Будильник на телефоне орал благим матом. Не открывая глаз, я зашарил рукой по тумбочке, жалея, что вчера не сдох.

Рядом кто-то заворочался и простонал:

— Лёшик, тебе звонят…

Чёрт! Баба? Когда я успел-то? После Тохиной абрикосовки под шестьдесят градусов стоит только на койку. В смысле поспать. А мы уже были тёпленькими, когда он ее припёр! И баб точно не было! Мальчишник у нас был, обмывали рождение третьего сына у Витька. В нашу любимую пивнуху такие крали не забредают. Там бабцы попроще, поколоритней и не часто.

Будильник продолжал надрываться. Я заскрипел зубами и попытался продрать глаза. С третьей попытки удалось приподняться, и тут до меня дошло: орал не будильник, звонил старший смены!

С кровати я подорвался за полсекунды, схватил телефон, смахнул экран и просипел «Да».

— Леха, выходной отменяется. Пацанва малолетняя ушла в море на катере. Стыбрили, сучата, у бати плавсредство, ушли вечером и до сих пор не вернулись, паразиты, — Андрюха выматерился. — Петрович объявил частичный сбор. Собирайся, через 10 минут заеду.

— Принял, понял, — я сбросил вызов и оглянулся в поисках своей одежды.

Форменная футболка и шорты, чистые и отглаженные, висели на спинке стула. Вчерашние штаны и рубаха мятыми тряпками валялись возле кровати, на которой разметалась большегрудая девица. То ли помятая после бурной ночи, то ли потрепанная жизнью. Где я ее откопал? Хз… В памяти зияли белые пятна.

Н-да, стареешь, ты, Леха… Как говорит сынишка друга: склероз подкрался незаметно, но виден был издалека. Ну, так пятьдесят стукнуло. Оно конечно не возраст, но с алкоголем пора завязывать. Даром что пью только по поводу. Но чтоб с утра и не помнить, кого ночью в дом приволок, такого еще не бывало.

Подхватив с пола бутылку минералки, я жадно припал к горлышку, соображая, что мне делать с подругой. Девчонка что-то простонала и перевернулась на живот, вкусно раскинув ноги. Чуть не подавился водой от мыслей. Оприходовав полтарашку практически залпом, склонился над девицей, смачно хлопнул по округлой заднице и гаркнул:

— Рота, подъём!

Спящая красавица взвизгнула и лягнула ногой.

— Подъем, я сказал, собираемся, выметаемся, — ухватив девицу за лодыжку, громогласно вещал я, подтягивая её к себе и щекоча.

Вид сзади открылся шикарный. Эх, кабы не вызов, отлюбил бы такую красоту по самое ё-моё так сказать, вместо утреннего кофе. Хмельная красота брыкалась, не открывая глаз, что-то мычала и натягивала на себя простыню. Под ногой что-то брякнуло. Ёшкин-матрёшкин, мы еще и шампанское хлестали ночью? Глянув на часы, подхватил девицу на руки и потащил в ванную.

Там усадил в душевую кабинку и включил холодную воду. Сволочь по отношению к женщинам, с которыми спал, я не был, но оперативность требовала радикальных мер. Потому как дома у себя без моего присутствия я никого не оставлял.

Я усилил напор. Ночная бабочка заверещала, но глаза, наконец, продрала.

— Какого черта! — простонала дама. — Дай поспать!

— Подъем, красотуля. У тебя три минуты!

— Еще пять минуточек! — девица попыталась снова приснуть, привалившись к стеклянной перегородке.

Я восхитился: это ж надо, по голове херачит напор воды, а её хоть бы хны!

— Давай, давай, красавица. Мне на работу пора!

Я кинул взгляд на часы и чертыхнулся. Выключил воду, стянул махровое полотенце с сушилки, вытащил любовницу из душа, и принялся насухо вытирать. То ли от холода, то ли от жёсткой растирки, девчонка пришла в себя и попыталась вырвать полотенце.

— Заканчивай, — бросил я и отправился на розыски женской одежды.

Сарафан обнаружил на кухонном столе. Хмыкнул, представив, чем мы занимались на кухне, судя по погрому. Отыскал в прихожей сумочку, вызвал такси, пока шарил по дому в поисках нижнего белья. Плюнул и вернулся к русалке.

Девица окончательно проснулась и яростно зыркала на меня из-под мокрой челки.

«Н-да, Михалыч, а она моложе, чем тебе показалось. Лет двадцать пять, пожалуй. Обычно на таких молоденьких ты не ведёшься. Капризов много, толку мало. Как тебя угораздило?!»

Протянул ей одежду.

— Поторапливайся, такси будет через минуту, — хмыкнул я, наблюдая, как девчонка натягивает на влажное тело сарафан.

«А ничё так фигурка, ладная, — огладив взглядов крупную, но упругую грудь, расстроился. — Телефончик что ли взять? А, к черту!»

— Готова?

— Трусы мои где? — хмуро буркнула деваха, оправляя подол платья.

— А хрен его знает, — весело гаркнул я. — В такси все одно не видно. Погнали, дорогая! Нас ждут великие дела.

— Дурак! — совсем неожиданно выкрикнула девчонка расстроенным голосом и пулей вылетела из ванной в прихожку.

— И что это было? — пробормотал я, слушая, как моё ночное приключение пытается вырваться на свободу, дёргая ручку.

— Прошу, — галантно распахнув двери, пропустил я фурию. — Эй, не торопись! А, вот и такси! Да не ломай ты машину-то! — крикнул я, запирая дом и недоумевая: какая муха её укусила?

Ну, переспали, с кем не бывает. Она на что рассчитывала? Что я с утра на ней жениться буду? Смешно. Для современных девчонок секс — не повод для знакомства. Что за здрасьте?

— Прошу, — красотка юркнула в машину, натянула платье на колени и отвернулась от меня.

Ну и ладно, не больно-то и хотелось.

— Шеф, отвезешь, куда скажет, — протягивая пятихатку, попросил я. — Сдачу оставь себе. Поехали, — стукнул я по крыше такси и, не оглядываясь, двинулся в сторону фольса.

Легко запрыгнул в машину, поздоровался с Андрюхой, закурил и спросил:

— Не нашлись?

— Нет, — старший дёрнул плечом, развернулся и дал газу. — Под утро позвонил папаша. У пацанят телефоны не отвечают. Папаша утверждает, у катера мотор барахлил. Он на приколе месяц стоял, у мужика все руки не доходили починить.

— Сколько пацанве?

— Лет по четырнадцать. Если мотор накрылся, их по любому в открытое море понесло. А ночью ветер поднялся. И гроза прошла.

Только тут я заметил лужи на дорогах. «Н-да, Михалыч… Что-то с памятью твоей стало… Видно выпил ты вчера… нехило… Пора завязывать пить как не в себя… Чтобы сказала Галка…Так, отставить! Галка уже ничего не скажет. Завязывай с мозгоклюйством!»

— Ты как? — покосившись на меня, уточнил Андрюха.

— Норм, — закуривая вторую сигарету, буркнул я.

— Ты смотри, Хохол тебе голову оторвет за сеструху, — хохотнул лучший друг.

И я все вспомнил.

— Твою мать! Да твою ж ты мать! Сука, ей восемнадцать хоть есть?.лять, … мать! Я ж её лет пять не видел! Она ж в другом городе жила!

— Ну, ты даешь, Михалыч! Двадцать три девчонке стукнуло. Отучилась, вернулась в родной город. лять! Было что?!

— На дорогу смотри! — рявкнул я. — Да хрен его знает, — перебирая в воскресшей памяти обрывки вечера и ночи, ответил уже спокойно. — Но проснулись в одной постели… Да чтоб меня приподняло и треснуло!

Бычок полетел в отрытое окно, я прикурил третью за утро. Недобро кольнуло сердце, удивив меня своим существованием. И тут же угомонилось. Ах, Маша, Маруся! Что ж ты наделала? Как ты вообще рядом с нами пьяными дураками оказалась? Каким ветром тебя за брательником принесло?

Что я наделал-то? Ведь видел, знал. Столько времени прошло! Думал, уехала в институт, переболела детской глупостью! Я ж и к Вовану ходить в гости перестал после того Нового Года, когда Манюня, выпив бокал шампанского для храбрости, призналась мне в любви на балконе под грохот салюта! Чтоб не смущать девчонку! Мы ж тогда всю ночь по глупости над ней подшучивали. Идиоты! Сватали за меня, за холостого-неженатого! И вот поди ж ты! Старый ты дятел, Леха! Что теперь делать-то?

Память услужливо рисовала вчерашний вечер. Мария приехала забирать пьяного брата по просьбе его жены. Заодно и меня подвезла. А я и не признал её в темноте, старый дурак! Помогла, дуреха, на свою голову! Пьяного мужика до кровати довела. Вот дура-то малолетняя!

Целоваться мы начали, едва открыли калитку. И, кажется, это я, старый конь, первым полез с поцелуями. А Маша… Эх, Маша, Маша… И не сопротивлялась даже ни на грамм… Растаяла как свечечка. Ласковой кошечкой прильнула. Видать и правда, влюбленная… Вот ведь судьба… После Галчонка в душе пепелище. Нет любви, сгорела вместе с ней в том пожаре… Не спас…

Так, стоп. Опять меня не туда понесло…

— Бл… — я смачно выматерился. — Будем решать проблемы по мере их поступления. Сначала дети, девушки потом!

Дежурный распахнул ворота, и мы влетели во двор поисково-спасательного отряда. А дальше все пошло по накатанной и отработанной схеме. В голове осталась только работа, глупости остались за забором.

Оперативный дежурный доложил обстановку. Мы бегом переоделись и отчалили. Старая техника завелась с полпинка. Петрович потому и вызывал меня при острой необходимости. Все наши плавсредства моими руками чинились и латались. Знал я в них каждую гаечку и болтик, каждую царапину и вмятину. Сильнее своих катеров и корабликов любил, наверное, только Галчонка…

Да что ж за утро такое-то? Давно Галина так мою память не будоражила. «Погода что ли изменится? — подумал я, кидая быстрый взгляд на небо, потом на море. — покойники к дождю снятся. А ведь не снилась Галка. Тогда к чему мысли?»

Смена закинулась на борт, и мы отчалили. Ласточка моя слушалась и летела по волнам стрелой. Всю службу свою на ней в море хожу. А это без малого больше тридцати лет. Я уже пенсионер давно, по выслуге. А вот не отпускает служба, не могу дома сидеть. Катерок мой, как и другие в нашем водном парке, пятнашечку отметил пару лет назад. Многократно ломанный, латанный-перелатанный. И в дозор с ним, и на рыбалку… начальство крупное на остров возил.

С тех пор как сменился глава МЧС, кто только нами не командовал, от души пытаясь развалить наш ПСО — поисково-спасательный отряд. Но в курортном провинциальном морском городишке без спасателей никуда. Так и тянем лямку под угрозой расформирования. А куда деваться? Дураков много. Особенно среди рыбаков и курортников. А море таких не любит. Вот и бдим.

По словам оперативного, пацаненок — сын прокурора. Дружки его тоже дети каких-то шишек. Потому и началась такая свистопляска. Был бы кто попроще, скорей ежа бы лысого, а не дополнительную смену при таком простом раскладе дернули. А тут друг главы района, чуть ли не родственник губернатора края. Вот и…

Я прикурил очередную сигарету, коротко глянул на парней. Мужики стояли по борту, выглядывая малолетних идиотов в бинокли. Хороший катерок не выше средней цены да полбака бензина и кататься наши малыши могли по морюшку долго.

Как выяснилось, мотор у катера с перебоями, но работал. Сынишка об этом не знал. Вот и подрезал у выпившего отца ключики.

У папани-прокурора юбилей. Четырнадцатилетний сыночек праздновал день рождения бати в компании с семьей, родительскими гостями-друзьями на берегу моря в пафосной ресторации «Парус». Прокурорский пацан и трое его друзей жахнули видимо втихушку не один бокал шампанского, и потянуло их на подвиги. Стырили ключи, отпросились погулять и слиняли на лодочную станцию в папанин бокс. Благо недалеко находится.

Пока нетрезвая компания нагулялась почти до утра, да пока прочухала пропажу деточек, недоросли успели не только выйти в море, но и пропасть, так сказать, с радаров. Эх, чует мой копчик, прихватила пацанва с собой пару пузырей со взрослого стола. И точно не лимонад! Алкоголь и море вещи несовместимые. Но кто бы это понимал. Все ж бессмертные, мать их! Что дети, что взрослые!

Я крутанул руль, сворачивая в сторону Зеленых островов. Хорошо если в катере спасательные жилеты есть. Ветер поменялся, от берега ночью пошел. Если лодка перевернулась, то шансы на спасение всяко есть, если не нажрались в дымину и сообразили жилеты надеть. Черт…

Подростки и безопасность, скажешь тоже, Михалыч! Там же одна бравада и выпендрёж друг перед другом!

Впереди вынырнул одинокий песчаный остров, на котором гнездилась местная птицебратия. Чуть дальше показался жилой берег и Глафировская коса. Я сбросил скорость и медленно повёл катер к архипелагу Птичьих островов, намытых вдоль побережья. При хорошей погоде и безветрии к некоторым можно и пешком прогуляться. А к самым дальним только на катере.

В проливах везде быстрое течение. Оно поопасней ветра будет. Омуты тоже встречаются. Тут даже местные не рискуют купаться. Разве что рыбу ловить.

Мартыны и чайки возбудились, возмущенно загалдели, раскричались, прогоняя наглых людишек. Я медленно вел катер вдоль островов. Парни высматривали катер. Надежда на то, что мальчишек прибило к одному из песчаных островов, таяла с каждой минутой.

За час мы обошли весь архипелаг и приняли решение пойти в открытое море. Андрюха отсмотрел ночную погоду и перемену ветра. Вместе прикинули-просчитали по бензину и мотору, куда их могло отнести, если топливо закончилось. По всему выходило, что пацанву унесло дальше, чем мы рассчитывали, исходя из ситуации.

Я вывел спасательный катер на простор, прибавил скорость. И снова — бесконечная морская гладь, солнце, редкие чайки и мысли. Отчего-то сегодня ветер не выдувал из меня только похмелье, но не события прошлой ночи и утро.

Эх… А ведь обиделась Манюня, как есть обиделась! Я ж её не признал! Да и с утра… кхм… события не располагали к знакомству. И что теперь делать-то? Как ситуацию выправлять? Андрей прав: узнает Хохол, драки не оберешься. Он за сестренку, которую сам воспитывал без отца-матери с двадцати лет, голову кому хошь открутит. Даже другу лучшему.

Да я и сам себе готов её открутить! Нет, все, надо завязывать с крепкими напитками. Переходить на джентльменский коньяк под хорошую сигару и книгу вечером. И голова светлая, и никаких сюрпризов в постели.

«Жениться тебе надо, Лешик! Сколько времени прошло а ты все бобылем!» — голос Галчонка в голове едва не вырвал руль из моих рук. Да что ж за утро-то какое! В очередной раз подумал я и тут Серега крикнул:

— Вижу катер! Походу, перевернулся! Леха, возьми на два часа правее!

Я крутанул руль, вглядываясь в ослепительную бирюзу, сбросил скорость и пошел прямо на лодку. Суденышко болтыхалось на малых волнах кверху боком. Видимых повреждений не наблюдалось. Значит, умудрились перевернуться. Папаша-прокурор уверял, что в ящике на корме штук пять спасательных жилетов есть. Хорошо бы мальчишки об этом вспомнили. Хреново, когда не знал, да еще и забыл.

Заглушив мотор, мы вплотную подошли к катеру. Он колыхался на волнах огромным сине-красным китом. Море жадно облизывало борта, норовя побыстрее прибрать свою добычу. Но катер не поддавался.

У всякого судна есть душа: от деревянной лодчонки до шикарной яхты. Прав был капитан Врунгель: как вы яхту назовете, так она и поплывет. Я бы еще добавил: если к катеру с душой, так и он к тебе с лаской. Доброе отношение и старому корыту приятно.

Не зря Петрович меня кудесником называет за глаза. А парни в глаза, не стесняясь. Любил я свое судовое хозяйство, люто ругался за пренебрежение к чистоте на катерах. Бился за запчасти как за собственную жизнь.

Парку нашему судоходному почти двадцать лет. Новой техники нет, и не предвидится. Это по телевизору красиво смотреть, как МЧС на учениях на новых машинах рассекает да на блестящих катерах спасает. А по факту у нас на всю базу одна новая АСМ — аварийно-спасательная машина. Как говорится со всеми удобствами для выезда. Остальные чиненые перечиненные.

Кому скажи, со смеха помрут. Да и сказать-то некому. Денег нет, но вы держитесь. А что нам еще остается? Чинить и спасать, спасать и чинить.

— Есть! Человек за бортом! — крикнул Жора, вырывая меня из мыслей.

На воде оно всегда так: глаза и руки работают автоматом, а мысли виляют, словно бедра у девахи, что глаз на тебя положила.

Двинули в сторону оранжевых точек, не переставая высматривать остальных. Подошли ближе, обнаружили двоих пострадавших, вцепившихся в жилеты побелевшими пальцами. Молодцы, успели нацепить на себя нужную одёжку. Двое…

Я закурил очередную сигарету. Спасибо, хозяин морской, хотя бы за двоих бестолочей. Повезет, и других отыщем. Но не повезет… Море дань приняло, очередной урок людишкам преподнесло. Да только глупые люди больше аферистам-гадалкам-провидцам верят. Знаки и подсказки от природы в упор не замечают, интуицию не слушают.

Парни достали потерпевших, откачали, теперь тормошили вопросами, пытаясь выяснить, что случилось с остальными двумя. Как дело было, когда и что приключилось. Мальчишки блеяли, плакали, смеялись. Обычная истерика спасенных, сколько их было на моей памяти. Но мужики справятся, профессионалы. Профессионализм не пропьешь, как известно. Даже я не смог. Хоть и старался очень сильно в свое время.

— Лех, идем дальше, а вдруг!.. — крикнул Андрюха, не надеясь на чудо.

Это только в фильмах спасатели приходят хоть и в последний момент, но очень вовремя. Всех спасают, особенно главных героев и их подруг. В жизни так не бывает. Нет в жизни главных героев, все равны перед случаем, перед спланированным несчастьем и перед смертью. А море и подавно не выбирает, кого спасти, кого к рыбам прибрать. Не любит синяя бездна неуважительного отношения к себе. Не любит.

Я вздохнул и выкинул окурок за борт. Снова потянулся к пачке, и поморщился. Надо же, ка меня утренняя история выбила из колеи. Полпачки скурил — не заметил. Словно как тогда, после Галкиной гибели-погибели… Когда пил и курил. Курил и пил, не просыхая, поровну: пачка сигарет — бутылка водки…

А когда узнал, что Галка беременной была, полтора месяца, даже сказать не успела, не знала или сюрприз готовила, так и вовсе с катушек съехал…

Меня тогда Петрович еле отстоял перед высоким начальством. Прятали всем миром от традиционных летних проверок. Кому ж не хочется на морском побережье летом на халяву покутить. За счет принимающей стороны. Сослали меня в Должанку на несколько смен, потом в отгулы отправили. Выжил.

Н-да, денек сегодня выдался еще тот. Снова кольнуло сердце. Поморщился, растер грудь рукой. Убрал очередную сигарету в почти пустую пачку. Три штуки осталось из вскрытой утром. Офигел ты, Леха, берега попутал. Остановись, друг любезный. На тот свет всегда успеешь. «А на этом разве что-то держит?» — ехидно гаркнул мартын, пролетая прямо по курсу.

Я вздохнул, спрятал пачку, принялся наблюдать за ребятами. Парни снова вглядывались в бездну, выискивая еще двоих оболтусов. Спасенная детвора клацала зубами по железным кружкам с успокоительным чаем.

Иваныч наш, Иван Иваныч Сорвиголова, если уж быть точным, такой же старожил, как и я, в море без термоса с чайком не выходил. Ох, и хороший чаёк у него был. Внучка его, Даша, травяные чаи сама делала, по своим рецептам, кому что нужно. От сердца. Для спокойствия, для согревания. Бухгалтерии нашей для красоты фигуры передавала. Меня вот тоже из запоя чаем вытягивали-отпаивали после капельниц и больнички.

Я покосился на недорослей. Сидели рядом бледные, перепуганные. Глаза круглые, губы синие, двух слов связать не могут. Лица солью покрыты. Кожа стянута от морской воды. А умыться нечем.

Точнее, канистра с простой водой у меня на катер всегда есть. Да только кто их умывать-то будет? Парни заняты, а сами они к борту не то, что подойти не смогут. Они и на воду большую сейчас глядеть боятся. Шутка ли, почти полсуток в воде проторчать.

— Ну что, орлы, как самочувствие?

— Нормально, — после недолго молчания буркнул чернявенький, с наглым взглядом.

Видать, он и есть или прокурорский сынок, или друг-провокатор. Такие всегда на авантюры более слабых подбивают, в приключения втягивают, а потом в стороне остаются и наблюдают, как кашу по тарелкам раскладывают, которую они заварили.

— Зовут как?

— Федор, — нехотя процедил парнишка, и припал к кружке, всем видом показывая свое нежелание общаться.

Эх, Федя-Федя, лучше б ты съел медведя, чем вот так вот в ночь да на катере в море.

— Что случилось-то? Как перевернулись? — не глядя на мальчишек, продолжил я гнуть свою линию.

— Ничего, мы не виноваты… — просипел второй. — Ветер бы сильный… дождь лупил… Юрка сказал, надо жилеты надеть на всякий случай. Мы нашли, надели. Федька…

— Да заткнись ты, че ты перед ним распинаешься? — заводила ткнул болтуна в бок.

— Да пошел ты! Все из-за тебя! Если бы вы не подрались, ничего бы и не было! Юрка бы за борт не упал!

Пацанёнок вскочил на ноги, отшвырнул кружку, заливая все вокруг чаем, а затем сломленной куклой рухнул на пол и зарыдал. Некрасиво так, с подвываниями, соплями, икотой. Видать, по-настоящему пробрало, осознал, что друзей могут и не найти. И жить ему с этим до самой смерти.

Чернявый, насупившись и презрительно скривив губы, отвернулся и остался сидеть на месте. Волнение выдавали только побелевшие пальцы, отчаянно вцепившиеся в кружку, да белый ободок, появившийся вокруг посеревших губ.

Истерику одного и злость второго я наблюдал в широкое зеркало, прикрученное мной же много лет чуть сбоку от рулевого управления. В него же увидел, как в рубку заглянул Иваныч, хмыкнул, что-то сказал старшему и шагнул внутрь. Поднял пацана, утер слезы-сопли большим клетчатым платком, который неизменно таскал в нагрудном кармане, усадил на скамью, дал воды.

Пока тот, клацая зубами, пил, Иваныч что-то тихо ему втирал. Мальчишка слушал, кивал, всхлипывал, пил. Истерика сошла на нет, и Иваныч, похлопав парня по плечу, снова вышел к парням.

Никаких успокоительных. Мало ли аллергия там или еще что. Потом греха не оберешься, еще и посадят спасателя за нефиг делать.

Заглянул Андрюха, дал команду возвращаться. Пацанята все поняли. Тот, что понахальней, нахмурился еще больше, закусил губу. На щеках выступил лихорадочный румянец. Краем глаза я видел, как он покосился в мою сторону, затем зыркнул на друга, хотел что-то сказать, но передумал. Видимо, планировал договориться, какую правду вещать будут на берегу, да не рискнул при мне.

Второй судорожно вздохнул, вцепился в пустую кружку, да так и застыл до самого берега, невидящим взглядом уставившись вперед.

Мужики остались снаружи. Я развернул катер и направил в сторону родной базы МЧС. Домчали быстро. На берегу нас уже ждала скорая, полиция. Мальчишек передали с рук на руки принимающей стороне. Смена пошла отчитываться. Я занялся катером.

Минут через десять берег опустел. Я спрыгнул с борта, подтянулся, достал пачку. Вытянул сигарету, сунул в зубы, покатал туда-сюда, потом все-таки достал зажигалку, прикурил и с наслаждением затянулся.

Неважно, сколько смертей ты видел, сколько трупов достал из воды, под толстым слоем спекшегося пепла профессионального выгорания живое сердце. И оно остро ноет от разочарования: не спасли, не успели, не вытащили. У меня так точно…

Вот и сейчас оно напомнило о себе в третий раз за утро. Снова растер левую сторону, прислушался. Мотор зашелся ходуном, потом успокоился. Я оглянулся на море, задрал голову, оценивая погоду. Окинул взглядом территорию базы, улыбнулся Рыхуже с выводком котят, которая осторожно вела малышей к мискам возле высокого крыльца. Раздать бы уже, взрослые совсем, Да все руки у нас с Вадимом не доходят.

Кошка меня заметила, сбавила шаг, потом признала за своего и засеменила в мою сторону. Я выкинул окурок в мусорку, присел на корточки, почесал за ушами Рыжуху, погладил каждого котенка. Острый соленый воздух ворвался в легкие, вызвав недоумение. Морской бриз пробрался под футболку, холодными иглами пробежался по позвоночнику. Кошка тревожно муркнула, глядя мне в глаза, и вдруг впилась зубами в левую сторону груди.

Я удивленно охнул и отпрянул. Сдурела что ли? Бешенство от жары? Уже падая, я понял — это не Рыжуха. Это сердце. Прокурил ты, Леха, свою жизнь. Прошляпил. И жизнь, и любимую женщину, и новую любовь…

Глядя пустыми глазами в небо, я улыбался, лежа на песке. Тишина на базе взорвалась криками. Ко мне кто-то бежал, дежурный сто пудов вызывал скорую. Но мне было все равно. Волны накатывали и накатывали, охлаждая горевшую огнем грудь. Я раздвинул губы, желая успокоить старшего своим коронным: не ссы, прорвемся. Но очередная волна накрыла меня с головой и утащила с собой в прохладную безболезненную темноту.

— Лех, друган, ты чё, перегрелся? Алё, гараж! Рота, подъем! На работу пора. Да ты где бухал-то вчера без меня? Сивуху что ли с Васькой, жрали? Говорил вам: не берите у баб Раи, туфту гонит! На коровьем навозе!

Черт, Андрюха да заткнись ты уже. А то не с тобой мы вчера пили Тохину абрикосовку. Какой навоз? Какие коровы? Что ж ты так орешь?! Я пытался продрать глаза, но ничего не получалось. В голове гудел колокол, во рту застрял распухший язык, обдирая наждачкой нёбо.

— Леха, если тренер узнает, кабздец тебе будет. И тебе, и Ваське! У вас же соревнования на носу за честь края! Поднимайся, Нептун ты недоделанный! Тебя уже и комсорг искала. Ты что, на Нептуна подписался? Ну, ты даешь! Мало тебе баб, на русалок потянуло?

«Какой нептун? Какие русалки? Андрюха, ты, что белены объелся? У меня походу инфаркт, а может инсульт, а заговариваешься ты?» — голоса не было, мысли вяло перекатывались в гудящей голове, пытаясь воспринять действительность. Глаза все так же не открывались, но память постепенно возвращалась. Я вдруг вспомнил, как рухнул на прохладный песок, прямо в лапы Рыжухе. Как со стороны увидел испуганные зеленые кошачьи глаза, и удирающих с перепугу котят. Услышал далекие крики бегущих на помощь друзей-спасателей.

Молодой незнакомый голос пробивался ко мне как сквозь вату. Я скривился: вот ведь шумаголовый! На зубах хрустнул песок. Я попробовал его выплюнуть, но не смог. Дико хотелось пить. А голос над головой все бубнил и бубнил, причитая и перечисляя незнакомые мне имена и фамилии. В надежде, что я впечатляюсь, и оторву голову от кровати.

Черт! Какие же неудобные больничные койки! Я попробовал пошевелиться, но кости ломило так, что любое движение вызывало головную боль. В виски вверчивалась дрель.

— Пить… — едва ворочая языком, просипел я, раздирая ресницы.

— Ну, наконец-то! На, держи! И давай быстрее! Нинка по общаге шастает со своим праздником, ищет жертву в помощь. Ты че, взаправду подписался в этом цирке участвовать? Ну и ты блин даешь! А нас ждут! Две красивые жгучие северяночки! Аппетитные, не могу как! Как булочки ванильные с нашего хлебзавода. Ну, те, по девять копеек, которые ты любишь! И загорелые, как сладкая корочка! Между прочим, ты нам обещал, что вечером закат в море встретим! Смотри, ты обещал! Я Катьке своей сказал, что ты парень-кремень! За базар отвечаешь! Ну, очнулся? Давай-давай, поднимайся!

«Интересно, он заткнется когда-нибудь?» — думал я, разглядывая молодое веснушчатое лицо с рыжим чубом, крупным губами и курносым носом, который все время шмыгал, словно пытался придать вес словам своего хозяина.

Бурный поток непонятный информации озадачивал мой затуманенный мозг. Я по-прежнему не мог сообразить, где я и что со мной случилось. Последнее, что помнил: резкая боль в груди и темнота. Я что, умер? Да вроде нет. Разве что в ад попал, а этот рыжий мой персональный демон. Или черт? Кто там, в аду, следит за наказанием и исполнением?

«Жека… его зовут Жека… Женька… Евгений Ступин… Откуда я это знаю, если я его впервые вижу? — имя вспыхнуло в сознании сигнальной ракетой. — И врет, парнишка, врет как сивый мерин. Не мог я ему такого обещать. После начала спецоперации погранцы запретили выход в море. Мы даже с рыбалкой на смене завязали от греха подальше. А гражданским и вовсе нельзя… Я еще в маразм не впал, чтобы неизвестному сопляку такое обещать. И северяночки какие-то… Мало мне проблем с Манюней с утра, так еще две нарисовались. Ох, Леха, старый ты черт, седина в бороду, морской конь в ребро! Ничему тебя жизнь не учит!»

Я застонал и сделал попытку подняться. Рыжий все бубнил и бубнил, а я разглядывал комнату ошалелым взглядом.

Вся стена напротив была увешана плакатами, вырезками из журналов и открытками советских артистов. Была такая серия «Артисты» у матушки моей покойной. Роллинг Стоунз, Квин, Гурченко и Пугачева Янковский. Многие лица я узнавал, но большинство не вызывали во мне никаких воспоминаний. Странный выбор как минимум. Если не сказать, тревожащий.

Я трижды обвел украшенную стену, пока до меня не дошло, что я вижу. С календаря, сверкающего свежей краской, мне улыбалась проводница почему-то советских железных дорог, и стоял на нём 1978 год. Я тупо разглядывал картину и пытался понять: зачем молодому парню это старье? А как же сисястые, грудастые красотки из плейбоя? Я еще могу понять Роллингов на стене, но Гурченко? Это ж каким извращенцем нужно быть, чтобы…

Мысль я не додумал, бесконечный бубнеж рыжего отвлекал и раздражал.

— Так. Стоп. Угомони свои таланты. Ты кто?

— Ну, ты даёшь, Леха! — после секундной паузы продолжил парень. — Нет, вы точно бабкиной навозинкой траванулись! Сосед я твой по общаге. Жека. Мы с тобой в одной комнате второй год живем.

— Что за общага, — уточнил я, старательно разыгрывая проблемы с памятью после хорошей пьянки.

Выходило не очень. Но рыжий, походу то ли был чуток глуповат, либо доверчив сверх меры. Это ж сколько нужно выпить, чтобы с утра не помнить ни себя, ни соседа, ни жизни своей?

Я потер ладонями лицо, разгоняя дурман. «Походу, я все-таки в больнице. Меня откачали и накачали лекарствами. А всё вот это — плод моего воображения. Интересно, что у меня инфаркт? Инсульт? Да какая разница, как остановить этот иллюзион? Это у всех так? Или у меня особая реакция на сердечный приступ?»

Мысли накатывали волнами. Рыжий продолжал комментировать мои вопросы, разглагольствовать о вреде алкоголя из непроверенных мест, предлагал в третий раз попить воды, умыться, поесть…

А я завис, разглядывая свои руки. Вместо моих ладоней, с загрубевшими мозолями, со шрамом от бензопилы на запястье, с въевшимся в кожу машинным маслом, я видел молодые сильные руки. Еще не знавшие тяжелого труда, но точно знакомые со спортом и физическим трудом. Коротко стриженные ногти и фаланги, не отмеченные никотином.

Я вытянул руку перед собой, поворачивая её в разные стороны. Светлый пушок от запястья и выше. Почему светлый-то? Я ж шатен. Что происходит? И голос, голос такой молодой и звонки, даром что хриплый то ли действительно с перепоя, то ли просто со сна.

Нестерпимо захотелось отлить. Я оторвался от лицезрения своих конечностей и перевел взгляд на рыжего. Тот, наконец, заткнулся и теперь разглядывал меня, сидя на железной койке.

Интересно, медсестры в моей больнице красивые? Черт, Леха, если ты в коме, значит, красивые девочки под тебя утку подкладывают. Срамота, товарищ спасатель. Как же ты так неаккуратно-то. А? Так, надо выбираться из этого лекарственного дурдома и приходить в себя. Мне еще с Манюней надо помириться, да и вообще… Я раздраженно дернул головой и поднялся с кровати.

Медсестры там, за бортом моих галлюцинацией, не торопились ставить катетер или подставлять судно беспомощному инфарктнику, или как там я у них числюсь на балансе диагнозов? Этим эскулапам дай только волю, залечат так, что ласты склеишь.

Ноги тоже были не мои. Мои, конечно, тоже накачанные и выглядят отлично для пятидесятилетнего поджарого мужика, но тут-то явно не мои. Молодые, накачанные, опять-таки со светлой густой порослью.

Мочевой пузырь напомнил о себе, оборвав очередной ступор.

— Туалет где?

— Лех, может к доктору, а? Пусть Алла Борисовна посмотрит? Да на больничку? — тревожно заглядывая мне в глаза, занудил рыжий.

— Сам найду, — я отмахнулся от парня и оглядел комнату в поисках выхода.

Глаз снова выцепил крупные цифры — 1978. Я зажмурился, досчитал до десяти, и снова глянул. Календарь с проводницей, радостно скалящейся в камеру, никуда не делся. Как и остальной иконостас мертвых и полумертвых кумиров.

Дверь оказалась прямо напротив, я осторожно двинулся на выход.

— Лех, давай помогу, а? Ты как? — затароторил рыжий. Подскакивая ко мне.

«Да что ж ты такой назойливый», — поморщился я. От первого шага меня повело, в голове зажужжала дрель, меня бросило в пот. Странно, алкоголь давно уже должен бы выветриться, сутки уже прошли. Что ж так штормит-то? От лекарств? Стоп, если это сон, а это сон, тогда… Тогда это тот редкий случай, когда мне снится очень яркое и достоверное кино. Но семьдесят восьмой год — это слишком даже для моей фантазии, отягченной чтением книг про попаданцев в магические миры, чужие тела и прочих нагибаторов.

Хотя последнее время мода слегка изменила свое направление, и я с удовольствием следил за приключениями мента, попавшего в глубокий советский союз в тело хлипкого пацаненка. Черт, пока я тут валяюсь со своим инфарктом, автор третий том запустит, а я все пропущу. Надо поживее выкарабкиваться из этого состояния. Ненавижу болеть. Я даже редкие простуды на ногах переношу. Максимум, отоспался после смены, приняв на грудь сто граммов, (а лучше двести) с красным перцем, пропотел и снова огурец. А тут затяжной прыжок в бездну, походу…

Я добрался до двери и вышел в коридор, не обращая внимания на обиженно замолчавшего рыжего. Кажется, он что-то спросил, а я не услышал и не ответил. К черту. Будем решать проблемы по мере их поступления. Слишком наглая и болтливая галлюцинация — это очень вредно для моего неокрепшего организма.

Хотелось бы мне знать, почему в моей фантазии вообще возник пацан, а не аппетитная медсестричка в коротком белом халатике с расстегнутой на пределе пуговичкой? Надо срочно избавляться от зануды и представлять себе упругую попку, обтянутую медицинской униформой.

Я добрел до двери, дернул ручку и вышел в коридор. В уши ударила какофония звуков, в нос — квинтэссенция запахов. Как говорит сынишка друга, когда мы проезжаем очистные сооружения по дороге на рыбалку: все ароматы Франции в одном флаконе. Пахло мокрым бельем, жаренной картошкой, прокисшим супом и чем-то еще неуловимо знакомым по беззаботному детству.

Сон продолжался, место не изменилось. По всему выходило, что это самая настоящая студенческая общага советских лет. Обшарпанные стены, выкрашенные до половины краской цвета детской неожиданности. Длинный полутемный коридор практически без света. Несколько лампочек усиленно пытались разогнать мрак, но это им плохо удавалось. Где-то справа слышались девичьи голоса, кто-то на кого-то ругался из-за сбежавшей каши и требовал немедленно вымыть плиту.

Все-таки странный сон. Таких подробностей общажной жизни в моей памяти просто не может быть. Из школы меня выгнали после девятого класса за паршивую успеваемость и хулиганистый характер. И пошел я в бурсу получать мужскую профессию электрика.

А дальше армия, аварийно-спасательные войска. Собственно, так и началась моя служба в МЧС. В декабре девяностого, пока я служил, создали Российский корпус спасателей. Годом раньше у нас на Кубани появился краевой оперативно-спасательный центр, в восемьдесят девятом.

Через два года на базе этого центра организовали Северо-Кавказскую региональную поисково-спасательную службу, куда я и пришел после армии. Вся моя учеба заключалась в повышении квалификации и регулярном подтверждении звания. В начальники я не стремился. И только во время очередной реорганизации меня заставили заочно закончить хоть какое-нибудь средне специальное училище. Выбор был невелик: уволиться или отучиться. Я выбрал второе.

В родные места я вернулся в начале двухтысячных, когда в нашем провинциальном курортном городке создали поисково-спасательный отряд. Надо было сменить обстановку, да и Петрович уходил на повышение именно сюда, на свою малую родину. А мне нужно было сменить обстановку после случившегося с Галкой…

«Ну, вот опять! — я мысленно скривился. — Интересно, сон изменится, если я буду думать о Галчонке?» Додумать я не успел, на меня налетело молодое разгоряченное тело, едва не сбив меня с ног своими приятными в меру пышными округлостями.

— Ой! — пискнула девчонка, пытаясь удержать в руках тарелку с бутербродами. Одуряюще запахло чесноком и поджаренным хлебом.

— Леший, а у нас лампочка перегорела, поменяешь? — весело заверещала девица. — А мы тебя кофе угостим! Мне вчера родители посылку прислали. Я очень просила. На, держи! — девушка сунула мне под нос бутерброд. — Новый рецепт, называется, ты не поверишь! — она снова хихикнула. — Еврейская закуска! Вот ты знаешь, причем тут евреи? И я не знаю! Но вкусно-о-о! — тараторка замолчала, ожидая, когда я оценю кулинарный студенческий шедевр и выдам вердикт.

Девчонка пританцовывала на месте, не сводя с меня озорных глаз. В коридорном полумраке они ярко блестели, вызывая желание заглянуть в них поглубже.

— Леший? — я удивлено выгнул бровь, перехватив двумя пальцами кусок хлеба, щедро намазанный чем-то белым.

Понюхал. Пахло чесноком. В полумраке коридора на глаз невозможно было определить состав этого чуда поварского искусства. Но живот вдруг заурчал, требуя немедленно закинуть бутерброд в рот, и я осторожно откусил кусок.

Еврейская закуска, (а и правда, кому пришло в голову так обозвать смесь советского сырка «Дружба», вареных яиц, чеснока и майонеза?). Вспомнилось, как мы с мамой готовили такие бутерброды на Новый Год. «На первую закуску», — улыбалась матушка, глядя, как я старательно натираю на тёрке варенные яйца.

— Ну, а кто ты еще? — хихикнула девушка. — Это для своих пляжниц ты Алекс Делон и Д`Артаньян в одном флаконе, а по мне леший и есть! Морочишь курортницам головы, кружишь мысли почище лесовика. Так что, придешь? — без перехода закончила девчонка.

«Светик-семицветик, — вспыхнуло в голове. — Все зовут её Светик-семицветик, и только я, Алексей Лесаков, для друзей Леха или Леший, зову её Цветок!» — неожиданное открытие ошарашило.

Я нахмурился: галлюцинации переставали быть томными и становились слишком уж настоящими…

— Приду… Цветок… — выдавил я из себя.

— Жду-у-у! — пропела Светик и унеслась, оставив после едва уловимый аромат женского разгоряченного тела. — Можешь и своих мушкетеров приводить, я им тоже работу найду! — крикнула она напоследок и исчезла за какой-то из дверей.

Я прикончил бутерброд в один укус и пошел дальше на поиски туалета. Для студенческой общаги здесь было неприлично тихо. Где-то бренчали на гитаре, где-то резались в козла, судя по стуку костяшек о стол. За многими закрытыми дверями стояла тишина, словно студенты разъехались.

Из открытых доносились голоса, то громкие, то тихие. Кто-то храпел, кто-то что-то неразборчиво бубнил под нос, наверное, готовился к экзамену. Обычная общага советского типа, в которой я никогда в жизни не был. Разве что в кино видел, но вот так, навскидку, ни один фильм не могу вспомнить с таким антуражем.

И эта девушка. Почему семицветик? Почему Цветок? За всю свою долгую жизнь после смерти Галчонка я ни одной барышне не давал такого имени. Киски, зайки, малыши, солнышки, реже мышки и птички… Без разницы, как их звали по паспорту, они не оставляли след, следовательно, я не запоминал их имён.

«Потому что в прошлом году Светка неудачно покрасилась!» — вспыхнуло в сознание, а перед глазами пронеслась картинка: Цветок с серо-буро-малиновыми прядями, с красными заплаканными глазами у меня в комнате. Мы сидим, обнявшись, я её утешаю. Мы… друзья что ли? Судя по всему да. Мое молодое тело в этом замысловатом сне никак не отреагировало на тугую полную грудь, которой Светик ко мне случайно прижалась в момент столкновения. Или не случайно?

Голова по-прежнему гудела, а мочевой пузырь требовал немедленного облегчения, и я ускорился. В какой-то момент я вдруг понял, что иду не туда, что туалет находится в другом конце бесконечного коридора, я резко развернулся и ускорился в обратном направлении. Откуда я это знаю? Хотя да, сон-то мой, значит и приключения мной придуманы.

Наконец мой нос учуял знакомые ароматы общественного гальюна. Те самые резкие флюиды, которые невозможно вывести даже хлоркой. Убойная смесь дерьма, мочи и единственного спецсредства, которое хоть как-то перебивало смрад сортира. Поморщившись, я толкнул дверь и вошел внутрь, стараясь не дышать.

Смесь сигаретного дыма, аммиака, хлора и шипра моментально осела на легких. Сразу захотелось покурить, чтобы перебить запах. «Интересно, а в этом сне я курю? — подумалось мне, и тут же вспомнились слова рыжего про соревнования, которые на носу. — Видимо нет».

Скривившись от огорчения, я толкнул ближайшую дверь и зашел в отхожее место. К моему удивлению, унитаз оказался хоть и старым, с желтоватыми потеками, но чистым. Видно было, что уборщица знала свое дело. Или это студенты надраивали? Вроде в советских общагах практиковался график дежурств. В нашей школе, к примеру, классы дежурили по недельно.

Самое теплое место разыгрывалось среди одноклассников в тихушку от классухи. Дежурство на этаже во время занятий считалось козырной темой. Законно прогулять уроки, кто б от такого отказался. Дурили мы нашу милую старушка Анну Николаевну как могли, лишь бы не соблюдать составленный ею график.

Так что на блатном месте всегда дежурила наша гоп-компания, заводилы класса так сказать. Далекие от успеваемости, но до откровенных двоек не скатывались. Скрытые лидеры, как пишут в учебниках по психологии.

Облегчившись, я вышел, вымыл руки мутноватой водой, текущей из крана. Горячей не было. Но в этом я даже не сомневался. Если предположить, что в моем сне лето, отключение воды на месяц, а то и на все три, нормальная практика тех времен. У нас и в двадцать первом веке летом отключают горячую воду.

В военном городке и микрорайонах нашего курортного городишки это норма. А я лет десять назад продал квартиру и переехал в свой дом. Газовая колонка и никаких отключений. С мая по ноябрь еще и летний душ в саду. Красота!

— Сюда пошёл! — раздалось за дверью сортира, кого-то смачно толкнули.

— Да отвали ты, урод! — затравленно огрызнулся видимо тот, кому прилетело.

— Я те ща выпишу за урода! А ну зашел в толчок, и не гавкай!

Я оглянулся: прятаться было некуда, ни закутка, ни шкафа, только кабинки. Тихо скользнул к дальней. Обычно там уборщица хранит тряпки, ведра, швабры и химию, на двери углового толчка, как правило, висит табличка «не работает». Инстинкт не подвел, я осторожно закрыл за собой двери и затаился.

— Ну, что сучонок, где деньги?

— Какие деньги?

— Те, которые ты мне должен!

— Я тебе ничего не должен! Ох!

Раздался глухой удар. Я осторожно приоткрыл дверь. В щелку видно было забитого пацаненка в потрепанной рубашке, коротковатых для его возраста брюках, сбитых ботинках и очках.

— Должен, Виталя, должен! Из-за тебя я экзамен не сдал, — чьи-то крупные руки ухватили Виталика за рубаху и притянули к себе. — У меня теперь пересдача. Меня из-за этого тренер на соревнования не берет, как неуспевающего!

Парнишку хорошенько тряхнули. Голова мальчишки мотнулась и приложилась о стену. Он застонал от боли, но все равно огрызнулся, перехватив запястья вымогателя.

— Учить надо было!

— Ах, учить! — рявкнул разъяренный неуч. — Ну, я тебя сейчас научу! Головой в унитаз!

Паренька схватили за горло и потащили спиной к очку. Я выскочил из засады и рявкнул:

— А ну отвали от него!

От неожиданности шкаф выпустил из рук свою жертву, и пацан едва не упал, отшатываясь назад.

— Зря ты, — прохрипел несчастный, глядя расширенными от страха глазами, как бык разворачивается в мою сторону, сжимая кулаки.

Я улыбнулся и покачал головой.

— Может не надо?

— Я тебя щаз в порошок сотру, сучонок, — заревел отморозок и кинулся на меня.

«Интересно, это тело во сне умеет драться?» Но додумать я не успел, сработали инстинкты. Я отступил в бок, и тушка неандертальцы пролетела мимо. Разъяренный парень едва успел притормозить, чтобы не влететь лицом в ближайшую стену.

— Ах ты, сука! — разворачиваясь, выдохнул неуч, на удивление профессионально скользнул в мою сторону, и вдруг его кулак полетел мне в лицо.

Собственно, на это и был расчет. Я качнулся навстречу и резко ударил в солнечное сплетение. «Черт, Леха, а ведь ты не знаешь возможностей своего нового тела! Опрометчиво, брат. Но это же мой сон, не так ли? А дерусь я с малолетства. И не с такими кабанами приходилось сталкиваться». Мысли плясали, а руки наносили удары в автоматическом режиме.

И я ударил еще раз. На этот раз сбоку в челюсть. Как говорится, инстинкты не пропьешь, даже если очень стараться. Проверено на себе. Клиент поплыл. И я добил его двоечкой прямых в нос. Пацан рухнул на пол как подкошенный. Черт и что теперь с ним делать?

— Ты его что, убил? — просипели за спиной.

Надо же, не ушел.

— Да нет, очухается, что такому быку сделается, — хмыкнул я.

— Спасибо, — мальчишка поколебался, но потом все же протянул мне руку. — Виталик, первый курс, начальные классы.

Ух ты, неожиданно. Я думал, будущий физрук, хоть и хлипкий.

— Алексей. Для друзей Леха. Ты как умудрился? Хочешь сказать, этот тоже на учителя начальных классов учиться? — я покосился на тело, которое застонало и попыталось пошевелиться.

— Нет, конечно, — Виталик осторожно улыбнулся. — Мы живем в соседних комнатах. Я ему шпоры писать отказался. Вот и … — парень развел руками. — Спасибо… Я твой должник.

— Пошли отсюда. Сейчас очнется, снова быковать начнет. А у меня сегодня нет желания вести воспитательные беседы.

Мы вышли из туалета и двинулись по коридору в сторону комнат. Черт, а я ведь не знаю, из какой вышел, когда отправился на поиски сортира. И что теперь делать? Думай, Леха, думай! Со Светиком мы встретились где-то через три двери от нашей с Жекой комнаты. Возле кухни, значит, ищем пищеблок, а оттуда и до Женьки рукой подать.

И все-таки странный сон. По идее, именно я должен всем управлять в собственном сновидении. А тут драки, Светики с бутербродами, Виталики незнакомые. Причем впервые на моей памяти еда во сне имеет не только запах, но и вкус. Не знание о них, а самые что ни на есть реальные ощущения.

— Лех, ты в какой комнате живешь?

— Там, — я кивнул головой. — Слушай, а пошли на кухню. Может там девчонки жратвы какой подкинут? Светик-Семицветик сегодня такие бутерброды наваяла! — я закатил глаза. — Пальцы оттяпаешь!

— Даже не знаю… — Виталик все еще насторожено на меня поглядывал, стараясь делать это незаметно, словно оценивал мою адекватность.

Видимо не каждый день за него заступаются. Хотя, думаю, на него впервые кто-то в общаге напал.

— Скорее мы половником получим от девочек, чем нам супа нальют.

— И часто он тебя так третирует?

Я пропустил мимо ушей его слова про студенток, мне просто нужно было добраться до кухни, а дальше я уже соображу, где наша с Жекой комната. Интересно, а это нормально: считать во сне своим место в общаге?

— Нет… — первокурсник замялся. — Сегодня впервые… Обычно просто достает словами, оскорбляет, требует домашку списать или конспект заставляет переписать.

— И что? Ты переписываешь? — я покосился на мальчишку.

Ну да, переписывает, куда ж ему деваться. Учится на девчачьем факультете, со спортом если и дружит, то с какими-нибудь шахматами. Так что у здоровых лбов, не отягощенных интеллектом, целый букет шуток и издевательств для пацана.

Даже мишень на спину вешать не нужно. У него на лице написано: пни меня. Хотя… в туалете он сопротивлялся. Проиграл бы, конечно, и в унитаз увалень его бы окунул, но без боя, думаю, сдаваться не собирался. Значит, характер есть. Помочь что ли?

Черт, Леха, остановись! Это всего лишь сон. Ты кому собрался помогать? Своей же собственной галлюцинации? Вот очнешься и расскажешь мозгоправу, что тебе снилось. Он тебе по полочкам разложит, что было, что будет и чем сердце успокоиться.

Хотя нет, ничего-то ты Алексей Степанович не расскажешь никакому психу. Иначе отправят тебя на реабилитацию под Ростов в санаторий, а то и вовсе спишут на гражданку с каким-нибудь мудрёным психологическим диагнозом. А без работы я не смогу. Не сопьюсь, конечно, но и долго не протяну.

— Лех… ты куда? Пришли мы, — Виталик замер возле прикрытой двери.

— Задумался! — я широко улыбнулся и не менее широко распахнул двери в студенческий пищеблок, в котором в реальной жизни никогда не был. — Привет, девчонки! А не угостите ли двух несчастных рыцарей пирогами да блинами? Можно и супчиком, подойдут и пельмешки с пылу с жару! А мы для вас… — я подмигнул обалдевшим от моей наглости трем девчатам, кашеварившим на кухне, — все, что хотите сделаем. Правда, Виталя?

— Д-да, — смутившийся Виталик смущенно отводил глаза от раскрасневшихся от готовки девушек в домашних коротких халатиках.

— Леший, ты своим куротницам сказки рассказывай, а нам не надо, — хихикнула черноглазка, помешивая что-то в небольшой кастрюльке. — Знаем мы тебя, правда, девочки?

Девочки нестройно закивали, подтверждая слова подруги. Но стрельнуть глазками из-под ресниц и кокетливо улыбнуться успели, поправляя кто пуговичку на халатике, кто платочек на голове.

— Да какие курортницы, радость моя черноглазая? Черноглаа-азая каза-ачка, наливай-ка нам борща! — на свой лад перепел я фразу известной песни. — Признавайся Галка, казачка ты или нет? Борщ-то наш кубанский варить умеешь? — широко раскрыв руки и делая вид, что сейчас подойду и схвачу в охапку, гаркнул я.

Черноглазая и черноволосая Галина заверещала, выхватила ложку из кастрюли и замахнулась на меня, отскакивая в сторону. Подружки запищали из солидарности, больше хихикая и делая вид, что будут сопротивляться.

Да уж, если и был секс в СССР, то точно в советских общежитиях. По-другому никак. Вон они, какие… аппетитные, свежие, не изуродованные силиконом ни разу. Все свое, натуральное, так в ладони и просится… обнять, подержать, поцеловать.

Так, Леха, старый ты кобель, а ну тормози! Тело-то у тебя во сне молодое, гормоны поди гуляют. А если над тобой сейчас медсестричка с иглой склонилась, или того хуже — с судном? А у тебя… кхм… причинное место колом стоит? Отставить думать о натуральных брюнетках и блондинках. А рыжуля-то просто огонь! Ишь как зыркает… на Виталика? Ого! Неожиданно!

— Так что, красавицы, угостите, чем товарищ Брежнев послал?

Бога я в последний момент с языка скинул, вспомнив, что в моем сне 1978 год. Что-то все больше мне начинало казаться, что никакое это не сновидение. Очень уж все такое… реальное, живое. Настоящее. Да еще эти запахи, ощущения настоящности, что в драке, что в столкновение со Светиком. И в общение с Женькой — все было чересчур натуральным.

А имена? А истории? В той моей до инфарктной жизни я ни одну из этих девчонок не знал. На что угодно могу поспорить. Тогда откуда они взялись в моей голове? Почему не Галка, по которой я до сих пор невыносимо скучаю, да так, что порой во сне вою? Сам не слыхал, случайные ночные подруги рассказывали, когда будили. Стоп. Черноглазая-то Галина.

Я с трудом удержал улыбку на лице, впиваясь взглядом в чернобровку. Сердце вдруг сделало кульбит: сначала рухнуло в пятки, а потом забилось как сумасшедшее, выпуская надежду.

— Эй, леший, ты чего? — перестав улыбаться, пискнула Галя. — С тобой все в порядке?

Да нет, точно не она! Моя Галка она такая… такая! Эх, и тут покруглее была. И там поаппетитней, и волосы у нее шелком переливчатым лились до самой попы, с синими искрами от естественной черноты. Ка-а-за-а-ачка. Порода — дело такое, в любом теле выход найдет.

А эта красавица из средней полосы, наверное, судя по говору. Как говорится, наше кубанское гэ из казака вытравить можно, и даже шоканье дома оставим. Но настоящую кубанскую дивчину сразу признаешь по плавному, тягучему, словно прозрачный весенний мед, говору; по округлости слов, по застенчивой улыбке. Только южанки, выросшие в кубанских краях, выступают павами, очаровывая мужчин одним лишь коротким взглядом из-под ресниц, крутыми бедрами и длинными косами. Одним словом: кровь с молоком.

— Лех, ты чего? Привиделось что? — Виталик дергал меня за рукав, а я не сводил глаз с черноглазки.

Что-то не то видать, проявилось на моем лице, раз девчонки враз перестали смеяться и кокетничать.

— Привиделось да уже развиделось, — с трудом улыбнувшись, отшутился я. — Эх, Галина, а ведь я жениться хотел на той, кто борща мне сварит да угостит. Не судьба, значит. Ну, бывайте, девчата!

Я ослепительно улыбнулся, сглаживая шуткой свое странное поведение, развернулся и вышел из кухни, не давая девушкам отшутиться. А то так и правда, женишься в собственном сне на своей же галлюцинации! Девчата что-то загалдели вслед, но я уже не вслушивался.

— Лех, с тобой точно все в порядке? — окликнули меня сзади.

Надо же, Виталик все еще рядом. Эх, добрый ты пацан, Виталя, а на таких, как правило, всю жизнь ездят. Бабу бы тебе настоящую, такую, чтоб ух…и ты в генералах. Или нет, тебе в министры образования прямая дорога. Стоп!

Я так резко остановился, что Виталик в меня врезался.

— Ох… — парнишка отшатнулся.

Я развернулся и спросил:

— Виталь, а какая у тебя фамилия?

— А тебе зачем? — первокурсник снова напрягся.

— Да так, лицо у тебя больно знакомое, может, пересекались где.

— Ну… Гетман я, Виталий Александрович. А ты?

— А я, Виталий Александрович, — я широко улыбнулся и протянул ему руку. — Лесаков Алексей Степанович я! И быть тебе, Виталя, министром образования да вот хотя бы Астраханской области! Только жениться тебе нужно и непременно на той рыженькой, на Любаше! — имя само сорвалось с языка. — Ты видал, как она на тебя глазела?

Вспомнил я, как куролесили мы с астраханскими каскадерами. Мужики у нас в кино снимались. Ну, точнее, они в «Выкрутасах» дублировали артистов в сцене с катером и коньяком, а мы, МЧС, соответственно страховали всех участников процесса. Ну, а вечером слово за слово, таранкой по столу, сидели, пиво пили, слушали веселые истории из жизни каскадеров.

Тут Серега и рассказал, как они снимали рекламный ролик для Астраханского образования. И как министр Виталий Александрович Гетман потом отучал от незапланированных трат местное управление образования. Работа каскадеров дорого стоит. А в бюджете, как известно, денег никогда нет.

— Скажешь тоже, жениться… Да и не смотрела она на меня… Я первокурсник, а она… — парнишка залился краской. — Её девчонки засмеют, если она с малолеткой встречаться станет.

— Эх, Виталя, смекалка города берет. Если женщина что-то просит, то ей надо непременно дать! Иначе она возьмёт сама! И в твоем случае это будет стопроцентный джек-пот!

— Чего?

— Говорю тебе, Любаня — твой счастливый билет в счастливое семейное будущее и не только! Дерзай! Любаша девчонка умная, по глазам видно, она своего не упустит. Но инициатива-то должна от мужчины исходить, понимаешь?

— Д-да… — Виталик таращился на меня круглыми глазами. — П-понял… А…

— Вот ты где! Леха, ну, сколько можно тебя ждать! Нам на работу давно пора! — Женька выплыл из сумрачного коридора, как Хабенский из сумрака.

Работа? Интересно, где это мы советские студенты, можем летом работать?

— Ну, бывай, Виталя. Ты, если что заходи в гости. И обязательно подумай над моими словами! — я подмигнул парню. — Идем что ли!

— А… куда заходить-то? — ишь ты, быстро учиться, набрался-таки смелости, спросил.

— Жека, а расскажи-ка товарищу Гетману, где мы обитаем!

— Так в двести двенадцатой, здесь недалеко.

Отлично. Спасибо, Женька, спасибо, дорогой мой человек. Вот я и узнал номер собственной комнаты в студенческой общаге. Смутные сомнения про сон не сон одолевали меня со страшной силой. Интересно, смогу ли я выйти из общежития? Смениться картинка или нет? Или я все-таки проснусь при попытке открыть дверь в эту реальность?

Мы расстались с Виталиком и двинули в нашу комнату. Я запоминал дорогу, считая двери от кухни. «Бедненько, но чистенько», — эти слова крутились в голове, пока я шел за другом. И, видимо, за настоящим другом Алексея Лесакова, о чужом человеке так не заботятся.

И тут я замер посреди коридора. До меня вдруг дошло, что представился я Виталику не своим именем, под которым прожил пятьдесят с хвостиком лет, а именем пацана, в теле которого я себе снился. Или все-таки не снился?!

Интересно, если я все-таки каким-то образом лежу в реанимации в своем времени, а мое сознание переместилось сюда, в семьдесят восьмой год, то сознание студента Лехи по прозвищу Леший сейчас в моём? Бедный пацан! Думаю, это страшно, очутиться в почти мертвом теле. Без голоса, без зрения, без возможности позвать на помощь. Обещаю, парень, я найду способ вернуться и вытащить тебя в твою жизнь. Спасатели никого в беде не бросают.

И вот еще что странно: почему я не помню последние минуты или часы перед тем, как мы поменялись местами? Или это все-таки мой персональный реалистичный кошмар, и я просто лежу под аппаратами и вижу живые сны?

Мы зашли в комнату, и я оглядел наше жилье уже осмысленным взором. Обычная юношеская берлога. В меру замусоренная, в меру разграниченная на зоны. Две панцирных кровати. Стояла такая у бабушки в саду, любили мы с двоюродными братанами на ней прыгать. Две совдеповские неубиваемые тумбочки с чуть перекошенными дверцами.

Неожиданно вспомнилось история знакомства моих родителей. Дверцы у этого лакированного предмета советского общажного интерьера все время приходилось чинить. Тумбочки хоть и добротные, но дверцы все время проседали, да и ножки у стульев подкашивались и норовили отвалиться. Вот девчонки-то и повадились просить парней отремонтировать, коменданта пока допросишься: то времени нет, то гвоздей. Заодно и женихов себе приглядывали порукастей да похозяйственней. Так и случались внезапные встречи и зарождались отношения. Так отец и приглядел веселую русоволосую девчонку, свою будущую жену, мою маму.

Интересно, а у Алексея Лесакова матушка жива? Я-то давно один по жизни, всех похоронил… И что делать, если да? Родная мать сына признает в любом облике, хоть калекой, хоть без лица. А тут считай сын и не сын вовсе, душа-то не его. Или все-таки сознание? Так, Леха, хватит философии, будем решать проблемы по мере их поступления!

Я присел на свою кровать и продолжил разглядывать незамысловатый пацанячий быт. Женька что-то собирал в сумку, возился у стола, потом у шкафа и не обращал на меня внимания.

Жекина сторона была увешана разномастными плакатами от популярных советских звезд тех времен до зарубежных грудастых певичек. Встречались даже вырванные страницы из журналов «Крестьянка» и «Работница» с нашими советскими красавицами. Помню, когда в школу в средне звено перешел, девчонки поголовно увлеклись песенниками.

Брали толстую тетрадку листов на девяносто шесть и записывали туда любимые песни советской эстрада, а в качестве украшения — вырезки из этих самых журналов, портреты звезд. В этих популярных журналах были даже развороты с фотографиями певцов и текстом песни с аккордами, а под Новый Год с календарем.

Я оглянулся на свою стену. На моей стороне висел один-единственный плакат с неизвестным мужиком на фоне заснеженных гор в горно-лыжном прикиде. Еще бы знать, кто он. Надо будет осторожно выяснить, чем увлекался Алексей.

Заглянул в прикроватную тумбочку. Внутри лежала электрическая бритва «Харьков» в кожаном чехле со сменными лезвиями и зеркальцем, вставленным в кармашек. Взял в руки, принюхался. Кожа все еще остро пахла, значит, недавнее приобретение. Интересно, откуда у студента-второкурсника такая дорогая вещь? Состоятельные по меркам Союза родители? Или заработал? Если заработал, то как?

Новые историки утверждали в своих умных книжках, что в конце семидесятых моральные нормы стали проще. Если вспомнить длину юбок, в которых ходили в то время советские девушки, то вполне соглашусь.

Юбочка Кати Снегирёвой из «Афони» не оставляла никакого простора для воображения. Зато фраза «вот мы в ваши годы такое не носили» звучала так часто, что молодежь в неё искренне верила. В том числе и я. Пока не посмотрел однажды семейный альбом в подростковом возрасте. И не увидел мамины наряды. Удивился.

Кстати, и родная коммунистическая партия потихоньку начала терять авторитет. Советские люди понемногу смелели, отказывались ходить на общественно-полезные мероприятия. И комсомольско-пионерским вожакам приходилось придумывать все новые и новые способы добровольно-принудительного шантажа.

Я хмыкнул про себя. С тех пор в этом плане мало что изменилось.

А я вот любил ходить с батей на демонстрации малолетним пацаном. Да и став старше, искал любой повод откосить от школьной обязаловки. То ли дело шагать в одном ряду с веселыми взрослыми мужиками завода «Полиграфмаш», с транспарантами и растяжками, с кучей шариков в потной ладошке и приколотым на грудь флажком. Когда уставал, отец сажал меня на плечи, и моему восторгу не было предела.

Маршировать вместе со школой мне претило. Топать в школьной форме в обязательном пионерском галстуке через полгорода на площадь Ленина в колонне недорослей под раздраженные окрики уставшей классной руководительницы. Еще бы она Анна Николаевна была довольна: очередной праздничный день, как и десятки других, она тратила не на свою семью, а на чужих детей.

Лимонад и пирожки в заводском буфете перед началом движения. Пирожные трубочка или корзиночка с белковым кремом после. А дома ждала мама и родня, и мы уходили дружной толпой на старое стрельбище на пикник! Шашлыки, бадминтон, футбол, первые купания в море на майских… Эх… Как молоды мы были…

— Леха, ты чего сидишь? Переодевайся! Мы и так опаздываем! Если Стрижаков начнет с нашей вышки, влетит нам по первое число!

«Вышка? Что за вышка и во что переодеваться?» — я огляделся в поисках хоть какой-нибудь униформы.

— Твоё барахло в шкафу, — ворчливо прокомментировал мою растерянность Жека. — Люська вчера притащила, да еще и отругала, мол, заняли все веревки своими плавками да майками! Подумаешь, цаца какая! — Женька повернулся ко мне лицом, и только тут я заметил, что на нем темно-синие шорты из легкой ситцевой ткани и белая майка-алкоголичка, эффектно обтягивающая подкачанный торс.

Я задумчиво окинул его взглядом, поднялся с кровати и пошёл к шкафу. «Как бы не спалиться, за Лесаковым и так сегодня косяк на косяке, если я еще одежду свою не признаю, Женька точно заподозрит неладное и врача вызовет… из психушки».

Распахнув дверцы шкафа, я внимательно оглядел нехитрый гардероб, разместившийся на вешалках и на полках, и задумался. Знать бы, куда мы идем на какую работу… Жекин наряд я оценил. Свой такой же обнаружил. А обувь? Этот паразит все еще стоял в тапочках возле зеркала и укладывал свой чуб, словно собирался на свидание.

Я уже хотел сработать под дурочка, и поинтересоваться, куда это друг-товарищ так прихорашивается, как вдруг вспомнил утреннюю Женькину болтовню про каких-то северянок, про то, что я кого-то обещал покатать на кораблике.

Так, предположим, работа на пляже. Я задумчиво окинул взглядом куцый набор обуви. На нижней полке стояли только кеды. Я не успел определиться, Жека прошел мимо меня к выходу и сунул ступни в темно-синие сланцы. Рядом стояли еще одни. Я рискнул предположить — мои. Быстро вытащив шорты и такую же майку, я, не стесняясь стащил с себя футболку и треники, нацепил «униформу», мысленно порадовался своему молодому спортивному накачанному телу, обулся и вопросительно уставился на друга.

— Пошли что ли?

— Сумку брать будешь?

Я оглянулся. На стуле возле двери валялась сумка из искусственной кожи с надписью Lada Avtoexport. Я ухмыльнулся: отец подарил мне такую же на десять лет. Хитро улыбаясь, предложил заработать рубль за внимательность.

Помнится, я целые сутки рассматривал этот шедевр советской кожгалантереи, пытаясь понять, что в нем такого скрытого или тайного. Пока, наконец, не обнаружил, разглядывая сумку с увеличительным стеклом, что машина на картине праворульная!

Мы не успели выйти из комнаты, как двери распахнулись, и к нам ввалился запыхавшийся пацан, по виду первокурсник.

— Стучаться не учили? — недовольно буркнул Женька.

— Здрастьте, — дерзкий пацаненок, глядя на нас нахальным взглядом, постучал по косяку. — Там это… Петрович объявил общий сбор в комнате отдыха. Срочно! Прям щаз! Быть всем!

Малолетний сайгак развернулся и, не прощаясь, помчался дальше по коридору. Через минуту мы услышали, как он врывается в очередную комнату и с порога тараторит ту же самую инфу.

«Надо же. И тут Петрович… Кто такой? Тренер? Педагог?» — размышлял я, топая за погрустневшим Женькой. Не иначе как у него на пляже срывалось утреннее свидание. Не повезло парню.

Мы спустились на первый этаж, свернули направо, ввалились в небольшую светлую комнату, и нестройно поздоровались на два голоса. Нам ответил такой же хор юношеских ломких басков и один прокуренный взрослый голос велел подходить поближе и слушать внимательно. Что мы и сделали.

Когда невысокого роста кряжистый мужичок в тельняшке обернулся, я едва не потеря дар речи: передо мной стоял Петрович собственной персоной! Мой начальник из той моей реальной жизни. И только спустя пару минут до меня дошло — это не он! Я выдохнул и, наконец, услышал, что он что-то раздраженно, даже зло, объясняет парням. На последней фразе я окончательно включился.

— Так, орлы! — Петрович сердито рубанул воздух ладонью. — Повторяю для особо одаренных! На сегодня все свиданки отменяются! Вечером мы при полном параде идем патрулировать город вместе с ребятами из ДНД. Я все сказал!

Наша компания недовольно загудела.

— Не обсуждается! — отрезал Петрович. — Сегодня концерт на открытой сцене. У милиции на вечер запланирован рейд. В последнее время карманников много развелось. Мы на подхвате, смотреть в оба! Форма одежды — парадная! Встречаемся в шесть возле опорника! Повязки нам выдадут! Всё, свободны! Марш на дежурство. Там, поди, уже все утопленницы устали тонуть, вас дожидаючись! — хмыкнул тренер нашей сборной по парусному спорту.

Мы гурьбой высыпали из общаги и разошлись парами в разные стороны. Пляжей было несколько: Центральный, Каменка, Детский (он же Козий) и Пятачок на самой оконечности Городской косы. На самом деле купаться там запрещалось, но местные на запрет не обращали никакого внимания, а вместе с ними туда повадились ходить и отдыхающие. На Каменку и Детский парни решили идти пешком, было недалеко. А нам с Женькой предстояло ехать на единичке до центрального рынка, а там пересаживаться на четверку и под конец топать пешком.

Именно нам с Жекой предстояло дежурство на Пятачке: знали мы его как свои пять пальцев, потому что занимались в учебно-спортивной парусной секции. Пока ждали автобус, решили выпить по кружке холодного кваса.

Слегка помятая желтая бочка стояла в тени старого разлапистого клена. Странно, совсем не помню, в каком году квасные бочки исчезли с улиц нашего курортного городка. Сейчас квас разливают в заводские металлические кеги, продают в пластиковых полторашках или банках. В советских квасных бочках из моего детства даже в самую сильную тридцатиградусную жару квас всегда оставался холодным.

На стуле, как на троне, восседала дама средних лет с суровым неприветливым лицом легендарных советских продавщиц. Облаченная в почти белые халат и косынку, женщина наливала страждущим кому в поллитрушку за шесть копеек, кому в граненный стакан за три. За трехлитровый термос народ отстегивал тридцать шесть медяков. А если накинуть сверху четыре копейки, то продавщица наливала холодненького прям с горкой!

Я завис, разглядывая пацаненка лет десяти, который стоял в очереди с красным в горох бидоном. Точно такой же был у нас. Все лето именно я бегал за квасом к военторгу. Впрочем к нему же с этой посудиной я ходил и за молоком. В тени высоких ясеней располагался молочный киоск. Там из больших блестящих фляг такая же дородная дама разливала огромным половником в тару советских граждан молочко. Двадцать восемь копеек за литр!

Подошла наша очередь, и мы с Женькой заказали две поллитры. Отошли в сторонку и принялись неспешно пить. Автобусы ходили редко, так что летнюю ленивость мы отчасти могли себе позволить.

Я наблюдал, как продавщица ловко ставит грязные стаканы на вертушку и ополаскивает их водой, и размышлял: не хочется признавать, но походу я оказался героем одной из своих любимых книг. Попал в тело молодого студента и теперь проживаю его жизнь. Точнее, буду жить свою собственную заново…

Поздравляю тебя, друг ты мой Лёха, даже здесь, в этом далеком 1978 году, ты никто иной как спасатель! Второй шанс, говоришь? Ну-ну. Я вышел из благостной тени деревьев в объятия горячего южного солнца и заказал еще одну кружечку кваса, радуясь, что расстроенный из-за вечера Женька не мешает мне думать своей болтовней.

Нет, дорогой товарищ спасатель второго класса Алексей Степанович Лесовой, это всё не сон, это твоя новая реальность в твоем родном городе, в котором ты родился и вырос, из которого ушел в армию. В котором до сих пор тянешь лямку в поисково-спасательном отряде МЧС.

Сейчас, когда воспоминания студента полностью осели в ячейки моей собственной памяти, я осознал, что с именем мне повезло. Студент-второкурсник оказался почти полным тёзкой, звали его Алексей Степанович Лесаков! Парень он был хороший, после первого курса остался сиротой, умерла бабушка, которая воспитывала его с пятнадцати лет: родители-альпинисты погибли в горах при сходе лавины.

Парнишка оказался спортсмен, занимался парусным спортом, хорошо плавал, любил читать приключенческие романы, был неотразим в глазах девичьей общественности. Голубые глаза, копна пшеничных волосы и накачанное в меру спортивное тело вкупе с высоким ростом превращал его в лакомый кусочек не только для одиноких отдыхающих тридцатилетних дамочек.

Вопросы за что и зачем передо мной не стояли. А вот как выжить в этом слабо знакомом мне времени и вернуться назад жрали нервные клетки со скоростью пираний. Второй шанс и новая жизнь — это все хорошо. Но мозги-то старые, за плечами полтинник всякого-разного. И Галина… Кто будет ухаживать за её могилой? Некому. Сироты мы с ней по жизни.

Стоп! Мелькнула какая-то мысль, и я попытался ухватить её за хвост. Но тут, пыхтя и громыхая, подкатил старый желтый дребезжащий городской автобус под номером один, прозванный в народе единичка.

Мы торопливо поставили кружки на влажный поднос и ломанули в сторону общественного транспорта. Попасть внутрь знаменитого ЛиАЗа на курорте в любое время дня тот еще квест. Уж это я хорошо помню.

Мамашки с огромными пляжными сумками или пакетами, с колясками и орущими от жары детьми. Бабульки с авоськами, требующими уступить место. И попробуй не встань, не уважь старость! Всю дорогу, пока не выйдешь, тебя будут костерить на весь автобус, сотрясая воздух репликами: «Что за молодежь пошла!», «Бессовестные!», «Мы за вас кровь проливали!», «Кто вас воспитывал!» Впрочем, вредные бабки-скандалистки существуют во все временных потоках!

С трудом впихнув н аши тела в раскаленное железное нутро, и оказались зажатыми со всех сторон потными телами. За нашими спинами с трудом закрылась дверь, битком набитый автобус отчалил от остановки. И началась автобусная игра: «Передайте за билет», «Прокомпостируйте, пожалуйста», «Мужчина, вы мне все ноги отдавили», «Женщина, не тыкайте в меня вашей авоськой», «Уберите от меня вашего ребенка!»

Мы передали десять копеек за два билета, попросили прокомпостировать. И погрузились каждый в свои мысли в этом живом потном клубке человеческих тел хотелось только молчать, аккуратно вдыхая через нос. Мне всегда казалось, что не только женщины, но и некоторые мужчины, перед тем как зайти в общественный транспорт, специально обливаются одеколоном и духами.

На таком автобусе я ездил в музыкальную школу учиться играть на гитаре. Хотя чаще все-таки бегал пешком через городской парк, а деньги экономил на фруктовое мороженое за семь копеек в бумажном стаканчике, которое продавали почему-то только летом, или оставлял на сдобу за девять копеек, которую покупал после школы. Любовь к этим двум продуктам я пронес через всю свою несуразную жизнь.

Одна из центральных парковых аллей выходила на прогулочную зону — длинный широкий тротуар, пересекающий почти половину города. Заканчивался бульвар возле Гостиного Двора, который местные называли просто — центральный рынок, а то и вовсе базар.

Построенный по образу и подобию Петербурского, но только в миниатюре, — Гостиный Двор был сердцем провинциального купеческого городка до Советов, им же остался и с приходом коммунистов.

Кубанскими фруктами и ягодами, арбузами и дынями, творогом и молоком торговали внутри Гостиного Двора. Снаружи это были магазинчики, не всегда наполненные нужными товарами.

Нас вынесло человеческой волной на базаре, мы пересели на другой автобус и вскоре добрались на Центральный пляж. Через три года после моего рождения в честь тридцатилетия Дня Победы на пляже торжественно установили бронекатер-памятник «Патриот».

Бронированный катер БК-162 построили в годы войны на средства местных жителей. Маневренный катер с двумя мощными американскими двигателями «паккард», двумя танковыми пушками со спаренным пулеметом на борту был самым притягательным местом для пацанвы. Не сосчитать, сколько раз нас сгоняли с него доблестные стражи порядка и дэндэшники! Но мы упорно продолжали лезть на высокий пьедестал, желая прикоснуться к легенде, воображая себя отважными моряками, защитниками нашей необъятной Родины.

Мы выскочили возле «Патриота» и помчали на Пятачок. Мы катастрофически опаздывали. А начальник местного отделения ОСВОД (общества спасения на водах), Сидор Кузьмич Прутков, терпеть не могу опоздавших. И мы смело могли рассчитывать на какую-нибудь каверзу с его стороны в качестве наказания.

Мы мчались по тротуару, обгоняя загорелых курортников, лакомящихся советским эскимо за девятнадцать копеек. Огибая мужиков в бумажных панамах-корабликах, которые стояли в очереди за вожделенным пивом. Отпуск, можно и выпить, тем более жена, наконец, дала добро. А вредная теща осталась дома в другом городе!

Кузьмич уже стоял возле вышки, поглядывая на часы.

— Опаздываем? — рявкнул бывший флотский «сундук», списанный с флота за драку.

Была у него какая-то мутная история, врезал он наглому матросу по мордасам. А тот возьми да и упади за борт. Кузьмичу повезло дважды: дело случилось у пристани, и пацана он успел вытащить. Но из флота его все равно попёрли, списали в спасатели.

Сидор Кузьмич мужик был колоритный. Невысокого роста, кривоногий, с огромными длинными руками и силищей как у Ивана Поддубного. Подковы он точно гнул, я лично видел. Точнее, чужая память, тесно переплетенная отныне с моей, мне о этом напомнила.

Слушая вводные на сегодняшний день, я потихоньку вытаскивал из чужой памяти момент знакомства с Кузьмичом. Впечатление он на нас, студентов-второкурсников, приставленных летом спасателями на городские пляжи, произвел неизгладимое.

«Главное, — вещал Сидор Кузьмич на нашей первой встрече, — помните правила!»

А дальше мы слушали и обалдевали.

Если, к примеру клиент, он же утопающий, дергается и не желает ни в какую спасаться из мутных вод нашего теплого моря, просто необходимо дать ему для начала в дыню, а потом уже волочь на берег. «А то вцепиться, — поучал Кузьмич, — и хрена лысого вы его от себя оторвёте, паскуду эдакую! Так вместе и потонете!»

Врезать здоровому или не очень мужику в репу в воде — занятие не простое. Надо знать, как бить. Опоры-то под ногами нет, нужно выпрыгнуть из воды и зарядить в висок сверху. Педагог из Сидора Кузьмича оказался хороший. Разбив нас по двое и загнав в воду, общеизвестной матери.

Про утопленников, которых он звал по-простому «жмуры», вдалбливал в наши пустые головы главное правило: «Вы, салаги, главное запоминайте, когда скорая за жмуром приезжает, от дока не отходи! Почему? А потому как должон док записать в своих бумажках, что проводил он спасательные мероприятия. Забудешь, делов не оберешься. Патанатом нарисует потом насильственную смерть и все, дело труба. Замуздохаетесь отписки писать. Ребра-то при искусственном дыхании сломать, как два пальца отрезать».

На самое главное правило гласило: утренний клад (ночного утопленника) тащить на соседний участок! И сразу звонить ментам, чтобы они тело на себя брали, бумаги всякие отписывали. Иначе премии лишат. Не нас, конечно, Кузьмича. И обязательно зорко следить за соседями, чтобы подлянку не устроили, свой труп к нам не затащили.

Как ни странно, правила работали. И за все лето ни один курортник на нашем участке не утонул, как не старался.

Вот и сейчас один крупнокалиберный не протрезвевший мужик, который спокойной лежал на краю дамбы, вдруг подорвался, как потерпевший, глотнул остатки водки из бутылки, любовно зажатой в могучей руке, с трудом поднялся на ноги, оглядел местность и с воплем «Па-а-ашли все на х…!» сиганул в море.

Кузьмич выметарился и заорал в матюгальник витиеватую матерную речь, умело вписывая в нее информацию про буйки, за которые не заплывать, требовал вернуться «взад», и угрожал самолично утопить залётчика, если тот сейчас же не выплывет на берег. Мы е с Жекой молча и слажено побежали к лодке.

К мужику, орущему благим матом, мы добрались в считанные секунды. Кинули ему круг, а он не берет. Выпятив на нас залитые алкоголем зенки, мужик лупил по воде руками, и орал благим матом не хуже Кузьмича.

— Держи руль, — крикнул я Женьке, стянул майку и прыгнул за борт.

Ненавижу пьяных на море. Вот выше моих сил понять, какой водяной их тянет в воду после принятия на грудь? Хочешь самоубиться, купи веревку с мылом и избавь родных от своей дурной натуры.

Подгребаю. Краем глаза наблюдаю за Жекой. Стоит правильно, близко не подходит, эта живая водяная мельница, весом примерно в центнер, нашу лодку перевернет в два счета. Оцениваю обстановку и ныряю, чтобы подплыть к бегемоту.

Вспоминаю уроки нашего «сундука». Выныриваю и со всей дури луплю в висок. Мужик смотрит на меня протрезвевшим взглядом. А из носа у него течет кровь. Черт, Леха, как ты мог промазать-то? Удар отработанный! Удар — да, а вот тело-то новое, не слушается еще хорошо.

Снова прыгаю.

— Н-а-а-ач! — понимаю, что мимо.

Теперь моей жертвы разбита губа, а на лице моего утопленника написано такое изумление, что мне становится неловко. Вот лежал мужик, никого не трогал, захотел охладиться, а тут мы приплыли и давай его спасать. Может, он и не утонул бы вовсе?

Я в третий раз золотой рыбкой взметаюсь вверх над водой и опа, попадаю несчастному в глаз. Да что такое с этим телом? Драться оно умеет, а с прыжками из воды не дружит?

Протрезвевший несостоявшийся жмур вдруг вспоминает, что он умеет плавать и с с приличной скоростью начинает от меня сваливать.

На берегу, забыв все русские слова, на чистом классическом матерном вещает Кузьмич. Еще бы, за моими попытками спасти пьяницу, наблюдает весь пляж. Ох, чую, влетит мне по первое число. Но меня охватывает какой-то нездоровый азарт. Ту мою взрослую память опытного профессионального МЧС-ника словно кто-то отключает, возвращая на место молодого мальчишку, впавшего в раж.

С воплем: «Стоять, гад! Я тебя все равно спасу!» — я догоняю несчастного, попадаю ему по затылку, рывком дергаю за волосы обмякшее тело и тяну в лодку. Ошалевший Женька мне помогает, и мы с трудом втягиваем потерпевшего на борт.

Завели мотор, подходим к берегу, выгружаем тело. Оно вдруг вскакивает и бросается на меня. Мне ничего не остается, как встретить его двойкой в горло. Мужик падает, какое-то время лежит, таращась на нас троих, а затем вскакивает и резвым сайгаком несется по берегу.

— Ты, это, того, не переживай, — вздыхает Кузьмич, косясь на меня.

Я понимаю, ему безумно хочется свалить от нас в свой домик, достать заначку и накатить. Я бы и сам накатил, да ведь не даст, зараза!

— Вы, это, идите на пост, — махнул рукой Сидор Кузьмич. — С милицией я сам разберусь. Только ты, это, Леха… Ты сегодня больше никого не спасай. Женька, головой за него отвечаешь, понял?

— Понял, Кузьмич!

— Пусть с вышки только поссать спускается, — бывший мичман окинул меня взглядом, словно опасаясь за курортников, которых я могу захотеть спасти по дроге в туалет. — Все, брысь отсюда, салаги, — буркнул Прутков по прозвищу Прут и двинул в сторону патруля.

Доблестные граждане, видя такое безобразие, моментально сгоняли в опорный пункт и нажаловались. Вот так у нас всегда: когда очень нужно, свидетелей днем с огнем не сыщешь. А ненужно, так годовалый ребенок заговорит.

Мы двинули в сторону одиноко торчащей вышки по среди бушующего человеческого моря полуобнаженных тел, лежащих, стоящих, сидящих на песке куда только глаз видит.

Лето выдалось жарким, и курортники выползали на пляж с семи утра, чтобы занять местечко в тени.

— Лех, что это было-то?

— Да хрен его знает, — буркнул я. — Вчерашнее видать не вышло, вот и … — использовал я утреннюю Женькину версию.

— Может тебе в общагу? Поспишь, я сам подежурю. Вечером-то на другое дежурство…

— Не, нормально все, — отмахнулся я. — Ты иди, а я пожалуй, за лимонадом сгоняю. И приду.

— Мне Кузьмич голову оторвет… — неуверенно выдал друг.

— Не оторвет. А если оторвет обратно пришьем, — неудачно пошутил я. — Все, я пошел.

— Ну смотри, — буркнул Жека и двинулся к вышке.

Я же метнулся к ларьку «Соки-воды», и только заказав стакан ледяной минералки, сообразил, что деньги остались в сумке, а сумка у Женьки.

— Ты берешь? Нет? Тогда отходи, не мешай другим, — заворчала продавщица, выжидательно на меня глядя.

— Вы позволите? — раздался за спиной мелодичный голос. — Мне яблочный, а молодому человеку минеральной воды. Все верно, — уточнил женский голос.

А я как завороженный смотрел на ее лицо и не мог отвести взгляд.

Она стояла в легком белом сарафане такой, какой я её помнил все эти годы. Тонкая звонкая, с черными длинными волосами, заплетенными в небрежную косу. Несколько влажных завитков прилипли к её высокому лбу. Правая бровь приподнята чуть удивленно. Её глаза-вишни с озорством меня разглядывали, а рука с тонкими длинными пальцами протягивала стакан.

Я протянул свою и коснулся её пальцев, осторожно перехватил тару, не сводя с нее глаз. Знакомая незнакомка уже во всю улыбалась, считывая мою растерянность.

— Ну что же Вы, Алексей, — грудным голосом произнесла девушка. — Обещали покатать на катере утром, а сами не пришли.

Наваждение схлынуло, стакан едва не выпал из моей дрогнувшей руки.

— Простите, мы разве знакомы?

— Ах, Алексей, Алексей, нельзя быть таким забывчивым, — незнакомка шутливо погрозила мне пальчиком, забрала свой яблочный сок и шагнула в сторону от прилавка.

Я по-прежнему не сводил с нее глаз, умом понимая, что моя Галка родится только через четыре года. Но девушка в белом была абсолютно на нее похожа, если бы… не родинка под левым глазом. Не может быть!

Я вздрогнул. Торопливо опрокинул в себя стакан воды, и скомкано попрощался.

— Простите, мне нужно идти… Напарник один, а мы дежурим…Как Вам деньги вернуть? У меня сумка на вышке, куда Вам их занести?

— Я живу тут недалеко, на Береговой, пять. Можете зайти после работы, — все так же мило улыбаясь и неуловимо, но очень профессионально кокетничая, ответила девушка. — Алеша, я Вас отпускаю! Но непременно приду вечером на пляж. Вы обещали показать мне закат в море.

Я кивнул, развернулся и, стараясь не задать стрекача, медленно пошел на берег. Столько лет прошло! Или еще не прошло?! Черт, Леха, ты в той своей спасательной жизни никого не боялся, в том числе и глубоко интеллигентную тещу с её занудством и поучениями. Ты просто взял и перевез жену в другой город, чтобы она не изводила её своими капризами и истериками.

Чем дальше от родителей, тем больше они любят своих детей и меньше эксплуатируют, натягивая на свой махровый эгоизм шикарную фразу: «Я тебя родила, воспитывала, всю жизнь тебе отдала, а ты? Неблагодарная!» Так ты ребенка для благодарности рожала, или чтобы просто любить его и в горе, и в радости? С двойками и разбитыми коленками, с первой любовью и подростковыми страхами…

Н-да, дорогой ты мой попаданец Алексей, твоя очаровательная зануда-теща ни черта не изменилась с тех самых пор, когда ты в последний раз её видел. Точнее, тебе, как будущему зятю, выпал уникальный шанс узнать, как Альбина Николаевна стала такой, какой ты её знавал в далеких двухтысячных. А никак! Родилась она походу такой… невообразимо-красивой эгоистичной стервой!

«Я Вас отпускаю, Алешенька!» — передразнил я про себя будущую тёщу, можно подумать, мне ее разрешение нужно было! Раздражение накатило волной. Захотелось покурить, но сигарет не было. И вообще, мое новое тело, кажется, не курит. Я даже не уверен, что оно пьет, несмотря на Женькины утренние причитания. И, судя по вспышке раздражения, гормоны в нем бушуют нехилые, и управляет ими явно не сознание пятидесятилетнего мужика.

Иначе за каким лешим, ты, Леха, отлупил несчастного алкаша? Да и не алкаш он вовсе, так, короед на расслабоне. Ну, напился человек, ну прыгнул в воду. Можно подумать, с тобой не бывало!

Я торопливо шёл по набережной, перекручивая в голове все события утра и последнюю встречу. Странные сбои в памяти второкурсника Алексея мне переставали нравиться. Как и мои реакции. Предположим, сейчас идет какой-нибудь процесс слияния двух сознаний. Черт! Почему я не медик? Было бы все куда как понятней.

Так, начнем сначала. Мое сознание здесь, со мной, в семьдесят восьмом году. Сознание мальчишки, думаю, заперто в моем теле. Либо в мертвом (как утверждают почти все книги про попаданцев), либо в неподвижном, что большая редкость. Либо пацан сейчас офигевает от того, что ему пятьдесят лет, и он попал в будущее!

Я споткнулся и едва не упал.

— Осторожней надо быть, молодой человек! — весело хихикнули две девчонки, едва со мной не столкнувшись.

Я пёр напролом, не разбирая дороги. Огибал нарастающий потоки курортников, спешащих занять свободные места на пляже. Зря стараетесь, граждане отдыхающие, в большой семье курортного города вставать надо в семь, а то и в шесть, чтобы успеть добраться до пляжа и занять место под деревянным зонтиком. Особенно если это выходной день. Местные тоже хотят позагорать и искупаться.

Байки о том, что местных можно вычислить по белой коже, всего лишь байки. Наши горожане узнаваемы своим огородным загаром. Это когда руки по плечи и ноги по колено коричневые от солнца, а все остальное белое. Разве что девчат можно спутать с приезжими. В летние каникулы все с утра до ночи торчат на пляже, потому и ходят коричневые, как карамель, начиная с майских праздников.

Впереди показалась вышка, на которой маячил Женька. Я ускорился, решив в более спокойной обстановке подумать над поведением своего нового тела. Может даже сходить в библиотеку и взять что-нибудь по физиологии или анатомии. Хоть убей, не помню, какая наука рассказывает про половое созревание.

Хотя, думаю, про половое-то уже поздно, наверное. Судя по отрывочным воспоминания, созрел мальчик давно, еще в школе. И с тех самых пор он непросто Леший, а едва ли не первый парень на деревне, местный Казанова. Ему здесь, на пляже, самое раздолье.

Даешь повышение рождаемости в два раза за одну пятилетку! Почему, думаете, на курортах так много одиноких дамочек? Потому что за приключениями едут на свою голову. А кто-то целенаправленно за ребеночком. В советское время таких дурёх хватало, в основном среди синих чулков. Года идут, часики тикают, а подруга как дьявол-искуситель на ухо нашептывает: рожай для себя! Вот и ехали… рожать. А потом про капитанов дальнего плавания рассказывали своим пацанам.

Так, стоять, Леха, что-то тебя не туда понесло. Вот это вот всё — это чьи мысли? Мои или студента? Как разобрать-то? По логике вещей — мои. Лешке-младшему как раз о бабах-то и думать самое время. Это мне уже поздновато. Я сбился с шага, увидев перед глазами обиженное лицо Манюни с растерянными глазами, и чуть не нырнул носом в песок, соскочив с последней ступеньки короткой лестницы на горячий песок. На вышку я буквально взлетел.

— Ну, ты чего так долго? — заворчал Женька, подвигаясь на стуле к бортику, освобождая мне место.

— Да знакомую встретил, — отмахнулся я, протягивая руку за биноклем. — На что смотришь?

— Да вон парочку видишь на матрасе? Походу у них свидание, — Жека хихикнул. — Вот не стыда, не совести у людей. Общественный пляж, гости города, малышня, спасатели! А они как дети малые, чес слово. Ты? Я?

— Ну, давая я.

Женька протянул мне рупор, и я от всей души гаркнул на все побережье.

— Граждане отдыхающие и их сопровождающие! За буйки не заплывать! Парочка на надувном матрасе синего цвета! Повторяю, граждане на надувном матрасе синего цвета! — я прямо физически ощутил, как весь пляж вздрогнул от моего громкого голоса и тут же принялся искать пресловутую парочку, выясняя, чем они привлекли внимание спасателя. — Вернитесь к берегу! За буйки не заплываем!

Я опустил рупор, и мы с Женькой заржали, как молодые кони. Парочка на матрасе резко перестала целоваться. Девушка отпрянула от своего воздыхателя, матрас опасно накренился на бок. Воздыхатель попытался выровнять неустойчивое плавсредство, но потерпел неудачу. Еще пару секунд и влюбленные перевернулись.

Девчонка вынырнула первой, ухватилась за матрас, попыталась на него забраться. Но тут над водой показалась голова неудачливого поклонника, вынырнувшего точно под матрасом в том момент, когда барышня уже почти на него залезла. Судя по всему, ржали в голос не мы одни. За приключениями несостоявшихся любовников наблюдал весь пляж.

Парочка кувыркалась еще минут пять. Наконец, парень сообразил: подсадил свою красавицу на матрас. Девочка легла на спину, видать, обиделась, парнишка ухватил угол надувной лежанки и потащил свою добычу к берегу.

Я снова поднес рупор ко рту.

— Граждане отдыхающие! Сегодня 2 июля, температура воды на нашем пляже 22 градуса по Цельсию. Ветер слабый, полметра в секунду. Температура воздуха 25 градусов по Цельсию и будет подниматься. Берегитесь теплового удара, надевайте головные уборы! Спасатели желают вам хорошего отдыха на нашем замечательном пляже!

— Вода есть? — ответить Женька не успел. — Мамаша в купальнике в белый горох! Следите за своим ребенком! Мамаша в купальнике в белый горох! Остановите ребенка!

Молодая женщина в синем купальном наряде расположилась на коврике и увлеченно читала какую-то книгу. Голопопый пацаненок в панамке трех-четырех лет сначала сидел рядом с ней, строя из песка куличики с помощью детского совочка и формочек для песка. Скоро это занятие ему надоело, и он решил выкопать яму.

Копал он долго и старательно. Я даже улыбнулся, представив, как мальчонка сопит от усердия. Наконец, яма была выкопана. Довольный мальчишка решил вылить в нее воды из ведерка и обнаружил, что её-то как раз и нет. Пока он рыл туннель к центру земли, ведро перевернулось, воды вылилась, и огорченный пацан едва не ревел, заглядывая внутрь.

Но очень быстро в его светлую голову пришла гениальная идея. Он посмотрел на маму и что-то спросил. Женщина коротко ответила, но так и не подняла глаз от книжных страниц, полностью погрузившись в историю. Мальчонка посидел на попе, подумал, затем поднялся, подхватил ведерко и решительно зашагал к морю. И вот это уже было плохо.

— Мамаша в купальнике в белый горох! Остановите ребенка! — я снова гаркнул в рупор, надеясь вырвать молодую мамочку из объятий книжных героев.

Соседка по пляжу, дородная дама в широкополой шляпе повернулась к женщине с книгой и что-то недовольно произнесла. Отдыхающая вздрогнула, оторвалась от книги, несколько секунд с недоумением разглядывала соседку, пытаясь понять, что она от нее хочет. Вздрогнула еще раз и испуганно закрутила головой, отыскивая сына среди массы полуголых тел разных калибров и форматов.

Коврик мамы с сыном лежал в третьем ряду от воды, и пацаненка за широкими спинами отдыхающих, завтракающих на пляже, невозможно было разглядеть. Женщина швырнула книгу на полотенце, вскочила на ноги и бросилась к воде. Шкет уже почти добрался к ней и теперь размышлял, стоя в полушаге от опасности, как ему наполнить ведерко.

Видимо, моря мальчик не боялся. Да и море сегодня было на удивление спокойное, практически штиль, он шагнул вперед, наклонился, чтобы зачерпнуть морской водицы. И тут его сбил с ног паренек постарше, решивший с разбегу сигануть в воду.

Десятилетний пацан, придерживая руками на талии желтый круг, несся издалека, виляя и обходя препятствия в виде пляжных принадлежностей и ленивых курортников. За ним поднималась волна возмущения, но мальчишке было все равно. Вот оно, долгожданное море! Намного отставая от него шествовал мужчина, видимо, отец. На все замечания пляжного планктона он не реагировал, следя за сыном.

Когда мальчик с кругом почти добрался до воды, ему под ноги неожиданно выкатился мяч. Откуда он прилетел, я проворонил. Но пацан его не заметил, в его глазах плескалось море. Он споткнулся, его качнуло в сторону, он зацепил голопопика в панамке, и они вместе рухнули в воду.

Я соскочил с места и рванул вниз. Старший рухнул на младшего и мелкий оказался лицом в воде. Хорошо ветра нет, прибой ласковый. Но в такой ситуации, когда на тебе кто-то лежит и у тебя нет сил подняться, утонуть может любой.

— Лёх! Стой! Там уже мамаша прибежала, — крикнул Женька, и в этот момент ленивый приглушенный шум побережья огласил дружный рев.

Оба сорванца, отлепленные друг от друга, перепуганные, ревели в объятиях родителей, которые на повышенных тонах выясняли, кто прав, а кто виноват в ситуации.

Мужик давил массой и напористостью. Женщина видимо не умела ругаться и возмущалась как-то неуверенно.

Тут против неё единым фронтом выступили рядом сидящие и стоящие ответственные мамаши, которые все это время наблюдали за едва не случившейся трагедией, но ни одна не подскочила, чтобы помочь детям, попавшим в беду. И барышня с голопопиком ретировалась к своему полотенцу. Мужик довольно оглядел пляж, гордясь своим успехом, и повел всхлипывающего сына в море. Спустя минуту на нашем участке снова наступила ленивая благодать.

— Пожрать бы, — протянул Женька, поглядывая в сторону лотка с пирожками.

За ним как всегда восседала тетя Дуся в белом чепчике, с ярко-красными губами и густо накрашенными ресницами. Своей фигурой и дородностью она напоминала куклу на самовар. У тети Дуси можно было купить практически все, от пирожков до домашнего вина. А если знать волшебное слово, то и самогоном на вечер разжиться.

Какой-то умник из местных начитанных пацанов, все лето отирающихся на пляже, прозвал её Дульсинея Курортная. Прозвище прижилось и распространилось как эпидемия среди всех работников пляжа, от торговцев пивом, квасом и мороженым до шашлычников и снующих везде торговцев горячей кукурузой, семечками, фруктами и местной сушеной рыбой таранкой. Тетя Дуся была совсем не против такого уважительного прозвища. Среди местных торговцев и всяких-разных пляжных предприимчивых людей она считалась вроде как главной. могла решить многие вопросы и разрулить практически любую неприятную ситуацию.

В наших животах как-то сразу заурчало.

— Сходишь? — не отрываясь от наблюдения за купающимися, лениво поинтересовался я.

Спускаться вниз не хотелось. Тем более я видел заинтересованные взгляды, которые бросала в нашу сторону компания вполне себе симпатичных барышень, явно чуть постарше нас. Но и мы с Жекой не выглядели на свои двадцать. За счет роста и мускулатуры вполне могли сойти за двадцатитрехлетних парней.

— Схожу, — обрадовался Женька, видать, тоже заметил красавиц и решил не упускать шанс.

Утреннее свидание сорвалось, девчонки не дождались опоздавших парней, и возле нашей вышки за все утро так и не появились. Видимо всерьез обиделись. Хотя думаю, через денек вернуться, а то и на танцплощадке обнаружатся. Танцевальная площадка на пляже — самое центровое место. Сюда после дел праведных — работы, пляжных загаров и купаний — к вечеру подтягиваются и местные, и отдыхающие. Придут как водится, при полном параде и с деланным равнодушием на симпатичных личиках. Взрослые игры, куда ж без них.

Я улыбнулся своим юношеским мыслям. Все-таки, мое сознание вместе с молодым телом со всей его физиологией начали образовывать странный тандем. Очень надеюсь, что спустя время моя память и мой опыт останутся при мне. Не горю желанием заново проходить через все глупости собственной молодости.

Второй шанс на базе полученного опыта предпочтительней, чем откат на двадцать лет назад в плане разумности. А по мелочи так-то не страшно. Даже интересно вспомнить, как оно было по молодости: кураж, флирт, соблазнение.

Я оторвался от созерцания морских далей и покачивающихся на легких волнах отдыхающих и оглянулся в поисках Женьки. Мои ожидания оправдались. Парень стоял в окружении нескольких красоток, и что-то им рассказывал, улыбаясь как кот на именинах.

Ну, понятно, опять лапшу вешает и сказки рассказывает, зовет всех скопом на вечерний променад. А про пирожки-то и забыл. Я лениво поднялся, потянулся, огляделся по сторонам, наклонился туда-сюда, разминая тело, и облокотился на перила, краем глаза наблюдая за Женькой, но не забывая мониторить побережье.

Наконец, я заметил, как Женька, о чем-то договорившись с девицами, двинулся к тете Дусе. Поболтав с нашей теневой королевой торговли, Жека подхватил с десяток пирожков, завернутых в серую бумагу, и направился к вышке.

В животе заворчало с удвоенной силой. Вкус советского пирожка, купленного на улице из огромной кастрюли, за четыре копейки шутка, как-то сразу вызвал приятные детские воспоминания.

Очень уж я любил эти огромные, поджаристые пироги с разнообразными начинками. С картошкой или с ливером, с рисом и яйцом. С капустой до сих пор самые любимые! А вот жаренные с повидлом ажиотажа в душе не вызывали. И не потому, что я не любил сладкое.

Бабушкино вишневое варенье (непременно с косточками) одно из самых вкусных воспоминания раннего детства. Не любил я пирожки с повидлом из-за того, что начинка из них так и норовила вытечь наружу. Уж как ты их не держи в руках и не откусывай, все равно снизу капнет и обязательно на одежду!

Женька виднелся уже на границе раскаленного асфальта и песка, как вдруг я заметил что-то странное.

Я взял бинокль и принялся неторопливо осматривать обстановку, чтобы не привлекать излишнего внимания человека, который меня заинтересовал.

Из воды выходил мужик самого обычного вида. На небольшой проплешине посверкивали капли воды. Не худой, и не толстый, среднего роста. Отличный пловец, судя по фигуре. Широкие плечи, узкие бедра, видно, что в молодости спортсменом был.

Пловец подошел к полотенцу, аккуратно сложенному на мужские сандалии, поднял его и принялся обтираться. Вроде ничего такого. Но буквально десять минут я наблюдал интересную сцену с его участием.

В какой-то момент, оглядывая пляж, я обратил внимание на колоритного курортника. На толстых мужчины пальцах красовались широкое обручальное кольцо и печатка, на волосатом запястье — модные часы. Судя по всему, водонепроницаемые, раз он пошёл в них купаться.

Мне стало любопытно, что за модель, и я долго пытался разглядеть циферблат в бинокль. В семидесятых в Союзе производили несколько моделей дайверов: «Восток», «Полет», «Ракету» и «Славу». Хотя в нашей стране их называли амфибиями. В СССР водонепроницаемые часы делали четыре завода, и в принципе, они не сильно отличались друг от друга.

В начале восьмидесятых мой отец купил себе на день рождения подарок: водонепроницаемую «Амфибию Полет». По тем временам они стояли половину месячной зарплаты инженера — пятьдесят семь рублей.

Я помню свой восторг, когда отец вместе со мной их разглядывал. Двадцать три камня, накладная задняя крышка с ввинчивающимся в корпус кольцом и резиновой прокладкой. Тогда мне казалось — это лучший подарок, какой только может быть.

Эти часы с изуродованным водой циферблатом и стрелками, покрытыми коррозией до сих пор лежат в какой-то коробке в гараже. Прокладки на амфибии быстро высыхали и трескались, сказывалась некачественная резина. Стекло или крепилось обжимным кольцом, или вставлялось в корпус без каких-либо уплотнителей. И если нарушить технологию, а такое случалось, то стекло давало течь. Покупка амфибий для советского гражданина превратилась в своеобразную рулетку. Часы из разных партий существенно отличались: могли держать воду, а могли и не держать.

Пока я пытался понять, что за модель на мужской руке, грузный товарищ неторопливо зашел в воду, и я потерял к нему всякий интерес. Вспомнил про него, когда увидел, как он растеряно оглядывается по сторонам, пытаясь оторвать от себя мужчину.

Я напрягся. Пытаясь определить на расстояние. Что происходит. Плешивый очень странно себя вел. Тонуть он в принципе не мог, разве что судорога схватили и он просто попросил о помощи ближайшего соседа по морю так сказать. Но тогда почему он так судорожно цепляется за толстяка, стараясь незаметно облапить его со всех сторон, сбивает с толку и суетиться?

На сердечный приступ не похоже. Тогда что? Толстяк растерянно переваливался с ноги на ногу, одновременно и помочь и отцепиться от странного утопающего. И когда я уже решился крикнуть Женьке, который застрял возле очередной красотки рядом с вышкой, что бы поторопился, странная парочка рассталась к обоюдному согласию.

Колоритный купальщик ринулся в сторону от плешивого, который пришел в себя и теперь спокойно и неторопливо шел к берегу.

Именно этот с виду неприметный плешивый мужичонка и привлек мое внимание. И вот теперь он вышел из воды, подошел к аккуратно свернутому полотенцу, поднял его и принялся обтираться. Делал он это не торопясь, ни на кого не обращая внимания. Длинное полотенце полностью прикрывало его до колен.

Обтеревшись, мужчина влажным комком бросил полотенце на песок, взял сандалии и вернулся в воду. Поставил обувь так, чтобы волна на нее не попадала, и принялся по очереди ополаскивать ноги, чтобы обуться. Бессмысленное занятие, если честно. По песку невозможно пройти так, чтобы он не прилип к мокрым ногам.

Аккуратно ступая, чтобы снова не испачкаться песком, плешивый вернулся к полотенцу, поднял его, встряхнул, перекинул через плечо и двинулся к выходу с пляжа, лавируя между полотенцами и лежаками.

«Интересно, где его одежда?» — подумал я и решил проследить путь странного товарища. Но тут возле воды зашумели женские голоса, и я отвлекся. С какого-то мальчишки лет четырнадцати слетела кепка с козырьком, сделанная из газеты. Паренек рванул за ней, толкнув женщину, и поднял волну возмущений: «Куда смотрят родители?», «Хоть бы извинился!», «Куда прёшь, глаза разуй!».

Едва он подхватывал головной убор, как он словно случайно вырывался из его рук и отлетал еще дальше. И это была вторая странность: не такой уж и сильный ветер поднялся. Наконец панамка легла на песок примерно в том месте, где недавно стоял плешивый. Мальчишка с резкой ухватил головной убор и поднял его вместе с песком. Пилотка намокла и видимо начала рваться.

Пацан оглядел её со всех сторон, попытался отряхнуть от песка, но осознал бессмысленность затеи и отел уже бросить газету тут же, но суровый возглас дамы в летах, которая все это время за ним пристально наблюдала, заставил его изменить решение.

Испорченную панамку он скомкал сильнее, зажал в кулаке и отправился в сторону мусорки. Что меня дернуло проводить его взглядом до урны — не знаю. Но я продолжил за ним следить и с удивлением обнаружил, что мальчишка с рванной промокшей газетой в руках прошел мимо всех мусоросборников и растворился в толпе отдыхающих, бредущих в сторону лотков или стоящих в очереди за квасом и пивом, пирожками и водой.

Странно, нафига ему грязная бумага с песком? Куда он её потащила. А самое главное — почему? И тут раздался вой сирены. Я подорвался с места и заозирался по сторонам. Но оказалось, колоритный толстопуз выбрался из моря, добрался к своей лежанке и обнаружил, что его обокрали! Натурально спёрли часы, обручалку и печатку. А сиреной выла его не менее импозантная жена шикарных размеров.

Я растеряно глядел на толпу, быстро собирающуюся вокруг несчастного с советами, вопросами. Кто-то крикнул: «Милиция! Милиция!» На горизонте замаячил Кузьмич. Глянул в нашу сторону, увидел меня на вышке, поискал глазами Женьку, кивнул и двинулся в сторону возбужденной толпы.

Раздвинув плотные ряды полуголых курортников, Сидор Кузьмич представился и потребовал объяснить, что происходит на вверенном ему участке пляжа. Выслушав истеричные подвывания гражданки и возмущения обворованного гражданина, Кузьмич оглянулся и махнул рукой.

— Жека, бросай все, беги к ментам! — крикнул я с вышки и кинулся вниз, вспомнив, что у друга в руках пирожки.

— Что случилось? — Женька принялся озираться по сторонам.

— Обокрали кого-то. Кузьмич послал за милицией.

Спускаясь, я решил, что в опорник лучше идти напарнику, мало ли что у меня спросят, а я ляпну. Я, конечно, умею беззастенчиво врать при необходимости, но береженного бог бережет. Не стоит привлекать к себе лишнего внимания.

Отобрав пирожок у друга, я тут ж достал один и смачно укусил. М-м-м, с капустой, мои любимые! Рот моментально наполнился слюной, и пирожка не стала в два укуса. Вернувшись на вышку, выбрал еще одну сдобу и смакуя, принялся есть и наблюдать за развернувшейся трагедией.

Граждане отдыхающие! Вот скажите, перед кем вы красуетесь, припираясь на пляж в украшениях? И дело даже не в то, что их могут украсть другие очень ловкие граждане, даже если вы их сняли, положили в потайной карманчик сумочки и застегнули молнию. Кому нужно, те прекрасно знают все ваши тайные захоронки.

Вы же сами привлекаете к себе внимание, отправляясь загорать и купаться с витриной ювелирного магазина на шее и руках. Вас срисовывают на подходе и ведут до самого финала. Все мы умные задним числом, но развести нас на отдыхе проще простого. Человек в расслабленном состояние легкая добыча. К тому же кольца легко потерять, купаясь в море. Они запросто могут соскочить в воде.

Я закончил со вторым пирожком, на этот раз с ливером, и развернул третий. Откусил и задумался: кто и как мог обворовать мужика? И тут я вспомнил, как плешивый пловец цеплялся у толстопузу в воде. Их странная борьба длилась недолго, после этого случая к колоритному никто не подплывал. А вот приставучий покинул пляж в одних плавках и сандалиях с полотенцем в руках. Как и пацан… который ловил бумажную панамку. И поймал её примерно возле того места, где копошился плешивый.

Что бы это могло означать? Или это просто твоя фантазия, Леха?

Прибежал запыхавшийся Женька, плюхнулся рядом, схватил пирожок, жадно откусил.

— Сеня у нау видане, — заговорил с набитым ртом.

— Чего? — я отвлекся макушки Кузьмича и милиционеров, идущих в сторону галдящей толпы.

— Сегодня у нас свидание! Вот с теми красотками! Они из Ростова, приехали по путевке в санаторий. Я обещал показать им вечерний город.

— Ты забыл у нас вечером дежурство.

— Помню, — Женька схватил второй пирожок. — Но мы что-нибудь придумаем! Нам же необязательно ходить всей толпой! Вот и поохраняем курортниц от хулиганов! Или кого там сегодня ловят? Воров? Ну, значит от воров! — Жека весело захохотал над своей идеей.

Я хмыкнул про себя, проблемы буду решать по мере их поступления, и продолжил размышлять: идти или не идти к ментам, вот в чем вопрос? Совпадение или нет? Людей в сером не люблю с юности. Была у меня неприятная история: защищал девчонку от уродов, случайно сломал одному нос. Ну, или неслучайно. В результате разборки влепили условку, перед этим едва не превратив из спасателя отпетого злодея, якобы едва не отправившего на тот свет пострадавшую девчонку и хулиганов. Вот с тех самых пор и не люблю. Судимость давно погашена, но осадочек остался.

Я наблюдал, как милиция неторопливо влилась в толпу. Как любопытные начали по-быстрому рассасываться. Кому охота превратиться из беззаботного отдыхающего в свидетеля? Служивые принялись опрашивать толстопуза с женой. Дама все еще что-то утробно вещала, но уже слабее. Видать устала изображать гудок.

Мужик вдруг возмущенно замахал руками, а лицо его дородной спутницы налилось краской. Милиционеры терпеливо что-то повторяли, слушали, но не записывали. «Склоняют к добровольному признанию, что ли? — мелькнула мысль. — Ну, а что. В море полез сам? Сам! Часы и колечки не снял тоже сам? А как же! Значит, кто виноват? Правильно, потерпевший! Украшения спали, такое бывает. Да и ремешок у часов расстегнулся и все, тю-тю. Ищите у другого берега через год».

И тут такой я весь в белом. Видел, мол мужика плешивого и пацаненка. Мужик на потерпевшего в воде цеплялся. А пацан за бумажной пилоткой бегал, и почему-то она упала как раз в то место, где у плешивого обувь стояла. И почему-то мальчишка утащил бумажку с собой, а не выкинул испорченную панамку в мусорку.

Ну да, законом не запрещено обниматься с полуголым мужчиной в море. Если причина убедительная. Тонешь там, или еще что. но вот почему мальчишка не выкинул бумажку. Что скажете Ватсон? Ничего, Холмс. Я не следак, в детективах не разбираюсь. Пожалуй, повременю, понаблюдаю за обстановочной на пляже. Поищу этих двоих, вдруг и правда воры да еще и в сговоре?

В милицию я всегда успею. А вот из милиции выпустят ли — вопрос! Свидетель я ненадежный, как выясняется. Все что видел, спокойно можно опровергнуть и списать на мою бурную юношескую фантазию. А стражам правопорядка нераскрытая кража на территории участка, ох, как не нужна! И будут они топить за то, что потерпевший сам виноват, к бабке не ходи! И ведь добьются своего, я в этом не сомневаюсь!

На вышку, тяжело ступая, взобрался Кузьмич.

— Ну, что, орлы? Как дела? Видели что? — Кузьмич мотнул головой в сторону парочки и милиции, вытянул из кармана пачку «Примы» и закурил.

Я сглотнул, организм учуял запах табака. Безумно захотелось курить, даже кончик носа зачесался. Но я сдержался и не попросил Сидора Кузьмича угостить сигареткой. Не бывает так, чтобы н курящий парень вдруг ни с того, ни сего от хорошей жизни закурил. Стрессов и трагедий не было. а спортсменам курить не полагается, тренер не разрешает. Приучать себя к вранью и пряткам не хотелось, проще было перетерпеть вредную привычку из другой жизни.

Я так и не смог бросить курить. А Галка моя смогла. Когда решили, что пора уже и о детях задуматься, она просто перестала курить. удивительной силы и характера была женщина. Всегда говорила, слабости у человека в его голове, так же как и сила. «Кто хочет тот ищет возможности, кто не хочет — ищет причины», — любимая присказка моей жены. Я пока не знаю, чего хочу от этого мира, нового тела и жизни. Поэтому воздержусь.

— Да ничего мы не видели, — откликнулся Женька. — Правда, Лех?

Кузьмич перевел на меня взгляд вкусно затягиваясь сигаретой. Я сразу понял, что он меня читает как открытую книгу. Ну еще бы, я для него — салага двадцати лет. а он матерый «сундук», через него таких как я прошла не одна сотня в морфлоте.

Я скосил глаза на Женьку, размышляя, стоит или нет делиться с Кузьмичем своими подозрениями. Мичман без слов все понял.

— А сгоняй-ка ты Жека, за лимонадом!

— Так вода есть, — друг предпринял неудачную попытку откреститься от миссии по добыванию воды. Но не тут-то было.

— Купи «Байкал», две бутылки, — Кузьмич протянул Жеке рубль. — На сдачу два крем-брюле себе и другу.

Женька вздохнул, деньги принял и уже веселее скатился по лестнице с вышки на пляж. Снизу послышался его голос, не теряя времени, товарищ принялся улыбаться девчонкам на право и налево и юморить. Хороший раньше был рубль: две бутылки «Байкала» — семьдесят копеек, два крем-брюле по пятнадцать — итого тридцать. А если фруктовое взять так и сдача останется.

— Что видел? — садясь на стул, спросил Кузьмич.

Глазастый черт. Да и по лешкиному лицу видимо всё, как по раскрытой книге, читается.

— Не пойму, что, но что-то видел, — облокачиваясь на перила, поделился я.

И рассказал Сидору Кузьмичу все, что видел. Или не видел, а нафантазировал. Короче, все свои догадки и размышления. Помнится, была у нас похожая история. Милиция еще была милицией и активно начала действовать только после волны многочисленных нечаянных утоплений.

Опрашивали всех, и нас том числе. Хотя мы давно уже не сидим на спасательных вышках. Оперативный дежурный принял звонок, мы вышли в море спасать. Сигнала не было, возимся на базе, чиним технику, занимаемся своим спасательным хозяйством.

На вышках все больше молодые пацаны, которых нанимают хозяева баз отдыха первой линии. На оборудованном пляже вышка со спасателем обязательно должна быть. Правда, я никогда не понимал, как загорелый мальчишка с одним спасательным кругом должен суметь кого-нибудь спасти? Утопленники возле берега редко тонут. А доплыть на руках вряд ли успеешь. У них же даже весельной лодки в распоряжении нет.

Так что сидят они там чисто для проформы и для галочки в бумажках проверяющих. По факту — все сигналы поступают оперативному дежурному, а уж он распределяет, что и кому: пожарной части, муниципальному или федеральному МЧС. Федералы — это как раз мы: спасатели на воде.

Короче, трясли всех. И выяснили одну схожую деталь. В море к человеку подплывал человек, которому вдруг становилось плохо. Якобы, судорогой ногу сводило. Просил о помощи. Будущий потерпевший соглашался. И вот вместо того, чтобы перестать истерить, все-таки рядом люди, спасут при необходимости и спасателям сообщат, мошенник вдруг начинал вести себя неадекватно. Стонать, хватать добровольного помощника за плечи, за руки, буквально вешаться ему на шею.

Спустя пару минут приступ боли проходил, он вежливо отказывался от дальнейшей помощи и уплывал к берегу. А на берегу вытаскивал из кармашка, пришитого изнутри к трусам, добычу, прикапывал ее в песок и спокойно уходил. Сообщник тут же под незамысловатым предлогом — кепка улетела или там мяч из рук выскользнул — забирал кладку и уходил в другую сторону.

Никто из отдыхающих на подельников никогда не обращал внимания. Поймали их из-за жадности. Выбрали парни двоих хороших барашков: толстые цепи, кресты на пузе, перстни на пальцах. Но плюнули на меры безопасности, понадеялись на собственную удачу. Решили по-быстрому управиться, и не стали заморачиваться расстоянием между жертвами.

К тому времени милиция уже пустила своих ряженых наблюдать за курортниками и происшествиями на городских пляжах. Вот одному лейтенантику и показался подозрительным ничем не примечательный парень, которому стало плохо в море. А через полчаса ему же снова поплохело практически в том же месте. Ну и взяли красавчиков на горячем. Уже не знаю, чем закончилось дело, надеюсь посадили, отбили охоту воровать. Хотя опыт показывает, рассчитывать на исправление преступников на зоне — это утопия. Ну да ладно.

— Ты вот что, паря, ты, пожалуй, помолчи пока. Ментам висяк не нужен, это точно. Да и тебя затягают в ментовку. А ты же знаешь, у нас потом не отмоешься. И попробуй докажи, что ты помогаешь, свидетель так сказать. Решат, что осводвоцы тоже замешаны. А оно нам надо? Нет, оно нам не надо! — Кузьмич поучительно задрал палец вверх и покачал перед моим носом.

— Так, а что делать-то? — как можно невиннее хлопнул я ресницами.

Не нравилась мне эта ситуация. Еще и дежурство вечернее, рейд по воришкам. Никак гастролеры пожаловали? Город у нас и при моей взрослой жизни был тихим, воровали редко. А в советское время и вовсе в курортное болото превращался.

Ох, как я ошибался!

— Пока молчим и наблюдаем. Увидишь снова, скажешь мне, — Кузьмич докурил, потушил бычок о подошву, завернул в бумажку от пирожков. — На гастролеров и вправду похожи, Леша. Местные так не борзеют, — мичман смотрел на мен в упор, проверяя реакцию на свои слова.

Юный комсомолец Алексей Лесаков очень удивился. Был он парнишка достаточно пробивной, умел подзаработать на свои мужские удовольствия, на одну стипендию не жил. Но с криминалом никогда не связывался, и где-то был даже слегка наивным раздолбаем.

Обратную строну советской жизни парень практически не знал. Так что и реакцию я постарался выдать подходящую возрасту и характеру того Лехи, которого Кузьмич знал несколько месяцев. Первокурсников не брали на спасательные работы, так что познакомились ребята с мичманом только по весне, когда он пришел в секцию набирать сотрудников.

До этого и Леха, и Жека были с ним знакомы по стольку, поскольку. «Здрасьте», «До свидания» при встречах и все.

Я постарался сильно не пялиться на Кузьмича, хотя изумление не отпускало. Надо же так откровенно с молодым пацаном. Хотя, какие откровенности? Ну признал наличие воровства на пляже. Так это не великая тайна. Мама никогда не брала с собой много денег на море. Да и золото не надевала. К чему?

Но вот взгляд Кузьмича, испытывающий, прощупывающий, изучающий, когда он говорил о наглости залетных и о воровской «порядочности» местных, заставляла задуматься. Тут либо Кузьмич сам связан с пляжниками, либо имеет процент и закрывает глаза, улаживает конфликты. А может и менты в доле.

Заяву у потерпевшего по любому не возьму: зачем ментам такой висяк? Но вот искать борзых будут, не афишируя, через местных деятелей. Вопрос в другом: зачем Кузьмич меня в это втягивает? Проверяет? Приглядывается? Ладно, поживем, увидим. А сейчас пора бы уже и реакцию какую-то выдать, а то молчание напрягает. Но в голову, как назло ничего не приходило.

Положение спас Женька. Напарник с шумом и затихающим смехом взлетел на вышку, протянул Кузьмичу две бутылки, зажатые в одной руке, и два стаканчика крем-брюле. Напряжение спало. Сидор Кузьмич оставил мороженое и один «Байкал» нам, и ушел в опорник.

Крем-брюле, шоколадное и сливочное в вафельном стаканчике — одно из самых легендарных лакомств Союза. Я помню, отец рассказывал, как впервые попробовал его в Москве в ГУМе (Главном универсальном магазине). И загадочным шепотом уверял меня, укладывая спать, что секретный рецепт самого лучшего мороженого в мире хранится в тайне, и никто-никто никогда его не узнает, кроме главного мороженщика страны и его маленьких помощников снежков.

Я засыпал под его таинственный говор, и мне снился огромный снеговик, который готовит мороженое в большом чане, а снежки на ножках с ручками-веточками наполняют вафельные стаканчики вкусным крем-брюле.

Я смаковал каждый кусочек, совершенно забыв о своих обязанностях. Вкус из детства такой, каким я его помню! А вместе с ним ко мне в воспоминания пришли и родители.

Мой отец, большой любитель тайн и загадок, мифов и неизведанного, после перестройки увлекся изучением истории, связанной с Советским Союзом с момента зарождения. И до последнего дня жизни без устали отыскивал интересные факты из жизни республик, великих социалистически строек промышленности. Все его бумаг, увы, погибли в том проклятом пожаре.

Что-то царапнуло сознание, но я не стал ловить мысль. Солнце море, молодость и вкусное мороженое лучше, чем копание в прошлом. Давно пора поставить точку и начать жить заново. Начать заново. Леха, здесь и сейчас. «Здравая мысль, обязательно подумаю глубже», — решил я, договариваясь сам с собой в очередной раз, и откусил еще кусочек.

Среди прочих моментов истории отец глубоко интересовался и вождем народов Сталиным. Собирал по крупицам рассказы очевидцев, обрывки каких-то полумифических рассказов о личных встречах. Пытался из анекдотов извлекать истину, чтобы узнать, есть в них правда или все выдумка. На пустом месте ведь ничего не появляется.

Летом за мороженым обычно бегал я. Мама выдавала мне целлофановый пакет (теперь и не помню, откуда он у нас взялся, яркий, красочной, с рекламой знаменитого Мальборо), отец давал денег, и я мчался в парк к киоску с мороженым. Покупал сразу десять штук и бежал обратно.

За кухонным столом, покрытым скатертью, сшитой мамиными руками, мы сразу съедали по порции, остальное укладывали в морозилку. Пакет мама забирала, стирала и вывешивала на балкон сушиться. Каждый раз отец вспоминал одну и ту же историю о товарище Микояне и его визите в капиталистическую Америку. Рассказчиком он был умелым, одна история — целое представление. И мне никогда не надоедало слушать его по нескольку раз.

— Жека, а ты знаешь, почему у нас дома холодильники появились намного позже, чем во всем мире?

— Неа, — жмурясь от удовольствия, протяну напарник.

— А потому, дорогой ты друг мой Женька, что товарищ Сталин Иосиф Виссарионович. Выслушав доклад своего наркома про житье-бытье в далекой Америке, объяснил товарищу наркому Микояну Анастасу Ивановичу, что советские граждане привыкли летом пользоваться ледниками и погребами, а зима у нас в стране доо-о-олгая. Вот поэтому, Жека, в пятидесятых мы и приобщились к тому чудо техники. А все могло бы быть по-другому.

Женька покосился на меня, закинул в рот последний кусочек мороженого, отпил глоток и протянул мне бутылку. Так, попивая «Байкал», мы сидели на стульях, задрав ноги на ограждение, и наблюдали сверху за свои участком пляжа. Время от времени я поглядывал в бинокль, надеясь обнаружить плешивого или паренька, но никого не заметил.

Внизу бурлила жизнь. Отдыхающие фотографировались с живой обезьянкой у пальмы, вырезанной из фанеры. Дети верещали от восторга, гладили её и пытались накормить. Анфиса не отказывалась, совала в пасть подношения, перебирала волосы на головах пищащей малышни и сдержанно улыбающихся отцов семейства.

Фотограф дядя Федор расставлял большие компании вокруг пальмы, усаживал мартышку на плечо ребенка, вручал поводок и щелкал затвором. Потом выдавал бумажки с адресом фотоателье, и переходил к следующему семейству или отдельно гражданину или гражданке.

На соседнем участке работал дядя Сережа. И у него была самая настоящая лодка! С это лодкой даже у меня сохранилась фотография. В этом кораблике с надписью «Энск`78» мы позировали вместе с двумя двоюродными братьями и сестрой. Как сейчас помню свое недовольное лицо, потому что мама велела сидеть на берегу, пока трусы не высохнут и губы обратно не порозовеют.

А вот и первые коробейники с кукурузой, семечками и громкими призывами: «Горячая кукуруза! Семечки! Кукурузу покупай, соль в подарок получай!» Сладкими вафельными трубочками начали торговать на пляже только в восьмидесятых.

День катился к вечеру, делать было нечего. После истории с пацаненком и обворованным толстопузом никаких особых происшествий не случалось. Один раз отбуксировали несознательную гражданку, которую понесло ветром на матрасе за буйки.

Другой раз приволокли матрас с уснувшим мужичком. Принял на грудь пива, решил охладиться, взял надувной лежак и отправился в море. Как водиться уснул. Жена кинулась искать пропажу, когда не обнаружила благоверного, перевернувшись с живота на спину. Когда мы догнали его на катере, мужик преспокойно спал и долго не мог сообразить, чего мы от него хотим и почему не даем наслаждаться заслуженным отдыхом!

Женька несколько раз сбегал вниз, знакомился с очередными курортницами, всех звал вечером на набережную, обещая концерт, вино кино и домино. В смысле прогулку под луной по шелест волн.

Мне было лениво. Я торчал на вышке, наблюдал за окрестностями и отмечал интересные для себя моменты. Так я и обнаружил что к Дульсинее Тобосской, то бишь к продавщице тете Дусе, время от времени подходят какие-то странные личности. Дуся, сурово поджимая накрашенные красной помадой губы, неторопливо оглядывала местность, доставая в этот момент пирожок, получала деньги, и вместе с товаром что-то передавала этим гражданам-товарищам.

«Крутится тетка, что-то продает. Интересно, что?» — жара плавила мозги и думать совершенно не хотелось. Даже о том, что ждет меня в этом времени и чем закончится это странное приключение. Если я умру там, в далеком две тысячи двадцать втором году, умру ли я здесь?

В пять нас сменил Сидор Кузьмич, мы попрощались с ним до завтра и помчались в общагу мыться, бриться, переодеваться. Тренер, как и наш пляжный «сундук» терпеть не могу опозданий и был большим любителем наказывать даже за минуту после условленного времени. И мытье полов в спортзале, тренерской и инвентарной — это самое простое из его арсенала.

Пока мчали в общежитие, по пути успели выяснить что сегодня на большой открытой сцене на набережной. На разогреве ВИА «Лейся, песня». Когда я увидел на афише имя руководителя — Михаил Шуфутинский — сбился в шага, и едва не клюнул носом в асфальт. Интересно, это однофамилец или все-таки мой современник? Хотя вряд ли. Это сколько же ему лет-тогда поучается в моем времени, если здесь и сейчас он руководит целым ансамблем?! Вот вечером и посмотрю!

Главной звездой программы была заявлена любимая женщина режиссёра Якина — Наталья Кустинская. Красивая актриса, звезда которой, увы, в семидесятые год практически закатилась. Стройная, светловолосая, она сводила с ума не только советских мужчин, но и актеров. Её называли русской Бриджит Бардо. Шесть браков, куча поклонников и абсолютное одиночество на склоне лет.

Короче, вечер обещал быть интересным. Для меня. Если удастся глянуть выступление.

К опорнику мы подлетели ровно за одну минуту до финального свистка, так сказать. Тренер придирчиво нас оглядел, коротко кивнул и пошел получать инструкции. Минут через пять он вышел с усталым капитаном, и тот коротко объяснил задачу: разбиться по парам, наблюдать за толпой, обо всем подозрительном сообщать. Особое внимание уделять гражданам, которые чересчур близко трутся возле отдыхающих.

Веселой гурьбой мы отправились на набережную. До летней Эстрады на Каменку решили идти пешком. Шесть кварталов для молодых и спортивных — это пятнадцать минут медленным шагом. А по дороге можно и на людей посмотреть (в основном на девчонок) и себя показать (им же). Ну а что? красивые, статные, при параде, чем не женихи?

Кинули жребий, кому дежурить возле сцены со стороны черного входа, через который артисты будут заходить в гримерки. Нам с Жекой повезло, сопровождать Наталью Кустинскую выпало нам. По дороге выпили по кружечке кваса, кое-кто приложился к пиву. Я не стал: еще успею поностальгировать под кружку пенного, которое впервые попробовал в далеком девяностом году. Да и вообще, здесь и сейчас интересней на трезвую, посмотреть как оно и что, послушать поизучать окружение, поведение друзей-товарищей второкурсника Алексея Лесакова.

Парни шутили, беззлобно цеплялись к гуляющим девчонкам, вспоминали смешные случаи с прошлых дежурств, а я молча слушал, смеялся вместе со всеми, что-то иногда отвечал, стараясь не выделяться из толпы простых советских студентов. Было хорошо и спокойно, наверное, впервые за долгие годы.

Мы дошли до сцены, нацепили красные повязки, ещё немного постояли могучей кучкой и разбрелись в разные стороны наблюдать и охранять покой советских граждан вместе с милиционерами, которых в этот вечер на набережной было неприлично много. Но он и понятно, сказали же, усиление ищем воров.

Женька то и дело порывался куда-то бежать. Видимо, недалеко от сцены ожидали моего неугомонного товарища пляжные красотки.

— Ну когда же она уже приедете?! — ворчал напарник. — Сколько можно ждать? Уже концерт скоро начнется, а ее все нет!

Где-то играл духовой оркестр. Пахло морем, немного пылью и шашлыками. Я наблюдал за курортниками, которые потихоньку подтягивались к эстраде, занимая места. Приглядывался к одиноким мужчинам и пацанами всех мастей и возрастов, которых на набережной было как головастиков в луже. И ничего не предвещало проблем.

Появилась машина, на которой привезли актрису. Кустинская вышла из автомобиля и в сопровождение каких-то людей неторопливо пошла к Летней эстраде, приветливо улыбаясь и останавливаясь дать автограф, когда курортники её узнавали. Шикарная женщина!

В этот момент и появилась она, странная женщина в длинной темной юбке и такого же цвета кофте. Почти одновременно с актрисой они подошли к ступеням, ведущим к черному входу. И тут дама в черном кинулась на перерез, да так резко, что никто из нас не успел отреагировать.

Схватив испуганную актрису за левую руку, хулиганка начала причитать; «Ой, красавица! Ждут тебя богатство и слава! Деньги и мужья состоятельные! Все будет у тебя! И почет, и золото! Да только умрешь ы в одиночестве! Никому не нужная!»

Кустинская побледнела. Какая-то девушка из её окружения подхватила Наталью под руку, мы кинулись оттаскивать сумасшедшую от артистки. Общими усилиями освободили и завели внутрь.

Когда вернулись на улицу, милиция гадалку уже приняла в свои крепкие правоохранительные объятья и увела. Мы вздохнули с облегчением и не торопясь пошли обходить концертную площадку, так сказать, выполняя свои прямые обязанности: наблюдать и присматривать за гражданами отдыхающими, чтобы не мусорили, по углам не мочились, бумажки-бутылки не бросали мимо урн, не дебоширили.

Тут-то я и приметил пацаненка с пляжа. Мальчишка с независимым видом ел мороженое и поглядывал на курортников. Определившись с жертвой, облизал пальцы, вытер широким платком, и двинулся за очередным полноватым мужчиной. «Хм, обычно маньяки выбирают однотипных жертв», — хмыкнул про себя я — большой любитель детективов.

— Жек, смотри! — я пихнул локтем напарника. — Пацана видишь?

— Где? — завертел головой Женька.

— Да не крутись ты, — поморщился. — Вон смотри, в зеленой кепке за толстяком идет.

— И что?

— А то! Подозрительный парнишка. Давай понаблюдаем! Он этого мужика словно пасет!

Говорить о том, что вроде бы этого самого парня я видел сегодня на пляже, я не стал. Вдруг ошибаюсь? К чему нагнетать. Да и Кузьмичу обещал не рассказывать.

— Да ну тебя со своими детективами! — отмахнулся Женька, но на пацана стал поглядывать.

Мы едва не пропустили тот момент, когда парнишка запустил руку в карман ничего неподозревающего гражданина. Заорав «Держи вора!» — Женька кинулся ловить мальца. Я за ним!

Мы мчались по переполненной набережной, едва не сшибая людей. Пацан вилял, как заяц. В какой-то момент с него слетела кепка, и мы потеряли ориентир.

— Давай, ты направо. Я налево, — крикнул я Женьке на развилке.

Слабоосвещенная дорожка вела к общественным туалетам. Я побежал по не. В какой-то момент мне показалось, что в сумраках мелькнуло что-то светлое, и я ускорился.

— Стой, тебе говорю! — крикнул я сдуру. — А то хуже будет!

— А ты догони! — крикнул пацан, и я ускорился.

Я уже видел спину воришки, когда мне под ноги буквально выпала девушка.

— Помогите! Меня хотят ограбить! — простонала она, заваливаясь на меня.

Я едва успел подхватить её на руки, и заметить, как пацан подбежал к дороге, заскочил в какой-то автомобиль на заднее сиденье. Машина резко рванула с места, а я остался стоять на темной аллее с потерявшей сознание девушкой.

Девчонка лежала на мне с закрытыми глазами, почти не дыша.

— Ну и зачем ты это сделала? — поинтересовался я.

— Дурак, — гражданка моментально пришла в себя и попыталась вырваться из моих крепких объятий.

— Бездоказательное обвинение, — хмыкнул я, не разжимая рук.

— Пусти! — зашипела незнакомка, стукнув кулачком по моей груди.

— Ох, ты! — удар оказался неожиданно чувствительным, но свою «жертву» из захвата я не выпустил. — Так зачем ты это сделал?

— Тебе не понять! — не оставляя попыток выкрутиться, со злостью выдохнула девчонка и перестала сопротивляться.

Мы стояли в полумраке аллеи глядя друг на друга в упор. Я чуть насмешливо. Она с явной ненавистью.

— Что теперь? Сдашь меня в милицию?

— А есть за что?

— Тогда почему не отпускаешь?

— А может мне нравится та, которую в руках держу, — хмыкнул я и поближе притянул её к себе.

Она и в самом деле была хорошо. Во всяком случае, то, что я сумел разглядеть и прочувствовать на ощупь, впечатляло. Я сделал вид, что собираюсь погладить её упругую попку. Девчонка задергалась, но почти тут же перестала.

— Кто они тебе? — поинтересовался я, не отводя глаз.

— Братья, — немного помолчав, буркнула пленница.

— Вы что, банда воришек?

— Нет! Мы не воры! Не смей так говорить! — вскинулась она, и отчаянно заколотила по мне кулачками.

— Но ведь это твои братья подрезали сегодня у мужика на пляже часы и кольца. Скажешь, нет?

— Я им говорила, я просила! Я умоляла! — всхлипнула девчонка и вдруг припала к моей груди, заливаясь слезами.

Я настолько растерялся, что ослабил хватку, приобнял её за плечи и осторожно погладил по голове, утешая. Как только я потерял бдительность, она наступила мне на ногу со всей силы. Я охнул от неожиданности, а моя пленница задала стрекоча. Захотелось затопать на месте и закричать в догонку: «Ой, догоню, догоню!» — как кричат маленьким детям. Но я сдержал дурацкий порыв и крикнул в темноту:

— Не приходите больше на пляж! Иначе сдам в милицию!

Развернулся и пошел на набережную. По аллее гуляли нарядные, веселые люди. С Летней площадки доносилась песня, видимо, концерт только начался.

Невольно вспомнились яростно сверкающие глаза воровки или кто она там? «Интересно, какого они у нее цвета?» — подумалось мне, но мысль пришла и ушла, а жизнь вот она, бурлила рядом. Ну что, спасатель второго класса Алексей Лесовой, ты готов начать все заново? А если готов, пошли веселиться!

Совесть крепко спала, и чувство вины из-за того, что я не догнал пацана и отпустил девчонку, не беспокоила. Не мое это дело. Пусть милиция разбирается. Я предупредил, и если увижу еще раз на пляже, однозначно придется идти к ментам и делиться информацией. Неуверен, что они меня выслушают и поверят, но на своем участке воровства мне не надо.

Как говорил Дукалис: «Это наша корова и мы ее будем доить». В моем случае — защищать и охранять беззаботных советских граждан на отдыхе. Спасатели мы или как? Ну, вот и будем спасать.

С этими мыслями я вышел из сумрака и двинулся к Летней эстраде на поиски Женьки. Как и ожидал, напарник стоял недалеко от входа в окружении девчонок и травил им байки из жизни спасателей. Увидев меня, Жека обрадовался и замахал руками, чтобы я его ни в коем случае не пропустил.

— Леха, давай к нам! Знакомься! Света, Катя, Марина, — представил он барышень. — Комсомолки, спортсменки и просто красавицы!

— Добрый вечер, красавицы, Алексей для друзей Леша, — я улыбнулся каждой. — Каким таким добрым ветром вас занесло в наши южные края?

— В отпуск приехали, на море покупаться, — ответила за всех самая бойкая Катерина, статная высокая брюнетка.

— И откуда вы к нам?

— А мы тут рядышком, с Ростова-на-Дону, — хихикнула аппетитная Светочка с толстой косой до попы. — Отпуск у нас.

— И кем же работают очаровательные дамы? Наверное, манекенщицы? — меня несло на всех порах.

Девушкам было явно не восемнадцать, скорее лет двадцать два-двадцать пять. Катерина уж точно осознавала, чего она хочет и какое действие она производит на юношей и мужчин.

Светочка была очаровательна, но простодушна. Такие обычно дожидаются своего принца. Выходят замуж, рожают троих детей, и в худшем случае тянут на своем горбу своих кровиночек и мужа, который не умеет зарабатывать, но зато очень хорошо понимает, кто в доме хозяин. Со временем Светочкин звонкий голос потеряет всю свою нежность и теплоту, приобретет раздражение и усталость. Она располнеет, и в её жизни не останется никаких радостей, кроме сериалов.

— Штукатуры-маляры мы, — густым сочным голосом недовольно пробасила Марина, крупная и высокая, похожая на баскетболистку. — Девочки, мы хотели поесть мороженого в кафе. Вместо этого торчим тут полчаса.

А вот Марина, несмотря на кажущуюся неуклюжесть, далеко пойдет. Цепкий взгляд и знает, чего хочет. За мужем и приключениями не гонится. Приехала отдыхать. А тут мы с Женькой…

— А хотите мы вас угостим? — вмешался Женька, перехватывая инициативу.

— Но не сейчас, а немного попозже! Мы на дежурстве, — показывая красную повязку, спустил я друга с небес на землю.

Жека совсем непритворно застонал от разочарования.

— Девушки, — заглядывая каждой в глаза, в умоляющем жесте прижав ладони, запел напарник. — А давайте вы пока погуляете, поедите мороженое, а когда концерт закончится, мы с вами встретимся вон там, — Жека указал на шашлычницу. — И угостим вас вкусным шашлыком! Часиков в девять? А потом, если мой лучший друг Алексей, между прочим тоже спасатель, согласится, покатаемся на лодке!

Женька стрельнул в мою сторону глазами, надеясь, что про лодку я промолчу. Не знаю, как студент, а я так точно не рискну выйти в море на незнакомой технике, полной гражданских, ночью в море. Вот когда освоюсь, тогда и покатаю. Катюшу, например. Я улыбнулся Катерине, которая с легкой улыбкой на крупный красиво очерченных губах, тронутой темно-красной помадой, открыто на меня поглядывала на меня. Да, это девушка точно знает, чего она хочет от отпуска. И я надеюсь, от меня тоже.

Девчонки согласились с Женькиным предложением и мы довольные друг другом, разошлись.

— Эх, какой вечер срывается! — мечтательно простонал Жека.

— Ну почему же срывается? Ты ж договорился на девять?

— А можно было бы уже сейчас! Лех, так что. покатаем девчонок?

— Нет, Жека, не сегодня. Хвати с меня сегодня приключений. Давай в дугой раз. Сначала познакомимся поближе, а потом видно будет. Шашлык так шашлык. Кстати, а деньги на барышень у нас есть?

Женька странно на меня покосился.

— Ты что, к теть Дусе не подходил?

— Когда бы? — я судорожно принялся копаться в памяти, надеясь наткнуться хотя бы на обрывки воспоминаний студента.

Так, что я знаю? Дульсиней Курортная ведет свой какой-то бизнес на пляже, это к бабке не ходи. Какие дела у нее со студентами? Что они (мы?) для нее реализуем?

Первая мысль — алкоголь. Дешево и сердито. Вот только сомневаюсь, что студент-второкурсник согласился таскать в общежитие самогон на продажу свои товарищам. Поймают, не только отчислят, но и посадит могут. В семидесятых за хранение и сбыт давали до тех лет и штраф в триста рублей. А Лешка парень не дурак, свою жизнь под статью подставлять не будет. Откуда я это знаю? а вот пришло откуда-то и все тут.

Значит, если не самогон, то что? Вино? Домашнее южное вино для дорогих гостей-курортников? Вполне может быть. Как бы еще узнать у Женьки про наш приработок. Чтобы подозрений не вызвать. Да и вещи студента надо пересмотреть. Может, записи какие ведет, или тайник имеется. Узнать как можно больше о том, чем жил, о чем думал.

— Ну, ты не переживай, у меня с собой деньги есть!

Я только сейчас сообразил, что мы шли по набережной в глубоком молчаниие. Что уж там нарешал в своей голове Женька, не знаю. Но при таких раскладах завтра, (а лучше сегодня), в комнате придется осторожно поискать студенческую заначку. Жить в долг я не умел, тем более угощать за чужой счет девушек. Учиться одалживать не собирался. Буду думать, как отказаться от сегодняшней вечеринки. Хотя с Катюшей я бы с удовольствием познакомился поближе.

Мы неторопливо дефилировали по набережной, поглядывая на отдыхающих, больше для удовольствия, чем действительно высматривали каких-то там воришек. Мне хватило на сегодня приключений. Жека, судя по всему, тоже небольшой любитель дежурств. Не знаю, как было на самом деле, но в большинстве советских фильмов я тоже не встречал большого желания тратить вечер на прогулку по окрестностям с повязкой ДНД на рукаве.

Что в фильмах, что теперь, в новой жизни, членство в добровольной народной дружине меня не впечатлило. Идейным я никогда не был. Вот октябренком и пионером. Даже помню тот трепет в душе, когда мне на шею в музее боевой славы нашего лётного училища повязали красный галстук. И как шли мы потом всем классом ноябрьским прохладным днем в куртках на распашку, чтобы все видели и завидовали тому, что мы теперь пионеры!

А вот в комсомол вступить как-то не получилось. Сначала по успеваемости не прошел, отложили мое вступление на собрании пионеров совета отряда на следующий год. Из школы ушел после девятого, поступил на сварщика, получил профессию. А там и перестройка началась, уже не до комсомола было. В ДНД я тоже вступать отказался. Своих дел хватало.

Хотя, если вспомнить, дружинники хорошо помогали милиции. В шестидесятых с помощью такого отряда задержали саратовского маньяка. Зато в семьдесят восьмом в Архангельске убийцей оказался уже дружинник. Причем свихнулся мужик на почве пьющих женщин. Что первая, что вторая жена прикладывались по чуть-чуть к бутылке. Вот вторую-то он и придушил в порыве злости. А потом его озарило, и он решил, что это его миссия: очищать советское общество от пьющих женщин.

Я сбился с шага. А ведь убийства уже начались! Точно! Не уверен, что в советских газетах об этом тогда писали, но после перестройки о чем только не рассказывала пресса, каких только разоблачений не выливала на страницы газет. Если я правильно помню, в августе семьдесят восьмого этого дружинника поймают, а через год расстреляют.

И опять дилемма: идти в милицию и говорить, так, мол, и так, я знаю, кто архангельский маньяк! А мне встречный вопрос: а откуда, вы, молодой человек, ни разу не побывав в славном городе Архангельске, можете знать, кто убийца? Не вы ли он самый и есть? И поди докажи, что я не я, корова не моя.

И что тогда? Признаваться, что я Алексей Лесовой, спасатель из далекого будущего, непонятно как оказавшийся в теле советского студента? Интересно, Леха, через какое время тебя упакуют в смирительную рубашку и увезут в психушку? Думаю, долго не размышлять не станут.

Я застыл от неожиданной мысли. Черт! А если меня неслучайно закинуло в это время? Может, как раз в этом моя миссия? Предотвращать трагические случаи и катастрофы? В этой жизни ничего просто так не происходит. Но как?! Как это сделать, чтобы не прослыть психом, оставаться на свободе и спасать людей?

— Молодой человек! — недовольный женский голос вырвал меня из задумчивости. — Вы мешаете мне пройти!

— Лех, отойди! — Женька тянул меня за рукав.

Я оглянулся. Худощавая дама с претензией на интеллигентность смотрела на меня, недовольно сжав губы куриной жопкой. И ждала, когда я отойду в сторону. Мы с Жекой стояли на верней площадке каменной лестницы, ведущей вниз к пляжу и морю. Я демонстративно огляделся вокруг. Мы никому не мешали, стояли себе возле перил, пройти мимо нас не составляло никакого труда.

Увидев мое недоумение, дама поджала губы ещё сильней и вздёрнула брови домиком.

— Лех, пошли, — Женька изо всех сил дергал меня за рукав, намекая не связываться.

Собственно говоря, я и не собирался. Но вот не люблю таких теток, хоть убей! Так и тянет огрызнуться даже в своем солидном возрасте! Такие всегда найдут, к чему докопаться. Именно они строчат потом жалобы на спасателей, обвиняя во всех грехах.

Был у парней из муниципального отряда случай. Уж не знаю, почему жениха в травму не отвезли, но оказались на месте трагедии спасатели. Под конец свадьбы молодожен, как водится, подрался с одним из гостей. И вроде ничего такого. Ну подрались мужики. Так какая свадьба без драки? Потом помирились, выпили еще.

Под алкоголем все было хорошо. Свадьба закончилась, счастливый муж уснул на брачном ложе, а счастливая жена обнаружила, что мужнина рука не просто посинела до фиолетового отлива, но и отекла настолько, что обручальное кольцо спряталось от пристального взора молодой жены. Супружница, не долго думая, вызвала спасателей.

Кольцо мужики спилили, но повозиться пришлось долго. А потом мамаша этого самого спасенного молодожена, как раз вот из таких вот как эта «интеллигентка», накатала жалобу на спасателей, требуя возместить ущерб… за поврежденное золотое изделие!

— Прошу, мадам! — шутливо взмахнул я рукой, прижимаясь к перилам.

Дама скривилась еще больше, окатила нас на прощание презрением и степенно начала свой величавый спуск к морю. А мы пошли дальше.

По набережной фланировали отдыхающие. Пахло шашлыками, звенели стаканы. Чуть в стороне от основного шума мужчины в возрасте играли в шахматы. Я с удивлением рассматривал самые настоящие шахматные столы, вокруг которых собирались игроки и болельщики. Даже не знал, что у нас в городе такое было.

Лотки с мороженым, соками и лимонадами, бабульки с семечками и петушками на палочках возле входа на набережную. Торговцы сланцами, надувными кругами и зонтиками от солнца.

Мы дошли до конца, перезнакомившись, наверное, с кучей девчонок. Женька не пропускал ни одной. Каждой то комплимент отпустит, то шутку на ходу бросит. Девчата смущались, некоторые шутили в ответ. В основном те, кто постарше. В какой-то момент я едва не нарвался на будущую тещу. Или кто она мне в этом альтернативной истории?

Вспомнил, что нужно отдать ей долг, и даже адрес, который она назвала, припомнил. Но идти я в тещино логово не планировал. Главное, не забыть завтра взять деньги и отдать ей на пляже. Если пересечемся. Зная свою тёщу по будущему, уверен, она всенепременно найдет способ снова со мной встретиться. Всю свою жизнь она считала себя неотразимой, выбирая мужей, а в промежутках между разводами любовников, по принципу, кто больше зарабатывает.

А тут какой-то пацан выкаблучивается, взял и сбежал от такой красоты. Не знаю, была ли она замужем в семьдесят восьмом году, семейная история об этом умалчивает, но на курорт она явно приехала развлечься и отдохнуть по полной программе.

Наше дежурство закончилось ближе к полуночи. Мы вернулись к Летней эстраде, тренер скупо поблагодарил нас за помощь милиции. Отмолчался про историю с непонятной гадалкой видимо сам не знал, чем все закончилось. И отпустил в общагу.

Парни решили еще прогуляться и чего-нибудь выпить. Женька успел мне шепнуть, что с Катей, Светой и Мариной он договорился на завтра: «Они придут на пляж, а там обсудим вечер!» Я отболтался от продолжения вечера и ушел в общагу спать.

Проваливаясь в сон, я все пытался понять: почему именно семьдесят восьмой и что мне теперь делать? Спасать Союз от грядущего развала? Так я к политике всегда был равнодушен. Вспомнить все катастрофы и попытаться их предотвратить? Вариант, конечно, лучше, но требует детальной проработки, чтобы при первом же предсказание не загреметь в больничку для умалишенных.

Так и не придумав ничего путного, я уснул без задних ног и сновидений, чтобы проснуться ранним утром от адски-залихватского грохота советского будильника.

Не удержался. Делюсь мемами, которые создают свердловские спасатели.

Я шарил рукой по тумбочке, пытаясь нащупать орущий будильник и вырубить его к чертям собачьим. Из-за малолетних придурков вчерашний выходной рухнул в бездну. Вот за каким чертом я поставил таймер на раннее утро? Вы-ход-ной у меня! Я застонал, закопался головой в подушку, надеясь дождаться, когда телефон вырубиться сам.

Черт, да когда же я успел поставить такой идиотский звук на телефон?! Так орал только старый советский будильник, под который отец просыпался на работу и будил меня. Хотя нет, тот тарахтел помягче. Или просто я был помоложе?

Глаза не хотели открываться, звук усиливался, а гаджет все никак не попадался под руку. Я разлепил свинцовые веки и первое, что увидел — будильник. Старый. Советский. Будильник. «Ракета». Охренеть! Откуда?

Закрыл глаза, пошарил рукой возле кровати, отыскивая бутылку с водой. Не нашел. Открыл глаза и снова наткнулся взглядом на круглого монстра с двумя дребезжащими шляпками по бокам. Поднялся с кровати, взял в руки, отключил. Повертел, с недоумением рассматривая раритет и пытаясь вспомнить, откуда я вчера его приволок. После спасения двоих пацанов, искали тела двух других. Когда нашли, я свалили домой и завалился спасть. Так откуда будильник.

Черт, Леха, ты не дома. И это был не сон, а так хотелось. Я обвел взглядом комнату с плакатами старых групп и давно состарившихся советских красавиц. Здесь на стене, в это время, они в всё ещё молоды и красивы, и только набирают популярность. Там, откуда меня зашвырнуло, стары, а некоторые по-прежнему востребованы.

Тысяча девятьсот семьдесят восьмой. Почему часть меня перекинуло именно в этот год? Точно, на этой мысли меня вчера вырубило. Кстати, а где Женька? Кинул взгляд на койку напротив. Напарник спал, укрывшись с головой одеялом. Да, ладно! Это ж во сколько он вчера заявился, и в каком состоянии, что его даже «Ракета» не разбудила! И второе кстати: как он попал в комнату?

Насколько помню, общага закрывается в двадцать три. Я прошел с дежурства, потому что тренер предупредил, что мы вернемся к двенадцати. Но парни-то остались гульнуть. Надо выяснить, через какое волшебное окно или лестницу можно попасть в общагу в неурочное время.

Жека спал. На часах шесть утра. На пляж нам к восьми. Я колебался: идти умываться или перетрясти вещи студента, пока спит товарищ по комнате. Но природа взяла свое. Натянул треники, схватив со спинки кровати полотенце, и спохватился: зубной-то пасты и щётки нигде нет! Залез в тумбочку, так и есть, стоят на верхней полке.

Хорошо хоть сообразил: щетка хоть и чужая, но получается — своя! Это я в чужом теле! С туалетом и душем повезло, никого не было. То ли рано встал, то ли все на каникулах. Везение сопутствовало даже в санузле. В железном кармашке оказалась стопка нарезанных газет. Не забыть бы в следующий раз со своей бумагой прийти, а то неудобно получится!

Н-да, Леха, совсем ты подзабыл свое веселое советское детство! Как мял газетку руками, чтобы мягче была. Интересно, в семьдесят восьмом можно где-нибудь достать нормальную туалетную бумагу? И сколько за нее запросят?

Когда я вернулся в комнату, Жека еще спал. И я рискнул осмотреться. Сначала перестелил кровать, вдруг студент что-то спрятал в матрасе или под ним. Ничего не обнаружив, перешел к тумбочке. В глубине полки нашел потрепанное портмоне, в нем лежали сорок рублей и двадцать пять копеек мелочью стипендия что ли? Но где тогда деньги, которые, по словам Жеки, они получают от тети Дуси?

Заначка оказалась в коробке с зимней обувью. Стопка разглаженных купюр разного достоинства хранилась под серой оберточной бумагой, прижатая ботинками. Триста целковых. Хорошая подработка. Интересно, за сколько накопил? Одно радует: пацан умел крутиться, узнать бы еще, где и как, и чтобы без криминала.

Положив накопленное добро обратно, я завалился на кровать подумать. Но мысли в голову не лезли. Хотелось кофе, да где его взять? Светки-Семицветик помнится, приглашала на кофеёк по бартеру, но не думаю, что девчата обрадуются мастеру по замене лампочек в шесть утра. Тут любой озвереет.

Что я помню о семидесятых из собственного детства? Можно сказать ничего. Сейчас мне всего шесть лет. и где-то в этом городе я бегаю во дворе с пацанами, играю в войнушку или гоняю мяч. Где — я знаю. Вопрос: хочу ли я увидеть себя таким мелким?

Я задумался. Наверное, нет. Вот отца и маму я бы повидал хотя бы издали. С отцом даже познакомиться попробую. Знаю я, в какой библиотеке по воскресеньям изысканиями своими занимается.

А что, это идея! Я резко поднялся. В голове закрутились какие-то мысли. Если и правда подружиться с собственным отцом и попробовать в качестве выдуманной истории рассказать ему о том, что со мной случилось! Вдруг он что-то знает или слышал по этому поводу?

Копает он у меня глубоко. Любовь к фантастике — это у меня от него. Мама больше увлекалась детективами, приключениями и историческими романами. Вот исторические события, хроники, документалка — это в нее. Наверное потому и помню то что помнить в силу возраста не должен. Читать научился в шесть лет и с тех пор ни разу не прекращал.

В отцовских бумагах хранилось много интересных фактов и историй. Некоторые обрели доказательства, другие так и остались предположениями. Потом уже, в годы всяких разоблачений, я иногда читал в газетах то что когда-то показывал и рассказывал мне отец. После его смерти мне все недосуг было разобрать его архив. А позже и разбирать стало нечего…

Кстати, Алексей Степанович, а ведь библиотека — это мысль! Надо наведаться и почитать подшивки, узнать, чем живет Советский Союз. Что в мире произошло за это время. Да и что в этом году случается тоже надо уточнить, чтобы впросак не попасть.

Я глянул на будильник. Время семь. Пора будить Женьку.

— Жека, подъем!

— Ну, мам, еще пят минут! — укрываясь с головой пододеяльником, заныл сосед по комнате.

— Нету тут мам, друг ты мой любезный. Рота, подъем! — гаркнул я, сдергивая покрывало. — На пляж опоздаем. Опять свидание назначил, а сам не придешь!

— Леха! Ежа тебе в оба уха! — заворочался Женька, зевая и потирая глаза. — Чё ты разорался. А? мы вчера на дежурстве были? Были! У нас сегодня отгул! Все, я спать! — Женька выдернул у меня пододеяльник снова закрылся и отвернулся к стене.

— Как отгул? А вышка? А Сидор Кузьмич? Мы ж его не предупредили!

— Отпустил бы он нас раньше семи, как же, кабы не дежурство! Знает он все! Отвали, дай поспать!

Теперь понятно, почему парни вчера устроили загул. Интересно, а кто тогда на пляжах-то дежурит? Хотя по любому есть какая-то система, без выходных долго не протянешь, да и бдительность притупляется без отдыха. Ладно, не мое дело. Значит, отгул, говоришь.

Я быстро переоделся, сунул в карман десятку рублю. Потом подумал, оставил трешку и сбежал из общаги на поиски библиотеки. Где в нашем городе была детская я помнил. А вот как найти центральное книжное хранилище, это еще предстояло выяснить.

Нужное мне здание оказалось ближе к Гостиному Двору. Здесь располагались магазины и рынок. Фрукты, овощи, молочная продукция, вареничные, ресторан «Юг». Всего было в остатке. После отпуска многие отдыхающие увозили от нас с собой в фрукты в деревянных ящиках. Курортные города отлично снабжались продуктами питания. Про ведомственные дома отдыха, санатории и гостиниц и говорить нечего.

Я шел по знакомым и незнакомым улицам родного города и развлекался. Что-то узнавал, что-то с удивлением разглядывал. Киоск «Спортлото», который я помню с детства, оказывается, пережил все потрясения, стоя на одном и том же месте!

Город утопал в зелени и цветах. Возле грязелечебницы, известной по всей стране своими волшебными грязями, раскинулся фонтан. Возле него бегала детвора, ловя струи воды в ладошки. Если пойти в сторону моря, выйду на Театральную площадь и увижу памятник Ленину. Величественный Ильич стоит на высоком пьедестале и по как обычно тянет руку вперед, к светлому будущему. Не дотянул, увы.

Возле Гостиного двора стояли автоматы с газированной водой. Вот их я помню отлично! Жили мы с родителями в военном городке, а на входе в парке стояли такие аппараты. Четыре штуки! Кинул копейку — получил воду без газа. Опустил три — вот тебе и сладкий лимонад.

Отчаянно захотелось пить, но в карманах шелестели только бумажки. Оглянулся в поисках магазина, обнаружил «Гастроном», двинул в его сторону, надеясь разменять рубль.

В «Гастроном» как раз вносили деревянные лотки со свежим хлебом. Белый, бородинский, рогалики, булочки… Недалеко от школы, где я учился, был хлебный. После уроков мы шли домой и обязательно в него заходили, чтобы купить четвертинку белого или сдобную булочку.

А если меня посылали за булкой хлеба для всей семьи, то я обязательно обкусывал хрустящую корочку. Мам всегда улыбалась и спрашивала: «Неужто в магазине завелись мыши?» Я хохотал в ответ и подтверждал, именно так, именно мыши погрызли булку белого.

В «Гастрономе» народу оказалось немного. Вкусно пахло горячей сдобой и хлебом. В соседнем зале натужно тарахтели холодильники. Я помнил, что в центре холодного зала всегда стояли железные ящик с молочкой в стеклянных бутылках. Молоко, ряженка, кефир, топленое молоко, баночки со сметаной. В эти же корзины советские граждане составляли пустые бутылки.

За пустую стеклянную бутылку можно было выручить пятнадцать копеек, а полная молока стоила двадцать восемь. Ящики потом забирала таровозка, которую слышно было издалека из-за несмолкающего дребезжания. Но я больше всего любил молоко в треугольничках!

Купив пакет молока и любимую булочку, я зашагал в сторону библиотеки. Старое здание встретило меня прохладой и запахом книг. За библиотечной стойкой, а точнее за полированным столом приличных размеров стояла женщина средних лет с уставшим лицом и плохо прокрашенными волосами. Она что-то искала в длинном ящике с карточками.

— Здравствуйте! — широко улыбаясь, поприветствовал я книжную фею.

Фея оказалась сердитым гренадером и зашипела на меня:

— Что вы разорались, молодой человек? Вы в библиотеке! Здесь люди работают!

Я в недоумение окинул взглядом пустое помещение, где из работающих живых существ были толь она и я. Тетенька нахмурилась, недовольно меня разглядывая.

— Что вы хотели?

— Мне бы подшивку газет за прошлый год и за это полугодие, пожалуйста, — подключив все свое очарование, пропел я, заглядывая женщине в глаза.

Черт, надо срочно менять подход к дамам за тридцать! Двадцатилетний советский пацан уж точно не назовет их девочками! За такое и огрести можно! Привык, понимаешь что для тебя все кто моложе сорока, девочки! А тут сам сопляк!

— Фамилия? — дама никак не поддавалась на мое просто светящееся от любви к ней лицо.

— Лесовой, — отрапортовал я и тут же мысленно застонал: «Ну, дура-а-а-ак!». — Ле-са-ков! — громко и по слогами повторил я, спеша исправить оплошность.

— Молодой человек! Я не глухая! — снова отчитала меня библиотекарша и принялась рыться в карточках. — Газеты только в читальном зале!

— Я знаю, — кивнул я и сообразил, что не взял с собой никаких документов!

Черт! А если студент Лесаков не записан в библиотеку? Придется делать покаянный вид, каяться в том, что не умею думать головой и переться через полгорода обратно в общагу за паспортом. А потом идти обратно по жаре. Я принялся выстраивать стратегию захвата сухопарого бастиона, когда сотрудница городской библиотеки уточнила:

— Алесей Степанович?

— Он самый! — кивая головой, подтвердил я.

Отлично! Хороший ты парень, Леха Лесаков! Читать любишь!

— Вам какие газеты?

— Давайте начнем с центральных!

— Уточните запрос, — строго глядя на меня, женщина продолжила допрос.

— Давайте «Правду», — я смирился с проигрышем: обаяние молодого и вполне симпатичного студента на советского библиотекаря не действовало от слова совсем. Ну, или я, старый ловелас, плохо старался в новом теле.

— Вот тут распишитесь, — библиотекарь развернула ко мне тонкую читательскую карточку, ткнула пальцем, где оставить автограф.

Я взял ручку, привязанную к столу веревочкой, расписался и вернул формуляр.

— Присаживайтесь, сейчас принесу.

— Большое спасибо! — поблагодарил я спину. — Доброе утро, — поздоровался с другой сотрудницей, вынырнувшей из-за стеллажей.

Женщина ничего не ответила, и принялась, как и её товарка, перебирать бумажки.

Я оглядел длинный читальный зал, выбрал место у окна, и стал ждать. Вскоре первая дама принесла подшивку «Правды», хлопнула ею об стол.

— Семьдесят восьмой, первое полугодие.

Старое столярное изделие содрогнулось, библиотекарь развернулась и молча ушла. Я принялся неторопливо перелистывать серые страницы, вспоминая прошлое своей страны, которое не мог хорошо помнить, но историю которой любил и знал.

Январь семьдесят восьмого. Стыковка космического корабля «Союз-27» и орбитальной станции «Салют-6». Владимир Джанибеков и Олег Макаров — состав первой экспедиция посещения станции.

В тоже время в Великобритании Железная леди Маргарет Тэтчер высказывает свои опасения по поводу того что страну «наводнили» иммигранты. Мне кажется, или жизнь их ничему не учит?

Март семьдесят восьмого. Супруги Галина Вишневская и Мстислав Ростропович лишены гражданства СССР. А все потому открыто поддержали Александра Солженицына. Двоякое у меня отношение к этому автору. Читал, и читал взахлеб. Но, видимо, что-то не доловил в историях.

В апреле в США увеличивают возраст выхода на пенсию по старости с шестидесяти пяти до семидесяти лет. Интересно, американские пенсионеры точно также поддержали этот закон, как и наши, обработанные жуткой рекламной компанией, которую возглавили знаменитости?

Помнится в девятнадцатом году, когда началась пенсионная реформа, не безызвестная телемедичка с лицом, похожим на мордашку восторженного корги, потребовала продлить рабочий возраст женщинам до шестидесяти семи. Объяснение потрясло меня до глубины души: дама заявила, что женщины в нашей стране слишком долго живут и при этом мало работают, а потому выходить им на пенсии нужно позже…

«Место встречи изменить нельзя» начали снимать в Одессе в мае семьдесят восьмого, и об этом тоже писала советская пресса.

В июне запустили советский пилотируемый космический корабль «Союз-30», на борту которого вместе с нашими ребятами находился первый и единственный польский космонавт-исследователь Гермашевский…

Полугодие закончилось. Я не торопился изучать семьдесят седьмой. Что-то привлекло мое внимание в прогнозах погоды и коротеньких заметках происшествиях. Я еще раз пересмотрел информацию о погоде. Черт, без бумаги и ручки не запомню!

Я поднялся и подошел к библиотекарше. Теперь за столом выдачи сидела та, которая вынырнула из-за стеллажей, немного моложе и добрее. А за пределами работы большая любительница сладкого и похохотать. Напускная суровость не скрывала чертиков, скачущих у нее в глазах.

— Прошу прощения, не могли бы вы мне одолжить листок и ручку или карандаш ненадолго?

— Вот еще! — фыркнула барышня.

— Не думал, что понадобится выписать даты. Вот и не взял, — я состроил просящую рожицу и жалобно улыбнулся, разводя руками.

Девушка сдержала улыбку, быстро оглянулась через плечо и, не увидев никакой опасности, протянула мне листок блокнота и огрызок карандаша.

— Ручку не могу, привязана, — пожала плечами библиотекарь.

— Спасибо, — я посла ей воздушный поцелуй и вернулся на место.

Еще полчаса я сосредоточено выписывал порывы ветра, скорость, направление. Затем сравнивал и анализировала. И только когда нашел заметку про небольшое землетрясение, в моей голове все встало на свои места.

Наша семья в июле семьдесят восьмого уезжала на свадьбу к маминому брату в Сыктывкар, поэтому про цунами, накрывший город, я если и знал, то забыл по причине малолетства. Через две недели тихое и ласковое Азовское море покажет свой дурной характер. Море сотрет с лица земли целые поселки и сотни жизней. Тысячи останутся без крова.

Откуда знаю? Изучали советские трагедии в Центре подготовки спасателей.

Я сидел и тупил над полученной информацией, не зная, что делать. Там, у себя, я мог бы пойти к начальнику. Петрович как минимум всегда выслушает, а потом начинает думать и действовать. В нашей стране, как бы она не называлась, неизменно только одно: бюрократическая машина. Пока расчеты дойдут до нужных людей, пока они примет решение собрать комиссию для принятия решения, пока это чрезвычайная комиссия решит, кому перенаправить вопрос и вообще что делать? А вдруг информатор псих? Природный катаклизм уж случиться.

Судя по самым известным фильмам, так происходит не только в нашей стране. Кто-то не верит, кто-то не желает признавать очевидные факты. В результате гибнут люди. Так было, так есть и, к сожалению, так будет. Человечество живет по принципу: несчастье может случиться с кем угодно, но только не со мной… А потом становится слишком поздно. Так случилось в Крымске, большие начальники тянули резину, надеясь на русский авось. В результате не сработала система оповещения, погибли люди.

Так, Леха, кончай философию, думай, что делать будешь? А если поговорить с Кузьмичом? Рассказать ему все. Как есть, показать свои выкладки? Он мужик умный, к тому же на флоте служил, да и море как свои пять пальцев знает, в приметах, ветрах и прочих приблудах разбирается… Показать, посоветоваться, поинтересоваться, к кому идти за помощью?

Проблема в том, что точную дату я не помню. Смущало меня и то, что в моих детских воспоминаниях отсутствовали картины больших разрушений в нашем городе. Если бы цунами накрыло местный курорт, от него не осталось бы и следа. Как от Северо-Курильска, который погиб в пятьдесят втором от тройного удара стихии. Историю про гибели почти восьми тысяч людей в Советском Союзе естественно закрыли грифом «Совершенно секретно».

Когда спустя сорок лет правда вышла наружу, отец рассказал свою историю. В октябре шестьдесят девятого, спустя семнадцать лет после курильской трагедии, цунами накрыло и Азовское побережье. Отцу было двадцать, и он ездил добровольцем восстанавливать разрушенное советское хозяйство в Темрюкский район, который стал эпицентром. Взяли с него, как и положено, подписку о неразглашении. Центральная пресса эту трагедию не озвучивала.

Только в газете «Советская Кубань» в начале ноября я нашел короткую заметку о спасательных работах:

Я сбегал в книжный магазин, купил тетрадку за три копейки и шариковую ручку за тридцать пять. Вернулся в библиотеку и засел переписывать прогнозы погоды. Выписывал направление ветра, осадки, влажность и давление, пытаясь вычислить вероятность наводнения.

Голова пухла от мыслей. Пальцы почернели от типографской краски. Обе библиотекарши уже откровенно косились в мою сторону. Видно было недоумение, написанное на лице старшей работницы: зачем двадцатилетнему мальчишке копаться в пыльных архивах десятилетней давности? Лето в разгаре, сессии закончились, большинство студентов разъехались на каникулы, а этот торчит тут, мешает работать в тишине.

Я задумчиво смотрел в окно, когда скрипнула входная дверь, и библиотечную тишину нарушил перестук женских каблучков. Я заинтересовано повернул голову, увидев, как мисс Зануда (так которая выносила мне подшивки), недовольно поджала губы, оглядев посетительницу.

— Здравствуйте! — раздался звонкий голос, и я замер, стараясь слиться со своим, надеясь, что девушка меня не заметит.

Низко склонившись над газетной подшивкой, я осторожно повернул голову в сторону кафедры выдачи. Да, вчера на аллее было темновато, и при свете дня я вряд ли бы её узнал, но вот голос. Такой голос забыть трудно.

Возле Зануды стола стройная девушка не старше двадцати, хотя я мог и ошибиться. В те года советская молодежь выглядела добротней что ли, девочки были похожи на девушек, юноши на мужчин. Не то что в мое время иной раз и не поймешь, парень перед тобой или девчонка. Косы, боевая раскраска, одежда унисекс, а то и похуже. И это я про обычную молодежь. Про этих, которые испоганили радугу, я вообще молчу!

Девчонка была хороша. Легкий летний сарафан чуть расклешённый к низу, белые босоножки на каблучке, русые волосы, собранные в хвост. На такую любой обратит внимание на улице. Но синяки под глазами и искусанные губы портили красоту девичьего лица.

— Здравствуйте! — повторила моя беглянка чуть тише. — Мне, пожалуйста, журнал «Здоровье» за два последний года… — девушка подумала и добавила, — и за этот тоже.

— Фамилия, — уточнила библиотекарь.

— Рыжова Оксана Ивановна.

— Распишитесь.

Оксана Ивановна расписалась и осталась ждать у выдачи. Я по-прежнему сидел, согнувшись над подшивкой, стараясь, чтобы девушка меня не признала. Всегда существует вероятность быть опознанным. Даже если наша встреча состоялась при таких странных обстоятельствах и почти в темноте.

Девушка огляделась, и отвернулась. Я выдохнул, только теперь осознав, что затаил дыхание. И продолжил наблюдать. Зануда вынесла ей первую подшивку, грохнула на первый стол.

— Спасибо, — поблагодарила Оксана.

Девушка подхватила журналы и ушла в самый конец зала, сев за моей спиной на моем же ряду. Черт, вот что за невезение! И не подсмотришь, что ищет! Странный выбор для молодой девчонки. Может, медичка? Готовиться к экзаменам или перезачету? Да Леха, ума у тебя палата! Оно ж конечно, все должники готовятся к пересдаче исключительно по научно-популярному советскому изданию.

Интересно. Что она там ищет? — слушая шелест страниц, размышлял я. Оксана никак не выходила у меня из головы. Увидев ее при свете дня, я удивился вдвойне. Ну никак эта милая девушка не походила на помощницу воров. Оно, конечно, по-всякому случается, и миловидная старушка-соседка, трепетно любящая своих внуков и пять кошек, может оказаться отравительницей.

Парни из Хабаровска рассказывали, как у них бабульку восьмидесяти лет судили за несколько убийств в начале двухтысячных. Съехала старушка с ума-разума после смерти мужа и пошла крошить людей направо и налево, расчленять и на мусорку в пакетах выносить. Так что симпатичное личико и невинные глазки — не показатель порядочного человека. Так же как и хамство с агрессией не говорит о том, что товарищ урод. Иногда психика именно так защищается от окружающего мира.

Я неторопливо листал газеты по третьему разу, прислушиваясь к тому. Что происходит за моей спиной. Щелкну замочек дамской сумочки. Зашелестели страницы тетрадки. В отличие от меня, Оксана Ивановна подготовилась, прихватила с собой что-то для записей вместе с ручкой.

Я решил дождаться девчонку, выйти вместе с ней из библиотеки и поговорить по душам.

Оксана Рыжова листала страницы. Время от времени я слышал, как девушка что-то выписывает. Сам же по третьему кругу начал изучать прогноз погоды, мысленно составляя план разговора с Сидором Кузьмичем, прикидывая, что я ему скажу, чтобы не слишком проколоться и не вызвать подозрений.

По моим подсчетом, с учетом изменений ветра, выходило (и я очень надеялся, что это так и есть) ждать нам здесь хорошее наводнение, но никак не цунами. Это я на волне своего попаданства чересчур широкого нафантазировал, придумал себе миссию, которая в данном времени и месте совершенно невыполнима.

После гибели Северо-Курильска была создана система оповещений о цунами и стихийных бедствиях. К концу пятидесятых в тех краях работа цунамстанций была отлажена на отлично. А вот у нас…

Так, стоп, Леха, единая служба появится только в восьмидесятых. Значит, сейчас все предупреждения опираются исключительно на прогнозы погоды, ну или подключается служба БНС — бабка надвое сказала. Вот как ты сейчас, товарищ спасатель второго класса, сидишь с ручкой и бумажкой и по ветрам да влажности колдуешь, пытаясь понять, что приключится.

По любому идти к Кузьмичу и советоваться. Может, с синоптиками свяжется. Да хоть с чертом-дьяволом! Сами организуем наблюдения за погодой! Предотвратить не сумеем, но зато люди не погибнут!

Самостоятельно организовать кустарную систему отслеживания изменений в погоде точно не получится. Насколько я в курсе, в нашем маленьком провинциально городке Энске, уютно раскинувшемся в тупичке на берегу Таганрогского залива, последнее землетрясение, о котором сообщали в прессе, случилось в две тысячи шестнадцатом году. Ну как случилось, мы все ощутили его отголосок. Никаких разрушений и пострадавших.

А вот наводнениями наш городок славится. Да и смерчи по воде гуляют, любой желающий увидит невооруженным взглядом. Пожалуй, насчет цунами — это я погорячился.

..лядь! По пятому кругу одно и тоже! Степаныч, завязывай! Уж не знаю, какая нелегкая меня сюда занесла, но сколько можно, а? Побудь немного фаталистом! Прими судьбу и будь готов! Тебе не привыкать!

С этими мыслями я решительно закрыл тетрадку, свернул её в трубочку, сунул в карман вместе с ручкой, надеясь, что паста не протечёт от жары и не испортит брюки, подхватил все подшивки и пошел сдаваться библиотекарше.

— Спасибо большое, — как можно вежливей улыбнулся я и попрощался.

Полуденное солнце плавило асфальт и мозги. Отдыхающие прятались в тени, стояли в редких очередях за мороженым и водой. Город утопал в тени деревьев и полудрёме. Я покрутил головой в поисках свободной лавочки в тенечке, но все были заняты.

Отойдя от библиотеки, я спрятался под раскидистым кленом, росшим на углу здания. Прислонившись к широкому стволу, наблюдал за лениво текущей жизнью курортного городка. Магазины закрывались на обед. Я уже и забыл, что такое бывает. В нашем мире победившего капитализма продавцы обедают по очереди, чтобы не упустить клиентов.

В Советском Союзе перерыв случался с часу до двух, или с двух до трех. Помню я эти томительные ожидания возле ступенек военторга. Народ подтягивается к открытию, зная, что подвезут свежий хлебушек с местного хлебзавода. Организовать очередь, по которой ты окажешься, как и пришел, вторым или третьим, не удавалось никому. Даже стратегически прошаренным старушкам. Самые ушлые ломились вперед, потихоньку поднимаясь по ступеням вместе с часовой стрелкой.

Едва за стеклом показывалась продавщица и щелкал замок, толпа вламывалась в дверной проем и моментально рассредоточивалась по разным отделам. Самые большие очереди всегда были в хлебном закутке. На кассе сидела мать моей одноклассницы Марины, и иногда пропускала нас, детей из своего двора, без очереди.

Время от времени возникали стихийные скандалы: «Вас тут не стояло!», «Сама ты не стояло!», «Ты посмотри на нее, молодая ишо, хамить-то!» Под этот шумок тоже можно было проскочить без очереди, особенно когда ты ловкий и у тебя в руках всего лишь булка хлеба. Но обычно проскочить не удавалось. Бабульки бдили.

Вход в хлебный отдел перегораживал железный барьерчик. С одной стороны в зал входили, сразу занимали очередь, выбирали нужную выпечку или сдобу, и тогда уже становились за спиной своего человека. Отдел был небольшой, и порой хвост очереди начинался в трех шагах от прохода. Покупатель двигался вместе с ней и выбирал хлеб, только дойдя вместе со всеми до нужной полки.

Вот и сейчас я наблюдал, как к магазинчику потихоньку стекаются люди, и начинают вжиматься в стены в поисках тени и в ожидании волшебного звука отпираемых дверей. Не дай бог постучать в магазинное окно и объявить во всеуслышание, что уже две минуты как перерыв окончен. Продавщица всенепременно услышит и задержится еще на пять минут.

Из-за своих наблюдений за очередью я едва не пропустил Оксану Рыжову. Девушка вышла из библиотеки, огляделась по сторонам и зацокала каблучками в сторону старого города. Я двинулся за ней в некотором отдалении. С обеда солнце на юге самое опасное, даже жадные до загара курортники стараются попрятаться в прохладных местах.

Девушка никуда не торопилась, шла спокойно и не оглядывалась. Я шел за ней и размышлял, кто она, местная или приезжая? Зачем она помогает воришкам? Её заставили или сама такая авантюристка? Судя по одежде, Оксана не сказал бы, что нуждалась. Выглядела как все девчонки её возраста. Сарафанчик вполне себе модный. Хотя могу и ошибаться. Чем-чем, а тряпками я никогда не увлекался. Рубашка на выход, футболки, шорты и джинсы — вот и весь мой гардероб. Угу, был когда-то.

Сейчас в шкафу студента треники, пара белых футболок и темно-синих спортивных трусов, одна белая рубашка, видимо на выход и на учебу, пара черных брюк и да, одни-единственные настоящие джинсы.

Мы пересекли небольшой сквер. Точнее, Городской сад имени Калинина. Местные до сих пор зовут его Калинка, несмотря на то, что в девяносто втором бюст Калинина из парка убрали, а на его место водрузили статую Николая Чудотворца. Именно в его честь и переименовали старый парк, обязав хранить и беречь наш славный город Энск. Ну, а что ему еще остается делать, как покровителю моряков и рыбаков. Живем га море, рыбаков и моряков хватает. Осталось только определиться в одном вопросе: наша славная провинция город-курорт или город-порт. Лучшие городские умы не одно десятилетие спорят и ломают копья над этой проблемой.

Девушка свернула в жилые кварталы, так ни разу и не оглянувшись. По мне, так ведут себя люди с чистой совестью, но никак не прожженные помощницы воров. И все-таки, что толкнуло эту троицу на преступление?

Я любовался красотой девичьего тела, округлыми бедрами, изящной линией спины. Как приятно смотреть на женское тело, не изуродованное силиконом, не перекачанное сверх меры, женственное, но крепкое. Уверен, Оксана из тех некрасовских русских женщин, что и «коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, в игре ее конный не словит, в беде — не сробеет, — спасет…» В беде…

Может она (они?) попали в какую-то беду? Проигрались в карты, к примеру. С мальчишками такое случается. Хотя тот, первый, который «раздел» толстяка в море, далеко не мальчишка. А может это он их заставляет? Шантажирует чем-то? Хотя я с трудом мог себе представить, чем можно вынудить юную советскую девушку и пацаненка лет четырнадцати заниматься криминальными делами.

Я так задумался, любуясь плавной походкой, что едва не пропустил, как Оксана остановилась у обшарпанного зеленого забора, стукнула кольцом, поднимая щеколду, и проскользнула в калитку, стараясь не шуметь. Странно.

Я ускорился, непонятно на что надеясь. Деревянная дверь заскрипела, снова клацнула задвижка, из распахнутого настежь окна раздался скрипучий голос:

— Ходють и ходють! Покою от них нет! Вот я милицию вызову! Больным людям отдыхнуть не дають! Белье с веревок пропадает! А все Манька-паразитка! Взяла моду кого не попадя подселять в дом! Сама тута не живет, а мне майся с чужими людями! Да и ладно б приличные были! А то заселит шантрапу подзаборную и радая! Вот вынесут все, будет знать! И эта, хвостатая! Только и знает, задницей вилять, тьфу, срамота! Постыдилась бы в такой юбке-то на улицу выходить, бесстыжая! И мамаша ихняя жуть какая невоспитанная! Ишь, ты, не подмести во дворе, не огород полить пожилому человеку! Лежмя лежит в сетке верёвчатой и спит днями напролет! Что за люди! И кого такая воспитает? А? Вот ужо вызову я на Маньку-то участкового! Попляшет она у меня, змеюка!

— Вы бы, бабушка, успокоились! А то придет Федор и сам вас успокоит! — за забором раздался звонкий мальчишеский голос.

— Ваня! Нельзя так с пожилым человеком! — одернула Оксана парнишку, а дальше я не разобрал, девушка перешла на полушепот и принялась что-то внушать парнишке.

— Ты посмотри! Он мне еще и угрожает! Сопляк! Люди добрые! Што этта дееться-то! Средь бела дня в своем дворе убить грозятся!

— Да кому вы нужны! — выкрикнул пацан.

— Ваня! Прекрати немедленно! Баба Тоня, хотите молочка? Я свежего купила! И булочку, как вы любите! — примирительно-успокаивающе заговорила Оксана.

— Я тебе дам молочка! И булочку! Ты слыхала, как твой сопляк мне угрожал? Понарожают тут, а потом добрым людям спокою нет от хулюганов!

«Понарожают? Да ладно! Не мог я так ошибиться в оксанином возрасте! Разве что…» — додумать я не успел, что-то острое прижалось к моей пояснице, и тихий мужской голос зло произнес:

— Не дергайся, паря! А теперь тихо открывай калитку и молча шагай вперед. И только попробуй дернуться, убью!

— Тихо, тихо… Иду я, иду! — я осторожно потянул кольцо, медленно отворил калитку.

— Заходи! — шикнули на меня за спиной.

— Захожу.

Черт, неужели я настолько ошибся, и это е попавшие в беду дети, а матерые воры? Да, Леха, всю жизнь тебе везет на приключения. Не можешь ни одной юбки в беде пропустить, а потом разгребаешь очередную ситуёвину.

Я медленно вошел во двор. Возле небольшой побеленной мазанки чуть покосившейся, но еще вполне приличной, стояла Оксана и что-то выговаривала пацану, который драпал от меняя по набережной. Мальчишка увидел меня, дернул девушку за руку, и настороженно застыл, чуть выступив вперед, прикрывая сестру. Или кто она там ему.

— Или вперед! — я сделала два шага. — Стоять!

Мужик за мой спиной завозился, пытаясь, видимо, закрыть калитку одной рукой. Нажим на мою поясницу ослаб, мой собеседник отвлекся, и я резко метнулся к крыльцу первого от входа дома, возле которого стояли грабли. Схватил их и развернулся лицом к противнику.

Передо мной стоял злой коротышка лет двадцати пяти. Почему на пляже я принял его за мужчину средних лет, я не мог понять. Может из-за того, что под глазами, как и у Оксаны, залегли глубокие синяки?

— Тихо, парень, успокойся! Давай поговорим! — я слегка расслабился. Увидев, чем он мне угрожал. Из судорожно сжатого кулака торчала толстая ветка с обломанным острым концом.

— Ты кто? Что тебе от нас нужно? — прошипел воришка.

— Федя… — окликнула его Оксана, я чуть повернулся, чтобы иметь возможность видеть всех троих. — Федя! Не надо!

— Иди в дом! — приказал парень, не сводя с меня глаз.

— Оксан, пойдем! Ну, пойдем же! — мальчишка ухватил девушку за ладонь и потянул в дом.

— Ты кого опять привел? А? ни днем, ни ночью покою нет от вас, оглоеды! Я сейчас участкового вызову! Пущай разбирается, кто тута околачивается! Тебе что сказано, гостей не водить! Это кто? А ну положь, грабли! Положь, кому сказала! Люди добрые, средь бела дня грабли уводють!

— Бабушка! Никто ваши грабли не трогает! — улыбнулся я старушке, высунувшейся из окна. — Вот, полюбопытствовать взял, черенком полюбоваться. Кто э его вам так красиво обжег?

— А не твое дело, кто! Положь на место, я сказала!

— Все, ставлю! Вот смотрите! — я аккуратно поставил инструмент на место, не сводя глаз с парня и парочки.

— Бабушка! Какая я тебе бабушка? — бабка продолжала злобно ворчать. — У меня и внуков-то нет! А ну пошли от моего окна! Вот придет Манька, я ей ужо покажу! Напускала шантрапы! Бабушка! — женщина окинула меня цепким взглядом и скрылась в доме, но трескучий противный голос продолжал ворчать из глубины комнаты.

— Собралися они тут! Ишь! Девка-шалава, бандит малолетний, а этот и вовсе убивец вымахал! Еще и помощничка привели! Тоже небось ворюга! Глазами так и зыркает! Грабли мои увел! А мамаша их куда смотрит? Куды мир катится! Сталина на вас нет! Он бы порядок навел, бесстыжее племя!

— Антонина Владленовна, — Оксана повысила голос. — Не ругайтесь, пожалуйста, здесь дети!

— Я не ребенок! — пацан вырвался из-под девичьей руки, которая его обнимала.

— Так, тихо все! — рявкнул я. — Вы, гражданка, успокойтесь. Грабли я ваши не трону. С жильцами вашими сейчас разберемся.

— А ты кто такой будешь? — услышав мои слова, тетка снова высунулась в окно.

Преображения впечатляли. С головы исчез застиранный платок, из-под которого перед этим виднелись железные бигуди, на губах появилась помада.

— Я — дружинник.

— Дружинник, ишь ты! Видали мы таких дружинников! Пришел зачем? — женщина облокотилась массивной грудью о подоконник, продолжая с подозрением рассматривать всю нашу компанию.

— Поговорить пришел. Вдруг ребятам помощь какая нужна. Мы виделись недавно, вот нашему отряду показалось, что у ребят что-то случилось. Меня отправили все выяснить, — я широко улыбался и честно сочинял на ходу, совершенно не представляя, возможно такое в принципе в советское время.

В мое пионерское время шефство над младшими ребятами и начальными классами еще существовало. За нашим «А»-классом закрепили второклашек. Отличники и хорошисты, как самые ответственные и серьезные, ходили к ним по средам, вели политинформацию. Читали советские новости из газетных вырезок, которые самостоятельно подбирали в течение недели. В нашей школе утро каждой среды начиналась именно с обзора мировых и союзных событий.

Водили малышню вместе с их классной руководительницей в кино, в парке, на экскурсии. Хорошее было время, младшие знали, что старшие им всегда помогут. Конечно в семье, как говорится не без урода, но в нашей школе ученический коллектив был дружным.

Может оттого что мы все сначала ходили в одни и те же садики (в военном городке у нас их было два), и жили в соседних дворах. Панельные пятиэтажки для семей военнослужащих высились недалеко от Городского парка, на другом конце которого располагалась наша четвертая школа.

— Поговорить… Ну, говори, коль пришел, — устраиваясь поудобней на подоконнике, возвестила дама.

— Может, пройдем в дом? — Оксана выступила вперед и умоляюще на меня посмотрела. — Федор, ты же не против? — чуть сдвинув брови, продавливая голосом, уточнила девушка у парня.

— Пойдемте, — кивнул Федор. — Антонина Владленовна, я вам хлеб принес, как просили, батон и полбулки черного. Куда положить?

Федор шагнул к окну, протягивая пакет.

— Сюда давай, оглоед! Растревожуть больного человека, а извинений-то не дождёшси! Ремень по вам плачет! А мать у вас дура, раз ремнем не воспитывает! — тетка выхватила покупки и исчезла из окна.

Ваня сжал кулаки, набычился и уже раскрыл рот, чтобы что-то выкрикнуть, но Оксана обняла его за плечи и что-то шепнула. Мальчишка обмяк, развернулся и скрылся за углом мазанки.

— Пойдемте, пока снова не началось, — тихо позвала Оксана, развернулась и пошла в домишко.

— Пошли, чё стоишь? — буркнул Федор, обогнул меня и, не оглядываясь, зашагал за девушкой.

Я оглянулся на распахнутое окно. Мне показалось, что Антонина Владленовна затаилась за занавеской в надежде разжиться новой сплетней. Хотя слухи я и так обеспечил своим заявление о причастности к ДНД.

Постояв минуту, я развернулся и пошел к троице «оглоедов». Пригнулся, чтобы не удариться головой о притолоку, и шагнул внутрь. Саманный дом хранил прохладу, как и все южные постройки. Не знаю, каким секретом обладали старые строители, но купеческие дома, да и любые жилые сооружения в старой части города, обладали уникальным свойством. В жару дарили свежестью спасая от раскаленного южного солнца. Зимой сохраняли тепло.

Как и водится на Кубани, мазанка была пятистенной. Внутренняя, пятая стена, делила помещение на две большие комнаты. В первой, где мы сейчас собрались, в молчание разглядывая друг друга, стоял обеденный стол возле открытого окошка, и тулился кособокий диван. Возле него торчала собранная раскладушка.

Оксана стояла возле входа во вторую комнатку и с тревогой смотрела то на меня, то на Федора.

— Я так и не понял, Антонина Владленовна — бабка или тетка? — улыбнулся я, стараясь не расположить к себе ребят.

Черт, все время забываю, что я теперь выгляжу таким же как и они — юным и подозрительно любознательным в моем случае.

— Дура она истеричная! — буркнул Федор, сжимая кулаки.

— Федя! — возмутилась Оксана и строго посмотрела на парня. — Тетка она нам, мамина дальняя родственница. Сестра троюродная. Точнее, жена троюродного брата. Мы в детстве часто к дяде Боре приезжали погостить. Тетя Тоня не всегда такая была. Несчастная она женщина, у нее сыночек погиб, вот и злится на весь мир.

— А Манька — это кто?

— Это племянница, присматривает за ней. А тетя злится, говорит, что смерти дожидается, — Оксана отвечала на мои вопросы спокойно и мягко, глядя прямо мне в глаза.

— Чё ты перед ним распинаешься? — заворчал Федор, зыркнув на девушку. — Ты кто такой? Зачем пришел? Что тебе от нас надо?

— Мне ничего. А вот милиция вас ищет.

— Врешь! У толстяка заявление не приняли! Незачем им на себя еще один висяк вешать!

— Сидел что ли? — уточнил я, разглядывая хмурого Федора.

— Не твое дело! Нет!

— Да вы присаживайтесь! — вдруг засуетилась Оксана. — Хотите домашний лимонад? Крем-сода! Я сама делаю!

Девушка метнулась за занавеску, разделяющую две комнаты, и вернулась с запотевшим кувшином. «Надо же, и холодильник имеется, все как в лучших домах. За сколько же они такие царские хоромы снимают? И зачем, если денег нет, и на воровство пошли?» — размышлял я, принимая из рук хозяйки стакан.

— Присаживайтесь, — настойчиво повторила Оксана и сама подала пример, усевшись за стол.

Федор скрипнул зубами, но разжал кулаки и последовал её примеру. Я взял стул за спинку и переставил так, чтобы держать в поле зрения и входную дверь, и незадачливую парочку.

Оксана моргнула и покраснела, закусила губу, по глазам видно: расстроилась. Ну а какое к вам, товарищи, доверие может быть,? Вы советскому человеку и не товарищи вовсе, а расхитители социалистической собственности. Хотя нет, частной же.

Молчание затягивалось. Федор сопел, Оксана алела щеками и прятала под ресницами мокрые глаза. Так, ясно, придется самому.

— Вы кто? Воры? — спросил я, внимательно отслеживая реакцию.

К девичьим щекам моментально прилила кровь, они запылали пожаром. С ресниц закапали слезы. Федор набычился, положил кулаками на стол и глянул на меня исподлобья.

— Слышь, паря, ты вообще кто? Чё тебе от нас надо?

— Говорю же — дружинник я. Про ДНД слыхал? Ну так вот я оттуда. Помочь вам хочу.

— Если хочешь помочь, проваливая и не мешай!

— Э, нет, так дело не пойдет. Вы на моем пляже воруете. И в моем городе. А нас потом на дежурства вне графика дергают. Оно мне надо? Лично мне нет.

— Можно подумать, у вас ворья нет! — еще сильнее засопел парень.

— Может и есть, за руку не ловил. А вот вас почти с поличным взял.

— Федь, — девушка осторожно положила ладошку на сжатый кулак с побелевшими костяшками. — Давай все расскажем? Пожалуйста! Я же вам говорила, вся эта затея плохо кончится. И Ваньку втянул! Был бы жив отец… — голос Оксаны дрогнул, но она собралась и закончила мысль. — А он дружинник. И человек вроде хороший. Видишь, сам пришел, милицию не привел. Помочь хочет… Пожалуйста! Мама узнает — не переживёт позора!

— Откуда ты знаешь, что не привел? Вдруг за забором стоят и дожидаются!

Зрачки у Оксаны испуганно ахнули, девушка прижала руки к груди, с тревогой глядя на меня.

— Это…правда?

— Нет, конечно. Я тебя случайно увидел, в библиотеке. Ты журналы брала, а я газеты читал. Узнал по голосу, решил проследить, узнать, где живешь.

— Зачем?

— Не знаю, если честно, — я пожал плечами. — Не показалась ты мне прожжённой воровкой даже в темноте, — я улыбнулся. — Рассказывай, нету со мной милиции. Один я.

— Федь…

— Делай что хочешь! — буркнул Федор и отвернулся к стене.

— Хотите еще лимонаду? — спросила Оксана, собираясь с духом.

— Нет, спасибо. И давай на ты. Все-таки столько пережили вместе, — я подмигнул Оксане, и она снова залилась румянцем. — Рассказывай, что случилось.

Федор, Оксана и Ваня оказались родными братьями и сестрой. Отец умер пять лет назад, оставив их в двухкомнатной квартире, полученной от строительной конторы. Организация строила жилье для советских военнослужащих. Собственно, так и моя семья получила свое жилье: сначала «нулёвку», а потом и двушку, потому что с нами жила мамина мама. Квартиру заработала мама, которая начинала штукатуром-маляром на стройке в точно такой же конторе, связанной с Советской армией.

Несколько лет назад в семье Рыжовых случилось несчастье, заболела мама Елена Ивановна. Заболела серьезно. Врачи долго терзали несчастную женщину, проводили исследования, назначали лечения, но все бестолку. При этом врачи не уточняли, от чего лечат.

Первым заподозрил неладное Федор, как самый старший. Своим упорством и настойчивостью, он дожал врачей и выяснил, что маме ставят диагноз «лимфома Ходжкина». Проще говоря: рак, как объяснила ему дома потрясенная сестра, заканчивающая первый курс мединститута. В СССР не принято было сообщать подобный диагноз пациенту, тем более родственникам.

Семья прошла весь путь советского онкологического ада: от кабинета в районной поликлинике до диспансера по прописке и областного научно-исследовательского центра. В семидесятых годах диагноз «рак» означал только одно: прогноз неблагоприятен. А про лимфому врачи и вовсе говорили: «Точных случаев излечения не имеется».

Елена Ивановна упорно отказывалась продавать автомобиль, доставшийся от мужа, не желая тратить наследство детей на мифическое выздоровление. Федор психовал, пробовал работать таксистом, но быстро понял, что так денег на дорогие экспериментальные лекарства не заработает, и подался на Север разнорабочим.

Оксана осталась на хозяйстве с мамой и младшим братом. Федор слал деньги на усиленное питание. Так они прожили год. И тут один из молодых врачей посоветовал увезти маму на юг на все лето. И обратиться там к старому доктору, который уже давно на пенсии и принимает только по рекомендации от «своих». Этим своим брался быть молодой специалист.

По его словам, этот пенсионер от медицины изобрел средство, способное вылечить Елену Ивановну от страшного заболевания. Но жить непременно нужно в том же месте, где и чудо-врач, чтобы он мог контролировать состояние пациента и регулировать процесс лечения. Врач обещал, что после трехмесячного лечение под присмотром незаслуженно списанного на пенсию целителя и к Елене Ивановне вернется здоровье.

На семейном совете постановили взять все накопленные деньги, и оправится спать маму. Как не сопротивлялась женщина, дети увезли её в наш Энск, и вот уж второй месяц она посещает врача на дому, принимает грязевые обертывания, настои трав, занимается специальное гимнастикой и прочее.

С жильем помогла Маня — троюродная то ли сестра, то ли тетка, Оксана в этом слабо разбиралась. Сама девушка занималась репетиторством с местными недорослями, подтягивала по биологии и химии. Подрабатывала немного медсестрой: ставила уколы страждущим. Ване удалось устроиться разнорабочим на сбор урожая.

Так и крутились, чтобы не тратить накопленные на лечение мамы средства. Но деньги таяли. Елена Ивановна по-прежнему отказывалась продавать отцовскую машину, смирившись с неизбежным. А неделю назад в отпуск приехал Федор, сходил к доктору и сообщил семейству новость: врач объявил, что есть надежное загранично средство, которое полностью излечит пациентку от рака. Но стоит оно очень дорого — десять тысяч рублей.

Подсчитав все заначки, включая Федины северные, ребята пали духом. Денег катастрофически не хватало.

— И тогда вы решили по-быстрому срубить бабла, да? А перед этим вам усиленно намекали на продажу машины?

— Угу, — Федор насупился и отвернулся к окну.

— А машину Елена Ивановна продавать отказывается. Федор, вот ты вроде умный мужик, как тебе в голову такая глупость пришла?

Парень как-то странно на меня глянул. Так, Леха, а не перебарщиваешь ли ты? Он старше тебя, а ты с ним как с пацаном. Несостыковочка происходит, дорогой товарищ. Я вздохнул и послал все к чертям. Если есть возможность спасти этих малолетних дураков, значит, я это сделаю. Печенкой чую, разводят их как котят на хлебный мякиш, потертый об мясо.

Оксана глянула на брата и тихо заплакала. Я поднялся, снял со стула полотенце и протянул девушке. Она замотала головой, но приняла.

— Ксюх, ну ты чего? Не реви, ну Ксюш! Все будет хорошо, я обещаю! Я что-нибудь придумаю! — Федор подскочил к сестре, обнял её за плечи, прижал голову к своему и принялся утешать, как маленькую.

— Ну да, я дурак, повелся на глупость. Ну, все же хорошо! Вот и товарищ подтвердит. Тебя как зовут?

— Ничего хорошего в этой ситуации не вижу. А зовут меня Алексей.

— Ментам сдашь? — глядя на меня поверх сестриной макушки, хмуро уточнил Федор.

— Не сдам. Система правосудия полутонов не знает. Посадят тебя Федя, за воровство или нет, неизвестно. Думаю, ты прав и менты заявку не приняли. У мужика вечером что взяли?

— Ничего, малой не смог.

— Это хорошо. Часы-то уже скинул?

Парень замялся, явно не желая говорить при сестре.

— Чего уж там, говори, как есть.

— Отдал я их… товарищу. Он обещал помочь.

— Какому товарищу? — вскинулась Оксана.

— Бороде… Сереге Бородатову.

— Кому? — девушка удивилась еще больше.

— Маминому массажисту, — пояснил Федор. — Это его идея была. Сказал, поможет сдать кому надо, деньги хорошие…

— Почему мне не сказал?!

— А какая разница?

— Большая, Федя, это уже статья совсем другая и срок больше.

— Вот что, други, — черт, любимое словечко шло в разрез с возрастом моего нового тела. — Давайте не будем горячиться, я попробую выяснить, что за чудо-доктор у нас тут промышляет волшебными таблетками, а потом уже будем горячку пороть.

Договорить я не успел. Дверь скрипнула, незваный гость склонил голову и переступил порог, выпрямился, и мы встретились с ним глазами.

— А эта жертва аборта что тут делает? — раздался недовольный голос.

— Это и есть твой идейный вдохновитель Сергей Бородатов? — я в упор разглядывал знакомую тушку. — Ну, привет, любитель шпаргалок и халявы.

— Ах, ты! — недобитый бык двинулся в мою сторону.

— Прекратите! Немедленно прекратите! — выкрикнула Оксана.

— Прости, Ксюша, — голос парня вдруг помягчел. — А с тобой я потом поговорю.

О, так тут у нас неразделенная любовь? Или разделенная? Я покосился на девушку. Оксана стояла, прижав руки к груди, раскрасневшаяся, тревожная, такая нежная, сильная и беспомощная одновременно. Мне вдруг захотелось шагнуть к ней, обнять, подхватить на руки и унести из этого места подальше. Туда, где нет болезней, жажды наживы, лжи и вранья. Любить и беречь.

«Мечты, мечты, как много в этому слове…» — студент-второкурсник приземлил спасателя второго класса на землю. Нужен ей Алексей Лесаков, который преследует её семью, знает некрасивую тайну, как прошлогодний снег. Сейчас что не предложи, будет расценено как… Нехорошо будет расценено. А потом Леха, сначала спасаем, потом приглашаем на свидание, а так как повезет.

— Федор, это кто?

— Это… Серега… массажист мамин… Он с доктором работает… — назвать парня другом у Феди язык не повернулся, уже хорошо.

— О, как интересно! — а история перестает быть загадочной, становится простой как три копейки. Разводят по ходу ребят, как я и предположил. — Ладно, ребята, не буду вам мешать. Надеюсь, мы договорились и услышали друг друга. Федор, а ты приходи завтра на пляж. Я на смене буду. Поговорим-обсудим.

С этими словами я шагнул в сторону Бородатова, он поколебался секунду, но все-таки посторонился и пропустил меня. В дверях обернулся, улыбнулся растерянной Оксане и попрощался:

— До свидания, Оксана. Приятно познакомиться, — и вынырнул из комнатной прохлады под жаркое солнце.

Закрыл за собой двери и немного постоял, привыкая к яркому свету.

— Слышь, Федор, чё он тут делал? Ты откуда его знаешь? — едва я скрылся с глаз, приступил к допросу массажист.

Он же студент, с которым я подрался в туалете, спасая первокурсника Виталика от побоев. Интересно, а он имеет право заниматься частной практикой? Разве есть в педучилище такая специализация? Может, конечно, он частым образом у какого-то мастера массажа обучается. Хотя если Борода работает на пару с мошенником, то плевать он хотел на законы, тут главное бабло. И вот такие вот простодушные жертвы.

У меня в голове не укладывалось дикое решение Федора: согласится украсть, да еще и младшего брата за собой потянуть! Идиотизм!

С другой стороны, Леха, положа руку на сердце, если бы тебе сказали, что Галку можно спасти, только надо пойти и украсть. Ты бы украл? Молчишь? Украл бы, как миленький украл бы. Мучился бы, сомневался, но украл. Мы на всё готовы, лишь бы те, кого мы любим, были живы. Труднее всего не перекладывать потом ответственность за принятое решение на того, кого ты спасал таким образом.

Я шел в общагу, размышляя обо всем и ни о чем. Думал о том, сколько раз я спалился, вызвав недоумение у Федора своим поведением и разговором. Ну, не разговаривает так молодежь. А по-другому я пока не научился. Я даже сленга семидесятых не знаю.

С другой стороны, пусть думает, что я запал на Оксану, поэтому не привел ментов и стараюсь помочь. Хорошо бы Федя все-таки пришел завтра на пляж. Только дойдя до Гостиного двора я сообразил: фамилию волшебного доктора ни Оксана, ни её брат так и не сказали. Точнее, не успели. Пришел увалень и разговор пришлось свернуть.

Ладно, разузнаю у тети Дуси. Уж кто-кто, а Дульсинея Тобосская в этом городе точно всё и про всех знает. Не может не знать, раз барыжит из-под полы. Мысли как-то сразу переключился на проблемы ребят, и я совсем забыл о своих расчетах и подсчетах. Когда вспомнил, сознательно отмахнулся. Поговорю с Кузьмичом, расскажу, что накопал, посоветуюсь и будем вместе думать.

А пока — вот она, жизнь! Живи и наслаждайся вторым шансом. Проблема только в том, что я не знал, как это делать — просто жить. Не умел.

— Леха, ты что в наших краях делаешь? — хрипловатый знакомый голсо вырвал меня из задумчивости.

На ловца, как говорится, и зверь!

— Здорово, Кузьмич!

Я мысленно выматерился: да забудь ты уже, что тебе полтинник! Двадцать тебе, двадцать! Уважительно нужно к старшим, на вы и по имени-отчеству.

Но Сидор Кузьмич на мое панибратство не обратил никакого внимания.

— Ты откуда?

Мичман сидел на скамье возле дома и что-то строгал.

— Да так, гуляю, в библиотеке вот был, разузнал кое-что… Хотел с тобой посоветоваться.

— Ну, раз хотел, вот он я, советуйся, — Кузьмич подвинулся, освобождая место рядом с собой.

— Что стругаешь? — и опять прокол, но мой непосредственный пляжный начальник то ли не замечал, что я ему тыкаю, то ли ему было глубоко наплевать. Перед морем все равны. А кто ровнее, тот долго не живет.

— Да вот, свистульки внукам делаю, — грубоватое морщинистое мужское лицо расправилось и даже как будто посветлело. — Двое их у меня, скоро в гости приедут. Так, а ты чего хотел-то?

— Тут, понимаешь, какое дело, Кузьмич…

Я замялся, не зная, как подступиться к интересующему меня вопросу. Вся эта история с грядущим наводнением вдруг показалась мне несусветной чушью. Если это и правда моя миссия, то как-то слишком мелко и незначительно что ли. С другой стороны, может в этом мое предназначение спасти кого-то важного, кто утонет в этом году? Например, будущего президента.

Я едва не заржал в голос, представив, как вытаскиваю из пляжного домика товарища, а он потом называет мне свое имя. М-да… Книжки что ли начать писать с такой-то бурной фантазией.

— Так, чего хотел-то, — ловко орудуя ножичком, спросил Кузьмич.

— Да, понимаешь, Кузьмич был я в библиотеке, изучал, так сказать, советские газеты от нечего делать. И вот какую шутку обнаружил…

Я приподнялся, вытащил помятую тетрадку из кармана штанов, разгладил на коленке и протянул мичману. Сидор Кузьмич неторопливо отложил недоделанную свистульку и инструмент, вытер руки чистой тряпочкой, лежащей рядом на скамейке, и только после этого взял мои записи.

Листал он долго, читал вдумчиво, хмуря брови и шевеля губами, периодически хмыкал и бурчал: «Ишь, ты, голова!» Я слушал и радовался, как мальчишка. Давненько меня не посещало такое чувство. Словно отец похвалил за впервые выигранную шахматную партию.

— Ну, что я тебе могу сказать, Алексей, — закрывая и возвращая мне тетрадку, сказал Кузьмич. — Ты молоток, паря. Верно все просчитал, прикинул. Меняется ветер, меняется. На южак погоду тянет. А дальше как повезет. Крутанет против часовой стрелки и все, накроет нас медным тазом. Да только поделать мы с тобой ничегошеньки сейчас не сможем. По факту все, паря, по факту…

Сидор Кузьмич вздохнул, взял свистульку, покрутил в руках, приглядываясь, подхватил ножичек и продолжил вырезать игрушку.

— Почему? — задал я самый глупый вопрос, прекрасно зная на него ответ: прогноз погоды штука неточная, а по нынешним временам тем более.

Вышестоящее начальство наши расчеты всерьёз не примет, да еще и высмеет старого мичмана и студента-второкурсника, который море только с берега и видел. Отдыхающих мы по домам не запрем, когда ветер поменяется. Без наводнения эвакуировать их тоже никто не будет. Остается одно: наблюдать и оперативно реагировать.

— Ладно, Кузьмич, пойду я, спасибо за совет, — я поднялся с лавочки, запихнул тетрадку поглубже в карман, и протянул руку.

Старый мичман снова отложил свистульку, обтер ладони тряпочкой и пожал мою ладонь.

— До завтра, Алексей. Не опаздывай, и это… не расстраивайся, паря… — Сидор Кузьмич помолчал и закончил мысль. — Жизнь, сынок, она как море. Сегодня тихое да ласковое, завтра бурное да несговорчивое. Твоя задача уметь выжить при любой погоде. И спасти того, кто рядом. Спасатель, Леха, это не профессия.

— Угу, а призвание, — закончил я расхожую фразу.

— И это тоже, — Кузьмич хитро улыбнулся. — Спасатель, сынок, это состояние души.

— Спасибо, Кузьмич! — от всего сердца поблагодарил я мичмана и двинулся в сторону общаги.

— Ты на девок-то как? Падок? — окликнул меня Кузьмич, я аж запнулся.

— Да кто ж на них не падок-то? — обернулся я. — А что? Есть на кого падать?

— Падать нет, — мичман хохотнул. — А вот погонять придется. Завтра рейд с милицией намечается, на нудистский пляж. Голышей погонять, а то совсем оборзели, в черте города устроились. Пойдешь? — прищурился мичман.

— Пойду, отчего ж не пойти, — хмыкнул я. — Во сколько?

— А после обеда и поедем, — подмигнул Кузьмич и попрощался. — Ну, бывай, паря.

— Бывай, — машинально ответил я и побрел в общагу.

«Нудисты, ишь ты, я и не знал, что они в Союзе были. Интересно будет посмотреть, как у девчонок с интимными стрижками в семидесятых. Тьфу ты, старый дурак! Не о том думаешь, Алешенька. А о чем еще думать молодому пацану перед рейдом к нудистам?» — заржал я про себя.

После всех событий и разговора с Сидором Кузьмичем настроение было так себе. Я заскочил в общагу, поднялся к себе, быстренько переоделся и отправился купаться на дамбы. План был простой: заглянуть на свой пляж, пообщаться с тетей Дусей, разузнать про чудо-доктора, а потом всласть понырять и поплавать. Но сначала нужно поесть.

Советский общепит — это отдельная история. А советский общепит на курортах и вовсе отдельная песня.

За всю свою жизнь я столько литров столовского чая выпил и килограммов котлет съел — не сосчитать. Вот борщ в столовках терпеть не могу. Одна разваренная в ухнарь капуста чего стоит! Мерзость! А картошка, порубленная огромными кусками? Не борщ, а соус какой-то!

Картошечку на кубанский борщик нужно резать средники кусочками. Капусту тонко шинковать и ни в коем случае долго не держать на огне! Забрасываешь её в кастрюлю в самый последний момент, когда картошка сварилась, зажарка добавлена. И смотришь: как только закипело варево вместе с капустой, через минуту выключаешь и ждешь. Как только борщик настоится, насыпаешь в глубокую тарелку, кладешь ложку сметаны, чистишь чесночка головку, режешь черного хлеба. Не жизнь, а сказка!

Рот от моих фантазий наполнился слюной. В животе заурчало, пришлось ускориться. Насколько помню, одна из наших городских столовых под названием «Блинная» находилась в Гостином дворе, вторая недалеко от парка Калинина. Вот туда-то я и отправился.

Столовая «Полюшко» встретила меня ароматом переваренной и тушеной капусты, жареных котлет и ароматом кислых тряпок, которыми уборщицы протирали столы. Очередь утомленных солнцем советских граждан оказалось не такой длинной, как я прикидывал. Прихватив мокрый поднос, я занял очередь.

«Быстро дешево, сердито — девиз советских общепитов», — шутил всегда наш старый спасатель Михалыч, который начинал, вот как я сейчас в ОСВОДе (обществе спасания на водах). Шутил он так со девчонками в столовых, где нас, спасателей, кормили обедами и ужинами. Молодые девчата улыбались старому кобелю, но суть шутки не улавливали. Но Михалыч не очень-то и расстраивался.

Очередь двигалась, я добрался, наконец, до раздачи. Вечно недовольная раздатчица буркнула: «Чего вам?» Я решился на суп харчо с говядиной. На второе взял бифштекс рубленный с гарниром и яйцом, салат из огурцов со сметаной. На третье расстегай и чай с лимоном. Заплатил рубль семьдесят девять в кассу, получил сдачу, подхватил поднос и отправился искать стол поближе к окну, подальше от кухни. Народу было не очень, место нашел быстро.

В Советском Союзе кормили хорошо, но очень любили все и всегда разбавлять так же сильно, как и воровать. Сметану, к примеру, бодяжили молоком, пиво и молоко — водой. Если пиво не разбавляли, продавщица так и предупреждала: мол, сегодня не успела, так что доверху не доливаю! Даже рубленные бифштексы разбавляли хлебом! Иногда до такой степени, что в теле котлет мясо просто невозможно было обнаружить. А сметану знающие люди предпочитали разбавлять кефиром, гражданин не заметит, а работник излишек унесет домой.

Усушки, утруски, бой сотрудники столовой выбирали на все сто процентов. Была и подработка. Это когда «Гастроном» отрабатывал протухшие дефицитные продукты. Складывалось такое мясо в ванные, заливалось уксусом и водой, а утром отвозили в рабочие столовые. Так что котлеты с сильным чесночным запахом верный признак того, что мясо, из которого блюдо приготовлено, точно не того и не этого.

А вот столовский чай люблю с детства! Кому не скажу про эту мою любовь, всегда отпускают шуточку: советский чай потому такой вкусный, что в нем всегда полоскали тряпки для пола. Я в ответ улыбаюсь, беззлобно ругаюсь: «Дураки!» — и тянусь за вторым стаканом. Ничего народ в чае не понимает!

На самом деле по слухам готовили советский чай тоже в ночь. Заливали в бак кипятка, насыпали жжёного сахара, добавляли третьесортной грузинской заварки, оставляли на ночь на слабом огне. Утром на выходе получали сладкую коричневую воду с запахом чая. Уж не знаю, насколько это правда. Сейчас сколько чайный пакетик в кипятке не держи, сколько ложек сахара не клади, вкус не тот.

Любил я и соки из конусных колб. Натуральные, без всякой дряни. А вот компот из сухофруктов на дух не переношу с детства. Воняет он мне мокрой псиной, и все тут!

«Только передайте там на кухне, что мороженое для Веры, пусть ничем не разбавляют!» — знаменитый Рязановский «Вокзал для двоих» появится только в восемьдесят третьем. Если я здесь надолго задержусь, постараюсь обязательно попасть на премьеру в кинотеатр.

Мороженное в кафетериях я тоже любил. Было у нас кафе «Пломбир» в центре недалеко от гостиницы «Энск», буквально за ней. Небольшое, огороженное заборчиком, увитым девичьим виноградом. Столы стулья, киоск, ничего особенного. Но мороженое, которое подавали в железных вазочках, политое выбранным тобой сиропом вспоминаю до сих пор. Мы туда ходили всей семьей по праздникам и на мой день рождения.

Любовь к мороженому у меня с возрастом не прошла. Перепробовал кучу всего, но на одном сорте так и не остановился. Иногда покупаю себе полукилограммовую пачку, выкладываю в походную чашку, поливаю вареньем или сгущенкой, или сиропом, и наслаждаюсь под хороший детектив. Недавно решил поэкспериментировать и полил соком лайма, обнаружил ту самую кислинку, которая всегда дополняла вкус мороженого из кафетерия. Нет его больше кафе «Пломбира». Развалили и ничего не построили.

Харчо оказался вкусным, бифштекс разбавленным, а вот чай как всегда отменным. Я наслаждался свежей выпечкой, прихлебывал чай и разглядывал столовские плакаты. «Чистой кухней и чистой столовой сделаем пищу вкусной и здоровой», «Обслужи культурно каждого посетителя», «Не давайте маленьким детям никаких сладостей, закусок, подсолнухов, орехов, спиртных напитков!», «У нас в столовой порядок такой. Товарищ, поел, убери за собой!», «Хлеба к обеду в меру бери, хлеб — драгоценность, им не сори!», «Приятного аппетита!».

Взгляд наткнулся на плакат с надписью «Четверг — рыбный день». Я поморщился, буквально ощутив мерзкий запах и ужасный вкус рыбных котлет, которыми по четвергам проваливалась вся школа, да и все столовые по всей стране Советов.

Отец рассказывал, что рыбный день вернулся в жизнь советских граждан в семьдесят шестом году. Вот уж повезло мне, так повезло! Первая попытка накормить страну рыбой не прижилась. Зато вторая удалась на славу. Биточки из мойвы, рыбные супы, котлеты из минтая, жареная скумбрия и селедка, треска в майонезе, селедка под шубой… Из всего изобилия люблю только домашнюю селедку под шубой, селедочку с лучком, копченую скумбрию. И кильку в томате.

Я отнес поднос с грязной посудой, и вышел из столовой. День катился к вечеру, делать было нечего, сытый и довольный жизнью я пошел на остановку. На вечерней повестке дня значилась беседа с тетей Дусей и ныряние с дамб.

До пляжа я добрался быстро. Прогулялся по набережной, съел мороженое, сыграл партию в шахматы с мужиками в павильоне. Часам к пяти решил выдвигаться к тете Дусе. Народу станет поменьше, меньше отвлеку её от работы, больше получу информации.

Время я подгадал почти идеально. Дульсинея Тобосская распродала очередную партию пирожков и отдыхала от трудов праведных, восседая на стуле с видом королевы. Насколько я успел заметить за день работы на вышке, это интересная женщина выдающихся достоинств привлекала внимание худощавых мужичков исключительно невысокого роста. Вот уж правду говорят, противоположности тянет друг к другу.

Надо сказать, Евдокия Аскольдовна Шницель происхождение имела непонятное. Про себя рассказывать не любила, а если что и доверяла собеседнику, виртуозно прятала крупицы правды в потоке собственное фантазии.

Студент, когда еще не был мной, предполагал, что она из семьи обрусевших немцев, которые настрадались в военные годы в Советском Союзе, потому тетя Дуся и была с виду гром-баба, скандалистка и гроза местной пляжной шушеры. С другой стороны Алексей встретил её как-то случайно в кафе-мороженое в центре города и не сразу признал.

Недорогие, но со вкусом подобранные юбка и блузка, шляпка, сдержанная прическа и журнал «Роман-газета» произвели на парня неизгладимое впечатление. Он все порывался поинтересоваться у Евдокии, почему она так по-разному выглядит, ведет грубовато-хамовато себя за прилавком, и когда совершенно по-человечески, когда не на работе. Но так и не набрался смелости. Хотя тетя Дуся ему благоволила, называла сынок и шкет за вежливость, шустрость и оборотистость.

Навар с приработка Алексей приносил ей неплохой. С каждой проданной бутылки вина, вынесенного контрабандой с энского винзавода, студент имел рубль. Выносили дешевое вино трехлитровыми банками, потом разливали по бутылкам, разбавляли и продавали отдыхающим по видом домашнего.

Н-да, а по моему внешнему виду и не скажешь, что спортивный улыбчивый спортсмен умеет пробиваться в жизни. Хотя да, хочешь жить, умей вертеться, а когда тебе некому помогать и ты на целом свете один, крутиться приходиться вдвойне.

— Дорого вечера, теть Дусь, — улыбаясь, поприветствовал я продавщицу и протянул мороженое. — Угощайтесь, день сегодня жаркий. Давно такого не было.

— Спасибо, Лёшенька, — Дуся растянула в ответной улыбке ярко накрашенные губы. — Балуешь ты меня.

Аккуратно сняла бумажный кружочек с пломбира, выкинул его в коробку для мусора и, зажмурившись, лизнула. Лицо женщины на секунду расслабилось. и я, также как и мой тёзка, удивился тому, как преобразилась Евдокия. Сквозь жуткий макияж — синие веки, красные губы — проступило красивое уставшее лицо.

Но момент прошел, тетя Дуся открыла глаза и передо мной вновь стояла прожженная торговка, железной рукой управляющая пляжно-денежными подводными течениями.

— Выходной что ли? — окинув меня быстрым взглядом, уточнила продавщица.

— Выходной, — кивнул я, подтверждая очевидное.

— За зарплатой пришел? — чуть тише поинтересовалась тетя Дуся.

— А есть что?

— А то ты сам не знаешь, — хмыкнула женщина и с наслаждением откусила тающий пломбир. — Позже подходи, рабочий день закончу, посчитаюсь, потом уж с вами.

— Теть Дусь, я поговорить хотел, — я облокотился на прилавок. — Вопрос имеется.

— Ну, спрашивай, что знаю — скажу, а может, и не скажу, смотря какой вопрос, — хохотнула продавщица, стрельнув в меня взглядом из-под густо накрашенных ресниц с черными комочками.

Знаменитая советская тушь для бровей и ресниц была, наверное, у каждой девушки и женщины Советского Союза. Черный брусочек в маленькой картонной черной коробочке. Народное название говорило само за себя: «плевалка» или «самоплюйка». Чтобы накрасить ресницы, нужно было хорошенько поплевать на тушь, размочить так сказать.

У мамы была такая, и она никак не могла мне объяснить, почему нельзя полить водой черную застывшую массу. Зачем обязательно плеваться, ну некрасиво же!

Однажды я наблюдал удивительную картину. Приехали в гости родственники из Сыктывкара. Собственно, мамины братья и сестры со своими детьми гостили у нас каждое лето. И вот собираемся мы в парк всем своим огромным семейство. Мамы приводят себя в порядок во взрослой комнате. Мы — дети — тусим в маленькой спальне, которую мы с бабушкой делили на двоих. а летом на скольких привезут. И тут сестра сначала притаскивает из ванной хозяйственное мыло. Затем с гордым видом достает эту самую коробочку, намазывает мылом ресницы, а сверху наносит черную тушь.

Помнится, тогда я подумал, как хорошо быть мужчиной! Не надо ковыряться иголкой в глазах, чтобы «сделать взгляд»! Не надо над собой издеваться, умылся, штаны и рубашку чистые натянул, и мама сразу говорит, какой я красивый мальчик!

Сестра презрительно фыркнула и сказала, что я «ничего не понимаю в женской красоте и драматическом взгляде!» А я до сих пор думаю, нафига так заморачиваться? Красота она в душе человека, а боевая раскраска только отвлекает и сбивает с толку.

Галка всегда фыркала, называла меня старым ворчуном и заявляла, что сначала надо привлечь внимание к этой самой внутренней красоте, потому что мужчины, как пчелы, летят на яркое. Но я ей не верил. В нее-то я влюбился в ненакрашенную!

— Тут такое дело, теть Дусь… Правда, что у нас в городе какой-то известный доктор поселился? Который все болячки лечит?

А тебе зачем? — наслаждаясь мороженым, пробубнила Евдокия с набитым ртом.

— У друзей из Москвы мама серьезно заболела. Им советуют к нам приехать на лето, доктору этому показать… Не слыхала про такого? Врут люди или правду говорят?

— Может, врут, а может и правду говорят, — тетя Дуся снова окинула меня странным взглядом, стараясь сделать это как можно более незаметно. — Раз советуют, значит, хороший доктор, В Москве плохого не посоветуют, поди.

Красная помада на полных губах Дульсинеи Тобосской чуть размазалась и отпечаталась на краях вафельного стаканчика. Евдокия стала смахивать на силиконовых вампирш из дешевых ужастиков.

— Значит, слышала, говоришь, — я обворожительно улыбнулся и неторопливо окинул женщину заинтересованным взглядом.

К моему удивлению, щеки пляжной королевы порозовели от смущения. Она нервно лизнула пломбир, и покраснела еще больше. Я осторожно взял женскую руку в свои ладони и легонько сжал, не отводя глаз от лица Евдокии.

— Ох, Лешка, — нервно заулыбалась Дуся. — Ну, паразит малолетний! Довел до греха меня старую! Аж голова закружилась! Умеешь ты… по-мужски глядеть, даром, что пацан пацаном еще! Повзрослеешь, сладу с тобой не будет, стервец!

— Скажешь тоже, старая! Ты, Евдокия в самом расцвете сил и обаяния женской красоты! И куда только мужики смотрят! Был бы я старше, женился бы! Пошла б за меня замуж?

— Да ну тебя, паразит!

Евдокия звонко рассмеялась, выдернула руку из моего захвата, доела мороженое, вздохнула, поправила чепчик. Я по-прежнему не сводил с нее глаз и улыбался.

— Ну, узнаю, узнаю я про доктора. Нужды не было, не интересовалась. Поспрашиваю соседок. Завтра приходи, а лучше послезавтра!

— Нет, Дусенька, завтра! Очень нужно, правда! — я снова взял ее руку в свои ладони, медленно поднес к губам и поцеловал, глядя в глаза.

Евдокия залилась краской, чуть помедлила, но потом все же отняла руку, вздохнула мечтательно и тут же заругалась:

— Ну, все, иди отсюда, охальник! Вон Вовка-шпиц чешет, выручку несет. Увидит — позора не оберусь! Иди, иди, завтра, все завтра! Узнаю я тебе все!

Я послал воздушный поцелуй раскрасневшейся женщине и двинул на дамбы. Странная она все-таки, эта Дуся-Дульсинея-Евдокия. Есть в ней что-то неправильное, не вписывающееся в образ обычной советской продавщицы. Хотя, если посудить, как она строит пляжных, обычной её точно не назовешь.

Набережная жила своей привычной жизнью. За парапетом пляж, заваленный телами. Загорелые девушки, водные велосипеды, катер, тянущий за собой на веревке парня на водных лыжах. Все это было в моем счастливом детстве. И все это есть сейчас где-то там, на другом конце города, на втором этаже панельного дома, в двухкомнатной квартире под номером тридцать шесть по улице Седина…

Так хочется и так не хочется возвращаться во двор своего детства в этом теле, спустя полсотни прожитых лет. А придется. Если доктор, которые лечит Елену Ивановну Рыжову, окажется мошенником, буду поднимать старые связи, так сказать. Хотя какие связи у шестилетнего пацана?

Сосед у нас жил на первом этаже в трёхкомнатной квартире. Точнее, приезжал в отпуск к матери. Ходили к нему солидные люди, соседи тоже захаживали. Всех консультировал, никому не отказывал. Весь дом обращался к нему уважительно: доктор или Николай Николаевич. Много позже я узнал, кем он был. А я те года бегал к нему по-соседски, рассматривал красивые глянцевые книги с растениями и животными. Полина Федоровна, мама доктора, кормила меня ватрушками и иногда присматривала, когда наша бабушка уезжала в деревню к родным.

— О, Леха, здорово! — кто-то несильно стукнул меня со спины по плечу. — Ты куда пропал?

Я оглянулся. Признал знакомца, вместе с которым вчера ходили в рейд. Длинный худой, дерганный, его было трудно не запомнить. На месте просто не стоял, все время в движении, будто куда-то бесконечно бежит. Пытался вспомнить, как зовут, не удалось. Понадеялся, сам проболтается. Напрямую у парня интересоваться именем не стал. Мало ли, вдруг знакомы не первый день. С другой стороны, память студента никак не отреагировала. Вполне может быть, это уже мои собственные новые знакомства в новом старом мире.

— Зря ты с нами гулять не пошел после дежурства. Мы с такими девчонками познакомились! Портвешка раздобыли, звезды посчитали. Сегодня на танцы собираемся. Пойдешь?

— Не знаю, — я пожал плечами. — Во сколько и куда?

— В восемь, как обычно. Да здесь, на набережной, на «Ромашке». Летом тут самый цимес, сам понимаешь. Дамочки просто огонь! — парень сально рассмеялся.

Я натянуто улыбнулся. Скользкий тип, глаза так и бегают, не секунды на собеседника не смотрят. Шарят вокруг, словно ищут, где и что плохо лежит.

— Ну, бывай! Сам куда? — поинтересовался напоследок, уже протянув мне руку на прощанье.

— Да так, искупаться, позагорать, — пожал я плечами, пожимая чуть влажную руку.

— На дамбы?

— На дамбы, — подтвердил я.

— Не надоело тебе? Целыми днями только и делаете с Жекой, что купаетесь да загораете, и девок клеите! Спасатели! — хохотнул Игорек (я наконец-то вспомнил как его зовут). — Ну, бывай!

Я махнул рукой, развернулся и пошел в сторону дамб. Странный тип. Мимолетная встреча быстро вылетела из головы, я не придал ей никакого значения. Купаться решил между четвертой и третьей дамбами, там поглубже будет. На отсутствие людей я не рассчитывал, хорошо, если у самой воды место найду.

Отдыхающие потихоньку рассасывались с пляжа, но не так быстро, как хотелось бы. Притулившись у самой дамбы, скинул обувь, футболку и штаны, аккуратно сложил их на кеды, и пошел в воду. Возле самого берега бесилась детвора, визжа от восторга, терроризируя отцов требованиями бросить в воду, нырнуть рыбкой, спрыгнуть с плеч.

Копания молодежи играла в «собачку». В наши семейные вылазки на море мы обязательно брали мяч и тоже играли в эту веселую игру. Помню, как я злился и обижался, если не мог отобрать у отца мячик, когда становился водой-собачкой. Отец нырял и плавал великолепно. Еще бы, родился и вырос на море, да еще и отслужил три года на Северном морском флоте.

Кинул ребятам мяч, пошел дальше. Плыть в толпе не видел смысла. Добрел до поглубже и потише, с удовольствием нырнул, вынырнул и поплыл к буйкам. Впереди мелькала женская голова. Девушка плыла уверенно и как-то даже грациозно, что ли, я даже залюбовался.

Нырнул и поплыл под водой. Вынырнул, отфыркиваясь и оглядываясь. Купальщицы не было видно. Я даже немного огорчился, хотел познакомиться.

— Добрый день, Алеша. Что же вы так от меня быстро бегаете, — раздался мелодичный женский голос и снова за моей спиной. — И плаваете!

«Да твою ж мать!» — мысленно выругался я, уже понимая, какая пловчиха привлекла мое внимание.

— Добрый вечер, Альбина, — обречено поздоровался я: что ж мне так везёт-то сегодня на встречи!

— Ну, что же, вы, Алешенька, обещали зайти и не пришли, — с притворным огорчением пропела тёща…

Тьфу ты черт! И на девушку не тянет, в том смысле, что знаю, кто она мне в будущем. И тещей называть даже про себя язык не поворачивается!

— Простите великодушно, — я улыбнулся как можно добродушнее. — Занят был.

— И чем же нынче так заняты молодые люди, что вот так легко нарушают обещания?

«Вот… пристала же! И дался ей этот Алешенька! Она ж в этом году на курорте вроде с будущим мужем то ли познакомилась, то ли отдыхала… — мою голову вдруг сжали ледяные тиски. — Да ну на хрен такие мысли, Леха! Ты чего, охренел? Даже на секунду не вздумай себе ЭТО представить! Не мог я, тьфу ты, не мог студент замутить с ЭТОЙ женщиной роман! Она что, на него (на меня?!) запала? Ну, трындец! Приехали! Надо срочно избавлять тещу… тьфу ты, Альбину от наваждения!»

— Алеша, с вами все хорошо? — тревожный голос вырвал меня из кошмара.

— А? Да, Альбина, все отлично. Вы простите, мне срочно нужно на берег! Дела ждут! — я развернулся, собираясь уплыть.

— Ах! — вскрикнула девушка. — Ой, больно-то как! Ох!

— Что случилось?

— Кажется, ногу судорогой свело, — прикрыв глаза, простонала Альбина.

Я качался на воде и думал: врет или нет? И ведь не проверишь. Вздохнул, подплыл ближе, соблазн есть, выбора нет, придется спасать. Альбин закатывала глаза, картинно стонала, била руками по воде, пытаясь дотянуться до ноги.

— Успокойся! — рявкнул я, подплыл со спины, подхватил под мышки, сцепил руки у девушки под грудью и скомандовал:

— На спину ложись! Ну! Ляжь, говорю, не дергайся!

— Бо-о-о-ольно! — захныкала Альбина.

Похоже, не шутит.

— Ложись на спину, ноги согни! Согнула?

— Да-а-а!

— Носок на себя тяни! Хватая руками пальцы и тяни на себя! Сильно тяни! Да не дергайся ты! Держу я тебя! Не утонешь! Да, больно, знаю. Ноги поднимай! Поднимай, говорю. Тяни! Тяни, твою ж мать, тяни на себя.

— Ни-ма-а-гу-у, — всхлипнула утопающая. — Больно!

— Тяни, Альбина! Уж что, что, а тянуть ты умеешь!

— Чи-во-о? — всхлипнула девушка, отвлекаясь от неприятных ощущений.

— Иголки нет?

— И-иголки? А-а-а, — Альбина забилась в моих руках, пытаясь вырваться и ухватиться за собственную ногу.

Я сильнее заработал ногами, высвободил одну руку, крепко перехватил другой под грудью, стараясь удержать нас обоих на воде.

— Тяни носок на себя, кому говорю!

— О-о-о! — застонала Альбина и откинула голову на мое плечо.

Зар-р-рза! Неужели притворяется?! С нее станется! Только этого мне не хватало!

— Я. Сказал. Тяни. Носок. Брошу нахрен! — рявкнул я, и дернул плечом.

— Да тяну, я тяну! — разозлилась Альбина.

Уже хорошо! Когда теща злится, дела идут быстрее.

— Сильнее тяни!

— Ох! Кажется, отпустило! — охнула Альбина, снова откидываясь на меня.

— Держаться на воде можешь? — желание сбежать подальше росло с каждой минутой.

— С трудом. Алексей, помогите мне добраться до берега! — Альбина вдруг неожиданно резво выскользнула из-под моей руки, развернулась ко мне лицом и обхватила руками мои плечи.

— Плыть можешь? — грубо спросил я, перехватывая тонкие запястья.

— Не знаю, — Альбина пожала плечами и томно улыбнулась.

— Значит, можешь, — я оторвал от себя женские руки, развернул в сторону берега и несильно оттолкнул от себя. — Я рядом, плыви давай!

— Алексей, вы просто невозможны! — сердито воскликнула Альбина и резво поплыла к пляжу.

«И что это было? Приключений не хватает на пятую точку? Нашла объект для издевательств? — глядя вслед уплывающей будущей теще, размышлял я. — Да ну тебя к черту! Там жизнь портила! И здесь начинаешь!» — взбесился я и погреб в другую сторону. Заплыл за дамбу, выплыл на берег с другой стороны, обошел кругом, забрал вещи и перебрался подальше от опасного участка и завалился на песок обсыхать.

— Ну что, поговорим, урод? Поднимайся, доплавался.

«Что же это такое ни минуты покоя, ни одно, так другое…» — пропел в голове голос Сыроежкина — герой популярного в моем детстве фильма, который здесь увидят только в следующем году. Я открыл глаза, приставил ладонь козырьком ко лбу и неторопливо огляделся.

Надо мной нависал довольный собой Бородатов Сергей, он же Борода, он же нерадивый студент. Рядом с ним, засунув руки в карманы модных джинсов, явно импортных, стоял незнакомый мне парень, не такой широкий как массажист, но такой же задиристый, судя по ухмылке.

Еще один держался чуть позади. Видимо тот самый третий, который сначала смотрит, как дело пойдет, а потом либо добивает лежачего, либо бежит с поля боя первый, бросая своих. Невзрачный сам по себе, в брюках и рубашке, он как-то сразу вызывал в окружающих глухое раздражение: все время шмыгал носом и вертел головой: то ли наблюдая за людьми, то ли высматривая пути отхода.

Трое на одного, неудачный расклад. Я осторожно покосился по сторонам. Отдыхающих на пляже стало гораздо меньше, но не настолько, чтобы на глазах у сознательных граждан бить лежачего.

— Чё лежишь? Поднимайся! Разговор есть! — Борода ткнул меня ногой по ступне.

«Ну, вот чё ты такой дурной, а? Мало тебе одного раза? Подмогу привел? Или ты из-за Оксаны с её братьями так возбудился?» — неожиданно накатила злость. Почему людям не живется спокойно? Какого черта вечно норовят на конфликт нарваться. Особенно те, кто по какой-то непонятной для меня причине считают себя чуточку (а то и чересчуточку) сильнее, ровнее и прямее других.

Парни стояли у меня в ногах, вальяжные и уверенные в своей силе, ждали. Я расслабился, глубоко вдохнул, хотел было с прыжка на ноги подняться, но передумал выпендриваться. Неторопливо сел, подхватил одежду, плавно встал и шагнул назад, выходя из зоны ближнего круга. Молодое спортивное тело — хороший бонус, но я пока не в курсе, насколько оно тренированное и что умеет.

Мои незваные гости подобрались. Бородатов шагнул было за мной, но резко передумал: общественное место, милиция где-то рядом. Да, Леха, повезло тебе. В советское время вот так вот прилюдно невозможно отпинать человека. Кто-то обязательно вмешается, тут же вызовут ментов, начнутся разборки. В результате в опорник загребут всех: и пострадавших, и нападавших, и свидетелей.

Это позже, во времена перестройки люди постепенно станут черстветь душой, начнут проходить мимо тех, кто лежит на скамейке или на земле, презрительно морщась: пьянь подзаборная.

Что далеко ходить, вспомни, чему ты сам учил Галку: позвонила в милицию и иди по своим делам, дежурный сам разберется, кого отправлять к бедолаге. Но Галчонок не могла пройти мимо несчастных и убогих. Железный аргумент: «А вдруг человеку плохо? Ну и что, что алкоголем несет, выпил, сердце прихватило, мы уйдем, а он умрет!»

Подозреваю, дежурка 02 знала наши номера наизусть. Не любят российские менты такие вызовы, но реагировать обязаны. Раньше понятно было, куда везти: вытрезвитель — лучший друг загулявшего мужика. А сейчас? Хотя, собирались восстановить вроде в двадцать первом году.

Не отводя взгляд от троицы, я быстро оделся, надеясь на то, что они продолжат вести себя разумно в общественном месте.

— Оделся? Пошли! — приказал Борода.

— Мне в другую сторону, — я осторожно переступил с ноги на ногу, принимая удобное положение, слегка выдвинул правую ногу вперед и чуть-чуть согнул колени.

— Я сказал, разговор есть, — Бородатов разозлился: намеченная жертва отказывалась подчиняться правилам игры.

— Говори здесь, — я внимательно отслеживал эмоции и поведение противника.

— Ты чё, не догоняешь, чё тебе сказали? — встрял в разговор джинсовый. — Пошли, говорю!

— Я кому говорю, угу. Меня и здесь неплохо кормят.

Черт, Леха, угомони свои таланты, ты нахрена на рожон прёшь?! Не факт, что твое двадцатилетнее тело справится со всеми троими. Хотя… если вырубить сразу Бородатова, оперативно оприходовать второго, то третий сам сбежит. Вот только самому зачинщиком становиться и провоцировать дураков совесть не позволяет… Как говорится, идеальная драка — та, которая не состоялась. Но в моем случае договориться точно не получится.

— Шутишь, да? — Борода начал закипать. — Ща дошутишься, да?

Лежащая неподалеку гражданка бальзаковского возраста вдруг приподнялась на локтях, кинула взгляд в нашу сторону, затем села и, поколебавшись, все-таки крикнула в нашу сторону:

— Молодые люди, у вас все в порядке?

— Все хорошо, прекрасная маркиза, — кривляясь, пропел джинсовый, повернувшись к женщине и пройдясь по ней взглядом.

Но отчаянную курортницу не проняло. Она подхватила свой сарафан, легко поднялась с коврика, натянула платье, сунула изящные ступни в шлёпки на деревянной подошве, забрала из пляжной сумки кошелек и, ни слова не говоря, покинула пляж, почему-то оставив остальные свои вещи на месте.

— Слышь, Борода, тетка походу к ментам ломанула, пошли отсюда. Ща налетят, проблем не оберемся, — джинсовый растерял всю свою вальяжность, вытащил руки из карманов и с тревогой наблюдал за женщиной.

Та шла, гордо выпрямив спину, с какой-то даже балетной грацией что ли. Я бы с удовольствием продолжил любование, но товарищей, которые мне вовсе не товарищи, нельзя было выпускать из зоны видимости.

— Живи пока. Потом поговорим, — после короткого молчания процедил сквозь зубы Бородатов. — Пошли, пацаны, — Серёга сплюнул, старательно метя мне под ноги, развернулся и пошел, не оглядываясь, в сторону, противоположную той, куда ушла женщина.

Ну, и что это было, гражданин-товарищ Леха? Какого лешего ты сознательно нарывался на драку? Молодая кровь взыграла или что? Или самец ревнивый проснулся, и решил показать сопернику, кто тут главный? Я не понимал себя, своего поведения. Интересно, может ли физиология юношеского тела, гормоны и прочие закидоны перевешивать в тандеме: взрослый разум и опыт против спонтанных реакций молодости и желания показать, кто тут лидер? Всерьез думать о том, что я запал на Оксану, не хотелось.

— Ушли? — чья-то прохладная ладонь коснулась моего плеча и только в последний момент, уже разворачиваясь, готовый ударить я сообразил: голос женский! И успел остановиться.

— Ушли, — улыбнулся я женщине, ставшей моей невольной спасительницей.

Незнакомка разглядывала меня, чуть склонив кудрявую голову к плечу. Женский взгляд медленно прошелся по моему лицу, огладил плечи, восхитился, пройдясь по животу и не смутился, скользнув ниже. Зато я неожиданно почувствовал легкое возбуждение.

«А почему бы и не да?» — подумал я, уже понимая, что последует дальше. Люблю женщин, которые знают, чего хотят. Эта точно знала, что она делает и зачем.

— Нина, — женщина подняла взгляд, протянула мне бутылку минералки. — Откроешь?

— Алексей, — я взял прохладную бутылку, похлопал по карманам, достал ключи, сковырнул крышку и вернул воду хозяйке.

— Хочешь? — прежде чем обхватить губами горлышко, поинтересовалась Нина, дерзко глядя мне прямо в глаза.

От такого предложения ни я, пятидесятилетний нормальный мужик, ни студент, чье тело я занимал, отказаться просто не смогли.

— Да, — глядя как дергается женское горло, глотая воду, чуть севшим голосом выдохнул я.

— Тогда пошли, — Нина сунула минералку мне в руку, развернулась и, слегка покачивая бедрами, пошла к своему полотенцу.

Я сглотнул, глядя ей вслед, в два глотка осушил бутылку и двинулся за ней. У коврика женщина остановилась, грациозно нагнулась, подхватила ткань за угол, легко подняла, небрежно стряхнула, свернула и сунула в сумку, и пошла, не оглядываясь.

Но мы оба знали, что я иду за ней.

Не знаю, кем работала Нина или за кем была замужем, но снимала она отдельную времянку у замшелой старушки. Бабулька мелькнула в окне, но так и не вышла поинтересоваться, с кем пришла постоялица и на каком основании. Времянка стояла в глубине двора, скрытая от глаз смородиновыми кустами.

Целоваться мы начали уже на пороге, едва Нина открыла дверь и бросила ключи на полку в крохотной прихожей. Когда я вслед за ней шагнул в дом, женщина обернулась и первая потянулась с поцелуем. Целовались мы долго и со вкусом. Я стянул резинку с ее волос, и густые каштановые кудри рассыпались по загорелым плечам, едва заметно усыпанным маленькими веснушками.

— Идем, — чуть хрипловатым голосом выдохнула Нина, кусая меня за мочку уха.

— Идем, — я подхватил её на руки и понес в комнату, на ходу целуя розовое женское ушко.

Возле кровати я поставил Нину на пол и велел поднять руки. Женщина удивилась, но подчинилась. Большими пальцами я осторожно провел по чуть крупноватым губам, легонько надавливая, стирая остатки помады. Почти не дотрагиваясь коснулся выступающих ключиц.

Нина стояла с поднятыми вверх руками. Черные зрачки пульсировали в такт дыханию, расширялись от возбуждения, заливая темно-янтарную роговицу. Легкое недоумение в женских глазах сменилось удивлением, а затем томной расслабленностью. Женщина почувствовала равного: молоденький мальчик, которого она сняла на пляже, оказался опытным игроком.

Медленно, лаская каждый сантиметр ткани, облегающий горячее тело, я огладил чуть крупноватые груди, прошелся по талии, обласкал бедра, дошел до края сарафана. Мои руки скользнули вверх по ногам, подцепили купальные трусики и потянули их вниз. Прохладная женская кожа покрылась пупырышками.

Ткань упала к ногам, Нина переступила через них, по-прежнему не опуская рук. Мои пальцы смяли подол и потянули его вверх. Сарафан полетел к трусикам.

— Можешь опустить, — прошептал я, отступая на шаг, чтобы полюбоваться совершенством.

Первый порыв Нины — прикрыться — тут же погас. Она стояла, слегка расставив ноги, чуть приоткрыв припухшие от поцелуев губы, немного напряженная, но дерзкий взгляд не отводила. Я улыбнулся, шагнул ближе, обхватил ладонями Нинино лицо и поцеловал. Её руки обхватили меня за талию. Я разорвал поцелуй, легонько опрокинул женщину на кровать и опустился на колени пол.

Нина приподнялась на локтях, пытаясь понять, что я задумал. Зрачки её ахнули, когда я, по очереди поцеловав, закинул её стройные ноги себе на плечи. Я еще успел услышать и увидеть, как Нина протестующе вскрикнула, а затем залилась румянцем в прямом смысле от макушки до пяток. Первый поцелуй смыл остатки смущения волной возбуждения.

Спустя несколько часов мы лежали рядом, утомленные и довольные друг другом. Однако, я уже и забыл, на что способен был в двадцать лет. Хотя нет, одной неутомимости в сексе маловато будет. А вот опыт, фантазия и неутомимость вместе с мастерством — это изысканное удовольствие.

Нина лежала на моем плече и курила сигарету, вставленную в мундштук. Я отказался: зачем начинать заново растить в себе пагубные привычки, если выпал шанс попытаться прожить новую жизнь без них?

Лениво лаская женскую грудь, наблюдал, как дым тоненькой струйкой расплывается по комнате, и ни о чем не думал.

— Алексей… — с очередной порцией дыма выдохнула Нина… — Алешенька… Леша… — словно пробуя на вкус, произнесла женщина.

От «Алешеньки» меня аж перекосило, но я не успел запротестовать.

— Решено, я буду звать тебя Алекс, — глубоко затягиваясь, решила Нина. — Не против?

— Не против. Некоторые зовут Алекс Делон, — хмыкнул я, вспомнив разговор со студентками на кухне.

Нина затушила сигарету, перевернулась и уперлась локтями мне в грудь.

— Пожалуй, что-то в этом есть, хотя ты на него совершенно не похож. Разве что чертовски обаятелен и смазлив.

— Смазлив? Мне казалось, я очень даже ничего, красавчик, — пошутил я, только сейчас сообразив, что ни разу за два дня не разглядывал себя в зеркало, чтобы понять, как выгляжу.

— Станешь постарше, взрослые женщины будут сходить от тебя с ума, — Нина улыбнулась, потянулась, чмокнула меня в подбородок.

— А сейчас?

— А сейчас от тебя сходят с ума молоденькие свиристелки. Остальные любуются и выжидают.

— А как же ты?

— А я смелая и чуть-чуть безголовая, — Нина рассмеялась глубоким грудным смехом и выскользнула из постели. — Пора, Алекс, я в душ. Подождешь? — выхватывая полотенце из шкафа, уточнила женщина.

— Подожду, — наблюдая за перемещениями любовницы по комнате, согласился я.

Нина завернулась в банное полотно и выскользнула наружу. Видимо в летний душ. Я огляделся по сторонам.

В комнате ничего примечательного не было. Практически никаких личных вещей, кроме пляжной сумки, с которой мы покидали берег моря. На кособоком столике возле окна лежала массажная расческа, карманное зеркальце, помада, тени, коробочка туши и темные очки.

Сквозь приоткрытую дверцу шкафа на полках я смог увидеть стопку полотенец и постельное белье. Что висело в шкафу, оставалось загадкой. Мелькнула ленивая мысль о том, кто она, чем занимается, но я отпустил её в свободное плавание. К чему лишняя информация?

Курортный роман — штука недолговечная. А такие, как Нина, никогда не бывают одни. Да и Алексей Лесаков ей не пара. Курортный парнишка — приключение, которое продлится в лучшем случае до конца отпуска. В худшем — сейчас Нина вернется и скажет «прощай». В последнем я объективно сомневаюсь. И не сдержал самодовольной улыбки: вряд ли Нина сумеет найти еще одного такого жеребца с пятидесятилетним опытом и молодым телом.

Дверь негромко скрипнула и на пороге появилась Нина, по-прежнему закутанная в банное полотенце. Влажные волосы рассыпались по плечам, на обнажённых плечах блестели капли воды. Я с удивлением почувствовал, как нарастает возбуждение.

Женщина удивленно и довольно улыбнулась, обнаружив мое состояние, но покачала головой, и пошла не ко мне в кровать, а к полкам. По дороге подхватив с пола сарафан.

— Поздно уже, — роняя полотенце к ногам и распахивая дверцы крупногабаритного трёхстворчатого шкафа, пояснила она. — Мне пора. Меня будут ждать… Сходи в душ, пока время есть.

Но я остался лежать на кровати, наблюдая и наслаждаясь зрелищем. Одна из самых волнительных вещей смотреть, как твоя женщина одевается. Не знаю, почему я назвал Нину своей, но в этот момент я так чувствовал, эта мысль грела меня, растекалась теплом по венам. Может, потому, что она была старше всех девчонок, которых я встретил за эти двое суток в семьдесят восьмом, и по возрасту напомнила мне Галку? Да какая разница? Я любовался!

Огромный ждановский шкаф практически поглотил Нину, когда она нырнула в него за нарядом. Странно, она сказала её будут ждать. Кто? Муж? Любовник? Если есть любовник, к чему тогда я? Вызвать ревность? Черт, Леха, ты когда-нибудь научишься просто жить и наслаждаться моментом? Быть здесь и сейчас, не анализируя, просто быть в моменте?

Зеркальная дверца качнулась, и я увидел себя на кровати, прикрытого тонкой простынкой в мелкий цветочек. Выгоревшие белые волосы, загорелое лицо, в котором уже проскальзывает что-то мужское, но еще такое… недооформленное что ли. А Нина права, до Алена Делона Алексею Лесакову еще расти и расти, лет пять как минимум.

Дверца снова качнулась, скрывая обнаженную женскую спину и округлую попку, и мои мысли невольно потекли в другое русло.

В точно таком же шкафу я любил прятаться от многочисленных младших братьев и сестер, когда они приезжали на лето в гости вместе с родителями. Как самый старший, я обязан был за ними присматривать. Это бесило неимоверно!

Мне хотелось сидеть рядом с отцом и дядей Геной, слушать, как дядька рассказывает про охоту на кабанов и зайцев, про озёрную рыбалку и про грибы, привезенные в качестве гостинца, которые мамин брат собирал собственноручно глубоко в лесу. Слушать и мечтать, как однажды приеду в гости на Север, и дядька научит меня стрелять из самого настоящего охотничьего ружья!

А вместо этого — мелкотня, которая путалась под ногами! Тогда я брал фонарик и книжку и прятался в самые недра шкафа, прикрываясь маминым пальто и длинными платьями. И читал. Или фантазировал про охоту и путешествия.

Шкаф не очень приятно пах, но он был бабушкин и родители его не выкидывали. Отец объяснил что так пахнет столярный клей, сваренный из костей и хрящей животных. Эта информация мне пригодилась, когда я сочинял страшилки для малышни, чтобы она обходила мое потайное место стороной. Именно этот монстр советской мебельной продукции фигурировал во всех жутких историях, которые я рассказывал им на ночь зловещим шепотом.

Нина вышла из-за шкафа уже в лифчике и трусиках. «Наверное, она все-таки здесь живет, раз имеет запас белья», — подумал я, наблюдая, как женщина, коротко стрельнув в мою сторону глазами, подошла с кособокому столику, уселась на стул и принялась расчесывать волосы, прихорашиваться и наводить красоту. Чуть теней, немного помады и туши. Всего понемногу, чтобы только подчеркнуть и улучшить данное от природы.

— Алекс, тебе пора, — глядя на меня через зеркало чуть виновато улыбнулась Нина. — Мне нужно уходить.

Я кивнул и поднялся. Нина снова вспыхнула, но взгляд не отвела. Улыбнулась и махнула в сторону шкафа.

— Чистые полотенца на полках.

Когда я вернулся из души, женщина поправляла прическу, нетерпеливо поглядывая на золотые часики, появившиеся на правом запястье. Я быстро оделся и двинулся к двери, но Нина меня остановила.

— Нет, погоди… — она заколебалась, снова глянула на часы. — Ступай, Алекс. Выход найдешь?

— Найду. Мы еще увидимся? — я взял её ладони, поднес к губам и нежно поцеловал.

— А-алекс, — выдохнула Нина и растеряно улыбнулась.

Похоже, приключение шло вразрез со сценарием, к которому привыкла эта роскошная женщина.

— В среду, в пять здесь же. И постарайся не привлекать к себе внимание.

— Хорошо, — я двинулся в сторону двери, но Нина меня остановила.

— Нет, Алекс, теперь я. Уйдешь через десять минут, хозяйку я предупрежу, она закроет за тобой.

— Хорошо, — я пожал плечами, подчиняясь прихоти.

«И все-таки, кто ты, Нина?» — стоя в дверях, выжидая время, думал я.

— Тамара Ивановна, я ушла, — раздался властный голос со двора. — Через десять минут дом в вашем распоряжение. Буду в среду.

Клацнула щеколда, хлопнула калитка и наступила тишина.

Десять минут спустя я покинул дом, плотно прикрыв за собой дверь. Хозяйка так не вышла. Я пересек двор и вышел на улицу. Июльский зной ослабил свои жаркие объятья, с моря задул легкий ветерок. Дышать стало легче, жить стало веселей.

В общагу не хотелось, и я решил прогуляться по набережной и заглянуть на танцевальную площадку.

Танцплощадки в Советском Союзе — это как сериал про советскую молодежь, когда каждый вечер новая серия. Здесь проживали целую жизнь: встречались, знакомились, ссорились и мирились, расставались и дрались. Танцевали везде: в парках культуры и отдыха, на набережных, в пионерских лагерях и школах, под духовые оркестры, гармонь, репродуктор и магнитофоны. Все зависло от местности, где топтались и кружились под музыку. Но даже в самом захудалом доме культуры в каком-нибудь колхозе обязательно был свой ансамбль.

Танцы под живую музыку, которую исполняли вокально-инструментальные ансамбли, пожалуй, самая главная особенность советских танцплощадок. Не было рока, джаза, вальса и блюза. Точнее, все это, конечно, было, но песни делились исключительно на «быстрые» и «медляки». А еще белые танцы, когда дамы приглашали кавалеров, и парни кружили своих подружек в танце. Ну как кружили, медленно топтались на одном мест. В этом и было различие между быстрыми танцами и медляками.

Советская молодежь точно так же любила петь и танцевать, шутить и смеяться, влюбляться и радоваться жизни. И секс был, и внебрачные дети, и разводы, и любовники… Но через восемь лет весь мир заговорит о том, что: «В Советском Союзе секса нет…» Вот за что не люблю журналистов, так за то, что ради рейтингов любой текст переиначат, из контекста фразу вырвут и скажут «шо так и було».

Восемьдесят шестой год. Телемост Ленинград-Бостон, передача «Женщины говорят с женщинами». Познер у микрофона. И кипящая от возмущения обычная советская женщина Людмила Иванова — администратор гостиницы, которая размещала ведущих в номерах. Именно Познер пригласил Людмилу стать участницей телемоста. А негодовала она в ответ на реплику американки, которая предложила советским женщина не заниматься сексом со своими мужчинами, мол, тогда они не пойдут воевать в Афганистан.

Тогда-то Людмила Иванова её и припечатала своим ответным словом: «В СССР секса нет!» Знаменитая фраза, облетевшая весь мир, концовка которой звучит так: «У нас есть любовь!» Вот так одним движением «ножниц» при монтаже «брюки превратились в элегантные шорты», а в мире стало на один советский миф больше.

Оно, конечно, может, в СССР секса и не было, но любовь к танцам советские люди нн скрывали никогда. В одном только нашем славном курортном городе Энске было несколько танцевальных площадок.

Одна на набережной, вторая в Парке культуры и отдыха, в народе именуемая Дубки. Третья в Городском саду имени Калинина. Последнюю все горожане от мала до велика именовали Калинкой. Даже когда парк наградили именем святителя Николая, народное название не умерло. Горожане по-прежнему ходят прогуляться в Калинку. Сидят на скамейках вокруг бесплатной танцплощаки с эстрадой, любуются друг на друга и на целующуюся молодежь. Иногда летом и по праздникам на ней кто-то даже выступает.

С Кругленькой — площадки на набережной — разливалась музыка. Выступал местный вокально-инструментальный ансамбль «Золотой колос» Энского техникума механизации, известный на всю Кубань. За шесть лет своего существования ансамбль снискал народную славу и любовь, о нем трубила вся кубанская пресса, называя «истинно комсомольским».

Следующим летом «Золотой колос» отправится вместе с агитпоездом ЦК ВЛКСМ «Ленинский комсомол» выступать перед жителями Калининской и Владимирской областей, будет давать по три концерта в день. Позже городская газета «Азовские степи» напишет: «Выступление проходило в горячую страдную пору, люди собрались на концерт после нелёгкого трудового дня, и нужно было сделать так, чтобы оправдать их ожидание встречи с хорошей песней».

Вот и сейчас хорошая песня лилась над морем. Звонкий голос солиста объявил белый танец, и я представил, как загорелые девушки приглашают не менее загорелых юношей. Головы кружит южный ветер и немного южное вино. Советские танцплощадки — это единственное общественное место, где можно было пообжиматься на законных основаниях с симпатичной девушкой. Прилично пообжиматься, не наглея.

Когда я подрос до дискотек, мы с пацанами бегали на танцы в Дубки, ближе к дому, да и своя территория. Били пришлых, если борзели. Лупили курсантов лётного училища, показывая, кто в парке хозяин. А вот нечего к нашим энским девчонкам клинья подбивать. И так лучших замуж забирали и увозили за три девять земель в военные гарнизоны по весму СССР. Весело жили.

Уже на подходе я понял: ничего не изменилось. Точнее, все продолжилось и в мои годы. Молодежь кучковалась по группкам. На входе стояли контролеры и требовали билетик. Билет стоил пятьдесят копеек. Его можно было купить здесь же, в кассе. Недалеко маячили дружинники, наблюдая за порядком и отслеживая зайцев. Интересно, забор мазутом намазали или гвоздей натыкали, чтобы безбилетников ловить?

Очередь плавно продвигалась, показывая билеты, а над площадкой раздавалось:

— Леха, давай к нам! — я оглянулся в поисках окликнувшего.

Принаряженный Жека стоял в компании таких же молодых и жаждущих приключений. Я подошел ближе, пытаясь понять, знаком ли я еще с кем-то из них. Одного я точно знал, подсказала студенческая память. Петр Фомин, тоже же студент педучилища, только на год старше. Мы с ним вместе занимались в секции парусного спорта и, кажется, были соперниками. Во всяком случае тренер возлагал на нас надежды на предстоящих соревнованиях и всячески развивал дух соперничества.

Двух других я не знал. Олег и Вован оказались, Женькиными друзья из техникума механизации. Познакомились, пожали руки, остались стоять кучкой, и наблюдать за желающими потанцевать.

Парни время от времени куда-то отходили по двое. Потом до меня дошло: видимо скинулись портвейн и теперь бегали заряжаться перед танцами.

— О, девчонки! — закричал Женька и замахал рукой.

Мы все оглянулись. Девушки вроде как засмущались, но, поколебавшись, все-таки решили подойти. Умеет-таки Жека знакомится с теми, кто приехал на курорт в поисках приключений и курортных романов. Девчонки явно были с опытом и как-то быстро все оказались по парочкам. Кроме меня.

После горячей авантюры с Ниной на других смотреть не хотелось. В голове и мыслях все еще тлело удовольствие вперемешку предвкушением будущей встречи и желанием разгадать тайну этой необычной женщины.

— Ну что идем?

Чуть подвыпивший Женька был в ударе: шутки, анекдоты, комплименты так и сыпали из него, как из рога изобилия. Его спутница была очарована.

— Лех, ты с нами? Пошли! И тебе компанию найдем! Девчонки, у вас есть подруга? Наш спасатель-спортсмен исключительно одинок и желает познакомиться!

Девушки рассмеялись, окинули меня оценивающим взглядом, переглянулись друг с другом.

— Вашему другу не повезло. Мы сегодня неполным составом. Подружка сгорела и осталась дома, читать книжку. Она у нас такая романтичная! — девчонки снова беззлобно залились смехом. — Под стать вашему романтику!

— Почему романтику? — удивился я.

— А ты под парусами меньше летай, по земле больше ходи, тогда и найдешь себе пару! — подколол Пётр.

Ансамбль снова заиграл медляк. Женька потянул всех на танцплощадку. Мы пристроились в хвост очереди, которая двигалась достаточно шустро. Женька со своей девушкой уже прошли через контроль, показав билеты. Петр и остальные приготовились, когда меня снова окликнули.

— Лех, стой, подожди! — окрик сопровождался недовольным ворчанием толпы, стоявший позади меня в ожидании.

— Куда прёшь без очереди? А, ну, отвали! — недовольно огрызались парни, стремясь поскорей попасть на танцы и заодно продемонстрировать своим подругам мужественность и собственную крутизну.

— Да мне только спросить! — оправдывался Игорек, (ну чисто как в поликлинике, честное слово!), и упрямо продолжал пробиваться вперед. — Лех, подожди! Да подожди ты, разговор есть!

— Что надо? — я остановился, прижался к разграничителю, пропуская страждущих.

— Пошли бегом! У меня для тебя послание! Возле тутовника жду, за танцами! — Игорек убедился, что я все услышал и стал пробираться к выходу, выхватывая новые чертыхания. Материться при девушках и дружинниках никто не рисковал, но многим очень хотелось.

«Черт, может быть, Нина? Кто еще мог передать мне послание?» — я перекопал память студента вдоль и поперек, но кроме Нины больше никто в голову не пришел.

— Мужики, дайте пройти, — я решительно двинулся на выход, поднимая новую волну негодований.

— Лех, ты куда? Ты чего? — заорал Женика, перекрикивая музыку. Петр, Олег и Вован с девчонками уже зашли на танцплощадку и теперь недовольно оглядывались на меня. Задерживаю.

— Идите! — крикнул я и махнул рукой. — Я быстро!

— Ну, как знаешь! — крикнул Жека, подхватил за руку свою спутницу и ринулся вместе с компанией поближе к эстраде, на которой ВИА «Золотой колос» исполнял какой-то из хитов Бонни М.

Я вырвался из потока, прущего мне навстречу, и оглянулся по сторонам. Игорек куда-то делся, а я пытался вспомнить, в какой части набережной, да еще и за танцплощадкой, растет шелковица. Так и не вспомнив, двинулся влево, рассудив, что вертлявый дружинник не захочет в свой выходной крутиться рядом с ДНД, чтоб не отвлекали от вечерних приключения разговорами.

Рассудил я неверно. И, обойдя по кругу всю площадку, обнаружил белую шелковицу в нескольких метрах от забора, за которым народ танцевал, налаживал личную жизнь и веселился. В сумерках возле ствола кто-то маячил, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Судя по движениям, это точно Игорек.

«Ну и за каким чертом было сюда переться? Не мог послание возле входа передать?» — нелогичное поведение Игоря вызывал недоумение, что за шпионские игры какие-то? Додумать я не успел, меня сшибли на землю и принялись пинать.

Но фантазии нападавших разбились о мои инстинкты. В последний момент я среагировал на шорох и начал разворачиваться, чтобы посмотреть, кто ко мне подошел. Удар, который должен был сбить меня с ног и опрокинуть лицом в землю, пришелся в плечо, меня качнуло назад, и вот тут-то я действительно едва не упал. В последний момент успел сгруппироваться и удержать равновесие. Не думая, выкинул правый кулак вперед, по касательной зацепил джинсового.

В шаге от него стоял Бородатов, выжидал. Понятно, какое послание меня ожидало. Не зря мне Игорек не понравился. Если это он торчит под деревом, стоит опасаться еще одного нападения сзади. Хотя такие твари как он выжидают до последнего, а потом либо пинают упавшего, либо убегают, если все идет не по плану. В обоих случаях ведут себя как шакалы.

— Ты вроде поговорить хотел? — отступая в сторону, чтобы расширить обзор с двух сторон, поинтересовался я у Бороды. — Не по-мужски как-то со спины молча… Не по-пацански.

— Заткнись! — рявкнул Бородатов, но не так чтобы громко. Видимо не хотел привлекать внимания. — Борзый, че ты танцуешь? Вали его!

— Сам вали, — огрызнулся джинсовый, соображая, как меня достать.

Дистанцию я увеличил и теперь кружил, не позволяя ко мне приблизиться.

— Слышь, Борода, те чё надо-то? На Оксану запал? Так она с таким как ты и в поле не сядет. Был бы ты человек…

— Заткнись, урод! — Бородатов сжал кулаки и шагнул вперед, но в последний момент остановился, видимо, вспомнил нашу драку в туалете.

Джинсовый заходил сбоку. Второй, в подстреленных штанах, пытался незаметно обойти меня с другого. Тень под деревом растворилась в южных семерках, и это напрягало меня больше всего: неизвестно откуда вынырнет, паршивец. И чем оприходует, если зайдет со спины. Четверых я точно не потяну. Тут бы от этих отмахаться. Есть надежда, что в драку кинуться только джинсовый и Борода. Третий будет выжидать, и действовать по обстоятельствам.

— Слышь, Борода, а тебе девочку не жалко? У нее мама болеет, а ты на чудом горе наживаешься. Думаешь, она простит, когда узнает? А она узнает, гарантирую.

— Ну, все, держись, козлина! — заревел Бородатов.

Джинсовый и подстрелёныш едва успели отскочить в сторону, когда разъяренный бык и кинулся на меня если драка неизбежна бить надо первым. Я и ударил. Благородство в драке — заведомый проигрыш. Поэтому я подпустил Бороду поближе, и дальше пошло по накатанной. Удар в голову, сразу кулаком в пах, с локтя по шее, бросок и студен упал.

— Ах, ты, сука! — джинсовый кинулся на помощь другу, повторяя ту ж ошибку.

Его я не стал подпускать близко. Встретил рукой в голову, ногой в пах и добил коленом в лицо. Борзый рухнул рядом.

— Ну, ты че, а я? Ты че? — заверещал подстреленный, заплясав на месте, не зная, что делать.

Бежать — павшие товарищи не простят бегство. Кидаться в драку — напороться на мой кулак. Страх быть отвергнутым пересилил, и он кинулся в мою сторону. Драться пацан, походу, не умел от слова совсем. Видимо, был в стае слабым звеном: двое валят, третий на побегушках. Ему хватило одного удара. Он упал на колени, схватился руками за голову, и принялся раскачиваться, подвывая.

Я угомонил джинсового, который сделал попытку подняться. Осторожно подошел к Бородатову. Эта осторожность меня спасал. Борода попытался сбить меня ударом по ногам. Но я успел увернуться.

— Может, поговорим?

Но упрямый бык уже поднимался. Встать я не позволил. Голова, пах, связка локоть-шея, бросок, стон и маты.

— Слушай, че ты хочешь? Я тебя не трогал, ты че доколебался?

— С-с-су-ука!

— Сука — это собака женского рода. А я, получается, кобель, — издевательски протянул я. — Слышь, Борода? Тебе чего от девочки надо? Хорошая ведь девочка, не трогал бы ты ее. И маму ее не трогал бы. И доктору своему передай, пусть отстанет от девочки! И сам отвали. Ты зачем братишек её на глупости подбиваешь? Денежек тебе надо? А присесть за сбыт краденного не хочешь?

Я, конечно, блефовал. Ментам сдавать этого идиота я не собирался. Его поимка паровозиком потянет за собой все благородное семейство. В идеале нужно сделать так, чтобы Бородатов не просто отстал от парней и Оксаны. Если его возьмут вместе с доктором на мошенничестве, он же запоет как сивый мерин и заложит старшего парня.

Дураков, конечно, нужно учить. Но иногда жизнь ставит тебя перед странным выбором. Портить жизнь Федору я не хотел, он сам себя поедом съест. Когда мать вытащит, тогда и осознает, что натворил. Такие, как он, ошибок себе не прощают.

И тут возникает вопрос: что делать с доктором и этим притихшим массажистом… Лекаря надо отваживать от семьи, это раз. Но судя по размаху, там матерый мошенник. Причем работает, похоже, в связке с молодым врачом из Москвы. Могу, конечно, ошибаться, но сомневаюсь, что столичный медик настолько хорошо осведомлен о коллегах-пенсионерах из провинции, решивших заняться на свой страх и риск частной практикой.

Я, кстати, только в начале восьмидесятых узнал, что в нашем социалистическом государстве наравне с государственными бесплатными поликлиниками и больницами существуют и процветают частные кабинеты. В основном стоматологические. Попал я в такой из-за зуба мудрости, который врастал в щеку. В городской стоматологи зуб вырвали настолько неудачно, что пошло воспаление. И мама настояла обратиться к частнику, хотя отец был против, уверенный, что медики справятся. Но я-таки оказался в кресле у Аарона Измайловича.

И был поражен до глубины своей детской души остановкой и общением со мной, сопливым пацаном. Доктор обращался ко мне на вы и молодой человек, шутил и не отвлекал от процесса. Удаление остатков зуба показалось мне каким-то чудом, было достаточно быстро и нее больно.

Так вот имена хороших стоматологов-частников передавались как передовой вымпел из уст в уста хорошим друзьям, живущим в одном городе. Слухи, конечно, могли доходить через тридцать пятые руки и до столичных жителей. Но у них такого добра и своего хватало. Так что московский доктор, получается, или в доле, или местный чудо-врач действительно когда-то был хорошим лекарем, а теперь зарабатывал на людском несчастье. Тогда москвичи мог и не знать о махинациях.

— Ну, что, очухался? Обсудим?

— Да пошел ты… — Борода медленно сел на колени, косясь в мою сторону, прижимая руки в паху.

Я удивился такой перемене: запал пропал или что-то задумал? Слишком у спокойным, хоть и злым был голос.

— Слушай, я тебе не враг. Но только в том случае, если ты отвалишь от Оксаны и её семьи. При таком раскладе я постараюсь сделать все возможно, что бы ты не попал под раздачу.

— Под какую еще раздачу, — медленно поднимаясь на ноги, буркнул Борода, не сводя с меня глаз.

— А под такую… Твоего друга-доктора я в покое не оставлю. Что ж вы, твари, делаете? У людей жизни отбираете своими чудо-таблетками.

— Много ты знаешь! — вскинулся Бородатов.

— Да че ты с ним базаришь, Серега! Вмажь ему и расходимся! — джинсовый пришел в себя и теперь, кряхтя и постанывая, пытался подняться с земли. Точнее, делал ид, что пытается. На само деле, сидя на траве, злобно зыркал в нашу сторону, пытаясь оценить обстановку.

— Рот закрой, зубы выпадут, — отбрил товарища Борода. — А ты… Леший… не лезь, куда тебе не надо, целее будешь, понял?

О, как, справки что ли в общаге навел обо мне? Интересно, что ему рассказали? Я бы тоже послушал характеристику на студента.

— Ну, пока что я целее всех целых. Чего не могу сказать о вашей компании, — я демонстративно окинул троицу взглядом.

— Да чтоб ты понимал! — Бородатов в сердцах сплюнул себе под ноги. — Последний раз говорю: отвали от них. Ты все равно ничего не сможешь! — мне показалось, или что-то вроде отчаянья проскользнуло в голосе массажиста?

— А вот тут я бы поспорил!

— Не лезь, студент, без башки останешься. Пошли отсюда, че развалились? — Бородатов презрительно рыкнул на своих подельников, развернулся и, прихрамывая, пошел в сторону танцплощадки. Потом резко передумал, нырнул на натоптанную тропинку, которая огибала дискотеку и вела к старой лестнице, выдолбленной в глине, по которой можно было спуститься к морю.

— Ну, все, сука, ты попал! Я тебе обещаю! Ходи — оглядывайся! — джинсовый рванул вслед за Бородатовым. Самое слабое звено исчезло чуть раньше и незаметно для нас. Под деревом тоже никто не маячил, если это все-таки был Игорек, то и он растворился в темноте южной ночи еще раньше.

Я оглядел себя на предмет порванной одежды, ничего такого не обнаружил и решил все-таки заглянуть на танцплощадку. Надо было выдохнуть и подумать. Слишком много странных событий приключилось со мной за неполные двое суток с момента моего попадания в СССР. И все они не вязались между собой, но интуиция кричала, что все это звенья какой-то одной цепи. А вот какие из них лишние, случайные, нужно понять.

Я показал купленный билет контролерам и попал на танцплощадку. Пары дергались в центре под быструю музыку. Ансамбль исполнял «Летние каникулы». Не танцующие парни стояли кучками с одной стороны, девчонки с другой, поглядывая и прицениваясь друг к другу. Вечер шел своим чередом, и я принялся обходить толпу по кругу в надежде отыскать Женьку и компанию.

После драки кровь бурлила, хотелось чего-нибудь эдакого. Где искать Нину, я не знал, оставалось два варианта: танцевать и пить. Пить не хотелось.

Я неторопливо огибал танцующих, присматриваясь к лицам, разглядывая девушек, сидящих на лавочках вокруг забора. Непроизвольно оглядывался в поисках дружинников: спалили или нет, когда видел «зайцев», перелезающих через ограду.

Ничего не изменилось. Точнее, мы точно также прикрывали компанией своих безбилетников мгновенно рассасываясь в толпе, чтобы потом сойтись на своей точке своей шоблой и танцевать, радуясь, что нашего «зайца» не спалили. Вот и сейчас я непроизвольно оглянулся, отслеживаю дружинников. Но они были далеко, а парнишка уже спрыгивал с забора. Не успеют.

Пройдясь жважды по кругу и не обнаружив Женьку, я решил посидеть на скамейке запасных и просто понаблюдать за молодежью. В моей голове все еще не укладывалось, что теперь и я отношусь к этой бесшабашной и лучшей половине человечества. Шли вторые сутки моего пребывания в прошлом, а я до сих пор не понимал, кто ща что или зачем меня сюда закинул?

Читая про попаданцев, всегда удивлялся тому, как быстро они адаптировались в ситуации и начинали перекраивать мир под себя, не зная брода, так сказать. Или наоборот, знали столько, что за всю школьную программу невозможно узнать. И электричество в мир приносили, и мобильную связь создавали, чуть ли не операции в полевых условиях на головном мозге делали. И все это простой советский парень. Ну, или не простой, а спецназовец, к примеру.

Я далеко не спец во всех этих областях. Ну, любую технику починить могу, это да. Сварка там, электричество, канашку провести, плитку положить, человека спасти, даже дом построил своими руками — это моё, умею. Чего не знаю, изучаю и делаю. Я вон попытался предсказать наводнение и то ничего не вышло. Потому что в прогнозах погоды я тоже не специалист. Так, личные наблюдения за ветрами, жизнь на море и работа в МЧС кое-чему научили. Кое-что понимаю, но не синоптик я, чтобы без приборов прогнозировать.

Да и не факт, что наводнение случилось именно в семьдесят восьмом, в исторических датах я всегда плавал. Собственная детская память ничего такого не выдает. Сам я не настолько хорошо помню этот период, хотя изучал в свое время все известные катаклизмы, случившиеся в Азовском и Черном морях. Значит остается одно: наблюдать за погодой и в случае чего сработать на опережение.

Кузьмичу сказал, он мужик правильный, вместе, думаю, сумеем что-нибудь предпринять. А бегать сейчас по инстанциям, как курица с отрубленной головой, потрясать газетными вырезками и доказывать свою правоту — ну, такое себе удовольствие. В шаге от психушки.

Спасать Советский Союз от развала? А на хрена оно мне надо? Где гарантия, что я сумею повернуть историю в правильное русло, чтобы всем было хорошо? Люди никогда и ничем не бывают довольны, хоть сколько отсыпь, все будет не так, не то и мало.

Даже если бы я хорошо знал политическую ситуацию в целом и подводные течения в Политбюро в частности, все равно бы не полез на этот бронепоезд. Один, конечно, в поле воин, особенно, если он русский и есть чем сражаться. Но скорее рано, чем поздно, одиночку завалят.

В моем случае карьеру в комсомоле строить поздно, активным комсомольцем мой студент никогда не был. Так, хороший середнячок, не сильно интересующийся политикой. Собственно, как и я сам в той своей жизни. Предположим, я прям завтра начину вдруг везде и всюду участвовать, зарабатывать репутацию и прочее. К тому времени, когда я вырвусь в передовики комсомола и коммунистической партии, и, может быть, пробьюсь наверх, перестройка уже случится.

Разыскать Мишу Горбачева и грохнуть его? Не вижу смысла. Найдется другой меченый, но история пойдет уже другим путем. А где гарантия, что мое вмешательство не приведет к тому, что мою страну не порвут на мелкие кусочки и не поделят между собой акулы империализма, которые спят и видят, как бы сделать нас ресурсной колонией. Нет таких гарантий. Потому не хрен лезть туда, в чем ни черта не соображаешь. Лучше на своем месте делать правильные и полезные вещи, не нарушая законов чести и порядочности.

— Можно вас пригласить? — из сумбурных мыслей меня выдернул нежный женский голос.

Смущаясь и с отчаянной мольбой глядя на меня, поинтересовалась черноволосая невысокая девушка. Я не сразу сообразил, чего от меня хочет. Огромные глаза начали туманиться слезами.

— Меня? — я так удивился, что едва не переспросил, чего она от меня хочет.

— Да! — едва сдерживая слёзы, кивнула девчушка. Я кинул взгляд по сторонам: девушки приглашали кавалеров, видимо объявили белый танец.

— Конечно! — я протянул свою руку, одобряюще сжал тонкие пальчики и повел незнакомку на танцпол.

Девчушка робко положила руки мне на плечи, я обхватил её талию и мы принялись топтаться на месте. Медляки, они такие.

— Как Вас зовут? — я склонился к девчонке, пытаясь перекричать громкую музыку.

— Татьяна! — пискнула она в ответ.

— Алексей. Вы здесь одна?

— Нет, что Вы, — девушка замотала головой. — С подругами. Одна я бы ни за что не пришла.

— Почему?

Девочка замялась.

— Не принято у нас одной на танцы ходить.

— А подружки где?

Таня завертела головой, пытаясь отыскать подруг в толпе танцующих.

— Танцуют, — кивнула куда-то в сторону. — Вон Галя, а рядом Света и Марина.

Даже в полумраке дискотеки видно было, что девчонки яркие, видные, я бы даже сказал, раскованные. Интересно, что их связывает?

— Мы из одной станицы. Вот приехали поступать.

— Так рановато вроде, еще целый месяц до вступительных, — удивился я.

— Мы… — Таня замялась. — Мы тут работаем с девочками.

Мой испорченный мозг выдал такое что я сбился с шага, ошарашенно глянув на девчонку. Только минуту спустя до меня дошло: Таня говорила явно о другой работе, а не о ночных удовольствиях за деньги. Такую попробуй поцелуй, тут же убежит. Я вообще не понимаю, как она ко мне-то решилась подойти и пригласить на танец.

— Я тебе так понравился? — забывшись, я перешел на ты.

Девушка залилась краской, склонила голову и попыталась от меня сбежать.

— Да не бойся, ты, не обижу, — удерживая за талии, успокоил я. — Я вот вроде взрослый парень, а стесняюсь пригласить девушку на танец, — приврал я немного. — Научишь меня?

Танечка подняла смущенное личико и внимательно на меня посмотрела, пытаясь понять: шучу я или правду говорю. Я изобразил самое честно выражение на лице и улыбнулся.

— Просто… Только Вы не обижайтесь, пожалуйста! — мне пришлось наклониться, чтобы расслышать её голосок.

— Не буду! — торжественно пообещал я.

— Просто девочки сказали, если я никого не приглашу, они больше никуда меня с собой брать не будут. А мы собирались на экскурсию в Краснодар на выходных. Одна я не смогу. Страшно! Я никуда раньше не ездила, только с родителями! Но Вы не думайте, Вы мне взаправду понравились! Я бы не смогла… если бы не понравились… Марина нескольких парней показала, которые одни были… не танцевали… Я Вас выбрала… У Вас лицо такое… доброе… Я подумала, Вы меня не обидите! — выпалила Танечка на одном дыхание и уткнулась лбом мне в грудь, засмущавшись.

— А если б с моста сказали прыгнуть, прыгнула бы?

Таня испуганно встрепенулась.

— Ну что, Вы, они хорошие! Просто за меня переживают. Я и дома гулять не хожу. Учусь да учусь. Вон и мама уже ругается, говорит, старой девой останусь, позору не оберемся, — печальный вздох. — Если хотите, идите уже… Я же пригласила, значит, всё… Возьмут…

— Нет уж, белый танец, так белый танец! — и я закружил девчонку на месте, поражая окружающим танцорам.

«Вот ведь пигалица неразумная, — сокрушался про себя, обнимая тонкую талию. — Что Леха, щелкнули тебя по носу? Выбрали они меня, лицо доброе… Эх, с такими подругами и врагов не нужно.

С другой стороны, может, я и преувеличиваю, и подружки верные добра хотят». Да только с трудом верится в добрые намерения этих подружек, под себя перестраивают, границы проверяют, а потом и вовсе ездить начнут. Но не твое это дело, товарищ студент. Потанцевал и забудь. И она из головы выкинет. Ей главное — с собой возьмут. А тебе есть с кем покуражиться. Не по тебе девочка.

Танец закончился, я отвел Танечку к подругам.

— Оставайтесь с нами, а то Таня наша все скучает да скучает, — кокетливо поправляя прическу, защебетала Марина.

Парни, которые танцевали девчонок, нахмурились, стали поближе к своим случайным парам, демонстративно показывая, что нечего мне тут делать, даже если и с Таней.

— Да нет, пойду я, пожалуй, — я не удержался и подмигнул самой бойкой и четырех подруг. — Танечка, спасибо за танец! Приятно было познакомиться!

— И мне, — улыбнулась мне Татьяна.

Я кивнул и пошел на выход. Женьку я так и не нашел. Танцевать не хотелось, музыка утомила. Интересно, сколько мне понадобиться времени. Чтобы принять сам факт своего попаданства и свое новое тело? Подстроиться под него, чтобы не отличаться от таких же молодых строителей коммунизма. Хотя свой попадос я вроде бы уже принял. Дело осталось за малым: понять зачем я здесь.

Да ёлы-палы! В сотый раз по тому же месту теми же мыслями! Все, Леха, хватит! Будем жить, а там посмотрим. Ноги сами вынесли меня с танцевальной площадки и понесли к белокаменной лестнице. Душа просила тишины и моря. Хорошо бы пива! Да где его сейчас купить — не знаю.

Значит, искупаюсь, обсохну и в общагу, спать. Завтра на дежурство. Море не любит, когда им пренебрегают. Недосып спасателя — беда для утопающего. Моргнул, зевнул вот и утопленник подоспел.

Я спустился на берег, невольно шуганув несколько парочек, сидящих в разных местах на широком парапете. Постоял, вдыхая морской воздух, и пошел подальше от громкой музыки и небольших компаний, наблюдающих за звездами. Выбрал деревянный грибок на самом краю пляжа, возле меляков, недалеко от камышей, отделяющих Козий пляж от мола за которым жил своей ночной жизнью Энский порт.

Возле навеса кто-то сидел. Парочка целовалась, негромко хихикала, журчало вино, разливаемое в стаканы. Влюбленные чокались и снова целовались. Стаканы, наверное, позаимствовали в автоматах газводы. Мы тоже такое практиковали, главное, не забыть на место вернуть.

Я обогнул навес и пошел к камышам. Разделся, аккуратно сложил одежду на обувь, спрятал все в зарослях, постарался приметить место, ориентируясь на пляжный деревянный зонтик под которым кто-то крутил любовь, и пошел в воду. Совершенно не подумав, что в этой стороне пляжа самое мелкое море. Но все-таки решил прогуляться по морю, зайти хотя бы по пояс, окунуться и вернуться назад.

Шел я долго. Вода наконец-то дошла до колен, но желания окунуться не вызывала. Хотелось нырнуть с головой и хоть немного поплавать. Я уже собрался повернуть назад, когда, наконец, попал в полосу глубины чуть выше пояса.

С наслаждением нырнул и поплыл. Счастье мое закончилось быстро, пришлось снова выныривать и идти дальше. По идее, следующая глубинная полоса должна быть шире. Вот там и останусь.

Ночные купания — то что люблю с детства. Летом мы часто с отцом уходили на рыбалку с ночевкой. Доезжали до поселка Морского, а там уж спускались с обрыва и уходили подальше от местных. Ставили палатку, пекли картошку, ловили рыбу, купались при свете луны. Плава я как рыба в любую погоду. Волн не боялся, стихия меня только раззадоривала. Но на рожон не лез. Море уважал, и оно отвечало мне взаимностью.

Я нырнул, проплыл сколько смогу, вынырнул и раскинулся на морской глади лицом к звездам. Красота. Легкий бриз дул с берега, неся прохладу. Я дрейфовал по воде и разглядывал созвездия. В голове морской волной перекатывалась пустота, и я даже не сразу понял, что рядом кто-то есть.

Осторожно опустился в воду и оглянулся. На приличном расстояние от меня, где глубина уже по шейку, мелькала чья-то голова. Мне показалось, женская. Но в темноте я мог и ошибиться, несмотря на яркие звезды.

Я чертыхнулся про себя: весь кайф обломали. Расслабиться уже не удастся, инстинкты спасателя брали верх, буду наблюдать за ночным купальщиком мили купальщицей. Местные на меляки ночью так далеко не заходят. Любители ночных заплывов обычно уходят вдоль берега в другую сторону. Туда, где более-менее приличная для купания глубина начинается недалеко от суши. Так далеко забредают обычно отдыхающие, которым ночью не силится на пляже. Обязательно нужно искупаться в незнакомом месте, романтика, мать её!

Ночную тишину вдруг прорезал какой-то звук. Плач? Откуда? Все-таки баба, походу решила искупаться. Главное, чтоб не утопиться. Я двинулся в сторону чернеющего пятна. Купальщица или купальщик, уже подпрыгивали над морской гладью, вода доставала до подбородка даже мне с моим-то ростом я поплыл, стараясь держать человека в поле зрения.

Про себя матерился: «Дура полоумная! Плыви, давай! Или плавать не умеешь? Какого лешего тогда поперлась на глубину, да еще ночью? Черт! Или правда утопиться решила? Ну, идиотка! Мне тут трупы с тура не нужны!»

Я ускорился, и доплыл до головы аккурат в тот момент, когда ненормальная (а это оказалась женщина!) решила нырнуть. Да твою ж ты щучью мать! Я нырнул следом.

Вынырнули мы одновременно. Я с матами, она с рыданиями. А ты думала, дура, утопиться так просто? Да все твои инстинкты против того, что ты собралась с собой сделать! Женщина рыдала взахлеб, держась на воде. Я заколебался: окликнуть или пусть проревется?

Но тут эта ненормальная снова нырнула.

— Да кто ж так топится-то! — рявкнул я в пустоту. — Воздуха набрала и нырнула! Закончится и потонешь? Ага, как же! Тебя ж все равно выкинет из-под воды без груза! И ведь не нахлебаешься! Инстинкты вверх потянут. И страх! — я знал, что она меня не услышит, но остановиться не мог.

Черт! А если эта дура груз к ногам привязала? Или судорога? Или таблеток наглоталась каких-то и ждет приход? Да ну нафиг! Я нырнул следом.

Тонущий человек в реальной жизни никогда не похож на того, кто тонет. Это в фильмах для красоты эффекта утопающий орет и бьет руками по воде. В большинстве случаев такой орущий и зовущий на помощь поймал приступ паники в воде. Это не значит, что ему не нужна помощь.

Тонущий на чистом инстинкте раскидывает руки в стороны и пытается оттолкнуться от воды, выплыть наверх, чтобы поймать воздух. Да и орать он не сумеет. Просто не успеет. Потому как голова над поверхностью долго не держится. Человек просто не успевает выдохнуть, вдохнуть и позвать на помощь.

Утопающий в самом моменте гибели, все время находится в вертикальном положение. И может продержаться целую минуту, прежде чем уйдет окончательно под воду. А уж если визжащие от счастья дети, плескающиеся в воде, вдруг замолкают, лучше перестраховаться и вытащить их сразу из воды. Даже если кажется, что с ними все в порядке. Чем потом обнаружить пропажу, и рвать на себе волосы от горя.

Утопленница снова вынырнула, отфыркиваясь и кашляя. Что, не срослось, да? Идиотка!

— Кто ж так топится! Ты бы хоть камень к шее привязала, что ли! — от полноты чувств, злобно рявкнул я, в два маха оказываясь рядом с женщиной.

Русалка взвизгнула, дернулась в сторону и уже ненамеренно попыталась утонуть. Я успел схватить её за волосы и дернул на себе.

— Кончай рыдать! И так мокро! Плыть можешь? — обхватывая утопленницу под грудь, цыкнул я.

— Пу-у-у-усти-и-и-и! Жи-и-ить не ха-а-а-чу-у-у-у! Не бу-у-у-уду! — захлебнулась в рыданиях девица.

— Будешь, зар-р-раза! Куда ты денешься! Не в мою смену! — я начал потихоньку транспортировать нас в сторону берега. Благо, что припадошная не билась и не пыталась вырваться. — Тебе детей еще рожать! А ты топиться вздумала! Мужик бросил? Да начхать и растереть! Вот ты какая… аппетитная! Да за тобой небось толпы бегают! Ну и все, ну и плюнь!

Я греб к берегу и забалтывал рыдающую девчонку, фыркая и сплевывая воду, лишь бы только она не вздумала вырываться!

— Лю-у-ублю-у-у-у-у… а-а-а о-он..

— А он гандон! И все!

Я, наконец, дотянул нас до первой отмели, где мне было по пояс. Крепко встал на ноги и развернул недоутопленницу к себе лицом.

— Да чтоб тебя медузу покусали! Ты что, издеваешься?!

Я развернулся и хотел уйти, но сзади раздался всплеск. Эта ненормальная решила присесть и порыдать всласть, забыв, где она находится. Присела! Ноги подломились и она плюхнулась в воду! Естественно, накрыло с головой. Попыталась встать снова упала. Начала истерить, захлебываясь рыданиями.

Вернулся, поднял на ноги, убрал с лица мокрые волосы, схватил крепко за руку и потащил за собой ножками. Альбина шла, спотыкаясь и периодически падал в воду. В конце концов я плюнул, взял ее на руки и решил нести, пока море позволяет: облегчая вес. Будущая тёща и в моем мире была стройной, несмотря на возраст и фигуристую фигуру. А в это время и вовсе больше пятидесяти видать не весила.

Н-да Леха, дожил ты! Тёщу на руках носишь! Кому расскажи — не поверят! Зная характер Альбины Николаевны, решили бы, что я её сам напоил и топить повел, чтоб уж наверняка. Радует, что что в этом мире мы с ней родственными узами еще не связаны и вряд ли будем. А потому — спас дуру пьяную, и вали по добру, по здорову!

Альбина крепко обхватила меня за шею, уткнулась в плечо и плакала. Истерика то накатывала бурными волнами, то стихала до поскуливания. «Бросил что ли беременную?» — мелькнула мысль. — «Да вроде в той жизни одна у нее дочка была, жена моя Галка. Что ж так убивается, болезная?»

Жалости к теще я не испытывал. Столько она нам нервов попортила, пытаясь нас развести и поссорить. Я год не вмешивался, терпел, скрипя зубами слушал: «Леш она моя мама, я не могу ее бросить!». Жили мы отдельно, но в одном городе. Тещины истерики посреди ночи срывали жену из нашей кровати и неслась моя бедная Галка и я вместе с ней, через полгорода в два часа ночи утешать маму, которая обнаружила очередной седой (сука!) волос! Или с хахалем рассталась! Или встретилась с новым богатым поклонником!

В один прекрасный момент, когда Галчонок в очередной раз рыдала у меня на руках, выслушав монолог о неблагодарной дочери и нищеброде зяте, я попросил на работе перевод в свой родной город. Место в энском отряде МЧС было, я узнавал. Давно думал о возвращение.

Когда получил одобрение, разрулил ситуацию с квартирантами, смотался типа в «командировку», навел порядки в доме, сделал небольшой ремонт, вернулся и поставил жену перед фактом. Галка обалдела, но сопротивлялась недолго. И мы свалили с благословенного черноморского побережья в тихий провинциальный купеческий Энск.

Решение оказалось верным. Уж какая бабка пошептала в момент нашего переезда, не знаю, но тещины истерики прекратились. Галка звонила матушке по утрам, интересовалась житьем-бытьем, разговоры заканчивались за пять минут.

Первое время Альбина Николаевна еще пыталась закатывать скандалы. Но когда нельзя приехать и лично потрепать дочери нервы, позакатывать глаза, схватится за сердце и потребовать сию минуту прибыть вместе со скорой, оно как-то не так азартно скандалится. Тем более Галка научилась вежливо прощаться с матерью, купирую начало ссоры, и отключать телефон. И звонки стали редкими, Галчона выдохнула и расцвела. Уж не знаю, то ли и вправду пословица сработала: чем дальше, тем роднее. То ли Альбина Николаевна себе новую жертву нашла, но жизнь заиграла новыми гранями.

И теперь я тащил тёщу на руках, едва сдерживая желание притопить тут же, пока никто не видит. Но — Галка еще не родилась, а лишать себя счастья, пусть и короткого, в той своей жизни я не собирался.

— Все, конечная! — рыкнул я, опуская руки и ставя Альбину на ноги. — Ну, стоишь? — грубо уточнил я, придерживая одной рукой за спину, дико желая оторвать от себя тещины руки.

Женщина (ну вот не поворачивается язык её девушкой назвать и всё тут!) отлипла от моего плеча, но рук не расцепила.

— Альбина дальше ножками. Давай! Мелко уже, не утонешь и не упадешь! Руку давай и пошли на берег! Ну! — я все-таки перехватил женские запястья и осторожно попытался разжать захват.

— А?… — женщина смотрела на меня растерянным затуманенным взглядом, словно н понимала, где она и кто я.

А может так и было. Ночь алкоголь, глупые мысли, стресс и истерика как вишенка на торте. Немудрено, что её отключило.

— Я… — взгляд сфокусировался на моей переносице, брови нахмурились, моя недоутопленница пыталась сообразить, что происходит. — О, боже мой! — видимо, память вернулась в красках.

Лицо Альбины поблденело так, что даже ночь стало видно, насколько на испугалась собственного поступка.

— Вспомнила? Протрезвела? — не сдержал я ехидства в голосе.

— Я… Господи! Я не пила! Я что? Я… пыталась… я тонула?

— Да нет, не тонула, как раз-таки именно пыталась, — грубовато уточнил я. — Давай руку, пошли на берег, — я развернул тещу лицом к берегу, крепко ухватил за запястье, и повел за собой, как овцу на веревочке, молясь всем известным богам и комсомолу, чтобы её сейчас не накрыло отходняком. А то тащить мне её на руках снова!

Хотя… можно же и леща отвесить, чтобы в чувство привести! Я хмыкнул про себя, на секунду представив, с каким удовольствием привел бы Альбину Николаевну в чувство таким способом … за все годы жизни. Мечты, мечты… Эх, Леха, Леха, две вещи в жизни ты не умел и никогда не научишься делать: бить женщин, даже спасая, и прощать предательство. Но — не жалею.

Альбина шла молча, вцепившись свободной рукой в мое запястье. Я тоже молчал, и вел е1 к камышам, где оставил свою одежду. Сначала сам оденусь, потом пойдем искать тещино барахло.

— Помнишь, где раздевалась?

— А… — женщина откликнулась, но на вопрос не ответила.

— Альбина, — стараясь быть терпеливым, повторил я. — Ты помнишь, где одежду оставила?

— А… Там… — Альбина кивнула головой в сторону.

«Ну, да, прям точные координаты… Будем искать…»

— Что там рядом было? Зонтик? Раздевалка? Может, ты с подругой была, и она вещи сторожит? А ты купаться ушла? Или ты с парнем отдыхала?

— С парнем? — судорожный вздох. — Нет… Он… — женщина глубоко и часто задышала, стараясь купировать очередной приступ истерики.

Я даже зауважал тещу. Ишь ты, ведь умеет, когда хочет. Точнее, умела, когда молодая была. Куда вес делось с возрастом?

— Я… одна была… вина выпила… там, в кафе… мужик какой-то… пристал… я ушла… он за мной… я убежала, спряталась в деревьях… темно было…

Заговорила, это хорошо!

— А дальше?

— Дальше? — эхом откликнулась женщина. — А дальше как в тумане… Спустилась на берег… Там ребята с гитарами… песни… костер… Я с ними посидела. Еще вина выпила… Или нет? Портвейн, кажется, был… Мне нехорошо стало, я решила отойти в сторонку, посидеть одна. А потом захотелось смыть с себя… все это… расставание… а на море сегодня тихо… волны нет… я и пошла…

С каждым словом женский голос звучал все отстранённей и сосредоточенней. Хреново конечно, в себя уходить начинает, рану ковырять будет всю ночь, да и потом… Но это не мое дело! Я — спасатель! На психолога меня не учили! Ну да, курс есть положенный, но я мозгоправов не люблю! Попортили они мне жизнь после Галкиной гибели, едва с работы не выперли, лекари хреновы!

Кабы не знал, где галки ставить в их тестах дурацких, не факт, что сумел бы атаку этих клоунов выдержать! Но в санаторий съездить пришлось! А там таких, как я, с психологическим выгоранием и травмами, приличная компания собралась. Ну, мы и лечились… всю дорогу… коллективно! И вылечились!

— Костер, говоришь… — я оглянулся, не сбавляя шага.

До камышей уже рукой подать, а вот костерок затухающий черт знает в какой стороне светит! Далековато. Придется провожать. Почти голую в таком состояние точно не пущу, хоть и теща. Он, конечно, здесь и сейчас в этом времени, пока еще не принято девушек обижать. Вряд ли кто пристанет. Но бережёного бог бережет. А времена, как известно, всегда одинаковые. Да и человеческая натура под алкоголем по всякому себя повести может. Мужская, в смысле. Уродов во все времена хватало.

А несчастная баба, то бишь женщина после расставания, — существо уязвимое. Проснется завтра неизвестно где и неизвестно с кем, корить себя будет, еще больше страдать начнет. Теща все-таки тоже человек, жалко. Это она потом стервой станет, сейчас вроде баба как баба… Несчастная к тому же…

— К-куда мы идем? — пальцы на моем запястье напряглись, но руку Альбина не отпустила.

— Не боись! До камышей дойдет, я оденусь и пойдем твое барахло разыскивать. Костер на берегу один, придется с тобой идти… Не бросать же тебя на полпути. А то вдруг опять искупаться решишь! Оно, конечно, не мой участок. Но утопленник с утра на любом участке — геморрой!

— Ты… странный… — Альбина видимо все еще не узнала меня. — Я… не буду больше…

— Ага, все вы так говорите, а потом бац и рыбьим кормом прикидываетесь!

Я прямо почувствовал, как женщину передернуло. Воображение у тещи всегда было хорошее. Видать, представила, как лежит на дне и рыбки её кушают. В моем времени это называется пилинг рыками. Ну, правда, не всего тела, а только ступней. И тонуть для этого не нужно.

Сидишь себе такой, ноги в аквариумы засунул, а в нем рыбешки мелкие плавают, кожу твою обгрызают. В смысле пилинг делают, ороговевший покров сжирают, щекотно и не больно. Но со стороны смотрится жутковато.

— Я… Нет! Ни за что! — выкрикнула Альбина и попыталась вырвать руку из моего захвата.

«Ага, щаз! Так я тебя и отпустил! Бегай за тобой потом по пляжу или того хуже, по воде!»

— Угомонись, а? — я дернул женщину на себя. — Уже пришли. Ночь-полночь, мне завтра на работу, а я тут с тобой вожусь!

— Я тебя не просила! — снова дернулась.

— А я тебя н спрашивал! — я резко остановился, Альбина ткунлась в меня от неожиданности.

— Значит, так! Сейчас я одеваюсь, потом мы идем — вместе — к костру, ищем возле него твою одежду и я отведу тебя домой. Или в такси посажу. Ясно?

— Я сама! — вскинулась женщина.

— Сама ты сегодня уже постаралась! А тебе еще детей рожать! Как минимум девчонку одну красивую, черноволосую, Галчонка шебутного.

— Почему девчонку? — Альбина Николаевна так удивилась моим словам, что запал перечить пропал.

— А что мне с пацаном делать? А на дочке твоей я потом женюсь, — хохотнул я.

— Ага, как же! — фыркнула женщина. — Старый ты уже будешь для нее!

— Эт мы еще поглядим! Ты, главное, роди! А то топиться она собралась! Бабка моя всегда говорила: волос длинный, ум короткий! Вот на тебя глянешь и прям в точку!

— Дурак! Ой! Алексей! Это ты? — воскликнула Альбина.

Мы дошли до берега, я выпустил альбинину руку из захвата и нырнул в камыши, достал одежду, а когда вышел из зарослей, лунный свет осветил лицо, и мое инкогнито оказалось раскрытым.

— Ну, я, — буркнул я, невольно напрягаясь. — Вот только не надо благодарностей с поцелуями и прочими телячьими нежностями!

— И не собиралась! — фыркнула Альбина Николаевна.

Не собиралась она, ну-ну! А кто домогался до бедного студента на пляже? И с какой целью? Мужика позлить? А вот кстати! Если у неё такая любовь-морковь, какого лешего она ко мне цеплялась? Провоцировала?

— На, накинь, — я проигнорировал выпад Альбины и протянул ей свою рубашку.

— Не надо! — вот только женского упрямства сейчас не доставало до полного счастья!

— Надень, я сказал! Или я сам тебя одену! — я помолчал и объяснил. — Идти далеко. А ты скоро мерзнуть начнешь на стрессе. Поверь, я знаю, что говорю. Морской бриз обманчив, даром, что с берега дует. Продрогнешь.

Не знаю, что подействовало, но Альбина молча взяла одежду и натянула на мокрое тело, не снимая купальник. У меня отлегло. Не хватало мне тут только стриптиза от тещи!

Я скептически глянул на босые женские ноги, оценил размер своей обуви и реши не рисковать, запнется еще, ногу подвернет. Будем идти медленно и босиком. Тем более на Детском пляже в этом времени берег песчаный. Это потом берегоукрепительными работами убьют к медузам весь сыпучий песок, пляж станет похож на фанеру: такой же твердый, да еще и мелким присыпанный камнем и ракушкой.

В моем детстве я тут ямы до центра земли копал не только возле воды, и зарывался в песок в полный рост. И отца закапывал. Но двадцать первый век внес свои коррективы, изуродовал курортную зону.

— Готова? — я оглядел Альбину с ног до головы.

Рубашка прикрывала женские бедра, но даже в полумраке южной ночи было видно, как стройные ноги покрылись крупными пупырышками от холода. Внутреннего холода. Женщина еще не осознала, что пыталась натворить, а тело уже отреагировало. Нужно поторопится и побыстрее сбагрить её домой. А там чай, теплая кровать и сон до утра. В идеале сто граммов, можно даже без перца, для снятия стресса. На этом моя миссия закончится. Дальше пусть сама плывет.

— Да, — дрогнувшим голосом ответила Альбина и поёжилась.

Ну, точно, начало отпускать! Я снова крепко взял женщину за запястье, и повел за собой.

— Под ноги смотри, обувь не даю, велика тебе будет, еще убьешься.

— Не страшно, я люблю босиком! — Альбина чуть слышно клацнула зубами, покрепче зажала свободной рукой ворот, пытаясь сохранить тепло. — Потом до лета не болею! На ступнях много нужных точек для здоровья, ходить босиком полезно.

Я почувствовал, как задрожала женская рука в моей ладони. Отходняк стремительно накрывал тещу, но она упрямо держалась, не позволяя себе затрястись, только шаг ускорила. Это было мне на руку.

На подходах к веселой компании, мы принялись внимательно оглядывать каждую выпуклость, похожую на кучку. Одежда и сумка отыскались почти возле самой кромки воды, на довольно-таки приличном расстояние от ребят с гитарой. Удивительно, как на вещи никто не наткнулся и не прошерстил!

Альбина, уже трясясь всем телом, торопливо одевалась. Натягивала платье, клацая зубами, не попадая в рукава. Я тяжело вздохнул, шагнул к теще, стараясь не думать, что она когда-то в другом мире была моей тещей, отобрал сарафан, и принялся осторожно одевать замерзшую женщину.

С туфлями н повезло: вырядилась в босоножки на высоком каблуке. Альбина подхватила босоножки, сунула их в сумку и решила до лестницы идти босиком. На набережной она нацепила обувь, оперлась о мою руку, и мы пошли искать такси.

— Леша… можно тебя попросить? — после долгого молчания, тихо спросила женщина.

— Смотря о чем, — я напрягся: ничего хорошего от Альбины Николаевны даже в этом мире я уже не ждал, особенно в свете сегодняшних морских событий.

— Мне… не по себе, — женщина крепко обхватила себя руками, посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых плескался запоздалый страх, и попросила-таки. — Пожалуйста… ты можешь… проводить меня домой? И… — Альбина запнулась, но глаз не отвела. — И побыть, пока я не усну?

Черт! Я мысленно чертыхнулся и закатил глаза. Ну почему я? Почему всегда именно я вляпываюсь вот в такие ситуации?

«Тот, кто спасает одну жизнь, Алеша, спасает целый мир», — услышал я чуть уставший голос отца, и как наяву увидел себя в куртке и с шапкой в руках, в которой притащил домой полумертвого котенка, выкинутого кем-то на мороз за ненадобностью. Эти слова я запомнил на всю жизнь, они стали моей кармой, моим слабым звеном.

— Провожу… — вздохнув, ответил я, осознав, что чересчур долго молчу. — Побуду.

— Спасибо… — наверное, впервые в жизни теща сказал мне слова благодарности от самого сердца.

— Стой здесь, пойду такси попробую найти, — еще раз вздохнув, откликнулся я и пошел в кафешку неподалеку переговорить с официантами. По любому знают, где и что.

Расчет оказался верным и вскоре мы ехали на Береговую. Альбина сидела на заднем сиденье, забившись, обняв себя руками, в угол, ни на что не реагируя. В её комнату в глубине двора мы крались как мыши, чтобы не разбудить хозяев и не потревожить загулявших соплеменников, проживающих в этом же месте.

В комнате Альбина скрылась за дверцей шкафа, попросила меня отвернуться, быстро переоделась, укуталась и легла в кровать. И тут её накрыло. Женщину начало безудержно трясти.

— Водка есть? — оценив ситуация, задал я глупый вопрос.

— К-к-оньяк-к-к! — процедила Альбина, глазами показывая на тумбочку возле кровати.

Я достал коньяк, огляделся в поисках стаканов, обнаружил чайную чашку. Щедро плеснул туда коричневой жидкости, протянул Альбине.

— Н-н-е мог-гу, — она попыталась отодвинуться подальше.

— Можешь! Надо выпить! Согреешься, уснешь!

— Н-н-не с-с-могу!

Тут до меня дошло: девушка вовсе не отказывается, просто боится, что не удержит кружку. Я поставил чашку на тумбочку, приподнял Альбину, усадил, прислонив к спинке кровати, подсунул под спину подушку и поднес коньяк к губам. Зубы клацнули о фарфор, я наклонил кружку, женщина сделала первый глоток.

Рассвет я встретил вместе с Альбиной Николаевной, которая спала, свернувшись калачиком, на моей груди.

Проснулся в одежде. Все-таки хороший коньяк штука коварная, особенно если пить его чашками, а не смаковать. Зря я заставил Альбину выпить все до дна. После первой чашки вместо того, чтобы уснуть и спать до утра, женщин пробило на исповедь.

Осознав, что мне не отвертеться от монолога, я налил себе тоже и принялся слушать. Да только после первых фраз мне очень сильно захотелось стукнуть дорогую будущую тещу чем-то тяжелым, а еще лучше отлупить ремнем! Это же надо быть такой дурой!

Никогда не понимал фразу: взял с прицепом. Коробят меня такие мужики, которые женятся на женщинах с ребенком, а потом целенаправленно вместе с обществом начинается внушение: терпи и восхищайся, кому ты нужна, разведенка с таким багажом — с ребенком от первого рака? В этом времени развод еще не приветствуется. И советские женщины терпят от своих благоверных все, вплоть до побоев. И не дай бог заикнуться про заявление в милицию! Что ты! Бьет — значит любит! Тьфу!

Да не любит он никого, кроме себя! И своего выращенного комплекса неполноценности! Жизнь не состоялась, все просрал, вот и вымещает свои неудачи на детях и жене. А дорогой социум вместе с коммунистической партией и комсомольской ячейкой на развод смотрит косо. Развелся? Неблагонадежный гражданин! Хотя тут и не партия изначально виновата. Менталитет у нас такой, у русских.

Но еще больше я не понимал, когда женщине мешает ребенок от первого брака любимого мужчины! Оно понятно: дамы бывают разные. И бывшая жена может чудить из мести и от обиды. Где-то сына-дочку против отца настроит, где-то сам папаша через пару месяцев забьет на первенцев. Что не говори, а в нашей стране в основном бабы на себе и семью, и детей, и мужей тянут.

Но вот мудрая женщина, по моему личному мнению, постарается наладить контакт с мужем, с его детьми. Где-то и подтолкнет нерадивого мужика к общению с ними, к помощи. А глупая…

Но есть и вот такие дуры, как Альбина Николаевна. Любовь у нее случилась с мужчиной-вдовцом. Что уж там произошло с первой женой, я не вникал. Но остался молодой мужик с пацаненком на руках. Отошел от горя, встретил Альбину Николаевну, начали встречаться.

Я слушал Альбину, смотрел, как она снова рыдает взахлеб, свернувшись калачиком, прижав подушку к животу, практически воет, и понимал: любит она его, этого незнакомого мужика. Вливал в неё очередную чашку выдержанного успокоительного, чтобы привести в чувство, и тихо шалел от незамутненной женской глупости!

Вот ведь я даже и не предполагал в той своей жизни, что теща моя способна на такие чувства. Может потому и неспособной оказалась она на простую любовь к дочери, что выгорела вот здесь, в нашем маленьком курортном городишке, до донышка, до угольков? Отчебучила такое, что как теперь исправлять, непонятно.

Поставить любимого мужика перед выбором — или я, или твой сын — это ж надо совсем без мозгов быть!

И ведь поначалу все было хорошо. Мальчишка к Альбине Николаевне хорошо относился, матери-то не хватает, без женской любви и ласки даже комнатные цветы вянут. Альбина заботилась о своих мужчинах. Они вместе проводили время, ходили в кино, водили мальчишку в парк аттракционов. В этом году решили вместе съездить в отпуск. Подгадали даты и отправились.

Но примерно за месяц до отъезда ребенка как подменили. Парнишка не просто стал капризничать, он принялся целенаправленно изводить Альбину, устраивал пакости, иногда далеко не безобидные. На курорте он развернулся во всю. Не слушался, если женщина просила что-то сделать, хамил, убегал и прятался. Перебивал Альбину, едва та пыталась о чем-нибудь поговорить с любимым человеком. В конце концов, залез к ним в постель, заявив, что ему страшно спать одному.

Альбина съехала на раскладушку. Пацаненок спал с отцом в одной кровати. Последней каплей стало испорченное зеленкой вечернее платье, которое женщина приготовила на вечер. Всей семьей они собирались отметить в ресторане годовщину отношений. Альбина Николаевна была уверена, что любимый сделает ей предложение.

Пацан разукрасил белое платье зеленкой на спине, остальные наряды засунул в ванную и залил водой. Бедная моя будущая теща, может, и сдержалась бы, но мальчишка дождался отца, упал на пол и начал плакать и кричать «Тётечка Альбиночка, пожалуйста, не бейте меня!», скорчившись на полу и прикрывая голову руками.

Альбина настолько растерялась (я обалдел вдвойне: растерянная теща — хотел бы я на это посмотреть!), что не смогла ни слова сказать в свою защиту. А когда любимый мужчина, утешая сына, принялся возмущаться её действиями, женщину понесло по всем кочкам. Она вывалила все, что вытворял парнишка в последнее время. Но возлюбленный не поверил.

«Ученые, они как дети, — всхлипнула Альбина, завершая свой горестный рассказ. — Сеня он же ничего не замечает! Он весь в своих цифрах и формулах! Он, знаешь, какой талантливый? Очень! Он мне не поверил! Понимаешь?»

В полной прострации, не веря происходящему, несчастная теща и выпалила ту роковую фразу. Н-да, зря я её дурой-то обозвал. Хорошим она все-таки человеком была в молодости.

Я покосился на спящую тещу, поёжился. Это же надо ж надо было напиться о такой степени, чтобы в общагу не вернуться. Хорошо хоть вырубились. А если б переспали? Вот это был бы номер! А если бы… От мысли, что я мог бы заделать будущей теще ребенка, меня замутило, и я рванул во двор.

«Однако молодой организм явно не привык к тяжелым возлияниям. Буду иметь ввиду», — распахивая дверь уличного сортира, подумал я.

Вывернуло меня знатно. Хорошо хоть одежду не испачкал. Дико хотелось в душ и пить. Где-то недалеко вверх по улице должна быть колонка. В этом времени они еще стоят по всему городу почти на каждом квартале. В моем — их срежут все до одной в целях экономии воды. И город от этого потеряет.

Не в деньгах, конечно, но некий южный шарм исчезнет вместе с старыми чугунными уличными кранами, вода в которых зимой не замерзала, а летом всегда была прохладной. Гуляя по городу или возвращаясь с пляжа, можно было не искать автоматы с газировкой. Вода была везде на кварталах старинного купеческого морского городка.

Я не стал возвращаться в комнату, чтобы попрощаться с Альбиной. Будить её не хотелось, а сказать было нечего. Прикинув время, пошарил по карманам в поисках денег. Обнаружил мелочь и бумажный рубль, и реши попытать счастье с такси. До начала рабочего дня на пляже оставалось пара часов. Нужно было срочно добраться до общаги, искупаться, если повезет (летом могут и воду отключить), переодеться и на вышку. Кузьмич опозданий не любит — это факт.

Город на рассвете дышал прохладой. Люблю эти синие рассветные часы. Холодны тени создают иллюзию того, что солнце не будет жарить. Море еще не нагрето до состояния парного молока. Солнце только-только отрывается от земли, рисуя сиренево-розовыми красками начало рассвета. Через час после восхода уже ощущаешь плюс двадцать пять и это не предел. Июль. Самый пик жары.

Колонку я отыскал быстро, а вот с такси не повезло, большую часть пути к общаге пришлось бежать. В процессе бега я трижды пожалел, что уступил своим привычкам и хлестал коньячок чашками вместе с тещей. Ну не смог я на трезвую слушать эту историю. Да еще и от Альбины Николаевны. У меня в голове не укладывалось, что эта будущая стерлядь способна была когда-то так искренне и глубоко любить.

Очень хотелось набить морду мужику за то, что не выслушал, не разобрался. Хотя вру, не за это. За будущее. За то, что эта история так подействовала на мою будущую тещу, что Галке от материнской любви достались только крохи. Страшно было открывать своему ребенку душу. Альбина очень хорошо усвоила: детской любви не стоит верить, в любой момент эта любовь может уничтожить. Только муштра, только хардкор, и никаких поблажек наглым спиногрызам.

Сердце отбивало чечетку где-то в районе гортани, когда я наконец добрался до общежития. Решил идти напролом. Тем более, я так и не узнал у Женьки, где тайный вход в студенческие апартаменты, если нарушил комендантский час.

Тетя Маша — вахтерша — пропустила без проблем. Только сонно улыбнулась да пошутила насчет женилок, которые у некоторых повырастали и напрочь отбили мозги. Велела не шуметь, и сказала, что в следующий раз уж точно не пустит загулявших охламонов, которые только и знают, что «пьют да девок портят, и нет на них никакой управа!»

Но я-то знал, точнее, вспомнил: Лешка с самого первого курса всегда по мелочи помогал добродушной женщине, которая чем-то напоминала ему покойную бабушку. У них сложились вполне дружеские отношения. Тетка к нему благоволила. Хотя на других студентов Мария Карповна могла и прикрикнуть, и веником пониже спины отходить, и не пустить, и отругать от души за грязную обувь и прочие бедокурства.

Почти пустая общага спала. Летом нас, студентов, в ней оставалось мало. Нужно было договариваться с комендантом, потому как начинались ремонтные работы, поднести магарыч, чтобы закрыл глаза и выдал разрешающую проживание бумагу. Алексей не захотел уезжать в родной колхоз «Путь коммунизма», в пустой дом. В городе — работа, шабашка, друзья, море и приключения. Пара банок краски, помощь в косметическом ремонте и вопрос решился положительно.

Женька сладко спал. Я тихой тенью скользил по комнате, собираясь в душ, стаскивая одежду. Горячей воды, как я и предполагал, не было. Включат её по расписанию, в семь утра. Пришлось стоять под холодным душем. Заодно и взбодрился.

Натянув на чистое тело шорты и майку, вернулся в комнату, переобулся, причесался, сунул деньги в карман, а грязную одежду в шкаф, и решил все-таки не ложиться, а идти снова на пляж.

«Неугомонный!» — тетя Маша с ворчанием выпроводила меня из общежития, пообещав сказать Женьке, что жду его на пляже. А я решил прогулять до Пятачка пешком. Время позволяло, до жары оставалось пара часов, пешком гулять я любил. Да и подумать не мешало обо всем.

Жизнь у простого студента Алексея с моим появлением в его теле осложнялась все больше. В том времени со мной за долгие годы столько не приключалось, как в этом за неполные пару суток. Интересно, это студент такой везучий, или все-таки я как-то меняю обстоятельства своими поступками?

И не грянет ли гром похлеще перестройки из-за того, что я здесь и сейчас встреваю в ситуации, которые будущий учитель физкультуры Алексей Лесаков просто не заметил или не отреагировал. Радует, что я угомонился и не рвусь в предсказатели. Мода на экстрасенсов и целителей придет в Советский Союз вместе с Джуной через два года. В конце восьмидесятых только ленивый не будет сидеть у телевизора и заряжать воду, глядя на магические пасы Кашпировского с голубого экрана.

Хотя надо все-таки решить, что делать и как жить дальше. Доучиться нужно — это не обсуждается. Оно, конечно, какой из меня учитель физкультуры? Никакой, это я и так знаю. Парусный спорт тоже не мое. Очень не хочется подводить тренера и команду, но тратить новую жизнь на то чем не горишь, не виду смысла.

Море и катера я люблю. На борту спасательного судна я чувствую себя свободным. А вот под парусом ходить или на доске — не мое. Полюбоваться и поболеть за сёрферов, сидя на берегу, наслаждаясь законным выходным — это да. Разбираться во всех этих новомодных вейкскейтингах, виндсерфингах и гидрофойлингах — лучше уж на рыбалку спозоранку, чем после смены в гидрашку и снова в воду. Я и в отпуск-то предпочитал куда-нибудь на Урал или на Алтай, лишь бы подальше от моря.

В этом плане я очень даже на стороне той проститутки из анекдота, не желающей знакомиться с мужиками на курорте: вы, говорит, мужчина, кем работаете, токарем? Ну вот и представьте, пришли вы на пляж, а вокруг станки, станки… Вот так и у меня.

Так, размышляя, я незаметно добрался в которые раз на Пятачок. Пляж оживал. Уборщики чистили урны, приводили песок в порядок. Прошлась поливалка, орошая клумбы и тротуар. Эх, жаль в Союзе магазинов нет круглосуточных. Может, конечно, в больших городах и были, не помню. Но в нашей глубокой провинции в восемь вечера уже все закрыто, а в семь еще не открыто. Добравшись до своего участка, я забрался на вышку, оглядел территорию. Трупов нет — это хорошо. Ранних купальщиков еще нет — удивительно. Оставив одежду на вышке, я неторопливо побрел к воде. Зашел в воду, чуть размялся и занырнул.

Вот за что люблю Пятачок, так это за то, что не нужно идти пять километров морем, чтобы хотя бы окунуться. Здесь сразу от берега начинается приличная глубина. Туда подальше, на самой оконечности пока еще не облагороженной и не застроенной базами и кафешками Энской косы, в море и водовороты имеются. О них мало кто знает из отдыхающих. Разве что кто-то из них читает предупреждающие таблички, да вслушивается в голоса спасателей, которые в рупор орут на нарушителей, отваживая их от глупостей.

Я всласть наплавался, перевернулся на спину и раскинулся морской звездой на легких волнах. Море ласкало тело, смывало коньячную дурноту, одаривало силой, приводило мысли в порядок.

Один мне путь и в этом времени. Лучшее, что я умею — это чинить и спасать. Значит, закончу учебу, получу корочку, и пойду в спасатели. Надо, кстати, уточнить у Сидора Кузьмича, как у нас в Энске обстоят дела с членством в ОСВОДе, со всяческими правами, обязанностями и благами для спасателей.

Наш Энксий поисково-спасательный отряд поиска и спасания на водных объектах создадут только через двадцать семь лет. Мне тогда стукнет сорок семь. В этом возрасте кто меня возьмет в МЧС? Разве что каким-то начальником стану за долгую жизнь, назначат вместо Петровича.

А что, это идея! Я заржал, представив себя на месте начальника. Впечатлило, но ненадолго. От смеха я ушел под воду, пришлось окунуться с головой. Вынырнул, отфыркиваясь и продолжая ржать над своими фантазиями. Не хочу быть начальником ПСО, хочу быть столбовой дворянкой. Тьфу ты! Желаю быть первым министром МЧС России. Осталось только рыбку золотую поймать и желание загадать!

Шутки шутками, но всю эту требуху я н люблю. Начальником быть — тут нужно уметь политесы разводить, договариваться, улыбаться высокопоставленным дуракам, которые считают себя умнее нас, тех, кто спасательную работу видит изнутри каждый день. А я как тот чукча: что вижу, то и говорю. Потому меня и прячут всегда от проверяющих, отправляют на дежурства в район, чтобы не ляпнул чего или катер новый не попросил.

Но мысль хорошая. В девяностом, когда в декабре месяце в России появится новая служба — Российский корпус спасателей — мне стукнет тридцать два. Почти сразу нас преобразуют в Государственный комитет по чрезвычайным ситуациям. И только потом мы с гордостью примем звание — МЧС России.

Ну вот и определился я со своей жизнью здесь и сейчас. Я довольно улыбнулся, еще раз окунулся и поплыл к берегу. Пляж оживал. Ранние пташки начинали занимать места, расстилая подстилки, оплачивая лежаки.

Значит, остается решить еще один вопрос: встречаться или нет с отцом? Какая-то мысль не давала мне покоя, но я не мог её поймать, она все время соскальзывала, как морской бычок из рук.

На берегу я встряхнулся, как молодой пёс, и отправился к вышке. Наверх забираться не стал, присел на нижнюю ступеньку, прислонившись спиной к перилам. Прикрыл глаза, пытаясь понять, что меня тревожит. Ассоциативный ряд не складывался. Я крутил-вертел все свои утренние мысли и так, и эдак, но так и не смог понять, за что цепляюсь.

Отчего-то перед глазами встал образ отца, сидящего в любимом кресле со старыми архивными документами, которые на сутки после длительных уговоров и хорошего магарыча разрешил забрать домой директор музей — старинный отцовский друг.

Удивление и азарт на отцовском лице почти позволили мне уловить собственное беспокойство, но картину разрушил нарочито грубоватый голос.

— Не думал, что ты так рано приходишь.

Я раздраженно пожал плечами: объясняться не было желания, да и почти пойманная за хвост мысль в очередной раз ускользнула.

— Сам-то чего в такую рань?

— Да так, — Федор дернул головой. — Оксана с вечера все плачет и плачет, от матери скрывается. Мать с мелким, да толку-то. Спать собрались, все допытывала, что у Ксюхи с глазами. Наши отговорки её не убедили. Я с утра и сбежал, чтобы с расспросами не приставала.

— Ясно-понятно, Оксану, значит отдуваться за себя оставил с мелким?

— Много ты понимаешь, — зло буркнул Федор, отводя глаза. — Ванька спозаранку на работу уже умотал. У Оксаны ученик с утра. До обеда мама может и забудет… На процедуры сходит, отвлечется.

— К лже-доктору? — моему удивлению не было предела.

— Нет… В санаторий… Курс какой-то ку путевке через родственников. Я не вникал, это женское… Оксана узнавала, договаривалась. Мое дело денег раздобыть, продуктами обеспечить, к врачу отвезти. Послушай, а ты уверен, что он мошенник? Его настойки помогают! — отчаянно выпалил Федор, желая отыскать сомнения на моем лице.

Что я мог ему сказать? Что советские доктора не предлагают продавать машины, квартиры, чтобы спасти безнадежно больного человека? Не подбивают на криминал родственников? Что наша советская медицина пока не лечит такое заболевание, но за рубежом шансы очень высоки. Да только не придумали за границей волшебную таблетку, которые впаривает несчастному семейству чудо-доктор. Это комплекс процедур…

— Сам подумай, включи мозги… В любом случае, я тут через знакомых пробую подноготную всю по доктору разузнать, сегодня обещали… А откуда массажист взялся? — очень меня заинтересовал мой противник, странности в поведение вызывали сомнения в его добровольном участие. Хотя может у меня резко развилась мания спасения, и я везде ищу подвох, принимая желаемое за действительное?

— Доктор посоветовал, — Федор помолчал. — Тоже мошенник?

— Массаж делает?

— Хорошо делает, — подтвердил парень.

— Значит умеет. Не пойму, правда, зачем он нужен, при таком диагнозе, но мы ж не доктора верно? Нам не понять.

Мы замолчали, поглядывая на море, на заполняющийся людьми пляж.

— Ты зачем звал-то? — прервал молчание Федор.

— Не отстанут они от вас просто так, Федя, нутром чую.

Я не стал рассказывать парню про стычку с Бородатовым, попробую сам разобраться, что и как, проверить свои подозрения. Может и правда все не то, чем кажется, и студент не по доброй воле помогает мошеннику. Очень уж мне не понравилась его компания. Особенно джинсовый.

— Так, а мне сейчас что делать?

— Плавать умеешь?

— Ну…

— Дождемся Кузьмича, попробую уговорить его на подмену. Посидишь за меня, подежуришь, я к знакомому доктору метнусь… Черт, надо было выписку с собой прихватить, не подумал…

— Договорись сначала, — буркнул Федор. — Пошлет тебя твой доктор…

— Я умею быть настойчивым, — подмигнул я парню. — Мне на вышку пора. Внизу подождешь?

— Пойду искупнусь, раз уже пришел… — Федор начал стянул с себя майку. — Оставлю здесь?

— Оставляй, — махнул я рукой. — Доброе утро, товарищи отдыхающие! Сегодня. 4 июля, температура воздуха двадцать два градуса, ожидается двадцать семь. Будьте осторожны, южное солнце очень коварно! Не сгорите! — я решил начать пораньше, не дожидаясь Женьку.

Сверху было видно, как подтягивались пляжники, открывались кафешки, выставляли свои тележки мороженщицы, подтягивались пляжные крикуны с товаром. А вот главное торговое место все еще пустовало. Запаздывала сегодня наша Дульсинея. И это было странно. Ни разу с начала курортного сезона Евдокия Аскольдовна не опаздывала на свое рабочее место.

— Ты чего так рано?

Раздалось за моей спиной, и я едва не выронил бинокль от неожиданности. Странное отсутствие тети Дуси тревожило, вызывая нехорошие мысли. Моя бурная фантазия понеслась вскачь. Зря что ли я в своем времени перечитал кучу детективом, фэнтези и фантастических историй?

Галчонок всегда смеялась и утверждала, что мне нужно книжки писать, потому что мои шутки на грани фола с серьезным выражением на лице для людей без чувства юмора — тяжелое испытание. Где я и где книжки… Хотя сказки, которые я сочинял для нее под настроение или во время простуд, Галчона записывала от руки в толстую тетрадку. Хранила и собиралась отправить в издательство. Не успела. Сгорело все подчистую.

И архив отца! Вот оно! Часть архива отца хранилась у нас дома! Накануне вечером я перевез большую половину на дачу, чтобы в отпуске спокойно разобрать бумаги, оценить их уникальность и отдать в городской музей самое интересное.

Отец интересовался не только историей, новоявленными легендами и мифами Советского Союза, но и прошлым родного Энска. Городок у нас хоть и маленький, но тайн и загадок хватает. Одни подземелья чего стоят. Ученые до сих пор ломают головы, пытаясь понять, кто и для чего их построил.

— Лех, ты чего так рано-то? Ты где ночевал? — Женька шутливо ткнул меня в бок. — Пришел — тебя еще нет, проснулся — тебя уже нет, — друг хохотнул. — Никак зазнобу себе завел? Что за герла? Курортница? Красивая? Молодая? Или постарше, как ты любишь? Или это они тебя любят, а ты не соглашаешься? — однокурсник заржал громче. — Где был-то колись!

— Где был, где был… За счастьем ходил, отсыпали полмешка, остальное зажали!

— Да ну тебя, — расстроенно мазнул рукой Женька, осознав, что подробностей не дождется.

Сотоварищ обиженно засопел, но характер у Евгения был легким и через пять минут, забыв про надуманную обиду, он уже во всю фонил, забивая эфир своими приключениями.

— Что-то Кузьмича не видать… — вклинился я в Женькин монолог.

— А? А, так его сегодня не будет, — отмахнулся Жека, разглядывая что-то в бинокль. — То ли внук заболел, то ли невестка… Короче, по семейным обстоятельствам… А тебе зачем?

— Да так… Он что-то про рей говорил… Да и отпроситься я хотел на пару часиков, по семейным обстоятельствам…

— Леха, ты ж сирота? — от удивления Женька едва не выронил бинокль. — Прости, друг! — тут же смущенно извинился.

— Ну вот так, — я улыбнулся и развел руки. — Все в жизни относительно.

— Ты чего, жениться надумал? — Жека едва не грохнулся со стула, на котором качался, приподняв передние ножки. — Стебешься? Или взаправду?

Вот что меня удивляло в Женьке, так это его способность к фантазиям на пустом месте. Чисто как барышня: сам придумал, сам поверил, сам обиделся, обманувшись в своих лучших ожиданиях. Я прямо видел, как сосед уже и на свадьбе моей дружком покуролесил, и с дружкой позажигал, и мальчишник организовал. Если, конечно, мальчишники были приняты в это время.

— Нет, Жека, — разбил я мечты сокурсника. — Жениться мне еще рано, женилка не выросла… А…

Договорить я не успел, Жека заржал как сивый мерин и таки грохнулся со стула.

— Якорь тебе в глотку, Леха! — выругался Женька, копируя Кузьмича, поднимаясь с пола и потирая ушибленный зад, при этом не переставая ржать. — Это у тебя-то женилка не выросла? Аха-ха! Надо запомнить! Ну ты даешь! Женилка-курилка! Да твоя женилка всех нас переженит!

— Ты загнул, Жека, чёт не в те края, — возмутился я, но вовремя сообразил: ничего такого товарищ ввиду не имел.

Живу я сейчас в том благодатном времени, когда никто не выпячивает напоказ свои интимные отношения, какими бы они не были. В своем времени я был глубоко нетолерантным человеком. Уважал, конечно, чужое право на извращения, если оно не касалось детей и насилия. Ну, как уважал: чем взрослые люди занимаются за дверями своей спальни — сугубо личное дело, если процесс не уголовно-наказуемый и по добровольному согласию. Но вот навязывать свои пристрастия другим — это за гранью. Тут мог и в морду дать, не раздумывая. За растление несовершеннолетних умов, так сказать.

— Не, Жек, жениться мне рано. Соседа бывшего хотел навестить, в городе он сейчас. Кое-что обсудить надо. Ты че, как? Справишься один? Сгоняю?

Женька, наконец, отсмеялся, поднял стул, поставил его нормально и уселся на него верхом. «Теперь мордой вперед скопытнется», — подумал я, глядя, как одногруппник снова принялся качаться.

— Да иди, справлюсь, — махнул рукой Жека, прилипнув к биноклю.

Я кинул взгляд в ту же сторону. А, ну понятно, очередные потенциальные подружки жеманно входили в синее море, пробуя ножками водичку, попискивая и потряхивая модными стрижками. И это я, значит, среди нас двоих отъявленный бабник! Ну-ну! Хотя… Студент-то мой, скорей всего и был горячим южным парнем. Зачем еще идут в спасатели в советское время молодые и спортивные? Себя показать, на девчонок поглазеть, романы курортные покрутить. Это я все никак не приму новую реальность.

— Только ты это, недолго, — заерзал Женька, но от бинокля не оторвался. — И пирожков прихвати на обратном пути.

— А, кстати, где наша тетя Дуся? Чет не видать её с утра…

— Да? Не заметил! Может, заболела? Или не её смена…

Ну да, не её… Сколько себя помню, ни разу тетя Дуся своего поста не покидала. Я даже сменщицу у нее не видел. Может, конечно, не все помню из прошлой жизни студента, или он на это просто внимания не обращал. Но что-то как-то подозрительно: попросил узнать про лже-доктора и на следующий день Евдокия Аскольдовна вдруг не вышла на работу…

Хотя, может я просто на пустом месте детектив вижу? Женька вон про смены говорит, ему виднее, он из тела в тело не скакал. Приму пока за данность: у нашей Дульсинеи выходной. Черт, Леха, ну ты старый дурень! Тебе ж вчера черным по белому было сказано: приходи завтра, а лучше послезавтра. Точно, выходной у тети Дуси, а я тут уже почти теорию заговора состряпал. А вон и сменщица чешет. Опаздывает, однако.

Я выдохнул, еще раз отвлек Женьку от наблюдения за купальщиками, точнее, купальщицами, и бодро сбежал вниз. Федор еще не вернулся, и я заколебался, не зная, что предпринять. Вернется, меня нет. Женька не пойми что расскажет, если вообще расскажет хоть что-то путное. Ждать — Жека начнет интересоваться и моей задержкой, и самим Федором. Оба варианта мне не с руки.

Я уже было решил уходить, когда заметил парня, торопливо идущего в мою сторону.

— Ну, что? Отпустили? — не доходя ло меня, с тревогой спросил Федор.

— Пошли, — не желая разговаривать под вышкой, кивнул я сообщнику.

— А вышка?

— Напарник пришел, подежурит один. С меня пирожки, — пояснил я, зашагав в сторону аллейки, ведущей к остановке.

За знакомым лотком с надписью «Горячие пирожки» хозяйничала незнакомая женщина. Неторопливо расчехляла прилавок, выставляла коробку для денег, надевала фартук и косынку. «М-да, Леха, а какая могла бы быть детективная история», — поржал я сам с себя, наблюдая за сменщицей Евдокии, неприятной теткой неопределенных лет с недовольно поджатыми губами, накрашенными неизменной красной помадой.

— Куда?

Я оглянулся, вспомнив, что не один ухожу с пляжа.

— В военный городок. Доктор в это время любит прогуливаться по аллеям городского парка. Размышлять за жизнь, отдыхать от посетителей.

— А… Ты что вот так запросто подойдешь и все ему вывалишь?

— Ну да, — уверенно лавируя между отдыхающими, кивнул я.

— Угу, и он так же запросто пошлет тебя куда подальше. Ты ему кто? Друг? Сват? Брат?

— Ты не поймешь, — покосился я на Федора.

А ведь и вправду не поймет после этих уродов. Не поверит в бескорыстность. Я знал, помнил, с каким почтением родители отзывались о «докторе дяде Коле» — так я звал его в детстве. С каким-то особым пиететом, но без подхалимажа, отец рассказывал мне о том, как Николай Николаевич помогает людям, спасет им жизни, ищет возможность вылечить советских людей, (а потом и всех в мире) от страшной болезни — онкологии.

— Да уж не глупее некоторых! — буркнул Федор, кинув на меня хмурый недоверчивый взгляд.

Во всем его внешнем виде читалось недоверие и сомнение: на кой черт он связался со странным дружинником-спасателем, который еще и с придурью оказался. Вместо того, чтобы сдать пойманных воришек, приперся в дом, раскрутил на разговор практически шантажом, наговорил гадостей про лечащего врача, обозвал мошенником и его, и массажиста… Все тем же шантажом заставил припереться утром на пляж, и вот теперь заливает сказки про очередного волшебного доктора, который бескорыстно возьмет и сотворит чудо для его семьи. Ага, держи карман шире.

Знаю, Федя, знаю, трудно верить людям, однажды поймав их на вранье. Но без веры нет жизни, одно существование. Подозрительность разрушает так же, как и месть. Если не сильнее.

Я молчал, уверенно двигаясь вперед, не желая объясняться на ходу. Любое мое слово прозвучит неубедительно. В нынешней ситуации Федор поверит только результату.

Впереди замаячила полупустая остановка. Загулявшие отдыхающие и работники турбаз после ночной смены ожидали автобуса. Не сговариваясь, мы прибавили шаг. Хотелось занять сидячие места. Бабулек, и всех, кому принято было уступать место в советском транспорте, не наблюдалось, а значит был шанс доехать через полгорода с комфортом.

Любопытно, что после перестройки, да и в двухтысячных, традиция уступать место пожилым и женщинам все еще сохранилась на территории бывшего Союза. Но пропала какая-то человечность и правильность что ли, в этом действие.

Уступишь место женщине с ребенком в одной руке и тремя тяжелыми сумками в другой, а она возьмет и усадит своего сопляка, вместо того, чтобы присесть самой.

Вот, честно, бесит! Ну, и кто вырастет их такого пацана? Захребетник, абсолютно уверенный в том, что все вокруг ему должны и обязаны! Такая мамаша-то и дома ему до десяти лет попу подтирает и шнурки завязывает. Ну, а как же, кровиночка единственная, любимая! А уж если с бабушками вместе живут, то и вовсе пиши пропало!

Если в советское время из мальчишек еще вырастали настоящие мужчины, то в двадцать первом веке разбитая коленка или не дай бог шлепок по жопе в качестве наказания — это повод потащить ребенка к травматологу или к психологу с диагнозом «непоправимая психологическая травма».

Хотя по факту, эти травмы своим же детям наносят сами родители, свой дуростью и непомерными амбициями, изо всех сил навязывая им свои мечты и желания. Абсолютно не интересуясь у своих отпрысков, чего они сами хотят, о чем думают и фантазируют. Как говорится, донавязывались. Теперь расхлебываем.

На дороге показался автобус, и мы припустили со всех ног.

— А у твоего доктора фамилия есть? — на бегу поинтересовался Федор.

Вовремя, однако!

— Есть! Блохинцев Николай Николаевич! — не оглядываясь, выкрикнул я.

Добежав до остановки, я обнаружил, что Федора рядом нет. Он так и застыл в нескольких метрах, возмущенно таращась мне вслед.

— Ты чего застрял? Давай быстрее! — крикнул я, не понимая, что могло задержать парня.

Федор поколебался, но потом все-таки рванул ко мне. Мы успели занять места, до самого военного городка нас никто не потревожил. Я недоумевал всю дорогу: что не так-то? Видел, что парень хочет что-то сказать, но автобусный шум и гам вынуждали молчать. Федор то хмурился, то шевелил губами, будто споря сам с собой, но упрямо молчал.

— Ты псих! — едва мы выскочили из автобуса, рявкнул Федор.

Да так громко, что последние из очереди курортников, ломанувшихся в салон, начали на нас оглядываться.

— Да что стряслось-то? Объясни толком! — рявкнул я в ответ, отходя за остановку.

— Ты хоть знаешь, кто он такой? Этот твой Блохинцев?!

— Говорю же, доктор! — терпеливо, как маленькому, повторил я, продолжая целенаправленно двигаться в сторону парка.

Доктор дядя Коля был человеком привычки, гулял ровно два часа утром и вечером. Время уже поджимало, нельзя было упустить возможность переговорить с ним в парке. На домашний прием мы вряд ли пробьемся! Там очередь по записи длиной в километр, кто нас пустит!

— Доктор! Да он не просто доктор! Он академик! Он директор Национального медицинского исследовательского центра онкологии! — парень явно нервничал.

— Ну и что? — я по-прежнему ничего не понимал.

— Ну и что? Да мы пытались попасть в этот центр! В институт экспериментальной онкологии! Нас послали!

— Что, прям в самом центре послали?

— Ну… нет! — Федор сдулся. — Маме туда направление не дали. Терапевт отказалась. Да и потом врачи… Мол, ничего не ясно, давайте попробуем другое лечение…

— Ну и? В чем проблема?

— И ты думаешь, этот целый директор, лучший врач-онколог всего Союза, вот так запросто будет с тобой разговаривать в парке? Здрасьте, я Леша, а это мой друг Федя, помогите нам, доктор! — кривляясь, закончил Федор.

— Я не думаю, — пожал я плечами и уверенно закончил, увидев, как сжались кулаки и зло вскинулся парень. — Я уверен! Пошли!

И я решительно двинулся в сторону Тихой аллеи, где Николай Николаевич любил прогуливаться по утрам. Иногда мы с мамой его встречали, и какое-то время гуляли втроем. Я задавал кучу вопросов, и доктор дядя Коля терпеливо на все отвечал, называя меня «молодой человек».

Мы влетели на аллею, и я обрадовался, увидев знакомую поджарую фигуру в белом летнем костюме. Доктор с кем-то разговаривал, но, увлеченный бегом и поторапливаемый временем, я, не раздумывая, окликнул Блохинцева.

— Николай Николаевич! Прошу прощения, могу я отвлечь Вас на пару минутку!

Блохинцев отвлекся от собеседницы и перевел на меня взгляд. Вслед за ним к нам повернулась и стройная женщина, которая держала за руку пацаненка лет шести.

В груди что-то ёкнуло, но было поздно. Осознание, кого я вижу, пришло раньше, чем я успел разглядел женское лицо.

«Мама!» — сердце едва не выскочило из груди. Внутри похолодело, а потом обожгло жаром. На глаза навернулись слезы, и я часто заморгал, делая вид, что словил солнечного зайчика. На пацана я просто боялся смотреть. Увидеть себя в возрасте шести лет — такое себе удовольствие.

Все мое внимание был приковано к ней — женщине, которую я обожал до сих пор. Отца я любил и уважал, мне его очень не хватало. Но мама… Мама была душой нашего дома. Дома, в котором всегда собирались друзья и родня, и мои мальчуковые шумные компании. Мама одной улыбкой могла успокоить любую ссору, помирить непримиримых врагов. При этом она не лезла со своими советами к нам. Мальчишкам. Могла серьезно выслушать все наши мысли, поддержать и поделиться своим впечатлением и мнение оставляя решение на откуп нам.

Мама, которая умерла много лет назад, обернулась все с той же светлой и доброжелательной улыбкой ко мне — незнакомцу, который помешал ее разговору с доктором. Она всегда была светлым человеком, отец называл её нашим солнышком, светом в окошке и солнцем нашей вселенной.

Короткий вежливый взгляд вдруг на секунду вспыхнул узнаванием, но мама тут же недоуменно нахмурилась, удивляясь своей странной реакции на постороннего молодого человека. Даже вспыхнула от досады на свой внезапный интерес.

— Минуточку, молодой человек, — остановил меня доктор, заканчивая разговор с моей мамой.

— Мы пойдем, Николай Николаевич, — заторопилась она. — Не будем Вам мешать. Вы когда уезжаете?

— Думаю, еще недельку-другую погощу и обратно. Не беспокойтесь, голубушка, Осенью приеду на юбилей матушки и расскажу, что удалось узнать. Может, и копии журнала удастся достать для Степана.

— Да что Вы, какое беспокойство! Это от нас одни чудачества, — мама улыбнулась. — Очень я сомневаюсь, что в красном архиве будет то, что Степана интересует. Но Вы же его знаете, — мама развела руками. — Пока сам документы не изучит, не успокоится.

— Знаю, голубушка, сам такой же, Николай Николаевич смущенно улыбнулся. — Не переживайте, все сделаю в лучшем виде. Все, что окажется в моих силах. Есть у меня знакомые в архиве. Попробуем уважить Степана. Очень уж интересную историю он реанимирует. Любопытную… Где он их только откапывает!

— Где-где… Сороки на хвосте приносят, — мама звонко рассмеялась. — Я бы этим сорокам хвосты-то повыдергивала! Но, увы… Ждем Вас с Полиной Федоровной в субботу в гости. Домашний «Наполеон» гарантирую. Алеша, попрощайся с Николаем Николаевичем, — мама с улыбкой глянула на мальчишку.

Я все никак не мог осознать: вот он я стою здесь и сейчас в двух телах одновременно. В своем и в чужом. Голова шла кругом, сердце колотилось, тело покрылось липким потом, ладони сжались в кулаки и пришлось прятать их за спину, чтобы ничего такого ни доктор, ни… мама не подумали.

Мелькнула мысль: как отразится эта наша встреча на моем будущем в том мире и на будущем моей семьи в этом временном отрезке? Это одно и то же время? Или я в какой-то параллельной реальности, другом историческом витке? Если вспомнить эффект бабочки… Лучше не вспоминать.

— До свидания, доктор дядя Коля, — строго произнес пацан и протянул Блохинцеву ладошку.

— До свидания, молодой человек, — со всей серьезностью ответил Николай Николаевич и с достоинством пожал малышу руку.

На прощание мама кинула в мою сторону еще один короткий задумчивый взгляд, крепко взяла мальчика за руку и пошла в сторону нашего дома.

Странно, я, который именно я, совсем не помню эту нашу встречу с доктором и чужими парнями в парке. Хотя в моей памяти хранится довольно много воспоминания из раннего детства. Может, маленького меня просто разговор не заинтересовал потому и встреча в голове не отложилась? Что за красный архив? И какую очередную историю раскопал отец? Надо подумать на досуге. Пошерстить воспоминания.

Все самое интересное в моем раннем возрасте батя рассказывал в виде им е придуманных сказок, когда укладывал меня спать. Сдается мне, в этих историях раздобытые им факты переплетались с его собственными теориями и предположениями. В них не было принцев и принцесс, в них жили отважные люди, которые боролись со злом и несправедливостью. Отец рассказывал про наш город, про купцов и графа, который его основал. Про древних людей, которые первыми поселились в нашем благодатном крае. Про найденные сокровища, и клады, которые до сих пор ждут своего часа, скрытые от людских глаз.

— Слушаю Вас, молодой человек, — окликнул меня доктор, вырывая из детских воспоминаний.

А я стоял и не мог отвести взгляд от мамы, которая уходила вместе со мной маленьким легкой походкой, о чем-то весело болтая и хохоча.

— Алевтина Ивановна счастлива в браке, — раздался ироничный голос доктора дяди Коли. — Так что Вы хотели, молодые люди?

Блохинцев повторил вопрос, обнаружив Федора, который все это время молча стоял в стороне. И шагнул ближе, как только моя мама ушла.

— Мы… — я вспыхнул от слов доктора и внезапно растерял всю свою уверенность.

А и правда, с чего я решил, что доктор Блохинцев выслушает и уж тем более согласится помочь двум неизвестным, который пристали к нему на улице? Потому что в моих детских воспоминаниях он был эдаким волшебником? Потом что так утверждал отец? В детстве дети по-другому оценивают знакомых взрослых. Откуда я могу знать, каким на самом деле был доктор Николай Николаевич Блохинцев — известный всесоюзный врач-онколог… Бескорыстно или за деньги он помогал больным?

Но боржоми пить было поздно, оставалось только одно — прыгнуть с вышки, и будь что будет. Сделать и пожалеть всегда лучше, чем не сделать и сожалеть. Так учил отец. И я ему всегда верил. Вся моя жизнь — поступки, о которых не жалею. Я собрался уже озвучить нашу просьбу, но Федор меня опередил.

— Послушайте…

— Добрый день, молодой человек, — Блохинцев перевел взгляд на Федора.

— Здравствуйте… Вы… Вы и правда доктор Блохинцев? Тот самый? Онколог?!

— Неуверен, что тот самый, — улыбнулся Николай Николаевич. — Но да, по паспорту я — Блохинцев, по образованию и профессии — доктор, и специализация моя онкология. С кем имею честь?..

— Федор Иванович Рыжов, — отчего-то вытягиваясь в струнку, звонко отрапортовал парень. — Это… правда, что вы директор института онкологии?

— Нет, это неправда.

Услышав эти слова, Федор побледнел и потерялся в пространстве. Я растеряно моргнул, пытаясь осознать услышанное. Подвела память? Или это я сам нафантазировал и подвел семейств Рыжовых под свои фантазии? И как теперь быть?

Федор сжал кулаки и закусил губу, пытаясь придти в себя. Я глупо таращился на доктора и не знал, что сказать потерянному парню.

— Я, так сказать, директор Онкологического научного центра советской академии медицинских наук. Это несколько другое, если быть совсем точным.

Черт! Не знал, что доктор такой педант в формулировках. Да и откуда? В детстве я вряд ли даже слово такое знал.

Не сговариваясь, мы с Федром одновременно выдохнули, и стали походить на утопающих, которых спасли в последний момент. Лично у меня словно гора с плеч упала. А Федор… Федор как-то вдруг съежился и закрыл лицо. Плечи его дрогнули, и парень вдруг… заплакал?

Я растерянно топтался на месте, не зная, что предпринять. Потом все-таки шагнул к Рыжову, и снова замер, не представляя, что делать. Жалеть я не умел. Галка за первые годы нашего брака это как-то сразу выкупила. Сначала пыталась научить меня человеческим, с ее точки зрения, реакциям. Потом поняла всю бессмысленность своих усилий и стала обходиться понятными мне словами и действиями.

Приходила, забиралась ко мне на колени или просто обнимала за пояс, прятала лицо у меня на груди, и требовала пожалеть. Я и жалел, как мог: обнимал в ответ, целовал в макушку и молча ждал, пока у неё это пройдет. Если плакала, грубовато утешал: «Ну, чего ты разнюнилась? Прорвемся!»

До сих пор виню себя за то, что не успел тогда забрать её из больнички, после первого и единственного выкидыша… Работа всегда на первом месте была, есть и будет… Нет, я примчался домой, сграбастал ее в объятья, и долго сидел на полу вместе с ней, рыдающей взахлеб у меня на груди. Но так и не осознал до конца её боль. В тот страшный ноябрь моя Галка потеряла ребенка. А я… Ребенок — это когда уже сердце бьется. На душе было очень муторно, но скорее из-за моей страдающей девочки…

Дурак был… Какой же я был дурак… Я даже «люблю» говорил по великим праздникам, точнее, только на Новый Год, соблюдая традицию: предложение выйти за меня замуж я сделал под бой курантов. Так и повелось потом. Черт, как моя Галка вообще со мной жила столько лет, с сухарем бесчувственным?

Я топтался возле Федора, который отвернулся от нас с доктором, пытаясь взять себя в руки. Николай Николаевич растерянно глядел на мелко вздрагивающую спину парня и неловко протирал стекла очков, которые резко снял, едва Рыжов сломался.

Протерев окуляры, доктор решительным жестом вернул их на нос, кхекнул, шагнул к Федору и положил руку на плечо.

— Что у Вас случилось, юноша? Прошу простить за мое дурацкое чувство юмора… Расслабился в отпуске… Не подумал…

Федор дернулся, пытаясь стряхнуть чужое сочувствие. Видно было, каких усилий ему стоит не ляпнуть что-то грубое. Тихий, но от того еще более отчаянный плач, рвал душу.

— Юноша…

— Николай Николаевич… — окликнул я, решив: лучшая помощь — это дать Федору придти в себя, а описать, что нам нужно от доктора дяди Коли я и сам могу.

— Мама у них болеет. Терапевты и другие врачи в ваш центр направление не дают. Предлагают все новые и новые схемы лечения, а они не помогают. Елена Ивановна тает на глазах.

— В Энск по мою душу приехали? — Николай Николаевич внимательно слушал, склонив седоватую голову и время от времени поглядывая на спину Рыжова.

— Сюда они приехали, потому что какой-то столичный хлыщ из молодых докторов порекомендовал местного мошенника. Якобы он творит чудеса с онкобольными, спасает от рака. Велено было ехать на все лето, выполнять вес рекомендации и слушаться доктора. Вот на массажи какие-то ходит, отвары какие-то пьет.

— Н-но в-ведь помогает! — не оборачиваясь, процедил сквозь зубы Федор.

— Угу, — буркнул я. — Помогает… А теперь еще лучше помогает. Чудо-доктор утверждает, что есть у него заграничная таблетка, которая маму их вылечит от рака просто на раз. Да только стоит эта таблеточка десять тыщ. А Елена Ивановна против того, чтобы дети наследство отцовское продавали для её спасения. Вот и… — я развел руками. — Потому и искали с Вами встречи. Я уверен, доктор — мошенник, обманывает ребят, а они верят! А с Рыжовых просто вымогают деньги! И продолжат вымогать пока они будут в состояние заплатить!

Николай Николаевич сердито сверкал глазами из-под стекол то на меня, то на спину Федора. «Черт! Неужели я так ошибся, и доктор, который лечит Рыжову, и вправду — доктор?! Ну, ты, Леха, вечно не в говно, так с парохода!» — выматерился я про себя.

— По таким как Шурупов милиция давно плачет! — в голосе доктора зазвучала неприкрытая ярость. — Вот что, Федор Иванович! Вы, как сознательный советский гражданин, обязаны заявить о мошенничестве в милицию! — Блохинцева просто трясло от возмущения.

Шурупов? Значит, доктор дядя Коля наслышан о чудо-лекаре. И, судя по по реакции, выводы мои оказались верны: нет никакой таблетки, есть гоп-компания махинаторов, которая наживается на чужом горе.

Но тогда возникает закономерный вопрос: если про лже-доктора Шурупова известно лучшему онкологу страны Советов, почему наше доблестная советская милиция ничего не делает?

— Да кто мне поверит? К нему такие люди на примём приходят! — Федор махнул рукой. — И потом… Маме же он помогает… Как-то… — парень запнулся на полуслове, покрутил головой, словно прогоняя какие-то мысли, и с отчаяньем глянул на Блохинцева.

Я видел, что ему не хотелось связываться с милицией, и догадывался почему. Но по отчаянной решимости, застывшей в глазах, понимал: Федор пойдет на все, сознается в краже, напишет заявление, признается во всех грехах, лишь бы доктор согласился помочь матери.

— Молодой человек! — от возмущения голос Николая Николаевича дрогнул и сорвался в фальцет. — Вы понимаете, скольких людей погубил этот шарлатан? И скольких еще сведет в могилу без надлежащей помощи?

Рыжов смотрел на доктора во все глаза, сжав кулаки и стиснув зубы. Лицо превратилось маску, но ясно было одно: его мало волнует мошенник. Ему важно задать самый главный вопрос и услышать на него положительный ответ.

— Юноша, — взгляд и голос доктора изменились, стали мягче, сочувственней. — Какое бы решение Вы не приняли в отношение негодяя, жду Вашу матушку на консультацию. Сегодня у меня не приемный день, потому прошу Вас занести к полудню выписку и все документы, которые у Вас имеются. Я полагаю, Вас просили привезти с собой документацию?

Федор судорожно закивал, готовый сорваться с места.

— Прекрасно, — Николай Николаевич задумался. — Да, именно так и поступим. Консультацию назначим после изучения выписки… Адрес знаете? Седина сорок шесть, корпус один, квартира тридцать один.

Федор растеряно глянул на меня, я ободряюще улыбнулся, и парень сорвался с места. Отбежал пару метров и остановился, вернулся, схватил доктора за руку, крепко пожал, поблагодарил и рванул, только его и видели.

Я кинул взгляд на доктора Блохинцева. Николай Николаевич с улыбкой покачал головой, глядя вслед убегающему Федору, снял очки, снова протер стекла, водрузил их на нос и воззрился на меня.

— Ну-с, молодой человек. С этим вопросом мы закончили. Что беспокоит лично Вас?

Я вздрогнул и растерянно уставился на доктора: откуда он мог знать, что в моей голове крутится мысль про красный архив, о котором упомянула мама?

— Спрашивайте, не стесняйтесь, — вот сейчас Николай Николаевич до боли напомнил мне того доктора дядю Колю, которого я изводил вопросами в детстве. — Только, с Вашего позволения, я продолжу свою прогулку. Не люблю, знаете ли, нарушать режим, — с этими словами Блохинцев двинулся по Тихой аллее к выходу из Городского парка.

— Что такое красный архив? — выпалил я, боясь спугнуть удачу.

— Хм… Неожиданный поворот, — хмыкнул доктор. — Позвольте поинтересоваться, к чему Вам эта информация?

Я растерялся: толковой легенды у меня не было, я даже не рассчитывал на то, что доктор дядя Коля после нашей атаки захочет со мной разговаривать.

— Я… Э-э-э… Интересуюсь историей нашего города, — выпалил я первое, что пришло в голову, чтобы хоть как-то оправдать свой интерес в случайно подслушанному разговору.

— Вот как? Любопытно. И что же именно Вас интересует? — доктор незаметно бросил на меня задумчивый взгляд.

— Энские подземелья! — выпалил я, не раздумывая.

Ими все и всегда интересовались. Это был беспроигрышный вариант. Но я просчитался.

— Хм… Любопытно… Откуда такое интерес к преданьям седины глубокой? Что Вы знаете про городские подземелья?

Николай Николаевич замедлил шаг, а я судорожно копался в памяти, пытаясь вспомнить, что мне известно про подземные ходы. Начать решил издалека, потянуть время.

— Мой покойный отец увлекался историей нашего города, и меня привлекал. Ну как привлекал… Рассказывал много чего интересного, мы с ним и походы ходили. По всему нашему району колесили в поисках всякого разного.

— Как звали Вашего батюшку? — поинтересовался доктор.

— Степан, — выпалил я, не подумав.

«Черт! Какой Степан?! Я ж в другом теле!» — паника сжала виски, но тут же откатила назад. Случайно или нет, но отчества у нас со студентом совпадали, как и имена. Моя теория о неслучайных случайностях в действии. Эх, найти бы того, кто все эту катавасию устроил, и открутить ему… что-нибудь, в общем, открутить для убедительности. Нельзя так с живыми людьми. Нельзя. Хотя, вот я здесь и пока с ума не спрыгнул. Опыт? Или все-таки наш разум заточен под всякие неожиданности?

— Степан? Уж не Иванович ли часом?

Шок — это по-нашему. Николай Николаевич сбился с шага и едва не упал. Я успел вовремя схватить его за руку и удержать равновесие.

— Да всю жизнь Сергеичем был, — в свой голос я добавил недоумения: мол, какой-такой Иваныч? С чего бы вдруг?

— Степан Николаевич Лесо-ков, — я снова чуть не ляпнул свою родную фамилию, но одна неверная буква не так заметна в общем потоке информации.

Доктор пришел в себя и теперь разглядывал меня заново. Будто только что познакомился.

— Н-да… Интересные неожиданности жизнь преподносит, — в никуда протянул Блохинцев. — Надо же, какие рисует кренделя.

— А Степан Иванович — это кто? — невинный интерес и взгляд глаза в глаза.

— Степан Иванович… Лесовой мой старинный приятель. И тоже интересуется историей нашего Энска, впрочем, как и я на досуге… Сейчас, правда, меньше, а вот в молодости мы с ним частенько фантазировали над тайнами и загадками, искали доказательства…

— А теперь? — я и не знал, что доктор увлекался историей.

Да и откуда бы? Маленький я был, только для сказок и годился.

— А теперь… А теперь я целый доктор и руководитель, — Николай Николаевич заметно пришел в себя и улыбнулся своей привычной улыбкой. — Не до сказок… Жизни людей дороже, чем исторические изыскания, которые никуда не ведут. М-да-с… Так что Вам известно про подземелья, юноша?

Переход был настолько резким, что я вздрогнул от неожиданности. Мне казалось, доктор уже и забыл о моей оплошности. Но нет. Пришлось снова включаться в процесс и вспоминать, вспоминать…

— Я мало что знаю, не так давно заинтересовался подземельями. Мы все больше по курганам да по Великой Отечественной войне с отцом…

— Вы не стесняйтесь, юноша. Говорите, я внимательно слушаю, — доктор продолжил прогулку, но уже через пару шагов развернулся и снова пошел вглубь Городского парка. Я молча шел рядом с ним, собираясь с мыслями.

Над историей наших энских подземелий до сих пор бьются лучшие умы современности (моей, конечно), но однозначного ответа — кто, зачем и когда — так до сих пор ни один ученый не придумал и ни одну выдвинутую теорию пока не доказал.

«Как бы еще понять, что уже известно в семьдесят восьмом про энские катакомбы, а чего еще не знают?» — я лихорадочно перебирал в голове известные сведения и факты, проверенные лично мной. Однажды, когда уже работал спасателем, мы из этих переходов вытаскивали перепуганного насмерть пацаненка.

Он все повторял «пираты, пираты», пока его не забрала скорая. Никто из нас не придал значения этим словам. Откуда взяться пиратам под землей? Глюкануло пацана на почве страха, вот и привиделось, или решил, что увидел, когда паникой накрыло. В детстве я и сам в подземелья с друзьями лазил. Жутковато было. Заходили в военном городке в районе водонапорной башни, выходили в старом городе в парке Калинка. Долго мы там не задерживались, хотя и пытались друг перед другом форсить. Отчего-то всегда хотелось побыстрее выбраться на солнце.

— Да, собственно, я пока общеизвестные факты проверяю, — осторожно начал я свой рассказ. — И сам туда спускался… в детстве… И в музее информацию искал… Но пока глухо, как в танке, — я пожал плечами, краем глаза наблюдая за реакцией доктора.

Доктор молчал, я тоже держал язык за зубами, потому как боялся ляпнуть то, что здесь и сейчас еще неизвестно. В голове всплыла история про обнаруженный в семидесятых клад в подвале Торгово-промышленной палаты. Да вот беда, что находилось в том самом здании в семьдесят восьмом, я не помнил (точнее, не знал) от слова совсем.

Зато сказку про грабителей помнил прекрасно. Отец рассказывал, будто подвал одного из домов по улице Советов был двухэтажным, и ход из помещения второго яруса вел прямиком в торговую палату. В то здание, в котором эта непонятная организация находится моем времени. Так вот через этот погреб граждане воры попали в подпол палаты, раздолбали там одну из стен и скомуниздили клад.

По слухам, взяли грабители добра на многие тысячи. Милицейская экспертиза установила, что в стене хранились золото и драгоценности. Мазуриков не нашли, а может просто не сообщили про их поимку советским гражданам и начальству, но подвалы на всякий случай засыпали песком. Сам вход забетонировали.

История взбудоражила горожан. У многих проснулась авантюрная жилка и народ кинулся с азартом исследовать собственные подвалы. Ажиотаж вскоре спал, приструненный крепкой рукой партийного комитета, но несколько новых ходов все-таки обнаружили в бывших купеческих домах. Один шел из здания детского сада по улице Карла Маркса к порту. Не знаю, насколько это правда, но вроде бы по это подземному переходу катали бочки с солью. Вопрос откуда, куда, зачем для меня так и остался открытым.

По слухам, еще один ход начинается в подвалах прокуратуры. Эту историю я любил. Иногда, засыпая, представлял себя важным и почему-то толстым купцом Лопатой, который глубокой ночью неторопливо шествовал по мрачному подземному переходу через полгорода в подвалы своего банка. И там купался в золоте до самого утра, пересчитывал монеты, складывал их столбиками и создавал золотые замки.

Долго ржал, когда подростком впервые посмотрел мультфильм про самого жадного селезня. Поведение Скруджа МакДака очень напоминало мои «купеческие» сны. Но здание энской администрации, в котором во времена Российской империи находился банк купца Лопаты, несколько лет притягивало меня, как маленького, своей тайной.

В моем веке энские историки, сколько не старались, вход в подземелье из прокуратуры так и не нашли. Зато отыскали комнату, в которую нет входа. Вот помещение есть, его видят радаром, а как в него попасть, никто не может понять.

Став старше, я не раз задавался вопросом: почему при Советской власти, а затем уже и в более стабильные годы российской действительности, никто никогда не пытался пробить стены и попасть внутрь? Почему засыпают все подземные ходы, когда их обнаруживают при строительстве или ремонте городских дорог и скверов? Только ли потому, что денег нет, но вы держитесь? Или есть какая-то другая причина?

Ведь если прошерстить подземные ходы, можно не просто выяснить историю их происхождения, но и пару кладов найти. Чем черт не шутит? Хм… клады…

В голове мелькнула какая-то мысль, но тут же умчалась. Перед глазами замелькали золотые мультяшные монетки и рисованный утиный банковский подвал. Но вот к чему и почему, я так и не уловил.

— Николай Николаевич… И все-таки, Вы можете мне сказать, что за красный архив упомянула Алевтина Ивановна?

— Алевтина Ивановна? Ах, да… — мы дошли до конца аллеи и повернули обратно. — Кто Вы, юноша?

Я запнулся от неожиданности вопроса. Что доктор дядя Коля хочет от меня услышать? Сказать правду? Так, мол, и так, я случайный переселенец из будущего в прошлое, взрослый мужик, попал в чужое тело по чьей-то прихоти? Моя история настолько фантастична, что вряд ли медик в нее поверит. Они все прагматики и реалисты, даже те из них, кто читает на досуге фэнтези с фантастикой. И верит в Бога, не афишируя свою веру.

— Я студент педучилища, второкурсник, Алексей Лесаков. В летнее время работаю спасателем на вышке на Центральном пляже. Простой советский спасатель, — я глянул на доктора и вздрогнул: серые жёсткие глаза разглядывали меня в упор из-под очков.

— Кто Вы, юноша? Общественная шелуха — это прекрасно. Кто Вы по жизни?

— Искатель и спасатель, — ляпнул я неожиданно для самого себя. — Искатель истины и спасатель, — уточнил, уверенно глядя Блохинцеву в глаза.

— Истина… Что есть истина? Всего лишь знание объективной реальности, — философски заметил Николай Николаевич и усмехнулся. — Зачем вам красный архив?

— Мне кажется, я смогу там найти ответы на свои вопросы.

— Но ведь Вы даже не знаете, о чем шла речь. Что будете искать?

— Информацию, — твердо заявил я. — Доктор, скажите честно: красный архив — это что-то запрещенное в нашей стране? Тайная организация? Оппозиция? Это… опасно?

Я понизил голос, и старался уловить малейшие эмоции Блохинцева. Сердце сжалось: вдруг отец раскопал что-то совершенно секретное. Нашел доказательства каких-то преступлений советской власти в прошлом или в настоящем? И теперь ему грозит опасность? Что если в моих силах вмешаться и все изменить? А если отец погиб именно из-за этого самого красного архива?!

Из фантазий меня вырвал голос Блохинцева.

— Господь с Вами, молодой человек! Какая запрещёнка? Какая оппозиция? Это всегда лишь журнал. Журнал «Красный архив». Обычный архивный старый журнал. Его уже не издают. Но информация там встречается любопытная. Во всяком случае, Степан Иванович считает, в нем может отыскаться кое-что, необходимое для подтверждения его теории.

— Что за теория?

— Вы чересчур любопытны, не находите?

Я смутился, но быстро пришел в себя. Говорят, наглость — второе счастье. Речь шла про моего отца, и я все еще не был уверен, что ему не грозит опасность. Неожиданная гибель родителей, пропажа отцовских документов с дачи спустя полгода, а потом и пожар в доме, где хранилась вторая часть его бумаг, о которой мало кто знал…

Что если в пожаре погибла только Галка, а бумаги вынесли до того, как все вспыхнуло? Я ведь много лет не заглядывал на антресоли, не проверял. Все времени не хватало. Черт, такими темпами я додумаюсь до теории неслучайной гибели любимой жены. Пожарные были абсолютно уверены в том, что произошел несчастный случай…

Коротнуло сушилку для овощей, вспыхнула занавеска, огонь перекинулся в прихожую и коридор, которые я лично обшивал деревянными панелями, раскрашенными Галчонком собственноручно… И всё, пламя пошло по нарастающей. Галка проснулась слишком поздно…

Эти крашеные доски стали самым главным кошмаром моих снов. Спасатель, блин, чтоб меня…

— Нет, Николай Николаевич. Меня просто интересует тема, и я ищу любые возможности узнать что-то новое, собрать сведения и доказательства своей теории. Вам ли не знать, как это бывает.

— Знаю, знаю, — покивал головой доктор. — Но отчего такая уверенность, что Степан занимается Вашей темой? и Вашей теорией. Кстати, что за теория?

— Про теория после, — отрезал я. — Интуиция. И логика.

— Логика? — удивился Николай Николаевич.

— Именно. Могу объяснить.

— Будьте любезны.

— Я услышал кусок разговора и зацепился за слова «красный архив». А дальше сработал триггер. У отца есть архив. Я подумал: что если красный архив — это какая-то картотека или городское хранилище, о котором мало кто знает, потому что оно секретное? Если засекреченное, значит, есть что прятать. Отчего-то нашими подземельями очень мало интересуется как историки, так и другие всякие разные деятели. Это странно, не находите?

Доктор как-то неопределенно хмыкнул, но промолчал. Мы вышли их парка, и я вдруг осознал: нужно либо прекращать разговор, либо сейчас попаду во двор своего детства. И вполне могу столкнуться не только с мамой и самим собой (снова), но и с отцом. А оно мне надо? Черт… А ведь надо! Но не сегодня.

Блохинцев молчал, и я рискнул.

— Так вот… Если помните, была такая история… Про грабителей. Которые вынесли из подземелья клад… и знаете, что меня удивило? Когда энчане узнали про сокровища, начался ажиотаж. Но интерес к поискам как-то слишком быстро пропал. Я понимаю, советские граждане, русо-туристо, облико морале и все такое… Но Вам самому не кажется странным, что такой уникальный объект никого не интересует? И любые происшествия, связанные с энскими подземельями, как-то слишком быстро стираются из нашей памяти? Или их стирают? В любые временя, при любом государственном устройстве люди любят, и будут любить золото, и мечтать найти клад. Даже в Советском Союзе. Ведь сколько возможностей для города! Для страны! Ну, и для себя лично, конечно же. Машину там купить, дачку…

Николай Николаевич молчал. Мы практически дошли к нашему общему дому. Сердце снова сжалось, тело покрылись холодным потом. Я предпринял последнюю попытку разговорить доктора дядю Колю.

— Если принять во внимание воспоминания строго чекиста, то и вовсе покажется удивительной такая… незаинтересованность.

— Чекиста? — Николай Николаевич наконец-то отреагировал.

— Ну да… не помню его фамилию, но в своих мемуарах он утверждал, что в одном из домов сотрудники ГПУ нашли глубокий подвал, в котором помимо всякого-разного вооружения и обмундирования для белогвардейцев находился фаэтон. Фаэтон! Вы себе представляете эту конструкцию? Я специально ходил в библиотеку и разглядывал рисунки, чтобы прикинуть размеры подвала и подземелья. И после всего этого — снова тишина. И каждую новую находку не просто уничтожают, а закапывают или замуровывают. Почему?

— Хороший вопрос — почему… Очень хороший… Мне необходимо подумать, и обсудить вопрос со Степаном… Да, со Степаном Ивановичем… Вот что, молодой человек, приходите-ка Вы через пару дней, я переговорю с главным заинтересованным лицом и тогда решим, что делать, — доктор остановился, протянул мне руку. — Договорились?

— Договорились!

Я пожал предложенную ладонь и незаметно выдохнул: все-таки встречаться с отцом здесь и сейчас мне не хотелось. Хватило общения с мамой и лицезрения себя самого.

— Когда и во сколько?

— Дайте-ка подумать… В пятницу, в парке, Вас устроит? Часиков в восемь…

— Спасибо, Николай Николаевич! — я еще раз от всей души потряс его руку, которую так и не выпустил, смутился и от души поблагодарил снова. — За все спасибо! И за Федора особенно!

— Пока не за что, — рассеянно улыбнулся доктор. — Так, значит, в пятницу я Вас жду. До свидания, мой юный спасатель, любитель истины и тайн. Приятно было познакомиться.

— Взаимно, доктор!

Я проследил, как Блохинцев скрывается за углом нашей пятиэтажки, и рванул на остановку. Встреча затянулась, и Женька, наверное, уже злится на пропавшего напарника. Но мне было плевать! Отчего-то в сердце звенела капель, перед глазами стояла мамина улыбка. В голове же складывался план действий.

Во-первых, переговорить с Федором и убедить его с помощью доктора накатать заяву на мошенника-врача. Во-вторых, прошерстить местные газеты на предмет новостей про городские подземелья. В-третьих, разузнать у Кузьмича, что он знает про тайну энских катакомб. Ну и в-четвертых, дождаться Дульсинею и выяснить, что ей удалось разузнать про чудо-доктора.

Ах да, и в-пятых, не забыть про вечер среды!

На пляж я ворвался спустя час. На бегу прикупи пирожков и лимонада и помчался на вышку. Разговор со сменщицей Евдокии решил отложить на вечер. Женька почти полдня без напарника, до утра ворчать будет.

Но я ошибался. Счастливый и довольный Женька, в окружении прекрасных курортниц, восседал на вышке и что-то упоенно вещал троим девушкам. Как они там все поместились, я не представлял. Но никто вроде не жаловался, слушая местные байки. Одну из них прямо сейчас и травил напарник таинственным голосом.

Я не стал мешать другу, присел под вышкой на песок прислонился спиной к столбу, достал пирожок и принялся неторопливо жевать, вслушиваясь в Женькин заговорщицкий бубнёж.

11.53- Девушки! Да у нас тут на каждом шагу тайны и загадки! А про наше море такие легенды ходят — закачаешься! Хотите, расскажу?

Нестройный хор девичьих голосов защебетал, выражая согласие.

— Ну, так вот, — Женька понизил голос, придавая ему таинственности. — Ровно в полночь каждое полнолуние нужно придти на берег, найти камень с дырочкой в центре, зажать его в кулаке и зайти в воду. Обязательно обнаженной! Почему? Потому что по-другому желание не исполнится! Да я серьезно! Танечка! Я сама серьезность, вот честное комсомольское! Вы мне не верите? Все, тогда я умолкаю! — Жека добавил трагедии и замолчал.

Я едва не заржал в голос: профессионально охмуряет, шельмец. Девчонки наперебой кинулись его уговаривать продолжить свой рассказ и зашикали на подружку: не нравится, не слушай, а нам не мешай.

Евгений насладился уговорами и продолжил вещать.

— Так вот, в море нужно зайти обязательно обнаженной! Если кто-то из вас захочет загадать желание, я покажу тайное место! Но об этом потом! В дырку камушка нужно нашептать ваше заветное желание и нырнуть с головой. А когда вынырнешь, — тут Женька сделал большую театральную паузу. — Нужно выпрыгнуть из воды как модно выше и закинуть камешек как можно дальше! И снова нырнуть! И вот ту-у-у-т… — Жека понизил голос до едва слышимого шепота. — И вот тогда, если вас под водой кто-то погладит по ноге или по другой части тела, тогда ваше желание обязательно сбудется!

— Ой, Женя-а-а, стра-а-ашно как!

— Женечка, а кто, кто должен погладить? Рыбы?

— Ну, какие рыба, Олечка! Там не рыбы! Там… — на вышке все замерли в ожидании. — Это не рыбы. Это… водяной! — выпалил Женька.

— Да ну, Вас. Евгений! Какая чушь! Водяных не бывает! Вы же комсомолец, советский человек! Зачем Вы обманываете? — раздался возмущенный женский голос.

— Татьяна! Да чтоб меня в партию никогда приняли! — Евгений возмутился так искренне, что даже я едва не поверил в водяного. — Я никогда не вру!

Я прям-таки увидел, как отвернулся Жека с видом оскорбленного достоинства, взял бинокль и принялся сурово разглядывать синие дали.

— Таня! Ну как ты можешь! Как ты можешь не верить людям! Ты же комсомолка! — раздался еще один взволнованный голосок. — Так нельзя. Взять и обвинить человека во лжи! Ты пробовала? Нет!! Откуда ты знаешь! Если хочешь знать, у моей бабушки в деревне в бане домовой живет!

— Олечка, — снисходительно прервала поток возмущений, видимо, Татьяна. — В бане домовой жить не может. В бане обитает банник. Это я тебе как филолог заявляю официально.

— Вот видишь, ты сама признала: бывают домовые, пусть и банники! — голос Ольги набирал обороты.

— Ольга, не передергивай, — строго одернула собеседница. — Я уточнила термин, которым древние славянские народы обозначали мифологическое существо, не более того. — Чуть снисходительно пояснила Татьяна. — Тебе сказки рассказывают, а ты веришь как малый ребенок! Ну, нельзя же так, Олечка! Ты же взрослый человек! Комсомолка! — явно передразнивая подругу, закончила филолог.

— Таня, ну что ты привязалась к человеку, — вступила в диалог еще одна девушка. — В самом деле, ты хотя бы на море расслаблюсь. Ну невозможно все и всегда подвергать сомнению! Ну, правда, Тань! Дай сказку послушать! И вообще, девочки! Сегодня ночью идем купаться и загадывать желания! А то отпуск какой-то пресный получается!

— Александра. Но ты же понимаешь, что это чушь? — Татьяна начала сердиться.

— Назови это местным фольклором и успокойся! Тебе разве не хочется из летней практики привезти что-нибудь эдакое? Чего ни у кого не будет? Ну, Тань, ну, хватит быть такое занудой! Так ты никогда замуж не выйдешь!

— Счастье не в замужестве, — отрезала Татьяна.

— А в чем тогда? — хихикнула Олечка.

— Счастье советского человека в том, чтобы приносить пользу обществу.

— Вот и приноси пользу, развеивая морские мифы, — серьезно заявила Александра. — Иначе как ты докажешь что Евгений не прав? Только опытным путем! Иначе, получается, ты тоже обманываешь! — торжествующе закончила свою речь третья девушка. — Евгений, — тут же заворковала невидимая мне Саша. — Вы же покажете нам это волшебное место?

— Ну, я не знаю… Чтобы делание сбылось, нудно в него из все сил верить, — скупо обронил Женька после короткого молчания.

— Евгений! Мы верим! Правда-правда верим! Честное комсомольское! Таня! Ну, скажи, что верим! — требовательно обратилась восторженная Олечка к суровой филологине.

— Как в местный1 фольклор — да, — суров припечатала Татьяна.

— Так что Вы нам скажете, Женечка? — Александра растекалась медом, умасливая оскорбленного в лучших чувствах Евгения. — Вы нас проводите на закате?

— Александра! Ты собираешь раздеваться перед молодым человеком?! — возмутилась Татьяна.

— Ах, ну что ты такое говоришь! — отмахнулась Александра. — Проводит и уйдет. Подождёт нас в другом месте, а через полчаса вернется! Мы успеем загадать желание и искупаться! Ночью на пляже троим девушкам может быть страшно опасно! Ведь проводите, Евгений?

— Так уж и быть, провожу, — нехотя согласился Жека. — Только, чур, слушаться меня во всем! И не опаздывать!

— Женечка! — затараторила довольная Олечка. — А где найти камешки с дырочкой? Ведь их же еще отыскать нужно! Вдруг не успеем! И почему именно с дырочкой?

— Помогу и покажу, как только напарник вернется! — сурово ответил Евгений. — Камень с дырочкой, Олечка, это не просто камень! Мы называем его — куриный бог! — тождественно проложил Женька.

— Куриный бог? — фыркнула Татьяна. — Что за нелепость!

— Татьяна! Ты филолог или кто? Тебе на блюдечке местный фольклор преподносят, а ты нос воротишь! — недовольно встряла Александра. — Если тебе не нравится, не слушай. Только нам не мешай! Нам с Олечкой очень интересно! Продолжайте, Женечка!

— Меня обижает Ваше недоверие, Татьяна! Я, конечно не филолог, но здесь родился вырос. Такого повидал, что и не снилось многим мудрецам, — пафосно высказался Жека.

Ого, а Женька-то начитанный товарищ, а с виду и не скажешь: ловелас и весельчак!

— Мне продолжать?

— Да, Женечка, пожалуйста! — с придыханием попросила Олечка. — Таня, ну ради меня, пожалуйста!

13.50- Так вот… Куриный бог — это не просто камень желания. Они еще и защищает от всяких бед и напастей, от завистливых людей! Еще он притягивает удачу! Очень важен цвет камня! — Женька усилил таинственность в голосе.

— Они что, разноцветные бывают? — удивилась Татьяна.

— Таня, ну ты по берегу-то хоть раз погуляй, ракушки собери на память о море. Здесь все разноцветное! — снисходительно пояснила Александра.

— Не мешайте, девочки! — попросила Олечка. — Продолжайте, Женечка!

— Так вот, когда найдете свой камушек, я вам расскажу, что, как и для чего! — отрезал Женя. — Вечером я вас проводу на место. Только знайте: чтобы делание исполнилось, нужно в него изо всех сил верить! А среди вас как минимум один человек очень уж приземленный! Ничего не получится!

— Ну, конечно! Теперь я еще и виноватой окажусь! — Татьяна громко фыркнула.

— Таня! — Олечка аж ножкой топнула. — Женя! Откуда Вы все то знаете?

— Не могу сказать, это семейная тайна!

— Ах, — Олечка вскрикнула. — Я так и знала, что все неспроста. И наша встреча, и все вот это!

— Еще и тайны! Добром всё это не кончится! Вы как хотите, а я пошла! — рассердилась Татьяна.

— Таня-а-а-а! — Александра буквально прорыдала, пряча смех за возгласом. — Ну, Та-ааня! У нас каникулы! Ка-ни-ку-лы! И приключения! Давай уже, отключай строгую зануду-училку! Верни нам нашу веселую подружку! А Женечка нам сейчас все расскажет. Правда, Женечка? Мы же не нарушаем никаких законов нашей Родины?

— Ну, что вы, девушки! Я четный комсомолец! Спасатель! А тайна совсем простая, — Женька снова понизил голос четь ли не до шепота, да так что мне пршлось приподняться чтобы рассылшать его семейную тайну. — Бабка у меня в деревне — знахарка самая настоящая. И людей лечит и животных. И меня маленький кое-чему учила. Но вы же понимаете, комсомольцу такая родня славы не принесет, — печально азвершил свою исповедь друг.

— Ах, Женя-а-а! — приглушенно ахнула Олечка. — Девочки! Вы как хотите, а я вечером непременно пойду на ерег моря загадывать желание! Женя, Вы меня проводите?

— Конечно, Олечка. А Вы, Александра? Вы с нами?

Ага, понятно, на кого Женька нацелился. Да и эта неизвестная Саша вроде не против знакомства, если судить, как она с Жекой разговаривала, каким голосом.

— С удовольствием, Евгений. Не могу же я бросить подругу одну в такой ответственный час!

— Таня! Ты просто обязана пойти с нами! Ты же понимаешь да? Евгений — он потомственный знахарь получается! Я знаю, что говорю! У нас в деревне бака Лукерья старшей дочери и внуку знания передала!

— Правду говорят: моно вывезти девушку из деревни, но деревню из девушки никогда, — протяжно вздохнула Татьяна. — Конечно, Олечка, конечно я пойду с Вами. Это будет неплохое дополнение к моему отчету по практике!

— Таня! — одернула Александра вредную подругу. — Так что, Женечка, где и во сколько мы встречаемся?

— В девять под вышкой, — отрапортовал Жека.

— Прекрасно! Ну, что, девочки идем искать куриного бога?

— Да-да! Идем немедленно! — заторопилась Олечка.

— Вы как хотите, а я пошла купаться! — отрезала Татьяна и первой стала спускаться с вышки.

— Разрешите Вам помочь, — поднимаясь со ступеньки, предложил я, протягивая девушке руку.

Черноволосая Татьяна, близоруко щурясь и крепко держась за перила, осторожно спускалась вниз. Широкие плечи, чуть тяжеловатая фигура, стрижка каре и сурово поджатые губы не украшали филолога. Без легкости в душе жить сложно. А Таня, судя по всему, улыбаться не умела совсем.

Еще больше поджав красивые чуть пухлые губы, девушка покачаал головой, отказываясь от помощи.

— О, Леха, ну наконец-то! — Женька свесился сверху, услышав мой голос. — Девушки, знакомьтесь, это мой напарник — Алексей! Студент, спортсмен, комсомолец и просто красавец!

Олечка, которая шла второй, и Александра, наблюдающая за всеми сверху, по-доброму рассмеялись. И только суровая филолог Татьяна окинула меня строгим взглядом, словно директор нерадивого ученика. Я легко помахал девчатам рукой и приветливо улыбнулся.

Балагура включать не хотелось, слишком уж насыщенным выдалось утро.

— Алексей, Вы тоже? — поинтересоваться Олечка.

— Что тоже? — удивился я.

— Будете нас сопровождать вечером?

Сверху отчаянно сигнализировал Женька. Понять что он имеет ввиду, мне не удалось. Пришлось выкручиваться на ходу.

— Не могу обещать, но очень постараюсь, — подавая руку светловолосой кучерявой Олечке.

— Спасибо, — спрыгивая на песок, поблагодарила девушка. — Шура, ты идешь?

— До свидания Евгений, — попрощалась Шура, едва заметно сморщив точеный носик. Видимо, не нравится е такое сокращение собственного имени. Но, к моему удивления, замечание Олечке она не сделала.

— До вечера Александра. В девять буду ждать! — повторил Женька время встречи и уселся на перила наслаждаться зрелищем.

И зрелище не замедлило себя ждать. Трое снизу и один сверху наблюдали за выходом, по меньшей мере, английской королевы. Подать Александра себя умела, не зря спускалась последней. Видно было, что внимание и взгляды для нее привычное дело.

Я любовался грацией и легкой улыбкой на красиво очерченных губах. Разглядывал высокие скулы и лоб, тонкий стан, изящные запястья и тонкие щиколотки. Длинная шея, хрупкие ключицы, точеные плечи. Александра напоминала манекенщицу. И все это совершенство венчала «корона» в виде модной прически.

Не помню, как называлось это произведение искусства. На одной из фотографий у мамы была такая же огромная гуля. Каждый раз я удивлялся, зачем мама на голове отрастила такую огромную шишку, ведь ходит неудобно, шея может сломаться. Когда я впервые озвучил свои опасения, отец расхохотался и пошутил: «Девушка с начесом, на затылке шпильки, а внутри начеса — банка из-под кильки».

Мама, весело хохоча в ответ, беззлобно на него поругалась и объяснила, что это модна прическа бабетта. Название я запомнил на всю жизнь, очень оно мне напомнило чайную бабку, которое бабушка накрывала заварочный чайник.

Прическа Александры напомнила мне эту саму чайную грелку своим начесом. А так Шура больше походила на молодую копию Светланы Светличной. Таки хотелось воскликнуть: «Не виноватая я! Он сам пришел!» Но я сдержался! Подал девушке руку, помог сойти на песок, и даже придержал за локоток, когда Саша поправляла перекрутившийся ремешок босоножки.

— Алексей, — окликнула Олечка, тихонько вздохнув. — Может, все-таки присоединитесь к нам? Будет весело!

— Я очень постараюсь, Ольга, — улыбнулся я девушке. — А куриного бога лучше всего искать на конце косы. Говорят, во время грозы именно туда больше всего стреляют молнии. Поэтому там всегда много дырявых камешков.

— Правда? — оживилась Олечка. — Ой, Алексей, спасибо Вам большое за совет! Ну что девочки, мы идем за камешками? — вертя головой по сторонам, затрещала Оля. — Таня, ты с нами?

— Да куда ж вас деть! — ворчливо откликнулась Татьяна. — Еще попадете в какую-нибудь историю со своими курами.

— Не с курами, а с куриным богом! И не попадем, правда ведь, Женечка? — чуть запрокинув голову, но не убирая узкую ладошку с моего локтя, поинтересовалась Александра. — Вы ведь будете за нами присматривать?

— Конечно, — натянуто улыбнулся Женька, сердито играя бровями и требуя от меня оставить девушку в покое.

Можно подумать, это я с ней заигрываю, а не она провоцирует!

— Кошка с дому, мыши в пляс? — раздался до боли знакомы й голос. — Эт-та что тут происходит? Па-ачему посторонние на вышке?

— Кузьмич, так они ж не на вышке, — растерялся я, оглядывая девушек, сгрудившихся возле меня.

— Кузьмич, ты ж выходной! — ляпнул Женька, не подумав.

— Что-о-о? — рявкнул Сидор Кузьмич, подходя ближе. — Р-разговор-рчики! Это кто?

— Это мы, — пискнула Олечка, улыбаясь.

Александра разглядывала бывшего мичмана видом королевы, к которой посмел обратиться слуга. Что Женька в ней нашел? Красивая, не спорю. Но внутри пустышка. Такие красотки в мое время профессионально охотятся на богатых мужиков, на «папиков». Некоторым везет, и на них женятся. Большинство не брезгуют ролью любовницы. И переходят, как красное знамя, из одних рук в другие. Что Женька в ней нашел? На смазливое личико запал? Думает, обломиться ему? Сомневаюсь.

Филолог стояла, уперев руки в бока, набирала воздуха для возмущения. Ну, а как же ж, пляж-то государственный, на каком основании и далее по списку. Знаю я таких борцов за справедливость.

И только Олечка вызывала чистую симпатию. Звонкая, искренняя, светлая, она смотрела на Кузьмича широко раскрытыми глазами, умоляюще сжав у груди ладошки.

— Пожалуйста… Не ругайте ребят! Это мы во всем виноваты! То есть я! Мне очень-очень хотелось побывать на вышке! Я никогда не бывала на спасательных вышках! И вот Шурочка попросила Женю мне все показать! Ну а девочек я с собой позвала, чтоб не страшно было! Я высоты боюсь! А Женя, он такой хороший! Все нам рассказал и показал! А Леша он только подошел, он совсем не виноват!

Ну, е-мое, существо ты бесхитростное. Взяла и сдала по простоте душевной. Нечаянно.

— Как интересно? Только подошел? И где же товарищ спасатель полдня пропадал?

— За пирожками отлучался, — показывая пакет и честно глядя Кузьмичу в глаза, отрапортовал я, очень надеясь, что Олечка промолчит. Девушка пискнула, сообразив, что сболтнула что-то не то, и замолчала.

— Сходил?

— Так точно!

— Поел?

— Так точно, — сглотнув голодную слюну, рявкнул я. Мне один пирожок, что слону дробина.

— Собирайся, поехали!

— А я? — с надеждой поинтересовался напарник.

— А ты… — Кузьмич задрал голову и угрожающе потряс пальцем в сторону Женьки. — На дежурстве! И смотри у меня! Чтоб порядок был! И что бы никаких… — начальник развернулся к девушкам. — А вы! Брысь отсюда, нечего спасателей от службы отвлекать!

Олечка снова ойкнула, схватила подруг за руки и потянула в сторону моря. Татьяна что-то порывалась сказать Кузьмичу, но Оля что-то зашептала, и филолог, скривившись, промолчала. Александра уплывала как каравелла, ни разу не оглянувшись на несчастного Женьку, который глядел ей вслед, едва не вываливаясь через перила.

— Сидор Кузьмич, разрешите обратиться? — вытягиваясь в струнку, рявкнул я во все горло.

— Обращайся, — хмыкнул Кузьмич, скрывая улыбку.

— Куда рейд?

— На обнаженку, — крякнул мичман, кивнул головой, приглашая идти за ним, и двинулся в сторону опорного пункта.

Я поставил пакет на ступеньку, и потопал за Кузьмичом, стараясь не заржать, услышав разочарованный Женькин стон.

— Кузьмич, мы серьезно, что ли, нудистов щемить? — окликнул я начальство, шагающее впереди меня.

— Мне заняться больше нечем, как шутки шутить? — буркнул Сидор Кузьмич, не оборачиваясь. — Шевели ластами, итак полдня где-то шлялся.

— Откуда? — удивился я осведомленности мичмана.

— А ты думаешь, если меня на пляже нет, так я и знать ничего не знаю? Запомни, Алексей, у всего и везде есть глаза и уши. И у всех. Тебе зачем доктор понадобился? — вдруг без перехода спросил Кузьмич, резко останавливаясь в тени раскидистого клена.

Я едва не снес начальство с ног, тормозя вслед за ним. Интересно, кто Кузьмичу рассказал о моих поисках? Неужто Дульсинея Тобосская? И почему мичмана так заинтересовали мои расспросы? В доле что ли? Черт, Леха, угомонись, выключи свою фантазию. Так реально недолго и до теории заговора додуматься. Вон ты уже про пожар дофига себе насочинял. Теперь бы рассочинять обратно.

Я молча смотрел на начальника сверху вниз. Низкорослый Сидор Кузьмич стоял напротив, чуть задрав голову, засунув руки в карманы штанов, и разглядывал меня, нахмурив брови. Минуты три мы играли в гляделки, пока я не сообразил, что мне по рангу и по статусу вроде как не положено так себя вести. Я ж обычный парень, без претензий, приличный.

Правда, подработка у меня не совсем чтобы законная. Но при таких раскладах с такими вопросами, уверен, Кузьмич не просто знает, чем занимается Евдокия Аскольдовна, а сам в доле. Может даже не только с тетей Дусей.

— Э-э-э… — протянул я, включая юношескую придурковатость. — А что, нельзя?

— Ты мне дурака-то из себя не строй, — процедил Сидор Кузьмич. — Зачем тебе информация про доктора?

— Для личных целей, — заупрямился я. — Имею право.

— Право ты, Лешенька, конечно, имеешь. И оно закреплено за тобой в нашей советской конституции. Да вот беда, Алексей, если тебя по головушке приложат, останется у тебя одно право: на бесплатную медицинскую помощь.

— Ну почему же, — я засунул руки в карман, невольно отзеркаливая позу Кузьмича. — Право найти хулиганов у меня тоже останется.

— Ну ты же умный парень, Алексей. Кто просил тебя разузнать про врача?

— Сидор Кузьмич, можно встречный вопрос?

— Валяй.

— Вам-то какое дело? Получается, Вы знаете о том, что это гад — мошенник, и покрываете его? — я потихоньку закипал.

— Леша, дорогой ты мой человек, — проникновенно начал Сидор Кузьмич, глядя прямо мне в глаза. — Я много чего знаю, давно на свете-то живу. А дело мне до всего этого простое: я за тебя и других пацанов ответственность несу. Государство мне вас на лето доверило. Мое дело маленькое: сохранить горячие молодые головы и длинные носы от повреждений. Предостеречь, ежели что, и обезопасить. При необходимости — приструнить и запретить.

— Сидор Кузьмич, на мой-то вопрос Вы так и не ответили…

Я улыбался приклеенной улыбкой, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не скатиться в хамство и обвинения. Очень не хотелось верить, что бывший мичман, который казался мне порядочным человеком, заодно с компанией мошенников. Гадов, которые не просто обманывают доверчивых советских граждан, но наживаются на людском горе и отчаянье.

— Давай так, Алексей, я тебе кое-что скажу, ты подумаешь и прекратишь свою самодеятельность. Договорились?

— Это, Сидор Кузьмич, смотря что Вы мне скажете.

— А скажу я тебе вот что, дорогой ты мой спасатель: не мешай людям работать. Сорвешь операцию, ни тебя, ни меня за это по головке не погладят. Я понятно изъясняюсь?

Наверное, я тупил целую минуту, потому что во взгляде Кузьмича мелькнуло недоумение. И тут до меня дошло: «не мешай работать» относится видимо к нашей доблестной советской милиции, а не к тому, о чем я подумал в первую секунду, услышав эту фразу!

— Вы хотите сказать… — я решил уточнить этот момент.

— Все, что я хотел, я уже сказал, — отрезал Кузьмич. — Все, разговор окончен. Шевелим ластами, нас уже мужики заждались.

— Сидор Кузьмич!

— Все, я сказал! — с этими словами мичман развернулся и продолжил путь в сторону опорника, не оборачиваясь и всем своим видом демонстрируя неделание возвращаться к нашему разговору.

Я шел следом, так и не вытащив руки из карманов, и размышлял: почему все-таки Кузьмич не уточнил про операцию и кто её готовит? Милиция? Если рассуждать логически, то получается она самая.

С другой стороны, что если под операцией Сидор Кузьмич подразумевал акцию по выманиванию денег и автомобиля у Рыжовых? Тогда получается, мичман беспокоится о том, чтобы у лже-врача и его помощников все прошло успешно. А о моем здоровье заботится, чтобы я случайно не влез в процесс и не разрушил план мародеров.

Но я-то уже влез! И Кузьмичу откуда-то это известно! Черт, Леха! Ну что ты за человек такой неугомонный! Вот оно тебе надо? Живи да радуйся в молодом теле! Девчонок снимай, пиво пей, булочки свои любимые жри! Так нет же! Про это моё умение находить приключения на свою задницу в нашем поисково-спасательном отряде даже поговорка сложилась: была бы жертва, а Леха тут как тут.

У спасателей, как и у докторов, отношение к чужому горю и несчастьям обыденное: не пропускай через сердце, иначе сгоришь. Но при всем при этом лично я не мог пройти мимо человека в беде и не помочь. Галка всегда по-доброму на меня ворчала, мол, с родным мужем невозможно по городу прогуляться. То девчонку кинется спасать от пьяных дятлов, то котенка вытаскивать из-под колес. Но я-то знал правду: эти самые спасательные работы притягиваются ко мне сами по себе как магнит. А Галчонок поворчит и перестанет, потому что сама точно такая же. Мы с ней в этом плане были одинаковые.

— О, Леха, привет!

Из размышлений меня вырвал чей-то знакомый голос. Я очнулся и огляделся. Пока я размышлял над словами Сидора Кузьмича и прикидывал, как их расценивать и к чему прикладывать, так сказать, мы с мичманом дошли до опорного пункта. Возле него толпились знакомые и незнакомые парни. Видимо, такие же студенты-спасатели, как и я.

— Здорово, — кинул я приветствие на толпу, подходя ближе.

— Ну, что, ты как? Куда пропал?

Опять Игорёк. Что-то слишком часто мы с ним стали пересекаться. Надо бы справки о нём навести у Женьки, кто такой, о чем думает, чем дышит. Не нравится он мне. Ох, как не нравится. А после той истории на танцах так и вовсе вызывает непреодолимое желание зарядить в морду. Оно, конечно, не пойман — не вор. Но на разговор-то меня именно он с танцплощадки вызвал. Значит, по любому был в курсе, что и кто меня за забором ждет.

— Сам как? — сделав вид, что не заметил протянутую мне ладонь, задал я встречный вопрос.

— Да я что, я нормально, — Игорек торопливо отдернул руку и покосился по сторонам: заметил или нет кто-нибудь конфуз.

Я подошел ближе, поздоровался за руку с теми, кто окликнул по имени и постарался не отсвечивать. Судя по всему, из всей толпы лично знаком только с троими, остальных либо в первый раз вижу, либо пересекались, но незнакомы. Парни галдели, перекидывались шутками, вспоминали последний рейд. Я прислушался, пытаясь понять, участвовал я в нём или нет. По всему выходило — не был. Ну, и хорошо. А то спросят что, а я не знаю.

— О, пацаны, новый анекдот про нудистов хотите? — раздался знакомый голос.

— Давай, Фима, заряжай, — раздался нестройный хор голосов.

Рослый паренек с копной темных волос, чуть крупноватой нижней губой и смешным голосом, выступил чуть вперед и принялся травить байки. На студента он не тянул по возрасту. Но ребята его хорошо знали, и видно было, что Фима — душа компании и балагур. Анекдоты он травил не только душено, но и артистично. Наш хохот уже давно превратился в нескончаемый гогот.

— Приходит мужик на нудистский пляж, а у него и спрашивают: «Почему вы, передовик производства, примерный муж и семьянин, стали нудистом? А мужик и отвечает: „Одежду у меня украли“».

Анекдоты сыпались из Фимы как из рога изобилия. Я ржал вместе со всеми и пытался понять: откуда мне знакомо лицо парня и его голос?

— Шафрин, кончай байки травить! — незлобно прикрикнул Сидор Кузьмич, появляясь на крыльце опорного пункта.

«Ну, нифига себе! — я аж присвистнул от удивления. — Ефим Шафрин собственной персоной? Интересно, что он тут делает, в нашей провинции? Да еще и с нами в рейд!» В своем столетие я одно время с удовольствием слушал эстрадных юмористов-сатириков. Самыми любимыми были два Михаила — Евдокимов и Задорнов. Но и Шафрина с удовольствием слушал, был такой период.

Потом, правда он куда-то исчез с эстрады. Потом погиб Евдокимов, и только Задорнов продолжал радовать своими байками. Его-то я и смотрел и слушал иногда, больше никого. Старички-задротнички с теплоходика Арины Дуровицкой меня как-то не впечатляли.

А тут, надо же, стоило попасть в семьдесят восьмой, чтобы вживую послушать начинающего свой сатирический путь Шафрина!

— Принято, Кузьмич, последний! — крикнул Фима и завершил свое выступление. — Приезжает семья Вовочки отдыхать на море, приходит на нудистский пляж. Вокруг лежит, ходит, купается толпа голого народа. Вовочка посмотрел-посмотрел, да и спрашивает у мамы: «Мама, мама! Смотри, какая тетя во-о-от с т-а-а-а-кими сисями!» Мама шикает: «Вовочка! Не подходи к этой тете! Чем больше у тети сиси, тем она дурнее!» Вовочка замолчал. Через пару минут снова дергает маму и кричит: «Мама, мама! Смотри, какой дядя! У него вот т-а-а-а-кая пися!» Мама оглядывается, краснеет и говорит Вовочке: «Вовочка! Не подходи к этому дяде! Чем больше у дядей пися, тем дядя глупее!» Вовочка убегает купаться, а через пять минут прибегает к маме и радостно вопит: «Мама, мама! Там наш папа с т-а-а-а-кой дурной тетей разговаривает! И чем дольше он с ней разговаривает, тем глупее и глупее он становится!»

Хохот разорвал полуденную тишину. Мы рыдали от смеха, согнувшись пополам. Даже Кузьмич не выдержал и заржал. Фима же с довольной физиономией стоял в центре и счастливо щурился, поглядывая на нас.

— Ну, все, кони, наржались, пора и честь знать, — махнул рукой Сидор Кузьмич, привлекая наше внимание.

На крыльцо вышел милиционер, осмотрел наше ржущее собрание, скривился и что-то сказал Кузьмичу. Мичман покачал головой и пожал плечами, отвечая на какой-то вопрос сотрудника.

— А, ну, тихо, — гаркнул Сидор Кузьмич, и мы, разом умолкнув, глянули в его сторону.

— Ну, давай, Кузьмич, не тяни, ставь задачу.

— Главное, парни, если вдруг падать будете, смотрите, за что хватаетесь! — пошутил Фима, и толпа снова взорвалась диким хохотом.

— Шафрин, а ну отставить разговорчики в строю! — чуть строже рявкнул Сидор Кузьмич, перекрывая какофонию смеха. — Быстро в автобус!

Галдя, пихаясь и перешучиваясь, мы загрузились в дребезжащий автобус и спустя десять минут выехали в сторону поселка Морского. Я ехал и прикидывал, как доблестная милиция вместе с нашей неорганизованной толпой собирается прессовать нудистов? И зачем это нужно? Ну, любят люди загорать голышом, зачем им мешать? Тем более, на Морском никогда не было общественной пляжной зоны. О том, что там хороший песчаный пляж, знали только местные.

Сколько живу в родном Энске, не ведал, что кроме рыбаков и поселковой ребятни там еще и нудисты обитают. Хотя пляж тянется вдоль берега на многие километры, если уходить подальше, то никто и знать не будет, кто там есть и чем занимается. Тем более непонятно, кому эти самые нудисты мешают?

Одно время на Пятачке, возле полуразрушенных балок берегоукрепления, почти на самой оконечности, обосновались нудисты, примерно в девяностых. Но ярые поборники купания в одежде с помощью милиции быстренько прикрыли лавочку и голыши с дикого участка пляжа исчезли. Хотя «текстиль» (граждане в купальных костюмах) на этом месте ни загорать, ни купаться не любит до сих пор. Без травм зайти в воду и выйти на сушу невозможно: дно практически устлано останками разрушенного бетона с арматурой. Но вот, поди ж ты, мешали им натуралисты. Теперь понимаю, куда они перебрались.

Мы тряслись через весь город в душном автобусе. Фима травил анекдоты, пили лимонад, парни делились впечатлениями от прошлого рейда. В начале лета вместе с милицией они разгоняли нудистов возле порта. Любители ровного загара обосновались недалеко от Козьего пляжа на песчаном пятачке, спрятанном в камышах. Увы, периодически они выходили купаться на мелководье, которое не скрывало обнаженности их тел, так их и обнаружили бдительные граждане.

Я слушал и недоумевал. Нудистский пляж тянется вдоль высокого обрыва в самом глухом месте за городом. Сверху незаметно спуститься такой толпой, как у нас, невозможно. Широкая выемка ведет до края обрыва, а затем переходит в узкий проход, вымытый дождями и немного расширенный человеческими руками. В самом низу узкая железная лестница, по которой невозможно идти вдвоем, только по одному. Но это в мое время.

Подозреваю, здесь и сейчас в морю ведут в лучшем случае выбитые в глине ступени, в худшем — веревка, примотанная наверху к крепкому колышку. На пустынном берегу нашу гоп-компанию будет видно издалека. Пока мы подойдем в нудистам, они уже успеют одеться, сделают вид, что даже не раздевались. К чему весь этот цирк?

Оказалось, любители отдыхать голышом в этот раз обосновались палаточным лагерем на самом обрыве. В защитке раскинулся целый городок, на который случайно наткнулись местные жители, отправившись собирать шелковицу. Все это нам рассказал молодой милиционер, которого отправили вместе с нами в автобусе.

Нас высадили за Морским, и к обрыву мы пошли пешком по солнцепеку. Возле спуска нас уже ждали Сидор Кузьмич с остальными милицейскими. Старший хмуро объявил, что палаток в защитке штук пятнадцать, а вот людей неизвестное количество, сосчитать не удалось. Какая-то часть загорает внизу на пляже. Нудисты обосновались возле заброшенного верёвочно-ступенчатого спуска. Даже сделали самодельные перила из сухих веток, которых в лесополосе всегда много.

Задачу перед нами поставили простую, но идиотскую: разделиться на две части, незаметно подобраться к палаточному лагерю, оцепить его и дожидаться милиционеров для составления протоколов о хулиганстве.

Первый отряд с парой сержантов должен был пройти через кукурузное поле, второй — продраться сквозь заросли защитки. Старшие сотрудники правопорядка прибудут в последний момент на милицейских машинах по проселочной дороге. Нескольких младших сержантов отрядили вместе со спасателями на берег: перекрыть отходы по воде, так сказать.

Я едва сдерживался, чтобы с юмором не комментировать прозвучавшие распоряжения. Одно слово — цирк уехал, клоуны остались. И еще большой вопрос: кто из нас клоуны — мы или нудисты.

Захват велено было начинать после звукового сигнала с воды. Честно говоря, что за сигнал и кто его подаст, я так и не понял. Когда же услышал, едва смог устоять на ногах от смеха. Но сначала мы подобрались к палаточному лагерю. Жизнь нудистов изнутри, так сказать, я видел впервые. И очень удивился. Обычный автокемпинг, только народ сплошь раздетый.

Между палаток сновали обнаженные люди, готовили еду, играли в шахматы, лежали в гамаках, читали книги, сидели в пляжных креслах. Детей вроде не было. Так что растление малолетних или что-нибудь в этом роде нудистам предъявить не удастся. Как по мне, так и хорошо. Зачем портить людям отдых, я по-прежнему не понимал. Стоят в стороне, никому не мешают, от посторонних глаз отгородились натянутыми со стороны поселка парусиновыми пологами.

По команде одного из сержантов, назначенного старшим в нашей команде, мы затаились в кукурузе и замерли в ожидании трех зеленых свистков. В смысле, звукового сигнала.

И сигнал незамедлительно раздался со стороны моря. Сначала я услышал характерный звук мотора. «Казанка» ровно шла вдоль берега. Вот мотолодка сбросила скорость, видимо, собираются пристать. Спустя несколько минут шум стих. Значит, подняли мотор, подошли совсем близко к пляжу.

И тут началось. Громкоговоритель выплюнул строгие слова приказа: «Граждане нудисты! Приказываем немедленно одеться! Вы находитесь в Советском Союзе! Граждане нудисты! Вы нарушаете общественный порядок! Граждане нудисты! Соблюдайте порядок! Советские пляжи для нормальных советских людей! Немедленно оденьтесь!»

Я не выдержал и заржал в голос.

Сержант на меня шикнул и ткнул в бок, но было поздно! Ближайший к нам нудист, загоравший в костюме Адама, выронил книгу, которую читал в кресле, выскочил из кресла и, прикрывая ладошками причинной место, сверкая голой пятой точкой, молча помчался в палатку.

С моря продолжали звучать приказы и угрозы с катера. Юные и не очень натуралисты принялись оглядываться в поисках шутника. Первым заметили молчаливого беглеца и принялись шутливо интересоваться, не пчела ли его укусила за причинной место. Голопопый спринтер махнул рукой в сторону моря и нырнул в палатку.

Компания проводила его взглядом, кто-то уточнил, все ли у него в порядке. Один из натуралистов подошел к краю обрыва, желая понять, что такого страшного или странного увидел на море беглецу. И обнаружил катер с громкоговорителями в погонах на борту.

— Одевайтесь! Милиция! — заорал самый любопытный и первым метнулся в свою палатку.

На поляне начался хаос. Наш сержант тоскливо вздохнул и скомандовал на выход. Мы нехотя поднялись, обнаруживая свое присутствие, и вывалились из кустов.

Ну, как вывалились. Попытались. В наших кубанских лесополосах растет в основном акация. Пока мы сидели в засаде, колючие ветки благополучно взяли нас в плен. В детстве мне всегда казалось: акация — непросто дерево, а настоящий живой монстр. По какой широкой кривой её не обходи, как минимум на одну колючку или ветку непременно напорешься.

Вот и сейчас мы пытались выбраться из зарослей, матерясь негромко, но зло и на грани приличия. Вроде и кусты выбрали не колючие, но когда пришло время действовать, акация взяла нас в плен. Приходилось отдирать ткань от веток, чтобы не порвать майки-рубашки и не поцарапаться.

Особенно досталось сержанту. Зацепило его хорошо. В спину впилась всеми своими колючими щупальцами неизвестно откуда взявшаяся ветка. Могу поклясться, когда мы устраивались в кустах, сержантский тыл был чист, никаких деревьев не наблюдалось.

Наконец, мы освободились и вывалились на поляну. К этому моменту какая-то часть нудистов успела нацепить купальники. Некоторые мужчины суетливо метались в плавках, надетых наизнанку. Другая часть Адамов прыгала на одной ноге, пытаясь попасть второй ногой в трусы.

Женщины постарше причитали в палатках, перерывая весь гардероб. Во всяком случае, так казалось на первый взгляд: натуралистки исчезали в темных недрах и пропадали, скрытые пологом. Наверняка, самые опытные, не раз и не два пережившие милицейскую облаву. Время от времени кто-нибудь из них очень громко и внятно объяснял в никуда, что думает о милиции, её манерах и милиционерах, участвующих в этом идиотизме и безобразии.

Самые молоденькие девчонки то ли от растерянности, то ли специально, рванули в нашу сторону. Подозреваю, все-таки у них имелся план. Я предусмотрительно держался чуть в стороне, ближе к обрыву, наблюдая за всей этой катавасией, и контролируя процесс. Мало ли, кто-то с перепуга рванет, не разбирая дороги, и шандарахнется с обрыва. А обрывы у нас крутые и высокие. С такого чертыхнешься и все, белые тапочки гарантированы.

Парни, увидев толпу голых девиц, несущихся на них с криками, с грудями наголо и… гхм… развевая косами, так сказать, опешили и попятились обратно в кусты. Куда делись все шуточки-прибауточки, которыми молодые, озорные и многоопытные обменивались в автобусе?

Перед разъяренной или испуганной насмерть женщиной никакая стена не устоит. Что уж говорить про молоденьких пацанов. Было у меня подозрение, некоторые из нашей команды голую женщину вообще впервые видели. Сержант так уж точно.

Он растерянно топтался на краю поляны, краснел, бледнел, сжимал побелевшими пальцами несчастный свисток и дрожащими губами, закатывая глаза в небо, чтобы не видеть бегущую прямо на него обнаженную натуру, пытался командовать: «Всем оставаться на местах! Это милиция! Граждане нудисты! Не сметь одеваться! То есть, немедленно одеться! Приготовиться к личному досмотру!»

Парнишка окончательно смешался, растерялся и запутался. В последний момент, когда, казалось, голая толпа сметет молоденького милиционера в кусты, сержант сообразил, наконец, сунуть свисток в рот и засвистеть.

Я не удержался и гаркнул: «Полундра! Свистать всех наверх! Работает… милиция!» Я так вошел в раж от нелепости ситуации, что едва не ляпнул про ОМОН. Вот было бы весело объяснять потом, каким странным словом я обозвал родную советскую милицию.

В любом хаосе обязательно найдется человек, который все и всегда фиксирует и запоминает. Не факт, что из него впоследствии получится хороший свидетель происшествия, но то, что не нужно (косяк там какой-то или ошибку), он обязательно вспомнит и заострит на этом внимание.

В мое время таких людей достаточно просто вычислить, они всегда и всё снимают на телефон. И неважно, что в этот момент теряются драгоценные минуты. Минуты, когда шанс вовремя позвать на помощь спасателей еще огромен, а вероятность самому помочь человеку, попавшему в беду, велик. Для таких «операторов» главное потом гордо заявить: «Я — очевидец!» Дать интервью телевизионщикам, выложить пост в соцсетях… Нелюди… Не понимаю…

Сержант свистел и свистел. Девчонки, не ожидавшие от молоденького милиционера такой подставы, завизжали и растеряли весь свой боевой пыл, заметались по поляне в поисках прикрытия. Парни от залихватского свиста тоже пришли в себя и, вытянувшись в цепочку, двинули вперед, раскинув руки. Какой-то идиот, (почему-то я сразу подумал на Игорька), глумливо выкрикнул: «Цы-ы-ыпа-а-а, цыпа, цыпа!»

«Ой, ду-ра-а-ак!» — мелькнула у меня мысль, и я стратегически отступил под прикрытие большого куста алычи, чтобы не попасть под раздачу. Тут же напоролся на колючки, дернулся назад, споткнулся и рухнул на спину. Приземляясь на что-то мягкое, успел подумать: «Лучше быть порванным деревом, чем оскорбленной голой женщиной».

После секундной тишины, которая гильотиной упала на поляну после неудачной шутки, раздался боевой клич:

— Сам петух! А ну-ка, бабоньки, в ощип его!

Женский вопль разорвал перепонки. Я осторожно попытался отползти поглубже в кусты. Что-то твердое ткнулось мне в спину, подо мной что-то заелозило, и чей-то сдавленный голос просипел:

— П-простите, Вы не могли бы с меня слезть!

Договорить он не успел.

— Твою ж мать! — заорал я, взлетая над землей.

Но алыча держала крепко, и я снова рухнул на тот же самый мягкий предмет с твердым отростком!

— Твою ж мать! — болезненно вскрикнули подо мной.

Матерясь, я откатился в сторону, не обращая внимания на треск рвущейся одежды. Лучше уж полуголым, чем истыканным со спины непонятно чем!

Твою ж мать! Черт! Якорь мне в глотку! А, чтоб меня! Я едва не чертанулся с обрыва, убирая свои тылы подальше от такой неожиданности. На том месте, куда я приземлился после нечаянного паления, лежал голый мужик! Точнее, молодой парень!

Я отполз от края, сел и выругался со вкусом, виртуозно и многоступенчато, красочно пройдясь по всем родственникам незадачливого нудиста, не забыл и про него самого. С трудом заставил себя мельком глянуть вниз, и громко выдохнул, убедившись, что в спину мне тыкалась алычовая палка, а не то, что я себе представил, услышав мужской голос.

Парнишка лежал, прижимая руки к груди, и стонал. Видимо, я хорошенько прокатился по нему своим весом.

— Эй, ты как? — стараясь не шуметь, поинтересовался я. — Цел?

— Це-е-л, — выдохнул нудист. — Чем ты меня так? — перекатываясь на бок и сворачиваясь в клубок, простонал нарушитель общественного порядка.

— Да ничем, — я пожал плечами. — Спиной своей. И массой. Поскользнулся, упал, очнулся — ты! — пошутил я. — Ты на вот, прикройся, что ли! — я стащил с себя подранную рубашку и протянул парню.

— С-с-спасибо! — он торопливо приподнялся и обмотал ткань вокруг бедер.

«Рубашку в утиль», — огорченно вздохнул я про себя.

— Ты давно здесь?

— Как только с моря заорали, — вжимая голову в плечи и косясь вместе со мной в сторону поляны, скрытой от наших глаз, тоскливо ответил нудист.

— Да нет, я вообще, в целом, — я неопределенно взмахнул рукой. — Давно в нудистах-то?

— А? А… Да нет, третий день всего, — парень встал на колени, отогнул ветку и выглянул наружу из нашего убежища. — Что там?

— Там сейчас клочки по закоулочкам летят, — вслушиваясь в женские вопли и мужсике маты, пояснил я. — Какой-то дурак женщин курицами обозвал. Ну и… сам понимаешь…

— Да уж, — парень поежился. — А милиция что?

— А милиция тоже там. Устраняет и спасает. Или тихариться, как мы с тобой. Хотя нет. Слышишь? Свистит, родимый! Пытается разогнать!

С поляны тем временем неслось:

— Гражданки женщины! Разойдитесь! Вы нарушаете порядок! Ой! Статья сто восьмая УКа РСФСР! Ой! Нападение на сотрудника милиции! Нанесение тяжких… ай… телесных!

«Силен!» — восхитился я. В таком дурдоме еще и статьями сыплет как из рога изобилия.

— Это кто?

— Это наш сержант Диденко — с гордостью пояснил я.

— Ты что, тоже мент? — парень напрягся.

— Нет, я добровольно-принудительный помощник.

— Это как?

— Ну, как, как… Взяли и добровольно внесли в списке участвующих в облаве. Первый раз что ли?

— А, ну да, знакомо. У нас в редакции самые молодые обычно все в добровольцах.

— Ты журналист?

— Угу… Вот, статью хотел написать… Сравнить общество «Долой стыд» и современных продолжателей этого дела.

— Чего? Какое общество?

— А, так, — отмахнулся незадачливый журналист. — Было дело в Советском Союзе в двадцатых годах… Нудизм процветал… Сам Ленин поддерживал…

— Врешь?!

— Никогда не вру! — отрезал парень.

— Ой. Да ладно, все вы, журналюги, одним мирром мазаны. Что погорячее, то и расписываете. А правда вам как кость в горле, только мешает. На ней рейтинги не сделаешь!

— Чего?! — несостоявшийся нудист начал закипать. — Да если хочешь знать!

Договорить он не успел. Со стороны дороги раздались свистки, и на поляну ввалилось подкрепление.

— Гр-раждане женщины! А ну, р-р-разойдись! — рявкнул старшина. — Эт-та что за голопопие! А если я сейчас ремнем да по заднице? А? Чтоб в вдругорядь неповадно было советских милиционеров обижать! Девоньки! Он жеж молоденький! Бабу еще не щупал! А вы ему, можно сказать, психологическую травму нанесли на всю жизнь! Ранили, так сказать, в самое сердце!

«Ого! А непростой мужик этот мичман Сидор Кузьмич! Очень непростой!» — мелькнула мысль.

Раздался дружный девичий визг. Вот ведь, на молодых и безусых шли голые амазонки, а стоило появиться опытному и взрослому, как засмущались и кинулись искать, чем красоту свою прикрыть. Никогда я не пойму логику женских поступков!

Следом раздались возмущенные более взрослые дамские голоса, что-то объясняющие новоприбывшим. Видимо, опытные нудистки пытались перехватить бразды правления в свои руки.

— Сиди здесь и не отсвечивай.

— А ты куда?

— А я пошел помогать. Будешь вести себя тихо, смотаешься, когда мы уедем. Попробую тебе одежду притащить. Если что, приткну где-нибудь в кустах.

— Спасибо, друг! Меня Вячеслав зовут. Стеблев.

— Алексей, — машинально ответил я, отмечая про себя знакомую фамилию. — Лесаков. Ну, я пошел. Не высовывайся!

Вячеслав что-то ответил мне вслед, но я уже не услышал. Едва я вынырнул из кустов, как меня едва не сбила с ног голая девица. Прикрывая ладошками стратегически важные места, она неслась, не разбирая дороги. Целенаправленно вниз с обрыва! Я шагнул назад, сделал подсечку и подхватил падающее тело.

Девчонка опешила, а потом продолжила реветь, ругаться и начала молотить меня кулаками по всему, что попадалось. Кулачки у неё были острые, била она чувствительно. Я уворачивался, сколько мог, пытаясь словами остановить начавшуюся истерику. Когда понял, что уговоры бесполезны, поставил на землю, размахнулся и влепил пощечину.

Девица охнула, правой ладошкой схватилась за щеку, левой же по-прежнему прикрывала самое ценное внизу, ошарашенно глянула на меня и угомонилась.

— Лучше? — участливо поинтересовался я, готовый в любой момент перехватить и остановить нудистку. Мало ли, кинется в драку, невзирая на то, что я выше и сильнее. Они вон какие, боевые амазонки!

— Лучше… — растерянно кивнула дочь Евы, покраснела и схватилась уже двумя ладошками за лицо. — Ой, мамочки! Что теперь будет!

— А что будет-то? Ну. Подумаешь, составят протокол и все дела!

— На работу напишут! Пропесочат! Выговор влепят! — девчонка снова заплакала.

— Велика беда — выговор! У меня их знаешь, сколько? — я попытался неловко утешить несчастную любительницу ровного загара.

— Сколько? — всхлипнула девушка, совершенно позабыв, что нужно прикрываться.

— Много! — уверенно соврал я и улыбнулся. — Пошли, найдем тебе одежду.

— Ой! — нудистка залилась с краской с ног до головы. Причем в буквальном смысле слова.

Я впервые видел, чтобы так краснели. Говорят, такое покраснение свойственно исключительно рыжеволосым людям. А барышня, судя… кхм… по всему, была натуральной блондинкой.

Девчонка горной козочкой метнулась в сторону палаток. Я торопливо шел за ней следом, стараясь н упустить из виду. Во всеобщей свалке-облаве участвовать не хотелось. Кузьмич разруливал ситуацию и усмирял редкие очаги скандалов. Хаос постепенно сменялся порядком. Милиционеры собирали полуодетых нудистов в кучку, пытались писать протоколы.

Парни зализывали раны, нанесенные разъяренными амазонками в борьбе за поруганную честь. Я покачал головой, покосившись на несчастных дружинников. Надеюсь, неудачливого шутника женщины все же не покалечили. Хотя я сомневаюсь, что изувеченные собратья не припомнят ему дурацкий юмор. Если не сказать — дебильный.

Я добрался до палатки, за которой скрылась моя подопечная. Потоптался, а затем решительно постучал костяшками по опорной стойке.

— Тук-тук! Можно?

— Нет! — крикнули в ответ.

— Да я только спросить, — уточнить я.

— Все вы только спросить! — хмыкнули по ту сторону брезента. — А потом очередь километровая в коридоре!

«Врач, что ли? — удивился я. — Да нет, медсестра, наверное. Больно молода для врача».

— Спрашивай! — разрешил женский голос.

— Слушай, у тебя никакой мужской одежды случайной нет?

— Тебе что ли?

— Да нет, товарищу… Он из этих… из ваших… в кустах сидит. Я ему велел не отсвечивать. Может и отсидится. Только без одежды далеко не уйдет, сама понимаешь…

— Мужики, — девушка презрительно фыркнула мне в ответ и надолго замолчала.

«Черт! Через заднюю стену, что ли ушла?» — мелькнула мысль. Но тут брезент зашуршал, и девчонка выбралась наружу, одетая в брюки и майку. В руках она держала спортивный костюм.

— На, держи. Больше ничего нет. Налезет?

— Впихнем, — принимая из девичьих рук одежду, уверенно кивнул головой. — Слушай… Ты чего не ушла-то? — я кивнул в сторону натянутого полога за её палаткой. — Не увидели бы. Я б не стал ловить.

— Вот еще! Я — врач!

— Врач? — неприкрытое удивление сквозило в моем голосе. — Тебе сколько лет… врач?

— Женщинам такие вопросы не задают! Двадцать два! — возмутилась нудистка.

— Да ладно? Я больше шестнадцати не дам! — присвистнул я, внимательно разглядывая вновь покрасневшую блондинку. На это раз от возмущения.

— Ты! — зашипела девчонка и даже топнула ногой. — Ну и пусть! Да! Студентка! И что? Я — будущий медик! Я знаю, что говорю! Я потомственная нудистка!

Тут я едва сдержался, чтобы не расхохотаться!

— Да! — девушка рассердилась, увидев смешинки в моих глазах. Не веришь? Да я выгляжу моложе только потому, что принимаю солнечные ванны и купаюсь в море нагишом! — поднимая указательный палец вверх, профессорским голосом отрезала девчонка.

— И как это связано? — удивился я.

— Самым прямым образом! Вот ты как купаешься? В плавках? — блондинка уперла руки в бока.

— Ну… да… Я ж не нудист… — пожал я плечами.

— Вот! — палец снова взметнулся вверх. — От этого все мужские болезни!

— Это какие? — опешил я.

— Простатит, например! Слыхал про такой? — выпалила будущий врач.

— Кхм… Угу… Ему-то откуда взяться?

— Оттуда! От мокрых купальников и плавок все болезни! — девчонка, видимо, оседала свой конек. — Ты знаешь, сколько из-за них проблем? У женщин — циститы! У мужчин — простатиты! А это, знаешь, к чему ведет?

— К чему? — я опешил от такого натиска.

— А к тому, что рождаемость падает! — торжествующе уставилась на меня врач.

— Да купальник-то здесь причем?

— А при том! Сколько они сохнут? Ну? Сколько?

— Ну… долго… Наверное… — я пытался припомнить, за сколько высыхают мокрые плавки на нашей южной жаре.

— Вот!

— И что? — я не понимал.

— А то! А то, что из-за мокрых тряпок ты, да и все! — девчонка развела руками, пытаясь обхватить всю поляну. — Все! И мужчины, и женщины застужают свои причинные места! А мы, нудисты, купаемся и загораем голышом. Понимаешь разницу? — девчонка уставилась на меня горящими глазами. — Эх… Так вот мы, нудисты, ничего себе не охлаждаем. Мы оз-до-рав-ли-ва-ем-ся! — и она ткнула пальцем мне в грудь.

Однако, чувствительно!

— Ты гинеколог что ли?

— Да! Причем в третьем поколение! — блондинка огорченно вздохнула. — Но пока моя теория не имеет большого успеха у отца. Хотя и он, и мама тоже нудисты, Да и бабушка… У нас вся семья нудисты! — с гордостью выпалила девушка. — Поэтому бежать я не буду, сяду в кутузку, потребую корреспондента и попытаюсь объяснить нашу… Мою! Позицию. Мы — не маньяки и не растлители! — гордо закончила будущий врач и вызывающе глянула на меня.

— Удачи… — улыбнулся я. — И спасибо за одежду, — развернулся и пошел обратно к Вячеславу.

— Лесаков, ты куда? — грозный окрик заставил меня остановиться.

— Сидор Кузьмич, я тут это… — я потряс комком одежды. — Одежду раздобыл. Может, одеть кого надо. А то как их вести голых-то через полгорода?

— Сюда иди! — приказал мичман.

Вот, черт, не повезло. Заметил-таки старый жук мои передвижения! Придется подходить и включаться в маски-шоу. Хотя тут и масок-то нет, все голые. Одно шоу. Покалеченные дружинники стояли поодаль, сердито глядя на амазонок. Девушки уже успели нацепит на себя какую-то одежду и тоже стояли насупленные, приводили себя в порядок, помогая друг другу.

Я вздохнул и повернул в сторону начальства.

— Разрешите доложить, студент Лесаков в Ваше распоряжение прибыл!

— Не пыли, Леха, — поморщился Кузьмич. — Возьми пару парней посмышлёней, вот ту даму, она тут кто-то вроде коменданта, пройдитесь по палаткам, соберите одежду и спуститесь вниз. Там милиция купальщиков задержала.

— Не могу, Сидор Кузьмич, — я покачал головой, не отводя от начальства честного взгляда.

— Эт еще почему?

— Да нет тут смышленых. Одни… неумные… Гляньте на их… лица, сами поймете.

Сидор Кузьмич непроизвольно кинул взгляд на парней, участвовавших в потасовке с девушками. Расцарапанные лица, разорванная одежда. Ну, прям герои боевика, а не дружинники. Мичман кхекнул, скрывая улыбку.

— Каждой рыбешке свой рыбак, — прокомментировал Кузьмич. — А ты мне зубы не заговаривай. Берешь этого и этого и вперед. Не забудь Катерину Васильевну. Да повежливей мне! Женщина известная.

— Ого. И кто она?

— Много будешь знать, скоро состаришься! — отрезал Сидор Кузьмич. — Катерина Васильевна. Вот Вам Алексей в сопровождение, и два оболтуса в помощь. Вещи соберите, ребята на берег отнесут.

— Благодарю Вас, Сидор Кузьмич, — величественно кивнула высокая дама бальзаковского возраста в широком цветастом сарафане, накинутом на голое тело. — Идите за мной! — и поплыла по поляне в сторону палаток, не интересуясь, идем мы за ней или нет.

— Васильков, Соловейчиков, шагом марш сюда! — крикнул Прутков, обнаружив, что вышеуказанные товарищи по-прежнему стоят на месте.

Парни нехотя двинулись в нашу сторону.

— Так, сопли подобрали, мозги включили, поступаете в распоряжение Лесакова и Екатерины Васильевны, — рявкнул мичман, сердито сверля взглядом недовольных студентов. — И смотрите мне!

— С какой стати-то мы должны подчиняться голой бабе! — вякнул Игорёк, потирая красную щеку, на которого отчётливо виднелся отпечаток ладони.

— Васильков, — ласково отозвался Кузьмич. — Ты давно умным таким стал?

— А я что? Я ничего! — Игорек шмыгнул носом. — Надо так надо!

— Вот и хорошо. Лесаков, что стоишь? Выполнять! — рявкнул начальник, придавая нам ускорение.

— Разрешите идти? — гаркнул я в ответ, вытягиваясь в струнку.

Странная у нас началась игра с Сидором Кузьмичем. Но отчего-то она мне нравилась, будоражила кровь, не давала расслабиться, заставляла думать и анализировать свои действия и поступки с того самого момента, как мичман меня предупредил. И не только свои.

Прутков зыркнул на меня, но ничего не сказал в ответ.

— Пошли, мужики А то скроется Катерина Васильевна, ищи её потом, свищи в чистом поле с васильками. А она женщина важная! Как бы и в самом деле не огрести потом за потерю главной нарушительницы общественного порядка, — съехидничал я и потопал в ту сторону, куда направилась важная дама.

— Чё стоим, кого ждем? — буркнул Кузьмич, подгоняя моих напарников.

— Лех, чё за баба-то? — обгоняя меня на полшага и заглядывая в лицо, поинтересовался Васильков.

— А я знаю? — я пожал плечами, а про себя подумал: «Знал бы, не сказал бы! А вообще интересно, случайно или нет Кузьмич отправил со мной этого вертлявого? Может, соглядатай? Да нет, чет ты, дорого друг Леха, совсем загоняешь. Везде тебе заговоры чудятся. Вроде и Прокопенко давно не смотрел, а вот поди ж ты!»

Я решительно отмахнулся от дурных мыслей и ускорил шаг: буду решать проблемы по мере их поступления. Катерина Васильевна, тем временем, остановилась у самой дальней палатки и задумалась. Откинула полог, оглянулась, увидела нас, кивнула и нырнула в брезентовой нутро.

Мы неторопливо подошли и расположились напротив входа.

— Чтоб я еще раз согласился в рейд на нудистов! — тут же заворчал Игорек. — Я думал, тут весело будет. Опять-таки, девчонки голенькие, — парень мерзко хихикнул. — Познакомлюсь, то да се, глядишь, вечерочком что и срослось бы. А тут не бабы! Тут злыдни какие-то! — Васильков расстроенно засопел, ожидая сочувствия. — Вон как отоварили!

— А ты бы мозги включил и думал, что говоришь! — пробаси второй, Соловейчук кажется. — Из-за твоей дурацкой шутки мы все огребли!

Нет, не Соловейчук, а Соловейчиков, точно! Надо запомнить, мало ли, где еще пересечемся.

— Как звать-то? Извини, не припомню, — спросил я, протягивая руку. — Алексей Лесаков.

— Да мы и не знакомились. Сергей Соловейчиков, — пожимая мою ладонь, представился парень.

Рукопожатие у него было по-мужски крепкое, но без выпендрежа и демонстрации силы. Отчего-то парнишка мне сразу понравился. Добродушное лицо с открытым взглядом. Было в нем что-то такое надежное, добротное, знакомое. Такие ребята обычно молча желают свою работу, не считая собственные поступки подвигом. В нашем поисково-спасательном таких каждый первый.

Черт! Да забудь ты уже про ту свою жизнь, Леха! Не трави себе душу! Уж не знаю, кто и зачем дал мне второй шанс прожит жизнь заново, но уверен: обратного хода мне нет! Был бы — обозначили бы мне задачу, как попаданцу, да и пряник в виде возвращения показали бы. А тут… Барахтаюсь, как могу, в новом теле в старом мире, что к чему — черт его знает!

— А что я? — возмущенно-обиженный голос Игорька вырвал меня из размышлений. — Можно подумать, я один шутил!

— А кто еще-то, кроме тебя? Не ты, скажешь, первым кудахтать начал? Вечно ты ляпнешь н подумав! А мы потом расхлебываем! — недовольно уточнил Серега.

— Ну может и я! — расхрабрился Васильков. — А кто поддержал? Все и поддержали!

— Угу, — скривился Соловейчиков. — Вы ж как то стадо баранов: один начал, всем надо.

— А сам-то! — возмутился Игорек.

— Я что, дурак что ли, перепуганную бабу оскорблять? У нас в деревне ща такое и коромыслом огрести модно по хребтине!

— Пусть попробуют! Ответочка прилетит, закачается!

— Я смотрю, ответочка и прилетела, да, Игорек? — хмыкнул я, прекращая спор. — Верно Серега говорит: обижать женщину — последнее дело. На такое нормальные мужики неспособны. А бьют женщин и вовсе последние твари, которые в жизни ни черта не добились, вот и вымещают на своей бабе собственную несостоятельность.

— Интересный вывод, — раздался приятный женский голос, и из палатки показалась Екатерина Васильевна. — Сами додумались или помог кто?

— Отец научил, — улыбнулся я, шагнул к женщине, желая помочь.

Предводительница амазонок улыбнулась и протянула мне пляжную сумку с вещами.

— Прекрасный у Вас отец, юноша. И воспитание правильное. Идемте дальше. Берите пример с товарища! молодой человек! — дама стрельнула глазами в сторону насупленного Игорька.

Васильчиков скривился, хотел что-то ляпнуть, но передумал. И правильно сделал, с моей точки зрения. Ума нет — считай калека. А умом Игорек пока не блистал. Во всяком случае, в тех ситуациях, где мы с ним лично пересекались. С дракой он конкретно себя подставил, не удивлюсь, если и на пляже он наводчиком был.

С этими словами женщина двинулась к следующей палатке. И все повторилось: нырнула, вынырнула с одеждой. Мы, словно три верных стража, перемещались следом за Екатериной Васильевной, принимали из её рук очередную партию вещей, складывали в сумку и снова ждали.

«Да сколько их на берегу-то?! — после пятой палатки подумал я. — Здесь их человек двадцать, — я оглянулся на компанию нудистов, которую протоколировали милицейские. — А там сколько? Столько же? Лагерь вроде небольшой. Целыми семействами, что ли нудят? Или нудируют? Чем они занимаются-то? — сам у себя спросил, сам себе и ответил. — Нудизмом же».

Вот так войдет в мысли какая-то ерунда, и фиг отцепишься потом! Хуже песни!

— Катерина Васильевна, можно вопрос? — не выдержал я.

— Почему же нельзя, — улыбнулась женщина. — Спрашивайте, молодой человек. Вас, кстати, как звать-величать?

— Алексей, — я улыбнулся в ответ. — Вопрос личный, — я засомневался.

— Спрашивайте, — махнула рукой дама, ныряя в очередную палатку. — Если не захочу, не отвечу, — раздалось изнутри.

— Сидор Кузьмич, начальник наш, сказал, личность вы известная. Вот мучаюсь двумя вопросами: в какой сфере Вы знамениты, и зачем Вам вот это всё! — я мотнул головой, имея ввиду лагерь нудистов.

Катерина Васильевна как раз выбралась наружу и теперь стояла, щурясь на солнце с легкой улыбкой на губах.

— Я, можно сказать, нудист в пятом поколение. С детства приучена. Предки мои в самом первом советском обществе нудистов состояли. «Долой стыд». Слыхали про такое, юноша?

— Не приходилось, — совершенно искренне удивился я.

— О, это были… забавные люди, — звонко расхохоталась Катерина Васильевна. — Представляете… — начала женщина, доверительно взяв меня под руку и уводя куда-то в сторону от палаток. Я напрягся: мы шли туда, где в прятался Вячеслав. Я лихорадочно пытался придумать, как изменить маршрут, но так ничего и не придумал. Мы остановились в паре метров от кустов акации, где томился в ожидании незадачливый журналист.

«С обрыва сбросить хочет что ли?» — пошутил я про себя, но решил посмотреть, чем дело закончится. Парни удивленно хмыкнули, но молча пошли вслед за нами.

— В двадцатых годах в Москве, Харькове, Сочи, в Крыму, многих городах молодого советского государства продвигали идею о том, что нагота — это не стыдно. Сам Ленин был фанатом нудизма, — Екатерина Васильевна звонко рассмеялась, обнаружив наши в прямом смысле отвисшие челюсти.

— Не может быть! Все вы врете! — фыркнул Игорек. Сергей ощутимо ткнул его в бок локтем. — Извините!

Мы остановились в метре от края обрыва перед зарослями шиповника.

— Зачем мне врать? Я — художник, а не политик. Правда. В какой-то момент особо раскрепощенные личности практически превратили нудизм в эдакий повальный грех… Неужто даже про теорию полного стакана не слыхали? — настал черед Екатерины Васильевны удивляться.

— Какая теория? — оживился Васильков. — Полного стакана?

— Именно, — кивнула женщина, окинув Игорька странным взглядом. — Придумала её знаменитая советская революционерка, первая феминистка и женщина-министр Советского Союза, — дама окинула нас троих взглядом и печально вздохнула. — Чему вас только в школах учат.

Мы дружно пожали плечами: мол, нас всех учили понемногу, чему-нибудь и как-нибудь. Хотя да, это не про советское образование.

— Так вот, юноши, если коротко, то именно Александра Коллонтай — родоначальница движения за раскрепощения советских людей. Согласно теории полного стакана, каждый комсомолец должен удовлетворять свои сексуальные желания а каждая комсомолка должна идти ему навстречу, иначе она не комсомолка, а мещанка.

— О, мне нравится эта теория, — противно захихикал Игорек, окинув масляным взглядом рассказчицу. — Так Вы поэтому нудисты? Потому что у вас тут можно всем и каждую? Даже такую?

Серега побагровел и отвесил подзатыльник незадачливому Василькову.

— Думай, что говоришь! — рявкнул он.

— И кому, — добавил я от себя.

— Что я такого сказал?! — заверещал было Игорь, но Соловейчиков так на него посмотрел, что придурок сразу заткнулся.

— Нет, глупый мальчик, — Катерина Васильевна покачала головой, глядя на Игорька, как на ущербного. — Нудизм — это оздоровление. У нас, как и у любого сообщества, есть свои правила и традиции. В том числе, разглядывать другу друга у нас не принято. И беспорядочные половые связи — тоже не про нас. Но, думаю именно Вам, мой дорогой, это будет трудно понять. — И резко сменила тему. — Алексей, здесь за шиповником удобный спуск к морю. Мы его сами сделали. Ступеньки и натянутая веревка с обеих сторон для подстраховки. Пожалуйста, отнесите ребятам одежду, — женщина раздвинула ветки и показала замаскированный проход. — Благодарю Вас за помощь, ребята.

С этими словами Екатерина Васильевна развернулась и пошла в ту сторону, где стоял Сидор Кузьмич, наблюдая за милицейским процессом. М-да. Попали добрые люди на статью «Предумышленное хулиганство». В лучшем случае отделаются большим штрафом, в худшем — влепят несколько суток.

Я незаметно кинул взгляд в сторону зарослей акации, надеясь, что журналист не выпрется нам навстречу, испугавшись голосов.

— Ну, что, двинули? — кивнул в сторону спуска. — Давай, Игорек, ты первый.

— А чё я-то? Чуть что, так сразу Игорь? Вон пусть Серега идет! Он сильнее, если сковырнется, так не убьется. А я все кости переломаю. Я ж худой! На мне жира нет для пружинистости!

— Балабол! — припечатал Соловейчиков и полез в кусты. — Леха, нормально. Ступени глубокие, веревка надежная. Спускайтесь за мной.

— Шевели ластами, — кивнул я Игорьку, пропуская впереди себя. Очень мне не хотелось, чтобы это недоразумение шагало за моей спиной. — Держи сумку!

— Тяжелая! — нахмурился Васильчиков.

— Серега, — крикнул я. — Прими у… товарища сумку. А то надорвется.

— Подумаешь! — обиделся Игорек и полез в кусты. — На, держи! Я спиун сорвал, ю мне нельзя! а то бы я мог.

— Да заткнись ты уже! — не выдержал Сергей. — Держись крепче.

Я дождался, когда Васильчиков скроется в кустах и неторопливо оглянулся. Сидор Кузьмич о чем-то болтал с Катериной Васильевной. «Интересно, как давно они друг друга знают и кем угу приходятся? И насколько она известная художница? Поискать что ли в библиотеке?» — в голове крутились всякие ненужные мысли. — «А оно мне надо? Вот и не надо!»

Сотрудники милиции были заняты сортировкой, так сказать, отловленных нудистов. Девушки кто стоял, кто сидел, кто держался рядом со своей парой. Возмущения стихли, шла работа. В мою сторону никто не смотрел. И я решительно шагнул к зарослям акации.

Спортивный костюм, который дала мне будущая врач и борец за права нудистов, остался в моих руках. Ну, точнее, я его специально оставил, с еще парочкой вещей, которые не влезли в сумку. Так сказать для маскировки.

Еще раз оглянувшись и убедившись, что на меня никто не обращает внимание, я нырнул в кусты.

— Ты? — выдохнул Вячеслав.

— Я.

— Чего так долго? Я уже извелся весь!

— Скажи спасибо, что вообще вырвался! На, держи, — я присел на корточки и протянул ему штаны и кофту. — Влезешь? А то у меня тут вроде женское, — я посмотрел на разноцветный ворох в моих руках.

— О, Ленкин что ли? Ты где его взял?

— Ну, видимо Ленка сама и дала. Познакомились только что.

— В Ленкин могу не влезть. Хотя…

Вячеслав плюхнулся на спину и принялся натягивать штаны. Я отвернулся, чтобы не смущать человека.

— Пойдет, — пропыхтел журналист. — Слушай, друг… Спасибо тебе большое! Извини, что напряг. Только я это… решил сдаться, так сказать…

— Чего? А зачем я тогда за штанами ходил? Ну и вышел бы к ментам в полотенце! Так и так жали бы одеться!

— Да ты понимаешь… Вляпался я тут в одну историю. Или не вляпался, но точно вляпаюсь, уже больно сюжет интересный вырисовывается… Полдня размышлял, как бы мне исчезнуть из лагеря, чтобы не заподозрили.

— Ну собрался бы да уехал… У вас тут что, по пропускам? Второй раз не пустят, если раньше срока? — недоумевал я.

— Да как тебе сказать… — журналист замялся. — Слушай, можешь спрятать у себя? Меня выпустят, я заберу? Выручишь?

Вячеслав протянул мне потрепанную сумку, похожую на планшет летчиков.

— Ты её где прятал-то? — хохотнул я. — Голый же был…

— Да тут в кустах! Я её еще утром припрятал, думал, уходить буду, заберу незаметно. А тут вы со своей облавой…

— Что здесь? Надеюсь, ты ничего не украл у нудистов? — уточнил я, разглядывая журналиста.

— Нет… Да…

— Так да или нет? Спер?

«Только этого мне не хватало!» — подумал я, глядя как Вячеслав размышляет, что можно мне сказать, а что нет.

— Понимаешь, какое дело… — начал он. — Я вчера ну с девушкой был… Ну, там закат, море, романтика… Искупались, пообщались, до палатки проводил как водится. Время два ночи, сна ни в одном глазу. Даже полуночники уже уснули. Спасть не хочется. Я и решил выпить вина домашнего…Тут у местных покупал… Ну и… — парень щамялся. — Приспичило мне. Причем серьезно… То ли от вина, то ли от пирожка с мясом… У бабки покупал в поселке… — журналист покосился на меня, убедился то я не ржу и продолжил. — Ну и вот… Решил я подальше от лагеря отойти. И не туда, где мы под сортир место отвели. А чуть в сторону. Мало ли кому еще ночью приспичит… А если девушка? Ну и ушел… Далеко видимо… Дела сделал, пошел обратно в лагерь… Ну и покурить решил… Присел под дерево, смотрю на море… Только собрался закурить, слышу, голоса. Хотел себя обозначить, но передумал. Ссорились они. Не знаю… наверно с полчаса просидел… Потом вроде помирились… Один другому и говорит: вечером деньги, утром — бумаги.

— Какие бумаги? — удивился я.

— Такие… Второй ему и говорит: так, мол, не договаривались! А первый ни в какую. Меня, говорит, если что, ты быстро найдешь. Я здесь, в лагере на весь отпуск. А тебя я где искать буду? Ну, того, которому бумаги в смысле…

— Да понял я! А дальше-то что?

— А дальше… А дальше самое интересное! Мужики вроде договорились, и тот, кому бумаги обещали, отдал деньги и вроде ушел. Первый обещал бумаги к семи утра на медведя положить.

— На какого медведя? Нет у нас тут медведей, и отродясь не было! — возмутился я.

— Вот! Я тоже так подумал! А потом посидел, поразмышлял и понял! Есть! Глыба на берегу лежит. Видимо, откололась и упала, да так и не убрали. Она со стороны и правда на спящего медведя похожа! Вот я и решил проследить и посмотреть, если удастся, что за бумаги.

— Папарацци доморощенный, — сплюнул я.

— Кто?

— Подсмотрел? — съехал я с темы.

— Подсмотрел, — кивнул Вячеслав.

— Забрал?

— Забрал! — глаза парня загорелись. — Ты не понимаешь! Это — сенсация!

— Это — воровство!

— Это — сенсация! — журналист ткнул пальцем в планшет.

— Черт, шпионы что ли? — до меня дошло, что сумка-то и правда летчицкая, а в городе у нас и воинские части, и училище летное!

— Лучше! — Вячеслав довольно улыбнулся. — Поможешь?

— Показывай! Подумаю.

— Вот, смотри!

Парень рванул застежку и вытащил из планшета бумагу, упакованную в целлофан.

— Только осторожно! Раритет! — выдохнул он, протягивая мне документ.

— Что это? — нахмурился я, разглядывая пожелтевший от времени лист с двуглавым орлом.

— Да ты переверни! Переверни!

И я перевернул.

Лист бумаги покрывали какие-то пятна. Одно из них очень походило на засохшую кровь. Широкая бурая клякса расползлась по левому краю, прямо в ней красовался чей-то смазанный отпечаток, наполовину скрывавший какой-то герб.

В правом углу стояла едва различимая печать с какими-то буквами и цифрами. Под ней чьей-то рукой было написано название нашего города и координаты. Судя по всему, широта и долгота. Интересно, чего? Города?

В центре документа чернилами очень аккуратно и дотошно была нарисована схема. Я не сразу сообразил, что это план энского подземелья. Узнал только по входу, который был отмечен крестом. Именно там мы спускались в городские подвалы, когда искали потерявшегося пацана. Вход возле напорной башни. Узнаваемый ориентир.

Я внимательно изучал карту, не обращая внимания на Вячеслава, который от нетерпения едва не выпрыгивал из новообретенных штанов, ожидая мою реакцию.

Реакция не заставила себя ждать. Но не из-за карты, как подумал журналист, а из-за имени, которое я обнаружил.

Красивым витиеватым почерком в нижнем правом углу пожелтевшего листка было выведено: Алексей Степанович Лесовой.

Твою дивизию! Откуда здесь моё имя?!