Николай был Кумбу. Анастасия была Мури. Владимир был Ипай.

Так получилось, что для обозначения карантинных классов стали использовать слова из языка австралийского племени камилару. Возможно, уже вымершего. Там, как и в других племенах австралийских аборигенов, общество делилось на четыре класса со строго регламентированными отношениями между ними.

Об этих австралийских корнях люди уже начинали подзабывать, но какой-то фрик пустил телегу о том, что это самое племя камилару (возможно, уже вымершее) обратилось в международный суд с требованием компенсации за нарушение прав интеллектуальной собственности. И все все вспомнили.

Говорят, депутат, которому пришла в голову эта идея с классами, был в прежней жизни крутым антропологом или кем-то вроде. А потом стал депутатом и неплохо прижился на новом месте.

Фамилия депутата была Воронин. Он был Кумбу.

«От мертвого осла уши они получат, а не компенсацию», — сказал депутат Кумбу Воронин, услышав про требования австралийских аборигенов

 Кумбу Воронин утверждал, что австралийские аборигены являются хранителями древнего знания, переданного им пришельцами из космоса. И действительно, трудно представить, чтобы человек сам мог изобрести такие вещи, как бумеранг, джиджериду, вувузела.

 Впоследствии Кумбу Воронин удалил вувузелу из этого перечня.

Кумбу, Мури, Ипай, Кубито — вот названия карантинных классов, слова для которых были взяты из языка австралийского племени камилару. Депутат Кумбу Воронин считал, что в этих словах сохранилась частица древнего знания, переданного аборигенам инопланетными пришельцами. В доказательство он приводил тот несомненный факт, что с момента введения этих классов необходимости в карантинных мерах не возникло ни разу.

Однако на случай объявления карантина для каждого класса были заранее выделены отдельные места в общественном транспорте, барах, театрах, ресторанах.

Это должно было помешать распространению заразы.

 В детстве он был не Ипай Владимир, а Мури Владимир. Но когда вышла новая редакция карантинных правил, в которой сыну запрещалось принадлежать к одному классу с матерью, Владимира приписали к отцовскому классу, что выглядело вполне логичным. Какое-то время он побыл Кумбу Владимиром, но процесс совершенствования правил подчинялся другой логике, и отцовский класс тоже стал запретным. Из двух оставшихся вариантов — Кубито и Ипай — он выбрал первый и перерегистрировался в Кубито Владимира. К этому времени он достиг совершеннолетия, поэтому процедура перерегистрации потребовала времени и денег.

Тем временем депутат Кумбу Воронин, вспомнив свое антропологическое прошлое, выяснил, что сыном Кумбу-отца и Мури-матери может быть только Ипай. Именно так было устроено у австралийских аборигенов племени камилару. Кубито Владимиру пришлось перерегистрироваться в Ипай Владимира.

Владимир надеялся, что Ипай — это уже окончательно, но иногда сомневался.

Трамвай был полупустой, но места для Ипай были почти все заняты. Ипай Владимир не хотел сидеть в тесноте и сел на место для Мури. Прямо под надписью «Только для Мури».

Подошел фебель и, просканировав проездную карту Владимира, заметил:

— Эти места только для Мури.

— Да, — сказал Ипай Владимир, — но карантин пока не объявлен.

— Не имеет значения, — сказал фебель. — Есть свободные места для Ипай, и вы должны пересесть туда.

— Но я не хочу сидеть в тесноте, — возразил Ипай Владимир.

— Встаньте, пожалуйста, и пересядьте, — сказал фебель — строго, но вежливо.

— Это же бессмысленно, — сказал Ипай Владимир.

— Мы вместе, — сказала, подойдя, Мури Констанция и села рядом с Владимиром.

Фебель нехотя удалился.

— Спасибо, Мури-тян. — Ипай Владимир повернулся к Констанции.

— Будем знакомиться? — Она улыбнулась. — Я Констанция.

— А я Владимир, — сказал Ипай Владимир.

Укоренившись в русской почве, австралийские «Мури», «Ипай», «Кумбу» и «Кубито» подружились с японскими «тян», «кун» и «сан», это вышло естественно.

У Мури Констанции на шее висела чуринга на тонком кожаном ремешке. Это была продолговатая деревянная дощечка, отполированная временем. В центре дощечки был рисунок из концентрических кругов — как спил ствола дерева с годовыми кольцами. От него вверх и вниз шла полоса прямых линий, словно процарапанных десятизубой (или около того) вилкой. Вверху и внизу она упиралась в такие же круги, как в центре, только меньшего размера.

Рисунки из кругов и прямых линий были на всех Мури-чурингах.

Чуринга — священный предмет, вместилище души умершего предка. Время от времени его достают из хранилища, гладят руками, подкрашивают, обращаются с просьбами. Так объяснял Кумбу Воронин в те дни, когда чувствовал себя антропологом.

Магический предмет, амулет, дающий защиту от вируса, поэтому ношение его при выходе из дома обязательно, — так говорил Кумбу Воронин в те дни, когда чувствовал себя народным избранником.

В рисунках на чурингах скрыты тайные знания, полученные предками австралийских аборигенов от инопланетных пришельцев, — так еще говорил Кумбу Воронин, но кем он себя при этом чувствовал — антропологом или депутатом, неизвестно.

— Я знаю одно хорошее место, — сказал Ипай Владимир.

Садясь в трамвай, он собирался совсем в другое место, но теперь передумал.

Мури Констанция тоже собиралась в другое место, но решила пойти с Ипай Владимиром.

Ипай Владимир и Мури Констанция вместе вышли из трамвая и пошли по улице.

На перекрестке их остановил дорожный фебель.

— Туда нельзя, — сказал фебель, преградив дорогу.

— Почему? — спросил Ипай Владимир.

— Потому, — сказал фебель и показал направление в узкий боковой переулок. — А туда можно.

Ипай Владимир и Мури Констанция пошли туда, куда можно. Впереди слышались звуки музыки. Это был парк культуры и зрелищ с блэк-джеком и аттракционами.

В парке Ипай Владимир и Мури Констанция взяли кофе в бумажных стаканчиках и пили, посасывая через соломинку, а потом пошли кататься на горки.

— С кофе нельзя, — сказал Ипай Владимиру парковый фебель (а Мури Констанция уже допила свой кофе и бросила стаканчик в урну).

— Почему нельзя? — спросил Ипай Владимир.

— Потому, — сказал фебель.

— Потому что я Ипай? — спросил Ипай Владимир с обидой в голосе.

— Потому что когда вас перевернет вверх ногами, кофе прольется на головы тех, кто внизу, — сказал фебель.

И Ипай Владимир, устыдившись, допил свой кофе и бросил стаканчик в урну.

А потом они с Мури Констанцией пристегнулись к сиденьям и, взявшись за руки, ухнули вниз.

Кумбу Николай, отец Владимира, вслух сокрушался, изучая ведомость семейных штрафов на экране своего ноута.

— Еще не вечер, а наш Владимир проштрафился четыре раза, — говорил Кумбу-отец. — Трижды вступал в пререкания с фебелями и пропустил курсы, а там сегодня присутственный день.

— Поприсутствует в следующий раз, — сказала Мури Анастасия, мать Владимира, успокаивая.

— А вчера он проходил мимо людей длинной тени и наступил одному на голову.

— Терпеть не могу таких выражений. — Мури-мать поморщилась. — «Наступил на ту часть тени, которую принято считать головой», — хотя бы так можно сказать.

— Я по тексту читаю, как написано, — сказал Кумбу-отец. — И в сердцах добавил: — Надо же иногда смотреть под ноги.

Если у человека на поясе бумеранг, значит, он — представитель власти.

Представители власти могут быть и без бумеранга на поясе, но если человек с бумерангом, тогда это точно представитель.

Представители власти с бумерангом на поясе делятся на полицейских, милиционеров и майоров-фрилансеров.

Некоторые из последних называют себя людьми длинной тени. Они отличаются особо трепетным отношением к своей тени. Оскорбление, нанесенное тени, считается оскорблением, нанесенным человеку. Такого человека лучше ударить по морде, чем наступить на его тень или, не дай бог, — плюнуть. Хотя по морде бить, разумеется, тоже не следует.

Чувства людей длинной тени уважаются и защищены законом. Об этом позаботился депутат Кумбу-сан.

В свете фонарей они рассекают по улицам на моноциклах.

Улицы должны быть темными, фонари тусклыми, тени длинными.

Так надо.

Каждый австралийский абориген отчасти колдун.

Сейчас, возможно, и нет, но в старое время все было именно так.

Колдун (а им мог оказаться каждый) знал много способов навести порчу на человека, но самым страшным, которого все боялись, было срезать у него жир с почки. Чтобы совершить эту операцию, колдун подстерегал человека на лесной тропе и бил его сзади по голове бумерангом. Пока человек лежал без сознания, колдун делал у него на спине разрез, срезал жир с почки, потом зашивал рану. Он пел специальную магическую песню, чтобы рана без следа затянулась. Через несколько дней человек, у которого срезали жир с почки, умирал, так ни о чем и не подозревая.

Считается, что современные люди длинной тени являются наследниками тайных знаний австралийских аборигенов и знают, как срезать у человека жир с почки. Бывает, что и срезают. Поэтому некоторые опасаются проходить мимо людей длинной тени в позднее время суток.

А срезанный с почки жир люди длинной тени используют для повышения своей мужской силы.

— Что тебя так тянет препираться с фебелями? — спросила Мури Констанция у Ипай Владимира.

— Они тупые, — сказал Ипай Владимир.

— Мог бы как-нибудь препираться подальше от меня.

— Так отойди, — сказал Ипай Владимир. — Или тебе, может, мой класс не нравится?

— Какой класс? Просто не хочу ловить с тебя штрафные очки, мне это надо?

— Нет, ты скажи, — стал настаивать Ипай Владимир. — Ты считаешь, что мой Ипай хуже твоего Мури?

— Не ерунди. Все классы равны.

— Но некоторые равнее, правда?

— Пошел ты, — сказала Мури Констанция.

— И пойду, — сказал Ипай Владимир. И пошел направо. А Мури Констанция — налево.

— Шесть штрафов за два дня, это многовато, — сказал Кумбу-отец.

— Ничего, отмажемся, — набитым ртом произнес Ипай Владимир.

В данный момент он ужинал, заедая горячую поджаренную сосиску куском пирога с капустой — тоже горячего.

— Насчет «отмажемся», разговор отдельный, — сказал Кумбу-отец.

— Получается вроде хот-дога, только вкуснее, — заметил Ипай Владимир, запивая то, что ел, сладким горячим чаем.

— Слушай сюда, — сказал Кумбу-отец. — Пора самому уметь отмазываться. Ты можешь не знать, сколько будет дважды два, но уметь опротестовать дурацкий штраф, который на тебя наложили, — без этого не проживешь.

— Не проживешь, — согласился Ипай Владимир. — Я займусь этим делом. Покажи мне, что там и как. Завтра. — Он прожевал кусок пирога и запил чаем.

Чай был с лимоном. Ипай Владимир любил положить в чай толстый кусок лимона, не забывая добавить дополнительно ложку сахарного песку.

— А кстати, — спросил Кумбу-отец, — откуда у тебя штраф за нарушение цветовой гаммы одежды?

— Наверное, это было, когда моя девушка повязала мне на шею свой шарфик, — сказал Ипай Владимир, подумав. — А там цвета Мури.

— Зачем повязала? — спросил Кумбу-отец.

— Не знаю, — сказал Ипай Владимир, — но это было совсем недолго. А потом мы с ней разругались.

— У тебя появилась девушка? — спросила Мури-мать.

— Да, и я с ней разругался сегодня.

— Кто она? — спросила Мури-мать.

— Ее зовут Мури Констанция.

— Лучше, если бы она была Кубито, — сказал Кумбу-отец.

— Но она Мури.

— Мури так Мури,— сказал Кумбу-отец.

— Женюсь на ней, — сказал Ипай Владимир и положил в рот ломтик лимона со дна своего стакана.

— Чтобы опротестовать штраф, нужно заполнить форму, — говорил Кумбу-отец. — В нужную графу вбиваешь свои данные — имя, фамилию, телефон, номер паспорта — это понятно. А самая важная часть — объяснительная записка. Ты своими словами объясняешь, что произошло, приводишь смягчающие обстоятельства, говоришь о выводах, которые сделал, — типа осознание, раскаяние. И в заключение — собственно просьба: на основании пункта такого-то статьи такой-то прошу применить особый порядок взыскания.

— Особый порядок? — переспросил Ипай Владимир.

— Особый порядок — это отсрочка или скидка, как повезет. Но скидка стопроцентная, а отсрочка бессрочная, можно не переживать.

— Убиться можно, — сказал Ипай Владимир.

— А теперь главное, — продолжал Кумбу-отец, — есть несколько баз данных, где содержатся образцы заявлений на опротестование штрафов. Там вбиваешь в строку поиска формулу своего правонарушения и из выданных тебе образцов выбираешь. Что там у нас было? — Он вывел на экран ведомость штрафов. — «Оскорбление представителя власти», «Пропуск занятий без уважительной причины», «Невыполнение требований должностного лица» — три раза и «Нарушение цветовой гаммы одежды». Я почти все уже сделал, тебе осталось только нарушение цветовой гаммы.

— Моя девушка повязала мне на шею свой шарфик, а там цвета Мури.

— Забудь про шарфик. Смотри сюда. — Кумбу-отец провел поиск в базе. — Вот что тебе нужно.

Ипай Владимир прочел:

«Утром, выходя из дому, я по невнимательности надел предмет одежды одного из членов семьи, принадлежащего к карантинному классу Кубито, в то время как сам я принадлежу к карантинному классу Кумбу. О поступке своем сожалею и обещаю принять меры, чтобы такое не повторилось. Обращаю внимание, что цветовая гамма присвоенного мною предмета одежды в целом не создавала препятствий к цветовой идентификации моего карантинного класса».

— Копипастишь это и меняешь названия классов, вот и все, — сказал Кумбу-отец.

— Клево, — сказал Ипай Владимир, — только это будет не своими словами.

— Считай, что своими, — сказал Кумбу-отец. — А с длинными тенями будь деликатнее. Есть же глаза, смотри, мимо кого проходишь. Тебе еще повезло, что отделался штрафом, а мог ведь и бумерангом огрести.

С опротестованием штрафов, впрочем, уже давно никто не заморачивался. Бессрочная отсрочка предоставлялась каждому, однако Кумбу-отец предпочитал держаться старых порядков.

Есть два сорта бумерангов: одни возвращаются, другие летят прямо и далеко — дальше, чем может лететь простая деревяшка того же размера.

А то, что представители власти носят на поясе, — это вообще не бумеранг, а резиновая дубинка. Но представители власти — и более всего люди длинной тени — сильно обидятся, если кто-нибудь назовет то, что они носят на поясе, дубинкой. С вытекающими для обидчика последствиями.

Так вот и можно огрести той самой дубинкой — то есть бумерангом. А не так тоже можно. Ипай Владимир об этом знал на своем опыте.

Тогда он был еще Кумбу Владимиром. Шел по улице. Шел, шел и огреб бумерангом.

Даже не заметил, что проходил мимо людей длинной тени.

А когда огреб, тогда, конечно, заметил.

Ипай Владимир всегда глядел по сторонам, когда шел по улице.

Не просто так глядел, а высматривал людей длинной тени, чтоб лишний раз не пересекаться.

А тут прямо за углом стояли. Их было трое.

Ипай Владимир хотел пройти мимо, но его остановили.

Сказали поднять руки.

Их было трое Кубито: Кубито усатый, Кубито безусый, а третий — Кубито с бородавкой у левого уха.

Ипай Владимир стоял перед ними с поднятыми руками.

Кубито усатый подошел и, пошарив у Ипая в карманах, извлек из правого пузырек темного стекла с завинчивающейся крышкой. Открыл, понюхал, дал понюхать безусому, потом третьему, с бородавкой. Все были довольны.

Ипай Владимир хотел опустить руки, но усатый рявкнул: «Стоять!» — и он поднял руки обратно. А усатый из того же правого кармана Владимира достал упаковку, похоже с таблетками.

— Это лекарство, — почему-то сказал Ипай Владимир.

— Лекарство, лекарство, — усмехнулся безусый.

— Лекарство, — повторил за ним третий, с бородавкой, и, прищелкнув пальцами, вынул у Ипай Владимира из уха маленькую аптечную баночку с синей отвинчивающейся крышкой.

— Руки опусти, — сказал усатый.

Ипай Владимир опустил.

Ему дали протоколы на подпись, он подписал. Три протокола, каждый в двух экземплярах.

— Свободен, — сказал усатый.

Ипай Владимир сделал несколько шагов, осторожно и медленно, словно это давало ему гарантию не получить по спине бумерангом. А не получив, пошел быстро, не оборачиваясь.

В детстве, когда Ипай Владимир еще был Мури Владимиром, он боялся темноты. В темное время зажигались фонари, и люди, попавшие в их свет, отбрасывали нечеловечески длинные тени. Тени вырастали, удлинялись, тихо подкрадывались сзади. А те, которые были отброшены светом автомобильных фар, еще и двигались с нечеловеческой скоростью. Быстро нападали и отскакивали, уносясь в темноту.

Когда Мури Владимир узнал про людей длинной тени, он понял, что они и есть те люди из темноты: самих не видно, а видны только тени, которые они отбрасывают. Невидимые, они могут тихо подкрасться сзади и срезать у человека жир с почки.

— Мама, а зачем колдунам человеческий жир с почки? — спрашивал Мури Владимир Мури Анастасию.

— Спи, нет никаких колдунов, — отвечала Мури Анастасия.

Но Мури Владимир не верил и вертелся один перед зеркалом, разглядывая свою поясницу — нет ли следа от разреза.

Когда Мури Владимир стал Кумбу Владимиром, эти страхи пропали.

— Они за углом стояли, — оправдывался Ипай Владимир.

Кумбу-отец рассматривал свежую ведомость штрафов.

— Это уже настоящее, — сказал он.

— Может, не надо было подписывать протоколы? — спросил Ипай Владимир.

— Ничего, — сказал Кумбу-отец, — неотвратимость наказания смягчается необязательностью исполнения.

— А что там за вещества у меня извлекли? — спросил Ипай Владимир, заглядывая в ведомость.

— Хорошие вещества, — сказал Кумбу-отец, — но вместо названий там коды. Ты иди, ужинай, я разберусь.

И Ипай Владимир пошел к столу, где его ждали сосиски, пирог с капустой и горячий чай с лимоном.

И вот, началось.

Утром пришел незнакомый фебель и каждому вручил по таблетке.

Это была всеобщая вакцинация.

Таблетки были разных цветов: Кумбу Николаю — красная, Мури Анастасии — желтая, Ипай Владимиру — зеленая. То есть каждому карантинному классу полагался свой вариант вакцины с целью выявить лучший.

Фебель проследил, чтобы все приняли таблетки, и проверил, каждому заглядывая в открытый рот и подсвечивая фонариком.

Перед тем как открыть рот Ипай Владимир протолкнул языком таблетку вверх, за губу. И фебель ничего не заметил. «Ха-ха», — сказал себе Ипай Владимир, но таблетку все же проглотил.

Минут через пятнадцать позвонила Мури Констанция.

— С таблетками у вас возникали?

— Да, — сказал Ипай Владимир, — только что.

— Таблетка просто круглая или какая еще?

— У предков были круглые, а у меня — треугольная, — сказал Ипай Владимир.

— Выплюнь немедленно.

— Я уже заглотил.

— Два пальца в рот, что мне тебя учить? Потом набери меня, я объясню.

Ипай Владимир сделал два пальца. Потом набрал.

— История, вроде, не телефонная, — услышал в трубке. — Подкатывай сюда, это в «Коридорах». Я кину адрес.

Ипай Владимир взял самокат и покатил по адресу.

Мури Констанция встретила. Повела по коридорам и лестницам:

— Здесь пустяк заблудиться, но место клевое.

— Знаешь, — сказал Ипай Владимир, — я сделал два пальца в рот, но таблетка, кажется, уже растворилась.

— Это не смертельно, — сказала Мури Констанция.

— Но может еще не впиталась, — предположил Ипай Владимир. — А в чем дело?

— Говорят, сейчас людям дают какие-то левые таблетки.

Они вошли в комнату, в которой был холодильник и кофейная машина — прямо у входа, а под потолком висело чучело крокодила.

Маленькие квадратные окошки располагались без видимого порядка, выходя как на улицу, так и в соседнее помещение, куда вел квадратный же низкий проем, закрытый экраном.

Пол был устлан циновками с рисунком из красных и зеленых квадратов.

В комнате были люди. Некоторые сидели прямо на полу.

Несколько человек пили чай за низеньким длинным столом, их было четверо.

Во главе сидел солидных лет Кубито-кун с одутловатым лицом и редкой, в несколько волосков, бородкой — непонятно, из каких соображений можно выращивать такую. Ипай Владимир обратил внимание, что никакой чуринги на нем не было — ни значком, ни висюлькой. По правую и левую руку от него сидели две девушки Кумбу, одна в белом платке, другая — с бритой налысо головой. Четвертый был Ипай-кун (в скобочках пишем «фратер» — товарищ по карантинному классу). Увидев Ипай Владимира, он сказал: «Будь здрав, фро», — и Владимир узнал его — вместе ходили на курсы.

Еще одна девушка подошла к столу и села — Кубито-тян. У нее были длинные белые ноги. Ипай Владимир глядел на ее ноги, пока она подходила, а когда села, их перестало быть видно, и Владимир стал смотреть, как два Мури-куна, сидя на циновках, играют во что-то типа шахмат, передвигая изображения фигур по изображению доски на настольном планшете.

Кубито-куна звали Василием. Кубито-тян — Александрой. Она любила носить короткие шорты и шляпы с полями — это позже узналось. Любила пироги с яблоками, а Ипай Владимир — с капустой.

Еще у нее были очки с особой оптикой, которые она иногда надевала. В одну сторону они увеличивали, и ее глаза становились большими, как у нарисованных девушек в аниме. А в другую сторону были словно обычные стекла. Однажды Ипай Владимир смог посмотреть и убедиться.

Сидели, пили чай. Мури-куны оставили свою игру и тоже присоединились.

Одного звали Леонтий, другого — Игнатий. А фратер-куна — Кирилл.

Ипай Владимир добыл себе пирога с капустой и ел.

Чашка, из которой пил, была из грубой керамики, без ручки, с неровным краем. Желто-коричневая с разводами.

Другие чашки тоже были в подобном роде. Все разные.

— Здесь они сами их делают, — сказала Мури Констанция.

— Та, из которой ты пьешь, — моя, между прочим, работа. — Кубито-тян показала на чашку Мури, бледно-желтую с тонкими зелеными полосками, словно проведенными десятизубой вилкой.

— Красивая чашка, — похвалила Мури Констанция.

Кубито Василий пил медленно. Не откусывал от своего хрустящего пирога, а отламывал небольшие кусочки, прежде чем положить в рот. Пил он, пили все, и ничего не происходило.

— Кубито-сан, — сказала наконец Мури Констанция. — Покажите свои треугольные.

Кубито-сан достал из внутреннего кармана блистер. В прозрачных ячейках гнездились треугольные синие таблетки. Четыре штуки.

— Такие? — спросила Мури Констанция.

— У меня были зеленые, — сказал Ипай Владимир.

— Но ведь треугольные, — сказала Мури Констанция.

— Да, треугольные.

— Возьми, голубок. — Кубито-сан вложил блистер в руку Ипая.

Владимир взял.

— У меня были зеленые, — повторил он.

— Это неважно, — сказал Мури Леонтий. — Какой класс, такой и цвет. У меня, соответственно, были желтые, которые я на фиг выбросил.

— Но у Кубито-таблеток цвет розовый, — сказала Кубито-тян.

— Это голимый фейк насчет таблеток, — сказал Мури Игнатий.

— Сядешь, голубок, на белого коня, — нараспев заговорил Кубито-сан. — Покатался, голубок, на пегом, а сядешь на белого. У коня того уздечка шелкова, грива жемчугом у коня унизана. А подковы у коня золотые, золотые подковы, да серебряные. А во лбу у коня горит яхонт-камень.

— Спасибо, но нет, не надо, — пробормотал Ипай и вернул таблетки.

— Тебе, значит, еще не время. Но придет завтрашний день, и найдет тебя белый конь. И храбро на том коне поскачешь. А у коня того уздечка шелкова…

Он допил чай, положил в рот последний кусок пирога и ушел, не прощаясь. Его соседки молча последовали за ним — одна в платочке, другая — без.

— Прикольный чел, — сказала Мури Констанция Владимиру. — Он сектант, скопец, ты просек?

— Химический скопец, — уточнил фратер Кирилл. — Они ничего себе не отрезают, а принимает таблетку. Это называется химическая кастрация. Или медикаментозная.

— Синюю треугольную таблетку, — сказала Мури Констанция, — ту самую.

— Чего-то я здесь не понимаю, — сказал Ипай Владимир. — Зеленая тоже играет?

— Кто-то пустил телегу про то, что те самые треугольные таблетки раздают пацанчикам под видом прививки, — сказал фратер-кун.

— И мы хором поверили, — сказала Кубито-тян. — А обратную таблетку, приводящую в норму, будут вручать в загсе при заключении законного брака.

— А смысл? — удивился Ипай Владимир.

— Это так упрощает жизнь, — сказала Мури Констанция.

— Так веришь ты в эту хрень или не веришь?

— Не верю, успокойся.

— А зачем звонила?

— У Кубито-сана, знаешь, такая харизма, — протянула Мури Констанция. — Я и сейчас готова ему поверить.

— Он только про свои таблетки толкал, — сказал Мури Игнатий. — А про те, которые сейчас раздают — это другая тема.

— Про что он толкал, это фиг поймешь, — сказала Мури Констанция.

— И что теперь? — возвысил голос Ипай Владимир. — То ли я проглотил неизвестно что, то ли не проглотил. То ли остался без прививки. Тут эпидемия надвигается, а я без прививки.

— В прививки я тоже не верю, — сказала Мури Констанция. И, отломив кусочек от оставшегося на столе пирога Кубито Василия, положила в рот.

— Мне этой ночью сон снился про скопцов, — сказала Кубито-тян и тоже отломила кусок. — Три старца в белых одеждах: один — Илия Пророк, другой — Иоанн Креститель.

— А третьего… третьего не помню, — сказала Кубито-тян.

Ипай Владимиру захотелось увидеть ее длинные белые ноги. Он привстал, потянувшись за чайником, и бросил короткий взгляд.

— Может, апостол Петр? — предположил Мури Леонтий.

— Нет, не апостол.

— Апостол Павел?

— И не Павел.

— И оба скопцы? — невпопад спросил Ипай Владимир.

— Такой, значит, сон, — сказала Кубито-тян и тут же радостно сообщила: — Вспомнила! Третий был наш Кубито Василий-сан.

— Это, безусловно, скопец, — сказал Ипай Владимир, хотя мог бы и не говорить.

— Ты ему, между прочим, понравился, — сказала Кубито-тян.

— А что он такое говорил про сесть на белого коня? — спросил Ипай Владимир.

— Белый конь — это как раз то самое, — сказал фратер-кун.

Их было много: кто-то говорит о десятках тысяч, кто-то о сотнях. В советское время с этим безобразием почти покончили. А можно ведь представить альтернативный вариант истории: Великую Скопческую Революцию вместо Великой Социалистической. А что: и деньги у них были, и харизма, и влияние в кругах. И план государственного переустройства был разработан. Но не сошлось. А могло бы сойтись, если б идея как следует овладела массами. Ничего невозможного. Двести лет тому назад некий капитан, уверовав в проповедь скопцов, кастрировал 30 солдат своей роты. Если отдельно взятый капитан смог достичь таких убедительных показателей, то при государственном подходе массовый энтузиазм обеспечен.

Зарубежные либералы и борцы за права возбухали бы какое-то время, но не смогли б не признать цивилизационный выбор одной шестой суши. И принимали бы у себя, и жали бы руку нашему Верховному Скопцу, оскопленному, может быть, не примитивно-хирургически, а медикаментозно или даже в каком-нибудь высшем духовном смысле.

В этой альтернативной реальности скопческий вождь (сам лично не оскопленный, но сумевший организовать многотысячные радения на площадях и улицах) выдвинул лозунг «Идея овладевает массами подобно пляске святого Витта». Считая, что классовая борьба, справедливость и проч. — это дело десятое.

— Кажется, эта треугольная таблетка все же успела впитаться, — сказал Ипай Владимир.

— Похоже так, — согласилась Мури Констанция.

— И что делать? Может, действительно, поженимся? — сказал Ипай Владимир и сразу добавил: — Я и без таблетки собирался тебе предложить.

— Не оправдывайся, — сказала Мури Констанция.

И решили.

В свидетели пригласили Кубито-тян и Мури Леонтия. Непонятно, зачем вообще нужны свидетели в таком деле, но раз надо, значит, надо. Кажется, эта история осталась с давних времен, когда свидетели действительно были свидетелями и держали свечку у постели неопытных молодоженов, наставляя их и подбадривая.

В загсе записали на четверг, в четыре часа.

Пришли на сколько-то минут раньше, и толстый фебель у входа проводил каждого в его комнату ожидания.

Для каждого класса была своя комната, но Ипай Владимир и Кубито-тян почему-то оказались в одной.

На Кубито-тян были те самые очки, делающие глаза большими.

— Прикольные очки, — сказал Ипай Владимир.

— Прикольные, — согласилась Кубито-тян.

— Прикольные, — повторил Ипай Владимир, — но голова не болит в них ходить?

— Не болит. — Кубито-тян сняла очки и протянула Владимиру.

Ипай Владимир надел очки.

— Нормально. — Он удивился. — Как они это делают?

Подошел к зеркалу, посмотрел.

— Тебе не идут такие, — сказала Кубито-тян. — А вот есть еще другие, уменьшительные — те, может, пойдут. И глазки будут ма-аленькие.

— Не знаю, — с сомнением произнес Ипай Владимир, возвращая очки.

— Это будет брутально.

— В трамвайном маркете я видел контактные линзы с бельмом — наверное, тоже брутально, — сказал Ипай Владимир.

Зал бракосочетаний был на втором этаже.

Вот и узнаем, думал Ипай Владимир, поднимаясь по лестнице, дадут ли на регистрации ту антитреугольную таблетку, которая приводит в норму.

Узнать не пришлось.

— Вы не можете жениться на этой тян, — сказал загсовский фебель.

Ипай Владимир не понял.

— Ваша мать Мури? — вежливо поинтересовался фебель.

Ипай Владимир кивнул.

— Так вот, — назидательно произнес фебель, — жениться на Мури-тян для вас будет все равно что жениться на своей матери.

Ипай Владимир и Мури Констанция не знали, что в племени камилару мужчина Ипай мог жениться только на женщине Кубито.

Депутат Кумбу-сан до недавнего времени тоже не знал этого, но в очередной раз почувствовав себя антропологом, открыл, что в племени камилару мужчина мог выбрать жену только из строго определенного класса: Ипай мог жениться на Кубито, Кумбу — на Мури, Кубито — на Ипай, Мури на Кумбу.

Пренебрегать древней инопланетной мудростью накануне надвигающегося нашествия вируса было недопустимо, и депутат Кумбу-сан срочно инициировал принятие соответствующего закона.

— Вы можете жениться только на женщине Кубито, — сказал фебель. — Таков закон.

— Никогда не слышал об этом законе, — сказал Ипай Владимир.

— Это новый закон, — сказал фебель, — совсем новый, но очень правильный, отвечающий общим чаяниям.

— А что делать, если моим чаяниям он не отвечает?

— С удовольствием пойду вам навстречу. — Фебель улыбнулся. — Вы можете выбрать себе Кубито-невесту по вкусу. Заключить брак можно прямо сегодня. Сейчас многие почувствовали потребность срочно жениться, и мы стараемся соответствовать. — И фебель протянул Ипаю планшет с фотографиями.

— Ты будешь это смотреть? — спросила Мури Констанция.

— Не буду. — Ипай Владимир вернул планшет фебелю.

— Будьте реалистом, — сказал фебель, — женитесь на Кубито.

— Хочу на Мури, — сказал Ипай Владимир.

— Для этого вы должны быть Кумбу, — сказал фебель. — Будете Кумбу, приходите.

— Как думаешь, — спросил Ипай Владимир уже на улице, — этот фебель живая душа или робот?

— Все они одинаковы, — сказала Мури Констанция.

— Если он человек, то его слова можно считать шуткой, а если робот, то конкретной рекомендацией. И, между прочим, однажды я уже был Кумбу. Пока не вышел тот закон, по которому я жестко не мог быть Кумбу.

— Это и сейчас так.

— Но фебель намекал на возможность. Может, с тех пор появились какие-то послабления. Прямо сейчас, вместе с этим последним законом, а мы не знаем.

— Так не бывает, — сказала Мури Констанция. — Новые ограничения могут появляться, но новые послабления — так не бывает.

— Таково движение прогресса, — кивнул Ипай Владимир, — но какой-нибудь выход должен найтись. Нет закона, который нельзя обойти, мне отец говорил.

— Женись на Кубито-тян, — сказала Мури Констанция.

— Хочу на Мури, — сказал Ипай Владимир.

Сказали, что всем Ипаям нужно заменить их старые чуринги на новые, обеспечивающие лучшую защиту от вируса. Ипай Владимир поехал на обменный пункт и в трамвае встретился с Кубито-тян.

Она вошла остановкой позже и села. Ипай Владимир подумал и, встав со своего места, сел рядом.

— Тебя прогонят, — сказала она.

— Посмотрим, — сказал Ипай Владимир.

Подошел фебель.

— Мы вместе, — сказал Ипай Владимир.

— Приняты карантинные меры, поэтому никаких исключений, — сказал фебель.

— И для супругов тоже? — спросил Ипай Владимир.

— Вы женаты?

— Собираемся пожениться.

— Ладно, оставайтесь, — проворчал фебель.

Все-таки живая душа, — подумал Ипай Владимир.

— Я не пойду за тебя, — сказала Кубито-тян.

— Я не всерьез, а чтобы посидеть вместе, — сказал Ипай Владимир, опустив взгляд на ее длинные белые ноги.

— Просто предупреждаю. — Она закинула ногу на ногу.

— Со своей Мури я познакомился как раз в трамвае, — начал Ипай Владимир. — Мы сидели вместе и разговаривали, не помню о чем, а потом пошли в парк. А теперь это стало невозможным. Я должен быть либо Мури, либо Кумбу, чтобы идти с ней вместе. Или быть ребенком при Мури-матери, если уж все варианты перечислять. А иначе подходят, требуют соблюдать дистанцию, еще и бумерангом огреют. Я пробовал перекинуться в Кумбу, позаимствовал кой-какой прикид у родителя, но вычислили почти сразу. Естественно, штраф влепили.

— И сколько за такое дают? Мне любопытно.

— Какая разница? Я и не помню.

— Василий-сан говорит, будет время, когда платить придется реально. И старые отсрочки тоже отменят, скажут — плати.

— Это будет полный писец, — сказал Ипай Владимир.

— Но бояться не надо.

— Я не боюсь.

— Ибо не будет ничего такого, что не должно было быть, — сказала Кубито-тян. — Ты веришь?

— Не думал в эту сторону, но, наверное, верю, — сказал Ипай Владимир. — Хочешь кофе?

Он прошел к бару в конце вагона и взял два эспрессо с лимонным соком.

Проходя обратно, посмотрел в окно. Места были незнакомые. Остановку свою он, конечно, проехал.

— А откуда берет Василий-сан свои треугольные таблетки? — осторожно спросил Ипай Владимир.

— Не знаю.

— Я подумал, что там, может быть, есть и восстанавливающие.

— Не знаю, — повторила Кубито-тян. — А то приходи. Мы собираемся по субботам. В «Коридорах» на первом этаже.

— Как-нибудь, — сказал Ипай Владимир.

— Посмотри, — Кубито-тян потянула Владимира за рукав. — В том доме я жила, когда была маленькая. Тот четырехэтажный, с мансардой.

— Красивый дом. Ты там жила не в мансарде?

— На третьем этаже. Там балкон, но его уже не видно. И в школу ездила на этом самом трамвае. А сейчас будет дом с горгульями… Или это не горгульи?

Ипай Владимир посмотрел на невысокий, но длинный дом с соответствующими украшениями по краям крыши и в других местах.

— Горгульи, наверное. Жуткие рожи. Прикольно, конечно, но жить не кайфово в таком доме.

Трамвай сошел с рельсов и свернул в сторону.

Домов вдоль дороги стало меньше, деревьев больше.

— Мне выходить, — сказала Кубито-тян на очередной остановке.

Ипай Владимир тоже вышел.

— Не надо меня провожать, — сказала Кубито-тян.

Трамвай замигал лампочками, закрыл двери и тронулся.

Ипай Владимир отвернулся от него и пошел в сторону по узкой извилистой улочке.

Здесь был район частной застройки. Хозяева любили балконы, башенки и резные флюгеры. Во дворах сажали яблони и кипарисы.

Владимир дошел до конца улицы и уперся в тупик.

Дороги не было. Узкая тропинка вела вглубь неокультуренного зеленого массива.

Владимир достал гаджет, открыл карту, сориентировался.

Тропинка, вроде, была не такая уж узкая. Пересекала зеленое пятно и выходила с другой стороны. Владимир захотел укрупнить масштаб, но получил стандартное: «Вы не имеете прав для выполнения этой операции».

Владимир пошел по тропинке. Справа и слева были деревья. Это был более лес, чем парк.

Минут через двадцать тропинка повернула направо, хотя вроде не должна была. Еще через какое-то время разделилась на две. Владимир остановился на развилке. Карта отказывалась работать. Куда сворачивать — было без разницы, и он свернул налево.

Начинало уже смеркаться. Надо было чаще смотреть на часы, подумал Владимир. Но и лес был уже не такой густой. В просвете между деревьями промелькнул силуэт кипариса. Еще поворот, и Владимир вышел на дорожку вдоль длинного глухого забора на кирпичных столбиках. И тут же попятился обратно. На дорожке лежал человек лицом вниз. Другой, в форме майора-фрилансера, сидел рядом на корточках и, заголив ему спину, что-то делал. Жир с почки, догадался Ипай Владимир. Он отступил по тропинке и стал пробираться без дороги, кустами.

Выбрался к свету как раз у дома с горгульями, около трамвайной остановки. За высоким забором был виден только верх крыши, но входные ворота сторожили они самые: оскаленные пасти, рога, крылья за ушами.

К остановке подошел трамвай.

— Я Господь Бог Саваоф, — сказал Кубито Василий-сан.

Он сидел в центре зала в кресле с подлокотниками и высокой спинкой.

Остальные сидели на стульях вдоль стенок. Все одеты в белые балахоны типа простыни с дыркой для головы посередине и перепоясаны веревками.

Мури Леонтий был Иоанн Креститель, Мури Игнатий — Илия Пророк. А Ипай Владимир — апостол Петр.

Бог Саваоф сказал:

— Будешь апостол Петр.

И он стал.

Фратер Кирилл тоже был здесь и тоже кем-то был.

Да и все другие были апостолы и святые. Бог Саваоф сказал.

А кем были женщины — неизвестно, но кем-то были. Кубито-тян среди них — неизвестно кто.

Принесли блюдо с кусочками хлеба, и все причащались. А Ипай Владимиру Бог дал синюю треугольную таблетку из своих рук: «Ешь, голубь». — Ипай Владимир съел. Надо есть, если Господь Бог угощает.

Таблетка легко проскользнула по пищеводу. Ипай Владимир запил ее глотком воды из желто-коричневой чашки с тонкими зелеными полосками. Мог бы и не запивать.

«А интересно, — подумал Ипай Владимир, — есть ли своя треугольная таблетка для женщин». Он подумал так, потому что еще оставался отчасти Ипай Владимиром, а когда целиком стал апостолом Петром, стал думать другое.

«Хорошо нам здесь быть, — думал апостол Петр. — Благодать и мир под крылом Божиим — это здесь. И любовь, любовь… сколько любви. Потому будем петь, будем плясать во славу Господа».

Люди запели, апостол Петр пел вместе со всеми. Листки со словами были заранее розданы.

Встали в круг и кружились. И он кружился.

— Бог! Дух! Саваоф! Бог! Дух! Саваоф! — так вскрикивали.

И он вскрикивал.

Весело-красиво кружились.

— Бог царь! Бог дух!

Радостно-красиво скакали.

— Дай духа! Дай духа!

Быстро-красиво вертелись, и он вертелся.

Быстро-быстро вертелся на пятке. И надо ж, не падал.

— Опору в духе имей, — ему сказали. И держался за воздух, за воз-дух — дух — дух. Поднимался, парил над землей.

А когда изнемог и, раскинувши руки, упал, он тихо-красиво лежал на полу.

Руки раскинув крестом, он тихо-красиво лежал.

Ипай Владимир вошел в трамвай, и Кубито-тян тоже.

Точнее, она вошла первая, а он — следом.

Сели рядом, словно имеющие право, и так сидели.

Ипай Владимир глядел на ее красивые ноги и совсем не чувствовал того, что вроде бы должен был чувствовать, а чувствовал что-то другое.

— Дух зашел тебе, — сказала Кубито-тян. — Я видела.

— Я съел таблетку, теперь это навсегда? — спросил Ипай Владимир.

— Не надо об этом думать, — сказала Кубито-тян.

— Я ведь не собирался этого делать. И в мыслях не было, — сказал Ипай Владимир.

— Бог Саваоф тебя выбрал, что ты мог?

А женщины тоже принимают свою таблетку? — хотел спросить Ипай Владимир, но промолчал.

Две остановки проехали молча.

— Когда ты выходишь? — спросила Кубито-тян на третьей.

— Собирался на пункт обмена — обменять свою чурингу, но эту остановку мы уже проехали.

— Ты теперь под защитой Духа, можешь вообще не носить чурингу.

— Для блезиру надо, чтоб не цеплялись, — сказал Ипай Владимир и, поскольку проезжали мимо дома с горгульями, добавил: — Здесь у забора я видел, как у чувака срезали жир с почки.

— Как ты туда попал? — удивилась Кубито-тян.

Ипай Владимир рассказал.

— Говорят, в этом доме живет семья майоров-фрилансеров, — сказала Кубито-тян.

— В детстве я очень боялся, что мне срежут жир с почки, — сказал Ипай Владимир. — А оказалось, что надо было бояться треугольной таблетки.

— Не бояться нужно, а радоваться. Ты ведь радовался, когда пел, радовался, когда плясал, — разве нет?

— Радовался, — кивнул Владимир, — но это была не моя радость.

— Не твоя, разумеется. Но убери из тебя не твое, что останется?

— Может, выпьем кофе? — предложил Ипай Владимир, подумав.

— Нам сейчас выходить, — сказала Кубито-тян.

Трамвай остановился, они вышли.

— Кем ты был — тогда? — спросила Кубито-тян.

— Апостолом. Петром.

— Согласись, что быть апостолом Петром прикольнее, чем Ипай Владимиром.

— Да, но ведь я все-таки не апостол Петр.

— Ты апостол — апостол Петр, и апостол Павел, и все прочие апостолы, и Иоанн Креститель, и Илия Пророк, поскольку каждый из них — это Господь Саваоф, и ты тоже.

— А кем сегодня была ты? — спросил Ипай Владимир.

— Я богородица, — сказала Кубито-тян. — Все женщины — богородицы.

По правую сторону улицы были особняки за заборами, а по левую — трехэтажные дома, более или менее обыкновенные.

— Здесь я живу, — сказала Кубито-тян.

— Хороший дом, — сказал Ипай Владимир.

— Заходи, если хочешь, выпьем кофе.

— Кофе?

— Да, кофе. Родителей не будет сегодня.

— Не знаю программы вечера, — сказал Ипай Владимир. — Эта треугольная таблетка, она ведь что-то меняет?

— Не так много, как ты думаешь.

— Я позвоню своим, — сказал Ипай Владимир

Но позвонить не получилось. «Доступ к услугам связи ограничен», — произнес синтетический голос.

— Это надолго, — сказала Кубито-тян.

— Тогда я поеду, мама будет беспокоиться.

— Конечно, — сказала Кубито-тян. — И приходи завтра в «Коридоры», я покажу тебе, как обжигать посуду.

Ипай Владимир поехал на трамвае обратно.

Но не доехал. «Трамвай дальше не пойдет, просьба освободить вагоны», — объявил трамвайный фебель, и пришлось выйти.

Взять самокат не получилось, сервис не гарантировал безопасности в темное время суток.

Владимир пошел пешком, да уже и недалеко было.

Но стремно. Улицы были темными, фонари тусклыми, тени длинными. На перекрестках вкрадчивый голос предупреждал: «Режим освещения не гарантирует вашей безопасности. Соблюдайте осторожность».

Владимир соблюдал, но не уберегся, обнаружив вдруг, что лежит на земле лицом вниз. А как падал, не помнил.

Неужели у него срезали жир с почки? — первая мысль была такая.

Владимир ощупал голову, поясницу. Все было на месте, и ничего не болело.

Но если жир с почки срезали грамотно, пропев специальную магическую песню, у человека, вроде бы, и не должно ничего болеть.

Дома Ипай Владимир осмотрел перед зеркалом свою поясницу и увидел там тонкую красную линию, след от разреза.

— Мама, я умру?

— Нет, сынок, им не нужна твоя жизнь, им нужен твой жир.

— Они тебе сделают прививку, — сказал Кумбу-отец, — вроде как от столбняка, но от их столбняка. Только с ними нужно договориться.

Приемная комната была большая, как хороший спортивный зал, но с низким потолком. И длинная. По стенам были развешены бумеранги, джиджериду и вувузелы (да, да — вувузелы), а у входа стояло чучело кенгуру.

В комнате стоял стол. За столом сидел человек в форме майора-фрилансера и в маске какого-то австралийского бога. Хотя австралийских богов нужно знать в лицо.

Свет в приемной был так установлен, что тень сидящего за столом тянулась по полу во всю длину зала, оставляя у противоположной стены чуть-чуть для прохода.

Тень делила помещение на два сектора. В правом на неудобных стульях сидели ожидающие приема посетители, а оттуда поодиночке переходили в левый, к столу, где сидел майор.

Было четыре группы стульев по числу классов с соблюдением социальной дистанции между ними, кроме того каждому посетителю вручалась бумажка с номером. Синтетический голос объявлял, кому на выход, кому приготовиться.

Очередь продвигалась быстро. Ипай Владимир услышал свой номер, поднялся со стула, осторожно обогнул голову длинной тени. Подошел к столу.

— Здоров, годен, — сказал майор, сканируя Владимира через узкие глазные прорези, и тут же рявкнул: — Здоров, спрашиваю?

— Здоров, — сказал Ипай Владимир.

— А грешок есть за тобой, — сказал майор, продолжая сканировать.

— Какой грешок?

— Надо знать.

Ипай Владимир не знал.

— Будем молчать?

— Я не помню.

— Кру-у-гом! — рявкнул майор.

Ипай Владимир исполнил команду.

— Двадцать шагов вперед. Шагом марш!

Ипай Владимир сделал двадцать шагов и уперся в стенку.

— Нале-во! — скомандовал майор и повернул голову.

Тень у ног Владимира повернулась хищным масочным профилем.

— Я вспомнил! — обрадовался Владимир. — Наступил, извините, на голову тени майора-фрилансера. Но я раскаялся. Обещаю, этого больше не повторится.

— Надо помнить. — Майор поманил Ипай Владимира пальцем.

Ипай вернулся к столу.

— И смотреть под ноги, — сказал майор.

— Смотреть под ноги, — повторил Ипай Владимир.

— Подпиши здесь, — сказал майор. Черные зигзаги разбегались от щели его рта.

Ипай Владимир подписал нужную бумагу.

— Сдавать жир будешь три раза в месяц. Шучу. Раз в три месяца. Укольчик сделаешь в клинике — от столбняка. И пройдешь медосмотр. Сегодня. Слышал? Сегодня.

Майор угрожающе наклонил голову. Маска неведомого бога на его лице была цвета темной охры. На ней — черные и белые линии, углы и зигзаги.

 Выйдя из приемной, Ипай Владимир набрал Кубито-тян.

— Не смогу прийти сегодня, — начал он и стал рассказывать обо всем, что случилось, пока синтетический голос не вмешался: «Вы сообщаете информацию, не подлежащую оглашению». И связь прервалась.

— Вот такие дела, — сказал Ипай Владимир, когда говорить стало можно.

— Печалька, — сказала Кубито-тян.

— Просто конец света, — вздохнул Ипай Владимир.

— Не кисни, помни, кто ты есть.

— А кто?

— Уже забыл? Ты апостол Петр, ты Иоанн Креститель, ты Господь Бог Саваоф.

— Это радует, — сказал Ипай Владимир. — Если я Господь Бог Саваоф, то от мертвого осла уши они получат, а не жир с почки.

— Какой жир? — спросила Кубито-тян.

И связь снова прервалась.

Ипай Владимир подходил к перекрестку, а кто-то стоял за углом.

Его тень лежала поперек тротуара, головой в прибордюрных кустах.

Наверное, это был человек длинной тени.

Ипай Владимир остановился, не приближаясь. Наступать на тень было нельзя, да и просто перешагнуть было чревато. Человек мог обидеться. «Я бы на его месте обиделся», — подумал Ипай Владимир, представив себя на месте человека длинной тени.

Он осторожно шагнул вперед. Человек за углом был неподвижен.

«Может, он уйдет, нельзя же все время стоять»,— подумал Ипай Владимир.

Человек зашевелился — какой-то поворот корпуса, какое-то движение руки, — но не уходил.

«Ну и что, — подумал Ипай Владимир, — разве я не апостол Петр? И не Господь Бог Саваоф?»

И, шагнув вперед, он наступил на зловредную тень — тень преткновения, смачно шаркнув ногой, а потом еще плюнул.

И пошел, не оборачиваясь.

— Что за дела, чувак? — сзади раздался голос.

Пришлось обернуться. Тот, кто остался сзади — хозяин тени — никак не был похож на майора-фрилансера. Просто какой-то мужик стоял, курил.

— Никаких дел, — сказал Ипай Владимир.

— Мне, если что, эти твои телодвижения пофиг, — сказал курильщик. 

Утром пришел фебель, с ним два милиционера с длинными бумерангами на поясе.

— Объявляется карантин по форме Эф 8, — сказал фебель. — Полное разделение карантинных классов. Собирайтесь, вас проводят в места временного размещения.

— Почему нас не предупредили по SMS? — спросил Кумбу-отец.

— Потому, — сказал фебель.

— Но мы — семейная ячейка.

— Не имеет значения, — сказал фебель. — Хотя супруги пока могут остаться. А достигший совершеннолетия отпрыск пойдет с нами.

Ипай Владимир пошел.

На улице было больше людей, чем обычно. И какие-то не те были люди, вынутые из своих квартир в неурочное время. Они шли группами по пять или больше человек в сопровождении полицейских или милиционеров.

Сам Ипай Владимир тоже был не тот — сам не свой, не успевший даже позавтракать. В его группе было одиннадцать человек Ипай.

— Куда идем, народы? — спросил один.

Никто не ответил.

«А ведь я Господь Бог Саваоф и апостол Петр, — подумал Ипай Владимир, — годится ли мне, чтобы меня куда-то вели, как скотину?»

— Послушайте, командир, — обратился он к сопровождающему милиционеру. — Обязательно ли мне так срочно идти туда, куда вы меня ведете? А то я зашел бы в эту столовую на углу и позавтракал бы.

— Не возражаю, — равнодушно кивнул милиционер. — А потом можете присоединиться к любой Ипай-группе.

— Я тоже хочу есть, — сказал кто-то. «И я, и я», — раздались голоса.

Набралось человек пять желающих — пять фратеров — и пошли вместе.

В тесном зале уже расположилось несколько человек Кумбу. Можно было назвать их товарищами по несчастью, если бы они были Ипай, а не Кумбу.

Кумбу-мест для них не хватило, и один, самый толстый, сидел за Ипай-столиком.

От него вкусно пахло кислыми щами с говядиной.

— Вы не могли бы пересесть за другой столик? — обратился к нему Ипай номер один (то есть первый, вошедший в помещение).

— Отскочь на дистанцию, тля, — рявкнул толстый и, подняв за спинку свой стул, сделал длинный выпад в сторону номер первого.

— И нечего разносить здесь заразу, — пробурчал кто-то из его компании. Другие Кумбу были согласны. Вооружившись стульями, они вытеснили на улицу номер первого, номер второго и номер третьего (а четвертый и пятый не успели войти).

Оказавшись на улице, пять фратеров пошли до следующей точки питания. Ипай Владимир пошел вместе со всеми, но по дороге отстал и дворами вышел на другую улицу. Здесь было тихо. Никто никого никуда не вел.

Владимир набрал Кубито-тян, но доступ к услугам связи был ограничен. Взял самокат на ближайшей точке и покатил в «Коридоры». В режиме ручной навигации, чтобы не светиться в мейнстриме.

В «Коридорах» Ипай Владимир связался с Кубито-тян по местной связи. Связь работала.

— Я тут горшки обжигаю, — сказала Кубито-тян. — Поднимайся сюда. Комната 47, четвертый этаж.

В комнате была она одна со своими горшками. Пахло глиной и чем-то еще, наверное краской.

— С утра ничего не ел, — сказал Ипай Владимир, — а на улицах не знаю что творится.

— Пойдем, я тебя покормлю. — Она сняла передник и косынку, стала мыть руки. Как хирург после операции.

Поднялись по лестнице — никаких лифтов — на шестой этаж. Тут было кафе.

Сели за столик для супружеских пар.

Ипай Владимир взял много еды и ел с жадностью.

— Что-то случилось? — спросила Кубито-тян.

— Конец света, — сказал Ипай Владимир. — Досюда еще не дошло?

— У тебя все конец света.

— Сейчас близко к тому. Фейс пока не сканируют, но если уж такие дела, неплохо было б устроиться так, чтобы нас в случае чего не разводили по разным углам.

— По разным столикам, — уточнила Кубито-тян.

— И по столикам.

— Я правильно понимаю, что ты делаешь мне предложение?

— Сделал бы, только после этой таблетки от Кумбу-сана есть ли смысл?

— Не так много эта таблетка меняет.

— Что-то все же меняет, — возразил Ипай Владимир.

— Но не так много, не переживай. Будем завтракать вместе и все такое, ты же этого хотел?

Ипай Владимир кивнул.

— Вместе будем обжигать посуду, а потом ты уйдешь на войну, а я буду тебя ждать.

— Я узнавал, — сказал Ипай Владимир. — Нас могут зарегистрировать без предварительной записи. И свидетелей приводить не нужно.

— Надо идти, — сказал Ипай Владимир. — Здесь сейчас тоже начнется.

Он глядел в окно. На площадь перед зданием выруливал полицейский автобус.

— Отсюда можно выбраться каким-нибудь черным ходом?

Шли по длинному коридору с поворотами. Дойдя до конца, вышли на темную, без окон, лестницу и стали спускаться. Лампы зажигались перед ними, а за спиной гасли.

Последняя на пути лампа не загорелась, и в это время наверху зажегся свет. Кто-то спускался следом.

Дверь, отмеченная зеленым плафоном «ВЫХОД», не открывалась. Ипай Владимир дернул несколько раз за ручку — без результата.

— Тут кнопочка есть, — сказал спустившийся и посветил фонариком.

И вышли.

На свету они разглядели друг друга — Ипай Кирилл и Ипай Владимир.

— Привет, фро, — сказал Ипай Кирилл.

— Привет, — сказал Ипай Владимир.

— Куда намылились? — спросил Ипай Кирилл.

— Решили расписаться, — сказала Кубито-тян, а Ипай Владимир промолчал.

— Почему не со мной? — поинтересовался Ипай Кирилл.

— Потому, — сказала Кубито-тян.

— Я буду страдать, — сказал Ипай Кирилл. — А вообще могу быть у вас свидетелем, а потом зайдем куда-нибудь, отметим.

— Свидетелей вроде не требуется, — сказал Ипай Владимир.

— Кто-нибудь, кстати, просек, что происходит? — помедлив, спросил Ипай Кирилл.

— Конец света, — сказал Ипай Владимир.

Хотели на самокатах, но точка во дворе временно прекратила обслуживание. Пошли пешком.

Шли дворами, пока можно было.

Во дворах было тихо.

А с ближней улицы доносился шум. Бил барабан. Завывали джиджериду и вувузелы.

У детской площадки стоял одинокий фебель, призванный разруливать социальную дистанцию на этом сложном участке. В руках он держал длинную палку с губкой на конце или чем-то вроде.

— Ипай — налево, Кубито — направо, — сказал фебель, преградив им путь своей палкой.

— Это моя жена, — сказал Ипай Владимир.

— Удостоверение есть?

— Они молодожены, а я — свидетель, — сказал фратер Кирилл.

— Можете идти. — Фебель убрал палку. — И, да, возьмите. — Он протянул Владимиру палку, типа своей. У него за спиной стояла корзина с палками разных цветов.

Другую палку фебель вручил Кубито-тян.

— Берите, девушка. И сохраняйте социальную дистанцию.

Палка Ипай Владимира была зеленого цвета, а палка Кубито-тян — синего цвета.

Палка называлась штюкер и помогала соблюдать социальную дистанцию. Губка на конце была, чтоб не выколоть, в случае чего, глаз дистанцируемому.

— Дистанцию, дистанцию, — повторял встречный человек-Кумбу, тыча перед собой красным штюкером.

А сидящие на скамейке старушки-Мури размахивали своими желтыми. Было непросто пройти мимо них по узкой дорожке.

Штюкеры для Кумбу были красного цвета, а штюкеры для Мури — желтого.

На другой скамейке вместе с Ипай-старушками сидел вполне молодой Ипай-человек.

— Привет, фратеры! — окликнул он проходящих мимо. — Почапаю, что ли, с вами. Одному сейчас стремно.

— Нам вроде не по дороге, — сказал Ипай Владимир.

— Мне как-то все равно, по какой дороге, — сказал Ипай-со-скамейки. И пошли вместе. Это был третий Ипай в группе, если считать, что Ипай Кирилл был вторым, а Ипай Владимир — первым.

Скоро к ним присоединился четвертый, тоже чувствуя что-то такое. Потом пятый. Так вот и собираются люди в стаю.

Вышли на улицу.

По улице шли колонной человек тридцать Ипай. Ощетинившись зелеными штюкерами справа и слева. Дули в джиджериду и вувузелы, били в барабаны.

— Вливаемся, фратеры, — сказал Ипай-четвертый. — А ты, между прочим, подруга, шла бы к своим Кубито. — Он повернулся к Кубито-тян.

— Это моя жена, — сказал Ипай Владимир.

— Жена, не жена, а Кубито среди Ипай не место, — проворчал Ипай-пятый.

— Вливайтесь без нас. — Ипай Владимир взял Кубито-тян за руку.

— Нехорошо отделяться от коллектива, — сказал Ипай-четвертый и подозвал обозначившегося рядом майора-фрилансера.

«Дуть в джиджериду любят многие, но никто не умеет», — говаривал Кумбу-отец.

…завернули за угол и нырнули в окружающие дом кусты сирени. А синий Кубито-штюкер Ипай Владимир закинул в сторону для отвлечения майорского внимания.

Сидели в кустах на корточках, притаившись.

— Он старый и толстый, — сказал Ипай Владимир о майоре. — Нефиг ему бегать за нами. Но посидим.

— Посидим, — согласилась Кубито-тян. — А потом пойдем.

— Только нас разведут по разным концам на первом перекрестке.

— Есть идея, — сказала Кубито-тян.

Перед ведущей вниз лестницей сидела старая женщина-Мури.

— Вход по одному, — сказала она. — Только с сохранением дистанции я вас не обслужу. Приходите завтра.

— Нам нужно сегодня, — сказала Кубито-тян.

— Завтра это сумасшествие кончится, не может ведь оно продолжаться вечно, — сказала старая Мури.

— Нам нужно сегодня, — повторила Кубито-тян. — Если я зайду одна, выберу покупки и оставлю на кассе, это будет нормально? Потом я выйду, а вы спуститесь и пробьете чек. Назовете цифру, и я переведу вам деньги.

— Нормально, — сказала старая Мури.

— Ни фига не нормально, — сказал Ипай Владимир. — Все равно, что жопу чесать через ухо.

— Такой сегодня порядок, прямо с утра. Закон не дышло.

— А смысл?

— Я еще помню время, когда смысл что-то значил, но это было давно, — сказала старая Мури. — А теперь закон отдельно, а смысл отдельно, как котлеты и мухи.

— Я все-таки Ипай, — сказал Ипай Владимир, слабо протестуя.

— Ты Господь Бог Саваоф, забыл? — сказала Кубито-тян. — И все равно, будешь ты одет как Ипай или как Кубито. И что тебя вычислят, тоже не бери в голову.

— Я и не беру, — сказал Ипай Владимир. — Не в первый, как говорится, раз.

Он натянул майку-Кубито с японским иероглифом «счастье» на груди, вкруг шеи обернул пестрый шарфик-Кубито, на руку нацепил тряпичный браслет-Кубито, а на голову надел шляпу-Кубито с широкими полями.

— Я как девочка в этом прикиде, — сказал.

— И это возьми. — Кубито-тян протянула ему очки — те самые, с эффектом увеличения глаз, вторую пару.

Ипай взял.

Он надел свои, она — свои. И посмотрели друг на друга.

По улице шли колонны: Мури, Ипай, Кумбу, потом снова Мури.

— Это не конец света, — сказал Ипай Владимир, — это переселение народов.

А Кубито не проходили. Или шли по противоположной стороне, добраться куда сквозь Ипай и Кумбу было проблематично.

Эти Ипай и Кумбу, придя в соприкосновение, сцепились друг с другом. Бились штюкерами, забыв о социальной дистанции. Ипай Владимир дернулся вступить в бой на стороне своих, но опомнился. В схватку вступила колонна Мури. Полицейские и милиционеры, все в красных масках, раскрашенных черными и белыми углами и зигзагами, вовсю работали бумерангами, наводя порядок. Наконец появилась колонна Кубито. Шла спокойно. Майоры-фрилансеры — тоже в масках и со щитами цвета темной охры, опять же в углах и зигзагах, — шли по бокам и спереди, предупреждая возможные эксцессы.

Ипай Владимир и Кубито-тян проскользнули мимо их бумерангов и присоединились к своим. Словно достигли, наконец, желанной цели. Кажется, они забыли, куда шли и чего хотели.

— Это прикольно — быть Кубито, — шепнул Ипай Владимир на ухо Кубито-тян, обнимая за талию, обнимая крепко. — Если бы я не был Господь Бог Саваоф, я хотел бы быть Кубито.

— Отпусти, нас не поймут. — Кубито-тян высвободилась из его объятий. — И вообще, не поминай имя Господа всуе.

Последних слов Ипай Владимир не расслышал — кто-то, с седой бородой и усами, загудел в вувузелу прямо у него над ухом. Гудел, перебирая пальцами, словно играл на кларнете, и не собирался останавливаться.

Колонна дошла до перекрестка и стала медленно заворачивать вправо — эта поперечная улица была значительно шире, Ипай Владимир даже помнил, как она называлась. По улице уже продвигалась Мури-колонна. Чтобы не допустить столкновения, идущие по краям майоры-фрилансеры с грохотом били в свои щиты, как в барабаны.

И вдруг стало тихо.

Барабаны не гремели. Вувузелы не завывали.

Колонны остановились в движении. Люди замерли.

«Режим карантина по форме Эф 8 отменяется, — вещал синтетический голос, — все в обязательном порядке должны возвратиться к местам постоянного проживания и местам работы».

— Пошли, что ли, — сказал Ипай Владимир, но не двинулся с места.

Все вокруг тоже не шевелились, застыв в тревожном оцепенении. Потом пришли в движение. У кого-то дернулось плечо, кто-то поднял руку, кто-то топнул ногой. Кто-то присел, кто-то подпрыгнул. Кто-то засмеялся в голос — словно залаял, и тут же замолк. Ипай Владимир почувствовал, что у него без участия воли — и даже против — начинают подергиваться руки и ноги. Все резче, сильнее, размашистей. Он уже скакал, крутился, вскидывал руки — короче сказать, плясал. Как плясали другие вокруг — Кумбу, Ипай, Мури. И Кубито, разумеется, и Кубито. Где-то среди них была Александра. Полицейские, милиционеры, майоры-фрилансеры тоже плясали, побросав свои бумеранги.

В этом танце не было ни красоты, ни радости — только судорожное подергивание, не дающее шансов остановиться. И он, Ипай, не был уже ни Богом Саваофом, ни апостолом Петром — только заводной механической куклой. Вспомнились чьи-то слова: «Идея овладевает массами как пляска святого Витта». Но какая идея овладевала им и тысячами других, заходившихся в пляске? И была ли тут какая-нибудь идея? Это последнее, о чем Ипай Владимир успел подумать, перед тем как перестать о чем-нибудь думать.

И только плясать, плясать…

Депутат Кумбу-сан из окна своего офиса на сороковом этаже наблюдал за хаосом на улицах города. Достаточно насмотревшись, он опустил шторы и предался антропологическим изысканиям. Через короткое время (как раз к ужину) ему открылось то, что он давно уже подозревал, но во что отказывался поверить, — древнее инопланетное знание таилось не в обычаях племени камилару, а в обычаях племени дийири — более древних, которые были усвоены племенем камилару в фатально искаженном виде. Отсюда следовало то, что вместо четырех классов по типу камилару следовало ввести восемь классов по типу дийири.

Ошибку надо было исправить. Кумбу-сан стал обдумывать проект закона о восьми карантинных классах.

Дежурный фебель принес ужин.^.

Кумбу-сан ел пасту-карбонара с беконом и помидоры, фаршированные сыром и чесноком с зеленью. К пасте было сицилийское вино Неро д’Авола. Завершился ужин чашкой крепкого кофе. Кумбу-сан откинулся на спинку кресла и закурил сигару. В такие минуты он чувствовал себя настоящим сицилийским мафиози. И, в общем, имел право на это, если учесть, как заработал свой первый миллиард.

Кумбу-сан заказал еще кофе. И подошел к окну.

Волнения на улицах не затихали. В разных частях города уже занимались пожары.

Кумбу-сан набрал номер главного генерал-фрилансера. Связь не работала.

От окна доносился запах гари.

Пришел незнакомый фебель и принес — не кофе, а сашими и суши на лаковом подносе. На нем же — бутылочку сакэ с иероглифом на боку. Иероглиф что-то означал, но Кумбу-сан не умел читать по-японски. Он взял палочками ломтик сырой рыбы, окунул в соус, положил в рот и не спеша съел. Выпил сакэ. Взял палочками суши с креветками.

Сушеные водоросли нори были темно-зеленого цвета.

Креветки были розовые.

Ломтики рыбы — нежно-белые.

Кумбу-сан почувствовал себя настоящим японцем, более того — выпив еще раз сакэ, он почувствовал себя самураем.

По жизни Кумбу Воронин принимал разные обличья, но чувствовать себя самураем не приходилось ни разу. Это было немного странно, но было реально и влекло за собой последствия. Назвался самураем, полезай в кузов — вроде бы так.

Он снова подошел к окну. Там внизу что-то уже догорало.

«Поздно пить сакэ», — подумал депутат Кумбу-сан.

Он отошел от окна и сделал себе харакири.

Не хирургическим образом, а тихо, медикаментозно.