День не спешил начинаться. За окном в сумерках медленно падал крупный снег, словно утренний свет разорвали на клочки и только в таком виде допустили на землю. Егор прикрыл глаза, и снежная занавеска превратилась в планктон, тысячи мелких светящихся созданий в тёмной толще воды перед стеклом маски.

Наверное, потому он и выбрал для завтрака эту прозрачную кафешку в «Музеоне». Если смотреть вот так, сквозь щели опущенных век, набережная похожа на утренний пляж, по которому бродят на отливе собиратели ракушек или ловцы крабов. Убрать бы ещё все здания с той стороны реки…

– Не выспался?

– Да как-то так. А ты вроде бодрячком?

Ольга уже доела свой салат. Кажется, её реакция на возвращение совершенно противоположна – не терпится выйти на работу. В отпуске ей явно не хватало городских радостей. Что поделаешь, «коренная москвачка».

Полететь в Гонолулу они решили после просмотра какой-то дурацкой комедии. Болтали в постели о том, откуда этот классический штамп у америкосов – если ханимун, обязательно Гавайи. Перешли к шуткам про свой воображаемый ханимун, и когда его вообще отмечать, если свадьбы как таковой устраивать неохота, но совместная жизнь вроде как уже идёт, и почему бы не… Так, слово за слово, и оказались в отпуске на Гавайях.

Но движухи вышло меньше, чем в кино. К тому же Егор старался выбирать более дикие и безлюдные пляжи, где можно понырять в чистой воде – а Ольгу, наоборот, тянуло на рынки, вечеринки, или хотя бы туда, где можно сделать красивые фотки. Странный получился ханимун, в общем.

– Слушай, я побегу. Тебе ведь не терпится своим романом заняться?

– Да не то чтобы… – Он постучал пальцами по закрытому ноутбуку. – Но посижу ещё, да. Может и набросаю пару киломемов.

Она встала, сняла с вешалки чёрное пальто и красный шарф. Улыбнулась, почти натурально. Хотела уже отойти, но снова повернулась к столу.

– Ты, кстати, сегодня кофе пьёшь левой рукой. А мне казалось, что поговорка «встал не с той ноги» касается только нижних конечностей. Или может, ты левша переученный?

Он посмотрел на руку, в которой держал чашку.

– Да тут на столе места нет, вот и поставил с этой стороны… Ты меня просто троллишь на прощанье?

– Ага. – Теперь она улыбнулась по-настоящему, и потянувшись через стол, поцеловала его в висок. – Выныривай, офисный планктон.

Он помахал ей рукой и открыл ноут. А когда она вышла, закрыл обратно.

Хотя вид на набережную приятный, и народу нет. Сиди да пиши. Но что-то не то. Может, музыка. Раньше ему нравилась Лана Дель Рей, и её сомнамбулический голос вполне подходит к этим сумеркам, но… Громковато. Вырубить бы Лану совсем, а на крышу поставить микрофоны, чтоб стало слышно, как снежинки падают.

Да и какой там «роман»? Фальшивая словесная бирка, такой же домашний прикол, как «ханимун». Любимая ольгина игра-комедия, короткие скетчи про чужую пафосную жизнь: «не буду сегодня надевать бриллианты», «заперся в своём фамильном замке»… Идея романа зародилась на вечеринке её друзей-киношников. Они отмечали выход очередного шедевра, а Егору фильм не понравился, и хотя он обещал Ольге не выпендриваться и не рассказывать про гусей, но выпил лишнего – и подколол режиссера. Мол, гонки на гелендвагенах – это конечно красиво, но «so last century», простите мой китайский! Сейчас деньги улетают на другой конец света после нажатия кнопки на мобиле, школьники смотрят с квадрокоптера в спальню президента, роботы крадут сердца домохозяек, и ещё куча дивных новых преступлений вокруг. А у вас, извините, стремительный домкрат.

Режиссер мягко, как айкидошник, развернул наезд Егора против него самого. Всё так, снимаем баяны, хороших сценариев нет. Вот ты и напиши. Слабо? Егор отшутился: конечно, слабо, пока один абзац проходного бизнес-плана в агентстве приносит мне больше, чем целый роман, над которым знакомый писатель целый год корпел.

Но идея зацепила, и постепенно он стал набрасывать какие-то кусочки о работе воображаемого «цифрового участкового», простоватого опера старой закалки, которого назначили на эту мутную должность, чтобы побыстрее спихнуть на пенсию. Однако старый мент случайно находит поддержку в лице молодого хакера и бойкой девицы-рекламщицы. И эта великолепная тройка начинает раскрывать одно дело за другим.

А дела с каждым разом всё шизовее. Ловкая подмена GPS-сигнала расстраивает свадьбу известного автогонщика. Пиратские трансляции популярных рок-концертов организует главный борец за копирайт. Новый телеком-оператор устраивает чёрный пиар другому телекому с помощью заражённых сим-карт. Подаренный мобильник убивает хозяйку наркотиком, который испаряется при нагревании батареи. Выстрелы лучшего игрока в модной компьютерной игре странным образом связаны с поведением трейдинговых ботов на бирже. Деструктивная секта использует популярный сервис онлайновых олимпиад для выслеживания детей с особыми способностями. Самая загадочная кибератака на крупный банк оказывается бродячей собакой, которая свалилась в люк и перегрызла кабель. Современно, небанально, с юмором.

Увы, как раз перед отпуском они с Ольгой посмотрели британский сериал, где «великолепная тройка» была почти такая же, да и преступления похожие. Но со стороны вся эта детективная байда выглядела слишком схематично и скучно. Наверное, жанр детектива придумали аутисты, пока у них не было 1С и С++. Егор решил, что его личный порыв в литературное творчество – из той же оперы: отражает лишь недостаток интеллектуальной работы после университета.

Он не говорил об этом Ольге, но в отпуске вообще забросил свой детектив. Море – отличное средство от литературной болезни. После пары часов, проведённых в безмолвном мире кораллов, сочинение романов кажется полным бредом. Разве что записать в блокнот какое-нибудь простое и красивое наблюдение, пока греешься на камнях после долгого заплыва.

Так он и делал, купив в середине отпуска тонкий бежевый молескин и чернильную ручку. И сейчас открыл этот блокнот с гораздо большим удовольствием, чем ноутбук.

Прежде чем идти на рабочее место, он собирался заглянуть к Паше. Но пройдя половину опенспейса, притормозил. Сквозь стеклянную стенку кабинета было видно, что гендиректор занят: рядом стоит ассистентка Вера, показывает какие–то бумаги.

Интересно, кто придумал, чтобы у всех перегородки непрозрачные, а у начальника – стекло? В этом конечно есть свой бонус: кабинет Паши отгорожен полностью, а у остальных стеночка только полтора метра над землёй. Сотрудников в спейсе слышно, но почти не видно, если сидят. А начальника видно, но не слышно – и никто не узнает, какие там деловые разговоры он ведёт.

Однако, стоя напротив прозрачного кабинета, можно узнать многое даже без звука. Позы, жесты… Наверное, это отпуск среди иностранцев обострил восприятие невербального. Видно, что Паша с Верой спорят. Причём Вера спокойна, а Паша морщится и сомневается. И если не знать, кто из них начальник, а кто скромная студентка, взятая на работу даже без резюме, то можно было бы решить…

Паша увидал его и приветственно взмахнул обеими руками. Значительно активнее, чем предполагала их деловая дружба. Ну ясно – рад любому поводу, чтобы отложить эти самые бумажки. Можно входить.

– О, кто к нам вернулся с того света! Смотри, Вер, совсем другой человек!

Гендиректор шагнул к Егору через кабинет, протягивая пятерню. Стильно одетый, в приталенном пиджачке и узких джинсах, он и двигался по-особому стройно: спина прямая, подбородок вперед… Эдакий Леголас из Леголэнда. Егор подумал, что до сих пор не знает пашиного бэкграунда на эту тему. Балетная школа? Или папа-военный?

Тут возникла заминка. Егор опустил глаза: его левая рука протянута навстречу Паше вместо правой. А в правой зажат пропуск, с которым он вошёл в здание. Паша поглядел на пропуск и захохотал:

– Ага, я тоже с нашего турникета балдею! Когда входишь, надо правой приложить, а выходишь – левой. Один раз бежал на встречу, чуть ноги не сломал об эту железяку, когда она не открылась – не той рукой приложил на автомате…

Опять повисла пауза. Егор вздрогнул, переложил пропуск в левую руку и быстро сунул в карман. Протянул Паше правую.

– А в Барселоне, представляешь, вообще все турникеты в метро левые! – Паша пожал его руку, внимательно заглядывая в глаза. – Там надо левой держать карточку, а проходить справа. Тоже не сразу переключишься после нашего метро. Помнишь, Вер?

– Да, – подтвердила Вера. – Но так даже удобнее. В правой я сумочку несу, в левой карточку. А чего ты не загорел совсем?

Теперь и она глядела на молчаливого Егора как-то озабоченно. Он тряхнул головой. Да блин, говори уже хоть что-нибудь.

– Э-э… Я по ходу разучился языком шевелить… Там на островах такое всё медленное…

Он широко открыл рот и изобразил руками волны. Паша снова хохотнул, и Егор наконец почувствовал, что поймал волну беспечного офисного трёпа. Вроде пляжного волейбола: к тебе летит мячик, ты должен отбить красиво, то есть в неожиданном направлении, но всё же в рамках заданного поля.

– И ещё там здороваются иначе.

– Покажешь? – Вера подняла бровь.

– Нужна цветочная гирлянда. А без гирлянды… вот так примерно.

Он шагнул к ней, придурковато воскликнул «Алоха!» и быстро клюнул её губами в щёку. У Паши на миг сделалось такое лицо, словно он пропустил мяч.

– Как во Франции, только один раз? Неплохо. Но в офисе я бы практиковать не стал. – Он оглянулся на свою стеклянную дверь. – Сейчас девочки такие замороченные. Пришьют харасмент.

– А по-моему, наоборот. – Вера как бы невзначай коснулась Паши локтем. – Хотя не знаю, стоит ли такое говорить…

– Да выкладывай, тут все свои.

– Ну… Вы подумайте, что чувствует девушка, когда вы вокруг неё здороваетесь? Тянете руки друг к дружке, стараетесь никого не упустить – кроме неё. Если оказываешься с шестью парнями, которые только что встретились, приходится целую минуту ждать, пока вы все друг друга потискаете. А девушку никто не замечает. Это тоже вроде как… харасмент.

– Сдаюсь. – Паша поднял руки вверх. – В своё оправдание скажу, что и мужики от этого не всегда в восторге. Наш сисадмин Жора, например, любит так пожать, чтоб хрустнуло.

– И ещё, когда много незнакомых, – поддержал Егор. – Помнишь, в старом офисе все свои были? А тут куча разных компаний на одной мануфактуре. С ними тоже знакомишься постепенно… и начинается перебор. Идёт тебе навстречу десяток мужиков по коридору, а ты лихорадочно соображаешь: этот наш, этот вроде тоже знакомый, а вот этому давать руку или нет? Может, это случайный гей из «Ламоды». Или ещё хуже, редактор из «Афиши».

– Короче, повелеваю с завтрашнего дня ввести всеобщее целование вместо рукопожопий. – Паша слегка приобнял Веру. – Можем начать тренироваться.

– Договоры подпиши сначала.

– Ох, да… Сейчас. Горыныч, ну ты в норме после самолётов?

– Почти. Но чтоб ты знал, Пабло, как мне было плохо, я тебе тоже захватил… – Егор выставил из рюкзака на стол чёрную бутылку.

– Вот это класс! Только попозже. Слушай, ты сегодня адаптируйся к родине, а завтра будет важная встреча с чуваком из «Бьюти-Мамы». Погляди в почте нашу презу, и про клиента поищи… Ну ты понял. Кстати, а правда, почему не загорел-то?

– Потому что у меня глаза серые. Вероятность рака кожи в два раза больше, чем у тебя.

– Во! Ты слышала, Вера? Настоящего учёного никакие Гавайи не собьют с настоящих фобий!

– А я не поняла, при чём тут глаза… Мне загорелые люди кажутся здоровее. Ну чего вы ржёте, объяснили бы лучше!

– Как раз для этого у нас в агентстве есть собственный научный консультант. Горыныч, продавай!

– Здоровее будет чувствовать себя любой, кто провёл отпуск на море. – Егор непроизвольно развернул плечи. – Чистый воздух, плавание, много фруктов… Но всего этого ты не можешь показать другим людям по возвращении. Загар – не самое полезное следствие, зато самое заметное в наших бледнолицых краях. Поэтому загар и превратился в статусный символ хорошего отдыха. Типичный случай, когда корреляцию путают с причинной связью и устраивают карго-культ вокруг наглядного, но бесполезного и даже вредного явления…

– Всё-всё, мой гуманитарный мозг уже дымится! – Вера закрыла руками уши. – Паш, давай с договорами закончим.

В рекламное агентство Паши он попал так же случайно, как до этого – на биофак. Не то чтобы совсем от балды, но… Есть такой образ жизни, когда оглядываясь назад, понимаешь, что всё вышло правильно – но думая о будущем, никогда не относишь себя к тем людям, у которых, как пел Цой, «есть хороший жизненный план».

В восьмом классе Егор выиграл областную олимпиаду по биологии и получил приглашение в столичную спецшколу-интернат с биохимическим уклоном. Правда, выращивание огурцов на даче и пересвистывание с домашней канарейкой едва ли можно было назвать его главными увлечениями. С не меньшим интересом он рисовал, играл в футбол или паял радиоприемники из тех деталек, что приносили с работы родители-инженеры. Однако родители резонно заметили, что столичная спецшкола – с любым уклоном – будет всяко лучше своей подольской, где после выпускного ничего не светит, кроме окон военкомата на проспекте Ленина. Так что, если дали шанс – вали в Москву.

Поступление на биофак универа стало автоматическим следствием спецшколы. Учеба особо не напрягала, но после второго курса надо было как-то определиться со специализацией, найти себе научного руководителя и двигать в сторону диплома.

Поразмыслив на эту тему, Егор пришёл к выводу, что его отношение к биологии лучше всего выражается схемой Палеонтологического музея. А точнее, любимым маршрутом по этому музею. Первый раз оказавшись в Палеонтологическом, он вошёл на экспозицию с той стороны, где был выход. И с тех пор, даже узнав об ошибке, он всегда гулял по этому музею именно так: начинал со скучных черепов первых людей, затем переходил к гигантским костям более древних млекопитающих, миновал динозавров… С каждым следующим залом, с каждым этапом этой обратной эволюции жизненные формы нравились ему всё больше. И особенно – самый последний, самый классный зал с моллюсками, иглокожими, радиоляриями и другими прекрасными существами, которых голые обезьяны вида гомоцапов оскорбительно называют «простейшими».

В общем, кафедра зоологии беспозвоночных поначалу казалась лучшим выбором. Однако с наукой на эту тему возникли некоторые противоречия. После летней практики на Белом море Егор понял, что он не настоящий ботан, готовый тратить жизнь на уточнение классификации мшанок. А ещё обнаружилось, что множество людей, занятых такой наукой, на самом деле тоже не фанаты: им просто нравилось почаще бывать на природе, жить в медленном времени леса, в безмолвии моря; университет они использовали, чтобы обеспечить себе приятный эскапизм. Егору же наука нравилась сама по себе, а жизнь нравилась активная. Если же хочется замедлиться, всегда можно поехать к родителям в пригород, где до реки и леса – пятнадцать минут ходу, и для этого не требуется оправданий в виде исследовательских экспедиций.

Когда он поступал в универ, считалось, что российская наука «начала возрождаться», но на деле это по-прежнему напоминало различные формы загробной жизни. Научные мужи с хорошим жизненным планом по-прежнему старались свалить за границу, оставляя на родине научных жён. Самые бойкие из этих старушек осваивали розничную торговлю, и потому типичной визиткой академических заведений с высокими колоннами стали прилавочки с эзотерической литературой, целебными травами да эфирными маслами. Прилавочки эти обычно лепились на самом входе возле охраны, рядом с доской объявлений о лекциях по расширению сознания. Так что и с сознанием всё было схвачено: у таких старушек несложно сделать и диплом, и кандидатскую, которая вполне оправдала бы тихую ботаническую жизнь… но Егора такая перспектива не манила.

Однако последние представители разваленной советской науки сослужили ему другую добрую службу – как переводчики всего того, что делала наука за рубежом. Егор запоем читал переводные научно-популярные книги, оказавшиеся интереснее всей отечественной фантастики, и даже стал постепенно склоняться в сторону того, что на Западе называется Neurosciences, а в отечественной версии биофака представлено кафедрой высшей нервной деятельности. Там и преподаватели выглядели поживее, чем беспозвоночные.

Правда, там выявилась другая особенность пост-жизни на академических руинах. Многие представители нового поколения отечественной пост-науки представляли собой цветастую помесь шоуменов с бизнесменами, зачастую даже выступали пиарщиками каких-нибудь инноваций – но как учёные копали неглубоко, занимаясь преимущественно компиляциями западных рисёчей.

На семинаре одного такого профессора, красиво вещавшего о новых концепциях «эмоционального интеллекта», Егор задал невинный вопрос об ограничениях, которые накладывает использование томографов в исследовании мозга. Ведь ФМРТ показывает лишь приток крови к целым группам клеток, то есть не позволяет наблюдать активность отдельных нейронов, не говоря уже о передаче отдельных сигналов по синапсам…

Вопрос был вполне корректный, но профессор не на шутку обиделся. Как выяснилось впоследствии, за месяц до этого какой-то въедливый рецензент разнёс научную работу профессора, используя схожие аргументы. Рецензент утверждал, что большое количество публикаций по «эмоциональному интеллекту» стало следствием «культа инструмента», подобно тому, как более ранние исследования с помощью энцефалографов породили множество бредовых теорий о «мозговых волнах». Теперь, утверждал критик, такие же мифы порождает использование томографов, которые могут исследовать только внесинаптическую передачу сигналов, когда нейроны работают в режиме «масс-медиа». Но таким способом передаются не мысли, а эмоции – отсюда и мода на «эмоциональный интеллект». Всё это Егор прочитал значительно позже, когда его отношения с потенциальным научным руководителем были уже испорчены случайным попаданием в болевую точку последнего.

А тема для диплома в конце концов нашлась на другой кафедре – случайно, опять же. Подруга затащила его на лекцию «Анализ социальных сетей: новая антропология». Тоже попса, но куда не сходишь ради симпатичной сокурсницы?

Выступавший аспирант, всего лет на пять старше Егора, и сам начал с шуток о том, что приходится идти на поводу у школоты: никому теперь не интересно рыться в окаменевших экскрементах, но стоит только упомянуть Facebook, так и полная аудитория набивается.

Кстати, школота, вы ведь в курсе, что каждый человек связан с любым другим через шесть рукопожатий? Чтобы проверить эту гипотезу с помощью бумажной почты, Милгрэму потребовались годы – а сейчас на основе соцсетей можно получить вот такую диаграмму за один день. Смотрите, среднее число узлов между любыми двумя людьми составляет всего три с половиной, а больше пяти практически не бывает. Можно даже оценить связность в разных группах: видите, физики-теоретики знают друг друга лучше всех.

И ещё о профессиях – как вы думаете, каковы шансы, что дочь учительницы тоже станет учительницей? Вот статистическая картинка по всем профессиям, обратите внимание на военных. А хотите узнать, насколько дети с возрастом удаляются от родителей в обычных километрах? Да пожалуйста, смотрите здесь: сыновья всё-таки дальше, чем дочки.

Что ещё интересно школоте? Секс, религия? Угадайте, какой процент мусульман вступают в отношения с христианками. Нет, не угадали – меньше. Теперь сравним с графиками по другим религиям: ага, у мормонов вообще жесть. А вот и раскладка по странам: видите, Испания самая раскрепощённая, но даже там межконфессиональных пар вдвое меньше, чем пар с общей религией.

Хочется навести на резкость и поизучать отдельных людей? Легко! Вот вам персональные кластеры связей: у большинства людей их всего три, «семья-школа-соседи», к 30-ти годам добавляется ещё пара кластеров, но позже опять происходит спад до трёх. А вот векторы внимания: успешный человек больше общается с друзьями, несчастный – читает незнакомцев. А вот любопытные корреляции вкусов: владельцы кошек чаще увлекаются мрачной фантастикой. Ну и конечно, многие вещи можно в динамике прокрутить: скажем, частотный анализ ключевых слов в постах выдаёт периоды обострения психических расстройств – все видят на этой картинке, в чём секрет успеха рождественских распродаж?

На таких примерах связка пыльной антропологии с современными сетевыми исследованиями вышла очень впечатляющей, и Егор вышел из аудитории с целым списком новых имён, от Эмиля Дюркгейма до Джареда Даймонда. Даже Лоренца и Фарба захотелось перечитать с учетом того, что показали на слайдах той лекции. А может, всё дело было в картинках: деревья социальных графов и ёжики диаграмм удивительным образом напоминали любимый зал Палеонтологического, а весь Интернет представлялся огромной чашкой Петри…

Поедая паэлью на рынке, он вспомнил, что надо покормить и мобильник, то бишь купить зарядку – старую они забыли в отеле в Гонолулу.

Ха-ха. Зарядка для мобилы? Да ты просто нашёл ещё один предлог, чтобы не возвращаться в офис. Хотя раньше после отпусков иначе было: накрывало унылым сплином… А теперь такое ощущение, словно что-то отпускное приехало вместе с тобой и незаметно, но упорно подламывает реальность. Не подменяет её, как делает красивая отпускная фотка с пальмой, а именно подламывает, вытаскивая что-то такое, что в этой реальности уже есть, только ушло на задний план. Все эти ассоциации, воспоминания, заколоченные двери…

Словно бы в подтверждение этих мыслей, улицы решительно отказывались приводить его к салону связи или какому другому магазину, где продавалась бы нужная зарядка. Зато, когда он увидал вывеску «Тайский массаж», внутренний голос сказал не то чтобы «да», но «уже теплее». А может, это сказала спина, которая ещё ныла после отсидки в офисе.

Главное правило выбора тайской массажистки Егор вывел год назад в отпуске на Самуи: она ни в коем случае не должна быть молодой и симпатичной. Лучший массаж делают страшноватые тётки лет пятидесяти – разминают так, что выходишь словно после шести раундов бокса. Однако в салоне, куда он зашёл на этот раз, ему предложили выбрать мастера по фоткам, где все они были сильно накрашены и наряжены, как храмовые статуи неизвестного периода.

Он ткнул наугад, но не прогадал. Хотя, даже когда она помыла ему ноги, он так и не мог определить, сколько ей лет. В комнате темно, лица не разглядеть, а её движения, скажем так, противоречат ожиданиям. Именно это ему и нравилось в тайском массаже: каждый раз получалось по-разному, словно каждая массажистка не только применяла собственный стиль, но и добавляла творческого разнообразия с учетом особенностей клиента, а может даже с учётом погоды.

Так случилось и здесь. Начала она медленно и как-то нехотя, словно до этого устала с другими клиентами, и Егор решил, что ей лет сорок. Но вот она перешла от ног к спине, виртуозно работая коленями и локтями, и в конце концов легко вскочила прямо на него, разворачивая ему лопатки своими маленькими ступнями. Сразу представились мультфильмы Миядзаки, где старушки легко превращаются в девочек, а девочки в рыбок, а потом обратно. Та, что бегает сейчас по его спине – ну точно девочка лет пяти, и это никак не вяжется с фотографией каменной статуи на стойке регистрации. Каждое её нажатие отдаётся тихой вспышкой во внутренней темноте, и в памяти снова всплывает планктон, как он фосфоресцирует на отливе, они все вышли на берег в тот вечер, чтобы полюбоваться на это чудо: дочка француза из соседнего бунгало с опаской разглядывает созвездия, вспыхивающие под ногами, потом идёт смелее, подпрыгивает и танцует, и зелёные огоньки бегут за ней по краю воды…

Массажистка ничего не говорила вначале, но, когда он совсем расслабился и закрыл глаза, она спросила что-то, чего он не понял. Ей пришлось повторить, «Are you okey?». Он ответил утвердительно, и дальше они только перекидывались этими «океями». Один раз он ойкнул, когда она разминала ему правое плечо, но он сразу сказал «окей-окей», в том смысле, что она не виновата. Добавил «I work a lot with computers» и изобразил руками клавиатуру.

Она засмеялась и кивнула, «Computers yes», и ещё немного поплясала на том плече. Затем обошла вокруг, села на колени с другой стороны и взялась за его левую ладонь.

В голове вспыхнуло так, словно в комнате сорвало потолок. Видимо, она нажала какую-то особую точку. От неожиданности он даже подскочил, и видение сразу исчезло. Вокруг по-прежнему сумрак, играет тихая музыка.

– Boyna?

– What?

– Бойна?

Он наконец понял, что она спрашивает по-русски.

– Нет, не больно. Чуть-чуть.

– Бойна чуть-чуть. Патом карашо.

– Да-да, окей.

Хотелось сказать ей что-нибудь ещё, как до этого он говорил про компьютеры. Но то была правая рука, которая действительно устаёт от мышки и тачпэда. Туннельный синдром и всё такое. А левой он вроде ничего особого не делал…

Она опять взяла его левую ладонь, аккуратно потянула мизинец, безымянный, средний. Он почувствовал, что на пальцах натянута верёвка. Повернул голову, посмотрел на руку.

Конечно, никакой там верёвки нет. Но чувство-воспоминание удивительно яркое, прямо как та вспышка голубого света. Цвет моря. Они гуляют по прибрежному рынку. Какой-то сухой старик с длинными седыми патлами, заплетёнными в косички, показывает фокусы с верёвкой на пальцах. Делает из неё фигуры, одна превращается в другую, как мультфильм. Потом старик машет рукой, приглашает подойти.

Они с Ольгой и парой друзей смеются, толкают друг друга к старику. Наконец Егор протягивает левую ладонь, старик набрасывает верёвочные петли ему на пальцы. Дергает другой конец верёвки – оп! – и над рукой вырастает что-то вроде верёвочного шалаша. Старик что-то говорит. «Это гарпун», переводят рядом по-английски. Старик делает ещё пару пасов, и на месте верёвочного гарпуна появляется верёвочная рыбка. Рыбка плывёт по верёвке и заплывает в ладонь Егора. Все хлопают.

Голубой свет меркнет, вокруг тёмная комната, мягкие пальцы массажистки переходят с ладони на предплечье, потом на плечо.

После того гавайского рынка они поехали в бар, и кажется, он там перебрал с ромом. Наверное, поэтому и забыл происшествие со стариком и верёвкой. Может, позвонить Ольге? Она наверняка всё помнит.

Он приподнялся на локте, намереваясь встать.

– Дайсе девать, – сказала массажистка. – Гавава. Не бойна.

– Да, простите, забыл.

Он снова лег. Никуда бежать не надо. Наоборот, попросить эту рыбку Поньо ещё разок пробежать по спине. И по рукам, конечно.

Клиент не был похож на солидного человека. Лет двадцать пять или даже моложе. И взгляд какой-то слишком позитивный. Впечатление несерьезности дополняли рыжеватая хипстерская борода «совочком» и пиджак в крупную коричневую клетку, явно подобранный под бороду.

Он сидел у дальнего конца длинного стола, занимающего всю переговорку. Коллеги из агентства расположились с другой стороны, ближе ко входу. Егора приветствовали дежурными вопросами про отпуск. Он снова отшутился про отсутствие загара, сел позади всех в углу и стал разглядывать рыжебородого.

Может, стартапщик? Тогда, если судить по одежке – самый худший тип стартапщиков. Таких Егор называл «соловьями». Они обычно носятся с Идеей, которая Сделает Мир Лучше. Носятся шумно и бывают очень изобретательными, но на длинные дистанции не бегают. После того, как стартап лопнет, они затевают другой стартап, а если за спиной уже пара-тройка провалов – оседают поближе к большим кормушкам, в каких-нибудь инвестиционных фондах в качестве «эксперта по стартапам». Лучше с ними не связываться, или по крайней мере не иметь общих проектов, рассчитанных более чем на полгода.

По-настоящему стартапы строят другие птицы. Во-первых, «дятел». Эдакий зануда-сисадмин, готовый пахать над своей разработкой годами. Хотя «своей» в данном случае – не очень корректное слово. Дятлы не страдают фантазией, а потому обычно пользуются чужим креативом, как минимум на уровне техзадания. Марк Цукерберг, нанятый доделывать проект университетской социальной сети, просто унёс её с собой – так получился Facebook. Альберт Попков работал у каких-то прибалтов, делавших сервис для одноклассников, потом ушёл от них и открыл российских «Одноклассников». Отечественные стартапы – сплошная армия клонов. Ну и что? Главная фича дятлов – упорство. Шансы на выживание их поделок довольно велики, вести с ними дела можно долго и выгодно.

Другой перспективный вид – «лысый орёл». Скучающий бизнесмен, который срубил большие бабки на чём-то неромантичном, и решил теперь поиграть в инновации. В прошлые века «лысые орлы» двигали балет или постройку perpetum mobile, сейчас у них популярны другие незакрытые гештальты. Хотя чистых любителей искусства и науки среди них немного. Они просто знают, что деньги портятся, если не двигаются. Инфляция, девальвация, кризисы, периодическое раскулачивание и посадка отдельных богатых буратин. Поэтому люди с большими доходами вынуждены постоянно вбухивать свои бабки куда-нибудь.

И специально под таких несчастных создаётся рынок модных точек для сдачи бабок, своего рода освободительная психотерапия: ведь вбухиванием движет страх потери, амигдала жжот. Сейчас модно сдавать на мобильные приложения, завтра будет модно сдавать на умные бактерии, искусственные острова или собственный Нейронет с нейроджеком и нейрошлюзами. Но сценарий тот же: можно неплохо посотрудничать, пока у барина золотишко водится. Приезжаешь в какую-нибудь заснеженную промзону, проходишь склад с лакокрасками и унитазами – и попадаешь в райский уголок, где все сидят на новеньких Маках и говорят «мы уже заказали логотип».

Первое время эта фраза служила для Егора тем звоночком, после которого надо вежливо раскланяться. Потому что дальше всё понятно на два года вперёд: кучу бабок выбросят на ветер, ни черта работать не будет, а потом тебя же и обвинят. Но позже он понял, что если не вживаться в такие проекты глубоко, а проходить по касательной, в роли консультанта, то и с «лысыми орлами» можно работать. Более того, в отечественных реалиях, где нет биржи, только скучающие миллионеры и могут обеспечить выживание наиболее шизовых стартапов.

Но парень в клетчатом пиджаке выглядит слишком молодо для «лысого орла». И чересчур хорошо одет для «дятла». Правда, и «соловей» из него не торт: сидит молча, рисует чего-то у себя. Настоящий «соловей» уже впаривал бы свою Великую Идею собравшимся, или хотя бы шутил с девушками для разминки.

Остается вариант «волоклюй». Та птичка с красным носом, что сопровождает бегемотов, как личный доктор. Хитрый и исполнительный пиарщик более крупной компании. В целом это лучше, чем стартап. Ибо стабильнее. Но общаться тяжелей: постоянно будет «испорченный телефон» с согласованиями и утверждениями…

Разбудил его запах какао. Она сидела напротив в махровом зелёном халате, держа в руках большую оранжевую кружку. Мокрые чёрные волосы змеились по плечам. За окном по-летнему сияло солнце.

Нет, сейчас только март, вспомнил он. Но всё это вместе – солнце, запах какао, девушка с мокрыми волосами… И правда, такое чувство, будто за ночь календарь перемотали на июль.

– Будешь? – Она качнула кружкой. – Или сначала в душ?

– Да, – сказал он, и она засмеялась:

– У тебя такое удивлённое лицо. Помнишь хоть что-нибудь?

– Смутно.

– Ну ещё бы. Шесть лонгайлендов. А меня зовут Инна.

Он пошевелил головой. Нет, никакой похмельной боли. А вот с памятью точно проблемы. Всплывают только фрагменты.

Высокие берёзы качаются на ветру, подметая мраморное небо над кладбищем. Холодно, но уходить не хочется. Хочется и дальше смотреть на берёзы. Ни зелени, ни шелеста листьев пока нет, но все равно приятно наблюдать эти гипнотические движения веток туда-сюда.

Наверное, это память раннего детства, когда лежишь в коляске во время долгих прогулок и всё время видишь над собой деревья, которые качаются. Или даже более древнее что-то, когда за ветви надо было хвататься лапами. Отличная тема для новой формы психотерапии: собираешь офисных гомоцапов и заставляешь лазать по деревьям. Можно ещё возродить моду на резные трости – хотя тут полиция будет против…

А может, это и не всем нужно. Просто заморочки провинциала. Так или иначе, в большом городе Егору не хватало деревьев. Этот лайфхак с кладбищем он придумал ещё позапрошлым летом, убегая сюда от многолюдных офисов и бензиновых улиц. Он бы и совсем перешёл на домашнюю удалёнку, но Паша требовал присутствия на встречах, происходивших в офисе почти каждый день.

С жильём проще: квартиру они с Ольгой сняли на юго-западе, в пяти минутах ходьбы от большого парка 50-летия Октября, где особенно приятно осенью, когда все деревья разноцветные и хорошо видна нелинейная планировка посадок: там кольцо из сосен, там круг рябин, там берёзы хороводом, прямо такие языческие капища со всех сторон.

Правда, сам дом, где они жили, стоял на улице без деревьев. Но тут у Егора был другой лайфхак против города: балкон. Первые два года он экспериментировал с разными вьющимися растениями вроде бешеных огурцов, и в конце концов остановился на декоративной фасоли с фиолетово-розовыми семенами. Это точно какой-то растительный гипноз: он мог легко просидеть на балконе более получаса, просто глядя на колышущиеся занавески из зелёных листьев и мелких красных цветов… и удивляясь, когда взгляд перебегал на голые балконы всех соседей вокруг.

Один только раз на балконе дома напротив появились цветы. Но не успел Егор обрадоваться появлению братьев по разуму, как под цветами повесили плакат «Голосуй за Навального». На следующий год уже не требовалось голосовать, и цветов у соседей напротив больше не было. Видимо, они не умели поклоняться природе честно и прямо, им приходилось делать это через навороченный ритуал выборов, который случается лишь раз в несколько лет и отличается от классических жертвоприношений тем, что обожествлённое животное не убивают и не съедают, а просто отмечают его имя на бумажке, и бросают бумажку в жертвенную урну. К следующим выборам надо продать какому-нибудь ресторану идею съедобных бюллетеней, решил тогда Егор. И сервировать их в урнах, конечно же.

Ноги всё-таки замерзли. Пора на работу. Он вышел с кладбища и зашагал к офису, но случившееся по дороге кафе позволило растянуть прокрастинацию. Ожидая, пока варится кофе и греется пара круассанов, Егор и сам оттаял. А потому, прихватив свой завтрак, пошёл к другому местному заменителю парков – психиатрической клинике имени Алексеева.

Иногда летом он проводил тут целые рабочие дни, сидя с ноутом на скамейке. До офиса рукой подать, на встречу всегда можно подойти, а по клавишам тыкать гораздо приятнее здесь, у тихого пруда с деревьями. Удивительный район: самые приличные места – у психов и покойников. Анти-мир. А вот этот круглый пруд Бекет – настоящий анти-остров посреди асфальтового анти-океана.

Нет, город должен быть устроен совершенно иначе. Как Одесса или Севастополь. Ладно, пусть сверху будет деловой центр, с чёткой декартовой решеткой улиц и зданий. Это сознание города, тюрьма рационального. Но тут же рядом, за углом, должна быть лесенка в городское подсознание: заброшенные сады на склонах, тёмные аллеи дендрариев, обрывы и овраги, где торчат наружу пласты других эпох и бегают бродячие собаки. А в самом низу, когда прошёл через весь этот лабиринт – вдруг открывается море. Ни слов, ни времени, только спокойный шорох волн по гальке.

И даже если у города нет лестницы к морю, ты всё равно её ищешь. Наверное, это как с деревьями: древняя память водяных обезьян, которая вечно толкает искать выход к воде. Даже вон у президента: то Сочи, то Крым. Надо предложить Паше запустить такой мемчик, фейковую новость про перенос столицы на юг.

Ну вот, мысли вернулись к работе. Стало быть, послеотпускной сплин отпускает. А все эти поиски верёвочной магии, приключение с Инной – просто последние приветы того сплина. Пора с ним завязывать. И Ольге надо позвонить…

– Давай сделаем рыбу, – сказал детский голос за спиной.

– Сначала кошачий глаз, а потом уже рыбу, – сказал другой детский голос.

Егор обернулся. Позади скамейки стояли девчонка и мальчишка, лет по шесть, похожие на космонавтов в своих цветных комбинезонах. На руках у девчонки натянута рамочкой верёвка, с двойным крестом посередине. Мальчишка подцепил верёвку пальцами там, где перекрещивалось, крутанул руками в стороны и вниз, и теперь верёвочная рамка оказалась у него на руках, но с другой фигурой.

– А мне можете показать? – спросил Егор.

Дети посмотрели на него с опаской.

– Маша, Дима, что вы там мешаете людям! Идите сюда! – раздался голос со стороны соседней скамейки. От группы собравшихся там детей отделилась женщина в пуховом платке, подошла к Егору.

– Я хотел спросить, что это за игра, – обратился к ней Егор. – Хочу тоже научиться… дочке показать.

Женщина поглядела на него с таким же подозрением, как и дети.

– Посмотрите в Интернете. Называется cat's cradle, «кошачья колыбель».

– Спасибо!

Егор выхватил смартфон и открыл поисковик.

– Можете ещё по запросу «string figures», – добавила женщина, смягчившись. – На Youtube есть много роликов. Маша и Дима, пойдемте, пора в сад возвращаться.

Когда перед ним появились картинки с верёвками, он понял, что на маленьком экранчике не разглядеть деталей. Теперь точно пора в офис.

Фигура, похожая на тот самый «гарпун», нашлась на японском сайте. Правда, там она называлась «метлой». И как сделать из неё рыбу, в ролике не показывали. Потом он нашёл пару отдельных верёвочных рыб, австралийскую и индейскую. Обнаружилась даже «ловушка для рыбы» в коллекции фигур из Гайаны. Всё похоже, но не то.

Странная культура верёвочных игр оказалась гораздо разнообразнее, чем он ожидал. Видимо, когда-то на этом пальцевом языке говорили все побережья и острова Тихого океана. Егор добавил в поисковый запрос слово «hawaiian» и только начал просматривать скан гавайского этнографического исследования 1928 года, как прямо перед ним нарисовалась серая шерстяная юбка с верёвочным пояском. Вера подошла незаметно и стояла вплотную к его столу.

– Его-ор… – сказала она вкрадчиво. – Ты не очень занят?

Он поднял глаза, собираясь сказать, что очень. Но на лице у Веры была написана большая печалька. Ему даже показалось, что Вера похожа на какую-то известную певицу, такую же рыжую и печальную. Но он не смог вспомнить, какую.

– Что случилось?

– Там к Паше пришёл какой-то тип… кажется, из ФСБ. Спрашивает про аптеки. Паша очень нервничает, по-моему. Может, ты зайдешь к ним?

– Хорошо.

Он закрыл лишние окошки на мониторе и медленно пошёл за Верой в сторону пашиного кабинета.

В метро по дороге домой он снова просматривал верёвочные фигуры на смартфоне. Это было неудобно, приходилось растягивать изображение пальцами, а потом двигать из стороны в сторону, рассматривая подробности по частям. Он так увлёкся, что чуть не упал, когда поезд резко затормозил перед «Спортивной». В последний момент ухватился рукой за поручень – и заметил, что это опять левая.

Второй раз он потерял равновесие, когда вышел на улицу: там сильно подморозило, вся талая каша превратилась в скользкий хрусталь. Нет, мобилу надо точно убрать. Егор отряхнул коленку, на которую приземлился, и двинулся к дому, стараясь обходить зеркала застывших луж.

Огни станции метро остались позади, и на морозном небе проступили звёзды. Эх, а какие были звёзды на Гавайях! Не чета этим мутным… Хотя и на эти ты не обратил бы внимания, если бы не свалился и не спрятал мобилу. Вот тебе и адаптация: всего несколько дней надо человеку в городе, чтобы снова уткнуться в маленький экранчик и не видеть ни черта вокруг.

Он сбавил шаг, нашёл над головой Большой Ковш, потом Полярную и Кассиопею. Покрутился, разыскивая на другой стороне неба три звезды в ряд. Ага, вот Орион. От него по линии пояса вверх – Альдебаран с Гиадами. А над ними чуть выше должна быть та самая сетка, которую грызла смелая гавайская крыса… нет, не видно. Отсюда не видно. Но где-то она там. Плеяды.

Во дворе возле дома звёзды опять исчезли: их глушили фонари над пустым катком. Егор вспомнил, что не катался уже больше месяца – аврал перед отпуском, потом отпуск, а потом вроде растаяло всё… Он дошёл до катка и убедился, что сегодня лёд вполне приличный. Надо пользоваться случаем, последние морозы.

Коньки пришлось выкапывать в шкафу из-под груды разноцветных ольгиных кроссовок. Как же по-разному люди занимаются спортом! Для самого Егора лучший спорт был спонтанным. Любая регулярная секция начинала раздражать его уже через месяц; другое дело – замутить что-нибудь на ходу, в текущем пейзаже. Есть море – ныряешь, есть компания – играешь в футбол… Ольга же в своём беговом увлечении напоминала свежеобращённого язычника. До этого она как будто и вовсе не занималась спортом, зато теперь включилась в процесс со всем рвением бывшей отличницы. И конечно, со множеством шоппинг-ритуалов: для каждого сочетания звёздного неба и дорожного покрытия нужны особые кеды, иначе никакого бегового счастья. А сами забеги – форменные паломничества, особенно если ещё краской обсыпают. И гуру с подкастами, желательно из каких-нибудь просветлённых мест: бежит чувак по Афганистану, в него там стреляют из миномёта, а он знай себе рассказывает в Интернет, как правильно шнурки завязывать… Нет, мы уж как-нибудь без кедопоклонства.

Когда он вернулся на каток с коньками, оказалось, что не он один такой умный: по свежему льду уже нарезал круги какой-то юнец в красной балаклаве. Что-то необычное было в его катании, но Егор понял это лишь после того, как зашнуровался и сам вышел на лёд. Красная балаклава кружила по часовой стрелке, а обычно тут все ездят против часовой. Наверное, правшам удобнее сворачивать налево, за счёт более сильной правой ноги, и все остальные катаются в том же направлении, чтобы не врезаться друг в друга. Но сегодня каток пуст, и левша поехал, как ему удобней.

Егор тоже покатил по часовой, набирая скорость. Ну, никакой особой разницы. Говорят, есть такие винтовки, из которых левшам стрелять нельзя: горячая гильза вылетает прямо в глаз. На катке не так критично. Хотя, когда народу много, столкновения действительно возможны, если не будет этой молчаливой договорённости ездить всем в одном направлении.

Интересно, как они в политкорректной Америке договариваются? Там в последнее время много левшей. Должен же произойти красивый фазовый переход. Где-нибудь в Центральном парке Нью-Йорка главный каток, который всегда кружил против часовой, однажды вдруг закручивается обратно. И дальше лавинообразно, по всей стране, все катки на левую резьбу переходят. И падает биржа, и выключается Интернет. Потом всё включается опять, но все спины уже в другую сторону крутятся, антимир победил. Ах да, некоторое количество людей улетело в космос, пока Земля меняла местами полюса. Но в остальном всё как обычно.

С пацаном в балаклаве они гонялись друг за другом около получаса. Когда тот ушёл, Егор сделал ещё пяток кругов в одиночестве, спиной вперёд, потренировал заднюю перебежку. На обратном пути домой колени с непривычки гудели, а подошвы, опущенные после коньков в мягкие угги, казались огромными, словно хоббитские лапы.

Около подъезда кто-то построил ледяной замок: десяток здоровенных сосулек и ледяных глыб воткнуты в сугроб остриями вверх и ярко сверкают в оранжевом свете фонарей. Егор тут же ощутил, как здорово он промёрз на катке и как болят мышцы; но эти ощущения сопровождалось редким чувством полного погружения в реальность, с ясным и спокойным сознанием, точь-в точь как долгие заплывы в море, с отдыхом на полпути, на маленькой отмели, где можно вместе с улитками погреть спину о тёплую стену маяка…

После душа во всём теле разлилась приятная усталость. И голод проснулся зверский. Последние дни он питался в кафешках: без Ольги было лень готовить дома на одного. Но сегодняшнее погружение вело своим путём. Он быстро поставил вариться рис, очистил и нарезал лук, бросил на сковороду с маслом. Вынул из холодильника пачку замороженных мидий, подержал немного под струей тёплой воды, чтобы они оттаяли и разделились, добавил мидии к золотящемуся на сковороде луку, потушил минут десять. Вывалил туда же почти готовый рис, перемешал и оставил на медленном огне.

Ну и всё. Кто скажет, что у нас нет моря? Запах уже есть, вкус сейчас будет.

Он собирался ещё сделать кофе, но обнаружил в кухонном шкафу пакет какао-порошка. Странно, почему они с Ольгой никогда его не пили? Спустился в магазин за молоком, и прибежав обратно, сварил целый ковшик какао. И только после этого набросился на рис с мидиями.

А затем открыл ноут и взялся за верёвочные поиски более основательно.

Брюс Уиллис шёл вразвалочку по узкому коридору офиса. Позади семенила худенькая девушка в красном плаще, со здоровенной камерой в руках. Егор посторонился, но Брюс Уиллис поднял накачанную руку и указал пальцем прямо Егору в грудь. Если бы палец выстрелил, никто бы не удивился.

– Слышь, подскажи, где выход? – спросил Брюс Уиллис, чуть наклонившись вперёд. От него мощно несло перегаром.

– Прямо по коридору и нале… то есть направо. – Егор извернулся вдоль стены и махнул рукой в сторону лифтов.

– Пасиба, братан!

Брюс Уиллис ухмыльнулся одной стороной рта, прямо как в «Крепком орешке», и поплыл дальше. Девушка в красном тоже одарила Егора улыбкой. Паша стоял в стеклянных дверях своего кабинета и явно наслаждался этой сценой.

– Круто, да? Одно лицо!

Егор сглотнул, возвращая дар речи:

– Ты не говорил, что едешь на конференцию по клонированию.

– Ха, точняк! Заходи, расскажу.

Гендиректор закрыл дверь кабинета и плюхнулся на диван. Егор сел на подлокотник кресла у окна.

– Девочку с камерой видел? – возбуждённо заговорил Паша. – Прикинь, чего она замутила: модельное агентство без моделей. Главный инструмент – софтина для распознавания лиц. Она просто находит в соцсетях похожих людей по фоткам, на заказ. Может подогнать тебе копию любой знаменитости. Мы с ней на конфе пару минут всего трепались. Я в шутку сказал, мол, нужно ролик сделать для одного банка, хорошо бы туда Брюса Уиллиса… И вот гляди, она его прям живого привела. Мужик грузчиком работает. Можешь себе представить, сколько бы стоила съемка с реальным Брюсом? А тут буквально копейки.

– Что за конфа-то?

– Да как обычно, новые технологии джигитал-маркетинга. Mail.ru и прочие лидеры вентиляторной промышленности. Я даже не хотел ехать, там в последние годы такая скука и самопиар сплошной. Но в кулуарах прикольно пообщаться, пара-тройка контактов полезных… Кстати, ты как относишься к искусственному интеллекту? Машинное обучение и всё такое.

– Как говорил известный луноход Нейл Армстронг, это такой большой шаг для всего человечества, что сейчас лопнут мои космические штаны.

– Не, ну серьёзно.

Как бы побыстрей отбрехаться? У Паши после таких мероприятий всегда начинался мандраж и жажда прогресса. Егору же просто хотелось вернуться к своим верёвкам.

– Если серьёзно, то лучшая самообучающаяся система – это новорождённый ребёнок. Ты бы доверил вести свой «фордик» новорожденному? Или подождал бы, пока он научится штаны надевать?

– Ха, Горыныч включил скептика. А зачем же наш президент везде рассказывает, что миром будут рулить те, у кого лучший искусственный интеллект?

– У него такая работа: защищать вложения спонсоров. Помнишь, ещё недавно Сбербанк хвастался другими планами? Мол, «будем предлагать криптовалютные решения». Но теперь бетховены падают, майнинговые фермы не окупаются. Вот они и придумали засадить свои простаивающие клумбы этой кукурузой. То есть искусственным интеллектом с алгоритмами хрущёвских времён. Просто ещё один хайп для продажи чипов.

– Погоди, но ты сам мне рассказывал, как использовать рекомендательные сервисы, чтобы клиента хакнуть.

– Найти похожую картинку – примитив. С этим даже лягушка справится. К тому же ошибка в данном случае не фатальна. Даже если б нашему заказчику не подошла картинка с французским замком, нас бы не расплющило об стену, как тех ребят в «Тесле» на автопилоте. В общем, на игровых задачках с высоким уровнем допустимых ошибок вполне можно использовать машинное обучение. Если дизайнеров, эстрадных певичек и депутатов Госдумы заменить нейронными сетями, никто даже не заметит. Но в других сферах я бы не спешил.

– А в маркетинге?

– Говорю же, нас за косяки не мочат, так что можно… Но помимо ошибок, тут ещё одна проблема: даже хорошо обученная нейросеть не сможет тебе объяснить, почему она поступила так, а не иначе. Там нет никакой явной логики, нет понятий. Просто тысячи весовых коэффициентов в тысячах узлов. Это знание никуда не перенести и никак не проверить. А людям во многих случаях требуется не только результат, но и обоснование… Вот тебе реальный кейс: мы с Ольгой прилетели из отпуска, едем на такси домой из аэропорта. Глубокая ночь, совершенно свободный проспект, можно так и гнать по прямой до нашего дома. Но таксист вдруг сворачивает на боковую улицу, чуть ли не в противоположную сторону. И тычет мне в навигатор: мол, я не виноват, мне так программа подсказала. Ну, рейтинг мы ему завалили ниже плинтуса.

– Во! Этот шаманизм меня тоже напрягает! – кивнул Паша. – Все кричат, что искусственный интеллект поможет нам разгрести Биг Дату, но на выходе опять какой-то «чёрный ящик» продают… Там на конфе один штрих рассказывал, как круто они умеют отслеживать маршруты посетителей торговых центров через хотспоты Wi-Fi, потом остается только сматчить эти данные с соцдемом. А следующий докладчик говорит: у нас и так всё матчится с тех пор, как приложения стали мобильными. Раньше соцсети только сетевую активность собирали, а теперь через мобилы вся офлайновая жизнь юзеров как на ладони – геолокация, микрофон, камера, платежи… Вы, говорит, просто скажите нашей умной машинке, чего вы продать хотите, а она сама всех нужных клиентов выследит и сдаст. Чувак был из «Телеграма», кстати.

– Но ты же давно пользуешься такими умными машинками. Контекстную рекламу покупаешь?

– Там хоть что-то наглядное остается. Ключевые слова какие-то… У нас раньше один парень работал, просто гениальные трюки с контекстом мутил. Если надо было раскрутить сайт про валенки, он брал любые топовые запросы и составлял с ними объявления типа «Купи валенки как у Ольги Бузовой». Его банили нещадно, но иногда прокатывало. И главное, он мог всё объяснить…

Надо было свалить из дома пораньше. Переключить её внимание и быстро уйти. Вместо этого он стал отвечать, а это было ошибкой.

Началось с мелкого комментария про мытье посуды, и уже тогда можно было заметить, как разлетаются крылья её ноздрей – хотя сама она ещё сдерживалась, но нос уже начал превращаться в хищную птицу.

Ну и завертелось: про разбросанные вещи, про неоплаченный счёт за свет. Чёрная дыра с обратной связью разрасталась, втягивая в разговор новый негатив. От упреков по мелкой бытовухе перешли к обобщениям – «ты никогда не убирал…». Стали вытаскивать примеры из прошлого – «а ты даже в отпуске не могла…». Когда Ольга начала говорить про его маму, он уже был в дверях, но всё равно ответил про её маму – и в него полетел тяжёлый томик Докинза, попавшийся ей под руку.

Через полчаса она позвонила в слезах: разбила машину. Врезалась в кого-то на Вернадке. Сидит теперь, ждет полицию. Егор, почти добравшийся до работы, поймал такси и поехал обратно, ругая себя за невнимательность. Тоже мне, этолог-бихеворист! По движению глаз он диагнозы ставит – а такую простую вещь, как ПМС, никак не запомнить! Даже рекламные боты-шпионы уже вычисляют эти женские циклы, чтобы впаривать им больше товаров в те нервозные дни, когда больше шансов спонтанного шоппинга. А ты до сих про не научился. Ну, сам виноват. Если тебе можно вынести мозг, значит, он не закреплён болтами.

И какое тонкое издевательство над недавней теорией о том, что машины стирают различия полов! Размечтался. Отдача замучает от такого стирания. В древности бабы так не шизели. Замуж их выдавали рано, контрацепции не было, рожали каждые два года – поэтому и месячные нечасто видели, и не истерили с такой регулярностью. А теперь и сами бесятся, и мужиков вынуждают реагировать. Раньше культуру драйвил голод, теперь её драйвит ПМС.

Вон и Голливуд подсуетился. Что ни фильм теперь, то бой-баба в главной роли. Даже «Безумный Макс», этот бывший мачо-фильм, в новой версии выглядит так, словно кто-то переснял «Белое солнце пустыни», заменив товарища Сухова на Людмилу Гурченко.

А уж Интернет и подавно прогнулся под этот розовый невроз. Кто там врёт, что Интернет изобрели зелёные военные? Ага, щас. Сеть для военных – это чёткие командные цепочки с известным адресатом. Прямая синаптическая связь, нейрон с нейроном говорит. А нынешний Интернет – это совсем другое. Тут главный культ – открытые и массовые трансляции без конкретного адресата. Тот самый внесинаптический впрыск нейромодулятора, который так любят сторонники «эмоционального интеллекта». Всепланетный мозг истерички.

Нужна какая-то напоминалка, подумал он, проезжая круглый павильон метро «Университет» со сломанными часами. Нужно ПМС-приложение в мобилу, причём именно для мужиков. И прямо в школе всех учить, что женских дней в году не один, а как минимум шестьдесят. А то школьный дневник всю жизнь помнишь – понедельник слева, четверг справа – зато такая важная вещь, как расписание истерик, постоянно из головы вылетает.

Современные календари вообще – тотальная победа мозговых червей. Никакой связи с настоящими человеческими потребностями. Все древние народы устраивали праздник в самое тёмное время года, как те гавайцы со своим Макалии. Нормальный такой лайфхак, чтоб не свихнуться. А что мы теперь делаем в эти депрессивные месяцы – ноябрь и декабрь? Да вкалываем больше всего в году. Наши формальные праздники – совсем в другое время.

Или вот месяц с его четвертью-неделей. Раньше понятно было: фазы Луны влияют на приливы, на животных, на психов и на женщин опять же. У кого был лунный календарь, тот всё это отслеживал. Но нынешние месяцы и недели никак с луной не связаны. Очередная абстракция, удобная только для офисных некрофилов с их тикетами, релизами и дедлайнами.

А ещё какие-то робокопы нарезали день и ночь на равные части – и вот уже все мы прикручены к этой идиотской мерке «час», которая для биологической жизни не значит вообще ничего. Егор вспомнил, как во время работы над сайтом Центра онейрологии ему попалась неплохая статья о циклах сна. Он тогда сразу проверил на себе – и обнаружил, что работает: проснуться через семь с половиной часов гораздо легче, чем через восемь. Почему этому не учат в школе? Почему миллионы людей продолжают жить в механическом аду, когда будильник ставится на заданный час, а не за собственный цикл сна?

Так, ну выдохни уже. Кажется, ты сам немного истеришь. Заразно, да.

Случай с неудачным кандидатом-аналитиком сильно подействовал на Пашу. Если раньше гендир приглашал Егора консультировать уже согласованные проекты, то после эффектного разоблачения в лифте стал таскать его с собой и на те встречи, которые больше напоминали первое знакомство с клиентом.

С одной стороны, это выглядело как карьерный рост. Но с другой, Егор лишь теперь по достоинству оценил халяву своего былого положения, когда он приходил на работу без особой спешки, и забравшись в свой угол офиса, спокойно занимался верёвочной этнографией.

Он уже знал, что детские игры вроде «колыбели» – лишь нулевой уровень, дальше которого прошли немногие исследователи. Но те, что прошли, оставляли очень любопытные наблюдения. Народы севера использовали верёвочные игры, чтобы не потерять ясный ум и сноровку в зимнее время – иначе, когда ты полгода сидишь под снегом, легко свихнуться. Гавайцы с помощью верёвки обучали молодежь навигации по звёздам: Орион у них назывался «верёвочным пауком», а небесный экватор – «путь паука». На острове Пасхи верёвочные песни были связаны с местными иероглифами ронгоронго, и возможно, являлись прообразом этой загадочной письменности. Американские индейцы тоже применяли верёвочные истории как мнемоническую технику для передачи знаний, а на некоторых фигурах даже предсказывали будущее.

По сути, это мелкомоторное искусство воздействовало на мозги не менее чудесно, чем музыка. Но о том, что занятия музыкой способствуют развитию всяческих способностей, написаны целые шкафы научных работ и популярных книг, взять хоть прекрасную «Музыкофилию» Оливера Сакса. А про верёвочные игры никто таких исследований не делал.

Однако теперь и Егору стало сложно заниматься такими вещами – приходилось всё чаще сидеть в пашином «форде», поддерживая рабочие беседы. А потенциальные клиенты как будто сговорились размещать офисы в самых дальних концах города.

Впрочем, ты же сам мечтал об этнографической экспедиции, говорил ехидный внутренний голос. Вот и наколдовал себе, радуйся, почти каждый день поездки. И люди попадаются необычные, в этом тоже есть своя логика: маргиналы активнее используют Интернет, а потому интересуются небанальными услугами вашего агентства.

Вон, буквально вчера ездили к владельцу магазина сантехники, который запатентовал «персональный портативный утилизатор». Этот мужик утверждает, что в ресторанах Сингапура туалеты уже применяются для составления «пищевых портретов» клиентов – ведь именно в туалете посетители оставляют то, что издавна используется в больницах для анализа состояния человеческого организма. А теперь лаборатория для таких анализов умещается в один чип и работает автоматически внутри унитаза. Кто плохо переваривает лактозу, кто может выпить много алкоголя, а кому не стоит предлагать сладкого – всё можно узнать. Но когда эта практика распространится повсеместно, многие не захотят разбрасываться своими персональными биоданными. Защищаться от чужих унитазов-шпионов помогут личные портативные утилизаторы, считает визионер из Бирюлёво. Правда, торгует он пока обычной итальянской сантехникой, но смотрит в будущее с оптимизмом.

Конечно, гораздо приятнее общаться с такими инноваторами в чате, чем торчать в пробках. Однако Паша теперь был уверен: именно на живых встречах Егор может разглядеть в клиенте то, чего не показывает сетевой профайлинг.

– С виду такая милая тётка, – рассказывал Паша, съезжая с МКАДа на Ленинградку. – Но я бы ей флешку в рот не положил! Спросила, насколько мы можем поднять продажи роботов-пылесосов. А мы с Андрюхой как-то без подготовки. Там мероприятие было вообще на другую тему, и уже фуршет начался. Ну и Андрюха по глупости показал ей старый мем про пылесос. Знаешь, такой баннер «Сосу за копейки»?

– Угу.

– Между прочим, твоя вина. Кто две недели назад на встрече с клиентом задал вопрос про жопу? Андрюха как раз вышел к нам на работу. У него после твоего успеха – полный разрыв картона. По ходу, он решил, что мы так всегда презентуем…

– И что она ответила?

– Спокойно так сказала, что сейчас все сосут за копейки. Ну, мы поулыбались. Типа, обменялись шутками, и ладно. Так нет, она нам целую лекцию прочла о том, что в XVIII веке минет стоил дорого, потому что религия его запрещала, а в конце XX века он резко подешевел, потому что таким способом не заразишься СПИДом.

– Заразиться-то можно. Кроме того, в ближайшее время цена наверняка вырастет по вине стоматологов. Видал, сколько вокруг девушек в брекетах? Это значит, что тысячи парней лишены нормального орального секса.

– Вот нам как раз тебя не хватало, чтобы так отвечать. Стояли как оплёванные. А она ещё с такой издевкой, типа, как же вы рекламу продаете, если не разбираетесь в ценообразовании на рынке минета…

На станции «Балтийская», которая оказалось не старым метро, а новым МЦК, он посмотрел на часы: до встречи с Ольгой ещё куча времени. Пожалуй, можно покататься.

Народу в поезде было немного, сразу удалось сесть у окна. Он любил новую кольцевую, как любил поезда вообще – не метро, а именно поезда с плывущим за окном пейзажем, на фоне которого можно спокойно читать или размышлять, крутить в голове впечатления последних дней и смотреть, как они сливаются в одну картинку вместе с летящими за окном деревьями и облаками, так что в итоге нет ничего такого уж важного и неизбежного, как оно казалось в замороченных городских лабиринтах.

Правда, аккуратные современные электрички МЦК очень контрастируют с тем, что снаружи. Промзоны, свалки, гаражи… всё то неприглядное, что Игги Поп в своей пассажирской песне назвал «сity's ripped backsides». Натурально, как будто внутренности города вскрыли. Хотя и плюс в таком пейзаже есть, практически ни одного рекламного билборда не попадается на глаза. Никто пока не догадался развернуть городской макияж в сторону пассажиров новой кольцевой. Эффект машины времени: ностальгическое возвращение в 90-е, но ненадолго и только через стекло.

Забавно ещё, что эту железную дорогу назвали по-английски Central Cycle. От старой кольцевой линии метро – Cycle – отличается только эпитетом Central. Отличная топологическая головоломка для гостей столицы. Тебе надо в центр, дружок? Тогда из двух колец выбирай центральное. А то, что оно идёт по промзонам – так это у нас такая неевклидовая столица. Девочка на торе.

Зато русская карта метро хороша тем, что показывает, какие красивые названия рожал когда-то родной язык. Кажется, в современной литературе от этого языка только мокрое место осталась. Кучу фантастики про московское метро написали, а так и не догадались использовать прекрасные названия с метрокарты. Поглядывая на стену вагона со схемой станций, Егор принялся сочинять синопсис для правильного метроромана.

Две тысячи… ну скажем, сто восемнадцатый год. Пост-апоплексическая Москва. На развалинах города сражаются стада пост-москвачей. С северо-запада наступают малахольные, но очень хитрые ховрики. Им противостоят мощные и тупые бицеваны с юга. В центре повествования – романтическая встреча молодого продвинутого бицевана и не очень умной, но соблазнительно мохноногой девушки-ховрика (её мама на самом деле была из северных алтуфелей, однако всю жизнь косила под ховрика, потому что алтуфели вообще скрытные, большинство из них мимикрируют под деревянную мебель).

Итак, юноша и девушка встречаются во время битвы за супермаркет «Шестёрочка» – и понимают, что не могут просто так съесть друг друга. Думаете, у этой сладкой парочки что-то склеится? Всё не так однозначно! Ведь на девушку уже положил глаз один залётный крылац, которого ховрики подбили из метательной биопушки (котопульты), приняв его за миродроческий дрон. И хотя этот престарелый крылац больше не может летать, он умеет волочиться за девушками. К тому же крылацы обычно богатенькие ребята (потому ховрики и не съели его сразу).

Тем временем в городе объявилась Неведомая Хрень, которая пугает ховриков и бицеванов даже больше, чем они пугают друг друга. Бицеваны считают, что это активизировались жулебы с востока, куда долгие годы улетал весь индустриальный дым города, и оттого там появились существа с телепатическими способностями – они могут управлять троллейбусами. А по мнению ховриков, Неведомую Хрень творят гомовампирические ижоры, которые незаметно подкрались из-под Питера на подземных сапсанах.

Хватит ли смелому и влюблённому бицевану метательных гантелей, чтобы спасти свою мохноногую подругу из перепончатых лап мерзкого крылаца? Не сменит ли парень свою ориентацию, когда столкнётся с заунывным боевым рыпом питерских ижор или с танцующим зомби-троллейбусом? И какую драматическую роль сыграют в этой истории двоякодышащие угреши на своих проворных пятиногих свиблах? Всё это вы узнаете из нашей книги, где будет ещё много крови, грязи и неприкрытого идиотизма. А секса там не будет, ведь эта книга и без секса обречена на массовый успех, будучи написана красивым русским языком и духовно близка любому, кто катался в московском метро.

Проехали «Автозаводскую». За окном стало совсем уныло, фантазии иссякли. Егор вытащил верёвку и сделал фигуру под настроение – чукотский «каяк», который превращается в «далёкие горы». Говорят, именно так выглядело открытие Аляски. Русский бот «Святой Гавриил» после посещения двух Диомидовых островов в Беринговом проливе подошёл к третьему острову, но не смог пристать из-за плохой погоды. Однако к боту подплыл чукча на каяке и рассказал, что перед ними не остров, а Большая Земля, где есть леса и реки, и живут такие же…

Стоп. Совсем из головы вылетело: на офисном компе остался скан старинной публикации с фигурами из Гайаны. «Ловушка для рыбы» там красивая. И хорошо бы её распечатать, чтоб не мучиться на смартфоне.

Он посмотрел на схему станций. Поезд подходил к «Верхним Котлам». Можно успеть до работы метнуться, а после уже в театр.

Ему снилась университетская общага. Он зашел там в гости к приятелю, потом к другому, закрутилось какое-то веселье, и в итоге он забыл, где оставил рюкзак, и долго ходил туда-сюда по длинным лабиринтам коридоров, разыскивая ту комнату, с которой всё началось. Везде было полно чужой одежды и чужих рюкзаков, но свой так и не находился. Он проснулся от резкого гудка, и первое, что увидел, открыв глаза – облако в форме журавля, плывущее навстречу за окном «сапсана». Рюкзак, который он искал во сне, лежал на соседнем сиденье.

Давненько же ты не возвращалась, мысленно сказал он общаге, как чему-то живому. Сны про общагу часто случались в первый год после того, как он съехал оттуда. Потом они приходили реже, зато стали более странными. В одном ему снилось, что он пришёл в ту самую комнату общаги, где жил раньше, и хотя туда уже заселились новые студенты, но за шкафом в стене обнаружилась большая трещина, а за ней – ещё одно помещение, вроде чердака, и там как будто бы до сих пор нелегально живёт его одногруппник. В другой раз приснился лифт, который – во сне – мог выезжать прямо на крышу общаги, но это было непросто, поскольку лифт был маленький, тесный и вдобавок ручной: приходилось самостоятельно крутить чёрные скрипучие рычаги, чтобы ехать.

И почти всегда в этих снах он что-то искал. Наверное, это была тоска по той коллективной магии, которая нередко случалась в общаге на самом деле, когда можно было легко зайти в гости к любому из знакомых или даже малознакомых людей, спеть с кем-то в холле под гитару, придумать грандиозный план на лето из случайной встречи у вахты… После расставания с универом Егор время от времени заезжал в общагу, где ещё оставались приятели, но они тоже постепенно куда-нибудь переезжали, и всё чаще двери открывали незнакомые люди. Конечно, у всех были мобильники и соцсети, при желании можно заранее договориться о встречах – но у номеров есть свойство теряться, особенно если ты не видишь человека полгода, да и сама встреча с ним необязательна, так что о ней и договариваться не хочется, в том и фишка, чтобы встретиться без предупреждения и без цели, почти случайно, и просто поболтать о совершенно левых вещах… ну а нет так нет.

Но место силы продолжало работать, ведь социальный хаб общаги обладал большой избыточностью связей. Застав дома хотя бы одного приятеля, можно было узнать новости про других и восстановить целый сегмент этой летучей сети. А когда даже эти связи рвались, включались второстепенные: в магазине или в кафе на первом этаже, а то и просто на улице перед общагой можно было встретить не особо близкого – даже имени не помнишь – но всё же знакомого, и снова получить зацепку за то ускользающее, что делало это место своим.

Позже он заметил, что нечто подобное случается и в городе, когда заходишь в правильное кафе и обязательно встречаешь там кого-то… Однако такое кафе, а вернее, правильную сеть, что поселилась в нём, нужно ещё поймать. Такое случалось в «Билингве», потом оно перекочевало в «Мастерскую», потом в «Маяк» – и поймать это можно лишь за обрывок такой же невидимой паутины: случайный разговор, летящий мимо концертный флайер, свернувшая за угол девушка со смутно знакомыми чертами.

Но эту волшебную сетку быстро настигала другая, сплетённая из механических гиперссылок и собранной ими послушной толпы. И тогда правильная сетка снова меняла пароли и явки. Может быть, в следующий раз она спрячется хитрее всего, на самом видном месте, где-нибудь в парке Горького, и узнать об этом можно будет, когда в твои сны просочится прозрачный Андреевский мост с вечной сальсой под ним, как после отпусков проникают туда средневековые города с узкими улочками, высокими тротуарами и эшеровскими лестницами, и как до сих пор проникает в твои сны старая общага с лабиринтами коридоров.

За окном пролетали голые поля, заборы и маленькие станции. Снег почти везде сошёл, но что-то зимнее ещё оставалось в этом сонном пейзаже. Егор закрыл глаза, наслаждаясь гармонией внешней скорости и внутреннего спокойствия, как бывает, пожалуй, только в скорых поездах да в междугородних автобусах. Остальной транспорт более нервозен и требует к себе внимания, а поезд просто мчится по прямой, зато ты сам погружаешься в противоположное, утробное такое состояние, когда от тебя ничего не зависит, зато и никаких подрывов.

Интересно, кем бы ты стал, если бы тебя не дёргали окружающие. Родители не отправили бы в спецшколу, сокурсница не позвала на лекцию по анализу соцсетей, геолог не предложил замутить сайт про родники, Паша не пригласил в агентство, а Ольга не намекнула, что квартира лучше общаги… Что осталось бы, интересно? А вернее, что проявилось бы, если бы не все эти чужие верёвки, которым ты вроде бы поддаешься, но потом всё равно пытаешься их прогрызть, как та гавайская крыса под Новый год.

«Яблоки крутил на пальцах» – кажется, так батя говорил про тебя маленького? Ну да, тренер по баскетболу вполне получился бы. Выйти в Питере, сменить телефон, как та девушка с Луны, и вперёд.

Он представил себе Инну, как она спит в своей уютной маленькой студии с тремя окнами, белые ноги поджаты под тёплым зелёным халатом, волнистые чёрные волосы разлетелись по подушке, как водоросли под водой… Хотя нет, она же теперь в Питере. Но наверняка она и там свила себе симпатичное гнездышко, уют которого ощущается ещё лучше благодаря переезду – точно так же, как вот сейчас, после долгого перегона на большой скорости, приятно чувствовать, как поезд останавливается. Кажется, Тверь.

Несмотря на остановку и тёплый образ Инны, собственный сон уже не возвращался. Перед мысленным взором почему-то возник опять баскетбольный мяч и пальцы, которые его подкручивают, подбрасывают, перекидывают друг другу… Егор понял, что это пришло снаружи: он смотрел сквозь стекло на парня, который бродил по платформе и проделывал странные движения руками.

Сначала казалось, что у парня просто неудобная куртка, маловата ему, что ли, поэтому он поправляет то один рукав, то другой. Но куртка давно уже была поправлена, если ей это вообще требовалось – а движения всё продолжались в строгой последовательности: поддёрнул левый рукав, поддёрнул правый, затем поддёрнул брюки слева, затем справа, покрутил в руках какую-то карточку, сделал пару шагов и снова взялся за манжеты куртки. Левый рукав, правый рукав, потом снова брюки слева, справа, и опять всё сначала. Время от времени парень ещё и плевал, причём обычно после того, как мимо него кто-то проходил. И хотя на людей не попадало – парень словно бы сдерживался – но всё равно это выглядело как плевок в спину. Синдром Туретта?

«Сапсан» медленно и беззвучно поехал, оставляя позади странного парня и показывая других людей, ждущих на платформе – видимо, вслед за поездом должна прийти местная электричка. Вот проплыли мимо два мужика с сигаретами в руках, из рюкзаков торчат удочки – тоже ведь набор бессмысленных повторяющихся движений, никакой явной пользы не приносят ни сигарета, ни удочка. На их месте мог быть и богомолец с чётками, и школьник, грызущий ногти, и тётка какая-нибудь с вечным вязанием. Куча народу постоянно занята такими суррогатными движениями, словно другой вид людей маскируется среди людей обычных…

Хотя почему «словно»? Так и есть. Подвижную цивилизацию охотников и собирателей вытеснила оседлая цивилизация земледельцев и торгашей. Из непоседливых повезло лишь тем немногим, кто нашёл себе легальную движуху в этой цивилизации овощей – спортсмены, танцоры, жонглёры – ну или хотя бы нашёл суррогаты вроде вязания. Некоторые спрятались среди музыкальных инструментов.

А вот остальными занялась овощная психиатрия. Тот, кто пятьсот лет назад мог бы стать воином, первооткрывателем новых земель, сегодня будет посажен за скучную школьную пару, где нужно вести себя тихо – а когда он начнёт дёргаться, получит диагноз «Синдром дефицита внимания и гиперактивность». А вчерашнему собирателю и коллекционеру сегодня пришьют «компульсивное расстройство». И всем пропишут пить лекарства. Пить – это принципиальный механизм цивилизации овощей. Сажать, выращивать, поливать удобрением. Хотя на самом деле им надо просто двигаться.

Блин, да ведь именно об этом говорила Инна! Переезды лечат лучше лекарств. А ты, как обычно, выделывался – и всё прослушал. Врач, замаскированный под турагента – ну конечно же. Ладно, доберусь до Питера и…

– …А для тех, кто не был на прошлой лекции, сразу скажу, что вы пропустили самое интересное и дальше слушать бесполезно.

Профессор, похоже, и вправду чокнутый. Но, как заметил Егор, аудитория уже привыкла: со всех сторон раздались спокойные смешки, показывая, что такого рода заявления здесь – обычное дело. Профессор был маленького роста, вдобавок сутулый, а его острая белая бородка вызывала в памяти какие-то дурацкие медийные образы: то ли Лимонов, то ли дедок из логотипа KFC.

Однако постепенно, под быструю речь лектора с активной жестикуляцией, эта бородка вернула себе уважение. Егор понял, что на самом деле она – вполне профессорская, классическая такая эспаньолка столетней давности. Просто он ни разу не видел таких старомодных типажей в современной академической среде, зато их образ присвоили себе медийные фрики.

– Прошлый раз мы остановились на том, что во всех частях Земли в былые века значительной властью обладали островные цивилизации, – говорил обладатель эспаньолки. – Мы обсудили и критского Минотавра, державшего в страхе греков, и маленькую Британию, сделавшую своими колониями полмира, и Японию, которая на двести лет закрыла свои порты для иноземцев, и только голландцам разрешала торговать через плавучий остров Дэдзима. В итоге мы вывели интересные свойства этих островных лидеров: хорошая изоляция собственной культуры от чужого влияния, и одновременно – отличное владение средствами глобальной коммуникации, чтобы самим влиять на окружающих. В древности таким средством являлось мореплавание, но мы успели поспорить и о том, на каких принципах построено современное господство Соединенных Штатов. Да-да, на этом месте некоторые из вас даже пытались убедить меня, что США – не остров.

– …А Интернет не море, – продолжила девушка в первом ряду.

Снова раздались смешки, и профессор признал: да, аналогия вышла сомнительная. Но тут же напомнил, что благодаря этой аналогии завязалась интересная дискуссия про офшоры и современные «цифровые» острова, развитие которых связано с географией подводных кабелей – Гуам, Маврикий, Кипр…

Он ждал больше часа. Выпил крепкий кофе, потом заказал омлет и ещё кофе, и неплохо пообедал, но профессора всё не было. В голову приходили байки о том, что питерские легко опаздывают на полдня в тех случаях, когда москвичи извиняются за пятиминутную задержку. Да и профессор выглядел довольно рассеянным, как все подобные чудаки. Небось вспомнил, что у него следующая лекция. Или место перепутал. Егор поспрашивал, есть ли в здании ещё какое-нибудь кафе. Нет, нету. Было, но сейчас закрыто.

С другой стороны, сам же сказал – «никуда не тороплюсь». Хотя это не совсем правда. Из Москвы он уехал как-то спонтанно, но уже в поезде решил, что сразу после лекции рванёт на вокзал и вернётся домой до полуночи. Поэтому и Ольге не сказал о своей поездке. А теперь придётся…

Он написал ей в чат, что пришлось срочно уехать по работе, с расплывчатым «могу вернуться поздно». Заодно полистал новости. Предполагалось, что агрегатор учитывает его интересы, но если этому верить, интересы были исключительно нездоровые:

«В Париже очередной взрыв велосипедиста-смертника»

«Посетителям московских парков рекомендуют не кормить белок в связи с эпидемией беличьего гриппа в Китае»

«Компания Microsoft объявила повышенные бонусы для найма сотрудников с синдромом Аспергера»

«В Великобритании ширится подпольное движение лучников Robin Club, которые соревнуются в сбивании чужих летающих дронов»

«Рейтинг самых заражённых устройств Интернета Вещей возглавили камеры безопасности»

«Хакеры, взломавшие базу голосов абонентов одного из федеральных операторов связи, начали использовать эти голоса для массовых поддельных звонков»

Чем дольше он читал, тем сильнее крепло ощущение, что новостной бот специально нагоняет депрессию. Можно даже заподозрить происки западных спецслужб. Впрочем, если хочется теории заговора, давай сразу по-крупному, как тот толстяк на лекции. Очевидно же, что Интернет – это атака внеземного разума. Операция «Бог спускается». Причём этапы атаки чётко отражают уровень проникновения. Началось с захвата самого внешнего периметра человеческого мозга – неокортекс, абстрактное мышление, формальная логика. Таков был первый Интернет: гипертекстовая библиотека, символьные языки запросов.

На втором этапе пришло то, что ты называешь «мозгом истерички»: онлайновые СМИ и социальные сети, эпидемии депрессивных новостей и ржачных мемов. Это атака по нашему среднему мозгу, эмоциональному интеллекту.

А дальше коварным инопланетянам остаётся лишь подчинить твой самый древний мозг с базовыми инстинктами. Как они его взломают? Через следующий, невербальный Интернет. Тихо вибрирующая в кармане мобила собирает твою биометрию, самые тонкие непроизвольные реакции, а в ответ доставляет тебе персональные страхи – через какую-нибудь странную мелодию в наушниках, а может, прямо через эту вибрацию в кармане. Кстати, вполне годное обоснование для того стартапа, что ты присоветовал Паше: продажа жуков в коробках. Это ж будет самый передний край «третьей волны».

Но всё-таки странно: новостное приложение никак не заметило, что в последнее время юзер активно скачивал кучу этнографических материалов. Или просто не было новостей по такой пыльной тематике? Попробуем руками поискать в Google News…

Уж ты, кто бы мог подумать! The Wall Street Journal. Статья называется «Спасёт ли кошачья колыбель наши школы?». Согласно гарвардскому исследованию, выпускники американских колледжей проигрывают выпускникам тридцати других стран по уровню знания математики. Преподаватель индейского происхождения Джеймс Мёрфи считает, что проблема в гиподинамии. Развитие мозга связано с движениями, а школьников нагружают только текстами да картинками. Мёрфи провёл эксперимент: собрал двоечников и устроил им курс верёвочных фигур. Оценки по математике заметно улучшились.

Значит, не ты один до этого допёр. Есть и другие чокнутые. Но в Штаты смотаться на «сапсане» не получится. Правда, и тут всё небыстро. Полтора часа ожидания, а белой эспаньолки так и нет. Пожалуй, можно уходить.

Плеск волн. Приятный, колыбельный такой звук. Он снова закрыл глаза, надеясь вернуться в сон, который оборвался на самом интересном.

Ему опять снилась университетская общага, но никаких долгих поисков, на этот раз всё было хорошо и правильно: и веселье с друзьями, которых он сто лет не видел, и красивая спокойная подруга, в которой он узнал одноклассницу из другого старого сна. А когда настало время расставаться, при сборке рюкзака ничего не терялось, всё было под рукой, и он брал только самое необходимое – нож и верёвку, фонарик и блокнот, цветные карандаши и пластилин для детей…

Да-да, во сне у него были дети, и пока он собирал рюкзак, самый мелкий залез в какую-то вентиляционную трубу, но его было хорошо слышно оттуда, и Егор пошёл вдоль стены, перестукиваясь и перекликаясь с ребёнком, который полз внутри стены по вентиляции. Так они добрались до места, где стена была трухлявая, Егор отломал большой кусок, и ребёнок вывалился из стены прямо ему на руки, весь испачканный извёсткой и зелёной краской. Но тут оказалось, что в процессе этого похода они попали в недостроенную часть здания, и дальше можно двигаться только по лестнице на отвесной стене. А руки-то заняты – надо либо ребёнка держать, либо по лестнице карабкаться. В конце концов он придумал: засунул ребёнка за пазуху, пристегнул к себе покрепче ремнём и ступил на лестницу. Тут и проснулся.

Волны плескались за окном, иногда доносился шум проезжающей машины, это звучало похоже на прибой, но всё равно не спутать, волны булькали по-настоящему.

Всё-таки правильно, что остался. Ночью, после исчезновения девушки с собакой, он по какой-то пьяной логике решил, что дальше нужно идти только вдоль набережных. В результате опять забрел чёрт знает куда и жутко замёрз, но зато протрезвел, встретил банкомат и заплатил за Интернет. На экране мобильника всплыл ольгин ответ на его дневное сообщение: она снова отправилась ночевать к маме, какие-то родственники там приехали и хотели её увидеть. Так что его отсутствие дома она даже не заметит.

С поездом хуже: оказалось, что уже полвторого ночи, ближайший поезд на Москву через пятнадцать минут, и судя по карте, за это время Егор никак не смог бы добраться до вокзала. А следующий только полпятого.

Поэтому, когда на глаза попалась вывеска небольшой гостиницы, он решил, что на сегодня хватит. В номере сразу вырубился, сняв только куртку и ботинки. Но как ни странно, выспался отлично, во всём теле чувствовалась приятная расслабленность. Его и раньше поражал этот феномен: в отелях, в гостях, в походах зачастую спалось лучше, чем дома.

И ещё, как всегда в поездках, радовало отсутствие вещей вокруг. Дома они имеют свойство накапливаться, а в поездки он всегда брал самый минимум. И даже эти немногие вещи в отпусках он не спешил раскладывать по полкам, используя рюкзак в роли эдакой раковины улитки: вещи понемногу расползаются, но, если что, быстро собираются обратно в рюкзак. Вот и сейчас он стоит наготове у кровати. А кроме этого в комнате – лишь тумбочка да шкаф, две пустые ракушки других улиток. Кайф гостиничной пустоты, белый лист жизненной истории.

Он полежал ещё, раздумывая, что делать дальше. Позвонить Инне? Встретиться, наверное, уже не выйдет, надо возвращаться в Москву. Но хотя бы рассказать ей про лекцию и про то, что случилось потом. Может, она узнает через подругу, как там дела у профессора и что с ним произошло на самом деле.

Внутри рюкзака зазвонил телефон. Ну всё, придётся вставать… Номер незнакомый.

– Слушаю.

– Привет, – раздался в трубке голос Паши. – А ты где?

Странно, что без «горыныча» и прочих прибауток, заметил Егор. Может, он узнал, что я уехал без предупреждения, и злится теперь? Так он и сам должен быть на каком-то семинаре.

– Привет, Пабло. Я в Питере. Извини, что не…

– Значит, так и есть. Свалил по-быстрому. Ну смотри, я тебя всё равно найду. Заплатишь за всё.

Паша дал отбой, и Егор с удивлением посмотрел на трубку. Паша звучал очень странно. И с чужого номера. Может, он там набухался в Красной Поляне и телефон потерял? Можно позвонить Вере и… Стоп. Забыл, что ли, про «кундалини»? С учетом этого странный звонок Паши может означать нечто иное.

Пока он набирал номера, подозрение крепло: никто из агентства не отвечал. Ни сисадмин Жора, ни креативный директор Андрей, ни одна из аккаунт-менеджеров. Паша тоже не брал трубку. Егор понял, что у него и номеров-то больше нет, с остальными не общался близко. Разве что SMM-щица Света, она сама часто звонила с вопросами, её номер должен быть в журнале входящих.

Она ответила «Да, слушаю» практически сразу, как он набрал номер.

– Привет, Свет, это Егор… Что у вас там случилось, ни один телефон не отвечает?

– А ты не знаешь?

– Нет, я вообще не в Москве. Уехал вчера утром. А сегодня никак не могу… алё, ты слушаешь?

Видимо, нет. Из трубки раздавался ритмичный шорох, как бывает, когда человек положил телефон в карман и пошёл куда-то, забыв нажать “отбой”. Егор послушал этот звук ещё с полминуты, и собирался уже отключиться, но в трубке опять раздался голос Светы:

– Я наружу вышла, чтобы в офисе не услышали. Короче, у нас тут эпидемия вируса-вымогателя. Говорят, такого ещё не было. Кросс-чего-то-там.

– Кроссплатформенный?

– Ага. Блокирует и айфоны, и андроиды, и виндовские компы. У меня старый мамин «Блэкбери», поэтому не заразилась. А остальных всех накрыло, через корпоративную почту. Требует с каждого по пять бетховенов за расшифровку. У нас тут полный Ад и Израиль по такому случаю. Ни договоров теперь нет, ничего. И говорят, ко всем клиентам эта зараза тоже полетела от нас по почте. Началось вчера днём. Паши не было, он только сегодня вернулся, и у него тоже телефон заражён.

– Он мне звонил с другого номера. Угрожал, но я ничего не понял.

– А-а, это я могу рассказать, почему. Паша позвал каких-то спецов по безопасности, чтоб они расшифровали всё наше зашифрованное. А они говорят, этот вирус вообще не планировал расшифровку. Он только для вида шифровальщик. А на самом деле просто стиральщик. И ещё они сказали, что такую заразу иногда запускают, чтобы скрыть кражу, или утечку, или другой какой внутренний мухлёж. А Вера после этого сказала… даже прям целое представление закатила со слезой… Якобы ты заходил позавчера вечером в офис и к ней грязно приставал. А она тебя отшила. И как будто ты обещал отомстить.

Ловко, подумал Егор. И правда ведь, заходил за распечаткой, охранники видели. А Паше сказал, что в театр поехал. И про Питер не предупредил. И про Веру с «Грейдом» не успел рассказать. Очень удобный подозреваемый.

– И что, все так и поверили в этот бред?

– Я не поверила, конечно! – фыркнула Света. – Верка та еще змея, по глазам же видно. Но тебя не было, никто ничего против сказать не может. Ты надолго уехал?

– Не знаю пока. Собирался сегодня вернуться, но… Не знаю.

– В общем, если что, я за тебя. Правда, тут даже меня уже стали подозревать. Ну, поскольку мой «Блэкбери» не заразился…

– Не переживай. Скоро мы все перейдём на голубиную почту. И у всех будет один общий птичий грипп.

Они попрощались. Егор отложил телефон и посмотрел в окно.

Всё то же питерское небо, клочковатое, низкое. Хотя что-то там движется на ветру, время от времени проступают более светлые пятна. Он чувствовал, что к нему постепенно возвращается утреннее спокойствие, сбитое звонком, но не ушедшее. Он снова наполнялся пустотой, а рабочие интриги становились чем-то далеким и незначительным. Не своим. Что же тогда своё?

Да вот именно это, что сейчас вокруг. Эта пустая комната гостиницы, и то, что к ней привело. Он долго отмахивался от этих вещей, но теперь вдруг ощутил, что собранные вместе, они как раз и являются его собственными “ключами счастья”. Эта особая бодрость, что включается всякий раз в чужих городах. Удовольствие долгого похода, поиска, преследования. Минимум вещей в рюкзаке, минимум связей. Покой в движении, крепкий сон на новом месте. И плеск волн.

И ещё кое-что, конечно же. Он вытащил верёвку. Последняя фигура, которую он пытался сделать тогда в сумраке офиса, так и осталась недоделанной, слетела с пальцев – и всё пошло наперекосяк.

С неё и начнём. Стартовая позиция: верёвка натянута на больших пальцах и мизинцах. Теперь надо взять ртом дальнюю сторону этого прямоугольника, потянуть к себе. Верёвку на левой ладони подцепить снизу правым указательным и оттянуть вправо. Верёвку с правой ладони – оттянуть левым указательным, симметрично. Затем вся правая ладонь ныряет под левую вертикальную верёвку и оттягивает её вправо. А левая ладонь точно так же ныряет под правую вертикаль, и вместе с ней идёт обратно влево. Сбросить верёвку изо рта, сбросить петли с больших пальцев. Развести ладони, слегка затянуть. Вот и готово: верёвочный круг в центре и четыре луча с каждой стороны.

Он повернул руки в сторону окна, так, чтобы в верёвочный кружок попало едва заметное пятно света на хмуром небе. И стал ждать.

Тучи медленно таяли, светлое пятно становилось всё ярче.