Прежде, чем начать повествование о нашем Герое, Великом эмире (буквально: «вождь», «полководец») Тамерлане, остановимся на событиях, предшествовавших его выдвижению в один ряд с великими монархами Азии. И начнем мы с далекого 1224 года…

Чингисхан, возвращаясь на родину из похода в Среднюю Азию, встречался и имел серьезные беседы со всеми своими четырьмя сыновьями, Зучи, Цагадаем, Угэдэем и Тулуем. В этой связи обращают на себя внимание два события, которые произошли по пути следования армии Чингисхана на родину: Великий хурилтай, который состоялся в начале 1224 г. на берегу Сырдарьи, и «(многолюдное) собрание и великое пиршество», устроенное Чингисханом осенью того же года на Алтае, у истока Иртыша.[1]

Из сообщений летописцев явствует, что прежде чем покинуть завоеванную территорию державы хорезмшаха, Чингисхан вместе с сыновьями и приближенными решал вопрос, «как управлять народом, уже собранным». Очевидно, на упомянутых выше двух Высоких Собраниях Чингисхан объявил о своем решении разделить завоеванную в ходе похода на Запад огромную территорию и передать ее в управление своим сыновьям. Именно об этом поведал нам Ата-Мелик Джувейни[2] в «Истории завоевателя мира»:

«Когда во времена правления Чингисхана размеры царства стали огромны, он дал каждому (сыну. – А. М.) удел для его местопребывания, которое они называли юрт…

Своему старшему сыну Туши (Зучи. – А. М.) он отдал область, простирающуюся от Кайялыка и Хорезма до крайних пределов Саксина и Булгара и дальше, где только касалось земли копыто татарского коня.[3]

Чагатай (Цагадай. – А. М.) получил территорию, простирающуюся от земли уйгуров до Самарканда и Бухары, а местом его резиденции стал Куяш, расположенный неподалеку от Алмалыка.

Столица Угэдэя, предполагаемого наследника, во время правления его отца находилась в его юрте, в окрестностях Эмиля[4] и Кобака; но когда он взошел на трон ханства (Великого Монгольского Улуса. – А. М.), то перенес ее на их исконные земли между государством китаев и страной уйгуров, а тот другой удел отдал своему сыну Гуюку…

Земли Толи (Тулуй. – А. М.) также лежали по соседству и располагались в середине империи, как центр в круге…».[5]

Генерал-лейтенант Генерального штаба русской армии М. И. Иванин в своей книге «О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане», изданной в 1875 году,[6] отмечал, что поначалу сыновья Чингисхана подчинялись указам Великого хана; управление полученными ими уделами было увязано с единой системой государственного управления, в рамках существовавших законов (Великая Яса.[7] – А. М.) строго соблюдались принципы подчиненности.[8]

Однако в дальнейшем начался процесс разрыва связей между владениями-уделами и обретения ими самостоятельности. Среди причин, которые привели к междоусобным войнам между владениями-уделами и отказу повиноваться главным (Великим. – А. М.) ханам, М. И. Иванин назвал отсутствие определенности в вопросах престолонаследия и разграничения территорий уделов.[9]

Завещание Чингисхана «быть единого мнения и единодушными в отражении врагов и возвышении друзей…» осталось, как говорится, только на бумаге. В течение пятнадцати лет, прошедших после смерти Угэдэй-хана (1241 год), борьба за власть в Великом Монгольском Улусе, впоследствии и во владениях-уделах, не прекращалась.

После смерти Цагадая (1242 год) этой «напасти» не избежал и его улус.[10] В дотамерлановский период существовали, по крайней мере, две причины постоянных междоусобиц в Цагатайском улусе. Во-первых, стремление Великих ханов Великого Монгольского Улуса посадить на ханский престол в Цагатайском улусе своего ставленника, дабы беспрерывно пользоваться богатыми ресурсами этой территории. И во-вторых, различные взгляды знати, и в первую очередь, ханов Цагатайского улуса на его западную часть – Мавераннахр. Некоторые из них (Мубарек-шах, Борак-хан), желая связать свое будущее с этими культурными районами, даже перебрались из Семиречья в Мавераннахр.[11] Тогда же (1266 г.) вместе с ханом Мубарек-шахом в Мавераннахр перекочевали монгольские роды жалаир и барулас.[12]

Однако «политика усиления внимания к Мавераннахру в некоторых кругах Цагатайского дома, особенно среди кочевий монгольской аристократии, встречала резкую оппозицию. Под влиянием последней цагатайский хан Кайду в 1269 г. собрал в Таласской долине хурилтай монгольских царевичей и нойонов. На хурилтае победили противники ориентации на Мавераннахр, и участники хурилтая заключили, по словам Рашид ад-дина, между собой договор, «что они впредь будут жить в горах и степях, не будут держаться вокруг городов, не будут пускать скот на засеянные поля и делать необоснованные взыскания с подданных».

Постановление хурилтая 1269 г. не могло, однако, затушевать глубокого противоречия внутри Цагатайского улуса по вопросу о Мавераннахре. Ханы всё больше сочувствовали переходу к городской жизни и стремились взять непосредственно в свои руки власть над богатой, культурной страной – Мавераннахром. Более того: всё больше углублялись различия между монголами Семиречья и жалаирами и баруласами, осевшими в Мавераннахре. Оставшиеся в Семиречье цагатаи смотрели с презрением на цагатаев, переехавших в Мавераннахр и утративших тем самым чистоту кочевнических традиций, и презрительно именовали их караунасами, т. е. метисами. В свою очередь последние рассматривали цагатаев в Семиречье как отсталых и грубых варваров и называли их «джетэ», т. е. разбойниками.

Цагатайский улус постепенно распался на две части: Мавераннахр и Моголистан (или Джете), включающий в себя, кроме Семиречья, Кашгар. Однако это произошло только в XIV веке, когда противоречия между цагатайскими ханами, стремившимися к установлению прочных связей с культурными районами, и военной кочевой аристократией, желавшей продолжать кочевнические традиции, обострились до крайности».[13]

Как уже было упомянуто выше, во второй половине XIII века в Мавераннахр перекочевали монгольские роды жалаир и барулас. Первые стали кочевать в долине Ангрена, вторые – в долине Кашка-дарьи, где впоследствии и появился на свет будущий Великий эмир Тамерлан.

Судя по родословной Чингисхана из «Сокровенного сказания монголов»,[14] род барулас относится к нирун-монголам, потомкам Бодончара, родоначальника боржигонов – золотого рода Чингисхана. В «Предании о потомках Бодончара родоначальника боржигонов» говорится:

«…Первая жена Бодончара родила от него сына Хабичи по прозвищу толстоногий… Хабичи-батор родил сына Мэнэн тудуна. Мэнэн тудун родил семь сыновей, и нарекли им имена Хачи хулуг, Хачин, Хачигу, Хачула, Харалдай, Хачигун, Начин-батор. У Хачи хулуга и жены его Номулун родился сын Хайду. Хачин родил сына Ноёгидая. Был он высокомерен, словно ноён, потому род, пошедший от него, прозывался Ноёхон. Хачигу родил сына Баруладая. Был он телом огромен, прожорлив, потому и род его прозывался Барулас, что значит ненасытные.

Сыновья Хачулы также ненасытны были в еде, и прозвали их Большой Барула и Малый Барула, а их братьев – Умный Барула и Глупый Барула. И все они были из племени Барулас».[15]

По свидетельству Рашид ад-дина,[16] при передаче Чингисханом уделов своим сыновьям и распределения между ними войска «он (Чингисхан) дал ему (сыну Цагадаю. – А. М.) четыре тысячи человек… Из эмиров он передал ему Карачара из рода барулас и Муке из рода жалаир». Таким образом, с тех пор род барулас служил Цагадаю, а затем и его преемникам. Именно из этого рода барулас ведет свое происхождение Тамерлан.

И хотя, по свидетельству Ибн Арабшаха,[17] «его (Тамерлана. – А. М.) генеалогия по женской линии… доводит Тимура (Тамерлана) до Чингисхана»,[18] наш Герой строго следовал традиции, заложенной самим Чингисханом: к «золотому роду» Чингисхана причислялись сородичи только по мужской линии. И поэтому Великий эмир Тамерлан хотя и был потомком монгольского рода барулас, но не провозглашал себя потомком «золотого рода» Чингисхана.

И все же Великий эмир Тамерлан породнился-таки с родом Чингисхана: когда он взял себе в жены дочь бывшего хана Цагатайского улуса Казана – Сарай Мульк-ханум, он обрел право носить титул ханского «хургэна» (зятя), «…и мог свободно жить и действовать в их (ханских. – А. М.) домах».[19]

Однако обо всем по порядку.

Итак, «в ночь вторника на двадцать пятый день месяца шаабана, в году семьсот тридцать шестом (8.04.1336 года)[20] соответствующем году Мыши монголов[21], в восхитительном вилайате Кеше[22] Такина Хатун[23], состоящая в пречистом браке со славным амиром (Тарагаем. – А. М.), произвела на свет государя Сахибкирана (Великого эмира Тамерлана. – А. М.)».[24]

О происхождении матери Тамерлана источники умалчивают, а об отце их сведения довольно противоречивы: «как говорят, Тимур и его отец были из рода масс пастухов-крикунов (род барулас. – А. М.)… Его место жительством был Мавераннахр и кишлак в той окрестности. И еще говорят, что его отец был одним из знатных людей султанского государства (здесь, Мавераннахра. – А. М.)».[25]

По рассказам современников, рождению нашего Героя предшествовали, а затем его сопровождали различные знаменательные события. Так, за несколько лет до его рождения Тарагаю приснилось, что его беременная жена Такина родила ему необыкновенного сына. Он поделился своей радостью со знакомыми. Вскоре эта новость дошла до слуха хана, и тот, опасаясь появления на свет соперника, организовал нападение на женщину, после чего у нее случился выкидыш. Когда же она снова забеременела, Тарагай держал это ото всех в секрете вплоть до рождения ребенка.[26]

Ибн Арабшах в своих «Чудесах судьбы истории Тимура» поведал другую легенду: «Рассказывают, что ночью, при рождение (Тимура), в воздухе летало что-то похожее на железную (металлическую) шапку. Потом оно исчезло в пространстве, будто бы распространилось по всей земле. Будто бы оно разбросало во все стороны огонь и искры, и будто бы они заполнили [своими лучами] пустыни и оседлые места. Когда родился Тимур, будто бы его рука была замазана свежей кровью. Когда об этом спросили гадальщиков и прорицателей, магов, то некоторые из них ответили, «что он будет шуртом» (военным, военачальником, миршаб), другие говорили, что «он вырастет вором и грабителем», а третьи утверждали, «что он будет мясником и кровопийцем», а некоторые другие говорили, что «нет, из него вырастет палач и головорез». Эти слова подтверждались его делами…».[27]

Из исторических рассказов о нашем Герое известно, что его отец после рождения сына, опасаясь сглаза, долгое время скрывал его, а также не торопился давать ему имя. Впоследствии Тарагай поведал сыну историю его наречения Тимуром: «Однажды, рассказал мне отец, я увидел во сне, что ко мне подошел красивый молодой человек, лицом похожий на араба, и вручил мне меч; я взял меч в руки и стал им размахивать по воздуху; блеском стального клинка осветился весь мир.

Я просил святого Амира Куляля (духовника Тарагая шейха Шемс ад-дин Кулаля. – А. М.) объяснить мне это сновидение. Амир Куляль сказал мне, что сон этот имеет пророческое значение, что Бог пошлет мне сына, которому суждено овладеть всем миром, обратить всех в ислам, освободить землю от мрака невежества и заблуждения. Сон этот исполнился: Бог мне дал тебя, мой сын.

Как только ты появился на свет, я тотчас же отнес тебя к шейху (буквально «старец», здесь – «духовный руководитель». – А. М.) Шамсуддину. Когда я пришел, шейх читал Коран и остановился на следующих словах: «Ужели не опасаетесь, что тот, кто на небе, может земле велеть поглотить вас, тогда как она уже колеблется?»

Так как в этом стихе Корана встречается слово Тимур, то мы нарекли тебе имя Тимур».

Выслушав рассказ моего отца об обстоятельствах, при которых мне было дано имя, и узнав, что имя мое заимствовано из Корана, я возблагодарил Бога и прочел главу Корана «Табарак».[28]

Один из представителей придворной тимуровской историографии Шереф ад-дин Али Йазди в своей «Книге побед»[29] также поведал нам о сбывшемся пророчестве одного из прямых предков Чингисхана – Тумбинай сэцэна, которое тот, якобы, сделал на основании сновидения прародителя рода барулас – Хачулы. Последнему приснились звезды, восьмая из которых, по предсказанию Мудрого Тумбиная, «указывала на обладание властью». Именно Тимур оказался восьмым потомком прародителя рода барулас – Хачулы, и именно он «сделал светлым сей мир царства… И затем… по мере его (Тимура. – А. М.) роста, в его уме и движениях все отчетливее выделялись особливые его отличия, свидетельствующие об его царственности. Как ясный день, становилась очевидной предначертанность ему миродержия и царствования».[30]

«Предначертанность ему (Тимуру. – А. М.) миродержия и царствования», по мнению Шереф ад-дин Али Йазди, в юные годы Тимура проявлялась в следующем: «В играх… он говорил сверстникам: «Отныне я буду царем. Называйте меня не иначе, как царь». И дети, охотно подчиняясь, называли его своим царем. Одного из них он назначал амиром, другого – везирем. Из палочек и камыша изготовив чучело, дела ему всякие поручал и издавал фирманы (указы. – А. М.). Затем поговаривал, что «сей не повиновался фирману, выказал враждебность дерзкую. Рубите ему голову. Дабы отныне в мире никто не был непокорен шахиншаху и не делал недозволенное шахом!»…

Он быстро полюбил метание стрел и конные состязания, был весьма склонен к военным играм. Он так полюбил охоту, что дни и ночи без устали мог охотиться.

Его августейшая особа была под попечительством Всевышнего, милосердие и добродетель были свойственны его душе. И ежели порою он выражал суровый гнев и кого-либо наказывал при этом, то эти гнев и строгость были необходимы ради дел царства и правления страной…».[31]

Процитированное выше – это, пожалуй, все, что можно почерпнуть из жизнеописаний Тимура, созданных придворными историографами, о юности нашего Героя. Зато в сочинениях, авторы которых не были связаны с придворной жизнью Тамерлана и его преемников, данные о юности и молодых годах Тимура имеются.

Так, Ибн Арабшах поведал нам, что юность Тимура была отнюдь не столь безоблачной, как могло бы показаться после свидетельств современников об его происхождении: «…Он с детства был умным, простодушным, стремительным, волевым и способным подростком. Но из-за недостатков (нужды. – А. М.) (в семье) он проводил день неприятными делами, и из-за этого “переживания” он гневался и горел в душе.

В одну из ночей он украл одного барана и взвалил себе на спину. Увидев это, пастух ранил его спину стрелою и еще одной стрелою ранил его ногу и заставил его упасть.

В результате к его бедности прибавилась хромота, к злобе добавилась пакость, и усилившаяся ненависть толкнула его на месть, увеличились его претензии к жителям краев.

В этих обстоятельствах он начал искать среди сверстников себе подобных и отвернулся от наставлений милостивого Бога. Аллах ему послал сорок юнцов исполнителей, не имеющих ни богатства, ни совести. Несмотря на то, что у него руки были коротки, было мало оружия и войска, было нездоровое тело и трудное положение, не было богатств и людей, Тимур говорил им: “Я претендую на трон властелина и погружу в бурлящую катастрофу падишахов мира”…

Он с детства проводил свое время в беседах с себе подобными сыновьями визирей и эмиров. Наконец, в один из вечеров Тимур сказал им: “Моя бабушка, – она была гадальшицей и волшебницей, – увидела один сон, и этот сон не давал спокойствия услады мечты. Когда растолковали тот сон [стало известно]: один из ее сыновей или внуков будет властелином страны и, подчинив людей, станет сахибкираном[32], и современники – падишахи склонят перед ним головы. Тем человеком являюсь я. И этот момент стал близким. Вы присягните, что будете моими помощниками и опорами, вечно будете преданными и не отвернетесь от меня”.

Сверстники Тимура согласились и поклялись быть с ним вместе в счастье и горе, что они не будут выступать против него. И они везде, где бы ни были, вели разговоры вокруг этой идеи; не стесняясь и не скрывая, во весь голос говорили о нем, так что все… поверили в рассказ Тимура».[33] В этой связи вспоминается завет Чингисхана, которому Тимур осознанно следовал уже в молодости: «Если хочешь подчинить себе множество людей, прежде всего стань властителем их душ; люди никуда не денутся, если ты покорил их души»…

В «Путевых заметках» Руи Гонсалес де Клавихо, рассказывающих о путешествии испанского посольства в Самарканд ко двору Тамерлана в 1403–1406 гг., есть много деталей, которые дополняют процитированные выше свидетельства Ибн Арабшаха: «…Он (отец Тимура. – А. М.) родился в этом городе (Кеше. – А. М.), однако не принадлежал к тому племени, которое там живет, а был из племени, называемого чакатаи (род Цагадая. – А. М.)…[34]

Отец Тамурбека (Тимура. – А. М.) был благородным человеком из рода этих чакатаев, но среднего достатка, имел он не более трех или четырех всадников (нукеров. – А. М.) и жил в одном селении недалеко от этого города Кеша, так как их знатные люди больше предпочитают жить в селениях и поле (в степи. – А. М.), [нежели] в городах.

И этот его сын [Тамурбек] начинал с того, что имел только столько [имущества], чтобы содержать себя и [еще] четырех или пять всадников (нукеров. – А. М.).

Говорят, что однажды [с помощью] этих четырех или пяти людей он начал забирать силой у своих [соплеменников] один день барана, другой день корову и, когда это удавалось, пировал со своими сообщниками. Возможно, поэтому или потому, что он был человеком храбрым, доброго сердца и щедро делился всем, что имел, присоединились к нему и другие люди, так что [вскоре] у него стало триста всадников (воинов-нукеров. – А. М.). Когда их набралось столько, он начал совершать набеги на [другие] земли, грабя и воруя все, что можно для себя и своих [людей]; также выходил на дорогу и грабил [проходящих] купцов.

Слухи о том, что делал [Тамурбек], дошли до императора (владетеля. – А. М.) самаркантского, который был сеньором этой земли, и он приказал убить его, где бы то ни было. А при дворе самаркантского императора было несколько знатных кавалеров цагатаев из его племени. Они так хлопотали за [Тамурбека] перед императором, что он его простил и по царскому соизволению разрешил жить при дворе.

И из этих кавалеров [цагатаев], которые выпросили ему прощение, двое теперь живут с ним; одного зовут Омар Тобар, а другого – Каладай-бек. Он сделал их большими сеньорами и владетелями обширных земель.

Говорят, что когда [Тимур-бек] жил [при дворе] самаркантского императора, то так интриговал против него, что последний был готов отдать приказ убить его; но кто-то предупредил [его], и Тимур-бек бежал со своими людьми и начал грабить на дорогах.

Однажды он ограбил большой караван купцов и получил всего достаточно[35]. После этого он отправился в землю, называемую Систан, и награбил [там] баранов, лошадей и всего, что попалось [под руку], так как эта земля очень богата стадами. А когда он это совершал, имел при себе около пятисот всадников.

Узнав об этом, жители Систана объединились против него. Однажды ночью [Тимур-бек] напал на стадо баранов, а в это время пришли люди [из Систана], бросились на него и его сообщников, убили многих, а его сбили с лошади и ранили в правую ногу, после чего он остался хромым, также и в правую руку, после чего он недосчитался двух маленьких пальцев; и бросили его, посчитав мертвым[36]. [Тимур-бек] стал передвигаться, как мог, и дополз до шатров каких-то [людей], кочующих в поле, откуда [вскоре] ушел, а оправившись, опять стал собирать своих людей».[37]

В еще одном, так сказать, частном свидетельстве о юности и молодых годах Тимура, в русской летописи, наш Герой именуется Темир Аксаком (турецкий перевод имени Тимурлэнг – Тамерлан. – А. М.); тут же летописец поясняет его новое прозвание: «Об этом же Темир Аксаке рассказывали, что по происхождению не царского был он рода: ни сын царский, ни племени царского, ни княжеского, ни боярского, всего лишь низший из самых захудалых людей из числа заяицких татар, из Самаркандской земли, из Синей Орды (восточная часть или левое крыло Золотой Орды, располагавшаяся на территории Западной Сибири и Казахстана. – А. М.), что за Железными Воротами (на юго-восток от Дербента. – А. М.).

По ремеслу он кузнец был черный, по нраву же и повадке – безжалостен, и разбойник, и насильник, и грабитель. Когда раньше работал у одного хозяина, тот, видя его злонравие, от него отказался и, избив, изгнал от себя; он же, не имея пропитания, разбоем кормился.

Однажды, когда он был еще молод, и с голоду крадя, кормился, украл он у кого-то овцу, но люди тотчас выследили его. Он же пытался убежать, но быстро многими был окружен, схвачен и связан крепко и всего его избили нещадно, и решили убить его до смерти; и перебили ему ногу в бедре пополам, и тут же бросили как мертвого, недвижимым и бездыханным; ибо решили, что умер, и оставили псам на съедение.

Лишь только зажила у него эта смертельная рана, поднялся, оковал себе железом ногу свою перебитую – по этой причине и хромал; потому прозван был Темир Аксаком, ибо Темир означает железо, а Аксак – хромец; так в переводе с половецкого языка объясняется имя Темир Аксак, которое значит Железный Хромец, ибо, от вещи и дел имя получив, делами своими прозвище себе добыл.

Так и потом, исцелившись от ран, после страшного того избиения, не изменил прежнего злобного нрава, не смирился, не укротился, но только больше испортился; сильнее прошлого и пуще прежнего стал он лютым разбойником.

А потом к нему пристали молодцы лихие, мужи свирепые, всякие злые люди, похожие на него, такие же разбойники и грабители – и стало их очень много. И когда стало их числом до ста, назвали его своим атаманом; а когда стало их числом до тысячи, тогда уже князем его звали; а когда они сильно умножились, больше числом стали, многие земли попленили, многие города и царства захватили, тогда и царем (Великим эмиром. – А. М.) его своим нарекли».[38]

Как было отмечено выше, официальная история немногословна по поводу юношества нашего Героя. Автор составленной для Тимура турецкой стихотворной хроники утверждал, будто многие события, особенно относящиеся к началу его деятельности, не были внесены в хронику по желанию самого Тимура, так как они показались бы невероятными читателям. Как полагал В. В. Бартольд, «из рассказов Клавихо и Ибн Арабшаха можно заключить, что молчание официальной хроники объясняется другими причинами: подобно Чингисхану, Тимур начал свою деятельность в качестве атамана шайки разбойников…»

Очевидно, что отцу Тимура была не безразлична судьба сына, поэтому, желая наставить его на путь истинный, однажды Тарагай обратился к возмужавшему Тимуру со словами: «Выслушай и запомни те наставления, которые я тебе теперь дам.

1. Почитай и не забывай своих предков, помни, что ты, Тимур, сын Тарагая, Тарагай сын амира Баргуль, Баргуль сын амира Илынгыза, Илынгыз сын Богадура, Богадур сын Анджаль-ноёна, Анджаль-ноён сын Суюнчи, Суюнчи сын Ирдамчи-Баруласа, Ирдамчи-Барулас сын Качули-Богадура (Хачулы-батора. – А. М.), Качули-Богадур сын Тумэн-хана (Тумбинай-хана. – А. М.), который был родственником сына Яфиса (праотец тюрков, сын пророка Ноя. – А. М.).

Из наших дедов Караджар-ноён первый познал Бога посредством размышления о мире, вместе со своими подчиненными, которых рассудок убедил в истинности ислама. Признав Единого Бога царем, он признал визирем пророка Божия, потом признал праведных халифов (самый высокий титул у мусульман. – А. М.).

2. Завещаю тебе, Тимур, поступай всегда и во всём по примеру отцов и дедов, согласно Шариата (религиозно-нравственный кодекс, “путь к спасению правоверных”. – А. М.), и потомство пророка почитай и уважай, к народу относись милостиво и снисходительно.

3. Помни, что все мы рабы Бога, заключенные в жизнь рукой судьбы под этим синим сводом; поэтому будь доволен всем, что Бог дает тебе, будь ему благодарен за все его милости к тебе. Повторяй имя Божие, признавай его единство, будь послушен велениям Бога и не делай того, что запрещено.

4. Не разрывай родственных уз и никому не делай вреда. Щедро награждай подарками тех, кто служит тебе, и выработай в своём характере беспристрастие. С каждым созданием обращайся снисходительно.

Выслушав мудрые наставления моего отца, я твердо решился исполнять их в моей жизни».[39]

Возмужание нашего Героя пришлось на время жестокого противостояния между владетелями отюреченных племен, которые ратовали за переход к городской жизни и стремились стать полноправными владыками над Мавераннахром и кочевой военной аристократией, которая отстаивала чистоту кочевнических традиций и была более всего заинтересована в организации набегов и грабительских походов на соседние страны.

В начале эпохи Тамерлана в Цагатайском улусе друг другу противостояли представитель первых – Казан-хан, вернувший ханскую ставку в Мавераннахр, и ставленник вторых – бек Казаган. Вот как описал их противостояние Шереф ад-дин Али Йазди в «Книге побед Амира Тимура»:

«Казан Султан-хан, сын Йасур Оглана, в году Курицы, соответствующем семьсот тридцать третьему году хиджры (1332–1333), став ханом в улусе Цагатая, начал творить жестокости и бесчинства, ступил за пределы справедливости и законности. От его дурных деяний народ стал изнывать. Он нагнал такого страху, что ежели он приглашал какого-либо бека, то тот шел к нему, попрощавшись с семьей и детьми и сделав завещание.

Казаган-бек, который был старшим из всех беков (дворянский титул; князь, властитель, господин. – А. М.) Мавераннахра, договорился с народом и беками Цагатаева улуса о захвате власти в сей области, и, став врагами хана, сошлись в Сали Сарае и начали собирать войско, дабы выступить против хана…

В году семьсот сорок шестом (1346 г.) оба войска сразились. В этом сражении в один глаз Казаган-бека попала стрела, пущенная Казан Султан-ханом, и он ослеп на этот глаз. Оба войска разошлись, и Казан Султан-хан вернулся в Карши, где и перезимовал…

Казаган снова собрал войска и в году семьсот сорок седьмом (1346–1347) выступил против хана. Быстро атаковав Казан-хана, пленил и убил его. Царствование Казан-хана в Мавераннахре и Туркестане (в Цагатайском улусе. – А. М.) продолжалось четырнадцать солнечных лет. Затем Казаган-бек стал правителем этой страны…

После Казан-хана на ханский престол (Казаган-бек. – А. М.) поднял Данишмандча Оглана, потомка Окдай каана (Великого хана Угэдэя. – А. М.)[40]. Но через два года убил его (за предательство. – А. М.) и назначил ханом Баянкули Оглана, сына Суюргатмиш-хана, сына Дува-хана…

Казаган-бек установил такое правление, что лучшего быть не может. Его доброта осталась в памяти мирян, и он правил по законам шариата. Ученые и почтенные люди были отмечены его подарками, никто не чинил препятствия и беззакония, и все были счастливы».[41]

Жизнь нашего Героя в годы правления Казаган-бека отражена в его «Автобиографии»: «Однажды (в 1355 году. – А. М.) по делам улуса я пришел в то место, где амир (князь. – А. М.) Казаган заседал в совете (хурилтае. – А. М.). Здесь же был и отец мой. Придя в совет, я разговаривал с самим амиром Казаганом, и он не только милостиво принял меня и выслушал, но даже отдал мне в жены свою внучку. Я был очень доволен такой честью. Я получил от амира Казагана много имущества и скота. Он не был особенно могущественным правителем, и мне легко было бы завладеть его царством, но я не хотел платить злом за сделанное мне добро. В этом году мне исполнилось 23 года.

Однажды на охоте я был застигнут ужасным ливнем и заблудился. В стороне виднелась какая-то гора, и я поспешил проскакать пространство меня от нее отделявшее. По сторонам большой горы стояли камышовые юрты, и я укрылся от холода в одной из них. Хозяева юрты отнеслись ко мне весьма радушно. Я рассказал им обстоятельства моей прежней жизни, и они попросили меня повторить благословения пророку, так как этого достаточно для достижения всякой цели.

С Божьей помощью, я вторично устроил собрание (встретился с хозяевами юрты. – А. М.). Они мне сказали: «за занавесью будущего тебе готовится помощь, амир; семейство пророка за тебя; наместник его сделается твоим помощником и спутником, но кто этот наместник ты узнаешь лишь перед смертью».

Эти слова уничтожили во мне всякое волнение и горе; я ободрился, отказался от своего тайного намерения отправиться в Хорасан и двинулся по направлению к Герату.

Во время отъезда я получил письмо амира Хусайна (внука Казаган-бека, друга Тимура. – А. М.) такого содержания: «Начальники моего войска сговорились убить меня и возвести на престол амира Бакыра; я надеюсь, что вы скоро прибудете…»

Нимало не медля, я выступил с войском и в тот же вечер отправился к Герату…

Вскоре мы (с амиром Хусайном. – А. М.) получили неприятные известия из Герата. Нам сообщали оттуда, что, воспользовавшись нашим отсутствием, амир Бакыр сумел подчинить себе население Герата, совершенно забрал в свои руки бразды правления.

В виду таких известий, амир Хусайн обратился ко мне за советом, что предпринять в таких затруднительных обстоятельствах. Я высказал, что, по моему мнению, следовало бы решительно напасть на Герат нам обоим вместе; в случае удачи мы достигнем своей цели, в случае же неудачи наша храбрость, во всяком случае, заслужит одобрение. Амир Хусайн согласился последовать моему совету…

Тогда с 300 своими храбрыми всадниками я направился вместе с ним к Хорасану. Подойдя к Герату, мы нашли городские ворота отворенными. Это странное обстоятельство крайне встревожило амира Хусайна: из того, что ворота оказались отворенными, он вывел заключение, что, должно быть, враг нисколько нас не боится, если и ворота не считает нужным запереть при приближении наших войск.

Я стал успокаивать амира Хусайна, а потом ударил плетью коня и поскакал к городу, увлекая за собой войско.

Амир Хусайн с войском проскакал в средину города, а я остался у ворот, чтобы, в случае внезапного нападения извне, иметь возможность защитить вошедших в город.

Между тем Хусайн отправился к лагерю Бакыра, захватил его в то время, когда тот спал, взял его в плен и овладел престолом. Меня амир Хусайн через гонца тоже пригласил войти в город.

В это время войска Бакыра, узнав, какая участь постигла их амира, задумали напасть на войско амира Хусайна, но прибытие моего войска заставило их отказаться от своего намерения, и они выразили безусловную покорность амиру Хусайну.

Таким образом, хотя Хусайн достиг своей цели с моей помощью, но исполнить данное им раньше обещание (отблагодарить Тимура, передав ему удел. – А. М.) он и не думал…

Тут я понял, что один верный спутник дороже тысячи неверных. Я расстался с амиром Хусайном и отправился к амиру Казагану.

Когда я пришел, амир Казаган мне очень обрадовался. В это время подданные амира Казагана возмутились против него. Узнав, что всем бунтом руководит некий Данышмандча Оглан (бывший ставленник Казаган-бека на ханском престоле. – А. М.), я сказал об этом Казагану и посоветовал от имени Данышмандча Оглана разослать во все стороны письма и подарки, а затем наградить тех, кто покорится, и строго наказать мятежников.

Мне исполнилось 24 года… В это время со мной подружились люди, составившие заговор против амира Казагана; они собирались, выбрав удобную минуту, убить Казагана и предложили мне тоже присоединиться к ним, войти в урду (монг. орд – дворец, ставка. – А. М.) вместе с Данышмандча Огланом и овладеть престолом.

Я для виду согласился с ними, но остановил приведение в исполнение их преступных замыслов, а сам тем временем поспешил предупредить амира Казагана об угрожающей ему опасности.

Мятежники, узнав об этом, тоже поспешили послать амиру Казагану письмо, в котором чистосердечно раскаивались в умысле на его жизнь. Амир Казаган милостиво принял заявление злоумышленников, доверяясь мне.

Однажды вечером амир Казаган пригласил меня к себе. Придя к амиру, я застал у него всех злоумышлявших ранее на его жизнь; все они были в кольчугах под верхним платьем. Я заметил это и сейчас же сообщил амиру.

Убедившись из моих слов, что действительно он собрал к себе заговорщиков, амир Казаган, сославшись на нездоровье, отпустил всех присутствовавших, а у меня просил совета, что надо делать в данном случае.

Я посоветовал раздать подарки всем недовольным; амир исполнил мое предложение и раздал очень много подарков. Когда люди эти стали делить между собою дары амира, они перессорились, и всякое согласие их (бывших заговорщиков. – А. М.) расстроилось. Амир был так доволен мною, что подарил мне, за оказанную ему услугу, город Ширганат.

В это время мне исполнилось 25 лет. Амир Казаган, намереваясь овладеть Хорезмом, считал это дело чрезвычайно трудным и потому хотел поручить это мне. Я понял, что для меня было бы выгоднее сначала послать кого-либо другого сразиться с врагом, а потом уже самому пойти и окончательно овладеть Хорезмом. Самым близким человеком к амиру Казагану в то время был амир Хисрау-Баянкули. Я переговорил с ним и внушил ему, чтобы он убедил амира Казагана в том, что взять Хорезм – дело вовсе не трудное, а потому было бы очень хорошо, если бы амир поручил сделать это сыну своему Абдулле, который таким образом мог бы, совершив это завоевание, прославиться, чего ему не удастся, если дело это будет поручено мне, ибо тогда честь взятия Хорезма будет принадлежать мне.

Хисрау-Баянкули доложил амиру Казагану то, что я ему внушил, и амир согласился послать к Хорезму Абдуллу с войском. Между тем жители Хорезма укрепились в городе, под защитой укреплений вышли из города и, сразившись с войском Абдуллы, одержали верх и не пустили его в крепость.

Абдулла сообщил отцу о своем поражении, и амир Казаган высказал, что он и раньше находил необходимым, чтобы я сам шел брать Хорезм, а потому и приказал мне немедленно исполнить это поручение.

Достигнув таким образом своей цели, я с большим войском двинулся к Хорезму и застал Абдуллу очень смущенным своей неудачей. При моем приближении жители Хорезма быстро отступили и скрылись за стенами города. Я тотчас же послал всем влиятельным лицам города письма с подарками и секретно просил помочь, чтобы население добровольно сдало мне город. Желание мое было исполнено, и я без боя занял Хорезм.

Возвратившись вместе с Абдуллой к амиру Казагану, я удостоился от него благодарности, а в виде награды за успешное выполнение возложенного поручения, я был назначен наместником в Хорезм.

Мне исполнилось 26 лет. Однажды мы с амиром Казаганом поехали на охоту в местность Камар. Охота была очень удачна, и потому мы остались ночевать в этой местности.

Туглук Тимур – зять амира Казагана, задумал убить тестя и завладеть престолом. Он сговорился с несколькими злыми людьми, и в тот вечер, когда мы ночевали в Камаре, он, с семью вооруженными саблями людьми, пришел, чтобы убить Казагана. Около него в это время не было других людей, кроме ловчих.

Я, сев на лошадь, быстро бросился на злоумышленников; амир тем временем, пользуясь темнотой, спрятался за большой камень. Услышав шум, собрались прочие охотники, и Туглук Тимур, опасаясь возмездия за покушение на жизнь амира Казагана, бежал в Мавераннахрские горы.

Желая выразить мне свою признательность за оказанную ему услугу, амир Казаган отдал мне крепость Шадман.

Владея Хорезмом и Шадманом, я собрал много податей и богато одарил своих воинов. Хотя я делал много добра своим людям, однако мое желание – сделаться самостоятельным властелином – всё еще не встречало среди них сочувствия.

В это время амиру Казагану какие-то хитрые женщины донесли, что жена Туглук Тимура, дочь амира Казагана, огорченная бегством своего мужа, лишилась рассудка.

Амир Казаган, поддавшись на эту хитро придуманную уловку, простил Туглук Тимура и написал ему письмо, приглашая возвратиться.

Я доложил амиру Казагану, что, по моему мнению, не следует верить женщинам, а следует поступать так, как повелевает шариат.

Пророк сказал, что советоваться с женщиной следует, но только для того, чтобы поступить как раз противоположно тому, что посоветует женщина.

Амир Казаган согласился со мною, и я отправился навстречу Туглук Тимуру, решившись отомстить ему.

Мне исполнилось 27 лет. Однажды амир Казаган позвал меня и сказал мне, что он недоволен своей женой, и потому предполагает с ней развестись. Однако, прошло после того несколько дней, и мысли амира совершенно переменились: он раздумал разводиться с женой, стал к ней хорошо относиться, вызвал Туглук Тимура и простил ему его вину.

В это же время амир Казаган отдал Мухаммед-ходже Андижан, которым правил сын его, Абдулла, и тем возбудил против себя неудовольствие со стороны Хисрау-Баянкули, который по этой причине подружился с Туглук Тимуром.

Хисрау-Баянкули был тестем Абдуллы, сына амира Казагана, и рассчитывал приобрести большое влияние и почет со вступлением на престол Абдуллы, поэтому, видя, что его мечтам не суждено сбыться, он вместе с Туглук Тимуром решился отделиться силой от амира Казагана.

Я известил об этом Казагана, которому был предан, как сын, и амир написал завещание в мою пользу, чтобы по смерти его я был султаном Туранской области».[42]

Как показали дальнейшие события, заклятые враги Казаган-бека и не думали отказываться от своих коварных планов. И в 1358 году, «будучи в неведении о делах судьбы, он (Казаган-бек. – А. М.) вместе с пятнадцатью своими людьми, все безоружные, вышли верхом из Сали Сарая, перешли Джайхун и в Арханге, стали охотиться, пустив ловчих птиц.

В то время как они пускали птиц…, Кутлуг Тимур (в «Автобиографии» Туглук Тимур. – А. М.), сын Бурулдая, из рода орнат, зять Казаган-бека, еще с вечера находился в засаде, чтобы в удобный момент прикончить сего справедливого бека. Уговорив на это дело нескольких нечестивых, найдя в беспечности того дражайшего бека (Казагана. – А. М.), сделали его мучеником (убили. – А. М.) и бежали в сторону Кундуза. Несколько служивых людей бека, узнав о том, что он стал мучеником, пустились вскачь за Кутлуг Тимуром, ] настигли его около Кундуза и изрубили на куски…

После кончины отца он (сын Казаган-бека, царевич Абдулла. – А. М.) пришел из Самарканда и сел на место отца, и все беки подчинились ему.

Когда он стал правителем, как и его отец, то признал ханом (Цагатайского улуса. – А. М.) Баянкули-хана и повиновался ему.

При жизни отца он всегда находился в Самарканде, ему нравился климат той местности. В его душу запала мысль пойти в Самарканд, сделать его столицей и вместе с собой взять Баянкули-хана. Сколько ни уговаривали его, с точки зрения доброжелания, Каратгу-бек и другие беки отца: «Не следует удаляться в другое место от места, доставшегося от отца», он не прислушался к их словам.

Там же, в тот же год, проявив похоть на гарем Баянкули-хана, он убил хана и вместо него возвел в ханство Тимур-шах Оглана, сына Йасун Тимур-хана…

После того, как Абдулла Мирза убил Баянкули-хана, это было ему к несчастью, и Баян Сулдуз, собрав войско в Хисари Шадмане, направился в сторону Самарканда. В области Кеш к нему присоединился со своим войском амир Хаджи Барулас ибн Нуралки ибн Намула ибн Йасу Мунке ибн Карачар ноён (в эпоху Тамерлана владетель рода баруласов, родственник нашего Героя). Договорившись, они пошли против Абдуллы Мирзы и, сразившись, обратили в бегство Абдуллу и прогнали его братьев, а также возведенного им в ханство Тимур-шаха.

Абдулла Мирза, отступив, перешел реку Аму и остановился за Багланом, в Андарабе. Там он провел время до тех пор, пока его жизнь не подошла к концу. И весь род, близкие и челядь Казаган-бека разбежались в разные стороны и пошли странствовать».[43]

Как явствует из вышеизложенного, Баян Сулдуз-бек и Хаджи Барулас-бек, в то время самые уважаемые из владетелей областей или уделов, взяли власть в Мавераннахре. Однако в своей «Автобиографии» Тамерлан рассказывает о том, что в то время в триумвират правителей Самарканда вместе с ними входил и он сам: «Собрав войско, я двинулся в Самарканд. По пути я встретил Баяна-Сальдура (у Шереф ад-дин Али Йазди – Баян Сулдуз-бек. – А. М.), который, вместе с бывшим в его распоряжении войском, присоединился ко мне. Мы достигли границы Шаша. Кроме того, мне удалось уговорить и амира Хаджи Баруласа присоединиться к нам… Мы все, втроем, направились к Самарканду.

Мавераннахром в это время правил Тимур Шах (так называемый, «подставной» хан-чингисид. – А. М.). Своим возвышением он был всецело обязан Туклук Тимуру и Баян-Кули, которые его поддерживали.

После кровопролитного сражения нам удалось выгнать из Самарканда Тимур Шаха, и мы овладели Мавераннахром. Все мы втроем: я – Тимур, амир Хаджи Барулас и Баян-Сальдур заключили союз и мирно владели Самаркандом, пока Баян-Сальдур, опившись вина, не умер.

По смерти Баян-Сальдура его права на власть в нашем тройственном союзе перешли по наследству к его сыну, но амир Хаджи Барулас задумал хитростью отделаться от этого союзника и стал принимать к тому меры. Я несколько раз усовещивал его, но это на него не действовало, и он по-прежнему продолжал свои происки. Такие действия амира Хаджи Баруласа развили в среде населения смуты и раздоры».[44]

Помимо перечисленных выше «союзников», на царствование в Мавераннахре претендовали и правители других областей: «Область Ходженда находилась в руках Баязид Джалаира. Некоторые округа были под властью Хусайна ибн Мусалла ибн Казаган-бека, и он претендовал на земли своих отцов.

В Балхе стоял Олджай Буга Сулдуз, и там он претендовал на царствование.

В Шибургане стоял Мухаммад Хаджа Апарди из найманов, и он также претендовал на царствование.

Бадахшанские шахи в своих горах не подчинялись друг другу, и у каждого из них в голове были амбиции о власти.

В области Хутталана находились Кайхусрав и Улджайту Апарди. А Хизр Йасури, исконной родиной которого были Сарипул и Таткант, которые относятся к области Самарканда, правил ими и, собрав всех йасуриев, никого не признавал.

Между указанными беками происходили постоянные и многократные противостояния и сражения, и много людей погибало.

Поскольку в Цагатаевом улусе каждый был себе главой, по той причине страна была расстроена, а народ был в замешательстве».[45]

Именно в этих условиях шел процесс мировоззренческого становления нашего Героя. Судя по источникам эпохи Тамерлана, в формировании важнейших элементов его мировоззрения: системы ценностей, идеалов, убеждений, нравственных качеств, помимо обстоятельств его собственной жизни, большую роль сыграли легендарная генеалогия монголов, в том числе, его собственного рода барулас, поведанные ему в детстве отцом, победоносное прошлое Великого Монгольского Улуса и его плачевное настоящее, свидетелем которого он являлся сам. А поскольку Тимур был мусульманином, в его духовной жизни огромную роль сыграли мусульманские шейхи. Не случайно, в конце жизни Великий эмир Тамерлан говорил, что «… счастье, которого я достиг столькими беспокойствами, трудами и опасностями…, дано мне небом, благотворным влиянием религии Магомета (да даст ему Бог мир) и могущественным ходатайством потомков и сподвижников его».[46]

Первым таким сподвижником, на советы и благословение которого стал опираться молодой Тимур, был «… шейх по имени Шамсуддин ал-Фахурий (в других источниках он именуется Шемс ад-дин Кулаль. – А. М.).

Он был уважаем и почитаем (народом) тех земель, и те, которые начинали все свои религиозные и мирские дела, опирались на него (советы, благословение).

Согласно сказаниям, Тимур, являясь бедным и беспомощным, был одурманен манией величия; когда он был на грани бедности, у него кроме хлопчатобумажной одежды больше ничего не было, то он эту единственную одежду продал, а на вырученные деньги купил козу и, чтобы осуществить свою мечту, направился к упомянутому шейху.

Он завязал один конец веревки на шею и, опираясь на финиковый посох, предстал пред взором шейха. Когда Тимур вошел к этому шейху, тот находился среди своих мюридов (учеников) и был занят обращением молитвой к Аллаху. И пока они не завершили молитву, Тимур ждал стоя.

Как только взор шейха упал на Тимура, тот сразу же поспешил поцеловать его руку и приложил свою голову к его ногам. Немного подумав, шейх поднял голову и, обратившись к своему обществу, сказал: «Этот человек будто бы жертвует Всевышнему Богу свою честь и богатство стоимостью дешевле, чем крылья мухи, и за это он хочет получить нашей поддержки. Мы должны ему помочь и не должны отказаться, отвергнув его. Слушай, общество, благословите его и помогите ему, чтобы он достиг желаемого!»…

Тимур вышел от шейха и, прихрамывая как раньше, начал подниматься без остановки [на вершину власти]».[47]

Впоследствии в ключевые моменты своей жизни Тимур (Великий эмир Тамерлан), дабы принять правильное решение, всегда обращался за советом и благословением к Шемс ад-дин Кулалю, а затем к шейху Зейн ад-дин Абу Бекр Тайбиди и сейиду (потомок пророка Мухаммеда. – А. М.) Береке, которых считал также своими духовными покровителями.

На том, какое большое значение Тимур придавал советам своих духовных наставников и соратников, он заостряет внимание своих детей и потомков в своем «Уложении»:[48] «…совет, благоразумие, обдуманность вдесятеро полезнее в политике, чем сила оружия. Ибо, как говорят, благоразумие может завоевывать царства и побеждать армии, не поддающиеся мечу воинов.

Что касается меня, я убежден, что испытанный воин, соединяющий все эти качества, гораздо предпочтительнее тысячи солдат, обладающих только силою, ибо он может руководить тысячей тысяч таких воинов. Опыт показал мне еще, что победа и поражение нисколько не зависят от численности сражающихся, но от помощи Всемогущего и от благоразумия наших мер…

Я не затевал ни одного предприятия, предварительно не посоветовавшись, а приводя его в исполнение, я ничего не предоставлял случаю; прежде чем начать действие, я обдумывал, какой оно могло иметь исход, и, употребляя попеременно ловкость, благоразумие, твердость, бдительность и предусмотрительность, я приводил к верному успеху…

Я различал два вида совета: один – исходящий из уст, другой – из глубины сердца. Я благосклонно внимал говору уст, но только то, что я слышал исходящим из сердца, оставлял в ушах моего сердца (для того чтобы воспользоваться этим)».[49]

Уже в марте 1360 года, а также впоследствии Тимуру неоднократно пришлось воспользоваться советами, «исходящими из глубины сердца» его духовных наставников…

Как было отмечено выше, начало 60-х годов XIV века в западной части Цагатайского улуса, Мавераннахре, «каждый был себе главой, по той причине страна была расстроена, а народ был в замешательстве».

Этим решил воспользоваться чингисид Туглук Тимур-хан;[50] в феврале–марте 1360 года он собрал войско для завоевания Мавераннахра и перешел у Ходжента Сыр-Дарью.

Мавераннахрские эмиры и Хаджи Барулас из страха бежали в Хорасан (историческая область, расположенная в Восточном Иране) и перешли Сайхун (Сыр-Дарью).

В «Уложении» Тамерлан описывает дальнейшие события следующим образом: «Когда Туглук Тимур, потомок Чингисхана, перешел реку из Ходжента, намереваясь завоевать Трансоксанию (то же самое, что Мавераннахр. – А. М.), и потребовал, чтобы мы, я и эмир Хаджи Барулас и Баязид Джелангир, пришли и соединились с ним, то эти последние спросили у меня совета, говоря: «Нужно ли нам укрыться в Хорасане с нашими семействами и ордой (здесь, подданными. – А. М.) или же идти и присоединиться к Туглук Тимур-хану?»

Я отвечал им: «Вам предстоят две выгоды и одна опасность, если вы отправитесь к Туглук Тимуру; но если вы убежите в Хорасан, то встретите две опасности против одной выгоды».

Они отвергли мой совет и направили свой путь к Хорасану. Я же, имея на выбор – идти в эту страну или же повиноваться приказанию Туглук Тимура, колебался между этими двумя исходами.

В этой нерешимости я прибегнул к мудрости моего доверенного советника (духовного наставника. – А. М.), и вот его ответ: «Следующий вопрос был предложен однажды четвертому халифу Али (преисполни его Бог славой и милостью!): если бы твердь небесная была луком, тетивой которого была бы земля, если бы козни были стрелами, имеющими целью детей Адама, а сам Бог, Величайший и Высочайший, был стрелком, то где несчастные смертные могли бы найти убежище? Именно возле самого Бога люди должны были бы укрыться, отвечал халиф. Так и тебе нужно сейчас же идти и отыскать Туглук Тимура и заставить его выронить из рук лук и стрелы».[51]

Вдохновленный своим духовным наставником на борьбу с Туглук Тимуром, наш Герой явился к хану-владетелю Моголистана[52] и своею наружною покорностью завоевал расположение Туглук Тимура.

В «Автобиографии» Тамерлан продолжает свой рассказ о тех событиях: «Результат каждого предпринимаемого мною трудного дела был мне заранее известен: я узнавал то, что меня ожидает, по сновидениям. Так, когда Туглук Тимур впервые пришел в Мавераннахр, я увидел во сне, что будто бы ко мне подлетела птица шагин (сокол) и уселась ко мне на руку. В это время пришло много коров, и я их подоил.

Сновидение это, объяснили мне, предвещает мне счастие: птица, усевшаяся мне на руку, означает могущество, а множество коров предвещали мне многие выгоды. И действительно, сон мой исполнился: я присоединился к Туклуг Тимуру, и это принесло мне серьезные выгоды…

Хан был очень доволен, что я добровольно присоединился к нему и, по воле Божьей, облек меня полным доверием. Ни одного из своих предположений хан не приводил в исполнение, не посоветовавшись предварительно со мною. Так, однажды, до сведения хана дошло, что его эмиры в кипчакской степи подняли знамя бунта. Хан спросил моего совета, как следует поступить в этом случае: идти ли на кипчаков самому, чтобы примерно наказать виновных, или же послать только войско?

Я сказал: «Если ты пошлешь кого-нибудь, то будет две опасности; если пойдешь сам – одна опасность; умный человек тот, кто предпочитает одну опасность двум»…

Туглук Тимур остался очень доволен моим ответом. Вскоре хан отправился на кипчаков, сам предводительствуя войском, а мне, на время своего отсутствия, вверил управление Мавераннахром.

Туглук Тимур-хан, поручая мне управление страной, снабдил меня грамотой, в которой значилось, что Туглук Тимур отдал Мавераннахр брату своему Тимуру. Это было сделано во избежание междоусобий и притязаний врагов Туглук Тимура…».[53]

Тогда (1360 год) жители Мавераннахра очень недолго находились под властью двадцатипятилетнего Тимура. Как явствует из автобиографической части его «Уложения», Туглук Тимур, вопреки своим обязательствам, в 1361 году снова привел армию в Трансоксанию, отнял у нашего Героя управление Мавераннахром, чтобы отдать его в руки своего сына Элиас-Хаджи, а Тимура поставил главнокомандующим и советником молодого князя.

Однако, как писал М. И. Иванин, «…согласие его с правительством Элиас-Хаджи продолжалось недолго по следующим причинам: известно, что Чингисхан и первые его потомки были язычниками (шаманистами-тэнгрианцами. – А. М.), и во владениях их была полная веротерпимость; но в XIV столетии ханы потомства Хулагу, Батыя, Цагатая и их вельможи начали принимать магометанскую веру, особенно в местах, где была оседлость, где были построены мечети и школы и где была сильная корпорация магометанского духовенства и потомков Магомета.

Кочевой же народ, особенно к северу от Сырдарьи, по-прежнему оставался при языческих верованиях и обрядах, что ставило его в частые столкновения с магометанами. Войска Туглук Тимура состояли преимущественно из язычников, к которым принадлежало много узбеков.[54]

Судя по названию некоторых племен узбеков, надобно полагать, что это были остатки прежних кочевых народов, населявших при Чингисхане степи к северу от Тянь-Шаньского хребта, которые, не желая покориться ему, укрылись в ущелья Алтайского, Саянского и Тянь-Шаньского хребтов и в леса Сибири.

Но когда между потомками Чингисхана начались междоусобия, когда власть ханов ослабела, тогда узбеки в свою очередь начали делать набеги на земли цагатайских ханов, однако, вероятно не имея еще достаточных сил, чтобы быть самостоятельными, они подчинились хану Туглук Тимуру, с которым и перешли через реку Сыр.

Составляя своевольные общины, не подчиненные строгой дисциплине…, они, при вторжении в земли между реками Сыр и Аму, грабили мирных жителей, не щадя духовенства и потомков Магомета. Эти грабежи и неуважение к духовному сану были причиной частых столкновений узбеков с Тамерланом, ревностным магометанином».[55]

Именно об этих столкновениях с узбеками и их последствиях повествует Тимур в своем «Уложении»: «Когда узбеки начали совершать в Трансоксании величайшие жестокости и невыносимые притеснения (ибо уже семьдесят сеидов, потомков пророка Мухаммеда, или сыновей сеидов были брошены в оковы).

Элиас-Хаджа, потерявший всякую власть, не был в состоянии прогнать этих разбойников и остановить их неистовства. Что касается до меня, то я, стремясь приобрести доверие, стремительно ринулся на узбеков и освободил притесняемых из рук притеснителей.

Эта экспедиция была причиной возмущения военачальников Элиас-Хаджи и самих узбеков. Туглук Тимуру написали, что я поднял знамя восстания; хан, будучи слишком доверчив, послал приказание умертвить меня, но это последнее попало в мои руки.

Видя всю громадность опасности, я собрал вокруг себя храбрую молодежь из племени барулас, которую я привлек на свою сторону…

Когда жители Трансоксании узнали, что я решил напасть на узбеков, вельможи и народ не замедлили покинуть их ряды и присоединиться ко мне.

Ученые и высшее духовенство издали постановление, утверждавшее изгнание и ниспровержение узбеков… Это постановление и это воззвание, данные письменно, были выражены в следующих словах: «Следуя поведению и примеру законных халифов (будь Бог милостив к ним!), воины, и народ, и духовенство из уважения к великим достоинствам Тимура, полярной звезды могущества, возвели этого эмира на царство. Они обещают не щадить своего состояния и своей жизни на то, чтобы истребить, изгнать, победить и уничтожить… узбеков, этих ненавистных притеснителей, которые простерли свои жадные руки не только на движимость, на имущества и владения, но даже на честь и законы мусульман. Мы клянемся соблюдать условия этого договора. Если когда-нибудь мы нарушим эту клятву, то пусть мы потеряем покровительство Бога и подпадем из-под его власти во власть Сатаны!»

При виде этого постановления я возгорел желанием начать войну и сечу и двинуть войска на узбеков, чтобы несчастные отомстили своим тиранам; но изменники, узнав о моей тайне, разоблачили ее.

Я заметил, что если бы сам я остался в Самарканде, начав воину с узбеками, то жители Трансоксании могли бы нарушить свое слово. Итак, я решился оставить город и ждать в горах, пока союзники присоединятся ко мне, чтобы со значительными силами выступить на врага».[56]

Предчувствие Тимура и на этот раз оправдалось: он прождал целую неделю, но к нему так никто и не присоединился. Как явствует их «Автобиографии» Тимура, тогда же его душевный наставник Шемс ад-дин Кулаль посоветовал ему немедленно отправиться в Хорезм. «Всегда следует отступать пред превосходными силами и удаляться от врага, которого одолеть не можешь; так поступали пророки», – сказал ему Амир Куляль.

Желая узнать, что ожидает его в пути, Тимур загадал по Корану,[57] и ему открылось изречение: «Солнце течет к назначенному месту: таково распоряжение Сильного, Знающего». Из этих слов он понял, что его путешествие обещает быть вполне благополучным и потому окончательно решился отправиться в путь.[58]

Описание последующих событий мы находим в «Книге побед амира Тимура» Шереф ад-дин Али Йазди: «Тогда государь Сахибкиран не счел нужным далее оставаться здесь и в поисках Хусайн-бека[59] отправился в путь… И когда он оказался в пустыне Хивака, то у колодца Сагидж он встретил его. Увидев друг друга, они обрадовались и обнялись. Затем согласованно пошли к правителю Хивака, которого звали Тукель[60]. Душа сего несчастного была злонамеренной, и он решил их поймать и заточить.

Государь Сахибкиран и Хусайн-бек узнали о его злом намерении и, сев на коней, шестьдесят человек, уповая на Бога, пошли в сторону Пайаба.

Тукель во главе тысячи человек, все полностью вооруженные, стал их преследовать.

На следующее утро они настигли их, и между ними произошло сражение… Воины обеих сторон долго сражались, из тысячи человек Тукеля осталось пятьдесят. А с этой стороны из шестидесяти человек осталось семь.

Хусайн-бек, подняв богатырскую руку, напал на Тукеля, ударил его туг (знамя. – А. М.) и срубил его. Тогда люди Тукеля бросились на Хусайн-бека. И государь Сахибкиран, увидев это обстоятельство, обнажил острие победоносной сабли и стал рубить их и, рассеяв их всех, вызволил Хусайн-бека, и они пустились в путь.

Однако те злосчастные снова собрались, пошли за ними, стали воевать и стрелой убили коня Хусайн-бека. Хусайн-бек остался пешим. Тогда его жена Дильшад ага сошла со своего коня и отдала ему. Государь Сахибкиран в это время дрался с врагами.

Наконец, он (Тамерлан) взял в руки лук и стрелу и стал стрелять. Одна из его стрел вонзилась в зад коня злосчастного Тукеля. Остальных из них прогнал, пуская стрелы, затем посадил Хусайн-бека на коня, и они пустились в степь.

Их осталось семь человек. Из этих семи человек трое были… степными змеями, демонами в человеческом облике. Они взяли трех лошадей и бежали, оставив в таком безвыходном положении остальных четверых. Государь Сахибкиран не придал этому значения и словами поднял дух друзей.

Олджай Туркан ага, сестра Хусайн-бека, была женой государя Сахибкирана, она вместе с ними пошла в степь[61]. Выйдя из степи, дошли до Джойикийа, где обитали некоторые туркмены. (Последние) увидев этих, созвали своих и преградили им путь.

Государь Сахибкиран спрятал жену в один старый колодец и, оставив ее на попечение Господа Бога, с усердием и одержимостью пошел в сторону туркмен. Он пошел, вынув саблю из ножен. Из той группы один человек по имени Хаджи Мухаммад узнал государя Сахибкирана, запретил туркменам воевать, подошел к государю Сахибкирану и подарил ему хорошего коня. В тот вечер он оставил их в своем жилище и угостил. И еще туркмены оказали добрые услуги.

На следующее утро государь Сахибкиран, будучи по великодушию бесподобным и единственным в мире, раскрыв ладони великодушия, подарил этим туркменам один луноподобный жемчуг, стоимостью хараджа (налога, взимаемого со) всего мира. Тогда Хаджи Мухаммад подарил еще трех коней, провизию и предоставил в их распоряжение проводника по имени Сарук Куланчи.

Государь Сахибкиран пошел к Хусайн-беку, дал ему коня, и они отправились в местность Махмудий. Там они вырыли колодец, вода которого была чиста, как росток жизни, и остановились на том месте на двенадцать дней.

В то время когда Хусайн-бек и государь Сахибкиран были в местности Махмудий, Али-бек, сын Аргуншаха Джаникурбани[62], узнал об их местопребывании, волею судеб сей злоумышленник решил испытать свою судьбу, осуществив свои злые намерения…

Вооружив шестьдесят человек, он (Али-бек Джаникурбани) направил их в местопребывание тех (Хусайн-бека и Тамерлана. – А. М.). А те были совершенно без ведома, и они внезапно напали на них, схватили их и отправили в Махан. Их поместили в совершенно темную комнату, полную блох. Те горемыки принуждены были несколько дней провести в этой комнате…».[63]

Вспоминая о своем заточении в «Автобиографии», Тамерлан писал: «Сидя в тюрьме, я твердо решился и дал обещание Богу, что никогда не позволю себе посадить кого-либо в тюрьму, не разобрав наперед дела.

Во время этой горести, я рассудил, что мне лучше посредством какого-нибудь безумного поступка освободиться из тюрьмы и вступить в сражение; если я достигну цели, то этим будет исполнено мое желание; если же попытка моя освободиться не увенчается успехом, то меня в таком случае наверно убьют и, хотя мертвый, я буду погребен вне стен места моего заключения, значит, другими словами, попытаться следует, чтобы, так или иначе, выбраться из ненавистной темницы на свет Божий.

Обещанием щедрой награды за содействие к побегу мне удалось склонить на свою сторону нескольких тюремщиков, которые снабдили меня и мечом. С этим оружием в руках, я бросился на тех сторожей, которые не согласились освободить меня, и обратил их в бегство.

Я слышал кругом себя крики: «бежал, бежал», и мне стало стыдно за мой поступок. Я тотчас же отправился прямо к Али-беку Джаникурбани, и тот, узнав, какие препятствия мне пришлось преодолеть, чтобы освободиться из тюрьмы, почувствовал уважение к моей доблести и был пристыжен.

Как раз в это время Али-бек Джаникурбани получил письмо от своего брата Мухаммед-бека, который писал ему: «Ты бесчеловечно и несправедливо поступил с амиром Тимуром и нанес ему тяжелое оскорбление. Я посылаю амиру Тимуру богатые подарки, прошу тебя передать ему их, затем советую тебе, чтобы хотя отчасти загладить твою вину, проси у Тимура прощения, посади его на свою лошадь и отпусти его».

Али-бек исполнил в точности всё, что было написано в письме его брата Мухаммед-бека и, благодаря этому, я вскоре выехал оттуда в сопровождении двенадцати всадников и отправился в Хорезмскую степь».[64]

Как и до пленения, наиглавнейшей целью Тимура был сбор войска, способного изгнать из Мавераннахра его новоявленного правителя Элиас-Ходжу и его подручных узбеков-язычников. Для достижения этой цели Тимуром был разработан план, основавшийся на том «верном соображении, что управление Цагатайским ханством Елиаса-Ходжи с его узбеками, привыкшими к своеволию и хищничеству, будет усиливать ненависть к ним в жителях ханства, что магометанское духовенство и потомки Магомета, имевшие тогда большое влияние на дела во всех мусульманских землях и, защищая которых он навлек на себя гнев узбеков, будут тайно содействовать его усилиям; вероятно, также и религиозные убеждения поддерживали его в несчастии».[65]

Вот что рассказывает Тимур в своем «Уложении» о начале выполнения своего плана: «Когда я увидел себя во главе 60 всадников, я стал опасаться, чтобы мое пребывание в этом округе не подвергло меня вероломству народа и чтобы кто-нибудь не уведомил узбеков о положении моих дел. Я думал, что будет более безопасно уйти оттуда и стать лагерем в пустыне, вдали от всякого жилья, в ожидании, пока успело собраться войско, которое служит основанием могущества.

Оставив эту страну, я отправился к Хорасану и на пути встретил Мубарек-шаха, правителя Махана. Он присоединился ко мне с сотней всадников и дал мне много отличных лошадей. Кроме того, ко мне прибывали потомки Пророка и другие туземцы. Наконец я собрал в этой пустыне отряд из 200 человек, как всадников, так и пехотинцев.

В это время Сеид Гассан, Мубарек-шах и Сеид Зияэддин сделали мне следующее предложение: «Оставаться в этой стране значило бы дождаться того, как наш маленький отряд станет разбегаться. Завладеем какой-нибудь областью и утвердим там свое местопребывание».

Подумав обстоятельно над этим, я отвечал: «Вот мой план: двинуться к Самарканду; вас я размещу по соседним с Бухарой городам, а сам, объезжая окрестности Самарканда, войду в сношение с народом разных племен и постараюсь расположить их к себе. Когда же соберу войско, то позову вас, и мы вместе произведем нападение на окрестности Джете, на их правителя Элиас-Ходжу и покорим Трансоксанию».

Мой ответ был единодушно одобрен, и по прочтении первой главы Корана для божественного покровительства, я занялся исполнением моего плана.

Я начал с того, что разместил моих 200 человек в окрестностях Бухары, где я укрыл свою жену, сестру эмира Хусайна, а сам затем отправился в Самарканд…

Вошедши в сношения с племенами, я привлек на свою сторону 2000 человек, готовых следовать за мной, как только я подниму в Самарканде знамя могущества.

Проникнув в этот город, благодаря темноте ночи, я укрылся у Кутлуг-Туркан-ага, моей старшей сестры. Дни и ночи проводил я, обдумывая и размышляя. В течение 18 дней я оставался неузнанным, но один из жителей города, узнав о моем возвращении, задумал открыть меня.

Опасность была крайняя, и я ночью бежал с 50 всадниками. При выходе из Самарканда, я в сопровождении толпы пехотинцев направился в Хоразмин. Мы встретили по дороге табун лошадей, принадлежавший туркоманам; я захватил их, чтобы посадить на них своих воинов.

Прибыв в Ачиги, я расположился лагерем по склону холма, возле реки Амударьи. Здесь произошло свидание с моей семьей, Мубарек-шахом, сейидом Гассаном и со всеми теми, кого я разместил в окрестностях Бухары. Тимур-Хаджи-оглан и Бахрам джалаир, прибывшие со своими отрядами, также вступили к нам в союз.

Увидев, что мой отряд возрос до тысячи всадников, я подумал о средствах употребить его в дело и повел к Бакшер-Земину (Балхская область. – А. М.) и Кандагару, которые и подчинил своей власти…

На пути к Кандагару и Бакшер-Земину мы стали лагерем на берегу Хирменда. Там я построил себе жилище и поселился в нем, чтобы дать время воинам отдохнуть. В то время как я находился на берегах этой реки, явились жители и воины области Гармсир. Около тысячи тюрков и туземцев также пришли с предложением своих услуг, и область Гармсир приняла мои законы.

Между тем я решил вторгнуться в Систан (географическая область на юго-востоке Ирана и юго-западе Афганистана). Узнав о моем замысле, правитель этой области прислал мне значительные подарки, прося моей помощи. «Я, – говорил он, – подавлен своими врагами. Они захватили мою страну и взяли уже семь крепостей. Если вы исторгнете (эти крепости) из их рук, я выплачу вашим воинам шестимесячное жалованье».

Я понимал, насколько было бы выгодно для меня обратить свое внимание на Систан. Из 7 крепостей, бывших в области врагов, я возвратил уже 5.

Когда ужас овладел душой правителя, то он заключил дружественный союз с собственными врагами, они пришли к следующему заключению: «Если эмир Тимур будет находиться в этой стране, то Систан перейдет из наших рук к нему». Собрав воинов и народ всей этой области, они напали на меня.

Нарушением своего слова этот правитель поставил меня в ужасное положение. Однако я вышел навстречу и дал сражение. В деле одна стрела пронзила мне руку, другая ногу[66]; в конце, однако, победа осталась за мной.

Заметив, что климат этой страны вредно действует на мое здоровье, я отправился в Гармсир, где и пробыл два месяца, пока не излечился от ран. Пожив в Гармсире и излечившись от ран, я решил поселиться в горах области Балха и снарядить армию для завоевания Трансоксании».[67]

О том, как «величие и мощь государя Сахибкирана возрастали с каждым днем» в «Книге побед амира Тимура» поведал его биограф Шереф ад-дин Али Йазди: «Ранение, которое было на руке государя Сахибкирана, вылечилось, и государь вместе с Тимур Хаджа Огланом и двадцатью четырьмя служившими ему людьми отправился в сторону Арсафа. Когда он достиг Кохимарда (часть гор Кохистана, исторической области на севере Пакистана. – А. М.), услышал об обстоятельствах Хусайн-бека и отправил к нему нукера по имени Севинч, чтобы тот доставил ему известие о здравии государя (здесь, Тамерлана. – А. М.), и подчеркнул, чтобы они встретились в Арсафе (пустынный район на севере Систана. – А. М.).

По дороге в Арсаф, между Арсафом и Кохимардом, служить государю Сахибкирану явился с одиннадцатью воинами Сиддик Барулас, один из огланов (от огул – буквально «сын» на тюркских языках; в Золотой Орде титул членов рода Чингисхана, не занимавших ханского престола) Карачар ноёна.

Государь послал Сиддика к Хусайн-беку, чтобы тот явился быстрее, а сам пошел за ним.

В это время со стороны Арсафа появились очертания около ста всадников, и государь Сахибкиран в их сторону послал Барджаст Йанака, чтобы тот разведал их обстоятельства. Сей Йанак пошел и узнал, что это Хусайн, сын Каранчи, услышал, что Хусайн-бек пришел в Баглан и хотел бы к нему присоединиться. Этот отправленный Йанак узнал эти обстоятельства, вернулся и доложил, что тот человек друг, а не враг…

По достижении Арсафа Тамерлан нескольких людей послал караулить. Когда настал рассвет, доложили, что издали виднеются чьи-то темные очертания. Государь Сахибкиран сел на коня и отправился к ним и, подойдя близко, спросил: «Вы чьи люди?»

Те ответили: «Мы нукеры такого-то человека», то есть государя Сахибкирана.

Тогда государь Сахибкиран подошел еще ближе и, увидев Туглук Хаджа Баруласа, Сайф ад-дин-бека, Атша, Тутака и еще несколько человек, которые все были слугами государя Сахибкирана, обрадовался. Те, увидев государя, тоже обрадовались, что достигли цели, сойдя с коней, приложили лица к ногам государя…

Сиддик и Севинч доставили Хусайн-беку весть о добром здравии государя Сахибкирана…

Сев на коня, Хусайн-бек без отдыха поехал быстро. У него на службе были Улам Оглы со ста тридцатью воинами и Махмуд Гули со ста пятьюдесятью конными и пешими, они присоединились к государю в Арсафе…

Пришло известие, что Мангли Буга Сулдуз, находящийся в крепости Алачу (крепость в районе Балха, в местах обитания сулдузов. – А. М.) в душе имеет враждебные намерения. Направились в сторону той крепости. У Шер Бахрама была дружба с Мангли Бугой, и поэтому он сказал: «Пойду, скажу ему наставления и приведу».

Государь Сахибкиран, услышав слова Шер Бахрама, отправил его к Мангли Буге. Тот, услышав о приходе Тамерлана, вышел из крепости и бежал.

В это время еще триста человек из рода доланджавун, из хазарейцев Хулма (средневековый город восточнее Балха, по дороге в сторону Кундуза. – А. М.), давние доброжелатели государя Сахибкирана, пришли и присоединились.

Величие и мощь государя Сахибкирана возрастали с каждым днем».[68]

И, несмотря на то, что вражеские силы по-прежнему превосходили войско Тимура, он все же решился на боевые действия против армии Элиас-Хаджи: «В это время поступила весть, что Туглук Сулдуз и Кайхусрав сопровождают войско Джете (армию Елиаса-Ходжи. – А. М.) и идут в авангарде с их беками. И что сын Йумкана, Тимур, Шингум, Туглук Хаджа – младший брат Хаджи-бека и сын Беккичика, Тимур, с другими беками тысяч и беками хошунов (армейское подразделение, примерно, в сто человек. – А. М.) во главе двадцати тысяч воинов стоят между Чала Баши и Каменным мостом (мост в Хутталане на реке Кичик Сурхаб, территория современной Республики Таджикистан – А. М.).

А у государя Сахибкирана и Хусайн-бека воинов было всего шесть тысяч…

Сахибкиран с двумя тысячами воинов, уповая на Господа всевышнего, пошел в авангарде, обратив взоры в сторону врага. В начале Каменного моста оба войска встретились, и началась битва, длившаяся с утра до позднего вечера…

Государь Сахибкиран Муса-бека с Муаййид Арлатом и Учкара Бахадуром (военачальники и родственники Тимура. – А. М.) и пятьсот воинов, каждый из которых равнялся тысяче воинов, поставил на Каменном мосту напротив врага. А сам с тысячью пятьюстами отборных воинов пошел вверх по реке до Асин Майдана (равнина в Хутталане. – А. М.). Там в полночь перешли реку и направились в сторону гор. На следующее утро караульные противника по следам установили, что вражеское войско перешло реку. По этой причине в их сердцах поселился страх.

Мирозавоеватель, счастливый Сахибкиран приказал: «Поднимитесь на вершины гор и зажгите огни!»

Так, согласно приказу, каждый человек в десяти местах зажег костер.[69]

Вражеское войско, увидев в ночное время столько костров, обуреваемое страхом, не устояло и полностью расстроилось… Враги, испугавшись, разбежались.

Государь Сахибкиран, как слон, с рычанием спустился с вершины горы, и доблестные воины преследовали врага аж «до полей Гуджерата» (здесь, до очень дальних мест. – А. М.) и многих поубивали.

Со стократной радостью заняли место, где ранее стоял враг. Подошел и Хусайн-бек со своими оставшимися воинами. От дуновения ветра этой победы возросло древо победы, удача и счастье набрали силу, и у шаха, и у воина сила и доблесть увеличились тысячекратно.

После того как эта победа стала доступной государю Сахибкирану, с двумя тысячами воинов он продолжил идти в авангарде. Когда дошли до Кахлаги, джигиты области Кеш прибежали несколькими группами и присоединились к счастьеносной службе.

Государь из двух тысяч воинов, которые были с ним, отобрал триста и лик счастья и победы обратил в сторону Кеша, остальным приказал стоять на том месте. Из тех трехсот двести во главе амиров Сулайман Баруласа, Джаку Баруласа, Бахрам Джелаира, Джалал ад-дин Баруласа, Сайф ад-дин-бека и Йол Тимура направил в сторону Кеша и приказал им: «Разделитесь на четыре группы. И пусть каждый воин по обе стороны своего коня привяжет по большой охапке хворосту, чтобы этим хворостом поднять большую пыль: чтобы тамошние даруги (владетели тех уделов. – А. М.), увидев, испугались и, не устояв, убежали».

Все, что было сказано государем, они исполнили, и в полном соответствии с этой судьбоносной выдумкой вошли в округ Кеша.

Когда тамошние даруги увидели эту пыль, они испугались и бежали. А эти вошли в Кеш и взяли власть в свои руки.

Смотрите на божью милость: благодаря ему только лишь этот хворост оказал желанную помощь; и благодаря выдумке зажег такие костры, что от них бежали тысячи врагов. А эта пыль тоже из его выдумок, благодаря чему враг был побежден. И, бесспорно, это – милость, оказанная Богом своим рабам.

В то время Элиас-Хаджа-хан с тремя своими беками, построившись и приготовившись к битве, стоял у Таш арыка, в четырех йигачах (ок. 24 км. – А. М.) от Кеша. Тогда же (лето 1363 г. – А. М.) Туглук Тимур-хан (отец Элиас-Хаджа-хана. – А. М.) скончался в своем ханстве, и сюда явились амир Улуг Туг Тимур и Хамид-бек, чтобы увезти Элиас-Хаджа-хана и возвести его в ханство в улусе, чтобы он находился на родине отцов (в Моголистане. – А. М.)…».[70]

Последующим победам Тимура над войском новоиспеченного хана Моголистана Элиас-Хаджа-хана предшествовал очередной вещий сон нашего Героя: «Государю Сахибкирану тоже, когда сложились тяжелые обстоятельства, случилось такое чудное видение. Людей у него было мало, враг был весьма многочисленный, и нельзя было добиться цели, не воюя с ними, и он не знал, что делать и как поступать. Был полдень. С этими мыслями его потянуло ко сну, и он заснул. Во время сна он услышал чей-то голос, который говорил: «Не беспокойся. И пусть твое сердце возрадуется, Аллах великий дарит тебе победу».

Он тут же проснулся, созвал окрестных людей и спросил: «Вы что-либо говорили?»

Те ответили: «Нет!»

Ему стало ясно, что этот тайный голос был из потустороннего мира. Это был ветер предсказания из цветника Божьей милости. И он, положившись на Господа Бога, радостно пошел к Хусайн-беку и рассказал о том, что произошло. Все, кто слышал эти слова, обрадовались…

Хусайн-бек и государь Сахибкиран, милостью Божьей счастливые и радостные, сели на коней и построили войско в два кула[71]: Хусайн-бек встал в правый кул, а государь Сахибкиран в левый кул, и шли в таком порядке.

Вражеское войско, стоявшее на Таш арыке, тоже построилось в два кула: в правом куле встали Элиа-Хаджа-хан и Хамид-бек, в левом куле встали Туг Тимур и Беккичик. Обе стороны, построившись в таком порядке, шли друг на друга.

В местности Куббаи Матин (местность близ Шахрисабза. – А. М.) оба войска встретились. От звуков барабанов, литавр и труб, криков и рычаний храбрецов, сотрясающих небо, казалось, что небо упадет.

Воины хиравула (авангарда) врага, у которых из-за их многочисленности в голове была гордыня, пустили коней в сторону государя Сахибкирана.

Государь Сахибкиран не сдвинулся с места, он встал, как опора его власти. Руку победы потянув в сторону лука и стрел, левую руку сделал как алиф, а правую – как даль, и стал пускать стрелы.[72]

Джигиты и бахадуры (богатыри), стоявшие рядом, стали подобно государю метать стрелы в сторону врага. Они так посыпали стрелы, что бахадуры вражеского войска, которые неслись, как ветер, как дождь попадали на землю и, воду жизни отдав земле, падали с ног…

Элиас-Хаджа-хан, Беккичик-бек, Искандар Оглан, Хамид-бек и Юсуф Хаджа-бек попали в плен. Но несколько сторонников хана на этой стороне, которые и поймали его, еще до получения распоряжений от беков, узнали его и, посадив на коней Беккичика вместе с ханом, отпустили. Остальным завязали руки и посадили.

В ту ночь государь Сахибкиран дошел до реки Йам (или Джам – речка западнее Самарканда. – А. М.) и из врагов убил многих. Джаку-бек и Сайф ад-дин-бек ушли в сторону Самарканда. Эта победа случилась в семьсот шестьдесят пятом году, соответствующем году Дракона (1364)…[73]

Государь Сахибкиран воротился оттуда, перешел на эту сторону реки Ходженда и занялся охотой. Хусайн-бек тоже пришел в Дизак (совр. Джизак. – А. М.), занялся охотой и, несколько дней найдя подходящими, предались отдыху и удовольствиям. Затем они сели на коней и возвратились в Самарканд. Жители города с надеждой смотрели на их сторону. Когда увидели, что те возвращаются с победой и теперь освободились от гнета Джете, то горестные годы заменились сладостью победы и свободы…

Ту зиму Хусайн-бек провел у себя на родине, а государь Сахибкиран в своей области (Кеш. – А. М.) – в удовольствиях и отдыхе.

Когда прошла та зима (конец 1364 – начало 1365 года), и весенний сезон снова превратил мир в рай, и государь отдыхал в своей вотчине, то поступило сообщение, что войско Джете снова идет на эту сторону. Вместе с зимой кончились и спокойные дни государя, началась суровая весна. Государь Сахибкиран занялся сбором войска и к Хусайн-беку послал человека с сообщением о положении дел.

Когда Хусайн-бек услышал эту весть, он вызвал Пулад Бугу, Зинда Чашма и сына Мухаммад Хаджи Апарди и Малик Бахадура и сказал им: «Соберите ваши войска и быстро идите к государю Сахибкирану!»

Те собрали свои войска, пошли в авангарде и присоединились к государю Сахибкирану.

Посовещавшись, пошли в сторону врага и на несколько дней остановились в местности Акар (местность в Джизакской степи. – А. М.), чтобы дать коням отдых. Затем оттуда двинулись и, перейдя реку Ходженда (Сырдарья. – А. М.) остановились. Хусайн-бек тоже шел, собрав большое войско.

Вражеское войско приближалось. Государь Сахибкиран тоже двинулся в сторону врага и посередине между Чинасом и Ташкентом остановился на берегу реки (Чирчик. – А. М.). Войску приказал, чтобы не были беспечными и стояли бдительно. Хусайн-бек тоже перешел реку и остановился на выбранном им месте.

С той стороны враг остановился на берегу реки Кандибадама (местное название Сырдарьи. – А. М.). Хусайн-бек и государь Сахибкиран поднялись с того места и стали передвигаться. Караульные с обеих сторон увидели друг друга и начали упорядочивать войска и построились в боевой порядок.

В правом куле (крыле. – А. М.) с достоинством стоял Хусайн-бек. Его канбулом (крайний фланг правого крыла армии. – А. М.) был Тиланчи Арлат. В его хиравуле (авангарде) стояли Улджайту Апарди, Шер Бахрам, Пулад Буга, Фархад Апарди, Малик Бахадур и другие бахадуры (воины-богатыри гвардейских частей. – А. М.).[74]

Государь Сахибкиран стоял в левом куле, а его хиравулом был Тимур Хаджа Оглан. Джаку-бека, Сайф ад-дин-бека, Мурад Баруласа, Аббас Бахадура и других бахадуров он поставил в канбуле (крайний фланг левого крыла армии. – А. М.). Идя в этом порядке, сразились с врагом.

Войска Джете увидели, что с этим войском не смогут воевать, и решили прибегнуть к хитрости и козням при помощи камня йада.[75]

Хотя был месяц Близнецов (22.05–22.06), но после козней с камнем йада поднялась страшная буря, гром загремел, и пошел сильный дождь. Как будто весь мир залило водой, и все поле сражения превратилось в месиво глины, и лошади не могли сдвинуться с места. Так что и конным, и пешим не было мочи двинуться. Воины стояли в изумлении, накрывшись плащами от дождя. Но вот войско врага добралось до них, тогда они, сбросив плащи, начали сражаться.

Когда государь Сахибкиран с божьей помощью стал рубить и теснить на левом фланге, со стороны противника бывший старшим Шингум ноён, брат Хамид-бека, обратился в бегство. Увидев это положение, стал бежать и Элиас-Хаджа-хан.

Однако со стороны противника в левом куле стояли Ширавул и Хаджи-бек. Они напали на правый кул этой стороны и, обратив в бегство Тиланчи и Зинда Чашма, приперли аж до Хусайн-бека. Этот кул пришел в замешательство и расстроился…

Когда государь Сахибкиран увидел это, огонь усердия ударил в его голову, и он, вынув саблю с пояса, пустился вперед. Он с семнадцатью хошунами (подразделениями воинов. – А. М.) бросился на них. От бури этой атаки огонь страха вкрался в их сердца, и Шамс ад-дин-бек, не устояв, отступил.

Хусайн-бек, увидев это, обрадовался и отступившее было свое войско собрал заново, и встал на свое место.

Государь Сахибкиран к Хусайн-беку послал своего нукера Табан Бахадура со словами: «Мне кажется, бек, нам с вами нужно войти в авангард и согласованно наступать на врага».

Тут с гороскопа счастья государя Сахибкирана выпала звезда удачи Хусайн-бека; и день его (Хусайн-бека) счастья стал приближаться к вечеру, его натура стала меняться в худшую сторону и в его действиях стали замечаться плохие вещи.

Когда Табан Бахадур добрался до него, он, понося его, так ударил, что тот упал.

Государь Сахибкиран еще послал к Хусайн-беку Малика и Хамди – его же людей – со словами: «Бек! Обязательно идите вперед, иначе момент будет утрачен».

Бек их тоже ударил и выругал: «Что, я отступаю что ли, он приглашает меня вперед? Если вы победите врага, то не думайте, что моей смертью вы сохраните свои жизни».

Малик и Хамди, услышав эти слова, ушли расстроенные и, возвратившись к государю Сахибкирану, держа за узду его коня, сказали ему: «На это дело больше внимания не уделяйте и не обращайте внимания»…

Бахадуры обеих сторон сражались, наступая друг на друга, воины Джете не устояли, отступили. Бахадуры государя Сахибкирана и джигиты Хусайн-бека преследовали врага.

В это время Шамс ад-дин-бек, отделившись от своего войска (войска Элиаса-Хаджи. – А. М.) с тугом (флаг. – А. М.) в руках встал на одном месте. Отступившее было войско врага, увидев туг, собралось на том месте и опять наступило на эту сторону (на войска Тамерлана и Хусайн-бека. – А. М.). Вероломство времени таково, что уже казавшееся близким счастье победы было унесено его ветром, враг победил, и эти обратились в бегство.

Много людей осталось в месиве глины, и уже поникшие было враги, усилившись, стали рубить мечами. И там погибло десять тысяч человек. Это событие случилось в начале рамазана года семьсот шестьдесят шестого, то есть в год Змеи (22.05.1365)…».[76]

Проиграв сражение, которое получило название «грязевой битвы», Тимур, тем не менее, был намерен «еще раз собрать войско и вновь драться с врагами!»

«После того как ушел Хусайн-бек, государь Сахибкиран собрал войско в пятнадцать хошунов. Затем Тимур Хаджа Оглана, Джавурчи и Аббас Бахадура с семью хошунами отправил авангардом в сторону Самарканда.

По дороге Джавурчи и Аббас, проявив предательскую натуру, испугали Давудшаха и Хинду Хаджу под предлогом: «У государя Сахибкирана в душе есть намерение поймать вас и отправить к Хусайн-беку, а Хусайн-бек живыми вас не оставит».

Те, испугавшись, перебежали в сторону врага.

По достижении ими местности Кокнак из войска Джете Коппак Тимур, сын Улуг Туг Тимура, Ширавул и Онгарджак, сын Хаджи-бека, которые были авангардом противника, взяв в проводники тех двух перебежчиков, пошли на Тимур Хаджа Оглана, Джавурчи и Аббаса. Те, не устояв, побежали.

Государь Сахибкиран, услышав об этом, понял, что в делах судьбы есть еще трудности и особое усердие и старание бесполезны.

Он перешел реку Аму, дошел до Балха.

Народ и улус, которые были расстроены, тумэн Коппак-хана и тумэн Элчи Буга Сулдуза он собрал воедино и отправил к берегу реки, чтобы, остановившись там, осведомлялись о противнике».[77]

Тем временем войско Элиаса-Хаджи «дошло до Самарканда. В то время не было крепостных стен Самарканда. Мавлана-заде Самарканди, Хордак Бухари и Абу Бакр Калави Наддаф сказали горожанам, чтобы те построили заграждения и занялись обороной города.[78]

Некоторое время горожане, несмотря на то, что среди них не было головы, так дрались с врагом, что Царь небесный возблагодарил их. Они не подпустили воинство Джете близко к городу. Но поскольку осада была длительной, то они ослабли и стали умолять Бога, прося о помощи.

Но вот их мольбы были услышаны…, и всевышней милостью началась холера среди лошадей войска Джете. Пало много лошадей, не осталось даже одной лошади на четверых. По этой причине все (войско Элиас-Хаджи. – А. М.) в расстройстве и ослабленные вынуждены были уходить. Многие уходили, положив седла на себя и взяв подпруги подмышки. Такая легкая победа досталась горожанам над армией, которую не одолели бы и цари…

В то время, когда войско Джете уходило обратно, государь Сахибкиран послал Аббас Бахадура в сторону крепости Кахлага, чтобы он осведомился об обстоятельствах Джете в Самарканде. Придя в Кахлагу, Аббас обследовал и собрал сведения и, возвратившись к государю Сахибкирану, доложил обо всем, что видел и слышал.

Государь Сахибкиран обрадовался сведениям об уходе войск Джете и послал человека к Хусайн-беку с этими вестями…

С наступлением весны того года (1366) Хусайн-бек вместе с государем Сахибкираном отправились в сторону Самарканда, с достоинством и честью остановились вблизи города. Сначала приказали поймать тех людей, которые творили злодеяния[79]. Государь Сахибкиран заступился за Мавлана-заде (один из главарей сербедаров в Самарканде. – А. М.) перед Хусайн-беком, остальных казнили в Канигиле».[80]

В этой связи А. Якубовский уточняет: «Оба эмира дали знать сербедарам, что одобряют их поведение и хотят их видеть. Сербедары поверили «добрым» намерениям эмиров, и действительно, на приеме им было оказано много знаков внимания. Однако, когда на следующий день они вновь появились в ставке Хусайна и Тимура, их вероломно схватили, связали и казнили, всех, за исключением Мавлана-задэ которого своим заступничеством перед Хусайном спас Тимур. Что руководило Тимуром в его отношении к Мавлана-задэ? По-видимому, между Хусайном и Тимуром существовало разногласие по вопросу о сербедарах. Есть основание думать, что Тимур имел с некоторыми из них старые связи, особенно с сербедарами из среды знати. Покончив с сербедарами, Хусайн и Тимур подчинили себе Самарканд. Произошло это в конце весны 1366 года».[81]

Тогда же произошли события, которые ускорили развязку в непростых взаимоотношениях Тимура и Хусайна. Шереф ад-дин Али Йазди так описал первое из этих событий: «Судьбой было определено то, что пока Хусайн-бек не будет устранен, не взойдет солнце дня счастья государя Сахибкирана. В то время признаки несчастья Хусайн-бека с каждым днем усиливались: он творил такие дела, не приличествующие государственному мужу.

Одно из этих деяний то, что, будучи скрягой, он стал проявлять тягу к стяжательству и накопительству богатств, что не было достойно султанов. Его алчность возросла настолько, что он начал обращать взоры на людей из круга приближенных государя Сахибкирана. На Джаку-бека, Сайф ад-дин-бека, Ак Бугу, Элчи Бахадура и Давлат-шаха Бахши он наложил дань и назначил сборщика, чтобы тот собрал названные вещи.

Эти бахадуры незадолго до того все свои богатства и вещи потеряли в «грязевой битве» и названные цифры они не могли собрать. Поэтому они пришли к государю Сахибкирану с жалобой. А великодушие государя было таково, что ради них он отдаст все, что потребуется. В том числе к Хусайн-беку он отправил две серьги Олджай Туркан ага (жены Тимура, сестры Хусайн-бека. – А. М.).

Хусайн-бек, увидев, узнал серьги сестры, но тогда его алчность возросла настолько, что он уже не видел вещи сестры, и взял их.

Всего из наложенных цифр были собраны деньги и драгоценности на три тысячи алтунов[82]. Для уплаты остальных государь Сахибкиран послал собственных коней.

Хусайн-бек понял, что это личные кони государя, и не принял, извинившись, сказал: «Я пойду в Сали Сарай. Хочу из этих денег часть послать Хусайну Суфи, если он выдаст свою дочь за моего сына. Ежели после моего ухода, проявив дружбу, вы отошлете остальные деньги за мной, будет очень кстати».[83]

Очевидно, именно тогда Тимур сильно пожалел, что десять лет назад, женившись на сестре Хусайн-бека, «…в силу родственных отношений, возбудил в нем желание взять Мавераннахр (стать его правителем. – А. М.). Причиной этой ошибки, – писал Тимур в своей «Автобиографии», – было то, что я считал дружбу этого дурного человека искренней; я не знал, что в его характере соединены, подобно четырем стихиям, четыре дурных качества: 1) зависть; 2) скупость; 3) жадность и 4) высокомерие…

Я никогда не заботился о том, чтобы скопить побольше материальных богатств. Никогда я не чувствовал зависти к кому-либо. В этом отношении для меня был крайне поучителен пример амира Хусайна, причиной падения которого была жадность, проявленная им по отношению к имуществу своих подданных».[84] Кроме того, «…он осмелился захватить у меня силою области Балха и Хисар. Из уважения к его сестре, моей жене, я всё не хотел платить ему злом…».[85]

Однако после ее смерти в том же 1366 году родственные отношения, которые были между Тимуром и Хусайн-беком, оборвались. И поскольку «эмир Хусайн, неуклонно стремясь к своей погибели, истощал все свои хитрости на то, чтобы строить мне козни; наконец я решил оружием усмирить его».[86]

«Собираясь на войну, – вспоминал то время Тамерлан, – я видел сон, будто бы амир Хусайн, на серебряном блюде поднес мне меч, клинок которого весь сплошь был облеплен мухами. Этот сон мне истолковали так, что… могущество амира Хусайна должно было перейти ко мне, а самого его мне суждено было убить…».[87]

В конце 60-х годов XIV века, помимо Тимура, «претендующим на царствование и имеющим величие и славу, был только Хусайн-бек». Однако, как писал в своем «Уложении» Великий эмир Тамерлан, «…многие военачальники племен не признавали еще моей власти; каждый из них хвастался независимостью перед своими вассалами, некоторые из подчинившихся мне говорили, что «так как все они имеют одинаковые права на управление, то было бы справедливо разделить между ними власть и преимущества».

Но эти речи не охладили во мне стремления к верховной власти. «Так как Бог только один, говорил я сам себе, а не имеет себе товарищей, то и правитель государства должен быть также один».

В эту самую минуту Баба-Али-Шах, подошедши ко мне, сказал: «Тимур! Всевышний объявил, что если бы на небесах или на земле было два Бога, то порядок Вселенной нарушился бы».

Слова этого святого укрепили меня в моем решении. Я потребовал почерпнуть предсказание в священной Книге (решил погадать по Корану. – А. М.), и мне выпал следующий стих: «Мы сделаем тебя своим наместником на земле».

По прочтении этого места, которое я считал для себя весьма благоприятным, я обратил все свои усилия на то, чтобы смирить эмиров, выражавших притязания на разделение со мною славы и могущества, (и подчинить их своей власти. – А. М.).

Я начал с того, что отправился к эмиру Хаджи Баруласу, которого я скоро склонил на свою сторону. Что до эмира Шейх-Мухаммеда, он всегда предавался пьянству и от этого умер. После его смерти его область перешла в мою власть.

Я послал предостережение эмиру Баязиду джалаиру, правившему областью Ходжента, но он не обратил на него внимания. Немного спустя его племя взбунтовалось против него, и он был приведен ко мне в оковах. Ласки, которыми я его осыпал, заставили его краснеть за свое прежнее поведение.

Илчи-Буга сульдуз поднял знамя независимости в Балхе; я удовольствовался тем, что противопоставил ему эмира Хусайна, провозглашавшего, что этот город – столица его предка Казагана.

Мухаммед Хаджа Аперди из племени найман, захватив область Шипурган, объявил себя моим врагом, а я, дав ему другую область, сделал его своим верным слугой.

Князья Бадахшана, правившие этой страной, объявили мне войну. Я употребил по отношению каждого из них такую тонкую политику, что они рассорились, напали друг на друга и кончили тем, что возвратились в мое подчинение.

Кейхосрау и Ульджайту Аперди владели областью Хутталян и городом Архаиг. Я послал подкрепление Кейхосрау, чтобы он мог захватить владения своего противника, который тотчас же прибегнул к моему покровительству.

Эмир Хизр ясаури, подкрепляемый своим племенем, завоевал область Ташкента. Я постарался тогда восстановить согласие между Ульджайту Аперди и Кейхосрау (о котором я только что говорил); я дал им военные отряды для того, чтобы разбить племя ясаури. Их начальник (предводитель племени ясаури. – А. М.), растерянный, пришел просить у меня защиты.

Спокойствие, водворенное мною в Трансоксании, бывшей до того добычей опустошения, увеличило значение моей армии. Племя барулас (в котором родился Тимур) приобрело славу, а мои подвиги доставили известность войску царства (Улуса. – А. М.) Цагатая.

Я предписывал законы всем коленам, воинам и народам Трансоксании; только несколько крепостей, подчиненных эмиру Хусайну, не признавали еще моей власти. Мое величие и могущество возбуждали зависть в этом мире. Он (Хусайн-бек. – А. М.) осмелился объявить мне войну…».[88]

О решающем этапе противоборства Тамерлана и Хусайн-бека нам поведал Шереф ад-дин Али Йазди: «Из дел и поведения Хусайн-бека стало очевидным, что он покушается на государя Сахибкирана.

Положась на Господа Бога, он решил отразить его и направился в сторону Хусайн-бека, откровенно выражая вражду, и занялся сбором войска…

Когда войско государя Сахибкирана собралось, Муса-бека он поставил в куле и в счастливый час тронулся из Кеша и с бахадурами пошел в авангарде.

Когда достигли Хузара, Муса-бек забыв клятву, бежал в сторону Самарканда.

Государь Сахибкиран нисколько не огорчился его уходу и сказал: “Пусть уходит и не возвращается”.

Суюргатмиш Оглана с Муаййид-беком, Хусайн Баруласом и несколькими бахадурами он послал в авангарде, а сам встал в куле и так шли.

Бахадуры авангарда прошли Кахлагу и достигли Термеза.

Люди из авангарда Хусайн-бека, пришедшие сюда во главе с Хинду-шахом и Халилом Апарди, издали увидев очертания людей государя Сахибкирана, бежали, переправились через реку Аму и ушли в Балх.

Государь Сахибкиран остановился в местности Бева, в трех йигачах пути от Термеза. В этом месте пришел священнейший господин Саййид Барака, один из шерифов Мекки, в то время превосходнейший из сейидов, и преподнес государю Сахибкирану барабан и знамя султанства и вручил ему эти атрибуты шахиншахства.[89]

Это удивительное событие указало государю Сахибкирану о начале его царствования, ибо теперь “Аллах хочет удалить скверну от вас, семьи его дома и очистить вас очищением”.[90]

Того святого сейида он глубоко почтил и все, что нужно было сделать, соответствующего его святости и сану, он сделал. Тот святой так подружился с государем Сахибкираном, что значительный период своей жизни он не отлучался от него, и после кончины оба были похоронены в одном месте…

Государь Сахибкиран, сев на коня, из Бевы отправился в сторону Чаганиана, к верху реки Чаган. И, придя в Чаганиан, приказал Джаку-беку собирать войско. Тот занялся этим делом и, собрав тамошнее войско из сулдузов и других, отправил в ставку государя. А сам отправился в Хутталан, чтобы и там собрать войско.

Когда победоносное знамя достигло переправы Авбадж (место слияния реки Кафирниган с Амударьей), пришли Шайх Мухаммад Баян Сулдуз и Хинду Каркара и стали служить государю Сахибкирану.

Переправившись через реку Джайхун, остановились в местности Хулм (город на дороге из Балха в Бадахшан, в двух днях пути от первого из этих городов). Тамошняя тысяча пришла и присоединилась к войску государя Сахибкирана. Пришли с войсками Улджайту-бек, поставленный Хусайн-беком в Кундузе, и Шах Мухаммад, правитель Бадахшана, к которым Сахибкиран посылал людей. Он хорошо отнесся к ним и расспросил их. У всех души отложились от Хусайн-бека, и когда услышали, что государь Сахибкиран враждует с ним, все обрадовались и помолились за него.

Кайхусрав-бек, областью которого был Хутталан, из-за боязни от Хусайн-бека бежал и находился на Алае, услышав о Сахибкиране, обрадовался и пришел служить. В это время подошел и Джаку-бек с войском Хутталана.

Ноёны (правители. – А. М.), которые были беками в разных местах, все пришли служить государю Сахибкирану. К поясам своих душ привязали ремень, и все согласованно пошли против Хусайн-бека…

Государь Сахибкиран возвел в ханство Суюргатмиш Оглана[91] и, построив войско, счастливо и победно маршировал в сторону Балха.

Зинда Чашм, сын Мухаммад Ходжи Апарди, пришел с войском (племени. – А. М.) апарди из Шибиргана (город на северо-западе современного Афганистана) и присоединился к государю Сахибкирану.

Государь Сахибкиран со своим войском вошел в крепость города с четырех сторон. Эта крепость известна как крепость Хиндуван. Из крепости вышли пешие и конные воины, и началось сражение…

Бахадуры Хусайн-бека сражались, выйдя за город. Однако бахадуры победоносного войска, поскакав на них, одним напором потеснили и обратили их в бегство, изрубили многих.

Хусайн-бек, увидев все это сверху крепости, весьма опечалился.

Государь Сахибкиран послал человека к Хусайн-беку со словами: ”Сжалься над своей жизнью, выйди из города и подчинись нам. Сделаю все, что угодно твоей душе“.

Хусайн-бек увидел, что дела принимают иной оборот и не удастся удержать город и остаться. Старшего сына, которого он возвел в ханство, послал к государю Сахибкирану со словами: ”Мы привяжем в свой пояс ремень подчинения. Просьба такова: откажешься от нашей крови. Власть ушла от меня, подчинилась тебе. Теперь, если ты проявишь к нам милосердие и уважение, было бы неплохо. Я отказался от власти и богатства. Я надеюсь на тебя, что отпустишь меня в Каабу[92], чтобы остальную жизнь я провел там в молитвах“.

В душе Хусайн-бека всегда была кривизна…,не поверив словам государя Сахибкирана, из-за страха он в ту же ночь вышел из крепости и, не зная куда податься, ходил до рассвета. Когда приблизилось утро, от страха, что с восходом Солнца люди его увидят и узнают, пошел в старый город и спрятался в минарете пятничной мечети.

(На его беду. – А. М.) у одного человека потерялся конь, и он никак не мог найти его. Про себя тот сказал: «Залезу-ка на минарет и посмотрю по сторонам. Быть может, увижу своего коня».

С этой целью он залез на минарет. Он, увидев Хусайн-бека, опознал его. Хусайн-бек, который никому и ломаного гроша не давал, протянул ему горсть драгоценных камней и сказал при этом: ”Если освобожусь от этого несчастья, я позабочусь о тебе“. И, умоляя его, просил: ”Никому не скажи“.

Тот человек пообещал и, сойдя с минарета, побежал к государю Сахибкирану. Придя к нему, рассказал о событии и сказал: ”Он, умоляя, заставил меня клясться. Но у меня нет такой силы, чтобы я скрыл это“.

Государь и беки, услышав эти слова, кто пешим, кто верхом пошли в сторону минарета. Хусайн-бек с минарета увидел, что сюда идет много людей, сошел с минарета и внутри мечети спрятался в одной дыре. Из-за его злого счастья, когда он вошел в эту дыру, угол его халата остался снаружи. Искавшие его люди нашли его, связав руки, привели к государю Сахибкирану.

У государя Сахибкирана душа не лежала к тому, чтобы причинить ему вред. И он сказал бекам: ”Я отказываюсь от его крови“.

Однако Кайхусрав Хутталани сказал языком жалобы: ”Он убил моего брата. Теперь надобно, чтобы вы предоставили его мне, чтобы я действовал согласно шариату“.

Государь Сахибкиран успокоил его и сказал: ”Ты откажись от его крови. Кровь твоего брата все равно не оставит его“.

В это время государь Сахибкиран вспомнил старую дружбу и проведенные вместе времена, опечалился и заплакал.

Улджайту-бек, увидев это положение, про себя сказал: ”Не следует, чтобы теперь Хусайн-бек освободился, а то мир опять станет иной, и как бы потом не пришлось раскаиваться“.

Он скрытно сделал знак Кайхусрав-беку и Муаййид-беку. Они вышли из собрания, без разрешения государя сели на коней, пошли и прикончили Хусайн-бека. Они освободили его душу от тела, а свои души – от боязни его. Эта месть по отношению к нему соответствовала закону шариата. Даже защита государя Сахибкирана не помогла ему.

Государь Сахибкиран, услышав о случившемся, сказал: ”Я не был склонен причинить ему зло, я хотел до конца остаться ему верным. Однако судьба приняла иное решение…“

Хусайн-бека похоронили в селении Хаджа Акоша (около Балха).

Победоносное войско вошло и заняло крепость Хиндуван. Двух сыновей Хусайн-бека – Хан Сайда и Турур Султана – отправили к отцу (казнили). И еще два сына, Джахан Малик и Халил Султан, бежали в Индию и там ушли в небытие… К государю Сахибкирану привели жен Хусайн-бека и принесли накопленные им богатства. Из жен Хусайн-бека Сарай Мулк Ханум – дочь Казан Султан-хана[93], Улус ага – дочь Баян Сулдуза, Ислам ага – дочь Хизра Йасури и Тагай Туркан хатун, – всех этих государь взял в свой гарем…

Городскому населению издал фирман (указ. – А. М.), чтобы все перебрались в старый город, занялись строительством и земледелием. Крепость восстановили, остальные здания, возведенные Хусайн-беком, разрушили.

После взятия Балха все беки Цагатаева улуса собрались там, как то: амир Шайх Мухаммад Баян Сулдуз, амир Кайхусрав Хутталани, Улджайту Апарди, Муаййид Арулат, Давуд Дуглат, Сари Буга Джалаир, Джаку Барулас, Зинда Чашм Апарди, Шах Мухаммад, шах Бадахшана, Хусайн Бахадур и другие беки с господами жизни, как Саййид Барака и хандзады Термеза, как Хандзада Абу Маали и его брат Хандзада Али Акбар – все они, единодушно согласившись, сочли государя (Тамерлана. – А. М.) достойным шахского трона, все ему подчинились и принесли присягу как государю и зачитали молитву…

В то время государю Сахибкирану было тридцать четыре года. Это событие случилось в месяце рамазане двенадцатого дня в году семьсот семьдесят первом, в день четверга (9 апреля 1370 г.)…

Когда государь Сахибкиран сел на трон султаната (правителя Мавераннахра), он приказал, чтобы открыли казну и вынесли к нему все драгоценности и богатства (очевидно, накопленные Хусейном. – А. М.)… Те драгоценности и богатства он роздал бекам, каждому в соответствии с занимаемым им местом. После этого он любезно разрешил бекам возвратиться в свои области. Беки радостно и весело поскакали в свои области».[94]

На хуралтае в Балхе Тимур подтвердил наследственное право принесших ему присягу беков на владение уделами (областями Мавераннахра): «…вышеупомянутых всех беков он уважил и каждому из них дал область и должность».

Не менее значимым решением было формирование армии строго по десятичной системе («десятка», «сотня», «тысяча», тумэн или десять тысяч). В соответствии с «Правилами для формирования армии», разработанными Тамерланом и вошедшими в его «Уложение», «в каждой роте из десяти отборных воинов избирался один, соединявший в себе мудрость и храбрость, и, после согласия девяти других, он был утверждаем начальником под именем унбаши (начальник десяти, десятник).

Из десяти унбашей также избирался достойнейший по уму и деятельности, он становился начальником своих сотоварищей и имел название юзбаши (т. е. начальник сотни, сотник).

Десять юзбашей имели опытного, искусного в военном деле и известного своею храбростью начальника, которого называли минбаши (или тысяцкий, начальник тысячи).

Унбаши пользовались правом замещать солдат, которые бежали или умерли, таким же образом юзбаши назначали унбашей, а минбаши в свою очередь выбирали юзбашей.

Тем не менее, я требовал, чтобы мне докладывали о смерти и дезертирстве людей и о замещении их.

В военной и гражданской службе минбаши, или начальники тысяч, пользовались полною властью над юзбашами, или сотниками, а начальники сотен – над десятниками, или унбашами, последние же – над солдатами. Эти офицеры имели право наказывать непослушных, выгонять со службы всех тех, которые небрежно исполняли свои обязанности: они должны были замещать их».[95]

Дабы окончательно закрепить в армии принцип единоначалия, передать бразды правления всеми подразделениями армии улуса в руки своих надежных, опытных нукеров, Тимур утверждает «Правила производства в офицеры и в начальники»: «Я приказал, чтобы триста тринадцать человек, избранных из среды самых верных слуг, были назначены для начальствования[96]; я требовал, чтобы эти новые эмиры обладали знатностью происхождения, соединенною с благородством души, умом, хитростью и смелостью, храбростью и осторожностью, решимостью и предусмотрительностью, бдительностью, настойчивостью и глубокой обдуманностью.

Каждый офицер имел одного лейтенанта или преемника. В случае смерти какого-нибудь офицера его заменял преемник, который назывался кандидатом на начальствование.

Эти триста тринадцать эмиров были исполнены здравого суждения и равномерно одарены всеми талантами, необходимыми как на войне, так и в мирное время.

Опыт научил меня, что для того, чтобы быть способным к исполнению обязанностей командующего, необходимо знать тайны военного искусства и средства разбивать неприятельские колонны, не терять присутствия духа в момент действия, не останавливаться ни пред какими трудностями, быть всегда в состоянии направлять движение своих войск и, в случае какого-либо беспорядка, уметь тотчас же предотвратить его.

Тот, кто во время мира или войны мог исполнить обязанности моего наместника (в областях), был также способен стать и главнокомандующим моими войсками; он сумел бы командовать с твердостью и достоинством и строго наказать всякого, кто бы осмелился его не послушаться.

Я приказал, чтобы из среды офицеров или эмиров, о которых я только что говорил, было избрано: четверо в командиры 1-го ранга и еще один, чтобы служить мне главнокомандующим; чтобы этот последний в течение войны и во время дела (битвы) имел право командовать как офицерами, так и простыми солдатами; когда же я сам становился во главе своих войск, он должен был исполнять при мне обязанности лейтенанта.

Я допустил к командованию еще 12 талантливых человек, пользовавшихся хорошей репутацией.

Я вверил 1000 всадников первому эмиру и назначил его офицером этого отряда; 2000 – второму эмиру, предоставив ему над ним ту же власть; в таком же порядке 3-й, 4-й и 5-й эмир командовали тремя, четырьмя и пятью тысячами, и так до 12-го, который и был поставлен во главе 12 000 всадников…

Из среды этих трехсот тринадцати офицеров я назначил сто десятников (унбаши), сто сотников (юзбаши) и сто тысяцких (минбаши).

Все офицеры были подчинены главнокомандующему и строго несли каждый свою обязанность, не обременяя ею другого, потому что то, что в состоянии исполнить один унбаши, не требует забот со стороны юзбаши. Точно так же будет лишним юзбаши, если минбаши в состоянии исполнить порученное ему.

Каждый офицер, желавший (получить) иметь занятие, получал его».[97]

О первых персональных назначениях, которые сделал Тамерлан, поведал в своей «Книге побед» Шереф ад-дин Али Йазди: «В том числе Давуд-беку он (Великий эмир Тамерлан. – А. М.) дал должность даруги Самарканда и должность дивана.[98]

Джаку-бека, Сайф ад-дин-бека, Аббас-бека, Искандара, Алим Шайха, Алка Кавчина, Ардашер Кавчина, Кимари Инака, брата Тамука Кавчина, их всех назначил беками войск и тавачиями (порученцами по особо важным делам. – А. М.), т. е. на следующие должности в государстве.[99]

Сари Буга-бека, Хусайн Баруласа, Ак Буга-бека, Хаджи Махмуд-шаха, Элчи Буга Бахадура, Давлат-шаха Бахши, всех этих назначил беками дивана[100]. Хитайи Бахадура, Шайх Али Бахадура, Ак Тимур Бахадура, Табан Бахадура, Дакна Кавчина, Бахти-шаха, Кара Хинду, Тагнака, Айаги Калту, Киран Буга Арслана и Давра Бахадура, их всех сделал хиравулами (командующими авангардами воинских подразделений. – А. М.) и каждому дал по одному войску.

Хитайи Бахадура, Шайх Али Бахадура и Ак Тимура назначил старшими над всеми бахадурами (командующими элитных подразделений воинов, именовавшихся бахадурами, т. е. «храбрец, герой, витязь, богатырь». – А. М.).

Таким образом, каждому человеку он определил должность. После этого он со счастьем и добром направился в сторону раеподобного Самарканда…

В месяце тир-мах (приходился на 22 июня–21 июля) того (1370) года государь Сахибкиран издал фирман (указ. – А. М.) о том, чтобы из всех относящихся к нему областей, тумэнов и тысяч каждый даруга (правитель), вельможа, тысячник и сотник явились к высокому престолу.

Из каждого места, куда дошла эта весть, тамошние даруги и вельможи народа, собравшись, пришли и собрались у его высокого престола».[101]

На Великом хурилтае Тамерлан был титулован «Великим эмиром», Великим владыкой Мавераннахра.

Воссоздавая Цагадайский улус, Тамерлан, несомненно, руководствовался «Великой Ясой» Чингисхана. В «Постановлениях для управления государством», вошедшие в «Уложение Тимура», он «приказал наказывать по закону ”Ясы“ разбойников и грабителей больших дорог и изгонять из моих владений бунтовщиков и изменников».[102]

Поскольку по повелению Чингисхана ханами-владетелями уделов, которые были розданы его сыновьям, могли стать только их наследники по прямой, Тимур не мог титуловаться ханом Мавераннахра и, тем более, Цагатаевского улуса. Поэтому, как было упомянуто выше, в 1370 году «государь Сахибкиран возвел в ханство Суюргатмиш Оглана (1370–1388 гг.)».[103] Однако в течение последующих 35 лет вся полнота власти в государстве была в руках Великого эмира Тамерлана, что нашло свое отражение в Правилах, Постановлениях, Планах, которые впоследствии в виде завещания потомкам вошли в «Уложение Тимура».[104]

Подводя итог этому этапу жизни и деяний Тимура, вспомним предание, рассказываемое о нем киргизами. Сидя однажды возле кустарника, он увидел большую букашку, которая силилась взобраться на верхушку одного стебля, но ветер качнул стебель, и букашка упала на землю; она вторично стала взбираться на вершину стебелька, вновь оборвалась и упала; эти усилия взобраться на верхушку и падения с ветки повторялись несколько раз; наконец, после тщетных попыток и усилий взобраться, букашка всползла на верхушку стебля и отыскала там для себя корм.

Тогда Тамерлан сказал: «Это маленькое насекомое должно служить нам примером терпения и настойчивости; несмотря на все превратности счастия, мы не должны унывать и должны всегда надеяться, что с постоянным стремлением к хорошо обдуманной, предположенной цели и с терпением достигнем до нее».[105]

Своеобразным продолжением главной мысли данного предания является замечание средневекового биографа Тамерлана – Шереф ад-дин Али Йазди, который писал: «Господь всезнающий Царь вселенной, прежде чем дать власть своему рабу, он его помучает лишениями и несчастьями. А если он сначала дарил ему удовольствия и наслаждения, то затем его подвергнет печали и неудачам. Одним словом, власть и счастье добываются трудом, а за лишениями последует честь. Эти слова относятся и к государю Сахибкирану».[106]

Слова Шереф ад-дин Али Йазди, процитированные выше, вполне могли быть отнесены и к великому предшественнику Тамерлана – Чингисхану. И вообще, судьбы этих великих людей удивительно схожи.

В годы юности Тэмужина и Тимура семьи обоих испытывали нужду; пройдя тяжелые жизненные испытания, они завоевали авторитет соплеменников, смогли обзавестись верными соратниками-нукерами, создать свое войско, неуклонно шли к реализации поставленных целей: Чингисхан объединил все монголо-язычные племена и создал Великий Монгольский Улус, а Тамерлан изгнал пришельцев из Моголистана, подчинил себе владетелей всех областей Мавераннахра и создал на этой территории свой собственный Улус.

Мировоззрение Чингисхана и Тамерлана формировалось во многом схожих условиях. И в первую очередь, под влиянием религиозных воззрений древних монголов – тэнгрианства[107] у Чингисхана, и религии ислама у Тамерлана.

В результате Чингисхан и Тамерлан не только сами твердо уверовали в свою сверхъестественную судьбу, дарованную им Богом (у Чингисхана – Всевышним Тэнгри. – А. М.), но и смогли убедить в этом других и повести их за собой, как «посланцами Небесного владыки», исполнителями божественной воли.

«Во время правления Чингисхана понятие «Всевышний Тэнгри» получило новое, более глубокое осмысление, а тэнгрианство легло в основу целостной политической концепции, тэнгэризма, о сверхъестественной Высшей силе, которая решает судьбы всего мира и является источником харизмы Чингисхана и его преемников-членов «золотого рода»; эта концепция стала мощным моральным доводом, узаконившим их насильственные действия в мировом масштабе. Именно поэтому монгольский тэнгэризм, основу которого заложил Чингисхан, хотя и опирался на шаманистские верования монголов (тэнгрианство. – А. М.), являлся не религиозным учением, а в большей степени элементарной политической идеологией…

При этом Чингисхан и его преемники, создавая мировую империю, не уделяли большое внимание различным абстрактным религиозным постулатам. Они разработали политическую доктрину тэнгэризм, которая, прежде всего, была призвана оправдать их собственную практическую деятельность; их главным стремлением было навязать свою политическую доктрину захваченным странам и народам… Для них первичным всегда была политическая выгода. Не трудно понять, что, ведя войны против исламских и христианских государств, усилия монгольских ханов, прежде всего, были направлены против властьпридержащих, во главу угла ставились их собственные политические и жизненные интересы…

Цель их политической доктрины – тэнгэризма – заключалась не в установлении в мире господства своей религии, а в установлении политической диктатуры, в первую очередь, ориентированной на интересы и выгоду своего кочевого народа».[108]

Тимур, напротив, одну из своих главных целей видел в «исламизации» всего мира. Он считал, что «власть, не опирающаяся на религию и законы, не сохранит на долгое время свое положение и силу. Она подобна нагому человеку, который заставляет других при встрече с ним опускать глаза, не внушая никакого уважения к себе. Можно также сравнить его и с домом, не имеющим ни крыши, ни дверей, ни ограды, в который может проникнуть самый презренный человек. Вот почему я основал здание моего величия на исламе, с прибавлением к нему правил и законов, которые я точно соблюдал в продолжение моего царствования.

Первое правило, которое появилось в моем сердце, клонилось к распространению религии и утверждению закона Магомета. Я распространил в мир ислам, этот кодекс превосходнейшего из смертных; я сделал из него украшение моей империи».[109]

В этой связи нельзя не процитировать «Правила», которыми руководствовался Тамерлан при завоевании государств: «Когда государство становится добычей тирании, насилий и жестокостей, тогда долг каждого государя, верного законам правосудия, употребить все усилия для искоренения этих бичей, вторгаясь в страну.

Всевышний сам вырвет такое государство из рук притеснителя и подчинит его этому государю. Такая-то любовь к правосудию внушила мне мысль освободить Трансоксанию (европейское название Мавераннахра. – А. М.) от грабежей узбеков (язычников. – А. М.).

Если в каком-нибудь государстве замечается упадок веры, пренебрежение к чудным делам Всевышнего или оскорбление Его избранных слуг, тогда государь-завоеватель обязан вторгнуться в это государство для восстановления там веры и закона Магомета. Он твердо может рассчитывать на помощь Пророка.

Таким образом, я отнял столицу Индостана, Дели, у султана Махмуда (внука Фируз-шаха[110]), Малу-хана[111] и Саранга[112]. Я восстановил во всей силе веру и закон. Наконец, я уничтожил все языческие капища, воздвигнутые в стране.

Если правитель или интендант злоупотребляет своей властью во вверенной ему стране и доводит жителей ее до крайнего исступления, то всякий воинственный государь может завоевать эту страну. При приближении такого освободителя все пути ему будут открыты.

Таким способом я отнял Хорасан у государей из династии Курт. Лишь только причины моего похода и виды на столицу этой провинции сделались известны, как Гаяс ад-дин сдал мне ее со всеми богатствами, которые были в его распоряжении.

Каждое государство, в котором безверие и ереси пустили глубокие корни и разделили народ и войско на многочисленные секты, легко может быть завоевано. Победоносный монарх не должен пренебрегать случаем в него вторгнуться.

Это-то меня и побудило освободить персидский Ирак и Фарс от презренных еретиков, которые разъедали народ этой страны. Предводители остальных партий (еретиков. – А. М.), осмелившиеся поднять со всех сторон власти, были уничтожены, и я сохранил истинных служителей бога.

Если в стране народ исповедует веру, различную с верой потомков Пророка, Божья благодать да почиет на нем; правоверный монарх должен завоевать эту страну, чтобы вывести народ из его заблуждения. Итак, когда я вступил в Сирию, то строго наказал тех, которые следовали ложному учению.

В начале своих завоеваний я усвоил себе четыре правила, которых я строго придерживался:

1) В своих экспедициях я действовал осторожно, предварительно всё зрело обдумав.

2) Чтобы не запутаться в своих предприятиях, я был чрезвычайно внимателен, осмотрителен и осторожен, и помощь Всевышнего содействовала успеху всех моих дел.

Я тонко изучал характер и настроение различных народностей; затем я сообразовал свою деятельность с этим знанием и давал каждой из них правителя, который бы вполне ей соответствовал.

3) Я приблизил к себе триста тринадцать храбрецов знатного рода, испытанной смелости и благоразумия. Они были так тесно связаны между собою, что составляли как бы одно лицо и никогда не расходились в своих планах, своих мнениях и своих действиях. Когда они говорили: «мы приведем в исполнение этот план», то они его исполняли, и никогда не оставляли они предприятия, прежде чем не довести его до конца.

4) Я не откладывал сегодняшнего дела до завтра, умел употребить… кротость, строгость, медленность и поспешность и не прибегал к оружию в деле, которое требовало только политики.

Искусство завоевывать государства было для меня шахматной игрой, в которой я упражнялся в течение дня с людьми просвещенными; ночью же, в тени моего кабинета, даже в постели, я обдумывал дела и средства для приведения их в исполнение. Я тщательно обсуждал про себя путь, ведущий к победам, пути нападения и отступления. Я обдумывал свое поведение относительно солдат: как я обойдусь с одним, какие приказания дам другому.

Постоянно опасаясь заблуждений, я не упускал из виду ни одного дела, обращался ласково и великодушно с теми офицерами, усердие которых было мне известно, и ловко обходил тех, которые мне выказывали неприязнь. Я считал неблагодарным того, кто платил мне злом за добро, следуя изречению Пророка: ”Человек, рожденный от незаконной любви, умрет, не причинив вреда своему благодетелю“.

Мой духовник писал мне: ”Ты должен согласоваться с повелениями Бога и Его Пророка и помогать возвеличению Магомета в грядущем. Изгони из монархии Всевышнего тех государей, которые, пользуясь благодеяниями Творца, восстают против Него и Его Пророка.

Пусть правосудие царит в твоем правлении, так как по преданию неверные могут сохранять власть, но она никогда не остается долго в руках тиранов.

Долг обязывает тебя искоренить гнусные обычаи, вкравшиеся в царство Всевышнего. Дурные поступки оказывают такое же влияние на народ, как дурная пища на тело. Поэтому старайся дотла искоренить неправосудие.

Не ставь в заслугу тиранам продолжительного благосостояния, которым они нередко пользуются на земле. Пойми причину продолжительного счастья злых и притеснителей. Необходимо, чтобы все злодеяния и преступления, которые в своем сердце задумали эти люди, совершились, дабы негодование и гнев Божий разразился над виновными; настанет день, когда Всевышний обратит свое могущество на этих варваров, этих злодеев, этих безбожников, поражая их оковами, заключением, отчаянием, голодом, всеобщим поветрием и внезапною смертью.

Настанет время, когда невинные, добрые и справедливые, преданные казням злодеями, будут причислены к лику жертв, ибо огонь, который загорается на болоте, пожирает одинаково и сухие, и свежие травы.

Не удивляйся при виде счастья и возвышения неверных, безбожных и злых, остерегайся впасть в ошибку, говоря: ’Злодеи нагромождают преступление на преступление, а счастье увеличивается вместе с их злодеяниями‘.

Надобно понять причину этого преуспевания; вот она: ”Обращая взоры на своего истинного благодетеля, они могли бы отказаться от своих преступных привычек и постигнуть всю обширность своего долга. Но пренебрегая уплатой Всевышнему Богу дани признательности, относясь равнодушно к служению Ему, забывая все милости, которыми Бог и Пророк Его осыпали их, эти неблагодарные кончат тем, что сделаются предметом негодования и гнева Верховного Владыки“.

Письмо моего духовника побудило меня вырвать царство Бога из рук разбойников, неверных, мятежников, еретиков и злодеев. Я тотчас же начал серьезно заботиться об их изгнании и уничтожении“».[113]

По мнению М. И. Иванина, «Эта вера (ислам. – А. М.) со своим фанатизмом и сделалась в искусных руках Тамерлана главным рычагом его военно-политической машины, которою он умел действовать с необыкновенным искусством».[114]

Последующее изложение деяний, в первую очередь, описание походов Великого эмира Тамерлана покажет, как он применял на деле собственные военно-политические правила, которыми рекомендовал руководствоваться при завоевании государств. При этом следует помнить, что Тамерлан, также, как и «…Чингисхан, был сыном своего времени, сыном своего народа, поэтому его надо рассматривать действующим в обстановке своего века и своей среды, а не переносить его в другие века и другие места земного шара».[115]

Какой же была внешне-политическая обстановка в этой части Евроазии накануне провозглашения Тимура Великим эмиром Мавераннахра Тамерланом?

Созданная Чингисханом и его преемниками Монгольская империя включала в себя четыре больших улуса.

Китай, Манчжурия, Корея, часть Индии и Монголия составляли восточное ханство (Империя Юань (1260–1368 гг.). – А. М.).

Восточная часть нынешней (той эпохи. – А. М.) киргизской орды, земли от верхних частей Иртыша и Оби к горам Тянь-Шань и южнее этого хребта до Гималайского, с долиной, в которой лежат города Кашгар, Яркенд, Хотан и проч., а также кокандское, бухарское и хивинское ханства, до Гиндукуша, входили в состав Цагатайского ханства. Хорасан, Афганистан и нынешняя Персия, словом, земли от р. Инда, Гиндукуша до Кавказских гор и Евфрата составляли третье ханство наследников Хулагу-хана (государство Ил ханов (1256–1353 гг.). – А. М.)

Западная часть киргизской орды (той эпохи. – А. М.), до Каспийского и Аральского морей и нижней части реки Сырдарьи, а также большая часть нынешней европейской России до Кавказских гор, Азовского и Черного морей и до нижнего Дуная, составляли владение ханов Золотой Орды (1242–1481 гг.).

Ханства эти управлялись ханами из потомства Чингисхана, но права наследства не были точно определены; выбор в ханы зависел от собрания вельмож (хурилтая), что давало повод к интригам, подкупам, насилиям, следовательно, давало силу вельможам и ослабляло власть ханов.

Притом границы между главными ханствами не были определены, что давало повод к ссорам и междоусобным войнам, во время которых многие из подданных этих четырех ханств, будучи также потомками Чингисхана, отказывались повиноваться главным ханам и, сделавшись независимыми, в свою очередь ссорились и воевали между собою. Это еще более ослабило потомков Чингисхана и приготовило их падение, почти одновременно во всех четырех главных ханствах.

Китай первый свергнул иго монголов в 1368 г., изгнав в степи Монголии последнего Чингисова потомка, (императора Империи Юань. – А. М.) Тогон-Тимура. На место его взошла на престол Китая династия Мин, ведшая с монголами, в самых степях их, счастливые войны по 1398 год. Но с этого года по 1403 год, в самом Китае начались междоусобия, которыми монголы не могли воспользоваться, потому что и в самой Монголии возникли такие же; ханский престол оспаривался многочисленными его искателями и переходил от одного рода к другому.

На западе, в Кипчакской или Золотой Орде, были те же междоусобия,[116] ослаблявшие Орду, пользуясь которыми Россия готовилась свергнуть тяготившее ее иго.

В Персии завоевания Хулагу (государство Ил ханов. – А. М.) раздробились тоже на несколько независимых государств.[117]

О том, какой участи подверглось наследие Цагатая, было рассказано выше. Здесь же добавим, что создание улуса Тамерлана явилось прямым следствием развала Монгольской империи, и в том числе, раскола в 1318 году Цагатайского улуса на две части: территория «правой руки» или Мавераннахра, которым с 1370 года правил Великий эмир Тамерлан, и территория «левой руки» или Моголистана, где по-прежнему властвовали неверные «узбеки, которые в то время были непримиримыми и самыми опасными его врагами»…[118]

Другого средства борьбы с ними, кроме оружия, у Тамерлана не было. И как Тамерлан записал впоследствие в своем «Уложении», тогда у него «оставался только выбор между победой и смертью»…

Вдохновленный своим духовным наставником, Тамерлан начал «серьезно заботиться об изгнании и уничтожении разбойников, неверных, мятежников, еретиков и злодеев». И в свой первый поход армия Великого эмира Тамерлана отправилась в 1371 году именно в Моголистан.

Однако перемирие с врагом, на которое в том походе пошли его командиры, разгневало Тамерлана. «Воля государя Сахибкирана была такова, что он не успокаивался, не доведя до конца какое-либо начатое дело. Государю не понравилось, что беки вернулись, помирившись с врагом, поэтому сам с благородным дыханием направился в сторону врага.

Он приказал объявить сбор войска. Везде, где были войска, все собрались у порога государя Сахибкирана. С этим победоносным войском государь Сахибкиран прошел через Сайрам и Янги (город на востоке Мавераннахра; ныне Тараз. – А. М.).

Услышав об этом, враги разбежались в разные стороны, кто куда. Государь прошел около восьми йигачей пути, и войскам досталось много богатства и пленных. Затем счастливо возвратились.[119]

В местности Адун Кези Муса-бек и Зинда Чашм, несмотря на то, что государь Сахибкиран оказал им столько милости и великодушия, эти несчастные опять стали враждовать и чинить козни: Муса-бек об этом сговорился с сыном Хизра Йасури, Исхаком. Клятвенно заверили друг друга на Коране, что в местности Кара Саман (местности около Отрара), когда государь Сахибкиран выйдет на охоту, сделать с ним дело (осуществить на него покушение. – А. М.). Хандзаде Абул Маали Термизи и Шайх Абул Лайс Самарканди, которые до этого сговорились относительно вражды с государем, стали их единомышленниками.

Об этом кто-то узнал и сообщил государю. Государь, услышав об этом, распорядился, чтобы те явились к нему. В присутствии всех их расспросили об этом, а потом оказалось, что это правдивые слова.

Сарай Мулк Ханум (Жена Тамерлана. – А. М.) была дочерью старшей сестры (заговорщика. – А. М.) Муса-бека, и Ака Беги, дочь Сахибкирана, была сосватана за ее сына[120]. Государь Сахибкиран сказал Муса-беку: ”Стало очевидно, сколь велика твоя вина. Однако из-за родственных отношений между нами я прощаю твою вину, я прощаю еще из-за седины твоей бороды“.

А Хандзаде он сказал: ”Я отношусь с любовью к жителям святого города. Поскольку ты из сейидов, я прощаю твою вину. Однако в этой области ты больше не будешь жить“.

Затем Шайха Абул Лайса отправил в Каабу. А за Хизра Йасури, который был младшим братом жены Сайф ад-дин-бека, за него просил Сайф ад-дин-бек. Было приказано, чтобы Зинда Чашма, связав, отправили в Самарканд. Его отправили туда, но оттуда живым выйти трудно.[121]

Государь Сахибкиран отправился в Самарканд, в добрый час и счастливо остановился там».[122]

Следующим шагом Великого эмира Тамерлана по укреплению своего молодого государства был поход «на древнюю и культурную область Хорезм, которая исстари, в домонгольскую эпоху, была тесно экономически, политически и культурно связана с Мавераннахром.

При монголах Хорезм был разделен на две части: Северный, с городом Ургенчем, вошел в состав Золотой Орды, а Южный, с городом Кятом, – в Цагатайский улус.

В самом начале 60-х годов XIV века Хорезм, пользуясь смутами, которые наступили в Золотой Орде после смерти хана Бердибека (1359 г.), оторвался от последней и образовал самостоятельную кунгратскую (хонгирад. – А. М.) династию Суфи, наиболее ранняя монета которой относится к 1361 году. Государь из этой династии Хусайн Суфи начал объединение Хорезма, Северного и Южного, и захватил два города: Кят (тогда крепость) и Хиву.

Тамерлан, претендовавший на всё наследие Цагатайского улуса, считал этот акт незаконным и решил вернуть Южный Хорезм в состав организуемого им государства».[123] А поводом для его похода на Хорезм стали следующие претензии Тамерлана к Хусайну Суфи: «Государь Сахибкиран освободил область Мавераннахра от рук врагов и стал править по закону Цагатая. Однако вот уже пять-шесть лет в области Кята и Хивака прибыль, получаемую от подати, присваивал Хусайн Суфи, сын Тонгдая, из рода кунграт (хонгирад. – А. М.), который был правителем области Хорезма.

Высокой чести государь (Тамерлан) осведомился об этом и отправился к Хусайну Суфи Алфу Тавачи с группой людей и сказал: ”Подать Хивака и Кята принадлежит улусу Цагатая, воспользовавшись тем, что нет хозяина, ее присваивал ты. Отселе надобно, чтобы ты отсек руку от этой прибыли, перестал думать о ней, не притязать и передать все нашему человеку. Тогда между нами будет дружба“.[124]

Алфа Тавачи отправился в Хорезм и все, что сказал государь Сахибкиран, передал ему, еще добавил от себя: ”Действительно, ты не притязай в этом деле“.

Однако уже некоторое время Хусайн Суфи правил по своему усмотрению, никто ему не препятствовал, и он делал все, что было угодно его душе. Поэтому он дал нехороший ответ и сказал: ”Эту область я отвоевал саблей, и у меня возьмут саблей“.[125]

Тавачи его слова доложил государю. У государя взыграло усердие, и он отправился в Хорезм.

Однако мавляна Джалал ад-дин Кеши, который был весьма благонравным и богобоязненным человеком и всегда находился при государе Сахибкиране, сказал: ”Если пойдете, все мусульмане забеспокоятся. Пойду-ка я и скажу ему добрых слов, сделаю все, чтобы подчинить его вам“.

Государь принял его слова, разрешил ему идти, и мавляна Джалал ад-дин ради благополучия мусульман отправился в Хорезм. Увидевшись с Хусайном Суфи, сказал ему добрые, нравоучительные слова из стихов Корана и хадисов. Но тот, ввиду своей недостойности этой власти, не принял его слова и приказал, чтобы того дражайшего человека посадили в крепость. Государь Сахибкиран, услышав это сведение, приказал собирать войско.

Весной семьсот семьдесят третьего года, соответствующего году Мыши (1372), было собрано войско государя… (Государь) выехал из Самарканда, на лугу Карши устроил охоту и остановился в местности Куббаи Метин.

Там от Малик Гияс ад-дина, сына Муизз ад-дина, ставшего правителем в Гератском государстве после смерти отца, и которому принадлежали Гур и Кохистон, прибыл его нукер по имени Хаджи Вазир с большими подарками: лошадьми, мулами, верблюдами и бесконечными тканями – и все это преподнес государю[126]. Среди его подарков был один конь по кличке Хунук Аглак с золотым седлом. По строению он был подобен слону, быстр как ветер, ростом достигал до облаков.

Поднеся эти подарки, Хаджи Вазир удостоился чести увидеть лик государя Сахибкирана, тогда же он и преподнес эти вещи. Со слов Малика он передал слова доброжелания и дружбы.

Сахибкиран-миродержец сему Вазиру дал большие подарки. Кроме того, для Малика выделил отдельно подарки и своего доверенного лица отправил вместе с пришедшим человеком в Герат, к Малику.

После этого государь Сахибкиран отправил Джаку Баруласа в Кундуз, Баглан и Кабул правителем тех областей. Вместе с ним отправил много человек из войска. Народ бурулдай, который проживал в тех краях, тоже он дал ему[127]. Сайф ад-дин-бека он оставил в Самарканде, а сам царственно направился в сторону Хорезма.

Перейдя Бухару, остановился в местности Сепоя[128], на берегу Джайхуна. Здесь караул победоносного войска встретился с авангардным караулом противника. Случилось сражение; победив караул противника, их поймали и привели. Сказав: «На сегодня хорошо!» – всех их убили.

Пройдя дальше, подошли к крепости Кят[129]… Воины со всех сторон напали на крепость, вошли в город, поймали и убили старших и многих ранили.

Утром государь своей милостью приказал освободить пленных. Оттуда тронулись и направились в сторону главного города Хорезма.

Гияс ад-дина дархана из рода Кишлик, отцы которого еще при Чингисхане были возведены в дарханы[130], вместе с Улджайту, сыном Хаджа Юсуфа, и бахадурами отправил в авангарде… По приказу государя они напали на окраины всей области Хорезма.

У Хусайна Суфи не было такой силы и мужества, чтобы воевать. Он вошел в крепость Хорезма, закрыл город и послал человека, умолял и просил пощады.

Государь Сахибкиран благодаря своей милости хотел простить его вину. Однако Кайхусрав Хутталани, который в душе был врагом государя и вынужденно присутствовал при нем, скрытно послал человека к Хусайну Суфи со словами: «Ни в коем случае не верь словам Тамерлана, держи войско наготове и выйди за город. Я со своими людьми присоединяюсь к тебе».[131]

Хусайн Суфи поверил его словам и вместе с воинами и горожанами вышел за город и стал бить в барабаны, играть в литавры и поднял шум. Вышел к берегу канала Кавун, отстоявшего от города Хорезма в два йигача, и построился в боевом порядке.

В это время большая часть войска (Тамерлана. – А. М.) была отправлена в набег в разные стороны, и государь Сахибкиран вместе с остальными людьми пошел против Хусайна Суфи.

Айаги Калта, Пашайи и Шункар Джиргату на конях спустились в воду канала и, как на судне, переплыли на своих конях и вышли на тот берег. Враг напал на воинов и начал сражение…

Государь Сахибкиран тоже собирался переплыть, но Шайх Мухаммад Баян Сулдуз не пустил, сказав: «Царям не следует лезть в воду. Ваше дело – править!»

Сам он, конный, бросился в воду и в здравии переплыл. Переплыл также и хандзаде Термеза Абул Маали. Все молодцы, переплывшие канал, бросились на врага, сражаясь, потеснили его к воротам.

Затем те (воины Хусайн Суфи. – А. М.) вошли в крепость и закрыли ворота.

Победоносное войско (Тамерлана. – А. М.) остановилось вблизи города. Войска, ушедшие в набег, вернулись с огромной добычей и осадили город.

А Хусайн Суфи внутри крепости так раскаялся от содеянного им, что умер.

После кончины Хусайна Суфи на трон сел его младший брат, Юсуф Суфи, и между сторонами поставил человека с предложением о мире. От Юсуфа Суфи никакой враждебности Сахибкирану не было, и государь помирился.

У его младшего брата, Ак Суфи, сына Тонгдая, женой была дочь хана Узбека, Шакарбек. От этой жены тот имел дочь по имени Севин-бек, которую больше называли Ханзаде, луноликая писаная красавица.[132]

В благородную душу государя впала мысль, чтобы эту периподобную сосватать за царевича Джахангира. С пришедшими людьми он поговорил мило и сказал об этом. Те обрадовались и, возвратившись, передали это Юсуфу Суфи. Он признательно принял это предложение и добавил: «У этой луноликой еще приданое не готово. Пусть они спокойно возвращаются. Я приготовлю приданое и затем по их желанию отправлю ее». Дело этим решилось, и Сахибкиран возвратился.

Когда достигли округи Хас, приказал, чтобы привели Кайхусрава Хутталани и чтобы беки допросили его вину. Привели Кайхусрава, и беки, допросив его, установили, что он послал человека к Хусайну Суфи, выказав вражду. Когда эти слова подтвердились, его заточили в темницу, отправили в Самарканд и передали нукерам Хусайн-бека. За то, что он убил Хусайн-бека, нукеры Хусайн-бека казнили Кайхусрава…

В то время, когда поймали Кайхусрава Хутталани, его сын, Султан Махмуд-бек, Абу Исхак, сын Хизра Йасури, и Махмуд-шах Бухари втроем бежали и ушли в Хорезм. Придя туда, Юсуфу Суфи они сказали: «Не доверяй словам Тимур-бека». Говорили еще много и отвратили его душу от дружбы с государем Сахибкираном.

Поверив их словам, он стал действовать враждебно, нарушив договор, пришел и разрушил Кят, разбередил его население[133]. Однако судьба как будто говорила в его ухо языком удивления: «Не делай этого, потом будешь раскаиваться за содеянное».

Государь Сахибкиран в месяце рамазан семьсот семьдесят четвертого года, то есть год Коровы (февраль 1373 г.) после сбора войск двинулся в путь и, пройдя через пустыню, подошел близко к Хорезму.

Юсуф Суфи испугася и, раскаявшись за содеянное, умолял и с подарками просил пощады, и поклялся: «Ханзаде отправлю с приданым и со всем, что приличествует».

Государь милостиво согласился и, возвратясь, начал готовиться к свадебному тою (пиршеству. – А. М.).

В месяце шаввале семьсот семьдесят пятого года, то есть в год Барса (март 1374 года) в начале весны, счастливый Сахибкиран издал фирман, чтобы Йадгар Барулас ибн Лала, являющийся потомком Карачар ноёна, Давуд-бек и Улджайту-бек с царственными подарками отправились в Хорезм и привезли Ханзаде.

После получения подарков Юсуф Суфи устроил большой той и затем отправил Ханзаде с хорошим приданым, достойным царей.

Беки послали в Самарканд налегке одного гонца, чтобы тот доставил сведение о прибытии невесты…

Эта свадьба имела место в конце года семьсот семьдесят пятого (май–июнь 1374 г.)».[134]

Владетель Северного Хорезма Юсуф Суфи не только выдал замуж за сына Тамерлана свою племянницу, но и выполнил все другие условия мира. Таким образом, Южный Хорезм был возвращен в состав государства Тамерлана, а Северный Хорезм окончательно стал вассалом Тамерлановского Мавераннахра.

Все четыре года, прошедшие с провозглашения его Великим эмиром Мавераннахра, Тамерлан не оставлял мысли захвата Моголистана или, как его именует Шереф ад-дин Али Йазди, «страны Джете». Для осуществления своего плана Тамерлан неоднократно посылал туда свои войска. После решения «хорезмской проблемы» Тамерлан активизировал свои действия против страны Джете: «В четверг, в начале месяца шаабан семьсот семьдесят шестого года (5.01.1375 года), государь Сахибкиран, собрав войско, отправился в сторону Джете и остановился в рабате Катаган[135]. Небо покрылось тучей, пошли снег и дождь, и установился такой холод, что никто не мог высунуть руку. И не могли даже бросить корм лошадям.

Государь Сахибкиран сжалился над людьми и сказал: «Возвратимся в Самарканд и побудем там два месяца, пока не улягутся холода».

Возвратились в Самарканд и долго ждали, пока холода не прекратились и погода улучшилась. И снова в понедельник месяца шаввал (5.03.1375 года) отправились в сторону Джете…

Прошли Сайрам и достигли местности Чорун[136]. Сюда привели одного человека из Джете. Государь расспросил его об обстоятельствах. Тот сказал: «Камар ад-дин из рода дуглат (коренной монгольский род. – А. М.) правит страной Джете. Он не знает о вас. Однако, собрав войско, бездеятельно ждет Хаджи-бека».

Сахибкиран, услышав это сведение, приказал: «Пусть воины авангарда идут без остановки!» И сам стал идти ускоренно.

Камар ад-дин, услышав, что идет победоносное войско (Тамерлана), не устоял на месте и ушел в местность Барака Гуриян (местность в среднем течении реки Чорун, между современными Жалакаш и Коген в Семиречье)…

Царевич Джахангир настиг его, ударили в барабаны и заиграли в литавры, подняли шум до небес, и его бахадуры вышли вперед, подошли близко к врагу, и началась стрельба с обеих сторон.

Когда наступила ночь, Камар ад-дин с войском Джете бежал. Бахадуры, узнав об этом, их преследовали и убили многих из этих неверных, добыли бесчисленное множество лошадей и верблюдов. Некоторые тамошние тысячи подчинились и присоединились к ним. Их переселили, собрали по куреням[137] и отправили в Самарканд.

Государь Сахибкиран приказал преследовать врага до местности Пайтаг. А царевичу Джахангиру и бахадурам еще добавил: «Постарайтесь поймать Камар ад-дина!».[138]

К сожалению Тамерлана, поймать владыку страны Джете Камар ад-дина не удалось. К тому же, «увидев страну без хозяина» во время походов Тамерлана в Моголистан, его недруги неоднократно поднимали мятежи, плели нити заговоров. Так «в начале весны семьсот семьдесят седьмого года (март 1376 года) Государь Сахибкиран решил пойти в сторону Хорезма. Ак Бугу он поставил в Самарканде, а Сари Бугу, Адиль-шах Джелаира, Хитайи Бахадура, Элчи Бахадура и других беков тысяч с тридцатью тысячами войска направил в сторону Джете и приказал, чтобы они пошли на Камар ад-дина и приложили усердие, чтобы его найти, где бы он ни был, и уничтожить…

…Сари Буга и Адиль-шах, увидев страну без хозяина, решили осуществить свои злые намерения и схватили Хитайи Бахадура и Элчи Буга Бахадура. Хамди, которого государь поставил даругой области Андижана, сговорился с ними. И они со своими людьми, которые все были джалаирами и кипчаками, собрав всех, пошли на Самарканд. Придя туда, осадили город. Городские жители, пуская стрелы, не подпустили их близко к городу.

Ак Буга, правитель города, изложив суть обстоятельства, отправил (сообщение) государю. Когда государь прошел Кят и дошел до Хаса (средневековый город в Хорезме, в 20 км северо-западнее Кята), до него дошло это сообщение. Оттуда он воротился, царевича Джахангира отправил в авангарде, а сам пошел за ним.

Царевич в местности Кармина (местность в 60 км от Бухары в сторону Самарканда) настиг врагов, с обеих сторон построились и начали сражение. Царевич Джахангир с божьей помощью победил, враги бежали и ушли в Дашти Кипчак[139] на поклонение к Урус-хану.[140]

Государь Сахибкиран с победой вернулся в Самарканд. Улус джалаиров он роздал бекам и рассеял их[141]. Царевича Омаршейха он отправил в Андижан.

Адиль-шах и Сари Буга (заговорщики. – А. М.) ушли в присутствие Урус-хана. Их злокозненные проделки обнаружились и там. Когда Урус-хан вышел на йайлу (на летовку), они бежали от него, отправились к Камар ад-дину в улус Джете и всячески подталкивали его к интригам и смутам…».[142]

Примечательно, что в этом рассказе Шереф ад-дин Али Йазди упомянуты сразу два сына в то время сорокалетнего Тамерлана: царевичи Джахангир и Омаршейх. Для первого из них это сражение (при Кармине. – А. М.) оказалось последним. «Смерть царевича Джахангира случилась в конце лета 1376 года… Царевичу было двадцать лет. От него остались два сына: Амирзаде Мухаммад Султан, которого родила Ханзаде, и Амирзаде Пир Мухаммад, которого родила Бахт Малик ага, дочь Ильяса Йасури. Он родился через сорок дней после кончины царевича…

Государь Сахибкиран весьма опечалился от этого события…, перестал верить этому миру и не стал интересоваться правлением страной.

Это озаботило беков, и все они, собравшись, пришли к Сахибкирану и, помолившись, сказали: «Государь Всевышний в мире устроил порядок существованием царей. Спокойствие и порядок, который Создатель поддерживает среди людей, это благодаря справедливости и силе царей. Царь – это тень Господа Бога на земле, благодаря ему мир совершенствуется».

Поскольку в душе государя Сахибкирана есть божье согласие, нисколько не следует тревожиться, и надо заняться правлением страной и осведомиться о положении бедных и нуждающихся. Господин Пророк, хвала Аллаха ему и приветствие, сказал: «Даже один час справедливого и праведного правления царей лучше, чем шестьдесят или семьдесят лет молитв».

Государь Сахибкиран послушался нравоучительных слов беков и опять свое старание направил на возглавление государства и занялся сбором войска».[143]

Судя по свидетельствам источников, Тамерлан до конца 1376 года еще дважды отправлял свои войска в страну Джете с целью поимки владетеля Моголистана Камар ад-дина.[144] Однако дело всегда заканчивалось обращением последнего в бегство, разграблением его народа, взятием пленных.

И вот, в ходе последнего в том году похода в страну Джете произошло событие, которое во многом повлияло на жизненный путь нашего Героя. Тогда, как свидетельствует Шереф ад-дин Али Йазди, Тамерлану донесли, что «Тогтамыш оглан[145], боясь Урус-хана, бежал и пришел служить государю. Государь Сахибкиран… велел, чтобы того привели, соблюдая приличие и уважение…

Туман-бек Тимур привез Тогтамыш оглана, все беки вышли ему навстречу и доставили его к Сахибкирану.

Государь очень дорожил его приходом, обратил много внимания на него, устроил той и подарил ему царский шатер, барабан, литавру, табуны верблюдов и лошадей и все, что нужно царям, он собрал и поднес ему, счел его за сына».[146]

Кто же такой Тогтамыш и чем объясняется оказанный ему столь радушный прием?

Если арабский историк Ибн Халдун утверждал (вообще-то, безосновательно), что Тогтамыш являлся сыном золотоордынского Бердибек-хана, то персидские летописцы в один голос называли Тогтамыша выходцем из ак-ордынской (левого крыла Улуса Зучи) знати, «сыном правителя Мангышлака Туй-Хаджа оглана».

Как писали Б. Греков и А. Якубовский, «…Туй-Хаджа оглан был видным и влиятельным царевичем в ак-ордынской правящей династии. При Урус-хане он был правитель Мангышлака.

Когда в начале своего царствования Урус-хан собрал хурилтай знати по вопросу о вмешательстве в дела Золотой Орды (по сути, захвата в ней власти. – А. М.), Туй-Хаджа оглан выступил решительно против этого намерения Урус-хана. За это несочувствие и неповиновение Туй-Хаджа оглан был казнен.

У него был сын Тогтамыш, молодой, энергичный и способный царевич. Тогтамыш после казни отца чувствовал себя в Ак-Орде плохо и имел все основания бояться за свою жизнь. Чтобы спасти себя от преследований, он в 1376 году бежал в Самарканд, к… уже сильному государю Мавераннахра – Тамерлану…».[147]

Тамерлану было далеко не безразлично то, что творилось в Зучиевом Улусе, и в частности, в обеих его частях – Золотой Орде и Белой Орде. Наш Герой «хорошо понимал, что сильная Золотая Орда, так же как и Белая Орда, представляет большую опасность для могущественного государства в Мавераннахре. Вот почему с первых лет своего правления он зорко следил за тем, что происходило в Улусе Зучи. В состав последнего входили Золотая Орда и Белая Орда как его две части. Деление это было тесно связано с организацией войска. Золотая Орда поставляла из числа своего населения правое крыло (онкол) войска, а Ак-Орда – левое крыло (солкол). Постепенно Ак-Орда как-то обособилась и завела отдельных ханов. После смерти Бердибека (1359) в Золотой Орде начались феодальные смуты. Некоторые эмиры (начальники тумэнов и тысяч), они же наместники отдельных городов и областей, держали себя как самостоятельные правители, выступали против ханов, ссорились друг с другом, чем ослабляли силы Орды.

Особенно тяжелыми в жизни Золотой Орды были годы с 1360 по 1380. В течение двадцати лет в Золотой Орде сменилось около 25 ханов, не считая временщика эмира Мамая, владевшего всё это время правобережной частью Золотой Орды. Характерно, что большая часть левобережных ханов, сидевших на престоле в Сарае иногда менее года, являлась выходцами из Ак-Орды, из присырдарьинских областей, из левого крыла улус-зучиева войска…

Вмешательство Белой Орды в золотоордынские дела шло параллельно с ростом экономического и политического могущества этой прежде отсталой части Улуса Зучи.

Особенно решительные шаги в этом отношении предпринял Урус-хан, правивший в Ак-Орде до 1377 года. Урус-хан задумал стать не только сарайским ханом, он решил объединить обе части Улуса Зучи под своей властью.

Тамерлан знал обо всём, что происходило в той и другой Орде, боялся объединения и тем самым усиления опасного соседа и искал случая помешать ему.

Случай этот представился. Один из ак-ордынских узбекских эмиров, правитель Мангышлака Туй Хаджа-оглан, на курултае выступил против Урус-хана в вопросе о Золотой Орде, за что и был казнен. Сын Туй ходжи-оглана-Тогтамыш – бежал из Ак-Орды и явился к Тамерлану, предлагая ему свои услуги. Произошло это в 1376 году.

Тимур сразу учел выгоду иметь в своих руках царевича, противника Урус-хана, которого можно было использовать в качестве соперника последнего.

Вот почему Тамерлан проявил к Тогтамышу много внимания и одарил его. Более того: он предложил ему свою поддержку, прежде всего военную. Не откладывая дела, Тамерлан снарядил войско и отправил Тогтамыша в Ак-Орду отвоёвывать у Урус-хана ак-ордынский престол. Тамерлану казалось чрезвычайно выгодным иметь в Ак-Орде своего ставленника».[148]

Вот как описал эти и последующие события арабский историк Ибн Халдун: «Потом Тогтамыш из царства Урус-хана в стране Хорезмской перебрался в царство потомков Джагатая (Цагадая. – А. М.), сына Чингисхана, в Самарканд и Мавераннахр; им в то время завладел султан Тамерлан, (один) из эмиров монгольских, который поставил из них (ханом) отрока, по имени Махмуд Сиюргатмыш, женился на матери его и стал править им самовластно.

Тут Тогтамыш остался; потом перессорились (ак-ордынские. – А. М.) эмиры, которые овладели областями Сарайскими. Хаджичеркес, владетель Астраханских уделов, пошел на Мамая, победил его и отнял у него Сарай. Мамай отправился в Крым и стал править им независимо.

Когда Хаджичеркес ушел из своего владения, то Урус-хан послал войска свои из горной страны Хорезмской, которые осадили Астрахань. Хаджи выслал свои войска против них с одним из эмиров своих, который прибегнул к хитрости, успел отогнать их от Астрахани, потом внезапно напал на них и на эмира, предводительствовавшего ими.

Хаджичеркес был очень озабочен этой враждой. Против него выступил Айбекхан, отнял у него Сарай и несколько времени самовластно правил им. Потом он погиб, и после него Сараем правил сын его Карихан (?). Против него выступил Урус-хан из гор Хорезмских и отнял у него Сарай. Карихан (?), сын Айбекхана, бежал в свои первоначальные уделы. Урус-хан утвердился в Сарае, а Мамай в Крыме; ему же принадлежали земли между Крымом и Сараем. Это произошло в течение (7)76 г. (= 1374–1375 года)».[149]

Анализируя результаты Сарайского похода Урус-хана, Б. Греков и А. Якубовский, отмечали: «Это было начало решительного наступления Ак-Орды на сарайских ханов. Урус-хан явно стремился стать во главе всего золотоордынского государства, воссоединить вновь обе части в одно могущественное целое под его единой властью. В этой своей политике Урус-хан значительно преуспел. В середине 70-х годов он владел уже Хаджи Тарханом (Астраханью), откуда выгнал упомянутого выше Хаджичеркеса. Через некоторое время он продвинулся вверх по Волге и дошел до Сарая, который перешел сначала в руки Айбека, соперника Хаджичеркеса, а потом Карихана, сына Айбека. В 776 г. х. (= 1374–1375) Урусхан отнял у Кирихана Сарай и вскоре начал бить там свои монеты, что видно из дошедшего до нас чекана с его именем в Сарае с датой 779 г. х. (= 1377–1378).

Факт этой чеканки целиком подтверждает сообщение Ибн Халдуна об овладении Сараем. Перед Урус-ханом встала самая трудная задача – устранить с пути Мамая, однако она оказалась ему не по плечу. До Куликовской битвы (1380 год) Мамай… был в зените своего могущества и едва ли считал Урус-хана за более серьезного соперника, чем остальных сарайских ханов.

Пока Урус-хан проводил свою энергичную политику в золотоордынском Поволжье, у него оказался в самой Ак-Орде серьезный соперник в лице молодого Тогтамыша».[150]

Персидский историк Шереф ад-дин Али Йазди в своей «Книге побед» сообщает, что «…Тогтамыш один-два раза убегал из орды (Ак-Ордынского улуса. – А. М.) и снова отправлялся туда. Так как он еще не достиг совершеннолетия, то ему прощали». Это свидетельство персидского летописца может служить косвенным основанием считать, что Тогтамыш в 1370-х гг. претендовал на ханский престол в Сарае, но безуспешно.[151] А когда в числе его соперников появился сам Урусхан, Тогтамышу ничего не оставалось, как бежать из Ак-Орды.

Его покровителем и сюзереном стал Тамерлан. Именно военная помощь Тамерлана позволила Тогтамышу осуществить «стремления своей души». Вот как описал эти события Низам ад-дин Шами:[152] «Он (Тимур) пожаловал ему область Отрара и Саурана и послал его в те места. Через некоторое время Кутлуг-Буга, сын царя Урус-хана узбекского, повел войско и много сражался с Тогтамыш-огланом.

В Кутлуг-Бугу во время боя попала стрела, и он умер от нее; войско его взволновалось и вследствие ярости и гнева прогнало Тогтамыша и разграбило его область.

Он вторично бежал и пришел к Тамерлану. Тот постарался почтить, уважить, обласкать и облагодетельствовать его еще больше, чем в первый раз, приготовил нужные ему вещи и послал обратно.

С той стороны Токтакия, сын Урус-хана, соединившись с Али-беком, царевичами и знатными эмирами, выступил против Тогтамыш-хана. Сразившись, они снова обратили его в бегство. Перед ним была река. По необходимости он, сбросив сапоги, бросился в эту воду и спасся.

Каранчи-бахадур в погоне за ним достиг берега реки и стрелой ранил его в руку. Он (Тогтамыш) один вошел в заросли и спрятался.

Тамерлан послал к нему своего брата Идигу-баруласа, чтобы наставить его (Тогтамыша), дабы он был мужествен и храбр в деле царства и считал необходимым отразить врага. Эмир Идигу проходил по краю этой заросли, и звуки плача достигли его уха. Поискав, он увидел его (Тогтамыша) в таком положении. (Идигу) спешился, выполнил правила вежливости, позаботился о нем, как было нужно, привез в Бухару к Тамерлану.

Тот снова выполнил обязательство ласки и заботы и устроил, как следовало, нужное ему. В это время Тамерлан был в Бухаре, когда прибыл бежавший Идигу[153] и сообщил, что Урусхан собрал войско и идет вслед за Тогтамышем.

Вслед за этим известием явились послы Урус-хана Кепке-мангкут и Тулуджан – и сообщили (такие) слова царя: «Тогтамыш убил моего сына и пришел в вашу область. Выдайте мне моего врага, если же нет, то приготовьте место боя».

Тамерлан сказал: «Где в законе мужества и обычае обладателей державы допускается выдавать врагу человека, который ищет у какой-нибудь державы убежища; это из числа невозможных (вещей). Если же, что весьма вероятно, по этому поводу возникнут распри, то поневоле следует быть готовым к войне».

Отправив послов, он занялся приведением в порядок и собиранием войск, выступил и остановился в Отраре, а с той стороны войско Урус-хана, дойдя до Сыгнага, остановилось (там).

В ту же ночь появились тучи, снег и дождь и настал такой большой холод, что из-за крайнего обледенения и стужи с обеих сторон никто не мог двинуться. Когда они просидели друг против друга почти три месяца, Тамерлан послал мирзу Ярык-Тимура, Мухаммед-Султан-шаха и Хитай-бахадура для набега (илгар) и ночного нападения на вражеское войско. Они, согласно приказу, выехали с 500 конных людей, а из врагов вышло навстречу 3000 человек. Ночью же они завязали бой и победоносное войско (Тамерлана), взяв верх, обратило врагов в бегство…

Так как удача была близка и счастье помогало высочайшим знаменам, то в это время Урус-хан перебрался из мира преходящего в мир вечный. Его старший сын Токтакия сел на его место; он также умер через короткое время.

Тамерлан пожаловал царство той области царю Тогтамышу, устроил нужное ему и оставил в том государстве. (Тамерлан) подарил ему лошадь по имени Хынк-оглан и приказал ему (Тогтамышу): «Хорошо храни эту лошадь, так как когда-нибудь она тебе пригодится».

Затем он сам, сопутствуемый честью и победой, безопасностью и весельем, одолением и счастьем, повернул в сторону Самарканда.

Тимур Мелик оглан[154] стал (уже) царем в тех странах. С большим войском он выступил против царя Тогтамыша, и после многих битв и сражений Тогтамыш-хан повернул обратно и удалился от своих людей и войска. Верхом на той лошади, которую подарил ему Тамерлан, он один отправился к Тамерлану и, благодаря счастью дальновидного взгляда того обладателя счастья, эта славная лошадь стала его спасением.

В первый раз, когда Тогтамыш-хан бежал от Урус-хана и пришел (к Тимуру), вместе с ним пришел Урук-Тимур, который был отличен милостью и лаской Тимура, а Урус-хан отдал его иль и область в лен (суюргал) Тайге.

Когда Тогтамыш снова бежал, Урук-Тимур упал и остался на поле битвы. Его взяли и отвели к Урус-хану. Тот его помиловал, и он (Урук-Тимур) провел некоторое время среди них в бедствии, в конце концов, бежал, пришел к Тамерлану и удостоился бесчисленных милостей.

(Тамерлан) спросил (у него) о состоянии Тимур Мелик оглана и его положении. Так как он был человеком осведомленным, то доложил, что тот (Тимур Мелик оглан) днем и ночью занят питьем вина, развлечениями и удовольствиями, спит до полудня и, если даже произойдет тысяча важных дел, ни у кого не окажется смелости разбудить его. По этой причине люди отчаялись в нем, и все государство и подданные требуют Тогтамыша.

Тамерлан понял, что счастье не помогает Тимур Мелик оглану, так как у каждого царя, который пренебрегает соблюдением правил охранения государства, проводит жизнь в беззаботности и игре и постоянно тратит время на питье и удовольствия, устои царства скоро расшатываются, и основания султанства вскоре начинают разрушаться…

Итак, Тамерлан в 780 г. (= 30. IV.1378 – 18.IV.1379) удостоил царя Тогтамыша разного рода милостей и благодеяний и отправил с ним эмира Туман-Тимура, эмира Урунг-Тимура, Гияс-ад-дина-дархана, Бахты-хаджу и эмира Банги с огромными войсками, чтобы они посадили его на престол в Сыгнаге. Согласно приказанию, они отправились, и когда прибыли в Сыгнаг, то в избранный день и счастливый час посадили его на трон султанства.[155]

В это время Тимур Мелик оглан зимовал в Каратиле. Между ними возникла война; в конце концов, Тимур Мелик оглан был разбит, а Тогтамыш победил. Он (Тогтамыш) послал Урус-хаджу, чтобы довести это известие до сведения Тамерлана.

Его величество был очень обрадован этим обстоятельством[156] и несколько дней провел в веселии и удовольствиях, а его (Урус-хаджу) удостоил разных знаков внимания, дал ему халат и пояс и отправил обратно.

Тогтамыш-хан провел зиму в Сыгнаге и, когда наступила весна, привел в порядок войско и завоевал государство и область Мамака[157]. Сила и царство его из-за благодати поддержки Тамерлана стали развиваться».[158]

Очевидно имея в виду решающий поход Тогтамыша против Мамая, который датируется 1381 годом, Шереф ад-дин Йазди делает вывод: «Весь улус Зучи-хана (Золотая Орда и Ак Орда. – А. М.) подчинился ему (Тогтамышу. – А. М.)»

Эта победа Тогтамыша над Мамаем и объединение им двух частей Зучиевого Улуса, что было бы невозможно без военной помощи Тамерлана, на самом деле стали Пирровой победой для последнего, поскольку привели к крайне негативным последствиям.

Тамерлан был уверен, что «великая Татария (здесь, Золотая Орда. – А. М.) ему покорилась», а ее новый владетель Тогтамыш стал его верным вассалом и проводником его политики в Улусе Зучи. Тогтамыш, однако, не оправдал надежд Тамерлана.

В «Анониме Искандера» Муин-ад-дин Натанзи характеризует Тогтамыша, подчеркивая его личные качества, которые определили его дальнейшую судьбу: «Он был царем способным, храбрым, с хорошим обращением, красивым. Справедливость и хороший характер его общеизвестны. Однако из-за неблагодарности, которую он проявил по отношению ко двору Тамерлана, все эти его хорошие качества и похвальные свойства пропали и погибли. Это было так, что Тамерлан, вследствие благосклонности, которую он имел к нему, обсуждал с ним кое-что из государственных дел царства и дал ему испить кое-чего из тайн завоевания и владычества над миром. Характер его не вместил этого, и он хотел в этих же вопросах противоречить своему учителю. Это не удалось».[159]

О том, как росли и усиливались эти противоречия, а также о многолетнем боевом противостоянии Тамерлана и его неблагодарного ставленника Тогтамыша, будет рассказано ниже. А сейчас мы вернем к хронологическому изложению событий жизни и деяний нашего Героя, основываясь на свидетельствах Шереф ад-дин Али Йазди: «В тот год, когда государь Сахибкиран зимой стоял против Урус-хана (конец 1376 года), (владетель Северного Хорезма. – А. М.) Юсуф Суфи, нисколько не стесняясь, улучив время, послал людей разграбить Бухару. Те взяли все, что могли, и ушли.

Государь Сахибкиран отправил послом к Юсуфу Суфи Джалаватийа и сказал: «После того как мы стали родственниками, в чем причина такой враждебности?»

Юсуф Суфи посадил посла в темницу.

Узнав об этих злых деяниях, государь Сахибкиран написал хорошее письмо. Смысл его таков: «Царям не приличествует задерживать послов, в них нет вины… Посла отправь обратно и не делай такие дела, а то будешь раскаиваться».

Написав это письмо, (Тамерлан) отправил его к Юсуфу Суфи. Тот, неблагодарный и безрассудный глупец, пленил и этого человека. Затем, выпустив руку смуты и вражды, послал Той Бугу грабить Бухару. Тот разграбил и отнял верблюдов у тюрков, живших в окрестностях города, и увез…[160]

Юсуф Суфи ногою дерзости ступил за пределы пути истины и, выпустив руку гордыни, стал протягивать в другие области и зариться на имущество мусульман.

В месяце шаввале семьсот восьмидесятого года – года Барана, когда Солнце было в знаке Рыб (19–20.02.1379 года), государь собрал победоносное войско и отправился в сторону Хорезма… Кроме этого, государь Сахибкиран послал победоносное войско в разные стороны для набега и сбора добра. Те привезли бесчисленно много богатства.

В это время Юсуф Суфи послал одно письмо для государя: «Сколько народу мучается из-за нас двоих. Надобно, чтобы мы двое вышли в поле сражаться».

Эти слова государю Сахибкирану очень понравились. «Именно это и просил я у Бога!», – сказал он, и, не останавливаясь, надел кольчуги и в полном совершенстве направился к крепости.

Беки преградили ему дорогу и сказали: «Не советуем идти!»

Однако Сахибкиран не послушался их слов и пошел.

Хаджи Сайф ад-дин-бек невольно взял за узду его лошадь и доброжелательно сказал: «Когда ваши рабы живы, вам не следует идти воевать».

Сахибкиран разозлился, выругал его, и один пошел в сторону крепости. Дойдя до рва, (опоясавшего крепость), стал звать: «Скажите Юсуфу Суфи: мы пришли, следуя твоему слову. Надобно, чтобы ты тоже выполнил свое обещание. Выйди из города и приди. Посмотрим, кому Бог дарует победу».

Юсуф Суфи испугался и раскаялся в своих словах, не ответил.

Государь еще раз стал приглашать его и сказал: «Каждому, кто не выполняет свое слово, – лучше умереть, чем жить».

Сколько бы он ни говорил такие слова, тот не соглашался. Сахибкиран видит, что никто не выходит, воротился назад. Весь народ удивился его отваге…

После этого, по приказу поставив катапульту, камнем разбили дворец Юсуфа Суфи.

Видя это обстоятельство, Юсуф Суфи испугался и перебрался в другое место.

Город был в осаде три месяца и шестнадцать дней. Однако с каждым днем все отчетливее стали обнаруживаться признаки победы…

Бахадуры победоносного войска… в разных местах сделали бреши, и, сражаясь, вошли в город. Полностью обчистили город, и тамошних ученых, чтецов Корана и ремесленников – всех переселили в Кеш. Эта победа случилась в год Барана – в семьсот восемьдесят первом году (13.06.1379 года). С этой победой Сахибкиран возвратился и ту зиму зимовал в Занджир Сарае».[161]

Оглядываясь назад, следует отметить, что все военные походы, осуществленные Тамерланом за прошедшие после провозглашения нашего Героя Великим эмиром десять лет, не имели какой-либо религиозной подоплеки и были направлены на ослабление своих воинственных соседей и укрепление собственных позиций путем собирания разрозненных владений в единое государство.

Следующий период жизни и деяний нашего Героя современники назвали «периодом восьмилетней войны», целью которой, в первую очередь, было расширение своего вассалитета, а также подчинение себе своевольных вассалов.

Не случайно в этой связи Шереф ад-дин Али Йазди приводит любимое высказывание Тамерлана: «В устах его всегда звучало: «Мир не такое место, чтобы на него претендовали двое. Создатель мира – один Бог, в мире тоже должен быть один царь».

Очевидно, что форсированные военные приготовления и неподчинение владетеля Герата[162] Малик Гияс ад-дин Пир Али приказанию Тамерлана спровоцировали поход последнего на Хорасан.

«Государь Сахибкиран после зимовки в область Герата к Малик Гияс ад-дину Пир Али отправил посла, мол, «в начале весны собираем всех беков и великих ноёнов и устраиваем хурилтай. Надобно, чтобы и Малик был на хурилтае».

Посол, прибыв к Малику, сказал эти слова. Малик выслушал посла, хорошо принял, упущений не сделал и отправил обратно. Но в ответ сказал: «Если Хаджи Сайф ад-дин-бек придет сюда, я вместе с ним пойду служить». Открыто сказал так, но скрытно боялся и трясся.

Государь Сахибкиран, услышав эти слова, в месяцах семьсот восемьдесят первого года (1380 года) послал Хаджи Сайф ад-дин-бека. Когда бек прибыл в Герат, Малик его встретил как дорогого гостя. Он некоторое время придержал бека под предлогом, мол, «мои подарки и вещи для поездки еще не готовы». Но крепость пристраивал сверху, делал запасы хлеба; за год до этого он начал строить крепостную стену Герата с окружением в два йигача (12 км), теперь старался быстрей закончить ее. Тридцать кварталов и сады, бывшие за городом, теперь большей частью были в черте города. С тем умыслом, что, если придет враг, не сможет войти в город.

Хаджи Сайф ад-дин-бек, поразмыслив по делам Малика, понял, что у него есть иные мысли. Не спросив разрешения, вышел из города, отправился к высочайшему порогу царства в Самарканд. Придя в присутствие государя, рассказал о делах и замыслах Малика.

В это же время в присутствие Сахибкирана прибыл Али-бек ибн Аргун-шах Джаникурбани и выразил покорность. Хотя за ним числилось много проступков, государь не вспомнил о тех проделках, оказал заботу и внимание к нему[163]. Его дочь сосватал за амирзаде Мухаммад Султана. Несколько дней устраивал той (празднество), подарил ему коней и надел халаты. С ним посовещался о походе в Хорасан, и было решено так: он придет в начале весны, и вместе пойдут в Хорасан. Али-бек принял это предложение. Государь еще раз оказал о нем царскую заботу и отпустил…

В то время в стране Иран в каждой области поднимала голову какая-либо группа и царствовала. Когда государь Сахибкиран покорил всю страну Туран, в улусе Цагатая и улусе Зучи поставил своих подчиненных[164], в его благородную душу пришла мысль включить Иран в свое владение, и обратился в сторону Ирана.

Осенью того года Обезьяны, соответствующего семьсот восемьдесят второму году (1380 года), он назначил правителем области Хорасан дражайшего сына, царевича Миран-шаха[165], которому было четырнадцать лет.

Джахангир-бека, брата Хаджи Барулас-бека, Хаджи Сайф ад-дин-бека, Ак Буга-бека, Усман-бек Аббаса, Мухаммад Султан-шаха, Хумари, брата Тамуки, Табан Бахадура, Урус Бугу, брата Сари Буги, Пир Хусайн Баруласа, сына Муса-бека Хамзу, Мухаммад Кузагана, Сарык Атку, сына Учкары Музаффара, и других беков с пятьюдесятью хошунами (до 50000 воинов. – А. М.) войска, все верхом, всех с домочадцами отправил в область Хорасана на служение господину царевичу.

Царевич, действуя согласно приказу, положась на Господа Бога, с этим большим войском отправился в сторону Ирана…

Пятнадцатого дня знака Рыб (6.03.1381 года) от Алибека Джаникурбани к государю пришел посланник: «Ежели государь направится сюда, сей раб, опоясавшись, будет служить ему проводником».

В конце года Курицы – семьсот восемьдесят втором году, в начале весны (март 1381 года) государь Сахибкиран обратился в область Ирана и издал фирман (указ): «Войскам собраться!»

С окрестных областей собралось много народу: вся степь заполнилась палатками, шатрами и белыми домами. Государь Сахибкиран в апогее величия и могущества одолел реку и достиг Андхуда.

С искренней верой и преданностью он посетил святого Баба Сангу. Баба Сангу в состоянии возбуждения, в котором он находился, бросил перед государем грудинку барана. Государь радостно поднял грудинку и сказал: «Хорасан называют грудинкой земли, его нам подарит великий Бог».[166]

Так и случилось. Оттуда Тамерлан счастливо пустился в путь. При каждом из многочисленных переходов он снова задумывался об этом потрясшем его случае.

Малик Мухаммад, младший брат Малик Гияс ад-дина, находился в крепости Серахс; услышав о приходе государя, явился к нему на служение. Государь оказал заботу и внимание ему.

Затем войска Тамерлана прошли через Мерверруд, известный как Мургаб, и остановились в Чекдалике, отстоящем в одиннадцати йигачах от Герата.[167]

К Али-беку послал человека со словами: «Собери свое войско и быстрей присоединись к нам!»

Али-бек лицо клятвы растерзал ногтями неверности, сам не торопился прийти, из гордыни ногу поставил в сторону от дороги покорности и послушания и задержал посланника.

Малик Гияс ад-дин Пир Али незадолго до этого Нишапур отнял у сарбадаров, и большая часть его войска находилась там.

Государь Сахибкиран направился в сторону Кусуйа и Джама, чтобы тамошнее войско не присоединилось к Малику. В Кусуйе Пахлаван Махди, тамошний набольший (предводитель-даруга. – А. М.), вышел ему навстречу и, придя, собственными глазами увидел государя.

Государь хорошо отнесся к нему, тамошнему населению войсками не было причинено никакого вреда.

Государь Сахибкиран чистой веры посетил мавляна Зайн ад-дина Абу Бакра Тайабади в Тайабаде и удостоился беседы этого единственного гения эпохи[168]. Сей ученый, покровитель веры, сказал ему добрые напутствия…».[169]

Ибн Арабшах так описал эту встречу и беседу в своей книге «Чудеса судьбы истории Тимура»: «В одном из походов на Хорасан Тамерлан услышал о существовании в Хавасте одного человеке, награжденного милостью Бога, всезнающего великого ученого, хозяина великих предсказаний и очень благословенного, прекрасного оратора, чистейшей степени, правдивых открытий, чистосердечный с Аллахом. Его звали Шейх Зайнуддин Абу Бакр…

Тамерлан, решив увидеть эту личность, со своим окружением направился в его сторону.

Шейху сказали: «Тамерлан идет к тебе увидеть твой взор и просить твое благословение».

Однако шейх не успел сказать даже одно слово, как подоспел Тамерлан; он слез с коня и вошел к шейху. А шейх, как обычно, сидел на своем коврике и был погружен в глубокую мысль.

Когда Тамерлан приблизился к нему, шейх встал [с места]. Тамерлан приполз к шейху и приложил голову к его ногам. Тогда шейх положил обе руки на его спину.

[Потом] Тамерлан говорил (вспоминал): «Если бы шейх быстро не поднял бы свои руки, я на самом деле подумал, что он меня придавит. Я представил себе, будто бы небо упало на землю, а я, оставшись между ними, рассыпался на мелкие куски».

Потом он прилежно встал на колени перед этим шейхом и, в виде любезных вопросов, сказал ему: «Эй, мой Саид шейх! Почему вы, не став приверженным к злу и жестокости своего падишаха (Малика Гияс ад-дин Пир Али. – А. М.), не прикажете придерживаться справедливости и совестливости?».

«Мы, приказав ему это, изъяснили придерживаться с этой поры, – сказал шейх, – но они не прислушались к моим приказам, в связи с этим я тебе поручаю вынести решение над ними».

В этот же миг Тамерлан вышел от шейха. Теперь горб его был выпрямлен, и он сказал: “Я клянусь именем Каъбы, что теперь я буду Владыкой мира”.[170]

Этот шейх был человеком, который предсказал его будущее…».[171]

Воодушевленный наставлением своего духовника, Тамерлан двинул свое войско на крепость Фушандж, возвышавшуюся на пути к Герату.[172]

«Когда победоносное знамя государя достигло крепости Фушандж, отмеченное победой войско, согласно приказу, окружило крепость. Из-за обилия воды во рву крепости задержались на три дня. И три дня занимались подготовкой осадных работ к взятию крепости и сражению. На четвертый день началось сражение. Был издан ярлык: «Пусть каждый сражается стоя, грудью!»

Бахадуры копьями и палками, как ветер, перепрыгнули через воду рва, поднялись на насыпь крепости.

Государь Сахибкиран ходил вокруг крепости без оружия, лишь с кинжалом, и поднимал дух воинов. Бахадуры, увидев его, с удвоенной энергией вступали в бой. С вершины крепости камни и стрелы лились, как дождь, так что две стрелы попали в щит государя.

Амирзаде Али, сын Муаййид-бека и младшей сестры государя, которому государь приходился дядей, Ийгу Тимур Билгут, Умар, сын Аббаса, Мубашшир и другие бахадуры вышли вперед и достигли соединительного моста. Опершись на него руками, поднялись наверх. Сколько бы враги ни бросали стрелы и камни, они не повернули. Лев усердия и мужества, Шайх Али Бахадур, его младший брат, Султан, Хусрав Бокка и сын Элчи Буги, Мирак, обнажив сабли, сделали богатырский натиск, пошли в сторону ворот и, пройдя глубоководный ров, подошли к воротам. Сражаясь с врагами, обратили их в бегство, взяли ворота и открыли. Победоносное войско набросилось на крепость со всех сторон, сделали бреши, вошли в крепость, перебили всех врагов внутри крепости и стали брать трофеи, взяли все, что нашли.

Эта дорогая победа в глазах мудрых и прозорливых была великим признаком: это было первым местом, завоеванным государем Сахибкираном в стране Иран. Это была весьма укрепленная крепость, и в области Хорасан такой сильной крепости больше не было. Ров был очень глубоким и полноводным, в самой крепости народу было много. Завоевание такой крепости было очень большим делом и отсюда вытекало, что страна Иран будет вскоре завоевана целиком…

Когда благородная душа государя успокоилась относительно крепости Фушандж, свою решимость он обратил в сторону Герата.

У Малик Гияс ад-дина из-за неприступности крепости и множества воинов взыграла гордыня, приготовившись к войне, заперся в крепости.

В четверг (28.03.1381 года) победоносные войска подошли туда, разрушили внешние стены и сады и окружили город со всех сторон, подняли великий шум. Поступил августейший приказ вырыть ров напротив крепости и укрепить свои позиции.

Государь сам благородным дыханием обошел вокруг города, наблюдая пути входов и выходов.

Противники, опоясавшись ремнями злобы, открыли ворота, и из-за гордыни группа гурийцев из них вышла повоевать. Именитые беки и бахадуры, особливо Кимар-шах Барулас, в тот день сделали большие мужественные дела, врага потеснили к воротам, обратно загнали в город, многих из них перебили и, воротившись, каждый встал на свое место, и отдыхали.

В следующее утро, в пятницу (29.03.1381 года), в полдень, победоносное войско сыграло боевую музыку и направилось к крепости. Урус Буга и Шурида, брат Мубашшир Бахадура, с группой бахадуров подошли к основанию крепости, выказывали мужество и смело осаждали крепость.

Государь Сахибкиран, сопутствуемый счастьем, ходил во все стороны, чтобы увидеть, чем заняты бахадуры, и в каждом месте ободрял бахадуров добрыми словами. Одна их душа превращалась в тысячу, и с сильным усердием и старанием брались за дело. Объявили фирман государя: «Со всех сторон идти вперед и начать султанскую битву!»

Ийгу Тимур, Мубашшир и Севинчак, брат Хитайи Бахадура, выдвинулись вперед и встали у основания крепости. Несмотря на град стрел и камней, падающих сверху, они шли вперед, прикрывшись щитами, и, поставив лестницы, начали подниматься наверх. Несколько смельчаков через проток дворца Гани, откуда втекала в город река Ийджал, проникли в город.

Из-за огромности города жители его разных концов не знали о происходящем в другом конце. В тот день Малик Гияс ад-дин сражался у ворот на мосту через реку Ийджал, ободрял своим присутствием своих воинов и выказывал мужество. Однако все это им нисколько не помогло, и из победоносного войска Тамерлана первым, кто взошел на крепость, был Халил Йасаул. Беки и бахадуры из разных мест взошли на крепость и ворота поломали так же, как и сердца врагов… Подобно тому, как ветер сдувает пожелтевшие листья с деревьев, так сбросили противника со стен крепости.

Малик Гияс ад-дин бежал и спрятался во внутренней крепости. Победоносные воины Тамерлана поймали две тысячи человек из людей Малика и привели к государю.

Государь Сахибкиран благодаря победе простил их вину и приказал: «Напишите письма и отправьте через них в город!»

Содержание письма было таково: «Если каждый человек останется у себя дома и не поднимется на крепостную стену, он будет невредим. Но всякий, кто будет воевать, будет виноват сам».

Написав такие письма, дали тем пленным людям и отправили их в город, и сказали им: «Покажите народу!»

Горожане, увидев эти письма, каждый остался у себя дома.

Малик, войдя во внутреннюю крепость, задумал закрыться в крепости и обороняться. Сколько бы он ни приглашал народ, никто из своего дома не вышел и не стал слушаться его. Он понял, что не удержит крепость, надо пригнуть шею перед государем Сахибкираном и сдаться ему. Свою мать, Султан Хатун, дочь Тагай Тимур-хана, и старшего сына, Пир Мухаммада, вместе с Искандаром Шайхи, потомком Бижана, он послал к государю Сахибкирану.

Государь Сахибкиран, исходя из приличия и своей милости, принял их хорошо, оказал заботу и внимание и удостоил сына Малика халата и золотого ремня. Затем, отпуская их обратно, сказал: «Скажите Малику: пусть выйдет из города и увидит нас. Если мы возьмем город битвой, погибнет много людей, будет разорено имущество мусульман, пострадают люди… И вина всего этого будет у него на шее».

А Искандара Шайхи (Тамерлан. – А. М.) оставил, не отпустил. Расспросил о положении в городе, о настроениях людей и разузнал все. Затем августейший остановился во дворце Баги Заган.

Малик Гияс ад-дин стал готовиться к выходу из крепости. В следующий день, воскресенье (31.03.1381 года), он вышел из крепости и удостоился чести увидеть Сахибкирана. Извиняясь, поздоровался с государем и еще просил извинения в содеянном.

Государь подарил ему царский халат, золотой ремень и отпустил в город.

На следующее утро вышли сейиды и казии, шейхи и мудрецы и вельможи города и пришли в присутствие государя Тамерлана. Увидев государя и хорошую встречу, обрадовались и развеселились.

Эта победа случилась в месяце мухарраме, в год Курицы – семьсот восемьдесят третьем году (1.04.1381 года).

Победоносное знамя оттуда тронулось и остановилось на восток от Герата, на лугу Кохдистана. После нескольких дней пребывания там поступил фирман, чтобы вынесли все богатства, драгоценности и казну, собранные и накопленные до сих пор маликами Гура.

После того как вынесли все богатство, бывшее в казне, поступил еще фирман: «Разрушить внешнюю крепость!»

На горожан наложили налог пощады и собрали в четыре дня. Мавляна Кутб ад-дину, сыну мавляна Низам ад-дина, бывшего главой имамов и ученых той страны, было установлено, чтобы с двумястами приверженцев из города и округи отправился в Шахрисабз.

Даруга Термеза Тимурташ, бывший племянником Ак Буги, был назначен их надсмотрщиком, и ему вменялось переселить их в Шахрисабз.

Все городские ворота были железными, узорчатыми, о них также был приказ: «Отправить в Кеш!» Они и в наши дни находятся там».[173]

Анализируя реализацию Тамерланом «мысли, пришедшей в его благородную душу, включить Иран в свое владение», А. Якубовский писал: «Если борьба Тамерлана с Хорезмом и Золотой Ордой была вызвана интересами объединения Средней Азии в сильное государство, то его походы в Иран, Закавказье и более отдаленные страны носили чисто грабительский характер.

Иран во второй половине XIV в. не представлял единого государства. После падения Хулагидского государства (Империя иль-ханов (1256–1336 гг.)) в стране было несколько владений. Среди них, прежде всего, нужно отметить государство Джалаиридов (1336–1411) в Азербайджане и государство Сербедаров в одной из больших областей Хорасана – Себзеваре, просуществовавшее с 1336 по 1381 год. Известное же владение Куртов с центром в Герате после падения Хулагидов просуществовало как самостоятельное владение всего несколько десятилетий, также до 1381 года.

Перечисленные феодальные династии не доросли еще до сознания необходимости объединения всех этих владений в одно сильное иранское государство, в силу чего в Иране не было могущественной власти, которая могла бы противостоять войскам Тамерлана.

Походы Тамерлана в Иран с первых лет носили завоевательный характер. Таков был и поход его на Герат в 1381 году. Гератом владел в то время Гияс ад-дин Пир Али из династии Куртов. Это был человек добрый, к людям весьма благорасположенный, характера не очень твердого, но храбрый. Несмотря на прекрасные укрепления Герата (внешние и внутренние стены) и неприступность знаменитой цитадели Ихтияр ад-дин, Гияс ад-дин не сумел воодушевить гератцев на борьбу, и жители не оказали упорного сопротивления, так как поверили обещаниям Тамерлана, что он им предоставит неприкосновенность и гарантирует жизнь, если они будут сидеть дома и не примут участия в защите города.

Понятно, что в такой обстановке Тамерлану легко было взять один из наиболее укрепленных городов Хорасана. Наложив на жителей огромную дань, Тамерлан приказал наиболее именитым жителям Герата (улемам, имамам и др.) покинуть город и отправиться в Шахрисябз, который в то время Тамерлан всячески старался возвеличить и украсить. Тогда же в Шахрисябз (Кеш) отправлены были известные гератские ворота (точнее, двери ворот), убранные железными резными полосами, покрытые надписями. Двери эти в момент составления сочинения Шереф ад-дина Али Йазди, т. е. в 1425 г., находились еще в Шахрисябзе.

Боясь возможного восстания жителей, которые разочаровались в Тамерлане (дань была очень тяжела), Тамерлан приказал срыть укрепления города (городские стены с башнями), снять ворота и т. д. Не тронута была только цитадель Ихтияр ад-дин.

Предположения Тамерлана оправдались: в 1383 году, т. е. через два года, гератцы восстали, однако победить не сумели, и были жестоко подавлены. На этот раз они заплатили значительно большую дань. В том же 1383 году династия Куртов была низложена, а через шесть лет, в 1389 году, Мираншах, сын Тамерлана, на пиру коварно убил последних представителей династии Куртов.

Почти одновременно с падением Герата, в 1381 году, прекратило самостоятельное существование и государство сербедаров. Последний сербедарский государь Али Муайад по собственной инициативе передал земли и власть Тамерлану. Этот факт сам по себе говорит о том, что у Тамерлана были какие-то весьма дружественные связи с хорасанскими сербедарами. Два года спустя Тамерлан захватил силой Систан,[174] также включив его в состав своего государства».[175] А дело обстояло так: «Государь Сахибкиран осенью того года (1383 года) направился в сторону Мазандарана[176] и, направив усердие на подчинение этой области, собрал несметное войско и направился туда.[177]

Тамерлан вышел из Самарканда, у Термеза переправился по установленному мосту и далее с достоинством остановился на берегу Мургаба.

Джаку-бек, который стал правителем области Кабулистана, пришел и удостоился чести увидеть государя. Переговорил о некоторых важных для его области вопросах, все уладив, вернулся в Кабул.

В это время поступило сведение, что Туман Гармсири Никудари засучил рукава вражды, причиняет бедствие области, а также, что Шайх Давуд Сабзавари, которому государь отдал в правление Сабзавар, проявив неблагодарность, взбунтовался и убил Табан Бахадура, тамошнего даругу.

Царевич Миран-шах, услышав об этом, из Герата отправил Ак Буга-бека. Хаджи Сайф ад-дин тоже, осадив Сабзавар, сражался и, в битве взяв Сабзавар, многих убил.

Шайх Давуд бежал оттуда в крепость Бадрабад и закрепился там. Эта крепость находилась на горе и была весьма неприступной. Хаджи Сайф ад-дин-бек и Ак Буга-бек направились к той крепости и, окружив ее, осадили.

Когда государь Сахибкиран услышал эти вести, народ Сеистана тоже взбунтовался. Шайх Али Бахадура и Учкара Бахадура с многими воинами отправил в сторону Вали-бека, чтобы там, находясь на границе, охраняли страну. А сам отправился в сторону Сеистана.

Государь Сахибкиран в начале рамазана (29–30.10.1383 года) остановился в Герате и на горожан, которые сговорились с гурийцами, наложил налог пощады и собрал. Оттуда отправился в сторону Сабзавара, прибыв туда, остановился и издал приказ: «Сделать подкопы под крепость!»

Шайха Йахья Хурасани он поставил надсмотрщиком над подкопщиками и под его началом основание крепости сделали дырявым, как сито. Крепость упала, все, кто там был, погибли. Сам Шайх Йахья остался под одной стеной.

Затем две тысячи живых сабзаварцев, при помощи веревок и глины штабелями положив друг на друга, построили башню. Это было сделано в назидание другим, чтобы под страхом этого больше не занимались такими делами.

Оттуда направились в сторону Фараха. Правитель Фараха Шах Джалал ад-дин, опоясавшись ремнем рабства, вышел из крепости, пришел с подарками и увидел государя.

Государь тоже его принял хорошо. Оттуда во главе с Ак Тимур Бахадуром отправил группу хошуна йигитов (мужественных молодцев. – А. М.) в набег на Сеистан[178]. После приказа сделали набег до ворот Сеистана, взяли много добра.

Победоносное войско дошло до крепости Риза и с битвой сразу же взяло крепость. Случилась большая битва: вышедшие было из крепости пять тысяч человек большей частью погибли. Из голов убитых построили башни.

Государь Сахибкиран от крепости Риза двинулся с войском в боевом строю. Группу специальных людей послал в авангарде. Когда они подошли близко к воротам города, из-за песчаного бархана вышла группа людей им навстречу. Шах Шахан и Тадж ад-дин Сеистани с группой людей пришли от Шах Кутб ад-дина, просили и умоляли государя, изъявили покорность и приняли обязательство выплатить налог хараджа (поземельный налог) и имущества.

Государь еще прислушивался к их словам, как из ворот города выбежали противники в полном вооружении и начали битву.

Государь Сахибкиран две тысячи полностью снаряженных воинов поставил в засаде на одном месте и Мухаммад Султан-шаху приказал: «Иди с малым числом людей вперед, вступи в сражение с противником и отступи бегством в правую сторону!»

Мухаммад Султан-шах, действуя согласно приказу, с малым числом людей вышел навстречу врагу. Враги, увидев их, пустили на них коней. Эти, убегая, ушли в правую сторону, т. е. в место засады. Враги, преследуя их, скакали за ними, вдруг из засады вышли бахадуры и пустили в ход свои сабли; случилась большая сеча. Многие из противника были пешими, и они кинжалами ранили многих воинов и многих убили. Но под ударами сабель отступили, их преследовали до ворот и многих перебили. Земля стала красной от крови. Казалось, текла река крови, в которой плавали тела без голов. Как будто потоки крови превратились в полноводную реку. Саблями и копьями была добыта славная победа.

С наступлением темноты воротились назад и обложили крепость со всех сторон.

Государь Сахибкиран царственно встал в центре, на правом крыле со своим знаменем встал царевич Миран-шах и украсил его своим присутствием. Из великих амиров Хаджи Сайф ад-дин-бек, Ак Буга Бахадур и другие ноёны встали рядом с государем, готовые служить. В центре левого крыла встал Сари Буга-бек, а рядом с ним был Худайдад, сын Хусайна.

Победоносные войска Тамерлана, со всех сторон окружив крепость, вырыли впереди себя рвы и стали издавать громкий боевой клич.

В ту ночь из города вышли десять тысяч человек и попытались сделать набег… Их отогнали, многих убили, остальные отступили и скрылись в крепости.

На следующее утро, когда заново показалось Солнце, йигиты и бахадуры войска сели на коней и направились в сторону города. Амирзаде Али с пятьюстами воинов начал сражение и достиг ворот, находящихся напротив них. Враги, ожесточенно сражаясь, закрыли ворота и остались внутри, за воротами.

В это время Ак Тимур Бахадур с тысячей конных воинов, каждый из которых по силе считал себя выше Рустема и Исфандияра, рубя саблями и коля копьями, обратили в бегство тех врагов, которые охраняли ворота, и вошли. Та группа йигитов, которые остались внутри ворот, вместе с амирзаде Али вышли невредимыми и с победой присоединились к августейшему войску.

Шах Кутб ад-дин понял, что своими силами это великое войско не одолеть и что с этим Сахибкираном нельзя воевать, стал думать о раскаянии и подчинении, вышел из крепости и явился к государю. Придя, обтер свое лицо об его ногу и изъявил покорность.

Государь простил его вину и обратил на него взгляд милосердия и добродушия.

Государь Сахибкиран затем без доспехов, с пятнадцатью людьми, верхом вышел, чтобы осмотреть войско, и направился в сторону левого крыла войска.

В это время двадцать-тридцать тысяч темных и невежественных сеистанцев, несмотря на то, что их правитель пришел служить, с луками и стрелами спустились с крепости и направились в сторону победоносного войска.

Сахибкиран, увидев их, быстро направился в сторону центра и стал править войском. Те невежды пустили стрелы и ранили коня государя. Однако, когда государь дошел до центра, приказал, чтобы Кутб ад-дина заточили. И, упорядочив войско, с благородной душой вступил в сражение.

Беки, умоляя, сказали ему: «Уже многие годы благодаря тебе мы живем в благоденствии и наслаждениях. Теперь пока хоть один из нас останется в живых, мы не допустим, чтобы ты вступил в битву».

Государь принял предложение беков и встал на своем месте.

Беки центра, правого и левого крыла, наступая со всех сторон, стрелами и саблями выпустили дух из тех несчастных, многие из них остались под копытами коней, а остальные с тысячью мучений бежали, вошли в крепость и закрыли ворота.

Победоносные воины Тамерлана прошли через ров, вцепились в стену крепости, сделали в ней бреши, взошли на стену и вошли в город, разрушили крепость. Все, кто из вражеского войска оставались в городе, были перебиты.

Государь Сахибкиран приказал: «Все богатства шахов вывести за черту города!»

Все богатства вывели и представили перед государем, а город отдали под грабеж. Огонь грабежа охватил город, сгорел и сухой, и влажный: не осталось ни воинов, ни жителей города. Эта победа случилась в месяце шаввале года семьсот восемьдесят пятого – года Кабана, (22–25.12.1383 года)».[179]

Отправляясь походом на Сеистан, Тамерлан часть своей армии во главе с Шайх Али Бахадуром и Учкара Бахадуром отправил в сторону Вали-бека (владетеля Мазандарана. – А. М.), «чтобы там, находясь на границе, охраняли страну». Очевидно, у Тамерлана были веские причины опасаться непостоянного Вали-бека. Поэтому не удивительно, что, осуществив победоносный набег на Сеистан, Тамерлан решил больше не откладывать поход на Мазандаран и его владетеля.

К тому же у Тамерлана, судя по его «Уложению», были и куда более «далекоидущие планы»: «На жалобы, с которыми обратился ко мне народ Ирака против тирании Мазаффаров[180] (их правителей) и других князей страны, я ответил походом в эту страну. Следовало опасаться, чтобы государи этой страны не заключили против меня союза; значит, надо было быть готовым к схватке. Мои военачальники посоветовали мне, прежде чем выступить в поход, запастись всеми военными припасами. Я принял твердое намерение покорить эти области одну за другой и сурово покарать тех, которые осмелились бы мне сопротивляться».[181]

«В год Мыши, семьсот восемьдесят шестой (весна 1384 года), государь Сахибкиран с войском направился в сторону Мазандарана…, переправился по мосту и остановился в Балхе. Несколько дней стоял там, ожидая сбора войск…

Когда войско полностью собралось со всех окраин, государь Сахибкиран счастливо пустился в путь… (Разведчики. А. М.) известили о том, что кутвал (начальник крепости. – А. М.) Вали-бека с группой людей заперся в крепости Дурун.

Шайх Али Бахадур, Севинчик Бахадур и Мубашшир шли в авангарде войска. В местности Гав Курш они встретились с караулом Вали-бека и, построившись в боевой порядок, вступили в бой.

Мубашшир проявил богатырский задор и напал на врагов. Ему в рот попала стрела, выбила два зуба и пристала к горлу. Тот богатырь, несмотря на такое ранение, не стал отступать. Более того, он еще раз напал на врагов, тому стрелявшему врагу одним ударом сабли отсек голову, остальные враги разбежались.

Сахибкиран осведомился о его богатырской храбрости и делах и затем местность Гав Курш в виде суюргала полностью предоставил ему.[182]

Оттуда двинулись и дошли до крепости Дурун, окружив ее, начали бой. Тут же крепость пала, кутвала и воинов крепости перебили. Государь двинулся далее, минуя Джилавун Дехистана (древняя область к юго-востоку от Каспия с одноименным главным городом), переправился через реку Джурджана и остановился в Шасмане.

Когда достигли степи Мазандарана, поставили царский шатер. Был издан фирман: «Бекам хошунов не отлучаться от своего войска. Без разрешения никуда не уходить. Ежели кто-либо отлучится без разрешения, то голову – на отсечение, имущество – в казну!» Глашатаи это объявили всему войску.

(Тамерлан) издал еще один фирман: «На каналах и реках построить мосты!»

Каждый день проходили пол-йигача пути (3 км) и, рубя деревья в лесах, строили дорогу.

Вскоре караул победоносного войска вступил в бой с вражеским караулом, убили и пленили многих… Двадцать дней вот так каждый день сражались. На двадцать первый день государь Сахибкиран перешел через мост Дарвеш и остановился.

Однако Вали-бек, усердствуя, вышел вперед, хорошо сражался… Однако увидел, что долго устоять не может и, наконец, побежденный отступил к городу. Победоносное войско, преследуя его, убило многих его бахадуров и после битвы с Вали-беком возвратилось в лагерь.

Сахибкиран издал приказ: «Бекам тумэнов и бекам хошунов быть начеку, не проявлять беспечности и закрепиться на своих местах. Проявляя осторожность, вырыть перед собой рвы. На том берегу рва и под стенами вырыть ямы и замаскировать их ветками!»

Беки, согласно изданному ярлыку, сделали все, что было приказано. К вечеру государь Сахибкиран, поразмыслив о ходе минувших событий, издал другой ярлык: «Тридцати хошунам из войска в полном вооружении устроить засаду!» – и определил место засады.

Тридцать хошунов войска в полном вооружении сидели в засаде в одном месте. С наступлением ночи Вали-бек вышел из (крепости) Мазандарана с многочисленными людьми с целью сделать набег и направился в сторону победоносного войска.

Карты областей, вошедших в состав государства Тамерлана

Воины Вали-бека достигнув местопребывания войска Тамерлана, ударили в его правое крыло, где стоял царевич Миран-шах, и подняли большой шум. Дойдя до рва, они из-за многочисленности в давке попадали в ров…

В это время те тридцать хошунов войска, что сидели в засаде, вышли из засады и напали на врагов.

Вали-бек еще до этого приказал своим, чтобы они по дороге вырыли колодцы и замаскировали их, чтобы, когда воины Сахибкирана будут проходить там, провалились в эти колодцы.

Воины засады, выйдя, стали рубить их. Вали-бек не устоял и бегством отступил к городу. И в те вырытые им колодцы попали они сами, и многие из них погибли. Подтвердилась правдивость поговорки: «Не рой яму другому, а то угодишь в нее сам». Эта битва случилась в шаввале семьсот восемьдесят шестого года (октябрь – ноябрь 1384 года).

На следующее утро с восходом Солнца победоносное войско, сев на коней, подошло к городу Астрабаду и остановилось.

Вали-бек, увидев такое войско, испугался. С наступлением темноты, взяв жен и детей, по дороге Лангара отправился в Дамган. Жен и детей он оставил в крепости Гирдкух, а сам отправился в Рей (один из древних городов на севере Ирана).

Государь Сахибкиран за ним в преследование послал Худайдада Хусайни, Шайх Али Бахадура, Умар Аббаса, Кимари Инака и других бахадуров. Те, ускоренно преследуя, настигли его в Рее. Тот в паническом страхе бежал в область Рустамдар (горная область к северу от Тегерана и Казвина вдоль реки Шахруд (Сафедруд), где были непроходимые леса, а крепости находились на вершинах гор. Вали-бек, бросившись туда, спасся от победоносного войска».[183]

Такая же участь была уготована и для владетелей других близлежавших областей на северо-западе Ирана (областей Рей, Рустамдар и Султания); «Царьки тех областей увидели, что не смогут воевать с победоносным войском государя Тамерлана, и они также не были уверены в том, проявит ли государь к ним милость или нет, поэтому бежали в разные стороны. Те области покорились без затруднений, тамошний народ разграбили и добыли много добычи. Вали-бек оттуда тоже бежал…».[184]

* * *

После того, как Тамерлан, покорив Мазандаран, Рей, Рустамдар и Султанию, удалился в Самарканд, «в ту зиму (конец 1385 – начало 1386 года) Тогтамыш прибыл в Табриз[185] с девятью тумэнами войска (90 000 воинов. – А. М.), большинство которых были неверными (шаманистами. – А. М.)…, прошел по дороге Дербенда через Ширван в Азербайджан, разграбил местности вокруг Табриза…

И Вали-бек, который бежал от государя Тамерлана, ради города и его населения заключил союз с Махмудом Халхали об обороне города Табриза и занялись его обороной. Одну неделю с боями обороняли город. Затем Махмуд с Вали-беком были побеждены и бежали в область Халхал (область и город к юго-западу от Каспия).

Те неверные вошли в город, вытянули руки бесчинства и стали творить гнет и насилие, сделали все несчастья, на которые были способны. Они взяли все, что было у населения и войска, два дня и две ночи грабили, затем вышли из города и ушли по той дороге, по которой пришли.

Когда эта весть дошла до Сахибкирана, его душа весьма опечалилась за мусульман. После этого он стал думать о завоевании страны Иран, и затем так охранять его, что после никакой враг не осмелился бы посягнуть на него. Это потому, что в Иране не было такого царя, который мог бы охранять всю страну целиком. А те несколько царьков, которые были, все находились во вражде друг к другу, и, боясь друг друга, не могли выходить за пределы своей области. Вот почему такие бедствия терпели народ, бедные и неимущие».[186]

Трудно не согласиться с процитированными выше словами Шереф ад-дин Али Йазди. В самом деле, после распада монгольского государства иль-ханов в образовавшихся нескольких мелких государствах к власти пришли царьки, не способные объединить страну, но постоянно враждовавшие между собой. Их бесконечные столкновения привели страну к разрухе, а народ к обнищанию и страданиям.

Очевидно, что вторжение Тогтамыша в Северо-Западный Иран в конце 1385 г. (или начале 1386 г.) вызвало изменения в военно-стратегических планах Тамерлана. Видимо, военно-политическая ситуация, сложившаяся в Иране и вокруг него в результате вторжения Тогтамыша, обсуждалась в высших кругах Мавераннахра.

В то время противостоять Тогтамышу мог только Тамерлан. Прежние его походы на восток и юго-восток Ирана были осуществлены в основном, чтобы отомстить своим старым врагам. Теперь, после разведывательного набега Тогтамыша на Иран, чтобы предотвратить полный захват им этой страны, Тамерлан решает опередить противника и завоевать Иран:[187] «В год Барса, в семьсот восемьдесят восьмом году (в 1386 году), Сахибкиран-мирозавоеватель из Гурана отправился в Иран. Поступил фирман: «Тавачиям заняться сбором войска в областях!»

После этого фирмана тавачии пошли во все края и области, собрали войска и привели к высокому порогу. После того как войска собрались, государь Сахибкиран Сулайманшах-бека, сына Давуд-бека, Аббас-бека и других беков оставил для охраны областей Мавераннахра, дабы они присмотрели за страной. А сам счастливо обратил свой взор в сторону Ирана…

В то время государю доложили, что Султан Ахмад Джалаир[188], собрав войско, из Багдада подошел к Табризу.

Государь Сахибкиран обоз и часть войска оставил Шайх Али Бахадуру, а сам с группой йигитов-бахадуров в авангарде направился в сторону Табриза.

Султан Ахмад, услышав о государе Сахибкиране, как муха на ветру, улетучился от Табриза до Багдада.

Сахибкиран услышал о его бегстве и послал за ним в погоню Хаджи Сайф ад-дин-бека с группой йигитов, которые, преследуя, настигли Султан Ахмада.

Когда Султан Ахмад увидел, что враги нагнали его, то все добро, что было при нем, погрузил на лошадей, верблюдов и мулов и, ударив плетью коня, пустился в бега. Победоносное войско захватило те богатства и продолжало преследовать его.

Ильяс Хаджа, сын Шайх Али Бахадура, с малым числом людей прошел через Нахчиван (в XIV в. центр самостоятельного ханства (совр. Нахичевань) и в местности Намакзар настиг Султан Ахмада. А с ним было много людей, и он повернул назад и начал сражаться с Ильяс Ходжой. Был сильный бой, много людей было ранено. Из-за полученного ранения Ильяс Хаджа оглох. По этой причине Султан Ахмад присоединился к своим людям и в этой битве спас свою жизнь…

Государь Сахибкиран покорил страну Азербайджан[189] и остановился в местности Шанби Газан. Вельможи и сановные люди области Табриз, как-то Саййид Риза ад-дин, Хаджа Мухаммад Бандагийи Хаттат, Кази Гияс ад-дин, Кази Абдуллатиф и другие – все, опоясавшись ремнями рабства, пришли служить государю. Населению Табриза был наложен налог пощады, и сборщики собрали его… Все известные ремесленники Табриза вместе с домочадцами и утварью были отправлены в Самарканд.

В то время Вали-бек, опасаясь за свою жизнь, странствовал в отчаянии и пришел в область Халхал. Махмуд Халхали поймал его и сдал Кимари Инаку. Кимари отсек ему голову и отправил к мироспасательному порогу (в ставку Тамерлана. – А. М.).

С наступлением осени правление областью Табриза было вручено Мухаммад Султан-шаху, и Сахибкиран направился в сторону Нахчивана…».[190]

* * *

Как явствует из «Постановлений» Тамерлана, которыми он руководствовался при завоевании государств, «в благородной душе государя всегда была мысль вести священную войну с неверными».

О том, как эта война велась в Армении, куда армия Тамерлана пришла из Азербайджана, потомкам поведал современник тех событий армянский монах Фома Мецопский:[191] «…В восемьсот тридцать шестом году нашем [в 1387 году], после восьмилетней войны он [Тимур] покорил страну Хорасанскую, после чего пришел в город Тавриз, а оттуда двинулся в сторону Сюнийскую[192], на замок Ериджака, потом на страну Чаката, взял город Мари [Сурмалу], уничтожил до основания наше укрепление, построенное благородным родом Багратуни…

Оттуда он [Тамерлан] пришел в страну Араратскую в Карби области Котайка и, осадив укрепление Бчни, взял его, убил епископа области Тер-Ванакана, мужа мудрого и ученого, доброго и заботившегося о всех бедных. Все остальное множество верующих [христиан] было подвергнуто мучениям и пыткам; многолюдную Армянскую область они голодом, мечом, пленением, неимоверными терзаниями и бесчеловечным своим обращением превратили в пустыню…

Горе и стенания всем нам армянам! Ибо разрушилась вся наша страна. Начиная от Арчеша и до Иберии, до реки Куры Агванской, вся эта страна, подвергнутая всяким терзаниям, резне и пленению, была залита кровью невинных».[193]

Вслед за Арменией «священная война с неверными» пришла в Грузию. Правда, по мнению некоторых исследователей, были и другие причины похода Тамерлана в Грузию: «…Тимур, как известно, не был религиозным фанатиком. В военной политике он был скорее прагматиком. Поэтому для его похода в Грузию были и другие причины.

Еще задолго до описываемых здесь событий грузинские цари всегда стремились объединить в одно государство мелкие царства и владения этой страны. Но как только это им удавалось, они тут же устремлялись в соседние мусульманские земли и за их счет расширяли свои территории.

К последней четверти XIV в. Грузия вновь обретает силу и захватывает части земель Гянджи и Шеки в Северном Азербайджане. В то время Северный Азербайджан был раздроблен на мелкие взаимно соперничавшие владения. Для сильной тогда в военном отношении Грузии не составляло большого труда захватить все эти владения.

Тамерлан, по имеющимся у него разведданным, был хорошо обо всем этом осведомлен. Безусловно, такой поворот событий явно противоречил его военно-стратегическим планам. Поэтому Тамерлан решает устранить возникшую опасность, нанеся удар по Грузии»:[194] «В то время когда Тамерлан подошел близко к неверным грузинам, взор усердия обратил в сторону Тифлиса, ушел от крепости Каре и остановился выше местности Ак Бугра. В то время было очень холодно, день и ночь шел снег. В такое время победоносное войско, идя по дороге Кету – Тифлис, дошло до неверных грузин.

Грузины вошли в крепость, заперли ее и стали готовить боевые снаряжения. Крепость Тифлис была весьма неприступной.[195]

До ушей государя Сахибкирана дошел вдохновивший его стих Корана: «Сражайтесь с ними, – накажет их Аллах вашими руками», – и скомандовал к бою.

Беки и бахадуры, приготовив боевые снаряжения, окружили крепость и, воскликнув: «Аллах акбар!» («Аллах велик!»), вцепились в крепость. Били в барабаны и литавры, подняли шум и, прикрыв головы щитами и турами (щиты размером в рост человека. – А. М.), вступили в крепости в бой. Воины ислама, проявив усердие, мужество и доблесть, взяли крепость. Действуя по указанию государя Сахибкирана согласно с [аятом]: «И убивайте их, где встретите», пустили в ход силу сабли и в огонь: «Убежище их – геенна, и скверно это ложе!» – отправили.

Их набольшего (правителя. – А. М.) Малик Букрата (Царя Грузии Баграта V. – А. М.) пленили и привели к государю. Он приказал: «Задержать его и запереть!»…

Оттуда государь двинулся и счастливо вышел в путь. Везде, где видели крепость, принадлежавшую неверным, покоряли и разрушали; взяв у всех имущество, присоединились к государю и остановились в местности Шеки (центр самостоятельноего княжества).

Государь Сахибкиран успокоился относительно неверных, и победоносное войско группами разослал в разные стороны. Амир Джаханшах с некоторыми беками бил и ограбил лакзов (народность Дагестана (совр. лезгины), многих из них убил. Амир Мухаммад Дарвеш Барулас с группой людей взошел в горы Шеки, многих там убил и ограбил. Аргун-шах Ахтачи и Рамазан Хаджа с группой людей пошли в область Тангкут[196], убили многих и многих пленили. Амир Мухаммад-бек, сын амира Мусы, с победоносными, льву подобными воинами пошел в область Ак Чуп и покорил те земли и с победой вернулся.

Государь Сахибкиран с остальной частью победоносного войска своим благородным дыханием ходил у подножия горы Эльбрус.

Беки, которые ушли в поход против неверных, возвратились с победой и в местности Кабала присоединились к августейшему лагерю. Когда воины государя Сахибкирана возвратились, победоносное войско оттуда двинулось, и лица обратили в сторону Карабага и остановились на берегу реки Кура.

Тамерлан издал фирман: «Из камыша и глины сделать понтоны и из них связать мост».

Борец за веру Сахибкиран с победоносным войском преодолел реку и направился в сторону Бардаъи (в средние века столица Аррана или Карабаха); народ этой области полностью покорился.

В Карабахе государь приказал, чтобы привели Букрата Тифлиси (грузинского царя Баграта V): ранее было приказано, чтобы его держали взаперти.

Действуя согласно стиху Корана: «Зови к пути Господа с мудростью и хорошим увещанием», (Тамерлан. – А. М.) своим благословенным языком произнес добрые слова и увещания и призвал его к исламу. Слова его впали в душу Букрата, и он стал мусульманином, вышел из пути неверия и темноты, вошел в круг людей ислама.[197]

Государь ввел его в круг своих беков, оказал ему много милости и внимания, обратно вернул ему крепость, ранее принадлежавшую ему. И разрешил ему обратно вернуться в свою область. Тогда весь его народ, уверовав в Аллаха, удостоились счастья ислама».[198]

Свидетельство апологета Тамерлана, его биографа Шереф-ад-дин Али Йазди в важных деталях отличается от повествования современника и участника этих событий армянского монаха Фомы Мецопского, который писал: «А Тимур, полный дьявольской злобы, заставил его (грузинского царя Баграта V) отречься от веры и взял его с собою, пошел в Карабах, на место зимовки наших прежних царей. Царь иберский (грузинский царь Баграт V), преисполненный мудростью святого духа, обманул его и сказал: «Дай мне большое войско, и я пойду и захвачу всю страну, затем заставлю их обратиться в нашу веру, ибо то племя состоит из восьми языков; я их всех подчиню тебе и обращу в твою веру…»

Тот (Тамерлан. – А. М.) обрадовался, надел на него царское одеяние, пожаловал его халатом, оказал ему много почестей и дал большое войско. И Баграт, выступив с этим бесчисленным войском, пришел в страну иберов.

Баграт тайно известил своих сыновей: Георга, Константина и Давида, чтобы они незаметно пришли к нему навстречу и помогли бы ему бежать от них, а сам, взяв войско цагатая (Тамерлана), повел его по ущельям и тропам. Сыновья царя, внезапно преградили им дорогу, выхватили мечи и перебили многих из них, как говорят, больше 12 тысяч и, взяв своего отца, ушли к себе».[199]

Эта достойная месть и небывалое для Тамерлана поражение взбесили его. Весной 1387 года он организовывает новый поход на Грузию своими главными силами.

К нему примыкают мусульманские силы изменившего Грузии Ширван-шаха (Шейх Ибрагим I (1382–1417) – правитель Ширвана (исторической области Ширван (часть территории современного Азербайджана), основатель третьей династии ширваншахов – Дербенди. – А. М.), образуя многократное превосходство над грузинскими войсками, наскоро собранными Багратионом (грузинским царем Багратом V) и Георгием.

Для спасения народ с равнинных мест был выведен в горы и труднодоступные места. В разыгравшемся страшном бою первых эшелонов одолели грузинские войска, но остатки татар дрались с ожесточением обреченных, ибо за ними стоял заградительный отряд специальной конницы, готовый зарубить любого отступающего.

Однако, видя поражение своих войск и располагая огромными силами, Тамерлан сам возглавил атаку, и, несмотря на большие потери, сила массы одолела меньшую численность.

Начались тамерлановские погромы, грабежи. К счастью, большая часть народа укрылась в горах, куда враг не посмел напасть. Орды Тамерлана вдоволь поглумились над церквями, сожгли в монастыре священнослужителей и с награбленным добром удалились.[200]

* * *

Вскоре (в марте 1387 года) Тамерлану донесли, «что Тогтамыш-хан вышел из пути повиновения, взбунтовался, вошел в дорогу вражды и по Дербендской дороге послал войско» в Азербайджан.

«Между ним и нами имеются отношения отцовские и сыновние. И почему он вдруг стал творить такие дурные поступки?», – по свидетельству Шереф ад-дин Али Йазди, недоумевал Тамерлан.

Сам же персидский летописец видел причину столь разительных перемен в отношении Тогтамыша к Тамерлану в «недальновидности и безумии его ближайших советников»: «Рассказ об этом таков: Али-бек Конгират, Озбек Тимур и Ак Буга Бахрин, которые были великими беками улуса Зучи, и людей крупнее и мудрее их в этом улусе не было, всегда напутствовали Тогтамыша добрыми словами: «Ни в коем случае не враждуй с государем (Тамерланом. – А. М.) и не выходи из его подчинения, ибо эта власть, которая теперь в твоих руках, получена его милостью и силой. И эту добродетель для тебя сделал Тимур-бек. Знай, что сколько бы ты ни выказывал ему рабства, этого мало. Надобно, чтобы ты всегда посылал ему хорошие подарки, не забывал его милость. Но если, береги нас Аллах, с тобой опять приключится что-либо, и милость сего государя будет с тобой, ты можешь не беспокоиться».[201]

Благодаря этим хорошим бекам могущество Тогтамыш-хана с каждым днем росло. В это время Озбек Тимур и Ак Буга скончались, и группа недальновидных и безумных людей оказалась ближайшими советниками Тогтамыш-хана. Казанчи, который убил собственного отца, стал великим беком Тогтамыша. А у Али-бека никакой поддержки не осталось. И Тогтамыш, послушавшись своих новых приближенных, вышел из пути повиновения государю Сахибкирану и пошел по дороге бунта.

Стал он врагом государя (Тамерлана. – А. М.), собрал многочисленное войско и послал в область Азербайджана».[202]

Л. Н. Гумилев попытался глубже вникнуть в суть тогдашних деяний Тогтамыша: «Бедный Тогтамыш! Сев на престол Золотой Орды, он оказался на должности выше уровня его компетенции. При этом он не представлял себе всех трудностей, с которыми было связано управление полиэтнической страной… Тогтамыш полагал, что, став во главе огромного улуса, он уже проявил талант правителя, хотя на престол его привели стечение обстоятельств и поддержка Тимура (Тамерлана. – А. М.)… Свою личную отвагу и стойкость Тогтамыш счел достаточными для того, чтобы царствовать в чужих странах… и принимать решения, не обдумывая их. Вследствие этого он стал игрушкой в руках своих беков, которые были не умнее его и столь же необразованны…, наделал столько глупостей, что, в конце концов, потерял и власть, и жизнь».[203]

Однако вернемся к описанию набега армии Тогтамыша на Азербайджан. Первый персидский биограф Тамерлана Низам ад-дин Шами писал: «В это время (В 788 (= 2 II 1386 – 21 I 1387 г.), соответствующее тюркскому году Барса, когда Тимур зимовал в Карабахе) сообщили, что царь Тогтамыш, открыто проявив вражду, послал войско со стороны Дербенда до реки Самур.

Тамерлан приказал, чтобы Шейх-Али-бахадур, Ику-Тимур и Осман-и-Аббас с (несколькими) тумэнами войска перешли через реку Куру и отправились против врага.

Он сказал: «Так как у нас с царем Тогтамышем есть договор и соглашение, и мы соблюдаем этот договор, то если вы узнаете, что (это) его войско, воздержитесь от боя и возвращайтесь обратно».

Вслед за ними он послал великого мирзу (царевича. – А. М.) Миран-шаха.

Когда они прибыли (на место) и увидели черноту войска, то спросили: «Чье войско?»

Все ответили: «Войско царя Тогтамыша, он послал нас, чтобы мы осведомились о войске эмира (Тамерлана)».

Эмиры согласно наставлению и приказу эмира (Тамерлана) не начали боя и не завязали битвы, а повернули обратно. Враги приписали их отступление слабости, произвели атаку, подошли и пустили дождь стрел в победоносное войско.

Эмиры и бахадуры, когда увидели это положение, повернулись и завязали бой. Около 40 человек было между тем убито.

В это время подошел мирза Миран-шах, одной атакой погнал врагов, многих из них предал смерти и окружил их с краев и сторон. Произошла большая битва, они бежали, достигли Дербенда, а многих из них взяли живыми и послали к его величеству.

Последний не причинил им вреда. Оказав милость (суюргал), он по-прежнему спросил о здоровье Тогтамыша и, проявив ласку и расположение, сказал: «Между нами права отца и сына. Из-за нескольких дураков почему погибнет столько людей? Следует, чтобы мы впредь соблюдали условия и договор и не будили заснувшую смуту. И если кто-нибудь сделает противное этому или будет украшать в нашем уме противное этому, следует, чтобы мы с обеих сторон его проучили, наказали, казнили, чтобы (это) было примером для других».

Затем он дал всем тем пленным деньги, одежды и халаты и назначили конвой (бадрака), чтобы их, отделив от войска, отправить в их государство».[204]

Великодушие Тамерлана было воспринято Тогтамышем и его соратниками как проявление слабости и вскоре (в 1388–1389 гг.) подвигло их на настоящую войну против бывшего сюзерена за восстановление Зучиева Улуса в границах, установленных Чингисханом, то есть, за возвращение улусу Тогтамыша утраченных в разные годы Азербайджана и Хорезма…

* * *

Тогтамыш был не единственным правителем, который в это время не желал признавать сюзеренитет Тамерлана. В преддверии противоборствования с Тогтамышем Тамерлану «поступило сообщение, что туркмены[205] распустили руки гнета и смуты, мусульманам причиняют бедствия, не пропускают караваны в Хиджаз (территория на западе Аравийского полуострова, на западе Саудовской Аравии. В Хиджазе находятся священные города мусульман Мекка и Медина) и никому не дают прохода на тех дорогах…

Государь Сахибкиран в войске выделил три отборные группы и объявил фирман: «Отыскать Кара Мухаммада!»

Согласно приказу, сначала отправился царевич Миран-шах с войском, состоящим из храбрых и мужественных бахадуров. Они вошли в становище и юрт этого злодея и взяли все наличное имущество и товар, много лошадей, верблюдов, баранов и невольников, несть им числа. А также в качестве добычи взяли много девиц и женщин и, возвратясь, соединились с августейшим лагерем.

Еще одна группа бахадуров шла во главе с Мухаммад Мираком. Их путь пролегал через горную долину, где было много ущелий, а дорога узкая. Враги закрыли эти дороги, случилось сражение. И, наконец, благодаря судьбе государя, (воины во главе с Мухаммад Мираком) здравыми выбрались из тех узких дорог и присоединились к лагерю.

И еще с Шайх Али Бахадуром, сыном Аргун Баруласа, Акял-шахом, сыном Баргучи, и Тилак Кавчином отправилась группа именитых бахадуров, чтобы найти Кара Мухаммада. В горной долине настигли его, много воевали. В той битве погиб Лала Хаджа. Враги взобрались на гребни гор, и сражаться с ними было бесполезно, поэтому возвратились и присоединились к победоносному войску.

Государь Сахибкиран еще Джахан-шах Бахадура отправил против туркмен с большим войском. Тот добрался до туркмен, подверг их избиению и возвратился с большой добычей…

Государь Сахибкиран оттуда отправился в сторону (крепостей к востоку от оз. Ван) – Ван и Вастан. Малик Изз ад-дин Шер, услышав о судьбоносном войске, заперся в крепости Ван.

Крепость Ван была весьма неприступной, находилась на вершине высокой горы и на берегу озера. Победоносное войско, дойдя сюда, направилось в сторону крепости с целью взять ее, воины Тамерлана остановились поблизости, приготовили осадные приспособления и начали подготовку к битве.

Малик Изз ад-дин через два дня, проявив учтивость, вышел из крепости и удостоился чести увидеть государя Сахибкирана и пришел в его присутствие.

Однако население крепости из-за крайнего их несчастья, невежества и гордыни от неприступности крепости, взбунтовало, стали врагами, поддавшись искушению сатаны, закрыли дорогу к крепости, стали готовиться к обороне и битве.

Победоносное войско Тамерлана, согласно его приказу, установив колья, начало подниматься и сражаться. Эту крепость, считавшуюся орлиным гнездом, которую до сих пор ни один царь не мог завоевать, благодаря счастливой судьбе государя Сахибкирана, взяли за двадцать дней. А из тех невежественных злоумышленников никого живым не оставили, многих сбросили со стен крепости.

В это время пришел посол от Тахуртана, находившегося в Азербайджане[206], с неисчислимыми подарками и благодарственным письмом в смысле: «Я раб, слуга и доброжелатель государя Сахибкирана, изъявляю покорность».

Государь Сахибкиран его очень похвалил, выразил благодарность и оказал царскую милость, и правление теми областями, согласно фирману, предоставил ему. Через пришедшего его посла послал ему специальный халат и скипетр власти.

Затем поступил великий фирман: «Разрушить крепость Ван!»

Эта крепость была построена камнем и алебастром. Каждый ее камень был равен скале и был неподступен. Ядгар Андхуди, один из беков тумэна, руководивший этим делом, и другие беки со своими нукерами, сколько бы ни старались, не могли сдвинуть ни одного камня, эта крепость стояла, как одна скала.

Государь оттуда счастливо возвратился, достиг Салмаса (город в Иране). Проявив царскую милость к Малик Изз ад-дину, подарил ему область Курдистан.

Оттуда Тамерлан двинулся дальше. По дороге государю выразил услужение правитель Урмии (город на западном берегу одноименного озера в Иране) Тезак и вошел в число слуг (вассалов. – А. М.).

Государь Сахибкиран выразил ему милость и подарил ему область Урмии, а также красивую невольницу.

* * *

Государь Сахибкиран прошел через Марагу (город на северо-западе Ирана, на дороге, ведущей в Табриз) и остановился в Гиляне. Там побыл несколько дней. Несколько ранее он своей милостью послал человека к правителю Шираза (город на юге Ирана, центр провинции Фарс) Зайналабидину, сыну Шах Шуджаъа, требуя его прихода, со словами: «Твой покойный отец был нашим другом и доброжелателем. Затем он представил нам тебя. Теперь нам надобно, чтобы ты проявил нечто, благодаря чему все дальние и близкие услышали и узнали, как нужно выражать дружбу, а мы остановились недалеко от тебя. Ты не церемонься и скорей иди к нам. Увидишь наше внимание и милость и возвратишься»…

День счастья Зайналабидина клонился к закату, поэтому он не пожелал явиться к государю Сахибкирану и посла, отправленного к нему, не отпустил, запер, в душе имел злые намерения.

Государь Сахибкиран осведомился о его проделках, разгневался и отправился в поход в Фарс.

Осенью в год Зайца семьсот восемьдесят девятый (1387 год) государь Сахибкиран отправился покорить Фарс и Ирак[207]. Поступил фирман: «Пусть обоз зимует в Сарыккамыше, около Рея (солончаковая степь между Тегераном, Симнаном и оз. Кум)!»

Царевича Миран-шаха, амира Хаджи Сайф ад-дина и Шайх Али Бахадура Тамерлан оставил для охраны обоза и с остальным войском направился в сторону Фарса. (Затем он) прошел область Хамадана и достиг Джарбадикана (город в 75 км северо-западнее Исфахана, в Западном Иране (совр. Гулпайиган); приказал войскам строиться в боевом порядке и остановился вблизи города Исфахана.

Саййид Музаффар Каши, дядя Зайналабидина по матери, поставленный им даругой Исфахана, Хаджа Рукн ад-дин Саййид и другие сейиды, вельможи и почетные люди вышли из города и пришли служить государю. Они были обрадованы милостью и вниманием государя и были отмечены царскими подарками.

Тамерлан с пришедшими почетными людьми отправился в город, дабы осмотреть его. Он был осмотрителен относительно крепости Табрак (цитадель Исфахана), и для охраны крепости послал Ийгу Тимур-бека. Сам счастливо возвратился и остановился в своей ставке. Затем издал фирман: «У каждых ворот поставить группу людей и всех наличествующих в городе лошадей, верблюдов и оружие изъять, сдать в диван!»

Городские вельможи приняли налог пощады, назвав его «Цена подковы» для государя, и для сбора этого ярма требовали сборщиков. Последовал фирман: «Кварталы распределить между беками, и пусть каждый бек направит своего человека!»

Для сбора налога были выделены Hyp Мулк Барулас, Мухаммад Султаншах, Баян Тимур, сын Ак Буги.

Исфаханских вельмож задержали в лагере. Сборщики налога пошли в город и занялись сбором налога…

В то время в одну из ночей один из злобствующих людей из предместий Исфахана, по имени Али Кочапа, говорят, сам он был кузнецом из Тегерана, распоясавшись, собрал группу смутьянов; они распустили руки насилия и убили многих сборщиков в кварталах. Несколько сборщиков, которые были умнее, уберегли себя и бежали. Погибло много людей, которые вышли из лагеря и ходили в город по какой-либо надобности. Был убит также Мухаммад, сын Хитайи Бахадура. В ту ночь из войска было потеряно три тысячи человек. Те безумные люди после совершения убийств тюрков пошли к воротам, преследовали спрятавшихся людей и поймали их. Так они враждебность довели до предела.

В ту же ночь слух о случившемся дошел до августейшего порога, а к утру государю Сахибкирану полностью доложили о событии. У государя взгорел огонь миросжигающего гнева, и он приказал войску: «Идти на покорение города!»

Войска, все разгневанные, взяли в руки мечи и копья мести и обратили свои гневные взоры в сторону города… Войска начали бой и быстро взяли город. После взятия города государь Сахибкиран послал группу людей, сказав им: «Беречь дома Коча Мавали Тарка и Хаджа Имам ад-дина Ваиза», так как последний умер год назад. Остальных приказано было предать всеобщему истреблению.

Некоторые из умных людей спрятали у себя сборщиков или кого-либо из воинов государя, им жизнь была сохранена, и их дома уцелели. И еще много людей, сделавших добрые дела, спаслись от беды…

Случилась такая резня, что, как рассказывают, некоторые, не желавшие проливать кровь, покупали у тавачиев головы людей, подвергнутых йасаку (убитых согласно «Великой Ясе» Чингисхана. – А. М.), приносили и сдавали в особую канцелярию. В начале дела одна голова стоила двадцать динаров коппеки, а к концу, когда каждый стал приносить свою долю голов, одна голова в это время стоила полдинара и никто не покупал… Посчитали число убитых людей: собралось семьдесят тысяч голов в Исфахане. Из этих голов построили башни.

Истина здесь в том, что те злоумышленники не подумали о последствиях и не подчинились приказу царя, незаконно убили три тысячи невинных мусульман. Поэтому они заслужили той участи. Никогда ранее в Исфахане такого не бывало[208]. Это событие случилось в понедельник шестого дня месяца зуль-каъда (15.11.1387 года).

Душа государя Сахибкирана успокоилась относительно области Исфахан и, оставив в Исфахане амира Хаджи-бека, сына Сари Буги, и Туман-шаха, сам счастливо отправился в сторону Шираза…

Знамя счастья государя Сахибкирана в начале месяца зуль-хиджжи семьсот восемьдесят девятого года (13.12.1387 года) с победой и триумфом прибыло в Шираз, и он остановился недалеко от города, в Тахти Карача.

Все вельможи города пришли в присутствие государя и удостоились чести увидеть его. Затем они приняли обязательство о выплате тысячи туманов коппеки в казну. За сбором этих денег в город пошел Аббас, сын Усман-бека, и, собрав ярмо по принятому обязательству, сдал в казну.

В день праздника жертвоприношения (22.12.1387) государь Сахибкиран отправился на место празднеств, где участвовал в праздничной молитве, и где хутба (мусульманская молитва, а также речь, выступление или проповедь. – А. М.) была прочитана на его имя (прославляла Тамерлана. – А. М.), затем вернулся в свое местопребывание…

Когда область Фарса была покорена со всеми прилегающими местностями, и там управляли люди государя, писарям и секретарям было приказано: «Написать победные донесения!»

Те написали донесения и отправили в область Хорасана, стольный град Самарканд и всем областям, принадлежащим государю Сахибкирану».[209]

* * *

В то время, когда Тамерлан подчинял себе области северной части западного Ирана, и, естественно, основные силы его воинства были за пределами Мавераннахра, именно туда задумал вторгнуться вероломный Тогтамыш. Для этого он привлек в союзники таких же вероломных вассалов Тамерлана – правителей Хорезма и Моголистана (Джете), о чем свидетельствует Шереф ад-дин Али Йазди: «После этой победы (над областью Фарс. – А. М.) из Мавераннахра прибыл гонец и известил, что Тогтамыш опять, нарушив клятву и проявив измену, направил в Мавераннахр большое войско.

Суть этого события в том, что войско Дашти Кипчака (улуса Тогтамыша. – А. М.) во главе с Бек Иарук Огланом, Илигмиш Огланом, Исабеком, Саткыном и другими беками прошли Сыгнак, подошли к Сабрану и осадили его.

Тимур Хаджа, сын Ак Буги, правитель Сабрана, на которого была возложена оборона тех мест, занялся отражением их и сделал хорошие дела: осаждавшие извне враги, сколько бы ни старались взять крепость, не смогли. Оказавшись бессильными, отошли оттуда и стали разорять другие места.

Царевич Умар-шайх, находившийся в Андижане, собрал тамошнее войско, направился сразиться с ними. Сулайманшах-бек и Аббас-бек, собрав войско, оставленное в Самарканде, и оставив в Самарканде Лаъл-бека, брата Тагай Буга Баруласа, и Шайх Тимура, сына Ак Тимура, отправились и соединились с царевичем Умаршайхом.

Согласованно выступив, они переправились через Сайхун и в степи Чукалак, находящейся в пяти йигачах к востоку от Отрара, осенью того года оба войска встретились. Выстроившись в боевой порядок, в правое и левое крыла, обе стороны начали битву, сражались до ночи.

Царевич Умаршайх, будучи бахадуром, как молния и как ветер, ударил по центру врага, пересек его и оказался в тылу врага, оторвался от своих сил.[210]

Когда войска узнали об отсутствии царевича, в их сердца впал страх, и они расстроились, в Аббас-бека попала стрела и ранила его. Царевич Умаршайх, благодаря своему счастью, вышел здравым из вражеского окружения, ушел в Андижан, там, снова собрав рассеявшееся войско, пошел на врага.

А в это время поступила весть: со стороны Джете идет Анка Тура, сын старшего брата Хаджи-бека Арканута, со всем войском Моголистана; тоже забыв милости государя Сахибкирана и нарушив клятву, он пришел в Сайрам и Ташкент, ограбил дома мусульман.

Царевич Умаршайх, осведомившись об этом, собрал войско Узгенда, пришел в Ходженд, где узнал, что враги по дороге Чакишмиша направились в Андижан. Он тут же приготовился, чтобы преградить им путь[211]. Он шел мимо реки Ахсиката, называемой Сайхуном, враги показались на другом берегу.

Царевич Умаршайх по этому берегу реки, а враги по другому берегу реки несколько дней шли в одном направлении, одни напротив других, дабы найти переправу и напасть на другого, но такого не представлялось.

Однажды ночью Анка Тура остановился в одном месте, решил применить хитрость и, выделив тысячу человек, приказал им: «В разных местах разожгите много костров», а сам со своим остальным войском пошел вверх по реке, нашел переправу, переправился и утром, построив свое войско в боевом порядке, пошел на царевича Умаршайха.

Царевич вовремя осведомился об этом, собрался и сам напал на врага. Царевич Умаршайх в этой битве сделал хорошие дела. Однако вражеское войско было слишком многочисленным, поэтому он отошел в сторону Андижана и закрылся в крепости.

Анка Тура преследовал царевича, подошел близко к городу с намерением, чтобы утром окружить и осадить город. Но царевича Умаршайха не удержало наследственное усердие, и он, выйдя из города, взял в руки копье и смело вступил в бой с врагами.

Войско Джете было многочисленным, а у царевича людей было мало и, тем не менее, благодаря мужеству, богатырской силе, войдя во вражескую среду, он бил врага копьем и рубил саблей.

В это время Токал Бахадур добрался до царевича, взял за узду коня и вывел из вражеского окружения. После этого Анка Тура долго не устоял, и ушел в сторону Кафиристана. Войско царевича Умаршайха преследовало их до трех дней пути и многих поубивало из войска Джете.

Сулайманшах-бек, Аббас-бек и из беков хошунов Тимурташ, Барат Хаджа, Севинч Тимур и другие после битвы в местности Чукалак с войском Дашти Кипчака, потерпев поражение и расстроившись, вернулись в Самарканд и занялись обороной города. Жителей пригородов ввели в крепость, а Тимурташа послали в Термез, чтобы он охранял его.

Однако враги (войско Тогтамыша. – А. М.) вошли в область, разорили селения и убили много людей. От врагов отделилась одна группа и направилась по Хорезмской дороге в Бухару; они дошли туда, решили взять город и остановились около Бухары.

Бывшие внутри города Тагай Буга Барулас, Аталмыш Кавчин и Дурбай Кавчин закрыли крепость и стали мужественно ее оборонять.

Враги несколько дней повоевали и, увидев, что город им не взять, пошли разорять внутренние области Мавераннахра. Подошли к Занджир Сараю и подожгли его. Проводником у них был Султан Махмуд, сын (казненного по приказу Тамерлана. – А. М.) Кайхусрава Хутталани. Враги прошли через Карши и Хузар и разорили [все] от Койитана до реки Амударья…

Все эти изложенные сведения дошли до государя Сахибкирана в области Шираз. Амира Усман Аббаса с тридцатью тысячами людей, все именитые и мужественные бахадуры, (Тамерлан. – А. М.) ускоренно направил в Самарканд по Йаздской дороге.

Правление Ширазом он передал Шах Йахье, сыну старшего брата Шах Шуджаъа, Исфахан дал старшему его сыну, Султан Мухаммаду, Керман дал Султан Ахмаду, младшему брату Шах Шуджаъа, и Сирджан вместе с крепостью, о чем будет сказано ниже, дал суюргалом Султан Абу Исхаку, внуку Шах Шуджаъа. Всем дал ярлыки и знаки власти и отметил печатью своей тамги.

Последовал фирман: «Господину убежищу мысли, гордости исследователей и наилучшему из ученых последнего времени, Саййид Шарифу Джурджани[212], да будет священна его тайна, идти в столицу царства Самарканд!»

Еще группу ремесленников тоже со всей утварью Тамерлан отправил в Самарканд.

Государь Сахибкиран в конце месяца мухаррам семьсот девяностого года (9.02.1388 года) из области Ирака отправился обратно в Самарканд… По стране Мавераннахра распространилась весть о возвращении государя. Враги разбежались в разные стороны: одни ушли в сторону Хорезма, другие ушли в Дашти Кипчак.

Государь переправился через Джайхун и остановился около Самарканда. Худайдада Хусайни, Шайх Али Бахадура, Умар Табана и других беков послал преследовать врагов. Они, согласно фирману, шли дни и ночи и преследовали врагов до местности Йилан, убили многих из врагов, и с победой возвратились назад.

Еще никогда не было, чтобы войско государя Сахибкирана не победило, а бежало от врагов. Благодаря судьбе Сахибкирана, его войско, куда бы ни ходило, всегда побеждало врага и возвращалось с триумфом.

Когда он услышал подробности битвы у Чукалака, где войско Тогтамыш-хана одержало незначительную победу, это оставило тяжелый осадок в его августейшем сердце. Он вызвал всех беков, участвовавших в той битве, допросил каждого, поставив перед собой, о подробностях сражения. Каждого, кто в тот день бежал, проявив трусость, он пристыдил прилюдно…

В год Дракона, семьсот девяностый год хиджры (март–апрель 1388 года), государь Сахибкиран направился в сторону Хорезма и остановился в местности Эгрияр.

Кунча Оглана и Тимур Кутлуг Оглана, которые, понося Тогтамыша, ушли от него, пришли под защиту государя Сахибкирана, вместе с Шайх Али Бахадуром и Шайх Тимур Бахадуром отправил в авангарде. Эти, пройдя канал Багдадек, Ийд Хаджу отправили в караул. Ийд Хаджа, пройдя, увидел конопасов Элигмиш Оглана, поймал одного из них и, узнав от него о положении противников, отправил его к Сахибкирану.

Государь Сахибкиран узнал от него сведения о противнике и пошел дальше. Дошел до канала Жадрис и прошел его, тут со стороны врага перебежал один человек и сказал, что (правители Хорезма. – А. М.) Элигмиш Оглан и Сулайман Суфи вышли из Хорезма и бежали к Тогтамыш-хану.

Государь Сахибкиран в погоню за ними послал царевича Миран-шаха, Мухаммад Султан-шаха, Шамс ад-Дина Аббаса, Учкара Бахадура, Ийгу Тимура и Севинчак Бахадура, приказав им: «Пусть идут по дороге Кумкента и Кира, да постараются, чтобы настичь противника».

Эти пошли быстрее ветра и молнии, настигли врага и, поймав, многих из них убили, взяли бесчисленное множество добра, возвратились с победой и присоединились к победоносному войску.

Государь Сахибкиран, несколько дней побыв в Хорезме, издал ярлык: «Переселить все население города и округи в Самарканд!»

Все наличное население города Хорезма переселили в Самарканд, а сам город разрушали и на его месте посеяли ячмень.[213]

Государь Сахибкиран разрушал некоторые области, а другие восстанавливал и строил, все это делалось ради правления царством, ибо, если царь не будет творить свою политику, в стране не будет порядка.

После разрушения Хорезма прошло три года, и государь обратил внимание к милосердию и состоянию этого города. Когда возвращался из похода в Дашти Кипчак, он послал в Хорезм Мусику, сына Ханки Кавчина, чтобы он заново отстроил город.[214]

Тот вошел и построил крепость, восстановил квартал Каана, который Чингисхан во время деления государства между сыновьями вместе с городами Кят и Хивак отнес к улусу Цагатая. Крепость и город и ныне благоустроены, благодаря государю Сахибкирану»…[215]

Отмщением отомстив вероломным правителям Хорезма, Тамерлан обратил свое оружие против вражеских войск, расположенных в ближайших восточных частях Кипчакской орды, и в первую очередь, против воинства Тогтамыша, который, по свидетельству Шереф ад-дин Али Йазди, «предав забвению благодеяния государя Сахибкирана, собрав войско улуса Зучи-хана из русов, черкесов, булгар, кипчаков из Крыма и Каффы, аланов из Азака (Азова), стал выказывать враждебность и в конце года семьсот девяностого (1388 года), т. е. в год Дракона, в начале зимы, отправился против государя Сахибкирана».

А вот как описал поход армии Тамерлана против вероломного Тогтамыша его первый биограф Низам ад-дин Шами: «В это время царь Тогтамыш, забыв обстоятельства благодарности за милость и заботы его величества, с большим войском вошел в государство (Тамерлана. – А. М.) и проявил враждебность. Тамерлан собрал войска и остановился в Сагардже.

Царь Тогтамыш перешел через Ходжендскую реку, и авангард его достиг Зернука.

Тамерлан вознамерился выступить, но ноёны и эмиры, преклонив колена, настаивали, что нужно стоять до тех пор, пока соберутся войска из краев. Это не показалось правильным взгляду завоевателя мира, он рассердился на них и сказал: «В откладывании – беды, умный не откладывает на завтра дело сего дня, так как завтра принесет с собою свое дело».

В это время выпало много снега и дождя. Тамерлан приказал, чтобы утоптали снег и проложили дорогу, и, с большим войском, пройдя ночью, подошел к врагам.

На другой день, в полдень, (войско Тамерлана) напало на врагов, а у тех не было сил сопротивляться; они бежали, и многие из них были убиты, а те, которые спаслись от убиения, погибли от жажды в дороге. Авангард войска (Тамерлана. – А. М.), который был послан раньше, зашел в тыл врагам, их окружили с двух сторон и перебили стрелами и мечами.

В это время взяли в плен Айды-берди-бахшия (у Йазди, – Эди Верди Бахши)[216] и привели к его величеству. Тот, расследовав его положение, обласкал его и удостоил халата.

Выступив оттуда, (Тамерлан) прибыл в Акар и некоторое время в этой местности отдавал долг наслаждениям и удовольствиям и открыл для всех двери радости и веселия.

В это время он собрал к себе войска из областей, и вышло повеление, чтобы мирза Омар-шейх, Хаджи-Сейф-ад-дин и Ику-Тимур устроили мост через Ходжендскую реку и перевели войско. Выполнив согласно этому, они перевели войска и послали сообщение его величеству.

Тамерлан выступил, двигался без остановки, дошел до берега реки и тотчас выделил авангард, Тимур-Кутлуг-оглан, Сунджек-бахадур и Осман-бахадур были назначены в сторожевые отряды (караул). Они увидели издали войско, спрятались и следили за врагами.

Как только сторожевые отряды их (врагов) стали лагерем, победоносное войско тотчас село на коней, сделало на них ночное нападение, большую часть их перебило, а остальные бежали и, возвращаясь, перешли через реку Арс. Когда они пришли в свои дома, то из страха и ужаса пустили слух, что пришло войско. От этого страха все их войско и иль (народ. – А. М.) бежали и рассеялись.

Тогда Тимур выступил быстрым маршем (илгар), оставил Хаджи-Сейф-ад-дана в обозе (угрук), а Хаджу-Шейха, Тублака, Карахана, Аман-шаха и Девлетшаха с сорока отборными людьми о двуконь послал на разведку.

Они, согласно приказу, отправились в местность Сарыг-узен, настигли врага, вступили в бой со сторожевым отрядом, убили многих из него и вернулись обратно.

В это время пришло известие, что Мулюк и Хаджи-бек восстали (против Тамерлана. – А. М.) и соединяются в Хорасане.

После размышления и обдумывания Тамерлан послал мирзу Миран-шах-бахадура с войском в Хорасан, а сам вознамерился выступить в область узбеков (в поход на Тогтамыша. – А. М.).

Ноёны и эмиры собрались и доложили, что правильно (было бы), если бы мы пошли сначала на Ингатуру (из Могулистана. – А. М.) и уничтожили бы его зло, а потом отправились бы в сторону узбеков. Тимур согласился с их словами и выступил через Бури-баши в поход на Ингатуру (Анка Туру. – А. М.)».[217]

Поскольку оставались не отмщенными вероломные правители Моголистана (Джете), которые напали на Мавераннахр одновременно с войском Тогтамыша, и, очевидно, были в сговоре с ним, Тамерлан по настоянию своих военачальников направил главные силы в земли Джете: «Что касается государя Сахибкирана, то у него была мысль преследовать Тогтамыша. Однако все беки, согласованно выступив, отговаривали его словами: «Надобнее сейчас идти против Хизр Хаджа Оглана, сына Туглук Тимур-хана, который является ханом монголов и нашим большим врагом, и на Анка Туру. Сначала пойдем на них и, покончив с ними, далее пойдем против второго врага – Тогтамыш-хана».

На том совещании государь Сахибкиран принял это предложение и воротился оттуда.

В том же семьсот девяносто первом году (в 1389 году) государь Сахибкиран направился в сторону Моголистана. Двинулся с местности Ал Хошун, пошел назад по дороге Бури Ваши со всем своим войском и приближенными. Прошли Кырк тепалик и взошли на перевал Ортак.

Лошади в войске были весьма худые и изнуренные. Поэтому из каждых десяти людей трех вернули в Самарканд, а их коней раздали остальным семи (для смены коней. – А. М.). И все воины в войске стали двуконными и счастливо направились против монголов.

Идя, достигли местности Айкан Сури. Там не было воды, и войска от безводья испытали большие неудобства. Потом в течение двух-трех дней стали рыть колодцы и добывать воду. Затем пустились в путь и милостью божьей в начале месяца таммуз (июль) в той пустыне набрели на луг, где нашли много снега и льда, так что все войско вместе со всеми лошадьми и другими четвероногими вдоволь напились воды…[218]

Из войска Анка Туры подошли Олан Буга и Ингачак с тысячью воинов и искали в пустыне племя бахринов. Там они наткнулись на Мирака Элчи и Пир Али Таза, которые были караулом правого крыла победоносного войска Тамерлана. Начался бой, противники не устояли и бежали. Те поймали одного человека и отвезли к государю Сахибкирану.

Расспросили этого человека о расположении врага и установили, что Анка Тура находится в местности Орунг Йар. Государь в тот же час отправил Шайх Али Бахадура и Ийгу Тимура с группой воинов против него и приказал: «Не останавливайтесь, идите быстро и постарайтесь догнать его в Орунг Йаре и по дороге ни в коем случае не зажигайте огня, чтобы враги не обнаружили вас».

Бахадуры шли ускоренно. С наступлением темноты государь Сахибкиран тоже направился за ними. К восходу солнца стало известно, что проводник ночью перепутал дорогу и пошли другой дорогой. В тот день ускоренно шли по дороге Куйан Кари и к вечеру остановились в Сали Кули. К утру нашли дорогу и добрались до Ай Окуда (ныне река Аягуз в Восточном Казахстане).

Придя туда, государь Сахибкиран устроил совет с царевичами и беками и сказал: «Мы, потеряв дорогу, три дня шли по другой дороге. Возможно, враги осведомились о нас. Теперь совет таков: пойдем на них с двух сторон».

После этого совета он разделил войска на две части: первую возглавил царевич Умаршайх; сына Хамид-бека, амира Джалал ад-Дина Тамерлан сделал их проводником.

Сам государь возглавил остальное войско и прошел через Шаравушйа, Тувкуй Мараг, Кураган и Буюрлагу и вышел к местности Карагучуро (места севернее Тарбагатая, в Семипалатинской области Казахстана.).

Царевич Умаршайх со своим победоносным войском прошел через горы и степи и в одном месте встретился с врагом; повоевав, многих убили, отобрали имущество, и в местности Кубак настиг Анка Туру.

С обеих сторон устроили шум и начали бой. Из тех неверных убили многих, Анка Туре удалось бежать. Преследуя его, прошли по местности Кокма Бурджи. В качестве трофея взяли бесчисленно много овец и тридцать прекрасноликих периподобных девушек. Вернувшись обратно, в местности Ахта Тектур встретился с государем Сахибкираном.

Прошло много времени с тех пор, как Шайх Али Бахадур и Ийгу Тимур ушли в авангарде, а от них никаких сведений не поступало. Тогда огласили высокий приказ: «Царевичу. Умаршайху с группой войск идти вслед за теми беками и узнать сведения о них!»

Царевич, согласно приказу, сел верхом и отправился в путь. Через несколько дней Шайх Али Бахадур и Ийгу Тимур пришли другим путем и присоединились к государю.

Когда царевич Умаршайх в степи Ит ичмас достиг Алакола (озеро на юге Семипалатинской области), вдруг появились враги в количестве восьмисот человек во главе с Кара Баян Тимуром. В то время вместе с царевичем было не более пятидесяти человек, но все они были бахадуры, такие, как Худайдад Хусайни, Тимур Хаджа, сын Ак Буги, Хаджа Махмуд-шах Йасури, Пир Хаджи Арлат и подобные им.

С этими людьми, увидев врага, уповая на Бога и веря в счастье государя Сахибкирана, нисколько не церемонясь, бросились на врага. Царевич в тот день сделал такие дела, что и небо, и земля славили его…

Государь Сахибкиран остановился в местности Карагучур и всю добычу, доставшуюся как трофей, раздал войску. Войска стали возвращаться со всех сторон. Там остановились на несколько дней, пока худые лошади не растолстели.

Поступил ярлык (приказ): «Амиру Джахан-шаху и Учкара Бахадуру с другими беками с тридцатитысячным войском ускоренно идти до Иртыша[219] и искать врага!»

Те, следуя приказу, сели на коней и шли дни и ночи, пока не дошли до реки Иртыш. Половина войска переправилась через реку, шли вдоль берега реки и искали врага. Где бы ни нашли врага, там его убивали и отбирали его вещи. Таким способом рассеяли население Моголистана и взяли бесчисленно много добычи, пленили девушек и, с победой возвратившись, присоединились к государю Сахибкирану.

Всех (из народа Моголистана), которые были в плену, государь Сахибкиран собрал в одном месте по куреням и раздал курени Лаълбеку, брату Тагай Буга Баруласа, Тимур Буге и другим бекам хошунов и отправил их в Самарканд. Те, взяв этих людей, а также свою добычу, отправились в Самарканд.

Государь Сахибкиран прошел через степи, переходы и дошел до Эмиль Гучура и остановился в Урдум Сарае.[220]

Государь Сахибкиран, если обратит свое лицо к какому-нибудь делу, то пока это дело он не доведет до совершенства, он от него не отвернется. В этом походе войска, куда бы ни ходили, оттуда возвращались с победой и счастьем. Несмотря на это, в его благородную душу запало, что это дело нужно завершить еще более совершенно. Посовещавшись с царевичами и беками, он приказал: «Бекам идти в степь отдельными группами по разным дорогам. Где бы ни узнали, что там есть человек из монголов, идти туда и уничтожить монголов до последнего. Затем возвратиться и собраться в местности Юлдуз[221]!»

Затем царевичей и беков разделили по группам и распределили каждую группу по отдельной дороге, всех снабдили проводниками. Первым из них был царевич Умаршайх с войском Андижана. Его проводником были Бурхан Оглан и Баян Тимур, сын Беккичика Джете. Они пошли по определенной для них дороге. Они обследовали все окрестности этой дороги и везде, где встречали монголов, уничтожали их самих и их жилища. Так они миновали перевал Дубшин Юлдуз (перевал в Восточном Туркестане) и достигли городка Кара Хаджа и ограбили его. Между Кара Ходжой и Самаркандом три месяца караванной дороги (трехмесячная дорога должна составлять около 2300 км).

Другую группу из тридцати тысяч всадников возглавили Джаханшах-бек и Шайх Али Бахадур. Проводником им был нукер Сункар. Идя по определенной для них дороге, они прошли Кара Арт и Шоргулук и везде, где встречали врага, уничтожали.

Еще одна группа во главе с Усман-бек Аббасом с двадцатью тысячами всадников, сделав проводником амира Джалал Хамида, пошла по дороге Сагизгана и дошла до Сугулганлыга и Кокяра (городок в 100 км южнее Яркенда), у увиденных врагов отобрали имущество, а самих уничтожили.

Еще одна группа из двадцати тысяч всадников во главе с Худади Хусайни и Мубашшир Бахадуром с проводником Кимар Такувом пошла по дороге Аруджикура и дошла до местности Йабкут и народа булгачи и йамуз, вступили с ними в сражение. Сражались один день и ночь, наконец, победили врага, уничтожили его, отобрав все их имущество, с победой возвратились и присоединились к государю Сахибкирану.

Когда государь Сахибкиран ходил против Тогтамыша, в Туркестане оставлял амира Ядгар Баруласа, Сулайманшах-бека, Шамс ад-дин Аббаса и Гияс ад-дин дархана.

После победы над Тогтамышем и обращения его в бегство он направился в сторону Джете и к тем бекам послал человека со словами: «Вы тоже войдите в Моголистан и покорите монголов, возьмите их крепости!»

Те, действуя согласно приказу, вошли в Моголистан и оставили в тех пределах Той Буга Шайха, чтобы он, согласно приказу государя Сахибкирана, занялся в тех пределах земледелием (для обеспечения продовольственных нужд армии. – А. М.). А сами беки вошли в Моголистан, перешли Hyp Дабан, переправились через реку Или и достигли Суткола и Чечаклика… Прошли через Мулзуд и встретились с Хизр Хаджа Огланом, ханом Моголистана, у которого войско было многочисленным.

Воевать с ним не сочли целесообразным, но и уходить было тоже нецелесообразно. Вынужденные, они сошли с коней, узды привязали к ремням и, встав напротив врага, стали пускать стрелы. Такая битва продолжалась два дня и две ночи, но врага не подпустили близко.

Беки Джете, несмотря на свое численное превосходство и неоднократные атаки на этих бахадуров, победить не смогли, хотя битва была, как в день светопреставления. И к их великому позору, они (беки Джете), наконец, выступили с предложением о мире.

Беки помирились с Хизр Хаджа Огланом на клятве и отправились в местность Юлдуз, которое было местом сбора победоносного войска. Шах Малик дархан в этом сражении бежал в степь и в местности Кайтун встретился с государем Сахибкираном и доложил историю беков о том, что встретились с Хизр Хаджа Огланом.

Услышав эти слова, государь, подобно ветру, направился в ту сторону, достиг тумэна Султан Махмуд-хана, переправился через Кунгаз и достиг местности Юлдуз.

Амир Ядгар Барулас, Сулайманшах-бек, амир Шамс ад-дин Аббас и Гияс ад-дин дархан, которые шли, отступая, примирившись с Хизр Хаджа Огланом, удостоились увидеть государя.

От войска государь выбрал достойных йигитов, остальное войско и обоз оставил там и быстро отправился в авангарде, на переправе Ула Киянавар переправился через реку и стремительно двинулся на Хизр Хаджу.

Он шел по степи, которой не было ни начала, ни конца, и достиг местности Кара Булак, пошел дальше до Терташа и в местности Хошун Кая увидел очертания врага. На ночь остановился там.

Враги, узнав, что идет сам государь Сахибкиран, в ту же ночь разбежались кто куда. Группа монголов, от страха не зная куда идти, неожиданно оказалась на пути государя. Одни наткнулись на группу царевича Умаршайха; царевич перебил их и отобрал их имущество.

Часть этих бежавших противников пошла по другому пути. На их пути оказались Джаханшах-бек и Шайх Али Бахадур. С ними тоже поступили, как с другими: многих перебили, кому-то из них удалось избежать бедствия…

Войско государя Сахибкирана, идя по той пустыне и по горам, истребляло всех врагов, которые встречались по пути, так дошли до Кулан Котала. В виде добычи в их руки попало бесчисленно много лошадей, верблюдов, баранов, красивых девушек и женщин; с победой возвратились они и присоединились к войску.

Сахибкиран оттуда возвратился и прибыл в Чалыш (город на западном берегу оз. Баграшкуль в Восточном Туркестане). Ту добычу, которой не было числа, он раздал войску. Оттуда благополучно возвратился, прошел через Каджирту, Баладжар и остановился в местности Юлдуз, где установили августейшие шатры.

Беки и войска, ушедшие в разные стороны, согласно приказу, возвратились с бесчисленным имуществом и добычей, удостоились чести увидеть государя.

Та местность была весьма приятной, с хорошим воздухом, родниками и лугами, разными цветами. Оттуда до Самарканда была караванная дорога длиной в два месяца»…[222]

* * *

Военный русский историк XIX века М. В. Иванин, подводя итог походов Тамерлана против правителей Хорезма и Джете, отмечал, что их главная цель была осуществлена: «Он замышлял опасную и отдаленную войну против неблагодарного Тогтамыша… Но как начать войну с сильным неприятелем, который мог выставить до 500 000 войск, для достижения которого надо было пройти 2500 верст степями, не обезопасив себя предварительно от прочих врагов? Хорезмцы и узбеки (моголистанцы. – А. М.) были еще сильны; поэтому надобно было сначала совершенно ослабить тех и других, прежде, нежели двинуться против сильного и отдаленного неприятеля, что Тамерлан и сделал.

Чтобы более увериться в преданности своих войск, вождей и вельмож, Тамерлан созвал Великий хурилтай»:[223] «Благодаря счастливой судьбе государя Сахибкирана, величие и слава тюркского народа достигли высшей степени, в особенности Цагатайского улуса (улуса Тамерлана. – А. М.): их власть распространилась с крайнего запада на восток, никто не мог пересчитать размеры их богатства…

Благородную душу государя посетила мысль, что численность войска надо увеличить пуще прежнего. И во время нахождения в Акяре, весной семьсот девяносто второго года, года Лошади (1390 года), он издал фирман о сборе хурилтая: «Собраться бекам областей, тумэнов и тысяч, явиться даругам (правителям. – А. М.) всех областей!».[224]

Собрались даруги областей и беки тумэнов и тысяч… Был издан высокий указ: «Скрупулезно и подробно перечислить, сколько человек относится к каждому беку и сколько человек он подготовит в день для войска».

Бахшии и тавачии[225] у каждого бека взяли счетчика и сдали тавачиям с тем, чтобы, если к утру каждый бек не снарядит для войска относящихся к нему людей, тот будет виновен. Так решив, занялись делом.»[226]

Итак, осенью 1390 года на Великом хурилтае было принято решение «идти на Дашти Кипчак, войскам было приказано собраться. Из Самарканда он (Тамерлан) вышел под счастливым гороскопом и в счастливый день достиг реки Ходженда, перешел ее по построенному мосту и приказал зимовать между Парсином и Чинасом, в Ташкенте…

Он издал приказ: «Раздать войскам питание и оружие!»

После раздачи питания войскам к каждому беку прикрепили одного проводника. У государя проводниками были Кутлук Темур Оглан, сын Темур Малик-хана, Кунча Оглан и Идику Узбек…[227]

В день четверга двенадцатого дня месяца сафара в году семьсот девяносто третьем (19.01.1391 года) он, сопутствуемый удачей и счастьем, отправился в поход на Тогтамыш-хана. Царевича Пир Мухаммад Джахангира и царевича Шахруха оставил для правления страной. Лаъл-бека и Малакат-бека оставил служить царевичам, а всех ханум и других женщин оставил дома, кроме великой царевны Чолпан Мулк ага, дочери Хаджибека Джете, которая досталась государю во время похода на монголов; ее он взял с собой.

Беки областей, беки тумэнов и беки хошунов двинулись в поход, каждый находясь в своем подразделении[228]. Остановились в местности Кара Саман (местность около Отрара)».[229]

Во время этой остановки произошло крайне важное событие: прибыли послы Тогтамыш-хана. Трудно сказать насколько был искренен Тогтамыш, направляя к Тамерлану своих послов с извинениями. Ведь в то же самое время Тогтамыш «с особенной благосклонностью» принял у себя в ставке юного Великого князя российского Василия Дмитриевича.

Н. М. Карамзин объясняет оказанную юному князю честь «обстоятельствами времени. Тогтамыш, начав гибельную для себя войну с Тамерланом, боялся, чтобы россияне не пристали к сему завоевателю, который, желая наказать неблагодарного повелителя Золотой Орды, шел от моря Аральского и Каспийского к пустыням северной Азии».[230]

Если с Великим князем российским Василием Дмитриевичем Тогтамыш, как ему казалось, сговорился, и тот «обещал ему не только верность, но и сильное вспоможение» в случае необходимости, то, судя по свидетельству Низам ад-дина Шами, его извинения Тамерланом приняты не были: «…Посла Тогтамыш-хана привели к его величеству, и он (посол), выполнив обязательства вежливости и целования земли, преподнес лошадей и сокола и довел до сведения (Тамерлана) слова царя (Тогтамыша), содержавшие много извинений и такие объяснения: «Тамерлан занимает по отношению ко мне место отца, и права его на меня превышают то, что можно сосчитать и объяснить. Просьба такова, чтобы он простил это неподобающее действие и недопустимую вражду, на которые я осмелился из-за несчастной судьбы и подстрекательства низких людей, и чтобы он провел пером прощения по листу (моих) ошибок».

Тогда Тамерлан перечислил милости, ласки и благодеяния свои по отношению к нему (Тогтамышу) и сказал: «В начале дела, когда он бежал от врагов и пришел (ко мне) раненый, обитателям мира известно, до какой степени достигли с моей стороны добро и забота о нем. В том числе из-за него я воевал с Урус-ханом, давал ему (Тогтамышу) много денег и добра, посылал с ним войска. В конце же концов, он, забыв добро, послал войско и в мое отсутствие, опустошил края нашего государства. Я не обратил внимания и на это и, ища ему извинения, отнес это на счет подстрекательства смутьянов. Он не устыдился этого и снова выступил в поход сам. Когда мы также выступили в поход, он бежал от (вида) черной массы нашего войска. Теперь, согласно ярлыку царя ислама, мы, собрав войска, выступили. Мы не доверяем его словам и действиям…».[231]

На хурилтае, на который «в среду шестнадцатого дня месяца рабиъ первого (21.02.1391 года) собрались царевичи и все беки, очевидно, совещались» и по поводу выражения Тамерланом недоверия Тогтамышу, и по поводу маршрута движения войска. Основываясь на источниках, российский военный историк М. И. Иванин, обосновал выбор маршрута движения своей армии, сделанный Тамерланом: «…Путь от города Ташкента направлялся сначала к северу до приказа Аман-Карагайского, оттуда сворачивал влево к реке Тоболу и потом шел почти вдоль нынешней северной части Оренбургской линии.

Путь этот представлял следующие выгоды: бескормную и безводную степь, называемою Голодною, пересекал вдали от неприятеля; с приближением к северу степь постепенно делается лучше; на западной стороне гор Улу-Тау, по реке Ишиму и далее вдоль Оренбургской линии путь этот проходит уже превосходными пастбищами, пересекаемыми перелесками, множеством озер и речек с пресною водою, потому травы там, сохраняя некоторую влажность, менее подвержены степным пожарам, которые сверх того, по причине перерезанной местности и множества вод и лесов, не раскидываются так далеко и так быстро, как в средней и южной частях степи.

Избрав этот путь и подойдя к горам Улу-Тау или к реке Ишиму в апреле, Тамерлан мог безопасно дать продолжительный отдых войскам, поправить отощавших лошадей (средство откармливать их в самое короткое время при перекочевках – степным народам очень хорошо известно) и потом двигаться так, как обыкновенно ездят кочевые народы, отправляясь на баранту (у кочевников поход, набег с захватом чужой собственности. – А. М.), сначала малыми переходами и затем, постепенно усиливая, чтобы несколько «подморить» лошадей (как говорят оренбургские и кавказские казаки), т. е. сделать их способнее к скорой и продолжительной езде, следовательно, и к бою, преследованию неприятеля, а в случае надобности и к быстрому отступлению.

При избрании этого варианта пути Тамерланом, Тогтамыш не мог ему препятствовать в этих распоряжениях, по крайней мере, до половины пути. Во-первых, потому, что в начале похода направление движения на таком дальнем расстоянии искусный полководец всегда сумеет скрыть, и Тамерлан долго мог следовать, не будучи обеспокаиваем неприятелем; а во-вторых, встретить Тамерлана в апреле месяце, по выходе его из Голодной степи, на Улу-Тау или реке Ишиме, значило бы самому Тогтамышу, который с ордой своей кочевал зимою на нижних частях Волги, Урала и Дона, совершить зимний поход более чем в 1500 верст, что без сомнения привело бы его армию еще в худшее положение, нежели в каком он мог встретить войска Тамерлана по выходе их из Голодной степи; в случае же поражения, Тогтамыш мог подвергаться опасности быть истребленным в открытых местах нынешних киргизских степей. Притом Тамерлан, призываемый изменившими Тогтамышу князьями, вероятно, умел скрыть на время направление своего пути и шел сперва на север, зная, что на избранном им пути армия его до самого Урала никем не будет обеспокаиваема.

Эти причины, без сомнения, и побудили Тамерлана избрать этот путь, но, тем не менее, затруднения похода были очень велики и требовали для преодоления их столько же смелости, сколько искусства и знания вести войну в степях. Здесь Тамерлан имел дело с народом кочевым, сильным и храбрым, который, несмотря на междоусобия, при общей опасности мог соединиться и образовать многочисленную армию, составленную также из конницы, образованную в школах Чингисхана, не потерявшую еще воинственности и не забывшую постановлений его.

Театр войны не представлял местных способов для продовольствования людей, а между тем неприятель, отступая всё далее, мог завлекать войска Тамерлана в неудобопроходимые для конницы места, постепенно ослаблять его и отдалять от основания действий, следовательно, война могла затянуться надолго.

Поход Тамерлана в Золотую Орду в 1391 году

Путь в Китай для предполагаемого похода в 1405 году

Тамерлан очень хорошо понимал все эти обстоятельства и потому принял следующие меры: заблаговременно озаботился, как мы уже видели, обезопасить собственные свои владения, приготовил большие запасы продовольствия в предполагаемом направлении пути, приказав по этому пути сделать посевы; между тем при Ташкенте собрал многочисленную армию, сделал ей смотр, дал ей приличное устройство, ввел лучший порядок…».[232]

Ранее мы знакомили читателя с «Правилами для формирования армии», которые содержатся в «Уложении Тимура». Сейчас же, в связи с проведенным Тамерланом смотром готовности (вооружения и обмундирования) своей армии к многотрудному походу на Тогтамыша, познакомим и с «Правилами», утвержденными им в армии на этот счет:

«Я установил, чтобы в военное время простые солдаты получали одну палатку на восемнадцать человек; каждый должен вести две лошади, он должен быть снабжен луком, колчаном, шпагой, пилой, шилом, мешком, рогожною или нулевою иглою, топором, десятью иглами и кожаным ранцем.

Избранные же воины должны помещаться по пяти в одной палатке, и каждый должен иметь каску, броню, шпагу, лук, колчан и количество лошадей, предписанное указом. Каждый унбаши помещается в отдельной палатке и вооружен кольчугой, шпагой, луком, колчаном; за ним должны следовать пять лошадей.

Юзбаши может вести за собой десять лошадей, иметь отдельную палатку, оружие, состоящее из шпаги, лука, колчана, палицы, булавы, кольчуги и брони.

Каждый минбаши может иметь кроме палатки тент и множество всевозможного оружия, как-то: кольчуг, касок, броней, копий, шпаг, колчанов и стрел.

Военный обоз первого министра должен состоять из палатки (юрты), двух тентов, вышитой палатки и множества оружия, соответственного его чину, для снабжения им других.

Второй, третий и т. д. эмиры до главнокомандующего должны иметь всё соответствующее их чину вооружение.

Первый эмир должен вести 110 лошадей, второй 120 лошадей, третий 130 лошадей и так до главнокомандующего, которому необходимо иметь не менее 300 лошадей. Пехотинец может вооружаться шпагой, луком и числом стрел по произволу, в момент же сражения ему необходимо только предписанное законом количество».[233]

О том, как конкретно проходил смотр войск, а затем, и сам поход, поведал Шереф ад-дин Али Йазди: «Государю Сахибкирану в душу впала мысль сделать осмотр вооружения войскам, мол, в каком состоянии вооружение и боеготовность войск. Он приказал: «Войскам показать вооружение!»

После приказа царевичи и беки приготовились со всем снаряжением и вооружением. В том построении каждое подразделение отдельно, в полном вооружении, так построилось, что вся степь наполнилась войсками…

Два дня государь Сахибкиран рано утром садился на коня, осматривал (подразделения. – А. М.) каждого бека и царевича и вечером слезал с коня. Они выходили к нему навстречу, преподносили подарки и приветствовали. Он осмотрел такое воинское снаряжение, которое не видел ни один царь…

Осмотрев снаряжение (полков. – А. М.) беков, государь каждому из них оказал определенную милость, одарил. В это время царевич Мухаммад Султан Бахадур стал просить государя: «Надобно, чтобы в этом походе я был в авангарде».

Государю эти слова решимости и смелости очень понравились, и он похвалил его и исполнил его просьбу.

В пятницу седьмого дня месяца джумады второй (12.05.1391 года) царевич отправился в авангарде. Многие из беков присоединились к нему…

Идя дни и ночи, дошли до реки Тобол, переправились, караульные доставили сведение: «В семидесяти местах видели огонь. Однако как бы мы ни старались, о враге не могли добыть сведения».

Это сведение тоже доставили государю. Услышав об этом, он пошел вперед. Когда дошли до реки Тобол, издал приказ: «Войскам собрать древесину и построить переправы!» Войска собрали древесину и построили переправу.

Вместе с государем Сахибкираном все войска переправились через реку и далее стали передвигаться строем манглай[234]. В той безграничной степи озирались по всем сторонам, но не было видно следов врага.

Уже шесть месяцев войска ходили по этим степям… Однако Тогтамыш не останавливался на одном месте. И его караульные каждый раз показывались и опять исчезали.

Государь Сахибкиран, посовещавшись с беками, снарядил царевича Умаршайха с двадцатью тысячами войска и сказал ему: «Иди быстро и догони Тогтамыша, да так, чтобы он вынужден был остановиться».

Из беков Севинчак-бека, Султан Санджара, Усман-бека и Хасан Джандара присоединил к царевичу. Они сели на коней и вместе с царевичем пошли за врагом. Утром догнали Тогтамыша и об этом известили государя Сахибкирана. Государь Сахибкиран услышал эту весть…, сел на коня и направился в сторону врага.

Пятнадцатого дня месяца раджаба, в понедельник семьсот девяносто третьего года (18.06.1391 года), в год Барана, государь Сахибкиран в местности Кундузча[235] настиг Тогтамыш-хана и, построив войска, направился в сторону врага.

Государь сам ходил и построил войско в семь кулов. Никакой царь так не строил войско и об этом не слышал. Это ему было подсказано божьим внушением и небесным утверждением… Беков правой руки и левой руки, беков тумэнов, тысяч и хошунов – каждого поставил на своем месте и построил боевой порядок…».[236]

* * *

Боевой порядок «при ведении войны, производстве атак и отступлений» в армии Тамерлана регулировался его постановлениями, впоследствии вошедшими в «Уложение»:

«Если численность неприятельской армии не превышает 12 000 всадников, то войну может вести главнокомандующий с 12 000 воинов, набранных из орд и племен, с соответственным числом минбашей, узбашей и унбашей.

Приблизившись к неприятелю на расстояние одного дня, он должен мне дать о себе известие.

Я приказал разделить эти 12000 всадников на 9 дивизий следующим образом: главный отряд – одна дивизия. Правое крыло – три дивизии. Левое крыло – три дивизии. Авангард – одна дивизия и его прикрытие – другая дивизия. Правое крыло должно состоять из авангарда и правой и левой дивизий. Левое крыло точно так же имеет свой авангард и свои две дивизии.

При выборе места для битвы предводитель должен иметь в виду четыре условия:

1) Близость воды.

2) Удобство размещения всего войска.

3) Выгоду положения, при котором можно было бы иметь в виду всё неприятельское войско. Особенно надобно избегать, чтобы солнце не светило прямо в лицо и чтобы оно не ослепляло солдат.

4) Поле битвы должно быть обширно и ровно. Накануне битвы предводитель должен построить свои ряды по намеченному плану; раз построенное в боевой порядок войско должно продвигаться вперед, не поворачивая лошадей ни в какую сторону и не уклоняясь ни вправо, ни влево. Как только воины увидят неприятеля, они должны издать боевой клик: «Велик Бог!»

Предводитель (главнокомандующий. – А. М.) совместно с главным инспектором армии должен осведомиться о численности неприятеля, сравнить его оружие с вооружением своих солдат и его офицеров со своими, чтобы сообразить, в чем его силы слабее неприятельских, и пополнить недостатки.

Внимательно следя за всеми движениями своих отрядов, он наблюдает, подвигаются ли они медленно и стройно или бегут в беспорядке. Он должен хорошо различать действия противников, нападают ли они всеми своими силами или же производят атаки отдельными отрядами.

Главное искусство состоит в том, чтобы уловить момент, когда неприятель приготовляется к нападению или к отступлению, затевает ли он новый план атаки или же придерживается прежнего. В этом последнем случае солдаты должны выдержать стойко натиск, потому что храбрость есть не что иное, как терпение в момент опасности…

Предводитель начнет тем, что двинет вперед главный авангард, поддерживаемый авангардом правого крыла, а затем и авангардом левого крыла, для произведения трех натисков.

Если выдвинутые войска будут поколеблены, то следует послать для подкрепления первую дивизию правого крыла, после нее вторую дивизию левого крыла. Если победа еще не верна, то следует отправить вторую дивизию правого крыла вместе с первой дивизией левого крыла и донести мне о ходе дела.

Боевые порядки кавалерийского соединения (до 12 тысяч саблеь) армии Тимура

Дождавшись прибытия моего знамени и возлагая все надежды на помощь Всевышнего, главнокомандующий сам вступит в схватку, считая себя самого как бы участвующим в деле; не подлежит сомнению, что с Божьей помощью девятая атака обратит в бегство неприятелей и доставит ему победу…

Если неприятельская армия превышает двенадцать тысяч человек, не достигая, однако, сорока тысяч, то командование может быть поручено одному из моих благополучных сыновей с назначением под его начальство двух главных и нескольких простых офицеров с отрядами в сто человек, в 10 тысяч человек и ордами, так чтобы численность всей армии простиралась до 40 тысяч.

Мои непобедимые войска должны постоянно думать о том, что я лично присутствую, чтобы не уклоняться от правил благоразумия и храбрости.

Я приказал, чтобы, когда мою кибитку, как счастливое предзнаменование, отправят вперед, то ее эскортировали 12 отрядов, предводительствуемых начальниками племен; они должны правильно маневрировать, не упуская из виду 12 правил, которые я предписал для установления порядка битвы, для разрыва передовых линий и, наконец, для атак и отступлений.

Хороший предводитель, узнав о числе неприятельских начальников, должен им противопоставить своих; он тщательно наблюдает за тем, какого рода оружия воинов нужно поставить во главе; будут ли то лучники, копьевщики или люди, вооруженные шпагами.

Внимательный к движениям своих противников, он должен сообразить заблаговременно, начинают ли они битву медленно, посылая в дело отряд за отрядом, или же с яростью бросаются в бой (всей массой); он должен наблюдать за всеми путями, ведущими к полю битвы, как для атаки, так и для отступления, а также уяснить себе план действий неприятеля.

Боевые порядки кавалерийского корпуса (от 12 до 40 тысяч сабель) армии Тимура

Может случиться, что, выказывая притворную слабость, враги обратятся в бегство, но не следует поддаваться этой хитрости.

Генерал, глубоко изучивший военное дело, понимает весь механизм битвы: он знает, какой корпус нужно послать в дело. Его благоразумие помогает всему. Он не затрудняется дать сражение, он предугадывает планы своих противников, открывает цель всех их движений и пускает в ход все средства, чтобы расстроить их замыслы.

Из 40 тысяч всадников предводитель должен сформировать 14 дивизий следующим образом: он выстроит свою линию и назовет ее центром. Три дивизии составят арьергард (или корпус) правого крыла. Одна из этих трех дивизий получит название передовой (этого арьергарда). Из трех дивизий, составляющих левое крыло, одна будет служить ему передовою. Точно так же три других дивизии будут помещены впереди арьергарда правого крыла; они составят его фронт. Один из этих трех отрядов послужит авангардом фронта правого крыла. Левое крыло будет состоять из такого же числа дивизий, и они будут составлять его фронт. Одна дивизия будет служить авангардом фронта левого крыла, подобно предыдущему.

Затем он выстроит главный авангард пред центром армии[237]. В составе авангарда будут: стрелки из луков, солдаты, вооруженные шпагами, копьевщики, храбрые и опытные воины, которые будут сражаться, издавая громкие крики, чтобы произвести беспорядок в неприятельском авангарде.

Построение в боевой порядок войск армии, превышавшей 40 000 конницы и предводимой самим Тамерланом

От главнокомандующего не должно ускользнуть ни одно движение противной стороны, и тот самоуверенный офицер, который двинется вперед, не имея на то приказания, должен подвергнуться наказанию.

Всегда внимательно следя за маршами и контрмаршами своих противников, командующий армии пусть остерегается рисковать вступлением в битву, прежде чем не получит к тому прямого вызова со стороны неприятеля.

Но раз противники открыли наступление, то он, как генерал осторожный, должен исследовать их маневры, как они начинают битву и как отступают, а затем уже сообразить средства напасть и отразить их, будут ли они продолжать атаку или же, согласуясь с требованиями обстоятельств, начнут отступать, чтобы снова напасть, когда наступит удобное к тому время.

Должно также остерегаться преследовать армию, которая без видимой необходимости обращается в бегство, потому что она может иметь сзади сильные подкрепления.

На обязанности главнокомандующего лежит – следить за неприятелем, направляет ли он все свои силы или действует только правым и левым крылом. В таком случае он должен сначала противопоставить ему свой авангард, затем двинуть авангарды правого и левого крыла для подкрепления главного авангарда. После этого выступят 1-й эскадрон правого крыла и 2-й эскадрон левого крыла, за которыми последуют второй отряд правого крыла и первый – левого.

Если после семи атак не выяснится, на чьей стороне победа, то следует отправить передовые отряды арьергардов правого и левого крыла, чтобы произвести девять нападений. Если и после этого не последует победы, тогда можно пустить в ход 1-й эскадрон арьергарда правого крыла и 2-й эскадрон арьергарда левого крыла. Если все эти усилия окажутся бесполезными, то следует отправить последние оставшиеся эскадроны обоих крыльев. Может быть, успех тогда определится.

Если эти тринадцать приступов не решат победы, то главнокомандующий не должен колебаться двинуть свой центр; пусть горой вырастет в глазах неприятеля и обрушится на него тяжело и мерно. Пусть главнокомандующий прикажет своим храбрецам обнажить шпаги, а стрелкам – пусть град стрел; наконец, если и после этого победа не выяснится, то командующий должен сам броситься в бой, не колеблясь и не теряя никогда из виду моего знамени.

Если неприятельская армия превышает 40 тысяч человек, то я приказывал генералам, офицерам, минбашам, узбашам, унбашам, избранным воинам и простым солдатам стать под мое победоносное знамя.

Начальникам эскадронов я предлагал исполнять мои приказания с самой строгой точностью. Начальник или простой офицер, дерзнувший уклониться или нарушить мои приказания, подвергался казни, а его наместник или лейтенант замещал виновного. Из 40 рот сформированных орд, отрядов в 100 и 10 000 человек я выбирал 12 рот, которым я давал отличительный знак; они делились на 40 взводов.

Офицеры 28 рот, не имеющих отличительного знака, шли позади центра; мои сыновья и внуки располагались со своими войсками направо; родственники и союзники помещались налево. Это были резервные отряды, которые подавали помощь повсюду, где оказывалась необходимость. Шесть эскадронов составляли арьергард правого крыла, а еще один служил им передовым отрядом.

Арьергард левого крыла был сформирован по тому же образцу; он имел также свой передовой отряд. Я поставил 6 эскадронов впереди арьергарда правого крыла, и они составляли фронт правого крыла. Еще один эскадрон, поставленный впереди, служил авангардом этому фронту.

Тот же порядок существовал и для левого крыла, которое также имело свой авангард. Впереди обоих крыльев помещались шесть эскадронов, сформированных из опытных офицеров и воинов испытанной храбрости, и это был мой главный авангард, который имел передовым отрядом выдвинутый вперед эскадрон.

Направо и налево от передового полка авангарда размещались полки, составленные только из родичей и близких, во главе с двумя офицерами; они должны были производить разведку общей обстановки и наблюдать за действиями противника.

Командующим 40 эскадронами отдавалось строжайшее запрещение вступать в бой раньше очереди или не получив приказания; они должны были только быть всегда наготове к выступлению. Как только они получали такое приказание, то выступали, постоянно наблюдая за движениями неприятеля. Если этот последний (то есть неприятель) находил доступ к сражению, то их (командующих 40 эскадронами) делом было его (путь) ему (неприятелю) закрыть и открыть своею ловкостью тот (доступ, путь), который он (неприятель) хотел им заградить.

Как только авангард вступал в схватку, начальник авангарда двигал последовательно свои 6 эскадронов, чтобы смешать неприятельские ряды; командующий первым крылом отряжал в атаку свои 6 эскадронов на помощь первым, и сам лично вступал в дело.

Начальник авангарда левого крыла должен сделать то же самое, чтобы поддержать сражающихся; он должен выступить во главе своего отряда, и, может быть, с помощью Всевышнего, выдержав эти 18 атак, ослабевший неприятель обратится в бегство.

Если же он продолжает выказывать стойкость, то начальникам запасных отрядов правого и левого крыла следует выдвинуть свои авангарды. Эти отряды, ринувшись на противников, могут их смять и уничтожить. Если наши надежды всё еще окажутся тщетными, то начальникам арьергарда обоих крыльев останется только двинуть последовательно свои эскадроны и самим лично во главе их врезаться в неприятельские ряды (пройти сквозь живот неприятелей).

Если все эти офицеры ослабнут и дрогнут, то настала минута, когда князья-мирзы, командующие резервным корпусом правого крыла, и родственники императора, стоящие во главе такого же корпуса левого крыла, должны ринуться на врагов.

Всё их внимание должно быть обращено на командующего неприятельской армией и на его знамя; пусть они неустрашимо атакуют вражеские ряды. Главная задача их заключается в том, чтобы захватить этого командира и опрокинуть его знамя. Когда после всех этих усилий враг будет еще держаться, тогда наступает очередь отборного войска центра и храбрецов, выстроенных позади него; они должны устремиться все вместе, чтобы произвести общую атаку (дать генеральное сражение). После всех этих попыток император не должен колебаться броситься с храбростью и твердостью в самый пыл сражения».[238]

* * *

Именно такое генеральное сражение дал Тамерлан своему противнику Тогтамышу 18 июля 1391 года:

«Со стороны противника в степи построилось такое количество воинов, что истинную их численность не могли определить даже очень умные люди.

Государь Сахибкиран, образом жизни которого были беспримерная храбрость и доблесть, приказал, чтобы все войско сошло с коней, поставило свои шатры и палатки.

Когда Тогтамыш-хан увидел это, он удивился этому и сказал: «В такой момент они нисколько не испугались нас и сошли с коней?»

Храбрость и отвага победоносного войска изумила врага, и в их сердца вкрался страх.

Однако государь, некоторое время постояв пешим, опять сел на коня и в прежнем порядке построил войско.

Вражеское войско на несколько хошунов было больше войска государя Сахибкирана. Государь никогда полностью не доверял войску, и он уповал только на всевышнего Господа. У него была привычка – каждый раз перед боем, когда стоял напротив врага, совершал два ракъата намаза. При этом каялся и просил у Господа всевышнего победы. По этой привычке государь совершил намаз и у Господа Всевышнего просил победы и сел на коня.

Вознеся Бога и возвеличивая, подняв победоносные знамена, стали бить в барабаны и литавры, издали воинственные возгласы.

Джигиты – добровольцы из войска, желая вступить в битву, выбежали вперед. Оба войска устремились друг на друга и начали битву.

Амир Хаджи Сайф ад-дин-бек, поддерживаемый счастьем государя, раньше всех обнажил саблю, бросился на врага и расстроил ряды врага в его левом крыле.

Те несколько хошунов в войске врага, на которые они численно превосходили (войско Тамерлана. – А. М.), осуществили маневр, желая войти в тыл Хаджи Сайф ад-дин-бека.

Джахан-шах, увидев это обстоятельство, со своим войском вышел вперед и приостановил бег их коней, затем ударами сабель воротил их назад. Колынчак Бахадур также сделал натиск, один хошун вражеских сил воротил назад.

Царевич Миран-шах тоже напал на врагов, находящихся напротив, оттеснил их и вернулся на свое место. Усман Бахадур с хошуном кипчаков вышел вперед, бился с тремя хошунами врага и выказывал богатырство. Но неожиданно упал с коня и тут же, благодаря счастью государя Сахибкирана, заново сев на коня, устремился в сторону врага и оттеснил его.

Берди-бек и Худайдад Хусайни оба согласованно наступили на врага и оттеснили войско врага в его правом крыле, окрасили поле боя кровью врага.

Тогтамыш-хан увидел, что в его войсках мочи и силы не осталось, не счел подходящим стоять на этом месте и сражаться. Он ушел от места напротив Сахибкирана, направился в сторону царевича Умаршайха. Видит, тот в готовности и начеку, тогда напал на тысячу Шайх Темур Сулдуза. Те бились, несмотря на то, что обсыпали их стрелами, жертвуя жизнями, самоотверженно дрались, не отступили. Из тысячи сулдузов перебили многих, прошли через них и построились, войдя в тыл победоносного войска Тамерлана.

Когда царевич Умаршайх увидел это обстоятельство, пошел напротив Тогтамыша; его воины прикрыли головы щитами и стали биться.

В то время, когда государь Сахибкиран преследовал бежавших людей Тогтамыша, подошел к нему Джака Тавачи и доложил, что Тогтамыш-хан с несколькими хошунами войска вошел в тыл победоносного войска и построился в боевой порядок.

Государь Сахибкиран, услышав эти слова, собирался действовать, как от царевича Умаршайха подошел человек и доложил эту же весть.

Государь Сахибкиран с приближающими победу бахадурами пошел назад, в сторону Тогтамыша.

Тогтамыш, увидев государя в великолепии с ратью, от страха впал в панику, отпустил узды коня и бежал. Это на него действовало право добродеяния государя (Тамерлана. – А. М.).[239]

Государь Сахибкиран с победой и триумфом сошел с коня и вознес благодарения Господу небесному Царю, велик Он и всемогущ.

Беки и царевичи все собрались, пришли в его присутствие и поздравили его с победой.

Государь приглашал каждого из них, обнимался, хвалил и говорил слова благодарности. Всем им дал хорошие подарки. Затем из войска, из каждых десяти человек, семь послал в преследование врага.

Бахадуры, сев на коней, преследуя, настигли тех злодеев… Впереди них была река Итиль, очень глубокая и широкая, как море, нельзя было в нее войти. А за ними были воины Сахибкирана с саблями в сапог. Они остались между двумя бедами. И многие из них утонули в море бренности, и лишь немногие уцелели. Их дети, жены и дочери стали добычей, взяли также и их имущество…

В то время, когда Тогтамыш-хан с тысячью трудностей бежал, спасая свою жизнь, его улус рассеялся…

Войска государя (Тамерлана. – А. М.), преследовавшие врага, пошли вслед за ними и достигли реки Итиль. На побережье реки была степь, весьма прекрасная и травянистая, называемая Ор Тоба (прибрежье Волги севернее современного г. Тольятти). Остановились там, раскинули царские шатры и палатки, занялись удовольствиями…

Войска, которые по приказу были отправлены в разные стороны, вернулись с победами и трофеями, столько они добыли лошадей, верблюдов и овец, что нет им числа. Из противников все, кто прятались в разных местах, были найдены и пленены, некоторые убиты, а других привели живыми. В этой победе досталось столько добра, что счет ему был известен только Аллаху. Добыли столько баранов, верблюдов и лошадей, что на обратном пути некоторые были просто бессильны их везти и бросили.

Государь Сахибкиран с властностью и счастьем сел на престол улуса Зучи, предался удовольствиям, и отступили войска забот и тревог. Со стороны врага никаких забот не осталось, музыканты стали исполнять душеуспокаивающие мелодии, установились радость и веселье. Там стояли двадцать шесть дней, предаваясь удовольствиям.».[240]

Когда «весь улус Зучиев (Золотоордынский Улус. – А. М.), пораженный и разбитый, отчаялся в существовании», именно тогда у некоторых военачальников Тамерлана, появилось желание отделиться от Тамерлана и захватить престол Золотоордынского хана.

В частности, Тимур-Кутлуг-оглан и Едигей под предлогом «собирания своих сородичей» и подчинения их Тамерлану с его разрешения покинули ставку, но так и не вернулись назад. Шереф ад-дин Али Йазди по этому поводу писал: «Когда Тимур-Кутлук, отправившийся искать свой иль (народ), собрал свой народ, обоняние запахов благоденствия породило в нем желание ханствовать над улусом Зучи, и он провел черту забвения по обязательствам своим Тимуру (Тамерлану. – А. М.): не выполнил их и со своими приверженцами ушел в степь.

Едигей также, когда отыскал своих людей и вокруг него собралось большое число (людей), ногтями вероломства истерзал лик договора и ушел в другую сторону…».[241]

Однако время этих претендентов на власть в Золотой Орде еще не наступило. Тогтамыш, хотя и потерял восточную часть своего улуса, по-прежнему господствовал в западной и, как показали будущие события, не оставлял своих замыслов вернуться в Сарай, а также прибрать к рукам приграничные кавказские территории…

* * *

После одиннадцатимесячного похода против Тогтамыша и нескольких месяцев отдыха в Самарканде Тамерлан «обратил свой взор в страну Иран, которая ранее была покорена, но в которой кое-где оставались плохие люди, и что нужно заняться их делами. Некоторые несчастные там подняли головы и опустошили многие земли, и из-за содеянных ими дел у них разыгралась гордыня».[242]

Речь идет, прежде всего, о назначенных Тамерланом в юго-западные области Ирана правителями представителях рода Музаффаридов, которые за время длительного его отсутствия фактически полностью отпали от Тамерлана. Перестали признавать себя вассалами Тамерлана и другие правители Западного Ирана. Все это неминуемо привело к новому походу Тамерлана на Иран, который начался в среду (17.07.1392 года), когда он «сел на коня и приказал двигаться».

В течение двух месяцев войско Тамерлана беспрепятственно прошло до области Мазандарана и достигло окрестностей Астрабада, который находится на южном побережье Каспийского моря. Дальше его путь лежал на Сари, Амуль и Калъаи Махан.

«Государь Сахибкиран после трех переходов от Астрабада подошел к одному большому лесу. Это был такой большой лес, что невозможно было пройти…

Государь издал подчиняющий мир ярлык: «Войскам войти в лес, срубить деревья и построить дорогу!»

После этого ярлыка открыли три дороги. Ширина каждой дороги была в пролет стрелы Таким способом, открывая дороги, дошли до Сари.

Саййид Камал ад-дин из-за своего безумия бежал к Саййид Риза ад-дину, который находился в Махане…

Там была построена одна крепость, которая одной стороной упиралась в море. Другая сторона была обращена к суше, но с этой стороны был вырыт ров и в него пущена морская вода… Вокруг крепости был вбит в землю частокол из древесины, они плотно прилегали друг к другу и были огромной длины. Этот частокол древесины был непреодолимой стеной и второй крепостью.

В то время правители Сари и все вельможи Амуля со слугами, войсками и челядью находились там. Все свои богатства они снесли туда. И другие правители той области и даже торговцы, прибывшие в эту область, все свои товары и богатства снесли в эту крепость. Так что там было много золота, серебра и другого добра.

Государь Сахибкиран, узнав об этом, двинулся туда.

Победоносное войско, пройдя через грязь и болота, за три дня дошло до этой крепости, и поступил приказ: «Пусть Саййид Гияс ад-дин уговорит своего отца прийти!»

Однако их дурной нрав вышел за пределы дозволенного. Решение Господа всевышнего было таково, что их постигнет беда.

Сын Саййида сказал, что это дурная секта, и они не следуют сунне пророка и обязательным обязанностям. У них нет призыва к молитве муаззином. Если кто-либо позовет к намазу, его стыдят, а то и убивают. У них нет пятничной молитвы и вообще собора мусульман[243]. Эти слепцы днем не видят солнечного света, а ночью – лучей Луны.

Когда Саййидзаде рассказал эти слова, государь приказал: «Войскам срубить лес и намостить болота!»

Войска рубили лес и строили дорогу на болотах. Каждый день строили один йигач такой дороги. В понедельник двадцать шестого зуль-каъды (14.10.1392 года) караулы обеих сторон столкнулись и начали сражение…

Через три дня Саййид Камал ад-дин Дараз и Мавлана Имад ад-дин вышли из крепости, пришли к государю, принесли извинения и просили пощады.

Государь Сахибкиран сказал: «Ваши слова я принимаю, но с условием, что по одному сыну каждого из здешних сейидов, являющихся правителями этих краев, отправите к нам вместе с их имуществом. Они будут жить с нами до тех пор, пока в нас не окрепнет доверие в них, потом они счастливо возвратятся в свои места. И пусть их отцы положатся на нас и будут покойны».

Те недальновидные безумцы, услышав эти слова, не приняли их, смысл этих правильных слов они не уловили, стали мыслить ложными категориями и стали бить в барабаны, выказывая враждебность.

Государь Сахибкиран издал ярлык: «Пир Падша с Аргун-шахом Бурдалыги, Надир-шахом Каракули и Шайх Али Мусой вместе с корабельщиками Джайхуна и громометателями[244] идти по дороге Кульзума (вдоль берега Каспия. – А. М.), взять корабли противника и начать осаду крепости Махана!»

После этого названные бахадуры спустились к морю Кульзум, взяли корабли противника, не останавливаясь, сели в них и, ударяя по барабанам и литаврам, направились к крепости.

Когда они подплыли к крепости, началась такая битва, что никто такой битвы не видел. Благодаря судьбе государя, бахадуры, оттеснив врага, взяли внешнюю крепость. А враги из-за страха за свои жизни вошли во внутреннюю крепость.

В субботу, в начале месяца зуль-хиджжи (19.10.1392 года), благодаря милости Господней Сахибкиран направился в сторону крепости. Враги испугались, увидев величавую фигуру государя, разделившись группами, вышли из крепости, с мольбами и извинениями подошли к государю.

Государь Сахибкиран сначала посмотрел на них гневно. Но затем, учитывая, что они сейиды, милостиво посмотрел на них, простил их и сказал: «Откажитесь от основ дурной секты!»

Те отказались от основ той секты и вернулись в общину сунны пророка и мусульман. Их отправил в Сари. Из крепости Амуля войску государя Сахибкирана попало бесчисленное множество добычи. Попало столько имущества, что государь делил его на кораблях своим бекам. После этого крепость разрушили до основания.

Здесь до ушей государя донесли, что в этой области есть такие многочисленные дурные секты и такие несчастные, что если у кого-либо в руках они увидят кусок бумаги, они его посчитают факихом или студентом медресе и убьют.

Услышав это, государь повелел: «Всех тех, кто являются сейидами, отделить от войска и подданных, всех остальных воинов и подданных, кроме сейидов, уничтожить!»

После этого приказа от того народа было убито много…».[245]

После того, как область Мазандарана была полностью подчинена, Тамерлан распределил должности правителей прикаспийских (Мазандарана) городов и областей между своими соратниками и послал тавачиев в окрестные стороны с повелением: «Куда бы ни дошли войска, пусть возвращаются и собираются на одном месте (в местности Шасман)!»

Теперь, в начале зимы 1392–1393 г., путь Тамерлана и его армии лежал «в сторону Ирака и Фарса.

Царевич Мухаммад Султан вместе с его младшим братом, Мирза Пир Мухаммадом, были отправлены с войском в авангарде… Когда они дошли до Казвина, Шайх Шахсувар, тамошний даруга, вышел воевать с царевичами. Служивые царевичей напали на него, сбросили с коня и, связав, отправили к государю Сахибкирану.

Царевичи оттуда отправились в сторону Султании. До этого правитель Султании, Акчаки, умер и вместо него правил его нукер Нака-шах. Когда победоносное войско дошло до того места, он вышел из крепости и бежал. Царевичи стояли там неделю, дали войску провиант и, взяв крепость, направились в сторону Багдада.

Когда они дошли до Курдистана, прибыл к ним посланник государя Сахибкирана с ярлыком: «Им следует согласованно идти по дороге Джимджимала (город в Иракском Курдистане (современный город Чемчемал), примерно в 4 км восточнее Киркука)!»

Действуя согласно приказу, они воротились от Багдадской дороги, дошли до крепости Сонгур (городок в Западном Иране, в 60 км северо-восточнее Керманшаха), взяли бывшее там зерно и другое имущество, а саму крепость разрушили.

Утром, когда собирались пуститься в путь, от государя пришел другой человек и передал: «Подчините себе курдов и тамошних даруг (наместников. – А. М.). Если кто будет сопротивляться, уничтожайте и забирайте имущество. Перебейте всех злоумышленников в тамошних горах и степях и обезопасьте дороги!»

Поход Тамерлана в северную часть Индии в 1398–1399 г.г.

Действуя согласно приказу…, (царевичи) перешли через реки и броды и одну за другой покорили все степи и горы областей Курдистана и Луристана; покончив с делами врагов на тех сторонах, около Тустара они присоединились к лагерю государя Сахибкирана…

Сахибкиран Севинчак Бахадура послал в Хувайзу, чтобы возвратить царевича Умаршайха, Хаджа Масъуда Сабзавари, сына сестры Али Муаййида Сарбадара, назначил правителем Тустара и войско Сабзавара вручил ему. А сам он с войском отправился в авангарде и двадцать пятого рабиъ второго, в понедельник, в год Курицы, – семьсот девяносто пятый (10.03.1393 года), сопутствуемый удачей и счастьем, направился в сторону Шираза».[246]

А причиной второго похода Тамерлана в Фарс было то, что за время правления в ней дома Музаффаридов (1388–1392 гг.) «…в эти четыре-пять лет между Музаффаридами постоянно происходили стычки и войны. Они все между собой враждовали, тем самым разоряя страну. Из-за них страна пришла в упадок. Да и как могло быть, если одной небольшой страной правили с десяток царьков?..

В то время, когда счастливый Сахибкиран около Тустара развернул царские шатры и палатки, Шираз, Исфахан и Абаркух были владениями Шах Мансура, а сам он сидел в Ширазе. В Йазде находился Шах Йахья с двумя сыновьями. В Кермане был Султан Ахмад, в Сирджане – Султан Абу Исхак.

В среду (26.03.1393) государь Сахибкиран пустился в путь… и в пятницу (28.03.1393) достиг Джавима. Там он несколько раз расспросил о Шах Мансуре, и ему отвечали: «Он, взяв ноги в руки, каждый раз, как только услышит о Вас, бежит».

Да и как быть иначе? Разве может капля тягаться с морем за равенство и перепелка сражаться с кречетом?

Сахибкиран никогда не считался с Шах Мансуром. В тот день от столь великого войска он выделил два кула воинов. Во главе одного кула встал он сам, а второй кул определил за царевичем Мухаммад Султаном. На правом крыле поставил царевича Пир Мухаммад Джахангира. Тимур Хаджу и Ак Бугу сделал хиравулом, царевича Мухаммад Султана поставил на левом крыле. Царевича Шахруха, подобно победе, оставил при себе, Усман Аббаса поставил на караул. Построив войско в таком порядке, двинулся в сторону Шираза.

Усман-бек в садах заметил караул врага и спрятался в одной лощине, чтобы те прошли. Сайин Тимур, Тамука, Мавла, Кара Мухаммад и Бахрам Йасури вышли из засады и пошли за караулом врага. Бахрам Бахадур, вынув саблю, догнал их, одного свалил и доставил к государю Сахибкирану.

Государь допросил его о Шах Мансуре и, узнав подробности, пошел дальше. Когда прошли один йагач пути, со стороны врага из садов вышли три-четыре тысячи человек, все в броне и на бронированных конях. Среди них шел Шах Мансур, обнажив саблю вражды.

В местности Патила (рядом с Ширазом) во время пятничной молитвы он бросился на тридцатитысячное войско государя Сахибкирана, прошел через середину войска, вышел в тыл войска, где находились неоседланные лошади. Дойдя туда, повернул назад и напал на войско Сахибкирана.

Сахибкиран наблюдал за его богатырскими деяниями, и Шах Мансур направил коня на государя Сахибкирана и рассеял находившихся там джигитов-бахадуров.

Сахибкиран потребовал свое копье, чтобы покончить с Шах Мансуром. Однако тот оруженосец, у которого находилось копье, бежал. И Сахибкиран, с которым, по существу, было не более пятнадцати человек, уповая на Бога, твердо стоя на ногах, не двинулся с места.

Шах Мансур два раза махнул саблей на Сахибкирана и оба раза благодаря милости Всевышнего Господа никакого вреда не причинил. Адил Афтабачи прикрывал голову государя своим щитом…

Царевич Мухаммад Султан обратил в бегство правое крыло врага. Царевич Пир Мухаммад Джахангир опрокинул левое крыло врага и стал преследовать отступивших его воинов…

Хошун Аллахдада, который был известен как Вафадар, и хошун Шайх Hyp ад-дина, сына Сари Буги, который прославился как Ай Малик, и хошун из рода особой тысячи, которых называют кавчинами[247] и которые были центром войска, снова собрались вместе и составили кул. Хошун Шайх Али Бахадура, Лалам Кавчина и хошун Бахрамдада, продемонстрировав мужество, не сдвинулись с места и врагу наносили крепкие удары.

Царевич Шахрух, которому было всего семнадцать лет, с божьей помощью участвовал в этом бою и, несмотря на столь молодой возраст, сразился с Шах Мансуром, оттеснил его. Шах Мансура свалил и, отрубив его голову, царевич Шахрух доставил государю Сахибкирану и бросил ему под ноги голову врага и поздравил с победой.

После убийства Шах Мансура от его людей и следа не осталось. Государь Сахибкиран победоносно поднялся на одну горку и, пригласив царевичей, всех обнял и поцеловал, возблагодарил Всевышнего. Беки все подошли и поздравили его и, согласно монгольскому обычаю, громко вскрикнули и выставили ноги вперед…[248]

Счастливый государь Сахибкиран с достоинством и честью остановился в Динавгане, а на утро, когда солнце вышло из ворот горизонта и осветило мир, он направился в сторону Шираза и, дойдя туда, остановился у ворот Салим. Войска подошли к городу с четырех сторон. Поступил не терпящий отлагательства фирман: «Кроме ворот Салим, остальные восемь ворот города сторожить и не давать открыть!»

В город послал нескольких беков, те в городе и его кварталах выбрали нескольких набольших (местных начальников. – А. М.) и вместе с ними взяли принадлежавшие Шах Мансуру склады драгоценностей, шелка, лошадей, мулов, верблюдов и доставили в августейший лагерь.

Взятое богатство Сахибкиран по-царски разделил между беками, бахадурами и послал их в округу для сбора налога пощады. Царевича Мухаммад Султана он послал в Исфахан, чтобы он покорил ту страну и собрал налог пощады. Затем пригласил писцов, краснословов, мастеров письма и отправил в Самарканд и другие страны (владения Тамерлана. – А. М.) победные донесения…

Музаффариды, услышав об участи Шах Мансура, все были поражены и вынуждены были идти в услужение государю Сахибкирану. Шах Йахья с сыновьями пришел из Йазда, Султан Ахмад с подарками подошел из Кермана. Все они, изъявив покорность, прибыли с большими подарками из жемчугов, драгоценностей, лошадей, мулов, шелков, царских палаток и тканей…

Справедливый Сахибкиран обратил взор милости и благодеяния к стране Фарс, открыл врата справедливости и расспросил о положении народа, бедных и неимущих. Страну Фарс он вручил царевичу Умар-шайху…

Род Мухаммад Музаффара некоторый срок царствовал в областях этой страны, и каждый из них правил одним городом. Пятничную молитву читали и деньги чеканили с их именами. У каждого из них было притязание, мол, «все области будут принадлежать мне». И, по сути, будучи родственниками друг другу, строили козни один против другого и были врагами. Если один из них попадал в руки другому, тот либо убивал его, либо ослеплял. Таковы были отношения отца с сыном и сына с отцом, и из-за них страдал бедный народ.

Когда власть перешла в руки государя Сахибкирана, со всех областей Фарса и Ирака пришли сейиды, казии и вельможи, рассказали об этих событиях и сказали: «Мы уповаем надежды на Вас, что в этих областях Вы заново не поставите из рода Музаффара. Если Вы опять дадите им в руки эти области, то страна расстроится и народ погибнет».

По этой причине заботящийся о религии и народе Сахибкиран в понедельник двадцать третьего джумады второй (6.05.1393 года) издал приказ: «Музаффаридов схватить и посадить!»

Их схватили и отняли у них имущество. Усман-бек послал человека и привез казну и богатства Султан Ахмада, находящуюся в Кермане.

Государь Сахибкиран область Фарса со столицей в Ширазе дал царевичу Умар-шайх Мирзе. И амира Берди-бека Сари Бугу, его сына Умар Муаййида, амира Зийрак Джаку и Севинчак Бахадура с группой войск оставил при царевиче Умаршайхе, чтобы те в течение года были вместе с царевичем.

Сына Гияс ад-дина Баруласа, Идику – племянника Джаку-бека – поставил даругой в области Кермана, а упомянутый Гияс ад-дин был старшим братом амира Джаку-бека. Должность даруги Йазда Тамерлан возвратил Тамука Кавчину – брату Коппакчи Юртчи. Лолама Корчи поставил даругой Абаркуха…

Двадцать седьмого дня джумады второй, в пятницу (10.05.1393 года), государь Сахибкиран двинулся из Шираза и счастливо отправился в сторону Исфахана. По дороге он предавался удовольствиям, веселью и охотился. Через двенадцать переходов, во вторник, восьмого раджаба (20.05.1393), он с достоинством остановился в Кумисе (средневековый город в 60 км южнее Исфахана) и издал фирман: «Не оставить живыми род Музаффаридов!»

Подвергли йасаку (казнили. – А. М.) больших и малых из них. И всех из них, оставшихся в Йазде и Кермане, поубивали тамошние даруги. Вся та область освободилась от их правления…».[249]

Упорядочив дела в Фарсе, Тамерлан направился в Ирак Арабский.

«В четверг десятого дня [того] месяца (22.05.1393 года) он прибыл в Исфахан… Царевич Мухаммад Султан, который стоял в Исфахане, собрал имущество со всей области, упорядочил дела той области и прибыл к государю Сахибкирану…

Сахибкиран страну Азербайджан, Рей, Дербенд, Баку, Ширванат, Гиланат со всеми принадлежащими и относящимися к ним [землями] до Рума вручил царевичу Миран-шаху.

Счастливый царевич привез подарки из Табриза, Султании и других областей, в честь государя Сахибкирана устроил царский той в области Хамадан и преподнес ему подарки, которые трудно описать. Несколько дней предавались там удовольствиям. Звуки шадургу, кобуза, пейпа и замзамы свидетельствовали о высшей степени радости и счастья Турана на айване могущества и величия, достигающего небес.

Во вторник тринадцатого дня месяца (24.06.1393 года) Сахибкиран поднялся оттуда, царевича Миран-шаха отправил в сторону Кулаги…

Царевич Миран-шах, шедший впереди, из пустыни Кулаги прислал человека, что Сарык Мухаммад Туркман (правитель туркмен. – А. М.) спрятался в горах и свое имущество спрятал в горных тайниках и, собрав многочисленное войско, дышит враждебно.

(Тогда Тамерлан) приказал: «Занять и охранять дороги и кяризы[250] врага!»

У врага была крепость, которую называли Хабаши. В горах у них были еще и другие ущелья и скрытные места; дорога была опасной. Туркмены вошли в эту крепость, заняли ущелья и закрыли все дороги и сильно закрепились.

Бахадуры победоносного войска взошли на эти горы, геройски сражались…

Спесивые туркмены, увидев богатырскую мощь победоносного войска, в ту ночь пятницы, в начале рамазана (11.07.1393 года), оставив все свое добро, бежали в кяризы. Пройдя через перевалы гор, они ушли…

Там была одна крепость, где находились неверные гебры (приверженцы зороастризма в Иране). Сахибкиран узнал о них и приказал: «Осадить и занять эту крепость!»

Войска тут же окружили крепость со всех сторон и начали битву и, благодаря милости господней, одержали победу, взяли крепость и, перебив жителей крепости, сравняли ее с землей.

Государь Сахибкиран вместе с царевичами и беками остановился в степи Кулаги. В воскресенье десятого рамазана (21.07.1393 года) оттуда двинулся и в понедельник (22.07.1393) на берегу Аксая присоединился к обозу. В той округе в каждой местности останавливался на один-два дня и, где слышал о враге, туда направлял воинов, и, не покончив с врагами, не двигался.

Государь оттуда двинулся и остановился в Ак Булаке. Месяц рамазан он провел там, придерживаясь правил прилежания и поста, сделал дела, угодные Всевышнему, и в воскресенье, в первый день великого шавваля, в день праздника (10.08.1393 года), раздав милостыни и сделав соответствующие дела, он прочитал праздничный намаз и праздновал.

Через два дня шейх-уль-ислам (титул высшего должностного лица по вопросам ислама) Hyp ад-дин Абдуррахман Исфараини, великий шейх того времени, прибыл от султана Багдада Султан Ахмада Джалаира в качестве посла к государю Сахибкирану.

Государь Сахибкиран сего дорогого человека весьма уважил и хорошо расспросил. Шейх-уль-ислам изложил слова Султан Ахмада. Смысл его слов был таков: «Я слуга и подчиненный государя Сахибкирана. Однако из-за боязни государя, не могу идти в его присутствие».

И прислал девятки (подарки по девять штук каждый. – А. М.), много лошадей, охотничьего барса, золота и подарки и все преподнес.

Однако, поскольку он (Султан Ахмад Джалаир) не взял на себя обязательств чеканить монету и читать хутбу с именем государя (Тамерлана), то государь не обратил на эти подарки внимание. А шайху Hyp ад-дину, благодаря его знаниям, оказал большую честь, подарил особый халат, лошадь и деньги, оказал много внимания и отпустил назад».[251]

Тамерлан не обратил внимание на щедрые дары султана Ахмада Джалаирского по той простой причине, что тот не собирался признавать сюзеренитет Тамерлана, и именно поэтому «он не взял на себя обязательств чеканить монету и читать хутбу с именем государя Тамерлана». Более того, вместе с правителем туркмен Хар Юсуфом и султаном Египта Аль-Мелигом они замышляли поход против Тамерлана. По этой причине Тамерлан объявил войну султану Багдада и «направился в Ирак Арабский, в сторону города мира Багдада».

«Государь Сахибкиран бекам приказал: «Пусть глашатаи объявят войску, чтобы на каждого человека взяли по два копья, они понадобятся утром при переплытии реки!»

В день пятницы тринадцатого шавваля семьсот девяносто пятого года – года Курицы (22.08.1393 года), приготовившись, счастливо направился в сторону Багдада…

Сахибкиран сам шел в карауле впереди, и, дойдя до Кора Кургана, обратил в бегство Мухаммад Туркмана и приказал: «Войскам, идущим сзади, напасть на туркмен Шахразура (средневековый город в Ираке на притоке Танджаро реки Сирван)!» Там он выделил несколько человек из войска и с ними в авангарде отправился в путь.

Эта дорога была весьма трудной, проходила через горы и перевалы, была узкой, человек проходил по ней с большими трудностями. Сахибкиран в ночное время передвигался, сидя в паланкине. А воины, держа в руках светильники, шли группами за ним. Так они дошли до гробницы господина Ибрахима Йахья (пророка. – А. М.), да освятит Аллах его тайну. Эту гробницу называют также куполом Ибрахим Малика.

Придя туда, спросил тамошних людей: «Вы отправили голубя в Багдад[252]?»

Те ответили: «Да, отправили».

Государь приказал: «Еще раз отправьте голубя. И напишите письмо, что те курды, которых мы видели, не воины. Они туркмены рода иваи; они бежали от нас и идут сюда».

Написав письмо такого содержания, привязали к ноге голубя и пустили его.

Когда голубь доставил письмо в Багдад, Султан Ахмад прочитал его и успокоился. Однако он не поверил и, исходя из сведений, доставленных первым голубем, переправил (свое) богатство через реку.

Государь Сахибкиран посетил ту гробницу, просил помощи у пречистого духа Пророка, у Господа Бога просил дарить победу и смотрителям гробницы преподнес большое подаяние.

Оттуда до Багдада было двадцать семь канонических йигачей пути.

Сахибкиран пустился в путь и в субботу двадцать первого дня месяца шавваля (30.08.1393 года) достиг Багдада.

Султан Ахмад Джалаир переправился через реку Диджлу (арабское название реки Тигр), разрушил мост и имевшиеся суда и верхом на коне стоял на том берегу, приготовившись к бою. Увидев издали победоносное войско и услышав звуки литавр, не останавливаясь, бежал в сторону Хиллы (город примерно в 90 км южнее Багдада).

Воины с двух сторон Багдада, сверху и снизу, на протяжении двух йигачей пути (протяженность Багдада по линии север-юг составляла почти 12 км), бросились в реку, как акулы, и выбрались на тот берег, как птицы.

Мухаммад Азад переправился через реку и нашел личное судно Султан Ахмада, называемое Шамс, и доставил сюда.

Сахибкиран на этом судне переправился через реку. Царевич Миран-шах переправился через реку в местности Карйатул Укаб (южный пригород Багдада), на нижней стороне Багдада.

Жители Багдада, наблюдая как цагатайское войско быстро переправилось через Диджлу и тут же устремилось в пустыню, стояли ошеломленные, прикусив палец удивления. Они поняли, что государя Сахибкирана поддерживает сам Аллах и что это войско отличается от других войск по силе и мощи. И если подчиниться им, то это будет лучше для них самих.

А затем государь Сахибкиран вместе с царевичами, как ветер, преследовал Султан Ахмада. И когда, пройдя Сарсар, достигли Канбату, там Ийбадж Оглан с беками обратились с просьбой к Сахибкирану: «Вы с Богом счастливо возвращайтесь и отдыхайте в Багдаде, а мы, ваши рабы, будем преследовать Султан Ахмада, пока не поймаем его».

Государь понял, что это сказано из доброжелания, вернулся и остановился в городе Багдаде. Все, что оставил Султан Ахмад, было изъято.

Беки, ушедшие за Султан Ахмадом, ходили весь день и всю ночь и на следующее утро дошли до реки Евфрата. А Султан Ахмад в полночь переправился через реку, разрушил мост, потопил лодки и по дороге Кербелы ушел в сторону Дамаска.

Усман Бахадур узнал это и сказал бекам: «Давайте бросимся в реку и постараемся догнать врага». Но беки сказали ему: «Пойдем вдоль реки. И если где найдем переправу, там перейдем реку».

Так беки шли согласованно и нашли четыре судна, сами сели на них, а лошадей, держа за узды рядом с судами, переправили через реку и стали преследовать врага. Враги, отступая, по дороге оставляли шатры и некоторые тяжелые грузы. Беки подобрали эти шатры и сундуки.

Царевич Миран-шах достиг Хиллы, остановился там и за Султан Ахмадом послал войско.

Ийбадж Оглан из рода Зучи, Джалал Хамид, Усман Бахадур, Шайх Арслан, Саййид Хаджа, сын Шайх Али Бахадура, и другие беки тумэнов и бахадуры, – всего сорок пять человек, в воскресенье двадцать второго дня месяца (31.08.1393 года) в степи Кербелы (полупустыня западнее г. Кербелы, находящегося в 75 км южнее Багдада) догнали Султан Ахмада.

С Султан Ахмадом было две тысячи человек. Из них двести повернули назад и, обнажив сабли, вступили в бой с этими (с сорока пятью воинами Тамерлана. – А. М.). Беки сошли с коней, взяли в руки луки со стрелами и ударами стрел отогнали их и сели на коней и стали заново преследовать врагов. Те опять вернулись, чтобы сразиться…

Обе стороны, конными вцепившись друг в друга, так дрались, что до сих пор никто такого сражения не видел. Бахадуры прижали врага и обратили в бегство, добыли много добра.

Сын Султан Ахмада, Алауддавла, и некоторые его жены и дети попали к ним в плен.

Султан Ахмад, спасая свою жизнь, отрешившись от детей и семьи, с несколькими людьми ушел куда глаза глядят. Беки возвратились с пленными и добычей и предстали перед государем…

Царевич Мухаммад Султан перед походом в Багдад ходил на Курдистан, дабы покончить с тамошними ворами и нечистью. Он пошел туда, вошел в тамошние горы, поубивал многих из тех злоумышленников, а некоторых из них подчинил. Из них семьсот человек находились в крепости, стоящей в горах у Шамиха, и сидели, запершись в ней. Воины царевича Мухаммад Султана направились в их сторону, достигнув той крепости, сразились и победили. Людей, находившихся в ней, сбросили с гор. По тем дорогам [ранее] сто, триста вооруженных людей не могли пройти, а стало так, что теперь два-три человека могли ходить свободно, не боясь.

Счастливый царевич, освободившись от дел, перешел через перевал Ваши Хатун и направился в сторону Багдада. В Багдаде явился на службу к государю Сахибкирану и удостоился чести увидеть его.

Через несколько дней Сахибкиран послал царевича занять город Васит (в средние века одноименные область и город на юге Ирака.). К царевичу Миран-шаху послал человека с поручением: «Пусть из Хиллы идет в Басру и займет те земли!»

Сахибкиран издал фирман: «Сыновей и жен Султан Ахмада и лучших ремесленников города Багдада со всем имуществом и домочадцами доставить в Самарканд».

(Тамерлан) велел написать и отправить победные донесения в Самарканд, Хорезм, Азербайджан, Фарс, Ирак, Хорасан, Забулистан, Мазандаран, Табаристан и другие области (своего государства. – А. М.).

Сахибкиран два месяца предавался удовольствиям в Багдаде. Он услышал, что в области Багдада очень много вина и велел: «Везде, где будет найдено вино, слить в реку Шатт (здесь река Тигр)!»

Подчиняясь приказу, водоносы пошли искать, и где бы ни нашли вино, сливали в реку. Население Багдада приняло налог пощады, сборщики собрали его.

Воля и стремление государя Сахибкирана были таковы, чтобы в дни его правления дороги стали безопасными и рабы божьи куда бы они ни ходили, нисколько не испытывали беспокойства и страха, не боясь, могли ходить туда и обратно. В это дело он вложил много стараний. С этой целью Сахибкиран Шайх Саде, славного знатока жизни, отправил послом в страну Египет, к царю Египта и Сирии аз-Захиру Баркуку[253] с подарками. А слова были таковы:

«В прошлом цари той страны враждовали с царями из рода Чингисхана. Из-за этого народу Сирии и тамошних областей доставлялось беспокойство. Но, в конце концов, они помирились, и в областях установились мир и безопасность. После того, как счастливый царь Абу Саъид-хан Бахадур, да осветит Аллах его доказательство, ушел ко всевышнему Господу, то в стране Иран царя из рода Чингисхана, обладавшего величием, веления которого исполнялись бы, не осталось. И в каждой области появились царьки, вступающие в частые стычки между собою, из-за чего народ и области подверглись разорению.

В данное время, благодаря милости всевышнего Господа, страна Туран и Иран до Арабского Ирака, соседствующего с той страной, подчинены нам. Теперь ради уважения и доброжелания мусульманам, надобно, чтобы соблюдали добрососедство, чтобы между нами были хорошие отношения, открылись двери переписок (посланий), и с обеих сторон ходили друг к другу послы. Нам следует быть осведомленными друг о друге, и чтобы дороги стали безопасными, чтобы купцы обеих сторон туда и сюда ходили, не боясь, и чтобы народ жил в спокойствии и безопасности. Это к тому, чтобы установились мир и благоденствие людей обоих государств[254]. И да привет. Слава Аллаху, Господу миров».[255]

Ответа на эти мирные предложения Тамерлана не последовало. Зато впоследствии стало известно, что «Баркук, благодаря своему крайнему безумию и благодаря своей благорасположенности к Султан Ахмаду, убил тех послов. И еще то, что когда Сахибкиран завоевал Азербайджан и Ирак Арабский, затем направился в Дашти Кипчак и Черкас, в крепости Авник оставлял Аталмыш Кавчина, тогда туда пришел Кара Юсуф Туркман, воевал с ним и волею судьбы Аталмыш Кавчин попал в руки Кара Юсуфа. Кара Юсуф, связав его, отправил в Египет к Баркуку. Баркук держал его взаперти связанным…»

Тамерлан не был злопамятен, особенно в отношении умерших, однако, когда в 1400 году вступил в переговоры с сыном Баркука, он напомнил ему о неподобающих деяниях его отца в надежде, что сын их не повторит…

* * *

«После того как взяли город мира Багдад, к государю пришли купцы и путешественники с жалобой: «Недалеко отсюда стоит крепость, называемая Тикрит (город в 180 км к северу от Багдада, на правом берегу Тигра), очень неприступная. Собралась там группа воров, подняв знамя смуты, преграждают путь мусульманам и никто не может пройти там здравым. Всегда они нападают на караваны, идущие в Египет и Сирию или идущие оттуда. Уже несколько лет они это место сделали своим пристанищем, и ни один царь не может взять эту крепость. Поэтому многие мусульмане сильно обеспокоены».

Государь Сахибкиран, услышав эти слова, сказал: «Целью и задачей этого похода, милостью Аллаха великого, было то, чтобы избавить мусульман от таких забот. Теперь это наш долг, и мы будем думать об этом деле!».[256]

(Тамерлан. – А. М.) издал фирман: «Бурхан Оглану. Йатыку Суфи, амиру Джалал Хамиду, Шах Малику, Саййид Ходже и Шайх Али Бахадуру конными отправиться к крепости Тикрит и заняться ее осадой!»

Согласно приказу, они сели на коней и, не останавливаясь, шли дни и ночи, дошли до крепости и стали осаждать…

В воскресенье (9.11.1393 года) прибыли к крепости Тикрит и построили войска в боевом порядке. Забили барабаны и литавры, затрубили в трубы и подняли шум.

Для государя напротив крепости развернули белый дом и шатры. Сахибкиран прибыл властно и остановился.

В это время подошли правитель Мосула (город на севере Ирака, на правом берегу Тигра) Йар Али и даруга Ирбиля (город на севере Ирака, в 90 км восточнее Мосула) Шайх Али Ойрат с соответствующими девятками и подношениями. Государь принял их хорошо и уважил. Затем он приказал: «Войскам начать штурм крепости!»

Эта крепость находится на вершине горы, с одной стороны от нее протекает река Тигр. С тех пор как воздвигнута эта крепость во времена Сасанидов, ни один царь не смог завоевать ее. Она построена из камня и ганча.

В ней правил правитель по имени Хасан. Он занимался только тем, что запирал дороги, останавливал караваны, забирал имущества караванщиков, их самих заводил в крепость и там убивал. Он не подчинялся никакому царю и не платил дани и харадж[257], сам собирал, сам осваивал.

Итак, он услышал о прибытии с войсками Сахибкирана, в его душу впал страх, и он послал служить к высокому порогу Сахибкирана младшего брата с подарками и подношениями, прося пощады.

Государь принял его хорошо, подарил коня, халат и отправил к брату, сказав: «Иди и скажи Хасану от меня, пусть нисколько не беспокоится и не боится и быстрей идет свидеться с нами!»

Младший брат вернулся и передал слова государя о пощаде. Однако тот несчастный из-за обуревавшего его страха не имел силы выйти из крепости и, склонившись к вражде, вынужденно приготовился к сражению.

Победоносные войска, засунув за пояса подолы халатов, направились к крепости. Построив катапульты, ударами камней разрушили дома тех предателей.

Во вторник (11.11.1393 года), который был третьим днем, Хасан выпустил из крепости свою мать, направил к Сахибкирану, поднес несколько коней, подарки и жалобно просил: «У нас нет такой мочи, чтобы сразиться с ними, и нет такой силы, чтобы выйти и удостоиться чести увидеть их лик. Если Сахибкиран простит мою вину, проявив царскую милость к своему рабу, и сжалится, то пошлю сына и брата к его высокому порогу на службу».

Сахибкиран хорошо принял его мать и сказал: «Ради тебя я прощаю его вину. Но ты иди и немедленно пришли сюда сына. Определенно знай, что, ежели он не придет, то по его вине прольется кровь мусульман».

От этих слов женщина призадумалась, она, пораженная и ошеломленная, вернулась в крепость и передала сыну слова Сахибкирана. Тот не вышел из крепости и вынужденно стал готовиться к сражению.

Войско Сахибкирана стало рыть подкопы под крепость. Сын Шайх Али Бахадура, Саййид Хаджа, вместе с другими бахадурами рыл подкоп и добрался до одной башни. Ночью полностью освободили ее основание и свалили башню. Ударами сабель отогнали врагов и взяли внешнюю крепость. Те, боясь за свои жизни, перебежали во внутреннюю крепость. Амир Хасан от еще большего страха и испуга обещанных через мать посланников не выпустил из крепости и понадеялся на недоступность внутренней крепости и заперся в ней, целиком приготовясь к битве.

Поступил обязательный к исполнению фирман: «Всему войску со всех сторон вырыть подкопы!»

И тавачии, согласно фирману, каждому беку и их войскам выделили особое место, и каждый занялся рытьем подкопа на выделенном месте…

Увидев все это, Хасан пришел в изумление и замешательство, послал человека, прося прощения и пощады, согласился заплатить штраф за свои повинности. Государь Сахибкиран сказал: «Пока он не выйдет, нет пощады!»

Наутро, умоляя и прося, послал человека к царевичу Шахруху и передал: «Царевич, я надеюсь на Вас, просите пощады за меня у Сахибкирана».

Счастливый царевич, благодаря своей милости, доложил Сахибкирану о словах Хасан-бека.

Государь Сахибкиран сказал: «Пока он сам не выйдет и не раскается в своих воровских и грабительских деяниях, его прощение не принимается. Если же он выйдет и придет к нам, то все, что он пожелает, будет исполнено!»

Государь сказал его брату: «Пойди и передай ему эти слова: если он не выйдет и не придет к нам, то и ты сиди при нем» и, надев на него халат, отпустил.

Брат передал ему слова Сахибкирана. Тот сказал: «Наши отцы правили здесь, и мы правим уже значительное время. Наши отцы никакому царю не подчинялись, они делали то, что хотели. А теперь, если мы выйдем, то те люди, у которых мы отобрали вещи, будут требовать их у нас. Сахибкиран же прикажет, что все, что было отобрано, чтобы мы возвратили. А мы это не сможем сделать. И нас будут много мучить. Для нас нет ничего лучшего, чем воевать до последней капли крови». Воры пришли к полному единодушию и стали бить в барабан битвы.

Когда государь услышал бой их барабанов, огонь гнева ударил в голову Сахибкирана, и он приказал бить в барабаны и литавры. И так били, что весь мир заколебался, горы стали трястись от страха…

Сахибкиран наблюдал из помещения, установленного на одной возвышенности. В подкопах под крепостью по всему ее окружению было выставлено много древесины и заложено много дров. Еще до того, как их подожгли, в одном месте стена крепости упала. Жители крепости, встав в образовавшуюся брешь, дрались с упорством обреченных. И тут же заделали брешь.

Поступил фирман: «Всем войскам вступить в сражение. Во всех подкопах поджечь древесины и дрова!»

Бахадуры направились к крепости и, подлив нефть, пустили огонь в подкопах. Древесины, подложенные в подкопах, сгорели, и стены крепости упали.

Одна башня, под которую подкопался Йатык Суфи, тоже упала. Вместе с ней упали двадцать пять человек из врагов. Башню, где подкоп возглавляли Аман-шах и Аллахдад, тоже свалили.

Жители крепости, увидев это, стали умолять и просить пощады у беков, чтобы они просили у Сахибкирана прощения их вины. Те доложили об этом Сахибкирану.

Государь Сахибкиран велел не делать пощады. И войска, услышав это, с еще большим усердием полезли на крепость и взяли ее битвой. Хасан-бек и все, кто были в крепости, были пойманы и с веревками на шее доставлены к Сахибкирану.

Поступил фирман: «Воинов отделить от гражданских, и всех воинов уничтожить!»

Действуя согласно фирману, их распределили по тумэнам, в отместку за их многолетние бесчинства над мусульманами, за пролитие крови ни в чем не повинных людей, перебили всех тех воров. И тавачии из их голов построили башни в назидание другим. Эта благословенная победа имела место в понедельник двадцать шестого дня месяца (1.12.1393 года).

В той крепости по знаку государя Сахибкирана оставили одну стену, чтобы народ узнал, какая была крепость, и почему ее завоевали. Остальные ее стены сравняли с землей…

Царевичи, ушедшие в разные стороны (области Арабского Ирака. – А. М.) для подавления мятежников и смутьянов, воров и безбожников, пройдя через реки, горы и пустыни и сделав важные дела и укоротив руки злодеям, стали возвращаться.

В том числе город Басра и Васит целиком были подчинены, покорены, арабы в пустынях и степях, не пропускавшие караваны в Хиджаз, были казнены, их имущество отобрано. Старшины и начальники округов и областей были подчинены и обложены налогом хараджа. Каждый, кто не подчинялся и сопротивлялся, был убит, его имущество было отобрано…

После взятия страны Багдада и Арабского Ирака эти области он отдал старшим Чернобаранных и Белобаранных туркмен[258]. Но с таким условием: «До сих пор в этой стране было безвластие, каждый делал то, что угодно его душе. Отныне ноги покорности нужно ставить на путь служения и не причинять вреда мусульманам, не вредить проходящим караванам, дабы рабы божьи безопасно ходили по этим правилам, то будет так, как вам угодно. А если нет, то все, что будет с вами, будет по вашей вине». Сказав это нравоучение, каждого из них отправил в отдельную область.

Счастливый Сахибкиран после покорения Арабского Ирака направился в сторону Диярбакра; Хаджу Масъуд Сабзавари он отправил для охраны Багдада и приказал ему: «Всегда будь осведомлен о положении народа, бедных и неимущих, сейидов и ученых держи в почете!».[259]

Сказав это, отправил его в Багдад. Затем сам под победоносным знаменем, под защитой Создателя отправился в направлении Диярбакра. Царевича Миран-шаха вместе с беками отправил для покорения верховья реки Багдада (на северо-запад от Багдада. – А. М.). На реке построил мост, переправился на другой берег и пустил слух: «Возвращаемся!», дабы, если где-либо остались враги, услышав это, успокоились…[260]

Оттуда властно и счастливо двинулись и в среду (10.12.1393 года) достигли местности Ирбиль. Тамошний правитель Шайх Али преподнес хорошие подарки, дал той, оказал большую службу.

Сахибкиран там задержался один день и утром остановился на берегу реки Большой Заб. В пятницу (12.12.1393) переправился через реку и подошел к реке Мосул (имеется в виду Тигр в его верхнем течении, Мосул находится на его правом берегу). Посетил могилы пророка Джирджиса и Юнуса, привет им, и каждой могиле дал по десять тысяч динаров коппеки, дабы над могилами воздвигли купола. И нищим и неимущим дал много подаяний…

Государь Сахибкиран, сделав проводником даругу Мосула Яр Али, вечером под счастливой звездой отправился в сторону Рухи. А беки тумэнов, построив войска, шли отдельными группами. По дороге Султан Иса, правитель Мардина, пошел по пути подчинения и, отправив своих людей навстречу, выразил преданность и приязнь.

Сахибкиран в конце месяца сафара (3.01.1394 года) достиг Мардина и, думая, что тот подчинился и покорился, отправил к нему человека с сообщением: «Мы отправляемся в Египет и Сирию. Ты быстро иди за нами!»…

Правитель Мардина, нарушив договор и клятвы, встал на путь вражды.

Государь сказал: «Нам не пристало оставлять врага внутри страны и уходить в другие страны».

Поэтому в четверг двадцать шестого дня месяца рабиъ первого (29.01.1394 года) властно и счастливо отправился в сторону Мардина…

Сахибкиран построил войско и пустился в путь и на расстоянии семи йигачей от Мардина остановился в Чимлике.

Малик Изз ад-дин, правитель Джазиры (территория в северной части Ирака, охватываемая реками Тигр и Евфрат, т. е. историческая Месопотамия), пришел к государю служить. Он преподнес подарки, принял на себя налог харадж и, испросив разрешения, удалился.

Султан Иса, узнав о приходе государя, пришел служить, преподнес много подарков, достойные девятки, хороших коней, мулов и верблюдов и посредничеством беков в субботу двадцать восьмого дня упомянутого месяца (31.01.1394) удостоился чести увидеть государя.

Государь спросил его: «Почему пришел поздно?» Он, извинившись, умоляя, сказал: «Некоторые события помешали прийти раньше».

Государь благодаря милости и щедрости своей ничего более не сказал, надел на него царский халат, посадил на коня и разрешил идти. Затем оттуда двинулся и остановился вблизи Мардина у подножия одной горы и разбил там августейший лагерь…[261]

А затем правитель Мардина Султан Иса пришел и увидел государя, принял на себя подати. Сборщики подати и войско государя… подошли к городу. В городе некоторые неверные безумцы затеяли скандал с воинами. Сахибкиран осведомился об этом и тотчас же вызвал к себе Султан Ису и спросил у него: «Почему твои люди не пускают в город наших людей?»

Но государь Сахибкиран из его слов определил, что он, уходя из города, сказал своим братьям: «Ни в коем случае воинов не пускайте в город. Если даже я пришлю тысячу писем, никак не верьте. Ради ваших жизней и спокойствия страны я пожертвую своей жизнью».

Поэтому было приказано, и его пленили. Из-за того, что войско было многочисленно, а там не было травы для скота, и был конец зимы, поэтому решено было не осаждать крепость. Поэтому во вторник восьмого рабиъ второго (10.02.1394 года) оттуда ушли, направились в сторону Кохистана, прошли через ущелье и остановились.

На следующий день (11.02.1394) оттуда двинулись и направились в сторону Асанджа. Все царевичи и беки войск, построившись согласно туре (Воинского устава. – А. М.), каждый в своем подразделении, пустились в путь.

Одиннадцатого дня месяца рабиъ второго, в пятницу (13.02.1394), погода изменилась, небо затянуло облаками, загремел гром, пошли искры молнии, пошел дождь, казалось, небо разверзлось, затем дождь перешел в снег, и воздух сильно охладел. Там земля превратилась в месиво глины, четвероногие по брюхо погрузились в глину, это причинило много неприятностей, и пало много лошадей и целые стада верблюдов, утонув в болоте. Несколько дней сидели в той глине, поставив палатки. Тем временем пошел такой сильный дождь, что некоторые люди, оставив палатки, отправились в путь пешком.

Сахибкиран в пятницу десятого джумады первой (13.03.1394) с войском кула вышел из того болота, остановился на одном лугу и послал людей за царевичами. Царевичи и беки прошли по болотам, положив под ноги свои палатки, дорожки и войлоки. Уйдя оттуда, направились в сторону старого Мосула.

Государь Сахибкиран одного человека отправил с подарками к детям в Султанию. В местности Чимлик пришел человек по имени Шайх с Малик Изз ад-дином и увидел государя. Государь поговорил с ним хорошо и, задобрив, отправил.

Сей несчастный услышал, что проходит столько богатства (отправленные Тамерланом подарки. – А. М.). Его алчность пришла в движение, сев на коня, взял те богатства и направился в Джазиру (Джезире). Малик Изз ад-дин сговорился с ним, и они стали врагами Сахибкирана.

Государь Сахибкиран, осведомившись об этом событии, к нему два раза посылал человека, сказал нравоучительные слова и отметил: «Шайха отправь к нам, тогда мы простим твою вину. Не то мы разворотим всю твою Джазиру и те земли».

Малик Изз ад-дином овладело несчастье, и он не прислушался, полагаясь на свою крепость и на реку Шатт, закрепился на своем месте.

Поскольку Малик Изз ад-дин в вопросе отправки Шайха не принял слова Сахибкирана, то в понедельник в начале месяца джумады первой (4.03.1394), оставив обоз, государь пошел ускоренно, и вместе со всем войском на лодках и плотах переправился через реку Тигр.

В конце ночи, перед рассветом, когда те, погрязшие в несчастье, крепко спали в беспечности и неведении, напали на них. Разбив тамошний народ, взяли три крепости, попало очень много добычи, животных. Малик Изз ад-дин попал в руки к одному воину, тот его не узнал, помучив, взял много вещей и отпустил. Он полуживой бежал и ушел с тысячью мучений.

Государь Сахибкиран возвратился оттуда и издал приказ: «Добытых трофейных баранов отправить в Мосул!»

Сахибкиран-миродержец в начале весны… (3.04.1394 года), издал фирман: «Войскам приготовиться в поход (на крепость Мардин, не взятую в феврале 1394 года. – А. М.)!»

Царевич Миран-шах, согласно приказу, пошел в авангарде со своим войском и тамошний народ, улус, обитавший в горах и степях, наказал, отобрал имущество.

Во вторник двенадцатого джумады второй упомянутого года (14.04.1394 года) Сахибкиран с войском достиг Мардина, остановился, окружив город со всех сторон, развернули царские шатры и палатки.

Утром (15.04.1394)… начался бой, и раньше всех воины кула, натянув щиты на головы, пошли вперед и установили лестницы на стены крепости. Взойдя на крепость, стоявших там врагов подавили, вошли в город и взяли его.

Враги бежали и, боясь за свои жизни, спрятались в крепости на горе… Эта крепость была весьма недоступной, находилась на скальной глыбе, дорога к ней была только с одной стороны, других дорог не было. Из нее выходила речка для одной мельницы, ее называли Шухаба.

Далее, воины сражались до вечера того дня, и с наступлением темноты войска встали у основания крепости.

Утром, когда мир еще раз осветился, бахадуры направились к крепости. Некоторых людей, не вошедших в крепость, попрятавшихся в горных ущельях, бахадуры поднялись к ним в горы и спустили их. Жители крепости, увидев такое дело, испугались, все раскаялись, просили пощады и умоляли, пошли по пути покорности, преподнесли подарки, приняв на себя налог хараджа, покорились.

В это время из Султании поступила весть, что Господь всевышний подарил царевичу Шахруху сына. Сахибкиран обрадовался и простил вину находившихся в крепости, не причинил им вреда, оказал им милость и вернулся…

В субботу (28.03.1394 года) барабаны заиграли походный марш, под гороскопом счастья пустились в путь и направились в сторону Басари. Он издал приказ: «Идти группами по разным дорогам!»

Царевич Мухаммад Султан со своим войском направился по дороге Майдана (городок в 40 км западнее озера Ван).

Сахибкиран пошел по дороге Сугура (область в Северной Месопотамии), и он был вместе с Шахрух Мирзой.

Царевич Миран-шах со своим войском направился по дороге Джасука, беки тумэнов каждый направились по отдельной дороге.

Сахибкиран по дороге Сугура достиг реки Шатт и царевича Миран-шаха в авангарде послал в верховье реки для покорения тех округов. А сам с благословенным дыханием перешел реку и остановился на одном лугу. В тот день он стоял там, и в его благословенную память пришла мысль пойти в сторону Алатага (горная цепь к северу от озера Ван, современный Аладаг на востоке Турции).

В это время от царевичей Миран-шаха и Мухаммад Султана поступила весть: крепость Карача Кара, то есть город Амид, известный и как Хамид, ее обитатели, возгордившись неприступностью крепости, вышли из подчинения, стали врагами.

Сахибкиран, услышав о бунте населения крепости Хамид, в понедельник двадцать третьего дня месяца джумады второй (25.04.1394 года) со всеми войсками направился к Хамиду. По дороге остановившись, к вечеру дошли до крепости. Преодолев реку Тигр, которая здесь очень быстротечна, стали бить в барабаны и литавры, подняли большой шум и окружили крепость.

Эта крепость была настолько неприступной, что никто в мире не видел такую мощную крепость. Крепость имела высокий вал, построенный из камня с алебастром и известью. По обе стороны вала, как со стороны города, так и с внешней стороны, были стены в рост высокого человека, вытесанные из камня. Его верх был закрашен известью. Затем на его вершине с внешней стороны была построена зубчатая стена. Так что все это вместе было двухэтажным валом. В случае войны люди могли спуститься на нижний этаж. В нем были встроены большие высокие башни. Между каждыми двумя башнями было десять-пятнадцать гязов промежутка (Один канонический гяз равен 0,493 м.). Ширина стены наверху была такова, что двое конных, идя рядом, свободно могли пройти по ней. Внутри крепости были два источника, с использованием их воды были разбиты сады и цветники. И это говорится не по услышанному, а по виденному воочию. Говорили, что эта крепость была воздвигнута четыре тысячи триста лет назад. До сих пор ни один царь ее не завоевал…

Итак, государь Сахибкиран остановился, дойдя до крепости Хамид. Утром (26.04.1394 года), сев на коня и приготовившись, приказал войскам: «Начать сражение!»

Бахадуры, надев латы и накрывшись щитами, со всех сторон пошли к крепости, обстреляли крепость стрелами. Несмотря на то, что со стен крепости забрасывали их камнями и стрелами, не отступили.

Усман Бахадур пошел впереди и начал подкоп под одной башней. Саййид Хаджа сильно дрался и сделал подкоп под второй башней и поднялся на нее. Аргун-шах тоже подкопался под одну башню и, раньше всех поднявшись на башню, показал образцы мужества. Затем другие бахадуры тумэнов один за другим со всех сторон взошли на крепость. И такую крепость, которую вот уже три-четыре тысячи лет никто не мог взять боем, они счастливо завоевали за два-три дня. Войска, войдя в крепость, ограбили город и подожгли дома…

Сахибкиран после победы оттуда поднялся и двинулся в путь.

В последнюю пятницу месяца джумады второй (29.04.1394) от народа узбеков пришел некто и сказал государю: «Йатык Суфи стал врагом и думает бежать».[262]

В тот же миг было приказано, чтобы его поймали. Его поймали и привели к государю. Он его расспросил, тот нисколько не отпирался и сказал: «Это верно. У меня была такая мысль», и он выдал всю группу, которые сговорились с ним.

Сахибкиран несколько раз замечал за ним такое действо, но прощал его вину и, дав ему тумэн, прощал, и из ханского потомства не было никого выше его. Но на этот раз Сахибкиран приказал, чтобы его связали вместе с сыном. А всех тех людей, которые были в сговоре с ним, подвергли йасаку (казнили. – А. М.).

Сахибкиран-победоносец направился в сторону Алатага, и когда дошел до округа Мехраван, даруги тамошних крепостей и областей все пришли, удостоились чести быть в его присутствии.

Сахибкиран прошел через Мияфарикин (средневековый город на правом берегу Тигра, между Диярбакром и Батманом, назывался также Мейфаркад) и Батман, каждому царевичу и беку выделил отдельную дорогу. Царевич Мухаммад Султан с беками левого крыла пошел вдоль реки Чиячур.

Сам Сахибкиран пошел по дороге Сивасура и направился в сторону пустыни Муш (поблизости от озера Ван. – А. М.), Шахрух Мирза был вместе с Сахибкираном.

На этой дороге были великие горы и высокие перевалы. Хотя была весна, из-за обилия снега много лошадей и верблюдов пало по дороге. В субботу пятнадцатого раджаба (16.05.1394), перейдя эти перевалы, остановился в пустыне Муш. Царевич Миран-шах пошел с беками правого крыла по дороге Битлиса (город на юго-западе от озера Ван. – А. М.) и присоединился к лагерю. Подошел также царевич Мухаммад Султан с войсками левого крыла.

Государь Сахибкиран, обследовав дороги, велел писарям записать, что все правители той области покорились и подчинились.

Правитель Битлиса Хаджи Сараф, во всем Курдистане честнее и правдивее которого не было никого, своей преданностью мироспасительному порогу изъявил полные признаки рабства, оказав огромную службу, подарил именитых коней. В том числе одного редкостного коня породы кумайт, который на гонке в пустыне Муш обогнал коней всех других правителей. Сахибкиран принял его хорошо, ту область отдал ему, надел на него царский златотканый халат, опоясал украшенным золотом поясом…

Придя в эту страну, Сахибкиран, послал войска в неподчинившиеся крепости и области. Мухаммад Дарвеш Баруласа отправил с большим войском к крепости Аланчук (крепость в Азербайджане севернее Табриза.).

Кара Юсуф Туркман и другие туркмены, услышав о Сахибкиране, бежали.

Государь тоже узнал об их уходе и, посовещавшись с царевичами и беками, решил послать войско в погоню за туркменами.

Бурхан Оглана с большим войском и вместе с Ийбадж Огланом, Джахан-шах Бахадуром и другими беками отправил ускоренно в пустыню Муш. И приказал: «Где бы ни встретили врага, немедля поразите!»

В неподчинившиеся области Тамерлан послал царевича Миран-шаха, сказав: «Всякого подчинившегося пощадите, не подчинившихся уничтожайте, имущество отбирайте и оттуда идите к крепости Аланчук и осадите ее!»

А тавачийам издал фирман (Тамерлан приказал. – А. М.): «Собрать войско в Азербайджане, Курдистане, во всех государствах и доставить к высокому порогу!»

А сам, развернув победное знамя, счастливо и властно отправился к Алатагу (тюркское название Эчмиадзина, города западнее Еревана, священного для армян)…

После этого в поддержку Мухаммад Дарвеш Баруласа для осады крепости Аланчук послал Тимур Хаджа Ак Бугу.

В понедельник (8.06.1394 года) Сахибкиран – поборник религии – оттуда двинулся и отправился к крепости Айдын. Когда он подошел туда, жители крепости все подчинились, преподнесли подарки, прислали лошадей, верблюдов, баранов, шелка, зерна и все, что могли найти, и, умоляя, просили пощады. Сахибкиран, благодаря его милости и щедрости, пощадил их, оттуда двинулся и ночью, по дороге задержавшись, остановился в Уч Килисе.

В это время из города Арзинджана (город на востоке Малой Азии, в верхнем течении Евфрата, на его правом берегу; современный Эрзинджан в Турции; в описываемое время эти земли не входили в османские владения), расположенного на границе страны Рума, пришел служить к порогу прибежища мира Тахуртан, преподнес подарки и показал себя. Сахибкиран тоже принял его хорошо и милостиво, оказал ему царскую милость и особо одарил.

Поскольку Миср, сын Кара Мухаммада, правитель крепости Авник (средневековая крепость в Армении на реке Араке), не изъявлял покорности Сахибкирану, не исполнял обряд рабского поклонения, то в душу государя Сахибкирана запала мысль пойти и завоевать эту крепость.

Царевича Мухаммад Султана с большим войском послал к Авнику. Сам он (Тамерлан) тоже во вторник шестнадцатого шаабана (16.06.1394 года) двинулся, пересек Косатаг (гора на востоке Малой Азии северо-восточнее г. Сивас) и в четверг восемнадцатого дня месяца (18.06.1394), раньше царевича Мухаммад Султана, подошел к Авнику.

От звуков барабанов и литавр и от шума бахадуров мир пришел в сотрясение. Было приказано: «Начать бой за крепость!»

С четырех сторон подошли к крепости, начали бой, вмиг взяли нижнюю крепость и сравняли ее с землей. Миср со своими людьми и скотом бежал и спрятался в верхней крепости, на горе. А эта крепость была очень высокой, совершенно неприступной, на вершине высокой горы, на одной ее стороне был высокий вал. И всякое место крепости, по которому можно было взобраться на нее, было заделано камнем и алебастром, чтобы человек босиком не мог залезть на нее. По всем бокам были воздвигнуты высокие стены и поставлены ворота.

Туркмены, находясь там, начали бой. Бахадуры Сахибкирана и беки тумэнов, став пешими, взобрались на гору, приблизились к воротам, начали бой…

Девятнадцатого дня месяца (19.06.1394), в пятницу, Миср вывел сына из крепости с подарками, отправил к Сахибкирану. Тот передал от отца: «Я – раб государя. У меня нет мочи сравняться с джигитами высокого порога. Но нет у меня и такой силы, чтобы прийти на службу к государю. Если государь на этот раз дарит своему рабу пощаду и жизнь, то я в спокойное время приду к Вам быть рабом».

Государь Сахибкиран хорошо отнесся к сыну Мисра, дал ему золотой ремень и царский халат, простил вину и сказал: «Я дарую ему жизнь. Пусть твой отец не боится и придет, увидит нас!»

Сын Мисра возвратился и передал слова государя. Однако счастье отвернулось от него, и он, не выходя из крепости, начал бой и занялся метанием стрел.

Утром следующего дня Тахуртан-бек пошел к нему и сделал ему наставление: «Так не делай и не надейся на крепость, этот Сахибкиран другой человек. Ему подчинились султаны семи климатов. Пойди и покажись Сахибкирану, если хочешь остаться в благополучии. А ежели нет, то испытаешь много горя, этот царь не похож на других».

Услышав эти слова, Миср испугался еще больше и опять послал сына с Сатылмишем, своим близким родственником. Послал хорошие подарки и именитых коней, умолял и просил, а слова были прежние. Государь понял, что тот не выйдет из крепости, и приказал: «Пришедших людей задержать!»

В воскресенье двадцать первого дня месяца (21.06. 1394) царевич Мухаммад Султан подошел со своими войсками и присоединился к государю. Ночью победоносные войска взошли на гору и начали бой. Сражались до рассвета, и на рассвете из крепости послали стрелу с письмом. Ту стрелу доставили Сахибкирану. Смысл письма был таков: «Сатылмиш, который пошел с ними, является одним из приближенных Мисра, он бахадур и военачальник этой крепости, и у него нет более мужественного человека, чем этот. Если его арестуют, у Мисра расстроится вся душа».

Ранее государь сам проделал это дело. Теперь, в понедельник (22.06.1394) снова привели сына Мисра. Ему было шесть лет. Придя к государю, он, умоляя, обратил лик к земле, стал целовать благословенную ногу государя, стал просить о прощении вины отца и сказал: «Ежели государь простит его ради меня, я приведу его с саваном и саблей на шее».

Государь сказал: «Кровь твоего отца я посвящаю тебе. Но с тем условием, чтобы он пришел и свиделся с нами»

Ему на шею навесили золотой шарф… и отправили к отцу. Его с этими украшениями ввели в город. Жители крепости все благословили Сахибкирана и служивых людей государя, пришедших вместе с тем мальчиком, всех уважили и почтили, надели на них халаты и вернули.

Однако Миср от страха был в растерянности, ему в голову лезли всякие мысли, хотелось выйти из крепости и идти на службу к Сахибкирану. Но из-за страха не мог выйти.

Государь понял, что он не выйдет, приказал: «Бекам каждому со своего места начать сражение!»

Забили в барабаны и литавры, подняли шум и направились к крепости. Камнями катапульт разрушили многие места крепости.

В это время из крепости спустилась мать Мисра, подошла к Сахибкирану, плача и умоляя, просила простить вину сына и сказала: «Как он посмеет противостоять Вам? Он из-за страха не может выйти. Чему тут удивляться?»

Сахибкиран хорошо встретил ту женщину и сказал: «Если твой сын хочет остаться живым, пусть выходит из крепости и идет сюда!»

Жены Сахибкирана, Сарай Мулк Ханум, Туман ага и другие госпожи – все одели эту женщину с ног до головы. Утром разрешили ей идти. Она пошла в крепость и рассказала сыну о положении дел. Тот, несчастный, не принял и не вышел с дороги вражды.

Сахибкиран еще раз издал фирман: «Войскам всем срубить окрестные деревья и доставить сюда!»

Срубленные деревья поставили друг на друга, закрепили их камнями и глиной. И сделали так высоко, что эта башня стала выше крепости. На нее подняли катапульты и навалили камней, стали стрелять: казалось, с неба идет камнепад.

Когда прошло пятнадцать дней месяца рамазан (14.07.1394 года), положение врагов усугубилось, у них кончилась вода. Поэтому народ вывели из крепости, Миср остался со своими приближенными…

Победоносное войско камнями катапульт разрушило их дома. Будучи весьма бессильным, Миср еще раз послал доверенного человека, чтобы царевич Мухаммад Султан просил у Сахибкирана прощения его вины.

Человек Мисра пришел к царевичу и изложил его просьбу. Царевич привел того человека к Сахибкирану, и тот изложил упомянутую просьбу.

Государь сказал: «Пока он не выйдет из крепости и не увидит нас, ему нет пощады!»

Пришедшему человеку надели халат и отправили к Мисру. Этот человек, вернувшись к Мисру, передал слова Сахибкирана. Однако страх, посеявшийся в сердце Мисра, был в избытке, и его не смогли успокоить те слова. Он стал сражаться по своим правилам.

Одна группа бахадуров Тамерлана взобралась на вершину горы, и когда стемнело, Хаджа Шахин с семью воинами, поднявшись на одну высокую гору, зажег костер, так чтобы войска увидели его. Аргун-шах Ахтачи и Аман-шах Хазиначи увидели тот костер и с несколькими бахадурами поднялись наверх. В одном узком месте встретились с противниками и завязали бой. В этой битве Аман-шах получил ранение и вернулся.

Аргун-шах и другие бахадуры поднялись на одну вершину, которая превышала триста кари, и, достигнув стены, топорами и молотами пробили в ней брешь. Дойдя до основания крепости, начали подкоп.

Люди, находившиеся в крепости, все разоружились и вышли из крепости. Поэтому Миср, полностью обессиленный, в пятницу, день праздника (31.07.1394), опять вывел мать и сына из крепости и отправил к государю. Придя к Сахибкирану, те положили лица на землю и просили у Сахибкирана прощения вины Мисра.

Государь сказал: «Мы простим его вину, если он придет сейчас же и увидит нас. Если же не придет, то вина на нем. Мы сами с божьей помощью возьмем крепость, но кровь народа польется по его вине».

Мать Мисра в растерянности и отчаянии опять возвратилась к сыну и все услышанное от Сахибкирана передала ему. Миср сначала не выходил, остальные его нукеры спрыгнули с крепости. Когда Миср увидел, что при нем никого не осталось, и оставшиеся тоже собираются уходить, тогда, будучи вынужденным, он навесил на шею саван и саблю, в субботу, во второй день праздника (1.07.1394), спустился и подошел к царевичу Мухаммад Султан Мирзе. Потирая лицо об землю, умоляя, сказал: «Просите мою кровь у государя, спасите. Отныне, если буду жив, буду только служить».

Царевич успокоил его и сказал: «Не тревожься и не бойся. Сахибкиран пощадит тебя».

Царевич привел Мисра к Сахибкирану и передал его слова. Затем царевич просил его кровь. Государь Сахибкиран, благодаря его милости и щедрости, его вину посвятил царевичу. Бывшие в крепости лошади и оружие доставили вниз. После этого всех бахадуров, отличившихся в битве за эту крепость, Сахибкиран смилостивил и одарил особо.

Государь Сахибкиран крепость Авник отдал Аталмиш-беку и с ним оставил группу людей, дабы они занялись охраной крепости.

Сахибкиран побыл там пять дней, празднуя победу, и в четверг восьмого шавваля (6.08.1394) счастливо и властно оттуда двинулся.

В пятницу (7.08.1394 года) из Самарканда радостно прибыл Хаджи Сайф ад-дин-бек, с подарками вошел и увидел Сахибкирана. Государь, увидев бека, обрадовался, хорошо расспросил его о нем самом, об областях.

Сайф ад-дин-бек сказал: «В государстве нет никого, кто посмел бы озираться по областям. Вся страна, весь народ – и тюрк, и таджик, податное население и войска живут в благоденствии и наслаждении, и дни и ночи только и знают, что молятся».

Сахибкиран шли с Хаджи Сайф ад-дин-беком, беседуя, пока не дошли до одного хорошего луга, там и остановились. Несколько дней провели там в блаженстве, устроили большой той.

В это время Сахибкиран пригласил Тахуртан-бека, в интересах благополучия области сказал ему наставления и подарил ему область Арзинджана, дал особый знак, поставил свою тамгу, надел на него царский халат и дал разрешение вернуться в свою область.

* * *

Сахибкирану-мирозавоевателю было свойственно то, что судьба ему ни в чем не отказывала и удостаивала его счастья. Поэтому в его благословенную душу пришла мысль пойти против неверных с газаватом или послать войско.

Итак, в это время с целью газавата в Гурджистан (в Грузию. – А. М.)[263] послал Бурхан Оглана, Хаджи Сайф ад-дин-бека, Джаханшах-бека и Усман Бахадура с большим войском. А сам с благословенным дыханием лесными дорогами Алатага отправился в сторону Гурджистана в Акуску (т. е. в Южную Грузию).

Поступил приказ: «Всякого, кто на этой дороге будет нам враждебен, разорять!»

Беки, отправленные в Гурджистан с целью газавата, завоевали и покорили много крепостей и областей этой страны, добыли много вещей и победоносно вернулись, удостоились чести увидеть государя и преподнесли ему много подарков…

Двадцать первого дня месяца зуль-каъды (17.08.1394), в пятницу, счастливый Сахибкиран отправил царевича Шахрух Мирзу в Самарканд, дабы он занялся правлением там, чтобы правил справедливо, чтобы не остался в неведении о положении населения, бедных и неимущих, заботился о народе, и сказал много отцовских нравоучительных и наставительных слов.

Его первое наставление было таково: «Когда придешь туда, то осведомись о положении населения. Во-вторых, в богобоязненности и богослужении будь совершенен. Во всех областях, когда назначаешь в канцелярию начальников и даруг, назначай богобоязненного, искреннего мусульманина, а не такого человека, который причиняет насилие мусульманам. А ежели видишь, что причиняет насилие, то такого насильника не оставляй живым».

Царевич принял эти наставления и отправился в Самарканд…

Тем временем Сахибкиран-мирозавоеватель еще раз пожелал пойти на битву газавата с неверными Гурджистана… Охотясь, он вошел в область гор Гурджистана, убил тамошних грузин, называемых «чернощитными». Те, услышав о победоносном войске, попрятались в крепостях и горах.

Мусульмане победили всех неверных, поубивали и разграбили. Войско ислама победоносно возвращалось с гор, шло по оврагам и долинам, устраивало охоту. Охотясь, они дошли до города Тифлиса, который является столицей той страны. Напали на этот город, вернулись в округ Шеки и там остановились. Несколько дней там предавались удовольствиям, пока лошади и другой скот не отдохнули.

Сахибкиран для завоевания области Буртаз отправил в авангарде амира Хаджи Сайф ад-дина и Джахан-шах Бахадура с группой беков, которые были именитыми бахадурами. Действуя по приказу, они отправились в область Буртаз по горам и долинам, взяли много имущества и его население по куреням доставили в мироспасательный чертог.

Сахибкиран Шайх Hyp ад-дина Сари Бугу с большим войском отправил в сторону Кохистана (имеется в виду горная область в пределах Юго-Восточного Кавказа). Когда тот вошел в Кохистан, Саййид Али Шеки Арулат испугался за свою жизнь, отказавшись от царства и богатства, бежал. Шайх Hyp ад-дин разрушил и сжег его дома, взял много имущества и с победой возвратился к государю.

В это время поступило сведение, что войска Тогтамыша во главе с Али Огланом, Ильяс Огланом, Иса-беком, Йаглибием и другими беками прошли Дербенд и разграбили области, относящиеся к Ширвану».[264]

* * *

Следует заметить, что очередному боестолкновению Тамерлана и Тогтамыша предшествовали дипломатические шаги последнего по скалачиванию антитамерлановской коалиции. Так по свидетельству арабского летописца Ибн аль-фурата, в 1394–1395 гг. произошел обмен послами между Тогтамышем и султаном Дамаска Эззахыром. В послании Тогтамыша содержалась просьба, чтобы «султан и он были одной рукою на мятежника-злодея Тимурленка (Тамерлана)».[265]

Помнится, Тамерлан обращался к тому же адресату с куда более мирными предложениями: «Нам следует быть осведомленными друг о друге и чтобы дороги стали безопасными, чтобы купцы обеих сторон туда и сюда ходили, не боясь, и чтобы народ жил в спокойствии и безопасности. Это к тому, чтобы установились мир и благоденствие людей обоих государств».

Но поскольку ни султан Дамаска Эззахыр, ни Тогтамыш не прислушались к призыву Тамерлана, последнему ничего не оставалось делать, как приказать своим войскам «приготовить вооружение»: «Государь Сахибкиран в воскресенье седьмого дня месяца джумады первой семьсот девяносто первого года (28.02.1395 года) счастливо и благополучно приготовился, водрузил знамя и направился в сторону Дашти Кипчака. Победоносное войско в полном снаряжении тумэнами и хошунами направилось на север, дабы покорить все тамошние области и подчинить все население, которое встретится. С этой целью направились в улус, принадлежавший Зучи-хану.

Воины правого и левого крыла ходили в установленном боевом порядке. Сахибкиран, будучи на зимовке, отправил письмо к Тогтамыш-хану. С этим письмом к Тогтамыш-хану отправил послом Шамс ад-Дина Алмалыги.[266]

Сей Шамс ад-дин был мудрым знатоком дела, умным и смышленым, краснословным человеком. Он хорошо знал правила и законы туры, речь его была мягкой и сладкой. С письмом, написанным Сахибкираном, он отправился по дороге Дербенда и прибыл в Дашти Кипчак к Тогтамыш-хану. Увидев Тогтамыша, он вручил ему письмо государя Сахибкирана и изложил ему слова государя сладкими выражениями, привлекательным языком.

Эти слова задели душу Тогтамыша, он повеселел и выразил склонность к примирению, думал сказать слова покаяния и с верой подчиниться ему… Однако его беки из-за их невежества и глупости не допустили его подчинения и вывели его с праведного пути. Тогтамыш-хан, положившись на слова этих несчастных, свернул с пути истины и пошел по пути ошибки. На письмо Сахибкирана дал ответ: «Нет!» и вручил Шамс ад-дину.

Затем он надел на Шамс ад-дина Алмалыги халат и вернул его обратно (отправил посла восвояси. – А. М.). Тот, выйдя от Тогтамыш-хана, ходил день и ночь по берегу реки Самур (река на Кавказе между Дагестаном и Северным Азербайджаном, впадает в Каспий), предстал перед Сахибкираном и показал ему ответ Тогтамыш-хана. Государь весьма разгневался и велел готовить войска в поход.

Сахибкиран издал фирман: «Войскам приготовиться и показать вооружение».

Река Самур находится у подножия горы Эльбурз (Эльбрус), и от нее до моря Кулзума (Каспийского моря) пять йигачей пути. Согласно приказу, все войска приготовили вооружения и встали в строй, так что один конец строя был у основания горы Эльбурз, а другой конец – у моря Кулзума[267]. Такое войско после Чингисхана никто не видел… Все войско утопало в стали и железе.

Сахибкиран приготовился осмотреть вооружения войск, ходил лично сам в правое крыло, левое крыло и кул и осматривал вооружение каждого человека в каждом подразделении. Сначала он пошел в правое крыло и, когда он подходил к беку, бахадуры этого бека сходили с коней и возносили ему молитву. Затем отводили коней.

Государь Сахибкиран их хвалил, делал царские обещания и поднимал их дух. Так он осмотрел вооружение всего войска, вернулся в кул и остановился. Ударили в барабаны и литавры, затрубили в трубы и карнаи. Обнажив сабли и копья, сделали выпад в сторону врага и издали громкии клич, от которого сотряслись земля и горы, заволновалось море.

После этого царевичи и беки тумэнов, тысяч и хошунов, каждый со своими людьми, группами отправились в путь, прошли через Дербенд и у основания горы Эльбурз нашли общину людей, называемых кайтаг[268], которые были сторонниками Тогтамыш-хана. Государь в тот же день приказал, чтобы пошли на них. Победоносные войска неожиданно набросились на них с четырех сторон. Из них ни один человек не уцелел, всех поймали, обобрали и сожгли их дома, ибо они и так сгорели бы в огне ада.

Тогтамыш-хан послал к Сахибкирану послом одного человека по имени Ортак. В то время, когда он достиг войска Сахибкирана, оно возвращалось с победой. Увидев победу и величие войска, сам оказался свидетелем, им овладел страх и, не увидевшись с Сахибкираном, возвратился.

Шел день и ночь и, придя к Тогтамыш-хану, сказал: «Тимур-бек идет через Дербенд с таким огромным войском, что не описать».

Услышав эти слова, Тогтамыш изумился и, сделав Казанчи хиравулом, с большим войском отправил в сторону Сахибкирана.

Когда Сахибкиран стоял с войском в местности Тарки (городок в Дагестане южнее Махачкалы) поступило сведение: «Подошел многочисленный авангард войска Тогтамыш-хана во главе с Казанчи и стоит на берегу реки Хой (река Койсу в Дагестане, приток Сулака)».

Государь Сахибкиран благословенной душой избрал лучших джигитов и бахадуров и в ночной темноте пустился в путь. На рассвете они, как ветер, перешли реку и напали на них (на воинов Тогтамыша. – А. М.) и ударами сабель выпустили из них пар. Та степь и поля от их крови стали, как тюльпанное поле.

Сахибкиран пошел дальше и остановился на берегу реки Севиндж. Тогтамыш-хан стоял, собравшись на берегу реки Терек, рыл окопы, огораживался частоколом, телегами, готовился к бою. Войско Сахибкирана подошло постепенно и встало напротив. Войско Тогтамыша, увидев это величие и блеск, не устояло, отступило к реке Курай (Кура), и он (Тогтамыш. – А. М.) стал еще собирать войско. По всем местам, откуда не поступало, послав человека, набирал войско.

Однако Сахибкиран нашел переправу на реке Терек, и все войско, переправившись, остановилось. Но в это время в войске Сахибкирана кончился провиант и начался голод. Сахибкиран осведомился об этом, пошел вдоль реки и направился в область Чолат, чтобы добыть там для войска провиант и, насытившись, затем пойти на врага.

Он прошел один переход, как поступило известие, что идет Тогтамыш-хан с большим войском. Тогда Сахибкиран, приведя в порядок правое и левое крыла, центр, воротился назад, затем направился вдоль реки к ее верховью, в сторону врага.

Во вторник двадцать второго дня месяца джумады второй в семьсот девяносто седьмом году, году Свиньи (14.04.1395 года), оба войска встали друг против друга, Тамерланом тавачиям было приказано: «Пусть глашатаи объявляют войскам рыть рвы!»

Войска начали рыть ров и вырыли, за ним вырыли второй ров, вокруг рва установили частоколы, подобно стене, и закрыли лагерь. Поступил фирман: «Ночью никому не двигаться со своего места, громко не говорить, не зажигать огни и быть готовыми к набегу врага!»

Действуя согласно приказу, войска стояли на своих местах в полной готовности. Ночью, по прошествии одного промежутка времени, Тогтамыш-хан сделал набег. Подойдя близко к войску государя Сахибкирана, били в свои барабаны и литавры и подняли шум. Победоносные войска, действуя по приказу, не шелохнулись, стояли стойко.

Пришедшие воины Тогтамыша увидели, что люди Тимур-бека (Тамерлана) не колеблются, стоят стойко. Тогда они испугались, не смогли войти в войско, возвратились и ушли восвояси (отступили на свои прежние позиции. – А. М.).

Наутро, в среду (15.04.1395 года), оба войска пришли в волнение и приготовились. Забили в барабаны и литавры, затрубили в трубы и двинулись друг на друга.

Счастливый Сахибкиран, вовремя и хорошо приготовившись, привел войско в боевой порядок и построил его в семь кулов. Бахадуров и храбрецов он поставил впереди. Пешие воины, взяв в руки туры (деревянные щиты во весь рост воина), вышли вперед. Царевича Мухаммад Султана поставил в большом куле, а по обе стороны от него поставил его бахадуров. Сам государь благословенным духом встал вместе с двадцатью семью хошунами (подразделениями армии. – А. М.).

Вражеские войска тоже построились в боевой порядок со знаменами. В это время из левого крыла войск поступило сведение, что со стороны врага в его правом крыле Кунча Оглан, Бек Ярук Оглан, зять Тогтамыша, Давуд Суфи и Отур Копа, являющиеся главными у Тогтамыша, с большой группой наступают на левое крыло.

Государь Сахибкиран быстро направился на их сторону, с беками хошунов и бахадурами пустили коней и напали на них. Враги, увидев величие победоносного войска, отступили. Те двадцать семь хошунов, действовавших, идя вместе с Сахибкираном, преследовали врагов до их кула и вернулись обратно.

Однако противники, дойдя до своего кула, снова повернули назад и напали на людей Сахибкирана, их потеснили до самого государя и многих убили, некоторые бежали в разные стороны. Поэтому те хошуны рассеялись. А враг тем временем, осмелев, продвинулся вперед и приблизился к Сахибкирану.

Шайх Hyp ад-дин-бек, жертвуя жизнью ради государя и уповая на великого и всевышнего Господа, сошел с коня. С ним в согласии еще пятьдесят человек сошли с коней и взяли в руки луки со стрелами, остановили врага, пуская стрелы. Мухаммад Азад, Али-шах – его младший брат и Токал Бавурчи, каждый из них отнял у врагов по одной телеге и доставил сюда к частоколам.

Сахибкиран встал за телегами. В это время на подмогу прибыл Аллахдад со своим преданным хошуном. Он тоже встал рядом с Шайх Hyp ад-дином, спешившись.

Хусайн Малик Кавчин подошел с алебардами и тоже, спешившись, вступил в битву. К ним присоединился еще амир Зийрак Джаку со своим хошуном. Хошуны кула со знаменем забили в барабаны и заиграли в трубы, подняли страшный шум.

Сколько бы враги конными наступлениями ни оказывали натиск, спешившиеся бахадуры не пропускали их близко. Худайдад Хусайни, находившийся в центре левого крыла, зашел в тыл врагам, сделал набег на них со стороны центра правого крыла врагов, где стоял Кунча Оглан, прошел их сзади и спереди и прямо напротив Сахибкирана вступил с ними в битву и вернулся.

В это время царевич Мухаммад Султан с личными полностью оснащенными хошунами подошел на подмогу и с левого крыла Сахибкирана вступил в битву с врагами. Все бахадуры, сообщившись, все одновременно бросились на врага, ударами сабель и копий опрокинули правое крыло врага и потеснили его.

Хаджи Сайф ад-дин-бек стоял в авангарде в куле правого крыла, и оказался в слабом положении. Ибо левое крыло противника, в центре которого были Исабий и Йахши Хаджа, взяли верх и, пройдя со множеством конных людей, окружили Хаджи Сайф ад-дин-бека, гарцуя вокруг него. Тогда Хаджи Сайф ад-дин-бек, забыв о вкусе жизни, со своим тумэном сошли с коней, взяли в руки щиты и, твердо поставив ноги на землю, стояли вкопанные, как горы. Сколько бы враги ни делали на них конные наступления, они стрелами отгоняли их и близко не подпускали. Джахан-шах Бахадур со своим тумэном с другой стороны напал на врага, и разгорелось великое сражение.

Эти два счастливых бека, как два льва, вышедших на охоту, согласованно напали на центр левого крыла врага и обратили его в бегство. Тимур Хаджа Ак Буга, проявив большое мужество и героизм, напал на противостоявшую ему часть левого крыла противника и потеснил их.

Царевич Рустам Умаршайх со своим тумэном обратил в бегство врагов, находившихся напротив него. Несмотря на то, что он был малолетним, не осрамил имя прославленного отца, как бы тот в его лице ожил заново…[269]

Другие беки тоже в тот день обратили врагов в бегство, убили многих из них, остальных отделили и рассеяли. Тогтамыш-хан и другие царевичи из рода Зучи, беки и военачальники бежали. Многие из них были убиты. (Войском Тамерлана) была достигнута весьма важная победа…

Сахибкиран обратил в бегство Тогтамыш-хана, получил бесчисленные богатства, которые оставил в обозе… А сам, выбрав хороших джигитов из войска, пошел на преследование Тогтамыш-хана. Ходил день и ночь, пока не достиг реки Итиль (Волга); там он нашел одну переправу, которую называют переправой Туратур.[270]

Сахибкиран сыну Урус-хана по имени Кайричак Огул, находившемуся на его службе, и узбекских джигитов[271], которые тоже были на его службе, присоединив к нему, дал ему царские доспехи, золотошвейную шубу и золотой ремень, дал ему улус Зучи и, назначив его ханом, переправил через реку Итиль, отправил в улус[272]. Сей царевич из рода Зучи, повинуясь приказу, пошел, занялся собиранием расстроившегося народа и улуса.

А Сахибкиран победоносно преследовал Тогтамыша. В местности Окек (золотоордынский город на Волге, близ Саратова) догнали врагов, перебили многих людей. У тех несчастных с одной стороны была река Итиль, а с другой стороны – победоносное войско Сахибкирана: меж двумя бедствиями ходили растерявшиеся и горемычные, многих из них поубивали. Некоторые из них бросились в реку Итиль и перебрались на тот берег.

Тогтамыш-хан, бросив бывших с ним жен, детей и богатство, бежал в леса Булгара (имеются в виду леса Волжской Булгарии, т. е. лесистая часть современного Татарстана) и спасся в тех лесах…

Победоносные войска на этот раз покорили еще большую часть Дашти Кипчака[273], разорили бывший в Дашти Кипчаке народ-улус».[274]

После очередного разгрома армии Тогтамыша Тамерлан решил совершить рейд по западной части Золотоордынского Улуса. Этот поход он предпринял в целях устрашения русского населения и поддержки своего нового ставленника на престоле Золотой Орды, сына Урус-хана по имени Кайричак Огул: «Тимур-завоеватель, который во всяком деле был доволен только тогда, когда доводил его до крайнего предела, после разбития и изгнания Тогтамыш-хана и уничтожения его армии и воинов, захотел в своих высоких помыслах покорить и завладеть всеми теми областями и землями, да подчинить и искоренить все народы и племена тех пределов и местностей…

Тимур двинулся на Москву, которая также один из городов русских. Прибыв туда, победоносное войско (его) также опустошило всю ту область, вне города, разбило и уничтожило всех эмиров тамошних. В руки воинов попала большая добыча…».[275]

Разгром на Тереке и опустошение Сарая Берке в 1395 году нанесли Золотой Орде непоправимый удар. Хребет государства, причинившего столько зла Древней Руси, был переломлен. Золотая Орда после 1395 года явно стала клониться к упадку.

Разгром Мамая в 1380 году на Куликовом поле был первым и главным клином, вбитым в Золотую Орду; поражение на Тереке в 1395 году и разгром Сарая были вторым ударом. Тамерлан вел борьбу с Золотой Ордой ради среднеазиатских интересов и без контакта с московским князем, о котором не имел ясного представления; однако объективно он сделал полезное дело не только для Средней Азии, но и для Руси.

Тамерлан не понимал, какое значение для русской истории имел его удар по Золотой Орде, да и о Руси своего времени не имел в какой-нибудь мере соответствующих действительных знаний. Русская же летопись сохранила о Тимуре очень плохое воспоминание.[276] Так в «Повести о Темир Аксаке» (так на Руси называли Тамерлана) сказано: «Пришел Темир Аксак войной на царя Тогтамыша, и был между ними бой на месте, называемом Ораинским, на кочевье царя Тогтамыша; и изгнал он царя Тогтамыша. От того распалился окаянный, замыслил в сердце своем и на Русскую землю – полонить ее; как и прежде того, когда за грехи попустил это Бог, полонил царь Батый Русскую землю, – так и гордый и свирепый Темир Аксак то же замышлял, желая захватить Русскую землю.

И собрал он всех воинов своих, прошел всю Орду и всю землю Татарскую, подошел к пределам Рязанской земли, взял город Елец, и князя елецкого захватил, и многих людей замучил. Об этом прослышав, князь великий Василий Дмитриевич (1389–1425 гг.) собрал воинов своих многочисленных и пошел из Москвы в Коломну, желая встретиться с ним; приступив с войском, встал на берегу у Оки-реки, Темир Аксак же стоял на одном месте пятнадцать дней, помышляя, окаянный, идти на всю Русскую землю, чтобы, подобно новому Батыю, разорить христиан».

И тут случилось чудо, которое автор Повести описал следующия образом: «Что за преславное чудо! Что за великое диво! Какое милосердие к народу христианскому! В тот самый день, как принесли икону Пречистой Богородицы из Владимира в Москву, – в тот же день Темир Аксак-царь испугался, и устрашился, и ужаснулся, и в смятение впал, и нашел на него страх и трепет, вторгся страх в сердце его и ужас в душу его, вошел трепет в кости его, и тотчас он отказался и убоялся воевать Русскую землю, и охватило его желание побыстрее отправиться в обратный путь, и скорей устремился в Орду, Руси тылы показав, и повернул с соплеменниками своими восвояси; возвратились без успеха, впали в смятение и заколебались, как будто кто-то их гнал. Не мы ведь их гнали, но Бог изгнал их незримою силой Своей и Пречистой Своей Матери, скорой Заступницы нашей в бедах…».[277]

В последующие века историки выдвигали более реальные гипотезы по поводу причин ухода Тамерлана из-под Москвы. В частности, Н. М. Карамзин писал: «Знаменитый персидский историк сего времени, Шерефеддин (Шереф ад-дин Али Йазди. – А. М.), любя хвалить добродетели своего Героя, признается, что Тамерлан, подобно Батыю, усыпал трупами поля в России, убивая не воинов, а только людей безоружных. Казалось, что он хотел идти к Москве; но вдруг остановился и, целые две недели был неподвижен, обратил свои знамена к югу и вышел [26 августа] из Российских владений.

Без сомнения, не одно смелое, великодушное ополчение Князя Московского произвело сие удивительное для современников действие: надлежит искать и других причин вероятных.

Хотя историки восточные повествуют, что монголы Цагатайские обогатились у нас несметною добычею и навьючили вельблюдов слитками золота, серебра, мехами драгоценными, кусками тонкого полотна антиохийского и русского; однако ж вероятнее, что сокровища, найденные ими в Ельце и в некоторых городках рязанских, не удовлетворяли их корыстолюбию и не могли наградить за труды похода в земле северной, большею частию лесистой, скудной паствами и в особенности теми изящными произведениями человеческого ремесла, коих употребление и цену сведали татары в образованных странах Азии.

Наступала дождливая осень: с людьми, обыкшими кочевать в местах плодоносных и теплых, благоразумно ли было идти далее к Северу, чтобы встретить зиму со всеми ее жестокостями? Но путь к Москве надлежало еще открыть битвою с войском довольно многочисленным, которое умело победить Мамая.

Завоевание Индии, Сирии, Египта, богатых природою и торговлею, славных в Истории мира, пленяло воображение Тамерлана: Россия, к счастию, не имела для него сей прелести. Он спешил удалиться от непогод осенних и по течению Дона спустился к его устью.

Сия весть радостно изумила наше войско. Никто не думал гнаться за врагом, который, еще не видав знамен Великого Князя, не слыхав звука воинских труб его, как бы в смятении бежал к Азову.

Юный Государь Василий Дмитриевич мог бы приписать спасение отечества великодушной своей твердости, но вместе с народом приписал оное силе сверхъестественной и, возвратясь в Москву, соорудил каменный храм Богоматери с монастырем на древнем Кучкове поле: ибо, как пишут современники, Тамерлан отступил в самый тот день и час, когда жители Московские на сем месте встретили Владимирскую икону.

Оттоле церковь наша торжествует праздник Сретения Богоматери 26 августа, в память векам, что единственно особенная милость Небесная спасла тогда Россию от ужаснейшего из всех завоевателей».[278]

Арабский историк Ибн Арабшах, прослеживая дальнейшие действия Тамерлана, писал: «… Передовые войска его дошли до Азака (Азов. – А. М.), и он разрушил Сарай, Сарайчук, Хаджитархан (Астрахань. – А. М.) и (все) эти края».[279] Н. М. Карамзин резюмировал пространные рассказы персидских и арабских современников тех событий следующим образом: «Что Тамерлан готовил Москве, то испытал несчастный Азов, богатый товарами Востока и Запада.

Многочисленное Посольство, составленное из купцов Египетских, Венециянских, Генуэзских, Каталонских и Бискайских, встретило монарха Цагатайского (Тамерлана. – А. М.) на берегу Дона с дарами и ласками.

Он успокоил их на словах и, в то же время, велев одному из эмиров осмотреть городские укрепления, внезапно приступил к оным. Азов и богатства его исчезли. Ограбив лавки и домы, умертвив или оковав цепями всех тамошних христиан, которые не успели спастися бегством на суда, монголы обратили город в пепел.

Завоевав землю Черкесскую и Ясскую, взяв самые неприступные крепости в Грузии, Тамерлан у подошвы Кавказа дал праздник войску. В огромном шатре, окруженном блестящими столпами, среди вельмож и полководцев, он сидел на золотом троне, украшенном драгоценными каменьями, и при звуке шумных мусикийских орудий пил грузинское вино, желая здравия и дальнейших побед своим неутомимым сподвижникам.

Уведомленный о непокорстве жителей Астраханских, Тамерлан, презирая холод зимний и глубокий снег, пошел к сему городу, укрепленному, сверх каменных, ледяными стенами, срыл его до основания; разрушил огнем и столицу ханскую, Сарай; наконец удалился к границам своей Империи, предав, как он сказал, державу Батыеву губительному ветру истребления.

Орда Кипчакская (Золотая Орда. – А. М.) находилась тогда в жалостном состоянии: утратив бесчисленное множество людей в битвах с монголами Цагатайскими, она была еще театром кровопролитных междоусобий»,[280] в которых участвовали ставленник Тамерлана в Золотой Орде – Койричак, бывшие военачальники Тамерлана, а теперь претенденты на ханский престол – Тимур-Кутлуг и Едигей, и все тот же Тогтамыш…

Весной 1396 года Тамерлан отправился восвояси; в Самарканд он добирался через Северный Кавказ, Дагестан, Азербайджан, Мазендаран, Хамадан.

Как свидетельствует Шереф ад-дин Али Йазди, «В какую бы область ни приходил Сахибкиран, сидя сам в канцелярии, спрашивал о положении народа, бедных и неимущих. Защищал угнетенных от угнетателей и, чтобы было уроком для других угнетателей, строго наказывал, а некоторых из них казнил. Это он делал, чтобы сильный не притеснял слабого, богатый – бедного.

Аллахдад-бека оставил в области Хорасан, а сам отправился в Мавераннахр. Подойдя к реке Аму, переправился на судне и остановился в области Хузар… Государь Сахибкиран двинулся оттуда, пришел в область Кеша и остановился в построенном им самим дворце Ак Сарай. На следующее утро сел на коня и отправился посетить святые могилы. Сначала посетил могилу Шайх Шамс ад-Дина Кулара. Затем посетил могилы других святых и находящимся там дервишам, бедным и нищим раздал милостыни. Затем посетил могилу отца, Таргай-бека, могилу сына, царевича Джахангира и могилы других родственников.

Хафизы читали Коран и молились за него. Хафизам он подарил много чего. Пришедших из дальних земель улемов и мудрецов он почтил, дал подарки и поднял дух.

Царевичи и беки все устроили в Ак Сарае той и наслаждались. Оттуда он счастливо пустился в путь, перешел через перевал Кеша и достиг города Самарканда.

Горожане разукрасили город и выставили все, что было в мире удивительного и диковинного. Хорошие музыканты и певцы, стоя в разных местах, исполняли музыку, пели песни и радовались возвращению Сахибкирана.

Сахибкиран сначала посетил могилы святых, раздал много подаяний бедным и неимущим. После посещения могил сел на троне государства, занялся подготовкой к тою и начал предаваться удовольствию и наслаждению…

После нескольких дней, проведенных в наслаждениях, он стал интересоваться другими областями, спрашивал о положении народа, о хорошем и плохом в них. Он пригласил всех сейидов и улемов, шейхов и праведных, которые были в подвластных странах, дал им подарки, привезенные из двух Ираков (Ирак Арабский, т. е. собственно Ирак, и Ирак Персидский – области Ирана, прилегающие к первому Ираку с севера), Дашти Кипчака и других стран, и оказал им милости. У них расспросил о положении бедных и неимущих, хорошо поинтересовался. И за каждого, кто потерпел гнет от угнетателя, отомстил за этого угнетенного.

Угнетателей и распоясавшихся схватил, сковал им ноги тяжестями, на шеи надел двурогие ошейники, хорошо помучил их. А некоторых из них казнил, их имущество предоставил разграблению и трехлетний налог хараджа с их земель раздал народу.

В каждую область послал хорошего человека, сказав: «Осведомитесь о положении народа, в каждой области соберите бедных, нищих, дервишей и нуждающихся, выдайте им годовое питание, халат, материю, калоши, сапоги, чалму и лицевой платок, зимний и летний халаты!»

Вельможи и почтенные, народ и неимущие – все были довольны и счастливы его правлением и читали за него молитвы.

В ту зиму Сахибкиран провел во внутреннем арке Самарканда, в Кок Сарае, и в счастье и полном величии правил страной…».[281]

* * *

Управление страной Тамерлан осуществлял на основе разработанных и утвержденных им правил и постановлений, которые впоследствии вошли в его «Уложение». Вот некоторые из них:

«Постановления для управления государством

В государстве, вновь подчиненном моей власти, я оказывал почет тем, которые были того достойны; я обращался с величайшим уважением и почтением с потомками Пророка, учителями закона, учеными и старцами, я назначал им жалованье, пенсии; вельможи этой страны становились как бы моими братьями, а сироты и бедные – моими детьми.

Армия покоренной страны входила в состав моей армии, и я старался привлечь любовь народа. Тем не менее, я держал всегда своих подданных между страхом и надеждой.

С добрыми, к какой бы национальности они ни принадлежали, я обходился с добротою, но злые и изменники изгонялись из моего государства. Я удерживал людей трусливых и низких в положении, которое им соответствовало, не допуская их возвышения за известные границы. Я расточал почести и отличия вельможам и знати.

Врата справедливости были открыты во всех подвластных мне странах, в то же время я заботился, чтобы все пути к грабежу и разбою были закрыты.

Правитель покоренной провинции оставался при своей должности; осыпая его благодеяниями, я мог вполне рассчитывать на его верность и преданность. Но непокорный не замедлял попадаться в свои собственные сети. Тогда я его замещал правителем умным, справедливым и деятельным.

Я приказал, наказывать по закону «Яса» (закону Чингисхана) разбойников и грабителей больших дорог и изгонять из моих владений бунтовщиков и изменников.

Я не желал, чтобы шуты были терпимы в провинциях. Я назначил в городах и городских кварталах профоса (полицейского. – А. М.), который должен был заботиться о безопасности народа и солдат. Все кражи, совершенные в его участке, лежали на его ответственности.

На больших дорогах была расставлена стража, чтобы делать разъезды и обезопасить сообщения. Путешественники и купцы имели право требовать, чтобы их вещи и богатства были конвоированы этою стражею, которая отвечала за каждую пропавшую вещь.

Строго воспрещалось судьям наказывать граждан по обвинениям и наветам людей подозрительных и неблагонамеренных. Но по убеждению, основанному на четырех показаниях, на виновного налагался штраф, соразмерный с его преступлением.

Не позволялось взимать ни подушного сбора, ни пошлины в городах и предместьях. Ни один солдат не имел права занять постоем дома частного лица или присвоить себе стадо и имущество гражданина.

Во всех делах, касавшихся народа какой-либо провинции, правителям было приказано строго держаться в пределах справедливости. Для уничтожения нищенства я основал приюты, где бедные получали содержание.

Раздел доходов с областей

Доход с областей и государств разделялся на несколько неравных частей. Каждый эмир и каждый минбаши (тысяцкий. – А. М.) брал одну часть по жребию; и если сумма, полученная таким образом, превышала жалованье, то делили, если же она была меньше жалованья, то получавший ее брал на свою долю еще одну часть.

Эмирам и минбашам было строго запрещено увеличивать установленные подати, когда собирали государственные налоги.

Каждая область, обложенная податью, имела двух заведующих. Один из них наблюдал за областью и защищал жителей от притеснений и грабежа со стороны лица, пользующегося доходами от нее; он же вел и точный счет всему, что доставлялось областью.

Другой заведующий вел записи издержек, раздавал следующее солдатам части.

Каждый служащий, которому отданы были доходы с какой-нибудь области, пользовался ими в продолжение трех лет, после чего производилась ревизия, и, если область была в цветущем состоянии, и жители не заявляли претензий, всё оставалось без изменения; в противном же случае доходы отбирались от правителя на три года.

Страх и угрозы можно с успехом пускать в дело при собирании податей, но не следует прибегать к ударам и розгам. Правитель, авторитет которого слабее кнута и розог, не достоин своего звания.

Постановление для сбора доходов и контрибуций с народа; порядок и благоустройство государства; культура и народонаселение; безопасность и полиция в провинциях

При сборе податей нужно остерегаться обременять народ податями или опустошать провинции, потому что разорение народа ведет за собой обеднение государственной казны, а несостоятельность казны имеет следствием рассеяние военных сил, что в свою очередь ведет к ослаблению власти.

Когда я завоевывал какую-нибудь область, или она сдавалась мне на капитуляцию, что избавляло ее от гибельных последствий войны, то приказывал собрать сведения о доходах и производительности этой области.

Если народ желал оставить прежний порядок управления, то согласовывались с его желанием, в противном же случае подати собирались по установленным мною правилам.

Подати определялись производительностью земель и, соответственно, установленными оценками. Например, если земледелец имел земли, орошаемые постоянными арыками, водопроводами или потоками, лишь бы только эти воды текли беспрерывно, то доход с этих земель делился на три части, причем 2/3 оставались владельцу, а 1/3 взималась сборщиком.

Если подданный желал платить деньгами, то часть сбора оценивалась по текущим ценам, а солдаты получали жалованье сообразно со стоимостью съестных припасов.

Если же и подобное определение не нравилось подданным, то взимались произведения с трех десятин отдельно. С первой собиралось 3 меры, со второй – 2 меры, а с третьей – 1 мера. Половина засевалась хлебом, а другая – ячменем, и взималась половина всего урожая.

Если подданный отказывался платить натурой, то оценили меру хлеба в пять серебряных мискалей, а меру ячменя – в 2,5 мискаля. На него налагалась обязанность. Но сверх этого с народа не дозволялось ничего требовать под каким бы то ни было предлогом.

Что касается прочих произведений почвы в течение осени, весны, зимы и лета и местностей, которые орошали только дождем, то они делились на две части, с которых взималась треть или четверть.

Налоги на траву, фрукты и другие сельские продукты, так же, как на хозяйственные принадлежности, резервуары, пастбища и другие ценные земельные угодья, оставались без изменения; если же подданный был недоволен, то избирался другой порядок.

Строго воспрещалось брать подати раньше уборки хлеба, и уплата производилась в три определенные срока. Если подданные платили охотно, то дело обходилось без сборщика; если же в таковом являлась надобность, то он должен был действовать словом и влиянием для сбора государственной подати, но никогда не должен был прибегать к палке, веревкам, кнуту или цепям; вообще он не имел права прибегать к жестоким мерам против личности должника.

Земледелец, который разработал и оросил невозделанную землю, сделал на ней насаждения или сделал годными для посева заброшенные земли, освобождался от податей первый год; второй год он мог внести столько, сколько ему заблагорассудится; в третий же год он подчинялся общему постановлению о налогах.

Если богатый землевладелец или человек могущественный притеснял бедного или причинял ему какой-нибудь убыток, то притеснитель отвечал за это своим имуществом, вознаграждая угнетенного.

Что касалось земель заброшенных и никому не принадлежащих, то я предложил серьезно заботиться о том, чтобы их возделывали. Если же земля оставалась без обработки по причине бедности ее владельца, то ему давались необходимые земледельческие орудия.

Я приказывал расчищать засоренные арыки, исправлять и строить мосты на реках и воздвигать караван-сараи на расстоянии одного дня пути. При караван-сараях находились смотрители и дорожная стража. Они заботились о безопасности путешественников и отвечали за произведенные у них кражи.

В каждом городе я приказал построить мечеть, общественную школу, богадельню для бедных и убогих и больницу, при которой находился врач. Я требовал, чтобы в городах строились также здания городской думы и судебной палаты; я учредил особую стражу (полицию. – А. М.) для народа за засеянными полями и за безопасностью граждан.

В каждую область я назначил трех министров. Первый был для народа. Он вел точный и верный счет податям, уплачиваемым подданными, донося мне о сумме их с объяснением, по какому праву и под каким наименованием они были взимаемы.

Второй был для солдат. Он вел счет сумм, им уплаченных, и тех, которые им еще следовало получить.

Третий наблюдал за собственностью отсутствующих и странствующих, над полями, покинутыми на волю ветра. С согласия судьбы и представителя духовной власти в руки этого визиря переходили имения сумасшедших, неизвестных наследников и преступников, лишенных прав законом. Имущество умерших переходило к законным наследникам; если же законных не оказывалось, это имущество обращалось на богоугодные заведения или же отсылалось в Мекку.

Постановления для поддержания сношений и получения сведений о состоянии государств, областей, народа и армии

Я желал, чтобы на всякой границе, во всякой провинции, в каждом городе и при армии был корреспондент (представитель центральной власти. – А. М.). Его обязанностью было уведомлять Двор о действиях и поведении правителей, народа и солдат, о положении моих войск, моих соседей, он представлял точный очерк о вывозе и ввозе товаров и произведений, о прибытии и отъезде иностранцев и караванов всех стран.

Этот корреспондент при помощи своих сношений знал все действия ханов, имел сведения о всех мудрецах и ученых, которые, хотя бы из самых отдаленных стран, были расположены перейти ко мне на службу.

От таких докладов я требовал самой строгой правдивости. Если он уклонялся от истины и не давал точного отчета о событиях, ему отсекали пальцы. Если в своих отчетах он пропускал какой-нибудь похвальный поступок солдата или представлял его в ложном свете, ему отрубали руку; наконец, если он по вражде или злобе делал ложный донос, его подвергали смерти.

Я настоятельно требовал, чтобы эти известия были мне представляемы ежедневно, еженедельно и ежемесячно.

Я содержал (пограничный. – А. М.) отряд до 1000 всадников на верблюдах, другой отряд в 1000 человек легкой кавалерии и 1000 легко вооруженных пехотинцев для исследования состояния пограничных областей и для разоблачения замыслов соседних князей. По возвращении своем они мне сообщали подробности открытий, и я мог принять меры против всяких случайностей…

Когда я задумал завоевать Индостан, они меня известили, что в каждой области этого государства правители и коменданты отложились от верховной власти и объявили себя независимыми. Саранк, брат Малу-хана, поднял знамя независимости в местности Мултана; султан Махмуд последовал его примеру в Дели; Малу-хан организовал армию в Лагоре; Мобарек-хан изъявил притязания на верховную власть в государстве Канудж, – так что во всём Индостане не было ни одной провинции, в которой верховная власть не была бы захвачена каким-нибудь частным лицом.

Из всех этих данных я заключил, что можно было легко завладеть этой страной[282]…».[283]

* * *

Судя по свидетельству Шереф ад-дин Али Йазди, были и другие причины военного похода в Индию: «Кундуз, Баглан, Кабул, Газнин и Кандахар с их областями и округами до границ Индии Сахибкираном были даны царевичу Пир Мухаммад Джахангиру. Вместе с ним туда было отправлено большое войско с именитыми амирами.

Царевич, держа в повиновении эти страны, правил хорошо и справедливо. Установив там свой порядок, согласно высокому фирману, он направился в другие области. Его беки: Сайфал Кандахари, амир Кутб ад-дин – сын дяди амира Сулайман-шаха, цари Бадахшана – Шах Лашкар-шах и Шах Баха ад-Дин, Бахлул, Мухаммад Дарвеш Барулас, Кимари Инак, Темур Хаджа Ак Буга, Сайфал Никудари, Хасан Джандар, Махмуд Барат Хаджа и другие беки – пошли на Сулаймановы горы и побили авганцев[284], перейдя реку Синд, город Уч взяли с боем. Идя дальше, дошли до Мултана и осадили город Мултан (ныне город в Пакистане).

Правитель Мултана – Саранг – был старшим братом Маллу. После смерти Султан Фируз-шаха эти два брата правили страной Хиндустан. Султан Махмуда, внука Фируз-шаха, объявили царем, на самом деле Хиндустаном правили эти два брата. Маллу вместе с Султан Махмудом находился в Дели, а Саранг – в Мултане.

Итак, победоносное войско, осадив Мултан, в день два раза вступало в бой…

Эти сведения дошли до государя Сахибкирана, а Сахибкиран готовился в то время пойти на неверных Китая. Тогда все беки собрались и заявили Сахибкирану, что, мол, «в стране Хиндустан в некоторых областях поднято знамя религии Мухаммада, приветствие ему, например, в области Дели и других. Но в некоторых областях, близких к нему, стоят неверные и огнепоклонники».

У Сахибкирана всегда была мечта пойти священной войной на неверных[285]. По этой причине, собрав войско, вознамерился пойти в страну Хиндустан».[286]

Тамерлан предназначил для похода 92 000 воинов. Число это соответствовало числу имен Магомета, что он принял или, вернее сказать, хотел, чтобы войска его приняли за счастливое предзнаменование.

Из них 30 000 конницы, находившейся в Кандагаре, составляя правое крыло, должны были следовать через проходы Соломоновых гор и, перейдя через реку Инд, взять город Мултан. Войска эти выступили в поход гораздо раньше прочих войск и овладением Мултана, бывшего в то время одним из важнейших городов Индии, должны были приготовить опорный пункт для дальнейших предприятий (выше об этом уже было сказано).

Другие 30 000 конницы, составляя левое крыло, выступили из Кабула и, переправясь через Инд, вероятно у Аттока, имели назначение вторгнуться во владения Лагор.

Сам Тамерлан, с остальными 32 000, выступил из Самарканда в марте 1398 года и направился на Термед, где по устроенному на судах мосту, перешел через реку Аму-Дарью. Отсюда он двинулся на Хулум, Азник и, перейдя через горы Балхан (вероятно, отрог Гиндукуша), направился на Индераб, для предприятия частной экспедиции в Каферистан.

Взяв с собою 10 000 войск, он обходит с ними отрог Гиндукуша на Пардыс (Пардай) и оттуда на Кавук. Оставив здесь лошадей со значительным прикрытием и дозволив взять их с собою только одним командирам, он направился через хребет Гиндукуша, избрав для перехода его самое трудное место, чтобы напасть на жителей (неверных. – А. М.) врасплох.[287]

Начало похода Тамерлана в Индию и, в частности, переход войск Тамерлана через Гиндукуш, описал в своей «Книге побед» Шереф ад-дин Али Йазди:

«В месяце раджаб восьмисотого года – года Барса (март–апрель 1398 года) – счастливый Сахибкиран с целью священной войны отправился в Хиндустан… И с бесчисленным воинством… дошел до области Термеза, прошел Хульм и пошел по дороге Газнина, Самангана. Прошел через перевалы Баглана и остановился в Андарабе…

К нему пришли от мала до велика тех мест и, увидев государя, просили у него защиты от неверных Катура и сказали: «Мы – община мусульман, эти места сделали для себя родиной. Каждый год неверные Катура берут с нас огромный налог. А если не дадим, то наших мужчин убивают и жен и сыновей забирают в плен».

Сахибкиран, услышав эти слова, разгневался и сказал: «Теперь наша обязанность – уничтожить этих неверных. Затем пойдем в другие места».

Итак, он обратил свой лик в сторону неверных Катура, и из войска из каждых десяти человек выбрав трех хороших джигитов, счастливо двинулся в путь.

Затем беки и большая часть войска, оставив там лошадей, пешими отправились в горы. Там была одна весьма высокая гора, именуемая Кабутар-хана. Было очень жарко, из-за обилия снега в тех горах лошади не могли ходить, так как их ноги утопали в снегу. Поэтому ходили ночью, когда снег замерзал. А днем, когда лед снова таял, на снег клали войлоки, палатки, ковры и по ним проводили лошадей.

Так они подошли к еще более высокой горе. Некоторые беки, пришедшие с лошадьми, вернули своих лошадей и спешились. Дорога по этой горе была весьма узкой и целиком завалена снегом. Тогда в снегу сделали подкоп и прошли по тоннелю в снегу. А неверные находились в ущельях.

Беки правого и левого крыла войска и бахадуры с гор спустились по канатам. А некоторые просто скатывались с гор и через промежуток времени достигали до низа.

Для Сахибкирана из древесины изготовили паланкин, прикрепили его кольцами и длинными веревками, длина каждой по сто пятьдесят кари (около 75 метров). Их привязывали к тем кольцам. А Сахибкиран преспокойно сидел в нем, и несколько людей, держа те веревки, спускали его вниз. На каждом месте, куда достигала веревка, там два человека лопатой и киркой равняли землю, чтобы там поместился Сахибкиран. Пока Сахибкиран в паланкине находился там, люди сверху спускались к нему, а оттуда снова веревками Сахибкирана спускали вниз. Таким способом через пять раз Сахибкиран достиг низа. Так государь Сахибкиран, который в иное время ставил ноги на небеса, здесь стал пешим и прошел один йигач пути.

Из-за того, что он поставил благородную цель, Господь всевышний своей милостью и щедростью всякие трудные дела для него делал легкими. Из личных коней несколько спустили с гор, привязав веревками за их ноги и шеи. Их подвели к государю. Сахибкиран с достоинством сел на коня, а беки и бахадуры, войско – все стояли пешими.

Неверные тех земель напоминали простые и мощные изваяния, и многие были голыми. У них была одна крепость, по ее подножию протекала река, а на другом берегу реки была одна огромная, весьма высокая гора. Эти неверные за сутки до этого, услышав о подходе войска Сахибкирана. ушли из своих жилищ и вместе со своими животными поднялись на эту гору, думая, что никто туда не поднимется.

Итак, воины ислама, дойдя сюда, никого не нашли. Жилища тех неверных подожгли и, как ветер, переправились через реку. Было приказано: «Воинам со всех сторон подняться на гору!»

Бахадуры, произнеся: «Аллах велик!» и «Нет силы и мощи, кроме как у Аллаха!», стали подниматься на эту гору… Все, наступив одновременно, убили много неверных. Битва длилась трое суток. Неверные, ослабев, просили пощады.

Сахибкиран послал к ним человека по имени Ак Султан, сказав: «Пойди, скажи им: если они покорятся и станут мусульманами, то я эту область отдаю им и ухожу в свою страну. Но если нет, ни одного из них в живых не оставлю!»

Ак Султан пошел к ним и передал эти слова. Они были бессильны, другого выхода у них не было, и они признались: «Мы будем мусульманами».

Вместе с Ак Султаном к Сахибкирану прибыли несколько их старших, и государю доложили их слова. Сахибкиран своей милостью надел на них халаты и вернул к своим.

Однако с наступлением темноты те несчастные сделали набег на Шах Малик-бека. Шах Малик-бек сражался с ними и многих отправил в ад, сто пятьдесят человек поймали живыми и всех бросили в воду. Воины ислама, поднявшись на гору, перебили остальных неверных, жен, дочерей и сыновей взяли в плен. Из голов неверных воздвигли башни.

Эта победа имела место в благословенный месяц рамазан восьмисотого года (май–июнь 1398 года). Эту дату вырезали на камне, дабы люди прочитали ее и знали, что ни в какое время никакому царю не удавалась такая победа. Даже Александр Македонский не смог сделать такое дело[288]».[289]

Окончив эту экспедицию и отыскав удобнейшую дорогу, Тамерлан возвратился в Кавук и оттуда направился в Кабул. Выступя (20 сентября) из Кабула, он перешел через Инд (11 октября), вероятно, близ нынешней крепости Дера-Измаэль-хан. От Инда он направился на реку Джелум и, дойдя в 6 дней до впадения ее в реку Дженаб, переправился через эте реку по мосту. 23 октября он пошел на город Тулумба, куда и прибыл 29 октября.

Движение к югу он делал для соединения с правым крылом, которое было послано ранее для овладения укрепленным городом Мултаном.[290]

«Ранее, говоря о причине похода в Хиндустан, мы излагали, что царевич Пир Мухаммад подошел к Мултану и шесть месяцев осаждал его. И жители города, бессильные переносить голод, стали поедать собак и кошек. Правитель города Саранг вынужденно пошел по пути подчинения, вышел из города и пришел к царевичу. Так Мултан был покорен. Он (царевич Пир Мухаммад. – А. М.) послал человека к Сахибкирану с вестью о победе.

Кони, принадлежавшие царевичу, и войсковые лошади, отпущенные пастись в Пашшаколе, все неожиданно пали. По этой причине царевич вошел в город и там сидел.

Даруги и правители областей Хиндустана, подчинившиеся царевичу, все стали врагами; некоторых даруг, поставленных царевичем, поймали и убили. В такое время, когда все войско царевича стало пешим, враги поднимали головы со всех сторон и ночью подходили к городским воротам.

Поход Тамерлана против Баязида в 1400–1403 гг.

По этой причине царевич сидел весьма опечаленный, но вдруг поступила весть, что государь Сахибкиран подходит сюда. Все враги, услышав эту весть, потеряли головы и рассеялись. Царевич обрадовался и развеселел и направился к государю. Четырнадцатого сафара (26.10.1398 года), подойдя к реке Биях, удостоился счастья увидеть Сахибкирана. Государь обнял его и расспросил…

Сахибкиран узнал, что кони царевича пали в Пашшаколе, и его войско большей частью стало пешим; тогда он подарил царевичу тридцать тысяч коней и всех посадил на коней».[291]

Отсюда Тамерлан пошел вверх по левому берегу реки Биа, как для сближения с левым своим крылом, так и для наказания жителей города Дипалпура которые, приняв монгольский гарнизон из 1000 человек, высланный к ним от войск, осаждавших Мултан, и узнав потом о бедственном положении этих войск, вырезали весь гарнизон.

Занятие значительным гарнизоном города Дипалпура, лежавшего при реке Биа, на прямом пути от города Кандагара в Дели, и, следовательно, имевшего средства к переправе через эту реку, показывает, что Тамерлан предполагал двигаться этой дорогой, но несчастье, постигшее войска правого крыла, заставило его отклониться к югу.

Жители города Дипалпура, с приближением Тамерлана, укрылись в крепости Батнир, лежавшей среди степи и почитаемой весьма сильною.

Тамерлан с 10000 войск пошел осаждать ее, приказав армии с обозами следовать прямою дорогой к городу Дели.[292]

«Итак, Сахибкиран отправил обоз, а сам в понедельник двадцать четвертого дня месяца (05.11.1398 года) в авангарде отправился с десятью тысячами воинов в сторону Аджудана.

В субботу (10.11.1398 года) он достиг Аджудана. Шайх Мунаввар и Шайх Саъд тамошний народ, отворотив от пути подчинения, склонили на свой путь сговора. Они все пришли в Батнир и некоторые из них пошли в Дели.

Однако сейиды и ученые с ними не согласились и, осведомленные о щедрой милости государя, сидели на своих местах. Когда государь подошел близко к тем местам, все вышли встречать и увидеть Сахибкирана.

Государь их встретил хорошо, расспросил и разузнал. Государь Сахибкиран поставил Мавлана Насир ад-дин Умара и сына Хаджа Махмуд-шаха, Шахаб Махмуд-шаха, даругой там, дабы никто им не противостоял, и чтобы не причиняли вреда тамошнему народу.

Крепость Батнир была весьма крепкой и находилась вдали от дороги по левую руку. Она получала воду из большого озера, озеро находилось вблизи города, а в него вода поступала из Пашшакола. Еще никогда вражеское войско к ней (к крепости Батнир. – А. М.) близко не подступало. И из индийских царей никто к ней не подходил близко. Люди, бежавшие от Сахибкирана из Дайбалпура, Аджудана и других мест, все собрались там и не вмещались в крепость…

Сахибкиран подошел к Батниру, стали бить в барабаны и литавры, начал битву. Все, что было вне крепости, взял…

В этот день беки тумэнов и хошунов, окружив крепость, осадили ее. Даруга крепости Райи Долчин с индийскими бахадурами воевал, стоя у ворот крепости…

Победоносные войска наступали со всех сторон и были близки к взятию крепости. В это время Райи Долчин изъявил покорность, послал одного сейида к государю и просил сегодня пощадить его, а утром он выйдет из города и придет служить.

Сахибкиран, услышав его слова, благодаря своей милости, принял слова пришедшего сейида, войску запретил воевать и вышел за пределы заграждения. На следующее утро, вопреки своему обещанию, Долчин не вышел.

Сахибкиран разгневался и приказал: «Бекам каждому со своего места начать подкоп!»

Согласно приказу, приступили к подкопу. Сколько бы ни бросали из крепости камни, ни пускали стрелы и огонь, бахадурам это не мешало воевать.

Долчин и старшие города, увидев это, испугались и опять стали просить пощады и заявили: «Теперь мы знаем, чего заслуживаем. Теперь искренне и преданно хотим служить. Простите нашу вину!»

Сахибкиран своей милостью еще раз простил. Райи Долчин послал сына к Сахибкирану с птицами и конями.

Государь Сахибкиран хорошо встретил его сына, надел на него особый златотканый халат, дал золотой ремень и вернул назад.

В пятницу двадцать восьмого дня месяца (09.11.1398 года) Райи Долчин вышел за пределы города, вместе с ним был Шайх Саъд ад-дин Аджудани. Увидев Сахибкирана, преподнес много подарков, три девятки коней, все с золотыми седлами и стременами, много хороших животных и другие подарки. Государь Сахибкиран тоже подарил ему златотканый халат, золотой ремень и хорошо принял его…

Что касается людей из Дайбалпура, убивших Мусафира Кабули с тысячью воинов, то из них убили пятьсот человек. Из людей Аджудана тоже некоторых убили и отобрали вещи.

Господь всевышний наделил Сахибкирана таким чудом, что если кто-либо не подчинится ему и взбунтует или убежит от Сахибкирана, то он рано или поздно несчастным и униженным попадал ему в руки.

Далее Камал ад-дин, брат Райи Долчина, испугался Сахибкирана и, несмотря на то, что его брат присягнул Сахибкирану, нисколько не подумав, закрыл ворота и начал бунтовать.

Сахибкиран, разгневавшись, приказал осадить крепость. Победоносные войска опять стали рыть подкоп. Жители крепости поняли, что с этим войском воевать нельзя, а то возьмут крепость и всех перебьют. Поэтому сын и брат Долчина вышли из крепости, потерли лица об землю и сдали ключи от ворот.

В понедельник, в начале месяца рабиъ первого (11.11.1398), Шайх Hyp ад-дин-бек и Аллахдад вошли в крепость за налогом пощады. Но тамошние раджи налога не приняли. Среди них было много неверных, и те стали бунтовать.

Эта весть дошла до Сахибкирана. Государь, рассердившись, приказал: «Изрубить этих несчастных саблями!»

Победоносные воины мгновенно выпустили дух этих неверных. Утром войска со всех сторон с веревками залезли на крепость, вошли в цитадель. Находившиеся в цитадели огнепоклонники своих жен и сыновей сожгли, а те, которые притязали на мусульманство, своих жен и сыновей зарезали, как баранов, и эти два народа: огнепоклонники и мусульмане, сговорившись, стали воевать.

Победоносные войска по приказу вошли в город, вступили в жестокую схватку. Из победоносного войска многие воины стали мучениками, некоторые получили ранения. Группа гебров[293] с саблями окружила Шайх Hyp ад-дин-бека и еще бы немного, они бы взяли его. Узун Мазид Багдади и Фируз Сеистани, действуя согласованно, напали на них, перебили нескольких гебров и вывели Шайх Hyp ад-дин-бека из окружения.

Наконец, ветер победы подул в сторону газиев, победа оказала поддержку воинам ислама, придавили индусов и убили десять тысяч. Стены и мостовые той крепости стали красными от крови. Дома гебров сожгли, крепость и город сравняли с землей. Случилось так, что в крепости не осталось ни одного дышащего человека.

Все найденное золото, серебро, парчу и шелк забрали. Сахибкиран эти вещи подарил воинам, к раненым был очень милостив. Узун Мазиду и Фирузу Сеистани, оказавшим поддержку Шайх Hyp ад-дину, извлекшим его из окружения гебров, Сахибкиран оказал большие милости.

После разрушения того города в среду ночью третьего дня месяца (13.11.1398 года) Сахибкиран поднялся оттуда и прибыл в местность Канараи Хавзи Аб. День постоял там и в четверг четвертого дня месяца (14.11.1398) победоносно дошел до крепости Фируз, оттуда тоже двинулся и в тот же день прибыл в город Сарасати. Жители этого города были неверными, ели мясо свиньи. Услышав о Сахибкиране, они бежали, бросив город.

Победоносное войско преследовало их, и перебили многих неверных. Все, что было с ними: лошадей, верблюдов и баранов – забрали.

Сахибкиран день постоял в Сарасати, утром поднялся оттуда, прошел восемнадцать курухов дороги, подошел к Фатхабаду и там убили много индусов. В воскресенье (17.11.1398) покинули Фатхабад, прошли крепость Раджабпур и подошли к крепости Амаруни, остановились. Там не было ни одного умного человека, который подошел бы к государю и обтер свои глаза об пыль на его ступне. По этой причине тамошний народ перебили и их дома сожгли.

В понедельник восьмого дня месяца (18.11.1398) покинул крепость Амаруни и остановился в пустыне Тухна. Там была община людей, называемых джатами, и они издавна жили здесь, занимались воровством. Они нападали на караваны, причиняли вред и невредимыми не пропускали.

Когда Сахибкиран достиг этих мест, они убежали в джунгли. Эти джунгли большей частью были с колючками. Поступил фирман: «Одному хошуну воинов во главе с Токалом Хинду Каркара и Мавлана Наср ад-дин Умаром напасть на те земли!»

Те пошли туда, нашли двести человек, перебили их, взяли лошадей и, схватив группу людей, вернулись.

Добродетель Сахибкирана была такова, что где бы ни были угнетатели и злодеи, он ходил туда и устранял от мусульман того угнетателя и делал дороги безопасными.

Девятого дня рабиъ первого, во вторник (19.11.1398), он поднялся из Тухны, обоз и имущество вручил Сулайманшах-беку и отправил в Шадману, а сам, пройдя крепость Мунк, остановился.

Затем государь Сахибкиран направился к джатам, прятавшимся в джунглях. В тот день добрались до джатов и убили из них около двух тысяч человек, жен и сыновей их взяли в плен. Так те места обезопасили от них. Те дороги стали безопасными, и мусульмане получили облегчение.

В тех местах в одном селении жила община сейидов. Услышав о Сахибкиране, все пришли и увидели государя. Государь тоже обратил на них взор милосердия, хорошо расспросил и всех одел с ног до головы. Над ними поставил одного человека даругой, дабы отныне никто не причинял им зла и вреда.

В среду десятого дня месяца (20.11.1398) Сулайманшах-бек с обозом прибыл из Мунка и остановился вблизи города Саманы. Ночью побыл там и в четверг (21.11.1398) достиг реки Кахкар.

Сахибкиран, покончив с джатами, присоединился к обозу. Четыре дня стояли там, чтобы присоединилось все войско».[294]

От города Саманы армия шла тремя колоннами: центр и обозы следовали по прямой дороге к городу Дели, а правое и левое крылья по боковым дорогам.

Средняя колонна, двигаясь на Ассенди и Тоглокнур, 21 декабря прибыла в Панипат; 24 декабря правое крыло от Канигуна было направлено для овладения замком Джеханнемай, лежавшим возле реки Джумны, в двух фарсангах от Дели.

По овладении этим пунктом, оно опять соединилось с главными силами. 26 декабря, перейдя через реку Джумну, войска направились к городу Луни. В окрестностях этого города были превосходные пастбищные места, почему занятие его было весьма важно для армии, составленной из конницы.

Овладев Луни, Тамерлан возвратился к замку Джеханнемай, куда прибыл 28 декабря. Здесь он созвал военный совет, для совещания, каким образом осаждать Дели.[295]

Персидский летописец Гийас ад-дин Али в своем «Дневнике похода Тимура в Индию» подробно описал не только прошедший тогда военный совет, но само решающее сражение за город Дели: «Когда знамя завоевателя мира было направлено в сторону Индийского царства, и произошло всё, что мы перед этим изложили, и его величество, проходя станции и остановки, переправляясь через моря и реки, покоряя крепости и города, очистил области и районы от многобожников, злодеев, мятежников и неверных, а гебров и идолопоклонников ниспроверг во прах и, когда до его высочайшего слуха дошло, что после того, как покойный султан Индийского царства Фируз-шах переселился из этого тленного мира в мир вечности, в городе Дели и в других городах, принадлежащих к городам ислама, сборища неверующих рабов протянули над мусульманами руки тирании и угнетения, выйдя из пределов справедливости и правильного образа действий, – тогда его величество направил свое победоносное знамя к Дели и в первый день месяца раби ал-ахира 801 года (11 декабря 1398 г.) достиг окрестностей Дели.

Его величество соизволило остановиться восточнее крепости Луни. В этом его местопребывании собрались все счастливые принцы (царевичи. – А. М.), великие эмиры, десятитысячный отряд сансыз, являвшийся личной охраной государя (у Йазди этот отряд именовался «кавчины» и насчитывал 1000 воинов. – А. М.), состоявший из рабов, купленных за золото, и приближенных его двора, и командующие войск.

На этом особом собрании (хурилтае. – А. М.) его величество соизволил изложить руководящие правила и методы ведения войны с неприятелем, расстройства его рядов… Он объяснил им все обязанности, налагаемые военными действиями…, определил также, в каком месте каждый останется на правом фланге и на левом, в авангарде, и в его личном отряде, каким образом скакать вровень друг с другом, как отражать атаки врага.

В тот же день принцы и эмиры почтительно доложили его величеству, что от берега реки Синда (Инд) до сего места взято в плен около ста тысяч индусов из неверных гебров и язычников, которые собрались в лагере. Принимая во внимание, что во время военных действий они склонились бы на сторону гебров Дели и, произведя нападение на победоносные войска, присоединились бы к этим гебрам, последовал приказ покорителя мира – и всех индусов, захваченных войсками, перебили, из их крови пролились целые потоки… Затем последовало высочайшее повеление, чтобы из каждых десяти солдат было выделено по одному и оставлено в данном месте для охраны (плененных. – А. М.) жен и детей индусов и награбленного скота. После этого его величество принял твердое решение выступить походом против города Дели.

Его величество после утренней молитвы, в утренний час, руководимый небесной помощью и призримый божественным попечением в воскресенье пятого числа упомянутого месяца раби ал-ахира (15 декабря 1398 г.) двинулся по берегу реки Джаун. Перешедши через нее, он остановился на другой ее стороне; в целях предосторожности опустился в ров, прилегающий к холму, называемому Пуштайи-Бахали. Отсюда во вторник седьмого числа раби ал-ахира в первый день, сев на коня, он построил правый и левый фланги армии, авангард и центр ее и привел ряды в боевой порядок.

На правом фланге были: принц Пир Мухаммад-бахадур, принц Сулайман-шах-бахадур и остальные эмиры; на левом фланге: принц Султан Хусайн-бахадур, принц Халил Султан-бахадур, Джахан-шах-бахадур и другие эмиры, в авангарде – принц Рустам-бахадур, эмир Шайх Нураддин-бахадур, эмир Шах Малик, Аллахдад и другие эмиры.

Его величество же собственною благословенною персоною стал во главе центра армии. Законченное в своей боевой готовности войско казалось таким, что с тех пор, как древнее небо сделало площадь земли местом своего обтекания, подобное войско в ряде войн не появлялось на ней, такого невероятного множества храбрецов не участвовало ни в одном сражении.

С неприятельской стороны царевич Султан Махмуд с Маллу-ханом и другими военачальниками и командирами Индийской страны, десять тысяч кавалерии, двадцать тысяч отборной пехоты и сто двадцать боевых слонов волновались, как страшное море от ветра, будучи расположены в боевом порядке в вооружении и боевых доспехах.

На спинах горообразных слонов были положены круглые деревянные сиденья, подле ряда слонов стояли извергающие мрак и гром орудия; на каждом слоне сидело по нескольку стрельцов из лука, а хоботы слонов были соединены вместе.

Сколько бы ни были победоносному войску обычны и знакомы войны, военное дело, битвы и проявления храбрости, и хотя оно участвовало во множестве страшных сражений и в водоворотах смертей, но это препятствие послужило для него ареною многих размышлений, особенно из-за этих огромных, как тучи, слонов, которые издали казались особенно страшными.

Таким образом, некоторые из выдающихся мужей стали сомневаться в своем мужестве… Его величество спросил их: «Где вы будете находиться?» Они от большого страха и чрезмерной растерянности ответили: «Наше место там, где находятся женщины».

Его хаканское (императорское. – А. М.) величество, счастливый монарх, улыбнулся.

Когда оба войска сблизились друг с другом, его величество остановился посреди своей ставки, расположившейся на склоне высокого холма Бахали, и зорко осматривал окрестность.

Караульные отряды и передовые части обеих армий встретились, и битва началась.

В тот час его величество, убежище халифского достоинства, соизволил указать рабу своего двора, маулана Насираддин Омару, чтобы он положил на камень молитвенный коврик, и его величество, спустившись на него, благоговейно и с мольбою сделал два молитвенных поклона, прося у нетребующего признательности дарователя всяческих благ, – да будет он прославлен и возвеличен! – победы и помощи.

В это время эмиры, бывшие в передовой части армии, вроде Шайх Нураддина, эмира Шах Малика и эмира Аллахдада, подумали: «Его величество – счастливый государь, и если божественная помощь станет нашим спутником, и проявятся знаки божественного благоволения, то от центра армии в направлении к правому флангу и к нам, рабам, господь пошлет помощь».

Когда его величество закончил молитву, заявив всевышнему о своей нужде, то сообразно вдохновленным свыше владыкам государств он приказал послать из центра армии подкрепления на правый фланг и передовым частям.

На правый фланг поспешил Али Султан «таваджи» с отрядом, и подобная же помощь пришла к передовым частям. Сердца и руки эмиров правого фланга и передовых частей обрели крепость, и, не обращая ни на что внимания, они вступили в бой…

Ударив на ряд боевых слонов и прорвавшись в центр этих движущихся гор, сбрасывали их вожаков на землю, а головы начальников кидали, словно шары в чауган (игра, наподобие конного поло. – А. М.), под ноги быстрых, как ветер, коней.

На правом фланге принцы Пир Мухаммад-бахадур и Сулайман-шах-бахадур приложили большие усилия к достижению победы, а на левом фланге принцы Султан Хусайн-бахадур, Халил султан-бахадур и эмир Джахан-шах-бахадур с Гийасад-дином «дарханом» стяжали большую славу своими подвигами.

Принц Джахан-шах, появившись следом за ними, приблизился к воротам города. Центр и передовая часть армии тоже окружили вражеское ядро. Принц Пир Мухаммад-бахадур самолично поразил саблей слона. Принцы и бахадуры окружили и захватили слонов.

Противник проявил на поле боя большую стойкость и в предсмертной агонии судорожно отбивался. Но, подобно мошкаре при губительном пронзительном ветре, чем больше он упорствовал, тем больше приближался к своей гибели…

Столько тысяч индусов с лицами, черными, как сажа, и с телами, как будто смолой покрытыми, было перебито, окрасив в красный цвет сабли бахадуров, что число их превосходит всякое воображение.

Даже ужасные избиения в Исфагане и Сеистане ничто в сравнении с этим. Поле битвы от тел раненых и убитых стало похожим на горы и холмы. Головы непокорных врагов под ногами коней словно стали катающимися шарами для чауганов. Реки крови переливались волнами.

Султан Махмуд и Маллу-хан с небольшим отрядом обратились в бегство и, вырвавшись из гущи боя, укрылись в городе Дели.

В то время когда огонь сражения пылал вовсю, принц Халил султан-бахадур, которому было пятнадцать лет, действовал саблей усерднее всех. Он захватил слона, привел к его величеству, за что удостоился особенного внимания и разного рода ласк от своего августейшего деда.

В истории не отмечалось, и никто из людей не сообщал, чтобы какой-либо принц в таком юном возрасте в такой страшной битве стяжал себе подобную славу…

Когда Султан Махмуд с Маллу-ханом, потерпев поражение и оказавшись в бедственном состоянии, вошел в город, он сильно раскаялся в своем поведении, потому что оказал сопротивление самому небесному преуспеянию, осмелился солнце измазать грязью и измерить полную луну аршином…

Августейший кортеж его величества достиг ворот Дели во время полуденной молитвы, не встретив никакого сопротивления вступлению в город своих войск, за исключением собственной милости к населению Дели, чтобы победоносные войска не причинили жителям какого-либо бедствия.

Повернув коня, его величество со всем своим окружением вернулся назад и расположился в местности, называемой Лаб-и хауз-и хасс, где и пробыл до конца дня.

Султан Махмуд, Маллу-хан и Туган-хан в ночь на среду бежали через южные ворота города, ставши скитальцами в лесных зарослях и пустынях. Его величество, посоветовавшись с эмирами, послал отряд для преследования беглецов.

В среду восьмого числа месяца раби ал-ахира (18 декабря 1398 года) его величество прибыл к воротам Майдан и тотчас расположился в айдгахе (в пригороде Дели), где разбили августейший шатер для аудиенций.

Сейиды, великие люди, судьи и знать города Дели, собравшись, вышли из города и встретились с августейшим знаменем.

Фазлаллах Балхи, бывший наибом (здесь, правая рука правителя. – А. М.) Маллу-хана, и служащие государственной канцелярии Дели все вместе удостоились поцеловать прах небовидного порога чертога его величества.

Сейиды, ученые и шейхи попросили у эмиров пощады для жителей столицы. Принцы Пир Мухаммад-бахадур, Сулайман-шах-бахадур, Джахан-шах-бахадур и другие эмиры обратились с просьбой об этом к его величеству, и он жителей Дели пощадил.

В пятницу десятого числа упомянутого месяца Маулана Насираддин Омар получил назначение войти в город в сопутствии великих и знатных людей и прочитать там хутбу, украшенную августейшими титулами (Тамерлана. – А. М.)…

В четверг шестнадцатого числа того месяца раби ал-ахира (26 декабря 1398 года) перед воротами Дели собралось скопище войск его величества. Как голодные волки, устремляющиеся на стадо овец, или как исторгающие жизнь орлы, признающие своею пищею всех слабых птиц, войска спешили обрушиться на население столицы и нарушить его покой. Последовал высочайший приказ, чтобы великие эмиры выступили в защиту населения…

Неодолимый натиск войска достиг такой степени, что отразить его не представлялось возможным…

По этой причине отряды индусов и гебров из разных частей Дели, из Сари, Джаханпанаха и из Старого Дели, обороняясь, начали сражение. Многие из них подожгли свои дома и имущество и сожгли себя вместе со своими женами и детьми.

Войска Тамирлана в один час разбили двери домов и начали всё грабить. Ни у одной твари не было силы довести это обстоятельство до высочайшего сведения, ибо его величество был погружен в удовольствия и наслаждения.

Однако из-за страха пред его величеством эмиры заперли ворота, чтобы войска, оставшиеся вне города, не смогли войти внутрь его. Тем не менее, в эту ночь около пятнадцати тысяч воинов находились внутри крепости. С наступлением ночи они опять начали грабеж и стали поджигать городские постройки. В некоторых местах гебры продолжали сражаться. Когда стало светло, солдаты подняли крик, и остановить их было невозможно.

В пятницу семнадцатого раби ал-ахира произошел всеобщий грабеж населения, и большинство кварталов Джаханпанаха и Сари было пущено на ветер грабежа. В субботу восемнадцатого числа того же месяца грабеж и захват пленных продолжались.

Каждый воин выводил за город по 150 мужчин, женщин и детей, считая их своими пленниками, так что у самого последнего солдата оказывалось двадцать пленников.

В воскресенье девятнадцатого раби ал-ахира (29 декабря 1398 года) воины бросились в Старый Дели. До этого большинство индусов бежало из города, направившись в Старый Дели. Теперь, собравшись в соборной мечети, они оказывали сопротивление.

Принц Шах Малик-бахадур и Али Султан «таваджи» поспешили туда с пятьюстами воинов в полном вооружении и дали душам врагов и недоброжелателей государства его величества приют в адских глубинах.

Сделанные из голов индусов башни достигли предельной высоты, а тела их стали пищею диких зверей и птиц. В этот день Старый Дели также был разграблен. Несколько дней подряд выводили из городских ворот гебров, и каждый из эмиров тумэнов брал их партиями.

Среди гебров было несколько тысяч мастеров-ремесленников. Было решено, чтобы некоторые искусные мастера-ремесленники и другие ремесленники, которых люди и слуги высоких особ и вельмож выводили из города, передавались находившимся в свите принцам, высшим сановникам и эмирам. Некоторых пленников с нукерами отправляли в Самарканд для передачи бывшим там принцам и знатным особам.

В отношении каменотесов был дан высочайший приказ задержать их для особой его величества надобности, ибо в благословенном уме его величества созрела мысль о постройке в Самарканде мечети. Этих каменщиков сохранили для упомянутой цели…

В среду двадцать второго числа месяца раби ал-ахира 801 года (1 января 1399 г.) покоритель мира принял твердое решение вернуться обратно. Свершились знаменитые победы, скромные города и неприступные крепости были взяты, места поклонения идолам заменились храмами единобожия и истинной веры; знамя язычества и огнепоклонства и бунчук неверия и идолопоклонства пали верхним концом вниз, а голос, взывающий: «Помощь от Аллаха…» коснулся слуха исповедующих единство Аллаха…».[296]

После завоевания Дели Тамерлан уже не встретил в Индии большого сопротивления, и движение его к Гангу и потом возвращение вдоль южной подошвы Гималайского хребта ознаменовались не столько победами, сколько грабежом, убийствами и опустошением пройденных земель…

К движению в обратный путь побудило его полученное известие о вторжении войск Баязида, турецкого султана из династии Османов, в пограничные его владения и о возмущении в Грузии. По крайней мере, сам Тамерлан приписывает этим известиям возвращение свое из Индии.[297]

Когда Тамерлану были «доложены сведения о Багдаде, Египте, Сирии, Руме, Дашти Кипчаке и крепости Аланчук[298], в тот же день было приказано: «Бекам правого и левого крыла, бекам тумэнов и хошунов, каждому возвратиться к себе на родину!» <…>

Царям областей Хиндустана, которые подчинились и находились среди приближенных, всем оказал милости, уважение, дал особые знаки и возвратил в их области.

В конце месяца джумада второго, в воскресенье (08.03.1399 года), ранним утром, государь Сахибкиран раньше войска сел на коня и отправился в направлении Самарканда».[299]

* * *

После возвращения Тамерлана в Самарканд из годичного похода в Индию его ждали нерадостные новости, связанные с его сыном, царевичем Миран-шахом: «Из-за ошибок, допущенных при лечении после падения с коня, в его уме обнаружился некоторый ущерб, благодаря чему он стал совершать некоторые неприличествующие дела…; распутный образ жизни царевича стал известным в областях. Везде его (Тамерлана. – А. М.) враги осмелели и стали открыто бунтовать…

Вместе с тем из-за появившегося ущерба в уме царевича Миран-шаха, он постоянно пил вино и играл в нарды. Однажды свою жену Ханзаде он сильно обругал и обматерил. Ханзаде в гневе пошла в Самарканд…, увидела государя, изложила все о царевиче и сказала: «Если Сахибкиран не решит его (царевича Миран-шаха) дело, он станет врагом. Богатства, принадлежащие государю, он все своевольно раздал бекам.

Сахибкиран, услышав эти слова, стал готовиться к походу».[300]

Очевидно, Тамерлан предполагал, что в этом походе не удастся ограничиться «решением дела» Миран-шаха; он, конечно же, держал в уме вероломство грузин, которые в его отсутствие не только «освободили сына Багдадского правителя, но главное, «пришли в область Азербайджана и разорили его. Разрушили многие места, разграбили мусульман».

Тамерлан, несомненно, был в курсе и активизации действий в подчиненных ему областях Ирана и Ирака турецкого султана (1389–1402) Баязида I Молниеносного (1354/1360–1403)[301] и его союзников. Дабы дать им достойный отпор Тамерлан направил своих глашатаев-тавачиев «во все стороны, чтобы они объявили войскам: «Приготовить снаряжения к семилетнему походу!»

Деятельность приготовлений к этой войне была чрезвычайной; не прошло года и Тамерлан уже был в Грузии, громил крепости, проникал в ущелья гор, истреблял христиан или заставлял их принимать магометанскую веру, а между тем постоянно увеличивал свои силы, так что в 1402 году под его знаменами считалось, как полагают, до 800 000 воинов. Если припомним, что войска его были на довольно значительном жалованье, то нельзя не заключить, что поход его в Индию был только средством для приготовления к великой войне на западе… Очевидно, что Тамерлан хорошо знал и умел применять к делу правило Цезаря – войну питать войною.[302]

О том, какие правила выплаты жалования и поощрения действовали в армии Тамерлана, мы узнаем из его «Уложения»:

«Правила о жалованье армии, офицерам и солдатам

Жалованье простого солдата, храброго и деятельного, равнялось стоимости его лошади; оклад отборного воина простирался от стоимости двух до стоимости четырех лошадей.

Унбаши (десятник) получал в десять раз более простого солдата. Жалованье юзбаши (сотник) было двойным окладом против жалованья унбаши, а минбаши (тысяцкий) получал тройной оклад жалованья юзбаши.

Каждый военный, провинившийся по службе, терял десятую часть жалованья. Унбаши имел право получить жалованье только по свидетельству от юзбаши; юзбаши должен был представить удостоверение от минбаши, который для себя получал такое же свидетельство от главнокомандующего моей армии.

Жалованье главнокомандующего в десять раз превосходило жалованье простого офицера. Начальник дивана и визири получали десять офицерских окладов. Жалованье различных орд калькачи и есаула могло простираться от стоимости 1000 до стоимости 10 000 лошадей.

Я старался раздавать земли, награды, пенсии на пропитание потомков пророка, законоведов, ученых, врачей, астрологов и историков моего двора по их заслугам. Жалованье пехотинцам, слугам и людям, которые занимались размещением палаток, простиралось от стоимости ста до тысячи лошадей.

Главнокомандующий мог получать жалованье только по удостоверению визиря и начальника дивана. Эти два министра представляли мне расписки жалованья, и они же сводили счета. Каждый солдат, чтобы получить свое жалованье, имел особый лист, на котором записывал, по мере выдачи, суммы, которые получал.

Правила раздачи жалованья войскам

Я приказал, чтобы пехотинцы, стражи и привратники получали жалованье ежегодно, чтобы в сроки платежа им выдавалось их жалованье в здании совета.

Чтобы жалованье прочих чинов армии, равно как и жалованье «храбрецов» (титул), выдавалось по полугодию, и чтобы они все получали ассигновку в казначействе, являясь лично.

Наконец, чтобы жалованье унбашам (десятникам) производилось из податей с городов и областей; чтобы минбашам давалось полномочие на получение доходов с внутренних земель, и чтобы офицеры и главнокомандующий получали доходы с земель, лежащих на границах.

Приемы поощрения эмиров, визирей, солдат и граждан щедротами и почестями

Я установил три рода наград для эмира, который покорит царство или разобьет неприятельскую армию; ему присваивались: почетный титул, значок с хвостом лошади (бунчук) и литавры. Он получал титул «храбреца», считался моим сотрудником и соучастником власти.

Я допускал его в свой совет и, наконец, вручал ему управление пограничной провинцией числом офицеров, достаточным для того, чтоб составить его свиту.

Эмир, который одерживал победу над войском какого-нибудь принца, сына принца или же хана, получал такую же награду…

Эмир, который выкажет свою храбрость в деле, который разобьет неприятельский батальон, заслуживает повышения…

Если десятник, сотник или тысяцкий успеет обратить в бегство неприятельский отряд, то первый из них может быть сделан начальником какого-нибудь города, а 2-й – начальником области…

Минбаши, который одержит верх в сражении, должен получить титул князя провинции…

Каждый эмир, который завоюет целое государство у врагов, может им пользоваться 3 года в виде награды.

«Храбрец», который отличится каким-либо подвигом, должен получить высший чин; ему следует дать военный молот, вышитую палатку, перевязь, шпагу, лошадь. Его следует сделать десятником, пока второй и третий подвиги не возвысят его до чина сотника и тысяцкого».[303]

Как явствует из «Уложения Тимура», в нем, помимо системы поощрения отличившихся в походах воинов, также были отражены и «Правила для повышения солдат от самого низшего до самого высшего ранга»…

Однако вернемся к очередному походу Тамерлана, и в частности, к решению им «дела Миран-шаха» в изложении Шереф ад-дин Али Йазри: «Когда счастливый Сахибкиран прошел Рей и Шахрияр (в Мазендаране), к нему прибыл царевич Миран-шах. В тот день государь не дал ему разрешения на встречу…

На следующее утро царевич Миран-шах удостоился счастья целовать ковер государя, извиняясь, преподнес подарки. Однако государь не был любезен с ним из-за того, что от него исходили плохие дела.

Тимур Хаджа Ак Буга и Джалал ал-Ислам, согласно приказу, отправились в Табриз, чтобы расследовать истинное положение дел царевича. Они быстро прибыли в Табриз, схватили его наместников и сборщиков налогов, потребовали канцелярские книги. Они выписали из книг, что царевич растратил и раздал имущества нескольких лет, принадлежащих высшему царскому дивану.

Государь услышал, что распутной жизни царевича способствовали и поощряли ставшие его приближенными музыканты и что, мол, благодаря им, царевич распутствовал. Из-за этого в стране установилась неспокойная обстановка. Было приказано, чтобы тех подвергли йасаку».[304]

Очевидно, что результаты расследования деяний царевича Миран-шаха, а затем и другого царевича, правителя области Фарс – Пир Мухаммада, подвигли Тамерлана к принятию специального «Постановления о наказаниях моих сыновей, родственников, эмиров и визирей», в котором говорится: «Если кто-нибудь из моих сыновей дерзал посягнуть верховную власть, я не отдавал приказа о лишении его жизни или изувечении, но довольствовался содержанием его в тюрьме до тех пор, пока он не отказывался от своих притязаний. Этим устранялась гражданская война в царстве Бога. Если мой внук или другой родственник восставал против меня, то я лишал их почестей и всего состояния.

Правители – опора государства. Если в момент действия они забывали исполнить должное, я лишал их власти и почестей. Если они предпринимали что-либо, могущее произвести замешательство в государстве, я смещал их на низшие должности. В случае небрежности к своей службе, они смещались на должности писцов, если же и здесь они выказывали полнейшую беззаботность и непослушание, то их выгоняли со службы безвозвратно».[305]

Что же до царевича Миран-шаха, он был «лишен власти и почестей», его соучастики в растрате казенных денег и имущества схвачены и казнены. А другого царевича, правителя области Фарс – Пир Мухаммада сменил на этом посту его брат Рустам, а сам виновник понес телесные наказания…

* * *

После этого весной 1400 года Тамерлан «с целью газавата направился в Гурджистан». Тогда Тамерлан сказал своим соратникам: «Важнее всех для нас – война с неверными. Сначала покончим с делом неверных, а уж потом, если сочтете нужным, пойдем в другие стороны».

Тамерлан в качестве предлога для нашествия на Грузию потребовал выдачи царем Георгием того самого султана Тахира, сына Багдадского Султана Ахмада Джалаира, которого грузины вызволили из крепости Аланчук.

Заведомо зная, что грузинский царь Георгий никогда не изменит боевой дружбе и не выдаст Тахира, Тамерлан, не дожидаясь категорического отказа, двинулся на Грузию, а Георгий срочно приступил к военным сборам.

Интересны выдержки из его письма к Тамерлану: «Ты и того не можешь понять, что грузины притесненного и обездоленного человека врагу не сдадут… сколько ты зла совершил и еще не насытился нашей кровью… Ты же много раз видел и твои войска на себе испытали силу, умение и удаль грузинских воинов, хотя несопоставимое численное превосходство твоих изуверов против нас всегда было решающим фактором, однако без больших потерь и ты не уходил от нас».

Царь Георгий в корне перестроил стратегические и тактические планы войны с Тамерланом. В военном отношении было общеизвестно, что Тамерлан брал числом, давил массой диких воинов, основой дисциплины которых была смерть по любому поводу. Противопоставлять все малочисленные войска Грузии, чтобы они были раздавлены массой, пусть в пять раз превосходящими потерями, но раздавлены все, – было недопустимо. Для выживания народа армию нужно было сохранить и готовить не к одноразовым, а многократным, если не к бесконечным длительным действиям, используя выгодные для обороны горные условия, систему крепостей по всей стране, и непрерывными контратаками и контрударами изматывать и обескровливать врага.

Однако враг приспособился к войне в скальных пещерах. Воины Тамерлана сплетали большие корзины и разными способами спускали их ко входам в пещеры, после чего начинали бой сперва обычными стрелами, а затем зажженными, стараясь поджечь внутренние части пещер и выжечь оттуда обороняющихся.[306]

О том, чем закончился газават в Грузии, повествует Шереф ад-дин Али Йазди: «После взятия области Малик Гургена Грузина (царя Георгия. – А. М.) государь (Тамерлан. – А. М.) направился в другие области Гурджистана…

Узнав о походе войска ислама (в другие области Грузии. – А. М.) царь Георгий бежал из Сванетии, скитался и направился в сторону Абхаза (Абхазии). Войско Сахибкирана, подойдя к крепости Сванет, с одного приступа взяло его. Затем, преследуя Гургена, настигли его приближенных людей. Гурген, переправившись через реку Ингури, бежал.

Когда он понял, что не сможет сохранить Тахира, отправил его в Рум к отцу[307] и Гурген с мольбой и извинениями послал Исмаила к Сахибкирану и просил: «За все плохое, что я делал, получаю по заслугам. Если государь простит мою вину, то это будет соответствовать его милости прощения. Отныне я клянусь, что никогда не буду преступать за пределы пути покорности и рабства. Приму налог хараджа и каждый год буду сам доставлять в казну».

Малик Гурген вошел в путь подчинения, признав свою вину… Государь простил его вину».[308]

* * *

Закончив газават в Грузии, Тамерлан провел два месяца в Минколе. За это время, как свидетельствует летописец, «провиант был собран, животные (в первую очередь, армейские лошади. – А. М.) пришли в себя и ушедшие в разные стороны (отряды армии Тамерлана. – А. М.) собрались». Отсюда Тамерлан намеревался пойти походом на Сивас (город к востоку от центральной части Малой Азии). Причина похода Сахибкирана на Сивас заключалась в следующем. Йилдырым («Молниеносный». – А. М.) Баязид, который в то время был царем Рума, имел величие и славу больше, чем предшествовавшие ему кесари, и многие области Рума, которые не могли завоевать его отцы, всех их завоевал он… Поэтому у него появилась гордыня, в его голову пришли дурные мысли, и к Тахуртану[309] он отправил посла, сказав: «До этого ты принадлежал нам. Отныне ты опять будешь подчиняться нам. И харадж (земельный налог. – А. М.) Арзинджана и Арзирума отправь к нам!»

Тахуртан письменно изложил суть вопроса и отправил к высочайшему государю (Тамерлану. – А. М.).

Сахибкиран понял, что сатана гордыни вывела из пути кесаря Рума. Поэтому Сахибкиран отправил письмо к кесарю Рума, (в котором писал:) «Бог оказывает милость своему рабу, чтобы он знал свою цену и свое место и чтобы он не перетягивал ноги за пределы дозволенного.

Сегодня милостью Аллаха всевышнего, страны обитаемой четверти мира находятся под нашим правлением. Султаны мира подчиняются нам. И правители стран подчинены нашей воле. И даже самые строптивые в мире положили головы к нашему порогу.

То, что твой род на самом деле восходит к туркменам-корабельщикам[310], нам известно хорошо, и об этом не стоит говорить. Выпусти из головы спесь.

До сих пор мы не вторгались в пределы твоей страны по той причине, что, как мы слышали, ты был занят священной войной против неверных фарангов. И если бы мы пошли туда против тебя, это бы причинило беспокойство мусульманам, а неверные обрадовались бы.

Говорю тебе еще и еще раз, держись дороги твоих отцов, не тяни ноги за пределы дозволенного, не будь спесивым. И привет».

После составления письма с несколькими умными людьми отправил к Йилдырым Баязиду. Они, как молнии, пустились в путь и отправились в Рум. Прибыв в Рум, письмо вручили.

Сумасбродная голова кесаря Рума была такова, что в ней не вмещались письма и наставления и не успокаивали его. Он дал ответ сплошь из высокопарных, лживых, недобрых слов. И он [кесарь] сказал: «Вот уже некоторое время в душе ношу мысль, что мы с ним (с Тамерланом. – А. М.) будем воевать. Теперь я могу позволить себе идти против него с войском. Если он не придет сюда, то я пойду вплоть до Табриза и Султании».

Послы, отправившиеся в Рум, вернулись в присутствие Сахибкирана и доложили данный Йилдырым Баязидом дурной ответ. Государь разгневался… и с войском двинулся в путь.

Дойдя до Арзирума, остановился. Навстречу вышел Тахуртан и увидел Сахибкирана. Через два дня оттуда тронулся, миновал Арзинджан и в восемьсот третьем году, в начале мухаррама (22.08.1400 года), ускоренно отправился в Сивас. По дороге узнал, что Йилдырым Баязид своего сына по имени Курашчи и Темурташа, одного из крупных беков Рума, вместе с другими беками отправил в Сивас, а те, узнав, что идет Сахибкиран, вернулись обратно в Рум.

Сахибкиран, услышав эту весть, быстро направился в Рум. Он приказал: «Сулайманшах-беку, Джаханшах-беку, Шайх Hyp ад-дин-беку, Севинчак-беку, Саййид Хадже и Шайх Али Бахадуру, Дана Хадже и другим бекам в авангарде отправиться в погоню за ними и атаковать!»

Эти беки пошли, миновали Кайсарию, напали на тех, взяли бесчисленную добычу и, вернувшись, присоединились к войску и остановились вблизи Сиваса.

Город Сивас был весьма запертым, его стены все были из камня. Каждый камень был длиной в два-три кари, а ширина камня была в один кари. Толщина стены крепости была в одиннадцать кари, а высота двадцать кари, имела семь ворот… С северной и южной сторон рвы были настолько глубоки, что там подкопы было делать невозможно. Однако с западной стороны, где стоял Сахибкиран, подкоп можно было делать.

В городе находился Мустафа, поставленный даругой кесарем Рума, у него было четыре тысячи воинов, и был он занят своим делом внутри крепости.

Но Сахибкиран приказал: «Подкопщикам заняться своим делом!»

С обеих сторон начали битву. Через семнадцать дней подкопы были завершены, дошли до оснований башен, установили бревна. Было приказано: «Поджечь бревна в подкопах!» Подожгли бревна в подкопах, они сгорели, и башни крепости упали. Народ в городе пришел в замешательство и растерянность, оставалось немного – победоносному войску войти в город.

Но вышел даруга Мустафа, прося пощады и извиняясь. Вышли все сейиды и вельможи, почтенные лица, улемы и шейхи города и увидели Сахибкирана.

Было приказано: «Мусульман пощадить и взять налог пощады, христиан и армян схватить!»

Воины Йилдырым Баязида большей частью были армянами. Четыре тысячи армян разделил войску. Для политики всех их живыми бросили в ямы и закопали. Еще приказал: «Крепость Сивас разрушить!» Вмиг такую крепость сравняли с землей.

В это время государю доложили: «Султан Ахмад и Кара Юсуф бежали из Багдада и идут в Рум». Он приказал: «Группе бахадуров из победоносного войска отправиться за ними!»

По приказу группа бахадуров отправились, настигли обоз Султан Ахмада, схватили его старшую сестру, Султан Дильшад, жену и дочь. А сам он бежал к Йилдырым Баязиду.[311]

Однако Тамерлан не спешил вступить в решительную войну с Баязидом, а только испытывал своего соперника славы, старался понять его, часто сносился с ним посольствами и, выдавая себя защитником веры Магомета, не хотел явно казаться зачинщиком войны против государя, который воевал с христианами…

Удовольствовавшись приобретением крепостей Сивас и Малатия, Тамерлан обратил свое оружие в Сирию,[312] продолжая занимать Баязида перепиской; но главною причиной отсрочки решительных действий его против своего врага была, кажется, та, что султан египетский, владевший вместе с тем и Сирией, был в тесных сношениях с Баязидом, посылал ему подкрепления и, будучи довольно силен, мог сделать значительную диверсию в пользу Баязида.

Тамерлан легко мог понять, что в случае неудачи опасно было оставлять на фланге своей операционной линии такого сильного неприятеля, каков был египетский султан.

Взяв Дамаск (05.01.1401 года), разграбив его, обратив в бегство египетского султана и покорив Сирию, Тамерлан обратился на Мосул, а оттуда на Багдад, владетель которого, хотя наружно и признавал над собою власть его, но при успехах Баязида мог отложиться. После 2-хмесячной осады в июле 1401 года армия Тамерлана взяла Багдад, после чего «в назидание другим, чтобы не пошли по неверному пути и знали пределы дозволенного, Тамерлан приказал построить башни из отрубленных голов…»

Таким образом, прежде решительной войны с сильным повелителем оттоманов Баязидом, Тамерлан обеспечил себя с фланга и с тыла и, в ожидании совершенного разрыва с ним, двинулся опять в Грузию, для укрощения воинственных племен ее.

Баязид, узнав о поражении войск египетского султана и покорении Сирии, поначалу имел намерение уклониться от войны со своим страшным соперником, о чем свидетельствует Шереф ад-дин Али Йазди: «Кара Юсуф Туркман вот уже определенное время, находясь среди мусульман, творил зло и бесчинство. Заняв дороги, он грабил приходящих и уходящих. Он нападал на караваны Хиджаза. Но поскольку он от государя Сахибкирана бежал в Рум, то Сахибкиран стал сторонником похода в Рум.

Когда эта весть дошла до Рума, то и кесарь Рума занялся подготовкой к войне и стал собирать войско. Однако вельможные деятели и ученые праведники страны Рум – все, придя к Йилдырым Баязиду, наставляли ему и сказали: «У этого царя, идущего сюда, весьма сильная власть, и до сих пор кто бы ни сопротивлялся ему, все были побеждены и унижены. За какое бы трудное дело он ни брался, благодаря его власти, это дело давалось ему легко. На какой бы город и крепость он ни ходил, он брал его в короткое время. И все эти дела не зря, здесь ясно видна милость Господа Бога. Враждовать с таким человеком не к добру. Не враждуй с ним и войди с ним в согласие, дабы страна осталась невредимой».

Эти слова пришлись по душе Йилдырым Баязиду. И сам он был напуган, поэтому он к Сахибкирану направил казия мусульман вместе с одним беком, вручив им письмо, смысл которого был таков: «Мы тоже подчиняемся и повинуемся. Если раньше с нашей стороны и случилось некоторое неповиновение, то отныне мы раскаиваемся, и у нас, кроме подчинения и повиновения, никакого дела не будет»…

Смысл ответного письма Тамерлана был таков: «После привета наши слова таковы: прибыли ваши послы и известили нас о ваших хороших словах. Если эти слова истинны, то надобно, чтобы послали к нам Кара Юсуф Туркмана, или устраните это несчастье из головы мусульман. И пошлите к нам одного старшего бека, чтобы мы заключили договоры, и между нами установилась обоюдная связь, и чтобы мусульмане были в спокойствии. Если же не послушаетесь нашего слова, то все, что случится, будет на вашей совести…».[313]

В этом и, в особенности, в нижеследующем послании Тамерлана Баязиду выдвигались конкретные условия заключения мира: «Мои с тобой условия и согласие таковы, которые я высказал ранее. Если не будешь действовать в соответствии с нашими словами, то крепость Кемака (город-крепость в Восточной Анатолии, в верхнем течении Евфрата на его левом берегу), которая всегда принадлежала этой стране, сдай нашему доверенному. Тогда мы предоставим тебе страну Рум. И ты будь покоен в тех пределах, продолжай джихад и битвы с врагами религии. И ежели какой-либо совет или помощь тебе будут нужны, мы окажем и сколько бы ни было нужно тебе войска, мы отправим».[314]

Вместо ответа Баязида Тамерлан, получив донесение о приготовлениях Баязида к войне и о высылке им отрядов к Алепу, Едессе (Рее) и Диарбе-Киру, двинул войска свои в Малую Азию.

Движение войск Баязида к означенным городам показывает, что он не терял еще надежды на помощь египетского султана и, может быть, надеялся приближением своим к Багдаду произвесть там восстание, и если бы Тамерлан действительно принужден был избрать южную часть Азиатской Турции театром войны с Баязидом, то, при малейшей его неудаче, надежды Баязида могли бы осуществиться.

Но Тамерлан, угрожая искусным движением из Грузии тылу войск Баязида, успел перенести войну в северную часть Малой Азии.

27 апреля 1402 года, перейдя через р. Куру, он с армиею своею направляется на Берду, Гендже, Алатак, мимоходом берет крепость Тартум, оттуда идет на Авеник, Эрзерум и потом вторгается в северные азиатские владения Баязида, овладевает принадлежавшею ему крепостью Кемак и идет к Себасту.

Именно сюда прибыли послы Баязида. Из их слов явствовало, что «Йилдырым Баязид, поддавшись науськиваниям сатаны, который вывел его из пути истины, после покорности и подчинения опять выразил вражду. Он высказал слова, неприличествуемые ему, и относительно взятия крепости Кемаха сказал вспыльчивые слова…

Государь, услышав эти слова, не принял посланные подарки и сказал: «Если счастье не сопутствует человеку, ему бесполезны добрые наставления и доброжелание.

Сколько бы я ни говорил, что этой стране не будет вреда от нашего войска, но не получается. Йилдырым Баязид каждый день говорит другое слово и не стоит на одном слове. Если бы он послал к нам Кара Юсуфа и дал нам крепость Кемаха, он и сам и его страна остались бы невредимыми.

Слава Аллаху, крепость Кемаха досталась нам без труда. Теперь передайте ему: «Поскольку ты не прислушался к нашим словам, то будь мужественным, чтобы сразиться».[315]

Перед тем, как отпустить послов, Тамерлан провел смотр своего воинства, на который, согласно его приказу, «послов повели и показали им величие и могущество войска. Послы, увидев это величие и мощь, испугались и начали трястись.

Утром Сахибкиран пригласил послов, надел им халаты, разрешил идти и сказал: «Скажите Йилдырым Баязиду: поскольку в твоей стране газават и джихад являются привычными, то наша душа не лежит к тому, чтобы причинять беспокойство этой стране. Однако известно, что ты вышел из правильного пути. Я все еще буду ждать, пока ты не пошлешь к нам людей Тахуртана и пошлешь одного из твоих сыновей, так что от меня им будет милосердие и соучастие, которого не было им от тебя – отца. И страна Рум полностью подчинится тебе, ты спокойно воссядешь на троне, и народ тамошний будет в благоденствии. И да привет».[316]

И все же Баязид не пошел на уступки требованиям Тамерлана, а решил перерезать путь продвижения его армии, устроив засаду в лесистой местности в районе Токата (ныне город на севере Турции, на левом берегу реки Ешиль Ирмак). Тамерлан был оповещен об этой засаде и направил свои войска на Кесарию, и далее на Киршегр (современный Кыршехир) – город в Турции, в 30 км восточнее р. Кызыл Ирмак, и Ангору (Анкория, Анкара. – А. М.).

«На четвертый день пути остановились, подойдя ближе к Киршэгру, где Тамерлан провел военный совет. «Поучая царевичей, он сказал: «Здесь нужно делать два дела: одно то, что мы здесь остановимся до тех пор, пока враг подойдет, наши животные отдохнут; другое то, что войдем внутрь страны врага, и будем брать их имущество, во все стороны будем делать набеги, чтобы Йилдырым Баязид подошел быстрее. Говорят, большая часть его войска – пешие, они будут усталые, расстроенные».

Это второе предложение государя поддержали все, и то место покинули и пошли, сопутствуемые удачей…».[317]

Неистощимый в военных средствах и основательный в соображениях гений Тамерлана хорошо понял, что Баязиду весьма трудно будет продовольствовать многочисленную армию, составленную преимущественно из пехоты, которую Тамерлан намерен был везде окружать и беспокоить своею конницей; что принятым им способом войны он скоро истощит продовольственные запасы своего противника, частыми успехами ослабит его, лишит бодрости и заставит искать спасения в отступлении, во время которого, преследуя его стремительно, Тамерлану представится случай напасть с выгодой и одержать верх.

Чтобы достигнуть своей цели и стать на пути сообщения турецкой армии с Бруссой, столицей Баязида, Тамерлан двинулся к крепости Ангоре. Имея превосходную конницу, двигаясь открытою и довольно ровною местностью, простиравшейся от Малатии к Ангоре, Киютайе, Иконии, он мало рисковал, покидая свой путь сообщения, а между тем движением к Ангоре ставил своего противника в опасное положение.

Движение это он исполнил весьма искусно: чтобы совершить его быстро и чтобы армия его во время похода не нуждалась в воде, он предварительно послал конный отряд по избранному направлению к Ангоре, придав ему часть пехоты, для вырытия колодцев на тех местах, где по предположению надо было поить лошадей и где в воде был недостаток.

Когда таким образом средства к беспрепятственному следованию были приготовлены, Тамерлан, оставя часть войска в занимаемом им лагере, чтобы этим лучше скрыть предпринятое им движение с главными силами, быстро двинулся к Ангоре, пройдя в 3 дня около 150 верст – быстрота, судя по многочисленности его армии, необыкновенная! Это – прыжки тигра, завидевшего свою добычу.

По прибытии к Ангоре Тамерлан на другой день приступил к осаде ее, отвел воду из ручья, протекавшего через крепость, начал подкапывать стену и делать приготовления к штурму крепости.[318]

«Утром Сахибкиран отправился осмотреть крепость и, внимательно осмотрев ее, сделал знак бахадурам: «Приступить к битве за крепость!»

Бахадуры, не останавливаясь, направились к крепости, начали битву и, вырыв подкопы, спустили воду изо рва. Некоторые бахадуры, как Максуд, Токал Бавурчи, Шахсувар, Сарай, Алишер и другие бахадуры, взошли на башню, обращенную к реке. Оставалось немного для взятия крепости, как вдруг караульные доставили сведение, что кесарь Рума подошел с войском, и отсюда до него четыре йигача пути.

Сахибкиран приказал: «Бахадурам, сражающимся за крепость, прекратить битву и вернуться!»

Бахадуры вернулись из крепости и присоединились к лагерю. Сахибкиран ушел оттуда, прошел некоторое расстояние от реки и, оставив ее позади, остановился; на месте остановки вырыли ров. На стороне врага у подножия горы был небольшой родник. Было приказано: «Пойти и заполнить воду пнями!».[319]

Во время осадных работ ему донесли, что Баязид приближается в намерении атаковать его с тыла. Хитрый Тамерлан, по-видимому, только этого и ждал. Имея превосходство в силах, ему нечего было опасаться сражения; надлежало только дать его на выгодной для него местности. Здесь, в случае неудачи, конница его могла отступить без большой потери и, маневрируя, выиграть вновь, если бы понадобилось, свою операционную линию; в случае же победы, войска неприятеля неизбежно должны были погибнуть. Не известно положительно, пришлось ли Тамерлану вести против Баязета малую войну, как он предполагал; но, вероятно, он заметил истощение сил Баязида, что решился дать сражение.

Держава Тамерлана (1370–1405 гг.)

Сняв немедленно осаду и сделав небольшой переход, Тамерлан остановился лагерем, имея небольшой ручей в тылу. Место его позиции неизвестно, но судя по тому, что после поражения из войск Баязида немногие спаслись бегством, надобно полагать, что Тамерлан заслонил от них и крепость Ангору, и путь отступления к Бруссе (в то время резиденция турецких султанов. – А. М.) по гористой и лесистой дороге.[320]

«С наступлением ночи Сахибкиран вошел в уединенное место, стал умолять Господа создателя, положив лицо к земле, просил победу, говоря: «О боже, до сих пор все победы, которых я удостоился, были благодаря твоей милости. Если бы не было так, что бы я смог сделать? Уповаю надежду, что ты, всегда удостаивавший меня внимания и милости, и на этот раз не отвратишь свой взор от меня. На тебя моя надежда».

С этими словами он всю ночь до зари молился Богу, просил победы. С рассветом сел на коня и занялся приведением в порядок войска.

Бахадуры группами вышли из шатров и отправились в поле. Каждый направлялся на свое место и вставал в строй…

Итак, это было войско, у которого численность и количество не были известны[321], все были храбрецы и бахадуры… Строевой порядок и дисциплина войска были доверены царевичу Искандару и именитым военачальникам – амиру Шамс ад-дин Аббасу, Шах Малик-беку, Ильяс Хаджаи Шайх Али Бахадуру, Айяну и другим бекам… Сорок хошунов воинов поставили при туге (в резерве. – А. М.). Всем слонам, бывшим в лагере, надели латы, а на слонов посадили хороших стрелков.

Йилдырым Баязид тоже построил свое войско, собрав в него всех именитых воинов Рума. Он тоже снарядил и привел в порядок свое войско, упорядочил ряды. В том числе стоял сын Ласа Афранджа, который был старшим братом жены Йилдырым Баязида, со своими двадцатью тысячами франков[322], которые были в черных одеяниях и с головы до ног были в стальных и железных латах, видны были только глаза; все в полном совершенстве были построены.

С другого от себя бока он поставил своего сына, Мусульман Челеби, с войском Рума. Сам Йилдырым Баязид встал в куле, а трех сыновей – Мусу, Ису и Мустафу – поставил позади себя. Мухаммад Челеби, который был старшим из сыновей, встал во главе военачальников Рума таких, как Бал Фарах паша, Ийдбек, Темурташ, Хаджа Фируз, Исабек, Хасан паша, Халил, Мурад паша, Али паша, Саруджа, Абарнус, Йаъкуб, Йусуф, Эльтарбан, Тангрибермиш, Йалбан, Давуд, Бани, Шахин, Йабандж, Ильдигуз, Ахмади, сын Тахира, Мухаммади, Мукбил, Башиачук. И каждый из них встал на своем месте.

Кесарь (Бязид) со своим войском вступил в поле. В предполуденное время оба войска в полном совершенствии и вооружении встали, построившись, друг против друга. С обеих сторон забили в барабаны, литавры, подняли шум…

В тот момент Сахибкиран сошел с коня, лицо просьбы обратил к Господу создателю и ради победы прочитал два ракъата намаза. Каждый раз перед такой битвой государь Сахибкиран читал такой намаз. Поэтому Господь всевышний, истинен он и славен, оказывал ему милость победы.

Здесь тоже он со своей искренностью и преданностью, прочитав два ракъата намаза, вернулся в поле и встал в куле. Затем приказал: «Бахадурам выйти вперед и заняться своим делом!»…

Несколько раз там обе стороны теснили друг друга. В конце концов, бахадуры победоносного войска Тамерлана потеснили войско Баязида, опрокинули его и обратили в бегство. Многие пешие из них остались под копытами коней и превратились в месиво…

Йилдырым Баязид пустил коня в сторону царевича Мухаммад Султана, оттеснил его и. взойдя на один холм, увидел, что его войско рассеялось; он, пораженный этим зрелищем, спустился с холма. Около него собрались несколько конных и пеших.

Государь Сахибкиран с царевичем Шахрухом направился в сторону кесаря Рума. Царевич Миран-шах и царевич Султан Хусайн также пошли на Йилдырым Баязида. Кесарь сражался до вечера. Ближе к вечерней молитве он спустился с холма и вместе со своим окружением бросился на победоносное войско…

Йилдырым Баязид с тысячью трудностей и мытарств вышел из окружения и ушел. Несколько бахадуров пошли за ним, преследуя его. Многие из бежавших умерли из-за сильной жары и жажды.

Ветер победы благодаря всевышнему Господу подул в сторону победоносного войска Сахибкирана, врага победили.

Сахибкиран вернулся в лагерь и Господу всевышнему возил почести и благословения. Царевичи и беки – все собрались, подошли к Сахибкирану и поздравили его с победой. Эта победа случилась в пятницу девятнадцатого зуль-г. ижжи восемьсот четвертого года (20.07.1402 года).

Из той группы бахадуров, преследовавших Йилдырым Баязида, Султан Махмуд-хан настиг его, связал и привел. Во время вечернего намаза Йилдырым Баязида привели к мироспасительному порогу. Сахибкиран велел: «Развязать ему руки и ввести его с уважением!»

Итак, его ввели к государю с уважением, государь тоже отнесся к нему очень уважительно. Посадил его перед собой и сказал: «Сколько наставлений мы говорили тебе, ты не послушался. Все, что случилось – это то, что от тебя досталось тебе. Ты в мой адрес высказал такие слова, что я вынужден был прийти сюда. А иначе ты бы был с нами в добрых отношениях и служении. Тебе бы такой день не достался. Я столько ждал и отсрочивал, полагая, что ты одумаешься, и мусульманам не достанутся хлопоты. Если бы ты послушался меня и был в хороших отношениях, я бы дал тебе войско, и ты ходил бы на священные войны. И сколько бы тебе ни потребовалось войска, имущества, снаряжения, коней и оружия – я бы дал все.

Чисто условно я от тебя просил крепость Кемаху и сказал, пошли своего доверенного человека, дабы мы с тобой совершили договор и согласие. Но нет, ни одно из этих предложений ты не принял, и от тебя ничего, кроме вражды, не исходило. Именно поэтому тебя постиг этот сегодняшний день. Всем совершенно очевидно, что, случись со мной те события, которые ныне случились с тобой, что бы ты сделал со мной и с моим войском. Однако потому, что Господь, великий и всевышний, даровал мне победу, тебе и твоим людям я не буду делать ничего, кроме добра».

Йилдырым Баязид, придавленный и пристыженный, признал свою вину и сказал: «Да, я совершил ошибку, что не послушался Сахибкирана, с этой стороны я получил заслуженную кару. Если Сахибкиран простит и пощадит меня, то пока я жив, вместе с сыновьями ничего, кроме служения, не буду делать».

Сахибкиран, благодаря своему милосердию и великодушию, надел на него царский халат и добрыми словами поднял его дух.

Кесарь, увидев такое милосердие и великодушие, сказал благословение и затем просил: «Мои сыновья Муса и Мустафа во время боя были со мной. Мое сердце с ними. Я прошу милости у Сахибкирана, чтобы он послал человека узнать об их обстоятельствах. Прошу доставить мне сведения, живы ли, мертвы ли они?»

Сахибкиран приказал: «Тавачиям пойти и доставить сведения о них!»

Через несколько дней нашли Мусу и привели к Сахибкирану. Сахибкиран надел на него царский халат и отправил к отцу.

Для Йилдырым Баязида построили царский белый дом. Для его охраны поставил Хасан Баруласа и Баязид Чимбая.

Сахибкиран оказывал Йилдырым Баязиду каждый день милости и почести, и, приглашая его к себе, устраивал беседы, и поднимал дух…».[323]

Интересно, что во время одной из таких бесед Тамерлан сообщил своему пленнику о своей воле: «Воля государева была такова, что после окончательного завоевания страны Рума он хотел снова вернуть ее Йилдырым Баязиду и посадить его на трон и вернуться. Но судьба воспрепятствовала этому: в четверг четырнадцатого шаабана восемьсот пятого года (09.03.1403 года) поступило сведение, что Йилдырым Баязид скончался от задержки дыхания и кровяного давления. По этому случаю благословенная душа Сахибкирана весьма опечалилась, из его благословенных глаз потекли слезы, и он, плача, прочитал: «Поистине мы принадлежим Аллаху и поистине к нему возвращаемся»…[324]

Подводя итоги этого многолетнего похода, Шереф ад-дин Али Йазди писал: «В этом походе Сирия и Рум были покорены, в Египте его именем читали хутбу и чеканили деньги, приняли налог хараджа». Дело в том, что в средневековых мусульманских государствах чтение хутбы, чеканка монет с именем правителя и уплата налога хараджа были признаками подданства и полного подчинения. Так что Египет и Сирия, по крайней мере, с конца 1401 года входили в государство Тамерлана.

По свидетельству персидского биографа Тамерлана, весной 1404 года по пути домой, в Самарканд, «в благословенную душу Сахибкирана пришла мысль идти походом в Китай[325], тамошних неверных обратить в путь ислама, осветить и украсить светом ислама».[326]

* * *

Прежде, чем перейти к рассказу о последнем походе Тамерлана, походе в Китай, хотелось бы познакомить читателя с реакцией европейских монархов на победу Тамерлана над Баязидом.[327]

В конце XIV века молодая Османская империя одержала в Европе ряд побед, подчинив себе Сербию и Болгарию. Турки угрожали Венгрии и в 1396 году нанесли поражение рыцарям Западной Европы. Теперь у них на очереди стояла одна задача – сокрушить одряхлевшую Византию и овладеть ее столицей Константинополем, Но международная обстановка вскоре резко изменилась, и под угрозу было поставлено существование самой Османской империи. Опаснейшим соперником турецкого султана Баязида в Малой Азии явился Тамерлан. Здесь столкнулись интересы двух завоевателей – Тамерлана, бывшего в то время в зените военной мощи, и Баязида, перед которым трепетали правители Западной Европы.

Решению Тамерлана начать борьбу с турками, помимо отказа Баязида выполнить его требования, содействовали также призывы о помощи со стороны государств Запада.

Во время пребывания в Малой Азии Тамерлан вступил в дипломатическую переписку с отдаленными государствами Западной Европы, в частности с Францией и Англией. Эта переписка показывает, что у европейцев и у Тамерлана оказался один общий враг – могущественная Османская империя.

Сохранившаяся в архиве Франции дипломатическая переписка между Тамерланом и французским королем Карлом VI относится ко времени после Анкарской битвы. Однако из оригинала письма Тамерлана Карлу VI можно заключить, что и до этого письма между ними велась переписка.

До нас дошло только одно послание Тамерлана Карлу VI (на таджикском языке), подлинность которого не вызывает сомнения уже по одному тому, что в двух местах поставлена печать Тамерлана. Письмо датировано 1 августа 1402 года. Следовательно, оно было отправлено почти тотчас же после разгрома турок при Анкаре.

Однако Тамерлан ни единым словом не обмолвился в этом письме о блестящей победе над турками. Трудно допустить, что он не сообщил бы Карлу VI о своей победе над их общем врагом. Молчанию Тамерлана можно дать такое объяснение: по всей вероятности, это письмо было заготовлено до анкарского сражения, а датировано и отправлено после этого события. В письме лишь глухо сказано, что «отправленный к Вам монах Иоанн изложит Вам обо всём, что произошло».

Вероятно, монаху Иоанну, католическому архиепископу в Иране, игравшему значительную роль в сношениях Тамерлана с Западной Европой, автору мемуаров о Тамерлане, было поручено устно доложить о событиях в Малой Азии.

Наконец, в письме ясно выражено желание Тамерлана установить регулярные торговые связи между его государством и Францией.

В «Повременной записи деяний Франков» приведены не лишенные интереса сведения о прибытии посольства архиепископа Иоанна в Париж в 1403 г.

В хронике говорится, что, прибыв в Париж, посол Тамерлана в торжественной обстановке изложил цели своего приезда, а именно: 1) известить о победе Тамерлана над Турцией, о взятии в плен султана, об освобождении христиан, взятых в плен Баязидом, и о намерении Тамерлана предоставить свободу и другим христианам, если таковые найдутся; 2) желание увидеть величие трона Франции и поведать о блеске державы Тимура.

Далее посол заявил, говорит летописец, что его посольство предлагает две существенные выгоды для христианской религии: 1) обеспечить свободу торговых сношений для купцов обеих стран и 2) если король и герцоги согласятся, эту свободу торговли закрепить заключением соответствующего соглашения или договора.

Представляет известный интерес единственное сохранившееся письмо Карла VI на имя Тамерлана, датированное 15 июня 1403 г. Письмо начинается такими словами: «Карл, божией милостью, король франков, светлейшему и победоноснейшему государю Темурбею (Тамерлану. – А. М.) привет и мир».

Письмо не вызывает сомнения в подлинности, так как его копия сохранилась в Национальной библиотеке в Париже.

Немало места в письме короля Франции уделено развитию торговых отношений между Францией и государством Тимура. Обе стороны были в этом заинтересованы. Из письма короля видно, что подданные Франции имели свободный доступ во владения Тамерлана и широко этим пользовались в своих интересах.

Из сохранившейся переписки между Францией и Тамерланом видно, что речь идет о заключении торгового договора. Есть основание думать, что лишь смерть Тамерлана, наступившая в феврале 1405 г., помешала довести до конца начатое дело.

Из западноевропейской литературы было известно, что Тамерлан и его сын Мираншах вели дипломатическую переписку не только с Францией, но и с Англией. Эта переписка со стороны Англии велась на латинском языке, а со стороны Тамерлана – на таджикском. В настоящее время удалось установить, что до нас дошли только два послания английского короля Генриха IV (1399–1413): одно к Мираншаху, а другое к Тамерлану. Подлинность этих посланий не вызывает сомнения, ибо копии этих документов сохранились в архивах Англии.

В послании Генриха IV к Мираншаху, которого король именует «Мирасса Амирасса» (т. е. Мирза Мираншах), выражается благодарность короля за неизменно дружественное и благожелательное отношение Мираншаха к католикам, и (цитирую подлинные слова) «особенно, к лицам духовным и франкам-католикам, даруя им милость и ласку и обеспечивая также безопасность купцам-христианам, как личную, так и в делах, и равным образом блага торговых выгод».

Далее в письме выражается надежда, что «великий государь, покровитель католической религии… не отступит и впредь от столь благочестивых и счастливых намерений».

Поскольку, читаем мы далее в письме, «ваше величество по своему почину, как сообщают, возымело желание войти с нами в дружеское соглашение, во славу божию, по некоторым вопросам, касающимся государственных дел и установлению с этого времени мира, то да соблаговолит его величество ведать, что мы горячо желаем, дабы это самое соглашение было заключено…»

Что касается послания Генриха IV Тамерлану, то в нем дается согласие на предложение Тамерлана об установлении свободных торговых сношений между подданными Тамерлана и Генриха. В послании мы читаем следующее: «Просим вас от всей души о вашем неизменном и впредь благоволении к нам и к нашим подданным и о том, чтобы наши купцы могли бы прибывать в ваши владения при вашей личной благосклонности к ним, поскольку и нам угодно, чтобы и ваши купцы могли прибывать в наши владения».

И наконец, в послании выражается «чувство большого облегчения и большой радости» по поводу «значительной победы» Тамерлана над общим врагом – турецким султаном Баязидом. Здесь речь идет о победе Тамерлана при Анкаре.[328]

Интересно, что непосредственными свидетелями сражения при Анкаре «оказались Пайо де Сото Майор, Эрнан Санчес де Паласуэлос, посланники великого и славного сеньора дона Энрике, божьей милостью короля Кастилии и Леона, отправленные, чтобы разузнать о могуществе Тамурбека (Тамерлана. – А. М.) и турка Ильдрина (Баязида. – А. М.), об их богатствах, численности войск, которые они противопоставили друг другу, а также чтобы они присутствовали при намечавшемся сражении.

Об этих Пайо и Эрнане Санчесе узнал великий сеньор Тамурбек и из любви к великому сеньору королю Кастилии воздал им большие почести, пригласил к себе, устроив празднества и одарив подарками, получив при этом сведения о могуществе великого и славного сеньора государя Кастилии, о его владениях и великодушии, которым он славился среди христианских царей; и чтобы заручиться его дружбой, после выигранного сражения приказал направить к нему посла, грамоты, подарок, дабы расположить к себе. С этим посланником был один чекатайский (цагатайский) кавалер по имени Магомат Алькаги, с которым он отправил дары, подношения и торжественные послания. Этот посланник прибыл к сеньору королю Кастилии и передал ему послание сеньора Тамурбека (Тамерлана) и подношения, и драгоценности, и жен, которых он прислал по своему обычаю.

И его величество король, получив торжественные послания и дары, а также выслушав добрые пожелания Тамурбека в свой адрес письменно и на словах, и увидев, как он к нему расположен, приказал подготовить подарок и отправить посланников к Тамурбеку для закрепления дружбы, предложенной ему, и повелел направить в это посольство посланниками Фра Альфонсо Паэса де Санта Мария, магистра богословия, и Руи Гонсалеса де Клавихо и Гомеса де Саласара, своего стражника, с ними он отправил грамоты и дары…».[329]

Благодаря одному из них, а именно, Руи Гонсалесу де Клавихо, который посчитал, что «…так как это посольство очень трудное и в отдаленные земли, необходимо и уместно дать описание всех тех мест и земель, по которым пройдут посланники, всего, что с ними произойдет, чтобы не позабылось это, и чтобы обо всём можно было рассказывать и знать»,[330] мы имеем ценный исторический материал о биографии Тамерлана, его быте и нравах, деяниях Тамерлана в последние годы жизни.

* * *

В частности, из «Истории Великого Тамерлана», составленной Руи Гонсалесом де Клавихо, явствует одна из причин, по которой Тамерлан вознамерился пойти походом на Китай. Она проясняется по ходу того, как прибывших в ставку иностранных послов рассаживали на приеме у Тамерлана: «Потом их подняли, повели и усадили на возвышении, с правой стороны от сеньора (Великого эмира Тамерлана. – А. М.). А мирассы (эмиры. – А. М.), которые вели их под руки, посадили их ниже посла, присланного к Тамурбеку (Тамерлану. – А. М.) императором Чайсканом, правителем Китая, которого он прислал требовать (с Тамерлана) ранее ежегодно уплачиваемую дань.

Когда сеньор увидел, что (испанские) посланники сидят ниже посла китайского сеньора, он приказал, чтобы они (сели) выше, а тот ниже их.

И как только их рассадили, появился один из царских мирасс и сказал китайскому послу, что сеньор (Великий эмир Тамерлан) приказал, чтобы послы короля Испании, его сына, и прочие сидели выше его, а он, посланник разбойника, бесчестного человека и врага, чтобы сидел ниже их, что, если Богу будет угодно, он скоро его (китайского императора династии Мин. – А. М.) повесит, чтобы в будущем не смел объявляться с таким (намерением).

С этих пор (всегда) на всех празднествах и пирах, какие устраивал сеньор, их сажали в таком порядке.

Объявив это, сказали толмачу, чтобы он объяснил (испанским) посланникам, как сеньор (Великий эмир Тамерлан) заботился о них.

А этот сеньор Китая называется Чайскан, что значит император девяти империй, и чакатаи (цагатаи. – А. М.) в насмешку называют его Тангус, что значит свинья. Он владетель обширной земли, и ранее Тамурбек платил ему дань, а теперь не хочет».[331]

Однако должна была быть и еще более веская причина столь многотрудного похода: очередная священная война. О ней-то и объявил Тамерлан на хурилтае: «В то время, когда государь Сахибкиран завоевал Сирию, Рум, Гурджистан и области Ирана и опять счастливо вернулся в свою страну[332], то есть Самарканд, и, сотворив той (празднество), несколько дней благоденствовал и отдыхал, посовещавшись с царевичами и беками, сказал: «Господь всевышний дал нам такую власть, что мы мир завоевали ударами сабель и подчинили царей на земле. И слава Аллаху великому, что все, чем он вознаградил нас, редко какой царь удостаивался этого. Теперь нашему сердцу сдается, что отныне мы пойдем против неверных, займемся священной войной. И тех неверных божьим вниманием обратим в истинную веру. Пойдем против Китая и Чина. Разрушим тамошние святилища неверных и капища огнепоклонников, а вместо них построим мечети и ханакахи (суфийская обитель. – А. М.)».

Царевичи и беки все произнесли слова благодарения и одобрения.

После этого было приказано: «Тавачиям пройти по стране, определить точную численность войск тумэнов и тысяч в областях и увеличить их число!»

Согласно приказу, тавачии пошли по стране, там, где можно было увеличить число войск, увеличили, и все это отметили в тетрадях.

Затем было приказано: «Всем улусным бекам и правителям областей заняться сбором войск!» Тавачии пошли собирать войско…

Беки и военачальники Сахибкирана, бывшие в войске, каждый заботился о своей тысяче и хошуне, осведомлялся о нуждах так, чтобы никто не испытывал недостатка в чем-либо. Из еды, одежды, лошадей и других животных все было в достатке. И в результате войско было так хорошо снаряжено, что то, что имел конник, десятерым пешим хватало на несколько дней. В таком порядке было приготовлено все снаряжение.

Из оружия луки, стрелы, сабли, щиты и все, что нужно воину, было изготовлено в достатке.

Кроме того, заготовили еще несколько тысяч харваров зерна, которые в телегах сопровождали бы войско, которое посеют по пути и которое понадобится при возвращении. Еще вместе с собой взяли несколько тысяч готовых к отелу верблюдиц, чтобы пить молоко. Такого громадного и великого приготовления еще ни один царь не видел…».[333]

Несомненно, многоопытный полководец Тамерлан сумел подготовить свою армию к походу в далекий Китай. Обуреваемый желанием поскорее двинуться в путь, он, тем не менее, с помощью своих соратников собирал подробные сведения о путях, ведущих в Китай, «качестве степей и гор, которые надобно было проходить»: «В благословенной душе Сахибкирана желание священной войны было настолько сильно, что он не стал дожидаться установления равновесия в погоде, [после чего] мороз несколько отойдет. Расспросил о дорогах, траве и воде и, уповая на Бога, вышел в путь… и в среду двенадцатого раджаба (14.01.1405 года) прибыл в Отрар…

Что касается Сахибкирана, то он послал Мусу Камала, чтобы он просмотрел дороги, можно ли по ним пройти. Тот пошел, внимательно просмотрел и, вернувшись, доложил, что по дорогам совершенно невозможно пройти. Еще одного человека послал в сторону Сайрама, к перевалу Кулан, чтобы разведать его. Он сходил туда и доложил, что на перевале снег глубиной в два копья…

У Сахибкирана было желание в эти несколько дней двинуться из Отрара… Однако перо судьбы начертало то, что было угодно ей. Решение у Аллаха великого и могучего…».[334]

«Пером судьбы» Тамерлана тогда ему было начертано: «Поистине мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся». А вот его персидский биограф о последнх днях жизни Великого эмира Тамерлана написал следующее: «По прибытии туда (в Отрар) десятого шаабана в среду (11.02.1405 года) у государя в естестве появилось изменение, поднялся жар. Государь Сахибкиран покаялся за все свои грехи.

Мавлана Фазлуллах Табризи, какого врачевателя в мире тогда не было, был на службе и прилагал усилия в лечении. Однако изо дня в день болезнь увеличивалась, и появлялись такие признаки, лечение одного из них противоречило другому. Обнаружились такие разные болезни, лечение одних усиливало проявление других.

Однако в сознании и уме Сахибкирана не было дальнейшего отклонения. Несмотря на такую болезнь, он справлялся о состоянии войска. Он понял, что излечения от этой болезни нет, согласился с судьбой, вызвал жен, личных гвардейцев, старших беков и в своей завещательной речи сказал: «Подлинно знаю, что птица духа собирается улететь из этой клетки, пойду под защиту Бога, вас оставляю Богу. Надобно, чтобы после моего ухода не поднимали вопли и плач, это совершенно бесполезно. За меня просите у Бога прощения моих грехов, возрадуйте мой дух молитвами, благословениями и чтением Корана. Слава Аллаху, что сегодня и в Иране, и в Туране нет такого, кто мог бы выступить против…

А теперь Пир Мухаммад Джахангира я назначаю наследником, вместо меня он будет правителем, страна Самарканда будет принадлежать ему. Он должен править независимо и сильно, чтобы о государственных делах, положении войск и населения он всегда осведомлялся. Вы все должны подчиниться ему, согласованно должны выполнять порученные им дела, так мир не будет расстроен, и мусульманам не будут доставлены тревоги и вред. И многолетние мои труды не пропадут даром. И должно быть так, чтобы о согласии между вами знали и вдали, и чтобы ни у кого не появилось силы бунтовать или противостоять».

После этих наставлений он еще сказал: «Пусть беки и военачальники соберутся и поклянутся, что выполнят все, что я сказал в своем завещании. Другие беки и военачальники, которые отсутствуют, чтобы тоже действовали по этому правилу».

Беки, услышав эти слова, впали в уныние и зарыдали. Шах Малик-бек и Шайх Hyp ад-дин-бек, плача, сказали: «Да будут наши жизни жертвой тебе. О, если бы Он взял наши жизни, сохранив твою жизнь!»

Сахибкиран сказал: «Увы! Бесполезно, надо уходить. А вы будьте мужественны в ваших делах!»

Те сказали: «До тех пор, пока мы живы, будем верны воле государя. Если какой-либо раб божий будет противоречить воле нашего кормильца, ни в каком деле он не найдет сочувствия. Мы, рабы, до сих пор были на службе, ничего, кроме служения, мы не знали. И таковыми мы останемся, пока живы».

Говоря эти слова, они проливали кровавые слезы. Затем они обратились к нему: «Было бы хорошо, если бы царевич Халил Султан и беки, находящиеся в Ташкенте, прибыли сюда. Мы-то все сказанное вами в завещании доведем до них. Однако было бы совсем по-другому, если бы они сами услышали это из ваших благословенных уст».

Государь ответил им: «Времени мало, и нет больше сил. С теми, которые отсутствуют и не смогут прийти, увидимся в судный день. А к вам я обращаюсь еще раз. Слава Аллаху, из мирских дел не осталось никакой мечты, которую я не смог бы осуществить. Разве только сынка Шахруха сейчас хотел бы увидеть»…

Государь Сахибкиран посмотрел на детей и сказал: «Все, что я говорил – ради благополучия государства, запомните хорошо, и не забывайте осведомляться о положении населения, бедных и неимущих.

Держите крепко рукоять сабли, тогда вы тоже, как я, будете владеть царством, Иран и Туран спасете от рук врагов.

Поскольку я справедливостью и добродетелью благоустроил мир, то если вы будете действовать согласно моему завещанию и будете править справедливо, то многие годы власть и страна будут в ваших руках. А если между вами будет несогласие, это будет не к добру».

После этого болезнь Сахибкирана усилилась[335], во дворе хафизы занялись чтением Корана. Было указано, чтобы Мавлана Хайбатуллах, сын Мавлана Убайдуллаха, вошел внутрь, сел у изголовья Сахибкирана и занялся чтением Корана.

С наступлением вечера, между вечерним и поздневечерним намазом, несколько раз произнеся слова о единстве Аллаха, Сахибкиран отдал душу.

«Поистине мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся».

Это событие случилось в среду семнадцатого шаабана восемьсот седьмого года (18.02.1405 года). Благословенный возраст этого государя был в семидесяти первом (году. – А. М.), в цифрах соответствующим 71 (по солнечному календарю он прожил неполных (без 89 дней) 69 лет. – А. М.)… Его царствование было тридцать шесть лет. Годы царствования государя были равны численности его потомства: сыновей и внуков у него было тридцать шесть…».[336]

Скульптурный портрет Тамерлана – реконструкция антрополога Михаила Герасимова.

Средневековой биограф Тамерлана – Шереф ад-дин Али Йазди, по-моему, очень точно охарактеризовал жизненный путь, пройденный нашим Героем: «Господь всезнающий Царь вселенной, прежде чем дать власть своему рабу, он его помучает лишениями и несчастьями. А если он сначала дарил ему удовольствия и наслаждения, то затем его подвергнет печали и неудачам. Одним словом, власть и счастье добываются трудом, а за лишениями последует честь. Эти слова относятся и к государю Сахибкирану».[337]

Своеобразным продолжением мысли средневекового биографа Тамерлана является замечание русского военного историка XIX века М. И. Иванина: «Этими-то испытаниями судьбы и превратностями счастья Тамерлан научился выбирать людей, оценивать их по достоинству и подготовился к той великой роли, которую он потом играл в течение 35 лет своей жизни.

Вероятно, во время скитальческой жизни своей в степях он составил те правила политики и войны, которые потом, в виде завещания, оставил своим детям и потомкам».[338]

Со многими из этих правил политики и войны мы уже познакомили читателей по ходу нашего повествования. Сейчас же пришло время познакомить читателей с правилами и принципами, а также присущими Тамерлану нравственными качествами, которые по мысли нашего Героя, должны были послужить руководством «его детям, счастливым завоевателям государств, его потомкам – великим повелителям мира» как в их поведении, так и в управлении государством».

Тамерлан сам пользовался этими правилами, следовал этим принципам, обладал этими нравственными качествами. Впоследствии они были обобщены в его «Автобиографии» и «Уложении»:

«Да будет ведомо всем счастливым детям, могущественным родственникам, почетным приближенным и визирям, что Всевышнему благоугодно было поставить меня пастырем народа, возложить на голову мою венец царский и утвердить меня на престол. Всеми этими милостями я обязан присущим мне двенадцати нравственным качествам.

1. Первым таким качеством я считаю беспристрастие. Я ко всем относился одинаково строго и справедливо, не делая никакого различия и не выказывая предпочтения богатому перед бедным.

2. Я всегда строго хранил заветы веры и относился с подобающим уважением к людям, возвеличенным силою Божией.

3. Я щедро раздавал милостыню бедным и терпеливо разбирал каждое дело, прилагая все усилия к тому, чтобы разобрать его как можно лучше.

4. Все мои действия я направлял к общей пользе, не причиняя никому без нужды никакой неприятности и не отталкивая обращавшихся ко мне по разным случаям. Текст Корана, смысл которого, что слуги Божьи должны исполнять одни лишь Его повеления и от Него принимать милости, был мною усвоен, и во всех делах своих я им руководствовался.

5. Делам, относящимся к вопросам веры, я отдавал всегда предпочтение пред делами житейскими, мирскими. И только исполнив в точности всё, что требует от человека религия, что надлежит Богу, я принимался за исполнение дел житейских.

6. Я всегда был правдив в своих речах и умел отличать правду в том, что мне удавалось слышать о настоящей и будущей жизни.

Между прочим, я слышал рассказ, что когда Всевышний сотворил первого человека – Адама, ангелы сетовали на Бога за Его первое творение, скорбя, что это дело всемогущего Бога не будет иметь благих последствий. Ангелы высказали Богу уверенность, что созданный Им человек, без всякого сомнения, будет обманывать себе подобных, не будет исполнять данных другим обещаний, будет совершать убийства и, вообще, своей неправедной жизнью заставит своего Творца раскаяться в том, что человек создан.

Бог ответил Ангелам, что случаи проявления людской злобы Им предусмотрены и что, сотворив род человеческий, Он имеет в виду ниспослать на землю меч, который воздаст должное преступным людям за их злые деяния.

Обдумав содержание этого рассказа, я пришел к заключению, что Бог подразумевал под этим карающим неправду мечом правителей созданного Им человечества, и прилагал все усилия, чтобы поступать во всём справедливо и правильно судить обо всём, что встречалось в моей жизни.

7. Я никогда не давал такого обещания, которого не в состоянии был бы исполнить. Исполняя в точности данные мною обещания, я никому не причинял вреда своей несправедливостью.

8. Себя я считал первым, усерднейшим слугою Бога на земле и без повеления Бога, или пророка, не предпринимал ничего. Без воли Божьей я не причинял вреда ни одному из населявших землю народов. Лицам высокопоставленным и простому народу я одинаково желал сделать добро. Во мне не было никогда желания завладеть чьим-либо имуществом, и я никогда не заботился о том, чтобы скопить побольше материальных богатств.

Никогда я не чувствовал зависти к кому-либо. В этом отношении для меня был крайне поучителен пример амира Хусайна (соратник Тамерлана в годы молодости. – А. М.), причиной падения которого была жадность, проявленная им по отношению к имуществу своих подданных.

9. Я придавал одинаковую веру и старался в точности исполнить как повеления Божьи, так и откровения Пророка. Во всех поступках своих я руководствовался исключительно указаниями шариата и всеми силами уклонялся от дурных дел. Пророка и его последователей я почитал своими единственными и лучшими друзьями.

10. Я высоко поднял на земле знамя Ислама и в распространении веры видел всегда могучий залог собственного моего величия. Я слышал, что вера и величие как бы рождены из одного чрева, и потому только то могущество прочно, которое зиждется на твердой вере.

11. Я всегда относился с должным уважением к сайдам, почитал улемов и шейхов. Эти лица всегда участвовали в моем совете (хурилтае. – А. М.), и всё, что ими указывалось по делам веры, я всегда выслушивал со вниманием и исполнял в точности. За это народ меня очень любил, и все были мне признательны…

12. Своим милостивым вниманием я снискал признательность людей даже самого низкого общественного положения – юродивых, не имеющих определенного пристанища. Я всеми силами старался улучшить положение этих людей.

К мусульманам я был снисходителен, за каждую маловажную провинность не взыскивал слишком строго. К потомкам пророка я всегда относился с подобающим уважением. Я избегал выслушивать людей, говорящих неправду. Я слышал, что слава царей зависит от их милостивого отношения к своим подданным, и в Коране сказано, что, простив вину одному виновному, правитель тем самым оказывает милость всем людям. Примером таких милостивых царей я и руководствовался во всех своих действиях.

Я слышал, что если Бог возвеличит кого-либо, и этот человек во всех своих делах будет руководствоваться справедливостью и будет милостив к своим подданным, то его могущество возрастет, если же такой человек уклонится на путь несправедливости и жестокости, то падет и его могущество. Вследствие этого, чтобы поддержать свое могущество, я взял в одну руку свечу справедливости, а в другую – свечу беспристрастия и этими двумя светочами освещал всегда свой жизненный путь, т. е. правилами этими руководился во всех своих поступках…

Я слышал, что Бог, возвеличивая какого-нибудь человека, оказывает ему тем самым великую милость, и такое благоволение Творца обязывает возвеличенного человека в свою очередь быть справедливым и милостивым. Сидя на престоле, я постоянно помнил об этом и вполне усвоил себе эти качества».[339]

«Моим детям, счастливым завоевателям государств, моим потомкам – великим повелителям мира.

Да будет им известно, что, в полной надежде на милосердие Всевышнего, я убежден в том, что многие из них наследуют мой могущественный трон. Это побуждает меня изложить для них правила, которыми я руководствовался сам.

Строго соблюдая эти правила, они могут упрочить за собою то счастье, которого я достиг столькими беспокойствами, трудами и опасностями, которое дано мне небом, благотворным влиянием религии Магомета (да даст ему Бог мир) и могущественным ходатайством потомков и сподвижников его.

Пусть эти правила послужат им руководством как в их поведении, так и в управлении государством, дабы они могли сохранить то государство, которое я им оставляю.

Всех правил двенадцать. Ничто лучше не доказывает их важности, как то, что я извлек из них: они помогли мне достигнуть власти, завоевать государства, упрочить за мной завоевания и сделать меня достойным трона.

1) Я заботился о распространении религии Бога и закона Магомета, этого избранного Богом сосуда: я поддерживал ислам во всякое время и во всяком месте.

2) Я разделил преданных мне людей на 12 классов: одни из них помогали мне своими подвигами, другие – советами, как при завоевании государств, так и при управлении ими. Я пользовался ими, чтобы укрепить замок моего счастья; они были украшением моего двора.

3) Советы с мудрыми, предусмотрительность, бдительность и деятельность помогли мне побеждать войска врагов и завоевывать области.

В управлении я руководствовался кротостью, человеколюбием и терпением; я наблюдал за всеми, прикрываясь личиной бездействия, был одинаково благосклонен как к врагам, так и к друзьям.

4) Надлежащий порядок и соблюдение законов послужили основанием и подпорой моей судьбы, фортуны. То и другое так укрепили мою власть, что визири, эмиры, солдаты и народ не домогались повышения, а каждый довольствовался своим местом.

5) Чтобы воодушевить офицеров и солдат, я не щадил ни золота, ни драгоценных камней; я их допускал к своему столу, а они жертвовали для меня своей жизнью в сражениях. Оказывая им милости и входя в их нужды, я обеспечил за собой их привязанность.

И так при помощи доблестных вождей и моих воинов, я сделался властелином 27 государств: Я сделался государем Ирана, Турана, Рума, Магреба, Сирии, Египта, Ирак-Араби и Ирак-Аджеми, Мазандерана, Гиляна, Ширвана, Азербайджана, Фарса, Хорасана, Четте, Великой Татарии, Хорезма, Хотана, Кабулистана, Бактерземина и Индостана. Все эти страны признали мою власть, и я предписал им законы.

Надевая на себя царский плащ, я тем самым отказался от покоя, какой вкушают на лоне бездействия. С 12 лет от рождения я разъезжал по разным областям, боролся с несчастьем, составлял проекты, поражал неприятельские эскадроны, свыкался с видом возмущений офицеров и солдат, привыкал выслушивать от них резкие слова, но терпением и мнимой беззаботностью, от которой я был далек, мне удавалось умиротворять их. Наконец я бросался на врагов. Таким образом, мне удавалось покорять провинции и даже целые государства и далеко распространять славу моего имени.

6) Справедливостью и беспристрастием я приобрел благосклонность созданий Божьих. Свои благодеяния я распространял и на виновного и на невиновного; мое великодушие обеспечило мне место в сердцах людей; правосудие управляло моими решениями.

Мудрою политикой и строгою справедливостью я удерживал своих солдат и подданных между страхом и надеждой. Мои воины были осыпаны моими подарками. Я имел сострадание к низшим и к самым несчастным классам государства.

Я освобождал угнетенного из рук гонителя и, раз убедившись во вреде, причиненном лицу или имуществу, я произносил приговор по закону и никогда не подвергал невинного наказанию, заслуженному виновным.

Всякий, поднимавший против меня оружие для разрушения моих намерений, как только умолял меня о помощи, был принимаем мною благосклонно. Я возвышал его в чинах и зачеркивал его вину пером забвения; и если его сердце было еще озлоблено, то мое обращение с ним было таково, что я успевал, наконец, изгладить самый след его неудовольствия.

7) Я оказывал почтение потомкам пророка, ученым, богословам, философам и историкам. Я уважал их и почитал. Храбрые люди были моими друзьями, потому что Всевышний любит храбрых. Я сходился с учеными и снискивал расположение тех, у которых была благородная душа. Я прибегал к ним, и их благословение доставляло мне победу. Я покровительствовал дервишам и факирам. Я тщательно избегал причинять им малейшую печаль и ни в чем им не отказывал.

Те, которые дурно отзывались о других, были удаляемы от моего двора. Их толкам не придавалось значения, и я никогда не слушал их клеветы.

8) Я был настойчив в моих предприятиях. Раз предпринятый проект, каков бы он ни был, овладевал всем моим вниманием, и я не оставлял его, пока не имел успеха. Поступки мои не противоречили моим словам, и я не поступал сурово.

Я никому не досаждал из опасения, чтобы Всемогущий не поступил со мною сурово и не подавил меня тяжестью собственных моих деяний.

Я расспрашивал ученых, чтобы знать, каковы были постановления древних от Адама до Магомета… Образ действий и поведение, их поступки и слова этих повелителей глубоко проникли в мое сердце. Я старался подражать самым похвальным качествам их и самым лучшим чертам их жизни. Для собственного назидания я изучал причины падения их власти и старался избегать сделанных ими ошибок.

Я воздерживался от лихоимства и притеснений; мне было известно, что эти преступления относятся к тем, которыми порождаются голод и бедствия всякого рода и которые выкашивают целые народы.

9) Я знал состояние народа. Я смотрел на знатных, как на братьев, а на простых людей, как на детей. Умел приноровиться к нравам и характеру жителей каждой области и каждого города.

Я заслужил уважение от новых своих подданных, тех из них, которые занимали высшие места. Я давал им правителей, свыкшихся с их нравами и обычаями и которые уже пользовались у них одобрением. Я знал состояние населения каждой отдельной области.

Я посадил в каждой стране моего царства человека испытанной честности, чтобы он извещал меня о поступках и поведении народа и солдат и чтобы он давал мне знать о всех непредвиденных событиях, которые могли интересовать меня. Когда я открывал малейшую ложь в его донесениях, то строго его наказывал. Как только я узнавал о каком-нибудь случае притеснения или жестокости правителя, солдат или народа, то я давал виновным чувствовать всю строгость правосудия.

10) Когда какое-нибудь племя, какая-нибудь орда тюркская, арабская, персидская или чужестранная желали признать мою власть, я принимал правителя этого племени или орды с почетом, других же я принимал по достоинству: я добром воздавал добрым, а злых предоставлял собственной участи.

Кто бы ни заключил со мной дружеский союз, был уверен, что не будет раскаиваться. Я давал тому доказательства моей благосклонности и великодушия.

Услуги, мне оказанные, не оставались без награды. Даже мой враг, когда он чувствовал свою вину и приходил просить моего покровительства, получал прощение и находил во мне благодетеля и друга…

11) Дети, внуки, друзья, союзники – все те, которые со мною какую-либо связь имели, пользовались моими благодеяниями. Блеск моего счастья не заставил меня забывать кого-нибудь. Каждый получил должное.

Милосердие также имело место в моем сердце. Я уважал в моих сыновьях и внуках союз крови, не посягал на их жизнь и даже на их свободу.

По отношению к каждому частному лицу я вел себя, соображаясь с особенностями его характера и с представлением, какое я имел о нем.

Опыт, который я вынес из превратностей судьбы, научил меня, как нужно поступать с друзьями и с врагами.

12) Я всегда с уважением относился к солдатам, сражались ли они за или против меня. Да и не обязаны ли мы признательностью людям, которые жертвуют продолжительным счастьем преходящим благам? Они бросаются в сражения и не щадят свою жизнь среди случайностей.

Неприятельский воин, неизменно преданный своему повелителю, мог рассчитывать на мою дружбу. Когда он становился под мои знамена, я награждал его заслуги и верность, принимая его в число своих союзников. Но тот воин, который в момент сражения оставил своего полководца, чтобы перейти ко мне, был в моих глазах самым мерзким человеком…

Опыт доказал мне, что власть, не опирающаяся на религию и законы, не сохранит на долгое время свое положение и силу. Она подобна нагому человеку, который заставляет других при встрече с ним опускать глаза, не внушая никакого уважения к себе. Можно также сравнить его и с домом, не имеющим ни крыши, ни дверей, ни ограды, в который может проникнуть самый презренный человек.

Вот почему я основал здание моего величия на исламе, с прибавлением к нему правил и законов, которые я точно соблюдал в продолжение моего царствования».[340]

«Двенадцать принципов, от которых я никогда не уклонялся, возвели меня на трон, а опыт доказал мне, что правитель, пренебрегающий ими, не может извлечь никакой выгоды из своего величия.

1) Действия и слова лица повелевающего должны вполне принадлежать ему, т. е. народ и войско должны быть уверены, что всё, что ни делает и ни говорит государь, он делает и говорит от себя и что никто не руководит им.

Существенно необходимо, чтоб монарх, следуя советам и примеру другого, не посадил его рядом с собою на трон; вынужденный принимать от всех хорошие предложения, монарх не должен подпадать под их влияние до такой степени, чтоб они могли считать себя равными ему и, наконец, быть выше его в деле управления.

2) Неизбежно необходимо для монарха соблюдать во всём справедливость; он должен избрать визиря (первого министра) неподкупного и добродетельного, потому что правосудный визирь сумеет исправить несправедливости, совершенные правителем-тираном; но если визирь – сам притеснитель, то здание могущества не замедлит обрушиться…

3) Приказания и запрещения требуют твердости. Нужно самому отдавать приказания из боязни, чтоб их не скрыли или чтобы их не исказили.

4) Повелитель должен быть непоколебим в своих решениях; во всех предприятиях ревность его должна быть одинакова, и пусть его рука не опускается до тех пор, пока он не добьется успеха.

5) Какие бы ни были приказания монархов, должно, чтобы последовало исполнение их; ни один подданный не должен быть настолько могущественным или смелым, чтобы остановить их исполнение, если бы даже казалось, что эти приказания должны были иметь прискорбные последствия…

6) Безопасность требует, чтобы правители не полагались на других в государственных делах и не вверяли бразды власти в руки посторонние, потому что свет подобен красавице, у которой масса поклонников, и потому нужно бояться, чтоб слишком могущественный подданный, увлеченный желанием управлять, не посадил бы самого себя на трон…

7) Пусть монарх не пренебрегает ничьими советами; те из них, которые он примет, должны быть запечатлены в его сердце, чтобы пользоваться ими в случае надобности.

8) В делах правления, в делах, касающихся армии и народа, государь не должен руководствоваться поведением и речами кого бы то ни было. Если министры и генералы говорят хорошо или дурно о ком-нибудь, то они заслуживают, чтобы их выслушали; но поступать необходимо с большой осмотрительностью до тех пор, пока не убедишься в истине.

9) Уважение к власти повелителя должно быть так крепко впечатлено в сердцах его солдат и подданных, чтобы ни один из них не имел смелости ослушаться его или возбуждать против него бунт.

10) Чтобы все, что повелитель ни делает, делал он сам, чтобы он был непоколебим в приказаниях раз отданных; ибо твердость в приказаниях составляет самую большую силу для монархов: для них это – сокровище, армия, народ и целое поколение принцев.

11) В управлении, при обнародовании приказов, монарх должен остерегаться признать кого-нибудь сотоварищем, и он не должен принимать к себе товарища при управлении.

12) Другая, не менее важная и полезная предосторожность для монарха: это узнать тех, которые окружают его, и быть постоянно настороже в отношении их. Часто встречаются люди злонамеренные, которые разглашают всё…».[341]

Современным исследователям Тамерлан в своих «Автобиографии» и «Уложении» представляется «философом-моралистом, развивавшим очень интересные теории о природе власти правителя, о единстве человеческого рода, нарисовавшим блестящий образ, теоритический и практический, владыки мира-джехангира…, который насаждает на земле волю судьбы, является руководителем человеческой жизни и человеческой истории, живым воплощением самых высоких нравственных качеств, идеальным воином и военачальником, дипломатом и хитрецом, хозяином и администратором, первым служителем Аллаха, привратником и ключарем его царства, объединителем мелких, разрозненных феодально-племенных кусков жизни в великую мировую «империю».[342]

Подтверждением тому, что этот «блестящий образ» вполне реален, как и продекларированные Тамерланом его «похвальные качества», принципы и правила, которые действительно «помогли ему достигнуть власти, завоевать государства, упрочить завоевания и сделаться достойным трона», являются слова современников Тамерлана о «некоторых его достоинствах, которые были качествами Сахибкирана».

Так Шереф ад-дин Али Йазди писал: «…Государь Сахибкиран благодаря своим похвальным качествам, да освятит Аллах его доказательство, и благодаря поддержке всевышнего Господа, достиг царского сана и брал страны.

Благодаря предельной справедливости, любви к религии и своему потомству, действуя по аяту «Поистине Аллах повелевает справедливостью и правосудию», он осведомлялся обо всех бедных и неимущих, о чем мы повествовали выше…

Отцом Сахибкирана был амир Тарагай, а его отцом был амир Баргул, и оба они не были благорасположены к величию и обладанию царством. Сдав страну и царство родне, сами бывали в обществе дервишей и отшельников.

Однако благодаря тому, что царствование и правление были заложены в основу этого государя (Великого эмира Тамерлана. – А. М.), в двадцать пять лет, засучив рукава старания, девять лет ходил в походы, занимаясь царскими делами.

Все дела он делал один, действуя иногда умом и сообразительностью, иногда ударами сабли. Те дела, которые сделал он, до сих пор никому не удавалось сделать…

В тридцать пять лет он сел на трон и исконное свое местопребывание сделал столицей. Тридцать шесть лет ходил в походы и завоевывал мир[343]. Он завоевал улус Цагатай-хана, улус Хулагу-хана и улус Зучи-хана[344]… Он основал такую империю и царство, что больше этого невозможно представить. Такую империю еще никому не удавалось создать. Это потому, что в прошлом каждый царь-мирозавоеватель не сам завоевывал мир, а за него это делали другие. А в некоторые страны они вовсе не ходили, заключали мир с кем-либо за что-либо и на этом соглашались, это известно из истории.

Однако этот Сахибкиран ходил во все ближние и дальние страны, устранял тамошнего царя, сажал на его место одного из сыновей и уходил. Он, как другие цари, не удовлетворялся чем-либо малым.

Еще одним из свойств Сахибкирана было то, что если он и устраивал хурилтай, в котором совещался с беками и царевичами о государственных делах, то он не действовал согласно этому совещанию, а действовал согласно тому, что сам считал нужным, или согласно тому, что запало в его душу. Это предприятие совпадало с манерой его правления и с тем, что было в его душе. Он действовал согласно тому, что сам задумал на совете. Куда бы он ни ходил, всегда сам был впереди и действовал, и не поручал другим».[345]

И тем не менее, «в общество» Тамерлан были допущены представители всех слоев, или, как сам Тамерлан их называл, всех двенадцати классов, на которые «опирались величие и основа» его государства:

«ПЕРВЫЙ КЛАСС

Потомки пророка, ученые, начальники общин и законоведы были допущены в мое общество; моя дверь была всегда открыта для них; они составляли славу и украшение моего двора. Часто я советовался с ними о вопросах, касавшихся религиозного порядка, управления и наук; от них я узнавал, что дозволено законом и что запрещено.

ВТОРОЙ КЛАСС

Люди интеллигентные, способные дать совет, и те, которые обладали твердостью и мудростью, и старцы, которым годы дали предусмотрительность, пользовались полным моим доверием; я обращался с ними, как с равными, потому что, делясь со мной своим опытом, они доставляли мне большие преимущества.

ТРЕТИЙ КЛАСС

Я уважал людей благочестивых; тайно я прибегал к помощи их молитв; и тогда как они нуждались в моих благодеяниях, я обращался за помощью их благословения; в моих советах (хурилтаях. – А. М.) и совещаниях, в мирное время и на войне их пожелания всегда были полезны для меня, в день сражения они доставляли мне победу.

Так было в то время, когда армия колебалась перед войском Тогтамыша, которое было многочисленнее моего. Мир Сиеддин, родившийся в Сабдуаре, пустынник, которого молитвы были угодны Богу, обнажил голову, простер руки для молитвы, и не успел он еще кончить молитву, как мы увидели поразительные последствия ее.

Также, когда одна особа из моего гарема опасно заболела, двенадцать потомков пророка, исключительным занятием которых были молитвы, собрались, каждый из них даровал больной по году своей жизни – больная поправилась и прожила еще двенадцать лет.

ЧЕТВЕРТЫЙ КЛАСС

Эмиры, шейхи, офицеры занимали место в моем совете; я повышал их по степеням и беседовал с ними дружески.

Храбрые (воины Тамерлана, титулованные «храбрецами». – А. М.), которым несколько раз приходилось обнажать саблю в сражениях, были моими друзьями; я предлагал им вопросы, касающиеся войны; я расспрашивал их об атаках во время действия и об отступлении во время опасности; я спрашивал у них о средствах, как прорывать неприятельские ряды, чтобы производить смущение в рядах, чтобы завязывать стычки. Вполне доверяя их проницательности, я всегда прибегал к их советам.

ПЯТЫЙ КЛАСС

Войско и народ были одинаково дороги мне. Храбрейшим воинам я давал палатку, перевязи, колчаны. С не меньшею щедростью я обращался с гражданскими и военными правителями областей и царств. Дары, которыми я их осыпал, не оставались потерянными. Армия всегда была наготове и получала содержание даже раньше требований.

Так во время войны с Румом (с Баязидом. – А. М.) я выдал войскам содержание за семь лет, как за прошлое время, так – и вперед. Я стал хорошо удерживать в порядке войско и народ, так что они не могли ни вредить, ни стеснять друг друга.

Я старался удержать всех солдат на их местах, и ни один из них не смел выходить из границ, ему указанных; я остерегался как чрезмерно возвышать, так и унижать кого-либо чрезмерно. Те лица, которые мне оказывали выдающиеся услуги, получали приличное вознаграждение. Если простой солдат выказывал благоразумность и неустрашимость, то я всегда соразмерял повышение его с его талантами и заслугами.

ШЕСТОЙ КЛАСС

Из людей, которых мудрость и скромность делали достойными входить в обсуждение и в управление государством, я избирал известное число советников, которым я сообщал свои самые тайные дела и самые сокровенные мысли.

СЕДЬМОЙ КЛАСС

Визири и секретари были украшением дивана (совета). Они были зеркалами моей империи; они передавали мне все события, происходившие внутри областей среди солдат и народа.

Заботясь о сохранении моих богатств, о безопасности солдат и моих подданных, они предпринимали всё необходимое: они могли предупредить своим благоразумием и умели исправлять бедствия, которые могли обрушиться на мое государство. Экономно расходуя государственную казну, они старались поддержать население и земледелие.

ВОСЬМОЙ КЛАСС

Я призвал к себе врачей, астрологов и геометров, потому что эти люди способствуют славе и благосостоянию государства. Пользуясь помощью искусных врачей, я возвращал здоровье больным; астрологи научили меня распознавать счастливые и несчастливые сочетания звезд в их движении на небе. Геометры (или архитекторы) составляли для меня планы великолепных зданий и чертили для меня сады, которые я рассадил.[346]

ДЕВЯТЫЙ КЛАСС

Я призывал к себе историков, авторов летописей и хроник. От них я узнал жизнь пророков и святых людей, они рассказывали мне историю государей мира и объясняли мне причины их возвышения и причины падения их счастья. Поведение, речи и поступки этих государей были для меня неисчерпаемым источником опыта. От них я узнал историю протекших веков и о переменах, совершившихся на земле.

ДЕСЯТЫЙ КЛАСС

Я собирал старцев, дервишей и людей, сведущих в науке о Боге. Я сходился с ними; они открывали мне счастье будущей жизни и сообщали мне божественные слова. Эти люди совершали при мне удивительные вещи, даже чудеса; сношение с ними было для меня столь полезно, сколь и приятно.

ОДИННАДЦАТЫЙ КЛАСС

Я привлекал в мой дворец и лагерь мастеров всякого рода, чтоб держать в порядке оружие для армии в мирное и в военное время.

ДВЕНАДЦАТЫЙ КЛАСС

Я протягивал руку помощи путешественникам всех областей и всех государств, чтоб иметь известия о чужеземных царствах, я посылал во все страны купцов и начальников караванов; я приказывал им привозить мне самые редкие вещи, которые можно встретить в Хотане, Китае, Индостане, городах Египта, Травин, Сирии, Рума и даже на острове Франков. Я хотел, чтобы они сообщали мне о положении, нравах и обычаях туземцев и колонистов этих стран, особенно же об отношениях иностранных государей к их подданным».[347]

Арабский ученый Ибн Арабшах, явно не входивший в круг тех «историков, авторов летописей и хроник, которых Тамерлан призывал к себе», с невероятным предубеждением написал его историю «Чудеса судьбы истории Тимура», в которой постоянно называет его тираном, извергом, бичом. И, тем не менее, этот человек, которого нельзя заподозрить в лести, порой очень высоко отзывался о Тамерлане. «Он с детства был умным, простодушным, стремительным, волевым и способным… Тимур был хорошо сложен, высокого роста, имел открытый лоб, большую голову, сильный голос, и его сила не уступала его храбрости; яркий румянец оживлял белизну его лица. Он имел широкие плечи, толстые пальцы, длинные бедра, сильные мускулы. Он носил длинную бороду; правая рука и нога его были изувечены.

Его взгляд был довольно ласков. Он пренебрегал смертью; и хотя ему немного не хватало до 80 лет (очевидно, 70 лет. – А. М.), когда он умер, он всё-таки еще не потерял ни своего гения, ни своей неустрашимости.

Он был врагом лжи; шутки его не забавляли. Он не позволял разговаривать при себе о разбоях, убийствах и изнасилованиях женщин; он любил выслушивать правду, как бы она ни была жестока. Хорошие или плохие успехи не производили никакого впечатления на расположение его духа. Друг храбрых солдат, сам полный мужества, он умел заставить уважать себя и повиноваться».[348]

В этой связи интересны и во многом поучительны заветные мысли Тамерлана о взаимотношениях начальника и подчиненного, которые были сформулированы в виде правил в его «Уложении»: «Хороший слуга должен знать, что его начальник вправе требовать от него то, что он сам требовал бы, имея слугу. Поэтому ему следует проявлять неутомимую деятельность на службе. Если его начальник, после выражения самого искреннего благоволения, делается к нему равнодушным, то он (подчиненный) должен обвинять в этом самого себя, а не начальника.

Добрый слуга привязывается и служит из расположения. Тот, кто не зная дружбы, питает в своем сердце только чувство ненависти, пожнет только несчастье, тогда как успехи и благосостояние преданного слуги будут возрастать со дня на день.

Преданный слуга не оскорбляется выговорами или равнодушием своего господина, не питает злобы в своем сердце; он обвиняет самого себя в дурном обращении, которое переносит. Такой слуга заслуживает повышения.

Слуга корыстолюбивый будет ленив на работе.

Тот, кто забывает свой долг и повертывается спиной во время дела, не достоин внимания. Слуга, способный отделываться извинениями или просить (извинения) увольнения, когда предстоит сражение, который ищет средств скрыться и откладывает до другого дня дело, не терпящее отлагательства, – пусть имя такого слуги предается забвению, и пусть Всевышний его накажет.

Князья не должны лишать подданного власти, раз они его облекли таковою. Пусть они остерегаются низвергать того, кого возвысили.

Человек, за которым раз признано достоинство и проницательность, не создан для того, чтобы быть презираемым. Если, по несчастью, такое оскорбление ему уже нанесено, то необходимо исправить это, возвысить оскорбленного на степень вдвое значительнее и предоставить себя его великодушию…

Тот, кто после вынужденного или добровольного разрыва возвращается к своему начальнику, заслуживает внимания, так как он дает блестящее доказательство своего раскаяния, своей преданности.

Если слуга неприятельской стороны, дав доказательства своей храбрости и верности, попадал в плен, если же, не надеясь на своих, покидал их, чтобы просить моего покровительства, я возвышал его и обращался с ним, как с верным моим подданным…

Если слуга, опасный для противной стороны, во время военных действий разрывает цепи дружбы по наущению врагов своего господина и старается низвергнуть своего князя, я строго запрещаю его принимать; судьба, куда бы он ни скрылся, воздаст ему наказание (смерть) за его неверность.

Подданный, который оставляет своего господина в опасности и ищет дружбы других, не заслуживает никакого доверия; однако, если многочисленные заслуги позволяют рассчитывать на его верность, то его услугами можно пользоваться во всякое время, кроме военных. Ему следует оказывать величайшее внимание.

Визирь или подданный, который в видах политики или с предвзятою целью поддерживает близкие отношения с врагами, который под прикрытием этой дружбы вернее действует на пользу своего господина, достоин стать наряду самых умных друзей или рабов. Но раб, который изменяет своему господину и продает его, должен считаться врагом.

Нужно остерегаться давать веру клевете, распространяемой против слуги, который поднимал оружие и выиграл сражение, или забывать добро, которое он сделал.

Каждую услугу нужно ценить в десять раз больше, чем она стоит, и в интересах власти возвышать подобного раба, чтобы внушить другим такое же рвение и такое же усердие.

Если целый полк или только начальник оставляет всё, чтоб передаться врагу, то ему не должно давать никакого места в армии… Всякий начальник, который изменой предает вверенную ему область врагу, подлежит смерти, но тот, кто сохранит свою часть, должен быть осыпан наградами.

Офицер, верность которого непоколебима в минуту неудачи, среди всех случайностей, поистине достоин имени брата…».[349]

Будучи взыскательным к своим подчиненным, Тамерлан был не менее требовательным и к самому себе. «Хороший царь, – сказал он, – никогда не имеет достаточно времени, чтобы царствовать, и мы принуждены работать в пользу подданных, которых Всемогущий поручил нам, как священный залог. Это всегда будет моим главным занятием; ибо я не хочу, чтобы в день страшного суда бедные тянули меня за края одежды, прося мщения против меня».[350]

И еще Тамерлан говорил: «Земля должна иметь только одного господина, подобно небу, которое имеет только одного Бога… Только с мечом в руке можно утвердить господство». Эти слова нашего Героя позволили некоторым исследователям его жизни и деяний сделать вывод о том, что «стремления дико воинственного духа и необузданного властолюбия», были выдающимися и преобладающими чертами его характера.

Правда, на этот счет существуют и другие мнения: «Можно ли назвать жестоким и диким, – вопрошал профессор восточных языков и литературы в Пештском университете Герман Вамбери в своей книге «История Бухары», – того, кто при всеобщем грабеже и кровопролитии в Исфагани, велел своим людям щадить ту часть города, где жили ученые; того, кто с учеными Герата и Алеппо вступал в богословские диспуты и по-царски награждал мысливших не так, как он; того, кто лестью и подарками хотел привлечь к себе ученых Шамсуд-Дина, Фанари, Мухаммада Джезери и знаменитого Шейха Бохари, схваченных им при дворе противника и заведомо ожесточенных врагов своих; того, кто всегда считал самою дорогою частью добычи в какой-нибудь стране художников и искусных ремесленников; того, наконец, кто велел перевезти на вьючных животных целую библиотеку из Бруссы в Самарканд.

Поэтому вдвойне ошибочно мнение тех, которые… называют его диким, своевольным тираном. Он был, прежде всего, азиатским воителем, который употреблял в дело свое победоносное оружие по обычаю своего времени; даже гнусные деяния и опустошения, в которых упрекают его враги, были возмездием за какое-нибудь преступление, правда, слишком строгим, но всегда справедливым».[351]

Поэтому неслучайно Тамерлан прожил всю свою жизнь с девизом: «Справедливость и сила».