— Берлин? — напористо спросил Коршунович. — Алло, это Берлин?

— Майор Шольц, вэ-эр Европейского Союза, — послышался голос из трубки. Шольц этот произносил русские слова по-европейски: твердо и с преувеличенной артикуляцией.

— Майор Коршунович, вэ-эр Российской Федерации. Я по делу о «прыгунах».

Европеец насторожился; Коршунович мгновенно почувствовал это и поспешил произнести заранее заготовленную фразу:

— У нас есть кое-какая информация, которая, как нам кажется, напрямую связана с вашими че-пе на трассе Берлин — Мюнхен, в здании «Парагон Беобахтер», ну и с пожаром на Серкльштрассе тоже.

Шольц растерялся. Он явно не ожидал, что вээровцы страны-соседа так хорошо информированы о событиях минувших семи часов.

— Мы послали официальный запрос по дипломатическому каналу, — сообщил Коршунович. — Насколько я понял, вы еще не получали никаких инструкций на этот счет?

Шольц помедлил несколько секунд; потом сказал:

— Гм… Уже получил. Почти одновременно с вашими словами.

Воображение услужливо подсунуло примерно следующую картину: кабинет Шольца, заваленный бумагами стол, за полупрозрачными ширмами суетятся коллеги из вэ-эр Европы, а сам Шольц, зажав трубку телефона между плечом и щекой, сосредоточенно читает директиву с растопырившимся в верхней части листа геральдическим европейским орлом. И еще — референт застыл у стола, директиву эту пару секунд назад доставивший.

— Я все понял, — спустя какое-то время подал голос Шольц. — Рад сотрудничать. Тут сказано, что мы должны связаться по закрытому каналу. Я немедленно вызову вас, буквально через минуту. Ваша аппаратура готова?

— На приеме специалисты, — заверил Коршунович. — И я.

— Айн момент. — В трубке раздался громкий щелчок, и пожилой техник-колли, повинуясь жесту Коршуновича, переключил что-то на большом плоском коммутаторе.

— Алло, здесь Шольц. Меня слышно?

— Прекрасно слышно, — сказал Коршунович.

— Вас тоже. Итак, я слушаю вас.

— В Москве произошло убийство, скорее всего связанное с вашими тремя происшествиями.

— Почему вы решили, что связанное? — осторожно поинтересовался Шольц. Он явно боялся сболтнуть лишнее.

— Рассказываю — конечно, вкратце. Сегодня, двадцать второго июня, в восемь тридцать четыре утра, убит некто Федор Гриневский, гражданин Российской Федерации, коммодор, сорока трех лет, по профессии геофизик. Убит выстрелом в упор из игломета-селектоида у дверей собственной квартиры. Убийце удалось ненадолго скрыться, но ему почти сразу сели на хвост наши оперативники, и уже через четыре часа его пытались арестовать в Москве, на станции Сходня. Он покончил жизнь самоубийством, когда понял, что будет арестован. Застрелился из того же игломета. Перед смертью он пытался уничтожить записную книжку, к счастью, неудачно. Книжка эта принадлежала некоему Леониду Дегтяреву, берлинцу, без вести пропавшему на территории Сибири две недели назад, гражданину Европейского Союза, выехавшему в командировку в Корсаков. Содержимое записной книжки — адреса и телефоны. Моника Догу и Вальтер Ульбрехт ван Замнер значатся в этой книжке. Значатся там и убитый у нас Федор Гриневский, и убитый вчера в Балтии Маринас Ерумс, и объявленный вчера в розыск полицией Истанбула Мадхуз Сарапи-Онад. У нас есть все основания полагать, что некая организация пытается физически устранить всех людей, чьи координаты указаны в записной книжке Леонида Дегтярева, и, вероятно, его сетью. Ввиду беспрецедентной и очевидной угрозы жизням многих представителей нескольких стран руководство вэ-эр России призывает аналогичные ведомства Европейского Союза, Балтии, Сибири, Турана, а также Сахарского Халифата, Японокитая и Индии к сотрудничеству и немедленному обмену информацией. Оперативная сводка вэ-эр России уже передана вашему ведомству и ведомствам указанных стран. Ждем вашу сводку; и просьба выслать горячие директивы не позже, чем через тридцать минут. Все.

— Спасибо, — практически сразу же ответил Шольц. — Сводка и директивы будут отосланы по готовности. Простите, меня вызывает министр иностранных дел… По вполне очевидным причинам я обязан уделить ему внимание…

Коршунович понимающе хмыкнул. Он знал, что на Шольца в ближайшее время насядут, кроме всех прочих, еще и министр внутренних дел вместе с министром юстиции. А премьер Европейского Союза не насядет только потому, что находится в Японокитае. Хотя скорее всего тоже позвонит.

Техник-колли взял трубку из рук Коршуновича и водворил ее на кокетливо торчащие из корпуса полупрозрачные ушки-рычажки. Коршунович встрепенулся. В тот же миг в кармане пискнул вызов мобильника.

Этот приборчик-триморф был совсем не похож на допотопную трубку пульта закрытой связи — маленький и ладный, со светящимися клавишами набора (первый из симбионтов), аккуратным диском микрофона и трубочкой голосового усилителя (второй) и телескопическим штырем радиоантенною блока (третий).

— Коршунович.

— Палыч? Это Баграт. Я из лаборатории звоню. Биохимики в обмороке.

Коршунович нахмурился, предчувствуя недобрые вести.

— А конкретнее?

— Они сделали анализ тканей и крови убийцы.

— Ну и что?

— У него активен ген волка. Он — хищник, понимаешь?

Мобильник чуть не выпал из рук Коршуновича. До сей минуты майор-вээровец пребывал в уверенности, что на планете Земля вот уже два века не существует людей-хищников. Но, с другой стороны, этот факт неожиданно просто и убедительно объяснял невероятную и кровавую вакханалию, потрясшую Европу и ближайшие окрестности. Шесть убийств за день! Шесть! И это при том, что за предыдущие четыре года на всей планете было зафиксировано всего два преднамеренных убийства, да и те совершены психически невменяемыми людьми.

— Баграт… — проникновенно сказал Коршунович. — Вели биохимикам сделать несколько контрольных тестов. Если мы выдадим эту информацию в Европу, а потом окажется, что биохимики ошиблись, будет, мягко говоря, хреново. И мне, и тебе, и всему отделу, и даже всему ведомству.

— Я знаю, — уныло ответил Баграт. — Дело в том, что биохимики провели не один тест, и даже не два или три…

— Сколько? — сердито перебил Коршунович.

— Тридцать пять. Положительных проб на ген волка — тридцать пять. Отрицательных — ноль.

Коршунович судорожно вдохнул пахнущий озоном воздух. У связистов воздух почему-то всегда пах озоном. От работающих селектоидов и механической аппаратуры, что ли?

— Ладно, я понял… Пришли мне распечатки заключений. А я за горячую директиву сяду…

Он выключил мобильник и опрометью бросился к выходу. Связист-колли проводил его полным сочувствия взглядом. Ссыпавшись по лестнице и уворачиваясь от людей в коридоре, Коршунович ввалился в свой кабинет и подсел к компьютеру-полиморфу. Глаз-экран цвел рассыпчатыми вспышками фейерверков, но едва Коршунович коснулся клавиатуры, экран засветился стандартным сетевым приглашением.

Он приложил большой палец к папиллятору, и спустя долю секунды экран раскрылся рабочим десктопом оперативника. Но сделать Коршунович ничего не успел: снова зазвонил мобильник.

— Слушаю!

Коршунович выслушал сообщение с оцепеневшим лицом.

На окраине Истанбула только что нашли труп Мадхуза Сарапи-Онад. Человека из записной книжки Леонида Дегтярева.

Чудовищные и необъяснимые пока события стремительно набирали темп.

Довольно долго Генрих кружил по Шадченко и окрестным переулкам, пытаясь снять жилье. Домики здесь были махонькие, выращенные бог знает когда, еще до коррекции, наверное. В основном одноэтажные, но кое-где на стенах виднелись следы новомодных прививок и новенькие вторые этажи, гораздо светлее и свежее первых. Прививки эти вливали в дремотную генную структуру домов мощнейший весенний импульс, и некоторое время даже полумертвые старинные дома начинали тянуть из почвы воду и минералы, менять кору; они принимались расти ввысь, словно молодые, а умелые прививки направляли этот рост куда следует. Чаще всего, отрастив второй этаж, дома успокаивались и снова погружались в дремотное состояние, но иногда кто-нибудь не рассчитывал дозу или состав биокатализатора, и подстегнутые дома начинали расти вширь…

Комнату Генрих нашел как раз в таком обновленном доме. Ему и сдали недавно отрощенный второй этаж, еще пахнущий смолкой и клейкой зеленью. Хозяева привитых домов частенько так поступали — пускали обживать новые помещения приезжих постояльцев. У самого окна колыхались куцые ветви, покрытые маленькими, с ноготь, листьями. Веткам этим только предстояло за нынешнее лето отрасти на положенную длину, перестать заслонять окна и образовать красивую корону-карниз.

Генрих быстро сговорился с сухопарой, как вобла, теткой-борзой о плате, получил ключ, остро пахнущий свежими феромонами, занес наверх сумку, выпустил на всякий случай жучков и спустился. Ему очень понравилось, что на второй этаж вела отдельная лестница, еще светлая и слегка прогибающаяся под ногами, не затвердевшая как следует. Домашняя харза, сидя на перилах, сердито застрекотала на Генриха, но он погладил ее, почесал спинку, и та умолкла, с интересом обнюхивая руку.

— Давай, давай, запоминай меня, хаська, — пробормотал Генрих. — Чтоб ночью не орала, когда вернусь…

Харза еще раз взглянула на Генриха и ловко перескочила на обычное дерево, что росло рядом с лестницей. Генрих кивнул хозяйке, которая наблюдала за ним в окно, и направился к калитке.

Он прошел улицей Шадченко, утопающей в тени старых деревьев. На обочинах тротуара лежал толстый слой пожелтевшей от времени хвои. Рыжие таежные муравьи торили по человеческой улице свою собственную оживленную трассу. Генрих переступил через плотный строй муравьев, осатанело тянущих на себе всякий сор — листики, веточки, дохлых жуков и иссохших жужелиц и даже желтоватые крупинки сахара, награбленные в каком-то из соседних домов.

Потом Генрих узрел рейсовый биобус, идущий куда-то в центр, и торопливо досеменил до остановки в полусотне метров впереди. В салоне было почти пусто — трое рабочих (все — местные лайки), бабуля-пинчер да на задней площадке разно-морфная пацанва с ранцами. Генрих отдал водителю монетку и уселся на переднее место справа, чтоб смотреть в лобовое стекло. Старый скрипучий «Лось», не просыпаясь, тянул заученным за долгие годы маршрутом, Машинально притормаживая перед остановками. Водитель почти и не трогал управление. Это был очень надежный и очень трогательный дуэт: старый седой шофер и старый биобус с помутневшими от возраста фасетками на глазах. Эдакий полусимбиоз-полудружба…

До центра Генрих добирался минут двадцать. Углядев в окошке вживленные в фасад длинного здания-селектоида буквы «РАЛЬСОВОКЗАЛ», он решил выйти.

Толпа на тротуаре совсем рядом с остановкой биобуса сразу же привлекла его внимание. Чувствовалось нечто тревожное в сдавленных возгласах, в гуле, в коротких суетливых движениях людей. Что-то такое, отчего Генрих сразу же вспомнил убийства в Берлине и тамошних случайных зевак, растерянных и потрясенных до глубины души.

— Врача! Кто-нибудь вызовите врача!

— Молодой человек! Вы слышите меня?

— Да не слышит он! Это шок, болевой шок, точно вам говорю!

— Врача вызовите!

— Боже мой! Кость вышла!

— И полицию вызовите! Кто же это его, а?.

Долговязый Генрих, проходя мимо, взглянул поверх голов и едва не обомлел.

На асфальте лежал Франсуа, бледный как рисовая шелуха. Левая нога у него была согнута под каким-то совершенно немыслимым углом.

Словно почувствовав напарника, Франсуа открыл глаза. Генрих беспомощно глядел на него.

— Испанец, — еле слышно пробормотал Франсуа, старательно шаря взглядом по склонившимся к нему лицам. На Генриха он не смотрел, но обращался, без сомнения, именно к нему. — Это был Испанец!

И снова закрыл глаза.

— Бредит, — тихо сказал кто-то в толпе. — Бедняга.

«Испанец? — подумал Генрих. — Именно так, с большой буквы. Испанец? Черт возьми! Выплыл из небытия, где пребывал долгих э-э-э… Сколько же? Двенадцать? Да, ровно двенадцать лет».

Генрих почти и не помнил его, смуглого коренастого парня, с которым когда-то учился в брюссельской спецшколе. Его еще тогда прозвали Испанцем. За оливковую кожу и буйный нрав.

На кого ныне мог работать Испанец, оставалось только догадываться. Стычка с Франсуа отнюдь не случайна, Генрих подозревал, что в Алзамае в настоящий момент не счесть агентов различных спецслужб. Генрих и Франсуа и сами находились здесь негласно; кроме внешней разведки Европейского Союза, об их миссии никто не должен был знать.

Но «не должен знать» еще не означает «не знает».

Впрочем, настораживало Генриха совсем не это. Он никак не мог понять, ЗАЧЕМ нужно было выводить из строя Франсуа? Присутствие в Алзамае агентов Европы не вызвало бы ликования в рядах сибиряков или русских. Но и предпринимать что-либо против европейцев ни те, ни другие не стали бы. С какой стати? К тому же Генрих и Франсуа даже не успели ничего сделать в Алзамае. Насчет агентов Балтии, Турана, Сахарского Халифата и Японокитая Генрих тоже был спокоен, хотя и с меньшей долей уверенности. Этим странам незачем выводить из игры европейца. Ничего они не выигрывают в этом случае.

Оставались североамериканские державы, Индия и Австралия. Ну, с некоторой натяжкой, Латинский блок. Пасифида же и остальная Африка заведомо отпадали.

Только почувствовав спиной чей-то пристальный взгляд, Генрих сообразил, что и сам может оказаться жертвой молниеносного и эффективного нападения. Убить, конечно, не убьют, но ногу сломать, как Франсуа, вполне могут. Не то чтобы Генрих не умел защититься. Он мог просто не успеть — подобные нападения всегда стремительны и неожиданны, и тренированному человеку в общем-то ничего не стоит вывести из строя другого, пусть даже тот не менее тренирован. Внезапность — вот оружие таинственного невидимки. Внезапность и еще природная мимикрия. Он должен уметь растворяться в толпе. И наносить удар в момент, когда никто этого не ожидает; а потом должен еще и мгновенно скрыться в той же толпе.

«Если это действительно Испанец, — подумал Генрих, — он меня по-любому узнает. Если нет, может, и оторвусь…»

Генрих еще разок поглядел на бледного Франсуа (вокруг него как раз начали хлопотать подоспевшие врачи), сожалеюще поцокал языком и помалу зашагал прочь. Метрах в семидесяти он остановился около газетного ларька, что приткнулся под четырехэтажным домом словно гриб под деревом, и притворился, будто глазеет на витрины. Очень скоро Генрих занял очень удобную позицию: в щель между журналами хорошо просматривалось место происшествия, а его самого за ларьком и хитроумный герой Говарда Тона не разглядел бы.

Почти сразу Генрих обратил внимание на человека, который сидел на лавочке как раз напротив толпы. Через дорогу. Не похож он был на обычного зеваку. Любой нормальный обыватель на его месте уже давно перебежал бы дорогу и толкался бы в компании себе подобных, обмениваясь с соседями обтекаемыми замечаниями. А этот сидел и просто смотрел. Наблюдал.

Конечно, это был не Испанец. Тот, если это действительно он сломал Франсуа и если Франсуа ничего не напутал, уже далеко отсюда. Укрылся на загодя снятой квартире или в гостиничном номере. Какое такое происшествие? Знать не знаю, ведать не ведаю. Я спал вообще весь день…

Человек был на редкость невыразительный; походил на безликого аморфа, Но в фигуре его просматривалась некая подспудная строгость. Возможно, он обладал какой-нибудь редкостной морфемой — мало ли их наплодили генетики прошлых веков?

Генрих был уверен, что никогда прежде не видел этого человека. Ни живьем, ни на фотографиях. Ничего удивительного, из действующих коллег по профессии большинству относительно знакома была приблизительно половина. К тому же коллеги считают делом чести периодически менять внешность. Никуда без этого — Генрих и сам то носил короткую стрижку, то отращивал буйную шевелюру а-ля Каниджа или Вальдеррама, то ежедневно брился до синевы на скулах, то отпускал бороду, а иногда склонялся к модной американской трехдневной небритости, которую мог поддерживать в более или менее стабильном виде месяцами. Очки, усы, загубники, красители… Да и умение по-разному держать уши зачастую меняет облик людей до неузнаваемости.

Но… Во всем этом есть одно «но». Генрих давным-давно научился узнавать людей под сменными масками, обрамляющими все-таки одно и то же лицо. И все люди, кого хорошо бы при встрече узнать, обладали точно таким же умением.

Итак, на лавочке сидел незнакомец. Отныне Генрих узнает его, если снова увидит.

«Надо будет навести справочки… — подумал он озабоченно. — Интересно, на кого сейчас работает Испанец?»

С европейскими спецслужбами Испанец прекратил сотрудничать практически сразу. На первом же задании затеял какую-то сложную двойную, а то и тройную игру, задание в итоге не выполнил и благоразумно потерялся. Принесли ли ему что-либо сии сомнительные маневры (предположительно — с азиатами), осталось неизвестным. На целых двенадцать лет Испанец ушел в тень. Либо он выполнял некие миссии где-нибудь совсем уж у койота в глуши, типа центральной Африки, Южной Америки или на бесчисленных крохотных островках Пасифиды, либо терпеливо пребывал на скамейке запасных.

Все это лишний раз подтверждало, что в Алзамае начался один из ключевых финалов земной истории.

Человек на лавочке не то почувствовал, что за ним втихую присматривают, не то подчинился старому правилу не торчать долго в одном и том же месте, подчеркнуто неторопливо свернул газету и зашагал прочь от поредевшей толпы рядом с бело-красным экипажем-селектоидом «скорой помощи».

Улучив момент, Генрих незаметно отклеил от футболки прежний рисунок и сунул его в урну рядом с киоском, легкую куртку повесил на руку, на голову нахлобучил сетчатую кепку и нацепил очки, но не пошло-темные, как в шпионских фильмах, а прозрачные. И круглые, словно у уличного музыканта. Замурлыкал нечто реггейобразное и столь же неторопливо направился в ту же сторону, что и незнакомец.

Долго следовать за ним Генрих не собирался. Опасно. Особенно в свете того, что Генрих остался без напарника, а значит — без прикрытия.

Худшее, что может произойти, — это лишиться прикрытия. А если прикрытие нейтрализуют раньше основного игрока, значит, и с основным церемониться никто не собирается. И даже особенно прятаться неведомые оппоненты не станут. Игра по-крупному. Какие уж тут церемонии?

Сцепив зубы, Генрих миновал «скорую помощь», даже не покосившись на беднягу Франсуа.

Сеанс аварийной связи он решил задействовать уже сегодня вечером.

В вихре событий Арчи и не заметил, как минуло девять дней. Мать опять хлопотала на кухне, снова накрывался стол, снова в дом сбрелись родственники и знакомые, и Арчи даже рад сделался очередному поручению: мать заслала его на рынок за чем-то съедобным. За чем именно — Арчи даже запоминать не стал, попросил, чтобы ему написали подробную шпаргалку, сунул ее в карман и успокоился.

По дороге на рынок он невольно принялся в который раз анализировать последние новости. Позиция стороннего наблюдателя, которую определило ему начальство, теперь не казалась глупой и зряшной. Он все еще жив и не раскрыт, а активные теперь где? Где шустрый афган, убивший Эрлихмана? Где Испанец, отправивший на больничную койку д'Арсонваля? Где настырные братья, которые выгоняли Арчи из наблюдательного пункта в баре магазина Кузьминых? Достоверно Арчи знал, что уцелел долговязый дог, которого квалифицировали как прибалта, — Арчи видел его на улице неподалеку от пострадавшего дома Эрлихмана. Ни о его напарнике, ни о гипотетическом напарнике д'Арсонваля, ни об ашгабатских гастролерах, к которым, видимо, принадлежали братья Шарадниковы, Арчи больше не имел решительно никаких сведений. Афган, скорее всего американец, тоже бесследно исчез, но этот исчез как-то нехорошо, суматошно, из чего Арчи и заключил, что он либо убит, либо взят кем-то помимо сибиряков, может быть, и волками. Остальные же наверняка залегли на тюфяки. И выжидают.

В город ввели пограничников и европейцев — все как один здоровенные лбы, — Арчи видел их в оцеплении перед домом Эрлихмана. Как на подбор — ризены, ротвейлеры, немецкие и бельгийские овчары… Рослые ребята, решительные и весьма неплохо экипированные. Уж Арчи-то знал толк в экипировке.

В ближайшие же сутки должно проясниться, раскопали что-нибудь сибиряки у Эрлихмана или нет. Если погранцы слаженно двинут в тайгу — значит, раскопали. И тогда придется волей-неволей садиться им на хвост. Причем нагло и цинично, потому что предполагаемые координаты волчьей базы Арчибальду, понятно, никто не удосужится вовремя сообщить. А когда сообщат, будет уже поздно догонять.

Нырнув в людской поток, что вливался на рынок, Арчи невольно вслушался в свежие городские сплетни.

Дороги перекрыты, ни в город, ни из города проехать невозможно. В центре ступить некуда, на каждом углу патрули, проверяют у всех документы, у кого нету — без разговоров кладут мордой в асфальт, обыскивают и задерживают до выяснения. На аэродроме с утра садился правительственный самолет, синий такой, с флагами на брюхе. Межгород не работает, и радио заглушили. По телеку сплошь «Лебединое озеро», прям как во время давнего путча. На Иркутке цельный квартал разнесли в щепочки и две сотни человек погубили (тут Арчи скептически хмыкнул, потому что доподлинно знал: разнесли только внутренности одного-единственного дома и погибли при этом двадцать четыре человека — двадцать три на месте и один по пути в больницу). Какой-то банкир, когда не смог позвонить по межгороду, решил, что это по его душу, и сдуру сиганул в окно, причем не убился, потому что упал сначала на сосну, а потом в фонтан. Видать, нечиста совесть. Мясо подорожало, потому как подвоза с утра не было из-за все тех же кордонов.

Больше всего Арчибальда поразила сухонькая рыжая бабуля-бракк, с жаром утверждавшая, будто в городе «полным-полно шпиёнов». И откуда это ей стало известно?

Потом поток разделился и потек вдоль торговых рядов, и вместо слухов стала слышна только торговля да выкрики продавцов, расхваливающих товар. Арчи вытащил шпаргалку и пошел набивать здоровенную сумку по списку. Торговаться Арчи не любил, и на нем скорее всего многие сегодня неплохо нажились.

Итак, думал Арчи, уже сегодня к вечеру многое прояснится. И тут же, очень непоследовательно, с легким раздражением, вспомнил, как мать утром решила застелить его койку и наткнулась на игломет под подушкой. Арчи ее еле успокоил.

Бедная мама. До сих пор убеждена, что ее сын — инструктор-водолаз, вынужденный часто ездить в командировки и учить людей неводных морфем держаться на плаву…

Остался всего один пункт из списка, который Арчи приписал сам: корейское блюдо хе. Мясо с морковкой и луком, особое, очень острое. На обычном месте его почему-то не продавали, может быть, тоже из-за пограничных кордонов? Арчи спросил раз, другой; потом вдруг почуял слежку и напрягся. Но тут же узрел Виталия Лутченко, чему несказанно удивился, но виду, конечно., не подал.

— Хе спрашивал? — весело сказал Лутченко, приближаясь. — Надо? Пойдем!

Арчи скептически взглянул на часы.

— А далеко? Я спешу вообще.

— Да тут рядом! — заверил Лутченко.

— А крабов у вас нет? Остреньких? — немедленно поинтересовались со стороны.

— Крабов — нет, — вздохнул Лутченко, умело работая локтями.

Уголком глаза Арчи заметил и Баграта, своего ровесника. Баграт держался в стороне и казался поглощенным собственными заботами.

Лутченко вывел Арчи за рыночную ограду и остановился только у полосатой «Белки», что приткнулась в узкой щели между экипажами у самого тротуара.

— Садись, — велел Виталий и распахнул дверцу-надкрылок.

Незнакомый парень принял из рук Арчи пухлую сумку и немедленно запихал ее в багажник, а сам уселся на место водителя.

В экипаже было прохладно и тихо; Арчи заметил, что это спецпорода, с прочными стеклами и наверняка с антипрослушиванием.

— Это вы за мной по рынку таскались? — хмуро спросил Арчи. — А то я не успел разглядеть.

— Мы. Больше никого, мы проверяли.

— Ну так что?

— Кое-какие изменения, друже. Кое-какие…

Лутченко поглядел в окно — на противоположной стороне улицы маячил Баграт с бутылкой пива в руке. Он лениво озирался и сейчас был очень похож на рыночного ловкача-кидалу в поисках жертвы.

— В общем, сегодня утром проведен брифинг в самых верхах. — Лутченко многозначительно кольнул взглядом потолок. — Участвовали представители четверки — Сибирь, Россия, Европа и Балтия, — а также наблюдатели Японокитая и Турана. Все, кроме Турана, ну и Сибири, конечно, признались, что отсылали независимых агентов. Но я думаю, что и Туран в ближайшие же часы признается. Ввиду чрезвычайной важности обстановки решено переподчинить всех агентов непосредственно службе безопасности Сибири. Короче, конец чехарде.

Арчи бесстрастно поглядел на Лутченко.

— Меня тоже переподчиняют?

— Тебя — нет. Ты по-прежнему в стороне, но теперь о тебе уже знают. В смысле, что ты агент, а не просто к родственникам приехал. Теперь твоя задача — увидеть все, что произойдет, и рассказать когда вернешься.

— Значит, — подытожил Арчи, — базу волков обнаружили?

— Не совсем. Определили приблизительное местоположение. Вечером погранцы выступают. Маршем. Тебе тоже предстоит стать как бы погранцом. Вот, держи. — Лутченко вытащил откуда-то из под ног пакет с пятнистой формой и второй — с ботинками. — Ровно в восемь вечера на углу Зеленой и Ольшанского остановится пограничный грузовик-тент. Просто сядешь в кабину. Захвати легкое оружие и средства связи по образцу два. Никаких документов. Водила грузовика вкратце обрисует тебе ситуевину. Ну, что у них за подразделение и что тебе придется делать. Водилу зовут Владимир Пожарков. Он представится. Повтори.

Арчи послушно, как автомат, без всяких интонаций повторил:

— Восемь вечера, угол Зеленой и улицы Ольшанского, быть там в форме погранца; подъедет пограничный грузовик, сесть в кабину, если водитель назовется Владимиром Пожарковым. При себе иметь легкое оружие, связь по двойке и не иметь документов. Далее действовать согласно инструкциям; генеральное задание — все увидеть, запомнить и вернуться.

— Отлично. У тебя не память, а компьютер, ей-право.

Арчи промолчал. Ну какой, к черту, агент без тренированной памяти?

— Тебя отвезти? — справился Лутченко. — А то сумочка у тебя неподъемная даже с виду.

— Хе я так и не купил, — проворчал Арчи. — Ладно, поехали…

Утренняя стоянка затянулась на шесть с половиной часов. Пограничники снялись уже за полдень. Юркие легковые экипажи сибирских безопасников и передовой группы долго мчались по левой полосе, обходя нескончаемую колонну пятнистых грузовиков, лениво косящих глазами на обгоняющую мелочь. Из-под выгоревших на солнце тентов выглядывали скуластые стриженые головы. Цицаркин вдруг подумал, что этих юнцов, вчера еще тискавших на лавочках одноклассниц и гонявших по траве саморощенные мячи, посылают в самую настоящую мясорубку.

А ведь это трудно — посылать юнцов в мясорубку. Цицаркин не чувствовал в себе сил на подобное. И он в который раз подумал, что ноша полковника Золотых в этом необычном деле — самая тяжелая.

Юрий Цицаркин, агент внешней разведки Балтии, неизбежно привык к промытым психологами мозгам. Чужая смерть давно уже его не ужасала, да и своя много лет не казалась абстрактным понятием. Она стала понятием вполне конкретным, некоей сущностью, непрерывно маячившей в поле зрения, и на многих операциях Цицаркину приходилось прилагать массу усилий, чтобы эта костлявая старуха в ветхом рубище не вздумала приблизиться хотя бы на шаг. Тем не менее старуха иногда оказывалась совсем рядом, но ухватить его или хотя бы коснуться ей пока не удавалось.

Но вот эти ребята… Юнцы, в неполные двадцать получившие в руки казенные иглометы, оторванные от дома и каждую ночь вынужденные ловить проныр контрабандистов на японокитайской границе. Чем для них является смерть? Без разницы, своя ли, чужая ли? Как уберечь их непрочное «я», если им придется убивать? И как оправдать, если костлявая старуха сграбастает их в объятия, от которых уже не освободиться? Сколько их в каждом грузовике? И сколько грузовиков на каждом километре сибирской трассы?

И как, черт возьми, люди жили до коррекции? Жили и умирали? Шли на смерть сами и отсылали других? Что они чувствовали при этом? Ведь не может же быть, чтобы ничего?

Не может. Точно не может.

И поди теперь разберись, что есть биокоррекция — благо или зло? Что важнее — сохраненные жизни тысяч людей, не вцепившихся друг другу в глотки за последние двести лет, или неумение человечества дать толковый отпор невесть откуда вынырнувшей горстке волков? Как сравнить, как сопоставить и как оценить одно и другое?

Как, наверное, трудно было людям, от которых зависело, проводить биокоррекцию или нет. Впрочем, тем, кто выбирает не только за себя, но и за других, всегда бывает трудно.

Но ведь тогда, в тысяча семьсот восемьдесят четвертом, кому-то пришлось выбирать за всех. За всех, живших тогда, и за всех, живущих ныне, и за всех, кто еще только будет жить.

И еще — за тех, кто умрет завтра. За этих скуластых мальчишек, которым, возможно, не суждено увидеть очередную осень. Которые навечно останутся в сибирском лете с пулей в сердце и непониманием в стекленеющих глазах.

Ты ведь не любишь, когда выбирают за тебя, Юрий Цицаркин. Хотя и подчиняешься приказам. Но все же — не любишь. Как странно, что прогресс и цивилизация предполагают бесконечную цепочку ситуаций, в каждой из которых ты выбираешь за других, а кто-то — за тебя, и крайне редко человеку дается выбор, способный изменить исключительно собственную судьбу.

И как странно понимать, что нынешний порядок вещей — тоже чей-то нелегкий выбор.

Выбор за тебя. И выбор за всех.

После учебного разворачивания погранцы совершили еще два трехсоткилометровых броска. И все. Грузовики полевых частей оторвались и ушли дальше по шоссе, а связистам и прочим тыловикам велели разворачиваться, причем по полной программе. Второй раз было уже легче — Арчи знал, что делать и кому помогать. Мачта с релейкой послушно вознеслась ближе к пушистым тучкам, что торопились куда-то вперед, вслед за основной пограничной колонной. Ожил сонный биосиловик, без капризов, впрочем, сожравший четырехдневный усиленный паек. Над экипажами, снова поставленными «валетом», растянули буро-зеленую маскировочную сеть. Водилы мигом затащили на крыши кунгов полосатые пограничные матрацы — Арчи заглянул под сетку и впечатленно покачал головой. Ну прям беседка где-нибудь на море, ни дать ни взять. Вокруг оживал выезд — поднимались мачты с антеннами, озабоченные линейщики бегали с тяжелыми катушками кабелей, костяные срезы лопат вспарывали годами слежавшуюся таежную почву.

Спать водилам на этот раз не позволили: всех моментально назначили в патруль, пока операторы налаживали связь. В центральном лагере, где сгрудилась основная масса командно-штабных машин, рябило от звезд на погонах. Хорошо еще, что и погоны, и звезды были полевые, маскировочных оттенков.

Хватало и штатских — Арчи не сомневался, что это сибирские безопасники и наблюдатели от командных структур.

Показался ненадолго долговязый капитан, видимо, тот самый пресловутый особист. Он о чем-то недолго пошептался с лейтенантом Данильчуком, оставил ему небольшой брезентовый подсумок вроде противогазного и убрался назад, к центру выезда. Данильчук полез в подсумок, извлек оттуда какую-то документацию и некоторое время внимательно ее изучал, причем для этого специально перебазировался из-под навесика перед входом в лабораторию аж в кабину экипажа, где никто не смог бы его разглядеть из-за сетки.

Никто, кроме Арчи, разумеется.

А минут через пять лейтенант самолично отыскал Арчи.

— Эй, Пасечный! — сказал он. — Пойдем-ка подсобишь.

Арчи послушно отлепился от мачты, которую уже с минуту подпирал спиной, и вид при этом имел такой, будто проторчал тут по меньшей мере минут десять.

Лейтенант без колебаний направился к лаборатории. Подсумок болтался у него на боку — и даже ниже, потому что капитан был терьером-чернышом, а распущенный почти до отказа ремень низкорослый бульдог подтягивать почему-то не стал.

В кунге Данильчук сразу стащил подсумок с плеча и поставил его на столик, да не на откидной, а в самый угол, между двумя ЗаСС-аппаратами.

— Знаешь, что это такое? — спросил он, вскрывая опечатанную панель и отпуская слепую крышку.

Под крышкой обнаружился стандартный монитор. Стандартный из хороших, с высоким разрешением. Больше двух тысяч пикселов по горизонтали и около полутора — по вертикали. В общем, профессиональный селектоид; Арчи такие только в конторе видел.

— Знаю, — ответил Арчи.

— Прекрасно. — Лейтенант вытащил из подсумка продолговатый, похожий на термос прибор. Прибор, не селектоид. С прилепленным сбоку грибом-согласователем. Тонкое жало видеовхода лейтенант умело подживил к согласователю. Теперь экран монитора засветился, но на нем развернулся пустой растр. Понятно, сигнал на прибор нужно подать откуда-то снаружи.

— Слушай сюда, Арчи. — Лейтенант понизил голос до шепота и при этом в руках вертел такой же индикатор чужих жуков, как и у Рожновского. Индикатор сигнализировал, что все на контроле: выявленный жук спит, а прочих в очерченном объеме нетути. — Через соседний коммутатор будут транслировать картинку с места событий самому высокому начальству. До коммутатора — по воздуху, релейками. А дальше — по кабелю, и кабель этот только что закопали в полусотне метров от нас.

И когда лейтенант показал ему тонюсенький шнур с иглой на конце, Арчи все понял. Команда Коршуновича позаботилась и о том, чтобы он все увидел, причем из сравнительно безопасного места.

Что ж… Разумно. Но все равно глупо. Можно сделать хитрее… И надежнее.

— Я могу тут пошариться по ЗИПам? — спросил Арчи.

— Можешь, — без разговоров позволил лейтенант. — И если ты что-нибудь придумал, делай это немедленно, потому что трансляция может начаться в любую секунду.

И он, круто развернувшись, шагнул к выходу и выпрыгнул наружу.

Где висят ключи от ящиков, Арчи уже знал.

То, что ему хотелось найти, нашлось только в четвертом ящике. Портативный видеоплейер, понятно — пишущий. И четыре чистых кристалла, ни разу еще не пользованных. А это больше двенадцати часов непрерывного кино…

И пульт — как водится, маленький и очень дальнобойный. Ну очень. Осталось найти только батарею.

Нашлась и нужная батарея вместе с пакетиком специального корма — видику ввиду портативности обычный не годился. Эти лопали высококалорийный, от которого обычный селектоид осоловел бы мгновенно и надолго.

Остальное было делом навыка.

Сначала Арчи отыскал нужный кабель от коммутатора, подкопался, вонзил иглу, проложил ниточку до самого экипажа и присыпал это ровным слоем сухой рыжей хвои. Потом провел еще одну паутинку к ближайшему дереву. Замаскировал все как следует. Влез на дерево, продолжая разматывать паутинку за собой. Надежно закрепил жука-передатчика, разбудил его и вогнал в нужный режим. На обратном пути закрепил и паутинку в нескольких местах.

Жуку могли угрожать только люди — птиц, хищных насекомых и даже млекопитающих он отпугивал генетически.

Арчи все время внимательно глядел по сторонам, но псевдолаборатория стояла чуть особняком, Доктор и Лысый охраняли подходы, а на дереве Арчи установил еще и микрорефлектор, который все равно должен понадобиться для поиска областей с положительным отражением. Разглядеть же тянущуюся вдоль ствола паутинку… Для этого нужно присматриваться. Но кто станет присматриваться? Арчи надеялся, что никому это в голову не взбредет.

Второго жука-радиоблизнеца он подживил к видику, видик зарядил парой кристаллов и запитал от батареи, но оставил в режиме полудремы. Проверил сигнал на приборе, который принес капитан-особист, — новый растр на мониторе раскрылся сразу, но он тоже был еще пустым. На коммутатор просто еще не передали картинку с оконечных датчиков.

Как только штабистам передадут картинку, она появится и на мониторе в лаборатории. Прибор передаст ее жуку-передатчику, тот — жуку-приемнику, а с приемника картинка тут же начнет писаться на видик. А видик останется у Арчи в кармане; в крайнем случае — под соседним кустом. Просто… и запись под рукой. Когда (и если) фокус Арчи отследят, кристаллы все равно останутся. А сидеть у лаборатории он, если честно, не собирался.

Данильчуку Арчи явился пред ясны очи спустя полчаса и вид при этом имел совершенно ангельский.

— Все сделал? — тихо поинтересовался лейтенант.

— Все. И как пойдет сигнал, монитор лучше вообще отключить. От греха. Лучше никому это не видеть. Да и сигнал у штабистов не так искажаться будет.

— Писать будешь? — догадался лейтенант.

— Да.

— Значит, — констатировал тот, — сидеть тут ты не намерен…

Арчи промолчал.

— Пойдем, — сказал лейтенант-бульдог и ловко поднырнул под сетку.

С ростом Арчи проделать то же самое оказалось вовсе не трудно, но сетку пришлось все же придержать рукой. Лейтенант присел у экипажа, словно собирался подлезть под него. Потом откинул какой-то зажим…

И вытащил из-под экипажа мопед-малютку. Одноглазенький, не слишком скоростной, но зато компактный и трудолюбивый, как муравьишка, селектоид. Такой и по тайге пройдет, и даже по болоту, если не совсем топь.

В самом деле — не пешком же Арчи тащиться к передовым позициям погранцов? К волчьему логову?

— А документов заодно никаких нет? — Арчи готов был поверить и в такое чудо. — Чтоб часовые только честь отдавали?

— Документов нет, но жетон вестового особист наш обещал достать. Стемнеет — стартуй. Операция начнется ночью. А пока район оцепили и осторожненько прочесывают окрестности.

Арчи сдержанно кивнул.

— За деревом приглядывайте, — попросил он лейтенанта. — Чтоб никакая сука паутинку не сорвала.

Лейтенант кивнул с самым серьезным видом.

Этот день с утра ничем не отличался от предыдущих. Но довольно быстро Арчи понял: это необычный день.

Началось все с того, что кто-то из волков повозился с настольным устройством, которое Арчи счел компьютером. И в какой-то момент все разом переменилось.

За две недели Арчи отлежался и предпочитал думать, что полностью восстановился от ожогов и контузии. Отчасти — благодаря крепкому и здоровому организму, отчасти — благодаря действенной медицине волков. Но он продолжал валяться и много спать, потому что альтернативы у него все равно не было. Волки почти не обращали на него внимания, спасибо, хоть кормить не забывали. Однажды к нему приблизился один из людей, которых Арчи принял за таких же пленников, как и сам, только более нужных волкам. Людей было трое, но один занимал явно подчиненное положение и, вероятнее всего, был просто слугой. Двое оставшихся большей частью находились в своем уголке рядом со столами волков-главарей — вроде бы и рядом с волками, но все же чуть обособленно. Один из этих людей, сухощавый и крепкий овчар-среднеазиат, возможно, не вполне чистый, скользящим шагом подошел к Арчи и склонился над его постелью. Арчи притворился, будто спит. Овчар таращился на него секунд двадцать, после чего таким же неслышным скользящим шагом удалился в свой угол. Цели этого визита Арчи так и не уловил. Но подозревал, что овчар просто хотел взглянуть ему в лицо. А значит, вполне мог его знать.

Девушка-ретривер на пятый день куда-то пропала. И не появлялась вплоть до дня перемен.

В какой-то момент Арчи вдруг сообразил, что остался единственным в помещении, кто лежит. Волки повскакивали очень дружно, и так же дружно загалдели. А по поднявшейся суете Арчи догадался, что их вынужденное заключение подошло к концу.

Вообще-то сам Арчи полагал, что волки будут отсиживаться гораздо дольше. Зная вээровцев Сибири, России и Европы нетрудно было предположить, что настолько откровенный спектакль, как подрыв собственной базы, кого-нибудь обманет. Но все оказалось гораздо сложнее и неожиданнее, чем ожидал Арчи.

Волки сворачивали и паковали спальники, рассовывали по ранцам вещи и снаряжение. Арчи тоже пихнули под бок — весьма бесцеремонно. И впервые заговорили с ним.

— Эй, болезный! Собирай туловище в кучу! Да пошевеливайся! — Волк говорил добродушно, словно обращался не к пленнику, а к ребенку.

И метнул ему точно такой же комбинезон, какой Арчи натянул в лесу. Потом принес и ботинки. Тоже чужие, но вполне подошедшие по размеру.

Пока Арчи облачался, волк занялся спальником — тот, скатанный по всем правилам, казался совсем крохотным, как короткая трость. Видимо, материал спальника был тонким и пористым и имел свойство в развернутом состоянии впитывать и удерживать воздух.

Волки запихали спальник в продолговатый контейнер, который тут же уволокли к единственному выходу.

От Арчи ни на шаг не отходили двое дюжих плечистых волчищ с механическим оружием в руках.

— Ты не трепыхайся особо, — посоветовал один из них. — Тогда все будет тип-топ. И паралитика не вкусишь… А то мы можем.

— Не сомневаюсь, — буркнул Арчи.

У всех волков прослеживался один и тот же неясный акцент. За две недели Арчи к нему успел привыкнуть и даже стал неосознанно подражать этому акценту, переняв и произношение, и интонации.

— От и молодчик! — закруглился волчище и отвернулся к выходу. Второй остался стоять как стоял: боком, причем ствол его автомата был обращен, конечно же, к Арчи.

Каждое движение, каждая повадка любого волка выдавала прирожденного бойца, у которого все завязано на рефлексы, и рефлексы эти возможно выколотить только вместе с жизнью.

Часа два пришлось ждать; волки свернули все, кроме единственного стола с тем самым прибором-книжкой. Часть из них — числом десятка в три — вышла наружу и больше не возвращалась. Потом, минут через сорок, ушла вторая партия.

Арчи попал в четвертую партию. Троих непонятных людей увезли в предыдущей.

— Эй! Вислоухий! — позвали его.

Арчи поднял голову; последние полчаса он сидел, привалясь спиной к ороговевшей стене.

— Вставай давай! Руки за спину! Шагом арш! Вон, следом за ними…

И указал стволом автомата на очередную направляющуюся к выходу группу. Арчи послушно пристроился следом, сложив руки за спиной. Долгое ожидание и долгое бездействие успели его изрядно утомить.

По пути к герметичному шлюзу они преодолели шесть крутых, лабиринтоподобных поворотов. Такое впечатление, что тайник, в котором прятались волки, строили какие-нибудь средневековые маньяки-маскировщики.

Снаружи было темно; гул падающей воды навалился, едва Арчи свернул за очередной поворот и прошел сквозь тесный овальный шлюз.

«Да это же плотина!» — осенило Арчи.

Они стояли на нижнем, а возможно, и на втором снизу уступе, на вогнутой стороне, обращенной к устью Ангары. С верхнего уступа белесым упругим потоком лилась вода, поэтому разглядеть что-либо вокруг было невозможно. Широченный, во всю Ангару, водопад. И под ним, во влажном облаке водяной пыли — волки, и ход в потайной схрон, скрытый в теле плотины.

«Вот те на! — подумал Арчи, украдкой оглядываясь. — А я думал, плотины сплошные, монолитные… Как же!»

Но неужели о схроне никому больше неизвестно? Не может быть! Экологи, гидроинженеры, плотиноводы — эти должны о подобных сюрпризах знать.

— Давай-давай! Шевелись!

Арчи бесцеремонно пихнули в спину. Он провел по лицу — влага осаживалась на двухнедельной щетине крошечными капельками.

А потом он увидел, куда ему предстоит идти.

Чуть в стороне, прямо в потоке льющейся воды, виднелся узкий проход. А за ним — Ангара с высоты добрых тридцати метров. Луна на западе, и светлая дорожка на волнах; и темный полог тайги на берегах, и мерцание звезд на летнем небе…

Звезды мерцали очень сильно.

Волки шли прямо по воздуху, ни на что ногами не опираясь. То есть, вероятно, опираясь, конечно, но это что-то было невидимым… точнее, видимым, но лишь едва-едва. И упиралось оно в небольшое темное пятно, похожее на отдраенный люк самолета. Самого самолета, понятно, видно не было.

«Опять камуфляж», — понял Арчи.

Ступить на то, что все естество упрямо считало пустотой, было невероятно сложно, но Арчи сжал волю в комок и пересилил естественный страх высоты.

Опора была вполне твердой и надежной, и даже с невидимыми перильцами. Стараясь не слишком глядеть по сторонам, Арчи дошел до пятна-входа и едва преодолел слабо просматривающуюся перепонку, как сразу почувствовал себя увереннее.

Пустота осталась за перепонкой. А он и впрямь оказался в чем-то похожим на самолет или даже скорее на махолет, потому что корпус этого «чего-то» был не сигарообразным, не вытянутым, а пузато-округлым, как исполинская дыня.

Вдоль стен (или бортов?) тянулись ниши-кресла; почти все были заняты волками. В центре отсека грудой лежали ранцы, продолговатые контейнеры (вероятно, с припасами), оружие…

— Давай, давай, не спи, замерзнешь.

Арчи опять чувствительно пихнули, подталкивая к нескольким незанятым нишам, самым дальним.

Он послушно прошел и плюхнулся в крайнюю. Охрана приземлилась рядом.

— Пристегивайся!

Разобраться в системе ремней оказалось совсем несложно. «Щелк-щелк!» — сказали зажимы, и Арчи надежно зафиксировал себя в нише. Теперь этот самолет-махолет можно было вертеть и переворачивать как угодно — Арчи никуда не делся бы со своего места.

В отсек вбежал еще кто-то, повозился у люка и быстренько юркнул в последнюю свободную нишу.

— Готово, Тигра! Стартуй давай! — раздался голос одного из волков-главарей.

— Атас, смертнички! — сказал кто-то весело и небрежно. — Выдохнули! Старт!

Голос был женский.

Арчи выдохнуть успел. Мгновенно навалилась свинцовая тяжесть, сковав каждую мышцу, и он понял, что летательный аппарат волков стремительно набирает высоту.

«И что же теперь? — размышлял Арчи. — Засекут этот старт наши БЛСники или нет? Вряд ли: эта летающая штуковина, как и все остальное оборудование волков, чисто механическая. А задействовать новейшие разработки в области радиолокации сибиряки могут и не успеть. Хотя две недели прошло, если они не сидели сиднем все это время, а работали… могли бы и уложиться».

Думать было тяжко: казалось, перегрузка навалилась даже на мысли. Но мало-помалу она стала слабеть.

«Интересно, куда мы перенесемся? В какую точку Земли?»

Знай он скорость этого аппарата, можно было бы прикинуть расстояние от Чадобецкой плотины, которое успели бы пролететь за двадцать минут. Впрочем, может, и не за двадцать минут: кто сказал, что у волков всего один такой аппарат?

И Арчи понял, что гадать бесполезно. Он просто слишком мало о волках знает. По-прежнему мало, даже две недели проведя у них в плену.

Летели действительно около двадцати минут. Потом снова повторилась некоторая изящная пляска и перегрузки, и мягкий, без всякой болтанки, финиш.

Волки дружно принялись отстегиваться; в одном из бортов вновь прорезался люк, в который хлынул свет, очень похожий на дневной.

Но только похожий.

— Давай шевелись, — поторопил нюфа один из стражей.

Волки уже начали разгружать свои пожитки, и Арчи пришлось мимо них протискиваться.

На выходе Арчи первым делом взглянул перед собой.

Ангар. Довольно здоровый, метров сорок до фронтальной стены; высота — метров семь. И в ширину метров не меньше пятидесяти. На сколько ангар простирался назад, за спину, пока невозможно было оценить: во-первых, обзор заслонял аппарат, на котором они прилетели, а во-вторых, охрана не очень-то позволяла осматриваться.

— Давай, давай, нечего глазеть! Вперед!

Его продолжали пихать и подталкивать; Арчи с огромным трудом удержался от соблазна перехватить ствол автомата и хорошенько шмякнуть не в меру ретивого волчару о квадратные плиты, которыми был вымощен пол ангара. Но сдержался все-таки. К чему лишний раз злить настоящих бойцов? Один раз он волка проучит, но тот явно запомнит и найдет способ отомстить.

Вели Арчи к аккуратной арочке-выходу. Раз он все же умудрился обернуться и взглянул на волчий летательный аппарат, лишенный камуфляжа. Аппарат имел стремительные обтекаемые формы, походил на слегка более выпуклое с верхней стороны чечевичное зерно и был чрезвычайно красив. Формой красив, потому что цвет он имел довольно мерзкий: грязно-серый, как дорога в дождливый осенний день.

За арочкой начинался узкий и короткий коридор, упирающийся в овальный, затянутый перепонкой люк. Перед люком торчал охранник, полный двойник тех, что сопровождали Арчи: крутоплечий, рослый и мордастый. Когда троица приблизилась к люку, охранник сделал шажок в сторону, насколько позволяла близкая стена, и повелительно дернул головой. Арчи воспринял это как приказ входить.

И шагнул прямо в перепонку.

Вообще проход через перепонку напоминал визит в огромный мыльный пузырь. Края этой тонкой полупрозрачной пленки слегка промялись под напором Арчи, потом перепонка расслоилась, плотно прилегая к обводам его фигуры, а когда он вошел — снова сомкнулась за спиной.

Арчи подозревал, что перепонка реально герметична. И даже проникновение сквозь нее человека, волка или любого подходящего по размерам предмета не означает нарушения герметичности.

Волки-охранники остались у перепонки с внутренней стороны; Арчи застыл в нескольких шагах ближе к центру комнаты, куда его привели.

Комната была не очень большая и представляла собой почти правильную полусферу диаметром у пола-основания метров восемь и наибольшей высотой в центре метра три. Посреди комнаты располагался большой стол-пульт подковообразной формы. За пультом сидел волк, которого Арчи определил как главаря даже среди главарей. Купол, накрывающий комнату, был абсолютно прозрачен, и за ним виднелись тысячи и тысячи невообразимо ярких звезд. Их было куда больше, чем Арчи привык видеть на небе даже в ясные и безлунные крымские ночи, на порядок больше. Казалось, в это сплошное синеватое сияние лишь кое-где вкраплялись пятнышки угольной черноты.

Звезды не мерцали. Светили ровно и мощно, словно далекие-далекие прожекторы.

А потом на полу перед собой Арчи увидел отчетливую тень и вторую, побледнее.

Волк за пультом криво усмехнулся. А Арчи медленно-медленно стал оборачиваться.

И замер как вкопанный.

Позади него, как раз над входом-перепонкой, висел гигантский голубовато-зеленый шар. Он был отчетливо выпуклым; белесые перистые спирали кое-где закрывали его лик, а в свободном от этой белесости участке Арчи вдруг угадал знакомые с детства очертания западного побережья Африки и желтое пятно Сахары, на которое наползала волна непроницаемой ночи.

Чуть в стороне от шара маячил гораздо более примелькавшийся взгляду кругляш Луны, тоже видимый заметно лучше, чем привык любой человек, но на него Арчи почти не обратил внимания.

Арчибальд Рене де Шертарини с некоторым смятением понял, что видит свою родную планету из космоса. С околоземной орбиты. Возможно, первым из землян… если не считать волков землянами.

Зрелище было настолько величественное и захватывающее, что Арчи не обратил внимания даже на насмешливые ухмылки охранников у перепонки. Невозможно было оторвать взор от этого живого и теплого в отличие от звезд и Луны чуда.

— Ты полюбуйся, полюбуйся, — вполне миролюбиво позволил волк-главарь. — По первому разу это действительно впечатляет. Но говорю тебе — рано или поздно это тоже приедается, особенно если вынужден каждый божий день таращиться на такой шарик по нескольку часов.

Арчи молча созерцал Землю еще минуты три. Потом все же оторвался и обратил взгляд к волку-главарю.

Не любоваться же его сюда привели? Волк наверняка затеял какой-то важный разговор.

— Возьми вон там стульчик, — велел главарь, показывая пальцем куда-то за оконечность пульта.

Арчи заглянул — и обнаружил тройку складных походных сидений. Взял одно, пристроил напротив волка и послушно уселся.

— Привет, Арсений. Я вижу, ты вполне оклемался после всех таежных злоключений.

— Да. Спасибо.

— Сильно тебя пожгло?

Арчи старался остаться бесстрастным.

— Изрядно, я думаю. Спасибо, что вытащили. Если честно, от вас я ожидал совсем не этого.

Главарь спокойно и как-то испытывающе глядел Арчи в глаза.

— Ну, — сказал он, — мы ведь не звери, как вы пытаетесь нас выставить. Мы умеем убивать, это да, но мы не стремимся убивать без веских на то причин.

Волк помолчал.

— Меня зовут Расмус и я здесь главный. В данный момент мы находимся в орбитальном модуле, но он очень мал и тесен. Поэтому нам все равно придется возвращаться туда, на Землю.

Арчи выслушал, тоже выдержал некоторую паузу и поинтересовался:

— А зачем вы мне это рассказываете? Мне, пленнику?

Волк ненадолго спрятал лицо в ладонях. Потом ответил, все так же не отнимая рук от лица:

— Арсений… Нам не нужна новая война. Нам нужно только одно: чтобы нас оставили в покое. Чем я рискую, рассказывая тебе правду? Да ничем. — Расмус порывисто убрал руки на стол и взглянул Арчи в глаза. Взгляд у волка был жесткий, но открытый. — Будешь артачиться, тебя просто убьют. Но я надеюсь, ты артачиться не будешь, а, напротив, внемлешь нашим предложениям. Я не собираюсь скрывать: нам нужен консультант, хорошо разбирающийся в земных делах. Зачем ловить нового, если у нас все равно есть ты? Кроме того, я хочу подчеркнуть, что сотрудничество с нами не есть измена твоей стране и твоим убеждениям. Наоборот, когда руководители земных государств поймут, чего мы добиваемся на самом деле, твои действия неизбежно будут одобрены. Так что у тебя, Арсений, у простого погранца-связиста, есть шанс стать чуть ли не национальным героем Сибири. Да что там Сибири — героем всей Земли!

— И чего же вы добиваетесь на самом деле? — с некоторым скепсисом в голосе спросил Арчи.

Волк снова помолчал, демонстрируя, будто бы собирается с мыслями.

— Я расскажу тебе все с самого начала, так будет проще. Наверное, ты уже не однажды задавался вопросом: а откуда, собственно, у этих волчар такая совершенная техника? Так вот, Арсений, это не земная техника, хотя все мы рождены на Земле. Триста шестьдесят примерно лет назад Землю посетили существа из иных миров. Они увезли с собой четыре сотни землян, которых затем подготовили как солдат, способных сражаться за их интересы в межзвездной войне. Те, кого вы называете волками, это остатки захваченных тогда землян. Война закончилась, и мы хотим вернуться домой. Мы сыты по горло смертями и схватками, мы желаем просто осесть на Земле — все равно где — и мирно дожить свой век. Вырастить, наконец, детей. Но правительства ведущих государств видят в нас угрозу своему существованию из-за того, что мы отличаемся от теперешних землян. Вы провели у себя биокоррекцию в тысяча семьсот восемьдесят четвертом году и превратились в… прости уж, но я скажу как есть — в слюнтяев. В мягкотелые и излишне мирные существа. Что, впрочем, не помешало вам устроить форменную бойню в сибирской тайге. В покое нас не оставят, это точно, но умирать мы не намерены, да и калечить свой геном мы тоже не позволим. Если мы сумеем проделать все, что еще не успели, тихо и гладко, Земля ничего не заметит. Не будет новых смертей, не будет напрасных жертв. А мы обретем свой дом, только и всего. А не успели мы сделать самое главное: вывезти свои законные трофеи, добытые в галактической войне. Ценности и технологии. Они довольно громоздкие по объему, наши трофеи, поэтому мы не сумели захватить их с собой. Нам осталось построить мощный межпространственный портал с достаточно большой трансферной областью. На это нужно время, и, конечно, нам бы очень хотелось, чтобы над головой не свистели пули и эти ваши отравленные иголки. И чтобы нам не мешали. Когда Земля поймет, что вреда от нас все равно нет и не будет, все само собой уладится. Может быть, нам позволят основать нечто вроде резервации или просто признают нас как отдельное государство, все возможно. Остров отдадут, наконец. Есть ведь масса приемлемых для вас и для нас вариантов. Так нет же, вы вместо того чтобы договориться, кинулись окружать наш маяк и нашу базу…

— Правительство Сибири готово было с вами договориться, — сухо сказал Арчи. — Но где было вас искать? И что вы устроили в Алзамае? Полигон для головорезов?

— В Алзамае, Арчи, действовали в основном агенты различных земных спецслужб. Особо ретивых нам даже пришлось устранить, а то они такое в этом городишке наворотили бы… В общем… Не срослось, увы и ах. Но теперь-то… Кстати, твои услуги, я еще не говорил, будут довольно щедро оплачены. Поможешь нам — до конца жизни нуждаться ни в чем не будешь. Поселишься где захочешь и с кем захочешь, можешь даже с нами, никто не против. В общем, мое предложение ты обдумай… Но, к сожалению, много времени я тебе дать не могу. Пяти минут хватит?

— А где гарантия, что вы меня потом просто не пристрелите? — угрюмо поинтересовался Арчи.

— Никаких гарантий, кроме моего слова, ты не получишь. И, кстати, не забывай: ты у нас немножечко в долгу. Если бы тебя не вытащили из того котла, ты бы уже витал где-нибудь в атмосфере в виде частичек пепла… Тебе ли бояться смерти, по сути уже мертвому? Думай, Арсений. Думай. Говоришь «да» — месяц-другой работы, и ты свободен, богат и счастлив. Говоришь «нет»… За бортом вакуум, а он не знает ни жалости, ни сомнений.

— Да! — сказал Арчи по-прежнему мрачно и раздраженно. — Да! Умирать мне не хочется. И я не идиот, мне очень хочется стать счастливым и богатым. И еще я понимаю, что выбора у меня особенно и нет. Если в любом случае смерть, так хоть не прямо сейчас. Глядишь — и вправду в живых оставите.

— Умничка! — Расмус расплылся в улыбке. — Ты решительный малый! С этой минуты можешь считать себя моим официальным консультантом. Твоя задача — находиться неподалеку и по возможности четко и быстро отвечать на возникающие вопросы. Здесь, на орбите, мы пробудем недолго, пару часов всего.

Арчи угрюмо внимал. Похоже, волки действительно считали его простым пограничником. Или игра куда тоньше и изощреннее, чем кажется на первый взгляд? Но в любом случае, согласившись на предложение, Арчи выиграл время и снова отсрочил возможную гибель.

— И вот еще что. Понятно, что твое согласие еще не означает полного тебе доверия. Поэтому рядом с тобой все время будет находиться мой человек. Можешь выбрать любого. — Расмус криво улыбнулся и указал на охранников рядом с перепонкой, которые выглядели равнодушно и оставались неподвижными в течение всего разговора.

— Выбрать? — переспросил Арчи. — А если я выберу ту девушку, что за мной ухаживала?

— Ядвигу? — удивился волк. — Да ради бога! Можешь даже с ней спать, если она тебе башку раньше не отвертит.

— Тогда я ее и выберу, — заявил Арчи.

Волк в самом деле не возражал.

— Как знаешь. Только потом не жалуйся. Дрон! Отведите его в санмодуль, пусть вымоется и все такое. И пришли ко мне Ядвигу.

— Есть, — коротко отозвался Дрон. И повелительно взглянул на Арчи.

Перед тем как уйти, Арчи аккуратно сложил стульчик и вернул его на место.

Терминатор проходил уже по центру Сахары, рассекая Халифат на освещенную и затененную части.

«Эх, — подумал Арчи озабоченно. — Не поскользнуться бы…»

Разумеется, в глобальном смысле.

Весточку Арчи решился отправить на третий день после переворота.

Утром, после всей неизбежной суеты и коротких штурмов, волки вернулись на «Чирс», предоставив Варге, пограничным чинам и невесть откуда вынырнувшим функционерам из оппозиции право играть в большую политику, надувать щеки перед телекамерами и произносить в эфир проникновенные речи.

Два полных дня в нескольких километрах от базы, у пасти небольшого ущелья, возводился городок. Пузатый селектоид с огромным ковшом ловко и неутомимо копал капониры, волки натягивали над ними маскировочные сети. Другой селектоид, похожий на иссиня-черного земляного червя, тянул от самой базы узкую, метровой глубины траншею. В траншею укладывался силовой электрический кабель (Арчи догадался, что волкам органическое питание не подходило), после чего червь траншею сразу же засыпал. Из Ашгабата то и дело приезжали грузовики с оборудованием — тоже сплошь неживым, механическим.

На Арчи никто не обращал внимания; Расмус за два дня потревожил его всего лишь дважды, оба раза вечерами. Ядвига, свыкнувшаяся со спокойным нравом подопечного, расслабилась и бдила уже не так неусыпно, как раньше. Во всяком случае, у Арчи появились окна в несколько минут, когда за ним вообще никто не подглядывал. Поэтому ближе к обеду третьего дня он решил действовать, тем более что его с утра никто не поднял и не потащил к городку помогать. Естественно, в качестве «подай-принеси-подержи».

Сразу после завтрака, когда волки гурьбой потянулись в курилку под туи, Ядвига взяла Арчи за рукав и отвела в сторону.

— У нас сегодня вроде как выходной, — сказала она. — Купаться будем?

Арчи с сомнением глянул в сторону боксов — там вовсю ворочались разбуженные джипы и строительные селектоиды. Как вчера, как позавчера. Да и первые курильщики уже брели к воротам.

— У нас — это значит у тебя и у меня, — пояснила Ядвига. — Сегодня начинают монтировать портал.

— Чужие глаза? — догадался Арчи. — Мне теперь на Хендывар путь заказан?

Ядвига вздохнула и опустила взгляд.

— Арчи… Нам ведь нужно выжить. В условиях вашей, земной экономики. Мы намерены торговать технологическими разработками. Отсюда и неприятие чужих глаз.

Арчи это и сам прекрасно понимал. Поэтому дежурно улыбнулся и попытался вильнуть в сторону:

— Ты говоришь как экономист, а не как спецназовец.

— А я и есть экономист, — улыбнулась Ядвига. — Спецназ — это хобби. Ну и спорт, если угодно.

— Ничего себе спорт для женщины, — буркнул Арчи.

— А что? — Ядвига слегка ощетинилась. — Ты сторонник само собой разумеющегося мужского превосходства?

— А ты — феминистка?

Ядвига моментально успокоилась.

— Вообще-то нет. Но и с судьбой кухонно-постельной приставки к мужчине я не согласна.

— О как… — пробормотал Арчи. — Знаешь, а ведь я тоже не одобряю такую судьбу. В смысле как мужчина не одобряю такой подход к женщинам.

— Даже так? — Ядвига, казалось, забыла обо всем на свете, кроме этого разговора. — А какой подход ты одобряешь?

— Ну… Люди ведь разные, — попробовал вывернуться Арчи. — Думаю, для каждой конкретной пары подход формулируется по-разному. Надо просто видеть в партнере в первую очередь человека, а не инструмент. Разве нет?

Ядвига долго — секунд двадцать — смотрела Арчи в глаза, а потом неожиданно закинула руки ему за шею, коснулась губами его щеки и тихо попросила:

— Увидь во мне человека…

А потом развернулась и пошла к жилому корпусу.

— Я переодеваться, — бросила она через плечо. — Через десять минут на пляжике.

Именно в этот момент Арчи принял решение: сегодня.

Текст Арчи давно составил в уме; вместо салфеток умудрился даже раздобыть плотный писчий пластик, который не боялся воды.

Сначала он хотел написать записку в сортире, но все же убоялся скрытых селектоидов наблюдения. Поэтому он просто пошел к пруду-бассейну, неторопливо разделся и улегся на глиняном пляжике.

Вдалеке сновали волки, отправляясь на Хендывар. Большая их часть обитала прямо там, под тентами, в капонирах. Но офицерский состав разместили на «Чирс», тем более что Варга и десятка два его помощников прочно застряли в Ашгабате, а значит, освободилось несколько квартир-номеров в жилом корпусе. Местных, из обслуги «Чирс», Арчи видел редко, исключая разве что охранников. Эти на виду оставались всегда.

Протянув руку, Арчи сорвал желтую травинку и вознамерился ее погрызть, но травинка оказалась такой горькой на вкус, что пришлось ее тут же с отвращением выплюнуть. Противная горечь еще долго сохранялась на языке.

Минуты шли. Арчи потихоньку вытащил из кармана лежащего рядом комбинезона самописку, из другого кармана — пластик. Огляделся. Вроде бы все тихо.

И Арчи стал писать.

Поскольку код Арчи указал московский, записку он написал по-русски — в конце концов Средняя Азия почти повально пользуется русским, потому что на северо-востоке — Россия, а на северо-западе — Сибирь, без связей с которыми никуда… А значит, практически любой, кто подберет весточку, сумеет ее и прочесть, и понять.

Свернув пластик в тутой цилиндрик, Арчи втиснул его в бережно хранимый флакончик из-под соуса, а сам флакончик спрятал в плавки. Самостоятельно соваться в воду и светиться в углу, где располагался отток, он не решился.

Вскоре пришла Ядвига; зрелище было еще то. В весьма скудном купальнике, темных очках, кепке и с автоматом на плече. За несколько дней она даже успела слегка загореть.

— Валяешься? — спросила она, опуская автомат на землю.

Арчи машинально отметил: автомат она кладет так, чтобы между оружием и Арчи оказалась она сама. Ядвига всегда оставалась профессионалкой.

— А где Архипа? — лениво поинтересовался Арчи. — То ни на шаг не отходил, то вовсе его не видно.

— А он в тебя поверил, — сообщила Ядвига и сладко потянулась — было чем полюбоваться. Скорее всего для этого Ядвига и потягивалась: чтоб полюбовались. От ворот, из тенька, на нее голодно пялились охранники дежурной смены. — Ты в Ашгабате сто раз сбежать мог. Но не сбежал. Значит, нечего тебя караулить. Если сильно хочешь — сбежишь все равно. Но скорее всего никуда ты не собираешься.

Арчи вздохнул.

«А не очередная ли это проверка? — размышлял он. — С „Чирс“ улизнуть невозможно, охрана меня даже к периметру не подпустит. В Ашгабате действительно был шанс, но куда бы я подался в Ашгабате? Города не знаю, без денег, без прикрытия… Меня бы вычислили в момент».

В общем, Арчи похвалил себя за то, что не стал раньше времени дергаться.

— Ну что? Опять на дальность? — предложила Ядвига, заходя в воду по щиколотки.

— Размяться сначала надо. — Арчи встал и покосился на свое купальное одеяние — флакончик едва заметно выпирал. Но если не присматриваться, можно было решить, что Арчи просто слишком пристально таращился на Ядвигу.

— Тогда начнем. — Ядвига зашла по колено и бесшумно нырнула.

Арчи тоже обычно далеко не забредал, плюхался сразу. А теперь сам бог велел поскорее прятаться под воду.

Для начала он поплавал, потом немного понырял, побрызгал из озорства на Ядвигу и, удирая, отступил к нужному углу. Ядвига преследовать его поленилась; Арчи нырнул, вынул флакончик, в два гребка подобрался к решетке и пропихнул его в одну из ячеек. Флакончик мелькнул в уходящем потоке воды и пропал.

«Ну, — подумал Арчи, — осталось только молиться, чтобы он не застрял где-нибудь под землей, в трубопроводе…»

Энергично работая руками и ногами, он отплыл в сторону и вынырнул.

— Попался? — довольно сказала Ядвига, и на Арчи обрушилось настоящее цунами.

Снова погружаясь под воду, Арчи рассеянно отметил: «Дня три понадобится. Не меньше».

Золотых и Коршунович не ошиблись: майор вэ-эр Европейского Союза Манфред Шольц действительно появился у штабного махолета в сопровождении десятка рядовых-спецназовцев и капитана-сенбернара. У капитана, как и у всех его соморфемников, был очень печальный взгляд — наверное, из-за опущенных уголков глаз и чуть отвисших век. Чем-то его бесконечная печаль напоминала обычное выражение лица утерянного и вроде бы снова найденного агента Шерифа, Арчибальда де Шертарини восемьдесят восьмого.

Коршунович, ничего не объясняя, мрачно и вообще молча подал Шольцу распечатки и вернулся в махолет.

Вокруг царила предотлетная суета. Линию противостояния ашгабатцев переносили на пару километров ближе к городу — защитников как раз оттеснили и территорию зачистили от возможных отставших.

Шольц документы просмотрел лишь вскользь; затем жестом отослал спецназовцев и так же молча направился к люку махолета. Его сразу направили в отсек, где находились Золотых и Коршунович.

— Прочли, коллега? — справился генерал Золотых.

— Прочел, — подтвердил Шольц. — Не могу сказать, что особенно удивлен. Наверное, мне стоит предоставить аналогичные отчеты моих агентов?

— Стоит, но не немедленно. Если можно вкратце: вас пытались убедить, что за ашгабатскими событиями стоит Россия?

— Именно так. Причем, как и в вашем случае, метод убеждения моих агентов при более пристальном рассмотрении кажется достаточно искусственным.

— Н-да, — вздохнул Коршунович. — Схалтурил Варга…

— Это не Варга, я так полагаю, — уточнил Золотых. — Это его помощник, Сулим Ханмуратов. Темная лошадка…

— Думаю, он просто был весьма ограничен в сроках, — мягко вставил Шольц. — Но своего он все же добился: выгадал еще немного времени. Я часа три пытался выведать у собственного руководства, имеются ли у них какие-нибудь данные на этот счет?

— Вы поставили свое руководство в известность? — насторожился Золотых.

— Нет, — невозмутимо ответил Шольц. — Но принял меры, чтобы руководство узнало обо всем, если… со мной что-либо произойдет в ближайшие сутки.

Золотых и Коршунович многозначительно переглянулись.

— То есть… Вы допускали, что все обстоит именно так, как вас пытаются убедить?

— Я обязан был учитывать и такой вариант развития событий.

— И тем не менее вы пришли к нам? Вы отважный человек, Шольц.

— Видите ли, господа… Если бы я действительно проведал об информации, которая не предназначалась для меня, десяток спецназовцев вряд ли сумели бы меня оборонить.

Золотых покачал головой:

— Ну и ну… Ладно.

Махолет, слегка качнувшись, взлетел. Золотых невольно схватился за край стола.

— Раз уж у нас такое сложилось взаимопонимание, буквально с полуслова… давайте решим, как нам вытаскивать Шерифа. Я так полагаю, никому не придет в голову посылать на город штурмовики…

— Мы прорабатывали вариант засылки агента в Багир, к этому самому Ахтамали Бахва, — сообщил Коршунович.

— И что? — заинтересовался Золотых.

— Есть проблема. — Коршунович неопределенно повел рукой. — Как, собственно, переправить агента за линию противостояния. Не сбрасывать же с махолета…

— А кого ты намеревался послать? — продолжал допытываться Золотых.

Коршунович пожал плечами:

— Да мало ли… Нашелся бы человек.

— У меня есть предложение. — Золотых легонько хлопнул ладонями по столешнице. — Которое одновременно и решит все наши проблемы, и станет жестом доброй воли. Операция по выходу на Шерифа будет совместной операцией разведок наших стран. Ты, Палыч, предоставляешь всю информацию по тому телефонному звонку. Вы, Шольц, отряжаете своего агента. Например, Генриха Штраубе, мне он представляется специалистом очень высокого класса. Ну а я обеспечу тайную засылку агента за линию противостояния. Ну как?

— Поддерживаю, — лаконично высказался Шольц.

— А как ты его зашлешь? — недоверчиво спросил Коршунович. — Темнишь ты что-то, Семеныч…

— Ты забыл, Вениамин Палыч, что у нас в руках был пленный волк.

— Ну и что? — не понял Коршунович. — Его ведь обменяли? Да и как он мог поспособствовать нашей проблеме?

— Волка мы обменяли. А прибор волчьего камуфляжа, захваченный вместе с ним, — нет. Прибор работает, наши спецы проверяли.

Коршунович на миг онемел.

— Вот это да! — наконец сумел вымолвить он. — А мы тут ни сном, ни духом!

— И кстати, — небрежно добавил Золотых, искоса взглянув на Шольца, — вам не следует строить никаких планов относительно быстренького изучения этого прибора, пока он будет у вашего разведчика. Сибирь готова предоставить всю документацию по изучению вышеозначенного… гм… прибора. Данные секретны, но только не в отношении России и Европы. Вы понимаете меня, коллеги?

— Вполне, — ответил Шольц. — Перейдем к частностям?

Махолет тем временем сел. Летчики суетились у внешнего люка, топотали в отсеке-тамбуре.

— Вызывайте вашего Генриха, — сказал Золотых. — Надеюсь, он готов отправиться на задание немедленно?

— Безусловно, готов, — ничуть не сомневаясь, заверил Шольц. — Он всегда готов. И ко всему.

— Прям, как пионер, — пробормотал Коршунович.

— Что? — не понял Шольц.

— Да нет, ничего, ничего. — Коршунович махнул ладонью. — Это я своих помощников вызываю.

Сулим был мрачнее тучи. А отчего радоваться? Шеф требует с него обеспечить безопасность, а как ее обеспечить, если шеф умудрился за какие-то полтора месяца настроить против себя всю Евразию, а заодно и весь мир?

С самого начала Сулим не верил, что из крымской затеи выйдет что-либо путное. Но время шло, клоны подрастали и начинали тренировки, и постепенно забрезжил лучик надежды. Правда, Сулим по-прежнему не понимал: как именно с двумя тысячами убийц Варга намерен захватить мир, но, с другой стороны, и в Ашгабате поначалу Сулима брали серьезные сомнения в принципиальной возможности мятежа. Но вышло все неожиданно легко, и если бы не мгновенная оккупация Туркменистана — неизвестно, сколько продержался бы новый режим. У альянса, к сожалению, уже имелось готовое и управляемое из единого центра вооруженное формирование, которое вдобавок из-за алзамайского прокола, фигурально выражаясь, рыло копытом землю. Сулим догадывался, что ашгабатский мятеж — еще одно стеклышко в грандиозном плане-мозаике Саймона Варги. И все же было в мятеже что-то самоубийственно-безумное, что-то такое, что принуждало считать его той самой роковой ошибкой, из-за которой замысел Варги и сорвется.

Две тысячи клонов. Для себя Сулим так и не решил — верит в них или нет. Из редупликаторов клоны выходили практически безмозглыми, даже ходить толком еще не умели. Но уже через сутки начинали говорить и впитывать информацию, да так интенсивно, что из-за форсированной нагрузки на мозг первую неделю имели температуру тела под сорок два. Сулим знал, что клоны рассчитаны лет на двадцать полноценной жизни, если, конечно, их бытие можно назвать жизнью. Интеллектом они не уступали среднему человеку, но личность каждого из них была изначально искорежена в угоду предназначению. Они малоинициативны и невероятно исполнительны. Они преданны и не коварны. Идеальные пешки, которые в случае чего без особых угрызений совести можно смахнуть с игровой доски, заменив на свеженьких, только из редупликатора. Даже раньше, до того как старый гриб Шадули получил наконец в распоряжение генетические вытяжки истинных волков, почти все выращенные им клоны характеризовались повышенной агрессивностью (правда, только по команде хозяина: фас, мол, песик…) и в отдельных случаях успешно функционировали даже после убийства других клонов (на которых давно махнули рукой и которых все равно некуда было девать). Психология клонов представляла собой темнейший лес, зачастую куда более дремучий, нежели психология обычных людей.

Сулим наблюдал за тренировками клонов и внутренне содрогался. Потому что осознал: бойцы из тех действительно могли получиться страшные и холодные. Уж кого-кого, а начальника службы безопасности и разведки могущественной организации «Чирс» не нужно было убеждать, что наиболее опасен не тот, кто в ярости сметает все на своем пути, а тот, кто холодно и расчетливо устраняет лишь действительно требующее устранения. И не больше.

Первое время после изнурительного марша по подземным тоннелям, когда хлюпать от влаги, казалось, начало везде — в ушах, в карманах, в ботинках, — Сулим боялся, что альянс сядет им на хвост и до Крыма дотянуть не удастся. Потом боялся, что на Кавказе они все-таки наследят или сдаст их кто-нибудь из своенравных и вспыльчивых горцев. Не сдали. И даже туранские контрабандисты их не сдали.

Уже на резервной базе «Чирс» Сулим не мог поверить, что альянс до сих пор на базу не вышел. Уже и первая тысяча клонов заселила казармы, уже самые ранние приступили к спецподготовке, а Сулим все ждал неминуемого провала.

Не дождался. Варга снова умудрился проделать невозможное: под носом у врага провести нужных ему людей и протащить кучу оборудования, да так, что никто ничего не заметил и не заподозрил.

Впрочем, Сулим опять же прекрасно сознавал, что не бывает такого, чтобы никто совсем ничего не заметил. Просто нужно заранее озаботиться, дабы заметившие сделали заведомо ложные выводы. Варга, как оказалось, озаботился. И Сулим в очередной раз подивился его связям, хитроумию и предусмотрительности.

А потом вдруг оказалось, что еще немного — и все до единого клоны завершают обучение. Что можно вскрывать контейнеры с оружием и вести новоиспеченную армию в первый бой.

Сулим подозревал, что для начала Варга установит контроль над Крымом. Еще не знал как, но чувствовал. Тем более что Варга последнее время затеял какую-то сложную дистанционную интригу со своими фигурантами в штабе Черноморской пограничной охраны. После Ашгабата Сулим готов был поверить во что угодно. И две тысячи нынешних клонов — это не флегматичные туркмены с минометами. Эти способны сквозь оборону сопливых погранцов из сил альянса пройти с меньшими усилиями, чем раскаленный нож проходит сквозь брикет масла, да и хваленый европейский спецназ приструнить явно в состоянии. Тем более что сколько того спецназа в распоряжении генерала Золотых? Четыре роты? Триста пятьдесят человек? Против двух тысяч — тьфу.

Правда, у альянса имелся жирный козырь: рассекреченные европейские штурмовики. Да только ведь и на них существует управа, причем не где-нибудь, а именно в штабе Черноморской пограничной охраны, потому что больше ей существовать негде. Ну разве что в Туране, в КСИР и в Америке с их маниакальным стремлением защититься от любой воображаемой и любой вообразимой напасти.

В общем, впервые в жизни Сулим Ханмуратов ощутил себя втянутым в игру, которую понимал не до конца, и оттого игра эта казалась ему то безнадежной, то многообещающей. Хотя безнадежной больше.

Но и это не смогло бы его принудить к отступлению. Кто работает на Варгу — тот не отступает. По крайней мере без приказа.

Вяло дилинькнув, проснулся селектор.

— Шеф? — узнал Сулим голос Лэснера.

— Да.

— Доложиться?

— Давай.

Селектор закрыл канал и снова погрузился в извечную дрему.

Сулима Ханмуратова некоторые тоже называли шефом…

Лэснер явился спустя три с небольшим минуты, отметил Сулим машинально, причем для этого ему было совсем не обязательно глядеть на часы.

«Что-то слишком быстро, — обеспокоенно подумал Сулим. — Случилось что?»

— Ну как?

— Сначала результаты или ощущения?

— Как хочешь.

— Ладно. Тогда сначала результаты. Яхта «Вадим», в экипаже двое, аморф вроде и лабрадор. Шастают вдоль побережья уже с месяц, а то и больше, появились даже раньше, чем мы. Летом лабрадор на борту возникал только от случая к случаю, а с начала сентября стал жить на яхте. Аморф — все время на ней жил. Летом у него матросили разнообразные типы, теперь все поразъехались, потому, наверное, лабрадора он и подрядил. Они явно старые приятели. По всему видно, что это чистые яхтсмены. Поход в Одессу их не испугал, запросили тысячу. Я сказал, что найду их, когда понадобится. Так что с этим — порядок. Теперь об ощущениях.

Лэснер нервно дернул ушами, а это был скверный признак.

— Шеф, я не обнаружил присмотра. Но чувствовал его все время, до самого схрона. Понимаете, как-то подозрительно много стало на пляжах крепеньких мускулистых парней. И рыла все как на подбор — ризены, ротвейлеры, овчары-немцы, доберманы…

«Европейский спецназ… — сразу оценил Сулим. — Четыре роты… Неужели обнаружили?»

— Нас либо аккуратненько передавали по цепочке, либо следили оптикой. Но этот чертов взгляд в спину я всегда почувствую… В прошлый выход такого не было.

Сулим жестом остановил Лэснера и вновь разбудил селектор. Вызвал спеца из внешнего наблюдения.

— Хаким? Глянь-ка статистику, у ос и шершней выводки не возрастали последнее время? Что? Незначительно? А когда? Три недели? Ладно, спасибо.

«Незначительно, — подумал Сулим. — Экое обтекаемое слово. Мол, сие возможно и при естественных причинах. Но возможно, и что осы усиленно охотятся на чьих-нибудь комариков и потому быстрее выдыхаются, и их приходится чаше заменять. А отсюда и возросшие выводки…»

Вторым касанием Сулим вызвал снабженца.

— Нилаш? Наше вам… Слушай, с подвозами последнее время перебои были? Ни единого? Это здорово. А экипажи проверяете? Ну как на предмет чего? На предмет посторонних жучков-паучков… Я понимаю, что это тоже «Чирс», но мало ли. Чисто? Ладно, спасибо.

Ну тут, слава богу, совсем чисто. Сулим слабо верил, что разини из альянса, обнаружив базу, не попытались бы перехватить экипажи с оружием, селектурой и продовольствием. Водитель и охрана такого экипажа — слишком лакомый кус для вражеской разведки, чтобы от него отказываться. Или воздерживаться, оставлять на потом.

Осталось внешнее охранение. Но у этих глупо спрашивать — не случилось ли чего. Если бы случилось, Сулим узнал бы об этом первым. В принципе и наблюдатели, и служба хитроумного венгра-завхоза мгновенно известили бы Сулима при малейших подозрениях. Но — мало ли, расслабились после бестревожного месяца, поленились… Такого быть не должно, но такое сплошь и рядом случается. А вот за свою епархию Сулим был абсолютно спокоен.

Шеф-безопасник вновь обратился к подчиненному:

— Вроде бы никаких предпосылок, Лэснер. Все тихо. Ос, правда, и шершней стало больше рождаться, но, с другой стороны, жара ведь спала, попрохладнее, а они к этому чувствительнее нас. Из схрона до шлюза шли спокойно?

— Совершенно, шеф. Как в схроне заперлись, я чужой взгляд ощущать сразу перестал. Ну а в темноте уже все просто — там слежку не скроешь, как ни напрягайся.

— А до разговора с яхтсменами было что?

Лэснер неуверенно дернул головой и сжал губы.

— Вроде бы не было.

Сулим ничуть не сердился на своих людей за подобные «вроде бы». Чутье в их деле занимает далеко не последнее место. Иной раз доверишься ему, презрев рациональные доводы, а потом только спасибо остается сказать. Наоборот, Сулим даже поощрял подобные нелогичные источники сведений. Что-то в них кроется. Определенно.

— Ладно. А что Фарид?

— Говорит, что особого беспокойства не чувствовал и, понятно, ничего не заметил, иначе сообщил бы. Но говорит — дважды было неуютно. Словно на доске между небоскребами, и ни перил, ни страховки. Вроде и опора под ногами есть, а не то что-то.

«Черт, — подумал Сулим озабоченно. — Хреново. Когда чутье начинает вопить: „Ты обнаружен! Тревога!“, а с виду ничего особенно не заметно, всего оказывается, что положение — хуже некуда. Переключаться, что ли, в состояние „экстра“?»

В состоянии «инит» они пребывали уже больше месяца. «Инит» подразумевал жесткое ограничение контактов с внешним Миром, поставки с двумя промежуточными звеньями, усиленную охрану и двойное наблюдение. «Экстра» — вещь похлеще, контакты вообще прерываются, а к охране и наблюдению вообще привлекаются все наличествующие силы.

«Или не спешить? Все равно запаса продуктов на такую ораву нет, объявляй „экстра“, не объявляй — а с кухней санатория обмен придется поддерживать. Какая, к чертям, тогда „экстра“? А вот наблюдение усилить — не повредит. Тем более время „Ч“ на носу, Варга того и гляди вызовет. Вон, Ицхака Шадули вздумал эвакуировать заранее со всеми его высоколобыми ученичками, пока горячо не стало. Правильно в принципе: когда жарко станет — будет не до них. Здесь Шадули все равно пока не нужен, материала для клонов больше нет и не подвезешь втихую, а с насущными проблемами без труда справятся и простые лимфотологи. А кто знает — понадобится „Чирс“ в дальнейшем ученый такой величины или не понадобится? Возможно, и понадобится. Так не лучше ли его загодя убрать в безопасное место?»

— Ладно, отдыхай. — Сулим отпустил Лэснера. Тот кивнул и убрался; Сулим еще некоторое время размышлял. Потом тяжко вздохнул и потянулся к селектору.

Настала его очередь вопросительно произносить: «Шеф?»