Город пустыни и солнца
Этот город стар, и город наполнен солнцем. Дождя не было уже несколько месяцев. Однажды утром жители замечают, что рядом с городскими стенами лежит синий вол размером с гору, и рога его в золотых цепях.
На самом дальнем конце белой пустыни, там, где с двух сторон ее обнимают горы и манят своими вершинами тучи — вот там, недалеко от истока великой реки, стоит золотой город Фарр-Лиет с блестящими крышами. В Фарр-Лиете дома из белого камня, нагретого солнцем — под рукой шершавые стены горячие и будто живые, пачкают светлой крошкой ладони. Свет солнца отражается от позолоченных крыш, от белых мощенных дорог, от песка пустыни, что видно с самой высокой восточной башни. Белизна режет глаза и местным, и путникам. Прозрачная легкая ткань на их головах и лицах до самых губ, точно покрывало невесты.
На голове Виссаи оно было цвета далекого моря, которого та никогда не видала, и перехвачено лентой. Через легкие синие нити знойный полдень Фарр-Лиета казался прохладным. Она вновь окунула руки по локоть в ведро с холодной водой — так будет сложнее стирать, но Виссая никогда не говорила, что она хорошая прачка. От жаркого пара и запаха масел у нее закружится голова, капли пота потекут по спине и затылку, даже по носу, скрытому вышитой тканью — и она не захочет работать. До самого вечера, до первой из множества звезд над этим городом она будет сидеть в тени дерева, на ветвях которого растут апельсины. Ах, как падают эти апельсины с тяжелых веток, как разбиваются о плиты из мрамора и катятся по ступенькам. И запах, который еще пару дней не отмоешь с ладоней.
Этим летом в Фарр-Лиете не будет апельсинов, разве что два или три, мелких и сморщенных, их еще незрелыми сорвут ребятишки, и кто-нибудь отстегает их розгами. Виссая вспомнила банки апельсинового повидла, которое готовила еще покойница-мачеха — тягучее, темно-рыжее, она с детства не ела его. В этом году тучи не задержались на снежных вершинах гор. Сначала дожди не пошли на исходе сухой и ветряной осени, да и потом за всю весну и зиму с неба не упало ни капли. Великий Данур обмелел, Виссая могла зайти на самую середину потока, и вода доходила бы ей до пупка. Холодный и прозрачный Данур, в нем видны все мелкие разноцветные камни. Пока город берет воду отсюда, что будет после, не знает, должно быть, даже Главный советник.
Виссая выудила из ведра тунику госпожи из соседнего дома и развесила ее на веревке. В этой воде она стирала уже второй день, и та давно не походила на чистую. Женщина вылила воду под куст, в надежде что тот даст хоть пару веточек ягод, когда придет время. Теперь вновь спускаться по всем лестницам этого города с пустым ведром к реке и возвращаться обратно. Знатных же дам и дочерей советников возили по городу в расшитых цветами и птицами паланкинах, и запах от их сладких духов тянулся за пару кварталов. Может, у реки добрый рыбак подарит ей за улыбку рыбешку-другую. В Дануре рыбки круглые и блестящие, очень жирные, похлебка из них, чечевицы и сухих веточек розмарина стала в этом году для города привычной едой. Осталось только спуститься к реке.
— Пусти, слышишь! Пусти! — она услышала пронзительный мальчишеский крик за поворотом дороги.
— Конечно, пущу, вернешь все до последней крошки! Воришка!.. Сейчас этот добрый стражник тебя приветит… Милостивый господин, у вас есть розги? Если нет, могу предложить вам свои, глядите, длинные, ровные, точно хлыст.
Даже через накидку, скрывающую глаза и нос, как у всех местных жителей, было видно, как толстый торговец кряхтит, щурится и потеет. Высокий стражник держал вырывавшегося мальчика за руку и молча выслушивал обиды торговца. А им, казалось, не будет конца.
— Милостивый господин! — тот вознес руки к небу. — Я честный человек, я плачу налоги Главному советнику и всем его дочерям и родне, я заседаю в общине достойных людей Фарр-Лиета. Я не заслуживаю того, чтобы меня обкрадывали мелкие жулики! Мальчишку надо высечь, высечь немедленно!
Мальчишка пыхтел и топал ногами, но уже без усердия. Стражник протянул руку к небольшому кошелю, висевшему на боку, и достал из него большую монету из начищенной меди.
— За сегодняшнее беспокойство. И за завтрашнее в придачу.
Торговец поймал монету, повертел ее между пальцев и еще немного потоптался на месте. Не последовало больше ни денег, ни расправы над юным воришкой. Он выругался и пошел восвояси. Стражник отпустил мальчика и протянул ему платок с тремя фигами.
— Держи свой улов. И не воруй здесь больше, ты еще ребенок, но через пару лет будешь юношей. Я не буду тогда тебя покрывать.
— Он толстый и глупый!
— Да, но и у таких не воруют.
Мальчишка сел прямо на мостовой на горячие камни и начал развязывать узелок. Виссая сама не заметила, как подошла ближе к ним. Она встретилась взглядом со стражником и улыбнулась.
— Спасибо, что не стали сечь мальчика.
Стражник пожал плечами.
— Я воюю с людьми пустыни. Не с детьми.
— То фиговое дерево, — зачем-то сказала Виссая, кивая на узел с фруктами. — с которого мальчик украл. Оно ведь даже не принадлежало торговцу. Вы зря отдали пройдохе монету.
Стражник почтительно ей кивнул.
— Мое имя Иссур. А как зовут госпожу?
— Я — Товия! — крикнул мальчик с набитым ртом, недовольный, что его никто не спросил.
— Виссая, — она рассмеялась. — Скажи, Товия, где твоя мама? Доброму Иссуру придется рассказать ей, что ты воруешь фиги с деревьев.
— К маме нельзя, пока я не наберу воды из реки.
Она тоже идет к реке. И попутчик ей будет не в тягость.
— Где же твое ведро?
Мальчик засунул в рот последний кусок сладкой фиги. Виссая снова некстати вспомнила и апельсиновое повидло, и сушеные смоквы, и совсем неприглядное с виду варенье из фиников.
— Оно у реки, я его бросил. У реки бык. Большой и здоровый. Я испугался.
Стражник и прачка переглянулись. Если бык сбежал от кого-то из землепашцев, что живут дальше к востоку, то теперь этот бык принадлежал Фарр-Лиету, раз хозяин не явился за ним. Лучше бы это была корова. Корова — это молоко, масло и сыр, одним быком не накормишь весь город, даже если на главной площади выставят десять огромных котлов с наваристым жирным бульоном. Фарр-Лиет не голодал, но мяса здесь не видели с осени.
— Покажи и мне этого большого быка, — Иссур наклонился к мальчику. — Если он настолько свиреп и огромен, мне удастся вас защитить.
Мальчик кивнул и поднялся с земли. Здешние быки ленивые, неповоротливые, сонные и утробно мычат, они не бывали свирепыми даже весной. Товия бежал впереди них, перепрыгивал через ступеньки, а сухой теплый ветер играл синими лентами на покрывале Виссаи. Может, сегодня и не придется клянчить рыбу у рыбаков.
Перед ними распахнули тяжелые кованные двери в три человеческих роста. Когда еще не была достроена городская стена, когда был еще не заложен фундамент под дворец первого Главного советника, эти двери уже приказали выковать двадцати кузнецам и поставить их на безлюдной пустоши. На каждой пяди темной бронзы — люди, люди, люди — много людей, вся история древнего воина и его супруги Лиет. Этот город стар и город наполнен солнцем. Когда же небо пошлет хоть немного дождя.
— Вон он! — Товия крикнул, и сердце Виссаи пропустило удар.
На другой стороне обмелевшего Данура был холм, крутой и неровный, совсем пустой, без единого куста или пожелтевшей травы, пара ворон вышагивала по нему, но не находила ни семян, ни жуков.
«Это холм», — хотелось думать Виссае, и она намеренно не откидывала покрывало, пляшущее перед глазами.
— Это вол, — негромко промолвил Иссур, не отводя взгляд от холма. — Ты только посмотри на рога.
Рога были длиной с гигантские ветви, витые и крепкие. В носу вола было золотое кольцо — столько золота в нем! Со всех крыш золотого Фарр-Лиета вряд ли набралось бы столько позолоты, чтобы сплавить ее в это кольцо.
— Только представь, — шепнул стражник то ли ей, то ли нет. — если он чей-то. Если у него есть кольцо, если у него есть хозяин — то кто тот великан и что он сотворит с нашим городом, если найдет нас?
Виссая смотрела на огромного зверя, на его кольцо, на золотые цепи-канаты, обвивавшие рога, но казавшиеся легкой паутинкой, переносимой ветром. Он был страшным из-за небывалых размеров и очень красивым. На нем никогда не пахали землю. Быкам, созданным для плуга и для телег, не украшают рога.
— Не думаю, что у него есть хозяин, — отвечала Виссая, завороженно глядя, как огромные глаза смотрят на свое отражение в речке, гигантские ноздри раздуваются и пускают по воде огромные пузыри. Вол видел их, всех троих, но неглубокий Данур занимал его значительно больше.
— Мое ведро!
Ладошка мальчика выскользнула из руки Виссаи, тот перепрыгнул еще через пару ступенек и побежал к своему крохотному ведерку у самого берега.
— Товия! — вскрикнула прачка, но вол даже не поднял головы от воды. Он перестал пускать пузыри и начал пить. Такие странные звуки, слышит ли их кто-нибудь в городе?
Она спустилась к воде, теперь она стояла по пояс посреди обмелевшего Данура и волны, нагоняемые пьющим волом, качали ее и разбивались о ее тело, точно о небольшую скалу. Вол пил и фыркал, ил поднялся со дна, уже не было видно разноцветных блестящих камешков и круглых, точно монетки, рыбешек. Тонкие водоросли в бурой воде проплывали мимо нее по течению. Виссая не заметила как и зачем собственные ноги перенесли ее вброд на другую сторону речки. Она стояла, крошечная женщина, рядом с огромным зверем-горой и, точно зачарованная, глядела на него. Виссая протянула вперед руку. Шкура зверя была шершавой и очень горячей, будто белые стены домов Фарр-Лиета.
— Как он велик, — прошептала она.
— Это единственное, что тебя удивляет?
Иссур стоял рядом, взволнованный и промокший. Он был прав, и Виссая снова взглянула на шкуру под своей рукой. Та была темной, как самые поздние сумерки, но не черной, а синей.
— Мы должны рассказать Главному советнику? — негромко спросила Виссая, отлично зная, что это совсем не вопрос.
Главный советник Фарр-Лиета вышагивал по начищенным до блеска залам своего дворца, а там, внизу, у подножия всех лестниц этого города суетились, точно назойливые мошки, люди — и все они ждали ответа. В его же дворце в своих семи комнатах, убранных тонкими коврами и высокими вазами, ждали его слов и его прекрасные семь дочерей, которым давно уже было пора найти женихов, удобных ему. Все началось полторы луны назад, когда на пороге его дворца с высокими башнями появился кто-то из стражи города. Какая-то мелкая сошка, начальников он еще помнил в лицо, тот пришел с женщиной в голубом покрывале, и Главный советник сперва устало подумал, что стражник просит его об отгуле из-за внезапной женитьбы. Будто у советника нет других дел. Но в глазах стражника не было нелепой нежности, привычной влюбленным, да и в словах его не было просьбы.
Огромный вол, лежавший горой возле реки Данур. Огромный, неповоротливый и вполне безобидный, когда все узнали об этой напасти, то сперва заперлись в домах на пару недель, но на исходе луны, мальчишки уже отрезали шерсть с хвоста чудища и мастерили из волосков веревки и луки. А теперь пошли шепотки. Все большие проблемы начинаются так, думал Главный советник. Какой-то дурак начинает шептать. Шепот заманчивее, в конечном итоге он слышен лучше громкого крика. Однажды днем его помощник доложил, что в нижнем городе зреет недовольство. Дождей все еще не было, а у реки, их последней надежды, лежит огромная животная туша, которая пьет больше, чем все жители города. Кто знает, сколько пройдет времени, прежде чем Данур превратится в мелкую лужу? На другую неделю к нему пришли от общины достойных людей. В городе, говорили они, уже давно едят лишь рыбу, чечевицу и пьют отвары из засушенных фруктов, а под стенами города лежит добротное мясо, которого всем в Фарр-Лиете хватит на несколько лет. Им хотелось мяса, жира и жил, и кто бы их смог обвинить в этой малости.
Но чем убить великана-быка, и не разнесет ли он в предсмертной агонии весь этот город. Дочери, даже седьмая, самая младшая, ходили за ним попятам и требовали, чтобы он отдал им синюю шкуру чудовища. Такую мягкую, такую красивую, на столько чудесных вещиц ее бы хватило. А золото, конечно же, надо забрать в городскую казну. Каждый день приходил кто-то новый, топтался у входа и требовал одного — невозможного. Желательно, смерти синего вола. Тогда — и это будет разумно, говорили они — вол не выпьет всю воду из речки. Тогда, согласно кивали другие, у них будет мясо на множество дней. Тогда, клянчили его прекрасные дочери, у них будет новая крепкая кожа вместо стоптанных башмачков, и им же вторила стража, которая хотела обтянуть волшебной шкурой щиты. Все считали это разумным — и никто не хотел сам идти.
С каждым днем в толпе росло недовольство — толпа не любит правителей, которые не делают ничего, даже если ничего в данном случае — единственный выход. Главный советник смотрел украдкой из своего узкого окна на толпу и нервно смеялся. Может, стоит дождаться гигантского овода, который прогонит гигантского вола? Или великаншу-девчонку с хворостиной, длиной в целое дерево? Или они ждут, что он сам, Главный советник, выйдет из бронзовых кованых ворот Фарр-Лиета вместе с тем стражником без родни и имени, и они вместе прогонят его?
Не сегодня-завтра его сместят. Даже если наконец пойдет дождь. Даже если грянет буря, а потом они приведут зверя в бешенство, и от золотого Фарр-Лиета останется только белая пыль. Сейчас он снова выйдет на балкон дворца, где уже ждут его семь дочерей. Они первые сбросят отца к толпе, если тот не даст им кожи и мяса, воды и покоя. Уже когда он почти ступил на балкон, первый помощник тронул его за рукав и зашептал что-то быстро на ухо.
Когда Главный советник вышел к народу и дочерям, он рассказал им не о синем воле, а о том, что им следовало лучше смотреть за другой стеной города. Не за той, где лежит безобидный синий зверь, что пускает пузыри в обмелевшем Дануре и утробно мычит на закате, а за той, к которой так близко подошли безжалостные и воинственные люди пустыни.
Пустыня простирается далеко на восток, и кажется, что нет у нее ни конца, ни края. Фарр-Лиет не знает, кто эти люди, замотанные в балахоны и ленты песочного цвета так, что не видно ни рук, ни лица и отчего каждый год они приходят внезапно, точно рой саранчи. Фарр-Лиет не знает их языка и не знает, остаются ли в живых, попавшие в плен. Им бы давно снарядить за городские стены гонца с хлебами, тканями, фруктами, узнать, что за люди эти пустынники и отчего они приходят сюда каждый раз, в чем причина и кто из них в своем праве. Но весь год жители безмятежны и слишком беспечны, а в нужный час страх загоняет их в дом.
Сегодня под стены золотого города пришел не отряд и не несколько сотен. Такое же море людей, и они сливались с этим песком и было их ровно столько же, сколько песчинок в двух полных горстях. Задует сухой и горячий ветер, и они станут той самой песчаной бурей, что поглотит Фарр-Лиет.
Было поздно говорить жителям оставить этот город и бежать от напасти. Было поздно говорить этим женщинам в легких, прозрачных, узорных тканях, что их с любовью убранные дома вскоре будут разрушены и нет больше смысла с глупой надеждой выливать скудные остатки воды под стволы апельсина. Сам их город скоро станет пустыней, и когда Главный советник хотел сказать это людям, пустыня ушла стремительно вниз, мостовые потрескались, и белые дома застонали. Казалось, что сотрясались могучие горы, но горы стояли на месте, Фарр-Лиет теперь весь целиком лежал на длинных рогах синего вола, и небо казалось ближе.
Вол шел до заката, весь день. Первый час люди не знали, стоит ли им рыдать или радоваться и славить богов. Бессчетное войско пустынников осталось далеко позади, но город несет вол-великан и куда несет — неизвестно. Они не знали, как поступить, а потом успокоились. Ближе к сумеркам кто-то из смельчаков принес на площадь еды из домов, а потом все ели и ждали, смотрели на звезды — их над пустыней великое множество — затем вол встал. Он согнул свои ноги, и город плавно скользнул с рогов на твердую землю.
Фарр-Лиет теперь стоял посреди плодородной долины. С одной стороны — великий Данур, который вновь набрал силу, с другой — река, чьего имени они еще не слыхали. Из города вышли и Иссур, и Виссая, и Главный советник, и семь дочерей, и толстый торговец со всей общиной достойных людей, и никто из них, как оказалось, не знал, что трава бывает не колкой, но мягкой. В тишине спелые апельсины падали с веток.
Через пару дней до их нового дома добралось два десятка пустынников, изможденных и в рваных одеждах. Кто-то захотел побить их камнями, но отчего-то было неловко делать это при воле, чью шкуру они сами так недавно хотели делить. На водопое звери не рвут когтями горло друг другу — так не могут же звери все время быть умнее людей. Камнями в своих руках они лишь разделили долину и ушли обратно в свой город, ничего не сказав.