Дверь содрогнулась, ее резной косяк пошел трещинами, а ониксовые створки раскололись. В коридор вырвалась ревущая буря из золота и белизны — стихийная мощь, подобная крепким летним ветрам на Алтаке. Неподалеку разбилось окно, по полу запрыгали похожие на слезинки осколки стекла.

Придворные, подобрав длинные расшитые одеяния, бросились врассыпную неуклюжими птичьими скачками. Какая — то женщина закричала, один из мужчин споткнулся, упал и пополз к лестнице на четвереньках.

Воин в обличье бури не обращал на них внимания. Он шагал через толпу, возвышаясь даже над самыми великими людьми, которые в его присутствии казались незначительными. Глаза гиганта сверкали гибельным гневом, а за ним ступали еще два исполина в доспехах цвета слоновой кости и яшмы, громыхавшие сабатонами по твердому полу. Вверху качались потревоженные лампы на суспензорах, и в их прыгающем свете блистали ножны и затыльники клинков всех трех великанов.

— О, Его шея… — говорил Каган Чогориса, Великий Хан Пятого легиона Астартес. Над плечами примарха развевалась грива черных волос. — Если Он не научится гнуть ее, то однажды сломает!

Каган мчался по залам Императорского Дворца, и плащ, доходивший ему до пят, хлестал наподобие плети. Хана сопровождали два командира его недавно созданного войска, Хасик и Гияхунь, — бойцы с невозмутимыми бронзовыми лицами.

Их окружали уходящие ввысь золотые колонны с бороздками, украшенные витой резьбой, инкрустированные мозаикой и усыпанные жемчугом. Среди зеркал и керамики одиноко и отрешенно стояли мраморные изваяния, пересеченные теплыми лучами терранской зари.

В дальнем конце длинной галереи появился человек в форменном облачении Сенаторума Империалис, посмотрел на беснующегося примарха и тут же юркнул обратно. Другие придворные, пятясь от Кагана, кланялись и что — то бормотали с заиканием.

— Ум — несравненный! — прорычал Хан, резко завернув в следующую палату. Ударом кулака он раздробил округлую вазу, рассыпавшуюся шумным дождем черепков. — Но шея… Вот где слабость! Вот где изъян!

Мимо воинов мелькали высокие окна со свинцовыми перекладами и средниками, и в каждом из них виднелся кусочек немыслимой громады снаружи: одна над другой вздымались крепостные стены, сияя белизной в горном воздухе. Дворец называли «бесконечной стройкой» — миллиард техномастеров повседневно трудился над тем, чтобы превратить горные вершины в храмы духа и разума, памятники Объединению, способные простоять до конца времен. В те дни безупречность парапетов нарушали не пушки, а знамена и пропагандистские картины, ибо война покинула терранские небеса целую жизнь назад. Теперь она пылала на черном своде далекого космоса.

— Он взирает на неосязаемую бесконечность, — злобно произнес Каган, — но мы — то телесны, из крови и костей!

Спутники не отозвались. Воины не удостаивали окружающую роскошь и взгляда: оба смотрели только вперед, их загорелые лица казались застывшими. Их объединяли и длинные зигзаги ритуальных шрамов на щеках, изображающие молнию — возжигательницу бескрайних травяных равнин. Бойцы понимали, что повелитель обращается не к ним. Хан всегда так вел себя в ярости — гремел словами, словно горная буря.

— Мудрецы говорят: не презирай орудия свои, — продолжал он. — Не презирай секущий клинок, не то он вскроет твои жилы!

Впереди возник очередной зал — еще одна необозримо широкая палата, так же пышно обставленная и столь же безупречно чистая. Усыпанные самоцветами дроны-курильницы разлетались с дороги примарха, стараясь набрать высоту на подвывающих грав-пластинах.

Однако Кагану пришлось остановиться. Несколько людей преградили ему путь. Их было больше тридцати: некоторые из них, как и примарх, носили доспехи — различные варианты модели «Крестовый поход». На других он увидел полевую форму Имперской Армии: короткие, туго застегнутые куртки с высокими воротниками и полуплащи из пуленепробиваемой ткани. Еще несколько кутались в длинные одеяния чиновников.

Джагатай-хан жадно оглядел их всех, словно перед атакой, и безотчетно сжал огромный кулак в серовато-белой латной перчатке. Члены делегации разом отшатнулась — независимо от чинов или подготовки смертных, они с трудом смотрели в глаза примархам. Если же те гневались, то мало кто мог перед ними устоять.

— Кто вы, дерзкие люди? — требовательно спросил Каган.

Большинство из них промолчали. Кое — кто, похоже, утратил дар речи. Лишь один человек сумел встретить взор Хана, и то с тревогой, как будто боялся навлечь на себя весь гнев стихии.

— Если господину будет угодно, — начал он, — то его корабль готов.

Этот мужчина, пожилой и морщинистый, но не дряхлый, обладал крепким телосложением и тугими мышцами, скрытыми под парадным мундиром адмирала Космофлота. Несомненно, в обычных условиях он выглядел бы весьма внушительно, и многие люди беспрекословно выполнили бы любой его приказ. Вероятно, он командовал армадой звездолетов и видел немало планет, окруженных ореолом пустотной битвы. Однако в тот краткий миг, глядя в лицо одному из сынов Императора, человек казался шестнадцатилетним кадетом на первом назначении.

— Какой еще корабль? — набросился на него Каган.

— Выбранный для вас.

— Без моего ведома? — Хан кисло улыбнулся Хасику. — Лучше бы ему оказаться хорошим.

Флотоводец сглотнул слюну.

— Он лучший, господин. Самый лучший. Тип «Глориана».

— Такие слова для меня пустой звук.

— Возможно, тогда… — Адмирал отвел взгляд. — Возможно, тогда вам стоит посмотреть самому.

Не успела эта фраза слететь с губ мужчины, как он побледнел. Отступив на шаг, флотоводец съежился, словно ожидая удара.

Каган не сводил с него глаз. Показалось, что воздух потрескивает, как перед грозой. В зале слегка потемнело. Примарх свел пальцы латной перчатки в кулак.

А потом, рассмеявшись, оглянулся на Гияхуня, и тот ухмыльнулся в ответ.

— Он думает, что я с него шкуру сдеру, — сказал Хан, обращаясь к генетическому отпрыску на хорчине, родовом наречии чогорийских талскаров.

— Только прикажи, Каган. Мой нож тупится без дела в этом навозном хлеву.

— Ха! Мы тут гости, и моему Отцу не понравится, если Его дорогие полы запачкают кровью.

Примарх вновь повернулся к адмиралу.

— Мне сказали, у меня есть войско. — Хан опять перешел на готик с сильным акцентом.

Вперед выступила какая — то чиновница, дородная толстощекая женщина, с короткой стрижкой и подбритым затылком.

— Готово к смотру, господин.

— Мне сказали, у меня есть советники.

Из толпы, шаркая ногами, вышел третий смертный — худой лысеющий мужчина с аутентической челюстью.

— Поможем вам когда угодно, господин.

Хасик поднял бровь.

— Нам никогда раньше не давали армию, — заметил он на хорчине. — Всё приходилось брать самим.

Джагатай холодно покосился на него:

— Вручая дар, любой человек ждет ответного подношения. А мы пришли сюда с пустыми руками.

— Да, и хозяева постоянно об этом напоминают.

Хан опять обернулся к флотоводцу:

— Итак, где корабль?

При всей солидности и величавости примарха, в его вопросе прозвучала некая увлеченность, лишь отчасти сдержанная необходимостью соответствовать высокому положению. Ему словно бы не терпелось увидеть древний клинок, предназначенный только для княжеских сыновей.

— В пустотном доке над Луной, господин, — сообщил адмирал. — Готов к инспекции в любое время по вашему выбору.

Каган еще несколько секунд внимательно изучал его.

— Кто прислал тебя? Малкадор? Мой Отец? Ты знаешь, что я иду от Него? Тебе известно, о чем мы говорили?

Мужчина что — то залепетал, но примарх только отмахнулся:

— Неважно. Указывай дорогу, мне нужно наполнить грудь воздухом почище. — Он оглянулся на Хасика. — А ты посмотри, что там за войско. Проверь, могут ли бойцы сражаться, или они такие же ленивые и немощные, как все прочее здесь.

Показав Гияхуню, чтобы тот следовал за ним, Джагатай вдруг помедлил.

— А где Есугэй? — спросил он.

— Изучает местность, — предположил Гияхунь, пожав плечами.

Ответ как будто повеселил Хана.

— Однажды он так попадет в беду. — Щелкнув пальцами, Каган подозвал флотоводца. — Идем. Покажешь мне корабль, которым так гордишься. И лучше бы поездка того стоила…

Гияхунь смотрел в иллюминатор челнока, покидавшего нижнюю орбитальную зону. До событий, произошедших годом ранее, воин никогда не поднимался над землей — разве что в седле, но особой разницы не замечал, ведь чогорийские скакуны не отличались ростом. Его мир включал в себя единственное солнце, цеплявшийся за руки и ноги свежий ветер и тихий шелест травы в бескрайней степи. Небо для Гияхуня, как для всех его сородичей, было аркой вышнего края, алтарем богов, вершителем судеб бойцов и преградой, которую никому не преодолеть при жизни.

Однажды, уже давно по любым меркам смертных, он скакал во главе рейдового отряда по Плечу Аньшу — так народ нань назвал этот горный кряж. На закате воин подскакал к краю гребня, где скалы спускались отвесными уступами к зияющей пустоте внизу. В тот час всадник впервые увидел Алтак — равнину, простиравшуюся на полмира. Ее гладь не нарушали ни горы, ни стены, ибо на ней обитали только беспокойные союзы кочевых племен с их стадами, юртами из шкур, охотничьими угодьями и нескончаемыми вспышками кровной мести.

Там Гияхунь остановился и откинулся на спину своего адуу, с боков которого испарялся пот, как и с кожи наездника. Там он посмотрел, как тускло-красный уголь светила опускается к степи, превращая ее в озеро огня, и там он подумал: «Больше нет ничего. Вот он, изгиб мирового лука. Если человек покорит равнину, то покорит все сущее».

Легионер улыбнулся воспоминаниям. Как же давно это случилось… Из воина нань он стал бойцом народа кидани, а потом и солдатом орду владыки Джагатая. Каган, чуждый мстительности, всегда включал побежденные армии в состав собственного войска. Он поочередно собирал под своим знаменем враждовавшие племена равнин, пока не создал несметную рать. Старинная неприязнь быстро сошла на нет — Хана заботило лишь то, умеешь ли ты держать тальвар, управляться с конем, исполнять приказы и давать отпор врагу, когда он все же встает перед тобой. Со временем его примеру последовали и кланы, прежде разделенные взаимной ненавистью.

Вот почему чогорийцы питали к Джагатаю то неистовое, безупречное обожание, какое обычно возникало только между воинами, побратавшимися кровью. Каган возвысил их. Он многие годы скакал плечом к плечу с сынами, терпел и страдал наравне с ними и, наконец, превратился из нелепого слуха в живую легенду. Он стал повелителем степей, беркутом, ханом всех ханов.

Но после того как его бойцы снесли каждую стену, разорили каждый дворец и сокрушили каждую империю, рубежи бытия немного раздвинулись.

Оказалось, что Гияхунь ошибся. Человек мог покорить гораздо, гораздо больше, чем Алтак. Существовал целый миллион других миров, таких же разных, как пятна на пегих шкурах лошадей. Одни планеты окутывало пламя, иные сжимал в тисках вселенский холод, а некоторые вовсе не поддавались людскому пониманию.

Слишком глубокие раздумья об этом грозили помешательством. Все чогорийцы росли в скромном и бедном ресурсами мире ограниченных понятий. Теперь же им предстояло осознать бесконечность реальности. Как выразился старый задын арга Хогал перед тем, как погибнуть во время неудачного Возвышения, «таким глоточком подавишься».

Двигатели завыли более пронзительно, и челнок тряхнуло. Широкий серо-золотой лик Терры давно исчез — свернулся обратно в уменьшающийся шар, вид которого ничем не выдавал безумия и гама на поверхности. Императорский Дворец уже казался воину бредовым сном наяву или мороком, насланным колдунами.

Гияхунь обернулся к своему повелителю. Джагатай сидел, откинувшись в раскладном кресле. Рассчитанное на легионера, оно не подходило примарху, и его длинные конечности не влезали полностью. Худощавое лицо исполина выражало задумчивость. Каган беспрерывно трогал эфес своего огромного клинка — подергивал кожаную оплетку рукояти, словно стараясь размотать ее.

— Вы не можете сказать мне то, о чем Он поведал вам? — рискнул спросить воин.

Хан взглянул на помощника и мрачно улыбнулся, отвлекшись от раздумий:

— Я еще не решил. Его сложно понять… Сложно даже смотреть на Него.

Подняв руку, Джагатай потер вертикальный шрам на левой щеке.

— Он уже четырнадцать раз так делал, — продолжил Каган. — Говорят, в честь возвращения моего брата Хоруса тут устроили празднества на месяц. А теперь почти никто не замечает прибытия очередного примарха. И все же, для нас это… — Хан покачал головой. — Год назад ты думал только о том, как бы половчее свеситься с коня и развести костер из его дерьма. А сейчас… полюбуйся на себя.

Легионер усмехнулся.

— Я знаю, что обязан восхищаться Им, — отрешенно произнес Джагатай. — Что должен понимать, почему они любят Его.

— Так безопаснее, — предположил чогориец, пожав плечами.

— Айя, для нас такая причина слишком низменная. — Каган раскинул громадные руки в новых латах, которые создали для него на Луне самые умелые оружейники в Галактике. — Теперь я жажду встретиться с моими братьями, Гияхунь, ибо сгораю от любопытства. Мне нужно увидеть, такие же они квёлые, как здешние пачкуны пергамента, или все — таки идут по жизни с прямой спиной.

Воин промолчал. Он не представлял, как могут выглядеть родичи Хана, и этот вопрос не волновал его: одного примарха более чем хватало.

— Для странствий нам снова нужны средства передвижения. Подавшись вперед, Джагатай посмотрел в главный иллюминатор. — Хотя бы ими эти люди могут нас снабдить.

Челнок приближался к цели. Обернувшись, Гияхунь выглянул в обзорное окно вслед за Каганом и увидел, как во тьме вырастает первый из исполинских пустотных доков Луны. Внутри него находился звездолет, украшенный мерцающими огоньками электрогорелок. Гигантский корабль с копьевидным носом выглядел таким же стройным и поджарым, как его предполагаемый хозяин. Сквозь отверстие в корпусе, казавшееся дырой в освежеванном теле, зияли внутренние органы машинариума — колоссальное скопление плазменных реакторов и линий передачи энергии. На глазах чогорийцев суда-погрузчики Механикума с красной обшивкой устанавливали очередное массивное устройство, медленно и бесшумно поворачивая его в ледяном вакууме.

Хан не отрывал взгляда от космолета. Его лицо вспыхнуло от желания обладать звездным кораблем — Каган взирал на него, как на призового жеребца или охраняемую цитадель, полную богатств.

— Вот такая штука мне пригодится, тихо пробормотал Джагатай. Неплохо бы узнать название…

Несколько дней спустя чогорийцы вновь собрались во Дворце. Им выделили просторные, но какие — то невыразительные покои с гладкими деревянными полами и стенами из шлифованного песчаника. Эти палаты в средоточии имперской власти предназначались для размещения самых разных сановников, а потому не имели наглядных признаков принадлежности к той или иной фракции. Сверху, снизу и со всех сторон доносилось многослойное гудение, создаваемое непрерывной деятельностью: скрежет и грохот механизмов сливались с топотом ног.

Во Дворце никогда не отдыхали: в каждом его уголке происходило приготовление к чему — либо важному. Ежесекундно в пустоту отправлялся очередной корабль, а на его место прибывал другой. Происходили самые масштабные перемещения живой силы и снаряжения в истории — никакие прежние операции не могли сравниться с ними в грандиозности. Большинство людей считали, что и в будущем подобное не повторится.

Есугэй шагал по периметру зала, выглядывая из окон. Солнце уже зашло, и небо, пересеченное инверсионными следами, подсвечивали прожекторы летающих оборонительных платформ на мощных гравипластинах. Сумрак пронзали сотни миллионов мигающих огоньков жилых шпилей.

Гияхунь расположился в одном из низких степных кресел, которые воины привезли с собой со звездолета, окрещенного ими «Чин-зар». Год назад его передали примарху из резерва Марсианского Легиона.

Джагатай сидел, нехотя ковыряясь в блюде с жареным мясом. Хотя дворцовые повара силились приготовить нечто похожее на чогорийскую пищу, требовалось немало трудов, чтобы воссоздать беспощадно жесткий рацион из свежатины и сбродивших молочных продуктов, дающих энергию клановым воинам Алтака.

Из коридора снаружи донесся звонок, и вошел Хасик. Поклонившись примарху, лорд-командующий Пятого легиона посмотрел на закуску, недоуменно вскинув бровь.

— На, поешь. — Хан толкнул к нему блюдо. — Как идут дела?

Хасик уселся, покорно взял ложку и налег на жаркое.

— Они крепкие, — сказал воин с набитым ртом. — Умелые. Вышколенные. Все, что вам нужно.

— Но?..

— Чопорные! — фыркнул лорд-командующий. — Ни разу не видел, чтобы они улыбались. — Чогориец проглотил кусок. — Я кое — что разузнал. В этом легионе много техники — воины едут в сражение на транспортах, рассчитывая, что броня защитит их по пути. Дальше начинается стандартная тактика пешего боя. Знаете, на кого они похожи? На батальоны Цо у Ша’ана. Помните, с бронированными фадуун?

Каган тяжело посмотрел на него:

— Их можно вести?

— Разумеется, их можно вести, — вмешался Таргутай с другого конца чертога. — Их вели в битвы на протяжении восьмидесяти лет, и они завоевали больше миров, чем мы покорили народов.

— Айя, что нам до того? — лениво бросил Гияхунь.

— Я должен знать, удастся ли вылепить их заново. — Джагатай тоже откинулся на спинку сиденья, низ которого почти касался пола. — Наши сородичи вступят в легион лишь через несколько лет. Впрочем, мы уже преображаемся. Ни один отпрыск Алтака до нас не видел звездолета, а теперь они каждую неделю зависают над Хум-Картой. Как это меняет чогорийцев?

Есугэй обернулся к соратникам:

— Полностью. Их разум открывается для чего — то нового. Вот чего Он хочет, и вот почему Он так поступает.

Проглотив еще немного мяса, Хасик отодвинул блюдо.

— У нас получится, — произнес он, утерев рот тыльной стороной ладони. — Только будет нелегко. У этих воинов умы горожан — они охраняют стены.

— А что с погодной магией? — спросил Хан.

Лорд-командующий пожал плечами:

— Легионеры не говорят о ней.

— Потому что она ужасает их. — Советник подошел к остальным. — Нашему миру повезло. Из бесед с иноземцами я узнал о Раздоре, или Долгой Ночи. Они сразу думают об этом, если упомянуть при них «силы». Я прочел архивные записи — те немногие, что удалось восстановить. Мне понятно, чего боятся эти люди.

— Невозможно построить империю на страхе, — заметил Каган, недоверчиво глядя на Таргутая.

— Вот почему они не обсуждают прошлое, — пояснил Есугэй. — Делают вид, что его не было, отстраняются от него. Пока что.

Джагатай поразмыслил над услышанным. Как всегда, пальцы примарха скользнули к его клинку и вцепились в кожаную оплетку рукояти. Он томился в стенах Дворца, словно в клетке.

— Знаю, что ты посоветуешь, — буркнул Хан.

— У нас почти не осталось дней, — напомнил Таргутай. — Скоро мы вернемся в большое ничто, и тогда возможностей уже не будет.

— Что такого может сказать мне он, чего я не слышал от Отца?

— Не ведаю. Однако он лишь немногим слабее, и это здание они возводили вместе.

— Он — раб.

— Возможно. Но… До того как прибыть сюда, я считал себя могучим. Наслаждался своей властью над стихией и тем, что могу творить с ее помощью для вас и для орду. Но как только мы вышли на орбиту Терры, я ощутил его присутствие и понял, что уже чувствовал его раньше, только в грезах. С тех пор я встречался с людьми Сигиллита и улавливал остаточные заряды его энергии, осевшие на их телах, словно пыльца на шелке. Может, он и правда раб, однако неимоверно превосходит меня в силе. Вероятно, превосходит и всех прочих, кроме вашего несравненного Отца.

Каган ответил Есугэю улыбкой — вернее, усталой ухмылкой, на секунду озарившей его лицо.

— Не сомневаюсь, что ты одолеешь его. И кого угодно, раз уж на то пошло. — Он потянулся, разминая мышцы длинных рук, и поморщился. — Но мне уже надоели споры. Пусть сами заправляют в своем городе, а нам лучше убраться отсюда.

— Вам не сбежать от Него, — возразил Таргутай. — Никому из вас.

— Уверен?

— Более чем.

Какое — то время они испытующе смотрели друг на друга, словно решили устроить состязание в силе воли. Победитель, впрочем, был известен заранее, и провидец отвел глаза.

— Поговори с ним, брат, — попросил Есугэй, печально взглянув на Хасика. — Если он не слушает меня…

— Меня он тоже никогда не слушает! — рассмеялся лорд-командующий.

Гияхунь усмехнулся, поигрывая длинным острым кинжалом.

— Он слушает Цинь Ca.

— Только потому, что Цинь Ca все время молчит, — парировал Хасик.

— Хватит! — велел примарх и неласково покосился на Таргутая. — Я тебя знаю, шаман. Ты будешь изводить меня каждый час до отправки флота. Так что согласен. Я поговорю с ним, позволю ему высказаться, а когда он разозлит меня, что обязательно случится, попробую не грозить ему моим длинным тальваром. Этого достаточно? Теперь ты счастлив?

Есугэй благодарно поклонился:

— Каган, я буду счастлив лишь после того, как мы вернемся домой.

Джагатай фыркнул.

— Долго же тебе придется ждать, — сказал он, отвернувшись.

Серая планета горела, подожженная от экватора до полюса. Огонь родился из цепной реакции взрывов газа, а распалили пожар опоясывающие ветра. На орбите колыхались тучи обломков — свидетельство того, что для преодоления космической обороны применялось вооружение системного уровня. За горсткой уцелевших звездолетов странной яйцевидной формы, которые быстро теряли атмосферу через пробоины в обожженных бортах, гнались мстительные поисково-истребительные стаи. Пустоту пронзали искрящие энергетические потоки лэнс-лучей, извергаемых линкорами. Несомое ими разрушение усиливали синхронизированные залпы пушек «Нова», стреляющих твердотельными снарядами.

На поверхности завершали развертывание шесть отдельных тактических групп Имперской Армии. Сквозь адское пекло снижались пассажирские суда, сопровождаемые звеньями десантных кораблей, способных к полетам в атмосфере. Тысячи уже приземлившихся транспортников исторгали солдат пехотных полков в тлетворную дымку планеты 90–2-12, иначе именуемой Хоад. Также она получила известность как место происхождения расы ксеносов, называвших себя — то ли из напрасного богохульства, то ли ради неудачной насмешки — нефилимами.

На плацдармах собралось колоссальное имперское войско, снабженное всеми мыслимыми типами снаряжения, какие только создавались в неистовом пылу той эпохи, где производительность достигала просто неприличных объемов. В наступление ползли взводы боевых танков, над ними мчались фаланги гравилётов, а нескончаемые ряды механизированных шагателей плевались лазерными разрядами из тяжелых орудий на кабинах. Посадочные модули доставляли на хлюпающий полужидкий грунт отделения инфантерии, каждый солдат которых был снабжен противогазом, лазвинтовкой и герметичным комбинезоном. Мглу на уровне земли пронзали лучи люменов: машины-ползуны на широких гусеницах прокладывали себе дорогу по вязкой топи к заболоченным полосам подхода. Эти линии сходились к цели штурма — скоплениям гигантских молельных башен, лоснящихся и туго увитых лозами.

Хоад напоминал выгребную яму для душ, сточный колодец безысходности. Вся планета погрузилась в смрадное забытье ложного поклонения. Ее воздушная оболочка, мутное месиво спор и дрейфующих газовых струй, колыхалась над почвой — трясиной из спутанных ползучих растений и булькающих застойных водоемов. Колоссальные заросли деревьев, похожих на водоросли, раскачивались в тускло-серой хмари ливня, шевеля черными листьями под бесконечными ударами дождевых капель.

Чтобы мировой пожар не погас, требовались серьезнейшие усилия. Здесь все вымокло до сердцевины, переродилось в нечто среднее между твердым и жидким веществом. Поэтому имперцы тянули за собой прометиевые трубопроводы шести метров в диаметре и опустошали огнеметы в пасть бескрайнего океана липкой грязи, пока даже пропитанные соками ветви не захрустели, обугливаясь.

Теперь леса тлели до самых корней. Мир превратился в горнило, через которое пробирались увешанные люменами бронемашины с мстительными сынами и дочерьми Терры. Люди выжигали оспариваемые участки территории из тяжелых огнеметов и зачищали массированными лазерными залпами, гоня перед собой беспощадную волну пламени. Она вскипятила огромные грозовые фронты, и в атмосфере образовался паровой вихрь размером с континент.

Чаще всего подобных действий хватало для того, чтобы нанести серьезный удар тем, кого Империум пришел истребить. Но не всегда: на планете, как обычно, оставались оплоты. В этих бастионах решили дать заключительный бой владыки Хоада, ксеносы с китовыми мордами, поработившие миллиарды жителей мира и поглотившие их разумы. Пока их флоты догорали в пустоте, а исполинские гидропонные резервуары истекали влагой из дыр в боках, остатки нефилимов угрюмо отступили в свой последний город. Они скопились там среди маслянистых куполов и дистилляционных башенок, окруженные горстками выживших созданий из подневольных рас, коими прежде так расточительно кормились.

Истинную природу этих чужаков когда — то разгадал Хорус. Вначале имперские эксплораторы считали, что нефилимы — сравнительно безвредная цивилизация среднего технологического уровня, медленно реагирующая на межзвездную экспансию новоявленной терранской державы. Покорение такого вида ксеносов обернулось бы значительными затратами и не принесло бы выгоды.

Как оказалось, ученые ошиблись. Послов, отправленных к чужакам в ранние дни контактов, обнаружили годы спустя — их высохшие трупы висели на внутренних стенах часовен сопереживания. Количество людей, порабощенных нефилимами или перешедших на их сторону, измерялось миллиардами. Целые миры и планетные системы оказались в жутких объятиях расы настолько жалкой, что суть ее целей, желаний и даже промышленности сводилась к одному: поискам преклонения.

Наиболее фанатичное обожание они вызывали у слабых и изможденных существ, поэтому в тяжелые времена эпохи Раздора нефилимы процветали. Ласково нашептывая отчаявшимся людям слова успокоения, ксеносы нежно подталкивали их к воротам своих часовен. Там жертв подсоединяли к психическим коллекторам и вводили им в нервные валики под черепной коробкой иглы особых аппаратов, которые медленно выкачивали жизненные силы несчастных. Чужаки из касты воинов даже сбрасывали старую кожу и покрывали ею солдат-невольников, усиливая и изменяя их. Из — за этого границы между видами размылись настолько, что в самых древних и порченых слугах нефилимов не оставалось почти ничего человеческого. Они перерождались в генетические сплавы из растянутой плоти, настоящие образцы тихой покорности.

Чтобы вырвать сердце у этой культуры, основанной на вере, требовались более серьезные методы, чем простое сожжение. Грандиозные соборы ксеносов на Хоаде — органического вида здания, округлые, склизкие и опутанные длинными побегами мерзких растений, — охранялись старейшими и наиболее могучими из воинов-чужаков. Каждый из них превосходил ростом и шириной туловища легионный дредноут. Твари сражались звуковым оружием, разрывавшим плоть врагов, а их тела прикрывали метаморфические шкуры, прочные как броня. Когда нефилимы дергаными движениями выходили из тумана, покрытые длинными полосками испаряющейся влаги, на их пульсирующей коже быстро мерцали искорки водянистого света. Гладкие, лишенные выражений лица ксеносов почему — то выглядели кошмарнее любых пастей, разинутых в реве или ухмылке.

Над зарослями, окутанными серой дымкой, вздымалось главное средоточие построек-щупалец — множество ярусов живого кряжа, пронзающего тучи. Внутри могучей громады, вознесшейся так же высоко, как шпили человеческих городов-ульев, скрывались древнейшие, самые первые храмы восхваления, почерневшие от крови поглощенных там созданий. Панцирные стены запутанных проходов внутри церквей испещряли шипы и подтекающие дренажные отверстия. Воздух над зданиями дрожал от странных акустических вибраций: их издавали души умирающих в экстазе жертв и повторяли зловещие «крикуны» — внутренние органы чужаков-повелителей.

Но война уже закончилась. Истинные битвы — единственный этап нынешнего ксеноцида, заслуживавший называться «противостоянием», — завершились несколькими неделями ранее, когда Империум сокрушил флот нефилимов, а Пятый легион провел авангардные штурмовые высадки. Оставалось лишь нанести последний выпад, удар милосердия в яремную вену врага.

В последующие века летописцы будут спорить о подробностях той кампании и ее кровопролитном финале, неизменно досадуя, что им известно так мало, а больше ничего выяснить не удастся. Но события заключительного дня сохранились в анналах истории с наибольшей точностью, какой только удавалось достичь в те смутные, торопливые времена. Причина состояла в одном ярком и неоспоримом факте.

Гибель Хоада, сожжение его джунглей и низвержение соборов в груды шлака ознаменовали первую славную победу легиона, который в те годы звался Ордой Джагатая, но позже стал известен в Империуме под более простым обозначением. В нем смешались искаженное название одного из чогорийских племен и отсылка к выразительному гербу, избранному для Пятого вслед за тем, как командование над ним перешло к примарху.

Звездные Охотники ушли в забвение: это сочетание, теперь представлявшее интерес только для ученых, стерлось из памяти людей задолго до того, как прозвучало формальное объявление о завершении Великого крестового похода. Хоад, павший в году 884-м блистательного тридцатого тысячелетия по человеческому календарю (так нацарапали архивисты на листах веленевой бумаги), был всеобъемлюще уничтожен освеженным и перестроенным легионом, который в Галактике с умеренной осторожностью и значительной неуверенностью начинали именовать Белыми Шрамами.

Через три часа после начала штурма его исход уже не вызывал сомнений. Внешние районы города лежали в руинах или горели. Внутренние территории светились от радиации и огня, блеск которого отражали расширяющиеся клубы дыма. «Грозовые птицы» беспрепятственно обстреливали цели с бреющего полета и мчались к осажденному центру мегаполиса, где возносились к истерзанным небесам три гигантских куполовидных собора. Непомерные громады, увешанные псионическими кабелями, утопали в море плазменных залпов.

На зачищенных участках высаживалось все больше пеших легионеров. Быстро выдвигаясь из зон десантирования, они уничтожали очаги сопротивления и объединялись с товарищами, формируя заранее определенные линии продвижения. Взводы бронетехники катились по пропаханным в грунте полосам обстрела, изрыгая облака сажи из выхлопных труб. Стволы танковых орудий раскалялись от непрерывной пальбы. Казалось, что вокруг пошатнувшегося городского шпиля стягивается сплошная и непроницаемая огненная удавка.

Последние и величайшие из чужаков — колоссы, раскормленные на самых невыразимых актах поклонения, — отступили к конечным рубежам обороны в зияющие пасти центральных округов. С собой они забрали всех бойцов-невольников, еще державшихся на ногах.

Ведомые остатками фанатичности, которая некогда побудила их поработить звезды, ксеносы подали сигнал активации на кольца атомных фугасов. Взрыв зарядов испепелил бы основания соборов, и весь шпиль превратился бы в огромное жертвоприношение созданиям божественной касты нефилимов, находящейся на краю гибели. Радиус зоны поражения достиг бы пятидесяти километров — целые фронты испарились бы во вспышке взаимного истребления. Возможно, лидеры чужаков даже рассчитывали, что враг не станет им мешать, желая как можно быстрее закончить войну, которая уже унесла миллиарды жизней.

Но Хан не отправлял своих сынов в сражение без подготовки. Пятый легион неделями прослушивал линии аудиопереговоров, и Каган понуждал ксенолексикографов трудиться не покладая рук. Он требовал предсказать, как поступят нефилимы, исходя из философских концепций их культа смерти. Добавив к итогам анализа сведения, полученные во время длительного сканирования городских слоев с высокой орбиты, специалисты соотнесли их с архивными данными о культуре и психологии врага из подборок боевых донесений, составленных стратегосами IX и XVI легионов. Белые Шрамы отрабатывали сценарии битв, рассматривали особые ситуации, изучали возможности противника. Когда имперских солдат наконец бросили в атаку на Хоад, командирам чужаков почти ничем не удалось удивить неприятеля. Поэтому примарх держал в резерве последнюю группу своих воинов. Их разместили по телепортационным отсекам звездолетов в ожидании финального поворота событий. И вот, пока обычные бойцы с гудящими клинками в руках неслись к соборам, взбегая по широким лестницам, последовал приказ действовать.

На двадцати кораблях с рычанием пробудились индукторы варп-переноса. Миг спустя на нижних уровня каждого хранилища ядерного оружия возникли грозовые пророки. Немедленно применив свой дар, они накрыли стазисными полями отключающиеся устройства сдерживания. Таймеры обратного отсчета застыли один за другим, и тогда к работе приступили команды технопровидцев с сопровождением из легионеров. Адепты Марса успешно отсоединили невральные блоки, применявшиеся для управления арсеналами.

Пока псайкеры выводили из строя кольца атомных зарядов, вторая фаланга из сотни воинов материализовалась прямо в нефе собора, далеко впереди стремительно приближающихся имперских сил. Там находились все уцелевшие ксеносы, и перед собой они увидели Астартес, облаченных в доспехи цветов слоновой кости и золота, какие теперь носили все бойцы Хана. Терминаторская броня «Катафракт» еще шипела после эфирной переброски, а в руках легионеров ворчали длинные глефы. В ту же секунду на них со всех сторон обрушились лазерные разряды, озарившие сумрачный зал резкими вспышками, но потоки энергии бессильно отскакивали от поразительно прочных лат.

А затем воины кэшика, почетной гвардии самого примарха, ударили в ответ. Из точки телепортации вырвалась буря болтов и волкитных лучей, которые раскалывали арки и прогрызали борозды в камне.

Терминаторы рванулись вперед, удивительно подвижные в обманчиво громоздких доспехах, и за мгновение до них на врагов накатила почти ощутимая стена механического шума.

Выжившие нефилимы бросились им навстречу, окружая себя загадочными ореолами акустических полей и наводя визгоимпульсное оружие, однако вместо боя чужаков ждала резня. Их разрывающие реальность пушки почти не повредили броню, предназначенную для пустотных абордажей в тяжелейших условиях окружающей среды, и Белые Шрамы, ускорив бег благодаря сервоприводам, смели ксеносов разрушительной волной смерти.

Командир легионеров, великан в драконьем шлеме, зашагал по широким ступеням к увитому проводами алтарю, скрипя сабатонами по камню. В его руке свистел, летая по дуге и рассыпая искры, длинный изогнутый клинок с расщепляющим полем. Путь воину преградил нефилим с быстро мерцающей синим светом кожей, но терминатор с небрежной легкостью отделался от него, поразительно быстро описав восьмерку сверкающим тальваром.

На троне под высшей точкой проседающего купола собора восседал древнейший и самый мерзостный из чужаков, их обожаемый патриарх. Его престол утопал в зарослях лоснящихся кабелей и разветвленных невральных шнуров. Кожа существа, похожая на рыбью чешую, обвисла от старости и отчаяния: ее складки как будто растеклись по осклизлым подлокотникам. К поганой туше жались десятки порабощенных служителей, словно бы искавших защиты у хозяина. Изумленные лица невольников скрывались под нейродермическими масками. Все они сжимали эффективное против Астартес оружие, но безмерный ужас мешал им стрелять.

Ксенос неуверенно поднялся на громадные лапы. Тело правителя, дрожащую гору полупрозрачной плоти, отягощала церемониальная ряса с капюшоном, а его крошечные черные глазки смотрели из глубины между складок вонючей от пота плоти. Утомленно, уже зная, что Галактика вынесла свой приговор, нефилим вытащил длинный меч из черного камня, ограненный и заточенный сколами. Воздух рядом с чужаком затрясся, потревоженный акустическими гармониками, которые испускал клинок.

— Он… обречет тебя, — раздалась прерывистая фраза на готике с механическими нотками. Голос исходил из какой — то коробки, закрепленной на челюсти ксеноса. К вокс-переводчику подходили влажные кабели питания. — Я налагаю… на тебя проклятие.

Легионер в драконьем шлеме не помедлил, даже не взглянул на хрупких телохранителей, а просто атаковал стоящее перед ним чудовище. От первого удара воина по черному мечу пошли трещины, от второго выпада клинок раскололся. Попятившись, патриарх запнулся о трон и поскользнулся на окровавленном полу.

Под высокими сводами собора разносились крики, которым вторили вопли из обителей нейропоглощения, где также кипела бойня. Владыка нефилимов, пошатываясь, отступал под натиском мстительного гиганта в керамите и золоте. Их глаза впервые оказались на одном уровне. Тальвар поднялся, отбросив изогнутую тень на толстую шею монстра…

Но так и не опустился. В нефе позади них закончилось смертоубийство, и отголоски оглушительной болтерной стрельбы постепенно стихли. Из недр здания долетало еле слышное эхо сдавленного хныканья, а за гигантскими стенами, где продолжался артобстрел, приглушенно громыхали разрывы.

Патриарх мутным взглядом уставился на лезвие клинка и безрадостно улыбнулся:

— Думал, придет… твой примарх. Предпочел бы… его.

И тут у основания ступеней зарычала, плюясь разрядами энергии, последняя колонна телепортации. Из ее светящегося нутра вышло создание в безупречном облачении цветов слоновой кости и золота. За его спиной развевался плотный багряный плащ, подхваченный потоком воздуха от исчезновения луча переброски. Вновь прибывший держал обнаженный дао — меч длиной с человеческий рост, покрытый гравированными строчками древних боевых наговоров Чогориса. Он не носил шлем, и все видели его жесткое, суровое лицо с загорелой кожей, равной по прочности железу. Его черты пересекал шрам, идущий вдоль левой щеки.

Когда Хан повернулся к чужаку, во взоре чогорийца появилось царственное презрение, отточенное за годы подобных завоеваний. Примарх двинулся к врагу широкими шагами, но с ленцой, не обращая внимания на легионеров, которые кланялись ему.

Нефилим издал нечто вроде усмешки, и по его подбородкам заструилась какая — то жидкость.

— Значит, ты… все сделаешь, да? Закончишь… тут?

Джагатай взглянул на воина в драконьем шлеме:

— Оно хорошо сражалось, Са?

— Нет, Каган.

— Тогда оно не заслуживает подобной чести.

Как только Хан отвернулся, вождь кэшика погрузил клинок в шею ксеноса и с усилием, но чисто отсек голову.

Примарх осмотрел место битвы. Хотя кровь еще не остыла и откуда — то до сих пор звучали крики, чогорийцем уже овладело нетерпение. Он желал завершить эту войну, отправиться на следующую кампанию, найти более трудное испытание, которое поможет закалить его по-прежнему двойственный легион и избавиться от оставшихся изъянов.

Однако здесь они закончили. Есть о чем доложить на Терру, и рапорт наверняка порадует Сигиллита. По комм-связи уже приходили сообщения от Хасика и Гияхуня — они захватили последние цели и теперь наперегонки мчались к собору. Есугэй, обезвредив последнее хранилище ядерных зарядов, занялся поисками людей, еще сохранивших разум. На сетчатке Кагана мелькали сотни запросов и просьб о новых распоряжениях, выводимых боевой инфосетью. Примарх мог переправить почти каждый из них войсковым командирам, но уже понимал, труды каких масштабов ему еще предстоят.

Подняв глаза, Хан оглядел высокие потолочные своды. Вдоль стен тянулись капсулы, утыканные трубками для питательной смеси. Многие из них разбились или помутнели от жидкостей из лопнувших тел, однако несколько штук уцелело. Там находились люди, свернувшиеся в позе эмбриона. В одном только соборе находились сотни таких вместилищ, которые медленно высасывали энергию из жертв и передавали жадным до душ тварям, создавшим эту систему. Еще тысячи капсул бесконечными рядами устилали стены часовен и комплексов промышленного города-механизма, возведенного на фундаменте иллюзий боязливых религиозных людей.

«Тебе повезло, Джагатай… Когда мы говорим о Долгой Ночи, ты едва веришь нам…»

К нему подошел Цинь Са. Легионер успел снять шлем и закрепить его на доспехе. Осматривая кошмарные сцены кабального поклонения, он сохранял спокойное выражение лица.

— Начальную оценку! — приказал Каган.

— Три терранских подразделения слишком медленно выполнили поставленные задачи. Впрочем, они по-прежнему действуют тщательнее нас, и такую особенность нельзя терять.

— Пытаясь сберечь все, мы не сбережем ничего. Мне нужно единство доктрин.

Цинь Са позволил себе ироничную полуулыбку:

— «Единство»?

— Перед штурмом ты сообщил о том, что за нами следят. Авгуры по-прежнему это фиксируют?

— Нет. Но, возможно, кто — то теперь ведет себя умнее. Мы ведь отвлеклись на некоторое время…

— Пожалуй. Или они просто очень далеко.

— Если так, нам тем более следует проявить любопытство.

Хан убрал в ножны длинный меч, не пригодившийся в этом сражении. С тех пор как его отковали, чогориец редко применял клинок, сохраняя оружие только для достойных врагов.

— Наверное, ты сам тут справишься? — спросил примарх.

Командир кэшика в последний раз окинул взглядом блоки капсул, мерзкие устройства извлечения жизненной сути и отвратительные трупы пожирателей душ.

— Все разрушим, — с чувством пообещал он.

— Не оставьте ни одного целого камня, — поддержал Джагатай, шагая по вытянутому нефу. — И не оставьте никого в живых.

— Наше первое единоличное завоевание, Каган, — сказал ему вслед Цинь Са. — Мы вышли из тени других. Есть повод для гордости, не так ли?

Хан продолжал идти.

— Еще нет, — буркнул он, утопая по лодыжки в крови и грязи. — Даже близко нет.

Минуло два стандартных месяцам вернее, довольно близкий к этому срок с точки зрения независимого наблюдателя. Легион провел три небольшие кампании, молниеносные рейды на бывшие планеты-угодья нефилимов. Белые Шрамы отточили ратное мастерство, но не встретили серьезного сопротивления. Вероятнее всего, Цинь Са оказался прав: они не оставили в живых ни одного ксеноса. Теперь орду противостояли только человеческие отбросы бывшей рабовладельческой империи, готовые сражаться даже после того, как у них отняли чужеродных богов и ангелов.

Воины снова сжигали соборы, разрушали города и отправляли рапорты следующим за ними флотилиям Согласия, извещая их о том, что миры готовы к повторному заселению и официальному принятию в Империум. «Буря мечей» проникала все дальше в неизвестный космос и мчалась так стремительно, что астропатическая связь с Корпусом Логистики стала даже менее надежной, чем обычно.

Однако флагману так и не удавалось стряхнуть с кормы сенсорную аномалию, которая преследовала V легион еще до высадки на Хоаде. Она представляла собой слабый, призрачный сигнал на одном из приборов дальнего обнаружения — такие попадались при анализе аномальных откликов после широкоугольного сканирования.

Во время глубинных варп-прыжков Есугэй нередко подходил к Хану с насмешливым выражением лица.

— Опять то же самое? — спросил Джагатай при последней такой встрече.

— Думаю, они махнули рукой на приборы, — ответил тогда грозовой пророк. — Теперь в моих снах звучат шепоты.

«Глориана» неслась дальше в прежнем безжалостном темпе, который поддерживала с тех пор, как покинула вакуумные доки Луны в новых геральдических цветах и с непомерно усиленными плазменными приводами. Но лишь после того, как флагман достиг границы субсектора и приготовился к рывку во мрак неисследованной пустоты — в так называемый Залив Лхострум, — фантомная отметка превратилась в нечто осязаемое.

— Нас вызывают, Каган, — доложил главный связист «Бури мечей» за семь часов до очередного запланированного перехода через имматериум.

Вскинув бровь, примарх обернулся к Таргутаю, который стоял возле командного трона.

— Имперцы? — спросил Хан.

— Судя по идент-кодам, Девятый легион Астартес — точнее, их основной корабль, «Красная слеза».

Как только главный связист умолк, на авгурных линзах вспыхнули строчки рун.

— Примарх Кровавых Ангелов просит о встрече с братом-примархом Пятого легиона, Звездных Охотников, — нараспев произнесла госпожа астропатов «Бури мечей» со своего высокого сиденья, опутанного клубками синапсных кабелей. — Он приносит поздравления в связи с тем, что мы так долго уходили от погони, и теперь запрашивает разрешения подняться на борт для формального знакомства.

Джагатай какое — то время размышлял, наблюдая за приближением отметок на локаторе. Другие звездолеты по-прежнему находились вдали от зоны прямой видимости и с трудом поддерживали крейсерскую скорость «Глорианы», собирающейся войти в прыжок.

— Ч_To думаете? — спросил Есугэй.

— Что я предпочту не пускать брата сюда, а посмотреть на его корабль изнутри. — Поднявшись с трона, Каган жестом велел воинам кэшика начать приготовления. — И что тебе лучше пойти со мной.

Летательный аппарат мчался над самой равниной — казалось, он задевает днищем кончики сине-зеленых травинок. По степи за ним тянулся длинный след из покачивающихся с шелестом растений. Одноместной машиной управляли два синхронизированных «мозга» — немые и бездумные сервиторы. Есугэй сидел сзади, под прозрачным куполом, и смотрел, как проносится мимо монотонный пейзаж.

Вместо брони Таргутай носил одежду, привычную ему по временам до Возвышения, только гораздо большего размера: суконный дэли[3] по щиколотку, кожаные сапоги и багряный кушак, обозначающий звание и специализацию легионера. Он держал воздушные фильтры открытыми, и ветер, врываясь в кабину, взметал длинные черные волосы над покрытым шрамами лицом провидца.

Далеко на западе виднелись очертания высоких гор Хум-Карта, темно-синих на бледном фоне небесной арки. Во всех иных направлениях не было ничего, кроме шепчущей травы по колено. Ее трепал шумный ветер, и она колыхалась под обжигающим взором солнца.

Огромная часть равнины оставалась такой же пустой, как и всегда. Некоторые миры вслед за Согласием подвергались полной трансформации, и несколько из них преобразила рука Кагана. Но не Чогорис. Лишь один участок его поверхности утратил изначальное состояние, перестроенный, вознесенный и втянутый в империю Крестового похода. Колоссальных просторов, заросших травой рейке, изменения почти не коснулись. Народы все так же воевали, связанные прежними узами благородства и клятв, однако уже под бдительным присмотром вербовщиков легиона. Племенные ханы уже привыкли, что после наиболее кровавых стычек самых молодых и отважных воинов не находят ни среди живых, ни среди мертвых, словно их умыкают призраки.

Так в мифологию Чогориса, и без того переполненную историями о богах и демонах, вошла новая легенда о кена авдаг — «тех, кто крадет ярчайшие души». Подобные события воспринимались как величайшая честь, и люди не оплакивали, а праздновали утрату. В ясные ночи те же кланы порой замечали на чистых небесах светящиеся следы от транспортников, которые уносили похищенных бойцов из их времени и реальности для сражений за пределами земного бытия. Тогда племена разжигали на равнинах костры, отмечая уход сородичей.

Конечно, легион мог быстро цивилизовать эти народы. Отправить к ним команды Согласия, дать им технологии, построить для них города, получающие энергию от реакторов. Такие планы даже обсуждались в ранние дни контакта, однако Джагатай отказался от них вскоре после первых предметных разговоров с Отцом.

«Теперь я знаю, что этот мир неповторимо прекрасен, — сказал он Есугэю после встречи, свет которой еще отражался в лице примарха. — Чогорис рождает силу, лишенную злобы. Воспитывает могущество, лишенное гордыни. Менять что — либо недопустимо».

Аппарат приблизился к горному хребту, и стало видно, что его нижние склоны покрыты хвойными лесами и усеяны отвесными скалами из серого камня. Широкие водопады спадали по расколотым выступам песчаника, утоляя жажду реки Орхон, лениво извивавшейся по степи. У Хум- Карты хватало острых граней: косные гранитные кряжи, некогда вытолкнутые из мантии планеты, складывались в островерхие пики и тянулись к облакам, словно пальцы.

До прибытия Императора никто не задерживался в здешних краях. Только звери и редкие души, стремящиеся пройти Испытание Небес, бродили по заледенелому лабиринту ущелий, терзаемые разреженным воздухом и студеными ветрами. Но теперь эти вершины переродились, что отличало их от остальной планеты. Парящие над землей машины-терраформеры Механикума вырыли и закрепили исполинские фундаменты. На неприступных утесах выросли еще более неприступные стены, упрочненные адамантиевыми ребрами жесткости и увенчанные лазпушечными установками. Жилые башни в стиле кидани стремились к небу, обгоняя друг друга, пока не поднялись в атмосферу выше обнаженных пиков. На их кладке, сглаженной бурями, блистали гербы богов — разряды молнии.

Крепость-монастырь, так ее называли. Она объединяла в себе дворец, цитадель, острог, библиотеку и новое хранилище истории V легиона — личных вещей воинов и культурных объектов. Со звездолетов на орбите туда доставили гигантские запасы боевой техники и оснащения, а также архивы с записями о сражениях. После трепетной проверки каждый контейнер помечали и спускали в промороженные склады-расселины, вырубленные в толще горы. Свезенные сюда же терранские писцы и техномастера, а также специалисты из сотни других миров, поклялись в верности Кагану и начали превращать бастион (названный тогда Цюань Чжоу) в одну из самых могучих твердынь растущего Империума.

Говорят, что на самом деятельном этапе строительства, занявшего тридцать лет, содрогалась земля и тряслись небеса, над Хум-Картой гремел гром, а к звездам взмывали языки пламени. Чогорийские кланы отступили за черту хребта Улаав, пока их провидцы лихорадочно выискивали в знамениях указания на конец света.

Обратно племена не вернулись, ибо по распоряжению Хана новую крепость окружили кордонами, перекрывшими путь кочевым народам степи. В чертогах у корней мира обитали только Возвышенные воины и группы их связанных договором слуг. Впоследствии имперские делегации предполагали, что примарх желал оградить жителей бастиона от варварских обычаев Алтака. На деле же все обстояло с точностью до наоборот.

Цюань Чжоу изолировали, чтобы скверна Империума не проникла на Чогорис.

Вот в чем заключался смысл ее имени, взятого из языка кидани: «Запретная Цитадель». К ней не вели дороги, а на низину под нею не выходили ворота. Крепость высилась нерушимо, как сама гора, только крепче и величественнее любой природной вершины.

Аппарат Таргутая набрал высоту, и грозовой пророк осмотрел надвигающиеся стены. Кое-где работы еще продолжались — по густой паутине лесов ползали автоматоны Механикума, покрытые красным лаком. Зодчие почти закончили возведение пятой из громадных посадочных платформ, где будут садиться тяжелые транспортные суда, готовые перевезти целые соединения легионеров на ждущие их ударные крейсеры. Сильный ветер трепал знамена с красно-золотым символом Белых Шрамов, и они взметались над бледно-серым скалобетоном, будто молитвенные флаги[4].

Замедлившись, машина Есугэя проскользнула между башен и куполов, после чего приземлилась на шестиугольной площадке, выступающей из верхушки высокого шпиля. Фонарь из бронестекла погрузился в корпус, и Таргутай сошел по выдвинувшейся аппарели.

Перед ним разъехались тяжелые створки единственной двери, охраняемой двумя воинами Пятого в блестящей броне цвета слоновой кости. На пороге стоял другой грозовой пророк, державший в обеих руках посохи с навершиями из лошадиных черепов, увешанные обрядовыми амулетами. Непокрытую голову легионера, облаченного в полный силовой доспех, охватывал кристаллический пси-капюшон.

— Наранбаатар, — поклонился ему Есугэй, принимая один из жезлов.

Как только его ладонь приблизилась к дереву, оплетенному резными узорами, между кончиками пальцев и толстыми металлическими кольцами на посохе проскочили еле заметные разряды энергии. Обоих псайкеров окружал некий ореол, схожий с отраженным солнечным светом. Казалось, сами стихии немного оживают в их присутствии и мир становится более насыщенным.

— Тебе сопутствовал успех? — спросил помощник Таргутая, вернув поклон.

— Не в этот раз.

— Айя, придут лучшие дни.

— Так будет.

Они вместе шагнули внутрь башенки на вершине шпиля. Хотя Есугэй выглядел менее внушительно без массивной брони типа II, нечто в поведении Таргутая указывало на его очевидное главенство. Более молодой Наранбаатар, впрочем, стал полноценным легионером уже двенадцать лет назад. Он принадлежал к первым рекрутам с Чогориса, число которых равномерно возрастало с момента закладки основания цитадели. Хотя в родном племени воин не выполнял обязанности задын арга — пси-дар у него обнаружили во время генетических операций, — после Возвышения его умения развивались поразительно успешно.

— Так или иначе, — начал Наранбаатар, ведя своего повелителя вниз по винтовой лестнице, вырезанной в камне, — темпы набора, возможно, придется снизить. Апотекарии говорили мне, что трудятся с запредельной нагрузкой. Может, дадим некоторым бойцам чуть дольше пожить в степи, прежде чем забирать их, а?

Есугэй ухмыльнулся:

— Смотри, чтобы Каган тебя не услышал. Он всегда считает, что мы работаем недостаточно быстро.

Пройдя через следующие двери, грозовые пророки снова вышли из шпиля. Перед ними раскинулся широкий внутренний двор без крыши, обсаженный по краям платанами. Ветерок развевал длинные знамена с каллиграфической росписью иероглифами. Над каменными плитами ползли завитки благовонного дыма, но дуновения воздуха подхватывали их и сметали на уступы внизу.

— В любом случае мне сообщили, что скоро мы достигнем равенства, — сказал Наранбаатар.

— Может, уже достигли, — отозвался Таргутай. — Утверждают, что набор с Терры замедлился. Похоже, нас не относят к престижным легионам.

— Это какие же, интересно? — улыбнулся его помощник.

— Тринадцатый. Ты последи за ним. — Есугэй с легким озорством взглянул на своего протеже и рассмеялся. — А как идут дела здесь?

Воины прошагали к западной стороне двора. Над ними возвышались четыре стройные дозорные башенки, каждую из которых венчал золотой купол, искрящийся в солнечных лучах. Еще выше пролетели клином птицы, лениво машущие крыльями, — их поддерживали восходящие теплые потоки.

— Посмотри сам, — предложил Наранбаатар, указывая вперед.

На отроге в дальнем конце площадки располагалась квадратная арена, посыпанная мелким песком и огороженная невысокой стенкой из железных листов. В каждом ее углу находилось изваяние, символизирующее одного из четырех драконов-ветров Алтака. С трех сторон выступ отвесно обрывался вниз, открывая тренировочное поле завывающим вихрям.

В центре священного участка стоял послушник в белой рясе. Строение мускулистых плеч и торса выдавало в нем космодесантника, а сквозь складки одежды проглядывали выступы «черного панциря». На обнаженной бритой голове выделялся еще не побледневший ритуальный шрам. В руках юноша сжимал простой длинный посох.

По периметру арены выстроились наблюдатели в доспехах. Роль врага исполнял резной деревянный истукан ростом с человека, имевший облик птицеглавого демона стихий из чогорийских мифов. Старшие грозовые пророки заняли свои места, и Наранбаатар жестом велел послушнику приступать.

Юноша выставил жезл перед собой, держа оружие свободным двуручным хватом. Следом он напряг мышцы предплечья и зажмурился. По его виску сбежала струйка пота — признак того, что аколит уже проделал несколько упражнений.

В небе над послушником начал усиливаться ветер — вроде бы почти незаметно, но вдруг над выступом закружился вихрь, всасывающий в себя энергию и мерцающий тусклыми электрическими разрядами. Сам воздух словно бы задрожал, нагрелся и уплотнился. По затрясшемуся песку на каменных плитах побежали круговые волны.

Аколит опустил посох и нацелил его на статую стихийного демона. Не открывая глаз, он принялся шептать заклинания, переправляя накопленную мощь в жезл. Все вокруг немедленно ощутили нарастание пси-силы как некое жжение, возникшее из ниоткуда и выдернутое в осязаемый мир.

Сжимая челюсти, послушник процедил заключительную фразу и развеял сдерживающие чары. Навершие жезла извергло жгучую молнию, которая с треском пронеслась над ареной и врезалась в деревянного идола. Фигуру мгновенно охватили языки пламени, синеватые по краям. Прокрутив посох, юноша отставил одну руку, сжал ее в кулак и резко опустил.

Изваяние взорвалось и разлетелось на множество обугленных кусочков. Ударная волна взметнула песок и выбросила за ограду, где слабеющий штормовой порыв рассеял его тонкими облачками. Далекие склоны гор отразили глухое эхо громовых раскатов, постепенно слабевшее по мере того, как в реальности восстанавливалась обычная погода. Откуда — то издалека донеслось потрясенное птичье карканье.

Послушник выпрямился, хватая воздух. Подняв взгляд, он формально поклонился зрителям и снова взял посох обеими руками.

Таргутай спустился на песок и подошел к юноше:

— Твое имя, брат?

— Боргал, — назвался аколит, стараясь дышать ровнее.

— Задын арга своего племени?

— Нет.

Такой ответ звучал чаще всего. Испытание Небес — загадочный ритуал становления шамана у клановых народов — обычно проходили в том возрасте, когда человек уже не подходил для Возвышения. Поэтому нередко случалось, что Белые Шрамы находили рекрутов с нужными физическими данными и только затем выявляли у них пси-умения. Таким новобранцам выпадали самые жестокие проверки: их тело, душу и разум доводили до пределов выносливости перед тем, как в них пробуждалась новая сила.

Есугэй взглянул на тлеющие обломки истукана, изучил крученые узоры на песке и одобрительно хмыкнул:

— Ты быстро выучился… Скажи, что ты чувствуешь, когда творишь нечто подобное?

— Я не…

— Нет, ты понял меня. Что ты чувствуешь?

Помявшись, Боргал поднял голову и посмотрел Таргутаю в лицо. Карие радужки юноши уже светлели, приобретая янтарный оттенок, который однажды — если воин доживет — сменится золотым.

— Мощь, — произнес послушник.

Грозовой пророк кивнул:

— Да. В том и опасность. — Он положил заскорузлую ладонь на плечо аколита. — Мощью ты обладал всегда. Здесь мы учим тебя сдерживать ее. Здесь мы добиваемся, чтобы ее применение стало для тебя таким же быстрым и естественным, как дыхание. Если бы тварь была настоящей, то успела бы вырвать у тебя сердце, пока ты произносил заклинания. Так что дело не в мощи, а в ее ограничении и затем — понимании.

Устыженный аколит кивнул.

— Но твою силу нельзя отрицать. — Осклабившись, Есугэй хлопнул юношу по предплечью. — Ты станешь грозным воином. Только, пожалуйста, проживи чуть подольше — мне хотелось бы, чтобы ты использовал свой дар в Крестовом походе.

Боргал поклонился. Меж тем наблюдатели вышли на песок, чтобы убрать обломки, и оба грозовых пророка направились обратно к двойным дверям, ступая под четкими тенями платанов.

— Они поднаторели, — заметил Таргутай. — Мои поздравления.

— И все же… Мы обучаем их, но не знаем, куда направить потом. Нельзя оставлять решение ханам. Слишком давно мы не обсуждали этот вопрос.

— Так ведь ответ остается тем же, — произнес Есугэй.

— Значит, пусть рассудит Каган. Когда там за…

— Хан прилетит. Уже скоро. — Таргутай взглянул на своего помощника. — Он сражается уже долгие годы. Он сжег своей рукой целую сотню миров и теперь желает еще ускорить завоевания. То, что происходит здесь, — лишь часть его замыслов.

— Я уже сегодня могу дать ему сто творцов погоды. Они снесут для него любую стену, разорвут Галактику на куски.

Есугэй печально улыбнулся:

— Все не так просто. Если бы мы были одни в Империуме, то обходились бы без дискуссий, но мы не одни. У Кагана есть братья, и на него издалека взирает Золотая Терра. Подобное нельзя не учитывать. — Воины подошли к дверям, и мутная завеса благовоний на миг пахнула особенно едко. — Один из примархов, зовущий себя Повелителем Смерти, возглавляет легион беспощадных бойцов, которые не уступают в стойкости никому из отпрысков Трона. Я изучил его доктрину со стороны. Кое — что меня восхитило, прочее внушило отвращение. Думаю, он ущербен, но это не имеет значения: мы все так или иначе ущербны, а эффективность его действий не вызывает сомнений.

Наранбаатар внимательно слушал.

— Он запретил чернокнижие в своем войске, — продолжил Таргутай. — Полностью искоренил. У него есть последователи в высоких собраниях Терры, и влиятельные офицеры Имперской Армии выступают в его поддержку. Такому не следует удивляться, ведь в том и состоит идея Объединения. Мы здесь изгои.

— Это лишь один легион.

— Есть и другие. Волки Фенриса… впрочем, я не совсем понимаю их позицию, ведь ходят слухи, что среди них встречаются личности с даром. Список растет. И, хотя мы стремимся к обособленности, нам предстоит однажды биться совместно с каждым из этих воинств.

Протеже Есугэя обернулся и посмотрел, как инструкторы на тренировочной площадке проверяют возможности другого послушника. Воздух снова зашипел — его составляющие подвергались непереносимому напору энергий, высвобожденных с другой стороны завесы.

— Мы никогда не искали одобрения посторонних, — сказал он.

— Эти разногласия нужно уладить.

— Нет, проигнорировать, — покачал головой Наранбаатар. — Пусть обойдут нас стороной.

— Возможно. Не удивлюсь, если Хан так и распорядится. — Таргутай явно задумался. — Но если мы получим численный перевес, то сумеем сохранить все. Вот что важно сейчас, и вот почему он возвращается.

Молодой провидец поразмыслил над этим. До них доносились заклинания призыва, которые произносил следующий аколит из длинной очереди. Как и в прошлые тысячелетия на Чогорисе, юноши изучали, оттачивали, дополняли методы творения погоды.

— Что же, — наконец произнес Наранбаатар, — примарх встретится с этим Повелителем Смерти?

— Только если придется.

— Но он важен для дела, иначе бы ты его не упомянул.

— Я не знаю, правда. — Есугэй вновь повернулся к двери, и его лицо пересекла тень от притолоки. — Мы сплетаем бури, а не читаем будущее. Да и кто ведает по-настоящему? Может, ответ неважен, а может, от него зависит всё.

Таргутай переступил порог, и помощник шагнул следом, иронично улыбаясь.

— Как всегда, однозначно и убедительно, — заметил он.

Через два дня на орбиту Чогориса вышла «Буря мечей». И не одна — с ней прибыл «Чин-Зар», корабль Хасика, в сопровождении полудюжины менее крупных звездолетов. Крестовый поход достиг апогея, а потому Белые Шрамы, как и почти все прочие легионы, стали получать больше воинов и заданий. Вслед за тем, как выросло количество тактических группировок Хана, неизбежно увеличился в размерах и подчиненный ему флот.

То были славные годы. Император уже отыскал большинство своих сынов и передал им командование Его разрозненными армиями. Владения людей расширялись стремительнее, чем когда — либо. Кузницы в сотне миров Механикума едва успевали снабжать воинства Империума необходимыми боеприпасами, не упоминая уже о космолетах, доспехах и вооружении. Известная Галактика — некогда практически неизведанное логово ужасов — быстро превращалась в царство человечества, покоряясь его несравненным технологиям, военной организации и живой силе. Планета за планетой сдавались, покрывались укреплениями, приходили к Согласию и начинали приносить пользу.

Белые Шрамы играли свою роль в процессе. Пожалуй, они всякий раз чуть опережали союзников, выбирая кампании, где им предстояло странствовать на огромном расстоянии от основных зон командования и управления. Пятый легион неизменно обгонял неуклюжие экспедиционные флоты, рьяно желая проложить новые тропы в далекой пустоте. Как правило, бойцы Кагана сражались в одиночку, ввиду чего прослыли своенравными или отчужденными. Также они заработали схожую репутацию ненадежных воинов, особенно у чиновников из верхних эшелонов Администратума. Хотя с Терры то и дело отправляли эмиссаров, призванных улучшить отношения с самым раздражающим из примархов, немногие из послов сумели добраться до Хана, не говоря уже о том, чтобы выполнить задание. Да и разве могли они рассчитывать на успех в погоне за армией диких всадников, что получила в дар одни из лучших кораблей Империума и всеми способами упрямо сопротивлялась попыткам управлять ею из центра, от которого всегда находилась на огромном удалении?

Так или иначе, новые миры один за другим валились в подставленные ладони Администратума. Завоевания шли такими темпами, что в боевых флотах начали обсуждать, чем займутся воины после того, как истребят всех ксеносов. Даже люди, считавшие такую перспективу немыслимой, отмечали перемены в общем настрое кампании. Им казалось, что выживание человечества теперь обеспечено, и Император, возлюбленный всеми, наверняка в определенный момент объявит о переходе к новому этапу Его замысла, но то, в какой форме это произойдет, известно лишь Его приближенным министрам на Терре.

При таких обстоятельствах владыка Пятого легиона вернулся в родной мир впервые за долгие годы.

Истерзанное бурями солнце скрывалось за горизонтом к западу от Хум-Карты. Со стен Цюань Чжоу свисали триумфальные знамена, и каллиграфически выведенные символы на каждом из них обозначали уничтоженную планету или цивилизацию. Забальзамированные головы чужаков из покоренных рас впустую щерились с колов, ряды которых тянулись вдоль парадных проспектов, ведущих в центральный оплот крепости. Стоило приземлиться транспортнику с характерным ястребиным носом, как тысячи обучающихся воинов выкрикнули ритуальное приветствие, и в беспокойное небо унесся многоголосый рев: «Каган/».

Даже вдалеке, в степи Алтака, где мчались в черной вышине плотные грозовые тучи, а люди не подозревали о треволнениях Галактики, ханы вскинули к небесам кривые клинки, салютуя полоскам огня, от которых светились далекие горные хребты. Задын арга их племен знали — знали, что повелитель этого мира снова вернулся к ним, отдает приказы столпам земным и следит, чтобы души его народа оставались непорочными. Той ночью на равнинах резали скот, совершали брачные обряды и ненадолго забывали о старых распрях. В это время не полагалось убивать в гневе, и запрет исчезал лишь после того, как чогорийцы ощутят всем сердцем, что он отбыл бороться с силами Надвселенной: сражаться за арку звезд против стихийных демонов и духовных драконов, рыскающих в царстве незримого.

Когда Джагатай спустился по десантной аппарели и вышел в свет тысячи факелов, его поприветствовал Есугэй.

— Рады возвращению, Каган? — спросил он.

Хан глубоко вздохнул, наполняя грудь холодным воздухом родины. Надвигалась буря — первые капли, предвестницы скорого ливня, уже падали на истертые ветрами каменные плиты и скатывались по шелестящим листьям лесной мантии на плечах горы. Оружейники легиона еще не убрали с боевых лат примарха следы прежних битв, и по бороздам на изогнутых керамитовых пластинах бежали струйки воды.

Он оглядел пики, льдисто-синие на фоне грозовых облаков, вдохнул терпкий запах сосновой хвои и влаги. На восточной стороне неба взошли обе луны, полные и серебристые; в их сиянии стремительно несущиеся тучи мнились гибкими спинами лошадей.

Словно бремя свалилось с плеч Джагатая.

— Клянусь богами, да, — ответил он.

Хасик впечатал кулак в угловатый лоб чудовища и проломил череп. Но тварь не издохла. Зарычав на врага, она разинула нелепо громадную пасть, чтобы вцепиться воину в запястье. Тогда легионер замахнулся сильнее, собрав остатки сил из неведомых резервов изнуренного тела и увеличив мощность сервоприводов почти до предела допустимого. Чтобы потушить огонь ярости, пылавший за жуткими красными глазами, потребовалось еще два таких сокрушительных удара. И только после третьего исполинское существо рухнуло замертво и сползло по внутренней стенке траншеи.

Нойон-хан бросился вверх по склону, поскальзываясь на осыпях кристаллического щебня. Прострелы острой боли в ноге все настойчивее требовали внимания, разбитый болтер вышел из строя, а доспех покрывали вмятины и борозды. Воздух дрожал от ужасного бесконечного рева, хейн-гхалл, раздававшегося в каждой битве с этими созданиями. Адский шум все нарастал и прорывался через звукоизоляцию шлема, ухудшая восприятие Хасика и замедляя его реакции.

Достигнув вершины вала, он грузно упал на одно колено и часто задышал. Воину открылось измученное небо — оранжевое, как нервный газ, и расчерченное черными инверсионными следами бомбардировочных снарядов. «Грозовая птица» пронеслась на бреющем полете — от рокота ее атмосферных двигателей, изрыгающих густые клубы дыма, содрогался грунт.

Перед нойон-ханом простирался неровный ландшафт из граненого кристалла, который отражал вспышки взрывов, как целый континент битого стекла. Северный массив гряды Седловины возвышался на фоне пылающего горизонта, будто неизменное оскорбление: он по-прежнему находился вне зоны прямого штурма, но теперь его хотя бы обстреливала артиллерия. Все, что располагалось до хребта, пребывало в движении. Так вспучивается земля или волнуется море.

Но Хасик видел не землю и не море, а живую лавину — ковер из темно-зеленых тел, закованных в тяжелую железную броню. Над ними разносился кошмарный рык, который словно бы обладал собственной жизнью, и в его грохочущих переливах и раскатах утопали все прочие звуки.

Ничего подобного больше не встречалось в Галактике. Никакой расе не удалось бы повторить это. Ни одна разумная форма жизни не смогла бы смешать и слить всех своих представителей в единый бесформенный комок перезрелого неистовства, вечно расширявшийся от жара какой — то глубинной топки единого сознания, огонь которой все разрастался, пока не начинало казаться, что однажды он взмоет над мирами и затмит сами звезды. Никакая иная армия не маршировала в наступление, гоня перед собой акустические волны с зеленоватыми разрядами по краям, что разрывали барабанные перепонки и сжимали робкие сердца. Никакое другое воинство не бросалось в рукопашную, ведомое лишь первобытным инстинктом — жаждой услышать лязг клинков, почувствовать остервенение и брызги горячей крови, упиться этими ощущениями.

Ни умышленной злобы, ни каких — либо масштабных стратегических целей. Только волевой порыв к убийству, который несся из забитых подкорковых узлов мозга, кипел в черных кровеносных сосудах, наполнял энергией стальные пучки мышц в когтистых ногах, что раскалывали грунт, и руках, что размахивали тупыми секачами, словно турбомолотами.

Хейны. Орки. Зеленокожие. Самые могучие и многочисленные из всех враждебных чужаков, когда — либо встречавшихся людям.

Они настолько безупречно эволюционировали в живые орудия насилия, что имперские ученые даже выдвинули громкую гипотезу о том, что этих ксеносов вывели искусственно. Бесстрашные, невероятно сильные, устрашающе воинственные, плодовитые и неуступчивые — они превосходили в смертоносности всех прошлых и, как считали многие, будущих неприятелей человечества.

Сейчас орки опять рвались в бой. Доведенные до исступления прежними атаками, они вновь столкнулись с авангардом наступающих Легионес Астартес.

Вслед за Хасиком на вал поднялся Гохал, командир его кэшика, потом другие воины, пробившиеся наверх из траншей. Три братства — больше тысячи бойцов — резали и рубили чужаков, отталкивали их и отбрасывали пинками, прокладывая себе залитую кровью дорогу к переломному моменту в сражении. По пути их осеняли оглушительные хлопки пушечных залпов легиона. «Грозовые птицы» и «Громовые ястребы» неподвижно висели на дымных столпах реактивных выхлопов, поливая надвигающиеся полчища очередями из тяжелых болтеров.

На правом фланге из укрытия под кристаллическим отрогом выехала колонна бронетехники 88-й когорты Солнечной ауксилии. Дробя гусеницами стеклянистые выступы, машины открыли огонь из главных орудий, и над полем битвы раскатилась череда протяжных отголосков стрельбы. Слева другие подразделения легионеров в бледно-серых доспехах хлынули вверх по склонам окопов, идеально выбрав время для поддержки совместного штурма. Вырвавшись на открытое место, воины начали плотными рядами продвигаться вперед, демонстрируя ошеломительный темп наступления. Несмотря на оттенок брони, схожий с цветом Белых Шрамов, они служили в Двадцать первой роте Лунных Волков, а возглавлял их капитан Галкуза Реор.

Отпрыски Хоруса, не менее закаленные в боях, чем их кузены из орду, настолько же упрямо сражались, преодолевая боль. Каждый метр территории им приходилось отвоевывать в утомительном ближнем бою. Любого убитого орка сменял другой, потом третий — их исторгал бездонный колодец тел, зеленая масса, которая клокотала и извергалась, словно исполинский магматический очаг из органической материи. Болтерные магазины пустели с угрожающей быстротой, гулко щелкали, и тогда рукопашные схватки вскипали по-настоящему. Легионеры дрались лицом к лицу с врагами, озаренные неоновыми всполохами расщепляющих полей силовых кулаков и энергетического оружия. За ними из лабиринта траншей выкатывались танки: покачиваясь на неровной поверхности, бронемашины выпускали лазерные лучи в приближающееся цунами безудержной резни.

Хасик вновь сорвался с места. Пробивая себе заранее намеченную дорогу к далекой Седловине, он описывал жгучие круги клинком глефы. Почетная гвардия не отставала от нойон-хана и истребляла всех ксеносов, избежавших жестоких ударов его гуань дао. Белые Шрамы выпускали драгоценные болт-снаряды в обрушившийся на них круговорот зеленых туш.

Продвижение замедлилось. Легионес Астартес лучше всего показывали себя в стремительных битвах, где играли роль их несравненные проворство и меткость, тогда как зеленокожие получали преимущество, сковывая неприятеля безбрежными толпами бойцов. Чужаки превосходно сознавали этот факт — то ли инстинктивно, толи благодаря воинской смекалке, обретенной за десятилетия, — поэтому их неудержимый рывок на постепенно умолкающие стволы имперских пушек не был бездумным. Орки рассчитывали на свою грозную природную силу. Здесь, на узком участке ландшафта с кинжально острыми гранями, разогнавшиеся твари налетели на врагов плотной, как свинец, ударной волной кинетической энергии, под напором которой противоборство вновь свелось к уже знакомому тяжкому труду. Люди и ксеносы упорно толкали линию фронта, изматывая друг друга.

Видя, как разыгрывается привычная ему сцена, Хасик взревел от досады и одним взмахом снес голову громадному воину чужаков. Не успела вонючая башка стукнуться о кристалл, как к чогорийцу затопали еще три орка.

Воке донес издалека грубоватый голос Реора:

— Мы не выполним задачу, хан.

Капитан никого не обвинял, просто обрисовывал ситуацию. Объединенные войска легионов уже слишком долго и изнурительно сражались с зеленокожими, чтобы надеяться на легкую победу. К тому же ранее офицеры не спорили о том, стоит ли идти на прорыв из клина траншей.

Хасик продолжал угрюмо сражаться, волевыми усилиями толкая себя вперед. Его воины рвались в атаку вместе с командиром, но их натиск утрачивал единство. Бронетехника ауксилии на правом фланге сбавила ход, отражая бешеный контрудар орочьих пехотинцев в тяжелых доспехах. Опустошительные залпы пикирующих воздушных машин почти не замедляли наступление ксеносов, и даже размеренно грохочущие орудия танков лишь на несколько секунд пробивали бреши во вражеских рядах.

— Нет, мы дойдем до точки встречи! — прорычал нойон-хан в воксе.

Крутнувшись на пятках, Хасик вонзил острие гуань дао в грудь бегущего к нему чужака. Едва воин успел выдернуть оружие, как на него бросился второй зеленокожий, и толстые клинки столкнулись в вихре искр.

— Займись вторичной целью, — буркнул Реор, который, судя по голосу, тоже бился с немалым напряжением сил.

Огромная линия фронта постепенно распадалась на тысячи неподвижных схваток. Враги, похоже, выскакивали прямо из грунта: орков пробуждал к жизни вездесущий рев их расы, от которого кристалл резонировал, трескался и раскалывался, выпуская на волю рычащих ксеносов.

Чогориец ревел на них в ответ, давая выход досаде. Широко взмахнув клинком, он рассек сухожилия и разрубил броню. Выиграл пару драгоценных метров, но затем ряды зеленокожих сомкнулись вновь.

Вторичная цель довлела над правым флангом — возвышенность, увенчанная зарослями полупрозрачных, геометрически правильных фасеток. Она подходила для обороны, и до нее легче было добраться, чем до Седловины.

Однако ранее Хасик обещал, что проведет легионеров на несколько километров дальше. Жестокие бои в системе окопов слишком дорого обошлись имперцам, и теперь они расплачивались за свою малочисленность.

Красное солнце еще немного сползло по беспокойным небесам к зазубренному горизонту. Острия кристаллических «деревьев» сверкали розовым и сиреневым цветами, нагреваясь от последних лучей заходящей звезды. Скоро воздух отдаст все тепло, и поле сражения превратится в замороженную тундру.

Гохал пропустил мощный удар от воина ксеносов и распластался на поверхности, раздробив участок под собой. Откуда — то донеслись крики: орки оторвали люк у одной из бронемашин ауксилии, забрались внутрь и вырезали экипаж.

Хасик бился, уже не поднимая головы. Он свалил чужака, сбившего с ног вождя кэшика, потом врезался плечом в следующего врага. Меж тем немного пристыженный Гохал встал на ноги, хотя по его нагруднику тянулась длинная полоса крови, и вновь начал убивать.

Но так не могло продолжаться дальше: наступление едва ползло и если бы замедлилось еще больше, то, вероятно, захлебнулось бы, провалилось и обернулось бойней.

В двадцатый раз за час Хасик вывел на свой визор данные тактического сканирования. Потратив долю секунды, он изучил качающуюся виртуальную полусферу с рунами местоположения бойцов.

Победа достижима. Ее можно добиться, но только ценой драгоценного времени.

— Вторичная цель, — воксировал чогориец Реору, затем передал то же распоряжение ханам других братств, вверенных ему, и маршалу Моф из полевого командования ауксилии. — Повторяю: вторичная цель. Всем подразделениям изменить маршрут. Захватим ее до темноты.

Воины отреагировали в ту же секунду. Каждый из них ждал этого приказа и предполагал, что получит его. Кроме того, их обучили выполнять команды без колебаний. Отделения XVI легиона, повернув вправо, прорывались вбок от передовых позиций под прикрытием минометов, сокращавших дальность обстрела. Танки ауксилии разворачивались и ехали на восток, к господствующим высотам, обнаруженным воздушной разведкой трое местных суток назад. Белые Шрамы сохраняли прежний вектор атаки, пробивая себе окровавленную тропу к удлиняющейся тени возвышенности, но теперь их притязания стали скромнее. Бойцы Кагана ждали, когда с обоих флангов подойдут союзники, призванные блокировать любые контрудары.

Как только орки почуяли перемену в ходе битвы, их адский рев прибавил в мощи. Угасающий солнечный свет приобрел зеленый оттенок, что в сочетании с темнеющим оранжевым цветом создало неприятную грязно-коричневую смесь. Чужаки усилили натиск, понимая, что им выпал шанс разгромить наступавшего противника. Откуда — то из глубины их полчищ донеслись причудливые вопли, пронизавшие какофонию. По собирающимся в небе грозовым тучам заплясали сияющие изумрудные разряды.

Хасик снова врубился в гущу сражения, размахивая гуань дао в двуручном хвате. Его поле зрения дрожало по краям, все мышцы ломило. Нойон-хана поддерживал только дух непокорности — ярость почти такая же слепая, что и у ксеносов, которые по-прежнему бросались на него вновь и вновь, как подвижный вал разъяренных, беснующихся тел, просто не способных остановиться.

— Хай Чогорис! — ожесточенно прогремел он, и боевой клич из вокс-динамика на миг перехлестнул через звуковую стену рева.

— Каган! — ответили бойцы, и в это мгновение слово подавило рык врагов своей мощью, но его тут же смел всепоглощающий псионический порыв одержимости войной.

Нойон-хан почти не поднимал глаз. По внутреннему изгибу его шлема стекал пот, соленый от обезвоживания. Да, легионеры в силах взять кряж сегодня вечером, укрепиться там и удержать позиции, однако Хасик обещал примарху, что отобьет для него Седловину, а ее пока не удастся взять.

Чогориец отхаркнул кровь и почувствовал вкус алой влаги, стекающей по нагретому металлу вокс-решетки. Дыхание шумно отдавалось у него в ушах, оба сердца гулко колотились.

«Хороший враг».

Собственная фраза восьмилетней давности померещилась ему воспоминанием о сне или полузабытой шутке, произнесенной в лучах солнца, когда мнилось, что в мире нет ничего невозможного.

Он дрался и превозмогал боль, ковыляя через болото чужеродных криков, которые все не умолкали, пока не стало казаться, что лишь безумие принесет освобождение.

Потом это прекратилось.

— Значит, Хасик тебе разрешил? — спросил Сюй Нань.

— Мы вместе разработали план, — заявил Боргал.

— А Реор?

— Он не знает. Нойон-хан постановил, что мы должны взять весь риск на себя.

— Опасный замысел.

Боргал пожал плечами:

— У нас почти не осталось выбора.

— Тогда, задын арга, исполним приказ во имя чести. — Или чтобы подать пример.

— Да и упускать такую возможность… недостойно, — ухмыльнулся Сюй Нань.

Но Боргал не улыбнулся. В тот момент он вспомнил — как то и дело вспоминал за последнюю пару недель — слова, сказанные ему Есугэем в Цюань Чжоу восемь лет назад, еще до того, как творец погоды завершил обучение. Фраза звучала так подходяще, словно ее поместили в сознание воина именно на этот случай.

«Дело в ограничении мощи и затем — ее понимании».

Небо на западе быстро светлело. У горизонта расползалось рубиновое пятно, которое скоро приобретет оранжевый цвет. Повсюду на северных отрогах кряжа осажденные подразделения легиона готовились к новой попытке прорыва в направлении Седловины. Хотя они видели цель, горбатую громаду колючих кристаллов, полускрытую за предрассветной дымкой, путь до нее казался очень далеким. Каждый километр равнины перекрывали плотные ряды воинства зеленокожих, которые уже рычали хором, били в барабаны и жестами призывали людей спуститься для возобновления бойни.

Реор предположил, что на восточном краю у противника слабое место — чуть менее тесно расположенные позиции. Хасик счел, что капитан слишком оптимистичен, но Лунные Волки все равно перебрались туда, выстроили уцелевшие «Носороги» и «Лэндрейдеры» привычным наконечником копья и договорились о воздушной поддержке с эскадрильями «Грозовых птиц», размещенными в пятидесяти километрах к югу. Почти все части ауксилии разместили в арьергарде, поскольку их поврежденные машины вряд ли сумели бы съехать по склону, не говоря уже о полезном участии в битве. Впрочем, нойон- хан отобрал пятнадцать наименее пострадавших взводов для прикрытия своего левого фланга.

И остался только центр — прямая дорога через равнину. Для наступления воины братств забрались в седла, вернув в строй все сохранившиеся гравициклы и гравилеты. Без малого шестьсот боеспособных скакунов ворчали и подрагивали на вершине кряжа, словно чистокровные кони. Их выхлопные трубы громко трещали, а репульсорные пластины с завыванием набирали полную мощность.

Заря стала общим сигналом: глаза людей и ксеносов обратились на запад, к расширяющейся полосе света. Рев уже гремел в полную силу, и в небесах плясали первые размытые искры изумрудных разрядов.

Несмотря на сравнительно небольшой опыт Боргала, после тяжелых потерь в кампании он оказался старшим из шести выживших грозовых пророков в орде Хасика. За ним следовал Сюй Нань, а четверо других лишь недавно прошли Возвышение на Чогорисе. Неделями они сражались с пси-ореолом, который создавали прячущиеся где — то шаманы орков. Творцы погоды разили его пучками молний и развеивали призванными ветрами, уменьшая давление на союзников. Если бы не их усилия, легионеры до сих пор бы не выбрались из траншей, но за успех пришлось заплатить ужасную цену: трое из девятерых псайкеров погибли ранее, истерзав и опустошив свои разумы тяжелейшими усилиями, требующимися для борьбы с колдунами ксеносов. И даже такой жертвой они только временно ослабили жестокое воздействие единого орочьего сознания, просто снизили его разрушительную мощь, а не нанесли решительный удар, необходимый, чтобы сломить могущество ментальной общности.

Грозовым пророкам не удавалось подойти достаточно близко к источнику заслона. Они чуяли своих противников-шаманов издалека, порой даже замечали их в толчее зеленых тел, но не могли подобраться на расстояние, подходящее для убийства.

Шесть творцов погоды оседлали гудящие гравициклы «Ятаган». Все псайкеры, облаченные в полные доспехи, держали посохи одной рукой, словно кавалерийские пики. Только стучащие друг о друга амулеты и усложненные клановые метки на броне выделяли их из основной массы чогорийских воинов. По обеим сторонам от них рокотали и взбрыкивали машины других эскадронов, словно бы застоявшиеся в ожидании приказа.

На равнине внизу чужаки вопили и ревели, топали ногами и пихались, стараясь пробиться в передний ряд. Над их головами с торчащими клыками-бивнями теперь прыгали зеленые дуговые разряды, которые вонзались в тысячи кристаллических выростов и растекались по ним. Весь поразительно угловатый ландшафт переливался от блеска молний.

— Очистите разум, — воксировал Боргал.

Сам он уже проделывал нужные упражнения, выводя свой пси-дар из скрытого состояния и тщательно сосредотачиваясь на нем. Как и в каждый из дней пребывания на этой пагубной планете, воин почувствовал, что странные кристаллы жужжат, отзываясь нарастанию его энергии, впитывают ее и скручивают в глубине своих отражающих граней.

Неровная граница неба на западе изменила цвет, первые оранжевые лучи мягко вспыхнули на вершинах перпендикулярных пиков. Рев усилился. Орки в авангарде толпы потянулись к основанию кряжа, не прекращая толкаться. Наступило утро, и вновь стало видно, сколько здесь чужаков — тысячи и тысячи, все огромные и покрытые латами, будто струпьями. Зеленокожие размахивали секачами с обслюнявленными лезвиями и тащили громоздкое кинетическое оружие. Им не было конца: казалось, легионеры балансируют на краю бездонного и бесконечно подвижного котла, где бурлит боевой психоз.

На дисплее шлема Боргала засветилась команда «Приготовиться!». Ее получил каждый из воинов орду на длинной возвышенности.

— Он бьется у твоего плеча, — прозвучала в воксе заветная фраза Хасика. Ее услышал только грозовой пророк.

Боргал кивнул. Конечно же, Великий Хан, вездесущий, как взор ястреба, всегда сражался рядом с каждым Белым Шрамом, даже если их разделяли многие сотни километров, но творца погоды порадовало внимание нойон-хана. Тот был хорошим командиром и знал, на какой риск идут псайкеры.

Руна на визоре полыхнула красным. Через мгновение символ на ретинальном дисплее сменился на «Исполнять».

Чогорийские горнисты-ракены затрубили в боевые рога, и акустические устройства добавили мощности их призыву. Им отозвались Лунные Волки, ринувшиеся вниз по склону среди грохота вокс-динамиков и яростно взвившихся клубов пыли. Взмыли и вертикально застыли пробитые пулями знамена в цветах XVI и V легионов, 88-й когорты ауксилии и бессмертного, вековечного Империума Человека, чье предназначение с начала времен заключалось в том, чтобы очистить звезды от всех иных форм жизни.

Белые Шрамы рванулись вперед. Шестьсот машин подскочили ввысь на перегруженных гравитационных пластинах, опустили носы и помчались к основанию кряжа, словно выпущенные стрелы. Громыхающие сопла блистали в лучах полностью взошедшего солнца, и неровные скопления кристаллов отбрасывали длинные тени. Первым несся Боргал в сопровождении своих братьев, грозовых пророков. Снижаясь, они лавировали между препятствиями летящего им навстречу ландшафта и, пробудив нажатиями рун содрогающиеся мультимелты, тяжелые болтеры и волкитные кулеврины, наводили прицельные линии на своих визорах, подсоединенных к когитаторам.

Над ними пророкотали самолеты воздушной поддержки, непрерывно ускоряющиеся всего в пятнадцати метрах от поверхности. Два десятка «Грозовых птиц» типа «Сокар» накрывали орков лазпушечными залпами, очередями из тяжелых болтеров и шквалами ракет. «Громовые ястребы», преодолевая звуковой барьер, обрушивали огонь на каждый клочок любого пропущенного участка. Вся линия фронта длиной несколько километров превратилась в колеблющийся горный хребет из алых, как магма, взрывов.

Пронзив пламенную завесу, воины Кагана атаковали ошеломленных чужаков. «Грозовые птицы» в небе закладывали разворот для нового захода; бронетехника ауксилии ползла за гравициклами, посылая снаряды чуть впереди линии продвижения кавалерии. Моторизованные отделения Лунных Волков проворно и глубоко врезались в ряды неприятеля. Их гусеничные машины переезжали непокорных тварей, размазывая и растягивая трупы по грунту.

Но Белые Шрамы, как всегда, были быстрее.

«Быстрее мысли», — как повторял Хан. Настолько быстрее, что у зрителей нарушалось восприятие и возникал нервный шок, а враги осознавали, что подверглись нападению, лишь в последний миг перед гибелью, когда сражение уже уносилось дальше.

Боргал ликующе вопил.

— Каган! — срывался рев с уст каждого воина. В других легионах взывали бы к Императору, но для Белых Шрамов существовал только владыка степей, тот, кто наделил их свободой сражаться вечно. — Орду гамана Джагатай!

Они с размаху налетели на полчища еще живых орков и пронеслись через ряды неприятеля ударной волной, взметнувшей струи крови и осколки брони. Ливень болтов не ослабевал, и разрывные заряды уносились вдаль, прокладывая узкие расселины между телами пошатывающихся ксеносов. Всех тварей, переживших огненную бурю и ураган ракет, разрубали надвое сверкающие клинки, что кружили и прыгали вперед в умелых руках наездников. Никто не мог увернуться от мечей, рассекающих воздух на немыслимо огромной скорости. Изогнутые тальвары не уступали лучам звездного света в яркости и остроте.

В тот миг не осталось ничего, кроме неистового веселья. Перехватчики типа «Ксифон» бороздили небо, обстреливая зеленокожих с бреющего полета и уносясь прочь от ответных залпов. Танки изрыгали снаряды, легионные бронемашины жгли чужаков лазерными лучами, а пехота с хрустом костей пробивала себе дорогу на север.

Но шок продлился недолго. Орки заранее знали, что их ждет, и приглашали людей нанести удар. Свирепость атаки вызвала у них приступ восхищения, ведь они поклонялись одному лишь насилию — только его по-настоящему воспринимали их медлительные мозги, только на него реагировали. Видя всполохи пламени, они кричали, словно от радости. Брызги крови и разрывы органов у сородичей искренне смешили тех, кого еще не коснулся клинок.

Чужаки давали отпор врагу. Ухмыляясь громадными клыкастыми пастями, они хлынули навстречу атакующим людям, не испытывая ни страха, ни сомнений, ни колебаний. Зеленокожие сбивали всадников с гравициклов, переворачивая громоздкие машины. Они бросались под танки и разносили их гусеницы на куски бесформенными взрывами связанных между собой гранат. Они на равных дрались с бойцами Легионес Астартес: лязгали клинками о клинки, орудовали кулаками в железных перчатках, всаживали шипы и зубила в нагрудники, били лбами в шлемы, грызли и душили.

Через считаные минуты после начала массированного натиска темпы продвижения упали вдвое. Передовые группы легионов углублялись в орочье воинство, но их потери росли. Седловина, все так же мучительно далекая, уже напоминала гигантский могильный камень, на котором неизбежно напишут имена воинов.

Боргал мчался вперед, тараня ксеносов гравициклом, сминая всех, кто пытался подпрыгнуть и вытащить его из седла. Грозовые пророки следовали за своим вождем, пополняя счет убийств очередями из болтеров и взмахами тальваров. Больше тридцати Белых Шрамов держались рядом с ними, образуя прочное ядро боевых машин, которое пронзало ряды ксеносов, как стрекало, всаженное в податливую плоть.

— Быстрее! — зарычал Боргал. Отжав педаль акселератора еще на деление, он почувствовал резкий рывок. — Никакой передышки!

Соединение V легиона уже заметно оторвалось от союзной пехоты. Летящие по дуге минометные снаряды падали далеко позади них, а имперская воздушная поддержка сосредоточила обстрел на главном участке передовой. Через несколько секунд им уже неоткуда будет ждать помощи — полчища чужаков окружат неудержимо атакующий авангард.

Белых Шрамов не останавливали ни взрывы, ни потери гравициклов, ни отказы двигателей. Еще несколько подбитых машин перевернулись и рухнули в толпу ксеносов, несколько раз подскочили, рассыпаясь в воздухе, и разлетелись вдребезги, ударившись о кристаллические пилоны.

Боргал даже не видел, как гибнут воины. Он всем корпусом подавался вперед, не замечая ни вибрирующего рокота перегретых болтеров своего гравицикла, ни даже ловких выпадов собственной руки с мечом. Его сознание занимало только одно — источник хейн-гхалл, давящей псионической волны, из — за которой любое наступление превращалось в попытку пробиться к сердцу урагана.

Несколько жутких мгновений казалось, что творцы погоды неверно выбрали маршрут, что данные авгуров ошибочны и орочьи шаманы находятся глубже в цельной массе зеленых туш. Боргал все так же бешено рвался вперед: он переехал очередного здоровяка в железных доспехах и выпотрошил другого взмахом изогнутого клинка. Боевые братья мчались на той же скорости и держали строй, сохраняя прежний темп движения и траекторию.

И тут Боргал почувствовал цель. Мысленным взором он увидел зачинателей пси-рева — сморщенных, высохших тварей в вонючем тряпье. Лихорадочно кружась в ритуальной пляске, изможденные колдуны хрипели какую — то тарабарщину и тянули с небес мощь воинственного безумия.

— Нашел! — объявил Боргал, слегка меняя курс в направлении шаманов.

Остальные гравициклы понеслись следом. Как только грозовые пророки убрали мечи и снова взяли посохи, в воздушных струях за их машинами затрещали серебристые разряды энергии, ждущей взрывного высвобождения. Двадцать уцелевших воинов из группы эскорта окружили псайкеров, прикрывая их собственными телами.

Ближе, ближе, ближе…

Ряды чужаков уплотнились еще сильнее: они топали навстречу легионерам и замедляли наступление живой стеной из зеленых шкур. Тормозя, гравициклы становились уязвимыми — орки заскакивали на них и выбивали наездников из седел, — поэтому Белые Шрамы летели на полном ходу, петляя и уклоняясь от преград органического ландшафта.

Ментальный образ перед глазами Боргала прояснился. Теперь он во всех аспектах воспринимал хор шаманов, вошедших в транс. Тела созданий поглощал текучий эфир, их сердца неистово бились, уровни адреналина зашкаливали. Воин видел, как псионическая энергия резонирует в полупрозрачных гранях вокруг колдунов, как твари всасывают ее и извергают обратно. Эти разряды поразительной мощи, усиленные индукционными пульсациями кристаллов, словно бы заземлялись в поле ярости ксеносов. Так возникал необъятный, титанический вал бездумной силы, неимоверно превосходивший все, что могли бы создать творцы погоды или с чем они сумели бы справиться.

«Дело в ограничении».

Замедлив гравицикл, Боргал направил его в длинный разворот, отбросил ударом корпуса целую ватагу зеленокожих и остановился. Другие грозовые пророки повторили его маневр, однако воины из отряда сопровождения пролетели дальше. Оттеснив чужаков, они расчистили маленькую площадку в самой гуще толпы. Орки мгновенно и свирепо атаковали хрупкий барьер из машин Белых Шрамов, но на несколько секунд творцы погоды оказались в небольшой зоне спокойствия, окруженные своими телохранителями и воинством ксеносов.

— Немагд! — скомандовал Боргал, и его собратья воздели посохи, указав ими в одну точку.

По жезлам немедленно запрыгали разряды энергии, которые приобрели такой же зеленый цвет, как и молнии, сверкавшие по всей равнине.

Враги бросались на легионеров, вынуждая их податься назад, однако драгоценные мгновения шли, а чужакам не удавалось пробиться в кольцо гравициклов. Внутри него полностью неподвижные грозовые пророки накапливали силу, направляя изобильные потоки эфира в кружащиеся вихри осязаемой энергии.

Их действия не ослабляли неистовства зеленокожих. Напротив, безудержная аура насилия набрала мощь, забурлила и взметнулась выше. Вскоре стало ясно, что творцы погоды укрепляют и подпитывают ее, подкидывая еще больше поленьев в уже ревущую топку. Чем дольше Белые Шрамы усиливали и перебрасывали течения варпа, тем яростнее небеса пылали зеленью и тем заметнее возрастала необузданность ксеносов. Их гнев достиг поистине апокалиптических масштабов, разорвал хлипкие ограничения и деградировал, обернувшись бесцельным варварством. Ксеносы принялись нападать на сородичей, калечить себя и рубить все, что попадалось под топор, будь то противники или другие орки.

Боргал крепко сжимал посох, чувствуя, как на лбу выступает испарина. Контакты раскалившегося пси-капюшона впивались ему в плоть, словно рыболовные крючки. Поле зрения грозового пророка размывалось по краям, он постепенно терял сознание и все же перекачивал энергию, рекой струившуюся через него.

При этом воин по-прежнему ощущал присутствие шаманов. В реальности они находились слишком далеко, и Боргал не видел их, но отлично воспринимал на ментальном уровне. Колдуны вопили от страха — они внезапно осознали, что призванная ими мощь вырывается на свободу, и снова взять ее под контроль невозможно. С губ чужаков текла кровь, их глаза слезились, а ритуальная пляска выглядела порывистой и отчаянной, словно кто- то дергал тварей за невидимые цепи.

Пси-заряд продолжал нарастать. Чогорийские псайкеры подхлестывали его, гнали вперед, как глупую скотину, понуждали переродиться в дикий табун, который сметет любые препоны и разметает души тех, кто вытащил его в реальность. Сейчас зеленокожих губила их единственная слабость — отсутствие дисциплины. Как только поле ярости перегружалось, они уже не могли усмирить его.

— Еще, — пробормотал Боргал сквозь стиснутые челюсти. Зажмурившись, он шире разорвал пелену между мирами. Грозовой пророк смутно ощущал, что один из его братьев падает наземь, обезумевшие орки штурмуют тонкую линию обороны, а его собственная душа не выдерживает нагрузки от безрассудного и стремительного набора псионической силы. — Еще.

В длинных пальцах одного из вражеских шаманов затрясся стучащий амулетами посох, и ксенос издох с гримасой агонии на морде. У второго хлынула кровь из глазниц и рта; миг спустя он рухнул, хватаясь за мерзкое брюхо, вокруг которого воспламенилась одежда. У третьего, затрясшегося в конвульсиях, отпала челюсть, и из разинутой пасти хлынуло беспримесное вещество эфира. Зеленокожие угасали как свечки: материя иного мира жгла их вены и артерии, превращая тварей в высохшие мумии.

Орочий пси-заслон распадался. Повсюду разбивались громадные кристаллы, и кружащиеся вихри метали осколки в неприятелей, сражавшихся в тени этих исполинов. Впервые с начала противостояния чужаки дрогнули — их прежде неколебимый псионический ореол уносился прочь, словно парус, сорванный бурей с мачты.

Боргал упал на колени. Сюй Нань, обессилевший от напряжения, уже лежал в обмороке. Остальные творцы погоды, быстро изнемогая, один за другим валились с гравициклов и впадали в ступор.

Их лидер старался не потерять сознание. Он выронил жезл, дымящийся, будто кусок угля. Настал самый опасный момент: грозовые пророки находились вдали от товарищей, посреди океана душевнобольных ксеносов. И псайкеры потратили все силы на то, чтобы запустить неукротимую цепную реакцию, которая только усилила гудящую вокруг них ауру свирепости.

Покачиваясь, Боргал вытащил меч, кое — как встал на ноги и попробовал сосредоточиться. Мир вертелся вокруг него, размытый и раздробленный. Творец погоды увидел, как легионер в белых доспехах падает после долгой схватки, разорванный на куски красноглазым чудовищем с рычащим цепным мечом, и понял, что пришла его очередь.

Чогориец выпрямился, готовясь к бою, и увидел, как огромное существо несется к нему тяжеловесными дергаными скачками, словно во временной аномалии. Боргал знал, что слишком слаб и не сумеет отразить атаку.

Но он смог ухмыльнуться.

— Мы сломили ваших колдунов, — злобно произнес Боргал, пока на него опускался ревущий цепной клинок.

Удар сокрушительной мощи едва не выбил у воина тальвар, и он неловко отшатнулся. Дохнув на легионера невыносимым смрадом — смесью запахов крови, мяса и исступления, — орк размахнулся громадным мечом, чтобы срубить ему голову с плеч.

Творец погоды умудрился парировать выпад и отбил клинок в сторону, но ему чуть не вырвало руки из суставов. Заметив, что к нему приближаются другие создания, неразборчивые пятна в неустойчивом мире, Боргал начал отступать и задался вопросом, сколько же времени он выиграл для братств Хасика.

Зеленокожий прямым выпадом отбросил меч грозового пророка и погрузил жужжащие зубья клинка в его правый наплечник. Воин ощутил, как полоса мучительной боли пересекла мышцу, и услышал перестук фрагментов брони, отлетающих в шлем. Он выбросил вперед левую руку, надеясь попасть в цель. Тут же его ослепила струя горячей крови, залившая визор.

Легионер закачался, стараясь не упасть. Когда линзы очистились, Боргал понял, что орк по-прежнему нависает над ним — здоровенный, увитый лоснящимися мускулами, воняющий свежей убоиной…

Только безголовый.

На срезе шеи поблескивали жилы. Судя по неровности обрубка, ксеносу снесли башку разрывным снарядом. Поколебавшись секунду, туша завалилась навзничь, и все еще рычащий цепной меч наконец выпал из хватки зеленокожего.

Обернувшись, творец погоды увидел Хасика на неподвижно зависшем гравицикле. Броню нойон-хана покрывали длинные алые росчерки, в руке он держал болт-пистолет. К нему подлетали другие Белые Шрамы, а издалека уже доносился скрежет танковых гусениц.

— Ты нам еще нужен, задын арга, — сообщил Хасик, перезаряжая оружие, — Можешь драться?

Грозовой пророк яростно заморгал, пытаясь собраться с мыслями. Он лишился посоха, сгоревшего дотла под напором погодной магии. Тело казалось настолько легким, что его мог унести порыв штормового ветра. Соратники Боргала или распростерлись на грунте, или стояли на коленях рядом с ним, но свежие подкрепления уже врезались в ряды недавно опешивших чужаков и теснили их.

Перемену отчетливо ощущали все. Псайкеры легиона рассеяли давящую волну безумия, перенасытив ее энергией, и имперцы могли взять верх. Орки еще сражались, но уже без невероятного коллективного фанатизма, который показывали под воздействием хейн-гхалл. Теперь их можно было разгромить.

Двое творцов погоды по-прежнему не шевелились. Наклонившись, Боргал подобрал упавший клинок. У него беспощадно ломило виски, он еле дышал, едва не падал, почти ничего не видел.

Воин натянуто улыбнулся Хасику:

— С радостью, мой хан.

Следом он неловко поклонился и захромал к своему гравициклу.

Имперцы достигли Седловины вечером того же дня, переломив хребет противостоявшей им орочьей армии в ходе долгого наступления на север. К закату солнца они расположились лагерем на господствующей высоте, перебросив с кряжа все, что смогли найти целым. Равнину, залитую тускнеющим светом, заполняли следы безупречной битвы: искореженные остовы тлеющих бронемашин, вспоротые укрепления, нескончаемые ряды гниющих тел.

Победителей ждало много долгих часов тяжкого труда. Усталые солдаты ауксилии колоннами взбирались по склонам нового оплота, готовясь гнуть спину на возведении оборонительных линий. Команды зачистки прочесывали поля битв, разделываясь с оставшимися очагами сопротивления. Чтобы нанести зеленокожим окончательное поражение, их следовало полностью истребить и сжечь их тела вместе со всем оснащением, зараженным спорами. «Громовые ястребы», словно ищущие поживы вороны, зависали в полумраке над горящей долиной и обшаривали ее неоново-яркими лучами прожекторов.

Из облаков пепла выступил Хасик с почерневшей от крови гуань дао, Его керамитовый доспех получил еще больше повреждений и выглядел наполовину разобранным: казалось, на каркасе брони висят отдельные потрескавшиеся пластины. Нойон-хан одним из последних добрался до убежища на Седловине, поскольку дольше всех находился в самой гуще боя. Лишь увидев, что победа обеспечена, он покинул сражение, превратившееся в тошнотворную бойню.

Его ждал Реор со свитой из легионеров. Все они пострадали в битве не меньше Хасика, а капитан Лунных Волков где — то потерял шлем. Посмотрев в его бледное лицо, нойон-хан утомленно отсалютовал.

— Чем вы там занимались? — спросил Галкуза.

Говорил он ровно, однако в его тоне все равно проскользнуло нечто вроде раздражения.

Рассмеявшись, Хасик сухо закашлялся. Из вокс- решетки полетели брызги крови.

— Тем, чем нужно, — сказал он. — Убили колдунов.

— Как? Кто?

— Наши грозовые пророки. Чертовы дикари! — Нойон-хан вновь хохотнул.

— Тебе стоило бы сообщить мне о твоем плане.

Подняв руку, Хасик расстегнул крепление на горжете и снял помятый шлем. Его лицо пересекали кровавые рубцы от ударов, которые лишь отчасти смягчил ослабленный доспех.

— Капитан, мы делим с тобой честь, завоеванную этим вечером, — серьезно произнес нойон-хан. — Когда прибудем в пункт сбора у Кровавой Пасти, я обязательно опишу твои деяния Кагану, а он поведает о них твоему примарху. Но… даже Боргал не знал, подействует ли здесь его искусство. В случае неудачи позор не коснулся бы тебя. Только нас.

Похоже, ответ не удовлетворил Лунного Волка.

— От вас только и слышишь о клятвах и позоре. Странное вы племя.

— Но теперь ты понял силу погодной магии? Расскажешь о ней своему библиарию?

Реор шагнул к чогорийцу:

— Если нечто подобное выпустить из — под замка, то обратно уже не загнать. Ты всё шутишь, но есть другие, лучшие способы вести войну.

— И мы бы до сих пор сражались тут. Погибло бы больше наших. Может, мы бы вообще проиграли.

— Надо было предупредить меня.

— А ты бы согласился?

Галкуза еще какое — то время не отводил взгляд. Его темные глаза блестели под морщинами на изможденном лице. Все легионеры бились здесь слишком долго. В конце концов Лунный Волк вздохнул и жестом показал свите «уходим».

— Странное племя, — буркнул он, развернулся и зашагал туда, где инженеры водружали оборонительные вышки.

— Ты хорошо дрался! — искренне крикнул ему вслед Хасик. — Об этом узнают!

Лунный Волк обернулся, и по его грубым чертам скользнула не слишком добрая полуулыбка:

— Меньше ори о своих чародеях. Не все слушатели так дружелюбны, как я.

Скрывшись в густеющих сумерках, Реор отправился раздавать команды остаткам своих подразделений.

Нойон-хан повернулся к Гохалу, который неизменно держался рядом.

— Он дело говорит, — заметил воин. — Мы рисковали.

— Ну да. — Хасик явно не огорчился. — Так нас воспитали. Каган сделал бы то же самое.

— Вроде он уже приближается к Кровавой Пасти.

— Значит, нам больше нельзя терять время. Я хочу, чтобы мы прибыли туда через три дня.

Гохал ухмыльнулся:

— А это возможно, нойон-хан?

— Это необходимо. — Утерев кровь со лба, Хасик отвернулся от угасающего заката. — Каган отдал мне приказ, и я намерен его исполнить.

Днем позже войско закончило подготовку к выдвижению. Как и перед любым наступлением в предыдущие месяцы, командиры оставили на Седловине гарнизон для охраны посадочных площадок. Когда придет время, с постоянных баз на юге сюда перебросят дополнительные части, которые надлежащим образом укрепят захваченную территорию, чтобы предотвратить любые контратаки. Громадные области Гар-Бан-Гара уже пребывали под наблюдением подобных бастионов, объединенных в настолько масштабную цепь, что с орбиты точки их расположения складывались в маршрут имперского натиска. Каждая база постепенно превратилась в могучую твердыню из скалобетона и адамантия — лихтеры Имперской Армии доставили модульные стены, и на площадках преград, собранных по стандартному шаблону, угнездились орудия. В основном там служили бойцы из полков ауксилии, однако в большинстве твердынь присутствовало небольшое количество легионеров, а также имелся доступ к сети быстрого реагирования. Эту планету, как и все миры, завоеванные в ходе кампании, следовало методично и неукоснительно сжимать в тисках человеческой власти.

Ну а пока что основные силы Хасика направлялись на север растянутой кавалькадой транспортников и гравигрузовиков. Короткой передышки хватило только на то, чтобы вернуть соединению минимальную боеспособность. Легионес Астартес находились в лучшем состоянии, поскольку их создали для практически непрерывных сражений, и они почти не страдали от накопившейся усталости, но солдаты ауксилии с трудом держались на ногах. Хорошо еще, что они продвигались к последней зоне военных действий среди запланированных на Гар- Бан-Гаре. Нойон-хан подгонял воинов не из жестокости или честолюбия: он стремился вовремя привести группировку на поле заключительного сражения, где предстояло сыграть свою роль каждому из крупных контингентов, высаженных на планету.

Вот так, равномерно и беспощадно, стягивалась удавка вокруг последнего оплота ксеносов, который окрестили Кровавой Пастью — отчасти из черного юмора, а отчасти, несомненно, в неудачной попытке воспроизвести орочье название гигантской воронки. Прикрепленные к флоту адепты-терраформисты Механикума высказали предположение, что она образовалась на месте кратера потухшего вулкана. На уровне поверхности углубление простиралось более чем на пятьдесят километров, но по мере погружения стремительно сужалось, заполняясь обильными скоплениями красных кристаллических выростов, а сами формации становились все темнее и насыщеннее. Неудивительно, что обозначение так быстро прижилось: рана в коре мира больше всего напоминала колоссальный окровавленный рот с тысячами неровных зубов.

Зеленокожие расселились там более массово, чем в любом другом регионе планеты. Из обломков своих пустотных кораблей, разбившихся о поверхность, чужаки сколотили примитивные фортификации, кузницы, пищевые фабрики и все прочее, что требовалось их порченой расе для выживания. Теперь они стянули в тень изогнутых внутренних стен Кровавой Пасти всю уцелевшую технику — ударные мотоциклы-развалюхи, полугусеничные машины, трофейные танки Армии и едва летающие истребители из утильсырья. Остатки мощи врага зиждились на его по-прежнему многочисленной пехоте. Среди алых граней чаши собрались наиболее грозные ксеносы в самой прочной броне, многие из которых были вооружены огромными пушками с ленточным питанием и облачены в тяжелые пластинчатые латы.

За годы или десятилетия, минувшие с появления зеленокожих на Гар-Бан-Гаре, они плотно застроили исполинскую воронку. Словно некий титанический рой насекомых, орки неспешно прокопали в ней ходы, возвели башни из металлолома и проседающие мостки. Чужаки не придерживались какой — то генеральной схемы, просто медленно и бездумно возводили ярусы беспорядочных зданий, загромождая чашу наподобие того, как заиливается пруд. Она преобразилась в ячеистый улей из железа, камня и странных грибковых наростов, светящихся в темноте. Осознав, что проигрывают войну, ксеносы еще надежнее укрепили каждый сантиметр Кровавой Пасти — набили лабиринт туннелей бандами ворчащих, толкающихся бойцов и расставили орудия у многочисленных входов. Когда объединенные силы Легиона и Имперской Армии осадили воронку, она кишела шумной жизнью и едва не лопалась по неровным швам. Внутри пенящейся спорами котловины ждали в тесноте и вони непокорные враги.

У чаши встретились четыре группировки, расположившиеся согласно планам окружения, принятым несколько месяцев назад на капитанских мостиках далеких звездолетов. С севера подошло основное формирование Лунных Волков под началом Гастура Сеянуса из Четвертой роты, сопровождаемое 92-й и 15-й когортами Солнечной ауксилии. Восточную сторону заняли части Гияхуня, недавно прибывшие из — за пределов системы. Они почти исключительно состояли из закаленных в боях братств V легиона, ранее проводивших кампании на ленных планетах Гар-Бан-Гара. Две колонны сомкнулись с величайшим из воинств под командованием самого Хана — громадным соединением Белых Шрамов и подчиненных им армейских полков. Именно оно быстрее всех прорвалось от плацдармов у зон высадки в глубь горного региона на востоке. Позже всех прибыл Хасик, гнавший подчиненных ускоренным темпом, чтобы успеть к точке сбора до приказа о наступлении.

Объединенные силы имперцев — безбрежное море пехотных соединений и боевых машин цвета слоновой кости — разместились широким кругом, перекрыв все подходы к Кровавой Пасти. Как только подтянулись артиллерийские батареи, начался мощный обстрел внешнего края чаши минами и зажигательными фугасами. Звенья легионных бомбардировщиков, атаковав центральную часть комплекса, вывели из строя основные зенитные установки и уничтожили последние орочьи истребители, способные подняться в воздух. Вскоре над запылавшей воронкой свилась колоссальная башня из грязно-черного дыма, которая напоминала какую — то гротескную колонну, соединяющую землю и небо.

Начальная артподготовка продолжалась больше шести часов. Под тщательным жестоким огнем отдельные участки грунта растрескались или сплавились в запачканное сажей стекло. Цель оказалась настолько огромной, что в ее середину били даже орбитальные лазеры: пронзая густую паутину мостков и построек, они выжигали глубокие ямы в недрах Кровавой Пасти.

Но одни дистанционные атаки не принесли бы победу. Чужаки могли неопределенно долго укрываться в своей гигантской твердыне, глубоко уходящей в грунт. Имперские стратеги давно уже выучили на горьком опыте, что единственный способ надежно убить зеленокожего — свалить его в ближнем бою, ведь орки не раз выбирались почти невредимыми из зон бомбежек и рад-заражения.

Поэтому Хан вызвал старших офицеров в подземный командный пункт менее чем в десяти километрах от ближайших орудийных позиций, чтобы отдать распоряжения перед заключительным — и необходимым — наземным штурмом.

На совещание пришли тридцать с лишним войсковых командиров, почти все — ханы или капитаны легионов, и более двух третей из них — Белые Шрамы. В числе прочих явились Гастур Сеянус — высокий и внушительный боец с серебристыми глазами, старший по званию из Лунных Волков, — а также Цинь Са, Хасик и Наранбаатар. Когда в бункер вошел Гияхунь, все трое с искренней радостью улыбнулись ему.

— Наконец — то он вернулся, — произнес Хасик на хорчине, крепко пожимая руку другому нойон-хану.

— Пора кончать с этой войной, — ухмыльнулся Гияхунь. — Даже я уже устал от нее. Слишком долго не ел хорошего мяса!

— Нам нужно покорить еще не одну планету, — спокойно заметил Цинь Са.

— Думаю, их мы оставим тебе, брат, — сказал Хасик.

— Ты так не шути, а то он примет вызов, — предупредил Гияхунь.

Двери командного пункта вновь разъехались. Смех постепенно умолк, все повернулись ко входу и поклонились.

Каган пригнул голову, чтобы пройти внутрь. Он уже облачился для битвы, и доспех с золотой отделкой по краям переливался в свете натриевых люменов. В отличие от брони других бойцов в бункере, латы Хана выглядели почти невредимыми. На другого командира воины посмотрели бы искоса, решив, что он избегал тяжелых схваток, но только глупец обвинил бы в чем — то подобном примарха. Джагатай сражался так, что даже приблизить к нему клинок считалось за достижение, не говоря уже о том, чтобы нанести удар.

— Снова все то же самое. — Каган иронично улыбнулся, обращаясь ко всем присутствующим на готике с сильным акцентом. — Очередной мир на грани падения. — Он взглянул на Гастура. — Рад, что ты добрался, капитан. Тем самым ты почтил моего брата, ведь тебе выпала нелегкая дорога.

Сеянус склонил голову:

— Успех — честь для нас, господин.

— Хасика я тоже рад видеть, — заметил Джагатай. — Как всегда, он последним прибыл на сбор.

Нойон-хан также поклонился:

— У нас возникли трудности с шаманами, Каган.

— Но, очевидно, они решены.

— Мы нашли способ.

— Хорошо. Пусть их переймет каждый, — Боевой Ястреб посмотрел вверх, потом обвел глазами тесное помещение. — Мы знаем, что впереди тяжелый бой. С хейнами не бывает просто: это их мир, и чужаки не отдадут его без сопротивления. Восхищайтесь ими за стойкость, как я.

Все внимательно слушали его. Хан ни разу не повысил голос — он, как обычно, говорил почти с ленцой, но уверенным и твердым тоном. Он никогда не выкрикивал приказы: просто выдыхал их, и этого хватало.

— Каким бы великим мастерством или хитроумием мы ни обладали, взять воронку без кровопролития невозможно, — продолжил Каган. — Даже имея бесконечный запас времени, которого у нас нет, мы не сумели бы заморить врагов голодом или выпустить им кровь из тысячи выверенных порезов. Поэтому мы войдем в их гнездо и будем драться с ними внутри. Такая работа не под силу другим. Бремя наступления понесем мы одни.

Воины согласно забормотали. Хотя вспомогательные части хорошо показывали себя во время долгой кампании, непоколебимо поддерживая легионеров в сотне масштабных боев, сейчас дела обстояли иначе. Танки не пройдут в туннели, а у обычной пехоты в таких условиях появятся серьезные проблемы. Космодесантников, напротив, создавали для операций в подобной обстановке, будь то катакомбы чужой планеты или узкие коридоры ударного крейсера.

— Маршруты атаки распределены, и вы наверняка уже с ними ознакомились. Все врата необходимо захватить одновременно, все проходы внутрь — атаковать совместно. Мы будем давить хейнов от края к центру, но имейте в виду: они не забыли, как набираться мощи от своего проклятого рева, так что нам обязательно понадобятся грозовые пророки. Наши отряды будут рассредоточены, и любое промедление обернется большими потерями. Я хочу быстро завершить битву, поэтому возглавлю натиск в центре. Срубим чудовищу голову, и тело издохнет. Хасик, Гияхунь, вы пойдете со мной и кэшиком легиона. Сеянус, твое присутствие тоже весьма желательно.

Гастур вновь поклонился:

— Как прикажете, господин. С удовольствием сопровожу вас.

— Враги уже взбудоражены, — сказал Хан, предвкушая битву, и на его хищном лице появилась ухмылка. — Они понимают, что осталось недолго, и заранее распаляют себя. Надо превзойти их в остервенелости. На Чогорисе говорят: «Чтобы добыть зверя, стань зверем». Поразмыслите над этим в недолгие минуты до начала боя.

Хасик одобрительно улыбнулся и взглянул на Гияхуня. В воздухе сгущалось нетерпение, жажда закончить дело.

— Я велел, чтобы вы восхищались ими за стойкость, но не слишком. Человек может восхищаться тем, кого убивает, без чувства вины. Разите без злобы и наслаждайтесь не тем, что отнимаете жизнь, а своими смертельными ударами. Вы — воины, и, что самое главное, гордого древнего рода. Ныне мы предадимся насилию только для того, чтобы забыть о нем в другие дни. Вот чем мы отличаемся от тех, кого намерены истребить. Со временем битвы уйдут в прошлое, и нечто иное будет веселить нас.

Тут глаза Джагатая блеснули прежней необузданной радостью.

— Но не сегодня! — сказал примарх и почти заговорщицки добавил: — Сегодня мы покажем им бурю.

На очищение дальних уголков Кровавой Пасти ушло еще много часов. Воины обоих легионов сражались, убивали и умирали, пока не подавили сопротивление чужаков окончательно. И все равно, чтобы избавиться от орков необратимо, цитадель — как и любое поле сражения с ними — потребовалось затем выжигать на протяжении нескольких суток.

Битва за Гар-Бан-Гар завершилась глубокой ночью. Обычно в такое время люди праздновали бы победу. Они развели бы огонь, но не для того, чтобы спалить трупы ксеносов, а в знак памяти и облегчения. Еще один мир вошел в состав владений человечества, а такие события всегда отмечали у костров.

Большая часть имперской группировки именно так и поступила. К звездам понеслись кличи Лунных Волков, скандировавших лозунги старинных банд безжалостной Хтонии. Они искали общий язык с чогорийцами, братьями если не по манере поведения, то настолько же дикими по духу. И находили его: вместе смеялись, протирали латные перчатки от сажи и брали трофеи, выдирая зубы из орочьих черепов. Командиры разрешили им развеяться, понимая, что после долгих месяцев беспрестанного самопожертвования легионерам нужно дать выход тому, что сохранилось у них от врожденных чувств. Так космодесантников охватило нечто вроде лихорадочной разрядки.

Ранее, когда воины выполнили основную часть кровавой работы, их сменила ауксилия. В туннели потянулись колонны подразделений зачистки, по большей части состоящие из солдат с рад-вооружением, одетых в защитные комбинезоны. С орбиты грузно спускались тяжелые транспорты, набитые имперскими чиновниками, наблюдателями, ксенобиологами, терраформистами и магистрами Лекс Обсеквио. Вскоре эта река превратится в потоп, и сотрудники Администратума превзойдут в численности Легионес Астартес.

Из участников сражения в воронке остались только апотекарии, занятые привычными для себя делами. Если специалисты XVI легиона исполняли свой долг без эмоций, методично вырывая прогеноидные железы из плоти, то их коллеги-эмчи трудились медленнее. Белые Шрамы шептали каждому мертвому брату слова из обрядов поминовения души и только затем переходили к следующему телу.

Прежде Хан всегда участвовал в торжествах. На родине он неизменно возглавлял пиры по случаю взятия очередного города, лакомясь богатой добычей, после чего делился ею с бойцами. В других мирах Каган поступал точно так же, сохраняя обычаи войны с великим князем Чогориса на холодных тропах среди звезд.

Но не здесь. Джагатай отправил Хасика проследить, чтобы кипучая кровь легионеров не хлынула за край, а сам покинул орочью крепость, взяв с собой только Цинь Са. Вместе они поднялись из чаши по туннелям, сырым от крови и полным отголосков, и вышли наружу, в стынущий вечерний воздух. Оставив праздничное буйство позади, соратники зашагали на север. Трескучее пламя за их спинами взметнулось выше, озарив закатное небо.

Спустя некоторое время, выйдя из зоны патрульных обходов и облетов, чогорийцы наконец ощутили нечто вроде уединения, пусть и временного.

Повернувшись, Хан осмотрел разоренный край. Вдалеке тлела во тьме полностью разрушенная котловина Кровавой Пасти.

— Я проявил слабость, — произнес он после долгого молчания.

— Никто так не говорит. — с неизменным спокойствием заметил Цинь Са.

— Прежде я уже терял воинов, но…

— Он был с нами всегда.

— Рано или поздно кто — то из нас все равно бы погиб.

— Неужели?

— Всё преходяще.

— Кроме доброго меча, ощущения ветра на коже… и клятвы.

Джагатай невольно улыбнулся, хоть и криво.

— Са, ты вообще умеешь злиться? — спросил он.

— Если бы вы стали похожи на других людей, если бы вслед за его гибелью вы поступили как — то иначе, если бы пощадили хотя бы одного из чужаков… Тогда я разозлился бы, Каган, — ответил вождь кэшика.

Хан поразмыслил над его словами. Подняв руку, он убрал спутанные волосы с покрытого шрамами лица и провел пальцем вдоль свежей кровавой полоски.

— Мне надо привыкнуть к этому, — сказал примарх.

— Думаю, вы никогда не сможете.

Тут до них донеслись звуки шагов и тихий скрежет: по склону поднимались легионеры в терминаторской броне «Катафракт». Из сумрака возникли пары светящихся линз. Большинство воинов остановились в двадцати шагах, но их командир Сеянус подошел к Джагатаю.

Гастур поклонился. Он не надел шлем, и в полумраке его глаза отливали стальным блеском.

— Как же ты похож на моего брата, — пробормотал Каган.

— Господин, я хотел бы отдать почести вашим павшим сынам, — объяснил капитан. — Но если вы желаете побыть в одиночестве…

— Я признателен тебе.

— Для вас есть послание от Хоруса Луперкаля, — с легким беспокойством добавил Сеянус. — Мне подумалось, что вы хотели бы услышать его как можно скорее.

Джагатай покосился на Цинь Са.

— Мы условились встретиться после этой кампании, — произнес он. — Объединить силы для штурма центральных миров.

— Хорус уже начал. Появилась возможность для атаки, и он решил, что обязан ею воспользоваться.

Примарх очень долго взирал на Гастура.

— Я о таком и не подозревал.

— Мне велено заверить вас, что речь не идет о неуважении. Хорусу представился шанс, который нельзя упускать. Луперкаль приглашает вас посетить «Дух мщения», где он подробнее все разъяснит, — после того как уничтожит текущую цель.

Хан улыбнулся своим мыслям:

— Он… приглашает меня?

— Формулировка именно такая, господин.

— Не приказывает?

Вопрос явно ошеломил Лунного Волка.

— Нет, — ответил Сеянус. — Нет, он бы никогда…

— Успокойся, я пошутил. Я редко подчиняюсь распоряжениям Отца, не говоря уже о ком — то еще. Но, капитан, это изменение планов как будто не основано ни на чем.

— Меня не уведомили обо всех аспектах данного решения. — Гастур вновь смутился. — Я запросил разъяснений, однако мне только повторили приказ.

Боевой Ястреб медленно кивнул.

— Твои библиарии… — задумчиво проговорил он. — Чем они сейчас заняты?

— Их отозвали.

— Без обоснований, — утвердительно сказал Хан.

— Мне ни о чем не сообщали.

— Очевидно, по оперативной необходимости.

— Полагаю, что так, господин.

— Но ты, несомненно, останешься, пока тут все не закончится, — иронично улыбнулся примарх.

— Почту за честь, господин. — Капитан поклонился и опять помедлил, словно размышляя, что еще стоит сказать. — Мой повелитель и, раз уж на то пошло, я тоже, полностью одобряем совместные достижения наших легионов. Он велел недвусмысленно изложить, — чем я с радостью и занимаюсь, — что мы успешно послужили целям Империума не просто потому, что сражались рядом. Хорус уверен: мы хорошо сработались.

Каган слегка наклонил голову, принимая похвалу.

— Ты настоящий дипломат, Сеянус. Когда станешь беседовать со своим повелителем, передай ему следующее: я сожалею, что нам не удалось объединить силы согласно плану, но по-прежнему стремлюсь поговорить с ним, когда он освободится. И я хочу избежать любого недопонимания между нами, поэтому он может сам выбрать время и место.

Гастур снова поклонился.

— Будь любезен, убеди Хоруса в моей искренности, — добавил Хан. — Когда он позовет, я приду.

Хасик смотрел на костры, внимал крикам, в которых воины высвобождали агрессию и облегчение, ощущал, как проскальзывает в горло теплый халаак. Он отпустил воинов кэшика к товарищам, и теперь где — то на грани слышимости раздавалось монотонное пение Гохала, старавшегося научить хтонийцев старым талскарским мотивам.

Самому нойон-хану не хотелось веселиться.

Да, в битвах всегда погибали бойцы, но Гияхунь казался ему неуязвимым — как до, так и после Вознесения. Хасик выпил еще: он понимал, что практически никакая доза алкоголя уже не притупит его чувства, как случалось в прошлом, но вернуться к старой привычке оказалось очень легко. Что бы ни делали с телами легионеров, в них сохранялись фрагменты смертного бытия — осколки обычной человеческой жизни, застрявшие в клубке искусственно выращенных органов и непонятных творений биоинженерии.

Кто — то неуклюже выступил из мерцающей всполохами тьмы, и нойон-хан не сразу узнал Боргала по силуэту. Грозовой пророк выглядел таким же изможденным, как после сражения за Седловину.

— Нойон-хан. — Боргал отсалютовал ему и оперся рукой на остывающий корпус соседнего БТР «Носорог».

— Надеюсь, ты убил еще много шаманов, — сказал Хасик.

— Без счета. И теперь понимаю один урок. Странно, как долго я думал над ним…

Командир чуть угрюмо взглянул на него:

— Если бы хтонийцы применили все, что имели, мы бы быстрее разобрались тут.

— Я хотел найти их библиария, но его никто не видел. Может, теперь он послушает меня.

— Сглупит, если откажется. Но в Галактике полно дураков, особенно на Терре!

— С тобой все в порядке, нойон-хан? — неуверенно спросил творец погоды.

Хасик еще раз жадно отхлебнул из фляги.

— Иди, отдохни немного, задын арга. Война продолжится. Придет рассвет, и мы снова будем заниматься тем же самым.

Боргал пару секунд не сводил с него глаз, но затем кивнул. Грозовой пророк из последних сил стоял на ногах. Кое — как отдав поклон, он захромал прочь, выискивая, где бы прилечь.

Нойон-хан не смотрел ему вслед. Мимо Хасика проковыляло еще несколько групп бойцов, в том числе с тяжелыми повреждениями, которые прикончили бы обычного человека. Легионеры просто морщились и старались идти так, чтобы не тревожить раны до их исцеления. По большей части рядом с чогорийцем проходили Белые Шрамы, кланявшиеся ему, но изредка попадались Лунные Волки, которые не замечали его.

Все, кроме одного. Реор, похоже, искал Хасика. Капитан пострадал заметно меньше многих воинов, и его доспех выглядел почти целым.

— Тебя сложно найти, хан. — Крупное лицо Галкузы скривилось в неловкой улыбке.

Чогориец хмыкнул:

— Очевидно, не так уж сложно.

Реор повертел головой, осматривая толпы легионеров во мраке. Обстановка напоминала сцену из первобытной истории: огни костров, запах крови, древние боевые кличи…

— Ты пришел выразить недовольство из — за наших колдунов, — предположил Хасик. — Заявить, что мне следовало сначала посоветоваться с тобой?

— Нет. Вовсе нет. — Капитан снова повернулся к нему. — Хан, я человек не гордый. Если тактика работает, я это признаю. Думаю, мы хорошо бились вместе.

Хасик выпил еще. Он не мог возразить Галкузе.

— Мы похожи, — продолжал тот. — Наши легионы то есть. Мы — отбросы ульев, вы — дикари. Нам разрешат построить империю для кое-кого, но не позволят жить в ней.

Лунный Волк впервые заговорил так. Раньше он скупился на слова, казался непроницаемым.

— У нас, в общем, есть обычай… — с заминкой произнес Реор. — Зародился на Хтонии, но изменился, когда мы повидали другие миры. После боев мы встречаемся, братаемся. В таких узах можно черпать силу.

Нойон-хан неуверенно взглянул на него:

— Приказ по легиону?

— Не совсем. Неформальное соглашение.

Лишь тогда Хасик заметил, что в тенях поодаль стоят другие воины, как будто ждущие Галкузу. Только бойцы Шестнадцатого, но, похоже, из множества разных отделений.

— Если хочешь, я все тебе покажу, — предложил капитан. — Ты поделишься с нами опытом. Наверняка и сам чему — нибудь научишься у нас.

— А это что у тебя? Какая — то монетка?

— Потом объясню. Идем, если желаешь. Если нет — оставайся. Но предложение сделано.

Нойон-хан помедлил с ответом. Изначально он собирался побыть в одиночестве и ненадолго предаться горю — упиться мимолетной жалостью, пока его снова не вызвали к Кагану.

Хасик достиг больших высот. Его старые связи, клановые и родственные, либо разорвались, либо растянулись так, что утратили смысл. Он стал владыкой Орды Земли, командиром тысяч лучших воинов среди всех когда — либо созданных, покорителем планет и бичом империй. И все же прежняя обычная жизнь, погребенная где — то в недрах его личности, отказывалась исчезать и постоянно всплывала в памяти, как старый полузабытый сон. Нойон-хан по-прежнему нуждался в братских узах.

Чогориец посмотрел на капитана Лунных Волков.

— Тебе обрадуются, брат, — сказал Реор, жестом приглашая Хасика за собой.

Его движение почему — то пришлось нойон-хану по душе.

— Может, на минутку загляну, — ответил он, готовясь идти за Галкузой. — Вреда же не будет?

Кора планеты, воздух, ложбины давно высохших морей — все здесь переливалось живописными оттенками красного. В лучах багряной звезды, сиявшей сквозь дымку, участки терракотового цвета чередовались с пунцовыми и оранжевыми. Во всех направлениях за горизонт уходили пустыни, усеянные столовыми горами и изрезанные ущельями. Иссушающая жара вытягивала из растрескавшейся земли последние бисеринки влаги и поила ими жаждущий ветер. Следы стародавней войны таились в каждом неприметном уголке, и древнее рад-заражение слабо, но упрямо цеплялось за отравленную почву.

Скиммер мчался на бреющем полете, прижимаясь к поверхности Ваала, и его непроглядно-черная тень бежала по алым пескам. Машина IX легиона блистала на рассеянном свету корпусом, начищенным до зеркального блеска. Сопла ее двигателей, как и длинные борта, украшали пластинки темного золота. Транспорт обладал изящным обтекаемым силуэтом, настолько же пропорциональным, как у любого творения оружейников Девятого, и таким же мощным вооружением. Из — под дуги адамантиевого бронещита выступали рыльца спаренного болтера, что служило отличным примером того, как в местной культуре борются между собой тяга к безудержному насилию и буйная творческая энергия.

Азкаэллон смотрел, как проносится мимо привычный ландшафт. Как и все Кровавые Ангелы, он относился к сформировавшему его миру со смесью преданности и ненависти. В беспощадном горниле Ваала воин стал собой нынешним, медленно переродившись из стандартного человека в сына Сангвиния. Легионер сотню раз пожертвовал бы жизнью, чтобы защитить планету, а в экспедициях грезил лишь о ее пустошах, жестокой красоте и пылающих тонах.

Но жизнь здесь всегда была нелегкой. Ваалу выпала роль не заботливого родного мира, а полигона, наковальни, площадки для испытаний сильных людей.

Отвернувшись от иллюминатора, Азкаэллон взглянул на своего единственного спутника в просторном пассажирском отсеке. Примарх Пятого легиона, сидевший на отполированном троне, изучал те же самые виды. Вдали на фоне тускло-красного неба возвышался горный массив Моральо — груда полосчатых скал, истертых и потрескавшихся за тысячелетия радиоактивных бурь. Все остальное ветра сточили, разгладили и разложили на составляющие элементы. Только ржавь-змии и клыкочерви выживали в здешнем суровом краю, но на охоту они выползали по ночам, в зловещем сиянии лун-близнецов.

— Да, господин, ваша родная планета более гостеприимна, — сказал воин.

Хан ответил не сразу. Он по-прежнему тщательно рассматривал улетающий за корму пейзаж. Впереди уровень земли равномерно поднимался, и почва разделялась на высокие шестиугольные плато с неровными краями.

— Но теперь я понимаю, — наконец отозвался Джагатай.

— Что именно, господин?

— Откуда рождается ваше неистовство. — Примарх обернулся к Азкаэллону. — У вас хороший мир. Как раз для того, чтобы растить бойцов.

Легионер поклонился:

— Это осознают немногие гости.

— Ты имеешь в виду терран?

— Судя по тону, вы питаете к ним неприязнь.

— Кровавый Ангел, я сам терранин, как и твой господин.

Азкаэллон рассмеялся:

— Да, вроде того.

Ландшафт все так же уходил ввысь. Под скиммером громоздились друг на друга утесы с тонкими черточками лестниц, высеченных в камне. Гряду прорезали теснины — русла давно испаренных рек. Когда машина проносилась над ними, воины замечали внизу клинья летающих существ, которые лениво хлопали кожистыми крыльями, пересекая провалы.

На одном из ярусов естественные скалы сменились рукотворными стенами. Пассажиры почти не уловили момент перехода: только что они смотрели на ржавокрасные склоны возвышенности посреди пустыни, а в следующий миг под скиммером мчались уже не кряжи, а куртины, и не вади, а шоссе. Грандиозная твердыня Кровавых Ангелов вздымалась из почвы их планеты, медленно вырастая в величественное скопление куполов, башен и колоннад с плавными органическими обводами. Под багряным небом сверкали листы золотой обшивки, перемежавшиеся декоративными фризами из черного дерева и халцедона. Отделку подчеркивали геометрически правильные блоки каменной кладки, вытесанные из уникальной терракотовой породы в сердце Ваала.

Транспортник заложил длинный вираж, и воинам открылся прекрасный вид на внутреннее пространство цитадели — ее широкие мозаичные дворы, высокие базилики, церемониальные клуатры[5], а также могучие оборонительные башни и многочисленные посадочные платформы. За открытыми дверями громадных ангаров тянулись ряды штурмовых кораблей, висящих в грузовых клетях. Далеко внизу на площадках для фехтования двигались крошечные фигурки неофитов легиона, которых обучали стандартным приемам боя на мечах.

Затем машина нырнула в усыпанное люменами нутро входного туннеля, где наконец сбросила скорость. Продолжая замедляться, она снизилась и приземлилась на гибкие опорные стойки безупречной работы.

— Прошу, господин, — пригласил Азкаэллон, указывая на открывающийся люк.

Встав, Хан направился к выдвинувшейся аппарели. Спустившись в колоссальный приемный зал, он вдохнул горячий пыльный воздух. Вдоль стен гулкого вестибюля высились базальтовые колонны, чередующиеся с барельефами воителей в золотых масках. Слегка пахло чем — то сладким, а на грани слышимости низко гудели и бормотали атмосферные генераторы.

Джагатая встречали почетный караул из двадцати четырех отборных бойцов IX легиона и один воин в серовато-белой броне, державший посох с черепом наверху.

— Приветствую на Ваале, господин, — поклонился Есугэй. — Расставание вышло долгим.

Мир, низвергнутый и возведенный заново, служил доказательством неограниченной силы, обретенной человечеством, и вехой на вершине его растущего могущества. Роли разрушителя и созидателя исполнял Император, повелитель Империума, способного как угодно перестраивать материальную Галактику по собственному желанию. Удары возмездия Он наносил правой рукой, легионами Космодесанта, а восстановление вел левой — адептами Механикума. Сами планеты теперь казались безделушками, обломками камня, покорно менявшими форму под инструментами резчика.

Когда угасло пекло сражений, последнее убежище орочьего военачальника Урлакка Урга сожгли до основания, выскоблили дочиста и подготовили для новой эпохи. Есугэй даже не знал, как мир выглядел раньше. Может, на нем хлюпали болота, кишащие хейнами, которые целыми колоннами топали по трясине под нависающими толстыми лианами, или же его покрывали пустыни, или густонаселенные ульи, или корка льда. Таргутай поймал себя на том, что ищет подсказки: отбрасывает ногами мусор и обломки в поисках остатков прошлого. Он ничего не нашел. Поверхность Улланора теперь покрывал безжизненный гравий — прах почти неактивной, наполовину оплавленной планеты, ждущей прибытия терраформи-стов и последующей колонизации. Не сохранилось никаких улик, способных поведать наблюдателю об империи, что зародилась здесь, ненадолго возвысилась и бросила вызов растущим владениям человечества.

«Carthago delenda est»[7].

Интересно, сколько людей поняло бы значение фразы? Сколько терран, на родине которых впервые произнесли эти слова? Сколько обитателей тысяч других небесных тел, открытых и заселенных заново, — тех, что лихорадочно быстро развивались, застраивались, тянулись к не вполне определенному, но фантастически грандиозному будущему? Пожалуй, лишь горстка ученых, имеющих доступ к позабытым книгам на мертвых языках. Впрочем, история имела обыкновение повторяться. Она часто переигрывала старые сцены в более внушительных масштабах, даже если участники не помнили о предыдущих постановках.

Есугэй продолжил путь вдоль гряды. Во всех направлениях от него расходилась почва, из которой выдавили жизнь и присыпали сверху сухой коркой из черных, как чугун, валунов. Стояла жара, почти такая же, как когда — то на Ваале, но грозовой пророк не знал, вызвана она последствиями взрывов в атмосфере или же климатом самого Улланора. Запыленный воздух раздражал Таргутая, а слабый ветерок едва обдувал его незащищенное лицо.

Творец погоды уже далеко ушел в пустошь после окончания великого празднества, утомленный чрезмерной напыщенностью и спесивостью церемонии. Каган позволил ему долго не возвращаться, поэтому Есугэй воспользовался шансом изучить расселины и пики планеты. Он надеялся определить, почему Улланор обладал такой сакральной важностью для перебитых здесь орков.

Зеленокожие сражались тут дольше и упорнее всего, даже отчаяннее, чем в мирах, которые ограждали их столицу. Если бы не Хорус — если бы не магистр войны, — финальная битва могла сложиться иначе, и отныне об этом следовало помнить. Невзирая на любые взаимные упреки, размолвки и зависть, всем следовало помнить, что именно Шестнадцатый сокрушил главного врага. Может, справился бы и какой — нибудь другой легион, а может, и нет. Уже неважно: подвиг совершен, известие оглашено, баланс армий Астартес перевернут с ног на голову.

Даже после целой жизни, проведенной в Крестовом походе, Таргутай знал немногих Лунных Волков. Чогориец всегда считал, что они — жестокие и неотесанные люди, которые излишне гордятся своими ратными достижениями, не любят делиться славой и одержимы идеей собственного превосходства. Конечно, такие легионеры встречались сплошь и рядом, но теперь положение с бойцами Хоруса будет только ухудшаться.

Поэтому Есугэй сторонился их, как во время Триумфа, так и после. Единственный значительный разговор с легионером Шестнадцатого у него состоялся за несколько минут до великого парада, когда тысячи воинов смешивались на проспектах в тени титанов. В такой толчее встречи избежать не удалось.

Таргутай наткнулся на темноволосого Лунного Волка с бледной кожей, запавшими глазами и бегающим взглядом. Держался он заносчиво, но как — то раздраженно. Грозовой пророк ощутил в нем мощь, тщательно скрытую, уже очень давно придавленную тяжелыми слоями самоконтроля. Как будто бремя и бдительность могли сдержать ее…

— Ты — Есугэй, — сказал тогда Лунный Волк, протолкнувшись к нему вплотную.

Творец погоды кивнул. Раньше они не виделись — Таргутай бы запомнил, — но воин отчего — то показался ему смутно знакомым.

— Жерет, — произнес тот. — Меня зовут Жерет. Однажды я говорил с одним из твоих собратьев. Уже очень давно, полагаю.

— Неужели?

— В последующие годы часто вспоминал о нем. — Серо-стальные глаза воина блеснули. — Я не забыл его слов, и они оказались пророческими: теперь библиариумы повсюду.

Где — то вдали заревели боевые рога. Небеса всколыхнулись, знаменуя начало долгого снижения Его корабля.

Чогориец не нашел подходящего ответа. Учтивость требовала, чтобы он поддержал беседу, но Есугэй понял, что совсем того не желает. Что — то в поведении Жерета тревожило его.

— Ты о Боргале? — уточнил Таргутай, выловив имя из отголосков памяти воина.

Лунный Волк как будто не услышал вопроса.

— Знай вот что, — произнес Жерет. — Со временем я решил, что он был прав. И я не подрывал его предложение насчет псайкеров. Честно. Но тогда мой повелитель уже думал о будущем. Если бы все сложилось… иначе, он примкнул бы к тому проекту. Однако он воздержался… по другим причинам.

Есугэй молчал.

— Идея провалилась на той планете. На Гар-Бан-Гаре. Об этом никогда не узнают, но она провалилась там. Когда Хорус узнал, что на кону, то понял: ему нельзя выбирать эту сторону.

— В итоге каждому придется выбрать одну или другую сторону, — заметил Таргутай.

— Не всегда. — Лунный Волк посмотрел вверх, где звездолет все яростнее терзал небеса. Взметнулись пылевые вихри, взбудораженные мощными реактивными струями. — А он жив? Тот грозовой пророк?

— Нет, пал в сражении.

Похоже, известие причинило Жерету боль.

— А я надеялся еще раз поговорить с ним…

Миг спустя небо раскололось, пробитое колоннами огня. Толпа устремилась вперед, разделив воинов, и больше они не сказали друг другу ни слова.

С тех пор прошло несколько дней. Когда лихорадка празднества ослабла, Есугэй ушел бродить по тропам, которые год назад пылали и звенели от криков, а потом превратились в ничто, в пустой лист пергамента, в фундамент новой жизни.