Пэкрён чхохэ

Антология лирических стихотворений рён-гу с корейским переводом

ПРЕДИСЛОВИЕ

[...]

Публикуемый корейский ксилограф из собрания ЛО ИВ АН СССР (шифр С 11) Пэкрён чхохэ — редкий экземпляр издания антологии лирических стихотворений в жанре рён-гу, составленной, вероятно, в XVI в. Стихотворения написаны по-китайски и снабжены подстрочным переводом на корейский язык; кроме того, под каждым иероглифом проставлено его корейское чтение. Благодаря этому ксилограф приобретает исключительную ценность для изучения литературного корейского языка XVI века, поскольку он является одним из самых ранних памятников, имеющих параллельный корейский текст.

[...]

Предполагается, что данная антология рён-гу составлена Ким Нин Ху (1510—1560), по прозвищу Ху Чжи, носившим литературные имена Ха Со и Кам Чжэ. Первое ксилографическое издание антологии, — также предположительно, — относится ко времени правления короля Мен Чжона (1558—1567). Экземпляр этого издания, по свидетельству японского корееведа Огура Симпэй, хранится в Токийском университете. К сожалению, мы не имели возможности сличить наше издание с изданием, имеющимся в Токийском университете, что, несомненно, было бы чрезвычайно интересно для датировки нашего издания.

[...]

По тематике рён-гу антологии примыкают к лирико-пейзажному жанру, господствовавшему в корейской литературе конца XVI—начала XVII в. Этот период в истории Кореи характеризуется усилением противоречий феодализма. Многочисленные политические партии и группировки, во главе которых стояли крупные феодалы, вели ожесточенную борьбу за власть. Междоусобные войны, концентрация земли в руках крупных феодалов вели к разорению и обезземеливанию крестьян и к усилению налогового гнета. Для корейской поэзии этого периода характерны пессимистические настроения. Лучшие поэты — Ли Хван (1507—1570), Ли И (1537—1584), Ю Сон До (1587— 1642), Син Хым (1586—1628) — критикуют в своих произведениях бессмысленность и пагубность борьбы партий, стремление феодалов к захвату наиболее выгодных должностей, к обогащению. Единственный выход из создавшегося положения эти поэты видели в уходе от общества, созерцании природы, воспевании ее красот. Они создали обширную литературу, которая называлась канхо мунхак, т. е. «литература рек и озер».

По всей вероятности, появление в конце XVI — начале XVII в. антологии Пэкрён чхохэ и явилось следствием увлечения пейзажной лирикой в корейской поэзии того времени. Рён-гу публикуемого ксилографа воспевают главным образом красоту природы. Они написаны в подражание китайским пейзажно-лирическим стихотворениям *** («ветер и луна») или, полнее, *** («воспевающий ветер и луну», по-корейски — пхун-воль или ымпхун-ёнволь); как известно, ветер и луна — излюбленные темы классической поэзии Китая и Кореи.

Стихотворный жанр рён-гу (по-китайски — лянь-цзюй) был заимствован корейцами из Китая, где подобные стихотворения появились еще при династии Хань, в правление императора У-ди (II—I вв. до н. э.).

Сам термин рён-гу имеет два значения: первое, общее его значение — парные параллельные Фоазы (строки) многострочных стихотворений; и второе, частное его значение — построенные на параллелизмах двустишия.

Рён-гу были чрезвычайно популярны в Китае, Корее и Японии. Их писали по всякому поводу, и случалось, что они бывали даже предметом международных турниров (Китай, Корея, Япония). Рён-гу обычно сочинялись экспромтом и, как правило, двумя или несколькими лицами, причем каждый сочинял по одной строке. Сочинение рён-гу было своего рода поэтической игрой, естественно, требовавшей от участников не только твердого знания ее строгих правил, но и поэтического таланта. Наиболее удачные переписывались во многих экземплярах или издавались ксилографическим способом, образуя антологии подобно публикуемой. Нередко рён-гу, написанные красивым каллиграфическим почерком на полосках бумаги или на шелке, вывешивались в домах как украшения. Рён-гу также могут входить составной частью в стихотворение, состоящее из четырех, шести и более строк, например:

Рука моя держит кубок, Уста говорят стихи. Не подул еще свежий ветер, — Лепестки опадают, как снег. Дождь прошел, и зеленые ивы Нити длинные тихо качают. На дворе постоялом я путника встретил, Он лоянец, он едет в Лоян![1]

Это стихотворение состоит из трех рён-гу, соответственно по три. пять и семь иероглифов в строке. Оно так и называется — сам-о-чхиль-он (по-китайски сань-у-ци-янь), что буквально значит «три—пять—семь слов». Впервые стихотворение в этой форме было написано великим китайским поэтом Ли Бо (701—762).

Из самого названия рён-гу видно, что это «парные строки» или, как их называют в литературе, параллельные. В чем же заключается их «параллельность»? Прежде всего необходимо отметить параллелизм смысловой, основанный на принципах повтора, уточнения, сравнения или противопоставления мысли, выраженной в одной строке, — другой. Большинство рён-гу антологии построено на синонимическом и антитетическом параллелизмах[2]; смысловой параллелизм дополняется в них грамматическим и синтаксическим, строго одинаковым количеством иероглифов в обеих строках (семь-семь, шесть-шесть и т. д.) и чередованием тонов иероглифов парных строк. Правда, иероглифы парных строк, как правило (а в четных слогах непременно), противопоставляются по тонам, однако это не нарушает параллельности.

[...]

На основании вышеизложенного можно сказать, что рён-гу— это такие парные строки (стихотворения), в которых:

1) мысль, выраженная в одной строке, параллельна мысли, выраженной в другой;

2) строки соответствуют друг другу грамматически;

3) количество иероглифов в параллельных строках должно быть строго одинаковым;

4) количество иероглифов в строке может быть три, пять, шесть, семь и более;

5) в четных парах иероглифов параллельных строк должен быть строго выдержан принцип противопоставления тонов;

6) цезуры параллельных строк соответствуют друг другу;

7) рифма не применяется.

Рён-гу публикуемого здесь корейского ксилографа по принципу построения полностью соответствуют собственно китайским. Что же касается корейского текста ксилографа, то он дает прозаический перевод рён-гу, и поэтому в нем сохраняется лишь смысловой и грамматический параллелизм.

Рён-гу антологии высоко художественны как по своему содержанию, так и по форме. Они написаны с большим поэтическим мастерством и соблюдением всех особенностей китайского классического стихосложения.

Авторы рён-гу были мастерами пейзажа. В таких коротеньких стихотворениях трудно нарисовать цельную картину, однако поэту удается одной-двумя характерными чертами создать яркий образ. Вот воспевает он маленький, бледный от недостатка солнечного света росток бамбука, пробивающийся под лестницей (№ 43), трудолюбивого озабоченного муравья, который тащит куда-то добытую им букашку (№ 81), или одинокий, никому неведомый лотос, качающийся под ударами тяжелых капель дождя (№ 100). А разве не свидетельствуют о тончайшем поэтическом восприятии явлений природы такие метафоры, как «Луна над горами зашла за сосну — разбился диск золотой на куски» (№ 86), «В синем небе рассыпались звезды — это жемчуга лопнула нитка» (№ 52), «На ветру пред балконом бамбук — чуть трепещет зеленая яшма» (№ 57) и многие другие?

* * *

В заключение следует сказать о переводе рён-гу на русский язык, предпосылаемом публикации оригинала.

Стихотворения подобного жанра переводятся на русский язык впервые, принципы их перевода не разработаны в достаточной степени, и поэтому я встретился со значительными трудностями. При подготовке настоящего перевода я стремился прежде всего передать содержание рён-гу и особенность этого жанра — параллелизм. В русском переводе сохранены все виды смыслового параллелизма. Разумеется, далеко не все виды параллелизма можно было передать. Так, чередование иероглифов по тонам — характернейшая черта рён-гу — совершенно непередаваемо и лишь в некоторой мере могло быть заменено ритмом. Не всегда выдержано и строгое грамматическое соответствие парных строк.

Снабдив настоящую публикацию ксилографа Пэкрён чхохэ предисловием и переводом рён-гу на русский язык, я не претендую, конечно, на исчерпывающее исследование жанра рён-гу у корейских поэтов.

Д. Елисеев

ПЕРЕВОД

[1] Цветы смеются перед балконом — не слышно смеха. Птицы плачут под сенью леса — не видно слез. [2] Весенние думы у всех цветов бывают всегда одинаковы. Людей же сердечные чувства различны по силе всегда. [3] Дождь идет, и бледнеет яркий пурпур цветов. Дует ветер, и клонятся долу изумрудно-зеленые ивы. [4] Увядают цветы, но настанет день, когда снова они распустятся. Человек постарел — пусть не ждет того года, когда станет опять молодым. [5] Яркие и бледные цветы уже цвели и расцветут все снова. Высокие и низкие деревья стояли в старину и высятся поныне. [6] Цветы говорить не умеют, но бабочку могут привлечь. У дождя своего нет жилища, но тебя он заставит укрыться. [7] Танцуют бабочки в цветах, — кружатся легкие снежинки. Порхают иволги в деревьях, — листочки золота летят. [8] Играю ль в падок[3] у цветов — на доске пламенеет багрянец. Открываю ль вино средь бамбуков — изумрудом сияет кувшин[4]. [9] Опадают в саду с цветов лепестки, мне жаль их, я их не сметаю. Сияет за окнами ярко луна, я люблю ее, — сон не приходит. [10] Средь цветов наливаю вино и пью их яркий багрянец. Под луною готовлю чай, — белизну ее нежную пью. [11] В маленьком садике рдеют цветы. желтые пчелы жужжат. На длинной дамбе трава зеленеет, белые кони ржут. [12] С цветов свисают капли росы, будто нежная красная яшма. Ивы дымкой окутаны легкой, словно синим прозрачным шелком, [13] Не цветы, отцветая, уносят весну, а уходит она сама по себе. Люди старость свою не зовут, но сама она к ним приходит. [14] Ветер подул на увядшее дерево — будто дождь хлынул с ясного неба. Гладкий песок осветила луна — будто иней пал летнею ночью. [15] Метнулся ветер в рваное окошко[5]— легко задул светильник. Луны сиянье льется через щели — уснуть мне очень трудно. [16] Стаей дикие гуси летят, над рекой подгоняет их ветер. Одинокая лодка плывет, в небе ее провожает луна. [17] Окунул месяц рожки в воду — испугались рыбы крючка. Дым повис над горами — птицы в сети попасть боятся. [18] Лотоса лист посреди пруда — будто зонтик для рыбок. Паутина над балками дома — служит ласточкам занавеской. [19] Стройный бамбук отражается в волнах, — и трепещут рыбы пред удочкой. Гибкие ивы висят над дорогой, — и пугаются кони кнутов. [20] Не сжигает огонь светлячков траву, что растет под оградой. Не повесишь на месяца рог ты себе занавеску в доме! [21] Ночью вершина горы приютила диск одинокий луны. Утром изгнало сырое ущелье облака белого клок. [22] На реку легло отраженье горы — на вершине горы пляшут рыбки. На дорогу упала дерева тень — [кони бродят в его ветвях(?)][6] [23] То зеленые горы, то белые: есть на них облака или нет. То веселые люди, то грустные: есть у них вино или нет. [24] За горой гора, горам нет числа За одной дорогой много других, нет дорогам конца! [25] Облако белеет на горе, словно покрывало. Ясная в воде луна — будто бы жемчужина! [26] Цепи гор не мешают нам издалека мечтать друг о друге. А луна хоть одна, но в обеих деревнях видна и хранит наши верные чувства. [27] Вся жизнь отшельника-монаха — в трех чашках чая. Жизнь рыбака же — в удочке одной. [28] Опустились на поле белые цапли — хлопьев снега тысячи. Вспорхнули на дерево желтые иволги — вся из золота ветка одна. [29] Когда разрывается белое облако, яркую вижу луну. Когда осыпаются желтые листья, слышу звук — выбивают одежду. [30] Белые рододендроны переплетаются с красными. Пурпурные розы и желтые друг против друга стоят. [31] Слезы блеснут на румяном лице — будто роса на цветах. На бледном лице печаль притаится — в облаках светлых луна. [32] Прикрылась красным рукавом ты как луна за облаками. Открылась — и твоя улыбка, как на воде прекрасный лотос. [33] По зеленым листьям цицаний пробежал ветерок прохладный. А у красных цветов осоки — в покое белые цапли. [34] Появились побеги бамбука — будто рожки телят. Почки папоротника набухли — торчат ребячьи кулачки. [135] Хоть похожи бамбука ростки на кисточки, ими трудно писать иероглифы. Хоть похожа хвоя сосны на иглы, в эти иглы не вденешь нитку. [36] Подметает ступеньки бамбука тень — только пыль остается на месте. Катится морем луны колесо — только следа на волнах нет. [37] При свете мерцающих звезд проплывают над крепостью гуси. При нежном звуке флейты человек Прислонился к башне. [38] Небо прояснилось, над глухой заставой, слышу, пролетает стая журавлей. Листья все опали, в дальней деревушке, вижу, одинокий светится фонарь. [39] На заброшенной дороге путник отдыхает, и его спокоен полуденный сон. Рис созрел на поле, и жиреют рыбы[7], Им такая осень радостей полна, [40] Яшмовым гребнем заколот шиньон — молодого месяца рожки. Слезами жемчужными глаза полны — ранним утром роса на цветах. [41] Оделись зеленью ивы — раздается песнь соловья. Скинул лес свой багрянец — крики диких гусей слышны. [42] Тополь рассыпал цветы на тропинке — будто белый ковер под ногами. Листья лотоса в речке разбросаны — как зеленых монеток россыпи. [43] Краски весны появляются поздно на бамбуке, растущем под лестницей. Шум дождя сохраняется долго на сосне, что стоит у балкона. [44] Над весною смеются птицы, но весна на них не сердится. Громко петух на утро кричит, но утро его не ругает. [45] Кто так резво танцует в весеннем саду? Это бабочка ищет цветок. В летнем парке поет, как безумный, кто? Соловей выбирает иву. [46] У входа в пещеру сосна — зонт почетный для встречи гостя. В этом горном жилище луна — как светильник для чтения книги. [47] Сосна, присыпанная снегом, хранит весны зеленый цвет, Бамбук, трепещущий под ветром, напоминает шум дождя. [48] Днем весенним средь стройных бамбуков плачет иволга. В облаках белых у отшельничьей хижины лает собака. [49] Не тускнеет сиянье весны в саду, где зеленые сосны. В шалаше из живого бамбука сохраняется долго осень [50] Встанет под ветром она, словно тонкая гибкая ива. Глянет в зеркало — брови ее будто линии гор далеких. [51] Путник верхом на осле едет в горной тени одиноко. Монах на подушке под шум сосны сидит с журавлем вдвоем. [52] В синем небе месяц висит, будто веер без ручки. В синем небе рассыпались звезды — это жемчуга лопнула нитка! [53] Утром спешу поднять занавеску: люблю изумрудные горы. Вечером поздно сижу у окна: сиянье луны люблю. [54] Смотришь на горы и кажется, будто всякие птицы летают. Воды шумят, и слышится: то поют, то плачут люди. [55] Светлячки над травой летают — то огоньки без дыма. Иволги в гуще цветов поют — золота листочки крылатые. [56] Сосна, присыпанная снегом, в ветвях с луною белой. Бамбук высокий перед домом овеян свежим ветром. [57] На ветру пред балконом бамбук — чуть трепещет зеленая яшма. Мчится горный поток по камням — брызжет ярко сверкающий жемчуг. [58] Летит предо мною поток водопада — белая брызжет яшма. Солнце садится за горы на западе — диск багровый висит. [59] На закрытых воротах кумирни чуть колышется тень сосны. На балконе, овеян ветром, крепко спит утомленный путник. [60] В глухой деревушке, где гибкие ивы, низко свисает оранжевый флаг[8]. А там на реке, где ровный песок, пристали рыбацкие лодки. [61] Приподнимешь жемчужную штору и увидишь горный пейзаж. Приоткроешь окошко в яшме — впустишь в комнату свет луны. [62] Тени сосен на десять ли густо землю покрыли. Цвет вершин, громоздящихся тысячами, зелено в небе трепещет. [63] Легкие облака после дождя плывут над прибрежными скалами. Ветер подул, и упавшие листья в горном ручье — прелестны. [64] Над приречной башней ласточки танцуют, о весеннем вечере мечтая. На высоком дереве иволги поют, думая о синем летнем небе. [65] Птицы знают, что значит любить, и плачут вместе со мною. А цветы говорить не умеют и лишь улыбаются мне. [66] Тень горы упала на ворота, — значит, выйти не могу. Свет луны усыпал землю, — значит, снова подметай. [67] Поздней ночью около гор кричит обезьяна черная. В легкой дымке у края отмели цапля белая дремлет. [68] Во дворце нарядилась красавица — черны на висках ее волосы. Юноша пишет стихи средь цветов — ароматом полны его губы. [69] Сквозь жемчужную штору проник аромат будто в сад я попал весенний. Луч луны осветил позолоту — то луна в облаках в моем доме. [70] У ограды сквозь стройный бамбук ясная светит луна. Пред воротами тонкие ивы изукрасились пятнами инея. [71] За узором легкой шторы вижу ласточку с птенцами. По слезам твоим невольным знаю — ты в разлуке с милым. [72] Цветы, встречая теплые дни, украшают пейзаж весны. Свет луны подметают листвою бамбуки под свежим ветром. [73] На окраине после дождя зеленеет нежная травка. У ограды поднялся ветер — лепестки на земле краснеют. [74] В иней оделся безмолвный лес — красные падают листья. В чаще парка после дождя прорастает зеленый мох. [75] Пересек месяц острым мечом на воде отраженье дерева. А весна божественной кистью расписала горный пейзаж. [76] Корни бамбука бегут по земле — извиваются спины драконов. Листья пальмы касаются окон — фениксов длинные хвосты! [77] Старик, копающий пустырь, цветы хоронит — цвет весны. Отшельник, черпающий воду, черпает яшму — свет луны [78] Скрылась луна, и жалобно плачет кукушка в роще у старого храма. Вот и осень прошла, лишь одна хризантема утешает в унылом пейзаже! [79] Гости, те, что еще не выпили, потешаются всласть над пьяными. А цветы, что уже распустились, над бутонами дружно смеются! [80] Ветви бамбука в саду густо покрылись инеем. Пал холодный осенний туман на листы у ограды растущего тунга. [81] Иволга с бабочкой в клюве мелькает в ветвях бамбука. Муравей с букашкою в лапках поднимается, пятясь, на лестницу [82] Полон мысли, тополь зеленый качается около шторы. Луна светозарная, чувства полна. проплывает над морем. [83] Между сосен снег белеет, ищут журавли гнездо. А на ветке золото желтеет — иволга зовет свою подругу! [84] Росу смахнув рукавом, сажусь — в рукаве рубашки прохлада. На коне проскакав по цветам, возвращаюсь в копытах коня аромат! [85] На горе тропинка, что ведет в деревню, скользкая от хвои. Маленький домишко, что стоит на поле, полон аромата рисовых цветов. [86] Луна над горами зашла за сосну — разбился диск золотой на куски. Ветер над речкой на воду подул — взметнулись брызги-снежинки! [87] Высоко в горах мое жилище — облака ночуют на постели. Прямо в окнах ветви зеленеют, и роса с них капает на шторы. [88] Каменный пол очень сырой, и струны лютни ослабли. В башне у самой воды прохладно — сколько ни пей, все не пьян! [89] Замерзла роса на ивах — бриллиантовых тысяча нитей. Солнце в реке отразилось — десять тысяч золота кёнов[9]! [90] Слагаю ль стихи средь цветов — дышит кисть моя ароматом. Играю ли в лунном саду на пихва[10] — прохладою струны звучат. [91] Ухожу далеко в пещеру, ветер доносит звон колокольный. Поднимаюсь на высокую башню, вдохновляет луна кисть мою. [92] До весны шли дожди, и цветы распустились рано. После осени инея долго не было — запоздалые падают листья. [93] Цвет полей зелено-желтый: рис созрел наполовину Облака же черно-белы: дождь недавно перестал. [94] Ивы стали зеленым шатром, гостьей в нем — желтая иволга. Красным теремом стали цветы, в нем хозяйкою — белая бабочка. [95] Тысяча палок стоит зеленея — это густой бамбуковый лес. Желтый листочек быстро летает — иволга вьется в ветвях. [96] Мою тушечницу в пруду — тушь глотают рыбы. Под сосной готовлю чай — журавли летят от дыма. [97] Белую ветер взметнул волну — лепестков цветочных тысяча. Гуси дикие в небе летят — иероглифов строчка одна! [98] Возвращается утром в пещеру Дракон[11] облака дождливые. Пробегает весной по горам кабарга — мускусом пахнет трава! [99] Заходящее солнце висит над горой, как картина на створках ширмы. Упавшие листья плывут по воде, будто в зеркале светлом весна! [100] То склонится, то выпрямится снова качающийся лотос под дождем. То прилетит, то снова вдруг умчится ласточка проворная с птенцом.