Конрад Керз: Ночной Призрак

Это легендарное время.

Могучие герои сражаются за право властвовать над Галактикой. Огромные армии Императора Человечества завоевывают звезды в ходе Великого крестового похода. Его лучшим воинам предстоит сокрушить и стереть со страниц истории мириады чуждых рас. Человечество манит рассвет новой эры господства в космосе. Блестящие цитадели из мрамора и золота восхваляют многочисленные победы Императора, возвращающего под свой контроль систему за системой. На миллионах миров возводятся памятники во славу великих свершений Его самых могучих чемпионов. Первые и наиболее выдающиеся среди них — примархи, сверхчеловеческие создания, что ведут за собой на войну легионы Космического Десанта. Они величественны и непреклонны, они — вершина генетических экспериментов Императора, а сами космодесантники — сильнейшие воины, каких только видела Галактика, способные в одиночку одолеть в бою сотню и даже больше обычных людей. Много сказаний сложено об этих легендарных созданиях. От залов Императорского Дворца на Терре до дальних рубежей сегментума Ультима — повсюду их деяния определяют само будущее Галактики. Но могут ли такие души всегда оставаться непорочными и не ведающими сомнений? Или соблазны великого могущества окажутся слишком сильны даже для самых преданных сыновей Императора?

Семена ереси уже посеяны, и до начала величайшей войны в истории человечества остаются считаные годы…

Твое появление не удивляет меня, убийца. Я знал о нем, едва твой корабль вошел в Восточную Окраину. Почему же я не покончил с тобой? Потому что твоя задача и то, что ты сделаешь, подтвердят истинность всего, что я когда-либо делал или говорил. Я лишь карал согрешивших так же, как теперь твой лживый Император карает меня. Смерть — ничто по сравнению с оправданием всей жизни.

Последние слова Конрада Керза, примарха VIII легиона Астартес

1. ТЬМА

Серая, будто кожа мертвеца, сфера Тсагуальсы вращалась в болезненном свете своей звезды. На этой пустынной планете, ютящейся на задворках космоса, куда едва доходил луч Астрономикона, не наблюдалось ни следа человеческих колоний. И, скорее всего, появиться им там было не суждено. Тсагуальса не могла похвастаться ни размерами, ни значимыми запасами воды, тем не менее некоторые называли это место домом.

Повелители Ночи решили оставить планету себе.

Она подходила VIII легиону. Как и любой другой населенный людьми мир, она родилась из пламени и газа и казалась потенциально обитаемой, но на финальных этапах эволюции небесного тела что-то пошло не так. Тсагуальсе никогда не стать такой же пышущей жизнью и процветающей, как те планеты, которым посчастливилось оказаться на орбите вокруг более благодатных звезд. Этот мир, подобно своим новым обитателям — сыновьям родителей, погрязших в пороке, — демонстрировал лишь проблески нереализованного потенциала.

Повелители Ночи с присущей нострамцам поэтичностью дали планете еще одно имя: Падальный мир. Все нострамцы были прирожденными лжецами, а поэзия, как известно, главное искусство лжецов. Тсагуальса представляла собой сухую и пыльную каменную глыбу. Здесь некому было умирать и разлагаться и некому питаться трупами. Но безжизненные пустоши понравились примарху Восьмого — они воплощали собой идеальный порядок, которого он так жаждал. Порядок, который мог длиться вечность. Ничего не менялось. Любой след на поверхности постепенно скрывала пыль, которую гоняли туда-сюда мертвые ветра. Барханы из серого песка появлялись и исчезали.

Так было, пока не появились Повелители Ночи.

Керз, словно раковая клетка, принес с собой анархию. Падальный мир не менялся только потому, что был необитаем. Вместе с Повелителями Ночи на Тсагуальсу пришел низменный хаос Нострамо.

На всей планете жизнь теплилась лишь в крепости VIII легиона, возведенной для его владыки. Огромный замок из черного камня, украшенный человеческими останками, выглядел жутко. Но в этой кошмарной демонстрации достижений палаческого искусства чувствовалась своя болезненная, извращенная красота. Десяткам тысяч воинов-космодесантников требовались сотни тысяч рабов, и это множество смертных людей образовало общество, живущее по своим жестоким законам, до которых Повелителям Ночи не было никакого дела. Легион жил в состоянии упорядоченной анархии. Дисциплина страдала от бесконечных сражений и безразличия примарха. Всего через несколько десятилетий после неудачной попытки магистра войны узурпировать престол Императора от братства Астартес осталось только название. Последнее, что связывало их вместе, была общая кровь, и эта связь слабела с каждым мгновением, растворяясь в едком безумии их отца.

Среди неблагодатных каменистых пустынь Тсагуаль-сы Повелители Ночи ждали конца.

Их отец готовился к смерти.

Он собирался умереть в эту самую ночь.

На вершине башни, столь высокой, что ветра Тсагуальсы раскачивали ее из стороны в сторону, работал скульптор. Он напевал себе под нос мелодию, которую узнали бы не многие из живущих, — песенку торговца с планеты, погибшей десятилетия назад.

Мастер остановился и отступил на шаг, рассматривая результат своих трудов. Ему не понравилось.

Получилось не похоже. Да, фигура неподвижно сидела на троне, сжимая подлокотники такой же мертвой хваткой, как и человек, которого она изображала. Материалом для скульптуры служила человеческая плоть, похищенная у мертвых тел. Мастер использовал куски мяса, придавая им форму, будто податливой глине. Он потратил много часов на свое произведение, работал неспешно и размеренно, хотя и понимал, что жить ему осталось совсем недолго.

И все же вышло не то.

Скульптор был единственным живым существом в помещении. Вокруг царила абсолютно непроницаемая темнота. Только с помощью сверхъестественных способностей или теплового зрения можно было пробиться сквозь ее завесу. Мастер в некоторой степени обладал и тем и другим. Никто, кроме него, ничего не разглядел бы в этой комнате.

Он был живым богом, выросшим в мире вечных сумерек, одним из двадцати невероятных детей, созданных человеком еще более великим, чем они. Тоже в каком-то смысле скульптором.

Обитателя темной комнаты звали Конрад Керз. Отец наделил его множеством выдающихся способностей, но здравый рассудок к их числу не относился.

— Нет-нет-нет, — произнес он.

Глаза примарха, способные видеть в нескольких спектрах одновременно, проследили мерцающее облачко теплого воздуха, вырвавшееся изо рта и медленно угасающее в морозном воздухе. В моменты, когда разум прояснялся, Керз находил странным, что никогда не скучает по теплу и духоте погибшего Нострамо, хотя часто вспоминает темноту, царившую в укромных уголках приютившей его планеты. Он был обнажен, если не считать потрепанного короткого плаща из черных перьев, но не чувствовал холода.

— Так не пойдет!

Бледные пальцы, скользкие от крови, сорвали лицо статуи. Аккуратные стежки, которыми маска из плоти крепилась к черепу, лопнули. Керзу даже не пришлось прикладывать усилий. Отброшенное в сторону лицо упало на пол и тут же начало покрываться инеем.

Когда примарх приступил к работе, человек, послуживший основой для статуи, был еще жив. Винты и гвозди надежно зафиксировали его, чтобы несчастный не смог помешать вивисекции случайным движением. Его вопли наполняли комнату жизнью, но в какой-то момент он эгоистично умер, оставив Керза в одиночестве. От изначального облика пленника не осталось практически ничего: руки стали длиннее и обзавелись дополнительными суставами, там, где когда-то были две ноги, теперь находилось четыре, туловище разошлось пополам и обзавелось вторым позвоночником, голова превратилась в массу из четырех разбитых черепов, а на смену звонкому голосу пришло молчание.

Керз отступил на шаг. Босые ноги спокойно ступали по ледяному полу. Почесав окровавленной рукой подбородок, он окинул свое творение критическим взглядом.

— Лицо никак не получается… — разочарованно протянул скульптор.

Он его прекрасно помнил. В конце концов, примархи, даже безнадежно помешанные, ничего не забывают. Но при попытке сконцентрироваться черты лица расплывались и ускользали, как кровь, стекающая сквозь решетку слива. Керз раздраженно ходил из стороны в сторону, время от времени останавливаясь и разглядывая фигуру с разных сторон.

Единственное высокое окно не позволяло звездному свету пробиться внутрь, в огромное помещение на вершине башни. Из-за разреженного воздуха и тусклого солнца поверхность Тсагуальсы была слишком слабо освещена для большинства глаз, но Керз звезды казались слишком яркими, и потому огромный витраж из бронестекла специально затемнили, чтобы избавить его от раздражающего блеска. Даже сам примарх не мог сказать, что за сюжет красовался на черном стекле. Оно и к лучшему — такие сцены, как на этом витраже, до конца жизни всплывают в памяти перед сном, и самый прочный разум дает от них трещину.

Любой, попавший в покои примарха, решил бы, что оказался в кошмарной темнице, пропахшей смертью. Неспособный видеть, он все равно почувствовал бы присутствие Керза — темного сгустка в сердце тьмы.

В этой комнате раньше были смертные, но они уже больше ничего не боялись.

Камни стен скреплял раствор, замешанный на человеческих костях, вырванных из еще живых пленников. Пол покрывала чугунная плитка с остро наточенными краями, залитая замерзшей кровью. Повсюду были разбросаны руки, ноги, туловища, головы, мозги, сердца, внутренности и экскременты двух десятков убитых смертных. Кое-где Керз свалил останки в кучи без какой-либо логики. Все это послужило материалом для его произведения. На торчащих из стен крючьях висели мертвые тела с рваными ранами там, где полагалось быть лицам.

Единственным чистым местом во всем помещении оставалось пространство вокруг железной стойки в форме крыльев летучей мыши, на которой лежала толстая книга в переплете из человеческой кожи.

— Что же делать? Что же делать?

Конрад постучал черным ногтем по подбородку, вздохнул и снова принялся за работу. В течение часа он разрывал и раздирал плоть, накладывал стежки. Иногда, чтобы добиться необходимой мягкости, окровавленное мясо приходилось разжевывать, прежде чем поместить на статую. Время от времени он разговаривал сам с собой, собирая с пола жуткие материалы, и каждый свистящий звук, коих в нострамском языке насчитывалось немало, разносился среди каменных стен и груд костей, словно шелест чешуи ядовитой змеи. Каждый раз, когда безумный примарх отрывал очередной шмат плоти от расчлененного трупа, слышался резкий треск, отдававшийся гулким эхом. Сам Керз хрипло дышал. Таким звукам и подобало наполнять покои примарха — логово хищного зверя, убежище больного льва, готового вот-вот погибнуть, но от этого еще более опасного. Смертельно опасного.

Наконец скульптор облегченно кивнул.

— Пожалуй, отец, ты у меня почти получился, — произнес он и принялся за финальные штрихи.

Ему не сразу удалось закрепить выбранное лицо на черепах, сцепленных между собой. Замерзшую плоть пришлось растягивать руками и зубами, предварительно аккуратно разогрев в ладонях. Когда Керз решил, что лицо достигло нужных размеров, он пришил его к голове статуи. Кожа натянулась, словно на барабане, не желая надеваться на новый каркас. Нити, сплетенные из человеческого волоса, напряглись, но выдержали. Примарх отступил на шаг и удовлетворенно выдохнул.

Он прошагал к дальней стене комнаты и опустился на корточки, обхватив торс руками, будто летучая мышь, завернувшаяся в собственные крылья. За годы, прошедшие после величайшего предательства в истории, во внешности Керза проявились звериные черты. Удлинившиеся пальцы постоянно сжимались и разжимались, хребет сильно выступал из спины, ребра деформировались. Если бы в помещении не царила кромешная тьма, сторонний наблюдатель заметил бы сетку сосудов, просвечивавшую сквозь бледную кожу примарха. Но в этих признаках скверны не было его вины. Его вины вообще ни в чем не было.

Чудовищная статуя молча и неподвижно смотрела перед собой незрячими глазами, а рот растянулся в скорбной улыбке. Под потоками замерзшей крови, покрывавшей трон, блестело золото.

Керз терпеливо ждал, когда созданная им фигура заговорит. Его кончина неуклонно приближалась, но, в отличие от быстро пролетевших лет его долгой жизни, эти последние часы текли медленно и безмятежно, будто речные воды, прежде чем впасть в море. Да, перед смертью время казалось неспешной и глубокой рекой, поверхность которой все так же рябила от бесчисленных вероятных событий, но теперь все они вели к одному и тому же исходу.

Скоро ему предстоит умереть. В своем дворце… этой ночью. И он всегда знал, что все случится именно так.

Керз не чувствовал волнения. Он был спокоен.

— Отец, — произнес он со зловещей ухмылкой.

Фигура на троне не двигалась. Челюсти, слепленные из множества костей, остались сжатыми. Растянутые губы не шевелились.

Примарх ждал, когда слова появятся в его разуме и наполнят грустью его истерзанную душу. Наконец, так и не дождавшись ничего от созданной им фигуры, он сам протянул:

— Конрад Керз… — Затем оскалился и, словно пес, почесал за ухом. — Мне не нравится это имя. Зачем ты так меня называешь?

Масса сшитых воедино кусков окровавленного мяса продолжала безмолвно смотреть на своего творца.

— Молчишь? Ну и ладно. — Керз сгреб в кучу разбросанные по полу конечности и уселся сверху. — Итак, давай я расскажу тебе одну историю. О том, насколько же ты плохой отец.

Он прыснул со смеху. В тот же миг нервный тик поднялся от его левого локтя к плечам и добрался до лица, завершившись спазмом мышц шеи столь сильным, что грива грязных черных волос хлестнула по воздуху, будто хлыст. Керз зарычал, раздражаясь из-за непроизвольного движения. После этого он начал говорить быстрее, так, чтобы речь могла обогнать подергивания.

— Ты знаешь, что произойдет. — Примарх склонил голову, будто прислушиваясь. — Заметил, какая тишина? А ведь здесь никогда не бывает тихо. Никогда. А знаешь почему? — заговорщицки прошептал он. — Ну конечно, знаешь, это же ты. Ты все знаешь!

Керз снова замолк.

— Сыновья скорбят о моей грядущей смерти. Они злы на меня за то, что я не позволил им ее предотвратить. — Он осмотрелся и вперил взгляд в грудную клетку из сросшихся реберных пластин, значительно превышающую размером человеческую. — Если попытаются, то умрут. А они не хотят умирать. И поэтому нам никто не помешает.

Он усмехнулся и попытался привести мысли в порядок. Керзу удавалось поддерживать иллюзию здравого рассудка при разговоре с сыновьями, но беседа с отцом была намного более личной, и все оказалось сложнее.

— Да, — кивнул он, отвечая собственным мыслям так, как если бы их высказала фигура из плоти. — Сейчас ты — отец, а я — сын. Когда мы выступаем как отцы, то должны быть сильными. Но сыновьям слабость простительна: у них есть отец, способный поделиться своей силой. Мне всегда казалось, что по идее все должно быть так.

Падший примарх моргнул. Глаза со зрачками, расширившимися настолько, что радужка превратилась в тоненькую нить, на мгновение скрылись под тяжелыми веками. Насмешливая ухмылка исчезла. На несколько мгновений гримаса страданий сползла с лица Керза, сменившись выражением покоя и сожаления. И в эти мгновения он, несмотря на искаженный облик, казался прекрасным.

— Отец, я хочу исповедаться, но не жду, что ты меня простишь. — Последние слова примарх проговорил быстро и громко, на случай если мертвая фигура вдруг решит предложить ему прощение. — И я тебя тоже никогда не прощу.

Он подался вперед, вытянув неестественно длинную шею. Костлявые плечи задрались выше головы. Из-за плаща они напоминали крылья стервятника, усевшегося на мертвое тело. Керз умоляюще взглянул на статую:

— Просто выслушай.

Ответа не последовало, и голова примарха снова дернулась, а губы расползлись в ухмылке.

Керз захихикал, складывая ладони перед лицом в пародии на молитву.

— Прости меня, отец, — просипел он на высоком готике, — ибо я согрешил.

Ночной Призрак подождал реакции на шутку и, не дождавшись, раздраженно нахмурился:

— Смогу ли я перечислить все твои ошибки? Нужно ли мне рассказывать, что все, что ты создал, обречено на увядание и не принесет плодов, ибо корни Терры усохли?

Он склонил голову, словно прислушиваясь к чему-то.

— Да. Разумеется, ты прав, — кивнул примарх и оскалил черные зубы. — Я забегаю вперед. Не хотелось бы этого делать.

— Услышь меня, отец, в этот последний раз. Это мое откровение. Мои последние слова перед окончательным оправданием. — Керз шумно выдохнул сквозь сжатые зубы. — Давай начнем с того, как я здесь оказался. Как выбрался из тюрьмы, в которую меня решил заточить Сангвиний.

Он сгорбился.

— Я расскажу о начале конца.

2. ЗОЛОТАЯ ЖИЛА

Иногда смерть может возвещать о своем приходе самым невинным образом. Элвер часто возвращался к этой мысли за годы, что пришлось потратить на дорогу к Тсагуальсе. Нередко ему просто не о чем больше было думать, да и выбора, похоже, не оставалось. Самым важным днем в жизни этого человека стал тот, когда смерть пришла и взяла его за горло костлявыми пальцами. И явилась она не под рев фанфар и не крики ужаса, а под мягкий пульсирующий звон ауспика, обнаружившего некий объект.

Этот звук заставил кровь в жилах застыть от ужаса. Элвер никогда не понимал, как именно работают его предчувствия, но они работали и подсказывали, когда стоит ждать беды. Они никогда не были достаточно четкими, чтобы приносить пользу, — только вгоняли его в чувство постоянного страха. И в тот раз он с самого начала знал, что сигнал не сулит ничего хорошего.

Остальные члены команды «Шелдруна» отреагировали совсем иначе: они оживились. Но вскоре всех их ждет смерть. Ну и кто прав, а?

— Ауспик что-то засек! — крикнул Толли Кинер, магистр прозрений «Шелдруна».

У Кинера, как и у всей остальной команды, был звучный титул, но не хватало ни квалификации, ни сертификата, чтобы его подтвердить. Тем не менее, поскольку ему лучше всех удавалось справляться со скудным набором оборудования в сенсориуме, Толли называли магистром прозрений.

— Что там? — капитан Овертон вытянул шею, пытаясь заглянуть за спинку грязного и неопрятного командного трона. Металл кресла, покрытый масляной пленкой, блестел точно так же, как глаза командира. — Что ты несешь?

С жирных губ этого грубияна с дурными наклонностями и скверным характером крайне редко слетали добрые слова.

«Все ты слышал, — подумал Элвер. — Я же вижу. Все отражается на твоей уродливой роже. Ты почуял деньги».

— Ауспик что-то засек, мастер Овертон, — радостно повторил Толли Кинер. Он прижимал лицо к резиновому кожуху, защищавшему тусклый монитор ауспика от света. — Золотая жила! Хорошие показания, явно что-то металлическое. И с активным источником питания. Курс стабильный, сэр, только руку протяни — и сорвешь!

Магистр прозрений оторвался от экрана и обвел пространство мостика блестящими, будто два опала в грязи, глазами.

— Богатая жила! — В речи Кинера до сих пор проскальзывали словечки, которых он поднабрался, работая пустотным шахтером. К тому же упорно поддерживаемый слой грязи на лице делал его, по мнению Элвера, совершенно неотличимым от любого копателя астероидов во Вселенной.

— Дай посмотреть! — буркнул Овертон, поднимаясь с трона и протискиваясь в заднюю часть мостика, где располагался пульт управления сенсориумом.

Командная палуба «Шелдруна» отличалась теснотой и отвратительным запахом, как, впрочем, и весь остальной корабль. Массивной туше Овертона явно не хватало места, и капитан с трудом пролезал мимо работающих за пультами людей. Жадность не позволяла ему закупить сервиторов. Овертон всегда говорил, что живые люди обходятся дешевле, и это действительно было так. Подобная политика неизбежно приводила к огромной численности команды. В духоте повсюду воняло гнилыми зубами, потом и кишечными газами. Большая часть когитаторной системы корабля размещалась прямо под ними — все ради того, чтобы освободить как можно больше пространства под груз. Из-за этого на мостике царила такая жара, что команда предпочитала работать, обнажившись до пояса. Верхние части комбинезонов, обмотанные вокруг пояса, быстро промокали, впитывая пот, ручьями стекавший по спинам. На «Шелдруне» работали только мужчины. Капитан презирал женщин.

Семья Элвера подписала с Овертоном контракт на двенадцать лет обучения в подмастерьях. Через четыре года этот срок истечет, и парню придется вернуться домой. Подразумевалось, что к этому моменту он должен стать рулевым, полностью готовым к работе. Но в девяти из десяти случаев Овертон сажал его за пульт управления двигателями корректировки положения, с этим делом справились бы даже те, кому недоставало половины мозга, и на большинстве кораблей им-то его и поручали. А Гравек, рулевой «Шелдруна», сторожил свое кресло так же бдительно, как орлица — гнездо с птенцами. И если Элвер вообще когда-нибудь доберется до дома, он никому не будет нужен. Он уже не особо расстраивался по этому поводу, принимая как факт.

Парень поежился, когда жирное и мягкое пузо капитана, протиснувшегося мимо, прижалось к нему, обволакивая от локтя до спины мерзкой теплой массой.

Овертон хлопнул его по плечу куда больше раз, чем требовалось. Такое проявление внимания обычно служило прелюдией к садистскому избиению или еще чему похуже. Элвер напрягся, но капитана «Шелдруна» сейчас интересовали совершенно иные вещи: он больше всего на свете хотел сам посмотреть на вероятную находку и со всех ног спешил к сенсориуму. Тем не менее парень позволил себе расслабиться лишь через полминуты.

Ауспик продолжал соблазнительно звенеть, пока Овертон прокладывал путь к пульту сенсориума. Толли Кинер освободил рабочее место, выполнив неуклюжее па, одновременно нажимая клавиши на голосовом модуле ауспика. Машина забубнила, добавив информацию о химическом составе и молекулярной плотности находки к монотонному ритму гудков.

— Вот, смотрите, капитан, прямо тут, на экране. Смотрите. Смотрите — Толли потирал руки, запачканные маслом. — Золотая жила, точно вам говорю. Золотая жила!

— Ладно, ладно, — проворчал Овертон, без особого успеха пытаясь скрыть заинтересованность. — Дай посмотреть.

Капитан прижался лицом к кожуху смотрового устройства. В зеленом свете, пробивающемся из щелей, все его морщины стали казаться глубже.

— Ну что там, капитан? — спросил Гравек из дальнего конца узкого и длинного мостика.

Если находка окажется ценной, именно ему придется выполнять всю работу. Поймать кусок космического мусора в безбрежной пустоте — непростая задача.

— Это и правда металл. И Кинер не соврал насчет источника энергии. Четкие и ясные показатели. Да… — Он затих, раздумывая над увиденным.

— Мне все это не нравится. Думаю, нам стоит оставить эту вещь там, — сказал Элвер.

Овертон оглянулся.

— Чего? — издевательски расхохотался он. — Это же может быть что-то ценное. Что угодно!

Капитан пожал плечами, но и эта попытка продемонстрировать безразличие потерпела неудачу. Нетерпеливое желание завладеть находкой было написано на его лице.

Элверу не понравился тон Овертона. Ему вообще не нравился Овертон.

— Ага, — иронично поддакнул он. — Что угодно. В том числе и что-то плохое.

Капитан снова посмотрел на экран ауспика. На этот раз он прижался к смотровому кожуху очень плотно, чтобы внутрь не проникал свет, и его жирные щеки свесились по обе стороны от устройства.

— А, ничего ты не понимаешь, — отмахнулся он. Этот аргумент часто звучал из его уст. — Вы, молодые, приходите на корабль и думаете, что все уже знаете. Но если осторожничать, то никогда не станешь капитаном-хартистом такой славной посудины.

Элвер не считал, что к «Шелдруну» подходит эпитет «славный». Корабль больше всего напоминал груду металлолома и, в общем-то, ею и был. Этот ржавый медлительный грузовик массой полмиллиона тонн мог разогнаться только до субсветовой скорости, поэтому курсировал взад-вперед между двумя захолустными системами, которым, по воле галактической фортуны, довелось находиться недалеко друг от друга. На этом их положительные качества заканчивались. Если бы Элвера раскрутили до головокружения, а потом перенесли на Диамант или Ксен V, он не сообразил бы, где именно оказался. Все пограничные миры были одинаково мрачными и грязными.

Овертон уже все решил. По какой-то причине, которую, вероятно, считал логичной и само собой разумеющейся, капитан притворялся, что раздумывает над дальнейшими действиями, хотя подчиненные уже поняли, что их отправят добывать чертову штуковину.

— Там должны быть технологии. Может, даже археотех, а это целое… небольшое состояние. Тут в космосе плавает много всего, оставшегося после войны. Очень много.

Капитан был жаден. И вечно твердил о проклятой войне, которая закончилась, когда Элвер был ребенком. Теперь она — достояние истории. Магистра войны победили. В худшие мгновения своей жизни Элвер думал, что для таких, как он, не многое бы изменилось, если бы Хорус сбросил Императора с трона. Жалкое существование пустотника не зависит от того, кто властвует над Галактикой.

Овертон громко фыркнул, отхаркнул комок слизи и сплюнул на палубу. Плевок пролетел сквозь решетчатый настил и вскипел, упав на перегретый металл оборудования уровнем ниже.

— Гравек! Снижай скорость и выводи нас на параллельный курс с этой штукой, пока сигнал не исчез.

— Лучше бы ей быть чем-то ценным… — протянул рулевой. — Эта кривая кажется не такой уж большой. — Он указал на график корректировки курса на своем исцарапанном рабочем дисплее. — Но мы все равно потратим время и топливо. Потом нам понадобится минимум неделя, чтобы разогнаться до текущей скорости, и еще больше, если замедлимся сильнее, чем до половины световой.

На самом деле рулевой даже не собирался спорить с капитаном и ворчал просто для проформы. Он уже переключал рычажки и жал на кнопки. Старый корабль загудел чуть иначе. По корпусу прошло несколько волн сильной вибрации — включились главные маневровые двигатели.

Маневр сброса скорости был долгим, рискованным и неудобным для команды, но при этом самой простой частью плана. Сложность заключалась в поимке объекта. После того как «Шелдрун» вышел на нужную траекторию, потребовалось два полных дня, чтобы поднять груз на борт.

Элвер помчался на грузовую палубу сразу, как только услышал звук сирены, разносящийся по грязным коридорам «Шелдруна». Он надеялся, что загадочная находка окажется куском бесполезного мусора. И это, хотя и испортит настроение Овертону, а заодно и жизнь всей команде, никому не навредит. Однако восторженные крики в вокс-сети говорили об ином. Грузовая палуба не успела наполниться воздухом, и Элвер дрожащими от легкого ужаса руками поспешил натянуть на лицо маску респиратора и забросить за спину баллоны с дыхательной смесью. Оказавшись в переполненном людьми отсеке, он понял, что боялся не зря.

Запах открытого космоса пробился сквозь старые фильтры. Некоторым казалось, что пустота пахнет пряностями. Другим — что пылью. Хотя этот характерный аромат сопровождал Элвера с первых дней жизни, парень так и не сумел к нему привыкнуть, и ему, в отличие от большинства, он не нравился. Для него космос пах горелым металлом или ионизированным воздухом, который только что рассекли лазерные лучи. В любом случае — ничего приятного: резкая химическая вонь, настолько едкая и сухая, что разъедала слизистую носа и пробиралась дальше, в горло. Элвер начинал чихать, у него слезились глаза и текло из носа. Каждый раз, когда ему приходилось отправляться в шлюзы или на грузовую палубу после того, как туда впускали холод пустоты, он по нескольку часов плевался слизью.

Но прямо сейчас слизь волновала парня меньше всего.

Манипулятор «Шелдруна» уже притащил добычу в грузовой отсек. Устройство представляло собой громадную механическую руку, перемещающуюся по потолочным рельсам. Она выдвигалась наружу через специальный тоннель с однокамерным шлюзом в конце. Лишь его мембрана отделяла внутренности корабля от вакуума. Люмен-полосы заливали все вокруг ярким натриевым светом, окрашивая находку в оттенки оранжевого.

Элверу уже доводилось видеть саркофаги. Как-то раз на корабль его матери загрузили целую партию замороженных в металоне специалистов — их нужно было доставить на какой-то наблюдательный пост посреди нигде. Еще ему приходилось красться сквозь склеп, заставленный каменными гробами, явно сделанными не для человеческих тел. Это произошло на Галенаре около века назад, если считать по объективному времени![1] Мать решила, что ему стоит посмотреть на планету с растениями и чем-то наподобие солнца в небе. И это произошло только однажды. Ей и в голову бы не пришло заплатить за подобный опыт еще раз.

Ну а эта находка выглядела похожей одновременно и на метадоновые баки, и на чужеродные саркофаги. Они будто бы нашли древнюю мумию, погребенную в бездне и прибитую загадочными межзвездными течениями к борту «Шелдруна». Загадочный предмет был огромен. Слишком громоздок для человека. Одного взгляда на него оказалось достаточно, чтобы тайный дар наполнил разум подмастерья первобытным страхом. Да и без помощи дара было понятно, что притащить эту штуковину на борт мог только полный идиот. Она буквально источала злобу.

Грузовая палуба не могла похвастаться внушительными размерами: не больше ангара для маленького орбитального лихтера. У шлюза не было атмосферной защиты, поэтому, перед тем как его открыть, весь персонал из отсека выводили. Управляли им из тесной галереи, расположенной за изогнутым смотровым экраном из помутневшего от старости пластека. За столетия эксплуатации и после множества ремонтов свободного места на палубе почти не осталось, а то, что было, использовалось неэффективно. Впрочем, тут она ничем не отличалась от любого другого отсека на «Шелдруне».

Поднять что-либо из космоса на борт — процесс, требующий времени и денег, поэтому манипулятор почти всегда стоял без дела, а палуба использовалась в качестве импровизированного склада для вещей, которым больше нигде не нашлось пристанища. Случайные находки никогда не были основным источником дохода для «Шелдруна». Старые и слабые системы сенсориума не могли эффективно сканировать окружающее пространство в поисках добычи. Престарелый дух машинам обитал в носовой части корабля, чтобы вовремя заметить опасность. Магнитная подушка отбрасывала с пути большую часть космического мусора, но любой объект тяжелее полутонны представлял опасность. На околосветовой скорости такое столкновение грозило нешуточными последствиями.

Сбором мусора можно заниматься на окраинах планетарных систем — в открытом межзвездном пространстве ловить нечего. Обычно находки оказывались слишком большими или двигались слишком быстро. Если «Шелдруну» удавалось обнаружить остов корабля или облако обломков, команда фиксировала координаты для последующей перепродажи. И потому любимым досугом экипажа были разговоры об упущенной выгоде. Тич больше всех любил сокрушаться, вспоминая о богатой добыче, которую датчики засекли, но корабль не смог поднять на борт. Большинство этих сигналов были нечеткими и бессмысленными, а находка оказывалась просто кучей металлолома, за которую получалось выручить разве что пригоршню «двойных орлов», в основном оседавших в карманах Овертона.

Но на этот раз с первого взгляда стало ясно, что они поймали что-то ценное. Поверхность устройства покрывали вмятины от столкновений с космическим мусором, но в целом оно выглядело достаточно новым. Несколько тусклых индикаторных огней мерцало в глубоком продольном канале, который, вероятно, обеспечивал доступ к системам управления странной штуковиной. Чем бы ни была на самом деле неожиданная находка, она работала. Судя по виду и ровному гулу источника питания, ее создали люди, тем не менее из-за плавных очертаний устройство выглядело куда изящнее ржавого манипулятора, раскрашенного в черные и желтые полосы. Стоило этой штуке появиться на грузовой палубе, как все вокруг начало казаться еще более старым и потрепанным.

Поглазеть на находку собрались почти все члены команды и пассажиры. Не пришел только Гравек — он бдительно охранял свое рабочее место от всякого, кто мог попытаться на него посягнуть. То бишь от Элвера.

В тесный отсек набились двадцать три человека из команды и четверо пассажиров. Последние принадлежали к тому типу людей, которые, обладая достаточным количеством денег, чтобы покинуть родную планету, по какой-то причине не смогли обеспечить себе место на судне, способном путешествовать через варп. Трое из них, явно родственники, были в таком же восторге, как и команда. Четвертый, которого Элвер считал каким-то мелким чиновником, путешествовавшим в одиночку, стоял в стороне и разглядывал устройство с напряженным выражением на плоском, неприметном лице.

И Элвер понимал причину его беспокойства. Комок ужаса, бурлящий как ведро расплавленного свинца, поселился в нижней части живота подмастерья.

— Мы разбогатеем! — крикнул кто-то. Скорее всего, Тич.

Элвер с трудом различал голоса, звучащие через маски респираторов. В них встроили самые паршивые вокс-динамики, поэтому все говорили, как поломанные сервиторы.

Подмастерье старался держаться поближе к двери. Половина команды расположилась на самой грузовой палубе, оставив в центре пятачок пространства для находки. Остальные разместились на боковых лестницах вдоль стен — единственном месте, свободном от груза. То и дело раздавались искаженные динамиками радостные крики и смех. Даже та крохотная доля от выручки, полученной за находку, которой Овертон поделится с подчиненными, окажется, наверное, больше, чем их жалованье за всю жизнь.

«Если они доживут, конечно», — подумал Элвер, образцовый представитель своей эпохи циников, до самого мозга пропитанных пессимизмом костей.

— Заноси! Заноси! — хриплый от вокс-помех голос Овертона перекрывал нарастающий возбужденный гул.

Экипаж с энтузиазмом принялся фантазировать на тему премий, которые все получат после продажи находки. Мечты давно вышли за пределы реального, но воображаемая награда все увеличивалась и увеличивалась с каждой минутой. Наконец кто-то нажал зеленую кнопку на панели управления. Раздался гудок. Засверкали сигнальные огни, и манипулятор со скрежетом преодолел последние метры по тоннелю, ведущему на грузовую палубу.

Саркофаг выскользнул из видавших виды захватов, когда механическая рука попыталась развернуться и поставить находку в центре палубы. Устройство рухнуло на настил и с оглушительным грохотом завалилось набок, разогнав толпу зевак. Повисла гробовая тишина, которую спустя несколько мгновений нарушил крик матроса по имени Колан Баркар:

— Эта дракнутая железяка чуть ногу мне не отдавила!

Все облегченно расхохотались, а у Элвера закружилась голова. Кровь пульсировала в висках, во рту пересохло, а из желудка, завязавшегося узлом, поднялся едкий сок.

Дар еще никогда не подводил его.

Люди бурно жестикулировали и перекрикивались. Голоса смешивались и сливались — никто никого не мог понять.

Капсула на глазах покрывалась толстым слоем инея. После долгого пребывания в пустоте она охладилась так сильно, что, прикоснувшись к ней, можно было замерзнуть насмерть.

— Так, ладно, хватит. Прекратить галдеж! — взревел Овертон.

Угомонить разбушевавшуюся команду оказалось не так просто, но крики слегка поутихли, и толпа расступилась, пропуская вперед квартирмейстера Дендена Манкора. Он, в отличие от ублюдков-пустотников, родился на поверхности планеты и считался вторым человеком после капитана. Манкор притащил с собой старый инфопланшет в защитном чехле промышленного класса и принялся водить им над саркофагом. Блок датчиков впитывал данные и выводил их на треснувший экран. Все видели, как лицо квартирмейстера с каждой секундой все сильнее вытягивается от удивления. Крики стихли.

— Судя по показаниям сенсоров, там установлены компактный плазменный реактор пятнадцатой категории и целая куча активных схем… Неорганические когитационные модули… Трон, оно все работает! И… и… — Он развернул экран к Овертону. — Это то, что я думаю?

Капитан стянул респиратор с лица и забросил за спину, склонившись над инфопланшетом. Наконец его рот растянулся в улыбке, полной золотых зубов.

— Пустотой клянусь, мужик, это оно! — Овертон схватил Манкора за руку и вскинул ее вверх. Слабый свет экрана осветил толпу. — Рабочее стазис-поле!

— На этот раз мы сорвали куш! Клянусь пыльными скелетами Терры, мы сорвали куш! — Толли Кинер подскочил, сорвал с головы грязную шапку и принялся хлопать ею по ногам, неуклюже отплясывая. — Золотая жила!

— Погоди… — Манкор высвободился из хватки капитана и нахмурился, глядя на экран. — Там, в поле, есть что-то еще.

— Платина? — спросил кто-то исполненным надежды голосом.

— Пассажир?

— Богатства!

Квартирмейстер обвел толпу уничтожающим взглядом:

— Это же стазисное поле. Откуда мне знать, что внутри? Это невозможно. Там время остановилось.

— То есть посмотреть туда тоже нельзя? Свет ведь оттуда тоже не выходит, да?

Раздались смешки.

— Не тупи! — рявкнул Овертон на подчиненного и развернулся к толпе. — Чего еще ждать от пустотного отребья? Конечно же, туда можно посмотреть.

Команда разразилась громким гоготом. Обычно, когда капитан называл их пустотным отребьем, матросы хмурили брови и кривили рты, но не сегодня.

— Там должно быть смотровое окно. Пойдемте заглянем.

Овертон натянул толстую рукавицу и соскреб лед, уже успевший лечь на переднюю поверхность капсулы. Белая корка почти сразу появилась снова. Все остальные подались вперед, толкая друг друга в надежде получше рассмотреть сокровища, скрытые внутри. Элвер обнаружил, что его против воли несет вперед вместе с толпой, прямо туда, где несколько наиболее расторопных коллег яростно скребли по стеклу. Они будто пытались отыскать монеты в песке.

— Вон тут! — крикнул Зензитай Дарр, которого Элвер всегда считал полудурком.

— Похоже, там кто-то есть, — заявил Манкор, отпихивая матроса в сторону.

— Это… Это человек! — Тич поднялся и обвел толпу взглядом. — Там действительно кто-то есть!

Команда сгрудилась вокруг небольшого смотрового окна из кристалфлекса. Из-за спин товарищей Элверу удалось мельком разглядеть содержимое капсулы. Стазисное поле оказывало странный эффект на зрение, но внутри кто-то спал — бледный, с грязными, черными, как бездна кошмаров, волосами и тонкими бескровными губами. И этот кто-то был огромным. Словно бы слишком большим для контейнера, в котором лежал… как бы нелепо это ни звучало. Подмастерье почувствовал безотчетную ненависть к запертому в капсуле существу.

Он попытался отойти подальше, пока все остальные изумленно переговаривались.

— Это не человек, — едва слышно прошептал Элвер, дрожа от страха.

Никто его не услышал, что позднее подмастерье счел весьма забавным: ведь он не ошибся. Впрочем, остальные тоже были не настолько глупы, чтобы не догадаться.

— Кто это? Неужели… — Матрос с трудом выдавливал из себя слова. — Неужели это — космодесантник? Один из Ангелов Смерти?

Ужасное подозрение. Большинство со смехом отмахнулись от него, но несколько человек выругались и сплюнули на настил. Если они выловили одного из избранных воинов Императора, то ничего, кроме проблем, это не сулит.

Овертон вытянулся во весь рост и шумно втянул воздух. Этого оказалось достаточно, чтобы вся толпа отступила на шаг.

— Это не космодесантник. — Капитан бросил короткий взгляд на капсулу. Элвер впервые видел Овертона таким настороженным, даже немного напуганным. Мысли подмастерья будто подернулись густой теплой дымкой. Его затошнило. — Слишком большой.

Похоже, капитан решил, что такое объяснение отвечает на все возможные вопросы.

— Тогда кто это? Он же генетически улучшен, мы все это видим, — раздался голос из толпы. — Посмотрите на него! Он же совершенен!

— Да откуда тебе знать? У тебя все будут генетически совершенными, у кого родители не брат с сестрой, — ответил кто-то. — В отличие от твоих!

Нервный смех, который вызвала шутка, быстро стих. В тишине только семейство пассажиров продолжало вполголоса перебрасываться короткими, напряженными фразами.

— Нет-нет, Гюро прав. Это на самом деле продукт генных технологий, — сказал Овертон.

Элвер снова протиснулся вперед, чтобы получше рассмотреть находку, и заглянул в распахнутые глаза узника. Черные как ночь зрачок и радужка сливались в сплошной круг. Лицо существа исказила презрительная гримаса, будто он застыл, изрыгая проклятия. Пряди волос, испачканные в чем-то, похожем на запекшуюся кровь, слиплись.

И все же он был прекрасен.

Мир вокруг Элвера перевернулся. Подмастерье подумал, что вот-вот потеряет сознание. Голова стала необычно легкой, уши заложило так, что единственным звуком в мире стала пульсация крови, текущей по жилам. Он знал, на кого смотрит. Просто знал.

— Это примарх, — прошептал Элвер.

— Чего? — Едва слышный голос с трудом пробился сквозь шум.

Подмастерье отшатнулся, едва не упав на товарищей по команде. Те громко возмутились, обругали его за неуклюжесть и несколько раз толкнули. Но Элверу было все равно — он с трудом стоял на ногах, тщетно пытаясь избавиться от темных клубков, поселившихся на периферии зрения.

— Он сказал, что это примарх, — произнес четвертый пассажир, выступая вперед.

— А ты кто такой, чтобы мы тебя слушали? — оскалился Тич.

— Это примарх… — мягко протянул пассажир и развернулся к Элверу. — Ты ведь так сказал?

Он излучал ауру скрытой силы, и члены команды «Шелдруна» бессознательно отступили на шаг.

Элвер кивнул. Он не решался говорить, все еще боясь отключиться.

— Ну вот. — Четвертый пассажир перевел взгляд на Овертона, безуспешно пытаясь завладеть его вниманием. — Примарх на борту.

— Бред! — крикнул Тич. — Это же сказки! Все они мертвы или прячутся по нехорошим местам.

— Ничего они не мертвы, — ответили ему из толпы. — Жиллиман, Дорн и кто-то еще на Терре, верно? — Голос звучал не очень уверенно.

— Что вообще примарху здесь делать? — спросил Манкор.

— Невозможно!

— Нет, возможно, — снова заговорил четвертый пассажир, на сей раз с ученым видом. Команда жадно слушала его, хотя в другой ситуации такого типчика наверняка попытались бы подстеречь и ограбить. — Местонахождение некоторых из них неизвестно. Но все из этого числа считаются трайторис экстремис.

— О-о-о… — протянул Кинер. — Ну ты даешь! Умора! Че, на высоком готике шпаришь?

Атмосфера в отсеке резко накалилась. Матросы не любили, когда кто-либо демонстрировал власть или знания, будто желая выставить их дураками или намекая, что они в опасности.

Пассажир проигнорировал всех и обратился напрямую к Овертону:

— Капитан, я бы посоветовал выбросить этот предмет обратно в космос и забыть о случившемся. В противном случае и вас, и остальную команду ждут серьезные последствия.

Овертон наконец соизволил обратить на пассажира внимание и изогнул губы в злобной усмешке:

— Чтобы ты потом мог продать координаты и заполучить находку? Нет, вряд ли мы тебя послушаемся. — Он поднял руки и закричал, обращаясь ко всем присутствующим: — Парни, сдается, мы и правда разбогатеем!

Радостные крики быстро сменились возмущенным ворчанием: Элвер рухнул на колени, стянул с лица респиратор и залил рвотой решетчатый настил палубы.

Керз продолжил рассказ:

— Я видел все, пока спал. Чувствовал мысли этого Элвера. Он, как и мы с тобой, был псайкером, пусть и не очень сильным. Однако это не объясняет, почему я понимал, что происходит вокруг. Ничто не может пробиться сквозь барьер стазис-поля. Правда ведь, отец?

Там, внутри, время замирает. Движение атомов останавливается. Я не должен был ничего чувствовать. Но чувствовал. Мой разум едва двигался, но мысли возникали, несмотря на то что Вселенная для меня должна была остановиться. И сейчас я иногда задумываюсь, как же такое могло произойти? — Керз постучал грязным ногтем по губам, изображая задумчивость. — Может, мой дорогой отец, ты сотворил своих сынов не только с помощью генной науки?

Он поднял руки над головой и развел их в стороны, расправляя плащ из перьев и распространяя затхлый смрад по всему залу.

— Братья всегда считали меня чудовищем, но на самом-то деле мы все — монстры. Тайные учения, которые ты использовал для нашего создания, были далеко не такими чистыми, какими ты пытался их представить. Что ты предложил в обмен на успех? — Не дождавшись ответа, примарх с досадой покачал головой: — Каков отец, таков и сын. Не только Хорус продал душу ложному пантеону.

Керз резко опустил руки и подался вперед.

— Верно ведь? Отвечай! — Он злобно оскалился и сплюнул сквозь сжатые зубы. — Ты все это время был их рабом?!

Разумеется, фигура на троне не ответила. В ней не было жизни, способной привести язык в движение. Да и самого языка тоже не было.

Примарх нахмурился, уверенный, что его аргументы должны побудить скульптуру из плоти заговорить. Ведь раньше она говорила. Говорила ведь? Говорила!

Или нет? Точно, говорила. Он не сомневался.

Керз подождал еще немного, надеясь, что отец ответит, но его ждало глубокое разочарование.

3. ПРИНЯТЬ МОНСТРА

Несмотря на леденящий холод, в покоях Керза стояла нестерпимая вонь от выпущенных внутренностей. Она просто отказывалась исчезать. Примарха это нисколько не беспокоило. Он не испытывал отвращения к запахам смерти.

— Мне не нравилось сидеть в гробу, — продолжил Керз. — Сангвиний засунул меня туда и выбросил из шлюза после нашей милой прогулки по Давину. Какая неблагодарность! Без моей помощи они со Львом и Жиллиманом ни за что не остановили бы Гибельный шторм и не добрались бы до Терры. Можно сказать, что Хорус погиб из-за меня! — Он выкрикивал слова в приступе внезапной злобы, а потом затих и зашипел сквозь стиснутые зубы: — Но что я получил взамен? Ни один из них никогда не сказал обо мне ни единого доброго слова.

Примарх яростно замотал головой.

— Даже во времена твоего тщеславного Крестового похода они не соглашались с моими методами, хотя мне часто удавалось добиться победы куда быстрее и с меньшими жертвами, чем им с их так горячо любимой войной. Они убивали миллионы своими цивилизованными бомбардировками и массовыми вторжениями, но с презрением смотрели на смерть пары тысяч человек под ножом пыточных дел мастера. И никто не обращал внимания на то, что страдания нескольких сохраняли жизни столь многим! Они обвиняли меня, били и жаждали притащить в цепях к твоему трону. — Керз вскочил на ноги и несколько раз ткнул пальцем в сторону жуткой скульптуры. — И ты ничем не лучше их. Не сказал ничего в мою защиту. Но ведь ты сам сотворил меня таким. Ты создал меня воплощением страха во тьме. Ты хотел, чтобы я вселял ужас в людские сердца. Ты задумал меня как инструмент контроля, способный заставить противника капитулировать. Ты считал себя таким умным, да, отец? Но почему не объяснил им, что я делал то, что должен? Почему промолчал о том, что я делал все с твоего одобрения?!

Ответа не последовало. Он начал мерить шагами комнату.

— Однако не так уж ты был умен. Посмотри, что с нами стало! Ты умер, а я, нелюбимый, мерзкий и злобный Конрад Керз, — жив! Но и я умру этой ночью, ибо так предначертано. Ты ведь знал? Ты видел грядущее так же четко, как и я, или до конца цеплялся за веру в свободу воли и позволил Хорусу себя выпотрошить? — Примарх рассмеялся. — Предвидел ли ты это, о великий и грозный Император?

Его радость исчезла так же быстро, как кровь впитывается в песок.

— Мне правда интересно, знал ли ты об этом. Видел ли конец пути всех моих братьев так же, как я? Ты видел, как Дорна рвут на куски? Как убивают Сангвиния? Как Горгону отрубает голову его самый любимый брат? Если да, то ты куда большее чудовище, чем я.

Керз склонил голову. Не услышав ответа, он в очередной раз нахмурился:

— Ты создал меня таким, Повелитель Человечества. Глупая затея! Можно было сделать меня безжалостным, но ты сотворил меня злонравным. Какой грандиозный план! Ты не разменивался по мелочам.

Примарх опустился на корточки.

— Не знаю, когда осознал, что я — монстр, — прошептал он. — Но помню, как в первый раз это заподозрил. Бедный, гадкий, проклятый Конрад Керз… Какой у него был выбор? Злоба пропитала его насквозь. Его создали, чтобы творить правосудие, и обрекли на смерть за преступления создателя.

Поток зловонного воздуха вырывался через решетку теплообменника и растворялся в вечной ночи Нострамо. Лопасти вентилятора вращались, а старые подшипники скулили, вытягивая вонь с нижних уровней улья Квинтус. Здесь всегда стояла нестерпимая жара, и каждое помещение наполнял густой запах, напоминающий о битком набитых вокзалах. Пахло потными телами, сломанными туалетами и протухшей водой. Но удушливая вонь мусорных куч пересиливала все. Насыщенный металлический смрад забивал ноздри и наполнял рот вкусом гнилой крови. Его невозможно было вымыть ни из одежды, ни из волос.

Запах — лишь одним пунктом в длинном списке того, по чему Талишма не будет скучать. Она покидала эти места и по такому случаю нарядилась в свое самое красивое платье.

Тело Арьяша забрали на переработку. Все, что осталось на память об их совместной жизни, — немногочисленные личные вещи. Она положила его лучший костюм на кровать, надеясь, что символичный жест хоть чуть-чуть поможет. Напрасно. Пустая одежда лишь отдаленно напоминала силуэт человека. Большего она сделать не могла. Черты его лица уже стирались из ее воспоминаний, а несколько сохранившихся пиктов не могли передать выражение лица живого человека. Если только Талишма еще не забыла, как он выглядел на самом деле.

Вентиляторы продолжали реветь. Единственное в их однокомнатной квартире окно летом из-за жары всегда держали открытым. Этот шум разделял миры — почти осязаемая стена из звука и запаха создавала границу между жильем и городом, лежащим по ту сторону. Ближайший жилой шпиль мерцал разноцветными огнями. В раскаленном воздухе его силуэт казался размытым. Рокот двигателей и заунывные гудки наземного транспорта, медленно ползущего по громадной, похожей на горный каньон улице аккомпанировали размеренному стрекоту лопастей. Вентиляторы всегда делили ее мир на две части.

Она медленно развернулась, осматривая свое крохотное жилище. Взгляд задержался на сломанной складной двери, ведущей в небольшую ванную, на неуклюжем подобии кухни, с трудом втиснутой в свободное пространство у входа, на стуле и сундуке — единственных предметах мебели в комнате, если не считать кровати… Кровать. На нее она смотреть не могла. На этой кровати Талишма провела много ночей рядом с Арьяшем. Спокойных ночей, несмотря на шум вентиляторов и удушливую вонь. Только там она чувствовала себя счастливой. В безопасности. Но теперь ей придется лечь туда одной, рядом с одеждой мертвого мужа.

Вентиляторам было все равно.

Не в силах больше терпеть этот звук, Талишма зажала ладонями уши и подавила рвущийся из груди крик. Это было смешно, ведь, помня о задуманном, она не хотела поднимать шум. Крики осложнили бы дело, а ей хотелось сохранить достоинство до конца. Поэтому Талишма тихо заплакала, до боли в глазах сжимая веки. Лицо тут же налилось кровью и опухло. Она превращалась в уродину, когда плакала. Арьяш всегда так говорил, заставляя ее собраться с духом. Откуда-то из глубины путающихся мыслей попытался подняться смех, но не выжил в борьбе со всепоглощающей печалью.

Талишма не услышала, как открылась дверь, как острые когти с металлическим звоном вскрыли все замки до одного. Замков было много, потому что их квартиру часто грабили. Дверь покрывали царапины — ее били ногами и плечами, отжимали от косяка гидравлическими ломами… На этот раз проникновение можно было назвать вежливым — особенно по сравнению с теми нападениями, когда тяжелые ботинки пробили дверную панель насквозь или когда пламя горелки превратило их самый первый замок в лужицу металла. Сегодня в ее дом вошли, проявив уважение к обитателям. Незваный гость не хотел причинять больше вреда, чем необходимо.

Она продолжала плакать и не заметила, как стройная и поджарая, но громадная фигура согнулась почти вдвое, шагнула внутрь и нависла над ней, почти касаясь потолка головой.

Но почуяла запах — едкий аромат перебил даже вонь, идущую от вентилятора. Пахло смертью.

Всхлипы стихли. Талишма судорожно вздохнула, убрала руки от ушей и развернулась к существу, явившемуся в ее дом. Несколько секунд она не открывала глаз, вслушиваясь в его дыхание — спокойное, но различимое даже на фоне рева вентиляторов, от работы которых зависели сотни тысяч жизней.

— Ночной Призрак, — произнесла она, наконец решившись взглянуть на гостя.

— Я пришел за тобой, — ответил великан, закутанный в черные лохмотья, кое-как собранные из одежды, снятой с десятка трупов. Ни один портной на Нострамо не решился бы шить одежду для этого чудовища.

— Почему? — спросила она, слишком уставшая, чтобы чувствовать страх. Все вокруг казалось ненастоящим. — Я не сделала ничего плохого. Прожила жизнь так хорошо, как только могла.

— Ты не мечтала отправиться на Край Города?

— Все мечтают туда попасть, — тихо, но уверенно ответила Талишма. — А я стремилась стать той, кому это удастся. Не удалось. Но мои попытки не пересекали черту. Я никогда никому не вредила и не хотела навредить. Терпела все невзгоды. Зачем ты пришел?

— То, как ты жила, меня не интересует. — Глаза Ночного Призрака холодно сверкнули, м Дело в том, как ты решила умереть. Выбранный способ — это преступление.

Он шагнул вперед, нависая над женщиной.

— В древности умерщвление себя запрещалось законом, — продолжил великан. — Самоубийц хоронили, не проводя ритуалов, с позором. А тех, кого ловили при попытке забрать собственную жизнь, часто казнили.

— Но я и сама хочу умереть, — прошептала она.

— Но не так, как умрешь, — прошипел он. — Я заставлю тебя хотеть жить. Заставлю страдать настолько сильно, насколько возможно.

— Почему? — выдохнула Талишма.

— Здесь нет запрета на то, чтобы забрать чужую жизнь, — сказал Ночной Призрак. — Многие это делают. Это несчастный мир. Но он может стать лучше. Убивая себя, ты выбираешь простой путь и подаешь пример другим. Наверное, ты думаешь, что станешь просто очередной цифрой в статистике, но все куда сложнее. Каждое самоубийство ускоряет процесс разложения вашей культуры. Каждая выброшенная жизнь — сигнал, возвещающий о невозможности перемен. Ты отказываешься от существования и тем самым обесцениваешь существование человечества.

Он мягко провел длинным зазубренным ногтем по щеке Талишмы.

— Но я спасу вас. Всех вас. Люди на этой планете перестанут уподобляться животным. Я их заставлю. Даже если мне придется искупаться в крови всех, кто здесь живет. Пусть так. Моя цель — справедливость. Но единственный инструмент для ее достижения — страх. Без страха нет порядка. И сейчас тебе придется страдать, чтобы подпитать этот страх. Но благодаря тебе многие выживут, и это загнивающее общество сделает очередной шаг по длинной дороге к спасению.

Ночной Призрак вытащил из лохмотьев длинный самодельный нож. С помощью этого острого куска железа, грубого орудия убийцы, великан мог ввергнуть несчастную жертву в пучину ослепительной агонии.

— Подожди! — воскликнула женщина.

Клинок со свистом рассек воздух.

— Даже не пытайся, — был ответ. — Ты просишь о том, на что у тебя больше нет права.

Первый разрез вскрыл ее руку от плеча до кончика мизинца. Не очень глубоко: ведь Ночной Призрак не хотел, чтобы кожа порвалась, когда он будет снимать ее с еще живого тела, — и столь быстрым движением, что Талишма его даже не почувствовала. Первый удивленный вскрик раздался, когда кровь начала заливать пол.

Она попыталась зажать рану свободной рукой, но напрасно. Женщина снова заплакала. На этот раз — от боли и страха.

— Я вижу, что ты больше не хочешь умирать, — улыбнулся Керз. — Печально, но я должен довести дело до конца.

Он шагнул вперед:

— Радуйся, ведь твоя смерть принесет справедливость на эту планету. Радуйся, ибо я приведу ее к порядку.

Он снова рассек ее плоть. На этот раз Талишма закричала в полную силу.

Теплая красная капля попала на щеку Ночного Призрака, и он с трудом подавил желание ее слизнуть. Нужно сохранять спокойствие.

— Поверь, я не получаю от этого никакого удовольствия.

Сердца Керза забились сильнее, когда он понял, что солгал.

Примарх замолк. Он собирался использовать эту историю как аргумент против отца, но отчего-то воспоминание не принесло радости. Керза беспокоила мысль, что его действия в тот день были продиктованы не неизбежностью, но простым желанием пустить кровь. Он очень хорошо помнил всю встречу и то, как солгал несчастной женщине. Он наслаждался своим предназначением. Всегда.

Так почему же примарх делал то, что делал? Потому что выбора не было? Или потому, что он сам этого хотел?

Ночной Призрак дернулся. Разве он не всегда так думал? Может, сомнения постоянно жили где-то там, в глубинах разума, еще до того, как Сангвиний попытался его переубедить. Его ангельский брат тоже нес проклятие (он видел будущее), но убедил себя, что может все изменить. Такой чистый, такой благородный…

— Такой мертвый, — хихикнул Керз, но смех вышел печальным, наполненным горечью утраты.

Смог бы он найти в себе силы стать таким же, как Ангел? Однажды Ночной Призрак сказал брату, что все отличия между ними обусловлены случаем, определившим планеты, на которых они росли. Но сейчас его терзали сомнения. Боялись бы люди на Ваале Секундус демона из пустыни? Приняли бы жители Нострамо крылатого спасителя?

— Нет. — Керз покачал головой. — Он бы умер, выпотрошенный, с выколотыми глазами и выщипанными перьями. Он не выдержал бы того, что пережил я!

«Твой брат Жиллиман считал, что одного только правосудия недостаточно».

Примарх насторожился и оглянулся. Это была не его мысль, но она прозвучала в его голове.

«К правосудию должна прилагаться снисходительность, — продолжал голос в сознании Керза. — Без нее любое правосудие станет жестоким и суровым. Аморальным».

— Правосудие жестоко так же, как и я. — Примарх оскалился, глядя на изваяние из плоти. — Это моя сущность. Я могу быть только таким.

«Ты уверен?»

Керз внимательно смотрел на фигуру, не понимая, кому из них двоих принадлежит этот голос.

Он подобрался и замер, будто побитая ворона. Ангелу не удалось разрушить его убеждения обещанием шанса изменить судьбу, но вера Керза пошатнулась. И теперь слова Сангвиния с новой силой вспыхнули перед мысленным взором Ночного Призрака.

— Снисходительность — непозволительная роскошь, — пробормотал Керз, обращаясь сам к себе. — Правосудие должно быть непреклонным. Оно необходимо для диктатуры закона. — Его голос был полон печали.

— Люди — это животные, неспособные следовать закону. Они при первой возможности пытаются нарушить правила, которые сами же и придумали. Сделать так, чтобы границы были у всех вокруг, кроме них самих, Они лгут и подкупают друг друга, и каждый уверен, что только он — некто особенный, неподвластный законам, и потому все должны ему подчиняться. Страх нужен, чтобы они были послушными. Им нужно давать уроки боли, чтобы напомнить об ответственности за свои деяния. Всем им! — рявкнул примарх. Его плечи дернулись, отчего по плащу из перьев прошла легкая дрожь. — Не бывает правосудия без страха, а страха — без страданий.

Он не стал рассказывать отцу о своих сомнениях — в конце концов, цель Керза была совершенно противоположной, — но чем больше он пытался убедить скульптуру из плоти в своей правоте, тем сильнее эти сомнения грызли его разум. И это злило безумного примарха. Он же произносил прощальную речь!

Водоворот мыслей остановился по чистой случайности. К дверям его покоев приблизился раб. Ни один смертный не смог бы узнать о посетителе с такого расстояния, но для Керза нетвердые шаги по холодным ступеням звучали, будто артиллерийские залпы. Примарх вслушался в шелест мягких подошв по мозаике из человеческих зубов. Раб пришел один. Коридор, ведущий к покоям Ночного Призрака, был длинным, однако хозяин слышал каждый шорох даже в самых отдаленных его уголках. Его ублюдочные сыновья не решились даже проводить посланника до входа. Трусы.

Наконец раздался дребезжащий стук.

Массивную дверь покоев примарха изготовили из множества сплавленных костей. За этой тяжелейшей работой оказалось крайне занятно наблюдать. Бригаде жалких, трясущихся от страха мастеров пообещали, что как минимум одному из них сохранят жизнь. И эти люди чистили, полировали и расставляли кости для последующей молекулярной сварки. Когда запас материалов иссякал, они тянули жребий, после чего самого невезучего мастера расчленяли живьем на глазах у остальных, вываривали останки так, чтобы мясо слезло с костей, и продолжали работу. Конрад сглотнул слюну при воспоминаниях о чудесном аромате их страха. Последнего выжившего отправили обратно в пещеры рабов, наградив свежими клеймами на плоти. Его разум пострадал, но не настолько, чтобы несчастный не смог рассказать остальным о жутких вещах, которые ему пришлось пережить. И так молва о Керзе расходилась среди его паствы.

— Входи! — гаркнул Ночной Призрак.

Дверь беззвучно повернулась на петлях и остановилась, с мягким всхлипом ударившись о кусок мяса, когда-то бывший человеческим бедром. В дверном проеме появился слабый свет. Смертный мужчина, освещая себе путь слабым пламенем свечи, крадучись шагнул через громадный порог. Немощный ребенок, заблудившийся в замке людоеда.

Он аккуратно поставил свечу на пол и упал ничком. Ужас так сильно пропитал душу смертного, что ему пришлось трижды сглатывать слюну прежде, чем он сумел заговорить:

— Мой… мой повелитель, капитаны Восьмого легиона хотят знать, когда вы покинете эти покои. Уже поздно. Время на исходе. Они желают побеседовать с вами и отговорить от принятого решения.

Ночной Призрак попытался представить себе зал с точки зрения смертного: запах мертвечины, груды оторванных конечностей, фигура на троне, залитая замерзшей кровью, и, наконец, он сам — примарх, взирающий с горы человеческих останков черными глазами, сверкающими в отблесках огонька свечи. Он не моргал, пока посланец не начал трястись от ужаса.

— Это не твои слова.

— Нет, повелитель.

Раб корчился, словно в судорогах. Керз несколько секунд прислушивался к безумному, как у грызуна стуку его сердца.

— Посмотри на меня! — приказал он.

Смертный, дрожа, подчинился.

— Ты напуган, человечек? — спросил примарх.

Раб кивнул. Конечно, он был напуган. Ужас сочился из каждой его поры, перебивая даже запах крови, пропитавший комнату.

— Мои сыновья тоже напуганы. Вот почему они прислали тебя. А ведь они не ведают страха! — издевательски протянул Керз. — Какая ирония! Падение моего легиона завершено. Они не достойны даже презрения. Раб, мне стыдно за своих сыновей. Прими мои искренние извинения за их малодушие.

Примарх сложил ладони перед грудью.

— Передай им мои слова. Скажи, что любой, кто тебя тронет, будет отвечать передо мной. Передай Севатару, чтобы он донес мой гнев до всех остальных. Он сделает все как надо. Головы полетят!

— Севатар? — Человек удивленно моргнул. Он не знал этого имени.

— Да, Севатар! Мой первый капитан! — Керз подался вперед, и теперь его голос звучал почти доброжелательно: — Как же ты мог забыть имя своего господина? Он — лучший из моих сыновей. А теперь иди. Передай, что им нужно отрастить себе хребты покрепче, пока я не вырвал те, что у них есть сейчас.

— Я… Мне можно уйти? — спросил раб.

— Ну конечно! — воскликнул примарх и рассмеялся. Истеричный хохот прокатился по зале, заставив раба дернуться, как от удара.

— Давай же! Беги! — Керз шутливо замахал на него руками, прогоняя прочь.

Раб, все еще отказываясь поверить в собственную удачу, отвесил несколько поклонов, пятясь к двери и стараясь не наступать на окровавленные останки, усыпавшие каменный пол.

— Стой! — велел Керз.

Он на четвереньках подбежал к изображению отца и, будто рептилия, попробовал воздух на вкус. На кончике языка, там, где он коснулся бритвенно-острых зубов, появилась капелька крови. Примарх задумчиво проглотил ее.

— Прежде чем уйдешь, окажи мне одну услугу…

4. НЕСОВЕРШЕННОЕ БУДУЩЕЕ

Свежая кровь на полу исходила паром. Керз снова взгромоздился на свою груду из замерзшей плоти, изящно сжимая сердце раба между большим и указательным пальцами.

— Я забыл, о чем мы говорили, — проворчал он и вцепился зубами в сердце, хрустнувшее, будто спелое яблоко. Из разорванной аорты выплеснулась струйка темной крови, тут же замерзшая на полу рядом с другими такими же лужами. Примарху пришлось потрепать зубами плотную мышцу, прежде чем та поддалась и ему удалось откусить изрядный кусок.

Ночной Призрак махнул рукой с зажатым в ней органом.

— Неважно, — сказал он, жуя. — Мне нужно так много тебе рассказать. О судьбе и о том, как мы должны идти по уготованному нам пути. Будущее предопределено. Ты же знал. Знал, что Империум обречен. И я не понимаю, зачем ты вообще пытался его построить. Это же были грезы глупца, а теперь мы все проснулись в кошмаре наяву.

Он продолжал говорить с набитым кровавыми ошметками ртом.

— Ты, отец, такой же, как я. Все видишь. И Сангвиний тоже видел, хотя и заблуждался. А воспринимая мир так, как мы, разве можно верить в человеческую природу? Там только тьма, уныние и недостойные стремления. Я заглядывал и в их души, и в будущее. Там только тени. Ты же сам дал мне дар предвидения. Почему же не пожелал ничего обсуждать ни со мной, ни с остальными? Почему ничего не объяснил? Почему мы должны так страдать?

Капли дождя мягко касались мраморной кожи и стекали, оставляя за собой извилистые прозрачные дорожки. Они были ледяными, рождаясь в облаках высоко над поверхностью, но, пролетев сквозь толщу горячего воздуха между городскими шпилями, вбирали в себя тепло. Когда струи воды добирались до юного сверхчеловека, развалившегося на заасфальтированной крыше, они нагревались до температуры человеческой слезы.

Люди прозвали его Ночным Призраком. В момент создания он получил и другое имя, но и оно, и пришествие того, кто впервые назовет его так, пока еще оставались туманным предчувствием. И потому сам себя он тоже называл Ночным Призраком. Его начали бояться еще в детстве. Но тогда легенда об ужасе ночи с легкостью могла бы развеяться при столкновении с реальностью. Он устал после долгой погони и не ел уже четыре дня. Плечо саднило от боли — в нем застряло две пули. Ночной Призрак сильно отличался от людей, среди которых жил, и ускоренная регенерация тканей была лишь одной, пусть и весьма примечательной, из множества особенностей его организма. Он получил ранение в тот же день, туманным серым утром, но раны уже затянулись свежей кожей, запечатав пули внутри.

Ему больше нравились лазеры. После них не приходилось выковыривать из тела ни куски металла, ни грязные нитки, вырванные из одежды. Обе раны горели от воспаления. Ночной Призрак не беспокоился на этот счет. Он знал, что никакая инфекция ему не страшна. Он вообще знал очень многое. Тем не менее боль раздражала.

Да, еще юный сверхчеловек отличался от простых смертных тем, что просто знал какие-то вещи, а людям необходимо было учиться. Он удивился, когда впервые узнал об этом, но быстро привык.

Пули причиняли боль. Даже его организм не способен был просто взять и растворить цельный кусок углеродного сплава. Они скребли по лопатке при движении и обещали доставлять неудобства, пока их не вытащат.

Несколько секунд он лежал лицом вверх на мокром шершавом асфальте. Дождевая вода скапливалась в глазницах, мешала видеть и стекала по скулам.

«Видимо, так чувствуют себя люди, когда плачут», — подумал он.

Сам Ночной Призрак никогда не плакал.

Его окружали шпили громадного города, возносящиеся к клубящимся беспросветным облакам. Скалобетонные стены мерцали сотнями тысяч огней: окна жилых квартир, рекламные гололиты и маломощные лазеры, выписывающие логотипы компаний среди дождевых струй. Но никакие огни не могли разогнать тьму, царившую на Нострамо. Где-то там, по ту сторону облачного барьера, тускло блестело солнце. Он никогда его не видел. Только знания, которые были у него всегда, говорили, что в небе есть светило и что оно необычно слабое, а еще дальше, за черно-фиолетовой завесой туч, сияют триллионы звезд, вокруг каждой из которых вращаются планеты, купающиеся в лучах света.

Ночной Призрак никогда не задавался вопросами о том, откуда взялись эти знания, равно как и о том, откуда знает, что пули нужно вытащить. Он просто знал. Извлеки металл из раны или станешь менее могучим.

Он расслабился, закрыл черные глаза и позволил мыслям течь свободно, легко касаясь бесконечного множества вероятных событий в поисках звенящей истины. Он видел много вариантов будущего, но настоящим было только одно. Истина имела особенный вкус. Все остальные события — не более чем иллюзии. К Ночному Призраку редко приходили четкие видения. Чаще всего это были предчувствия, желания, внезапная дрожь или леденящий холод, и никогда — радость. Радости не существовало.

Примарх открыл глаза. Сейчас ему ничего не угрожало. Он был абсолютно уверен, что преследователи прекратили погоню, и им понадобится время, чтобы напасть на след. Но к этому моменту он уже подготовится.

А сначала нужно вытащить пули.

Ночной Призрак поднялся на четвереньки и побежал, шлепая ладонями и босыми ногами по воняющим химикатами лужам, к одинокой фонарной стойке с ярко горящей лампой. Там, в круге неровного света, находилось небольшое строение с лестницей, ведущей на нижние уровни, и несколькими блоками воздухоочистительных машин, беспрестанно гнавших грязный воздух сквозь фильтры. Примарх не искал света — он прекрасно видел даже в практически полной темноте. Его интересовал шум машин. И хотя Ночной Призрак сомневался, что закричит, вытаскивая пули, полной уверенности в этом не было. Он умел адаптироваться к ситуации, быть осторожным или безрассудным, в зависимости от обстоятельств. Сейчас момент требовал перестраховаться.

Он забился в пространство между кожухом машины и стеной хрупкого строения, скрючился так, чтобы иметь возможность достать до спины, и закинул руку за плечо.

Не теряя ни секунды, юный примарх погрузил когти в собственную плоть. Потом сжал зубы и сдавленно зарычал.

Первая пуля нашлась почти сразу. Боль вспышками проносилась по нервам, пока Ночной Призрак ковырялся в мышцах, нащупывая плотный узелок там, где застрял кусок металла. Затем он подцепил снаряд ногтем, развернул руку ладонью наружу и одним движением пальца извлек его из плоти.

Пуля пролетела сквозь сетчатый кожух воздухоочистительной машины, звякнула по металлическим внутренностям и упала куда-то в глубь здания.

Примарх настороженно замер. Теплые струи дождя смешивались с теплой кровью.

Ничего. Никто не услышал или не обратил внимания. Страх удерживал многих людей от поисков источника странного шума. Раньше они боялись бандитов. Теперь — его.

Добраться до второй пули оказалось не так просто. Ночной Призрак раздраженно фыркнул и изогнулся, надавив свободной ладонью на локоть руки, заброшенной за спину, чтобы дотянуться до нужного места. Ногти скребли по кровоточащей плоти и едва задевали пулю, заставляя ее смещаться в ране то в одну, то в другую сторону. Он мог стерпеть боль, но не раздражение. Три раза примарху удавалось подцепить кусок металла ногтем, но движения мышц спины утягивали его обратно в рану. И с каждым разом злоба разгоралась все сильнее, подстегиваемая неудачей и тянущей болью.

От раздражения Ночной Призрак испустил сдавленный крик. Наконец он поймал пулю, вытащил ее наружу и бросил на асфальт. Черная кровь смешалась с прозрачной водой. Примарх потратил еще какое-то время на поиск ниток, застрявших в ране после попадания. С ними проблем не возникло. Он даже почувствовал некое извращенное удовольствие, когда тянул их из своей плоти.

А потом юный сверхчеловек оперся спиной о стену постройки, обхватил руками колени и позволил себе уснуть.

День на Нострамо не сильно отличался от ночи. По утрам становилось чуть светлее. К полудню, когда облака немного расходились, иногда удавалось разглядеть расплывчатое бледное пятно там, где, по идее, находилось солнце. Больше не менялось ничего — темнота, неоновый свет вывесок, огни в окнах, рокот транспорта. Изменения в освещении были незначительными. Никто, кроме него, их не замечал, и даже самый яркий день здесь ничем не отличался от пасмурной ночи в древние эпохи Земли. Но даже этих крохотных изменений хватало примарху, чтобы отследить ход времени. Он проснулся уже под утро. Прошло несколько часов.

Внимание Ночного Призрака привлек шум в аллее внизу. Несметное количество мусора, валявшегося на всех маленьких улочках Нострамо, делало бесшумное передвижение практически невозможным. Тем не менее там кто-то безуспешно пытался остаться незамеченным.

Ночной Призрак пошевелил плечом. Лучше. Рана снова зажила, и мышцы работали как надо. Воспаление исчезло. Скоро струп отвалится, оставив после себя шрам, а потом исчезнет и он.

Примарх подполз к краю крыши и взглянул на аллею.

Здание, на котором он провел ночь, оказалось жилым домом древнего образца. Ночной Призрак из грядущего с легкостью узнал бы в монолитных блоках, из которых оно было построено, образцы СШК. Он не знал, что оно простояло уже множество лет — возможно, даже тысячелетий, и течение времени почти не отразилось на сверхпрочном материале стен. Это здание давным-давно возвели на склоне холма вместе с парой десятков других таких же, а затем их постепенно поглотила разрастающаяся громада города-улья. Почва оказалась слишком не стабильной, чтобы выдержать что-то большее, и их не стали сносить, превратив в небольшой квартал, зажатый между звездоскребами. Идеальное место для охоты.

Там, на аллее, он увидел двух молодых парней с ножами, нависших над юной девушкой. Они собирались сделать с ней все то, что бессердечные мужчины делали с женщинами в темных закоулках улья. Каждый час происходило по тысяче подобных случаев. Нападавшие были простыми уличными отбросами. Лишенные опеки, они выросли кровожадными чудовищами. Девушка, судя по ее дорогому наряду, принадлежала к более высокой касте. Какой бы синдикат ни обеспечивал защиту ее семье, они отыщут этих двоих и заберут их жизни в качестве платы за самонадеянность. Но до этого не дойдет.

Бандиты, увлеченно вспарывавшие одежду, не заметили Ночного Призрака, спрыгнувшего с крыши за их спинами. Его лохмотья хлопали на воздухе достаточно громко, чтобы предупредить их об опасности. Но они ничего не услышали: были слишком поглощены своими низменными инстинктами, чтобы обращать внимание на звук приземления или мягкие шаги босых ног сгорбленной мрачной фигуры, крадущейся в тенях.

Кровь ударила им в головы. Они смеялись. Девушка тихо плакала. Бандиты шумели, а жертва молчала — все участники этой сцены решили, что никто не придет на помощь.

Ночной Призрак остановился так близко, что чувствовал запах немытых тел сильнее, чем зловоние мусорных куч.

— Отпустите ее, — произнес он.

Примарх знал многое, в том числе десятки языков, которые никогда не слышал. Но вот нострамский пришлось учить. Позже он поймет, насколько редок этот язык, в своем развитии далеко ушедший от универсальной речи, которую человечество унесло к звездам со Старой Земли. Нострамский приобрел необычную мягкость, изобиловал шипящими и требовал от говорившего использовать поэтические метафоры вместо утверждений. Романтическая чувственность речи скрывала под собой безжалостность носителей.

Одним из первых выражений, которые примарх выучил на нострамском, стало его имя.

— Ночной Призрак!

Оба бандита резко обернулись. И хотя Керз еще не достиг вершины телесного развития, он все равно возвышался над молодыми парнями — чудовище из подземного мира, облаченное в полночь, с бледной, словно светящейся кожей, проглядывающей сквозь прорехи в лохмотьях.

Одного из нападавших подвел собственный организм, и к букету запахов заваленной мусором аллеи добавилась едкая вонь человеческой мочи. Его товарищ оказался храбрее: стиснув зубы, он прыгнул вперед, выставив самодельный нож.

— Ты умрешь первым, — сообщил Ночной Призрак.

Юный примарх взял несчастного за голову, оторвал от земли и легким движением кисти свернул тому шею. Труп заплясал безумную джигу, дергаясь, будто марионетка на ниточках спазмирующих мышц.

Ночной Призрак улыбнулся второму пареньку, который продолжал извергать телесные жидкости — теперь к моче добавились сопли и слезы. Неудачливый бандит смотрел на кошмарного великана широко распахнуты* ми черными глазами. Леденящая хватка первобытного страха расколола маску уличного головореза, и теперь посреди улицы стоял испуганный ребенок.

Чудовище оскалило идеально ровные зубы и прошипело одно-единственное слово:

— Беги.

Мальчишка попятился на негнущихся ногах, споткнулся о груду мусора, развернулся и помчался прочь, ударяясь о стены. Постепенно контроль над телом вернулся, и он смог набрать скорость. Звук удаляющихся шагов смешался с шумом города.

Ночной Призрак не стал его преследовать и с любопытством уставился на девушку, которую только что спас, продолжая держать на весу тело первого бандита. На ней почти не осталось одежды, и, хотя примарх имел врожденное понимание человеческой биологии, он все равно внимательно рассматривал ее тело. Ему было интересно, появятся ли у него какие- то чувства, похожие на те, из-за которых смертные мужчины забывают обо всяких приличиях и превращаются в зверей.

Он не чувствовал ничего, даже жалости.

Под внимательным взглядом примарха, пронзительным и немигающим, девушка попыталась отползти назад, прижимая к груди остатки одежды. Спаситель испугал ее сильнее, чем неудавшиеся насильники. Упершись спиной в стену, несчастная замерла, скованная, будто мышь, в которую вот-вот вонзятся когти коршуна.

Примарх отвел глаза. Изучение ее тела ничего не дало. Страсти двух налетчиков остались непонятными ему, хотя он знал, что должен был их остановить. Не ради девушки — нет, его не волновало спасение невинных. Он никогда не ценил человеческие жизни. Он ценил порядок.

Ночной Призрак дал второму бандиту двухминутную фору, прежде чем отбросил в сторону труп и приступил к погоне. Девушка так и осталась сидеть, прижавшись к стене, одинокая и беззащитная. Он даже не думал провожать ее до безопасного места. Неотвратимость наказания была важнее ее жизни. Именно так представлял себе юный сверхчеловек правосудие — его не терзали сомнения, порожденные местью, милостью или представлениями об этике. Требовалось обеспечить порядок, чтобы предотвратить власть хаоса.

Примарх помчался по аллее, прыгая от стены к стене над грудами мусора. Временами он пробегал по каменной кладке, демонстрируя акробатические навыки, противоречащие, казалось, законам физики. Он дал добыче ровно столько времени, сколько нужно было, чтобы продлить удовольствие от погони, но не дать уйти слишком далеко.

Он никогда не позволял жертве сбежать.

Мальчишку звали Карцен. Его судьба мало кого волновала, а после смерти его имени никто даже не вспомнил бы. И сейчас его наполненная страданиями жизнь, в которой радовали его лишь всплески адреналина во время уличных бесчинств, подходила к концу.

«Ночной Призрак идет за мной. — Эта мысль стала единственной. — Ночной Призрак идет за мной». Фраза проносилась в голове раз за разом, как небесные рекламы поездок на междуульевых поездах дальнего следования, билет на которые он никогда не мог себе позволить.

Ночной Призрак!

Карцен пробирался через зловонные завалы к огням большой улицы. Дорога впереди принадлежала Красной Коде. Это была чужая территория. Если представители банды-соперника поймают его, то, без сомнения, убьют. Но кошмарный преследователь заставлял любую опасность, исходившую от обычных людей, казаться незначительной, и поэтому парень помчался на улицу так, словно она была самым безопасным местом во Вселенной.

Все вокруг заполнили звуки проезжающего транспорт та. Груды мусора исчезли, теперь под ноги попадался только влажный спрессованный шлак. Сердце в груди колотилось как безумное, в легких что-то булькало, из носа текло. Он постоянно боролся с приступами рвоты. Ноги стали ватными. Парень не в силах был бежать, хотя и сердце, и мозг панически приказывали телу двигаться как можно быстрее. Он раньше видел, как страх сковывает людей, когда охотился вместе с товарищами на одиноких членов вражеских банд или выслеживал легкую добычу для ограбления. Жертвы, охваченные ужасом, смешили его. Теперь, когда Карцену самому пришлось примерить эту шкуру, ощущения ему совсем не понравились.

Перед ним лежала широкая улица — полоса света и жизни на границе ветхого Старого Города и богатых кварталов, в которых здания были высокими, как и подобает зданиям, а машины неслись по четырехполосным магистралям к одним им известным целям. Жестокая судьба решила, что последний рывок к безопасности должен стать длинным. Он уже видел пешеходов, минующих вход на аллею, опустив голову и настороженно озираясь по сторонам, и проносящиеся машины с фарами, яркими, как глаза глубинных крыс. Их пассажиры расслабленно развалились на креслах, чувствуя, что за бронированными стеклами им ничего не грозит.

В конце улицы виднелся колоссальный шпиль улья, с темными окнами, забранными решетками, на нижних уровнях и светящимися, яркими — на верхних. Там находились жилые помещения — относительно спокойное место в жестоком мире.

Безопасность. Люди. Он оглянулся через плечо и позволил себе улыбнуться, когда оказалось, что Ночного Призрака за спиной нет.

Мальчишка почти добрался до спасительной улицы. Тонкий, как клинок кинжала, луч лимонно-желтого света рассекал темноту аллеи, заставляя каждую мусорную кучу отбрасывать длинные тени и превращая капли дождя, наполненные растворенными химикатами, в расплавленные алмазы. Карцен на негнущихся ногах побежал вперед, вытягивая руки к свету. Он жадно, с облегчением, хватал ртом воздух…

Именно в этот миг, полный надежды, полночный ужас схватил его. Жесткая, как железные клещи, кисть сомкнулась вокруг лодыжки Карцена и утащила его обратно во тьму.

Из аллеи вырвался тонкий крик, но никто на улицах Нострамо-квинтуса не обращал внимания на подобные звуки. Пешеходы и машины все так же спешили по своим делам, заботясь лишь о сохранении собственной жизни.

Ночной Призрак поймал его. Карцен извернулся в захвате и увидел, как монстр, держа его за ногу, поднимается прыжками по вертикальной стене, вонзая пальцы свободной руки в скалобетон. Парень подумал, что сейчас замрет от ужаса и начнет молить о пощаде, как всегда делали слабые перед лицом сильных, но животный инстинкт победил паралич сознания и заставил бандита сражаться. Он забился с нечеловеческой силой и яростью. Все ограничения, которые разум человека накладывал на собственное тело во избежание травм, исчезли в последней отчаянной попытке сохранить жизнь. Однако с тем же успехом Карцен мог сражаться с горой. По сравнению со сверхъестественной мощью примарха он был все равно что пустым местом.

Добравшись до самого верха, Ночной Призрак перебросил мальчишку через парапет на крышу. Карцер почувствовал, как в лодыжке что-то влажно хрустнуло, а через секунду сильно ударился о скалобетонную поверхность, ободрав кожу на коленях, ладонях и щеке.

Юный бандит зарыдал и с трудом поднял взгляд, с удивлением обнаружив, что снова остался один. Чудовище исчезло. Он прижался к крыше и оглянулся через плечо, протирая глаза от едкой воды. Никого.

Лодыжка будто вспыхнула от боли, когда Карцен поднялся на ноги, но это его не остановило. Ничто в целом мире сейчас не смогло бы его остановить. Ужас хлестал его вожжами, гоня вперед. Он захромал к дальнему краю здания, к стене, выходившей на большую улицу, манящую огнями реклам. Они обещали ему блага, которые он никогда не сможет себе позволить, и ненадолго угасали, погружая мир вокруг во тьму.

Тяжелый удар сломал четыре ребра и бросил Кар-цена обратно на холодный скалобетон. Он успел перекатиться, но кошмарная тварь снова схватила его за руку, не давая дотянуться до ножа на поясе. Вторую руку Ночной Призрак положил ему на грудь, прижимая к крыше. Парень завопил и попытался ударить противника кулаком. Примарх даже не думал защищаться от ударов, принимая их на костлявое лицо. Бандит продолжал молотить, пока не разбил кулак в кровь. Порождение ночи даже не поморщилось. Выбившись из сил, Карцен опустил руку.

Только сейчас он смог разглядеть бледное, с резкими чертами лицо Ночного Призрака. Глаза, такие же черные, как и у любого нострамца, светились нечеловеческим разумом. Тонкие губы разошлись. При виде ослепительно-белых и идеально ровных зубов Карцен взглянул на этого монстра иначе. Он был покрыт грязью, вонял отбросами и смертью, но под всем этим…

— Совершенство, — прошептал мальчишка.

Ночной Призрак заинтересованно склонил голову набок. Дождь усилился. Мокрые грязные волосы коснулись щеки Карцена. С них стекала вода, ржаво-рыжая от крови, засохшей между прядями.

— Что ты такое? — спросил Карцен.

Страх на время уступил место благоговейному трепету. Ответа он не ожидал. Особенно такого, какой получил в итоге.

— Правосудие.

Дыхание Ночного Призрака пахло сырым мясом и тухлой кровью.

— Правосудие? — переспросил парень.

На Нострамо это затейливое и смешное слово использовали очень редко.

— Правосудие, — повторил примарх. — Это краеугольный камень цивилизации. Без него не будет мира. Не будет тишины. Не будет покоя.

Он отпустил руку Карцена. Тот не пытался дотянуться до ножа, а просто смотрел, как сжимаются на бледной руке все пальцы, кроме среднего и указательного. Через мгновение черные когти погрузятся в его глаза и мозг.

Но вместо этого Ночной Призрак застонал, отшатнулся и, сделав несколько нетвердых шагов, обрушился на мокрую крышу грудой черной ветоши.

Видения о других местах и других временах захлестнули разум примарха с силой потока, прорвавшего плотину.

Его добыча сжалась и превратилась в крохотную черную точку. Новые образы всплывали, поднимаясь из облаков синего света. Два варианта будущего накладывались друг на друга, два образа пульсировал стремясь разделиться, но оставаясь единым целым.

Он видел себя, остановившего руку в миг сомнения и мальчишку, отползающего по крыше прочь. Видел как протягивает ему открытую ладонь, а не смертоносный разящий кулак. Парень остановился и потянулся навстречу. Он…

…Карцен. Имя пришло из несбывшегося будущего…..Парень вырос под его руководством и научился видеть мир за пределами преступных желаний, управлявших им раньше. Жизнь, полная благих начинаний, манила людей, и все больше убийц с улиц менялись, превращаясь из головорезов в наставников, несших весть о Ночном Призраке. Каждая преображенная душа прикладывала свои силы к тому, чтобы однажды сломать написанные кровью устои и возвести на их месте новое общество.

Он возносил благодарности Ночному Призраку и был любим за те перемены, которые нес людям.

Все это произошло.

Но произошло и другое.

Он видел себя, остановившего руку в миг сомнения, и мальчишку, отползающего по крыше прочь. Видел, как протягивает ему открытую ладонь, а не смертоносный разящий кулак.

Парень воспользовался шансом и пырнул Ночного Призрака в бок ножом. Клинок, лишь по случайности проскользнув сквозь сросшиеся ребра, прочные, словно броня, погрузился в основное сердце примарха.

Это его не убило и не могло убить. Но было больно, как же больно…

А мальчишка…

…Карцен. Тот же человек, но другое будущее…

…Парень выжил. Он процветал. Легенда о человеке, столкнувшемся с ужасом ночи, расходилась все дальше.

Он шел к власти по дороге, залитой кровью. Карабкался к вершине по лестнице из костей. Даже тысячи убийств, совершенных сначала его рукой, а затем руками тех, кем он повелевал, не хватило, чтобы получить все, чего он хотел. Деньги. Власть. Женщины. Тысячи людей заплатили кровавую дань, чтобы построить это будущее.

Ночного Призрака стали меньше бояться: люди решили, что раз он дал мальчишке сбежать, то не всесилен, и, значит, смерть можно обмануть. Страх ушел, и его задача стала сложнее. Когда он все-таки настиг повзрослевшего мальчишку, много жизней было потеряно.

— Ты создал меня, — произнес Карцен в обоих видениях: и апостол новой эпохи, и дьявол в рукотворном аду. — Ты создал меня, — прохрипел один, задыхаясь, а другой — сглатывая слезы благодарности.

Одна и та же бледная рука сжимала глотку одного и касалась щеки другого.

«Возможно только одно будущее, — подумал Ночной Призрак. — Только одно».

Светлое будущее померкло, уступая место более темному. Задержись Ночной Призрак всего на мгновение, он, вероятно, осознал бы истину, заключенную в выборе: оба варианта имеют шанс на воплощение, и желанному будущему можно помочь свершиться, подтолкнув события в нужное русло. Но он смотрел только во тьму и видел в ней лишь неотвратимость возмездия.

Глаза примарха несколько раз закатились, меняя цвет с белого на черный и обратно. Он жалобно застонал. Мальчишка отполз по крыше на несколько шагов, затем поднялся на ноги и робко приблизился. Такое поведение было за пределами понимания Ночного Призрака. Бандит должен был убежать. Два события сменяли друг друга с болезненной настойчивостью. Он попытается помочь или нападет? Результат мог быть только один, и Ночной Призрак не относился к тем, кто предпочитает довериться случаю.

Судьбе не разрешено допускать ошибки.

Рука примарха метнулась вперед одним быстрым и плавным, как змеиный бросок, движением и схватила юного бандита за горло. Тот выпучил глаза от страха, но буквально в следующее мгновение успокоился, принимая приговор, который вынес ему Ночной Призрак — и судья, и присяжный, и палач.

Примарх сжал пальцы и казнил несчастного. Его рука была намного эффективнее любой петли. Позвонки нострамца обратились в пыль с тихим влажным хрустом. Свет в глазах парня погас, и Ночной Призрак с кошмарной нежностью опустил обмякшее тело на крышу.

Только сейчас он окинул свою новую жертву взглядом, замечая метки банды, нанесенные на кожу. Хронологически этот парень был всего на несколько лет старше Ночного Призрака. Совсем молодой.

Но возраст не имел значения. Только вина.

— Правосудие, — прошептал примарх.

Ему еще многое нужно было сделать. Подготовить сообщение, написанное изуродованной плотью. Тонкие губы нависли над лицом, которое теперь уже никогда не состарится, и вытянулись, словно для поцелуя. Ночной Призрак высосал глаза — чтобы увидеть то, что видел парень, а вовсе не из-за вкуса теплой желеобразной массы, заключенной внутри. По крайней мере, он убедил себя в этом.

Он жадно всосал воспоминания. Образы и сцены из жизни мертвого бандита пролетали перед мысленным взором Ночного Призрака, вырванные из молекулярной структуры остывающего тела загадочными биомеханизмами в организме примарха. Теперь он знал, где Карцен прятался по ночам, с кем жил и где найти его банду. Ночной Призрак многое узнавал именно таким образом. Сегодня правосудие придет и к ним. Он вынес смертный приговор грешникам, пока еще не знавшим об этом. Шли последние часы их жизни без страха. Керз говорил себе, что эти смерти достойны сожаления, но в то же время жаждал отнять жизни виновных. Это неизбежные жертвы, они необходимы, чтобы человечество могло избавиться от своих животных инстинктов.

Керз не верил в человечество. Он видел, что нож юного бандита выпал из ножен и лежит слишком далеко, чтобы парень мог им воспользоваться, но не обратил на это внимания. Он уже забыл, что будущее могло оказаться иным.

Только один вариант. Только одна дорога к цивилизации, вымощенная костями, омытая кровью. Ведущая к миру.

Правосудие не ошибается.

— Видишь? Видишь?! — Конрад Керз тыкал окровавленным пальцем в жуткую статую отца. — Я знаю, что видишь. Только великие люди могут привести человечество к процветанию. Ты полагался на их лучшую природу, но ее не существует. И поэтому я лучше, чем ты. Я увидел истину, а ты — заблуждался. — Примарх хихикнул, прикрывшись ладонью. — А потом говорят, что это я сошел с ума! Разве это я взял себе громкий титул? Нет! — Он покачал пальцем. — Разве это я пытался подчинить все человечество своей воле? Нет. Разве я приказывал вырезать целые расы, разрушать цивилизации и уничтожать полные жизни миры ради мечты? Нет, нет и еще раз нет! — Он сорвался на крик и тут же сжался, будто ожидая удара.

Тишина. Холод. Темнота.

Убедившись, что наказания не будет, Керз хитро улыбнулся:

— Я убивал, мучил и пытал. Все так. Но жертвы всегда составляли лишь малую долю тех, кого я встречал на пути. Ровно столько, сколько нужно, чтобы тупое стадо остановилось, подумало и спрятало ножи. Я говорил правду. Я говорил: «Удержите свою руку, и я удержу свою». Я советовал им прислушаться к страху в сердце, и тех, кто повиновался, ожидала пощады. А ты, хитрый, злобный, коварный отец, ты заталкивал им в глотку ложь о светлом будущем до тех пор, пока зеркало не треснуло и вся тьма, ждавшая по ту сторону, не вылилась наружу. Мне кажется, ложь — это небольшое прегрешение, пока она сама небольшая. Но твоя ложь — она не такая! Самая большая ложь из всех! — Примарх воздел влажные и красные от крови руки. — Какая невероятная! Какая дерзкая! Ни одно преступление, которое я совершил, не может сравниться с ней по масштабам. Каждый мертвый ребенок, разрушенное общество, каждая цивилизация, которую я загнал на закоулки истории, чтобы порадовать тебя… Что они все по сравнению с правдой, которую ты от нас скрыл?

Он поежился и завернулся в плащ из перьев, словно холод наконец-то пробрался достаточно глубоко под кожу, чтобы обратить на себя его внимание.

— Я был тем правосудием, каким ты меня создал. Я покупал миллиарды жизней ценой боли нескольких миллионов, пока мои братья убивали, жгли и бомбили. Но чудовищем стал именно я. Я был порождением ночи, которого одинаково боялись и презирали, а они — твоими сияющими рыцарями. Великий Хорус! Славный Фулгрим! — Примарх усмехнулся. — Ты либо не видел их предательства, либо не потрудился нам о нем рассказать. И мне ведомо, что было на самом деле. — не мигая уставился в пустые глазницы своего создания. — Ты знал. Всегда знал.

Керз отвернулся и закашлялся, затем поковырялся ногтем в зубах, вытащил застрявший между ними кусок сердца и принялся задумчиво жевать. Внезапно он резко втянул воздух носом и поднял брови — как человек, только что осознавший что-то важное.

— Я забыл! Совсем забыл! — радостно воскликнул примарх. От презрения не осталось и следа. — Я же рассказывал, как оказался здесь, на Тсагуальсе, но поменял тему. Как невежливо с моей стороны! Давай продолжим.

5. ПЯТЫЙ ПАССАЖИР

У Элвера не бывало приятных снов. Чаще всего он видел в них кости, кровь и огненные дожди. Еще один навязчиво повторяющийся образ — тлеющие города, пепел, падающий с небес. Почти каждая его ночь превращалась в долгий конец света. Иногда вместо огня ему снился разъяренный Овертон, врывающийся в каюту и избивающий его за дерзость, молодость или что-либо еще, что казалось капитану оскорбительным. Это было почти так же плохо, как и наяву, когда Элвер, совсем еще юный, не мог дать сдачи.

Самые редкие сны — о доме и родном корабле — по мнению подмастерья, были и самыми страшными из всех. Ведь после пробуждения приходило сокрушительное разочарование.

Из-за всего этого Элвер не любил спать. И когда ему все же приходилось это делать, как и любому другому человеку, он прибегал к внушительным дозам вспомогательных средств. Большая часть его скромной зарплаты уходила на медикаменты, наркотики, если удавалось их достать, и алкоголь. Третий пункт значительно отставал от первых двух по объемам, но все же был обязательным компонентом программы. Элвер мог уснуть, только накачав себя препаратами до беспамятства. Иначе он лежал в тесной каюте, смотрел в потолок и боялся того момента, когда организм все-таки отключится. Он называл эти вещества своими помощниками, но на самом деле просто безнадежно пристрастился к ним.

К счастью для него, колоссальная громада Империума производила ошеломляющее количество различных психотропных веществ, а работа на корабле капитана-хартиста обеспечивала доступ к контрабандным товарам. И хотя «Шелдрун» курсировал лишь между пятью космопортами в двух звездных системах, даже этот крохотный кусочек человеческой империи был громадным по сравнению с тем, что видели за свою жизнь большинство ее обитателей. И возможностей забыться для отчаявшихся людей в нем было немало.

Элвер определенно причислял себя к отчаявшимся.

В ночь, когда они притащили саркофаг на борт, подмастерью снились пропахшие потом темные коридоры, по которым разносились жуткие вопли. Наркотики дробили его сны на несвязные фрагменты. Все они, даже по отдельности, были неприятны, но все равно переносились легче, чем сны целиком. Вещества, однако, делали пробуждение тяжелым. Из-за них Элвер и проспал начало катастрофы.

Он пришел в себя под звуки истошного прерывистого воя сирены — кто-то включил общую тревогу на «Шелдруне». В дверь колотили с настойчивостью, которая означала только одно: кто бы там ни был, он не собирался уходить.

Металл переборки приглушал вопли, но не настолько, чтобы их не было слышно.

— Элвер! Элвер, прокляни тебя Император! Элвер! Вставай!

— А? Что случилось?

Сонный мозг подмастерья словно сжался в колючий бесполезный шар. Во рту пересохло. Ему казалось, что вся слюна, какая только могла быть в его организме, вытекла на грудь. Он вытер лицо тыльной стороной ладони и поморщился от кислого запаха собственного дыхания.

— Элвер, это я, Эндсон! Открой уже эту проклятую дверь!

Парень был одним из наименее неприятных членов команды, но это все равно не делало его визит желанным. Элвер застонал и сунул голову под грязную подушку.

Стук затих. Прошло несколько секунд, и Элвер уже успел обрадоваться уходу Эндсона, когда грохот раздался с новой силой. На этот раз колотили металлом по металлу. К тому же незваному гостю удавалось бить в унисон с воем сирен.

— Элвер! — завопил Эндсон. — Я никуда не уйду, пока ты не проснешься!

Похоже, он действительно намеревался выполнить угрозу.

— Ладно, ладно…

Подмастерье рулевого поднялся и заковылял к двери, споткнувшись по дороге о пустую бутылку. Похоже, идея запить транквилизаторы водой из системы жизнеобеспечения была не так уж хороша.

Элвера немилосердно трясло, а конечности отказывались слушаться. Дверь удалось открыть только со второй попытки, и на это ушли все его силы.

Створка отъехала в сторону в самый неудачный момент — подмастерье лишь чудом избежал удара огнетушителем по лицу.

— Зачем ты колотишь в мою дверь этой штукой?» спросил он с искренним недоумением.

— Ты не отвечал!

— Потому что не хочу никого видеть.

— Но всем велено прийти! — Эндсон выпучил глаза. — Капитан велел.

Элвер сощурился, пытаясь помешать лицу собеседника расплыться в воздухе облачком дыма.

— Клянусь Девятью Верными, да ты опять надрался, — поднял бровь Эндсон.

— Я всегда так делаю, когда не на вахте, — буркнул подмастерье. — Иначе не спится.

— Соберись! Капитан сказал, что все должны быть. — Лицо Эндсона превратилось в нечеткую маску страха. — Пошли!

Он схватил Элвера за рукав и потащил по коридору.

— Куда?

— А ты как думаешь? — прошипел Эндсон. — В грузовой отсек, конечно!

Толли Кинера вызвали на грузовую палубу, как и всех, но он не торопился. Он спустился в трюмы. Никто не ходил в эти отсеки без крайней нужды, и именно поэтому Кинеру здесь нравилось. А еще они напоминали ему шахты, в которых он работал до досадного инцидента с участием отбойного молотка и лица одного из коллег. Тогда ему срочно пришлось сменить работу.

— Кинер! Кинер, я знаю, ты меня слышишь. Поднимайся сюда, сейчас же!

Вопль из динамика нарушил тишину. Толли цыкнул зубом и отключил вокc, висящий на поясе. Рев сирен он тоже предпочел игнорировать — на этих уровнях они звучали совсем тихо и почти не мешали.

Только люди, привычные к самым кошмарным условиям, соглашались спускаться в трюмы, дышать зловонными испарениями и бродить вдоль сборных резервуаров, до краев наполненных гнилой жижей. Все дело в воде — она необходима человеку для выживания и потому ее нужно всегда брать с собой. Нет числа тем войнам, которые человечество начинало из-за воды Хотя об этом Толли Кинер не догадывался, он знал наверняка, что жить без воды невозможно.

А она не так проста, как можно подумать. Ее нелегко удержать. Она не терпит неволи и всегда использует любую возможность для побега: проедает насквозь древние трубы, просачивается между рассохшимися прокладками… Но она всегда течет вниз, на дно, пока есть такая возможность. И нет никакой разницы в природе гравитации — искусственный источник работает так же хорошо, как и естественный. Пока существуют понятия «верх» и «низ», вода найдет себе путь.

Вот потому-то пустотным кораблям и нужны были трюмы, такие же грязные и вонючие, как на древних деревянных посудинах под парусами. Каждая капля конденсата, каждая струйка из треснувшего водопровода, каждая расплесканная чашка синтетического пайка команды стекала в громадные баки, где смешивалась с топливом, маслом и Император знает чем еще, превращаясь в грязное пенистое месиво.

На кораблях с хорошо налаженными процессами обслуживания эту жидкость выкачивали для переработки, убирали шлам и чистили баки в каждом порту. Но «Шелдрун» к их числу не относился. Его трюмы были переполнены, токсичная смесь переливалась через край. И там, где человек утратил бдительность и забыл о своих обязанностях, расцвели иные создания. Жизнь взяла этот странный алхимический коктейль и создала в нем замкнутый мирок.

Самая нижняя палуба тянулась на три сотни метров до бортов от лестницы и технического мостика в центре и на километры до носа и кормы. Все это пространство заполнилось водой. У основания лестницы замерла ржавая подъемная платформа, которой Кинер никогда не пользовался. Он считал, что грохот мотора нарушает атмосферу этого места.

Сточные воды давно выбрались за пределы квадратных сборных баков — их очертания, заросшие простейшими водорослями, еще можно было разобрать под поверхностью — и теперь плескались на уровне нижних служебных мостиков. Примитивные растения в некоторых местах разрослись настолько, что образовали плавучие островки. Эти палубы не задумывались просторными: потолки в таких местах не бывали и не должны были быть высокими. Силовые кабели свисали так низко, что неосторожный человек мог бы в них запутаться и застрять навсегда. Люменосферы больше походили на светящиеся препятствия, свисающие с потолка. Трюмы не предназначались для живых существ, будь то люди или кто-то еще, но Кинер нашел здесь множество обитателей.

Экосистема нижних палуб оказалась на редкость разнообразной. Причем вездесущими крысами, расселившимися по всей Галактике вместе с людьми, дело не ограничивалось. По стенам ползали мутировавшие насекомые с десятка разных планет. Занесенные с какими-то грузами светящиеся амфибии — быстрые, гладкокожие хищники с пастями, полными длинных зубов, похожих на иглы, — сновали в мутной воде. Никто больше не знал про этот странный биом. Кинер старательно хранил свой маленький секрет. Он, можно сказать, стал натуралистом-любителем.

Напевая что-то себе под нос, Толли Кинер взбаламутил длинным шестом воду в баке, заросшем слизистой массой. Со дна поднялись пузыри газа, и в воздухе запахло органикой. Эти ароматы успокаивали и были совсем не такими противными, как можно было ожидать, учитывая, что именно попадало в баки. Вой сирен с верхних палуб стал громче. Голос капитана разнесся по всему кораблю и добрался даже до трюмов, вырываясь из древних, трескучих вокс-рожков, висящих над главным мостиком.

— Всей команде! Незамедлительно прибыть на грузовую палубу. К тебе, Толли Кинер, это тоже относится!

Рожки захрустели помехами и замолкли. Эхо еще несколько секунд гуляло под сводами трюма. Существа, обитавшие в баках, вернулись к своим делам только тогда, когда последние отзвуки голоса Овертона наконец стихли.

Кинер скривился.

— Оставь меня в покое! — буркнул он.

Вокс на поясе завибрировал, требуя, чтобы его включили.

Сирены выли все настойчивее. Кинер посмотрел на лестницу, служившую основным источником света в трюмах. Большинство люменосфер давно перегорело, а оставшиеся заросли слизью и тиной и стали практически бесполезны.

— Прокляни вас всех Трон…

С этими словами он отложил шест, отряхнул колени, развернулся и тут же столкнулся с великаном, которого почему-то не заметил раньше.

Толли Кинеру пришлось отступить на шаг, чтобы взглянуть в снежно-бледное ухмыляющееся лицо этого жуткого существа.

На него смотрели черные, как вечность, глаза. В них не было ни капли злобы. Напротив — незнакомец казался добродушным, но там, в глубине, поблескивали лихорадочные искорки безумия.

— Здравствуй, смертный. Как тебя зовут? — произнесло существо голосом, который мог бы быть приятным, если бы от него не веяло могильным холодом, а дыхание великана не пахло скотобойней.

Толли Кинер разинул рот. Он попытался отступить еще на шаг, готовый в любой момент ринуться прочь, но нога зависла, коснувшись воды. Бежать было некуда.

— Т-т-толли. Толли Кинер, — ответил он.

Существо приблизилось. Кинер напрягся и попытался отклониться назад, балансируя на краю бака. Гигант был одет лишь в рваный балахон, сквозь прорехи в котором проглядывала бледная кожа, покрытая множеством шрамов и пятнами въевшейся сажи. Несмотря на грязь, он источал странный манящий запах. Мимо Кинера пролетела муха. Они часто начинали донимать его в трюмах. Но к великану ни одно насекомое не дерзнуло даже приблизиться.

— Скажи мне, Т-т-толли Кинер, кто сейчас сидит на троне Терры?

Бывший шахтер нахмурил брови, не поняв вопроса.

— Император? Император Человечества? — спросило существо.

Толли, будучи парнем недалеким, даже не мог представить, что кто-то другой практически захватил престол Императора совсем недавно. Он кивнул.

Великан выдохнул с деланым безразличием:

— Итак, отец победил. Я знал. Я ведь это все видел, знаешь ли. — Он протянул руку и приподнял подбородок Кинера кончиком длинного черного ногтя. — А какой сейчас год?

— Я-а-а-а….

— Ш-ш-ш-ш-ш, — произнесло существо. — Ты же член команды пустотного корабля. — Великан обвел рукой пространство трюма. Жест получился настолько величественным, что Кинер увидел прогнивший отсек в новом свете. — Герой космических трасс! Такой человек просто обязан знать, какой сейчас год. На кораблях же ведут журналы. Или победа оказалась ничем не лучше поражения?

— Г-год? — переспросил Кинер.

— Да, год, — кивнуло создание.

Толли сглотнул:

— Сейчас, думаю, хотя это, конечно, не точно, ведь у нас нет своего астропата… но сейчас тридцать первое тысячелетие, тридцать второй год, плюс-минус два или три года стандартной погрешности.

— Плюс-минус погрешность, значит, — одобрительно кивнул великан. — Вот сейчас ты говоришь как настоящий космический волк, Толли Кинер, а не какой-то чистильщик стоков. То есть тридцать первый или тридцать второй?

Кинер оживленно закивал.

— Так быстро? — вздохнул жуткий гость. — Ну что ж, могло быть и хуже. Например, могла пройти вечность.

Он выжидающе посмотрел на Кинера, будто ожидая, что тот оценит шутку.

— Т-т-ты примарх? — выпалил Толли.

Губы великана растянулись в кошмарной улыбке:

— Да, я примарх. Самый проклятый из проклятых сыновей Императора. — Острые зубы напоминали акулий оскал. — Меня выбросил в космос любящий брат, так называемый Великий Ангел Ваала. А потом вы так удачно пролетели мимо. — Он ткнул пальцем в грудь Толли. От силы удара матрос вскрикнул. — Я сомневаюсь, что все знают нас в лицо, но, уверен, ты думаешь, кто же я из двадцати, да? Сможешь угадать?

Кинер покачал головой.

— Спорим, что ты знаешь? — радостно улыбнулся великан, но уже следующая фраза буквально сочилась смертельной угрозой:

— Назови имя.

Толли снова сглотнул. Он начал догадываться, кого они выловили из космоса, и это понимание приклеило пересохший язык к нёбу.

Существо из капсулы придвинулось еще ближе.

— Тогда я сам тебе скажу, но только если ты пообещаешь хранить все в тайне. Ты ведь никому не разболтаешь? Пообещай мне. Ну давай. Я знаю, что ты напуган. — Великан шумно втянул носом воздух перед лицом Кинера. — Я чую твой страх.

Толли Кинер кивнул, по-прежнему парализованный ужасом.

— Я — Конрад Керз, — произнесло создание, почему-то подергиваясь при звуках собственного имени. — Ночной Призрак. Восьмой примарх и генетический отец легиона Повелителей Ночи.

Керз мягко сжал шею Кинера одной рукой и поднял матроса так, чтобы их лица находились на одном уровне.

Раздался звук текущей жидкости, а за ним последовал характерный запах опустошенного мочевого пузыря.

— А, я смотрю, ты все же обо мне слышал. Что ж, приятно. — Керз жутко прищурился. — А знаешь, мне ведь интересно кое-что еще. Хочешь, расскажу что?

Ледяные пальцы сжали шею пленника чуть сильнее. Толли Кинер закричал.

— Мне интересно, какие звуки ты будешь издавать, если я освежую тебя заживо. — Примарх провел острым, похожим на коготь ногтем по груди матроса, вспарывая кожу. — Давай проверим?

Овертон обвел собравшихся испепеляющим взглядом. Он согнал на грузовую палубу всех, включая пассажиров. Ирек и Катскин, двое самых устрашающих громил в команде, стояли по обе стороны от капитана и пытались напустить на себя такой же грозный вид, но без особого энтузиазма. Они, несмотря на свое положение, были таким же малодушным и вероломным отребьем, как и остальные члены команды.

— Кто-то пришел сюда, — процедил Овертон. — И сделал это!

Капитан указал пальцем на саркофаг, все так же стоящий в центре отсека. Лед оттаял, и теперь по стенкам капсулы стекали струйки конденсированной влаги. Но самым примечательным изменением все-таки было отсутствие обитателя.

На собрании присутствовали все, кроме Толли Кинера И это значило, что именно он вскрыл стазисный гроб, что, соответственно, уменьшало подозрения в отношении всех остальных. Что-то в этом роде Эйдсон старательно нашептывал на ухо Элверу. Тот не особо прислушивался, ни на секунду не доверяя этим доводам. Подмастерье рулевого считал наиболее вероятным другой вариант: никто из команды не вскрывал капсулу, великан освободился сам.

— Мы с тобой вне подозрений, — шептал Эндсон. Как только шеф поймает того, кто это сделал, ему конец. Но тогда ведь нам больше достанется, да? Мы-то вне подозрений.

Овертон не замолкал, но Элвер не слышал и его. Обрывки фраз Эндсона и капитана по очереди вспыхивали в голове, словно две параллельные передачи в плохо настроенном воксе.

— …cамая большая добыча за все время, — говорил Овертон. — Так что тому, кто это сделал, лучше бы признаться, почему он вскрыл стазис-блокировку и лишил нас всех кругленькой суммы, и тогда я, возможно, довезу его живым до ближайшего порта, где он найдет себе новый корабль, чтобы портить жизнь другим людям! Ирек, дай сюда планшет.

Громила протянул устройство Овертону. Капитан нажал несколько латунных клавиш и развернул инфо-планшет так, чтобы все видели.

На экране появилось изображение грузовой палубы. Саркофаг с существом внутри загадочно мерцал. Затем таймер записи перескочил вперед на несколько часов, а капсула, как по волшебству, опустела.

— Кто-то пробрался в центральное хранилище данных и стер фрагмент записи, — прошипел Овертон. — Один из нас. Один… — Он сощурил глаза. — …Из вас.

Все начали подозрительно переглядываться, вздыхать и выразительно качать головами, отрицая вину. Пальцы сжали рукояти ножей — команда «Шелдруна», по мнению Элвера, мало чем отличалась от пиратов. Каждый был готов убить другого за малую монетку. На самом деле они были даже хуже, чем пираты, — те, по крайней мере, обычно не испытывали недостатка ни в опыте, ни в квалификации. «Шелдрун» был жалким и грязным мирком.

Пассажиры испуганно молчали. Возбуждение уступило место тревоге. На грузовой палубе повисла опасная тишина.

— Ну что, никто не сознается? — поинтересовался Овертон. — Отлично.

Капитан дернул подбородком в направлении Элвера:

— Давайте спросим у мальчишки, как все случилось.

— Что? — Элвер неожиданно для себя обнаружил, что очень внимательно слушает командира.

Ирек и Катскин уже проталкивались к нему через толпу.

— Не думаю, что это он, — попытался вмешаться Эндсон. — Он спал в своей…

Катскин ударом кулака выбил весь воздух из груди бедняги и отпихнул его с дороги.

— Захлопни хлебало, Эндсон! — велел бугай.

Толпа расступилась, оставив Элвера в одиночестве. Ирек кивнул товарищу, и Катскин заломил подмастерью руки за спину. Люди отползли еще на шаг. Многие в толпе радовались предстоящему зрелищу. Лишь некоторые сочувственно отвели взгляд.

— Ты был немного не в себе, так ведь, Элвер? Ты переполошился. — Ирек мнил себя интеллектуалом и специально выделял интонацией слова, казавшие ему умными. — Почему?

— Не знаю. Иногда у меня бывают какие-то ощущения. В этот раз — очень сильное. Но я не вскрывал капсулу. Она пугала меня.

— Ощущения, говоришь? — Ирек ухмыльнулся, переглянулся с Катскином и ударил Элвера в живот. — Неправильный ответ. Почему ты его выпустил?

Парень согнулся пополам и закашлялся. Изо рта потекла густая слюна.

— Зачем мне это делать?

— Здесь мы задаем вопросы!

«Идиот», — успел подумать Элвер, прежде чем Ирек нанес следующий удар.

— А теперь говори, почему ты это сделал!

— Я этого, драк твою мать, не делал! — прохрипел подмастерье.

Громила снова занес кулак. Он даже слегка подпрыгивал, охваченный жаждой крови. Ему действительно нравилась эта работа.

Удара так и не последовало. Из-за криков. Все, присутствовавшие на палубе, завертели головами, разыскивая источник мучительных воплей, наполнивших корабль. Они, казалось, доносились отовсюду: из коридоров, воздуховодов и даже будто бы из металла обшивки.

— Толли Кинер! — сказал Тич.

Семейство пассажиров зажало уши. Матросы побледнели. Многие, кто похвалялся раньше своей храбростью, откровенно струсили.

Звук не стихал две минуты. Элвер и не представлял себе, что человек может кричать так долго и без остановки. Все вокруг замерли, оцепенев от ужаса.

Когда последние отзвуки вопля стихли, Овертон принялся раздавать приказы.

— Ирек, — капитану пришлось сглотнуть и унять дрожь в голосе, — и Катскин. Вы пойдете и разберетесь, откуда взялся этот звук. Гравек, дуй на мостик. Запрись. Денден, отопри оружейную. Вооружи всех, кто есть на борту.

— Мне кажется, — произнес Элвер, положив руки на колени, — это очень плохая идея.

Он закашлялся и сплюнул. Длинная струйка тягучей слизи повисла на губах.

— Нужно бежать. Использовать спасательные капсулы и стыковочный челнок.

— И куда? Тут до ближайшего порта лететь два года! — ответил Гравек. — Мы подохнем в пустоте!

Команда зароптала. Голоса с каждой секундой становились громче, наливаясь страхом и злобой. Наконец Овертон закричал, перекрывая шум:

— Заткнулись! Заткнулись сейчас же! А ты, Элвер, — процедил капитан, поправляя пояс и с легким щелчком расстегивая кобуру пистолета, — заткнись больше всех. Я здесь капитан! И мы выследим этого ублюдка. Никому нельзя убивать моих подчиненных вот так запросто.

— Вы не… — прохрипел подмастерье. — Не понимаете, с чем связались…

— Еще посмотрим, — ответил Овертон.

Но они действительно не имели ни малейшего понятия, что их ждет.

6. ДВА ПОВЕЛИТЕЛЯ ТЬМЫ

— Я убил их всех, — тихо произнес Керз и тут же продолжил, упрямо нагибая голову: — С удовольствием. Они все равно были преступниками, все до одного. Интересно, сколько жизней оборвала бы моя рука, если бы Империум стал таким, каким ты хотел его видеть? Скольких мне, исполненному праведным презрением к их ничтожеству, пришлось бы убить? И это бы считалось справедливым, да?

Вопрос остался без ответа.

— А еще мне интересно, отправился ли бы Коракс по моему пути во тьму, если бы не война? Мы с ним сошли бы за близнецов. Из всех братьев он и Сангвиний были мне наиболее близки. Нет, не в плане личных отношений, конечно же. Никто из них не был мне другом, — Ночной Призрак саркастично ухмыльнулся. — Мне ведь не положено иметь друзей, верно? Но они были похожи на меня, каждый по-своему. Мы с Кораксом — порождения ночи. Я — убийца, он — ассасин. Оба одержимы справедливостью. Оба выросли среди преступников.

Примарх задрожал и провел черными ногтями по бледной коже.

— Мы шли схожими путями, и у нас должно быть так много общего… Но Коракс всегда меня ненавидел и считал жестоким варваром. Кто бы говорил! Этот благородный боец за свободу спалил бессчетные тысячи душ в атомном пламени ради своей великой моральной победы. Он прекрасно знал цену жестокости, несмотря на попытки изобразить, что это не так.

Керз покачал головой и рассмеялся:

— Знаешь, вот этого я как раз никак не могу понять. Зачем ты сделал нас сборищем лицемеров?

Он обхватил колени длинными костлявыми руками и опустил голову, пряча лицо.

— И скажу тебе еще кое-что. Я тоже его ненавидел. Ты можешь подумать, что я ненавидел всех братьев, но это не так. Это они меня ненавидели. Большинство из них я вполне мог терпеть, некоторых уважал. Кое-кого даже любил, но они никогда не отвечали тем же. Но вот Коракса я действительно ненавидел. — В приступе стыда он отвернулся и продолжил разговор со стеной: — Очень сильно. Не за сходство со мной. И не за то, что он был лучше. Хотя он действительно был лучше, если считать, что мы оба воплощали одни и те же принципы. Ты создал нас такими похожими…

Керз задумался.

— Ведь он тоже вырос в трущобах. Его точно так же преследовали и загоняли в угол. Но он не убивал, в отличие от меня. Он использовал пламенные речи и разумные доводы там, где я лил кровь. Да, я ненавидел себя за то, что не стал таким, как он, но не мог презирать его за то, что он стал тем, кем я не смог. Нет, здесь мы не отыщем причины моей ненависти к брату. — Ночной Призрак снова посмотрел на статую и театрально откашлялся. — Может, дело в том, что ему, в отличие от меня, так и не удалось полностью подчинить свой родной мир, и Ворон смиренно отдал планету адептам Механикума? Может, все из-за того, что он слаб? Примарх прижался лицом к коленям. — Нет, за это я тоже не мог его ненавидеть.

Он оскалился и вцепился зубами в кожу. Потекла кровь.

— Я скажу тебе, в чем дело. В зависти к дару, который он получил. Я был призраком в ночи, по именно Коракс был ее властелином. — Керз выдохнул сквозь кинжально-острые зубы. — Он повелевал темнотой. Мои глупые и недалекие сыновья считали, что у Воронов есть какие-то технологии, доступные только им. Но я-то видел, что это природные способности. Представь, что бы я совершил, получив такие дары! Насколько более совершенным монстром я бы стал, если бы тени любили меня так же сильно, как Коракса!

Клубы удушливого дыма, пахнущего горелым мясом, валили из каждой щели и уже затянули всю улицу. В этой мгле можно было разглядеть что-то только на расстоянии нескольких метров, и скалобетонные обломки появлялись на нашлемных дисплеях как раз в тот момент, когда кто-то из отделения о них спотыкался.

Севатар видел перед собой белый шум помех, нечеткие очертания и тревожные неопределенные отметки системы целеуказания. Он пытался настроить авточувства силовой брони, но во всех спектрах видел примерно одно и то же. Электромагнитные импульсы от энергетических орудий наполняли верхние частоты помехами, из-за чего радар и устройства с аналогичным принципом работы стали бесполезными. В оптическом и близких к нему диапазонах весь свет поглощался жирным дымом. Самым бесполезным оказалось тепловое зрение. При активации мир превращался в калейдоскоп цветов, разобраться в котором было решительно невозможно. Только звуковые импульсы позволяли кое-как продвигаться вперед, но и они не заслуживали доверия: из-за плотной застройки и рокота непрекращающейся орбитальной бомбардировки акустическая волна постоянно возвращалась искаженной.

Севатар запнулся о скалобетонный булыжник, валяющийся под ногами, и неловко шагнул, переступая через мешанину арматуры и искусственного камня. Мелкие обломки разлетелись во все стороны. Первый капитан замедлил шаг, всматриваясь в клубы дыма и проступающие сквозь них очертания зданий, едва заметные в тумане.

Камен Манек не заметил, как командир остановился, и на полном ходу врезался в него, отчего оба пошатнулись.

Севатар первым восстановил равновесие, ухватившись за наплечник товарища по отделению. Сервоприводы доспеха недовольно заворчали, когда капитан Повелителей Ночи выкрутил плечо Манека, заставляя того согнуться.

— Аккуратнее, — прошептал Севатар, практически прижимая динамик шлема к забралу апотекария, и тут же оттолкнул товарища.

— Я родился в самой глубокой яме на планете, лишенной солнца, но даже мне не удается здесь ничего разобрать! — зарычал в ответ Манек. Линзы его шлема сверкали во мраке тусклыми алыми угольками.

Грохот тройного взрыва сотряс воздух. Протяжный вой в воздухе подсказывал отряду, что на подлете еще несколько снарядов.

— А ты попробуй! — огрызнулся Севатар. — Повелитель Керз где-то здесь.

Манек замолчал. Сочувствие никогда не входило в число достоинств Севатара.

Остальные члены командного отделения подтянулись ближе к товарищам в авангарде, вслушиваясь в гул летящих снарядов.

— Зона зачистки от нас в четырех кварталах и стремительно расширяется, — заметил Ашменкай Вор, указывая рукой в направлении, откуда они только что пришли. — Корабли идут низко над городом в нашем направлении.

Ему хватило ума не называть план первого капитана идиотским. Вместо этого он добавил изрядную толику озабоченности в голос.

— Что ауспик? — требовательно спросил Севатар.

Он беспрестанно крутил головой, выискивая подходящий маршрут из горящего сектора. Лэнс-излучатель с одного из кораблей, висящих на орбите, ударил в землю через несколько улиц от отделения, и из точки попадания по земле пробежали круги, как от брошенного в воду камня. Одно из зданий рухнуло со стоном, звучавшим как-то слишком по-человечески. Мелкие обломки разлетелись во все стороны, барабаня по броне космодесантников.

— Совсем рядом попали. Мы все поляжем на этой охоте.

— Тихо, Вор. Мы либо вернемся вместе с повелителем Керзем, либо не вернемся вовсе. — Ауспик-сканирование занимало слишком много времени, и первый капитан начал терять терпение. — Мне нужны данные. Сейчас!

Страх потерять генетического отца наполнял его голос. Воины переглянулись.

— Господин, от ауспика не многим больше толку, чем от датчиков силовой брони. Мне нужно время, — спокойно отреагировал на вспышку командирского гнева Гиш Товор.

— Найди примарха.

— Сканирование находит множество живых существ в окрестностях.

— Кто-нибудь может связаться с Шенгом? — спросил Манек.

— Зачем? — отозвался Вор.

— Он же советник примарха. Он должен быть рядом с ним, — произнес Янка Фен, последний член командного отряда.

— Не хочу никого расстраивать, но я не могу связаться ни с Шенгом, ни с кем-либо еще, — ответил Товор. Он поднял взгляд к небесам, затянутым пылью и дымом после бомбардировки. Среди густых клубов то и дело вспыхивали зловещие огни. — Мы, скажем так, в оке бури. Никакой сигнал не способен ни попасть сюда, ни вырваться наружу. Если сейчас нам на головы сбросят магма-бомбу, никто никогда не узнает, что же на самом деле произошло.

— Вероятно, нечто подобное вот-вот случится, — заметил Вор.

Вокс-канал Севатара наполнился чернейшими нострамскими проклятиями.

— Сюда, — приказал он, указывая на силуэт крупного здания, проступающий сквозь полупрозрачную дымную вуаль.

— Появился сигнал? — спросил Товор.

— Нет. — Севатар перешел на бег. — Но это все равно лучше, чем стоять тут с придурками вроде вас.

Зона бомбардировки подползала все ближе, и отделение ринулось к зданию, стараясь держаться как можно дальше от взрывов. В городе все еще сохранялись отдельные очаги сопротивления, но у легионеров не было времени на осторожность. Одинокий выстрел раздался из-за поваленной колонны. В ответ прилетел десяток снарядов, реагирующих на массу. Болты в клочья разнесли и остатки колонны, и человека, который за ними прятался.

— Смело, — прокомментировал Вор.

— Глупо, — поправил товарища Манек.

Больше никто не пытался оказать сопротивления.

Все до одного окна в здании были выбиты. Осколки лежали на земле у фасада. Отделение Севатара пробиралось вперед, дробя стекло в пыль подошвами сабатонов, Богато украшенные створки главных ворот разнесло взрывом изнутри. На петлях болталось три крупных куска, но все остальное превратилось в бронзовое крошево, веером разлетевшееся по улице. Из пустых провалов окон вырывались языки пламени. Астартес ворвались в когда-то великолепный атриум небоскреба, теперь заваленный грудами деревянных и металлических обломков. Несмотря на незатухающие пожары, внутри было относительно мало дыма — все затянуло прозрачной синей пеленой, в отличие от улиц, скрытых за завесой черных густых клубов.

Севатар не знал, как это здание использовалось раньше — от постройки осталось слишком мало, чтобы делать выводы. Прямое попадание лэнс-излучателя пробило сквозную дыру, превратив когда-то раздельные залы и комнаты в огромный атриум. Нанесенный урон впечатлял. Огромные лазерные пушки разили насмерть, но при этом отличались хирургической точностью. Самые мощные из них испаряли всё в радиусе двадцати метров. Все повреждения за пределами этого круга наносились тепловым излучением и вторичной ударной волной. Однако эти побочные эффекты не всегда возникали, и тогда предметы всего в нескольких метрах от зоны поражения оставались невредимы.

Из перекрытий торчали оплавленные концы балок. Жидкости из перебитых трубопроводов собирали в себя сажу со стен и падали вниз грязными водопадами. То тут, то там догорала уцелевшая мебель, и повсюду летали листы бумаги, поднимаясь на восходящих потоках теплого воздуха. Некоторые тлели, оставляя за собой след из крупных пепельных хлопьев.

Фен присвистнул:

— Вы только посмотрите на это! Зачем мы вообще сюда пришли? Планета уже в нашей власти. Зачем Ночному Призраку понадобилось сюда спускаться?

Севатар знал ответ на вопрос, но предпочел промолчать.

— Кто же знает, чего захотел примарх? Например, найти новый дом. Теперь, после перепланировки, это место может показаться повелителю Керзу привлекательным, — усмехнулся Вор.

Товор демонстративно склонился над экраном ауспика.

— Тихо! — заставил всех замолчать Севатар.

Его раздражало собственное отделение. Керз пропал и рисковал попасть под удар своего же флота. Легкое подергивание на самой границе сознания побудило легионера поднять голову и всмотреться в хаос переплетенных балок, оставленный ударом лэнса. Ноги не сами принесли сюда первого капитана. Севатар не любил признавать, что обладает проклятым даром, не говоря уже о том, чтобы его применять, но сейчас альтернативы не было, и воин позволил спящей силе отыскать цель.

— Вверх! — приказал он.

Остальные переглянулись, не понимая, почему командир принял такое решение.

— Господин? — Товор оторвал взгляд от экрана на предплечье брони. — Прибор ничего не находит.

— Быстро! — рявкнул первый капитан.

— Все слышали? — пожал плечами Вор. — Поднимаемся.

С этими словами легионер побежал к останкам громадной лестницы. Остальные предпочли не отставать.

Севатар привел отряд на пятидесятый этаж. У самого входа лежали пятеро мертвых легионеров.

— Трупы… — настороженно произнес Фен.

— Именем бесконечной ночи, это же наши! — прошептал Вор и тут же склонился над ближайшим телом. Девяносто шестая рота, Двенадцатый коготь.

Он указал на угловатые руны на броне и всмотрелся внимательнее.

— Что за… Посмотрите на доспех!

Вор примагнитил болтер к набедреннику брони и перевернул труп. Только сейчас стал очевиден масштаб ранений павшего воина.

Манек присоединился к изучению ран.

— Его целенаправленно изувечили.

Апотекарий опустился на корточки возле тела. Под разбитым нагрудником оказалось кровоточащее месиво. Керамит брони раскололся от страшного удара, но вот сросшиеся ребра оказались аккуратно вырезаны из грудины, а кожа вокруг раны была оттянута в стороны с хирургической точностью.

— Останки осквернили. Кому это могло понадобиться?

Манек провел нартециумом над мертвым легионером:

— Все импланты отсутствуют. Геносемя исчезло.

— Смотрите, еще один, — подал голос Товор. — Тот же коготь, такие же раны.

— Кто это сделал? Местные? Чем они вскрыли броню? — спросил Вор. — И зачем забрали дары Императора?

— Это не они, — отозвался Манек. — Раны нанесены силовыми клинками. Два одинаковых лезвия на некотором расстоянии друг от друга. Мастерски сработанные молниевые когти.

— Милосердие, — произнес произнес Фен.

— И Всепрощение, — закончил за него Товор.

— Оружие примарха, — подытожил Манек.

Вор поднялся на ноги.

— Капитан, он здесь? — нарушил повисшую тишину трескучий голос.

Севатар не ответил. Он двинулся по периметру громадной обугленной шахты, пробитой выстрелом из корабельного орудия.

Первый капитан шагнул через распахнутые ворота разрушенного зрительного зала. Через множество прорех в потолке пробивались лучи бледного света. Повсюду летали пепельные хлопья. Большую часть дальней половины помещения когда-то занимала театральная сцена, сейчас превратившаяся в груду обломков. Ряды пыльных стульев стояли вокруг, каждый последующий — выше предыдущего. Севатар разглядел все это в мгновение ока, даже быстрее, чем системы брони просканировали окружение и вывели мерцающие руны описания на ретинальный дисплей. Но сильнее всего он чувствовал запах — приторный смрад пролитой крови Астартес и внутренностей, которые вытащили из положенных им вместилищ.

Конрад Керз расположился в центре бойни.

— Повелитель… — прошептал Севатар.

Примарх сидел на груде сверхчеловеческих останков и обломков силовой брони в самой темной части театра, подальше от лучей света.

Он развернулся навстречу сыновьям. Подбородок Керза покрывала кровь. Между острых зубов застряли фрагменты генетически улучшенной плоти. В руках примарх сжимал чью-то оторванную конечность.

— Севатар? — Керз нахмурился и медленно моргнул. — Что ты здесь делаешь? Опасно же. Бомбардировка. — Он махнул рукой в сторону потолка.

— Мы пришли за вами, — сказал первый капитан. — Вы рискуете собой.

Ночной Призрак покачал головой, взмахнув косматой черной гривой. Были времена, в самом начале войны, когда он соблюдал общепринятые стандарты личной гигиены, как и подобало сыну Повелителя Человечества. В последнее время, однако, примарх вернулся к старым привычкам.

— Это не я рискую! — воскликнул Керз. — А вы — тем, что пришли сюда.

— Не думаю, что вы переживете попадание лэнс-излучателя, — мягко ответил Севатар, подходя ближе к генетическому отцу.

Остальные члены отряда, не понимая, что происходит, разошлись по залу, высматривая врагов, но находя только сломанные стулья и упавшие занавеси.

— Вы нашли их, — произнес Севатар.

— Твои братья не хотели внять голосу разума, — грустно улыбнулся Керз. — Пришлось их наказать.

— Сев! — крикнул Ашменкай. — Что произошло? Это Девяносто шестая рота. Новички ведь, да? Свежее пополнение. Что здесь случилось?

— Тихо, Вор. Это не твое дело! — отрезал Севатар.

Примарх, держа оторванную руку за локоть, потыкал ею в лежащий под ногами шлем. Обмякшие пальцы согнулись сами собой.

— Я ему объясню, мой добрый маленький сын, — печально произнес Керз. — Эти воины, что пришли сюда, облаченные в полночь, превысили свои полномочия. Их захлестнула жажда убийства.

— Что он имеет в виду, Севатар?

— Вор, я же велел тебе заткнуться!

— И не подумаю. Наш повелитель убил собственных сыновей. Наших братьев!

— Верно, я их убил, — кивнул Керз. Он с легким удивлением уставился на руку, которую сжимал в пальцах. — Да. Скажи мне, Ашменкай Вор, почему мы убиваем так, как убиваем? Почему мы пытаем и свежуем наших жертв? Почему мы причиняем страдания тем, кого должны спасать?

— Чтобы вселить страх, — ответил Вор. — Ибо страх — самое могучее из всех орудий. Страх заставит склониться тех, кто не отступит перед клинком. Мы проливаем кровь, чтобы спасать жизни.

— Верно, — кивнул примарх. — В чем польза ужаса?

— Ужас — это чистый клинок. Его удар обезоруживает противника, не нанося вреда. Ужас — друг послушания.

— Ты хорошо усвоил мое учение. А как же те невинные, которых мы убиваем?

Голос Вора стал жестче:

— Некоторые должны умереть в муках, чтобы многие могли жить в мире. Страх — это дорога к цивилизации. Она вымощена костями и омыта кровью, но то, что ждет в конце, стоит грехов, совершенных по пути.

— Цель оправдывает средства. — Керз вздохнул и выбросил оторванную конечность. Та приземлилась с глухим стуком. — Эти люди не соглашались с озвученными тобой тезисами. Они причиняли боль просто так. Они продолжали вселять ужас, когда оптимальное состояние было достигнуто. Они убивали ради развлечения.

Примарх сгорбился еще сильнее.

— Никчемные рекруты, недостойные даров, которыми их наградили.

Снаружи раздавался рокот взрывов.

— То есть эта бомбардировка нужна, чтобы скрыть их преступления от других легионов? — спросил Манек.

— А ты не так глуп, Камен Манек, — усмехнулся Керз. — Город пылает, хотя и не должен. И все из-за этих… преступников.

— Нужно возвращаться на орбиту, повелитель. Я обещаю собрать Кироптеру при первой же возможности, — сказал Севатар. — Мы проведем чистку и избавимся от недостойных рекрутов.

Примарх хмыкнул:

— Не поможет. Слишком поздно. Змея уже вонзила клыки. Яд попал в тело и начал действовать. Я все видел.

— Повелитель…

Керз жестом заставил его замолчать и резко поднял голову, принюхиваясь, будто гончая.

— Мы больше не одни.

Ауспик Товора издал короткий писк.

— Оружие! — скомандовал Севатар.

Бойцы его командного когтя вскинули болтеры.

— Энергетические отклики силовой брони со всех сторон, — объявил Товор. — Множественные сигналы. Не менее восьми.

— Четкие биометки, — произнес Манек. — У стен, в тенях.

— Там ничего нет! — воскликнул Вор.

Тени в углах зрительного зала зашевелились.

Системы наведения силовой брони с трудом нашли нечеткие цели. Они пытались обвести белой линией темное нечто, которое явно не хотело, чтобы его увидели. И все же машины справлялись лучше, чем глаза: Севатар несколько раз моргнул, но не увидел абсолютно ничего.

На ретинальном дисплее первого капитана заморгала одинокая нострамская руна.

«Угроза».

— Сомкнуть строй! Защищайте примарха! — приказал он, вешая болтер на бедро и доставая из-за спины цепную глефу.

Командный коготь собрался вокруг Ночного Призрака. Керз продолжал неподвижно сидеть, не проявляя к происходящему никакого интереса.

Щелкнули затворы болтеров. Тени замерли.

— Четкие цели! — объявил Товор. — Передаю данные. Белые контуры на ретинальном дисплее Севатара превратились в силуэты Астартес в боевой броне. Но он все равно их не видел.

— Будем стрелять? — спросил Вор. Его голос буквально сочился желанием ввязаться в драку.

— Нет, — произнес Керз. — Опустить оружие.

Воины Севатара неохотно подчинились.

Тени пошли рябью. Легионеры в черной броне вышли из тьмы, будто пластековые скульптуры из чана с жидкой смолой. Там, где только что были только данные целеуказателей, теперь стояло отделение ветеранов XIX легиона. Они словно материализовались из теней, чтобы заполнить контуры на дисплее. Севатару нестерпимо захотелось сорвать шлем, украшенный крыльями летучей мыши, и протереть внезапно заболевшие глаза. Такого не могло случиться. Уроженцы Нострамо прекрасно видели в темноте. Они должны были обнаружить Воронов, как хорошо те ни скрывались бы. Но не смогли.

Гвардейцы Ворона заняли широкий парапет, на котором раньше стояли статуи, теперь разбитые и лежащие на полу грудами обломков. Они заняли более высокую позицию и, в отличие от Повелителей Ночи, держали оружие наготове.

— У вас тактическое преимущество, — заметил Керз. — Надеюсь, никто — ни вы, ни мои сыновья — не сделает ничего такого, о чем мы все в итоге пожалеем.

Он перевел взгляд на Севатара:

— Я ведь прав?

— Шевельнутся — убейте! — велел подчиненным первый капитан, не опуская глефы и напряженно водя пальцем над рычажком включения цепного клинка.

Гвардейцы Ворона молчали. Они оставили разговоры своему повелителю.

Удивить Севатара было непросто. Даже по сравнению с другими космодесантниками он считался холодным, как камень, и не подверженным влиянию остаточных эмоций, от которого страдали иные из его братьев. Но когда Корвус Коракс вышел из тени, в которой физически не смог бы поместиться, даже первый капитан Повелителей Ночи озадаченно заморгал. Существо такого размера не могло двигаться настолько незаметно: его как минимум должна была выдать силовая броня. Системы любого доспеха щелкали, гудели и лязгали. Но не на Кораксе. Не было ни жужжания шарниров, ни гула силовой установки. Он появился из пустоты бесшумно, как масляная пленка на поверхности воды. Повелители Ночи, эти властелины страха и безжалостные убийцы, ощутили непривычное касание холодных пальцев тревоги.

— Брат, — заговорил Коракс, — я пришел без дурных намерений, но, прошу, объясни, что происходит с этим городом.

В речи примарха Гвардии Ворона, такой же тихой и мягкой, как у Ночного Призрака, было меньше шипящих, и звучала она более размеренно. Но Севатара это не обмануло: угроза со стороны Коракса была очевидной.

Когитаторы силовой брони обновили данные на ретинальном дисплее первого капитана — сначала системы целеуказания приняли примарха за еще одного легионера и только сейчас осознали ошибку. С виноватым щелчком датчики выискивали слабые места в траурно-черном доспехе Коракса. Перед глазами Севатара всплывали рекомендованные зоны поражения. Гудение в шлеме изменило тональность, когда когитатор пересчитал уровень угрозы, исходящей от примарха, и обозначил его как максимально опасного противника. Руна угрозы мигнула, но не изменилась, даже когда Коракс снял шлем. Во всех этих предупреждениях не было никакого смысла. Примарх доберется до Повелителей Ночи быстрее, чем они успеют нажать на спусковые крючки. Их шансы были ничтожно малы, даже учитывая присутствие Ночного Призрака. Севатар перевел взгляд с генетического отца на условного дядю, терзаясь муками выбора. Если он нападет первым, то, скорее всего, погибнет. А если Коракс все же имеет дурные намерения в отношении брата и решит их воплотить, то Севатар точно погибнет.

Щелкнул воке. Голос Вора на закрытом канале связи дрожал:

— Сев, что нам делать? Эти ублюдки застали нас врасплох. Если…

— Даже не думай! — перебил товарища первый капитан. — И уж точно не говори об этом вслух. Жди.

Раньше Севатар никогда не встречал Владыку Воронов лично. И еще ни разу не видел Коракса и Ночного Призрака вместе. Поговаривали, что их слепили из одного теста. Сходство братьев и правда поражало. Одинаковая мертвенно-бледная кожа. Владыка Воронов смотрел на мир полностью черными глазами. Властелин Убийц — тоже, если не считать тонкой полоски белка у самого края век. Оба вооружены стальными когтями. Оба напоминали крылатых зверей — порождения тьмы: один — птицеподобный, другой — рукокрылый. Оба чувствовали себя в темноте как дома. Даже их лица оказались на удивление похожи — как у настоящих братьев: изящные черты, длинные тонкие носы, высокие скулы, острые подбородки и иссиня-черные волосы.

Но все эти сходства только подчеркивали отличия. Керз был покрыт грязью и пах кровью. Полированная броня Коракса сверкала идеальной чистотой. Однако самая большая разница заключалась в другом. Невероятно, почти карикатурно серьезный Владыка Воронов все время слегка хмурился. Лицо Керза постоянно менялось. Сейчас он казался всезнающим мудрецом, а через мгновение его глаза широко распахивались, наливаясь агрессией и жаждой насилия. Севатар уже тогда начал замечать признаки зарождающегося безумия.

Возможность драки превратила воздух в разрушенном театре в тонкое стекло, готовое разбиться от любого движения. Два сына Повелителя Человечества, один — облаченный в полночь, другой — закутанный в тени, стояли и смотрели друг другу в глаза. Отдаленный взрыв заставил здание конвульсивно содрогнуться — зона бомбардировки сместилась дальше.

Коракс заговорил первым, указывая метровой длины когтями на изуродованные трупы:

— Что все это значит, брат мой? Что произошло с твоими воинами?

Ночной Призрак показал зубы. Уже через мгновение он взял себя в руки и превратил оскал в насмешливую улыбку, но присутствующие успели заметить гнев, охвативший примарха. Высший хищник столкнулся с другим столь же опасным существом. На долю секунды Керз показал слабость.

— С ними произошел я, — спокойно ответил он.

Коракс, не веря своим ушам, обвел взглядом груды изувеченных тел:

— Что ты наделал?

— Произошел небольшой внутренний конфликт, владыка Коракс, — хищно улыбнулся Керз. — Я с ним разобрался. Проблемы легиона, сам понимаешь, ведь среди твоих воинов тоже немало преступников. И у тебя, конечно, есть свои методы работы с теми, кто переступил черту.

Ночной Призрак вонзил один из своих клинков, Милосердие, в разбитую линзу шлема, лежащего на полу, и поднял его, демонстрируя брату:

— У меня они вот такие.

Взгляд Коракса остановился на крови, засохшей на подбородке Керза.

— Тогда, возможно, ты сумеешь объяснить мне, почему вдруг решил разбомбить этот сектор, уже приведенный к Согласию?

— Владыка Воронов сражался с большинством братьев, Пусть наш господин преподаст ему урок. — Вор снова вышел на связь с Севатаром. — Я считаю, что нужно подраться.

— Не стрелять! — велел первый капитан.

В эфире раздались щелчки — Гвардейцы Ворона тоже переговаривались на закрытой частоте. И, судя по напряженным позам, о том же.

Керз едва заметно перенес вес тела вперед. Коракс повторил движение. Пальцы примарха чуть дернулись. Казалось, оба брата спокойны, но на самом деле они были на волосок от того, чтобы ринуться друг на друга.

«Не надо, Керз, — мысленно взмолился Севатар. — Не делай этого».

Ночной Призрак сощурил глаза и улыбнулся. Напряжение немного спало.

— Мы используем страх как оружие. На это не осмеливается ни один другой легион. Мы — великолепный Восьмой. Ты считаешь меня чудовищем, но я просто инструмент. Такой же, как и ты. У нас разное предназначение, хотя форма и похожа.

— Я никем тебя не считаю, — ответил Коракс, — но презираю методы, которые ты выбрал.

Керз пожал плечами:

— Тогда вставай в очередь: ты не первый, кто это говорит. Мне все равно. Я именно таков, каким меня задумал Император. Но чем ты лучше меня, Коракс, крадущийся в тени? Восьмой не скрывает своей жестокости. Девятнадцатый разит исподтишка. Но все мы — убийцы. Мы с тобой братья не только по крови, но и по методам.

— Мы воюем чисто, — ответил Коракс.

Севатар решил, что голос девятнадцатого примарха звучит до тошноты печально. Что за нытик! Рассказывали, что он вырос в тюрьме, оттого и отличается угрюмостью. Первому капитану захотелось швырнуть Ворона на нижние уровни ульев Нострамо, чтобы тот узнал, как выглядит настоящее беззаконие. Все эти примархи — самодовольные, самовлюбленные дураки, не видящие ничего за своими надуманными трагедиями. Только Керз не лжет себе. Да, он монстр, но по крайней мере честно в этом признаётся.

— Никто не воюет чисто. За любую победу нужно платить, — возразил Ночной Призрак брату. — Иногда цена очевидна не сразу. Но она есть всегда.

Он вздохнул и сгорбился, явно начиная скучать.

— Война еще выставит тебе счет, братец. Хочешь узнать, на какую сумму?

Черные, ничего не выражающие глаза Коракса несколько секунд неотрывно всматривались в лицо Ночного Призрака.

— Я возвращаюсь на корабль. Останови бомбардировку. Завоевание и так затянулось. Местное население может отвернуться от Света Императора.

— Думаю, когда я закончу, они будут самыми покорными из его слуг, — сказал Керз и снова уставился на разбитый шлем, давая понять, что разговор завершен.

Коракс отдал своим воинам безмолвный приказ, и те покинули руины театра, продолжая держать Повелителей Ночи на прицеле.

Когда Вороны исчезли, тихий сигнал нашлемного вокса сообщил Севатару, что девятнадцатый примарх хочет поговорить с ним лично.

— Первый капитан, — произнес Коракс все тем же мерзким шелковистым голосом, — он и правда верит, что ваш легион — оружие устрашения?

— Да.

— Ты тоже в это веришь?

Севатар промолчал.

— Многие считают вас бандой садистов и убийц, — продолжил примарх. Голос в приемнике доспеха был полностью лишен помех и внешних шумов. Он словно раздавался прямо внутри шлема. — И потому я спрошу еще раз: ты тоже в это веришь?

Первый капитан оборвал связь и обратился к своему господину:

— Повелитель Керз, Ночной Призрак, что прикажете? — Он задал вопрос настолько нейтрально, насколько мог, игнорируя тревожную мысль, что примарх велит начать охоту на союзников.

— Пусть идут, — печально сказал Керз. — Сейчас еще не время убивать своих братьев.

Холодная темная волна ужаса затопила разум Севатара, когда он услышал эти слова. Он тут же подавил постыдное чувство, но кровь уже успела остыть в его жилах. Левый глаз налился болью. Веко дернулось. Сейчас первого капитана очень радовало, что никто не видит его лица, скрытого за забралом шлема.

Примарх внезапно посмотрел на него и широко улыбнулся, отчего его лицо стало похоже на оскаленный череп со светящимися безумными глазами.

— Теперь, после встречи с моим братом, ты определенно будешь предпочитать ворон воронам.

Первый капитан догадался, что это шутка, хотя шуток не понимал.

— Повелитель, мы закончили?

По какой-то непостижимой причине эти слова заставили примарха съежиться и кивнуть с видом нашкодившего ребенка. Легионеры удивленно уставились на обожаемого генетического отца — они никогда не видели его таким жалким. Но уже через мгновение Керз собрался с мыслями и вернул себе прежнее достоинство. Поднимаясь с груды мертвых тел, он, как в парадный плащ, завернулся в великолепие примарха, уничтожая все воспоминания о ничтожном, пожирающем трупы существе, которым был всего несколько секунд назад.

— Возвращаемся, — произнес он таким же мощным и спокойным голосом, как и у любого из его братьев.

Севатар облегченно вздохнул, радуясь, что отец решил показать себя именно с этой, величественной, стороны.

— Я организую телепортацию обратно на «Сумерки».

Он велел отделению разойтись. Воины неохотно подчинились и покинули театр, но первый капитан задержался:

— Повелитель, вы сказали, что сейчас не время убивать братьев.

— Правда? — рассеянно ответил Керз, разглядывая зрительный зал так, словно помещение было таким, как раньше, до войны и недавней резни.

Следующую свою фразу Севатар тщательно обдумал, пусть никогда и не отличался осторожностью:

— Судя по этим словам, вы предвидели кровопролитие. Я прав?

Керз посмотрел на легионера. Его бездонные черные глаза грозили поглотить первого капитана целиком.

— Такое время все-таки настанет?

— Я могу рассказать, как ты умрешь, — произнес Керз мягким, тихим, как поле после битвы, усеянное трупами, голосом. — Хочешь? Это случится далеко-далеко отсюда, в бесконечной тьме.

— Нет, — ответил его сын. — Я не хочу этого знать.

— Тогда больше никогда не спрашивай меня ни о чем подобном, Сев. Мы с тобой задаемся разными вопросами, но ответы тебе не понравятся одинаково.

Керз слизал кровь с быстро заживающего колена и снова погрузился в воспоминания:

— Коракс оскорбил меня своими дешевыми амбициями. Когда Восьмому легиону отдали приказ подчинить Каринэйский Собор, я не ответил на зов, — сообщил он скульптуре из плоти. — Я все это предвидел и постарался оказаться слишком далеко, чтобы прийти на помощь. Бедняга Коракс неудачно исполнил мою роль, это дорого ему обошлось, и, думаю, он усвоил урок. Они на пару с Жиллиманом могли бесконечно трепать языками на тему закона, но ни тот ни другой не понимали, что закон лишь хрупкая маска для столь же хрупкой морали. Вечные полумеры. Правосудие не имеет отношения к морали, это тяжелая и кровавая работа.

Ночной Призрак улыбнулся, прокручивая в голове приятные воспоминания.

— Такой праведный… Такой глупый… Коракс желал правосудия, но никогда не понимал, как его добиться. — Керз вздохнул. — Твоя очередная неудача.

Снова вздохнув, он несколько раз вытер нос тыльной стороной запястья. На руке остались крошки засохшей крови.

— К тому моменту скверна уже пропитала Повелителей Ночи. Я понимал, что легион больше мне не принадлежит. Преступники с Нострамо передавали некачественных рекрутов, опустошая тюрьмы и подкупая вербовщиков, чтобы выдать отребье за первоклассных новичков. Твою великую мечту погубили деньги. Все было предопределено. Скоро крики брата, убитого братом, которые я слышал, пробуждаясь ото сна, сменятся видениями конца, в которых твой драгоценный Хорус оборачивается против тебя и оплевывает все, что ты создал. Твоя гордыня, отец, отозвалась во времени достаточно громким эхом, чтобы вразумить меня, но все же недостаточно, чтобы пробудить остальных. А ведь я говорил правду. Пытался рассказать все Фулгриму. Предупредить Дорна. Но меня лишь вновь дружно окрестили чудовищем.

Взгляд примарха расфокусировался, и Керз надолго замолчал. Его челюсть двигалась из стороны в сторону. Гнилые зубы скрипели и терлись друг о друга так сильно, что вскоре начали шататься, а по подбородку примарха потекла струйка розовой слюны.

Конрад ничего не замечал.

— Я какое-то время держал питомца, — ни с того ни с сего сказал он.

7. ЧЕТВЕРТЫЙ ПАССАЖИР

Поначалу коридоры озаряли вспышки от выстрелов. Доносились хлопки, когда спертый воздух перегревался от слабых лазерных лучей. Беглеца обнаружили и начали погоню — раздались радостные вопли, полные предвкушения победы. Так продолжалось недолго. Вскоре на смену всему этому пришли крики, которые, в свою очередь, превратились в долгие напряженные моменты тишины. Безмолвие нарушалось лишь в те мгновения, когда существо добиралось до очередного члена поредевшей команды «Шелдруна». Когда исход противостояния оказался понятен, немногочисленные выжившие решили прикинуться мертвыми в безумной, ничем не подкрепленной надежде, что чудовище их не найдет.

Прошло уже несколько дней с тех пор, как по коридорам разнеслись булькающие стоны последней жертвы примарха. Элвер подозревал, что, кроме него самого, мало кто уцелел, — если вообще кто-то уцелел. Подмастерье сидел в одной из множества вентиляционных труб в отсеке, максимально удаленном от главных палуб. Опустошая металлическую банку с какой-то баландой из сухпайка, он размышлял над причудами судьбы: сейчас он был жив благодаря тому, что еще мальчишкой изучил все темные закоулки на корабле, прячась от вспышек неконтролируемой ярости Овертона.

Но положение стало настолько отчаянным, что он не испытывал ни малейшей признательности капитану.

— Так. Ладно. Я еще жив. А все остальные — мертвы, — прошептал Элвер, стараясь, чтобы голос звучал убедительно.

Он все чаще разговаривал сам с собой. Да, это было опасно — кто знал, насколько хороший слух у твари, которую они притащили на борт, — но он ничего не мог с собой поделать. Разговоры помогали унять леденящий, пробирающий до самых костей ужас.

— Жив, повторил он и нахмурился, глядя в пустую банку. — Но от этого не легче.

Элвер отбросил жестянку в сторону и дернулся, когда она с негромким стуком отскочила от стены и упала на пол.

— Не стоило этого делать, — прошептал он.

Поначалу помощник рулевого тщательно подбирал весь мусор, стараясь не оставлять следов, но быстро решил, что это бесполезное занятие. В конце концов существо все равно доберется до него. Это же примарх. Примарх! Интуиция подсказывала, что обитатель стазисной капсулы играет с ним. От этой мысли внутренности в животе норовили завязаться узлом. Элвер решил считать свою неряшливость чем-то вроде вызова. Пусть приходит и закончит начатое.

— Нет, — упрямо сказал он сам себе. — Я не хочу умирать.

Как только внезапная вспышка эмоций угасла, плечи снова поникли. На них давила необходимость выжить в ближайшие несколько минут. Сохранение собственной жизни оказалось на удивление утомительным занятием: ему пришлось многие часы передвигаться ползком, аккуратно выглядывать из-за углов и переживать приступы тошнотворного страха. Парень посмотрел вперед и назад. Никого.

— Отправлюсь к носу, — произнес он, хотя, конечно, это понятие лишь с натяжкой можно было применить к тупому, изъеденному пустотной ржой рылу «Шелдруна».

Согнувшись, он мог передвигаться по трубам с приличной скоростью. А вот чудовищу по этим проходам придется ползти. Примарх или нет, ползком оно все равно передвигалось медленнее. Элвер успеет заметить опасность. Если он хочет жить — нужно держаться тесных пространств. Держаться подальше от него.

Из секции впереди пахнуло леденящим холодом. Подмастерье остановился, аккуратно щупая ногой тонкий металл воздуховода. Его левую ладонь покрывали волдыри — последствия урока, научившего его осторожности. Похоже, кто-то разгерметизировал часть корабля в надежде выбросить примарха в космос. Довольно разумно. Он бы, наверное, попробовал сделать то же самое, если бы не прятался. Но теперь это усложнило задачу Элверу. Он, стараясь не дотрагиваться открытой кожей до металла и вздрагивая от звука собственных шагов, рискнул пробежать вперед, чтобы миновать опасный участок.

Молодой человек успел продвинуться всего на несколько метров, когда корабль конвульсивно дернулся и по всем отсекам прокатился тоскливый вой. Элвер замер. Одна из корабельных систем отключилась, но он не мог сказать, какая именно. Раньше люди Овертона проводили пусть и минимальное, но регулярное техобслуживание судна и поддерживали его в рабочем состоянии. Теперь, когда не осталось никого, кто занялся бы этим, все начало разваливаться. Судя по нестройному гулу атмосферных рециркуляторов, система жизнеобеспечения доживала последние дни. Когда она отключится, Элвер будет обречен. Если первыми выйдут из строя терморегуляторы, холод быстро нереста-нет быть проблемой, и он умрет от нестерпимой жары. В космическом вакууме теплу некуда уходить, и без активного охлаждения тепло от реактора станет скапливаться в отсеках корабля, пока не погибнет все живое. Затем корабль продолжит нагреваться до тех пор, пока не откажут механизмы, и корабль, лишенный экипажа и энергии, начнет дрейфовать в пустоте, медленно остывая. Это будет долгий процесс, но Элвер точно его не застанет.

Труба повернула на девяносто градусов, и подмастерье, шагнув за угол, грязно выругался.

Воздуховод впереди был полностью смят мощным ударом снизу. Элвер прищурился, заметив знакомые очертания в смятом металле и пытаясь понять, что же он перед собой видит. Осознание пришло, будто яркая вспышка: в листе стали отпечаталось человеческое лицо с открытым в мучительном крике ртом.

— Проклятие! — отшатнувшись, выдохнул парень.

Пришлось возвращаться к техническому люку, расположенному поблизости. Элвер почти пять минут простоял, глядя на запорный механизм, раскрашенный черно-желтыми полосами. Помощник рулевого понимал, что его недолгая жизнь, вероятно, закончится, как только повернется рукоять замка.

Прошипев молитву — такую радикальную, что в некоторых особо консервативных мирах он схлопотал бы за нее смертный приговор, — Элвер сорвал печать, открыл плексигласовую крышку замка и ухватился за рычаг.

— Ну, поехали!..

Он повернул рукоять. Крышка люка с грохотом распахнулась и закачалась, громко поскрипывая несмазанными петлями. Элвер тут же сжался и зажмурил глаза.

Ничего не произошло.

Парень открыл один глаз. Затем — второй. И, только убедившись, что его никто не собирается убивать, сумел расслабить мышцы.

Из темного коридора внутрь пошел поток затхлого, но вполне пригодного для дыхания воздуха. Элвер высунул голову из воздуховода. Никого и ничего.

Убедившись, что в коридоре пусто, он выбрался из трубы и мягко приземлился на настил палубы, а затем принялся вытаскивать мешок, набитый консервами. Справившись с задачей, Элвер понял, что ошибся — в коридоре все-таки кто-то был. Из темноты на него смотрело дуло пистолета.

— Если хочешь прожить еще некоторое время, — произнес четвертый пассажир, — молчи.

Толстые переплетенные трубы громко гудели и урчали. Коридор служил не столько для прохода людей, сколько как пространство между трубопроводами.

«Их раздражает эта пустота, — подумал Элвер. — Трубам не нравится наше присутствие».

— Что, именем Трона и Императора, возлюбленного всеми, тут происходит? — крикнул он.

Один из воздуховодов, по которому Элвер мог бы пройти не сгибаясь, задрожал, затрясся и оглушительно щелкнул.

— Мы, кажется, говорили о необходимости молчать, разве нет? — произнес четвертый пассажир настолько тихо, что, казалось, для него не имеет значения, услышит ли его собеседник. — Впрочем, это риторический вопрос. У меня идеальная память. Воспринимай это как дружескую рекомендацию заткнуться.

Незнакомец резко оглянулся через плечо, всматриваясь в темноту.

Четвертый пассажир… изменился. Этот термин был достаточно точным, но совершенно недостаточным для описания степени трансформации — одновременно незначительной и ошеломляющей. Тот же самый человек с тем же лицом, но уже без морщин и обвисших щек. Мешковатую мантию сменила плотно подогнанная черная броня со множеством карманов и сумок. Элвер пришел к мысли, что, возможно, раньше она скрывалась под складками просторного балахона.

Раньше он считал этого пассажира пожилым чиновником низкого ранга — архивистом, учителем или какой-то другой канцелярской крысой. Но теперь помощник рулевого шел за могучим воином, готовым в любую секунду броситься в бой. От него исходила столь явная угроза, что у Элвера ныли зубы, а мочевой пузырь скручивало от желания развернуться и убежать. А вот в прежнем образе четвертый пассажир был абсолютно неприметным. Подмастерье справедливо предположил, что незнакомец именно этого и добивался.

— Кто ты такой? — спросил он.

Тот развернулся так быстро, что Элвер не успел даже моргнуть. Стальные пальцы сомкнулись на горле парня. В кожу под челюстью уперся холодный ствол странного пистолета.

— Пожалуйста, помолчи, — попросил четвертый пассажир тихим, спокойным голосом серийного убийцы.

— Расскажи мне хоть что-нибудь. — Подмастерье сам удивился собственной внезапной храбрости. — Я же все равно не жилец, какой смысл что-то скрывать?

Незнакомец ухмыльнулся и убрал пистолет. Элвер обнаружил, что с трудом втягивает воздух через саднящее горло и что даже не заметил, как его отпустили. Трон, какой же он быстрый и сильный…

— Я работаю на организацию, которая выполняет очень ответственные и крайне секретные задачи, — сообщил четвертый пассажир. — Я служу Императору. Так же, как и ты. Больше тебе ничего знать не нужно. И я ничего больше не расскажу. Если мы будем достаточно осторожны, то достигнем знаменательных результатов.

— Например, выживем?

— Не настолько знаменательных, — произнес странный воин, шагая по коридору среди рокочущих силовых кабелей.

— Ох…

— Но ты сумеешь прожить немного дольше, — продолжил он. — И когда придет время, возблагодаришь Императора за безболезненную кончину. Я позабочусь об этом.

Почему-то это обещание не утешало.

— У тебя есть имя? — крикнул подмастерье, когда они вошли в зал, забитый различными механизмами. — Меня Элвером звать.

Пассажир осмотрелся. Все его движения казались предельно экономными. И даже сейчас он не просто смотрел по сторонам, но выискивал что-то конкретное. Они очутились в машинариуме — отсеке, где в громадных устройствах, опутанных сетью труб и лестниц, рождалась энергия, которая потом разносилась по всему кораблю в самых разных формах. Механизмы и служебные переходы заполняли отсек целиком, сверху донизу. Пространство между устройствами занимали переплетающиеся трубы, о назначении которых Элвер не имел ни малейшего понятия. Овертон раз в несколько лет оплачивал услуги техноадептов, которых нормальные люди к кораблю и на пушечный выстрел не подпустили бы. Никто из постоянно присутствовавших на борту людей не знал, как работают механизмы. «Шелдрун» держался в равной степени благодаря этим нечастым ремонтам и молитвам экипажа. Машинариум пребывал в плачевном состоянии. Мостики раскачивались в такт биению механического сердца космолета. Многие из них опасно провисли. Все вокруг покрывал толстый слой ржавчины: рыжие пятна и потеки на стенах, дыры, проеденные в настиле пола. Какого бы цвета раньше ни были механизмы в отсеке, теперь они все приобрели одинаковый, рыже-коричневый оттенок ржавчины, смешанной с маслом.

— Можешь звать меня Пушка, — ответил пассажир.

— Тебя и правда так зовут? — уточнил Элвер.

Незнакомец поднырнул под низко расположенный пучок трубопроводов с такой скоростью, что превратился в размытое черное пятно. Элвер преодолел препятствие с куда большей осторожностью.

— Нет, конечно. — Четвертый пассажир похлопал ладонью по одному из висящих на поясе пистолетов. — Но у меня много пушек. Ты знаком с планировкой этих отсеков? Тут все нестандартное.

— Мне говорили, что этому кораблю около двух тысяч лет, — пожал плечами Элвер. — Думаю, тут еще несколько веков назад ничего стандартного не осталось.

Пушка кивнул.

— Ты смог протянуть здесь дольше, чем все остальные. Значит, хорошо знаешь местность.

— На этом корабле не так много интересных занятий, кроме как бродить и исследовать коридоры.

— Будем считать это положительным ответом. Здесь где-нибудь есть внешний шлюз?

— Вон там. — Подмастерье указал пальцем на высокую платформу с мелко дрожащим плазмоприемником. — Вверху. Служебный люк. Но я не знаю, работает он или нет.

— Для начала сойдет и так, — произнес Пушка. — Полагаю, ты знаешь самый короткий путь туда?

— Да.

— Тогда веди.

— Сюда, — махнул рукой парень. Наличие четкой цели успокаивало. — Около плазменного бака нам не взобраться, он слишком горячий. Придется пройти до первой платформы. Там перейдем и…

— Я велел тебе вести, а не болтать. — Пушка снова вытащил пистолет из кобуры. — Я отдаю тебе приказы, если ты вдруг не до конца понял природу наших отношений.

Карабкаясь по шаткой лестнице, Элвер почувствовал под рукой что-то липкое. В машинариуме протечки масла были обычным делом, поэтому он понял, что по лестнице течет кровь, только когда, утерев пот с лица, поднес ладонь к лицу.

— Тут кровь! — воскликнул он, показывая спутнику пятерню.

— Не останавливайся, — велел Пушка.

Помощник рулевого поднял взгляд. Теперь, зная, что искать, он видел кровавые потеки повсюду. Ржавую сталь покрывали темно-бурые пятна. Чем выше они поднимались, тем больше становилось пятен. Теперь каждый раз, когда он хватался за перекладину, его руки скользили по густой красной жиже, несмотря на все попытки отыскать сухие участки. Это слегка нервировало его, но куда больше беспокоил вопрос о происхождении всей этой крови.

Когда Элвер наконец взобрался на платформу в верхней части отсека, у него появилось жгучее, нестерпимое желание извергнуть содержимое желудка.

В центре платформы у опорной колонны обнаружились первый, второй и третий пассажиры. Элвер глянул на них мельком, но и этого оказалось достаточно, чтобы жуткая картина навсегда отпечаталась в памяти.

Глядя на останки семьи из трех человек — невысокого ранга чиновника с женой и дочерью-подростком, нельзя было с уверенностью сказать, кто здесь кто. Два тела обвисли, привязанные за лодыжки и запястья к центральной колонне полосами мятого металла. Кто-то сорвал с них всю одежду и кожу. Их челюсти сильно свешивались почти до груди, демонстрируя широко распахнутые безъязыкие рты. Пустые окровавленные глазницы слепо смотрели на третьего пассажира распятого напротив на кресте из скрученных железных прутьев. Он тоже был освежеван. Нижняя челюсть несчастного оказалась аккуратно извлечена так, что язык свисал до самой шеи. Эта сцена и тошнотворный запах, царивший на платформе, преследовали Элвера еще много дней. Но наибольший ужас в него вселила одна небольшая, но важная деталь: глаза распятого пассажира, лишенные век в процессе свежевания, так и остались в черепе. Подмастерье догадался, что это, скорее всего, отец семейства, которого заставили смотреть, как умирают его близкие.

Пушка, вскарабкавшись на платформу, рассматривал сцену с мрачным любопытством.

— Он и правда безумен, — заметил он.

— Да, никто в своем уме такого не сотворил бы, — согласился Элвер.

— Почему же, — произнес воин. — Я видел, как делают нечто подобное и даже худшее ради выживания Империума. Безумие кроется не в содеянном, а в его причине. Эту резню устроили просто так. Без какой-либо цели. Чудовищные поступки можно оправдать, если цель праведна. В противном случае это только чудовищные поступки.

— Значит, ты тоже чудовище.

Пушка смерил дрожащего Элвера взглядом:

— Не такое жуткое, как то, на которое я охочусь. Конрад Керз, восьмой примарх, был любимым оружием Императора, когда требовалось вселить ужас в сердца врагов. — Он, похоже, восхищался этим мифическим созданием, чье имя произносил с глубоким уважением.

— И ты на него охотишься? — спросил Элвер, бросая осторожный взгляд на собеседника и одновременно стараясь избежать кошмарного зрелища за его спиной. — Серьезно?

— Он тоже на нас охотится, — признался четвертый пассажир. — И в итоге настигнет и убьет. Но тебе не стоит об этом думать. Я застрелю тебя сразу, как только задача будет выполнена, и избавлю от подобных страданий.

— Спасибо, — тихо произнес Элвер. — Ты в силах справиться с ним?

— Нет, — ответил Пушка. — Его убьют другие. Но сначала им придется его найти. Я уже много лет прочесываю эти задворки космоса так же, как и множество моих товарищей по ремеслу. Мы постепенно расширяем зону поиска вокруг старого логова его легиона на Тсагуальсе. Там есть недостроенная крепость. Но он мог оказаться где угодно. С точки зрения теории вероятности, шансы найти Керза были весьма незначительны, но Вселенная работает несколько иначе. Это слишком важное дело, чтобы оставлять его незаконченным, и для меня честь быть тем, кто отыскал добычу. Я умру, зная, что правосудие Императора в конце концов его настигнет.

— Но это мы нашли его, — произнес подмастерье. Замечание прозвучало несколько не к месту, но промолчать он не сумел.

— Правда? — рассмеялся Пушка. — Однако только после того, как я немного подкрутил сенсориум корабля. Это я привел вас сюда.

— То есть ты виноват во всем этом?! — воскликнул Элвер.

Его опять затрясло и затошнило.

— Я виноват в том, что ваши бестолковые жизни в итоге послужили высшей цели — выживанию рода человеческого.

— Я не собираюсь тебя за это благодарить.

— А я и не ждал благодарности, — ответил Пушка. — Пойдем. Судя по тому, что ты говорил раньше, нам надо пройти мимо этого безобразия.

Воин с невероятной силой поднял Элвера на ноги.

— Они уже мертвы. Их муки закончились. Они не смогут тебе ни помочь, ни навредить.

Снова взглянув на жуткую сцену, подмастерье задрожал, словно в конвульсиях. Он злился на Пушку за то, что воин взялся его успокаивать. Элвер был хартистом, а не каким-то там суеверным планетником и не боялся мертвецов.

Его путало существо, убившее всех этих людей.

8. НОЧНОЙ ПРИЗРАК

Пушка положил пять сфер в служебном шлюзе.

Ржавая и потрепанная камера была совсем крохотной — в ней с трудом уместился бы один человек в скафандре. Сквозь иллюминатор из бронестекла, помутневший от множества столкновений с микрочастицами, тускло светили звезды. У Элвера возникло желание оттолкнуть Пушку в сторону и выскочить наружу, в безмятежную пустоту за бортом. Так он обеспечил бы себе быструю и чистую смерть на собственных условиях.

Но желание так и не исполнилось. Он даже не шевельнулся. Элвер не мог покончить с собой. Оставался вопрос: это делало его трусом или храбрецом?

Устройства, которые Пушка разложил в ветхом шлюзе, выглядели как реликвии из другого мира: гладкие черные сферы с серебристой канавкой, рассекающей их по диаметру. Каждая из них размером не превышала детский кулачок. Воин открыл очередную сумку на поясе и извлек шестую сферу из защитной упаковки.

— Пси-маячки, — пояснил он, резким движением поворачивая половинки в противоположных направлениях.

Внутри устройства что-то хрустнуло, и тошнотворное ощущение, созданное предыдущими пятью, усилилось.

Он поместил сферу в шлюз и закрепил ее на полу с помощью магнитного замка. Маячки расположились двумя ровными рядами по три штуки в каждом. От них исходили волны незримой энергии, и у Элвера закружилась голова. Он застонал и пошатнулся.

Пушка посмотрел на помощника рулевого так, что у того подкосились ноги, и протянул:

— Занятно… Ты что, псайкер?

Его руки красноречиво легли на рукояти пистолетов.

— Колдун? — отозвался Элвер. — Нет, конечно!

— Врешь. У тебя есть пси-способности, иначе сферы бы на тебя не действовали. — Пушка кивком указал на. камеру шлюза. Не сводя взгляда с Элвера, он нажал несколько кнопок на пульте управления, и шлюз захлопнулся с оглушительным грохотом. — Там, внутри, заключены разделенные мембраной толченые останки астропата и парии. Когда мембрана рвется, они смешиваются между собой и несколько недель светятся в варп-диапазоне. Очень легко найти, если знаешь, что искать. Мой храм отследит этот свет и пришлет госпожу, чтобы разобраться с блудным сыном Императора. Но их излучение действует и на тебя. Кто ты? Слабый телекинетик? Пирокинетик? Машинный эмпат? — Каким-то удивительным образом пистолеты Пушки оказались направлены на него. — Может, ты немного владеешь телепатией? Или предвидением?

Элвер очень редко слышал такие слова, и они всегда наполняли его душу страхом, потому что несли с собой смерть.

Он с каждым мгновением все сильнее чувствовал тошнотворную пульсацию сфер, даже несмотря на закрытую дверь шлюза. Подмастерье попятился было, но колени подогнулись, и он осел на пол. Ноги отказывались слушаться. Изо рта потекла слюна.

— Я вижу сны, — промямлил он.

— Все их видят.

— Да, но мои иногда сбываются. — Эл вер умоляюще посмотрел на Пушку. — Это всё, клянусь!

Он предпринял попытку отползти еще на шаг.

— Как тебе удалось не попасть на Черные корабли?

— Я же хартист. Пустотник. Никогда никому не рассказывал. Ну и вопросов-то никто не задавал.

Люмен-индикатор готовности шлюза со щелчком позеленел. Система вентиляции была готова удалить воздух из камеры. Пушка нажал следующую кнопку на пульте. Она светилась красным.

Из динамика на стене раздался скрипучий механический голос:

— Внимание. Запущена процедура очистки шлюза. Для подтверждения нажмите кнопку повторно.

Пушка нажал.

Внешний люк распахнулся с глухим стуком.

— Очистка завершена.

Тошнота прошла сразу, как только сферы вылетели в космос. Элвер застонал. Его секрет раскрыли.

— Что ты со мной сделаешь?

— Я не охотник на ведьм, — сказал воин, поднимая пистолет. — Не моя задача. И ты же помнишь, я все равно обещал тебя убить. Мне просто интересно. Любопытство всегда было моим главным пороком. Что ж, приготовься ко встрече с Императором.

— Пожалуйста, не надо! — Элвер закрыл лицо руками. — Я не хочу умирать. Не здесь, не сейчас… Вообще не хочу!

— Все когда-нибудь умрут, — пожал плечами Пушка. — Поверь, если он тебя найдет, то ты пожалеешь, что вообще родился.

От входа в машинариум раздался нечеловеческий вой, столь громкий, что на мгновение заглушил даже рокот механизмов и отвлек Пушку.

Элвер решил не упускать шанса и перемахнул через край платформы. Пролетев в опасной близости от блока лязгающих поршней, он ухватился за перила какого-то из служебных мостиков и, едва избежав попадания внутрь механизма, вскарабкался на настил. В принципе прыжок был не особо сложным, но Элвер раньше никогда не делал ничего подобного, и теперь оба запястья сильно болели.

Снова раздался звериный вой, переходящий в безумное хихиканье.

Что-то маленькое и черное просвистело мимо и оставило дыру с раскаленными вишнево-алыми краями в корпусе механизма рядом с головой Элвера. Тот вскрикнул и побежал, сам не зная куда, только бы подальше от Пушки.

— Он здесь! — крикнул тот вслед убегающему хартисту. — И, когда он тебя найдет, ты пожалеешь, что отверг мое предложение.

Элвер решил, что разберется с этим вопросом позже.

Что-то огромное поднималось по трубам и мостикам, заставляя все вокруг шататься. Подмастерье замедлил бег и остановился, скованный болезненным желанием увидеть существо, перебившее его товарищей. Несмотря на то что все инстинкты велели прятаться, он развернулся и посмотрел вверх.

Конрад Керз стоял на широкой платформе в центре зала. Примарх обновил свой ветхий балахон, добавив к нему полотна кожи, снятой с членов команды «Шелдруна». Его собственную кожу, мраморно-белую, пятнала кровь, частью засохшая, частью алая и блестящая. Раньше Элвер считал, что примарх должен вселять благоговейный трепет. Но сейчас, когда тот выбрался из стазисного плена, разум хартиста с трудом воспринимал представшую картину. Керз был идеалом человеческого развития. Совершенным представителем своего вида, погрязшим в чернейшей скверне. Его безупречное, прекрасное тело походило на древнюю статую, однако примарх горбился, как древняя старуха.

Пушка спрыгнул со своей платформы и приземлился рядом с чудовищем.

— Здравствуйте, ваше высочество.

— Ты зря потратил свою жизнь, — произнес Керз. Его голос звучал, как шипение целого клубка змей. — Сегодня смерть за мной не придет.

— Тогда, надеюсь, вы простите меня за попытку исполнить свой долг, — поклонился агент и бросился в атаку.

Керз прыгнул на врага. Он двигался отнюдь не плавно, рывками, но с невероятной скоростью. Примарх выставил вперед руки со скрюченными пальцами — полностью красные от крови несчастных жертв. Пушка отскочил в сторону, и черные ногти прочертили глубокие борозды по ржавому металлу.

Элвер даже не представлял себе, как вообще можно сражаться с подобным существом. Пушка не просто попытался дать бой — он, казалось, даже имел шансы на победу. Воин прыгал вокруг примарха с потрясающей ловкостью, используя балки и трубы машинариума как турники и перекладины в гимнастическом зале. И при этом еще ухитрялся стрелять. Бесшумные потоки черного не-света вылетали из стволов пистолетов. Они выглядели странно плоскими, будто нарисованными поверх привычной трехмерной реальности. Керз раз за разом бросался на противника с нечеловеческой яростью, но Пушка почти не уступал ему в скорости и уклонялся от всех атак. Один из загадочных снарядов попал в плечо примарха, заставив того испустить леденящий душу крик.

— Ты — не тот, — произнес монстр. — Ты — не тот, кто убьет меня. Время еще не пришло. Урок еще не преподан!

— Почему самые жуткие злодеи всегда оказываются самыми разговорчивыми? — спросил Пушка, делая четыре выстрела меньше чем за секунду.

— Что за несносная банальность… — процедил Керз уклоняясь от залпа. — Я вырос на планете, населенной кровожадными поэтами. Твоему языку недостает красоты, как и всему, до чего дотянулась рука отца.

Он прыгнул, превратившись в длинную тень, двигающуюся с почти невозможной скоростью. Пушка с трудом поднырнул под удар, но не успел заметить следующего.

Бой закончился резко и внезапно. Керз выбросил вперед левую руку с широко расставленными пальцами и пробил грудную клетку противника. Полипластековая броня лопнула, словно кожица перезрелого фрукта. Черные когти показались из спины несчастного, сопровождаемые фонтанами ярко-алой крови. Живот Пушки превратился в кровавое месиво. Нижняя половина тела держалась на одном лишь позвоночном столбе, а внутренности от выпадения удерживала только ладонь примарха, сложенная лодочкой.

Керз поднял умирающего агента так, чтобы их лица оказались на одном уровне. Тот силился что-то сказать, но лишь влажно булькал. Изо рта стекала густая темная кровь. Один из пистолетов выпал из обмякшей руки. Пушка попытался поднять второй, но безуспешно — конечность бессильно обвисла, и оружие загрохотало по настилу пола.

— Оправдание, — прошипел Ночной Призрак. — Я вспомню о нем в свой смертный час. Не сегодня. Не здесь. Но тебе я скажу вот что: после всех твоих тренировок и многих лет верной службы отцу никто не придет и не попытается оправдать тебя на последнем суде.

Керз положил правую руку на плечо Пушки, оплетая его длинными узловатыми пальцами, и, резко дернув, разорвал воина пополам. Ноги рухнули на платформу, таща за собой блестящие канаты внутренностей. Верхняя половина туловища, небрежно отброшенная в сторону, упала на настил с глухим стуком. На мертвом лице агента застыла маска непрофессионального удивления. Керз стряхнул ошметки плоти с рук и посмотрел на Элвера.

— Эй, ты, жалкий смертный… — прошипел он. — Ты можешь спуститься сюда, и я тебя не убью, или убежать. Тогда я тебя выслежу, и ты умрешь в ужасных, бесконечных муках. Я устал от охоты. В отличие от этого убийцы, который собирался тебя пристрелить, я предлагаю выбор.

Подмастерье, разинув рот, уставился на окровавленного монстра, подумал и бросился наутек.

Он успел преодолеть всего несколько метров, прежде чем примарх настиг его и сбил с ног одним ударом. Перед глазами все плыло. В поле зрения появилось белое, похожее на луну пятно. Элвер понял, что Керз склонился над ним.

— Почему вы, смертные, все время сбегаете? — спросил Ночной Призрак, обдав парня, теряющего сознание, зловонным дыханием.

А затем последний член команды «Шелдруна» провалился в темноту и больше не видел и не слышал ничего.

Очнувшись, Элвер обнаружил, что прикован к командному трону Овертона. На мостике царил трескучий мороз и почти не было света. Ледяной металл оков вцепился в кожу тупыми железными зубьями. Парень инстинктивно поежился.

Все его тело практически окоченело, если не считать кисти левой руки. В ней злобно пульсировало что-то горячее. Элвер повернул голову, заранее пугаясь того, что может увидеть, и, как оказалось, не зря: там, где когда-то были мизинец и указательный палец, теперь красовалась грязная повязка. Замерзшая кровь, его кровь, покрывала подлокотник капитанского трона блестящими алыми кристаллами.

Это стало последней каплей. Внутри Элвера будто прорвало плотину, и он издал пронзительный крик, похожий на плач умирающего зверя. Помощник рулевого вопил и метался в цепях целую минуту, пока наконец не выбился из сил и не заставил себя успокоиться.

— Дыши, Элвер, дыши… Ты ведь все еще жив, — шептал он.

Подмастерье с усилием отвел взгляд от искалеченной руки и оков и осмотрелся. Поначалу глаза отказывались фокусироваться на предметах. Нужно начать с малого. Он один? Вроде бы да, если не считать замерзших фрагментов тел его товарищей, налипших на пол, стены, потолок, оборудование и…

— Не смотри, — произнес он. — Не надо.

Элвер крепко зажмурил глаза, несколько раз глубоко вдохнул и дождался, пока сердце не начнет биться в почти нормальном ритме, а грудь перестанет ходить ходуном.

Он решил сконцентрироваться на собственных проблемах. Цепи оказались достаточно длинными, чтобы парень мог ощупать себя целиком. Все, кроме пальцев, кажется, было на месте, и, судя по ранам на мертвых телах, разбросанных по мостику, ему следовало бы радоваться. Поняв, что его тело по-прежнему цело и работает, Элвер снова попытался выбраться, на этот раз — прикладывая больше умственных усилий. Он напрягся и потянулся вперед, надеясь ослабить цепи, но безуспешно. Убедившись в невозможности побега, пленник снова закрыл глаза и пробормотал что-то, отдаленно напоминающее молитву. Говорят, Император защищает. Самое время проверить, так ли это на самом деле.

— Я слышал, что некоторые рабы отца поклоняются ему, как богу, — хрипло прошипел голос из-за спинки трона. — До чего же смешно!

Элвер не хотел смотреть на своего пленителя, но глаза будто бы обрели собственную волю. Они скользнули в сторону, потянули за собой голову и плечи… Наконец он изогнулся настолько, насколько позволяли оковы, пытаясь заглянуть за спину и не понимая, как можно было не заметить примарха. Немыслимо громадный, излучавший невероятную мощь, Керз, казалось, заполнял собой все вокруг. А его запах… Хуже, чем смерть. Хуже самых зловонных корабельных трюмов и отстойников. Мозг Элвера бунтовал, отказываясь воспринимать сгорбленную фигуру в тенях, которая занимала куда больше места, чем должна была. Он был огромным, как ночь. Все попытки собраться с духом тут же потерпели неудачу, и несчастный издал тонкий испуганный крик.

— От нытья будет не больше толку, чем от твоих примитивных молитв. Предлагаю прекратить и то и другое, — произнес примарх, поднимаясь на ноги. Он задевал плечами потолок командной палубы. Длинные грязные пряди обрамляли мертвенно-бледное лицо с блестящими угольно-черными глазами. — Не раздражай меня и, может быть, выживешь.

Голова Элвера гудела. На периферии зрения заклубилась темнота. Он изо всех сил старался не потерять сознания, абсолютно уверенный, что умрет сразу, как только отключится. И эта уверенность заставляла кровь стыть в жилах.

— Вы… Вы не хотите меня убивать?

Примарх пожал плечами. Жест был настолько человеческим, что Керз моментально превратился для Элвера из мифического чудовища в чудовищного человека.

— Дело не в желании. Мы с тобой оба — марионетки времени. Пока что ты должен жить.

Призрачно-бледная рука протянулась вперед, и подмастерье вновь испуганно застонал. Чернота подползла ближе, растекаясь по мыслям. Подсознание смертного пыталось спасти разум хозяина от ужаса единственным доступным способом — утянуть его в бездну забвения.

— Я еще раз прошу тебя так не делать. Я же говорил, не надо меня раздражать. Стоны — раздражают. И твой запах — тоже. И этот тупой, скотский разум, которым светятся твои глаза, он тоже раздражает. И твое невежество. Я, конечно, терпелив. — Керз хихикнул. Элвер решил, что это самый отвратительный на свете звук. — Но еще немного, и мое терпение иссякнет.

Рука примарха была такой длинной и тонкой, что, казалось, может растягиваться до бесконечности. Из-под корки засохшей крови проступала белая, как у утопленника, плоть. Кровавые хлопья осыпались с кисти. Жидкость, когда-то бежавшая по сосудам живых людей, осталась только внутри шрамов и линий, избороздивших ладонь Ночного Призрака. Когда эта ладонь очутилась у лица последнего члена экипажа «Шелдруна», тот почувствовал металлический запах убийства. Но Керз тянулся не к нему — вместо этого он нажал одну из множества одинаковых кнопок на подлокотнике командного трона. Паникующий Элвер даже не успел заметить, какую именно.

Над троном зажглась нечеткая картолитическая проекция. Она медленно вращалась, от чего голова пленника закружилась еще сильнее.

С помощью сферического манипулятора в подлокотнике, как раз там, где лежала изуродованная кисть Элвера, Керз заставил картолит остановиться.

— Я хочу, чтобы ты отвез меня вот сюда.

Примарх разогнул узловатый, похожий на паучью лапку палец и указал на едва заметную точку на карте. Подмастерье понял, что его дальнейшая судьба по проживет еще какое-то время, либо умрет, испытывая неописуемую боль прямо здесь и сейчас. Осознавший опасность разум наконец-то смог отбросить оковы благодатной тьмы и принялся работать с удивительной скоростью, проводя мерцающий символ, обозначающий «Шелдрун», ползущий сквозь пустоту космоса по маршруту, и рассчитывая расстояние до пункта назначения быстрее, чем когда-либо в жизни.

Элвер сглотнул. Оказалось, что ему нужно прилагать неимоверные усилия, чтобы разговаривать с примархом и не обмочиться.

— Это…

Керз склонил голову набок.

Парень замолчал и начал заново.

— Повелитель, — теперь его голос звучал тверже, — этот корабль не может путешествовать через варп, а место, которое вы указали, находится в трех световых годах отсюда.

— Какую скорость может развивать это судно?

— Три четверти скорости света — это максимум, — произнес он без запинки. О параметрах корабля покойный капитан, который явно гордился (и не напрасно) возможностями своей посудины, рассказал юноше, как только тот прибыл на корабль. — Но, прошу простить меня за честность, я не знаю, правда это или Овертон все придумал. На моей памяти мы никогда так не разгонялись.

Керз наклонился и поднял что-то с пола. Раздался хруст ломающейся ледяной корки.

— Овертон — это вот этот? — В руке он держал человеческую голову с раздавленным черепом.

— Нет, это Гравек, рулевой, — произнес Элвер. — Наверное…

Примарх отбросил голову в сторону. Она попала в один из пультов управления, который тут же раздраженно загудел, и скатилась на пол, будто деревянный шар, грохочущий по паркету.

— Раз рулевым был он, это значит, что ты не умеешь управлять кораблем. Что ж, тебе не повезло.

Керз размял пальцы.

— Нет! Нет! Я могу вести корабль, повелитель! Прошу! — затараторил Элвер. — Я готовился стать рулевым, но хорошо знаю и остальные системы. На этом судне была маленькая команда… Требовалось уметь все.

— А, ну ладно. — Ночной Призрак расслабился. А Элвер — нет. — Говоришь, нам понадобится четыре года, чтобы добраться до нужного места?

Примарх провел по бедру пленника длинным обломанным ногтем. Элвер внезапно вспомнил, что Овертон всегда делал то же самое перед избиением. И он считал это худшим из возможных ощущений. До настоящего момента.

— Нет, не надо! — заскулил парень. — Прошу; повелитель! Такие корабли летают не на тяге силовой установки. Нужно задать курс, разогнаться, отключить двигатели, а затем включить их на реверс при приближении к пункту назначения. Сама дорога не займет много времени, только ускорение и замедление!

Все это Элвер выпалил на одном дыхании.

Кошмарное чудовище склонило голову набок и скрестило руки на груди. Черные, как у птицы, глаза буравили лицо смертного так, что у того свело челюсть. Черные ногти размеренно постукивали по обнаженному бицепсу. Несмотря на то что примарх казался изможденным, все его мышцы были огромными.

— Я знаю принципы перелетов в пустоте, человечек, — произнесло существо, разводя руки в стороны. — И просто тебя проверял. Эта машина — примитивна. Даже дурак сумеет ею управлять. Вот мне и было интересно, достаточно ли ты глуп, чтобы совладать с задачей.

— Вы можете сами вести этот корабль?

— Я — один из сыновей Императора. Я могу все.

— Тогда я вам не нужен.

— Да, — согласился Керз. — Не нужен. Мне вообще не нужен никто. И ничто.

— Тогда зачем вы сохранили жизнь мне, если убили всех остальных?

— Можешь назвать меня сентиментальным. Можешь назвать меня милостивым, — рассеянно проговорил Ночной Призрак.

Элвер решил никогда не называть примарха ни тем, ни другим словом.

— Но нас ждет, как ты сказал, долгое путешествие. Мне нужна компания. И развлечения. Иначе я заскучаю.

Сейчас подмастерье меньше всего на свете хотел, чтобы эта тварь заскучала.

— Будешь ли ты выполнять мои приказы, — продолжил Керз, — или разделишь судьбу своих товарищей по команде? Я уверен, что и ты тоже в чем-нибудь да виновен.

Длинные черные ногти указали на изуродованные тела, разбросанные по мостику.

— Какого же приговора ты заслуживаешь? На самом деле он всегда одинаков.

— Я поведу этот корабль для вас, повелитель. Я буду служить!

— Вот и хорошо. — Безо всяких усилий Керз оторвал цепи Элвера от трона. Тем не менее запястья, лодыжки и шея смертного остались скованы. — Тогда приступай к работе.

Примарх ссутулился еще сильнее — как подумалось Элверу, не столько из-за низких потолков, сколько потому, что ему так было комфортнее, — и направился к выходу, ведущему в главный коридор корабля, фальшиво напевая какую-то веселую песенку и рассеянно проводя длинными пальцами по стенам.

Элвер заморгал, не в силах осознать произошедшее. Корабль-призрак теперь подчинялся ему. Голова кружилась. Где-то в глубине души он надеялся, что вот-вот проснется в мокрой от пота койке в своей каюте, но знал, что ничего такого не произойдет. Из этого кошмара не сбежать.

Принятие неизбежного принесло некое подобие покоя. В сердце угас маленький огонек. Надежда умерла, но он слишком устал, чтобы переживать по этому поводу.

— Повелитель, — спросил он, — а что случилось с моей рукой?

Керз оглянулся и растянул губы в такой жуткой улыбке, что у Элвера кровь застыла в жилах:

— Мне стало скучно.

9. КРОВАВОЕ БЕЗУМИЕ

— Скука, — сообщил Керз скульптуре из плоти, — один из самых страшных пороков человечества. Она заставляет людей проказничать. А проказы ведут к беспорядку. Скука губительна. Она заставляет тьму подняться из глубин и развращает невинных. Я не знаю, какова роль скуки в том, что случилось на Нострамо, но она определенно есть. Все эти облеченные властью люди из семей, многие поколения купавшихся во тьме беззакония, внезапно обнаружили, что их таланты и умения больше не нужны.

Примарх поднялся на ноги, хрустя суставами, и зашагал по зале. Скверна пропитала его тела, исказив труд Императора.

— Я виню себя. Если бы я приложил больше усилий для очищения Нострамо и искоренил эти семьи, то, возможно, население планеты не отказалось бы от Согласия. Но я не идеален. Я совершаю ошибки, и Вселенная безжалостно напоминает мне об этом. Хотя законы судьбы и не позволяют отклониться от предначертанного пути, мы по жестокой иронии обладаем воображением и способны представить, как все могло бы сложиться, поступи мы иначе.

Кёрз подошел к пюпитру и мягко коснулся пальцами страниц книги.

— Сейчас я понимаю, что если бы тогда вырезал их всех и оставил трупы висеть под дождем, то Нострамо стал бы образцовым миром. Но я слишком верил в человечество, ибо ты создал меня таким. Ибо так повелела Вселенная. Я думал, что страха достаточно, чтобы обеспечить послушание. Но высокомерие, честолюбие, алчность, гордыня и, превыше их всех, скука могут со временем победить страх. Так и случилось.

Переворот оказался тихим, занял всего несколько мгновений и прошел незамеченным. Приглушенный боевой клич смертоносной пули возвестил о победе старых порядков. Бездыханное тело имперского губернатора Хашеллия Энколо Балтия рухнуло на пол.

От трупа поднялся тонкий завиток серого дыма. Конечности изогнулись под невозможными для живого человека углами. Мертвый губернатор уставился в пустоту. На его лице застыло искреннее удивление. Один глаз налился кровью.

— Сэр, он явно этого не ожидал, — произнес Вейшан Тул.

Граф Ашкар Скрайвок протянул пистолет помощнику. Тул завернул оружие в платок черного шелка и аккуратно убрал в сумку. Через секунду он вытащил откуда-то второй такой же платок и передал господину, чтобы тот вытер руки.

— Чего он не ожидал, Тул? Что его ударят по лицу рукоятью пистолета или что пристрелят? — спросил Скрайвок.

Графом он был только в силу давней традиции. Скрайвоки получили титул много веков назад, чтобы придать оттенок солидности своим темным делишкам. Это было так давно, что теперь никто не сомневался в их праве входить в число благородных семей, но низкое происхождение все-таки выдавало себя во внешности. Ашкар Скрайвок был весьма ярким образчиком своего рода. Его руки, привычные к кровавой работе, с широкими ладонями, покрытыми шрамами, и толстыми сильными пальцами, совсем не походили на руки аристократа. Скрайвок не любил доверять дела кому-то еще. Особенно такие важные и приятные, как убийство губернатора.

Тул ухмыльнулся в ответ на шутку:

— Думаю, ни того ни другого.

Скрайвок потыкал тело носком. Его стопы были под стать ладоням — такие же широкие и мощные.

— Слепец. Будь он хоть немного умнее — предвидел бы такой исход.

Он забрал у помощника пиджак, натянул его и довольно долго провозился, поправляя лацканы. Напрасная трата сил. Одежда, с каким бы мастерством ни был пошит пиджак, ничего не могла поделать с обезьяньей фигурой Скрайвока. Тот все равно выглядел именно так, как выглядит криминальный авторитет, желающий казаться благовоспитанным джентльменом.

— Знаешь, Тул, а времена-то меняются. Все возвращается к тем же порядкам, что царили здесь при моем прапрадеде.

Они шли по богато отделанным коридорам Меланхроматического дворца. Стражи в парадной униформе тоже были мертвы. Жизнь толчками вытекала из их тел, растекаясь по коврам. Воины дома Скрайвоков, вооруженные ничуть не хуже, ибо ничем не уступали настоящей армии, выстроились вокруг здания, готовые ко всему. Скрайвок фыркнул. Это он был здесь главной опасностью.

— Прибери тут, Тул, — приказал он, кинув последний взгляд на труп губернатора. — И созывай совет. Пришло время второго этапа.

Всего несколько часов назад Сферикум служил главным залом для совещаний нострамского правительства. Но сейчас в нем шел совет совсем иного рода.

На зов откликнулось сто семь картелей. Кто-то прислал лишь одного представителя. Иные привели с собой по нескольку десятков вооруженных телохранителей. Между размером делегации и властью, которой обладали ее члены, не прослеживалось никакой взаимосвязи. Некоторые из наиболее могущественных организаций выглядели очень скромно, тогда как слабейшие предпочли поиграть мускулами. На Нострамо все всегда выглядело не тем, чем было на самом деле.

Сферикум расположился в боковой части шпиля Нострамо-терциус, у самого края города-улья. Окно из единой бесшовной стеклянной панели изгибалось по периметру сферы, напоминая формой волны полуночного моря, над которым нависла громада зала собраний. Трещины по краям стеклянных завитков издалека казались бурунами и парящими морскими птицами. Громадная мозаика украшала потолок, рассказывая историю Нострамо с тех самых пор, когда корабли колонистов впервые пронзили слой облаков. Там были и сцены охоты на древних львов, и прекрасные горные пейзажи, и ужасы гражданских войн, и процесс возведения городов-ульев. Ни один из множества неприглядных исторических эпизодов не попал на это произведение искусства Скрайвок находил это забавным, особенно с учетом того, кто сегодня явился в зал. Ни одного из этих людей нельзя было назвать человеком чести. Впрочем, когда власть принадлежала Совету Девяти, дела обстояли точно так же.

И Скрайвок находил это правильным. Честь и честность сильно переоценены.

Мир, лишенный солнца, вполне соответствовал своему названию. Беспросветная тьма снаружи превращала окно в громадное зеркало. Призрачные отражения собравшихся карикатурно искажались в изгибах стекла. А еще дальше, за спинами бесплотных фантомов, клубились густые черные облака. Здесь, на окраине города, где не было зданий, закрывающих небо, свинцовые тучи словно наваливались на плечи, прижимая человека к земле. Электрический свет от расположенных вдоль побережья башен и громадных шпилей отражался в воде и окрашивал черное небо во множество цветов, превращая слой облаков в яркую, сделанную из золота, стали и бронзы, крышку над миром. А дальше, над волнами, куда не достигал рукотворный свет, тучи были чернее самой глубокой бездны, сливаясь с таким же черным морем на горизонте.

Скрайвок взошел на трибуну, с которой во времена, предшествовавшие Согласию, главы благородных домов представляли свои идеи совету планетарных лордов. Многие из этих лордов сейчас присутствовали в Сферикуме. Но куда больше проявили осторожность и предпочли наблюдать за происходящим либо из собственных поместий, либо с орбиты. Только трое из Девяти присутствовали лично. Они обильно потели, сидя перед трибуной. Никто из них не имел значения. Все были слишком слабы, чтобы на что-то повлиять.

Время почти пришло. Последние из истинных властителей Нострамо неспешно прошли в зал, демонстративно опоздав. Решив, что все наконец собрались, Скрайвок постучал по вокс-микрофону, установленному на подиуме. Резкий противный звук заставил всех замолчать.

— Благородные дамы и господа, — начал он. Голос эхом отражался от сводов, на которых была запечатлена лживая история Нострамо.

Наименее сдержанные из присутствующих рассмеялись. Все знали, кто они такие на самом деле.

— Я призвал вас сюда, чтобы объявить о конце правления губернатора, — произнес Скрайвок. — Балтий внял приведенным аргументам и согласился покинуть свой пост после небольшого спора. Думаю, в глубине души он осознавал мою правоту, поэтому не особенно сопротивлялся.

Снова смех. Трое членов Совета Девяти сидели с мрачными лицами. Но только один из них, Тотриар Гилланейш, обладал достаточной силой характера, чтобы ответить на вызов. Он сжал подлокотники трона так, что побелели костяшки, и приподнялся. В отличие от двух своих коллег, Гилланейш дрожал не от страха, а от ярости.

— Это незаконно, — заявил он.

Толпа расхохоталась.

Но старого лорда это не смутило. Он медленно, очень медленно, будто злоба давила ему на плечи, встал и посмотрел прямо в глаза Скрайвоку.

— Безумие! — воскликнул Гилланейш, перекрывая свист и смех. — Ты хочешь уничтожить все, чего добился примарх. Так мы отвернемся от Империума!

— Да, в этом и состоит идея, — подтвердил Скрайвок под одобрительный гул толпы.

Он позволил собранию погудеть еще несколько секунд, после чего пресек шум четырьмя ударами губернаторского молотка — сферы из черного базальта, добытого в темнейшем ущелье планеты.

— Тихо! — велел он. — Вы неправильно меня поняли, советник. Мы не собираемся отделяться от Империума. Зачем? Восстания приводят к разрушениям. И зачем нам подвергать себя опасности и оставаться одним во тьме жестокой Галактики? Империум может нас защитить!

Главарь одной из банд, судя по всему, нечастый гость в высшем обществе, гоготнул, вызвав хмурые взгляды окружающих. Руки некоторых из телохранителей опустились на рукояти пистолетов.

Гилланейш сокрушенно покачал головой:

— Это приведет к катастрофе.

— Нет. Я правда так считаю. Согласие дало нам множество возможностей, включая возможность хорошенько заработать. — Скрайвок улыбнулся. — Я не хочу, чтобы на планету нападали ксеносы или флоты карателей с Терры. Мы собрались не ради этого.

— Ты устроил восстание, — не унимался Гилланейш.

— И снова вы ошибаетесь, лорд. Это не восстание. — Скрайвок покачал пальцем из стороны в сторону и спустился с подиума, прихватив с собой каменный молоток. — Условия Согласия позволяют нам использовать любую систему правления, удобную для нашего общества. Гражданские войны вспыхивали и угасали по всему Империуму с самого начала Крестового похода И Императору на них абсолютно наплевать до тех пор, пока Он получает свою дань кровью и адамантием. И я гарантирую, что Он ее получит. Власть перейдет в новые руки тихо и незаметно.

— А как же примарх? Он узнает.

— Будет слишком поздно. И ему все равно. — Скрайвок принялся подбрасывать и ловить базальтовую сферу. — Храм астропатов заблокирован. Временно. Мы уже начали переговоры со всеми имперскими организациями Адептус. Это исключительно внутренний вопрос. Вся дань будет выплачена полностью. Разница лишь в том, кто извлечет из этого выгоду. Вы все — выскочки с жидкой кровью. Среди нынешних правителей нет никого из старых семей. Одни новички.

Он помахал рукой перед лицом Гилланейша.

— И от вас даже спустя четыре поколения пахнет слабостью.

— Наших предков выбрали по их способностям, — заявил Гилланейш, поворачиваясь так, чтобы не выпускать из поля зрения прошагавшего мимо Скрайвока.

— Их выбрали потому, что ими было легко манипулировать, — отмахнулся тот. — Истинные правители планеты — сегодня здесь, в этом зале.

Он указал черной сферой на людей, молча наблюдавших за беседой.

— Ночной Призрак потратил столько сил, чтобы нас извести, но так и не справился. Мы всегда были рядом, скрываясь в тенях, выжидая и готовясь. И наконец дождались.

Гилланейш смотрел на оппонента глазами, отливающими желтоватым блеском. Его убеждения, помимо прочего, не позволяли прибегать к омолаживающим процедурам, и потому, хотя они со Скрайвоком были почти ровесниками, на вид Гилланейш казался на пару поколений старше.

— Ты не понимаешь, что делаешь. Люди…

— Люди? — Скрайвок устало потер переносицу. — Конрад Керз не помнит о людях. И ни о ком из здесь присутствующих. Мы просто сбрасываем бремя бюрократии. Мы будем подчиняться законам Империума, но жить станем по-своему. Пришло время благородным семьям подняться и взять то, что принадлежит нам по праву.

— Ночной Призрак этого не допустит! — воскликнул Гилланейш. — Когда он узнает, что ты наделал, он покарает всех. Ночной Призрак все видит. Ночной Призрак придет за каждым!

— Ты ошибаешься, старик. Он проиграл. Как только примарх ушел, страх ушел вместе с ним. И больше ничто не могло удержать анархию в узде. Ты правда думаешь, что, сидя здесь, в башне, ты делал жизнь людей лучше? Нет. Все вы пытались управлять разрушающимся порядком, прячась от реальности за толстыми стенами. Тем временем банды вернулись. Ты видел, что сейчас творится на улицах? Примарха никто и ничто не волнует, иначе он бы оставил часть своих воинов для поддержания порядка. Все хорошее, что он сделал для этого мира, давно исчезло. Он забрал с собой все лучшее, что было у планеты, и оставил нам лишь отбросы. Разве так нужно строить рай, который нам обещал Император?

— Великий крестовый поход требует жертв, — сказал Гилланейш.

Толпа насмешливо засвистела.

— Великий крестовый поход, да? — оскалился Скрайвок. — Он высасывает из нас все силы. А что мы получили взамен? Медленную деградацию и анархию.

— Мы делали все, как положено. Больше тюрем, больше…

— Нет, не делали, — перебил его Скрайвок. — Такие, как вы, не понимаете эту планету. Думаете, эти перемены спонтанны? Внезапны? Нет! Все уже давно шло именно к этому. — Он ухмыльнулся. Мышцы шеи напряглись так сильно, что ворот рубашки натянулся. Из-под белой ткани виднелись татуировки, означавшие принадлежность к банде. Скрайвок шагнул вперед, вплотную к Гилланейшу. Их лица почти соприкоснулись. — Нам нужно забрать власть. Обрести силу. Я не стану смотреть, как моя семья нищает, а война между картелями уничтожает планету. Анархия — это нормальное состояние для Нострамо, но ей не обязательно превращаться в разрушительную стихию. Ночной Призрак лишь на время нарушил естественный порядок вещей. Но где он сейчас? Где?!

Взгляд Гилланейша был полон ненависти.

— Не надо на меня так смотреть. Лучше оглянитесь вокруг, лорд Гилланейш. Ночной Призрак убил предков каждого из присутствующих в этом зале. И я уверен, никто не станет отрицать, что был напуган. Понимаете? Да и мне не стыдно признаться, что я боялся этого чудовища, хотя родился через много лет после того, как оно ушло. Вот его главное оружие. Каким-то планетам достались просвещение и утонченные лидеры. Но не нам. И знаете почему? — Скрайвок с силой ткнул Гилланейша пальцем в грудь. — Потому что мы этого не заслуживаем. Мы создали это место, а оно создало нас. Но кем же был Ночной Призрак? Помехой извне. Чьей-то грезой, превратившейся в кошмар. Хватит. Мы останемся частью Империума, но со страхом покончено. Страх — это власть слабых, а мы — все, кто присутствует здесь, — сильны!

Он отступил на шаг и воздел руки, вызвав волну радостных криков.

— Анархии придет конец. Вам, бестолковым политиканам, дали шанс. Без Керза вы никто. Мы сами все сделаем — мы, истинные правители этого мы, истинные правители этого бессолнечного мира. Мы восстановим его таким, каким он и должен быть. Главным законом станет не страх, а сила. Да, это не идеально. И даже не хорошо. Но нас не изменить. Мы не можем больше игнорировать природу Нострамо. Нельзя править планетой с помощью страха, когда тебе нечем напугать ее жителей.

Он махнул рукой, и Вейшан Тул шагнул вперед, держа в руках внушительной толщины документ. Скрайвок забрал бумаги у помощника и сунул их под нос Гилланейшу.

— Это — наша новая конституция, — пояснил он. — И вы, лорды совета, ее подпишете. Губернатора больше не будет. С сегодняшнего дня Нострамо подчиняется семьям, создавшим планету такой, какая она есть. И править они, конечно, будут от имени Императора. Совет из девяти глав семей заменит девятерых бездельников, посаженных Керзом. Также будет учрежден парламент картелей.

— Ничего не получится. Вы же понимаете только язык насилия!

— Насилие? — Скрайвок поднял бровь. — Вы правда считаете, что оно нам нужно? Что мы хотим устроить войну между семьями? Нет, это пустая трата ресурсов. Мы хотим делать деньги. Подписывайте.

Гилланейш быстро пробежался взглядом по тексту. Новая конституция была написана от руки каллиграфическим почерком на мягкой, как вода, бумаге кремового цвета. Жестокий истинный лик Нострамо скрывался за прекрасной маской. Это был мир поэтов и убийц, причем граница между первыми и вторыми казалась весьма размытой.

— Нет! — отрезал Гилланейш.

— Ответ неверный, — покачал головой Скрайвок. — Я прошу указать в протоколе, что лорд Гилланейш отказался подписывать документ и был призван к порядку.

Он еще раз подбросил каменную сферу и тут же с внезапной жестокостью нанес ею сокрушительный удар в висок Гилланейша.

Старик рухнул на колени. Глаза закатились, и он начал бессильно хватать ртом воздух. В черепе несчастного появилась круглая вмятина, которая манила с размаху приложить к ней каменный шар.

Скрайвок так и поступил. После второго удара лопнула кожа и брызнула кровь. После третьего череп раскололся, и Гилланейш осел на пол.

— А ведь все могло обойтись куда проще, — произнес убийца, обращаясь к мертвецу.

Он смахнул капли крови с бумаги. Небольшие пятнышки превратились в полосы и капнули на пол, из-за чего на лице нострамского аристократа появилась раздраженная гримаса. Скрайвок развернулся к двум оставшимся лордам и протянул им конституцию с таким лицом, будто именно их несговорчивость стала причиной смерти Гилланейша:

— Вы двое. Подписывайте.

— Но… но… у нас же нет кворума! — пробормотал один из членов совета.

— Подписывайте проклятые бумаги, — сказал Скрайвок. — Или я вас тоже призову к порядку.

Он демонстративно взвесил в руке каменный шар. Сфера, покрытая липкой кровью, грозила в любой момент вырваться из пальцев и начать убивать.

Два лорда из Совета Девяти дрожащими руками подписали документ.

Посадочная палуба «Умбрового принца» кипела жизнью. В главном ангаре крейсера разместились десятки челноков. В отсеках царила любимая Повелителями Ночи темнота. Люмен-полосы светили так тускло, что многочисленным слугам, работавшим с системами корабля, приходилось пользоваться фонарями. Глаза надзирателей и палубных офицеров скрывались за светящимися зелеными линзами приборов ночного видения.

Но там, где глазам не хватало работы, в дело вступал слух. Все вокруг грохотало и лязгало — процесс переоснащения шел полным ходом. Флот с безумной скоростью ремонтировали, оборудование восстанавливали, а склады боеприпасов наполняли. Повелители Ночи готовились к плановой передислокации с Тозы IV на внешние рубежи. Челноки с ревом опускались на палубу. Гравитонные подушки давили на грав-настил ангара, и два источника искусственной силы тяжести с противоположными векторами создавали сложные волны притяжения, под действием которых все жидкости в человеческих организмах приливали то в одну, то в другую сторону. Недавно нанятые рабочие, непривычные к таким условиям, теряли равновесие и бродили, шатаясь из стороны в сторону.

Краны с лязгом и скрежетом скользили по рельсам, забирая контейнеры с грузом в трюмы корабля и возвращая пустую тару обратно в ангар. Палубные погрузчики гудели, оповещая всех о своем присутствии. Их тусклые вращающиеся маячки освещали все вокруг холодным бледно-голубым светом. Рабочие набивались в служебный транспорт. Огромные груды материалов складывали на машины с безбортовыми платформами на другую и фиксировали сетками. Людям, хотевшим, чтобы их услышали, приходилось кричать в громкоговорители. Из палубных динамиков доносились приказы, которые никто не мог разобрать, тем не менее они вносили свою лепту в общий уровень шума.

Каждый предмет на грузовой палубе издавал какие-то звуки: грохот, рев, писк, крики, скрежет, гудки, свистки, скрип, лязг — все сливалось в единую какофонию.

И среди множества смертных, в поте лица тратящих здоровье ради функционирования военной машины Императора, один человек ждал, когда ему доставят крайне важную посылку. Точнее, не человек, а легионер — Гендор Скрайвок по прозвищу Крашеный Граф, магистр когтя 45-й роты и командир «Умбрового принца». Шум несказанно раздражал его, но он из принципа не надевал шлем и спокойно ждал, стоя в темноте ангара. Парные черные полосы, из-за которых легионер и получил такое прозвище, пересекали глаза и придавали ему сходство с мертвецом, разбуженным грохотом и восставшим из языческого загробного мира.

Несмотря на внешнее спокойствие, Скрайвок был весел и полон энергии, в отличие от мрачного воина, стоявшего рядом.

— Знаешь, Келлендвар, сегодня ведь очень важный день, сулящий нам большие возможности. — Он шумно втянул носом воздух. — Я чувствую запах будущего! Удача распахнула нам объятия.

Ротный палач шевельнул пальцами, лежащими на рукояти огромного цепного топора.

Скрайвок отличался болтливостью и любил себя похвалить, поэтому молчание Келлендвара его нисколько не расстроило.

— Ты увидишь, в трюме этого челнока к нам летит будущее легиона! Новый потенциал. Истинный лик Восьмого!

Крашеный Граф кивнул в сторону черной пустоты, раскинувшейся за мерцающим силовым полем, удерживающим воздух в ангаре. Неприметный серый транспорт рассекал ее вместе с тысячами других таких же кораблей. Деятельность за бортом «Умбрового принца» кипела так же, как и внутри. Целые стаи лихтеров и грузовых барж поднимались с поверхности планеты, разворачивались и расходились каждый по своему маршруту, образуя замысловатую сеть, по которой ресурсы перемещались с наземных складов в трюмы боевых звездолетов и транспортников. Рядом с потоком света и стали, поднимающимся с планеты, струился второй такой же, но нисходящий: челноки, выгрузившие оружие, пищу, воду и людей, возвращались обратно за следующей порцией.

Но Гендор Скрайвок ждал одну конкретную машину и следил за ней с радостным блеском в глазах.

— В этом месяце я получил весточку с родной планеты: там сменился режим правления, — сказал Крашеный Граф. — От родственника. То ли троюродного, то ли четвероюродного, то ли кто его знает какого брата.

Он махнул рукой в латной перчатке, и рык сервоприводов брони растворился среди фонового шума в ангаре.

— Келлендвар, тебя разве не удивляет, что у меня есть контакты на Нострамо?

Палачу было все равно, и он промолчал.

— Мы, нострамцы, привязаны к своим семьям и бандам, — продолжил Скрайвок. — Я помню, как мои родичи были королями над подульевым отребьем. И помню о своих обязанностях перед ними, хотя и смутно.

Он замолчал, будто задумавшись о чем-то.

— Как думаешь, они делают это специально? Они умышленно крадут наше прошлое, чтобы надежнее подчинить своей воле? Я говорю о наших владыках и хозяевах с Терры. Да восславятся они во веки веков, — саркастично добавил Скрайвок. — Почему мне нельзя помнить, кто я и откуда? Легион — это очень важно, но это еще не все! Человек не может сражаться только за идеалы. Нужна мотивация. Идея — это хорошо, но она не гарантирует полной отдачи. Люди всегда сражались за свою семью, желая обеспечить выживание своему наследию и своей нации. Чтобы получить ресурсы, чтобы защитить тех, кого любят, чтобы достигнуть величия для своего племени. Они редко сражались только за чьи-то идеалы, если такое вообще когда-нибудь было.

Последняя фраза сочилась ядом. Теперь голос Скрайвока звучал совсем не радостно.

Келлендвар немного сменил позу. Его утомила болтовня.

— Какое это имеет значение, Гендор?

— Значение? Келлендвар, а что, по-твоему, вообще имеет значение? — спросил Скрайвок с веселой усмешкой, хотя радости в его интонациях по-прежнему слышалось мало. — Мне на ум приходит только одна вещь: власть. Лишить человека его сущности — это проявление насилия. Насилие — суть высшее проявление власти. Любой беспризорник с улиц Нострамо тебе это подтвердит. Мы, легионеры, сильны, но не обладаем властью. Наша жизнь — служение. Мы не можем выбирать, куда направить нашу силу. И в любой нормальной банде понимают, что один человек не может обладать всей властью. В противном случае он рискует потерять все. И чем сильнее разрастается Империум, тем более очевидным это становится. Властью, Келлендвар, нужно делиться. Полномочия нужно делегировать. Люди с Нострамо это понимают, а Империум — нет. Пришло время добавить нашу мудрость к архиву имперских знаний и направить Великий крестовый поход к наиболее реалистичной цели — установлению власти сильных.

— И какое отношение ко всему этому имеет корабль? — спросил спросил Келлендвар с неохотой, только ради того, чтобы Скрайвок побыстрее закончил речь.

Крашеный Граф оскалился.

— О, корабль… — протянул он.

Челнок как раз заходил на посадку. Уже можно было разглядеть швы обшивки. Габаритные огни вспыхивали, озаряя черные глубины «Умбрового принца» сполохами света.

— Мы — легион, вселяющий ужас в сердца врагов. Нас сделали самыми жуткими монстрами из всех, и мы с радостью приняли эту судьбу. Но кто же лучше всего способен на такую роль, как не люди, лишенные жалости? Собственно, об этом и говорилось в весточке, которую мне прислали из дома. Конечно, она предназначается только мне. Высшему командованию о ней знать не нужно. Точнее, нельзя. Это наш маленький секрет. Ведь кто знает, как отреагирует Керз, а? — Крашеный Граф подмигнул, и один его глаз полностью исчез на фоне татуировки. Веко оказалось полностью пропитанным чернилами. — Новая власть считает, что отправлять лучших представителей Нострамо в легион — пустая трата ресурсов. Нашей планете очень нужны сильные и умные люди. Это чудовищно — забирать их у родителей и превращать в инструменты устрашения. Сейчас методики некоторых особенных гильдий вербовщиков распространены на всех. Тюрьмы опустошаются, а чрево легиона — наполняется.

— Это нелегально, — буркнул Келлендвар. — Это преступления, совершаемые ради выгоды. И их последствия уже нас коснулись.

Скрайвок поднял вверх указательный палец:

— Я согласен, это преступление, если совершено со злым умыслом. Но если именно так и ставилась цель, то из него можно извлечь пользу. Произошла реформа процесса вербовки. Наши новые рекруты — худшие из худших. Если отправить их к нам, родной планете и легиону станет только лучше. И все довольны! — Он хрипло рассмеялся и тут же смолк. — Кроме, может быть, тех, на кого нас спустят. Повелитель Керз хочет, чтобы мы были орудием страха. Можно ли представить себе кого-то ужаснее, чем ребенок, способный убить без малейшего угрызения совести, не задумываясь, что о нем скажут, да еще и получить удовольствие от убийства?

— Последние партии новобранцев никуда не годились, — мрачно заметил Келлендвар. — Чему ты радуешься?

— Не годились, потому что их неправильно использовали, — буркнул Скрайвок. — А если вспомнить о характере твоего брата, то ты рискуешь показаться лицемером. Келленкир точно таков, как те, о ком я говорю. Он бесстрашен и ужасен.

Келлендвар раздраженно заворчал, и динамики шлема превратили этот звук в звериный рык. Но Скрайвок никак на него не отреагировал, сделав вид, что ничего не услышал за грохотом металла.

— Да, ты прав, эти рекруты не очень хорошо воспримут психообработку и принципы высокой морали. Нам придется манипулировать их природой. Их желания примитивны, поэтому ими легче управлять. Не переживай, я изменю тренировочный процесс Сорок пятой должным образом.

Широкий и плоский нос челнока прошел сквозь силовое поле ангара. От корпуса, проскользнувшего сквозь синюю черту, разделяющую пустоту космоса и кипящее жизнью чрево ангара, валил пар. Взвыли сирены. Зажглись огни на посадочной площадке, зарезервированной для челнока. Бригада сервиторов развернулась и посторонилась, освобождая пространство.

Будь этот корабль хотя бы чуть-чуть больше, и он не поместился бы в ангаре «Умбрового принца». Широкие крылья для атмосферного полета не доставали до стен каких-то несколько метров. Плазменные двигатели ревели, оставляя черные пятна копоти на серой палубе. Грав-настил загудел, меняя вектор силы тяжести, чтобы скомпенсировать вес челнока.

Посадочные когти почти ласково коснулись металла палубы. Корабль мягко опустился на гидравлических поршнях и прижался к земле, пощелкивая и поскрипывая после тяжелого полета.

Высокопоставленный слуга легиона прошагал к челноку, раздувшись от чувства собственной важности, так присущего всем маленьким людям. Рука Скрайвока без особых церемоний остановила его, попутно выбив весь воздух из легких.

— Я займусь этим сам, — произнес Крашеный Граф. Изо всех сил стараясь не хватать ртом воздух, слуга поклонился и протянул легионеру инфопланшет.

— Как пожелаете, господин капитан. Новые рекруты.

— Я в курсе, — кивнул Скрайвок, — Найди себе какое-нибудь другое занятие на ближайшие пару минут. Подожди в сторонке вместе со своими лакеями. — Он дернул головой в сторону группки слуг в белой униформе адептов медике, готовых проводить рекрутов в апотекарион. — Иди туда, к ним! — поторопил легионер, когда смертный замешкался.

— Слушаюсь. — Слуга снова поклонился и присоединился к подчиненным.

— Рекруты должны сразу увидеть таких же воинов, какими станут сами. Не лебезящих и кланяющихся слуг, а настоящих повелителей звезд! — Крашеный Граф помахал инфопланшетом, приглашая палача следовать за собой.

Из центральной секции фюзеляжа челнока выдвинулась металлическая аппарель. Первыми на нее вступили двое вербовщиков, вооруженные электрострекалами. Затем появилась толпа ошарашенно моргающих подростков в кандалах. Они прятали удивление за непокорными взглядами убийц. Со спины их подгоняли еще двое вербовщиков.

— Какое чудесное пополнение! — саркастично заметил Келлендвар.

— Тихо, палач! — оборвал его Скрайвок. — Становишься таким же непочтительным, как твой брат. И это не комплимент.

Крашеный Граф прошагал вперед и остановился под потрескивающим корпусом, прямо перед группой рекрутов. Вербовщики расступились, позволяя подросткам лучше рассмотреть легионера.

— Я — Гендор Скрайвок, магистр когтя Сорок пятой роты. Ваш новый повелитель.

Он дал им несколько секунд на осознание сказанного, смакуя страх, бурлящий под напускной детской бравадой.

— Вы прибыли сюда по приказу правительства Нострамо. Вас выбрали из-за врожденной жестокости и безжалостности. — Он помолчал. — В менее благие времена всех вас ждала бы казнь за преступления, но мы найдем вам применение.

Крашеный Граф посмотрел в глаза каждому по очереди, мысленно деля на тех, кто показывал страх, и тех, кто скрывал эмоции.

Он провел пальцами по лицу вдоль парных чёрных полос:

— Эти отметины дал мне отец. Не наш повелитель Керз, а моё настоящий отец, желавший силы и бесстрашия для своих сыновей. Сам он был хозяином своей судьбы, и даже в том упорядоченном царстве, в которое великий примарх превратил Нострамо, его боялись и уважали. И хотя в моих жилах течет благородная кровь, я провел большую часть юности в компании ребят вроде вас. Мы прятались от ядовитого дождя на нижних уровнях улья, задыхались в грязном воздухе и убегали от тех, кто считал себя сильнее. Первое убийство я совершил в десять лет. Второе — через несколько дней после первого. Отец объявил меня сильнейшим из своих сыновей и отметил соответствующим образом. — Он указал на нескольких парней с такими же отметками. — Некоторых из вас тоже отметили. Отец тогда сказал: «Теперь ты всегда будешь смотреть на мир из тени». И когда игла татуировщика коснулась моих век, я наслаждался болью из-за того, какую честь она с собой несла. Я убийца, рожденный среди убийц. И я горжусь своим наследием, как истинный сын мира, лишенного солнца. Вам тоже следует им гордиться. Мы не станем менять вашу природу, но отточим ее.

Он позволил словам раствориться в шуме ангара.

— Вы познаете страдания куда более сильные, чем от иглы художника. Ваши тела изменятся гораздо заметнее. Но когда боль уйдет, вы переродитесь и обретете силу нести ужас во имя Императора. — Он поднял руку, и массивный наплечник с жужжанием сместился. — Мы — Повелители Ночи, великолепный Восьмой, мы следуем по стопам нашего генетического отца, легендарного Ночного Призрака, который убил бы вас всех во времена, когда жил на Нострамо. Но вместо этого вы будете служить ему. Искупите свои грехи кровью и болью. Вы будете убивать и калечить на благо человечества. Слова «Ave Dominus Nox» станут девизом всей вашей жизни. Теперь вы служите ему, владыке ночи. — Скрайвок сделал паузу. — Но подчиняться будете мне, своему капитану и магистру когтя.

Он замолчал, потом заговорил тише, но так, чтобы рекруты все равно могли слышать его, несмотря на шум:

— Я с радостью поприветствую тех из вас, кто выдержит процесс преображения и вступит в наше братство. Те, кто не справится, тоже смогут провести жизнь с пользой: они станут слугами, если, конечно, уцелеют. У всех есть второй шанс — вы либо искупите свои грехи служением, либо будете нести правосудие через ужас.

Скрайвок замолчал. Аплодисментов не последовало. Он окинул рекрутов последним властным взглядом и махнул рукой вербовщикам и адептам апотекариона:

— Забирайте их и начинайте испытания и имплантацию без промедления.

Подростки засеменили вперед. Некоторых трясло. Иные смотрели на легионеров с неприкрытой враждебностью. Скрайвок весело ухмыльнулся в ответ. Келлендвар дернулся в сторону рекрутов, заставив тех подпрыгнуть и запутаться в цепях. Палач фыркнул, чувствуя исходящий от них запах ужаса.

— Отребье! — сказал он. Голос, звучащий из динамика шлема, будто налился свинцом.

— Пока да, — согласился Скрайвок. — Но они помогут нам перековать легион в новом образе. Создать невиданное доселе воинство убийц, лишенных жалости и сострадания. Пусть другие будут мечом Императора. Мы же станем его кинжалом, разящим в ночи.

— Они слабы, Гендор. Это убийцы и преступники. Нельзя давать им нашу силу.

— Может, мне стоит забрать ее и у твоего брата?

— Это безумие! Сообщи примарху. Перебей этих скотов. Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Я не сделаю ничего подобного. И ты тоже. Их слабость — это их сила! — отрезал Скрайвок. — Они нуждаются в сильном лидере. Они поверят в то, во что прикажут. И будут верны, сам убедишься.

— Кому? Легиону или тебе?

Крашеный Граф лишь улыбнулся.

10. ПАДАЛЬНЫЙ МИР

— Гендор Скрайвок и ему подобные взрастили первые ростки злобы, пропитавшей впоследствии весь мой легион, — произнес Керз, обращаясь к статуе. — И таких типов, корыстных и жаждущих власти, было много. Но мне настолько не терпелось воплотить твою мечту, что я просто отодвинул их подальше от себя и не стал уничтожать, полагаясь на самых верных людей. Таких, как Севатар. Он все понимал и знал, что страх нужен, чтобы принести порядок в Галактику. Другим моим капитанам позволялось вести войну так, как считают нужным, если они достигали поставленных мной целей. Я не уделял их злодеяниям должного внимания. Когда я заметил гниль, она проникла глубоко в сердца многих рот. — На лице примарха появилась гримаса презрения. — Мне было лучше одному. Ты сделал меня полководцем, но не дал нужных умений. Так много ошибок, отец.

Он перевернул несколько страниц, то улыбаясь, то хмурясь при чтении разных абзацев.

— Какая же занятная вещь — написание книги. Сейчас мне хочется вырвать из нее целые главы и написать их заново, но тогда это будет совсем другая книга. То, что написано, нужно сохранять. Иначе можно изменить все так, что изначальная истина, скрытая в словах, будет утрачена.

Он закрыл книгу и начал бродить по комнате, заходя за спину чудовищному изображению отца и переступая через изуродованное тело несчастного раба. Примарх выпрямился, будто собирался произнести речь или прочесть лекцию студентам.

— Я никогда не был честен с собой. Все время пытался делать то, чего ты от меня ждал, и не получал за это благодарности. И, придя сюда, в это самое место, во второй раз, я понял, что нужно прекратить попытки. Нужно принять свою судьбу. Я — чудовище, отец. И должен понести заслуженное наказание. Таков мой удел. — Он грустно улыбнулся. Так зачем бороться?

Мимолетные видения грядущего пробивали пелену кошмаров Элвера.

Гиганты в броне цвета ночной бури обступили его со всех сторон. Каждый из них был так огромен, что смертный человек на их фоне казался маленькой мышкой. Холодный воздух наполняла пыль. Мелкие частицы жалили кожу и залетали в глаза.

Конрад Керз бросил на него последний взгляд, и подмастерье понял, что примарху не интересна его дальнейшая судьба.

Десятки светящихся алых глаз-щелочек злобно смотрели на Элвера.

— Повелитель! — крикнул он.

Рука в латной перчатке потянулась вперед.

Примитивный механизм показывал время и относительную дату на светящемся зеленом экране. Но ни то ни другое не имело значения, в отличие от третьего набора данных — счетчика, неуклонно стремившегося к нулю.

Элвер уставился на цифры, с трудом веря, что наконец-то все подошло к концу.

— Время пришло, — произнес он.

Он провел левой рукой по лицу. Понадобилось немало времени, чтобы научиться выполнять это действие левой рукой, а не правой. На щеках остались шрамы после того раза, когда он забыл об аугментической клешне, которую Керз подарил ему вместо правой кисти.

Он застонал и сел, свесив ноги с кровати. Впереди ждали кружка рекафа и длинный день. Но сперва Элвер позволил себе несколько мгновений тишины. Сегодня — важный день, которого он давно ждал.

Нужно начинать готовить корабль к сбросу скорости.

Встать получилось только с третьей попытки. Моменты, когда Керзу становилось скучно, дорого обошлись Элверу.

За прошедшие годы примарх забрал у него еще три пальца и половину левой ноги, причем не всю сразу. Он отгрызал ее постепенно, сантиметр за сантиметром, в течение нескольких месяцев. Одной жуткой ночью Керз вырвал ему глаз, и воспоминания об этих секундах все еще преследовали несчастного смертного. Уродливый толстый шрам пересекал пустую глазницу, затянутую гладкой кожей.

Но самая страшная участь постигла правую руку. В тот раз Элвер едва не погиб. Однажды Керз без предупреждения набросился на него, утащил в глубины корабля и, безумно хихикая, содрал кожу с предплечья и кисти так мучительно медленно, что Элвер умолял сдернуть ее сразу, чтобы пытка поскорее закончилась. Примарх бросил его истекать кровью. Вскоре в рану попала инфекция, и Элвер оказался на волосок от смерти.

И тогда Керз вернулся, чтобы спасти своего слугу. Благодарность, которую Элвер испытал, получив грубый бионический протез, шокировала его. Он чувствовал, что в любое мгновение готов обратиться в скулящего пса, ластящегося к хозяину. А затем он ждал, что его разум наконец-то даст слабину и сломается. Но этого так и не случилось. Под постоянным давлением какая-то часть сущности Элвера становилась все крепче, превращаясь в крохотный холодный алмаз. И в этом средоточии силы и обитал теперь его разум. Несмотря ни на что, он не сошел с ума. Не погрузился в пучину безумия. Он гордился собой, а Керз вроде бы начал его уважать. Ему удалось достигнуть некоего равновесия между почтительностью и пренебрежением, а также между ужасом и желанием выжить. Других вариантов не имелось. Прятаться было негде. Конрад слышал биение сердца Элвера с противоположного конца корабля. Он мог найти его по запаху страха в воздухе. Множество замков и засовов, которые парень установил на дверь в каюту, не стали бы серьезным препятствием для примарха, но подмастерье все равно всегда запирался.

Обо всем этом Элвер думал, ковыляя по коридорам «Шелдруна». Отсутствие технического обслуживания, которым худо-бедно занимались подчиненные Овертона, не пошло кораблю на пользу. Многие функции стали недоступны для управления с командной палубы. День обещал быть длинным.

А еще Элвер постоянно ждал, что Керз придет и отнимет у него еще какую-нибудь часть тела. Уважение не останавливало примарха — он просто ничего не мог с собой поделать. Когда тьма застилала разум Ночного Призрака, он не обращал внимания ни на мольбы, ни на слезы. А потом, после каждого приступа необузданной жестокости, вел себя так, будто ничего особенного не случилось. Иногда он даже рассказывал пленнику о разных вещах. В эти редкие моменты единственный член команды «Шелдруна» видел действительно царственное существо, скрытое под толстым слоем грязи. Знания Элвера о Вселенной росли, тогда как тело увядало по мере того, как облаченный в лохмотья сын Императора отрезал от него все новые и новые куски.

Но большую часть путешествия Керз не показывался Элверу на глаза. Примарх мог неделями бродить где-то в недрах корабля, иногда напоминая о своем присутствии. Однажды Элвер наткнулся на сотню крыс, распятых на крохотных крестах. У каждого зверька было аккуратно вспорото брюхо. Некоторые из выставленных напоказ крохотных сердец еще трепетали. Сильнее всего Элвера ужаснуло то, сколько времени и труда Керзу пришлось потратить на создание этой жуткой сцены.

Несмотря на страх, помощник рулевого старался исполнять свои обязанности настолько хорошо, насколько мог. Спустя какое-то время ужас стал обыденностью.

Он подошел к пульту управления маневровыми двигателями правого борта. Система удаленного контроля курса перегорела, и ему пришлось собирать панель для прямого управления. Элвер проверил самодельное устройство — оно выглядело работающим. В противном случае двигатели не включатся и не развернут неуклюжий корабль в нужном направлении, и тогда их путешествие станет вечным.

Элвер закрыл крышку пульта.

Ему не хватало присутствия Керза.

Сквозь скуку и боль «Шелдрун» прокладывал свой путь к Тсагуальсе. На корабле было тихо — в коридорах и отсеках обитали лишь призраки и крысы. Светильники с каждым днем тускнели и гасли по одному.

Элвер неуклюже захромал к машинариуму. Единственным подарком от примарха была бионическая рука. Отрезанную ногу Элверу пришлось заменить простым самодельным протезом. Керз счел забавным укоротить культю еще немного после того, как Элвер закончил подгонять протез. Поскольку навыки помощника рулевого по работе с металлом оставляли желать лучшего, изделие вышло грубым и неудобным и постоянно натирало чашкой культю.

У примитивных грузовых кораблей, к которым относился «Шелдрун», не было, в отличие от полноценных звездолетов, ни огромных двигателей, ни плазменных реакторов. Они двигались в основном за счет инерции. Тем не менее для разгона до максимальной скорости, как и для замедления, требовалось значительное количество энергии. Элвер ждал этого момента двадцать месяцев. Он так мечтал об этом событии, способном хоть немного изменить его монотонное существование, что желание превратилось в одержимость. Развернуть столь тяжелый и неповоротливый корабль было непростой задачей, особенно если выполнять ее в одиночку. И теперь, когда время пришло, подмастерье осознал, что ему предстоит масса скучной, монотонной работы. Нужно было сделать так много, и все что угодно могло пойти не так.

Последние несколько часов прошли в судорожной попытке успеть все необходимое. Запас времени был невелик, и интервал запуска главного двигателя неуклонно приближался к концу с ужасающей скоростью.

Наконец работа была завершена. Элвер, почти обессилев, всматривался единственным слезящимся глазом в свет искусственных звезд на экране картолита. Он уже тысячу раз пересчитал все параметры, но все-таки решил еще раз проверить данные, введенные в примитивный астрогатор «Шелдруна». Простенький логический модуль, заключенный в помятом металлическом кожухе, загудел и зажег зеленый индикатор, как и в бесчисленные предыдущие разы.

Элвер крякнул и захромал по мостику, щелкая переключателями и перенаправляя управление всеми основными системами корабля на командный трон. Наконец он уселся на место капитана. С подлокотников по-прежнему свисали остатки цепей, которыми Керз когда-то его привязал. Кровь мертвых членов команды, залившая пол, почернела и загустела. Как только у Элвера получилось включить систему отопления, она начала гнить, и мостик несколько недель испускал ужасный смрад. Теперь от людей, когда-то работавших здесь, остались только пятна на стенах и полу. Он даже перестал их замечать.

Подмастерье положил латунную клавиатуру на колени и активировал ручное управление.

Все готово. Он оглянулся, надеясь увидеть бездонные глаза примарха у себя за спиной. Никого. Элвер почувствовал укол разочарования.

— Включаю, — сказал он в пустоту и активировал двигатели. Нарастающее давление вдавило его в кресло, и корабль качнуло. — Пути назад больше нет.

Проблемы приходили и уходили. Ему удавалось справиться с каждой, прежде чем та превращалась в катастрофу. Адреналин помогал сконцентрироваться и придавал сил. Как только корабль развернулся, он подал больше мощности на главный двигатель и включил плазменные ускорители. Последние операции прошли неожиданно гладко. «Шелдрун» начал плавно замедлять ход.

И только сейчас Элвер почувствовал неотвратимый упадок сил. Все его силы и тяжким трудом приобретенные знания были успешно применены. Работа выполнена. Даже изменения шумов и вибрации на корабле, даже тихий гул двигателя после нескольких лет тишины оказались в новинку на считаные мгновения, а затем превратились в очередную рутину.

Подмастерью опять предстояло месяцами ждать либо нападений примарха, либо приступов его откровенности, причем ужас вселяло и то и другое.

А что потом?

Элвер поежился и поспешил покинуть мостик и запереться в каюте.

Там он выудил из тайника бутылку крепкого алкоголя, которую хранил специально для этого случая, и выпил ее всю, не испытав ни капли радости.

Наконец-то, наконец-то они добрались до Тсагуальсы. Элвер смотрел на планету сквозь покрытый царапинами обзорный экран в единственное окно на всем «Шелдруне», если не считать иллюминаторов в шлюзах. Его дикая улыбка отразилась в грязной поверхности стекла. Он решил, что сейчас похож на встрепанного безумца, ну и что с того? Чтобы проделать весь этот путь, ему пришлось получить образование, которого Овертон так и не смог ему дать, а заодно научиться множеству других вещей. За прошедшие годы он стал неплохим инженером, астронавигатором, пилотом и капитаном космического корабля.

— Да я же человек-команда, — гордо сказал он сам себе.

Цена всех этих знаний наглядно отражалась на обзорном экране. Элвер никогда не отличался красотой, но теперь его лицо превратилось в нечто совершенно жуткое. Впрочем, цель путешествия, ради которой он приобретал навыки, выглядела не многим лучше.

Тсагуальса оказалась самой уродливой планетой из всех, что он видел за свою жизнь. А видел он только уродливые миры. Серая сфера, испещренная пятнами разных тонов того же цвета. Неподвижные плиты континентов покрывал толстый слой льда и окружали огромные пылевые моря. Маленькое белое светило почти не давало тепла. Серый, белый и черный — вероятно, так могла бы выглядеть Вселенная, если бы из нее высосали всю жизнь.

В стекле отразилось еще одно лицо — нечеловечески огромное, такое же бледное и бесцветное, как пейзаж за окном. Темные волосы рассекли лицо примарха на множество неровных полос, а там, где глаза нормального человека испускали бы свет души, зияли черные провалы.

Улыбка Элвера превратилась в гримасу, а сердце чуть не выскочило из груди. Его прошиб холодный пот.

— Тсагуальса, — произнес Ночной Призрак. — Ты хорошо справился с задачей.

Голос Керза, раздавшийся в непосредственной близости, заставил Элвера болезненно вздрогнуть и пробудил воспоминания о муках и увечьях. Отсутствующие конечности вспыхнули фантомной болью.

— Что дальше, повелитель?

— Нужно спуститься на поверхность. Подготовь челнок.

Примарх исчез так же беззвучно, как появился.

Когда подмастерье отошел от экрана и развернулся, его нигде не было видно.

Элвер добавил умение управлять орбитальным челноком к без того уже внушительному списку своих навыков. Он сразу понял, что Керз не поведет спусковой модуль к поверхности. На «Шелдруне» не было тренировочного симулятора, а выход в открытый космос грозил тем, что небольшое суденышко навеки сгинуло бы в бесконечной черноте. Поэтому его практические занятия ограничились взлетами и посадками в тесном ангаре и многократными прочтениями рабочих инструкций.

Парень был так усерден, что фразы из руководства вспыхивали перед мысленным взором каждый раз, когда он ложился спать.

Но подмастерье понимал, что всего вышеперечисленного совершенно недостаточно.

Покинуть «Шелдрун» было легко. Он наизусть выучил системы управления старым челноком, тем не менее достаточно здраво оценивал свои навыки, чтобы ожидать проблем после входа в атмосферу. И не ошибался.

Тсагуальса не обрадовалась гостям. Ветра, бушующие в верхних слоях атмосферы, бросали челнок из стороны в сторону так, что Элверу пришлось бороться с рычагами управления, будто внезапно обретшими собственную волю. Корабль с каждым мгновением удалялся все дальше от обозначенной Керзом зоны посадки в районе одного из полюсов планеты. Элвер слишком сильно налегал на пилотский штурвал, и тщетные усилия только усугубляли ситуацию. Челнок болтался, раскачивался и проваливался в воздушные ямы. На дисплеях, куда выводились записи с подфюзеляжных камер, были лишь чернота и клубы несущейся навстречу пыли. Навигационные приборы выстраивали траекторию движения: безумные виражи и зигзаги. Навыков Элвера явно не хватало, чтобы удерживать аппарат в расчетном посадочном коридоре. Со всех сторон доносились тревожные сигналы. Руки вспотели и скользили по рукоятям управления. Двигатели жалобно стонали. Челнок провалился сквозь завесу облаков прямо в объятия пылевой бури, и атмосферным двигателям это явно не понравилось. Чем больше частиц набивалось в турбины, тем больше раздраженных гудков звучало от приборной панели. Ветер стал еще сильнее. Элвер сжал зубы. Тихий сконцентрированный скрежет уступил место паническому стону. Они снижались слишком резко и быстро, и, что бы подмастерье ни пытался предпринять, ничто не помогало.

Все это время Керз сидел в задней части челнока.

В кабине было четыре свободных кресла, но все оказались слишком маленькими для примарха, поэтому он расположился на полу, оперся спиной на двери и вцепился длинными грязными пальцами в спинки кресел с такой силой, что потрепанная обивка лопнула. Лицо с немигающими черными глазами отражалось в стеклах кабины.

Ветер взвыл с какой-то особенной злобой и бросил челнок влево так, что Элвер едва не вылетел из кресла пилота. Корабль, будто упрямый конь, пытался сбросить неумелого наездника.

Периферийные системы, однако, оказались куда более сговорчивыми и помогали, как могли. Завопил сигнал угрозы столкновения. Справа показались темно-серые скалы. Элвер вскрикнул и дернул за рукояти, мотнув челнок влево, а потом попытался выровнять положение, но корабль отказался слушаться и сорвался в штопор. Счетчик высоты неуклонно стремился к нулю.

— На твоем месте я бы включил тормозные двигатели и выпустил шасси, — спокойно заметил Керз.

— Да, повелитель!

Здоровой рукой Элвер переключил сразу несколько рычажков, надеясь, что не пропустил ничего важного. Корабль дернулся и развернулся вокруг своей оси. Посадочные опоры со скрежетом покинули пазы, и ветер за обшивкой завыл новыми нотами.

Альтиметр показывал все ту же картину — они с устрашающей скоростью неслись к земле.

— Держитесь, повелитель! — крикнул подмастерье.

Керз не пошевелился. Элвер снова схватился за рукояти управления и начал дергать, безуспешно пытаясь выйти из штопора и выровнять полет.

Спустя секунду скалы Тсагуальсы приветствовали челнок оглушительным грохотом.

Посадочные опоры, похоже, приняли основную силу удара на себя, потому что корабль не развалился на части. Тем не менее Элверу показалось, что у него позвоночник вылетел наружу через макушку. Он отключился на несколько минут, а придя в себя, обнаружил, что корабль лежит на относительно ровном участке скалистого плато, покрытого серым песком. Вездесущий ветер гнал клубы крупной пыли.

Элвер искренне удивился, когда понял, что не погиб. Приборы успокоились и смолкли. Красные тревожные огоньки сменились желтыми и зелеными. Датчики внешней среды говорили о сильном ветре и низкой температуре, но воздух снаружи был пригоден для дыхания.

— Я это сделал, — сказал он. Уже во второй раз за день рот Элвера растянулся в безумной ухмылке. — У меня получилось!

Он оглянулся в поисках примарха. Дверь кабины была открыта. Керз стоял у внешнего люка, ведущего из грузового отсека наружу.

Элвер встревоженно выглянул в ближайший иллюминатор, за которым бушевала пылевая буря. Ему нужна была защита. Как минимум — очки и респиратор. Эта пыль в мгновение ока превратит его легкие в кровавые ошметки.

— Повелитель, молю, подождите!

Парень с трудом избавился от ремней безопасности и, шатаясь, поднялся из кресла пилота. Шею ломило. Голова раскалывалась. Корабль покачивался на опорах в такт порывам ветра.

— Повелитель, мне нужно подготовиться!

Керз оглянулся и молча посмотрел на смертного. Рука примарха замерла над кнопкой спуска аппарели.

Элвер протолкнул себя сквозь двери кабины и едва не упал на ящик с защитным снаряжением. Он извлек оттуда дыхательную маску и воздухоочистительный баллон. На то, чтобы натянуть пальто, прихваченное с орбиты, времени не осталось.

— Мы дома, — сказал Керз. — Я выхожу.

С этими словами он опустил руку на кнопку.

— Стойте! — крикнул Элвер.

И, судорожно хватая ртом воздух, забросил баллон за спину и повернул вентили. Провести необходимую проверку работоспособности он не успел.

Едва подмастерье схватил маску респиратора, болтающуюся на резиновой трубке, как Керз открыл двери и впустил воздух Тсагуальсы внутрь челнока.

Вой ветра тут же заглушил звук открывающихся дверей.

В раскрывшиеся створки ворвался поток мелкой, как толченый тальк, пыли, моментально набившейся Элверу в рот и горло и резанувшей по внутренностям, будто острый нож. Он торопливо натянул респиратор на лицо. Все его снаряжение было собрано по частям из того, что удалось найти на «Шелдруне». И, даже имея доступ ко всем ресурсам корабля, Элвер добился в лучшем случае посредственного результата. Сквозь открытый люк начали залетать и более крупные частицы. Ледяной ветер немилосердно бил по лицу, обжигая щеки. Подмастерье сощурил единственный глаз, понимая, что может с легкостью лишиться остатков зрения, если не обеспечит себе необходимую защиту.

Когда ему все же удалось натянуть очки и проморгаться, Элвер обнаружил, что Керз спускается по опущенному трапу на поверхность мира, враждебного жизни. Он двигался медленно и степенно, будто призрак, посетивший собственные похороны.

— Повелитель! — крикнул смертный, но резиновая маска заглушила звук голоса, и слова превратились в жалкое похрюкивание. — Повелитель!

Керз, завернувшись в плащ, спокойно шел против ветра, прямой, как статуя. Элверу же приходилось прикладывать усилия, чтобы просто устоять под свирепым натиском бури. Ему казалось, что планета прикладывает все свои силы, чтобы не пустить непрошеного гостя на поверхность.

Культя ноги вспыхнула болью, когда парень уперся своим примитивным протезом в палубу и с усилием сделал первый шаг.

Пыль наполняла внутренности челнока. Ветер гонял по отсеку все, что не было прикреплено к стенам и полу. В углах появились песчаные наносы, а на окрашенных поверхностях — первые царапины.

— Повелитель!

При мысли, что он никогда больше не увидит Конрада Керза, Элвера охватила паника. Он испугался, что примарх уйдет и потеряется в буре. Да, Керз был чудовищем и принес ему много боли, но между примархом и бывшим помощником рулевого образовалась некая связь.

Одновременно в голове Элвера раздавался соблазнительный шепот свободы. Он мог закрыть люк, забыть про ветер, вернуться на «Шелдрун» и со всех ног броситься к обитаемой звездной системе. До ближайшей придется добираться лет десять, но на борту хватит припасов. Он еще молод, и у него свой собственный корабль. Можно нанять новую команду, продать весь груз и проложить новый маршрут между звезд. Через несколько лет он даже сможет позволить себе новую аугментику и исправить ущерб, который нанес ему Керз.

Керз.

Он замешкался.

Примарх уже исчез из вида за стеной из ветра и песка. На выбор осталось лишь несколько мгновений.

Свобода или ужас?

Элвер знал, что свобода — это ложь. Сама ее концепция — абсурдна. Он всегда был рабом. Сейчас он стал невольником другого человека. Во Вселенной, населенной лишенными свободы людьми, раб познается по хозяину.

Сейчас он служил самой смерти. Кто может быть сильнее?

— Повелитель! — закричал Элвер, нетвердо шагая навстречу буре. — Подождите! Подождите меня!

Трескучий мороз вцепился в него с такой же силой, как и ветер. Элвер дернулся, словно от удара, когда холод запустил свои когти под кожу, однако сделал еще один нетвердый шаг вперед. Было слишком поздно возвращаться за пальто. Силуэт Керза маячил впереди — столб тьмы в серых сумерках Тсагуальсы. Элвер поспешил следом, борясь со стихией, а примарх, казалось, без малейшего усилия шел вперед.

Эта неспешная погоня продолжалась около часа. Элвер перестал чувствовать конечности. Пыль и песок набились в механизмы бионической руки, и та перестала работать. Тот же песок скопился и в чаше протеза ноги, натирая свежие шрамы. Но он не сдавался. Постепенно ярость бури сошла на нет, ветер стих. Элвер обнаружил, что идет по мертвому миру, и единственный звук, который он слышит, — его собственное хриплое дыхание под маской респиратора.

Керз оставался на том же расстоянии, что и раньше, не приближаясь и не удаляясь. Теперь, когда пылевая буря стихла, Элвер заметил, что примарх ждал, если смертный отставал, и начинал идти только после того, как тот сокращал дистанцию.

Наконец сквозь пылевую завесу начали проступать очертания чего-то огромного. Поначалу Элвер решил, что они добрались до какой-то горы, но быстро отбросил эту мысль — слишком большим был силуэт.

Мгла расступилась, открывая взору гигантское здание. Черный камень его стен был отполирован до блеска и каким-то чудом сумел сохранить первозданный вид, несмотря на суровые условия. У горизонта тускло мерцало крохотное светлое пятнышко — местная звезда. Свет этой жалкой пародии на закат отражался от зубцов на стенах, громадных дверей и окон, забранных витражами и украшенных лепниной. Примарх остановился у входа в крепость — колоссального, около ста метров в высоту, проема.

Элвер из последних сил ускорил шаг и догнал своего мучителя.

— Мой дом, — пояснил Конрад Керз. Хотя, конечно, этот термин недостаточно полно описывал масштабы строения.

Когда пыль начала оседать после недавней бури, Элвер понял, что громадная крепость не достроена. Многие двери и окна зияли пустыми черными провалами. Верхние уровни окружали леса. И дело было не только в незаконченной работе. Все вокруг выглядело заброшенным. Строительное оборудование и груды материалов прятались под песчаными наносами, скопившимися у подножия стен. Покрывающий их брезент протерся и истрепался за многие годы под ударами постоянных штормов. И вокруг не было ни единой живой души, кроме них. Вообще никого.

— Теперь будем ждать, — сказал Керз.

— Чего?

— Не чего, а кого. Моих сыновей.

Элвер принес припасы с челнока и устроил небольшой лагерь у ворот для себя и своего повелителя. Стены укрывали их от пыли и ветра, но не от холода. Внутри крепости, вероятно, имелось множество помещений куда более пригодных для проживания, но Керз отказывался заходить внутрь.

— Позже! — отрезал он. — Сейчас не тот момент. Мы будем ждать здесь, пока не настанет время.

Больше ничего. Примарх просто сел в тени и ворот, опустил голову и провел так несколько дней, не двигаясь. Элвер подозревал, что Ночной Призрак испустил дух, но не решался проверить.

Сыновья Керза начали прибывать небольшими группками. Об их приходе возвестил рев двигателей в ночи. Элвер вылез из спального мешка, стряхивая слой песка, нанесенного за несколько часов дремы. Примарх поднялся на ноги — мрачная тень, чернее ночи, — и замер в проходе.

По небу прокатывался механический вой. Небо по-прежнему скрывалось за пеленой грозовых облаков. Порой в их глубине вспыхивали разряды молний. За время, проведенное на этой планете, Элвер не раз задумывался, можно ли разглядеть звезды с поверхности Тсагуальсы. Любая попытка взять какой-либо предмет, достаточно долго пролежавший на поверхности, оборачивалась вспышкой и ударом накопленного статического электричества. По той же причине корабли, спускавшиеся к поверхности, окружала сеть ярких молний. И хотя сами машины невозможно было разглядеть на фоне черных туч, синие отсветы, скользящие во мгле, давали представление о том, где они находятся.

Корабли приземлились в небольшом отдалении от недостроенной крепости. Элвер проковылял к воротам и замер в ожидании.

Первой из мрака вышла группа из пяти воинов. Сначала в темноте зажглись красные огоньки, напоминающие глаза ночных хищников. Воины приблизились к примарху, который возвышался над ними так же, как они возвышались над Элвером. Тьма размывала их силуэты. Кроваво-красный свет линз и синие вспышки разрядов выхватывали из мрака угловатые очертания доспехов. Молнии, нарисованные на пластинах брони, мерцали, еще сильнее затрудняя восприятие. У большинства новоприбывших на забралах шлемов виднелось изображение черепа. Отсеченные головы побежденных врагов свисали с наплечников на длинных цепях. Даже после нескольких лет в компании примарха Элвер испытал шок от облика этих созданий. Они казались куда более жуткими, чем их генетический отец. Керз был безумен и страдал из-за конфликта между собственной неконтролируемой жестокостью и обостренной жаждой правосудия. А прибывшие воины не были безумцами. Они осознанно решили следовать по тому же кошмарному пути.

— Ловец Душ, — произнес Керз.

Предводитель группы опустился на колени. Остальные последовали его примеру.

— Ночной Призрак.

— Ты пришел. — Единственный раз на памяти Элвера Керз улыбнулся, глядя на своих воинов.

— Я предвидел ваше возвращение, повелитель. — Ловец Душ поднял голову. — Мы услышали зов. Мы — ваши верные сыновья. Мы пришли.

— Но вас так мало, — печально сказал примарх.

— Мы истекали кровью и умирали! — резко ответил воин. — Мы сражались на Терре. А вас там не было. Почему вы бросили нас?

— Встань, Талос! — приказал Керз. Вся теплота исчезла из его голоса в мгновение ока. — И остальные тоже, Первый коготь Десятой роты.

Они подчинились.

— Есть ли вести о Севатаре? — спросил Ночной Призрак. — Я думал, он придет первым.

Донеслись щелчки — отряд космодесантников переговаривался по закрытому каналу.

— Вы не знаете? — наконец спросил Талое.

— В последний раз я видел его, когда он без разрешения последовал за мной на борт «Непобедимого разума». Мы разделились, когда я сражался со Львом.

— Именно поэтому мы предполагали, что вам известна их судьба, — сказал Ловец Душ. — Никто ничего о нем с тех пор не слышал.

— Вероятно, он погиб, повелитель, — заговорил еще один из прибывших воинов. Бесстрастный голос убийцы искажали динамики. — Лев забрал вас обоих. Никто не слышал о нем вестей с самого Трамаса.

— Мы не знаем наверняка, Ксарл, — возразил кто- то еще.

— Но это наиболее вероятный исход, — сказал Талос.

— Хорус проиграл, — произнес убийца.

— Как и было предначертано. — Керз окинул собравшихся полным жалости взглядом. — Неужели кто-то из вас думал, что могло быть иначе?

Убийцу по имени Ксарл разозлил ответ, и он поспешил отвести взгляд в сторону.

Тем временем из ночной мглы появились новые гиганты. Их глаза сияли, будто светлячки. Керз еще несколько раз спросил о Севатаре, но ни у кого не было ответа. Все знали только то, что он пропал на флагмане Темных Ангелов.

Керз окинул собравшихся взглядом:

— Вы первые, кто пришел. Скоро прибудет множество других. Все вы устали от тяжелых сражений. А мне пришлось пережить вещи за пределами вашего понимания. За эти годы мою веру проверяли на прочность демоны и братья. Но я восстал из мертвых, пусть и ненадолго.

— Не говорите так, повелитель, — произнес Талос, — Все может сложиться иначе.

— Все предрешено! — воскликнул примарх. — Будущего не изменить. Хорус всегда был обречен на поражение. А я должен умереть. Когда меня не станет, вы понесете истину к звездам и сорвете покров лжи, сотканный отцом. А пока… — Он развернулся и посмотрел на недостроенные стены своей вотчины. — Мы построим твердыню, равной которой не существовало. Ее залы станут воплощением кошмаров лучших представителей человечества. Здесь я напишу свой величайший труд, который станет лекарством от надежды, терзающей весь наш род.

Примарх замолчал и отвернулся. Похоже, эта речь отняла у него слишком много сил. Элвер невольно встретился с ним взглядом, и, вероятно, из-за тайного дара, которым обладал смертный, между двумя провидцами проскочила искра понимания. Подмастерье впитал в себя информацию и внезапно понял, что Керз не до конца верит в сказанное.

— Вы… вы боитесь, что не правы, — прошептал Элвер, не сумев сдержать слова. В следующее мгновение он понял, что обречен.

Движения примарха наполнились агрессией. Один из воинов решился задать вопрос:

— А что делать с ним? С вашим рабом?

Керз посмотрел Элверу в глаза. Тонкие губы разошлись, демонстрируя острые черные зубы:

— Он мне больше не нужен, капитан Вандред. Делайте, что хотите.

Десятки светящихся алых глаз злобно смотрели на Элвера.

— Повелитель! — крикнул он.

Рука в латной перчатке потянулась вперед.

11. ПРОКЛЯТИЕ ПРЕДВИДЕНИЯ

— Воины, что пришли на Тсагуальсу, были пропитаны порчей. Лучшие из них погрязли в заблуждениях. Худшие же были просто чудовищами, жадными до крови, — произнес Керз, глядя в холодную темноту своих покоев. — Я не знаю, когда мой легион начал скатываться в пропасть, и заметил происходящее слишком поздно. — Он почесал ребра, туго обтянутые кожей. Примарх сильно исхудал. В последнее время он часто забывал, что его тело нуждается в пище. Кусок человеческой плоти, присохший к коже, упал на пол. — В свою защиту могу сказать, что очень сложно сосредоточиться на настоящем, когда будущее постоянно ломится в мысли, будто незваный и нежеланный гость. Как я мог увидеть зло, творящееся на Нострамо, когда каждый день моей жизни наполнялся, словно через ядовитую капельницу, мучительными картинами будущего? И снова ты, отец, ошибся, одарив меня предвидением. Правосудие абсолютно, и благодаря тебе я очень рано узнал, что никогда не сумею его обеспечить и сам стану преступником, достойным только смерти.

Керз невесело рассмеялся:

— Ты можешь себе такое представить? Быть созданным ради единственной цели и в один прекрасный день узнать, что я сам — препятствие для ее достижения. И каждый день видеть свою казнь, исполненную по приказу отца? — Он повысил голос. — И этот приказ был отдан только потому, что я следовал путем, который указал мне отец. Ты сам создал меня вершителем правосудия. Ты сам создал меня чудовищем. Невозможно совместить обе эти сущности в одном теле. Неудивительно, что я сошел с ума, — с холодной ненавистью прошипел он сквозь сжатые зубы. — Я не виноват. Это все твоих рук дело. Кровь миллиардов невинных на твоих руках, не на моих.

Ночной Призрак помрачнел. А потом голос его стал вкрадчивым:

— Зачем ты меня создал? Почему мне пришлось все это делать? Кровь, убийства и пытки… Все это я могу понять. Но одно деяние, пусть и праведное, до сих пор терзает мне душу. Но ведь не должно! — злобно воскликнул он. — Нет-нет. — Примарх покачал головой, мысленно споря сам с собой. — Не должно. Нужно было сделать именно так. Мы с тобой были правы. По-другому и быть не могло.

Керз дернул головой и закачался из стороны в сторону.

— Разумеется, я говорю о сожжении Нострамо.

— Запусти еще раз! — Слова Керза, наполненные легкой угрозой, разлетелись по залу, в котором собралось командование легиона. Магистры когтей со всего флота прибыли на встречу. Отказаться было невозможно.

— Как прикажете, господин, — капитан Шенг, советник примарха, избегал встречаться взглядом с отцом так же, как и все остальные.

Они с мрачными лицами смотрели запись. Многим было стыдно. Многим, но не всем.

Севатар стоял по правую руку примарха и с интересом наблюдал, как его братья пытаются скрыть неловкость. Но куда больше его заинтересовали те, кто никакой неловкости не испытывал. Стратегиум был набит битком. Многие пришли в доспехах, и гул силовой брони уже начинал раздражать первого капитана.

— Ты не можешь увеличить разрешение? — спросил Малкарион из Десятого когтя.

Серв-офицер связи, стоящий за пультом управления проектором, покачал головой. Шенг, руководивший всеми смертными, которые обслуживали зал совещаний, ответил вместо него:

— Запись сделана простым авгурным объективом на нижних палубах. Там мало света, и устройство само по себе примитивно. — Он напрягся под устремленными на него взглядами. — Как я и говорил раньше.

— Достаточно, чтобы мы все поняли, что происходит! — резко бросил Вар Джахан, лорд-регент Двадцать седьмого когтя.

— Может, помолчим? Я пытаюсь обдумать происходящее, — произнес Сел Харек.

Он входил в Кироптеру, и, по идее, его слово должно было что-то значить, но многие из присутствующих ухмыльнулись и глумливо передразнили манеру речи капитана, отчего тот впал в ярость.

Севатар внимательно следил за происходящим. В зале, безусловно, были капитаны, считавшие подобные преступления нормой, а возможно, даже поощряющие их. Легион менялся к худшему. Керз не уделял надлежащего внимания своей машине войны.

Запись велась сверху, к тому же изображение искажалось широкоугольной линзой. Двое слуг торопливо двигались по коридору. Их силуэты сначала раздулись, затем сжались до почти нормальных пропорций и тут же снова раздулись. Создавалось ощущение, что они идут по полу, изогнутому параболой. Смертные прошли, и коридор на несколько мгновений опустел. Затем появился еще один силуэт. Его выдало свечение глаз в темноте — они вспыхнули, будто два призрачных огонька. Вскоре в поле зрения камеры появился обнаженный по пояс легионер. Белая кожа болезненно сияла в темноте. Сжимая в каждой руке по широкому шкуросъемному ножу с тупым острием, он крался по следу смертных.

— Кто это? — спросил Зо Сахаал.

— Мы пока не знаем, — слишком поспешно ответил Шенг, выдав тем самым свою тревогу. Он чувствовал ответственность и действовал соответствующим образом, к вящему облегчению остальных.

Теперь было меньше шансов, что примарх обратит внимание на них. Севатар проигнорировал слова советника, продолжая рассматривать толпу.

— Но запись взяли с корабля Малитоса. — Сахаал махнул рукой в сторону Кульна, не поворачивая головы. Его взгляд был устремлен на примарха и горел призывом к действию. — Он должен знать.

— На этой палубе не было биоавгуров с достаточной степенью точности, чтобы определить личность, — возразил Малитос Кульн.

— Тогда ты должен узнать его в лицо!

— Может, ты мне поможешь? — огрызнулся Кульн. — Это же просто силуэт в тенях.

Севатар продолжал молча наблюдать.

Ракурс записи изменился. На гололите появилась новая сцена. И, несмотря на двухмерное изображение, устройство позволяло каждому из присутствующих видеть все так, будто экран развернули прямо к нему. Керз не шевелился. Они смотрели запись уже в четвертый раз, но это не притупляло шок.

Бледный, как призрак, воин набрал скорость и бросился на слуг. Ножи блеснули, пронзая ткань одежды и кожу. На настил палубы упали первые капли крови. Через несколько мгновений они превратились в бурлящий поток. Первый из смертных забился в судорогах, хватая пальцами воздух за своей спиной. Второй оглянулся, увидел нападавшего и побежал. Легионер отбросил первую жертву в сторону и бросился в погоню. Он загнал слугу в угол под бесстрастным взором третьей авгурной линзы и медленно прикончил.

— У некоторых когтей есть традиция охоты на нижних палубах, — пожав плечами, произнес великан по имени Криг Ацербус, похожий на первобытного дикаря. — Так было всегда. Воины оттачивают свои навыки, преследуя живую добычу.

— Только чтобы усмирить банды трюмов, донимающие работников и не дающие им отдыхать. Только для того, чтобы наказать виновных. Эти двое были офицерами, — возразил Товак Тор по прозвищу Безрукий, жестикулируя щелкающим и шипящим бионическим протезом. — Ценным ресурсом.

— Но тем не менее — простыми смертными. Не стоит о них печалиться. В чем проблема, если скот боится пастуха? — прошипел Крукеш Бледный. Под его белесой кожей пульсировали темные прожилки.

— Что ты понимаешь в наших обычаях, терранин? — ответил Тор. — Они слишком сложны для тебя. Эти двое — нострамцы, наши слуги, а не враги.

— Да уж понимаю побольше твоего, — усмехнулся Крукеш.

— Ты говоришь храбро, Бледный. Не повторишь ли это моему топору? — сказал Ацербус, подбрасывая в руках чрезмерно массивное оружие.

Раздались смешки.

— Вы можете прекратить бессмысленную ругань?! — рявкнул мастер ужаса Тандамелл. Его авторитета хватило, чтобы на время унять перепалку.

— Это не единичный случай. Такое происходит повсюду, — произнес Виридиум Сальвади, магистр флота Керза. Злоба, пропитавшая его слова, подразумевала, что он обвиняет собравшихся. Он окинул испепеляющим взглядом тех, кого считал особо ответственными за ситуацию. — И с каждым днем становится все хуже.

— Не на моем корабле, — упрямо буркнул Кхерон Офион.

— «Не на моем корабле», — злобно передразнил его Халаскер из Третьего когтя. — Послушайте только его, ведь он так отважен и благороден. Он так уверен в благочестии своих воинов. Он такой великий лидер и боец. И уж точно не бандит. «Не на моем корабле».

— И это правда. Мои люди — вершители правосудия, а не головорезы, — парировал Офион. — Говори за свои когти. У тебя нет права высказываться за мои.

— И как же ты можешь быть уверен в каждом? — спросил Крукеш. — Легион же такой большой, и все до одного — убийцы, какими бы ни были причины их действий. Они убивают и будут убивать. Откуда тебе знать, что творится в каждой душе?

— Я не верю, — тяжелым голосом ответил Офион. — Мои люди не могли такого сделать.

— Отрицание — не есть истина, — задумчиво протянул Товак Тор.

— Разве мы вправе делать выводы из того, что увидели? — спросил Зо Сахаал. — Может, эти слуги совершили преступление? Может, их справедливо наказали!

— Это не наказание, — отозвался Керз, — а убийство. Уничтожение ценных активов легиона. Убийство ради убийства. Я этого не потерплю.

Примарх подался вперед, всматриваясь в мутное изображение. Но даже его глазам не открылось ничего нового. Ночной Призрак выпрямился, обдав всех вокруг запахом давно не мытого тела, и окинул собрание взглядом. Чем больше он занимался проблемами, охватившими легион, тем меньше времени уделял вопросам гигиены.

— Малитос Кульн, ты найдешь этого легионера и приведешь его ко мне, — сказал примарх. — И я сам вынесу приговор и приведу его в исполнение — так, чтобы все знали: без моего приказа убивать нельзя.

— А как же остальные, на других кораблях? — злобно спросил Кульн. — Из меня делают козла отпущения!

— По-моему, твой гнев — явный признак вины, — заметил Крукеш, неприятно улыбаясь.

— Я вижу воина, виновного в преступлении, и хочу его наказать, — мягко ответил Керз. — Или ты предпочтешь, чтобы я привлек к ответственности его командира?

Примарх коснулся кожаного чехла на поясе, в котором хранил колоду гадальных карт, намекая, что уже принял решение и голова Кульна готова расстаться с телом против воли хозяина.

Тот было зарычал, но взгляд Керза тут же заставил капитана захлопнуть рот.

— Проблема в новых рекрутах. Мы теряем много людей, и приходится вливать все больше свежей крови в наши ряды. Процедуры отбора и вербовки саботируются или нарушаются, — сказал Фаль Ката.

— Тогда организуйте их заново! — крикнул Ночной Призрак. — Не теряйте бдительности. Это относится к каждому. То, что мы видим на этой записи, — яд, текущий по жилам легиона. Если он доберется до сердца или мозга, — примарх коснулся своей груди, — организм умрет. Удвойте количество патрулей на нижних палубах. Отстраните от власти тех, кому не доверяете. Замените сержантов новых когтей ветеранами, доказавшими свою ценность. Пусть они принесут правосудие Императора тем, кто проявит хоть малейшее неповиновение. Пусть они познают страх!

— Но легионеры не ведают страха, — возразил Ката.

— А должны! — проревел Керз. — Все люди чувствуют страх, даже Астартес, и вы заставите их вспомнить об этом. Мне все равно, как вы добьетесь результата, но задача должна быть выполнена. Я не позволю этому продолжаться. Я не дам нашему легиону погрузиться в… в…

Примарх застонал и отступил на шаг, его веки затрепетали. Севатар прекрасно знал, что означают эти симптомы. Шенг беспомощно оглянулся.

Первый капитан вышел вперед:

— Всем покинуть помещение! Совет окончен.

— Члены Кироптеры должны остаться и попытаться разобрать видение повелителя Керза, — сказал Малитос Кульн.

— Вы все уйдете отсюда. Прямо сейчас! — отрезал Севатар. Видения Керза становились все ужаснее, и тот старался держать это в тайне от братства Повелителей Ночи, не отличающихся преданностью. — И ты, Шенг, тоже.

Советник примарха посуровел, услышав приказ.

В качестве дополнительного аргумента к словам первого капитана из ниш у двери выдвинулись огромные фигуры атраментаров Первого когтя, могучих воинов в терминаторской броне. Их было всего двое, но и этого оказалось достаточно. Двери распахнулись, и капитаны легиона, громко ругаясь друг с другом, покинули зал.

Керз держался на ногах, пока последний легионер не скрылся за дверью, после чего рухнул в кресло, стиснул один из подлокотников и зашатался из стороны в сторону. Поднять голову он не мог. Севатар осторожно подошел и остановился у трона.

— Повелитель…

— Уходи, Сев, — слабо ответил Керз.

— Я позову апотекариев.

— Нет.

— Но повелитель…

Сквозь завесу черных волос яростно блеснул черный глаз.

— Убирайся! — рыкнул Ночной Призрак.

Севатар замешкался на мгновение, но подчинился, не кланяясь и не салютуя. Атраментары вышли вслед за командиром.

Оставшись в одиночестве, Конрад Керз позволил себе потерять сознание.

В течение часа, казавшегося вечностью, его терзали мучительные судороги. Он очнулся в пустом зале. Голова кружилась, а в сердце поселилась злая тоска. Будущее с болезненной ясностью бурлило под тонкой пеленой настоящего. Скоро оно вернется.

Уже не в первый раз он растворился в тенях и прокрался в свои личные покои, прячась ото всех. И там видения снова пришли к примарху.

Мир, полный черного песка, пылал. Армии братьев, охваченные убийственной ненавистью, обрушились друг на друга. Мощь самого смертоносного оружия, созданного человеком, обратилась против друзей и союзников.

Одно мрачное и жуткое видение сменялось другим. Феррус Манус гибнет. Угрюмая природа Пертурабо ведет его к краю пропасти. Ангрон в ярости нападает на своих. Мелкие предательства, пустяковые споры, незначительные обиды, уязвленная гордость — все это изгибалось, крошилось и летело в костер гордыни, который разгорался все сильнее, пока не превратился в пожар таких масштабов, каких Галактика не видела уже многие тысячелетия. Пламя охватило небеса и обратило в пепел все труды Императора. Керз в ужасе завыл, пришел в ярость от предательства, погубившего все, за что он сражался. Порядок и правосудие были отброшены в сторону. Взамен пришли хаос и беззаконие.

И в пламени и углях он увидел танцующую тень с когтями, покрытыми кровью, и лицом, искаженным от сумасшедшего гнева и извращенного удовольствия.

В крови, огне и безумии Конрад Керз увидел собственную судьбу.

Ночной Призрак пришел в себя и резко втянул воздух в легкие. Сама идея Крестового похода теперь, после всего увиденного, казалась ему смешной — и он расхохотался. Мысли лихорадочно проносились в голове. Он сжал пальцы так сильно, что на столешнице остались следы от ногтей.

— Я не стану… — просипел он, трясясь от смеха, с которым ничего не мог поделать, даже будучи охваченным ужасом. — Я не стану этим существом!

Его разум медленно и болезненно прояснялся. Приступ внезапного веселья отступил.

Керз устало поднялся на ноги. Возможно, проще сдвинуть гору с места. Он осмотрелся, не веря своим глазам. Все вокруг было разрушено, громадный стол для совещаний перевернут и сломан пополам, украшения на приборной панели, встроенной в стену, вырваны, а механизмы разбиты вдребезги. На стенах и обломках мебели виднелись длинные следы от острых ногтей. Ночной Призрак чувствовал исходящий отовсюду запах крови, а когда догадался посмотреть на свои руки, то обнаружил, что они по локоть покрыты липкой красной жижей. Часть крови принадлежала ему самому — он понял это по насыщенному запаху с пряным привкусом тайных генных технологий. Она скопилась на кончиках пальцев, там, где когда-то были ногти, теперь вырванные с корнем в приступе. Но только часть. Он осмотрелся еще раз, с особым вниманием всматриваясь в самые темные уголки комнаты. Из-под сорванной занавеси торчали чьи-то ноги. В противоположном углу лежала верхняя часть туловища этого же человека. Внутренности волочились из разорванного торса.

Негромкий звук заставил примарха развернуться со змеиной стремительностью.

Один из его сыновей стоял у открытой двери. Ночной Призрак в мгновение ока узнал его по запаху. В доспехах все легионеры пахли одинаково: маслом, притирочным порошком, озоном из охлаждающих решеток. Но, даже несмотря на герметичные прокладки, Керз все равно чувствовал человека внутри керамитовой скорлупы. Все они были отмечены его порченым геносеменем, но отличались друг от друга.

— Шенг, — произнес примарх.

Этот человек всегда пах уязвимостью, носил он броню или нет. Волевой подбородок и хищно изогнутый нос вводили в заблуждение. На самом деле в могучем, внушающем трепет теле жила нерешительная душа. Вторая его слабость была куда серьезнее: Шенг сильнее, чем кто-либо другой из капитанов, обожал своего господина.

Именно поэтому Керз его и выбрал. Человек, чье сердце наполнено любовью, никогда не предаст того, кого любит. Ночной Призрак приблизил к себе Шенга, чтобы пользоваться этой слабостью. Но, как ни забавно, испытывал к советнику ответную симпатию. Упрямый, узколобый, но абсолютно преданный Шенг был одним из немногих Повелителей Ночи, кого Керз не ненавидел.

Советник на мгновение замер, не понимая, то ли вытащить оружие, то ли заговорить. В этом был он весь. Осторожность постоянно приводила его на отвесную скалу неопределенности, а неуместная отвага призывала очертя голову прыгнуть вниз. И в конце концов он прыгнет, охваченный печалью. И это погубит его.

Шенг снял шлем. Запах слабости еще сильнее разнесся по комнате.

— Господин, — он облизнул пересохшие губы, глядя на разруху, устроенную примархом, — ваши видения становятся все страшнее.

Керз кивнул. Во рту у него скопилась слюна с привкусом крови.

— Да, сын мой. Когда-то они были просто картинками, всплывающими перед внутренним взором, и для понимания будущего я обращался к картам. Но теперь они почти неотличимы от реальности, и их ярость изливается через меня.

Ночной Призрак поднялся на ноги.

— Как я могу?..

— Избавь меня от своего сочувствия. Ничего ты не можешь сделать. Раз я был создан таким, то это произошло по воле Императора. Если вдруг увидишь, что следующее видение готово вот-вот захлестнуть мой разум, то позаботься, чтобы меня изолировали и никого не подпускали. Этот мой летописец был человеком с тусклой душой. В нем было слишком мало пламени для преступлений. И тем не менее он умер смертью грешника. Так нельзя.

— Слушаюсь, господин.

Примарх устало привалился к стене и уставился на окровавленные руки.

— Я виноват, — прошептал он, обращаясь сам к себе. — Смерть Фашманали была несправедлива.

Примарх дрожал от шока и стыда.

Шенг решился подойти на шаг ближе.

— А что пророчества, повелитель? Они все те же? — спросил советник тихим дрожащим голосом.

— Да. Братья сражаются друг с другом. Легион против легиона. Конец Великого крестового похода. Хорус возвысится. Империум падет.

— Повелитель, мы должны…

— Никому и ничего не рассказывать! — отрезал Керз. — И если ты расскажешь, то я узнаю. Предать мое доверие будет страшным преступлением, и наказание за это ждет соответствующее.

— Я никому не скажу. — Шенга одновременно потрясло и разозлило, что Керз в нем засомневался.

— Да, знаю, знаю, — отозвался Ночной Призрак. Силы почти покинули его. Нужно было поспать. — Я это предвидел. А теперь — уходи.

Все то время, что флот Повелителей Ночи двигался к системе Шерата, где должен был встретиться с армиями других примархов, Фулгрима и Рогала Дорна, Керз с тяжелым сердцем размышлял над увиденным. Кошмары не покидали Ночного Призрака ни днем, ни ночью. И хотя мелкие детали отличались, суть всегда оставалась одной и той же.

Хорус намерен предать Императора.

Эти мысли наполняли Керза отвращением к самому себе. Несмотря на врожденный пессимизм, даже он не понимал, как самый верный и любимый из сыновей Императора мог восстать против отца. Ему было куда проще представить в этой роли самого себя. Разве у него не имелось самого веского повода из всех? И он в своих видениях убивал сыновей своих братьев с безудержным весельем. Образы грядущего стояли перед глазами и вплетались в мысли. Даже самые простые действия могли спровоцировать новый приступ видений. Керз все это время избегал общения, потому что постоянно терял нить разговора и замирал с открытым ртом, глядя на чудовищные события будущего, которые никто больше не мог видеть.

Ночной Призрак размышлял: вдруг окажется, что Император замешан в каком-то жутком преступлении, и это оправдает все предвиденные ужасы? Но подобное немыслимо! Император всегда идеально все планировал. Он всеведущ! Примарх допустил шальную мысль, что Он предвидел такое развитие событий и сам спровоцировал конфликт. А сейчас просто сидел и ждал. Керз раз за разом отметал крамольную догадку, но все же никак не мог избавиться от подозрения, что опустошительная война изначально входила в план Императора.

В первый раз, когда примарх пришел к такому умозаключению, он завыл так яростно, что телохранители-атраментары, грузно топоча, ввалились в его покои с оружием наперевес. Ночной Призрак прогнал легионеров и велел им никогда не возвращаться.

Керз попытался переключить внимание на что-то более понятное и знакомое — поиск виновных. Преступления Императора были не более чем домыслами, лишенными доказательств. Примарху нужно было что- то очевидное, что можно осудить, чему можно вынести приговор. По жестокой прихоти судьбы такой отдушиной стала Нострамо.

Одновременно с видениями, с каждым разом становящимися все мрачнее и приходящими все чаще, мир примарха точила скверна иного толка. С Нострамо доставляли рекрутов предельно низкого пошиба: их тела были сильны, но разум пропитала порча. И в последнее время ситуация усугубилась: с родной планеты присылали худших из худших. Ночной Призрак позабыл про Нострамо, стараясь сохранить рассудок, трепещущий перед даром Императора, своему сыну. Довольно.

На огромном столе кучей лежали инфопланшеты и папки с документами. В углу комнаты молча работал смертный по имени Экра Трец. Когда Тьма затуманивала разум примарха, псионические способности Треца помогали справиться с валом кошмаров и притупляли боль. В более спокойные моменты он ассистировал повелителю Восьмого, записывая обработанные Керзем данные автопером на экране запоминающего устройства. Информации было достаточно. Все действия каждого нового рекрута тщательно регистрировались: генотип, родословная, список совершенных преступлений — всё говорило само за себя. Люди, разрушающие легион изнутри, были либо полностью уверены в своей неуязвимости, либо считали, что им нечего прятать. Керз мельком глянул на старые гадальные карты, разложенные в центре стола. Если им верить, такая вероятность действительно существует. Возможно, эти люди и в самом деле считают, что поступают правильно.

Но заблуждения никогда не были препятствием для правосудия.

Дверь в покои примарха открылась.

— Севатар. — Керз приветствовал гостя, даже не глядя в его сторону.

— Я пришел по вашей просьбе, — отозвался первый капитан, подходя к столу и аккуратно ставя шлем, увенчанный крыльями летучей мыши, на свободный пятачок между грудами бумаг.

— Сев, я разве «прошу»?

Легионер раздраженно оглядел документы на столе. Ему явно не понравился вопрос.

— «Приказ» — это когда вы считаете, что я не захочу прийти сам. Но вот я здесь по своей воле, как и всегда.

— Ты хочешь сказать, что мне не нужно отдавать тебе приказов, так?

— Как вам будет угодно. — Он посмотрел отцу в глаза. — Почему мы упражняемся в семантике?

— Я пытался разрядить обстановку, — пожал плечами Керз.

— Ночной Призрак. Пытается разрядить обстановку. — Севатар покачал головой. — А я уже начал думать, что повидал все в этой Галактике.

— Настали непростые времена. Я устал и обеспокоен. Почему-то мне казалось, что немного легкомыслия не помешает… Похоже, я ошибся.

— Беспокоиться не о чем, повелитель. Количество миров, приведенных к Согласию, полностью соответствует требованиям.

— Но наши методы ведения войны им не соответствуют. Ужас — величайшее оружие, доступное человеку, и поражает оно только гордость. Миры склоняются перед нами без кровопролития.

— Тысячи умирают для того, чтобы миллионы могли жить. И эти жизни куплены болью и страданиями. Поэтому я бы не стал говорить, что мы не проливаем крови.

— И кто из нас теперь зануда?

— Я пытаюсь разрядить обстановку, — ответил Севатар с настолько серьезным видом, что никто, кроме примарха, не смог бы понять, что первый капитан шутит.

Улыбка резко исчезла с лица Керза.

— И все это может погибнуть. Восьмой легион наполнился людьми, которые наслаждаются процессом, но не видят цели. Они радуются возможности причинить боль, но брезгливо морщатся при упоминании принципов преступления и наказания.

— Я заметил, — сказал Севатар. — Да и вы могли бы сделать это пораньше, повелитель. Мы везем вашим братьям корзину со змеями.

— И как раз в тот момент, когда наши методы привлекли к себе повышенное внимание.

Керз толкнул папку с бумагами так, что она проскользила по столу и ударилась о шлем Севатара. Листы бумаги ручной выделки покрывали строчки, выведенные с механической точностью. Первый капитан пробежался взглядом по тексту.

— Кое-кто в легионе вступил в сговор с преступниками родного мира. И пока я тут пускал слюни и бился в припадках, они с распростертыми объятиями приветствовали этих дегенератов как своих братьев.

— Все ради власти, — отозвался Севатар. — Можно подумать, что если тебе дадут силы, выходящие далеко за пределы человеческих возможностей, и позволят участвовать в величайшем событии в истории расы людей, то власти и славы хватит на всех. Но, похоже, я ничего не понимаю. Мотивы других мне непонятны. То, что мне кажется глупым, они воспринимают как величайшую истину. Разве они не видят, что жажду власти нельзя утолить? Она будет расти и расти, пока не поглотит человека целиком. Я бы мог посмеяться над этими людьми, но ситуация слишком опасна.

— Желание возвыситься в структуре легиона следует поощрять. Создание центров силы за ее пределами я считаю проявлением нелояльности.

— Согласен. Я предпринял кое-какие меры по улучшению качества рекрутов. Всех капитанов, подозреваемых в занижении стандартов приема, уже допрашивают.

Керз перевернул страницу документа.

— Похвально. Но… прекрати расследование.

Севатар слегка сощурил глаза, больше ничем не выдав своего удивления.

— Интересное решение. Полагаю, вы не откажетесь объяснить, в чем его суть?

— Легион нужно призвать к порядку. Для этого необходима демонстрация силы.

Керз захлопнул папку.

— Вы не думали, что можете ошибаться?

— Я всегда только об этом и думаю! — воскликнул Керз с внезапной бодростью. — До меня дошли слухи, что губернатора Балтия свергли. Я попросил Шенга разобраться. Эту смену власти, похоже, тщательно скрывали от меня. И это страшное преступление. Мои послания на Нострамо либо остаются без ответа, либо приходит что-то невнятное. Мне пришлось направить запрос в Совет Терры, чтобы узнать правду.

— Это могло бы объяснить снижение качества рекрутов.

— Могло бы, но порча пустила корни много лет назад. — Керз ткнул длинным ногтем в закрытую папку. — Вот, смотри, партия новичков, набранных из заключенных, пришла двенадцать лет назад. Результаты их психометрических тестов сфальсифицированы. Здесь замешана жадность. И это не единичный случай. Такое повторялось снова и снова. Похоже, тут не обошлось без участия руководства вербовочных структур.

— Смертные слабы.

— Я уже говорил, что в нашем флоте есть люди, которые помогают ускорить распад легиона. И далеко не все они смертны. — Примарх оскалился и убрал волосы с лица, заправив их за уши. — Если Балтия свергли, то это последствия порчи, а не ее причина. Нас постоянно травят. А что нужно сделать со змеей, которая тебя укусила?

— Убить ее, чтобы она не смогла сделать этого снова, повелитель.

— Именно.

— Легион укушен. Змея — это не мы сами. — Теперь Севатару едва удавалось скрыть удивление. — Вы хотите наказать не легион, а Нострамо?

— Я хочу не просто наказать планету, — ответил Керз. — Я хочу преподать урок, который усвоят абсолютно все.

— Экстерминатус, — произнес первый капитан.

Примарх улыбнулся:

— Вот почему ты, Сев, мне так нравишься. Тебе не надо ничего объяснять. Ты не просто схватываешь все на лету, но и понимаешь, почему я делаю то, что должен.

— Если вы говорите, что нужно что-то сделать, то так оно и есть. Но как?

— Мы можем полагаться только на наш флот. Другие — мои братья — не поймут. Они попытаются остановить меня. Пройдут месяцы, пока мы будем спорить и доказывать свою правоту. И даже если мне удастся их убедить, они попытаются снова привести планету к Согласию. И за это время все настоящие преступники покинут Нострамо. Если мы хотим уничтожить планету, то нужно действовать быстро.

Севатар кивнул:

— Даже небольшая часть флота справится с задачей, если правильно рассчитать точки удара. Но есть группы… есть люди… и среди легионеров, и среди слуг… которые откажутся выполнять такой приказ. Могут начаться волнения даже в самых надежных командах. Прольется кровь.

— Война между легионерами… — В мыслях Керз всплыл образ из видения: космодесантник в полночно-синей броне убивает собрата, облаченного в полночно-черный доспех. — Нет, не сейчас. Ничего не случится.

Кто-то другой, не столь проницательный, начал бы спорить и рассказывать о дополнительных рисках. Но Севатар только вновь кивнул:

— Я прослежу. Мои атраментары обеспечат выполнение приказа, чего бы это ни стоило.

Упрямая покорность первого капитана рассмешила примарха:

— О Севатар, Севатар. Никаких сомнений, всегда уверен в себе, несгибаем и непоколебим. — Керз внимательно всмотрелся в лицо собеседника. — Такой преданный, такой спокойный.

— Здесь не в чем сомневаться. Виновные должны понести наказание.

— Иногда мне становится любопытно, что случилось бы, заставь я тебя сделать что-то, что ты считал бы несправедливым.

— Тогда бы я напал на вас и погиб бы в бою.

Керз кивнул, хотя и знал, что легионер говорит неправду. Судьба поведет Севатара вслед за примархом глубоко во тьму. Ему предстоит пережить много боли и потерь, прежде чем он найдет обратную дорогу к душевному равновесию. Эти образы короткими вспышками появлялись перед глазами Керза. Он не знал, как закончится путь Севатара, но для Керза именно этот воин Астартес воплощал истинный дух VIII легиона, и лишь он мог его сохранить.

— Я доверяю это тебе, сын мой.

— Даже так? «Сын мой»? — Севатар поднял бровь. — Вы становитесь сентиментальным.

— Я сегодня что-то сам не свой, — полушутя отмахнулся Керз. Он задумался, понимает ли первый капитан, насколько сильно видения измотали его.

— А что с Шенгом? Думаю, он согласится со всем, что вы скажете, а потом разорвется от душевных терзаний, когда станет понятно, чего вы просите. Вряд ли стоит доверяться ему в этом вопросе.

— Я все ему расскажу, — покачал головой Керз. — Но буду держать поближе к себе. Для этой задачи нужен человек действия, которого не собьют с пути сомнения. Кара, которую мы выбрали, многим покажется слишком суровой. Многие из моих братьев тепло относятся к родным мирам. Они говорят о единстве человечества и общем благе, но никто из них так и не преодолел привязанности к роду и племени. Мой поступок шокирует некоторых из них. Все они в случае опасности побегут домой.

— Но не вы.

— У правосудия не может быть любимчиков. Оно слепо и безжалостно, а я — его воплощение. Я не имею права просто взять и помиловать мир просто потому, что я там вырос. Все должны быть равны перед правосудием, иначе нельзя найти баланс, и грешники станут процветать.

— Я начну приготовления сейчас же, повелитель, — поклонился Севатар.

Керз снова открыл книгу и аккуратно перевернул несколько тонких страниц. Слова, написанные черными чернилами на белом пергаменте, моментально впитывались в память примарха.

— Мы все сделаем после Шерата. А пока у меня есть еще одна задача. Нужно поговорить с братьями. — Он снова посмотрел на карты. — Я не знаю, что произойдет, но, надеюсь, весь этот ужас удастся предотвратить. Может, слухи неверны, и Нострамо можно спасти. Может, Балтий еще жив, и ситуацию удастся исправить.

— Вы правда в это верите?

— Нисколько, Сев — Керз опустил голову, и длинные пряди упали на лицо. Настроение примарха резко изменилось. — Нострамо сгорит. Судьба и правосудие требуют этого.

12. СОЖЖЕНИЕ НОСТРАМО

Рев сирен наполнил все до одного отсеки «Сумерек».

Искусственный голос рокотал из динамиков, перекрывая даже эти тоскливые крики:

«Всем приготовиться к выходу из варпа! Всем приготовиться!»

Они спешно покидали Шерат, и имматериум бурлил, раскачивая корабли во все стороны. Тем не менее Шенг считал, что выходить обратно в материальный мир будет еще тяжелее. Он не мог позволить себе остановиться и переждать качку. Флагман VIII легиона подпрыгивал на потоках варпа так, что смертные работники едва удерживались на ногах. Шенг, конечно, не был суеверным дикарем, но даже его пугала реакция эмпиреев на намерения примарха. Легионер удержал равновесие, опершись о стену. Он не хотел активировать магнитные подошвы силового доспеха — тогда пришлось бы замедлить шаг. Нужно как можно быстрее найти первого капитана.

— Переход через пять, четыре, три… — Механический голос начал обратный отсчет.

Варп-двигатели застонали и заревели, будто живые. Нос корабля подбросило вверх, словно бы это был не могучий звездолет, а крохотный шлюп, дерзнувший бросить вызов буре.

— …две, одну…

Шенга накрыла волна тошноты. Корабль будто рухнул на километр носом вниз. Со всех сторон доносился влажный треск. Беззвучный яростный вопль пронзил душу легионера и отбросил его к стене.

Один из худших выходов из варпа на его памяти. Слуги, Шенг, сервиторы и все, что не было прикручено к полу, летало во все стороны. По корпусу корабля прокатились судорожные спазмы. Крики раненых и скрежет поврежденных механизмов зазвучали в коридорах.

— Переход завершен.

Шенг оттолкнулся от колонны, за которую держался, оставив на поверхности металла вмятину, и двинулся к черному входу в храм-оружейную.

Дверь распахнулась, впуская советника примарха в изысканные покои цвета ночи. Каждый камень и каждый металлический элемент в зале были выполнены в темных тонах. Лампы черного света погружали все вокруг еще глубже в тени. В их лучах лица атраментаров, готовящихся к бою, неестественно сияли, а зубы и глаза сверкали, будто инопланетные самоцветы.

— Севатар! — закричал Шенг.

Вычурные колонны делили длинный отсек на отдельные помещения, в которых отборные бойцы 1-й роты облачались в доспехи. Сейчас в камерах собрались десятки воинов, вокруг которых суетились сотни слуг. Повсюду раздавались жужжание инструментов и звон приборов диагностики. Гулкое эхо носилось под высокими сводами из сине-черного мрамора.

— Севатар! — повторил он, проталкиваясь сквозь толпу смертных рабочих и киборгов-сервиторов.

Атраментары, наполовину закованные в броню цвета полуночи, молча сверлили его злобными взглядами. Все, кроме одного. Воин указал в дальний конец коридора:

— Четырнадцатый отсек, советник.

— Спасибо, Манек. — Благодарно кивнув крылатым шлемом, Шенг двинулся дальше.

Севатар, так же как и его воины, облачался в броню. Его ноги уже скрылись под множеством слоев керамита и пластали. Огромная наспинная пластина тоже стояла на месте, а специально созданный сервитор как раз присоединял к ней нагрудник.

— Терминаторский доспех? — поднял бровь Шенг. — Ты же не любишь воевать в таком снаряжении и предпочитаешь более изящные методы.

— Я — командир атраментаров, — ответил Севатар. — Время от времени нужно сражаться вместе с ними и в той же манере. Никому не понравится, если они вдруг решат, что я не способен на это.

Нагрудник сел в нужную позицию. Герметичные зажимы со щелчком закрылись. Раздалось шипение подключенной гидравлики.

— Полагаю, ты пришел не для того, чтобы обсуждать мое снаряжение. Что тебе нужно, Шенг?

Советник примарха обвел взглядом зал, отмечая безумную скорость, с которой работают слуги.

— Повелитель Керз хочет довести дело до конца.

— А ты думал, что может быть иначе? — спросил первый капитан. — Нет, забудь про вопрос. Вот новый, получше: почему ты вообще говоришь такие глупые вещи?

— У меня нет времени на твои колкости, Яго.

— Не называй меня так, — нахмурился Севатар.

— Я буду называть тебя так, как захочу, первый капитан! — отрезал Шенг. — Я — советник примарха. Посмотри на все это. Посмотри на то, что мы делаем. Мы вот-вот начнем войну с родной планетой.

— О, похоже, пес может лаять. Но умеешь ли ты кусаться, а, Шенг? Думаю, нет. Именно поэтому повелитель Керз поручил эту задачу мне. Я должен убедиться, что Нострамо понесет наказание.

— Это неправильно. Мы же родились на этой планете, и там живут миллиарды людей. Мы уничтожим ценный актив Империума. Нас создали для большего.

— Нет, — покачал головой Севатар. — Нас создали именно для таких поступков. Мы должны делать то, от чего другие пятятся в страхе.

— Это ошибка, и ты все понимаешь. Прикажи своим людям остановиться. Если я получу еще немного времени…

— То что? Ты убедишь примарха, что он неправ? Конрад Керз — наш владыка. Он отдал приказ. Решение принято.

— В бездну Керза! Мы служим высшей силе. Мы служим Императору и всему человечеству! Это безумие!

— Ты служишь высшей силе? Вот, значит, как? — Севатар вытянул руки, и слуги, тяжело дыша от напряжения, принялись прикручивать массивные наплечники на броню. — Ты раздражаешь меня, Шенг. В частности, меня раздражает то, что ты ходишь с уверенным лицом перед примархом, а с остальными в легионе ведешь себя, словно обеспокоенная бабушка. Я видел, как ты выхаживаешь перед ним с важным видом. Ты носишь на себе его одобрение, будто бумажную броню. Его величие ослепило тебя, и ты вечно боишься, что кто-то другой уведет его у тебя из-под носа. А потом убегаешь и прячешься за спину примарха. Но ты — не его сиделка. Ты всегда сомневаешься. Уверен в себе, только пока неуверенность не берет верх, что происходит постоянно. Как тебе спится?

— Лучше, чем тебе, — ответил Шенг. — Я выполняю свой долг. Я ставлю эти приказы под сомнение именно потому, что я предан примарху.

— И я тоже выполняю свой долг. Забавно, что мы по-разному видим наши обязанности там, где они должны быть одинаковыми. Это все потому, что ты ошибаешься. История оправдает меня, Шенг. А тебя упомянут на ее страницах лишь вскользь.

— Севатар, услышь меня. Нам нужно остановить это безумие.

Первый капитан откинулся назад, чтобы слуги смогли подключить силовые кабели.

— Ты знаешь, что Керз считает тебя слабым? Нет, не так. Он точно знает, что ты слаб.

Кисти рук Севатара скрылись внутри массивных латных перчаток.

— Я верно ему служу. И да, я знаю, что он считает мою преданность слабостью, но в ней — моя сила.

— Тем не менее ты пришел сюда, в мою оружейную, чтобы обсудить его приказы. Ты правда думал, что если придешь и начнешь размахивать руками и громко, но беззубо лаять о высокой морали и высшей цели, то все получится? Почему? Да, на Нострамо есть невинные, но мы и раньше без особых проблем убивали невинных ради достижения Согласия. Да, отдельных людей, может, и не в чем упрекнуть, но общество Нострамо в целом не достойно снисхождения. Планета должна погибнуть во имя правосудия. Свет от этого костра будет таким же, как и от любого жертвенного города, мира или системы, которые мы сожгли, чтобы призвать остальных к порядку. Это позволит остановить преступную деятельность внутри легиона. Деяние чудовищно, но у него есть цель. И я с радостью выполню приказ, зная, что тем самым помогу избежать чего-то более чудовищного в будущем.

— Да что на тебя нашло? — прошипел Шенг. — Ты говоришь, как фанатик. Это не ты. Севатар, которого я знаю, хладнокровен и циничен. Он не увидел бы в происходящем никакого смысла.

— Что ты вообще обо мне знаешь? Ничего, потому что, в отличие от тебя, я силен.

— Севатар, я пришел не потому, что ты первый капитан! — злобно зарычал Шенг. — А потому, что ты — один из немногих воинов в легионе, кто так же всем сердцем предан нашему господину, как и я. Остальные — это стая шакалов. В лучшем случае — заблудшие души, забывшие о чести. Нет, я не слаб. Только я достаточно силен, чтобы увидеть, что примарх болен, и заявить об этом открыто.

Шенг торопился, понимая, что у него осталось очень мало времени.

— Он начинает терять рассудок. Ты этого пока не видишь так, как вижу я. Помнишь, что случилось на Шерате?

— Он обратился к Фулгриму за помощью, а в ответ получил лишь оскорбления.

Но в голосе Севатара не было прежней уверенности. Шенг понял, что тот тоже все осознавал.

— Он едва не убил Рогала Дорна! Он перебил воинов из других легионов и теперь мчится домой вершить справедливость, но не имеет доказательств.

— Ты сам их ему привел. Города-ульи охвачены войной. Балтий мертв.

— Тогда нужно устроить суд. Ты же видишь, во что он превращается. Видишь, как плохо ему во время видений. Он меняется. Мы должны ему помочь, а не становиться соучастниками его преступлений.

— Конрад Керз не безумен, — процедил Севатар с холодной злой уверенностью. Но глаза выдавали его.

— Ради Императора, Севатар, ты же знаешь, что никто не предан Ночному Призраку сильнее, чем я. — Шенг заскрежетал зубами. Из динамиков шлема раздался раздраженный треск. — Он не понимает, что творит, и ему становится все хуже. Ты же видишь, как он себя ведет и в каком расположении духа пребывает. Если мы позволим безумию продолжаться, то все станет только хуже и пути назад не будет. Ты понятия не имеешь, что он видит. Ни малейшего. Остановись сейчас же.

— Никогда не думал, что доживу до дня, когда Шенг будет поносить нашего благородного повелителя.

— Да послушай же меня, — Шенг в отчаянии оглянулся на остальных воинов в зале. — А что вы думаете, атраментары? Это ваша планета. Если ваш капитан не способен внять голосу разума, может, это удастся вам.

Ни один из терминаторов не шевельнулся.

— Они думают то, что я велю им думать, — произнес Севатар с беззаботной улыбкой. — Эти воины — самые верные слуги примарха. Именно поэтому они — атраментары. Это почетное звание, которого ты никогда не удостоишься по очевидным причинам.

Слуги Севатара закончили работу. Последние болты с жужжанием закрутились. Первый капитан был закован в керамит от шеи и до пят. Смертные быстро проверили все системы и отошли. Реактор брони с хлопком включился и загудел, с каждой секундой все громче. Севатар будто увеличился в размерах, когда пучки искусственных мышц напряглись, а поршни с шипением вышли из пазов. Другая бригада слуг обступила легионера, подключив к броне множество контрольных приборов для проверки систем.

— Ты так же безумен, как и он.

— Неправда, — ответил Севатар. — Я знаю, о чем ты говоришь. Да, он нестабилен, но далеко не безумен.

— Тогда почему ты все это делаешь? — прошипел Шенг.

— Послушай… Можешь ответить на один вопрос?

— Если ты обещаешь обдумать мои слова, то да.

— Власть на Нострамо захватили преступники. Повелители городов-ульев на словах говорят о единстве, но ведут открытую войну друг против друга. Убийства и изнасилования на улицах стали обычным делом. Подавляющее большинство населения влачит жалкое существование. И все эти люди поставляют в наш легион, эту созданную твоим любимым Императором структуру, худших представителей человечества.

— Но как ты можешь обвинять в этом простых смертных?

— Легко. Матери рады, что их сыновья остаются дома. Члены банд облегченно вздыхают, зная, что никого из них не заберут. Недостойные довольны, что те, кого полагалось призвать на службу, никогда не будут призваны. Это преступление, в котором замешано все общество. Или ты не согласен?

Шенг промолчал.

Манипулятор, сжимающий механическими пальцами тяжелый шлем, заскользил по потолочным рельсам и остановился над головой Севатара.

— Итак, ответь мне, только честно. Общество Нострамо виновно или нет?

Советник закрыл глаза и покачал головой:

— Не делай этого. Обратного пути не будет.

— Пожалуйста, Шенг. Дай мне честный ответ. — Голос Севатара был все так же холоден, но прежняя издевка исчезла.

Шенг поднял голову и перебросил плащ через предплечье правой руки. Красные линзы шлема встретились с черными глазами первого капитана.

— Виновно.

— Виновные должны быть наказаны, — заключил Севатар. — Это непреложный закон цивилизации, ибо без наказаний она не способна существовать. Это суть учения нашего генетического отца. Мы убиваем нескольких, чтобы многие могли жить. И неважно, кто эти несколько — незнакомцы или наши родственники.

Слуги отошли на шаг. Один из них нажал клавишу на пульте, и шлем опустился, скрыв лицо Севатара.

— Аvе Dominus Nox, — пророкотал первый капитан сквозь динамики доспеха. — Гернот, Караш, вы останетесь с лордом-командующим Шенгом, пока приговор родному миру не будет приведен в исполнение.

Он пошевелил руками, проверяя работу брони.

— Никто не уйдет от правосудия, Шенг. И это правильно.

Двое атраментаров грузно вышли вперед, занимая позиции по обе стороны от советника.

— Я избавлю тебя от участия во всем этом, потому как вижу, что ты так и не сумел определиться, что справедливо, а что нет.

Шенг горделиво стоял между своими громадными конвоирами.

— Я буду на мостике, подле нашего господина, как того требует моя честь, и прослежу за выполнением приговора.

— Да, все верно, — пророкотал Севатар. — Следи. Это получается у тебя лучше всего. Я нанесу удар потому, что могу. А ты — нет.

— Всем кораблям: открыть огонь!

Приказ Конрада Керза разнесся по просторной, похожей на древний собор командной палубе «Властелина Тьмы». Синюшная, болезненная сфера Нострамо медленно вращалась за обзорным экраном. Единственный спутник выползал из-за дальней стороны планеты. На дисплей тактикарума выводилось голографическое изображение поверхности. Один из районов испещрили сотни меток наведения. По нескольким дополнительным экранам бежали бесконечные потоки данных.

Капитан Толита Генеш поерзала на командном троне. Она чувствовала себя неуютно в присутствии Повелителя Ночи, присланного, чтобы следить за исполнением приказа. Позволив себе краткую напряженную паузу, Толита распорядилась:

— Старшим канонирам рассчитать наведение на цель по отметке примарха и открыть огонь.

Несколько младших офицеров бросились исполнять команду, но тут же замерли, обнаружив, что большинство командного состава не двигается с места. С десяток офицеров поднялись на ноги и уставились на капитана. В их число входил и главный канонир.

— Отмените приказ, — сказал он.

Последние офицеры, продолжавшие работать, остановились. Сервиторы возмущенно забормотали, обнаружив паузу в командных программах.

— Вы что, оглохли? Приказ отдан самим примархом! — крикнула Генеш.

— Я не буду его исполнять, — ответил главный канонир.

Его подчиненные возбужденно забормотали.

— Я тоже, — произнес еще один офицер. Слова главного канонира придали ему смелости.

Все члены экипажа на мостике замерли.

— Это же наша родная планета, — сказал кто-то.

— Мы не станем!

Обстрел Нострамо уже начался. Защитные орбитальные платформы погибли первыми. Они разлетелись на части прежде, чем застигнутые врасплох команды успели дать первый залп. Торпеды скрылись под пеленой облаков. Лучи лэнс-излучателей осветили тучи. Ответный огонь наземных лазерных батарей быстро стих. Защитников испепелили без малейшей жалости.

— Посмотрите! — крикнул главный артиллерист. — Наш дом гибнет!

— Господин Ильтен? — Генеш обратилась к безмолвному Повелителю Ночи, но тот неподвижно стоял, будто загипнотизированный, наблюдая за гибелью планеты.

— Нас же всех убьют, неужели вы не понимаете! — воскликнула Генеш.

Она вскочила на ноги и опустила руку на кобуру с табельным лазпистолетом. В тот же миг ее собственные матросы вскинули оружие, направив стволы в спину капитана. Ильтен не шевелился.

Генеш собиралась что-то сказать, но ее прервал электрический треск изо всех вокс-динамиков. По мостику прокатилась волна холода, за которой последовал раскатистый хлопок вытесненного воздуха.

Трое атраментаров материализовались в центре мостика. По их броне пробегали угасающие разряды энергии — остаточный эффект после телепортации.

— Почему этот корабль не стреляет? — спросил предводитель.

Генеш тут же узнала его голос.

— Капитан Севатар! — облегченно выдохнула она. — Слава Терре, вы пришли. У меня тут бунт.

— Не повезло вам, — отозвался Севатар. И единственным выстрелом из болтера разорвал Генеш напополам. — Вы освобождаетесь от должности. Есть еще желающие сказать что-нибудь глупое и получить ответ в виде болта?

Он и его воины направили оружие на команду корабля.

— Ты, — Севатар развернулся к Ильтену, — почему ты не исправил ситуацию?

В алых линзах шлема Повелителя Ночи отражались вспышки сотен взрывов, одна за другой расцветающие на поверхности Нострамо.

Он одарил первого капитана долгим взглядом.

— Потому что это неправильно, — ответил Ильтен и потянулся за оружием.

Севатар выстрелил первым. Три реагирующих на массу снаряда ударили в нагрудник мятежного Повелителя Ночи и разорвались, не пробив броню. Однако это сбило прицел, и длинная очередь Ильтена разлетелась по всему мостику. Четвертый выстрел первого капитана попал точно в центр груди, уничтожив оба сердца легионера. Ильтен умер на месте.

На долю секунды на мостике повисла гробовая тишина. Севатар понял намерения матросов до того, как кто-либо из них успел пошевелиться.

— Напрасно вы так, — сказал Яго.

Снова загрохотали выстрелы. Ни один дробовик не мог пробить терминаторский доспех, и потому все закончилось так же быстро, как началось.

Ярко-красная рана на теле Нострамо злобно светилась. Слой беспросветно-черных облаков озаряли вспышки пламени на поверхности. Севатар наблюдал за гибелью планеты с мостика «Теневого клинка», третьего корабля во флоте, на котором ему и его бойцам пришлось наводить порядок. Небольшая, но значительная часть группировки из пятидесяти звездолетов отказалась выполнить приказ Керза. Несколько десятков легионеров погибли, подавляя мятежи. Потери среди смертных экипажей измерялись тысячами. У некоторых кораблей были серьезно повреждены мостики.

Тем не менее приказ удалось исполнить. Теперь никто не посмеет перечить Ночному Призраку.

Торпеды неслись к поверхности, оставляя в атмосфере длинный огненный след. Каждый из снарядов взрывался с ослепительной вспышкой, от которой во все стороны расходилась ударная волна. Улей Нострамо-квинтус пылал от основания до шпилей так же, как и все крупные города в зоне обстрела. Но основной удар достался именно этому мегаполису. Именно здесь, в окрестностях улья, в свое время упала на планету капсула с юным примархом. Рана в поверхности планеты так и не затянулась, и именно на нее флот обрушивая сейчас всю свою ярость. Под слоем клубящихся облаков по земле разливалось море магмы, такое огромное, что свечение было видно даже с орбиты.

Через некоторое время планета треснет, и ее ядра коснется ледяная пустота космоса. Севатар уже видел подобное раньше. Он находил гибель небесных тел пугающе красивой.

На этот раз, конечно, все было иначе. Или так думал Яго. Он ведь родился на этой планете, пусть она и представляла собой жалкую захолустную скалу. Там, на улицах перенаселенных городов, он вырос. Там он одержал свои первые победы, в первый раз едва не погиб. Там он совершал преступления и потакал своим страстям. Под бурлящим покровом свинцовых туч, под струями теплого дождя, пахнущего железом, он терял друзей и заводил врагов. И сейчас Севатар размышлял, что испытывают другие нострамцы, глядя, как горит их дом. Ненавидят примарха? Скорбят о потере? Сам он не чувствовал ровным счетом ничего.

Нострамо совершила преступление и была наказана. Вот и все.

13. ОПРАВДАНИЕ

— Итак, уничтожив Нострамо, я ступил на темный путь, — удовлетворенно произнес Керз. — Моя истинная чудовищная природа проявилась. Что еще ты мог сделать, кроме как приговорить меня к смерти? Он оперся руками на острые ребристые плиты пола. — А мои сыновья… Они ничем не лучше. Получив проклятие моей крови, они считали страх, который я разносил, и ужас, который я сеял, целью, а не средством. Они позабыли, кем должны были быть. Даже Шенг в конце концов разочаровался во мне. Как и почти все остальные. Но Севатар всегда понимал меня лучше всех.

Керз склонил голову, по-прежнему печалясь об утрате любимого сына.

— Еще есть Талос, мой Ловец Душ. Он тоже понимает. Он — один из последних, кто истинно предан. — Примарх поднял взгляд к потолку. — И его преданность погубит его здесь, на этой планете. Он обрушит свой гнев на моего убийцу и покинет эти места. А когда вернется, то умрет на этих самых стенах.

Ночной Призрак усмехнулся:

— Я бы мог ему рассказать, но не стану. Иначе разве он чему-нибудь научится? Предупреждать об исходе заранее — бессмысленно. Так он не сможет усвоить урок. Воины, подобные Талосу, не понимают глубинного смысла моего учения. — Он шумно втянул воздух между сжатых зубов. — То, что я делаю, ужасно. Я сам ужасен. Но моя чудовищная сущность — это лишь умноженные тысячекратно грехи простых людей. Ты хотел, чтобы мы стали образцами для человечества, и, пожалуй, превзошел все ожидания. Все они были со мной на Нострамо: Талос, Севатар, Крукеш, Тор и многие другие. Они беспрекословно повиновались приказу и убили своих родичей.

Керз обежал вокруг трона на четвереньках, не сводя взгляда с жуткой скульптуры.

— Никто не задался вопросом, правильно ли мы поступаем. Мы были легионом. Я был их повелителем. Я потребовал правосудия в ответ на очевидные преступления планеты… А ведь это лучшие из моих сыновей! Правосудие никогда не было для них пустым звуком. На тысячах планет они творили немыслимое ради расширения твоего Империума. И чего в сравнении с этим стоит один-единственный мир, населенный несколькими миллиардами душ? Подумаешь, именно там родились их отцы и матери!

Примарх хихикнул. Звук застрял в горле и превратился в хриплый нечеловеческий клекот. Больше всего он напоминал крики стервятника.

— Севатар как-то спросил меня, почему я так ненавижу своих сыновей. В целом он был прав. Я презираю их всех — и верных моему учению, и погрязших в невежестве. Мне противна их природа, ведь все они… безжалостные убийцы. — Ночной Призрак брезгливо поморщился. — Но особенно я ненавижу их за то, что они так ничего и не поняли! Они не осознали, что стали соучастниками великого преступления. Если бы они хоть немного вникли в мое учение, то обратили бы взор на себя и понесли соответствующее наказание: казнь. Если бы только все было так! — Примарх воздел скрюченные пальцы к потолку. — Если бы не их слепота, они перебили бы друг друга. И это было бы правильно. Да, правильно.

Он отступил на несколько шагов.

— Но они не сделали ничего, и потому я оставлю их в твоей раненой империи, чтобы они могли усвоить урок. И еще раз. И еще…

Керз безумно ухмыльнулся, глядя на скульптуру из трупов. Затем, так и не дождавшись никакой реакции на насмешки, он медленно поднялся во весь свой чудовищный рост, подошел вплотную к трону и положил руки на склизкие запястья своей куклы.

— И почему я не должен преподавать людям этот урок? Ты же создал меня судьей. Таково мое предназначение. Я взвешиваю души. Хочешь знать, что я думаю о тебе, отец?

Ночной Призрак прижался к лишенному кожи лицу, составленному из фрагментов мертвых тел, так близко, что коснулся его носом.

— Ты виновен, — прошептал он.

С этими словами он вернулся за кафедру, поднял книгу и внезапно оживился:

— Я принял всю эту кровь и мучения. Ни в чем из этого не было моей вины. Нельзя сожалеть о выпавшем уделе, потому что никто не может его изменить, и, соответственно, в чувстве вины нет смысла. Я больше не терзаю себя мыслями о собственной природе, потому что она неподвластна мне. Но тем не менее я сожалею вот о чем…

Примарх прикусил губу, сомневаясь, стоит ли выдавать свой последний секрет.

— Есть одна вещь, которую я бы хотел изменить, если бы мог… — Он отвернулся. Почему-то ему было проще говорить, не глядя в кровавые провалы глазниц жуткой статуи. — Когда ты пришел ко мне, овеянный славой, сияющий так сильно, что у всех на планете болели глаза, нужно было отвергнуть тебя. Мне не следовало принимать имя, которое ты дал. Ведь я усвоил кое-что, пока служил тебе, отец. Я узнал одну маленькую правду о самом себе. Ночной Призрак был справедлив. Да, он был чудовищем, но такова человеческая природа. Мы можем только надеяться, что монстры получше спасут нас от более страшных сородичей. Он проливал много крови, но планета наслаждалась миром впервые за тысячелетия. Моя судьба решилась, когда я покинул Нострамо и взвалил на себя предложенную тобой ношу.

Он улыбнулся. Если бы кто-то видел падшего примарха в эти мгновения, то поразился бы невыносимой боли, отразившейся на бледном лице.

— Отец, отец, отец… — протянул он. По грязной щеке скатилась одинокая слеза. Она оставила после себя алебастрово-белую дорожку среди копоти и засохшей крови. Крохотная часть утраченного величия примарха проступила сквозь покров скверны. — Будь у меня еще один шанс и свобода выбора, я никогда бы не стал Конрадом Керзом. Он был предателем. Он сомневался. Он помешался. Но хуже всего, отец, то, что Конрад Керз был слаб. А Ночной Призрак — силен. — Примарх крепко сжал обложку книги. — В созданном тобой варварском аду слабость — это самое большое преступление из всех.

Совершив последнее признание, Керз закрыл глаза и счастливо улыбнулся, демонстрируя рот, полный черных зубов. Он поднял голову, будто узник, освобожденный из подземелья и тянущийся навстречу солнцу.

Катарсис длился недолго. Ночной Призрак не мог насытиться отвращением к самому себе. Чем больше он говорил о неудачах, тем сильнее хотел получить прощение. Разговоры заставляли навязчивые мысли проникать глубже в душу. Никакие слова не избавят его от тяжести совершенных преступлений. Ни его слова, ни слова его сыновей, ни даже слова отца.

В холодном зале стало неуютно, будто перед бурей. Из начавшего потрескивать от напряжения воздуха загрохотали слова, о которых Керз так мечтал. Но, поскольку последние искорки здравого рассудка еще не угасли, он совершенно не ожидал их услышать.

+Ты не слаб, сын мой.+

Сила голоса заставила примарха рухнуть на колени. Голова налилась внезапной резкой болью. От статуи, сияющей потусторонним светом, исходила невероятная сила. Она с мощью ураганного ветра раскидала по зале останки последних жертв Керза и прожгла одну из стен. Ночной Призрак снова увидел ненавистные звезды.

— Отец? — произнес он голосом испуганного ребенка, надтреснутым и слабым. Жалким.

+Я превыше твоих обвинений. Превыше слов. Превыше всего. Как ты думаешь, почему я разговариваю с тобой? Ты наконец-то сошел с ума.+

И снова слова взорвались в черепе Керза, будто звон громадного колокола. Но все же ему удалось ухмыльнуться, поднять голову и, пусть даже прищурившись, посмотреть на статую из плоти, источающую ослепительный свет.

— Нет-нет. Ты здесь. Я тебя слышу. Ты пришел на мой суд, привлеченный жертвой. Ты всегда был кровожадным богом.

+Я — не бог и никогда им не стану+

Керз поднялся на ноги, прижимая свою книгу к груди. Псионический ветер немилосердно трепал плащ из перьев.

— Ты пришел. Ты понимаешь, что виноват. Ты явился на мой суд.

+Ты не можешь меня ни в чем обвинять. Я уже понес свое наказание.+

— Нет достаточного наказания за то, что ты сотворил! Ни в этой жизни, ни в следующей!

+Ты смеешь думать, что понимаешь, что я сделал и какие жертвы принес? Тебе кажется, ты знаешь, как я сейчас страдаю?+ Сила голоса отбросила Керза на несколько шагов. +Ты никогда не познаешь боли, подобной моей, и я несказанно рад этому.+

Керз искоса уставился на сидящую на троне фигуру:

— Зачем ты говоришь мне эту чепуху?

Голос вернулся после небольшой паузы. И вновь его сила заставила примарха взвыть от боли.

+Ни один отец не хочет видеть, как страдают его сыновья, независимо от того, какую ношу он вынужден был взвалить на их плечи.+

— Это что, извинения? — рассмеялся Керз. — А что дальше? Ты меня простишь? Сангвиний говорил, что ты мог бы.

+Мне не за что тебя прощать. Ты действовал так, как я задумал, но в мои планы вмешались. Твое безумие — не твоя вина. И не моя.+

Керз оскалился, как дикий зверь:

— Ложь! Все шло по твоему плану!

+Ты ни в чем не виноват. Если бы только мы могли хотя бы раз встретиться и поговорить, я показал бы тебе путь обратно к свету+

— Как замечательно! — Керз разразился диким, воющим смехом. — Я же Ночной Призрак. Свет для меня — анафема!

+Свет живет внутри каждого из вас. Вы — мои сыновья. Вы все рождены в свете. Каждый из вас достоин искупления.+

— Скажи это погибшим.

+Смерти нет. Это просто форма перехода. Я прощаю тебя, Конрад, хочешь ты этого или нет.+

— Ни за что!

Голос в голове не затихал и продолжал рокотать. От дальней стены отвалилось еще несколько камней. Пол за спиной примарха начал исчезать, рассыпаясь на атомы.

+Ты сделал одну-единственную ошибку, сын мой. И она породила все зло, которое ты принес. Ты решил верить в неизменность судьбы. Но без выбора не было бы ничего. Даже боги, что дразнят нас из своих чертогов по ту сторону завесы, зависят от выбора. Каждая судьба — это лишь одна книга в библиотеке возможных вариантов будущего. Ты решил прочесть только одну. Неужели ты не понимаешь, что сам сделал такой выбор? Ты сам решил быть узником судьбы. Если бы ты верил в свободу своей воли, то ничего этого не произошло бы. Ты решил быть таким: загнанным, подверженным манипуляциям. Безумным.+

Улыбка Керза застыла, словно отделившись от лица, и зависла в воздухе на мгновение, прежде чем примарх сорвался на безумный крик:

— Нет! Ты же послал своих ассасинов, чтобы убить меня! Ты хочешь моей смерти!

+Ты сам выбрал этот путь. И вся твоя философия, сын мой, — не более чем оправдание собственных неудач.+

— Нет!

Керз, завывая, отбросил книгу в сторону и прыгнул прямо в жуткий обжигающий свет. Он набросился на статую, разрывая плоть черными ногтями, отдирая длинные полосы замерзшего мяса от массы сшитых трупов.

Свет погас.

Примарх, дрожа и хныча, осел на пол. Останки его творения с влажными шлепками рухнули на пол.

— Меня нельзя простить, — прошептал Ночной Призрак. По его лицу текли слезы, но, капая с носа и подбородка, они бесследно растворялись в лужах крови на полу. — После всего, что я сделал… Какое же это правосудие? У меня не было выбора! Не было!

Энергия, бурлившая в воздухе, рассеялась. Керз сел и обхватил руками останки статуи отца. Он ждал, но голос так и не вернулся.

Время шло. Последний миг неотвратимо приближался. Конрад Керз вздрогнул и поднял внезапно налившуюся свинцовой тяжестью голову, всматриваясь в мертвое лицо куклы из плоти. Она не шевелилась. Ничто в кровавых покоях примарха не шевелилось. Все было так же, как и раньше. Но Ночной Призрак погрузился еще глубже в пучину печали.

Он вздохнул, собрал воедино все уцелевшие осколки измученного разума, подобрал книгу и, переступая через расчлененные останки рабов, направился к двери. Он распахнул ее и вышел не оглядываясь.

Когда примарх покинул свои покои, дверь захлопнулась с легким щелчком, активируя установленную на стене фосфексную бомбу. Она взорвется, если кто- то попытается проникнуть внутрь. Этот прощальный подарок сожжет зал и все, что в нем находится. Ненавистные сыновья не смогут покопаться в секретах отца. За прошедшие годы многие из них стали колдунами и в жутком месте вроде этого могли исключительно четко прозреть события прошлого. У примарха была своя версия событий. И сейчас он прижимал ее к груди: его мемуары «Тьма», написанные собственноручно, выведенные кровью и напоенные скорбью, включали в себя то, что произошло в его покоях, именно так, как он предвидел. Он легко расстался с бесценной книгой, положив ее в высокий альков за одной из статуй. Пусть судьба решит, отыщут ли ее когда-нибудь люди. Освободившись от веса откровений, Керз выпрямил спину и будто снова отчасти обрел прежнее величие.

Коридоры в личном крыле примарха пустовали. В них царили холод и тишина. Живых людей здесь не было, зато хватало мертвецов. Пол украшали сложные мозаики из костей и зубов. На стенах висели драпировки из человеческой кожи. То там, то тут встречались сваленные в кучи тела — последствия приступов жестокости Ночного Призрака, в последнее время ставших обычным делом. Лишь немногим повезло умереть быстро. Большинство трупов были жутко изуродованы.

Керз медленно прошел в оружейную, где его ждали мрачные рабы с отрезанными языками. Живые люди вызвали вспышку гнева. Ночной Призрак подавил желание перебить всех и шагнул в самый центр толпы. Он замер, раскинув руки в стороны и изображая спокойствие.

Рабы, однако, прекрасно поняли настроение господина и поспешили приступить к работе.

Оружие и доспехи, в которые слуги облачали примарха, были копиями. Несмотря на высочайшее мастерство исполнения, они не шли ни в какое сравнение с оригиналами. Братья отняли у него силовые когти Милосердие и Всепрощение, Мантию Кошмаров и метательные ножи Вдоводелы. И пускай его нынешнее снаряжение внешне ничем не отличалось, оно все же было другим. Керз сжал пальцы в латных перчатках. Когда-то он носил броню, которой почти не имелось равных. Теперь приходилось довольствоваться подделками.

— Как много метафор в моей жизни… — прошептал он.

Сейчас, когда времени осталось совсем немного, примарх начал терять терпение. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы все закончилось.

Слуги благоразумно проигнорировали реплику и продолжили работать с той самой сосредоточенностью, которая появляется, когда люди знают, что их жизнь полностью зависит от качества выполнения задачи.

Последний болт с жужжанием встал на место. Плащ опустился на бронированные плечи. Потрепанные перья отливали иссиня-черным, дополняя великолепие брони. Доспех был не тем, что раньше, но выглядел достаточно похоже.

Керз не испытывал никаких эмоций по поводу своего преображения. Там, под керамитовой оболочкой, он оставался таким же бледным и грязным, как раньше. Как тело несчастного путника, которого ограбили, раздели и выбросили в канаву.

Покинув оружейную, примарх отправился в обитаемую часть крепости. Там его ждали сыновья. Ряды легиона сильно поредели. Смертные рабы во много раз превосходили Астартес числом. Но в этот раз Повелители Ночи вспомнили о днях своей славы. На пути примарху не попалось ни одного слуги. В залах стояли одни космодесантники.

Многие бесцельно слонялись из стороны в сторону. Некоторые выкрикивали его имя. Большинство исполнили приказ и молча наблюдали. Ни один не попытался остановить примарха или убедить его вернуться. Он видел, что станет с ними. Будущее легиона наполняли боль и тьма.

Какое высокомерие! Они все уверены, что идут по праведному пути, в то время как на самом деле превратились в обычных убийц. Семена скверны были посеяны в момент их рождения. Их смерти станут горькими плодами неизбежности судьбы.

Взять, к примеру, приказ о том, что никто не должен мешать ассасину, который придет за примархом этой ночью. Его исполнят. Повелители Ночи отступят в глубины крепости и пропустят убийцу к отцу. М’Шен увидит лишь пустые коридоры. Но лишь немногие поступят так потому, что понимают цели примарха и понимают, что урок должен быть усвоен. Большинство просто не решаются ему перечить из страха за свою жизнь, боясь погибнуть от руки отца в случае победы либо от руки ассасина в случае поражения. Многим просто все равно: они знают, что примарх их ненавидит, и это чувство взаимно.

Второй приказ, запрещающий мстить, будет нарушен. Но лишь один из тысяч сделает это ради чести. Остальных охватят жадность и желание заполучить отцовские реликвии. Керз видел все это внутренним взором. Да будет так. Судьбу не обмануть.

Но даже сейчас он сомневался в этих словах. Там, в личных покоях, призрачный голос просто озвучил его собственные страхи. Он знал, что Император не говорил с ним. Или, может, говорил? Обе мысли в равной степени терзали душу, одновременно пылая в воспаленном мозгу примарха.

Я свободен.

Я не свободен.

Я свободен.

Я не свободен.

— Хватит! — прошипел он, на мгновение забыв про царственную осанку и сгорбившись, будто побитый зверь.

Легионеры молча наблюдали за генетическим отцом, и сладкое чувство победы превратилось в тоску.

Ночной Призрак собрался с силами и продолжил путь.

Хорошо. Если судьба не предопределена заранее, то он сознательно выбирает эту смерть. Пусть это решение принадлежит ему и только ему — единственное за всю его долгую жизнь.

Помещения, окружавшие тронный зал, были пусты. Все, как он приказал. Примарх сам открыл двери Вопящей Галереи. Ее обитатели могли похвастаться редкостным для этой крепости постоянством. Они составляли оркестр страдания, наполнявший эту величайшую ночь прекрасными криками. Впрочем, как и любую другую ночь. Сотни несчастных смертных были вмурованы в стены, пол и потолок тоннеля. Жизнь в сшитых друг с другом телах поддерживалась с помощью древних технологий и нечистой магии. Каждый из узников был в сознании. Каждый страдал. Они закатывали глаза и раскрывали рты. Стены пестрели множеством оттенков кожи. Благородные принцы и нищие кричали в унисон, навечно связанные друг с другом по прихоти безумного художника.

Все были равны в своих муках.

Керз медленно прошел по коридору, в последний раз наслаждаясь криками. Сабатоны погружались в податливую плоть, ломая носы, давя глаза и оставляя кровавые следы на живом ковре.

Быстро, слишком быстро он добрался до дверей в тронный зал. Их тоже придется открыть самому. В этой части замка не было ни одного разумного существа. Керз запретил им всем, и могучим, и жалким, приходить сюда. Потому что никому нельзя доверять.

Перед тем как переступить через порог, примарх обернулся и в последний раз окинул взглядом Вопящую Галерею.

— Спасибо за музыку, — совершенно искренне сказал он, обращаясь к несчастным жертвам. — Спасибо за вашу боль.

С этими словами Ночной Призрак шагнул в зал и захлопнул двери. Все вокруг смолкло.

Трон ждал. Примарх торжественно прошагал вперед и занял свое место. Регалии были разложены вокруг так, как он велел. Керз поднял Корону Нокс с подушки и аккуратно водрузил ее на голову. За ней последовали другие артефакты. В эти мгновения он напоминал мумифицированных богов-королей Древней Терры. На столе по правую руку примарха лежала колода потертых карт, у которой он часто спрашивал совета. Их положили сюда в качестве напоминания о неизбежности судьбы, но сейчас, глядя на них, примарх понял, что карты — не более чем инструмент, которым он оправдывал свои заблуждения.

Ночной Призрак уставился на двери и замер в позе мученика. Он ждал. В глазах жутких каменных горгулий, сидящих по периметру залы, сверкали линзы крохотных камер. Такие же механические глаза следили за происходящим с жутких барельефов с изображениями пыток и казней, украшавших стены.

Последние мгновения жизни примарха будут записаны и сохранятся на десять тысяч лет. Так предначертано.

Конрад Керз замер, глядя на двери, ведущие в тронный зал. Если бы не редкие движения век, его можно было бы принять за одну из статуй. Он был королем в гробнице. Осталось только дождаться смерти.

Последние слова уже сформировались и крутились на языке, готовые сорваться и вылететь в мир и на страницы истории. Они всегда были с ним, ожидая этого самого момента, кульминации всей его жестокой жизни. Слова будут сказаны. Их время пришло.

Этого требует судьба.

Шли заключительные мгновения его жизни. Керзу показалось, что он слышит, как последние крупицы времени пересыпаются в часах.

Двери раскрылись, и смерть шагнула внутрь.