит. И вот заливается, плачет, что Арсланов якобы сажать ее мужа хочет. Я уж уговаривал ее: дура ты, дура, говорю, Азгар Мансурович, говорю, добрый и справедливый человек. Опытный, говорю, и талантливый следователь. Он, говорю, разберется во всем. Всех жалко, Азгар Мансурович, всех! Может, оттого, что у меня самого жизнь неудачно сложилась? И каждому помочь хочется…

А з г а р (после долгой паузы). Ясно. Ясно. (Встает из-за стола.) Ну, и как же ты думаешь помогать тем, кого жалеешь?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (другим тоном). Я, Азгар Мансурович, так думаю. Кроме меня и тебя, о старом архивном деле пока еще никто не знает. В конце концов, его списать пора. Его еще несколько лет назад надо было списать. За давностью. А тут как раз ты к нам в прокуратуру работать поступил. Ну, я и оставил его. Одни, Азгар, марки коллекционируют, а я — тайны. Ценный капитал — человеческие грехи, Азгар Мансурович. В любой момент могут пригодиться. Ну вот мы эти грехи давние и спишем по акту, как полагается в хорошем учреждении. И тихо будет, спокойно. Ну, и родственник мой, конечно, успокоится. Муж племянницы.

А з г а р. Ну, ну? Дальше?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Его грешки, образно говоря, тоже спишем. Да и какие грешки? Намудрили, конечно, в том деле, которое к тебе на доследствие попало. По неопытности, по незнанию отдельных вопросов попортили картину происшествия. Но ведь без умысла.

А з г а р (с улыбкой). Опыт у тебя есть такой?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Какой?

А з г а р. В коллекционировании?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Есть.

А з г а р. И не боишься даже мне такое предлагать?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (тоже смеясь). А что, у тебя магнитофон включен?

А з г а р. Нет здесь магнитофона.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Чего же бояться? Что мы — дети? От слов краснеем? Слова следов не оставляют.

А з г а р. Значит, коллекционируешь?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (объясняя). Это же как филателия! Увлечься надо!

А з г а р. Ты чем занимался раньше?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Ты мне мораль не читай! Ты об отце лучше подумай, пока не поздно! И о себе!

А з г а р. Об отце я думаю. Все время думаю. (Идет на Рустема Ахметовича.) Ну иди, иди, мразь! И советую… в мой кабинет больше… не заходить! Бить морду буду, Рустем Ахметович! Невзирая на твой почтенный возраст! И не предупреждая! И даже при людях!

Р у с т е м А х м е т о в и ч (отступая). Дороже заплатишь, Азгар Мансурович. Много дороже. Я по-человечески с тобой договориться хотел. По-свойски.

А з г а р. Я уже плачу. Дороже некуда. (Снова взрываясь.) Вон!

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Знакомый у меня был в молодости. Следователь. Одно дело попытался распутать. И однажды не пришел домой…

А з г а р. Пугать вздумал? В меня уже стреляли два года назад. Ничего!

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Конечно, кое-кому в жизни везет. Отцу твоему всегда везло. Слишком даже! И тебе. А брат твой?.. А завистливые глаза черны! (С ненавистью.) Я бы весь ваш род, всю вашу фамилию!!! (После паузы.) Впрочем, зайду чуть позже. (С усмешкой.) Бросил курить, а не могу без сигареты… Я зайду, Азгар, зайду еще. Потому что черны завистливые глаза! Очень черны! (Уходит.)

Азгар один. Стук в дверь. Входит Г а р и ф.

А з г а р (резко). Что еще тебе здесь надо?!

Г а р и ф. Ты что? Очумел?

А з г а р. Да, да… Извини. Извини…

Г а р и ф. Почему на телефонные звонки не отвечаешь? Почему бросил трубку, когда я с тобой говорил?

Молчание.

А з г а р. На, читай. (Кладет перед ним папку.) Читай. Это дело о… самоубийстве нашей матери.

Г а р и ф. Лина мне рассказала. На досуге как-нибудь… (Отодвигает папку.) Сейчас не о том речь!

А з г а р. Не о том? А о чем?.. Ну, хорошо, что пришел… Ты помнишь то лето, когда матери не стало? Мы еще жили в деревне… Осенью, когда вернулись в город, нам еще сказали, что она в командировке, так ведь? В командировке она была очень долго. Потом нам сказали, что она умерла… Потом, через два года, в доме появилась Рашида-апа… Потом родилась Наиля. Отец сделал быструю карьеру… Нам надо сейчас все вспомнить… Все, все вспомнить!

Г а р и ф. Зачем ты все это копаешь?

А з г а р. То, что я узнал сегодня ночью…

Г а р и ф. Ты болен, наверное. Больной человек? Дело было прекращено. И пусть оно лежит там, где лежало двадцать пять лет. Испортил вчера весь праздник.

А з г а р. Пойми, мне и так трудно.

Г а р и ф. Тебе трудно? А нам всем?!

А з г а р. Что ж… Хороним родственников, хороним свою совесть, честь свою, принципы, друзей, любовь… И спешим, спешим! Надо скорее похоронить, скорее! И только потом поднимаем глаза к небу, когда наги, нищи! Как жить без схороненного? Пойми, я не могу так!.. К сожалению, прошлое не всегда принадлежит только истории. Иногда оно возвращается! Мне подсунули дело о самоубийстве нашей матери.

Г а р и ф. Ну?

А з г а р. Сделку предлагают. Я закрываю дело Разумовского и Калганова, они же… хоронят это дело.

Г а р и ф. Ну? И что… ты?

А з г а р. Я сам теперь боюсь, сам не хочу ничего знать… Но что бы я ни делал сейчас, как бы ни стремился уйти, каждый шаг приближает меня!.. Мне нужно было самому убедиться…

Г а р и ф (взрываясь). В чем? В чем, черт тебя дери, убедиться? За каким дьяволом ты ездил ночью на старую квартиру? Расковырял стену?

А з г а р. Если бы не было этой стены… Этой пули?.. Пуля, которая фигурирует в деле о самоубийстве матери, вошла в стену почти под прямым углом, углубившись в нее на два с лишним сантиметра… Ты понимаешь, что это значит?.. Так не могло случиться с пулей, пробившей тело человека! Это был инсценированный выстрел! Стреляли просто в стену!!

Г а р и ф. Мне плевать на твои углы и твои сантиметры.

А з г а р. Мне нужно понять, что там произошло. Эта пуля!.. Этот угол полета!.. Получается, мать погибла не по своей воле!

Г а р и ф. Что?

А з г а р. Неграмотное следствие… Сейчас можно толковать прошлые события и так и этак… Отец, понимаешь? Я не верю, не хочу верить, но… Объективно — этот след пули, оставшийся в стене, свидетельствует против него. Если ему бросят сейчас обвинение в убийстве?!

Г а р и ф. Психология заела, дурак? Спокойно жить не хочешь?

А з г а р. Хочу. Хочу спокойной жизни! Я думал, что можно устроить себе счастливый, уютный мирок. Спокойно жить. Без ошибок. Без путаницы. Делать свое дело. Но чтобы жить честно, оказывается, надо чего-то лишаться. Ты пойми! Я хочу, чтобы ты понял…

Г а р и ф. Что понять?

Телефонный звонок.

А з г а р (взяв трубку). Да… Я Арсланов… Кто говорит? Что?.. (Меняется в лице, резко кладет трубку на стол, тут же набирает номер по другому телефону.) Арсланов. Из прокуратуры. Номер телефона 21-71-09. Немедленно проверьте, откуда звонят… (После долгой паузы.) Из автомата? Номер, адрес? (Пауза.) Спасибо. (Кладет обе трубки на рычаг.)

Г а р и ф. Кто такой?

А з г а р. Очередной доброжелатель… (Снимает трубку, набирает номер.) Девяносто седьмой… Пожалуйста, адрес Гайшина Анвара Каримовича, год рождения тысяча девятьсот восемнадцатый. (Ждет.) Спасибо. (Кладет трубку, записывает адрес.)

Г а р и ф. Чей это адрес?

А з г а р. Бывшего приятеля отца. Проходил свидетелем по делу. Хочешь, сходим к нему вместе?

Г а р и ф. Зачем?

А з г а р. Не знаю. Поговорим… Я ничего сейчас не знаю.

Г а р и ф. Ничтожество! (Направляется к двери.)

А з г а р. Постой!

Г а р и ф. А пошел ты!..

А з г а р. Я прошу тебя! Ты мне нужен сейчас!..

Г а р и ф. Зачем тебе надо было брать в руки это дело, черт возьми! Сам поднимаешь архивную пыль…

А з г а р. Я подумал, шантаж. Я подумал, надо быть готовым. А теперь у меня у самого зародилось сомнение. Зачем? Не знаю.

Г а р и ф. За отца не волнуйся. Он, как никогда, твердо стоит на земле.

А з г а р. В уголовном порядке ему, конечно, ничего уже не грозит: дело давнее. Но существует еще ответственность нравственная, гражданская. Она срока давности не признает… (Нервно.) Во мне сломалось что-то! Жизнь вопит и кричит, когда ее допрашиваешь вот здесь! Но сейчас она кричит во мне самом, потому что тоже приговорена!!

Г а р и ф. Ну хорошо! Давай раскинем на весах! Завтра становится известно, что наш отец преступник. Что происходит с ним? Наступает его моральная смерть. А может, и физическая… И… общество теряет крупного ученого. Теряет человека, которого трудно заменить, который единствен!.. Дальше. Я, начальник нефтеразведочной экспедиции, который живет не здесь, за тысячи километров, который вовсе не отвечает за отца… Так вот, и я завтра тоже теряю многое. И общество теряет меня. Теряет, смею сказать, — а я очень нескромен в этом отношении — одного из своих талантливых хозяйственников, великолепного администратора, которых сейчас не так уж много, которые нужны стране как воздух! Которые знают, что делать и как делать дело! Я уже не смогу работать в полную силу. Исчезнет самое дорогое — уверенность! Все мои титулы, звания, вся моя слава, все, что я заработал, — не помогут. Всегда может найтись какая-нибудь прыщавая бездарность, которая будет тыкать в меня пальцем и кричать: «А король гол!» И этому пальцу будут верить! Выгодно это обществу? А что произойдет с тобой, с Рашидой-апа, с сестрой, с твоей женой?! И кому все это нужно? Да если бы еще было точно известно, что отец… Этого ведь нет! Двадцать пять лет назад был доказан факт самоубийства. Именно самоубийства! И пусть дело лежит там, где лежало все эти годы! Поднимется шум, машину вспять будет вертеть уже гораздо трудней. И давай тогда думать, где КПД больше! Нравственность, справедливость, истина — это понятия и экономические. Так давай считать, на счетах считать, на арифмометрах, если хочешь, что экономичней?! Считать, исходя не из своих шкурных позиций, а из общих интересов!

А з г а р. Я не знаю, Гариф… Я знаю только, что обречен пройти этот путь до конца. Я чувствую это.

Г а р и ф. Тебя уже раздавили… Слюнтяй! Я сам договорюсь с твоим архивариусом.

А з г а р. Не смей!..

Дверь со стуком захлопывается.

(Стоит неподвижно, подходит к столу, убирает бумаги. Вынимает из ящика стола служебный пистолет.) Выход? Неужели только один этот выход? Иногда за истину платят ценой жизни… Что, если это такой случай?..

II.5

Небольшая квартира. На столе чемодан. Раскрытый чемодан и на стуле. По комнате снует Л и н а, складывая вещи. Раздается звонок. Она уходит в прихожую, возвращается с Н а и л е й.

Л и н а. Думала, Азгар. Ну и хорошо, лишних разговоров не будет. Всех этих выяснений отношений.

Н а и л я. Каких выяснений? (Озираясь и недоуменно глядя на разбросанные вещи.) Он что? В командировку уезжает? Я звонила ему на работу, там его нет. Где он?

Л и н а. Это я в командировку уезжаю, я! Бросил вчера меня одну там, у вас, всю ночь где-то шлялся, в шесть утра только пришел. А я, дура, бежала вчера после гостей через весь город!.. А если бы со мной что-нибудь случилось?

Н а и л я. О чем ты говоришь? Я утром домой пришла, матери убираться ночью помогала. Оказывается, он у нас был. Всю ночь с Ильдаром стену ковыряли, какие-то углы мерили. Мне надо с ним поговорить.

Л и н а. Все это меня уже не касается. Я ухожу.

Н а и л я. Как уходишь? Куда?

Л и н а. Чтобы я еще за следователя замуж выходила!

Н а и л я. Ты что? На самом деле уходишь?

Л и н а. Я все на самом деле делаю. Мне все на самом деле нужно. Муж так муж! Жизнь так жизнь! Это ты все подделками пробавляешься!

Н а и л я. Он же любит тебя! И ты!.. Ты же сама по нему сохла.

Л и н а. Вот и высохла! Какая любовь! Не можешь ничего купить. Клетка эта. Разве это квартира? У других!.. Вчера шли к отцу, и я же должна думать, что купить в подарок, я же должна целую неделю искать, у кого можно занять деньги.

Н а и л я. Вас двое, вы оба работаете!

Л и н а. И обзывать еще дрянью? Вчера золотой перстень с рубином мне ваш отец подарил, сказал, что поможет трехкомнатную квартиру построить. Я, как дура, бежала через весь город, а он меня — дрянью. Идеалист несчастный!.. Ну хорошо. Если я дрянь, так и живи без дряни. Посмотрим, до чего его эти углы доведут… А я еще молода!

Н а и л я. О какой ерунде ты говоришь!

Л и н а. Пусть, пусть… я обычная, слабая. Если бы это только сейчас! Он всегда так! Он ничего никому не прощает! Он не умеет прощать людям их слабости. Нет более жестоких и бесчеловечных людей, чем бессребреники. Счастье, что у нас нет еще детей!

Н а и л я. А ты ведь точно — дрянь. Несчастье в семье, а у тебя на уме — золотой перстень, квартира… Свое собственное благополучие на беде построить хочешь? Вся семья наша может рухнуть.

Л и н а. А вы чистенькие? Вы все чистенькие? Я хочу жить, как живут все! А он пусть… Пусть со своими кодексами в постели лежит! Со своими законами!

Молчание.

Н а и л я. Тебе не помочь собрать вещи?

Л и н а. Что?.. Ты меня из моей же собственной квартиры выгнать хочешь? Вещи, говоришь, собрать? (Хватает чемоданы, вываливает все, что в них, на диван — бросает в них костюм, рубашки Азгара.) Помоги! Помоги, конечно! А я, дура святая, сама хотела уйти. Но квартиру нам обоим дали, обоим! Не ему только. Пусть сегодня же убирается отсюда! Может, у вас всех наследственное? Может, он меня тоже убьет?

Н а и л я. Бог ты мой, на каком тонком волоске висит мир! Будь же ты проклята! Проклята! (Уходит, хлопает дверью.)

Л и н а (вслед). Он никогда ничего не добьется! Он слепой! Он не видит жизни! (Садится на стул, вынимает снова вещи Азгара из чемодана; в руках рубашка, гладит ее рукой, плачет.) Я ему даже не сказала, что ребенок! Что у нас будет ребенок!.. А вдруг он и сам не придет? Если и сам больше не придет?

II.6

Небольшая комната в одно окно. Стол, два стула. За ширмой в полумраке виден угол тахты, на которой кто-то лежит. Стук в дверь.

Г а й ш и н. Открыто. Открыто, говорю!

Входит А з г а р.

А з г а р. Простите, Гайшин здесь живет?

Г а й ш и н (вставая). Да, да… А вы кто? Чем обязан?

А з г а р. А р с л а н о в. Следователь областной прокуратуры.

Г а й ш и н. Следователь? (Невольно отступая.) Арсланов, говорите?

А з г а р. Да, Арсланов.

Г а й ш и н. Арсланов… Ну что ж! Тогда сейчас вместе и поужинаем. Правда, у меня… небогато! Если бы я знал… Арсланов… Пожалуйста, присаживайтесь. (Накрывает стол газетой.) Прошу. Впрочем, может, я сбегаю? А? Здесь — рядом!

А з г а р (присаживаясь у стола). Нет, нет, что вы?

Г а й ш и н. Но — ничего! Магазинчик под боком — всегда успеем. (Вынимая из-под стола и разглядывает недопитую бутылку.) К сожалению — дешевка. Мне-то все равно, мне — что водка, что коньяк, что шампанское — один черт. Действие одно, хе-хе!.. Поэтому самое дрянное беру. Все равно — алкоголь. Хе-хе! (Выставляя небогатые припасы.) Это какой же вы Арсланов? Старший, младший? Азгар? Гариф?

А з г а р. Вы знаете нас всех? Меня зовут Азгаром Мансуровичем.

Г а й ш и н. Хе-хе, вот, пожалуйста, килька… Вы чрезвычайно похожи!.. Да, чрезвычайно похожи на свою мать. Конечно, смешно сейчас говорить: старик, пенсионер… Но когда-то ведь и мы были молоды! Эта комната у меня еще со студенческих лет. Вся жизнь здесь. И ваша мать когда-то сюда захаживала. С вашим отцом. Не один раз. Да!.. Давайте выпьем за прошлое!

А з г а р. Ваше здоровье.

Г а й ш и н. Нет, нет, никаких трагедий. Женился, дети соответственно… Жена умерла, дети разъехались. Хе-хе! Зовут к себе, а я… Рад вас видеть! Знак прошлого. Но… чем обязан? Столь неожиданный визит.

А з г а р. Видите ли, мне нужно, чтобы вы как можно подробнее… Вы ведь дружили и с моим отцом, и с матерью. Расскажите о матери.

Г а й ш и н. Что именно? Что именно я должен рассказать?

А з г а р. Меня интересуют события… В сорок восьмом году погибла мать. Тогда же умер от инфаркта мой дед, профессор Луковский. Вы можете рассказать мне об этом?

Г а й ш и н. Нет, давайте сначала мы выпьем! У меня еще бутылочка есть. Не беспокойтесь!.. Что? А, да, да! Мы с вашим отцом оба были аспирантами у профессора Луковского. Знаете, после фронта; еще в гимнастерках. Хе-хе!.. Странно!

А з г а р. Что странно?

Г а й ш и н. Недавно встретился с одним давним знакомым. Выпили, разговорились. Он вдруг тоже стал вспоминать. Когда-то, до войны еще, мы все вместе — отец ваш, я и он — жили в одном дворе. Тоже выпытывал подробности. А теперь — вы? Закон парности случаев?

А з г а р. Его зовут Рустемом Ахметовичем?

Г а й ш и н. Вы знакомы? Да, бывшие друзья… Все бывшее.

А з г а р. У вас случайно не срывали с головы пыжиковую шапку?

Г а й ш и н. Что? Какая шапка? Никогда не имел такой!

А з г а р. Я внимательно читал ваши показания двадцатипятилетней давности. Ведь все происходило на ваших глазах. Я прошу вас…

Г а й ш и н. Когда вы сами перешагнете некий рубеж, вы поймете, что очень многое в жизни происходит на глазах каждого. История выкидывает коленца. Дети становятся взрослыми. Взрослые погружаются в младенчество. Цена на вино меняется. И цена на человека… (Снова разливает вино.) Интересно наблюдать. Да! Да! Именно только наблюдать!

А з г а р. Вы давно ни с кем не разговаривали?

Г а й ш и н. Мне не нужны посторонние собеседники… Не нужны! Я сам — в самом себе — являю целое человечество!

А з г а р. Меня интересует все, что связано с моим отцом и матерью. Если можно? Я прошу вас.

Г а й ш и н. Прошло столько лет. И вдруг являетесь вы… Зачем? Прошлое не должно возвращаться. (Роется в шкафу, достает альбом.) Вот карточки. Вот здесь мы все трое… Ваша мать, ваш отец, я…

А з г а р. Дело в том, что мне в руки попало дело о самоубийстве матери. Я хочу знать, что произошло тогда.

Г а й ш и н (засунув альбом в шкаф). Все уже поросло быльем. Все это уже никому не интересно! Какой ответ вы хотите получить?

А з г а р. Любой, но только правду.

Г а й ш и н. Вы считаете, правда — всегда благо? Иногда лучше не знать ее, потому что, узнав правду, потом не будешь знать, что делать с ней. Я любил вашу мать. Да, любил. Впрочем, это никого не интересует! И никогда никого не интересовало! Что тогда произошло? Хорошо, если хотите!.. Так вот! Да! Резко обострившаяся борьба, разделившая биологов на два непримиримых лагеря, разгорелась тогда вокруг старого вопроса. Зависит ли изменение природы организма от изменений условий жизни? Можно сформулировать этот вопрос, простите за вульгаризм, даже так: что раньше возникло — яйцо или курица? Одни давали четкий или категорический ответ: яйцо! Другие столь же категорически заявляли: курица! Хе-хе! Считалось, что сторонники «куриной концепции» стоят на правильных, материалистических позициях. И напротив, ученые, отстаивающие «концепцию яйца», стоят на позициях метафизических. А вообще-то природа мудрее, и истина была за обоими направлениями. Глуп человек! И всегда, во все века, думает, что истина только одного цвета. А истина бывает разного цвета, самого разного! Кстати, сегодня в газете я с удовольствием прочел интервью вашего отца… Ха-ха! С огромнейшим удовольствием! (Срывает газету со стола, рвет ее в клочья, сминает, в кулаке.)

А з г а р. Извините, я не совсем в ладах с чувством юмора.

Г а й ш и н. Юмора? (Снова взрываясь.) Какой юмор? Конечно, вы можете счесть меня за неудачника. Да, я ничего не добился! Так сделайте на это скидку! На зависть! На черную зависть сделайте скидку! Я не мог удержаться в науке. Я стал простым школьным учителем биологии. Потом докатился до сторожа. Как говорят, не состоялся!.. Зачем вы пришли? Что вы хотите у меня выпытать?

А з г а р. Я должен все знать.

Г а й ш и н. Что?! Что знать?!

А з г а р. Успокойтесь. Ради бога, успокойтесь!

Г а й ш и н. Вы думаете: я — ничтожный человек? Никто и ничто, так?! Хе-хе! Личность, не имеющая лица? Нет! Ваша мать верила в меня! Я занимался тогда нейробиологией, пересадкой памяти. Тогда еще никто этим не занимался. Я пробовал пересаживать клетки, носительницы памяти, из одной части мозга в другую. От одного животного к другому. Я как бы передавал этому второму животному комплекс чувств, восприятий и ощущений, которые принадлежали первому.

А з г а р. Я не вполне понимаю…

Г а й ш и н. Я думал, что я избавлю людей от некоторых неизлечимых психических заболеваний! Я считал, что уже близок к решению проблемы излечения умственно отсталых людей. Но потом я вдруг понял, что могу прийти и к обратному результату. Да-да! Следуя моим разработкам, можно было научиться синтезировать химические соединения, соответствующие любым эмоциональным состояниям мозга! То есть как угодно менять психику человека, вносить в нее насильственно не только своеобразные вытяжки добродетели, но и зла!

А з г а р. Я хочу все знать об отце. О своем отце.

Г а й ш и н. Предательство друга. Смерть учителя. Ее гибель… А я… Я отказался от науки, забросил свои эксперименты. Я захотел просто остаться человеком. И не жалею! (Наливает себе в стакан вино, пьет.) Об отце, говорите?.. В его мозг тогда словно ввели экстракт трусости и безволия!

А з г а р. Вам нельзя много пить. (Раздраженно.) Перестаньте пить!

Г а й ш и н. Ха-ха! Теперь об экспериментах, которые я забросил, пишут даже в популярных очерках! А я мог бы на этих экспериментах сделать себе имя! Но я принес все в жертву, потому что знал: в природе что-то должно оставаться недоступным разуму человека. Есть границы, которые нельзя преступать! (Выдвинув из-под кровати чемодан.) Вот! Вот здесь мои расчеты, выкладки, результаты экспериментов! Вы думаете, все это устарело? Нет! Пожелтела только бумага!.. (Роясь в бумажках.) А вот — золотая медаль Академии наук за студенческую работу! Хе-хе! Когда мне не на что выпить, я закладываю ее! Хе-хе… Сколько дадите? Если бы была жива ваша мать… Она бы поняла меня! Она бы меня оправдала! Хе-хе! Сколько дадите мне за мою молодость?.. (Яростно.) Ты думаешь, я буду поить тебя на свои деньги?!

А з г а р (растерянно). Вот, возьмите… Извините, пожалуйста…

Г а й ш и н (отшвырнув деньги). Вы что?! Меня никто не покупал! Никогда не покупал! Никогда! Ха-ха! У меня теперь у самого не своя, а пересаженная память.

А з г а р. Вы начали с анекдота про яйцо и курицу. Но мне не до анекдотов. Мне нужно знать, что было на самом деле.

Г а й ш и н. Это не анекдот! Это совершенно научная постановка вопроса! Биология разделила организм надвое — наследственную плазму и сому, то есть тело. И это деление является одним из основных положений современной биологии. Больше того, это одно из крупнейших ее обобщений!

А з г а р. Оставим теорию в покое. Вопрос такой. Почему отец, как вы говорите, предал Луковского? Как это произошло? Меня интересуют причины?

Г а й ш и н (непонимающе смотрит на него). Отец?.. Ах, да, речь ведь о вашем отце… С сессии Академии сельскохозяйственных наук профессор Луковский вернулся уже больным. Но убила его не болезнь, а предательство Мансура. Ваш отец был любимым его учеником! Так сказать, наследным принцем. Луковского доконало предательство…

А з г а р. Как это произошло?

Г а й ш и н. Как было? Хе-хе! Очень просто: Арсланов объявил во всеуслышание, что решительно отмежевывается от порочных концепций своего бывшего учителя и бывшего ученого Луковского. Да, да, он так и назвал его — бывшим ученым! Луковский умер на улице, не дойдя до дома. От инфаркта. А ваша мать вскоре покончила с собой. А я… Я не мог больше работать там… рядом с ними. Я хотел быть просто человеком! И вообще!.. (Хохочет.)

А з г а р. Я слышал, что монографии отца, сделавшие ему имя не только у нас, но и за рубежом, созданы в основном по рукописям Луковского. Выходит, что отец не только предал, но и обокрал его? Это правда?

Г а й ш и н. Что? Чушь!

А з г а р (зло). Это правда или нет? Отвечайте!

Г а й ш и н. Абсолютная чушь.

А з г а р. Все перемешалось…

Г а й ш и н. Арсланов во многом развил идеи Луковского. Обогатил их. Но обокрасть? Нет, нет! Он сам по себе крупный ученый. Сам — фигура незаурядная. Нет, я не думаю, конечно, чтобы он был талантливее меня! Но все-таки не случайно же он ходил в любимчиках Луковского. Он только предал — и все… (С наслаждением.) Предал. Мы с ним оба фронтовики. Он начал войну молоденьким лейтенантом, а когда его демобилизовали по ранению, был уже полковником! О рейдах его танковой бригады по тылам врага писали газеты! Но здесь он струсил! Однажды в жизни. Это большой ученый. С оригинальнейшими идеями!.. Но он предал. Он предал! А я — никого не предавал. Я никогда никого не предавал!..

А з г а р. А себя?

Г а й ш и н (после паузы). Да, вы правы. Себя я как раз предал. Я не нашел тогда в себе сил для борьбы. Себя я предал! Когда время изменилось, было уже поздно возвращаться в науку… Я ненавижу его. Ненавижу вашего отца до сих пор! Так много… Так много он сделал, а я — ничего! Ничего!

А з г а р. Но вы защищали тогда Луковского от нападок?

Долгое молчание.

Г а й ш и н. Нет. Мы оба предали его. Оба. Вы правы… Только каждый по-своему.

А з г а р. Вы хотели стать просто человеком, говорите?

Г а й ш и н (страстно). Да! Да!.. Да!! Я хотел быть просто человеком.

А з г а р (задумавшись). Все нашли тогда для себя выход. Хороший выход… Отличный выход!.. Где мне теперь только выход искать?.. Вы никем не были. И человеком… тоже.

Г а й ш и н. Зачем вы пришли?! Уходите отсюда! Никогда не являйтесь ко мне! Прошлое не должно возвращаться! Вон!.. Во-он!.. Зачем вы пришли?

А з г а р. Душу спасать я пришел! Истину спасать я пришел! Жизнь спасать я пришел!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

III.7

Квартира Рустема Ахметовича. Светится экран телевизора, какой-то мультфильм. Р у с т е м А х м е т о в и ч в кресле, ноги на маленьком стульчике. Входит Р а з у м о в с к и й.

Р а з у м о в с к и й. Добрый вечер! (Подходит к телевизору.)

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Не трожь!

Р а з у м о в с к и й. Я только звук убавлю немного.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Не трогай!

Р а з у м о в с к и й (вынимая две бутылки коньяку). Вот, подумал, посидим, выпьем.

Р у с т е м А х м е т о в и ч (глядя на экран и заходясь от смеха). Прибежал? Поджилки трясутся?

Р а з у м о в с к и й. Да так… вот…

Р у с т е м А х м е т о в и ч. А я думал, один с рюмашечкой посижу. Но это хорошо, что беспокойство тебя треплет. Хорошо! Крепче меня любить будешь! (Делает жест рукой, чтобы убавил звук.)

Р а з у м о в с к и й. Повышение ожидалось. А если сейчас дело так повернется, как Арсланов поворачивает, с работой прощаться надо. Диссертацию начал писать, два кандидатских экзамена сдал уже… Все, все рушится!

Р у с т е м А х м е т о в и ч (смотря в телевизор и смеясь). Разнюнился! (С презрением.) Держаться надо — не помню, не знаю! (Ставя чашку с чаем, спокойно.) Сопляк. Не люблю сопляков. Ради тебя не стал бы. Племянницу жалко. Розку жалко. (Ногой швыряет стульчик.)

На него и садится Разумовский.

Р а з у м о в с к и й. Это была ошибка. Просто ошибка. По неопытности. Что же мне, всю жизнь расплачиваться за одну ошибку?.. Если Арсланов не пойдет, не согласится?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Шелковеньким станет. Об отце речь. Читал сегодня в газетах, как расписывают?.. И в этот самый распрекрасный торжественный миг вдруг старое дельце вынырнет, а? В апогее чествований и славы! Контрастно. Люблю на контрастах работать. Конечно, срок давности истек. Да и не докажешь. Но огласка? Сплетни, шум.

Р а з у м о в с к и й. Тебе бы надо с ним еще поговорить.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. А зачем торопиться? Торопливость нужна только при ловле блох. Житейская мудрость. (С наслаждением.) Пусть крючок поглубже вопьется! Пусть он заглотит его хорошенько, осознает. Все в свой срок. И расплата… Чем только ты мне платить будешь?

Р а з у м о в с к и й. Рустем Ахметович, мы с Розой…

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Вы с Розой! С вас-то по-родственному я ничего не возьму. Но ведь не один ты такой хороший оказался? Эксперты!.. Этот, как его, гоголевский тип, с глупой рожей? Зам по оперативной части… Все цену имеет. Любое участие. (Ставит бутылки коньяка под стол, вынимает бутылку какого-то вина — все это не поднимаясь с кресла, глядя на экран.) Налей себе. Ну, что? (Подняв чашку с чаем.) За здоровье профессора Арсланова?! И его сыночка, который в таком же жалком виде, как и ты, окажется. (Хохочет, смотрит в телевизор.)

Р а з у м о в с к и й. За то, чтобы обошлось. (Пьет, но вино, видно, не идет в него, Разумовский давится им.)

Р у с т е м А х м е т о в и ч (презрительно). А если бы не обошлось, руки бы не марал! Компромиссиками все грешат. Все!.. У меня здесь еще чистый интерес есть. Не только тебя как некоторым образом случайного родственника обелить, не только комиссионные с других за помощь содрать, нет!.. Я еще и художник, и чистый интерес у меня имеется! Так сказать, высший художественный интерес! (С презрением глядя на Разумовского.) Люблю наблюдать, как чужая душа извивается, как она смердит вокруг тебя, а ты ее мнешь, как глину, пальцами и лепишь, лепишь…

Р а з у м о в с к и й. За вас, Рустем Ахметович! Может, выпьете? На брудершафт?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Ха-ха! Нет. Здоровье берегу! А ты пей! Ты плебей, тебе полезно пить. Нужно пить. Пей!

Р а з у м о в с к и й. Ваше здоровье!

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Ха-ха! Если бы ты знал, каким бывает художественное наслаждение духа! Как сладок полет мечты!.. Таинство власти!.. (Презрительно.) Босяк!

Разумовский с трудом пьет, кашляет, вино льется на пол. Потом, увидев нетерпеливый жест Рустема Ахметовича, включает звук телевизора. Раздаются голоса героев мультфильма. Но их перекрывает хохот, счастливый хохот Рустема Ахметовича… Стук в дверь.

Р а з у м о в с к и й. Это еще кто? (Выходит в прихожую и возвращается с Гарифом Арслановым.)

Г а р и ф (жизнерадостно улыбаясь). Мир дому сему!

III.8

Гостиная в квартире Арслановых. Р а ш и д а Г а л е е в н а и А р с л а н о в.

Р а ш и д а Г а л е е в н а (с рубашкой в руках). У тебя здесь одной пуговицы не хватает. Сейчас поглажу.

А р с л а н о в. А галстук этот мой любимый?.. Вчера я куда-то его забросил…

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Поищу…

А р с л а н о в. Опять у тебя глаза красные. Что, в конце концов, происходит?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Это так, Мансур. Палец вот уколола сильно. Я сегодня прическу даже сделала.

А р с л а н о в (направляясь к двери и задержавшись, чтобы обнять жену). К лицу, Рашида, к лицу…

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Ты так редко… редко со мной…

А р с л а н о в. Редко?.. Ты всегда занята чем-то. (Отходит от нее, смотрит.) А ты счастлива со мной? Ты довольна жизнью со мной?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Ты что? Что так вдруг?

А р с л а н о в. Быстро время идет.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Я люблю тебя, Мансур. Люблю. Ты…

А р с л а н о в. Да, да… Серебряная свадьба скоро. Двадцать пять лет скоро будет.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Да.

А р с л а н о в (гладит ее лицо). Ладно, пойду, полежу пока… Что-то не по себе… (Уходит.)

Спустя мгновение входят Г а р и ф и Н а и л я.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Ну, что?! Где Азгар?

Г а р и ф. Отец дома?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Он плохо чувствует себя сегодня… Как же теперь? Через два часа специальное заседание ученого совета по случаю юбилея.

Г а р и ф (раздраженно). Я спрашиваю, дома он или нет?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Тише! Услышит…

Н а и л я. Где же Азгар? Ему на работу звоню, телефон не отвечает. К ним домой пришла, Лина как безумная. Складывает вещи в чемоданы, уходить хочет!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Что же это она?.. Неужели все это правда?.. Нет, Мансур не мог! Не мог!

Г а р и ф. Тебе лучше знать, мог или не мог! Правда это или неправда?!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Что я могла знать? Я была подругой вашей матери… Двое вас, сирот, осталось. Обстирать, обмыть, накормить. Я даже недоучилась… Нет, Мансур не мог! Но я понимаю Азгара: все-таки мать… Нет, нет, я была и счастливой. Я и сейчас люблю Мансура. Но сколько раз я плакала по ночам! Во сне он часто произносил ее имя. И я плакала оттого, что он не может забыть ее… Но, может быть, это совесть его мучила? Ее тень, тень Веры, приходила к нему? Не сразу я стала Мансуру женой…

Г а р и ф (перебивая). Для нас — ты мать. Ты нас воспитала.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Я старалась заменить вам мать. Я хотела быть для вас матерью. И все-таки сколько раз вы все — хотя бы ты — подчеркивали, что я не родная вам.

Г а р и ф (насвистывая). Ну ладно, ладно!

Р а ш и д а Г а л е е в н а (Гарифу). Я взяла не только вас с Азгаром, его детей, но взяла на себя и его грех. Тогда Мансур не выдержал. Просто не выдержал. И только в этом его вина. Это было самоубийство, а не убийство! Иначе бы я…

Н а и л я. О чем ты, мама? Чего не выдержал?

Г а р и ф. Ладно. Все это бессмысленный разговор!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Все вы выросли, добились чего-то в жизни, А оказывается, все на песке построено. Маленький толчок, и прошлое…

Г а р и ф. Ничего страшного. Статус-кво есть статус-кво!

Н а и л я. Какой статус-кво?

Г а р и ф. Отец слишком известный и уважаемый человек, чтобы зря трепать его имя. Для чего? Давать пищу для пересудов и сплетен? Подарочек устроил в день рождения, гад! Таких бы!..

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Я знаю Мансура… Он не мог. Что-то здесь не так.

Н а и л я. Я знала, знала, что должно что-то случиться. Это дед беду накликал кораном! Он напророчил!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Тише, Наиля.

Н а и л я. Потому что — ложь! Когда я выходила замуж, я ведь тоже знала, что не люблю. Зачем? Тоже по расчету, выходит? Брак с удобствами. Как квартиры есть — с удобствами и без. Это наказание за нашу ложь! За то, что мы все время лжем себе! Во всем!

Г а р и ф. Деточка! Твоя сексуальная драма сейчас никого не интересует.

Н а и л я. Ложь! Ложь! Господи!

Р а ш и д а Г а л е е в н а (обнимая Наилю). Не надо так грубо, Гариф. Что бы ни случилось, вы родные.

Г а р и ф. Ты, мать, как клушка. Хочешь, чтобы все цыплята живы остались и возле тебя зерно клевали. А так не бывает, потому что зерно, зернышко… одно! (Резко, с яростью.) Законники, сухие процентные души! Они вот у меня где сидят! Широта нужна человеку! Законы для мелких людей писаны, не для нас! Когда я харкнул тогда своей нефтью…

Р а ш и д а Г а л е е в н а. При чем тут нефть, когда об отце речь?..

Г а р и ф. А-а, брось! Ты для кухни родилась и на кухне же… Прости!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. На кухне…

Г а р и ф. Ну да ладно!! Я поговорил с Рустемом Ахметовичем. Все будет нормально! Надо только, чтобы Азгар понял, что все нормально, и угомонился наконец.

Н а и л я. Новая ложь!.. Как все перепуталось! И сколько грязи! Грязь и ложь!

Г а р и ф (с усмешкой глядя на Наилю). Конечно, каждый день мы видим мир таким, каков он есть, и это нам надоедает! Поэтому мы хотим видеть его таким, каким он должен быть. (Кричит.) Но каким он должен быть?! Кто знает, каким он должен быть?! Ты хоть это пойми, девочка!

Н а и л я. Мы все чужие! Я не могу! Не могу!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Где же Азгар?

Г а р и ф. Когда-то вместе в футбол играли, рыбачили. А сейчас я бы его!.. Пинком, вместо мяча!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Я не дам его обижать. Он от скарлатины умирал, на моих руках умирал, и я его выходила… Сына… (Плачет.) Ведь вы все мои дети…

Входит А р с л а н о в.

А р с л а н о в. В чем дело? Что такое?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Ничего, Мансур… Я же часто плачу… Ничего!

Появляется А з г а р. Долгое молчание.

А р с л а н о в. Итак, и ты здесь. Хорошо.

А з г а р (вздрогнув). Что?

А р с л а н о в. Надо поговорить.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Но, Мансур, ты ведь хотел немного отдохнуть.

А р с л а н о в. Накрой на стол. (Ядовито.) Ко мне пришли дети.

Рашида Галеевна выходит.

(Гарифу.) Какие у тебя сигареты? (Беря сигареты.) Не люблю с фильтром…

Н а и л я (Азгару). Иди домой. Лина там как безумная. Иди, успокой. Господи, что же это происходит?

Никто не слышит ее. Молчание.

А р с л а н о в. Так вот… Слышал, что тебя шантажируют. Вытащили старое дело о смерти матери с тем, чтобы ты сгладил острые углы в деле, которое ведешь сейчас. Слышал, беспокоишься. Не беспокойся, защищать меня необходимости нет никакой: мелкие укусы. Поступай, как велит совесть и закон.

Входит с подносом Р а ш и д а Г а л е е в н а.

(Жене.) Ты иди. (Наиле.) И ты выйди.

Н а и л я. Никуда я не пойду!

Р а ш и д а Г а л е е в н а (обнимая ее). Пойдем. У нас свои секреты есть.

Н а и л я. Я никуда не пойду. Не пойду!

Молчание.

А р с л а н о в. Ну? Так в чем дело?

Г а р и ф. Он считает, что ты… У него, видите ли, есть новые факты.

А р с л а н о в. Какие могут быть новые факты спустя двадцать пять лет? В свое время все было расследовано! Какие-то сволочи взяли тебя в оборот — и ты готов бросить тень на своего отца?!

А з г а р (хрипло). Вчера ночью в квартире у Наили я восстановил пулевую пробоину. Я замерил угол, под которым пуля вошла в стенку. Это почти прямой угол…

Телефонный звонок.

А р с л а н о в (беря трубку). Да… А, Иван Кириллович… Юбилей? Нет, не забыл, конечно… Машину? Пришли чуть позже, я еще не готов. Нет, в преферанс в эту среду я не игрок. Спасибо, спасибо. (Бросает на рычаг трубку, но тут же снова раздается звонок. Арсланов вырывает шнур из гнезда.)

А з г а р (продолжая). Такая траектория полета и такая пробоина характерны для выстрела без прицеливания. С расстояния в несколько метров. При таком угле и таком расположении пулевой пробоины в стене мать покончить жизнь самоубийством не могла. Выстрел в стену был сделан ради инсценировки самоубийства.

А р с л а н о в. Замерил углы?.. В квартире столько раз производился ремонт!

А з г а р. Пробоина была просто замазана шпаклевкой. Если бы она была загрунтована, то шпаклевка была бы прихвачена намертво. А так она легко вываливалась из дыры. Сохранился даже след пули в ее последней точке. Кроме того…

А р с л а н о в. Что кроме того? Что? Твоя мать скончалась в больнице. На операционном столе. Она была в полном сознании и могла бы сказать все, что хотела…

А з г а р. Если бы у нее не оставались мы, дети… Пуля, пройдя через тело, вошла в стену на два сантиметра. Экспертная же практика говорит, что для выстрелов из малокалиберной винтовки в упор в область грудной клетки характерны, как правило, слепые ранения…

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Этого не может быть. Мансур, ведь этого не может быть!..

Н а и л я. Нет, нет… Нет!

А р с л а н о в (после паузы). Спасибо… Своеобразный подарок! Хороший подарок преподнес ты мне в день рождения…

А з г а р. Ты был тогда тоже ранен. Из твоих показаний вытекает, что мать стреляла в тебя. Кто ранил тебя в руку? Ты сам или твой отец? Он был единственным свидетелем происшедшего… Не потому ли он и в мечеть зачастил в последние годы? «Увлекла тебя охота к умножению богатств, пока не навестил ты могилы…» Сура из корана! Он молчал об этом всю жизнь. Но в минуту смерти, видимо, молчать не мог.

А р с л а н о в. Не трогай его. Он мертв. И ответить не может.

А з г а р. Он ответил. Теперь отвечать должны мы все.

А р с л а н о в. Что же ты тогда не ведешь протокола допроса? Веди!

А з г а р. Это не допрос, отец. Я сейчас не следователь, не юрист. Я пришел… Не знаю, зачем я пришел…

А р с л а н о в. У тебя сейчас такие же глаза… Как у нее! Как у твоей матери тогда!.. Перед тем…

Н а и л я. Какие глаза?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. О чем вы говорите?!

А р с л а н о в. Хорошо! Хорошо!.. Я расскажу, как это было! (Быстро.) Когда после выстрела я вбежал в комнату, она уже лежала на полу. Неподвижно. Я почему-то схватил винтовку, и тут вошел отец. Он тоже проснулся. Он сразу же стал кричать о том, что я сделал. Он подумал, что это я… Он выхватил винтовку из моих рук, он был взбешен, но в последний момент я успел ударить по стволу, и пуля впилась в стену, лишь задев меня. Экспертная практика здесь ни при чем!.. Потом приехала «скорая помощь», мать пришла в сознание. А отец так и не поверил мне, что я… не стрелял. До самой смерти он не верил. Сомневался… Я был рад… рад… Да! Когда он умер, я был рад!!

Н а и л я. Нет!.. Нет!

А з г а р. Почему же ты на следствии говорил, что в тебя стреляла мать?

А р с л а н о в. Пулю в стене надо было как-то объяснить. Если бы я сказал правду — арестовали бы отца. И на вопрос: «Почему вы стреляли в сына?» — он бы ответил, что стрелял в убийцу. Тогда бы взяли нас обоих… А я думал о вас! Конечно, мне в голову не приходило, что не только перед своим отцом, но и перед вами я предстану как… как убийца.

Г а р и ф. А почему… мать пошла на это?

А р с л а н о в. Почему? Не знаю.

А з г а р. Почему ты выступил против профессора Луковского, обвинив его во всех смертных грехах? Он был твоим учителем. Ты полностью разделял его научные взгляды. Почему же ты пошел на такое предательство?

А р с л а н о в. Та-ак!.. Целое досье, значит, на отца собрал?! (С яростью.) В хорошие времена быть хорошим легко. Все просто! Все ясно!.. Но когда честность дорого стоит? Ты называешь мое выступление против Луковского предательством, а я называю это… слабостью духа. Ты называешь смерть матери убийством, а это был просто несчастный случай. Конечно, сейчас здесь, в теплой комнате, легко рассуждать о том, как это нехорошо. Но когда ты стоишь перед чертой?.. Горбатого ты судишь за то, что он горбат? Я тоже не хотел никому зла. Но человек не из железа, иногда ему присуща слабость. А можно ли судить за слабость? Мы вовсе не ищем случая непременно кого-то предать. Мы даже и не тогда предаем, когда нас прямо вынуждают к этому — в такие минуты к нам приходит мужество и стыд! Мы если и предаем друг друга, так скорее по инерции, из желания покоя! Твоя мать не могла простить мне этой трусости! Не могла простить мне инфаркта и смерти Луковского, своего отца! Она не была взрослой, твоя мать! Она не была готова к тому, что в мире существует и подлость. Не могла понять, что зло — тоже основа жизни, как и добро! Жизнь, мой милый, это борьба! Борьба всегда, всюду, везде. Вслед за Луковским его противники легко расправились бы и со мной, если бы я дал им эту возможность. А я им этой возможности не дал! Кто знает о том, что я пережил, когда умер Луковский, когда погибла жена? Когда умер отец? Кто был со мной в эти ночи! Кто знает о том тяжком разговоре с Луковским, когда он мне сказал, сказал сам: «Отрекайся!.. Ты должен отречься от меня!» Да, я отрекся! Но я… не прекратил наших исследований, я только сменил тактику! Посмотрел бы я, как бы ты поступил на моем месте?

А з г а р. Сейчас я на твоем месте. Перед выбором — как и ты двадцать пять лет назад. В той же ситуации. (Взглянув на Гарифа.) И он — на твоем месте. Все мы.

А р с л а н о в. Многого твоей матери нельзя было сказать. Она была слишком молода. Да, все в мире связано! Одно вытекает из другого. Какой-то английский поэт сказал: «Тронешь на земле незабудку, дрогнет в небе звезда…» Да! Да! Жизнь есть жизнь, и я шел ее путями.

А з г а р, Ты должен был поступать согласно своим взглядам.

А р с л а н о в (взрываясь). Я поступил согласно тем условиям, которыми были мои действия предрешены!

А з г а р. Ты не должен был впадать во власть этих условий, потому что они были…

А р с л а н о в. Я не мог выйти из-под их власти!

А з г а р. Ты не хотел.

А р с л а н о в. Я не мог!

Н а и л я. Я тоже пошла на компромисс. Маленький компромисс, и все. Я тоже, тоже! Одни компромиссы!

А р с л а н о в (после паузы). Я не знаю: предавал ли я? Потому что не знаю, что сильнее… Власть совести? Или власть над совестью?

А з г а р. Да. Ты человек, и ты поступил так, а не иначе, потому что иначе поступить не мог. Ты предал своего учителя. Ты сделал потом себе блестящую научную карьеру. Ты убил мою мать. Неважно, кто в данном случае нажал на спусковой крючок — ты или она сама. Все это ты делал в силу обусловленности твоих действий. Обусловленности страхом, корыстью, талантом, силой, которые ты в себе чувствовал и боялся потерять. Пусть так. Пусть оттого, что ты горбат, ты не виновен и не несешь за свои действия никакой ответственности. Ты не виновен, потому что нет в мире того, что мы называем истиной, и совестью, и высшим судом, а есть одна голая природа! Но поскольку ты не должен был поступать так, как поступал, поскольку ты не имел права быть «горбатым», то безразлично, мог ли бы ты поступить иначе или не мог, отец. И поэтому ты виновен! Виновен, потому что есть в мире то, что мы называем истиной, и совестью, и свободой. Есть высший суд. Так ты не понимаешь этого даже теперь? Я пошел в свой путь, не зная, что выйду на твою вину и она станет и моей виной.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Остановись! Азгар! Остановись хоть сейчас!

А з г а р. Закон здесь ни при чем. Это преступление, которого нет в уголовном кодексе.

А р с л а н о в (перебивая). Ты зачем пришел? Разрушить всю мою жизнь? Ее не разрушишь! Прочь из моего дома! Ты мне не сын! Вон! Не сын!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Мансур!.. Азгар!..

Н а и л я (с ней — истерика: плач, смех). Голова!.. Голова… болит. Какая-то пустая голова!

А з г а р. Я люблю тебя, отец.

Н а и л я. Ненавижу! (Азгару.) И тебя ненавижу! Будьте вы все прокляты!

Г а р и ф (поймав ее у двери). Бежать хочешь? Нет уж, поучаствуй, поучаствуй в этой комедии!

Н а и л я. Отпусти! Не хочу! Отпусти! (Плачет, хохочет.)

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Как мы будем теперь жить?

А з г а р. Я тоже боялся правды. Я тоже боюсь ее…

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Пусть будет правда… Только пусть она не убивает нас, как убивала ложь.

Г а р и ф (с яростью). Кому она нужна сейчас, твоя правда?! Прошло двадцать пять лет! Давно все забыто! Неужели ты не понимаешь, что толкнул в пропасть всю нашу семью? Отца в первую очередь! Вот ее, мать! Меня! Сестру! Себя, наконец! Ты думаешь, твоя правда нужна людям? Людям нужна другая правда — светлая, здоровая! Вот, читай. (Сует ему в лицо газеты.) Отец является крупным ученым! Гордостью, славой города, республики, всей страны! Это — тоже правда. И она переломит хребет и твоей правде, и тебе самому.

А з г а р. При чем здесь… люди?

Г а р и ф. При чем? Ты думаешь, они простят тебе, если ты будешь всем тыкать в нос свою куцую, никому не нужную правду? Несколько дней назад у тебя еще было все. Сегодня у тебя уже нет дома, нет жены. Лина правильно поступила. Жить с таким идиотом… У тебя нет теперь уже сестры, она прокляла тебя!

Н а и л я. Я ничего не хочу! Оставьте меня! Оставьте!

Г а р и ф. С сегодняшнего дня у тебя нет отца, нет брата! Никого и ничего!.. Юбилей у отца кончается, пора за дело! Завтра я улетаю к себе. Но сначала будет поставлена точка. Я встречался с твоим архивариусом… Человек он современный, мы поняли друг друга сразу. Так вот, никаких сплетен, никаких слухов не будет! Но и тебе, уважения ради, придется пойти на незначительный компромисс. Я имею в виду экспертов и следователей, которых ты хотел упрятать за решетку. Ты не должен их трогать. Они ошиблись, и все. (Загораживая дорогу.) И ты никуда не уйдешь отсюда, пока не дашь мне слова!

А з г а р. Они не ошиблись.

Г а р и ф. Они ошиблись! Дело о смерти матери будет списано и уничтожено. Так что ничего не случилось.

А з г а р. Да, ничего не случилось, и у всех нас совесть чиста… Не было самоубийства матери. Не было отцовского предательства. Мы не стали с тобой врагами. Меня не предала жена. Ничего не произошло. Все прекрасно.

Н а и л я. Спрятать лицо!.. Убрать его, убрать…

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Вы не враги, о чем ты говоришь?!

А р с л а н о в (после паузы). Он прав!.. Все эти годы… Пусть все развяжется!

Г а р и ф. Не будь тряпкой, отец! Запомни, ничего не случилось. Никто никого не предавал и не убивал!

А р с л а н о в. Не убивал? Я?.. А ты ведь на самом деле думаешь, что я убийца! Ты даже уверен в этом. Он — нет, а ты уверен? У тебя нет даже тени сомнения? Ты… Ты даже ненавидишь меня!

Г а р и ф. Сейчас не время для выяснения отношений! Не будь размазней! Хоть сейчас найди в себе мужество! Ничтожества! Испачкаются с головы до пят, а потом оторопь охватывает! Все зарубите себе на носу: ничего не случилось! Ничего не было! Все! Все! Повторяю: ничего не было. Забыть, забыть все! Вырубить из памяти! Саму память вырубить!

А з г а р. Вырубить память?.. Но когда твое ремесло — истина, и ты пришел в мир, чтобы остановить зло?.. И когда смысл каждого поступка глубок, как бездна? И когда за все надо платить! И не только за то, что сделал или не сделал сам. Но и за тех, кто рядом сделал что-то или не сделал… И вырубить память? Но кто мы есть без этой памяти?

Входит Л и н а, бросается к Азгару.

Л и н а. Ты прости меня, прости.

А з г а р (жестко). Оставь!

Л и н а. Твой пистолет? Он всегда был заперт в столе. Ты никогда его не брал! Почему ты его взял? Зачем?!

Г а р и ф (сквозь зубы). Я никогда не забуду этого дня! Не будь ты мне братом, я бы!..

А з г а р (перебивая). А ты езжай! Суши с вертолета свой стадион, пускай пыль в глаза! Зарабатывай политический капитал, греби лопатой славу, власть. И с высоты деляческой карьеры учи, учи жить. Но когда-нибудь ты тоже будешь платить… А пока… заплачу я. Я заплачу и за тебя!.. Когда-то за всех заплатила наша мать.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Людей прощают. За раскаяние! За давность срока! Людей прощают!

Звонок в дверь. Молчание.

Это… Это машина пришла! (Уходит, тут же возвращается.) Машина.

Г а р и ф. Какая еще машина?!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Юбилейный вечер. В институте. Мы забыли.

Г а р и ф. Праздник! Ха-ха! Вот именно! Все идет так, как положено! Надо только понять, что ничего не случилось! Надо понять!..

А р с л а н о в. К черту! Не хочу! К черту все юбилеи, все торжества. Не хочу. Впрочем, сегодня будет отменный юбилейный вечер! Из ряда вон! Сегодня я не дам заскучать моим дорогим гостям: увлекла тебя охота к умножению, пока не навестил ты могилы! (Хохочет.)

Г а р и ф. Ты что, отец?! Марать свое имя?

Л и н а. Мы просто все сошли с ума!!!

А р с л а н о в. Мне это нужно. Мне! Мне самому. Люди мы или не люди? Он прав. Человек не имеет права быть горбатым. Нет у нас этого права… Свободным!.. Без горба!.. Свободным…

Г а р и ф. Вы все сумасшедшие! (Внезапно обратив внимание на Наилю — ее лицо, словно в маске, в толстом слое белого крема.) Она же сходит с ума! (Обнимая ее, лаская, теребя за плечи — внезапный острый порыв в забытое для себя, человеческое.) Наиля, Наиля!.. Успокойся, успокойся!.. Это все сон, сон! Неправда, сон!.. Проснись же, проснись!

Все бросаются к ней. И только Арсланов, как-то вдруг сгорбясь, пытаясь удержаться за стену немеющей рукой, сползает вдруг по стене. Медленно, медленно сползает, лицом и грудью скользя по стене вниз, вниз… Никто не видит этого, только Азгар в первую же минуту бросается к нему.

А р с л а н о в. Пока не навестил ты могилы… Узнаешь!.. Что? Что?

ДИАЛОГИ

Драма

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Г р о м к и х.

А х м а т о в.

С т а р и к.

Г у с я т н и к о в.

К у х а р е н к о.

Ж и г а н о в.

Б о р и с С е м е н о в и ч.

К л е м м е р.

П о м о щ н и к Г р о м к и х.

П е р е в о д ч и к.

И н ж е н е р.

П о л к о в н и к м и л и ц и и.

М л а д ш и й л е й т е н а н т.

С е к р е т а р ш а.

М е д с е с т р а.

За широким столом, склонясь над бумагами, — Г р о м к и х и и н ж е н е р. Входит с е к р е т а р ш а — вышколенная, сдержанная, пожилая.

С е к р е т а р ш а. Позвонил Жиганов. Они уже выехали. Сейчас будут здесь. И возьмите трубочку. Москва на проводе.

Г р о м к и х. Какой-нибудь… натюрмортик на стол. Когда войдут — просите.

На длинном столе для заседаний появляются фрукты, цветы, вино, минеральная вода.

(Подняв трубку.) Алло, Громких. Добрый день!.. Дорогой мой, гарантийные сроки на шеф-монтаж уже истекают!.. Какие еще штрафные санкции? Мы сами пока для страны огромный штраф!.. Самим придется, самим!.. Пиковое положение… Согласен. Да! Привет.

Секретарша уходит.

(Положив трубку и перелистывая бумаги.) Липа… Еще липа! Вы же не контролируете. Вы только пересоставляете графики!

И н ж е н е р. Раньше было одно количество оборудования, а сейчас другое.

Г р о м к и х. Ничего не поделаешь. Проектирование идет параллельно со строительством, эта тенденция переносится на все. Крутиться надо, крутиться проворней. Так… Дальше!

И н ж е н е р. Тяжелое положение с линиями конвейеров. Разговаривал с Парижем. Сейчас большой приход кораблей. Очевидно, конвейеры будут, но месяца через два с половиной. Не раньше.

Г р о м к и х. Тут месяц прямого хода! Надо как-то следить. Там представители нашего завода сидят. Во всех французских портах наши представители сидят! Что они там, в кабаках штаны протирают, что ли? Подстегните их! Что еще?

И н ж е н е р. Министерство цветной металлургии категорически отказывается от поставок, ссылаясь на отсутствие оборудования.

Г р о м к и х. Давайте таким образом! По всему вашему заводу — что минимально нам необходимо? Если нужно какое-то вмешательство, подключим Внешторг, Госплан и попытаемся помочь. К завтрашнему утру дайте мне то, что для вас гвоздь программы. То, что под угрозой срыва и может подвести всех!

Входит п о м о щ н и к.

П о м о щ н и к. Президент фирмы в приемной.

Г р о м к и х. Проси. (Инженеру.) Ну, будь здоров.

Инженер уходит. Входят Ж и г а н о в, президент фирмы К л е м м е р и д в а - т р и в т о р о с т е п е н н ы х л и ц а.

(Идя через весь кабинет навстречу гостям и улыбаясь.) Прошу извинить меня, что не мог встретить вас, господин Клеммер. Рад! Рад, что теперь уже вы у меня в гостях. Прошу.

Клеммер улыбается и кивает головой.

Прошу вас, прошу.

Все подходят к столу, поднимают бокалы.

Не устали с дороги? Большой перелет.

К л е м м е р. Нет! Да… Очень хорошо!

П е р е в о д ч и к (нагнувшись к Клеммеру). Господин Клеммер говорит, что, насколько он понимает, ваш завод один из наиболее важных проектов текущего плана развития всей экономики России… Действительно, миллиардное начинание. Даже беглые впечатления, пока ехали из аэропорта… В мировом плане совершенно новое дело!

Г р о м к и х. Что? А, да, что-то вроде этого… Что-то вроде!.. (Вновь улыбаясь дежурной улыбкой.) Очень хорошо, господин Клеммер… Вы сами познакомитесь со строительством комплекса. Будет представление о нем. Пока все вчерне, но заводы уже начинают дышать.

К л е м м е р (выслушав переводчика). Да-да.

Г р о м к и х. В течение этого года мы собираемся резко увеличить темпы работ, чтобы в четвертом квартале будущего пустить заводы. В том числе и литейный. Поэтому, господин Клеммер, я хотел бы, чтобы в результате нашей встречи мы поставили все точки над «и» по вопросу о завершении нашего контракта. Знаете, господин Клеммер, притчу о белке? Она бегала, бегала по колесу и вдруг оторвала свой хвост… Сроки? Главное для нас сейчас — это сроки. (Холодно улыбаясь.) Мы уже грызем свой хвост… И ваш… хвост.

П е р е в о д ч и к (перемолвившись с Клеммером). Господин Клеммер надеется внимательно обсудить все вопросы. Он вполне понимает вас.

Г р о м к и х (снова улыбаясь). Ну, об этом поговорим позже. Сейчас отдохните после дороги, господин Клеммер. В два часа вас ждут на литейном заводе. К сожалению, я не смогу участвовать в переговорах, но перед вашим отъездом у нас будет время обменяться мнениями. (Помощнику.) Чтобы все было в порядке, дорогой!

Снова поднимают бокалы, хлопают друг друга по плечу.

Дела! К сожалению, дела! Всего доброго!

Все выходят, кроме Громких и Жиганова. Громких нажимает кнопку звонка. Появляется с е к р е т а р ш а.

(Указывая на фрукты и цветы.) Убрать этот мусор со стола.

Секретарша, прибрав на столе, уходит.

Провожать и встречать! Встречать и провожать!.. Ну ладно, давай-ка перед совещанием посмотрим… Еще есть время…

Оба склоняются над бумагами.

Ничего мы не забыли?

Ж и г а н о в (равнодушно). Записано. Все записано…

Г р о м к и х. Ты что?

Ж и г а н о в. Так. Голова болит.

Г р о м к и х. А ты поменьше пей, любезный! Пей поменьше и пореже! А то с утра вареный!.. Так, стоимость временных зданий и сооружений… Причал для разгрузки оборудования… Ничего мы не забыли?

Ж и г а н о в. Забыли — не забыли…

Г р о м к и х. Хорош гусь!

Ж и г а н о в. Вот именно! Хорошие мы гуси. (Взяв в руки папку с документами и вдруг швырнув ее на стол.) Разве только этим должны ограничиваться наши претензии к техпроекту? А если по существу? По большому счету?! На голом месте поднять гигантский завод. Да, будет… Все будет… И будем выпускать продукцию, которая не выйдет на мировые рынки…

Г р о м к и х. Слова говорить хочешь? Что ты предлагаешь? Конкретно?

Ж и г а н о в. То есть?

Г р о м к и х. Что то есть? Ты главный инженер. Второй человек здесь…

Молчание.

Ж и г а н о в. Вот именно — второй.

Г р о м к и х. Что ты хочешь этим сказать?

Ж и г а н о в. Ничего. Так.

Г р о м к и х. Так? А раз так, то не подписывай! Направь свое особое мнение. Зафиксируй его в приличном документе, подкрепленном убедительными расчетами. Если хочешь по большому счету!

Ж и г а н о в. Партизанить, что ли?

Г р о м к и х. А-а, не хочешь?

Ж и г а н о в. Ладно!.. Зря я, конечно.

Г р о м к и х (яростно). Что зря?!

Молчание.

Ж и г а н о в. Спал я сегодня плохо. Скверная все-таки привычка у кошек вопить по ночам свои серенады. Настоящая любовь должна быть молчаливее… (Усмехнувшись.) Интересно человек устроен. Живет себе припеваючи, зная наверняка, что прекрасно намалеванные декорации могут вдруг рухнуть!.. А здесь еще кошки под окнами вопят про свою любовь. Ладно! Я просто так… Зря! (Машет рукой.)

Г р о м к и х. А если просто, если зря, то не хрена и огород городить! Страдальца, озабоченного нравственными вопросами, из себя корчишь? Коньячишко по ночам лакаешь?

Ж и г а н о в. Не коньячишко, а кефир!..

Г р о м к и х. Ты!.. Ты, а не я принимал участие в разработке проекта! Меня здесь тогда не было. Ты — был уже! Я, слава богу, только год в этом копаюсь!

Ж и г а н о в. Ты меня не понял, Александр Данилович.

Долгая пауза.

Г р о м к и х (не глядя на него). Возьми заключение на техпроект и посмотри еще раз. Проверь все.

Молчание.

Ж и г а н о в. Я принимал участие. Я не снимаю с себя ответственности.

Г р о м к и х (снова зло). И брать ее на себя не хочешь. И я не хочу. И никто не хочет. Или не может? (В микрофон.) Срочно соедините с Новосибирском, Турином и Питсбургом. Горячий чай и горячий черный кофе. (Откидывается устало в кресле, закрывает глаза.)

Жиганов тоже сидит молча. Спустя мгновение заходит с е к р е т а р ш а.

Попросите помощника.

Секретарша исчезает.

Выпей кофе. Как дела с новой моделью?

Ж и г а н о в. Обобщили данные… Кой-какие тенденции развития на предстоящие десятилетия проанализировали…

Г р о м к и х. Подстегни всех. Никакого расслабления!

Ж и г а н о в. Машина будет. Хорошая будет машина. Но к тому времени, когда эта новая модель выйдет!.. Процесс, собственно, уже неуправляем. Колесо вертится! Оно вертится!..

Г р о м к и х. Оно и должно вертеться.

Ж и г а н о в. Слушай, Данилыч, давай сегодня… посидим? Тебе один черт — в холостяцком положении здесь находишься. Покалякаем о чем-нибудь, а? Не торопясь.

Г р о м к и х. Что — в жилетки друг другу плакаться будем?

Молчание.

У нас уже тот возраст, когда плачут в одиночку.

Ж и г а н о в. Раньше мы понимали друг друга. По крайней мере, так мне казалось. Ладно, считай, что этого разговора не было… Ничего не было! Все о’кэй! Все идет так, как надо.

Г р о м к и х. Как надо?

Входит с е к р е т а р ш а.

С е к р е т а р ш а. Возьмите трубочку, Александр Данилович. С Турином соединили. (Уходит.)

Г р о м к и х (подняв трубку). Алло!.. Громких, добрый день… Выполнение протокола на сегодняшний день! Так… так… Между прочим, мы им золотом платим, валютой платим за их работу! Ну?.. Дайте им ясно понять, что выполнение заказов для нас в срок и на высоком уровне — это лучшая рекомендация для дальнейшего сотрудничества… (Швыряет трубку.) Фирмачам лишь бы заказ взять. Тоже жить надо. А сейчас тянут. И утянули в дыру!

Входит п о м о щ н и к.

(Помощнику.) Так, дай-ка… Какие пакости смежники нам еще чинят?.. Точная справка?

П о м о щ н и к (передавая бумаги). Да.

Ж и г а н о в (вставая и беря папки с бумагами). Ну ладно, я пока к себе пойду. До совещания еще пятнадцать минут.

Г р о м к и х. Иди, иди… (Смотрит ему вслед.)

П о м о щ н и к (после паузы). Там Ахматов из отдела главного экономиста. Он уже неделю ждет.

Г р о м к и х. А? Какой еще Ахматов?

П о м о щ н и к. По поводу своей докладной записки.

Г р о м к и х. А-а, этот… Верните ему эту… его записку и скажите… Пусть занимается своими делами.

Помощник выходит. Раздается телефонный звонок. Входит А х м а т о в. Появляется с е к р е т а р ш а.

С е к р е т а р ш а. Александр Данилович, возьмите, пожалуйста, трубочку. Свердловск. (Уходит.)

А х м а т о в (пересекая пространство). Здравствуйте.

Г р о м к и х. Почему вы вошли? Я вас не вызывал. (Подняв трубку.) Алло. Рад приветствовать… Да ничего, спасибо, спасибо… Так вот, Госплан категорически отказался включить новостройку!.. Ну, на кого жать?.. Я три раза ставил этот вопрос. Так вот, нужно, чтобы вы написали на имя… Да, на его имя… Что в следующем году вы категорически включаете этот завод в план своих строительных организаций!.. Мы должны стоять железно во всех инстанциях. Да. Да… Железно!.. Всего доброго! (Кладет трубку, какое-то время сидит молча, уйдя в свои мысли и словно даже забыв о посетителе, потом, как бы опомнившись, смотрит на него.) А-а, вы?.. Разве вам помощник не сказал?! Пожалуйста, к помощнику.

А х м а т о в. Я прошу у вас только две минуты.

Г р о м к и х. Хватит двух секунд. Я просмотрел вашу докладную. Все это… нереально. Возьмите ее у помощника. (Не обращая больше на него внимания, листает бумаги.)

А х м а т о в. Это… все?

Г р о м к и х (после паузы). Что?

А х м а т о в. Я полгода… Полгода уже хожу с ней. И это все, что вы мне скажете?

Г р о м к и х. Все. Идите.

А х м а т о в (после паузы). Оказывается, и вы маленький человек? Заместители, секретарши, помощники… Весь этот антураж!.. Зачем? Оборудование, автоматические линии — сотни миллионов рублей золотом… А потом что?! Их выбрасывать? Зачем? Зачем все это?

Г р о м к и х (перебивая). Идите!

А х м а т о в (растерянно оглядываясь). Зачем я пришел? Я зачем-то пришел к вам?

Г р о м к и х. Вы, очевидно, нездоровы? Идите!

А х м а т о в (после паузы). Конечно, это не мое дело! Я всего лишь простой инженер!.. Но мы всегда снисходительны к своим старым ошибкам. Мы не называем их даже ошибками или просчетами — всегда есть объективные причины, на которые можно сослаться. Какой-нибудь крупный экономический провал, а поверх… будет красивая вывеска, так? Конечно, разве трудно намалевать какую-нибудь вывеску? (Снова подходя ближе.) При проектировании были учтены только факты, только сегодняшний день, но совершенно опущена тенденция изменения ситуации!

Г р о м к и х. Я уже слышал и читал ваши предупреждения и вполне понял вас! Вы свободны.

А х м а т о в. Свободен? Да-да, свободен… Ха-ха! (Резко оборвав смех.) Но поймите, ведь нужно, пока не поздно, разобраться! Ведь может быть поздно! Сколько раз только на моей памяти просчеты превращались в ошибки, ошибки в откровенную глупость, а из глупости росло все, что угодно! Сколько раз, думая, что мы в настоящем, мы оказывались в прошлом! Я так рвался сюда! Такое огромное, великое дело! Не ради карьеры! Ее я не сделаю никогда. Я как пришел десять лет назад на свою должность, так с нее и уйду… когда-нибудь. Я… не умею руководить людьми. Но я… специалист! И я вижу!

Г р о м к и х (нажав на кнопку звонка, вошедшему помощнику). Проводите, пожалуйста, товарища.

П о м о щ н и к. Я не заметил, как он проскользнул.

А х м а т о в (отпрянув от помощника). Нет-нет, не трогайте меня!.. Я чего-то, наверное, не понимаю!.. Чего-то не понимаю!..

Г р о м к и х. У меня нет времени для проявления внимания к подобного рода вещам. Коридорные мысли, кулуарные мысли есть, видимо, у всех. Я прощаю вам вашу бестактность. Но позвольте и мне дать вам совет. Не стоит выходить за пределы тех функций, которые предписаны вам тем конкретным местом, которое вы занимаете в структуре. Вас нет — есть место! Так вот, извольте знать его и оставьте все, оставьте все эти ваши предложения.

А х м а т о в. Значит, место? А я? Меня нет? А вы? Вы есть? Вы… есть?

Г р о м к и х (яростно). И меня — нет, дорогой мой! И меня нет! На таких огромных материальных комплексах личность большой роли играть не может! При гигантских взаимодействиях выбор сведен на нет! И меня нет!

А х м а т о в (цепляясь за помощника — уже не Громких, а помощнику). А кто есть? Есть кто-нибудь здесь? Хоть один человек есть?.. Меня нет… Но кто-нибудь, кто-нибудь хоть есть?

Г р о м к и х. Выведи его… Выведи! (Оставшись один, какое-то время бессильно лежит в кресле. Затем, нагнувшись к микрофону, кричит.) Отмените совещание! Все отмените!

Плоскости, пересекающие друг друга, и человек, простершийся телом и головой на широком столе.

Что делать?!

Скамейка. Дерево. С т а р и к, что-то чертящий прутиком на земле. Хлопает дверца машины, появляется Г р о м к и х, усталый, погруженный в себя…

С т а р и к. Милый, ну-ка прикинь, сколько это будет? Двести десять метров, а цена одного метра десять целковых и шестьдесят одна копейка. Извиняюсь, конечно.

Г р о м к и х. А? (Недоуменно.) Каких… метров?

С т а р и к. Обыкновенных. Никак не умножу.

Г р о м к и х. Две тысячи рублей примерно.

С т а р и к. Сумма.

Г р о м к и х (равнодушно). Что, старый? Кому-то задачку помогаешь решать?

С т а р и к. А-а!.. (Машет рукой.)

Молчание.

Считай, больше десяти плетей труб. А территорию начали благоустраивать… Вон… В двух шагах… Бульдозер сегодня пришел и первую стопку в овраг и — сунул! Потом вторую — сунул! А сверху грунтом присыпает, дурак, чтобы красивее было. Остановил я машину: «Ты чего же это, варнак, трубы губишь? Да кто тебе позволил?» А он: «Отстань, говорит, дед! Задание у меня. Эти железки вот уж который месяц всем глаза мозолят». Понял?.. Надо теперь хозяев искать. Десять плетей труб?! А метр известно сколько стоит.

Г р о м к и х. Счастливый ты человек, старик.

С т а р и к. Это как же ты узнал?

Г р о м к и х. Не знаю.

С т а р и к. Верно, счастливый. А как узнал?

Г р о м к и х. К сыну сюда приехал?

С т а р и к. Нет, коренной я. С рождения здесь живу. И отец жил. И дед… И вообще вся фамилия моя тут. Торговое село тут было, хлебное село. Потом в городишко вот превратилось, а теперь, гляди, заводы возникают. Рур! Как в Европе! Я Европу всю знаю, ногами прошел… Почище, чем в Европе, наверное, будет, а?

Г р о м к и х. Жалко?

С т а р и к. С одной стороны, жалко. Прежняя природа нарушается. А с другой стороны, человек разве не природа? Машина какая или завод — разве не природа тоже? Я так считаю — природа саму себя сейчас через человека рожает, и все новые и новые виды. Машина только вот… глупа… И человек — глуп бывает. Вот если бы он был умен, как вся природа! Но не в уме дело! Нутром надо творящую суть чувствовать, согласья с ней искать. Нет, глуп еще человек!.. Чего здесь только не было! И войны проходили, и мятежи, и бунты. Какой только народ не кипел, не варился! (Наклонившись к Громких.) Венгерцы, слышал, отсюда родом.

Г р о м к и х. Ну?

С т а р и к. Болгары тоже!.. Болгары из одного корня, говорят, с татарами… Столицы здесь стоят неподалеку древние. Слыхал?

Г р о м к и х. Нет.

С т а р и к. Вот видишь, пришел сюда на землю, а ничего не знаешь. Думаешь, поди, на пустое место пришел? А люди жили.

Г р о м к и х (усмехаясь). Патриот ты. Это хорошо.

С т а р и к. Сам кто будешь?

Г р о м к и х. Я?.. Я инженер, старик.

С т а р и к. Хорошее дело!.. А я по хлебу всю жизнь специальность имел. На элеваторе работал. Хорошее тоже дело! Но инженеров уважаю. Которые с умом. Два сына у меня инженера. Один в Алжире, на машину там зарабатывает себе… Давно здесь?

Г р о м к и х. Год.

С т а р и к. И семью привез?

Г р о м к и х. Пока один.

С т а р и к. Ехать, так вместе надо ехать. А не получается, так и не приезжать вовсе. Семейную жизнь нельзя нарушать.

Г р о м к и х. Назначили, старый, назначили…

С т а р и к. Год?.. А мы в одна тысяча шестьсот пятидесятом году приехали сюда. Триста годков с лишним… Тоже как бы назначение. Сто белопахотных казаков было. Дали нам жалованье тогда — денег казенных на дворовые постройки по восьми рублей на человека да хлеба на семена. Три четверти ржи и пять четвертей овса. Всего!

Г р о м к и х. Мало?

С т а р и к. А что, много? Починок вот террасным валом окружили. Ров прокопали, надолбы поставили. По периметру шесть башен сделали: четыре глухих, а две с проезжими воротами — Спасскими и Архангельскими. Это значит, над воротами иконы висели. Пять запальных пищалей у нас в городе находилось, дубовый погреб под порох с выходом, амбар…

Г р о м к и х. Погреб с выходом? Каким выходом?

С т а р и к (волнуясь). Погреб с выходом — это значит, что вокруг есть стены, крыша, дверь. Так вот, в амбаре стрелковое знамя на шелковой ткани на хранение поставили. Дороги зеленые, а поверх вышит крест — дороги алые. Изба тюремная еще стояла да изба караульная. А обстроились чуть, так пахать начали, сеять. По государеву указу у всех казаков поручные записи о правильной жизни и службе были взяты. Но ничего, потом с татарами стали дружно жить. Пугачев когда по России пошел, вместе и Казань брали, и на Москву вместе идти хотели… Так вот, с починка маленькою все и началось. А теперь Рур будет!

Г р о м к и х. Починок? Хорошее слово — починок…

С т а р и к. Начинают — починок. Потом посад. А село — это когда церковь…

Г р о м к и х. Все-то ты знаешь, старый.

С т а р и к. А из любопытства. Я любопытный человек. (Поднимаясь.) Я это все к тому тебе толкую, что не на пустое место мы пришли. Не на пустом месте все это дело делается. Вот какая мысль мной руководит. Ну ладно, пойду, дела еще есть.

Г р о м к и х. Не на пенсии еще?

С т а р и к. Ясно, на пенсии. Но я… Как тебе сказать. Вон видишь, инструмент ношу. Где матерщина на стене, стереть надо, где спинка у скамьи сломана. Делов много… Старуха умерла… Вон видишь, березки посадили, а чтобы завязать, чтобы не валились от ветра?.. Город большой уже, а ум? Не везде он, ум-то.

Г р о м к и х. Не в уме только дело.

С т а р и к. А в чем еще?

Г р о м к и х. Один сухой ум ничего не даст. Иногда знаешь, что нужно что-то делать, чтобы жить дальше. И хочется жить… Жить, понимаешь? Но для этого, наверное, надо в себе сначала что-то победить!.. Что только?.. (Нагибаясь.) Странно, давно не брал в руки травы. Какая она зеленая, оказывается, когда на ней… нет пыли.

С т а р и к. Чудной ты, инженер. А я ничего, живу! (Протягивает руку.) Иваном Даниловичем меня зовут, если увидимся.

Г р о м к и х. Меня — Александром Даниловичем.

С т а р и к. Даниловичи, выходит? Ну, будь здоров.

Г р о м к и х (задумавшись). Будь здоров, старый…

С т а р и к. Хозяев пойду искать… (Снова взглянув на Громких.) Будь здоров. Должны быть у добра хозяева… (Уходит.)

Г р о м к и х. Хозяева… (Долго сидит неподвижно на скамейке, потом резко поднимается.) Некогда!.. Некогда!..

Ресторан. Музыка. Фрагмент обстановки. Г р о м к и х и Г у с я т н и к о в.

Г р о м к и х. Выпьешь?

Г у с я т н и к о в. Минеральной нет? Не заказал?

Г р о м к и х. Нет.

Г у с я т н и к о в. Ну что ж, твое здоровье! Дай бог нам пожить без крупных выговоров и разносов. И чтобы никого из нас не хватил инфаркт.

Г р о м к и х. Веселые тосты у тебя.

Г у с я т н и к о в. А ты что угрюмый?

Г р о м к и х. Так.

Г у с я т н и к о в. А слухи ходят, жена у тебя молоденькая! Красавица, говорят. Я уж, грешным делом, подумал, поужинаю у тебя по-семейному. Ты где ее держишь? Взаперти от всех, что ли?

Г р о м к и х. Жена еще не приехала.

Г у с я т н и к о в. Почему не приехала?

Г р о м к и х. В аспирантуре. Закончит, приедет.

Г у с я т н и к о в. Д-да, детали личной жизни.

Г р о м к и х. Я ждал твоего приезда. Слушай, как все-таки быть? Уже нет больше времени. Надо принимать то или иное решение.

Г у с я т н и к о в. Отболит, милый. Все отболит.

Г р о м к и х. Время идет быстрее нас. Надо переориентироваться… Переориентироваться хотя бы для второй очереди! Завод суперкласса!.. Это же трагедия! Технология завтрашнего дня, а то, что будет сходить с конвейера…

Г у с я т н и к о в. В деловом мире парадоксов и всякого рода нелепостей столько… Концов не найдешь.

Г р о м к и х. Слышал, ты уходишь из госкомитета?

Г у с я т н и к о в. Правильно слышал. Это моя последняя, кстати, деловая поездка в качестве начальника отдела проектов, После отпуска буду пребывать в другом качестве.

Г р о м к и х. В каком же?

Г у с я т н и к о в. Кафедру предлагают в одном солидном институте.

Г р о м к и х. С начальством нет прежнего взаимопонимания?

Г у с я т н и к о в. Да нет. Все вроде в ажуре… Врачи, знаешь, пугают разными страхами. Все храбрился, не хотел верить. Да, видно, придется.

Г р о м к и х. Тучи где-нибудь вдалеке сгущаются?

Г у с я т н и к о в. Я же говорю, врачи…

Г р о м к и х. О своем пошатнувшемся здоровье наш брат тогда начинает поминать, когда служебные неприятности вдруг надвигаются или расстраиваются контакты с руководством.

Молчание.

Г у с я т н и к о в. Просто я выхожу из этой игры!

Г р о м к и х. Что? Докторская диссертация на административной работе пропадает? А?

Г у с я т н и к о в. Пропадает. Точно.

Г р о м к и х. Конечно, пустишь ее в оборот, выжмешь из нее все, что можно. И потом, доктор наук всегда доктор. В членкоры, может, вылезешь?.. От ответственности бежишь?!

Г у с я т н и к о в. От какой?

Г р о м к и х. Давай уж откровенно, если такой разговор…

Г у с я т н и к о в. Какой разговор?

Г р о м к и х. Экспертиза на технический проект комплекса, которую дал ваш комитет, знаешь, была весьма обтекаемая… Вы в основном остановились только на технологической части проекта. На бесспорной части. А о, том, что создаваемое производство, несмотря на сверхновейшую технологию, будет иметь недопустимо низкую эффективность… (С иронией.) Нет, только отдельные замечания по отдельным мелким недостаткам. Только жалкая критика ради собственной страховки.

Г у с я т н и к о в. Не по адресу!

Г р о м к и х. Не по адресу? А увеличение сметной стоимости строительства больше чем вдвое — кому адресовать?

Г у с я т н и к о в. Лично? Поищи кого-нибудь в своем министерстве.

Г р о м к и х. Но вы тоже идете след в след. Вы же — государственная контролирующая организация! Гигантская кошмарная ошибка, за которую надо судить как за государственное преступление, с ваших позиций выглядит даже и не ошибкой. Все, мол, нормально. А модель, которую мы будем выпускать? Этот просчет? Теперь бежишь? Свой приусадебный участок, свою докторскую в личный капитал переводить будешь? А я гендиректор комплекса, и мне работать здесь, где вы все насвинячили!

Г у с я т н и к о в. А сам не свинячишь сейчас?

Г р о м к и х. Да. Но не хочу… На любой компромисс, на любую спекуляцию способны, потом расхлебывай, расплевывай страна, как хочешь?.. Мы некомпетентны не технически, мы морально некомпетентны.

Г у с я т н и к о в. Небольшое уточнение, Александр Данилович. Моей подписи под экспертизой нет. Я был болен в то время.

Г р о м к и х (хмуро). Вовремя ты заболел.

Г у с я т н и к о в. Да, вовремя. Ты верно понял. Вовремя.

Г р о м к и х. И что? Совесть чиста?

Г у с я т н и к о в. Ты за моей совестью не присматривай. За своей следи. Все то, что ты говоришь, было уже когда-то мной зафиксировано. В одном документе, который, впрочем, я думаю, никто и не читал! Я еще, мой милый, входил в межведомственную комиссию по выбору площадки для строительства. Так вот, в этом документе проводились некоторые расчеты и кой-какой анализ! Когда еще только-только решался вопрос, строить здесь завод или не строить, я, именно я, дал цифру сметной стоимости комплекса, близкую к реальной. На меня посмотрели тогда как на идиота. Больше того — как на некомпетентного человека. Всех больше устраивала скромная цифра, которую рассчитало министерство, в системе которого ты имеешь честь пребывать. Всех она устраивала! Так что не по адресу! Обратись за разъяснениями к тем, кто разрабатывал и представлял тогда на утверждение всю эту липу… В той же записке был поставлен вопрос и о типаже машин…

Звучит оркестр. Гусятников уходит, приглашает кого-то танцевать. Появляется о ф и ц и а н т к а, меняя на столе блюда. Возвращается Г у с я т н и к о в.

Г р о м к и х. Какой-то внутренний смысл потерян. Как будто между глазами и миром какая-то преграда. Мертвые оболочки и формы вместо вещей, и сам только форма. Но форма чего? Чья форма?

Г у с я т н и к о в. Я лично выхожу из игры!.. А вы играйте!.. Играйте!

Г р о м к и х (после паузы). Я все время думаю, все эти месяцы… Неужели я не могу быть свободным? В решении всех этих сложнейших проблем свободным. Ведь могу! Чувствую, что смогу!.. И какой-то страх… Что-то внутри меня самого не пускает…

Г у с я т н и к о в. Отболит. Все отболит.

Г р о м к и х. Одного старика встретил. Завидно стало. Завидно, понимаешь?

Г у с я т н и к о в. Не подложить салата?

Г р о м к и х. Нет.

Г у с я т н и к о в. Да, жили-были два карлика и ели зеленый салат.

Г р о м к и х. Не юродствуй!

Г у с я т н и к о в. Есть один вечный сюжет о клоуне. О клоуне, который на глазах у публики сменял одну маску за другой. Веселенькое зрелище!.. Но еще более веселым оно становится, когда маска вдруг прирастает к его лицу! Человек корчится, сдирает ее пальцами, а маска не снимается. Она заменила лицо, стала его новым лицом.

Г р о м к и х. Я другой сюжет ищу.

Г у с я т н и к о в. А где он? Утешайся тем, что утрата лица не твоя личная драма, а скорее судьба делового человека… (Подняв рюмку.) За нашу общую судьбу! Твое здоровье!

Г р о м к и х. Нет! Нет!..

Г у с я т н и к о в. Что «нет»? Сначала ты с ужасом видишь в масочке, которую аккуратно надеваешь утром, прежде чем ехать на работу, черты вроде бы не свои. Ты даже считаешь, что черты эти тебе вовсе не свойственны. Ты даже пытаешься иногда снять масочку. Так?!

Г р о м к и х. Ну, положим…

Г у с я т н и к о в (жестко). Ну вот, а в один прекрасный день ты понимаешь, что дело вовсе не в маске! Ты понимаешь, что маска карлика, анонимная, фантасмагорическая масочка с двумя дырками для глаз, и есть твое настоящее лицо! И перестаешь брыкаться! (Видя, как Громких бессознательно трогает лицо.) Ну, сними ее, сними! (Хохочет.) Не снимается? Ну вот, а то, что ты считал настоящим своим лицом, — ты поймешь это тоже, поймешь, если уже не понял, — на самом деле было и есть как раз маска. В нее ты прятался — в эту маску человека! В ней ты отдыхал! В ней ты воображал себя большим! И из нее ты выходил в жизнь, как из норы, чтобы пребывать в роли карлика! Только карлика!

Г р о м к и х (тихо). Ты всех ненавидишь?.. Ты же всех ненавидишь!

Молчание. Какое-то время оба ошеломленно смотрят друг на друга.

Г у с я т н и к о в. Д-да! Ну что ж, наденем снова полную парадную форму. Хотя надо иногда снимать пиджак и говорить какие-нибудь глупости… А? Чтобы ум отдыхал, манеры хорошие… отдыхали. Парадокс, но нельзя, знаешь, избавиться от какой-нибудь сплетни или опять же глупости, если не высказать ее другому. За что мне тебя ненавидеть? Ты такой же. Мы с тобой два зеркала, сидящие за обеденным столом друг против друга и отражающие пустоту. Три выхода есть, дорогой. Только три. Смириться… Вступать в безнадежную войну. Или послать все… И просто жить.

Г р о м к и х. Третий вариантик выбрал?

Г у с я т н и к о в. А ты первый?

Г р о м к и х. Полгода назад Жиганов вместе с конструкторами придумал интересную штуку. Я дал ей ход. Почти нелегально. Для меня сейчас это принципиально важно. Есть возможность создания новой модели. Два первых опытных образца…

Г у с я т н и к о в (поднимаясь). Ладно, слушай, хватит! К черту все!

Г р о м к и х. Хватит? К черту? А мне на кого опереться? Я ведь ждал тебя! Ждал!

Г у с я т н и к о в. Контракты с десятками инофирм. Сотни заводов, задействованных в дело!.. Что я? Это клубочек, который уже не размотать никому! Вот когда сам размотается до последней нитки!

Г р о м к и х. Последней? Эта последняя нитка удавкой на шее! Народ будущим живет. А мы с тобой своей трусостью это будущее… У тебя дети есть?

Г у с я т н и к о в. Сам знаешь, что есть.

Г р о м к и х. Нейтралитет, значит?.. Просто жить? Хуже предательства твой нейтралитет. Мы не имеем права уходить со своих постов. Ты знаешь, кто придет на твое место? В конце концов, все решают люди!

Г у с я т н и к о в. А может, обстоятельства? Может, инерция событий? (Кричит.) Не хочу! Хватит! Не хочу больше ничего! Мне плевать, кто придет на мое место! Плевать! И вообще… пошел ты подальше! Официальная часть, уважаемый Александр Данилович, начнется у нас завтра, у тебя в кабинете! По другим вопросам. А сегодня, памятуя твои настоятельные приглашения, я пришел коньяку выпить! Посидеть вдвоем. Нарочно прилетел вечером. Я как к другу к тебе пришел!.. На кой леший все эти разговоры? Заглушать совесть? Так ее лучше опять же чем-то другим заглушать! Если есть еще что заглушать!

Г р о м к и х. Боишься? Бежишь! Наделал дел и в кусты? Кафедру в солидном институте предлагают?

Г у с я т н и к о в. Как… насчет салатика? Может, все-таки подложить?

Г р о м к и х. Значит, жил-был карлик и ел салат?

Г у с я т н и к о в. Нет. Жили-были два карлика и ели салат… (Издеваясь.) Поиграть в большую личность хочется? Играй! Но без меня. Не выйдет только эта игра! Ни у кого не выйдет!

Г р о м к и х. Другой сюжет есть! Другой!

Г у с я т н и к о в. Нет других! Нет! Нет!.. Нет!

Пустая комната. А х м а т о в. Входят п о д п о л к о в н и к м и л и ц и и, пожилой м л а д ш и й л е й т е н а н т.

М л. л е й т е н а н т. Вот он, товарищ подполковник.

П о д п о л к о в н и к. Здравствуйте. Окошко открываете?.. У вас нет с собой никаких документов?

М л. л е й т е н а н т. Нет, я проверял.

А х м а т о в. Почему меня заперли?

П о д п о л к о в н и к. Замок такой. Видимо, сам защелкнулся.

М л. л е й т е н а н т. Сначала я подумал, что пьяный. А потом гляжу — трезвый!

А х м а т о в. Как это ни странно, до сих пор не могу вспомнить свое имя!

М л. л е й т е н а н т. Видите! И там, в сквере, так же. Подошел ко мне. На вас, говорит, форма. Чья это форма? Я ничего не понял. Подумал, что пьяный. А он говорит: обязанность людей в таких мундирах помогать тем, у кого случилось несчастье. Я это, говорит, точно помню. В таком духе, товарищ подполковник… Я подумал, что пьяный. Думаю, мол, шутка.

П о д п о л к о в н и к. Ясно, Кузьмич, ясно. (Ахматову.) Задали вы нам работку. Три дня назад поступило заявление, что пропал инженер Ахматов. Мы вас уже трое суток разыскиваем. Вы — Ахматов Айрат Сафич, года рождения тысяча девятьсот…

А х м а т о в. Не помню… Нет.

П о д п о л к о в н и к. А что вы помните?

А х м а т о в. Я помню… я шел по скверу и остановился закурить. Почему-то улицу, которая шла после сквера за домом, я никак не мог вспомнить. Забыть на какой-то миг имя знакомого человека — в этом ведь нет ничего странного? Даже если этот человек ты сам? Но зато я помню!.. Хотя, может быть, то, что я помню, не существенно?

П о д п о л к о в н и к. Вы — Ахматов… Вот ваша фотография. Мы ее размножили. Вы узнаете себя?

Ахматов молчит.

Это вы!

Молчание.

Вы инженер-экономист. Вы живете на улице Чернышевского…

А х м а т о в. Понимаете, я все очень хорошо помню, а этого не знаю.

П о д п о л к о в н и к. Что вы помните?

А х м а т о в. Девочку в красном платьице… Старика еще помню. Он подвязывал березки.

П о д п о л к о в н и к. Посмотрите в зеркало. Вы узнаете себя?

А х м а т о в (взяв в руки зеркало и отложив в сторону). Вы понимаете, какая странная история? Мне кто-то сказал, что меня нет… Мне надо найти этого человека, и тогда я, наверное, все вспомню!

П о д п о л к о в н и к. Где вы были эти три дня?

А х м а т о в. Не знаю. Я все время ходил. Где-то ходил.

П о д п о л к о в н и к. Все образуется, товарищ Ахматов… (Мл. лейтенанту.) Черт знает что! Никогда не встречался ни с чем подобным!

М л. л е й т е н а н т. Я сначала подумал, что пьяный.

А х м а т о в. Я не пьян. Я же вам сотню раз объяснял, что не пьян!

П о д п о л к о в н и к (успокаивая). Вы все вспомните, Ахматов. Вспомните, мой хороший. Скоро придет ваша жена. Увидите ее, сына увидите и все вспомните. Главное, вы живы. Нашлись. Бывает, что люди пропадают без вести, совсем. И следа нет.

Входит в р а ч. Еще кто-то толпится в двери. Потом дверь закрывается.

А, Борис Семенович, добрый день!.. Извините, побеспокоили.

Б о р и с С е м е н о в и ч (здороваясь за руку). Ну что за пустяки. Чем могу… Как детишки?

П о д п о л к о в н и к. Ничего-ничего. Вот… Вас познакомили с собранными материалами?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Д-да, посмотрел! Здравствуйте, товарищ Ахматов.

А х м а т о в. Что?.. А, здравствуйте.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Давайте познакомимся, Борис Семенович… Цитрин Борис Семенович…

Ахматов молчит.

Ну, ничего. (Как бы обращаясь к подполковнику.) Как-то, помню, мой дед пришел в школу, я еще пятиклассником был. Просит, позовите внука. А как его фамилия, спрашивают. И представляете! — забыл. А на приемах! (Уже Ахматову.) Комические истории случаются… Приходит человек к тебе на прием; естественно, спрашиваешь его, как фамилия, а человек то ли от растерянности, то ли от страха вдруг на какое-то мгновение ничего не помнит. Бывает… Давно вы курите?

А х м а т о в. Я… курю, Если можно?.. Я хочу… курить.

Подполковник вынимает из кармана пачку сигарет, Ахматов закуривает.

Б о р и с С е м е н о в и ч (что-то записывая). Вам тридцать четыре года? Вы родились двадцать девятого июля, правильно?

А х м а т о в (после паузы). Да, двадцать девятого.

Б о р и с С е м е н о в и ч. По-прежнему живете на улице Чернышевского? Новую квартиру не получили?

А х м а т о в. У меня есть квартира.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Что вас беспокоит?

А х м а т о в. Мне кажется… Видите ли, кажется, как будто я вижу свое «я» сквозь увеличительное стекло. И я недоволен… Не удовлетворен! Я монолог свой… У каждого человека есть свой монолог. Я монолог хотел превратить в диалог… А диалога не получается.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Понятно, Айрат Сафич. Понятно. Скажите, у вас бывают периодические повышения температуры?

А х м а т о в. Нет.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Слуховые галлюцинации? Нарушения речи?

Ахматов, Нет! Нет!.. Вы сомневаетесь в моей нормальности?..

Б о р и с С е м е н о в и ч. Послушайте, Айрат Сафич, я буду говорить с вами как врач. Давайте поразмышляем вместе… За последнее время вы совершили ряд поступков, которые просто выпадают из нормы. Вы никогда не курили, теперь вы курите… Я познакомился с некоторыми материалами, собранными милицией, пока вас разыскивали. Вы всегда слыли человеком застенчивым, даже робким. А сейчас что с вами происходит? Вы совсем недавно логарифмической линейкой ударили вашего непосредственного начальника!

А х м а т о в. За глупость.

Б о р и с С е м е н о в и ч. А ваша жена, например, рассказала, что однажды вы не хотели пускать ее домой, совершенно не узнав ее и говоря, что она там не живет. Далее, неожиданное пристрастие к выпивке? И, наконец, вы забываете свое имя.

А х м а т о в. Да-да!

Б о р и с С е м е н о в и ч. Ради вашего же блага вам следует подвергнуться обследованию. Поэтому я предлагаю вам побыть несколько дней в больнице.

А х м а т о в. Но при чем тут больница? Я здоров!.. Вы совсем не понимаете меня. Во всякой человеческой мысли, которая рождается в чьей-нибудь голове… Да, все равно вы не поймете меня. Какая-то непроницаемая завеса. Тоненькая невидимая пленочка, сквозь которую тем не менее не пройти… Слова пройти могут, а смысл, самое главное, что есть в человеке, так в нем и с ним и умирают. Может, слова вообще не есть то, что есть мы? Дайте мне еще сигарету! (Снова закуривает.) Понимаете?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Постарайтесь не волноваться. Давайте поедем в больницу. В палате вы отдохнете. Это обычное неврологическое отделение городской больницы.

А х м а т о в. Нет. Я никуда не поеду. Мне надо найти человека, который отобрал у меня что-то…

Б о р и с С е м е н о в и ч. Я дам вам чего-нибудь успокоительного.

А х м а т о в. Нет… Мне бы… выпить.

Молчание.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Товарищ подполковник, извините, как вы думаете, в вашем… строгом заведении можно найти что-нибудь подобное? Нужно.

П о д п о л к о в н и к (помявшись, мл. лейтенанту). Спроси у дежурного.

Младший лейтенант уходит.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Спасибо. Право же, Айрат Сафич, поверьте, вы должны быть госпитализированы. Всего несколько дней. У вас классический случай избирательной амнезии. Эта болезнь вполне излечима.

А х м а т о в. Если бы я вспомнил, кто этот человек… Если бы увидел его, я бы вспомнил все. Но ведь может быть, что его нет? А? А если его нет тоже?

Входит м л а д ш и й л е й т е н а н т.

М л. л е й т е н а н т. Нет, товарищ подполковник.

А х м а т о в. Нет? Вы говорите, его нет?!

Б о р и с С е м е н о в и ч. Пойдемте, Айрат Сафич. Пойдемте.

А х м а т о в. Глупая игра в прятки, когда несуществующие люди ищут друг друга… (Глядя на всех.) А вы, вы есть? Вы существуете?

П о д п о л к о в н и к (опешив от неожиданности). Существуем.

М л. л е й т е н а н т. Чудно́! Как пьяный.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Мы есть, Айрат Сафич. И мы рядом с вами.

А х м а т о в. Диалог не получается. Вот в чем штука. Наверное, я что-то не сумел… Диалог не получается!..

Б о р и с С е м е н о в и ч. Да-да, диалог… Это очень важно… Очень важно… Очень!..

Уходят.

Домашний интерьер. Фрагмент обстановки. Г р о м к и х и К у х а р е н к о.

К у х а р е н к о. Начальство все-таки надо встречать… Встречать, а не болтаться где-то. Чтобы оно тебя не разыскивало…

Громких открывает дверцу бара, вытаскивает бутылку коньяку, наливает рюмку…

Г р о м к и х. Присаживайся, присаживайся! И не ворчи! Снимай пиджак. Я здесь, знаешь, в гида превратился. Каждую неделю кто-нибудь из вашего брата пасется. Добро бы по делу… А то без дела… За этот только месяц английского лорда принял, целую орду журналистов из соц- и капстран, потом какого-то посла даже… А сегодня вот замминистра! И его я в аэропорту не встретил. Прошу прощения. Ты прав, конечно! Гид должен быть всегда в аэропорту!!!

К у х а р е н к о. Ты что? Выпил уже?

Г р о м к и х. Поужинаем… Значит, приехал посмотреть, как дела? А дела ни к черту!

К у х а р е н к о. Через неделю совещание у зампредсовмина.

Г р о м к и х. Какие прогнозы?

К у х а р е н к о. Какие могут быть прогнозы? Прогноз один — обеспечить программу… Посмотрим здесь, что нужно, чего не хватает.

Г р о м к и х. Кому клизму будут вставлять?

К у х а р е н к о. Всем понемногу. И тебе в том числе вставят. И мне.

Г р о м к и х. Д-да!

К у х а р е н к о. Ладно, это дело обычное! Госстрой начал какую-то контригру… Совмин вчера потребовал объяснений по вопросу увеличения сметной стоимости комплекса. Здесь клизма может побольше быть!

Г р о м к и х. Так…

К у х а р е н к о. Нам с тобой за эти дни нужно составить очень убедительную докладную записку. Четко и, повторяю, убедительно. Надо… в корне задавить! Иначе вся эта закулисная возня…

Г р о м к и х. Вот, значит, зачем пожаловал!.. Что еще?

К у х а р е н к о. Все. А что? Тебе мало? (Подняв рюмку.) Ну, за встречу, Александр. Значит, яишенка с помидорчиками?.. Ничего, яишенка…

Г р о м к и х. Если бы у нас в голове да чьи-нибудь пустыри… (Ставя рюмку.) Или бы, знаешь, пойти нам всем в парикмахеры. Истину хорошо подрумяниваем…

К у х а р е н к о (отмахиваясь). Ладно, ладно!

Г р о м к и х. Достигнутое принять за цель, существующее — за идеал… Просчет со сметой и объемами работ дело прошлое, конечно. Его уже не поправить! Но другие стратегические протоколы, которые мы старательно замазываем? Завод все в себя вобрал. Бездну необычных решений. Но и бездну глупости, анахронизмов… Прокол в типаже машин! Каждый день усугубляет эту ошибку.

К у х а р е н к о. Какой прокол?

Г р о м к и х. Расчеты показывают…

К у х а р е н к о. Твои расчеты должны показывать правильность нашей политики.

Г р о м к и х. Чьей политики? Чьей?.. Речь о широком индустриальном освоении еще не использованных ресурсов страны. Это половина всей территории! А где техника, которая будет способна все это поднять? Чем мы будем брать все эти пространства? Правильность политики… Мы с тобой создаем этот век, а сами оказываемся ниже его. Ниже уровня истории, вот в чем трагедия!

К у х а р е н к о. Ты что мелешь?

Г р о м к и х. А ты уже не мелешь? И по ночам, наедине с самим собой, не мелешь? Для тебя нет никаких проблем?

К у х а р е н к о. Тра-ге-дия!.. Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?! Ситуация, конечно, не блеск. Внешне только… Но надо отдавать себе отчет!.. Ладно, устал… Давай по маленькой!.. Самоварчик бы… Знаешь, люблю чай из самоварчика.

Г р о м к и х (подойдя к утопленному в стену сейфу, открыв дверцу, выхватив какие-то бумаги и бросив их на стол). Мы строим с тобой убыточное предприятие! Громадное по своим масштабам убыточное предприятие! Кого мы обманываем?

К у х а р е н к о. Не о том ты опять говоришь, Александр Данилович. О другом надо думать.

Г р о м к и х. Я думаю. Я все время сейчас думаю. Писать, значит, с тобой убедительную докладную записку? Еще дальше замазывать положение вещей?!

Долгое молчание.

К у х а р е н к о. Ты без году неделю здесь.

Г р о м к и х. Год без недели, если быть точнее. Год!.. Слушай, Николай Николаевич, если без игры в прятки? Мы же друзья. По крайней мере были! Я же у тебя, на твоем заводе… Ты с меня шелуху экономического дилетантства снимал! Ты из меня инженера сделал! Почему же ты сейчас не хочешь или не можешь быть инженером?

К у х а р е н к о (после паузы). Что ты предлагаешь?

Г р о м к и х. Совместно с Госпланом рассмотреть возможность исключения из программы утвержденной модели… Кроме того, новая модель…

К у х а р е н к о. Ни министерство, ни Госплан на пересмотр техпроекта сейчас не пойдут!

Г р о м к и х. А Совмин? ЦК?

К у х а р е н к о. А там спросят, куда же вы смотрели раньше, дорогие товарищи?

Г р о м к и х. Пусть спросят… Знаешь, крупная личность может наделать ошибок. Но мелкая человеческая душа, оказавшись на большом политическом просторе, теряется настолько, что движения ее становятся слепы. Повергнутая в ужас своим собственным, совершенно непосильным для нее положением, эта душонка может сеять вокруг себя пустыню! Так пусть, пусть спросят!

К у х а р е н к о. Ты… не болен случайно? Нормальный человек в твоем положении…

Г р о м к и х. А что должен делать нормальный человек в моем положении?! Что?! Как само общество производит человека как человека, так и он производит общество. Только к кому мы относимся? Мы с тобой? НТР изменила положение личности… В руках отдельно взятого нормального человека моего или… твоего положения теперь большая, а иногда даже колоссальная энергия, созданная всем обществом… А он ее в порядке личной ответственности или безответственности может употреблять порой как угодно! Так кто мы с тобой? Те, кто производит общество? Или те, кто воспроизводит весь тот хлам, из которого состоит он сам, и кто живет тем, что охраняет всякие мерзости? (Усмехаясь.) Вопрос только в том, насколько соотносится эта схема с системой всей жизни!

К у х а р е н к о (тяжело глядя на Громких). Ну-ну!.. Дальше?

Г р о м к и х. Не знаю, что дальше… Знаю только одно: пора уже, Николай Николаевич, пора этические категории, на которые наш брат, современный деловой человек, позволяет себе иногда плевать… Пора их уже превращать в нормы не только человеческого поведения, но и всей общественной государственной жизни! Без этого… все эти заводы и все остальное, что мы сейчас воздвигаем, — что все без этого?! Мы уже действительно не сможем тогда сорвать со своего лица маску! Она поглотит человека. Вот что может быть дальше!

К у х а р е н к о. Какую маску! (Раздраженно.) Какую маску?! Слов много! И все не по делу!

Г р о м к и х. Не по делу? Главный тормоз общественного прогресса сейчас — это маленькая человеческая душа. Маленькая несвободная, незаинтересованная душа.

Молчание.

К у х а р е н к о. Мне докладывали кое-что о тебе в последнее время, но я не верил.

Г р о м к и х. Значит, не совсем точно информируют тебя твои люди.

К у х а р е н к о. Что с тобой происходит, Александр Данилович?.. И в моральном отношении, как мне сказали… Жена твоя почему-то сюда не приезжает. Какую-то связь, говорят, завел.

Г р о м к и х. В министерстве даже слышно? Не твоя забота, если бы даже и завел. Но никого я не завел.

К у х а р е н к о. Ты мой человек. Я тебя сюда рекомендовал. Я за тебя и отвечаю!.. И по-дружески тебе советую… Свои взгляды, даже передо мной… не афишировать… Ты крупный руководитель, все, что угодно, действительно не мое дело, но… афишировать! В том числе и связи с женщинами? Что с тобой происходит, в конце концов?

Г р о м к и х. При чем здесь женщины! Какие женщины?

К у х а р е н к о (отнимая у него бутылку). Хватит, хватит, и так хорош!

Г р о м к и х. С тобой что произошло?..

К у х а р е н к о. Все при мне, милый. Все при мне.

Г р о м к и х (после паузы). Насчет объяснительной записки, которая должна быть изложена четко и убедительно… Моей подписи под ней не будет.

К у х а р е н к о. Не будет?

Г р о м к и х. Такие ошибочки… Эти ошибки не проявление естественной закономерности, а прямое следствие переоценки министерством своих возможностей и своей подготовленности к самостоятельной разработке крупных народнохозяйственных проблем.

Молчание.

К у х а р е н к о. А я-то тебя все время поддерживал… Выходит, ошибался? Госстрой сейчас войну начинает. Мы должны держаться сплоченно, ноздря в ноздрю дышать, а ты!.. Неужели ошибся? Смотри, каждый пост требует соответствующих убеждений. Иначе трудно работать.

Г р о м к и х. Мне и сейчас нелегко.

К у х а р е н к о. Что ж, доложу о твоих трудностях и настроениях министру. Ты не мальчик, знаешь… Каждый мир — это свой способ действия, мышления, разговора. Внутри, хочешь ты этого или не хочешь, а есть характерные схемы действия, есть нормы поведения. Жизнь, милый, сложная. Недолго и партбилета лишиться.

Г р о м к и х. Помимо партбилета надо иметь еще и соответствующие убеждения! И мировоззрение соответствующее! И соответствующее не посту, который занимаешь, а партбилету. Просеять на этом сите…

К у х а р е н к о. Ты мне здесь политграмоты не читай!

Г р о м к и х. Политграмоты? Союз с любой антигосударственной практикой хозяйствования, лишь бы над собственной головой не капало?

К у х а р е н к о (после паузы). Если по какой-то причине, Александр Данилович, человек отрывается от своего мира, он рискует утратить контакт с концепцией реальности.

Г р о м к и х. Ты не грози! Всю эту кухню…

К у х а р е н к о. С начала строительства здесь сменилось четыре начальника строительства и два генеральных… Может появиться и третий генеральный директор комплекса.

Г р о м к и х (после паузы). Может.

К у х а р е н к о. Ничего страшного вроде бы… Ну вверх себе путь закроешь. А так… Завод какой-нибудь всегда возьмешь. Если не в нашей отрасли, так в другой. Ну, поменьше немного, допустим… Но ведь и там, где дела поменьше, выбор тот же. Опять дверью хлопать? Иногда случается так, и человек катится и катится вниз по наклонной плоскости.

Г р о м к и х. Верно. Выбор тот же.

Долгое молчание.

К у х а р е н к о. Опасный ты человек, оказывается, Александр Данилович. Ну вот что! Прими они официальный оттенок, эти твои настроения… Их можно будет расценить лишь как непонимание государственных задач!.. Со всеми вытекающими отсюда последствиями! Вот так!.. И давай без дискуссий. Или ты изменишь свою позицию, или будет дан ход…

Г р о м к и х. Ход? Чему?

Затяжное молчание.

Что? Полный комплект компрометирующих сведений? Не пройдет этот номер.

К у х а р е н к о. Логика жизни, милый. Естественная логика жизни. Как бы я к тебе ни относился и как бы ты ко мне ни относился…

Долгое напряженное молчание.

Г р о м к и х (улыбаясь). А знаешь… А ведь мы с тобой враги!

К у х а р е н к о. Какие еще враги?.. Враги… (Засмеялся.) Ладно!.. Погорячились, и ладно!

Г р о м к и х. Погорячились?

К у х а р е н к о. Ну, будет, будет! Разговор кулуарный, свой… Мало ли о чем за бутылкой вина старые приятели могут толковать! Давай оставим!.. Давай-ка чайку попьем… (Подняв рюмку.) Давай мировую!.. Сам я виноват. Всерьез начал с тобой… Ладно!

Г р о м к и х. Чего ты боишься? Что с тобой, Николай Николаевич?

К у х а р е н к о. Устал я, Саша. Устал… Враги. Не пройдет номер… У тебя не пройдет! (Хлопая его по плечу.) Ничего, Данилович! Как-нибудь. Погорячились — и хватит! Я знаю твой масштаб. Не в общих интересах… Считай, что этого разговора вообще не было!.. Просто… Просто договорились о единой позиции, и все.

Г р о м к и х. Остряк… ты.

К у х а р е н к о (перебивая). Невозможно уже повернуть! Невозможно!.. Сейчас критическая ситуация… (Обнимая Громких.) Я тебя понимаю, Данилович! Что, у меня не бывает таких минут?.. Но пойми, за моей позицией тоже стоит своя реальная правда. В конце концов, есть соответствующее решение, сроки! Наше дело простое — выполнять. А философствовать: как да что — и ничего не сделаешь…

Г р о м к и х. Правда уставшего человека, правда руководителя, выпустившего из рук власть над ходом событий и боящегося ответственности, — вот что за тобой.

К у х а р е н к о. Ты сейчас пьян слегка, Бывает. Ничего, выспишься… Бывает…

Молчание.

Это, наверное, даже полезно? А? Надо иногда выговориться, чтобы душу очистить! Что, я не понимаю, что ты прав! Конечно, прав. Но и я прав. И ход событий часто зависит больше от ерунды. Приходится стоять и на одном месте с видом скорого марша, и отступать с криком атаки. Пойми, уже невозможно!.. Люди отыскивают тайные связи, глубокие замыслы. А всего этого вовсе нет! После все придумано. А мир наивнее, проще. Действуют страсти, страхи, предрассудки, привычки, незнание, увлечение, а ум… Ум приходит производить следствие потом. Ну ладно. Болтовня и есть болтовня. Пойду-ка в свои апартаменты. (Поднимаясь.) Не провожай. Машина внизу?

Г р о м к и х. Уходишь? Оставляешь возможность для отступления?

К у х а р е н к о. Брось! Хватит!

Г р о м к и х. Пойми! Не хочу я больше твоего кода! Этой философии всепонимания. Все понимать, все видеть!..

К у х а р е н к о. Ты на каком-то собачьем языке говоришь!

Г р о м к и х. Нет, выходит, больше Кухаренко?.. А по колоритности решений, по риску?.. Богатейшая техническая эрудиция?.. Куда это все девается? Куда это все делось? Только проржавевшая оболочка? Пустая оболочка? У меня другой страх! У меня страх перед таким разложением…

К у х а р е н к о (жестко). Ты выпил сегодня много! Пьян, сволочь!

Г р о м к и х (медленно и четко). Я не пьян. И ты отлично знаешь, что я не пьян!

К у х а р е н к о (зло). Так вот, завтра с утра проедем по заводам. Посмотрим, как дела. Потом будем писать докладную записку!.. Будем готовиться к совещанию в Совмине. И проспись! Все понял, что я тебе сказал? Протрезвись и проспись!

Г р о м к и х. Понятно. Все очень понятно.

Кухаренко уходит.

(Оставшись один.) Щель оставил для отступления… Ночь… Последняя ночь!..

В больничном саду. За столом, уткнувшись в историю болезни, — Б о р и с С е м е н о в и ч. Входит м е д с е с т р а.

М е д с е с т р а. Борис Семенович, к вам генеральный директор комплекса… Сам Громких!

Б о р и с С е м е н о в и ч. Громких? Просите!

М е д с е с т р а. А он ничего… Обыкновенный. Зачем, интересно, он здесь? Неужели обследоваться?.. На машине сейчас подъехал.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Просите! Что же вы! Просите!

Женщина уходит. Спустя мгновение появляется Г р о м к и х.

(Идя навстречу.) Милости прошу! Александр Данилович, если не ошибаюсь? (Пожимая руку.) Цитрин Борис Семенович. Прошу! Тут у нас не очень пышно, но листва, воздух.

Г р о м к и х. Рад познакомиться. Громких. Извините, ради бога, что без предварительного звонка…

Б о р и с С е м е н о в и ч. Ничего, ничего. Рад! Как раз сейчас я более или менее свободен… Пожалуйста! Прошу вас! Располагайтесь поудобнее. (Взглянув на остановившуюся женщину.) Роза Гареевна? Спасибо.

Женщина уходит.

Слушаю вас.

Г р о м к и х (улыбаясь). Нет, нет, речь не обо мне. Как мне доложили, у вас на обследовании находится инженер Ахматов?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Да.

Г р о м к и х. Что с ним?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Ничего страшного. Я хотел отправить его в областной центр, но, думаю, мы справимся сами. Немного полежит, успокоится, придет в себя… Память к нему уже вернулась. Правда, провалы еще наблюдаются. Но думаю, все будет хорошо.

Г р о м к и х. Что с ним случилось? В чем, вы полагаете, причина?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Это… Своего рода это бегство от самого себя! Результат нервного стресса.

Г р о м к и х. Бегство?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Ну, знаете, человек всегда старается избежать ситуаций, обнажающих чувство его неполноценности. А в случае с Ахматовым… Я врач… Если позволите, будем говорить откровенно! Правда, я думаю, наиболее короткий путь…

Г р о м к и х. В данных обстоятельствах, разумеется. Я слушаю вас.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Как мне удалось выяснить…

Г р о м к и х. Да… У меня был с ним один неприятный разговор!

Б о р и с С е м е н о в и ч. Повторяю, способы избежать острых ситуаций — самые разные. Одни изолируют себя сами, впадая в цинизм. Другие прибегают к водке. Третьи могут заняться какой-нибудь отвлекающей деятельностью. В самых же крайних случаях человек в своем отступлении может дойти до того, что обретает убежище в психическом расстройстве.

Молчание.

Наша задача теперь убедить его в том, что он есть, что он нужен. Заставить его поверить!.. Чтобы рецидивы не повторялись.

Г р о м к и х. Странный случай.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Случается и такое. Ахматов пережил, конечно, странные ощущения. Представьте совершенно нормального человека, однако не способного вспомнить именно то, что раскрывает его индивидуальность. Большинство случаев амнезии связано с какими-то жестокими конфликтами в душе и глубоким чувством вины.

Г р о м к и х. Вины? А в чем его вина?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Не знаю. Но если человек не может больше сохранять приемлемую для себя концепцию, он пытается стать кем-то другим. Он создает как бы замещающий, свой собственный мир, где судьба его лучше. Это своего рода способ примирения с самим собой. Так сказать, маска. Другое дело, что освобождение, приносимое ею, — мнимое. Маска ведь может отвердеть, из средства защиты превратиться…

Г р о м к и х (перебивая). Маска?.. Вы сказали, маска?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Я имею в виду…

Г р о м к и х. А все-таки главная причина? Я понимаю, наш разговор с ним был поводом, но в основе?.. Сказалась наследственность?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Наследственность?.. В век индустриального развития общества, в отношениях, основанных на разделении труда и взаимном использовании, человек выступает иногда как вещь, как объект. А ему нужно оставаться человеком! Если я постоянно сознаю себя в роли… Да трагедия и не в том, что никакая частная роль не в состоянии исчерпать богатства личности, а в том, что часто сама эта роль антагонистична человеку! Можете ли вы, допустим, считать себя субъектом, действующей единицей, если результаты вашей деятельности зачастую обращаются против вас, а вы сами чувствуете себя бессильной вещью? Раньше эти противоречия сознавало ничтожное меньшинство людей. Сегодня же это чувствуют миллионы… Ахматов, говорят, талантливый инженер. Но он взял на себя слишком многое. Споткнулся на выборе. Психика не приспособлена для больших напряжений. Так сказать, не тяжелоатлет. Хотел, но не смог. И надорвался.

Г р о м к и х. Да-да, хотеть, но не мочь…

Б о р и с С е м е н о в и ч. Мочь, иметь возможности, но не хотеть… Бывает и такой вариант.

Г р о м к и х. Если бы знать, где выход? Хотеть, но не мочь, но где выход?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Конечно, поиски смысла индивидуального существования упираются, в общем-то, в вопрос о том, куда идет человечество в целом. Во что верить, к чему стремиться?! Одни полагают, что можно спасти душу, только вырвавшись напрочь из мира, уйдя в себя. У других, напротив, — отказ от собственной индивидуальности. Высшее счастье — раствориться в массе, быть как все, чувствовать, как все. А выход?.. Мне кажется, сейчас перед миром стоит только одна альтернатива. А выход?.. Это главный вопрос человеческого существования!.. Там, где свободное развитие каждого станет условием свободного развития всех, социальные роли конечно же перестанут восприниматься человеком как навязанные ему извне… Выход есть! И только один, вообще-то, ибо иначе… Марксова формула сейчас еще острее звучит. Только путь к ней труден. Мы порой как-то забываем, не отдаем себе отчета, что цель-то эта очень серьезна.

Г р о м к и х (поднимаясь). Да, странный и неожиданный разговор состоялся у нас с вами, Борис Тихонович.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Семенович.

Г р о м к и х. Извините… Да, Борис Семенович. Но вам легче! Вы здесь, в этой больнице, сами ежедневно не становитесь перед выбором.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Мое дело — лечить людей. Лечить! Лечить то, что вы… В частности, и вы порой, к сожалению, разрушаете! Извините.

Г р о м к и х. Простите, этот упрек я не могу принять! Все на свете требует для своего существования силы. Дурное и хорошее одинаково ничтожно, когда бессильно. В теории сила дается логикой. Но другое дело — практическая жизнь. Вы говорите, выбор? Но дает ли реальная жизнь человеку возможность этого самого выбора?!

Б о р и с С е м е н о в и ч. В принципе всегда есть возможность выбора!

Г р о м к и х. В принципе? А в жизни? Через мой кабинет ежедневно проходят сотни людей. Причем каждый из них не просто человек, он прежде всего носитель определенных отношений и интересов, и я сам при этом также не что иное, как олицетворение определенных экономических и политических категорий!.. Сотни решений каждый день. Больших, важных, второстепенных — всяких! Но иногда я думаю, я ли, понимаете, я ли принимаю эти решения? Чем сложнее деятельность, в которой участвуешь, тем больше всякого рода противоречий. Клубок их иногда словно тоже что-то живое, но безличное. Словно какое-то существо со своим разумом и со своими целями. (Взрываясь.) И именно оно — это существо… А мы, мы так… Так! Здесь ключ к проблеме! Здесь столкновение! В конце концов, мы все Ахматовы!

Б о р и с С е м е н о в и ч. Но именно овладение безличными нормами и ценностями, власть над ними…

Г р о м к и х (перебивая). Какая власть?! Формально обозначенное разделение труда с набором подробных инструкций. Формальные каналы коммуникаций. Ясно прочерченные линии подчинения. Каждое событие заранее категоризировано. То или иное решение, которое я, допустим, принимаю, заключается лишь в том, что я отношу проблему к какой-то категории, подбирая для нее одну из возможных альтернатив.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Как бы вы ни объясняли, но в моральном плане…

Г р о м к и х. Что? Что в моральном плане?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Вы извините меня, но поскольку разговор принял такой оборот… Вы, очевидно, пытаетесь снять с себя ответственность за какие-то важные стороны своей деятельности… Вы извините.

Г р о м к и х. Да, пытаюсь! Глядя со стороны, дорогой доктор, легко рассуждать!.. Степень талантливости исполнения роли имеет, конечно, значение. Но главное-то, дорогой доктор, главное-то сама роль! Главное-то — я ли, гендиректор Громких, управляю, я ли, гендиректор Громких, принимаю решение? И я ли?!.. Понимаете, я ли в данном случае сказал Ахматову, что он не существует?! Я ли?!

Б о р и с С е м е н о в и ч. Отказ от ответственности равносилен моральной капитуляции.

Г р о м к и х. А нести груз ответственности за события, которые ты реально не можешь предотвратить?!

Б о р и с С е м е н о в и ч. Простите меня… Но если, желая оправдать себя, Александр Данилович, человек объясняет свои беды злым роком, он подчиняет себя року. Если же он принимает всю ответственность за себя, он тем самым отстаивает и свои человеческие возможности.

Г р о м к и х. А мера этих возможностей? Мера?

Б о р и с С е м е н о в и ч. От этой меры и от желания, собственно, и зависит, может ли человек повлиять на судьбу того, от чего он неотделим. Конечно, того, кто ввязывается в безнадежные дела, называют безумцем. Но этот безумец, определивший свою позицию, выбирает, в сущности, между тем, быть ему самим собой, быть ему вообще или не быть. Разве так уж мала эта ставка?

Г р о м к и х. Не знаю, не знаю.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Правда, очень часто мы сами убеждаем себя в безнадежности того или иного дела… Просто чтобы не ввязываться в борьбу.

Г р о м к и х (после паузы). О создавшейся ситуации вас проинформировал Ахматов?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Я старый человек. Да и кроме того, моя профессиональная обязанность знать и эту сторону жизни…

Молчание.

Г р о м к и х. Помню, в детстве, пятеро парней избивали одного. Ногами, колом, вырванным из забора… Все, что я сделал, было бесполезно. Я не спас его. Не сократил даже его мучений… Но, во всяком случае, здесь вы правы, я все-таки не стал соучастником преступления… Ставка не мала, конечно.

Молчание.

Кто знает, может, главный выбор… Это что? История болезни Ахматова?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Да.

Г р о м к и х (беря в руки бумаги). А может, это… история и моей болезни?.. (Швыряет бумаги.) Выбор…

Б о р и с С е м е н о в и ч. Вас что-нибудь беспокоит?

Г р о м к и х (усмехаясь). Вы на каждого человека смотрите как на пациента?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Что вы? Что вы? Просто я вижу…

Г р о м к и х. Многое, доктор, беспокоит. Как и всех. Как и каждого. Главное решение… Ладно, перейдем к делу. У меня, к сожалению, нет времени.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Да-да, конечно. Заболтался! Вы извините меня.

Г р о м к и х. Я хотел бы увидеться с Ахматовым, если вы не возражаете.

Б о р и с С е м е н о в и ч. С Ахматовым?

Г р о м к и х. Я не настаиваю, но…

Б о р и с С е м е н о в и ч. А знаете, в этом есть резон!.. Хорошо. Конечно… Только я прошу вас… Пожалуйста, поделикатней и полюбезнее. Уважение… Вот что ему сейчас нужно.

Г р о м к и х. Я понимаю.

Б о р и с С е м е н о в и ч. А знаете, это может быть даже полезно… Сейчас я приведу его. (Уходит.)

Г р о м к и х. Ставка не мала… Но и риск? Риск…

Входят Б о р и с С е м е н о в и ч и А х м а т о в в сером больничном халате.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Пожалуйста, Айрат Сафич. Александр Данилович очень хотел с вами увидеться. Я бы просил вас, Айрат Сафич, уделить ему несколько минут. (Громких.) Я сейчас вернусь. (Уходит.)

А х м а т о в. Вы?.. Чем обязан?

Г р о м к и х. Я пришел к вам, Айрат Сафич… Тогда мы не договорили. Я пришел продолжить наш разговор.

А х м а т о в. Нам не о чем разговаривать. Совершенно не обязательно было приходить ко мне.

Г р о м к и х. Давайте поговорим откровенно. То, что вы написали в своей докладной записке, мне было более чем известно… Вы правы, полтора года до пуска завода, а ситуация… Просчеты, заложенные в проекте, с каждым днем все больше обретают реальную плоть и кровь. Я больше информирован и во многом четче, чем вы, представляю всю эту картину. Четче. И естественно, моя реакция…

А х м а т о в (перебивая). Вы все понимаете, и тем не менее… Я не хочу больше обсуждать с вами эти вещи!

Г р о м к и х. Я только что разговаривал с врачом. Вас, видимо, скоро выпишут. Думаю, что, когда вы вернетесь, мы подыщем для вас работу…

А х м а т о в. Я не вернусь к вам.

Г р о м к и х. Мы подыщем для вас дело, более отвечающее вашим способностям. Я навел о вас подробные справки, и мне охарактеризовали вас как крайне талантливого инженера.

А х м а т о в. Нет, я уже не работаю у вас. Я не хочу работать с вами.

Г р о м к и х. Я пришел к вам, Ахматов, сказать, что тот неприятный для нас обоих разговор не прошел и для меня бесследно. Вы понимаете меня?

Молчание.

А х м а т о в. Я помню, там, в сквере, был старик и девочка в красном платьице. Старик разговаривал с березкой… Проблема не в исчезнувшем мире, а, возможно, в том, что осталось, не исчезнув? Старик и девочка…

Г р о м к и х. Я здесь для того, чтобы сказать вам, что вы есть! Именно вы, Ахматов, — есть!.. И ваше существование оказалось чрезвычайно важным для меня. Вы слышите?

Ахматов молчит.

Слышите?

А х м а т о в. Разве дело только во мне? Вам нужно доказать факт собственного существования.

Г р о м к и х. Что?

А х м а т о в. Извините.

Г р о м к и х. Факт собственного существования? Верно. Но этого мало. И одной вашей формальной правоты мало. Все знают, как пойти направо, где свернуть… Мне нужна правота истинная, действительная. Правота, способная осуществить себя. Нужно доказать ее, эту нашу с вами правоту!.. Вот о чем я все время думаю. Вы слышите?

А х м а т о в (тихо). Слышу…

Фрагмент служебной обстановки. За длинным столом для заседаний — Г р о м к и х, Ж и г а н о в, президент фирмы К л е м м е р, д в а - т р и в т о р о с т е п е н н ы х л и ц а.

Ж и г а н о в. Рабочий протокол вашей стороной выполняется более или менее нормально. Но нас крайне беспокоит, господин президент… Я думаю, вы должны понимать. Сейчас мы находимся уже на такой стадии, когда нам нужна буквально вся документация.

Г р о м к и х. Да!

Ж и г а н о в. И если положение с техдокументацией рассмотреть в этом аспекте, то дела далеко не так отрадны, как кажутся по долларовому счету. Мелочей не хватает. Но мелочи задерживают все.

П е р е в о д ч и к (выслушав Клеммера). Господин Клеммер говорит, что телекс от двадцать седьмого числа, где сказано, в какие сроки вам нужны самые остро необходимые документы, он получил.

Г р о м к и х. Ну-ну… Рад!.. (Иронично.) Весьма, знаете ли, рад, что связь работает четко. Но я хотел бы еще знать, когда я получу всю документацию.

П е р е в о д ч и к. Господин Клеммер говорит, что в ваших контрактах, к сожалению, отсутствует пункт о форс-мажорных обстоятельствах. Нет учета действия сверхъестественных сил.

Г р о м к и х. Действия масочки, анонимной и фантасмагорической?

П е р е в о д ч и к. Что?

Г р о м к и х. Передайте ему, что поскольку мы не верим в бога… Что-нибудь в этом роде, милый. Что-нибудь про атеизм!

П е р е в о д ч и к. Господин Клеммер говорит, господин генеральный директор, что все его сотрудники работают преданно, что самое его горячее желание закончить этот проект как можно скорее. Вы — исключительно надежные партнеры, и в его интересах продолжить сотрудничество… Он полагает, что через два месяца все будет закончено.

Г р о м к и х (глядя мимо Клеммера). Ну что же, дружочек, очень хорошо… Все очень хорошо…

Клеммер поднимается. Громких, забывшись, какое-то время сидит, угрюмо глядя в одну точку. Потом тоже встает.

П е р е в о д ч и к. Господин Клеммер говорит, что он был очень рад, господин генеральный директор, побывать у вас. Он считает, что этот грандиозный проект уже оказывает значительное влияние на экономическую жизнь и торговый баланс страны. Участие же его корпорации в этом деле помогло и ему лично решить много своих собственных проблем. Он спрашивает, не думаете ли вы побывать у нас в ближайшее время. Или приехать на отдых. Господин Клеммер увлекается… как это?.. Рыбной ловлей!

Г р о м к и х. Остряк!.. Ну, не переводи, не переводи!.. (Жиганову.) Да, самое бы время отдохнуть… да еще ухлестнуть за какой-нибудь голливудской звездой. (Клеммеру.) Месяца два назад, будучи в Штатах, я заглянул в Диснейленд. Хороший заводик выстроен там для развлечений. Самое время поразвлечься. (Улыбаясь.) Ну что ж, рад. Мой самолет ждет вас, господин Клеммер, в аэропорту. (Переводчику.) Как-нибудь поделикатнее, дружочек… У меня с товарищем Жигановым крайне срочное дело. Пусть господин Клеммер извинит нас, что не сможем проводить его в аэропорт. Товарищи проводят. Повитиеватее, дорогой, насколько гибкость языка позволит.

П е р е в о д ч и к. Господин Клеммер заявляет, что постарается сделать все, что в его возможностях.

Все улыбаются, хлопают друг друга по плечу, поднимают бокалы.

Г р о м к и х (провожая, у двери). Всего доброго!.. Всего!.. (После долгой паузы, Жиганову.) Ну что ж, дорогой мой, текущие дела текут. А куда нас течение несет?..

Ж и г а н о в. Надо бы проводить.

Г р о м к и х. Не до дипломатии сейчас. Почему на глаза не показываешься?

Ж и г а н о в. Тоже текущие дела.

Входит с е к р е т а р ш а.

С е к р е т а р ш а. Тут один старик сидит. Я не знаю, что с ним делать. С утра сидит и не уходит.

Г р о м к и х. Какой еще старик?

С е к р е т а р ш а. Какие-то трубы, говорит, засыпали землей. Он уже целую неделю ходит.

Г р о м к и х. Старик?.. Никаких стариков.

С е к р е т а р ш а. Хорошо. (Уходит.)

Г р о м к и х. Что будем делать?.. Ты же знаешь, что я докладную не подписал. Что делать будем, я тебя спрашиваю?!

Ж и г а н о в. Кухаренко перед своим отъездом просил еще раз предупредить тебя. Матерился при этом очень художественно. А я, как идиот, стоял перед ним.

Г р о м к и х. Пришли к единству взглядов?

Ж и г а н о в. Я изложил ему свои соображения. Я думаю, что…

Г р о м к и х. Мандраж в коленях? Будем искать других людей, на которых можно опереться! В министерстве есть кое-кто, в Госстрое. Не все сразу доходит. Есть люди, которые могут решить этот вопрос.

Ж и г а н о в. Кто? У кого, интересно, найдется мужество, чтобы признаться в каких-то просчетах?.. Сотни инстанций поставили свои подписи. Война на измор!

Г р о м к и х. Наши подписи будут тоже кое-что значить. Развилок, на котором мы с тобой находимся…

Ж и г а н о в. Это затяжная борьба! Здесь нужно упорство, хитрость, безжалостный расчет… Я… Ты же меня знаешь…

Г р о м к и х. Не прикидывайся овцой! Я хочу знать, будешь ты со мной до конца или нет? Или у тебя только все на словах?

Молчание.

Ж и г а н о в. Видишь ли, свет уже вечность стоит между не дошедшими до ума и перешедшими через него. (Взрываясь.) О чем ты думал раньше? Весь этот год?

Г р о м к и х. Я не бог, чтобы разрубать все узлы с налета. Не было у меня сразу готовых решений. Только теперь, только сейчас… У тебя удобная роль! Выбрал! Роль всегда второго человека!

Ж и г а н о в. Это моя специальность. И мой потолок. Ну и что? Кстати, у нас с тобой раньше всегда было разделение труда. Мы всегда знали возможности друг друга. Еще только начали инженерить на заводе у Кухаренко, а все это было… Раньше мы понимали друг друга.

Г р о м к и х. За год выправлено положение на заводах. Меня уже не сковырнуть теперь одним щелчком. Из страшной дыры мы вылезаем потихоньку, и это понимают. Это во-первых. И во-вторых, новая модель, которую ты добил за это время. У нас есть теперь модель?

Ж и г а н о в. Модель, конечно, ничего… Получилась.

Г р о м к и х. Это уже не слова, а что-то материальное. Реальный выход на исправление ситуации! Можно будет уже положить кое-что на стол, кинуть на весы. Теперь есть что положить!

Ж и г а н о в. Не знаю… Собственно, настоятельной нужды в дураках нет. Но ведь нет, к сожалению, и ясно выраженной потребности в умных? Вот в чем соль…

Г р о м к и х. Если все будут молоть языком, целая толпа даже, то энергии, выделяемой при этой болтовне, не хватит и на то, чтобы вскипятить чайник.

Ж и г а н о в. Мало ли о чем мы говорим в своих частных кулуарных разговорах. Сам понимаешь, что разговоры разговорами…

Г р о м к и х. Если бы разговор публичный о положении дел мы смогли вести на уровне кулуарном, коридорном, частном?! Многие так — в коридорах только, отирая стены, прогресс двигают.

Ж и г а н о в. Надоело! Я устал! Я — выжатая тряпка! Я устал!.. Я понимаю, это предательство, но пойми!..

Г р о м к и х. Ты не сможешь предать дело! Не получится у тебя. Не выйдет. Ты всегда находил оптимальный вариант, а оптимальный вариант здесь — не предательство!

Ж и г а н о в. Я вообще не вижу уже здесь оптимального варианта.

Г р о м к и х. Мы с тобой в экономике работаем, и наша профессиональная обязанность мыслить крупными экономическими категориями. Совесть тоже деловое качество! Сейчас одно из самых деловых!

Ж и г а н о в. Что, думаешь, страх во мне? Страх перед Кухаренками, что ли? Да, и этот страх есть! Но не он главное. Этот страх еще можно пересилить… Неуправляемость процесса!.. Машина запущена! Я сам запустил эту машину, сам, а теперь бессилен! И все бессильны! Здесь все правы. И ты прав. И Кухаренко тоже… Невозможно уже обуздать!.. Где здесь оптимальный вариант? (Кричит.) Здесь пределы человека! Пределы нам обозначены!

Г р о м к и х (жестко). До пуска полтора года. За полтора года можно в корне изменить всю ситуацию! А пределы… Мы сами еще не знаем, где наши пределы. Копи только силенки! Силенки копи!

Ж и г а н о в (устало). Я знаю, ты попрешь, как танк… Но… не насилуй, а? В глупости все есть. И свой ум, и свои герои, и, наверное, свои гении. И интересы, заботы. Может быть, дренаж и возможен, но попробуй-ка расчистить эти болота?! Старые мозги труднее двигать, чем возводить новые заводы и города… Это вызов, попытка осуществить невыполнимое. Ты игрок. Крупный игрок по натуре, а у меня только мозги инженера… Ты не желаешь заигрывать с глупостью, с машиной, которая пошла и которую уже не остановить?.. Но если бы не приходилось иногда вежливо снимать перед глупостью шляпу…

Г р о м к и х. Да пойми, главное не борьба с кем-то вне!.. Мы победим! И инерцию событий победим! Но себя надо победить сначала! Человек ты или тварь ползучая?! Личность или примкнувшая к силе сволочь, базарный торгаш, спекулирующий принципами?! Человек или функция вместо человека?! Мне нужна твоя помощь. Мне нужен ты… (Резко обрывая разговор.) Ладно! (Взглянув на часы.) Через восемь минут совещание. Ладно, иди! Гуляй пока!

Ж и г а н о в. Ты меня пойми, Александр Данилович!

Г р о м к и х. Ничего, дружочек. Точи ножик поострее. И гуляй!

Ж и г а н о в. Какой нож?

Г р о м к и х. А что, нейтралитетом думаешь отделаться? Не получится. (Усмехаясь.) Ничего, ничего. Соси по ночам… коньяк! Успокаивай совесть… и иди! Оставь меня! Иди!

Жиганов выходит, потом, спустя мгновение, появляется снова.

Ж и г а н о в (глухо). У нас еще ночь… Совещание в Совмине завтра… Целая ночь еще… Дай мне подумать.

Г р о м к и х (после долгой паузы). Подумай. И… свои конкретные предложения… по программе перестройки.

Напряженное молчание. Долго смотрят друг на друга. Потом сначала один, а затем и другой начинают смеяться.

Раздается голос секретарши по селектору: «Александр Данилович! Извините, министр на проводе…»

(Беря трубку.) Да… Приветствую… Немедленно вылететь? Я не могу немедленно… Да, я вас слушаю… Кухаренко? Что Кухаренко… Да-да, слушаю… (Звучат гудки отбоя. Он кладет трубку, какое-то время стоит неподвижно.) Забеспокоилась, засуетилась министерская машина… (Усмехаясь.) Подумай, Жиганов. Хорошо подумай…

Входит с е к р е т а р ш а.

С е к р е т а р ш а. Звонит ваша… жена.

Жиганов и секретарша уходят.

Г р о м к и х (подняв трубку). Здравствуй, родная… Здравствуй, милая… Да… Извини, я не могу сейчас говорить с тобой… Я сегодня же позвоню тебе. (Положив трубку.) Игра началась…

Скамейка в сквере, дерево. С т а р и к.

С т а р и к. Опять сломали… Ах ты боже мой… (Вгоняя последний гвоздь.) А мы вот так… Вот так еще!..

Появляется Г р о м к и х.

Никак, Данилович?

Г р о м к и х. Он самый, он самый. Вот ехал мимо, увидел тебя.

С т а р и к. Ай соскучился? Вроде недавно беседовали?

Г р о м к и х. Нет, это было давно, старый. Очень давно.

С т а р и к. А я без времени живу. Думаю все, может, так смерть обвести удастся? Не заметит?

Г р о м к и х. А ты любил когда-нибудь, старик?

С т а р и к. Как тебе сказать? Про это я молчу обычно. Я ведь и по сию пору… Умерла истинная жена моя, а по сию пору…

Г р о м к и х. Истинная, ты сказал?

С т а р и к. А для каждого мужчины есть одно истинное дело и создана одна истинная женщина, которая принадлежит только ему, как в этой жизни, так и в других жизнях, которые, может быть, тоже есть?

Г р о м к и х. Вон как? Может, ты и прав. Без любви к жизни нельзя жить.

С т а р и к. Я так считаю, женщина может даже и не жить на земле одновременно с мужчиной, а тем не менее только она одна дает ему духовную силу!.. И еще родина, земля.

Г р о м к и х. Да, старый.

С т а р и к. И истинный муж во вселенной для всякой женщины тоже один. Я вот иногда думаю, что слияние их и создает единое новое существо, которым они являются. Не только дети, произведенные ими на свет, а сначала они? Они сами? А?

Г р о м к и х. Да-да! Все должно быть истинным. Потому что иначе… Иначе жизнь обессмыслится, а?

С т а р и к. Ты о чем?

Молчание.

Г р о м к и х. Ты знаешь, старик, я тоже хочу быть счастливым. Таким же, как ты, счастливым… Я не понимал раньше… Не понимал чего-то самого важного… Ради чего все? Вот об этом я, наверное, не думал. (Улыбаясь.) Нашлись, что ли, хозяева у твоих железок?

С т а р и к. Не нашел пока, Данилович. Не нашел. Все открещиваются, никто за свое признавать не хочет. И у строителей был. Даже у генерального директора в приемной посидел. Не принял только меня.

Г р о м к и х. Наверное, у него не было времени. Иногда не бывает времени.

С т а р и к. Да это понятно. Найду как-нибудь. Я ведь не отступлюсь, пока не найду. Должны быть хозяева у добра.

Г р о м к и х. Ну, раз должны, то пойдем, посмотрим. Выкопают твои трубы сегодня же.

С т а р и к. А ты что? Какую-нибудь власть имеешь?

Г р о м к и х. Десять плетей труб спасти я смогу. Но с чего-то надо ведь начинать, старый, а? Хоть с этого потерянного добра.

С т а р и к. Чего начинать?

Г р о м к и х. Многое, старик, многое. Но посмотрим, может, и получится? Может быть, и все другое получится? Как сказал мне один доктор, выход есть.

С т а р и к. На одного моего сына ты похож. Не который в Алжире, а вот другой…

Г р о м к и х. Ты прав, старый, прав. Ты счастливый человек и, наверное, прав… Ну, пойдем?

С т а р и к. Пойдем…

1975

ПРОРОК ИЗ КАЗАНСКОГО ЗАРЕЧЬЯ

Трагикомедия

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

М а г ф у р — счастливец, человек по призванию.

А к л и м а — его жена.

А м и р — их сын.

Д р е в н я я М и г р и.

Худой мужчина по имени Х а б у ш.

Толстый мужчина по фамилии Б а я н о в.

А р и н а.

Э л ь з а.

Ж е н щ и н а, которая или чрезвычайно толста, или чрезвычайно тонка.

Д в о е п р о х о ж и х.

Т р о е д л и н н о в о л о с ы х п а р н е й.

Д е т и, которые появляются только в финале, но голоса которых слышны на протяжении всего спектакля.

Н е и з в е с т н ы й.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

I.1

Пустырь возле нового дома. На скамейке в тяжелом зимнем пальто сидит старая М и г р и. Сколько ей лет, автор, право же, не знает, но иногда думает, не живет ли она вообще вечно…

М а г ф у р (работая лопатой). Ну что, древний человек, солнышко светит? А говорила, не доживешь. Дыши больше. Может, валенки принести?

Мигри не отвечает.

(В раздумье поглядывает на небо, чешет затылок, потом начинает забрасывать корни яблони землей.) Вот еще одну жизнь в землю воткнул. Может, вырастет?

Появляется Н е и з в е с т н ы й.

Н е и з в е с т н ы й. Копает. Опять копает. (Исчезает.)

М и г р и. Пупок… Какие теперь у людей пупки?

М а г ф у р. Пупки? Какие пупки?

М и г р и. Пупок. На животе. (После паузы.) Если пупок наружу торчит, плаксивый человек… будет… А если внутрь втянут — никого, значит, не любит.

М а г ф у р. Ну?

М и г р и. Нормальный пупок у тебя… И не наружу. И не внутрь.

М а г ф у р. А-а-а… Ну да…

М и г р и (после паузы). Когда пупок правильный, хорошо…

Д е т с к и й г о л о с (во всю глотку). Э-гей! Плешивый! Почем волосы?

В т о р о й г о л о с. Дядя, дядя-голова! А на ней растет трава!

П е р в ы й г о л о с. Отдай кошку! Это была ничья кошка!

М а г ф у р (смеясь). Вот я вас!

В т о р о й г о л о с. Дяденька, дяденька, сядем-ка, сядем-ка! А куда, а куда? Никуда! Никуда!

П е р в ы й г о л о с. Не отдашь кошку, папе скажу…

М а г ф у р. Эта кошка будет жить теперь у меня.

Влетает комок земли.

П е р в ы й г о л о с. Не догонишь, не догонишь!

В т о р о й г о л о с. Атас! Кикимора ползет!

И — появляется чрезвычайно толстая Ж е н щ и н а. Довольно-таки расфуфыренная, молодящаяся, моднейшим образом одетая. Впрочем, женщина эта может быть при всех остальных своих прелестях и чрезвычайно тонка.

Ж е н щ и н а. Копаете? Опять копаете?

М а г ф у р (машинально). Копаю.

Ж е н щ и н а. Две недели уже копаете?

М а г ф у р. Две недели копаю.

Ж е н щ и н а. А на той стороне дома детская площадка будет?

М а г ф у р (подняв голову и впервые посмотрев на женщину). Наверное… А что?

Ж е н щ и н а. Детская площадка — это пыль, шум, визг!

М а г ф у р. Визгу, конечно, будет много. Да ведь жизнь без визга не может… Обязана, должна сильно визжать…

Ж е н щ и н а. Безобразие! Ждешь, ждешь квартиру, а получишь — у черта на куличках… пыль, грязь, ни одного насаждения. Совершенно неинтеллигентные соседи… Воды вчера целый день не было. Вы здесь должны навести порядок.

М а г ф у р. Да вот стараюсь. Как-нибудь…

Ж е н щ и н а. Что значит как-нибудь? Так ты здесь до смерти копаться будешь. Нет, надо взяться как следует, в организованном порядке, индустриальными методами! Дедовская лопата — позор! И пьешь, наверное? А? Признайся!.. За воротник закладываешь? Почему нос красный?

М а г ф у р (невольно дотрагиваясь до носа). Нос как нос… Обыкновенный…

Ж е н щ и н а (перебивая). Ладно, ближе к делу! Смотри, вон подъезд! Мои окна — слева. Вон те, с цветными занавесками. Видишь! Посади там что-нибудь, да погуще! Я люблю, когда под окнами что-нибудь зеленое есть. Одним словом, пейзаж какой-нибудь, природа! (Расстегивает сумочку и вынимает три рубля.) Вот за труды. На бутылку…

М а г ф у р. Да посажу я. Посажу ваше зеленое. Без денег посажу.

Ж е н щ и н а. Нет уж! Меня не проведешь. Не морочь голову. А потом втридорога запросишь?.. Знаю я вас, вымогателей… (Снова сует деньги.) И на большее не рассчитывай!..

М а г ф у р. Поговори с кем-нибудь о любви, на смех поднимут… Только одно у всех на уме — деньги.

Ж е н щ и н а. Что-что? Что ты мелешь?

М а г ф у р. Я говорю, все мы очень много думаем о деньгах! Даже когда спим — думаем. А сколько людей, которые за деньги отдали свою радость, смех свой и счастье свое? Почти все отдают за них здоровье. Кто любит деньги, тот служит и отдает им все свои силы и все радости, пока жив. А зачем?

Ж е н щ и н а. Вы… (Мигри.) Он… (Магфуру.) Вы случайно на учете не состоите?

М а г ф у р. На каком… учете?

Ж е н щ и н а. В психоневрологическом диспансере состоите на учете?

М а г ф у р. Не состою еще… пока. А трешку на бутылку и сам могу дать. Могу дать! Ну ладно, извиняюсь. Мне вон еще сколько копать!.. Извиняюсь!

Ж е н щ и н а. Ничего не понимаю!.. Разве вы не дворник?! Почему же тогда вы копаете здесь вторую неделю? Эти… непонятные растения… садите?

М а г ф у р (доверчиво). Отпуск у меня. Хочу, чтобы сад здесь был. Руки у меня по электрической части трудятся, а душа… Специально отпуск сейчас взял. Очень люблю, когда цветет все.

Ж е н щ и н а. Сад? Здесь?.. Сад?!

М а г ф у р. Вы, извиняюсь, может, в милиции работаете? Так я с участковым по этому поводу…

Ж е н щ и н а. Я не в милиции работаю!

М а г ф у р. Вы допрашиваете как бы… Вот я и подумал… Извините, конечно…

Ж е н щ и н а. Так-так!.. Сад, значит?

М а г ф у р. Сад.

Ж е н щ и н а. Сад?!

М а г ф у р. Сад!..

Ж е н щ и н а (после долгой паузы). Понятно. Все понятно! (Пауза.) Частнособственническая психология покоя не дает!.. Средь бела дня! В новом квартале! Что за наглый народ пошел!.. Никакого порядка, никакой дисциплины. Жулье какое-то поселили. Ни магазинов, ни милиции, ни аптеки! (Идет, останавливается на мгновение.) Завтра же!.. Завтра же вашего духа здесь не будет. (Стремительно уходит, почти столкнувшись с Аклимой, женой Магфура.)

А к л и м а (смотрит то вслед Женщине, то на Магфура. В руках у нее кошелка). Лучше для дома бы что-нибудь делал, чем людей дразнить! Опять скандалишь?!

М а г ф у р. Да не скандалю…

А к л и м а. У других мужья как мужья. Дачу для семьи строят…

М а г ф у р (серьезно). Не понимаешь ты меня, Аклима.

А к л и м а. А чего понимать? Чего понимать?.. Вон опять жаловаться приходили. Хорошо еще, Амира дома не было. Зачем ты в молочный-то магазин с кошкой пошел? Ну, зачем?.. Да еще просил, чтобы ему в грязную бутыль молока налили! Кошка за пазухой драная, грязная. С профессорской женой обморок случился. Зачем тебе кошка? Зачем молоко?

М а г ф у р. Я вежливо попросил молока.

А к л и м а. Что ты, какой-нибудь капиталистический миллионер? Драную кошку тебе с собой надо таскать?

М а г ф у р (тихо, но непримиримо). Пусть тоже живет, Аклима. Кошка, так ей и жить нельзя, что ли? Я ее у детей отнял. Спасти хотел! (Пауза.) Она в подвале… пока… Я ее домой возьму! Ее лечить надо.

А к л и м а (тихо, на тонкой нервной ноте). Знай: или кошка, или я!.. (Пауза.) Ой… Мутит меня что-то… От тебя мутит! От всего мутит! (Уходит.)

М а г ф у р (Мигри). Вот видишь… А ты говоришь — пупок… Пупок тоже не всегда помогает. Особенно в семейной жизни…

Мигри молчит.

Спишь? Ну, спи. (Отходит, начинает работать. Про себя.) Многие люди всю жизнь спят… Что с ними делать?..

Доносятся крики: «Мадам, мадам!» Потом появляется уже знакомая Ж е н щ и н а, за ней д в о е м у ж ч и н.

П е р в ы й. Мадам, что вы бежите? В расстроенных чувствах… Я хотел утешить, хотел приятное вам сделать! По простоте души… Комплимент, так сказать!.. (Требовательно.) Мадам!..

В т о р о й (запыхавшись). Да пошли! Ну ее начисто!..

П е р в ы й. Нет… Почему она бежит? От меня женщины никогда не бегали!.. Мадам!..

Ж е н щ и н а (резко останавливается — ее трясет как в лихорадке). Вы… вы — сексуально распущенная личность!..

П е р в ы й. Я — личность?..

В т о р о й. Да пойдем! Ну ее начисто!..

П е р в ы й (обиженно). А чего она меня личностью обзывает? Я к ней по простоте души, а она!..

М а г ф у р (загораживая Женщину). Извиняюсь. Извиняюсь…

П е р в ы й (отшвырнув Магфура). Пошел ты! (Женщине.) Я по простоте души — и личность, выходит?

М а г ф у р (снова оттесняя прохожих от Женщины). Вы — хорошая личность… Вы очень хорошая личность! Возможно даже, вы — лучшие из людей на земле.

П е р в ы й. Что?! Что?!

М а г ф у р (продолжая). …И тем более, тем более стыдно должно быть — набивать желудок водкой, а мозги всяким мусором, а о разумности, о добре не заботиться!..

Ж е н щ и н а (издали). Мерзавец на мерзавце! Шпана на шпане!

М а г ф у р. Женщина — это цветок. Даже самая глупая женщина и та — драгоценный цветок природы!

П е р в ы й. Цветок? (Второму.) Какой цветок?

В т о р о й. Да пойдем! Ну их начисто!..

П е р в ы й. Нет, но что он лезет не в свое дело? Я комплимент женщине говорю, а он лезет?.. (Хватает Магфура за плечи и в сердцах начинает трясти.) Ну, последнее слово свое говори! А уж потом я тебя приговорю, я тебя хорошо приговорю!..

М а г ф у р. Зачем трясти? Не надо меня трясти. Человек все-таки более хрупкий сосуд, чем бутылка.

П е р в ы й. Сосуд? (Ошарашенно.) Он что? (Крутит пальцем у лба.) Ты понимаешь что-нибудь?

В т о р о й. Да пойдем, а то магазин закроется… Ну его начисто!

П е р в ы й. Видать, синхрофазотрон у него… Связываться!

М а г ф у р (останавливая Первого, встревоженно). Опять пить? Опять?.. А о душе когда думать? Самое дорогое в себе не ценим, а плохое, дрянь всякую ценим превыше всего? Душу свою когда будем поить и кормить? Душу?..

П е р в ы й (со слезами в голосе). Кто он такой?

М а г ф у р. Человек я. Человек! Человек!

П е р в ы й. Издеваться?.. Ты издеваться?!..

Разгорается драка. Магфур небольшого роста, полный… Он обороняется, но сам не бьет. Его мироощущение не позволяет ему причинить боль человеку. Но обороняется он старательно.

В т о р о й. За угол его, за угол… И… начисто!..

Все скрываются за углом дома. Какое-то время оттуда доносятся крики, пыхтенье, и вдруг — внезапная тишина. Затем слышен незнакомый, невнятный голос. Его перебивает голос Первого: «Да, товарищ лейтенант! Он сам первый полез. Вон нос красный, как свекла! Это же пьяница, алкаш известный. Пристает ко всем… да, товарищ лейтенант!» Голоса постепенно замолкают. Мигри поднимается со скамейки, тревожно смотрит по сторонам, медленно ковыляет по пустырю.

М и г р и. Те, которых нет сейчас на земле, — они были? А которые есть сейчас на земле — их не было? И пупки… разные.

I.2

Спустя несколько часов. Квартира. А к л и м а занята домашними делами. Входит А м и р.

А м и р (сурово). Ну, отец не появлялся?

А к л и м а. В милицию, говорят, забрали.

А м и р. Ну вот… Что от него ждать? (После паузы.) Медаль за спасение утопающих получил… Лучше бы сам утонул тогда.

А к л и м а (оправдываясь). Вчера же опять била.

А м и р. Пользы от этого!.. (Безнадежно.) Нет, такие не тонут… В прошлом году с шестого этажа упал, ничего — встал и пошел… Такси наехало, весь передок помят, радиатор трещину дал, а ему — хоть бы что!.. Еще шофера успокаивал, извинялся, что машину повредил… (Возбужденно.) Другие детей своих учат, чтобы судьбу свою хватали, а он только компрометирует и компрометирует!.. Нашла с кем связать свою жизнь!.. За другого не могла замуж выйти?

А к л и м а. А от другого, может быть, и не ты бы родился.

А м и р. Да лучше и не родиться вовсе!.. (Шепотом.) Это все старая давани! От нее все идет! (Еще тише.) Мне кажется, ей уже тысяча лет. А может, и больше. Я ее боюсь!

А к л и м а. Тссс.

Амир замолкает.

(Уходит на кухню. Вскоре возвращается.) На. Кашу поешь.

А м и р. Каша? Тебе бы только кормить меня кашей… Ничего ты не понимаешь! Ничего! У меня призвание к государственной деятельности. Нет, никто ничего не понимает… Здесь все важно! Пойми ты! Каждая мелочь! Любой ваш шаг бросает тень на мое имя! (Долго и пронзительно приглядывается к матери.)

А к л и м а. Ты чего?.. Что смотришь?

А м и р (возбужденно). Хабуш ходит к нам каждый день! К кому, интересно, он ходит?

А к л и м а. Он к отцу ходит.

А м и р. Я все знаю!

А к л и м а. Что ты знаешь?

А м и р. Все!.. Все… знаю!

А к л и м а (смущенно). Когда ты был маленький — плакал, смеялся…

А м и р (перебивая). Я никогда не плакал. И никогда не смеялся. Ты мне зубы не заговаривай!..

А к л и м а. Теперь только и знаешь — подозревать всех… (Уходит.)

А м и р. Распустились… Все распустились! (Встает со стула, ходит взад-вперед, останавливается перед огромным настенным зеркалом.) Сто шестьдесят сантиметров… (С горечью и отчаянием.) Хоть бы еще двадцать сантиметров!.. А ведь кто-то из великих людей был маленького роста? Наполеон? Обычный лейтенант. А потом… Улыбка у меня вообще-то обаятельная… Зубы ничего. Белые — все как один. Зубы для общественного деятеля — вещь важная… Так! А если сделать вдохновенное лицо? (Изменяет выражение лица.) Ну, а если… лукавинку подпустить? Допустим… «Рад приветствовать вас, дорогие друзья!» (Снова сгорбившись — с горечью, трагично.) Хотя бы еще десять сантиметров! И здесь насолил! Отец называется!..

Звонок в дверь. Появляются А к л и м а и А р и н а, очень красивая девушка небольшого роста.

А к л и м а. Это к тебе. Кнопка.

А р и н а. Я не кнопка!

А к л и м а. Ну, не кнопка, — значит, звонок…

А р и н а. Я не звонок!..

А к л и м а. Ух ты, маленькая — и такая настырная!..

А р и н а. Мы оба с Амиром маленькие.

А м и р (сидит за столом, ест). Я не маленький!..

А р и н а. Я просто хотела сказать: маленькое к маленькому больше подходит.

А м и р (взорвавшись, ударяя ложкой по столу). Я не маленький!..

А р и н а (после паузы, Аклиме). Я одного автора читала. Фамилии не помню. Так у него в книге средние женились на средних, толстые на тонких, а длинные только на маленьких. Это чтобы гармония была. А по-моему, неправильно. По-моему, и души, и рост должны соответствовать. Я даже хотела этому автору написать, а потом узнала, что он жил четыре века назад. А может, три. По-моему, про гармонию у него неправильно…

А к л и м а. Да, гармоны. Гармонист нужен в жизни… хороший.

А р и н а. Вы — мама Амира. Я именно такой вас и представляла. (Амиру.) А где твой папа? Я хочу с ним познакомиться.

А м и р. Папа… Тебе еще папу надо!

А к л и м а. Не груби. К тебе пришли в гости. (Уходит.)

А м и р. Чего ты явилась?

А р и н а. А что тут такого?.. Что же мне делать, если… если я тебя вдруг безумно полюбила!..

А м и р (прерывая). У человека… (Рассудительно.) У человека, посвятившего себя большой цели, нет времени на любовь.

А р и н а. Я же тебя за это… за это как раз и люблю. Что к себе не подпускаешь! Другие сразу намеки разные делают, на ноги нехорошо смотрят. (Пауза.) Но я же… Я ведь уже физически сформировавшаяся! Во мне импульсы, токи всякие бродят. Я не могу наедине с этими токами… оставаться все время…

А м и р. А что, во мне они не бродят? (Встает из-за стола.) Но я себя укрощаю!.. Сколько замыслов погибло из-за женщин!.. Сколько великих людей они погубили!.. Вот Эльза…

А р и н а. Она тебя любит?

А м и р. У нас чисто товарищеские отношения! Не все такие сформировавшиеся, как ты!

А р и н а. Но я же… Смотри, какая я красивая…

А м и р. Лучше бы ты была уродом! Эльза вдохновляет меня, а ты… Отвлекаешь… на разную ерунду!..

А р и н а. Она сухарь — твоя Эльза!

Входит М и г р и, стоит, смотрит на них.

Здравствуйте. Я… я — товарищ Амира. (Амиру.) Это папина мама или мамина мама?

М и г р и. Никто… Никто меры не знает. В еде, в питье, в смехе, в хитрости — во всем мера… Все, что сверх меры… Мера нужна. Мера…

А р и н а. Чего это она такая? Старая, да?

А м и р. Откуда я знаю? Никто не знает. Всегда накаркает, а потом неприятности. (Взглянув на часы.) Ладно, пошли. Пятнадцать минут на любовь я могу выделить.

Уходят. Исчезает и Мигри. Появляется А к л и м а. Подходит к зеркалу, долго смотрит на себя, поглаживая рукой живот. В дверях — очень высокий и очень худой мужчина — это Х а б у ш.

Х а б у ш. Мое почтение, Аклима Ярулловна. Дверь открыта, я уж без стука. А Магфур Хузеич дома? (Пауза.) Магфур Хузеич!..

А к л и м а. Нету Магфура Хузеича.

Х а б у ш. Жарко. Упарился. Пива выпил. Нету, значит, Магфура Хузеича?

А к л и м а. Тебе кто, он нужен или я?

Х а б у ш. Дорогая моя, обожаемая. Пока мы одни… (Пытается обнять.)

А к л и м а (отталкивая Хабуша). Тебе бы только лизаться!..

Х а б у ш. Конечно, я золотарь… ассенизатор, так сказать… человек исчезающей профессии. Всю жизнь от меня отворачивались женщины. И вы… Вы тоже меня постоянно отталкиваете.

А к л и м а. Жалеешь тут всяких прохвостов, а потом… потом в положении оказываешься!

Х а б у ш. В положении? В каком положении?.. О, как я несчастлив!.. Но как я буду теперь смотреть в глаза Магфуру Хузеичу?

А к л и м а. Пожалела тебя, дура непутевая!.. Пожалела, что так и умрешь, не узнав счастья… (Плачет.) На кой шут жалеть тебя надо было! Магфуру сказала, так он, дурачок, обрадовался…

Х а б у ш (отступив, с внезапным металлом в голосе). Магфур Хузеич — не дурачок! Это — самородок, мыслитель, Аклима Ярулловна! А то, что он рабочий человек, обыкновенный электрик, а не штатный философ, — это все ничего не значит.

А к л и м а. Был бы мыслитель…

Х а б у ш. Спиноза всю жизнь шлифовал стекла! Для очков. Это сейчас он — Спиноза!.. А тогда был так… шантрапа… Магфур Хузеич, можно сказать, современный Сократ. И даже почище! Конечно, иногда… своими поступками… он… роняет себя…

А к л и м а. Был бы умный человек, так не допустил бы в свой дом такую пакостную рожу! О, блудливые глаза твои!

Х а б у ш. Да-да. Я очень страдаю. Я теперь часто плачу, Аклима Ярулловна. Я предал своего учителя. Если бы вы только знали, как я страдаю из-за того, что вошел в грех! Если бы кто-нибудь измерил страдания человека, предающего самое драгоценное в своей жизни, но не имеющего сил не предавать!.. Я чистосердечно признаюсь, совершенно чистосердечно… (Падает на колени.) Я так себя казню, так казню за то, что потерял с вами… невинность.

А к л и м а. Ну, встань, встань. Штаны все измажешь!.. Глаза бы мои на тебя не смотрели… (Пауза.) Ну, поцелуй, поцелуй. (Пауза.) Если бы мы были помоложе лет на двадцати пять…

Х а б у ш. На тридцать… На тридцать, Аклима Ярулловна!..

А к л и м а. Я бы бросила своего дурака, своего помешанного…

Х а б у ш (вырвавшись из ее объятий, рассерженно и принципиально). Ради любви я готов на все, но этих слов, этих слов, Аклима Ярулловна!.. Магфур Хузеич — мой учитель, Аклима Ярулловна, и ваш муж… Да, ваш муж… И я убежден досконально… (Взглянув на дверь.) Магфур Хузеич?

Входит М а г ф у р.

М а г ф у р. Задержался, Аклима, задержался! Здравствуй, Хабуш.

Долгая пауза.

Х а б у ш. Здравствуйте, Магфур Хузеич. Я… вот, так сказать… Восхищен, потому что… потому что… (Наткнувшись на взгляд Аклимы.) Мы сейчас спорили с Аклимой Ярулловной. Я говорил, что ваши гениальные наблюдения над человечеством…

А к л и м а. Где ты был?

М а г ф у р. О!.. Где я только не был!.. Где я только не был, Аклима!..

А к л и м а. Опять избили. Да, видно, мало!

М а г ф у р. Я смотрел на людей, Аклима. Я думал о жизни. Интересно ведь понять, откуда пришла она и куда идет!..

Х а б у ш (загораживая Магфура). Аклима Ярулловна, я не позволю!..

А к л и м а (хватая половик). Я вас обоих сейчас!..

Х а б у ш (самоотверженно загораживая Магфура). Аклима Ярулловна! Такое пренебрежение к мужскому достоинству — это… это почти оскорбление!..

А к л и м а (Магфуру, с внезапной жалостью). Опять синяк под глазом!..

М а г ф у р. Пустяки, не больно, Аклима… Люди нервные какие-то пошли… В милиции-то сразу разобрались, что к чему, и выпустили. Иду домой, и ребята… совсем еще зеленые… На троих соображают. Стал в пристрастии к пьянству их уличать. «Не учить, говорю, я в жизнь пошел, а любить…» Ну, а парень один — очень нервный, видно…

А к л и м а. Ты так голову себе сломаешь!..

М а г ф у р (с улыбкой). Все равно из жизни живым не выйти.

А к л и м а. Сейчас примочку сделаю… Надо же, какой синяк… Голодный, наверное?.. Мы все уже поели. Сейчас я тебя накормлю.

М а г ф у р. Давай, давай, я проголодался, вообще-то!.. Пойду руки помою… (Уходит.)

Х а б у ш (после паузы). Аклима Ярулловна! Серенькое мышление, серенькое устремление воли и сердца потому-то именно и трудно победить, что в нем не торчит никакой гениально-выдающейся или гениально-уродливой мысли, от которой можно было бы отказаться или которой… восхититься. А Магфур Хузеич… он — индивидуум! И, как всякий гений, он хрупок! Нам пока надо совместно беречь его для человечества.

А к л и м а (оглянулась). Это как же ты своего дорогого Магфура Хузеича беречь надумал? Обнимая меня в его постели?

Х а б у ш (возмущенным шепотом). Аклима Ярулловна, я очень уважаю вас, но иногда вы бываете вульгарны. Невозможно вульгарны! Порой ваши речи отдают такой безвкусицей! Я от почтения к Магфуру Хузеичу не могу вас называть даже на «ты», а вы? Поймите, гений… Он вечно между «есть» и «нет». Он вечно болен… идеей!..

Входит М а г ф у р.

А к л и м а. Ох, я же хотела тебе примочку для глаза… Забыла! Сейчас. (Берет кастрюлю.) Я тебе суп подогрею…

М а г ф у р. Да ничего, Аклима, я и холодненького поем. И холодненького можно.

Аклима уходит.

М а г ф у р. Вот, Хабуш, родит Аклима скоро! Нового человека родит… Не у каждой бабы, конечно, это святое дело в такие годы выйдет, не каждая на такой страх пойти решится. А если решилась — значит, героическая женщина. Уважаю это ее решение.

Х а б у ш. Да! Да!

М а г ф у р. Неплохая она женщина. Всякая душа человеческая о добре тоскует… В каждом человеке обязательно что-нибудь хорошее есть.

Х а б у ш. Да. Да!..

М а г ф у р. Садись, Хабуш. Садись за стол.

Хабуш подсаживается к столу. Входит А к л и м а, хлопочет вокруг Магфура, подает еду. Старается хорошо накормить мужчин, тем более что каждый из них достоин ее жалости.

Знаешь, Хабуш, о чем я думал, когда шел сейчас домой? Вот мы говорим, что у животного есть головной мозг, сердце, нервная система и так далее. И вот поэтому-то оно и считается животным.

Х а б у ш (задумавшись о своем, не слушает Магфура). Какое животное?

М а г ф у р. Ну, всякое животное. Собака, коза, комар, например.

Х а б у ш. Да-да! (Ничего не понимая.) Понятно.

Аклима накладывает Магфуру повязку, затем уходит.

М а г ф у р (с повязкой на глазу). А что такое полип?

Х а б у ш. Полип? Это, это… что?

М а г ф у р. У полипа, например, нет ни одного из органов, которые есть у животных. Ни мозга, ни желудка, ни нервов. А ведь тоже живое существо!.. Вот я и подумал! А может, камень — это тоже… как бы замаскированное животное? А? Не такое, конечно, как, например, кошка, но…

Х а б у ш (перебивая). Кстати, о кошке, Магфур Хузеич! О кошке!.. Я должен с вами серьезно поговорить! Зачем вам эта одноглазая кошка? Зачем вам эти разговоры с пьяницами? Какой в этом смысл? Вы постоянно во все вмешиваетесь, а от этого — одни неприятности. Так нельзя! Ваша жизнь должна быть посвящена главному.

М а г ф у р. Ты тоже не понимаешь меня, Хабуш.

Х а б у ш. Я? Не понимаю? Нет человека, который бы вас так понимал и ценил, как я. Человечество ждет от вас новых, образно говоря, догматов веры! Я записываю все ваши мысли, все изречения, беседы с людьми. Это будет книга. Наши потомки когда-нибудь будут учиться по ней и поклоняться вашему имени, вашей мудрости. Вот почему я, ваш ученик, не могу спокойно смотреть на то, как вы отвлекаете свои мысли на всяких полипов и кошек!

М а г ф у р. Ты что, Хабуш? Как я могу спокойно пройти мимо человека, если вижу, что он — несчастен, что жизнь его полна огорчений и страданий? Как я могу пройти мимо кошки, если вижу, что ей надо помочь? Как я могу не думать о полипах, если эти мысли приходят мне в голову?

Х а б у ш. Когда я слушаю вас, Магфур Хузеевич, сердце у меня бьется, а из глаз почти… льются слезы. Но иногда… иногда мне хочется, чтоб вас вообще не было на свете. Да! Трудно дышать одним воздухом с вами! (Пауза.)

М а г ф у р. Ай, брось, Хабуш, не говори чепухи! Единственное, что я вижу, — это я вижу земной шар зеленым, Хабуш. Земля должна стать зеленой от растений. А то во многих местах она сейчас красная от крови. Поэтому вот… и сад на пустыре сажаю. Мелочь, конечно… А единственное, что я говорю всем, это я говорю, что надо любить друг друга и делать друг другу добро. А про это люди тысячу лет говорят. Но говорить — мало! Вот что я понял! Мало… только говорить!..

Х а б у ш. Вы, Магфур Хузеевич, даже не осознаете своего значения! Да!..

Входят А м и р, Э л ь з а, А к л и м а.

А м и р (Эльзе). Вот, смотри… Видишь, опять разукрашенный…

Незаметно, как тень, в дверях появляется древняя М и г р и.

Х а б у ш (Амиру и Эльзе). Нужно, наверное, сначала поздороваться со старшими?

А м и р. Слушай! (Матери.) Он что? Будет еще здесь права качать?

А к л и м а. Хабуш!

Э л ь з а (Магфуру). Мне хотелось бы с вами очень серьезно поговорить… Я не случайно сюда пришла. Я пришла собственными глазами еще раз посмотреть на вас, Магфур Хузеевич.

М а г ф у р. Чего на меня смотреть? Ну, смотри. Видишь, Аклима, какой я красавец! Даже специально смотреть на меня ходят…

Э л ь з а. Здесь нет ничего смешного. Дело слишком серьезно. У вас такой сын! У него — огромное будущее!.. А вы… вы… так безответственно обращаетесь с фамилией, которая ему принадлежит!

М а г ф у р. Разве он меня родил? (Глядя на Аклиму.) Ведь я его вроде родил! Да, видно, неудачно получилось…

Э л ь з а. Вот-вот, эти постоянные речи с душком нездоровой философии! Необдуманные поступки, вечные скандалы! Вы сами подумайте, какое вы имеете право?.. Ну, почему, почему вы не можете быть как все? (Амиру.) Ты согласен со мной?

А м и р. Да. Полностью.

Э л ь з а. Короче говоря, как сугубо конкретная социальная личность, вы очень беспокоите меня и вот его… вашего сына. Я как представитель…

М а г ф у р. Ай, не обижайся, прошу тебя! Когда гость обижается, я обижаюсь! В моем доме как? Придет холодный, голодный, нищий, бездомный — согрею, накормлю, спать уложу. Враг придет с нуждой — последний рубль отдам. Дурак приходит — сам дураком становлюсь. На время, чтобы гость умным себя почувствовал! Зачем обижаться? Давай лучше поешь чего-нибудь! Худая! Тебе потолще надо быть!..

А м и р (безнадежно). Что ему объяснять? Я воспитательную работу с ним с самого детства провожу.

А к л и м а (Магфуру). Другие — вон как живут! (Жалуясь Амиру и Эльзе.) Сделал в детском саду проводку, а денег за работу не берет. Из детского сада за ним бегают…

М а г ф у р. Ну да. Буду еще с детей деньги брать!..

А к л и м а. Не с детей, а за работу.

А м и р (Эльзе). Вот… видишь. В этом моя трагедия. Разве можно хоть чего-то добиться, если все знают, что ты сын такого человека… Я не хочу быть сыном помешанного!.. Сыном дурака!.. Это всегда будет висеть надо мной!..

Х а б у ш. Я протестую!

А м и р. Слушай, ты!

М а г ф у р (с болью). Ничего, Хабуш. Ничего… Жизнь сложная. Сложная жизнь, а жить надо! Надо жить!

Общее молчание.

Э л ь з а (Амиру). Да, ты прав. Болезнь зашла слишком глубоко. Необходимо предпринять какие-то меры. (Уходит, на пороге останавливается.) Да, чуть не забыла. (Вынимает из сумочки несколько листков бумаги.) Завтра… Будешь выступать третьим по счету.

А м и р. Я на этой неделе только три дня работал…

Э л ь з а. Надо, Амир. Себе мы не принадлежим. Фигура у тебя видная, голос громкий. Сейчас наша главная задача — повсеместно проявлять свое общественное лицо. Да, галстук тебе купила, погладь только. (Вынимает из сумочки галстук.) Твой мне не нравится — слишком крикливая расцветка, а этот построже. (Перелистывая листы бумаги.) Текст выступления. Посмотришь, поучишь. Прошлогоднее, но очень актуально…

А м и р. Все — на одной орбите. Пора уже на более высокую выходить.

Э л ь з а. Надо быть скромным. Все так начинают… Да, садись опять прямо в президиум! Пусть народ привыкает видеть нас там. (Уходит.)

М а г ф у р (после паузы, Хабушу). Вот видишь! А еще к общественной деятельности у человека призвание… Шлифовальщик, расточник, фрезеровщик. С металлом дело имел? (Амиру.) Зачем ты на бумаги переключился? А если выступать, так свои слова надо иметь.

А к л и м а. Молчи уж! Сам ничего не добился, так сыну не мешай. Другие с завода хоть что-нибудь домой несут, а ты вон эту лампочку, лампочку эту несчастную (тычет пальцем в потолок) и то в магазине купил. Ты хоть бы что-нибудь по дому делал!..

М а г ф у р. Ну что ты привязалась? Чего я по дому не делаю?.. Мне и руки-то для того дадены, чтобы что-то делать.

А м и р. А что тобой в жизни сделано? В жизни?!

М а г ф у р. Людям электричество даю, огонь даю, энергию даю.

А м и р. Говорить с тобой! (Бросается к шкафу, вынимает из него папку, лихорадочно развязывает ленточки.)

На пол сыплются десятки, сотни газетных вырезок. Все они очень однообразны по форме.

Вот! Четыреста сорок два некролога! Десять лет собирал. На, на, почитай. Поймешь, быть может, как люди живут! Вот! (Читает.) «Родился в деревне Старая Клюква в семье крестьянина…» Свою трудовую деятельность начал, как и я… рабочим! Как активный производственник был выдвинут… А умер? Умер генералом армии!.. А вот — министр! Вряд ли его отец компрометировал сына! Двумя министерствами за жизнь заведовал! (Презрительно.) А ты? А подписи! Какие подписи! Как живут люди! А ты?! Умрешь, о тебе даже одной дежурной строки не напишут! Ни одной строчки!.. Никто, понял, никто не выразит мне соболезнования!

Х а б у ш. Я не согласен! Наследие Магфура Хузеевича будут изучать веками! Я постараюсь! Я оставлю человечеству свои диалоги с ним!

А м и р (матери). Пусть этот вонючий ассенизатор заткнется! Иначе!..

А к л и м а. Хабуш!

А м и р (показывая на папку). Здесь у меня — отборные… Всякую мелочь не вырезаю. Вот, почитай, посмотри, как люди живут! А у тебя не то что памятника, даже доски на могиле не будет! Ограды даже не будет! Потому что ты не заслужил!.. Ты как будто вовсе не жил, не был на свете! А я, я буду!.. Я хочу быть! Меня тоже выдвинут… И я не позволю… не позволю мешать мне!

А к л и м а. Да! Не мешай ему. Сын он тебе!..

А м и р. Когда-нибудь и обо мне напишут!.. (Читает.) «От нас ушел пламенный человек, неутомимый труженик… Светлая память… В наших сердцах…» (Не выдержав, плачет, вдруг видит себя в зеркале.) Сто шестьдесят сантиметров! (Плачет еще сильнее.) Вы же мешаете мне… строить жизнь.

А к л и м а (возмущенно). Ребенка до слез довел! Хулиган!..

М и г р и (вновь появляется в дверях). Пупки. Пупки… плохие.

М а г ф у р. Пойдем, Мигри. Пойдем куда-нибудь. Подышим. Может, увидим женщину, которая плачет, или… ребенка, у которого отняли игрушку… Или пьяного человека, заснувшего на холодной земле… Кто-то все равно нас ждет…

Х а б у ш. Я тоже с вами, Магфур Хузеевич.

А к л и м а. Хабуш!

Х а б у ш. Да-да! Я обоих вас люблю. У меня сердце разрывается. Я обоих вас люблю!

I.3

Пустырь, вечер. Хлыстики посаженных деревьев торчат из земли. Появляется М а г ф у р, останавливается, любовно поглаживает веточку яблони.

М а г ф у р (обращаясь к яблоне). Хочешь, чтобы я тебя еще полил? Водички хочешь? Хе-хе! Живая ты, знаю!.. Слышишь меня? Сейчас я… Сейчас. (Уходит.)

В наступающей тишине вдруг слышится смех Арины. Появляются А м и р и А р и н а.

А м и р. Тарантулы величиной… вообще… вот!.. Только прикоснувшись… доводят людей до безумия!..

А р и н а. Они же что-то выпускают при укусе.

А м и р. А вы… женщины, при поцелуях разве не выпускаете чего-то? Вы — страшнее тарантулов, страшнее мухи цеце! Вы даже без прикосновения… Если на вас, женщин, смотреть даже издалека… И то в вас что-то такое, что сводит человека с ума. (Осуждающе.) Вон ноги у тебя раздетые, голые… А Эльза… она другая. А ты ходишь с такими голыми… ногами, с таким… ртом!..

А р и н а. Я хочу быть красивой, я должна быть красивой — я только для этого и родилась. (Увидев скамью.) Давай здесь посидим. (Молчание.) А ты… наш город любишь?.. Кустики какие хорошие.

А м и р. Отец посадил… Расстроился я из-за него сегодня.

А р и н а. Хочешь, я тебе стихи почитаю?

А м и р. Стихи? И охота тебе тратить время на эту муть?..

А р и н а. У тебя хорошее настроение будет. Про сказочного принца. Они тебе посвящены. Другой бы на твоем месте от радости прыгал, что такая женщина, как я, о тебе стихи пишет, А ты…

А м и р (усаживаясь на скамейку и глядя на ноги Арины). Ну, давай.

А р и н а (вставая). Значит, так… стихи про сказочного принца… Только не смотри на меня.

Дождик льет и льет, Нет ему конца. Неужель моя юность Пройдет без сказочного принца́?..

А м и р. При́нца, наверное, а не принца́?..

А р и н а. Это для рифмы, не перебивай!

Может, умерли принцы все, А такого, как ты, не будет, Но блеснет мечта впереди, И нальются жаром груди.

А м и р. Груди?

А р и н а.

Злые люди будут держать… Я же — всем чертям назло Буду принца такого искать. Ничего, что пока не везло!

Ну как? Здорово? Да?

А м и р (хмуро). Про груди… ничего. А вообще…

А р и н а. Плохо, да?

А м и р. Разве так обо мне надо писать?

А р и н а. Правда, значит. (Пауза.) В редакцию посылала. Ответили: «Уважаемый товарищ, опубликовать ваше стихотворение не можем, так как в художественном отношении оно несовершенно. С приветом». И подпись. Неделю назад другое послала и опять привет получила…

А м и р (поднимаясь со скамьи). Я… я пойду.

А р и н а (поспешно). А у меня другое еще есть!..

А м и р. Что?..

А р и н а. Оно, по-моему, совершенней! Я как раз на совершенство внимание обращала…

А м и р. Да ну!.. Не хочу!.. Я… Рот у тебя какой-то… Я пойду лучше…

Арина, Ну, пожалуйста! Ну, послушай!..

Буду настойчиво дятлом долбить сердца твоего кору…

А м и р. Какая еще кора? (Неловко пытаясь обнять.) Где у тебя эти токи… импульсы, о которых ты днем говорила?

А р и н а (увертываясь). Ты что?..

А м и р. А что…

А р и н а. А ты что?.. Думаешь, простодушная я, так все со мной сразу и можно? Без предисловий?

А м и р (растерянно). А какие нужны предисловия?

А р и н а. Я строгая. Хоть я тебя и люблю, ты все равно должен еще меня добиваться. Моей благосклонности добиться. Я хочу, чтобы ты ради меня подвиги совершал!.. Я сразу решила, что ты будешь моим рыцарем.

А м и р. Чего-чего?

А р и н а. Ты должен постоянно доказывать мне свою любовь!

А м и р. Нет, ты не та номенклатура. (С презрительной насмешкой.) Тебе надо не со мной любовь крутить, а с кем-нибудь поничтожнее… Мало ли других парней, которые растрачивают себя, свое свободное время на улицах. На болтовню, на хулиганство!.. Ты вообще отдаешь себе отчет, с кем ты говоришь? Мне не исполнилось еще десяти лет, когда я поставил уже перед собой цель! Посмотри на людей, перебери всех знакомых! Кто из них имеет цель?

А р и н а. Я…

А м и р. Что — я?

А р и н а. Я хочу, чтобы у меня… чтобы у нас потом были… детки.

А м и р. Детки? (Вставая.) Ладно! Все это пустая трата времени! Себе я не принадлежу! У меня программа-минимум стать через десять лет…

Слышатся голоса, затем громкий смех приближающейся веселой компании.

А р и н а. Ой, ребята какие-то идут!..

А м и р. Мало ли кто по улицам шляется…

Появляются т р о е п а р н е й. Один из них — с гитарой.

П е р в ы й п а р е н ь (удивленно). Мальчик и девочка? (Живо.) Мальчик любит девочку, а девочка любит мальчика. Что будем делать?

В т о р о й п а р е н ь. А ну, марш отсюда! Ноги устали.

А р и н а (прижимаясь к Амиру). Я боюсь.

А м и р (одновременно). Что это за тон?! Я попрошу!..

Г и т а р и с т. Ну, зачем так грубо? Нехорошо! (Амиру и Арине.) Они шутили. Они извиняются. (Ребятам.) Извинитесь перед дамой и ее кавалером.

П е р в ы й и в т о р о й. Извините.

Г и т а р и с т. Места на земле, и в частности на скамейке, хватит всем.

А м и р (Арине). Пошли.

П е р в ы й (загораживая дорогу). Вы торопитесь? Зачем?

Усаживаясь с двух сторон на скамейку, парни усаживают Амира и Арину. Гитарист стоит — переборы струн, аккорд.

Г и т а р и с т. Лунная весенняя ночь. Прекрасная незнакомка. Бледный рыцарь и три нищих музыканта. (Пауза.) Бледный рыцарь споет прекрасной незнакомке какой-нибудь романс? Например, «Я помню чудное мгновенье…».

Перебор струн, аккорд. Амир пытается встать, но снова плюхается на скамейку.

Бледный рыцарь не имеет желания спеть романс в честь прекрасной дамы? Он стал еще более бледным?..

П е р в ы й. Пой, друг. Чего ты? Стесняешься, что ли?

В т о р о й. Шеф у нас дважды не просит.

А р и н а. Гадкие!.. Трое на одного? Гадкие вы, гадкие!

А м и р (вырываясь). Да какое вы имеете право?

Г и т а р и с т. Никакого, никакого! (Арине.) О нет, вы дурно о нас подумали. Никакого насилия. Бледный рыцарь по своей, по своей доброй воле споет романс в вашу честь. Потом он спокойно отправится домой. А мы… мы всего лишь исполним его поручение, почтительно проводив вас. (Взглянув на Амира.) Итак… «Я помню чудное мгновенье…»

А м и р (вырываясь). Я!.. Я!..

Г и т а р и с т (поспешно). «Я помню чудное мгновенье…»

А м и р. Я!..

Г и т а р и с т. «…помню чудное мгновенье…»

А м и р. «Я… (и невольно, под аккомпанемент) помню чудное мгновенье…»

Г и т а р и с т. Вот и чудненько!.. (Быстро подсказывая.) «Передо мной явилась ты». Смотрите на свою даму, пожалуйста.

А м и р. «Передо мной явилась ты…»

Г и т а р и с т. «Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты».

А м и р. «Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты».

Пауза.

Г и т а р и с т (морщась). Фальшивите. Очень фальшивите. Повторим. (Снова аккомпанирует.)

А м и р.

Я помню чудное мгновенье, Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты!..

А р и н а (вскакивая, с яростью). Ты что?.. Гадкие, гадкие!.. Романс поешь?.. А вы… вы издеваться?.. (Всем дает пощечины: пощечину Амиру, пощечину гитаристу, по пощечине — парням.)

В т о р о й (растерянно). Ты чего? Ты чего дерешься?

А р и н а. Волосатик несчастный! Все волосы у тебя повыдеру! (Подпрыгнув, чтобы дотянуться, таскает его за волосы.)

В т о р о й (жалобно). Ты чего дерешься?..

А р и н а (бросив его и повернувшись к Амиру). Влюбилась в тебя, влюбилась, как дура!.. Таких недоносков испугался!

А м и р. Вон как ты раскрылась! Ничтожная личность!..

А р и н а. Я — ничтожная личность?.. Эти яблони отец, говоришь, посадил? Ну что ж… А ну-ка, ломай! Ломай! У меня душа сломана. У меня любовь погублена! Ломай! (Гитаристу.) Пусть ломает!.. Все яблони!.. Пусть здесь все вытопчет!..

Гитар и с т. Кончай, и так противно…

А р и н а. Мелкую пакость сделал, крупной боишься? А ты крупную подари! Пусть ломает!.. Эти яблони мне не нравятся! Мне не нравится, как они торчат из земли! Они неправильно торчат!..

Г и т а р и с т (морщась и не глядя на Амира). Ну, ладно, давай, только поскорее!.. Давай!..

В это время чуть в стороне появляется М а г ф у р с ведром в руке. На его глазах падает на землю первое деревце. Он стоит, смотрит, как гибнет будущий сад. Потом отворачивается, уходит.

А р и н а (с отчаянием). Отец посадил, а он ломает?! Ломает?! Перестань!..

Но трещат молодые деревца и одно за другим падают на землю. Уже никого не остается возле Амира, а он в остервенении все ломает и ломает яблони. Подходит Э л ь з а.

Э л ь з а. Успокойся, Амир, успокойся!..

А м и р. Ты?..

Э л ь з а. Я видела все!.. Теперь ты понял, что с женщинами нельзя связываться?.. Никаких женщин!.. Они действуют разлагающе! Ты должен быть совершенно свободен от них. Только — дело. Одно дело.

А м и р. Ты права.

Э л ь з а. Впереди ответственные дни!

А м и р. Да, да… Ты знаешь, во мне такая ярость была, такая ярость сначала!.. Я хотел сразить их словом, но они же — ничтожества… Они не понимают слов. А потом я подумал: если ради идеи я не смогу переступить через себя, то что же я тогда вообще смогу потом сделать? Синяк под глазом — мелочь. Но такая мелочь может перечеркнуть все!

Э л ь з а. Правильно. Совершенно правильно. Лицо человека, чье призвание общественная деятельность, должно быть неприкосновенно.

А м и р. Я даже рад, что произошла эта провокация! Я проверил себя! Я убедился, что принципы мне дороже всего! (Смеется.) Они, эти ничтожества, думают, я пел из трусости. Нет! Из принципа!..

Вдруг появляется чрезмерно толстая Ж е н щ и н а, та, которая, возможно, и чрезвычайно тонка.

Ж е н щ и н а (с восхищением). Только сегодня сигнализировала, и — такая оперативность!.. Спасибо! Большое спасибо от лица всей общественности дома.

А м и р (очнувшись). Что? Что?

Ж е н щ и н а. Вы дружинник? Я в домоуправление сигнализировала, в милицию, в редакции двух газет… Какая оперативность! А может быть, вас командировали из Москвы? Я телеграфировала туда, прямо в правительство!..

А м и р. Обо мне?.. Обо мне в правительство?..

Ж е н щ и н а. Да, с этим надо бороться! Самым решительным образом!.. (Оглядывая поле боя.) Уничтожать, уничтожать!.. В корне! Что правительство думает предпринять по отношению к этому субъекту?..

А м и р. Простите… Эсфирь Ивановна? (Облегченно.) Вы не узнали меня? Вы были воспитательницей в нашей группе. В детском саду номер тринадцать… (Эльзе.) Это же Эсфирь Ивановна!

Ж е н щ и н а. Да-да… Вспоминаю! Как же я рада, что мой труд не пропал даром, что зерна, посеянные мною, взошли. Я сигнализировала, товарищ… Частнособственнические посадки… Я прошу вас как бывшего воспитанника, доложите… Отметьте. Я всю жизнь сигнализирую. Столько лет никто не реагировал на мои сигналы, и вдруг… теперь… наконец-то… значит, это — симптом? Симптом!..

А м и р (Эльзе). В самом начале… так сказать, на пороге деятельности — получить благословение от старого воспитателя… Я рад, Эсфирь Ивановна!

Ж е н щ и н а. Да-да. Это симптом. Символ и симптом.

А м и р. А вы… вы не узнаете Эльзу! Она тоже воспитывалась в детском саду номер тринадцать!..

Уходят. Снова появляется М а г ф у р. Его, как нашкодившего школьника, тащит за руку на место преступления старая М и г р и. В руках у него ненужное уже теперь ведро. Он вытирает слезы. Поднимает с земли тонкий прутик, гладит его, шепчет что-то. В эту минуту он похож на ребенка, у которого сломали любимую игрушку.

М и г р и. Зачем плакать? Не надо плакать. Добро любишь, зло до конца узнавай. О добре слова гроша не стоят. Человек сына своего воспитать не сумел, в семье своей порядок навести сил нет… Зачем тогда слово? Сын деревья с корнем вырывает, себя последних корней лишает, а человек молчит, бежит… Тьфу!.. Если человек твердый, вода из глаз не течет. Тьфу!..

М а г ф у р. Понимаю, давани. Понимаю! Не буду больше, не буду!

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

II.4

Пустырь возле дома. Саженцы яблонь опять торчат из земли. Рядом с ними лежит лопата. М а г ф у р и М и г р и. Мигри в зимнем пальто, в валенках.

М а г ф у р (подводя Мигри к скамейке и усаживая). Дыши давай, дыши, древний человек.

Появляется А к л и м а с кошелкой в руках.

А к л и м а. Опять?.. Все отпускные… На деньги Хабуша живем. На его деньги тебя кормлю.

М а г ф у р. Не надо нервничать, Аклима. Деньги есть, денег нету… А человека родить — дело святое… Душевной тишины требует. (Заботливо.) Ты в тишине теперь живи.

А к л и м а. Ты в мою природу не лезь. Мое дело — рожать, не рожать… (Уходит, оборачивается.) Еще учить будешь, как рожать. (Уходит.)

М а г ф у р. Трудно ей со мной, давани. Мне с людьми легко, а им со мной… (Начинает работать.) Но ничего, кто-то ломает, кто-то сажает.

М и г р и. Все к одному и тому же идут. К одному и тому же стремятся. И разными дорогами к одному и тому же идут…

М а г ф у р. Я ведь знаешь когда первую яблоню в землю посадил? На войне. Самый настоящий ад был, горело все от огня. А старик землю копал. Дом его горел, а он сад, огнем выкорчеванный, снова сажал. Когда последнюю яблоню посадил, его и убило… А для меня она первой была.

Мигри молчит.

Тогда я истину узнал. Не догадывался только сначала, что истина…

П е р в ы й д е т с к и й г о л о с. Эй, ты опять тут?

В т о р о й г о л о с.

Дядя, дядя, ноги носишь, У людей чего ты просишь?

М а г ф у р (подняв голову и улыбаясь). А-а, вы. А платье у тебя красивое.

В т о р о й г о л о с. Мне папа купил. Помнишь, он тебя побил?.. А потом пошел в магазин и купил. А у тебя такого платья нет. А хочешь, я еще про тебя стихотворение сочиню?

М а г ф у р. Сочиняй!.. Я вот чего не могу, того не могу. Складно сочинять не могу. Идите сюда. Поближе.

П е р в ы й г о л о с. Хитрый!..

В т о р о й г о л о с.

Дяденька, дяденька! На штанах нет пуговицы! Как же ты, как же ты Шагаешь по улице?

М а г ф у р. Ах вы, чертенята!.. Ух ты, верно! (Смеется.)

П е р в ы й г о л о с. Атас! Кикимора!

Появляется уже знакомая нам Ж е н щ и н а. И вместе с ней — М у ж ч и н а неопределенных лет и неопределенной наружности.

Ж е н щ и н а. Вот, опять!.. Видите? В прошлый раз, когда я просигнализировала, сразу же все вырвали. С корнем. Я это так не оставлю! Я доведу дело до конца! Я не позволю ограничиваться полумерами!

М у ж ч и н а. Понятно, разберемся.

М а г ф у р. Хорошая такая женщина — и сердитесь?.. Если словами воздух сотрясать, пыли больше.

Ж е н щ и н а (перебивая). Молчать!.. Вы вообще лишены права голоса. (Мужчине.) Я телеграфировала в Москву. (Магфуру.) Вы головой ответите за эти безобразия!.. (Мужчине.) А вы, если не наведете порядка…

М у ж ч и н а. Прежде всего, Эсфирь Ивановна, спокойствие.

Чуть в стороне появляются Х а б у ш и Н е и з в е с т н ы й. Последний — весьма странное и донельзя ничтожное лицо в какой-то серой одежде. Кто он, автор решительно не знает. Возможно, прораб из какого-нибудь СМУ или житель одного из соседних домов. Возможно, работник какой-нибудь коммунальной службы, а то даже и какой-нибудь помешанный, которому до всего есть дело; а возможно, — автор допускает и такое — и сам черт. Во всяком случае, и облик, и речь его весьма странны.

Н е и з в е с т н ы й. А Сальери Моцарта отравил!

Х а б у ш. Что?

Н е и з в е с т н ы й. Отравил! Отравил!

Хабуш бежит.

(Вслед ему.) Отравил! Отравил! (Исчезает вслед за Хабушем.)

Ж е н щ и н а. Спокойствие? Таких, как он, надо травить гексахлораном! Его мало отдать под суд. Частный сад, который он разводит среди кварталов новых домов, — не просто сад! Это факт, свидетельствующий о возрождении частнособственнических инстинктов, это наглая реставрация… За этим частным случаем, товарищ Баянов!..

М у ж ч и н а. Разберемся.

М а г ф у р (вздыхая). Без них, без людей всяких-разных, и жизнь, наверное, вкусна не будет? Скучна покажется, как стоптанная подошва? А яблоневый дух, когда им весной повеет, напряжение в затвердевших мозгах снизит…

М у ж ч и н а. Разберемся. (Женщине.) Уверяю вас, разберемся.

Ж е н щ и н а. У вас честное лицо. Я верю вам, хотя меня часто обманывали. Я одинока, а вокруг (с ненавистью взглянув на Магфура) столько жуликов, проходимцев!..

М у ж ч и н а. Я сегодня же загляну к вам… Чтобы сообщить о результатах!..

Ж е н щ и н а. У вас честное лицо, но порога моей квартиры еще никогда не переступала нога мужчины.

М у ж ч и н а. У меня совершенно честные намерения! Так сказать, по долгу службы!..

Ж е н щ и н а. До свидания. (Уходит.)

М у ж ч и н а (глядя ей вслед). Если бы люди занимались филателией… (Магфуру, грустно.) Баянов — работник домоуправления.

М а г ф у р. Магфур Хузеевич.

Пожимают друг другу руки.

М у ж ч и н а. Баянов Баян Баянович. (Осматриваясь.) Производительно поработали, производительно.

М а г ф у р. Да… Так вот… Люблю в земле копаться! От металла и оборудования устаешь, а от земли душевностью веет… На другой фазе жизни как бы живешь…

Б а я н о в. Сад имеете где-нибудь, дачку?

М а г ф у р. Да нет… Как-то не получилось…

Б а я н о в. Не имеете. Понятно.

М а г ф у р. Хорошо ведь работу делать там, где живешь. Приятней, знаете ли, без личной выгоды. Для души!..

Б а я н о в (после паузы). Понимаю. Я человек широких взглядов и… понимаю… (Лирически.) У меня, можно сказать, уникальное собрание марок. Конечно, может быть, это нескромно, но у нас в городе… Переписываюсь со многими филателистами!.. Из других стран!.. Из других городов!.. Так вот — по коммунальному хозяйству… а душа тоже… (Вздыхая.) Но вообще-то не положено…

М а г ф у р. Что не положено?

Б а я н о в. По плану благоустройства здесь, как и везде, положено одно древонасаждение породы американский клен на каждые пятьдесят квадратных метров. К концу текущей пятилетки… Я, кстати, недавно присутствовал на одном… весьма узком совещании в горзеленхозе… Конфиденциально!.. Так вот, смею вас уверить, уже к концу текущей пятилетки одно древонасаждение будет приходиться в городе на сорок восемь и три десятых квадратных метра!.. Большой прогресс! Ну, а это все, что вы здесь посадили, это придется…

М а г ф у р. Что?..

Б а я н о в. К сожалению, мы не успели в этом квартале договориться с горзеленхозом относительно саженцев. Спрос большой, поэтому мы и не стали писать заявку. Но в следующем квартале…

М а г ф у р. В следующем квартале лето будет.

Б а я н о в. Мне совершенно конфиденциально обещали удовлетворить заявку…

М а г ф у р (ничего не понимая). Сажать летом нельзя!..

Б а я н о в. Ничего, посадим.

М а г ф у р. Все погорит, засохнет…

Б а я н о в. Значит, осенью. Если не успеем, то зимой…

М а г ф у р. Зимой?..

Б а я н о в. Времени у нас много, чтобы должным образом удовлетворить все потребности трудящихся. Когда я работал в системе Госснаба…

М а г ф у р (перебивая). Товарищ Баянов, саженцы у меня есть. Московскую грушевку, например, я достал, анис, белый налив, боровинку, золотой ранет, антоновку, штрейфель — тоже. И ранние сорта есть и поздние. Несколько сортов вишен, смородина, сирень, рябина. Подъезды хочу диким виноградом оплести. У меня свояк — в плодопитомнике. Еще обещал подбросить кое-что, когда машина будет. Насчет торфа и навоза я договорился. Все есть. Экскаваторщика вон попросил ямок наковырять… Сам бы справился разве? Ничего мне не надо, только бы не мешали. А вон там, посмотрите, цветники разобью. Бульдозер надо будет достать часа на два. Но я уже почти договорился… Хорошие люди отзываются, откликаются… Посадочный материал тоже имеется. Маки, астры, георгины, дельфиниум, мальва, золотые шары…

Б а я н о в (проникновенно). Понимаю! Понимаю и в душе одобряю. Не думайте, что я человек узких взглядов. Но поймите и вы меня, Магфур Хузеевич. Плодово-ягодные культуры, а также и зерновые культуры в жилых массивах не положены! В инструкции о них, к сожалению, не сказано ничего!..

М а г ф у р. Но инструкция — это что? Слова.

Б а я н о в. Слова?.. Без яблони, извините, человек может прожить, а без инструкции? Когда в молодости я работал укротителем зверей…

М а г ф у р. Но, товарищ Баянов!..

Б а я н о в. Я понимаю вас. Как обладатель уникального собрания марок, я очень капитально понимаю вас, Магфур Хузеевич. Но видите, и общественность протестует. Всякая самодеятельность, знаете ли, должна иметь определенные организационные формы, утвержденные и одобренные. Иначе анархия будет. Наше учреждение, как ни говорите, — ведомственное, имеющее определенные планы по благоустройству. Вы же хотите осуществить свою индивидуальную, эгоистическую мечту, не согласовав ее предварительно с нами, не посоветовавшись…

М а г ф у р. Но, товарищ Баянов!..

Б а я н о в (перебивая). Я понимаю вас! Но поймите меня и вы!.. Видите ли, если расхождение ваших планов благоустройства с планами благоустройства домоуправления перевести на категорию… (Очнувшись.) Какая странная бабушка… Она так внимательно и пристально смотрит… Здравствуйте, бабушка!

М а г ф у р. А, Мигри. (Мигри.) Не холодно тебе? Ты дыши, дыши.

Б а я н о в. Ваша близкая родственница? (Кланяется Мигри.) Очень приятно познакомиться.

Мигри молчит.

(Громче.) Я говорю, очень приятно познакомиться.

М а г ф у р. Она не всегда слышит.

Б а я н о в. Понятно. Очень хорошо.

Появляется Х а б у ш, бережно неся в руках две кружки с пивом.

Х а б у ш. Магфур Хузеевич! Пивка вам принес!

М а г ф у р. Спасибо, Хабуш.

Х а б у ш. Ваш новый ученик, Магфур Хузеевич?

М а г ф у р. Какой ученик? Что ты болтаешь?

Б а я н о в. Ну что ж, все ясно. Поверьте, я отлично вас понимаю. Иногда сидишь с марками, тишина, ночь… и куда-нибудь… в Гималаи уносишься… От прозы жизни. Вы, конечно, понимаете, Магфур Хузеевич, что в душе я — ваш сторонник. Кстати, у меня за городом сад имеется, дачка. Как вы думаете, в плодопитомнике вашего уважаемого свояка выращиваются какие-нибудь действительно уникальные сорта?

М а г ф у р. Наверное, выращиваются.

Б а я н о в. Да, да, я думаю, мы поставим ваш вопрос в домоуправлении. В конце концов, на вашу инициативу, если вы не будете сами беспокоить нас, плюс некоторые детали, которые мы обговорим с вами лично, можно будет закрыть глаза. А на выходки этой недалекой женщины, которая вас беспокоила, не обращайте внимания. Филателия, знаете ли, Магфур Хузеевич, приучает человека к спокойной созерцательности… (Обнимает Магфура за плечи.) Можно вас на две секунды тет-а-тет?

Баянов и Магфур уходят.

М и г р и. Слепнет тот, кто смотрит прямо на солнце, но проходит время, и возвращается свет воскресшим глазам. Но навсегда слепнет тот, кто смотрит во тьму, кто клятвы свои в обман превращает… Поскользнется нога после того, как стояла твердо… Слова свои в воде полощут. Зачем… в воде?

Х а б у ш (ставя бокалы на скамейку). Час пробил. (Лихорадочно.) Они правы. Они не понимают его, но они правы. «Когда бессмертный гений не в награду любви горящей, самоотверженья, трудов, усердия, молений послан, а озаряет голову безумца!..» Тьфу!.. Стихи еще!.. Но что толку, если он будет жить?.. Какая польза для человечества? Только скомпрометирует все своим поведением! Одно дело сказать слова добра, другое — донести их до сознания всего человечества!.. (Поспешно вынимает из карманов разные пакетики, что-то пересыпает из одного в другой. Потом рука его замирает над одной из пивных кружек. Мгновение — и золотистый порошок летит в пивную пену.) Нравственное совершенство должно существовать только в идее, а не в реальной действительности! Только в идее!.. (Увидев Магфура.) Жарко!.. Вот пиво, Магфур Хузеевич.

М а г ф у р. В том-то и беда, Хабуш, что мы охотнее десять раз на дню пойдем выпить пива, чем один раз сходим к своей душе… Что за человек попался! Так ни о чем и не договорились!

Х а б у ш. Я договорюсь, Магфур Хузеевич, договорюсь!

М а г ф у р. Да, у тебя это как-то лучше получается, Хабуш.

Х а б у ш. Надо говорить с человеком на языке поллитра, на языке взаимообмена услуг.

М а г ф у р. И с экскаваторщиком ты так разговаривал?

Х а б у ш (смешавшись). Да-да, люди корыстны. (Берет кружку с пивом и протягивает Магфуру ту, в которую всыпал яд.) Жара, Магфур Хузеевич. Пиво.

В это время Мигри, встав за их спинами со скамейки, тычет палкой в воздух, силится что-то сказать и не может. Слышится только какое-то нечленораздельное бормотанье.

М а г ф у р (выпив и поставив кружку, оборачивается к Мигри). Ты чего? (Обняв ее.) Домой хочешь?..

М и г р и. Пупок… Нехороший.

М а г ф у р. Чего ты испугалась?..

Х а б у ш (обеспокоенно). Женщина тут какая-то… Приходила, ругалась, напугала ее…

М а г ф у р (улыбаясь, Мигри). Ничего, ничего. Ты сиди. Дыши. (Пауза.) Бери лопату, Хабуш. Осталось уже совсем немножко!.. (После паузы.) Но ты меня огорчил, Хабуш, огорчил. На языке поллитр разговаривать нетрудно, а вот на языке совести…

Х а б у ш. Да! Да!..

М а г ф у р (работая). Красота и любовь должны быть вокруг человека! Начав с отдельного проявления прекрасного, вот хотя бы с посадки этой яблоньки, человек может подняться и к прекрасным большим делам, а? А то мы часто носим слова любви только во рту.

Х а б у ш. Моя душа кровоточит от ран, когда вы говорите такие слова, Магфур Хузеевич. (Вынув записную книжку.) Я должен записать ваши последние слова.

М а г ф у р. Что у тебя за привычка?! Записываешь, записываешь…

Х а б у ш. Это уж мое дело, Магфур Хузеевич. Я все вот… думаю, почему у каждого человека должен быть непременно свой предатель? А у великого человека тем более? Иуда предал Христа. Платон, говорят, донес на Сократа, а потом записал беседы с ним, которые вошли в историю мировой культуры. Не только Сальери… Словно какая-то объективная закономерность проглядывает во всем этом. А жизнь великого Фирдоуси? Сколько всяких легенд в истории человечества…

М а г ф у р. Значит, так должно быть. Но нам это не грозит, мы не великие. Знаешь, в чем смысл этой вот гайки? (Поднимает с земли гайку.) А в том, что она огромную металлическую жизнь воедино собой скрепляет. А смысл маленького человеческого пути? Земная ось чувствует вес каждого из нас.

Х а б у ш (про себя). Человечество оправдает меня… Оправдает… (Плачет.)

М а г ф у р. Ты что, Хабуш?

Х а б у ш (глотая слюну). Да. Просто я сам… так боюсь смерти…

М и г р и. Нехороший человек! Нехороший…

М а г ф у р. Кто?

М и г р и. Нехороший человек — зрячий человек. Хороший человек слепой бывает. Прогони, прогони!..

М а г ф у р. Ты что, Мигри-апа! Это же Хабуш!.. Эх, старая… (Вытирает пот со лба.) Все мы рано или поздно придем к цели, Хабуш. Всех нас природа отзовет, знаем мы или не знаем число своих месяцев. Что-то меня в пот кидает. (Снова вытирает пот.) А все-таки между восходом и заходом солнца всегда есть время для счастья.

Х а б у ш. Каждое ваше слово, Магфур Хузеевич, как яд… Как яд…

М а г ф у р. Экий ты сегодня.

Х а б у ш. На душе тяжело. (С трудом.) Если бы вы знали, Магфур Хузеевич, как вы дороги мне. Уже столько лет хожу в ваш дом.

М а г ф у р (после паузы). Пиво, что ли, тяжелое попалось? (Кладет на землю лопату.) Живот что-то пучит… Черт! (Пауза.) Я скоро вернусь… (Держась за живот, поспешно уходит.)

Мигри в тревоге тычет палкой то в воздух, то в землю, поспешно ковыляет за ним.

Х а б у ш (оставшись один). Нет, это не зависть, Магфур Хузеевич. Не стремление унаследовать твое ложе!.. Просто бренная человеческая оболочка унижает дух, идею! Человек более велик, когда он мертв! Я сделал это ради твоего бессмертия!.. Ты был мне единственным другом, Магфур! Учитель!.. (Плачет.) А ложе… Чтобы лучше узнать, чтобы проникнуться всем духом твоей жизни! А душа… Знай, душа у меня всегда будет в трауре!.. И знай, твои мысли, твои идеи, твоя будущая слава — в надежных руках твоего ученика! Я сделаю из тебя нового святого! Нового пророка! И то, что ты был обыкновенным человеком, маленькой гайкой в великой колеснице жизни, лишь увеличит твою славу. Кто помнит сейчас, что Спиноза просто шлифовал стекла, что Омар Хайям был просто пьяницей?.. Горьким пьяницей?! Человечеству всегда нужны новые примеры для подражания… Ради человечества я пошел на этот тяжкий подвиг!..

II.5

Квартира. Никого нет. На столе — папка, разложены некрологи. Из другой комнаты выходит А м и р с газетами и ножницами в руках, садится за стол.

А м и р (радостно). Все меньше и меньше конкурентов. (Любовно рассматривая снимок в газете.) Ничего, пожил.

В дверях, неслышно как тень, появляется старая М и г р и.

Ну, чего встала? Иди, спи себе.

М и г р и. Из капли создан человек. Колеблющимся. Когда коснется его зло — печальным бывает… Когда добро коснется — недоступным для зла. Убытка никто не чувствует. Убыток… большой. (Медленно ковыляя, уходит.)

А м и р (вслед ей). Хоть бы одно слово нормальное сказала за все время! Ворона столетняя! (Вырезает из газеты некролог, читает.) «На всех постах, куда бы его ни посылали, работал с полной отдачей сил. Трудолюбие и деловитость, внимание к людям и отзывчивость были отличительными чертами его характера…» (Вырезает второй некролог.) «Неустанным трудом, разносторонними знаниями, богатым жизненным опытом, вниманием и чуткостью к людям он завоевал всеобщее уважение и признательность… Светлая память… навсегда сохранится в наших сердцах». (Любовно.) Сейчас я вас положу вот сюда — в папочку. Здесь теперь лежать будете. У меня.

Входят А к л и м а и Х а б у ш. Хабуш тащит тяжелую сумку с продуктами.

А к л и м а. Отец не приходил?

А м и р. Где газеты?.. Я просил тебя купить все сегодняшние газеты!..

А к л и м а. Забыла я, Амир.

А м и р. Забыла! Все забываешь!.. (Собирает некрологи в папку, берет газеты и ножницы, уходит к себе.)

А к л и м а. Опять пропал, значит. (Хабушу.) И ты как вареная рыба сегодня.

Х а б у ш (обессиленный, падает на стул). Да, да. (Отрешенно смотрит на Аклиму, занимающуюся домашними делами, затем достает записную книжку. Читает сначала про себя, потом вслух, с благоговением.) «У большинства людей мысли — без гордости и силы…» (Смотрит невидящим взглядом на Аклиму.) Как это удивительно верно!

А к л и м а. Что?

Х а б у ш (продолжает читать). «Если спросить любого, почему ты так много думаешь, то каждый ответит — потому что я не хочу быть глупым. Глупым считается всякий, кто не думает. Хотя на самом деле именно он мудр, раз он не думает, а все же находит свою дорогу».

А к л и м а (глядя на Хабуша). Что ты там бормочешь?

Х а б у ш (очнувшись). Это одно из последних изречений Магфура Хузеевича!.. Вот, Аклима Ярулловна, вот, послушайте!.. «Людьми овладел бес наживы. Они гоняются за холодильниками, за полированными столами, за никчемными сервантами!..»

А к л и м а. А как же без холодильника? И сервант тоже нужен. Изречения!.. У других дача, машина… (Голос ее доносится уже из кухни.)

Х а б у ш (продолжает читать, но уже тихо, как бы про себя). «Люди хватают вещи всю жизнь, все больше и больше, и не замечают при этом, как тускнеют их глаза. Никогда не нужно забывать, что мы нуждаемся лишь в очень немногих вещах, и человеческой жизни не хватит, чтобы их все даже пересмотреть…»

Входит А к л и м а.

Кто знает… Кто знает, Аклима Ярулловна, может быть, мы больше никогда не услышим его голоса.

А к л и м а. Чьего голоса?

Х а б у ш. Конечно, и вы в чем-то правы. Блаженство жизни в невозмутимом состоянии духа… Но выбор? Проблема выбора? (Смотрит на Аклиму.) В вас сама жизнь! Унаследовать у своего учителя все — и его философию, и… его жену. Как это высоко и как низко! О, если бы я еще так сильно не любил вас, Аклима Ярулловна!

А к л и м а. Тише! С ума сошел!

Х а б у ш. Мне кажется, что самый счастливый среди нас — это он… Магфур Хузеевич. Теперь ему хорошо. Всегда… будет хорошо. А мы… несчастно рожденные люди.

А к л и м а. Ладно, сиди. Разболтался! Мне обед надо готовить.

Х а б у ш. Не уходите, Аклима Ярулловна! (Приближаясь к ней.) Все эти дни я был как в огне! Я не знал, как мне быть, что делать! Я люблю вас обоих, Аклима Ярулловна! Магфура… Хузеевича… как учителя жизни — я преклоняюсь перед его гениальностью, а вас… вас как женщину. Какая… у вас прекрасная линия ноги!

А к л и м а. Двоих сразу любить нельзя.

Х а б у ш. Можно… Можно!.. Ведь мне так дорога философия и возвышенные интересы. В Магфуре Хузеевиче я любил проявление великого духа жизни, а в вас — самую жизнь. В моей памяти… вот закрою только глаза — и ваш бок!

А к л и м а. Что?

Х а б у ш. Бок. Вот здесь. (Показывает на бедро.) Теплый. И так хочется к нему прикоснуться и забыть… все! (Обнимает Аклиму.)

А к л и м а. Тише! Я же в положении. Вот скажу Магфуру. Допоешься! А то распелся… Соловей!.. Вот Магфурка придет…

Х а б у ш (не выдержав). Магфур Хузеевич не придет! Он никогда… больше не придет! (Плачет.) О, Аклима Ярулловна, есть ограниченные люди одного цвета — черные или белые. Но есть еще несчастно рожденные пегие души… Они очень возвышенные… и совершенно искренне отзываются на все. Такие они чувствительные!.. Готовы любить все и… служить всему! Во мне больше благородной стали, чем грубого чугуна. Поэтому моя душа никогда не ломается, но зато она гнется… Так гнется. Если бы вы только знали, как я страдал в ту минуту, когда сыпал в пивную кружку Магфура Хузеевича порошок!.. Я сознавал свой долг, а сам в это время немел от любви и благоговения.

А к л и м а. Какой порошок? Что ты болтаешь? Какой такой еще порошок?

Х а б у ш (падая перед ней на колени). Я чистосердечно вам признаюсь, Аклима Ярулловна. В ваших руках теперь моя судьба. И судьба наследия Магфура Хузеевича. У меня нет другого выбора — или в тюрьму, или сюда, в этот дом, на его ложе. Сегодня у пивной бочки, что недалеко от вашего дома, я совершенно намеренно приобрел две кружки пива. Подчеркиваю, совершенно намеренно! Я решил поступить по примеру… Есть всякие легенды, и я по примеру некоторых моих предшественников в истории мировой культуры… Когда-то в детстве я увлекался химией. По примеру древних алхимиков я стремился получить яд. Да, яд чрезвычайной силы воздействия на живые организмы! И я решил! Я признаюсь чистосердечно!.. Идеал значителен только в идее, ибо, осуществившись, он только компрометирует сам себя. И ради человечества, ради будущего бессмертия Магфура Хузеевича… я исполнил свой долг! Я… отравил его! Поэтому сейчас я — вы совершенно точно это подметили — как вареная вобла.

А к л и м а. Отравил?.. Магфура отравил?!

Х а б у ш (стоя на коленях). Его уже нет теперь, Аклима Ярулловна! А я… я могу пойти добровольно в тюрьму, если вы… если вы… Сейчас же пойду с повинной.

А к л и м а. Ну, зачем же сразу в тюрьму? Зачем в тюрьму? Из-за меня никто еще других людей ядом не травил… Где он сейчас?

Х а б у ш. Его тело увезли в вытрезвитель.

А к л и м а. В вытрезвитель? Почему в вытрезвитель?

Х а б у ш. Я долго боролся с собой! Гуманистические идеалы боролись во мне с сознанием долга… Его, говорят, забрали как пьяного, нарушившего порядок в общественном месте. Он не успел добежать! И его увезли… в вытрезвитель.

А к л и м а. В вытрезвитель?

Х а б у ш. Видимо, предсмертный бред приняли за пьяную икоту! Грубые люди! (Пауза.) Ему было очень плохо… (Пауза.) И там он умер. Наверняка. (Плачет.)

А к л и м а. Так я и знала. Я так и знала, что он плохо кончит… (Плачет.) Теперь и бить некого будет. Ну, встань, встань. Брюки надо беречь. Вещь… все-таки.

Х а б у ш (поднимаясь с колен). Так мне не идти в милицию с повинной? Вы меня прощаете?.. Ведь ради человечества, ради бессмертия Магфура Хузеевича… Теперь мы вместе будем хранить память о нем.

А к л и м а. Тебя посадят! Тебя посадят!..

Х а б у ш. Если вы сохраните все в тайне, Аклима Ярулловна, никто в мире ни о чем не узнает…

А к л и м а. Судьба, значит.

Х а б у ш. Судьба! И он думал так же… Я запомнил его последние слова, когда его увозили… Самые последние слова: «Так и должно быть». О, это был великий человек!.. А его мечта превратить пустырь в яблоневый сад, его грандиозные опыты в исследовании основ человеческой души!.. Это был человек неизбывного оптимизма и бесконечной веры! И я его отравил!.. Но я продолжу его дело.

А к л и м а. Так сильно, значит, ты меня, любишь? (Плачет на груди Хабуша.) А я привыкла к нему, дураку. Жалко…

Х а б у ш (обнимая Аклиму). И мне жалко. Но он не был дураком, Аклима Ярулловна! Я его верный ученик, и я знаю его. Конечно, на первых порах и мне он казался смешным. Вечно на уме какая-то чепуха! Вечно талдычит одно и то же… Но потом я разобрался. Потом я понял, как содержательны его слова. Они таили в себе высшее благородство. (Снова взрыв рыданий.) Я уверен, если отворить Магфура Хузеевича, открыть его изнутри, то внутри… внутри у него окажутся изваяния древних богов! И уверен, изваяние самого Сократа!

А к л и м а. Уж отворили, наверное. Открыли живот-то… (Плачет.) Но мне… мне капитальный человек нужен для жизни, Хабуш. И чтобы… витамины были. А то — вон врач гормоны какие-то выписывает… О покойном нельзя говорить плохо…

Х а б у ш (поспешно). Я буду стараться, Аклима Ярулловна. (Обнимает ее.)

Входит А м и р. Потом появляется М и г р и.

А м и р. Что это такое? Что это еще за обнимания?..

М и г р и (зовет). Магфур! Магфур!

А к л и м а (продолжая плакать). Отец у нас умер. Магфур мой умер. (Оставляя Хабуша, идет к сыну.) Столько раз я его обманывала! Бедный! (Плача на груди сына.) И что он во мне, дуре, нашел? И на кого он меня оставил?.. (Глядя то на Хабуша, то на сына.) Такого доброго человека нет больше на земле, не будет! Кого я бить теперь буду!..

А м и р. Как умер? Когда умер?..

Х а б у ш. Умер.

А м и р. Точно умер? Окончательно?

А к л и м а. Да. Отравился пивом… Какое пиво плохое варят! Люди травятся! (Плача.) А у него организм тонкий! Другие бочку денатурата выглохтят, и хоть бы что!.. Я знала, я ему не раз говорила… сломаешь себе голову, сломаешь!..

М и г р и. Магфур!..

А м и р. Па-па!.. (Вытирает слезы.) Мы не понимали друг друга. Я думал, что такие, как он, не тонут. (Пауза.) Я хотел его исправить, хотел, чтобы он был достоин своего сына. (Пауза.) Но… светлая память о нем навсегда сохранится в моем сердце.

Х а б у ш. Сын. Взрослый сын уже у вас, Аклима Ярулловна.

А м и р. Значит, я теперь… не сын дурака? И не сын сумасшедшего? Мертвые все равны. (Матери.) Не плачь! Ты не знала женского счастья, но ты узнаешь материнское счастье, когда твой сын, которого ты недостойна, возвысит тебя… Теперь я уже — не сын дурака. Что ж, может быть, люди когда-нибудь поставят памятник и ему, моему отцу. Все-таки с его помощью я родился! (Вдруг снова плачет.) Па-па!

М и г р и. Магфур!

А к л и м а (встрепенувшись). Пойдем, Амир! Пойдем, Хабуш. Надо узнать все. Пойдемте из автомата в вытрезвитель позвоним, в морг. Пойдем, Амир.

Уходят. Одна старая Мигри остается в комнате. Ее томит беспокойство, нервны ее движения. Но… входят М а г ф у р и Э л ь з а.

М и г р и. Зло, глупость… А тебя нет.

М а г ф у р. Здесь я, давани. Здесь. Куда я денусь?..

М и г р и. Чужой дом. Плохой дом. Нехороший дом.

М а г ф у р (смеясь). А жить надо? Все равно жить надо!

М и г р и (смотрит на Эльзу). Тот, кто творит, такой же снаружи, как тот, кто не творит. (Уходит к себе.)

Э л ь з а. Амира нет? Опять, наверное, с женщинами. (С болью.) Как он не поймет, что с женщинами нельзя связываться! Я его выдвигаю, выдвигаю…

М а г ф у р. Что? Любишь его?

Э л ь з а. Вы что? У нас чисто деловые отношения! (Пауза.) Поймите, ваш сын — прирожденный политик. Не каждого человека влечет такое призвание! У Амира должна быть чистая биография. (По-женски, с тоской.) Пожалуйста, я прошу вас…

М а г ф у р. Вон, значит, как? Ух ты! Ну, а кем он хочет стать? Председателем горсовета, что ли? А ты?

Э л ь з а. Не надо понимать все так буквально! На любом посту…

М а г ф у р (не слушая). Хорошее дело! Если ему это удастся, ясно, и себя будет возможность показать, а главное — наш славный город еще больше возвеличить! Вообще глаза всех будут обращены на него! Вон, значит, как?..

Э л ь з а (садится поближе к Магфуру за стол). Вот видите… Вы же, оказывается, можете понять!..

М а г ф у р (смеясь). Ну, не скрывай, не скрывай, а с чего вы с Амиром начнете свое служение городу? Наверное, будете застраивать окраины? Чтобы люди жили получше… и вообще?

Э л ь з а. Забота о благе горожан, конечно, главная задача, но сейчас не о том речь… И Амир мечтает о другом! Совсем о другом!

М а г ф у р. Постой, постой! А вот мне, например, интересно, на сколько времени хватает картошки с одного урожая в пригородной зоне, чтобы прокормить население? И сколько картошки надо откладывать в запас, а? Ты, наверное, обдумала этот вопрос с Амиром?

Э л ь з а (еле сдерживая себя). Этот вопрос мы не обсуждали.

М а г ф у р. Вопрос о картошке вы должны были обдумать! Вдруг случится такая неприятность, что население останется без картошки? А вы с полным знанием дела могли бы в таком случае прийти на помощь, помогли бы своим советом городу. Обязательно надо было обдумать!

Э л ь з а (вскакивая из-за стола). Вам безразлична судьба вашего сына!

М а г ф у р (успокаивая). Я разве сказал тебе что-то обидное? Я ведь что думаю… Просто своим кривым умом думаю — хозяйство даже в одной семье, в одной квартире никогда вести невозможно, если не знать наперед всех будущих нужд. И не заботиться о них заранее. А в нашем городе сколько семей, сколько квартир? Сотни тысяч.

Э л ь з а. Да при чем тут город?! Что вы прицепились к городу? Повторяю, ваш сын…

М а г ф у р. А я вот думаю, может, вы с Амиром попробовали бы сначала свои силы на какой-нибудь одной квартире? Хоть на твоей! Посоветовали бы чего-нибудь матери? Польза была бы, может?

Э л ь з а. Матери! Что она понимает? Она только ворчит, чтобы я бросила свою общественную деятельность и выходила скорее замуж.

М а г ф у р. Ну вот!.. Правильно говорит. Ты и мать не можешь уговорить, а думаешь, что сможешь заставить слушаться тебя всех граждан нашего древнего города.

Э л ь з а. Да при чем тут город?!

М а г ф у р. Да еще вместе с твоей сварливой матерью?

Э л ь з а. Я всегда подозревала, что вы — не так уж глупы!.. Теперь мне ясно… мне все ясно… Вы маску надели, маску. Вы хуже, чем просто глупый человек!.. Вы, вы… (Стремительно выходит, сталкиваясь в дверях с Амиром. Амиру.) Жду, жду тебя здесь! Ходишь со всякими…

А м и р. У нас несчастье! Умер мой папа! (Увидев отца.) Живой?..

Входят А к л и м а и Х а б у ш.

А к л и м а (Хабушу). Магфур?.. Ты живой?..

Х а б у ш. Живой…

А к л и м а. Почему ты живой?..

А м и р. Почему он живой?!

М а г ф у р. А что такое? Почему я должен быть… неживым?

А к л и м а. Почему он живой, я спрашиваю?!

Пауза.

Х а б у ш. Непостижимо… Но я понимаю! Я понимаю! Кто вскормил в себе истинное совершенство, тому дается в удел и истинная любовь природы! И она делает этого человека бессмертным! (Пауза.) Ведь десять лет тому назад я пробовал порошок на мышах! На живых мышах и кошках!

М а г ф у р. Что на мышах… пробовал?

Х а б у ш. И даже живот у вас прошел, Магфур Хузеевич? Не пучит?

М а г ф у р. Да нет… Было… но прошло.

Х а б у ш (потрясенно). Значит, яд за долгие годы хранения превратился в слабительное. В слабительное чрезвычайной силы воздействия.

А м и р. Яд?

М а г ф у р. Какой яд?..

Х а б у ш. Чрезвычайной силы воздействия… на живые организмы.

М а г ф у р (увидев Мигри, снова появившуюся из своей комнаты). Давани, скажи, я в самом деле дурак или они — сумасшедшие? Яд? Какой яд? Ты дал мне яд, Хабуш? То-то меня после твоего пива…

Х а б у ш. Я… я хотел… предать вас, Магфур Хузеевич, в руки смерти. Ради будущего бессмертия вашего! Я чувствовал свой долг перед человечеством!.. Но яд превратился в слабительное. Значит, это судьба! Рок!.. Поверьте, я хотел убить вас искренне, от всей души!.. Я так увлекся вашей философией… но потом… долг перед человечеством!.. Ведь идеал значителен только в идее… Поэтому только в идее он и должен существовать!.. Иисус Христос не был бы богом, если бы не умер на кресте! Ради человечества, Магфур Хузеевич!..

Молчание. Вдруг слышится рокот мотора.

А к л и м а (Хабушу). Обманщик, шпана несчастная! Золотарь вонючий! Не мог по-настоящему отравить, а теперь нюни распустил! Вон!.. Оба вон! Ни бывших мертвецов мне не нужно, ни отравителей. Мне положительный человек нужен. Чтобы все было как у людей! С витаминами!.. Положительная жизнь мне нужна!..

А м и р. Да. Надо кончать эту историю.

Э л ь з а. Амир, я с тобой!..

А м и р (подойдя к шифоньеру и вынув оттуда старую рубашку и плащ; отцу). Вот твоя рубашка, плащ. (Матери.) Принеси ему его зубную щетку.

М а г ф у р (прижимая к груди рубашку и плащ). Что? Зачем мне сейчас зубная щетка?

А к л и м а (вернувшись и швыряя в него зубной щеткой). Вот твое имущество. Больше ничего не получишь! Кошку только свою драную забирай. Выброшу! Никого мне больше не надо!..

Рокот двигателя наполняет квартиру. Звук густой, сильный несется из открытого окна. Кажется, будто рушится не только привычный, хотя и неважный быт, но и весь мир.

М а г ф у р. Что?.. Что там?!..

Э л ь з а (глядя в окно). Траншею прокладывают. Роторный экскаватор.

М а г ф у р (подбежав к окну). Опять… Траншея… (Растерянно.) Там же все посажено!

А к л и м а. Сколько ты денег туда закопал? Тебя бы туда закопать!

М а г ф у р. Не закопаешь! Истину я увидел, когда старик яблоню под огнем сажал. Эта истина и держит меня на земле. Держит, чтобы я каждого будил, уговаривал, увещевал. Всю жизнь свою вы в спячке проведете, во сне своем фальшивом, если только истина, заботясь о вас, не пошлет к вам еще кого-нибудь. Думаешь, я ничего не видел, ничего не знал? Я все видел, все… все знал… Давани, где ты? Давани?! (Наклоняется за зубной щеткой, прижимая к груди плащ и рубашку. Ищет кошку.) Кис-кис-кис… (Кошка под диваном. Он вытаскивает ее, гладит.) Пойдем, мать. Котятки у тебя скоро должны родиться… Пойдем, маленькая!..

А к л и м а. Ну вот, «пойдем». Мало, что ли, я тебя раньше выгоняла?.. Гордость свою показываешь?.. У меня тоже нервы есть!.. Я тоже могу свою гордость показать. Но я же не показываю! (Магфуру.) Зубную щетку на место положи! Положи, говорю!

М а г ф у р. Давани? Где ты?

М и г р и (тяжело опираясь на палку, ковыляет к Магфуру). Плохие люди, нехорошие люди… Думают, ничего не слышу. Думают, ничего не вижу. Зачем плохое видеть?.. Мало лет осталось… Зачем плохое слышать?

Входит А р и н а.

А м и р. Ты? Тебе еще чего здесь надо? Вон! И передай своей шпане…

А р и н а. Это… это очень хорошие мальчики! Они все стали моими поклонниками!

А м и р (перебивая). Не выставляй свои ноги! Отныне все эти провокационные штучки на меня не действуют! Уходи! Слышишь!

Эльза тоже принимает позу, подчеркивающую линию ее ног. Правда, сравнение не в ее пользу.

А р и н а. А я не к вам пришла. Вы для меня уже не существуете. Я вас даже в упор не вижу, хотя и смотрю, допустим, на вас! Я вот к нему пришла! (Магфуру.) Вы папа… этого субъекта?

М а г ф у р (потрясенно). Я знал только слова добра, любви! А жена помыкала мной! Изменяла на глазах! Сын туп, но стыдится собственного отца. Друг подсыпает яд в пивную кружку. Да хоть бы яд — какую-то гадость. И все равно, даже видя все это, я буду знать только слова добра! И говорить только их! Все равно! (Аклиме.) И лампочки с завода я не буду таскать домой никогда!..

А р и н а (воспользовавшись паузой). Я давно вас искала. А сейчас иду, вижу — экскаватор!..

М а г ф у р (очнувшись). Экскаватор?..

А р и н а. Канализацию, говорят, к какому-то дому забыли проложить.

М а г ф у р. Ну и пусть прокладывают. Пусть. Канализация земле нужна. Очень нужна.

А р и н а. Вы меня не знаете, а это я приказала тогда вырвать ваши деревья. Я кричала тогда, что они неправильно торчат. А они не торчали… Они очень правильно росли. Очень красиво росли. (Плачет.)

А м и р (Арине). Я еще раз повторяю: уходи! Уходи!

А р и н а (с презрением). Я вас не вижу. И даже не слышу. (Магфуру.) Я ведь не думала, что так будет. Я совсем не думала, что он станет вырывать саженцы. Я всю ночь плакала тогда. Всю ночь. (Плачет.) Не сердитесь, пожалуйста. Я скажу… Прикажу! У меня около двадцати поклонников. Я их всех приведу сюда, вы не думайте! Они получше экскаватора будут работать… Не думайте. Я и этого сейчас… изругала… экскаваторщика…

М а г ф у р (засовывая руку в карман). На вот конфетку. Собака здесь у меня одна знакомая. Для нее купил. Но ничего, ты поешь.

А р и н а. Я ведь думала, он — сказочный принц!

М а г ф у р. Принца хочешь найти?

А р и н а. Да. Я думала, что он сказочный принц! (Взрыв рыданий.) Папка пьет у меня, мамку бьет. Я мечтала, чтобы красиво было. У каждой дамы должен быть рыцарь-защитник… И чтобы он колено преклонял. В книжках пишут. А я что, хуже?.. (Плачет.)

М а г ф у р. На-ка вот, слезы вытри… (Дает Арине платок.) Сейчас пойдем, я тебе мороженого куплю.

А р и н а. Маленькая я, что ли?

М а г ф у р. Ну, шоколадку… Или духи, может? У меня три рубля есть, и на духи хватит. Пойдем, Мигри. Устроимся где-нибудь. И тебе куплю шоколадку…

Х а б у ш. Магфур Хузеевич!..

Не отвечая, Магфур уходит. Вместе с ним уходит Мигри и Арина.

А м и р (поймав взгляд Эльзы). У тебя ноги ничего… Хорошие. Даже не тянет на них смотреть.

Э л ь з а. Как я рада, что ты наконец совсем порвал с ней!.. Она такая безнравственная!..

Хабуш нерешительно смотрит на дверь, делает к ней шаг.

Х а б у ш. Я… пойду тоже…

А к л и м а. Что?..

Х а б у ш. Я…

А к л и м а. Куда?!

Х а б у ш. Я… Я…

А к л и м а (подняв с пола зубную щетку). Выронил… щетку. Вот! Твоя будет щетка. Иди, положи на место.

Х а б у ш. Я…

А к л и м а. На место!

Хабуш покорно берет зубную щетку, несет ее в ванную.

(Амиру.) Мы решили с Хабушем пожениться.

Вдруг из ванной доносятся приглушенные рыдания.

(Бросается туда, тут же выволакивает Хабуша, вырывая из его рук брючный ремень.) Я тебе дам вешаться! Я тебе повешусь!..

Х а б у ш. Магфур Хузеевич… Вы… Не хочу!..

А к л и м а (хлещет его ремнем). Я тебе повешусь! Дурак! Ассенизатор несчастный!.. Я тебе повешусь!..

II.6

Пустырь возле дома. Обезображенная земля. Тяжело опираясь на палку, ковыляет старая М и г р и.

Появляется мужчина по фамилии Б а я н о в.

Б а я н о в (кланяясь в спину Мигри). Здравствуйте! Рад вас видеть в добром здравии. Мне бы Магфура Хузеевича!

Мигри молчит, не оглядывается.

Я пришел сообщить радостную новость: домоуправление положительно решило его вопрос. (Забегает вперед и говорит уже в лицо Мигри.) Я — товарищ Баянов. Работник домоуправления. Мы недавно с вами познакомились.

Мигри молчит.

В таком случае простите за беспокойство. В следующий раз. (Увидев Магфура, несущего табуретку и лопату.) А, вот вы где! А я только что беседовал о вас с вашей родственницей!

М а г ф у р. Салям, Баян Баянович!

Б а я н о в. Долго жить будете! Легки на помине!.. А я пришел сообщить вам радостную весть!

Пожимают друг другу руки.

М а г ф у р. Вот, ушли отсюда… а она (кивает на Мигри) говорит, надо закончить дело, которое начал. Надо, мол, победить! Победить надо!..

Б а я н о в (оглядывает двор). А как хорошо будет дышаться здесь, Магфур Хузеевич, когда всеми запахами весны заблагоухает наш сад!.. (Восторженно улыбаясь.) Филателия, знаете ли, так развивает воображение, мечтательность!.. Вот смотрю я на вашу родственницу и думаю. Психология старого человека — и кварталы новых домов… Формы нового быта, конечно, перековывают характер. Но ведь этот сад… цветущие яблони — это и ее мечта, вашей родственницы, — я убежден! И давно жила в ней эта мечта!.. Давно!.. Да-да, это мысль! И только в условиях нашей действительности, при содействии нашего домоуправления она может осуществиться.

М а г ф у р. Саженцы я снова достал. Только бы опять не погубили…

Б а я н о в. Все это не так страшно! Не будьте пессимистом, Магфур Хузеевич! (В деловом возбуждении спешит выпалить свою сногсшибательную новость.) Из коммунхоза пришло указание — в каждом домоуправлении организовать дом образцового быта, понимаете? А мы тут как тут с нашей великолепной инициативой! Я доложил о нашем вопросе. Положительная реакция! Больше того, начальник коммунхоза на районном совещании уже привел работу нашего домоуправления как пример! Видите, какую я развил деятельность!.. И теперь для нашего замечательного сада открываются великолепные перспективы!..

М а г ф у р (работая лопатой). Сейчас по ту сторону дома траншею для канализации прокладывают. Здесь, говорят, по ошибке проложили!.. А вдруг — там по ошибке? Вы не в курсе?..

Б а я н о в. Это все несущественно, Магфур Хузеевич. Пусть роют, прокладывают. Главное — наш почин одобрили! Кстати, вы как-то изволили заметить, что в плодопитомнике вашего свояка…

Появляется Ж е н щ и н а — та, конечно, которая чрезвычайно толста или чрезвычайно тонка.

Ж е н щ и н а. Товарищ Баянов!

Б а я н о в. А, Эсфирь Ивановна!.. (Чуть отступая.) Почтение мое… Мое почтение!..

Ж е н щ и н а (оглядывая обезображенный пустырь). Прекрасно! Вы не обманули моих надежд. Именно так — с корнем, до основания!..

Б а я н о в. Да-да. Я никого никогда не обманывал.

Ж е н щ и н а. На протяжении всей жизни я — на страже общественных интересов. Я всегда сигнализировала! Того, что мещане и обыватели (с ненавистью бросает взгляд на Магфура) называют пошлым словом «личная жизнь», у меня не было. И не могло быть! (Взглянув на Баянова.) И вот, видите, оценили! Прислушались! Это симптом, товарищ Баянов!

Б а я н о в. Да. Конечно. Конечно.

Ж е н щ и н а (оглядывая поле брани). Совершенно верно. Именно так надо бороться с такими элементами. (С ненавистью смотрит на Магфура.) Но сам факт, что эти элементы еще на свободе…

Б а я н о в. Видите ли, Эсфирь Ивановна, поскольку филателия…

Ж е н щ и н а. Нет, не спорьте! Не спорьте! Лишняя гуманность ни к чему! Вы очень мудро использовали великолепную технику, выпущенную нашей промышленностью. Все эти частнособственнические инстинкты, все эти пережитки прошлого надо выкорчевывать с нашей прекрасной земли именно могучей техникой! Бульдозерами, экскаваторами, тракторами… и… не знаю, какая еще есть техника! Двадцатый век на дворе, и что бы ни говорили, а технический прогресс должен и обязан диктовать свои условия в борьбе с такими гнусными явлениями! (Снова — взгляд на Магфура.) Я убеждаюсь в этом снова и снова!.. И со своей стороны…

Б а я н о в. Видите ли, Эсфирь Ивановна, дом построили, а траншею… для канализации…

Ж е н щ и н а. При чем тут канализация? Надо просто всемерно распространять этот опыт, пропагандировать его! Мне предлагают другую работу, и я подумаю, товарищ Баянов, даю вам честное слово, я подумаю, каким образом можно будет использовать технику… Сегодня у меня радостный день!.. (Достает из сумочки какую-то повестку.) Вот. Приглашают прийти.

Б а я н о в (взглянув в повестку). Психоневрологический диспансер? (Отступая.) Да-да. Понятно. Это очень приятно, поскольку… очень, очень приятно…

Ж е н щ и н а. Я всегда утверждала, что среди наемного ненормальных людей, которых надо изолировать от общества. Целый ряд материалов на эту тему со статистическими выкладками, с конкретными предложениями был направлен мной в целый ряд центральных учреждений. (Торжествующе.) Я предложила, товарищ Баянов, весьма целостную и обширную программу! Не сомневаюсь — мои факты убили и потрясли. Познакомившись с ними, ничем иным больше нельзя заниматься. И вот — приглашают. Видимо, хотят, чтобы я возглавила. Поняли наконец, что я не могу находиться в роли воспитателя в рядовом детском саду!

Б а я н о в (отступая от нее все дальше и дальше). Я… я поздравляю вас, Эсфирь Ивановна. Да-да. От всей души поздравляю!

Ж е н щ и н а (с признательностью и великодушием). Я — одинокая женщина. Мужская нога никогда не переступала порога моего дома. Голых мужчин — какое, правда, ведь гадкое слово? — я видела только во сне! Но у вас честное лицо, товарищ Баянов. Я верю вам. Приходите в семь. Посидим как коллеги. За чашкой чая.

Б а я н о в. Как коллеги? Да-да… Видите ли, некоторые дела. Надо заботиться о… трудящихся. Ссе… мейные заботы. Да! Да! Заботы!..

Ж е н щ и н а. Никаких возражений. Жду вас в семь! (Магфуру.) Как только я приму дела, я брошу на вас всю технику. (Стремительно уходит.)

Б а я н о в. Кко… ллеги… Почему она меня кко-ллегой? (Пауза.) У меня что-то… с головой! Я пойду! Что-то у меня… с головой… (Уходит.)

М и г р и. Ходят, бегают. Тот, кто творит, такой же наружности, как тот, который не творит. Не поймешь, кто творит, а кто не творит. Кто пустой, кто полный.

М а г ф у р. Хорошо, что ты привела меня сюда, давани. Нельзя отступать. Нельзя!..

В это время с разных сторон выходят А м и р и Э л ь з а. В руках у Амира газета.

А м и р. А я к тебе как раз шел.

Э л ь з а. Ты знаешь, сегодня собрание… было. Меня не переизбрали! Меня никуда не избрали! Меня даже обозвали… тупой дурой!

А м и р. Тупой?

Э л ь з а. Да. Тупой…

А м и р. И меня!.. Запорол много деталей, и в грузчики… перевели, в подсобники!.. (Потрясая газетой.) А вот… опять некролог!.. Сколько вакантных мест освобождается каждый день, почему же — в грузчики?

Э л ь з а. Я давно заметила, что на меня как-то странно смотрят… Но то, что произошло сегодня!.. Стараешься, стараешься ради людей… и никакого понимания!..

А м и р. Это все из-за тебя!

Э л ь з а. Ты что, Амир?

А м и р. Из-за тебя меня перевели в грузчики! Это ты скомпрометировала меня своей тупостью. Ходишь, ходишь вокруг меня, трясешь подолом. (Утрируя.) «Я помогу тебе завоевать в жизни ту роль, которую ты хочешь играть! У тебя будет слава, власть!» Хоть бы токи у тебя были! У тебя и токов-то никаких нет!

Э л ь з а (ошеломленно). Какие токи?

А м и р. А! Хоть бы в каких-нибудь импульсах… забыться!..

Уходят.

М и г р и. Ходят, говорят. А чего говорить? Кто идет прямым путем, тот… для всех идет… Кто заблуждается, тот заблуждается во вред себе… Ходят все, говорят… говорят… а к душе не ходят.

М а г ф у р. Ничего, мать. И земля будет зеленой, и дураков станет меньше! Меньше станет!.. Время, отпущенное на жизнь, — не наша собственность. Я так понимаю! Оно отпущено для исполнения долга. И в этом — главная радость жизни. И смысл. А, спишь?.. Ну спи, спи… Из дому уйдешь, а с земли своей куда уйдешь?.. Надо… исполнять.

Появляются М а л ь ч и к и Д е в о ч к а. Они вдвоем несут ведро с водой.

Д е в о ч к а. Дядя Магфур!

М а л ь ч и к. Вот, ведро воды принесли. Из дома.

М а г ф у р. Вода нужна! Хорошо. Вода очень нужна.

Появляются д в о е п р о х о ж и х.

П е р в ы й (обрадованно). Друг! Ты? Ух ты! (Второму.) Ну, я ему двинул тогда, а? (Магфуру.) Слушай, не обижаешься? Что я тебе саданул тогда? По простоте души же! Растравил ты меня…

М а г ф у р. Что на тебя обижаться?..

В т о р о й. Да пойдем… Ну его… начисто!..

П е р в ы й. Сейчас, сейчас! (Магфуру.) Ты скажи, правильно ведь я тогда тебе по роже заехал, да? Меня совесть чего-то скребет. А? Правильно?

В т о р о й. Закроют же магазин!..

П е р в ы й. Нет, пусть он скажет! А, друг?

Д е в о ч к а. Папа, не бей его больше!..

П е р в ы й. Брысь! У нас мужской разговор. Не мешай!..

М а г ф у р. Я тебе так скажу. Каждый человеческий организм имеет определенный энергетический запас. Я как электрик это хорошо понимаю. Так вот, запас этот свой надо ко всей энергетической системе жизни подключать… Не поймешь ты меня сейчас. Когда поймешь, приходи. Завтра… поймешь. Завтра и приходи!..

Д е в о ч к а. Папа, иди домой!

П е р в ы й. Брысь, я те сказал! Родителей не слушается совсем! Постой, постой!.. Вот у нас спор с ней. Каждый день. Она говорит, что ты умный, а я говорю, что ты дурак. Почему она не слушается родителей? Искренне, так сказать, душевно… Как друга прошу, скажи ей сам, что дурак. Я ведь ей отец, а она на мой родительский авторитет плюет. (Девочке.) Слышь, иди сюда!

Д е в о ч к а. Фигушки тебе!

П е р в ы й. Слышь, друг, я по-дружески прошу!

М а г ф у р. Ты познаешь мир только через желудок… Попробуй хоть раз пойти на поклон к своей душе и тогда узнаешь сам, кто ты, и кто я, и кто дурак в этом мире.

П е р в ы й. Я же к тебе как к другу!..

В т о р о й. Да врежь ему по-настоящему! И — начисто! Закроется же!..

М и г р и (поднявшись с табуретки, грозя им палкой). Ходят, бегают… Убытка в себе не знаешь. Палку… Палку… только знаешь. Глупые люди!..

Появляется А р и н а с т р е м я п а р н я м и. У парней в руках лопаты.

А р и н а. Дядя Магфур! Вот! Поклонники!

П е р в ы й. А что? Я — ничего. Я же… ничего… (Отступая от Мигри.) Старая, а палкой машешь! В милицию захотела?

В т о р о й. Да ну их начисто! (Убегают.)

Д е в о ч к а (со слезами глядя вслед отцу). Пьяница!

М а г ф у р.

Дядя, дядя, ноги носишь, У людей чего ты просишь?

Так, да?

Д е в о ч к а. Да.

М а г ф у р (гладя ее по голове). Да. Чего прошу? Невозможного прошу. А может, возможного?.. Сад… на пустыре поднимется, и будут сидеть в саду счастливые люди…

М и г р и. Кто идет прямым путем, тот — для всех идет. Люди пришли.

А р и н а (дергая Магфура за рукав). Я, видите… Я их сама постригла. Они уже не страшные, да? Правда?.. Даже симпатичные… Я сейчас еще ребят приведу. У меня есть еще поклонники.

М а г ф у р. Еще?

А р и н а. Ага, много. Полно!

Г и т а р и с т. А может, мы одни, Арина? Одни все сделаем, а, Арина?!

В т о р о й. Конечно! Сами управимся. (Магфуру.) Что делать надо?

М а г ф у р (ребятам). Раньше думал — один справлюсь. Один ничего не сделаешь. (Арине.) Сейчас бульдозер придет. Кто-то сажает, кто-то ломает. На этом уж вечно мир стоит. И еще постоит, так ведь? (Берет лопату.) Все равно: тот, кто сажает, победит. На войне еще эту истину узнал.

М и г р и (опираясь на палку, медленно бредет к скамейке). Когда пупок правильный, все будет.

Появляется Н е и з в е с т н ы й. Странное лицо в серой одежде. Да, наверное, это все-таки прораб из какого-нибудь СМУ (строек так много повсюду), но, возможно, — жизнь настолько фантастична, что автор порой готов не верить даже собственным глазам, — и какой-нибудь завалявшийся в закоулках бесконечной материи Черт, разуверившийся в силе своих бесчисленных подручных и теперь уже сам, собственной персоной, вышедший на борьбу с нашим героем.

Н е и з в е с т н ы й (не обращая ни на кого внимания). Так! Копать будем здесь, здесь будет большая яма!

Немая сцена.

А р и н а. Какая яма? Для чего яма?

Н е и з в е с т н ы й (деловито). Яма для ямы. С дырой.

А р и н а. С какой еще дырой?..

Н е и з в е с т н ы й. Туда…

А р и н а. Куда… туда?..

Н е и з в е с т н ы й (деловито). Здесь будет большая яма. Прошу разойтись!.. Освободить территорию!

М а г ф у р (выпрямляясь). Всю жизнь я боролся с ним, всю жизнь… (Наступая на Неизвестного.) Все равно я посажу яблони… Никакой ямы и никакой дыры здесь не будет. Здесь вырастет сад. Сад здесь поднимется! И это говорю я! Я это говорю!

Н е и з в е с т н ы й. Освободить территорию для строительства ямы.

М а г ф у р. Врешь! Сад здесь будет!

Н е и з в е с т н ы й. Здесь будет дыра!

М а г ф у р. Сад, сад!.. Сад!..

1974

ВЕРНУВШИЕСЯ

Драматическая легенда

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

О н а.

О н.

Др у г а я ж е н щ и н а.

И х с о в р е м е н н и к и.

Здесь использованы стихи многих поэтов — от Омара Хайяма до Габдуллы Тукая, от Мигеля Отеро Сильвы до Халины Посвятовской. Разумеется, выбор этот предопределен авторским ви́дением будущего спектакля, но мое ви́дение — лишь одно из возможных. Варианты сценического прочтения могут быть, наверное, какими угодно — я вижу, в частности, спектакль, поставленный с применением вокально-хореографических средств изобразительности, но вижу и спектакль весьма аскетический, где весь этот ряд средств снят. Все зависит от возможностей театра.

Автор

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Как видение, как что-то ирреальное, но вместе с тем, быть может, более действительное, чем реальность, в луче света возникает ф и г у р а д е в у ш к и, потом в нем появляется ф и г у р а м у ж ч и н ы… Чуть позже появляются остальные участники действия — л ю д и у л и ц ы, л ю д и т о л п ы. Куда они спешат? Куда так торопятся? Впрочем, долго ли длится человеческий век на свете, по каждый, не жалея сил, бьется всю жизнь…

Ж е н с к и й г о л о с.

От начала начал, если было такое начало, человек — эта бренная плоть, наделенная мыслью, — вечно ищет любовь, и любовь его вечно ищет. Для чего? Для чего?

А уличная суета продолжается. Кто-то спешит с газетой в руках, другие — с портфелем, с хозяйственной сумкой, с зонтом. С т а р и к и, д е т и, в з р о с л ы е. И всем — некогда.

Н е к т о (когда движение вдруг останавливается). Представьте себе человека… Впрочем, зачем представлять? Вот он сидит в кресле за широким столом. Ему около тридцати. Или чуть больше. Груда бумаг раскидана по всей комнате. Рулоны чертежей, пишущая машинка… Над чем он работает, забыв даже о крепком чае? (Подняв лист и читая.) «По-видимому, единственная возможность термоизоляции плазмы от стенок…» Да, он ученый, плазменник, теоретик. Ему некогда.

И снова активное движение живой жизни.

А вот — женщина. Она некрасива, но обаятельна. Как странно она одета? Весьма странно!

И опять улица. Опять бурное брожение жизни. Женщина продирается сквозь толпу. Она бежит. Она рядом. Она в его доме.

О н а. Здравствуйте.

О н. Здравствуйте. Разве дверь была открыта?

О н а. Простите, что так внезапно! Даже без звонка!

О н. Я слушаю вас.

О н а (после паузы). Я очень устала. Дайте, пожалуйста, воды. Или, если можно, чаю.

О н (удивленно). Что? Чаю?

Н е к т о. Вот так началась эта история… (Исчезает.)

О н а. Я с самого утра хожу по городу. Проголодалась. Да и до этого несколько дней почти не ела… Пить хочу.

О н. Чаю?.. Чай у меня почти всегда горячий. Вот, пожалуйста, чай… Но, простите, я… (Недоумевающе смотрит на нее.)

О н а. Спасибо.

О н (снова задерживаясь взглядом на одежде женщины). В таком случае, раздевайтесь. Дайте, я вам помогу.

О н а. Нет-нет, я на минуту. Я помешала вам? Вы, наверное, работали?

О н. Я всегда работаю. Что же я хотел спросить у вас? Что-то хотел… Да, как вас зовут?

О н а. Дина.

О н. Да-да. Так… чему обязан?

О н а. Я узнала, где вы живете. И-вот пришла к вам.

О н. Да-да, понятно. То есть… не совсем.

Молчание.

(Внезапно рассмеявшись.) А знаете, я иногда даже представлял! Вдруг звонок, и входит незнакомая женщина. Нет, не обязательно, чтобы она была красивой. Просто женщина. С прекрасными глазами. И вот я представлял, что я совсем не удивляюсь ее приходу… Понимаете, в этом весь смысл! Я не удивляюсь, я говорю ей, давай раздевайся. Ты устала, наверное? Садись за стол, сейчас я налью тебе чаю. А может быть, ты хочешь есть? Да, хочу, говорила она. Я все это представлял. Кто вы?

О н а. Однажды мы сидели даже за одним столом у общих знакомых. Какое-то событие или какой-то праздник. Но все это не имеет значения.

О н. Виноградный сок? Молдавский рислинг? Выпьете?

О н а. Никогда не рвала сама винограда. И у моря никогда не была.

О н. У моря?

О н а. Пожалуйста, извините меня. Все это, наверное, ужасно глупо выглядит со стороны? Я знаю вас давно. О вас ходят легенды.

О н. Вы работаете в моем институте?

О н а. Нет. Рядом. В соседнем.

О н. Легенды, слухи, слава, а где выход? Лучше бы знать, где выход!

О н а. Выход? Какой выход?

О н. Я говорю о науке. Снежный ком становится все больше и больше. А процесс — все более неуправляем. Мы все были слишком увлечены решением технических проблем и не заметили даже, как подошли к рубежу, за которым каждый шаг, даже самый жалкий, самый ничтожный… Впрочем, это материя не для застольного разговора. Почему на вас этот нелепый плащ? Извините! Я посмотрю, что у меня есть… (Выходит.)

Женщина блуждает по комнате, потом останавливается перед зеркалом. И долго смотрит на себя, трогая пальцами щеки, глаза… В ужасе отшатывается… И снова вглядывается, словно видя в зеркале не только себя, а и еще что-то иное.

Звучит музыка. Но уже античеловеческая в своей сути, своей разрушительной мощи. Музыка, разбивающаяся о чистый голос скрипки. Что-то черное, крылатое, появившись было до осязаемого облика, тает в зеркале…

О н а (вынимая из стакана, стоящего на столе, тюльпаны). А помнишь, кто-то принес тебе красные тюльпаны? Помнишь, ты даже и сквозь оберточную бумагу услыхала их дыхание? Оно было настойчивым, как у младенца… А может, им тоже было плохо и они звали тогда на помощь? Огонь… маленький огонек!.. Он просиял над целым мирозданьем и идет в ночь и плачет… (Почти кричит.) Для чего? Зачем? Зачем?

О н (появившись). Что с вами?

О н а. Я боюсь. Мне страшно! Почему все так происходит? Скажите, почему?

О н. Что происходит? Что?!

О н а. Не знаю. Не знаю! Столько тел было брошено в жадные челюсти моря!.. В землю… Столько жизней перемолото. Мы как пшеничные зерна! А в реках вздувается ил, пропитанный кровью! И все это ради того, чтобы мы пришли в мир? Все это ради призрака, ради легкого шелеста платья? Бабочка летает… Легкая лебединая пушинка… Ради женской пустой рубашки? Ради вас и меня? Нет, нет, не бойтесь! Я не сошла с ума. Но я думаю! Все время сейчас я думаю!

О н. О чем?

О н а. Не знаю. Я ничего не знаю. Но я думаю, не может быть, что все эти муки и горе, вся эта жизнь, моя жизнь и вся жизнь, что вокруг, и все, что во мне, будут поглочены бездной всего только… ради игры? Нет, наверное, есть какой-то смысл? А? Родятся другие? Другие узнают то, чего не узнала я… Но зачем была я? Я не понимаю? Ведь меня даже никто не любил? Зачем же была я?

О н. Довольно. Вы слышите меня?

О н а. Что?

О н. Это я вас спрашиваю, что?.. Это я вас спрашиваю, что с вами? В конце концов, чем могу быть полезен вам?

Молчание.

О н а. Видите ли, я долго думала, кого попросить, к кому обратиться. Все ходила по городу, пряталась от всех и думала: к кому, к кому, к кому? И мне пришла мысль обратиться к вам… А сейчас на меня что-то нашло.

О н. Чего вы испугались?

Молчание.

О н а. Мне так хотелось есть… А сейчас не хочется. Вы, пожалуйста, извините меня. Я пришла… Вы, наверное, работали?

О н. Повторяю, чем могу быть полезен?

О н а (после паузы). Можно еще чаю? Я пить хочу. Я очень любила пить чай. (Поправившись.) Люблю пить чай… Жарко стало! (Поднимается из-за стола, снимает с с себя плащ и вдруг застывает, словно увидев себя его глазами; на ней — серый потертый больничный халат.) Некрасивый, да? А впрочем, пусть. Туфли тоже так жмут! (Засмеявшись.) Тоже чужие!

О н. Почему на вас этот халат?

О н а. Я сбежала из больницы. Сегодня утром. Вот… украла на вешалке плащ, туфли и — сбежала. Домой мне нельзя. Да и дом далеко. Там мама и отец, а здесь я живу одна… Но я боюсь появиться у себя даже на минуту! Есть очень близкая подруга, но к ней тоже нельзя. Она не поймет. Я перебрала всех знакомых, и ни к кому нельзя. Оказывается, ни к кому!

Молчание.

А вы совсем чужой человек. И я подумала… Поскольку вы совсем чужой человек…

О н. Это о вас, выходит, я слышал? Большое ЧП, произошедшее на днях? Какая-то крупная радиационная авария? Разрыв одной из труб контура, разгерметизация урановых кассет. Пострадал один человек?.. Вы? Это были вы?

О н а. Да, какая-то крупная авария. (Рассмеявшись.) Но сейчас все это меня уже не интересует. Все это было давно! И, может быть, не со мной! Ну вот, у вас уже и лицо какое-то скорбное сделалось. (Снова засмеявшись.) Давайте выпьем! Просто так, ладно? Ни за что. За то, чтобы вино всегда пьянило! Я от них, от всяких скорбных и серьезных лиц, и удрала!

О н (задумавшись). Что ж. По крайней мере, хоть понятно теперь.

О н а. Нет, это вино, не вода! Давайте мы выпьем!.. Я хочу, чтобы все-все люди были счастливы! Я так быстро пьянею! Вы не бойтесь! Я сейчас уйду. Уйду! Вы меня, пожалуйста, простите! Мне не к кому было прийти! А сейчас так хорошо. Сидеть вот здесь, в какой-то чужой комнате, которая уже не чужая, и пить чай с лимоном? И вино? И разговаривать. А вы знаете, я ведь не знала, не понимала раньше, что это, именно все это и есть счастье! А вы? Вы счастливый человек?

О н. Счастливый ли человек? Не знаю.

О н а. Ну вот, видите, и вы! И все так. Люди почему-то не знают, что они счастливы! Они почему-то всегда думают, что они несчастны, а это неправда. Это такая неправда! Если бы люди поверили в то, что они счастливы! Если бы увидели!

О н. Странно, у меня было сегодня ощущение, что что-то случится.

О н а. Не знаю. Голова кружится. Так мало я выпила, а голова кружится? Я сейчас уйду.

О н. Почему вы сбежали из клиники?

О н а. Я должна идти. Но я за день так устала прятаться. Я боялась ходить по улицам. Убежать из больницы — это одно дело, но потом?

О н. Почему вы сбежали?

Молчание.

О н а. Знаете, оказывается, когда нарушаются все связи, очень трудно. Оказывается, когда у человека нет уже дома, друзей, знакомых, нет даже паспорта и имени… Я не могу идти к знакомым, потому что если меня увидят, то опять отвезут в больницу! А у меня есть несколько дней. И они мои. Сейчас я чувствую себя хорошо. Вчера мне стало значительно легче! И я хочу в лес!

О н. В лес?

О н а. Я очень давно не была в лесу. Я хочу в лес… Сегодня на рассвете я все это придумала. Уйти, и — чтобы ни следа, ни дыхания не осталось. И мама… У нее будет все-таки надежда, что я жива, что я когда-нибудь вернусь…

О н. Вы пришли ко мне, потому что я для вас совсем чужой человек. Но зачем вы пришли к этому чужому человеку? Для чего?

О н а (после паузы). У меня же ничего нет. Вот платье нужно купить… А вы чужой человек. И я подумала, что вы не будете говорить о всякой ерунде, уговаривать меня. Просто поможете! Ведь вы же человек. Я могла бы прийти в любой другой дом.

Он поднимается, подходит к телефону.

(Вскочив и медленно отходя к двери.) Нет, нет! Не надо звонить! Вы не сделаете этого! Вы не можете так поступить.

Долгое молчание.

Никто не узнает, что я была у вас. Ваша совесть может быть спокойна! Вам нет до меня дела! Спасибо за чай. Все было очень хорошо. Извините. Я пойду. Пожалуйста, извините меня.

О н. Хорошо. Пусть будет так. Хорошо… (Открывает ящик стола, вынимает деньги.) Вот. Возьмите.

О н а. Быть может, у вас есть помельче? Зачем мне столько?

О н (взрываясь). А зачем я должен знать, сколько вам нужно?! Зачем вообще я должен что-то знать?! Вы пришли ко мне. Потому что я чужой человек. Потому что мне все равно! Берите деньги и идите! Езжайте куда хотите, хоть на Север! Больше я ничего не желаю знать. У меня своих забот по горло, своих дел. Я ничего не хочу знать. (Смешавшись.) Простите меня. (После долгой паузы.) Было бы лучше… Лучше, если бы вы не приходили ко мне…

Молчание.

Слушайте! А если, если все это вам примерещилось со страха? Здесь все-таки врачи!

О н а. Нет-нет! Спасибо за все. Я пойду.

О н. Куда вы сейчас?

О н а. Не знаю. Наверное, на автовокзал. Хочу в лес.

О н. Может быть, вы и правы, приняв всю ответственность за свою жизнь на себя. Подождите!.. Магазин здесь неподалеку. Я куплю все, что вам нужно. Сам.

О н а. Зачем?

О н. Вам же надо будет потом где-то переодеться? Я не буду звонить в больницу. Не бойтесь. Даю вам слово.

Женщина снова одна. Блуждает по комнате. Подходит к зеркалу, смотрит на себя, осторожно трогая рукой отражение своего лица…

О н а. Может, это все сон? Может быть, все то, что произошло, приснилось? Какой-то кошмарный сон? Или я схожу с ума и поэтому мне все кажется?

Звонит телефон.

Да. Алло?.. Да-да. Видите ли, он только что вышел… Вероятно, скоро вернется!.. Я? Ну зачем вы сердитесь? Но уверяю вас, его нет сейчас дома… Видите ли, я… Я не знаю, как вам объяснить… (После долгой паузы.) Ну вот, и трубка брошена. (Осторожно кладет на рычаг телефонную трубку.) Господи! Пришла в чужой дом, в чужую жизнь! И зачем надо было брать трубку? (Оглядывая комнату.) Спасибо тебе, дом. Спасибо тебе, последний мой человек…

Ж е н с к и й г о л о с.

Надламывайся и гори! Тебе не внове, сердце! Дороже целого творцу надломленное сердце! Надламывайся и гори! Тебе не внове, сердце! Но разве могут зреть плоды, когда погасло сердце! Пора, нора, расправь крыла и ввысь взлети, ликуя, С рожденья к светлым небесам стремящееся сердце!

Общий свет, и на месте, где стояла женщина, — он, мужчина.

О н. Где вы? Нет. Ушла… (Набрав номер.) Да, я, я! Помнишь, ты рассказывал на днях? Какая-то радиационная авария у вас? Да, нужно. Что это, серьезно у нее? Пропала? Я тебя спрашиваю, серьезно или есть шанс? Практически это смертельно? Да, завтра на конгресс. Так ты говоришь, врачи считают… (Бросает телефонную трубку. Тут же раздается телефонный звонок. Хватает трубку.) Дина?.. Это вы? (Швыряет телефонную трубку.) Зачем она появилась? Чтобы уйти?

Д е в у ш к а, нагая, гибкая, юная… Она словно изваяна из чистых слепящих потоков света, словно рождена из темноты. Но появляется и какая-то фигура, трепещущая красными и черными крыльями. А музыка все стремительней, стремительней. Все это опять как тревожное и странное видение.

Резкий звонок в дверь, обрубающий все. Он бросается в прихожую, возвращается — но не с Диной, с Д р у г о й ж е н щ и н о й.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Я звонила. У тебя кто-то был!

О н. Подожди! Ты же врач. Ты должна знать. Большая доза облучения? Примерно семьсот рентген. Что происходит? Само течение болезни? В чем оно проявляется?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Не знаю. Я же занимаюсь другим.

О н. Но хоть что-то ты должна знать!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Зачем это тебе?

О н. Ну?!

Д р у г а я ж е н щ и н а (недоуменно и растерянно). Не знаю. Кажется, резкая потеря сил, тошнота. Все это в первые часы. Через несколько дней смерть. Но если человек переносит эту стадию заболевания, выдерживает, потом какое-то время его состояние может быть и неплохим. Недолго, конечно.

О н. Что значит неплохим?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Не знаю я ничего… (Садится у стола.) Дай мне сигарету.

О н. Ну, а потом что?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Дай мне спички, пожалуйста.

О н. Я спрашиваю тебя, что будет потом?! Я спрашиваю тебя!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Что, наконец, случилось? У тебя такие глаза! Ты измучил меня совсем… Как подачки, как жалкой подачки, я жду всегда твоего звонка, твоего зова! Тебя неделями не бывает. А я все жду, жду, а ты бог знает где!

О н. У меня такая работа.

О н а. Даже когда ты бываешь здесь, у тебя одна работа. Какая-то пропасть между нами. И в твою душу я не могу пробиться. Я устала… Не мучай меня! Почему ты даже не слышишь меня?

О н. Зачем я отпустил ее одну?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Кто эта женщина? Кто? Я никому тебя не отдам!.. Я люблю тебя. Тебя, тебя я люблю! Ну солги хотя бы, соври чего-нибудь, ведь я поверю, поверю! У тебя даже лицо изменилось, когда ты увидел меня здесь.

О н. Ладно. Не будем об этом.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Ты уходишь? Куда?

О н. Может быть, я еще увижу ее? Если успею?

Д р у г а я ж е н щ и н а (яростно). Я не отпущу тебя никуда. Никуда ты не пойдешь!

О н (отдирая ее руки). Не надо, прошу тебя.

Д р у г а я ж е н щ и н а (с мольбой). Как же это? Ведь все было хорошо? Ведь вчера еще, только вчера все было?

О н. С ней несчастье. Она облучилась. Пойми же. Ну, успокойся. И пойми меня. Прошу тебя, пойми. Я не знаю, кто она. Я вернусь, я только ее увижу… Я ждал ее. Я всю жизнь ждал ее. А она пришла, чтобы тут же уйти навсегда. Пойми же и отпусти!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Ты сам не знаешь, что делаешь. Завтра лететь. У тебя важный доклад на конгрессе. Ты же сам говорил, что еще не все продумал. А это все пройдет. Такое бывает, бывает!.. Ты сошел с ума!

О н (с силой отняв от себя ее руки). Сошел с ума? А ты думаешь, та жизнь, которую я веду сейчас, — это нормальное состояние? Ты привыкла видеть меня другим? Видеть меня таким тебе страшно? Просто человеком, обыкновенным человеком, — уже страшно?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Ты никогда не был таким!

О н. Да! Половину жизни отдать работе. Спать по четыре часа в сутки! А в итоге? Да, я создаю завтрашний день. Но я сам, мы сами… способны ли сегодня понимать друг друга? Слышать чужую боль, как свою? Слава, власть, деньги? Но никогда не будет ее, этой женщины! Ее вообще не будет на земле! Она была обречена еще раньше. Едва родилась. Она уже тогда была обречена! И кто знает, возможно, и я в какой-то мере виноват в этом. Мы глупы и беспомощны. Мы вызываем к жизни силы, а потом не можем обуздать их. Если бы человек с рождения облучался не злом, не корыстью, а красотой. У меня доклад, говоришь? Да! Но, быть может, на конгрессах, подобных тому, в котором должен участвовать я, пора уже во весь голос говорить о человеческих аспектах нашего дела? Не потому ли у меня и не идет мой доклад?

Д р у г а я ж е н щ и н а (плача). Столько лет я тебе отдала!

О н. Ты привязана ко мне. Но если бы ты знала, как я завидовал тебе, тому, что ты любишь, тем, кто любит. Другим я внушаю зависть, но я сам был завистником! А я хочу, я тоже хочу быть человеком!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Я боюсь за тебя. Я боюсь.

О н. Я сейчас!.. Поверь мне, я сейчас!.. Мне бы только увидеть! Я сейчас!..

Гремит входная дверь.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Господи! Господи! Я ничего не понимаю!

Меркнет свет, и только время начинает свой счет. Звенящий резкий скрип тормозов, гудки машин, обычный шум жизни большого города, и всполохи автомобильных фар, и чей-то смех, хохот, и над всем этим, словно суть самой жизни, — жесткие удары времени.

Сквер у автовокзала. Скамейка. Резкий визг тормозов машины.

О н а (почувствовав взгляд и обернувшись). Вы?

О н. Я боялся, что не застану, не увижу вас.

О н а. Зачем вы пришли?

О н. Не знаю.

О н а. А знаете? Знаете, почему я сбежала из больницы? Я не могла видеть глаза людей. Я видела в них, в глазах, все, что со мною будет. И когда в меня вливали чужую кровь, я смотрела в глаза и знала, что она мне не поможет. А в ваши глаза я почему-то могу смотреть. И мне не так уже страшно. Спасибо, что пришли проводить.

О н. Мы едем вместе. Не заставляйте меня говорить, что-то объяснять. Не хочу. Не знаю. Я ничего не знаю сам. Есть вы. И есть я. И, наверное, в этом все.

О н а. Вы?.. Нет!

О н. В ста километрах у меня есть дом. Там озеро, небольшой остров, лес. Мы поедем туда… Вы будете жить. Пока я жив, вы будете жить.

О н а. У меня даже голова закружилась. Нет, этого нельзя делать! У вас своя жизнь.

О н. Нельзя выйти из круга? Всегда круг? Только круг?

О н а. В кругу все привычнее. Я сама нахожусь сейчас вне круга, и я не хочу, чтобы вы выходили из него!

О н (перебивая и смеясь). Мы едем! Едем!

Г о л о с в р е м е н и.

О день, точильщик ножниц золотых, стальных кинжалов и мечей железных, холодной ночью на крылах зари ты до небес до самых долетишь. Ты улетишь! Так все умчится — заменит ли молния вечное солнце ночи?

Г о л о с ч е л о в е к а.

Словно солнце, горит на земле, не сгорая, любовь, словно птица небесного рая — любовь!..

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Е г о г о л о с. У тебя такие добрые руки!

Е е г о л о с. А ты… Твое сердце… Я не знаю, где кончаюсь я, где меня нет и где ты?

Е г о г о л о с. Ты плачешь?

Е е г о л о с. Потому что я люблю тебя. Я плачу, потому что счастлива и люблю тебя. Господи! Господи!

Пятнами света, золотыми застывшими масками высвечиваются в ночи д е т с к и е л и ц а.

П л а ч д е т е й.

Вы не знаете нас, вы не слышите нас. Мы летаем, мы летаем, мы куда-то отлетаем. Не успеем мы родиться, мы не открытая страница. Мы летаем. МА-МА! Солнышко светит, нам не суметь его свет поймать. МА-МА! Трава на земле, нам бы дышать и дышать, и дышать. МА-МА! Ягода рдеет, как бы ее нам сорвать? МА-МА! Ветер ходит по кругу, как бы его нам увидеть? Нам не родиться, мы — не открытая страница. Мы летаем, мы летаем, мы куда-то отлетаем. Вы не знаете нас, вы не слышите нас, мы летаем…

И в ответ женская а капелла. Плач матерей по нерожденным детям.

О н (громко). Вставай! Утро! Слышишь?

Не открывая глаз, женщина поднимается — улыбка цветет на лице. Прижимается губами к губам мужчины и снова падает на подушку, снова засыпает.

Такое утро… Роса…

О н а. Дай поспать!

О н. Молоко парное… Хочешь?

О н а (не открывая глаз). Хочу. Я так… так спать хочется! (Поднимается, снова ничком падает на кровать.) Не смотри. Я некрасивая утром. (Вскочив и усевшись в одной рубашке на постели — как будто никакого сна и не было в глазах.) Я была в ресторане сейчас. На свадьбе!

О н. На свадьбе? На чьей?

О н а. Не знаю. Я помню только золотое кольцо у себя на руке. Оно было какой-то необыкновенной формы. А еще… Еще я видела во сне, что должна родить саму себя.

О н. А я ходил за молоком в деревню.

О н а. Нет, представляешь? Это такой труд! Я кричу, вою, и мне некогда даже спросить, кто велит мне рожать саму себя… А где молоко? (Смеется, быстро притягивает его к себе, целует, снова смеется.) Я люблю молоко.

Тут же, на постели, они завтракают. Одна ложка на двоих. Одна кружка.

Принеси еще ложку!

О н. Я хочу из твоей.

О н а. Да?

О н. Да.

О н а. Всю бы жизнь так. И здесь.

О н. Да.

О н а. А что бы ты делал здесь? Ты бы через месяц взвыл от безделья и скуки.

О н. Наукой бы занимался.

О н а. Наукой?

О н. Изучал бы движение облаков, их форму.

О н а. Ты смеешься надо мной?

О н. А если на облака посмотреть оттуда, откуда никто не смотрел? Законы гармонии в естественных системах — не все ли равно, на чем их выявлять? Или ловил бы бабочек, жуков.

О н а. А зачем жуков?

О н. Ну, можно и не жуков… Хотя, размышляя над сочетанием рисунков… У меня приятель есть, геолог. У него самая богатая в мире коллекция жуков. Богаче иных собраний в зоологических музеях. В юности открыл месторождение олова на Дальнем Востоке. В этом году вернулся из Афганистана, до этого был во Вьетнаме. И там, кстати, открыл по месторождению. Но это было для него делом, как он считает, случайным. Главное, ему надо было пополнить коллекцию жуков. Так что позаимствовали бы на время часть его коллекции и занимались бы жуками.

О н а. Ты знаешь, одно время все люди казались мне какими-то очень одинаковыми. Наверное, я сама была такой, да? Одинаковой? Босиком не холодно? Я еще не умывалась!

О н. Дай я на тебя посмотрю! Подожди!

О н а. Мне не стыдно, смотри. Нисколько не стыдно.

О н. Подожди! Подожди же!

О н а. Родной ты мой. (Целует его, едва коснувшись лица губами, хватает одежду, убегает.)

Мужчина прибирает комнату. Ж е н щ и н а прибегает, кружит его, смеется.

Господи, спасибо, спасибо тебе!

О н. Что ты?

О н а (внезапно). Зачем ты здесь со мной? Уже первая женщина тотчас же лишила своего мужа рая. И я не принесу тебе ничего, кроме горя.

О н (после паузы). Есть красивая восточная легенда… «Меня часто спрашивал вопрошающий, сколько прожил я жизни? А видел он у меня на висках и щеках седину. И я ответил: «Минуту. Ничего иного я не считаю жизнью. Так судит мой разум и взгляд». Тогда вопрошающий снова спросил мудреца: «Как это? Скажи мне яснее. Ты сказал мне ужасную весть». И мудрец тогда ответил еще яснее: «Та, к кому привязалось мое сердце, поцеловала меня однажды. И поистине, хотя мои годы длились долго, жизнью я считаю только эту минуту».

О н а. Это правда?.. Ты… не жалеешь меня? Ты любишь? У меня такое ощущение, что мы будто стоим на каком-то высоком-высоком обрыве! Но каждая секунда как вечность! Милый!.. (Опускаясь, припадая к его ногам.) Как мало у ночей стыда! Они хотят души моей больше… Я все с тобой забыла!

Он тоже опускается на пол.

И во сне ты меня не щадил. Ты меня гладишь… (Вырвавшись и вскочив на ноги.) Почему ты так меня гладишь? Ты меня не любишь, а жалеешь!

О н. Тебе все хочется попробовать, проверить?

О н а. Я ломала себя всю жизнь! А с тобой сейчас хочу быть такой, какая есть! Я устала не быть собой! Раньше я боялась! Себя боялась, своего безумия! Своей страсти! Я ее давила в себе, душила! Я любила кого-то, но я не знала, кого я люблю. Когда во мне что-то подымалось, я казнила себя… Мне казалось, что я предаю его! Того, кого я люблю! Кому предназначена! Умоляю тебя!.. Я не хочу суррогата, не хочу малейшей неправды! Не считай, что я была счастлива до тебя. Ведь я не жила раньше! Только сейчас, с тобой я начала жить. А иногда боюсь, вдруг — все это сон?

О н. Во мне тоже чувство, как будто мы это не мы.

О н а. Не хочу, чтобы это было сном! Пусть, пусть все будет так, как есть!.. Мне порой кажется, что я здорова! Что ничего не случилось! (Смеется.)

О н. Ну, успокойся. Успокойся, маленькая моя.

О н а. Успокойся? (Вырвавшись снова из его рук.) Ты чужой мне или близкий? (Отходя от него.) Не подходи! Не прикасайся ко мне!

О н (приближаясь к ней). А если прикоснусь?

О н а. Ты чужой? Ты, наверное, чужой?! Ты не слышишь меня.

Неожиданно он обнимает ее, женщина вырывается, бьет его по рукам, глаза горят, и вся она в состоянии какого-то безумия.

О н. Ты что?

О н а (торжествуя). Больно?!

О н. Конечно, больно.

О н а. Ну вот, и мне больно… было. Ну, прости, прости. Ну, дай я поцелую, дай! Вот! Не больно ведь уже? Губы лечат. А я здорова! Вот увидишь, увидишь!.. Только целуй меня!.. Целуй!

Мужчина обнимает ее, гладит волосы, тихо целует.

А как еще ты меня любишь?

О н. Не знаю. Как умею.

О н а. А раньше ты умел… любить?

О н. Нет, не умел.

О н а. И я не умела никого любить…

День, полный света. Танец любви. Что это? Видение, грезы или реальность?

На лугу.

О н а. О чем, интересно, говорили друг с другом два первых человека на земле? Что такое жизнь, да? Они думали об этом?

О н. Жизнь, наверное, просто говорила им, что они должны жить. Что они есть жизнь среди жизни, которая хочет жить.

О н а. А хочешь, я приворожу тебя навсегда? На все жизни, которые у нас будут? Одной жизни с тобой мне мало.

О н. Давай. А не страшно?

О н а. Когда бывает неразделенная любовь, знаешь, как можно приворожить любимого? Надо на рассвете прийти к берегу озера и найти двух спаренных лягушек. Схватить их и бежать, но не оглядываться! А через три дня эти лягушечьи скелеты нужно высушить, растолочь в ступе, а порошок подсыпать, немножко конечно, в еду любимого. Тогда он полюбит навсегда.

О н. Ты веришь в это?

О н а. Не знаю. Просто я знаю, и все.

Появляется Д р у г а я ж е н щ и н а. Никто из них не замечает ее.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Вы здесь? Так и знала. Я так и знала!

О н а. О чем ты задумался? О своей работе?

О н. И о тебе, о себе. О всех.

О н а. Если когда-нибудь тебе станет грустно, ты поцелуй ствол рябины и тихо скажи: «Ты, рябина моя, рябинушка, деревце мое горемычное, ты одна поймешь мое горе, ты одна утрешь мои слезы. Отдай ветру буйному ветками своими горькими мое горе горемычное, чтобы в дали дальние он унес мою тоску-кручину. И да исполнится слово, мной сказанное». Если когда-нибудь тебе станет грустно…

Д р у г а я ж е н щ и н а. Они даже не видят! Не слышат!

О н а (улыбаясь). А еще можно тыльной стороной ладони мыть лицо в текучей воде и шептать про себя…

Д р у г а я ж е н щ и н а. Шептать? А разве я не молила судьбу?

О н а. Если когда-нибудь станет грустно… (Засмеявшись и внезапно вскакивая.) Как давно я не бегала! Догоняй! Догоняй же!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Что происходит? Почему вы даже не замечаете меня?

О н. Вот. Поймал.

О н а. Так быстро. Ты длинноногий, поэтому ты меня и поймал. Смотри, трава. А послушай, жаворонок ведь? Смотри, жаворонок!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Образумьтесь наконец! Сегодня третий день, пройдет еще несколько дней, и все кончится! Все, все кончится! Это же самоубийство! Тебя ищут. Вас обоих ищут. Если бы вы знали, какой переполох в городе… Почему вы даже не слышите меня?!

О н а. Ну, отпусти!.. Деревья же смотрят. Деревья ведь тоже всё видят! Дерево, здравствуй! Я тебе говорю, слышишь? Здравствуй, говорю! (Смеясь.) У тебя листья и коричневая кора, ветвями ты можешь обвить мои руки. Тебя ласкает солнце, ты знаешь это? И целует месяц… А меня — вот он? Тебе нравится он? Нравится, да? Лист! Ты хочешь прильнуть к моему лицу, да? Кровь одна в твоих жилах и моих. Люби, говорю, слышишь? Люби!.. Он отвечает: «Люби!» Живи, говорю… Ты знаешь, он говорит, чтобы я жила?! Он тоже хочет, чтобы я жила! (Кричит.) Я буду жить, буду!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Самоубийцы. Ты умрешь! Ты же скоро умрешь! Господи, что же это такое?!

О н а. А знаешь, если бы я имела столько жизней, сколько разноцветных шариков держит на веревке какой-нибудь мальчишка в праздник, я была бы так щедра! Я пустила бы их по небу. Позволила бы им вплетаться в ветер, в тучи, в птичье крыло, а себе оставила бы только одну жизнь. Знаешь какую?

О н. Какую?

О н а. Эту! Ту, что сейчас! Ту, что с тобой…

Д р у г а я ж е н щ и н а. Что же делать? Что делать?!

О н. Максади — экса.

О н а. Как ты сказал? Что это?

О н. По-арабски «максади — экса» — это нечто тончайшее или высшая цель в мире. А высшая цель в этом мире… У одного поэта есть стихотворение… Любовь — это нечто тончайшее, отблеск в эфире…

Другая женщина плачет.

О н а. Стой! (Тревожно.) Слышишь?

О н. Что?

О н а. Как будто кто-то кричит: «Мама, мама!»?

О н. Да нет. Кто здесь может быть?.. Хотя… да!

О н а. Нет, показалось… Но я отчетливо слышала! Как будто чей-то детский голос. И звал мать. Как будто меня звал… Показалось, наверное, да?

О н. Подожди! Кого он зовет? Да, послышалось.

О н а. Послышалось. У меня даже сердце похолодело.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Они… сошли с ума!..

О н. Послышалось.

О н а. Мотылек… Здравствуй, мотылек! У тебя плюшевые крылышки. Зачем ты, мотылек?

О н. Без него, наверное, было бы неуютно на поляне.

Д р у г а я ж е н щ и н а (отступая). Господи, господи! Ничего этого не было у нас! Никогда не было! Да, я не любила тебя! Но ведь была жизнь, и столько лет я тебе отдала! Столько надежд!

О н а. Постой, кто-то плачет.

О н. Да…

О н а. Послышалось, наверное. Тихо стало… Почему-то моей душе стало вдруг больно! Я хочу кричать! Можно, я буду кричать?

О н. Кричи.

О н а. А ты услышишь, когда я стану кричать? Ты услышишь, о чем я буду кричать?! Опять? Слышишь, опять ребенок!

О н. Это кажется… Это все нам кажется. Ну, не дрожи, не бойся…

О н а. Мой ребенок!.. Это мой ребенок? Мой!..

Д р у г а я ж е н щ и н а. Безумцы! (Уже издали.) Я сегодня же расскажу все! Я скажу, что вы здесь! Я позову сюда людей!

День, полный света и неба. М у ж ч и н а и ж е н щ и н а — почти обнаженные, прекрасные тела. Их танец — как видение, как греза.

О н а. Если бы снова найти все вещи на их привычных местах, словно ничего не произошло? И чтобы на всем, как раньше, лежал спокойный свет? Зеркало, крыло занавески. На столе на своем месте — хлебница… И старая лампа… Раскрыть книгу на той главе, где закладка? Может, это и есть счастье? Или я плету последнюю сеть на этом берегу. Но, может быть, еще не последнюю? (Застывает, прислушивается, бросается к двери.)

Входит м у ж ч и н а.

Вот и ты! Как долго?! Ты был так долго.

О н (смеясь). Вот хлеб… Вино. Иллирийский «рислинг». Купил его в какой-то лавке в древней Иллирии.

О н а. В какой еще Иллирии?

О н. Это где-то в древней Греции.

О н а. Я не могу быть без тебя так долго. Почему ты можешь?

О н. Слушай, а ты будешь ревнивой женой? Но сегодня у нас праздник, и мы ссориться не будем.

О н а. Какой еще праздник?

Он наливает в рюмки вино, опускает кольца. Они чокаются, выпивают.

Кольцо? Золотое кольцо?

О н. Ты же видела во сне свадьбу! А какая свадьба без обручальных колец? Ну — обещай, что будешь вечно любить меня.

О н а. Обещаю.

О н. Теперь ты мне жена. А я тебе — муж.

О н а (после долгой паузы). И ты думаешь, это все… навсегда?

О н. Знаешь, за что мы поднимем первый тост? Человек по-настоящему живет в редкие минуты. Когда любит! Когда идет по следу истины! Когда впереди опасность! Утопия — жить по законам красоты… И все же жить надо только так! Кто знает, может, мы с тобой одно целое? Сегодня мне все время приходит в память древний миф об андрогинном человеке. Быть может, мы с тобой андрогины?

О н а. Андрогины?

О н. Да! Ведь когда-то мужчины и женщины не существовали отдельно, а жили, сросшись в одном двутелом и двуногом существе. Они были очень сильны. И были бессмертны. Но боги, боясь их силы, рассекли их пополам. И именно с тех пор каждая половинка рвется к другой, желая срастись с ней. С тех пор нас влечет друг к другу. Исцелить человеческую природу, разрушенную, рассеченную на две части, не полную… Это легенда. Но, возможно, не только легенда? Человек, который не любил, не полюбил, это человек, не поднявшийся на какие-то свои высшие уровни! Он не настоящий человек! Недочеловек! Половинный человек! У него только одно сердце!

О н а. Ты так на самом деле думаешь? Что мы одно и что мы бессмертны?

О н. Я понял многое за эти дни. Каждый шаг сейчас — выбор будущего. Выбор! В другие миры, в другие цивилизации надо идти влюбленным человеком! И мы придем туда людьми! Человечество не единый род! Оно разделено, разбито на враждующие части. Но истинная, идеальная сущность человека в его принадлежности роду. В том, что он представитель и сын всего человечества! Иначе зачем все? Какой смысл в предшествовавшей истории? Мир пока еще в огне! Но человек без любви, полный эгоизма, никогда не сможет контролировать пламя. Демоны самого ада вырвутся на волю! Огонь страсти, алчности, ненависти, вожделения… Этот огонь опустошает сейчас мир! Но природа человека не в эгоизме! Без любви усилия человека превращаются в золу. Закаты сменяются непроглядной ночью! Но любовь — это и борьба! И нелегкая борьба! Ты — моя половина. И ты нашлась. И может, действительно, мы — андрогинные люди сейчас? И в нас есть теперь их сила? И мы еще поборемся? Поборемся за то, чтобы мир стал действительно прекрасным!

О н а. Господи, как хорошо, когда человек верит!

О н (улыбаясь). Лишь бы боги, боясь нашей силы и могущества, снова не рассекли нас пополам. Но мы поборемся и с богами?

О н а. Да. Да!.. Да!

О н. Не знаю, что во мне… Словно какой-то долг? Перед всеми! И перед будущим! Люди должны быть свободными и счастливыми. Должны! Иначе зачем все эти века надежд?! Ради насмешки над человеческой судьбой? Ради бессмысленной игры?

О н а. А ты знаешь, я однажды видела сон. Какие-то юрты, ночь. И огонь. Пожары в степи и дым. И плач, крики. Налетела конница. Я стояла у юрты и закрывалась рукой. Мне клинком снесли голову. Душа как будто вышла из тела, остановилась и посмотрела на мое тело. А дым и огонь рвались к небу! Потом подошел человек, которого я любила, и тоже стал смотреть на мое тело. И стал плакать. Может, мы уже жили раньше? Почему у тебя слезы на щеке?

О н. Да, мы жили раньше. И будем жить всегда. Каким только будет это будущее? Расширение жизненного пространства, другие миры — мы в самом их преддверии! Я бы хотел, чтобы все, что я ни делал — здесь, на земле, или там, в космосе, — я бы делал ради истины и красоты! И добра! Лишь тогда жизнь будет иметь смысл!

О н а. Ты сделаешь все. Ты все сделаешь!

Яркая вспышка молнии. Удары грома.

Как ударило!..

О н. Боги сердятся? Мы покушаемся на их власть.

О н а. Я не боюсь!

Удары. Вспышки молнии.

Я ничего не боюсь!.. (Кричит.) И я буду жить! Буду! (Радостно.) Я видела сегодня, видела ночью, как ты склонился над колыбелью. Ты был в желтой рубашке, на лице была улыбка. Ресницы были опущены, и зубы белые. И ты смотрел, а он рос под твоим взглядом. А потом скрипнула дверь, и мальчик — он весь был исхлестан ветром — вбежал в эту комнату и бросил на стул вымокшую кепку. Это был наш сын!.. Смешно, да? Но почему он не должен родиться? В чем он виноват? Разве бывает, что человек, еще не успев даже родиться, уже виноват?.. Ведь он тоже хочет жить? Поцелуй меня! Целует… Еще, еще!

Е г о г о л о с. Эти губы, эти руки — все мое.

Е е г о л о с. Да. Да…

Е г о г о л о с. А душа?

Е е г о л о с. И душа.

Е г о г о л о с. И ты не растаешь, не уйдешь?

Е е г о л о с. Я всегда с тобой. Вот так… С тобой, слышишь? Каждое мгновенье с тобой вечность. Я знаю теперь, что такое бессмертье.

Е г о г о л о с. И я. И я…

Пятнами света, золотыми застывшими масками высвечиваются в ночи д е т с к и е л и ц а.

П л а ч д е т е й.

Мы старше вечности. Нас не было. Горите, свечи, тенями из пепла. Горите, свечи, светло и прямо. Все человечество — чужие мамы. Пусть рвутся в небо другие стебли, а мы в побеге… — нас просто не было. МА-МА! Чья это карточка на стенке в раме? МА-МА! Травы поспели — нас не будет… странно. МА-МА! Будут песни, радуги, будут даже камни. МА-МА! Радостью чьей и когда мы станем? Покой и вечность наш смех уносят. Горите, травы, мольбой и просьбой. О, каждый вечер о нас, забытых, Гори же, мир, простой молитвой. Гори, тоскуй! Тебя ветер не задует. А если правда, что нас не будет?

Женская а капелла — плач матерей по нерожденным детям. И вдруг — крик сирены «скорой помощи».

Как тревожен, как бесконечно похож на стон ее крик! Хлопают дверцы машин. И вот уже н е с к о л ь к о ч е л о в е к в белых халатах…

О н а (в ужасе). Нет, нет! Не хочу! Я никуда не поеду!

В р а ч. Поймите! Оставаться здесь — самоубийство!

О н а. Я не хочу в больницу! Не хочу на этот кошмарный остров. Там ночью душно от больных дыханий! Там мы все протягивали руки, выли, а постели были полны паутины и в паутине были наши души! Я здорова! Меня вылечил лес!

В р а ч. Из центра прилетела специальная бригада. Все лучшие медицинские силы… Мы сделаем все возможное!

О н а. Вы не сможете сделать невозможного! Его нет! Он не знает. Он ничего не будет знать!

В р а ч. Нельзя терять ни минуты. И без того потеряно слишком много. (Санитарам.) В машину! В машину!

Белый круг хлопочущих людей — и, как видение, над ними что-то краснокрылое, нависшее подобно сфинксу или фантастической птице. И женщина, мечущаяся в белом кругу, и музыка жизни и смерти, и война света и ночи, и последний крик…

О н а. Не хочу! Не хочу!.. Не хочу!

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ

Городской дом. Из-под валика пишущей машинки торчит тот же лист бумаги. М у ж ч и н а один. Как лунатик, он бродит но комнатам, иногда чему-то улыбается, потом, увидев в стакане засохшие тюльпаны, вынимает их, подносит к лицу.

М у ж с к о й г о л о с.

От начала начал, если было такое начало, человек — эта бренная плоть, наделенная мыслью, — вечно ищет любовь, и любовь его вечно ищет… Для чего? Для чего?

О н. Для чего? (Внезапно.) Ты? Ты здесь?

О н а (появившись у него за спиной, отделенная каким-то пространством). Да, здесь. Мы снова вместе. Мы всегда будем вместе.

О н. Что случилось? Меня же не было всего полчаса. Мне сказали, приехали две машины.

О н а. Они увезли меня насильно. Они мне говорили, пока ехали, что сделают все возможное. Но они не понимают, не понимают, что только любовь могла сделать невозможное. Это чудо было там, в лесу! Красота только могла спасти меня!

О н. Успокойся. Главное, мы вместе! Опять вместе!

О н а. Господи, ты в ссадинах! Откуда эти ссадины?

О н. Разбил машину. Гнал сильно, и у моста…

О н а. Я так переживала, что ты не знаешь. Когда меня везли в машине в больницу, я поняла… Ночью еще я погружала в сон левую руку, а правой словно сжимала звезду. Это был обрывок живого неба. Всю ночь, словно кровью, я истекала светом, радостью. Становилась легкой, сильной. Еще бы немного!.. Но, значит, не судьба. Но все равно! Сколько людей, их миллионы и миллионы, а любовь даже не тронула их, не коснулась! Не знаю, что там за пределами этих гор, похожих на какие-то гигантские двери… Может, тоже любовь? Если бы только любовь?

О н. Подожди! Не уходи. Дай я на тебя посмотрю!

О н а. Я понимаю, тебе труднее, чем мне. Потому что я уже в вечности, а ты еще на земле. Но знай, я была счастлива все эти дни! Ты должен это знать. За эти несколько дней я прожила такую же полную жизнь, как другие за несколько десятков лет!.. Когда жизнь измеряется минутами… Когда каждая минута вырастает до гигантских размеров… Каждое твое дыхание, каждый толчок твоего пульса!.. Вчера ты заснул, а я лежала рядом, и со мной был ты! Ты был со мной целые века, понимаешь? И мне казалось, что я никогда не билась головой об стенку и никогда не кричала от страха. Ты был со мной, и я думала, какая прекрасная эта жизнь.

Молчание.

И ты должен понять меня.

О н. Что понять? Боги, боясь нашей силы, снова рассекли нас пополам? Это я должен понять?

О н а. Да, в мифах боги разрубают людей, а в жизни? (Смеясь.) А хочешь, я приворожу тебя навсегда? Чтобы ты никогда меня не забыл?

О н. Как я могу забыть тебя, если ты это я?

О н а. Если ты будешь тыльной стороной ладони мыть лицо в текучей воде и шептать про себя… Не знаю!.. Наверное, это был сон. Его принес нам на своих крылышках мотылек. Что он только будет делать, тот мотылек? Он привык садиться на мою левую руку, когда, устав, мы отдыхали на тропинке у озера. Неужели ему больше никто не скажет, что он прекрасен, что на своих плюшевых крылышках он несет счастье?

О н. А если и мотылек не может существовать без твоей улыбки?

О н а. Дай мне, пожалуйста, чаю. Нет, воды. Холодной воды.

Он поднимается и протягивает в пустое пространство стакан воды, хотя рука его пуста.

Не хочу. Невкусная.

О н. Ты просила холодной.

О н а. Да, а зачем занавешивают зеркала, когда кто-то умирает?

О н. Не знаю.

О н а. Ну да, я тоже знала и забыла… В машине мне стало вдруг так плохо! Они словно напомнили обо всем, и сразу стало плохо. Одежду можно сдать сиделкам, тело врачам… а душу? Душу свою кому мне сдать? Тебе? Я оставлю ее тебе. Ведь мы андрогины. А у андрогинного человека должно быть две души — мужская и женская.

О н. Ты обещала, что будешь вечно любить меня.

О н а. Я обещаю тебе все… Мне хочется для тебя что-то сделать. Я хочу сидеть рядом с тобой и смотреть на тебя. И вскакивать с места, если тебе что-то понадобится, и снова сидеть, и смотреть. Я хочу запомнить все это навсегда. Помнишь, как ты угощал меня, когда я пришла к тебе?

О н. Да.

О н а. Я еще больше полюбила тебя в ту минуту, когда ты дал мне чашку чая. А иллирийский «рислинг» помнишь? Бокал вина — это много, если пить по маленькому глотку… Я бы не хотела обронить ни песчинки из этой маленькой горсти, что у нас в руках. Мы будем пить вино и разговаривать. Тогда, помнишь, ты вдруг почувствовал, что я хочу пить, да? Ты дал мне воду раньше, чем я попросила.

О н. Да.

О н а. Меня это изумило. То, что мы знали, слышали друг от друга.

О н. Да.

О н а. А помнишь, ты ответил мне, хотя я еще не произнесла ни слова? Мысль еще не стала моим словом, но она бы превратилась и в слово, если бы ты не опередил меня. Помнишь?

О н. Помню.

О н а. А помнишь?..

О н. Да! Да!.. Знаешь, я понял страшно много за эти дни! Я только сейчас, только в эти дни понял смысл всего!

О н а. Ты все сделаешь в этом мире. Все сможешь. Ты должен, ты обязан.

О н. Если бы человек с рождения облучался не страхом, не злом, а красотой!

О н а. Ты все сделаешь. Все. А мои руки будут с тобой. Я буду всегда с тобой! Придет новая заря, и я улыбнусь тебе. Придет ночь, и женщиной, пьющей сон рядом, буду опять я. Ветер напомнит тебе весну, которая вдруг налетела среди зимы, и этой весной буду я. Я останусь навсегда с тобой, куда бы я ни ушла! А ты будешь пить, пить меня маленькими глотками, потому что, когда не окажется в стакане воды…

О н. Нет! Только вместе!

О н а. Тебе жить. Работать.

О н. Я найду тебя снова! Я верну тебя. Ты должна только в это снова поверить! Поверить, что ты есть! Поверить вся — целиком, до конца!

О н а. Милый, я верю.

О н. Я найду тебя, и мы вернемся! Вернемся!

Бросается к ней, но исчезает, тает странное видение. Он бросается к ней туда, на зеленый луг, на остров счастья, где они находились, но скатывается с него. Странная фантастическая красная птица заслоняет ее своими крыльями.

И музыка. Вновь какая-то античеловеческая в своей сути, в своей разрушительной мощи. Шквал организованных железных звуков, биенье времени, разбивающееся о чистый голос скрипки.

О н (поднимаясь). Что я могу? Что могу?

Е е г о л о с. Ты все сделаешь. Все сможешь. Ты должен остановить страх!.. Ты обязан!..

И снова звучит над миром музыка.

Ж е н с к и й г о л о с.

Надламывайся и гори! Тебе не внове, сердце! Дороже целого творцу надломленное сердце! Надламывайся и гори! Тебе не внове, сердце! Но разве могут зреть плоды, когда погасло сердце! Терпенья покажи пример, бронею будь одето, К превратностям людской судьбы привыкнувшее сердце! Пора, пора, расправь крыла и ввысь взлети, ликуя! С рожденья к светлым небесам стремящееся сердце!

А в слепящих потоках света — д е в у ш к а. Она нага, гибка и юна, она изваяна светом, словно рождена из темноты. И музыка все стремительней и стремительней.

Появляется Д р у г а я ж е н щ и н а.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Господи, как ты изменился! Ты седой? Ты стал уже совсем седым!

О н. Да…

Д р у г а я ж е н щ и н а. Это все пройдет, все кончится. Как я рада! Я так боялась, что уже не увижу тебя. Это я сказала, где вы. Я должна была что-то сделать! Даже как врач я обязана была что-то сделать. Вы оба питались иллюзиями! Ты кормил ее и себя иллюзиями. Но когда-то это должно было кончиться!

О н. Да-да…

О н а. Ты мог погубить себя! Конечно, ты крупный ученый. Но кем бы ты ни был…

О н. Да… Я понимаю тебя. Я очень хорошо понимаю тебя. Ты ушла потому, что мир еще не совершенен. Но красота придет в мир, и ты придешь, придешь… (Увидев Другую женщину.) Ты? Зачем?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Что зачем?

О н. Зачем это все надо было делать? Почему ты думаешь, что наша жизнь, все, что мы перечувствовали, передумали, принадлежит не нам? Зачем? Там она бы выжила! Она верила в это, и эта вера спасла бы ее! Зачем?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Ты живешь не на необитаемом острове. Кем бы ты ни был, нельзя считать, что тебе все позволено!

О н. А любить, любить? Главное назначение человека на земле — любить. Любить землю, свой труд, людей, ее, женщину! И ребенок тогда родится! Он родится!

Д р у г а я ж е н щ и н а. О чем ты? (Загораживая дверь.) Тогда я отпустила тебя! Нет! Я не отпущу тебя больше. (Увидев его глаза.) Может, это и так! Может, в этом правда, и сумасшедшие — не вы? Я, наверное, не любила тебя. Но твоя любовь и во мне разбудила любовь. Прости меня. Прости.

О н. Поверь, я найду ее. Она здесь, рядом. Я найду ее и вернусь! Мы вернемся! Надо только верить! Верить! (Уходит. Гремит дверь.)

Д р у г а я ж е н щ и н а. Господи! Спаси их!

И снова все громче стук секундной стрелки. Меркнет свет, а удары времени звучат все более жестко и жестко.

Г о л о с в р е м е н и.

О день, точильщик ножниц золотых, стальных кинжалов и мечей железных, холодной ночью на крылах зари ты до небес до самых долетишь. Ты улетишь! Так все умчится. Заменит ли молния вечное солнце ночи?

И вновь, как в начале, — звенящий, резкий скрип тормозов, гудки машин, шумы большого города, движение толпы, и всполохи света, и чей-то смех, хохот… Д в о е продираются сквозь толпу. Они узнают друг друга. И звучат над миром их голоса. Наслаиваясь друг на друга, они звучат отовсюду.

О н и о н а. Да!.. Да? Ведь я люблю тебя… Я люблю… Милый!.. Это ты? Ты?.. Это ты-ы!

И мальчик. Он торопится, бежит, весь сияющий, не знающий зла.

М а л ь ч и к. Мама! Мама!

О н а. Что, мой хороший?

М а л ь ч и к. Смотри, я поймал мотылька! Он такой маленький-маленький! И тоже, оказывается, живой! Он живой!

Шумы жизни. Движение жизни. Фигуры мужчины и женщины, изваянные светом из мрака.

Н е к т о.

1976