Лето в городе N – наиболее шумная местность среди других городов. Трудно сказать, был ли он привлекателен и уникален, но что-то симпатичное так или иначе проскальзывало в нем: умеренно палящее солнце, чьи лучи касались древних плит; едва уловимый ветер, «задевающий» проходящих невесомым поцелуем и удаляющийся прочь, в укромные уголки крон деревьев, что стояли поодаль от старинных сооружений, на одном из которых восседал мальчик. Так могло показаться на расстоянии, но обстоятельства говорили о другом. С неконтролируемым биением сердца и трясущимися губами он всеми возможными и невозможными способами старался удержаться на ветке. Это был его первый подъем на дерево на спор. Если ребенок попытался предугадать исход, то, скорее всего, отказался бы от спора с соседскими мальчишками, с которыми он каждый день играл во дворе. Но юношеская гордость, азартность и стремление к первенству говорили сами за себя. Поэтому несколькими минутами ранее, он со своей компанией из закадычных приятелей отправился к дереву, что находилось неподалеку от разрушенного собора. Преодолевая сомнения и противоречивые чувства, мальчишка с озорной улыбкой подошел к стволу дерева и воскликнул:

– Тааак-с, ну что ж, господа, готовьте ваши сотки*! Начнем же путь к вершине!

И, нелепо зацепившись за сучок, подтянулся к ветке, аккуратно ставя ногу на ответвление. Почувствовав устойчивую опору, он продолжил карабкаться вверх, все дальше и дальше отдаляясь от земли. Наконец, добравшись почти до середины, мальчик присел на выступающую ветвь, осторожно прижимаясь к стволу и закрывая глаза. «Даа, действительно тяжко», – утомленно подумал он, но вслух выкрикнул:

– Ну что, скептики, видали?!

Снизу послышался гул из восхищений и всевозможных восхвалений. Приоткрыв глаза, мальчик перевел свой взгляд вниз и обомлел. И вправду, он слишком высоко забрался.… А как же спуститься назад?! Но пока внизу ничего не прознали, он решил «доиграть» роль смелого, произнося:

– Знаете, а мне здесь нравится, пожалуй, останусь тут ненадолго, полюбуюсь видами! Можете меня не ждать, я к вам позже подтянусь!

Согласившись, остальные покинули «юного Колумба», разбредаясь, кто куда. И новому искателю приключений оставалось лишь решить, как действовать дальше. Судорожно сжимая руками и ногами ветку под собой и с силой вжимаясь в дерево, мальчик старался успокоиться. Ведь ничего страшного, так? Ах, да, подумаешь, одно неверное движение – и ты на земле. Хороший плюс и, собственно, конечная цель, вот только есть один нюанс в виде неизбежных переломов. «Спокойно, спокойно, это все – сплошное недоразумение! – начал бормотать он. – Дыхание почти восстановлено, больше не дрожу, все не так плохо. Осталось спуститься. Поэтому необходимо совершить действие прямо противоположное: свой восход использовать в обратном направлении, верно? Да, все просто, поэтому.. А чем я заканчивал??». Несколько опешив, он вновь утратил самоконтроль, продолжая без умолку бормотать. И так погрузился в анализирование, что внезапно вздрогнул от неожиданного вопроса:

– Эй, Шерлок, долго еще будешь лясы точить с дубом и просиживать булки?

Мальчик удивленно взглянул на фигуру. И вправду, девчонка – самая, что ни на есть настоящая: в ярких фиолетовых штанах с подтяжками, оранжевой футболке и соломенной шляпе. Слегка вьющиеся волосы цвета какао задорно разлетались в сторону, слегка прикрывая круглое детское личико. Уголки губ иронично приподняты и сгибались так, будто уже собирались озвучить и другие колкости. Выразительные глаза устремлены вверх: смотрят внимательно, оценивающе прищурившись, отчего глубокий темный цвет сменился на яркий, янтарный. Одна бровь кокетливо вздернута, выражая любопытство, а руки сошлись на талии.

Не успев придумать подходящего ответа, девочка продолжила:

– Вот скажи, тебе вообще знакомо такое понятие, как инстинкт самосохранения?

На этот вопрос мальчик недовольно нахмурил брови и пробурчал:

– Если нечем заняться, и ты решила поглумиться, то знай: черта с два это прокатит!

На это она лишь закатила глаза, вздыхая глубже.

– Нет, все-таки дурак..

– Эээй, а можно полегче с выражениями?!

– Знаешь ли, только дураки могут попадать в подобные ситуации, и ты – не исключение, а наипрекраснейший образец этого движения.

– Чего?! Обзываться надумала??

– Нет, только констатировала очевидное.

Мальчик тихо простонал. До чего же своевольная и язвительная особа! Что с ней такое?!

– Шерлок, ты не ответил на вопрос. Да и на предыдущий тоже.

– И с чего ты решила, что я поддержу беседу??

– Может, потому что именно ты застрял на дереве, не зная, как спуститься? – ухмыльнулась она в ответ.

Мальчик замер. Неужели, это было настолько очевидно?..

– Эй, Шерлок..

– Меня вообще-то Даней зовут..

– Нее, Шерлок тебе больше подходит. Ну, так что, Шерлок, как ты оказался в подобной ситуации?

– Тц, – тихо цокнул он себе под нос.

– Поняятно..

– И чего тебе там понятно?? – вспылил мальчик.

– История басни очевидней некуда: герой хотел показать, насколько смелее и храбрее других, и взобрался на самый вверх. Но, не рассчитав силы, оказался в западне. Так скажи, бравый воин, где твои братья по самодеятельности?

Покраснев до самых ушей, он начал что-то отвечать, но его вновь прервали:

– Ох, неужели тебя бросили на произвол судьбы?

– Что?! Вовсе нет, они не такие! – заступился за товарищей Даня.

– Значит, ты их самолично прогнал, – подтвердила свою догадку девочка. – Эх, Шерлок, Шерлок, ты и впрямь дурак, каких поискать. Похвастался перед всеми своим подвигом, но, почуяв беду, отказался от помощи, эдак «Я и сам справлюсь, я же сильный», да?

На это он лишь насупился, пробурчав:

– Да, почему бы и нет?

– Вот я и говорю – дурак!

– А без оскорблений ты совсем не можешь?!

– Перестанешь быть дураком тогда, когда научишься думать головой. Тогда, зачем тебе друзья?

Даня призадумался, а затем ответил, растягивая слова:

– С ними весело. И общаться интересно..

– Здорово-здорово. Но, знаешь ли, что должен уметь хороший друг?

–А?..

– Прийти на помощь своего товарищу, – не бросить в беде. Быть рядом, а не по первому щелчку исполнять все твои прихоти, если видит, что ты попал впросак. Как, например, случилось сейчас.

Он ничего не ответил. Ведь знал, что она права. Но уязвимое самолюбие не давало высказаться по этому поводу, да и что он мог добавить? «Прости, но ты права?». А ведь девчонка и сама догадывается.

Погрузившись в не самые оптимистичные мысли, он не сразу заметил, что она начала карабкаться к нему. Широко распахнув глаза, он закричал:

– Ты совсем рехнулась?! Тут слишком высоко, возвращайся обратно на землю!

– В отличие от тебя, у меня есть в этом опыт, – огрызнулась она в ответ.

– Ага, а то, как же!..

– Шерлок, если не умолкнешь, то останешься ночевать здесь, а после прославишься, как самый знаменитый дурак из всех ныне живущих дураков. Оно тебе надо? Нет, если ты хочешь стать популярным таким образом, то я могу..

– Лаадно, я тебя понял, понял я! – нервно прервал он ее.

Да и что он мог ответить?

– Эм, кстати, ты не представилась.., – начал мальчик.

– Даша..

– Ага-ага, Карл.

– Какой я тебе Карл?! – возмутилась она.

– Ну, знаешь, ты просто «мисс – сама очевидность», – подшутил над ней мальчик.

– Заглохни, Шерлок.

Сверху послышался смех, ставший началом для их удивительной и искренней дружбы. Такой, что ни в заметках сказать, ни печатным слогом описать.

И даже спустя некоторое время, миновав детство и отрочество, разменивая второй десяток, они продолжали следовать друг за другом, познавать самих себя. Со стороны это казалось ребяческим, неудержимым и, может, каким-то странным, но для обоих – это было неотъемлемым и взаимодополняющим, скрепляя их общей нитью. Судьбы или чего-то сверхъестественного, для них это не имело значение. Это что-то вроде знания на двоих, – не подвергаемого чем или кем-либо; неопровергнутое, нерушимое никакими извне причудами мира, – да что уж там, самой Вселенной.

На это она вздыхала и окидывала своим взором жизни людские – все, без исключения. Даже сейчас, не сводя глаз с идущих по тротуару двух молодых людей.

– Земля вызывает Шерлока, метнувшегося в дальние грезы..

Молодой человек мельком взглянул на нее, а затем продолжил:

– И на чем мы остановились?

– Скажем так: мы даже толком и не начинали. Так, что за страдания терзают твою мятежную душу? Что за мрак оглушил твои светлые думы, что за..

– Пожалуйста, уволь меня от прослушивания подобных речей с твоей стороны, – прокряхтел юноша, не назойливо покачав головой.

– Тогда хватит тормозить и рассказывай.

Пауза затянулась на непродолжительное время, прерываемая не частым скрежетом колес по асфальту, музыкальной подвеской на входе пекарни, что находилась за углом. Слегка суетливые птицы проносились над крышами домов, очерчивая здания витиеватым танцем и, устремляясь, удалялись прочь – в направлении, ведомом только им. Случайные буклеты слегка подрагивали от неторопливого шороха ветра, слегка приподнимаясь и разрезая воздух едва уловимым шелестом страниц. Редкие прохожие: кто-то на тротуаре; другие, перебегающие дороги в не положенных местах; и, конечно, не обошлось и без утренних зевак, что разбрелись по доступным кафетериям, раз за разом поглощая бодрящие напитки.

Юноша задумался, наблюдая за происходящим извне. Он не понимал происходящего, но с каким-то трепетом относился к окружающим действиям. Вслушивался, всматривался, будто хотел отыскать все то, что не достает для целостности картины. Но что же это?..

– Мне нечего говорить.

Девушка нахмурилась:

– И что это значит?

– Думаю.. Нет, этого не объяснить.

– А если попытаться?

– Не уверен, что то будет правильно..

– Кто его знает, это же все весьма субъективно. Что правильно, что нет – это уже не зависит от ситуации.

Немного отходя шока, он ответил:

– Вот, знаешь, порой я тебя и понимаю, и не понимаю одновременно.

– А представляешь, как мне приходится уживаться с собой?

Они рассмеялись. Да, они знали, ощущали запутанность и дуальность друг в друге. Будто близнецы из разных параллелей, встречающиеся как на краю обрыва, так и в начале склона. Необузданные, движимые негласным кредо, разделенным между ними.

– Просто отказ от моей работы породил ряд сумбурных мыслей и сомнений.

– Главное, что не убеждений.

– До этого, как рукой подать.

– И что ты там надумал?

– Слишком много.. Это настолько хаотично, что невозможно зацепиться за что-то определенное, поскольку не имеет нужной формы.

– Что-то вроде о смысле существования и реальном предназначении каждого?

– Ох, ты лишком хорошо меня знаешь..

– Кто бы сомневался, – хмыкнула она в ответ.

– Что, если мы все совершаем ошибки? Да-да, это естественный процесс, но я не об этом… Как же это пояснить.. Скажем, эти самые индивидуальные ошибки – не просто действия, совершаемые под влиянием неконтролируемых мыслей и желаний как своих, так и других людей, но нечто вовлекаемое, оставляемое незаметные следы на летописи истории всего рода? Да не только рода, но и больше? Осознанные или неосознанные, мы убеждаем себя и остальных в том, что совершаем это с благими намерениями или во имя чего-то – но так ли оно так? Как человек может быть настолько уверенным в том, что совершил, или еще собирается совершить? Откуда ему ведомо, что это его и только его ответственность за совершаемое? И действия – спонтанность, выверенность, эфемерность или что? А эта закономерность происходящего – сначала по стопам предшественников, затем единомышленников, а после – по своим собственным. Правильность или потребность, стремление к познанию или вынужденная необходимость. Или, может, им движет негласный кодекс, сотканный из нравоучений, убеждений или собственных страхов?

– Decipimur specie recti? *

– Опять своего Горация цитируешь..

– Ну, увольте, именно в конкретной ситуации он так пригодился.

– Да, ибо на большее он не спосо… Ай! – воскликнул юноша.

Его бесцеремонно заставили пожалеть о сказанном, ущипнув за бок. Вот же, удумал над мыслителем надсмехаться. Юн или нет, но великих суждено почитать, преклоняться пред ними, и не более того. А кто он, что так непринужденно щебечет о правильности или сумасбродности мира с его живыми историями.

– Как бы то ни было, даже если это Гораций или кто другой, но ты уж слишком отчаянен. – Насупилась девушка, одновременно соглашаясь: – Но это не значит, что тебе стоит не говорить об этом.

– Мне? Стоит ли сказать? Но, что такого важного я привнесу?..

– Москва, знаешь ли, тоже не сразу строилась.. И что же, ты готов вот так вот сдаться?

Парень удивленно посмотрел на нее, забавно сморщив нос от робкого касания лучей.

– Мы сейчас о моей личной неудаче с работой или всемирном, глобальном?

– Одно не мешает другому, ведь первое – это и есть второе, правда, другая ее часть.

– И что ты хочешь услышать?

– Почему ты сдался?

Он невольно поежился. Разговор принимает весьма опасные очертания, медленно и верно подводя к серьезному ответвлению.

– Что значит сдался? Не думаешь, что этот глагол слишком вычурен и..

– Сначала бурчишь, раздражаясь по мелочам и проклиная все и вся, а теперь пытаешься ловко выйти «сухим из воды». Правда, не учел, – ты не один в этой самой лодке, дно которой все еще можно заделать.

Молодой человек пытается отшутиться:

– Думаю, в разных сценариях для такого неприятного инцидента не найдется запасных инструментов и стройматериалов.

Удар несильного подзатыльника разряжает обстановку.

– Эй, хватит меня уже мутузить!

– Ну, как там говорилось?.. Ах, да, бьет – значит, любит? – злорадно усмехнулась девушка.

– Твоя любовь не ведает границ..

– Что не скажешь о твоих эмоциях. Так вот, продолжаем не самый приятный разговор в твоей жизни.

– Бывало и хуже.

– И что же?

– Как насчет познания незнакомого края? – многозначительно задал он вопрос. Но кому именно он предназначался?

**

Мелкая дробь по клавишам тихо перемешивается с одиноким блюзом из старых колонок, что расположены в дальних углах помещения. Причудливый блик витражей подмечает стоящие на полках чашки, придавая им невесомый оттенок таинственности. Почти изредка раздаются краткие поскрипывания стульев поодаль, что с каждым разом смещаются на сантиметр от исходной позиции плитки. Раздается запах свежемолотого кофе – 100 процентной арабики, что с гордостью подмечают владельцы, – едва уловимый аромат от запекающейся выпечки, немного кардамона вперемежку с новыми, только что поставленными в заведение книгами для своих посетителей, и табака. Он буквально разносился повсюду, оставляя после терпкое, сладковатое, но с легкой горчинкой амбре. Обволакивал, въедаясь без спроса, взывая к приятной истоме и эфемерному ощущению дежавю.

«Déjà vu», – с чувством, как бы смакуя давний термин, пробуя услышать новые созвучия, незнакомец мысленно произнес его.

Такое кроткое, такое знакомое и до одурения невыносимое. Преследуемое, возвращаемое к тому, от чего так стараешься отмахнуться.

Глаза цвета южной травы, разбавленные лучиками солнца – эдакого подсолнуха без черных вкраплений. Голос – мягкий, тягучий, подобно карамели, незнакомый и уже такой близкий, – существует ли на самом деле этот тембр? Где сейчас его мелодия звучит?..

И этот запах: дурманящий своей терпкостью, нескромностью и знанием. Что это, ваниль? Нет, здесь больше, – какие-то правильные пропорции из ванили и кардамона, насыщенные чем-то большим, утонченным, но не имеющим конкретного определения.

Руки замирают над клавиатурой, глаза прикрываются, дыханье сбито. Снова. Снова ты как наваждение, – такое призрачное и осязаемое одновременно. Отпустишь, или подобно зову чаек на краю обрывов, ты втянешь в собственный мир? Но позволишь снова? Разрешишь быть твоим блужданием, криком ветров, светом на заре?

Снова. Есть ли этому преграда?.. И на острие, – бессильно, уже не вытянуть и вовсе. Из искрометных звуков, ведущих линий, осторожных взглядов.

Снова. Знали мы, что так и будет?..

Курсор ввода замирает с воздухом. Вдох. Выдох. Задерживая дыхание, проверяешь себя: «А сколько выдержу?».. Резкий выдох. Вероятно, легкие ни к черту. Ты подобрался слишком глубоко, прочно оседая где-то там: рядом, между, заполоняя собой все пространство.

Глубокий вдох и все оттенки темноты сгустились рядом, подталкивая в неизвестном направлении. Полно, оставь.

Снова. А за ним – предыдущее, нынешнее, грядущее. Что, если ты поступишь так же, как и до этого? Что с того?..

И снова. Кислород состоит из клочков повседневности – той самой реальности, – эскизов смазанных взглядов, остатков горячих слов, разбросанных на ветер и выплеснутых на бумагу цвета кофе. Даже здесь ты выделяешься, оставляя подле небрежный отпечаток себя. Ты же понимаешь, что это уже не считается?

«Мы вместе упадем в бездну томных ночей,

Сольемся в едином вдохе,

прочувствуем ряд мурашек,

Покрывающие каждый сантиметр оголенной души,

Проникая все глубже и глубже в таинство наших очей.

Мы будем криком в шумном городе, эхом,

В темных недрах содрогнемся

при виде света, ниспадающего звездным ликом,

На замерзшие ладони чудаков»

Снова. Через каждое снова, подрагивая от судорожного всхлипа. Только не сейчас, только не снова..

Ну же, признай себя. Выпусти наружу. Почему снова запираешься в темной комнате, созданной из мрачных предубеждений и небылиц.

Снова о..

– Трудягам невидимого фронта – физкульт привет!

Незнакомец подпрыгивает, задевая стакан с водой и опрокидывая на пол. Девушке удалось отскочить, не задевшись непреднамеренно об осколки когда-то целого стекла.

– Видно, творческий импульс настолько необъятен, что ты полностью погрузился в него без остатка, – отметила она. – Хотя, думаю, это было так несколькими минутами ранее, прежде чем впасть в знакомую прострацию.. Пойду, попрошу веник с совком и извинюсь.

Парень уставился на экран. Незаконченный фоторепортаж резал глаза.

«Да на кой черт необходимо прикреплять текст к своим же фотографиям? Что за новые стандарты?» – мысленно возмущался он.

Напротив скрипнул соседний стул, и на него опустилась его знакомая, которая продолжила:

– И опять о добром утре. Как там поживает твой фоторепортаж?

Он мрачно взглянул на нее, ничего не произнося. Слегка наклонившись, Вася потянулась к ноутбуку, мимолетно разглядывая написанное.

– Ну.. это не так и плохо.

– Обрывчатые фразы без какой-либо логики можно считать «неплохими»? – с грустной ухмылкой спросил он.

– Мы же говорим о начале..

– В то время как должны о конце, – съязвили в ответ. – До сих пор не понимаю: это злой умысел судьбы или неизбежность, что именно эти фотографии выбрали в редакции?

– Но они действительно невероятные!

– О, и не сомневаюсь, – с горькой усмешкой ответил он.

Глаза опущены. Темно-русые волосы с рыжеватым бликом, спускаясь ниже молочных плеч, переливаются на солнце. Тонкие губы сжаты – так, чтобы ничего не высказать, не прочувствовать. Но залегшие круги под глазами и слегка нахмуренные брови говорят о многом.

Девушка вздохнула. Конечно, все это сложно. И дело тут и вовсе не в фотографии или тексте.

– Продолжаешь думать об этом человеке?

– Снова, – шепчут в ответ.

Встретиться так непредсказуемо. Даже не так. Это сродни невероятному безумству, приведшего их в одно незначительное, казалось, место. Сейчас это именуют квартирниками, но тот вечер был подобен сборной «солянке» из разных направлений. Каждый высказывался по-своему, – так, как мог. Хотя и «молчуны» – те, кто предпочитал держаться в стороне, «в тени», – показывали дилетантам свои работы.

– Глубоко, неприлично медленно, ведут к обугленным страницам, – доносится неподалеку. Начинающий поэт, собрав вокруг себя небольшую группу единомышленников, что сомкнулись вокруг автора и внимают голосу, тихо продолжает вещать:

– Непрочно опороченных, скользящих эхом

Из терпких нитей пресловутого рассвета,

А подле – шорох призрачного завета

Рубинового цвета..

– Нынче современная поэзия ошарашивает слогом, – присвистнули где-то сбоку.

Обернувшись, парень цепляется взглядом за того, кто только что говорил. Сидит расслабленно, непринужденно. На столе – раскрытый блокнот, исчерканный вдоль и поперек линиями, вставками слов; рядом – рука, подпирающая подбородок. Зеленые глаза слегка прищурены, каштановая челка прикрывает левую сторону лица. За ухом – карандаш, что несколькими минутами ранее заполняли пустые строки записной книжки. Почувствовав на себе взгляд незнакомца, он слегка приподнимает глаза. Выдерживая краткую паузу, парень произносит:

– Оглушительная эйфория..

Стоящий невдалеке выразительно приподнимает бровь. Молчание красноречивей еще невысказанных слов.

Слегка сменив подбородок на ладони, с игривой улыбкой и озорством, молодой человек спрашивает:

– Но что, скрывая, выявляет стремление сияющего света?

– Должно быть, тоже поэт? – скептически отвечают вопросом на вопрос.

– Скорее, по настроению. Мне по нраву строптивость и неизведанность пути.

– А поэзия уж больно не уместна? – язвительно переспрашивает парень.

– В ней много очевидностей, – живо отозвался он.

– Что и не скажешь обо всей литературе, – ехидно заметили напротив.

Рядом тихо присвистнули. Интерес в глазах горит трепещущим огнем, передающимся и человеку подле. Взгляды по лицу, – не задерживаясь сканируют, изучают снова, – то приближаясь, то отдалаясь, а затем возвращаясь к исходу.

– Вероятно, контроль качества я не смог пройти? – спросили за столом, лениво улыбаясь.

– Смотря с какого ракурса подойти, – незамедлительно отвечает парень.

– Оценивая других, но, не признавая монологов, тем не менее, следуешь за ними.. Фотограф, не так ли?

– Скорее, по настроению, – подметили в ответ.

Парень за столом расхохотался.

– Скромный и слегка нелюдимый, при этом, с бездонным взором на события, – слишком обворожительно! – воскликнул он. – Сведенные в подобном месте, но с разными намерениями. Так что же ищешь ты, фотограф?

– Наверное, тоже, что и ты, – парировали в ответ.

– И столь ты так уверен? – ухмыльнулся парень.

– Думаю, твою компанию не стоит приравнивать к чему-то действительно абсурдному.

– Весьма сомнительный комплимент, – рассмеялся молодой человек, поднимаясь и подходя ближе. – Но раз ответ твой непреклонен.. Тогда, нам следует культурно нажраться в слюни!

– Даа, вот и вся романтика улетучилась, не успев и сформироваться, – фыркнули в ответ.

– Брось, она всегда в наших сердцах, и ей предназначено свое время! – откликнулся он.

– Вот именно поэтому не понимаю я вас, творческих, – язвительно отметили рядом.

– Так для чего тебе я? – озорно подметил юноша.

– С тобой пить – себе дороже, – заплетающимся языком возмутился юноша, драматично вздыхая.

На берегу непривычно безлюдно. Прибой то прибывает, то отбывает, унося с собой утренние волнения. Редкие чайки, не проснувшийся ветер, ласково «треплющий» вихры молодых, примостившихся на лежащем бревне.

– Я насыщаю тебя новым знанием! – громко и воодушевленно отзываются в ответ.

– Или, точнее, хочешь меня прикончить.

– Нет, это не так, – протягивает он, – со мной ты познаешь новые горизонты!

– Кто бы сомневался, – тихо и иронично отвечает парень. – Раз мы так о многом говорим и, тем более, о новых горизонтах.. Может, уже хоть назовешь свое имя?

– А я назову тебя своим?* – парируют в ответ.

– Господи, как с тобой сложно..

– Вовсе нет! И, кстати, Господь уж точно не при делах, – ухмыляется он. – У каждого собственная вера, без чьего-либо вмешательства, и..

– Я ему об одном, а он уже в других дебрях. Вот ведь творческие, – бубнит он.

– Раз уж вашей душе угодны соблюдения, то.. Можешь звать меня, как хочешь!

– Чего? – опешил собеседник.

– Что? Я вполне серьезен, – улыбнулся он.

– Как думаешь, «придурок» еще не занято никем? – язвительно спрашивает парень.

– Это как посмотреть.. – парирует юноша.

– Скорее всего, это слишком просто для тебя.

В ответ лишь шире улыбаются.

Оба замолкают, раздумывая, лишь мимоходом передавая друг другу бутылку.

– Эвтер, – тихо сказали рядом.

– Что, прости?

– Придумал тебе «имя» – Эвтер.

– Что-то отдаленно знакомое..

– Верно, это сокращение от «Эвтерпа» – улыбнулся он.

Парень улыбнулся в ответ, театрально закатив глаза.

– Сменить музе пол, да и подредактировать имя – это мощно.

– Ничего не знаю, это была твоя идея, – упрямо ответил юноша. – Если бы пошли по традиционному пути, то было не так хаотично. Вот, например я..

К его губам тут же прикоснулись пальцами, не давая дальше продолжить.

– Эх, чуть было момент на разрушил, – буркнул он, прячя улыбку и воздвигая маску «насупившегося обиженного». – Над твоим романтическим взглядом на мир работать и работать.

Молодой человек ухватился за ладонь собеседника, отводя чуть в сторону, и отвечая:

– Думаю, ты – слишком безнадежный пример романтика.

– Хм, а у нас получается недурной контраст, – подмечает второй. – Извечный реалист, познающий романтику, и безнадежный романтик, вскользь изучающий реальность.

– Значит, звать тебя теперь Эвтер? – спросил он.

– Что ж, это весьма неплохо звучит, – согласился юноша. – Тогда, в свою очередь, я буду называть тебя Рато.

– Что, можно подумать, тоже сокращение? – опасливо уточняет парень.

–Да, – с легкой и веселой улыбкой отвечает он. – Рато – это видоизмененное от «Эрато».

Рядом застонали.

– Серьезно? Муза любовных песен?

– Считай это что-то вроде незатейливым перстом судьбы – смеются в ответ.

– Вот ж засранец..

– Ну-ну, не омрачай свое юное сердце.

Прибой подкрадывается незаметно, ненавязчиво, слишком бегло. Не задевая никого, он только приносит новые ракушки и невесомые вести с дальних краев. Первые лучи уже хотят опуститься, но медлят, – выжидают нужной минуты, чтобы сойти с пушистых облаков.

– А знаешь, ты не первый, кто придумал мне имя, – подмечает юноша.

– И кто был первым? – полюбопытствовали в ответ.

– Моя подруга. Правда, она зовет меня Шерлоком, – ухмыльнулся он.

– Боюсь даже спрашивать почему, – поддевает парень.

Ответ скрывается за краснеющими щеками, смущенно отведенным взглядом и первыми бликами на водах.

И того, кем я был, больше нет

Становясь порождением новой фантазии. И там, подобно вою, внутри меня клокочет нечто.

И что-то шепчет безумолку. Взрывая, оголяя,.. оно ликует. И что-то обманчиво шепчет, обновляя.

И того, кем я был, больше нет. Потому, как взрастает во мне нечто большее.

Снова. Совпадений не существует, кончики пальцев соприкасаются, взгляды сталкиваются. Изъяны перерождаются, эхом отдаваясь; срываясь в безумном потоке, беззастенчиво проносясь выше или вновь возвращаясь – на секунду, может, чуть больше, а затем отдаляясь.

Снова. Сантиметр за метром, мимо ликующих видов, что размыты мазками правдивости.

– Очередная вылазка с тобой после бесчинства бесчетного количества мероприятий на квартирниках подобна смертным мукам, – пробурчали рядом.

– За тебя говорит похмелье, друг мой, – лучезарно улыбаются в ответ.

– Вот именно, а ты меня еще в таком состоянии повел в книжный! – воскликнул юноша. – И скажи, на кой черт, мы опять заявились сюда?

Легкий щелчок по носу, мимолетная улыбка, сопровождаемая ответом:

– Я же пообещал поработать над твоим романтическим мироощущением, Рато.

Под боком судорожно вздохнули. Бесконечные стеллажи с книгами растянулись по всему периметру заведения, плотно прилегая друг к другу. Рядом с разделом «мемуары» стоит вентилятор, давая ложное ощущение «нового дыхания». Мужчина преклонного возраста восседает за кассой, сладко посапывая. На стойке, примостившись на самодельной подушке из старых выцветших тканей, спал черный кот, сквозь сон лениво подрагивая ушами.

Рато медленно выдохнул, продолжая:

– И что же на сей раз?

В ответ лишь загадочно улыбнулись, продолжая с азартом скользить по полкам – то останавливаясь, то вновь возобновляя поиски.

– Есть какие-то особые предпочтения? – с иронией спрашивают его.

– Ты знаешь, как я в принципе отношусь к подобному чтиву, – добавил парень, тихо цыкнув.

– Верно. – Еще шире улыбается он. – Но восточный ветер непредсказуем и переменчив.

Ищет, внимательно всматриваясь, а затем находит. С победоносной улыбкой, уверенной рукой вытягивает книгу, и протягивает ее собеседнику:

– То, что нужно.

Юноша принимает ее, кратко бросая взгляд на название. «Сонеты» Шекспира.

– Серьезно? – спрашивает он, скептически поджимая губы.

– Абсолютно, – растягивая слова, поддразнивают в ответ.

– И с чего бы вдруг?

– Просто, – кратко отвечает он.

– Просто, – язвительно передразнивает другой.

–Уверен, тебе понравится.

– Неужели?

– «Любовь – мой грех, и гнев твой справедлив.

Ты не прощаешь моего порока.

Но, наши преступления сравнив,

Моей любви не бросишь ты упрека»*.

– Воистину! Тогда, вопрос: зачем мне эта книга, когда у меня есть ты, Эвтер – ходячий сборник всего возвышенного и великого? – саркастично подмечает юноша.

– Лови мгновенье! – рассмеялись в ответ. – Другого уже не будет, не упускай значительного. И, кстати, бери в этом переплете.

– Тот карманный аналог тоже выглядит миленьким.

– Эх, не познал ты до конца всего «пороха» истинного романтика, – театрально возмутился он, беглым, но нежным касанием пробегаясь по краям страниц: слегка задевая, и спускаясь чуть ниже, проходясь по обложке. Выводит невидимые узоры и отводит руку назад, непреднамеренно касаясь пальцев. Легкая, невозмутимая улыбка; яркие, блуждающие глаза, – метят в самое сердце, оголяя и затрагивая скрытые участки. Будто уже знают, знают наперед, Непреклонные и лучистые, не сводят взгляда с собеседника напротив. – Закрой глаза.

Тот удивленно приподнимает бровь, слегка приоткрывая рот в немом вопросе.

– Ты же доверяешь мне? – продолжает он.

Молодой человек не отводит взгляда, слегка кивает, медленно закрывая глаза. Брови сдвинуты к переносице, плечи ощутимо зажаты, поза оканемела.

– Ничего не выйдет, если будешь так напряжен, – шепчут совсем близко, опаляя теплым дыханием ухо.

Словно по канату, – пробуя и позволяя открыться, – он невольно скидывает с себя оковы сдержанности. Лишь хмурые брови передают волнение от неизвестности.

– Вот, так намного лучше, – продолжают шептать рядом, – тогда сдвинемся дальше. Представь, что в твоих руках не книга, а фотоаппарат. Представил?

Молчаливый кивок.

– Прекрасно. А дальше, вообрази себя там, где бы ты хотел оказаться.

Соленый ветер эхом отдается в подсознании. Робеющий мягкий свет, переливы песка, волнующие линии.

– Расскажешь, что перед тобой?

– Обойдешься, – спокойно произносит тот.

Другой тихо ухмыляется, возобновляя беседу:

– Ладно, пройдем этот эпизод. Остается одно маленькое, но очень важное условие – лик, образ, называй как хочешь. Он один, сверкает так ослепительно, так волнующе, что сводит с ума все механизмы души. Все сбивается, становится второстепенным, и есть только этот миг. Ты чувствуешь его?.. Хочешь запечатлеть, но не только снимком – нет, этого мало, ты желаешь, чтобы он въелся, отпечатался на внутренней стороне твоих ребер, проносясь вместе с кровью по артериям, оставляя бесстыжие намеки на присутствие. Ты поражен настолько, что руки застывают, стискивая аппарат для передачи того, что так волнует, – обескураживает. – Он останавливается, выддерживая секундную паузу. – Скажи, ты чувствуешь это?

Переливы песка чередуются под направлением осторожных рук, проходя сквозь пальцы и задевая частицами кожу, теряются в волосах. Соленый ветер продолжает тихую песню, забирая с собой приглушенные вздохи, касаясь зажмуренных глаз, поддавшихся трепету тепла. Крики чаек оглушают, затмевают меткие обрывки слов, проносятся совсем близко к воде. Ясная прохлада чувственно перемежается с отголосками покачивающихся веток и постепенно нагреваемым воздухом, что тихо постукивает в двери рассвета. А рядом – этот силуэт..

– Так, что ты скажешь? – доносится неподалеку, прерывая мысли.

Парень открывает глаза и, поведя головой вправо, наклоняет ее. Его лицо близко от спросившего. Слегка прищурившись, он отвечает:

– Я не мастак в расписывании подобного.

– Но ты же это ощутил, не так ли?

– Чего ты добиваешься?

– Наставление на «путь истинный» – шутливо подмечает парень.

– Эвтер..

– Просто хотел донести о том, что не так все и различимо, – беззаботно отвечает он, – и правда прекрасна. Всегда. Особенно при помощи различных инструментов.

– Творческий человек себе дороже..

– Поэтому сэр Шекспир с его сонетами переселяется к тебе, – радостно добавляет он, вместе с приятелем направляясь к кассе. – Так уж и быть, проведу несколько вводных лекций в искусство сонетов.

– С личным исполнением? – поддразнивают его.

Парень задумывается, отвечая:

– Думаю, парочка зачитанных сонетов будут не лишними и поспособствуют хорошему развитию романтических заскоков.

Слышится приглушенный смешок, а за ним задавленное: «Романтик недоделанный».

«Мы сохраним историю, скрепленную Судьбой,

Под внешним фактором скрываясь,

Поддернутой огнями, привнесенными тобой,

Слогам секундным возмущаясь»

Снова.

– Но я снова хочу этого!

– Я ж как ты, работаю по настроению, – подначивают его.

– Это никогда не мешало тебе делать отличные снимки, – обиженно насупившись, отмечает он.

– Ты прекрасно знаешь, что мне не прельщают постановочные фотографии.

– Так ты и не делай!

– И как это представить, если ты не сводишь с меня взгляда? – насмешливо переспрашивает юноша.

– Но ведь раньше-то получалось. Почему сейчас не так? – улыбается он.

– Нужен какой-то.. – ненадолго призадумавшись, продолжает: – нужен момент. Это что-то спонтанное, неуловимое.

– Лаадно, неуловимое так неуловимое, – примиряются сбоку. – Кстати, как тот проект, который заказали?

– Никак. Думаю, отказаться.

– Это еще почему? – возмутился он.

Другой парень отрывается от книги и, находя телефон на кровати, открывает электронное письмо и подносит светящийся экран к лицу приятеля:

– Ознакомься с условиями.

Бегло пробегаясь глазами, тихо зачитывая слова текста, он поднимает взор на собеседника.

– Так, и в чем же проблема?

– Ну, может, лишь в том, что для этого не найдется модели? – язвительно отозвался юноша, вновь погружаясь в книгу.

Молчание с друх сторон. Один погружен в мир автора, другой – размышляет, иногда записывая что-то в блокнот. О чем-то задумавшись, ходит из стороны в сторону, подходя к двери и перемещаясь в соседнюю комнату, – оставаясь на мгновение, затем возвращаясь обратно. Останавливается и присаживается на кушетку, стоящую возле деревянной ширмы, и произносит с улыбкой:

– Думаю, я знаю, как помочь тебе в этой затруднительной ситуации.

– М? – произносит тот, не отрываясь от чтения.

Приняв более расслабленную позу и смещая подбородок в сторону, он отвечает:

– Ты сможешь взяться за этот проект.

С кровати послышался глубокий вздох. Зажимая между переплетом палец, он со скучающим видом взглянул на друга и замер, широко раскрыв глаза.

– Какого.. – зарделся он, вскакивая с кровати. Книга повалилась на пол, с гулким стуком соприкасаясь с паркетом.

– Пожалуйста за помощь? – игриво отозвался тот.

– Эвтер, какого черта?!

– Ты сам сказал, что не сможешь найти людей, поэтому я решил помочь тебе в реализации того проекта.

– И именно поэтому ты сейчас нагой?!

– Ну да, – ответил парень, участливо покачав головой.

– Господи..

– Рато, душа моя, его не существует, – со смешком отметил тот.

– Что ж ты.. Скажи мне, ты один такой творческий или вас много?

– Думаю, я уникален в своей индивидуальности, – ослепительно улыбнулся он.

Молодой человек застонал, пытаясь скрыть руками свое лицо.

– Ну, что ты, напротив должен быть счастлив, ведь в твоей жизни появился я!

– Не то слово, ворвался..

– К тому же, это занимательная практика для нас обоих! Ты отточишь свое мастерство, а я.. не знаю, просто побуду в новом амплуа?

– Какое еще мастерство, я ни разу не работал в подобном формате! – донеслось восклицание со стороны.

– О.. Тогда, – поднимаясь и беря в руки фотоаппарат, он подходит к нему, слегка прикоснувшись к плечу. – Встанешь на новый путь мастерства.

Повесив предмет на шею, и отводя его руки от лица, он произносит:

– Профессионалы не сдаются, не так ли?

– Умеешь же смущать, – бормочет приятель с красными щеками, возвращая себе фотоаппарат и стараясь не смотреть на человека рядом.

– Ну, нет, – протягивает он, цепляясь пальцами за подбородок юноши. – Дело не сдвинется с мертвой точки, если ты будешь избегать собственную модель, так что, посмотри на меня.

Не охотно, неловко и аккуратно, он переводит темно-карие глаза, встречаясь с глазами цвета южной травы, разбавленными лучиками солнца – эдакого подсолнуха без черных вкраплений. Голос – мягкий, тягучий, подобно карамели, незнакомый и уже такой близкий – существует ли на самом деле этот тембр?

– Смотрю, и? – вопрошает тот.

– Глаза в глаза – уже неплохо, – добавляет парень, опуская руки. – Но недостаточно.

– Ты, скорее всего, забыл про то, что я говорил тебе до этого..

– Ах, да, как же.. Что-то про ловлю момента, да? – уточняет он. – Если..

Затихает, молча раздумывает над ситуацией, слегка покусывая нижнюю губу. Поймать невесомое, обратиться с ним в единое, запечатлеть в реальности, выходя за границы невозможного.

– Если.. – продолжает он. – Да, ты же зовешь меня Эвтер, так?

– Да, но..

– А первоисточник – муза. – Не останавливаясь, говорит он. – Тогда представь меня своей музой.

Затянувшееся молчание, разбавленное дыханием обоих и открытым окном, из которого доносятся внешние звуки.

Снова. Он и впрямь не знает.

– Ты.. как ты себе это представляешь-то?

– На словах получилось слишком просто, – неловко смеется юноша, – всегда поражался твоей проницательности, а ведь ты прав.

– Что ты опять..

– Я должен и впрямь стать твоей музой.

– И?

– Ты доверяешь?..

– Опять твои заверальные идеи?

– Что-то вроде, – кокетливо улыбаются ему. – Будем Мастером и Маргаритой этого времени.

Рядом еще сильнее вспыхивают.

– Но это лишь прообраз, а мы создадим историю Рато и Эвтер – Мастера и его Музы.

– Ты точно..

Не успевая договорить, он шумно выдыхает, когда его распаленной щеки касаются правой рукой, невесомо проводя вниз, задерживаясь на губах, и останавливаются на шее. Наклоняясь к уху, тихо проговаривает:

– Смотри на меня, как на Эвтер – свою музу, что благосклонен к такому Мастеру.

– Эвтер, твою..

– Шш, – тихо шикают в ответ, прерывая: – сейчас ты – Мастер, значит, не можешь так выражаться. Игра, друг мой, – и, будто подтверждая сказанное, скользит рукой еще ниже, очерчивая ключицы, – игра, которая стоит свеч.

Кокетливо улыбаясь, целует в щеку и мягко отстраняется, посмеиваясь над полностью покрасневшим другом.

– Напомни мне, пожалуйста, чтобы я тебя после прибил, муза, – сквозь зубы шипит он.

В ответ лишь доносится веселое гоготанье.

Снова. Распускаясь вне, отблеском приходит к несформировавшемуся, незаконченному, но уже обретающему свои очертания.

«В потоке жестов, слов,

Мы ищем пазлы, оголенных взглядом,

Блуждающим по веренице снов,

Под пеленой надежд, покрытых ядом,

Что ворохом приносит нам покой,

Длинною в сотни ярд и вечности оков,

Снабжая искренностью, томящей пустотой.

Мы сохраним историю,..»

– Помнишь, мы как-то давно покупали одну книгу?

– Эвтер, а можно чуть больше конкретики? – переспрашивает парень. – Не без твоей помощи у меня теперь целая коллекция этой сентиментальности.

Тот расхохотался.

– А ведь она уже принесла свои плоды.

Парень скривился, промолчав. Спорить с творческими людьми – как бить по кастрюле половником, чтобы соседи перестали слушать ночью хаус.

– Я про Сонеты.

– Зачем? Ты и так их знаешь наизусть, – удивился юноша.

– Обновить знания, – загадочно отвечает он.

– Темнишь.

– Надо.

– Зачем? – не отступает он от своего друга.

Мимолетное молчание.

– Нужно ее оформить.

– Чего? – недоумевают в ответ.

– Кое-что добавить.. – расплывчато отмечает он, таинственно улыбаясь.

– И что, тех писем не хватает? – беззлобно подначивают в ответ.

– Хочу еще оставить след в истории.

– Подпортив имущество? – иронично уточняет он.

– Привнося в него новые краски! – живо откликается парень. – Глядишь, захочешь перечитать из раза в раз труды Шекспира.

Тихо хмыкнув, он лишь подошел к полке, выбирая необходимую книгу и отдавая собеседнику.

– Верну с первым лучом солнца, – смеется в ответ.

– Боже..

«То видим строфы летних перипетий,

Созвучных отблеском грядущих грез,

То чувствуем украдкой зов принятий

Извне истерзанных блокадой слез.

Мы сохраним..»

У погоды скачет настроение. Впереди – завеса из сотканных облаков цвета гари. Такая вычурная, известная немногим. И казалось, что с каждым новым днем она становилась все ближе и ближе к назначенным пунктам. Давила собой, вырывая остатки бликов для своей шали, за которой надсмехалась над окружающими. Но ей никак, поэтому продолжала надвигаться темным пятном.

Небо хмурится, вдалеке звучит гром. Даже асфальт кажется непривычно мрачным под натиском состояния. Непредсказуемость и неожиданность поддаются еще ближе – быстрее, быстрее..

Молодой человек продолжает барабанить по двери. «Черт бы его пробрал! Обещал ненадолго отлучиться для творческого процесса.. А это самое ненадолго вылилось в несколько дней! Ни встреч, ни звонков, ни привычных писем.. Да хоть бы какую весточку оставил. Ах, да, зачем ему! Еще и тормозит, не открывает дверь», – мысленно вскипает он. За окном на землю медленно падают первые капли начинающегося дождя.

«Потрясающе, великолепно, я как раз без зонта! Надеюсь, у этого придурка есть запасной»

Позади парня раздается щелчок, и дверь открывается. На пороге стоит мужчина тридцати лет – с пучком на голове, в мятой футболке и синей кружкой в руке. Слегка зевнув, он говорит:

– Хорош бить.

– Перестану, когда он откроет, – пробурчал тот.

– Долго придется-то ждать.

– С чего..

– А ты, случаем, не.. блин, как же он говорил?.. Рабо, Рапо..

– Рато, – тихо и удивленно подтверждает он.

– О, точно! Блин, какие нынче кликухи странные пошли.. В общем, тот угорелый оставил тебе.. Ща..

Потянулся к подвесной полке в коридоре, доставая книгу и вручая парню, приговаривая:

– Он зашел ко мне со словами, мол, передайте Рапо..

– Рато.

– Да- да. Мол, передайте Рато эту книгу с письмом, пожалуйста. Все умолял, благодарил по десятку раз, отсвечивая улыбкой..

– А почему он сам не передал?

– Аа, дак он уехал, – ответил мужчина.

Снова. Чувство, что ухает куда-то в пропасть вместе с осколками несбыточного..

– Как.. как давно? – прохрипел он.

– О, ну ты загнул, – слегка прокричав, ответил тот. – Эйто когда было.. уж точно много дней назад.

Много дней назад. Значит, тогда..

– Ну-с, я свое скромное дельце сделал, поэтому потопал. Бывай! – попрощавшись, мужчина закрыл за собой дверь.

Дрожащими руками он открывает книгу. Первые страницы, исписаны в черных чернилах:

«Я когда-то слишком давно говорил о том, что бываю поэтом по настроению, нежели всерьез увлекаясь этим. Проза всегда манила своей пугающей красотой. Но, знаешь, в последнее время не удается сосредоточиться на незнакомке, отдавась во власть неизведанной поэзии. Например, что-то вроде эдакого, неясного и очевидного, Рато

Хочу, чтобы узнал

Мои мечты, надежды,

Цветные сны, сиянье

Ярких глаз. И трепет сердца,

Что неподвластно объяснению,

Неровным, робким ритмом,

Отдающимся на станциях метро,

В бессонных днях, ночах, и где-то среди звезд..

Невольно, вскользь,

В суете поездов, среди людей

Иль даже поодаль

Проносятся слова, беззвучно, искренне.

И снова там, в сумбуре мира,

Мелькает пара глаз,

Пронзая серые мотивы

Противоречивых.

А вслед за ними – мечты, цветные сны,

Оберегаемые от факторов извне.

Как нерушимые приливы,

Они ступают мелко, осторожно..

По струнам робко, живо,

Виднеются мои мечты, и

Те цветные сны.

Твой Эвтер – преданный друг и муза».

«Что за..» – думает он, холодея с каждой минутой. Разворачивая письмо, он чувствует, как сердце ухает куда-то в пропасть.

«Прости»

Снова. Лопается, обнажая бередившие раны. Впуская сеть из прочных нитей горечи, утраты и запаха, дурманящего своей терпкостью, нескромностью и знанием. Что это, ваниль? Нет, здесь больше – какие-то правильные пропорции из ванили и кардамона, насыщенные чем-то большим, утонченным, но не имеющим конкретного определения.

Снова

«Нас разделяет жалкий час,

Минуты, мили, думы, страсти,

Подобны хрупким вольностям подчас

Врываемся в безмолвном вскрике масти.

Мы..»

– Снова, – шепчут в ответ.

Настоящее вспыхивает яркими цветами, а прошлое – уже событие, отбрасываемое собственные тени, таящиеся где-то в его подполье. Губы подрагивают, обожженные единственным, близким словом: оно проносится шелестом, направляясь к возбужденным участкам тела; сминая, одергивая, оставляя пятна на еще когда-то белоснежных страницах души. Мысли под личным надзором встречаются с неловким отчуждением, не полностью, как некое дополнение. А где-то – прибой юных дней, вскрики нераскрывшихся, но уже открытых сердец, мотивы которых двухголосием разносятся над виднеющимся горизонтом – такие связанные и, все же, разделенные.

– Что, если он хочет, чтобы его нашли? – доносится рядом.

Взгляд фокусируется на девушке, ждущей ответа. Она знает, но не перебивает, осторожно ощупывая «почву». Вот бы только дотянуться..

– Того, кто исчез из жизни?

– Появляющиеся письма твердят об обратном.

– Это не может значить больше.

– Уверена, ты и сам заблуждаешься в этом, – отвечает она.

Он уже ни в чем не может быть уверенным. Нервным движением смыты грезы, печальным скачком отдающиеся в недрах спальни в ночи. Днем – без пристрастий, овеянный чувством смиренности и отчуждения, ночью – невольный странник по распахнутым заметкам той, никак не забытой истории, – встречаясь с миражами прошлого, мимолетно ощущая напевы минувших дней, желанных минут; будто стремясь дотянуться до знакомых линий, очертаний, возобновить гул из спонтанных слов, запечатленных улыбок и поиска истины.

«Убегая от условностей,

Скрываясь от гнета вездесущих,

Находим утешенье в избитых рифмах,

В потоках-импульсах, обретя забвенье,

Что откликом, врываясь, затмевает числа,

Строки, выдохи, сомнения»

Мелодия, поделенная на двоих. Струны сердца натянуты, накалены, дребезжат под натиском невысказанного, обреченного скитаться вдоль хаотичных созвучий. Неловкие думы, находящие стены. Ну же, признай себя. Выпусти наружу и никогда не запирай. Позволь неизвестности коснуться мягким движением.

Снова. Чуть выше – может сместиться, но не оставить.

– Заблуждаться, продолжая поиск творения, – отвечает он.

– А найдешь? – смело спрашивает она.

Тишина давит, пытается расфокусировать на основном. Внешний шум стремится прорваться в сомкнувшееся кольцо напряжения: подтолкнуть к краю, спасти или сделать что-то, сподвигнуть на какой-то новый шаг? Стрелки часов то замирают от нетерпения, то оглушают ходом по окружности. Обрывки слов, использованных сигарет в пепельницах, звон керамики. Непринятие уже стучится, страх оповещает, взращивая новую порцию неправильных убеждений. Но это подкрадывается, сдерживаемое нерешительными искрами. Ощущение ускользающей, но еще существующей частицы, способной воссединить заново строение души. Нелепые рассуждения, трепетное, но такое желанное ёканье.

Снова. Сохранить историю, скрепленную..

– Как насчет познания незнакомого края? – слышится рядом.

Снова. Неровный сердца стук, волнительное трепетанье. Взгляды встречаются, дыханье сбито. Озвученные слова уже не впрок, новые только зарождаются.

Снова. Темно-карие краски сталкиваются с зелеными в желтую крапинку – острожно, медленно, неуловимо. Дыханье сбито на двоих. Новый вздох не создан, а выдох не нашелся. Секунды в бесконечности, вопросы расписаны наперед. Дробиться, воссоединясь воедино. Ожидание не утомительно – оно на пределе, выжидает.

Снова. Испуганные глаза, падающий стул, едкий воздух из кофе, табака, ванили и кардамона разрезается новым, слегка морозящим. Щебетанье губ, наспех поднятые руки. Стремительные шаги, пульсирующие ритмы, пытающиеся догнать друг друга – сближаясь, отдаляясь и, все-таки сближаясь. Разные тембры, такие непохожие: один срывается на крик, другой уходит в тишину. Шаги сменяются на бег, дыханье сбито в одночасье, отдаваясь ощутимо колкими толчками в ребрах. Встречаемый тупик, голые стены, дрожащая спина и открытое море над головами. Руки на стене, руки вытянуты. Сбитое дыхание на двоих. Два имени. «Эвтер» – шепот дотягивается до спины, лаская слух. «Рато» – молвят мысленно в ответ.

Снова. Скрепленные именем, словами, дыханием и самой судьбой.

«Рассыпая застывшие слезы на лужайки домов,

Мы станем шепотом Вселенной,

Распахнувшая взор пред взглядами мечтателей,

Отвлекая от бесконечности шумов

Нерешительно прикоснется к нашим сердцам,

Знаком пометив немые уста.

Мы стали шепотом Вселенной»

Кухня. На небольшом столе две кружки и пачка сигарет. Месяц гуляет по горизонту. Ветви мерно покачиваются, ромашки прижимаются к земле. Далекий стрекот кузнечиков, потрескивание фонарного столба. Взоры устремляются вглубь, прожигая изнутри. Омут на двоих: с демонами, освобожденными с цепи. Не разграничивая, слиться в одно. Мы – это мы, всего лишь далекие точки в огромной местности.

Прекрасные мгновения сменяются неожиданными поворотами. Осуждений не существует, принятия вырываются из-под тисков и занимают положенное место. Глупые и независимые в общей зависимости.

И слишком много мыслей: о важном, смешном, грустном, пустом.. исчезая под звуком в унисон. Отказавшись от приличий, продолжать играть в гордость и недопонимание, разгорая и так бушующие угли. Обволакивать нежностью тембра, чувственным трепетом, единением. Вдыхать дурманящий дым и срывать остатки вздохов, судорожно цепляясь о выступы, края, знакомые линии. Обжигаясь, отводить взгляды, проникая еще глубже, – к душе. Подмечать мимолетные блики, родинки, неровности, – принимая.

Снова. Усугубить положение, столкнуться взглядами. Заострить, но забыть о границах, без лишних выдумок о чуждости мира, некоей инородности. Разбежаться с силой, и вытеснить их из жизненного круговорота. Минималистичность ускользает, оставляя шероховатости на неровной поверхности. Снова пройтись вдоль, забываясь, вместе падая над местом под солнцем.

– Почему ты ушел?

Метания ветров достигает вихров волос, – вздымая, так и сяк играясь. Между фигурами пробегает черный кот, заискивающе вглядываясь в них. К беде или..

– Почему ты ушел? – громче произносится неподалеку.

Сокращая дистанцию, становясь ближе, но дальше от откровения.

– Я не уходил, – шелестят в ответ.

Золотистые листья танцуют возле ног, едва задевая. Перекинутая через перила связка бутылок из разноцветного стекла позвякивает, озвучивая мелодичным звоном потаенные мысли.

Разворачивают за плечо, прижимая к стене. Горящие глаза напротив, мелко дрожащие губы.

– Если ты письма называешь продолжением общения, то, смею отметить, что это не так. Односторонняя связь с указанием моего адреса, – и где только умудрился достать? – но без намеков на свое местоположение.. Ты как стихийное бедствие: ворвалось в мою жизнь, сметая все ограничения и заводя новые процессы, а потом и вовсе исчезая из виду. Убежал в неизвестность, оставляя мне воспоминания. И в каждом шелесте, непроизвольном касании или звуке я постоянно слушал тебя, ощущал присутствие. И эти новые письма, приходящие от тебя, бередили раны, окрыляли и позволяли, хоть ненадолго, но быть с тобой, Эвтер. – произносит он. – И осознание того, что нас разделяют расчеренные тобой страницы с неровным, вычурным и знакомым почерком и несчетное количество километров взрастили невыносимое чувство злости, которое с каждым днем, новыми толчками, отдавалось в сердце.

Прерывистые вздохи нагнетают. Еще невысказано то, что прочно засело где-то внутри.

– Почему ты молчишь? – продолжает он. – Эвтер, чтоб тебя! Почему ты молчишь?! Только не говори о том, что отказываешься от этого?

Солнечная рябь пролегала меж близлежащих берегов, примятых влажной листвой. Неподалеку, подобно размеренному ритму едва заметных волн, лениво проплывали утки, меланхолично передвигая лапками. Любопытные клювы были юрко направлены на мимо проходящих людей. Казалось, их совершенно не волнуют хаотичные, выработанные «на автомате» человеческие движения. Так, неожиданно полетевший кусочек хлеба с гулким бульканьем приземляется в паре метров от птиц, недовольно встрепенувшихся спонтанным вмешательством в их мир, полный уединения. Недольвольно склонив головы и, поджавшись всем телом, гордые птицы взметнулись вверх, оставляя после себя остатки расплескавшейся воды.

На укромной лавочке примостились двое: один сидит, попивая арбузно-клубничный сок; другой лежит на скамье, удобным и наглым образом пристроив голову на коленях, и думает о чем-то своем, покуривая сигарету и наблюдая за птицами, что только недавно упорхнули восвояси. На их смену прилетели голуби, с жадностью и кровожадностью отнимая кусочки хлеба у собратьев.

– Голуби, те же крысы. Только летучие, – усмехаются снизу.

– Закон природы: либо ты, либо тебя.

– Ужасное варварство..

Слегка оттягивая паузу, тот продолжает:

– Знаешь, мы рождены для того, чтобы летать.

В ответ непонимающе и выжидательно смотрят.

– Именно. Рождены для того, чтобы летать. Расправив крылья души, воспарить над миром снаружи и извне. Скитаться по краям, ощущая долгожданный глоток новой свободы. Где-то там, над всем сотворенным, привнести правду, окрашивая ее.. нет, раскрывая ее истинные цвета, что дремлют в ожидании.

– И постоянно о подобном задумываешься?

– И постоянно о подобном задумываешься, – передразнивают в ответ. – Так, от часа к часу..

– Постоянное повторение одного и того же сделает тебя еще большим психом.

– Который тебе нравится? – подкалывают его.

Проигнориров вопрос, он отвечает:

– Может, мы и рождены, чтобы летать, но мы не вольны в своем полете.

– Пингвины.

– Чего? – удивляются сверху.

– Ну, пингвины. У них есть крылья, но они не умеют летать, используя их для равновесия.

– Да, вот люди подобны пингвинам.

– Правда, раньше они умели. Но знаешь, даже не имея возможности летать так же, как другие птицы, они нашли выход и способ «летать по-своему», а именно – в воде.

– Знаю, к чему клонишь..

– Именно, – улыбается он. – Любое существо способно отыскать путь к взлету.

Мимолетность улыбок, подрагивание длинных ресниц и шепот Вселенной, твердящий о том да сем..

– «Путь к взлету», возможность летать – это твои слова, Эвтер! И, что же, так запросто отказываешься от них?

– Возможно, твой скептицизм был уместен, – протягивает он, пытаясь улыбнуться.

Глухой удар об стену, саднящая боль в костяшках и разбитые чувства.

Снова. Едва ли позовешь меня по имени. Оттягивая ложь, скрываясь от правды, твердя себе что-то несуразное, пустое.

Снова. Пожалуйста, позволь..

– Ты хотя бы слышишь себя, Эвтер! – вскрикнул парень. – Ты ведь так не думаешь всерьез!

– Тогда, что такое «думы всерьез» на самом деле? – неловко улыбаются ему.

Рука тянется к футболке, стискивая и потягивая на себя. Расстояние сокращается вновь, глаза в глаза – без обиняков, с горящим огнем и невысказанными фразами.

– Какого черта?

– Что?

– Какого черта ты избегаешь и не говоришь со мной?

– Ну, теоретически и практически, мы..

– Замолчи! Эвтер, хватит юлить – скажи же, наконец, то, что держишь внутри!

Маски отброшены, улыбки слетают – театр ушел на антракт, смотря за процессом.

«В безмолвии одаривая взглядом,

Беззвучных дум сиянья темени,

Взрастая тишину неспешным градом

Обломков терпких обещаний,

Извечных на ярком пламени

Души, рожденной для мечтаний.

Ты привнесешь во мне?..»

– Эвтер..

Снова. Видишь, мои эмоции – сплошные единицы, поставленные подряд в бессовестном количестве. В чертах находя отражение, смущенной рябью проникающее под кожу, воспламеняя и до того оголенные частицы. Робкий шепот кричит, распадаясь, и эхом отзывающийся – здесь. В чертах ощущать порывы чувственных мелодий, как струны лир, – умирая и возвращаясь с надрывом, мятежным звоном.

Снова. Столкнуться вот так, взглядами..

– Эвтер..

– Рато..

Теряются в оглушительном вскрике-выдохе, находя в отражении, вольно перемещаясь между. Спускаясь по линиям, бродя по закоулкам изнанки – поддаваясь на провокации со стороны.

Искать во всем: в спокойствии или смятении, в ворохе ресниц или не прошеных слез, и даже за занавесом неоновых звезд. Бродить среди пустующих дорог, прозябшими руками сминая дотлевающий фрагмент из никотина и мятежных слов, проносящихся во всеобщем ритме.

Знаешь ль ты об этом?..

Бездонные мысли, череда неверных слов и поиск мнимого, – не находя свой свет в окне. Распахивая створки, обводя глазами, попасть впросак, – не отступая.

Снова. Смотреть после дождя, следуя за зовом наития.

Снова

И снова..

– Ты напоминаешь мне старого друга.

– Какого из? – иронично доносится сбоку.

– Думаю, нашего общего.

– Почему?

Руки молодого человека пробегают по нотным страницам. Стоящий на полу стакан отбрасывает вычурные блики на разбросанные пластинки. Сидевшая неподалеку девушка выжидающе смотрит на говорившего.

– Не знаю, – признает он. – Какой-то внутренней искрой..

– Озарившей темные земли? – подкалывают его.

– Вот я об этом, – вздыхает он.

Откладывая в сторону тетрадь, парень тянется к потрепанной пачке, ловко выцепляя сигарету и поднося ее к губам. Руками треплет карманы джинс, ища зажигалку, затем продолжает искать на полу, проверяя под листами.

– Рядом с Def Leppard.

Благодарно кивнув, выуживает ее из-под рядом лежавшего альбома Florence And The Machine и подносит к лицу, прикуривая.

– У тебя невероятная коллекция всевозможных дисков с различными исполнителями, но, тем не менее, чуть ли непостоянно из динамиков доносятся песни Гаги. Они у тебя на рипите, что ли?

– Не изменяю традициям, – хмыкают в ответ.

Занавески трепещут, кот вальяжно разгуливает по комнате, лениво разглядывая перед собой предметы. Английские слова вперемежку с русскими, и дым, заполняющий собой небольшое пространство. Девичья рука тянется к упаковке, но по ней легонько ударяют.

– Ага, прямо сейчас.

– Я тянулась за одной, а не за всеми.

– Ты же «в завязке» – подмечает он.

– В легкой, если только.

– И четыре месяца – это так, пустяк? Нет уж, обойдешься, ты и так пока чахоточная ходишь от воздействия никотина. И, к тому же, выслушивать нотации от Дани мне совсем не хотелось бы.

Девушка знала, что ее план подтолкнет разговор в нужное русло, поэтому решила «подобраться» ближе к сути:

– Выслушивать, да? Но это при условии, что долгожданная встреча все-таки произойдет.

Предупреждающий взгляд. Кромка льда опасно начинает трещать.

– Возможно. В параллельном измерении.

– Ну, если будешь продолжать избегать его, то да, так и случится.

– Я не избегаю.

– Точно, это действительно не так.

Парень начинает медленно закипать.

– И что ты хочешь сказать?

– Что пора бы уже поговорить с ним.

– Мы уже поговорили.

– А то, как же! И не ты ли сейчас сидишь, убиваешься в своем творчестве?

– Писать музыку не смертельно..

– Продолжая изливать на чистом нотном стане свои мысли, желания, надежды, страхи?

– Это важная основа..

– Бесспорно, но она не должна отнимать у тебя друга.

– Все уже решено!

– Да черта с два! – кричит она в ответ. – Это твое решение. Ты вообще пытался у него-то спросить?

– Он думает также.

– Ты отвечаешь за него, – возмущается она.

– Но так оно и есть. Встречи ни к чему.

– Вот же.. – отвечает она, – что ты, что он – упрямые идиоты, только ты вдвойне!

– И что, неужели с таким, как я, он жаждет общения? – язвят в ответ.

– Представь себе! Да, то, что было – непросто: не только для тебя, но и для него, но это не значит, что необходимо обрывать дружбу. Ты же понимаешь, что ему больно так же, как и тебе.

– Это лучший исход. Для обоих, – отмечает он.

– Нет. И ты знаешь, что не прав, – говорит она, упрямо глядя в глаза.

Репетиционная база: простая – снаружи, красочная от изобилия инструментов – изнутри. Спутанные провода, «вьются» к усилителям. Гитары настраиваются, ища тот самый, правдивый лад. Проверка установки: малый барабан, затем хай хэт, следом – бас-бочка. Легкий треск от микрофона, слегка «заезжая» на ультразвуковой сигнал. Сумбур аккордов по клавишам, переключение режимов – в порядке, как всегда.

В помещение врывается девичья фигура, на ходу скидывая теплый, ярко-красный шарф.

– Привет, ребята! Мчалась изо всех ног, но все равно опоздала, – суетливо отвечает она, неловко посмеиваясь и натыкаясь на недовольный взгляд. – Ну, Маакс, ну прости, пожалуйста-пожалуйста!

Глубокий вздох, недовольное покачивание головы. Что там, когда опоздания в крови, – этого не исправишь.

– Тогда начинаем, – говорит он, когда до его ушей доносится голос девушки:

– А? – растерянно произносит она, осекаясь. – А где?..

– Что? – недоуменно уточняет Макс.

– Аааа! – восклицает она, выбегая в расстегнутом пальто обратно в коридор.

Удивленное молчание, выжидательные минуты. Доносящиеся шорохи, приглушенный скрип деревянного пола, недовольное бормотание. Вновь звук отворяемой двери и голос девушки:

–.. дурак, и это так. В трех соснах – и то затеряешься! Надеюсь, топографический кретинизм не заразен..

– Заткнись, – смущенно и тихо отвечают в ответ. – Здесь нет моей вины. Все это здание состоит из одних сплошных извилистых поворотов..

– Да-да, оправдывайся, оправдывайся.

В комнату входят двое. Девушка продолжает переодеваться, пока парень стоит на пороге, неловко оглядываясь.

– Здравствуйте? – неуверенно произносит он.

– Здравствуйте.. – отвечает Макс, вопросительно смотря на девушку.

Юноша неулюже ежится, стараясь унять волнение. «Надо было остаться дома и не слушать эту ненормальную», – думает он.

– Знакомьтесь, это Даня – мой хороший друг. Собственно, такой же отбитый, как и мы. Ярый фанат искусства, поэтому с нетерпением ожидал увидеться с вами.

Он недовольно смотрит на нее. «Умеет же представлять», – мысленно восклицает он, краснея.

– Ну, что ж, ярый фанат Даня, приятно познакомиться. Макс, – улыбается парень, протягивая ладонь.

– И мне, – отвечает он, неуверенно сжимая руку.

Неловкое приветствие, зарождение новой юношеской дружбы, расцветаемой незнакомыми чертами, знаками и творчеством между.

«Надо смотреть после дождя,

Выходя за пределы собственного мира,

Прикасаясь к прекрасному, невесомому,

Вглядываться в n-ые очертания,

И объять необъятное, но такое знакомое»

– Почему c-moll?

– Любимая тональность, – удивленно отвечают в ответ. – Так ты в музыке шаришь?

– Так, немного, – улыбается он.

– Немного.. – задумчиво протягивает парень. – А твоя?

– es-moll, – мгновенно произносят. – Так ты не ответил на вопрос.

– Только после твоего ответа на вопрос.

– Ну? – с любопытством доносится рядом.

– Тоже сочиняешь?

– Не то, чтобы. Похоже на баловство.

– Покажешь? – интересуется он.

– Свои псевдоэскизы на «рахманиновский мотив» с оттенками на современность? – смеется он. – Нет уж, уволь.

– Тогда не буду отвечать на твой вопрос.

– А это уже не честно! – возмущается парень, добавляя: – И больше похоже на шантаж.

– Поправка: любопытство.

– Знаешь, что случилось с Варварой как-то на базаре? – подшучивает он над юношей.

– У Варвары был неправильный подход в ситуации, – парируют в ответ.

– Но она не избежала незавидной участи. – Отмечает он с улыбкой. – Почему думаешь, что с тобой это прокатит?

– Не попытая счастья, не узнаешь.

– Ну да, как же без этого.. – посмеивается Даня. – Тогда, что насчет компромисса?

– В чем подвох? – подлавливают его с улыбкой.

Тот, пытаясь скрыть хитрую улыбку, произносит:

– Могу тебе показать несколько, но с одним условием.

– И что это будет? – осторожно спрашивает он.

– Ты.. возьмешь в том такте вторую ступень, – мило улыбаясь, отвечает он.

– Я знал, что ты тот еще хитрюга, – воскликнул парень. – А ведь поначалу и не было видно, что такой божий одуван способен на махинации.

– В тихом омуте, как говорится, – произносит он, посмеиваясь над другом.

– И то – верно, – фыркает тот. – Ладно, была твоя воля – сменю. Но знай, это потому что так лучше звучит!

Юноша еще шире улыбается. Конечно, как может быть иначе.

– Тебе она нравится?

– Ну да, я испытываю к ней теплые эмоции.

– Я о другом, Макс.

– Хорошо к ней отношусь.

– Но?..

– Как к другу, – отвечает он.

– Эх, судьба – злодейка, – вздыхает тот. – А вы неплохо бы смотрелись вместе, даже гармонично.

– Не городи ерунды, – отмахивается парень.

Неловкости в обыденности, отрицания в свойственной манере, невысказанные обрывки слов, не дошедшие до адресата. Судьба – злодейка, бросившая игральные кости на летописи жизни, – непреклона, на страже сердца.

– Звучит необычно.

– Брось, это опять запись в никуда. Я ж говорил, что бездарность.

– Развивай фантазию и больше пробуй, скептик.

– Ага, а то, как же.. Думаю, Фортуна повернулась задом к такому, как я.

– Тогда пусть моя вера в тебя будет твоей новой Фортуной, – улыбается парень, добавляя:

– Подражать кому-то в творческом пути и поиске новых форм – вполне нормально и естественно. А техника придет со временем.

– Оптимист..

– Извечный, – гордо улыбаются в ответ

– Уф, выручил, спасибо! Кто бы мог подумать, что случится такое чп и не будет Даши. Как хорошо, что ты был рядом и смог помочь мне и группе отыграть программу.

– Да ну, это пустяки, – отвечает он. – Друг друга в беде не бросит. Никогда.

– Все равно я хочу тебя отблагодарить.

– Не стоит.

– Надо! Ты любишь апельсины? Сейчас в такую погоду витамины – наши спасители.

– Так.. ничего мне не надо, – отмахивается он.

– Я должен «поставить» витамины в твой организм!

В ответ доносится смех. Не отходя от хохота, парень говорит:

– Отстань ты от меня со своими витаминами, благодарный ты наш!

– Бунт на корабле не принимается, – вторит он.

Смех становится еще громче.

– Тогда, тогда.. припрусь с цветами.. Например, с ромашками, и заставлю тебя их съесть. Они как раз полезные, безобидные и съедобные..

– Какое-то странное у тебя чувство благодарности, однако, – пытаясь удержать смех, отмечает тот, но все-таки смеется. – И вообще, где ты зимой собрался найти их?

– Ну, знаешь, кто ищет – тот всегда найдет..

По бесшумной улице идут двое, весело гогоча и подшучивая друг над другом. Хлопья снега кружат, огни мерцают. Слова рождаются, перетекая в музыку – поначалу незаметно, бесформенно, слишком чутко. Будто боясь, будто наощупь.

– Были ли у тебя серьезные отношения?

– К чему спрашиваешь? – интересуется он, с любопытством поглядывая на друга.

– Слишком напрягает вопрос?

– Скорее, удивляет. Обычно не поднимаем эту тему, а тут.. Не люблю об этом распространяться. Если только с близкими людьми, друзьями..

– А ты считаешь меня таковым?

Неловкое молчание, задумчивые взоры. Осторожность на стыке противоречий.

– Я.. Нет, ты хороший друг, но.. не близкий. Близкие – те, кто знает меня вдоль и поперек. Понимаешь, меня целиком..

Оборванные нити. Рука, тянущаяся к свету, одернута назад – перелом неизбежен.

– Я понял. Спасибо за исчерпывающий ответ.

– Что с ним не так?

– В нем было слишком много информации для простого друга..

Горечь обиды осадком покрывает неизбежные, первые раны. Предчувствие неприятным комом отзывается гулом, навязчиво преследуя и не находя покоя – своеобразная idée-fix. Взращивая что-то, отдаляя от неизбежности.

– Может, все-таки останешься? – уточняет он у девушки.

– Нет, прости, я не смогу совмещать учебу с репетициями, и ты знаешь об этом..

– Что только ты нашла в этой своей журналистике? – бурчит парень.

– Тоже, что и ты в музыке, – иронично отзывается мужской голос.

– Мальчики, а ну, хватит бузить! Мое решение, и это не обсуждается. И я уже нашла себе замену.

– И кто же? – проскрипел Макс.

– Вася, – кратко отвечают в ответ.

– Не уверен, что мы с ним сработаемся..

– Если быть точнее, то с ней. И тебя можно понять, – слышится позади.

Немое недопонимание, минутное замешательство. Девушка стоит поодаль. Короткие волосы, слегка топорщащиеся в стороны. Вздернутый нос, серьга над бровью, голубые глаза – смотрят живо, с озорством и нескончаемым вызовом. Упрямые губы слегка поджаты, руки скрещены на груди.

– Ты принята! – оживленно отвечает юноша.

– Эй, Даня, придержи-ка коней, – осекает его второй. – Рад знакомству. Макс.

– Ага, – беспечно машет в ответ.

– Можно сказать, вы нашли общий язык, – фыркает Даша.

Макс недовольно цокает, Даня приглушенно продолжает посмеиваться вместе с девушкой.

– Ты раньше играла в группе? – уточняет он.

– Нет.

– Хорошо.. Какую музыку предпочитаешь? В каком направлении хочешь развиваться?

– Ну.. я футурист, – произносит она, насмешливо улыбаясь.

– И что это значит? – спрашивает парень

– Ничего ностальгического. Назад не оглядываюсь, смотрю только вперед.

– Как Depeche Mode или Duran Duran? – спрашивает Даша, заговорчески подмигивая и смеясь.

– Ага, – отвечает она, еще шире улыбаясь.

Даня прыскает от смеху, лихорадочно стараясь не засмеяться сильнее.

– Эм, ладно, – растерянно отмечает парень. – Тогда, встретимся на репетиции во вторник в 6?

– По рукам! – восклицает она, обворажительно улыбаясь. – Тогда, пока!

Временная пауза, пространство заполняется смехом. Время сдвинулось с места, бодро вышагивая вперед. Минуты в секунды, юношеское волнение.

– И что значит ваше гоготанье? – недовольно переспрашивает он.

– Ваш коллектив теперь преобразиться до неузнаваемости, – подмечает парень.

– И, может, перестанешь быть профаном в кинематографе, – метко подмечает девушка.

– Знаете, вы.. идите.., – смущается он, сначала показывая рукой на нее, затем на него. – Ты на свою журналистику, а ты.. прямиком с блокнотом, что сейчас держишь!

– Значит, предоставляешь мне свободу действий? – оживленно уточняет парень, заражая смехом подругу. – Вот это подарок!

– Оболдуи..

Смех на смех, продолжение творческого безумства с нотками хулиганства и предвкушения от грядущих перемен. Зима близится к завершению, оповещая зевак о скором изменении.

– Новая песня? – интересуется девушка.

– Новая песня на старый мотив, – ухмыляется в ответ.

– Кто этот человек?

– Тот, кто не ведает о моих терзаниях..

– Ты совсем потерялся! Грядет что-то новое?

– А сам-то! Что ты там постоянно пишешь? – возмущаются в ответ.

– Тренирую писательские навыки..

– Только не говори, что это какой-то сопливый роман? – вопрошает он.

– Это так, черновики о всяком.

– Всегда у тебя так..

– А что у тебя? О чем новые песни? – любопытствует Даня.

– О всяком, – передразнивают в ответ.

– Чур, я буду первым слушателем!

– Мечтай, – фыркают в ответ.

За окном капель, но где-то там еще зима. Врывается без конфузов, привнося причудливость узоров. Блеклый свет от светильника, легкий сквозняк. Ненавязчивые тени вечера опускаются на комнату, погружая в другой цвет. Табачный дым еще не развеян, окурки дотлевают на дне самодельной пепельницы. Думы вращаются, – отягощая, замедляя действие.

– Я хотел тебе кое-что сказать. Еще давно, – тихо проносится по комнате.

Выжидательная тишина, трепет сердца. Нервная дрожь по телу, сумбур в голове. Думы вращаются, пытаясь вырваться наружу.

– Ты мне нравишься. Давно, понимаешь, – выпаливает он.

– Знаю, – тихо признаются в ответ.

– Что? – ошеломленно переспрашивает он.

– Я знаю, – чуть громче произносит Даня.

– И.. как?..

– Это.. было заметно.

– Черт, как открытая книга.. Но я хотел, чтобы ты знал. Мы.. же будем дружить, несмотря ни на что?

– Несмотря ни на что.

Откровенность в темноте, неведение о завтрашнем дне. Секунды и минуты замирают в ожидании.

Обрывки приветствий, расходящиеся пути. Слова рождаются в музыке, музыка – в словах, вереницей проносясь меж жизней. Едва уловимые кивки, робость момента, сглаживание углов. Терпение в хаосе. Неодназначность, сумбур первого поцелуя, изумленная растерянность, виноватое «прости», неловкость побега, – от того, кто с самого начала знал о симпатии; чувств, что когда-то окрыляли, но стали только отравой для опаленных легких; от себя.

Отрицание в свойственной манере. Где-то зима, где-то обрываются последние струны.

Минувшего не избежать, чувства сменяются на чувства. Ответов нет, как и вопросов.

– Слушай, любить – не страшно.

– Даже, если не взаимно?

– Тем более, если это не взаимно, – кивает она в ответ. – Это чувство лишь укрепляет узы дружбы. И, знаешь, любовь – это ведь что-то абстрактное, не имеющее никаких определенностей. Но это не значит, что Даня тебя не любит – просто, он выражает свои чувства иначе.

– Но я его..

– И то, что ты когда-то его поцеловал – не страшно, – продолжает Даша, – это нормально, быть искренним. Искренность помогает оставаться тем, кем, в самом деле, являешься, и пугаться ее и вовсе не стоит.

«Dope» Гаги – начальные аккорды тихо окутывают нежностью, становятся предисловием к основной истории. Упущенное мгновение скидывает преграды, отсчитывая новые секунды будущего. Волны умиротворения и внутренней свободы медленно «вливаются» в размеренность дней, – наступивших и еще только ожидаемых. Порванные струны начинают заменять на новые, более прочные.

– Вам стоит попробовать дотянуться друг друга, понимаешь? – говорит девушка. – Всевозможные недопонимания случаются, однако, перебороть их можно вместе.

– Есть истина в твоих словах..

– Значит, – оживляется она.

– Да, но в свое время.

– Только не тяни, – добавляет она. – И постарайся больше не избегать очевидного..

– Как он вообще? – нерешительно перебивает он ее.

– Обрекает себя на мнимое счастье, – вздыхают в ответ.

Неловкость момента, отведенные взгляды. Болезненные вздохи, подвешенность состояний. Молчание под аккомпанемент подвески-пагоды: висит не по фэн-шую, но приносит с собой мелодии ветров – успокаивающие, очищающие, с легким ненавязчивым дребезжаньем. Что-то затихает, другое – обращается в звук.

– Почему? – тихо спрашивают рядом.

– Как бы он сказал: «Страдания – неотъемлемая часть моей души», притом лучезарно улыбаясь, – отвечает девушка. – Из него сложно «выбить» что-либо. Он.. быстро привязывается к близким и, в какой-то момент – щелчок, и будто пугаясь, старается оградиться ото всех, еще больше уходя в себя.

– Да, помню такую особенность..

– Пожалуйста, не отпускай его. Не отворачивайся, не избегай этой дружбы. Он – хороший человек, даже, если сам в это не верит и.. мы нужны ему.

Ты ведь знаешь, не правда ли?

Правда пугает, но не теряет своей красоты. Она прекрасна. Всегда.

Будущее волнение от предстоящего. Собраться со всеми мыслями, преодолеть последние барьеры – и не отпускать.

****

Метро. Толпа людей, размышляющих о мелочах. Стрелки часов бегут по оси циферблата. Неопределенность настроений, и пассажиры, что передают их при помощи неосязаемого, но только для «своих» пропуска к переменам состояний. Суета среди суетливых.

Вагон поезда мчится на юг большого города – туда, где остались лишь крупицы правды и наброски природых пейзажей. Смена времен неминуема, усилившемся звоночком оповещая о своем прибытии. Задуматься, но успеть уловить момент и выбежать на встречу – предвкушая, боясь?..

– Ничто неизменно. Хорошо, хоть успел выскочить вовремя на станции, – насмешливо доносится со стороны.

Быстрое фокусирование, заостренная внимательность. Знакомые черты и голос, мимо проходящие люди.

– Как и у тебя, раз уж ты встретил меня в метро, – парирует Даня.

– Просто не уверен, что у тебя прошел топографический кретинизм, – подстегивает Макс.

– Тогда, могу вздохнуть спокойней, – улыбаются в ответ.

Шаг за шагом, преодоление внешнего. Смена подземного на наземное, череда гипермаркетов, известные памятники и люди, что бегут без оглядки. Суетливость в эпицентре. Ряд одинаковых лавочек с покоцанной краской. Примоститься на крайней – той, что ближе к воде.

– Выглядишь.. помятым? – иронично уточняет парень.

– Как и ты? – переспрашивают в ответ.

Намеки размыты событиями, обрывками ночных бдений и проносящихся мыслей.

– Я рад нашей встрече, – тихо продолжает Макс.

– И я – вдвойне. – произносит он. – Ты.. счастлив?

– Теперь да, – кивает он. – А ты?

– Я.., – задумывается он.

– Что-то вроде «американских горок»?

– Да, похоже на то, – отмечает он, улыбаясь. – Это так странно, что кажется каким-то.. парадоксальным?

– С любовью всегда непросто, – с толком подмечает Макс.

– Но я не.., – удивляясь, отвечает парень.

– Глаза – зеркало души. И они у тебя сейчас нараспашку. – говорит он, ехидно добавляя: – Как и одежда.

Смущенной рябью отзывается внутри и снаружи. Неточности ускользают, уступая единственно-верным знакам. Свет озаряет.

– Хочу тебе сказать, – начинает он. – Я никогда не пренебрегал нашей дружбой.. И понимаю, что сильно обижал словами или мог ненароком нагрубить, – и я корю себя за подобные слабости, потому что это несправедливо по отношению к тебе. И я люблю и уважаю тебя, ведь ты – мой друг, и даже больше этого понятия.. Ты стал для меня семьей, – останавливается Даня, вздыхая. – Был и остаешься наставником, особенно в музыке. Знаешь, я не разлюбил ее: может, могу «увиливать» от игры на инструменте или от сочинения, но никогда не отказывался от нее. Ведь, то – неизменная часть меня.

Ветер шелестит в кустах. Откровения на набережной, разлука сменяет лад. Юноша продолжает:

– Мне.. так много хочется тебе сказать, – это переполняет.. И если нас что-то разведет – неважно, города или годы, то знай: ты очень важный человек в моей безумной жизни.

Крепкие объятия, стоп-кадры встречи. Дрожь от слов все также витает над и между.

– Ты – такой же дурак, как и я, – отвечает он, жмурясь. – Прости меня.

– Но ты..

– За все неправильные или невысказанные слова и действия, за излишнюю дотошность. Какую-то невнимательность или упущение в твоей жизни. За то, что не мог подставить крепкое дружеское плечо в моменты беды.

Глаза в глаза, ведь еще есть, что сказать.

– Ты не прав. – отвечает он, задумываясь. – Мы оба не правы.

– Начнем с незаконченного листа? – шутливо спрашивает парень.

– Именно, – улыбаются в ответ, восклицая: – И все еще помню о твоем обещании сводить меня в бар!

– Так оно и по сей день актуально..

– И ты обещал мне это в восемнадцать лет! – запальчиво вспоминает Даня.

– Верно..

Новые возможности, перо продолжает выводить новые строки на листе историй. Сложности отброшены, слова еще придут и пронесутся вслух. Без тревог, без колебаний и небрежных намеков.

«Ощущать сокровенное,

Показать целое

Без попыток на переигровку,

Отстраняя винтовку

От обыденного, неизменного.

Пули на диалоги

По каждой ноте

Где-то там, расписывая реальность,

Уделяя внимание негласному,

Ощущать сокровенное»

Принять и отпустить.

*****

«Рассвет среди туч. Дробление мотивов,

Неспешность бесед, переливов цветов,

Ванильно-сливочных ароматов, беззаботности мыслей,

За плетеным столиком вдоль переулков, – а после

Дождей и морозов,

Наступает рассвет. Среди туч,

Мучительных неизвестностей, замыленности сюжета,

Следуя за зовом непослушного сердца.

Отстранняя от вне до n-ых миров,

Принимая дары диковинные

С чудным эскизом сбоку, а затем – поперек.

Исследовать последовательность снов,

Обрывков знакомых созвучий, голосов,

Объятий и доли секундных рвений,

Рассыпаясь на штрихи невесомости.

Одиночество с плюсом на спасение,

Прихватив с собой, собирая

Остатки еще не разбившихся грез.

Наступает рассвет. Время слушать

Без страха и лишней дозы никотина,

Приветствуя лучи нового света»

Не ичезать без зазрений, не бросая украдкой. Тональность совпала, пазлы вновь воедины. Запуск диалога между ними: искреннего, не прикрытого фонограммой. Или завесой из тысяч километров.

******

– Замолчи! Эвтер, хватит юлить – скажи же, наконец, то, что держишь внутри!

Маски отброшены, улыбки слетают – театр ушел на антракт, смотря за процессом.

– Эвтер..

– Мне страшно, – быстро лепечут в ответ.

Неровное дыхание, стремительность взглядов. Краткость громче содержательности.

– Я.. не хочу обрекать и тебя на это.

– И кто сказал, что я против? – доносится рядом со слабым смешком.

– Ты не понимаешь.. Не хочу переломить твою жизнь собой. Отчаянием, страхами, скачками настроений и заверальностью суждений. Не хочу видеть и чувствовать, как из-за этой нестабильности ты будешь страдать.

Болезненность выдоха, первые нервые смешки.

– Это все?

– Пойми, я лишь разрушаю, – не созидаю. И если меня не будет, то..

Порывистость движений, удивленность вскрика. Настойчивое давление на губы – пронзительное, неукротимое, и такое знакомое. Нежность и торопливость касаний – я помню, я не отпустил.

Снова. Воспоминания нерушимы, – они пустили новые корни.

Неохотное отстранение, крепкое объятие.

– Уже и забыл, что творческие – те еще дураки, – сбивчиво шепчут в ответ. – Постоянные неуверенности, страх неопределенного.. Еще скажи, что счастье недосягаемо..

– Именно.. Жизнь – не сказка, потому и happy end-ы вымрут.

– К черту, создадим новые. Слышишь, я не оставлю тебя, Эвтер, – произносит он, добавляя: – И знаешь, не тебе одному жить и любить страшно. Будем вместе познавать эти крайности.

«Тонуть в аквамарине

И темном шоколаде,

Сплетаться вместе,

Распутывая нить от огрехов,

Разглаживая вновь.

Стать завершением

Одного.

Проникать под кожу,

Оголяя взглядом,

Совпадать во всем.

Становясь продолжением

Летнего вечера, поэзии вскользь,

Неприличных наречий,

Произнесенных на автомате.

И снова – пульсом отдаваясь,

В веренице дней и снов,

И эхом

Морского рассвета.

Но так, от яви врозь,

Напоминая изредка»

*******

Встречая прохожих, заглядывая в аудитории, она спешила. Немного задержавшись на прошлом, Вселенная устремилась в настоящее, – ведь будущее ей было неподвластно. Мелкими шажками, обегая окрестности, мчалась к морю.

Пляж, песочный берег и двое на бревне– и опять они с бутылкой.. Повторяют тему?..

Шепот сердец, озорство взглядов. Мимолетность поцелуев, улыбок. Ироничность высказываний – ничего не поделать, мальчишки..

От увиденного – легкость. На излюбленную когда-то песню, Вселенная сочиняет новую:

«Восточный ветер подхватит сердца стук,

И, внемля, позовет словами,

Вернет тебе забытые мотивы,

Маня звенящими речами.

Вернет тебе забытые мотивы»..

А что же будет с влюбленной Вселенной?…

Кто ж его знает.

Примечания:

* Decipimur specie recti – Мы обманываемся видимостью правильного.

* отсылка к книге Андре Асиман «Назови меня своим именем»

* Шекспир, Сонет 142