Птица несчастья

Лада Кутузова

Птица несчастья

За горами, за лесами, за зелеными долами ходит-бродит огромная курица по имени Стратим. Когти ее из каленого железа, клюв – из чистого золота. Море ей по колено, головой упирается в небо. Как переступит с ноги на ногу, земля сотрясается, океаны из берегов выходят.

Окружает птицу крепость неприступная и леса дремучие. Выше гор та крепость, крепче скал. Не пробиться Стратим за каменную преграду, не продраться сквозь чащу непролазную. А если прорвется, то погубит все человечество.

Пролог

Федор выжимал газ из видавшего виды скутера. Ветер свистел в ушах, а сердце то замирало, то билось, как припадочное: Алена, сидевшая сзади, прижималась к Федору телом, и он чувствовал ее тепло. От этого окружающее делалось нереальным. Сгущающиеся сумерки и поднимающийся от стылой земли туман добавляли миру мистичность, стирая грани между мирами.

Алена положила голову на плечо к Федору и что-то произнесла. Он не расслышал: мешал рев двигателя. По коже побежали мурашки: было приятно и щекотно одновременно. Алена дотронулась губами до его шеи, и Федору на мгновение почудилось, что асфальт под скутером провалился, а они с Аленой парят на невидимых крыльях.

Темно-фиолетовое с просинью небо наливалось красным, точно зреющий фингал, тени удлинялись, и тусклый свет фары казался Федору путеводной звездой. Он сбросил скорость: дорога приближалась к перекрестку. Виднеющийся светофор мигнул и переменил свет на зеленый, Федор повернул ручку газа: свободно! Скутер с ревом рванул вперед, и в тот же миг Федор ощутил удар, который подбросил скутер и его с Аленой. И тогда они взлетели. До самых звезд.

Часть первая. Мертвая вода

Стояли уроды,

Без имени-породы.

Просили уроды:

«Пустите в огороды»

Глава первая. Кома

С потолка спускались бледно-голубые нити, от них исходило свечение. Федор моргнул, затем сфокусировал взгляд и разглядел: рядом с кроватью стояла капельница, от которой к его ключице тянулась гибкая трубка. Федор безучастно смотрел, как из нее неспешно капает лекарство. Так медленно, что, казалось, целая вечность прошла, когда в палату заглянула медсестра, чтобы сменить капельницу. Она мельком посмотрела на Федора и заметила:

– Очнулся?

Федор мигнул. А когда снова открыл глаза, медсестры уже не было.

Выписали его через неделю, за Федором приехали отец с матерью. Отец сдержанно обнял его, а мать разрыдалась. У Федора тоже навернулись слезы: вся связь с родными в больнице проходила через лечащего врача, Федор не мог даже поговорить с ними. Он незаметно вытер слезы и забрался в машину. Всю дорогу мать держала его за руку, точно боялась потерять, и непрестанно гладила по плечу.

– Что с Аленой? – Федор наконец задал тревоживший его вопрос.

– В больнице пока, – скупо ответил отец. Он так взглянул на Федора через зеркало заднего вида, что тот понял: отец что-то умалчивает.

– А с тем, кто нас сбил?

В больнице его навестил милиционер, который допросил Федора и сообщил, что вины пострадавшего в случившемся нет: водитель машины проехал на красный свет.

– Ничего, – отрезал отец и коротко пояснил: – Он оплатил мертвую воду.

До Федора дошло: вот кому он обязан спасением! Тому, кто едва не лишил его жизни.

Машина подъехала к дому и остановилась. Отец вылез с водительского кресла и помог Федору: правая нога не совсем восстановилась после аварии. Федор дохромал до двери подъезда, а потом резко встал.

– Так нечестно!

– Честно, – ответил отец. – Мы не успевали собрать деньги, да и в фондах очередь была. Думаешь, ты один такой? А счет на дни шел.

– Отец прав, – вступилась мать. – Тебе инвалидность грозила: внутри все отбито было. А так надежда на полное излечение, процесс уже запущен.

– А Алена? – снова спросил Федор.

Отец обогнул его и открыл дверь подъезда.

– Она в коме, – мать сглотнула и получилось: «Онавоме». Федор не сразу осознал, что это значит. – Прогнозы плохие.

В квартире Федор прошел в свою комнату и плюхнулся на кровать. Думать ни о чем не хотелось, но мысли упорно возвращались к словам, сказанными матерью. Значит, Алена в реанимации? Он почему-то считал, что она тоже идет на поправку, раз с ним все в порядке. Федор пытался узнать что-либо у лечащего врача, но тот лишь отмахивался: мол, никаких сведений нет. То ли и, правда, был не в курсе, то ли скрывал.

Федор поднялся и заглянул в комнату родителей:

– А Алене разве мертвую воду не подключили?

– Подключили, – подтвердила мать и пояснила: – У Алены мозг поврежден, от этого мертвая вода не лечит.

Отец ничего не произнес, но Федор вспомнил, как совсем недавно поругался с ним из-за того, что забыл надеть мотоциклетный шлем. Отец даже грозился забрать скутер, но Федор извинился, а в тот день… В тот день он и не собирался никуда ехать с Аленой. Ну, может, покататься по дачной грунтовке. Просто Аленина мать попросила заскочить в соседний поселок, а Федор не смог отказать. За шлемами решил не заезжать: тут ведь совсем близко. Совершил непростительную ошибку, за которую поплатился не он сам, а Алена.

Радость от встречи с родителями сменилась тоской. Федор безо всякого аппетита жевал голубцы, приготовленные мамой: отказаться – значит, обидеть ее. Мыслями он был далеко. Надо связаться с родными Алены. Но что сказать? Что?! Что сожалеет? Нужно им его сожаление. Федор виноват не меньше водителя, сбившего скутер. Казалось, всего пятнадцать минут езды до магазина, а вон все как повернулось.

Прошел час, прежде чем Федор набрался смелости позвонить родителям Алены. Трубку взял отец.

– Николай Степанович, – сбивчиво поздоровался Федор, – это я. Как дела у Алены?

Тот ответил не сразу, будто специально тянул паузу, от чего у Федора разнылся живот.

– Плохо, Федя, – произнес Николай Степанович. – Алена в себя не приходит, а вчера Нину с сердечным приступом скорая забрала: она себя в случившемся винит.

– Почему?

– Потому что попросила вас в магазин съездить, – сдавленным голосом сказал Николай Степанович.

Федору показалось, что он плачет.

– Так я шлемы не взял, – Федор решился: будь что будет. – Это моя вина.

– Чего уж теперь думать, чья вина. Мы не на суде находимся, – отрезал Николай Степанович. – Только так тяжело, что жить невозможно.

– Хотите, я приеду? – спонтанно предложил Федор. Словно в бездну шагнул.

– Приезжай, – согласился Николай Степанович.

– Куда ты?! – окликнула мать, когда Федор начал обуваться.

– К Николаю Степановичу, – он зря понадеялся, что мать уже ушла из кухни, а потому не придется ничего объяснять.

Мама перегородила выход:

– Нечего тебе там делать! Только нервы трепать.

– Надя, пусти его, – из спальни показался отец. – Он правильно все делает.

Мать так побледнела, что на мгновение Федору стало страшно: вдруг и с ней случится приступ, как с тетей Ниной? Мама неотрывно смотрела на отца, а потом, не произнеся ни слова, вернулась в кухню, громко хлопнув дверью.

– Ступай, – велел отец. – Только будь осторожен.

На даче дома Алены и Федора стояли друг от друга в ста метрах. Утром Федор первым делом высовывался в окно на втором этаже и высматривал Алену: встала или еще нет? Обычно Алена поднималась раньше. Если замечала Федора, то махала рукой. Он тогда быстро проглатывал завтрак, а после несся к Алене: в летнюю жару они часто ездили на карьеры, чтобы искупаться.

В городе до дома Алены Федор добирался пешком минут за двадцать. Но нога болела, поэтому он отправился на остановку.

– Федька, ты, что ли?! – он заметил соседку по подъезду, тетю Настю, которой до всего было дело.

Мама объясняла это тем, что у тети Насти нет своей личной жизни, а потому она лезет к другим.

– Да, я, – коротко ответил Федор.

Соседка встала перед ним и жадно осмотрела, ощупывая взглядом.

– Живо-о-ой, – протянула она. – И даже ходишь. А говорили, что вас обоих по асфальту размазало.

Федор обогнул ее и, ничего не ответив, отправился дальше.

Желтый автобус с черной полосой по бокам подъехал через пять минут. Федор с трудом залез в салон и уселся на обтянутое дерматином сиденье. Уголки сиденья лопнули, из-под обивки был виден поролон. На спинке соседнего сиденья кто-то написал поверх трещин на искусственной коже шариковой ручкой: «И пролетела птица несчастья…» Федор откинулся и прикрыл глаза: нога разболелась так, что хотелось укутать ее в одеяло и нянчить, точно младенца.

В салоне пахло пылью, бензином, а еще нагретым дерматином. Солнце припекало через стекло – и не скажешь, что уже конец августа: слишком жарко. Вскоре Федор почувствовал, как опускаются плечи и наливаются тяжестью веки. Словно он стал Вием, и теперь без посторонней помощи их не поднять. На какое-то мгновение Федор провалился в сон и тут же очнулся, будто от толчка: остановка! Вскочил, тут же поморщился – в ноге стрельнуло – и, ковыляя, потащился к выходу.

На остановке ветер гонял обертку от чипсов и пустую пачку из-под сигарет. Рядом валялась перевернутая урна. Федор на автомате поднял ее и пошел дальше. Алена жила в панельной пятиэтажке: серые блоки в сети трещин, желтая газовая труба, оплетающая здание по периметру. Федор зашел в третий подъезд и поднялся по стертым ступеням на второй этаж. Он дважды нажал на кнопку звонка. На мгновение – всего одно, но Федор почти поверил в это – ему почудилось, что дверь откроет Алена, целая и невредимая. Он подхватит ее на руки, и все будет, как прежде.

Но наваждение схлынуло, когда на пороге появился Николай Степанович. Он пропустил внутрь Федора и закрыл дверь на оба замка. Квартира пропахла табаком. Непривычный к запаху Федор закашлялся, на что Николай Степанович извинился:

– Я лет десять, как бросил курить, а тут сорвался. Но ничего, вечером проветрю – Нину завтра выписывают.

– Ей легче стало?

– Да, укололи мертвую воду в сердце. Не зря я дополнительную страховку оформил.

Если бы Федор встретил Николая Степановича на улице, не узнал бы. За несколько дней Аленин отец резко постарел: в волосах появилась седина. Он по-старчески шаркал ногами и ссутулился.

– Вы сами-то как?

Николай Степанович прошел в кухню и только тогда ответил:

– Держусь ради Нины.

Он зажег конфорку. Синее пламя жадно облизывало эмалированный бок красного в белый горох чайника. Федор рассматривал рисунок на клеенке, боясь встретиться взглядом с Николаем Степановичем: пестрые цветы и золотистые завитушки. Когда затянувшаяся тишина стала совсем невыносима, Федор спросил:

– Что говорят врачи про Алену?

Николай Степанович насыпал в заварочный чайник заварку, добавил к ней листья мяты и смородины – родители Федора тоже сушили их на зиму. Затем заварил чай. Федор обратил внимание, что руки Николая Степановича дрожат, как и его плечи и спина. Будто он изо всех сил сдерживает рыдания.

– Сказали, что все плохо. У них шкала какая-то есть, по которой оценивают состояние. Так у Алены по этой шкале мало баллов. Если бы не мертвая вода, она бы уже умерла.

– И совсем ничего нельзя сделать?! – невольно вырвалось из Федора.

Николай Степанович разлил чай по чашкам и твердо ответил:

– Я не разрешу отключить Алену от аппарата. Нина этого не переживет.

Ни чая, ни шоколадных конфет с лимонной начинкой не хотелось. Но Федор не желал обидеть Николая Степановича, поэтому медленными глотками цедил напиток.

– Пролетела птица несчастья, – произнес Николай Степанович.

– Что?! – вздрогнул Федор. Показалось, что он где-то слышал эту фразу.

– Пролетела птица несчастья, – повторил Николай Степанович. – Накрыла она крыльями землю, и с тех пор пришли к людям горе и печаль. Любая радость оборачивалась страданием, любовь – утратой, а победа – поражением, – он со свистом втянул в себя чай. – Тот мужчина, который вас сбил, в роддом торопился – жена близнецов родила. Потому и проскочил на красный.

Они допили чай в полном молчании.

– Я пойду? – робко спросил Федор.

Николай Степанович кивнул. Он проводил Федора до двери и, когда тот уже был на лестничной площадке, добавил:

– Живая вода.

Федор резко обернулся:

– Так ведь это сказка!

Николай Степанович согласился:

– Конечно, сказка. Но спасти Алену может только живая вода.

Глава вторая. Ходоки

Мать встретила настороженно:

– Как съездил?

– Нормально, – отмахнулся Федор.

– Тебе Аленин отец ничего такого не говорил?

– Нет, – ответил Федор. – Ему просто плохо.

Мать расслабилась и неожиданно разревелась. Он неловко обнял и принялся вытирать ей слезы.

– Я боялась, что он набросится на тебя, – всхлипывая, произнесла мать.

– Почему? – удивился Федор.

– Потому что ты живой, а Алена… – мать оборвала себя, не закончив фразу.

– Алена тоже живая, – возразил Федор и тут же ужаснулся: пока живая.

Прошел в свою комнату, сел за стол и включил компьютер. Письменный стол Федору купили перед первым классом. Теперь Федор окончил второй курс техникума, но стол продолжал служить верой и правдой.

Пентюх, как ласково прозвал компьютер Федор, натужно загудел, экран загорелся голубым, а затем по нему пошли полосы. Лишь через пять минут на мониторе высветилась приветственная заставка Винды: зеленый луг и голубое небо с облаками. Федор поправил защитный экран на мониторе: по мнению отца, Федор слишком много времени проводил за компьютером, а потому следовало опасаться излучения. Недавно в продаже появились менее объемные мониторы – этот занимал треть стола, но мама велела подождать, пока они не подешевеют. Правда, к тому времени подоспеют еще более продвинутые, но родителям это не докажешь.

Федор зашел в интернет и набрал в поисковике: «Живая вода». Компьютер завис, обрабатывая запрос, и через семь минут выдал миллионы ссылок, большинство из которых были посвящены русским народным сказкам. Федор немного подумал и сузил поиск: «живая вода Заручье». Ссылок вывалилось чуть меньше, все они вели к Заручью, ходокам и мертвой воде. Федор снова изменил запрос: «Заручье легенда живая вода».

Опять пришлось продираться через кучу информации. Интернет все время вис: скорость его была низкой, да и мощности Пентюха не хватало. Поэтому лишь через час Федор наткнулся на статью, которая более-менее подходила. Он прошел по ссылке и прочитал: «Казалось бы, наличие источника с мертвой водой в Заручье косвенно подтверждает существование живой, о которой мы все знаем из сказок. Но сколько ни пытались проникнуть ходоки в глубь Заручья, никому из них этого не удалось. Из более чем сорока ходоков, предпринимавших подобную экспедицию, вернулся только один. Но ничего о вылазке поведать не смог: состояние его оказалось критическим, и через несколько дней ходок умер».

Под статьей шла ссылка на сайт ходоков. Федор открыл ее, перед ним высветилась доска памяти. Сто семнадцать цветных фотографий, столько же имен и кратких биографий. Разного возраста, внешности и роста, умершие были схожи в одном: все они погибли в Заручье. «Пропал без вести», «Затянуло в болото», «Утонул в озере», «Потерял разум»… Федор сам не понимал, зачем листает эти скорбные списки.

Больше про живую воду он ничего не нашел, поэтому продолжил изучать сайт ходоков. «Возникло это движение пятьдесят лет назад, когда частично открыли доступ в Заручье. До этого вся информация о месте за рекой Смородиной находилась под грифом «секретно». Время от времени в мир просачивалась информация об обитателях Заручья, но большинство людей считали их выдумкой.

Так, перед войной в деревне Щелково дети купались в озере и увидели огромное лохматое существо, которое шагало к ним с противоположного берега. Дети с визгом бросились из воды и разбежались по домам. В том месте гуляет байка об озернике, который ночами заглядывает в окна домов и забирает детей, которые не спят. Считается, что именно его и заметили дети.

Неподалеку от Щелкова возле деревни Усково, там, где озеро сужается с обеих сторон, образуя перемычку, видели русалку на мосту. Через мост тот шла прямая дорога в Кириллов. Теперь же ни дороги, ни моста не сохранилось. Русалка объявилась примерно в то же время, что и озерник, так что мужики и бабы сочли это дурной приметой. А сразу после войны в лесу за Бородаевским озером открылось Заручье, и с тех пор в него начали ходить исследователи, к которым вскоре пристало прозвище ходоки».

Федор представил русалку: с длинными волосами, слегка прикрывающими округлые груди, размером такие, чтобы в ладони умещались. В его воображении русалка призывно смотрела и помахивала хвостом. Он глупо улыбнулся: эта русалка совсем не походила на ту, из сказки Андерсена.

Федор прокрутил статью ниже. «Скорее всего, органы безопасности знали о существовании Заручья, так как местные жители иногда натыкались на странные постройки в лесу и закрытые территории, обнесенные бетонным забором. Хотя ни военных фургонов, ни вертолетов никто не видел, но ходили слухи о подземной дороге».

Федор хотел еще посидеть за компьютером, но почувствовал, что засыпает. Время было раннее – восемь часов вечера, но он отказался от ужина и лег спать. Во сне Федор стоял перед высоким из железной проволоки забором. За ограждением виднелась огромная курица, закрывающая собой небо. Она пыталась прорваться через забор, раздирая в кровь тело о колючую проволоку. Вокруг бегали военные и обстреливали курицу из автоматов. Птица издала громкое квохтанье, из клюва вырвался огонь, сжигая проволоку и часть людей. Федор попытался сдвинуться с места, но ноги отказали. Он мог лишь бессильно смотреть, как остальных людей, которые не успели убежать, курица склевала, будто червяков.

От сна осталось ощущение неотвратимости чего-то страшного, будто Федор переступил некую черту – Рубикон, и теперь его жизнь не вернется в прежнее русло. Он прошел в ванную, открыл краны и умылся, трижды прошептав: «Куда вода, туда и сон» – так в детстве научила бабушка.

Родители уже уехали на работу. На завтрак Федор пожарил докторскую колбасу с яичницей и с наслаждением все съел, макая черный хлеб в желток. Родители заварили по второму разу чай в чайнике, но Федор не любил спитой, потерявший цвет чай, предпочитал свежий. Поэтому положил в бокал чайную ложку заварки, добавил душицы и залил кипятком. Сверху накрыл блюдцем и укутал полотенцем.

Чай обжигал. Федор пил его, не торопясь, вприкуску с шоколадными пряниками с вишневой начинкой. Пряники были крохотные, всего на один укус, так что Федор сам не заметил, как пакет наполовину опустел. Зазвонил телефон. Федор прошел в коридор и поднял трубку.

– Привет болеющим! – послышался голос Димки, с которым они дружили с первого класса. – Выписали тебя?

– Вчера еще.

– Знаю, мне мать сказала: она с твоей встретилась утром на остановке. Как сам?

Федор лишь сейчас осознал, что нога не болит: прошла за ночь.

– Жить буду, – ответил он.

– Это хорошо, – обрадовался Димка. – Я заскочу?

С Димкой Федор не виделся с конца июня: тот закончил десятый класс, отгулял на выпускном и собирался поступать в Горный институт. Федор же сдал сессию за второй курс строительного техникума – в свое время он ушел из школы после восьмого класса – и укатил на дачу.

– Давай! – обрадовался Федор: с Димкой вполне можно было обсудить то, что его беспокоило.

Димка принесся через три минуты: он жил в соседнем доме. Федор пропустил друга в квартиру, затем Димка осторожно стукнул его кулаком в плечо.

– Руку сломал! – нарочито громко воскликнул Федор.

– Точно, живой, – усмехнулся Димка. – Рассказывай.

– Да чего там рассказывать… Ты и сам, наверное, все знаешь. Даже лучше меня.

Димка подгреб к себе пакет с пряниками и принялся уничтожать уцелевшие.

– В газете писали, – подтвердил Димка, – в происшествиях. Правда, без имен.

– Слушай, – замялся Федор: – а ты ничего не слышал о живой воде?

– Для Алены? – Димка понял сразу.

– Да, Николай Степанович сказал, что может помочь.

Димка отодвинул пустой пакет и пристально взглянул на Федора, словно впервые увидев.

– Ну в сказках живая вода есть, – осторожно начал Димка.

– А не в сказках? – перебил Федор.

Димка постучал пальцами по столу, выбивая какой-то марш.

– Будем размышлять логически, – продолжил он. – Возможно, что живая вода не дается людям.

– В смысле? – не понял Федор.

– Ну как с Заручьем раньше было. Пока само не открылось, никто о нем и не подозревал, – пояснил Димка.

– А вдруг ее и на самом деле нет? – у Федора зародилась призрачная надежда, что можно будет перестать волноваться и не чувствовать себя обязанным куда-то бежать и что-то делать.

Димка пожал плечами:

– Кто знает? Про Трою все думали, что это легенда, пока не откопали. В сказках-то есть и мертвая, и живая вода. Мертвую нашли, значит, сыщут и живую.

Федор решился:

– Ты не знаешь, как стать ходоком?

Димка присвистнул:

– Ну ты задвинул. Туда так просто не попасть. Знаешь, сколько желающих? Моего брата не взяли, а у него и разряд по боксу имеется, да и с остальным полный порядок. Да и не берут туда несовершеннолетних.

Димка вскоре ушел, а Федор никак не мог успокоиться. Он вновь залез на сайт ходоков. Да, как и сказал Димка, требовался возраст от восемнадцати лет и первая или вторая группа здоровья. Со здоровьем до аварии проблем не имелось, да и сейчас Федор чувствовал себя нормально, хотя при выписке врач сказал ему показаться потом в поликлинике. Но Федор решил не спешить: все равно осенью в техникуме диспансеризацию проходить, успеет.

Через полчаса он все еще сидел на сайте, хотя было ясно: ничего не выйдет. Да и с чего Федор вдруг решил, что живая вода существует? Ведь даже легенды о ней нет, за столько лет могли бы и сочинить байку покрасивее. Да и искали ее. Не могли не искать. Говорят, люди большие деньги на мертвой воде зарабатывают, а на живой… Ей бы цены не было!

Федор закрыл сайт: смысла нет. Николай Степанович все придумал, ведь трудно смириться, когда дочь на грани жизни и смерти. Ухватился за соломинку и пытается выплыть на ней из бушующей пучины. Придумал и поверил, и даже Федора заразил своей идеей. А ведь будь это правдой, скольким людям можно бы было помочь! Столько жизней спасти. Жаль только, что это все сказки.

Глава третья. Ферапонтово

Сутки спустя Федор трясся в плацкарте до Череповца. В давно немытом окне мелькали бесконечные поля, леса, бетонные столбы с проводами и рельсы, сменяясь перронами маленьких городов, по которым бегали суетливые люди с сумками – поезд стоял здесь одну-две минуты. Деревянная рама на все усилия не поддавалась, поэтому открыть окно ни Федору, ни попутчикам – плотной коренастой тетке с мужем-жердью – не удалось. Иногда Федор выходил в тамбур и пытался отдышаться, но и там все время кто-то курил. От запаха табака Федор начинал кашлять, словно кто распылил удушливый газ. Сизый дым медленно плыл, обволакивая пассажиров, и тогда Федору мерещилось, что он снова в реанимации, и к нему тянутся нити капельниц, опутывая тело.

В дороге подавали чай в граненом стакане в железном подстаканнике. Чай оказался не ахти, не индийский, который покупала мама – крепкий, насыщенного красно-коричневого цвета. Вода в бойлере по ощущениям была сыровата, точно ее не докипятили. Заварка – солома соломой: ни цвета, ни аромата, ни вкуса. Но Федор все равно пил чай, откусывая от бутербродов, приготовленные мамой, большие куски: хотелось есть.

Соседская пара развернула пакет с вареной курицей и яйцами, которые Федор вообще-то любил, но есть в дороге не мог: от них почему-то мутило. Вот и сейчас он вновь вышел в тамбур, чтобы остановить приступ дурноты. Повезло: в этот раз тут никого не оказалось. Мысленно Федор вернулся в день назад, когда утром сообщил родителям о решении. Ночью во сне явилась Алена. Она сидела в деревянной лодке, готовой отчалить от берега. Рядом с Аленой находился старик, на нем был темный плащ с капюшоном, накинутом на голову, поэтому лицо старика Федор разглядеть не мог. Старик держал в руках весло и собирался оттолкнуться им от берега.

Почему-то увиденное наполнило сердце Федора тоской, словно он предал Алену, и теперь Харон собирался переправить ее через Стикс в царство мертвых. Федор проснулся и открыл глаза. На кухне закипал чайник, слышалось его посвистывание. Мама зашаркала по коридору тапочками, чтобы отключить чайник, и Федор осознал: сейчас они соберутся и будут завтракать всей семьей. Мать наверняка испечет что-нибудь вкусненькое – встала ни свет, ни заря, а Алены скоро не будет. Совсем.

Его накрыло с головой ощущение непоправимого. Федор слушал, как за стенкой мать что-то готовит. Истошно сигналила под окном чья-то придурошная машина, мимо комнаты протопал отец, а осознание скорого конца той, которая недавно прижималась к Федору всем телом, и от одной мысли о которой все в нем бурлило, подобно шампанскому в бокале, Федору сделалось тошно.

Если он не поедет к ходокам, если не попытается добыть живую воду, никогда себя не простит – понял Федор. Это предательство, с которым невозможно жить. Оно, может, совсем незаметное, но это пока. Потом оно станет разрастаться, как ржавчина, разъедая душу изнутри. Все это Федор вывалил на родителей, не в силах удержать в себе. Мама безвольно опустилась на табурет, ее лицо затвердело, будто она превратилась в соляной столб. Отец криво усмехнулся и тоже не произнес ни слова.

Затем оба заговорили, перебивая друг друга.

– Не пущу! Все это ее отец удумал. Алена одной ногой на пороге, так чего ему тебя жалеть?

– Ты точно решил? Не пожалеешь? Читал, наверное, что многие гибнут?

– Да кто его спрашивает?! Не пущу и все! На пороге лягу, пусть попробует перешагнуть.

– Тебя же не возьмут. Туда не любой подходит, а особый народ, крепкий.

– Вася, о чем ты говоришь?! Запрети и все! Скоро учеба начнется.

Федор выждал, когда они на мгновение умолкнут, и вставил:

– Я решил. Если вы меня не отпустите, я сам поеду.

Отец грохнул кулаком по столу:

– Мал еще условия ставить. Мать пожалей!

– А Аленину мать кто пожалеет? – вскинулся Федор. – Она в больнице с сердечным приступом.

– Хочешь, чтобы и я туда загремела?! – мать повысила голос.

Они ругались с полчаса, пока отец не произнес еле слышно:

– Надя, пусть он едет.

Мама заголосила в голос словно по покойнику:

– Вася, да как же так?! Да разве так можно?

Отец спокойно пояснил:

– Все равно ничего не получится, развернут его там.

И вот теперь Федор стоял в тамбуре, наблюдая, как в мутном окне проносятся редкие огни фонарей.

В Череповец поезд прибыл ранним утром. Федор, зевая, шагнул на остывшую за ночь платформу вместе с другими пассажирами. На небольшой площади перед железнодорожным вокзалом расспросил мужчину, торговавшего газетами, как пройти к автовокзалу: уточнить никогда не мешало – обидно пойти не в ту сторону, потеряв время. Мужчина указал направление и добавил: «Считай, что уже пришел».

На автовокзале Федор внимательно изучил расписание. Прямого сообщения между Череповцом и Ферапонтово не имелось. Федор на мгновение растерялся: и что теперь делать? Денег на такси не хватало: родители дали с собой десятку, велев экономить. Да и жалко: деньги с неба не падают. Он встал в очередь в кассу и через минуту уже спрашивал молодую женщину, стоящую перед ним: «Вы не знаете, как добраться до Ферапонтово?»

Женщина равнодушно пожала плечами, зато отозвались двое: женщина постарше и немолодой мужчина. Так что вскоре Федор взял билет до Кириллова, а уже там ему следовало купить билет до поселка. Вооружившись этим знанием, Федор залез в автобус и проспал всю дорогу. В Кириллове между маршрутами образовался перерыв, так что Федор закинул рюкзак за спину и отправился бродить по городу.

Город был небольшой; разбитым асфальтом, малоэтажными домами он походил на тысячи провинциальных городков. Главным украшением являлись монастырь и Сиверское озеро, вдоль которого расположились старинные постройки. Федор потрогал воду: прохладная; а через несколько минут сбросил одежду, снял часы и решительно вошел в заросли камыша. Миновал их и, не раздумывая ни секунды, нырнул и сделал несколько быстрых гребков.

Вода взбодрила. Сперва Федор замерз до костей, а затем по телу разлилось тепло. Фыркая и отплевываясь, он поплыл прочь от берега и в метрах ста от берега лег на спину, раскинул руки и уставился вверх. По безмятежному синему небу плыли пышные, точно взбитая молочная пена, облака. Бледно-желтым блином светило солнце, наполняя окружающее пространство безвременьем и безмятежностью.

Федор смотрел ввысь, проваливаясь в небо, точно в озеро. Стояла тишина, немыслимая для больших городов, даже ветер стих. Ни шелест камыша, ни назойливое приставание слепня, ничто не нарушало покой. Хотелось закрыть глаза и забыться, и Федор провалился в пограничное состояние между дремой и бодрствованием.

Кто-то провел пальцами по его спине, и кожа покрылась мурашками, а между лопатками стало горячо. В другой раз Федор бы с криком выскочил из воды, но сейчас он воспринял касание как нечто обыденное. Пальцы нежно перебирали волосы Федора, от этого волна наслаждения пошла от макушки до пяток. Федор растекся вместе с водой, становясь единым целым с озером, и тут зазвонили колокола.

Федор вздрогнул, будто от удара, и очнулся. Надо же! Едва не заснул. Он развернулся к берегу и поплыл обратно. Вылез из воды и начал махать руками, пытаясь согреться. Затем вытащил из рюкзака запасные трусы и переоделся в кустах. Мокрые трусы Федор выжал и убрал в пакет: потом высушит. Надел часы и внутренне охнул: автобус отправлялся через семнадцать минут. Федор закинул рюкзак за спину и поспешил на остановку.

Через полчаса, трясясь в старом ПАЗике, Федор пытался сообразить: как из памяти выпал солидный кусок времени? Сколько он был в озере? Минут десять? Или два часа?! А может, что-то случилось с часами? Федор взглянул на «Полет» – часы подарили родители на прошлый день рождения. Он после специально докупал металлический браслет вместо кожаного ремешка. Федор гордился часами: крутые и ходят точно, минута в минуту.

Он достал из рюкзака последние два бутерброда и съел их, запивая минералкой. Бутерброды ухнули в желудок, словно в бездонный колодец: маловато будет. Зря Федор полез купаться, лучше бы отыскал столовку и подкрепился, как следует. А теперь неясно, когда перекусить удастся: вряд ли в деревне имеется столовая или кафе. Если только кто из деревенских угостит, но ведь стыдно просить, а надеяться на чужую щедрость глупо.

Автобус мелко трясся на ухабах – грунтовая дорога была разбита. Стояла духота: все окна оказались задраены наглухо. Федор безуспешно подергал задвижку – форточка не поддалась. Снова потянуло в сон, но Федор со всей силы потер мочки ушей, на некоторое время это помогло. Он напряженно вглядывался в окно, боясь пропустить нужную остановку. В само Ферапонтово автобус не шел, останавливался на повороте. Федор договорился с водителем, что тот скажет, когда выходить, но лучше проконтролировать самому: на чужого человека надежды мало.

Автобус чихнул в очередной раз и резко затормозил.

– Кому Ферапонтово? – осведомился водитель.

Федор спохватился: это же ему! Что-то он спит на ходу, хотя в поезде, как залег на полку, сразу же отрубился. Взял рюкзак и вышел из автобуса. Кроме Федора, никто в Ферапонтово не направлялся. ПАЗик тронулся в путь, а Федор пошел по грунтовке, рассудив, что заблудиться тут невозможно: иди себе да иди.

Вскоре он увидел дворы, возле одного слегка поддатые мужики чинили видавший виды запорожец.

– Добрый день. Не подскажете, как в Щелково пройти? – полюбопытствовал Федор.

Его пристально оглядели.

– Художник, что ли? – уточнил один из мужиков: в тренировочных штанах, пузырившихся на коленях, и в линялой рубахе.

– Почему? – удивился Федор.

Мужик пожал плечами:

– Так летом художники обычно приезжают. У нас же природа, вот и рисуют, что ни попадя. Монастырь опять же рядом. А на туриста ты не похож, они завсегда на экскурсионных автобусах прикатывают.

– Я по делам, – туманно ответил Федор.

– А-а, – коротко сказал мужик и замолчал, потеряв всякий интерес.

Федор замялся: так куда идти?

– А в Щелково тут одна дорога, паря. Щаз прямо пройдешь, а потом направо повертывай, – объяснил второй мужик, отличающийся от первого лишь вислыми усами с проседью.

Федор поблагодарил и отправился дальше.

Вскоре он вышел к разветвлению дороги. Слева высился монастырь, справа шла грунтовка до Щелково, как сказали мужики. Федор подумал мгновение и свернул налево. Прошел мимо Ферапонтовского монастыря, расположенного на берегу одноименного озера, к деревянному мосту, возле которого стоял знак, запрещающий движение крупнотоннажных машин. Мимо шла девчушка лет десяти.

– Не подскажешь, Щелково в той стороне? – Федор указал в противоположную сторону. Мужики понятно растолковали, но лучше перестраховаться: мало ли перепутали по пьяни.

– Да, – подтвердила девчушка.

– А магазин у вас имеется?

– Да, вон там, – девчушка махнула рукой и зашагала по своим важным девчоночьим делам.

Сельпо находилось в деревянном доме, крашенном синей краской. Серую дверь словно перечеркнули длинной железной задвижкой. Федор изучил время работы магазина: эх, опоздал на десять минут! Обидно. Почему они так рано закрываются? И вряд ли в поселке имеется еще один магазин. Что же делать?

Федор заглянул в зарешеченное окно: грубо сколоченные полки с растительным маслом, хлебом, консервами и минералкой с водкой, ничего особенного. Но пополнить припасы бы не помешало: Федор собирался в спешке и из еды ничего не прихватил. Теперь придется или не ужинать, или как-то решать этот вопрос в Щелково.

Глава четвертая. Перевалочный пункт

Он вновь миновал мост. Мимо медленно проехала легковушка, от чего мост завибрировал. Федор тоже не спешил: разглядывал монастырь. Белая штукатурка местами облупилась, из-под нее выступила кладка из красного кирпича. Ворота и примыкающая к ним калитка были закрыты, из-за стены торчали церковные здания в строительных лесах. Ничего толком и не увидишь.

По обе стороны дороги тянулись поля с горохом, в которых торчали ярко-синие головки васильков. Федор зашел в поле и начал рвать горох: уже твердый, не сладкий, но съедобный. Очистил несколько стручков: с горохом усердствовать нельзя, потом живот пучить будет. А так бы Федор набил им карманы, а после лущил бы по дороге.

Подул ветерок, принеся волну жара, точно Федор попал в парилку. От этого воздух перед Федором замерцал, послышался перезвон медных колокольчиков. В ушах зашумело, перед глазами все поплыло, и Федор ощутил, как кто-то нежно касается выемки на шее, как гладит шею, запускает пальцы в волосы, отчего по телу разливается истома.

Колокольчики переговаривались на разные голоса, убаюкивали. Хотелось лечь на спину посреди поля и раскинуть руки, и долго вглядываться ввысь. Знакомое ощущение, кажется, с Федором сегодня было подобное. Или все это привиделось? Он потряс головой, прогоняя наваждение, и тут же послышался торжественный перезвон церковных колоколов. Федора будто в сугроб макнули. Он посмотрел на раскрытую ладонь, на которой осталось несколько горошин, бросил их на землю и поспешил дальше.

Тени удлинились, намекая на скорый вечер. Федору сделалось не по себе: неприятно оказаться ночью в незнакомом месте. Он невольно прибавил шаг: следовало добраться до деревни побыстрее, чтобы найти ночлег. Вдруг его не оставят на базе? Да и вообще… Вся эта история была чистой авантюрой со стороны Федора, надеявшегося лишь на счастливое стечение обстоятельств. Но удача – дама капризная, на нее полагаться нельзя.

До деревни он дошел быстро, тут и правда оказалось недалеко. В начале поселения дорога разветвлялась на два рукава. Спросить, куда идти, было не у кого – разве только у кур, бродивших по деревне. После секундного замешательства Федор отправился по дороге, спускавшейся к озеру. Он надеялся встретить кого из жителей по пути, но как нарочно, улица была пустой, даже собаки не лаяли. Федор задумался: может, следовало пойти по правому ответвлению дороги, но тут по левую руку он обнаружил дом. На нем виднелась табличка с крупными буквами: «БАЗА».

Дом ничем не отличался от остальных: с шиферной крышей, обитый рейкой серого цвета. С трех сторон сруб был обнесен невысоким забором, оставляя свободным вход. На лужайке перед домом были припаркованы три внедорожника и старый микроавтобус. Федор потоптался перед дверью, затем набрался решимости и постучал. Никто не ответил. Тогда он толкнул дверь и вошел.

Внутри было темно: Федор попал в сени. Немного подождал, пока глаза привыкнут к полумраку, а потом разглядел дверь слева, обитую дерматином. Снова постучал – звук получился глухой, едва слышный – и, не дождавшись приглашения, вошел. Над головой горела лампочка, вкрученная в патрон. По правую руку на стене висела доска с крючками для одежды. По левую располагалась деревенская печь, от нее тянуло остывающим жаром. Стояла газовая плита с четырьмя конфорками, рядом с ней газовый баллон. Деревянный резной буфет, раковина с умывальником – в ней стопкой лежала грязная посуда, небольшой стол, накрытый белой клеенкой с синим узором…

Прямо перед Федором виднелась большая комната с двумя столами и массивными скамьями возле них. На окнах висел короткий тюль. В одно из стекол с налета билась муха, пытаясь преодолеть прозрачную преграду.

Федор мялся на пороге: никого нет. Может, на улице подождать? Но дверь позади скрипнула, и появилась женщина средних лет, одетая в длинную черную, под бархат юбку и зеленую кофту с люрексом, облегающую фигуру. Кофта была застегнута на мелкие перламутровые пуговицы, на голову женщина повязала белый платок.

– Ты к кому? – удивилась женщина.

Федор растерялся. Мысленно он раз сто прокручивал слова, которые скажет, когда придет на перевалочный пункт, а теперь они все вылетели из головы.

– А никого нет? – вопросом на вопрос ответил он.

– Так ты к ходокам? – догадалась женщина. – Проходи.

Федор сел за стол и сглотнул: хотелось есть.

– Вы не знаете, где тут перекусить можно? – спросил он. – Или магазин?

– Так тут и можно, – ответила женщина. – Что будешь? Есть щи, картошка томленая со сметаной и говядиной.

В животе забурчало так явно, что Федор смутился, но женщина сделала вид, что не услышала.

– Все буду! – обрадовался Федор.

Женщина отодвинула заслонку в печи и ухватом достала поочередно два чугунка. Из одного поварешкой налила густые щи – из тех, про которые говорят, что ложка стоит – плюхнула в них щедрой рукой сметану, мелко порезанный зеленый лук и отрезала здоровый ломоть круглого хлеба – Ленинградского. Федор, обжигаясь, начал есть.

Сразу же стало хорошо, и Федор ощутил, как устал за день. Сказалось раннее пробуждение, да еще езда с пересадками по ухабам. Женщина принесла тарелку с картошкой и говядиной и поинтересовалась:

– Тебя как звать?

– Федя, – по-детски представился он и тут же поправился: – Федор.

– А меня Мариной Вячеславовной зовут.

Дверь распахнулась, и в избу ввалилось трое мужчин.

– Одну оставить нельзя, уже кого-то привечает, – с порога заявил огромный, под потолок мужчина. Он сразу же заполнил собой пространство.

– И правильно делает, – одернул первого другой вошедший. – Свято место пусто не бывает.

– Да ну вас! – Марина Вячеславовна шутливо замахнулась на них. – Ужинать будете?

– А как же! – новоявленные гости по-хозяйски расположились за столом рядом с Федором.

Тот поздоровался.

– Тебя каким ветром занесло? – полюбопытствовал первый мужчина.

– Дай парню поесть спокойно, – вновь вмешался второй. – Захочет, сам расскажет.

Федор рассматривал их: все трое одеты по погоде – в водолазки и комбинезоны. Хотя на улице еще лето, но ночи стояли прохладные. Комбинезоны с множеством карманов были сшиты из плотной материи, чертовой кожи, которую, захочешь, не порвешь. На этом сходство между появившимися заканчивалось. Первый мужчина был средних лет, богатырского телосложения, с короткой шеей, утонувшей в широких плечах. Второй – среднего роста, сухощавый, уже пожилой. Третий чуть старше Федора: поджарый парень с рыжими – вырви глаз – волосами.

– Я к ходокам пришел, – ответил Федор, положив вилку. – Хочу вместе с ними за мертвой водой идти.

– О-о-о, – протянул пожилой мужчина. – Вон оно как.

Марина Вячеславовна принесла щи, и на некоторое время установилась тишина. Федор доел картошку с мясом, но Марина Вячеславовна подала чай и пирожки с капустой.

– А чего сюда приехал? А не в Москву? – спросил первый мужчина.

– Меня в Москве не возьмут, – объяснил Федор, – мне восемнадцати нет. Решил, что проще напрямую с ходоками договориться.

– Голова, – уважительно протянул пожилой мужчина. – Как считаешь, Горелый, есть у него шанс?

Рыжий парень прищурился и взглянул на Федора:

– Шанс есть всегда. Меня же вы взяли.

– Попробовал бы я тебя не взять, когда ты из машины перед постом вылез, – засмеялся первый мужчина. – Думал, прибью гада.

– Да ладно, Иваныч, все нормально же прошло, – Горелый сделал вид, что прикрывается от удара. – Мы с тобой сработались.

– Попробовал бы не сработаться, – Иваныч все же отвесил парню шутливый подзатыльник.

Федор ощутил, как спадает напряжение. Тело охватила такая слабость, когда даже рукой двинуть невозможно. Словно ему сообщили об исполнении самого заветного желания, и теперь не о чем мечтать, да и нет смысла что-либо делать: все уже свершилось.

– Нельзя его брать, – возразил пожилой мужчина.

– Почему, НикДир? – удивился Горелый.

А Иваныч пристально посмотрел на Федора, будто только что увидел.

– Прав ты, НикДир, – подтвердил он, – я сразу-то и не приметил.

Внутри Федора что-то оборвалось, точно его поманили чем-то прекрасным, а затем с треском захлопнули дверь перед самым носом.

– Почему? – он не узнал собственный голос: тот сделался глухим, точно Федор говорил через вату.

– Да нормально все с ним, – встрял Горелый. – Четкий парень.

– Птица несчастья над ним пролетела, – пояснил НикДир и обратился к рыжеволосому: – А ты, Горелый, не лезь, коли без понятия.

– Да, парень, – Иваныч сочувственно улыбнулся Федору, – беда за тобой по пятам ходит, за спиной маячит.

Глава пятая. «Шизгару» давай!»

Ужин доели в полном молчании. Потом Федор не выдержал и задал мучивший его вопрос:

– Что со мной не так?!

– Да все так, – Иваныч смотрел на ложку, которую вертел в руке. – Смышленый ты, крепкий. Только беда у тебя недавно стряслась, отмечен ты птицей несчастья. Скажешь, не так?

– Так, – скрывать правду смысла не было.

– Ну так рассказывай.

Самое важное Федор утаил, поведал лишь про аварию, и что мертвую воду оплатил ее виновник. Мол, не хочет быть обязанным спасением тому мужику, а потому и решил добыть мертвую воду, чтобы вернуть вырученные за нее деньги виновнику аварии.

– Пусть подавится! – присовокупил Федор для достоверности.

– В том-то и дело, парень, что меченый ты теперь, – продолжил Иваныч. – Вон, и НикДир подтверждает.

Пожилой ходок кивнул:

– Тебе год обождать следует, чтобы мертвая вода выветрилась. А не то они тебя увидят.

– Кто они? – не понял Федор.

– Они, – с нажимом произнес НикДир, – которые в Заручье обитают. Мавки, русалки, лешие… Разной твари по паре.

– А так разве они нас не видят? – Федор чувствовал себя дураком: он и половины из сказанного ходоками не понимал.

– Видят, но как бы вскользь, – разжевал НикДир. – А ты для них, точно лампочка для мотыльков – светишься. Сожрут в два счета.

Федор растерялся: людоеды они, что ли, в Заручье? Хотя если вампиры или оборотни… О чем это он? Их не существует!

– Ну не в прямом смысле, конечно, сожрут, хотя упыри и волколаки могут, – Иваныч будто прочел его мысли. – Просто в болота заманят или в озере утонешь. Помнишь, Миху Патлатого, Горелый?

– Ну, – отозвался тот.

– Говорил я ему: не спеши, месяц потерпи, а потом топай в свое Заручье – он до этого радикулит мертвой водой лечил. Нет же! Как магнитом его туда тянуло. Отходился Патлатый, костей так и не нашли.

– Охренеть! – Горелый завис над пустой чашкой из-под чая. – А чего раньше молчал?

– А надо о таком перед вылазкой говорить? – отрезал Иваныч. – Вернулись, вот и говорю.

– Так что, – обратился Иваныч к Федору, – погоди годок, надежнее будет. Если в Заручье сгинешь, то все напрасно: и жизнь твоя, и мертвая вода, что на тебя потратили, когда другим не всегда хватает. Да и родителей этим не осчастливишь.

– Может, они мечтают от него избавиться, – хохотнул Горелый и осекся, заметив укоризненный взгляд НикДира.

В окно по-прежнему билась муха. Федор мгновение смотрел на нее, забыв обо всем. Он сам, как муха, колотится о невидимую преграду. Кажется, протяни руку, и все получится. Но надежда лишь поманила, да обманула.

– Та-а-ак, – произнес Горелый. – Сегодня у нас пятница, а значит, в клубе танцы. Ты идешь? – обратился он к Федору.

– Я? – растерялся тот.

– Ну не НикДир же, – Горелый встал из-за стола. – Чего тут штаны протирать, пойдем, растрясемся. На девчонок посмотрим.

Федор раздумывал недолго: и в самом деле, что тут делать? А в клубе, глядишь, Горелый что дельное расскажет.

– Идите, идите, – махнул рукой Иваныч, – а я отсыпаться. Прошлую ночь глаз не сомкнул, потому что всякая гадость именно перед возвращением начинается.

– Вещи свои оставь, – велела Федору Марина Вячеславовна: – у нас на Севере воровать не принято.

– Я верю! – среагировал он. – А почему так? – Федор все же не удержался от вопроса.

– Люди у нас счастливые, – пояснила она, – хотя и тяжело живем.

– Кому тяжело, а кому трудно, – не остался в стороне НикДир.

Марина Вячеславовна отвела Федора в клеть. Федор бросил рюкзак на тюфяк, набитый соломой, а сам спустился вниз, где уже ждал Горелый.

– Ну поехали, – Горелый направился к одному из внедорожников с брезентовым верхом, покрытому толстым слоем пыли. Сбоку кто-то выцарапал поверх грязи надпись: «Никита + Тина = любовь».

– Тебя Никитой зовут? – Федор указал на надпись.

– А-а, нет, это какому-то малолетке делать было нечего. Я Виталий.

Они, наконец, познакомились.

– А Горелым тебя за что прозвали? – полюбопытствовал Федор. – Из-за цвета волос?

– Да нет, – ответил Горелый, – история одна приключилась. Я белье над костром повесил сушиться, а веревка с одного края оборвалась. Вещи-то мои, тю-тю, сгорели, пришлось как погорельцу на базу возвращаться. Так в тот раз за мертвой водой и не сподобился.

Он включил зажигание, зажглись фары. Проснулось радио, которое сперва зашипело, а потом выдало:

«Голуби своркуют радостно,

И запахнет воздух сладостно.

Домой, домой, пора домой!»*

Горелый подхватил: «Домой, домой, пора домой!»

– Завтра рвану, как высплюсь, – обратился он к Федору. – Но сперва погудим, как следует.

Он выжал газ, и внедорожник ринулся вперед, распугивая возвращавшихся с поля коров.

– Зажжём, Федя! – заорал Горелый. – Я живой вернулся и с наваром!

Внедорожник мчался, подпрыгивая на колдобинах и поднимая клубы пыли. Даже на мосту Горелый не сбавил скорость, так что Федору показалось, что бревна не выдержат и вместе с машиной загремят вниз. Автомобиль свернул налево и вскоре остановился возле деревянного здания серо-зеленого цвета. Перед входом кучковались парни и несколько девушек.

– Привет, молодежь! – Горелый вылез из внедорожника и помахал им рукой. – Как жизнь?

В ответ раздался нестройный хор голосов: «О, Горелый, здравь буде! Какими судьбами? Как сам?» Его тут же обступили, одну из девушек Горелый ухватил за талию:

– Валюха, все цветешь?

Она в шутку оттолкнула его:

– Руки не распускай! А что за симпатяга рядом с тобой?

Федор понял, что это о нем, и смутился.

– Это, – Горелый указал рукой в его сторону и подмигнул, – наш новый коллега.

– Молодой больно, – протянула Валюха и улыбнулась Федору, тот сдержанно кивнул.

Валюха была высокой, плотной, с вытравленными до неестественной белизны пергидрольными волосами и черными тенями вокруг глаз.

– Возраст – дело наживное, – Горелый увлек Федора внутрь клуба.

Там гремела музыка, под потолком в клубах дыма мигал серебристый шар. Горелый с кем-то здоровался, пожимал руки, а сам уверенно шел к сцене, где сидел местный ди-джей. Федор следовал за ним.

– Привет, братан! – ди-джей поднялся из-за пульта. – Что слушать будем?

– На твой вкус.

– Хлебнешь? – ди-джей достал трехлитровую банку с белесой жидкостью, в которой плавали апельсиновые корки, и граненый стакан.

Горелый взял стакан:

– Плесни на дно.

Он залпом выпил содержимое стакана и занюхал рукавом.

– Хороша самогонка, аж глаз рвет. Будешь? – спросил он у Федора.

Тот отрицательно замотал головой:

– Не пью.

Но Горелый уже протягивал стакан:

– Значит, пора принять боевое крещение. Чтобы вылазка твоя первая в Заручье как по маслу пошла. Традиция такая.

– Но я… – Федор начал возражать.

– Ты с крючка не спрыгнешь, я же вижу, – подмигнул ему Горелый. – Через год, но вернешься. Так что считай это посвящением.

Федор зажмурился, перестал дышать и выпил самогон одним глотком. Жидкость обожгла гортань и ухнула в желудок огненным комом, из глаз брызнули слезы.

– Скажи, классная, – Горелый похлопал его по спине, – с нежным апельсиновым вкусом.

Федор откашлялся: говорить он не мог.

– Пошли зажигать, – Горелый ворвался в круг танцующих.

Казалось, он заполнил собой все пространство, так отчаянно работал руками, точно дрался с невидимым противником. Федор последовал его примеру. Сделалось легко, будто кто убрал невидимый камень с души. Им овладела беззаботность, переходящая в безбашенность, когда по плечу, как кажется, любой дурацкий поступок. Например, пройтись по карнизу на уровне десятого этажа или прыгнуть с крутого берега в воду, где полно крупных валунов на дне. Федор свободен и способен на все!

Музыка била по мозгам, мигал шар, по полу стелились клубы дыма. Горелый вновь пихнул стакан:

– Повторим.

Отказываться Федор не стал: самогон – как самогон, главное – задержать дыхание. Он выпил полстакана и в следующий момент уже отплясывал в центре круга. Рядом Горелый яростно вбивал каблуки тяжелых ботинок в пол. Звучала музыка, знакомая и понятная: «Нам не нужно образование, не нужно контроля за нашими мыслями…»

«We don’t need no education

We don’t need no thought control

No dark sarcasm in the classroom

Teachers leave them kids alone…»**

Федора охватил восторг. Чудилось, это и есть настоящая жизнь: веселые парни, симпатичные девчонки, музыка и алкоголь. Не надо ни о чем думать и беспокоиться, можно расслабиться и плыть по течению: ведь все пучком и в полном ажуре.

– «Шизгару» давай! – крикнул Горелый, который вошел в раж.

Ди-джей поставил следующую пластинку.

«She's got it yeah, Baby, she's got it

Well, I'm your Venus, I'm your fire

At your desire».***

Горелый подпевал словам песни, и Федор тоже: «Шизгара, бэби, шизгара… Вэл, адью Винес, адью фрау – тёща злая». Перевода песни он не знал.

Потом начался медляк. Федор стоял возле стены и покачивался. Казалось, тело медленно колышется в волнах, Федора оплетают водоросли и гладят по лицу, спине, ногам.

«Oh, life is bigger

It's bigger than you

And you are not me

The lengths that I will go to

The distance in your eyes

Oh no, I've said too much

I set it up».****

Подошла Валюха и пригласила на танец. Федор сделал шаг на негнущихся ногах и ухватился за нее, как за опору. Перед глазами все раздваивалось: и смутные очертания танцпола, и другие пары, да и сама Валюха расплывалась, а вместо нее проступала Алена. Из темноты высветились темно-русые волосы, светло-карие глаза и чуть вздернутый нос в россыпи мелких веснушек. Федор глядел на Алену, и на сердце разливалось спокойствие: жива, здорова, и с ней все в порядке. Хотелось прижаться к Алене, гладить ее волосы и молчать, чтобы не спугнуть счастливый момент.

А после свет будто выключили. Федор лишь помнил лицо незнакомого мужика, которое то приближалось, то отдалялось, а затем провал.

____________________________________

* Сектор Газа «Пора домой»

** Текст песни «Another Brick In The Wall» Pink Floyd

*** Текст песни «Venus» Shocking Blue

**** Текст песни «Losing My Religion» R.E.M.

Глава шестая. Полкан

Федор не сразу сообразил, где он. В маленькое окно светило солнце, отчего глаза сразу заслезились, и Федор прикрыл их рукой. Раскалывалась голова, во рту пересохло, так что язык походил на наждачную бумагу. Федор попытался сесть, его повело, и он завалился обратно на тюфяк. «Я пьяный, – с непонятным восторгом подумал он. – Обалдеть!» До вчерашнего дня Федор даже пиво не пробовал, отказываясь ото всех предложений, да и вчера бы не стал, если бы не Горелый и не посвящение в ходоки.

Федор немного полежал, но голова болела невыносимо и нестерпимо хотелось воды. Он безо всякой надежды посмотрел по бокам: вдруг где завалялись таблетка анальгина и стакан с водой? Но чуда не произошло, и Федор решил вставать. Одежда обнаружилась рядом, она была аккуратно сложена в стопку вместе с трусами. Федор повертел их в руках, пытаясь понять, почему снял и трусы, после оставил это бесполезное занятие и оделся.

Внизу хлопотала Марина Вячеславовна.

– О, живой! – обрадовалась она. – Как сам?

– Не очень, – признался он, – голова трещит и воды бы.

– На, – Марина Вячеславовна протянула упаковку анальгина и стакан, – выпей сразу две таблетки.

Руки тряслись, так что Федору пришлось сделать усилие, чтобы не расплескать воду.

– Умотал тебя Горелый, как посмотрю, – Марина Вячеславовна покачала головой. – Сам-то дрыхнет без задних ног – явился под утро, с местными полночи колобродил, а тебя Полкан на себе приволок.

Слова доносились до Федора бессвязным шумовым потоком. Он кивнул, соглашаясь, и спросил:

– А поесть можно?

Марина Вячеславовна спохватилась и достала из печи чугунок:

– Солянка еще не готова, томится. Только каша пшенная. Будешь?

– Буду, – Федор сейчас бы слона съел.

Каша была рассыпчатая, с толстой румяной корочкой. Сливочное масло растекалось по ней золотистыми ручейками. Марина Вячеславовна поставила глубокую тарелку на стол, отвергнув попытки Федора ей помочь:

– Я сама, а то в руках не удержишь.

Федор с жадностью поглощал кашу, желудок жалобно заворчал, а потом замолк.

– Воду можешь прямо из ведра пить, – произнесла Марина Вячеславовна, – она чистая, из колодца. Ковшик там же – на скамье.

– А Иваныч с НикДиром тут? – поинтересовался Федор.

– Сергей Иванович рано утром домой уехал, – поведала она, – а Константин Дмитриевич в Усково отправился, за медом. Скоро будет.

Она принесла большой бокал с крепким кофе с заваренной в нем мятой, и Федор был за это благодарен: необходимо взбодриться. Хмель все еще не выветрился, хотя голова прекратила разваливаться на куски, но, когда Федор встал из-за стола, перед глазами все закружилось, так что пришлось схватиться за край стола и немного постоять.

Он вышел во двор и направился в туалет, затем умылся из рукомойника и сел на самодельную скамейку, приваленную к стене дома: половина бревна, распиленного вдоль. Вместо ножек к бревну были приделаны два чурбачка. Скамейка нагрелась на солнце, и Федора потянуло в сон. Он сидел, и чудилось, что он вращается. Вращается скамейка, дом, и весь мир крутится вокруг Федора, точно он невидимая ось. Вращение усиливалось, затягивая Федора и Вселенную в бездонный омут.

– Ну ты чудик! – послышался возглас Горелого. – Набрался вчера конкретно, братан. Вроде и выпил совсем ничего, а гляжу – сам с собой танцуешь.

Федор открыл глаза и увидел рыжеволосого ходока.

– Привет! – говорить не хотелось, но Горелый не унимался.

– Думал, придется тебя отвозить на базу. Хорошо, Полкан прискакал зачем-то. Он тебя и забрал.

– Полкан? – удивился Федор.

Имя было собачье. Ну еще в мультфильме «Летучий корабль» имелся такой персонаж, неприятный.

– А вот и он, – Горелый махнул рукой.

Снизу от озера поднимался конь со всадником, так сперва померещилось Федору. На всаднике была надета черная кожаная жилетка. Длинные светлые волосы развивались на ветру, лицо поражало правильностью черт – словно слепленное по древнегреческим образцам. Где-то Федор уже видел всадника или, может, эти скульптуры все на одно лицо.

Внешность всадника уродовал плохо зарубцевавшийся шрам, который протянулся от отсутствовавшей мочки правого уха до подбородка. Всадник приблизился, и только тогда до Федора дошло, что это получеловек-полуконь: там, где кончался торс человека, начиналось тело коня. Федор хотел что-либо сказать, но мог лишь сидеть с полуоткрытым ртом, не понимая: это реальность или видение, вызванное алкоголем. На задней половине коня были надеты кожаные штаны, что придавало ему странный вид.

– О, штанцы какие раздобыл, Полкан! – приветствовал новоявленного Горелый. – Что-то я вчера их на тебе не заметил.

– И тебе хорошего дня, Горелый, – усмехнулся Полкан. – Завидуешь?

– А то! – заржал тот. – Показался вчера перед девками со своими причиндалами. Тебе парни этого не простят. Потому как по сравнению с тобой у гомо сапиенса полная несостоятельность. Тебе не стыдно?

– Что естественно, то небезобразно, – Полкан смахнул волосы с лица. – Это вы, люди, стесняетесь своего тела. Мне стыдиться нечего.

– А щаз что случилось? Если ты такой поборник проветривания?

– Марина попросила, – коротко объяснил Полкан.

– А-а, запал на нее? – понимающе улыбнулся Горелый. – А чо, симпатичная тетка. И хозяйственная. НикДир как-то сказал, что будь он помоложе…

– Тебя не касается, – отрезал Полкан. – И хватит зубы скалить: и так полдня с штанами провозился, пока напялил.

Все это время Федор пытался привести мысли в порядок. Это, что, какая-то научная селекция?! Или кентавры реально существуют?! И выходит, не только в Заручье, где теоретически могут водиться, но и в обычной деревеньке?

– Все, умолкаю, – Горелый даже прикрыл рот руками. – Тебе от меня сердечное спасибо. А то этот чудик вчера чуть вечеринку не запорол. А у меня с Валюхой как раз контакт начал устанавливаться.

– Как вылазка прошла? – поинтересовался Полкан.

– Да ничо так. Сирин, с-сволочь, чуть песнь не спела, еле успел ей рот заткнуть, а то бы мы с Иванычем последние деньки отсчитывали. А так все, как по маслу.

– Ты с мавкой зачем связался? – Полкан обратился к Федору.

Тот не сообразил:

– Мавкой? А кто это?

– Неупокоенная умершая. Ты с ней под «Losing My Religion» зажигал.

Федор пожал плечами: смысл сказанного до него не доходил.

– Там мавка была?! Охренеть! А я думал: что он так быстро набрался? – Горелый уставился на Федора. – А это, значит, она с него силы тянуть начала.

– Так что, парень, тебе повезло, что я решил на огонек заглянуть, – Полкан потянулся, мышцы под кожей напряглись – у него было идеальное тело. – А то бы нашли твой хладный труп поутру.

– Их же не существует! – невольно вырвалось из Федора.

Теперь на него с любопытством смотрели оба.

– Ты, парень, куда вообще собрался? – уточнил Полкан. – Ты что про это место читал?

– Немного, – признался Федор, – про озерника и русалку на сайте ходоков.

– А-а, это, – с пренебрежением в голосе сказал Полкан. – И все?

– Так нет никакой информации, – ответил Федор, – скрывают.

– А у знающих людей спросить? – Полкан прищурил глаз. – Ты же в ходоки собрался.

– Нет, это случайно вышло, – Федор вновь поведал версию произошедшего без упоминания об Алене.

Полкан внимательно выслушал, а затем подытожил:

– Ясно, почему мавка к тебе присосалась – ты на границе побывал.

– На какой границе?

– Между миром живых и мертвых. «Ха-арон, у нас возврат!» Тебе бы затаиться подальше от Заручья.

– Если поможет, – перебил Полкана Горелый. – Мавка – такая зараза, увязаться попробует. Не надо было ему вообще сюда приезжать.

Они замолчали, раздумывая.

– Ладно, – потянул остальных Горелый. – Пошли на базу: чую, солянка готова.

Марина Вячеславовна как раз доставала чугунок из печи. Пахло копченым мясом и специями, у Федора снова забурлило в животе – будто не ел совсем недавно. Полкан заполнил собой все помещение, сразу сделалось тесно.

– Я, пожалуй, на улице постою, – сказал он. – А то места маловато.

– Я к тебе на завалинку приду, – Федор обратил внимание, что Марина Вячеславовна раскраснелась и платок сняла. У нее оказались светлые, с соломенным оттенком волосы.

– Нас сперва накорми, а потом воркуйте со своим Полканчиком, – поддел ее Горелый.

Марина Вячеславовна ничего не ответила, только разлила суп по тарелкам и пододвинула хлеб, затем они с Полканом вышли из избы. До Федора доносился смех и обрывки разговора.

– У тебя автобус когда? – спросил Горелый.

– В пять дня, у поворота, – ответил Федор.

– Жаль, я уже уеду, а то бы подбросил. Но ничего, Полкана попросим, чтобы проводил. Полкан проследит, чтобы к тебе никто не прицепился.

– А что, реально, эти сущности есть?! – не поверил Федор. – Ты кого-нибудь видел?

Горелый сморщился:

– Так, по мелочи. С ними лучше не встречаться. Мне Сирин за глаза и за уши хватило, чуть не окочурился.

– А разве они не должны в своем Заручье сидеть, а не шастать по деревням? – не унимался Федор.

– Так и люди не должны в Заручье ходить, – хмыкнул Горелый. – Мы к ним, а они к нам – культурный взаимообмен.

Федор отхлебнул горячий острый суп и почувствовал: жизнь налаживается! То, что нужно с похмелья. Вошел НикДир и сообщил:

– Накупил меда. Себе и на продажу, у нас охотно местный мед берут, хороший. Ты бы, Федя, тоже взял, мать порадовал.

– В Заручье завтра? – уточнил у него Горелый.

– Не, обожду, – отмахнулся НикДир. – Время неспокойное, эти, заручейники, никак не успокоятся. Взбаламутил ты их, Федя.

Федор не согласился: он-то причем?

– Мужики из Усково пошли по грибы и на русалку наткнулись, танцевала на поляне, – продолжил НикДир.

Федор удивился:

– Как же она танцевала, если у нее хвост рыбий?

Горелый прыснул со смеха, так что брызги от солянки полетели во все стороны. Он вывалился в окно и радостно сообщил:

– Полкан, прикинь, этот чудик считает, что у русалки хвост!!!

НикДир укоризненно покачал головой:

– Зачем над человеком смеяться? Ну не знает он, так объяснить нужно. У русалок, Федя, нет хвостов. У них ноги, как у людей.

Федор не умел краснеть, именно это и спасло: внутри он пылал от стыда.

– Я в сказке читал…

– Так это в их сказках, не в наших. Надо наши предания, Федя, читать. Мало ли что на гнилом Западе понапишут. А они бы многое отдали, чтобы в Заручье попасть.

– Это да, – согласился Горелый. – Сколько шпионов каждый год ловят. Хрен им, – он скрутил фигу из пальцев, – а не мертвая вода! Это наш продукт, исконный.

– Да, – подтвердил НикДир, – и идет она на нужды армии и наших людей. Хотя кое-кто продавал бы ее за бешеные деньги за границу. Да и китайцы спят и видят, как бы к нашей воде присосаться.

Горелый сплюнул на пол:

– Им волю дай, они трубопровод в Заручье проведут и всю воду выкачают, что твоя саранча. А уродов местных по банкам распихают, заспиртуют и продавать начнут. Слышь, Полкан, тебя китайцы не просили еще хвост им сбагрить?

– Когда попросят, я тебя наголо обрею, – фыркнул тот. – Говорят, у лысых ума прибавляется – связь с космосом сильнее.

Горелый от души рассмеялся, затем взглянул на часы.

– Ладно, хорошо с вами, но я поехал. Как раз до ночи доберусь.

Он хлопнул Федора по плечу, пожал руку НикДиру и вышел. Вскоре послышался звук мотора, заголосило радио, и в облаке пыли мимо окон промчался внедорожник Горелого.

– Воображает слишком много Горелый, – заключил НикДир. – Ходоку так нельзя.

Глава седьмая. Максим Леонидович

Федор решил уточнить:

– Почему нельзя?

НикДир сходил на кухню, налил себе солянку, отрезал хлеб, намазал его горчицей, сверху положил кусок сала и лишь тогда произнес:

– Гибнут или совсем зеленые – новички, или те, кто себя слишком опытным считает. Горелый по краю ходит, зазнался чересчур. Я вчера с Иванычем разговаривал – он с Горелым больше в Заручье не пойдет. Так что через год приезжай и просись к Иванычу, он мужик опытный и осторожный.

Было в этом предложении что-то нечестное, но Федору не хотелось перечить НикДиру, так что он кивнул. Тем более, через год идти в Заручье никакого смысла нет. Если отправляться, то сейчас, наплевав на все советы.

– Вы один в Заручье ходите? – спросил он.

– Одному спокойнее, – ответил НикДир. – Отвечаешь лишь за себя. Ты никого не подведешь, да и тебя некому.

– А вы шпионов видели? – не унимался Федор. – Которые в Заручье проникнуть пытаются?

НикДир хмыкнул:

– Кто их сюда допустит? Их еще на полпути ловят, в головную организацию раз в год отчет приходит. Ну и напоминание, чтобы не болтали попусту.

– Меня никто не проверял, – признался Федор.

НикДир рассмеялся неприятным дребезжащим смешком:

– Да кому ты сдался, Федя? Те, кому положено, все про тебя знают и давно уже проверили. Здесь случайных людей не бывает.

– Я же могу выдать себя за художника или туриста, – возразил Федор, но НикДир лишь продолжал усмехаться.

– Буду собираться, – Федор поднялся со скамьи, – да и пойду потихоньку.

По карте дорога из Щелково шла в Усково, и где-то там находилось Заручье – за Бородаевским озером. В карте, как всем было известно, имелись неточности, чтобы сбить с толку шпионов и предполагаемого противника. Но Федор не сомневался: вход в Заручье он найдет. Лучше бы, конечно, поплыть на лодке – так быстрее выйдет, но не возьмешь же чужую без спроса, а воровать он не станет.

– И правильно, – НикДир тоже встал. – А я читать. Прикупил в сельпо книги дефицитные. В Ферапонтово они никому не сдались, а я беру: и сам почитаю, да и продать с хорошей наценкой можно.

Федор поднялся в клеть, достал рюкзак и проверил его содержимое: запасные носки, трусы, которые так и не высушил, пара рубашек и отцовская куртка. Пустой пакет из-под бутербродов и пустой же термос – Федор решил попросить еду в дорогу у Марины Вячеславовны, не идти же из-за продуктов в Ферапонтово. Наверняка путешествие не займет больше двух дней, так что растянет еду. Сегодня, например, есть не станет. Эх, надо было вчера у Горелого расспросить, как там, в Заручье. К НикДиру с таким вопросом не подкатишь, он сразу заподозрит Федора. Да и Полкан себе на уме – на кривой козе не подъедешь, как в прямом, так и в переносном смысле.

Он опустился на тюфяк, привалился к стене и закрыл глаза. Хотелось домой. К друзьям, в техникум, в нормальную жизнь, где почти нет ответственности, где он отвечает только перед родителями и за себя. Но если Федор вернется, значит, предаст Алену и смирится с тем, что шансы у нее закончились. Нет уж! Отступить сейчас – значит, расписаться в собственной трусости. Да может, и нет на нем невидимого пятна, а ходоки все придумали. Ради проверки или хохмы, или, возможно, чтобы избавиться от Федора.

Он закинул рюкзак за спину и спустился на улицу.

– Марина Вячеславовна, сколько я должен? И еще: вы не дадите мне бутербродов с собой в дорогу?

– Рубль семьдесят, – ответила та. – Я на Иваныча запишу, для ходоков у нас тариф сниженный.

– Куда так рано? – спросил Полкан. – Посиди еще час, я тебя провожу, чтобы мавка снова не пристала.

– Я сам, – ответил Федор. – Хочу еще в магазин в Ферапонтово заглянуть.

– Как хочешь, – Полкан пожал плечами. – Но про мавку я не шутил.

Марина Вячеславовна вынесла пакет с пирожками и термос. Федор рассчитался с ней, попрощался с остальными и зашагал в сторону Ферапонтово. В начале деревни он свернул на правый рукав дороги, который вел в Усково.

Он старался не думать, как отыщет путь в Заручье. Наверняка идет одна дорога, так что разберется. Но в голове возникали мысли, одна за другой: а если он заблудится? А если его остановят военные? Или мавка вновь наведет морок? Федор оглянулся: никого. Все же неясно, острил ли Полкан, или мавки реально существуют? Но как понять это?

И тут до Федора дошло. Он вспомнил свое вчерашнее полусонное состояние в озере и поле, когда возникло ощущение, что его убаюкивают. Точно! Это гипноз такой, чтобы Федор ничего не заподозрил. А может, это была не мавка? Кто в озере водится? Русалка? А в поле? Вконец запутавшись, Федор решил ни о чем лучше не думать, чтобы не сглазить себя. Говорят же, что мысли материальны.

Он взглянул на часы: уже четыре дня – долго спал утром, да и потом в себя приходил. Федор зачем-то вспомнил то ли анекдот, то ли это реально было, рассказанный бабушкой. Мол, как-то пошла одна женщина в лес с дочерью. Видят табличку с надписью, на которой часть букв стерлась, ну и прочитали: «Осторожно, волки еся!» И бегом бежать оттуда. А потом выяснилось, что написано было: «Осторожно, валка леса!» Может, и с Федором так? Что-то стерлось, что-то наложилось поверх, кто-то прочитал не так, вот все и пошло наперекосяк.

По прикидкам до Заручья он был должен добраться лишь к позднему вечеру. Стоило бы заночевать в Усково, но тогда Федор снова потеряет время. В спину подул ветер. Федор расправил руки, точно крылья, поддавшись настроению: сейчас взмахнет ими и поднимется в небо. И будет лететь вдоль дороги, пока не увидит вход в Заручье, а там станет парить над лесом в надежде разглядеть источник с живой водой. Эх, как бы было все так легко…

Примерно через час послышался звук мотора. Федор обернулся: позади в клубах пыли приближалась машина. Федор отступил в траву: дышать пылью не хотелось, хотя можно проголосовать, чтобы подбросили. Пока он раздумывал, пикап проехал мимо. В кузове, предназначенном для хранения вещей, лежал Полкан. Федор встретился с ним взглядом и от удивления остановился. Полкан вскочил и начал стучать по кузову изо всех сил.

Машина резко затормозила, и Полкан спрыгнул на дорогу. В несколько скачков он приблизился к Федору.

– Ты откуда здесь взялся, чудик? Ферапонтово в противоположной стороне.

Федор молчал: отпираться смысла не было.

– Тебе же ясно сказали: в Заручье хода нет, – Полкан прищурился.

– Мало ли что сказали, – Федор вскинул голову. – Мне туда надо. И не через год, а сейчас.

Хлопнула дверь, из кузова выбрался мужчина: чуть моложе родителей Федора, а, может, и одного с ними возраста – не разберешь. Сухощавый, ростом немногим выше среднего, среди русых его волос проглядывала седина. На подбородке виднелась вмятина: будто кто вдавил туда палец, а след так и остался. Одет мужчина был не в униформу, как Иваныч и остальные, а в брюки и куртку цвета хаки – таких полным-полно на рынке в палатках для рыбаков и охраны.

– Что стряслось, Полкан? – поинтересовался мужчина.

В голосе слышалась усталость, будто он языком мешки ворочал.

– Да парень знакомый, – неохотно ответил получеловек-полуконь. – В ходоки просился.

Мужчина приблизился вплотную и вгляделся в Федора.

– Говорили, что нельзя тебе в Заручье? – поинтересовался он.

Федору почудилась снисходительность в тоне мужчины, присущая мастерам своего дела по отношению к новичкам. Мол, куда лезешь, глупыш?

– Ну и что?! – вскинулся Федор. – Может, врали?

– Зачем? – удивился мужчина. – Или ты думаешь, что мертвую воду по лимиту выдают? Так нет, бери, сколько хочешь, если взять сумеешь.

Федор возразил:

– А если вам конкуренты не нужны? Все знают, что вы за воду тысячи получаете.

Мужчина хмыкнул:

– Так ты из-за денег? Сколько тебе надо? Сотню, две? Могу дать. А ходоки в Заручье не за деньгами ходят, точнее, не только за деньгами.

– Отвалите со своими деньгами! – Федор разозлился. – Мне они не нужны. Мне…

Голос сорвался, Федор опустился в траву и беззвучно разревелся. Он пытался сдержаться, но ничего не выходило. Федору было стыдно, что он как слабак или маменькин сынок, но слезы текли ручьем, а он мог лишь кусать губу, чтобы не разрыдаться во весь голос.

– Что случилось? – мужчина сел рядом.

– Мне очень надо в Заручье, – ответил Федор. – Я все равно туда пойду.

– Ты и полдороги не пройдешь, Федя, – Полкан копытом ковырял землю. – Знаешь, сколько там опытных ходоков сгинуло? Я с него вчера мавку снял, – пояснил он мужчине.

– Я Алене обещал, – признался Федор. – Точнее, отцу ее.

– Девушка твоя? – сообразил мужчина.

Федор кивнул:

– Она в больнице лежит, на нее мертвой воды не хватило.

Он решил молчать про живую воду до последнего.

– Думаешь, если погибнешь, ей от этого легче станет? – Полкан отбросил волосы с лица. – Лучше сбор денег объяви: будут деньги, будет и вода.

Федор упрямо произнес:

– Все равно я пойду.

– Иди, только не пустят тебя: мимо заставы не пройдешь, – объяснил Полкан, – а обойти ее нет возможности: вход в Заручье один. Скажи ему, Максим Леонидыч.

Над ухом Федора пищал комар, второй опустился на запястье и уже налился красным. Федор смахнул комара и, сжав губы, произнес:

– Я пойду, не уговаривайте меня.

– Ясно, – протянул Максим Леонидович. – Тогда залезай в машину, подброшу.

Глава восьмая. Заручье

Максим, или как его еще со школы звали Максимус, не ожидал, что предложит парню ехать вместе. Подействовал импульс: Федор напомнил Максиму самого себя двадцать лет назад. Не внешне: Федор был белобрыс, плечист и выше Максима, а своей бедой. Двадцать лет назад Максим пошел в Заручье тоже от отчаяния.

Ехать именно сегодня Максим не собирался, планировал остановиться на ночь на базе. Но там неожиданно встретился с НикДиром, который ждал подходящего момента, чтобы отправиться в Заручье. НикДира Максим недолюбливал. Ясных мотивов для антипатии не имелось, просто меньше всего Максиму хотелось попасть в Заручье одновременно с НикДиром: он тоже предпочитал совершать вылазки в одиночку. А от непрошенных советов НикДира лучше держаться подальше: они все с душком.

Прозвище НикДир получил за то, что в чате ходоков сидел под ником Директор. Когда-то он был геологом и ходил в экспедиции, но жена начала устраивать скандалы: мол, ей надоело воспитывать троих дочерей одной. НикДир ушел из геологов, устроился заместителем директора в научно-исследовательский институт и осел дома.

Выяснения отношений вспыхнули с новой силой: оказалось, жена не может ужиться с НикДиром – отвыкла от его присутствия в квартире. Да и зарплата заместителя директора оказалась в разы меньше – институту урезали субсидирование. Потом жена завела любовника и подала на развод. Все увещевания НикДира одуматься ее не остановили. НикДир оставил дочерей и квартиру жене, а сам ушел на съемное жилье. Вскоре заскучал и подался в ходоки: зарабатывать на новую квартиру для себя и помогать дочерям.

Все это НикДир поведал о себе, и не верить ему повода не было: НикДир постоянно рассказывал о дочерях, доставал для них дефицитные товары и был с ними на связи. Но все равно, НикДир Максиму не нравился, а потому он сорвался в Заручье, прихватив Полкана – тот попросил подбросить.

И вот случайная встреча с парнем, похожим на Максима в юности. Максим покосился: Федор сидел рядом, вцепившись в рюкзак так, что костяшки пальцев побелели. Казалось, парень не верит в то, что с ним происходит. Да и Максим двадцать лет назад был, как в тумане. Лишь в голове крутилась мысль: он должен!

Вдоль дороги стояли статуи пионеров: кто с горном, кто с флагом, один пионер на вытянутой руке держал футбольный мяч. Скульптуры пострадали то ли от времени, то ли от вандалов: у одной отвалилась часть ноги, у другой – вместо руки остался обрубок, обнажая арматуру, торчащую из культи.

– Их из пионерлагерей сюда привезли? – оживился Федор.

Максим пожал плечами: его это волновало меньше всего. Наверное, кому-то заняться нечем, вот и тащит с округи разный хлам. Кстати, мусора вдоль обочин было полно. Максим поморщился: он этого не понимал. Что стоит донести пустую бутылку или обертку до урны или свалки? Неужели людям нравится жить на грудах мусора?

– Сами приходят, – откликнулся Полкан, которому через открытые окна был слышен разговор в кабине.

– Что? – не понял Федор.

– Сами, говорю, – повторил Полкан. – Манит их Заручье. Как бы совсем к нам не перебрались.

Максим пожал плечами: всем известно, что вокруг Заручья существует аномальная территория. Возможно, это одно из ее проявлений. Раньше ученые изучали влияние Заручья на действительность, но в последнее время исследования свернули – денег на них почти не выделяют. Остались только энтузиасты, работающие за «спасибо», но толку мало: за почти пятьдесят лет никаких открытий, могущих потрясти мир, не свершилось. Так, по мелочи.

Как в Заручье зародилась жизнь, что послужило причиной мутаций, для всех это тайна за семью печатями. Хотя любому ясно, что русалки и тот же Полкан – отклонения от гомо сапиенса, а не новый вид. Но что послужило сбоем матрицы, почему Заручье – источник всяких уродов, так и не поняли. Да и состав мертвой воды пусть и был почти полностью установлен, но получить в лаборатории искусственную жидкость, идентичную Заручьевской, ученые не смогли.

Максим заметил, что Федор провожает гипсовые статуи заинтересованным взглядом: понятно, что парень не привык к странностям. В его возрасте Максим тоже часто удивлялся: многое было впервые. А потом глаз замылился, и Максим разучился радоваться всякой ерунде. Он снова бросил быстрый взгляд на попутчика: надо же, смотрит в окно с таким видом, будто там не поля с видневшимся вдалеке лесом, а райский остров с пальмами и яркими птицами.

Они проехали через Усково, поднимая столб пыли. В конце деревни, не доезжая до места, где озеро суживалось, образуя перемычку, они свернули на бетонку. Вскоре дорогу преградил железный красно-белый шлагбаум, возле которого стояла будка с часовым. Молодой солдатик неспешно вышел из нее, окинул Максима и его попутчиков ленивым взглядом и отпер шлагбаум. Максим кивнул солдатику, и пикап двинулся дальше.

Бетонка тянулась в лес серой унылой полосой, продираясь сквозь деревья. Максим задумался: интересно, как среди обычного леса появилась река, которой тут сроду не бывало, и другой лес – Заручье? Ведь люди здесь сотни лет жили, собирали ягоды – земляника тут отборная – и грибы и ничего странного не замечали. А потом, раз, и всем будто глаза открыли. А люди, что? А люди поудивлялись да привыкли через некоторое время. И то же Заручье под себя приспособили, только в него не за грибами, а за мертвой водой ходят.

Постепенно они приближались к пропускному пункту: вдали стал виден дым над деревьями. Федор сидел рядом, все также не отлепляясь взглядом от окна. Казалось, он потерял дар речи, и теперь способен лишь впитывать увиденное. Максим позавидовал: как же хочется ощутить себя юным, любопытным и жадным до жизни. Он опять покосился на Федора: организм молодой и дурной – всего в меру. Все лучше, чем как Максим: живет по привычке и сам не знает зачем.

– Незабудки! – прервал размышления Полкан.

Максим нажал на педаль тормоза. Федор перестал глазеть по сторонам и с любопытством уставился на Максима.

– Примета такая, – пояснил Максим: – перед входом в Заручье взять с собой незабудок.

– Для чего, Максим Леонидович? – спросил Федор.

– Для тебя Максимус, – Максим сам не знал, почему предпочел школьное прозвище. – Говорят, незабудки помогают не забыть себя и для чего ты в Заручье подался.

– Рви, Федя, цветы, целее будешь, – Полкан спрыгнул на землю. – И не задавай глупых вопросов.

Незабудок было мало, даже удивительно, что Полкан их разглядел в траве. Хотя Полкан не совсем человек, звериного в нем половина, так что зрение острее, чем у людей. Максим сорвал цветок и сунул в карман. Эту примету он сам и создал, когда двадцать лет назад впервые отправился в Заручье. Вернулся оттуда живым и здоровым, а что до остального… То быльем поросло, и лучше про него не вспоминать.

Федор тоже сорвал незабудку и снова спросил:

– Полкан, а ты чего?

Полкан тряхнул волосами, рисуясь:

– А я, Федя, особенный, если ты еще не заметил. Я вообще-то, живу в Заручье. Мне незабудки ни к чему.

Федор смутился и замолчал. Максим отметил: все же к Полкану быстро привыкают, будто и нет ничего удивительного в том, что существует получеловек-полуконь. Может, из-за кентавров, про которых все с детства знают, а может, потому что Полкан ведет себя, будто его существование в порядке вещей. Вот и Марина на него запала, а Полкан то ли подыгрывает, то ли и в самом деле неравнодушен к ней. По мнению Максима, зря это все – Полкан не сумеет жить в человеческом мире, а Марина в Заручье. Но мнения Максима никто не спрашивал, а сам не полезет: не его это дело.

Они забрались в пикап и продолжили путь, через полчаса сквозь деревья стали заметны языки пламени, послышался характерный звук – так трещат сучья в костре. Да и попахивать начало отнюдь не розами – воняло тухлыми яйцами.

– Что это? – напрягся Федор. – Пожар?

Максим внутренне усмехнулся: подходящий момент, чтобы напугать новичка, Горелый бы не удержался.

– Река Смородина, – пояснил он.

По лицу Федора было ясно, что тот ничего не понял.

– Былины знаешь? – вклинился в разговор Полкан: – Там и про реку Смородину, и про Калинов мост.

Он процитировал:

«Тая река свирепая,

Свирепая река, сама сердитая, —

Из-за первоя же струйки как огонь сечет,

Из-за другой же струйки искра сыплется,

Из-за третьей же струйки дым столбом валит,

Дым столбом валит, да сам со пламенью.»*

– Не выпендривайся, – уголок рта Максима дернулся вниз, – а то больно умный.

– Что есть, то есть, – Полкан не стал отпираться.

Федор перевел взгляд с Максима на самодовольное отражение Полкана в боковом зеркале.

– Вы меня разыгрываете? – не удержался он. – Это же сказка!

Максим мотнул головой:

– Нет. Впереди огненная река Смородина. А что до сказок… Полкан тогда тоже не существует.

Тот зааплодировал:

– Браво! Ты вывел меня на чистую воду. Я всего лишь говорящая галлюцинация. Причем массовая.

Федор хмыкнул.

– Кстати, – продолжил Полкан, – и заговоры народные существуют. Наверное, тоже не слышал? – обратился он к Федору.

Тот пристыженно молчал, пока Полкан, точно решив добить парня, произносил:

«Встану, не благословясь, пойду не перекрестясь, из дверей не в двери, из ворот не в ворота, сквозь дыру огородную. Выйду я не в чисто поле, не в подвосточную сторону. Под той ли подзакатной стороной течёт смородяная река».

– Понял! Я неуч, – сознался Федор.

– То-то же! – Полкан выставил указательный палец. – Учи матчасть.

Максим, пока эти двое пререкались, достал респиратор и ватно-марлевую повязку.

– Повяжи, а не то надышишься, – протянул он повязку парню.

Федор с грехом пополам натянул повязку на себя.

– Нос прикрой, это же не кляп, – раскритиковал Максим, – нижние концы крепи на макушке, верхние на затылке, иначе свалится.

Теперь можно не переживать: попутчик хотя бы не задохнется ближайшие полчаса, а там уже путники будут на другом берегу.

Дым стал гуще и вонючее, глаза заслезились, очертания дороги расплывались. Дыхнуло жаром – Максим с попутчиками приближались к реке. Деревья расступились, и пикап выехал на берег, покрытый толстым слоем спрессованной сажи, на которой отчетливо была видна колея. До самого горизонта вдоль берега росли огромные заросли борщевика, поднявшего к небу свои соцветия в молитвенном экстазе.

– Вот мы и прибыли, – торжественно объявил Максим. – Заручье.

Полкан вылез из кузова и насмешливо произнес:

– Ни с чем не сравнимый запах родины. Как я по нему соскучился.

______________________________

* Былина «Про Добрыню Никитича и Змея Горыныча»

Глава девятая. Река Смородина

Подначивания Полкана немного отвлекли: Федор и хотел, и боялся оказаться в Заручье. Когда цель путешествия оказалась так близко, на Федора обрушились страхи. Что зря ввязался в эту авантюру, что его не раз предупреждали об опасности, что он не найдет живую воду, и все будет впустую. Федор сглотнул: в горле встал ком. При мысли, что у него ничего не получится, Федора будто парализовало, и он постарался прогнать ее: так не должно быть!

Когда Максимус сообщил про огненную реку. Федор сперва не поверил – разыгрывает! Но пикап выехал на берег, и Федор убедился: так и есть. Сквозь удушливый дым, который стелился по земле и придавал окружающему ирреальность, пробивались языки пламени. Горела река, чье русло до этого скрывалось за деревьями.

Дым разъедал глаза, сейчас не помешали бы очки для плавания. Хорошо, что Максимус поделился повязкой, но в горле все равно запершило, хотелось откашляться. Одному Полкану гарь не мешала, тот даже не поморщился. Федор покосился на попутчиков: и как они переберутся на противоположный берег? Очертания чугунного моста проглядывали сквозь марево, из-за огня он раскалился, точно печь в бане.

Максимус взял правее, там оказался одноэтажный дом из серого кирпича. Федор последовал за ним, Полкан остался на берегу. Максимус нажал на звонок и встал напротив дверного глазка. Раздался щелчок, и дверь поползла вверх. Федор и Максимус очутились в тамбуре. Дверь с тем же характерным звуком закрылась, с шумом заработала вентиляция, а затем Максимус толкнул следующую дверь, и они с Федором попали в казарму.

Небольшие окна в помещении больше походили на иллюминаторы: такие же толстые. Возможно для того, чтобы не проникала вонь с реки, а может, бронированные. Серые некрашеные стены, скудная обстановка, тусклая лампочка под низким потолком… Федор с любопытством осмотрелся. Максимус тем временем снял респиратор, и Федор последовал его примеру. За столом сидел старший лейтенант в галифе и рубашке болотного цвета с расстегнутым воротом, он читал детектив в мягкой обложке. Старший лейтенант был не молод. Рядом двое солдат чистили картошку.

– Нам бы через мост перейти, – сказал Максимус, поздоровавшись.

– Ты бы еще ночью заявился, – нахмурился лейтенант и почесал шею.

– Светло еще, – Максимус сохранял спокойствие.

– А в мае и июне тут вообще белые ночи. Гуляй – не хочу, – скривился лейтенант. – А это кто с тобой? – он указал на Федора.

– Новенький, – не моргнув глазом, соврал Максимус.

– А согласовать? – лейтенант отшвырнул книгу в сторону. – Вечно у вас анархия какая-то! Одним словом, ходоки! Куда не надо.

Федор забеспокоился: вдруг их не пустят в Заручье? Или конкретно его завернут обратно? Но Максимус на недовольство старлея не реагировал, так что Федор расслабился.

– Ладно, – лейтенант махнул рукой. – Вы, двое, организуйте проход.

Солдаты поднялись и отправились в глубь помещений. Максимус пошел к выходу, Федор за ним. От реки пахнуло сероводородом, Федор закашлялся и быстро натянул повязку. Поскорее бы перейти, чтобы не дышать этой гадостью. Максимус достал из машины рюкзаки, Федор забрал свой.

Из казармы появились солдаты, облаченные в противогазы и жаростойкие костюмы, в них они походили на инопланетян. Солдаты нырнули в подсобное помещение и выкатили оттуда пожарные рукава, размотали их, а затем направились к мосту. Солдаты остановились метрах в тридцати от огня, из рукавов полилась пена.

– Не зевай, – подтолкнул Федора Полкан.

Солдаты отвоевывали у реки метр за метром, медленно поднимаясь по мосту, от которого шел пар. Ходоки ждали. Наконец, один из солдат махнул рукой, и Максимус велел:

– Бегом, а не то пятки припечет.

И рванул по мосту. Мост не успел остыть, и подошвы поджаривало. Федор мельком взглянул на реку и обмер: под переправой медленно тянулась густая и черная, точно деготь, вода. Ее движение завораживало, казалось, огромная змея творит гипнотизирующий танец перед жертвой. Полкан толкнул Федора в плечо: «Чего застыл?» и поскакал вперед. Федор очнулся от наваждения и заметил, как на чугунном мосту лужицами растекается пена и разгорается изображение жар-птицы, а ногам становится совсем невмоготу. Он бросился догонять Максимуса, а солдаты уже шли навстречу, продолжая поливать мост и реку густой пеной.

Федор бежал по мосту, тот гудел, пена хлюпала под ногами, а Заручье приближалось. Наконец, Федор спрыгнул с моста и обернулся. Солдаты уже исчезли, как и противоположный берег. Мост тянулся бесконечной линией и терялся в тумане. Федор взглянул на подошвы ботинок: они дымились.

– Как-то странно, – задумался Федор, – отсюда река не горит.

– Это да, – согласился Максимус.

Федор подошел вплотную к берегу. Река неспешно несла воды, в ней отражались такие же ленивые облака и тусклый шар падающего за горизонт солнца. Черные воды блестели глянцем, точно не водой они были, а нефтью, невесть откуда разлившейся в Вологодской области. Федор хотел дотронуться до поверхности, чтобы понять, что же там, но Полкан остановил.

– Не надо, Федя. В этой реке не стоит купаться.

И Федор ему поверил.

– Смородина, потому что так ягода называется? – спросил он.

– Что? – переспросил Максимус.

– Я про реку, – поторопился объяснить Федор. – Она черная, как ягоды смородины.

Полкан присвистнул:

– Логика – зашибись! Но опять мимо, Федя.

Федор обиделся:

– Что не так?

– Все! – Полкан так развеселился, что начал гарцевать. – Было раньше такое слово «смород» или «смрад», то есть вонь, от него и пошло название реки. Понял?

– Врешь! – ответил Федор без особой уверенности.

Но Полкан лишь насмешливо прищурил правый глаз и оттопырил нижнюю губу. Федор попытался уточнить у Максимуса, но тот отмахнулся:

– Ты с Полканом не спорь – он у нас ученый, на филолога заочно отучился. А нам пора делом заняться. Я тебя, Федор, подбросил, как обещал. Так что здесь наши пути расходятся.

Федор растерялся: он был уверен, что и дальше пойдет с Максимусом.

– А где здесь дорога? – спросил он.

– Какая дорога? – левая бровь Максимуса поползла вверх.

– К мертвой воде, – продолжил Федор, чувствуя себя глупцом.

Послышалось всхрапывание: Полкан пытался сдержать смех, но выходило это у него плохо.

– Так нет тут дорог, – ответил Максимус.

– А как же вы ходите? – настроение упало до нуля.

– Так и ходим, – объяснил Максимус. – Каждый раз, как в первый. Ты бы еще спросил, почему тут асфальт не положили.

Федор пристыженно кивнул: примерно так и думал. Пусть не трасса, как в городе, но тропа с указателями, чтобы не сбиться с пути.

– Туда? – он махнул на север.

– Может, и туда, – согласился Максимус, – а может, на запад. Не угадаешь. Или выйдешь когда-нибудь к мертвой воде, или нет.

– В смысле?

– В смысле, что нет определенной дороги в Заручье к мертвой воде. Как повезет.

До Федора медленно, но верно доходило.

– А-а, вот оно как!

Максимус кивнул.

– Обратно так же? – уточнил на всякий случай Федор.

Максимус смотрел на него с нескрываемым любопытством, смешанным с иронией. Полкан задумчиво вертел сорванную травинку.

– Компас у тебя, конечно, есть? И припасы? – указал на рюкзак Максимус.

– Вода и пирожки, – упавшим голосом сообщил Федор. – А компас я не брал.

Максимус громко выдохнул:

– Ты о чем думал? Здесь не парк и не увеселительная прогулка! Отсюда можно легко не вернуться.

– Ты в его возрасте намного умнее был? – вмешался Полкан. – Кто в его возрасте думает? Одни гормоны бушуют.

Федор разозлился:

– Если бы я думал, я бы никуда не поехал. Потому что чем больше думаешь, тем больше понимаешь, что ничего не получится. Или думай, или делай!

Воцарилась тишина.

– А парень ничего, соображает, – одобрил Полкан и выжидающе взглянул на Максимуса.

– Не уговаривай! – отрезал тот.

Федор переводил взгляд с одного на другого, пытаясь понять, что затеяли эти двое.

– И не собираюсь, – усмехнулся Полкан. – Мне это ни к чему.

Начало темнеть. Федор стал соображать, где лучше переночевать. Возле реки или пройти в глубь леса? Ни спального мешка, ни пледа он с собой не захватил. Зато спички и нож имеются, разведет костер и не замерзнет. А еще, говорят, огонь отпугивает хищников. Но ведь и Максимус, наверняка, не попрется на ночь глядя неведомо куда. Значит, можно, переночевать вместе, а утром уже решить, куда податься.

– Ладно, – вздохнул Максимус, постановив что-то для себя, – пойдешь со мной. Но предупреждаю: от меня не отбиваться и не спорить, если хочешь живым остаться.

Федор обрадовался: вот это повезло! Почему-то он ни на мгновение не сомневался, что с Максимусом обязательно дойдет до мертвой воды. А там… там видно будет. За это время Федор постарается выпытать у ходока насчет живой воды, ведь должен тот хоть что-то знать.

– Вот и ладно, – Полкан хлопнул Максимуса по плечу, тот поморщился. – Тогда я могу с чистой совестью прогуляться вместе с вами. Давно не омывал копыта в мертвой воде.

Глава десятая. Сирин

Максим не понимал, как дал себя уговорить. Да, собирался подбросить парня до Смородины, чтобы тот осознал, что шансов перебраться на другой берег у него никаких. Но в казарме находился Собакин, сволочной лейтенант, с которым у Максима пару раз случались конфликты. По мелочи, разумеется, но сознаваться, что притащил к реке парня, не имеющего отношения к ходокам, Максим не захотел. Собакин мог подгадить и Максиму, и Федору: настучать куда не следует.

Почему Собакин все еще ходит в лейтенантах, хотя его ровесники сплошь майоры, Максим не знал и знать не хотел. Видимо, разжаловали за что-то. С таким лучше не связываться: дороже выйдет. Потому Максим счел лучшим для себя не нарываться. А то Собакин объявит Федора шпионом, а Максима – сообщником. Доказывай потом, что не верблюд.

А бросить парня в Заручье, значит, расписаться в собственном сволочизме. Тот оказался настолько не подготовленным, что Максим понял: Федор без помощи не выживет. И более опытные ходоки гибли здесь, полезши куда не следует. Это Максиму в свое время повезло и одновременно не повезло, но он выжил. А Федор попрется на свою голову, Максим был готов биться об заклад. Не парень, а тридцать три несчастья.

Сюрпризом стало, что Полкан надумал идти с ними: ни разу тот не ходил в вылазки с ходоками. Но Полкан напустил на себя непроницаемый вид и на все расспросы отмалчивался. Что ж, Максим от него отстал: захочет – скажет. После переправы отошли подальше от Смородины, близость реки смущала Максима. Все же есть в ней что-то запредельное, когда начинаешь верить, что эта река отделяет мир живых от мира… Не мертвых, конечно. Тот же Полкан вполне себе живой и пользуется успехом у девушек. Хотя мавки и русалки, обитающие в Заручье, к миру живых явно не относятся. Они словно застряли на границе, не желая уходить дальше.

Спальник летом Максим с собой не брал, слишком много места занимает, а ночи еще теплые. Начало июня и конец августа на лето не похожи, но лучше костер разжечь, а на землю кинуть тот же папоротник, которого почему-то в Заручье тьма тьмущая. Хотя цветущего Максим ни разу не видел – сказки все это. Вот и сейчас он велел Федору не стоять столбом, а готовить подстилку на ночь. Затем разожгли костер, и Максим принялся готовить ужин: отварил макароны и смешал с тушенкой. Порции маловаты, но придется экономить. Максим внутренне усмехнулся: пирожки Федор взял! Надо же до такого додуматься! Впрочем, Маринины пирожки вкусные, так что лишними не будут. Он откусил от пирожка с картошкой, которым поделился Федор, и запил чаем из термоса: вкусно-то как. Это не гадость из столовой, от которой изжога да неприятный привкус во рту, а домашняя еда.

После ужина Максим разлегся на подстилке и уставился вверх. Небо тут низкое и кажется, что до звезд рукой подать: яркие и крупные. Но созвездия сплошь незнакомые: ни ковша Большой Медведицы, ни Малой не видно. И Максим, и другие фотографировали здешние звезды и сдавали пленку на изучение, но ученые так ничего и не выяснили, списав все на странность Заручья. Да-а, аномальное место.

И мост этот… Калинов. Когда идешь в Заручье, не успеваешь ничего: ни разглядеть реку, ни сам мост. Бежишь только изо всех сил, чтобы успеть на другой берег, пока солдатики все пеной поливают. А вот обратно… Обратно совсем другое. И ходят слухи о ходоках, которые шли, да так и не вышли с моста, навсегда оставшись на рубеже между нашим миром и этим.

Знать о такой возможности и все равно идти в Заручье, будто ходокам тут медом намазано… Максим после первой вылазки проклял все на свете и не собирался возвращаться, а потом оказалось, что другого смысла нет в жизни, и он снова отправился сюда. Так и ходит уже двадцать лет, пока его ровесники закончили кто техникум, кто ПТУ, кто институт, женились, нарожали детей, развелись и все по новой. А у Максима, кроме Заручья, и нет ничего, только комната в коммуналке и старый пикап, а больше Максиму и не надо.

Спроси кто, не жалеет ли он, что так судьба повернула, не ответит. Много раз собирался завязать и зажить нормальной жизнью, но словно перегорело что-то. И радоваться полной грудью не получается, и заплакать – ни разу с той поры. И лишь об одном Максим сожалеет, что не вышло тогда с водой, чуда не произошло. И вина на нем лежит тяжким бременем, никак не свалится.

Над ухом нудно пищал комар, Максим вслепую отмахнулся: иной мир, а комары даже здесь есть. Загадка природы! Через мгновение он прислушался: тихо. Комар, видимо, куда-то исчез, но и других звуков не доносилось, лишь тихое сопение попутчиков. Максим лег набок и закрыл глаза, через мгновение он уже спал.

…Над ухом противно пищал комар. Федор тряхнул головой, прогоняя его, но комар не унимался. Федор больно шлепнул себя по щеке, куда секундой назад опустился комар, но не преуспел: противная тварь улетела. При свете полной луны угадывались очертания Максимуса и Полкана, последний спал, склонив голову на грудь. Федор посмотрел на небо: звезды висели так низко, что, казалось, их можно потрогать. Да и вообще, небо здесь другое: черное, бархатистое, как на юге.

Федор глубоко вздохнул: надо же, он в Заручье! Не верится! Все было против: и родители, и обстоятельства. До последнего Федор сомневался, но не отступил: он должен сделать все для Алены. А ведь если бы не Максимус, план Федора провалился бы: сам он через Смородину не перебрался бы, а помогать ему бы никто не стал. Завернули бы в два счета, а то бы еще и шпионом посчитали. Повезло! И в остальном должно повезти, тем более, Полкан с ними идет, а тот обязан знать про живую воду.

Федор поворочался немного и решил сходить до кустов: не то чтобы сильно хотелось, но лишним не будет. А потом нужно постараться уснуть, хотя сна ни в глазу – перебил. Федор поднялся, поморгал, привыкая к темноте, и отошел недалеко от лагеря, но, когда вернулся, никого на месте не оказалось: Максимус и Полкан бесследно исчезли. Мало того, пропало даже кострище. Федор растерялся: куда все подевались? Только что здесь были!

Он решил по кустам не шарахаться, а позвать спутников, но никто не откликнулся. Федор заорал во все горло – безрезультатно! Ушли?! Дождались, когда он отлучится, и сбежали? Быть такого не может! Федор в попутчики не напрашивался, Максимус сам предложил, да и Полкан не был против. Что за чертовщина? Федора обожгла догадка: кто-то наводит морок, как в поле и на озере.

Он резко обернулся: никого! Зашарил руками по шее и спине – может, повисло нечто невидимое и невесомое – но снова никого не обнаружил. Вдруг до Федора донесся звук: кто-то ворочался и пыхтел неподалеку. При слабом свете звезд и луны Федор различил неясный силуэт.

– Кто тут? – позвал он.

В голове мелькали мысли: зверь? Почему не нападает или, наоборот, не убегает? Человек? Почему отмалчивается? Звук усилился, и Федор направился к его источнику. Вблизи стало понятно: кто-то привязан к дереву. Федор остановился: похоже, человек, укутанный в накидку или плащ, ростом пониже Федора.

– Я не причиню вред, – на всякий случай предостерег Федор.

Он попытался разглядеть, что за человек возле дерева, но в темноте выходило плохо. Лишь приблизившись, Федор понял, что это женщина, да и то частично. То, что он принял за плащ, оказалось телом большой птицы. Птице-женщина была примотана к дереву скотчем, изо рта торчал кляп.

– Господи! – ахнул Федор.

Он инстинктивно рванул к ней и с трудом отыскал конец ленты. Федор бормотал, срывая вместе со скотчем перья:

– Потерпите, пожалуйста. Я сейчас, я быстро.

Он старался как можно бережнее отцепить клейкую ленту, но на теле птице-женщины оставались проплешины. Она что-то пыталась сказать.

– Извините! – до Федора дошло, что он так и не вытащил кляп.

Затем птице-женщина долго старалась отдышаться, ее грудь поднималась и опускалась со свистом, а Федор в это время срывал остатки скотча.

– Сво-о-лочь! – захлебываясь кашлем, произнесла птице-женщина. – Урод! Ненавижу!

Федор оторопел: он-то причем?! Ее глаза стали похожи на два белых туннеля, точно свет дальних фар, и Федор невольно попятился от страха.

– Твою-то мать! – ахнул кто-то.

Федор обернулся: за спиной маячили Полкан и Максимус. Максимус энергично замахал руками:

– Сваливай!

Федор решил последовать совету, но на него напал столбняк.

– Ты, дурень! – крикнул Полкан. – Во что вляпался?!

Максимус схватился за голову.

– Стой! – велела птице-женщина, и Федор повиновался.

Она смотрела прямо на него, и Федор ощутил, как проваливается в бездонный колодец. Все вокруг охватило серебристое сияние, и в этом свете Федор отчетливо разглядел лицо птице-женщины. Ее длинные темные волосы, скрывающие некрасивое птичье тело, крючковатый нос, узкие, плотно сжатые губы. Федору казалось, она обрела над ним странную власть, и теперь все случится так, как птице-женщина пожелает.

Откуда-то издалека донесся знакомый голос: «Сирин, не надо!», но Федор понимал: никто не в силах отменить того, чему суждено произойти. В ушах раздался звон, и Федор начал падать. Мимо на сверхсветовых скоростях проносились звезды, завывал ветер, и сердце Федора то сжималось, то разжималось от страшного и одновременно сладостного предчувствия: сейчас все случится.

Послышалась мелодия. Она не была ни нежной, ни грубой, ни громкой, ни тихой. Откуда-то Федор знал ее, будто код этой песни был вписан в геном Федора, разлился по крови, наполнил легкие. И Федор не мог противиться неизбежному: его время кончилось. А затем неожиданно все стихло, и Федор очнулся. Он по-прежнему стоял перед птице-женщиной, но глаза ее утратили сверхъестественность.

– Уроды, – пробормотала птице-женщина, – все вы уроды, – она с ненавистью посмотрела на Федора. – И ты урод! – набросилась она на Полкана. – Раз с этими связался.

Полкан молчал, как и Максимус. Стояла такая тишина, что Федору сделалось не по себе: еще немного, и произойдет взрыв. А затем птице-женщина обошла Федора, точно препятствие, взмахнула крыльями и тяжело полетела между светлеющими деревьями.

– Повезло тебе, парень, – Полкан хлопнул по спине так, что Федор едва устоял на ногах. – Сирин собиралась песню спеть.

Максимус по-прежнему молчал, а потом произнес одну фразу:

– Пошли в лагерь.

Глава одиннадцатая. Птица Оля

Максима потряхивало: еще немного, и для этого олуха все было бы кончено. А тот идет, как ни в чем не бывало, и слова в свое оправдание не произнесет. Если бы Полкан не проснулся и не сообразил, что Федор куда-то утопал и возвращаться не собирается, при этом забыв рюкзак… Если бы Полкан каким-то чудом не отыскал горе-ходока почти в полукилометре от лагеря… Если бы… Максим с трудом пересилил желание отвесить леща Федору.

– Ты зачем ушел из лагеря? – сдержанно спросил он.

Федор развернулся корпусом и ответил:

– Я не уходил!

– Угу, – Максим подавил раздражение, – тебя инопланетяне похитили.

– Так нет же! – лицо Федора выдало весь спектр эмоций: от обиды до облегчения. – Я в туалет захотел. А когда вернулся, вас не было.

– То есть это не ты, Федя, пропал, а мы? Так выходит? – уточнил Полкан.

– Ну да, – согласился тот. – Я вас звал, а потом услышал шевеление какое-то. Ну и пошел.

Максиму хотелось грязно выругаться, но вместо этого выдохнул: смысл материться? Федор решил помочь, а что после его выручать придется – не подумал.

– Не кипятись, – предостерег Полкан. – Он зов услышал.

– Какой зов? – Они уже вернулись в лагерь, и больше всего Максиму хотелось лечь и урвать от сна пару часов.

– Сирин его позвала, – пояснил Полкан. – Он меченый, они его за версту чуют.

Федор спросил:

– И ты тоже меня чуешь?

Полкан смахнул волосы с лица:

– А ты думаешь, чего я тебя выручать в Ферапонтово прискакал? Думаешь, телепатией обладаю? Нет, Федя. От тебя мертвой водой разит, и сам ты смертью отмечен – ты на пороге. Один неверный шаг и…

Он прошел мимо Федора и Максима и лег на землю.

– Не знаю, как вы, а я спать.

Максим решил последовать его примеру, но Федор задал вопрос:

– А если бы Сирин спела песню, что тогда?

Максим ответил не сразу:

– Ты бы заснул.

– И все? – в голосе Федора прозвучало разочарование.

– И не проснулся бы, – продолжил Максим. – Ни через день, ни через неделю. Так и умер бы во сне. Ну или бы тебя нашли и подключили к аппаратам разным. Только сам понимаешь, это не жизнь.

– Не жизнь, – повторил Федор.

Федор пытался заснуть и не мог: перед глазами вставали трубки капельницы, тянувшиеся к нему, казалось, из воздуха. Вот почему Горелый так разъярился, когда про Сирин вспомнил. Видимо, это Горелый с Иванычем и скрутили птице-женщину, заткнув ей рот. И вроде понятна их злость, но и Сирин Федору было жалко. А еще себя. Если бы Полкан не примчался на выручку, что тогда? Лежал бы сейчас Федор и слюни пускал в вечном сне? Ведь от пения Сирин, как он понял, мертвая вода не помогает. А если живая? Кстати, а это идея! Надо будет Полкана об этом спросить.

Спать не хотелось. Федор закрывал глаза и проваливался в светящуюся бездну, затем вздрагивал и пытался вскочить. Приходил в себя и вновь старался заснуть. Промучившись с полчаса, Федор решил, что смысла нет так мучиться: просто полежит. Вот тут-то он и вырубился.

Вскоре привиделось, что он в лесу с отцом собирает то ли грибы, то ли ягоды. Федор нашел огромную божью коровку размером с ладонь. Вместо черных точек у нее были белые, так что сперва Федор принял коровку за мухомор.

Отец подошел и сказал:

– Отличная находка! Этих коровок на спирту настоять, и замечательная растирка для суставов получится. По домам походи и пособирай еще.

Федор осмотрелся и различил сквозь деревья заброшенные дома, которые появились неизвестно откуда. Он остановился в нерешительности: идти в избы категорически не хотелось.

– Давай ты лучше сам, – отказался Федор.

Внезапно перед ними возникла огромная лужа, по которой ходил мутный парень, похожий на наркомана. Федор ощутил неясную тревогу: что-то тут не то. А еще отец зашел в лужу, выглядывая в ней нечто.

– Папа, давай назад! – окликнул Федор.

Вдруг в центре лужи возникла огромная волна. В ее гребне Федор увидел водяного черта: его спина отливала черным, вдоль позвоночника торчали костные пластины, как у осетра. У черта имелись небольшие закругленные рога, похожие на коровьи. Он мелькнул в воде и скрылся, волна с головой накрыла смурного парня, и тот тоже исчез. Федор обнаружил себя на пороге магазина, он тянул к отцу руку.

– Папа, – Федор волновался, – быстрее!

Чудилось, что он не успеет, что надо поспешить, а отец не понимает нависшей над ним опасности, так и стоит в луже. Наконец, отец подал руку, Федор ухватился за нее и рывком вытянул отца из лужи. В этот момент посреди лужи опять вспучилась волна. Федор толкнул отца вглубь магазина, сам попятился, запнулся обо что-то и начал падать…

– Что кричишь? – Полкан толкнул в бок Федора, точнее лягнул.

Он возвышался над Федором и глядел с насмешкой, оттопырив нижнюю губу.

– Сон приснился, – ответил Федор.

– Снова Сирин вызволял? – Полкана приподнял бровь.

– Да нет, – ответил Федор. – Странное.

– Да тут все странное так-то, – заметил Полкан.

На завтрак были сваренные вкрутую яйца, предусмотрительно взятые Максимусом. Федор запивал их чаем, а сам размышлял, как лучше приступить к расспросам. Ничего не придумав, решил задать вопрос в лоб.

– Полкан, слушай, – начал он, – ты же должен знать дорогу к мертвой воде.

– Почему? – удивился тот.

– Ну ты же здесь живешь.

– И что? – Полкан пожал плечами. – Тебе же ясно сказали: каждый раз все по-новому.

– И для тебя?! – поразился Федор.

– Для всех, – подтвердил Полкан, – исключений нет.

– Надо же… – пробормотал Федор. – А я думал…

– И что ты еще думал? – подмигнул Полкан.

Федор помялся: спросить или нет? Сердце забилось так, будто Федор решил перебежать оживленную автотрассу.

– Слушайте! Ведь если бы Сирин спела песню, то все равно должно быть средство, чтобы спасти человека.

– О как! – протянул Полкан, а Максимус отвлекся от сборов.

– Ну да, – Федор решился: была не была! – Раз есть мертвая вода, обязана быть и живая. И если напоить такого человека живой водой…

Максимус, не проронив ни слова, забросил рюкзак за спину и зашагал вперед. Полкан последовал за ним, бросив напоследок:

– Ну ты и сказочник!

Федор шел позади, не отставая, но сохраняя дистанцию – нужно было все обмозговать. Он решил не обращать внимание на слова Полкана: ясно же, что тот сразу не расколется. Зато Федор бросил пробный камень и при случае сможет вернуться к разговору. Он вспомнил Сирин. Полкан сказал, что Федор пошел на зов. Но никакого зова он не помнил, да и не шел никуда: просто, раз, и очутился в другом месте. Главное, как он провернул все это в темноте, непонятно. Ну звезды, ну луна – все же не то освещение, чтобы в ночи бродить.

А Федор даже Сирин разглядеть смог: какая-то хищная красота. И убийственная, как позже выяснилось. Еще немного, и было бы поздно, а он даже родителям не позвонил, а ведь мог зайти в Ферапонтово на телеграф и сообщить, что добрался. В голову не пришло! А потом все завертелось, как карусель, и мысли о родителях из головы выдуло.

Федор споткнулся о торчащий корень, потерял равновесие и чуть не грохнулся. Нужно под ноги смотреть, а не глазеть по сторонам. Тем более, и глядеть не на что: лес как лес, совершенно обычный. Даже удивительно: место аномальное, живут тут существа сказочные, а деревья совершенно рядовые, как возле дачи. Нет, чтобы на ветках серебряные листья росли, или драгоценные камни вокруг валялись.

Слева что-то белело, и Федор отвлекся от раздумий. Он вытянул шею, чтобы лучше разглядеть предмет, и обнаружил статую горниста. Тот стоял на пьедестале, подперев бок одной рукой и прижав горн к губам другой.

– Полкан, смотри! – не выдержал Федор. – Пионер! Как он здесь оказался?

– А-а, – без малейшего интереса произнес Полкан. – Переправился, значит. Теперь и другие потянутся.

– Странно все же, – Федор обернулся, чтобы еще раз посмотреть на горниста. – Как он по мосту прошел? Он и ходить не может. Да и сгорел бы, наверное.

– Ты это, Федя, у ученых спроси. Пусть они объяснят, а я парень простой, – ушел от ответа Полкан, Максимус по-прежнему молчал.

Хотя Федор и считал себя спортивным человеком, но через четыре часа темп, заданный Максимусом, начал утомлять. Хотелось отдохнуть хотя бы немного, да и перекусить не мешало. Словно в ответ на его мысли Максимус сказал:

– Надо выйти к воде, там и остановимся. Да и запас воды сделать не помешает.

Они прошли немного, как вдруг послышалось пение:

«Цветики-цветочки,

Ягоды-грибочки».

Голос срывался на высоких нотах: обладатель его не отличался певческим талантом. Полкан замер, Максимус тоже остановился на мгновение, а затем они, не сговариваясь, бросились на звук песни. Федор последовал за спутниками. Они выбрались на поляну, где плела венок из васильков птице-женщина. Она была пониже Сирин, светлые волосы острижены по плечи, перья отливали рыжиной, как у курицы-рябы. Федор всмотрелся в ее лицо: оно казалось безмятежным, как у ребенка, и добрым. Птице-женщина чему-то улыбалась.

Федор насторожился:

– А это кто? Еще одна Сирин? Или, как ее, Гамаюн или Алконост?

В отличие от Сирин у этой имелись руки, которые странно смотрелись на птичьем теле.

– А ты начитанный, оказывается, – деланно удивился Полкан.

Максимус шагнул вперед, поднял руку и приветствовал птице-женщину:

– Привет, Оля!

Глава двенадцатая. Счастливка

Максим не видел Олю лет пять, наверное. Она была из тех обитателей Заручья, к кому Максим относился с симпатией: блаженная дурочка, к тому же безвредная. Да и остальные ходоки думали так же: обидеть ее, все равно, что обделить ребенка. Считалось: встретить Олю – к удаче.

– Что делаешь? – поинтересовался он.

Она повертела венок в руках и водрузила на голову. Синие васильки шли к ее легким, как пух, волосам цвета соломы.

– Вас жду, – ответила Оля.

– Нас? – удивился Максим. – А откуда ты знаешь…? – начал говорить и оборвал себя. Понятно, откуда: Федора почувствовала.

Оля снова улыбнулась:

– Дайте я на вас посмотрю. Какие вы все красивые. И мальчик с вами… Тебя как зовут? – обратилась она к Федору.

Тот смутился, но ответил:

– Федя.

– Феденька! – вплеснула руками Оля. – Какое милое имя. Тебе идет.

– С-спасибо, – с запинкой ответил Федор.

А Оля подошла ближе и заглянула ему в лицо.

– Какой славный! Как хорошо, что я вас встретила.

Ее губ коснулась мечтательная улыбка.

– Мы тоже рады, – произнес Максим. – Гуляешь? Или идешь куда?

– Да, – кивнула Оля, – иду – с вами.

– Э-э, – замялся Максим: он не знал, как отреагировать.

Сперва Полкан огорошил, что проводит ходоков, теперь Оля. Что на них нашло? Или кто? Максим покосился на Федора. А тот ничего не подозревает, да и откуда. Ведь это его первая вылазка в Заручье, Федор не в курсе, что местные с ходоками за мертвой водой не ходят – не в их правилах. Да и не знает никто: нужна ли обитателям Заручья мертвая вода или они без нее могут обойтись? Вслух он сказал:

– Конечно, пошли. Только передохнем немного да воды свежей нужно набрать.

– Вот и замечательно! – Оля закружилась от радости. – За теми кустами ручей течет.

Она пошла, неуклюже переваливаясь с боку на бок. Оля не летала: ее левое крыло было вывернуто и стелилось по земле. За порослью ивняка и, правда, тек ручей: узкий, быстрый. Максим достал из рюкзака железную кружку и зачерпнул воду, затем сделал глоток: холодная. Такую пить нужно аккуратно, а иначе горло застудишь.

– Водица прелесть! – одобрил Полкан.

Он опустился на колени и рукой зачерпнул воду из ручья.

– Надо травок насобирать, – предложила Оля, – да чай заварить.

Максим вздохнул: то, что казалось привычным предприятием, могло обернуться семейным походом на природу. Но чутье подсказывало: протестовать не стоит. Пусть все идет, как должно. Давным-давно, когда луговая трава была ростом с него, Максим с дедом и родителями ходили на ручей за деревней, где жил дед. Там обязательно ставили котелок на огонь, заваривая в нем листья малины, земляники и зверобой, картошку запекали в золе. Дед давно умер, сразу после первой вылазки Максима, да и родители год назад ушли один за другим.

Максим снял рюкзак и начал собирать хворост для костра: сварит суп из пакетиков. Федор прекратил пялиться вслед ушедшим Полкану и Оле и принял участие в подготовке. Когда вода в котелке закипела, Максим достал три пакета, вскрыл их и высыпал в котелок. Затем размешал содержимое пакетов: макароны в виде звездочек, сушеную морковь, зелень и коричневые комочки мяса.

– А Оля и Полкан суп не будут? – поинтересовался Федор, зачерпывая ложкой гущу из котелка.

– Ни разу не видел, чтобы кто-нибудь из них ел, – пожал плечами Максим.

– Вообще?! – поразился Федор, Максим ничего не ответил.

Он вымыл котелок и вновь поставил кипятить воду – под чай. Вернулись Полкан и Оля, она принесла пучок листьев.

– Земляника, – перечисляла Оля, – малинка лесная, душица. А эту травку вы не знаете, она только в Заручье растет, – Оля с гордостью продемонстрировала какой-то невзрачный листик: серо-зеленый с признаками увядания. – Счастливка называется.

– А чем пахнет? – Федор взял листик и понюхал.

– Она не пахнет, – пояснила Оля. – Она для удачи, – Оля аккуратно, по одному, положила листочки в котелок.

Вода закипела, побурлила минут пять, и затем Максим снял котелок с огня. Пахло так, что он сглотнул.

– Душисто, – втянул воздух Полкан.

– А давайте, желание загадаем, – предложила Оля, – раз я счастливку нашла. Только надо одно на всех.

– Давайте! – подхватил Федор. – Чтобы все были счастливы.

Максим поморщился: детское желание, да и несбыточное. Разве может такое быть? Счастье одного оборачивается горем другого. Счастье для всех – это утопия, сказочка из книг фантастов.

– Лучше иное, – сказал он. – Пусть эта вылазка закончится для нас удачно.

Максим думал, что Федор не согласится. Тот сперва открыл рот, чтобы возразить, но потом быстро захлопнул его.

– Точно! – подхватил Федор. – Я за!

Он по-детски поднял руку. Полкан иронически фыркнул, обнажая безукоризненно ровные и белоснежные зубы, и тоже проголосовал.

– Какое хорошее желание! – обрадовалась Оля. – Вот и ладно.

Максим и Федор по очереди выпили травяной отвар. На вкус напиток был приятный, но ничего особенного: Максим предпочитал обычный чай, крепкий и сладкий.

– Ой, мне листик попался! – вскликнул Федор. – Наверное, тот самый. Я его проглотил.

Оля потрепала его по голове и обняла.

– Все будет хорошо, Феденька, – пообещала она.

После обеда они отправились дальше. Полкан предложил подвезти Олю: сама она передвигалась медленно.

– Вот и славно, Полканушка! А то я неловкая, – она с трудом вскарабкалась на спину Полкана и обняла за талию.

– Сильно-то не прижимайся, – пошутил тот: – я парень горячий.

Максим вновь закинул рюкзак за спину и зашагал по лесу. Нынешняя вылазка грозила обернуться сюрпризом: слишком много непонятного творится, и все из-за Федора. И пока неясно: к добру или худу? Сам Максим – человек простой, ему бы до мертвой воды добраться, пополнить запасы да в обратный путь. А потом ждать следующую вылазку, до начала зимы можно успеть еще пару раз сходить. Ему лишних приключений не надо.

Зимой в Заручье все замирает, никто из ходоков в это время на вылазки не отправляется после нескольких смертельных случаев. Максим на лыжах стоять умеет, но по свежевыпавшему снегу в лесу ходить – это не по проложенной лыжне катить. Да и замерзнуть – раз плюнуть. А вот поздней осенью самое спокойное время, никаких неожиданностей. Хотя сам Максим соблюдает несложные правила: не шуметь, не портить, не оставлять после себя мусор. Правила простые, зато сохраняют жизнь: обитатели Заручья к Максиму не цепляются и не вредят. Только один случай с мавкой у Максима произошел, но это давно было.

Чтобы добраться до мертвой воды, не нужно знать дорогу. Да и нет в Заручье никаких ориентиров, все в постоянном изменении. Деревья, как везде: много берез и елей, попадаются сосны и дубы. Между ними растет дикий шиповник, рябина и ольховник, встречается орешник и волчье лыко. Много опавшей хвои и листьев, которые шуршат под ногами, и этот звук успокаивает. Трава низкая – в лесу всегда такая – хотя никто ее не приминает и не щиплет. Максим покосился на Полкана: образ щиплющего траву попутчика развеселил.

Оля и Полкан о чем-то тихо переговаривались. Максим вслушался: Оля жаловалась на ломоту в костях: «Ночь напролет маюсь: так тело болит. Правую руку до конца поднять не могу. И мышцы как каменные». Полкан отвечал что-то ободряющее: мол, до свадьбы все заживет. Оля только вздыхала.

Дело не в Федоре – дошло до Максима. Вероятно, мертвая вода помогает аборигенам Заручья также, как и людям. Но добраться они до нее сами не могут, потому и напросились в попутчики. Можно было напрямую спросить у Полкана и Оли, но не ответят: все заручьевские не любят говорить о месте, где обитают. Или сами немного что знают о малой родине.

Солнце припекало – погода на редкость теплая для последних дней августа. Солнечные блики плясали на листьях, окрашивая их в желтый цвет. Скоро весь лес окрасится в золото. Максим снял куртку и убрал в рюкзак.

– Максимус, – обратился Федор, – а сколько обычно до мертвой воды идти?

Максим пожал плечами: сложный вопрос.

– По-разному, – произнес он. – Один раз неделю на поиски потратил. А обычно дня три-четыре.

– А-а, – поперечные складки над переносицей Федора разгладились. – Нормально.

– Был среди ходоков Леха Ржавый, – продолжил Максим, – он месяц тут болтался, насилу вышел. Без воды, но живой, хотя отощал так, что одежда болталась. Да и от той одежды обноски только остались.

– А как понять, что не туда идешь? – насторожился Федор.

– Никак, – ответил за Максима Полкан, – топай себе да топай. Авось повезет.

– Главное, душой понимать, куда надо, – ободряюще улыбнулась Оля.

Оля являлась очередной загадкой Заручья. Хотя и была с Сирин одного рода племени, но никакими способностями не обладала: не молодая уже женщина с птичьим телом и наивностью ребенка. Полкан такой же: кроме физической мутации за ним ничего особенного не замечено. Может, потому эти двое общаются с людьми нормально? Жаль, Максим не ученый, не в состоянии этих загадок разгадать, да и ученые оказались бессильны.

– А если мы на одном месте кружим? – Федор никак не успокаивался.

– У тебя есть какие-то предложения? – Максим в упор посмотрел на парня.

– Ну, я не знаю, – стушевался тот, но продолжил: – Метки оставлять, например, или карту начертить.

Максим промолчал: когда-то и он был таким инициативным и одновременно глупым из-за отсутствия опыта, но жизнь пообломала.

– Тебе же человеческим языком сказали, что не работает это здесь, – меланхолично сказал Полкан. – Или ты других дурнее себя считаешь?

– Да нет, – по лицу Федора было понятно, что от своей идеи отступиться он не готов.

– Если хочешь, то вперед, Федя, – Полкан смахнул с лица волосы, явно красуясь. – Мы мешать не станем, но и помогать тоже.

– У меня ничего подходящего нет, – признался Федор.

– Нет так нет, – глубокомысленно заметил Полкан.

Оля оживилась:

– Феденька, хочешь, перышек дам?

Тот покачал головой:

– Их ветром унесет, а вам больно будет, наверное.

– Иди, Федя, и не суетись.

После глубокомысленного замечания Полкана все замолчали. В голове Максима всплыла песня, слышанная недавно по приемнику:

«When there's no love in town

This new century keeps bringing you down

All the places you have been

Trying to find a love supreme

A love supreme».*

Если бы он был один, то начал бы напевать вполголоса:

«Когда в городе нет любви,

А новый век крушит все, кричи не кричи.

Ты всюду побывал,

В поисках истинной любви,

Желая обрести истинную любовь».

Уже давно Максим не думал ни о какой любви, сроднился с одиночеством. Нарастил невидимый для стрел Амура панцирь, даже кошку не завел, чтобы не привязываться. Да и как завести, когда пропадает с весны по осень в вылазках, и никто не поручится, что в один не прекрасный день Максим не сгинет в лесах Заручья, оставшись навеки в скорбных списках ходоков. Да и была любовь в жизни Максима давным-давно. Такая любовь, что размениваться на другую глупо.

Он на мгновение задохнулся от воспоминаний. Как же больно… До сих пор больно ворошить прошлое, и сердце щемит от невозвратного. Максим многое бы отдал, чтобы изменить былое, чтобы взглянуть в ее глаза, вдохнуть аромат волос, почувствовать гладкость кожи. А ведь и лица любимой уже не помнит, понял Максим с обреченностью. Даже не опишет: глаза то ли зеленые, то ли серые, точно знает, что светлые. Росточком невысокая, макушка головы упиралась в его подбородок, когда Максим прижимал любимую к себе. И тело податливое, так и льнуло к нему.

Ветка едва не хлестнула по щеке, Максим машинально отвел ее в сторону. Казалось, научился не думать, похоронил чувства, да только прорвется в неподходящий момент мысль о давней любви, мимолетное воспоминание, и жить становится невмоготу, потому что несправедливо то, что произошло с Максимом. Ни по человеческим законам, ни по божьему.

– О чем задумался? – прервал поток воспоминаний Полкан.

Максим отмахнулся: может он хотя бы несколько минут побыть наедине со своими мыслями? Но Полкан не унимался:

– Смотри, озеро. Может, тут и остановимся на ночлег?

______________________________

* Песня «Supreme» Robbie Williams

Глава тринадцатая. Игры с русалками

До заката время еще было, но Максимус согласился с Полканом: лучше расположиться возле водоема. Федора сразу послали набрать хворост, а потом нарвать папоротник на подстилку. Федор приволок увесистый обрубок ствола поваленной березы, затем отправился за сухими ветками. Он поднимал ветви одну за другой, а сам думал об Алене: как она там? Тревога вновь овладела Федором: ему казалось, что он делает недостаточно, теряет время попусту вместо того, чтобы распрощаться с попутчиками и искать живую воду.

И вместе с тем Федор осознавал, что может не справиться один. Если бы были ясные ориентиры… Да хотя бы надежда была, что живая вода существует! А то получится, что и Алену не спасет, да и сам застрянет в Заручье. «Надо Олю выспросить, – осенило Федора, – по ней видно, она врать не умеет». С этой светлой мыслью он вернулся в лагерь.

Вскоре Максимус развел костер в чурбаке: так называемую финскую свечу. На ней отварил рис и смешал с завтраком туриста. Федор уплетал ужин за обе щеки и с грустью констатировал: со своим запасом пирожков он бы уже начал голодать. Глупо сорвался в поход, даже не подготовился толком. Представлял все в радужных красках, а на деле лопухнулся.

– Тебе котелок мыть, – велел Максимус.

Федор послушно взял котелок и алюминиевые ложки и направился к воде. Набрал песок и принялся тереть котелок, очищая тот от нагара и остатков пищи. Затем отмыл ложки. Зачерпнул в котелок воды и вернулся к костру.

– Неплохая здесь водичка, – одобрил Полкан, – мягкая. В такой волосы хорошо мыть.

Он направился к воде, а затем неспешно поплыл по озеру. Оля заковыляла за ним. Остановилась на берегу и теперь всматривалась вдаль. Пока закипала вода, Федор решил поговорить с Олей, он подошел и спросил:

– А как вы здесь живете?

Она повернулась и с удивлением ответила:

– Да хорошо живу, Феденька. Место здесь замечательное! Цветочки растут, птички поют. Что еще надо?

– Ну ведь странности разные. Непонятно, куда идти, – Федор не знал, как приступить к главному вопросу.

– Да куда хочешь, иди, Феденька. Если надо, придешь, – Оля смотрела так, что Федору стало стыдно: пользуется ее наивностью.

Но ради Алены… Федор напомнил себе: он делает это не для себя, а чтобы спасти Алену.

– А есть что-то совсем необычное, о чем говорить не принято? – от напряжения Федора подташнивало, даже голова закружилась.

Оля лишь шире распахнула глаза:

– У нас все на виду, Феденька. Да и нечего прятать. Или ты что-то потерял?

Федору хотелось закричать со злости: что они все такие непонимающие?! То ли притворяются, то ли он и в самом деле погнался за иллюзией.

– Да, потерял, – лицо дрогнуло, он сдерживался изо всех сил. – Счастье свое потерял.

Оля взмахнула крылом и укрыла Федора.

– Все будет хорошо, – прошептала она. – Верь только.

– А как верить?! Если вы ничего не знаете! Что бы я ни спросил, – он вывернулся из-под крыла и быстро зашагал в лес подальше от Оли, лагеря и остальных.

Максимус окликнул, но Федор ничего не ответил.

– Куда ты? Вернись! – еще раз донесся голос Максимуса, но Федор плевать на него хотел.

Он пробирался между деревьев, спотыкаясь о поваленные стволы. Мешался кустарник, ветви цеплялись за куртку – казалось, сам лес тормозит Федора. Наконец, он выдохся. Прижался спиной к березе и теперь старался отдышаться. Пот заливал глаза, ручейком сбегал за воротник. Хотелось пить. Федор облизал губы и попытался сглотнуть – не вышло.

Он глубоко вздохнул пару раз и понял: нужно возвращаться. Но возвращаться – значит, расписаться в собственном бессилии, признать, что с ним можно обращаться, как с дурачком. Неужели они думают, что Федор поверит в нелепые байки о том, что туземцы Заручья ничего не знают про это место? Как такое может быть?! Ну не бывает так!

И в то же время Федор осознавал: может. Оля не врет, как и Полкан, и от этого становилось только хуже. Живой воды могло не быть, или вода могла быть, но до нее не добраться, потому что никто не в курсе, куда идти. На душе Федора становилось все горше.

Он огляделся, и до него дошло, что он не в состоянии найти нужное направление. Федор позвал Максимуса, Полкана, Олю – они не ответили. Вероятно, он отошел от лагеря слишком далеко – в пылу злости не следил за временем, но Полкан способен учуять Федора, так что нужно только дождаться. Как говорят спасатели: если потерялся, оставайся на месте.

От нечего делать Федор разглядывал окрестности. На стволах деревьях рос мох, мох покрывал и землю: тут было сыро. Федор ковырнул его, под мхом обнаружилась черная влажная земля – ничего примечательного. Федор поднял лицо вверх: солнце уже садилось, но до заката время оставалось. Федор повернул голову и вздрогнул: на высоте около трех метров на ветви березы сидела девушка. Она с любопытством рассматривала его.

Федор, не сводя с нее глаз, невольно сделал шаг назад. Девушка легко спрыгнула, Федор вздрогнул – сумасшедшая! Ведь ногу легко подвернуть, но девушка даже не покачнулась. Она вплотную приблизилась, разглядывая Федора. Тот тоже внимательно изучал ее: несимпатичная. Волосы коротко и неровно острижены, нос широкий, глаза маленькие, ресниц почти нет. Одета в фланелевую рубаху длиной ниже колена, ворот рубахи затягивался шнурком.

– Тебе не холодно? – спросил первое пришедшее на ум Федор: незнакомка была босиком.

Она не ответила. Девушка то вытягивала, то втягивала шею, как змея перед броском, ее ноздри раздувались. Затем она начала медленно обходить Федора.

– Ты меня видишь? – спросила она.

– Ну да, – удивился Федор.

– Конечно, – согласилась девушка, – ты же меченый.

Она протянула к нему руку и пощекотала между ребер. Федор нервно хихикнул:

– Ты что! Щекотно же.

– Да, – подтвердила она и улыбнулась, именно тогда Федору и сделалось страшно – у нее были мелкие рыбьи зубы.

Он попятился, а девушка наступала, неотрывно глядя в глаза. Федор сделал шаг назад и уперся во что-то. Точнее, в кого-то. Он ощутил прикосновение к спине, и от этого Федора передернуло.

– Поиграем? – предложил женский голос, и от дыхания прижавшейся к нему второй девушки мурашки побежали по коже.

Федор рванул вправо, девушки рассмеялись ему вслед. Он бежал, как никогда до этого, даже на сдаче нормативов по физкультуре так не выкладывался: а зачем? Ветви хлестали по лицу, корни деревьев выскакивали из-под земли в неподходящий момент, но Федор мчался, не разбирая дороги. Он обогнул куст волчьего лыка и резко затормозил: перед ним возникла девушка. Светло-рыжая, при угасающем свете солнца ее волосы казались охваченными сиянием. Вылинявшая рубашка длиной до середины бедра когда-то была нежно-голубого цвета. Девушка шагнула, и Федор помчался прочь.

Сердце билось загнанной лошадью, к ушам прилила кровь, легкие со свистом сжимались и разжимались. Остановиться Федор не мог: то тут, то там появлялись новые преследовательницы. Перед глазами мелькали темные мушки, ног Федор давно не чуял – они двигались сами по себе. Он давно должен был оторваться от пугающих девушек, но те словно забавлялись, показываясь перед ним.

Наконец, Федор отделался от преследовательниц. Ухватился за ствол ивы, а затем осел на траву. Легкие горели, будто их прижгли каленым железом. Пот ручьями стекал по телу, Федор промок насквозь. Икры и бедра ныли так, слово их отутюжили прессом. Федор несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь отдышаться, затем поднялся и, немного покачиваясь, пошел вперед.

Когда кусты расступились, Федор очутился на берегу озера. Хотелось пить, Федор облизал пересохшие губы, они были соленые. Он подошел к воде и опустился на колени. Сперва смыл пот с лица, а затем жадно прильнул к воде. Он все никак не мог утолить жажду, когда услышал смех. Холодный пот пробил его, Федор вскочил на ноги и обернулся: позади собралась толпа девушек. Все они были одеты в ночные рубашки, на одной имелась розовая кружевная комбинация. Их головы украшали венки из лозы ивы.

Девушки молча наступали, Федор пятился в озеро. Его штаны намокли, Федор собирался пуститься вплавь, как сзади кто-то обхватил его руками и ногами. Федор стал вырываться, пытаясь освободиться. Но тут подоспели остальные преследовательницы, они принялись щекотать его под мышками, за пятки, в основание шеи, и Федор ослаб. Было так щекотно, что никаких сил не осталось: смех парализовал Федора. А девушки подхватили его и потащили в глубь озера.

Федор безвольно наблюдал, как уходит под воду: еще немного, и для него все будет кончено. Солнце почти опустилось за горизонт, окрашивая облака в бледно-золотистый цвет. Сумерки сгустились, тени деревьев удлинились и переплелись между собой. Наступало время, когда словно стоишь на пороге, время, когда возможно все, когда мир готов качнуться в любую сторону.

На прощание солнце вспыхнуло, озарив небо в алый, подобно пионерскому галстуку, цвет. Вода накрыла Федора по подбородок, девушки продолжали тянуть Федора дальше. И в это мгновение воздух прорезал громкий и чистый звук горна: невидимый Федору горнист трубил тревогу.

«Все сюда, все сюда:

Здесь случилася беда!»

В голове Федора сами собой всплыли знакомые слова, хотя существовал и второй вариант двустишия, помогающий запомнить напев:

«Торопись, торопись,

По тревоге становись!».

Сигнал горна придал силу Федору, в то время как девушки, напавшие на него, опешили. Федор начал лягаться и вырываться из рук преследовательниц. Те старались удержать Федора, но его было не остановить. А сигнал тревоги продолжал плыть над лесом и озером, разгоняя тьму и вселяя надежду. Вскоре на берегу озера показались Максимус и Полкан с восседавшей на нем Олей.

– Вот ведь сволочи! – выругался Полкан и с разбега бросился в воду.

Оля в этот момент кричала:

– Феденька, потерпи! Мы сейчас тебе поможем!

Девушки бросили Федора и скрылись в озере. Он тоже погрузился с макушкой в воду – тут оказалось глубоко, но оттолкнулся от дна и всплыл. Полкан был уже рядом.

– Цепляйся за меня, – велел он, и Федор ухватился руками за круп.

Полкан поплыл обратно, и Федор послушно следовал за ним, а Оля свесилась и гладила его крылом по голове. Полкан выволок Федора на берег. Максимус, все это время безучастно наблюдавший за ними, быстро подошел, схватил Федора за грудки, тряхнул и спросил:

– Набегался? Или желаешь и дальше с русалками развлекаться?

Федор не делал попыток оправдаться или возмутиться: что это Максимус себе позволяет? Больше всего ему хотелось провалиться под землю от стыда.

– Не ругай его, Максимушка, – вступилась за Федора Оля. – Он так больше не будет.

И Федор не нашел ничего лучшего, как повторить:

– Да, я больше так не буду.

Глава четырнадцатая. Лешак

Больше всего Максим жалел, что взял Федора с собой: парень притягивал неприятности. И вроде не дурак, а умудряется вляпаться в разную гадость. Прав Полкан: Федор отмечен мертвой водой, и дальше может быть только хуже. Надо было пообещать принести мертвую воду, благо есть возможность пронести ее через пост. Давно заведено: частью воды с начальством на посту поделишься, оно на тебя глаза закроет. Все приторговывают водой понемногу, жить на что-то надо, хотя Максим ее не для продажи бережет.

А Федор точно мина замедленного действия: сам мается и других смущает. То к Полкану с расспросами пристанет, то Олю разговорами смутит. Душа у него не на месте. Да и где ей быть, если парень одной ногой побывал на том свете. Тут хочешь не хочешь, а поверишь в порог между мирами. Федор как раз и завис между жизнью и смертью, и это еще долго ощущаться будет.

Хотелось спать. Уже полчаса Максим пялился в чужое небо и не мог уснуть. Обычно отрубался на раз-два, но сегодня слишком перенервничал и устал, пока носился по лесу, отыскивая Федора. Говорят, кофе помогает снять усталость, но где его взять? Хорошо, что чай есть, да и то запасы тают – Максим не рассчитывал, что предприятие затянется. Считал, за несколько дней обернется, как обычно, но все пошло вкривь да вкось.

Он задумался: может, лучше вернуться? Ни разу еще не возвращался без мертвой воды, кроме одного случая, но все когда-нибудь происходит впервые. Сейчас именно такой момент. Только согласится ли Федор? Слишком уж упертый. Поперся неведомо куда за несбыточной мечтой, как Максим в свое время. И кто бы Максиму сказал тогда, что зря, он бы не поверил. Вот и Федор такой же.

Вроде только сомкнул веки, как уже утро. Максим не помнил, как задремал. Полночи одолевали думы, а вот уже солнце встало, и сна ни в одном глазу. Он повернул голову и вздрогнул: рядом сидела Оля и с умилением глядела на него.

– Ты чего? – удивился Максим.

– Не знаю, – застенчиво призналась Оля. – Только кажется, это когда-то было. Кто-то спит, а я смотрю на него и насмотреться не могу. И так хорошо на сердце, что хочется плакать от счастья.

– Кто спит? – не понял Максим.

– Не помню, – пожала здоровым плечом Оля. – Может, все это приснилось.

– Или забыла, – подошел Полкан.

– Может, – согласилась Оля.

Она задумалась о чем-то, между бровями залегли две поперечные складки.

– А с какого времени вы себя помните? – Федор, оказывается, тоже проснулся.

Вечером пришлось сушить его вещи над костром, Максим хотел пожертвовать парню свою рубашку и носки, но у того нашлись запасные. Полкан ответил:

– С недавнего, как с ходоками повстречался.

– И я так же, – подтвердила Оля, а после добавила: – Устала что-то. Лучше цветочков нарву, да венок сплету.

Она ушла собирать ромашки, а Максим и Федор стали готовить завтрак.

По всему выходило, что обитатели Заручья осознали себя с той поры, как это место открылось людям. Или на самом деле забыли, что было раньше. Максим заварил чай и вытащил из рюкзака хлеб и четыре сваренных вкрутую яйца – для легкого завтрака. Федор нерешительно взял угощение и сказал:

– Извините меня за вчерашнее. Сам не знаю, что нашло.

– Забыто, – после непродолжительной паузы произнес Максим.

– Я думал: они то ли издеваются, то ли смеются надо мной, – продолжил Федор. – Ну не может такого быть, чтобы люди ничего не знали о месте, где живут!

Максим отметил, что Федор назвал Олю и Полкана людьми. Ну да, внешне это не совсем так, но внешность тут не главное. И Оля, и Полкан гораздо более человечны, чем Горелый и НикДир, да и Иваныча со скрипом можно назвать человеком – Максим вспомнил про Сирин. Хотя… Возможно, как раз в природе людей делать гадости ближним своим, заботясь лишь о собственном благе и выживании.

– А оказывается, может, – закончил Федор.

Мгновение Максим смотрел на парня не понимающим взглядом – настолько погрузился в собственные размышления, а потом сообразил:

– Да тут много непонятного. Ученые бились, военные тоже пытались загадки Заручья разгадать. А после махнули рукой. Ходим за мертвой водой – и ладно.

Максиму почудилось, что Федор хочет что-то еще добавить, но парень промолчал. Вскоре они вышли из лагеря, через лес вела неприметная тропинка.

– Это указатель, – объяснил Максим. – В Заручье всегда так. Важно за знаками следить.

– В смысле? – Федор тупил.

– Будь бдителен, товарищ! – съехидничал Полкан. – Не травками-муравками любуйся, а обстановку вентилируй.

– Да, – согласился Максим. – Тут пешеходных дорожек, как в парке, нет. Но если знаешь, куда надо, придешь. Заручье подскажет.

Именно что так. Главное, верить и не сомневаться. Однажды Максим приехал в Заручье в растрепанных чувствах и затем неделю блуждал, еле выбрался. С тех пор лишние мысли при себе по Заручью не таскает: они камнем виснут на ногах и не дают добраться до цели. Те, кто пропал здесь без вести, поплатились за неумение сосредоточиться на необходимом.

Они уже полдня шли по бесконечному лесу. Тропка вилась между деревьев, заводя путников все дальше, а потом, раз, и оборвалась. Максим остановился: что за ерунда?! Он оглянулся и не узнал лес: тот сделался мрачным и пугающим. За спиной высился непроходимый бурелом из елей, впереди деревья настолько сомкнули стволы, что солнечный свет еле пробивался между ними.

– Приплыли, – сообщил Полкан.

– А что случилось? – по обыкновению, Федор ничего не понял.

– Леший шуткует, – охотно пояснил Полкан. – Сбил нас с пути.

– Потому что кто-то не о том думает, – вмешался Максим. – Федор, ты за чем в Заручье отправился?

– За мертвой водой, – слегка замешкав, ответил тот.

– Не ври, – Максиму захотелось вновь встряхнуть парня, но тот стоял на своем. – Так думай о ней! – Максим повысил голос. – А не о всякой ерунде! Иначе мы век не придем. Так и сдохнем тут.

– Я не знал, – смутился Федор. – Да и как не думать: здесь столько всего интересного.

– И я интересный? – игриво поинтересовался Полкан, манерно отбросив волосы с лица.

– Я не в этом смысле, – полыхнул Федор.

– Да он шутит, – Оля заволновалась и принялась утешать Федора. – Конечно, тут интересно! Сама каждый раз удивляюсь.

Максим сплюнул: тяжело с новичками – каждый раз надо все разжевывать, потому и не брал напарника – слишком много ответственности.

– Нужно выбираться, – подытожил он. – Федор, переобувайся. Меняй кеды местами, куртку наизнанку выворачивай.

– А-а! – сообразил Федор. – Лешего путать будем?

– Поменьше разговаривай, – буркнул Максим. – А то накличешь.

У Федора было такое выражение лица, будто он прикусил язык. Но Максим сохранял серьезность: с лешаком лучше не связываться. Ходили слухи о ходоках, которым не повезло: их нашли освежеванными на ветвях деревьев. Тут блужданием по лесу можно и не отделаться.

Он тоже переобулся и вывернул куртку наизнанку. Оля посмотрела на свои ноги.

– У меня ничего нет, – сообщила она.

– А нам можно расслабиться и получать удовольствие от прогулки, – постарался успокоить ее Полкан.

– Я люблю прогулки! – радостно взмахнула крылом Оля.

Максим вздохнул: все усложняется.

– Ладно, идем, – скомандовал он.

Деревья лежали бесформенными кучами с вывороченными корнями. То ли ураган порезвился, то ли неведомый великан силу свою мерил. Такой вполне может и человека изломать, будто спичку. Лезть через деревья смысла не было: Полкан все ноги испортит, да и Оля сидела на его крупе лишним грузом. Пришлось искать пути обхода. Как ни странно, идти переобутым оказалось не сложно, все-таки удобная обувь не зря такой считается: не жмет и не натирает.

Федор постоянно оглядывался, иногда задерживая взгляд на ком-то невидимом.

– Ты что там узрел? – полюбопытствовал Максим.

– Не знаю, – замялся Федор, – лицо мерещится.

– Какое лицо? – насторожился Максим.

– Обычное, – Федор не сразу продолжил. – А присмотрюсь: нет, сучок на стволе выступает, а не нос. Или ветви причудливо сплелись.

Максим ощутил холод между лопатками. Значит, леший наблюдает за ними, и пока оторваться от него не получается. Плохой знак.

– Бессмысленно это, – подтвердил его опасения Полкан. – Леший Федора чует, никакие ухищрения не помогут.

– Раньше сказать не мог? – разозлился Максим. Не на Полкана, на себя – за забывчивость.

– Ну лучше попробовать… – туманно ответил Полкан.

– Вы идите, а я останусь, – вдруг решил Федор.

– О как! – деланно удивился Максим. – Самый умный нашелся?

– От меня одни неприятности, – упорствовал Федор. – Вы же сами сказали, что они меня чувствуют.

– Феденька, я с тобой! – испугалась за парня Оля. – А то одному страшно. А Максимушка и Полкан могут идти, если пожелают.

Максим встал напротив Федора.

– Ты меня бы бросил? Если бы проблема во мне была? – спросил он.

Федор посмотрел на него с таким изумлением, что Максим остался доволен – вопрос попал в цель.

– Так почему считаешь, что я тебя брошу? – Максим медленно цедил слова, точно сплевывая их.

– Я не считаю, – лицо Федора пошло пятнами. – Просто так лучше для всех.

– Не тебе решать, – отрезал Максим. – Иди и не оборачивайся. Делай вид, что все в порядке.

Федор послушался и замолчал. Они продолжили путь. Максим физически ощущал буравящий затылок чужой взгляд. Дорога сделалась трудной: ноги вязли, будто в дегте. Пот ручьями стекал по лбу: сделалось жарко, словно в бане. Максим дышал открытым ртом – воздуха не хватало. Полкан тоже еле шагал, Оля обнимала того за торс и подбадривала:

– Еще немного, скоро все пройдет.

Оля не могла ничего знать, но от ее слов полегчало: когда в тебя верят, это помогает волшебным образом. На некоторое время открылось второе дыхание. Затем тени над лесом сгустились, воздух начал потрескивать, как в ожидании грозы. Дыхание Максима сделалось прерывистым: так было с ним на Эльбрусе – на высоте три с половиной километра. Любое усилие там оборачивалось учащенным сердцебиением и потерей энергии.

Вскоре Максиму стало хуже. Теперь каждое движение давалось через не могу, кости выворачивало от боли, кожа горела огнем. Максима качало, перед глазами потемнело. Попутчикам было не лучше: Оля тихо постанывала, Полкан побледнел, у Федора проступили тени под глазами. Хотелось сдаться: сбросить рюкзак и лечь на землю. Максим с силой сжал зубы: выдержит! Пусть он никогда не цеплялся за жизнь, но жить хотелось, отчаянно и ярко: рано пополнять списки пропавших без вести в Заручье.

Солнце медленно опускалось, над лесом вставал призрак луны. Над головой загорелась первая звезда. И когда тени почти сомкнулись, Максим каким-то чудом разглядел неприметную тропку – они выбрались.

Глава пятнадцатая. Мавка

Федора точно кирпичом пришибли: он ощущал свою вину перед Максимусом и прочими. Находясь рядом с ними, он подвергал их жизнь риску. Всю дорогу по лесу Федор чувствовал изучающий взгляд лешего. Иногда взгляд соскальзывал – видимо, уловка, предложенная Максимусом, срабатывала, но затем возвращался. От чужого присутствия бил озноб: слишком чужеродным оно было. Изначально не добрая и не злая сила, но от этого ничуть не спокойнее: не знаешь, чего ожидать.

Выход напрашивался один: нужно уходить. Оставить Максимуса, Полкана и Олю ради их безопасности. И уходить следовало сейчас, иначе начнут отговаривать. Как Максимус тогда посмотрел на Федора! Точно Федор его в трусости обвинил, а ведь и не хотел ничего подобного. Просто желал защитить от себя. А Максимус повернул так, что Федор себя последним гадом ощутил. Но ведь нельзя так! Тем более, Федор узнал, как искать необходимое в Заручье, пойдет теперь напрямую за живой водой.

Он выждал, когда попутчики заснут, и поднялся. Взял рюкзак и, стараясь не шуметь, удалился. Жаль, бумаги с ручкой нет. Оставил бы записку, чтобы все объяснить, но чего уж – и так поймут, он надеялся на это. Было в этом бегстве что-то от отчаяния, что-то из стремления к героическому – Федор и сам не разобрал, что побудило уйти. С Максимусом и остальными было надежно, но Федора тяготило, что он для них обуза, а не равноправный партнер. «Пора становиться самостоятельным», – решил Федор, и было ему в тот момент сладко и горько одновременно.

Он шел, куда глаза глядят, при свете луны. Главное, удалиться подальше от лагеря. Сердце переполняла уверенность: Федор поступает правильно. Да и время нужно экономить: чем быстрее раздобудет живую воду, тем больше шансов будет у Алены. Он осторожно пробирался между деревьев, чутьем угадывая выступающие корни и ветви, мешающие проходу.

Он собирался пройти примерно час, а потом остановиться на ночлег, но шагалось легко, словно кто-то расчищал дорогу. Федор не задумывался об этом, адреналин переполнял кровь. В Федоре поселилась убежденность, что все получится: ведь он знает слагаемые успеха и не сомневается в себе. Вперед, к победе – нужно лишь верить в это.

В ночном сумраке лес манил и пугал одновременно. Казалось, за кустами прячутся чудовища, готовые наброситься на случайного путника и разорвать его на клочки. Но в то же время Федор ничуть не удивился, если бы из-за стволов деревьев перед ним появился белоснежный единорог. Казалось, может случиться как чудесное, так и ужасное.

Федор вышел на поляну, она хорошо освещалась луной. Посреди нее Федор не сразу заметил знакомый силуэт. А когда заметил, кровь бросилась в лицо. Алена?! Откуда?! Как она нашла его?! Федор резко затормозил, а после бросился бежать: господи, не может быть! Вот же чудо! Живая и здоровая!

Он подхватил Алену и закружил. По его лицу текли слезы, но Федор не замечал их. Чувства бурлили, как перебродившее варенье в банке, грозя разорвать ее на осколки. Федор не мог промолвить ни слова, сходя с ума от эмоций.

– Ты?! – с трудом проговорил он, вложив в это слова все свои надежды и страхи.

– Я, – смеясь ответила Алена. – А ты, что, не ожидал?

– Конечно, не ожидал, – подтвердил Федор. – Ты же в коме была. Я ради тебя и отправился сюда.

– Ну а вот, – Алена обвила руками его шею, – меня вылечили, и теперь мы можем идти домой.

– Как ты меня нашла?! – Федор, наконец, поставил Алену на землю и жадно всмотрелся в ее лицо.

– У мамы твоей спросила, – Алена снисходительно улыбнулась: мол, откуда еще. – Она мне все рассказала.

– А-а, ну точно, – Федор смутился: как сам не догадался?

– Я так скучала, – Алена прильнула к нему.

Федор обнял ее, растекаясь от счастья подтаявшим мороженым. Сбылась мечта! Алена здесь, возле него. Теперь можно возвращаться домой, а не блуждать по лесам Заручья в поисках незнамо чего. Сердце толчками гнало кровь по жилам, но Федора охватил озноб – на нервной почве, наверное.

– У тебя руки холодные, – Алена принялась растирать его пальцы. – Давай, согрею.

Она подышала на кисти рук Федора, но почему-то теплее от этого не стало.

– Что-то я замерз, – зубы выстучали странный ритм.

– Не заболел? – Алена заботливо потрогала его лоб. – Вроде не горячий.

– Переволновался, видимо, – Федора начало потряхивать.

Он стал подпрыгивать и махать руками, на некоторое время это помогло. Алена смотрела на него с жадным любопытством, а потом снова прижалась к нему.

– Так лучше? – спросила она.

По телу Федора разлилось умиротворение, хотелось закрыть глаза и заснуть. Он с трудом удержал зевоту. Казалось, он лежит в воде, и волны колышут тело. Федор зевнул и с опозданием прикрыл рот. Алена что-то прошептала, но ее голос доносился будто издалека. На мгновение Федору почудилось, что это не Алена, а мама, поющая колыбельную. Федор попытался нашарить подушку, чтобы положить голову поудобнее, но пальцы схватили лишь пустоту, и он резко открыл глаза.

Луна поднялась высоко над головой: не обычное полнолуние, а на полнеба – суперлуние. Деревья обрели объемность, их тени резко выделялись при призрачном свете. Алена тоже отбрасывала тень, и сейчас Федор рассматривал темный силуэт, мучительно соображая: что с ним не так? Алена стояла боком к ночному светилу, но ее спина, точнее, спина тени, была странной формы – вогнута внутрь. Федор даже вытянул шею, стараясь разглядеть тень тщательнее, но Алена одернула его.

– Ты что там забыл? – ее голос прозвучал сухо.

– Ничего, – Федор не мог оторваться от изучения тени: больно уж странная, живет собственной жизнью.

Тень зашевелилась, меняя форму. Она резко вытянулась и обвилась вокруг тени Федора. Ему сделалось неприятно, точно от укуса пиявки.

– Посмотри на меня, – потребовала Алена, но Федору почему-то не хотелось встретиться с ней взглядом.

– Ты как сюда попала? – спросил он.

Она замешкалась в поисках ответа, и в этот момент пазл сложился: Федор уже знал ответ.

– Военные не пускают обычных людей в Заручье, – продолжил он. – А сама через мост ты бы не прошла. Ты не Алена.

Федор резко отпрянул от лже-Алены. Возникло ощущение, что он сорвал с себя липкую паутину.

– Ты кто?!

Она молчала. Федор вновь посмотрел на тень: у той не было спины. Нити холода поползли по телу, сковывая сердце и волю. Ужас волнами захлестывал Федора. Он сглотнул: необходимо взять себя в руки, иначе пропадет. Что говорил Полкан? Вроде про мавку, которая прицепилась к Федору.

– Ты мавка? – уточнил он. – Что тебе надо?

Она взглянула на него одновременно безразлично и с вожделением. Так смотрят на вкусный десерт в предвкушении сытного ужина, совершенно не сокрушаясь о его дальнейшей судьбе. От ее взгляда внутри Федора все оборвалось: он понял, что ему уготовлено.

– Я мерзну, – без эмоций произнесла она. – Мне нужно твое тепло.

…Тени. Они неестественно тянутся от деревьев к Максиму, точно стали сущностями и обрели подобие жизни. Максим не замечает этого: он стоит около девушки, которую считает самой прекрасной во всем мире. Лиза – так зовут ее. Северная кровь: светло-серые глаза, выбеленная кожа, такие же волосы – Лиза могла бы стать лучшей Снегурочкой, если бы объявили кастинг. Но при ее виде в груди Максима разливается тепло, жар охватывает тело, сердце нежно трепещет, как пойманная ласточка, и хочется плакать от счастья.

Он даже ног не чует и дышит через раз, все отошло на второй план. Максим нежно прижимает Лизу к себе и утыкается носом в ее макушку. От Лизиных волос пахнет медом, Максим вдыхает запах любимой. Если бы мог, слился бы навечно с ней, чтобы всегда быть рядом, не расставаться ни на минуту. Как андрогин – безупречный человек по Платону: четверорукий и четвероногий, разделенный жестоким Зевсом и обреченный на поиски второй половины.

Максиму повезло: он встретил Лизу, свою идеальную половину. Теперь все сделает, чтобы сохранить, уберечь ее. Максим гладит Лизу по спине, нежно сжимает в объятьях. Он начинает покрывать ее волосы мелкими поцелуями, спускаясь ниже, задерживаясь на виске, где бьется невидимая жилка. Ее волосы убраны за уши. Лиза обычно носит волосы распущенными, потому что уши слегка оттопыриваются. Но когда волосы собраны в пучок, Лиза приобретает трогательный вид. Максим рад, что только он видит ее ушки, как они есть. Он осторожно трется носом о левое ухо.

Дыхание перехватывает от невыносимого счастья. Грудь сдавливает от боли и радости одновременно: физически невозможно разрываться от нежности и страха за любимую, слишком много это для одного человека. Максим целует Лизу в уголок рта и застывает: запах меда сменяется чем-то невыносимо сладковатым. Таким, что Максим с трудом борется с тошнотой. Он отшатывается и с непереносимым ужасом наблюдает, как Лизино лицо покрывается трещинами. Максим пытается удержать ее, но Лиза осыпается с тихим шелестом. В руках Максима остается лишь светло-серая пыль.

Глава шестнадцатая. Симаргл

Максим проснулся, словно от толчка. Приснилась мавка! Та самая, которую он встретил здесь двадцать лет назад. Тогда Максим едва не пропал: мавка чуть не высосала его жизнь до последней капли. Если бы он каким-то чудом не пришел в себя… Если бы не нашел в себе силы, чтобы оттолкнуть мавку… Все бы кончилось для Максима в тот по первому приветливый весенний день в году, точнее, ночь.

Мавки чувствуют смерть, которой отмечен человек. Ведь они сами младенцы, умершие не своей смертью и не оплаканные: вытравленный плод, прикопанный в подполе нежеланный ребенок. Мавки не имеют собственного облика, они принимают вид человека, о котором больше всего думаешь, за кого переживаешь.

Максим выжил в автомобильной аварии и почти не пострадал. Погиб близкий друг, сидевший за рулем, получила ранения Лиза. Максим метался между родителями друга, с головой ушедшими в подготовку похорон, и больницей, где лежала Лиза. Врачи прогнозов не давали, они уходили от ответов. Однажды Максим поймал лечащего врача и потребовал ответить: есть ли надежда?! Врач посмотрел на Максима со злостью и выдал, как на духу: он не бог, а человек, и делает все, что в человеческих возможностях. И добавил: «Готовьтесь».

Максима словно студеной водой окатили, до этого в сердце жила надежда, что Лиза выживет. А затем они как-нибудь справятся, он ее не бросит. После разговора с врачом надежда угасла, осталась лишь вера в чудо. Про мертвую воду Максим слышал краем уха, но обычным людям она была недоступна. Говорили о членах правительства, которым продлевают молодость и здоровье за ее счет, про военные разработки, но в рядовых больницах мечтать о мертвой воде не приходилось. Однажды Максим наткнулся на статью в журнале «Здоровье» о научных разработках и перспективах светлого будущего, связанных с водой. Статья была дистиллирована от лишних сведений, но слухи все равно ходили. Максим решил, что отправится в Заручье, пока есть время.

Времени-то у него как раз не было, но Максим предпочитал об этом не размышлять. К походу подготовился основательно: взял отцовский рюкзак, набил его тушенкой, крупой, необходимыми вещами и отправился в путь. Дальше все, как у Федора. Единственное, базы в Щелково еще не существовала, Максим пошел прямо в Заручье. Ему повезло, что не остановили на подступах. Тогда все было строже, шпионов видели в каждом встречном и поперечном, но он об этом не думал.

Допуск, допуск, допуск… У Максима не имелось ни одного, кроме чутья и убежденности, что он найдет мертвую воду и спасет Лизу. Это сейчас туристы со всей страны, да и иностранцы едут в Ферапонтовский монастырь любоваться фресками Дионисия. А художники облюбовали Щелково из-за природы, которую они живописуют в своих картинах. Раньше посторонних не пропускали дальше Кириллова, лишь Максима бог оберег от патрулей. Но перед Калиновым мостом Максима тормознули, а потом пожилой майор час допрашивал Максима в казарме.

Чудо все же случилось. Благодаря ему, Максим добрался до Заручья. Благодаря ему, майор распорядился пропустить Максима на тот берег. Пусть все казалось в разы труднее, но зато имелась еще человечность, а не только жажда наживы. Максим из последних ходоков, кто столько лет топчет Заручье. Большинство уже завязало: кто соскочил, кто умер, необязательно в Заручье. А нынешнему поколению только деньги подавай: они не ради идеи ходят за водой, им красивая жизнь нужна.

Максим прикрыл глаза. Ни на секунду в нем не возникло сомнение, что видит Лизу. Мавка умело скопировала облик любимой, выдернув его из памяти Максима. Да и неудивительно: Максим думал лишь о Лизе. Страх и вера – питательный компонент для таких потусторонников, как мавка. Крючок, на который можно поймать почти любого.

Надо же… У Лизы были светло-серые глаза, а он считал, что забыл, как она выглядит. Сон напомнил каждую черточку ее лица, милые особенности. После встречи с мавкой Максим перегорел: ничего в нем не осталось. Она высосала его почти досуха, полдня Максим валялся, не в силах пошевелиться. А когда смог встать, решил, что надо возвращаться.

Он и вернулся, так и не дойдя до мертвой воды. Не смог, струсил. Побоялся, что следующая встреча с мавкой обернется смертью. Дома уже узнал, что Лиза умерла, так и не придя в сознание – не дождалась его. Ее похоронили за день до его возвращения. Максим никому не рассказывал, что видел в Заручье, да и что ходил туда – об этом тоже молчал. А потом все потеряло смысл. Максим бросил учебу: ни увещевания матери, ни скандалы со стороны отца не привели его в чувство. Мавка будто лишила его радости и желаний. А затем Максим неожиданно для себя подался в ходоки: терять было нечего. И удивительное дело, Заручьевская нечисть его больше не трогала, словно он уплатил некую дань своим предательством и обрел невидимый амулет.

«Федор лучше, чем ты», – осознание простого факта больно укололо Максима. Но он возразил: «Федору помогают, а я был один». Да, Максиму не хватило того, что есть у Федора теперь – людей рядом, могущих подстраховать. Федор бы не отступил на месте Максима, но умер бы.

Максим повернул голову, чтобы посмотреть на попутчика, и тут же вскочил, выругавшись вполголоса: тот отсутствовал. Рюкзака тоже не было. Ясно: Федор вбил себе в голову, что приносит вред своим присутствием, и решил слинять. Красавец! Максиму хотелось заорать, но Полкан и Оля спали, они-то не виноваты, что молодому дурню приспичило в благородство поиграть. Ну что ж, скатертью дорожка!

Максим громко выдохнул: нужно успокоиться, эмоции здесь лишние. Он слегка потряс Полкана и взглядом указал на место Федора.

– Опять на приключения потянуло? – проворчал Полкан.

– А то, – буркнул Максим. – Не спится ему ночами.

– Надо Олю попросить найти травку для сна, чтобы Федя колобродить перестал, – Полкан поднялся на ноги. – И где теперь его искать?

– Не чуешь? – Максима обуяла тревога.

– Не чую, – подтвердил Полкан. – И это плохо.

– Очень плохо? – уточнил Максим, сердце зачастило, выбивая тревожный ритм.

– Угу, – Полкан отделался междометием. – Поздно может быть.

В области груди неприятно заныло, Максим потер там, где находилось сердце.

– Федор! – крикнул он, не заботясь о том, что разбудит Олю. – Ты где?!

Стояла невыносимая тишина. Оля проснулась и теперь испуганно смотрела то на Максима, то на Полкана. Снова всплыло сожаление: зачем Максим взял парня с собой? Решил примерить белое пальто, которое давным-давно разучился носить? И чем он лучше Федора, который бросил попутчиков ради их блага? Такой же олух.

– Разделяемся, – решил Максим. – Встречаемся здесь же.

Он включил фонарик, луч скользнул по земле и метнулся к кустам – никого. У Оли и Полкана имелось ночное зрение, они прекрасно видели в темноте. Ночью обычно не ищут потеряшек из-за риска для поисковиков, но отсутствие Федора каждый раз оборачивалось риском для него же – парень ходил по краю и рисковал свалиться за порог.

Максим не мог объяснить, почему проникся к Федору. Возможно тем, что в их судьбах имелись параллели. И Максим, и Федор отправились в Заручье, чтобы спасти любимых. Да и возраст схож: семнадцать у Федора, а Максим был ненамного старше – двадцать тогда исполнилось. А еще Максим, помогая Федору, словно искупал вину перед собой в молодости и перед Лизой. Не удалось ему, пусть получится у Федора!

– Федя, ау! – справа послышался голос Полкана.

Максим прислушался: в ответ ничего. Он сжал зубы: нужно продолжать поиски. Луч фонаря метался то вправо, то влево, выхватывая силуэты кустов. Один раз померещилась какая-то тень, метнувшаяся прочь. Он посветил: ничего. Максим продолжил путь, но снова остановился: кто-то подкрадывался. Максим сделал вид, что ничего не подозревает, а затем резко развернулся.

– Фонарь убери! – раздался сварливый голос. – Что за мода фонарем в морду светить?

Но Максим опустил фонарь не сразу, разглядывая небольшого лохматого пса. Тот был рыжего цвета с коричневым пятном на боку, а еще у пса росли вороньи крылья.

– Привет, Симаргл! – поздоровался Максим. – Почему прячешься?

– А вы чем тут занимаетесь? Разве не в прятки играете? – Симаргл почесал задней лапой за ухом. – И ты, и Оля, и Полкан?

– Мы ищем, – ответил Максим, – парня одного.

– А-а-а… Это он с вами в прятки играет? – оживился Симаргл, обрубок хвоста заходил из стороны в сторону.

– Нет, – вздохнул Максим, – он потерялся.

– О-о, – удивился Симаргл. – А как ему это удалось?

Максим пожал плечами:

– Кто бы знал…

– Ясно! – Симаргл закружился, пытаясь поймать себя за обрубок. – Я бы помог, только в темноте особо ничего не разглядишь. Да и учуять не поучится: нос забит – у меня аллергия.

– Могу фонарь одолжить, – с сомнением предложил Максим.

– Точно! – Симаргл подпрыгнул, зависнув в воздухе. – Давай!

Максим протянул фонарь, и пес пастью схватил его.

– Бу-бу-бу, – произнес Симаргл.

– Что? – не понял Максим.

Симаргл выплюнул фонарь и с укоризной ответил:

– Что тут непонятного? Ясно же сказал: я полетел. Жди!

Он зубами подцепил фонарь, взмыл в воздух и скрылся между деревьев. Вскоре к Максиму подтянулись Оля и Полкан.

– Не нашли Феденьку, – всхлипнула Оля. – Уж я его звала-звала, чуть голос не сорвала.

– Не пропадет он, – попытался утешить Максим, но Оля замотала головой и нахохлилась.

Полкан молчал, нервно перебирая копытами. Луна насмешливо взирала на них с небосклона, точно всевидящее око. Ожидание затягивалось, Максим начал волноваться уже за Симаргла, когда тот, наконец, вернулся.

– Бу-бу-бу, – сообщил Симаргл.

– Что?! – в унисон воскликнули Полкан, Максим и Оля.

Симаргл выронил фонарь и повторил:

– Нашел я вашего потеряшку. Так что теперь водит он!

Глава семнадцатая. Мертвая вода

Федор валялся без сознания на поляне. Живой! Максим перевел дух.

– Никого больше не заметил? – спросил он у Симаргла.

– Он не один прятался?! – удивился тот.

Полкан склонился над Федором:

– Кто ж его так уделал?

Тот не реагировал.

– Страсти-то какие! – Оля всплеснула крылом. – Феденька, ты меня слышишь? – обратилась она, но парень молчал. – Да на нем лица нет, – Оля испуганно взглянула на Максима.

Цветом кожи Федор был белее снега, на ощупь такой же холодный.

– Тащим в лагерь, – решил Максим.

Он взвалил Федора на круп Полкана, Оля осторожно села рядом, придерживая парня.

– А что, больше играть не будем?! – до Симаргла так и не дошло, что прятками здесь и не пахнет.

– Какие игры, Симушка! – по лицу Оли было понятно, что она еле сдерживается, чтобы не разреветься.

– Я тебе не Симушка, – строго отчитал Олю пес. – Нечего нежности разводить. Симаргл меня зовут.

– Симарглушка, – протянула Оля и расплакалась. – Горе-то какое: Феденька совсем плох.

Пес завис над Федором.

– Игры у вас дурацкие, – объявил он.

В лагерь вернулись в полном молчании. Максим положил Федора на подстилку поближе к костру и поставил кипятиться воду. Оля принялась растирать руки и грудь парня. Щеки у того порозовели, но Федор не приходил в себя. Максим аккуратно влил ему в рот теплый чай, Федор сглотнул. У Максима немного отлегло от сердца: глотательный рефлекс сохранен. Может, отойдет парень?

Он насторожился: Федор пытался что-то произнести. Максим нагнулся и вслушался, Федор безмолвно шевелил губами, словно рыба, выброшенная на берег.

– Не пойму: он замерз, что ли? – Симаргл так и лез под руку.

– А сам не видишь? – огрызнулся Максим.

– Чо, правда?! – Симаргл казался потрясенным до глубины души. – Как он умудрился?

Максиму хотелось отправить пса куда подальше: только мешается.

– Уморил его кто-то, Симарглушка, – всхлипнула Оля. – Умирает Феде-е-енька.

Слезы градом потекли из ее глаз.

– А-а! – догадался Симаргл. – Его согреть надо? Что ж вы сразу-то не сказали!

Он лег на грудь Федора и затарахтел: звук напоминал нечто среднее между мотором мини-трактора и кошачьим мурлыканьем. Максиму показалось, что тело Симаргла начало разгораться подобно тлеющим углям в костре, но нет, померещилось. Вскоре Симаргл слез с Федора и торжественно объявил:

– Получите и распишитесь!

Максим хотел съязвить насчет излишней самоуверенности, но вовремя прикусил язык: веки Федора дрогнули, и он открыл глаза. Сперва взгляд Федора никак не хотел сфокусироваться, да и не мог: над ним нависли Максим, Оля, Полкан, тут же подпрыгивал Симаргл. А потом взгляд сделался осмысленным, и Федор произнес заплетающимся языком:

– Что случилось?

Федор не помнил, как отключился. Когда пришел в себя, уже светало. Он открыл глаза и сперва ничего не увидел: все расплывалось. И лишь через некоторое время разобрал лица попутчиков, они с тревогой всматривались в него. Он попытался сесть и со стоном завалился обратно. Ныло все: голова трещала так, словно ее протирали между двух жерновов, ломило кости, кожа горела, как от ожога крапивой. Любое движенье отдавалось мучительной болью.

Оля распереживалась и попыталась взять Федора на руки, будто ребенка. Но Максимус отодвинул ее и протянул сразу две таблетки анальгетиков, Федор с благодарностью принял их. Минут через двадцать боль отступила: не ушла совсем, а притупилась, словно выжидая подходящий момент, чтобы вернуться. И тут Федор почувствовал зверский аппетит: хотелось не есть, а жрать.

– Можно чая? – попросил он.

Хорошо, что Максимус сразу сообразил, в чем дело, и начал варить гречку. А пока Федор довольствовался чаем без сахара, закусывая сухарями.

– Феденька, как ты себя чувствуешь? – осторожно поинтересовалась Оля.

– Лучше, – ответил он.

После сухарей руки перестали трястись, лишь в голове сохранялось гудение, оттого Федор все воспринимал с опозданием и точно в тумане.

– А что было-то? – к Федору подлез смешной пес с крыльями.

– Это Симаргл, – представила того Оля.

– Я тебя нашел! – похвастался пес. – А они не могли.

– Не мельтеши, – одернул пса Полкан. – Федя, что произошло?

Это был хороший вопрос, на который Федор ответил не стразу. Сперва память подбрасывала отдельные кадры: Алена – странная тень – холод, а затем сознание Федора прояснилось, и он все вспомнил.

– Это была мавка, – уверенно заявил он. – Она приняла облик Алены.

Федор заметил, как Максимус вздрогнул и напрягся. Да, Федор снова вляпался в неприятности по своей вине, хотя Максимус предупреждал.

– Я виноват, что не послушал вас, – признался Федор. – Думал, что будет лучше для всех, если уйду. А получилось…

– …как всегда, – продолжил Полкан. – Но ты не стесняйся, Федя, продолжай. Мы любим гулять ночами.

– Я обожаю гулять! – Симаргл принял подтрунивания Полкана за чистую монету. – Кто со мной?

– Он шутит, Симарглушка, – Оля начала хлопотать возле Федора. – А ты, Федя, кушай кашку, она полезная. Давай я тебя покормлю, – она протянула ему ложку с гречкой.

Федор взял котелок и принялся есть, отказавшись от услуг Оли, – он не ребенок и не больной, справится.

– Так что с мавкой-то было? – спросил Максимус, когда Федор расправился с завтраком.

– Ей нужно было мое тепло, – от воспоминаний Федора передернуло.

– Да-а, холодный ты был, как будто тебя в погребе держали, – подтвердил Симаргл, – еле отогрел.

– Я сначала ее за Алену принял, – продолжал Федор, – а потом тень разглядел – у нее спины не было.

– Да, по описанию мавка, – согласился Полкан. – Потому я тебя и не почувствовал, она уже подействовала на тебя.

Федор доел гречку и с трудом удержался, чтобы не облизать котелок.

– Спасибо, что не бросили, – сказал он.

Максимус хмыкнул:

– Ну а как ты это себе представляешь? Вместе пришли, вместе и вернемся.

– Да, Феденька, – поддакнула Оля, – мы своих не бросаем.

У Федора защипало глаза, он не представлял, что настолько чувствительный: от Олиных слов в душе что-то перевернулось. Он свой для них. И для наивной Оли, и для красавчика-Полкана, и для сурового Максимуса. Даже для этого смешного пса со сложно выговариваемым именем Федор свой. И они для него вдруг сделались своими.

До этого Федор точно знал: каждый из них идет по своим делам. Он к ним особо не лезет, они к нему лишний раз не суются. А получилось вот так: сроднились. И когда все закончится, Федор будет вспоминать о попутчиках и скучать по ним. Потому что нельзя пройти через такие испытания и остаться чужими, это не по-человечески.

Ближе к полудню Федор окончательно пришел в себя, и они продолжили путь. Полкан предложил Федору не стесняться и сесть верхом, но Федор наотрез отказался: это уже чересчур. Максимус задал умеренный темп, который Федор смог выдерживать. Он шел и размышлял: как сообщить остальным, что он скрыл цель похода в Заручье? Что ему нужна живая вода, а не мертвая. А сказать следовало. Чем дольше Федор молчал, тем сложнее оказывалось сказать правду.

– Чего хвост повесил? – Симаргл нарезывал круги вокруг Федора.

– Да я нормально, – начал отнекиваться Федор.

– Видим мы твое нормально, – насмешливо заявил Полкан, который прислушивался к разговору. – Ты это нормально бантиком завяжи и на шею повесь. Типа праздничной упаковки.

– Да так… – ответил Федор. – Мысли разные в голову лезут.

– От этого одни глупости происходят, – с умным видом поделился Полкан. – Лучше меньше думай, целее будешь.

Федор был согласен: так и есть, но он же хотел, как лучше! Федор почти решился на признание, как Максимус резко встал, а потом кивнул в сторону невесть откуда взявшейся посреди леса железной ограды:

– Ну вот мы и пришли.

Часть вторая. Живая вода

Уродов впустили,

Уроды убили.

Царя и царевича,

Короля, королевича.

Погиб слуга, господин —

Ты остался один.

Глава первая. Пансионат

Сколько раз Максим попадал сюда, столько же не мог отделаться от мысли, что когда-то здесь располагался пансионат. И вроде строений никаких не сохранилось, только часть кованой ограды, да фонтан с фигурой девушки с веслом, а все равно казалось, что посреди одной из аллей вот-вот появятся курортники. Максим несколько раз отдыхал в пансионатах Кисловодска и Пятигорска – поправлял здоровье на минеральных источниках. Ровно те же фонтаны, тенистые аллеи, железные заборы, через которые не перелезть… Но как часть пансионата перенеслась в Заручье, оставалось тайной за семью печатями. Да вроде и не пропадало ничего, сложно такое замолчать. Слухи все равно бы просочились.

А может, Заручье подстраивалось под ожидания тех, кто в него попадал. Не зря в одну из вылазок Максим увидел на бортике фонтана питьевую кружку с носиком – как раз из подобной он пил нарзан в Кисловодске. Да и пахло от мертвой воды слабым сероводородом, как от источника с минеральной водой. Сульфатная теплая – так ее называли.

Максим взглянул на статую девушки: она олицетворяла собой торжество физической культуры. Крепко скроенная – не худая и не толстая, с развернутыми плечами – без намека на сутулость, с открытым приятным лицом – такой могла быть верная подруга комсомольца. Неудивительно, что гипсовые пионеры со всей округи потянулись в Заручье, чтобы поклоняться и верно служить своей богине. В детстве Максим ездил в пионерлагеря, родители доставали путевки на две смены. По утрам горнист, только живой, не гипсовый, будил лагерь:

«Вставай, вставай, вставай!

Штанишки надевай!»

Столько лет прошло, а Максим помнит.

– О-о, хороша водичка! – Полкан залез в фонтан.

Он запрокинул голову, подставляя лицо воде. Она стекала по нему, как обычная водопроводная вода из душа, а потом Полкан набрал пригоршню жидкости и умыл лицо. Когда он повернулся к Максиму, шрам исчез, да и мочка уха восстановилась.

– Заодно и радикулит подлечил, – подмигнул Полкан. – А то замаялся разные тяжести на себе таскать.

Максим понял, на кого намекает Полкан. Федор стоял поодаль и никак не решался приблизиться к фонтану. Видимо, не верил, что они добрались.

– Марина оценит, – усмехнулся Максим.

– Надеюсь, – не стал отнекиваться Полкан. – Хотя толку-то…

Симаргл решительно влетел в центр фонтана и несколько раз обогнул девушку с веслом. Когда пес вывалился оттуда, у него отрос хвост: крючком, с длинной рыжей шерстью.

– Блеск! – восторгался Симаргл, со скоростью пропеллера махая хвостом из стороны в сторону. – Вот же счастье! Хвостик! Суперский!

Оля, робея, подошла к фонтану и неуклюже перевалилась через мраморный бортик. Испуганно взглянула на струи воды, бьющие у подножия статуи, а потом зажмурилась и шагнула под них. Оля старательно подставляла воде левое крыло, а потом взмахнула им, так что Максим решил, что она сейчас взлетит.

– Выправилось, – удивленно сказала Оля. – Максимушка, смотри, – она продемонстрировала излеченное крыло. – И волосы отрасли, – она провела рукой по голове.

– Ты у нас сногсшибательная красотка, – Полкан оттопырил большой палец.

– Правда? – Оля застенчиво улыбнулась. – Спасибо, Полканушка.

Она не взлетела, как ожидал Максим, а все так же осторожно перешагнула бортик.

– Ну что, – окликнул Максим Федора, – наливаем воду и обратно? Есть куда?

– Да, – Федор достал грелку из рюкзака, но продолжал стоять истуканом.

Максим напялил резиновые перчатки, чтобы не соприкасаться с водой, и опустил фляжку в фонтан – это для себя. Затем набрал литровую бутылку для поста на Калиновом мосту в качестве откупа. А после вытащил из рюкзака длинную кишку из непонятного эластичного материала – в пользу государства. Труба бы, конечно, не помешала – протянутая от фонтана до моста, но… Это неосуществимо.

Технику через Калинов мост не перебросить, на вертолете в Заручье не спуститься – с высоты Заручья и нет вовсе. Один сюда вход – по чугунному мосту через огненную реку Смородину. Да и смысла нет технику гнать: в Заручье все меняется постоянно. Начнешь трубу прокладывать, да и упрешься в непроходимый лес или в болоте увязнешь. Поэтому только ходоки и таскают мертвую воду, кто сколько упрет.

Интересно получается, местным обитателям мертвой водой можно пользоваться безопасно. Это ходокам нельзя в Заручье после лечения водой некоторое время соваться, если жизнь дорога, иначе потусторонники набросятся. Но местные, похоже, сами до воды добраться не в состоянии, им ходоки нужны.

– Чего стоишь? – Максим повернулся к Федору. – Бери перчатки и наливай воду.

Что ж, основное дело сделано, теперь надо обратно идти.

Когда Максимус сказал, что пришли, Федор не сразу понял куда. Думал, привал очередной или что еще. А оказалось, они добрались. Прибыли. Федор так растерялся, что сперва мог лишь молча глядеть, как Полкан, Симаргл и Оля поочередно купаются в фонтане. Все-таки смотреть, как чудо исцеления происходит с другими, совсем иное, чем когда с тобой. Федор особо не осознавал, что с ним случилось именно чудо. А вот когда у Полкана зажил шрам на лице, будто это был лишь грим, и Полкан наконец-то его смыл, Федора проняло. Захотелось подойти и удостовериться, что это правда: слишком уж неправдоподобно. Но вскоре Симаргл обзавелся хвостом, и Олино крыло зажило. Вот тут Федор и пришел в себя.

Место, куда они попали, напоминало пионерский лагерь для взрослых – пансионат. Федор однажды ездил в подобный санаторий с родителями, тот располагался в Крыму. С утра кислородный коктейль – взбитый до пузырьков сладкий сироп, днем разные процедуры. Больше всего Федору понравился душ Шарко: он с удовольствием визжал под ударными струями воды – так, что уши закладывало.

До моря обычно добирались по канатной дороге. Точнее, спускались сами – пансионат находился на возвышенности, а обратно занимали очередь на канатку. Иногда канатная дорога ломалась, и кабинки беспомощно болтались в воздухе. Тогда Федор плелся за родителями, уставая от жары и бесконечного подъема, а сам глядел вверх и представлял себя одного в кабинке. От этих мыслей становилось страшно и настолько волнующе, что начинал ныть живот.

Море было хорошее. Оно больше всего понравилось Федору, даже больше, чем кислородные коктейли. Крупная галька, которая мешала взрослым заходить в море, не портила впечатления. Федор, если бы мог, не вылезал из воды целыми днями. А еще разнообразное мороженое, мед в сотах и гипсовые ангелочки: белоснежные, с золотистыми волосами… Их надо было вешать на стену. Мама не купила ангелочка, и Федор долго жалел об этом.

В санатории они пробыли ровно две недели – маме выделили путевку от работы. А когда вернулись, Федор мечтал, что снова поедут туда. Беседки, увитые розами, пышная зелень, мраморные фигуры, похожие на застывшие в камне призраков, фонтаны, аллеи из деревьев, где можно прятаться… Но после дешевую путевку от профсоюза матери так и не дали, а потом наступили другие времена, и в пансионат стали пускать за деньги. Слишком большие деньги, по мнению родителей.

Воспоминания нахлынули на Федора при виде фонтана – аналогичный находился в конце центральной аллеи санатория. Ее образовывали деревья с мягкими иглами – Федор не знал их названия. Пальмы тоже росли, и это было так удивительно, как если бы Федор оказался в Африке. Он постоянно крутил головой, надеясь увидеть на них обезьян или хотя бы кокосы. Обезьянка, правда, имелась – с нею можно было сфотографироваться у моря, но мама отказалась: мол, и так много денег потратили. А фотограф, как нарочно, каждый раз уговаривал погладить обезьянку и сняться с ней. Федор надеялся, что мама передумает, но она лишь недовольно поджимала губы.

Один раз папа поймал краба. Отец держал его двумя руками за панцирь, краб щелкал клешнями, не давая Федору дотронуться. Да Федор и не стремился: еще оттяпает палец, больно будет. Потом папа отпустил краба, хотя какие-то мужчины убеждали продать краба: они собирались засушить его. Но Федору, как и папе, было жалко краба, и он обрадовался, что отец не согласился.

– Чего стоишь? – вопрос Максимуса выдернул Федора из ступора.

Федор взял перчатки и под горлышко наполнил резиновую грелку мертвой водой. Грелка раздулась до такой степени, что еще немного, и лопнет. Рядом переговаривались Оля и Полкан, с шумом носился Симаргл, закладывая виражи за виражами. Даже Максимус выглядел довольным, а Федор держал грелку и не знал, что делать дальше.

Оля с длинными волосами и впрямь похорошела. Она гладила их, точно не в силах поверить, что они отросли. Симаргл выкрикивал нечто нечленораздельное, Полкан украдкой ощупывал лицо. Все их болячки как корова слизала. Похожее произошло с Федором, только Алене мертвая вода не помогла, и Алена умирала. И это было тем несправедливей, что Федор сотворил почти невозможное: добрался до источника с мертвой водой.

Федор мог вернуться: доказательство находилось в его руках. Федор не струсил и отправился в Заручье, а что не добыл живую воду, так просто потому, что ее не существует. Никто не ткнет, что Федор недостаточно много сделал для Алены, другие и десятой части не совершали для своих возлюбленных. Ярко светило солнце – и не скажешь, что конец лета. Всю дорогу им сопутствовала хорошая погода. Все было за Федора: и обстоятельства, и природа. Казалось, бери воду и иди домой. И в тот самый момент, когда Федор собрался прислушаться к голосу разума, что-то помимо его воли заставило произнести:

– Вы возвращайтесь. А я дальше пойду: мне нужна живая вода.

Глава вторая. Сборы

А ведь ждал нечто подобное, Максим понял это со всей определенностью. С самого начала было ясно, что Федор что-то недоговаривает, что-то скрывает. Да и закидывал он удочки насчет живой воды, но Максим рассудил, что от недостатка знаний и лишней любознательности. Он смотрел на парня и не понимал, что ответить. Хотелось одновременно потрясти его, и в то же время Максим знал, что смысла отговаривать нет. Да и доказывать, что живой воды не существует, тоже.

– Почему? – коротко спросил он.

– Алена в коме, – ответил Федор, – мертвая вода не помогает. Я обещал Николаю Степановичу, – его голос дрогнул, – что найду живую воду и спасу Алену.

– Так где ее искать-то, Феденька? – Оля смотрела на Федора с нескрываемым сочувствием. – Если бы она была…

– Вы можете не знать, – твердо сказал Федор. – Вы, заручьевские, и к мертвой воде без ходоков дойти не можете.

Значит, он тоже это заметил, Максим сделал засечку на памяти. Полкан хмыкнул:

– Тут другое.

– Да, – согласился Федор, – никто ее и не искал.

– С чего ты взял? – Максим решил внести ясность. – Искали и не нашли. Знаешь, сколько ходоков не вернулось, когда в глубь Заручья утопали?

– Знаю – читал на сайте про пропавших, – возразил Федор. – Но там не говорилось, что они ушли за живой водой.

– За чем же еще? – не согласился Максим. – Ты не первый романтик.

– Может, чудеса какие искали? Тут их полно, – уперся Федор. – Иначе бы давно живую воду нашли.

– А, может, Заручье не хочет, чтобы ее нашли, – жестко отрезал Максим. – Самым умным себя считаешь?

– Не считаю, – Федор насупился, – только не надо меня отговаривать. Я решил!

– И не собираюсь, – раздраженно бросил Максим, – я тебе не отец.

Произнес, и нечаянная мысль обожгла: а ведь мог быть у него сын, ровесник Федора. Если бы Лиза осталась жива, они бы поженились – все к тому и шло. А теперь Федор, воплощение несбывшегося, уверенно прет навстречу смерти. Сколько их ушло в Заручье и не вернулось? Ведь одно время агитировали среди ходоков, что еще немного, и откроют живую воду. Люди пошли за мечтой ради светлого будущего для всех и пропали.

А Федору ничего не докажешь – не он терял друзей, не он предал любимую. Не сказать, что у Федора все шло гладко, но шансов было больше, чем когда-то у Максима. «А ведь я его потеряю», – осознал Максим, и от этого сделалось горько, будто в рот спящему запихнули одуванчик. Словно Федор и в самом деле был его новообретенным ребенком, и теперь Максим в полной мере ощутил муки отцовства, когда пришла пора отпустить собственное чадо в мир, полный опасностей.

– Может, завтра с утра поговорите? – вмешался Полкан. – Надо к ночлегу готовиться.

– Нечего тут обсуждать, – отрезал Максим. – Если Федор желает, пусть идет. Никто его уговаривать не собирается. Только это верная смерть.

– Это мне решать, – Федор вскинул голову. – Жизнь-то моя!

Максим тяжело посмотрел на него: как всегда, родители мучаются, растят, воспитывают, а потом оказываются в ситуации, когда им бросают в лицо подобные слова, разрывая невидимую связь.

– А почему надо обязательно умереть, чтобы что-то доказать? – спросил Максим. – Алена бы на это согласилась?

Ему хотелось произнести, что, может, Алена и умерла уже, не дождавшись Федора, и его жертва никому не нужна, но промолчал. Позднее пожалеет, что пощадил Федора: возможно, это спасло бы парня. Только убить надежду бывает страшнее, чем тело. Лицо Федора дрогнуло, и он ответил:

– Это нечестно.

Максиму было что сказать по поводу нечестности, но сдержался, лишь зубы скрипнули. Оля смотрела на них, закусив нижнюю губу, ее брови были жалобно заломлены.

– Как хочешь! Лично я спать, а завтра возвращаюсь, – Максим отправился рвать папоротник на подстилку, Федор некоторое время спустя последовал его примеру.

Федор испытывал злость и обиду. Все же он рассчитывал на понимание, что Максимус, конечно, не одобрит, но и отговаривать не станет. В конце концов, это жизнь Федора! И родители его в Заручье отпустили, так что Максимус не должен давить. И все же Федор мысленно перебирал слова напарника, не в силах думать о чем-то ином.

Да, Алена бы не одобрила. Она бы не согласилась, чтобы Федор рискнул жизнью ради нее. Да и он не хотел, чтобы Алена подвергала себя опасности из-за него. Если бы с ней что произошло в таком случае, как бы он смог жить дальше? Максимус прав, но все равно не вправе задавать подобные вопросы, Федор сам разберется.

Дурная энергия переполняла. Хотелось вскочить и пойти, куда глаза глядят, пока он не выдохнется. Топать и топать, покуда ноги не подкосятся, и Федор не рухнет на землю. А иначе взорвется от чувств, которые бьют ключом. Но Федор продолжал лежать: хватит, нагулялся уже в одиночестве по Заручью. Нужно, если не о себе, то хотя бы о других подумать. Федор несколько раз глубоко вдохнул, чтобы успокоиться.

Нет в этой ситуации ни правых, ни виноватых, понял он. Можно остаться в стороне и считать, что так и должно быть – ведь Федор не бог. А можно постараться прыгнуть выше головы, и ждать: окажется ли прыжок полетом или падением в бездну? Для себя Федор все решил, и Максимус его не переубедит, с этими мыслями Федор и уснул.

Снилась Алена, но это была не она – Федор об этом знал. Мавка лишь притворялась Аленой, причем не особо старательно.

– А ты рисковый, – она облизала губы, пристально глядя на Федора. – Лучше бы я убила тебя.

– А почему не убила? – спросил он, неотрывно смотря, как меняется ее тень: становится объемнее, точно обретая жизнь.

– Пожалела, – хмыкнула мавка, уголок ее рта дернулся вниз, – а зря. Все равно умрешь.

Цвет ее русых волос сменился на белый, кожа тоже посветлела.

– Не умру, – упрямо заявил Федор.

Внешне это уже была не Алена, а другая девушка: со светло-серыми глазами. Ее красота была бы холодной, если бы не уши – те немного оттопыривались, придавая незнакомке беззащитный вид.

– Умрешь, – не согласилась она. – Там все умирают. Или не умирают, но это еще хуже.

Федор открыл глаза: наступило утро. Рядом Максимус собирал рюкзак, Симаргл носился по траве с тихим тявканьем, зависая время от времени в воздухе.

– А я с тобой, Феденька, пойду, – к нему направилась Оля. – Чего тебе одному по лесу шастать? Скучно, да и страшно одному-то.

– Оля, не выдумывай, – одернул ее Полкан. – Да и Феде туда идти не стоит.

– Я не выдумываю, – Оля мотнула головой. – Ты, Полканушка, возвращайся, а мне все равно делать нечего.

– Гулять?! – оживился Симаргл и запрыгал вокруг Федора. – Я с вами!

Максимус молчал, лишь смотрел на Федора выразительно: мол, из-за тебя и другие пропадут.

– Да не надо со мной идти! – взвился Федор. – Что я, маленький?! Без нянек обойдусь.

– Да нет, конечно! – тут же согласилась Оля. – Ты один пойдешь. А я просто за тобой, чтобы ты меня не видел.

Почему-то ее фраза напомнила, как мама украдкой провожала его до школы – чтобы не заметил. Федор в девять лет считал себя почти взрослым и стеснялся опеки: мальчишки засмеют. Мама следовала поодаль, благо Федор головой не крутил, а целенаправленно шагал на учебу. Федор об этом узнал лишь недавно.

– Не надо за мной ходить, – по слогам произнес Федор.

– А что ты раскомандовался? – правая бровь Полкана поползла вверх. – Вообще-то, мы с Олей здесь живем. Куда хотим, туда и идем.

Федор растерялся: что, и Полкан собирается искать живую воду?! А тот как ни в чем не бывало, продолжил:

– Завтракай да пошли.

Максимус, конечно, уже сварил гречку. Федор снова испытал чувство неловкости: не о таком попутчике Максимус мечтал, от Федора одни неприятности, а пользы по минимуму.

– Прости, но я буду искать живую воду, – сказал Федор.

Максимус пожал плечами, не желая отвечать.

– Я все понимаю, – Федора будто кто толкал под руку. – Но не могу отказаться! Это предательство.

Ему показалось, что Максимус дернулся.

– Будто я согласился, что Алена умрет, – продолжал Федор. – Я так не могу.

– Правильно, Феденька! – Оля умильно сложила руки. – А мы с Полканушкой поможем.

– Да не надо помогать! – вскипел он. – Я сам справлюсь. Хватит уже рисковать из-за меня!

Оля охнула, удивленно глядя на Федора, и он тотчас же пожалел, что так грубо оборвал ее.

– Сам справишься? Ценой жизни? – Максимус, наконец, заговорил.

– Да, – Федор взглянул ему прямо в глаза. – Ты бы на моем месте поступил так же.

Казалось целая вечность прошла, прежде чем Максимус ответил. Оля и Полкан глядели на Федора так, точно он сказал что-то запредельное, о чем лучше бы умолчать. Даже Симаргл прекратил верчение, уселся на траву и теперь выжидающе взирал на Федора. Максимус тоже смотрел на Федора с таким выражением лица, будто Федор ударил его. И от этого взгляда пробирало до костей, лучше бы уж Федор и в самом деле лишился языка. А потом Максимус ответил:

– Нет, я поступил не так. Не нашел мертвую воду. Вернулся. Предал ее – Лизу.

Глава третья. Мертвое озеро

Федор не ожидал: Максимус и остальные отправились с ним. У Федора закончились все доводы, чтобы отговорить их, да и сил не осталось.

– Не хочу, чтобы вы погибли, – в очередной раз сказал он.

– Не тебе решать, – отрезал Максимус. – Ты Алену свою не спрашивал, и мы тебя не станем.

Максимус тоже надумал идти за живой водой, Федор радовался этому и стыдился своей радости. Все же находиться в компании не то, что одному. Среди попутчиков ты под прикрытием, и не надо бояться ночевать под открытым небом; и думать о том, как раздобыть еду, проще – есть на кого понадеяться. После недолгих размышлений Максимус оставил кишку с мертвой водой возле фонтана, решив, что заберет на обратном пути. Грелку Федор положил рядом – нечего лишний вес таскать.

– Или вернемся, – подытожил Максимус, – или она нам больше не понадобится.

Симаргл воспринял поход как развлечение и теперь крутился вокруг Федора и Максимуса, путался под ногами Полкана, который даже споткнулся пару раз, но деятельного Симаргла это не остановило. Федор закинул рюкзак за спину и неожиданно ощутил небывалую легкость: будто валун с души свалился. До этого момента он жил в огромном напряжении под гнетом тяжести, которую тащил за собой. Теперь Рубикон перейден, все сомнения позади, и будь что будет.

Федор бросил прощальный взгляд на фонтан с мертвой водой. Девушка с веслом смотрела вдаль с равнодушным видом, струи воды омывали ее спортивное тело, и казалось, она подобно Афродите шагает навстречу людям, чтобы принести в мир любовь. Полкан хлопнул его по плечу.

– Ничего, не долго ей одной куковать. Скоро пионерия подтянется, веселее будет, – он подмигнул Федору.

– Присядем на дорожку, – Оле не хватало только баулов с вещами, она выглядела жительницей провинциального городка, томящейся в ожидании скорого поезда, который останавливается у перрона всего на одну минуту.

Федор внезапно ощутил тоску, которая случается, когда приходится проститься с чем-то родным и привычным. Остальным тоже передалось его настроение, и только Симаргл стучал по земле хвостом в предчувствии прогулки.

– Ну, с богом, – от Максимуса было странно услышать обращение к высшим силам.

Федор думал, так говорят лишь глубокие старики, вытаскивая это выражение из омутов памяти. Хотя и место, и время подходящее, чтобы подобным образом ознаменовать продолжение пути. Словно случился некий перелом, и надеяться можно только на везение, дарованное богами.

Федор узнал о Максимусе то, что не хотел бы знать, да и Максимус вряд ли счастлив, что разоткровенничался. Федор не понимал, каким чудом удержался, чтобы не бросить в лицо Максимуса жестокие слова: тот сам струсил и подбивал на это Федора. Но сдержался: не ему судить, пусть Максимус сам разбирается. Это его ноша, и Федор не хотел бы оказаться на месте попутчика. Да и нельзя использовать чужую откровенность, чтобы сделать больно.

Они миновали фонтан и свернули в сосновую аллею. Деревья росли на расстоянии друг от друга, их пышной кроне ничто не мешало – они раскинули ветви-руки во все стороны. Кора, цветом напоминающая обожженную глину, была покрыта глубокими трещинами, точно морщинами. Толстыми корявыми стволами сосны походили на застывших исполинов: величественных, сохранивших призрак былой силы.

– Какой тут воздух сладкий, – заметила Оля, и Федор вдохнул полной грудью: да, дышится легко.

Пахло хвоей и прелой землей. Сквозь редкие ветви пробивалось солнце, окрашивая иглы в золотисто-рыжий цвет, отчего сосны казались увенчанными коронами. На синем небе не было ни единого облачка, и сочетание пронзительно-желтого, синего и терракотового цвета почему-то напомнило Федору об Эдеме – первозданном рае, откуда человечество было изгнано. Что ж, Федор и его попутчики сами покидают это место, но на душе стало тоскливо, будто он лишился чего-то важного в жизни.

…Сколько раз ходил за мертвой водой, а уходить отсюда было всегда невмоготу. Максим обернулся и посмотрел в просвет аллеи, в конце которой белела статуя девушки с веслом. Сердце заныло от неясного предчувствия: наверное, ему не вернуться больше сюда. Но Максим прогнал тоскливые мысли: что жалеть, когда выбор сделан? Он не собирался рисковать жизнью, но что-то в нем надломилось в тот миг, когда Федор произнес, что Максим поступил бы так же.

Не поступил. Не смог. Отказался. Проиграл. И уже двадцать лет жалеет об этом. Ну и что, что Лиза умерла, и его возвращение с водой ничего не изменило бы. Про себя он знал бы, что сделал все возможное, что смог прыгнуть выше головы и сорвать звезду с неба. А Максим вернулся как побитый пес и живет с этим знанием. Точнее, не живет, а существует.

Разве это жизнь? Без семьи, друзей, без привязанностей – единственный друг среди ходоков сгинул в Заручье, когда отправился, как Федор за мечтой: тогда еще искали живую воду. А потом даже упоминать про нее запретили, потому что все, пустившиеся в экспедицию, пропали без вести. А Максим не дурак, он не пошел: мечта мечтой, но списки умерших пополнялись, и попасть в них не хотелось. Потому, когда друг позвал с собой, отказался.

Это не было предательством, как с Лизой. Оба были люди взрослые, Максим друга отговаривал, приводил аргументы, а что тот не послушался – так его выбор. Почему Максим решил пойти вместе с Федором, он и сам не понимал. Не только из-за Федора, но и из-за других: Оля твердо намерилась сопровождать парня, а за ней и Полкан потянулся. Пропадут они без Максима, как пить дать. А еще из-за себя: дать шанс исправить ошибки, простить себе предательство вольное и невольное.

Он встряхнул изрядно опустевший рюкзак: припасы почти подошли к концу. Наученный горьким опытом, Максим брал еду с запасом: минимум на неделю. Но теперь едоков двое, а аппетит у Федора хороший – как у всякого растущего организма. Придется думать, как запасы пополнить.

Зверей тут не водилось – аномальное место. Ни разу Максим не натыкался на следы животных, лишь редкие птицы давали о себе знать. Возможно, в озерах водилась рыба, но Максим никогда не слышал, чтобы ее ловили. Вероятно, кто и пробовал, но сообщать об этом не спешил. Почему-то люди избегали есть то, что росло в Заручье, даже спелую малину не пробовали – в голову не приходило. Но теперь придется.

Максим присмотрелся к знакам – они отсутствовали, Заручье не хотело подсказывать ходокам, куда идти. «В этом-то и дело, – понял Максим, – они просто блуждали здесь, пока не умерли с голода». Почему-то эта мысль не ужаснула его, Максим примирился с возможной смертью, только жаль было Федора, а еще больше его родителей, которые, наверняка, ночей не спят из-за сына.

Они полдня шли по лесу, тот вроде оставался прежним, но что-то в нем изменилось. Максим не смог сформулировать: понимание ускользало. А потом, раз, и дошло: птицы! Пара воронов кружила в небе, выискивая добычу. А если есть хищники, значит, полно и добычи – закон леса. В ответ на раздумья Максима раздалась дробь – дятел стучал по дереву.

– Полкан, мы все еще в Заручье? – уточнил Максим.

Полкан поглядел по сторонам и пожал плечами:

– Вроде да.

– А точно не знаешь?

– Да кто поймет? – отмахнулся тот. – Местность незнакомая. Я тут раньше не был.

– Давайте я! – вызвался Симаргл.

Он поднялся над деревьями и долго кружил в воздухе, облаяв воронов.

– Непонятно, – сообщил он, спустившись. – А там, – он мотнул башкой вправо, – вроде вода есть. Вонючая…

Максим и остальные прошли немного, когда между деревьями что-то сверкнуло. Еще раньше путники почувствовали запах тухлых яиц. Небольшое озерцо располагалось между деревьями, на его поверхности блестела тонкая корка льда.

– Что за чудо? – Полкан нахмурил брови, отчего на идеальном лбу пролегла вертикальная морщина.

– Водоем какой-то, – Оля с любопытством разглядывала озерцо.

То и впрямь удивляло: вода серебристо-голубого цвета, на глубине – цвета медного купороса. Покрывавший озеро лед больше походил на куски слюды, время от времени из разломов вырывались пузырьки газа.

– Лечебное? – Полкан с интересом всмотрелся в озеро.

– Если в нем только в противогазе купаться, – Максим заметил ускользнувшие от внимания остальных тушки лесных голубей. – Но я бы не рискнул.

– О-о, лиса дохлая, – Симаргл обнаружил еще пару трупов.

Похоже, животные задохнулись от ядовитых испарений.

– Страшно мне что-то, – Оля потянула Полкана, – пойдемте отсюда.

Максим был согласен: лучше не задерживаться. Газ, скрытый под водой, способен убить мелких зверей. Но кто знает, возможно, случаются и крупные выбросы, тогда путники рискуют жизнью.

– По идее, это и есть мертвая вода, – заметил Федор, когда они удалились от озера.

Максим не среагировал, тогда Федор начал развивать мысль.

– Она убивает. Помните, в мультфильме одном проверяли, какая вода мертвая, а какая нет? Если сунуть ветку в источник с мертвой водой, листья вянут. А если с живой, то оживают.

– Логично, – поддержал Федора Полкан. – Но в сказках, а не мультфильмах, мертвой воде приписывается исцеление телесных ран. «Поймал волк вороненка и велел ворону…» Или ты больше по мультфильмам спец?

Они заспорили. Федор уверял, что создатели мультфильма тоже на что-то опирались, а Полкан на его доводы лишь насмешливо хмыкал.

– Все равно, это мертвое озеро, – упрямился Федор. – Спорим, в нем даже рыба не водится?

– Кто знает… – глубокомысленно ответил Полкан. – Существуют разные формы жизни, для некоторых кислород необязателен.

Максим слушал их препирательство отвлеченно: болела голова. Сперва не обращал внимание, а теперь одной таблеткой не обойдешься: противно ломило затылок. Максим остановился и вытащил из кармана упаковку таблеток, достал парочку и запил водой.

– А вот это какая вода по-твоему? – Полкан указывал на бутылку. – Если дальше разбираться?

Федор задумчиво посмотрел на Максима, что-то соображая, и наконец сказал:

– В озере мертвая, в фонтане целебная, а это необходимая. Без нее человек прожить не в состоянии.

Полкан затряс головой:

– Силен! Лишь бы последнее слово за тобой осталось!

Больше всего Максиму хотелось, чтобы эти двое успокоились, и голова перестала отзываться на каждое произнесенное слово вспышкой боли. Он потер висок, это заметила Оля.

– Максимушка, плохо тебе? – обеспокоилась она.

– Ерунда, – отмахнулся он, – пройдет.

– У волка боли, у медведя боли, а у Максимушки все-все заживи, – Оля всерьез верила, что детский заговор от боли поможет.

– Уже лучше, – слегка улыбнулся он.

Стоило остановиться на обед: прошли за сегодня достаточно. Да и отдохнуть не мешало. Максим осмотрелся в поисках подходящего места и только тогда заметил табличку с названием поселения.

Глава четвертая. Свистоплясово

Максим подошел к табличке вплотную. Металл проржавел, белая краска местами облупилась, но надпись еще можно было разобрать: д. Свистоплясово.

– Деревня какая-то, – сообщил он попутчикам.

Являлось ли это знаком со стороны Заручья, Максим уверен не был. Возможно, следовало обойти поселение по широкой дуге, но Максим решил проверить, что там. Вскоре показались первые дома, при взгляде на них стало ясно, что деревня пустует. Редкий штакетник, прорехи в шифере, окна, смотрящие в землю… Около одной избы стоял брошенный грузовик ГАЗ-51 с голубой кабиной и круглыми фарами, спущенными колесами он врос в землю. Максим подошел поближе и заглянул внутрь. На полу кабины валялась бутылка из-под пива, на лобовом стекле виднелись прикрепленные цветные карточки с улыбающимися киноактрисами.

– Надо бы дома проверить, – предложил он.

Оля замотала головой:

– Не пойду. Вы как хотите, а я здесь подожду.

Вид у нее при этом сделался испуганный, будто она увидела привидение.

– С тобой все в порядке? – уточнил Полкан, когда Оля спешилась.

– Не знаю, – она дрожала всем телом. – Мне тут не нравится.

Решение пришло быстро:

– Полкан, вы с Олей идите в конец деревни, а мы с Федором дома проверим. Симаргл, ты с нами?

– Искать?! – пес возликовал.

– Лучше не разделяться, – возразил Полкан. – Мы с Олей тут побудем.

– И то верно, – согласился Максим. – Федор, за мной.

Симаргл первым бросился к дыре в заборе. Он показательно обнюхал кусты зреющей черноплодки у крыльца, обежал вокруг дома и сообщил:

– Чисто!

Дверь оказалась не заперта. Люди, видимо, в спешке покинули поселение, поэтому на столе стояла немытая посуда, на печке виднелась кастрюля, на дне которой что-то чернело. Максим залез в буфет: сахар в жестяной банке, рядом заварка – на вид употреблять можно. Карамель слиплась и превратилась в каменный комок. Максим ногой сдвинул половик в поисках входа в погреб – пусто. Люк обнаружился в соседней комнате.

– Дайте я! – Симаргл запрыгал в нетерпении, и Максим вручил ему фонарик.

Пес влетел в погреб, но кроме давно сгнившей картошки ничего обнаружить не удалось.

– А что мы ищем? – лицо Федора выражало полную неосведомленность.

– Клад, – пошутил Максим.

– Да?! – Федор принял все за чистую монету. – Думаешь, артефакты могут быть?

Максим с трудом удержался, чтобы не разыграть его.

– Продукты мы ищем, – ответил Максим. – Есть-то нечего.

Федор смутился:

– А я думал…

– Думать полезно, – усмехнулся Максим. – Но, если что найдешь интересное, говори.

Он выгреб заварку и сахарный песок, и они направились в соседний дом. Там Максиму и Федору повезло: в подполе обнаружились банки с домашними заготовками. Плюс, в буфете хранилась гречка и макароны.

– Не отравимся? – Федор с сомнением посмотрел на банку с огурцами.

– Крышка не вздулась, – Максим повертел банку. – Но рисковать не станем, я попробую, а там видно будет.

– Может, лучше я? – вызвался Федор.

– А ты попробуешь тушенку, – та тоже была домашняя.

Симаргл тушенкой не заинтересовался. Как Оля и Полкан, он был равнодушен к еде. Максим осторожно включил двухкомфорочную плиту, перед этим проверив газовый баллон: тот оказался не пустой.

– Оля, полчаса подождешь, пока мы перекусим? – спросил он, выйдя на улицу.

– Я постараюсь, – Олины глаза казались в два раза больше обычного.

– Я покараулю! – Симаргл уселся около нее, всем видом показывая, что защита в случае необходимости будет серьезная.

На задворках огорода имелась баня. Она заросла лопухами и Иван-чаем, но Максим все же зашел и осмотрел ее. Потолок низкий, но выпрямиться можно. Котел в наличии, полки целые, железные тазы, пара ковшей и березовые веники… Максим поймал себя на мысли, что мечтает попариться. Поддать бы парку, затем залечь на верхнюю полку и лежать, ни о чем не думая, пока не припечет так, что впору в сугроб прыгать. Потом мыться в тазах, смывая пену попеременно горячей и холодной водой, а после пить душистый чай, настоянный на травах, в предбаннике, отдыхая и телесно, и мыслями. Жаль, что не получится – Оле в деревне плохо.

Кухонька в доме была небольшая: стол, покрытый старой клеенкой – в нескольких местах она носила следы порезов, тумбочка, на которой стояла плитка, печь, старый буфет. В комнате имелся высокий комод с телевизором, овальный стол, сервант – обычная обстановка. Подушки горкой лежат на кровати, накрытые тюлем, спинка кровати украшена железными шишечками, виден нарядный подзор из-под покрывала с изображением Макоши. В общем, ничего необычного.

Они с Федором на скорую руку пообедали макаронами – не бог весть что. Максим попробовал огурцы – те оказались вполне съедобными: хрустящие и уксуса в меру. Федор отведал тушенку, и тоже остался доволен. Максим переложил огурцы в полиэтиленовый пакет, тушенку оставили в банке, завернув ее в другой пакет, и отправились дальше. Следовало проверить остальные дома: кто знает, возможно, и там съестное имеется. Но вид Полкана тоже не внушал оптимизма: лицо посерело, на лбу выступил пот. Олю била крупная дрожь. Пришлось задвинуть идею разведки подальше. Может, пожалеют еще об этом, когда еда кончится.

– Вперед! – Симаргл взлетел и понесся над дорогой, указывая путь.

Полкан прибавил шаг, стремясь быстрее покинуть деревню, но они с Олей все равно оставались в зоне видимости. А потом Полкан резко остановился, и Максим с Федором вскоре нагнали его. В конце поселения, поодаль от основной дороги, находилось несколько зданий из красного кирпича: одноэтажные, вытянутые по длине, с крохотными окнами под крышей и двумя выходами.

– Это птичник, а там коровья ферма, – еле слышно прошептала Оля. – Я знаю.

На ней в прямом смысле не было лица: кожа сделалась белее молока, лишь проступали глаза за счет увеличившихся зрачков.

– Полкан, что встал? – Максим хлопнул его по крупу. – Пошли.

Тот кусал губы:

– Я тоже кое-что вспомнил. Ну да ладно.

Полкан сделал шаг, другой. Его ноги заплетались, будто получеловек-полуконь преодолевал невидимое препятствие. Оля вцепилась в него так, что проступили костяшки пальцев.

– Помощь нужна? – спросил Федор.

Полкан упрямо мотнул головой:

– Справлюсь.

Он шел и шел, опустив голову, Оля закрыла глаза. Симаргл носился вокруг них и направлял:

– Правее возьми! Тут деревяшка лежит, обойди.

Сейчас он напоминал пастушью собаку, которая направляет стадо в нужное хозяину место. Путники миновали скотный двор и птичник, а затем вновь показались дома – Максим и остальные вышли к началу деревни. Круг сомкнулся.

Они сидели в избе, на улице темнело. Федор смотрел в запыленное окно на сиреневый закат. Не чисто сиреневый, в нем полно было розового; вместе они окрасили облака в нежный цвет, которому нашлось редкое название – лавандовый. И теперь облака плыли над деревней, придавая всему сказочный вид. До этого путники три раза пытались выбраться из поселения, но дорога точно закольцевалась. Выйти полями через дворы тоже не удалось, и тогда Максимус решил заночевать в одном из домов.

Полкану и Оле было хреново, оба походили на призраки. Полкан опустился на пол кухни, там и лежал, чтобы не задевать головой потолок. Олю разместили тут же на плюшевом диване, Федор сел рядом и сразу же подскочил: торчали пружины. Симаргл потыкался носом в Олю и Полкана, а потом свернулся клубком около нее.

Федор и Максимус обыскали дом. Нашли засахарившееся варенье и банку со сгущенкой, из-под железной кровати с панцирной сеткой Максимус выгреб ящик с водкой. Задумчиво посмотрел на него, а потом открыл бутылку.

– Пей, – он пихнул рюмку Оле.

Та так замотала головой, что Федор встревожился: еще отвалится.

– Я не пью! – Оля попыталась забиться в угол.

– Это вместо лекарства, – Максимус пронзительно посмотрел на нее. – Надо ночь переждать, а тебе только хуже становится.

– Дай я, – Полкан выхватил рюмку и выпил залпом, Федор протянул кружку с водой, тот запил. – Ничего страшного, – Полкан закашлялся, – пей, Оля.

Она взяла стопку с таким видом, будто Максимус предлагал ей медленнодействующий яд. Выпила Оля тоже одним глотком, стараясь, чтобы водка не задерживалась во рту. От воды она отказалась:

– Я нормально. Налей-ка мне еще рюмашечку.

Максимус протянул стопку, и Оля снова запрокинула голову, уронив жидкость в рот. После посерьезнела и замолчала. Полкан тоже успокоился. Федор ожидал, что Максимус также выпьет, но тот убрал бутылку. Затем Максимус проверил печь, положил в нее несколько поленьев посуше, старую газету, щепу и чиркнул спичкой. Железная печь-буржуйка сперва задымила, так что пришлось раскрывать окна, потом разгорелась и работала уже исправно.

Максимус поставил вариться гречку. Тушенка и огурцы испытание прошли, а потому было решено их съесть. Тут же на печи грелись два ведра с водой, которую ранее принесли из уличного колодца. Максимус вышел в коридор и принес ватник для Полкана – того колотило из-за озноба.

– Подойдет? – спросил Максимус.

Полкан принял ватник и накинул на плечи, его лицо пошло пятнами.

– Пастуху да вору все впору, Максим Леонидович, – ответил Полкан заплетающимся языком. – Спасибо, что заботитесь о нас, сирых и убогих.

Полкана развезло с рюмки водки, словно новобранца в этом деле или, наоборот, будто легло на старые дрожжи.

– Не юродствуй, – оборвал его Максимус. – Спи давай.

Полкан послушно скрестил руки на груди и уронил голову, вскоре послышался храп. Максимус взял одно ведро и направился в соседнюю комнату:

– Сперва я вымоюсь, затем ты.

Федор ждал своей очереди. Рядом сопел Полкан, спал Симаргл, а Оля сидела с сосредоточенным и злым выражением лица, так ей несвойственным. Вскоре вернулся Максимус. Федор взял второе ведро и пошел мыться.

Хозяйственное мыло в мыльнице, ковшик, кастрюлька… Приходилось экономить воду, так что вымыться от души не получилось – так, обтереться. В остатках воды Федор простирнул трусы и выплеснул воду в окно. Повесил белье на веревку, протянутую над печкой, и налил себе чай, который заварил Максимус. Сгущенка тоже засахарилась, пришлось ковырять ее ножом, но Федору, казалось, что ничего вкуснее он сто лет не ел.

Сиреневый закат сменился оранжевым великолепием. На прощание солнце вспыхнуло, окрасив облака в цвет бессмертников, будто выдав заключительный залп салюта. Тускло горели толстые белые свечи, скудно озаряя кухню. Причудливые тени тянулись к потолку.

Федор снова отхлебнул чай, когда на улице послышался гомон. Федор надумал выглянуть в окно, но Максимус одернул его и приложил палец к губам, призывая молчать. После задернул занавески и потушил свечи. Шум приближался. Слышны были веселые пьяные голоса, кто-то отплясывал под гармонь.

«На столе стоит чернилка,

У чернилки два пера.

А скажи, подружка Таня,

С кем гуляла ты вчера?!» – спрашивал девичий голос.

Ему откликнулся другой:

«Не видала я чернилки,

Не видала я пера,

А кому какое дело,

С кем гуляла я вчера».

Раздался залихватский свист, от которого Федор вздрогнул. Хотелось выйти на крыльцо и спросить у местных, как выбраться отсюда, но он сидел. Здесь не могло быть никого: днем деревня пустовала. А если ночью кто-то ходил по ее улицам, то, наверное, лучше им не показываться.

Компания приближалась, и от осознания этого Федору сделалось не по себе. А вдруг эти кто-то решат войти в дом, что тогда? Да, путники закрыли дверь на внутренний засов, но можно разбить окно и влезть через него. Федор не горел желанием встретиться с веселыми молодчиками.

«Топится, топится,

В огороде баня», – затянул тонкий девичий голос прямо под окнами:

«Женится, женится,

Мой миленок Ваня».

Сердце выдало кульбит и замерло в нехорошем предчувствии. Чудилось, сейчас к окну прильнет свиная морда и спросит: «А что вы тут делаете?» Федор услышал, как противно стучит чайная ложка, которую он держал, о блюдце, выдавая волнение, охватившее Федора. Он посмотрел на напарника.

Максимус продолжал пить чай, никак не реагируя на происходящее. Будто не слышно никаких песен и молодецкого посвиста на улице, словно никто не топчется под окном, выжидая реакции Федора и его попутчиков. И Федор последовал примеру Максимуса: нырнул ложкой в банку с вареньем – оно оказалось клубничное – и принялся смаковать его.

Вскоре гомон стих, веселая компания удалилась. И тогда Оля, молчавшая все это время, произнесла:

– А ведь я вспомнила. Я все вспомнила.

Глава пятая. Было и не стало

С утра зарядил дождь. Максим поглядел в окно и поежился: небо заволокло серыми, как несвежая наволочка, тучами; ветер качал деревья, от окон тянуло сквозняком. Оля по-прежнему сидела на диване, похоже, она так и не спала.

– Ты как? – осторожно поинтересовался он.

– Плохо, – коротко ответила Оля. – Зачем я с вами пошла?

Он сел рядом, пружина тут же впилась в бедро.

– Может, вам с Полканом вернуться? – спросил он и сразу спохватился: не факт, что они выберутся из деревни.

Оля замотала головой:

– Нет уж. Теперь я до конца пойду. Нечего мне терять, Максим Леонидович. А так за Федей присмотрю.

Полкан открыл глаза, его взгляд сделался прежним:

– Да, мы с вами, Максим Леонидович.

Максиму не понравился такой резкий переход. Вечером он списал его на действие алкоголя, но сейчас перемены в Полкане и Оле настораживали:

– Мы вроде на «ты» были, так что давайте без отчества.

– Как скажешь, – буркнул Полкан.

Из соседней комнаты, широко зевая, показался Федор: он воспользовался возможностью и хорошенько выспался. Молодому организму ничто не помешает отдохнуть. После скорого завтрака из гречневой каши, сваренной на разбавленной сгущенке, Максим и Федор при помощи Симаргла обнаружили на чердаке полиэтиленовую пленку – видимо, ее хранили там для парника – и сделали из нее накидки на одежду, вырезав в прямоугольнике дырки для головы

– Вам надо? – уточнил Максим у Полкана.

Тот криво усмехнулся:

– Зачем уродам накидки? Мы с Олей и помокнуть можем.

Максима передернуло:

– Ты с дуба рухнул? Ни я, ни Федор вас уродами не считаем. Откуда я знаю: нужно вам или нет?! Вы же не едите, к примеру.

Полкан ответил нормальным голосом:

– Извини. Проблема во мне. Многое обдумать надо.

Он поднялся, едва не задев головой люстру-тарелку, и вышел во двор.

– Я тоже прогуляюсь, – сообщила Оля и с мрачным видом последовала за Полканом.

– Что с ними? – встревожился Федор.

Максим слегка позавидовал: до парня доходило с опозданием, а потому он дольше сохранял безмятежность.

– Вспомнили то, что хотели забыть, – пояснил Максим.

Повертел пленку и отложил в сторону: Полкану нужно, пусть сам и занимается, а Максим в няньки не нанимался. Облачился в куртку, переобулся в резиновые сапоги, найденные в сенях, и тоже вышел. Дождь ссыпал мелкой моросью, затяжной и противный. Полкан и Оля стояли под ним, не делая попыток укрыться, Максим почувствовал вину перед ними.

– Простите. Я принял неправильное решение.

Повисла пауза.

– Да не за что тебя прощать, – нехотя откликнулся Полкан. – Если бы не ты, мы, может, как раз к утру и сдохли бы.

Он смотрел куда-то вдаль, словно стараясь обнаружить просвет посреди безнадежной хмари.

– Да ни при чем вы с Федором! – добавила Оля. – Давайте уже пойдем отсюда. Видеть эту деревню не могу. Пропади она пропадом!

Максим позвал Федора, и они снова отправились по дороге. Полкан ежился в ватнике и непривычно ссутулился. Оля же подалась телом вперед, целеустремленно шагая по размокшей дороге, и Максиму мерещилось, что из нее проступают очертания гренадерского роста и стати женщины: несимпатичной, грубоватой, похожей на медведя в женском обличии. Все они молчали, даже Симаргл не путался под ногами.

Максим ощутил нарастающее напряжение, в левой части груди заныло между ребрами – невралгия. Они миновали колхозные постройки, Максим старался даже не смотреть в ту сторону, будто это было детское колдовство: если не видишь, значит, этого и нет. И лишь когда закончились последние дома, Полкан произнес:

– Выбрались. А я думал, мы тут застрянем.

Через час распогодилось, в небе появились пронзительно голубые окна, и Максим снял накидку. Отряхнул ее и убрал в рюкзак: еще пригодится. Федор отозвал в сторону:

– А зачем вы им водку вчера дали?

Максим почесал подбородок:

– Ты же видел, что с ними творилось. А водку и при отравлении используют, и при простуде. Но в меру.

– Думаете, помогло? – недоверчиво спросил Федор.

Максим пожал плечами и честно ответил:

– Не знаю. Главное, живы.

Остановились на пригорке, тут росли сосны и березы. Немного поодаль – молодые ели. Максим расстелил накидку на траве, чтобы не замочить штаны. Пустая гречка на обед лучше, чем ничего, хотя теперь полгода к ней не притронется, как домой вернется. Жаль, что тушенку нашли всего одну банку, лучше бы ящик ее вместо водки. Потрескивал огонь, от костра тянуло дымом, не хотелось никуда идти.

– Пролетела птица несчастья, – вдруг сказала Оля.

– Что? – Федор явственно вздрогнул.

– Птица несчастья, – повторила Оля. – И счастье обернулось бедой. Было и не стало, – она замолчала.

Федор подсел к ней и обнял, как ребенка. Оля не вырывалась, она уткнулась в грудь Федора и подергивалась всем телом. Максим пожелал оказаться как можно дальше отсюда. Он понимал, что услышит то, чего бы не хотел услышать: что, ему своих проблем мало?

– А ведь он чуть старше тебя был, Феденька, – всхлипывая, произнесла Оля. – Димочка его звали.

Оля с мужем Геннадием всю жизнь прожили в деревне, работали на колхоз. Она птичницей, он механизатором. Детей долго не было, а потом, раз, и родился Димочка.

– Как ангелочек Димочка был. Бровки и ресницы точно нарисованные, – повествовала Оля. – Мы с мужем люди простые. А он красавчик.

Димочка и учился хорошо: грамоты, поощрения, победы в олимпиадах. Оля с гордостью их упомянула, начиная с первого класса и до десятого, словно это было важно.

– Школу с медалью окончил. В институт поступил. Муж ходил счастливый… – продолжала Оля. – Да и я радовалась. Любой матери приятно, когда ее ребенка хвалят.

Оля чуть отстранилась от Федора, ее лицо посветлело, она умильно сложила руки:

– Писал нам исправно, на каникулы приезжал, а как восемнадцать исполнилось, в армию его призвали.

Оля опустила голову и монотонно принялась перечислять:

– Проводили его хорошо, одноклассников позвали, учителей. Самогон на стол поставили, поросенка зарезали. Мы-то в доме сидели, а молодежь гуляла до утра. Все, как положено.

Из армии Димочка вернулся в цинковом гробу – груз 200. Максим отметил, что это случилось несколькими годами позже его службы, тогда многим молодым ребятам не повезло с братским долгом в чужой стране.

– Как я плакала! Как убивалась. Девочки из его класса пришли, помогали мне. А я плачу, света белого не вижу. И не попрощаться по-человечески, не посмотреть на него: гроб-то закрытый.

У Оли перехватило дыхание. Она некоторое время боролась со спазмами в горле, а потом продолжила сдавленным голосом:

– Все пришли с ним проститься. Плакали, вспоминали Димочку. Слова хорошие говорили. Как я тогда не умерла, не знаю.

Она подняла голову и посмотрела на Федора с такой безнадежностью, что Максим ощутил глухую тоску.

– Потом не помню ничего. Только как-то сижу и пытаюсь укрыть Димочку одеялом: холодно ему. А тут Гена меня берет под руки и уговаривает домой идти. Я и очнулась. На кладбище же! И снегом Димочкину могилку засыпаю.

Она посмотрела на свои руки, привычные к тяжелой работе, руки, которыми она качала своего ребенка.

– У Гены моего горе внутрь ушло. Он все в себе держал. Да за мной присматривал. Как-то утром ушел на работу. Вдруг соседка Нинка бежит. И кричит, кричит. Так страшно!

Оля принялась раскачиваться.

– Не дошел он до работы. Сердце. Так и похоронили его следом за Димочкой.

Она накрыла голову крыльями, голос теперь доносился, как из-под подушки, и Максиму тоже захотелось спрятаться словно в детстве: залезть под стол и спустить скатерть до пола.

– Замерло во мне все. Я точно неживая сделалась. Живу и сама не знаю зачем. Беспросветно. И полезла я в буфет. Там на верхней полки уксусная эссенция стояла, я ее подальше прятала, чтобы Димочка не нашел. Вдруг перепутает с простым уксусом. Взяла бутылочку, да и пошла в птичник. Иду и сама не соображу для чего.

Оля глядела перед собой ничего не выражающим взглядом, вызывая из памяти то, что было надежно похоронено.

– Пришла, никого нет. А уксусную кислоту в руках держу. И так плохо мне сделалось, что взяла я уксус, да и выпила. И боль такая, даже не крикнуть. Все горит, и душа тоже. Так что была Оля, да и не стало.

Глава шестая. Золотоискатели

Всю дорогу Федор молчал. А о чем говорить? После рассказа Оли хотелось одного: взять и отменить происшедшее с ней. Только сделать этого нельзя. И Оля, и Полкан изменились после Свистоплясова: в них появился надлом. Федор не знал, кого в этом винить: себя, что настоял на продолжении пути, или Максимуса, что выбрал не то лекарство. Да и стоит ли в этом копаться? Сделанного не воротишь.

Неизвестно, стоят ли его усилия подобной цены. И что скажет Алена, когда очнется и узнает, чем он заплатил за ее спасение. Хотя она не узнает – Федор твердо это решил. Если все получится… Страшно представить, что все усилия окажутся зряшными. Федор постарался выгнать мысль из головы: подумает потом.

Местность изменилась. Березы и сосны постепенно вытеснили ель и пихта, лес сделался мрачным и недобрым. Деревья сплотились, загораживая проход путникам. Рос можжевельник, черника уже отошла, а ягоды брусники только набирали краски. Но Федор все же сорвал несколько: кислые, но в меру, и жажду притупляют. Когда послышался шум реки, Федор обрадовался: удастся отдохнуть, да и воды не помешает набрать.

Минут через сорок они вышли на высокий берег. Внизу протекала река, вдали виднелись горы, поросшие лесом. Солнце высветило макушки елей, озарило горы, бликами отразилось в воде. Федор на мгновение замер, разглядывая валуны в реке, омываемые бурной рекой, розовеющее небо и темную зелень деревьев. Он ощутил себя частью чего-то большого, огромного как мир, и от этого сделалось сладостно на душе.

Путники спустились к реке, решив остановиться около нее на ночлег. Федор разжег огонь, набрал в котелок воду и установил его на треногу. Оля села на прибрежный валун и уставилась на противоположный берег, Полкан бродил на мелководье. Федор вздохнул: как же непривычно видеть их в смурном настроении.

Вода в котелке закипела, Федор приготовился засыпать туда макароны, как Симаргл предупреждающе тявкнул. Максимус вскочил, вглядываясь за спину Федора, Федор тоже повернулся. Из-за ближайших деревьев показался незнакомый мужчина в синем комбинезоне, в руках он держал топорик. Федор напрягся: от незнакомца с топором лучше держаться подальше. Но Максимус страха не показывал, наоборот, его лоб разгладился, и Максимус с удивлением произнес:

– Лёнька? Лосяра?!

Мужчина заспешил к ним, частя при этом:

– А я вижу: дым! Дай, думаю, гляну: кто это? Наши-то в лагере. А это ты, Максимус! Рад видеть!

Он протянул Максимусу руку и указал на Федора:

– Новенький, что ли? Не припомню его.

Оля не сдвинулась с места, ее не заинтересовало появление мужчины по прозвищу Лосяра. Симаргл тоже не спешил обнюхать новопришедшего. Полкан же двинулся тому навстречу, его лицо выражало озабоченность.

– Привет, Полкан! – Лосяра словно только что заметил получеловека-полуконя. – И ты в ходоки подался?

– Ты же пропал без вести, – начал Полкан, – четыре года назад. Искали тебя, да так и не нашли.

– Не выдумывай, – отмахнулся Лосяра. – Какие четыре года? Я тут всего пять месяцев.

– Полкан правду говорит, – подтвердил Максимус. – Марина на базу приехала, ждала, когда ты вернешься. Да так и осталась.

– Марина? – на лицо Лосяры набежала тень. – А-а, Маринка! Помню. Ждет, меня, говоришь? – он широко улыбнулся. – Женам положено мужей ждать. Скоро вернусь!

Максимус подошел к нему вплотную, взял за грудки и встряхнул:

– Леня, ты меня слышишь? Тебя четыре года не было! Мы тебя похоронили уже.

Но тот будто не понимал сказанное:

– А пошли в лагерь, Максимус. Ребята обрадуются. Хороший ты мужик, нам такие нужны.

Максимус отступил от Лосяры и растерянно посмотрел на Федора, тот сообразил:

– А можно я с вами?

– Конечно! – закивал Лосяра. – Мы всем рады. И Полкана берите, и… – он запнулся, глядя на Олю. – Всех берите.

Оля молча поднялась и зашагала мимо Лосяры. Тот спохватился и обогнал ее, указывая путь:

– Тут недалеко, мы и ужин уже сготовили.

При мысли о полноценном ужине в животе забурчало. Федор сглотнул: макароны с таком есть не хотелось, пустая это еда. Хорошо бы воспользоваться предложением Лосяры, лишним не будет. Максимус как бы в ответ на его мысли снял котелок с огня, потушил костер и тоже направился за Лосярой, Полкан и Федор последовали за ним.

Появление Леньки-Лосяры ошарашило Максима: тот исчез в Заручье несколько лет назад, и никто не сомневался, что Лосяра сгинул, как прочие. А выходит, жив-здоров и в полной уверенности, что прошло всего несколько месяцев. Максим сверлил взглядом затылок Лосяры, но тот размашисто шагал – именно за широкий, как у лося, ход Ленька и получил когда-то свое прозвище – и не оборачивался.

Полкан угрюмо смотрел под ноги: возвращение Лосяры из небытия ставило крест на его отношениях с Мариной. Максим ему сочувствовал: Полкану и так нелегко давалось бремя экзотической зверушки. Но тот вроде бы справлялся: гуманитарный институт заочно закончил, и Марина в Полкане видела не занятную диковинку, а полноценного мужчину.

И все же в появлении Лосяры что-то царапало и никак не хотело состыковаться. Даже если Ленька считает, что прошло всего несколько месяцев, почему не сообразил, что близкие и коллеги будут волноваться? Не сообщил о себе? Странно это и не похоже на Лосяру. А тот шел впереди, указывая дорогу, но Максимус и сам видел: в лесу протоптана дорожка.

Вскоре тропинка снова свернула к реке и на расчищенной от деревьев поляне Максим разглядел срубы, из труб поднимался дым.

– Нас тут трое, – охотно пояснил Лосяра. – Я, Валерка-Скелетина – ты его помнишь, Колька-Пальчик… – он перечислял ходоков, которые считались пропавшими без вести.

– И что вы здесь делаете? – Максим наконец догадался спросить то, что его волновало.

Да, ради чего Лосяра ушел в Заручье так далеко и почему не возвращается?

– Сейчас расскажу. Идемте, а то ужин стынет.

Они зашли в крайнюю избу, Симаргл при этом остался на поляне. Максим отметил, что бревна, которые пошли на сруб, сочатся смолой, мох в стыках не посерел. Значит, дом построен недавно: выглядит, как с иголочки. Центральное место в избе занимала печь с лежанкой, печь уже протопилась и теперь медленно остывала. Максим ощутил, как тепло обволакивает его, от этого хотелось залезть на лежанку и немедленно уснуть. Он с трудом подавил зевоту.

– Располагайтесь, – Лосяра сделал приглашающий жест в сторону сколоченного из оструганных досок стола.

Максим сел на скамью, застеленную половиками, рядом разместился Федор. Оля примостилась возле окна, Полкан опустился на пол около нее. Лосяра споро вытащил ухватом чугунок из печи и принялся раскладывать тушеную картошку с мясом по тарелкам. Максим ощутил пустоту в желудке: в последние дни жил впроголодь, еды хватало только, чтобы не протянуть ноги.

– Я мясо сперва мариную несколько часов, – охотно пояснил Лосяра, – травкой его обложу, какая растет пахучая, ягодами можжевельника. А потом режу на небольшие куски, соль, перец, лучок туда крошу и в печку. А как запах пойдет, что слюну прошибает, так достаю и картошку добавляю. И через час есть можно.

Послышался стук и в дом вошли еще двое. Максумус узнал обоих: Валерку, прозванного Скелетиной за излишнюю худобу, и Кольку, получившего кличку за лишний палец на левой руке. Лосяра бросился к ним:

– Прикиньте, я Максимуса встретил! Привел к нам.

Валерка и Колька сдержанно поздоровались и тоже сели за стол, от ужина они отказались. Федор за обе щеки уплетал картошку с мясом, и Максим последовал его примеру, бросая изучающие взгляды на бывших ходоков. Те совершенно не изменились, насколько помнил Максим, хотя Валерка сгинул пять лет назад, а Колька-Пальчик – еще раньше.

– Вот ты спрашиваешь, за чем я в глубь Заручья отправился? – начал Лосяра. – Так я и не скрывал: хотел что-то еще полезное для родины найти, – он сделал паузу, подчеркивая значимость того, что собирался сказать. – И ведь нашел! – он обвел собравшихся победным взглядом.

– Мы нашли, – поправил Лосяру Скелетина.

– Каждый по отдельности, – дополнил Колька-Пальчик.

– Ну да, – согласился Лосяра. – И это реально то, что стране пригодится! Сейчас покажем.

Максим неожиданно почувствовал эмоциональный подъем: что же такое отрыл здесь Лосяра, что больше ни о чем говорить не желает? Даже известие о Марине и что прошла куча времени с его исчезновения, оставило Лосяру равнодушным. Максим отставил пустую тарелку и поднялся из-за стола.

– Можно и мне с вами? – Федор тоже встал со скамьи.

– Мы все прогуляемся, – Полкан и Оля также направились к двери.

Они спустились по глинистой дороге к реке. Впереди шли Ленька, Валерка и Колька, подобно отцам-основателя колонии. Прослеживалась некая основательность в их поступи, будто эта земля принадлежит им по праву. Максим отметил, что солнце застыло на небосклоне, озаряя их путь, хотя должны уже были наступить сумерки.

– Сюда лучше встань, – засуетился Скелетина, – тут лучше видно.

Максим бросил на него взгляд. Лицо Скелетины, обтянутое кожей, глубоко посаженые глаза – все выражало такой восторг, что Максима проняло до дрожи, ему словно передалось настроение Валерки. Максим посмотрел на реку, и на мгновение почудилось, что по ее руслу течет жидкое золото. Максим проморгался: видение исчезло, но теперь он явно видел, что вдоль берега и в самой воде разбросаны желтые камни.

– Это не пирит, золото дураков, – усмехнулся Колька-Пальчик. Его руки были прижаты к груди и сложены в замок, точно в молитвенной просьбе к богу, лишь шестой палец шевелился сам по себе, как червяк. От вида этого отростка Максиму стало неприятно. – Я тоже сперва подумал, что это для лохов. Нее, все настоящее. Только не ленись, собирай.

– Пойдем, покажу, – Лосяра тронул Максима за рукав. Симаргл предупреждающе тявкнул.

Но Максим не послушал предостережения пса и зашагал за бывшими ходоками. Лосяра и остальные привели Максима с попутчиками к дощатому сараю, тот подпирался приставленной к двери палкой. Скелетина откинул палку и отворил дверь.

– Смотри, сколько мы насобирали! – в голосе Кольки-Пальчика слышалась гордость.

На полках и полу сарая кучками громоздились самородки. В стеклянных банках тускло блестел золотой песок, намытый в реке.

– Тяжелый, зараза, – Скелетина с трудом поднял один из самородков. – Этот я нашел.

Максим принял из его рук камень и мысленно ахнул: и впрямь увесистый, хотя на вид не большой.

– Понял теперь, – лицо Лосяры светилось от значимости момента, – чем мы тут занимаемся? Для людей стараемся, между прочим: на это золото все купить можно! И технику любую, и одежду, и продукты… – он захлебнулся от восторга. – Мы теперь золотоискатели!

Максим был согласен. Золото – это не ерунда типа живой воды, которую и не сыщешь. И не бумажные деньги, которые печатай, сколько влезет, пока они не обесценятся до такой степени, что хоть стены туалета ими обклеивай. Золото – это золото, оно всегда пригодится. Симаргл зло зарычал, но Максиму было не до него.

– Оставайся с нами, – предложил Лосяра. – А напарник твой, – он повернулся к Федору, стоявшему с ошалевшим видом, – может в лагерь археологов пойти. Там молодые ребята обитают.

– Археологов?! – переспросил Федор таким голосом, что Максим понял: парень загорелся желанием отправиться туда.

– Да, – подтвердил Колька-пальчик. – Они там город древний раскапывают. Чего там только нет… Мечи разные в отличной сохранности, шлемы, щиты деревянные – не сгнили. Что ни день, то открытие.

Скелетина кивнул:

– Там пласт на пласте. И древние скифы, и амазонки, от гиперборейцев много чего осталось. А теперь до Атлантиды докопались.

На лице Федора проступило смятение, и Максим понимал его: тоже в молодости мечтал отправиться в экспедицию. Да в сущности и занимается этим всю жизнь, став ходоком.

– Я бы посмотрел, – произнес Федор просящим тоном.

– Конечно, иди, – Полкан напомнил о своем существовании. – Ты же за этим и пришел сюда, не так ли, Федя? А Алена твоя пусть помирает.

– Полкан, не груби, – вмешался Лосяра. – Парень сам примет решение.

– И ты, Полкан, оставайся, – добавил Колька-Пальчик, – будешь у нас…

– …вместо вьючной лошади, – дополнил Полкан. – И Олю припашем. Зря ей, что ли, крылья даны?

Оля мрачно ответила на это некультурным словом, синонимом к «отвалите!». Максима покоробили слова Полкана, да и Симаргл не успокаивался: начал облаивать самородки, отчего у Максима разболелась голова.

– Полкан, выведи, – Максим указал на Симаргла.

– Тебе надо, ты и выводи, – Полкан насмешливо взглянул на Максима, и тот вспыхнул от раздражения.

– Иди на улицу, Симаргл, – Максим попытался схватить его, но пес увертывался.

Максиму пришлось попыхтеть, и, только когда он сам выскочил из сарая, Симаргл с радостным гавканьем вылетел за ним. Максима качнуло: силы внезапно покинули его, и он мешком осел на землю. Золотым диском сияло солнце. Жидким золотом переливались воды реки, омывая золотые валуны. Золотом вспыхивали деревья и контуры далеких гор.

Рядом со стоном повалился Федор. Лосяра, Скелетина и Колька-Пальчик тоже вышли из сарая и с немым укором взирали на Максима. Ему показалось, что золотоискатели увеличились в размерах: их головы были уже выше сарая, гигантские тени падали на реку, погружая противоположный берег в темноту.

– Золото – соль земли, – провозгласил тот, кто раньше именовался Лосярой.

– Оно не ржавеет. Не тлеет и не рассыпается, – вторило ему существо, выглядевшее Колькой-Пальчиком.

– Золото вечно. Оно необходимо всем, – лже-Скелетина задрал указательный палец, ставший размером с огромный валун.

Максим взирал на бывших товарищей со страхом и благоговением: казалось, по их жилам бежит золото вместо крови, золотистым сиянием наполнены глаза, золотистым блеском светится кожа. Боги золота предстали перед Максимом в ужасном величии. Симаргл зашелся в истошном лае, не подпуская их к Максиму и остальным. Полкан ногой толкнул Максима.

– Нужно уходить, – сказал он.

Максим попытался встать: перед глазами поплыло. Оля подскочила к нему и подставила плечо:

– Опирайся на меня, Максимушка, легче будет.

Максим поднялся и ухватился за Полкана. Федор уцепился за круп получеловека-полуконя с другой стороны.

– Нам нужно поторапливаться, – предупредил тот.

Максим с трудом шел, ведомый Полканом. Впереди бежал Симаргл, прокладывая путь, замыкала строй Оля. С каждым шагом силы возвращались к Максиму, он чувствовал себя человеком, выбравшимся из-под завалов руды. От ног будто отвалились булыжники, упала с груди каменная плита… Когда он смог идти сам, Максим обернулся. На берегу реки застыли три изваяния, покрытые сусальным золотом. В свете угасающего солнца они сияли нестерпимым блеском, от которого у Максима навернулись слезы. Все трое смотрели на реку, протекающую перед ними, реку, в которой блестели желтые камни – так называемое собачье золото.

Глава седьмая. Буян

Слишком много нестыковок – до Максима дошло только сейчас. Как Ленька мог построить избу, если у него имелся лишь топорик, пригодный, чтобы ветви рубить? Не тащил же он в Заручье циркулярную пилу или профессиональный колун? Откуда в доме взялся чугунок, ухват и прочая утварь? Не в лесу же их Ленька нашел. Да и была ли изба на самом деле? После обильного, как казалось, ужина, Максим и Федор ощутили пустоту в животе – похоже, трапеза им померещилась.

Симаргл обрел человеческий голос, как только они удалились от прииска.

– Обман! Опасность! – сообщил он.

– Мы уже поняли, – ответил Максим. – Спасибо тебе. Почему раньше молчал?

Пес усиленно замахал хвостом:

– Не мог! Разучился! Как будто рот заткнули.

Максим поборол искушение потрепать Симаргла по голове: тот мог оскорбиться. Значит, что-то в том месте воздействовало не только на людей, но и на аборигенов Заручья, пусть и в меньшей степени. Главное, что Оля и Полкан отошли от бремени воспоминаний.

– Максимус, а что это было? – спросил Федор. – Это же не люди были?

– Не знаю, – признался Максим. – Может, нам все это почудилось.

Быстро темнело. Путники ушли как можно дальше от реки и остановились на ночлег. Готовить ужин смысла не было: ничего не видно, поэтому Максим ограничился чаем из термоса, благо на дне рюкзака завалялась упаковка сухарей.

– А может, и не почудилось, – задумчиво произнес Полкан.

– Марине скажешь? – спросил Максим.

В пламени костра Полкан казался мифическим существом: идеальное сочетание ума и физической привлекательности. Огонь высвечивал рельефные мышцы на его груди, безупречные черты лица, породистость лошадиного туловища.

– Надо сказать, – вздохнул Полкан, – и не только это.

Оля подошла и обняла его:

– Тоже вспомнил?

– Да, – ответил он. – Хотя лучше б не вспоминал. Хреново мне.

Он плюхнулся на землю и замолчал. Максим и Федор успели выпить чай, когда Полкан, наконец, заговорил.

– Я чего за мертвой водой напросился? Думал, может, она меня из урода человеком сделает. В смысле, разделит на коня и человека, – Полкан усмехнулся. – Хорош бы я был, если б получилось.

Он тряхнул головой, волосы, собранные в хвост, скользнули по лицу, точно змеи. Он поднял подбородок и посмотрел на Максима.

– Пастухом я был, да к тому же с умственной отсталостью.

– Офигеть! – не выдержал Федор, и тогда Полкан рассмеялся, и в этом смехе Максим различил горечь.

– Прикинь, – лицо Полкана исказила гримаса, – был деревенским дурачком. Ну не совсем слабоумным, читать-считать умел, газовой плитой пользоваться тоже… – он сплюнул. – А-а, вспоминать не хочу!

Он поднялся и отошел от костра. Теперь Максим видел только неясный силуэт.

– Деньги платили, конечно, – голос Полкан звучал тихо. – Иногда у меня их отбирали. Да я и сам отдавал: только скажи. Зачем дурачку деньги? Хорошо, соседи подкармливали. Кто картошку даст, кто хлеба пихнет. А кто и водочку.

Он отвернулся.

– Зрелище прикольное: деревенский дурачок, да еще пьяный, – теперь в голосе слышалась обида. – Ребятишкам забава. Губа нижняя отвисшая, слюни текут…

Потрескивал костер, и искры взлетали в иссиня-черное небо, в котором угадывались очертания тяжелых туч. Искры рассыпались золотистой пылью, от поднимающегося дыма плыл воздух, и казалось, Полкан покачивается на траве.

– Конь у меня был, – продолжил он, – Буян его звали. Серый в яблоках, пока к старости седеть не начал.

Полкан громко выдохнул.

– Умный был, красавец такой, – перечислял он, – ходил за мной, как собака. Сунешь морковку, он и хрустит ею. А губы мягкие, теплые, щекочут волосками.

– А какой он породы? – заинтересовался Федор.

Полкан усмехнулся:

– Какая порода, Федя! В нашем колхозе беспородные были. Рабочая лошадь, я на нем коров пас.

– И что с ним? – спросил Максим, заранее предчувствуя ответ.

Полкан молчал. Пламя лениво пожирало хворост. Огонь высвечивал лицо Федора, делая акцент на скулах, от чего тот казался взрослее, отражался медью на перьях Оли. Откуда-то донесся стук дятла.

– На колбасу его пустили, Максим, – ответил Полкан. – Я с утра пришел, а стойло пустует. Бросился искать, спрашивать… Полдеревни обегал, пока не нашелся добрый человек, который все объяснил.

– Почему?! – Федор напрягся.

– Старый он стал. За мясо колхоз деньги получил, на корме сэкономил. Дело под зиму было, – коротко ответил Полкан. – Ладно, проехали.

Оля подошла к нему и привычно обняла.

– А ты?! – не выдержал Федор.

– А я носился по улице и кричал, звал его. Буянил. Потом скрутили меня и в доме заперли. Выл, головой о пол бился. Что дальше было, не помню.

Федор проснулся под утро: хотелось есть. Вчера удалось заморить червячка сухарями, но надолго их не хватило. Федор сглотнул: дома бы пошел на кухню, открыл бы холодильник… Нажарил бы яичницу с колбасой, да хлеба бы нарезал несколько кусков, чтобы макать в желток… В животе забурчало.

И родители… Федор ощутил острую тоску по ним, а еще волнение. Они же ничего не знают о нем: жив ли, здоров. Федор был уверен, что обернется за пару дней, а дороге конца-краю не видно. Эх, надо было все же позвонить им в Ферапонтово. Ну да что уж жалеть – поздно! Лишь бы возвратиться.

Федор осознал, как велико в нем желание вернуться. Ему захотелось немедленно вскочить и бежать изо всех сил. С трудом Федор погасил в себе этот порыв: нужно доделать дело. Никакого прежнего желания спасти Алену Федор не ощущал, остался лишь долг: перед Аленой, ее родителями и собой. Да и жалко бросать начатое на полпути: слишком многое вложено, многое заплачено, и не только им.

Промаявшись так пару часов, Федор неожиданно для себя заснул, когда небо стало сереть, и проснулся лишь от того, что Симаргл прыгнул ему на грудь.

– Хорош спать! – Симаргл ткнулся носом в плечо Федора. – Пошли гулять!

Федор мгновение соображал: да, надо выгулять собаку. А потом вспомнил: он все еще в Заручье, и собаки у него нет.

– Да, сейчас, – Федор не вытерпел и потрепал Симаргла по башке.

– Но-но, без нежностей! – возмутился тот для вида.

Перед тем как тронуться в путь, Оля произнесла: «Ангел мой, иди со мной. Ты впереди, я за тобой» и пояснила: «Так мама говорила, когда помощь нужна была». Федор был согласен: помощь им необходима, ангел лишним не будет.

Ближе к обеду лес поредел, и путники вышли к бескрайнему полю, поросшему травой выше пояса и иван-чаем с зверобоем. Дул ветер, и по траве пробегала рябь. Куда идти, было неясно, поэтому последовали принципу: куда глаза глядят. Симаргл улетал вперед, разведывая окрестности. После одного из рейдов он вернулся и сообщил:

– Там штуковина в небе! Странная! Гудит все время и вспыхивает.

Симаргл наотрез отказался лететь к этой штуке один, чтобы все проверить: мол, непонятно, чего от нее ждать. После обсуждения путники решили обогнуть предмет на всякий случай, но уже через час пути Максимус различил темное пятно в небе. Взяли правее, но предмет приближался. Вскоре послышался низкое гудение, как от трансформаторной будки.

Федор поежился: звук раздражал. Было в нем что-то противное, как если скрести по пенопласту. Федор скрипнул зубами: нестерпимо хотелось заткнуть уши. Путники ускорили шаг, но штуковина в небе точно преследовала: куда бы они не повернули, она появлялась перед ними. Вскоре стало понятно, что просто так избавиться от нее не получится, и тогда Максимус решил идти прямо к предмету.

Гул нарастал, но перестал раздражать Федора. Наоборот, сделалось любопытно: что это за объект и для чего он? Ближе стало понятно, что это металлический сейф: серый, формы прямого параллелепипеда, с круглым запирающим устройством, похожим на штурвал корабля. От сейфа исходило потрескивание, которое сменялось яркими вспышками, как при ударе молнии.

Федор не сразу заметил людей. Они лежали на спинах, неотрывно следя за сейфом, и тихо гудели, подобно шмелям. Их тела были оплетены травой, сквозь которую просматривались остатки синих комбинезонов. Максимус резко остановился и принялся вглядываться в лица.

– Что за черт! – произнес он. – Вроде бы свои, но никого не узнаю.

Федор понял, о чем он: черты лица безымянных ходоков ускользали. Краем глаза видишь рыжеволосого бородатого мужика, а когда поворачиваешься – словно оживший манекен. Все они были на одно лицо. Оля подошла и потрогала ближайшего мужчину. Тот внезапно дернулся и застонал. Раздался громкий треск, от сейфа сорвалась молния и ударила мужчину, после чего тот успокоился.

Федор задумчиво осмотрел сейф: что его держит в воздухе? Неожиданно раздался низкий гул, поворотное колесо скрипнуло, и дверь сейфа со скрежетом распахнулась. Оттуда выпала смесь мясорубки и телефона. Пока Федор соображал о назначении странного предмета, лежащие мужчины вскочили и бросились к предмету. Они вырывали его из рук, отпихивали друг друга и рычали, точно сцепившиеся псы.

Через пару минут от непонятной вещи остались лишь обломки деталей. Мужчины тотчас затихли и повалились на траву, которая вновь оплела тела.

– Страшно-то как! – обеспокоилась Оля. – Что это с ними?

– Коллективное помешательство, – предположил Полкан.

– Может, пойдем? – предложил Федор.

Максимус стоял, задрав голову, и внимательно изучал сейф.

– Я думал, оттуда деньги посыплются, – признался он.

Федор мысленно согласился: было бы логичнее. Ну или золото и драгоценности – самое то для металлического шкафа.

– А тут какое-то барахло, – продолжал Максимус. – Нет, чтобы дельное.

И вновь Федор его поддержал: тот же комп и принтер, да и пылесос не помешает – что-то действительно нужное.

– Космический корабль, например, – Полкан тоже задумчиво посмотрел на сейф. – Прикидываете?!

– Ерунда! – Симаргл закрутился волчком, ловя себя за хвост.

– Что ты понимаешь, Симарглушка, – задумчиво произнесла Оля, усаживаясь на траву. – Ребята правильно говорят: такая вещь, а работает неправильно.

Федор задумался: да, вот бы починить эту штуковину. Может, там программа сбоит, или какое реле перегорело? Он опустился на землю рядом с Олей. Сколько всего людям нужно! Сколько людей работает с утра до вечера, чтобы заработать на микроволновку или утюг. Другие тоже пашут, только чтобы произвести микроволновку и утюг.

Сейф снова загудел, и тело Федора откликнулось: завибрировало каждой клеткой. Он лежал на траве, раскинув руки, и словно качался на волнах. Казалось, кто-то гладит его, запускает пальцы в волосы, и от этого мурашки бегут от макушки до пяток. Сейф охватило радужное сияние, Федор глядел на него и понимал, что нет ничего чудеснее этого предмета. Сейф был готов откликнуться на любое желание Федора, главное, настроиться на нужную волну. Федор открыл рот и зажужжал.

Глава восьмая. Бог из машины

Федор стоял возле бесконечного конвейера. По нему проплывали коробки с бытовой техникой, а сверху нависали манипуляторы, похожие на металлические шланги. Они то хватали коробки, то возвращали их обратно. Микроволновка, блендер, утюг, кухонный комбайн, пылесос, телевизор – чего только не было на конвейере. Федор заметил, что одна из коробок стоит неровно, подбежал и поправил ее.

Стен в помещении не было, или они находились слишком далеко от Федора. Белый потолок, такого же цвета пол – все тонуло в искусственном освещении. Федор пошел дальше и вскоре заметил еще одну ленту. По ней скользили игрушки: пухлые пупсы, разнообразные куклы, мягкие игрушки, машинки, конструкторы. Красавицы Барби, под стать им Синди, куклы прежних времен, которые были еще у мамы Федора – все они в унисон открывали рот и говорили: «Мама». Башенные краны, экскаваторы, пожарные машины, машины скорой помощи, коробка с железной дорогой – Федор надолго завис возле ленты, но ему и в голову не пришло взять что-либо.

На следующем конвейере возлежали вещи. Джинсы «Райфл», «Ливайс» и «Монтана», рядом с ними «Мальвины», батники – рубашки с заклепками, ботинки «Саламандер», адидасы, сигареты «Мальборо», кожаные ремни, юбки-резинки, легинсы, серебристые шарфики, мыльницы – резиновые туфли. Все они были свалены бесформенными кучами на ленту и высились до потолка, грозя обрушиться в любой момент.

Федор шел по бесконечному складу, не задерживаясь надолго возле конвейеров. Лента с котятами всех мастей, щенками, попугаями; лента с кактусами, геранью, фиалками; лента с автомобилями – тут Федор встал, как вкопанный: было на что посмотреть. Думал, конечно, что когда-нибудь у него будет своя машина, кто из парней о таком не мечтает? Федор, словно завороженный, наблюдал, как мимо проплывают иномарки, ему пришлось сделать усилие, чтобы продолжить путь.

Что он искал, Федор не знал, это было бесцельное блуждание по ангару. Он шагал и шагал, пока не заметил световой туннель. В конце туннеля ждало что-то невозможно прекрасное, Федор это точно знал. Что-то сочетающее в себе забавность котенка, полезность кухонного комбайна и шикарность новой бмвухи. Федор шел на сияние, чтобы соприкоснуться с неведомым чудом.

Вдруг ногу пронзила боль, Федор поморщился: свет в туннеле стал гаснуть, ожидание невероятного притупилось. Он попытался сосредоточиться, но неприятные ощущения повторились. Федор ойкнул и открыл глаза: над ним навис Симаргл.

– Еще раз укусить? – поинтересовался тот.

– Не надо, – речь давалась с трудом, но тело среагировало быстро: Федор откатился в сторону прежде, чем от сейфа сорвался разряд.

Раздумывать было некогда, Федор вскочил и огляделся: Максимус лежал неподалеку, рядом с ним – Оля и Полкан.

– Дрыхнут без задних ног! – наябедничал Симаргл.

Федор подошел к Максимусу и с трудом привел его в сидячее положение. От сейфа снова вылетел разряд, но Симаргл его ловко отбил.

– Вот тебе, получай! – Симаргл оскалил зубы.

Максимус был в полузабытье, поэтому Федору пришлось попотеть, прежде чем оттащил напарника в сторону. Федор оставил Максимуса под наблюдением Симаргла, а сам вернулся за Олей. Она была в трансе: глаза широко распахнуты, рот полуоткрыт.

– Оля, – Федор помахал рукой перед ее лицом. – Ты меня слышишь?

– Да, Димочка, – оживилась она. – Я супчик из вермишели сварила. Будешь?

Решение пришло быстро.

– Буду, – ответил Федор. – Только давай сходим в одно место.

– Конечно, Димочка! – Оля хлопнула в ладоши. – Помоги встать, а то ноги затекли.

Федор подставил плечо, и помог Оле подняться.

– Можно побыстрее, – поторопил он, – а то опаздываю.

– Да-да, сынок, – Олины глаза по-прежнему смотрели куда-то вдаль.

Федор бережно отвел ее к Максимусу и усадил рядом.

– Не очнулся еще? – спросил он Симаргла.

Пес понюхал Максимуса.

– Дрыхнет! – беспечно ответил он. – Я его за ухо цапнул – не реагирует!

– Ты куда, Димочка? – встрепенулась Оля, когда Федор направился за Полканом.

– Скоро вернусь, – пообещал Федор. – А ты пока просыпайся.

– Я не сплю, – по ее лицу промелькнула улыбка. – Как хорошо, что ты живой, Димочка.

Полкана разбудить не удавалось, а тащить на себе получеловека-полуконя Федор физически не мог. Сейф гудел и разражался яростными вспышками, от которых Федор пока увертывался.

– Полкан, да проснись ты, – тряс он получеловека-полуконя за руку.

Изо рта Полкана капала слюна, голова безвольно моталась. Федор был в отчаянии: надо вытаскивать Полкана, но как?! В полном отчаянии он навалился на Полкана всем телом, но столкнуть с места не вышло.

– Кому я сказал?! – в ярости заорал Федор. – Вставай, скотина!

Полкан шевельнулся.

– Давай, поднимайся! – Федор продолжал кричать на Полкана. – Топай быстрее!

Полкан послушно встал, и Федор повел его, покрикивая время от времени.

– Копытами перебирай! – он даже хлопнул Полкана по крупу.

Слезы и стыд душили Федора. В этот момент он был противен сам себе, но выхода не было. Если бы знал, как заставить Полкана двигаться другим способом, Федор обязательно бы этим воспользовался. И в то же время Федор злился на Полкана, что тот не оставил выбора, и приходится вытряхивать из себя гадкое и недостойное.

Вскоре Полкан присоединился к остальным. Оля все еще смотрела в никуда, улыбаясь умершему сыну, но Максимус начал приходить в себя. Он поглядел на Федора мутным взглядом, а потом коротко кивнул.

– Ни одна мышь не проскочила! – похвастался Симаргл.

– Молодец, – похвалил его Федор.

Он достал из рюкзака бутылку с водой и протянул Максимусу, тот немного отпил.

– Хрень какая, – произнес Максимус, его голос скрипел, словно звенья ржавой цепи.

Федор посочувствовал: еще какая! Если бы ни Симаргл, лежали бы они в поле под воздействием странного сейфа.

– Оля, ты как? – поинтересовался он.

– Хорошо, Димочка, – стала отвечать она, а затем пришла в себя.

Оля растерянно рассматривала Федора и хмурила лоб, соображая, куда пропал Димочка. А потом поняла, нижняя губа ее затряслась, и она отвернулась.

Пришлось ждать двадцать минут, прежде чем пленка, которой подернулись глаза Полкана, прояснилась. Он дернулся всем телом и громко всхрапнул.

– Полканушка, ты как? – Оля, переваливаясь с боку на бок, подошла к получеловеку-полуконю и заглянула в лицо.

– Хочется сказать грубость, которой заменяют слово плохо, – ответил тот.

– Головушка болит? – Оля погладила его.

– Трещит, – признался Полкан, – будто булыжником приложили.

– У кошечки боли, у собачки боли, а у Полканушки все заживи, – Оля подула на него.

– А чего сразу у собачки? – обиделся Симаргл.

Оля обернулась к нему и принялась оправдываться:

– Это у другой собачки, Симарглушка, ты ее не знаешь.

– Ладно тогда, – успокоился тот.

Федор оглянулся: сейф по-прежнему висел над полем. Он в очередной раз вспыхнул, и из него вывалился очередной странный предмет: мечта безумного инженера. Предмет был покрыт шерстью нежно-сиреневого цвета и оснащен буравом и веером-опахалом, которыми отбивалось от безымянных ходоков. Но предмету это не особо помогло: вскоре его разобрали на детали.

– Вот что за фигня такая? – задумался Федор вслух. – Для чего она?

Здесь все носило отпечаток ирреальности. Пейзаж поражал сюрреализмом: бескрайнее поле травы, среди которой видны соцветия иван-чая, такое же бесконечное небо: идеальной синевы, без единого облачка. И между ними зависший металлический ящик, окруженный сиянием – заменитель солнца, которому не нашлось места. А еще гудящие адепты, не спускающие глаз с объекта поклонения.

– Бог из машины, – предположил Полкан.

– В каком смысле? – не понял Федор.

– В прямом, Федя, – Полкан, похоже, окончательно оклемался. – Некий предмет, который отвечает на запросы людей. Они ему молятся, он посылает в ответ разные штуковины.

– Такие чудные?!

– Так просьб-то много, – Полкан расправил плечи. – На всех не угодишь. А тут одним махом. Хотя этим, – он указал подбородком в сторону безымянных ходоков, – нравится.

На мгновение у Федора мелькнула мысль привести в чувство оставшихся в траве ходоков. Мелькнула и пропала: всем не поможешь, да и поздно уже. Почему-то осознание этого факта больно отозвалось в душе Федора: он предал детские идеалы, разом сделавшись взрослым. Когда-то мечтал стать великим волшебником и исполнить желания всех людей. Что ж, за него это сделал бог из машины, и Федору придется смириться, что он обычный человек, и соизмерять свои возможности.

Сейф разразился фейерверком, из него один за другим посыпались невообразимые вещи: кресло-качалка с приделанными к нему лыжами – наверное, на таком кресле можно зимой рассекать по сугробам. Вывалилась помесь вентилятора и секатора, затем показался тостер на пружинах. При каждом прыжке из тостера вылетали подпеченные хлебцы.

Федор поймал себя на том, что снова завороженно смотрит на сейф, и отвернулся: как бы все не повторилось.

– Ладно, пошли отсюда, – Максимус поправил рюкзак и первым зашагал подальше от бога из машины.

Глава девятая. Стратим

Они разбили лагерь, не дожидаясь вечера: нужно было отдохнуть. Максим чувствовал себя отвратительно: его словно пропустили через отжимные вальцы стиральной машины. Он равнодушно наблюдал, как Федор ищет сухие ветви, чтобы разжечь костер, но сам не пошевельнулся: усталость, физическая и душевная, взяла вверх над голодом.

Среди редких деревьев проглядывало небо, по которому плыли тяжелые тучи. Дул ветер, наверняка, он нагонит дождь, и следовало соорудить навес, но Максим мог лишь сидеть, тупо глядя перед собой. Путники прошагали всего пару часов, но дорога далась всем трудно, только Федор сохранил энергичность.

Полкан и Оля лежали немного поодаль, даже Симаргл притомился: высунул язык и тяжело дышал. Максим закрыл глаза и мысленно снова очутился в ангаре: бесконечные полки тянутся куда-то к небу. А на полках чего только нет: катушечные и кассетные магнитофоны, радиолы, приемники, патефоны, проигрыватели – все разных эпох и предназначений. Такое ощущение, что находишься в музее, где собрали всю технику.

Максим бродил вдоль полок, не в силах оторваться от зрелища, хотя никогда не гнался за вещами. Но тут было всего слишком: слишком много, слишком хорошо. Новенькая техника, к которой не прикасались руки человека, хромированные детали, пластмасса без малейшей царапинки. Дотронуться было страшно: вдруг останется потное пятно? Если бы не Федор, блуждал бы там Максим веки вечные.

При мыслях об этом его охватило беспокойство: в дебри Заручья ушли не худшие, а лучшие ходоки, которые надеялись открыть новые тайны зачарованного места. А теперь кто служит золоту, кто погряз в вещизме, сотворив новый культ. Но ведь Максим был равнодушен и к первому, и ко второму. Почему же не смог устоять перед соблазном?

Шевельнулся червячок сомнения. Может, Максим сам себя не знает? Может, дорвись он до денег, славы и власти, это выжгло бы каленым железом иудину печать в душе? Ведь скольких людей меняют огонь, вода и медные трубы! Сколько из них не проходят испытания, поддавшись соблазнам. Выходит, и Максим такой же.

Федор тем временем отварил оставшиеся макароны: вот и все, припасы закончились – на дне котелка осталось совсем немного еды на вечер. Максим хотел отказаться, но внезапно ощутил сосущую пустоту в животе: инстинкты начали возвращаться. После трапезы он почувствовал, как начинает отпускать: по телу разлилось тепло, закололо пальцы на ногах, из ушей точно вытащили затычки. И тут Федор сказал:

– Возвращайтесь. Алена бы не хотела, чтобы вы погибли из-за нее. И я не хочу.

– А ты? – Максим спросил не сразу, и Федор тоже ответил с опозданием: – Если надо, я тоже вернусь.

Максим замолчал: значит, Федора также проняло. Но сказать ничего не успел, за него это сделал Полкан:

– Мы все решили, Федя. Чего теперь душу травить?

– Пробьемся, Феденька, – попыталась улыбнуться Оля. – Где наша не пропадала!

Максим тоже хотел сказать что-нибудь ободряющее, но не смог выдавить из себя ни слова: все готовые для таких случаев фразы казались натужными и мелкими. Слишком многое вложено и потеряно, чтобы взять и отказаться от цели похода. Теперь путники пойдут до конца.

Максим помог Федору соорудить навес: мокнуть не хотелось. Как только натянули пленку, упали первые капли, а через несколько минут в небе точно опрокинулась цистерна с водой. Они впятером жались под навесом, и Максим впервые подумал о возникшем между ними братстве. Все они стали намного ближе друг к другу, чем в начале экспедиции. Вряд ли Максим станет писать письма Федору или Полкану, но он точно знал: беспокоиться об их судьбе, как и о судьбе Оли, будет.

Под утро дождь стих, и небо прояснилось. На скорую руку выпили чай с остатками варенья и доели макароны – ужин Максим с Федором успешно продрыхли. Теперь дорога проходила через сосновый бор. Идти было легко: это не смешанный лес, где можно ноги сломать – ступать по ягелю приятно, ноги так и пружинят. И видно все, как на ладони, и воздух такой, что хоть режь его и на хлеб намазывай.

Останавливались пару раз попить чай, к заварке Максим добавил брусничный и черничный лист для аромата. Симаргл отыскал целую полянку с боровиками, их сразу же запекли на огне. Затем часть убрали в пакет, остальные грибы Максим и Федор съели, слегка притупив голод. Ближе к вечеру путники вышли к оврагу.

Овраг простирался через весь бор: не особенно глубокий, с пологим спуском. Его склоны были пронизаны корнями сосен. Обходить смысла не было: овраг тянулся за зону видимости. Да и незачем: спуститься и подняться – дело нескольких минут, даже Полкан справится. Максим первым начал нисходить на дно балки.

Он не сразу понял, что местность изменилась. Резко потемнело, склоны оврага разрослись чуть ли не до центра земли, корни деревьев походили на гигантских змей. Максимом овладело скверное предчувствие: они снова вляпались. Оля встревоженно осматривалась по сторонам, Полкан, наоборот, напустил на себя невозмутимый вид, а Симаргл на всякий случай облаял ближайший корень, заявив, что тот шевелится.

Путники с трудом спустились: земля осыпалась под ногами, так что Максим не удержался, шлепнулся и съехал вниз на заднице, больно ударившись при этом. Он потер ушибленное место: будет синяк. Хорошо, что прихватил с собой мазь для подобных случаев – быстрее заживет.

– Ты как? – поинтересовался Федор.

– Кости целы, – ответил Максим.

– Как думаешь, нам снова чего-то ожидать? – спросил Федор.

Хотелось бы надеяться, что в этот раз обойдется, но шансов мало: путники притягивали неприятности.

– Да, – скрывать правду смысла не было.

Противоположный склон отодвинулся, теперь дойти до него быстро не получится. Дно оврага было усыпано сухими листьями, при каждом шаге они шелестели, и от этого звука между лопатками возникало напряжение, словно в ожидании предательского удара.

– Точно змеи ползут, – проворчал Симаргл.

– Ты про что? – насторожился Максим.

– Про корни, – пес сохранял уверенность, что те движутся, хотя остальные путники ничего не замечали.

Сумрак сгустился, и Максиму казалось, что поблизости тяжело дышит и ворочается огромное существо. Вдали вспыхивали красные огни, Максим со спутниками направился туда. Ему все время мерещилось, что рядом снуют чьи-то силуэты, но едва Максим подходил ближе, видение рассеивалось.

– Аномальное место, – Федор постоянно озирался.

– Не бойся, Феденька, – успокоила его Оля. – Мы же вместе!

Федор не стал спорить, что не боится, и Максим его понимал: глупо делать вид, что все в порядке. «Ну-ка, взяли!» – послышался громовой голос откуда-то сверху, и Максим осознал, что стоит вместе с попутчиками возле огромного камня цвета свернувшейся крови.

Камень походил на куриное яйцо. При прикосновении к нему Максим ощутил сердцебиение, словно там и в самом деле находился зародыш цыпленка. Вверху вспыхнул свет и в небе появился образ огромного колеса с руками и ногами по ободу. Колесо крутилось, руки передавали друг другу разные предметы: молоток, пилу, дрель, стамеску, топор… Послышался голос, лишенный эмоций:

Каждое утро, кроме субботы,

Мы спешим в офис —

к богу работы.

Мы восхваляем с рассвета до заката

Бога работы всего лишь за зарплату.*

Максим обнаружил, что они вчетвером ухватились за камень-яйцо со всех сторон и теперь толкают его вверх по склону. Симаргл при этом носился вокруг и командовал:

– Полкан, навались посильней. Федя, не сачкуй! Оля, действуй одновременно со всеми.

Около них в гору тащили камни тысячи других людей, Максим снова различил смутные силуэты. Все были заняты делом, до ходоков доносился лишь протяжный стон. В небе появилось видение огромной женщины. У нее были густые широкие брови и безразмерная грудь, увешанная наградами. Бесстрастный голос продолжал читать стихи:

Делаем шаг вправо,

Шаг влево.

Это Гертруда —

Наша королева.

Гертруда – героиня труда.

"Без труда не вытащишь

и рыбку из пруда!"

Гертруде мы говорим «ах!»,

Ведь ее грудь вся в орденах.

Максим с трудом переборол желание грохнуться на колени и отбить земной поклон: образ женщины внушал благоговение. Она величаво проплыла по небосклону и исчезла. Максим вытер пот со лба и продолжил двигать камень-яйцо. Рядом раздался чей-то вскрик и мимо путников покатился валун. Затем раздался грохот, валун разбился, из него вытекла золотистая лужица.

Сыплется на нас небесная манна:

Письма, приказы и телеграммы.

Директивам не видно конца.

Не послать ли нам к богу гонца?

Чтобы ниспослал обеденный перерыв.

На перерыве, ему воскурив

Страстно-никотиновый фимиам,

Говорим небесам: «И аз воздам!»

В рабочем чате отвечает он сам:

«Отпуска хотите? А хрен вам!»

Бог работы строг.

Он как осьминог:

У него тысяча рук

И тысяча ног.

Он говорит:

"Вjobывай, сынок!"

Снизу донесся отчаянный визг, и Максим едва не схватился за сердце. Визг продолжался, разрывая барабанные перепонки. Где-то поблизости сорвался еще один валун, он падал, ударяясь о другие камни и увлекая их за собой. Максим уперся ногами в склон, стараясь удержать камень-яйцо. Пыхтел Федор, лицо Полкана побагровело, из глаз Оли катились слезы.

– Ну, родненькие, поднажали, – Максим подпихнул камень-яйцо, которое, казалось, вросло в землю.

А визг все длился. После на дне оврага полыхнуло так, что Максим явственно различил очертания огромной курицы. Ее тело, ноги и клюв были обмотаны цепью. Курица яростно билась. Вокруг сновали люди, они натягивали цепь, удерживая курицу на месте. Из клюва вновь вырвался огонь, сжигая все поблизости, но люди не отступали, одни поливали курицу пеной из пожарных рукавов, другие опутывали цепью.

Колесо продолжало вращаться, теперь руки на нем перебирали письма, тянули телеграфную ленту, передавали какие-то бумаги.

Бумажку справа кладем влево.

Сперва робко, затем смело.

Похоронены мы под ворохом бумаг

Нам нужен бог – он великий маг!

Наши руки могучи,

Мы гоняем тучи,

Тучам из бумаг —

Мы покажем fuck.

Визг стих: люди усмирили курицу, на мгновение Максим почувствовал облегчение. Но тут залаял Симаргл:

– Ах ты, собака такая!

И Максим увидел, что к ним ползет корень. Симаргл набросился на него и вцепился зубами.

– Федор, – обратился Максим, – достань из моего рюкзака топор.

– Сейчас, – тот не стал спорить.

Максим стиснул зубы, когда Федор отпустил ношу: как же нелегко. Возникло ощущение, что камень становится все тяжелее. Пот градом стекал по лицу за шиворот до самых трусов. Федор вынул топорик и рубанул корень. Тот испуганно дернулся и пополз прочь.

– Получил, гад?! – обрадовался Симаргл. – Знай наших!

Вечером приходим домой не спокойны:

Быть без бога работы мы недостойны.

Встаем строем к мартеновской печи,

Мечем на стол для бога куличи.

«Услышь нас, о великий бог!

Ниспошли нам работы впрок.

Чтобы круглосуточно впахивали мы».

«Так и быть, – говорит, – дам работы взаймы.

Отдадите потом потом и кровью,

Временем, отдыхом и любовью.

Я бог работы – парень простой.

Мне нужен раб, чтоб навеки мой.

Чтоб до небес вился мне фимиам.

Я вас возлюблю и вам воздам».

Теперь вверху летали пироги. Руки подбрасывали их, ноги ловко отфутболивали и так по кругу. Меж тем на дне оврага опять разгорелось пламя. До путников донесся яростный клекот: курица вырвалась из цепей и выдыхала огонь, сжигая людей заживо. До Максима доносились отголоски криков и стонов, но он продолжал толкать камень-яйцо.

Максим сам себе казался Сизифом, до конца времен обреченным на бессмысленный труд. Лицо Полкана пошло пятнами, перья на теле Оли слиплись, Федор дышал так, словно его легкие были заполнены огнем. Максим не понимал, зачем они тащат камень-яйцо наверх, но путники упирались всем телом в глинистый склон и не сдавались.

В один момент Максим почувствовал, что ноги скользят. Нечеловеческим усилием он пихнул камень вперед, чтобы не увлечь за собой, и тут же грохнулся на колени, подставив руки под камень-яйцо.

– Сейчас, – бормотал Максим. – Встану. Потерпите немного.

Максим поднялся и с бешеным стоном-криком толкнул камень-яйцо. Вопил Федор, ему вторила Оля, Полкан орал что-то неприличное. Даже Симаргл оглушительно лаял, подбадривая остальных. Все вместе они налегли и перевалили камень наверх: Максим и его спутники выбрались из оврага.

________________________________

* Авторское стихотворение «Бог работы»

Глава десятая. Лесная избушка

Скажи кто Федору, что сон про Стратим сбудется, в жизни бы не поверил. Но он собственными глазами видел, как гигантская курица билась в цепях, пытаясь освободиться, и ей это удалось. И тот камень, что тащил Федор с остальными, был ее яйцом – Федор был в этом уверен. Он чувствовал гладкость скорлупы, ощущал внутренний жар и сердцебиение зародыша. Федор не знал, чего ждать от Заручья дальше, главное, у путников получилось не потерять и не разбить свою ношу. Им дали шанс, как он надеялся.

Сосновый бор сменился дубравой. Федор впервые видел так много дубов в одном месте, хотя встречалась еще береза и осина. Как и в бору, тут было просторно и много света, невысокая трава выглядела, как после стрижки газонокосилкой – лес больше походил на парк. В траве Федор заметил упавший желудь, нагнулся и подобрал его – на счастье!

После преодоления оврага всем требовался отдых. Федор залез в рюкзак и расстелил на земле пленку: скоро осень, земля быстро остывает, забирая тепло и у людей. Он еще раз проверил содержимое заплечного мешка: пусто. Остатки сгущенки и заварка. «А-а, – вспомнил Федор, – у Максимуса же еще грибы».

Они вскипятили воду, заварили чай и перекусили на скорую руку боровиками. Федор прижался к стволу дуба и закрыл глаза. Вот бы вместо вещей, еды, оружия брать что-то действительно необходимое. Раз, и положил в рюкзак поход, а вместе с ним спички, треногу, котелок, нож с насадками, палатку и прочее. Но при этом не тащишь тяжесть, потому что поход легкий – ведь в нем приятная усталость после долгой ходьбы, дымка костра, запах гречки с тушенкой и звездная ночь.

Или отпуск. Взял и закинул в рюкзак отпуск. Вместе с танцами в клубе, ночными гонками на скутере, поездкой к морю и гулянками с друзьями. А вместо этого несешь на себе кучу нужного и ненужного, самое важное при этом забывая дома. Или библиотека… В экспедицию книгу не потащишь – тяжелая и место занимает, а когда в рюкзаке библиотека, можно не страдать, что вечером нечем заняться: все книги мира к твоим услугам.

Или праздник, который всегда с тобой. Новый год с елками, украшенными игрушками, с мешком Деда Мороза, Снегурочкой и чудесами, которым положено случаться в эту ночь. Или день рождения с кучей друзей, подарками, поздравлениями со всего света и счастьем, которым пронизан мир.

В дубраве задерживаться не стали. Оля снова забралась верхом на Полкана, и тот медленно шел по траве между деревьев – сил гарцевать даже у него не осталось.

– Потом будем вспоминать это как приключение, – неожиданно сказал Полкан. – Повторить нам его не захочется, а вот вспомнить – с удовольствием.

Федор кивнул: так и есть. Этот поход повторить невозможно, да и не нужно. Каждое такое приключение одно на миллион, его хорошо хранить в памяти и доставать оттуда в определенные дни.

– Будем собираться, как ветераны, и трепаться до утра, смакуя каждую деталь, – продолжал Полкан.

– Осталось только выжить, – мрачно усмехнулся Максимус.

– Придется, – Полкан оттопырил нижнюю губу и насмешливо взглянул на него. – А то кто будет байки травить?

– А я сплету вам венки, – Оля мечтательно улыбнулась. – И надену на ваши головы.

– Из лавра, – уточнил Полкан, – как героям.

– Так тут лавр не растет, Полканушка, – Оля не уловила юмора, – я лучше из одуванчиков или ромашек, еще можно листья папоротника вплести.

– Могу лавровый лист захватить, – хмыкнул Максимус, – который для супа. Но меня вполне устроит вариант с одуванчиками.

– Мне с клевером тогда, – вмешался Симаргл, – на него пчелы охотно летят.

– Зачем тебе пчелы? – заинтересовался Полкан.

– Весело! Они ко мне, а я от них, – Симаргл взвился в воздух и пару раз кувырнулся.

Федору передалось его веселье: вот бы на это посмотреть! Он представил, как Симаргл носится, преследуемый пчелиным роем, но так и не отдает венок из клевера. Да и посиделки у костра – прекрасная идея. Лишь бы все получилось, лишь бы путники дошли до источника с живой водой, лишь бы все трудности были не напрасными.

Дубрава уступила место болоту. Почва под ногами пружинила, Федор шагнул, и увяз по щиколотку. Хорошо, что им с Максимусом повезло отыскать в Свистоплясово сапоги подходящего размера, иначе бы Федор зачерпнул своими кедами жидкую грязь.

Здесь росли чахлые деревья, словно болото и отсутствие света не давали им вытянуться.

– Надо же, – удивилась Оля, – яблоня.

Это и в самом деле была дичка – лесная яблоня. Низкоствольная, похожая на заморыша, которому не хватает любви. Яблоки на ней поспели – мелкие, буро-зеленые. Федор сорвал одно, откусил и сморщился: кислятина! К тому же как деревянное, не прожуешь.

– Им бы месяц полежать на чердаке, – подсказала Оля, – тогда их есть можно.

– Максимус, – окликнул напарника Федор. – Представляешь, если это молодильные яблоки?

– Тогда мы получим младенца вместо тебя, – Полкан не утерпел, чтобы не подтрунить над Федором. – Жаль, ползунков не захватили.

– Да я шучу, – Федор на мгновение испугался: вдруг правда? И прямо сейчас он станет ребенком?

Но ничего не произошло. Максимус нарвал яблоки и набил ими карманы, Федор последовал его примеру: какая-никакая, а все же еда. При мысли о еде потекли слюни, Федор сглотнул. «Надо представить себя путешественником, членом экспедиции на Северный полюс, например, – решил он. – Они терпели голод, холод, и я справлюсь».

Путники прошли еще немного и впереди увидели крохотную избу, она была построена из неошкуреных бревен. В одном месте крыша из камыша провалилась, крыльцо было полуразрушено.

– Зайдем? – спросил Федор.

Симаргл облетел избу и сообщил:

– Никого!

К сожалению, поживиться было нечем. Похоже, изба когда-то использовалась охотниками или лесорубами в качестве временного пристанища: ни еды, ни вещей в ней не осталось. Полкан с трудом разместился: изба не была рассчитана на получеловека такого размера.

– Заночуем здесь, – решил Максимус. – Все крыша над головой.

Он велел Федору набрать хворост, а после растопил сложенный из камней очаг, на котором была установлена железная плита. Максимус водрузил на плиту котелок, порезал в него яблок, добавил немного воды и сахара. Федор опять сглотнул: как же хочется есть! Под конец он был готов снять котелок и есть не разварившиеся яблоки. Хорошо, что Максимус удержал, пригрозив заворотом кишок. Потом Федор черпал ложкой густой компот из яблок, причмокивая так, что мама обязательно бы сделала замечание.

Спальными местами служили тюфяки, набитые соломой, они лежали прямо на полу. Федор вытянул ноги: красота-то какая! Почти как дома. Сейчас бы еще ванну с теплой водой или хотя бы душ. Да и за компьютером хочется посидеть, и с Димкой потрепаться. Ничего, Федор обязательно все наверстает, когда вернется.

– Спите, двери и окошки, все подвальные дровёшки, спи, труба-матушка, аминь, – произнесла Оля и пояснила: – Эту молитву еще бабушка моя читала перед сном.

Симаргла оставили за сторожа. Он уселся возле небольшого окна, затянутого пленкой, и принял показательно старательный вид. Федор пожелал всем спокойной ночи, закрыл глаза и провалился в сон.

…Он был в городе. Стояло раннее утро, небо еще не посветлело. Народ спешил на работу: впереди Федора шагали двое. Федор зачем-то обернулся: высокий дом, рядом железная ограда парка. Возле забора стоял бурый медведь. Его башка была низко опущена, затем медведь поднял голову и принюхался. Его взгляд остановился на Федоре, и тот понял: нужно бежать!

Асфальт внезапно покрылся тонкой коркой льда. Федор осторожничал: не хватало растянуться на льду на радость медведю. Пара, шедшая перед ним, куда-то исчезла, будто корова языком слизнула. Федор становился потенциальной жертвой. Он попытался ускориться, чтобы заскочить в подъезд ближайшего дома, но все происходило будто в замедленной съемке, а медведь приближался.

Неожиданно из дома напротив вышел мужчина и быстро пошел по дороге. Федор обрадовался: звери обычно реагируют на движение. Так и вышло: медведь пронесся мимо и устремился за мужчиной.

Небо посветлело, на улице появились люди, дети направлялись в школу. И тут они заметили медведя, пожирающего мужчину. Школьники замахали руками, предупреждая остальных об опасности, и тогда Федор проснулся.

В избе было прохладно: очаг за ночь остыл, а из щелей в полу тянуло холодом. Максимус, Оля и Полкан спали, Симаргл дрых возле окна, во сне его лапы подергивались. Федор поежился: сейчас бы не помешало укутаться с головой в ватное одеяло. Он аккуратно, чтобы никого не потревожить, пролез между Олей и Максимусом, и вышел из избы. Все вокруг заволок туман, очертания деревьев терялись в белесой дымке. Федор спустился с крыльца, отдалился от дома и справил нужду.

Вдали начинало светлеть, горизонт окрасился в золотистый цвет, который пробивался через дымку. Федор стоял и думал, что совсем бы не удивился, если бы в продолжение сна из тумана выскочил медведь. Федор почувствовал, как напряглись мышцы спины и ног, как неприятный холодок пробежал между лопаток, как сводит живот от страха. Стараясь идти медленно, он поднялся на крыльцо, постоянно озираясь, но все было спокойно.

Солнце нашло прореху в стене тумана и теперь тот рассеивался под лучами. Затрещала какая-то ранняя пташка, будто успокаивая Федора, что никакой угрозы нет и в помине. И тогда он вернулся в избу.

Глава одиннадцатая. Уроды

Федор проснулся первым, вставать не хотелось. От тюфяка пахло прелой соломой, из-под пола тянуло сырой землей. Федор пошевелил пальцами ног: как же хорошо лежать просто так и никуда не спешить. Сейчас бы навернуть блинов или дрожжевых оладий, а можно тех и других, намазывая их сгущенкой, вареньем и сметаной попеременно. Или просто растопить масло и макать в него блины, запивая крепким и сладким чаем. Или есть пшенную кашу, томленую в духовке несколько часов, с румяной корочкой, в золотистых подтеках сливочного масла.

Федор судорожно вздохнул. Зрела уверенность, что они так и не отыщут живую воду. Будут блуждать по этому ирреальному пространству, увязая в нем все глубже, пока не смешаются с ходоками, которые пропали здесь раньше. «Если сегодня не дойдем до живой воды, – постановил Федор, – повернем назад». Он понимал, что предает Алену, предает Николая Степановича и себя, отправившегося за подвигом. Осознавал и не ужасался: даже металл устает, что уж говорить об обычном человеке. Все, Федор почти сломался.

Он многое сделал для Алены, но есть вещи, на которые не способен ни один человек, потому что они не в людских силах. Если Федор задержится в Заручье, то разделит участь Алены, а может, его ждет что похуже, и не только его. Николай Степанович не вправе требовать, чтобы Федор умер. А про себя он знает – сделал все возможное и невозможное, стыдиться нечего.

В сегодняшнем сне Федор допустил, чтобы жертвой вместо него стал другой человек. Он не пытался предупредить незнакомца или помочь спастись. Наоборот, принял смерть мужчины с облегчением – ведь сам Федор остался жить. И в этом была неприглядная правда: жить Федор хотел больше, чем спасти Алену. Первый порыв улетучился, да и дурь из головы выбило.

По стене ползло красное пятно. Федор пригляделся: божья коровка! Совсем недавно ему снились божьи коровки, которых было нужно собирать в заброшенных домах. И вот Федор находится в подобном доме и видит коровку. Может, это знак? В детстве он брал божью коровку в ладонь и говорил:

«Божья коровка, улети на небо.

Там твои детки кушают котлетки.

Всем-всем по одной,

А тебе ни одной!»

Глупая коровка верила, забиралась на палец и улетала; Федор считал, что это к счастью.

Вышли через час. Федор объявил остальным о решении, и, к удивлению, никто с ним не спорил. Даже Максимус промолчал. Видимо, попутчики тоже изверились, что удастся найти живую воду. Болото сменилось обычным лесом, похожим на тот, в который они попали при входе в Заручье. Много березы, сменяемой ельником, редкие сосны и дубы. Растет орешник, волчье лыко и малина. И полно папоротника. Жаль, что он не цветет даже в ночь на Ивана Купала, даже в Заручье, как утверждает Максимус.

Путникам повезло набрести на заросли малины, и Федор с Максимусом наперегонки бросились к переспевшим ягодам: сладким с еле уловимой горчинкой. Они невесомой каплей падали в желудок.

– Живот заболит, – ехидно заметил Полкан.

– Ничего, – отмахнулся Максимус, – у меня таблетки имеются.

– От голода он тоже болит, – добавил Федор.

Он набрал ягоды в ладошку и присел на поваленную березу, на ее стволе росли грибы-трутовники, похожие на семью улиток.

– Правильно, Феденька, – одобрила его Оля. – Ты в рост идешь, тебе надо кушать.

– Если много кушать, – тут же сострил Полкан, – можно не в рост пойти, а вширь.

– С малины не запоешь, – Симаргл обнюхал малинник и отошел в сторону, не обнаружив ничего занимательного для себя.

Валежник мешал продвижению: приходилось перелезать через него или делать крюк. В одном месте наткнулись на бурелом – целую стену из поваленных ветром деревьев. Начали обходить, и неожиданно Оля закричала:

– Господи! Что это?!

Она прижала руку к губам и с ужасом всматривалась в существо, когда-то бывшее человеком.

У существа не имелось лица: глаза, нос и рот были затянуты ярко-розовой кожей. Уши тоже отсутствовали. Существо слонялось среди деревьев, натыкаясь на стволы и падая.

– Урод какой-то, – попытался успокоить Олю Федор.

Существо остановилось и развернуло голову в их сторону. Путники обогнули его.

Они прошли минут двадцать и снова напоролись на существ, тех было трое. Существа покачивались между деревьев, точно под дуновением ветра. Все они, как по команде, уставились на Федора и его попутчиков гладкими лицами. Вскоре существ стало слишком много: путники, как ни пытались разминуться, постоянно натыкались на этих личинок человека. Существа ползали, катались по земле, лазили по деревьям. От их вида внутри Федора что-то сжалось.

«Стояли уроды

Без имени-породы…»

Он вспомнил считалочку из детства, с помощью которой выбирали воду.

– Мне кажется, лучше вернуться, – сказал Полкан, когда они встретили очередную группу существ.

– Я такого же мнения, – согласился Максимус, но сзади их уже обступили.

Федору сделалось противно, он испытывал брезгливость при виде существ: заготовки, брошенные на полпути созидания. Бог, который их сотворил, явно был недоучкой. Федор попытался обойти ближайшее существо, но то заступило дорогу.

– Уроды… – послышался шепот, похожий на шелест пенопласта.

Хотя у существ рта не имелось, они говорили. По коже, покрывавшей их лица, пробегала зыбь.

– Уроды, – одно из существ указывало на Олю и Полкана.

– Тьфу на вас! – Симаргл не выдержал и облаял ближайшее существо.

То с внезапной ловкостью едва не поймало пса.

– Хватай уродов! – велело одно из существ.

– Мы не уроды, – глаза Оли наполнились слезами.

Федор выступил вперед:

– Эй вы: они не уроды! Это вы уроды!

Существа не слушали его, они обтекали Федора, будто тот был камнем или деревом. Симаргл взвился в воздух и оттуда командовал:

– Полкан, бери правее! Двинь ему копытом между ног!

Но было поздно. Существо схватило палку и сбило Симаргла на лету, тот грузно шлепнулся вниз. Федор бросился на помощь, но на него навалилось несколько существ, придавливая к земле. Сразу четверо повисли на Максимусе, не давая ему шевельнуться. Федор барахтался, пытаясь выбраться, но существа удерживали его.

Он чувствовал прикосновение их пальцев, и его передергивало от омерзения. Существа гладили его лицо, останавливаясь на глазах, носе и губах. От каждого касания Федора едва не выворачивало наизнанку: он физически терпеть не мог этих существ – они были несовместимы.

Пронзительно закричала Оля, Федор дернулся, но ничего не смог поделать. Слышалась возня, удары чем-то тяжелым. Он вздрагивал каждый раз, когда раздавался очередной удар, слезы катились бесконечным потоком от беспомощности и злости. Федору казалось, эта пытка никогда не кончится, но существа разом, точно по команде, сползли с него. Он вскочил, сжимая кулаки, готовый броситься на тех, кто помешал ему вступиться за Олю, Полкана и Симаргла, но существ уже не было.

Рядом с растерзанными трупами сидел Максимус, его лицо было страшно спокойно. При взгляде на Максимуса Федору стало дурно, к горлу подкатила тошнота. Он подошел на негнущихся ногах и мешком опустился на землю возле тех, кто совсем недавно шел с ним бок о бок по Заручью.

Нос на Олином лице был вбит в череп, волосы выдраны с корнем, глаза выдавлены, словно нападавшие старались уничтожить ее нежный облик. Ноги Полкана были перебиты, живот распорот. У Симаргла выдраны крылья. Но даже ужасная смерть не сделала их уродами.

Трясущимися руками Федор приложил крылья к спине Симаргла, точно надеясь, что они прирастут.

– Сейчас, – Максимус, наконец, подал голос.

Он что-то поискал в рюкзаке, а затем вытащил литровую бутылку с мертвой водой, которую приберегал для поста на Калиновом мосту. Максимус, не надевая перчаток, обмыл Симаргла, и, о чудо, крылья вернулись на место. Потом они с Федором обтерли тела Полкана и Оли, и мертвая вода исцелила раны. Только вернуть к жизни не смогла.

Теперь казалось, все трое просто спят. И если потрясти их хорошенечко, то они проснутся. Федор сделал над собой усилие: ему хотелось заорать во весь голос, начать крушить, убивать… Сделать что-нибудь, чтобы отомстить за смерть тех, кто был ему дорог. Жаль, что существа убрались, сейчас бы он убил их также, как они убили его друзей.

Федор не умел плести венки, поэтому нарвал букет лесных цветов и вложил его в руки Оли, скрещенные на груди. Несколько желтых лютиков воткнул в волосы. Оля походила на спящую царевну из сказки, и казалось, если бы нашелся герой, подаривший ей поцелуй любви, она непременно бы очнулась.

Федор сунул руку в карман и наткнулся на желудь, подобранный на удачу. Федор бездумно бросил его на землю: желудь не принес везение ни ему, ни другим. Затем Федор обнаружил увядший цветок – незабудку, которую сорвал перед Заручьем.

– Они забыли себя, – произнес Максимус.

– Кто они? – не понял Федор.

– Те, кто убил Олю и Полкана, – Максимус тоже вытащил незабудку. – Они забыли цель, с которой пришли в Заручье, и потеряли себя. В прямом и переносном смысле.

Федор сжал зубы: какое ему дело до этих придурков?! Забыли – не забыли, причем здесь Оля, Полкан и Симаргл?! Что они сделали плохого?!

– А Оля, Полкан и Симаргл были слишком прекрасные, – продолжал Максимус. – И уроды не смогли вынести их рядом с собой. Уродам мало было убить, они хотели уничтожить.

Светило солнце, золотом отражаясь на Олиных волосах, касаясь ее губ. Затем луч скользнул по длинным волосам Полкана, приласкал шерсть на лошадином туловище, а после убежал к Симарглу, согревая пса в последний раз. И это августовское солнце, и прекрасная природа, и чудесные друзья, и их ужасная смерть – они одновременно были и в то же время казались несовместимыми. Федор никак не мог примириться с мыслью, что это произошло на самом деле. Ему чудилось, это очередной кошмар, Федор откроет глаза, и будет, как прежде.

– Что же теперь делать, Максимус? – спросил он в надежде, что тот даст совет, который позволит жить с этим новым знанием.

– Пошли отсюда, – сказал Максимус.

– Куда?

– Куда-нибудь, – ответил Максимус.

Глава двенадцатая. Новый герой

Они и пошли куда-нибудь, Федор не запоминал ни дорогу, ни направление. Его придавило горем, точно могильной плитой. Все зря. В мечтах он рисовал себе возвращение героем: с живой водой, с приключениями, которыми можно похвастаться перед Димкой и Аленой. Теперь этого не будет никогда. О таком не то что говорить, думать не захочется. И не уберечься от мыслей: покойные Оля, Полкан и Симаргл всегда будут рядом с Федором.

– Это я виноват, Максимус, – произнес он вслух.

– Нет, – ответил тот без колебаний.

– Они из-за меня погибли, – Федор гнул свою линию.

– Не ты их убил, – жестко отрезал Максимус. – И пошли они не из-за тебя, а за мечтой. Как и многие ходоки до них.

– Как же мне жить? – сказал Федор вполголоса, сказал и устыдился своей слабости.

– Как все, – Максимус посмотрел на него с сочувствием, – как получится.

От этих слов Федору хотелось завыть. Он вспомнил продолжение считалочки:

«Уродов впустили,

Уроды всех убили.

Погиб сапожник, портной.

Ты остался, герой!»

Или там было по-другому? Федор пытался, но так и не смог вспомнить.

– Максимус, ты пойдешь еще в Заручье? – он хотел задать другой вопрос, но забыл, какой.

– Нет, – напарник замотал головой. – Хватит!

Красивая мечта обернулась грязной былью, кровью и поражением. Слишком много для одного человека, особенно в семнадцать лет. На месте сердца зияла пустота, и Федор не понимал, чем заткнуть эту прожорливую дыру. Не знал, чем заполнить жизнь в дальнейшем, чтобы придать ей хоть какой-нибудь смысл.

Максимус будто прочитал его мысли. Он остановился и подошел вплотную к Федору.

– Если бы у меня был такой сын, я бы гордился им, – отчетливо произнес Максимус, глядя Федору в глаза.

– Я, я… – Федор не выдержал и снова разревелся.

Мысли путались: все так сложно и ужасно. И несправедливо. Именно несправедливость делала происшедшее таким болезненным. Ведь Федор мечтал о хорошем, о спасении для Алены, о шансе для миллионов людей, существованию которых грозит опасность. И Оля, и Полкан были замечательные, а Симаргл забавный. И осознание, что в реальной жизни все не по правилам, особенно потрясло Федора.

Максимус грустно улыбнулся, Федора не оставляло ощущение, что тот понимает, что творится в душе Федора.

– Все пройдет, – уголок рта Максимуса пополз вниз. – Хотя Полкан сказал бы, что это избитый штамп. Он любил повоображать.

– Да, – согласился Федор, – хлебом не корми.

Они так и шли, вспоминая потерянных друзей, от этого Федору сделалось немного легче. И тут зазвучала музыка, Федор вздрогнул от внезапности.

«Где ты, мой новый герой?

Ты будешь здесь, я верю!

Тебе привычный узкий круг

Мешает быть со мной».*

Федор с Максимусом увидели столб, на котором висел репродуктор. Репродуктор выдал несколько строк песни, закашлялся и умолк.

– Что это?

Максимус пожал плечами:

– Ерунда какая-то.

Не то слово! Федор еще раз настороженно осмотрел столб: на нем доже проводов нет. Напарники двинулись дальше, Федора охватило дежавю: словно все это уже было. Он шел этой дорогой, слышал эту песню и умирал от невозможности жить, как раньше. На пути встретился еще один столб с репродуктором, который продолжил:

«Тебя устала я ждать,

Сломай замки и двери,

Сорви букет колючих роз

За каменной стеной!»

Теперь Федора не оставляло предчувствие: что-то произойдет. Только хорошее или снова плохое? От нервов мутило так сильно, что Федор порадовался, что ничего не ел, кроме малины. Деревья расступились, и Федор с Максимусом вышли на лужайку. Посреди нее находился автомат с минеральной водой. Сердце Федора воскресло из небытия и затрепетало.

Автомат был самый обычный: подобные тысячами стояли когда-то на улицах городов, и Федор даже помнил вкус двойной газировки. Дегустация ее входила в обязательную программу субботних прогулок с родителями после каруселей в городском парке. Точно такой же металлический ящик с прорезью для монет, с устройством для мытья стаканов и дозатором для сиропа и газированной воды стоял в центре поляны.

Федор подошел ближе и прочитал надпись на автомате: «Живая вода». Его затрясло.

– Максимус, это же… это она?! – он не верил собственным глазам.

В ушах зашумело, перед глазами замелькали черные мошки.

– Она, – подтвердил Максимус и тут же засомневался: – наверное.

Федор стукнул по автомату и быстро произнес:

– Мне нужна живая вода!

Ничего не случилось, автомат не выдал ни каплю. Федор подергал дозатор, вызвал фонтанчик воды – автомат бездействовал. Федор едва не взвыл: да что же это такое?! Почему не работает?!

– Деньги нужны, – сообразил Максимус. – Три копейки.

Федор зашарил по карманам: есть! Руки ходили ходуном, когда он запихивал монету в прорезь.

– Подожди, – попытался остановить его Максимус. – Стакан надо.

Но автомат уже загудел, и дозатор выплюнул пилюлю янтарного цвета, напоминающую капсулу с рыбьим жиром, которым мама потчевала Федора ради его здоровья.

– Получилось? – Федор потрясенно смотрел на капсулу в своих руках. Внутри нее переливалась радужная капля.

– Вроде бы, – Максимус тоже растерялся. – Жаль, не проверить.

– Почему? – Федора обожгла догадка. От нее снова стало больно и страшно. – На Полкане и Оле.

Он опять начал рыться в карманах в поисках мелочи. На двоих с Максимусом они насобирали еще шесть монет: три по три копейки, копейку и две копейки. Автомат исправно выдал пилюли в обмен на деньги. Одну капсулу Максимус забрал себе, Федор не возражал: если бы не напарник, он бы не сообразил, что делать с автоматом.

– Скажи, что это правда, – попросил он.

– Это правда, – повторил Максимус и рассмеялся.

Это был смех человека, сперва доведенного до отчаяния, а потом увидевшего свет в черной дыре, куда засунула его жизнь. Максимус сел на землю и продолжил смеяться, не в силах остановиться.

– Тебе плохо? – Федор опустился на корточки.

Максимус затряс головой.

– Нет, я сейчас успокоюсь, – он прикрыл рот ладонью. – Вот я дурак! – продолжил он. – Ведь реально возможно все. Главное, верить. Если бы я тогда…

Максимус оборвал себя.

– Будем возвращаться, – спокойным голосом сказал он.

Максим находился точно в забытье. Да и с внимательностью возникли проблемы, многое ускользало от него: столько всего случилось в этот день. Зато зрела убежденность, что они с Федором обязаны найти погибших друзей, остальное неважно. Напарники бежали, ориентируясь на внутреннее чутье. Столб с репродуктором, еще один, приметная береза с двумя стволами, за которой растет дуб в полтора обхвата…

Когда наткнулись на тела Полкана, Оли и Симаргла, Максиму чуть снова не стало плохо. Он схватился за сердце: то билось с бешеной частотой.

– Давай ты, – попросил Федор, и Максим опустился на колени возле Оли.

Федор протянул капсулу. Максим мгновение посомневался, а после вложил капсулу в рот Оли и раздавил. Радужная капля соскользнула на язык и растаяла. Они с Федором замерли в мучительном ожидании. Казалось, прошла вечность, прежде чем Оля открыла глаза и села.

– Что случилось, мои хорошие? – робко улыбнулась она. – Я спала?

– Все хорошо, Оля, – Максим крепко обнял ее.

Оля посмотрела вокруг и увидела бездыханных Полкана и Симаргла.

– Ой! – испугалась она. – Нас же убили.

– Теперь нет, – пообещал Максим и поочередно влил живую воду Полкану и Симарглу.

Сперва очнулся Симаргл, он расправил крылья и взлетел.

– А что за урод в меня палкой кинул? – поинтересовался он. – Вы его побили?

– Мы их прогнали, – Федор прижал пса к себе в порыве чувств, и Симаргл облизал его лицо.

– Значит, нашли воду, – Полкан сообразил, что произошло.

– Да, – кивнул Максим. – Нашли.

– Вот и хорошо, – Полкан поднялся. – Теперь можно и обратно.

– Подождите, – остановил их Симаргл, – я же вспомнил!

Он взвился в воздух. Теперь его вид изменился: крылья стали рыжеватого цвета и утратили схожесть с вороньими. Да и сам Симаргл преобразился: он не походил больше на несуразного пса, его облик приобрел величественность.

– Я вестник! – голос Симаргла сделался торжественным. – И объявляю, что людям надо покинуть Заручье.

– Почему, Симарглушка? – удивилась Оля.

– Время подошло, – возвестил тот, а затем добавил обычным голосом: – Так, я все передал, теперь свободен! Всем пока!

Он облетел каждого, махая хвостом из стороны в сторону, а после удалился.

– Как же так? – всхлипнула Оля. – Значит, пора нам прощаться?

– Ты не проводишь нас? – уточнил Полкан.

– Нет, Полканушка, я тут останусь. Потому что знаю, кто я.

Она поочередно подошла к Федору, Максиму и Полкану и обняла.

– И кто же ты? – спросил Федор.

– Скоро узнаешь, – пообещала Оля. – Счастья вам!

Ее перья запылали подобно миллиардам звезд: золотым, серебряным, бронзовым и медным. Оля поднялась в воздух и медленно поплыла над лесом. Солнце вспыхнуло, окрасив небо в алый цвет, от земли потянулся туман, придавая всему сказочность.

– Пойдем побыстрее, – напомнил Максим об обыденном. – Надо еще ночлег организовать.

_________________________________

* Песня группы «Мираж» «Новый герой»

Глава тринадцатая. Калинов мост

К Калиновому мосту вышли в пятнадцать часов следующего дня. Путь обратно был не в пример легче: путникам никто не встретился. Федор боялся, что снова нападут уроды, или путники наткнутся на необычных богов этого места, но обошлось. К мертвой воде дорога тоже не вывела, и где-то возле фонтана на веки вечные остались лежать грелка и кишка с водой.

Несмотря на эту досадную неприятность, Федором овладел приступ счастья, рот постоянно расплывался в улыбке, а настроение порхало от радостного до восхитительного, точно бабочка. Федору хотелось кричать от радости, бегать, прыгать до неба и обнимать весь мир. Эмоции переполняли Федора, как забродившее вино бутыль.

– Осталось на тот берег перейти, – сообщил Максимус.

Федор снова улыбнулся.

– Только тебя с собой не возьмем, – Максимус навел на Федора пистолет, – ты лишний.

Федор смотрел в дуло пистолета и не верил тому, что слышит. Улыбка застряла на лице, словно приклеенная.

– Почему? – только и смог спросить он.

– Живая вода, – объяснил Максимус, – за нее много денег дадут. А зачем делиться?

Полкан отвел глаза, всем видом давая понять, что не намерен вмешиваться. А Федор глядел в бездонный тоннель, на конце которого находилась его смерть, и пытался осмыслить услышанное. Надо же, Максимус все это время таскал с собой оружие, а Федор и не знал.

– Я отдам, – наконец выдавил он из себя: лучше лишиться воды, чем жизни.

– И проболтаешься, – Максимус скривил губы. – У тебя же на лице все написано.

Внутри Федора все оборвалось: ну он и глупец! Расслабился, посчитал, что опасность уже позади, что совсем скоро все закончится… Закончится, только не так, как ожидал. И когда Федор принял, что Максимус убьет его, тот опустил пистолет.

– Ненастоящий, – Максимус повертел оружие, – в магазине игрушек купил.

– Ну ты и…! – Федору хотелось ударить напарника.

– Зато лыбиться прекратил, – Максимус не стал оправдываться. – А тебе, Федор, надо быть тише травы, ниже воды, если хочешь домой вернуться.

Он убрал пистолет в карман.

– Мы с Полканом вдвоем пойдем, а ты до вечера сиди здесь. Как стемнеет, ступай на мост.

Максимус принялся раскачиваться с носка на пятку:

– Но учти, нельзя тебе на пост: обыскать могут.

– Но ведь мост туда ведет? – к Федору вернулась способность соображать ясно.

– Да как сказать… – замялся Максимус. – Говорят, не всегда. Слухи ходят, но точно не знаю. В любом случае, если выйдешь к посту, то лучше это сделать в темноте, чтобы тебя не заметили. А там иди себе и иди – дорогу знаешь. И не вздумай на базу завернуть.

Федор прикинул: в принципе, возможно. Конечно, он мечтал о Марининой стряпне, но как-нибудь вытерпит.

– И своим не звони, – предупредил Максимус. – Сначала дело закончи.

Он зашагал к мосту, а потом резко развернулся.

– Это тебе, – Максимус протянул капсулу с живой водой, – ты лучше разберешься, что делать. Прощай, напарник, – он хлопнул Федора по плечу.

Федор не стал спорить. Принял капсулу и хлопнул Максимуса в ответ, затем Максимус и Полкан удалились. Полкан напоследок насмешливо подмигнул Федору.

– Жестко ты с ним, – сказал Полкан, когда они поднялись на мост.

– Скажешь, не прав? – вопросом ответил Максим.

– Не скажу, – Полкан ускорил шаг в надежде на скорую встречу с Мариной. – Тебе виднее.

– То-то и оно.

– А зачем соврал, что пистолет ненастоящий? – не вытерпел Полкан.

Максим купил револьвер десять лет назад для разных непредвиденных случаев, когда нескольких ходоков лихие люди убили после вылазок в Заручье: искали утаенную от властей мертвую воду. До сегодняшнего дня воспользоваться пистолетом повода не было.

– Не знаю, – сознался он. – Просто к слову пришлось.

Как только Максим и Полкан сошли с моста, позади вспыхнула река Смородина, и завоняло серой. Противоположный берег заволокло дымом. Максим натянул респиратор.

– Стой здесь, – предупредил он Полкана.

Собакин уже ждал.

– Думал, ты сдох. Копыта на пару с Полканом отбросил, – Собакин был верен своей неприязни к Максиму.

– Чуть не сдох, – признался Максим. – Федору вот не повезло.

– Это тот парнишка, которого ты за ходока выдал?

Собакин уставился на Максима тяжелым взглядом, но Максим отводить глаза не стал.

– Я не знал, – спокойно ответил он. – Ты же безопасник, тебе и следовало проверить.

Собакин побагровел.

– Совсем обнаглели! – он стукнул кулаком по столу.

Из казармы появился один из солдат, испуганно посмотрел на лейтенанта и молниеносно скрылся.

Максим молчал.

– Что там у вас стряслось? – Собакин снизил тон.

– Заплутали, – ответил Максим, – потом какие-то уроды напали. Мы с Полканом отбились, а Федор погиб.

Он сделал небольшую паузу:

– Жаль, хороший бы ходок из него получился.

– Воду не принес? – Собакина весть о смерти Федора оставила равнодушным.

«Вот же собачий сын, – подумал Максим, – только о своей выгоде мыслит». Он достал фляжку и положил на стол:

– Это все. Остальное пришлось бросить.

Собакин взял фляжку.

– Не забудь рапорт написать, – велел он, – с подробным описание происшедшего.

– Хорошо, – не стал отнекиваться Максим. – Только завтра. Сегодня я жрать и спать. Иначе ноги протяну.

– Ладно, иди, – распорядился Собакин. – Но чтобы рапорт был! Иначе ты меня знаешь! И это… – он многозначительно посмотрел на Максима, – парнишку этого не упоминай. Не было его!

Вскоре Максим и Полкан были в Щелково. Когда пикап подъезжал к базе, из дома выскочила Марина. Она побежала, радостно крича и одновременно плача. Максим притормозил, Полкан выскочил из кузова ей навстречу, а потом подхватил на руки и закружил. Максим позавидовал: ему тоже хотелось, чтобы кто-то так ждал его, не спал ночами, смотрел в окно и молился. А может, все еще будет?

Затем Марина и Полкан удалились, Максим поужинал в одиночестве – никого из ходоков на базе не было, после помылся на скорую руку в бане и завалился спать. Ему снился Федор, тот шел по Калиновому мосту.

Стемнело, и Федор, как велел Максимус, ступил на мост. Тот отозвался в такт шагов чуть слышным гудением. Внизу протекала река смерти, и Федор старался не смотреть в ее воды, хотя ощущал неясный зов. Что там сказал Максимус про мост: можно оказаться в другом месте? Интересно, как это происходит? Но вероятнее всего, что это досужий вымысел.

Федору казалось, он слышит голоса. Голоса манили к себе и что-то обещали. В какой-то момент Федор опомнился, застав себя свесившимся через перила и глядящим вниз. Он принялся орать во все горло, чтобы заглушить чужие шепотки:

«Голуби своркуют радостно,

И запахнет воздух сладостно.

Домой, домой, пора домой!»

На некоторое время ему это удалось. А потом Федор осознал, что не справляется, и сорвался в бег. Он бежал по Калиновому мосту, и чугунный мост гудел, точно прибывающий поезд. И это был уже не Калинов мост, на него накладывался другой, разрушенный, через который когда-то шла дорога из Усково в Кириллов. На перилах с изображениями жар-птицы сидела призрачная русалка, она призывно улыбалась Федору, но он проскочил мимо. В реке с шумом плескалось огромное существо – озерник, но Федор не стал останавливаться, чтобы посмотреть на него.

А когда Федор соскочил с моста, то выяснилось, что уже утро, и он в Кириллове.

Собакин проснулся в дурном настроении: всю ночь мучили кошмары. Снилось, будто он оброс шерстью и носится на четвереньках, как дворовый пес. Собакин натянул противогаз и вышел из казармы. Лениво поднималось солнце, окрашивая облака в нежно-розовый цвет. Над Смородиной вился дым, сквозь него виднелось неугасающее пламя.

Собакин ощутил неясную тоску: сколько ему еще торчать тут? В непочетной ссылке, без малейшего шанса на повышение? Даже деньги не радуют: слишком со многими приходится делиться. Всю жизнь как сторожевой пес служишь, а все почести достаются другим.

Послышался топот копыт, и Собакин едва не впал в ступор: из дыма на него выскочил получеловек-полуконь. На спине Полкана сидела женщина, ее лицо розовело в цвет неба. Полкан, не замедляя бег, проскочил мимо застывшего Собакина, и понесся по мосту. Горела река, мост раскалился добела, но Полкан не останавливался. В рассеивающемся дыме Собакин заметил, как женщина соскользнула со спины Полкана, и сама обернулась наполовину кобылицей. Взявшись за руки, она и Полкан вбежали в Заручье.

Тогда из Заручья над небом поднялась птице-женщина. Ее перья переливались, озаряя все вокруг немыслимым светом. Женщина пропела, ее слова касались невидимых струн в душе Собакина:

«Я Оля, птица счастья! Я несу вам счастье! Будьте счастливы!»

И Собакин заплакал. О своей судьбе, о несбывшихся желаниях, о том, что так и не прикоснулся к чуду. Вторя ему, завыли в глубине Заручья безликие уроды, подставляя гладкие лица первым лучам солнца. Потом они повалились на траву и забылись вечным сном. И в снах видели себя прекрасными и молодыми, каждый со своим обликом, и были счастливы.

Где-то вдалеке Заручья заквохтала огромная курица, высиживающая последнее, оставшееся целым яйцо. Боги золота, Лосяра, Скелетина и Колька-пальчик, рассыпались золотыми самородками по дну реки и смешались с ее течением. Река вымывала золотые частицы из камней и несла их в своих водах. Лосяра, Скелетина и Колька-пальчик стали золотой водой и упокоились навсегда.

Сейф изрыгнул из себя тысячи странных предметов разом, осыпая безымянных ходоков многочисленными дарами. Хватило каждому. Тут были гладкие стаканы, которые перемалывали в пыль все, что в них попадало; стулья, одна ножка у которых складывалась; пушистый нож, который перед тем как отрезать что-либо, гладил его. Безымянные ходоки, похожие на манекены, гладили диковинные приспособления, осыпали их поцелуями, прижимали к груди. После бывшие ходоки забились в молитвенном экстазе, произнесли в унисон: «Аллилуйя!» и умерли, так и не выпустив предметы из рук.

А затем исчезла птица Оля, пропало и Заручье, будто его век не было. Испарилась река Смородина, оставив после себя лишь заросли борщевика. И Собакин побитой собакой поплелся обратно в казарму писать рапорт.

Эпилог

Поезд прибыл ранним утром. Федор, который беспробудно проспал весь вечер и ночь, не сразу сообразил, где он. На перроне уже ждал Димка, с которым он созвонился вчера. Димка не стал задавать лишних вопросов, за что Федор был ему благодарен.

На автобусе они доехали до больницы.

– Второй этаж, по коридору направо, – напутствовал Димка. – Удачи!

Он передал Федору пакет, и Федор облачился в докторский халат, шапочку, нацепил маску, наполовину скрывающую лицо, на шею повесил стетоскоп. Неровные стены, окрашенные в бледно-желтый цвет, сбитые тысячами ног ступени – Федору показалось, что он не покидал больницу, а все так же лежит в палате в ожидании выздоровления. Его никто не остановил, и Федор беспрепятственно попал в реанимацию.

Алену он узнал не сразу, Федор даже подумал, что Димка ошибся, и Алены здесь нет. Она сильно похудела, ее волосы были обриты, сквозь бледную кожу проступали синие жилки. Федор почувствовал такую сильную жалость, что едва не захлебнулся в ней, но подавил эмоции: сперва дело.

Он склонился над Аленой и раздавил капсулу. Капля на мгновение зависла, а потом соскользнула в рот. На лбу Федора выступила испарина: получится или нет? Не опоздал ли он? Вдруг для Алены лимит чудес исчерпан? Казалось, минуты растянулись в вечность, и Федор состарится в ожидании дива. Но Алена судорожно вздохнула и открыла глаза. Она попыталась что-то сказать, но губы лишь беззвучно шевелились. Федор приложил палец ко рту, призывая ее молчать.

– Я позову медсестру, – пообещал он.

Алена его не узнала, Федор подошел к сестринскому посту и сообщил:

– У вас там пациентка очнулась.

Он покинул больницу прежде, чем его стали о чем-либо спрашивать.

…Федор медленно передвигался по набережной, ее берег был усыпан мусором: пакетами, обертками, битым стеклом. Перед этим Федор позвонил домой и коротко сообщил, что скоро будет. Мать охнула, попыталась выяснить, где он, но Федор оборвал расспросы: все подробности потом, и повесил трубку. Сейчас необходимо побыть одному.

Высоко в небе парили две чайки. Федор присмотрелся и понял: это продуктовые пакеты, они висели в воздухе подобно птицам. В реке вверх брюхом плавала дохлая рыба, Федор бездумно поглядел на нее.

Вот и все, он справился, он герой. Можно надеть лавровый венок победителя и почивать на лаврах. Федор вспомнил Полкана и усмехнулся: тот заявил бы, что это тавтология. Ну что ж, победителей не судят. А он все-таки победитель, пусть и далось это немыслимыми усилиями и жертвой. Главное, все было не зря и по справедливости. Теперь можно исполнить заветное желание последних дней: наесться от пуза и залезть в ванну, а из нее в постель.

Федор собрался возвращаться, как вспомнил про капсулу, отданную Максимусом. Федор ругнулся: идиот! Надо было влить воду кому-нибудь еще, но в реанимации находилась только Алена. А бегать искать по отделениям нуждающихся – та еще затея.

Федор достал капсулу и посмотрел ее на свет – искрится. Такая крохотная, а какая сила в ней заключена. Что же делать? Федору в голову пришла идея, совершенно сумасшедшая, но она могла сработать. Боясь раздумать, он спустился вплотную к воде и раздавил капсулу. Разноцветная лужица, похожая на разводы от бензина, принялась разливаться по реке.

«Пусть будет, – размышлял Федор, – пусть у нас будет живая вода. Ведь все мы живые. Пусть в реке плавает живая рыба, а в воздухе летает живая птица. Пусть люди поймут, что это прекрасно».

Мысли переполняли Федора. Он опасался, что сделал невозможную глупость и одновременно надеялся, что выбрал правильное решение. Солнце припекало, вода на миг окрасилась во все цвета радуги, а после стала красивого синего цвета – истинного, не изуродованного выбросами с ближайших заводов.

Послышался всплеск. Дохлая рыба перевернулась, блеснул золотом ее бок, затем она ударила хвостом по воде и ушла на глубину. Тогда-то Федор и отправился домой, где его ждали.