Футболка незнакомца сбилась под моими бедрами, и я лежу на голом песке, ощущая лопатками скомканную ткань.

– Боже, – произношу одними губами, впиваясь взглядом в иссиня-черное небо над головой с миллионами ярких вкраплений.

– Можешь так и называть, я не против, – произносит парень насмешливо, прикуривая сигарету и откидываясь на спину. Голос приятный, с легкой хрипотцой, по тону понятно, что его хозяин доволен собой.

Спускаюсь взглядом от мужского профиля к груди, впалому животу и длинным жилистым ногам. Никогда бы не подумала, что у меня может быть что-то с подобным ему. Я же видела, какими многообещающими взглядами одаривали его другие девушки. Яркие, уверенные, в броской одежде…

– Что-то не так? – интересуется, выдыхая дым с нотками вишни.

И что мне ответить?

Черт побери, Аля, да ты только что переспала с парнем, после двадцати минут знакомства! Ответь, что все нормально, а в идеале – отлично.

Я же не пила алкоголь и не употребляла наркотики. Как я могла?! Возможно, он мне что-то подсыпал? И, не подумав, я озвучиваю эту мысль.

Незнакомец молчит, подносит сигарету к своим губам, затягивается, в его темных глазах опасно поблескивает желто-оранжевый огонек.

Замечательно, помимо того, что ты переспала с незнакомцем, теперь ты его в чем-то обвиняешь. А если он псих?

– Ты не подумай, что я тебя обвиняю, – испуганно залепетала я, вытаскивая из-под спины футболку и протягивая ее владельцу. – Просто… просто подобное со мной впервые.

– Что именно?

Ну зачем неудобную ситуацию он превращает в катастрофически неловкую?!

– Подобное.

– М-м-м? – затягивается вновь.

– Я впервые занималась сексом с человеком, имени которого даже не знаю, – выпалила и точно залилась краской. Щеки и шея полыхали. Я подтянула ноги и обхватила себя руками, пытаясь хоть как-то защититься от прохладного ветра и невыносимо пристального взгляда. Он затушил сигарету и кинул окурок куда-то в темноту.

– Никита, – протянул раскрытую ладонь. – Можно просто Ник.

– Аля, – ответила сдавленно, сжимая мужские пальцы. – Я, наверное, пойду. – Оглядываюсь в поисках одежды.

Мужские пальцы плотно обхватывают мое запястье.

– Это вряд ли.

Алина

– Аля!

Я вздрагиваю и отрываюсь от экрана ноутбука.

Витя хмурится, растирая заспанное лицо. Цокает языком и проходит в кухню, демонстративно поворачиваясь ко мне спиной.

– Вить, не ругайся. – Спешно и немного неуклюже я собираю бумаги с кухонного стола, закрываю крышку ноутбука. – Вить, – тяну заискивающим тоном. – Ну-у-у… – Обнимаю мужчину за талию и прижимаюсь к спине. – Ты же не злишься?

– Злюсь, Аль. – Набирает воду в чайник. Чайник грохочет о чугунную решетку. – Отпусти, мне нужно собираться на работу.

– Вить! Ну правда. Ну что ты дуешься?

– Ты обещала, Аль. – Он стряхивает мои руки и выходит из кухни.

– Вот тебе и «Доброе утро, любимая», – ворчу я себе под нос. Складываю записи и ноутбук в сумку и отношу ее в коридор. Только бы не забыть лекции. Людмила Васильевна точно меня съест и не подавится, а с ее комплекцией, возможно, после и еще кем-то закусит.

Под дверь в ванной проникает звук льющейся воды и жужжание электрической зубной щетки. Тяну дверную ручку, поддаётся – не закрыл. Вхожу и вновь прижимаюсь к мужской спине. Щекой и телом ощущаю движение мышц. Витя сплевывает пасту, выключает воду и ровным тоном спрашивает:

– Сегодня мы опять никуда не едем?

А я же улыбаюсь и тороплюсь заверить в обратном:

– Нет, едем-едем. Честное слово! – Трусь носом о мягкую ткань футболки. – Я специально поработала подольше, чтобы точно освободиться перед выходными. Я и вещи собрала. – Выглядываю из-за плеча и встречаюсь с Витей взглядом в отражении зеркала. – Обещаю, в этот раз мы точно поедем к друзьям. Купальник, крем от загара, солнцезащитные очки, все-все уже собрано.

В ответ я ловлю недоверчивую, но все же улыбку и сильнее стискиваю в объятиях родного человека. Уже шесть лет я не представляю жизни без этого мужчины. Красивого, доброго, отзывчивого, самого-самого.

– Ты же проспишь всю природу. Опять ночь батрачила на свою Жабу. – Он разворачивается и, наконец, обнимает меня в ответ.

– Мне и просто рядом с тобой хорошо, – шепчу, радуясь, что конфликт исчерпан.

– Аль, а мне бы хотелось не рядом с тобой, а над тобой или под тобой. Аль, ты же понимаешь, о чем я? – Мятное дыхание щекочет уголок моих губ.

Я поднимаю правую руку и клятвенно произношу:

– Понимаю и обещаю, что на выходных не слезу с тебя с живого!

– Сказочница, – смеётся Витя. – Скорее у меня будет секс со спящей девушкой.

– Ну, тоже неплохо, не находишь?

– Не нахожу. Никаких «у меня болит голова» или «я еще немного поработаю и приду в кровать», поняла? – Указательный палец грозно маячит перед моим носом. – Я не шучу, Аль, я взрослый мужик. Мне нужен секс, мясо и отдых на природе.

– Я поняла тебя, взрослый мужик. – Поспешно целую в губы мужчину. – Тебе чай или кофе? – Выворачиваюсь из объятий и спешу на пронзительный свист чайника.

– Кофе.

– И мне кофе. Много кофе. – К двум ложкам ароматных гранул добавляю еще одну и четыре ложки сахара.

Быстрый завтрак, несколько движений расчески по волосам, блуза, юбка, и я повисла на поручне троллейбуса, медленно крадущегося в сторону университета.

На моем плече объемная сумка с ноутбуком, зарядкой, лекциями для двух курсов невыносимой Жабы Васильевны и часы на запястье, нагло указывающие на мое очередное опоздание. В глазах словно тонна песка, я щурюсь, промаргиваюсь, но неприятные ощущения не уходят. Широко зеваю и получаю тычок в спину – только благодаря утренней давке в транспорте я еще не уснула. На вялое «извините» киваю и нечленораздельно мычу:

– Ничего страшного.

Спотыкаясь, я взбегаю по лестнице, ведущей в главный корпус, киваю приветственно охраннику.

– Ключ еще никто не брал? – интересуюсь, лелея мечту, что остальной преподавательский состав в пятницу решил прийти позже меня и я не буду выслушивать многочасовые нотации о безответственном отношении к работе лаборанта кафедры.

– Нет, держи.

Я радостно выхватываю ключ, ставлю закорючку в журнале и бегу на второй этаж. Первым делом нажимаю кнопку на чайнике в ожидании очередной порции кофеина, достаю ноутбук, аккуратной стопкой складываю лекции Жабы Васильевны на край ее стола и принимаю скучающей вид, словно я никуда и не уходила.

Через пару секунд женщина, запыхавшись, вваливается в кабинет и шумно объявляет о своем появлении:

– Доброе утро, Алечка.

– Доброе утро, Людмила Васильевна.

– Как дела? Как добралась? – Мой ночной кошмар принялся приводить в порядок волосы, укрепляя прическу лаком.

– Спасибо, хорошо. А вы? – Я приоткрыла створку окна, впуская свежий воздух в крохотное помещение, именуемое «Преподавательская».

– Ой, такая жара. Чуть не задохнулась. А водитель маршрутки открыл окно, и посмотри, во что превратились мои волосы!

Я в очередной раз сочувственно «дакала», выслушивая ежедневные жалобы.

– Людмила Васильевна, ваши лекции на столе. – Я указала на стопку уже распечатанных бумаг, разобранных и сшитых по темам. – А ваши рукописи на полке за спиной.

– Неужели?! – Женщина радостно всплеснула руками, отставила флакон с лаком и принялась листать. – Какая же ты умница. Не устаю за тебе молиться.

– Спасибо, – мямлю, мысленно подгоняя минутную стрелку. Еще три минуты до начала пары. Невыносимые три минуты.

– А я как знала. – Людмила Васильевна дернула замок объемной дамской сумочки и извлекла две синие папки. – Материалы для четвертого курса, к понедельнику набери, – а в тоне ни намека на возможность отказаться.

– Но… – Папки уже в моих руках. – У меня были планы на выходные, – пытаюсь вежливо донести, что работать в выходные я не намерена.

Жаба Васильевна вскидывает вопросительно идеальные дуги бровей и слишком спокойно интересуется, прекрасно зная ответ на свой вопрос:

– Тебе нужен научный руководитель, или как?

– Конечно, нужен. – Если до этих слов я держала папки на вытянутой руке, то сейчас обняла их как родных. Иванова Лариса Васильевна, заведующая кафедрой, доктор педагогически наук, попасть к ней мечтает каждый второй, решивший связать свою жизнь с наукой. Она не просто курирует написание диссертации и статей, толкает на всевозможные конференции, но и помогает защититься. Но за все нужно платить.

– Замечательно, что мы друг друга понимаем. Люблю умных людей. Открой мне аудиторию. – Пухлый палец с бордовых маникюром указывает на часы. – И, Алечка, материалы нужны к понедельнику, сама понимаешь, лето закончилось, пора работать в полную силу.

А я виновато улыбаюсь и согласно киваю. Витя меня прибьет! За два месяца, проведенные перед ноутбуком и листами, исписанными круглыми буквами, нам удалось выбраться на природу лишь дважды и то на несколько часов, а не как планировал Витя: на все выходные, с палатками, костром, утренней рыбалкой и настоящей ухой.

Ковыряю ключом замочную скважину, неохотно здороваясь с первокурсниками, а перед глазами скандал, что разразится вечером, если я ничего не придумаю.

Ничего, нужно сделать максимум работы в течение дня, а закончить я смогу в поездке. Записи и ноутбук не помешают резиновой лодке с удобством разместиться на заднем сиденье автомобиля.

Ровно в шестнадцать ноль-ноль я закрыла дверь любимой кафедры, подергала ручку, как делала обычно, и, с трудом переставляя ноги, поплелась домой.

Сбросив сумку у входа, присела на диван, вытянув ноги. Сейчас я прикрою глаза на пять минут и сразу же соберу кухонную утварь в поездку. Честное слово. Только пять минут.

– Аля!

– А? – бормочу, приоткрывая глаза.

Тяжелые мужские шаги разбивают остатки сладкого сна.

– Где твой телефон? Я оставил двадцать три звонка. Ты почему еще не одета? – Витя на ходу расстегивает манжеты рубашки.

– В сумке оставила. И я сейчас переоденусь. – Легкое головокружение вынуждает присесть обратно на диван.

– Аль, бросай ты свою науку, она тебя доконает. Ты посмотри, в кого превратилась всего за год. – Снимает рубашку, отбрасывает в сторону.

– Я не откажусь от своей мечты, – протестую, снова пытаясь подняться на ноги.

– Ну какая это мечта, Аль? Дом где-то у моря – это мечта. Авто – мечта. Стать рок-звездой и то мечта. А у тебя глупое желание горбатиться на тетку, которая на таких дурочках, как ты, скоро вторую докторскую защитит. И в двадцать четыре выглядеть как молодящаяся Шапокляк – странная мечта.

– Я хорошо выгляжу! Нет, отлично! – Встречаюсь со своим заспанным отражением в зеркальной створке шкафа.

– Когда ты в последний раз ходила на маникюр, или что вы там себе делаете? – Витя подхватывает мою кисть и, скривившись, рассматривает аккуратно подстриженные ногти, покрытые прозрачным лаком. – Ты только посмотри, как выглядят девушки твоего возраста. А на тебе вечно юбка до щиколоток и кофта, застегнутая под шею.

– Ты спустя шесть лет разглядел мой стиль?

– Это не стиль, это… – Он поджал губы и с отчаянием махнул на меня ладонью.

– У тебя что-то произошло на работе? – спрашиваю, а слезы обиды предательски набегают на глаза.

– Нет. Переодевайся. – Выходит из комнаты.

– Угу. – Снимаю юбку через ноги.

– Твою мать, Аля! Кто сумку с ноутом ставит посередине дороги? А это что? – Балабаев влетает в комнату и трясет перед моим лицом папками. – Ты опять взяла работу на выходные? И когда хотела мне об этом сказать, а? Следующие два дня собираешься провести перед экраном ноута, а не со мной?

– Вить, не начинай… пожалуйста. – Накопленная усталость скатывается горячими слезами по щекам.

– А я еще не заканчивал! – Он бросил документы мне под ноги. – Ты только глянь на себя, на кого-то ты похожа? – Схватив за плечи, развернул меня к зеркалу. – Что это? – Дернул резинку хлопковых трусиков. – Пойми, это антисексуально. У мужиков на такое не встает. И ведь все такое. Все! – Подвел к комоду, открыл верхний ящик, скривившись, ворошил мое белье. – Надо уметь говорить «нет». Жабе своей, или пацану, который выпрашивает сто рублей на хлеб, а на самом деле купит бутылку пива или сигареты. Аль, я устал от твоей правильности. В твоей сумке три пачки влажных салфеток на все случаи жизни: для лица, рук и задницы. Ты не пьешь алкоголь и не любишь собираться компанией, сутками сидишь перед своими бумажками. Да, будучи студенткой, ты ни разу не напивалась. От тебя минета можно дождаться два раза в год: на день рождения и нашу годовщину, и хорошо, что между этими датами разница в полгода, иначе я не знаю, как бы ты перенесла подобное чаще. Я устал! – Витя закончил монолог и наконец отпустил мои плечи. – Я реально так больше не могу.

– Я куплю другое нижнее белье. – Всхлипывая, берусь сворачивать трусики аккуратными валиками и раскладывать, как и прежде, по цветам.

– Не в белье дело, Аль. Я не хочу больше быть с тобой. Я скоро превращусь в тебя, только в мужскую версию. Буду сортировать мусор, раз в год ездить к морю и дважды в неделю заниматься сексом, в пятницу, и, если повезет, то еще и в субботу, а в воскресенье – ни-ни, утром же на работу. К тридцати пяти у нас будет трое детей, выходные на даче и утомительные беседы о планах на следующую неделю под чашку травяного чая. Все! – Рубанул ладонью воздух. – Собери мои вещи, я их заберу завтра, – это последнее, что я услышала, перед тем как оглушительно хлопнула входная дверь.

Алина

– Вить, не бросай трубку! – Я сижу на полу, у ног раскрыта сумка, а пальцы сжимают телефон. На первый звонок Витя грубо рыкнул: «Аля, я тебе все уже сказал. Нам больше не о чем разговаривать», – и сбросил вызов, а последующие отбивал, не утруждая себя болтовней.

Встав на четвереньки, я складываю содержимое сумки, раскатившееся по полу коридора, изредка окропляя косметику, блокнот для записей и салфетки крупными слезами. Действительно все?! Вот так в один момент взять и решить за себя и за другого человека. Я всегда думала, что расставание – оно другое. Оно не происходит в одну секунду. Для этого должны быть какие-то предпосылки, тревожные звоночки. Но их не было. Или я просто не замечала, существуя в своем выдуманном мирке, далеком от реальности. Если мы и ссорились, то лишь на почве моей работы и желания учиться в аспирантуре. Витя называл это блажью и глупой тратой денег, но продолжал поддерживать меня материально. Да что уж утаивать – содержал. На ставку лаборанта кафедры я не могу себе позволить закупить продуктов на пару недель, если, конечно, не собираюсь питаться исключительно капустой и картошкой.

Выровняв раскиданную в коридоре обувь, я вернулась в комнату. Створки шкафа распахнуты, под моими ногами скомканная мужская рубашка и ненавистные лекции четвертого курса в синих папках. И мне так и хочется пнуть их ногой. Но я перешагиваю, закрываю створки, привстаю на носочки, мои пальцы нащупывают пластиковую ручку чемодана… Разве так можно, взять и закончить шесть лет отношений? Шесть лет! Конечно нет! Я заталкиваю чемодан вглубь, не разрешая себе думать о расставании. Это всего лишь эмоции, они схлынут, и Витя обязательно вернется, но, как оказалось, так думала только я.

– Алло, – просипела я в трубку, принимая вызов, не глядя на имя звонившего. Мой мозг был настолько нагружен эмоциями, а тело многодневной усталостью, что я отключилась, свернувшись калачиком на не разобранном диване, как и была, в белье и блузе.

– Алька! – звонкий голос одной из сестер Комаровых усилил головную боль. – Мы с Саней встретили твоего Витьку. А это нормально, что он в обнимку с какой-то курицей и настойчиво сует свой язык ей в клюв?

– Какой курицей? – я совершенно глупо переспрашиваю.

– С бабой, Аль. Размалеванной под вождя племени Хули, Папуа – Новой Гвинеи, – громкая музыка смешивается с голосом Ани. Комаровы – самые отвязные тусовщицы нашего потока. Их образ жизни не изменился после окончания университета, как, впрочем, и мой.

– Что?

– Вот и я спрашиваю, какого племени Балабаев сейчас лапает девку в трех столиках от нас?

А мои последующие вопросы все глупее:

– Ань, а это точно он?

– Точно-точно, – подруга перекрикивает басы клубной музыки, – глянь сообщение.

Не сбрасывая вызов, я открываю фото. Он. Мой Витя. Точно он! В белой футболке, что он надел, вернувшись домой. Его пальцы удерживают какую-то девушку за подбородок, а их губы в паре миллиметров друг от друга. Девушку я вижу впервые. Именно тот типаж, который всегда нравился Вите: тёмные длинные волосы, крупные черты лица, смелый макияж и уверенность во взгляде. Он, даже будучи в отношениях, не стеснялся указать мне на ту или иную «красавицу», подмечая ее достоинства.

– Мы сегодня расстались, – отвечаю я, прикладывая телефон к уху.

– Они расстались, Сань, – Аня дублирует информацию для сестры, продолжает расспрос: – Давно?

Настенные часы показывают половина второго ночи. Я пытаюсь произвести подсчеты, но у меня не выходит:

– Пять или шесть часов, как я свободна.

И только сейчас до меня доходит, что действительно все. Не будет примирительного разговора по душам. Нас больше нет! Нет неразлучной парочки Витьки и Альки, как обычно, дразнили нас друзья. Он ушел. Мужчина, которого я считала своим, в одночасье стал чужим.

– Алька?! – пробивается сквозь шум мыслей. – Слышишь, жди нас! Мы скоро будем! Сань, она не отвечает, – Аня взволновано обращается к сестре.

– Я слышу, – отвечаю я.

– Жди! – рявкает Комарова и сбрасывает вызов.

Неужели я опять плачу? Пытаюсь сказать, что не нужно волноваться, не нужно ехать, но слова тонут в всхлипах. Вот теперь точно все… Он выбрал другую.

Как же хочется отмотать на несколько часов назад. Изменить прошлое. Одно мое «нет», и в данный момент мы могли бы лежать под звездным небом, греясь в объятиях друг друга и тепла догорающего костра. Но вместо этого, я стаскиваю тяжелый пластиковый чемодан и, не стирая пыль с крышки, дергаю металлические замки.

– Я же взрослый человек, – говорю себе, снимая с полки ровные стопки мужской одежды и аккуратно складывая. А ладони зудят от желания скомкать рубашки Балабаева, открыть окно и устроить дождь из мужских носков, футболок и брюк. И нестерпимо хочется кричать! Кричать во всеуслышание, громко и надрывно о том, как же мне больно. Очень больно.

Собрав со щек слезы, я плетусь в ванную. Голубая зубная щетка, шампунь с запахом ментола, бритва, лосьон для бритья и мочалка степенно опускаются в пакет.

Трель звонка и сразу же нетерпеливый стук в металлическую дверь отвлекают меня от сбора косметики.

– Аля!

Я не верю своим ушам и смотрю в глазок.

– Аля открывай! У нас ЧП, собаку укачало.

Я точно не ослышалась: сестры Комаровы на моей площадке.

– Да у меня и не закрыто, – произношу вместо приветствия, распахивая входную дверь и пропуская девушек внутрь.

– А я ей говорила: «дерни ручку». – Аня заталкивает сестру-близняшку. – Да проходите уже. Это животное всю машину уделало, – щелкает собаку по блестящему носу.

– Аль, ты прости, что мы так долго, – оправдывается Саша. – Я увидела Булочку и пропала. Ты посмотри на эту мордочку.

Булочка подняла на меня выпученные глаза, тявкнула, демонстрируя выпирающую нижнюю челюсть и кривые зубы, и активно завиляла хвостом-метелкой.

– Завтра вечером ее бы усыпили. Кто-то принес милашку на лечение и не забрал, – уточнила Саша.

– Да-да. – Аня закатила глаза, и пока сестра в ванной отмывала собаке морду и лапы, доверительно зашептала: – А еще она отдала тридцатку долга в ветеринарке. Совсем свихнулась, как Кроша сбила машина. На прошлой неделе притащила домой дворнягу прямо с улицы. Благо я успела ее выпустить, пока эта больная ходила на маникюр. А Сане сказала, что собака убежала. Я хреновая сестра, да? Кстати, ужасно выглядишь. – От Комаровой пахнет алкоголем и яркими фруктовым ароматом. Обтягивающею платье до середины колена демонстрирует плавные изгибы фигуры; глубокий вырез подчеркивает грудь третьего размера; прямые волосы, собранные в хвост, открывают шею, и десятисантиметровые каблуки лаковых туфелек удлиняют стройные ноги – словно с нее Балабаев всегда рисовал свой идеал.

– Ты не первая, кто мне сегодня это говорит. – Я поправляю полы блузы.

– Идем на кухню. – Аня тащит меня, усаживает на стул и снимает кожаный рюкзачок. – Рассказывай. – Извлекает бутылку ликера и коробку ассорти шоколадных конфет. – Ликер не предлагаю, знаю, что не будешь, а конфеты держи. За ликером, кстати, пришлось заезжать домой. После двадцати трех ноль-ноль алкогольная продукция не реализуется, – Комарова явно старалась передразнить кого-то из работников магазина.

– Ну что, она рассказала? – Саша входит в кухню, держа в руках собаку, закутанную в полотенце. – Ничего, что я взяла? – изображает извиняющуюся улыбку.

– Ничего, это Вити, – ответила я.

– Еще ничего не рассказала, – произносит Аня, по-хозяйски распахивает створки кухонных шкафчиков в поисках фужеров.

– Справа, – я направляю ее, не зная, как начать. А рассказывать придется, эти занозы точно не отстанут.

Повествование выходит эмоциональным, слезы не переставая льются по моим щекам, девочки не перебивая слушают, потягивая ликер и подкармливая высохшую Булочку шоколадными конфетами.

– Это на эти трусики у него не встает? – интересуется Аня, под нетрезвое подхихикивание сестры. – Ну, тогда у него проблемы с потенцией.

– Да нет, – оправдываю я Балабаева, оттягивая полы блузы и прикрывая бедра, – все нормально.

– Да ничего не нормально, Сорокина! Он высмеял твои планы на жизнь, признал их глупыми, не предложил помощи, оставил тебя одну, а сам сейчас трахает какую-то…

– Не матерись, – обрывает ее Саша, – ты обещала.

– Да тут по-другому нельзя, ты что не видишь? Он же обесценил все, что она любит, – продолжает Комарова-старшая.

– Я же сама виновата, – я пытаюсь возразить.

– Ты дура, Сорокина! Сама она виновата, ну-ну. Хорошо же он тебя обработал. Нашел дурочку! Меньше слушай, это они глазами пожирают яркие фантики, а возвращаются к таким, как ты.

– Каким?! – интересуюсь я воинственно.

– Спокойно! – отрезает Аня. – Мужики быстро устают ярких и непредсказуемых, и вот тогда приходит твое время, Сорокина. Красивая девочка, умная, тактичная, ориентированная на семью.

– Ну-ну. – Я закидываю в рот очередную конфету и маниакально разглаживаю фольгу, чтобы не осталось ни залома, ни складочки. – И возвращается после того, как с кем-то отдохнул? Так не нужен мне такой мужчина.

– Это клиника, – сокрушается Комарова-старшая. – Называй все своими именами. Отдохнул – трахнул. Так жизнь намного проще.

А дальше мне участвовать в разговоре и не пришлось, девочки сделали выводы, признав Балабаева первостепенным козлом, и совет сестер Комаровых постановил:

– Так! Уже четыре. – Затуманенным взглядом Аня поглядывает на экран смартфона. – Саня стелет нам постель. Сейчас ложимся спать, а утром едем выветривать из твоей головы все херню, что этот недомужик запрограммировал за шесть лет. Поняла?

Да разве можно сейчас спорить? Я согласно кивнула, собирая шуршащие обертки от конфет.

– Аля, ты извини, но там Булочка… – Саша переминается с ноги на ногу, стоя в дверях кухни. – В общем, кажется, я ее перекормила сладким, и ей опять стало плохо. Я все уберу! – пообещала она.

– Надеюсь, не на ковер? – уточнила я.

– Нет-нет! – заверила младшая Комарова. – На вещи Балабаева. Это же его чемодан стоит в комнате?

– Беру свои слова обратно, Сань. Твоя новая псина не так и бесполезна.

Мы окружаем распахнутый чемодан, Булочка старательно изображает чувство вины, уткнувшись мордой в мои ноги.

– Лучше бы на ковер, теперь придется все перестирывать, – делаю вывод, глядя на коричневую массу, стекающую по белоснежным офисным рубашкам.

– Еще чего! – Аня с хлопком закрывает крышку чемодана. – Перетопчется.

Алина

– Сань, успокой свою собаку! – недовольно шепчет Комарова-старшая.

– Фу, Булочка! Фу, – Саша одергивает собаку.

– Иди отсюда. – Аня сталкивает Булочку с постели и грозно шикает. – Замолчи, исчадие ада!

С площадки доносятся шаги, громкие голоса, собака не унимается, а одергивание ее лишь подзадоривает. Она бежит к входной двери и продолжает звонко тявкать, подпрыгивая и скребя когтями.

– Вот и выспались, – заключает недовольно Аня, приподнимаясь в постели. – Только половина десятого! Помолчи, – призывает Булочку к совести и кричит в сторону коридора: – Саня! А ты не забыла, что собак нужно выгуливать? Вставай, чудище оставила очередной сюрприз.

Я поворачиваюсь на бок, обнимаю одеяло и прижимаюсь к теплой спинке дивана, на котором мы чудом уместились втроем. Комаровы переговариваются вполголоса. Меня убаюкивают привычные звуки закипающего чайника, льющейся воды в ванной, хлопки створок кухонного гарнитура и холодильника, лишь цокот собачьих когтей по линолеуму выбивается из привычной картины.

– Аль. Аля, мы омлет приготовили и за Булочкой я все убрала. Идем завтракать, – лишь по одной интонации голоса понятно, что это младшая Комарова. Саша присела на край дивана и мягко погладила мое плечо.

– Спасибо, – шепчу я, – вы ешьте, я потом.

– Сорокина! – а это точно Аня, сестер невозможно перепутать, даже когда они молчат. – Мы едем избавляться от комплексов, успешно заложенных твоими родителями и Балабаевым. Будем выходить из зоны комфорта, но с удовольствием. Подъем!

– Вы что, не шутили? – Я приоткрываю глаза. – У меня работа. – Упираюсь взглядом в письменный стол.

– Не до шуток, но тебе придется сесть за руль. Все же выпить бутылку ликера была не лучшая идея. Я помню, у тебя есть права, – Комарова-старшая огорошила меня.

– Я больше года руль в руках не держала, – кажется, выводить из зоны комфорта сестры начали, не успев поднять меня с постели. – Забыла куда и что.

– Прям как Санька с мужиками, – смеется Комарова-старшая, стягивая с меня одеяло. – Тоже забыла куда и что.

– Аль, едем. – Саша тянет меня за руку. – Тебе нельзя оставаться дома, Витька же придет за вещами. Ты что, хочешь его видеть?

Я отрицательно помотала головой.

– Нет.

– Поэтому нам нужно поторопиться. Завтракай, ищи водительское удостоверение, а мы соберем тебе сумку. – Аня помогает встать и подталкивает меня к кухне.

– Я сама, – я пытаюсь протестовать, но давление на плечи усиливается. – А куда мы поедем? – интересуюсь, потягивая кофе и наблюдая, как мои вещи проходят тщательный контроль.

– В одно классное место. Родители собирались отдохнуть на выходных, но не сложилось. Не пропадать же оплате зря, верно? Бассейн, четыре вида бань, купель, массаж, обертывания всякие, маски, вкусности, пляж у реки. Последнее на тот случай, если мы захотим поднять свои шикарные попы с лежаков. А мы не захотим. Одевайся.

Я с удивлением смотрю на выбранную Аней юбку и крошечный топ. Откуда он у меня? Силюсь вспомнить. Купила после очередной критики моего гардероба со стороны Вити. К топу прилагались короткие шорты – мой смелый наряд для пляжа. Купила, но так и не осмелилась надеть.

– Сорокина, давай я не буду долго объяснять прописные истины, иначе точно сдохну от похмелья. Открытый верх плюс закрытый низ. – Аня демонстрирует на себе, прикладывая топ и юбку в пол. – Закрытый верх плюс открытый низ. Все очень просто, – указала на второй комплект одежды в руках Саши. – Если перепутать, то получится или монашка, или проститутка. Хотя ты права, в длинной юбке будет некомфортно за рулем. Поэтому выбираем шорты и вот эту рубашку.

Я же до последнего момента надеялась услышать: «Шутка, Сорокина, куда тебе за руль?! Отдай ключи и возвращайся домой». Но нет, мои трясущиеся пальцы сжимают автомобильный брелок, а попа ощущает мягкость кожаного сиденья.

– Аль, ключ сюда. – Аня помогает попасть в замок зажигания. – Заводи. Сегодня выходной, машин мало. Потихоньку да доползем.

– А если? Ну, что-нибудь случится… – мямлю, даже примерно не представляя стоимость огромного внедорожника.

Саша склоняется, выглядывая между сидений.

– Папа обо всем позаботился, – говорит она. – Там какая-то страховка, что мы можем гвоздем капот разрисовывать и нам оплатят ремонт.

– Аль, едем. Еще чудище Владу завозить, – в очередной раз торопит Аня.

Я набираюсь смелости и завожу мотор, железный монстр послушно крадется по двору и выезжает на первую полосу.

– Перестраивайся. Здесь можно и больше сорока ехать, – подсказывает Комарова.

– Ань, садись сама, – произношу сдавленно, не отрывая напряженного взгляда от впереди идущего автомобиля.

– Не могу, если еще раз поймают с амбре, отец шкуру спустит.

– Ну тогда помолчи, ты меня только нервируешь, – шепчу я сдавленно.

Я контролирую дыхание: равномерно и глубоко. Не так все и плохо – навыки не забыты. Ослабляю хватку на руле, расслабляю спину и позволяю себе заговорить:

– Кто такой Влад?

– Влад – это Влад, – Комарова-старшая отвечает без охоты.

– У них любовь. Но Аня не признается ни себе, ни ему, – встревает Саня.

– Так надо. Косарев он…  кобель. Проходили, хватит. С такими мужиками можно дружить, даже нужно, для поднятия самооценки. У дома припаркуйся, – указывает на многоэтажку и забирает из рук сестры собаку. – Вернусь через десять минут. Хочу предупредить. – Одной рукой она придерживает дверь, второй вырывающуюся Булочку. – От сплетен появляются прыщи и целлюлит на жопе.

Мы провожаем Аню взглядами. Она оглядывается, грозит нам указательным пальцем и входит в арку. Не сговариваясь, я отстегиваю ремень безопасности и разворачиваюсь к заднему сиденью, а Саша пересаживается поближе.

– Год шикарного мужика маринует. И не отказывает, но и не сближается, держит на расстоянии вытянутой руки. А, главное, никого к нему не подпускает, вот такая странная любовь, – говорит она.

– А он?

– Там тоже все запущенно. Цветочки, подарочки, совместные тусовки, вечерние звонки с проверкой дома она или нет. Влад все время в шаге от сестры, друзья воспринимают их как пару. Но, – она жмет плечами, – ты сама слышала: «мы друзья».

– Вижу по глазам, все кости мне перемыли. – Комарова занимает пассажирское сиденье. Кивком головы показывает: трогайся. – Чудище нужно забрать завтра, в понедельник утром у Влада самолет.

– Вот видишь, какая крепкая дружба? – смеется Саша. – Какой еще мужик будет терпеть мою сестру, если только он не влюблен. Вот если бы тебе привезли собаку, страдающую расстройством желудка, ранним субботним утром, чтобы ты сказала?

Ответа от меня никто не ждал, сестры продолжили словесную перепалку.

– Я повторяю, это не любовь. Азарт. Желание. Владу впервые кто-то отказал, и теперь он готов хоть стаю уличных собак поселить в квартире, лишь бы я его отблагодарила, – согнув пальцы изображает в воздухе кавычки. – Это я так завуалировала секс, Сорокина. Вот тут сверни, – нервный жест рукой указывает направление. – Поворачивай, чего ты ждешь? – После короткой встречи с «другом» раздражение Комаровой усилилось.

– Я пропускаю мотоциклиста.

– У тебя главная, это он должен уступить дорогу. Поворачивай, – настойчиво зудит над ухом. – Ты посмотри, какой упрямый! Не пускай его! – Она дотягивается до клаксона и несколько раз бьет кулаком.

– Ань, ты сумасшедшая? Я же могу сбить его или съехать на обочину! – Сбрасываю скорость.

Черный спортивный байк летит навстречу, заходит в резкий поворот и останавливается. Перекрывает дорогу.

Под визги Комаровых я бью по тормозам и не моргая наблюдаю, как сокращается расстояние между капотом внедорожника и мужчиной, надменно замершим в ожидании.

– Идиот! А потом еще говорят, что женщина за рулем хуже обезьяны с гранатой. Что ты машешь? – прикрикивает Аня и в ответ активно жестикулирует. – Нет, вы видели?

Уверена, что сквозь темное стекло шлема байкер смотрит на меня. Да и куда ему смотреть, как не водителя? Мужская ладонь с глухим ударом ложится на капот внедорожника – от неожиданности я дергаюсь всем телом, впиваясь пальцами в обмотку руля до побелевших костяшек. Байк тут же срывается с места, утробно рыча и набирая скорость.

– Девочки, я уже достаточно вышла из зоны комфорта. – Кажется, что сердце вот-вот выскочит из груди. – Можно вернуться домой?

– Нет, – Аня трясет головой из стороны в сторону, – мы просто обязаны отдохнуть по полной.

Алина

Лишь перед стойкой ресепшена я задаю вопрос, который должен был возникнуть еще на стадии сборов в поездку:

– Девочки, а что мне будет стоить выход из зоны комфорта? Лишних денег у меня нет, вернее, никаких нет.

– С ума сошла?! – Смерив меня недовольным взглядом, Аня демонстративно поворачивается спиной и продолжает оформление.

– Папа все оплатил, – поясняет Саша. – Считай это благодарностью за приют и водительские услуги.

– Учтите, вы не заставите меня снова сесть за руль, – предупреждаю я.

– Сами не пустим. Ты нас чуть не угробила, – ворчит старшая Комарова.

А я теряю дар речи, округлив глаза, покорно бреду за сестрами, прекрасно ориентирующимися на территории комплекса.

– Не обращай внимания, – хихикает Саша, равняясь со мной. – Ты думаешь, что она ворчит?

– Не знаю.

– Влад был не один! – шепчет на ухо. – Аня привыкла появляться у Косарева без предупреждения в любое время дня и ночи. А сегодня ее не ждали. Вернее, ждали двое: Влад и…

– Целлюлит! – зловеще пропевает Комарова-старшая, не поворачивая к нам головы. – Рыхлый, бугристый, сползающий с попы на бедра, нависающий на колени, с фиолетовой капиллярной сеточкой. Что замолчали, страшно? – Сворачивает к одноэтажному домику, громыхая пластиковыми колесиками чемодана. Подходит к двери, прикладывает карточку-ключ. – Правила поведения в этом доме на ближайшие сутки. Первое: никаких упоминаний о мужиках, словно они исчезли с планеты Земля, а лучше – мучительно сдохли. Собственно, это единственное правило. Добро пожаловать в анонимный клуб «Без мужика и жизнь та»!

– Девочки, большое спасибо. – Я блаженно прикрываю глаза.

Разомлевших после бани нас мяли, растирали, разбирали по косточкам и вновь собирали воедино. А в конце двухчасового марафона наслаждений, покрыв теплой шоколадной массой, оставили релаксировать под умиротворяющую музыку, придающую мыслям приятную тягучесть.

Сейчас я была благодарна случаю, подарившему возможность узнать истинное лицо моего мужчины. Бывшего мужчины.

Боль предательства, грубые слова по-прежнему неприятно жгут в груди и собираются горячими слезами в уголках глаз, но я рада, что случилось именно так и именно сейчас, пока нас с Витей не связывают узы брака или ребенок. Не терпится озвучить мысли подругам, но я помню про обещание, погружаясь в приятную дрему. Первой же нарушительницей молчания и устава клуба становится, собственно, сама создательница клуба:

– Он представил, меня как сестру! Меня! Как сестру! Представляете?

Саша фокусирует сонный взгляд и невинно интересуется:

– Кто, Анют?

– Конь в пальто, – огрызается Аня. – Косарев, кто же еще. Так. – Она неуклюже поднимается с массажного стола. – Мне нужно в город. Влад привел девушку домой – это говорит о его серьезных намерениях. А там мои вещи и Булочка. Друзья же так не поступают. Не подставляют, верно? – Старательно оттирает с бедер подсохшую шоколадную массу.

– Признайся, что ты ищешь повод не оставлять Влада наедине с его новой подругой. И не порть простыню, нужно принять душ, – подсказывает Саша.

– Я вернусь через пару часов! – Комарова выбегает из массажного кабинета, на ходу обмотав вокруг груди полотенце

– Вот дурочка, – смеется Саша. – Душ можно было принять и здесь.

Приятно проведенный день плавно переходит в не менее приятный вечер. Блики алого солнца на глади темной воды; теплый песок, в который я зарываюсь ступнями; медленно занимающийся огонь в огромном кострище, выложенным плоским камнем; пары, танцующие под ритмичную музыку, – все вокруг наполнено жизнью и лёгкостью, мне остается лишь с удобством расположиться на шезлонге и напитываться энергией безмятежности.

С закатом берег оживает, уже не найти свободный столик или шезлонг, к костру подтаскивают бревна, создавая импровизированные скамьи.

– Аня отписалась, вернется завтра. – Саша протягивает смартфон с открытым сообщением.

– Что-то случилось? – уточняю я.

– Вряд ли. Скорее всего, Косарев привязал Аньку к изголовью кровати и проводит основательную воспитательную работу, или же сестра выследила его новую подружку и сейчас прикапывает хладный труп. Тебе принести что-нибудь? – указывает на столики с алкоголем.

– Нет, спасибо, – отвечаю я.

Пританцовывая, Саша лавирует среди отдыхающих, пробираясь к бару. А мое внимание привлекает парень. Его невозможно не выхватить взглядом из толпы. Высокий, подтянутый, с растрепанными темными волосами, в черных джинсах и черной футболке, из-под ворота и рукавов которой выглядывают замысловатые надписи татуировок.

Легкая небритость, едкая ухмылка на четко очерченных губах и взгляд полный оценивающего превосходства. В институте я держалась от таких парней подальше, пока другие девочки провожали их голодными взглядами. Вот как сейчас. Он просто шел к костру, прокручивая на указательном пальце серебряный обод кольца, а внимание почти всех присутствующих девушек сосредоточено на нем. Признаться, за незнакомцем хотелось наблюдать. Каждое движение его тренированного тела было наполнено силой и хищной грацией.

– Ты тоже зависла? – Саша опускается на соседний шезлонг, потягивая коктейль. – Красавчик, – оглашает вердикт, восхищенно выдыхая.

– Да, – признаю, ведь глупо отрицать очевидное.

Он благодарит девушку, принёсшую пиво, и присаживается у костра. Даже такие простые действия завораживают. Парень не пьет, не участвует в разговоре, дожидается момента, когда все отвлекутся на вновь прибывших и выплескивает содержимое стакана под ноги.

Вскидывает голову, прикладывает палец к губам, и я отчетливо разбираю сквозь людской гомон и негромкую музыку:

– Никому не говори.

А движения его губ гипнотизируют. Изгибаясь в порочной улыбке, они дарят мне воздушный поцелуй. До чего же пошло… Но вместо негодования я отвожу взгляд, заливаясь краской смущения. «Что за глупая реакция?», – ругаю себя, отвлекаясь на сообщение мамы.

Читаю обыденные фразы, что используют в переписке, но не улавливаю их смысла. Вот мама пишет: «Привет», – и следом отправляет желтую рожицу с поцелуем, интересуется моими делами, а я, хмурясь, вглядываясь в буквы, превратившиеся в неизвестные мне иероглифы.

Осматриваюсь. У мангала колдует парень с фиолетовыми дредами, ловко подбрасывая куски мяса и переворачивая сосиски, к берегу спускаются трое парней, волоча сухие ветви к костру. Поворачиваю голову к воде, где темным пятном возвышается незнакомец. Он встал, раскинул руки, размялся… а я борюсь с желанием удостовериться, что смотрит он именно на меня. Только на меня!

«Чем с Витей будете заниматься на выходных?» – простой вопрос вновь ставит меня в тупик. Перечитываю сообщения и набираю ответное.

Парень проходит рядом. Достаточно протянуть руку, и я коснусь мужского бедра. Пальцы замирают над экраном. В голове пугающе путаются мысли. Щелчок зажигалки и сладковатый вишневый аромат наполняет легкие. Я на мгновение прикрываю глаза и возвращаюсь к переписке.

«Я с подругами на пляже. У меня все хорошо. Как твои дела? Как папа?» – отправляю сообщение и кладу телефон на колени.

Меня непреодолимо тянет обернуться, удостовериться что он за спиной, и крохотные покалывания, щекочущие открытую шею, это не плод моего воображения.

«Папа опять заперся в кабинете, а я решила написать тебе», – читаю ответ. Я откидываюсь, зажмуриваю глаза, выравниваю сбившееся дыхание.

Больше не пахнет табаком и вишней, мой слух не улавливает скрип песка, я не выдерживаю и оглядываюсь, чтобы столкнуться с колючим взглядом темных глаз.

Он смотрит. Смотрит не отрываясь, так пристально, что смущение перерастает в страх. Страх и необъяснимое желание.

Телефонный звонок вырывает меня в реальный мир, разрывая нашу связь с незнакомцем.

– Алло, – отвечаю на вызов, возвращая взгляд к парню. Он прикуривает вторую сигарету, глубоко затягивается и выдыхает тонкую струйку дыма.

– Ты где?

Балабаев. Витя не скрывает недовольства, разговаривает со мной, будто он еще имеет право интересоваться, с кем и чем занимаюсь.

– Что ты хотел? – спрашиваю я.

Надеюсь, что хотя бы со стороны выгляжу хладнокровной. Прячусь, прикрывая волосами раскрасневшиеся от волнения щеки. Откашливаюсь, маскируя срывающийся голос.

– Я хотел забрать вещи.

Незнакомец рядом с шезлонгом, присаживается на песок, вытягивая длинные ноги. Его пальцы небрежно прокручивают фильтр, стряхивают пепел и вновь подносят сигарету к губам.

– Чемодан в комнате. Мне некогда разговаривать, – говорю я как можно спокойней.

– Аля, – Балабаев не позволяет разорвать звонок.

– Да, Вить.

Незнакомец не скрывает, что слушает, изредка поглядывая исподлобья.

– Все встало на свои места, Аля. Дело было не в учебе, так? Признай! – Балабаев не повышает тон, но его слова требовательны и нетерпеливы. – Признай, ты хотела разрыва не меньше, чем я? Все время пряталась. Не нашла смелости озвучить свое желание, да, Аля? Я даю тебе свободу. Но учти, что другие мужчины не будут так снисходительны, терпеливы и добры, как я. Не станут ждать.

– Спасибо за предупреждение.

Слушаю откровения, теряя последние капли уважения к некогда любимому человеку.

– Никто не будет терпеть рядом с собой пластиковую куклу: без эмоций, даже не холодную, совершенно никакую. Трахать надувную бабу и то приятней. Она хотя бы на все согласна. Надувную, – повторяет, сомневаясь, что я не расслышала его крик. – Самую дешевую, с торчащими в разные стороны ногами и открытым красным ртом. Понимаешь? Между тобой и куклой из секс-шопа я бы выбрал не тебя!

Я уменьшаю громкость динамика, отворачиваюсь, прикрываясь ладошкой, чтобы ответить:

– Не звони мне больше. Просто забери вещи. – Сглатываю ком. Витя – моя первая и единственная любовь. Слепая. Идеализирующая. И, кажется, за шесть лет я так и не узнала Балабаева, как и он меня. – Загляни в сообщения, – это фразой заканчиваю разговор, ставлю точку. Скидываю фото из ночного клуба, дожидаюсь, когда мне приходит оповещение о прочтении, и жму на кнопку выключения телефона, не с первого раза попадая трясущимися руками.

Я кукла… «Куклы не задыхаются от боли, хватая ртом спасительный кислород, – говорю себе, доказывая, что Витя ошибается. – Куклы не желают стереть воспоминания последних дней. Ведь так? Им все равно. А мне нет! Я настоящая! Живая!»

Чужая ладонь обхватывает запястье и тянет, настойчиво поднимая на ноги. Мое тело реагирует нервной дрожью на горячее прикосновение. Я совершенно забыла, что не одна.

Алина

Незнакомец молчит, растирает большим пальцем запястье, словно считывая мой пульс. Наши взгляды скрещиваются, и я не в силах оторваться. Сейчас я готова поверить в гипноз – переплетая свои пальцы с моими, не проронив ни слова, он уводит меня. Оставляя предательство, страх, разочарование и удивленную подругу за спиной. Я не задаюсь вопросом, кто он, как его имя, впервые просто следую за своим желанием, стремясь доказать себе, что я желанна. Что я красива! Но больше всего – что Балабаев не прав.

Парень останавливается, нас окружают танцующие пары, а мы продолжаем изучать друг друга. Весь мир сводится в одну точку, к одному человеку – незнакомцу с едкой притягательной улыбкой. Пламя костра придает его лицу хищности, заостряя черты, ложась мистическими тенями и яркими желтоватыми бликами в практически черных глазах. Он идеален. Словно сошедший с экрана фильма или рекламного буклета бунтарь – самоуверенный плохиш, знающий цену себе и всем вокруг, с дерзким взглядом, серебристой серьгой в ухе и черными переплетениями татуировок, скрывающимися под одеждой. Сосредоточение мужественности и женского желания.

Любопытство подталкивает скользнуть пальцами под футболку, приподнять ткань и рассмотреть рисунок. Он ловит мой нетерпеливый взгляд, едва уловимо покачивает отрицательно головой и оплетает талию, мучительно медленно притягивая к себе. Первое, что проникает сквозь пелену наваждения – запах незнакомца. Яркий аромат вишни и миндаля, терпкий, с горьковатыми нотками табака – дурманящий разум коктейль.

Места соприкосновения наших тел горят огнем. Бедра… живот… Разве так бывает? Я никогда не верила в химию между мужчиной и женщиной, считая это слабостью, неубедительным оправданием спонтанного секса с незнакомым человеком. Ведь именно так оправдывают себя другие – химия.

Происходящее кажется нереальным, фантазийным, каким-то гипертрофированным, возведенным в абсолют.

Он делает шаг, начинает наше движение в танце. И я вновь слепо следую, полностью отдаюсь во власть незнакомца. Горячие ладони ложатся на поясницу, без намека на пошлость, и простой танец становится для меня чем-то шокирующим. Острым. Новым. Чувственным и возбуждающим.

Балабаев – единственный сексуальный партнер, я не знала прикосновения других мужчин, кроме дружеских, не позволяла себе интересоваться кем-то еще. В моей жизни им не было места. Ошибочно полагала, что нет разницы между партнерами, а секс – это последовательность механических действий. Я не представляла, что лишь присутствие, мысль о ком-то, фантазия, может скручивать сладким спазмом низ живота, тут же разливаясь жаром возбуждения по всему телу.

Пальцы незнакомца пересчитывают позвонки, скользят по ткани топа, поднимаются до лопаток и распластываются, захватывая все больше моего тела, с легкой болью впечатывают в твердую грудь, вынуждая проглотить рвущийся стон. Чувствительные соски трутся о ткань белья, раз за разом простреливая иглами удовольствия, так неприлично скапливаясь влагой между полыхающих бедер. И мне впервые не стыдно за свои тело. За животное желание.  Я хочу быть именно той, кого незнакомец пожирает взглядом. Той, кто уйдет с ним с пляжа. Той, кто ощутит тяжесть его тела. Той, кто впитает кожей дурманящий аромат вишни и миндаля.

– Твой запах сводит меня с ума, – наконец незнакомец нарушает молчание, заставляя сердце замереть на долю секунды и пуститься в неистовый галоп.

Я не знаю, как реагировать, что ответить. Парень не отстраняется, ведет твердыми губами по щеке, возвращается к уху, спускается по шее, и влажный поцелуй, втягивающий чувствительную кожу, становится для меня откровением. До чего же остро, ярко!

Все движения незнакомца выверены – нет случайных.  Меня понимают без слов, словно читая скрытые желания и мысли, за которые еще вчера было бы стыдно.

– Кто ты? – слышу новый вопрос сквозь грохот ударов сердца.

«Я неудачница, потратившая шесть лет жизни на человека, что недостоин и дня».

Он обхватывает мое лицо, удерживает, всматриваясь.

– Кто ты? – повторяет.

Проникновенный шепот. Неестественно горячее дыхание. Пронзительный взгляд, за которым, я уверена, скрывается больше, чем надменность. Тренированное тело. Едкая ухмылка. Все притягивает меня. Для таких, как он, я лишь очередная «галочка», «зарубка» в личном списке побед. Он не попросит номер телефона и не назначит встречи. Скорее всего, завтра и не вспомнит, как я выгляжу. И мне все равно. Впервые в жизни я хочу отдаться мужчине, забыв о морали. Сделать то, что еще вчера себе бы не позволила.

Правой рукой парень придерживает меня за подбородок, заставляя сфокусироваться только на нем.

– Ты мне нужна, – произносит он, вкладывая в объятия силу.

И это не шутка. Таким тоном не насмехаются и не соблазняют глупеньких девиц.

«А мне нужен ты», – навязчиво пульсирует в голове. Помоги мне стереть воспоминания нескольких дней. Заменить их на другие: безрассудные, горячие, что будут заставлять краснеть, а в будущем, возможно, сожалеть. Но не сейчас. Не в данную минуту.

Помоги ощутить себя живой. Неидеальной. Грешной. Заглуши мою боль!

Мне не хватает смелости произнести: «Уведи меня!» Слова задерживаются в горле, разливаясь жаром по шее и щекам. Мы продолжаем стоять в окружении танцующих, наши тела соприкасаются настолько плотно, насколько это возможно, а ладонь незнакомца не отпускает, твердо удерживая подбородок. Подушечка большого пальца скользит по коже лица, оставляя горячий след, очерчивает нижнюю губу…

Ну же, Аля, сделай шаг, переступи невидимую черту, произнеси: «Поцелуй!» Узнай, каковы поцелуи другого мужчины.  Действительно ли это не просто соприкосновения мужских и женских губ, а пожирающая разум потребность ощутить вкус и жар чужого дыхания? Действительно ли они такие, как ты себе представляешь: продолжительные, не позволяющие отстраниться до катастрофической нехватки кислорода, до дрожи в теле, до легкого головокружения?

– Что-то хочешь сказать? – вибрация мужского голоса проникает под кожу афродизиаком, обостряя чувствительность до предела.

Вместо неуклюжих слов я тянусь к незнакомцу, цепляясь непослушными пальцами за ткань его футболки, привстаю на носочки и позволяю себе второе безрассудство за вечер: прикасаюсь своими губами к его.

– Еще, – требует парень, отпуская мой подбородок и накрывая широкой ладонью затылок, намекая, что не позволит отказать. – Еще! – повторяет.

Хрипотца в его голосе подталкивает подразнить, скользнуть языком по мужским губам. Твердым, горячим, с привкусом вишни и сигарет.

– Смелее, – шепчет, дерзко врываясь в мой рот, сплетая языки, демонстрируя, что ему нужно.

Поцелуи незнакомца такие же, как и он сам: провоцирующие, пылкие, безумные. Я не слышу своих мыслей, не слышу играющей музыки, смеха, криков, подбадривающего улюлюканья и пошлых освистываний.

Вешу безвольно в объятиях, кончиками пальцев ног едва касаясь песка, но и это ощущение быстро пропадает. Удерживая меня в объятиях, парень обхватывает моими ногами свои торс.

Несколько его широких шагов, и мы покидаем место вечеринки, незнакомец уверенно прокладывает дорогу в сгущающейся темноте. Я не вижу выражения его лица, лишь изредка ловя желтоватые всполохи в глазах, но слышу свое и его сбивчивое дыхание. Впитываю неестественный жар, доводя себя до предела фантазиями.

Наконец, он останавливается. С того места, где незнакомец опустился вместе со мной на колени, просматривается пляж. Высокие языки пламени костра четко обрисовывают фигуры танцующих: они далеко и одновременно так близко; вода разносит их возбужденные голоса, как и мой тихий стон недовольства.

Незнакомец позволяет потоку прохладного воздуха разделить наши тела, проникнуть сквозь тонкую ткань топа, щекоча разгоряченную кожу сотнями разрядов. Поднимается, выпрямляется в полный рост, нетерпеливо раздеваясь. Черная футболка в его руках превращается в импровизированное покрывало, он стягивает джинсы вместе с бельем, оставляя одежду прямо под ногами. Металлический звон пряжки ремня обжигает предвкушением. Незнакомец продолжает возвышаться, а я блуждаю взглядом, невольно задерживаясь на эрегированном члене. Какая же провокационная и интимная поза – я на коленях перед полностью обнаженным мужчиной. Мое тело и разум во власти незнакомца, но он почему-то не торопится озвучивать свои желания. Что же он ждет? Или пришла моя очередь раздеваться?

– Сам, – звучит хлестко, приказом.

Мои руки послушно отпускают пуговку на поясе шорт, безвольно повисая вдоль тела. Незнакомец копирует мою позу – припадает на колени. Он не торопится, не спешит. Его горячие ладони ложатся на талию, медленно собирая тонкую ткань топа, обнажая живот и спину, открывая доступ вечерней прохладе. Я приподнимаю руки, помогаю раздеть себя. И вновь парень отстраняется, гладит мое тело своим пристальным взглядом.

– Я не брал «резинки», – предупреждает.

А мне смешно. Зачем он это говорит? Неужели не понимает: я не смогу сказать «нет».

– Я пью противозачаточные, – негромко отвечаю.

– Поверь, с этим точно не будет проблем.

– И я здорова, – добавляю на выдохе.

– Я знаю. – Запускает большие пальцы под пояс шорт, тянет вниз, оголяя по миллиметру моего тела. – Откинься. – Укладывает на постеленную футболку. – Приподними бедра. – Стягивает шорты. Нависая, располагается между моих бедер.

Мои поцелуи скованы. Тело напряжено в ожидании первого прикосновения горячей головки члена. Возбуждение грозит лишить сознания, а чувство новизны – рассудка. Перед глазами расплываются очертания красивого мужского лица, губы незнакомца прекращают терзать мои, разрешая отдышаться, глотнуть свежего воздуха.

Он переносит вес на одну руку, другой поглаживает бедра, раскрывая пальцами набухшие складки, постыдно истекающие влагой возбуждения. В момент первого неторопливого проникновения, позволяющего привыкнуть к внушительным размерам члена, мой глухой стон и утробное рычанием незнакомца смешиваются в порочный коктейль.

– Ты слышал? – где-то в темноте интересуется женский голос.

– Кажется, тут уже занято, – отвечает мужской, удаляясь.

Шанс быть обнаруженными оголяет нервные окончания, провоцируя незнакомца ускориться, ожесточиться, двигаться врезаясь бедрами до боли, проникать на всю длину. Не сдерживать себя. Клеймить, оставляя болезненные следы.

Секс с незнакомцем – жадность во всем: в одержимых поцелуях, яростных проникновениях, грубых ласках, доводящих до исступления. Мне хочется плакать и кричать одновременно. Так вот как может быть, когда действительно вожделеешь мужчину. Я не знала, что такое настоящее наслаждение: не знала об оргазме, скручивающем бедра продолжительной дрожью; о неконтролируемых стонах, за которые не испытываешь стыда; о желании повторить, еще чувствуя пульсацию мужского члена в себе.

Футболка незнакомца сбилась под моими бедрами, и я лежу на голом песке, ощущая лопатками скомканную ткань.

– Боже, – произношу одними губами, впиваясь в иссиня-черное небо над головой с миллионами ярких вкраплений.

– Можешь так и называть, я не против, – произносит парень насмешливо, прикуривая сигарету и откидываясь на спину. Голос приятный, с легкой хрипотцой, по тону понятно, что его хозяин доволен собой.

Спускаюсь взглядом от мужского профиля по груди, впалому животу и длинным жилистым ногам. Никогда бы не подумала, что у меня может быть что-то с подобным ему. Я же видела какими многообещающими взглядами одаривали его девушки. Яркие, уверенные, в броской одежде…

– Что-то не так? – интересуется, выдыхая дым с нотками вишни.

И что мне ответить?

Черт побери, Аля, да ты только что переспала с парнем, после двадцати минут знакомства! Ответь, что все нормально, а в идеале – отлично.

Я же не пила алкоголь и не употребляла наркотики. Как я могла?! Возможно, он мне что-то подсыпал? И, не подумав, я озвучиваю эту мысль.

Незнакомец подносит сигарету к своим губам, затягивается, в его темных глазах опасно поблескивает желто-оранжевый огонек.

Замечательно, помимо того, что ты переспала с незнакомцем, теперь ты его в чем-то обвиняешь. А если он псих?

– Ты не подумай, что я тебя обвиняю, – испуганно залепетала я, вытаскивая из-под спины футболку и протягивая ее владельцу. – Просто… просто подобное со мной впервые.

– Что именно?

Ну зачем неудобную ситуацию он превращает в катастрофически неловкую?!

– Подобное.

– М-м-м?  – затягивается вновь.

– Секс с человеком, имени которого я даже не знаю, – выпалила и точно залилась краской. Щеки и шея полыхали. Я подтянула ноги и обхватила себя руками, пытаясь хоть как-то защититься от прохладного ветра и невыносимо пристального взгляда.

Он затушил сигарету и кинул окурок куда-то в темноту.

– Никита, – протянул раскрытую ладонь. – Можно просто Ник.

– Аля, – ответила сдавленно, сжимая мужские пальцы. – Я, наверное, пойду. – Оглядываюсь в поисках одежды.

Мужские пальцы плотно обхватили мое запястье.

– Это вряд ли.

Алина

– Это вряд ли, – произносит парень грубо. Перехватывает мою вторую руку, тянет на себя. – Теперь ты только моя! – рычит, распластывая мое скованное страхом тело на своей твердой груди. – Моя рабыня! Если будешь покорной, разрешу жить в своей комнате, а не в сыром подвале.

Мужская хватка буквально каменеет, не позволяя двинуться с места.

– Но… я! – дергаюсь, стараюсь подняться на ноги. – Я… – заикаюсь. – Меня ждет подруга. Если я в ближайшее время не вернусь, она будет искать. Саша видела, как я ушла с тобой!

Попытки угрожать парень встречает раскатистым смехом. А я жалею, что назвала свое настоящее имя, так еще и Комарову подставила.

– Успокойся, паникерша. Вот черт! – шипит, размыкая объятия. – Бить-то по яйцам зачем? Больно же.

Я подскакиваю, шаря ладонями по песку в поисках одежды, подхватываю шорты, цепляюсь ногой за футболку, чуть не упав носом в песок.

– Да стой же! – Ник вскакивает на ноги, ловит меня, вновь заключая в свои объятия. Его ладонь накрывает мои рот, лишая возможности закричать. – Успокойся, – шепчет на ухо. – Я пошутил. Пошутил, поняла? Пошутил, – повторяет вкрадчиво. – Сейчас тебя отпущу, но ты хорошенько подумай перед тем, как бежать сломя голову. Завтра твоей шикарной задницей будет пестрить весь интернет. Одевайся. – Ослабляет хватку и отнимает руку ото рта.

– Подобным не шутят! – зло выдыхаю я.

– В моей семье еще и не так шутят. – Он скачет, стряхивая с себя песок. – Ты одеваться собираешься? У нас еще много планов на ночь.

– У нас? – Я крепче прижимаю футболку и шорты к груди.

– А ты здесь видишь кого-то еще?! – изумленно переспрашивает, раскидывая руки. – Или решила воспользоваться мной и свалить? – Натягивает джинсы.

– Я?

– Ну а кто? Я? У меня нет привычки сбегать через пару минут после секса. Смотри. – Он что-то ищет в карманах джинсов, подходит, протягивает ладонь и ослепляет ярким фонариком телефона. – Рокотов Никита. – Подносит ближе к моему лицу водительское удостоверение. – Сфоткай, отправь подруге, если боишься, что я тебя съем.

– И отправлю, – отвечаю я с вызовом. Ведь именно так маньяки и делают: притупляют бдительность, вызывают чувство неловкости и стыда у своей жертвы.

– Да пожалуйста. – Ник кладет водительское удостоверение на ком объятой мной одежды. – Телефон возьми. – В двух шагах от нас незнакомец, обретший имя, находит мой смартфон. – Беглянка-неудачница. Я жду. Отправляй фото.

– Что ты делаешь? – Я продолжаю глупо таращиться на парня.

– Отряхиваю песок, – отвечает так просто, словно он обязан мне помогать. – Ты будешь подруге писать или нет?

– Буду.

Никита проходится по моим плечам, спускаются по спине, попе, ногам.

Перехватив вещи, стараясь не обращать внимания на мужские руки, гуляющие по моему телу, я делаю фото и отправляю Комаровой.

– Отлично. – Стоит выключить экран смартфона, как Ник убирает водительское удостоверение в задний карман джинсов. – Что ты еще не делала? – Выхватывает мои шорты, присаживается. – Ногу подними. – Вскидывает голову, ожидая, когда я соображу, что делать. – Вторую. – Я изумленно таращусь на парня. Он медленно поднимается, одевая на меня белье, повторяет то же самое с шортами и переспрашивает: – Так что ты еще не делала в своей жизни? Я помогу наверстать.

– Так сразу и не скажу.

«Я еще та оторва», – смеюсь над собой. Пару недель назад послала Жабу Васильевну в жопу, но про себя. Будет большим подвигом, если я не отвернусь от парня, надевая топ.

– Алкоголь?

– Пила.

– Ого, может быть, и наркотики? – Ник не скрывает насмешку, выбивает из пачки очередную сигарету.

– Нет.

– Черт, зажигалка выпала. – Крутится вокруг своей оси в поисках, вглядываясь в темноту. Я вижу лишь очертания своих ног в темноте, а он безошибочно находит кусок черного пластика. – Сигареты? –  Прикуривает и затягивается.

– Нет, не пробовала. – Я смелею и надеваю топ.

– А хочешь? – Ник подходит вплотную, выдыхая в сторону сладковатый вишневый дым.

– Да.

Длинные пальцы ловко разворачивают сигарету, подносят к моим губам и тут же убирают.

– Нельзя.

Вместо темного фильтра моих губ касаются мужские губы с привкусом вишни и табака.

– Это тот максимум, на что ты можешь рассчитывать. Где твоя обувь?

Ник присаживается на землю, зажав сигарету зубами, шнурует кеды.

– Осталась у лежака, – отвечаю я.

– Нужно забрать. И сменить шорты на джинсы. – Парень встает, закидывает руку на мое плечо, по-хозяйски притягивает к своему боку и ведет к костру, откуда слышатся музыка и смех.

– Зачем? – интересуюсь я.

– Буду учить езде на байке, раз с автомобилем у тебя не ладится. Ты же никогда не управляла байком? – Делает последнюю затяжку и отбрасывает окурок. – М-м-м?

– Так это был ты?! Ты был на перекрестке? Разве так можно поступать? Я, – толкаю парня в бок, – я же могла сбить тебя! Покалечить! Никогда бы себя не простила, – завожусь сильнее, глядя на спокойствие, даже безразличие, с которым парень слушает мои возмущения. – Что ты улыбаешься?

– Ничего, – он жмет плечами. – Смешная. Переодевайся, я подожду тебя здесь, – указывает на бревно у костра. – Уверен, в номер ты меня не пригласишь.

– Нет, не приглашу.

– Джинсы, закрытая обувь. Поняла? Жду. – Ник выпускает меня из объятий.

– Возможно, не стоит так часто курить? – я задаю вопрос, что не должен меня волновать. С чего я вообще решила, что могу ему указывать?

Парень хмыкнул, но пачку закрыл и примирительно поднял руки.

– Решаешь, возвращаться или нет? – читает мои мысли.

– Да.

– Учти, через десять минут я отправлюсь на твои поиски, Аля. – Он присаживается на бревно, лениво вытягивая ноги.

Я торопливо поднимаюсь по ступеням, ведущим к комплексу, периодически поглядывая за спину. Ник действительно ждет, подняв голову к небу, подергивает ногой в такт музыке. Он смотрится органично в атмосфере вечеринки. Своим. Завсегдатаем.

«Вернусь», – решаю я для себя.

Саша оставила ключ от домика на ресепшене, сбежав на какую-то частную вечеринку. А мне нужно ускориться, Ник дал десять минут, и я уверена, что он действительно будет искать, хоть и обыграл сказанное шуткой.

Быстрый душ, волосы, собранные в пучок, джинсы, кроссовки, рубашка, немного наличности, телефон… и шальная улыбка на моих губах. Это самое странное свидание в моей жизни. Впервые все наоборот: секс, а уже после знакомство. Улыбка сходит с лица, когда мысли касаются Балабаева буквально на пару секунд, но тут же возвращаются к парню в черных джинсах, с сигаретой, зажатой уголком губ, и колючим взглядом.

– М-м-м… – Ник ожидает у спуска к пляжу. – Могла бы позвать с собой, я бы тоже не отказался от душа. – Обнимает, утыкается носом в шею. – Если я спрошу, принимала ли ты когда-нибудь душ с мужчиной, то уверен, ответ меня не обрадует. Я бы точно не упускал такой возможности. – Проходится языком по чувствительной коже. – Молчишь? – Прикусывает и шепчет раздраженно: – Мне нравится, что ты не лжешь.

Я застываю, слушая гипнотизирующий голос, подставляя шею мужским губам.

– Знаешь, я передумал. Я тебя съем! – Поднимается влажными поцелуями к губам. Объятия становятся ощутимее, губы требовательнее, и я вновь плыву в каком-то дурмане, совершенно забыв об окружающих, о морали. – До чего ты же вкусно пахнешь, – голос Ника хрипловат.

– Цветочный гель для душа, – я глупо поясняю.

Я не привыкла к подобным комплиментам. Мне говорили, что я красива, умна, хорошо воспитана, но все это не идет в сравнение с простыми и пугающими словами парня, в каждом звуке которых слышится неприкрытое желание.

– Не-е-ет, – тянет Ник, не выпуская меня из объятий. – Я говорю про твой запах. Запах твоего желания, Аля, – шепчет, щекоча дыханием ухо.

И тело вновь меня предает.

Близость Ника действует наркотически, стоя в душе, я обдумывала возможности вернуться в домик, если мне вдруг что-то не понравится, а сейчас – готова на любые безрассудства. Тревожные мысли, правильно ли я поступила и поступаю сейчас, растекаются, превращаясь в бесформенную лужицу. Разум отключается, концентрируясь на желаниях: смелых, даже постыдных.

– Так мы не уйдем с этого пляжа, Аля. – Он отстраняется, перехватывая мои ладони, бесконтрольно блуждающие по его груди. – А я обещал прокатить тебя на байке. – Переплетает свои пальцы с моими.

– Ты обещал научить управлять мотоциклом, – я откашливаюсь и справляюсь с дрожью в голосе.

– Соврал. – Мы сворачиваем к стоянке. – Но разрешу подержаться за руль, – произносит интимно.

Мое лицо вновь обдает жаром, кажется, рядом с Ником смущение не проходит, а ему доставляет удовольствие дразнить меня. Он ведет к отдельной стоянке, отделенной шлагбаумом.

– Красавец, не находишь? – Парень любовно гладит полированный металл топливного бака. – Проведи ладонью. Вы друг другу понравитесь. – Не перестает улыбаться, прикладывает мои пальцы к холодному металлу, направляет, скользит вверх и вниз. – Я же говорил. Ты ему понравилась, – подмигивает.

Достает ключ из кармана джинсов, заводит, тишину разрывает рокочущий звук: хищный, будоражащий, а по пальцам и ладони пробегает вибрация.

– Прокатимся. – Ник седлает байк и сдвигается чуть назад. – Садись, я же обещал. – Хлопает по черной коже сиденья. – Просто перекидывай ногу. – Помогает мне. – Клади ладони на руль. – Сдвигается. Моя спина горит от неестественного жара. В легкие проникает пьянящий мужской запах. – Ноги сюда поставь. Умница. – Прижимается щекой к моей щеке. – А теперь немного на себя. – Накрывает ладони своими. – Не бойся, я все контролирую.

Нет дикой скорости, мы катимся к выезду со стоянки, мои ладони просто лежат на руле байка, но тело пронзает пьянящее возбуждение, лихорадочное, дикое чувство свободы и бунтарства.

– Хочешь прокатиться по шоссе? – Мужская щека царапает щетиной.

– Да! Или опять нельзя?

– Пересаживайся и надевай шлем.

Я беспрекословно выполняю указания.

– Держись крепче. – Ник обхватывает моими руками свои торс, скрещивает их на животе. – Скажи, если станет страшно.

Байк трогается, смело, с утробным урчанием, а я стискиваю объятия, вцепляясь мертвой хваткой и прижимаясь, лишая Ника движений. Грудная клетка парня трясется, а мышцы живота сокращаются от смеха, я вижу его улыбку, когда он мельком смотрит через плечо. Ускоряется, а меня оглушают удары собственного сердца.  «Быстрее», – я мысленно подгоняю и нетерпеливо хлопаю ладонью по животу парня, он обеспокоенно оглядывается, сбрасывает скорость, а я трясу отрицательно головой, барабаня кулачком.

Ник понимает правильно, выезжает на трассу, прибавляя скорости, лавирует в редком ночном потоке. Адреналин моментально впрыскивается в кровь, хочется раскинуть руки и визжать от восторга, но я смотрю вперед. В точку, где линия горизонта смешивается с редкими встречными огнями и красными огнями задних фар и теряется в темноте.

Совершенно нет страха. Восхищение, эйфория, адреналин наполняют меня возбуждением. Первобытным, жарким. Мои пальцы ныряют под мужскую футболку, касаются напряженных мышц живота, проводят вдоль впадин, слегка царапая кожу. Еще вчера я не позволила бы себе секса с незнакомцем, не села бы с ним на мотоцикл, но сегодня я словно другой человек, который не жил, не рисковал, не решался на сумасбродства.

Скорость байка стремительно падает, нас ощутимо трясет при съезде на грунтовую дорогу, резкое торможение, и я впечатываюсь в мужскую спину.

Рокочущий звук мотора исчезает, гаснет фара – единственный источник света за плотной листвой кустарника, отделяющей от шоссе.

– Что-то случилось? – интересуюсь я, снимая шлем.

– Угу. Сейчас будет обучение технике безопасности. – Меня стаскивают с мотоцикла и тут же впиваются грубым поцелуем. – Нельзя отвлекать водителя, Аля. – И вновь поцелуй. – Со мной ничего не будет, максимум поваляюсь пару дней под системой. – Он злится, удерживает меня за подбородок, в его глазах отражается скудный лунный свет.

– А со мной что будет?

Недовольное рычание служит ответом на глупый вопрос.

– С огромной вероятностью тебя может и не быть.

Меня нетерпеливо разворачивают спиной, мужские пальцы с бедер медленно, но уверенно скользят вверх, пробегают по линии пояса джинсов и ловко подцепляют пуговицу.

– Я больше не буду, – я произношу слова по инерции, думая лишь о жаре мужского тела, окутывающего в кокон.

– Конечно, не будешь, иначе мы так и не доедем до клуба, делая вынужденные остановки на воспитательный процесс.

Звон пряжи ремня, шелест ткани, низкий мужской смех, пара резких рывков – и мои джинсы вместе с бельем приспущены до колен.

– Упрись руками. – Мужская ладонь настойчиво прокатывается по моей пояснице, вынуждая склониться. – Выше. – Мои руки перемещаются с сиденья на бак, и я задыхаюсь от накативших ощущений. Ник проникает без предупреждения и ласк, одним толчком выбивает из моих легких воздух, а из груди стон. Его движения резкие, грубые, жадные, словно и не было безумного секса на пляже. Низкие мужские стоны перемещаются отчетливым рычанием.

– Ты сведешь меня с ума, – шипит сквозь зубы. – Чер-р-рт.

С каждым толчком влажные ладони соскальзывают по глади металла, Ник и не думает останавливаться, уменьшая амплитуду и ускоряясь. А по моим щекам текут непрошеные слезы. Я впервые безмолвно плачу от понимания, что я по-настоящему желанна, что я могу лишить мужчину выдержки. Впервые плачу от удовольствия слышать его сдерживаемый низкий стон; от оргазма, накрывающего мощной волной, до мелких белых мушек перед глазами.

Сколько еще «впервые» будет с этим мужчиной?!

Алина

– Куда мы приехали? – я задаю совершенно очевидный вопрос, после тридцати минут проведенных в дороге. И получаю не менее очевидный ответ:

– В стрип-клуб. – Ник помогает слезть с мотоцикла. От непривычно долгой езды и бурного секса мои ноги превратились в вату, а бедра напоминали о себе тянущей болью. – Хочу продать тебя в сексуальное рабство. Тебя обучат танцам и будут продавать любителям потешить свое самолюбие покупкой красивой девушки.

– Не смешно, – фырчу я, поправляя помявшуюся от объятий рубашку.

– Прогресс. – Парень попытался привести в порядок волосы, растрепавшиеся после поездки, и широко улыбнулся. – Поняла, что это шутка.

– Серьезно, мы идем смотреть стриптиз?

Женский неоновый силуэт рывками изгибается на кроваво-алом шесте.

– Лучше. Мы сами станцуем.

– Шутишь, – произношу я уверенно, но тут же переспрашиваю: – Это же шутка?

Ник улыбается, неторопливо вытягивает из пачки сигарету и прикуривает, не сводя с меня глаз.

– А ты когда-нибудь бывала в подобном заведении? – интересуется, приподнимая правую бровь.

– Нет.

– Зря. Я вполне серьезно, не нужно на меня смотреть, словно я какой-то озабоченный, или ты никогда не любовалась чужим телом?

Я открыла было рот, желая возразить, но тут же его захлопнула. Буквально пару часов назад я с наслаждением наблюдала за движениями и грацией Ника.

– А сегодня выступает моя племяшка, – произносит гордо. – Мужики от нее с ума сходят. Столики бронируют за месяц.

– Ты точно извращенец, – произношу я, не подумав.

Прикуси язык, Аля, дразнить малознакомого человека может быть опасно, как бы ни был он обаятелен, а стоя перед заброшенным зданием в промышленной части района – совсем глупо.

Ник заразительно смеется.

– Во-первых, Элька совершеннолетняя, если ты вдруг подумала, о девочке лет тринадцати. Во-вторых… А что я тут распинаюсь? Пошли, сама все увидишь.

Он тащит меня ко входу, у двери желающих войти не больше десятка.

– Не знаю, что ждут. Здесь строго по приглашениям, – комментирует Ник.

– А как же пропустят нас? – интересуюсь я.

– С радостью и широкой улыбкой. – Он швыряет окурок за спину и демонстрируя белые зубы.

Парень уверенно ведет меня к черной железной двери, стучит, сотрясая глухими ударами ладони, и поднимает голову к камере, изредка мигающей красным.

Следует щелчок, скрежет, словно петли двери никогда не знали масла.

– Вечер добрый, – отзывается охранник. Широкоплечий, мощный, не такой высокий, как Ник, но чтобы взглянуть на его безэмоциональное лицо, мне приходится задирать подбородок. – Добро пожаловать. – Отступает, пропуская.

– Ну вот, а ты боялась. Насчет широкой улыбки я, конечно, погорячился.

Я не слушаю, следую за парнем на звуки музыки и яркий мерцающий свет в конце длинного темного коридора.

Пол тускло подсвечивают старые лампы, закрытые в металлические корпуса, но и их света достаточно, чтобы рассмотреть обшарпанные стены с трещинами, выкрашенные в темно-зеленый. С двух сторон изредка зияют черные дыры проходов в какие-то помещения, обдает потоком влажного спертого воздуха, отчего вдоль позвоночника бежит холодок.

Ника ничего не смущает, с каждым шагом улыбка на его лице делается шире, движения развязнее, он подергивает в такт ритмичной музыке головой.

– Смотри под ноги, – дергает на себя.

– Господи… – Я вглядываюсь в темноту провала. – Разве можно оставлять дыру в полу?

– Тут неглубоко. – Он отпускает мою руку и шагает в темноту, равняясь со мной ростом. – Но круто же! – Стаскивает к себе.

– Круто переломать ноги? – Я пытаюсь выбраться, не прося о помощи.

– На моей памяти, ноги всех посетителей остались целыми, – хохочет, выпрыгивая и вытягивая меня с такой скорость и легкостью, что я не успеваю и пискнуть. – Тебе не идет брюзжать, Алька. – Целует мимолетно в губы. – Ты пока думай, что будешь пить. Сегодня ночью я решил тебя споить.

К нашему появлению словно тщательно готовились и ожидали. С громкими аккордами музыки Ник вводит меня в огромное помещение, под завязку набитое людьми. Прожектора и точечное яркое освещение ослепляют, дезориентируют, сбивают с шага. Музыка вибрирует в теле, я зажмуриваю глаза, промаргиваюсь.

Мы пересекаем зал, идем к противоположной стороне от входа.

Ник надавливает мне на плечи, усаживая на угловой диван перед маленьким столиком. Мы находимся на возвышении, зал оказался огромным цехом. Я не представляю, что могли здесь производить или собирать, но с высокого потолка свисает множество металлических крюков на цепях и толстых балок, закрепленных все теми же цепями. Десятки девушек, раскачиваются, ловко балансируя на балках, взбираются по металлическим звеньям и изгибаются в причудливых позах.

Ник падает рядом со мной.

– Что ты будешь? – кричит на ухо, обнимая и притягивая к себе. – Шампанское?

Я ошарашенно озираясь, блуждая взглядом по танцующим. Мужчины, женщины. Невероятно красивые и притягательные, словно я попала на съемочную площадку голливудского фильма или в другой мир. Идеальный. Без изъянов.

– То, что у них, – кричу в ответ, указывая на столик справа от нас. Девушки с неподдельным удовольствием, прикрывая глаза и облизывая после каждого глотка губы, потягивают темный напиток.

Ник качает головой и дублирует отрицание словами:

– Тебе не понравится. Я закажу сам.

Он поднимается из-за стола, спрыгивает с возвышения, не утруждая себя спуском по ступеням.

До чего же гармоничны его движения: сбалансированы, уверены, хищны.

Ник вскидывает приветственно руку, кивает, улыбается. Кажется, здесь его знает каждый. Тут же налетают девушки в ярких сценических костюмах, состоящих лишь из крохотных трусиков и массивных украшений на шее, чуть прикрывая верх груди, гордо демонстрируют острые соски, обнимают парня, чмокают в щеку и так же быстро разбегаются под его игриво-недовольным взглядом.

Хочется откашляться, спустить несуществующие очки на кончик носа и поинтересоваться у себя: «Ну как тебе, Алина Васильевна? Есть что-то общее с твоей привычной субботой?»

– Секс на пляже. – Игриво улыбаясь, парень протягивает высокий бокал.

– Спасибо. – Я изображаю если не скуку, то хотя бы нотки безразличие к происходящему вокруг. А самой подмывает рассмотреть всех и каждого. Никогда не встречала такое множество колоритных людей в одном месте. Но, справедливости ради, стоит заметить, я нигде и не была. Учеба, Балабаев, поездки к родителям или на природу – главные развлечения последних шести лет. – А ты?

Ник вскрывает бутылку с газированной водой.

– Алкоголь и я несовместимы. И я за рулем. – Он приподнимает бутылку в ожидании. Звон стекла поглощает музыка. – Вкусно? – интересуется, пробуя коктейль с моих губ.

– Да, спасибо. – Алкоголь пикантно горчит на языке и разливается теплом по пищеводу.

Ник не перестает улыбаться, по-хозяйски обнимая меня, запрокинув голову на спинку дивана и наблюдая за «летящими» девушками.

– Неплохо Элька придумала, да? Отличное место получилось. Далеко мелочь пойдет.

– Так это ее заведение, твоей племянницы?!

Я действительно попала в другой мир, где девушка, едва перешагнув границу совершеннолетия, организовывает и открывает клуб. Сколько ей, восемнадцать, девятнадцать?

– Угу. Самостоятельности мышка хочет, с системой борется. Угостишь ещё?

Я делаю очередной глоток, и Ник проходится своими губами по моим, собирая терпкие капли напитка.

– А вот и она.

Прожектора отключаются, погружая помещение во мрак. По коже бегут мурашки предвкушения. Звон цепей где-то над головой и торопливый цокот каблучков… Все стихает. Остается лишь оглушающее сердцебиение и жар мужского тела рядом.

Одинокий луч света прорезает мрак, и я приоткрываю рот.

– А ты думала обо мне, как об извращенце. Крышесносно же.

Девушка танцует в полной тишине, сотни людей не смеют произвести и звука: не пьют, не гремят стеклянным дном бокала о металлическую столешницу, не переговариваются и не отвлекаются на телефонные звонки. Я отчетливо слышу свое дыхание и шумное дыхание Ника.

А для нее не существует гравитации, она словно воздушный поток, обтекающий препятствия, изредка замирающий в позах, подчеркивающих идеальную фигуру. Миниатюрная, уменьшенная копия куклы Барби. «Кукла», – я горько хмыкаю, вновь вспоминая о Балабаеве.

Представление о танце в стрип-клубе как о чем-то развратном, не имеющем ничего общего с искусством, рассыпается на сотни осколков. Племянница Ника не обнажает свое тело, не замирает в провокационных позах, она наслаждается. Наслаждается собой, своим телом, обожанием и желанием присутствующих, что витает в воздухе.

Мне удается рассмотреть холодный блеск неестественно голубых глаз за плотной черной маской, скрывающей ее лицо.

Девушка также незаметно исчезает, как и появляется. В один момент. Еще некоторое время в помещении сохраняется тишина, и шепот превращается в гул и аплодисменты.

– Понравилось? – спрашивает Ник.

– Да! – Я присоединяюсь к всеобщим овациям.

То тут, то там мужские и женские выкрики, зрители просят повторить, кто-то интересуются, не видели ли окружающие, где скрылась танцовщица. Музыка понемногу набирает обороты, танцпол активно наполняется, возвращая гостей к прежнему веселью.

– Привет! – с громким радостным криком девушка поднимается к нашему столику, раскидывает руки и налетает на Ника. – Почему не предупредил, что приедешь? Пропала моя конспирация. – Переводит взгляд от парня ко мне. – Я сказала отцу, что буду у тебя. Приве-е-ет, я Эля. – Я оказываюсь в крепких объятиях. – Кто она?

– Беглянка-неудачница, – Ник мне подмигивает.

– Не хочешь – не делись, – задорно отвечает Эля. – Я, возможно, еще вернусь, нужно отметиться перед папá, – протягивает на французский манер. – Развлекаетесь, детки! – Звонко хохочет и скрывается в толпе.

– Смерч. – Ник улыбается, провожая миниатюрную женскую фигуру взглядом. – Предложение о танце еще в силе. – Поднимает взгляд к танцовщицам, вернувшимся на свои места.

– Я пас.

– Мало выпила, – заключает он, глядя на полупустой бокал.

– Ты же несерьезно? – я интересуюсь настороженно. – Поверь, я и физические нагрузки – вещи совершенно несовместимые.

– Это легко исправить. – Музыка на мгновение стихает. – Нужны систематические тренировки, – шепчет на ухо. – Я готов выступить в роли личного тренера. – Парень хитро улыбается, блуждая по моему лицу взглядом, задерживается на губах, спускается к шее, сглатывает, и его лицо становится серьезным. – Ты будешь допивать?

– Нет.

Ник вновь увлекает меня за собой, рассекая танцующих свои телом, прокладывая нам дорогу к выходу. Он непривычно молчалив. В его движениях резкость. Помогает надеть мне шлем, садится на байк и ожидает.

– Мы возвращаемся, – наконец поясняет свои действия. – Здесь больше не на что смотреть.

Дорога к базе отдыха пролетает так быстро, словно кто-то включил ускоренную перемотку кадров.

С первыми лучами солнца, разбавляющими непроглядную темноту серым, в груди поселяется тревога и необъяснимая тоска, заставляя плотнее прижиматься к мужской спине и сотрясаться мелкой нервной дрожью.

– Замерзла? – спрашивает Ник.

Шаги по гравийной дорожке разрезают в предрассветную тишину.

– Да, – я вру, останавливаясь у развилки, ведущей к нашему с Комаровыми домику.

– Мы идем ко мне. – Хватка мужских пальцев каменеет на запястье.

Наваждение продолжается, но я уверена, мистика ночи скоро сойдет на нет, и мы вряд ли пересечемся еще хоть раз.

Сегодня жизнь разделилась на до и после. Я никогда не смогу вернуться в отношения, подобные прежним. Ровные, отрепетированные. Практически статичные, без страсти. Без сумасбродного желания обладать человеком здесь и сейчас. Отношения, в которых медленно погибают оба. Но в данный момент я тону в черноте взгляда, задыхаясь от нехватки воздуха, отвечая на пожирающие поцелуи Ника, ощущаю жар и тяжесть тела, оплетая его торс ногами.

– Не закрывай глаза. Смотри на меня. – Ник не спешит, наслаждается каждым проникновение, как и я. В отличие от его нежных, даже бережных прикосновений, взгляд безумен, резок и дик. Мужские губы впиваются в мои и тут же разрывают поцелуй, чтобы в очередной раз, оскалившись, прошептать:

– Аля, не закрывай глаза.

И вновь «впервые». Впервые в моей жизни прощальный секс. Тягучий и сладкий, но с примесью горечи расставания.

– Я отвезу тебя. – Он пеленает меня в объятия и закрывает глаза.

«Эта ночь останется приятным приключением», – решаю для себя. Мне не хочется разрушать воспоминания неловкостью утреннего пробуждения.

Мужское дыхание выравнивается, вдохи реже и глубже, Ник бормочет, переворачивается с бока на спину и раскидывает руки. Я боюсь лишних движений, малейшего шороха, нахожу и надеваю мужскую футболку, собираю свои вещи с пола, вздрагиваю от оглушающего щелчка замка и разрешаю себе обернуться, перед тем как плотно закрыть дверь.

Ник

Пробуждение было резким, вырывающим из сна в явь выбросом адреналина. Такое чувство возникает, когда рядом хищник. Тот, кто представляет опасность. Тот, кто заведомо сильнее. Зверь внутри вскидывается, скалится, как и сейчас… Я обвожу взглядом крохотную спальню. Ничего…  никого.

–Аля! – Я поднимаюсь на локтях.

Подушка смята, постельное белье хранит ее запах, но уже не хранит тепло. Подскакиваю, в три шага достигаю ванной, ответ мне известен: Али нет. Ее нет ни в спальне, ни в ванной, ни в гостиной домика. Она ушла. Сбежала, пока я спал.

Зверь в бешенстве. Впервые так резко реагирует на расставание с партнершей, тянет куда-то, мечется из стороны в сторону. Требует вернуть. Найти.

Человеческая же половина в растерянности. Я на ходу натягиваю штаны, одновременно заталкивая босые ступни в кеды.

– Черт! – Шарю ладонью под кроватью в поисках футболки. Приходится в спешке надевать кожаную куртку на голое тело.

Часы у входной двери показывают без пяти одиннадцать.

– Спящая красавица, – рычу себе под нос.

Растерянность и злость наполняют меня. Коктейль эмоций, что не позволяет мыслить здраво.

Мечусь между домиками, где предположительно останавливалась девушка. В двух тишина, в третьем мужские голоса и лишь четвертый встречает меня ее запахом.

– Не убрано, обратитесь к администратору, – раздается женский голос за спиной.

– Когда съехали гости? – Я поворачиваюсь к уборщице, не выпуская из рук еще влажного полотенца.

– Эм… – Женщина в форменной одежде комплекса задумывается и жмет плечами. – Обратитесь к администратору, – повторяет заученную фразу.

Воскресное утро, у ресепшена столпотворение – до одиннадцати время выезда. Я прохожу за пустующую стойку, девушка-администратор поправляет крохотный бейдж с надписью «Наталья», обеспокоенно вскидывает голову, узнает меня и тут же улыбается.

– Доброе утро, господин Рокотов.

– Взаимно.

Под любопытными взглядами гостей комплекса я открываю вкладку с программой учета и вбиваю номер «пятнадцать». Машина чувствует мое «благостное» настроение, экран, издеваясь, мерцает и, недолго думая, программа зависает, раздражая надписью: «Потеря соединения». Я склоняюсь к монитору, рычу, тысячу раз щелкая кнопкой мыши, и в довершении бью ладонью о столешницу.

– Что-то подсказать? – вежливо интересуется Наталья.

– Мне нужны фамилия, имя, отчество и контакты жильцов пятнадцатого домика.

– Минутку, – отвечает она сквозь искусственную улыбку. – Какие-то проблемы? Вызвать охрану? – Проворно щелкает по клавиатуре.

– Нет.

Я рывком вытягиваю лист из принтера, еще не закончившего печать. Пробегаю глазами по списку: Комаровы Александра и Анна. Точно, близняшки. Помню двух брюнеток, обратил внимание. Спускаюсь к третьей строчке: Сорокина Алина Васильевна.

– Почему нет регистрации и телефона всех жильцов?

Наталья вновь нервно дергает губы в улыбке, извиняется перед посетителями и неуверенно отвечает:

– Я вношу полные данные только плательщика.

– Угу, – нечленораздельно мычу слова благодарности, делаю фото и отправляю СМС Ковалю. Если кто и сможет найти девчонку максимально быстро, так только он. Не успеваю открыть телефонный справочник, как смартфон вибрирует в руках.

– Ну, и что это? – интересуется голос из трубки.

– Данные, Коваль, – огрызаюсь я, выходя из душного помещения.

– Молодежь, вы все в край охерели. Какой Коваль? Дядя Илюша, Илья Михалыч. Не дорос еще меня по фамилии полоскать.

– Я серьезно, помоги найти. – Я зажимаю ухом телефон, шаря по карманам в поисках сигарет.

– И я серьезно, ще-е-енок, – растягивает «е» с таким удовольствием, что по моей спине пробегает дрожь обращения. Я прикрываю глаза и глубоко вдыхаю. Несколько лет не выводили меня из равновесия парой слов. – Что, сбежала, прихватив бумажник? Или не дала? – продолжает издеваться. – Не дала, и у щенка ЧСВ зачесалось? – строит предположения.

– Да пошел ты! – я рявкаю в трубку.

– Охо-хо, злючка, ты слышишь, как орет? – Коваль обращается к Яне, своей паре.

– Помоги, блондин, не издевайся, – доносится сонное женское бормотание.

– Спасибо, Ян, – отвечаю я громко.

Тишина, недовольное кряхтение, шумный зевок, шаги, скрип двери.

– Ладно, рассказывай, – Коваль сменил привычный тон общения на деловой. – Что-то серьезное?

Я сминаю и швыряю в урну пустую пачку из-под сигарет, мне нестерпимо хочется курить, до ощутимой дрожи в пальцах. В рюкзаке есть новая пачка, ноги сами несут обратно к домику.

– Просто найди мне ее адрес или телефон, – приходится стискивать зубы, чтобы не оскалиться, словно бешеный зверь.

– Твоя, что ли? – осторожно интересуется собеседник.

Я сбиваюсь с шага, и меня обдает изнутри жаром.

– Нет! Просто найди. – Ловлю свое отражение в глади искусственного пруда. – Я не знаю. Нет. – Прислушиваюсь к зверю. – Не похоже. Наверное. Бред.

– Ну, если сомневаешься, точно не твоя, – заключает Коваль. – Дай мне пару часов, и я сам отзвонюсь. Кстати, должен будешь. – Сбрасывает вызов.

Еще несколько секунд верчу в руках смартфон, гася желание вбить номер Комаровой Анны и потребовать – нет, попросить, осаживаю себя —скинуть Алины данные. Аля. Алина. Но кто в здравом уме даст адрес или телефонный номер своей подруги явно неуравновешенному незнакомцу?

А логика и разум покинули меня вместе с беглянкой. Я прихожу к этому выводу. Моего терпения хватает на то, чтобы расстегнуть рюкзак, снять защитную слюду с пачки, вытащить сигарету и закурить. Зажав зубами фильтр, изредка затягиваясь, слушать «Абонент временно недоступен» и жать кнопку вызова вновь.

Спустя сорок минут номер Комаровой Анны так и не появился в сети. Не отключив вибрацию, я сложил смартфон в карман, собрал немногочисленные вещи и отправился домой. Нет смысла пытаться продолжать отдых, если все мысли крутятся вокруг девушки со светлыми волосами, настороженным взглядом и полным отсутствием манер.

– Где ты был? – нападает отец, не дав переступить мне порог дома. Он недоволен, впрочем, как и всегда. Привычка контролировать нас с матерью переросла в тотальную слежку. А после рождения младшего брата забота стала удушающей.

– Отдыхал.

– От чего? – интересуется он, наблюдая, как я снимаю рюкзак и оставляю ключи от байка на тумбе.

– От всего.

– Ты не забыл? Этот год последний, я больше не буду оплачивать твою учебу.

– Да, я помню. Как мама? Как Крис? – спрашиваю я.

– Мог бы ответить на ее звонок и сам спросить.

– Я понял, отец, что сегодня ты не в настроении. Кстати, об учебе, я перевожусь.

Эта идея ударила в голову сразу же, как на почту упали собранные данные. Коваль не тянул время: через час после разговора с ним, припарковавшись на обочине, я вчитывался в скупые факты биографии.

Аля – единственный ребенок в семье, дочь научного работника и домохозяйки. И судя по тому, что моя беглянка – сотрудник в педагогическом университете, родители возлагают на нее большие надежды. О том, чей голос я слышал во время телефонного разговора на пляже, ни слова… и это к лучшему. Да, определенно к лучшему.

– В третий раз?! Что сейчас тебя не устраивает? – спрашивает отец.

– Будем считать, одногруппники. Они меня угнетают. Издеваются, не дают спокойно учиться. – Я подхожу к лестнице.

– По-моему, издеваешься только ты, – прилетает мне в спину. – Ты думаешь, это игра?

Я берусь за поручень.

– Ты же прекрасно знаешь, что я могу получить образование в любое время и уже получил бы, если бы хотел, – говорю я.

– Я прекрасно знаю, что, лиши тебя доступа к деньгам и квартиры в городе, ты бы сделал это быстрее. Последний год, Ник. Хватит прожигать жизнь, – произносит отец твердо. – Зайди к матери, поздоровайся. – Он резко разворачивается и уходит.

Оставить за собой последнее словно – отличительная черта отца. Обожаю ее.

Я собираю несколько комплектов одежды, захожу отметиться к маме и поиграть с маленьким волчонком. За дни моего отсутствия карапуз освоил навыки ползания и вовсю гонял по комнатам, заставляя домашних хвататься за сердце от умиления и переживаний.

Небольшая квартира встречает меня тишиной и запахом сгнивших фруктов. Живот скручивает голодным спазмом. Идти в магазин лень, побыстрее бы чем-нибудь набить желудок и забыть про потребность. В ход идут макароны с натертым сыром, вполне съедобно.

Я занимаюсь бытовыми проблемами, но в голове заезженной пластинкой крутится фраза Коваля: «Твоя что ли?» А вдруг действительно так? Моя пара. Но сейчас же зверь спокоен, не выкручивает жилы, как утром, не заставляет бездумно метаться кругами в поисках.

Беглянка. К девушке тянет – это факт.

Упав на диван и закинув руки за голову, я подгоняю завтрашний день, мечтая взглянуть в широко распахнутые серые глаза и прочесть удивление. Зверь довольно урчит: наши с ним мысли схожи.

Аля не покидает мой разум и ночью, навязчиво проникает в сон. Я вновь и вновь выныриваю из дремы. Наконец, отключаюсь. Отчетливо слышу ее сбивчивое дыхание, инстинктивно ощупываю пустующее место рядом с собой.

«Найти!» – пульсирует так навязчиво, что хочется тут же сорваться с места.

Мозг продолжает шутки. Манящий запах пробирается в ноздри. Ее запах. Втягиваю, резко выдыхаю, но он не уходит. Невозможно избавиться от того, что у тебя в голове; что у тебя перед взором, словно полупрозрачная наклейка на лобовом стекле. Черт! Я даже ощущаю жар ее тела, будто сейчас Аля прижимается к моей спине.

Отбрасываю мысль выспаться. Умываюсь, прохаживаюсь по комнате. Коротаю время до рассвета, выкуривая одну сигарету за другой, заталкивая скомканные окурки в переполненную пепельницу.

Алина

– Хочешь, я поднимусь с тобой? – В глазах Саши читается решимость. – Вдруг…

– Ну что вдруг? Думаешь, Витя меня ждет, чтобы отомстить за испорченные рубашки? – я отвечаю уверенно, но все же бросаю боязливый взгляд на темные окна квартиры.

– Если что, сразу звони, я вернусь. – Комарова помогает с сумкой. – Не волнуйся, я оплачу такси. И жди нас с Анькой, мы к тебе приедем на днях. – Девушка заговорщически улыбается. – Как только я смогу вырвать сестру из цепких рук Влада. Расскажешь, от кого же мы сегодня так поспешно сбегали.  – Водитель тактично кашляет. – Пока. – Аня целует меня в щёку. – Я на связи. Если что, звони, поняла? – Выталкивает из такси.

– Поняла. – Я закрываю автомобильную дверь.

Я возвращаюсь будто из путешествия в другой мир. В нем живет еще одна Алина, и она с удовольствием делает глупости, совершенно ни о чем не жалея. По-настоящему не жалея, а не уговаривая себя в этом.

Настроение не омрачает осознание, что сегодня я вновь не лягу спать. И эта ночь будет кардинально отличаться от вчерашней. Хотя нет! Намерение вернуться домой, разложить вещи и сесть за лекции Жабы Васильевны я отметаю в сторону. В чем Балабаев действительно был прав, так в том, что мне нужно учиться говорить «нет», не только окружающим, но и собственной гиперответственности. Вряд ли произойдет что-то непоправимое, если лекции, пылившиеся пятнадцать лет на полках, пробудут в рукописном виде еще три-четыре дня.

Это перед Сашей я не показывала волнение. А достав ключи и гипнотизируя металлическую дверь, не сразу набираюсь решимости отомкнуть замок. Крадусь, словно воришка, осторожно заглядывая в узкий коридор. Спускаюсь взглядом к обувной полке, отмечая с облегчением, что, кроме старых тапок, там нет других пар мужской обуви. Сама не знаю, что ожидала увидеть, но я не обнаружила раскиданных или испорченных вещей, не нашла оскорбительную записку от Балабаева, прикрепленную магнитом к дверке холодильника. Разобранная постель, открытые створки шкафа, пустая бутылка из-под ликера в мусорном ведре и… лекции, все на месте. Все, кроме громоздкого пластикового чемодана.

«У меня все хорошо», – я отправляю Саше.

«Супер!» – прилетает в ответ.

Вдохнув полной грудью, я вновь нарушаю собственное правило: «Вернулась из поездки – разбери чемодан». Нарушаю с удовольствием! Переодеваюсь и с блаженством заворачиваюсь в мягкое одеяло. Меня больше некому упрекнуть, некому указать на то, что, как и когда делать. А ведь до этого момента я и не осознавала, насколько меня тяготили отношения с Балабаевым. Отношения, что вошли в привычку, как что-то должное и неотъемлемое.

Нерадостные мысли не помешали уснуть. Я тут же отключилась, совершенно забыв обо всем: о расставании, о разочаровании, о приятном субботнем приключении; о парне, что неосознанно изменил мою жизнь. Только прикрыла глаза, и пиликающий рингтон будильника прорвался сквозь черную завесу забытья.

Понедельник, семнадцатое сентября, семь тридцать утра. Не может быть! Открыв вкладку браузера, вбила: «Дата и время сейчас», – самый глупый запрос в моей жизни. Двадцать два часа полноценного сна! Я щурилась, присматриваясь к дисплею смартфона.

Впервые за долгое время я довольна своим отражением. На меня смотрит девушка с копной светлых блестящих волос, с открытым приветливым взглядом, неплохой фигурой… нет, очень хорошей фигурой.

– Красотка, – я похвалила себя. – Но красотка может опоздать, – подхватила сумку с лекциями и ноутбуком.

Сегодня я уделила своему внешнему виду чуть больше времени, чем обычно. Прошлась по ресницам черной тушью, нанесла персиковые румяна, тронула губы блеском с вишневым вкусом.

Язык скользнул по верхней губе. Запах мной приготовленного миндального кофе и вкус ягод смешались и окутали волной воспоминаний, тягуче спустились к низу живота жаром возбуждения, возвращая мыслями в безумную ночь. Аромат ягод продолжал преследовать и по дороге на работу. Щекотал ноздри знакомой смесью табака и вишни в подъезде, приливая к щекам легким жаром. И в просторных коридорах университета, в перерывах забитых студентами.

– Ты что, смеешься? – интересуется Виктория Евгеньевна.

– Сегодня вишневый заговор, – я указываю на товары.

На прилавке буфета мой взгляд находит жвачку со вкусом вишни и черешни, вишневый сок, булочки с вишней, бисквитные рулетики с вишневым джемом.

– Никогда не обращала внимания. Бери, наша очередь подошла, – отзывается коллега.

Мы неторопливо обедаем, наслаждаясь тридцатиминутным законным перерывом.

– А ты сегодня молодец, – хвалит она меня.

– М? – Я разделяю котлету на кусочки.

– Я про Людмилу Васильевну. – Виктория Евгеньевна, осматривается, склоняется и произносит: – Поставила ее на место.

– Я не пыталась поставить на место. Просто объяснила, что у меня нет больше возможности работать и в выходные дни.

– Поверь, она это услышала совсем по-другому, – заверила она.

– Да нет. Совершенно нормально восприняла. Даже разрешила провести практические сегодня занятия у четвертого курса.

– Да? – Женщина отвлеклась от салата. – Случайно не пятая пара? – Я утвердительно качнула головой. – Не хочу тебя расстраивать, Алин, но эту группу она скидывает на тех, на кого злится. Там же одни платники. Им учеба по барабану. Самое главное – посещение, и к концу семестра обеспечена тройка.

– Какая мне разница, платники или нет, просто проведу тест. Да и кто отказывается от практики? – спросила я.

– Я предупредила, Аль. Тридцать девок и каждая из них считает себя звездой. Тяжелая группа.

– Посмотрим. Я побежала, мне нужно распечатать тесты для группы. Спасибо за компанию, – поблагодарила я.

По окончанию четвертой пары кафедра опустела в течение пары минут, никто не захотел задерживаться дольше положенного в первый рабочий день недели.

– Удачи, – шепнула Виктория Евгеньевна и прикрыла за собой дверь.

– Спасибо, – я шумно выдохнула. – Добрый день! – Прижав папку с тестами к груди, широко улыбнулась своему отражению. – Мое имя – Алина Васильевна, и это занятие… Нет. Мое имя – Алина Васильевна, и сегодняшнюю пару проведу у вас я. Да, так лучше, – репетировала приветственную речь в опустевшем кабинете. – С богом, – прошептала и вышла в коридор.

«Все будет хорошо», – убеждала себя, поворачивая ключ в замочной скважине.

– Проходите, пожалуйста, – распахнула дверь, пропуская девушек. – Мое имя – Алина Васильевна, и сегодняшнюю пару проведу у вас я, – повторила в который раз, ожидая пока все войдут. – Все, больше никого не будет? Я могу закрывать дверь? – спросила, замерев в дверном проеме. Кто-то неопределённо пожал плечами, кто-то отрицательно качнул головой. – Ну, хорошо. Семеро одного не ждут. – Потянула за ручку.

– Прошу прощения за опоздание. – Носок грубой мужской обуви вклинился между дверью и косяком.

«Не верить своим глазам» – теперь я точно знаю, что означает эта фраза. Ухмылка, всклокоченные темные волосы, вязь татуировок, поднимающаяся по шее. Мое наваждение. Секрет. Слабость. Здесь и сейчас…

Ник приподнял насмешливо бровь, распахивая дверь шире и вытягивая меня вместе с ней в коридор.

– Так я могу войти? – он указал взглядом на мои пальцы, намертво вцепившиеся в дверную ручку.

Я упрямо потянула дверь на себя, отрицательно покачивая головой.

– Вы ошиблись аудиторией, – мой голос сорвался на умоляющий жалобный писк.

Гладкая подошва обуви предательски скользила по блестящему паркету.

– Исключено, – парень обнажил зубы в обаятельной улыбке.

– Я уверена, что произошла ошибка, – я повторила уже уверенней. – Я знакома со списком группы, и вас в нем нет.

Женские голоса за спиной позволили себе разбавить тишину и вклиниться ехидными смешками.

– Вы про этот список? – Ник взглянул на бумаги в моих руках.

«Наконец он отпустил дверную ручку», – радостно отметила я про себя. Но тут же парень приблизился, подошел вплотную. Низко склонился, сосредоточенно изучая строчки. Указательный палец лег на лист бумаги и скользил вниз. Ник читал каждую фамилию вслух, замирал на секунду, будто о чем-то вспоминая или примеряя ее к себе, и так продолжалось до конца списка.

Мужское предплечье при движении касалось моего, обжигая сквозь одежду жаром, вроде бы ненавязчиво, не нарушая границ, но я сдерживала себя, чтобы не вырвать бумаги из-под широкой ладони и не отойти на шаг назад.

– Действительно, нет моей фамилии. Но ее просто не успели внести. – Он вытянул шариковую ручку, прикрепленную к папке с тестами, и принялся вписывать данные.

Всем телом я ощущала насмешливые взгляды девушек: неприятные, колкие. Ничтожная разница в возрасте обычно делала меня если не объектом для издевок, то пустым местом.

– Сегодня утром я подал документы на перевод. Официально еще не студент, но администрация разрешила посещать занятия. Боюсь отстать. – Ник дважды обвел свою фамилию. – Мне не хотелось бы нагонять. – Вернул ручку. – Выпрашивать литературу, лекции, индивидуальные занятия… – Парень шел к свободной парте в крайнем левом ряду. Он шумно отодвинул стул, опустился и вытянул в проход длинные ноги.

– К-хм, хорошо, – я откашлялась. – Сегодня пару проведу я, – мямлила, перебирая ватными ногами к преподавательскому столу. – Мое имя – Алина Васильевна. – Раскладывала подготовленный материал, изредка посматривая в аудиторию.

Мое присутствие, как и мое имя, не волновало абсолютно никого. Девушки, все без исключения, сели полубоком. Так, чтобы видеть новичка. Особо совестливые делали вид, что готовятся к занятиям, остальные же, не стесняясь моего присутствия, знакомились.

– И откуда ты перевелся? – вопросы посыпались один за другим.

– Институт Права, – ответил парень.

– После права и к нам? Зачем?

Я старательно выводила свое имя, скрипя белым мелом по зеленой поверхности доски.

– Тяга, – ответил мужской голос. – Тяга к прекрасному. – Я позволила себе взглянуть через плечо. – Цветник, а не группа. – Ник вскинул брови и вальяжно откинулся на спинку стула.

– Как тебя зовут?

– Ник. А вас?

Какофония женских имен смешалась с его хрипловатым смехом.

Ну что за абсурд?!

Мне нестерпимо захотелось стереть его фирменную ухмылочку с губ. Ударить Ника ладонями в грудь. Крикнуть: «Почему ты мне сказал?! Ты же студент!»  Спросить: «Что ты здесь делаешь?» – и, не дождавшись ответа, вытолкать в коридор.

Отложив мел и отряхнув руки, я медленно выдохнула и ровно произнесла:

– Скоро вернусь. Нужно распечатать еще один комплект тестовых материалов.

Покинув аудиторию, я расфокусировано уставилась перед собой, подпирая спиной дверь преподавательской. Тело скрутила дрожь. Она стягивала легкие, словно толстой металлической проволокой и оплетала каждый позвонок холодными щупальцами, отдаваясь покалыванием на лице и в кончиках пальцев. Одно резкое движение головой, и мое сознание померкнет. Отключится.

«А если Ник последует за мной? Войдет в преподавательскую?» – мысль полоснула жаром, расползлась перед взором темными мушками. Нельзя задерживаться. Непослушные пальцы щелкнули кнопкой компьютерной мыши, запуская печать документа.

– Пожалуйста, только не зависай, – я уговаривала принтер.

А внутренний голос изощренно успокаивал: «Не придет. Ты для него никто. Одна из многих».

Внутренний голос ошибся.

Парень, сложив руки на груди, перекрывал выход из преподавательской. Он не ворвался, как я представляла, а подарил мне чувство мнимого спокойствия и тут же забрал его своим присутствием.

– Разрешите пройти, – буркнула я, опустив голову.

Ник зеркально скопировал мои движения. Я отступила влево, он повторил, шаг вправо, и мужская фигура вновь возвышалась прямо передо мной.

– У вас какие-то вопросы? – Я сохраняла дистанцию, закрывшись от колючего взгляда листами бумаги.

– Привет, беглянка. – Он шагнул навстречу, вынуждая отступить. – Посмотри мне в глаза, Аля, – произнес с раздражением. Надавив плечом, плотно закрыл массивную дверь, отрезая нас от остального мира. – Почему ты ушла? – Оттеснял вглубь, загонял в угол, словно хищный зверь на охоте. Его движения плавны, неторопливы, от них веет силой и уверенностью. – Аля, не молчи!

Смены настроения пугают: вот он мило беседует с девушками, а спустя пять минут без тени улыбки на лице, размеренно шагая, сжав кисти рук в кулаки, кричит. Ведет себя так, словно имеет на это право, словно имеет право на меня.

– Алина Васильевна, – поправила я, задыхаясь от волнения.

Дыхание срывается, становится поверхностным, рваным, недостаточным, чтобы бороться с головокружением. Вот бы выбраться из плена табака и вишни и втянуть чистый воздух без примеси порока и желания. Вернуть разуму ничтожную каплю ясности.

– Как скажете, Алина Васильевна, – Ник отвечает обманчиво равнодушно.

Его взгляд мечется по моему лицу, то спускаясь к шее, груди, то, вновь поднимаясь, задерживается на губах.  Я шумно сглатываю, предвкушая очередное «впервые».

Бедро упирается в острый угол столешницы. Еще четыре небольших шага назад, и ловушка захлопнется – хищник зажмет свою жертву между книжным шкафом и письменным столом.

– Меня еще никогда не кидали после секса, Алина Васильевна. – Ник рывком припечатывает меня телом к прохладной стене. – Вы первая, кто это сделала. Знаете, неприятно открыть с утра глаза и обнаружить рядом с собой холодную постель.

С каждым его словом я убеждаюсь, что наша встреча неслучайна.

Уперев руки поверх моей головы, парень нависает, прижимая бедрами, и при малейшем моем движении мужское тело каменеет.

– Я не понимаю, – мой язык заплетается.

Твердь мужского члена упирается в живот, пугая и возбуждая одновременно.

– Хм, – голос парня завибрировал. Мое тело откликнулась волнами тягучего удовольствия на толчки мужских бедер. – Значит, решила играть до конца? А если я скажу, что у вас, Алина Васильевна, родинка на левой груди, почти у самого соска. Вот здесь, – большой палец безошибочно указал место и обвел сосок по границе ареолы.

– Прекрати, – я шепчу, прикрыв глаза.

– Мы уже на «ты»? – При каждом слове, твердые губы касаются моих. Ник не целует, не вторгается языком, царапает щетиной, прихватывает нижнюю губу, втягивает ее в рот и выпускает, копируя движения пальцами на моем соске. – Нехорошо так поступать.

Парень наблюдает. Губы, сосок, толчок бедрами. Снова и снова.

– Отпусти. Сюда могут войти, – молю я.

Под его умелыми руками я больше не ощущаю себя хозяйкой собственного тела. Редкие вспышки в сознании: сопротивляться, сказать «нет», – гасит животное желание подчиниться. Отдаться. Ощутить твердый член внутри. Подарить разрядку. Впитать низкий глухой стон, прижимаясь к натренированному телу, покрытому испариной.

– Я услышу чье-либо приближение.

Я открываю глаза, и упираюсь взглядом в мужское лицо с привычной торжествующей улыбкой. Развязанной, притягательной, возбуждающей.

– Это было ошибкой, – я выговариваю, отворачиваясь.

Мужские губы замирают с моими словами, превращаясь в жесткую линию.

– Ошибкой?! – взрывается Ник. – То есть ты считаешь все произошедшее ошибкой? – рычит, перехватив за подбородок.

– Нет… нет.

Господи, он в бешенстве!

– Ошибкой, – хмыкает, тряся головой и с хлопком отталкиваясь от стены.

– Да, ошибкой, но не в том смысле, как ты подумал. Я ни о чем не жалею, – под шквалом обрушившихся эмоций мне удается сформулировать мысль. – Но…

– Но ты не рассчитывала на продолжение, – кривится Ник. – Или…

– Пожалуйста, не говори грубости, – я обрываю его на полуслове. – Не нужно. Пожалуйста. Я… я… мне нужно идти. Пара. Меня ждут. Не ходи за мной, они же все поймут.

– Не волнуйся. – Я уже вижу мужскую спину. – Не поймут.

Хлопок дверью. И откуда-то сверху на бумаги оседает белая пыль.

Я заставляю себя вернуться в аудиторию.

– С вами все хорошо? – интересуется одна из студенток.

– Да, спасибо. Староста, раздайте, пожалуйста. Этот тест определит дальнейшие темы, что нужно подтянуть к госэкзаменам. Лучше не списывать, он больше для вас, – в голове собственный голос звучит глухим эхом.

– Вы такая бледная, – волнуется все та же девушка, забирая из моих рук листы.

– Давление упало. Пишите. Я быстро отвечу на звонок, съем что-нибудь сладкое и вернусь.

Смартфон вибрирует в моих руках. На экране светится надпись из прошлого: «Любимый».

– Витя, ты не вовремя, – шепчу я, открывая дверь, – у меня занятия.

– Алин, я не отниму много времени.

Как может один и тот же голос быть родным и одновременно чужим, поднимающим из глубин души тепло и горькую обиду?

– Хорошо. – Я осматриваю пустой коридор. – Я слушаю.

– Алин, извини меня. Вышло некрасиво, – тараторил Балабаев. – Прости. Я выпил, не хотел хамить. Мы же не чужие люди. Шесть лет нельзя перечеркнуть одним днем, ведь правда? Шесть лет… у нас уже могли бы быть дети.

– Угу, – мычу, выслушивая несвязанную мужскую речь.

– Прости еще раз, родная, я не хотел обидеть. Это была лишь злость. Обида. Знаешь же, как бывает: вспылишь, а потом жалеешь.

– Не нужно извиняться, Вить. Ты действительно так думал обо мне и сейчас думаешь. Я искренне не понимаю, зачем тебе мое прощение.

Балабаев не реагирует на мои слова.

– Останемся друзьями? – спрашивает он.

– Это вряд ли, Вить.

– Хорошими знакомыми? На меньшее я не согласен. Алина, ты всегда останешься для меня семьёй.

– Знакомые, Вить. Теперь мы лишь знакомые. Я очень занята. Пока.

Настоящий понедельник, с большой буквы «П». Нет, вселенский п… понедельник! Если он готовит для меня что-то еще, то я остро нуждаюсь в кнопке ускоренной перемотки.

Тесты собраны и ровной стопкой ложатся на край стола Жабы Васильевны. Поход в магазин, дорога домой – все словно не со мной, сознание плотно окутано вишневым дурманом встречи.

Его резкие жесты, шумные вздохи, колкие фразы – яркой печатью в моей голове. Я извожу себя сомнениями, веду внутренний диалог: подбираю слова, точные, емкие, что отражают внутреннее состояние, и тут же забраковываю их.

– Не игнорируй меня. – Мужские пальцы вырывают из задумчивости.

Весь сегодняшний день похож на девичью фантазию, в которой состоятельный красавчик после проведенной ночи с тобой преследует, ищет встречи; где твой бывший раскаивается в сказанном и приносит извинения.

– Что ты здесь делаешь?!

– Пришел продолжить разговор. – Ник разжимает мои пальцы, забирая пакет с продуктами.

– Мне казалось, что мы все обсудили.

– И да, и нет. – Он уверенно сворачивает к моему подъезду. – Четвертый этаж, первая дверь справа. Говорю на тот случай, если ты боишься, что я сейчас узнаю твой адрес и буду поджидать каждое утро.

– Ты уже это делал. Я права? – Осколки дня складываются в единую картину. – Ты был здесь?

– Мое поведение нормально, – отвечает он уверенно. – Я осознаю, что делаю. Не бойся.

– Сейчас ты по-настоящему меня пугаешь.

Ник останавливается на моей площадке.

– Я знаю, что мои поступки выглядят странными, но я не причиню тебе вреда. Не смогу, если ты сейчас думаешь об этом. Никогда, Алин, – добавляет с полной уверенностью. – Никогда. Это меня убьет.

– Ник, твои слова, они…

– Что с ними не так? Считаешь, что я вру? – усмехается и стучит фалангой пальца по полотну двери. – Открывай, я занесу продукты и уйду. Обещаю. Опять не веришь. – Протягивает пакет. – Твое право. – Он замолкает, прислушиваясь к звукам за дверью. – Ты живешь не одна?

Я отчетливо слышу шаги, щелчок отмыкаемого замка, скрип. Дверь распахивается, оттесняя Ника. В ноздри бьет аппетитный запах жареного лука, а слух улавливает музыку – песни любимой рок-группы Балабаева.

– Ты вовремя, Алин. – Пакет из моих рук вновь забирают. – Картошку жарю. А ты что застыла? Заходи. – Витя исчезает в глубине квартиры. – Устала? – доносится уже из кухни. – Ужинать скоро будем.

Ник

– Ты вовремя, Алин.

Слышу мужской голос и узнаю запах – уловил его еще на пляже. От Али пахло другим мужчиной. Именно этим, что сейчас скрыт за тонкой металлической пластиной.

– Картошку жарю.

Меня подмывает схватить соперника за руку и вытащить на площадку, посмотреть на эту суку собственными глазами.

– А ты что застыла? Заходи. Устала? – в голосе лживая забота. Все слова этого недомужика отравлены фальшью. – Ужинать скоро будем.

Алина, затаив дыхание, не отводит от меня взгляда. Она в замешательстве, словно в этот самый момент решает, остаться здесь или переступить порог, определив тем самым выбор.

Неужели простила? Мудилу, что окунул ее в грязь. Нет, превратил ее в грязь.

«Почему?!» – хочется орать во все горло.

– Серьезно? – вырывается у меня вслух из потока мыслей. – Боишься, что я тебя подставлю перед ним?

Ее губы шепчут что-то невнятное, скорее глупые оправдания.

– Ты выбрала его? – я не сдерживаю вопроса.

Я не позволяю себе движений, боюсь сорваться. Слух, зрение, обоняние – все на грани. Зверь может вырваться в любую секунду.

– Он – мудак, – я проталкиваю сквозь стиснутые зубы.

Зверь выкручивает мне жилы, тянет, требует выпустить его, дать ему свободы. Желает перехватить контроль. Боль трансформации полосует вдоль позвоночника. Треск рвущихся тканей, хруст костей: отчетливые глухие щелчки под лопатками. Я заставляю себя отступить, увеличить расстояние. Боюсь за Алину больше, чем за себя когда-либо.

– Я сама разберусь. Ты ничего не знаешь обо мне, – Аля говорит тихо.

Так тихо, чтобы он не услышал. Он!

На языке скапливается горечь – это вкус разочарования, едкой боли, собравшейся под ребрами, распирающей мою грудную клетку. Приходится несколько раз сглатывать. Шумно, с рычанием.

– Он недостоин тебя. Такие в принципе не достойны любой женщины.

– Это не тебе решать, Ник. Мы чужие друг другу. – И ведь верит в то, что говорит, я не слышу лжи. Верит! – Я тебе чужая, – продолжает несмело. – Ты мне чужой.

Чужой…

– Аля, ты идешь? – вклинивается бывший. Звук его голоса – мощный электрический разряд. Катализатор, лишающий меня по капле самообладания.

Шаги. Шаркающие, с мерзким хлопком подошвы о пятку. Ближе. Четче. Громче.

Я стискиваю кулаки.

«Он не имеет права находиться здесь. Не имеет права находиться рядом с ней!  Рядом с моей женщиной. Моей! – так отчетливо слышится в голове. – Моей, – бьется в сознании человека и зверя. – Моей».

– Аля, ты с кем-то разговариваешь?

– Со мной, – я дергаю дверь на себя, распахивая настежь.

– Алин, идем ужинать.

Мужик игнорирует мое присутствие, делает вид, что ему плевать, но я-то слышу, как долбит его сердце.

Я вижу его впервые и не сдерживаю смеха. Болезненного, пугающего даже меня. Это что, шутка?! Аля выбрала вот это?

Вот это, с плешью на темечке, с желе вместо мышц, в синтетических трениках тошнотворного зелёного цвета, натянутых на пивное пузцо. Это смело открывать свою пасть? Извлекать из себя звуки, что унижали мою женщину?! Сравнивать ее с дешевой куклой?

Он поднял руку, намереваясь взять Алину под локоть.

– Не смей! – ору я, срываясь с места.

Вспышка сознания зверя. Яркая, демонстрирующая, как нужно поступить с соперником. Ничтожно короткая, но и она отнимает на долю секунды контроль. Служит спусковым крючком.

– Ник! – женский сдавленный писк.

Широкий шаг, выпад и мои пальцы крепко удерживают мудака за горло, с грохотом припечатав к железной двери.

– Что ты делаешь? Не смей! – Женские руки впиваются в мое предплечье, тянут. – Отпусти его! –  Пальцы соскальзывают, царапая острыми ноготками кожу.

– Отойди, – рявкаю я, дергая плечом. –  Отойди, я сказал!

Аля дрожит всем телом, но послушно отступает. Топчется по своей же сумке, шумно втягивая кислород через рот.

– Ник, не нужно. – Она делает шаг ко мне, не смея касаться. Боится.

– Ну ты и шлюха, Алина! – Мужик дергается, желая вырваться. Ему смешно, он не понимает, что только что подписал себе смертный приговор.

Это последние слова, что я слышу, окончательно слетая с катушек. Не раздумывая, подминаю мужика под себя и остервенением наношу удар. Насмешка сползает с лица ублюдка, трансформируясь в гримасу боли, расползаясь густой кровью по губам, стекая по подборку. Мне этого мало, зверю этого мало. Он хочет рвать, вгрызаться, вытягивать жилы, вонзать зубы и отдирать по большому куску плоти, а человек наносит еще один удар. Хруст и снова кровь. Болезненный вой и еще серия ударов, заставляющая замолчать.

– Ник! – врезается в сознание. – Ник! Не трогай! Ник, – Алина кричит. Хрипло. Надрывно. Умоляюще. – Пожалуйста. – Она за спиной. Моя женщина за спиной. Плачет.  – Пожалуйста, не трогай его, – ее всхлипы, врезаются острыми спицами. – Ты его убьешь, – говорит на грани слышимости.

– Блядь… – Я опускаю руки и оседаю на пол.

Сквозь шум в ушах прислушиваюсь к чужим ударам сердца, кладу пальцы на шею, улавливая пульсацию. Жив… Жив, тварь.

– Жив, – я произношу вслух. Поднимаюсь на ноги, Аля отшатывается, прижимаясь спиной к подъездной стене. Смотрит в испуге, широко распахнув глаза. Недоверчиво, не зная, что еще ожидать от такого психа, как я. – Я могу занести его в квартиру? – мой голос хрипит, перемешивается с рычанием зверя.

– Уходи, – шепчет Аля, подрагивающими губами. – Я сама разберусь. Мне помогут. Постучу соседям. Вызову скорую. – Она опускает взгляд на пол и тут же отворачивается, сглатывая, прикрывая ладонью рот, борясь с приступом тошноты.

– Нет. Соседи вызовут не скорую, а ментов, и следующие часов восемь тебя продержат в участке.

Из-за меня продержат…

– Уходи, – Аля указывает на лестничный пролет. Медленно сползает по стене, чтобы поднять сумку, а взгляд не отводит, даже не моргает. Смотрит, словно на бешеного зверя. А я и есть зверь. Зверь, слетевший с катушек. Таких в неволе отстреливают, чтобы не портил популяцию.

– Уйду, когда разгребу то дерьмо, в которое тебя втянул. – Я стараюсь двигаться плавно, не делаю резких движений, не хочу пугать еще больше. Достаю телефон и отправляю одно короткое СМС.

Возня под ногами, хриплый кашель, болезненный стон: мужик приходит в себя, подтягивает ноги, неуверенными руками, поднимает себя, подползает к стене.

– Витя! – искренняя радость и облегчение в женском голосе бьет по мне не хуже крепкого кулака.

Я присаживаюсь на корточки, а тело все еще трясет, адреналин продолжает блуждать в крови.

– Послушай меня, – я обращаюсь к мужику. – Советую не открывать больше рта, если хочешь, чтобы я тебе помог. – Он выдавливает из себя стон согласия. Даже если бы и захотел, вряд ли смог бы произнести что-то членораздельное. Губы похожи на кровавое месиво. Твою ж мать, даже мне хочется отвести взгляд. Веки на глазах наливаются синевой, короткий широкий нос свернут в сторону и размазан по лицу. – Отойди. – Подхватываю мужское тело, ставлю на ноги и придерживаю. – Отойди, Алин. Или хочешь, чтобы я его оставил тут? – Она отступает. В ее руках телефон с набранными тремя цифрами службы спасения, осталось коснуться пальцем кнопки вызова. – Медики скоро будут, не нужно звонить, – произношу я.

Мудак висит на мне, даже не пытается сам переставлять ноги, приходится волочить его по узкому коридору и бережно устраивать на диван, вместо того чтобы свернуть шею.

– Уходи, – слышу я, как только выпрямляюсь в полный рост.

– Аля…

А что дальше сказать, я не знаю… Прости, я не хотел? Так хотел, очень хотел, и сейчас звериная часть меня хочет продолжить начатое. Мне жаль? Нет, не жаль. Жаль лишь ее – мою женщину, что пришлось все это видеть.

– Уходи, – к отчетливо читаемому страху прибавляется злость. Я не двигаюсь, наблюдаю, перебирая бессмысленные фразы в голове. – Уходи! – кричит, заливаясь краской ярости. Она больше не плачет, смотрит куда-то под ноги, а лучше бы наградила взглядом полным ненависти или злости. – Уходи, Ник, – ее голос теряет краски.

А мне остается умоляюще выдохнуть, превозмогая боль:

– Алина…

Квартиру пропитывает запах подгоревшей пищи и свежей крови. Он навсегда останется в памяти, будет возвращать в тот день, когда я встретил свою пару и тут же потерял.

«Моя. Забрать! Моя семья», – мысли зверя пульсируют, мешая адекватно реагировать на происходящее. «На это я пойду в самом крайнем случае», – решаю для себя.

Стиснув челюсть, покидаю квартиру, бегом спускаясь по лестничным пролетам. Не оборачиваясь. Не реагируя на Алинины тихие извинения перед тем чмом. Не хочу ломать. Не стану.

И мне хочется кричать. Кричать до хрипоты в горле, до потери голоса, но вместо этого я проталкиваю каждое ругательство сквозь зубы, стирая кровь со своих рук. За пару минут пачка влажных салфеток превращается в бордово-алые комки под ногами. Осматриваю ладони, пальцы – чисто, но въедливые металлический запах не уходит, преследует и в салоне автомобиля.

– Сука! – Алая линия спускается по левой щеке. – Су-у-ка! – ору, не сдерживая себя. Таким меня видела Алина, обезумевшим психопатом с разбитыми руками и кровью ее бывшего на лице.

– Эй! Эй! – Удары ладони по стеклу привлекают мое внимание. – Разблокируй двери, псих. – С отсутствующим видом Коваль протирает стекла солнцезащитных очков о ткань футболки.

– Ты один? – Я осматриваюсь.

– Я был ближе всех. Твой отец приедет минут через десять. Рассказывай, пока одни, потом он и слова не даст вставить.

Алина

Я видела, как напряжены плечи Ника, как он упрямо сжимает челюсти и стискивает кисти рук до белых костяшек, до хруста в пальцах; шумно втягивает воздух, раздувая крылья носа, но не предполагала, что в один момент человек полностью потеряет над собой контроль. Он срывается, будто только и ждал момента нанести удар. Его кулаки работают как отбойные молоты, с глухими ударами впечатываясь в мужское лицо. Без жалости, без раздумий. Один удар за другим.

Страх парализует ноги, приковывает, лишает меня возможности пошевелиться, не разрешая отвести взгляд от жестокого зрелища, выливаясь в горячих потоках слез и бессвязных мольбах прекратить.

Где тот уверенный в себе обаятельный парень? Сумасбродный, хамоватый, но… не бешеный зверь. Я не вмешиваюсь, опасаюсь случайного удара в ответ на мое прикосновение.

Кажется, уже невозможно кричать громче, молить отчаяннее и искреннее. Горло, мышцы шеи, рук, спины скручивает болезненным спазмом напряжения. Сознание бьется раненной птицей, панически путаясь в мыслях. Я на пределе, на грани срыва. Я не узнаю себя, я не узнаю привычный мир вокруг. Рядом с Ником от безумия меня отделяет один шаг.

– Уходи, – я озвучиваю просьбу несмело.

– Уйду, когда разгребу то дерьмо, в которое тебя втянул.

Передо мной вновь человек с осознанным взглядом, с привычной речью вместо безумного рычания. Я безвольно следую за ним, выполняю просьбы, надеясь, что Ник оставит меня навсегда. Оставит в привычном мне мире, тихом… болотце, знакомом и безопасном. Закрываю дверь, щелкаю замком, отрезаю себя от человека, рядом с которым моя жизнь превращается в хаос.

– Вить, потерпи немного. – Протягиваю упаковку замороженных овощей, завернутых в тонкое вафельное полотенце.

Балабаев неуверенно поднимает руку, но ему хватает сил выбить сверток и прохрипеть:

– Отвали.

Он сел выше, застонал и откинулся на спинку дивана.

– Нужно приложить холодное. – Я поднимаю пакет и протягиваю вновь.

– Скорую вызови, – вместе с произнесенными словами, отплевывается тягучей кровавой слюной прямо себе на грудь.

– Не волнуйся, я позвонила.

– А мне и не нужно волноваться, – речь Балабанова медленная, с искаженным звучанием. – Пусть твой, м-м-м, – он скривился, – трахарь волнуется. Я заяву напишу, – прохрипел. – И про тебя не забуду, – выдавил из себя что-то похожее на смех, отчего кровь, собравшая под нижней губой, потекла двумя тонкими струйками.

Гадко. Как же гадко! И не от вида окровавленного человеческого лица, не от крови, стекающей по губам и подбородку, и не от обезображенной внешности.

– Зачем ты только вернулся?! – я закричала, не сдержавшись. – Зачем? – Указывала на раскрытый чемодан у шкафа. – Ты же меня презираешь. Как женщину. Как человека!

Балабаев наблюдал за мной, скосив глаза и не двигаясь.

– Ты удобная.

И он вновь смог ударить меня словами, заставить замолчать и уставиться на него, словно вижу этого мужчину впервые. Казалось, что оскорбить сильнее невозможно, но он смог.

– Да пошел ты, – я рявкнула, швыряя к ногам холодный сверток.

Я выбежала из комнаты в кухню, прижалась к прохладному стеклу лбом, стуча зубами от раздирающих изнутри эмоций. Обхватила себя руками, сильно-сильно, как только смогла, но тело продолжало ходить ходуном.

У въезда во двор блеснули проблесковые маячки. Машина скорой помощи безошибочно остановилась напротив нужного подъезда.

Я подбежала к двери.

– Сюда, – поторопила медработников. – Проходите. – Двое молодых мужчин в привычной синей униформе молча проследовали в комнату.

– Принесите воды и полотенца, – озвучил один из медработников просьбу. – И подготовьте документы.

– Твои документы здесь? – уточнила я, стоя у раскрытого чемодана.

Балабаев собирался раскладывать вещи по полкам шкафа. Собирался снова жить с пластиковой куклой… Сколько же лжи в одном человеке. Фальши. Гнили. Мерзости. Как я могла его любить?

Балабаев слабо кивнул и промычал согласие.

– Что случилось? – мужчина открыл кейс.

– Нападение, – ответ последовал сразу же.

– Угу, – понимающе протянул медработник. – Не нужно воды, едем сразу в клинику. А вы бы, девушка, умылись. Поедете сопровождать?

– Я? Наверное.

Я не понимала, зачем мне нужно сопровождать взрослого человека. Вряд ли я смогу оказать какую-то помощь, но совесть упрямо шептала, что Балабаев пострадал из-за меня и я обязана проявить сострадание.

– Можете собрать комплект вещей сразу или подвезти позже, – продолжает медработник.

– Я сразу все соберу. – Я опустилась на дрожащих ногах у чемодана и захлопнула крышку.

Балабаеву помогают подняться на ноги, подхватив с двух сторон, ведут к выходу. Я на ходу собираю все, что он успел разложить по квартире, и скидываю в пакет: уличную обувь, пару офисных брюк и рубашку, телефон, зарядное устройство, не беспокоясь о целостности или внешнем виде. Мне жизненно необходимо избавиться от всего, что в будущем напомнит о сегодняшнем дне, о человеке, презиравшем меня, о лжи, сопровождаемой шесть лет жизни.

Ник

– Все нормально. – Отец хлопает меня по плечу, сжимает пальцы и ободряюще трепет. – Ты защищал свою женщину, свою пару. Любой из нас поступил бы так же. Тебя не в чем обвинить.

– Осталось только объяснить это Але, – отвечаю я, наблюдая, как парни грузят мужика в скорую. Витя, Виктор… Обязательно уточню у Коваля, что за фрукт.

Подъездная дверь чуть приоткрывается, захлопывается и тут же снова распахивается. Первой появляется женская ссутуленная спина и после продолжительной борьбы с тяжелой металлической створкой Алина вытаскивает чемодан. Она дергает его за ручку, волоча пластиковым дном по бетону, громыхая по ступеням, останавливается, переводит дыхание, прикидывает сколько еще нести до неотложки.

– Сиди, я ей помогу. – Отец выходит из машины.

Представляю я эту помощь. Такт и отец – вещи несовместимые. Инициативу с помощью Алина встречает недоверчиво, задирает голову, долго всматривается в лицо, настороженно, но твердо отрицательно машет головой.

– Спасибо, я сама. – Упрямо тащит, покосившись под тяжестью. Как я и думал, отец выхватывает чемодан. – Что вы делаете? – Алина растеряна.

– Помогаю, – отвечает отец коротко, открывая откатную дверь машины скорой помощи и зашвыривая вещи внутрь. – Садишься в скорую или едешь со мной? – уточняет, скрестив на груди руки.

Мне хочется биться лбом о приборную панель. Что он творит?! Какая нормальная девушка сядет к незнакомцу в машину, тем более к нему. Он видел себя со стороны? Выше Алины на полторы головы, в темной одежде, да с таким лицом только украшать сводку криминальных новостей.

– Мы знакомы? – Аля пятится, в глазах не просто отголоски страха, их наполняет паника.

– Еще нет. – Отец нависает, подавляя ростом, спохватывается и изображает вымученную улыбку.

Неудивительно, что по рассказам мамы, при первой встрече и дальнейшем знакомстве, она боялась отца до дури. Достаточно посмотреть на его действия сейчас.

– Я никуда с вами не поеду, – Алина отвечает громко, явно привлекая внимание. Надеется на помощь парней из скорой, больше ей сейчас ждать помощи не от кого: во дворе пятиэтажки пусто.

Отец дает короткую отмашку рукой, неотложка трогается, а с лица Али сходят последние краски.

– Что вам нужно? – спрашивает она. Еще секунда, и она расплачется.

– Молчи! – произношу я, зная, что отец услышит, но послушает ли.

Я преодолеваю разделяющее нас расстояние за пару секунд.

– Спасибо за помощь, отец, – проговариваю с нажимом. – Подождешь в машине? – Он раздумывает. – Не нужно этого делать, – произношу одними губами, раскачивая отрицательно головой. – Только не так. – Закрываю Алину собой.

– Что происходит? – женский голос расходится по телу мелкими мурашками. – Куда увезли Балабаева? С ним будет все хорошо?

«Балабаев, значит, – отмечаю для себя. – Виктор Балабаев».

– Ему окажут помощь, – отвечает отец. – Он не будет испытывать недостатка во внимании специалистов.

Обычно таким тоном сообщают о скоропостижной кончине родственника.

– Неотложка отвезет в первую городскую, – я стараюсь исправить ситуацию, – если сомневаешься, уточни минут через тридцать в приемном покое. – Я поворачиваюсь к Але лицом. – Номер дать?

– Не нужно, найду сама. Это твой отец? – Она провожает его взглядом, замечая невдалеке припаркованный автомобиль. – Так решаются проблемы в твоем мире, Ник? – Аля пугается своего вопроса, отводит взгляд.

– Ты сейчас не понимаешь, о чем говоришь.

Я не хочу уточнять, что именно она подразумевает под своим вопросом. Все и так очевидно: в ее глазах психованный мажор только что решил проблему, позвонив не менее неадекватному папаше.

Аля не считает нужным прощаться. Скрывается в подъезде, ее шаги поспешны, словно она ожидает погони.

Я возвращаюсь к автомобилю и занимаю водительское сиденье.

– Не смей больше решать за меня и мою пару. Я не хочу с ней поступать так, как ты поступил с матерью.

Отец сохраняет молчание, смотрит прямо перед собой, в лобовое стекло. Где же его наставления, как правильно жить? Где фирменный взгляд, полный снисхождения? Уголок его губ дергается, и салон автомобиля наполняет раскатистый хохот, чем окончательно выводит меня из себя.

– Что смешного?! – огрызаюсь я.

– Ничего, сын. – Он продолжает улыбаться. – Посмотрим, что ты скажешь через неделю или две, когда тебя будет скручивать от желания быть рядом со своей парой. Даже не касаться, а просто дышать одним воздухом. Твоя жизнь превратится в постоянную слежку. Ты потеряешь сон, в красках представляя все, что может случиться с твоей женщиной, пока тебя нет рядом.

– Ты не понимаешь, она…

– А девочка тебя не подпустит в ближайшее время, – продолжает отец. – В лучшем случае при встрече будет делать вид, что вы не знакомы. А ты ежеминутно станешь гадать, с кем она. Чем занимается. Не разговаривает ли в этот момент с бывшим, возможно, жалеет, пока ты изображаешь благородство.

– С ним будут работать? Будет корректировка воспоминаний? – уточняю я.

– Да. Но не надейся, что Константин перекроит как удобно тебе. Подкорректирует, чтобы в дальнейшем не было проблем. Нельзя каждому мудаку вправить мозги и сделать из него нормального человека. – Это, наверное, самый теплый и долгий разговор с отцом за последние пару лет. – Я рад за тебя. Искренне рад. Тебе не хватало ответственности в этой жизни, и теперь она есть. Тебе придется отвечать не только за себя, но и за нее – за свою пару. Это поможет мозгам встать на место.

Кажется, я поторопился делать выводы: душевного разговора не выйдет.

– Больше похоже на то, что ты рад избавиться от головной боли в виде меня, – отвечаю я, трогаясь с места.

– Сейчас ты говоришь глупость, Ник. Мне повезло встретить твою мать, повезло с тобой и Крисом. А наши непростые отношения – норма. Ты вырос, у тебя появилось свое мнение и свой взгляд на жизнь. А еще ты упрям, – твердо закончил родительскую речь.

Алина

Захлопнув дверь и закрыв оба замка, не разуваясь, я подбежала к кухонному окну и тут же отпрянула. Внедорожник показался из своего укрытия и медленно крался в сторону выезда.

– Тише, – я дала установку разогнавшемуся сердцу. Присела на табурет, облизала пересохшие губы. Осмотрелась. – Балабаев, ты свинья, – произнесла, собирая картофельные очистки со стола.

Я заняла себя механическими действиями, отказываясь обдумывать последние несколько часов жизни. Запрещала воскрешать в памяти – ставила блок. Руки тщательно очищали чугунную сковороду, оставшуюся от старых хозяев квартиры. Запах подгоревшей пищи и моющего средства осел горьковатым привкусом на языке, провоцируя кашель. Я протираю стол, раскладываю вымытую посуду по местам, а взгляд то и дело возвращается к телефону, оставленному на подоконнике. Я не могу быть одна. Я не хочу быть одна. Нарастающий гул в голове сведет меня с ума.

– Привет, Алин, – радостный голос подруги действует неправильно. Вместо ожидаемой легкости тоска и боль накатывают с новой силой.

– Привет. Саш. Помнишь, ты говорила, что вы зайдете ко мне на днях? – Отчего-то стыдно сказать прямо: «Я не справляюсь, мне нужна ваша помощь». Меня медленно прижимает многотонной плитой боли, выжимая последние капли выдержки.

– Аль, ты что, плачешь? Что-то случилось?

– Случилось, – я произношу срывающимся голосом.

– Ты льешь слезы из-за того красавчика с пляжа или Балабаева?

– Да.

– Информативно, – голос подруги сбивается, она шумно выдыхает. – Жди, сейчас Аньке позвоню, будем минут через тридцать.

– Я ей звонила. – Я растираю по щекам слезы. – У нее отключен телефон.

– Сменила номер. Она от Влада прячется. Фух, – Комарова переводит дыхание. – Я уже на стоянке, слышишь, бегу? – Стук каблучков доносится из динамика. – Булочку могу с собой взять? Ее больше не тошнит. Родители категорически отказались от идеи с ней посидеть.

Почему-то эти подробности вызывают у меня улыбку.

– Угу.

– Ты там чай попей, что ли, – подруга дает наставления. – Все, до встречи.

Я прислушиваюсь к совету, наливаю кружку крепкого сладкого чая, присаживаюсь в ожидании на подоконник. Подо мной тротуар тускло освещен из окон первого этажа, чуть дальше пустующая детская площадка полностью погружена во мрак, невозможно даже угадать очертания высоких качелей.

Темнота завораживает, будоражит фантазию, кажется, что из нее кто-то вглядывается в ответ. Смотрит так же пристально, как и я. Желтый язык пламени зажигалки вспыхивает неожиданно, подсвечивает мужской силуэт в капюшоне. Я слежу за плавными движениями курящего. Огонек поднимается к лицу, разгорается ярче и пропадает в темноте, пуская мое сердце вскачь. Аромат вишни и табака наполняет легкие, но это невозможно: окна плотно закрыты. Навязчивый коктейль – всего лишь причуды утомленной нервной системы.

Визгливый лай собаки отвлекает. Комаровы освещают фонариком телефона себе дорогу. Как только луч света скрывается под козырьком подъездной двери, я спрыгиваю с подоконника. Сестры спорят, их звонкие голоса в сопровождении навязчивого лая разносятся по лестничной клетке:

– Я просила тебе не напоминать!

– Ань, я случайно.

– За случайно бьют отчаянно. Забыла?

– Обещаю, что больше никогда не напомню тебе о Косареве. Честное-пречестное слово, – жалобно тянет Комарова-младшая.

– Ты специально, да?! А сейчас ты что делаешь? – Аня поднимается первая, удерживая в руках два бумажных пакета и небольшую сумку. – Закрой свой мохнатый рот, чудище! – рявкает, когда Булочка заходится лаем, от которого неприятно звенит в ушах.

– Ну а как мне надо было сказать? Привет, Аль! – Саша прижимает вырывающуюся собаку к груди.

– Да успокой ты ее! – Аня целует меня в щеку. – Сорокина, сегодня ты выглядишь еще хуже, чем в прошлый раз. Что он с тобой сделал? – Наступает на пятку белоснежных кед и разувается.

– Это долгий разговор, – отвечаю я тихо.

Саша входит последней, закрывает дверь и наконец выпускает собаку из рук.

– Я не понимаю, что происходит с Булочкой. Ей что-то не понравилось там, во дворе, – поясняет.

– Кошка ей там не понравилась, – сердито отвечает Комарова-старшая. – Мы к тебе с ночевкой. – Она оставляет сумку в коридоре. – И там… – Девушка пинает ее ногой. – Не наши вещи, а вон того чудища. – Собака проносится из кухни в коридор. – Пеленки, порошок от газиков и поносика, специальный солевой раствор для питья, – кривится.

– На Булочке сказываются последствия антибиотиков. – Саша обнимает меня за плечи и подталкивает к кухне. – Нужно относиться с пониманием.

– На чудище сказываются роллы, сметана, чизкейк и… чем ты еще ее кормила? Все! – с этими словами Аня ставит пакеты на стол. – Забыли про собаку. Рассказывай, – обращается ко мне. – Все с самого начала и очень подробно. Сейчас мы поставим тебе диагноз и назначим лечение. – Одну за одной выставляет в ряд три бутылки вина, сминает пустой бумажный пакет. – Не волнуйся, мы с закуской.

– Прямо набросился ни с того ни с сего? – Аня подливает мне вина и заставляет выпить еще глоток.

– Что, вот Балабаев и слова плохого не сказал? – Саша замирает с вилкой у рта, ожидая ответа.

– Шлюхой меня назвал, – говорю я.

Девочки синхронно растягивают:

– А-а-а. – И понимающе кивают.

– Это же не повод кого-либо избивать до полусмерти.

– Для мужчины – повод, – возразила Аня. – Для мужчины, вступившегося за свою женщину.

– Аня, не путай, я не его женщина. – Я отрицательно мотаю головой.

– А парень, кажется, думает наоборот, – Комарова-старшая настаивает на своем.

– Он же Балабаеву нос сломал. Все лицо. – Я приложила пальцы к губам. – Оно было в крови. Губы – словно порванные. Глаза заплыли. Тут рассечено, – коснулась лба.

– Да хватит на себе показывать. – Аня отдернула мою руку от лица и подула. – Фу, фу, фу. Плохая примета. А дальше?

– Ник вызвал частную неотложку, помог донести Балабаева до дивана и ушел.

Девочки вскинули удивленно брови и переглянулись.

– Неожиданно, – прокомментировала Саша.

– Знаешь, я иногда жалею, что не родилась мужиком. – Аня откладывает вилку и уверенно встречает наши взгляды. – Да, жалею, – раскачивает головой.

– Ань, ты бы закусывала. – Саша пододвигает пластиковый контейнер с сыром.

– Я серьезно. В мужском мире все решается просто. Не понравился другой мужик – дай в морду. Понравилась девушка – трахни. Да и еще множество плюсов: не лежи перед косметологом с растопыренными вратами рая в ожидании эпиляции, не делай уколы молодости. Вообще, какой нормальный мужик позволит хотя бы поднести иглу к своему лицу? – Подруга раскраснелась и шумно глотнула вина. – Еще они не истекают кровью раз месяц, не рожают детей. В конце концов, чешутся, где и когда вздумается. Только представь, как скривится мужчина, если девушка станет при нем выправлять впившиеся стринги в попу. А мужику поправить семейное гнездо, глядя тебе в глаза, как нечего делать. Как ухо почесать. Я не пьяна, не думайте, – подруга постаралась оправдать свою эмоциональную речь и продолжила: – Аля, ты самые кайфовые годы жизни провела под чьим-нибудь колпаком. Из-под родительского крыла сразу же попала под потное крылышко Балабаева. – Набрала воздуха в легкие. – С каждым годом на нас возлагают все больше надежд и ответственности. А ты пропустила свой рай, Сорокина. Рай, когда тебя кормят, поят и ничего не требуют взамен. Не завалила сессию два раза в год – и ты уже умница, красавица и молодец.

– От тебя и сейчас ничего не требуют, – посмеивается Саша над сестрой.

Аня делает вид, что не слышит.

– Аль, ты даже не сумасбродила. Не гуляла ночи напролет, не красила волосы в фиолетовый.

– Фиолетовый был ужасен, – хихикает Комарова-младшая.

– Помолчи, – девушка одернула сестру. – Я считаю настоящим везением избавиться от Балабаева так вовремя. Именно сейчас. Когда у тебя еще вся жизнь впереди. А что бы тебя ожидало через семь-восемь лет, когда бы ты защитила свою диссертацию?

– Почему восемь лет? В моих планах стать кандидатом наук до тридцати, – говорю я совершенно серьезно.

– Ты неисправима, Сорокина, – Аня заливается смехом. – Нужно обязательно за это выпить. За освобождение! – Облизнула губы и продолжила: – За верность принципам. За настоящих мужчин. За удачную защиту диссертации и крышесносый секс. Не наш совместный, конечно. Каждая пьет за свой.

Алина

Утро начинается с недовольного крика Комаровой-старшей. Кажется, это становится традицией, если сестры ночуют у меня.

– Саня! Чудище хочет гулять.

– Тише, голова сейчас треснет. Ты видела, сколько времени? Еще и семи нет. – Саша щурится, прикрываясь ладонью. – Погуляю позже, и я ей пеленочку постелила.

– Собаке это объясни. – Аня стягивает с сестры одеяло.

– Я выгуляю Булочку, мне все равно на работу пора вставать, – произношу я. На свое предложение вместо возражений слышу продолжительный зевок и радостное: «Спасибо».

Я умываюсь, надеваю спортивные штаны и кофту и через пару минут, бодро вышагивая вокруг дома, растираю плечи и ежась от холода.

Утренние сборы, толкучка в транспорте, я спешу по пустующей территории университета, вбегаю по ступеням и, не успев отдышаться, вываливаюсь в распахнутую дверь преподавательской.

– Доброе утро, Алечка. – Заведующая кафедрой занимает свое мягкое просторное кресло.

– Доброе утро, Людмила Васильевна, – я настороженно здороваюсь, снимая сумку с плеча. – Простите за опоздание. Авария на дороге, – вру, не представляя, как рассказывать о Булочке, сорвавшейся с поводка, и дальнейших ее получасовых поисках.

– Да, опоздала? Уже девять? – переспрашивает Жаба Васильевна. – Я не заметила.

– Да, еще раз простите, – я вымученно улыбаюсь.

– А я тебя жду порадовать, Алина Васильевна. Я просмотрела тесты со вчерашней пары, и ты замечательно справилась.

Я застыла с ноутбуком в руках, ожидая продолжения, почему-то не верится в ее ласковый тон и в то, что новость мне действительно понравится.

– Тесты выполняли студенты. Я всего лишь распечатала.

Жаба Васильевна не слушает моих возражений, продолжая рассказывать утренние новости:

– Буквально десять минут назад я вернулась от ректора и хочу тебя обрадовать. На нашей кафедре неожиданно появилась ставка ассистента. Я подумала и решила, что не буду брать человека со стороны, а предложу ее тебе. Мы с коллегами выделим тебе две группы. Сама понимаешь, часы уже поделены, на большее рассчитывать не стоит. – Я кивала, не веря в услышанное. – Наберешься опыта, а уже на следующий учебный год будешь полноценно вести практические занятия. – Я вновь радостно кивнула. – Отложи все, вот брось прямо сейчас. Иди в отдел кадров, Нина Алексеевна ждет, нужно подписать приказ.

– Прямо сейчас? А как же лекции? – уточнила я.

– Да, – Жаба Васильевна заулыбалась. – Беги.  Лекции подождут, ничего с ними не случится. – Махнула рукой. – Да и почему бы кому-нибудь из студентов ими не заняться? А тебе теперь нужно время для подготовки к занятиям.

Не до конца веря в сказанное, я направилась к выходу, оглядываясь, ожидая услышать: «Это была шутка, Алечка».

– Беги-беги, – пухлая кисть грациозно указала мне на дверь. – Не закрывай, сегодня очень душно.

– Хорошо.

Мне не приходится ожидать. Нина Алексеевна, начальник отдела кадров, сразу приглашает в свой душный кабинет. Вдоль трех стен старые картотеки с пожелтевшими информирующими надписями, тяжелый стол из массива дерева и единственный стул – все как и два года назад, когда я еще, будучи студентом, устраивалась на подработку.

– Сорокина. – Женщина вытаскивает заранее подготовленные листы и протягивает мне на подпись. – Вот здесь, – морщинистый палец указывает на пустующую строчку. – Еще здесь и вот тут. А это Приказ об изменении оклада. – Мой взгляд цепляется за новую сумму. – Подписывай, Сорокина, не трать время.

– Простите, а здесь нет никакой ошибки? – Не касаясь листа пером шариковой ручки, я обвожу цифры.

Нина Алексеевна хмурится сильнее и совсем недружелюбно произносит:

– Подписывай, Сорокина. И не задерживай меня. Твои экземпляры, – протягивает бумаги и помятый файлик. – Сложишь документы. А эти занесешь в бухгалтерию.

– Привет, мам. – Я неспешно бреду по дорожкам университетского парка. Хочется насладиться последними теплыми осенними вечерами, дарить встречным улыбки, делиться со всеми своей радостью.

– Привет, а ты что такая веселая? – слышу с другого конца трубки. – Что случилось?

– Угадай. – Я размахиваю сумкой, приметив у остановки киоск с мороженым.

– Алин, ну что за ребячество?! – мама смеется, но угадывать не спешит.

– У тебя три попытки. – Я присаживаюсь на пустую скамью и, прикрывая глаза, подставляю лицо теплым лучам заходящего солнца.

– Хм, ты… научилась готовить? – высказала мама предположение.

– Я и так хорошо готовлю.

– Витя наконец сделал предложение? Надеюсь, ты не беременна? – из слов мамы ушел легкий тон. – Алина, вам еще очень рано заводить ребенка. А как же карьера? С рождением ребенка ты поставишь на ней крест. Я, конечно, буду помогать, но ты же понимаешь, твоего отца нельзя надолго оставлять одного, он сразу хандрит.

Разве можно за двадцать секунд испортить настроение? Солнце не греет ласково, как мгновение назад, а неприятно слепит яркими лучами, ветерок не заигрывает с прядями, а спутывает их и противно лепит отдельные волоски к помаде на моих губах.

– Нет, я не беременна. – Перекидываю волосы на одно плечо.

– Это хорошо, – выдыхает мама. – Вася, Алина не беременна, – дублирует информацию для папы. – Значит, свадьба, – высказывает умозаключение. – Надеюсь, не зимой? Грязь, Алин, холод, и мы с твоим папой уже купили путевки в санаторий. Сразу после нового года, сама понимаешь, в остальное время он не может, занятия. Было бы идеально в начале июня.

– Мам, я не беременна и не выхожу замуж! – я отвечаю раздраженно. – Можете с папой спокойно отправляться в санаторий.

Мама взрывается после пары секунд молчания:

– Я что-то не пойму, а почему ты со мной так разговариваешь?!

– Нормально разговариваю. – Я поднимаюсь со скамьи, осматриваясь в надежде, что никто не подслушает.

По лестнице главного корпуса спускаются студенты и сотрудники, соседнюю скамью занимает влюбленная парочка, они прижимаются друг к другу и целуются, словно видятся в последний раз. Им точно нет до меня дела.

– Я что, не слышу? Алина? Алина! Вась, представляешь, она бросила трубку.

– Мам, я не бросала трубку… – Я встречаюсь взглядом с Ником.

Парень возвышается в окружении одногруппниц, облокотившись плечом на фонарный столб, прикуривает сигарету. Затягивается и медленно выпускает тонкую струйку дыма. Его пристальный взгляд манит. Ник отталкивает плечом, выкидывает окурок в урну.

– Еще бы ты бросила трубку, – фыркает мама. – Так что произошло?

– Мне дали ставку ассистента, – отвечаю без прежней радости и наконец разрываю зрительный контакт. – Занятий будет немного, но это же лучше, чем ничего. – Медленно бреду к остановке, борясь с желанием обернуться.

– Вася! –  вскрикивает мама громко. – Алина получила ставку ассистента! – Я немного отстраняю телефон от уха. – Да, обязательно передам. Алечка, папа передает, что горд тобой.

– Передай папе спасибо.

– Алин, теперь, пожалуйста, отнесись к жизни серьезней. Если Витя планировал детей, а он мог, все же парню скоро тридцать, ты поговори с ним, убеди, что стоит подождать. Пять-шесть лет – срок небольшой, а ты успеешь встать на ноги, закрепиться на кафедре, а там и до старшего преподавателя недалеко.

– Не беспокойся, я не планирую беременеть, – заверяю я.

– Это ты сейчас так говоришь, а стоит одной подруге родить, и все, словно эпидемия, – отчитывает мама. – Вот как у нас было на последнем курсе: Вера Носова выскочила замуж, тут же декрет и…

– Мои подруги точно не собираются обзаводиться семьей. И вряд ли беременность передается воздушно-капельным путем, для этого нужен партнер, а мы с Балабаевым расстались. – С каждой минутой я жалею, что набрала номер родителей, лучше бы отправила в семейный чат СМС и получила в ответ поздравительные открытки с цветочками и зайчатами.

– Все же расстались, – вздыхает она. – Вчера мне позвонила Наталья Олеговна, хотела узнать, что у вас случилось, а я ни сном, ни духом. Пришлось краснеть и мычать что-то в трубку. Алин, о таких вещах нужно предупреждать.

– Да, мам, – мне проще согласиться и признать свою неправоту, чем продолжить разговор.

– Позвони маме Виктора и объяснись, пожалуйста.

– Это глупо, мы взрослые люди и не обязаны давать объяснения. – Я сворачиваю к пешеходному переходу.

– Алина, разговоры с Натальей Олеговной мне не доставляют удовольствия.

– Хорошо. Пока, мам, мой автобус. Если потороплюсь, то успею.

– Пока-пока, не забудь про звонок Наталье Олеговне.

Я поспешно перехожу проезжую часть, останавливаюсь на островке безопасности, размахивая руками, привлекая внимание водителя, бросаю мимолетный взгляд направо, автомобили только трогаются со светофора, если быстро перебежать, то успею на автобус.

– Ты больная?! – Из моей груди выбивают воздух, останавливая рывком. – Ты вообще смотришь по сторонам? – Визг тормозов, продолжительный гудок клаксона и рев мужского голоса над ухом смешиваются и оглушают. – Очень умно выбирать между смертью под колесами автомобиля и возможностью не опоздать на автобус, – Ник продолжает рычать, стискивая меня в объятиях. – Больше так не делай, поняла?! – Я спиной ощущаю вибрацию в его груди. – Алина, ты слышишь, что я говорю? – Мой подбородок обхватывают сильные пальцы и чуть разворачивают.

Движения мужских губ действуют гипнотически, меня будто кидают в водоворот, каждый вздох дается с трудом, каждое слово – невероятное усилие, я пытаюсь выплыть, но эмоции затягивают, лишают сил сопротивляться. Все, что со мной происходит, необъяснимо. Жар мужского тела проникает сквозь тонкую ткань блузы, и моя кожа, словно губка, впитывает его. Нет, напитывается.

– Я не заметила, как зажегся красный. – Я веду плечом, пытаясь освободиться.

– Больше ни ногой одна. – Мужские руки ослабляют хватку и разворачивают на сто восемьдесят градусов. Ник дожидается разрешающего сигнала светофора, обхватив плотнее мое запястье, как ребенка, переводит через дорогу.

– Что ты делаешь? Мне нужно домой! – Мои попытки отнять руку, парень игнорирует.

– Я тебя отвезу. – Уверенно, широкими шагами он ведет меня к университетской стоянке.

– Не нужно. – Быстрее я уже не смогу идти, еще немного и перейду на бег.

– Алин, не заставляй делать то, чего я не хочу.

– Я… я тебя не понимаю, – я произношу, поборов сбившееся дыхание.

– Поймешь, нужно лишь немного времени. А его у нас в достатке.

– Ты меня пугаешь.

Его губы дергаются в улыбке.

– Я слышу.

Я оглядываюсь по сторонам, смотрю за спину. Представляя, как быстро разносятся сплетни о сотруднике университета, идущем по территории за руку со студентом.

– Нас могут увидеть, – шепчу я.

– Если ты сядешь в машину, вероятность быть замеченными уменьшится в несколько раз. – Ник распахивает дверь, закрывает собой, приближается непозволительно близко, и я вновь увязаю в мужском запахе: терпкой смеси вишни, сигарет и кожи. – Поговорим?

– Не думаю. – Я обвожу взглядом черной рисунок татуировки на сильной шее.

Ник теряет терпение, я на мгновение оказываюсь в мужских руках и тут же ощущаю мягкость пассажирского сиденья.

– Мы поговорим. Только представь, как глупо будет выглядеть наша погоня по стоянке. – Горячее дыхание и мужские губы щекочут ухо. – Тебе не убежать. – Щелкает ремнём безопасности, закрывает дверь и обходит автомобиль.

Его слова звучат как приговор. В них нет сомнения, нет шутки, и они точно не об игре в догонялки.

– Тебя не видно, – он комментирует, мои попытки вжаться в сиденье на выезде со стоянки.

– Девушки ожидали, что ты их повезешь, – вырывается само собой. Мои слова остаются без ответа.  – Ты хотел поговорить, – я напоминаю, недоверчиво посматривая в боковое окно.

– Не за рулем, – его голос спокоен.

– Тогда скажу я, – не знаю, откуда берется смелость. Пока взгляд Ника сосредоточен на дороге, мне проще озвучить свои страхи. – Я не понимаю тебя и боюсь. – Парень бросает короткий взгляд, но продолжает молчать. – Не понимаю, что тебе от меня нужно. Секс? Думаю, проблем с партнершами у тебя быть не может. – Он хмурится, скривив губы. – Это что, каприз? – Парень отрицательно покачивает головой. – Я не та, кто тебе подходит. Правда. Что может быть общего у такого, как ты, и…

– У кого, Алин? – спрашивает он сердито.

– У меня.

– Знаешь, о чем я жалею? – Он не ждет ответа и продолжает: – Я жалею о том, что не вырвал ему язык, – на последних словах речь превращается в самый настоящий рык. Пугающий. Нечеловеческий. – Если мужчина не может сказать ничего хорошего про свою женщину, ему, в принципе, лучше молчать. И жалею, что напугал тебя, Алин. И не нужно решать за меня, я сам знаю, чего хочу. А хочу я тебя, Аля. Не просто тело, а всю целиком, с твоими загребами и тараканами, с желаниями и мечтами. Не нужно на меня смотреть так, словно я избалованный мальчишка, требующий у родителей очередную игрушку с витрины магазина. Я не откажусь и не передумаю. Мы будем вместе, нужно лишь время. И я повторюсь: времени у нас в достатке. – И вновь замолкает, оставляя меня наедине со своими мыслями. Как только автомобиль останавливается у поезда, Ник тянется через меня и распахивает пассажирскую дверь. – До завтра.

Алина

– Опаздываешь, Алина Васильевна, – первым моего сознания достигает запах табака, а лишь после голос Ника. Он развалился на скамье перед подъездом, откинувшись на спинку, придерживал уголком губ сигарету. – Доброе утро. Я скучал, – улыбается, лениво потягиваясь и раскидывая руки.

– Доброе утро, – отвечаю я. Перешагивая длинные ноги, перекрывающие дорожку. А сердце предательски заходится от удовольствия: все же крошечная часть меня продолжает жаждать быть той, кто притягивает внимание парня.

– Хм, и все? – За спиной неспешные, размеренные шаги. – Аля. Алина.

– Ты…

– Да, знаю, я тебя пугаю.

Я иду вдоль дома, искоса наблюдая за чужой тенью. Не отстает, не останавливается.

– Твое поведение выглядит странным для взрослого человека.

Ник равняется со мной, подхватывает меня под локоть.

– А твое, нет? – Я отрицательно машу головой. – Серьезно?

– Нет, – отвечаю я.

– Да ну, а кто протопал мимо машины, и нам придется возвращаться? – Переводит меня через узкую асфальтированную дорогу.

– Не знаю, я шла на автобусную остановку.

– Я так и понял. – История повторяется: Ник передо мной распахивает автомобильную дверь и ждет. – Помочь? – Темная бровь насмешливо изгибается.

– Не нужно. Но я выйду на одну остановку раньше.

– Обязательно, – хмыкает парень. – Я высажу тебя даже за две остановки, чтобы точно никто не заметил, что мы приехали вместе. – Задумчиво поднимает глаза к небу, облизывает губы и продолжает: – Ага, так и сделаю. – Закрывает дверь и занимает водительское место. Его действия привычны, Ник не испытывает неудобства, ведет себя так, словно мы каждое утро добираемся вместе. Настраивает радиоволну, предлагает жвачку, тихо подпевает исполнителю. – Как-то непривычно в тишине. – Автомобиль встал в утренней пробке. – Музыку? – Прибавляет громкости. – Не любишь музыку?

Я жму плечами, не поворачивая к собеседнику головы.

– Мне все равно, – произношу я.

– Не так я себе представлял нашу совместную дорогу до универа, – он шумно выдыхает.

– С песнями?

Пришло мое время ехидничать.

– Ха, – Ник выдает радостно, – у тебя и зубки есть? И что молчишь?

– Тс-с-с, – я прикладываю палец к губам, ощущая вибрацию в сумке. Принимаю вызов и прижимаю телефон к уху. – Да, мам?

– Мама?! – Ник оживает, ерзает на сиденье.

Мама пропускает приветствие, сразу начинает с причины телефонного звонка:

– Алина, я еще вчера попросила поговорить с Натальей Олеговной.

Я убавляю громкость динамика, вжимая до боли в ухо телефон.

– Мам, я перезвоню тебе позже.

– Доброе утро, Мария Федоровна! – выкрикивает Ник, склонившись ко мне. – Как ваше здоровье?

– Ты что делаешь?! – Я прикрываю микрофон рукой, отталкиваю парня в плечо.

– Интересуюсь здоровьем своей будущей тещи, – отвечает так же громко.

– Алина? Это кто сейчас со мной поздоровался? Алина? – раздраженно интересуется мама.

– Не обращай внимания, глупая шутка одного из студентов, – мой голос подрагивает, а к щекам приливает жар.

– А откуда твои студенты знают мое имя и отчество? – нетерпеливо интересуется мама.

– Я недавно про тебя рассказывала.

– Алина, прекрати врать. Кто рядом с тобой? Я же слышу по голосу, что это не Витя. Мы только вчера говорили о том, что к жизни стоит отнестись серьезней.

– Мам, я помню, – соглашаюсь я.

– Наталья Олеговна вновь звонила, переживает, что ты не интересуешься Витиным здоровьем. Ты знала, что он участвовал в драке?

– Да, мам.

– И не навестила?

– Мама, мы расстались, – произношу как можно тише. – Я не хочу иметь ничего общего с Витей и с Натальей Олеговной. Мам, пожалуйста, давай поговорим вечером. – А мне бы провалиться сквозь землю, стать совершенно незаметной, сбежать на другую планету, куда-то далеко, где никто не знает о моем существовании. – Я позвоню тебе после работы, хорошо?

– Не нужно, – холодный тон и недовольное сопение указывают на то, что мама в ближайшее время не ответит на мой звонок. Своим молчанием и пренебрежением постарается подкорректировать мое поведение. Так она поступала, когда мне было пять, и продолжает применять тот же метод и сейчас.

– Для тебя это шутки?! – взрываюсь я, с сожалением замечая сброшенный вызов. – Появляешься из ниоткуда, переворачиваешь мою жизнь с ног на голову!

Ник взмахивает рукой, прерывая мою речь.

– Зачем ты села ко мне в машину? – спрашивает он.

– Что?

– Зачем ты села ко мне в машину? – повторяет вопрос. – Подумай над этим.

– Ты заставил, – отвечаю я растерянно.

Ник театрально смеется.

– Я? Ты не знаешь, что такое «заставил». Ты не ходила проведать своего бывшего. Не сказала своей матери, что у него проблемы со здоровьем. Не упомянула о том, что вы расстались. Складывается впечатление, что ты его и не любила. И не так я тебя и пугаю, Алина, раз ты сейчас со мной, – отмечает не без удовольствия.

– А что я должна рассказать маме? Что парень, с которым я переспала, из мести Балабаеву избил его, и сейчас я еду вместе с ним в машине? – Мужские губы повторяют за мной: «Из мести». – Ты же перевелся из-за меня?! – эта мысль приходит так резко, что я захлебываюсь накатившим страхом. – Ник, скажи, что это не так?

– Не скажу.

– Останови.

– Нет. Хочешь, выходи на ходу. – В движениях парня нет больше расслабленности, он превращается в монолитную фигуру, выполненную из камня.

– Останови, пожалуйста, – повторяю я сдавленно, сжимая ручку сумочки.

– Вот только не нужно надумывать, хорошо?

– Ты перевелся в университет, где я работаю. Ты знаешь имя моей мамы. Никита – твое настоящее имя? Ты вообще студент?

– Прохладной жизни, – отвечает он совершенно несерьезно. – Да, студент. Но немного припозднился с учебой. Лучше считай меня избалованным мажором, чем психопатом-сталкером.

– Останови. Я дойду пешком. – Я не успеваю положить ладонь на ручку, щелчок блокировки дверей заставляет сердце пропустить удар.

– Мы вчера договорились, что одна ты больше ни ногой, – его голос сухой, констатирующий факт.

– Мы ни о чем не договаривались, – я возражаю эмоционально.

– Это ты так думаешь.

– Господи, – я выдыхаю, осматриваясь по сторонам. – По твоей вине меня могут уволить.

– За что? – Автомобиль сворачивает к стоянке. – Где в уставе университета прописано, что студенту нельзя подвозить преподавателя на личном автомобиле?

– Любые отношения между студентом и сотрудником запрещены.

– Да? А я вчера на стенде кафедры рассматривал доцента Ступникова и лаборанта Ступникову, однофамильцы?

– Это отец и дочь.

– Черт, промахнулся с примером. – Ник вынул ключ из замка зажигания и сделал приглашающий жест выходить. – Я надеялся, что ты ответишь: «Они супруги», – и я быстренько тебе сделаю предложение. Хорошего дня, Алина Васильевна, – громко произносит, распахивая. – До встречи на третьей паре.

– До встречи, – я стараюсь ответить безразлично, игнорируя любопытный взгляд заведующей кафедры, прощающейся с мужем у машины.

– Алечка, – доносится голос Жабы. Я торопливо сворачиваю к пешеходной дорожке. – Алина Васильевна, – громкий женский голос невозможно игнорировать. – Подожди, вместе пойдем. – Заведующая кафедрой нагоняет и берет меня под локоть, словно мы подруги. – Как настроение? – улыбается, демонстрируя идеально ровные отбеленные зубы.

– Спасибо, хорошо. А у вас?

– Все замечательно. Сегодня чуть не проспали, хорошо у мужа не было с утра важных встреч и он смог меня подвезти. – Пухлыми пальцами вынимает из кармана брюк бумажный платочек и собирает выступившие капли пота над верхней губой. – Алечка, – она улыбнулась так широко, что ее лицо стало похоже на злобную маску, – скажи, а кто тебя сегодня подвозил?

– Знакомый, Людмила Васильевна. Подобрал меня на остановке, когда я ждала автобус. Оказалось, что он учится в нашем университете.

– Невероятное совпадение, – комментирует женщина.

– Да, я тоже так подумала, – ответила я, поспешно взглянув через плечо.

– Алечка, скажи мне, пожалуйста. – Женские пальцы ощутимо впились в мое предплечье. Не стирая с лица пугающей улыбки, заведующая почти прошептала: – По чьей ты протекции?

– Я вас не поминаю. Вы же знаете, что я училась здесь, вы были в приемной комиссии, видели, как я защищаюсь.

– Не строй из себя дурочку, Алина. – Заведующая кафедрой прищурилась и потянула меня за руку, вынуждая склониться. – Если ты метишь на мое место, то, поверь, я просто так не уйду.

– Людмила Васильевна, – с моих губ сорвался нервный смешок, – отпустите. Во-первых, я не понимаю, о чем идет речь, а во-вторых, как я могу метить на ваше место?  Я только недавно окончила университет, у меня нет никакого опыта, один диплом на руках.

– Вот и я себя успокаиваю этой мыслью, – отвечает Жаба Васильевна. – Но отсутствие опыта не мешает таким, как ты, занять место повыше.

– Каким?

– Молодым, красивым, имеющим покровителя, – последние слова заведующая произносит пренебрежительно.

– О каком покровителе вы говорите?

– О влиятельном. – Женщина вновь берет меня под руку, заставляет остановиться и взглянуть ей в глаза.  – Надеюсь, мы поняли друг друга.

Ник

День первый.

Подкуриваю сигарету и, медленно выдыхая сизый дым, наблюдаю за мелькающими женскими силуэтами в окне четвертого этажа. Девушки суетятся, пару раз замечаю Алину. Подруги – это замечательно, но есть огромная вероятность того, что женсовет признает меня невменяемым психопатом, от которого следует держаться подальше. Я возвращаюсь в квартиру, зверь доволен как никогда, не тянет на прогулку, не пытается занять место человека, притих. Вопреки словам отца уснуть удается практически сразу.

День второй.

Второй учебный день в рассаднике наклеенных ресниц, накаченных губ, избытка парфюма и визгливого приветствия: «Приве-е-ет, Ник». На протяжении пяти пар я даже не пытаюсь изображать интерес к учебе, преподаватели монотонно бубнят про написание дипломной работы. Кстати, дипломная работа – моя основная проблема. Нужно подсуетиться и найти того, кто поможет измарать сто листов просторными рассуждениями на тему педагогики. Педагогика и… я – смешно. Кто бы подумал?

– Никита, – шепчет тихий женский голос, а вдоль позвоночника аккуратно царапают острые ноготки. – Ник. – Хочется дернуться всем телом, лишь бы… эм… Лера меня не касалась. При знакомстве свое имя она произносила с особым придыханием. Да, точно, Валерия. Я чуть разворачиваю голову, обозначая, что слушаю ее. – Мы идем после занятий гулять, ты с нами? – А ее сердце долбит от волнения в ожидании ответа.

– Вряд ли, – отвечаю и перевожу взгляд на старика. Преподаватель продолжает нечленораздельно бормотать, периодически поглядывая через толщу заляпанных линз очков.

Ноготки вновь проходят вдоль спины.

– Ты подумай.

– Ок.

Зверя нервирует пристальное внимание, ему больше не нравится слышать запах возбуждения чужих женщин, он воспринимает его как препятствие. Ему не нравится, что человека касаются чужие руки – зверь тянет к выходу. Знает, где найти свою пару: в маленькой комнатке, забитой письменными столами, где воздух пропитан не только книжной пылью, но и мягким ароматом женской кожи. Сумасшедший запах, вынуждающий дышать на полвдоха, чтобы не сорваться, не напугать. Хотя куда больше?

– Ник. – И вновь женские пальцы ложатся мне на спину.

– Ну?! – вырывается громко.

– А как ты смотришь на то, чтобы съездить на дачу к Смирновой? – Лера вырисовывает завитки на моих лопатках. – А завтра вернемся к первой паре или можем прогулять денек… – Рука замирает и медленно впивается ноготками, с наслаждением оттягивая кожу.

– Я могу выйти? – Подхватываю телефон со стола и, не дожидаясь ответа, выбегаю.

Хочется передернуть плечами, стряхнуть с себя ощущение прикосновений. Крепко стиснув зубы, растираю ладонью участок спины.

– Фу, мля!

«На пару я больше не вернусь», – решаю тут же и спускаюсь на первый этаж. Зверь нервничает, его раздражают множество голосов, множество запахов, из которых не вычленить именно тот, который требуется больше всего. До конца пятой пары еще тридцать минут, а это значит, что Алина скоро появится, с усилием толкая массивные деревянные двери, задержится на верхних ступенях лестницы, глубоко вдохнет и улыбнется, подняв голову к солнцу. Но сегодня она растерянна. Аля разговаривает по телефону, а ее улыбка меркнет с каждым словом.

Слова Алины выхватываю кусками, напрягаю слух и тут же запрещаю себе. Абстрагируюсь. Я не хочу уподобляться отцу, я не хочу контролировать любой шаг своей пары, будь то звонок или новое знакомство.

Алина медленно спускается к пешеходному переходу. Следую за ней – меня ведет зверь, он сопровождает свою пару – не человек, именно он успевает среагировать, когда девушка решает перебежать дорогу.

– Ты больная?! – Хватаю ее за талию и притягиваю к себе. – Ты вообще смотришь по сторонам? – Хочется орать так, чтобы заложило уши. – Очень умно выбирать между смертью под колесами автомобиля и возможностью не опоздать на автобус! – Уже не контролирую себя и с силой стискиваю хрупкое женское тело в объятиях. – Больше так не делай, поняла?! Алина, ты слышишь, что я говорю? – Она поворачивает голову, но смотрит сквозь меня, не концентрируясь на глазах.

– Я не заметила, как зажегся красный.

Кажется, я стал понимать отца: один ее взгляд, даже вот такой расфокусированный, и желание хорошенько тряхнуть чудесным образом превращается в ничто. Рычишь ты уже по инерции, вроде потому что начал и глупо идти на попятную.

– Больше ни ногой одна, – произношу я.

А еще я заметил, как меняется ход времени рядом с Алей. Минуты то растягиваются, превращаясь в часы, то превращаются в короткие мгновения, яркие вспышки. Вот я несу откровенный бред, усаживая девушку в машину, и уже прощаюсь, вцепившись мертвой хваткой в обмотку руля.

– До завтра.

– До завтра, – прощается Аля, бросив ничего не понимающий взгляд и закрывая дверь. Она входит в подъезд, ее фигура мелькает в окнах лестничных пролетов, появляется в кухонном окне, несмело выглядывая из-за штор, и я включаю передачу и трогаюсь места. Проезжаю пару кварталов и чудесным образом вновь оказываюсь перед пятиэтажкой Алины. Ну, ничего, я подежурю пару-тройку часов, удостоверюсь, что она легла спать.

День третий.

Игнорировать желание зверя быть рядом со своей парой становится сложнее. Не невозможно, конечно, но приходится прикладывать некие усилия, чтобы не торопясь принимать душ, завтракать, одеваться. Успокаиваю себя мыслью, что волк устал быть взаперти и ему требуется мягкая земля под лапами, устеленная низкой травой, хмельной аромат хвои и ледяная воды из ручья – ему требуется свобода.  Запахи… звуки… шум ветра от скорости при беге, чтоб от усилий сводило мышцы, и легкие обжигало прохладой свежего воздуха. Сегодня же вечером останусь в «Озерной долине», навещу родных, пробегусь со стаей. Так и сделаю. Определенно, так и сделаю.

Поездка до университета могла бы пройти и лучше, но для первого раза, я считаю, вполне успешно. Если бы не звонок Марии Федоровны, то отлично. Наконец, третья пара.

Дверь преподавательской неплотно прикрыта, и я слышу ее голос – никакой другой, только ее – голос своей пары. Остальные служат фоном. Несвязанными, бессмысленными звуками.

– Спасибо. Я вас поняла, Людмила Васильевна.

Аля проходит мимо, прижимая к груди толстую тетрадь и папку. Волнуется, не с первого раза справляется с замком аудитории, растерянно окидывает группу взглядом, скомкано здоровается и представляется, раскрывает тетрадь и начинает занятие.

Сейчас Алина похожа на робота, сверяясь со своими записями, проговаривает текст, смотря поверх голов. А зверь буквально выворачивает меня наружу, требует приблизиться.

– Я могу пересесть на первую парту? – спрашиваю я.

Алина согласно кивает, не отрывая взгляда от видимой только ее взгляду точке на стене.

Я занимаю место напротив. Первая парта перед преподавателем всегда свободна. Аля сбивается, но находит строчку в тексте и продолжает тараторить. Зверь улавливает страх. Это еще что за новости?

Она так близко, что по телу бегут мурашки, приподнимая волоски. Вытягиваю ноги, специально задевая остроносые черные туфли.

Аля хмурится, поджимает ноги, а страх окатывает новой волной. Она заканчивает занятия, просит старосту нашей группы задержаться, закрывает аудиторию и ведет Миронову с собой.

Прячешься, значит. Ничего, не гордый, подожду.

Пять минут… десять… пятнадцать… а я не отвожу взгляда от лестницы. Наконец, она выходит, торопливо спускается, ныряет в припаркованное такси напротив главного входа. А вот это уже совсем нехорошо.

Я следую за такси, держусь позади, стараясь не попадать в поле зрения. Оставляю внедорожник в соседнем дворе.

Что ж, отрицать очевидное, глупо – вскидываю голову к балкону четвертого этажа и осматриваюсь по сторонам.

Я тронулся умом. Поплыл. Сошел с ума. Одурел.

Называйте как хотите.

Поднимаюсь на четвертый этаж, прислушиваясь к происходящему в маленькой квартире. Не жму кнопку дверного звонка, ведь не откроет. Подкрадется, посмотрит в дверной глазок и сделает вид, что ее нет дома.

Зверь слышит легкие шаги, очень близко, прямо за тонкой металлической пластиной, скрип, какой-то шум, грохот.

– Ой! – жалобный женский вскрик.

Аля включает воду – принимает душ или набирает ванну. Я мягко поворачиваю ручку входной двери – заперто. Зверь тут же подсказывает человеку, как попасть внутрь квартиры. Спустя минуту прикидываю, выдержат ли меня перила балконов. Надеюсь, не сорвусь, топчусь по твердой высохшей почве под ногами. Упасть не смертельно, но, если не задержать падение, точно переломаю конечности и отобью внутренние органы.

Оборачиваюсь вокруг своей оси – во дворе ни души. Долго не раздумываю, отталкиваюсь и цепляюсь пальцами за прутья второго этажа, кажется, что соскальзывают ладони, но нет, это металл жалобно скрежещет о бетонную поверхность.

– Черт, черт, черт… – Не успеваю перехватиться, мгновение свободного падения, и спину обжигает кратковременная вспышка боли. – Вот, черт. – Глазею на посеревшее небо, сжав металлические прутья в руках. Запрокинув голову, проверяю, что нет свидетелей моего позора. – Попытка номер два, – откидываю железяки. Больше не совершаю прошлой ошибки: впиваюсь пальцами в бетонную плиту, подтягиваюсь, прислушиваюсь к происходящему на следующем этаже и повторяю простые действия. – Обещаю, заменю. – Толкаю плечом закрытую балконную дверь четвертого этажа. Деревянная рама подается. – Тише, тише… – Приоткрываю застекленную дверь, отскакивая от лавины прозрачных осколков, с грохотом осыпающихся на пол. – К-хм, молодец. Эффектно, – рычу себе под нос.

Замираю, звук льющейся воды не прекращается, перешагиваю погром и кружусь по крохотной квартирке в поисках веника. Если он и есть, то сейчас находится за дверью ванной комнаты.

Зверь скулит, тянет войти. Я прижимаюсь лбом к прохладной стене, справляясь с желанием. А внутри настоящая война, часть меня требует войти и взять свое, подсказывая, что положение и так патовое, хуже не станет.

Станет. Еще как станет! Это особый вид пыток – сидеть и ждать. Слышать всплески, представлять, как Аля вспенивает в ладонях мыло и плавно опускается по шее к груди, оставляя на разгоряченной коже белоснежную пену. «Спокойно, – одергиваю себя, гуляя по кухонным шкафчикам взглядом. – Можно приготовить ужин». Открываю дверцу холодильника. Бутылка недопитого вина и четыре яйца. С ужином я погорячился – максимум перекус.

Снимаю с холодильника листы, прижатые красным круглым магнитом. Неоплаченные коммунальные счета за последние два месяца, вот и есть чем занять руки и голову на ближайшие десять-пятнадцать минут.

Тишина оглушает в один момент, заставляет отвлечься от цифр и вскинуть голову. Шелест ткани, шлепки босых ног. Я откашливаюсь, в надежде, что Аля зайдет на кухню.

Девушка затаивает дыхание, испуганно заглядывает.

– Ты! – выдыхает, прикрывая грудь ладонями.

От одного только ее смущенного вида пах простреливает желанием.

– Привет, – произношу, чувствуя, как кровь закипает в венах. Ласкаю аккуратную фигурку взглядом, начиная с кончиков пальцев и поднимаясь выше по стройным ногам. – Алька, что ты со мной делаешь?! – На ней белье с крохотными розовыми зайчатами. Мать их, милыми розовыми кроликами.

– Это ты что тут делаешь? – Сдергивает с волос полотенце и прикрывает им обнаженную грудь.

– Счета оплачиваю. – Я демонстрирую экран мобильного телефона с открытым приложением банка.

Алина промаргивается, кажется, ее больше не волнует нагота, руки вместе с полотенцем взлетают в воздух.

– Ты сумасшедший? – спрашивает и тут же сама отвечает: – Ты сумасшедший!

Я беру следующую бумажку и сканирую QR-код, сверяю данные, жму кнопку «Оплатить». Аля вырывает телефон из моих рук.

– Ты действительно оплачиваешь счета? – Прикрывает глаза. Дышит через нос, шумно втягивает воздух и медленно выдыхает. – Как ты вошел? Я уверена, что закрывала дверь.

Я пожимаю плечами, поднимаясь с низкого табурета.

– Не без труда.

Отшатывается, выставляет ладони.

– Я буду кричать, – предупреждает.

– Так я не против. – А мой взгляд прикован к пухлым губам. Чуть приоткрытым, алым, словно по ним прошлись помадой.

Выбрасываю руку, не позволяя Але сбежать. Зверь урчит от удовольствия, загоняя свою добычу.

– Я позову полицию, – она приводит аргумент, который, по ее мнению, должен меня напугать.

– Зачем?

– Что значит зачем? – Аля прижимается спиной к холодильнику. – Ты ворвался в квартиру. – Ее ладони на моей груди. Удерживают, не позволяют приблизиться. – Ты ворвался в мою жизнь! Перевернул ее! Почему-то считаешь, что имеешь право вот так, – захлебывается эмоциями, а по ноздрям бьет запах ее возбуждения, – приходить…

– И оплачивать твои счета?

– Да!

– Безусловно, противозаконно.

Еще немного, и наши тела соприкоснутся.

Хочется играть с ней, забавляться, смотреть, как Аля путается в словах, отводит взгляд, пытается изображать равнодушие. Не сразу съесть, а растянуть удовольствие.

– Хватит, – выдыхает она беспомощно. – Я уже была куклой.

Идиотское сравнение отрезвляет, мерзко окатывает ледяной волной.

– Не понял.

– Ты наиграешься и выкинешь. Это лишь вопрос времени. Это же ты помог мне с работой? Только не ври. Не верю я в такие совпадения. Эта мнимая забота… – Ее взгляд проникает в душу. Потерянный, полный неуверенности и надежды, что она ошибается. – Это вопрос времени, – повторяет Аля уверенней.

– Ты думаешь, что я бы стал лазить по балконам, сторожить тебя у подъезда, помогать с работой, и все ради перепихона? Секса? – поправляюсь. – Мы так не устроены. Да и смысл прилагать усилия, когда… – Аля округляет глаза, часто-часто моргает.

А вот тут точно стоит промолчать. Я сокращаю расстояние и впиваюсь в подрагивающие губы. Сейчас слова лишние, они не нужны. Лишь время докажет, что Алина ошибается.

Ответа на поцелуй не следует, ее губы неподвижны, а дыхание сбитое, рваное. Я не останавливаюсь, продолжаю ласкать, сбавляю напор, целую легко, не пытаясь проникнуть языком.

– Аль, не сбегай больше, – шепчу, уткнувшись лбом ей в висок. – Не нужно этого делать. – Она не открывает глаз, не шелохнется, вытянута как струна. – Я не обижу. – Возвращаюсь к губам.

Не размыкаю объятий, прижимаюсь всем телом, не отпускаю, не сдаюсь. Продолжаю целовать, стирать невидимую грань, что возвела в своей голове Алина.

Из ее груди вырывается тихий стон, болезненный, словно она приняла решение и этому не рада. И, наконец, мягкие губы отвечают, касаются моих. Робко, готовые в любой момент вновь застыть. Руки, висевшие безвольными плетями, оплетают талию, ныряют под ткань кофты, введут вверх по спине, вызывая толпу приятных мурашек на коже. Вроде бы простые, невинные прикосновения, а волна жара спускается вдоль позвоночника, концентрируясь желанием в паху. Алина приоткрывает ротик, позволяет углубить поцелуй, отвечает смелее, посасывает мой язык.

Я усаживаю ее на кухонный стол. Чуть отстраняюсь. Аля смотрит непонимающе, возбуждение сходит. Девушка следит за моим откровенным взглядом и старается закрыться.

– Не нужно. – Я не даю свести ноги, накрывая ладонью мягкую ткань трусиков. Спускаюсь к лону – горячо и влажно. Охрененное чувство – знать, что твоя женщина тебя хочет. Мои пальцы скользят вверх и вниз, задерживаются на клиторе, массируя круговыми движениями. Алина открыта, подается бедрами, просит большего. – Привстань. Мне понравились кролики, не хотелось бы их порвать. – Стягиваю белье и убираю трусики в задний карман джинсов.

– Что ты делаешь?!

– Хочу ощутить твой вкус. – Я медленно опускаюсь на колени, не отрывая взгляда от женского лица.

Алина вспыхивает, пытается поднять меня за плечи. Я ставлю точку в ее замешательстве, сковываю движения, удерживая за бедра, приподаю во влажном поцелуе к нежной коже живота. Гуляю языком, кайфую от вкуса, от эмоций, что обрушиваются на нас обоих. Напитываюсь частым дыханием, дрожью ее тела, запахом. Обвожу языком крохотный пупок, спускаюсь, а Аля сводит бедра, вплетает пальцы в мои волосы, тянет за пряди.

– Расслабься, – шепчу, и тут же ее тело каменеет. Веду языком ниже, настойчиво проникаю между влажных складок. – Ей нравится, Аля стонет, в ответ на ласки впивается ноготками в кожу на затылке. Проникаю еще раз, более грубо, задерживаюсь на клиторе.

– Ник, – громко выдыхает мое имя, ловя руками опору. Ее ноги подгибаются в коленях.

– Сядь. – Больше не сопротивляется, позволяет стащить себя на край стола, занять место между бедер. Откидывается, наблюдает сквозь прикрытые ресницы, с волнением облизывая губы.

Следующее прикосновение, и ее громкий стон разливается по моему телу жаром. Мягкие движения языка сменяю на проникновения, тону в своих собственных ощущениях, в диком, животном желании, продолжаю нашу обоюдную пытку до болезненного ощущения в паху. Аля мечется, то сводит ноги, сжимая мои плечи, то открывается – ищет разрядки. Ее стоны перерастают из громких вскриков в умоляющий шепот:

– Пожалуйста. Ник, пожалуйста. – А я продолжаю ласку. – Пожалуйста, – хнычет совсем беспомощно. – Я хочу тебя.

– Не сейчас. – Отрываюсь на мгновение и втягиваю клитор, массируя языком. Несколько движений, и Аля взрывается в ярком оргазме.  – Оденься. – Целую внутреннюю часть бедра. – И открой дверь. Иначе они ее вскроют.

Алина

– Аля. – Ник поднимается, стирает ладонью влагу с подбородка. – Одевайся. – Оставляет мимолетный поцелуй на моих губах. А я выныриваю в реальный мир, по телу разливаются отголоски удовольствия. Жаркого. Терпкого. Ко мне возвращается слух, проясняется сознание. – Не упоминай обо мне. У тебя никого не было, стекло разбило сквозняком. – И я, наконец, понимаю, о чем он говорит.

Входную дверь сотрясают требовательные удары и женские громкие крики.

– Откройте дверь!

– Зайчишка. – Ник помогает встать на ватные ноги. – Оденься. – Обнимает и ведет в комнату. – Я тут немного намусорил. Обещаю все исправить. – Поворачивается ко мне спиной, из заднего кармана джинсов свисает мое белье. Ник распахивает створки шкафа.

– Алина! – мамин взволнованный голос прибавляется к незнакомому женскому. – Алина!

– Отдай трусы. – Я тяну руку.

– Не-а, кролики мои. – Ник широко улыбается, заталкивая трусики глубже в карман. – Подними руки. – Помогает с одеждой, поправляет полы длинного сарафана. – Иди. – Подталкивает меня в поясницу. – И не беспокойся, я все исправлю. – Под толстой подошвой мужской обуви хрустит стекло. – Не ходи босиком. – Подмигивает и выходит на балкон, а на заднем фоне удары становятся все требовательней и громче.

– Что ты задумал? – спрашиваю я.

– Открывай. Все будет хорошо.

«Все будет хорошо», – повторяю про себя, не представляя, как из этого хаоса может получиться «хорошо».

Непослушные ноги ведут к входной двери.

– Вызывайте полицию, – слышу совет все того же незнакомого женского голоса.

– Алло, Вася, ты помнишь, где лежит запасной комплект ключей от квартиры? Как не помнишь?! Нет, это не подождет! – тараторит мама. – С Алиной что-то случилось!

– Я сейчас позвоню Вите, у него должен быть второй комплект.

«Господи, какой ужас!» – заглядываю в дверной глазок. На площадке толпятся соседка со второго этажа, какая-то женщина, мама и Наталья Олеговна.

Поворачиваю «барашек» замка и толкаю дверь.

– Вася, с ней все хорошо, – с облегчением выдыхает мама и убирает телефон в сумочку.

Взволнованное сердце просто не может биться чаще, четыре пары глаз изучающе проходятся по мне с ног до головы.

– Слава богу, все хорошо. – Мама театрально прикладывает ладонь к груди и вваливается в квартиру. – Мы все руки отбили стучать, ты почему не открывала? – Мама возглавляла процессию из трех женщин.

– Я была в душе, не слышала. А что случилось? – поинтересовалась я у соседки.

– На твой балкон залез какой-то мужчина, Ирина как раз выгуливала собаку. – Мама указала на соседку и внимательно осмотрела кухню, за ней повторила действия и Наталья Олеговна. – И заметила его. – Прошла в коридор, потеснив столпившихся плечом. – О, боже! – воскликнула, застыв на пороге жилой комнаты. – Ира, тебе не показалось. Действительно, в квартире кто-то был.

– Или есть, – с ужасом в голосе прошептала Наталья Олеговна.

– Нужно звонить в полицию, – приняла решение соседка, доставая старый кнопочный телефон из кармана халата.

– Не нужно никуда звонить, – вмешалась я. – Это сквозняк, я сейчас уберу осколки. Да и где тут можно спрятаться? – мой голос, как и мои действия, выдают неуверенность. Я раскинула трясущиеся ладони и указала на углы комнаты. – Если только в шкафу, – попыталась пошутить, но мама восприняла слова инструкцией к действию, резко дернула створки шкафа на себя.

На этом она не успокоилась, подошла к окну, осмотрела балкон, вернулась на кухню, заглянула в ванную и только после этого произнесла очевидную вещь:

– Никого нет.

– Но как же так?! – подала голос незнакомка.

– Я видела собственными глазами, – добавила соседка.

Женские голоса превратились в неразборчивый гомон.

– Вы разрешите, я пройду? – Я принесла совок, веник и мусорное ведро. – Мне нужно убрать. – Пришлось расталкивать взволнованных женщин. Под несмолкаемую возбужденную болтовню я собрала крупные осколки с пола в комнате и на полу балкона, смела крохотные хрусталики и, когда мама пошла провожать соседок, с замиранием сердца перевесилась через перила и взглянула на землю. Из моей груди вырвался вздох облегчения. Вот же сумасшедший. А если бы сорвался?

– Эй! – Ник вышел из-под подъездного козырька, вскинул руку с телефоном в руке. – Ответь.

– Алина, тебе кто-то звонит. Незнакомый номер, – сказала мама.

Бросив веник, я побежала на кухню.

– Ага, спасибо, мам. – Я выхватила телефон.

– Ты куда? – Она перехватила меня под локоть. – Полотенце возьми. Почему вообще оно валяется на полу?

Жар предательски опалил мои щеки. «Ой, мамочка, тебе лучше об этом не знать».

– Торопилась открыть дверь. Мне нужно ответить, – буркнула я.

– Только недолго, мы с Натальей Олеговной пока согреем чай, – попросила мама.

Сбежав в ванную и прикрыв за собой дверь, я приняла звонок и тут же услышала:

– Привет, зайчишка.

– Ты сумасшедший, – шепчу, наблюдая за своим испуганным отражением в зеркале.

– Самую каплю, – ответил Ник. – Я тебя жду, зайчишка. Как наговоришься, позвони, заберу.

– Куда? Зачем? – Я вцепилась в дверную ручку, опасаясь, что мама зайдет в любой момент.

– Как – куда? А где ты собралась ночевать? У тебя стекла нет, и дверь балконная не закрывается.

– По твоей вине! – Я прислушиваюсь к звукам и голосам на кухне.

– Так завтра все исправят, я уже договорился.

– Я никуда не поеду, – шепчу Нику.

Настойчивый стук и громкий мамин голос заставляют меня вздрогнуть:

– Алина, ты скоро?

– Иду! – Я сбрасываю вызов.

На кухонном столе три кружки, наполненные кипятком, сахарница и чайные ложки. Кажется, мама и Наталья Олеговна приготовились к длительному и сложному разговору.

– Где у вас чай? – интересуется мать Балабаева, по очереди открывая дверцы кухонного гарнитура.

А мне хочется поправить женщину, но вместо «чай у меня здесь» молча открываю нужный ящик. Мы в тишине вскрываем чайные пакетики и опускаем их в воду, изредка обмениваясь взглядами.

– Алин, – начинает мама, – мы пришли поболтать по-девчачьи. Обсудить ваше с Витей будущее, – добавляет осторожно.

Наталья Олеговна шумно отпивает и согласно кивает.

– Я точно не знаю, что между вами произошло, детки, но вот так перечеркнуть шесть лет совместной жизни очень глупо, – произносит она.

Я перевожу непонимающий взгляд от мамы к Наталье Олеговне, не зная, что ответить.

– Да, дочка, – соглашается мама. – Взрослая жизнь – она такая. Сложная, иногда нужно вовремя закрыть глаза на какие-то недостатки своего любимого.

– Все верно, Мария Федоровна, – поддакивает Наталья Олеговна. – Наша семья тоже переживала нелегкие времена. Думаешь, Витин отец не посматривал налево? – Моя мама понимающе прикрыла глаза и шумно выдохнула. – Да, это были не лучшие три года нашего брака, но зато после я ни разу не пожалела.

– Сама понимаешь, – мама перенимает эстафету, – про твоего отца я ничего подобного сказать не могу, но Наташа права. В каждом браке свои проблемы. Я вот делю твоего отца с наукой. – Мама на мгновение изображает скорбь на лице. – Двадцать пять лет уже делю, – тяжело и наигранно вздыхает.

Не прекращая размешиваю сахар в чае, подкладываю еще кусочек и продолжаю греметь ложкой о стенки кружки.

– Шесть лет, – эстафета возвращается матери Балабаева, – так долго не выдерживают многие пары в браке. Алин, ты готова потратить четверть всей жизни впустую? Ведь семья – это главное в жизни женщины. Сохранить семью – настоящий труд и искусство. Ты же знаешь, что семья держится до тех пор, пока этого хочет женщина, – не унимается Наталья Олеговна.

– Ну, что ты молчишь? – спрашивает мама.

– Извините, – мне нестерпимо хочется извиниться под сверлящими взглядами, – но я не хочу сохранять наши с Виктором отношения, Наталья Олеговна, – произношу максимально вежливо.

Мама причмокивает, слишком медленно опускает руку и беззвучно кладет ложку на стол.

– Наташ, выйди, пожалуйста, мне нужно переговорить с дочерью с глазу на глаз. – Мама дожидается, когда мы остаемся в кухне одни, плотно закрывает дверь за матерью Балабаева. – Алина… – Выдерживает паузу. – Я бы на твоем месте не принимала скоропалительных решений. Пока Витя в больнице, у тебя есть время подумать и поменять решение.

– Я не передумаю, – я отвечаю твердо.

Мама склоняется через стол, переходит на шепот:

– Я настаиваю, чтобы ты подумала.

– Зачем?

– Виктор – хороший вариант, – мама поджимает губы, опускает глаза и говорит, не отрываясь от кружки с чаем. – Я считаю, Витя для тебя… эм-м-м… очень хороший вариант. Тебе будет трудно, – мама вздыхает, отпивает глоток, – встретить кого-то лучше.

– Почему?

– Ты такая…

– Никакая? – неуверенно заканчиваю за нее. – Ни рыба ни мясо? Серая мышка? Пластиковая кукла? – Я не выдерживаю и вскакиваю на ноги. – Я правильно тебя поняла?

– Не так грубо, но да, – отвечает без сомнения мама. – Я бы сказала, не такая яркая, как другие девушки твоего возраста.

– Спасибо, мама, – произношу на автомате. – Нет, правда, спасибо за честность. Но я, наверное, огорчу тебя, мной уже заинтересовались. И меня сейчас ждут. Прямо в этот самый момент. – Я подхватываю телефон, выглядываю в окно в надежде увидеть Ника или его автомобиль. Я больше не позволю себе сидеть, пить чай и спокойно принимать оскорбления, даже если они от собственной матери.

Алина

– Привет, зайчишка.

Я не обращаю внимания на глупое прозвище, которое Ник с удовольствием произносит, прямиком попадаю в мужские объятия. Теплые и крепкие, утыкаясь ему в грудь и невольно втягивая запах кожи.

– Едем? – спрашивает он.

Согласно киваю, выглядывая из-за мужского плеча. Наталья Олеговна не задерживается у подъезда, как это делает мама, а быстро удаляется в противоположном от нас направлении, ее плечи подняты, а руки прижаты по бокам, она, словно игрушечный заводной солдатик, раздраженно чеканит шаг. Мама смотрит на меня в упор, на ее лице хаотично сменяются эмоции: злость, непонимание, раздражение. Она отрывает взгляд от меня и переводит его на Ника. Мама удивлена, а мне приятно видеть растерянность на ее лице.

– Не познакомишь? – Ник приветственно кивает.

– Нет. Не думаю, что это будет уместно.

– Как хочешь, – он спокойно реагирует на мой отказ, чуть пожимает плечами. – Едем. – Кладет руку на талию. – Машину я оставил в соседнем дворе. Боялся, ты меня заметишь.

Я отвечаю сконфуженной улыбкой, отвожу взгляд и прижимаясь к горячему боку, инстинктивно ища поддержки. Я вновь безоговорочно следую за Ником. Удивительно, но я ему доверяю. Да, меня пугают его действия. Да, пугает его настойчивость. Но почему-то кажется, что меня он никогда не обидит, или я просто хочу в это верить. Хочу быть для кого-то особенной. Нет, именно для него. Для парня с растрепанными темными волосами и нахальным взглядом.

– Музыку включить? – интересуется Ник.

– Как хочешь.

Сердце отбивает дикий ритм, иногда сбивается, замолкает на мгновение, словно спотыкается, и продолжает громыхать. Нервная дрожь начинается с пальцев, поднимается по предплечьям и выше, через минуту все тело ходит ходуном, так бывает, когда проведешь на морозе несколько долгих часов и после никак не можешь согреться. Хочется забыть мамин отсутствующий взгляд, пустой, отрешенный.

Задержавшись в коридоре квартиры, она смотрела сквозь меня, не торопясь поправляла нашейный платок, легко попрощалась и вышла. Я стала для нее чужой в тот момент, когда поднялась из-за стола и, взяв телефон и ключи от квартиры, попросила Наталью Олеговну и маму уйти. Пренебрежительные слова Натальи Олеговны, бьющие мне в спину… Все это я прячу – с силой заталкиваю глубоко вниз, хороню в самых темных углах памяти.

– Куда мы едем? – интересуюсь я, лишь бы не оставаться со своими мыслями наедине.

– Ко мне, – Ник отвечает так, словно это самая очевидная вещь на земле.

– А ты живешь один?

– Абсолютно, холостяцкое гнездышко, – произносит с насмешкой. – Сбежал из дома, как стукнуло двадцать. С отцом невыносимо. Существует только его мнение и неправильное, – не жалуется, не обвиняет – рассказывает.

– А мама?

– Мама – чудо. Я удивляюсь ее терпению. А еще у меня есть младший брат. – Парень изредка поглядывает на меня, на краткое мгновение отвлекаясь от дороги.

– Такой же безбашенный и нахальный, как ты?

Ник смеется, отрицательно покачивает головой.

– Крис еще мал, чтобы лазить по балконам к девчонкам, ему нет и года. Пока он только безбашенно рассекает по дому на четвереньках, – отзывается с теплотой.

– Ого, какая разница, – я искренне удивляюсь. – А у меня нет ни братьев, ни сестер.

– Знаю, – мужские губы кривятся в улыбке. – Я не должен был этого говорить, да? – уточняет.

– Да. На будущее, о том, что ты знаешь всю подноготную девушки, лучше промолчать, – я позволяю себе пошутить.

– На будущее, – он дразнит в ответ, – меня не волнует ничья подноготная, кроме твоей.

– Наверное, – я бросаю, не подумав.

Ник не спешит доказывать обратное, дарит мне снисходительный взгляд – так смотрят на людей, сказавших откровенную чушь.

– Добро пожаловать. – Автомобиль останавливается на парковочном месте во дворе высотных домов, приходится задирать голову, чтобы увидеть поблескивающие окна последнего этажа. – Нам сюда. – Ник тянет меня за руку к ближайшему подъезду. А я любуюсь его широкой, радостной улыбкой, неужели она из-за меня? – Зайчишка, белье не забыла надеть? – шепчет, как только мы входим в лифт.

– Нет. – Мои руки предательски прижимают полы сарафана к бедрам.

– Врушка, не было у тебя времени. Ты выбежала ко мне сломя голову, даже сумку не взяла. – А я продолжаю отрицательно трясти головой. – Ты когда-нибудь занималась сексом в лифте? – переходит на интимный шепот, обнимая меня и прижимая к груди.

– Конечно. – Зачем я вру?

– М-да, Алина. – Ник сокрушенно покачивает головой. – Никогда бы не подумал. – Он выдерживает паузу и добавляет: – А я вот не занимался, представляешь? – Его руки собирают ткань платья на моей талии, медленно обнажая ноги. – Научишь? – Мужские губы растягиваются в порочной ухмылке. – Что нужно делать?

– Наверное, остановить лифт, – сама не верю, что говорю это.

– Наверное? – уточняет, а мои ноги уже оголены до середины бедра.

– Нужно, – я отвечаю уверенно и тянусь к круглой кнопке.

Ник перехватывает руку и серьезно произносит:

– Ну, вы и извращенка, Алина Васильевна. В лифте стоят камеры, – указывает в угол над своей головой. – Это тебе на будущее, – хохочет, выпуская меня из объятий в тот момент, когда металлически двери разъезжаются в стороны. – Ну, не дуйся. – Открывает входную дверь и пропускает меня вперед, щелкая выключателем. – Разувайся, между прочим, я готовился к твоему визиту, полы мыл.

– Ты же шутишь?

– Почему? – Он кладет ключи и наши телефоны на тумбу у входа и небрежно скидывает кеды.

– Не знаю, я не представляю тебя со шваброй в руках.

– А, понятно. – Вновь берет меня за руку, переплетает наши пальцы. Странное чувство, когда другой человек хочет касаться тебя все время. – Ага. Ясно. Понятно все с тобой. Настоящие мужики полы не моют, харкают под ноги, едят из грязной посуды и по утрам здороваются с хлебной плесенью. – Мы останавливаемся в узком коридоре. – Кухня, ванная и туалет, спальня, комната с телеком. С чего начнем? Если честно, я жутко хочу спать, последние дни меня вымотали. – Он стягивает на ходу кофту, кидает ее в сторону ванной. – В холодильнике полно еды. Аль, я посплю час, хорошо? Часок. – Переминается с ноги на ногу у порога спальни.

– Конечно, отдыхай.

– Спасибо. – Он притягивает меня за подбородок и целует в губы. – Час, не больше, обещаю. Если хочешь, можешь посмотреть телек или поесть. Чувствуй себя как дома. Ты точно не в обиде?

– Точно, – отвечаю я.

– Час, Алин. – Расстегивает пряжку ремня. – Никому не открывай. Ключи есть только у Эльки и отца. Он точно не приедет, а с Элькой проблем не будет. – Снимает джинсы, вышагивает, красуясь в боксерах, включает телевизор, показывает, как пользоваться пультом, не закрывает дверь в спальню, ничком падает на постель, и уже через несколько секунд я слышу характерное посапывание.

С Ником, словно на американских горках, я не знаю, чего ожидать через пару минут: крутой спуск или головокружительный подъем; горячий секс в лифте или крепкий здоровый сон.

Я стараюсь ходить бесшумно, заглядываю в комнаты: минимум мебели, чисто и функционально. Со стаканом прохладной воды возвращаюсь на звуки телевизионной передачи, занимаю единственное мягкое кресло в комнате, просматриваю последние обновления друзей в соцсетях.

– Алло, – шепчу я, прикрывая ладонью динамик.

– Сорокина, ты где?  С тобой все в порядке? – Комарова-старшая расспрашивает с пристрастием. – Ты решила переночевать на работе? Мы уже все руки отбили.

– Я не дома.

– А чего шепчешь? – подруга мне подражает.

– Ник спит.

– О-о-о, – оглушает подруга, – поехали, Саня, домой, наша поддержка тут больше не требуется, – обращается к сестре.

– Ань, ну ты что?

– Все нормально, Сорокина, иди и хорошенько его оттрахай. Признайся, усыпила мужика рассказами о диссертации? – смеется Аня. – За нас не беспокойся. Пока, детка, – произносит с придыханием и сбрасывает вызов.

– Дурочка, – шепчу я, улыбаясь прислушиваясь к тишине.

Ник

Рядом со мной проминается постель, терпкий запах медленно проникает в сознание, отгоняя остатки сна. Просыпаться рядом со своей парой – это особый вид удовольствия, даже вот так, когда Алина просто сидит рядом. А что будет, если спать вместе, придавить ее тело бедром, уткнуться носом в основание шеи и считать пульс?

Я слышу ее трепещущее сердцебиение. Не выдаю себя, продолжаю лежать на животе. Девушка сдвигается ближе, задерживает дыхание. Между лопаток жжет: Аля исследует рисунок татуировки, не касаясь, обводит пальцами.

– Дотронься, – произношу я, не открывая глаз.

Рваный взволнованный выдох, пальцы нежно ложатся чуть ниже середины спины, где морда огромного волка угрожающе скалится.

– Что он означает? – осторожно интересуется Аля.

– Это настоящий я. Волк – моя сущность.

– Ты не такой, – отвечает она не раздумывая. Пробегается подушечками пальцев по плечам и шее. – А почему ветви с шипами?

– А что плохого в звере? Волк – воплощение верности и терпения.

– Волки – безжалостные хищники.

Я поворачиваюсь к Алине лицом.

– Зверь безжалостен лишь тогда, когда кто-то угрожает его стае, а в остальном мы милые пушистики. – Улыбаюсь и получаю улыбку в ответ. – А шипы добавили к ветвям для эффектности. – Переворачиваюсь на спину. – Чтобы казаться круче, чем есть на самом деле.

Алина насмешливо фырчит, склоняется, кладет ладонь мне на грудь.

– Я не хотела тебя будить, – говорит тихо.

– Не беспокойся, я выспался. Чем занималась?

– Смотрела какую-то передачу.

– Иди ко мне. – Я притягиваю девушку и укладываю на себя.

Не сопротивляется, распластывается и прижимается щекой. Теплая, расслабленная. От ее волос исходит сводящий с ума аромат, хочется не размыкать объятий и не отпускать, эгоистично наслаждаться только самому. Аля щекочет своим дыханием, отрывается и невесомо целует плечо. Еще и еще. Спускается к груди.

– Ты зачем это делаешь? Ты понимаешь, как я тебя хочу? – уточняю я.

Кивает.

– И я тебя хочу, – Аля отвечает тихо.

– Так я весь твой, – я смеюсь, раскидываю руки, давая свободу в действиях.

Аля смотрит так внимательно, что улыбка начинает сползать с моего лица.

– Я… – замолкает она на мгновение. – Я не знаю, как ты любишь. – Отталкивается и садится на мои бедра, собирая пальцами подол сарафана. – У меня был один мужчина. – Склоняет голову, утыкаясь взглядом куда-то в стену. – И я знаю только, как нравилось ему. – Ее теплые ладони проходятся по груди снизу вверх.

А мышцы сводит от ее прикосновений. «Она касалась его так же, как и меня сейчас», – болезненно пульсирует в голове. Вот так же неуверенно и нежно.

– Больше не упоминай о нем, – я реагирую моментально. Тело каменеет, дрожь прокатывается по мышцам – зверь в ярости.

Аля отдергивает руки и шепчет испуганно.

– Прости. Я просто хотела сказать, что не умею делать приятно. – Пытается встать.

Пресекаю попытку, жестко придавливая женские бедра.

– Мне будет приятно все, что бы ты ни делала. – Я стараюсь вернуть спокойствие, закрываю глаза и несколько раз глубоко вдыхаю.

Я кожей чувствую ее пристальный взгляд, он блуждает по груди и шее, лицу и губам.

– Ты не злишься? – спрашивает Аля осторожно, ероша пряди моих волос.

– Если еще раз спросишь, буду. – Я продолжаю бездействовать.

– Я поняла. – Она склоняется и целует лицо. Легко и невесомо, перемещается к губам. – Нет, – останавливает мои попытки перехватить инициативу.

– Как скажешь. – Я закидываю руки за голову, удобнее устраиваюсь, чуть приподнимаясь. – Надеюсь, это не слишком для пугливой зайчишки?

– Нет. Закрой глаза, – отвечает она твердо.

– Ого, – мои губы сами изгибаются в улыбке. – А мне нравится такое пробуждение. – Прикрываю веки и наблюдая за ее действиями.

Рассматривает меня, кажется, не пропускает и сантиметра тела. Указательным пальцем скользит по венам на руках, очерчивает каждую, возвращается к предплечью и повторяет действия, перемещается к груди: обе ладони робко ложатся на мышцы, чуть сжимают, впиваясь острыми ноготками. Аля облизывает губы, переводит дыхание, ведет пальцами ниже, вдоль косых мышц живота. Замирает. Вспыхивает, словно услышала что-то сверхнепристойное. И вскидывает голову, пожирая меня взглядом.

«Фантазируй, зайчишка, это очень приятно».

– Не подсматривай, – девушка шепчет на грани слышимости.

– Обещаю, больше не буду. – Я сильно зажмуриваю глаза.

Тишина, только сбивчивые удары Алиного сердца – решается на что-то. Прислушиваюсь: движения воздуха, шуршание ткани и потребность открыть глаза становится совершенно нестерпимой.

– Алька, – выдыхаю я, когда ее губы касаются груди. Она перехватывает мои руки, удерживает за локти, ждет, удостоверяясь, что я не повторю попытку.

Мое воображение бушует. Перед внутренним взором надо мной обнаженная Алина, и ее груди сейчас как раз на уровне моего рта. Приоткрываю губы, тянусь. Извивается. Не ослабляет хватки, но и коснуться груди не разрешает, вновь играет.

– Поймаю и накажу. – Я приподнимаю голову.

Мои слова произвели нужный эффект – твердый маленький сосок оказывается на языке. Не скрываю счастливого стона, втягиваю, растираю вершину, протягиваю, придерживая зубами. Вкусно.  Сладко.

Аля тихо выдыхает мое имя. Дрожит от каждого прикосновения.

– До чего же ты отзывчивая, – произношу я и ловлю в ответ поцелуй, глубокий, жаркий.

Я чувствую запах ее возбуждения. Мне не терпится вырваться из нежного захвата, уложить Алю на спину и продолжить игру уже по своим правилам.

– Нет, – шепчет она, угадывая мои мысли. Усиливает хватку, а я улыбаюсь ее наивности: думает, что может меня удержать.

– Не буду, – обещаю я, сходя с ума от предвкушения.

Убирает руки, опускается ниже, ее пальчики ныряют под широкую резинку боксеров и тянут вниз, я приподнимаю бедра, помогая раздеть себя. И вновь затаилась.

Ну же, зайчишка, что дальше? Не касается, но улавливаю движение, а ее сердце грохочет еще громче и сбивчивей.

– Твою ж… – вырывается рычанием, когда ее язык касается ствола члена, ведет вверх, тут же скользит вниз и вновь поднимается, а я готов забыть обо всех обещаниях не шевелиться и не подсматривать. Вбирает головку в горячий рот, задерживается и начинает движения, жадные, желающие вобрать плоть полностью, с характерными влажными звуками, от которых простреливает пах и по бедрам прокатывается дрожь. – Не торопись, – предупреждаю, но Аля ускоряется. – Нет. – Хватаю ее за волосы. – Я не хочу так кончать. – Приоткрывает глаза, ее взгляд затуманен. Движения становятся медленнее и тягучее, она задерживается на головке, лаская языком, смотрит прямо мне в глаза, ловит каждую реакцию. Играет. Проводит языком, вбирает в рот, вновь проводит языком. – Алька! – громко рычу, перехватываю ее за плечи, опрокидываю на спину, крепко прижимаю своим телом. С нескрываемым удовольствием она облизывает губы и тихо постанывает. Просит. – Не нужно провоцировать, – произношу, не скрывая угрозы. Улыбается, ерзает подо мной. – Дай мне минуту. – Не слушает. Кажется, испуганный зайчишка превратился в настоящую искушенную дьяволицу. Освобождает свои ноги и обхватывает меня за талию, подается бедрами, трется о член. Нежные складки скользят по стволу, оставляя на нем терпкую влагу. Ведет в очередной раз, прикрывает глаза, ее ресницы подрагивают, губы жадно втягивают кислород, и я толкаюсь бедрами, проникаю в горячую плоть на всю длину.

– О-о-ох, – Аля выдыхает с громким гортанным стоном.

Второй толчок, и я уже знаю, что не сдержусь, оставлю свою метку, покажу и докажу остальным нелюдям, что Алина моя. Моя и только моя!

Зубы зверя впиваются в основание шеи с проникновением, которое приводит Алю к пику наслаждения. Она всхлипывает, широко распахивая глаза.

– Прости, это было необходимо, – я изливаюсь внутри горячей, пульсирующей плоти.

Я был прав: просыпаться в одной постели со своей парой – это особый вид наслаждения, доступный не каждому, и от этой мысли ценность момента возрастает в сотни раз. Хочется разбудить соседей криком: «Она моя!». «Моя», – указывать на этот факт каждому, кого встречу в течение дня, и при этом ревностно прятать Алину на спину. От навязчивых подруг, от родителей, от коллег, от взглядов случайных прохожих. От всех. Наслаждаться одному. Ежеминутно держать в объятиях теплое податливое женское тело, гладить его руками, исследовать губами, срывать сладкие поцелуи и все повторять по кругу, пока кто-то из нас не упадет от усталости.

– Зайчишка. – Алина отрывает голову от подушки, постанывая, приподнимается на локтях. – Просыпайся, ты же не хочешь опоздать на работу?

– Нет. – Она прячет лицо за всклокоченными волосами. – Кажется, я заболела. – Подтягивает одеяло к груди и спускает ноги с кровати.

– Что такое? – Я активно растираю тело после душа.

– Все тело ломит. – Крутит головой, наклоняет и шипит сквозь зубы.  – Болит, – хнычет. – При каждом движении. – Поднимается на ноги, делает шаг и охает, вскидывая на меня раскрасневшееся смущенное лицо. –  Бедра саднят. – А мои губы сами растягиваются в довольной улыбке. Да, причины Алиного недомогания – это я. Продолжаю просушивать волосы. –  Кожа полыхает огнем… – Подушечками пальцев пробегается по нижней губе. – А по подбородку словно прошлись наждачной бумагой.

– Я брился. – Отшвырнув полотенце, примирительно вскидываю ладони. – Честно.

– Плохо брился, – ворчит, отворачиваясь.

– Аль, а ты что прячешься? Думаешь, я не успел рассмотреть тебя до самой крохотной родинки? – Без раздумий преодолеваю разделяющие нас пару метров и прижимаюсь к узкой спине. Черт, как же приятно. Будто ты возвращаешься домой после невыносимо долгого путешествия.

– Мне нельзя опаздывать, – шепчет Аля.

– В душ? – интересуюсь, прикидывая в уме, успеем ли к первой паре, если я присоединюсь к зайчишке и намылю ей спинку.

– Я бы приняла дома, у меня нет с собой чистой одежды и белья.

– Так переезжай, – предлагаю я спонтанно.

Алина ведет плечом, освобождается, поднимает с пола сарафан.

– Переезжать? – спрашивает неуверенно.

– Ну да. Сюда. Ко мне. – Я вновь прижимаю женское тело и утыкаюсь носом в теплую макушку.

– Это… слишком рано, – Аля эмоционально отвечает. – Очень рано! Сколько мы знакомы?! Пять дней или шесть. В лучшем случае время нашего знакомства можно округлить до недели.

– Тогда собери небольшую сумку, вечером ко мне. – Целую волосы. – Я не позволю тебе ночевать с открытой балконной дверью.  Вдруг еще какой-то отморозок решит к тебе забраться? – Мне не удается разрядить обстановку, Алина насторожена.

– А как же ремонт? – спрашивает она.

– Думаю, сегодня ребята не успеют. Кстати, не забудь оставить ключи.

– Мы можем ночевать у меня, – предлагает она несмело.

– Нет!

От одной мысли спать на том же месте, где моя пара занималась сексом с другим мужчиной, меня передергивает, а зверь угрожающе рычит.

– Нет, – повторяю я. Наконец, нахожу в себе силы оторваться от Алины. – Поторопись, опоздаем.

Зайчишка уговаривает ее высадить на автобусной остановке. Без сомнения протягивает мне ключи от квартиры.

– Не боишься, что я тебя ограблю? – интересуюсь я.

– Сомневаюсь, что все твои усилия стоят ненового постельного белья и фена.

– Тоже ненового?

– Угу, – смеется Аля.

– Я тебя заберу после работы. – На женском лице читается протест. – Не забывай, что ключи у меня. – Связка позвякивает на ладони.

– Хорошо. – Аля целует меня в губы. Сама целует. Сама! Кто бы подумал, что я буду ошалело радоваться легкому прикосновению. – До встречи.

Включив «аварийку», я медленно качусь следом, провожая Алину до входа на территорию университета. Естественно, никаких ребят для восстановления остекления я не приглашал. Там попросту нечего восстанавливать: по деревянной раме пошла трещина, а замок вырван мной с мясом. Но зайчишке лучше об этом не знать, хотя бы ближайшее время.

Вместо посещения пар я выбираю визит в «Озерную долину». Зверь предвкушает свободу, притих в ожидании, изредка подкидывая человеку калейдоскоп из картинок: бескрайних полей, соснового бора, речки, что недалеко от особняка. Через пару мгновений переключается на Алю, поскуливает – тоскует. Автомобильные шины цепляют нужный мне съезд с трассы, и в душе тут же поселяется радость. Тонкая. Щемящая. Дом.

Если раньше я не рассматривал перспективу переезда в долину в ближайшее десятилетие, то с появлением Али, мои планы претерпели изменения. Мы ведь можем полноценно жить в стае. Здесь я смогу оставить Алю и не волноваться за ее безопасность; здесь она быстрее и менее болезненно примет природу оборотней на примерах других смешанных пар, познакомится с обычаями. «Не уверен, но, кажется, крайний дом пустует, сегодня же уточню у Альфы», – с этой мыслью сворачиваю к особняку.

Тяжелые железные ворота плавно отъезжают, меня встречает неизменный глава охраны Виталий.

– Не ожидал тебя сегодня увидеть, Ник. – Он провожает меня к центральному входу в дом. – С утра практически все разъехались.

– Спонтанный визит. Мама же дома?

Знаю, что отца сейчас не застать. Ближайшее десятилетие он будет представлять интересы нашей стаи в мире людей, сменив на этом посту Альфу – родного брата, семь лет назад.

– Конечно, она с волчонком в доме.

– Что, даже Вела покинула особняк? – я удивился, ступив в просторный холл и не услышав торопливых шагов тети. После потери пары вся ее жизнь состоит из забот о своих уже выросших детях и давно взрослых братьях.

– Помогает сыну обустроить семейное гнездышко в поселке, – отвечает оборотень.

Теперь-то все становится на свои места. Вела осталась себе верна.

– Эй! – Я прохожу в родительское крыло дома. – Мам! – Ориентируюсь на ее голос и недовольные визги Криса. – Привет, волк. – Перехватываю младшего брата, пытающегося проскользнуть между моих ног. – Как дела? – Малыш лишь на мгновение перестает капризничать, отвлекаясь на новое действующее лицо – на меня, и вновь хнычет. – Что он просит?

– Чтобы я его покатала на спине. А у мамочки уже поясницу сводит. – Мама устало поднимается с колен, обнимает нас двоих. – Как я рада, что ты приехал. – В ее глазах нескрываемое любопытство. – Расскажи мне про Алину. – Я закатываю глаза: можно подумать, стая еще не успела изучить биографию. Могу поклясться, сидели за обеденным столом и передавали из рук в руки ее фотографии. –  Не смотри на меня так. Отец принес цифры и сухие факты.  Иди ко мне, малыш. – Берет на руки Криса и опускает его на пол. – О, еще добавил, что она ему очень понравилась.

– Серьезно? Мне ничего подобного не говорил. Алина очень похожа на тебя, —рассказываю я.

– Да, об этом Ар тоже упоминал.

– А говоришь, ничего не рассказывал.

Мама лукаво улыбается.

– Я хочу все знать от тебя. Когда привезешь знакомиться, или мы можем с отцом случайно заехать к тебе в гости?

– Честно говоря, этот вопрос я ожидал услышать первым. Буквально с порога, – я посмеиваюсь, опуская на пол рядом с младшим братом.  – Рано еще, мам. Очень рано. Не хочу давить и пугать.  Но сегодня я неожиданно для себя пригласил ее переехать. – Мама хохочет. – Сам не понял, как вырвалось. Решил: пан или пропал.

– Пропал? – спрашивает она.

– Естественно.

– Очень на вас, Рокотовых, похоже. Делать, а потом думать. Не отрицай, вы с отцом одного поля ягодки, – мама продолжает хохотать, глядя на мое недовольное лицо. – Смирись с этим фактом. – Прижимается к моему плечу.

– Мы разные, – отвечаю я раздраженно.

– Не дуйся, я так редко тебя вижу. Прокати лучше брата, он без тебя тоже скучает. Кстати, почему ты не на учебе?

– Приехал размяться, зверя все сложнее контролировать. Ночью не получится пробежаться, Алина рядом, – произношу не без гордости.

Мама пересаживается на пол, помогает Крису катать деревянную машинку.

– А где сейчас девочка? – интересуется.

– На работе. А я якобы чиню у нее балкон.

Мама запрокидывает голову и хохочет уже в голос. Точно провела параллель между действиями отца при их знакомстве и моими. Просмеявшись, смахивает выступившие слезы.

– Все-все, молчу. – Ее лицо украшает широкая улыбка. – Крис, ползи быстрее сюда, хочешь покататься на лошадке?

– Или на волке? – Я подхватываю малыша на руки и подкидываю в воздух. Малой визжит, дергает пухлыми ножками. – Экстремалом растешь, пацан. – Подбрасываю еще выше.

– Угу, – отвечает мама, – как и отец, и старший брат.

– Мам, – рыкаю я, не переставая улыбаться. – Эй, отпусти волосы. – Вытягиваю прядь из захвата коротеньких, но цепких детских пальчиков. – Кто тут маленький волк? Р-р-р, – изображаю рычание, волчонок в ответ заливается настоящим искренним смехом, таким, каким умеют смеяться только дети – Прогуляемся, волк? Дадим маме отдохнуть?

Алина

«И это все мое!» – сдерживаю восторженный писк, глядя на грациозные движения натренированного тела. Обманчиво легкие, даже расхлябанные. Я узнаю Ника сразу же, как мужской силуэт появляется в широком коридоре первого этажа, парень неторопливо идет, уткнувшись в телефон в своих руках. Со стороны можно подумать: он сосредоточен на переписке и вряд ли замечает происходящее вокруг, но стоит нам поравняться, я отчётливо слышу:

– Скучаю, зайчишка.

И во мне разгорается нестерпимое желание обернуться, окликнуть, обнять Ника на глазах у сотни людей. Забыть о запретах, не дожидаться окончания рабочего дня, когда я спущусь по аллее у главного корпуса университета, пройду мимо стоянки и запрыгну в ожидающий меня автомобиль.

– До свидания, – я прощаюсь с группой первокурсников, собираю разложенные по столу листы с материалами для занятий. – До свидания, – прощаюсь в десятый раз с проходящими мимо преподавательского стола студентами.

Наверное, некрасиво жаловаться, но часы занятий в группах мне выделили самые поздние, и я покидаю кафедру последней, впрочем, как и до получения должности ассистента. Ничего не изменилось.

– Вам дверь закрыть? – вежливо интересуется староста группы – гиперответственная девушка, желающая помочь всем и всегда.

– Нет, спасибо. Я уже собираюсь домой. – Девушка во второй раз прощается и торопится нагнать одногруппников. – Я же просила не закрывать, – произношу, не поднимая головы, реагируя на скрип.

– Меня вы ни о чем не просили, Алина Васильевна, – с тихими словами в сознание проникает ставший уже родным запах. Сочный запах вишни с пикантной примесью миндаля.

Горячая пятерня ложится мне на живот, заставляя отвлечься от сбора бумажек.

– Ты что тут делаешь? – мое возмущение выходит невнятным.

– Как представил, что еще десять минут до нашей встречи, ноги сами принесли, – мужские губы безошибочно находит чувствительное место за ухом, ласкают.

– Ник! – Я разворачиваюсь и оказываюсь со своим наваждением лицом к лицу. – В любой момент могут войти.

– А тебе не кажется, что это добавляет драйва. – Я не отвожу взгляда от гипнотических движений губ. Идеальных. Умеющих сводить с ума.

– Это добавит нам проблем, – остатки разума протестуют, борются с разжигающими пожар прикосновениями чужих ладоней. – Ой, – из моей груди вырывается испуганный писк. – Ник, прекрати! – Пытаюсь оттолкнуть парня и слезть со стола.

– Зайчишка, я не дотерплю до дома. Как же замечательно, что ты любишь юбки.

– Сумасшедший! – Я свожу бедра.

Он будто меня не слышит, одной рукой удерживает мой затылок, а второй собирает подол платья.

– Ник, – мои возражения тонут под натиском твердых губ. – Ник, прекрати. – Его пальцы уверенно поднимаются по внутренней стороне бедра, еще немного, и я сгорю от стыда. Тело живет своей жизнью: низ живота полыхает огнем, а между ног скапливается влага. Я готова принять Ника прямо сейчас, безрассудно отдаться на преподавательском столе опустевшей аудитории.

– Помоги, – слышу вибрацию в его голосе. – Расстегни ремень. – Подаётся бедрами.

– Нельзя же так.

– Алина Васильевна, – произносит мое имя тихо, с хрипотцой в голосе. – Мы не уйдем отсюда, пока я не получу желаемое. А желаю я тебя.

Я знаю этот тембр. Ник не отступится, возьмет меня, поборет любое сопротивление, как это делал уже не единожды: после пары, на стоянке университета, в крохотной подсобке библиотеки.

Занятия в его группе – невыносимые полуторачасовые пытки. Слышать мягкий запах вишни и табака, ощущать случайные соприкосновения наших ног под столом, гореть под нахальным взглядом темных глаз, делать вид, что нас не связывает ничего, кроме формальных отношений студент-преподаватель, невыносимо и одновременно прекрасно, запретно и чувственно.

Возможность получить быструю разрядку на заднем сиденье автомобиля из грязного и оскорбительного действа, что я никогда бы не позволила другому мужчине, превратилась в потребность. Как и спонтанный секс в лекционном зале, где сдавленные стоны и шлепки бедер о бедра отражаются от высоких потолков и провоцируют двигаться резче и грубее. В эти моменты притупляется страх, молчит совесть и разум, нами владеет только животная похоть и первобытные инстинкты.

Рокотов Никита. Ник… Моя тайна. Моя ежедневная потребность. Своего рода наркотик, от которого я вряд ли смогу отказаться сама. Его присутствие в моей жизни можно вырвать только с корнями, с адской болью, с кровью и крупными каплями соленых слез. Спустя несколько недель после нашей первой встречи я не верю, что его не существовало в моей жизни всегда, и от одной мысли, что его не станет в будущем, сердце на время перестает биться. Оно умирает. Мне хочется нажать кнопку «Пауза» или отмотать любой проведенный с Ником день на начало и проживать его еще раз и еще, и так до бесконечности.

Я не знаю, как называется то, что между нами происходит. Как называется желание напитаться другим человеком, словно теплыми лучами солнца. Безумие? Похоть? Любовь? Одержимость? Возможно, безрассудство.

– Алина! Ты так мне и не помогла, – угрожающе рычит, и я позволяю себе расслабиться, отбросить бесполезные сопротивления, отдаться. Ник свободной рукой расстегивает пряжку ремня, приспускает джинсы. – Моя девочка, – шепчет спокойней, собирая пальцами трусики и сдвигая их в сторону. – Низко. – Подхватывает под бедра, прижимая меня спиной к холодной стене.

Первое прикосновение горячей головки запускает тысячи мурашек по коже. Подается бедрами, не разрывая зрительного контакта, Ник медленно вводит член… невыносимо медленно, а за этим затишьем последует сумасшедшая гонка, превращающая нас в животных.

– Я не смогу тобой насытиться и за сто лет, – произносит, начиная плавные движения. – Как думаешь, нам хватит сотни лет, чтобы я смог оставаться спокойным в твоем присутствии? Хочу тебя всегда и везде. – Его проникновения глубже и жёстче. – Я устал прятать стояк под партой или прикрывать руками. Нет, сотни нам точно не хватит. Потребуется больше времени, – в его словах проскакивает рычание. Спиной я бьюсь о твердую стену, возможно, после я насчитаю синяки на своих бедрах и пояснице, но сейчас эта боль ничто с теми ощущениями, что дарят мне грубые толчки. Яркие, притупляющие боль, наполняющие наслаждением все тело.

Ник аккуратно опускает меня на ноги, придерживает, дает отдышаться и прийти в себя.

– Ты не одет, – я смеюсь, представляя, насколько интересная картина представилась бы вошедшему.

Он хмыкает.

– Сейчас исправлю. Быстро собирайся, зайчишка, – произносит безапелляционно, надевая и поправляя джинсы. – Жду на обычном месте. – Расплывается в довольной улыбке и тут же хмурится. – Честно говоря, мне надоедает эта конспирация. Почему я не могу подвозить свою женщину открыто, не оглядываясь по сторонам? Не могу держать ее за руку, когда хочу? Я же не сопливый семнадцатилетний первокурсник, а взрослый мужчина.

– У меня будут неприятности, – объясняю я не в первый раз.

Ник поправляет низ кофты, растирая пятно влаги ладонью.

– Не будет, я об этом позабочусь. – Он одергивает одежду. – Пять минут, Алина Васильевна, или я буду вынужден вернуться, – говорит грозно.

– Вы бы не забывались, студент Рокотов, – отвечаю я шутливо. И пусть Ник утверждает, что ему не нравится игра «Преподавательница и студент», но я уверенна, что он лукавит.

Он пару секунд прислушивается к происходящему, стоя у двери, и быстро выходит. Я выжидаю еще пару минут, не забывая при этом собрать бумаги. Дверь в преподавательскую приоткрыта. Неужели и сюда Никита имеет свободный доступ? Вхожу в помещение, с трудом проглатывая фразу: «Придется доложить в деканат о вашем плохом поведении, Рокотов».

– Добрый вечер, Алечка.

От волнения слова застревают в моем горле, вырываясь взволнованным хрипением:

– Я думала, что вы уже ушли домой. – Заведующая недовольно вскидывает бровь. – Вы меня напугали, Людмила Васильевна, – поясняю, криво улыбаясь.

– А-а-а, не бойся, это всего лишь я, – отмахивается пухлой ладонью. – Решила задержаться и кое-что подготовить к завтрашним занятиям. Очень тяжело мне без твоей помощи, Алечка.

– Вы оставьте, я приду пораньше и помогу.

– Ой, как замечательно. – Женщина проворно поднимается с кресла. – Меня муж уже тридцать минут ждет на стоянке. Хочешь, мы тебя подвезем?

– Не нужно, Людмила Васильевна, я хотела зайти в магазин. Но спасибо за предложение.

– Да не за что. Хорошего вечера, – кокетливо машет, прощаясь.

– И вам, – отвечаю на автомате.

– Итак, – растягивает Комарова-старшая, – и где наш, то есть твой красавец, мажор и неугомонный постельный искусник? Сань, ты видела, что он с нашей Сорокиной сделал? – обращается к сестре.

– Что он со мной сделал? – Я всматриваюсь в отражение оконного стекла.

– Да затрахал до истощения. Одни глаза остались и губы, – эмоционально поясняет Аня.

– Это все зависть, Алин, – хихикает Саша. – Они опять с Владом разругались, – выдает причину плохого настроения сестры и тут же получает несильный тычок в плечо. – Ай, больно же. Влада своего бей.

– Договоришься, – шипит Аня, зло сощурив глаза. – Так, где парень-мечта, как он посмел сегодня оставить тебя одну? Саш, это какая по счету встреча с Сорокиной за последние три недели? –  игнорирует мои недовольный взгляд.

Подруга поднимает голову, прикладывает пальцы к подбородку, раздумывая, и уверенно отвечает:

– Первая, – звонко хохочет, поглаживая на коленях проснувшуюся Булочку.

– Девочки, простите, но, честно, не получалось. Так долго шел ремонт, рабочие словно издевались. Сломали замок, доломали раму, и пришлось ждать изготовления нового балконного блока, а когда демонтировали старое окно, испортили диван. Вся обивка в клочья, будто огромный кот точил об него свои когти.

– Не врет. Захочешь – такое не придумаешь. – Аня стирает проступившие от смеха слезы.

– Мне приходилось ночевать у Ника. – Я отчаянно старалась выдержать заинтересованные взгляды подруг и не раскраснеться.

– Прямо приходилось? – подтрунивает Аня.

– Мучилась, бедняжка, – поддерживает сестру Саня. – Оставаться на ночь у горячего красавчика – великий труд, – назидательно вскидывает указательный палец. – Тебе ли об это не знать.

Я не сдерживаю рвущегося наружу смеха.

– Прекратите. – Прикрываю ладонями пылающие щеки.

– Мы радуемся за тебя. Ты еще никогда не была такой живой, как сейчас. Хохочешь, не дергаешься при каждом звуке и не вспоминаешь о работе. Вон, – пальчики с темным маникюром подхватили тонкую ткань моего платья, – прогресс! Красивое декольте, длина юбочки – до колена. Сорокина, у тебя что, и грудь выросла? Почему одним все, а другим ничего? Как так?  – не унимается Аня.

Я недоверчиво заглядываю в вырез своего платья.

– У меня всегда была такая грудь. – И под сдавленные смешки проверяю ее наощупь.

– Знаешь, – Комарова-старшая подпрыгнула на стуле и громко взвизгнула, – грудь у женщин просто так не округляется.  Ты беременна?!

Предположение вызывает у меня смех.

– Я пью противозачаточные, – отвечаю я уверенно, но вдоль позвоночника предательски спускается холодок. Замолкаю, загибаю пальцы, высчитывая дни.

– Алька, у тебя что, задержка? – Аня накрывает мою ладонь с двумя загнутыми пальцами своей.

В кухне повисает тишина, ответа ждет даже Булочка, чуть наклонив мохнатую мордочку.

– День или два, – произношу я.

– Это ерунда, – успокаивает Саша.

– Нет, не ерунда, – ей возражает старшая сестра. – Если Аля на противозачаточных, то там все точно, как в аптеке. День в день.  А ты, вообще, как себя чувствуешь?

– Я? Нормально. Как обычно… – Мои руки вновь ощупывают грудь и спускаются к животу.

– Ну? – От нетерпения Саша закусывает нижнюю губу.

– Нормально все. Да и вероятность забеременеть, принимая противозачаточные таблетки, меньше одного процента. Крохотный риск, – с последними словами я уже не так уверенна в том, что говорю, и утверждение превращается в вопрос.

– А что мы сидим? – Комарова-старшая первая вскакивает на ноги, пугая резкими движениями собаку. – Нужно в аптеку. Еще нет девяти. – Я следую за сестрами. – Успеем. Если что, в трех кварталах круглосуточная. – Останавливается у входной двери, поспешно надевая пальто. – Надеюсь, вы с красавчиком не расстались? – интересуется полушёпотом, пристально глядя мне в глаза.

– Ань, хватит пугать! – вскрикивает Саня.

– Нет, не расстались. – Я застегиваю пуговицы на куртке. – Ник навещает семью. Он изредка останется ночевать в родительском доме.

– И как часто он посещает родителей? – Аня продолжает допрос.

От тона, с которым подруга задала вопрос, я так и замерла, склонившись к замку сапога.

– Пару раз в неделю, – отвечаю я куда-то в пол.

– Прекратите паниковать! – твердо произносит Саша. – Мы еще не вышли из квартиры, но уже якобы беременной Альке изменяет ее парень. Ну, нельзя же так.

– С мужиками только так и можно. Чуть расслабилась и…

Я прекратила слушать перебранку близняшек, крепко удерживая поводок Булочки, шла позади, погрузившись в свои мысли. Я всегда знала, что наши отношения с Ником рано или поздно закончатся, и, скорее всего, так же неожиданно, как и начались. Без долгих расставаний, ночных звонков и СМС. В один момент «нас» просто не станет.

Поглядывая на спины подруг, я сбавляю шаг, неуверенными пальцами извлекаю телефон из кармана куртки. Я же никогда не звонила Нику в вечера, когда оставалась одна у него в квартире. Не звонила ни разу, не считала нужным мешать, ставить его в неловкое положение перед родителями, или… я просто боялась. Боялась разочароваться? Убедившись, что Комаровы заняты спором, остановилась у дерева, предоставляя Булочке возможность обнюхать каждую пожухлую травинку. Набрала телефонный номер. Не дышала, слушая гудки. Один, второй, третий, четвертый, пятый, шестой. Мое сердце готово остановиться.

– Алло, – вместо привычного голоса, я слышу чужой. Приятный голос молодой женщины. – Алло, – звучит требовательней. – Ой, какая я глупая, – сокрушается незнакомка. –  Алина, это ты?

– Да, – я не понимаю, откуда берутся силы ответить.

– Очень рада, что ты позвонила, – продолжает незнакомка. – Ник с отцом ушли на пробежку, как только они вернутся, я обязательно передам, чтобы перезвонил.

– Спасибо. А вы кто? – я набираюсь смелости и спрашиваю.

– Я мама Ника. Прости, я тебя напугала. Не беспокойся, с ним все хорошо, он никогда не берет телефон на пробежку. Тише, малыш, – отвлекается на требовательный детский крик. – Не переживай, сын обязательно перезвонит. Или что-то срочное? – голос теряет прежнюю легкость.

– Нет, ерунда, – заверяю я.

– Прости, но волчонок срочно требуют внимания. – Детский визг оглушает. – Была рада знакомству.  До встречи. – Вызов прерывается.

Комаровы возникают передо мной из ниоткуда, застывая с вопрошающим видом.

– Ну?! – не выдерживает старшая из сестер.

Булочка дергает поводок, пытаясь дотянуться до следующего куста.

– Трубку подняла мама Ника, – отвечаю, не веря в то, что несколькими мгновениями ранее я с ней разговаривала. – Она знает о моем существовании, – мои губы подрагивают в улыбке.

– А я всегда говорила, что твой мажор – хороший парень. Странноватый немного, но хороший. Да и кто из нас без тараканов? – Аня часто-часто кивает и смотрит так, будто я или Саня собираемся с ней спорить.

– Сказала любимая доча своего папочки, который исполняет любую ее просьбу по первому чиху, – фыркнула младшая из Комаровых.

– Если ты не заметила, мы близнецы, сестрица. Папа не может любить кого-то из нас больше или меньше.

Аня не спорит, демонстративно закатывает глаза и подталкивает сестру.

– Мы шли в аптеку, любимая дочь своего отца? – Саня смешливо интересуется.

– Ты что, ревнуешь? – отвечает ей сестра.

– Помолчите, у меня сейчас голова взорвется! – я останавливаю очередную перебранку.

– А вот налицо и второй признак беременности: женщина становится раздражительной, – увещевает Аня.

– Давай уже, не тяни время, – Комарова-старшая указывает глазами на стол.

– Ань, а зачем так много-то? – Я даже боюсь касаться красочных картонных упаковок, не говоря уже о том, чтобы вскрыть, прочитать инструкцию и использовать тесты по назначению.

– Чтобы уж наверняка. – Она собирает со стола продолговатые коробки и вкладывает мне в руки. – Иди. Там все просто: вскрываешь, писаешь, ждешь.  Хочешь, я пойду с тобой?

– Нет! С ума сошла? – с моих губ срывается истерический смешок.

Закрыв замок в ванной, я внимательно изучила инструкцию и, с точностью выполнив все пункты, присела на крышку унитаза.

– Сорокина, – настойчивый шепот Ани просачивался под дверь. – Ты жива? Минут пятнадцать прошло. Все плохо, да?

– Что ты такое говоришь? – прошипела Саша. – Что значит плохо?

– Я не знаю, – отвечаю я, пока сестры вновь не принялись ругаться.

– Как не знаешь? – почти хором спросили подруги. – Есть полоска или нет?

– Я не смотрела, – признаюсь я, плотнее зажмуривая глаза.

Дверная ручка дернулась.

– Давай мы посмотрим, – впервые, я не различала, кто из сестер сейчас со мной говорит. К словам прибавляется тактичный стук.

– Нет, сама. – Я смотрю в упор на дверное полотно.

За несколько минут в моей голове пролетело сотни пугающих фантазий, и ни в одной из них я не была счастлива. Нет, возможно, один из вымышленных мной сценариев порадовал бы, но вряд ли он возможен. Я с трудом представляю свободолюбивого молодого мужчину, что радуется беременности своей подружки после месячного знакомства. Я даже улыбнулась этим мыслям. И себе улыбнулась, мельком взглянув на серебряную гладь зеркала. Сочувственно и боязливо.

– Аля, не томи!

Наконец я осмелилась опустить голову.

– Я не беременна, – произнесла я слишком громко и вздрогнула. – Но… – Взяла четвертый тест и чуть повернула к свету. Щелкнула маленьким бронзовым «барашком» замка. – Вот тут что-то есть.

Девочки не ждали дальнейшего моего разрешения и ввалились в ванную, оттеснив меня к стене.

Комаровой-старшей хватило беглого осмотра, чтобы безапелляционно произнести:

– Это явно брак. Смотри, тут и сама упаковка как помята снизу.

– Ну да, – подтвердила Саша. – Все нормально, Алин, никаких проблем.

Я забрала пластиковую полосочку из рук Комаровой-старшей и поспешила протиснуться к выходу. Вместе с легкостью где-то глубоко в душе ощутила отголосок грусти. Но у грусти не было шансов под натиском доводов разума. Они со скоростью гоночного болида обрисовали перспективы подобной беременности.

Во-первых, вероятность того, что будущий отец будет рад перспективе появления ребенка, ничтожно мала. В моем представлении она ровна нулю. Во-вторых, я действительно смогу забыть о научной работе на ближайшие лет пять, совершенно уверенная в том: мне неоткуда ждать помощи. Последний разговор с мамой привел к нашему обоюдному молчанию. Она не звонила и не настаивала на возвращении к Балабаеву, не вспоминала о его матери, впрочем, мама вообще не звонила, как и отец. Словно родителей и нет в моей жизни, или меня нет. А все мое существо противилось набирать мамин номер и услышать сухое: «Здравствуй». Я малодушно откладывала наше примирение. Наверное, я просто устала извиняться, за что не следовало. Механически просить прощения, не чувствуя при этом вины или раскаяния. И что я должна сказать маме? Прости меня, пожалуйста, что не захотела возвращаться к Вите? Настоящая глупость. И при этом унизительная.

Хорошенько смяв коробки, я сложила в мусорное ведро, прикрыв сверху упаковкой от чипсов.

– Алин, красавчик звонит. Как почувствовал, что сейчас решалась его судьба. – Аня протянула мне телефон. – Бери, будет странно, если ты не ответишь. – Подруга сама приняла вызов и приложила аппарат к моему уху.

– Привет, зайчишка, – мужской голос вырвал из реальности, унес куда-то далеко, где никого нет, кроме нас двоих.

– Привет. – Мое тело словно прошил удар молнии. Лицо опалило жаром, а в уголках глаз собралась влага.

– Что случилось?

Я торопливо выхожу из кухни, прячусь от подруг во мраке жилой комнаты.

– Ничего. – Знаю, Ник услышит ложь. Я не умею врать и уже никогда не научусь.

– Алина, – он растягивает имя, – точно? У тебя голос дрожит.

– Честное слово, – заверяю я.

– Ну, раз честное слово, то тогда верю. Я рад, что ты позвонила. Ты уж извини мою маму, она не удержалась, – смеется Ник, и я улыбаюсь вместе с ним. – Мама давно хотела с тобой познакомиться. Зайчишка, а как ты смотришь на знакомство с родителями, а?

– Я? – я спрашиваю испуганно.

– Испугалась? В принципе, ты уже встречала моего отца и с мамой поговорила. Ну, так что, я говорю своим, что мы вместе приедем на этих выходных?

– Я не против, – я не забочусь о том, чтобы мой голос звучал уверенно. Мне точно не справиться с волнением.  – А твои родители знают, что я не студентка?

– Поверь, никто из домашних и не подумает, что Алина Васильевна развратила скромного мальчика Никиту. Все уверены, что было с точностью наоборот.

– То есть они не знают? – я настойчиво уточняю.

Долгий тяжелый вздох Ника вызывает улыбку.

– Родственникам известно о тебе все.

– Сейчас ты сделал еще хуже.

– Алин, тебе не о чем беспокоиться. Сестры с тобой, или мне приехать?

И как же хочется соврать, сказать, что я дома одна.

– Да, они на кухне.

– Отлично, отдыхайте. А я еще разомнусь, зверь просит воли. Не забудь, утром заеду за тобой. До завтра, зайчишка. Люблю.

Ник сбрасывает вызов, оставляя слова «И я тебя люблю» не произнесенными моими губами.

«Я трус, – сообщение приходит через пару мгновений после разговора, – буду думать, что и ты меня любишь».

Несколько часов до сна разговор с близняшками откровенно не клеится, я витаю в своих мыслях, невозможно радужных и приятных, от которых закладывает уши и неслышно веселой болтовни Комаровых.

– Зайчишка, – голос Ника проникает в сон. – Как я скучал. – Меня вытягивают из-под толщи тяжелого теплого одеяла.

– Тише, девочки спят. – Я ныряю под полы расстегнутой куртки и прижимаюсь к твердой горячей груди. Меня переполняет невероятная теплота, тонкое щемящее чувство, от чего пощипывает в носу и хочется, уткнувшись в мужскую шею, беспричинно плакать.

Ник бросает взгляд поверх моей головы на кокон из двух тел, завернутых в теплый плед и прижавшихся тесно друг к другу. Аня и Саня продолжают спать, а мы уходим на кухню.

– Я совсем о них забыл. – Я ни на секунду не покидаю мужских объятий. Ник ставит мои босые ступни на свои. – Замерзнешь. Вот за это не люблю старые дома: отопительный сезон начинают, когда вздумается. – Его руки забираются под плюшевую пижаму и по-хозяйски сминают ягодицы. – Мы успеем принять душ, пока сестрицы спят? По-быстренькому, – идеальные губы изгибаются в порочной ухмылке.

– Даже не думай. Я не буду заниматься сексом при Булочке, – меня разбирает смех только от одной мысли.

– А любовью? – уточняет Ник.

Я сдавленно хохочу, закопавшись лицом в мягкий джемпер.

– Поверь, ты и сам не захочешь. Она очень внимательная собака, не моргнет, пока не закончишь.

– Поверю тебе на слово. – Ник размыкает объятия. – Опаздываем, Алина Васильевна. Собери вещей на пару дней, поживем у меня, пока здесь не дадут тепло. Аль, – перехватывает меня за руку, – совсем забыл: двумя комплектами не обойдешься. В пятницу сразу после учебы стартанем в долину к родным. Собирай вещей дней на пять.

Наша кратковременная разлука дает о себе знать. Ник не позволяет даже попробовать сосредоточиться на работе, засыпая десятками сообщений с планами на вечер.

– Уже закрываю кабинет, буду через пару минут. – Я прижимаю телефон плечом к уху, проворачивая огромный ключ в замочной скважине.

– Поторопись.

– Что-то случилось? – Я впервые слышу в голосе Ника жесткость и нетерпение.

– Мне срочно нужно в долину.

– Если ты торопишься, я могу добраться сама, – я предлагаю вариант. Сбегаю по лестнице и тороплюсь сдать ключ на вахту. – Или вызову такси.

– Алина, пожалуйста, просто поторопись, – Ник выдерживает паузу после каждого произнесенного слова, стараясь скрыть свое раздражение.

Знакомый автомобиль ожидает у входа главного корпуса университета, а не, как обычно, чуть вдалеке от стоянки. Автомобиль срывается с места, как только раздается щелчок ремня безопасности. Я молча наблюдаю за парнем, за его резкими движениями, за тем, как подергивается уголок плотно сжатых губ. Передо мной другой человек: неразговорчивый, серьезный, сосредоточенный. Ник игнорирует запрещающий знак светофора, выезжает на встречную полосу, когда это позволяет ситуация, и притапливает педаль газа, извлекая из автомобиля низкое утробное рычание.

– Я не знаю, что произошло, – Ник впервые за двадцать минут нашей поездки нарушает тишину. – Мне нужно вернуться в долину максимально быстро. – Паркуется напротив подъезда, не глушит мотор. – Я подожду, пока ты поднимешься в квартиру и включишь свет. – Он вкладывает в мою ладонь связку ключей. – Вернусь, как только смогу. Ложись спать, не жди. – Киваю, запоминая. – Ты можешь позвонить мне в любой момент. Если не отвечу сразу – перезвоню чуть позже. – Ник улыбается, но его взгляд остается серьезным. – Беги. – Его губы оставляют мимолетный поцелуй на моих и поднимаются ко лбу. Невинный поцелуй, не похожий ни на один до этого, заставляет захлебнуться волнением, я могу поклясться, что слышу сбивчивые удары чужого сердца и невыносимую тревогу.

Алина

Я кладу телефон с собой и не выключаю звук, отправив лишь одно сообщение с просьбой позвонить сразу, как Нику представится возможность. Будильник навязчиво выдергивает из поверхностного сна. Приоткрываю веки, приподнимаюсь на локтях, и сердце замедляет бег, изредка глухо ударяясь о ребра. На соседней стороне кровати идеально разглажена простыня, и одеяло свернуто ровным квадратом, как я и оставляла вчера перед сном.

Я принимаю душ, каждую секунду прислушиваясь к звукам в квартире, кажется, вот-вот щелчок открываемой двери запустит сердце радостно вскачь.

В ожидании проходит завтрак и сборы на работу.

Плотнее застегнув куртку, я выхожу из подъезда, место Ника на автомобильной стоянке пустует. Неторопливо иду к остановке, поглядывая через плечо и всматриваясь в плотный, утренний поток машин.

Прижавшись лбом к влажному стеклу трамвая, я в тысячный раз проверяю телефон. Нет ни звонка, ни сообщения. Разрешаю себе набрать номер Ника, ведь если он действительно занят, то просто не возьмет трубку.

– Абонент недоступен, перезвоните позже, – сообщает приятный женский голос.

Я не замечаю, как проходит рабочий день. Секунды незаметно складываются в минуты, а минуты в часы. Не придаю значения и не реагирую на откровенный бубнеж студентов в течение занятий, меня не коробят ставшие уже привычными фальшивые улыбки Жабы Васильевны и ее обманчиво-ласковый тон. В ожидании проходит дорога обратно в квартиру Ника и легкий ужин. Два часа созерцания мерцающих картинок на широком экране телевизора, и мои руки вновь находят в телефонном справочнике нужный номер.

– Абонент недоступен… – Я сбрасываю вызов, не прослушав сообщение до конца.

Мой мозг генерирует тысячи теорий о том, что могло случиться с Ником, и следующая теория ужасней предыдущей. «Ник вполне мог разбить телефон, случайно уронить его на асфальт, – успокаиваю себя, – или банально разрядилась батарея». В этих версиях все в порядке с самим Ником и его близкими. Мне всего лишь нужно лечь в кровать, закрыть глаза, и среди ночи горячие ладони обхватят мою талию, крепко стиснут в объятиях. Но этого не происходит ни сегодня, ни завтра и ни послезавтра.

– Доброе утро, Алечка, – приветствует заведующая кафедрой. – Ты сегодня опоздала. Надеюсь, ничего не случилось?

А я так надеялась, что преподавательская уже опустела и все разошлись на занятия.

– Простите. – Не стараюсь изобразить улыбку, нет сил на элементарную вежливость. У меня словно села батарейка. – Я проспала, – отвечаю честно.

Людмила Васильевна продолжает улыбаться, сжав пухлыми пальцами простой карандаш.

– Приболела? Честно говоря, выглядишь ты ужасно последние два дня.

– Да, очень болит живот, – произношу первое, что приходит на язык.

Я действительно испытываю боль. Впервые я понимаю, что значит выражение «болит душа». Эту боль не унять крепким алкоголем или таблеткой обезболивающего. Я не знаю, как с ней справляются другие люди, и не знаю, как с ней справиться мне.

Пальцы сжимают смартфон, я не отключаю звук и не убираю его в сумку. Со временем тревога перерастает в волнение, а волнение в страх. Страх настолько плотный, что я лишаюсь полноценного сна, изредка проваливаясь в забытье и тут же из него выныривая.

– У тебя сегодня же нет занятий? – интересуется Жаба Васильевна. – Возьми выходной, отлежись. В свое время я мучилась такими болями в эти дни, – произносит тихо, поглядывая на приоткрытую дверь.

– Спасибо, но у меня много работы, Людмила Васильевна. Сейчас выпью таблетку, и все пройдет. – Я оставляю сумку на рабочем столе.

Вернуться домой равносильно самой настоящей пытке. В стенах университета хотя бы есть шанс отвлечься, перестать щелкать кнопкой включения дисплея в надежде, что пропустила вызов.

– Тогда съешь что-нибудь сладенькое.

От упоминания о пище живот скручивает спазмом голода.

– Прямо сейчас схожу в буфет. – Я вырываюсь из душной комнаты, пропитанной тяжелыми женскими духами.

Я покупаю холодный чай, принуждаю себя, чтобы выпить половину полулитровой бутылки. Со вчерашнего обеда не могу заставить себя полноценно поесть, желудок с благодарностью принимает лишь воду, от остального горит словно огнем.

Аппетит пропал, когда к страху прибавилось бессилие, когда осознала, что ничего не знаю о Нике. У нас нет общих знакомых, у кого я могла поинтересоваться о произошедшем, я не знаю адрес его родителей… не знаю ничего. Хочется выть от безысходности, в прямом смысле лезть на стену. Желудок вновь протестующе урчит, вынуждает сбавить шаг и сглотнуть тугую слюну.

Поборов недомогание, я иду в деканат. Татьяна Григорьевна, секретарь – последняя возможность найти хоть какую-нибудь информацию о Никите.

– Теть Тань, – я присаживаюсь на старенький стул у огромного письменного стола, – можно как-то заглянуть в личные дела студентов?

Сухопарая женщина с острыми чертами лица старательно вписывает цифры в огромный журнал инвентаризации.

– Тебе это зачем, Алин? Если интересует какой-то определенный балбес, что не дает спокойно вести тебе занятия, так плюнь на затею. Жалоба на взрослого ребенка вызывает у его родителей лишь раздражение. Если первокурсник, так сама знаешь, скажи, что обратишься к куратору. Притихнет на время.

– Теть Тань, ну все же можно взглянуть? – Я протягиваю плитку молочного шоколада, заблаговременно купленную в буфете.

– Алин, ты что еще выдумала?! Убери, – женщина осуждающе раскачивает головой.

Я соскальзываю на краешек стула и складываю руки в умоляющем жесте.

– Теть Танечка, пожалуйста, помоги.

Она откладывает черную шариковую ручку, продолжительно выдыхает со словами:

– Парень, да? – Я киваю в ответ. – Ой, дурынды. Каждый раз одно и то же. Ты о чем думала, когда связывалась со студентом?

– Теть Тань! – опасливо взглянула на закрытую дверь с табличкой, информирующей о ФИО декана.

– Напиши фамилию и группу, – протягивает исписанный короткими заметками тетрадный лист. – Но я ничего не обещаю. Тебе адрес или телефон?

– Вообще любую информацию. Большое спасибо, Теть Танечка. Спасибо!

– Иди, – отмахивается она смущенно. – Шоколадку забери! – кричит мне в спину.

– Это вам.

Сегодняшний день ничем не отличается от предыдущих, я принуждаю себя работать, вчитываться в текст и выписывать информацию для следующих занятий в перерывах между парами, отчаянно ждать, когда коллеги разойдутся по аудиториям и оставят меня одну.

Татьяна Григорьевна перехватывает меня на выходе из университета, вкладывает в ладонь свернутый вдвое листок для записей.

– Держи.

– Спасибо, – выпаливаю я, разворачиваю и пробегаюсь глазами по строкам. Ярко вспыхнувшая радость моментально гаснет, оставляя после себя невыносимую горечь. – А больше никакой информации нет? Совсем? –  На бумаге телефонный номер и домашний адрес Ника

– Нет, Алин. Совершеннолетний, после перевода. Информация о родителях не указана.

– Спасибо, – я благодарю на автомате.

Меня моментально стягивает незримыми нитями боли, заставляя вжимать голову и сутулиться. Словно издеваясь, небо щедро делится крупными ледяными каплями дождя, впивающимися лицо, шею, кисти рук, проникающие под одежду, скручивающую тело неприятной дрожью. Возвращаясь в квартиру Ника, я храню крохотную надежду, что еще во дворе дома узнаю внедорожник, торопливо поднимусь, и меня стиснут в горячих объятиях, погружая в табачно-вишневый дурман.

Пятый день моего одиночества. Абсолютного. Моя жизнь свелась к одному – ждать. Периодически выглядывать в окно квартиры, в очередной раз отмечая пустующее место на автостоянке; присматриваться к силуэтам мужских фигур, желая узнать один единственный, нужный больше воздуха; стискивать в руках телефон в ожидании звонка, до боли в ладони и ломоте в пальцах. Я не могу так больше. Мои эмоции на пределе, тронь, и они найдут выход в криках и слезах; мой организм на пределе, он требует пищи и сна, но при этом не позволяет провалиться в забытье и не усваивает ничего, кроме воды. Легкое головокружение и звон в ушах преследуют третьи сутки. Теперь они мои спутники, мои лучшие друзья, мои соседи двадцать четыре часа в сутки.

Имею ли я права тут находиться? Я осматриваю квартиру, оставляя на светлом ламинате следы грязи. Кажется, больше нет. Не имею права и не могу. С каждым днем возвращаться сюда становится невыносимей. Я собираю вещи, выношу мусор, мою посуду и расставляю ее по местам, словно меня здесь никогда и не было.

Тишина, затхлый воздух, невыносимый холод встречают с распростертыми объятиями свою хозяйку. Если позвонить близняшкам, своим появлением они вдохнут жизнь в помещение, но не в меня.

Если меня спросят, чем я занималась на выходных, то не смогу ответить на этот вопрос. Я лежала, сжавшись в комок, беззвучно плача и растирая влажные дорожки по щекам. Наверное, поднималась пару раз, когда жажда становилась особенно невыносимой. Вместо пищи в теплой воде размешивала несколько столовых ложек сахара и пила приторный сироп, хоть как-то подпитывая свой организм.

Существовала.

В понедельник преподавательская встретила тишиной. Невыносимой, как и любые громкие звуки, что заставляют вздрагивать всем телом. Нарастающий гул голосов и многочисленный топот.

– Доброе утро, – я вынуждена возвращаться в реальность, здороваться с коллегами. Сегодня все на удивление немногословны. Никто не обсуждает случившееся на занятиях, не предлагает выпить кофе в буфете и не щелкают кнопкой электрического чайника, как это происходит обычно.

– Добрый день, Алина Васильевна, – не ласковое «Алечка» или простое и привычное «Алина», а полное обращение по имени и отчеству в преподавательской, где наш разговор не могут услышать студенты, настораживает.

– Вы не могли бы оставить нас одних, – Жаба Васильевна обращается к присутствующим.

Я наблюдаю за молчаливой, скорбной процессией.

Заведующая обходит свой письменный стол, не переставая улыбаться, выдвигает ящик стола.

– Я подготовила документы. – Пухлые пальцы вытягивают лист. – Подпиши, будь добра. – Пробирается бочком к моему столу. – Возьми.

– Что это? – интересуюсь я.

– Заявление, – полные губы произносят агрессивно.

– Прошу уволить меня по собственному желанию, – читаю, но смысл слов ускользает. Поднимаю взгляд к «шапке». – От ассистента Сорокиной Алины Васильевны…

– Как видишь, со своей стороны я уже завизировала, осталась только твоя подпись.

– Людмила Васильевна, – мне стоит огромных усилий стоит сложить черные буквы в слова, а после в предложения, – я не собираюсь увольняться. Я вообще ничего не понимаю, – вырывается испуганно.

– Или так, или… – Женщина оставляет меня на несколько секунд с листом. – Или со скандалом, – продолжает, аккуратно положив передо мной телефон. – Хотя эту запись не видел только слепой. – Шея, лицо – все горит, будто меня обдали кипятком. Короткий фрагмент показывает мужскую спину, обнаженную поясницу и ягодицы, вокруг которых обвиты женские ноги. Мои ноги. – Не так давно в библиотеке поставили камеры, даже в архиве, – поясняет Жаба Васильевна.

– Я вас поняла, – отвечаю я.

– А на будущее, Алечка. – Женщина вытягивает ручку из моих дрожащих пальцев, согревает ее своим дыханием, отрывает розовый лист для заметок и с нажимом пера расписывает. – В жизни нужно добиваться всего головой, ну, а не тем, чем ты пыталась.  Вот здесь. – Ноготь с алым маникюром оставляет след на белоснежной бумаге. – И с Семеном Игоревичем все согласовано. – Я не понимаю, почему она вспоминает ректора. – Благотворительный взнос на следующий месяц от твоего любовника не поступал, да и сам Рокотов не появляется на занятиях. Еще это видео.

– Я вас поняла, – произношу я тверже. – Все. – Проглатываю вновь скопившуюся горечь во рту, оставляя размашистую подпись.

– Документы будут готовы к выходным, я уже все узнала в отделе кадров. До свидания. – Пушистые ресницы, щедро накрашенные черной тушью, частят совсем по-девичьи и неуместно в сложившейся ситуации. – И напоследок хочу предупредить, что ты вряд ли найдешь работу хоть в каком-то учебном заведении.

Алина

Стыд. Злость. Страх. Бессилие. Боль…

Это я поднимаюсь по лестнице главного корпуса университета, пересчитывая каменные ступени, не отрывая взгляда от носов собственной обуви.

Тянуть с моим увольнением администрация не стала, и уже через день Нина Алексеевна, начальник отдела кадров, сухо сообщила по телефону, что документы готовы.

Столкнуться с кем-то из бывших коллег было моим самым последним желанием. Я вошла в университет сразу после начала первой пары, когда и преподаватели, и студенты спешат на занятия, не смотря по сторонам. Опустив голову, прошла до конца длинного коридора, не стучась, вошла в приемную и заглянула в приоткрытую дверь. Нина Алексеевна подняла руку, давая знать, что заметила меня и просит подождать минуту. Две девушки – сотрудницы отдела кадров замолкли сразу же при моем появлении. Одна из них, что сидела ближе к окну, многозначительно хмыкнула и вернулась взглядом к экрану монитора. Мне же казалось, что ловкие пальчики с заостренными ноготками сейчас высмеивают меня, пишут кому-то, бегая по клавиатуре, рассказывая об идиотке-сотруднице, связавшейся со студентом и так неудачно попавшей под объективы камер. Девушка развязано хихикнула, и стыд залил мое лицо краской.

– Сорокина, проходи.

– Доброе утро, Нина Алексеевна, – произнесла я сдавленно, прикрывая за собой дверь. Почему-то казалось, что женщина обязательно даст мне несколько советов или позволит себе неприятный комментарий, от которого противное хихиканье вновь раздастся за спиной.

Нина Алексеевна изучающим взглядом спустилась от моего лица к сцепленным в замок рукам и вежливо предложила присесть.

– Спасибо, но я тороплюсь.

Она понимающе кивнула и, взяв небольшую стопку бумаг, раскладывала передо мной листы, указывая острым кончиком карандаша, где ставить подписи.

– Подпись. Подпись и расшифровка. Дата. Еще здесь подпись… – От коротких фраз, произнесенных на автомате, словно я общаюсь с роботом, картинка неприятно поплыла перед глазами. – И последний раз, – карандаш указал на трудовую книжку. – Это твое. Удачи.

– Спасибо, – отвечаю я, закинув трудовую книжку в сумку. – Хорошего дня. – В спешке покидаю кабинет, желая как можно быстрее вырвать из душного помещения.

– Доброе утро, Алина Васильевна! – Меня словно примораживает к полу, я приветственно киваю и подаюсь всем телом, заставляя себя сделать шаг. Не сбежать и не развернуться, а идти прямо по нескончаемо длинному коридору. – А вы уходите? Занятий сегодня не будет? – Компания девушек во главе с главной красавицей группы, где учится Никита, свесив стройные ноги, присели на подоконник, коротая время до второй пары.

– Нет, – отвечаю я, ускоряя шаг.

– А почему? – летит обиженно в ответ.

– Я здесь больше не работаю.

Дикий, издевательский хохот служит доказательством того, что я не ошиблась. Это не вежливый разговор – издевка.

На сегодняшний день студентки обеспечили себя темой для сплетен.

– А почему? – вновь прилетает в спину.

«Потому, что я потеряла голову! Полюбила, как никогда не любила до этого и вряд ли полюблю еще раз. Потеряла себя. Потеряла его. Я все потеряла! У меня ничего нет. Ничего не осталось. Меня не осталось, с каждым днем я превращаюсь в тень, – хотелось вернуться и прокричать, глядя в глаза, густо подведенные черным карандашом. – Плевала я на работу. На унижение! Да, неприятно, даже больно, но эту боль я с легкостью забуду! На вас я плевала, разукрашенные пустые куклы», – билось в моей голове. Но вместо крика из моей груди вырвался сдавленный, горький стон, а из глаз полились непрошенные слезы, оставляя блестящие следы на лихорадочно горящей коже.

Впервые за несколько дней в моей ладони вибрировал телефон. Взгляд впился в экран. Никита: «Абонент снова в сети».

Мое сердце остановилось и забилось где-то в горле, разгоняя кровь по венам с бешеной скоростью, до темных пятен перед глазами. На негнущихся ногах я сделала два шага в сторону, оперлась плечом о стену, а на экране высветился вызов.

Я приложила телефон к уху, закрыла глаза, мечтая услышать только один голос и никакой другой.

– Алин?

Он – тот голос, что звал меня ночью, мучительно вырывая из сна и обманывая. Но теперь он реальный.

– Я, – прохрипела я, с трудом сдерживая рыдания.

– Алина. Аля, – мужской голос низкий, с усталой хрипотцой, как при болезни. – Мне нужно пару дней. Еще два дня. Ты же потерпишь, зайчишка?

И это дурацкое и такое родное «зайчишка» вытягивает меня из захвативших разум эмоций, заставляет осмотреться, набрать в легкие кислород, начать наконец дышать.

– Никит, с тобой все в порядке?

– Со мной – да.

– Так почему ты мне не позвонил?! Что тебе стоил один звонок или одно сообщение? – Я медленно бреду вдоль стены, придерживаясь плечом. – Ты представляешь, что я испытала за все эти дни, пока ты хранил молчание? Я… – Я сделала слишком большой глоток воздуха и хлопала беззвучно ртом.

– Аля, просто верь. Я позвонил, как только смог освободиться. Все дни слились в один. Я даже не знаю, какое сегодня число. Какое сегодня число, Аль? – Ожидает моего ответа, но я молчу. – Аль, я еще не ел толком, душ не принимал, – смеется так горько-горько. – Позвонил сразу же, как поставил телефон на зарядку.

– Я тебя не понимаю. – Я толкаю тяжелую дверь.

Не застегнув куртку и не надев шапку, переставляю по ступеням ватные ноги.

– Ты сейчас где? – спрашивает Ник.

– Около университета. Меня уволили, – говорю без претензий или упрека.

В трубке повисает тишина.

– Исправлю, – следует короткий ответ. – Сейчас подъедет машина, водитель тебя найдет сам, просто дождись в фойе универа. Парня зовут Роман, – добавляет, будто меня должно волновать чье-то имя.

– Зачем? Зачем мне Роман?! Я жду тебя, Никит. Тебя! – не знаю, откуда берутся силы, но их хватает на истеричный крик.

– Алин, я не могу сейчас тебя забрать. Это не для твоих глаз.

– Но ты можешь приехать ко мне, – я молю, забывая о злости.

– Алин, ничего не изменилось, поверь мне, – Ник игнорирует просьбу, продолжает несвязно объясняться. Бормотать проклятия и звать меня по имени. – Черт, как же сложно. Верь. Слышишь? Аля! Дождись Романа, обещай мне, он в нескольких минутах езды. Коваль отвезет тебя домой.

– Я и сама доберусь. – Тоска по любимому человеку вновь превращается в злость. – Я не понимаю, что тебя держит. – Мне нестерпимо хочется сбросить вызов, а при личной встрече колотить ладонями по мужской груди, выплескивая всю горечь и страх, что успели скопиться в сердце.

Разве может что-то оторвать одного любимого человека от другого?! Раскачиваю отрицательно головой, отвечая на свой же молчаливый вопрос.

– Зайчишка, не выворачивай мне душу. Пожалуйста. Пожалей. Люблю тебя, – переходит на шепот. – Люблю больше жизни. Всю люблю, со всеми твоими глупыми мыслями, что напридумывала, и буду любить всегда. Я знаю, что виноват. Придет время, и я все объясню.

– И когда же оно придет? – Насколько мне это удается, я торопливо перехожу дорогу.

– При личной встрече. Два дня, и, я думаю, что смогу вырваться, – произносит сдавленно парень. Прочищает горло: – Я тебя кое с кем познакомлю. Мой брат, конечно, парень капризный, но вы найдете общий язык, – по голосу слышу, Ник улыбается. – Телефон рядом. Звони в любое время.

– Ты со мной прощаешься?! – я выпаливаю испуганно.

– Нет, могу поболтать. Как раз иду есть. Ты меня не узнаешь. Поджарый, как гончая, – тараторит, не замолкая. Параллельно я улавливаю еще несколько голосов, мужские и женский, в них нет волнения: они ведут беседу. – Живот совсем ввалился.

– Ты меня тоже не узнаешь, – отвечаю я, шагая на подножку автобуса.

С утра из зеркала на меня смотрела изможденная девушка с сероватой кожей и синяками под глазами.

– Аль, ты не послушала меня, да? Я же просил тебя подождать Коваля.

– Мне не нужен Коваль, – со злостью я провожу пальцем по экрану телефона. – Мне нужен ты, – говорю уже себе.

Я присаживаюсь на пустующее место у окна, не до конца понимая своих противоречивых чувств. Теперь, когда я знаю, что Ник жив, горю желанием прибить его собственноручно. И одновременно мечтаю о крепком сне в его горячих объятиях, хочу глупого «моя зайчишка» шепотом на ухо.

Ник не перезванивает – отправляет сообщения одно за другим, сплошным нескончаемым потоком. Сама перед собой стараюсь разыграть равнодушие, но глаза так и опускаются к дисплею, вчитываясь в буквы. Я улыбаюсь. Хмурюсь. Стираю одинокие слезы. Знаю. Живу.

Алина

Не помню, как я добираюсь домой. Последним сообщением от Ника приходит уведомление о переводе суммы на мою карту. И как это понимать? Пересчитываю ноли, но от этого их не становится меньше. Что это? Извинения? Прощальный жест? Или замена его личного присутствия?

День провожу, как и предыдущие, завернувшись в теплое одеяло. Вместо подготовки к занятиям я бесцельно блуждаю по просторам интернета, читая бессмысленные статьи о нарядах знаменитостей и их детей, после включаю легкий фильм. Жанр, указанный под названием киноленты, обещал комедию, просмотрев треть, выключила фильм и закрыла глаза. Впервые за полторы недели провалилась в сон. Настоящий. Глубокий. Расслабляющий.

Вечером заставила себя подняться, убедиться, что я не пропустила СМС или звонок. Выпить горячего чая и насильно съесть овсяную кашу без молока и масла. От одного вида жирной пищи желудок тут же наливался тяжестью. А на попытку сварить куриный бульон, скрутил болезненным спазмом. Запах куриного бульона отвратителен и тошнотворен. С мыслью сегодня же перебрать морозилку и избавиться от пропавшей пищи, зажав рот двумя руками, я вбежала в ванную. Еще никогда мне не было так плохо, уперев ладони в ободок унитаза и дрожа всем телом, я отчаянно надеялась, что желудок останется во мне. Спазмы не прекращались, пока в помещении не выветрилась невыносимая вонь.

– Боже, – шептала я, поднимаясь с колен.

Собрала прилипшие к влажной шее волосы в хвост. Склонившись к ванной, умыла лицо ледяной водой, мелко-мелко дрожа всем телом. В обессиленном организме на удивление слаженно и ясно работал мозг, он отмел идею о несвежих продуктах сразу же, подсказывая, что отравиться овсяной кашей невозможно. Набравшись смелости, я вернулась на кухню и приоткрыла эмалированную крышку, не склоняясь, потянула носом. Господи, зачем я это сделала?! Внутренности вновь скрутило в узел.

В этот вечер я больше не решалась проводить эксперименты с пищей, потягивая крохотными глотками теплую воду, отчаянно сопротивляясь собственным мыслям. А мысли кружили вокруг теста на беременность. «Бракованного», как решили Комаровы. Расстегнув теплую кофту, погладила низ живота и повернулась боком, наблюдая за своим отражением в стекле балконной двери. Сердце в очередной раз разгоняло кровь по венам до шума в ушах и несвязанных мыслей. Доводя до паники. А мозг подкидывал множество вопросов. Коротких, буквально в три-четыре слова – емких. И предлагал такие же емкие ответы.

«Я рада беременности?» – спрашивала саму себя, накрывая ладонью абсолютно плоский живот.

«Да», – эгоистично подсказывало сознание. Это возможность иметь частичку любимого человека рядом собой. Иметь того, кто будет любить тебя безраздельно, не откажется и не предаст. Иметь возможность быть хоть кому-то по-настоящему нужной.

«Нужно сообщить Нику?»

«Да», – ответила, не сомневаясь. Ник имеет право знать, и не зависимо от его реакции я не изменю своего решения. Сохраню жизнь. Справлюсь. Смогу. Взглянув на часы, отложила поход в аптеку до утра.

Сидя у кухонного окна, всматриваясь в редкие звезды, я уговаривала Вселенную сжалиться. Если она готовит для меня новые испытания – притормозить. Позволить отдышаться, не корёжась от боли, прожить хоть пару недель, и я сейчас не о тошноте… Вернуть мне Ника. Вернуть возможность его касаться, быть рядом, дышать одним воздухом и смеяться над одними шутками. «Наверное, это слишком много?.. Но, может, подаришь возможность знать, что с ним все хорошо? – прошу. – Что он жив, здоров, счастлив, без меня, но все же». Теперь-то я знаю, что это не так и мало.

Но Вселенная не щадит, она плюет на все мои мечты и просьбы. Я просыпаюсь среди ночи от боли. Каждая клеточка моего тела в агонии. Болезненной, сворачивающей, вынуждающей поджимать ноги и обхватывать себя руками. Жаропонижающее унимает на время боль и помогает справиться с температурой. Я пользуюсь временной передышкой.

– Вам помочь? – Широкая горячая ладонь, накрывает мою. – Доводчик тугой поставили, – симпатичное мужское лицо искренне улыбается.

– Спасибо.

Аптека только начинает работу, сотрудники включают рекламные щиты, болтают о погоде. Я сбивчиво объясняю симптомы девушке за кассой, искоса поглядывая на молодого мужчину, прошу добавить к противовирусным, жаропонижающим и обезболивающим тест на беременность.

– Вы прочтите инструкцию, – объясняет фармацевт. – Больше половины из того, что вы купили, не подходит для беременных.

Я киваю, сжав тонкие ручки бумажного пакета, выбегаю на улицу.

– Подвезти? – Параллельно мне движется автомобиль.

– Не нужно, – отвечаю я грубо, не глядя на мужчину из аптеки.

– Холодно сегодня, – добавляет он отвлеченно. – Понял, – комментирует мое молчание.

А я ускоряю шаг, отмечая, что автомобиль сворачивает и срывается с места.

Тело вновь начинает мелко потрясывать, от волнения или температуры – понять невозможно. Не трачу время на чтение инструкции. Не выпускаю тест из рук, наблюдая, как проявляется розоватая черточка. И с каждой секундой темнеет, превращаясь в ярко-алую. Оказывается, вот так просто можно узнать о новой жизни у тебя под сердцем. Ребенок. Мой. Ника. Наш.

В мой новый мир кто-то врывается, бесцеремонно стуча в металлическую дверь. Стоит взглянуть в глазок, и язык намертво присыхает к небу.

Я без желания открываю дверь.

– Ты поменяла замки? – Мама убирает запасную связку ключей в сумочку. – Плохо выглядишь, дочь. – Отстраняет меня рукой, пропускает Наталью Олеговну, а вслед за ней и Балабаева. Мама замыкает шествие, настойчиво просит всех пройти внутрь. Узкий коридор однокомнатной квартиры из маленького превращается в удушающе крохотный.

– Что происходит? – Я выглядываю из-за плеча Виктора, стараясь встретиться с мамой взглядом.

– Мы пришли поговорить, как взрослые люди, – пока мама и Балабаев снимают верхнюю одежду, Наталья Олеговна поясняет ситуацию.

– Нам не о чем говорить. – Я выставляю руки, запрещая входить.

– Не слушайте ее, – мама всех ведет на кухню.

Прижимаясь спиной к холодной стене, я провожаю ошалевшим взглядом незваных посетителей. Мама и Наталья Олеговна присаживаются на табуреты у окна, оставляя Виктору единственный стул со спинкой. Взгляд утыкает в букет осенних цветов, крепко сжатых мужскими пальцами. «Не сон и не галлюцинация», – заверяю себя, поднимаясь от рук по тщательно выглаженной рубашке к нездоровому красноватому лицу. Желудок непримиримо реагирует на смесь едкого запаха цветов и вони свежего перегара, маскируемого мятной жвачкой.

– Привет, Алина, – выдыхает Балабаев.

Сглатываю горьковатую слюну, делаю шаг назад.

– Я не желаю разговаривать. Уходите! – Мои руки инстинктивно накрывают живот.

– Алина, может, уже хватит?! – вскрикивает мама. – Ты уже достаточно наказала Виктора, показала ему свое отношение.

– Он все понял, – добавляет Наталья Олеговна.

Балабаев, словно болванчик, трясет головой и протягивает цветы.

– Не нужно. Я не хочу их принимать. И я никого не наказывала. Вить, услышь меня, – стараюсь достучаться. – Не знаю, о чем договорились родители, и что ты им рассказывал, но сейчас ты тратишь время зря. Ты что, пьян? – Он медленно моргает, с трудом разлепляя веки.

– Это из-за тебя, – Наталья Олеговна тут же вступает за своего сына.

– Мам! – я ищу поддержки. – Ты серьезно? Господи, что происходит?

– Вам нужно поговорить, – она обрывает возмущения. – Один разговор, Алина, я что, многого у тебя прошу? Разве Виктор или Наталья Олеговна много просят? Мы же почти родня. – Мама вскидывает брови, всем своим видом указывая, как нужно поступить.

– Кажется, я сошла с ума, – шепчу себе под нос. – Он же пьян, мам. С утра пьян. Ты разве этого не видишь?

– Это из-за тебя, Аля, – у Балабаева прорезается голос.

– Не помню, чтобы я тебе наливала, – огрызаюсь я.

– Вот видишь. – Мама подцепляет локоть Натальи Олеговны и тянет ее к выходу из кухни. – Как я и говорила: детям нужно было лишь встретиться, и разговор пойдет сам собой.

– Нам не нужно разговаривать. Я давно для себя все решила. – Я иду следом. – Вы что, не слышите? – Стиснув пальцы в кулак, сдерживаю нервную дрожь. – Наталья Олеговна?! Мама?!

Женщины не реагируют, одеваются так быстро, что я не успеваю осознать, как остаюсь с Виктором наедине. Сумасшедший дом.

Я возвращаясь на кухню.

– Вить, я тебя прошу… – Замолкаю, опешив.

– Выходи за меня! – Став на одно колено, Балабаев тянет трясущиеся руки. Одной душа букет цветов, а второй удерживая раскрытую бархатную коробочку.

– Это несмешно, – шепчу я.

– А я серьезен. – Я отмечаю на мужских губах шрам. Раньше его не было, как и другого – под глазом и на скуле около уха.

– Вить, пожалуйста, вставай и прекрати этот спектакль. Мы никогда не будем вместе.

– Почему?

– Неужели непонятно? – Вижу, действительно не понимает, смотрит так, словно я дурочка капризная, упускающая единственный шанс обрести семейное счастье. – Ты мне изменял, – привожу аргументы по одному. – Ты никогда не разделял мои интересы. Ты оскорблял меня. Ты даже сейчас пришел, выпив! – Не достучаться. В глазах, сплошь покрытых капиллярами, нет и намека на понимание.

– Я исправлюсь.

– Вить… – И мне его становится жалко. Балабаев – такая же жертва манипуляций родителей, как и я. – Мы не подходим друг другу. Мы разные.

– Неправда. – Он опускается на второе колено, подползает ко мне, все также удерживая цветы и кольцо.

– Я тебя прошу, не унижайся. Ты найдешь себе другую девушку, она тебя оценит, полюбит.

– А ты меня уже не любишь? – спрашивает Балабаев.

– Нет, Вить. – Он молчит, продолжает смотреть мне в глаза, преданно, с тоской. – Я люблю другого.

– Не ври, ты не такая. Ты однолюб.

– Я не люблю тебя, – повторяю я вкрадчиво, медленно, деля слова на слоги. – И никогда не любила. Я не знала, что такое любовь. И тебе повезет, Вить, ты полюбишь по-настоящему. Как я.

Лицо Балабаева расслабляется, на узких губах проскальзывает улыбка.

– Я тебя люблю, Алин, – повторяет как заведенный.

– Вить, – я решаюсь привести последний аргумент, что точно должен повлиять, – я жду ребенка. – Мужская улыбка становится шире. – Нет-нет, не от тебя. – А инстинкты кричат: «Не нужно! Молчи!»

Мужчина меняется в лице. Промаргивает, хмуро сводит брови на переносице, откидывает цветы в сторону и хватает меня за щиколотки, с силой дергая на себя. Ничего не понимая, я плашмя падаю на спину. Легкие и затылок обжигает огнем.

– Ты сделаешь аборт, – произносит Балабаев, подтягивая меня за ноги. – Ты сделаешь аборт! – истерично орет, усаживаясь на мои бедра.

Смысл сказанного проникает сквозь звон в ушах.

– Нет, – одно слово заставляет закашляться и хватать ртом воздух.

Балабаев фиксирует мои ослабшие руки, утыкается лбом в висок, давит, прижимает к полу.

– Сделаешь, Аля.

Места соприкосновения наших тел жжет не слабее, чем после удара. Словно меня пропитывают ядом, отравляют, выжигают крохотное дитя, заставляя биться, сучить ногами, дергаться всем телом, стараясь стряхнуть с себя Балабаева.

– Впервые ты такая эмоциональная подо мной, – от комментария подкатывает тошнота.

– Не трогай! – кричу я изо всех сил.

Мужская ладонь со шлепком накрывает губы, приглушая мой отчаянный вой.

– Тише! – рявкает, перехватывая пальцами правой руки обе кисти и наваливаясь предплечьем, перекрывая кислород. – Тише. Вот так, – чуть ослабляет хватку.

И опять я кукла в чужих руках. Безвольная тряпичная кукла, что поворачивают с бока на бок, стягивая брюки, собирая кофту и накрывая ею лицо. «Так даже лучше, – в обессиленном теле бьется угасающее сознание, – я не увижу происходящего… Наивная дура, – ругаю себя. Жалела. Приняла безумие за понимание и человечность». По вискам скатываются слезы. Мне отчаянно хочется умереть. Провалиться в спасительную темноту и никогда из нее не возвращаться.

Металлический звон пряжки ремня. Слишком громкий. По полу проходит вибрация. Балабаев замирает, его руки перестают мять мою грудь.

– Что за херня?!

Грохот. Вновь вибрация. За оглушающим скрежетом металла следует рев. Нечеловеческий. Рев дикого зверя. В нем столько же отчаяния и боли, что и в моих тихих подвываниях.

Несколькими днями ранее

Ник

Короткий звонок Альфы нервирует. Впервые с момента моего переезда из стаи без объяснений и подробностей он потребовал вернуться в долину. На вопрос о случившемся дядя коротко добавил: «Без разговоров!»

Я дожидаюсь Алину с работы и подвожу до своей квартиры. Где безопаснее и в любой момент могу попросить кого-либо присмотреть за своей парой. Я сосредоточен на своих мыслях и дороге, Аля молчалива, да и, честно говоря, я о ней вспоминаю в моменты, когда она громко выдыхает, – все мысли уже в стае. Нападение? Вряд ли Альфа бы стал рисковать мной. Все же, по меркам оборотней, я еще щенок, ребенок… Либо опасность настолько высока, что мобилизуют всех. Рука сама потянулась включить радио и прощелкать волны – вдруг освещаемые события скажут о происходящем в Озерной долине. Но нет, ничего необычного: анонс мероприятий и событий в городе и музыка.

Не паркуюсь на свое привычное место, торможу у подъезда. Моя речь обрывочная, да и другой она не могла получиться:

– Я не знаю, что произошло. Мне нужно вернуться в долину максимально быстро. Я подожду, пока ты поднимешься в квартиру и включишь свет. – Протягиваю ключи.  – Вернусь, как только смогу. Ложись спать, не жди. – Аля кивает, округлив глаза, смотрит боязливо. Вижу, что хочется о чем-то спросить, но сдерживается.  – Ты можешь позвонить мне в любой момент. Если не отвечу сразу – перезвоню чуть позже, – улыбаюсь. Незачем Алине волноваться.  – Беги. – Прижимаюсь своими губами к ее. На мгновение. Не прощаясь.

Алина оборачивается, перед тем как исчезнуть за железной дверью. Жду, высчитывая, сколько примерно понадобится времени подняться на лифте, открыть квартиру и войти. Тусклый свет проникает сквозь кухонное окно – Алина сейчас в коридоре, я включаю передачу и срываюсь с места. До долины минут двадцать при свободной дороге. Телефон в моих руках безостановочно набирает номера всех, кто мог бы прояснить ситуацию. Отец не отвечает. Маме дозвониться практически невозможно, да и вряд ли она в курсе – никто бы не стал посвящать человека в проблемы стаи.

– Коваль, возьми трубку, – цежу сквозь зубы. Но ни один из братьев не отвечает – ни Роман, ни Илья. Палец щелкает вниз по списку справочника. – Мит. – Жму кнопку вызова. – Черт, – выдыхаю, в последнюю секунду успевая уйти по встречке от столкновения. Включив на громкую связь, кладу телефон на панель, сосредотачиваюсь на дороге. Не хватало прибавить проблем к существующим. Мои звонки или игнорируют, или… да не может быть никаких «или», не вымерла же вся стая в одну секунду.

– Да, – наконец-то я слышу голос вместо длинных раздражающих гудков.

– Хоть ты мне объясни, что происходит, – прошу тетю.

Вела откашливается и тихо просит:

– Поторопись, милый, нужна твоя помощь.

– Буду минут через десять, – отвечаю я, с силой вцепившись в руль, фоном разговора служит детский плач. – А почему Крис дома, разве родители с утра не повезли малого к бабушке? – Молчание затягивается. – Вела?! – Нутро обдает холодом.

– Ты далеко? – она делает вид, что не слышит меня.

– Нет. Что-то с мамой? – вопрос срывается сам собой. Мама – человек, как и моя Алина. Такая же хрупкая, слабая, одно неловкое движение и…

– Мне очень жаль, – шепчет Вела.

И если мгновение назад мои внутренности превратились в лед, то сейчас они горят огнем, отчего перед глазами на долю секунды темнеет. Черная полоса дороги превращается в нескончаемую ленту, а горизонт служит точкой схода, за который зацепился остекленевший взгляд.

– Жива? – спрашиваю я.

Тяжелый вздох.

– Вела, ответь. Мама жива?

За адской пульсацией в голове я даже не слышу зверя.

– Прости, милый, – выдыхает тетя сдавленно. – Твой брат в тебе нуждается. – Она не кладет трубку, и я не смею сбросить звонок, так и еду, прислушиваюсь к звукам, доносившимся из трубки.

Наконец я сворачиваю с трассы и, не сбавляя скорости, несусь мимо основного поселка к особняку. Я знаю, что означает это молчание, но не верю. Не позволяю себе верить.

Безусловно все, что сказала Вела – ошибка. Да, ошибка.

Впервые на моей памяти ворота особняка открыты, охрана, встретившая у входа, смотрит сочувственно, не проронив ни слова.

«Да ну, бред!»

Я взбегаю по лестнице.

Тишина. Такая ненормальная, что отчетливо слышу каждый свой вдох, каждый удар взбесившегося сердца.

– Вела, – зову негромко, мне страшно нарушать безмолвие.

– Мы тут, – доносится со стороны гостиной.

Ноги ведут в просторную комнату. Первым взгляд вылавливает брата. Волчонок спит, уткнувшись носом в подушку, изредка вздрагивая всем телом.

– Где они? – спрашиваю я о родителях, присаживаясь на корточки рядом с малым.

Вела не поднимает головы, но мне и ненужно видеть ее лица. Все ясно без слов и долгих взглядов. Женские плечи подрагивают, а крупные капли, срывающиеся с подбородка, оглушают хлопком о каменный пол.

– Все на поляне. Арнар никого не подпускает к… – давится очередным всхлипом. – У твоей мамы не было шансов выжить, удар пришелся на ее дверь, – шепчет, а я отрицательно трясу головой.

Тело живет своей жизнью, я не понимаю, как покидаю дом, пересекаю сад и прихожу в себя уже в сосновом бору, когда ковер пожелтевших иголок похрустывает под толстой подошвой обуви. Теперь зверь ведет меня, он чувствует присутствие других оборотней, не нужно прислушиваться или пропускать через легкие прохладный воздух.

Я различаю множество быстрых сердцебиений, в центре собравшихся стоит Альфа, готовый в любой момент сорваться с места. Теперь его спина – мой ориентир. Мне бы отойти на шаг или два левее, и я смогу рассмотреть картину, скрытую его телом, но не делаю этого. Я не готов, оттягиваю момент. Словно это может хоть что-то изменить… Останавливаюсь в шаге от пятерых оборотней. Трусливо смотрю себе под ноги.

– Нам очень жаль, – произносит Альфа, высказываясь за всех.

Мой язык разбухает во рту, не ворочается, я не способен говорить, выдавливая из себя что-то среднее между рыком и мычанием.

Дядька отходит в сторону, придерживает меня за предплечье.

– Не подходи близко. Сейчас твой отец не в себе.

Я отделяюсь от стоящих рядом со мной. Шаги даются с трудом. Все тело налито свинцом, как и мысли: тяжелые, неповоротливые.

Ссутулившись, отец сидит на земле, прижимая женское тело, вдавливая его в грудь и раскачивая маму, как ребенка. Нет, как ростовую куклу.

Неужели еще несколько часов назад я видел ее живой. С мягкой улыбкой на лице. А в голове воскресает ее несмолкаемый щебет при сборе к бабушке в гости. Сотни и тысячи указаний, что нужно сложить Крису с собой и никакие аргументы, что они едут на пару часов, не влияют на решение взять разборные качели. А сейчас я готов разобрать и собрать тысячу качелей, каруселей, да всего что угодно, только скажи!

– Мам, – зову я, не веря в происходящее.

Белоснежная рука неестественно свисает, при движениях отца кончиками пальцев касаясь сухих иголок.

Нельзя же обманываться вечно. Впереди лишь одно дыхание и одно сердцебиение. Спотыкающееся – такое бывает, когда ты на грани обращения. Ты уже не человек, но еще и не зверь.

– Отец. – Я все же не доверяю слуху, опускаю взгляд на неподвижную грудную клетку. А в голове пустота. Гудящая. – Отец, – повторяю, сбавляя шаг.

Он вскидывает голову. Принюхивается.  И вместо слов следует оглушающее рычание.

– Стой, – команда Альфы летит в спину.

Подхватив маму на руки и выпрямившись в полный рост, отец мечется загнанным зверем, прикрывая бездыханное тело собой. Сейчас он и есть дикий зверь, я не вижу в его глазах разума. Для отца я чужак, что пытается отобрать смысл жизни.

Альфа рядом со мной, медленно тянет за локоть назад. Без резких движений и слов.

– Константин был? – интересуюсь я, лихорадочно соображая, перебирая немногочисленные варианты в голове. – Он может обратить? Сколько прошло времени? Ведь обращение заключается изначально в убийстве. – В моей душе теплится надежда.

– Был, это он перенес Лилю и Ара с места аварии, – отвечает Альфа.

– Неужели не смог помочь? Константин же собирал многих буквально по кускам. Тебя, Коваля, – перевожу взгляд на Бету стаи.

Альфа отрицательно покачивает головой.

– Он хоть и Высший вампир, но не всемогущий.

– Значит, нам нужен кто-то сильней. Князь! – шепчу я возбуждено. Отец вновь сел на землю. – Вы звонили Александру? Искали его?

– Константин как раз отправился на поиски, говорит, что есть призрачный шанс. Но тут не обойтись без поддержки Темного.

– С условием, что он захочет помогать, – вставляет ремарку Коваль.

– Захочет! – рычу я в ответ на комментарий, от которого захотелось вгрызться оборотню в глотку. – С Темным всегда можно договориться, он не упустит выгоды для себя, – не знаю, кого сейчас уговариваю больше себя или остальных. – Он не откажется от долга стаи перед ним, – эта мысль вселяет в надежду.

– Щенок прав, не откажусь.

Темный князь, Высший вампир, насмешкой судьбы, нашедший пару в волчьей стае – нашей стае, в полной своей красе.

Александр предусмотрительно расположился вдалеке от нас, по ветру, не желая провоцировать моего отца своим появлением. Сейчас отец вряд ли вспомнит о нейтралитете между оборотнями и Темными вампирами. Вряд ли вспомнит, что его племянница нашла свое «сердце» в князе.

Задрав подбородок, Александр жестом указывает отойти правее. И без того неподвижное лицо вампира становится абсолютно статичным.

– Как давно наступила смерть? – его тон ровный, нет ни намека на обычную издевку.

– Почти час, – отвечает Альфа.

И я улавливаю на неестественно бледном лице эмоции.

– Слишком поздно, – привычные высокомерие и надменность сменяется болью и сочувствием. – Кровь встала в венах, – поясняет свои слова.

А я отказываюсь верить, всегда есть выход, всегда! Даже если ты споришь со смертью! Преодолеваю разделяющее нас с Александром расстояние, впиваясь пальцами в холодное предплечье.

– Помоги. Дам все, что пожелаешь.

Темная бровь ползет вверх.

– Даже так? – уточняет вампир.

– Долг возьмет на себя стая, Темный, – вступает в разговор Альфа. – Ты же понимаешь, за одной смертью последует вторая. Арнар не вынесет потери.

– Я попытаюсь, но со мной пойдет щенок, Альфа. – Александр не поворачивает головы, смотрим пристально мне в глаза.

– Исключено, иду я, и вести переговоры буду я. – Дядька выходит вперед.

– Нет, – отрезал вампир, – щенок заинтересован, а значит, сможет предложить Балааму больше, чем деньги.

– Да ну, серьезно, Темный? Балаам? – По телу Альфы проходит дрожь.

– Если есть шанс, я хоть к черту на рога отправлюсь, – я вклиниваюсь в разговор. – Лео, – обращаюсь к Альфе, – мы теряем время.

– Щенок прав. Вот про что я и говорил: он заинтересован больше. Альфа, ты взвешиваешь все за и против, а несмышленыш уже согласен. – Александр крепко сжал мое запястье. – Пока я буду рисковать своей шкурой и влезать в неоплатный долг, будьте добры, присмотрите за ополоумевшим волком, чтоб не утащил истинную в неизвестном направлении. – Вампир потянул меня за собой.

Вдоль позвоночника разлился холод, сковывающий мышцы, наверное, я никогда не привыкну к перемещениям. Рывок, и мы выныриваем из мрака уже в кабинете, завешанном гобеленами. В улье Темного князя я был единожды, посещение запомнилось на долгие месяцы. С порога чувство опасности охватывает все тело, зверь готов броситься на врага в любую секунду, он сходит с ума от знания, что за стенами сотни вампиров. Их сладковатый флер пропитывает все: одежду, волосы, кожу. Но сейчас, если я и испытывал страх, то точно не за свою жизнь.

– Что ты делаешь? – спросил я возмущенно.

Александр вальяжно откинулся на высокую спинку кресла, с раздражающей ленцой водил пальцем по экрану смартфона.

– А я разрешал тебе переходить на «ты»? – холодно поинтересовался князь. – Я ищу номер того, кто может нам помочь, – добавляет спустя минуту молчания.

А меня потряхивает от злости и раздражения, неужели нельзя поторопиться? Хотя бы сейчас не разыгрывать из себя надменного индюка, вряд ли он бы остался так же спокоен, если бы речь шла о его матери.

– Прекрати там громко меня обсуждать, – отозвался князь. – Хочу напомнить, что я убил собственного отца, да и с матерью у меня не было, как говорят люди… – Вскинул голову и вновь замер в раздумьях. – Теплых отношений. Так же говорят?

– Да, – я цежу сквозь зубы. – Именно так и говорят.

– Удивительно, что я правильно вспомнил выражение.

– Темный! – не сдерживаюсь я, подхожу ближе.

– Спокойно, щенок, – вампир приложил телефон к уху. – Хм, как и думал, просто не будет. Ты же клялся в готовности отправиться хоть к черту на рога, вот тебе и предоставилась возможность, не буквально, но тоже понравится.

Князь поднимается рывком в момент, теряя расслабленность.

– Давно я ничем подобным не занимался. – Высший подхватывает кресло и со скрежетом тащит его в сторону. – Не стой столбом, щенок, расчисть пару свободных метров. Балаам будет в восторге от призыва, – злорадно хмыкает. – Для демона призыв сравни выпитой крови мертвеца вампиру. Одновременно хочется убивать и сдохнуть. – Александр замер, удерживая на весу массивный стол. – Сдохнуть, – повторил совсем ошарашенно. – Оборотни, это же ваш плебейский лексикон. – Наигранно скривился и покачал головой. – Вон тот диван сдвинь к стене, он мне всегда нравился.

– В смысле «для демона»? – неуместные издевки Темного прошли мимо сознания, но мозг зацепился за бредовую фразу.

Князь выпрямился, посмотрел на меня продолжительно и неуместно улыбнулся.

– Серьезно? Ты удивляешься слову «демон»?

– А что, не похоже? – огрызнулся я.

– А кто я?

Он что, издевается?! Зверь рычал, требуя у человека свободы.

– Вампир. Высший вампир. Князь.

– Ну, – отмахнулся Александр, – здесь я могу называться хоть принцем, хоть бароном. А кто такой Высший вампир, знаешь? – спросил, словно я идиот.

– Это имеет значение?

– Именно. – Он смотрел на меня холодно, ожидал ответа.

– Высший вампир – живорожденный вампир, сын Лилит, – информация всплывала обрывками. – Практически бессмертное существо, неимоверно сильное, имеет исключительное зрение и обоняние, перемещается в пространстве, обладает ментальным внушением.

– Да прекрати, я словно на экзамене. Ты главное упустил. Я сын Лилит, а какова ее природа? Кто моя мать?

– Демоница, – произнес ставшим очевидным факт. – Она демон.

– Умный щенок. Тогда почему тебя смущает существование других демонов? – Ответ Александр не ждал, присел на корточки и куском угля старательно выводил символы. Встал в центр, повернулся вокруг своей оси и очертил круг, за ним второй, чуть шире, переместился из круга призыва, чтобы не повредить надпись, и откинул остаток угля в камин.

– Руку дай. Давай быстрей, Балаам тоже не всемогущ. Упустим время. – Перехватывает мое запястье и резким движением полосует вдоль. – Обращаться к Балааму только на «вы». Обидчивый и злопамятный. Та еще скотина. Мелочная. – Князь ведет, очерчивая моей кровью внешний круг. – Высокомерный, нетерпимый, на меня чем-то похож. Совсем отдаленно. – В данный момент я бы отказался от регенерации оборотня: рана затягивается, и острые когти проходятся в очередной раз по руке. – В уплату предлагай все, даже то, что тебе кажется глупостью. Я так и не понял, чем он руководствуется при заключении сделки.

Алая тягучая жидкость замыкает круг и продолжает движение, не хаотично растекается по каменному полу, заполняя неровности камня, а крадется по угольным надписям.

– Ждём. – Александр замирает на границе круга призыва, словно манекен, двигаются одни губы, шепча какую-то непонятную мне белиберду. – Приготовься, – вампир дернул головой, указывая на центр круга.

От гладкого камня поднимался сероватый дымок, тонкий, колышущийся на сквозняке. Дым терял свою прозрачность, темнел, набирался как в высокую колбу, соблюдая границы круга.

– Давай побыстрее, Балаам, – Александр нетерпеливо взмахнул рукой. – Без спецэффектов никак?

После слов вампира движение дыма прекратилось, в мгновение со звонким хлопком дым будто сжался в ком и, привычно для вампира замерцав, обрёл человеческие очертания.

Зверь притаился при виде неизвестной ему опасности, я же потянул воздух, запоминая запах, ждал, переминаясь от нетерпения с ноги на ногу.

Мужская фигура, облаченная в современный костюм, замерла, склонив голову и не показывая лица.

– Да-да, куда же без этого. – Александр несколько раз хлопнул в ладони, аплодируя. – Балаам, прибереги спецэффекты для романтичных девиц, случайно вычитавших о призыве в каком-нибудь романе старого идиота.

Фигура демона дернулась, хохотнула и принялась маниакально оправлять манжеты рубашки.

– Девицы больше не любят читать, – наконец Баллам заговорил. Закончив с манжетами, мужские руки пригладили галстук и подтянули узел.

– Реалии современного общества, – отозвался огорченно Александр.

Напряжение понемногу сходило, возвращаясь ко мне раздражением. Сколько они еще собираются вести светские беседы?!

– Я не девица, но надеюсь не хуже, – выпалил я, не раздумывая.

– Заметил. – Балаам вскинул голову, и от взгляда красновато алых глаз на моей шее поднялись волоски. – Ну, раз не хочешь расшаркиваться и немного побеседовать с тем, кого призвал, говори по существу, волк. Кого потерял? Редко вы обращаетесь к нам, презираете. – Демон склонил голову, осматривая. – Истинную? Вряд ли, совсем молод. Подойди.

– Мать, – ответил приближаясь. От близости двух сильных хищников рядом зверь сходил с ума, выкручивая жилы и немного отрезвляя болью разрываемых мышц.

– Ясно, привязанность. Наверное, и любишь ее, и жизнь готов отдать, или что ты собирался мне предложить?

Я остановился на границе круга, наши взгляды оказались на одном уровне. Демон смотрел пристально, не моргая, чуть подался вперед. Его лицо подсвечивали алые блики, заостряя и без того острые черты лица. Балаам выдохнул устало, приподнял уголки губ, изображая что-то отдаленно похожее на улыбку.

– Круг разорви, – приказал он.

– Не делай это, – князь остановил меня, ведомого голосом демона. – Исчезнет – устанем искать.

– Не вышло, – хмыкнул Балаам. – Ладно. Жду, волк, предлагай, что там у тебя.

– Деньги.

Демон закатил глаза и отрицательно покачал головой.

– Долг стаи.

– Зачем он мне?

– Душа, – произнес я неуверенно.

– И к чему мне душонка, что попадет в руки через не одно столетие? И, скорее всего, до ужаса правильная.

– А что тебе нужно?

– Это ты требуешь от меня вернуть жизнь своей матери, и почему же я должен думать над обменом? – Балаам дернул головой, откидывая челку. – Две попытки, волк, – произнес твердо.

– Т-с-с, – не дал сказать мне вампир. – Вынудил, щенок, – князь цедил сквозь зубы, оттесняя меня. – Помнится, за тобой должок, принц.

Балаам удивленно округлил глаза, услышав слова Высшего.

– Хм, удивлен, что за полтораста столетий не забыл мой маленький провал.

– А ты бы мой забыл?

Демон отмахнулся от Высшего, как от надоедливой мухи, шагнул ко мне.

– Вот теперь я готов заключить сделку. Во-первых, ты, Александр, забываешь мой небольшой должок, а во-вторых, ты, волк, при следующей нашей встрече отдашь мне то, что я потребую. Возможно, мне понадобится всего лишь крохотная услуга, кружка воды, к примеру, или…

– Стоп! Стоп! Не соглашайся, – вклинивается князь.

– И все эти мелочи в обмен на жизнь твоей матери. Считай меня альтруистом, – закончил Балаам.

– А если ты потребуешь чью-то жизнь? – спросил я.

– Нет, даю слово. Я не буду от тебя требовать ничью жизнь. Александр свидетель. По рукам?

– Что значит не соглашаться? – Я игнорирую протянутую руку.

– Я бы не стал заключать сделку вслепую. С ним, – Александр, не стесняясь, указал пальцем на демона, – нужна максимальная конкретика.

– А у меня есть выбор? – спрашиваю я.

Вместо князя ответил Балаам:

– Есть, но скудный. Что предпочтешь, волк: конкретику или жизнь собственной матери? Возможно, я никогда и не появлюсь за своим долгом, в принципе, что ты можешь дать такого, что недоступно мне самому?

Александр устало покачивал головой, предоставляя возможность совершить выбор самому.

– Я согласен, – ответил я без раздумий.

– А я и не сомневался, – демон не скрывал своих эмоций, он радостно растягивал губы в отталкивающей улыбке. – А теперь разорви круг, волк. Просто сотри границу, если не передумал, конечно.

– Не передумал. – Носком обуви я растер следы собственной крови и пепла.

– Скрепим сделку. – Балаам перехватил мою ладонь и крепко сжал. – Отлично. Веди. – Не размыкал рукопожатия. – Думай о том месте, где сейчас мать.

Это не сложно. Мысли и так сосредоточены на поляне в сосновом лесу, где остался обезумевший от горя отец.

– Мама будет помнить о смерти? – Я тяну ладонь демона.

– Подробности сделки нужно обсуждать заранее, до рукопожатия, волк. – Балаам в раздражении дернул на себя. Рывок. Ощущение, что меня пропустили через отжим в стиральной машине, и легких коснулся аромат хвои.

– Фу! – скомандовал Балаам, реагируя на рычание оборотней. – Сидеть, – бросил, не поворачиваясь к Альфе. – Неприятно, когда вот так вот встречают. Все же я пришел помочь.

– Они всегда такие. Неблагодарные, – добавляет Александр, замыкая наше шествие.

Если бы от этих двух…  не зависела жизнь моей матери, то я хотя бы попытался заткнуть им рты. Но мне приходится давиться злостью, болью и осознанием собственного бессилия.

– Ваша помощь не понадобится, – произносит демон, одаривая высокомерным взглядом Альфу и его сопровождение.

– А это не тебе решать, – рычит Альфа.

Тела всех пятерых оборотней сотрясает и покрывает дымкой сдерживаемого обращения.

– Как раз мне, – Балаам уверенно движется навстречу отцу. – Князь, помоги, – бросает через плечо. – Остальным советую не приближаться.

Александр не спрашивает, что от него требуется, мерцнув, возникает за спиной отца. Впервые я вижу, на что способен Высший вампир. Не прилагая видимых усилий, парой молниеносных движений он выхватывает тело, с легкостью уворачиваясь от ударов рук с когтистыми кистями. Еще одна секунда, и Балаам держит мою маму, а князь, обхватывает отца со спины, стягивая его и лишая какой-либо возможности нанести удар. Человеческое тело трансформируется, раздается в размерах, покрывается шерстью, и в воздухе уже щелкает волчья пасть, рыча и скалясь.

– Успокой, он мешает сосредоточиться. – Демон опускается на колени, укладывая бездыханное тело прямо на сухие сосновые иголки.

– Арнар. – Князь встряхивает отца, словно тряпичную куклу. – Арнар!

Но человеческую часть полностью поглотил зверь. Продолжая попытки избавиться от вампира, не отрывая взгляд от обескровленного лица мамы, зверь низко воет, переходит на рычание и возвращается к тихому поскуливанию. Я впервые слышу подобное. Сдавленный вибрирующий вой, наполненный бесконечным отчаянием и болью. От этих звуков каждая мышца, каждое сухожилие, кость пропитываются ядом потери.

Балаам скидывает пиджак, расстегивает манжеты, ходит по кругу, неторопливо закатывая рукава. Носы его обуви почти касаются светлых волос мамы, беспорядочно раскиданных по земле. Мне нестерпимо хочется подбежать и поправить их, стереть капли запёкшейся крови.

Поляна погружается в вакуум, я не слышу хруста сухих иголок или ветвей под ногами демона, не слышу душераздирающего воя, только многочисленные удары сердец и шумные, взволнованные вдохи и выдохи, а Балаам продолжает свое неспешное, гипнотизирующее шествие.

Одна за другой поляну заполняют тени. Бледные, сероватые, полупрозрачные или иссиня-черные, они плывут в противоположенную сторону движениям демона, закручиваясь смерчем вверх и медленно скрывая редкие солнечные лучи, пробивающиеся сквозь ветви. Наконец, демон замер, тени последовали его примеру.

– Ищите, – прошептал Балаам. – Верните, – добавил громко.

Поляну оглушил визг. Тысячи размытых пятен смешались в единую массу, взвилась куда-то вверх, тут же падая градом о землю. Удлиняясь, принимали человеческие очертания, склонялись над телом матери, будто принюхиваясь, и уносились прочь. Пролетая рядом или проскальзывая сквозь меня, оставляя во рту привкус горечи и гнили.

В ожидании Балаам раскачивался с пятки на носок, совсем неестественно склонив голову на бок. Его тело и лицо обрели жесткие, угловатые черты. По лицу гуляли красноватые блики, поднимались ото лба вверх, теряясь в темных волосах и вновь появляясь алыми потоками на черных изогнутых рогах.

Балаам поймал мой взгляд, хмыкнул.

– Копыт и хвоста нет. – Приподнял верхнюю губу, обнаруживая острые нечеловеческие клыки. Округлил глаза и зловеще прохрипел: – Но зубы и рога острые. Идут…

По земле пробежала вибрация, как будто кто-то уронил что-то тяжелое. Вибрация нарастала вместе с монотонным гулом. Тени проскальзывали, друг за другом выстраиваясь ровными рядами рядом со своим хозяином, часть из них занимала пустующее пространство, другие врастали в деревья, кустарники, поваленные стволы. Настоящее войско. Легион.

А гул продолжал нарастать, вынуждая прикрывать уши руками и сжимать ладонями голову до боли. Вибрация и невыносимый звук шли от светлого сгустка, окруженного темными силуэтами. Сгусток передвигался неторопливо, испуганно бился о тени, словно о прутья клетки.

– Отпустите, – приказал Балаам.

Лишь появилась брешь между тенями, сгусток засиял ярче и метнулся к телу мамы, врезаясь в грудную клетку и заставляя ее со стоном боли втягивать воздух.

– Что мы должны, демон? – Альфа, как и остальные, не отводил взгляда от моих родителей.

Мама была заключена в клетку из четырех лап и огромного волчьего тела. Зверь не выпускал ее из «объятий», вынудив оставаться на земле, вылизывал лицо и руки, периодически успокаивался, утыкался мордой в мамины колени, поднимал глаза и наблюдал. Смотрел преданно, с нескрываемым страхом и трепетом. От малейшего шороха зверь вскидывался, принимал боевую стойку, угрожающе рычал, отталкивая свою пару за спину.

– Стая – ничего, должен только он, – Балаам указал на меня. – И надеюсь, когда придет время возвращать долг, ты о нем не забудешь, волк.

– Не забуду. – Сомневаюсь, что смогу забыть, даже если захочу. Не каждый день становишься должником демона.

– Человечку советую подлатать. Исцеление не мой профиль, я помог вернуть ее в этот мир, остальное за вами. До встречи. – Демон исчез, а за ним последовали и его тени.

Не знаю, как у других, но с каждым рассеявшимся сероватым пятном, прояснялось сознание и, казалось, воздух становился легче и чище.

– Что ты ему должен? – Альфа перехватил меня за предплечья и развернул к себе. – Ты же не наделал глупостей?

– Нет, – заверил я, вытягивая руки из захвата. – Маме нужна помощь, – постарался сменить опасную для меня тему.

– Этим займется Константин. Так что за долг? – Альфа продолжал упрямо расспрашивать.

– Материальный, – ответил я.

Альфа долго всматривался в мои глаза, прислушивался к сердцебиению – читал, бросил короткий взгляд на моих родителей и отступил.

– Я благодарен и горд. – Хватка его пальцев ослабла, превращаясь из захвата в ободряющее похлопывание. – Ты сын своего отца, – дядька хмыкнул. – Знаю, для тебя это не комплимент.

Мы оба затаили дыхание, наблюдая за тем, как мама бережно гладила огромную волчью морду. Нежно вела от носа к ушам, улыбалась светло и немного грустно. Неужели она помнит о произошедшем? Мама склонилась к зверю, закапывалась пальцами в шерсть и шептала, что никогда бы не оставила отца одного и сейчас просит его вернуться. Просит зверя уступить.

– Ее нужно забирать, – произношу я на грани слышимости.

– Тише, – обрывает Альфа. – Арнару бы перекинуться в человека, иначе он не даст и прикоснуться к Лиле.

Время идет, но сцена перед нами не меняется: волк ревностно охраняет свою пару. Не разрешает подняться, поменять маме позу, прожигает всех недружелюбным взглядом, угрожающе демонстрирует зубы, при каждом движении.

– Так не пойдет. – Константин присоединился к нам сразу же после воскрешения мамы, не подходил, присматривался. – Девочке нужен покой и подпитка. Ар сейчас не понимает, что вредит ей. Если я ее заберу к себе, сможете удержать Ара на территории?

– Я помогу, – отозвался на удивление молчаливый князь.

– Можно Ара закрыть в подвале, где он когда-то держал Светлого князя, – хмыкнул Лео.

Александр развернулся на пятках, проморгался, словно ему в глаза попал песок.

– А вы не так просты, как хотите казаться, Рокотовы. Как только Ар придет в себя, не забудьте напомнить мне уточнить у него способ пленения Высшего вампира. Хожу по тонкому льду… – Александр оглядел присутствующих наигранным боязливым взглядом.

– Князь, – Константин позволил себе оборвать театральную речь. – Нельзя их изолировать друг от друга. Разлука повлияет и на него, и на нее отрицательно. Ар будет бесноваться, инстинкт защитника не даст человеку вернуть контроль. А Лиля вряд ли обретет покой, зная, что ее судьба в данный момент сходит с ума.

И время потекло быстрой рекой. Я отмечал, что сменились сутки лишь по солнцу, что всходило и садилось, казалось, бесконечное количество раз. Мама была слаба, сразу же, как ее перенесли в спальню, оперлась на изголовье кровати и прикрыла глаза. Зверь расположился у изножья, неусыпно следил за малейшим движением своей пары.  Константин и Александр появлялись точно к тому моменту, как в системе заканчивался укрепляющий раствор, стараясь лишний раз не нервировать своим присутствием зверя.

На шестое появление Константина в особняке отец отреагировал снисходительней, разрешил вампиру войти в спальню и провести беглый визуальный осмотр под тихое утробное рычание, уже не прибегая к помощи Александра.

В первые сутки отец не позволил ступить на порог спальни ни мне, ни даже Крису. Волчонок тосковал, рвался в комнаты родителей, совершенно не понимая запрета. С братом мы проводили по двадцать три часа в сутки: гуляли, играли, спали, если можно назвать сном провалы на пятнадцать минут. Малец наотрез отказался от компании Велы, крепко прижимался к моим ногам, прислушиваясь к маминому голосу. Затаивался, стоило ей заговорить с отцом. Наверное, я должен испытывать стыд, но я слушал, как Крис, как и остальные в доме искренне радуются, и частично завидовал тем словам, что говорила мама. Ради подобных слов стоит не только оставить свою звериную сущность, но и не единожды вернуться с того света.

По несколько часов я проводил с братом на руках возле широкой двустворчатой двери спальни. И когда мамин голос замолкал, слезы немедленно наполняли глаза ребенка.

– Завтра еще раз попробуем, – ободрял нас Константин. – Арнар спокойней. Лиля полна сил. Сейчас ее волнуете лишь вы, – вампир кивает на нас с братом. – Зверь уступит, не сомневайтесь. Меня Ар воспринимает как помощь, а вас как препятствие. Это ненадолго. Я уверен.

И еще одни сутки, а за ними вторые и третьи… Усталость накапливалась и пожирала надежду. Крис дремал на моей груди, обхватив меня руками за шею, вздрагивая и хныча.

– Тише, – прошептал я сквозь сон, гладя ладонью по детской спине. – Спи. Тише.

– Лиля.

Я распахнул глаза и перестал дышать. Вела выглянула из кухни и беззвучно прошла в гостиную. Наши с тетей напряженные взгляды пересеклись, мы молча ждали подтверждения того, что нам не показалось. И хриплый голос – не обман слуха и не фантазия утомленного сознания.

– Прости, – доносится второе слово, сказанное моим отцом. И за ним следует тысячи других, болезненных, горьких слов раскаяния и привязанности, от которых ком застревает в горле, мешая дышать.

– Спасибо, – шепчет Вела. – Теперь все будет хорошо, – повторяет слова Константина, скромно улыбаясь, стирая слезы тыльной стороной ладони.

Ник

– Отдохни. – Мама протянула руки к Крису. – Поешь, ты выглядишь уставшим. – А я крепко удерживаю вырывающегося волчонка, искоса поглядывая на отца. – Ник, отдохни.

– Ты в порядке? – интересуюсь я.

Отец отвечает коротким кивком.

– Уверен? – уточняю.

– Да, – он кривится на мой недоверчивый тон.

– Иди, мой сладкий. – Мама стискивает ребенка в объятиях и утыкается носом и губами в пушистую макушку. – Как я по тебе скучала. Ты даже не представляешь, Крис, как я по тебе скучала. – Шмыгает носом и в десятый раз за последние пару минут шепчет, глядя мне в глаза: – Спасибо. Ну, все, иди уже. Прими душ, от тебя жутко пахнет, – кривится сквозь слезы радости. – Правда. Как Алина, ты ей звонил? – В этом вся моя мама, она помнит и беспокоится обо всех, только не о себе. О ней беспокоится отец.

– За Алей присматривает младший Коваль, – отвечаю я, судорожно соображая, где оставил телефон.

Воспоминания подернуты дымкой усталости, скорее всего, как положил его на приборную панель автомобиля, так он там и лежит. Бросив короткий взгляд на родителей и младшего брата, я вышел из спальни.

Спальня – на сегодняшний момент единственная локация, где отец не проявляет нервозности, позволяет матери передвигаться самостоятельно. Пробная прогулка по саду особняка вывела его из себя. Отец оценил ненадежную крышу, откуда, по его словам, могла сорваться черепица, и озеро, и мелкие камни на дорожках, на которых человек с легкостью подвернет ногу.

– Девочка на него сильно обидится, – до меня долетает мамин шепот. – Я бы обиделась.

И ведь мама права. Алина вправе затаить обиду, но я не был готов к разговору с ней день или два назад. И не готов сейчас.

«Что я могу сказать? Моя мать погибла. Я не глядя заключил контракт с демоном, спасая ее жизнь.  В то время как отец не мог совладать со зверем и инстинктами, бросался на любого, кто пытался приблизиться к его паре. Ах да, Алина, я совсем забыл сообщить: я не человек – оборотень. Да-да, прям как в фильмах: покрываюсь шерстью, вою, передвигаюсь на четырех лапах и, если нужно, могу сожрать что-то, что еще недавно было живое и бегало.

А еще мы проведем остаток жизни вместе. Вместе навсегда, до последнего вздоха. Ведь без тебя я тронусь умом, превращусь в психа. Или, возможно, сверну шею любому, кто попытается тебя коснуться, но ты и сама об этом знаешь. А наши дети… – Я замер у автомобиля, растирая лицо руками. – А наши дети родятся оборотнями. – Резким движением схватил смартфон. – И тебе придется пройти ни один круг ада, чтобы выносить нашего волчонка, а мне – чтобы при этом не тронуться умом от волнения».

Пока заряжается телефон, у меня есть несколько минут собраться мыслями. Первым набираю номер Коваля. Роман подошел ответственно к просьбе, он четко отчитывался обо всем, что происходило с Алиной за время моего отсутствия, по пунктам, словно читая с листа, уложился с докладом секунд в тридцать.

– Утром звонить Альфе? – уточняет. – Или тебе?

– Звони мне, если не отвечу, то Лео.

«Только мне», – повторяю про себя.

– Спасибо. – Я сбрасываю вызов и тут же набираю ее номер. Гудки кажутся бесконечными. – Алин?

– Я.

Голос до невозможного родной. Тихий. Пробирающий до дрожи.

– Алина. Аля. – До чего же хочется сорваться с места и мчаться к ней. Бросить все. От моего взгляда не укрылось то, как Альфа ненавязчиво занял «пост» у дверей родительской спальни. Лео не доверяет родному брату, боится, что тот сорвется. Я же не хочу такой жизни ни Алине, ни себе. Я не стану похожим на отца. На того, кто в момент помутнения не узнает детей. Ведь я – хозяин собственных чувств и инстинктов зверя. – Я знаю, что у тебя не все гладко. Все исправлю, обещаю. Мне нужно пару дней. Еще два дня. Ты же потерпишь, зайчишка?

Мозг подло воскрешает запах моей пары. Проверяет меня на прочность.

– Никит, с тобой все в порядке?

Зверь вместе со мной прислушивается к сбивчивому дыханию.

– Со мной – да.

– Так почему ты мне не позвонил?! Что тебе стоил один звонок или одно сообщение? – летят заслуженные обвинения. – Ты представляешь, что я испытала за все эти дни, пока ты хранил молчание? Я…

Черт, как же больно!

– Аля, просто верь. Я позвонил, как только смог освободиться. Все дни слились в один. Я даже не знаю, какое сегодня число. Какое сегодня число, Аль?

А звериная часть меня беснуется, требует покинуть особняк и нестись в сторону города.

– Я не понимаю, что тебя держит, – говорит она.

Если бы я только знал, как тебе объяснить.

– Зайчишка, не выворачивай мне душу. – Я бреду на запах приготовленной пищи. – Пожалуйста. Пожалей. Люблю тебя. Люблю больше жизни. Всю люблю, со всеми твоими глупыми мыслями, что напридумывала, и буду любить всегда. Я знаю, что виноват. Придет время, и я все объясню.

Алина злится, где-то переходит на крик, где-то на шепот. Она делает вид, что не слышит мои просьбы, и это заслуженно.

– Мне не нужен Коваль! – Аля ставит точку в нашем разговоре.

«Мне тоже не нужен Коваль», – набираю СМС одной рукой, а второй закидываю куски жареного мяса в рот, не присаживаясь за стол.

– Не спеши. – Вела проводит ладонью по спине, как совсем недавно я гладил Криса, стараясь успокоить.

– Угу, – мычу, проглатывая очередную порцию мяса.

«Не знаю, о чем писать, поэтому буду говорить обо всем, что делаю».

Не читает, а я продолжаю долбить по экрану.

«У меня на ужин мясо. Много мяса».

И снова молчит.

«Я тебя люблю».

Молчание портит вкус пищи.

«Прости».

Алина поймет, я знаю.

Пальцы сами отбивают сотни «люблю», «прости» и «мы скоро встретимся». И не единого ответа.

Я вытираю пальцы о полотенце, запиваю пищу соком, но вместо сладости по языку стекает горечь. Она накладывается на переживания прошлых дней, и от этого становится только хуже. Мясо оседает в желудке камнем. Радость от разговора с Алиной превращается в жгучую боль.

Последние дни я провел в постоянной борьбе: за жизнь своей матери, за возможность вернуть отца, за сон и спокойствие младшего брата… совершенно забыв, что во мне нуждается еще один человек. Что дни, слившиеся в одно целое и превратившиеся в секунды, для Алины были долгими-долгими часами одиночества.

«Я бесконечно виноват перед тобой», – признание вины накрывает очередной волной боли, обдавая нутро морозцем неправильности происходящего. Каким-то неприятным предчувствием.

– Спасибо, – благодарю тетю, твердо решив предупредить Лео и сегодня же вырваться к Алине.

– Ник, нужна твоя помощь! – но крик Альфы опережает. Я несусь к спальне родителей. – Уже забираю Криса. – К мужским голосам прибавляется детский плач.

– Дядька, ты успокойся. – Мит, мой двоюродный брат, маячит перед лицом отца, перетягивая внимание на себя.

– Лиля, дай нам Криса. – Альфа буквально вытягивает волчонка из рук мамы. – На сегодня хватит. С ним побудет Ник, ты же видишь, что Арнар нервничает.

– Я в порядке, – огрызается отец.

– Не лги. Не нужно ходить по грани. – Альфа передает рыдающего волчонка мне. – Обещаю, что завтра ты увидишься с сыном, – успокаивает маму.

– Я понимаю, – она улыбается и машет ладонью. – Пока, малыш. Пока-пока.

Кажется, сегодня я еще нужен здесь.

– Ну, что? – Чуть подбрасываю ребенка. – Идем принимать ванну? Можно я с тобой? Знаешь, я ужасно чешусь. Особенно спина. – Но моя болтовня не успокаивает Криса, а действует раздражающе, так же, как и на Алину. Им двоим не нужны слова, им нужна близость, объятия. Протягиваю телефон. – Хочешь, научу писать СМС-ки девчонкам? Полезный навык. – Плач немного стихает. – Вот смотри, как это делать… – На ходу набираю очередное сообщение.

«Наше видео удалят, мне обещали».

Детским пальчиком нажимаю кнопку «Отправить».

– А давай переведем немного денег? Девчонки же любят деньги. – Детские заплаканные глаза смотрят на меня с сомнением. – Да, ты прав, это не про мою Алю. Но всем нужно есть. – Продолжаю крохотным пальцем гулять по экрану.  – Вот так. А ты не хочешь познакомиться с моей парой? М? – идея возникает внезапно. – Не сегодня, конечно, завтра. Сегодня уже поздно и для тебя, и для нее. – С ребенком на руках поднимаюсь в свою спальню. – Она тебе точно понравится. Красивая как наша мама. – Волчонок хмурится. – Не веришь? А я тебе докажу. Только дай мне выспаться и сходить в душ. – Крис вновь куксится. – Ладно, согласен. Много запросил. Хотя бы искупаться. Что? И так сойдет? – Расхаживаю по комнате, укачивая волчонка на руках. – Тогда будешь сам оправдываться перед Алей, почему от меня несет, как от уличного пса. – Ответом служит недовольное кряхтение. – Да, и тут ты прав. Она вряд ли будет меня нюхать. Кричать, ругать, проклинать, возможно, даже по морде отхвачу. Надеюсь, при ребенке у нее не поднимется рука.

Я продолжаю мерить комнату мелкими шагами, усердно раскачиваясь всем телом. Волчонок засыпает, но стоит мне присесть, сонные глаза распахиваются, а мирно причмокивающие губы приоткрываются, вбирая воздух.

– Встаю-встаю. – Я поднимаюсь с кровати. – Лучше стоя, но молча, да, волчонок? Определенно лучше. – Петляю между мебелью.

Раз уж поспать не удается, не ограничиваю себя прогулкой по спальне, брожу по этажам особняка. Когда в комнатах наступает абсолютная тишина, разрешаю себе очередную попытку прилечь на диване в гостиной.

– Неужели, – я выдыхаю, расслабляясь. Глаза закрываются сами собой, а руки крепко обхватывают волчонка, посапывающего на моей груди.

Тихие шаги и звон посуды слышатся сквозь дрему, глаза режет солнечный свет. Не шевелюсь, хоть мышцы спины и ног неприятно сводит. Лежа все лучше, чем безостановочно наматывать круги. Но мне приходится сменить позу, перевалиться на бок и достать телефон из кармана штанов.

– Да, – отвечаю на вызов Романа.

– Утро доброе, – здоровается Коваль. – Девочка беременна, – добавляет обыденно к приветствию. Голоса в столовой затихают, а я зажмуриваю глаза, силясь уловить смысл. – На контакт не идет. Ей требуется помощь. – И вот сейчас краткость дико раздражает.

– Что с ней? – громко спрашиваю я, забывая, что Крис еще спит. – Скоро буду, – выпаливаю, не дожидаюсь ответа.

Ник

– Я смотрю, ты не торопишься, волк! – раздается за спиной. Балаам застает меня врасплох, я не заметил появления, сосредоточившись на единственной мысли: быстрее попасть к Алине.

Ладонь демона резким движением толкает водительскую дверь, закрывая ее.

– Быстро же захотел пить, – огрызаюсь я, совершенно не думая с кем и каким тоном разговариваю.

Человеческое и звериное нутро тянет в город, к моей семье. Алина беременна. Даже в голове не укладывается.

– Не дерзи тем, кто предлагает свою помощь. – Балаам пресекает вторую попытку сесть в автомобиль, выбивая из рук ключ и перехватывая меня за локоть. – Где сейчас твоя истинная? Думай.

– Если пришел не за долгом, отвали, – отвечаю я, дергая рукой.

– Думай, идиот! Я ведь легко сверну тебе шею на глазах у родни, – притягивает к себе и угрожающе шипит, глядя мне в глаза. – В принципе, ты мне и не нужен, волк. Думай! – Давление пальцев на локоть усиливается, и чем дольше мы буравим друг друга взглядами, тем отчетливей я ощущаю боль. – Еще не устал играть в «гляделки»?

– Что тебе от нее нужно? – спрашиваю я.

Догадка пугает. Неужели я заключил сделку на свою истинную?! Я отдал демону Алину? Сам! Сломал жизнь своим согласием – коротким импульсивным «да».

– Хочу спасти твоей паре жизнь. Безвозмездно, – произносит издевательским тоном демон, склоняя голову. – Еще долго ждать? Мы бездарно теряем время. – По острым скулам проскальзывают языки пламени. – Мне не нужна твоя девчонка, если ты переживаешь об этом. Клянусь.

– Она должна быть дома, – сообщаю я.

Демон подцепляет мое воспоминание, словно железным крюком, погружает в темноту и выплевывает в грохот, рычание и яркий свет. В узком коридоре квартиры я ударяюсь о стену, а Балаама отшвыривает в грудь частично обращенного оборотня.

– Нужно ответственнее относиться к поручениям. – С последним словом демона Коваль вылетает в дверной проем, с грохотом впечатываясь спиной в соседскую входную дверь. Мотнув головой, оборотень резво вскакивает на ноги. – Это и тебя касается. – Вторым движением демон вталкивает меня в жилую комнату.

И мне хочется умереть. Моя Алина.

За оглушающими ударами сердца я не слышу ее дыхания. Забившись в угол и поджав обнаженные ноги, со снятыми брюками до самых щиколоток, девочка тихо плачет. Нет…  она воет. Поймав мой взгляд, суетно и поспешно оправляет полы кофты, натягивая ее до бедер.

– Успокойся! – раздался крик в коридоре. – Волк, уйми. – Балаам подтащил Романа. – Скажи, чтобы он успокоился! – Звериная пасть остервенело щелкала в воздухе, вынуждая демона то и дело отклонять голову.

– Он со мной, – произношу я на автомате, возвращаясь взглядом в угол.

– Вот спасибо, – огрызнулся демон.

Грохот и рев повторялись, как и брань Балаама, а я наблюдал. Боролся со страхом прикоснуться к сжатому в комок женскому телу.

– С тобой все в порядке? – я не смог произнести в голос, шептал. Аля отрицательно раскачивала головой. – Что произошло?

Она обхватила себя плотнее.

– Я тебя ненавижу, – протолкнула она фразу сквозь зубы и затряслась в рыданиях. – Ненавижу, что доверилась. Что ждала. Это из-за тебя. Если бы был только рядом, ничего бы не случилось.

И мне словно бьют по голове, куски начинают складываться в единую картину. Появление демона, беснующийся Коваль, не скрывающий частичного оборота, железная дверь, вскрытая словно банка с консервами, надорванный край женской кофты, синяки на тонких щиколотках и отчаяние в глазах. Не закономерный ужас от первой встречи с оборотнем, а отчаяние.

– Кто?!  – Я подхожу ближе.

Как же она пахнет, домом, счастьем, жизнью и… им. Сукой Виктором Балабаевым.

Тело реагирует моментально, ведет на кухню, откуда слышатся рычание, пугающий хохот и три биения сердца. Сбивчивое, то разгоняющееся, то замирающее – оборотня. Ровное, отбивающее восторженный звонкий ритм – демона. И сумасшедший, сливающийся в единый панический гул – человека.

– Фас, – хохотал демон, обхватив Коваля со спины. – Фас! – Зубы оборотня клацали у перекошенного страхом лица Балабаева, так же, как и Алина, забившегося в угол, но в отличие от нее, он не сжался, а стоял, вытянувшись по струнке. – Ну же! Давай! Сожри его, – Балаам вновь разразился хохотом. – Еще, мой верный друг. Фас! Сожри! – А расстояние между волчьей пастью и человеческим лицом неумолимо сокращалось. Оборотень остервенело бился в захвате, пытался вывернуться и ухватить демона, но прекращал бесполезные попытки, возвращался к мужику, визгливо скулившему от страха.

– Демон, он мой! – я прорычал, выхватывая Балабаева.

– Не угадал, волк. Человек мой! – Балаам отпихнул оборотня и вернул добычу себе.

– Мой, – прорычал Коваль, рассекая пастью воздух у самой шеи демона, впиваясь когтистой лапой в человеческую спину.

– Не обессудьте, господа волки, но черная душа моя. Черные – самые жестокие и самые услужливые, когда понимают, что у них нет другого выхода, как подчиниться хозяину.

Мы толчёмся на крохотной кухне, круша низкие табуреты и неустойчивый стол, сталкивая утварь, перетягивая человека, как игрушку.

– Он мой по праву! – я удерживаю Балабаева на шею. Тварь едва касается носами обуви пола, повиснув между мной и Ковалем. Неловкое движение кого-либо из нас и…

От предвкушения подрагивают руки.

Зверь кроваво рисует картинки в моей голове.

– Твой по праву, но мой по… э-э-э… по моему желанию. Поверь, волк, ты с ним не сделаешь того, что сделаю я, – демон шепчет, не отводя взгляда от человека. – У тебя для этого не хватит фантазии, опыта, смелости. А у меня всего в избытке.

– Он мой, – повторяю я настойчиво. – За угрозу паре и потомству я имею право лишить его жизни!

Коваль медленно вынимает длинные загнутые когти из-под человеческой кожи, пачкая белую рубашку бордовыми разводами, отступает, согласно тряся головой.

– Демон?! – Я сжимаю на хрупкой шее пальцы, не желая уступать.

– Демоны не подчиняются вашим законам, волк. – С самодовольной улыбкой Балаам выхватывает мою жертву и исчезает, успев добавить: – Вернись к паре.

– Демон! – выкрикиваю я.

– Он прав, – рокочет Коваль, – ты нужен девочке. – Опирается ладонями на низкую столешницу, возвращая человеческий облик.

Демон прав. Коваль прав. Все правы, кроме меня!

Сознание простреливает невыносимой болью, что хочется орать. Громко. Стараться выместить все, стереть воспоминания, отмотать назад, не совершать ошибок. Не оставлять Алину, уберечь маму и спасти отца. Все это хочется сделать, но я не могу. Никто не может. У меня не получится отключить голову. Я не смогу ничего исправить. И от этого больнее в сотни раз. Наверное, сейчас я понимаю, как чувствуют себя отчаявшиеся люди, готовые прервать собственную жизнь.

– Он не успел, – Аля отвечает на мой немой вопрос, надевая брюки.

– Я помогу. – Ладони жжет от прикосновений к женской коже, а легкие от чужого запаха на моей паре.

В квартире наступает тишина, Коваль перестал хрустеть осколками посуды, застыв где-то на кухне, а мы с Алей друг напротив друга, молчаливо разделяем тяжесть прошедших дней.

– Я не думала, что он способен на подобное, и не хотела его впускать. Ты его убил? – спрашивает она.

– Нет. Он получит то, что заслужил.

Каждое слово – как шаг по минному полю. Оступись – и конец.

– Я беременна, – Алина бросает опасливый взгляд исподлобья.

– Знаю и рад.

– Знаешь… И деньги свои можешь засунуть, знаешь куда? – Алина наконец срывается. Бросается на меня с кулаками, бьет изо всех сил, вижу: старается причинить боль. Но вряд ли кто-то сможет причинить мне большую боль, чем я сам.

– Тише. – Я перехватываю кулачки и стягиваю дрожащее тело в объятиях. – Ты навредишь себе и волчонку.

Алина

Не знаю, сколько мы провели времени, стоя в углу комнаты, с силой прижимаясь друг к другу, но я почувствовала смертельную усталость, такую, когда подкашиваются ноги и глаза сами собой закрываются. Поначалу Ник обнимал меня, даже не обнимал, а пеленал, словно в смирительную рубашку, стягивал руками. Упрямо ждал выплеска эмоций, задрав голову к потолку и прикусывая собственные губы. Он смотрелся отрешенным, будто и не со мной сейчас. А где-то далеко в своих мыслях.

– Ты успокоилась? – спросил он тихо.

– Нет, – ответила я на чистом упрямстве, прислонившись лбом к мужской груди.

– Хорошо. – Он поудобнее меня перехватил, и я повисла в воздухе. – Я подожду.

Тишину нарушили посторонние звуки. С кухни отчетливо доносились шаги и мужской голос.

– Скажи, пусть помогут убрать, – произнес кому-то Ник. – И передай, что я вернусь не один. Мы здесь скоро будем мешать, – обращался уже ко мне. – Собирай вещи. Тут ты не будешь жить.

Мне хватило сил на отрицательное покачивание головой и тихое возмущение:

– Я не вернусь в твою квартиру. Чтобы ты снова оставил меня одну? Нет, спасибо. Я справлюсь сама.

Господи, зачем я это говорю? Никогда не замечала за собой склонности к глупым, пустым угрозам. У меня нет работы, нет поддержки родных, только ребенок под сердцем и он – человек, перевернувший мой крохотный мир, невольно доказавший, что окружавшие годами меня люди недостойны и минуты проведенного с ними времени.

– Алин, за последнюю неделю я совершил столько ошибок, что их хватит лет на двести вперед. И еще одной я точно не допущу, – произнес твердо Ник, поставив точку во всем, что сейчас происходит.

Он усаживает меня на диван, распахивает створки шкафа. Снимает вещи вместе с вешалками, скидывает их рядом со мной, достает объемную сумку и небрежно запихивает остальное, что лежало ровными стопками на полках.

– Выбери, во что переоденешься чуть позже. Я не могу терпеть его запах на тебе. Что еще тебе нужно? Документы? Книги? – Ник наконец поворачивается ко мне лицом. – Зайчишка, давай не тратить время впустую. Возможно, ты хочешь что-то спросить?

– У меня много вопросов, – произношу я.

– Я на них отвечу, но после того, как убедимся, что с вами все в порядке.

– С вами? – уточняю я.

– Именно. С тобой и… ребенком, – Ник кривит губы.

Неужели эта мысль его пугает?

Мои ладони обессиленно поднимаются с колен, распластываясь внизу живота.

– Ты против, да? – я озвучиваю свой страх.

Бледное, растерянное мужское лицо покидают последние краски, делая его болезненно зеленым, а ставшие привычными шаги на кухне замолкают.

– Не сейчас, – Никита отвечает осипшим голосом. – Чуть позже поймешь, что вы значите для меня и какую глупость ты озвучила.

Не дожидаясь моих действий, Ник собирает небольшую сумку с одеждой, спешно выходит из комнаты, вновь в нее возвращается и так несколько раз. А я, набравшись сил и смелости, бреду на кухню.

– Вы? – я фокусируюсь на молодом мужчине. – Что вы тут делаете? – И мой мозг отмечает все больше и больше. Почему полуобнаженный мужчина, которого я встретила утром в аптеке, в данный момент топчется по моей посуде? Что с мебелью? Обеденный стол и стулья превратились буквально в щепки, фасад кухонного гарнитура покрыт царапинами, а дверца углового шкафа держится на честном слове, раскачивалась.

– Где Балабаев? – я задаюсь вопросом. – Что произошло? – Подхожу к окну и бросаю короткий испуганный взгляд на асфальтированную дорожку.

– Поранишься! – Ник вновь подхватывает меня так, чтобы ноги не касались пола. – Нам предстоит долгий разговор, но позже.

Я молча позволяю себя одевать, оглядываясь по сторонам.

– Что с дверью? – спрашиваю я.

Нет, я понимала, что произошло с дверью, ее вскрыли, но как? События последнего часа, с момента появления на пороге моей мамы и Натальи Олеговны с сыном, они будто произошли во сне. Кошмар наяву. Да, кошмар. Ведь подобное не могло быть правдой. И правдой называется предательство и разочарование. Предательство и разочарование в самых близких, как я еще недавно думала, людях.

Ник делал вид, что не слышит, вел вниз по лестничным пролетам, крепко удерживая мою руку, а второй сжимая ремешки фиолетово-розовой дорожной сумки. Он остановился перед знакомым по утренней встрече у аптеки автомобилем. Бросил сумку на заднее сиденье и после усадил меня, пристегнув ремнем безопасности и подергав его, удостоверяясь, что тот надежно закреплен.

– Куда мы едем?

Ник занял водительское место и, казалось, не собирался отвечать.

– В частную клинику, – отвечает тихо.

– Кто тот человек, что в моей квартире?

– Коваль Роман. Его ты должна была вчера дождаться. Он присматривал за тобой в мое отсутствие.

Не знаю, что меня остановило от очередных обвинений. Только в автомобиле у меня появилась возможность рассмотреть Ника. Внешние изменения бросались в глаза. Даже под слоями одежды я отметила худобу, как после продолжительной болезни. На лице выделялись заостренные скулы, подчеркнутые многодневной щетиной, и всклокоченные волосы. И это не тщательно спланированный беспорядок, что делал внешность парня дерзким, а просто пряди, упавшие на лицо. И я замолчала, оставляя сотни вопросов без ответов, позволяя позаботиться, вот так грубовато, но искренне.

– Я бы хотела не вспоминать этот день. И всю прошлую неделю, – говорю тихо, но уверенно.

Ник кивнул, не отрываясь от дороги.

– Обещаешь? – Я хочу услышать обещание.

– Да. – Ник дернул головой и пальцами растер глаза.

– Не так все плохо, как ты рассказал по телефону, – черноволосый мужчина в полосатой рубашке представился и с этого момента разговаривал только с Ником, словно в комнате они были одни.

– Она истощена, – возразил Ник.

– Считай это последствиями токсикоза, – возразил Константин.

– А… – Ник замялся. – С ребенком все в порядке?

– Я могу поговорить с Алиной?

И врач действительно ожидал разрешения, не поворачивал головы, пока не получил короткий кивок в ответ.

– Как себя чувствуешь? – Холодные пальцы подцепили мой подбородок и повернули лицом к свету.

– Я хочу есть. – Никакая усталость не шла в сравнении с голодом.

– Тошнит? – Мое лицо повернули другой стороной.

– Да.

– Жар был?

– Сегодня ночью.

– Хорошо, – мужчина улыбнулся уголком губ. – Теперь это пройдет, но нужно усиленно питаться. Сможешь?

– Постараюсь, – я отвечаю, словно загипнотизированная плавными движениями.

– Все будет хорошо, – произносит он, глядя мне в глаза. Мужской голос обволакивает, заставляет верить, согласно кивая. – Чувствуешь, напряжение понемногу уходит?

– Как вы это делаете? – нервная дрожь, будто по волшебству прекращает скручивать мышцы шеи и рук. И даже собственное тело мне больше не кажется измаранным в чем-то гадком и отвратительном.

– Врожденная способность убеждения, – Константин отвечает шутливо. – Все наладится. Ник позаботится об этом.– Я фокусирую свой взгляд на уставшем лице. – Вверх посмотри, пожалуйста, а теперь на палец. Могу взять кровь?

– И для этого нужно разрешение? – уточняю я растерянно.

– Тебе предстоит еще много открытий, Алина. – Константин покидает палату, поспешно возвращается. Мужские руки совершают четкие, отточенные практикой движения, я не замечаю, как игла касается моего предплечья и на месте прокола появляется пластырь с нарисованными серыми собачками.

– Дети любят волчат, – поясняет Константин. – Мне нужно время провести анализ и подготовить систему.  Витамины и глюкоза еще никому не навредили. Это займет не больше получаса, но, поверь, ты сразу почувствуешь себя лучше.

– Большое спасибо, – я искренне благодарю. – А ваша чудесная капельница может избавить от неприятных воспоминаний?

– Нет, и не советую от них избавляться. Не помня плохое, можно не заметить хорошее. Ник, помоги Алине прилечь.

Константин оставляет нас каждого со своими мыслями наедине. Не знаю, о чем думает Никита, но мои мысли пугливо касаются будущего. Несмело и крайне осторожно.

Ник

– Куда мы едем? – интересуется Алина, замечая, что автомобиль движется к выезду из города.

– Домой, – отвечаю я.

– В квартиру?

– Нет. В мой настоящий дом. В наш дом.

– Там живут твои родители?

Как и обещал Константин, после системы Алина чувствует себя лучше, ее движения теряют скованность и напряженность, а на щеках проступает здоровый румянец.

– Да, – подтверждаю догадку девушки.

– А они не будут против?

– Не говори глупости, – обрываю я.

– Я лишь пытаюсь понять, что меня ждет, – отвечает Алина с обидой.

– Все будет хорошо. Все будет хорошо, – обещаю как заведенный. Успокаиваю не только Алю, но и себя. – Все будет хорошо.

Мы съезжаем с трассы, я не тороплюсь, даю возможность рассмотреть поселение и притапливаю педаль газа, только когда медленно проезжаем вдоль всех улиц Озёрной долины, Алина поворачивает ко мне голову.

Я опережаю ее вопрос:

– Наш дом чуть дальше, на другой границе леса. Вон там, – указываю примерное направление.

Спустя несколько минут произношу пафосно:

– Добро пожаловать домой.

Ворота медленно ползут в сторону, на что Алина реагирует нервным вздохом и вжимается в сиденье.

– Я хотел подготовить тебя к знакомству с семьей, но у нас не было времени. Да и нельзя быть абсолютно уверенным, что они не выкинут ничего пугающего. – Я обхожу автомобиль, открываю дверь. Аля не торопится выходить, осматривается, поглядывает за мою спину.

– А площадка для кого? – она обращает внимание на пустующие детские качели.

– Для мелких. Криса и Тео. В доме живет сразу несколько пар.

– Это многое объясняет, – Алина многозначительно обводит особняк и прилегающую территорию взглядом.

– Идем. – Я протягиваю раскрытую ладонь. – Очень холодно.

Мы поднимаемся по ступеням, я открываю дверь и пропускаю Алю вперед, мягко подталкивая в спину, не сразу понимая причину заминки.

– Вы бы еще по росту выстроились, – вырвалось у меня при виде семьи.

– Если надо, выстроимся, – хохотнул Мит. – Представляй.

– Моя Алина. – Под давлением ладоней Аля все же перешагнула порог.

– Это мы знаем, ты нас представляй, – брат дал очередной совет.

– Вы, вообще-то, с Лесей здесь больше не живете, – огрызаюсь я, представляя, как знакомство выглядит со стороны.

Зачем вот эта толпа? Неужели нельзя было собраться за ужином, и не сегодня, а позже… намного позже!

– А я говорила, что дурная затея. Девочке нужен покой. Да и столько информации свалилось в один момент, – запричитала Вела, указывая собравшимся на гостиную. – Я принесу обед, вы можете сегодня не спускаться. Только вот Крис, он вряд ли останется с кем-то из нас.

– Я спущусь за ним, дай нам минут тридцать. – Я потянул Алину к лестнице.

– Так же нельзя. – Она сжала мои пальцы, останавливая. – Некрасиво по отношению к твоим близким, – добавила тихо.

– Мы не в обиде, – за всех ответила Вела. – Познакомимся чуть позже. Идите. Отдыхайте.

– Мы так и сделаем. – Веду Алину по ступеням.

– Ты стесняешься меня? – ее вопрос приводит в шок.

Аля медленно вытягивает пальчики, бросая опасливый взгляд на входную дверь. Я сошел с ума, или она ждет моего положительного ответа, чтобы тут же сбежать по ступеням и исчезнуть?

– Идем, – я устала выдыхаю.

– Куда? – Аля вновь косится на дверь.

Она подвергает сомнению мои действия и слова, взвешивает каждое действие. Покорно садится в автомобиль, входит в дом моей семьи, но ее не покидает недоверие. Вполне оправданное.

– Идем знакомиться с моей семьей, – говорю я.

Несколько минут не такая уж и огромная плата за ее спокойствие.

– Это мой дядя Лео, – начинаю я без долгих вступлений, – он глава семьи. Женя, его пара, и их сын. – Сегодня Альфа позволил своей истинной и волчонку вернуться в особняк. С момента инцидента с мамой они жили в долине под присмотром стаи. – Мой отец второй по старшинству в семье, сейчас он с мамой и Крисом в комнате. Позже мы обязательно увидимся. Моя тетя Вела, ее сын, – указываю на брата. – И Олеся, пара Мита. Они не живут с нами.

Сейчас Алина не задается вопросом, почему мать и ребенок выглядят ровесниками, но, я уверен, что совсем скоро отметит странность.

– Приятно познакомиться, – хоть лицо девушки и покрывает румянцем волнения, Аля уверенно отвечает всем на приветствия и, как мне кажется, искренне принимает объятия женщин. Не знаю, откуда столько силы в этой хрупкой девушке.

Мне же приходится бороться с самим собой, ждать, когда нам позволят остаться наедине. Человека и зверя скручивает острая потребность в своей паре. Потребность, загнанная в угол сознания тяжестью обстоятельств. Нас не задерживают, знакомство не занимает и пяти минут.

Аля осматривается в комнате. Практически все спальни особняка выполнены в одном стиле и с подобным расположением мебели. В них есть удобная просторная кровать, огромные шкафы или гардеробная, пара кресел, мягкий ковер и ванная в смежной комнате. Чаще всего такие спальни обезличены, в них живут временно, пару дней или пару лет – для оборотня нет разницы, мы не привязываемся к месту, пока одиноки.

– Здесь красиво, как и во всем доме. Можно мне принять душ? – Алина заглядывает в ванную.

– Это теперь и твой дом, можешь делать что угодно. Если хочешь, переставим мебель или что-то докупим, – предлагаю я.

– Нет, ничего не нужно. Принесешь мои вещи? Мы их оставили в машине.

– Да. Конечно. – Я провожаю хрупкую фигуру взглядом.

Я словно одержимый прислушиваюсь к шуршанию одежды, дожидаюсь звука льющейся воды, и меня разбирает смех.

– Не бывает с вами просто, да? – спрашиваю, уперевшись лбом в дверь ванной. Алина не услышит моего вопроса, да мне этого и не нужно. А я еще радовался как идиот, посмеивался над другими, вспоминая рассказы о трудностях с истинными. Ведь у меня все сложилось легко. Я не ждал столетия, моя пара была свободна. Знакомство, страсть, желание, притяжение. Недели безмятежного счастья. И… ошибка, что обнулила доверие.

Мы вроде бы вместе, но в то же время врозь. Вот она, открой дверь, пройди несколько шагов, и Аля подарит настороженный взгляд. Не подойдет, не обнимет, сцепив ладони за моей спиной, возможно, поинтересуется: «Что случилось?» Или скажет очередную вселенскую глупость, это большее, на что я могу рассчитывать в ближайшее время.

«Волчонок – вот причина, по которой она сейчас со мной», – предположение заставляет сжать челюсти, чтобы не закричать. Втягивать сквозь стиснутые зубы воздух и выдыхать его с рычанием.

Отталкиваюсь ладонями, широкими шагами покидаю спальню. Сейчас я готов сделать очередную глупость. Ворваться с расспросами, напугать еще больше, потерять крупицы сохранившегося доверия. Нельзя этого допустить!

Сбегаю по ступеням на первый этаж и задерживаюсь у автомобиля, остывая под ледяными порывами ветра, делаю вид, что занят.

– Иди ко мне, малец. – Я присаживаюсь на ковер в гостиной, оставив сумку с вещами у лестницы. – Вижу, что уже извел всех. Да, Крис? – Волчонок реагирует на мое появление, откладывает обмусоленную игрушку. – Помнишь, я обещал тебя познакомить с моей Алиной? Вот сейчас сам и увидишь, что она похожа на маму. Тео уже познакомился. Алина похожа на нашу маму?

– Да! – соглашается ребенок, успевая запрыгнуть мне на спину. – Очень похожа.

– Вот и я говорю об этом Крису, а он не верит. Как же ты быстро растешь, еще немного и поборешь меня. – Тео тянет за шею, пытается опрокинуть меня на спину.

– Я могу еще посидеть с Крисом, да и с Тео он ведет себя… сносно. – Женя гладит малыша по голове.

– Я вижу. – Снимаю с себя брыкающегося Тео. – Если получится, вечером перед ужином поборемся, договорились? А сейчас Крису нужно спать, ты же не хочешь слушать его рев ближайшие три-четыре часа.

– Не-е-ет, – тянет, скривившись от перспективы.

– Вот и я так думаю.

– Крис уже обедал! – кричит Вела. – Вам сейчас принести еды или позже?

– Сейчас, Алина несколько дней толком не питалась. – Я подхватываю волчонка, не забываю о сумке, и возвращаюсь в спальню.

Алина сидит на краю кровати, завернувшись в махровое полотенце. Она хочет что-то спросить, но замечает Криса на моих руках и ее лицо озаряет дружелюбной улыбкой.

– Ты не против еще одного мужчины в нашей постели? – я шучу, пользуясь моментом.

Докатился, я использую младшего брата как буфер.

– Против такого точно ничего не имею. Как вы похожи. – Придерживая полотенце на груди, Алина подходит и протягивает руку. – Правда. Одни глаза и губы. Можно его взять на руки?

– Крис вряд ли пойдет. Он даже с близкими сейчас не остается дольше чем минут на десять. – Но волчонок опровергает мои слова, выворачивается, тянет пухлые ручки к Алине. – Тяжелый, – предупреждаю я, не веря своим глазам.

– Ничего, мы на кровать присядем. Какой он хорошенький и так сладко пахнет. – Аля сажает волчонка в центр кровати. – Ой. – Поправляет распахнувшееся полы. – Мне нужно одеться. – Присмотришь? – взглядом указывает на место рядом с ребенком.

Алина

– Ник, иди. – Под заливистый смех Криса я в десятый раз пересчитываю крохотные пальчики на его руках. – Мы еще на ножках не считали. Правда, малыш?

– Ты уверенна? – Парень не отходит от нас, сидит напротив, предусмотрительно построив целую защитную крепость из одеял и подушек.

– Я его не съем, – шучу я.

– Я как раз переживаю, что будет наоборот. Крис подозрительно спокоен.

– Просто я ему нравлюсь. – Ребенок заваливается на спину и так забавно хохочет, что невозможно не улыбнуться в ответ.

– Эй, парень, – Ник тянет младшего брата за ножку, – не рановато ли девчонок уводить, а? Я думал, лет через двадцать подобное произойдет.

– Не стоит недооценивать такого красавчика. – Я не сдерживаюсь и целую пухлую щечку.

– Я уже понял. Оставлю дверь приоткрытой, услышу, если совсем раскапризничается.

Ник искоса наблюдает, доставая комплект свежей одежды. Недоверчиво оглядывается, проходя в ванную.

– Я быстро, мальцу пора спать, – доносится его приглушенный голос.

– Ага, – отвечаю я, наблюдая с каким упоением мальчишка старается снять носки. Садится, тянет, вновь падает на спину, и так по кругу. Я невольно отвлекаюсь на мужскую худощавую фигуру, мелькающую в пространстве между косяком и дверью.

По размашистым движениям, с которыми Ник скидывает вещи в корзину для грязного белья, легко угадывается раздражение. Отворачиваюсь и делаю вид, будто все время была занята малышом.

– Ну, все, я включаю воду, – предупреждает Ник, заглядывая в спальню.

– Хорошо, – отвечаю себе под нос. Крис реагирует на мой шёпот, улыбается и тут же теряет терпение, дергая за носок на второй ножке. – Вот молодец. – Малыш опрокидывается на спину, с видом победителя тянет полосатую ткань в рот. – Носочки точно не стоит пробовать на вкус. Хочешь, я тебе дам кусочек хлеба? У нас остался от обеда. – Я привстаю с постели, но детское требовательное кряхтение, угрожающее перейти в плач, останавливает меня. – Ты спать хочешь? Ложись рядом. Удивим твоего старшего брата: он вернется, а мы уже спим. До чего же ты милый, просто чудо. – Я прилегла и притянула ребенка к себе.

«Совсем немного, и у меня будет такое же чудо. У нас», – поправила я себя мысленно. Крохотная копия Ника или меня. Такой же забавный, шустрый, требовательный, с умными глазками и жгучим желанием все вокруг исследовать.

Я глажу ребенка по животику: тепленький и пахнет вкусно-вкусно. Нежностью и счастьем.

Увидев Ника с ребенком на руках, я с трудом сдержала слезы. Фантазия рисовала милые картинки будущего, где он также заботится о нашем малыше. Берет его на руки, играет, увлеченно рассказывает все-все, что происходит вокруг. Никогда бы не подумала, что тот дерзкий парень с пляжа может вот так… искренне радоваться детскому лепету и незамысловатым играм младшего брата.

Движения ребенка замедляются. Крис борется со сном, изредка приоткрывает глазки, проверяет, сплю ли я, а мне приходится бороться с приступом концентрированного счастья, от которого пощипывает в носу и сквозь чуть приоткрытые веки скатываются слезы.

Еще недавно чужие дети не вызывали у меня никаких эмоций. Да, они забавные, иногда даже милые, но я не подозревала, что можно испытывать бескрайний восторг от одного запаха или объятия крохотной теплой ладошки. Вряд ли схожие чувства можно испытать, взяв в руки диплом о получении научной степени. Восторг и чувство выполненной давно поставленной перед собой цели в первый день, а дальше? А дальше продолжать гонку… бессонные ночи перед монитором ноутбука – и ради чего? Взять в руки еще одну бумажку и заслужить похвалу родителей? Наверное, так. Вся моя жизнь планировалась из желания услышать от отца и мамы слова одобрения и поддержки.

«Мама, я иду на красный диплом».

«Ты молодец», – хвалила меня мама.

«Мама, передай папе, что я поступила в аспирантуру», – сообщала я.

«Мы гордимся тобой», – слышала я в ответ.

– Уверена, родители тебя любят просто за то, что ты у них есть, – говорю я спящему ребёнку. – И я буду любить своего малыша. Обещаю. – Утыкаюсь носом в пушистую макушку. – Надеюсь, и Ник будет его любить так же, как тебя.

Ник

Я замер на пороге спальни. Мне бы нужно было удивиться, но вместо удивления меня переполняла нежность.

Волчонок спал в объятиях Алины, мирно посапывал, схватив ее большой палец и сжав в кулачке, как Крис всегда делал с маминой рукой. Волчонок рос, а привычка держать маму за руку во время сна не проходила.

Вот оно, настоящее счастье, в нескольких шагах от меня. Пройдет не так много времени, и на этой кровати Алина будет спать в объятиях с нашим волчонком.

К счастью прибавилась тревога. Сможет ли Алина выносить потомство? Для человека это настоящее испытание. Последние недели перед родами мама перемещалась исключительно на руках отца, и это не потому, что тот настаивал – банальная нехватка сил.

Аля вздрогнула, на красивом расслабленном лице залегли морщины. Ее дыхание и сердцебиение участились, и я расслышал жалобное:

– Не трогай.

– Все хорошо. – Я отбросил полотенце. – Все хорошо, – повторил вслух в сотый раз за этот день. Я не хотел будить Алину, но и смотреть, как любимый человек вновь переживает ужас, хоть и не наяву, не было сил. В ответ на мое прикосновение она распахнула глаза, осмотрелась и накрыла мою ладонь своей. Ее пальцы переплелись с моими, потянули, приглашая прилечь рядом.

– Ты похудела, – шепчу я на ухо, прижимаясь, напитываясь долгожданной близостью.

– Ты тоже, – отвечает Аля дрожащим голосом.

Я зарываюсь носом в чуть влажные волосы на затылке, втягиваю самый притягательный запах. С беременностью он изменился, стал терпче, острее.

– Отдыхай.

Я обещал не напоминать о последних днях, но Аля поднимает тему сама:

– Почему ты оставил меня?

Я понимал, что разговор должен был состояться, даже за последние пятнадцать минут, проведенные в душе, трижды прокрутил его в голове.

– Что-то случилось с твоей мамой, поэтому малыш с тобой? – озвучивает догадку.

– Мои родители попали в серьезную аварию, – рассказываю я.

– О-о-о, – выдыхает Аля. – На въезде в город, да? Я видела в местных новостях. Где чудом выжил ребёнок и двое погибших. Выживший ребёнок – это Крис?

– Да, только погиб один человек, водитель «газели».

Я погружаюсь в ложь, не представляя, как можно преподнести правду. К правде о воскрешении нужно добавить жестокое убийство водителя зверем.

Чувствую борьбу внутри Алины. Она молчит, хоть следующий вопрос очевиден.

– Ты бы не приехала, позвони я тебе, – говорю я.

– Ошибаешься. Я всегда боялась, что ты когда-нибудь исчезнешь из моей жизни, и ты исчез. – Алина медленно втянула воздух и на выдохе произнесла: – Наверное, даже смирилась с этим, но никогда не хотела.

– Я всегда был рядом, не я, конечно, но…

Никогда не умел говорить о серьезных вещах, в этом мы точно похожи с отцом. Заболтать очередную девчонку – легко. Рассказать, что творится на душе, – абсолютно невыполнимо.

– Наверное, мне нужно перестать удивляться тому факту, что рядом с тобой вся жизнь переворачивается с ног на голову. – Аля перевела дыхание. – Несколько часов назад я страстно желала умереть, чтобы не чувствовать… – По женскому телу пробежала дрожь. – Несколько дней назад я сходила с ума от неизвестности и боли. Сейчас же мне хочется жить, с чувством проживать каждый момент и секунду.

Я сдвигаюсь к девушке ближе. Близость – самая главная моя потребность. Теперь знаю, не отпущу! Никогда. Ни на шаг. Всегда буду рядом.

– Наши отношения – это зависимость. – Аля даже не представляет, насколько права. – Сейчас я должна плакать, обвинять себя за свою мягкотелость. Обвинять маму, которая бросила меня в одной квартире с психом, совершенно не прислушиваясь к моим желаниям. Ненавидеть тебя за то, что оставил меня. Но я всем сердцем надеюсь, что на этом мои испытания закончены.

– Обещаю, – отвечаю я, не в силах сказать что-то большее.

По венам словно течет раскаленный металл, жжет каждая клеточка тела. Адская смесь боли, страха, любви и желания.

– Я верю.

Это те слова, которые хотел услышать. Аля верит, дает второй шанс, позволяет заботиться о ней сейчас и в будущем. И я сделаю все возможное, чтобы не разочаровать.

Меня будят хлопки детских ладоней по лицу.

– Эй, Крис, хватит. – Я прикрываюсь рукой. – Встаю уже, встаю. Аля?! – подскакиваю.

– Я тут. – Тонкая фигурка появляется из ванной. – Мы проспали три часа, представляешь?

– Не удивительно. – Я присаживаюсь и растираю заспанное лицо руками. – Теперь только и будем заниматься тем, что отсыпаться. Помнишь, Константин настаивал?

Последний раз я так крепко спал с Алиной в квартире. Все дни, проведенные с волчонком, просыпался от его малейшего шевеления. И если бы не желание Криса играть, точно бы проспал до утра.

– Да. Я немного волнуюсь, возможно, нужно сделать УЗИ? – Аля смотрит на меня вопросительно.

– Я уточню, – я обещаю, бодро поднимаясь на ноги. Сейчас Алине не объяснить, что в дополнительных обследованиях нет необходимости, проще и безопаснее согласиться. – Хочешь прогуляться по территории, пока не стемнело? Да и Крису не помешает подышать свежим воздухом.

Алина

Я честно пыталась ничему не удивляться. Ни тому, что после сна нас ждала к столу тетя Ника. С приветливой улыбкой расставляла тарелки и все время старалась меня разговорить. Возможно, в другой момент ей бы и удалось, но ее темы касались то моих родных, то работы. Ни того, ни другого у меня больше нет.

– Надеюсь, я не обидела Велу своими ответами? – Ник вел нас с Крисом мимо детской площадки, свернул к дорожке, подбрасывая ребенка в воздухе и болтая с ним.

– Нет, она самая тактичная и понимающая, кого я знаю. Крис, смотри. – Он обернулся на голос и стук. Ник указывал на окна первого этажа. – Мама тебе машет, смотри.

Молодая женщина…  нет, девушка присела на подоконник и активно строила рожицы ребенку. Издалека я будто наблюдала за собой. Хрупкая, с длинными светлыми волосами, с правильными чертами лица. Не веря, я перевела взгляд на Ника.

– Все нормально! – крик он сопроводил жестом и вскинул большой палец вверх. – Алин, подойди. – Я несмело приблизилась. – Моя мама, Лиля. – Ник ткнул в меня пальцем: – Моя Аля. Мы скоро к вам зайдем, познакомитесь.

Мне взмахнули ладонью и послали воздушный поцелуй.

– Здравствуйте, – ответила я сконфуженно, совсем забыв, что меня не слышат.

Мама Ника указала жестом: «Идите-идите».

– Она выглядит здоровой, – заметила я.

– Да, – отвечает Ник, – и вы похожи, отметила?

– Очень. Извини, – я отвлеклась на телефонный звонок. – Да, – приняла вызов.

– Слава богу, жива, – выдохнула Комарова-старшая. – Что у тебя происходит? Мы приехали, а тут какие-то мужики раскурочили тебе дверь, а на вопрос, где хозяйка, отвечают, что ты здесь больше не живешь. Где ты пропадала? Почему не звонила?

– Спроси, она со своим красавчиком? – доносится на заднем фоне.

– Сорокина, что происходит? – повторяет Аня. – Тут мать Балабаева, она орет, что ты ее сыночка похитила. Она тебе еще не звонила?

– Нет, мне сегодня никто не звонил. – Я не тороплюсь нагнать Ника и Криса, присаживаюсь на низкую лавочку у воды. – Девочки, я все объясню при личной встрече. Это не телефонный разговор.

– Сорокина, ты меня пугаешь! Говори прямо, ты где? – Комарова-старшая рычит в трубку.

– Я с Ником, – отвечаю я вполголоса.

– Адрес, Сорокина! – с нажимом просит Аня.

– Я не знаю точный адрес. – Я осматриваюсь. – Озерная долина… ой – вырывается вздох удивления.

– Что там? – Комарова переходит на взволнованный писк.

– Я перезвоню, – шепчу я.

По садовой дорожке бежал огромный зверь. Высокий, с мощными лапами и широкой грудью.

– Ник, – я пискнула сдавленно, но парень меня услышал и обернулся.

Зверь сократил между нами расстояние, сбавил шаг, чуть наклонил голову шумно потянув воздух.

– Не бойся, не тронет. – Широкими шагами, удерживая ребенка на руках Ник шел навстречу черному волку. – Иди. – Хлопнул он животное по холке. – Ты ее пугаешь.

Зверь кивнул и сорвался с места в сторону соснового леса.

Я смотрела на взволнованное лицо парня сквозь картинки жуткого утра. Мужская фигура, покрытая светлой шерстью, скалила огромную волчью пасть. Моя галлюцинация двигалась с невероятной скоростью. Я наблюдала за ее беснованием, сжавшись от страха в углу, заверяя себя, что он нереален. От удара головой временно помутился рассудок, сработал защитный рефлекс, и мозг выдумал получеловека-полуволка, спасающего меня.

– Ты хочешь спросить о чем-то? – Ник присел на корточки напротив меня, придерживая ребенка.

– Думаю, да. Это был волк?

– Да. – Ник уворачивался от цепких детских пальчиков, хватающих его за нос.

– И он разумный. Так собаки себя не ведут, – я делаю вывод.

– Верно, – подтверждает Ник. – Ты что-то видела у себя в квартире? – интересуется опасливо.

– Да, и теперь я начинаю думать о том, что мне не показалось, – отвечаю я осторожно.

– Расскажи, – он просит меня.

– Ты же и сам знаешь ответ. Поэтому так подробно расспрашиваешь, подталкиваешь к какому-то выводу.

Ник улыбается, уголком губ.

– Ты очень умная, Алина.

– И что это было? Кто это был?

– Где? – уточняет парень, поднимаясь на ноги и уводя меня в глубину сада.

Сердце грохочет от волнения, а Ник еще смеет насмехаться. Зачем он уточняет, ведь прекрасно понимает, о чем веду речь?

– В квартире, – поясняю я, проглатывая раздражение.

– Оборотень, – произносит парень будничным тоном, не сбавляя шага.

А я спотыкаюсь о собственную пятку, повисаю, ухватившись за мужское предплечье.

Малыш звонко хохочет, глядя на меня. Возможно, если бы сейчас я видела себя со стороны, то тоже рассмеялась.

– Ты шутишь? – спрашиваю я с надеждой в голосе.

Никита отрицательно покачивает головой и подтверждает жест словами.

– Не шучу. Это был оборотень в частичной трансформации. Оборотни ей пользуются, когда вступают в бой или нужно поднять что-то очень тяжелое. Сила зверя и маневренность человека.

Я так и повисаю на руке, бестолково открыв рот и хлопая глазами. Мои губы дергаются в неуверенной улыбке.

– Ты так уверенно рассказываешь, как будто веришь в свои слова.

Придерживая ребенка, Ник помогает принять мне устойчивое положение.

– Верю, Алин. И ты поверишь, – утверждает он.

– Конечно, – я улыбаюсь.

– Идем, покажу значимое для нас место.

– Для нас? – уточняю я.

– Да, для оборотней, – слышу от Ника.

Я хихикаю, ступая по мягкому настилу из сосновых иголок.

– И что это за место? – Я поднимаю голову к низкому небу подглядывающему сквозь вечнозеленые ветви.

– Место силы. Алтарь, где мы можем обратиться к богине Селене с просьбой. – Ник не торопится, склонившись, ведет Криса за руки.

– Селене?

– Да. Богине Луны, покровительнице оборотней.

– Ник, признайся, это какая-то секта, да? – я стараюсь, чтобы мой голос звучал максимально спокойно, но в словах проскакивают истеричные нотки.

– Можно сказать и так, вступив в нее, ты вряд ли сможешь вырваться, – хмыкает он. – И ты в нее вступила, когда я увидел тебя на пляже. Нет, раньше, на трассе.

– Тебя так оскорбила женщина за рулем? – я стараюсь шутить, вспоминая нашу первую встречу.

– Нет, привлекла внимание. Возможно, мы встретились бы еще раз и еще, пока бы я не узнал в тебе пару. Но судьба решила оставить сложности на потом. Нам сюда. – Ник подбрасывает ребенка, усаживает себе на плечи и уже идет широким, размашистым шагом. – Вот здесь я разделю с тобой жизнь.

– Звучит пугающе, – признаюсь я честно, осматриваясь по сторонам, и внутри меня зарождается крупица страха и недоверия. Если человек, с которым я прожила шесть лет по факту, оказался незнакомцем, то что стоит ожидать…

Мои панические мысли прерывают.

– Зайчишка, тебе нечего бояться. Тут ты в безопасности. Со мной ты в безопасности. С любым членом стаи – ты в безопасности.  Семьи, – исправляется улыбаясь.

– То есть твоя семья – оборотни? – И тут меня пронзает догадка: – И ты оборотень и можешь превращаться в волка?

– Оборачиваться, – Ник поправляет меня.

– Вот прямо сейчас? Взять и обратиться?

– Конечно, только не здесь. – Ник торопится уйти с открытого участка соснового леса. – Дома.

– Если это шутка, то она затянулась, – замечаю я.

– Разве я не говорил, что у меня природа волка?

– Парни и не такое говорят, пытаясь впечатлить девушку.

– Согласен, мы так делаем, – улыбается он проказливо. – Погуляем, или ты уже хочешь познакомиться с моим зверем?

– Я бы прогулялась, – я втягиваю морозный воздух. Он обжигает легкие и покалывает сотнями мелких иголочек кожу лица. Я выдыхаю клубы пара, стараясь осмыслить все, что сейчас услышала.

Ник с малышом держится чуть в стороне, посматривая на меня встревоженно. В другой ситуации я бы отметила красоту соснового бора и обширного сада с витиеватыми дорожками, обрамлённого низкими кустами вдоль, но не сейчас.

– Если ты не шутил, то я хочу познакомиться… со зверем, – произношу я жалобно, следуя немому приглашению возвращаться домой. – Ты не посмеешься надо мной? – спрашиваю с надеждой.

– Нет, зайчишка.

Мы не поднимаемся в спальню, проходим в гостиную, Никита торопливо снимает верхнюю одежду с ребенка, а я так и присаживаюсь в кресло, в теплой шапке и куртке, застегнутой на все кнопки.

– Вела, – Никита обращается в пустоту, говорит куда-то вверх, – я хочу показать Алине оборот и не отказался бы от помощи Константина. Да, прямо сейчас, – отвечает, словно общается по телефону. – Уже собралась бежать?

– Я еще не решила – Сцепляю я руки в замок.

– Начнем с малого. – Скидывает куртку, тянет через голову толстовку, поворачиваясь ко мне спиной.

Вместе со своим хозяином татуировка приходит в движение, вдыхая в рисунок волка жизнь. Кажется, что зверь подергивает ушами, дышит…

– Не торопись. – Я оборачиваюсь на голос Константина. – Не пугай. И ты, девочка, не геройствуй, если дурно, лучше признаться сразу.

Я обвожу взглядом собравшихся. Семья Ника в полном составе. Наверное, за мой счет решили развлечься.

– Готова увидеть? – спрашивает Ник.

– Да, – я возвращаюсь к парню взглядом.

Обнаженный до пояса, он присаживается передо мной и протягивает правую руку. Мужские пальцы подрагивают, покрываются густой дымкой, от чего хочется проморгаться, я зажмуриваюсь на мгновение, и по пальцам, как по волшебству, разрастается редкая темная шерсть. Ник разворачивает ладонь тыльной стороной, фаланги удлиняются, а на месте человеческих ногтей прорастают заостренные чёрные когти.

Я ошарашенно осматриваюсь, неужели я это вижу не одна?!

– Ты молодец. Принести воды? – Вела присаживается на подлокотник, приобнимает меня.

– Нет, – отвечаю я не своим голосом. – Дальше, – прошу, глядя в глаза Нику. – Я хочу видеть все.

Шерсть поднимается по предплечью, раздается мерзкий хруст и локтевой сустав увеличивается, становится массивней и острее в сгибе.

Я сглатываю скопившуюся слюну.

– Без подробностей, – комментирует Константин.

Поднимаюсь вслед за Ником на ноги: сидеть нет никаких сил.

– Сейчас покажу то, что ты видела в квартире. – По жилистому телу пробегает вибрация. На моих глазах мужская грудная клетка чуть выдвигает вперед, обретая клиновидную форму, плечи с хрустом раздаются в ширине. Мне приходится задирать голову, чтобы увидеть еще человеческое лицо.

– Думаю, хватит. – Краем глаза я отмечаю плавное приближение Константина.

– Я хочу видеть все, – упрямлюсь я, чудом удерживаясь на ватных ногах. – Покажи. – Не отвожу взгляда от получеловека.

Ник отступает на пару шагов, резко встряхивает головой, и я давлюсь собственным вскриком.

Теперь я уверенна, что зверь из квартиры не был плодом моей фантазии. Передо мной получеловек-полуволк. Высокий, жилистый, но при этом мощный, с клокастой темной шерстью и немного не пропорционально длинными руками.

– Я могу тебя коснуться? – Я уверена, что зверь поймет речь и ответит, если это возможно.

– Коснись, – в клокочущих урчащих звуках узнаваем родной голос.

Зверь приближается, склоняет морду, дышит поверхностно и часто.

– Не бойся. – Вела все время рядом, придерживает меня за локоть.

– И вы оборотень? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает она откровенно, – прикоснись. Зверь будет доволен.

Я вкладываю дрожащие пальцы в раскрытую продолговатую ладонь Ника и словно попадаю в капкан. Длинные когтистые пальцы обхватывают мою руку.

– Не надо! – Я отдергиваю руку в страхе. – Прости. – На волчьей морде проскакивают вполне человеческие эмоции: огорчение и обида. – Я сама попробую, хорошо? – Решаюсь на второе прикосновение.

Кончиками пальцев я касаюсь широкой груди, ведут вверх к мощной шее и замираю. Меня посещает нестерпимое желание коснуться крупных, белоснежных зубов.

– Помнишь, как я в обморок грохнулась? – незнакомый женский голос отвлекает меня. – Алина, ты очень смелая, – хвалит меня мама Ника.

Девушка со спины окутана в плотные мужские объятия, в которых и пошевелиться иногда трудно, об этом я знаю не понаслышке: Ник так же обнимал меня. Ревностно, собственнически.

Лиля улыбается, смотрит с нескрываемым восторгом на меня и старшего сына, запрокидывает голову так, чтобы увидеть своего мужчину, молчаливо спрашивает его разрешения.

– Хорошо. – Отец Ника ослабляет хватку, разрешая Лиле пройти в гостиную и подхватить на руки Криса.

– Привет, родной, – целует она пухлую щеку. – Давай поможем Алине. – Мою руку накрывает теплая женская ладонь и прижимает к волчьей морде, почти у шеи. – Закрой глаза, прислушайся к себе. Чувствуешь? – Я отвечаю непонятным мычанием. – Это связь истинных пар. У вас на двоих одна жизнь и одна судьба. Скоро ты научишься чувствовать эмоции Ника. А он – твои.

– Я чувствую дрожь, – произношу я, не открывая глаз.

– Мой сын боится не меньше твоего, а, возможно, его страх даже больше. Ты можешь оттолкнуть его, не принять, уйти. Это страшно. Страшно для такого, как он. Волки по своей природе однолюбы, главная ценность для оборотня – пара и потомство. Ник не причинит вреда тебе или вашему малышу, но может задушить чрезмерной заботой, – Лиля тихо смеется. – Так ведь, Ар?

– Мои страхи небезосновательны, – мужчина отвечает резко.

– Я знаю, – произносит Лиля мягко, без раздражения и недовольства. – Ник, прокатишь брата?

Зверь отступает, оборачивается вокруг себя – ему нужно больше свободного пространства, неожиданно падает на четвереньки, и я вновь не верю своим глазам. Исполинских размеров волк недовольно стряхивает с задних лап широкие спортивные штаны.

– Самое идиотское, когда одежда цепляется за хвост, – произносит Лео, обнимая свою жену.

Нет, я не слышала такого понятия, как «жена», при знакомстве с семьей Ника. Он всегда употреблял слова «пара», «волчонок», «зверь» – до сегодняшнего дня они не казались мне значимыми, просто особенности речи.

Придерживая малыша, Лиля усаживает Криса на спину огромного животного.

Я отступаю, зная, что где-то рядом спасительное кресло.

– Все же я принесу воды. – Вела помогает мне присесть.

– А я успокоительное, – голоса звучат фоном, все мое существо сосредоточенно на диком звере и хохочущем малыше, доверчиво тянущем за огромные мохнатые уши.

Волк поворачивает ко мне голову, несмело делает шаг, ожидает разрешения.

– Мы не прощаемся. – Лиля снимает Криса со спины хищника. – Вернёмся пока к себе. Надеюсь, встретимся за ужином.

Волк делает еще один несмелый шаг, прижимает уши и так жалобно скулит, что в моих глазах скапливаются слезы.

– Не нужно так делать, – я останавливаю животное, подползающее ко мне на животе. – Это унизительно. – Невозможно наблюдать за тем, как грозный хищник падает наземь и боязливо перебирает лапами, словно в любой момент я его ударю. – Встань. – Без раздумий опускаюсь на пол и тяну за морду. Тяну, без сковывающего минуту назад ужаса, без болезненной пульсации в голове, что я сошла с ума.

Ник

– Встань, пожалуйста. – Аля тянет за морду зверя. Ее взгляд мечется от меня к присутствующим, ища помощи. – Вернись.

Зверь игнорирует просьбу, не дает мне вернуть человеческий облик, ластится к женским рукам, утыкается носом в живот.

– Ник, пожалуйста. – На шерсть падают редкие капли, и звериную и человеческую часть меня скручивает болью.

Я отступаю, жду, когда остальные покинут гостиную.

Для зверя слезы его пары – настоящая пытка. Он сам подталкивает человека, просит успокоить и дает возможность мне поговорить с Алиной.

Она, не моргая, наблюдает за оборотом.

– Оденься, – произносит сквозь смех, протягивая мне штаны. – У тебя холодный и влажный нос. – И замыкается в себе.

Аля возвращается в спальню. Молчит. Смотрит исподлобья, а я с каждой минутой погибаю от неизвестности. Что решит Алина? Причислит ли меня к нечеловеческим выродкам или молчаливо и снисходительно останется рядом. Что бы ни выбрала, путь у нас один: я первый погибну без нее, а она вряд ли кого-то сможет принять после моего ухода.

Молчу. Не пугаю отсутствием выбора.

– Я устала, – девушка сообщает мне, уединяясь в ванной.

Десять минут – столько я отвел ей на умывание и чистку зубов.

«Кажется, я превращаюсь в отца», – костерю себя за мысли.

Аля задерживается у кровати, будто ждет разрешения или приглашения, я помогаю убрать покрывало, и она послушно ложится в постель, выполняя все, что от нее требуется.

Время растягивается в бесконечность. В полумраке наблюдаю за движениями. Подбивает подушку, плотнее заворачивается в одеяло, с тяжестью выдыхает, не спит.

– Я могу лечь рядом? – наконец, я поднимаюсь с пола, устав подпирать спиной дверь.

– Да, – соглашается, но к краю сдвигается.

Главное, что разрешила.

Константин предупреждал, что первое время придется набраться терпения. «Принять позицию выжидания. Ты сделал все что мог, и сделал правильно», – его слова действуют успокоительным.

Мое сердце грохочет ничуть не реже Алиного.

– Крис не спит с тобой ночью? – спрашивает девушка тихо.

– Все эти дни спал. Сегодня отцу впервые разрешили остаться не только с мамой, но и сыном.

Аля поворачивается ко мне лицом.

– Что случилось с твоей мамой на самом деле? – спрашивает она.

– Она погибла. Мы нашли возможность вернуть ее к жизни.

Аля ошарашенно смотрит на меня и, я вижу, верит.

– Господи, это ужасно. – Присаживается, взволнованно всматриваясь в мое лицо. – Что будет с Балабаевым?

Одно упоминание раздражает. Зверь выныривает из дурмана, мечется, рычит.

– Не знаю. По законам нашего мира его ждет смерть, – я говорю правду.

– Жестоко. – Аля обхватывает подушку.

– Я так не считаю. Он мог лишить меня вас. Демон же одновременно спас меня от ноши и лишил удовольствия, забрав Балабаева. Я не хочу тебе врать, но, наверное, стоит… умолчать. – Копирую Алину позу, сажусь напротив нее.

Она шумно выдыхает, отводит взгляд в сторону.

– А я и не хочу, чтобы ты врал. Я достаточно прожила во лжи. Меня всю жизнь окружали, как оказалось, чужие люди. И я… – Возвращает взгляд ко мне и смотрит пристально-пристально. – Не знаю, как дальше жить.

– Со мной. – Я пересаживаюсь ближе. – Может показаться, что у тебя нет выбора.

– Нет, – Аля активно затрясла головой. – Только не мне. Ты появился в самый нужный момент моей жизни. Перевернул ее. Показал, кто те люди, что окружали меня много лет. Я ведь искренне считала: все, что со мной происходит, – это правильно. Так и должно быть. Я не знала разницы. – Она потупила взор. – Так бы и прожила с нелюбимым человеком. Терпела бы унижения дома, на работе, при встрече с родителями, и меня бы не стало. Мое «я» исчезло бы.

– Зайчишка. – Я подхватил и усадил девушку себе на колени. Теплая, уютная, моя! – Если хочешь, вернешься к науке лет через пятнадцать-двадцать.

Аля нервно хохочет.

– Кому я буду нужна почти в пятьдесят? – она спрашивает нервно.

– Да хоть в двести пятьдесят. Теперь ты можешь окончить с десяток университетов и получить с десяток степеней. Если захочешь, пойдешь учиться вместе с нашим волчонком. Нет, это плохая идея, я бы точно не обрадовался, будь моя мама со мной за одной партой.

– Я не думала, что ты такой фантазер. – Аля устраивается удобнее в моих объятиях, а я готов растечься от счастья. Прижимается носом к груди, ее дыхание приятно щекочет кожу. – Я не хочу связывать свою жизнь с наукой. Точно не сейчас. И не думаю, что это было моим желанием, скорее родителей. – Собственник внутри меня ликует. – Мне не хочется разрываться между малышом и работой. Если занимаешься наукой, то другому нет места, к сожалению.

– А мне место найдется? – Я зарываюсь носом в женские волосы и касаюсь губами нежной кожи за ухом.

– Есть. – Она ведет плечом. – Не надо. – Чуть отстраняется.

– Прости. Я идиот. Не перестаю удивляться твоей силе, зайчишка.

На ее губах мелькает горькая улыбка.

– Ты бросил курить? – она меняет тему разговора. – Мне нравился запах вишни.

– Выходит так. Я не вспоминал о сигаретах с момента аварии. И уже вряд ли буду. – Я мягко накрываю ладонью низ ее живота. – Скоро будет слышно биение сердца нашего волчонка.

Мои слова удивляют, кажется, Алина не до конца понимает, кто я такой.

– У оборотней отличный слух, зрение, регенерация, долгая жизнь, – я отвлекаюсь от перечисления преимуществ оборотней перед людьми на женские воинственные крики и вежливые и скупые ответы охраны. – Зайчишка, к тебе пришли. – Взволнованные голоса сестриц Комаровых и звонкий, раздражающий лай бьет по острому слуху. – Твои подружки берут штурмом ворота. Сестрички, – поясняю.

Алина вскидывает удивленно брови, освобождается от моих объятий и подбегает к окну.

– Господи, они сумасшедшие, – произносит она со смехом. – Ой, – пищит, – Саня ударила кого-то по лицу. Никогда бы не подумала, что она может поднять руку. Или это Аня.

– Там заслуженно, – хмыкаю я и присоединяюсь к зрелищу. – Виталий позволил себе лишнего, – не сдерживаюсь и смеюсь.

Одна из Комаровых уперла указательный палец в мужскую грудь и, не стесняясь, отчитывала, пока вторая сестра поощряла собачонку треплющую штанину оборотня.

– Он же?.. – Аля взглянула на меня обеспокоенно.

– Не тронет. Идем, спасать Виталия от разъяренных сестриц.

Восемь месяцев спустя

Ник

– Почему так долго? – Я в сотый раз подошел к закрытой двери и под тяжелым взглядом отца, вернулся на место.

– Милый, рождение ребенка не самый простой процесс, – Вела смотрела на меня со снисхождением.

– Не дурак, понимаю, – я рыкнул в ответ и оперся плечом о стену.

– Все будет хорошо, Аля справится. Она очень сильная девочка…

– Я знаю, – обрываю ободряющие речи тёти.

Шел шестой час, как Константин указал мне на выход со словами:

– Ты будешь только мешать, – перед самым носом захлопнул дверь.

– Я предлагала тебе остаться дома, – напоминает Вела.

В ответ на слова я лишь вернул тете тяжелый взгляд, с трудом смолчав грубость.

Я прошелся вдоль длинного коридора и, обреченно выдохнув, спустился спиной по стене. Сел на пол, вытянув ноги. Стоять больше не было сил. Ходить больше не было сил. Силы остались лишь на то, чтобы найти точку на противоположной стене, зафиксировать взгляд и сжав зубы, слушать стоны боли своей пары.

– Можно спуститься вниз, – предлагает очередное решение Вела.

– Помолчи, еще чай предложи, – отец оборвал ее. – Будто не понимаешь, что он сейчас испытывает.

– Не понимаю, я была на другой стороне от двери, – фыркает волчица.

А я же стараюсь не слушать краткие и безэмоциональные инструкции Константина.

– Помолчите. Оба. Очень прошу. – Впервые в жизни я испытываю головную боль. Пульсирующую, долбящую куда-то в темечко, не прекращающуюся ни на секунду.

При следующем рычащем вскрике Алины мое тело покрывается испариной. Я вскакиваю на ноги и ловлю себя на мысли: стало тихо.

Слишком тихо! Взгляд лихорадочно заметался от отца к Веле, а сердце забилось в горле.

– Спокойно. – Отец перехватил меня у самой двери. – Прислушайся, дышит, сердцебиение в норме. – Он с силой встряхивает меня. – Жди.

Звуки звонкого детского плача бьют разрядом вдоль позвоночника.

– Поздравляю, Алина, – произносит Константин. – Отдохни немного, а я пока займусь крикуньей.

«Крикуньей… девочка», – я получаю очередной удар током.

Дочь!

– Да подожди ты! – Отец уже не церемонится, скручивает мне руки, удерживает.

– Дай мне ее, – голос Алины уставший, хрипловатый.

Еле уловимые шаги, детское кряхтение, металлические звуки, шуршание… почему же так долго?!

– Еще немного. – Отец ослабил хватку и ободряюще потрепал мое плечо.

Еще немного… легко говорить, вспомнил бы он себя во время родов Криса. Сейчас каждая секунда превратилась в часы.

Щелчок открываемой двери отдается еще одним импульсом по телу, сейчас я их увижу: двух самых дорогих людей в моей жизни. Смысл существования любого оборотня – пару и потомство.

Константин распахнул дверь и кивком пригласил войти.

Минуту назад я хотел ворваться в палату, а сейчас крадусь на ватных ногах, не сводя взгляда с шевелящегося свертка в Алиных руках.

– Ксюшенька, смотри твой папа – большой волк. Самый главный мужчина в твоей жизни. И, кажется, мы заставили его понервничать. Если у меня была бы возможность сфотографировать его лицо, я бы тебе показала фото, когда ты выросла, – хихикает Аля.

– Ксения? – переспрашиваю я.

– Да, ты против?

– Нет, мне нравится. – Аля категорически запрещала заранее выбирать имя нашему волчонку. Со знанием о нелюдях к ней пришло и суеверие. – То есть втайне от меня ты все решила?

– Если только немного. – Аля протягивает руку, приглашает присесть на край кровати. – Хочу тебя познакомить с драчуньей, что не давала жизни последние пару месяцев. Будила по ночам и всячески изводила будущего папу, требуя клубники и бананов.

– Какая же она маленькая, – вырывается из груди с очередным выдохом. – Даже страшно.

– Подержишь? – предлагает Алина.

– Конечно, – я смело соглашаюсь, протягивая подрагивающие руки.

– Ник, ты же не воду собрался пить, – Аля хохочет, глядя на мои ладони, сложенные лодочкой.

– Не смейся, – ворчу я. – У меня есть опыт. Малышка, – шепчу, всматриваясь в лицо дочери. – Она похожа на меня с утра, – выдавливаю из себя смешок, а перед глазами подозрительно плывет, да и в переносице ломит так, что хочется растереть ее пальцами.

– Ну, все, поплыл, отец, – слышу комментарий.

– Ты тоже поплывешь, когда ее увидишь, дед. Подходите ближе, знакомьтесь с внучкой, – приглашаю я присоединиться отца и тетю.

– Аля, как же девочка на тебя похожа! – восклицает Вела. – Копия мама. Просто чудо. Красавица!

От десятка подобных восторгов собственное предложение знакомства родных с нашей дочерью перестает мне нравиться. А ведь через пару дней желающие встретиться с новым членом стаи оккупируют наш дом!

– А могу и я познакомиться с племянницей?

На вопрос Александра мне удается изобразить вымученную улыбку и сдержать рычание, отвечая:

– Вы, как всегда, вовремя, князь.

– Разве я мог пропустить столь знаменательное событие? – Александр позволил себе подойти ближе и через мое плечо взглянуть на малышку. – Я, как ярый поборник семейных ценностей, с нетерпением ожидал появления на свет долгожданной племянницы. Красавицы Ксении.

– Темный, скажи, ты прятался где-то в углу? – Отец вклинился между мной и вампиром. – Откуда такая осведомленность?

– С годами ты становишься все невыносимей, бывший Альфа. – Александр отошел на шаг и улыбнулся. – А весть птичка на хвостике принесла. Птичка весть, а я – дары. Истинной и потомству, – вампир решил испытывать мое терпение и дальше, поясняя, выкладывал на прикроватную тумбу. – Для тебя, Алина, – преподнес точную копию кулона, что подарил матери в день моего рождения. – В знак покровительства моего рода. Здоровья волчонку и тебе, истинная. Долгих лет вашей… нет же, нашей стае. – Вампир светился улыбкой, демонстрируя крупные клыки. – А вот эта вещица, – князь перебросил из одной руки в другую увесистый том, – маленькой волчице, для восполнения пробелов образования отца. Зря кривишься, волк. Кожаный переплет, серебряные накладки, поля для заметок, замок и даже есть ключик. – Поверх книги лег крохотный ключ на серебряной цепочке. – А, главное, кладезь важнейшей информации. Семьдесят два духа Преисподней, – подчеркнул указательным пальцем золотистые буквы. – Уже можно говорить «спасибо».

Мое рычащие «спасибо» смешалось с тихой и искренней благодарностью Алины.

– Не прощаюсь. Мы с моими девочками обязательно посетим официальное представление маленькой волчицы.

Темный никогда не делает ничего просто так, и сегодняшнее появление лишь подтверждение этому. Догадка бьет по сознанию, с силой, разбивая надежду о совпадении. Игнорировать наливающуюся тяжесть где-то за грудиной становится невозможно, инстинкты вопят об опасности, я ревностно окутываю в объятия новорожденную дочь, не в силах оторвать взгляд от книги.

– Семьдесят два духа Преисподней, – прочел название на корешке, поклявшись себе, что книга никогда не попадет в руки дочери. – Когда я могу забрать их домой, в стаю? – спрашиваю я.

Константин улавливает мое нетерпение.

– Думаю, через пару часов. Но…

– Если нет никакой опасности, мы вернемся сегодня, – я ставлю точку в разговоре.

Девятнадцать лет спустя

– Моя персональная проблема. Единственная слабость и хроническая головная боль.  – выдохнул Балаам, следуя за молодой волчицей. Чертовски грациозной – каждый ее шаг был для него произведением искусства. Легкий, женственный, будоражащий.

Пританцовывая, Ксения шла ко входу «Неонового вампира». Длинные волосы вторили плавным движениям хозяйки, развивались в воздухе, щекоча ноздри демона мягким женским запахом и ароматом персика.

– Ксю, нас точно впустят? – Брюнетка-пампушка поправила юбку, открывая бедра.

«Избавь меня, – скривился демон, отводя взгляд. – Почему таким, как ты, не запретили носить мини?»

– Точно, – проблема принца ответила уверенно и, подхватив подругу за руку, обернулась вокруг своей оси, изображая танец. – Я договорилась. – Она подмигнула и легко пробежала последние несколько шагов до двери с яркой вывеской. – Тук-тук, – кокетливо ударила по металлическому полотну.

Охрана лениво окинула пришедших взглядом, один из амбалов в черном костюме отступил, приветственно оскалившись.

– До чего же круто!  – пищала брюнетка. – Девчата от зависти умрут, когда узнают, что мы здесь были. Я не верю, что отмечу свое девятнадцатилетние в «Неоновом вампире».

«О-о-о, спасите мои барабанные перепонки, закройте ей рот кляпом, а лучше дайте ей что-нибудь пожевать, чтоб уж наверняка». Вместо приглашения Балаам продемонстрировал охране демонический оскал.

– Здесь же тусуются самые крутые и богатые парни города, – ликовала пампушка.

«А еще самые беспринципные и жестокие твари, – хмыкнул демон, вспоминая свою любовь к этому месту. – Самое то для невинной девушки». Шел мягко, не привлекая внимания.

– И не только девчонки, парни вообще слюной изойдут. Нам туда, – Ксения указала на возвышение с ВИП-столиками.

– Серьезно?! – уточнила брюнетка.

– Да, вон мой брат с друзьями! – волчица приветственно вскинула руку.

Короткий топ открыл впалый живот с крохотным пупком. От вида изгиба девичьей талии у Балаама пересохло во рту. Кончики его пальцев щекотало разрядами, словно он уже касался белоснежной кожи, а воображение же рисовало волчицу непременно на темных простынях, чтобы пшеничные волосы контрастировали с черным шелком.

«Играйтесь, детки», – занял он место у бара.

– Виски. – Постукиванием костяшек пальцев по поверхности наполированной барной стойки демон привлек внимание. Ни звуки музыки, ни громкий смех, ни разговоры не помешают бармену-вампиру принять заказ. – Спасибо. – Балаам пригубил напиток.

Он проводил взглядом официанта с полным подносом алкоголя к столику, где звонко хохотала его величайшая ценность и хроническая головная боль.

– С днем рождения, – донеслись неровные поздравления.

А вот тут волчица решила удивить, она подхватила стопку и, несмотря на запреты, выпила, сморщив от крепости напитка носик. За первой порцией последовала вторая и третья… смех девочки становился громче, а движения смелее.

Огонь внутри Балаама клокотал, срываясь с пальцев искрами и неконтролируемыми языками пламени. Ему приходилось сдерживаться, не переставая растирать ладони, прожигая взглядом каждого, кто находился рядом с Ксенией.

Будто насмехаясь над выдержкой демона, к компании за столиком, где праздновали день рождения, присоединились еще четверо. Молодые оборотни. Балаам их видел впервые, а стаю Рокотова он изучил: мог назвать имя любого.

«Бес!» – Демон крупным глотком осушил бокал и позвал слугу.

«Да, господин». – Бес не смел появляться в людном месте – находился на грани между мирами.

«Узнай, кто эти волки, – отдал мысленно приказ, гипнотизируя взглядом Ксюшу. – Я сверну им шеи!» – губы демона скривились в оскале.

Девушка заливисто хохотала над шутками одного из парней, красиво запрокидывая голову и открывая шею. Балаам видел, как тот оборотень смотрел на нее – с похотью и вожделением.

«Спущу кожу!» – Демон оттолкнулся от барной стойки.

Поганый пес даже облизнулся, когда вновь открылась впадинка между изящными ключицами.

«Сварю в масле! – Балаам ступил в гущу танцпола. – Как он смеет дышать рядом с моей волчицей?! – Поднимался по ступеням к ВИП столам. – Кажется, настало время напомнить стае о себе и забрать долг», – решил демон.