«А старший топорник говорит: „Чтоб им всем сгореть, иродам!“»
«Джефф, ты знаешь, кто мой любимый герой в Библии?
Царь Ирод!»
«Товарищ, — сказала старуха, — товарищ, от всех этих дел я хочу повеситься».
Однако! Я заржал. Ничего подбор цитаточек!
Записную книжку, черную, дешевую, я поднял из-под ног в толкотне аэропорта. Оглянулся, помахав ею, — хозяин не обнаружился. Регистрацию на мой рейс еще не объявляли; зная, как ощутима бывает потеря записной книжки, я раскрыл ее: возможно, в начале есть координаты владельца.
«Я б-бы уб-бил г-г-гада».
«Хотел я его пристрелить — так ведь ни одного патрона не осталось».
«Я дам вам парабеллум».
Удивительно агрессивные записи. Какой-то литературовед-мизантроп. Читатель-агрессор. Зачем ему, интересно, такая коллекция?
«Расстрелять, — спокойно проговорил пьяный офицер».
«К тому времени станет теплее, и воевать будет легче».
Нечто удивительное. Материалы к диссертации о милитаризме в литературе? Военная терминология в художественной прозе?.. Я перелистнул несколько страниц:
«У нас генералы плачут, как дети».
«Имею два места холодного груза».
Я перелистнул еще:
«Заткнись, Бобби Ли, — сказал Изгой. — Нет в жизни счастья».
«И цена всему этому — дерьмо».
«Лежи себе и сморкайся в платочек — вот и все удовольствие».
Эге! Неизвестный собиратель цитат, кажется, перешел на вопросы более общие. Отношение к более общим вопросам бытия тоже не сверкало оптимизмом.
Странички были нумерованы зеленой пастой. На страничке шестнадцатой освещался женский вопрос:
«Хорошая была женщина. — Хорошая, если стрелять в нее три раза в день».
«При взгляде на лицо Паулы почему-то казалось, что у нее кривые ноги».
«Жене: „Маня, Маня“, а его б воля — он эту Маню в мешок да в воду».
Облик агрессивного человеконенавистника обогатился конкретной чертой женоненавистничества. Боже, что ж это за забавный человек?
Но вот цитаты, посвященные, так сказать, гостеприимству:
«Я б таким гостям просто морды арбузом разбивал».
«Увидев эти яства, мэтр Кокнар закусил губу. Увидев эти яства, Портос понял, что остался без обеда».
«Не извольте беспокоиться, я его уже поблевал».
«Попейте, — говорят, — солдатики. — Так мы им в этот жбанчик помочились».
«У Карла всегда так уютно, — говорит один из гостей, пытаясь напоить пивом рояль».
Цитаты были приведены явно вольно. Некоторые даже слегка перевраны. Уж Чехова и Зощенко я помнил.
Но зачем они владельцу книжки? Эрудиция начетчика? Остроумие бездельника, отлакированное псевдообразованностью? Реплики на все случаи жизни? Блеск пустой головы? Конечно, цитирование с умным видом может заменить в общении и ум, и образованность…
И тут же наткнулся на раздел, близкий к моим размышлениям:
«И находились даже горячие умы, предрекавшие расцвет искусств под присмотром квартальных надзирателей».
«Проклинаю чернильницу и чернильницы мать!»
«Мосье Левитан, почему бы вам не нарисовать на этом лугу коровку?»
Объявили регистрацию на мой рейс. Оценив толпу с чемоданами, я взял свой портфельчик и пошел к справочному: пусть объявят о пропаже. У стеклянной будочки топталось человека четыре, и я, не отпускаемый любопытством, листал через пятое на десятое:
«Если б другие не были дураками — мы были бы ими».
«Говнюк ты, братец, — печально сказал полковник. — Как же ты можешь мне, своему командиру, такие вещи говорить?»
«Ничего я ему на это не сказал, а только ответил».
Страничка 22 вдруг касалась как бы национального вопроса:
«Его фамилия Вернер, но он русский».
«А наша кошка тоже еврей?»
«Меняю одну национальность на две судимости».
Я приблизился к окошечку, взглянул на длинную еще очередь у стойки регистрации — и, отшагнув и уступая место следующему за мной, полистал еще. В конце значились какие-то искалеченные, переиначенные поговорки:
«Любишь кататься — и катись на фиг».
«Чем дальше в лес — тем боже мой!»
«Что посмеешь — то и пожнешь».
Последняя страница мелко исписана фразами из анекдотов — все как один бородатые, подобные, видимо, тем, за какие янки при дворе короля Артура повесил сэра Дэнейди-шутника:
«Массовик во-от с таким затейником!»
«Чего тут думать? Трясти надо!»
Переделанные строки песен:
«Мадам, уже падают дятлы».
«Вы слыхали, как дают дрозда?»
«Лица желтые над городом кружатся».
Это уже походило на неостроумное глумление. Я протянул книжку милой девушке в окошке справочного и объяснил просьбу.
— Найдена записная книжка черного цвета с цитатами! Гражданина, потерявшего, просят…
Я чуть поодаль ждал с любопытством — подойдет ли владелец? Каков он?
Объявили окончание регистрации. Я поглядывал на часы и табло.
В голове застряли несколько бессвязных цитат:
«Жирные, здоровые люди нужны и в Гватемале».
«И Вилли, и Билли давно позабыли, когда собирали такой урожай».
«Поле чудес в стране дураков».
«И тут Эдди Марсала пукнул на всю церковь. Молодец Эдди!»
«Стоит посадить обезьяну в клетку, как она воображает себя птицей».
«Не все то лебедь, что над водой торчит».
«Умными мы называем людей, которые с нами соглашаются».
«Почему бы одному благородному дону не получить розог за другого благородного дона?»
«В общем, мощные бедра».
«Пилите, Шура, пилите».
«А весовщик говорит: „Э-э-эээ-эээээээээ…“»
«Приходить со своими веревками или дадут?»
Мне вспомнился однокашник (сейчас ему под сорок, а все такой же идиот), у которого было шуток шесть на все случаи жизни. Через полгода знакомства любой беззлобно осаживал его: «Степаша, заткнись». На что он, не обижаясь, отвечал — тоже всегда одной формулой: «Запас шуток ограничен, а жизнь с ними прожить надо». И живет!
Вспомнил и старое рассуждение: три цитаты — это уже некое самостоятельное произведение, они как бы сцепляются молекулярными связями, образуя подобие нового художественного единства, взаимообогащаясь смыслом.
Я уже давно читаю очень медленно — возможно, реакция на молниеносное студенческо-сессионное чтение, когда стопа шедевров пропускается через мозги, как пулеметная лента, — только пустые гильзы отзвякивают. И с некоторых пор стал обращать внимание, как много афористичности, да и просто смака в фразах настоящих писателей; обычно их не замечаешь, проскальзываешь. Возьми чуть ли не любую вещь из классики — и наберешь эпиграфов и высказываний на все случаи жизни.
Причем обращаешь внимание на такие фразы, разумеется, в соответствии с собственным настроем: вычитываешь то, что хочешь вычитать; на то они и классики… В принципе набор цитат, которыми оперирует человек, — его довольно ясная характеристика. «Скажи мне, что ты запомнил, и я скажу, кто ты»…
И тут он подошел к справочному — торопливый, растерянно-радостный. Средних лет, хорошо одет, доброе лицо. Странно…
Улыбаясь и жестикулируя, он вертел в руках свой цитатник, что-то толкуя девушке за стеклом. Она приподнялась и указала на меня.
Он выразил мне благодарность в прочувственных выражениях, сияя.
— Простите, — сознался я, мучимый любопытством, — я тут раскрыл нечаянно… искал данные владельца… и увидел… — Как вы объясните человеку, что прочли его записи, а теперь еще и хотите выяснить их причину?
Но он готовно пришел на помощь:
— Вас, наверно, позабавил подбор цитат?
— Да уж заинтриговал… Облик вырисовался такой… не соответствующий… — я сделал жест, обрисовывающий собеседника.
— А-а, — он рассмеялся. — Видите ли, это рабочие записи. По сценарию один юноша, эдакий пижон-нигилист, произносит цитату — характерную для него, задающую тон всему образу, определяющую интонацию данной сцены, реакцию собеседников и прочее…
— Вы сценарист?
— Да; вот и ищу, понимаете…
— И сколько фраз он должен произнести?
— Одну.
— И это все — ради одной?! — поразился я.
— А что ж делать, — вздохнул он. — За то нам и платят. «За то, что две гайки отвернул, — десять копеек, за то, что знаешь, где отвернуть, три рубля».
Я помнил это место из старого фильма.
— «Положительно, доктор, — в тон сказал я, — нам с вами невозможно разговаривать друг с другом».
Он хохотнул, провожая меня к стойке: все прошли на посадку.
— Вот это называется пролегомены науки, — сказал он. — «Победа разума над сарсапариллой».
Мне не хотелось сдаваться на этом конкурсе эрудитов.
— «Наука умеет много гитик», — ответил я, пожимая ему руку, и пошел в перрон. И вслед мне раздалось:
— «Что-то левая у меня отяжелела, — сказал он после шестого раунда».
— «Он залпом выпил стакан виски и потерял сознание».
Вот заразная болезнь!
«Не пишите чужими словами на чистых страницах вашего сердца».
«Молчите, проклятые книги!»
«И это тоже пройдет».